Уиллдер Л.-Увлечь за 100 слов... -2024.a4

Л У двадцать пять лет
проработала копирайтером в издательстве

Penguin Books. За это время она,
по собственным подсчетам, написала
около пяти тысяч рекламных текстов для
книжных обложек. Нет-нет, она не гонялась
за покупателями по книжным магазинам,
уговаривая их купить книги,
для которых придумывала эти тексты,
или, как их еще называют, блербы.
Честно, не гонялась.
Отзывы о книге
«Веселые и совершенно очаровательные сплет-

ни — мастер-класс в искусстве судить о книге по об-
ложке. Благодаря ей, слова снова становятся со-
блазнительными».
Г Э,
автор серии
«Классика Penguin Books»
«Восхитительно… Очаровательно… Столь-

ко информации, и при этом так изящно… Луиза
Уиллдер, копирайтер с огромным опытом, привно-
сит в свою книгу такую радость и, что ценно, такой
энтузиазм, что зачитаешься. Я испытал огромное
удовольствие».
Б Д,
автор бестселлера New York Times
«Английский по Дрейеру»
«Эта книга — самое увлекательное руководство
для тех, кому нужно или хочется убедительно поль-
зоваться словами».
Р У,
автор сценария сериалов
«Убивая Еву» и «Жертва»
«Полная забавных, любопытных, элегантных

размышлений и выводов, Blurb Your Enthusiasm1 * по-
нравится всем, кто по-настоящему интересуется
книгами и процессом их появления на свет».
С У,
автор «Германии»
*
Перевод и значение английского названия книги см.
в комментарии 1 на с. 499.
Louise
Willder
Blurb
Your
Enthusiasm
AN A—Z
OF LITERARY PERSUASION

100

С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ БЕСТСЕЛЛЕР?
Москва
2024
УДК 82-3
ББК 84
У 36
This translation of Blurb your Enthusiasm:
An A-Z of Literary Persuasion is published
by Livebook Publishing House Ltd by arrangement
with Oneworld Publications via OOO Synopsis agency.
Дизайн обложки Виктории Лебедевой
Уиллдер, Луиза
У 36 Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер? /
[пер. с англ. Н. Рудницкой]. — М.: Лайвбук, 2024. — 544 с.
ISBN 978-5-907428-90-4
«Увлечь за 100 слов» — настоящий подарок людям,
которые одержимы книгами и любят слова. Это находка
для писателей, блогеров, рекламщиков — всех тех, кто
имеет дело с текстами.
Луиза Уиллдер двадцать пять лет проработала
копирайтером в британском издательстве Penguin Books.
За это время она, по собственным подсчетам, написала
около пяти тысяч блербов (рекламных текстов для
книжных обложек). В своем искрометном исследовании
она делится секретами их создания и рассказывает, как
выразить мысль в нескольких словах, а главное — как
сделать так, чтобы читатель, единожды посмотрев на
книгу, не захотел ее выпускать из рук. А еще она расследует
распри между авторами, выявляет писательские уловки,
обсуждает названия романов и учит, как преодолевать
трудности чтения классической литературы.
УДК 82-3
ББК 84
© Louise Willder, 2022

© Наталия Рудницкая, перевод на русский язык, 2023
© Livebook Publishing LTD, оформление, 2023
ISBN 978-5-907428-90-4
Моим родителям
Оглавление
Вступление. Чудесное вдохновенное вранье 13
Часть 1
ОБЛОЖКА. Первое впечатление
«Один в Берлине». Магия названия, меняющая жизнь 27

«В воду входить всегда опасно» 37
Король первых строк 51
Цитаты, славословия, похвалы, обзоры 62
То, что мы видим 74
Часть 2
В НАЧАЛЕ БЫЛ БЛЕРБ. Литературная история
«Звучит издательски». Авторы, редакторы, блерберы 85

Даниэль Дефо и темное искусство убеждения 101
Большие надежды. Как Диккенс соблазнял читателей 117
8
Пари Хемингуэя 129
Итальянцы делают это лучше 135
Средство коммуникации как массаж. (В трех актах) 142
Одиссея по классике 147
Правила Оруэлла 161
Чепчик уберите! Джейн Остин 173
Часть 3
КАК НАПИСАТЬ ХОРОШИЙ РЕКЛАМНЫЙ ТЕКСТ
Правила для копирайтеров
Будьте сороками
Одна деталь стоит тысячи прилагательных 183
Вечно сокращаемый текст 190
Матерись с умом. О том, как правильно браниться 197
Златовласка и три блерба. Правильное приготовление 205
Гегель едет в Голливуд. Что такое питч 212
Взгляни на арлекинов! Точки и тире 216
Сделайте мне смешно 228
Осторожно, спойлер! 239
Треугольник, ромб или песочные часы? Форма блерба 245
Прекрасно ужасные блербы 254
Вы, именно вы! Я с вами разговариваю! 267
Часть 4
БЛЕРБЫ И МЕСТА ИХ ОБИТАНИЯ. Виды книг
Иди и сам попробуй, раз ты такой крутой

Интеллектуальная проза 279
9
Каждый персик, груша, слива 291
Сделайте меня лучше. Самопомощь 317
Прочитать, промыть, повторить.
Сладкий трепет жанровой литературы 332
Обыкновенная волшебница. Пишу блербы к Блайтон 364
«Ну, суки, кто же из вас моя мать?» 372
Только для взрослых. «Лолита» и прочие дилеммы 380
Часть 5
ВИХРЬ БЕССВЯЗНЫХ СЛОВ. Блербы — это мы
Бестии, квесты и монстры. Сюжеты 395

Всуе не упоминать. Брифинг: очень ценные указания 405
Все мы ящеры. Про науку 411
Музыкальная пауза 426
Разделенные океанами
Американские блербы немыслимой длины 430
Каламбур — вот кто победил 445
Продавай, продавай, продавай! 450
Чревовещание 461
Чего не хотят женщины. Сексистские блербы 468
Зэди Смит. Большие идеи и маленькая мышка 481
Благодарности 486
Приложение 490
Комментарии переводчика 499
Библиография 531
Ссылки 543
Спросите любого думающего человека,
почему он «никогда не читает романов», и вы, скорее
всего, обнаружите, что происходит это
из-за отвратительного вздора,
который пишут авторы блербов.
Джордж Оруэлл, «В защиту романа»
Каждый занятый издательским делом знает,

какое это трудное искусство —
написание блербов.
Т. С. Элиот
Это просто блерб какой-то!

В него можно поиграть.
Нэнси Макэвой, моя семилетняя племянница

Вступление
Чудесное вдохновенное вранье
Я в аду. Весь в поту. Поджариваюсь. Варюсь. Припе-

каюсь. Ну и жарища! Как в сауне. Или в печке.
У меня на брюхе яичницу жарить можно. Неве-
роятно. Восхитительно. Фантастика. Фан-мать-
твою-тастика.
На этой рукописи тоже можно жарить яичницу.

Большинство книг о книгах начинаются с бе-
режно лелеемых воспоминаний о том, что читали
в детстве, или с вдохновенных описаний древ-
них библиотек. Я же решила, что моя будет на-
чинаться со слов Рэя Уинстона в желтых плавках.
С этого начинается фильм «Сексуальная тварь»2*,
*
Цифрами обозначены комментарии переводчика, которые
можно найти в конце книги (см. с. 499).
13
УВЛЕЧЬ ЗА 100 СЛОВ
где наш герой, изнемогая, лежит у бассейна под

пылающим солнцем Коста-дель-Соль. Слова
набегают друг на друга, наслаиваются, нарастают,
словно в заклинании, в молитве солнечным богам
Испании. Они захватили меня, завертели, затянули.
А что такого особенного в словах Ширли Джек-
сон в «Призраке дома на холме»?
Ни один живой организм не может долго существо-

вать в условиях абсолютной реальности и не сойти
с ума. Хилл-хаус, недремлющий, безумный, стоял
на отшибе среди холмов, заключая в себе тьму3.
Или вот в этих, из стихотворения Джона Донна

«К восходящему солнцу», которыми он описывает
свое возмущение рассветом, потревожившим его
с возлюбленной?
Ты нам велишь вставать? Что за причина?

Ужель влюбленным
Жить по твоим резонам и законам?
Прочь, прочь отсюда, старый дурачина!4
Да может ли дом быть безумным, а солнце — ли-

шенным стыда и совести старым дураком? И сколь-
ко существует способов передать, как тебе жарко?
В этой особой, тщательно подобранной комбина-
ции слов есть нечто, что меня интригует, волнует,
14
ВСТУПЛЕНИЕ
поражает, уводит в увлекательнейший мир. Вся моя

книга — про это «нечто»: она о власти слов. О том, как
они убеждают, шокируют, соблазняют, уговаривают,
манипулируют нами, как они влияют на нас, как дей-
ствуют. О том, как они вызывают жгучее желание.
Я проработала копирайтером в издательствах
двадцать пять лет, и все это время (наверное, с того
момента, как наткнулась у Беатрис Поттер5 на слово
«усыпительный») меня зачаровывало то, что вытво-
ряют с нами слова. По работе я только и делала, что
писала, переписывала, шлифовала, придавала форму,
наносила глянец, поглаживала и пощипывала сло-
ва — будто лингвистический косметолог,— чтобы
убедить людей покупать книжки, я старалась понять
и передать суть книги таким образом, чтобы она ста-
ла заманчивой, я пыталась докопаться до уникаль-
ности книги, выделить эту ее особость и заставить
зазвучать. Короче, писала блербы.
Если вы когда-нибудь бывали в книжных мага-
зинах, то, скорее всего, читали что-то написанное
мной, хотя мое имя никогда и нигде не упоминает-
ся *. Большинство из нас за свою жизнь прочиты-
вают — или хотя бы проглядывают — куда больше
блербов, чем самих книг, даже если мы относимся
*
Я тут попыталась подсчитать, сколько за все это время
написала блербов, получилось тысяч пять, а то и больше.
(Здесь и далее, если не указано иного, примечания автора.)
15
к рекламным текстам с осторожностью, как к че-

му-то, не стоящему такого уж доверия.
Конечно, в занятии копирайтерством имеется
элемент плутовства. Когда создаешь текст для об-
ложки, ты в какой-то степени искажаешь истину.
Как пишет в книге «Искусство издателя» итальян-
ский прозаик и издатель Роберто Калассо6, написа-
ние блербов в чем-то схоже с ритуалом знакомства
на вечеринке: «Следует преодолеть легкую нелов-
кость, которая всегда присутствует в представле-
нии одного человека другому… уважать правила
хорошего тона, не позволяющие подчеркивать
недостатки того, кого представляешь».
Поэтому, точно так же как я не стану представ-
лять уважаемого коллегу как персону многословную,
но не очень-то глубокую, которой при этом не поме-
шало бы похудеть, я не стану говорить того же о кни-
ге потенциальному читателю, пусть это и чистая
правда. Мы ищем хорошее. В книге всегда можно
отыскать то, что понравится, так же, как правило,
можно найти что-то приятное и в любом человеке.
Хороший автор блербов не может сходу вывалить
сюжет или содержание книги: здесь должно быть
что-то вроде сахарной глазури и — о да! — ложь.
Если мы на самом деле будем рассказывать о том,
что происходит в книжке, то дойдем до чего-нибудь
вроде знаменитой фразы, которой в телепрограмме
описывался фильм «Волшебник страны Оз»: «Перене-
16
сенная в сюрреалистический ландшафт, юная девушка

убивает первого встречного, а затем вступает в сговор
с тремя незнакомцами, чтобы снова убивать»*.
Оскар Уайльд писал: «Все Искусство есть ложь,
чудесное вдохновенное вранье… Ложь, рассказы
о неверном прекрасном, есть подобающая цель
Искусства»7. Не решусь утверждать, будто создание
блербов — искусство; это ремесло, которому мож-
но научиться и отточить со временем, как и любое
другое ремесло. Но в самой основе его все-таки име-
ется элемент «чудесного вдохновенного вранья».
Слова манипулируют нами, что, конечно же,
бывает и злонамеренным, и опасным. Стоит взять
любой из недавних политических лозунгов или
правительственных сообщений — «Уход в общине»8,
«побочный ущерб», «испытание и отслеживание
в мировом масштабе»9, — и вы получите прямое
доказательство максимы Оруэлла о том, что по-
литический язык «предназначен для того, чтобы
ложь выглядела правдой, убийство — достойным
делом, а пустословие звучало солидно» **10.
*
Эта фраза прославила придумавшего ее в 1998 г. журнали-
ста Рика Полито. «Она будет преследовать меня до самой
могилы», — говорит он.
**
Каждый раз, читая этот отрывок, я восхищаюсь словом
«пустословие» — для меня это еще одно доказательство,
как ловко и умно Оруэлл обращался со словами.
17
Я надеюсь, что мы в нашем издательском деле

скорее фантазируем, чем врем. Я также думаю,
что мы как читатели отчасти хотим, чтобы нас со-
блазнили и облапошили. Однажды я купила книгу
только потому, что на ее обложке стояла вот такая
цитата: «Если б в комнату вошел Джордж Клуни,
я бы попросила его зайти попозже, когда дочитаю».
И ничуть об этом не пожалела *.
Возьмите, к примеру, удовольствие, которое
доставляет жанровая литература. Мой муж чита-
ет все, от исторических трудов до политических
дневников, но по выходным ему подавай военные
триллеры, и только военные триллеры. Если он
видит на обложке слова «Берлин, 1944 год» или
«Восточная Германия, 1963 год» и пребывает в на-
строении, именуемом «холодная война», то, скорее
всего, он эту книгу купит. Порой рекламный текст
служит четким, хорошо различимым сигналом,
пробивающимся сквозь шум и гул.
Сейчас книг публикуется больше, чем когда бы
то ни было и все больше слов соревнуются за наше
внимание, но ничто не ново под луной. Я не думаю,
что мы вообще когда-то жили в эре невинности,
не ведая греха. Сотни лет писатели добивались
похвал от других писателей, рынки всегда были
*
Эта цитата стояла на обложке книги Дженнифер Доннелли
«Северный свет»11.
18
переполнены, а самое старое рекламное объявле-

ние на английском языке датируется пятнадцатым
веком — и это была реклама книги.
Книги рекламировались авторами и издателями
чуть ли не с момента своего появления. Слово блерб
(blurb )* возникло в истории литературы сравни-
тельно недавно, в 1907 году его придумал для ре-
кламного объявления американский автор Фрэнк
Гелетт Берджесс. Реклама смело гласила: «Да, это
БЛЕРБ! Все остальные издатели тоже это делают!
А нам с какой стати отказываться?» — рядом была
изображена полная энтузиазма дамочка с подпи-
сью: «Мисс Белинда Блерб творит блербинг». Она
рекламировала книгу Берджесса «Зануда ли вы?»,
уверяя, что эта она «заставит читателя проползти
тридцать миль по влажным тропическим джунглям,
чтобы впиться кое-кому в глотку». Неужели я все
эти годы упускала возможность описать, какие
физические подвиги мог бы совершить читатель?
Например, сплясать на раскаленных ножах или
постоять у самой кромки контролируемого взрыва?
Высмеивать клише и преувеличения, которые
часто используются при описании книг, легко
*
Я в основном использую слово «блерб» как описывающий
книгу анонимный рекламный текст, в отличие от реклами-
рующего книгу высказывания другого писателя — в таком
смысле слово «блерб» используется в США.
19
и приятно: вспомните Бриджит Джонс, предваряю-

щую выход «Мотоцикла Кафки» слоганом «Величай-
шая книга нашего времени», или описание шедевра
Эдмунда Блэкэддера «Эдмунд: История дворецкого»:
«Не роман, а американские горки из четырехсот по-
разительных глав. Язвительный обвинительный акт
домашнего рабства»12. И вот мне стало интересно:
а с чего это мы стали поводом для насмешек? Это
что, нормально?
Как человек, который почти все время возится
со словами, беспокоится о словах и порой вынужда-
ет их подчинятся (на что довольно точно наме-
кает неуклюжее звание «мастер слова»), я готова
признать, что составление рекламных текстов —
занятие, скажем так, забавное. В конечном счете,
наша задача — поведать читателю некую историю.
Писатель Д. Дж. Тейлор говорит, что «из всех малых
литературных жанров ни один не может сравниться
по деликатности с написанием рекламного текста
для книжной обложки». Издание книги, ее внешний
вид — все требует раздумий и внимания. И возможно,
мы действительно иногда судим о книге по обложке.
Меня занимает эта связь между содержанием
и упаковкой, между объектом и описанием объекта,
между серьезным намерением и вольностью. Я одер-
жима блербами, я изучаю их постоянно, и не только
на книгах, а повсюду — я читаю анонсы телепередач,
постеры, аннотации на обложках DVD, каталоги, даже
20
рекламу на упаковках сэндвичей, пытаясь вычислить,

как их сделали и срабатывают ли они: кто это напи-
сал? Почему решили написать именно это? Почему
описание фильма на Netflix никогда не соответствует
фильму, который я только что посмотрела?
На каком-то уровне блерб — просто треп, бла-бла,
побрякушка. В конце концов, и словечко само по себе
какое-то дурацкое. Когда я рассказывала о блербах
пятилеткам-приготовишкам, они так хохотали, что
от смеха на пол попадали. Но блербы могут поведать
нам многое о сути самого языка. Они лаконичны,
в них сконцентрирована суть. Словам приходится
работать усерднее. Как говорил Сесил Дэй-Льюис13,
сонеты, детективные истории и блербы — совершен-
ная кристаллизация литературной формы.
Изучая блербы, я стала буквально одержима не-
которыми вопросами, и эта книга — моя попытка
ответить на них, извлечь уроки из моего опыта
автора блербов, блербера, блербологиста *,
*
Насколько я могу судить, слово «блербологист» было впер-
вые использовано в 1999 г. в романтической комедии «Силы
природы» с Беном Аффлеком и Сандрой Буллок. Фильм
кошмарный (в журнале Time его назвали «оглушительным
фиаско»), но для меня его существование оправдывается
тем, что герой по профессии автор блербов, в частности,
ему принадлежит текст, представляющий триллер «Я и мой
фараон» как «блистательное повествование об эротической
мумификации».
21
блербиста, короче, Белинды. Я расположила их в ал-

фавитном порядке, чтобы вы могли читать с любого
места, и разделила книгу на пять частей.
Первая часть посвящена нашим первым впечат-
лениям от любой книги. Каким образом первое,
на что мы обращаем внимание — название, ре-
кламный слоган, вынесенные на обложку цитаты,
первая фраза, дизайн обложки, — побуждает нас
выбрать именно эту книгу? Во второй части мы
изучим историю блербов. Как менялись слова, с по-
мощью которых продавали книги, когда появились
первые блербы? О чем говорят нам великие авторы,
от Остин до Сэлинджера, и писатели рангом по-
меньше? Кто из писателей действительно терпеть
не мог блербы?
Далее мы сужаем фокус и говорим о правилах
добротного рекламного текста. Каким образом
выразить смысл чего бы то ни было с помощью
всего нескольких слов, да так, чтобы слова при этом
были оригинальными и не затертыми? Как их выби-
рать, структурировать, придавать им ритм и стиль?
И можно ли при этом использовать ругательства
или выдавать, что там будет в конце? (Спойлер: да.)
Об этом мы будем говорить и в четвертой части,
изучая рекламные тексты к книгам разных жанров,
от детской литературы до бонкбастеров14.
В последней части мы снова вернемся к более
широкому взгляду на предмет, поразмышляем
22
о том, что рекламные тексты говорят о нас и как

их уроки сказываются на нашем существовании. Что
происходит в мозгу, когда мы читаем навязчивую
рекламу? Бывают ли сексистские блербы? Каким
образом копирайтинг связан с языком, культурой,
сценариями, волшебными сказками, объявлениями
и — да, даже с мюзиклами?
Это рассказ о внешнем образе книг. Все, что вы
хотели знать о блербах и игре словами, плюс всякие
анекдоты об эксцентричном, полном слухов и спле-
тен, блестящем и творческом издательском мире,
который был моим домом более двух десятков лет.
После стольких лет работы с блербами я думала, что
никогда не сумею написать текст длиннее 100 слов,
но оказалось, что играть с большим количеством
слов даже приятнее, чем с несколькими. Надеюсь,
вам это тоже понравится.
Часть 1

Первое впечатление
« дин в Берлине»
Магия названия, меняющая жизнь
ы когда-нибудь слышали о романе, который

называется «Любовник, немалых высот до-
стигнувший»? В этих словах слышится похвальба
поистине олимпийских амбиций. А еще этот ро-
ман носил патриотичное название «Под Красным,
Белым и Синим». Также это произведение автор
думал было назвать «Трималхион в Уэст-Эгге» —
понятно немногим, но зато уже имеется намек
на разгадку.
Все эти «отвергнутые возлюбленные» — альтер-
нативные названия одного из романов Фрэнсиса
Скотта Фицджеральда, которые отверг его редак-
тор, после чего Фицджеральд решил назвать роман
просто «Великий Гэтсби»15. И слава богу, что он это
сделал, хотя даже после выхода романа жаловался
27
в письмах своему редактору Максу Перкинсу:

«И все-таки я считаю, что “Трималхион” было бы
лучше»16. Но смог бы роман занять почетное ме-
сто в сегодняшней литературе, если б не это его
весьма ироничное название? На одном уровне оно
срабатывает, потому что играет с идеей Великого
Американского Романа и с представлениями страны
о самой себе: как говорит Гэри Декстер17 в «Поче-
му не “Уловка-21?”», «мечты о величии, богатстве
и успехе, составляющие национальную мифологию,
были жестоко развенчаны… Фицджеральд объявил
охоту на Америку». Но на другом, основополагаю-
щем уровне оно просто правильное.
А с чего еще начинать книгу о воздействии ли-
тературы, как не с названий — со слов на облож-
ке, которые прежде всего привлекают внимание
читателя? Если блербы на задней обложке расска-
зывают какую-то историю, то название сразу же,
мгновенно, «магически, — как говорил Рэймонд
Чендлер, — оставляет свой отпечаток в памяти».
Название — это вопрос, а весь остальной текст
книги — ответ на вопрос. Подобно всем остальным
компонентам обложки, название — одно из состав-
ляющих гармоничного целого, призванного убедить
нас в необходимости этой книги в вашей жизни.
Названия, которые были отбракованы, позволя-
ют нам взглянуть на параллельную литературную
вселенную, в которой известные ныне всем про-
28
«ОДИН В БЕРЛИНЕ»
изведения могли бы кануть в небытие, не оставив

того самого волшебного отпечатка. Таких примеров
великое множество. Уильям Теккерей намеревался
назвать свою сагу о Бекки Шарп сначала «Эскизы
из жизни английского общества», затем «Роман
без героя», пока, как он это описывал, «среди ночи,
совершенно неожиданно», ему не вспомнились
слова «Ярмарка тщеславия» из «Путешествия пи-
лигрима» Джона Баньяна18. Подобно Архимеду, он
вскочил и принялся бегать по комнате с воплями:
«Ярмарка тщеславия, ярмарка тщеславия, ярмарка
тщеславия!» (Записей о том, был ли он при этом
обнажен, как его древнегреческий предшественник,
не сохранилось.)
В 1796 году Джейн Остин начала работать над
романом «Первые впечатления» и только потом
дала ему блистательное название, под которым
мы все его знаем и любим — «Гордость и пред-
убеждение». «Дракула» был «Не-мертвецами». «По-
велитель мух» — «Внутренними чужаками». «Мун-
рейкер» («Лунный странник») носил невыразитель-
ное название «Понедельники — это ад». Рабочее
название романа «1984» — «Последний человек
в Европе», и Джордж Оруэлл вместе с издателем
Фредриком Уорбургом до последнего колебались,
какое именно оставить. Эти отвергнутые вари-
анты… Как бы сказать поточнее… Не настолько
хороши, не правда ли? Да вот недавний пример:
29
роман Иэна Макьюэна «Искупление» — Atone-

ment — назывался до самого выхода An Atonement,
однако друг-писатель убедил Макьюэна убрать
неопределенный артикль, «а то произносить язык
сломаешь».
А что можно сказать по поводу названия «Каж-
дый умирает в одиночку»? Отрезвляющее сообра-
жение, что буквально, что в философском смыс-
ле. Это также оригинальное название романа
немецкого писателя, который был совершенно
забыт за пределами своей родины, пока в 2010 году
не был переведен на английский под новым на-
званием «Один в Берлине». Эта запутанная, мрач-
ная история о супружеской паре, простых людях,
совершивших с виду совершенно не героический
акт сопротивления в нацистской Германии, не-
ожиданно стала настоящей мировой сенсацией:
только в Великобритании было продано более
трехсот тысяч экземпляров. Невероятный ти-
раж для большинства романов, написанных по-
английски, а уж о переводных и говорить не при-
ходится19.
Почему так получилось? Конечно, ключ к раз-
гадке — в словосочетании «нацистская Германия».
Но это также реалистичный до жестокости роман
о погоне за жертвой, который держит до самого
конца, действие его к тому же происходит в городе,
охваченном террором. В основе — потрясающая
30
история реально существовавшей немецкой су-

пружеской пары, которая раскладывала по всему
Берлину антинацистские открытки, пока их не схва-
тили гестаповцы. Автор — Рудольф Дитцен* — тоже
фигура трагическая: всю жизнь он боролся с ал-
коголизмом и наркоманией, написал свой роман
за двадцать четыре дня после того, как окончилась
война, и несколько месяцев спустя умер. Дизайн
обложки этого издания принадлежит известному
художнику Джону Грею, а на задней обложке опуб-
ликованы хвалебные отзывы таких известных пи-
сателей, как Примо Леви и Алан Ферст. И все же
для того, чтобы книга стала бестселлером, этого
недостаточно.
И хотя это правда, что, как говорил голливуд-
ский сценарист Уильям Голдман, первое правило
в том, что «по сути никто ничего толком не знает»,
я убеждена, что по большей части своим успехом
роман «Один в Берлине» обязан изменением на-
звания.
Название «Каждый умирает в одиночку» (бук-
вальный перевод с немецкого был бы «Каждый
умирает сам за себя»), безусловно, интригует,
но создает мрачное и гнетущее настроение. «Один
*
Свой псевдоним — Ганс Фаллада — писатель взял из ска-
зок братьев Гримм, при этом «Фаллада» — имя говорящей
лошади.
31
в Берлине» вызывает в воображении нечто совер-

шенно иное. Оно спокойнее, не такое загруженное
словами, предполагает повествование, а не сразу
предрекает финал. Оно передает ощущение места —
такого места, которое у большинства читателей
ассоциируется с опасностью и интригами. Оно
более специфичное, имеющее определенные кор-
ни, но оно также и более универсальное — любой
из нас (а не только мужчины) может оказаться в этом
городе в одиночестве. Если «Каждый умирает в оди-
ночку» звучит как печальная мелодия из саундтрека
к артхаусному кино, «Один в Берлине» звучит как
зловещая музыкальная заставка к триллеру. В таком
названии есть обещание, а именно в этом и состоит
задача хорошего названия.
Как говорит британский редактор книги Адам
Фрейденхайм — именно он принимал решение
о названии, — оно стало результатом удачного
заимствования:
Включение в название слова «Берлин» показа-

лось хорошей идеей: оно сразу же давало понять
читателю, где происходит действие, ну конеч-
но же, оно предполагало и многое другое. Однако,
как бы мне ни хотелось, я не могу претендовать
на то, что додумался до такого названия самостоя-
тельно. На самом деле на него вдохновил перевод
книги на французский, который был опублико-
32
ван за пару лет до английского и назывался Seul

dans Berlin — для французского читателя название
сработало, и мы заимствовали его в английском
издании. Невероятно успешное издание Penguin
по тиражам в два раза превзошло американское
издание… И я считаю, что немалую роль в этом
сыграло название.
Многие романы, и не только переводные, пуб-

ликовались для разных аудиторий под разными на-
званиями. В оригинале, на шведском, роман Стига
Ларссона назывался «Мужчины, которые ненавидят
женщин», но в переводе для британских читателей
ему дали название «Девушка с татуировкой дракона»,
он стал сенсацией и породил бесчисленное коли-
чество «Девушек с/на/в…». Первая книга трилогии
Филипа Пулмана «Темные начала» — «Северное сия-
ние» — вышла в США под названием «Золотой ком-
пас», там же «Гарри Поттер и философский камень»
превратился в «Гарри Поттер и волшебный камень»,
потому как британская версия показалась слишком
мудреной. В наши дни книжной интернет-торговли
такое случается реже, поскольку на Amazon может
возникнуть путаница, но эти примеры говорят
нам о том, что издатель, выбирая название, всегда
ориентируется на конкретный рынок.
Мой собственный опыт поисков названий гово-
рит о том, что «отвергнутых возлюбленных» может
33
быть изрядное количество. Помню, как прочесывала

заголовки таблоидов в поисках вдохновения для
создания хлесткой фразочки, способной описать
скандальные разоблачения члена парламента Тома
Уотсона со взломами телефонов и прослушкой
разговоров. В победители вышел заголовок «В слу-
чае Мердока набирайте “М”»20. Среди отвергнутых
были: «Ложь со взломом», «Хаками о стену», «Всегда
ваша новостная каша» и «Новости из задницы»
(по поводу игры слов мы еще поговорим). Чего
только в голову не лезет! Список вариантов для
этой книги был невероятной длины, и я полностью
разделяю тревоги авторов, которые так волнуются
из-за названий перед публикацией — и еще больше
после нее *.
Название имеет значение и для тех, кто делает
книги, и для тех, кто их читает. В конце концов,
нельзя издать что-то, что будет на устах у всех, если
это что-то невозможно запомнить. Со времен бума
издательского дела в девятнадцатом веке издатели
придумывали все более интригующие названия,
которые выделяли бы их книги среди сонма других,
вспомните «Можно ли ее простить?», «Странная
*
В списке были «Истории обложек», «Все в тираж», «Совер-
шенный блерб», «В поисках слов», «Игра словами», «Волшеб-
ные слова», «Мои слова — лишь упаковка», «100 слов» и еще
куча вариантов со «словом». И даже «Из неописуемого»!
34
история доктора Джекила и мистера Хайда» и «Се-

крет леди Одли».
Название может недвусмысленно указывать
на то, что должно произойти в книге — «Убийство
в “Восточном экспрессе”» или «Крысы» в пояснениях
не нуждаются. Четкое обещание, да еще и ленточ-
кой перевязанное — один из последних примеров
«Магическая уборка. Японское искусство наведения
порядка дома и в жизни» Мари Кондо21. Или, как ча-
сто бывает в беллетристике, оно может быть слегка
туманным, чтобы смысл читатель мог ухватить
не сразу, но дразнящим и завлекательным, наве-
вающим смутные воспоминания — таковы «Заяц
с янтарными глазами»22, «Сто лет одиночества»
или «Ускоряющийся лабиринт»23. Названия могут
быть ироничными, как «Нормальные люди»24. В них
может присутствовать собственный ритм, или, как
Дуглас Адамс говорил о П. Г. Вудхаусе, «музыка
слов» — «Жутко громко и запредельно близко»25,
«Женщины, жемчуг и Монти Бодкин»26, «Широкое
Саргассово море»27. Название книги — это тайна,
это игра. Оно намекает на то, какого рода книгу
мы получим, оно же помогает понять, что каждый
из нас представляет собою как читатель.
Профессор Джон Сазерленд в работе «Как читать
роман» пишет: «Как только указатель приводит нас
в определенный отдел книжного магазина, в игру
вступает название — особенно если потенциальные
35
читатели пребывают в знакомой всем ситуации,

когда не знаешь, чего именно хочется, но знаешь,
что чего-то хочется… В книжном магазине у вас
к тому же возникает влияющее на самооценку чув-
ство, что выбор — это, в каком-то смысле, призна-
ние в том, кто вы есть на самом деле».
Так что же скрывается за названием? Все.
« воду входить
всегда опасно»
июне 2020 года, когда книжные магазины на-

чали открываться после первого ковидного
локдауна, в прессе появились сообщения о стран-
ном явлении. В магазинах сети «Уотерстоунс» кни-
ги были выставлены задними обложками наружу,
чтобы покупателям не было необходимости брать
их в руки. Магазин на Пикадилли в Twitter «принес
извинения всем дизайнерам обложек», но в целом
реакция была положительной, а книжный художник
Джон Грэй показал себя истинным стоиком, зая-
вив: «Наша работа состоит в том, чтобы привлечь
внимание читателя и заставить его перевернуть
книгу, чтобы прочитать напечатанные на ней изу-
мительные блербы, так что “Уотерстоунс” избавил
нас от лишней работы».
37
Что до меня, то я впала в полный экстаз. Настал

мой час! Я так и видела, как я и мои коллеги, авто-
ры блербов, щурясь от света софитов и краснея,
выходим на авансцену — мы, невоспетые герои
издательского бизнеса, становимся знамениты-
ми. Аплодисменты, бегущая строка… Может, даже
платье с блестками?
Но потом меня стали одолевать сомнения. Воз-
никнут ли у читателя те же чувства, когда он сначала
видит первую обложку, а потом читает на обороте
блербы, если он сразу видит заднюю обложку книги?
И не станет ли это для рекламного текста допол-
нительной эмоциональной нагрузкой? Я почув-
ствовала себя… беззащитной. Это заставило меня
осознать, до какой степени связаны между собою
первая и последняя страницы обложки, как они
общаются друг с другом и с читателем. И порою это
так важно, что хочется прокричать об этом на пер-
вой обложке еще до того, как читатель перевернет
книгу. Это может быть убойная фраза из хвалебной
цитаты, сообщение о премии «Букер», простой
факт, что проданы уже миллионы экземпляров
этой книги, главное — наделать достаточно шума.
Назовите это высказывание как хотите — слоганом,
подзаголовком, хоть кричалкой. Оно публикуется
на первой обложке и каким-то образом дополняет
или усиливает производимое названием впечатле-
ние, цель его — взволновать читателя.
38
«В ВОДУ ВХОДИТЬ ВСЕГДА ОПАСНО»
В жанровой литературе такие слоганы живут

собственной жизнью. Это способ каким-то об-
разом выделить книгу среди множества других,
протолкнуть, отрекламировать ее, подобно тому
как родители детей-актеров проталкивают своих
чад.
Чаще всего хорошо сбалансированные подзаго-
ловки или слоганы бывают у триллеров: «Кое-кто
собрался замуж. Кое-кого пристукнули» на облож-
ке триллера Рут Уэйр «В темном-темном лесу»28.
(Я так и слышу эту фразу, произнесенную скрипучим
голосом одного из героев детективного сериала
1980-х годов «Супруги Харт».)
И конечно же, следует вспомнить неистощи-
мый источник всех великих слоганов — «Челю-
сти». На постере к сиквелу «Челюсти 2» (куда более
слабого фильма, поскольку в нем уже нет Роберта
Шоу, которого в первой части съела акула) стоял
бессмертный слоган «И как только вы подумали,
что в воду входить теперь не опасно…». В знак
признательности этому слогану и как подмиги-
вание поклонникам фильма на первой обложке
недавно выпущенного в Pan переиздания романа
Питера Бенчли стояла фраза: «В воду входить
всегда опасно». Вот это приятно. Кстати, мой
любимый киношный слоган — фраза на посте-
ре к фильму «Чужой»: «В космосе ваших криков
не услышит никто». Сразу же становится понятно,
39
что кино — научно-фантастическое и что это

ужастик, даже не прибегая к этим словам.
Во многих слоганах и подзаголовках триллеров
отлично срабатывают числа. Вот первые пришед-
шие на ум примеры: «Один дом. Две семьи. Три тела»
(«Опасные соседи» Лайзы Джуэлл)29, «Ушли пяте-
ро. Вернулись четверо» («Силы природы» Джейн
Харпер)30, «Семь дней. Три семьи. Один убийца»
(«Отпуск» Т. М. Логана).
Вы можете возразить, что все это — банальные
приемы, и будете правы. Но в клише есть нечто
обнадеживающее. Мне достаточно припомнить
мои любимые клише в кино — семейный завтрак,
перед тем как случится нечто ужасное; человек,
обхватив голову руками, сползает на пол по сте-
не, потому что услышал какие-то плохие новости
(интересно, а в жизни кто-нибудь так сползал?);
или альтернативный вариант: героиня, полно-
стью одетая, сидит, рыдая, под душем; или все
вскакивают на ноги и бурно аплодируют, лучше
в зале суда; или разъяренная супруга после ссоры
демонстративно вываливает несъеденный обед
в раковину/мусорное ведро,— и я улыбаюсь. Кли-
ше на обложках книг работают так же, они гово-
рят вам: вы понимаете, что получите, и все будет
как надо. Как заметил Сирил Коннолли31, «в кли-
ше нет ничего ужасного», поскольку «глаз на них
отдыхает».
40
Книги жанра Young Adult — плодородная почва

для ритмичных слоганов, таких как на обложке «Го-
лодных игр» («Победа дарует славу. Проигрыш при-
носит смерть») или «Перси Джексон и Похититель
молний» («Наполовину мальчик. Наполовину бог.
А в целом — герой»). Юмористическая литература
вообще открывает богатейшие пласты: на книге
«Шотландский Иисус» Фрэнки Бойла32 значится:
«Единственный официально признанный нера-
систский комик»; а слоган на книге Чарли Брукера33
«Я способен заставить вас ненавидеть» гласит: «Эта
книжка имеет все шансы стать бестселлером № 1
всех времен и народов». Я, читатель, хихикнула.
Возможно, эти примеры не являются существен-
ными для общей «упаковки» книги, но они дразнят,
обещают, подшучивают, есть в них что-то от ши-
пучки. Милый аксессуар, бижутерия для книжки.
И, как бы там ни было, они никого не оскорбляют,
разве не так? Вспомните бесконечные вариации
на тему «быстрые/несложные/простые 50 рецеп-
тов», красующиеся на первых обложках поварен-
ных книг. Мы с вами прекрасно знаем, что далеко
не все эти блюда так уж просты для неопытных
кулинаров, и нам, в общем-то, все равно, сколь-
ко именно рецептов в данной книге, но эти слова
все равно успокаивают — вроде выносов «С нами
Святая Мария» и «Обнадеживающие советы» на об-
ложке «Рождества с Найджелой»34. Они разительно
41
отличаются от назидательного тона на супер-

обложке моей древней кулинарной книжки «Блюда,
запеченные в духовке» от St Michael35: «Экономная
хозяйка непременно оценит пользу запеченных
блюд…» (Вообще-то старые поваренные книги —
настоящий кладезь сомнительных высказываний:
«Что первым делом мужчина выберет на десерт?
Пирог!»)
Порой книжные обложки идут даже дальше,
на них публикуются намекающие на содержание
выносы, как это делается на журнальных облож-
ках. Я видела такое на первой обложке книги гуру
уборки миссис Хинч «Маленькая книга списков»:
• Списки Хинча
• Списки Тадаа
• Свежие пятницы
Понятия не имею, что там внутри, но звучит

красиво. И вряд ли миссис Хинч знает, что такая ее
обложка восходит к традициям классических первых
обложек, сразу же вываливающих все, что под ними
скрыто. Передо мной — выпущенное в 1942 году
издательством Pelican руководство по взрывча-
тым веществам, обложка которого просто до кра-
ев полна информацией: «Истории о взрывчатке,
ее магическом изобретении, ее яростной энер-
гии, ее убойной силе, ее истории и романтике, ее
42
использовании в мирные и в военные времена» *.

О, романтика нитроглицерина! Но эта красотища —
ничто по сравнению с тем, что украшает обложку
выпущенной в 1946 году «Новой биологии»:
Картошка — хозяин или слуга?
Параметры человеческого выживания
Личинки жука-щелкуна
и сельское хозяйство военного времени
Малярия, комары и человек
Богатые иллюстрации
Ну разве всем нам не интересно,

кто мы с точки зрения картошки —
хозяева или слуги?
Часто думаю о том, что в старые добрые времена

копирайтерам жилось куда веселее. Слоганы на тех
книгах часто намного откровеннее и необычнее, не-
жели сегодняшние довольно скучные формулы. Если
*
Основанное в 1936 г. Алланом Лейном и возрожденное
в 2014-м, издательство Pelican выпускает книги, которые
могут служить как доступным, так и вполне надежным
введением в самые разные области знания, от экологии
до экономики, и изредка публикует нечто особенное, вроде
«Космоса в шестидесятых» или «Странной истории мари-
хуаны».
43
порыться в затрепанных книжках в мягких обложках

сорока-пятидесятилетней давности (богатейшие их
залежи хранятся в летних домиках), то можно найти
очень яркие примеры. Вот что вынесено на обложку
бестселлера 1978 года «Далекие шатры» М. М. Кей36:
«Грандиозный бестселлер! История любви и войны,
возвышенная, как Гималаи!» На обложке романа
«Цвета лжи» Джорджетт Хейер37 значится: «Будто
одной беды мало, прекрасной наследнице прихо-
дится выбирать между похожими как две капли воды
братьями-близнецами». Слоган на одном из изда-
ний распроданного многомиллионным тиражом
скандального романа Вирджинии Эндрюс «Цветы
на чердаке»38 (захватывающее и ужасающее пове-
ствование об инцесте, которое газета «Вашингтон
пост» в своей рецензии назвала «адским пойлом»)
напрямую отсылает к продолжению: «Ужас насти-
гает нас в “Цветах на чердаке”. Но в “Лепестках
на ветру” все еще страшнее».
Заглянув в еще более глубокое прошлое, мы
увидим, что пионером в использовании книжных
обложек как рекламного пространства был изда-
тель Виктор Голланц — его книги были яркие, жел-
то-красные, он одним из первых понял, что такое
брендинг. В аккуратной рамочке на первой облож-
ке вышедшего в издательстве Gollancz в 1963 году
«Шпиона, который пришел с холода» Джона Ле
Карре, горделиво объявлялось: «Это, на наш взгляд,
44
потрясающий роман первого ряда, величайшей ак-

туальности и политической значимости. А еще он
невероятно захватывающий». Такой цветистый язык
мне почему-то ужасно нравится и заставляет меня
завидовать копирайтерам 1960-х годов (за минусом
обычного для тех времен офисного сексизма).
Этот полный энтузиазма, в какой-то степени
наивный стиль был доведен до совершенства в более
поздних обложках в стиле ретро для переизданий
романов Ле Карре о Смайли, созданных художни-
ком Дэвидом Пирсоном с текстом копирайтера
Ника Эсбери. Как рассказывал мне Эсбери, «эти
обложки для Ле Карре были сознательной попыткой
возродить обложки Gollanz начала 1960-х, когда их
использовали как рекламный носитель, часто на-
прямую выражавший мнение издателя. Сам по себе
язык очень высокопарный, но при этом привлекает
искренностью: вы чувствуете, с каким энтузиазмом
относится издатель к работе».
А что можно сказать о подзаголовке, этом бедном
родственнике среди пафосных обложечных воскли-
цаний? Конечно, это совсем другой зверь — менее
броский и более функциональный, как правило,
передающий информацию о книге в жанре нон-
фикшн (всяческие «как, почему, что, когда», «Эссе»,
«Мемуары» и пр.). Бывает, что без подзаголовка
не обойтись, но звучит он куда менее волнующе.
Как пишет писательница Мэри Лаура Филпотт:
45
Дать название книге — все равно что дать имя ре-

бенку. Название — это как бы личное имя, что бы
оно ни означало. Имя автора — это фамилия кни-
ги, то, что роднит ее с другими книгами того же
писателя. А подзаголовок — это второе имя. Его
мало кто называет или использует, но дается-то
оно раз и навсегда, поэтому выбирать его следу-
ет с умом… Если книга становится популярной,
то подзаголовок стирается из памяти.
Бен Ягода из New York Times с ней согласен: подза-

головок — дама без кавалера на вечеринке: «Никто
на самом деле подзаголовки не читает. Они что-то
вроде лотерейных билетов на экономическом рынке
документальной литературы. Издатели, почти все-
гда в тщетной надежде выиграть хоть что-нибудь,
чего только в них не пихают: туманные словечки
и фразы, намеки на то, что название хотело бы сооб-
щить, да не сообщило, словосочетания-талисманы
типа “американская жизнь”» *.
Литературный критик Роберт Маккрам идет еще
дальше, заявив, что издателям следует вообще от-
*
Проверила свои записи и обнаружила тридцать девять —
да-да, тридцать девять! — вариантов подзаголовка к этой
книге (если бы я работала на себя, я бы себя уволила), пока
не поняла, что надо следовать собственному совету и сде-
лать подзаголовок максимально простым.
46
казаться от подзаголовков, этих «фиговых листков

авторского стыда», он был просто в шоке, когда
увидел подзаголовок на биографии Уильяма Гол-
динга: «Человек, который написал “Повелителя
мух”», — я, признаться, увидев такое, тоже впала
в ярость.
Действительно, сегодня куча подзаголовков
составлены по шаблонам. Начинаются с предлога
(от, вне, из) или с преамбул типа «Рассказы от …»
или «Записки о …». А далее вас пытаются убедить,
что эта книга непременно потрясет ваши жиз-
ненные устои, словно грипп-испанка или крах
на Уолл-стрит, или же сообщит вам нечто весьма
сомнительное: «Треска: биография рыбы, которая
изменила мир». Вы это всерьез? Такие тексты быва-
ют написаны по одной схеме: как заметил в Twitter
один остряк, если бы «Исследование о природе
и причинах богатства народов» Адама Смита было
издано сегодня, его непременно снабдили бы под-
заголовком вроде: «Невидимая рука. Невероятная
история того, как рынки навсегда изменили нашу
жизнь».
Сейчас в моде, особенно в Соединенных Шта-
тах, невероятно длинные, вычурные подзаголовки
вроде того, что стоит на написанной Сильваной
Патерностро биографии Габриэля Гарсиа Мар-
кеса: «Одиночество и компания. Жизнь Габриэ-
ля Гарсиа Маркеса, рассказанная с помощью его
47
друзей, семьи, поклонников, тех, кто с ним спо-

рил, тех, кто его разыгрывал, тех, кто с ним пил,
а также нескольких респектабельных особ». Это
отражение тенденции к загадочным, почти непо-
стижимым названиям, сопровождаемым словес-
ным салатом. Так зачем заставлять подзаголовок,
который наверняка будет забыт, брать на себя всю
тяжесть?
Опубликованная в 2019 году в Washington Post
статья «Книжные подзаголовки становятся все
длиннее. Что происходит?» винит во всем Интернет:
подзаголовки нашпиговываются «продажными»
ключевыми словами, по которым издания легко
искать в Сети. Это, конечно, так, но я иногда ду-
маю: а не боится ли издатель честно заявить, о чем,
собственно, книга?
Раньше на обложках документальной литерату-
ры часто стояли прямые, разумные названия — вы
определенно знали, чего ждать от книги Энгельса
«Положение рабочего класса в Англии», это назва-
ние говорило о ее содержании и в подзаголовке
не нуждалось. В то время как к названиям романов
ставили цветистые, поясняющие и «выводящие мо-
раль» комментарии, порою даже ироничные. Самые
известные примеры — «Франкенштейн. Современ-
ный Прометей», «Ярмарка тщеславия. Роман без
героя», «Тэсс из рода д’Эрбервиллей. Чистая жен-
щина, правдиво изображенная»— и тот факт, что,
48
говоря об этих романах, мы никогда не использу-

ем подзаголовки, лишь подкрепляет теорию об их
ненужности.
Впрочем, я не склонна считать, что подзаголовки
следует полностью упразднить. Они могут быть за-
мечательными. Добротный, хорошо продуманный
подзаголовок скрепляет сделку или дарит обеща-
ние — еще один дополнительный удар в цель. Он
может поддерживать название, противоречить ему,
раскрывать его: «Глупые белые люди… И другие
неубедительные оправдания, почему страна ока-
залась в таком положении»39, или «Истэблишмент,
и как ему все сходит с рук»40.
Подзаголовок может отражать настроение
книги — «Очень британские проблемы. Как сде-
лать свою жизнь все трудней и неудобней каждый
ненастный день», или пародировать менторский
тон — «Английский по Дрейеру. Предельно кор-
ректное руководство по прозрачности стиля». По-
чувствовали удар линейкой? Подзаголовок к книге
Сьюзан Кейн, с одной стороны, разъяснял название,
с другой — льстил аудитории, состоящей из тех,
кто любит читать: «Тихая сила. Как достичь успеха,
если не любишь быть в центре внимания»41. Такие
подзаголовки, помимо того, что оживляют назва-
ния, дают нам понять, чего ждать, а также дарят
ощущение, что мы оказались в хорошей литера-
турной компании.
49
Может, подзаголовки потом и забываются,

но в первый момент они способны радовать. Ис-
пользуйте их правильно, и подобно всем другим
словам, напечатанным на первой обложке, они по-
дарят настроение и заставят нас, читателей, что-то
почувствовать — заинтересоваться, успокоиться,
удивиться или хотя бы показаться самим себе хоть
чуточку умнее.
Очень мудрый человек как-то сказал мне: если
слишком трудно придумать подзаголовок, значит,
и само название не очень удачное. А если очень
трудно придумать хорошее название, значит, и кни-
га, скорее всего, никуда не годится. Вот так-то.
ороль первых строк
о мнению многих, лучшие первые строки

в мировой литературе — из «Анны Карени-
ной» («Все счастливые семьи похожи друг на друга,
каждая несчастливая семья несчастлива по-свое-
му») или из «Моби Дика» («Зовите меня Измаил»).
Но мне кажется, это потому, что подростками они
не читали Стивена Кинга. Я постараюсь доказать,
что Король первых строк — Кинг.
Вещественное доказательство А: начало «Нуж-
ных вещей». Всего одна строчка на отдельной стра-
нице: «Ты уже бывал здесь». Я здесь бывал? Когда?
Ну-ка поподробнее…
Вещественное доказательство Б: первый абзац
в «Оно»: «Начало этому ужасу, который не закон-
чится еще двадцать восемь лет — если закончит-
ся вообще, — положил, насколько я знаю и могу
51
судить, сложенный из газетного листа кораблик,

плывущий по вздувшемуся от дождей желобу»42.
Неужели вам после этого не захочется узнать, что
это был за ужас?
Вещественное доказательство В: конечно же,
«Кэрри». Эпиграфом стоит вымышленная газетная
статья о камнепаде в городке Чемберлен, но первые
строчки первой главы такие: «Когда это произо-
шло, никто, в общем-то, не удивился, во всяком
случае внутренне, на подсознательном уровне, где
обычно и зреют, дожидаясь своего часа, недобрые
чувства»43. Говоря словами Максимуса Децима Ме-
ридия44, неужто вы сможете заскучать?
Эти строчки намекают нам на то, что будет про-
исходить дальше, а также заставляют нас что-то
почувствовать — беспокойство и любопытство од-
новременно.
В качестве Королевы первых строк я бы предло-
жила Гиллиан Флинн, нашу отечественную предво-
дительницу нуара. Доказательства? Первая фраза
«Темных тайн»: «Во мне живет некая агрессивная,
злобная сущность — реальная, как внутренний
орган вроде сердца или печени»45.
Или прямо-таки классическая первая фраза
«Исчезнувшей»: «Когда я представляю свою жену,
то прежде всего вижу голову»46.
Это универсальные «крючки», или то, что Ричард
Коэн47 называет «уловками». Они задают читателю
52
КОРОЛЬ ПЕРВЫХ СТРОК
импульс, ставят перед ним требующие ответа во-

просы — как это так: видит голову? Каждый копи-
райтер должен знать, что такое крючки.
Но мне кажется, что в первых строчках кроется
нечто большее. Они создают атмосферу — пуга-
ющую, болезненную, порой ложную. Стивен Кинг
сам блестяще выразил это в своей статье в журна-
ле Atlantic, где говорил о том, как с помощью слов
устанавливать связь с читателем:
Я думаю, что читателям нужен голос. Голос романа

чем-то схож с голосом певца — вспомните Мика
Джаггера или Боба Дилана: они не учились искус-
ству вокала, но их голоса мы узнаем сразу. Зовущий
за собой, завлекающий голос создает интимную
связь — куда более крепкую, чем в какой-то сте-
пени сфабрикованное, придуманное, искусное
письмо… Когда мы имеем дело с по-настоящему
хорошими книгами, это мощное ощущение голо-
са возникает с первых строк… Ему невозможно
противиться.
Наверное, нет лучшей иллюстрации этим словам,

чем начало книги «Над пропастью во ржи»: «Если
вам на самом деле хочется услышать эту историю,
вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я ро-
дился, как провел свое дурацкое детство, что делали
мои родители до моего рождения — словом, всю
53
эту давид-копперфилдовскую муть. Но, по правде

говоря, мне неохота в этом копаться»48. И вы сра-
зу же слышите голос Холдена Колфилда, кем бы он
для вас ни был — мятущимся аутсайдером (если
вы подросток) или вредным маленьким говнюком
(если вы человек среднего возраста) *.
Разные вступительные строчки, вовлекая чита-
теля, звучат на разные голоса. Иногда они рабо-
тают просто потому, что заставляют улыбаться,
вроде признания, сделанного Эрикой Йонг в пер-
вой фразе романа «Я не боюсь летать»: «Рейсом
компании “Пан-Ам” в Вену летели сто семнад-
цать психоаналитиков, и по крайней мере шестеро
из них лечили меня». (И дальше: «А замуж я вышла
за седьмого»!)50
Часто первая фраза сразу создает таинствен-
ное настроение, как в начале «Ребекки» Дафны
Дю Морье: «Прошлой ночью мне снилось, что я вер-
нулась в Мэндерли»51. Здесь ключом служит слово
«вернулась»: рассказчица оглядывается на прошлое,
и нам хочется узнать почему. И вам уже слышится,
как потрескивает огонь.
Великолепные первые строчки могут сму-
щать, могут удивлять: «Неладно было в доме но-
*
Тот же принцип применим и к фильму «Феррис Бьюл-
лер берет выходной», когда его смотришь уже взрослым.
Теперь-то я целиком на стороне Эда Руни49.
54
мер 124» из «Возлюбленной» Тони Моррисон52;

«Я пишу это, сидя в раковине» из «Я захватываю
замок» Доди Смит53; ну и конечно, невероятное
начало «Превращения» Кафки, когда Грегор Зам-
за просыпается поутру и обнаруживает, что стал
тараканом — хотя в некоторых переводах он пре-
вращается то во «вредителя», то в «чудовищное
насекомое».
По первым предложениям Грэма Грина («Никогда
не знаешь, какую пилюлю готовит тебе судьба» —
«Третий»54) или Роберта Харриса («В тот момент,
когда я услышал, как погиб Макэра, мне нужно было
встать и уйти» — «Призрак»55) мы можем судить,
что нам предстоит иметь дело с четким, гладким,
стремительным письмом — недаром оба эти автора
начинали журналистами.
Таким образом, первые строчки дают нам под-
сказку, с какого рода книгой мы будем иметь дело —
будет ли она забавной, странной или ностальги-
ческой, что мы будем чувствовать, читая ее. Как
говорит Уильям Голдман, начала «строят мир».
Но они также служат воротами в книгу для самого
автора. Роберт Харрис говорил, что «пятьдесят
процентов всех усилий по написанию романа тра-
тятся на первый абзац», а Стивен Кинг рассказыва-
ет, что обдумывает начальные строчки вечерами,
перед сном, крутит их так и эдак месяцами, даже
годами, прежде чем находит верные и понимает,
55
что теперь он наконец-то может написать книгу.

Айрис Мердок писала, что «роман — долгая работа,
и если с самого начала вы чувствуете, что что-то
пошло не так, то и дальше он вряд ли вас пора-
дует».
В первых строчках кроется огромная сила, воз-
можно, бóльшая, чем в любой другой части текста,
они задают тон всему повествованию. Но когда речь
идет о первой строчке блерба, ставки еще выше.
Вы читаете первую строчку романа, и возникает
шанс, что вы будете продолжать, — когда вы чи-
таете первую строчку блерба, вы еще даже не ку-
пили эту чертову книжку. Если первые несколько
слов не зацепили читателя, вам конец. В первых
словах должны содержаться важнейшие подробно-
сти о личности, месте, идее или о том, как все там
устроено, и при этом создавать у читателя опре-
деленное настроение — а этого ему больше всего
и надо. Писатель Сэм Лит так сказал о хорошей
прозе: «Вы же не только сообщаете информацию:
вы выстраиваете отношения». Цель — установить
связь.
Я много лет собирала книги с замечательными
блербами. Самый яркий пример — дешевый сборник
романов Патриции Хайсмит о Рипли, выпущенный
в издательстве Omnibus. Бумажная обложка уже
совсем отвалилась и удерживается на месте только
многолетними наслоениями скотча, которые те-
56
перь выглядят как какой-то желтоватый нарост *.

Но я никогда со сборником не расстанусь. Причи-
на — реклама на задней обложке.
Первая строчка состоит всего из трех слов:
«Лжец, психопат, убийца…» А под ней, в стран-
ном красном прямоугольнике, сдвинутом к левому
краю: «Таков Том Рипли».
Так просто и так смело, и мне это очень нравится.
Сначала сильное описание, а затем — банальное
«Таков…». Могли бы написать «Встречайте Тома
Рипли», но «Таков Том Рипли» куда больше по делу,
совсем как обманчиво простой стиль Хайсмит.
К тому же сразу становится понятно, что герой
нашей книги — человек плохой. Дальше в анно-
тации говорится, что он «антигерой», но давайте
смотреть фактам в лицо: все, кто читал романы
о Рипли, знают, что он все-таки герой. Он мочит
только тех, кто действительно того заслуживает.
Первая строчка на задней обложке «Рассказа
служанки» моего горячо любимого (то есть зачитан-
ного до дыр) издания Virago вот такая: «Республика
Галаад предусмотрела для служанки Фредовой одну
*
Как пишет эссеист Энн Фадиман, читатели делятся на «кур-
туазных любовников», ласкающих каждую драгоценную
страницу, и «страстных насильников», которые безжалост-
но заламывают корешки и — о ужас! — загибают уголки.
Я отношусь к последним.
57
лишь функцию: произвести потомство». Сколько

смысла вложено в эти одиннадцать слов, в конце
совершающих пируэт, от которого внутри все пе-
реворачивается. Мой «Сборник сказок от Virago»
начинается словами: «Вообще-то, волшебные сказ-
ки — они совсем не для детей, и эта книга тоже».
Восхитительная фраза, она удивляет — но в ней
присутствует и некий упрек, совсем в духе Анджелы
Картер56. Аннотация на книгу Крейга Брауна «Ma’am
Darling» — это биография принцессы Маргарет —
начинается словами: «Она заставила Джона Лен-
нона покраснеть, а Марлона Брандо утратить дар
речи». (Далее следует: «Она третировала принцессу
Диану и унижала Элизабет Тейлор. Джек Николсон
предлагал ей кокаин, Пабло Пикассо ее вожделел».
Восхитительно!) * В каждом из приведенных при-
меров используются короткие предложения, и они
опровергают любые наши ожидания, заставляют
вздрогнуть, встряхнуться.
Начало по-настоящему крутого блерба может —
и даже должно — нарушать правила, в том числе
и языковые, как в этом бойком заявлении на наборе
открыток «Пиджинская водка», составленном Джо-
натаном Мидсом57: «Что? Да набор. Набор открыток.
*
В моем издании «Мадам Дорогуши» на с. 137 история прин-
цессы Маргарет снова вкратце излагается в виде блиста-
тельного блерба.
58
Такая вот наборкрытка…» Или возьмем первую

строчку из рекламного текста на обложке книги Дон
Френч «Из-за тебя»58, там все предельно просто:
«Тик-так, тик-так, тик-так… Полночь». Отлично.
Блерб на задней обложке великолепной книги Хэлли
Рубенхолд «Пять жизней. Нерассказанные истории
женщин, убитых Джеком-потрошителем» начи-
нается с пяти имен, набранных крупным жирным
шрифтом:
ПОЛЛИ, ЭННИ, ЭЛИЗАБЕТ,

КЭТРИН И МЭРИ-ДЖЕЙН
Все они стали известны
по одной и той же причине,
хотя никогда не встречались.
Они родились на Флит-стрит, в Найтсбридже,
Вулверхэмптоне, в Швеции и в Уэльсе.
Они писали баллады, держали кофейни,
жили в сельской глубинке, дышали свинцовой
пылью в типографиях и спасались от торговцев
людьми. Общего у них было только одно:
год их убийства — 1888-й.
Мастерский текст, как и сама книга. Он словно

очеловечивает этих женщин. А Джек-потрошитель
на задней обложке не упоминается ни разу. В этой
рекламе — возрождение, рассказ о жизни, а не мрач-
ное и трагичное погружение в смерть.
59
В рекламных текстах хорошее подспорье — во-

просы, но, на мой вкус, к ним следует относиться
как к тяжелой артиллерии и не использовать без
крайней необходимости. Если мне не важно, каков
будет ответ на вопрос, то почему это должно забо-
тить читателя? Например, первая строчка текста
на обложке эпического повествования об истории
человечества Джареда Даймонда «Ружья, микробы
и сталь»59 выглядит так: «Почему история человече-
ства развивалась так по-разному в разных концах
света?» Книга потрясающая, но я не думаю, что
такой вопрос — слишком широкий и расплывча-
тый — соответствует содержанию.
А вот другой пример. Вопрос «Что вы чувствуете,
когда видите развевающийся на ветру флаг своей
страны?» на обложке книги Тима Маршалла «За это
стоит умереть: власть и политика флагов»60 сразу же
заставляет меня искать ответ. Так что копирайтер
должен постоянно спрашивать себя: «А взволну-
ет ли это читателя?»
Существуют две формулировки, которых надо
избегать как огня. Первое преступление: начи-
нать блерб со слов «В этой книге». Ясно же, что
в этой, а в какой еще? У преступления номер два
имеются варианты: «В этом давно назревшем
труде…», «В этом опровергающем основы ис-
следовании…», а также «В этом сенсационном
дебюте…» — уж слишком часто видела я такие
60
вступления. Несколько менее тяжкий грех (ско-

рее простительный, чем смертный) — начинать
блерб словом «Когда». Я не всегда против клише,
но этот слишком избитый: уж совсем простой спо-
соб погрузить читателя в действие, и пользуются им
очень часто — как в трейлерах, когда замогильный
голос произносит: «В мире, где…» Это означает,
что далее последует жутко длинная фраза с мно-
жеством деепричастных оборотов и придаточных
предложений.
Сочиняя блерб, полезно думать и как журналист,
переходя к сути *, и как романист, как бы говоря:
«Иди за мной, и узнаешь больше».
*
Не могу снова не процитировать Лейта: «Всегда помните,
что первую часть статьи прочтет куда больше народа, чем
вторую».
итаты, славословия,
похвалы, обзоры
удхаус П. Г. однажды сказал, что критиков следует

скармливать медведям — по мне, так несколько
жестоко. Столько же, сколько существуют литератур-
ные критики, существует и критика литературных
критиков, их писания называют «бессмысленными»
(Курт Воннегут) или «льстивыми» (Эдгар Аллан По).
Джон Апдайк говорил, что они подобны «свиньям
у тележки с пирожными». Книжные обзоры так часто
напичканы клише, что веб-сайт Omnivore («Всеяд-
ность».— Пер.), обзорам же и посвященный, учредил
ежегодную премию за беспринципность, вручаемую
тем, кто уж слишком кого-то славословил,— к сожа-
лению, премия просуществовала недолго.
Обзоры пишутся людьми, и конечно, они не ли-
шены субъективности или неверных суждений.
Примеров язвительных выпадов против ставших
классическими книг великое множество: Генри
62
ЦИТАТЫ, СЛАВОСЛОВИЯ, ПОХВАЛЫ, ОБЗОРЫ
Джеймс сказал «заурядно» — о романе «Мидлмарч»

Джорджа Элиота, а New York Herald Tribune назвала
«Великого Гэтсби» «книгой на один сезон».
И все же вопреки этим явным промашкам и во-
преки — а может, и благодаря — анархии, царя-
щей в мире «непрофессиональных» обозревателей
на Amazon, Goodreads, в блогах и социальных медиа, из-
датели по-прежнему делают ставку на еженедельные
книжные обозрения в широкоформатных газетах,
выбирая для них лучшие отрывки. И смысл в этом
есть, потому что после публикации положитель-
ной рецензии продажи книги часто подскакивают.
Но я также думаю, что хорошо бы нас, читателей,
каким-то образом могли убедить, что авторитету
и правомерности суждений рецензента о том, что
ту или иную книгу стоит прочесть, можно доверять*.
Вот почему наше знакомство с рекламой книги
на ее обложке начинается с цитат из критических
обзоров. И порой в них трудно уловить хоть ка-
кой-то смысл. Беглый взгляд на обложки последних
литературных хитов выхватывает такие эпитеты, как
«захватывающий дух», «завораживающий», «дразня-
щий», «мощный», «прекрасный» — в них отражены
вкусы и того, кто писал обзор, и того, кто отбирал
*
В психологии известен так называемый «эффект третьего
лица» — это когда мы считаем, что реклама или шумиха
влияет на других, но только не на нас. Если бы…
63
цитаты. Могу с уверенностью сказать, что большин-

ство критиков наверняка не читали созданный Times
Literary Supplement список из двадцати слов и фраз,
которые следует вычеркивать из всех книжных обо-
зрений, в том числе «язвительное остроумие», «бо-
гатая палитра», «виртуозный», «пишет, как ангел»,
«приправленный (тем-то)», «не мог остановиться»
и (ха-ха!) «заставляет вспомнить о Мартине Эмисе».
В опубликованной в Telegraph статье об обозрева-
тельских клише критик Том Пэйн также рекомендует
избегать кулинарных сравнений вроде «возьми-
те Тобиаса Смоллетта, потушите в собственном
соку, слейте лишнюю жидкость, добавьте немного
мелкоизмельченного По, приправьте Патти Смит
и подавайте с поздним Генри Джеймсом».
Но не каждая книга может похвастаться изоби-
лием рецензий, порой критики бывают настоящими
вонючками, что в значительной мере осложняет
нашу работу. Хотя мало кто способен сравниться
в язвительности с Филипом Геншером, который
завершает один их своих обзоров словами: «Если б
он оказался в “Книге Царств”, то вряд ли смог бы
начертать на стене даже слово “жопа”» 61. Каждый
раз смеюсь, когда читаю *.
*
У. Х. Оден заметил: «Невозможно написать рецензию на пло-
хую книгу, не выпендриваясь при этом». Но если выпендреж
смешной, то какая разница?
64
Иногда авторы текстов на обложках ухитряются

сотворить рекламу даже из плохих рецензий, как
на экземпляре романа Аласдера Грея «Нечто кожа-
ное», вышедшего в бумажной обложке в издательстве
Picador. Эта обложка может похвастаться не только
замечательным блербом: «Это первое со времен “Кен-
терберийских рассказов” созданное в Британии лите-
ратурное произведение, в котором представлено та-
кое разнообразие существующих в обществе типажей
в таких сомнительных эротических обстоятельствах»,
но и разделенными на две колонки выдержками из га-
зетных рецензий. Одна колонка озаглавлена «Очень
за», вторая — «Не очень за». Во второй приведена
фраза из Sunday Times: «Этой книги просто не должно
было существовать». Вдохновляет.
Я пытаюсь вырезать из критических обзоров для
текстов на обложки что-то «шикарное и необыч-
ное», как сказали бы героини австралийского теле-
сериала Кэт и Ким *. Всеми силами я также избегаю
слова «читабельно» — вообще-то это книга, ее чи-
тают! То же правило касается часто встречающихся
прилагательных вроде «авторитетный»: разве это
*
Еще одно мое «телевизионное» правило — не использовать
убийственно жиденькие хвалебные отзывы, вроде того,
который рок-музыкант Шейкин Стивенс дал на пародий-
ную автобиографию телевизионного персонажа Алана
Партриджа: «Миленько».
65
не означает, что данное произведение невыносимо

длинное? Сравнения могут быть забавными, но мне
не хочется рождать у читателей напрасные ожида-
ния. И я уже потеряла счет фразам вроде «читается
как триллер» на обложках серьезных исторических
трудов: на триллер они ну никак не тянут. Могу
лишь предположить, что авторы таких блербов
читали не так уж много триллеров.
Оборвать предложение, переставить в рецен-
зиях слова — обычная практика, но делать вид,
что плохой отзыв на самом деле хороший — это
уж слишком. Вот анекдотичный пример безжа-
лостно вырванной из контекста цитаты, который
приводит в Times Бен Макинтайр:
Несколько месяцев назад в этой же колонке я сделал

слегка обидное замечание по поводу скорого выхода
в свет романа Лэнса Прайса, бывшего политтехно-
лога Тони Блэра. Из политиков и их аколитов редко
получаются хорошие романисты, и я не верил, что
попытка мистера Прайса может быть удачной. Я пи-
сал: «Возможно, “Время и судьба” станет тем самым
потрясающим политическим романом, в котором
так нуждается Британия при Блэре, но я что-то
сомневаюсь». И вот в этом месяце книга мистера
Прайса вышла, и на обложке красовалась цитата
Sunday Times: «Потрясающий политический роман,
в котором так нуждается Британия при Блэре».
66
Я почти восхищаюсь бесстыдством тех, кто про-

делывает такие вещи, но предпочитаю думать, что
большинство издателей все-таки выше подобных
трюков. Или просто боятся последствий.
Цитаты, часть 2: блербы другого вида
Помимо цитат из хвалебных рецензий издатели

еще очень любят до выхода книг в свет заручиться
одобрением известных личностей. Именно такой
смысл в основном придают слову «блерб» в США:
опубликованная на суперобложке похвала.
У практики блербинга довольно сомнительная
репутация карусели шумихи, взаимного похлопыва-
ния по плечу и откровенного подхалимажа. Худший
вид литературного кумовства. Об этом регулярно
пишет сатирический журнал Private Eye, с радостью
указывая на похвалы, расточаемые теми, кто либо
дружит, либо пребывает в родстве, либо работает
вместе с восхваляемыми — да просто живет по со-
седству, как в их недавней публикации в рубрике
«Ты мне — я тебе»:
На обложке книги Мервина Кинга, бывшего главы

Банка Англии, опубликована выразительная похва-
ла от Эда Смита, главного рекрутера английских
команд по крикету… Должно быть, это тот самый
67
Эд Смит, который обитает в Кенте по соседству

с Кингом, и кого Кинг упоминает в своих «Благо-
дарностях», и чья собственная книга «Удача: что
это такое и почему она так важна» цитируется
в книге Кинга «Полная неопределенность». Очень
удобное соседство!
Такое «Ты мне — я тебе» достигает невиданного

размаха на обложке первого издания книги Дэйва
Эггерса «Душераздирающее творение ошелом-
ляющего гения»62 — само название, несомненно,
пародирует гиперболы блербов *. Первым говорит
Дэвид Ремник63: «Читая эти необычные мемуары, вы
сначала смеетесь, потом плачете, потом опять сме-
етесь, а затем плачете и смеетесь одновременно».
Затем вступает Дэвид Седарис64: «Энергия и мощь
этой книги может сдвинуть с места паровоз». И да-
лее Дэвид Фостер Уоллес65 заявляет, что, читая эту
книгу в самолете, он даже забыл о том, что боит-
ся летать: «Невероятно, невероятно трогатель-
но… Прекрасно, прекрасно написано». Сколько
*
Одним из самых известных гиперболизированных блербов
дурного вкуса стала похвала от имени Николь Краусс66
на обложке книги Давида Гроссмана67 «На край земли»:
когда читаешь эту книгу, «кажется, будто тебя разобрали
на мелкие части, добрались до самой твоей сути, а потом
снова сложили в человеческое существо».
68
похвал, сколько Дэйвов! Вот он, клуб настоящих

мужчин! *
Одним из авторов, отказавшихся присоединяться
к мальчиковому клубу, была Урсула Ле Гуин, которая
в 1967 году так ответила на письмо, в котором ее
просили высказать одобрение:
Я могла бы, к примеру, похвалить книгу, в которой

Брайан Олдисс — что предсказуемо — презритель-
но отзывается о моей работе, потому что в таком
случае я могла бы гордиться собственным вели-
кодушием. Но не могу даже и представить, что
стала бы хвалить первую из серии книг, в которой
нет ни одного произведения, написанного жен-
щиной и сам дух которой насколько самодоволь-
но, настолько исключительно мужской, словно
это не серия книг, а клуб или мужская раздевалка.
Потому что в таком случае это было бы не вели-
кодушие, а глупость. Джентльмены, я к вашему
клубу не принадлежу.
Конечно, в обмене похвалами нет ничего нового.

Еще до того, как появились книжки с обложками,
*
Позвольте напомнить, что по данным на 2018 г. среди
глав 100 самых влиятельных британских компаний людей
по имени Дэвид или Стив было больше, чем женщин и пред-
ставителей этнических меньшинств вместе взятых.
69
писатели искали одобрения и поддержки у других

писателей, часто в виде посвящения покровителям,
как это сделал римский поэт Катулл: «Кому я адре-
сую свой скромный труд, недавно отшлифованный?
Тебе, Корнелий!»
Быстренько перескочим к периоду Возрождения
и встретимся там с Томасом Мором, который вывел
искусство цитирования на новый уровень, попросив
своего друга Эразма Роттердамского позаботиться
о том, чтобы его «Утопия» «была любезно снабже-
на лучшими рекомендациями, по возможности,
как от мыслителей, так и от выдающихся государ-
ственных мужей». (Мору повезло: он удостоился
отзыва от самого Эразма, который восхвалял его
«возвышенный ум». Согласитесь, неплохо.) Преди-
словие Бена Джонсона к Первому фолио Шекспи-
ра, изданному в 1623 году, — «века нашего Душа,
с кем наша сцена стала хороша»68, — это не толь-
ко замечательное произведение само по себе,
но и безупречная похвала.
Еще до того, как в восемнадцатом веке книгоиз-
дание превратилось в индустрию, на первых стра-
ницах уже публиковались «блербы». Эта практика
достигла такого размаха, что в 1741 году, в начале
«Шамелы» — сатирической пародии на «Памелу»
Сэмюэла Ричардсона — ее автор Генри Филдинг
поместил пародийный хвалебный отзыв от «Джо-
на Паффа, эсквайра». Так что в юмористичес-
70
ком цитировании на самом деле ничего нового

нет.
Однако первым хвалебным отзывом, помещенным
на обложке, считается отзыв на «Листья травы» Уолта
Уитмена. После первой публикации Уитмен получил
хвалебное письмо от Ральфа Уолдо Эмерсона, и на ко-
решке второго издания (в обрамлении, понятное
дело, золотых листиков) поместил фразу из Эмер-
сона: «Приветствую вас в начале великой карь-
еры». Автор «Песни о себе» и вправду воспевал себя.
Ситуация, очевидно, вышла из-под контроля
к тому времени, когда Джордж Оруэлл накинулся
на обложечные восхваления в своем эссе 1936 года
«В защиту романа», где он назвал их «отвратительной
чушью» — его возмутил критический обзор в Sunday
Times, в котором говорилось: «Если вы, читая эту кни-
гу, не взвизгиваете от восторга, значит, ваша душа
мертва». Однако интересно, что пару лет спустя,
в 1938 году, он писал своему другу Сирилу Коннолли:
Из New Statesman and Nation я узнал, что где-то вес-

ной у вас выходит книга. Если сможете достать мне
экземпляр, я напишу рецензию на нее в New English,
возможно также в Time and Tide. Я же устроил так,
чтобы из Warburg вам прислали мою книгу об Ис-
пании (это будет в следующем месяце) в надежде,
что вы сможете ее отрецензировать. Вы почешете
мне спинку, я почешу вам.
71
Даже самые стойкие в конце концов сдаются.

В общем, если мы установили, что хвалебные
цитаты стары как мир, значит, в них имеется смысл.
Да, здесь хватает кумовства, но я не уверена, что
это «в чистом виде коррупция», как считает Ка-
милла Палья69. Алан Беннетт70 как-то сказал, что
снобизм — весьма добродушный грех, и, на мой
взгляд, похвалы авансом тоже можно считать без-
злобным грехом. Они дают читателю понять, что
их любимому писателю тоже нравится вот эта вещь,
так что она может понравиться и им. И я не думаю,
что когда-либо это делалось со злым умыслом —
напротив, похвалы расточались теми, кто ценил
данного автора и его работу *. Для Стивена Кинга,
щедрого на похвалы, такие высказывания — акт
писательского товарищества: «Я делал это только
для книг, которые мне по-настоящему нравились,
и по очень простой причине. Когда я начинал, ни-
кто не писал хвалебных блербов для моих книг».
А закончу я тем, что вряд ли заставит вашу душу
взвизгнуть от восторга. Если вы порой сомневались
в том, что автор хвалебного отзыва действительно
*
Ну а тот, кто не ценил, всегда мог бы поступить так, как
поступил Алан Корен, когда его старый друг Джеффри
Арчер попросил написать блерб для его новой книги, ко-
торая на самом деле Корену вовсе не понравилась. Корен
написал: «Поклонники Арчера не будут разочарованы».
72
читал эту книгу, то вы, скорее всего, правы. Один

из постыдных секретиков издательского дела со-
стоит в том, что иногда писатель и вправду хочет
похвалить труд симпатичного ему коллеги, но ему
просто некогда читать — и он поручает это дело
кому-то третьему. Признаюсь, что в роли такого
третьего, случалось, выступала и я — сочиняла
похвалы от имени маститых авторов (к счастью,
они все же находили время подписать окончатель-
ный вариант моего отзыва). Но — тссс! — никаких
имен…
о, что мы видим
Зрение первично по отношению к речи.

Джон Бергер 71
ногда слова не нужны. Картинка стоит тысячи

слов — по крайней мере, мне так говорили.
Визуальные системы нашего мозга устроены таким
образом, что обрабатывают образы быстрее тек-
ста — как говорит ученый Паоло Гаудиано, в нас
заложена «биологическая склонность к образам».
Все мы судим о книге по обложке, и некоторые
из лучших обложек добиваются своей цели, исполь-
зуя минимум слов или превращая слова во что-то
иное. Один из моих любимых дизайнов обложки —
тот, что Джастин Анвейлер сделала для очередного
издания «Челюстей» Питера Бенчли. Пользуясь ми-
нимальными средствами, она превратила в оформ-
ление само название книги. Нижние три четверти
обложки — ярко-голубые, а кроваво-красное слово
74
ТО, ЧТО МЫ ВИДИМ
«Челюсти» плывет по этой голубизне, словно лодка

по морю, при этом синева вдается в букву W в слове
JAWS как острый акулий плавник. Мы мгновенно
получаем визуальное представление, нам ничего
не надо объяснять словами.
От дизайна обложки зависит многое, достаточно
вспомнить карикатуру: беседуют двое. Один гово-
рит: «Этот твой роман — совершенная бессмыс-
лица». Второй отвечает: «Вот почему так важно
сделать правильную обложку». Блестящий дизайн
может полностью изменить судьбу книги, особенно
в наши дни, когда мы ориентируемся уже не на то,
что лежит на прилавке книжного магазина, а на ма-
ленькую картинку на экране смартфона, на которую
достаточно только нажать. Как говорит штатный
дизайнер издательства Faber, обложка должна «бить
прямо в глаз». Имеет значение все — каждая деталь,
каждое цветовое решение. Я помню историю, слу-
чившуюся с «Пляжем» Алекса Гарленда: крупная
книготорговая сеть потребовала, чтобы в первом
издании книги в бумажной обложке в 1997 году
основной фон поменяли с зеленого на голубой.
Это издание стало бестселлером *.
*
Как сообщается на сайте книжной торговли BookBub, осо-
бенно хорошо идут книги с обложками, на которых изо-
бражены животные: один из примеров — лис на обложке
книги Ричарда Османа «Клуб убийств по четвергам»72.
75
Дизайнеры играют с формой, размером, распо-

ложением шрифтов — эту часть их работы диктует
книжный рынок. Журналист Бен Блатт с ехидцей
подметил, что размер шрифта, которым набрано
на обложке имя автора, растет по мере роста его
популярности (например, имя Ли Чайлда в нача-
ле его карьеры занимало шесть процентов обло-
жечной площади, а через несколько книг выросло
до двадцати двух процентов). Но больше всего мне
интересны те обложки, в дизайне которых исполь-
зуются значения слов, и в этом отношении никто
в Британии не может сравниться с Дэвидом Пир-
соном. У него есть своя студия «Шрифт как образ»,
которая специализируется на типографской печати
как художественной форме, где он превращает
написанное слово в визуальное искусство.
Как он мне объяснял, «когда слова — единствен-
ная форма выражения (я вот не умею ни рисовать,
ни писать красками и покрываюсь холодным потом
при мысли о том, чтобы кадрировать фотографию!),
тогда вы и вполовину не передаете их значение, их
дух, тон, характер, скорость, с которой они возника-
ют, и все это искажает их презентацию на книжной
обложке. Даже расстояния между строчками спо-
собны самым драматичным образом изменить то,
как обложка будет прочитана и как ее воспримут».
Это внимание к языку хорошо видно в дизайне
Дэвида к «Великим идеям» — серии из ста с лиш-
76
ним миниатюрных книг великих мыслителей. На

обложке первой книги серии «Что такое экзистен-
циализм?» (What is Exisstentialism?) Симоны де
Бовуар название написано таким образом:
What
is Ex
is tential
is m
?
И мы остаемся один на один с вечным вопросом

бытия. На томике Петра Кропоткина «Комму-
низм и анархия» поворот в вынесенной на пер-
вую обложку цитате «Повсюду вы найдете, что
богатство богатых проистекает из бедности бед-
ных» усилен дизайном: вторая часть высказыва-
ния выглядит как граффити на ободранной сте-
не. А дизайн обложки Роберта Луиса Стивенсона
«Апология бездельников» как будто не окончен:
возможно, в этой незаконченности воплотилась
максима Антуана де Сент-Экзюпери: «Художник
понимает, что достиг совершенства не тогда, когда
ему уже нечего добавить, а когда ему уже нечего
убавить».
В каком-то смысле работы Пирсона продолжают
традицию обложек, на которых был только текст, —
обложек тех времен, когда солидные издательства
избегали визуального воплощения содержания
77
книги (основатель издательства Penguin Аллен Лейн

с презрением отвергал иллюстративный подход,
боясь, что так можно дойти до «сисек и задниц»,
но в 1961 году в Penguin все-таки решили «стать
красочными»: позже это сравнили с таким же ре-
волюционным шагом, как переход Боба Дилана
от акустического к электрозвучанию).
Но и тогда еще многие обложки использовали
слова как основной элемент дизайна, в том числе
и одна из любимейших обложек Пирсона — к изда-
нию книги «Слова» Жана-Поля Сартра 1969 года,
с цитатой: «Я ненавижу свое детство и все, что
от него исходит». Пирсон говорит: «Дизайнер
вникает в силу слов, отдает им должное и затем
сваливает! Это выдвижение на первый план фразы,
с которой начинается книга, прекрасно задает тон
всему повествованию (о детстве, которое стало
возможно вытерпеть благодаря страсти к чтению
и письму). И такое решение по-прежнему, больше
чем пятьдесят лет спустя, актуально». А на обложке
изданной в Pelican книги Рэймонда Уильямса «Ком-
муникации» простым четким шрифтом на белом
фоне напечатаны только название и имя автора —
и лишь в нижнем правом углу, мелко: «Пожалуйста,
откройте обложку».
Таким образом книжная обложка становится,
по словам Пирсона, «маленьким постером», рекла-
мой самой себя. «Это не то чтобы искусство в чистом
78
виде, и не то чтобы коммерция — это что-то между

ними. Мне нравится работать в этом пространстве
между художественной целостностью и откровен-
ным пропихиванием товара».
Иногда слова, наряду с превращением книжной
обложки в своего рода карманный билборд, могут
ради создания ироничного, напряженного, юмо-
ристического или драматического эффекта прямо
противоречить образу. Как, например, на класси-
ческой обложке корреспонденций Майкла Герра
о войне во Вьетнаме «Репортажи» издания 1977 года:
поверх выразительного изображения помятой сол-
датской каски набраны слова Джона Ле Карре: «Это
лучшая из прочитанных мною современных книг
о людях на войне».
Из более поздних мне нравится обложка, кото-
рую издательство Vintage сделало для сатирического
романа Курта Воннегута «Завтрак для чемпионов»
(само название уже взято из рекламного слогана):
она выглядит как аляповатая коробка для хлопьев,
на которой в «звездочках-вспышках» набраны ци-
таты из самой книги: «Идеи или их отсутствие мо-
гут быть опасны для здоровья!», «Теперь об этом
можно рассказать!» — и блерб, который, к сожа-
лению, не дает никакого представления, о чем эта
книга. Еще один пример отличного использования
как визуального, так и словесного образа — об-
ложка книги Бена Голдакра «Плохие лекарства.
79
Как фармацевтические компании вводят нас в за-

блуждение»73: она выглядит как упаковка лекарства,
снабженная черепом с костями и предупреждением:
«Фармацевтическая индустрия может иметь серьез-
ные побочные эффекты».
Но по мне оптимальный вариант слияния ди-
зайна и рекламы — обложка книги Джона Бергера
«Искусство видеть», вышедшей в 1972 году и осно-
ванной на его новаторском телесериале об искус-
стве. Это книга о том, как мы смотрим на образы,
как на наше понимание их влияют представления
о власти, красоте, классе или половой принадлеж-
ности. В эссе Бергера, в которых переплетены об-
разы и слова, говорится о том, что ни один образ
не может быть нейтральным. («Мужчины смотрят
на женщин. Женщины смотрят на то, как на них
смотрят. Это определяет не только отношение
мужчин к женщинам, но также и отношение жен-
щин к самим себе».) Он также говорит о том, как
слова меняют наше восприятие образа. Например,
если вы поместите предложение «Это последняя
картина Ван Гога, которую он написал перед тем,
как совершить самоубийство» под репродукцией
«Пшеничного поля с воронами», это навсегда изме-
нит наше видение картины. Картина вдруг станет
для нас более значимой, пронзительной, мы при-
мемся искать в ней более глубокий смысл, который
мог быть — а мог и не быть — в ней заложен. Бергер
80
говорит: «Теперь уже изображение придает весо-

мость фразе».
Идея книги — что визуальное и вербальное как
усиливают, так и ослабляют друг друга — также
подчеркивается дизайном первой обложки. В нем
объединены образ и слова: сюрреалистическая
картина Рене Магритта в окружении длинного тек-
стового отрывка из книги, обрывающегося в нижней
части обложки на середине предложения. Понача-
лу кажется, что это — отрывок из самого начала
книги, но это не так. Как говорит дизайнер Фил
Бэйнс, «эта обложка — изощренная метафора».
Она играет с нами, заставляет нас раз за разом ее
рассматривать. Слова на обложке подтверждают
мысль о том, что «отношения между тем, что мы
видим, и тем, что мы знаем, остаются зыбкими»,
сама обложка — своего рода трюк. По мне, так нет
лучшего доказательства власти образов и власти
слов, и того, как мы считываем (или неспособны
прочесть) и то, и другое.
Часть 2

Литературная история
« !вучит издательски»
Авторы, редакторы, блерберы
Сразу же возненавидела эти их миленькие блербики

на моих новых обложках… Поэтому я их сожгла.
Джанет Уинтерсон 74
аждый, кто вознамерился заняться изда-

тельским делом, должен запомнить первое
правило: «Не связываться с Джанет Уинтерсон».
Когда я прочитала, что она сожгла переизданные
в 2021 году свои книги в знак протеста против
блербов, моей немедленной реакцией была ра-
дость от того, что не я их писала, затем радость
сменилась некоей извращенной гордостью за то,
что столь скромные слова смогли вызвать такую
бурную реакцию *. Для некоторых авторов блербы
действительно имеют значение.
*
Позже Уинтерсон призналась, что «издатели разобрались
с проблемой» и акт сожжения был «символическим».
85
Ненависть к блербам — благородная литератур-

ная традиция, которую Сэлинджер поднял на кос-
мическую высоту. Когда я только начинала работать
копирайтером, меня сразу же предупредили, что
никогда — под страхом смерти — нельзя согла-
шаться писать блербы для романа «Над пропастью
во ржи». Всем известно, что Сэлинджер всячески
избегал публичности, его даже прозвали «Гретой
Гарбо от литературы», и в контрактах он очень
жестко оговаривал все аспекты, касающиеся внеш-
него вида своих книг. Издатель Саймон Проссер
писал в Guardian: «На обложках книг — передней
и задней — допускались только имя автора и назва-
ние. Более ничего: ни цитат, ни блербов, ни биогра-
фии автора. Почему так? Не знаем». И правда: что
мы на самом деле понимаем, если «Над пропастью
во ржи» разошлась по всему миру тиражом в шесть-
десят четыре миллиона?
Еще один блербоненавистник — Грэм Грин.
В 1945 году он писал своему издателю: «Именно
из-за блерба на обложке “Меня создала Англия”
я настаиваю на том, чтобы на обложке “Брай-
тонского леденца” не было бы ни фотографии,
ни блерба». Что же касается того возмутившего
его блерба, то я очень хорошо его понимаю: в нем
Грин описывался как «невероятно разговорчивый
и расположенный к личному общению», также там
сообщалось, что страсть к писательству у Грина
86
«ЗВУЧИТ ИЗДАТЕЛЬСКИ»
«в крови», и что живет он «в георгианском кирпич-

ном доме в Клэпем-Коммон». В конце концов при-
шлось вмешаться издателю Аллену Лейну, который
написал: «Идеально было бы, если б вы надиктовали
своему секретарю то, что вы сами хотели бы видеть
на обложке». Вот уж точно — идеально!
И все же для большинства авторов блербы — не-
избежное зло, а для некоторых даже часть творче-
ского процесса. Терри Пратчетт рекомендует: «Если
вы чувствуете, что книга получает развитие, самое
время написать текст для суперобложки — по сути,
блерб. Нечего автору крутить носом и заявлять,
что он, мол, слишком горд, чтобы самому писать
такие вещи. Потому что, когда пытаешься описать
суть своей книги в 100 словах, это помогает сосре-
доточиться».
Во многих издательствах блербы пишет редактор
или сам автор, иногда это результат их совместной
деятельности. Авторы тоже по-разному влияют
на рекламные тексты на обложках их книг. Некото-
рые умывают руки, другим нравится самим писать
блербы. В конце концов, кто лучше автора знает,
о чем его книга? Но иногда именно это становится
помехой. Написать десятки тысяч слов книги —
это одно, и совсем другое — написать около ста
слов, в которых отражена суть книги, при этом
надо все время помнить о тех, кому она предна-
значена, — о читателях. Это бывает трудно для
87
автора и даже для редактора именно из-за близости

с самой книгой. В результате блерб может стать
слишком многословным или подробным, или, как
сам Гелетт Берджесс описывал такой текст: «Зву-
чит издательски». А копирайтер со стороны может
предложить более независимый взгляд и способен
выбрать характерные для книги моменты, не пере-
хваливая ее до тошноты *. Но как к этому относятся
сами авторы?
Как я обнаружила, одно из самых невероятных
преимуществ автора блербов в том, что нам дается
свободный доступ к самим писателям. Как, неужели
некто вроде меня, находящийся в самом низу пи-
щевой цепочки, действительно может обратиться
к Берил Бейнбридж75 и спросить, что она думает
о моем рекламном тексте? Да быть такого не может!
Однако после того, как прошли первые восторги,
я поняла, что это, скажем так, сомнительная честь.
Кто-то из писателей может сам писать блербы, кто-
то определенно не может — и, к сожалению, те,
кто не могут, не всегда это понимают. Некоторые
писатели вежливы и дружелюбны, другие… нет.
*
Как пишет Бенджамин Дрейер: «Лучшие тексты на обложках
привлекают внимание и приглашают к чтению без чрез-
мерных восхвалений, от которых можно задохнуться, —
другими словами, они не должны выглядеть так, будто их
писал сам автор или его матушка».
88
Кто лучше всех понимает взлеты, падения и ка-

тастрофы во взаимоотношениях копирайтер —
писатель, как не человек, совмещающий оба эти
занятия? Элизабет Бьюкен не только автор ро-
манов-бестселлеров «Месть женщины среднего
возраста», «Музей невыполненных обещаний»
и «Две женщины в Риме», она также заведова-
ла отделом блербов в издательстве Penguin. Для
этой работы, по ее словам, требуется наличие
«носорожьей шкуры, проворного ума и — время
от времени — коробки с бумажными носовыми
платками». Когда я узнала, что Айрис Мердок
когда-то написала ей, что «создание блербов —
нечто вроде искусства миниатюр», я поняла, что
нам просто необходимо поговорить. У Элиза-
бет Бьюкен сложилось твердое мнение об авто-
рах, пишущих рекламные тексты к собственным
книгам:
Главное, что я усвоила: автор — не тот чело-

век, которому стоит поручать сочинение блер-
бов. По совершенно очевидным причинам они
не могут объективно относиться к тому, что сами
написали. К тому же то, что они хотят сказать
в рекламном тексте, не всегда способствует про-
дажам и маркетингу — как бы тяжело это ни было
признавать. Так что я рада, когда блербы к моим
книгам пишет кто-то другой… Конечно, при
89
условии, что мне дается право высказать собствен-

ное видение *.
Бьюкен училась своему ремеслу в 1970-х годах

под руководством чудо-копирайтера Миберна Стэ-
ниленда, который к тому же сам писал научно-фан-
тастические романы — я с восторгом выяснила, что
одна из его книг, написанная в 1947 году, называлась
«Назад в будущее». Бьюкен говорит о нем как о заме-
чательном человеке: «Страстный курильщик, он был
умным, даже остроумным, ранимым, в нем жил мя-
тежный дух, и порой его шуточки заходили слишком
далеко. Он любил литературу, любил издательское
дело (хотя никогда в том не признавался), но также
любил и хорошую драку и постоянно выискивал то,
что считал претенциозным или нелепым».
Стэниленд внимательно следил за тем, что-
бы «каждое слово стояло на своем месте и чтобы
*
С этим мнением соглашается автор книг в жанре фэнтези
Д. У. Вогел: «Обложка — что-то вроде шоу в стиле бурлеск.
Зритель должен мучиться любопытством: “А что там у них
под перьями?” Я убежден, что кто-то со стороны способен
лучше отыскать то, что следует прикрывать пышными пе-
рьями, нежели сам автор. Мы, авторы, склонны либо сразу
предъявлять все, чему следовало бы оставаться прикры-
тым — как в порнофильмах, либо натыкать столько перьев,
что человек не в состоянии понять, то ли он присутствует
на бурлеск-шоу, то ли перед ним самый настоящий гусь».
90
не было никакой стандартной трескотни». В те дни

существовал целый отдел под названием «Редакция
обложек», его создали в 1960-х, поскольку написание
блербов считалось частью издательского процес-
са и тексты для обложек подвергались такому же
жесткому анализу, как и само содержимое книги.
Это ремесло помогло ей в написании собствен-
ных книг: «Прежде всего следует выявить основ-
ной стержень книги, ее магистральную идею. Как
выразить в одном предложении то, что делает эту
книгу особенной? Когда я писала “Месть женщины
среднего возраста”, я так сформулировала для себя
ее суть: “Лучшая месть — хорошая жизнь”. Это до-
вольно сложный момент, он требует определенных
навыков».
Бьюкен вспоминает свой опыт общения с авто-
рами: «Я навсегда запомнила телефонный разговор
с Дерком Богардом: “Я в Лондоне, идет дождь, жизнь
дерьмо”76. Ну что на это скажешь? Роджер Макгоф
врывался в кабинет. Ричард Макадамс и Марта Гелл-
хорн были чрезвычайно грубы, а вот Кингсли Эмис,
напротив, относился к нам очень вежливо». (Еще
один мой коллега рассказывал, что главное было —
не звонить Эмису после полудня, потому что к ве-
черу он уставал и становился раздражительным.)
А какой из блербов был самым проблемным?
«Конечно, все, что касалось “Сатанинских сти-
хов” — наш отдел работал над обложкой, и нас
91
предупредили быть крайне осторожными. В резуль-

тате я научилась, прежде чем вскрывать пакеты,
обнюхивать их на наличие взрывчатки». Я читала
тексты на издании Рушди в бумажной обложке —
она сама была произведением искусства, и я ни-
когда не забуду эту изысканную строчку: «Книга,
в которой прошлое и будущее яростно стараются
обогнать друг друга».
Еще один знакомый мне блербер, ставший пи-
сателем, — Джини Редди, книга которой «Земля
чудес» вошла в шорт-лист премии Уайнрайта77. Она
рассказывала не только о том, как приятно видеть
свои слова на книжных обложках, но и о том, что
опыт работы копирайтером научил ее «писать ла-
конично, сжато, четко и экономно использовать
слова». И, что очень важно, он помог ей смотреть
на свою собственную книгу глазами читателя и де-
лать ее максимально ясной и понятной: «Я не хочу,
чтобы человек, читая, совершал тяжелую работу».
А еще она ужасно смешно описывала, как однажды
после тяжелого рабочего дня каталась по коридо-
рам Penguin на роликовых коньках, прямо как Пег-
ги из телесериала «Безумцы». Дело было в 1980-х.
В издательствах бурлила жизнь.
За годы работы я тоже встречалась со многими
авторами. Большинство, даже те, кто славился тяже-
лым характером, и даже совершенно сумасшедшие
(а такие тоже случались), были очень добры и бла-
92
годарны тем, кто взял на себя заботу об обложках

и рекламе. Насколько мне известно, никто из них
обложек не сжигал. Джон Мортимер, Хелен Данмор,
Дэвид Лодж, Майкл Мур, Мюриэл Спарк — все они
были любезными, порой даже слишком. Я была вне
себя от радости, когда Сеймур Херш, легендарный
американский журналист, который писал об Уотер-
гейте, ответил на мой вопрос, понравился ли ему
блерб, тоже вопросом: «А что здесь может не по-
нравиться?»
А одно из моих самых больших сокровищ — пись-
мо, написанное рукой Джона Апдайка, в котором
он благодарит меня за блерб к «Давай поженимся»
и в определенной степени одобряет его:
Я пересмотрел текст, который составил для пер-

вого клапана суперобложки «Давай поженимся»
в легкомысленной попытке описать содержание.
Не то чтобы я хотел бы навязать свой жесткий
стиль вашему тексту… Я все пытался вспомнить,
переспала ли Руфь с Ричардом — помню это до-
вольно смутно, полагаю, что да, но без великой
страсти, и до того, как Джерри и Салли поладили.
Ох, не важно: делайте так, как считаете нужным.
И приложил фотокопию своего оригинального

блерба для «Давай поженимся», который начина-
ется так:
93
У восьмого романа Джона Апдайка есть подзаголо-

вок «Любовная история», потому что, как говорит
он сам: «Люди себя так больше не ведут». Время
действия — 1962 год, место действия — эдакий Ка-
мелот, который называется Гринвудом, штат Кон-
нектикут. Джерри Конант и Салли Матиас любят
друг друга и собираются пожениться, хотя оба уже
состоят в браке с другими. Венок из пяти симме-
тричных глав описывает историю их отношений,
то затухающих, то вспыхивающих в моральных
сумерках длинного лета.
Да, старый мастер показал мне, как это было

сделано, и впервые я была вынуждена отказаться
от своего правила, что «авторам не следует писать
блербы» и принять это маленькое произведение
искусства, элегантное и скромное, как и тот, кто
его написал.
На самом деле большинство авторов большой
скромностью не отличаются, им нравится, когда об-
ложки их книг под завязку заполнены положитель-
ными цитатами — а кому бы это не понравилось?
В ответ они обычно шлют милейшие мейлы вроде
«Весьма лестно» или «Меня распирает от тщесла-
вия!». Иногда они не очень-то понимают, в чем
смысл блербов, и хотят, чтобы я выбирала цита-
ты из тех обзоров, где говорится, как велики они
сами, а не их книги. И ужасно раздражаются, если
94
я беру цитату из статьи того критика, с которым они

когда-то конфликтовали, и мне приходится ее уби-
рать. А один юморист мрачно осведомился, почему
это я не выбрала цитаты из обзоров тех, кому его
книга понравилась, не понимая, что таких просто
нет и появиться по мановению моей волшебной
палочки они не могут.
Но, по крайней мере, я избежала участи одной
моей бывшей коллеги, которая отвергла блерб,
написанный самим автором, после чего он ей по-
звонил: «Он был пьяный в стельку и орал в трубку
песню “У Гитлера только одно яичко”»78. Ну что ж,
издержки профессии.
Однако по большей части это вполне цивилизо-
ванный и благородный процесс, и перетягивание
каната обычно заканчивается мирно. Судя по мо-
ему опыту, лучшими в деле написания блербов для
своих книг оказываются те авторы, которые имеют
опыт журналистики, они инстинктивно понима-
ют, как подогреть интерес читателя. Я чуть было
в обморок не упала, когда получила мейл от амери-
канского журналиста Питера Бискинда, вполовину
сократившего мой текст для обложки его книги!
Неслыханное дело! Потому что, как правило, все
происходит наоборот: авторы забывают о том, что
площадь обложки ограниченная, ее невозможно
растянуть, словно гармошку, а они все вставля-
ют и вставляют сотни слов в свои блербы — один
95
из авторов, проделав такую операцию, вдруг опом-

нился и, ужасно нервничая, сказал мне: «Этот блерб
такой исчерпывающий, что никто уже не станет
читать саму книгу!»
Порой авторы инстинктивно понимают, что
именно им нужно. Еще один мой коллега по копи-
райтерскому делу рассказывал:
За несколько лет я написал несколько разных вер-

сий для «Тайной истории» Донны Тартт. С сугубо
профессиональной точки зрения в этом рома-
не мне нравится возможность представить его
либо как серьезный литературный труд, либо как
триллер, или же как нечто трудно определяемое,
пытающееся быть одновременно и тем, и другим
(а книга как раз такова). И тем не менее Донна
Тартт неукоснительно отвергала всякий из моих
блербов (точно так же, как отвергала все попытки
изменить дизайн обложки первого, британского,
издания). Как автор она точно знала, как именно
следует представлять написанную ею историю,
и можем ли мы оспаривать мнение писателя, со-
здавшего самый превозносимый критиками бе-
стселлер?
Многое зависит и от взаимоотношений. Я раз-

говаривала с Бекки Харди, британским редактором
Маргарет Этвуд. Бекки писала все тексты для об-
96
ложек Этвуд и подтвердила мне все, что я думала:

Этвуд в полной мере доверяла ей представлять ее
книги и позволяла себе лишь легкую правку блербов.
Так, она вычеркнула слово «последними» в реклам-
ном тексте Бекки к роману «Заветы»:
Прежде чем войти в их мир, вам, наверное, захо-

чется вооружиться двумя последними мыслями:
«Знание — сила»
И
«История не повторяется — она рифмуется»
Разве это не здорово, когда ваши герои остаются

героями?
И все же я не могу не размышлять о том, как поэт
Луис Макнис79 отнесся к блербу, который Т. С. Эли-
от, бывший его редактором, написал для сборника
стихов 1935 года: «Его поэзия доступна для по-
нимания, но не популярна, в ней есть гордость
и скромность, которые неподвластны времени».
Подозреваю, что если бы я была так честна, моя
карьера на этом бы и закончилась. А для обложки
«Белой богини» Роберта Грейвса Элиот написал:
«Это невероятная, чудовищная, одурманивающая,
неописуемая книга».
В издательстве Faber&Faber Т. С. Элиот написал
сотни блербов, в том числе к книгам Эзры Паунда,
Стивена Спендера, Марианны Мур и Теда Хьюза.
97
Часто в их основе лежали многочисленные и за-

мечательные записи, сделанные на редакционных
собраниях (пример: «Дядя Уильям безумен, как
всегда» — это о Йейтсе: жаль, что это высказыва-
ние до обложки так и не дошло). Как вспоминает
его коллега по издательству, один из основателей
Faber&Faber Фрэнк Морли, «все признают, что он
был одним из наших лучших авторов блербов».
Морли продолжает: «Блербы! Это проклятие изда-
тельского дела… Писать их — сущая пытка. Элиот
написал тысячи. Поскольку я лично знал Элиота
и знаю, что такое писать блербы, то могу поклясться:
не понимаю, как у него оставалось время и силы
писать что-то еще».
Сам Элиот так описывал работу: «Каждый изда-
тель, который к тому же и автор, считает этот вид
сочинительства куда более изнурительным, чем все
остальные его занятия… Перехвалите автора, кри-
тик не преминет поиздеваться над издательскими
претензиями, недохвалите — критик обязательно
отметит, что даже издатель невысокого мнения
об этой книге: мне доставалось и за то, и за другое».
Это интересный взгляд на то, каково быть и ав-
тором, и копирайтером одновременно. И мне также
приятно, что гениальный поэт всерьез восприни-
мал искусство блербов, хотя порою был и слишком
искренним в своих суждениях.
98
Диана Этхилл, прославленный редактор из из-

дательства André Deutsch, пишет в своих мемуарах
«Оставить как было» (это великолепное описание
разрухи, царившей в издательствах после войны,
когда сотрудники задавались вопросом: следует ли
накрывать ванну доской, чтобы превратить ее в упа-
ковочную скамью?) о том, что так намаялась, со-
чиняя блербы для различных сборников The Reader’s
Digest, что «потом и взглянуть на них не могла».
Блербы — настоящее минное поле для всех, кто
с ними связан. Но, сама став автором, понимаю те-
перь, насколько трепетно авторы относятся к своей
работе и к тому, как ее представляют. Вы месяцами
пишете книгу, она поглощает вас целиком — Оруэлл
описывал этот процесс как «ужасную, изнуритель-
ную борьбу, подобную припадку какой-то тяже-
лой длительной болезни». И вот книга окончена
и, щурясь от яркого света, предстает перед людьми.
И кажется невероятно глупым пытаться уместить
все то сложное и выстраданное, что вы написали,
в пару абзацев, выбрать один-два кусочка, которые
должны кому-то понравиться. Но хороший копи-
райтер способен так же, как и автор, заставить эти
слова жить. Это просто другой вид писательства.
Когда вы так тесно связаны с книгой, легко забыть,
что потенциальный читатель ее совсем не знает —
он же ее пока не читал. И вы не можете продать
содержащийся в книге опыт — вы должны продать
99
ему ожидание от чтения, идею книги. Вот тогда

копирайтер становится лучшим другом автора.
Один из самых чудесных авторов, с которым
я имела дело много лет, — поэт Майкл Хофманн,
он же переводил «Один в Берлине» и множество
других серьезных современных книг. Как-то раз
он сравнил «борьбу со сложностями» написания
книги с «прямым и светлым занятием» написания
блерба: боюсь, для рассказа о том, как это просто,
ста слов, как ни экономь, не хватит.
"аниэль Дефо и темное
искусство убеждения
Кстати, если кто-то из присутствующих занят
в рекламе или маркетинге… убейте себя. Нет. Серьезно.
Вот вернетесь домой — и прикончите себя…
Потому что вы пособники Сатаны.
Билл Хикс, 1993 год
сли бы хоть кто-то воспринимал слова покойно-

го стендап-комика Билла Хикса всерьез, то исто-
рия была бы усеяна трупами издателей и книго-
продавцев, заколовшихся гусиными перьями или
сунувших головы под печатный пресс. Потому что,
сколько существуют книги, пусть даже не в нынеш-
нем их виде, в твердых или мягких обложках, их
создавали с намерением продать, и использовали
для этого темное искусство маркетинга. Задолго
до появления обложек блербы, или что-то в этом
духе, тоже существовали, и потенциального покупа-
теля тоже уговаривали. И тоже словами. Прототипы
блербов для прототипов книг.
Возьмем первый «настоящий» англоязычный ро-
ман — «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо, вышедший
101
в свет в 1719 году. Его титульный лист представляет

собой что-то вроде старинного блерба, поскольку
там говорится о том, кто автор, где и что происхо-
дило, а также описываются события:
Жизнь и удивительные приключения Робинзона

Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь
лет в полном одиночестве на необитаемом острове
у берегов Америки, близ устья реки Ориноко, куда он
был выброшен кораблекрушением, во время которого
весь экипаж корабля, кроме него, погиб.
А ТАКЖЕ
Изложение его неожиданного освобождения
пиратами, написанные им самим
И никаких угрызений, что здесь выложен весь

сюжет. Как пишет литературовед Джон Сазерленд:
У ранних романов восемнадцатого века не было

всей этой сторонней информации и инструментов,
предназначенных для продвижения и продажи —
а именно, блербов. И чтобы настроить первых
читателей «Робинзона Крузо» на нужный лад и за-
ставить их погрузиться в книгу, понадобился этот
гротескно перегруженный заголовок. Объясняется
такое избыточное название еще и тем, как именно
продавались тогда романы. Как правило, их про-
давали, не сброшюрованными в одну книгу, а «те-
102
ДАНИЭЛЬ ДЕФО И ТЕМНОЕ ИСКУССТВО УБЕЖДЕНИЯ
традями» и, чтобы привлечь покупателей, первая

тетрадь с названием вывешивалась на протянутой
в витрине веревке.
По сути, титульный лист выступал в роли со-

временной обложки, рекламируя товар и побуждая
потенциального читателя купить книгу. Не надо
обладать богатым воображением, чтобы представить
себе эти висящие на веревках титульные листы и уви-
деть в них будущие прилавки книжных магазинов
или ряды обложек на Amazon, а в том, что напечатано
на титульных листах, увидеть прообразы блербов.
Но когда именно на настоящей обложке появился
первый блерб? До начала девятнадцатого века книги
продавались несброшюрованными, и часто эти тетра-
ди собирались в книгу самим ее владельцем, который
мог сделать обложку из кожи и даже меха (или, как
пишет исследователь Эдвард Брук-Хитчинг в книге
«Библиотека безумца»: «Эта любопытная книжечка…
была заново переплетена в кожу загорелой женщины».
А что, если блерб в таком случае был татуировкой?)
Самая ранняя из известных (не кожаных) супер-
обложек недавно была найдена в Бодлианской
библиотеке в Оксфордском университете. Это была
суперобложка для подарочного издания ежегод-
ника «Дружеское подношение» 1830 года. И на ней
был блерб! (Ну, или что-то в этом роде.) Как ска-
зано в библиотечном каталоге: «На суперобложке
103
напечатаны различные сообщения: цена книги —

12 шиллингов, рекламный слоган, утверждающий,
что издание “в элегантном переплете”, объявление
о продаже шести предшествующих ежегодников,
“единообразно переплетенных”, и еще одно объяв-
ление о том, что можно приобрести оттиски сделан-
ных для данного издания гравюр». По мне, все это
подозрительно напоминает маркетинговые ходы.
Суперобложки прошлого были скорее упаковками —
их снимали, прежде чем поставить книгу на полку.
Хранить их считалось нелепым, как нелепо сейчас
хранить фирменные бумажные пакеты из книжных
магазинов. Но к концу девятнадцатого века суперо-
бложки вдруг обрели самостоятельную значимость
как объекты художественного творчества и место
для размещения текстов, соблазняющих покупателя
посмотреть, что там внутри.
К 1925 году, с публикацией «Великого Гэтсби»,
мысль о том, что суперобложка может стать про-
изведением искусства, укрепилась окончательно.
Суперобложка для «Великого Гэтсби» была сделана
кубинским художником Фрэнсисом Кугатом: ночное
небо, с которого на залитый огнями Кони-Айленд
глядят глаза. Это была не просто суперобложка — это
было отражение самой сути книги, она даже повлияла
на роман, потому что Фицджеральд говорил: «Христа
ради, никому не говорите, что суперобложку сделали
потом: я вписал ее в книгу». В отличие от многих книг
104
того времени, на суперобложках которых помещалась

реклама других произведений автора, здесь был опу-
бликован прекрасный блерб, извещавший нас о том,
что роман «пропитан пониманием странности чело-
веческих обстоятельств в безрассудной вселенной».
Но и до появления обложек и даже титульных
страниц существовали способы привлекать внима-
ние аудитории и увеличивать продажи. Позвольте
выпустить наружу мою внутреннюю Мэри Бирд80
и позвать вас в Древний Рим, где роль книг играли
свитки папируса с закрепленными на каждом конце
деревянными рейками, чтобы было легче раскру-
чивать и скручивать. Папирус был относительно
дешев, читать умели многие, и потребности читаю-
щего населения удовлетворяли многочисленные
лавки (taberna librarii), расположенные на шумных
улицах возле Колизея. Лавки были увешаны объ-
явлениями об имевшихся в продаже книгах, порой
содержащие цитаты из них, что побудило Марциала
рекомендовать другу в лавки не заходить, поскольку
и снаружи можно было «читать всех поэтов».
Марциал, поэт и создатель жанра эпиграммы,
в начале одного из своих сочинений весьма муд-
ро ввернул короткое самовосхваление: «Считаю,
что в этом моем маленьком сочинении я был так
сдержан, что любому, кто стремится составить
свое собственное мнение, вряд ли будет на что
жаловаться». Поскольку обложек не существовало,
105
предполагалось, что читатель непременно захочет

заглянуть внутрь свитка, так что это был идеальный
способ привлечь внимание.
И хотя четырехугольный кодекс, прообраз сегод-
няшних книг, изначально был придуман в Древнем
Риме (некоторые приписывают его изобретение
Юлию Цезарю), полностью он заменил собой свитки
только около четвертого века нашей эры. Поначалу
их делали из пергамента, который, в свою очередь,
изготавливали из шкур животных — отсюда слово
«spine»81,— и потому они были редкими и дорогими.
Затем появилась бумага (спасибо, Китай), а потом
Гутенберг со своим построенным в 1439 году печат-
ным прессом (спасибо, Германия) — та-дам, хлопок,
монтаж в стиле «время идет» — и вот уже книги, всюду
книги. Впервые в истории сотни читателей держали
в руках одинаковые книги, и к середине шестнадцато-
го столетия в мире насчитывалось восемь миллионов
напечатанных книг. Рынок начал разогреваться.
Согласно работе «Средневековый спам» голланд-
ского исследователя манускриптов Эрика Кваккела:
«В последние триста лет Средневековья (1200–1500)
потребность в книгах быстро росла, отчасти из-за
того, что их производство стало дешевле, а коли-
чество читателей увеличилось. Растущий спрос
повлиял на поставки: теперь производителями
книг стали не аббатства, а городские профессио-
налы. Это они начали зарабатывать на книгах день-
106
ги, думали о прибылях и создали тот самый ком-

мерческий книжный рынок, который мы сегодня
знаем». А поскольку появились книги, то появилась
и реклама книг, она была в витринах («Выберите
шрифт по вкусу, а я вам сделаю из него книгу!»),
в самих книгах, на листовках, которые раздавали
публике. Биллу Хиксу это точно не понравилось бы.
Старейшая из сохранившихся до наших дней пе-
чатных реклам на английском языке была произведе-
на пионером книгопечатного и издательского дела
Уильямом Кекстоном, и это реклама книги. Крошеч-
ный кусочек бумаги, или флайер, рекламирующий
отпечатанный им в 1477 году в Вестминстерской
мастерской религиозный трактат. В нем говори-
лось, где можно найти книгу, заверялось, что она
«хорошая и правильная», стоит недорого и, самое
главное, «напечатана столь же доброкачественно,
что и настоящее обращение» (другими словами,
тем же шрифтом, что и рекламный листок). Ну а це-
левой рынок? Конечно, священнослужители. Что
доказывает и надпись на латыни, языке церковников:
Supplico stet cedula, или «Пожалуйста, не убирайте это
извещение», которое, вкупе с небольшим размером
листовки, указывает на то, что их раскладывали
в людных местах, в которых, однако, не было шума
и толкотни, вроде церковной паперти.
Как и сегодня, сами книги тоже использовались
для рекламы. Например, на задней странице одного
107
из изданий позднего Средневековья переписчик

по имени Эрнье начертал: «Если кому-либо полю-
билась такая красивая книга, можете найти меня
в Париже, прямо напротив собора Нотр-Дам».
А на голландской книге пятнадцатого века написа-
но: «Если вам понравился этот Старый Завет, я могу
сделать для вас и Новый Завет тоже». Считайте, что
это ранняя форма маркетинга. Как пишет профес-
сор Кваккел (как же мне нравится это имя!), «такое
предложение очень похоже на то, что делает iTunes,
когда пользователь может бесплатно прослушать
какую-то песню, а потом, если заинтересуется, до-
купать другие, чтобы составить свой альбом, или,
что ближе к теме, тактику Amazon, предлагающей
бесплатно прочитать отрывок из книги, а уж потом
за деньги получить полную электронную версию».
Все это — способы продаж, а также ловко подо-
бранные с этой целью слова. Я смотрю на старинные
книги и повсюду вижу прототипы блербов, особен-
но то, что написано на титульном листе у Дефо.
Например, вот передо мной репринтное издание
книги 1672 года «Знаменитая игра под названием
шахматы». На титульном листе изображены два
нарядных бородатых господина у шахматной доски
и написано, что читатель «больше узнает от прочте-
ния этой скромной книги, чем сыграв тысячу раз.
Ныне дополнена многими ранее недостающими
примерами».
108
«Эпистола с посвящением» адресована графине

Бедфорд, в ней говорится, что автор постарался
доработать прежний вариант, «сохранив по возмож-
ности его стиль». Письма с посвящением обычно
адресовались спонсорам, на средства которых была
издана книга, в них выражалась благодарность и на-
дежда на последующие благодеяния, и, как считает
Роберт Калассо, эти посвящения были «благородны-
ми родоначальниками» блербов: они брали на себя
труд разъяснить читателю, что его ждет, и заверяли
в превосходном качестве содержания *.
Нечто подобное имеется даже на титульном
листе первого, от 1611 года, издания «Библии Ко-
роля Якова»:
С Б, содержит Старый и Новый Заветы.

Заново переведенная с оригинальных языков
с тщательным сравнением с бывшими переводами
и пересмотренная под руководством Его Величества.
Предназначенная для чтения в церквях, отпечатана
в Лондоне Робертом Баркером, печатником
Его Величества Короля. Anno Dom 1611
*
Но порой посвящения использовались в куда более низ-
менных целях, вроде пародийного посвящения Вальтера
Скотта в «Айвенго»: посвятив книгу «Преподобному док-
тору Драйездасту»82, Вальтер Скотт защищался от тех, кто
обвинял его в исторической недостоверности.
109
Свидетельство качества, гарантия, что вы полу-

чаете лучшее из лучшего (и, следовательно, завере-
ние: книгу можно читать без риска, что тебя сожгут
на костре). В манере самого письма с посвящением
переводчиками написано и «Предисловие для чи-
тателя»: «Перевод этот растворяет окно и впускает
свет, раскрывает скорлупу, дабы мы могли съесть
ядро, отбрасывает завесу, дабы мы могли увидеть
святое место, снимает с колодца крышку, дабы мы
могли припасть к источнику». Возвышенный стиль
приглашает и успокаивает.
Подобный стиль убеждения характерен и для
титульных листов куда менее возвышенных книг.
С середины шестнадцатого и до девятнадцатого
века разносчики и уличные лоточники торговали ко-
роткими буклетами карманного формата на тонкой
бумаге, которые назывались чапбуками или увесе-
лительными книжками83. Зачастую они содержали
весьма непристойные иллюстрации, эта была деше-
вая форма уличной, или народной, литературы —
создавали их для простых читателей по всей Европе
и продавали миллионными тиражами*. В чапбуках пе-
чатали баллады, истории из житий святых, рассказы
о былых временах, сказки и классику в сокращенных
*
В те времена бумага была дорога, так что буклетики пуска-
лись в своего рода переработку — использовались для под-
тирки.
110
вариантах, вроде «Путешествий Гулливера», но пре-

жде всего малопристойные и зачастую страшные
рассказы о привидениях, приключениях, любви,
сражениях и преступлениях (типичный заголовок:
«Стоны висельников»), позже все это трансформиро-
валось в «ужасы за пенни» и «кошмары за шиллинг»
викторианской поры. Их провокационный стиль был
любим многими — от Сэмюэла Пеписа до Роберта
Луиса Стивенсона.
Поскольку на производстве таких книжек эконо-
мили, обложек у них не было и титульные страницы
выступали в роли протоблербов. Издание девятнад-
цатого века «Джек-прыгун: террор в Лондоне» хва-
лится: «Уже в продаже! Двадцать четыре великолепно
иллюстрированных страницы, в красивой обертке».
История Замечательного Создания, великолепно

составленная специально для этого издания одним
из Лучших Авторов наших дней; наши читатели
непременно оценят, как преуспел он в создании
Чудесной и Удивительной Истории, в которой
на каждой странице имеются подробности, от ко-
торых мурашки бегут по коже.
Обещание качества и мурашек по коже — да кто

же против такого устоит?
Изданный в Глазго сборник «Джек — победитель
великанов» так описывает житие этого сказочного
111
персонажа: «Его рождение и семья — Встреча с сыном

Короля — Благородный поединок с чудовищными
Великанами — Освобождение Прекрасной дамы,
на которой он впоследствии женился». (Как и в случае
с «Робинзоном Крузо», издатели еще не вполне осоз-
навали, как важно не выдавать сюжетные повороты.)
Иногда такие чапбуки преследовали и более на-
сущные и серьезные цели. Трактат «Права челове-
ка» Томас Пейн написал в поддержку Французской
революции, и после публикации трактат был пере-
печатан в виде брошюры и распродан миллиона-
ми экземпляров. Его первая страница — учебник
маркетинга, на ней напечатано и состоящее всего
из одной строчки представление сочинения, и све-
дения об авторе: «Ответ на нападки мистера Берка
на Французскую революцию. Написано Томасом
Пейном, автором трактата “Здравый смысл”».
Семнадцатый век был расцветом памфлетов —
недорогих трактатов, пропагандирующих полити-
ческие или религиозные вопросы. Их популярность
достигла пика во время Английской революции.
Историк Тристрам Хант пишет: «Книги были тяже-
лым чтением, а памфлеты, изданные в виде брошюр,
были написаны простым доступным слогом — язы-
ком улиц». Они сопровождали «самые горячие ре-
лигиозные и политические дебаты в европейской
истории… Немногие периоды в истории оказали
такое влияние на развитие английского языка».
112
В народе ходил даже памфлет, якобы написанный

королем Карлом III и опубликованный после его
казни в 1649 году, в котором он защищался от на-
падок врагов и называл себя такой же жертвой,
какой был сам Господь: «Eikon Basilike84, или Изо-
бражение Его Святого Величества в Одиночестве
и Муках». Очень сильное название. На титульном
листе также говорится, что здесь содержатся «точ-
ные копии молитв, творимых Его Величеством
во страданиях его, поведанных доктору Джуксону,
епископу Лондонскому, перед самой гибелью».
Подлинное, да из первых уст — что еще читателю
надо?
Памфлеты того времени — просто чудо какое-
то по богатству, драматизму и изобретательно-
сти в использовании английского языка, потому
что роялисты и сторонники парламента, рантеры,
диггеры, левеллеры, магглтонианцы85, квакеры —
все они старались перекричать друг друга, сража-
лись словами не на жизнь, а на смерть.
Особо выдающийся пример — безжалостное пам-
флетное сражение, которое Джон Тейлор, лодочник,
ставший сатириком и сторонником короля, вел
с торговцем скобяными товарами и сторонником
парламента Генри Уокером. Каждый стремился как
можно сильнее уязвить другого, и на титульном ли-
сте одного из памфлетов Джона Тейлора 1641 года
была такая надпись:
113
Ответ, чистый, как сталь, на ржавую, ругательную,

нелепую ложь и клевету, недавно написанную наглым
и неудачливым торговцем скобяными товарами,
на глупую книжонку под названием «Рой сектантов
и раскольников». Пусть дьявол поднатужится
и обосрет клеветника.
Вот такой уровень дискуссии. Плюс к этому —

гравюра, изображающая растерянного дьявола,
действительно испражняющегося на оппонента
Джона Тейлора.
До появления газет памфлеты были идеальным
способом донести до общественности свою точку
зрения. Возможно, самым великим из памфлетистов
был Джонатан Свифт, который писал обо всем —
от негодования по поводу британского правления
в Ирландии до абсурдности астрологии, а самым
известным стал его едкий сатирический памфлет
«Скромное предложение», в котором он говорил,
что проблему голода в Ирландии можно решить
за счет употребления в пищу детей бедняков *.
По сравнению с изданиями других памфлетистов,
титульный лист «Скромного предложения» был
*
Влияние этого памфлета чувствуется и поныне: о нем
вспоминали в 2020 г., когда правительство отказалось
от бесплатных обедов для школьников во время каникул
и праздников.
114
намеренно сдержанным. На нем было просто ска-

зано: «Скромное предложение, имеющее целью
не допустить, чтобы дети бедняков в Ирландии
были в тягость своим родителям или своей родине,
и, напротив, сделать их полезными для общества».
И ничего более. Настоящий ужас ждал внутри. Ти-
тульный лист играет здесь роль добротной рекла-
мы: он возбуждает интерес читателя и заставляет
узнавать подробности.
Вернувшись во времена Дефо, когда книги в их
нынешнем виде были еще в детском возрасте (или,
может быть, уже в подростковом, бунтарском), мы
увидим, что слова, с помощью которых их продава-
ли, дают нам представление о внутреннем мире лю-
дей того времени. Когда я смотрю из сегодняшнего
дня на те прообразы блербов — от средневекового
спама до риторики памфлетистов, — то прошлое
кажется мне и чуждым, и странным, и все же в чем-
то близким.
Это было время, когда на людей хлынул поток
слов, а ведь сегодня о книжном рынке говорят, что
его «затопило» и что на читателей «обрушился
шквал информации». И если сегодняшняя реклама
и блербы критикуются за создание «хайпа», точно
так же и трактаты, дешевые брошюры и объявле-
ния тех времен считались низшей, рассчитанной
на сенсацию формой литературного творчества.
Как и сегодня, авторы старались перекричать друг
115
друга, привлечь внимание потенциального чита-

теля. И вот что остается неизменным: власть слов,
которыми убеждают и — все-таки да — продают
как историю, так и саму идею. Может, те из нас, кто
заняты маркетингом, рекламой, и в самом деле по-
собники дьявола, но, как по мне, попытка продать
книгу стоит риска адского котла. Так что, даже если
будем прокляты, давайте продолжать выпускать
книги.
ольшие надежды
Как Диккенс соблазнял читателей
" ети Чарльза Диккенса говорили, что всегда

знали, когда отец пишет книгу, потому что
они это слышали. Он расписывал характеры по го-
лосам и репетировал перед зеркалом манеру раз-
говаривать своих персонажей. У каждого из них
был свой язык и свои речевые приемы — настолько
отличимые, что когда я читаю диалоги других ав-
торов, то они порой кажутся мне невнятными. Вы
всегда знаете, кому именно из героев Диккенса при-
надлежат те или иные слова — будь то невероятный
мистер Джингль из «Записок Пиквикского клуба»
(«Свидетелем? Еще бы — заряжаю мушкет — заря-
жаюсь идеей — бросился в винный погребок — за-
писал — назад — бац! бац!»), Бетси Тротвуд из «Жиз-
ни Дэвида Копперфилда, рассказанной им самим»
117
или демонический Квилп из «Лавки древностей»:

«Да я тебя железным прутом выпорю, ржавым гвоз-
дем искорябаю, глаза тебе выцарапаю!» * Для меня
это одно из многих доказательств гениальности
Диккенса.
В год двухсотлетия Диккенса мы с коллегами
решили сыграть в игру: перечитать все его ро-
маны, по одному в месяц; и когда я эта сделала,
то поняла, что обрела друга на всю жизнь. Диккенс
выводил в одной книге столько запоминающихся
персонажей, сколько остальным писателям не со-
здать и за всю карьеру. К тому же он куда больший
экспериментатор, чем принято считать, так не-
ожиданно он меняет напряжение и перспективу,
смешивает смешное с ужасным, с нарастающей
силой повторяет одни и те же слова и черпает
из колодца своего странного, темного и пугающего
воображения то, что создает у читателя эффект
присутствия. Как говорит профессор Джон Муллан,
Диккенс — настоящий новатор: «Первый рома-
нист, который дал почувствовать аромат средств
повествования».
И все же существуют читатели, писатели и кри-
тики, которые поглядывают на Диккенса свысока,
считают его простоватым и сентиментальным, не-
*
Если помните, Квилп в какой-то момент без всяких
на то причин затевает драку даже с собакой.
118
БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ
достойным стоять в ряду таких гигантов, как Досто-

евский, Толстой или Золя. На это, как мне кажется,
есть три причины: Диккенс любил сюжеты, он был
невероятно популярен, и, самое главное, он смеш-
ной. Три смертных греха коммерческой литературы.
Я бы добавила еще один фактор, из которого
складывается гений Диккенса, причем этот ин-
гредиент часто заставляет морщиться ревните-
лей литературной чистоты: он потрясающе умел
себя продвигать. Настоящий корифей маркетин-
га. Диккенс знал, как заставить волноваться, как
разговаривать с читателями и как держать их
в напряжении.
Ролан Барт86 писал о «герменевтическом коде»,
об искусстве сознательно вызывать вопрос, на ко-
торый обязательно надо ответить, ради нагнета-
ния саспенса скрывая от читателя информацию.
И удовольствие от чтения получаешь тогда, когда
находишь ответ. Вот пять причин, по которым,
на мой взгляд, Диккенс самым лучшим образом
иллюстрирует эту мысль:
1. Он создавал вокруг себя

атмосферу загадочности
Когда в августе 1834 года Диккенс решил подпи-

сать одну из своих ранних зарисовок лондонской
119
жизни псевдонимом «Боз»*, он, по словам биографа

Питера Экройда, «уже фабриковал некую тайну
вокруг имени автора». Его литературное alter ego
стало источником бесконечных разнотолков среди
читателей, которые жаждали узнать, кто скрывается
за псевдонимом. Свидетельство тому — написанный
несколькими годами спустя стишок:
Кто же, черт побери, этот «Боз»?

Вот большой для ученых вопрос.
Есть ответ, удовлетворитесь:
Этот черт — сам Диккенс.
Выстраивая миф об авторе, Диккенс также про-

демонстрировал коммерческую смекалку, отвер-
гнув предложенное издателем название сборника
коротких произведений «Бульканье Боза и штихель
Крукшанка» и заменив его на свое — «Очерки Боза
и гравюры Крукшанка»: в то время иллюстратор
Джордж Крукшанк был куда известнее скромного
молодого писателя. Вместе с издателем он усерд-
но работал над тем, чтобы получить положитель-
ные отзывы критиков, и рассылал сигнальные
экземпляры всем, кто, по его мнению, пользовал-
*
Псевдоним Боз возник из прозвища Мозес, которым Дик-
кенс наградил младшего брата. Если зажать нос, то Мозес
звучит как Бозес.
120
ся авторитетом в литературном мире. Это было

выгодное вложение, поскольку своим успехом
«Пиквикский клуб» обязан именно популярности
Боза.
2. Во времена романов-фельетонов
он понял, в чем сила саспенса
До того, как вышли «Посмертные записки Пик-

викского клуба», большинство романов публикова-
лось в трех томах, их так и называли — «трехпалуб-
ные». Диккенс разрушил эту модель. Не он первый
использовал форму романа-фельетона, но он поль-
зовался ею виртуозно.
«Пиквикский клуб» выходил частями ежемесяч-
но — обернутые в бледно-зеленую бумагу (с тра-
диционно многословной титульной страницей,
игравшей роль блерба), выпуски стоили шиллинг
и с нетерпением ожидались читателями. Это не-
терпение достигло невероятного накала, когда
Диккенс, заметив, что продажи начали падать, ввел
комичного персонажа Сэма Уэллера, типичного
кокни, и сразу же продажи взлетели до небес (к тому
времени уже всем стало известно, кто скрывался
под псевдонимом «Боз»). Сама эта литературная
форма открывала новые перспективы для продаж
и позволяла напрямую реагировать на потребности
121
рынка. Как пишет профессор Кейт Флинт, «неве-

роятный успех “Пиквикского клуба” предопреде-
лил рентабельность и привлекательность романа-
фельетона» *.
Роман-фельетон был также замечательным ре-
кламным носителем: к девятому выпуску «Посмерт-
ных записок Пиквикского клуба» страниц с рекла-
мой в разделе «Пиквикские объявления» — от «Зерна
из Роттердама» и «Мозольного пластыря» до «Новых
желчегонных пилюлей Симпсона» — было больше,
чем страниц самого текста.
Что подводит нас к следующему пункту:
3. Он полностью одобрил
наступление коммерческой эпохи
Девятнадцатый век был временем необузданного

потребления. Рекламные щиты, листовки, плакаты,
флайеры были повсюду — на упаковках, в журналах,
газетах и книгах. Подобно сегодняшним телезрите-
лям, викторианские потребители были привычны
*
Каждому, кто считает «Пиквикский клуб» «не самой значи-
тельной книгой», я предлагаю просто ее прочитать. Книга
суперсмешная, все герои с утра до вечера под хмельком,
и, кажется, здесь впервые слово «зануда» используется как
оскорбление.
122
к тому, что все на свете прерывается коммерческой

рекламой, им были знакомы и понятны разные
способы чтения. Один из ярчайших примеров — так
называемые «желтые книжки» (дешевое популярное
чтиво в желтых бумажных обложках с яркой картин-
кой на лицевой стороне, легкие по весу и удобные
для нового поколения, путешествующего поездами,
продавались они в вокзальных киосках). С задней
обложки к читателю протягивалась рука, вроде как
для рукопожатия, с надписью «Доброе утро» и ре-
кламой типа: «А вы пользовались мылом “Пирс”?»
4. Он с успехом занимался саморекламой
Диккенс был настоящим шоуменом. В юности

он мечтал стать актером и даже участвовал в не-
скольких постановках. Ему нравилось показывать
фокусы и читать вслух друзьям, он обожал высту-
пать перед публикой — позже прославился своими
турне по всей стране, где — за плату, естествен-
но, — выступал с чтением отрывков из своих про-
изведений. Ради этих выступлений даже коррек-
тировал свои тексты, чтобы они лучше звучали
со сцены, выделял некоторые пассажи, обозначал
паузы, отмечал на полях, с каким выражениям лица
следует зачитывать тот или иной отрывок, и ре-
дактировал эти заметки с учетом реакции публики.
123
Он постоянно совершенствовал мастерство чтеца.

И даже просил, чтобы подиум, с которого он читает,
был не очень высоким, дабы публика лучше видела
его отрепетированные жесты.
Его самый громкий хит — чтение отрывка
из «Оливера Твиста», где Билл Сайкс убивает Нэнси:
ему не советовали читать этот отрывок, но он заяв-
лял, что хочет «произвести фурор». Биограф Клэр
Томалин пишет: «Между январем 1869-го и мартом
1870 года он двадцать восемь раз читал сцену убий-
ства, и эффект был именно таким, на который он
рассчитывал: публика чрезвычайно пугалась». После
этих выступлений он, совершенно изможденный,
лежал на софе, и возродить его к жизни мог только
бокал шампанского.
Забудьте о турах современных писателей. Дик-
кенс проживал каждый миг своих выступлений,
он становился своими романами, а они станови-
лись им. И конечно, его книги просто просились
на сцену: понимание grand guignol — театра ужасов;
голоса героев, мощь его реплик («Не было времен
лучше, не было времен хуже») — все было очень
театрально. Стилистический прием, когда в нача-
ле предложений или отрывков повторяются одни
и те же слоги, звуки или слова называется анафорой,
и Диккенс был ее большим мастером: в повести
«Одержимый, или Сделка с призраком» насчитыва-
ется двадцать шесть предложений, начинающихся
124
с одного и того же слова! Как сказал Джон Муллан,

«другие романисты могут стремиться к цветистости,
сбалансированности или остроумию; Диккенсу же
подавай более странные средства: заклинания,
нарастание, повторы. Он понимал, что его письмо
очень необычно».
5. Он умел приспосабливаться
Многие — в том числе и я — считают «Боль-

шие надежды» величайшим романом Диккенса.
Он мрачный, странный, какой-то первозданный,
таинственный, психологически сложный (Говард
Джейкобсон87 писал, что «даже страницы от стыда
скручивались»), и в то же время жестко структу-
рированный. И одна из причин такой лаконично-
сти — потребность рынка. Когда Диккенс увидел,
что продажи его еженедельника «Круглый год»
падают, он отставил изначальный план печатать
роман, над которым работал, ежемесячными вы-
пусками и начал публиковать его в своем изда-
нии еженедельно. Это означало, что писать ему
придется быстрее, а эпизоды должны быть еще
более насыщенными действием. Так и появились
«Большие надежды». Поэтому там сплошные тай-
ны, да и название само полно таинственности.
Чтобы максимально подогреть интерес, Диккенс
125
за месяц до начала публикаций прорекламировал

их в All the Year Round:
Н   Ч Д

в № 84 All the Year Round, который выйдет в субботу,
первого декабря.
«Б » Ч Д
будут еженедельно печататься с продолжением
на протяжении
  
«Большие надежды» были положительно встре-

чены критиками, один из которых писал в 1861 году
в журнале Atlantic, отмечая напряженную атмосферу
романа: «Само название этой книги говорит об уве-
ренности истинного гения. Мастерство, с которым
подогревались надежды, череда сюрпризов, с ко-
торыми разворачивались удивительные сюжетные
линии… Ни в одном из своих предыдущих романов
автор так совершенно не стимулировал любопыт-
ство читателя и одновременно не озадачивал его.
Он побуждает даже самых ленивых из умов пытаться
разгадать тайну».
Вот он, герменевтический код в действии. Пред-
лагается некая тайна, и разгадывание ее доставляет
особое удовольствие. Напряжение между загадкой
126
и ее раскрытием — что происходит? что будет про-

исходить? — составляет основу при написании как
романов, так и рекламных объявлений и блербов.
Что в «Больших надеждах», что в других своих про-
изведениях Диккенс заставлял читателей ждать,
волноваться, а потом даровал им удовлетворение
на самом глубинном уровне. Мы читаем книги, мы
покупаем книги именно ради того, чтобы удовлет-
ворить любопытство.
А в это же время по другую сторону Ла-Манша
имел место еще один триумф маркетинга — я гово-
рю о публикации в 1862 году «Отверженных» Вик-
тора Гюго. Рекламного менеджера Гюго посетила
гениальная мысль о том, как разогреть интерес
к роману, над которым работал писатель. Известный
переводчик с французского Дэвид Беллос пишет:
«Было изготовлено двадцать пять иллюстраций
с изображениями главных героев. Они должны
были войти в книгу, но за год до ее издания из этих
иллюстраций изготовили плакаты, которые рас-
клеили по всему Парижу. Еще ни для одной из книг
такого не делалось».
Разве это не напоминает рекламную кампанию
из тизеров, предваряющую новые серии «Игры пре-
столов»? Просто замените лицо Козетты на лицо
Арьи Старк, и сами убедитесь… Рекламщик также
разослал пресс-релизы, которые нельзя было публи-
ковать до выхода книги — ну просто сегодняшние
127
«событийные публикации», когда содержание особо

сенсационных книг держится в секрете до момента
выхода из печати. Ничто не ново в маркетинге.
ари Хемингуэя
« родаются детские ботиночки. Неноше-

ные». Это знаменитый рассказ Хемингуэя
из шести слов88. Завершенная маленькая трагедия.
Существуют несколько (куда более длинных) исто-
рий относительно того, как появился этот текст.
Согласно одной из версий, на каком-то литера-
турном обеде Хемингуэй выиграл пари, придумав
этот слезоточивый рассказ и записав его на сал-
фетке. По другой же версии, Хемингуэй никогда
этого не писал, а вся история сфабрикована его
литературным агентом. Как бы там ни было, эта
легенда — отличный пример того, как с помощью
немногих слов можно достичь очень многого, и по-
тому она в чем-то сродни блербам. Она демон-
стрирует не только силу и красоту лаконичности,
129
но также и то, как наш мозг откликается на исто-

рию, заполняя пробелы и выстраивая целый ряд
воображаемых событий, окутывая плотью голый
скелет.
Искусство изложения историй, при которых
используется минимум слов — такие произведения
еще называют флэш-фикшн или малой прозой, —
восходит к древним басням, при этом оно удиви-
тельным образом совпадает с нынешней эпохой,
с феноменом «твиттературы», когда история должна
быть не длиннее 280 знаков89. Твиттература затяги-
вает в кроличью нору, ведущую в лилипутский мир
маленьких радостей. Оказывается, многие другие
писатели тоже придумывали шестисловные истории
вроде хемингуэевской, причем были они скорее
остроумными, чем удручающе-печальными:
«Мечтала о нем. Получила его. Дерьмо».

Маргарет Этвуд
«Легко. Просто поднесите спичку».
Урсула Ле Гуин
«Времени. Я неожиданно изобрел машину».
Алан Мур
Якобы написанный Хемингуэем рассказ породил

также жанр «шестисловных мемуаров», некоторые
из которых были опубликованы в книге «Не совсем
то, что я планировал»90. В ней есть такие перлы,
130
ПАРИ ХЕМИНГУЭЯ
как мемуары Джойс Кэрол Оутс: «Лучшая месть —

прекрасная жизнь без тебя», или Джоан Риверс:
«Лжецы. Удаление матки не улучшает секс».
В 2020 году New York Times попросила читателей
поделиться шестисловными мемуарами о пандемии
коронавируса. В том, что прислали в редакцию,
преобладал ироничный, а порой и трогательный
взгляд на время локдауна: «Не лучшее время для
открытых браков», «Прочел все имеющиеся в доме
книги», «Установил социальную дистанцию между
собой и холодильником», «Мир никогда не казался
таким маленьким».
Такая «сжатая» литература — это игра, вот поче-
му ею так увлекаются авторы научной фантастики
и фэнтези, вроде Колина Гринлэнда, который при-
думал мини-рассказ из восьми слов: «Пришельцы,
замаскированные под пишущие машинки? Ни-
когда не слыхал…» Или «самый короткий ужастик
в мире», которого я в детстве боялась: «Последний
человек на Земле сидел в комнате. Раздался стук
в дверь». Я думала, что это обычная детская стра-
шилка, и только много лет спустя узнала, что у нее
есть автор — самый настоящий писатель Фредерик
Браун, который писал мистические истории.
Поклонником такой малой прозы был Хорхе
Луис Борхес, чья фантазия уносила его в загадоч-
ные миры. Вместе со своим соотечественником
Адольфо Биой Касаресом он придумал рассказ
131
из одиннадцати слов: «Незнакомец взбирался

по темной лестнице: тик-так, тик-так, тик-так».
Ощущение тревоги, а затем — повторы, предпо-
лагающие бесконечный кошмар.
Но, как оказалось, эти изысканные миниатюр-
ки — лишь закуска. Существуют и другие виды малой
прозы, например, дриббл — произведения, состоя-
щие из 50 слов, или, особенно мне интересные, дра-
ббл — эти состоят из 100 слов91. Многие писатели
попробовали свои силы в драббле, включая Нила
Геймана, который, как он сам говорит, «позорно
провалился»: у него, как он ни старался, получа-
лось 102 слова. Но он нашел выход: два лишних
слова — а с них начинался текст — сделал заголов-
ком: «Николас был». Это восхитительно зловещая
рождественская история. Вот я и подумала: а разве
блерб — это не то же самое, что драббл? Неужели
я драбблила все эти годы?
В каком-то смысле, конечно, нет, поскольку
я писала, чтобы продавать чьи-то, а не свои слова.
Но в другом смысле — да, это так. Писать корот-
ко, независимо от того, почему ты вынужден это
делать, — очень трудная задача, здесь каждое сло-
во имеет вес. Форма и сдерживает, и освобождает
одновременно.
Есть писатели, которые превратили лаконич-
ность в настоящее искусство. Один из таких ав-
торов — обладатель международной Букеровской
132
ПАРИ ХЕМИНГУЭЯ
премии Лидия Дэвис92. Она считается самым выра-

зительно-лаконичным автором коротких рассказов,
что вполне согласуется с моими читательскими
предпочтениями, поскольку читатель я ленивый,
но дело не в этом: она невероятно хороша. Ее рабо-
ты — идеальное воплощение поговорки «маленький,
да удаленький», в нескольких словах она умудряется
играть с формой, настроением, стилем, подобно
Джейн Остин, которая была способна вкладывать
ироничное отношение во все, что писала, только
у Дэвис это часто окрашено в мрачные тона. Как
говорит Али Смит93: «Две строчки Дэвис или ка-
кой-то ее короткий абзац способны преследовать
тебя неотрывно».
В коротком рассказе Дэвис «Прогулка» всего
шестьдесят слов (в русском переводе меньше в ос-
новном из-за отсутствия артиклей.— Пер.), но эти
шестьдесят слов подвижны, забавны, умны, трога-
тельны и одновременно зловещи. Плюс чувства,
которые они вызывают, знакомы каждому, кто
когда-либо отправлялся на прогулку с любимым
человеком по новому маршруту из «Путеводителя
по сельской местности» — в результате отношения
подверглись серьезному испытанию, поскольку
ноги увязали в грязи:
Взрыв гнева у дороги, отказ разговаривать на тро-

пе, молчание в сосновом бору, молчание на старом
133
железнодорожном мосту, попытка быть милой

по колено в воде, отказ прекратить спор на плоских
камнях, яростный вопль на скользком от грязи
берегу, рыдания в густом кустарнике.
И все же честь автора величайшего короткого

рассказа в мире принадлежит Францу Кафке, хотя
«Маленькая басня» при жизни даже не была опубли-
кована. Хвала богам, что ее вообще опубликовали.
Потому что это очень ядовито, хотя и смешно, как
и большинство из того, что написал Кафка. Никог-
да еще рассказ о бессмысленности существования
не завершался такой хорошей шуткой. Поэтому
я предоставляю Кафке последнее доказательство
того, как в нескольких словах возможно выразить
все:
МАЛЕНЬКАЯ БАСНЯ
— Ах,— сказала мышь,— мир становится все тес-
нее и теснее с каждым днем. Сначала он был таким
широким, что мне делалось страшно, я бежала
дальше и была счастлива, что наконец видела вдали
справа и слева стены, но эти длинные стены с та-
кой быстротой надвигаются друг на друга, что вот
я уже добежала до последней комнаты, а там в углу
стоит мышеловка, в которую я могузаскочить.
— Тебе надо только изменить направление бега,—
сказала кошка и сожрала мышь94.
тальянцы
делают это лучше
редставьте себе посетителя книжного ма-

газина:
Он проглядывает клапан суперобложки в надежде,

что это поможет ему разобраться. И в этот миг он,
того не осознавая, вскрывает конверт с письмом
незнакомцу — вот что такое эти несколько строк,
которые взяты даже не из текста книги.
Впервые прочитав эти слова итальянского из-

дателя и писателя Роберто Калассо, я испытала
такое чувство благодарности, что чуть не разры-
далась. Наконец-то кто-то понял, как важны блер-
бы! И не просто понял, он назвал блербы «скром-
ной, но многотрудной литературной формой,
135
которая еще не обрела своего теоретика или истори-

ка» (А как же я? Вот она я! Зовите!) и которая обитает
«в ограниченном риторическом пространстве, пусть
и менее увлекательном, нежели сонет, но столь же
требовательном». Чувствую, попала в благородное
общество. Я поэт издательского бизнеса!
Вряд ли кто так выразительно написал о создании
текстов для обложки, как Калассо в эссе «Письмо не-
знакомцу» (книга «Искусство издателя»). Он считал
каждый элемент книги — обложки, бумагу, блер-
бы, рекламный материал, макет, дизайн — звень-
ями единой цепи, как он называл это, «целостного
текста», то есть усилия издательства становились
неотъемлемой частью самого содержания книги. Он
видел в создании книги форму искусства, а слова,
напечатанные на обложке, были такой же частью
этого искусства, как и слова внутри книги, — они
интегрированы в историю и идентичность книги.
Роберто Калассо, которого Paris Review назвал
«литературным институтом, состоящим из одного
человека», до самой своей смерти в 2021 году был
издателем в миланском издательстве Adelphi, пере-
водчиком, затоком древних мифов и автором таин-
ственных, головокружительных книг об искусстве,
истории и цивилизации. Помимо этого, он писал
блербы ко всем издававшимся в Adelphi книгам: как
он сам посчитал, ко времени написания «Письма
незнакомцу» их было более тысячи.
136
ИТАЛЬЯНЦЫ ДЕЛАЮТ ЭТО ЛУЧШЕ
Мне очень нравится его мысль о том, что блерб —

это письмо какому-то одному человеку, потому
что именно так я это себе и представляю, когда
пишу сама. Как говорил радиодиджей Терри Воган,
«говоришь не просто с аудиторией, а с каким-то
одним человеком — да и тот тебя слушает вполуха».
Кем бы он ни был, мой таинственный читатель,
я всегда стараюсь наладить с ним связь. Читатели
ведь могут ничего не знать о книге, которую держат
в руках. И задача слов на обложке — познакомить
с нею. По крайней мере, так должно быть.
Калассо предельно честен, когда говорит о лукав-
стве блербов. Он пишет о том, как старался сочинять
что-то такое, что принималось бы «за чистую моне-
ту». Но он также пишет о том, как трудно подбирать
хвалебные отзывы, чтобы использовать прилага-
тельные минимально, но разнообразно («Мы все
время стремимся избегать повторов и ограничивать
себя»).
Да, Роберто Калассо был одержим блербами.
Если мы когда-нибудь зададимся целью выяснить,
кто ж в издательских джунглях был самым ярост-
ным бойцом, я сдамся сразу же. Но можно даже
и не устраивать никаких состязаний. В 2003 году
Калассо выпустил издание, которое по-итальянски
называется Cento lettere a uno sconosciuto — «100 писем
незнакомцу». Это самая настоящая книга, в которой
собраны 100 блербов, в разные годы написанные им
137
для произведений Карен Бликсен, Милана Кундеры,

Сэмюэла Батлера и других писателей, причем без
всякой логической последовательности. Какое бес-
стыдное удовольствие, какая роскошь — иметь воз-
можность издать книгу, состоящую исключительно
из собственных блербов! Может, и я когда-нибудь
такую сделаю.
К сожалению, Cento lettere на английский на пе-
реводились, но итальянская писательница Даниэла
Качелла перевела некоторые из них для радикаль-
ного интернет-журнала 3: AM Magazine (его слоган:
«Что бы это ни было, мы все равно против»). Из ее
статьи становится понятно, что тексты Калассо
на клапанах суперобложек стали в Италии леген-
дарными. Она приводит начало его блерба к «Ло-
лите»: «Америка — это “Лолита”, “Лолита” — это
Америка» и замечает, что «многие итальянцы моего
поколения помнят эту фразу… Она высветила все,
словно молния». Представить невозможно, чтобы
чей-то блерб удостоился такой высочайшей оценки.
Становится также понятно, что у Adelphi совер-
шенно особенные блербы — бескомпромиссные
и сокровенные, часто чересчур громогласные, ско-
рее похожие на блербы, которые были приняты
несколько десятилетий назад, чем на четкие, резкие
сегодняшние тексты: «Нервная, фосфоресцирую-
щая подвижность стиля, бесконечное нарастание
образов… Эта книга говорит обо всем. И ничто
138
не оставляет нетронутым… “Святотатственная

лазурь” этой прозы, цвет, текстура… ввергает нас
в тайную эйфорию».
Эти блербы не объясняют ничего, но, по сло-
вам Качеллы, «предлагают нам войти в книгу,
оказаться внутри нее». Блербы для Качеллы —
загадка, тайна, которую необходимо разгадать,
толчок к расследованию. Они — не приглашение,
они даже не пытаются уговаривать. Они просто
существуют. Они больше схожи с критическими
мини-обзорами: «У Франка Ведекинда сексуаль-
ное напряжение, скопившееся к концу столетия
и вызревающее в оранжерее Свободы, где сексу-
альность закончилась самоцензурой и выроди-
лась в абстракцию, взрывается вдруг, без всякого
предупреждения». Я бы и представить не могла,
что произведения немецкого драматурга можно
описать подобным образом. Также не в состоя-
нии вообразить, чтобы подобное происходило
в оранжерее…
Это прямо противоположно тому, как я вижу
блербы — танец между оглашением тайны и ее за-
малчиванием, фокус на голосе произведения или
его автора, а не на моем собственном. А здесь мы
слышим голос Калассо, его мнение. Но кто может
сказать, какой из подходов более верный — объек-
тивный или субъективный? Наверное, однознач-
ного ответа быть не может. Примерно век назад
139
бизнесмен Джон Ванамейкер заявил: «Половина

из тех денег, что я потратил на рекламу, потрачена
зря, проблема лишь в том, что я не могу сообразить,
какая именно половина».
Однако цель «книги блербов» Калассо не в том,
чтобы создать некое литературно-критическое
произведение. Скорее, как мне кажется, это еще
один аргумент в пользу его представления о том,
что каждая из составляющих книги рассказывает
свою историю, а каждая книга, в свою очередь, —
составляющая истории книгоиздательского дела.
Блерб для самой книги Cento lettere, переведенный
с итальянского, поддерживает эту мысль: «Эта
книга — первый путеводитель по огромному лесу
страниц под названием Adelphi… На протяжении
сорока лет бесчисленное множество читателей
видели, что между блербами и книгами существует
неразрывная связь. Мы попытались обозначить эту
связь в том единственном виде, который дозволен
издателю при публикации каждой из своих книг —
в виде клапана суперобложки». Блерб для книги
блербов — потрясающе!
Калассо помог мне декодировать магию того,
что публикуется на обложках. И хотя методы и цели
написания блербов у нас разные, я наконец-то стала
понимать, что они часть жизни и существования
книги, отдельная маленькая составляющая истории
литературы.
140
Забавно, но по-итальянски блерб — это note

di copertina95. По-французски это либо le texte de
la jaquette, либо le baratin, что в переводе звучит как
«болтовня, треп, разглагольствования». Фу, как гру-
бо! По-испански это la propaganda, а по-гречески —
ypervolikí angelía (или «чрезмерная реклама»). Что
до меня, так самое мудрое и доброе описание —
note di copertina. Как обычно, у итальянцев все по-
лучается лучше.
#редство коммуникации
как массаж
(В трех актах)
« астоящий калейдоскоп нашего времени,

лазерный луч, высвечивающий события
вокруг!» Такова первая строчка блерба к ориги-
нальному изданию культовой книги «Средство
коммуникации как массаж»96 — этот блерб настолько
характерен для 1960-х, что в памяти тут же всплы-
вают подведенные глаза со «стрелками» и блескучие
сапоги на платформах*. Но почему книга Маршалла
Маклюэна о становлении средств массовой инфор-
*
Название этой книги представляет собой историю гранди-
озной опечатки. Она должна была называться «Средство
коммуникации является сообщением», но наборщик сде-
лал опечатку. Когда Маклюэн это увидел, он воскликнул:
«Оставьте как есть! Потрясающе и прямо в точку!» И правда
в точку, если помнить, что нас, когда пытаются нам что-то
продать, тоже подвергают своего рода массажу.
142
СРЕДСТВО КОММУНИКАЦИИ КАК МАССАЖ
мации актуальна и по сей день — и какое отношение

она имеет к блербам?
1. Эта книга-тотем 1967 года не только потрясаю-

ще описывает свое время, но и значительно его
опережает. Она предсказала, каким образом
«электрические технологии», посредством ко-
торых передается информация, в конце концов
стали более значимыми, чем сама информация.
По Маклюэну, медиа «полностью нас перерабо-
тали», изменив наши ощущения, наши мозги
и, как позже заметил Дуглас Коупленд, «наши
души»97. С этим наверняка согласится каждый,
кто проводит все вечера, прокручивая Twitter.
Описание Маклюэном современной жизни — как
глобальной деревни и «одной большой колонки
сплетен, которая ничего не прощает, ничего
не забывает, которая не позволяет ни искупить
грехи, ни стереть прошлые “ошибки”»? — мог-
ло бы быть создано в век социальных медиа.
(Возможно, книжные обложки — упаковка,
предшествующая и превалирующая над содер-
жанием,— тоже относятся к таким медиа, хотя
я предпочитаю думать, что массаж, который
совершают блербы, довольно мягкий.)
2. Книга сильна не только своими пророче-
ствами: сам язык «Средства коммуникации
как массажа» — особенно то, как он работает
143
на визуальном уровне, — также поучителен.

В результате сотрудничества Маклюэна и ди-
зайнера Квентина Фиоре появилось идеальное
слияние текста и образа, в котором использо-
вались киноприемы: резкие монтажные пе-
реходы, смена масштаба, кадрирование — все
это ради того, чтобы сохранялся ритм, а чита-
тель не отвлекался. Слова разорваны, части их
разбросаны по странице. Они то крошечные,
то ГРОМАДНЫЕ, в стиле «Алисы в Стране чу-
дес». Написаны задом наперед, вверх ногами,
заключены в «пузыри», как в комиксах, усыпаны
фотографиями, коллажами, иллюстрациями,
рисунками. Все это разрушает, выворачивает
язык наизнанку. Он играет со смыслами слов,
обманывает, дразнит нас и доказывает то, что
и требовалось доказать: нами манипулируют *.
3. Однако самое интересное, что придумал Мар-
шалл Маклюэн, это «Тест 69-й страницы». За-
будьте об обложках, блербах, обзорах и пред-
ставлениях. Забудьте о первой строчке самой
книги. Если вам хочется понять, порадует ли вас
книга, откройте 69-ю страницу. Если вам понра-
*
«Средство коммуникации как массаж» нарушает все законы
и правила относительно текста. И это очень интересно
читать, о чем всегда следует помнить, когда пишешь ре-
кламный текст.
144
СРЕДСТВО КОММУНИКАЦИИ КАК МАССАЖ
вилось то, что вы читаете, — смело покупайте

книгу. К этому моменту автор уже определился
с самой историей и перестал выпендривать-
ся. Вот не знаю, думал ли Маклюэн о том, что
«69» наводит на некоторые фривольные мысли,
но — оп-ля! — я открыла на указанной странице
«Средство коммуникации как массаж» и обна-
ружила маленький изящный афоризм, проил-
люстрированный изображением трех мужчин,
одетых как мушкетеры, с вылетающими из их
рук (и носов?) геометрическими фигурами. Так
что тест работает. Или же он специально рас-
положил все так, чтобы доказать свою правоту.
Ну что ж, решила я, испытаю теорию на некото-

рых моих любимых книгах. И ведь работает! Каж-
дая из проверенных 69-х страниц в определенной
степени была для меня символичной, определяла
всю книгу. «Какое надувательство!»98 — я хохотала
в голос. Та самая страница в «Городских историях»99
была восхитительной. В «Маленькой жизни»100 она
леденила кровь. В «Моей гениальной подруге»101
она интриговала и слегка намекала на жестокость.
Но лучше всего получилось с «Джейн Эйр», потому
что на 69-й странице оказалась сцена, в которой
Джейн палит по миссис Рид из двух стволов: «Люди
считают вас хорошей женщиной, но вы скверная,
бессердечная! Это вы обманываете и лжете!»
145
А что насчет книг, которые я уже давно собира-
лась прочитать и которые смотрят на меня с полки
с укоризной? Итак, «Мадам Бовари» (да, мне жут-
ко стыдно) оказалась куда спокойнее, чем я пред-
полагала, с точными диалогами и описаниями.
«Уловка-22» предстала фарсовой и шутовской,
я ждала чего-то более тяжеловесного. А «Нетер-
пение сердца» Стефана Цвейга захватила меня
полностью: почему я раньше ее не читала? Кни-
га перебралась из стопки «для работы над собой»
в стопку «для удовольствия».
Так что если идея чтения блербов тебя не заводит,
детка (как выразились бы в 1960-х), то почему бы
не провести «Тест 69-й страницы» и избавить меня
от работы?
диссея по классике
Классика — книга, которую ты должен прочитать

и которую, как тебе кажется, ты читал.
Алан Беннетт
огда речь заходит о классической литературе,

где-то в глубинах подсознания всплывают
мамины наставления обязательно есть отварные
овощи или призывы интеллектуалов внимать взвиз-
гам современной оркестровой музыки: то есть это
что-то наверняка полезное и улучшающее как мыс-
лительные способности, так и моральные качества.
Итальянский писатель Итало Кальвино выделил
четырнадцать критериев, согласно которым книгу
можно причислить к классическим, и первый из них
гласит: люди всегда уверяют, что «перечитывают»
данное произведение, а не «читают» — ведь на того,
кто признается, что никогда не читал «Улисса» или
«Моби Дика», падут небеса!
147
А вот мое определение классики: это книга, кото-

рую вас заставляли читать в школе, чему вы яростно
сопротивлялись, а потом — а) вскорости; б) годы
спустя — вы к великой досаде обнаружили, что она
действительно потрясающая и «классической» ее
назвали не зря. Как сказала Нора Эфрон о «Женщине
в белом» Уилки Коллинза: «Как же так получилось,
что я так долго не читала эту книгу?» Помню, что
впервые прочитала «Джейн Эйр» еще подростком,
и тогда же подумала: «Ну вот, теперь понятно, из-за
чего весь этот кипиш». Было в голосе Джейн что-то
такое необычное, что-то эмоционально обнажен-
ное, что захватило меня тогда и больше не отпу-
скало. Ее манера изложения — словно навязчивый
мотив, застрявший в голове.
И хотя классическая литература — нечто всеми
воспетое, это не значит, что читать ее всегда легко
и просто. В «Годе опасного чтения» Энди Миллер102
пишет, что классические книги не всегда «доход-
чивы и однозначны или занимательны… Великая
книга вовсе не обязательно должна быть захваты-
вающим чтением, но от этого она не становится
менее великой». Такие книги требуют от читателя
дополнительных усилий — приходится приспо-
сабливаться либо к необычным идиомам и рече-
вым оборотам, либо к ритму повествования, либо
к тому, что книга очень длинная. Но усилия того
стоят.
148
ОДИССЕЯ ПО КЛАССИКЕ
Однако для меня наиболее важен другой прин-

цип: некоторые из этих книг определенно лучше
других, и вы совершенно не обязаны любить все
классические книги только потому, что они клас-
сические. Ну, например, мне не нравится магиче-
ский реализм, литература битников и большинство
«Великих американских романов», и я с этим как-то
смирилась.
Классика до краев нагружена историей — только
представьте, что миллионы людей до нас прочли
и поняли эти книги, эти произведения вошли в их
существование, и, в свою очередь, книги повлияли
на времена, в которые жили эти люди. И подобно
тому, как чтение классики — это постоянный про-
цесс усвоения и переоценки, так и преподнесение,
способ продажи классики читателю также меня-
ется с каждым новым поколением. Так каким же
образом менялась с годами подача классической
литературы, а соответственно, менялись и блер-
бы? Как привлечь читателя к книгам, сюжет ко-
торых им либо уже в какой-то степени известен,
либо — и это самое ужасное — ассоциируется
со школой?
Долгие годы издатели руководствовались прин-
ципом «не нравится — не ешь» и вообще обходились
без блербов, полагая, что известные всем книги
в представлении не нуждаются. Классическая серия
Penguin, начатая в 1946 году переводом «Одиссеи»
149
бывшего редактора Э. В. Рью *, была оформлена

с классической простотой художником Джоном
Овертоном. На первой обложке нет ничего, кро-
ме «ронделя» — круглого щита с черно-белым
рисунком **.
На задней обложке тоже нет никаких блер-
бов, только список книг, которые будут выходить
в этой серии, хотя миссия серии все-таки горделиво
(и ура-патриотично) провозглашалась в некоторых
из ранних выпусков: «Цель этой Библиотеки —
представить англоязычные версии лучших и вы-
державших испытание временем произведений
зарубежной классики, как древней, так и средне-
вековой, а также современной. Мы считаем, что
те, кто не знаком с языками оригиналов, лишены
удовольствия от чтения этих произведений, по-
скольку прежние переводы были напыщенными,
старомодными, а переводчики пользовались не ан-
глийской стилистикой».
*
Он годами работал над переводом и неукоснительно зачи-
тывал все сделанное за день своей жене Нелли, даже когда
на Лондон сыпались бомбы.
**
Один из ронделей в этой серии мне особенно нравится —
на обложке «Сатир» Лукиана: в круге изображены скелеты,
переправляющиеся в лодке через Стикс. И один скелет
в эдакой небрежно-расслабленной манере опустил в воду
костлявую руку.
150
Во избежание ужасного «не английского» стиля

Рью, который был назначен ведущим новой се-
рии Penguin Classics, намеренно подключил к пе-
реводам не ученых, а профессиональных писа-
телей. Среди них были Роберт Грейвс, чей яркий
перевод полных секса и насилия «Жизни двенад-
цати цезарей» Светония сам по себе стал класси-
ческим, и Дороти Сэйерс. В «Божественной коме-
дии» Данте в переводе Сэйерс издатели отступили
от своего правила «никаких блербов» и написали
на обложке:
По счастливой случайности, которая порой про-

исходит в мире словесности, любовь мисс Сэй-
ерс к Данте достигла своего максимума как раз
к тому моменту, как мы начали серию Penguin
Classics. Сделать Данте своим для людей, говорящих
по-английски — во всех ипостасях, от бытового
и забавного до ужасного и возвышенного,— это,
пожалуй, грандиозная задача. Для этого требовался
настоящий поэт, и мы такого нашли.
В те времена это казалось радикальным решени-

ем — издавать «классику для всех» в том же формате,
как, например, издавались детективы. Путаницу,
которую могло вызвать подобное решение, смеш-
но описал Джеймс Тербер в рассказе «Тайна убий-
ства Макбета»: герой рассказа, запоем читающий
151
детективы, пытается разгадать, кто на самом деле

убил Дункана: «Это была нелепая ошибка… Просто
книжка лежала на прилавке рядом с другими книж-
ками Penguin, ну, вы знаете, такими карманными,
по шесть пенсов, в бумажных обложках, и я решил,
что это тоже детектив».
С приходом 1960-х, с сексом, «Битлз» и всяким
таким прочим, в мире Penguin Classics тоже нача-
ли происходить перемены. Главным редактором
Penguin стал чудо-мальчик (или, как называл его
Э. В. Рью, «юный недоучка») Тони Голдуин, который
поручил итальянскому дизайнеру Джермано Фа-
цетти, воплощавшему в своих работах все, что счи-
талось в шестидесятых шикарным, сделать новый
дизайн обложек. Обложки Фацетти — настоящие
шедевры, на мой взгляд, лучшее, что может быть
придумано для классической серии: лаконичное,
белым по черному фону набранное шрифтом без
засечек название, здесь же — фото произведения
искусства, относящегося к тому же периоду, что
и текст. Обложки словно выпадают из своего вре-
мени и одновременно — вне времени. На задней
обложке — блербы, причем некоторые из них, от-
кровенно говоря, весьма странные.
Например, блерб к древнему валлийскому циклу
историй «Мабиногион» начинается словами: «Ничто
так точно не иллюстрирует странную природу этих
валлийских повествований, как дерево, распиленное
152
пополам в длину». И что? К чему это? Вообще-то,

чем больше я погружалась в блербы к классическим
древним произведениями, тем больше убеждалась
в том, что огромное количество написанных до на-
чала 1990-х текстов, мягко говоря — хотя порой
восхитительно, — с закидонами.
Издание «Одиссеи» Гомера 1980-х сообщает
нам: «Путь Одиссея трудно назвать ведущим пря-
мо к цели: ему пришлось испытать гнев бога морей
Посейдона, сразиться с чудовищами, преодолеть
сексуальные отвлекающие факторы и потерю ко-
манды — лишь для того, чтобы, когда он в конце
концов достиг родной Итаки, снова встретиться
с испытаниями». На мой взгляд, сексуальные от-
влекающие факторы вообще редко совместимы
с прямым путем к цели.
«Илиаду» Гомера, эпический отчет о Троянской
войне, переводили намного чаще, чем другие клас-
сические произведения. На суперобложке к изданию
Cassell 1960-х годов содержится поистине эпиче-
ский блерб: «На протяжении двадцати шести веков
“Илиаду” Гомера последовательно уничтожали
поколения школьных учителей, которые отно-
сились к ней либо с преувеличенным почтением,
либо вообще без почтения — как к трупу, кото-
рый препарируют в анатомическом театре. Но по-
скольку оригинальный греческий текст по-преж-
нему доступен, Гомера можно вернуть к жизни».
153
Отлично: начали с анатомической метафоры, ею

и продолжили.
Эти старые блербы, пусть порою и эксцентрич-
ные, не льстили читателю, но и не разговарива-
ли с ним свысока. Обложка «Происхождения ви-
дов» в классической серии Pelican утверждает, что
«ни одна книга со времен “Сумм” Фомы Аквинского
не оказывала такого сильного воздействия». Ах, вы
не знаете, что такое «Сумма теологии» и не читали
Фому Аквинского? Ваши проблемы.
Подобным же образом издание «Войны и мира»
в серии Oxford World Classics предваряется словами
о том, что книга «начинается как роман о дека-
бристах, превращается в повествование о жиз-
ни семьи (принадлежавшей к тому же классу
и времени, что и семья самого Толстого) и толь-
ко потом обретает свои грандиозные пропор-
ции». Не слыхали о декабристах? Опять же, ваши
проблемы.
Попадаются блербы странные, возмутитель-
ные и даже оскорбительные, словно авторы их
не знали, где остановиться. «Евгений Онегин»:
«Это скорее рождено, чем написано». «Дневник
чумового года»: «Тащите сюда своих мертвецов! Этот
клич самой судьбы эхом отдавался в опустевших
улицах, звучал из переполненных общих могил».
«Утопия»: «Произведение человека, вдосталь
напробовавшегося лучших алкогольных напит-
154
ков своего времени». «Манифест коммунисти-

ческой партии»: «Сама эссенция коммунизма».
Какая удача, товарищи, что удалось разлить ее
по бутылкам!
Такая же история и с классическими произве-
дениями двадцатого столетия. Блерб на раннем
дешевом издании «Силы и славы» Грэма Грина сооб-
щает нам, что «мерзкий гриф судьбы реет над этой
современной историей распятия», а рекламный
текст на суперобложке первого издания еще более
зловещ: «Гринландия — страна Грина — сурова и от-
крыта всем ветрам. В одной из ее деревень умирает
спившийся священник, в другой живет терзающий
себя прокаженный…» В общем-то, я догадыва-
юсь, кто они такие — этот спившийся священник
и тот, кто себя истерзал, но вряд ли такой блерб
может помочь тем, кому об этом заранее ничего
не известно.
Подобный подход «не нравится — не ешь» от-
личает и некоторые блербы к классическим детек-
тивам: «Это очередная история лорда Питера Уим-
зи. Надо ли еще что-то добавлять?» А что сказано
по поводу теперь уже канонического шпионского
триллера «На секретной службе Ее Величества»?
«Это одиннадцатая и самая длинная глава в био-
графии Джеймса Бонда. И самая захватывающая.
Неужто самая захватывающая? Самая захватываю-
щая». «Лондон по Нэрну»103: «Фраза “путеводителя,
155
подобного этому, еще не бывало” — расхожая.

Но на этот раз она, на наш взгляд, соответствует
истине. Путеводитель Нэрна — это его личные
поиски лучших лондонских мест, пристрастные
описания, но они опираются на глубокие познания
в архитектуре» *.
В этих старых «очень пристрастных» блербах
столько пафоса, столько прелестной невинности!
Они полны самоуважения и одновременно такие
естественные. И ни один из них не прошел бы
утверждения сегодняшней службы маркетинга.
Но поступь прогресса не остановить, и в изда-
нии классиков тоже начались перемены. Поскольку
эта литература стала предназначаться в основном
школьникам и студентам, то и блербы, как ни пе-
чально, стали более разумными и взвешенными.
Многие теперь старались найти баланс между ака-
демическим читателем и широкой аудиторией.
Обычно такие рекламные тексты содержат в себе
пересказ содержания, описание действующих лиц,
места действия и краткий исторический или лите-
ратурный контекст. Все сдержанно и пристойно.
Это наверняка правильно — стараться преодо-
леть барьер перед тем, что считается классикой,
*
«Но на этот раз соответствует истине» — тоже припев
знакомый. Но на этот раз это действительно лучшая книга
о Лондоне: я действительно так считаю.
156
и привлечь самые широкие читательские массы.

Одно из самых распространенных искушений: под-
черкнуть звучание вечных тем: мол, «эти произве-
дения в наши дни так же актуальны, как и во времена
их создания». Что ж, с этим трудно спорить, иначе
с чего бы мы обращались к ним сегодня? Но не слиш-
ком ли мы усердствуем в актуализации классики?
Давайте ради эксперимента обратимся к «Кентер-
берийским рассказам» Чосера.
Вот типичный блерб 1960-х, опубликованный
на задней обложке Penguin Classics (дизайн Джермано
Фацетти): «Сам тон этой бессмертной комедии —
загибаем пальцы — высокомудрый, фантастический,
развратный, благочестивый и шутовской. “Здесь,—
как сказал Джон Драйден,— Божье изобилие всего
на свете”».
Академическое издание Оксфордского универ-
ситета того же времени сугубо функционально:
«Это полное собрание сочинений Чосера издано
под руководством покойного профессора Скита
и составлено по многочисленным рукописным
источникам. Оно содержит жизнеописание Чосера,
список его работ, а также пояснения грамматиче-
ских конструкций, размера, способов стихосло-
жения и произношения. В приложении даны ва-
рианты и предметный указатель». Тут все всерьез.
Для понимающих, остальных просят не беспоко-
иться.
157
Перейдем к «новому пересказу» Питера Экройда,

опубликованному в 2009 году. Смотрю на обложку,
над которой сама и работала: подобно «современ-
ному учителю», рекламный текст трактует «Кен-
терберийские рассказы» «в понятном всем» ключе:
«Любовь. Секс. Неверность. Злодейство. Пьянство.
Убийство… Лучшие из когда-либо сочиненных
историй, и даже еще лучше». Ух!
Единственное, что меня хоть как-то утешает,
когда я вспоминаю этот сверхэнергичный текст,—
совершенно сногсшибательный блерб на амери-
канском издании 1950-х годов «Терезы Ракен» Золя,
который начинается просто бессмертными словами:
«Она слушала лишь голос плоти. В этом суть этой
женщины. С беспрекословного подчинения Терезы
ее любовнику начинается тлеющая драма, кото-
рая толкает двух человек все ниже и ниже по пути
деградации». По-моему, я была вполне скромной
и сдержанной.
Теперь, когда блербы к изданиям классики пи-
шутся в соответствии с указаниями маркетологов,
а не по прихоти какого-то издателя или копирайте-
ра, не утратили ли мы роскошного чувства иронии
и веселья? Как сказал мне автор и книготорговец
Мартин Лэтам, «издатели порой недооценивают
вкус публики к аутентичности и откровенности».
Я обсуждала эту тему с Генри Элиотом, который
так любит серию Penguin Classics, что даже написал
158
о ней две книги. Он считает, что блербы стали

«менее оригинальными, возможно, из-за того,
что читательская аудитория стала шире как куль-
турно, так и географически, и это очень хорошо.
И вряд ли теперь имеет смысл, чтобы один на-
читанный индивид (чаще всего белый мужчина
средних лет из среднего класса) рекомендовал
какую-либо книгу другому индивиду, мысляще-
му аналогичным образом». И добавляет: «Хотя
порой мне кажется, что некоторые дурачества
все-таки должны допускаться: меня лично при-
влекает необычное, оригинальное, экстрава-
гантное!»
Но все же он признает, что блербы должны быть
адресованы как можно более широкой аудитории:
«Блербы сыграли огромную роль в таком демокра-
тическом проекте, как Penguin Classics. Мы и начи-
нали серию потому, что верили, что “массовому
читателю” будут нужны великие писатели. И если
обложка — это входная дверь, то блерб — те слова,
которыми встречают на пороге».
Кто знает, может, через какое-то время маят-
ник качнется в обратную сторону и авторы блер-
бов перестанут зазывать всех и каждого и дадут
волю своей тайной склонности обращаться только
к избранным. Пока у классики существуют чита-
тели, ее будут описывать самыми разными спосо-
бами.
159
А завершу я эту главу словами того, с кого ее

начала,— Итало Кальвино: «Классика — это книга,
которая никогда не перестанет говорить то, что
должно быть сказано».
равила Оруэлла
огда речь заходит о языке, вы из каких буде-

те — из Тупорылых или Яйцеголовых? Тупо-
рылые, согласно ядовитому описанию Кингсли
Эмиса в «Королевском английском», «развязны, гру-
бы, необразованны и вульгарны. Отдай в их власть
английский язык, и он захлебнется нечистотами».
Он имел в виду ремесленников, злоупотребляющих
апострофами, и их защитников, заявляющих «ай,
да перестаньте, ребята, язык все время меняется».
Яйцеголовые, напротив, «чопорны, дотошны, чван-
ливы и чересчур строги. Отдай в их власть англий-
ский язык, и он помрет от истощения». Другими
словами, это педанты.
Что заставляет меня задаться вопросом не слиш-
ком приятным: а не был ли Джордж Оруэлл
161
Яйцеголовым? Его шесть правил хорошего пись-

ма, перечисленные в конце эссе «Политика и ан-
глийский язык», десятилетиями мусолились жур-
налистами и писателями *. И некоторым из них эти
правила кажутся слишком строгими, лишающими
язык веселья или живости. Журналист Стивен Пули
называет эссе «слишком переоцененным», его в осо-
бенности смущает призрак ксенофобии в нелюбви
Оруэлла к «иностранным» фразам. В залихватски
полемической статье, в которой употребляются
такие причудливые термины, как «фульгурация»,
Уилл Селф критикует Оруэлла за авторитарность
и элитарность, а его эссе называет «просто лож-
ным». (Отличное использование доступного ан-
глийского, Уилл!)
Я же попытаюсь доказать, что Оруэлл никакой
не Яйцеголовый. Во-первых, он заявляет, что в своих
правилах он говорил «не о языке художественной
литературы, а только о языке как инструменте для
*
Вот они, заповеди Оруэлла: никогда не пользоваться слиш-
ком распространенными метафорами; никогда не упо-
треблять длинного слова, если можно обойтись коротким;
не использовать пассивного залога, если можно использо-
вать активный; не употреблять иностранных слов, науч-
ного жаргона или жаргонизмов, если имеется эквивалент
из английского; если слово можно убрать — убирайте;
и наконец, лучше «нарушить любое из этих правил, чем
написать заведомую дичь»104.
162
ПРАВИЛА ОРУЭЛЛА
выражения, а не сокрытия или подавления мыслей».

Лаконичность — первейшая потребность копирай-
теров и журналистов, цель которых — как можно
четче выразить мысль определенным количеством
слов. Я обнаружила, что все сильнее стремлюсь к ми-
нимализму, стараясь использовать не только как
можно меньше слов в предложении, но и слов с как
можно меньшим количеством слогов. Если так пойдет
и дальше, я рискую превратиться в автора заголовков
в Sun, которые пишут «копы» вместо «полицейские».
Так что попробую все-таки соблюдать некую сба-
лансированность (гляди-ка, целых шесть слогов!).
А еще мне кажется, что некоторые из критиков
Оруэлла его просто переели, совершенно забывая
о том, до какой степени бодрящими оказываются его
эссе для тех, кто читает их в первый раз, какие они
ясные, понятные и оригинальные. Его метафоры
(Англия — это «семья, в которой слишком много
глав») по-прежнему свежи.
Правила Оруэлла сделали из него того писателя,
которого мы знаем. Когда поэтесса Рут Питтер,
с которой он подружился еще будучи полунищим
молодым человеком, увидела его первые сочинения,
она назвала его «коровой с ружьем». И помогла ему
отмыть это теперь уже знаменитое окно в англий-
ский язык. Как отмечает автор и редактор Ричард
Коэн, «не Питтер наделила Оруэлла даром рассказ-
чика, но она научила его составлять эти истории».
163
Обратите внимание, что последнее правило Ору-

элла гласит: «Лучше нарушить любое из этих пра-
вил, чем написать заведомую дичь». И это важная
оговорка. Все мы порой упрямимся. Думаю, люди,
которые не доверяют фанатам чистоты языка, пола-
гают, что они имеют дело с доморощенной версией
Académie Française, этой почтенной организацией,
члены которой (les immortels) изо всех сил стараются
уберечь французский язык от зловредных внешних
влияний. Но даже кампания за чистоту английского
языка (чьи принципы явно были сформулирова-
ны под влиянием Оруэлла) допускает нарушения
правил грамматики: судя по их сайту, они уже кое
с чем смирились.
При этом все авторы игнорируют свои собствен-
ные рекомендации. Стивен Кинг — известный нена-
вистник наречий, но то, как он использовал наречие
для описания улыбки своей жены («опасно пре-
лестная»), говорит о том, как он ее любит, и этого
я не забуду никогда. По его словам, «я обыкновен-
ный грешник… Когда я так пишу, то только по той
причине, по которой это делает любой писатель:
я боюсь, что читатель меня не поймет, если я этого
не сделаю». Эта потребность быть понятым — ключ
к «Политике и английскому языку». Каждый, кто
хочет, чтобы написанное им было понято макси-
мально точно, должен и писать ясно и понятно,
насколько это возможно. А что, если он не хочет,
164
чтобы смысл написанного было легко уловить? Вот

тут-то и начинаются проблемы.
Оруэлл считает, что все — политика. Коррупция
языка проистекает из коррупции политической
мысли, и наоборот. Когда хотят солгать или слу-
кавить, выбирают слова, которые затуманивают
истинные намерения. Он пишет: «Великий враг
чистого языка — неискренность. Когда есть разрыв
между вашими истинными целями и провозглаша-
емыми, вы инстинктивно прибегаете к длинным
словам и затрепанным идиомам, как каракатица,
выпускающая чернила». Переход от абстрактной
идеи к конкретной метафоре — в этом весь Оруэлл*.
В качестве гораздо более мрачного примера того,
как вполне конкретное подменяется расплывчатым,
Оруэлл пишет: «Беззащитные деревни бомбят, жи-
телей выгоняют в чистое поле, скот расстреливают
из пулеметов, дома сжигают: это называется миро-
творчеством». Слова прикрывают убийство. Поли-
тика полна эвфемизмами, этим фиговым листком,
прикрывающим злодейства.
*
Эта же комбинация праведного гнева и бытовых деталей —
в его характеристике политических текстов: «Проза все
реже состоит из слов, выбранных ради их значения, и все
чаще — из “фраз”, приставляемых одна к другой, как детали
сборного курятника». Историк Тимоти Гартон Эш заметил:
«Только Оруэлл знал, как получить с козла молока и наса-
дить на вертел ревизиониста».
165
Альбер Камю, французский собрат Оруэлла —

поскольку тоже: а) критиковал Сталина; б) писал
четко и понятно — отмечал в своей сильной работе
«Размышления о гильотине», направленной против
смертной казни:
Никто не решается напрямую говорить об этой

церемонии. Чиновники и газетчики, которым во-
лей-неволей приходится о ней распространяться,
прибегают по этому случаю к своего рода ритуаль-
ному языку, сведенному к стереотипным форму-
лам, словно они понимают, что в ней есть нечто
одновременно вызывающее и постыдное. Вот так
и получается, что за завтраком мы читаем где-ни-
будь в уголке газетного листа, что осужденный
«отдал свой долг обществу», что он «искупил свою
вину» или что «в пять утра правосудие сверши-
лось». Чиновники упоминают об осужденном как
о «заинтересованном лице», «подопечном» или
обозначают его сокращением ПВМН — «приго-
воренный к высшей мере наказания». О самой же
«высшей мере» пишут, если можно так выразиться,
лишь вполголоса105.
Эвфемизмы всегда скрывают что-то гадкое.

В четвертом сезоне сериала «Корона» Маргарет
Тэтчер (ее играет Джиллиан Андерсон) отказыва-
ется одобрить санкции против режима апартеи-
166
да в Южной Африке. Она раз за разом отвергает

все предложения лидеров Содружества из-за слов
«санкции», «меры», «действия», документ перебра-
сывают туда-сюда, пока на помощь не призывают
профессионального писателя и он находит слово,
которое Тэтчер наконец-то одобряет: «сигналы».
Помимо того, что этот эпизод не может не зачаро-
вывать любителей слов, он блистательно демон-
стрирует, каким образом намеренно затуманенный
язык теряет какой-либо смысл вообще *.
И теперь, когда политический язык настолько
девальвирован, как будто мы оказались в какой-то
гротескной комнате смеха (фейковые новости,
украденные выборы, возвращение контроля — все
на этом языке сказанное означает полную проти-
воположность), Оруэлл помогает нам видеть ис-
кажения в словах других и искать ясность в наших
собственных словах. Какой же он Яйцеголовый?
*
Еще более яркий пример такого профессионального лов-
качества мы видим в комедии 1980-х годов. «Да, министр».
Самая уничижительная характеристика, которую сэр Хам-
фри может дать какому-либо политическому предложе-
нию — «оригинально» и «впечатляет». А если он говорит
«новаторски», значит, предложение — вообще кошмар.
«Противоречивое» решение — то, которое не набрало
достаточного количества голосов, а «бескомпромиссным»
считается тот политический деятель, который проиграл
выборы.
167
Как пел Джарвис Кокер, «суки по-прежнему правят

миром», и пока они у руля, без правил Оруэлла нам
не обойтись.
В свете всего этого блербы кажутся чем-то не-
существенным. Но даже при том, что мне в моих
100 словах приходилось прибегать к маленькой бе-
лой лжи, я все равно всегда держала в уме максимы
Оруэлла. В блербе, который он написал для первого
издания своего эссе «Лев и единорог: социализм
и английский гений», Оруэлл следует собственным
правилам, и мысль, и язык его кристально чисты.
Блерб заканчивается словами: «Это книга для тех,
кто, с одной стороны, не стыдятся быть англича-
нами, а с другой недовольны той Англией, какой
она стала сейчас».
Совершенно очевидно, что Оруэлл очень при-
страстно относился к выбору слов, которые по-
являлись на обложках его книг. В написанном
в 1948 году письме своему редактору Роджеру
Стенхаусу — речь шла о предстоящей публика-
ции «1984» — он пишет: «А что касается блерба,
то я не думаю, что черновик, который вы мне при-
слали, верен по подходу. В нем книга выглядит
помесью триллера и любовной истории». Вместо
этого он предпочел бы сосредоточиться на «сущ-
ности тоталитаризма». И суперобложка первого
издания свидетельствует о том, что он добился
желаемого:
168
Все это произошло в 1984 году. Мир разделен

на три огромные враждующие между собой сверх-
державы — Океанию, Евразию и Остазию.
Далее в блербе говорится о новоязе, полиции

мысли и Большом Брате, а об Уинстоне и Джулии —
в самом конце. Возможно, сейчас, когда эти терми-
ны вошли в сознание людей, которые книгу даже
не читали, мы можем иначе смотреть на сложную,
отчаянно грустную историю их любви. Но в те вре-
мена текст на обложке книги Оруэлла выполнял
ту задачу, которая перед ним стояла: знакомил
читателя с миром антиутопии.
Подобная ситуация складывалась и с блербом,
который Оруэлл написал для суперобложки первого
издания «Скотного двора», вышедшего в 1945 году
в издательстве Secker & Warburg*. Простым, взвешенным
тоном он сообщает нам:
Это история о революции, которая пошла не так,

как задумывалось, — и о том, как превосходно
можно оправдывать каждый шаг, искажающий
изначальную доктрину.
*
Перед этим книга была отвергнута несколькими издателями,
одни мотивировали тем, что там критиковался Сталин, со-
юзник Британии в войне, а Т. С. Элиот отказался по причине
того, что в книге нет «общественно мыслящих свиней».
169
Написанный Оруэллом текст использовался

и годы спустя, в издании Penguin Modern Classic 1960-х
годов он повторен почти дословно. А фраза «рево-
люция, которая пошла не так, как задумывалось»
цитируется и в некоторых современных изданиях*.
«Скотный двор» за прошедшие годы переиз-
давался много раз, и в разных обличьях, совсем
недавно — в виде комикса. Он была ориентиро-
ван на студентов, хипстеров или юных читателей.
Но сатира Оруэлла — это не книга для детей. Она
может быть простой, как стишок, однако она же-
стока, как море. И все-таки когда читаешь ее, вспо-
минается детство — время, когда мы чувствовали
несправедливость и беспомощность куда острее,
чем на любом другом этапе жизни.
Думаю, именно поэтому некоторые из наиболее
успешных блербов к «притче» Оруэлла опублико-
ваны на изданиях для юных читателей, и написаны
они очень простым языком, вроде такого:
Давным-давно в Англии была очень необычная

ферма, которая называлась «Усадьба». На этой
ферме жили множество удивительных животных,
они помогали заботиться о ферме, но сами эти
животные были не очень счастливы…
*
В первом издании также использовался подзаголовок,
который упомянул Оруэлл в письме издателю Виктору
Голланцу, — «Притча».
170
И все же самый сильный блерб к Оруэллу из не-

давно мной встреченных был вовсе не к книге.
Он был написан для видеоигры «Скотный двор»,
вышедшей в 2020 году к семидесятипятилетнему
юбилею романа. Думаю, Оруэлл — любитель по-
пулярной культуры, от историй для мальчишек
в Boys’ Weekly до детективов,— его одобрил бы. Этот
текст, появившийся на сайте Steam — эквиваленте
Amazon для геймеров,— использует язык, который
дойдет до всех, кто понимает, что такое честная
игра:
В «Скотном дворе» Оруэлла животные свергли

своих эксплуататоров — людей. И теперь они сами
за все отвечают *.
Далее следует объяснение, почему «Скотный

двор» стал культовым: «Благодаря пониманию того,
как можно злоупотреблять властью, и того, как
поколение за поколением стремятся к более спра-
ведливому и равному обществу, где многие не будут
страдать под властью немногих». Но больше всего
мне нравится конец:
*
Основатель видеоигрового проекта «Скотный двор Ору-
элла» пишет о том, что «судьба фермы была мне слишком
близка, поскольку я рос в тоталитарной Венгрии».
171
Играйте, чтобы почувствовать себя внутри класси-

ческой притчи. Играйте, чтобы попробовать себя
в управлении фермой — или потому, что хотите,
чтобы анимализм распространился по всей плане-
те. Играйте, потому что всегда хотели взглянуть
на проект с точки зрения коров. Играйте, потому
что Боксер заслуживал лучшей доли.
Упоминание о Боксере отсылает нас к самой

сути: детскому ощущению того, что «так нечестно».
Об этом как раз и писал Оруэлл: о том, что в малом
и доходчивом скрыта грандиозная мысль.
В «Политике и английском языке» Оруэлл дает
грандиозный совет всем копирайтерам: позвольте
мысли самой найти слова: «Может быть, лучше всего
не прибегать к словам, покуда вы не проясните для
себя смысл через образы и ощущения. После можно
выбирать, а не просто принимать, слова и обороты,
которые лучше всего выразят значение…» Поэто-
му, чтобы не утратить ясности, думайте о чем-то
конкретном из того, что вам надо описать, будь
то факт, число, запомнившаяся фраза, заметная
деталь или же старая рабочая лошадь, отправлен-
ная на живодерню. И слова придут сами. Просто,
прежде чем произнести что-то, подумайте, о чем
вы хотите сказать.
епчик уберите!
Джейн Остин
сем известно, что каждое посвященное Джейн

Остин сочинение должно начинаться слова-
ми «Всем известно, что…». И, опять же, как всем
известно, Джейн Остин — самый раскрученный
бизнес-проект во всей английской литературе,
за исключением разве что Шекспира.
Маргарет Дрэббл сказала: «Если б обнаружился
дотоле неизвестный роман Джейн Остин, возрадо-
вались бы так, как не ликовали бы по поводу ника-
кого иного литературного открытия». Читатели ее
любят, и за дело — за шесть великолепных романов.
Разве существует какой-либо другой писа-
тель, который вызывал бы такое обожание?
По всему миру — от Пакистана до Австралии,
от Италии до Бразилии — существуют общества
173
«джейниитов». Двухсотлетие «Гордости и предубеж-

дения» в 2013 году было отмечено, помимо все-
го прочего, тематическими трансатлантически-
ми круизами и выпуском банкноты в 10 фунтов *.
В продаже есть книги кулинарных рецептов «от
Джейн», советы, как вести себя на свидании «в стиле
Остин», эмодзи, фигурки зомби «по-остиновски»,
танцующие уточки и, конечно же, морские свинки
в чепчиках (пример рекламы: «О пушистом мисте-
ре Дарси можно только мечтать!»). Размах мерча
потрясает: сумки-шопперы, формочки для кексов,
носки и занавески для душа — лишь некоторые
примеры из списка товаров, которыми поклонники
могут выразить свою любовь к Джейн.
Ну и поскольку Остин — это очень большой биз-
нес, он сопровождается постоянным выходом ее
романов, причем каждое новое издание нацелено
на разные группы потребителей, отражая интересы,
вкусы и, конечно, предубеждения, характерные для
данного времени.
В 1811 году, когда из печати вышел первый ро-
ман Джейн Остин «Чувство и чувствительность»
*
«Джейнииты» были в восторге, когда на обороте банкноты,
выпущенной в 2017 г., увидели портрет Джейн Остин и слова
«Говоря откровенно, я не знаю удовольствий, подобных
чтению» — принадлежат они Кэролайн Бингли, даме, куда
более увлеченной ценностями материальными, нежели
литературными.
174
ЧЕПЧИК УБЕРИТЕ!
(«Гордость и предубеждение» был написан раньше,

но издан только в 1813-м), романы переплетались
вручную: их издавали без обложек, и те читатели, что
побогаче, затем отдавали их переплетать в кожу для
семейных библиотек. К концу девятнадцатого века
переплеты стали более декоративными. Классиче-
ским, и самым прекрасным, воплощением наиболее
популярного романа Остин «Гордость и предубежде-
ние» считается издание 1894 года, осуществленное
Джорджем Алленом, с великолепной обложкой,
дизайн которой принадлежит художнику Хью Том-
сону: на обложке вытиснен золотой павлин, символ
гордости, тщеславия, внешнего блеска и показухи.
Сегодня за этим изданием гоняются коллекционеры,
однако за пару сотен фунтов вполне можно приоб-
рести и сумочку-клатч с такой вышивкой.
«Павлинья» обложка была повторена в издании
2015 года дизайнером Корали Бикфорд-Смит. Оно
переплетено в искусственную кожу, на которой от-
тиснуты блестящие павлиньи перья: такой дизайн,
с одной стороны, вторит викторианскому оригина-
лу, с другой — делает его более современным. Как
говорит Бикфорд-Смит, «это было сделано в честь
издания 1894 года. У меня даже есть оригинал, это
моя самая любимая обложка. Я должна была отдать
ей дань восхищения».
Vintage Classics в 2014 году тоже переиздала ро-
маны Джейн Остин в ярких обложках признанной
175
художницы и писательницы Линн Шэптон — по-

истине ценное приобретение для любого читате-
ля. Дизайн обложек Шэптон — изящный, но вовсе
не слащавый.
Но эти работы, скорее, исключение. Когда про-
сматриваешь различные издания книг Остин разных
времен, то видно, что издатели зачастую не могут
решить, что важнее — упаковка или содержание
и каким образом отразить сложную реальность ее
романов. Проще говоря, они часто не в состоянии
отдать Джейн должное.
Например, на многих обложках конца девятнад-
цатого — начала двадцатого века изображены герои,
одетые по моде того времени, а не по моде эпохи
Регентства. На обложке «Гордости и предубеж-
дения» 1872 года мы видим Лидию Беннет в платье
с кринолином, жеманно беседующую с группой
военных, наряженных в подозрительно виктори-
анские мундиры. А выпущенное в 1950 году издание
«Эммы» (издательство John Murray) представляет
нам решительную дамочку с нахмуренными бро-
вями, алой помадой, осиной талией и прической,
более подходящей Деборе Керр106, нежели главной
героине романа.
Обложки 1960–1970-х годов раскованные и за-
бавные, с героинями, одетыми из модного тогда
универмага Biba, с черными «стрелками» на веках
и развевающимися волосами — психоделическая
176
Элизабет Беннет, хипповый капитан Уэнтворт

из «Доводов рассудка», ногти, покрытые красным
лаком, и блербы, начинавшиеся словами: «Полная
страсти комедия…»
Но это еще не самое ужасное. Пальма первен-
ства по части полного несоответствия временам
Джейн Остин принадлежит дешевым изданиям
1990-х фирмы Tor, которые позиционировали ее
романы как любовно-эротические, с грудастыми
дамочками на обложках и бульварными слоганами.
На «Доводах рассудка» значится: «Влюбленная,
последует ли она советам отца или будет слушать
свое сердце?» На «Чувстве и чувствительности»:
«Две сестры. Две романтические истории. Трагиче-
ский рассказ о любви и обмане». (Ах, мой любимый
приемчик — с числами. Хотя еще очаровательнее
было бы написать: «И один трагический рассказ
о любви и обмане».) А безусловным победителем
становится слоган к «Гордости и предубеждению»:
«Матушка ловит мужей — дочки охотятся за любо-
вью». Нет, это не соседи стену сверлят — это Джейн
Остин в гробу переворачивается!
Еще я в восторге от издания Harper для подрост-
ков. Оно выполнено в стиле «Сумерек»: темные,
мрачные обложки с похоронными лилиями, вампир-
ским шрифтом и слоганами типа «Любовь — игра»
(для «Эммы»), «Любовь — начало всему» («Гордость
и предубеждение»), «Любовь безмерна» («Доводы
177
рассудка»). Блербы тоже интересны, в совершенно

готическом стиле («Дарси никогда не был так окол-
дован женщиной»). Сама себе удивляюсь, но мне
это даже нравится!
Еще более невероятно издание «Гордости и пре-
дубеждения» 2013 года, выпущенное Pulp! The Classics:
нарочито безвкусная обложка в стиле 1950-х с мрач-
ным мистером Дарси с волосатой грудью (привет,
Колин Ферт!), который курит сигарету и носит гал-
стук. Здесь же предупреждение: «Запирайте доче-
рей… Дарси в городе!» Ну и, конечно же, пародия
2009 года «Гордость и предубеждение и зомби»: Элиза-
бет, у которой пол-лица — обнаженные кости черепа.
Это все новая фишка: пересказ не просто извест-
ных, а слишком хорошо известных историй. Что
ставит авторов блербов в идиотское положение:
выдать сюжет сразу, хотя можно потерять интерес
читателя? А может, попытаться, в зависимости
от целевой аудитории, дать литературный кон-
текст? Но это опасно, потому что вы мгновенно
возвращаете потенциального читателя в школу
со всеми ее «прелестями»: «“Гордость и предубежде-
ние” начинается с самой известной фразы во всей
английской литературе, это ироничный бытовой ро-
ман». Ну и так далее, простите Wordsworth Editions!107
По этой обложке плывет розовый чепчик, что харак-
терно для последних изданий Остин: пастельные
тона и аксессуары. В 2006 году Headline выпустило
178
Остин явно для поклонниц «милоты»: обложки

нежных тонов усыпаны звездочками, птичками,
чепчиками и цветочками.
Многие сегодняшние издания (без учета тех,
что про зомби) слишком уж вежливые и слаща-
вые, и, боюсь, язык, которым описываются романы
Остин, тоже не избежал этой тенденции. Слишком
уютный, слишком приторный, слишком… чепчи-
ковый. Хотя когда я недавно перечитала «Гордость
и предубеждение», то была поражена, что книга
куда более стремительная и современная, даже
модернистская, чем мне помнилось. Она полна
четкими, яркими диалогами, больше похожими
на диалоги в фильмах Говарда Хоукса108, чем на веж-
ливые беседы. К тому же ее ирония безжалостна,
а герои, подобно героям шекспировских комедий,
прежде чем все завершится свадьбой и гармонией,
балансируют на грани полнейшей беспросветности.
Конечно, я наверняка читаю в Остин то, что
мне хочется,— как и поколения читателей до меня,
но примечательно, что такие темы, как деньги,
нищета, сковывающие женщин условности, со-
впадают с настроениями сегодняшних читателей
и создателей кино- и телефильмов. Пока что луч-
шей киноадаптацией Остин был фильм Уита Стил-
лмана «Любовь и дружба» 2016 года, намеренно
далекий от приторности. В его основе — ранняя
новелла «Леди Сьюзан» о вдове-интриганке, и здесь
179
невозможно не вспомнить о том, что Стюарт Келли

называет «капелькой ироничного садизма», прису-
щего Остин в ее ранних работах, а это, по словам
одного кинокритика, «как-то оживляет все эти кли-
ше: бриджи, пуговки и бантики».
В 1998 году в эссе, посвященном гению Остин,
Мартин Эмис сказал: «С каждым новым поколени-
ем проза Остин без всяких усилий обновляется.
В каждой новой эпохе мы находим в ней нечто со-
звучное, и вот этот посвященный Остин фести-
валь демонстрирует наши собственные сегодняш-
ние заботы. Все вместе мы радостно барахтаемся
в интонациях и внешних атрибутах мира Джейн,
но, оказавшись с нею наедине, читатель, как пра-
вило, мрачнеет». Я, как и любой другой копирайтер,
виновна в миловидности и пушистости текстов
ко множеству прошедших через меня переизданий
Остин, наверное, поэтому в недавних текстах я по-
старалась сконцентрироваться на некоторых более
серьезных аспектах романов, не упуская из виду их
блеск и баланс между светом и тенью.
И, как часто случается с классикой, ближе всего
к сути оказались издатели литературы для детей.
Мне нравится блерб на «Гордость и предубеждение»,
выпущенное издательством Scholastic: «Миссис Бен-
нет отчаянно пытается найти для своих дочерей
богатых мужей». Прямо в точку, не скрывая денеж-
ной темы — как поступила бы и сама Джейн Остин.
Часть 3

#$
%&'
('
#
Правила для копирайтеров
удьте сороками
Одна деталь
стоит тысячи прилагательных
будничной жизни автора текстов к обложкам

есть один волнующий момент. Это когда по-
купатель бродит по книжному магазину (а теперь
представим, что я издали за ним наблюдаю), и вот
какая-то обложка привлекает его внимание. Он
берет книгу, может, пролистывает ее, потом пере-
ворачивает и пробегает глазами то, что написано
на задней обложке или на отвороте суперобложки.
И в этот момент — а длится он очень недолго, не бо-
лее тридцати секунд,— что-то в этом коротеньком
тексте его привлекает и заставляет перечитать.
Каким образом издатель или копирайтер го-
ворит с этим человеком, устанавливает с ним
связь? Мы все научились принимать тот факт, что
на наши слова в большинстве случаев не обращают
183
особого внимания, что их забывают, так как же

описать героя или место действия так, чтобы это
застряло в памяти? Не существует «правильных»
блербов, как не существует и «правильных» книг,
но я думаю, что один из ответов будет таков: вы
обращаете внимание на какую-то подробность,
деталь.
Вот текст, который знакомит с главной героиней
книги «Элеанор Олифант в полном порядке»109:
Жизнь у Элеанор Олифант простая. Она ходит

на работу в одной и той же одежде, в обеденный
перерыв ест одно и то же и каждый уикенд поку-
пает для себя две бутылки водки. Элеанор Оли-
фант счастлива. В ее старательно размеренном
существовании все всегда на своем месте и ничего
никуда не пропадает. За исключением, и то иногда,
всего и сразу.
Что вам здесь бросилось в глаза? Мне — две бу-

тылки водки и «все и сразу». Текст ясный и простой,
однако в нем есть удивительные детали, ключевые
слова, засевшие в мозгу. Автор пишет короткими
предложениями и, самое важное, почти не пользует-
ся прилагательными. Насколько менее действенным
был бы этот текст, если Элеанор описывалась как
особа «эксцентричная», «странная» или «проблем-
ная». Здесь главное — конкретность. Надо стараться
184
БУДЬТЕ СОРОКАМИ
избегать туманной болтовни в описании чего бы

то ни было — как героев, так и самой книги.
Одна из величайших тайн жизни: почему в кни-
гоиздательском деле, вся суть которого — язык, мы
часто используем для характеристики книг одни
и те же слова? Мы постоянно употребляем прилага-
тельные, имеющие отношение к огню и свету: за что
ни возьмись, все у нас светящееся, ослепительное,
сверкающее, мерцающее, искрящееся и сияющее.
Еще мы очень любим «прилагательные природных
катаклизмов»: разрушительный, обжигающий, мощ-
ный, сокрушительный, взрывной, потрясающий.
Следом за ними идут «гриппозные прилагатель-
ные»: головокружительный, угрюмый, леденящий,
болезненный. (Все вышеперечисленное можно,
изменив грамматическую форму, приложить к слову
«прекрасный»: ослепительно прекрасный, сокруши-
тельно прекрасный, болезненно прекрасный и т.п.).
Но книга — не вулканическое извержение и не вирус.
Один остряк разметил недавно в социальных
сетях «словарик книжных блербов»: «Книга обая-
тельная — это когда в ней есть собака. Согревающая
душу — когда есть и собака, и ребенок. Пронзитель-
ная — когда ребенок умирает. Душераздирающая —
когда умирает собака». Это смешно, потому что так
оно и есть. Но почему мы используем такие слова?
Подозреваю, потому, что для всех — читателей,
издателей, авторов — эти слова словно код. Как
185
выразился критик Д. Дж. Тейлор, блербы — «се-

мафор, сигнальная система, с помощью которой
автор, редактор и издатель разрабатывают этичные
взаимоотношения». Некоторым авторам нравятся
прилагательные в блербах — увидев «восприим-
чивый» или «провокационный», они уже согласны
на все. Но такие прилагательные — ложные друзья.
Если прилагательные бывают заклятыми врага-
ми существительных, то зачастую они становятся
и врагами самих авторов. Хемингуэй им не доверял,
а Марк Твен сказал: «Поймал прилагательное — убей
его». Конечно, все советы можно игнорировать. Вот
Диккенс весьма положительно относился к прила-
гательным, и без них его невозможно представить.
Но когда вы пишете короткий текст, задача кото-
рого — продать книгу, куда важнее найти какой-то
пример, отличительную черту, которая сработает
лучше любого прилагательного*. Такие примеры де-
лают жизнь читателя легче, дают ему точку отсчета,
куда более полезную, чем туманные абстракции.
*
Иногда прилагательные просто неуместны. Редактор Диана
Этхилл вспоминает, что, когда она работала над книгой
Гитты Серени о Нюрнбергском процессе «В эту тьму»110,
«мы решили, что будем использовать как можно меньше
прилагательных, вообще постараемся обойтись без них.
Такие слова, как “ужасающий”, “зверский”, “трагический”,
на фоне того, о чем писалось, превращались в пепел, рас-
сыпались в прах, как бумажки, брошенные в огонь».
186
Один из моих любимых описывающих персонаж

блербов — тот, который дан к «Женщине в белом»,
где о графе Фоско сказано: «Ему нравились белые
мыши, ванильные конфеты и яд». Все, без слова
«зловещий» можно обойтись. Еще мне очень нра-
вится блерб на обложке книги Патрика Гамильтона
«Рабы одиночества»111, где говорится, что героиня,
молодая женщина, только к вечеру «получала кро-
хотную порцию тушенки и картофельного пюре».
После этого прилагательные «убогая» и «уны-
лая», описывающие ее жизнь, кажутся избыточ-
ными.
Или возьмем более поздний пример — книгу
Кёртиса Ситтенфелда о Хиллари Клинтон «Родэм».
Вот что говорится на обложке:
«Слишком самоуверенна для девушки»,— говорили

о Хиллари в чикагском пригороде, в котором она
росла. Умная, старательная и несколько просто-
ватая — таково было общее мнение.
Мы видим Хиллари глазами окружающих, и сразу

понимаем, что она — аутсайдер, изгой, не такая
как все.
В нон-фикшн должны говорить сами факты.
Они действуют куда сильнее, чем тысяча «сенса-
ционных» или «знаковых». Текст на обложке книги
Кэролайн Криадо Перес о женском неравенстве
187
«Невидимые женщины» состоит из фактов и цифр

и потому работает:
А теперь представьте себе мир, в котором телефон

слишком велик для вашей ладони, где врач пропи-
сывает вам лекарство, которое не подходит вашему
организму, где вы на 47% чаще получаете в автока-
тастрофах серьезные травмы. Если все это звучит
слишком знакомо, то, скорее всего, вы — женщина.
Или блерб к книге Юваля Ноя Харари Sapiens112:
Огонь дал нам власть. Земледелие и скотоводство

заставили нас жаждать большего. Деньги дали
нам цель. Наука сделала нас смертельно опасны-
ми. Таковы потрясающие вехи нашей невероят-
ной истории — от ничего не значащих приматов
до властителей мира.
Первые четыре предложения — короткие, и позво-

ляют нам сразу же ухватить суть сложной, масштабной
книги, однако звучат они почти как хайку. Хотя, ду-
маю, без «потрясающие» можно было бы и обойтись.
Я, когда пишу блербы, стараюсь следовать ре-
цепту «минимум прилагательных». Недавно мне
пришлось представлять героиню подростково-
го романа «Остров», и я решила: лучше сообщить
читателю, что ее выгнали из монастыря за то, что
188
он ударила настоятельницу, чем описывать ее как

«горячую» и «непокорную». Несколько лет назад
я писала рекламный текст для раннего романа Тру-
мена Капоте «Летний круиз» (в героине которого
уже были видны черты Холли Голайтли), и мне было
приятно, когда Джон Сазерленд процитировал его
в книге «Как читать роман». Правда, я так и не по-
няла, в положительном или в отрицательном клю-
че, но все равно приятно! Теперь же, когда я пере-
читываю тот текст: «Грэйди — красивая, богатая,
рыжеволосая, непокорная — была из тех девушек,
на которых даже в комнате, полной других женщин,
все пялятся», — я морщусь. Ну почему я не убила
прилагательные и не оставила только то, что она
из тех, на кого все время смотрят? Копирайтерам
тоже всю жизнь приходится учиться.
Короче говоря, хороший текст позволяет увидеть
за лесом деревья — а в идеале, как выразился один
мой коллега, «попытаться понять, что же заставило
нас войти в этот лес, чтобы и другим захотелось
пойти по этой тропе». Мы должны, словно соро-
ки, выхватывать блестящие детали. Чехов писал:
«Не говори мне, что луна светит; покажи мне от-
блеск света на битом стекле». И желательно без
прилагательных *.
*
Да-да, поддалась искушению и вставила наречие.
ечно сокращаемый текст
« ежь, режь, режь. Убирай ненужные слова»

(«Элементы стиля» Уильяма Странка). «Убей
своих любимых» (Уильям Фолкнер или, может, Ал-
лен Гинзберг). «Уничтожай прилагательные» (Эдит
Уортон). «Сокращай то, что написал, пока кровь
не потечет» (литературный агент Джонни Гел-
лер). «Урезай все, как член партии тори» (я). Резать,
стричь, брить, рубить.
Язык, которым описывают процесс написания
текстов, жесткий. Язык настоящих мачо. Ник Хор-
нби очень смешно сказал, что все эти разговорчики
о физической силе — желание компенсировать
«немощь» писательского труда, «попытка предста-
вить писательство настоящей работой, подобно
фермерству или рубке леса. Так что вперед, юные
190
ВЕЧНО СОКРАЩАЕМЫЙ ТЕКСТ
писатели,— тешьте себя каламбурами, балуйте себя

наречиями! Читатели не возражают!»
Хорнби, конечно, прав, но, увы, те, кто призы-
вают рубить и резать, тоже правы. Цветистость
лучше видна на фоне простой и точной прозы.
Это действительно хорошая практика — написав
что-то, перечитать на следующий день и оставить
только то, что работает. Скорее всего, то, что оста-
нется, будет лучше. Или, как замечательно сказал
Рэймонд Чандлер, «Пусть вас тошнит в пишущую
машинку каждое утро. В полдень все вычищайте».
Восхитительно. И верно. Цель, цитируя Джеймса
Болдуина, «предложение чистое, как обглоданная
кость».
Блерб требует жесткой структуры. Да, в нем
должно нарастать напряжение, но очень сдержанно.
Резать по живому, по тому, что ты написал, трудно,
но это заставляет сфокусироваться на том, что ты
действительно хочешь сказать. Забавно, но на то,
чтобы написать кратко, требуется больше времени,
потому что каждое слово в результате должно вы-
стоять, выдержать удар. Как писал одному своему
знакомому французский математик Блез Паскаль
(и это очень вольный перевод): «Я бы мог сделать
это письмо и покороче, но у меня не было времени».
Я заметила, что мои тексты с годами станови-
лись все короче и короче (кроме этой книги, где
я не обязана уложиться в 100 слов, к тому же на ней
191
стоит мое имя!). Иногда лаконичность была моим

выбором, но чаще я подчинялась чужой воле, как
правило, воле дизайнера. В конце концов, площадь
книжной обложки ограниченная. Недавно мне
пришлось писать тексты для серии классической
литературы, где места у меня было лишь на одно
предложение на задней обложке — полезный опыт.
Еще никогда девиз Элмора Леонарда «Если написан-
ное выглядит по-писательски, я это переписываю»
не был таким верным. Считайте меня извращенкой,
но я получаю странное удовольствие от требования
уложиться в определенный объем. Для этого необ-
ходима концентрация ума и слов. Об облегающих
мужских трусах тоже говорят, что они — символ
свободы.
Но откуда взялась эта недавняя тенденция «как
можно меньше слов» в рекламном тексте? Самый
простой аргумент: мол, в наше информационно
насыщенное время, когда все торчат в Твиттер,
устойчивость внимания сократилась *. Теперь мно-
гие покупают книги через Интернет, а на Amazon
в разделе «описание» допускается только опреде-
ленное количество слов — после этого приходится
нажимать на «читать далее».
*
Исследование 2021 г. показало, что за прошедшие 30 лет
средняя длина предложения в художественной литературе
сократилась с 12,73 до 11,87 слов113.
192
Но есть ли в этом что-то большее? Может быть,

этот тот случай, когда тексты на обложках воз-
вращаются на круги своя. Ведь в прошлом, еще
несколько десятилетий назад, они были намного
короче. Во многом это зависело от размера изда-
ния. До начала 1980-х большинство книг в мягкой
обложке, будь то Джефф Арчер или Пол Остер, были
формата «А», чтобы помещались в кармане. Затем
издательства вроде Picador начали издавать «серьез-
ную» литературу в бумажных обложках в формате
«В» — книги стали больше по размеру, длиннее
стали и блербы *.
Подобно закону Паркинсона, гласящему: «Работа
занимает все время, отпущенное на нее», многие
издатели стремятся заполнить все пространство
обложки текстом. Только гляньте на клапаны су-
перобложек в любом книжном магазине — на вас
обрушится лавина слов.
Текст на суперобложке одного из недавних изда-
ний Салмана Рушди насчитывает 324 слова, и в нем
указаны чуть ли не все повороты сюжета (книга
*
Один из героев сериала «Родственные души» жалеет об ис-
чезновении книг карманного формата: «Мне нравились
книги, которые можно было таскать в кармане пальто…
Но мы живем в век гигантизма и хайпа. Куцые романы вы-
глядят теперь еще более куцыми, хоть их и издают в формате
дорожных атласов, они теперь выглядят как пятилетняя
девчонка, нарядившаяся в мамино платье».
193
называется «Два года восемь месяцев и двадцать

восемь ночей», приблизительно столько же вре-
мени уходит на то, чтобы прочитать блерб). Кому
нужна гигантская блямба, в которой информации
как в статье из Википедии? Да никто такой блерб
читать не будет.
Что подводит нас к четырем словам, проклятию
издательского дела, которые никогда не должны
быть напечатаны. Это все равно что сказать «Мак-
бет» вместо «ну, та пьеса, про Шотландию», произ-
нести вслух непроизносимое имя Божье, или — если
вы поклонник фильмов ужаса — глядя в зеркало,
пять раз повторить «Кэндимен». Вот эти роковые
слова: «Продолжение на заднем клапане».
Вам наверняка попадались эти слова (набранные
таким мелким шрифтом, словно издательство пыта-
лось извиниться) на передних клапанах суперобло-
жек, с которых блербы низвергались на вас лавиною.
Я тоже, хоть и не часто, натыкалась на эту кошмар-
ную фразу, и каждый раз, словно мстительному
божеству, мне хотелось предать их огню и мечу.
Правил написания хорошего рекламного текста
много, но одно следует держать в голове постоянно:
не дайте читателю потерять волю к жизни до того,
как он доберется до конца вашего блерба. Чтение
блерба или любого рекламного текста отличается
от чтения книги. Потому что блербы читают стоя,
времени на их прочтение мало, к тому же читатель
194
постоянно на что-то отвлекается. Исследования

показали, что, глядя на предложение, мы не про-
читываем его полностью, слово за словом: наш
мозг догадывается, что там может быть написано,
и заполняет пустоты, а наш взгляд все время —
три-четыре раза в секунду — перескакивает с места
на место, то есть мы читаем не по прямой линии,
а как бы в форме буквы F. Пощадите глаза читателя.
Они уже и так наработались.
Так к чему эти словесные кирпичи? Чтобы чи-
татель чувствовал, что не зря выложил денежки
за книгу в твердой обложке с супером? Подозре-
ваю, что это издательская уловка, и даже, скорее,
авторская: и те и другие хотят сказать первое слово
(слова) до того, как их скажет критик, подсказать
критику, как следует читать книгу. Журналист Том
Пэйн пишет, что таким образом «издатель создает
репертуар высказываний, которые он желал бы
видеть в критическом обзоре».
Я надеюсь, что возврат к коротким текстам про-
длится. Потому что издательское дело двигается
по кругу. И намеки на это имеются: снова входят
в моду малые, карманные форматы, вроде серий
Vintage Minis, очаровательно тонкие книги изда-
тельства Fitzcarraldo с короткими блербами. Вполне
возможно, что круг замкнется, и будут обходиться
вообще без блербов, их заменят списки других книг
издательства, как это было в девятнадцатом веке.
195
(О ГОСПОДИ, ТОЛЬКО НЕ ЭТО! Мне же еще ипо-

теку выплачивать!)
И все же я приветствую любой отказ от «про-
должения на заднем клапане», хотя это и нарушает
мои планы на безбедную старость. Краткости до-
стичь трудно, но от этого она только слаще. Сенека
в трактате «О скоротечности жизни» писал: «Нет,
не мало времени мы имеем, а много теряем». Думаю,
он имел в виду следующее: жизнь коротка, так пусть
ваши блербы будут покороче.
(атерись с умом
О том, как правильно браниться
Тот благовоспитанный господин, который считает,

что ругательства — удел необразованных или тех,
кто не умеет пользоваться словами, просто псих хренов.
Стивен Фрай
ругаться-то весело! И вполне интеллектуаль-

но, если верить науке. В 2015 году два амери-
канских психолога провели серию экспериментов
и установили, что у тех участников, кто виртуознее
ругался, и общий словарный запас был богаче. Вот
их вывод: «Владение обширным табуизирован-
ным лексиконом следует считать скорее индика-
тором здоровой вербальной активности, нежели
маскировкой ее недостатков». Как говорила Джулия
Уолтерс, исполнительница главной роли в фильме
«Воспитание Риты»: «Образованные-то по этому
поводу не заморачиваются! Аристократы — вот кто
больше всех матерятся. “А передайте-ка мне этого
гребаного фазана…” и все такое прочее».
197
Существуют также доказательства, что при ру-

гани активизируется больше зон мозга, чем при
обычной речи. В «Семи словах, которые нельзя про-
износить на телевидении»114 профессор психологии
Стивен Пинкер утверждает: «Брань полнее, чем
другие речевые стили, использует наши экспрес-
сивные возможности: комбинаторику синтаксиса,
ассоциативность метафор, удовольствие, которое
доставляют аллитерации, размер и ритм, мысли-
мое и немыслимое. Она активнее использует воз-
можности мозга, левое и правое полушария, то,
что считается возвышенным и низким, дошедшее
с древних времен и современное».
Пытаясь понять, почему, ударившись большим
пальцем ноги или пролив бокал вина, наш вокабуляр
«внезапно обращается к сексуальности, телесным
выделениям или религии», Пинкер предполагает,
что табуированные слова устанавливают связь
с наиболее глубинными и древними областями
мозга (то есть с теми, которые были у нас до того,
как мы научились обрабатывать землю, менять
электрические лампочки и печь банановый хлеб),
а именно — с миндалевидным телом, которое обо-
гащает воспоминания эмоциями. Когда человек
видит слово-табу, его миндалевидное тело возбу-
ждается — он даже слегка потеет. Даже те, у кого
мозг поврежден или целый участок удален хирур-
гически, все равно сохраняют способность ругаться
198
МАТЕРИСЬ С УМОМ
как извозчик. (Вот те самые семь слов из монолога

американского комика Джорджа Карлина: срать/
дерьмо, ссать, трахаться, слово на букву «п», …
сос, долбо.. и сиськи. Сиськи? Какого хрена сиськи,
позвольте осведомиться?) *
Размышляя, почему так много бранных слов
имеют отношение к сексу, телесным функциям или
религии, Пинкер утверждает, что их роднит эмо-
циональный накал — ассоциации с благоговением,
страхом, отвращением, ненавистью или унижением.
К тому же ругательства зачастую односложные,
и в них часто встречаются такие агрессивные со-
гласные, как f, g или k. Так что если хотите привлечь
чье-то внимание, хороший способ — выругаться.
Что доказано великой традицией литературной
брани, начиная с «Рассказа мельника» Чосера, «Вот
те стихи» Филипа Ларкина и бессмертного творения
Ирвина Уэлша «На игле»:
Выбери жизнь. Выбери ипотечные платежи и сти-

ральные машины, выбери новые автомобили,
выбери сидение на софе, уставившись в экран,
*
Мне всегда было интересно, думал ли о семи словах Ларри
Дэвид, когда писал восхитительную сцену в ресторане
в третьем эпизоде сериала «Умерь свой энтузиазм», где
Майкл Йорк радостно вопит: «Пердеж, <женский половой
орган>, нассать, насрать, сукин сын и яйца!»
199
на котором показывают отупляющие сознание

и вредные для души игровые шоу, выбери бездумно
засовываемую в рот псевдопищу. Выбери смерть
в собственной постели по уши в дерьме и моче под
присмотром ненавидящих тебя эгоистичных, бе-
столковых ублюдков, которых ты породил на свет.
Выбери жизнь.
Еще один шотландский ублюдок — конечно,

Малькольм Такер, герой телесериала Армандо Иан-
нуччи «В гуще событий»115, который довел ругань
до уровня высокого искусства: «Прощай, козел,
прощай», «Возвращение в Дерьмохед» и «Убери
ноги с мебели, ты, мудак оксфордский, это тебе
не гребаная плоскодонка».
В этих примерах бранные слова работают так
здорово, потому что именно их мы ждем от риско-
ванной комедии о худших представителях чело-
вечества. (Что касается либеральных ругательств
Ларкина, которые он часто употреблял в письмах,
то делал он это для того, чтобы «получатель пись-
ма почувствовал себя таким же солдатом тайной
армии, что и отправитель».) Что касается всей
остальной лексики сериала, то она настолько
богата и метафорична, что, слушая диалоги, мы
кажемся себе умнее. Вместе с создателями сериа-
ла мы участвуем в одном грязном розыгрыше.
Диалоги нарочито агрессивны, они написаны так,
200
чтобы мы, задыхаясь от смеха, все равно поежива-

лись.
Тот, кто намеренно и провокационно бранит-
ся, вызывает у зрителя или читателя дискомфорт,
а значит, нельзя отрицать, что кому-то это не нра-
вится. Поэтому такой литературный прием следует
использовать, тщательно взвесив все за и против,
и только в ситуации «В экстренном случае разбить
стекло». Если же применять его направо и налево
или безосновательно, он теряет свои потенци-
альные возможности. Недавно я была на стен-
дап-шоу, в котором каждая шутка заканчивалась
словом на букву «б». Я вовсе не была шокирована,
но к концу представления мне это просто надоело.
Можно ли разумно использовать ругательства
в текстах блербов, задача которых — продать товар?
Похоже, мода на ругательства на книжных облож-
ках то приходит, то уходит. Название книги Сары
Найт The Life-Changing Magic of Not Giving a F**k116
сработало из-за эмоционального заряда помещен-
ного в конец грубого ругательства, а также потому,
что все это выражение полностью соответствует
наплевательскому духу книги. (Имеется и подза-
головок: «Как перестать тратить время, которого
у вас нет, на дела, которые вы не хотите делать,
вместе с людьми, которые вам не нравятся».) Па-
рочка слов обсценной лексики (f**k) по-умному
подброшена и на заднюю обложку: «А пошло бы
201
всё и все, кто нам не нравится, на …». Книга стала

бестселлером и породила аналогичные: «Сгреби
в кучу все дерьмо», «Искусство посылать на …»
и «Успокойся, мать твою».
«Дерьмовые работы»117 — название книги по-
койного Дэвида Грэбера, антрополога и активиста
движения Occupy, тоже сработало именно из-за удач-
ного сочетания ругательного и обыденного, а еще
потому, что это Грэбер придумал формулировку,
описывающую взрывной рост видов деятельности,
единственная задача которых — предохранить
капитализм от краха. Здесь ключом оказалась до-
стоверность и знание своей аудитории.
В этом случае звездочка в слове Bullshit (Bull-
sh*t) была совсем не обязательна — на обложке ее
поставили не из ханжества, а исключительно ради
того, чтобы книгу можно было рекламировать че-
рез Amazon. Теряет ли бранное слово свою вырази-
тельность, если его прикрыть вот таким фиговым
листком? Думаю, что нет. Эти звездочки — нечто
вроде подмигивания: а мы с вами шалуны! Коррек-
тор журнала New Yorker считает звездочки в руга-
тельных словах «внутренней пунктуацией, эдаким
фейерверком внутри слова». Конечно, есть и другие
способы обойти сторожевых псов рекламы, вроде
игры слов — от бренда одежды FCUK до объявления
Booking.com, в котором слово booking повторяется
столько раз и в таких сочетаниях, что становится
202
понятно: этим словом заменяется другое, гораздо

более похабное.
Название, содержащее бранное слово — что
со звездочкой, что без нее,— также может указывать
на то, что вам предстоит провести время с большим
удовольствием, как с книгой «Бедная маленькая
сучка» Джеки Коллинз118 (раньше я считала, что
она написала и книгу «Удачливые сучки», а потом
вспомнила, что это не книга, а пародийный скетч
комедийного дуэта Френч и Сондерс на сестер Кол-
линз). Есть еще трилогия 1970-х Г. Ф. Ньюмана:
«Сэр, вы ублюдок», «Хороший ублюдок» и «Бли-
стательный ублюдок». Если названия этих книг
не воскресили в памяти акцент кокни и образы
копов в автомобилях «Форд-Гранада», тогда, как
выражалась маменька Бриджит Джонс, я — компот
с персиками.
Однако брань срабатывает не всегда. Я помню,
как однажды участвовала в мозговом штурме: мы
придумывали название для книги городских легенд
и додумались до «Ни фига себе» не потому, что это
имело какое-то отношение к содержанию книги,
а потому, что люди, столкнувшись с непонятным,
восклицают что-то в этом роде. Это было цинич-
но, за что мы и получили. К тому же мы «выпен-
дривались», а любой, рожденный в 1970-х, знает,
что ни к чему хорошему это никогда не приводи-
ло. Но это все равно лучше, чем строчка, которую
203
я как-то увидела на передней обложке одной книги:

«Охренительный бестселлер!» Я чуть в обморок
не грохнулась. Несите нашатырный спирт!
У меня такое правило: если уж использовать
бранные слова в блербах, то они должны соответ-
ствовать тексту книги. И уж никак на них не на-
пирать и не стремиться превзойти в виртуозно-
сти автора, здесь важно не переступить грань. Как
говорит Мэри Норрис, «никакие законы с языком
ничего поделать не могут… И все равно никому
не нравится находиться под постоянным обстрелом
словами из четырех букв. Так что если уж мы наме-
рены их использовать, то с умом. Непристойность
должна быть с юмором».
!латовласка и три блерба
Правильное приготовление
ечь пойдет не о каше. «Принцип Златовласки»119,

гласящий, что все должно быть таким, как надо,
применим ко всему: от условий, необходимых для
возникновений жизни во Вселенной, до хорошо
сбалансированной экономики. А уж к блербам он
относится на все сто процентов.
Каждый рекламный текст рассказывает свою
историю. Хороший блерб должен быть идеально
сбалансирован: описывать атмосферу и место дей-
ствия, включать достаточное количество деталей,
не выдавая при этом лишней информации. Слишком
мало всего — и читатель останется в недоумении,
слишком много — утратит интерес. Он должен
установить с читателем эмоциональный контакт —
через саспенс, интерес, интригу, страх, юмор или
205
радость — и быть таким, чтобы читатель захотел

узнать больше. Хороший блерб — это минидрама,
с собственным конфликтом и движением.
Как мы этого добиваемся? Позвольте познако-
мить вас с моими тремя, наверное, самыми люби-
мыми блербами всех времен. («Наверное», потому,
что сама написала тысячи блербов, а прочитала
во много раз больше.)
Я отдаю честь тем, кто написал эти рекламные
тексты, потому что они заставили меня что-то по-
чувствовать, заставили меня прочесть эти книги.
Они очень умно распорядились местом действия,
временем действия и персонажами, но при этом
сделали это все легко и без какого бы то ни было на-
силия. Деталей столько, сколько надо. И, что самое
главное, они погружают тебя в мир книги. Итак…
Блерб № 1
«Шпиль» Уильяма Голдинга
У настоятеля собора Джослина было видение:

Господь избрал его, чтобы он украсил собор ги-
гантским шпилем. Знакомый каменщик предо-
стерегает: у старого собора нет фундамента. Од-
нако шпиль растет — восьмерик за восьмериком,
пинакль за пинаклем, пока не возопили каменные
своды и не поплыла под ними земля. Тень шпиля,
206
ЗЛАТОВЛАСКА И ТРИ БЛЕРБА
падающая на простиравшийся внизу мир и на на-

стоятеля Джослина, становится все темнее.
Я влюбилась в этот блерб еще в университете.

На самом деле из-за него я и стала копирайтером.
Он начинается с простого вступления, создает
напряжение, использует необычные слова (вопя-
щие камни — раз, поплывшая земля — два) и, это
замечательнее всего, у него по-настоящему зло-
вещая концовка. Я вздрогнула, прочитав о павшей
на настоятеля Джослина тени. Текст поднимался,
поднимался прямо в небо и вдруг упал, накрыв че-
ловека. Вы видите, что должно произойти что-то
очень плохое, и вам не терпится узнать, что именно.
Текст, появившийся на позднейшем издании, прак-
тически не отличается от первого, опубликованного
в 1964 году. На самом деле почти все блербы на позд-
них изданиях Голдинга либо идентичны, либо очень
близки к оригинальным, как, например, чертовски
хороший блерб на «Наследниках»: «Когда пришла
весна, люди — те из них, кто еще оставались,— от-
правились по старым тропам прочь от моря».
Наследники Голдинга рассказали мне, что все
блербы написал Чарльз Монтейт, его редактор
в Faber, и он всегда посылал их Голдингу для оконча-
тельного утверждения. Монтейт распознал талант
Голдинга, когда тот принес в издательство свой де-
бютный роман «Повелитель мух», выудил рукопись
207
из кучи тех, что были отвергнуты, и их партнерство

было одним из самых прочных и творческих во всей
истории издательского дела. Накануне посмертной
публикации последнего романа «Двойной язык»,
вдова писателя добавила посвящение: «Прежде
всего, эта книга для Чарльза».
Блерб № 2
«Риддли Уокер» Рассела Хобана
«Уокером меня кличут, такой я и есть. Риддли Ско-

роход. Хожу себе, куда меня кличут, риддлы всякие
разгадываю, вот и сейчас про то пишу».
Написанный на том английском языке, на котором
никто никогда не писал, и в той устной традиции,
которая предшествовала написанному слову, «Рид-
дли Уокер» поджидает нас в самом конце ядерного
пути. Это книга о мире без людей, опасная и тер-
зающая — современный шедевр.
Вот это концовочка! «Риддли Уокер» невозмож-

но описать, не заставив читателя кинуться наутек.
Действие происходит в Кенте через две тысячи
лет после ядерной катастрофы, и написана книга
на ломаном эстуарном английском120, том языке,
который только и помнят искалеченные обитатели
выморочных земель — язык этот что-то вроде при-
208
зрака навсегда погибшей культуры. Читать книгу

непросто. Я считаю, что начинать блерб со стран-
ного языка, на котором написан роман, как это
сделало издательство Bloomsbury,— самое правиль-
ное решение, потому что таким образом мы сразу
попадаем в ее мир и слышим голос Уокера.
Этот блерб скорее показывает, чем рассказыва-
ет. Мне это не всегда по душе, но в этом случае все
сделано отлично. Прилагательные неожиданные
и тщательно подобранные: книга — опасная? Отсыл-
ка к языку, на котором не пишут, к древней устной
традиции именно в той степени сильна и загадоч-
на, чтобы стало понятно: книга важная, но не пи-
жонская. А в самом конце блерба вы оказываетесь
в конце ядерного пути. Рекламный текст похож
на сонет, безысходный и депрессивный. Все завер-
шается гнетущей нотой, и дело сделано. Да, книга
явно не для всех, но если вы — почитатель мрачных
и тревожных антиутопий, вы точно ее полюбите.
Блерб № 3
«Песнь льда и пламени. Книга 1.
Игра престолов» Джорджа Мартина
Такая книга хоть где-нибудь да должна была по-

явиться, разве не так? Признаюсь, целиком я не
читала все книги «Игры престолов» (по телику,
209
конечно, видела). Но первую все-таки осилила,

и блербы к ней — настоящее совершенство. Они
написаны возвышенным, но зловещим языком са-
мих книг и телесериала. Интригующими деталями
они завлекают читателя в свой мир (зима длиной
в жизнь? Железный трон?), а заканчиваются обе-
щанием волнения и возбуждения, которое пред-
стоит испытать читателю. И, что самое важное,
всего лишь несколькими словами внушается мысль
о богатстве и щедром вознаграждении — очень му-
дрый прием, благодаря которому в ограниченном
пространстве умещается целый мир:
«Играя в престолы, можно только победить

или погибнуть. Середины не бывает».
«Лето длиной в десять лет. Зима длиной в жизнь.

Борьба за Железный Трон начата».
«Короли и королевы, рыцари и предатели,

лжецы, лорды и люди чести…
В “Игру престолов” сразятся все».
Услышьте эти величественные струны и пред-

ставьте вращающуюся золотую астролябию.
Работая, я часто вспоминаю эти блербы, их свет
и тень, их мелодику и ритм, даже если мне надо
писать рекламный текст для увесистого истори-
210
ческого труда или научной книги. Потому что эти

принципы универсальны. Захвати внимание —
и удерживай его. Заставь что-то почувствовать.
Не ленись, выбирая слова. И что бы ты ни писал,
всегда помни о крепкой концовке.
)егель едет в Голливуд
Что такое питч
ротивоположности — судя по тому, что гово-

рит наука, философия и популярная в 1980-х
поп-певица Пола Абдул121,— притягиваются. Или,
как говорил Карл Юнг, «если нет напряжения меж-
ду противоположностями, энергия отсутствует».
Это напряжение лежит в основе написания питча,
который лежит в основе написания любого хоро-
шего блерба.
Голливудский питч или, как его иногда называют,
лифтовый питч — то есть умение продать идею
сценария за то время, сколько занимает поездка
в лифте,— вызывает в нежных душах издательских
работников настоящий ужас, однако это жизненно
важное умение *. Один известный литературный
*
Однако, если судить по питчам, которые мне приходилось
порой выслушивать, зданий такой высоты просто не суще-
ствует.
212
ГЕГЕЛЬ ЕДЕТ В ГОЛЛИВУД
агент говорил, что не возьмет нового клиента,

если тот не в состоянии изложить идею своего
произведения, или провести питчинг, в двенад-
цати или менее словах. Каждый фильм, телесериал
или книга могут быть изложены в виде питча. Если
помните, романистка Элизабет Бьюкен называла
такое краткое изложение «спинным хребтом» кни-
ги. Оно заставляет нас думать о том, что на самом
деле важно, о сути сюжета или идеи, и для этого
требуется определить, в чем противоположность,
противостояние. Что рождает напряжение, в чем
суть конфликта, от чего мурашки бегут по коже?
Столкновение каких элементов высекает искру
интереса и цепляет нас?
Я намерена теперь обратиться к диалектике Ге-
геля, но прошу вас сильно не пугаться. Это всего
лишь разработанная немецким философом девят-
надцатого века теория противоречия. У вас имеется
тезис, или идея, которая вступает в противоречие
с антитезой, или противоположной идеей, что
ведет к возникновению синтеза, то есть чего-то
нового. И такое происходит постоянно. Именно
таков алгоритм нашего существования как челове-
ческих существ — мы все время меняемся, нас все
время что-то меняет,— следовательно, именно это
должно лежать в основе всех историй, которые мы
рассказываем. Или, как говорил драматург Дэвид
Мамет: «Теза, антитеза, синтез: мальчик встречает
213
девочку, мальчик теряет девочку, мальчик снова

обретает девочку — акт первый, акт второй, акт
третий».
Сценарист Крэйг Мэйзин, на счету которого
удостоенный наград сериал «Чернобыль», большой
мастак по части гегелевской диалектики. Он объ-
ясняет, что она значит в применении к процессу
написания сценария: «Это постоянные изменения.
Каждая сцена начинается с какой-то истины, потом
что-то происходит. И в конце сцены возникает
новая истина, и поехали, поехали, поехали». Ко-
нечная цель, говорит он, «нарушение равновесия».
Должна образоваться точка, в которой возникает
противоречие, предмет разногласий, спора, поиска
доказательств. «Мужчины и женщины не могут быть
просто друзьями. Лучше смерть, чем жизнь в раб-
стве. Жизнь прекрасна, даже если кругом сплош-
ной кошмар. Если верить в собственное величие,
станешь великим. Любишь — отпусти. Вот все это
и требует доказательств».
Вот все это и есть питчи, и я готова поспорить,
что вы узнали фильмы, о которых он говорит. Луч-
шие голливудские питчи как раз и воплощают эту
идею противопоставления или контраста. Мой
список лидеров таков. «Я — легенда»: «Последний
человек на Земле вовсе не одинок». «Социальная
сеть»: «Нельзя завести 500 миллионов друзей,
не нажив ни одного врага». «Феррис Бьюллер берет
214
ГЕГЕЛЬ ЕДЕТ В ГОЛЛИВУД
выходной»: «Борьба одиночки за легкую жизнь».

И бонусом — питч к «Бонни и Клайду» за виртуозное
использование эллиптической конструкции: «Они
молоды… Они влюблены… Они убийцы».
Что касается книг, то такая техника противопо-
ложности, противоречия отлично представлена
на обложках, например, «Конклава» Роберта Хар-
риса: «Божья власть. Человеческие амбиции», или
«Найти Элизабет» Эммы Хили: «Как разгадать тайну,
если не помнишь зацепок?» Этот прием также хо-
рошо срабатывает в нон-фикшн, как, например, для
книги Джона Аллена Паулоса «Математик играет
на фондовой бирже»122: «Он просчитал все шансы.
А его все равно кинули». В этой формулировке есть
что-то очень привлекательное: ритмика хорошей
шутки.
Конечно же, такие короткие и емкие строчки
вовсе не обязательны. Множество книг становятся
бестселлерами и без ярких каламбуров. Их цель,
скорее, развлечь, порадовать. Заставить нас рас-
смеяться или задуматься, но все-таки попытаться
написать что-то такое особенное стоит. Ведь по-
добные строчки нацелены в самую суть того, ради
чего книга написана, и на них уже можно строить
что-то более подробное.
згляни на арлекинов!
Точки и тире
у как, поискали их глазами, верно? Уверена,

что да. В конце концов, восклицательный
знак — самый громкий (если так можно сказать
о чем-то присущем только письменной речи), са-
мый привлекающий внимание знак препинания.
Здесь я хочу поговорить о силе знаков препинания,
но не в том смысле, как их расставлять по прави-
лам. На эту тему книг хватает. Меня интересует
использование знаков препинания (которые из-
начально были предназначены для того, чтобы
мы могли без потерь добраться из конца в конец
предложения) для достижения литературного эф-
фекта. Речь пойдет об еще одном оружии в арсенале
копирайтера, который использует их и как сред-
ство убеждения, и просто ради удовольствия —
216
ВЗГЛЯНИ НА АРЛЕКИНОВ!
даже когда это делается с нарушением правил.

Причем в особенности если с нарушением. Как
говорит Стивен Кинг, «язык не обязательно дол-
жен всегда быть при галстуке и в зашнурованных
ботинках».
Одной из величайших радостей тинейджеров
1980-х годов — помимо фильмов Джона Хьюза
и возможности носить длинные волосы — чтение
журнала Smash Hits в пору его расцвета. Расска-
зы о непочтительной, фееричной, эгоистичной
поп-музыке с веселой беспечностью нарушали все
правила грамматики английского языка. Благо-
даря гениальности авторов, я до сих пор думаю
о сэре Поле Маккартни как о «Макка-Вакка-Паль-
цы-Вверх», а о вокалисте норвежской группы A-ha
Мортене Харкете как о «Мортене-Снортене-Фор-
тене-Хортене».
Но самое изумительное — это как вольно они
пользовались знаками препинания. Саймон Ле Бон
из Duran Duran был исключительно «поп-звездой
Саймоном Ле Боном». Одного восклицательного
или вопросительного знака было явно недостаточ-
но, если можно использовать три и более. Когда
какая-нибудь звезда возвращалась после недол-
гого перерыва в карьере, писали: «опять! Опять!
ОПЯТЬ!!!» Smash Hits, помимо того, что помог мне
полюбить английский язык, показал, что точки
и тире — это чертовски весело.
217
Поэтому имеет смысл начать с восклицатель-

ного знака, который, как предполагается, про-
изошел от латинского восклицания, выражавшего
радость,— io, что можно перевести приблизительно
как сегодняшнее «ура!». До середины семнадца-
того столетия он считался «символом восторга»
или «указанием на восторг». Затем он стал чаще
использоваться для выражения тревоги или как
предупреждение: «Стоп! Огонь!», но с началом
нашей цифровой эры снова начал возвращаться
к своим более радостным корням, стал приветливее
и позитивнее, веселее и дурашливее, дружелюбнее
и теплее, хотя порой и взывает о помощи.
Почти все мои знакомые (ну да, я работаю в из-
дательстве, где люди приветливы и дружелюбны)
пользуются им в деловой переписке: «Большое спа-
сибо!», «Удачи!», «Хороших выходных!» А я порой
даже ставлю несколько воскликов подряд. Терри
Пратчетт, как-то написавший, что «пять восклица-
тельных знаков подряд — верный признак больного
ума», наверняка усомнился бы и в моем душевном
здоровье.
Многие языковые педанты жутко злятся из-за
чрезмерного использования восклицательных
знаков, иные даже готовы прибить за это. Марк
Форсайт, автор книги «Введение в красноречие»,
пишет: «Обычно я спокоен как удав по части знаков
препинания, но восклицательные знаки доводят
218
меня до бешенства. Нет, я нисколько не возра-

жаю, если их используют именно для восклицания
(“О, Господи!”) или как предупреждение (“Стоп!”).
Но того, кто использует восклицательный знак,
чтобы выразить удивление каким-либо фактом
(“Пирамидам уже более 5000 лет!”), мне про-
сто утопить охота». Марк, не надо, оно того
не стоит!
У восклицательного знака славная литературная
история — как в названиях книг, так и на обложках.
Особенно много их в названиях детских книг из-за
мгновенной ассоциации с удивлением, волнением
и весельем. Особенно их любил доктор Сьюз *:
Поздравляю!
Сегодня твой день.
Ты очутился в Великих Краях!
Ты теперь далеко-далеко!
Набоков в названии своей книги «Взгляни на ар-

лекинов!» поставил этот знак, чтобы подчеркнуть
детскость («Взгляни на арлекинов!.. Играй! Соз-
давай мир! Твори реальность!»). Свои мемуары
выдающийся физик Ричард Фейнман озаглавил
*
Доктор Сьюз написал «Зеленые яйца и ветчину», поспорив
с издателем, что можно написать целую книгу, употребив
не более пятидесяти слов. Сьюз выиграл.
219
«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»123, и это

сразу говорит нам о том, что у ученого было от-
личное чувство юмора и что он в душе оставался
ребенком. Что же до книг Джилли Купер «Клево!»
и «По местам!», то какой еще знак здесь поставишь?
Ну а если серьезно, то вспомним великую американ-
скую сагу Уиллы Кэсер «О, пионеры!» — заголовок
она позаимствовала из стихотворения Уолта Уит-
мена, а также «Эй, Нострадамус!» Дугласа Коуплен-
да: здесь восклицательный знак как бы понижает,
уравновешивает серьезность темы.
Многие писатели считают, что восклицатель-
ный знак следует использовать экономно. Элмор
Леонард подсчитал, что «на каждые 100 тысяч слов
прозы дозволено не более двух-трех восклицатель-
ных знаков», хотя при тщательном исследовании
выяснилось, что сам он на 100 тысяч слов исполь-
зовал аж сорок девять воскликов. Диккенс швырял
их тоннами, что вряд ли может шокировать его чи-
тателей, но куда более удивительно то, что Джеймс
Джойс употребил целых 1105 восклицательных
знаков в 100 тысячах слов. Вот тебе и раз!
Признаю, что порой восклицательный знак вы-
глядит слишком уж крикливым, как аниматор, ко-
торый веселит детишек, а сам помирает от скуки.
В лучшем же случае он действует как некий лите-
ратурный насос для накачки текста, приподнимая
его в более высокую, волнующую тональность.
220
Восклицательные знаки передают восторг или на-

растающее отчаяние, например Нора Эфрон поль-
зуется этим в совершенстве: «Я в листе ожидания!
На сумочку! На сумочку за десять тысяч долларов,
которая по итогу будет забита старыми коробоч-
ками от “Тик-Така”!»
Более функционально и столь же полезно тире*,
оно отделяет вводные компоненты в предложе-
нии — другими словами, дополнительную ин-
формацию — и помогает копирайтеру прерывать
повествование, при этом предложение выглядит
привлекательно и добавляет абзацу живости. Я ис-
пользую их очень часто, возможно даже слишком
(вместо скобок).
Вопросительный знак — также очень удобный
инструмент, я применяю его в трех случаях:
1. В начале блерба к книгам нон-фикшн, что-

бы привлечь любопытного читателя.
2. Как часть списка внутри текста, тем самым
давая понять читателю, что книга отхваты-
вает множество тем и что читатель сможет
получить ответы на многие вопросы.
*
Оно длиннее, чем дефис или знак переноса, — обычно
в ширину прописной буквы N, хотя американцы предпо-
читают тире, равное ширине буквы M, — и с обеих сторон
отделено пробелами.
221
3. В конце блерба, когда больше уже и ска-

зать нечего, особенно потому, что в кни-
ге не так уж много событий, но я не хочу,
чтобы потенциальный читатель об этом
догадался, поэтому намекаю ему, что впе-
реди его ждет нечто невероятное.
Вообще-то я думаю, что в названиях серьезных

книг вопросительного знака быть не должно, за ис-
ключением книг из серии «помоги себе сам» или
произведения Филипа Дика «Мечтают ли андроиды
об электроовцах?». Я как-то работала с одним ав-
тором, который непременно хотел поставить во-
просительный знак в названии каждой своей книги,
вроде «Британия: Демократия?». В таких случаях
книга выглядит как студенческая курсовая или как
анахронизм из 1940-х — «Куда идешь, Германия?».
В общем, когда хотите применить вопросительный
знак, то спрашивайте себя: он будет вам полезным
союзником?
А теперь переходим к моему любимому знаку
препинания… к этим трем могущественным точ-
кам, знакам судьбы, напряженного ожидания или
непристойного предложения, намекающим на то,
что остается несказанным или недосказанным. Если
вы считаете, что восклицательный — знак с плохой
репутацией, то готовьтесь к встрече с настоящим
предметом ненависти всех педантов.
222
Немецкий философ и критик Теодор Адорно,

который очень ревностно относился к пунктуации
и считал, что точка с запятой похожа на вислый
ус, был весьма строг к многоточиям и считал их
признаком небрежного письма, халтуры, «предпо-
лагающим, что горе-журналист не взял на себя труд
додумать мысли и ассоциации, или что их у него
попросту нет и теперь типографика вынуждена
их симулировать».
Многие критики усматривают в многоточиях
склонность к коммерческой, шаблонной манере
письма, ленивый способ выразить что-то волну-
ющее, или пугающее, или судьбоносное (та-да-да-
дам!), или когда в старомодных любовных романах
с помощью многоточия хотят намекнуть, что пара
намерена предаться любовным утехам, но пусть чи-
татель сам вообразит, как все там обстояло. В книге
Eats, Shoots and Leaves Линн Трасс124 цитирует скетч
Питера Кука и Дадли Мура, в котором они призна-
ются, что до сих пор, видя в тексте многоточие,
«испытывают неловкость».
Умберто Эко именовал многоточия «бледной
немочью», а Елена Ферранте недавно написала,
что решила вообще обходиться без многоточий,
поскольку ничто, ни в жизни, ни в литературе,
не должно оставаться недосказанным (хотя и до-
пускает, что визуально и в переносном смысле они
привлекательны, как «торчащие из воды камни,
223
прыгая по которым можно перебраться через ручей,

не замочив ног»).
Я думала, что Трасс примется палить по много-
точиям изо всех орудий, однако она на удивление
к ним терпима, правда, оговаривает, что их можно
использовать только в следующих случаях:
Для указания на то, что в цитате пропущены

какие-то слова.
Чтобы закончить пассаж на интригующей ноте

(что касается «интригующей ноты», то она
считает, что это «отличный способ заканчивать
все на свете»).
Я, конечно, будучи бесстрашным рубщиком ци-

тат, согласна с ней по первому пункту, а уж тем,
что она одобряет многоточия в конце предложе-
ний, особенно довольна. Когда пишешь блербы для
определенного рода книг — триллеров, шпионских
романов, ужастиков,— это сокращение очень удоб-
но, оно интригует, вызывает любопытство, даже
вопреки намерению. Достаточно глянуть на шкаф
с книгами Лена Дейтона в нашем доме: блербы к по-
ловине из них заканчиваются многоточием, и ка-
ждому понятно почему.
Эти таинственные точки можно видеть на первых
обложках большинства триллеров:
224
Не стоит недооценивать женщину, которой не-

чего терять…
Далекий остров. Приглашение умереть за…
Вы полагаете, что вы в безопасности, но что,

если… за вами кто-то наблюдает!
В художественной литературе эти три точечки

встречаются гораздо реже, но все же порой попада-
ются, при этом в самых неожиданных местах, вроде
блерба на обложке сатирического романа «Какое
надувательство!» Джонатана Коу125 о пришедшем
в упадок аристократическом семействе. Блерб за-
канчивается следующим образом: «И как только
незадачливый биограф отправляется по следам
жадности, коррупции и аморальных поступков
семейства Уиншоу, для них наступает возмездие…»
А вкупе с восклицательным знаком в названии (кни-
га — настоящий кладезь знаков препинания!) это
многоточие — словно ироничный намек на коме-
дийный ужастик, снятый по ее мотивам. Или, может,
копирайтер хотел создать напряжение…
Налет театральности присутствует и в блербах
к книгам Анджелы Картер: «Из логова фантасти-
ческого и сказочного, из области бессознательно-
го…»; «Вкусите запретный плод хаоса…»; «Кто она,
Софи Февверс, любимица европейских столиц, по-
луженщина-полулебедь… Или это все фальшивка?»
225
Вы можете возразить, что во всех примерах — как

коммерческой, так и «серьезной» литературы —
многоточия совершенно не обязательны, и, ско-
рее всего, будете правы. Эти предложения вполне
могли бы обойтись и без них. Но, как сказал Стивен
Фрай в ответ на критику — мол, он вполне мог бы
обойтись без бранных слов, поскольку в них «нет
необходимости»: «Необходимости в этих цветных
носках нет. Как и в том, чтобы здесь лежали вот
эти подушки. Но хоть кто-нибудь взял да и напи-
сал: “Я был шокирован, увидев здесь эти подушки.
Они что, так уж необходимы”? Так ведь нет же.
То, в чем нет необходимости, и делает жизнь такой
интересной».
Другими словами: почему бы, черт возьми,
не украшать свою прозу такими волнующими
милыми многоточиями? В писательском деле
все, что доставляет удовольствие, хорошо и пра-
вильно.
А теперь преклоним колена пред богиней пунк-
туации. Все писатели, которых я уже цитировала,
чистой воды любители по сравнению с признанным
мастером этой формы, которая возвела многоточия
до уровня искусства. Это Колин Руни126.
Случилось это в октябре 2019 года, когда она
опубликовала в Twitter результаты расследования
того, кто слил ее частные посты в соцсетях в газету
Sun:
226
Теперь я знаю, с чьего аккаунта это все исходило.

Я сохранила и сделала скриншоты всех историй,
и по ним видно, кто именно их читал. Это был
один и тот же человек.
И это аккаунт……… Ребеки Варди!
Это заявление не только вызвало бурю в сред-

ствах массовой информации и подарило Колин
прозвище «Вагата Кристи», но и продемонстри-
ровало всем, что многоточие способно создать
ситуацию куда более волнующую, чем свисток судьи
и жест, означающий пенальти. Да, не одна, не три,
но ДЕВЯТЬ точек подряд. И когда она колотила
по клавише, она прекрасно понимала, в чем сила
этого знака. Феноменально, Колин… Салютую тебе!
#делайте мне смешно
Не говори мне: “Это восхитительно” —

заставь меня сказать: “Это восхитительно”,
когда я прочту описание.
К. С. Льюис
олностью согласна, Клайв. Показывай, не рас-

сказывай. Эти слова, фигурально выражаясь
(а может, и буквально), вытатуированы на груди
любого писателя или копирайтера. Они — квинт-
эссенция того, как создаются персонажи, то есть
смысл в том, что показывать характер надо через
поступки или диалоги, а не выкладывая «предысто-
рию» или информацию, подобно тому, как доклады-
вает ее Бэзил Разоблачитель в фильмах про Остина
Пауэрса. Джеймс Болдуин говорил: «Не описывай
это, покажи это. Вот чему я пытаюсь учить молодых
писателей. Не описывай пурпурный закат, заставь
меня увидеть, что он пурпурный».
228
СДЕЛАЙТЕ МНЕ СМЕШНО
Что касается блербов, то правило «покажи,

а не расскажи» вообще святое. Если вы хотите, что-
бы читатель решил, что книга захватывающая и сен-
сационная, покажите это на примерах, на име-
ющихся в ней мыслях или рассуждениях. Хотите
читателя испугать — так пользуйтесь языком, рит-
мом, чтобы нагнетать напряжение и страх. И, что
важнее всего, если хотите, чтобы читатель решил,
что книга забавная, то, ради бога, вставьте в свой
блерб шутки, заставьте его засмеяться, а не тратьте
слова впустую на описание того, насколько книга
«уморительная».
Самое очевидное место для шуток — на облож-
ках книг, написанных комиками или комедийными
актерами. То есть вы думаете, что блербы на та-
ких книгах ужасно смешные, да? А вот и не всегда.
Возьмем, к примеру, автобиографию Джона Клиза
«Так вот». Рекламный текст начинается словами:
«Искренняя и невероятно смешная», но при этом
в нем нет ни одной шутки, ни одного ехидного
комментария, чтобы читатель хотя бы улыбнулся
(книга распродавалась намного хуже ожидаемого,
и, как мне кажется, именно из-за неудачного блер-
ба). То же касается и автобиографии Стива Кугана
«Рассеянный». Блерб на издании в твердой обложке
начинается словами «Стив Куган, четвертый из ше-
стерых детей в семье, родился и рос в Манчестере
1960-х», а затем в двухстах словах пересказывается
229
жизненный и трудовой путь автора и уж точно не зо-

вет нас в книгу, которая, я уверена, очень смешная.
Блерб на издании в мягкой обложке получше, по-
скольку написан от первого лица, и в нем говорится,
что здесь Стив «чуть менее отчаянно жаждет славы,
чем Алан Партридж, чуть менее вспыльчив, чем тот
Стив, который ест во всех заведениях Озерного края
в фильме “Поездка”, и чуть менее сексуально озабо-
чен, чем его персонаж в фильме “История петушка
и бычка”». Это уже о чем-то мне говорит, но я все
еще не готова намочить штанишки от смеха.
«Жизнь и смех» Майкла Макинтайра? Та же исто-
рия: статья из Википедии, разбавленная словечками
вроде «уморительный» или «невероятно забавный».
«Звуки смеха» Питера Кея? Блерб начинается сло-
вами: «Безусловный дар Питера Кея подмечать аб-
сурдность и странности семейной жизни заслужил
широкое признание». Мы что, на лекцию пришли?
Дальше все только хуже. «Жизнь Ли» Ли Эванса?
Понятно, «чрезвычайно забавная книга», и НИКА-
КИХ ШУТОЧЕК. Читаешь, и ни разу не хихикнешь,
не то чтобы хохотать в голос.
За шутками следует обращаться к блербам на ав-
тобиографиях Алана Партриджа, альтер эго Стива
Кугана127. Да, книги заведомо «комедийные», адресо-
ванные тем читателям, которые хотят посмеяться,
и блербы к «Я, Партридж» и «Кочевник» отвечают
ожиданиям.
230
В тексте к «Я, Партридж» все на месте, все до та-

кой степени правильно, что мне хочется обнять его
автора. Цитаты из вымышленных обзоров («Очень
проникновенно» — Norwich Enquirer, «Тот, к кому
приковано сейчас все внимание» — TV Quick, 1994),
пародийная биография автора («Алан, подобно
Иисусу, посвятил молодые годы исцелению стра-
ждущих: он был диджеем на больничном радио!»,
наличие «заслужившего награды» авторского чата),
но лучше всего — блерб на клапане суперобложки,
великолепно пародирующий язык, образы и струк-
туру блербов:
Произведение душераздирающего величия. Не-

сомненно, одна из лучших книг последних пят-
надцати-двадцати лет, «Я, Партридж» рассказы-
вает о взлетах, падениях и середине пути одного
из самых почитаемых европейских исследова-
телей… последовательно ставящего свои яйца
на кон ради блага читателя. Глубоко уважая жанр
автобиографии, Партридж неукоснительно следует
его традициям — вспоминает события, которые
происходили в его жизни, и пишет о них в прибли-
зительно хронологической последовательности.
Блерб к «Кочевнику» тоже смешной — хотя

я скорее похлопала бы автора по плечу, чем обняла
и к сердцу прижала:
231
Эта глубоко личная книга разделена на главы

и снабжена цветной фотографией на обложке.
Она глубоко личная. Через остроумные виньетки,
глубокомысленные эссе и мудрые высказывания,
заставляющие нас кивать головами в знак согласия,
Алан проливает свет на тайны нации и его самого,
делая эту биографию такой биографией, которая
биографирует биографа, а также биографию опре-
деленной части Британии.
Ну а как насчет реально смешных людей, которые

все делают правильно? Я обожаю текст на обложке
автобиографии комика из Глазго Кевина Бриджеса
«Нам надо поговорить… о Кевине Бриджесе», ко-
торый высмеивает стереотипы жанра
Автобиография комика?
Использовал ли он юмор, чтобы избавиться
от неуверенности в себе?
Чтобы его не травили?
Не скрывается ли за шуточками истерзанная душа?
Страдает ли он маниакально-депрессивным
психозом?
Слезы клоуна?
Да, и все это вместе.
А в качестве бонуса блерб заканчивается словеч-

ком «ботва» — замечательным образчиком шотланд-
232
ского слэнга, который заставляет меня неизменно

улыбаться, так же, как слово «чисто» в надписи,
появившейся в районе Партик в Глазго: «Борис
Джонсон чисто жопа» *.
В течение нескольких лет в издательском мире
говорили об упадке интереса к мемуарам прослав-
ленных личностей, это подтверждалось цифрами,
говорившими о падении продаж, к тому же биз-
нес-модели были рискованными, предполагавши-
ми огромные авансы, быстрый успех и недолго-
вечность популярности очередной знаменитости.
Продажи действительно падали, но наблюдения
последних пары лет показали, что читатели ско-
рее устали от формул, по которым строились кни-
ги, чем от самих знаменитостей. Подобно любому
жанру, этот тоже трансформировался — появи-
лось много книг, в которых известные личности
сочетали воспоминания с жизненными советами:
«Быть женщиной» Кэйтлин Моран и «Как не быть
мальчиком» Роберта Уэбба, а некоторые, вроде «По-
моги» Саймона Амстелла носили даже целительный
характер (подзаголовок: «КОМЕДИЯ, ТРАГЕДИЯ,
ПСИХОТЕРАПИЯ»)128.
*
«Чисто» — это шотландский эквивалент слова «настоя-
щий». Муниципальные власти закрасили надпись, но она
появилась снова: «Борис Джонсон по-прежнему чисто
жопа».
233
Как и сами книги, блербы для этих звездных ме-

муаров в жанре «помоги себе сам» более утончен-
ные — и в них попадаются шутки!
Возьмем книгу Сары Миллиган129 «Как быть чем-
пионкой», которая обещает, что вы «будете сме-
яться, почувствуете себя нормальной и, возможно,
принюхаетесь к своим леггинсам». Вот что написано
на обложке:
Если вы начали носить очки в шесть лет, если вас

травили в школе, если в тридцать лет вы жили
в своей старой детской, если вас с грохотом вы-
перли из шоу Фрэнки и Бенни, если вы плакали
так долго, что в конце концов почувствовали себя
великой, если ваш вариант романтической про-
гулки — это когда вы выгуливаете собаку, если
вы носили леггинсы два дня подряд, несмотря
на то, что от них воняет даже на расстоянии, тогда
это ВАША КНИГА. Но если ничего такого с вами
не случалось, а жаль, ТО ТОГДА ЭТО ВАША КНИГА.
Или текст на книге Джо Бранд130 «Рожденная

болтливой» (отличная шутка, Джо), в котором есть
и нахальство, и мысль:
Порой женщиной быть трудно, а порою приходится

быть трудной женщиной… Эта книга для тех, кто
сейчас на таком же этапе жизни.
234
Однажды, давным (давным-давным) давно, Джо

Бранд была такой, каких вы называете «хорошими
девочками». Конечно, это было до того, как цинизм,
женоненавистничество и общественные ожида-
ния не принялись вдалбливать Джо, что ей следует
быть стройной, женственной и скромной, а, пре-
терпев неудачу, эти ценности отправили ее в зад-
ницу.
Мне также понравился текст на обложке «Плюнь

на все: Энциклопедия Филомены», написанной вос-
хитительно тупой Филоменой Канк — персонажем
комедийной актрисы Дианы Морган:
Раз в сто лет появляются книги, меняющие мир:

«Происхождение видов», «Война и мир», «1984»,
«Мир по Дэнни Дайеру»131. И вот теперь — «Раз-
бирайся во всем: Энциклопедия Филомены» Фи-
ломены Канк.
Филомена Канк — выдающийся мыслитель
XXI столетия, и в «Плюнь на все» она задает-
ся главным вопросом современности: а кому
нужно так много книг? Не проще и не лучше
ли, если б была всего одна? И вот она, эта одна
книга — энциклопедия ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕ-
СКОГО ЗНАНИЯ, от сосисок до Генриха VIII,
от ситкома «Мазки кистью» до вегетарианских
сосисок.
235
Пародийные цитаты тоже прекрасны, они заста-

вили меня со стыдом вспомнить мое собственное
былое бесцеремонное обращение с критическими
отзывами:
«Это книга» — Филомена Канк

«Больше мне не звоните» — профессор Руперт
Дельгадо, рыцарь Британской Империи
«…книга…» — Guardian
Все приведенные примеры либо используют,

либо имитируют авторскую стилистику. И никакой
пыльный издатель не пытается нудить по поводу
того, какие книжки смешные — мы это и так поняли,
почитав блербы.
Слегка не в этом жанре книга Адама Кея132 «Будет
больно» — тоже мемуары, правда, не знаменитости,
но очень классные. Их отличает юмор висельника,
который знаком каждому, кто работает, или знает
того, кто работает в Национальной службе здра-
воохранения Великобритании.
97-часовая рабочая неделя. Решения, от которых

зависит жизнь или смерть. Непрекращающееся
цунами человеческих выделений. И больничный
парковочный счетчик, который получает больше
вас.
Добро пожаловать в мир младшего врача.
236
Анализировать юмор — все равно что, гово-

ря словами Э. Б. Уайта, «препарировать лягушку.
Мало кому интересно, а лягушка умирает», но это
не останавливает тех, кто все время пытается этим
заниматься. Среди многих известных со времен
Древней Греции теорий смешного (что смех вы-
зывают несчастья других, или что смех — вы-
пускной клапан подавленных чувств) существует
одна, которая лучше всего подходит для написания
блербов — это «теория несоответствия», прослав-
ленная Кантом: когда наши ожидания не совпа-
дают с действительностью (или заключительной
строчкой).
И поэтому мой последний пример — блерб к ро-
ману «Дневник Бриджит Джонс»: это произведе-
ние продолжает традицию комических дневни-
ков незадачливых и самых обыкновенных мужчин
и женщин — от «Дневника никому не известного»
Джорджа и Уидона Гроссмитов до «Тайного днев-
ника Адриана Моула» Сью Таунсенд.
Задняя обложка моего экземпляра, выпущенного
издательством Picador, пестрит цитатами из отзы-
вов (в том числе и Салмана Рушди: «Даже мужчины
будут смеяться» — как великодушно!), а рекламный
текст состоит всего из трех строчек:
Вызывающая городская сатира на современные

взаимоотношения?
237
Ироничный, трагический взгляд на упадок пол-

ноценной семьи?
Или ахинея бестолковой особы тридцати с чем-то лет?
Теория несоответствия в полный рост. Требуется

еще что-то добавить?
сторожно, спойлер!
икто не любит спойлеры. Мой главный кинош-

ный враг — трейлер, в котором рассказана вся
история, так что какой смысл мне переживать и смо-
треть фильм целиком? Фанаты «Игры престолов»
чуть не умерли, когда печально известный эпизод
«Красная свадьба» был испорчен публикациями
в прессе, появившимися до того, как британские
зрители могли его увидеть, а Twitter рекомендует
всем затыкать уши и громко петь «ля-ля-ля-ля»,
когда кто-то пересказывает концовку фильма, се-
рии или книги.
Основное правило блербов — «никогда не вы-
давать, чем книга заканчивается», но некоторые
им явно пренебрегают: имеющееся у меня издание
романа Сильвии Таунсенд Уорнер «Лето покажет»,
239
выпущенное NYRB Classics, в тексте на задней облож-

ке раскрывает два основных сюжетных поворота,
что явно не понравилось обозревателям Amazon.
В подкасте Backlisted легендарный издатель Алек-
сандра Прингл вспоминает, как она училась писать
рекламные тексты под руководством не менее ле-
гендарной Кармен Каллил из Virago: «Мне частенько
приходилось рыдать из-за моих блербов». Когда
она как-то ляпнула в блербе, что герой умер, Кал-
лил отчитала ее: «Никогда, никогда не пиши, что
кто-то умер. Вот как мы скажем… Мы скажем, что
он “испытал заключительный экстаз”». Вот это
я называю находкой.
Когда в сюжете возникает поворот из разряда
«та-дам!», ставки еще выше, чем в случае смер-
ти кого-то из героев, хотя если вы из заядлых от-
гадчиков — а я горжусь тем, что, отправившись
вместе с друзьями смотреть «Таинственный лес»,
еще до начала фильма предсказала его концов-
ку, чем взбесила всех, — то в этом-то весь и кайф.
Издательство HarperCollins превратило это заня-
тие в инструмент продаж, развернув кампанию
#WTFthatending для романа «В ее глазах»133. «Эта
концовка», кстати, оказалась такой дурацкой, что
она почти навсегда — почти — отвратила меня
от игры в догадки, и только потому, что такая кон-
цовка — просто неуважение к интеллекту читате-
ля. По книге на Netflix сняли сериал, и концовка,
240
ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕР!
судя по воплям критиков «что за хрень!», осталась

неизменной.
А может, можно иногда нарушать запрет на спой-
леры? Ведь многие из нас перечитывают любимые
книги и пересматривают любимые фильмы, хотя
прекрасно знают, что там будет. Лично меня успо-
каивает предсказуемость. Толкиенисты знают, что
в прологе к «Братству кольца» четко сказано, кто
в конце трилогии кого победит, но это нисколько
не лишает нас удовольствия от чтения. Как считает
автор книг в стиле фэнтези Э. К. Амброуз, Толкиен
спешит нас успокоить, «дав понять, что, несмотря
на все трудности, которые придется испытать ге-
роям, все будет хорошо». Она видит истоки тради-
ции «сначала спойлер» в древних устных эпосах,
в которых в начале вкратце рассказывается о том,
что произойдет, а уж потом разворачивается само
повествование.
Имеется также Настоящее Научное Доказатель-
ство того, что спойлеры, скорее всего, не имеют
такого значения, которое мы им приписываем.
В 2011 году в Калифорнийском университете
в Сан-Диего читателям раздали короткие рассказы
таких известных авторов, как Роальд Даль, Джон
Апдайк, Антон Чехов и Агата Кристи. Некоторые
рассказы были в том виде, в каком они и были напи-
саны, другие — со спойлерами в начале, а третьи —
со спойлерами внутри текста. И, к удивлению
241
исследователей, читатели предпочли версии

со спойлерами, особенно с ироничными сюжет-
ными поворотами. Так может, сам мир книги,
ее атмосфера и характеры важнее тревожного
ожидания? Может, наши родители были правы,
говоря, что само путешествие, а не только дости-
жение цели — тоже радость (идея, неоднократно
проверенная, когда мы ухитрялись заблудиться
на дорогах Мидленда и могли полагаться только
на мишленовский путеводитель «Я вижу на доро-
ге…». Я вижу на дороге фабричную трубу!).
Один из авторов, который мастерски умеет
использовать спойлеры, — Мюриэл Спарк. Ново-
обращенная католичка, она была очарована идеей
свободной воли и богоподобной властью автора
и часто намеренно уже в начале романа сообщала
о том, что предначертано судьбой ее героям, забегая
вперед и открывая неизбежно несчастливый конец.
Этот своего рода фатализм, с одной стороны, до-
казывает ее повествовательное мастерство, с дру-
гой — заставляет читателя ежиться от изысканного
сочетания судьбы и смерти. Она называла этот
прием своими «скачками в будущее». И в этом же
мрачном тоне выдержан блерб на обложке романа
«Водительское место», который намеренно заканчи-
вается словами о смерти героини — или предвещает
ее смерть (уже в третьей главе романа прямо гово-
рится, что героиня будет убита): «Бесконечность
242
ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕР!
и вечность сплелись в последнем ужасном дне Лизы,

проведенном в безымянном южном городе, где ее
настиг рок» *.
Употребленное здесь слово «рок» демонстрирует,
до какой степени искусство Спарк сродни древне-
греческой трагедии, а ее авторские отступления
служат своего рода хором. Античные трагедии, с их
мстительными фуриями, обнаженными сатирами,
инцестом, выкалываньем глаз, отцеубийством, де-
тоубийством, самоубийством, массовым убийством
и вообще всеми убийствами, которые только мож-
но вообразить, также полны спойлерами: судьба,
которая настигнет своих героев, известна с самого
начала. И только после этого колеса трагедии на-
читают вращаться. Мы знаем, что ничего поделать
не можем, что нам их не остановить, облегчение
приходит, только когда мы становимся свидетелями
неизбежной автокатастрофы. То же самое и у Шек-
спира: он в самом начале пьесы задействует хор,
сообщающий нам, что Ромео и Джульетта погибнут.
И все же я убеждена, что, когда мы описываем
произведение, мы отвечаем за то, чтобы не про-
говориться сразу. Всегда где-то есть кто-то, кто
*
Будучи подростком, Спарк изучала в колледже ныне утра-
ченное искусство «составления краткого изложения», на-
учившись извлекать ключевой смысл из длинного текста,
что во многом объясняет отточенность ее предложений.
243
не знает, как на самом деле повернется история.

Так что в блербе, который я писала для школьно-
го издания «Ромео и Джульетты», пьеса названа
«предупреждением о смерти», в «Короле Лире»
говорится о «скорбной пустыне безумия», а «Тит
Андроник» предостерегает детей от «убийственной
мести, которая вершится с невероятной жестоко-
стью». Да, объясняюсь эвфемизмами, но когда дело
касается сюжета, лучше прикрыть спину.
Некоторые, сочиняя блербы, нарочно не читают
книгу целиком, оставаясь в таком же напряженном
ожидании, как и тот, кто будет читать рекламный
текст. Я понимаю достоинства подобного подхода,
потому что тебя часто переполняют подробности
сюжета. Однако я все-таки предпочитаю дочитать
до конца — если у меня есть время, и в особенности
прозу, часто наскоро, пропуская куски,— до того,
как потом прочту книгу целиком (осознаю, что по-
добные действия попахивают лицемерием). Мне хо-
чется иметь полное представление, знать, куда я иду
и что меня ждет — счастливый конец или встреча
с медведем гризли, чтобы я могла хотя бы намек-
нуть. К тому же, как сказал Гарри Бернс в фильме
«Когда Гарри встретил Салли», «если я вдруг умру
до того, как дочитаю книжку, то хотя бы буду знать,
как она заканчивается».
реугольник, ромб
или песочные часы?
Форма блерба
Могущественна геометрия;
в соединении с искусством — неодолима.
Эврипид
* орма имеется у всего, даже у блербов. Особен-

но у блербов. Я имею в виду не то, как они рас-
положены на обложке, а о внутренней геометрии.
У них есть структура, как у любого рассказа, есть
движущиеся составляющие. И от того, как вы рас-
положите эти составляющие, и зависит сама форма.
Альбрехт Дюрер называл геометрию основой
живописи, то же можно сказать и о литературном
произведении. Даже у самых нелепых, раздув-
шихся монстров есть своя форма. Лоренс Стерн
немало позабавился на сей счет в своей «истории
петушка и быка» — в романе «Жизнь и мнения Три-
страма Шенди, джентльмена», истории, которая
мечется из стороны в сторону, словно бродячий
пес. Эта «автобиография» — явление метапрозы,
245
написанное за века до того, как был придуман тер-

мин, его описывающий, — ниспровергает роман-
ную форму: в какой-то момент смерть персонажа
отмечена просто совершенно черной страницей.
Но самое замечательное — это когда рассказчик
объявляет, что далее намерен продолжать свою
историю, «в общем-то, по прямой», а затем иллю-
стрирует все то, что до этого происходило, запутан-
ными, извилистыми диаграммами всех отступлений
от сюжета. Критик Джон Муллен пишет: «Перед
нами книга, которая сама же себя этими диаграмма-
ми высмеивает». Мне нравится сама идея передачи
повествования в виде геометрических фигур.
И это подводит нас к геометрии блербов. Это
не мое изобретение: идею подарил мне мой кол-
лега, тоже копирайтер, который позволил здесь ее
обыграть. Геометрическая форма не имеет никакого
отношения к внешнему виду блерба, а касается того,
как устроен текст. Он может иметь в изначальном
фокусе что-то малое (кого-то из героев, деталь
сюжета), а затем развернуться во что-то крупное
(основную тему, мир произведения), или наоборот,
или еще в каком-то другом порядке. Например, если
придать знаменитым первым кадрам из фильма
Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001 года»
геометрическую форму, то это будет выглядеть как
песочные часы: сначала что-то большое (над Землей
встает Солнце) сужается до частного (доисториче-
246
ТРЕУГОЛЬНИК, РОМБ ИЛИ ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ?
ское племя обнаруживает, что кости можно исполь-

зовать как оружие), а затем снова разворачивается
в универсальное (космос, последняя граница!).
А что говорит блерб к роману, который Артур
Кларк написал уже после выхода фильма?134 Неве-
роятно, но он тоже выдержан в форме песочных
часов: от широкого контекста к сюжетной детали
и снова к большой идее:
Написанная в те времена, когда высадка на Луну

была все еще мечтой, и ставшая основой од-
ного из самых значительных фильмов
всех времен и народов, «Космиче-
ская одиссея 2001 года» оста-
ется классикой научной
фантастики. Обна-
ружение на Луне
черного мо-
нолита приво-
дит к экспедиции
в глубины Солнечной
системы в надежде устано-
вить контакт с инопланетным
разумом.Но задолго до того, как
команда достигнет цели, путешествие
превращается в катастрофу. Блистатель-
ный и пророческий роман Артура Кларка по-
священ вечной теме места человека во Вселенной
247
Ну как, разогрела я ваш интерес к геометрии

блербов? Да наверняка. А вот ромбовидный блерб
к «Анне Карениной» Толстого: он начинается с опи-
сания непростого существования одной женщины
по отношению к обществу в целом, а потом пере-
ходит к индивидуальной истории:
У
Анны
Карениной,
казалось бы, есть
все — красота, богатство,
всеобщее внимание и любящий
сын. Но такая жизнь кажется ей
пустой, пока она не встречает пылкого
офицера графа Вронского. Их роман вызывает
и в обществе, и в семье скандал, повлекший
за собой ревность и ожесточенность.
Контрастом к этому рассказу о любви
и саморазрушении служит
история Левина, человека,
стремящегося обрести веру
в себя и смысл жизни —
автопортрет самого
Толсто-
го
И под конец, но ни в коем случае не в послед-

нюю очередь, позвольте представить вам самую
248
популярную модель блербов — треугольник. Он

начинается с малого, и расширяется, охватывая
саму историю, персонажей и основные темы:
«Жен-
щина
в белом»
начинает-
ся со встре-
ч и Уо л т е р а
Хартрайта
со странной оди-
н о ко й же н щ и н о й
на освещенной луной
лондонской улице. Его
нанимают написать пор-
трет прекрасной Лауры Фэр-
ли, а затем сэр Персиваль Глайд
и его “очаровательный” друг граф
Фоско, любитель белых мышей, ва-
нильных конфет и ядов, вовлекают
Уолтера в зловещие интриги. Пытаясь
понять, что есть истина, а что — порожде-
ние больного рассудка, мы блуждаем по кори-
дорам английского сельского особняка и сума-
сшедшего дома. Это первое и самое влиятельное
произведение викторианского романа, соединив-
шего готический ужас и психологический реализм
249
Такой геометрией можно забавляться бесконечно.

Можно использовать перевернутый треугольник или
более сложное зигзагообразное построение блерба,
но когда он становится кривобоким или хромым,
значит, со структурой у него не все в порядке. Форма
блерба — отличный способ проверить, все ли слова
у вас работают как надо, и если форма подкачала,
то какие-то слова надо заменить или, вообще, пе-
реписать одну или несколько частей. Не думаю,
что Лоренс Стерн одобрил бы такую примитивную
симметрию, однако это помогает избежать превра-
щения нескольких предложений в кашу.
Есть и другие способы подачи истории, которую
вы намереваетесь рассказать. И это подводит нас
к тому, что называется вот так:
Шрифт и структура текста
Как-то я читала интервью с Салманом Рушди,

в котором он рассказывал о том, как писал детскую
книжку «Гарун и море историй». Он дал почитать
первые несколько глав своему сыну, который за-
явил, что они «мало прыгают». Я поняла, что он
имел в виду. Хорошо написанная вещь должна быть
«прыгучей», то есть двигаться вперед и удерживать
внимание читателя, и хорошо структурированный
блерб тоже должен прыгать, как можно быстрее
250
двигаясь от одного элемента к другому. Он также

должен «прыгать» и по странице, что подводит нас
к внешней форме блерба.
Некоторые блербы пишутся в рамках шаблона,
который допускает только определенное количе-
ство слов в заданном формате. Но если ограничений
нет, то неплохо заранее подумать о том, как будет
выглядеть текст в печатном виде. Его можно сделать
«скачущим» с помощью коротких предложений, не-
стандартных знаков препинания, рубленых абзацев,
и, главное, не надо бояться пустого пространства.
Внешний вид блербов часто играет важную роль
на задних обложках именно триллеров, это хорошо
видно по задней обложке книги Люси Фоли «Список
гостей»135:
У КАЖДОГО ЕСТЬ СВОЯ ТАЙНА

У КАЖДОГО ЕСТЬ МОТИВ
На продуваемом всеми ветрами острове у побережья

Ирландии гости собрались на свадьбу года.
Старые друзья
Прошлые обиды
Счастливые семьи
Тайная ревность
Тринадцать гостей
Один труп
Один гость не уйдет с этой свадьбы живым…
251
Такой прием срабатывает и на более весомых

произведениях. Блерб на задней обложке книги
Фелисити Лоуренс «За покупками» выполнен в виде
списка покупок, а на самом деле это — список важ-
ных тем книги, при этом их актуальность усилена
«галочкой» стоящей против каждой строчки:
СУПЕРМАРКЕТЫ.
ЧТО В НИХ ТАКОГО СУПЕРСКОГО?
Торговые улицы, уничтоженные
гипермаркетами
Запуганные поставщики
Сфальсифицированный выбор
Покрытые пестицидами фрукты и овощи
Эксплуатация производителей из стран
третьего мира
Уничтожение местной занятости
Максимальные прибыли
и минимальная заработная плата
И ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО…
Такой рекламный текст не дает соскучиться, сам

вид заставляет нас дочитать его до конца.
Мораль сей басни о метаморфозах? Со словами
можно играть. Изменяя форму текста как в фи-
гуральном, так и в буквальном смысле, можно
заставить язык шипеть и пениться. И в заклю-
чение:
252
Не бойтесь пробелов, пустот, «воздуха».

«Воздух» — ваш друг.
Благодаря ему все, что вы пишете,
смотрится лучше
рекрасно
ужасные блербы
, плохие блербы, вы дарите мне столько хо-

роших минут! Я говорю не о тех блербах,
которые нехороши, потому что слишком длинны,
слишком скучны или автор книги на середине сам
уснул — если хотите узнать, каково это, почитай-
те блерб на «Капитале» Томаса Пикетти. Я говорю
о настоящей дешевке — о рекламных текстах, ко-
торые могли бы сопровождать такие фильмы, как
«Шоугелз» или «Кошки»136. Я и прежде цитировала
перлы оттуда, однако считаю, что некоторые совсем
ужасные или безумные блербы заслуживают соб-
ственной комнаты ужасов. Каждый соответствует
своему отдельному виду чуши, и я пыталась всю
эту белиберду систематизировать, потому что это
254
ПРЕКРАСНО УЖАСНЫЕ БЛЕРБЫ
не только дает повод посмеяться, но также и учит

нас тому, как не следует писать блербы.
Добро пожаловать в Седьмой круг блербова ада.
О Господи, кого я пытаюсь одурачить? Я обожаю
эти блербы.
1. Английский,
но не такой, какой знаем мы
Иногда копирайтеры берут на себя смелость

пользоваться словами по своему собственному
усмотрению, а совсем не так, как могли бы пользо-
ваться ими обыкновенные человеческие существа.
Как если бы они сначала перевели то, что написали,
через Гугл-переводчик на какой-нибудь иностран-
ный язык, а потом снова перевели это на англий-
ский. Вот, например, что сказано на дешевейшем
издании «Мэгги Кэссиди» Джека Керуака (издатель-
ство Panther):
Энергичная, требовательная девушка в женском

теле, которая очаровала и сбила с толку мужчину,
которого она жаждала.
Девушка в женском теле? Как-то страшнова-

то… Сразу два очка! Блерб на «Тристессу» Керуака
столь же хорош:
255
Новый и неуловимо иной роман о проститут-

ке-морфинистке.
Дешевые издания классики столь же безумны;

например, вот что написано на обложке изданного
в 1940-х годах романа Золя «Нана»:
Во главе греховного списка самых ярких курти-

занок литературы стоит Нана. Богачи оставля-
ли у ее ног свои состояния, титулы и свою честь.
Бедняки оставляли у ее ног свою любовь и даже
жизни. Сладострастная и жестокая, она созда-
ла мир роскоши, который вращался вокруг ее
персоны.
Имеются слова, они стоят в определенном по-

рядке, но, может, в каком-то не том порядке? Меня
сильно тревожит греховная персона Нана, посколь-
ку вокруг нее вращается мир и толпа мужчин.
Раз уж мы заговорили о восприятии женщины
как предмета, то нельзя не вспомнить об издании
1970-х годов феминистской классики Эдны О’Брайен
«Деревенские девчонки», которое потрясающе бьет
мимо цели. Мало того, что на обложке изображена
обнаженная женская грудь (правда, слегка не в фо-
кусе), так там еще имеется и совершенно загадоч-
ный подзаголовок: «Зеленые, как сама Ирландия,
Кейт и Бэйба, деревенские девочки». «Зеленые» —
256
понятно, игра слов — «юные», но все остальное

о чем? Догадались? Я — нет.
А вот что написано на задней обложке:
Когда ирландские глаза улыбаются, вот что за ними

скрыто: свежая, радостная оценка мира, по кото-
рому все еще бродят волки.
По-прежнему непонятно, но уже боязно.

Прежде чем идти дальше, не могу не процити-
ровать настоящее сокровище — блерб на романе
Тома Роббинса137:
В романе «Свирепые калеки», своем седьмом и са-

мом большом романе, Том Роббинс выводит на сце-
ну самого сложного и убедительного персонажа,
которого он когда-либо создавал… В Свиттерсе
нет ничего лишнего. У него не просто есть пи-
столет. Он и есть пистолет.
Шикарно! Даже не знаю, что мне нравится

больше — «самый большой роман» или «он и есть
пистолет». А дальше там еще имеются «странно
приподнятые каблуки». Вроде как английский язык,
но ничего не понятно. Цитата на первой облож-
ке сообщает: «У вас мозг свернется в попытках
запомнить все классные фразы». Вообще-то уже
свернулся…
257
2. А книгу они читали?
Некоторые блербы не имеют вообще никако-

го отношения к описываемым ими книгам. Я ча-
сто недоумеваю: а кто их писал, какие книги они
в данный момент держали перед собой и какого
галлюциногенного напитка они перед этим хвата-
нули?
Я уже рассказывала о безумных обложках вы-
пущенного Tor собрания романов Джейн Остин,
но блербы на этих обложках — вообще запредел.
Непонятно, что ухитрился вычитать в «Гордости
и предубеждении» автор вот этого текста:
Что делать девушке?

Бестолковая карьеристка миссис Беннет предъ-
являет к своим пятерым дочерям одно на всех
требование.
Выйти замуж. Выйти замуж удачно. Выйти замуж
ЗА БОГАТОГО.
К концу также выдается сюжет:
Миссис Беннет бьется в истерике. Мистер Бен-

нет заперся в кабинете. Лидия сбежала с сол-
датом, сердце Джейн разбито. Обретет ли
кто-то из девиц Беннет истинную любовь и богат-
ство?
258
Это до такой степени ужасно, что даже стано-

вится прекрасным.
Классика — неисчерпаемый источник восхити-
тельно чудовищных блербов, возможно, потому,
что мы и так знаем сюжет, в отличие от автора ре-
кламного текста, который понял книгу совершен-
но не так, как все остальные люди, как это видно
по блербу к «Грозовому перевалу» в издании Pocket
Cardinal 1950-х годов:
Хитклифф — он человек или дьявол?

Вот вопрос, который терзал Кэтрин словно тяже-
лая болезнь. Взглянув в дикие, сверкающие глаза
Хитклифа, она бежала в ужасе…
Никогда не думала, что «Грозовой перевал» —

ужастик. Подобным же образом я не смогла узнать
«Брайтонский леденец» по описанию, данному
в издании 1948 года:
Передняя обложка: Безумный убийца держит в страхе

летний курорт.
Задняя обложка: Страх и ужас на пропитанных кро-

вью песчаных пляжах Брайтона. Писатель Грэм
Грин приглашает вас за сверкающие огнями фа-
сады городка, прямо в больную душу ужасного
убийцы.
259
Во-первых, сомневаюсь, что в 1940-е годы Брай-

тон сверкал огнями. Во-вторых, сомневаюсь, что
автор блерба читал книгу.
Тот же истерический характер носит рекламный
текст к «Великому Гэтсби» издания 1940-х годов:
Безумные вечеринки,
ХОЗЯИНА КОТОРЫХ НИКТО НЕ ЗНАЕТ!
Дикие оргии, легкомысленные женщины, гром-
кая музыка, шампанское рекой. И хозяин, которого
никто не знает
Похоже, таинственность, которой окружен хо-

зяин, здорово бесит копирайтера *.
Ну и под конец «самый ужасный блерб из всех
ужасных блербов» был опубликован на обложке
первого издания «Над пропастью во ржи» 1951 года:
«Каждого, кто читал рассказы Дж. Д. Сэлинджера
в New Yorker, вряд ли удивит тот факт, что его первый
*
Это все здорово смахивает на пародийные рекламные слога-
ны, которые сейчас бродят по Интернету. «Великий Гэтсби»:
«Мужчина торгует наркотиками и покупает дворец, чтобы
произвести впечатление на ту, с которой провел ночь пять
лет назад». «Ребекка»: «Вторая жена нисколько не сму-
щена совершенным мужем бессмысленно усложненным
убийством первой жены». «Преступление и наказание»:
«На протяжении трех глав герой говорит о топоре, затем вы
закрываете книгу, чтобы никогда больше ее не открывать».
260
роман полон детьми». «Полон детьми» — это зачем?

Чтобы лучше распродавался? А дальше, по-моему,
читателя просто послали «куда подальше», когда
давали описание самого Холдена Колфилда:
Сам мальчик одновременно слишком прост и слиш-

ком сложен, чтобы мы могли что-то сказать о нем
и его рассказе.
Не из-за этого ли Сэлинджер настаивал, чтобы

впредь на его книгах не было никаких рекламных
текстов?
3. Антиблербы
Порой копирайтер из кожи вон лезет, чтобы от-

вратить читателя от книги. Делается это несколькими
способами. Один из них — вогнать читателя в де-
прессию, как это получилось на обложке книги Джин
Рис «Доброе утро, полночь» 1980-х годов издания:
Саша Дженсен вернулась в Париж на две недели,

в течение которых намерена вести спокойную,
здоровую жизнь — эту возможность ей предоста-
вил друг, иначе она упилась бы до смерти в своей
жалкой квартирке в Блумсбери… Улицы, магазины
и бары воскресили в ее памяти парижское прошлое,
261
никчемного мужа Эно, смерть ребенка, бесконеч-

ные унижения на жалкой работе.
Вряд ли описание унижений, мертвых детей и са-

моубийства в жалкой квартирке способно хоть как-
то вдохновить читателя.
Но этот текст — просто апофеоз позитивного
взгляда на жизнь по сравнению с тем, что написано
на задней обложке старого издания повести Джона
Стейнбека «Рыжий пони», адресованной детям,
в которой рассказывается о взрослении. Однако,
прочитав блерб, впору бежать к соцработникам:
Это душераздирающая история о мальчике Джоди,

который больше всего на свете хотел пони. О том,
как он пони получил, и о том, как пони умер…
Но Джоди ждет, надеется и молится о том, чтобы
у него снова был пони, и в результате трагедии
получает его…
Кстати, там же приведена цитата из «Школьного

библиотекаря», в которой говорится, что в этой
повести «присутствует большинство составляю-
щих прекрасной детской книги». «Большинство» —
включая дохлых пони.
Запомните: не пытайтесь вызвать у читателя
желание перерезать себе вены, пока он не откроет
книгу.
262
Еще один чудесный способ сообщить читате-

лю, что он уснет, читая эту книгу, — блерб вроде
того, что опубликован на первом издании «Туриста
в Африке» Ивлина Во, вышедшем в Chapman & Hall
в 1961 году: «Очень приятное чтение на ночь (кото-
рое навеет сон на любого, кроме тех, кто страдает
от хронической бессонницы ».
Но если и это не сработает, можно прямо заявить,
что книга дрянная, как на старом издании Penguin
Modern Classic «Послов» Генри Джеймса:
«Послы», хотя автор любил этот свой роман боль-

ше всех остальных, входит в список трех романов
(последних у Джеймса), по поводу которых мнения
критиков резко расходятся. Уолтер Аллен считает их
«последним всплеском гения Джеймса», Грэм Грин
называет все три «поэтическими шедеврами». Одна-
ко Ф. Р. Ливис пишет: «Нас призывают восхищаться
“ослами”, однако, на мой взгляд, это не только не са-
мая лучшая из его книг, но как раз очень даже плохая».
Вот тут остановитесь и подумайте. Я знаю, что

блербы прошлого были менее «рекламными» и на-
целенными на продажу, но в чем, в принципе, идея
этого текста? Они что, таким образом попытались
проиллюстрировать «эффект отчуждения» Брехта?
Или попросту были ужасными снобами? Узнать
нам не дано.
263
4. Божественное безумие
Переходим к невероятно плохим блербам. Среди

рекламных текстов они то же самое, что фильмы Эда
Вуда в кинематографе. Поднимают дурь до какого-то
неземного уровня. И чтобы насладиться вдосталь,
нам следует вернуться в 1960–1970-е годы.
Самый богатый выбор нам предлагают книги
о сверхъестественном, например, «Как стать чув-
ственной ведьмой» некоей Абрагейл или Валарии
(пример: «Пусть ваш котел кипит!»), «Абсолютно
неожиданные истории» («Роальд Даль поставит вас
на голову, завяжет узлом, свяжет руки и заставит
просить еще и еще». Исчерпывающе!), «Крабы-
убийцы» («Кровавое пиршество человеческой пло-
тью на островном плацдарме!» Особенно меня
умиляет географическая точность: «островной
плацдарм»). Или, может, вам по душе лепреко-
ны-психопаты, шныряющие по подвалам замка? Вот
вам блерб на романе ужасов 1966 года «Маленькие
человечки»: «ЭЛЬФЫ? ДЕМОНЫ? Они говорят по-
немецки. У них имеются плетки…» Здесь же цитата
из New York Times: «Ужас нарастает осторожно…»
Осторожно? А книгу-то там читали?
Этот блерб из первого, 1966-го года, британ-
ского издания «Долина кукол» Жаклин Сьюзан та-
кой же кричащий и китчевый, как брючные костюмы
от Pucci, которые носила писательница:
264
От Бродвея до Голливуда — один из самых быстро

продаваемых романов, о нем говорят больше, чем
о любом другом. И неудивительно! В нем больше,
чем в любом другом, говорится о тайном, полном
наркотиков, жаждущем любви, пресыщенном сек-
сом, чудовищном мире шоу-бизнеса.
Верю каждому слову! Аплодисменты, пожалуй-

ста!
Но в победители я выбрала издание 1978 года ро-
мана Джилли Купер «Имоджин». Этот блерб, за его
вопиющую непристойность, я возлагаю на алтарь
всех сексуальных саг Купер. Если подзаголовок
на первой обложке — так, на затравочку: «Путь
девственницы в высшем свете был непростым!»,
то сам блерб поистине оргазмический:
Девушки, подобные Имоджин, из провинциальных

городков, мечтают на скучной работе о романтиче-
ском побеге на солнечный пляж, по ночам их пре-
следуют образы стройных героев, в чьих загорелых
руках они вкушают неземное блаженство. Однако
мало у кого эти мечты сбываются. В «Имоджин»
у инженю из сельской глубинки Йоркшира мечты
сбылись настолько быстро, что она растерялась.
То, как она противостоит поползновениям Ники
Бересфорда, похотливого теннисного аса, и прочих
распутников Ривьеры, должно вселить надежды
265
в сердца всех нервных мамочек, чьи дочери под-

ставляют свои нежные груди солнцу Сен-Тропе.
Сколько здесь восхитительного: деревенская

инженю, нежные груди, распутники. Кланяюсь
тебе, мой неприличный автор блерба. Ты подарил
мне мгновенья блаженства.
ы, именно вы!
Я с вами разговариваю!
«+ то ваш мозг», — человек демонстрирует

куриное яйцо. Затем показывает на стоя-
щую на огне сковородку: «А это наркотики». Раз-
бивает в сковородку яйцо, поджаривает: «А это
то, что делают с вашим мозгом наркотики. Есть
вопросы?» А теперь посмотрите на эту знаменитую
американскую социальную антинаркотическую
рекламу 1987 года как на пример того, что психо-
логи назвали бы «самореференсным посланием»,
в котором местоимение второго лица использу-
ется для пробуждения эмпатии и для идентифи-
кации. «Вы» — очень сильное слово, а, как учит
Человек-паук, «большая сила означает большую
ответственность».
Нам часто говорят, что самым большим воздей-
ствием в рекламе обладают слова «бесплатный»
267
и «новый», но «вы» — серьезный претендент на эту

роль. Мы наблюдаем это снова и снова — в ре-
кламной кампании газеты Independent («Мы мо-
жем. А вы?»), «Мармайта» («Вы его либо любите,
либо ненавидите») и, конечно, в старинном пла-
кате, пропагандирующем службу в армии, на ко-
тором лорд Китченер указывает на вас перстом:
«Стране нужны ВЫ». Этот плакат претерпел не-
сколько реинкарнаций, в том числе и недавнюю,
направленную на миллениалов и явно недооце-
ненную («Уникальные снежинки, армии нужны вы
и ваша способность к состраданию», «Помешанные
на селфи, армии нужны вы и ваша уверенность
в себе»). Господа из вооруженных сил, вы при-
думали отличный способ оскорбить возможных
рекрутов.
При грамотном использовании местоимения
второго лица способны привлекать внимание
и вызывать симпатию, как в классической рекламе
1980 года виски Chivas Regal, которая на протяже-
нии довольно длинного текста говорит о любви
и восхищении отцом:
Потому что я знаю тебя всю жизнь.

Потому что благодаря красному велосипеду я стал
самым счастливым мальчишкой на нашей улице.
Потому что ты разрешал мне играть в крикет
на газоне…
268
ВЫ, ИМЕННО ВЫ! Я С ВАМИ РАЗГОВАРИВАЮ!
И так далее, пока мы не добираемся до послед-

них фраз:
Потому что я не так часто, как следовало бы, го-

ворил тебе «спасибо».
Потому что сегодня День отца.
Потому что если ты не заслуживаешь Chivas Regal,
то кто тогда?
Двадцать пять «потому что». Да, это сенти-

ментально, но это работает, потому что звучит
одновременно как что-то личное, так и адре-
сованное всем, создает ощущение близости
и тепла.
Но когда «ты», «вы» используется не к месту,
это звучит обидно, подавляет. Согласно психологу
Джеймсу Прайсу Дилларду, если такая конструк-
ция «предполагает взаимоотношения, в которых
слушатель находится в подчиненном положении»,
то она может стать контрпродуктивной. Возьмем,
к примеру, недавний имейл, который мне присла-
ли из Ocado138, озаглавленный «Неужели вы этого
еще не знали?» и с ссылкой на видео, «по досто-
инству оценивающему» покупки, которые я в этом
году совершила. Мне нравится Ocado, я понимаю,
до какой степени тем, кто придумывает подоб-
ные письма, вся эта практика наскучила — но нет,
я этого не знала и знать не хочу. Меня разозлили
269
«неужели» и «еще», разозлили своей надменной

интонацией. По сути, вместо «вы» надо было напи-
сать «мы». А в таком виде обращение не достигло
цели.
В блербах прямое обращение к читателю может
сработать, но только если оно интригует, а не об-
виняет *. Возьмем, к примеру, блерб на первом из-
дании в Великобритании «Нации фастфуда» Эрика
Шлоссера139:
Ты то, что ты ешь. Но насколько хорошо ты знаешь,

что именно ты ешь?
В Британии едят намного больше фастфуда, чем
в любой другой европейской стране. Эта еда отлич-
но выглядит, она вкусная, она дешевая. Но в меню
никогда не указывается, чего она вам на самом
деле стоит.
Этот блерб написал мой старый босс, и, на мой

взгляд, «ты» здесь поднято на тот уровень, какого
это местоимение и заслуживает — к тому же при-
знание, что фастсуд привлекателен, не заставляет
читателя корчиться от чувства вины.
*
А в качестве примера великолепного использования место-
имения первого лица позвольте привести текст на обложке
«Марсианина» Энди Вейера: «Я застрял на Марсе. У меня
нет никакой связи с Землей… Я облажался».
270
Местоимение второго лица также предполагает,

что читатель кивнет в знак узнавания, как в блербе
на обложке книги «Почему у мужчин есть соски?»:
Ну, вы знаете, как это бывает… На вечеринке вы

уже выпили рюмочку-другую, и тут кто-то зна-
комит вас со своим другом. А друг оказывается
врачом! И вам кажется, что сейчас самое время
задать ему парочку странных вопросов, которые
давно вас занимали, но у вас не хватало смелости
спросить.
Блерб на первом издании «Шпион, выйди вон»

использует «вы», чтобы подчеркнуть анонимность
героя Ле Карре:
Вы каждый день видите таких, как он, в метро.

И даже сотни таких, как он. Мистер Джордж Смай-
ли, маленький, толстенький, средних лет, один
из тех простых лондонцев, которые ну никак
не сильные мира сего.
«Вы», «ты» срабатывают, когда их можно заме-

нить на «любой из нас». А также, чтобы остановить
нас и вовлечь в мир книги. Блерб к книге Афуа Хирш
«Брит(анец)» — прекрасный пример того, как «вы»,
с одной стороны, обобщает, с другой — подчерки-
вает позицию автора:
271
Вы британец.
Ваши родители британцы.
Ваш партнер, ваши дети и большинство ваших
друзей британцы.
Почему же у вас все время спрашивают, откуда вы?
Мы — нация, отрицающая свое имперское прошлое
и расизм, отравляющий настоящее. “Брит(анец)”
Афуа Хирш — очень личное и провокационное
исследование того, как такое может быть, и на-
стоятельный призыв к переменам.
Удар под дых в четвертой строчке великолепен,

а его бытовая интонация — идеальное вступление
к следующему серьезному абзацу.
В книге Лауры Бейтс «Выше голову, девушки»
местоимение второго лица также работает очень
мощно, а под конец рекламного текста (я взя-
ла его не с обложки, а с первой страницы книги)
все уже идет от первого лица, и это очень умный
ход:
Вам говорят, что надо быть стройной и краси-

вой.
Вам говорят, что юбки должны быть подлиннее,
что нельзя возвращаться домой поздно вечером
и лучше ходить не по одиночке, а группами.
Носить туфли не на высоких каблуках, а такие,
в которых проще убежать.
272
Вы должны одеваться в платья по типу фигу-

ры — «яблоко», «груша» или «песочные часы» —
и подчеркивать достоинства, а не выглядеть как
шлюха.
И если вы сильная личность и у вас есть собствен-
ное мнение, значит, вы надменная стерва.
Вам говорят: «Это не для девушек», «Примите это
как комплимент», «Не раскачивайте лодку».
Вам говорят: «Красота внутри», но вы-то знаете,
что они совсем не это хотели сказать.
Да в задницу их всех! Я здесь, чтобы сказать вам
совсем другое.
На мой взгляд, очень мощный текст. Как

и «Брит(анцах)», он заставляет потенциального
читателя кивнуть в знак согласия, а того, кто не со-
бирается читать эту книгу, все равно кивнуть —
из солидарности.
А что насчет тех немногих книг, которые напи-
саны во втором лице, как обращение к читателю?
Блербы к ним тоже идут по тому же пути? Текст
к роману Джея Макинерни «Яркие огни, большой
город»140 начинается, как и книга, с «ты», но обры-
вается на самом интересном месте:
Ты в ночном клубе, болтаешь с какой-то бритой

наголо девахой. Клуб называется не то «Разбитое
сердце», не то «Ящерица». Все в голове прояснится,
273
стоит лишь заскочить в сортир и принять дозу Бо-

ливийского Походного Порошка. Опять же, может,
прояснится, а может, и нет… Так начинается путь
нашего безымянного героя по ярко освещенным
улицам Манхэттена…
Не знаю, как вы, а я очень живо ощутила фру-

страцию героя.
Еще один пример прекрасного использования
второго лица — в блербе на книге Эндрю Ханкин-
сона «Ты можешь сделать что-то удивительное
со своей жизнью [Ты — Рауль Моут]»:
Приходит письмо. На 29 апреля 2008 года у тебя

назначена встреча с психиатром-практикантом.
Ты на встречу не идешь.
Приходит еще одно письмо. В нем говорится, что
обычно они прием не переназначают, но, зная,
насколько это для тебя важно, предлагают другую
дату: 13 мая 2008 года.
Ты не идешь. Два года спустя ты убиваешь троих
и стреляешь в себя. Тебя назовут монстром. Тебя
назовут воплощением зла. Премьер-министр Дэ-
вид Кэмерон, выступая в Парламенте, заявит, что
ты — бесчеловечный убийца, конец истории. У тебя
девять дней и вся жизнь, чтобы доказать, что ты
не просто бесчеловечный убийца.
Вперед.
274
Впервые прочитав этот блерб, я уставилась

на него в немом благоговении — так, наверное,
средневековый крестьянин взирал на Шартрский
собор: копирайтер или редактор — гении. Это вот
«Вперед» в конце — от него мороз по коже. А потом
обнаружила, что этот текст взят прямо из кни-
ги (как я уже где-то говорила, порой вы должны
признать, что чужие слова намного лучше ваших),
и что гений — Эндрю Ханкинсон. Он использует
второе лицо, чтобы погрузить нас в мир, в котором
смешались жалость к себе, разочарование и ток-
сичная мужественность, в мир Рауля Моута, боди-
билдера из Ньюкасла, который убил троих, а потом
застрелился сам, и все это под беспрерывный вой
прессы.
Не думаю, что метод Ханкинсона непременно
создает сочувствие и даже симпатию, и я не думаю,
что таково было его намерение. Напротив, приводя
собственные слова убийцы (взятые из стенограмм
и записей), автор заставляет нас понять, что мы
окружены бесчисленными Раулями Моутами и что
достаточно одного неправильного решения —
а жизнь полна такими решениями,— такое злодея-
ние может произойти в любое время и в любом
месте. Здесь мы видим идеальное использование
«ты» вместо «любой».
Как свидетельствует этот блерб, когда место-
имение второго лица используется с умом, оно
275
обретает большую силу. Может шокировать, при-

глашать, заставлять думать. И потому его всегда
надо употреблять с осторожностью, помнить, кто
будет твоим читателем и какое воздействие оно
может на него оказать.
Часть 4

(#
%
-
Виды книг
ди и сам попробуй,
раз ты такой крутой141
Интеллектуальная проза
У меня есть шутка по поводу интеллектуальной прозы.

Ну, скорее не шутка, а убедительная медитация о любви
и потере, изложенная в прозе незамутненной красоты.
Джонатан Коу
— в книге что-нибудь происходит?

— На самом деле нет. Что, так заметно?
Мы с коллегой-копирайтером из Penguin часто
ведем подобные разговоры, показывая друг другу
свои блербы. Это случается, когда кому-то из нас
приходится писать блерб для интеллектуальной
прозы. Ну, вы знаете такие книги. Они получают
всякие награды. Как правило, с сюжетом в них не-
богато. А если он и есть, то это либо про женщину,
которая все бросила и отправилась искать себя, либо
про кого-то, погруженного в думы о некоем собы-
тии из прошлого, либо про несчастного господина
279
средних лет, у которого случилась интрижка — даже

еще не случилась, а он все размышляет о том, что
было бы, если б случилась. То есть все дело в харак-
тере героя и в атмосфере. Перефразируя комика
Фрэнка Карсона, все дело в том, как про это рас-
сказывается. Что, в общем-то, нормально. Многие
любят такие вещи. (Хотя, как уверяет критик Джон
Кэри в «Интеллектуалах и массах», на самом деле
ни капельки не любят, а модернизм был придуман
снобами вроде Вирджинии Вулф специально для
того, чтобы недавно обучившиеся грамоте классы
не лезли в писатели.)
Задача блербов для интеллектуальной литерату-
ры — ввести читателя в мир романа и убедить его,
что он имеет дело с высококачественным произве-
дением. Потому блербы грешат гиперболами, или,
как сказал один писатель, «дерьмовыми превосход-
ными степенями». Такие произведения не просто
«трогательные», а непременно «глубоко трогатель-
ные». А также «глубоко личные». Это не история
(боже упаси!), это медитация, исследование, реф-
лексия. «Чудо мастерства». Автор пребывает «на
вершине своего таланта», что вызывает некоторые
вопросы: ему, что, в дальнейшем суждено катиться
под откос, и все, что он до этого написал, было
дерьмово? Вот еще недавно в моду вошло слово
«пороговый». То есть книги непременно занимают
пороговое пространство — между чем? И так ли это
280
ИДИ И САМ ПОПРОБУЙ, РАЗ ТЫ ТАКОЙ КРУТОЙ
на самом деле?* Ну и, естественно, «в традициях та-

кого-то» — такое впечатление, что писатели только
и делают, что передирают у других писателей.
Большинство работников издательского дела
грешат подобными формулировками: знаю, сама
грешила. В мире столько слов, и, давайте признаемся,
иногда мы торопимся с выбором **. Американский
издатель Уилл Шуолби как-то сказал: «Мне навер-
няка понравился бы такой текст на клапане супе-
робложки: “Это не лучшая книга автора, но, читая
ее, вы получите свою порцию удовольствия”». Ах,
если бы! Но мы боимся, мы взбираемся на карусель
превосходных степеней, как написал об этом в своих
замечательных издательских мемуарах Джереми
Льюис:
*
Не забыть еще про «неизбывный»: один журналист подсчи-
тал, что слово «неизбывный» употреблялось в описаниях
36 книг, выпущенных в США издательством Macmillan
в 2020 г.
**
Или, возможно, все дело в том, что в издательской инду-
стрии, как и во всякой другой, существует собственный
жаргон — у юриспрудентов принято щегольнуть латынью,
в мире бизнеса имеется «матрица бизнес-идей», в таблои-
дах — словечки вроде «впечатляющий» и «чрезвычайный»,
в мире искусства — «концептуализация». Как выразился
в недавних нападках на жаргонизмы журналист Джонатан
Мидз: «Центрифугические, эвазивные, монотонно эвфе-
мистические, благотенденциозные, конформистические…
Это на каком, простите, языке?»
281
Хороший издатель должен — и необязательно при

этом быть циником — убедить себя и других, что,
пусть на один сезон, но именно этот роман «самая
удивительная вещь, которую я прочел за последние
годы»… Такая совершенно искренняя готовность
похвалить и поверить в свою же похвалу необходи-
ма и для тех, кто работает в издательском бизнесе,
и для тех, кто от него зависит.
Так как описать и продать книгу, в которой мало

что происходит, если не употреблять претенци-
озный язык интеллектуальной литературы? Мы
с коллегой пришли к выводу, что надо создавать
видимость истории, даже если ее и близко нет. Люди
действительно, реально хотят знать, о чем книга.
Человеческие существа всегда любили слушать
или рассказывать истории — от троглодитов до те-
лека. В книге «Животное-рассказчик» Джонатан
Готтшалл142 говорит: «Мы как биологический вид
не можем существовать без историй. Даже ко-
гда тело наше спит, мозг бодрствует всю ночь,
рассказывая нам разные истории». И это глубо-
ко укоренившаяся привычка. Она совершенно
естественна, о чем говорит прелестная зарисовка
из Twitter:
Я, умоляя со слезами на глазах: Пожалуйста, скажите,

о чем эта книга. Ну о чем!? Пожалуйста!
282
Книжная обложка, безжалостно: Революционный

шедевр. Глубокое и трогательное повествование.
Бестселлер New York Times. Пошел на хрен.
Когда я спрашиваю у кого-нибудь, что они

больше всего ненавидят в обложках романов, все,
как правило, отвечают: цитаты из литературных
обзоров и отсутствие блерба. Потому что чита-
тели жаждут получить хотя бы намек на то, что
происходит в книге, и вы обязаны дать им хоть
что-то.
Один из способов изобразить историю, когда
истории нет — привести запоминающиеся, не-
обычные подробности из описания героев или места
действия (см. главу «Будьте сороками»). Второй спо-
соб: писать как можно проще. Мне нравится фраза
«Этот новый роман — говорящая картина» в реклам-
ном тексте к книге «Внесите тела» Хилари Мантел143
(у этого романа также невероятный сюжет, но он
многим знаком). Еще мне понравилась концовка
блерба к роману Анны Бернс «Молочник»144: «Это
история о сплетнях и слухах, молчании и наме-
ренной глухоте. Это рассказ о катастрофических
последствиях бездействия». Не правда ли, список
крепких существительных намного привлекатель-
нее, чем напрасно потраченные прилагательные.
К тому же слово «бездействие» звучит неожиданно,
его трудно предугадать.
283
Но моя техника при описании прозы — создать

точку, в которой возникает напряжение. Другими
словами, если ничего на самом деле не происходит,
надо создать впечатление, что что-то может проис-
ходить. Придумай противопоставление (пусть даже
из пары слов, например, как описание Флоры как
«золотого тирана» в книге писательницы Элизабет
Тейлор145 «Душа доброты»). Намекни на будущее
действие. Задай вопрос. Внеси нотку остроумия
и неожиданности. Хороший пример — блерб на пер-
вом издании книги Оттессы Мошфег «Мой год от-
дыха и релакса». С одной стороны, типичная книга
из тех, в которых ничего не происходит. Нервная
молодая женщина из Нью-Йорка решает провести
год в состоянии вызванного таблетками полусна,
вот вроде бы и все *. То есть сюжета — минимум.
Но блерб замечательно обходит этот недостаток
действия (если мы вежливо отведем взор от стан-
дартной формулы «три прилагательных и наречие»
в его начале):
Шокирующий, забавный и странно нежный роман

о молодой женщине, экспериментирующей с нар-
*
Мне очень нравится эта книга и, в отличие от большин-
ства ее читавших, я позавидовала героине и ее состоя-
нию «спящей красавицы», потому что мучаюсь бессон-
ницей.
284
котической спячкой, ее поддерживает и поощряет

один из худших психиатров в мировой литературе.
На первый взгляд, у героини масса жизненных
преимуществ. Молодая, стройная, красивая, вы-
пускница Колумбийского университета, она живет
в апартаментах на Манхэттене, оплачиваемых из ее
наследства. Но за всем этим — огромная пустота,
и дело не только в смерти родителей или в том, как
к ней относится бойфренд, делец с Уолл-стрит,
или в садомазохистских отношениях с так назы-
ваемой лучшей подругой. А на дворе — 2000-й,
и город, сверкающий богатством и возможностями.
Почему же все так ужасно неправильно?
Мне этот рекламный текст понравился вопросом

в конце — такие вопросы любят задавать психиатры,
а еще употреблением слова «стройная» в описании
героини: оно кажется довольно нелепым в своей
честности. Далее в блербе говорится, что роман
«болтает ногами, сидя на краешке 11 сентября»,
и это мне тоже понравилось, потому что мгновенно
рождает ощущение дискомфорта.
Еще один великолепный пример, как можно
сделать что-то из ничего, — блерб к роману Шан-
дора Мараи «Угольки»146. В этой книге двое муж-
чин садятся за стол и ужинают, вот и все. Но блерб
ухитряется превратить малое в большое через ритм,
драму и предположения:
285
Тьма опускается на замок у подножья Карпат,

двое предаются последней совместной трапезе.
Они не видели друг друга сорок один год. На их
последней встрече была прекрасная женщина,
но то была встреча-предательство, три жизни
были разрушены, с тех пор каждый из них оди-
нок. Но сегодня вечером вино разогрело кровь,
и пришло время поговорить о былых страстях
и той роковой встрече.
«Предательство», «роковая встреча» — толком

ничего не сказано, но я, читатель, хочу узнать.
Роман Джулиана Барнса «Попугай Флобера»147 —
о типе, разыскивающем птичье чучело, но текст
на обложке умело обходит этот момент:
В «Попугае Флобера» вы найдете: Флобера, по-

пугая, медведей и железные дороги; наше пони-
мание прошлого и заграничной жизни; Фран-
цию и Англию, жизнь и искусство, секс и смерть;
Жорж Санд и Луизу Колет, эстетику и джем
из красной смородины, а также таинственного
рассказчика — английского врача в отставке, чья
жизнь и тайны неторопливо раскрываются перед
нами.
Мне нравится это лишенное эмоций начало «вы

найдете», после которого перед нами — список
286
того, что «мы найдем», а в словах «неторопливо

раскрываются» нам обещают действие.
А как насчет еще одного гранда высокочтимой
интеллектуальной прозы Иэна Макьюэна? В романе
«На берегу»148 действия не очень-то много, о чем,
к сожалению, блерб на бумажной обложке недавнего
издания говорит слишком уж откровенно:
Июль 1962-го. Эдвард и Флоренс, поженившиеся

сегодня утром и сумевшие сохранить невинность
до свадьбы, приезжают в прибрежную гостиницу
в Дорсете. За ужином у себя в номере они пытают-
ся побороть страхи перед наступающей брачной
ночью, но еще не знают о том, что события этой
ночи будут их потом преследовать всю жизнь.
Я просто не уверена в том, что читатель выне-

сет для себя что-то из этого блерба, а хотелось бы
все-таки, чтобы он вынес хоть что-то. Это напомни-
ло мне аннотацию к одному французскому фильму,
который я недавно смотрела на Netflix. «Страстная
преподавательница философии средних лет по-
сле непредвиденного развода переосмысливает
свою и так уже достаточно изученную жизнь».
Мы с мужем посмотрели друг на друга и сказа-
ли: «Ну, там явно ничего происходить не будет».
Совершенно верно, ничего и не происходило.
Героиня зависла в деревне, обсуждая философию
287
в компании каких-то студентов, а еще завела кошку.

Вот, в общем-то, и все. Однако я все-таки что-то
почерпнула из фильма: очаровательные париж-
ские сцены и то, как классно Изабель Юппер хло-
пает дверями. Но, думаю, Netflix все же следовало
хотя бы постараться пригласить нас с помощью
блерба к просмотру, а не отпугивать. А еще можно
было бы вместо блерба ставить заставку-колоколь-
чик с надписью: «В фильме ничего не происходит».
И теперь мы переходим к книгам, которые
преднамеренно игнорируют саму идею сюже-
та и экспериментируют с формой умышленно
дезориентирующим способом. В таких книгах вы
просто должны отдаться потоку: отсутствие сюжета
в них — средство самовыражения, описанное в ре-
кламном тексте к книге Фланна О’Брайена «Злой
дух Пука, Добрая Фея, царь Свиини, я и мой дядя»149.
В нем говорится, что это произведение — «меша-
нина из идей, мифологии и бессмыслицы». Но один
из моих любимых образцов обложечных текстов —
на твердой обложке пародийного романа Аласдера
Грея «Бедные-несчастные»150. На самом деле здесь
сразу два текста, один озаглавлен «Блерб для доро-
гого издания в твердой обложке», ниже — второй,
под заголовком «Блерб для популярного издания
в мягкой обложке», что само по себе уже метатекст.
И мне приятно видеть, что второй действительно
теперь украшает издание в мягкой обложке. Грей
288
также привел пародийные цитаты («еще один эк-

зерсис викторианского пастиша» — The Times Literary
Implement) и пародийный аппарат текста, превращая
все в этой книге в насмешку над самой собой.
Примером блербового постмодернизма может
служить текст на обложке «Радуги тяготения» —
знаменитого «трудного» (из тех, которые читают
в основном пижоны) романа Томаса Пинчона151:
Мы могли бы сказать вам, что действие проис-

ходит в 1944 году, что главного героя зовут Ти-
рон Слотроп, и что у него проблемы, поскольку
где бы он в Европе ни занимался сексом, рядом
обязательно падает бомба. Но этим содержание
не исчерпывается.
Читать эту книгу — все равно что провалиться
в кроличью нору и очутиться в необычном, зло-
вещем, таинственном, абсурдном, навязчивом по-
тустороннем мире. Как пишет Financial Times, «вам
следует забыть все, что вы раньше знали о жизни
и литературе, и даже о Романе».
Текст работает отлично, хотя многое в нем меня

раздражает. Первая часть предполагает, что если
мне, читателю, хочется связной истории, то я не-
сколько наивна. Упоминание о кроличьей норе
наводит на мысль, что это произведение вряд ли мо-
жет сравниться с «Алисой в Стране чудес». И слово
289
«Роман» с большой буквы носит несколько иронич-

ный характер. Но, должна признать, я не принад-
лежу тому сегменту рынка, на который нацелены
такие книги. Интересно, сколько людей, прочитав
книгу, никому об этом не сказали? Думаю, ноль.
Потому что для того, чтобы осилить ее, надо быть
Железным Человеком от литературы, а этим опреде-
ленно стоит гордиться. Этот блерб как бы говорит:
«Иди и сам попробуй, раз ты такой крутой», а что
это, как не вызов? Ну, по крайней мере, в блербе
нет слова «медитация», и на том спасибо.
аждый
персик, груша, слива
- нашла его. Блерб, в котором начало и конец

всех блербов. Блерб-прототип. Он настолько
совершенен, что мог бы появиться в полном виде
из скалы или из дерева, подобно персонажам древ-
негреческих мифов. Это текст на задней обложке
детской книжки с картинками «Пещера Дэйва»:
Познакомься с Дэйвом, Пещерным Дэйвом.

Дэйв живет в пещере.
У Дэйва отличная пещера.
Но Дэйв недоволен…
Дайв хочет новую пещеру
Если нужен урок создания эффективного блер-

ба, изучите «Пещеру Дэйва». Может, кто-нибудь
когда-нибудь напишет об этом научный трактат.
291
В блербе есть все, что требуется, как по части стиля,

так и по части структуры.
1. В нем сразу сказано, кто главный герой.

2. Есть представление о времени и месте действия.
3. В нем используется тот язык, которым написана
книга, и это выглядит увлекательно и весело.
4. Самое главное: здесь есть драматическое на-
пряжение. История сразу же ведет нас куда-то,
говорит о загадке, тайне, и мы хотим узнать,
что же случится. Обзаведется ли Дэйв новой
пещерой?
Сама история тоже замечательная. Как вы уже до-

гадались, Дэйв покидает свою пещеру и осматривает
новые, где встречает летучих мышей, саблезубого
тигра («Дэйву не нравятся домашние животные»)
и человека по имени Джон, и, пройдя полный круг,
понимает, что нет места лучше дома. И все это,
написанное изумительно «первобытным» языком,
так здорово читать вслух детям.
Сильные слова с глубоким смыслом
«Пещера Дэйва», подобно всем лучшим детским

книжкам и лучшим детским блербам, напрямую об-
ращается к юным читателям понятным и радующим
292
КАЖДЫЙ ПЕРСИК, ГРУША, СЛИВА
их языком. Как говорит Джо Марч в «Маленьких

женщинах»: «Я люблю хорошие сильные слова,
которые что-то значат». Вот почему язык книжек
с картинками, с которых начинается наша чита-
тельская жизнь, такой напевный. Слова и внутри
книги, и на ее обложке просты, но в лучших детских
книгах они полны очарования и тепла, это голос,
который говорит: «Загляни внутрь», голос, кото-
рый заставляет юных читателей смеяться, слушать
и учиться. И лучше всего делать это в рифму.
Блерб на книжке «Каждый персик, груша, слива»
(уже один этот фруктовый заголовок заставляет серд-
це подпрыгивать от радости) команды авторов-иллю-
страторов, состоящей из Джанет и Аллана Алберг —
про них как-то сказали, что «они в детских книжках
словно Фред и Джинджер в танцах»,— очень простой:
Глянешь в книжку
Хоть глазком —
Каждый персик
Здесь знаком.
Это невозможно не читать вслух: отличное на-

поминание о том, что иллюстрированные детские
книжки — продолжение устной традиции в лите-
ратуре. Мы рождаемся с чувством ритма и рифмы,
и дети получают от них удовольствие еще до того,
как начинают понимать значения слов. Поэтесса
293
Клэр Поллард говорит: «Возьмем форму искусства,

которая радует детей с самого рождения, — колы-
бельные. Дети всегда их слушают, хотя, возможно,
и не понимают». И хорошо, что не понимают —
не очень-то приятно, когда тебе поют про то, что
ветка обломится и колыбелька упадет152.
Автор «Груффало»* Джулия Дональдсон — безус-
ловная королева рифмы, поэтому дети так любят
ее книги153. И блербы на задних обложках такие же
музыкальные:
Мы — кошмарная компания,
Не оставим вас без внимания!
Или:
Спасите! Груффало орешками хрустит,

А у него отменный аппетит!
Или:
Сверхчервяк ужасно длинный

Славен хитростью старинной.
*
Она долго искала имя для «страшного зверя», которым Мы-
шонок пугает других зверей, рассматривала варианты Сноргл
и Маргелчимп, но остановилась на Груффало, потому что
это похоже на страшного ревущего Buffalo (англ. «бизон»).
294
Детские книжки не только заставляют язык тан-

цевать, это еще и своего рода метакниги, они сами
по себе становятся объектами *. Первая обложка
книжки-панорамки «Дом с привидениями» обожае-
мого многими автора и иллюстратора Яна Пенков-
ского — это не только, пожалуй, лучшая из трехмер-
ных книжек, но и, вероятно, вообще лучшая детская
книжка — представляет собой входную дверь в дом,
зеленую, солидную, из щели для почты высовывается
щупальце какого-то морского чудища, а к ручке привя-
зана дощечка с надписью: «Входи». Задняя обложка —
естественно, задняя дверь, она на замке и заколочена
досками, и из-под нее тоже высовывается щупальце.
Книги Ричарда Скарри с обильными иллюстра-
циями, на которых изображены американские го-
рода, где самые разные звери (особенно любимой
была Горилла Бананас) водят машины, работают
на стройке и вообще живут своей городской жизнью.
Задняя обложка «Очень занятого мира» — автобус,
а блерб — это объявление на борту: «Путешествие
вокруг света в девяносто две страницы! Влезай и чи-
тай: здесь целых тридцать три приключения в [тут
*
Одной из первых тактильных книжек был выпущенный
в 1940 г. «Кролик Пэт»: внутри были вставки из разных
тканей, а рекламировалась книжка потрясающе: «“По ком
звонит колокол” великолепная вещь, но внутри там ника-
кого кролика нет».
295
даны изображения различных флагов] и в других

странах». На задней обложке книжки «Чем весь день
занимаются люди» изображена мышка, летящая
в самолете, тянущая за собой баннер с надписью:
«Книжки — это весело!» На задней обложке «Самой
большой книжки на свете!» изображен еще один дет-
ский любимчик, Скромный Червячок в тирольской
шляпе, а передняя обложка провозглашает, что эта
книга «ростом с малыша, и в ней полно веселья!».
КнижкиРичарда Скарри великолепны, но моей
любимой в детстве была книжка под названием
«Бал бабочек». Это издание 1973 года получило
кучу призов и выглядит как лихорадочный сон
поклонника психоделического стимпанка. В ос-
нове — стихотворение 1802 года *, в котором рас-
сказывается о подготовке к пиршеству окрестных
насекомых и зверушек. Проиллюстрировал книгу
Алан Олдридж, тот самый, который делал конверты
альбомов «Битлз» и The Who и одно время руково-
дил командой художников в Penguin Books. Картин-
ки — соня в вечернем наряде, лис в поезде, одетый
как мистер Панч, улитки, которых несут по воз-
духу бабочки, кузнечик в маске свиньи, червячок
в маске слона! — и зачаровывали, и тревожили меня.
*
Стихотворение «Бал бабочек» написал член парламента
Уильям Роскоу для своих десятерых детей, впервые оно
было опубликовано в Gentleman’s Magazine.
296
Все было таким странным: какие-то полутемные

сцены, тщательно прорисованные детали — ножки
насекомых, коготки, клыки, усики, от этого мурашки
бежали по коже. А еще мне нравилось (и нравится
до сих пор) то, что там был блерб, выполненный
в виде приглашения на праздник:
Предлагаем вам приятно провести время

на Балу Бабочек
и на Пиру Кузнечика,
Который состоится под Раскидистым Дубом.
Карнавальный костюм желателен.
(Просим Ос, Шершней и Пчел
оставить жала дома.)
То есть даже намекалось, что насекомые не толь-

ко страшненькие, но могут быть еще и опасны-
ми. Но после такого приглашения меня уже ничто
остановить не могло. Никогда так не осознаешь
книгу как предмет, как в детстве, когда ее можно
было грызть, обожать, брать с собой в кроватку,
рассматривать, пока они не разваливались *, вгля-
дываясь в каждую деталь на обложке и внутри (плюс
*
Блерб на первом издании книжки про муми-троллей Туве
Янссон напрямую призывал юных читателей кромсать су-
перобложку: «Если хотите, чтобы Фрекен Снорк украшала
каминную полку, вырежьте ее отсюда».
297
заключительный приз в виде загадок, интересных

фактов и игр, призванный смягчить впечатление
от концовки), а потом, уже позже, читать и пере-
читывать, в моем случае еще и блербы.
Мне очень приятно было узнать, как развол-
новалась Люси Манаган, впервые прочитав блерб
на суперобложке — это была книга «Доброй ночи,
мистер Том»154: значит, не я одна такая. Люси Ма-
наган пишет: «“За два дня до объявления войны
в 1939 году”,— так начинался блерб на клапане су-
перобложки. Это было потрясающе! До этого у меня
еще не было книжек с суперобложками!» Сегодня
школьникам рассказывают о том, как делаются
книги, как они пишутся, и о рекламных текстах
тоже! И все равно я постаралась познакомить свою
племянницу с блербами еще тогда, когда она была
маленькой. Это очень разумно — привлечь внима-
ние детей к книжным обложкам, познакомить их
с самой сутью «книжности», дать им возможность
поиграть с формой книги.
Прекрасный пример — обложка «Грибка-Стра-
шилища» Рэймонда Бриггса, ставшей теперь уже
классической сказки про высокомерного брюзгу, чья
работа — пугать людей по ночам. Если теперешние
бумажные обложки забиты цитатами из критических
обзоров, то задняя твердая обложка оригинального
издания предлагала нечто вроде иллюстрированно-
го путеводителя по миру Страшилища («Анатомия
298
Страшилища устроена так, что он не боится сырости

и холода»), здесь также рассказывалось о том, что
помогало ему выживать в сухости и под солнцем,
в том числе значился и «импермитор — устройство
для смазывания внутренней поверхности шта-
нов Страшилища посредством накачивания в них
маслянистой слизи». Фу-у-у! Очень неожиданный
текст, поскольку не боится странных и незнако-
мых слов (эта книжка с картинками предназначе-
на для детей от шести до десяти лет), но блиста-
тельный, потому что детям нравится все гадкое
и отталкивающее.
Тем, кто пишет тексты для обложек детских
книг, все время надо помнить, что они разгова-
ривают с двумя разными аудиториями — с деть-
ми, которые, возможно, уже учатся читать слова
на обложках, и с родителями, которые покупают
им книги. А также учитывать еще школьных учи-
телей и библиотекарей. Так что зачастую прихо-
дится писать блербы как бы на двух уровнях —
привлекательные и для юных читателей, и для
старшего поколения: им предназначены хвалеб-
ные цитаты (излюбленное слово в них — «клас-
сика», поскольку взрослым нравится думать, что
они вкладывают деньги во что-то имеющее долго-
временную ценность). Как, например, на обложке
книги Джудит Керр «Тигр, который пришел выпить
чаю»155:
299
Звонок в дверь раздался в тот момент, когда Софи

с мамой сели выпить чаю. Кто бы это мог быть?
И уж кого-кого они не ожидали увидеть на по-
роге, так это большого, мохнатого, полосатого
тигра!
«Современная классика» — Independent
Книжка с картинками, разошедшаяся многомилли-
онным тиражом, без которой немыслимо детство.
И все довольны!
Но прежде чем оставить книжки с картинками,
надо сказать хоть несколько слов о Беатрис Поттер.
Лучше всех о ней сказал Клайв Джеймс: он очень
точно объяснил, почему с маленькими детьми мож-
но говорить сложным языком:
Ее истории обаятельные и привлекательные сами

по себе, в основном благодаря ее очень точному,
порой довольно жесткому чувству языка… В исто-
ках поэзии Беатрис Поттер — проза, точнее, сама
речь. Дети готовы слушать одну и ту же хорошую
историю по тысяче раз, поскольку то, что хоро-
шо, — то хорошо.
Многие из нас впервые встретились со стран-

ными, длинными, незнакомыми словами именно
в книгах Беатрис Поттер: «изобильный», «взмо-
литься», «оскорбиться» — вот лишь некоторые
300
из тех, что особенно интриговали меня в детстве,

а она намеренно вставляла в каждую историю хоть
одно трудное слово. И это снова отсылает нас
к ритму и рифме: даже если мы не знаем значения
конкретного слова, мы все равно его чувствуем,
и на интуитивном уровне понимаем смысл. Блербы
на книгах Беатрис Поттер намеренно простые: либо
перечисление других книг, либо короткие цитаты
из текста — зачем пытаться усовершенствовать
совершенство?
Ну а когда дети становятся старше и начина-
ют помогать выбирать книги для себя? Что ж, вот
здесь по-настоящему и начинается веселая игра
с блербами.
Квиииииииииип!
Это, если вам интересно, звук, который издает

Свинка Сирена (или «вопль тревоги»). Ну конечно
же! А что еще это может быть? Это одно из восхи-
тительных слов, которые использовала детский
копирайтер Сара Топпинг в начале каждого блерба
на серии книжек «Свинки в самолетах». Она про-
работала копирайтером пятнадцать лет, сначала
в издательстве Puffin Books, а потом как фрилансер,
создавая блербы для самых разных детских книг,
от Роальда Даля до Гарри Поттера. Я спросила ее
301
о том, как писать блербы для детских книжек, и вот

что она сказала:
Ой, это так весело! Существует масса возмож-

ностей поиграть со словами и фразами, кото-
рые просто забавно читать и восклицать вслух.
Это особенно справедливо в отношении всяких
веселых детских книжек: фразы из них просто
просятся на обложки. С каких только словечек
я не начинала блербы! «Ой, вонючка!» (на книжке
Стивена Батлера про мальчика, который прова-
лился в унитаз) или «Фантастик-баббли-крамбо»
из историй Джереми Стронга, оттуда же «Сквиг-
ли! Сплур! Ху-Ху!», а каждый блерб на книжках
серии «Свинки в самолетах» начинался со зву-
ка сирены: «Квииииииип!» Эти книги созда-
ны, чтобы вызывать улыбку. И я надеюсь, что
читатели начинают улыбаться, уже увидев
обложку.
А как она добивается того, чтобы говорить

с юным читателем на одном с ним языке, понять,
что ему может быть интересно?
Читая рукопись, я высматриваю отрывки, в ко-

торых больше всего подробностей и в которых
слышится голос автора — увидев такое на обложке,
всегда можно понять, что ждет внутри. Меня часто
302
спрашивают, читаю ли я все те книги, к которым

пишу блербы, и в большинстве случаев мой ответ:
«Да». Я не смогу написать рекламный текст, если
не знаю, что происходит. К тому же я должна убе-
диться, что прониклась интонацией книги, тогда
смогу отразить это в блербе, не пытаясь говорить
с читателем свысока.
Отсюда ясно, сколько труда вложено в слова,

которые кажутся такими простыми и легкими. Возь-
мем блерб, который Сара написала для книжки Дже-
реми Стронга «Бэтпентс!», предназначенной для
детей от семи до девяти лет, а в этом возрасте дети
с удовольствием хихикают над всякими глупостя-
ми. Задняя обложка — яркая, пестрая — прекрасно
гармонирует с текстом:
НА-НА-НА-НА-НА-НА-НА!
БЭТПЕНТС!
БЭТПЕНТС — обезьяна-орангутанг, невероят-
но, полностью ВОЛОСАТАЯ! Она любит скакать
по деревьям, а еще она любит яблочный крамбл.
Но больше всего она любит свою семью, Лавхартов
и всякие приключения, в которые они отправля-
ются вместе…
ХОЧЕШЬ ЕЩЕ БОЛЬШЕ ГЛУПОСТЕЙ? Вступай
в БЕЗУМНЫЙ КЛУБ…
ФАНТАСТИК-БАББЛИ-КРАМБО!
303
(Внимание! Имеются побочные эффекты: на-

дорванные животики, боли в щеках, а также слезы
из глаз.)
ВНИМАНИЕ! СВЕТ! КАМЕРА! БЭТПЕНТС!
Мне нравится этот безумный сумасбродный тон,

жаль, что взрослые блербы не отсылают нас к му-
зыкальной заставке «Бэтмена». Наверное, только
в детских книжках рекламный язык текста может
быть таким раскованным, веселым и ярким.
Возьмем, к примеру, популярные книги Энди
Стэнтона про мистера Бяка156. Понятия не имею,
что означают слова «Шабба мне в бороду!» в начале
блерба, и все же они заставляют меня улыбаться.
Помещенная здесь автобиография самого Энди
тоже работает на рекламу: «Прежде чем стать дет-
ским писателем, он читал киносценарии, работал
маркетологом, мелким служащим в Национальной
службе здравоохранения, воробьем на полставки
и даже виноградинкой» *.
Еще один способ, помимо эмоциональных вос-
клицаний, начинать блербы к детским книгам — это
*
В книжке приведены также несколько замечательных
детских отзывов: «Если вам нравятся книги, в которых
есть огромные собаки, безумные люди и собачьи какашки,
тогда эта книга для вас» (Кейти, 9 лет). Не знаю, как вы,
но я подписываюсь под каждым словом!
304
призывы к действию: «Вопи от смеха», «Вернись

вовремя», «Хохочи так, чтоб носки с ног слетели»,
«Войди в этот темный лес», «Осторожно! Не откры-
вай этот гроб!» Или надпись «Хватай метлу, грядет
волшебная неразбериха!» на первой обложке клас-
сической серии Джилл Мерфи «Плохая ведьма»157,
в которой говорилось об академии магических наук
задолго до появления Гарри Поттера, с тем только
отличием, что героиня Милдред Хаббл в этом за-
ведении — самая нерадивая ученица. Этот текст
напрямую призывает читателя: пошли с нами!
Иногда блерб представляет собою визуальную
игру, как, например, на задней обложке книги Энди
Шеферда «Мальчик, который выращивал драко-
нов»158: она представляет собой список того, что
делают драконы («Какают в папину кашу? Поставьте
плюсик»). Задняя обложка книги Энди Гриффита
«Просто глупо!» выглядит как опросный лист:
Эта книга вам подходит? Пройдите этот дурацкий

тест и узнайте сами!
На вашей двери, которую надо толкать, написано
«тянуть», а на двери, которую надо тянуть, напи-
сано «толкать»?
Считаете ли вы, что способность забить рот до от-
каза зефирками есть признак высокого интеллекта?
Услышав окрик «Эй, дурак» вы автоматически обо-
рачиваетесь?
305
Результат: одно очко за каждый ответ «да».

Вы невероятно глупый. Вам эта книжка понра-
вится.
Помимо того, что, оказалось, удивительным об-

разом много авторов носят имя Энди, эти примеры
говорят о том, что в детских книжках нет той по-
чтительности к пунктуации, правилам грамматики
и вообще к языку, которая обязательно должна быть
в книгах для взрослых.
Все это, как говорит «БДВ»…159
Гобблфанк — играем словами
Если хотите вспомнить, каково это —

жить в мире детей, встаньте на четвереньки
и поживите так с недельку.
Роальд Даль
Разговор о детских книгах будет неполным без

упоминания Даля — гиганта детской литературы,
шпиона, летчика, создателя «Абсолютно неожидан-
ных историй» и, прежде всего, лингвистического
гения, придумавшего такие слова, как шишгурцы,
медузлики, клубнипекс, гобблфанк160. (Слова приду-
мывала и Энид Блайтон, но я так сильно ее люблю,
что посвятила ей целую главу, см. «Обыкновенная
волшебница».) У каждого есть своя любимая книга
306
Роальда Даля, моя любимая — «Дэнни — чемпион

мира», в основном из-за незабываемого описа-
ния огромного пирога со свининой «и с вареными
яйцами, запрятанными в разных местах пирога,
словно сокровища». В детстве я была жадиной (та-
кой и осталась), и эти слова на всю жизнь впечата-
лись в мою память.
После выхода в 1961 году «Джеймса и гигант-
ского персика» детские книги Даля распродавались
миллионными тиражами, с самыми разными облож-
ками: от тщательно прорисованных иллюстраций
Фейт Жак из моего детства до кинетического ди-
зайна Квентина Блейка. В дополнение к коротень-
кому блербу на задней обложке старого издания
Puffin, был еще длинный рекламный текст на пер-
вой странице самой книги. Блерб на моем ориги-
нальном издании «Чарли и шоколадной фабрики»
заканчивается словами: «Без ограничений возрас-
та, но с гарантией удовольствия для всех старых
и малых, которые способны наслаждаться Горячим
Мороженым, Съедобными Подушками из Зефира
и Жвачкой-Обедом мистера Вонки». Фрэнсис Спаф-
форд вспоминает: «Какими надежными казались
издания Puffin, в которых на первой странице было
длинное описание самой истории, и автором этих
описаний всегда была редактор Кэй Уэбб». Я тоже
так думаю: тебя словно брали за руку и вводили
в книгу.
307
А что насчет текстов, которые сейчас публикуют

на обложках Роальда Даля? Они тоже подбадривают
и заманивают читателя? Копирайтер Сара Топпинг
за последние несколько лет написала десятки тек-
стов для обложек Роальда Даля, о чем любезно мне
рассказала:
Время от времени обложки книг обновляются или

делается новый дизайн, чтобы привлечь новую
аудиторию, или отметить круглую дату, или чтобы
об этих книгах заговорили снова. Я имела удоволь-
ствие написать три раунда блербов для детских
книг Роальда Даля, а это означало три совершенно
разных метода описания каждой из его книг. Так
каким же образом приходилось это делать?
Раунд первый: надо было связать описания книг

с впервые проводившимся в 2006 году Днем Ро-
альда Даля. В тексте я использовала смешные сло-
ва, заманивающие читателей, или, как в «БДВ»,
гобблфанк, чтобы описать сцены и ситуации. Я так-
же написала новую мини-биографию Роальда Даля,
чтобы познакомить с ним юных читателей.
Раунд второй: на этот раз тексты были сосредо-

точены вокруг одного или двух главных героев.
Блерб для «Чарли и шоколадной фабрики» начи-
нался с описания Чарли Бакета, потом я переходила
308
к мистеру Вилли Вонку, Золотым билетам и чуде-

сам, которые поджидали на шоколадной фабрике.
Раунд третий: блербы для новых обложек, посвя-

щенных отмечавшемуся в 2016 году столетию Ро-
альда Даля. На этот раз я сосредоточилась на вся-
ких проделках, на темной стороне Даля. Теперь
на задней обложке шла цитата из книги, а сам ре-
кламный текст был внутри. Это давало мне больше
места и больше свободы, так что я могла упоминать
некоторые весьма противоречивые подробности.
Смелый шаг — дать на обложке слова самого

Даля, хотя далеко не все дети знают, о чем именно
эта книга, но, возможно, герои уже вышли за пре-
делы конкретного произведения. Интересно отме-
тить, что в этих трех вариантах обложек, о которых
говорит Сара, имя автора с каждым новым изданием
становилось все меньше: от полного доминиро-
вания в дизайне до равновесной роли. Возможно,
это признак того, что его творения живут теперь
собственной жизнью, как некоторые мюзиклы,
фильмы и культурные иконы.
Что еще бросается в глаза в рассуждениях Сары
о детских блербах — помимо того, что для нее это
была Лучшая Работа на свете, — так это то, что
ты должен уважать свою аудиторию. Она также
работала в Pottermore (теперь это Wizzarding World) —
309
официальном сайте всего, что с вязано с Гарри Пот-

тером, и говорит об этом так:
Когда я писала для Pottermore, важно было помнить,

что преданность и любовь фанатов безгранич-
на. Их любовь к Гарри Поттеру и Wizarding World
буквально ощутима, а глубина знаний и страсти
неизмерима. Все, что ты делаешь, должно быть
тщательно выверено, это должно быть и занима-
тельным, и фактически точным. Работа для этого
сайта требовала подробного исследования темы,
перечитывания книг, пересматривания фильмов,
чтобы понять, о чем будут говорить фанаты, и су-
меть подать какие-то вещи под новым углом.
Трудно представить себе более требовательную

аудиторию, чем юные фанаты Гарри Поттера. Когда
пишешь о книгах определенных авторов, на тебя
давит груз культурных ожиданий. С одной стороны,
ты должен помнить о том, что они — современные
классики, с другой — понимать, что некоторые
читатели знакомятся с ним впервые. А как насчет
«классических» классиков? Как сделать так, чтобы
книга девятнадцатого века звучала свежо, волную-
ще и привлекательно для современного юного чи-
тателя, а не казалась старомодной, не имеющей
никакого отношения к сегодняшней действитель-
ности и, вообще, скукотищей из школьного списка?
310
Подход Сары к издаваемой Puffin классической

серии звучит как инструкция. Она считает, что для
юного читателя важнее всего — герои, с которыми
он сталкивается при чтении книги, и, обозначив для
себя как тему «Найди сегодня для себя нового друга
на всю жизнь», она написала «Азбуку Приключе-
ний», в которую собрала самых знаменитых героев
детских книг — эта азбука публикуется в каждом
новом издании. Вот она:
Алиса, Волшебник страны Оз, Гекльберри Финн,

Гулливер, Джим Хокинс, Джон Сильвер, Единорог,
Еху, Зевс, Король Артур, Маугли, Мистер Рэт, Нэнси,
Оливер, Оно, Пип, Рип ван Винкль, Сара Кру, Том
Сойер, Фейгин, Червонная Королева, Черный
Красавчик, Чеширской Кот и Соня,
Эстелла…
Кого-то из них вы знаете, кого-то нет. Кто-то
вам знаком по фильмам или телевидению. Это
классические персонажи — мальчики и девочки,
пираты и воры, мифические создания и легенды,
которые путешествовали сквозь время на кораблях
и машинах, проваливались в кроличьи норы,
бороздили бурные моря, исследовали фантастические
земли, становились героями, воплощались для ваших
прадедов и дедов, потом для родителей, а теперь
оживают для вас… И только от вас зависит, на кого
они будут похожи
311
Потрясающе, правда? Мне особенно нравится

последняя строчка, в которой говорится, что ребе-
нок сам решает, как будет выглядеть герой, который
возникает в его воображении в процессе чтения. Это
признание того, что чтение в юном возрасте дает
обостренный творческий опыт и что книги, кото-
рые мы читаем тогда, навсегда остаются в наших
сердцах, пока мы не вырастаем, и все становится
еще острее и интенсивнее.
Темные материи
Подростковая литература — самостоятельный

жанр, при этом все, что может быть о ней сказано,
перекликается с тем, что я говорила ранее: а именно,
изобретательно пользуйтесь словами, чтобы захватить
воображение аудитории, и при этом никогда — нико-
гда! — не смотрите на читателей свысока. Я помню,
какой была в этом возрасте, и понимаю, что чтение
для подростков — очень серьезное дело. К такому
читателю нельзя относиться свысока, но и «завора-
чивать в вату» его тоже нельзя. Блерб на оригиналь-
ном издании «Пустельги для отрока» Барри Хайнса161
объявляет: «Эта книга — пощечина тем, кто полагает,
что представление о единой средней школе ограни-
чивается бесплатным молоком и апельсиновым соком
для всех». Никто ни с кем цацкаться не собирается.
312
В подростковом возрасте мы все открыты для

грандиозных, подрывающих основы идей, великих
страстей, смерти, секса, разрушения и рассужде-
ний о фатуме и роке — вспомним «Брата по земле»
Роберта Суинделлса: там и ядерный апокалипсис,
и даже, прости господи, каннибалы. Как говорит
Супер Ханс в «Пип-шоу»162, когда они с Джереми
собираются собрать группу: «Первым делом надо
нагнать страха… Как можно больше ужаса».
Главное — опасность, риск. Если ты подросток,
абсолютно все имеет значение, и в блербе надо гово-
рить о чем-то грандиозном. Блерб на моем старом
издании вышеупомянутой антиутопии не бродит
вокруг да около, а начинается словами: «Дэнни по-
везло, он выжил в ядерном холокосте. Но повезло
ли?..» Слышите грозную поступь рока? В блербе
на «Восходе тьмы» Сьюзен Купер163 для пущего эф-
фекта приведено пророчество из самой книги:
Когда подступит Тьма, шестеро остановят ее,

Трое из Круга, трое с дороги;
Дерево, бронза, железо; вода, огонь, камень;
Пятеро вернутся, а один уйдет.
Это вызывает чувство тревоги, подобно словам,

выгравированным на кольце в «Братстве Кольца»
(«Воедино сковать их и ввергнуть во тьму…»), и на-
поминает мне о том, как подростком я любила все
313
зловещее. Блерб на первом «Северном сиянии» —

первом томе трилогии Филипа Пулмана «Темные
начала» — начинается словами: «Не было бы этого
дитя, мы все были бы мертвы».
Но больше, чем демоны, драконы и даже сам Сау-
рон, подростков, конечно, пугают мысли о «настоя-
щем сексе». Поэтому спасибо, что есть Джуди Блум,
замечательный человек и писательница, которая
поняла подростковые страхи по поводу груди, ме-
сячных, мальчиков, и не только поняла, а написала
об этом так, что мы смеялись, переставали бояться
и, самое главное, что-то наконец поняли. Книга
«Навсегда» — это чудесная и в те времена скан-
дальная история о (трепещите!) двух подростках,
предающихся сексуальным утехам, безнаказан-
ным и не отягощенным чувством вины, прежде
чем расстаться друзьями. Обложка на современном
издании куда изысканнее, чем та, что была на книге
моей юности, которую мы с девчонками переда-
вали из рук в руки, смущенно при этом хихикая.
Глянцевая, простая, на ней изображена вишенка,
наверху — лишь одна строчка: «Все в жизни слу-
чается впервые». Блерб, на мой взгляд, тоже очень
хорош:
Помните свой первый раз?

«Навсегда» — по-прежнему самый смелый, свежий,
честный рассказ о первой любви, первом сексе
314
и первом разочаровании, когда-либо написанный

именно для подростков. Эта книга опередила свое
время и даже спустя сорок лет остается бестселле-
ром, автор которого — Джуди Блум, удостоенная
многочисленных наград. «Навсегда» — подростко-
вая классика в новой обложке, готовая встретиться
с новым поколением читателей.
Помимо того как создатели новой обложки

обыграли идиому «потерять свою вишенку», мне
понравился позитивный и прямой тон блерба, в ко-
тором лишь намекалось на риск разочарования. Мне
также любопытно: а не адресован ли этот блерб
матерям, покупающим книгу для дочери-подростка,
ведь вопрос «Помните свой первый раз?» обращен
скорее к взрослой женщине, стремящейся каким-то
образом поговорить на трудную тему с дочерью.
Или, возможно, мне кажется, что все мамы похожи
на мою, которая покупала мне книжки вроде «От-
куда я вышла?» или «Что со мной происходит?»;
мне было так неловко, что я прятала эти книжки
под кроватью.
Это, конечно же, весьма далеко от невинности
«Пещеры Дэйва», но все равно это детское чтение:
писатели и любимые герои, взяв нас за руку, от-
правляются вместе с нами в путешествие по тропе,
именуемой взрослением. Слова всегда имеют зна-
чение, но, возможно, в юности они имеют более
315
интенсивное, решающее значение *. И слова, что

внутри книг и на их обложках, помогают нам по-
нять, кто мы есть на самом деле и кем хотим стать.
*
Как пишет в книге «Думающий ребенок» доктор Дэниел
Дж. Сигел, слова также необходимы ребенку для выражения
своих страхов и беспокойств: «Укроти словом».
#делайте меня лучше
Самопомощь
Саморазвитие — вот основа истинного роста лич-

ности.
Вы могли бы подумать, что вполне простительно,

будто эти слова принадлежат облаченному в льня-
ные одеяния загорелому калифорнийскому гуру
физического и духовного здоровья. А на самом деле
их написал шотландец по имени Сэмюэл Смайлс,
это он придумал слово «саморазвитие» и в 1859 году
издал книгу-бестселлер с таким названием, в ко-
торой демонстрировал читателям, как усердием
добиться успеха. Вообще-то о саморазвитии пи-
сали еще античные философы. Как и у всех дру-
гих литературных жанров, границы этого тоже
расплывчаты — книги по саморазвитию говорят
317
то о бизнесе, то о духовности, то о здоровье, то —

недавняя мода — об уборке в доме. И ни над одним
из жанров не насмехаются с таким удовольствием:
«Не могла бы ты заткнуться, дорогая, пожалуйста,
я пытаюсь достичь бездумности» (Эдина из теле-
сериала «Еще по одной»).
Но сам жанр тоже развивается. Разговаривая
с директором по связям одного весьма успешно-
го издательства книг по саморазвитию, я поня-
ла, что мои прежние представления об этих кни-
гах — с унылыми белыми обложками, испещренные
крупно набранными шарлатанскими обещаниями:
мол, прочтя сей труд, вы гарантированно станете
счастливее, богаче, стройнее, популярнее, и вооб-
ще,— безнадежно устарели. Да, эти заплесневелые
экс-бестселлеры по-прежнему имеют место быть,
но жанр сам по себе движется вперед.
Сегодня, когда знаменитости и даже лица ко-
ролевской крови публично говорят о душевном
здоровье, представление о жанре, воплощенное
в образе Бриджит Джонс, которая, хватанув водки,
читает «Как заставить мужчин хотеть то, что они
думают, что не хотят», кануло в прошлое. Теперь
все пишут о самозаботе. Цель — «жить хорошо».
Ушли прочь крикливые, сомнительного вкуса об-
ложки, их место заняли книги благопристойные,
с хорошим дизайном, которые не стыдно читать
в метро. Если эти книги — источник внутреннего
318
СДЕЛАЙТЕ МЕНЯ ЛУЧШЕ
комфорта и вдохновения, тогда и приобретение их

должно стать первым шагом на пути к заботе о себе.
Но если внешний вид таких книг и стал изыскан-
нее (вспомните обложку «Счастья» Ферн Коттон164
в пастельных тонах), блербы к ним следуют прежним
моделям: поставить проблему, предложить реше-
ние и, самое главное, дать обещание. Это обещание
должно быть главным — в тот же миг, как вы взяли
в руки книгу, продемонстрировать, что все ваши
прежние представления были неправильными. Этим
объясняется, почему в названиях книг так часто
встречаются слова «Ключ», «Секрет», «Величай-
ший секрет» («Узнав этот величайший секрет, вы
сразу обретаете свободу»). В блербе также долж-
но присутствовать сочетание чего-то невероятно
амбициозного с достижимым, совсем как в бли-
стательной последней строчке рекламного текста
на книге Джайлза Брандрета: «7 секретов счастья»165:
«Эта книга не просто улучшит вашу жизнь — она ее
продлит». Но обещания должны нажимать на пра-
вильные эмоциональные кнопки. «Как-то раз мы
вынесли на обложку слово “стресс”,— рассказывал
мне тот самый директор по связям,— но потом по-
няли, что не следует подчеркивать проблемы. Нам
нужно говорить о покое, а не о стрессе. Не о том, что
читатель чувствует сейчас, а что будет чувствовать».
Автор детективов Софи Ханна такой фанат книг
по саморазвитию, что даже написала руководство —
319
«Как затаить обиду», а в книге «Счастье, тайна:

66 попыток ее разгадать» признавалась в любви
к жанру. Я спросила, что она думает по поводу пря-
молинейности всех этих обещаний:
Я полагаю, блербы к таким изданиям должны быть

прямолинейными, ведь они больше похожи на вы-
зов сантехника, это же не романы Аниты Брук-
нер166. Вы покупаете услуги, обращаетесь к таким
книгам, чтобы они решили проблему, и блербы
должны твердо обещать решение, подобно тому,
как сантехник твердо обещает починить проте-
кающий кран, иначе вы не стали бы платить за его
услуги заранее. Такие блербы выполняют свою
задачу. К тому же не надо бояться ненароком вы-
дать сюжет.
Я собираюсь показать вам три шага (в стиле тек-

стов книг по саморазвитию) работы схемы «пробле-
ма/решение/обещание» в разных вариантах этого
жанра. Начнем мы с вот такого:
Красивое тело
Я использую этот собирательный термин как

некий зонтик для всего, что имеет отношение к фи-
зическому здоровью. Многие такие издания адре-
320
сованы тем, кого мой знакомый издатель называет

«аудиторией бро: молодые люди, добивающиеся
самооптимизации через физическое совершен-
ствование». Они занимаются триатлоном и ходят
в спортзалы. Предпочитают книги с четкой кон-
кретной информацией, без всяких там отступле-
ний и лирики, такие как «В форме за 15 дней» Джо
Уикса167 или «Тело 24/7» Мэтта Морсиа (именуемого
«британским фитнесс-блогером № 1»).
Главное в описании книг по самореализации —
цифры. Они дают почувствовать, что перемены
достижимы и понятны, и порой достаточно неболь-
ших изменений, как, например, в тексте на обложке
«Атомных привычек»168: «Вставайте на пять ми-
нут раньше, делайте два отжимания в день, и ваша
жизнь полностью изменится», или как на книге
доктора Рангана Чаттерджи «Почувствуй себя
лучше за 5 минут» (первая обложка — настоящий
кладезь обещаний: в кружочке сообщается, что это
«советы тем, кому за 30; как за 5 минут похудеть;
как улучшить свой сон и многое другое», а рядом
телеведущий Крис Ивенс именует автора «одним
из самых влиятельных врачей в стране») *.
*
Сравните тон этих обещаний — мягкий и дружеский —
с агрессивным тоном подзаголовка к книге о диетах: «Шесть
недель до совершенства: станьте стройнее всех друзей!»
Запрещенный удар.
321
Бестселлер персонального тренера Джеймса

Смита «Книга не про диеты» (за которым после-
довал труд «Не про советы») выводит маскулин-
ную энергию на новый уровень. Название дает
нам понять, что это не очередные слюнтяйские
рассуждения про салатики, однако блерб следует
традиционной модели. Обещание в подзаголовке:
«Обрети контроль. Обрети уверенность. Измени
свою жизнь», в блербе в эдаком залихватском стиле
описывается проблема («Надоело все время носить
черное и раздеваться исключительно в темноте?»)
и предлагается целый список решений, плюс еще
одно обещание в конце («Эта книга поможет вам
снова управлять своей жизнью»). Просто рай для
бро и учебник самопомощи *.
Но этот раздел — не только про тестостерон.
Обложки руководств по здоровому питанию вроде
невероятно успешного «Малюсенького кусочка»,
как правило, опираются на авторитет реально су-
ществующих женщин, с которыми можно ассоции-
ровать представления об успехе, и пестрят словами
вроде «легкий», «простой», «стройность», а также
цифрами. Книги жанра «гипер-ЗОЖ» ориентиро-
*
Мне нравится, как комик Чарли Брукер высмеял все эти
стереотипы в книге «Я могу заставить вас ненавидеть»:
«Хочешь жрать что хочешь и при этом худеть? А кто не хо-
чет? Продолжай мечтать, кретин».
322
ваны на молодых женщин, у которых есть время

и средства на то, чтобы заботиться о себе (знаю,
знаю, это стереотип, не стреляйте в пианиста).
Яркий представитель — самодовольная Гвинет
Пэлтроу169 во всей ее свежевымытой славе *. Ее кни-
ги — замаскированные под разговоры о кулинарии
советы по стилю жизни, а на обложках изображена
она сама, улыбающаяся, полная здоровья и сияющая
чистотой, как и ее кухонная утварь, в орнаменте
из слов «чистый», «сияющий», «дом» и «исцеление».
Еды на виду практически нет. Так что давайте чест-
но: на самом деле это не про еду. Это про то, что,
если мы будем есть как Гвинет, мы тоже можем стать
чистыми, совершенными и сияющими.
Кстати, я обнаружила, что существует и анти-
гвинетовская книга, которая называется «А не оши-
бается ли Гвинет Пэлтроу по поводу всего на свете?
Как знаменитость продает нам эликсир здоровья,
красоты и счастья». Но, что поразило меня больше
всего, так это блерб на книге — он следует всем
правилам жанра: подчеркивает авторитетность
и знания автора («исследователь законодательства
в области здравоохранения Тимоти Колфилд»),
называет проблему («на наши цели и решения от-
носительно здоровья влияет культ знаменитостей»)
*
Или, как назвала ее журналистка Марина Хайд, «турбо-
капиталистическая книгоноша».
323
и обещает «практичный и основанный на фактах

подход к навязанным знаменитостями прави-
лам». Бинго! Кому нужна самореализация, если
можно получить столько удовольствия от одного
только блерба? Что подводит нас к следующему
виду…
Поиск счастья
Если название предыдущего раздела я сравнила

с зонтиком, то этот — настоящий шатер. Он вклю-
чает в себя все: от осознанности до взаимоотно-
шений, от тревожности до совершенствования
по всем параметрам, потому что имеет дело с одним
и тем же вопросом — нашему состоянию и тому,
как мы с ним управляемся. Вопрос один, вечный,
упаковка разная.
Больше всего в книгах этого жанра бросается
в глаза язык, которым они написаны. Их аудито-
рия — люди постарше, чем потребители книг, о ко-
торых говорилось в предыдущем разделе, и в ос-
новном женщины. Поэтому язык большинства
блербов — снисходительный, умиротворяющий,
дарующий прощение («и мы там бывали, и мы такое
видали»). Такой вот тихий разговор, фразы, часто
начинающиеся с «мы». И здесь не обходится без
знаменитостей.
324
Так, на обложке «Быть собой: руководство

по осознанности для тех, кто на грани» Руби Уэкс170
написано:
Мы все задерганы и измучены…

Пятьсот лет назад от стресса не умирали: мы сами
придумали это понятие, и теперь позволяем ему
нами управлять. Руби Уэкс показывает, как с по-
мощью простых действий, позволяющих дышать,
думать и жить в каждый данный момент, можно
избавиться от стресса навсегда.
Позвольте Руби стать вашим проводником
на пути к вам самим, но более здоровым и счастли-
вым…
Я прямо чувствую, как у меня от этих слов сни-

жается давление.
Главное в таких блербах — признание нашей
хрупкости, уязвимости, того, что все мы совершаем
ошибки, как в тексте на книге Элизабет Дэй «Все
сложно»171, основанной на ее популярном подкасте
«Неудачи»:
Эта книга для тех, кто когда-то потерпел неудачу.

Значит, эта книга для всех…
Заканчивается блерб так:
325
Потому что, узнав, как пережить неудачу, мы луч-

ше понимаем, как добиться успеха. А это необхо-
димо всем нам.
Мне нравится, как этот блерб превращает негатив

в позитив. В лучших традициях всех книг — от русских
романов до древнеримских философов, от пособий
по архитектуре до хрен знает чего,— обещающих сча-
стье в самых невероятных местах. Самые выразитель-
ные примеры тому — книги об уборке. Руководства,
подобные популярным книжкам гуру уборки миссис
Хинч и недавней книге телезвезды Стейси Соломон
«Чистота и порядок. Организация, творчество и со-
здание счастья в беспорядочном мире», на первый
взгляд — о ведении домашнего хозяйства, а на са-
мом деле о борьбе с тревожностью. Когда большой
мир пребывает в хаосе, эти книги говорят о том, как
держать под контролем свой малый мир.
Блерб на задней обложке «Чистоты и порядка»
демонстрирует это по полной программе:
Если вы сейчас это читаете, значит, у нас с вами

есть нечто общее…
Я из тех, кому трудно усидеть на месте, моя форма
медитации — что-то делать руками или хотя бы
наводить порядок в ящиках. Для меня это воз-
можность хоть на минуту забыть о том, что про-
исходит в мире.
326
Я надеюсь, что эта книга поможет и вам отклю-

читься хоть на мгновение и что вам понравится то,
что вы читаете, и, может быть, вы даже попробуете
сделать что-то из того, о чем я пишу.
Вы попадаете в зону, где вас ни за что не осудят,

автор — друг, который крепко держит вас за руку.
А это порой нужно каждому, особенно во времена
больших перемен. Что плавно подводит нас к сле-
дующему разделу:
Круговорот жизни
Под этим я разумею рождение и смерть. Жиз-

ненные стадии — наверное, та самая область, где
люди, которые «никогда не читают ничего про
самореализацию», все-таки читают книги про са-
мореализацию и самопомощь, а именно — книги
о воспитании детей.
В «Поэзии как лекарстве» издатель Уильям Сиг-
харт говорит, что две главные эмоции, владеющие
родителями,— любовь и страх: «Эта любовь — самое
замечательное, что существует на свете, — на са-
мом деле очень пугает». Быть родителем — зна-
чит бояться с того самого момента, как узнаешь
о беременности, до того времени, когда ребе-
нок может позволить себе сводить тебя на ужин
327
в ресторан. И поэтому родители ищут поддержки

у экспертов. Ценятся авторитетность и долгий
опыт. Эксперт должен быть настоящим квалифи-
цированным профессионалом, а не «сертифици-
рованным коучем» или «блогером», на которых
я натыкалась, когда мне самой понадобилась такая
помощь.
Практичные бестселлеры со стажем вроде «Чего
ожидать, когда ждешь ребенка» («Лучшее в мире
пособие для беременных»)172, также опираются
на цифры:
Тираж книги «Чего ожидать, когда ждешь ребенка»

составляет 18,5 миллионов, ее прочли 93 процента
женщин, читающих книги о беременности, а в USA
Today ее назвали «одной из самых влиятельных
книг за последние 25 лет».
Еще одно руководство, призванное смягчить

родительские страхи, называется «Как взрастить
ребенка и вытолкнуть его наружу» (великолепное
название). Чтобы подчеркнуть надежность авто-
ра, под ее именем большими буквами написано:
«АКУШЕРКА». Акушерка в униформе появляется
на обложке и другой книги: эта картинка наверняка
должна успокаивать будущих родителей.
Но как только родителям удается, сохранив ре-
бенку здоровье, произвести его на свет, как в силу
328
вступают другие страхи. «О Господи, неужели так

будет всегда?»
Страх присутствует в заголовке книги Оливера
Джеймса «Они тебя достают», а также в подзаго-
ловке: «Как выжить в семье». И название, и подза-
головок смело попадают прямо в точку. Но реклам-
ный текст — «Неужели ваши взаимоотношения
строятся по той же деструктивной модели? Вам
кажется, что ожидания, которые предъявляет вам
семья, загнали вас в угол? Вашей жизнью правят
ревность или конкуренция, или вам не хватает
уверенности в себе?» — загнал в угол меня, а это
вряд ли тот эффект, на который рассчитывал автор
блерба.
Куда лучше текст на обложке книги Филип-
пы Перри «Как жаль, что мои родители об этом
не знали (и как повезло моим детям, что теперь
об этом знаю я)»173. Для меня это — мастер-класс
добрых слов и советов, избегающих наставле-
ний:
Все родители хотят, чтобы дети были счастливы,

все родители боятся слишком на них давить. Но как
этого добиться?
Вместо того, чтобы составить «совершенный
план», Перри предлагает широкий взгляд на то,
что ведет к хорошим отношениям между роди-
телями и детьми.
329
Далее говорится о «мудрых и разумных сове-

тах» — эти слова успокаивают родителей, говорят
о том, что никто не способен избежать ошибок.
Помимо того, что все мы чьи-то дети, в жизни
есть еще кое-что неизменное: ее конечность.
У книг, тема которых — горе, много общего. Об-
ложки выполнены в деликатной манере, подобно
открыткам с соболезнованиями: цветы, листья,
перья, бледная палитра, неяркий шрифт.
Блербы выдвигают на первый план переживания,
как на обложке книги «Переживая горе»174:
Смерть касается каждого. Но в нашем обществе

о ней по-прежнему не принято говорить, и горе
остается не до конца понятым чувством. Джулия
Сэмюэл, психотерапевт скорби, двадцать пять
лет проработала с теми, кто потерял близких,
и понимает все последствия потери. Эта глубоко
трогательная книга полна психологических про-
зрений о скорби, которая, если правильно с ней
справляться, может стать целительной.
Такие книги имеют особую ценность, когда ав-

торы описывают свои собственные переживания:
от Шерил Сэндберг до Клайва Стейплза Льюиса,
от Джулиана Барнса до Джоан Дидион175 — на задней
обложке ее «Года магического мышления» всего не-
сколько слов о том, как смерть переворачивает жизнь:
330
Жизнь меняется быстро. Жизнь меняется в одно

мгновенье. Сидишь, ужинаешь, и вдруг та жизнь,
которую ты знала, заканчивается.
Книги о переживании горя — и это всегда чув-

ствуется — служат терапией и для автора, и для
читателя. Блерб на «Безумии горя», о котором на-
писал преподобный Рочард Коулс после внезапной
смерти партнера, говорит о том глубоко личном,
что всегда будет понятно каждому потерявшему
любимого человека:
Многое из того, что было связано с горем, пора-

зило его: количество всяких официальных бумаг,
которые приходится заполнять, когда кто-то уми-
рает, то, как трудно в одиночку ездить на работу,
даже боль, которую он испытывал, набирая тек-
стовое сообщение партнеру и вдруг понимая, что
остался один.
Говоря об этом, мы ушли далеко от темы здо-

рового питания, но есть нечто, что связывает все
эти книги о самореализации и самопомощи. Это
то, о чем говорит моя живущая в Йоркшире све-
кровь: «Каждому приходится толкать собствен-
ную тачку в одиночку». Но если книга честная,
тогда блерб на ее обложке скажет самое главное:
ты не одинок.
рочитать,
промыть, повторить176
Сладкий трепет
жанровой литературы
АЛАН ПАРТРИДЖ: Шустринг, Таггарт, Спендер,

Бержерак, Морс177. Что это говорит
нам о детективных сериалах, действие
которых происходит в провинции?
ТОНИ ХЭЙЕРС: Что их многовато?
АЛАН: С одной стороны. А с другой
стороны, зрителям они нравятся,
так что давайте снимем еще.
этой сцене Алан пытается представить новый

телесериал руководителю, и он, конечно, прав
(правда, другие его идеи, вроде шоу с борцами сумо
или играющими в теннис мартышками, не столь
убедительны). В диалоге выражена вся суть жанро-
вой литературы: она снова и снова повторяет одну
и ту же схему, а нам все равно мало. Говоря о таких
книгах, мы пользуемся словами вроде «расслабляю-
щее чтение», «релакс», «читать, свернувшись клу-
332
ПРОЧИТАТЬ, ПРОМЫТЬ, ПОВТОРИТЬ
бочком» и т. п. Это литературный эквивалент пухо-

вого одеяла и томатного крем-супа «Хайнц».
Джордж Оруэлл великолепно отразил это ощу-
щение блаженства от чтения чего-нибудь экстре-
мального в эссе «Упадок английского убийства» *:
Воскресенье, предпочтительно довоенное, вторая

половина дня. Жена уже задремала в кресле, дети
отправились на хорошую долгую прогулку. Кла-
дешь ноги на диван, водружаешь на нос очки, от-
крываешь «Всемирные новости». Ростбиф и йорк-
ширский пудинг или жареная свинина под яблоч-
ным соусом, затем пудинг из сала и, наконец, как
водится, чашка чая цвета красного дерева — все
это приводит тебя в наилучшее состояние духа.
Дымится трубка, подушки под спиной удобны
и мягки, потрескивают дрова в камине, воздух
неподвижен, в комнате тепло. В такой благодатной
атмосфере о чем хочется почитать? Естественно,
об убийстве.
Почему нам так нравятся все эти истории? Жур-

налист Фрэнсис Спаффорд полагает, что они дают
нам что-то похожее на уверенность, которую да-
вали детские книжки: «Вся жанровая литература —
*
Знаю, знаю, «опять Оруэлл!». Но что поделать, если так
и тянет его цитировать?
333
естественное продолжение мира детской лите-

ратуры, которым мы могли управлять. Возьмите
любовные романы, вестерны, триллеры, комедии
в стиле Вудхауса, ужастики или детективы — вам
заранее известно, какого рода переживания вы
получите. Задача жанровой литературы — достав-
лять читателю те ощущения, к которым он уже
наполовину готов».
Писатель Мартин Лейтем полагает, что эти книги
удовлетворяют темную тоску, которая уже есть в нас
на самом базовом уровне: «Вот почему волшебные
сказки и мифы постоянно вторгаются в литера-
туру, как минотавр, врывающийся в изысканный
ресторан… Мы всегда были чудаками, мечтающими
о заколдованном лесе, получеловеке-полузвере,
потусторонних сущностях, сомнительных лич-
ностях вроде Локи и сложносочиненных семей-
ных отношениях, просто современные высоко-
интеллектуальные романы не доросли до нашего
трясущегося от страха коллективного бессозна-
тельного».
Я люблю жанровую литературу (и терпеть
не могу уничижительные ярлыки) и рада, когда
появляется возможность писать для нее блербы.
Разговоры о том, что эти книги — нечто низмен-
ное, «грешное удовольствие», вызывают у меня
недоумение. Как говорит Мэриан Кейс — вот уж кто
отлично знает, как опасны ярлыки178,— нам нечего
334
извиняться за то, что доставляет нам удовольст-

вие:
Когда мне было 20–30 лет, я послушно читала

книги, которые считались гениальными произве-
дениями. Меня возмущало, как в этих книгах опи-
сывались женщины, но я полагала, что проблема
во мне самой. Может, я умом до этих книг не до-
росла? Теперь я доверяю собственным суждениям.
От чтения слишком многого требуют, я же читаю
ради удовольствия, ради того, чтобы забыться,
ради того, чтобы заглянуть в чужую жизнь. Я чи-
таю не ради того, чтобы получить наставление,
и моя душа болит при мысли о тех, кто считает,
что книгам нужно быть «ценными».
Или, как написала в своей книге «Дорогой чи-

татель» Кэти Ретценбринк, «не думаю, что одни
книги заранее считаются лучше других, или что
“высоколобую” литературу надо противопостав-
лять литературе “для простых”».
Когда автора блестящих криминальных рома-
нов-бестселлеров Тану Френч спросили, какие книги
на нее повлияли, она ответила: «Наверное, “Таин-
ственная река” Денниса Лихейна и “Тайная история”
Донны Тартт. Они убедили меня в том, что так на-
зываемая граница между “настоящей” литературой
и литературой жанровой — полная чушь». Истина.
335
Не бывает «правильных» или «неправильных»

книг, есть только хорошие или плохие книги. И в ин-
теллектуальной прозе, и в любой жанровой лите-
ратуре имеются книги как хорошие, так и плохие.
Все дело в эмоциях, которые они вызывают, будь
то радость или страх, и они должны быть ключом
к рекламному тексту. Блерб должен привлекать
читателя тем, что читатель ждет от этой литера-
туры — сочетанием знакомого и неожиданного,
схемой, образами и кодами, которые он предвку-
шает, но при этом каждый раз надо предлагать
что-то новое (Джон Уиндем назвал это «уютной
катастрофой»).
В своей книге «Хитмейкеры» журналист Дерек
Томсон объясняет успех модели «то же самое,
но по-другому»: «Большинство потребителей од-
новременно неофилы — те, кто с любопытством
открывает для себя новое, и, в глубине души, нео-
фобы — те, кто боится всего нового. Лучшие соз-
датели хитов способны сочетать новое и старое,
тревогу и понимание. Они — создатели знакомых
сюрпризов». Авторы попадают в точку, когда слег-
ка, не резко подправляют, изменяют привычную
модель.
Я собираюсь здесь рассмотреть разные типы жан-
ровой прозы (как и в большинстве случав, категории
не имеют четких границ), чтобы посмотреть, как
можно предлагать читателю что-то старое и од-
336
новременно новое. И в самих книгах, и в блербах

это часто сложнее, чем кажется на первый взгляд.
Бу-у-у!
Вы верите в привидения? Я нет, но я их боюсь.

Мари де Виши-Шамрон 179
Под кроватью прячется рука, готовая схватить

тебя за щиколотку. Безымянная угроза бродит по за-
брошенному дому, по узкому проходу, поджидает
в темном лесу. Один из близких воскрес из мертвых
и чудовищно изменился. Дети сатаны, одержи-
мые демонами, клоуны-пожиратели плоти, крысы-
убийцы и стучащиеся в окно вампиры (никогда не от-
крывайте им окно!). Итак, берите мою (холодную,
костлявую) руку, отправляемся в проклятый мир
литературы ужасов.
Юные годы я провела в страхе. Нас совсем за-
троллили фильмы тех времен, в которых ужас пред-
ставал весьма реалистично, нас, детей 1970-х, преду-
преждали среди прочих опасностей об ужасах чумы,
зыбучих песков, высоковольтных сетей и всего,
что таится в стоячих прудах (Дональд Плезенс180,
«дух темной воды», перепугал целое поколение).
Коврик на паркете? Да это ловушка! Благодаря таким
фильмам, а также книжным полкам моей любимой
337
двоюродной бабушки, которые ломились от рас-

сказов о сверхъестественном, хоррор стал моим
любимым подростковым чтением (я включаю сюда
и истории с привидениями). Стивен Кинг, Джеймс
Герберт, Клайв Баркер, Грэм Мастертон, Уильям
Питер Блэтти — я боготворила и боялась их всех:
чем страшнее, тем лучше.
Обложки этих книг, изданных в 1970–1980-х,
сами по себе способны нагнать страха. Обложка
моего изрядно потрепанного издания «Вальса Ме-
фисто» Фреда Мастарда Стюарта обещала чтение
«дьявольски увлекательное! Роман для каждого
поклонника сатанинского и сверхъестественного»,
плюс изображение голой дамочки, танцующей
по фортепианным клавишам. Цитата на обложке
«Ребенка Розмари» обещала ощущения, которые
испытывает «душа, стиснутая костлявой рукой
смерти». Феерия ужаса продолжалась черно-белой
обложкой «Исчадья сатаны»: «Маленький Эндрю
завладеет вашим сердцем… и поглотит вашу душу».
«Невинные голубые глаза» зловещих близнецов
из «Дважды благословенных» были «двойным зерка-
лом зла». Эти цитаты и блербы легко пародировать,
да они и сами по себе способны доставить немало
удовольствия, как мы видим по обложке «Книги
в мягкой обложке из ада: Закрученная история ужа-
сов 70-х и 80-х?». Текст на задней обложке настолько
здорово пародирует кричащий язык рекламных
338
текстов литературы ужасов, что я не могу не при-

вести его здесь целиком:
Одержимость! Дома с привидениями! Дети-убийцы!

Мотыльки, людей пожирающие! Ни один сюжет
не кажется слишком кровавым, ни одна обложка
не выглядит слишком отталкивающей, никакое зло
не предстает чересчур омерзительным для
КНИЖЕК ИЗ АДА
Откуда явились они? И куда грядут? Автор книг ужаса

Грейди Хендрикс рискует своей душой и разумом
(не говоря уж о ваших душах и разуме),
чтобы поведать истинную, ранее никем
не рассказанную историю
КНИЖЕК ИЗ АДА
Шокирующие пересказы! Невероятное искусство

обложек! Правдивые истории об авторах, художниках
и издателях, нарушивших все законы литературы,
кроме одного: не дайте читателю заскучать.
Вы испытаете все это вместе
С КНИЖКАМИ ИЗ АДА
Но отставим шуточки, а как бояться правиль-

но, не чувствуя себя при этом полным идиотом?
Каждый, кто зачитывался на ночь такими книгами
339
(а потом не мог уснуть, потому что за дверью спаль-

ни притаилось нечто), знает, что предвкушение —
мать страха. Невидимое, «ужасное и непостижимое»,
как выразилась юная гувернантка в «Повороте вин-
та» Генри Джеймса. Все истинные мастера макабра
виртуозно этим пользовались, и для написания
хорошего блерба этот прием также необходим.
Прекрасный пример — рекламный текст на «Из-
гоняющем дьявола» Уильяма Питера Блэтти. Страх
нагнетается последовательностью коротких пред-
ложений и все более странных подробностей:
Ужас подкрадывается незаметно. Звуки на чердаке.

В детской. Странный запах. Мебель не на своих
местах. Леденящий холод. Всему есть простое
объяснение. А потом пугающие перемены начи-
нают происходить с одиннадцатилетней Риган…
Сказать, что язык ужастиков сводится только

к нагнетанию страха, было бы упрощением. Нужно
заставить читателя физически вздрогнуть: увидеть,
как «открылись тусклые желтые глаза» в «Франкен-
штейне», услышать как в «Призраке дома на холме»
Элеанор говорит: «Боже, боже, чью же руку я держа-
ла?», представить «физиономию из мятого полотна»*
*
Вряд ли где еще курсив носил столь зловещий характер!
340
в «Ты свистни — тебя не заставлю я ждать» Монте-

гю Родса Джеймса. В своих поистине наводящих
страх мемуарах «Земля призраков» Эдвард Пар-
нелл пишет: «В историях Джеймса отражались его
собственные качества — природа человека с обо-
стренным чувством осязания, поэтому его герои
так часто вздрагивают от ужаса, когда к ним что-
то прикасается, или когда они сами прикасаются
к чему-то».
Профессор философии Ноэл Хэрролл считает,
что ключ к ужасу — отвращение: «Монстры не толь-
ко страшные, они, как правило, противные. Вас
непременно передернет от прикосновения Мумии,
а от ее поцелуя стошнит. И Муху вы в домашнюю
зверушку не превратите. Короче, ужасные мон-
стры рождают омерзение. Почему? Потому что они
не только опасны, но и нечисты. Ужасные монстры
нарушают наши нормы».
Грязь, скверна — здесь главное слово, вот по-
чему во многих ужасных историях присутству-
ют дети, само воплощение невинности, которой
угрожают или которую пятнают злые силы. Мы
на инстинктивном уровне понимаем, что так не-
правильно. Буквальный перевод немецкого слова
unheimlich — «жуткий, зловещий», но Фрейд толковал
его как «неуютный».
Блерб на обложке «Коралины» Нила Геймана
может служить предметным уроком такого неуюта:
341
В новом доме Коралины было что-то странное.

Нет, дело не в тумане, и не в кошке, которая, по-
хоже, все время за ней наблюдала, и не в преду-
преждениях об опасности, которые мисс Спинк
и мисс Форсибл, ее новые соседки, вычитывали
в чайных листиках. Дело было в другом доме —
том, что скрывался за старой дверью гостиной. Там
Коралину поджидали другая мама и другой папа
с глазами, похожими на черные пуговки, и белой,
как бумага, кожей. Они хотели, чтобы Коралина
осталась с ними. Навсегда.
Зловещие маленькие глазки! В отличие от других

жанров острых ощущений, хоррор предлагает нам
адреналин ужаса, но не предполагает утешения
в виде разгадки, разрешения. В конце мы по-преж-
нему ни в чем не уверены, мы продолжаем загляды-
вать в бездну, а то и в сам ад. Завершения нет. Как
говорит о призраках медиум в «Чернее черного»
Хилари Мантел, «они умерли, но от этого не стали
приличными людьми. Бояться привидений пра-
вильно».
А теперь, когда огни погасли и ночь вступила
в свои права, я расскажу вам о самой страшной
из прочитанных мною историй. Это последняя
сказка в составленной Иэном Марком антологии
для детей «Бояться нечего» (еще ни одна из книг
не была озаглавлена с такой горькой иронией).
342
В блербе говорится «о таком ужасе, который пресле-

дует в темноте до самой двери спальни, забирается
под кровать и там остается». Страшная история
называется «Ньюл», и в ней говорится о мальчике,
который убежден, что одна из балясин лестни-
цы, ведущей на второй этаж к спальням, ожила
и решила его погубить. Меня больше всего пугает
последняя строчка в этой сказке, подтверждаю-
щая темную правду: литература ужасов — жанр,
в котором нет счастливого конца. Все не будет
хорошо.
Можно ли забыть свою первую любовь?
Конечная цель всех любовных интриг,

разыгрываются они на котурнах или на цыпочках,
действительно важнее всех прочих целей
в человеческой жизни.
Артур Шопенгауэр
Даже такой пессимист, каким был немецкий фи-

лософ Артур Шопенгауэр, понимал, насколько важ-
на любовь. Она меняет все вокруг, она возвышает,
она все, что нам нужно, она опасный наркотик…
список продолжите сами.
«Любовные романы» — растяжимое понятие,
включающее в себя дамские романы, литературу
343
для «энергичных молодых женщин», эротическую

прозу, «ага саги»181 и бонкбастеры вроде тех, что
пишет Джилл Купер (впрочем, им будет посвящен
целый раздел, поскольку они того заслуживают).
К тому же это самый презираемый жанр, видно,
потому, что в нем пишут женщины для женщин
и расходятся эти книги миллионными тиражами *.
Автор любовных детективов Нора Робертс (под-
считано, что ее книги продаются со скоростью три-
дцать четыре экземпляра в минуту) говорит: «Если
автор женщина, значит, это одна из этих книжонок…
Если автор мужчина, ну, значит, это что-то другое.
И критики такие книжки рецензируют». И спраши-
вает далее: «Разве не достойны уважения романы,
прославляющие любовь, преданность, отношения,
работу над отношениями?»
Любовные романы эволюционировали стре-
мительнее всех других жанров, поскольку в них
отражались изменения, происходившие в жизни
женщин в двадцатом столетии. Когда издатель-
ство Harlequin начало в 1950-х годах публиковать
в Северной Америке книги своего подразделения
Mills & Boon182, редакторский контроль был очень
*
Подборка «Лучших книг 2021 года» по версии газеты Times
была раскритикована многими авторами: ее составители
хвалились тем, что включили книги «всех жанров», но там
не было самой успешной категории — любовных романов.
344
жестким, все должно было соответствовать «кодексу

приличия». Героини — невинные девственницы,
если и работали, то исключительно медсестрами
или секретаршами. Мужчины были старше, богаче
и намного опытнее. А поцелуи были целомудрен-
ными. Робертс блестяще описывает формулу, все
еще действовавшую в 1980-х, когда она сама начала
писать:
Он, скорее всего, греческий магнат, она, скорее

всего, сирота, которую вырастила тетушка. Она
держит путь на новую работу: ей предстоит тру-
диться у самого богатого человека в свободном
мире. В аэропорту она в спешке налетает на не-
коего господина, ее старенький чемодан падает,
раскрывается, всем видны жалкие пожитки — все
аккуратно подштопанное, поношенное, но чистое.
Он обзывает ее неуклюжей коровой, помогает
запихнуть барахло в чемодан и в гневе удаляется,
а она, на следующий день явившись в офис самого
богатого человека в свободном мире, обнаружи-
вает, что это — кто бы мог подумать? — тот самый
тип из аэропорта.
Признаюсь: я готова читать эту книжку. Хотя

надо отметить, что все это удручающе похоже
на «Пятьдесят оттенков серого» — явный откат
к старым денькам девственниц и завоевателей:
345
в блербе героиня Ана даже характеризуется как

«неискушенная и невинная» *.
И все же любовные романы шли вперед вместе
со временем, женские персонажи становились более
независимыми, занимали более высокие должности.
Они также стали играть ведущую роль в сюжетах,
в которых все чаще говорилось о самопознании и са-
моценности — вспомним бестселлеры последних
десятилетий, такие как «P. S. Я люблю тебя» Сессилии
Ахерн и «До встречи с тобой» Джоджо Мойес. Они
отказались от счастливого конца ради эмоцио-
нального катарсиса, а главная любовная история
разворачивается между героиней и ею самой или
даже между читателем и героиней (хотя и там есть
над чем по старинке поплакать). Жанр постепенно
становится более разнообразным, любовные исто-
рии случаются не только между белыми, молодыми
и красивыми натуралами, о чем говорит попадание
в списки популярных книг Ингрид Персо «Любовь
после любви» и Сары Джафари «Несоответствие»183.
О том, как изменились наши вкусы, можно судить
по блербам к двум изданиям романа «Нежданная лю-
бовь» Джорджетт Хейер, этого мастера невероятно
*
Увы, но «Пятьдесят оттенков» ни в коей мере не раз-
венчивает определение, которое дала этому жанру покойная
феминистка Андреа Дворкин: «Изнасилование, приукра-
шенное многозначительными взглядами».
346
изящных любовных историй из времен Регентства.

Вот блерб на издании 1970-х годов:
«Лорд Деймрел считает Венецию самой интересной

и остроумно извращенной особой, которую он
когда-либо встречал за свои тридцать восемь лет.
Венеция знает, что ее сосед игрок, неисправимый
сердцеед, человек с печально неустойчивым харак-
тером. И потому неожиданно было обнаружить,
что при определенных обстоятельствах Деймрел
способен быть благородным до идиотизма…»
А вот блерб на современном издании:
За все свои двадцать пять лет Венеция Лэнион не бы-

вала нигде дальше Хэррогита. Она не пользовалась
вниманием мужчин, кроме двух ее утомительно
постоянных ухажеров. А потом по воле случая она
встречает соседа, которого знала только понаслыш-
ке — печально известного Джаспера Деймрела.
Венеция невольно поощряет мужчину, чей образ
жизни годами шокирует весь Северный Райдинг.
Центральное место теперь занимает женщина,

и мы видим происходящее ее глазами. Но все равно
мы сразу же понимаем, что, как в «Красавице и Чу-
довище», затаенные положительные качества Дей-
мрела обязательно обнаружатся, и они безнадежно
347
влюбятся друг в друга. В этом вся суть любовного

романа. Это единственный жанр литературы, когда
читатель знает, или надеется, что знает, что именно
должно произойти, еще до того, как это сделают
главные герои. Но прежде чем наступит счастливый
(чаще всего) конец, нам хочется сполна насладиться
препятствиями. Поэтому блерб должен посылать
другие сигналы: он должен нести в себе угрозу.
Что может быть большей преградой для любви,
чем сам Господь? Задолго до Дряни и ее сексуаль-
ного священника184, Колин Маккалоу уже потрясла
мир своими «Поющими в терновнике» — издан-
ной в 1970-х эпической сагой, действие которой
происходит на просторах Австралии и в центре
которой находится запретная любовь между мо-
лодой женщиной Мэгги и священником Ральфом
де Брикассаром. Блерб на первом издании был эмо-
ционально переполнен, живописуя «притяжение
двух сердец и душ на протяжении всей жизни, вза-
имоотношения, грозящие переступить через все
святые границы этики и догмы». Несколько секси,
вам не кажется? «Темные страсти… опасные тер-
ритории… семейные тайны… роман взрывается».
Земля уходит из-под ног.
Жермен Грир185 не без ехидства назвала «Поющих
в терновнике» «лучшей плохой книгой из всех, что
я когда-либо читала», однако недавно она была
переиздана в Virago Modern Classic. Во вступлении
348
романистка Мэв Бинчи пишет: «Это первый из по-

пулярных романов, героиня которого знает, что
для нее не существует никакого другого мужчины,
кроме этого священника, и что однажды она его
получит… И мы знаем, что они будут вместе, так
что вопрос только в том, когда это произойдет. Это
придает истории почти невыносимое напряжение».
Как и во всех любовных романах, исход предопре-
делен, а сладостные мгновения дарит путь к нему.
В блербах к более современным романам, таким
как весьма успешные произведения Кэти Ффорд186,
мы также видим эту тему препятствий или про-
тивостояния. Кто-то приезжает в новый город,
встречает старую любовь, попадает в новые об-
стоятельства. И все та же трехактная структура:
интрига, превратности, развязка. Романы Ффорд
выдвигают вопросы на первый план, напряжение
возникает сразу: «Чему доверять: разуму или серд-
цу?», «Оттает ли ее сердце этой зимой?», «Может ли
курортный роман иметь счастливое продолжение?»,
«Расцветет ли любовь?»
Конечно же, ответ на все эти вопросы: да, да,
да, ДА! (Помните, как кричала Салли в «Когда Гар-
ри встретил Салли» в той самой сцене?) Но дело
не в этом. Не важно, что все предсказуемо: в этом
как раз самый кайф. Если чтение любовного ро-
мана сродни сексу, а развязка-удовлетворение
обязательно наступит, тогда блерб, на мой взгляд,
349
должен быть подобен предварительной любовной

игре — тому, что заводит читателя перед тем, как
он начнет действовать.
Кто это сделал?
Тайны украшают жизнь.

Софи Ханна
Тело. Должно быть найдено тело. Короткие

предложения. Очень. Короткие. Петля истории
натянута, как удавка. Темная-претемная облож-
ка. Огромный заголовок. ВЕСЬ ПРОПИСНЫМИ
БУКВАМИ. И сверху — обещание. Что-то, что от-
личает именно это убийство от всех остальных
убийств. Чтобы раскрыть это преступление, от на-
шего героя потребуется невозможное… (Вот тут
многоточие к месту.)
Криминальный роман, как никакой иной жанр,
удовлетворяет нашу потребность одновременно
в новизне и в утешении. Читать криминальный
роман — словно разгадывать головоломку: незна-
чительных деталей не бывает, вы ищете подсказки
по всему тексту и с трепетом предвкушаете раз-
гадку. В отличие от хоррора, все в конце будет как
надо, более или менее.
350
Автор криминальных романов Энтони Горовиц

описывает их как «единственный вид литературы,
который имеет дело с абсолютной истиной. Читая
детектив, испытываешь удовольствие от сознания,
что в последней главе все точки над i будут расстав-
лены, все загадки разгаданы. Возможно, именно
сейчас, когда мы не знаем, кому и чему верить, нам
так нужен мир, в котором всему находится объяс-
нение и все пробелы заполнены».
Но, как поется в песне Gypsy («Цыган» или «Цы-
ганка» — Пер.), «у тебя должен быть трюк, если ты
хочешь продвинуться вперед»: если вы хотите до-
биться успеха, каждый раз нужен новый поворот,
новая зацепка, будь то традиционный полицейский
сериал, психологический триллер или детектив.
И в блербе тоже надо как можно эффективнее подать
то, что отличает именно этот роман, что выделяет
его на переполненном рынке.
Самая первая фраза в блербе на книге Горови-
ца «Это слово — Убийство» — уже великолепная
наживка, на которую наверняка попадется чита-
тель:
Женщина организовала собственные похороны,

а спустя шесть часов ее задушили.
Но на этом трюки не закончились: автор пре-

вратил себя в персонаж романа:
351
Дело расследует Дэниел Готорн, непокорный де-

тектив, у которого хватает собственных тайн. Он
находит себе помощника — автора популярных
детективных романов Энтони Горовица, который
заключил с Готорном сделку: пообещал превратить
его последнее дело в документальный детектив…
В «Неестественных причинах» Ф. Д. Джеймс

и в «Охоте за тенями» Вэл Макдермид жертвами
становятся авторы детективов. Такая вот метали-
тература. И если уж мы заговорили о Вэл Макдер-
мид, то в блербе к ее первому роману о Тони Хилле
и Кэрол Джордан «Песни сирен» прямо так и гово-
рится: людей пытает и убивает «серийный убийца,
равного которому литература еще не знала». Таких
обещаний тоже еще никто не давал.
В «Ложном следе» Хеннинга Манкелля — одном
из лучших скандинавских криминальных рома-
нов — герой Курт Валландер становится свидете-
лем самосожжения девочки-подростка и должен
поймать «убийцу, который снимает скальп со сво-
их жертв». В романе Сьюзи Штайнер «Молчать»
моя новая любимица — детектив-инспектор Ма-
нон Брэдшоу — находит тело молодого рабочего-
иммигранта, «повешенного на дереве в Кембридж-
шире, с приколотой к нему запиской “Мертвые мол-
чат”». В «Горбуне лорда Кромвеля», первом романе
К. Дж. Сэнсома из серии книг о Мэтью Шардлейке
352
(и если вам не интересен тюдоровский горбач-

адвокат, ставший детективом, тогда уж и не знаю,
чем вас можно зацепить — некоторых вообще ни-
чем не проймешь), одного из подручных Кромвеля
убивают в монастыре, и это «сопровождается еще
одним актом святотатства: черный петух, прине-
сенный в жертву на алтаре».
И так далее, и так далее: в каждой книге ненасыт-
ному читателю предлагается свой особо убедитель-
ный аргумент (особо убийственный аргумент?). Мы
также знаем, что, читая лучшие криминальные ро-
маны, мы сможем ощутить дух мест, где происходит
действие, прикоснуться к самым темным сторонам
жизни общества — и нас самих. Наверное, никто
не справляется с этим лучше Иэна Рэнкина: в его
романах об инспекторе Ребусе, которые он пишет
с 1980-х, нам интересны не только сами преступле-
ния, но и изнанка жизни в Эдинбурге — бандитские
разборки, нелегальная иммиграция, политическая
коррупция. В последнем романе о Ребусе «Песня для
темных времен» (слоган «Семья превыше всего, даже
правды») подозреваемой в убийстве становится его
собственная дочь.
Детектив, который путешествует из книги
в книгу, — идеальный способ рассказывать все
о том же, но каждый раз по-разному. Недаром Ага-
ту Кристи называют королевой криминального
жанра. Ее романы отличают не только мастерски
353
закрученные сюжеты, расследования в которых

ведут одни и те же герои, но и потрясающие трюки:
десять жертв, убитых одна за другой под детский
стишок, преступник, убивающий по алфавиту, или,
как в одной из недавних реинкарнаций Пуаро, пред-
принятых Софи Ханна, убийца, вкладывающий в рот
жертвам по запонке.
Нам нужно, чтобы герой детектива был богопо-
добен, спаситель, обладающий магической силой
и видящий то, что другим не дано увидеть, но что-
бы в то же время он был как мы, несовершенным,
со слабостями и недостатками — словно трагиче-
ский герой древних мифов. Мы совершаем путе-
шествие вместе с ним, мы читаем криминальные
романы, чтобы насладиться не только сюжетом,
но и персонажами.
Вот почему ключ к написанию блербов к крими-
нальным романам — идентификация либо со все-
знающим/утомленным/строптивым детективом,
либо с жертвой. Вот почему среди авторов и сре-
ди читателей так много женщин. Нам с детства
внушают, что мы уязвимы, что нам нельзя никуда
ходить в одиночку. Да еще все время причитают,
чтобы миновала нас чаша сия…
Выносы на первых обложках триллеров часто
напрямую обращаются к нашим страхам: «Вы ее
не знаете. Но она знает вас» на обложке «Девушки
в поезде»; «Будьте осторожны с теми, кого впускае-
354
те в дом» на обложке «Обмена домами» Ребекки

Флит. Этим же занимаются и блербы. Книга «Го-
лоса в темноте» Никки Френч вышла несколько
лет назад, но рекламный текст с задней обложки
я помню до сих пор:
Ты просыпаешься в темноте, связанная, с кляпом

во рту. К тебе подходит мужчина, кормит тебя.
И говорит, что убьет тебя — как и всех остальных.
Все по моим правилам криминального блерба,

да? Найди особо убедительный аргумент. Создай
запоминающийся персонаж. Заставь читателя иден-
тифицировать себя с ним. Хороший криминальный
рекламный текст сродни слогану национальной
лотереи: «Это мог быть ты».
В далекой-далекой галактике…
Если вы считаете, что научную фантастику

пишут для ученых, то тогда истории с привидениями
пишут для привидений.
Брайан Олдисс
Научная фантастика, как понимает каждый,

у которого имеется хоть наночастица разума,
это вовсе не про космические корабли. Это про
355
грандиозные идеи и человеческую природу. Это

про жизнь, смерть, время, судьбу, совесть и веру.
Это про гендер, перспективу, язык и саму реаль-
ность. Научная фантастика отражает тревоги своего
времени, говорится ли в ней о развитии техноло-
гии, экологической катастрофе (отсюда феномен
«климатической фантастики») или о наших страхах
перед самими собой и тем, что мы можем натворить.
Урсула Ле Гуин была первопроходцем феминистской
научной фантастики, и жанр в целом становится
менее консервативным, если вспомнить, например,
книгу Намины Форна «Золоченые»187, в которой
чувствуется влияние африканских мифов. Намина
Форна говорит: «Я хотела выдвинуть на перед-
ний план черных и темнокожих, а также сделать
центром повествования женщин, которых часто
задвигают куда-то на периферию фэнтези».
Литературный мир поглядывает на научную фан-
тастику, как и на всю жанровую прозу, с изрядной
долей снобизма. Некоторые романисты, подобно
Кадзуо Исигуро с его романом «Клара и Солнце»188
или Мишеля Фейбера с его «Под кожей»189, охотно
и радостно окунаются в мир фантастики, и резуль-
таты оказываются впечатляющими. Другие в ужасе
отшатываются от этого ярлыка. Когда Иэн Макьюэн,
говоря о своем недавнем романе «Машины как я»190,
посвященном искусственному интеллекту, прене-
брежительно отозвался о жанре, поклонники вос-
356
пылали справедливым гневом. Он заявил: «Эта тема

открывает писателям ментальное пространство для
разговоров о будущем, о дилеммах, которые стоят
перед людьми, а не о путешествиях со скоростью,
в десять раз превышающей скорость света, или
об антигравитационных ботинках». Можно по-
думать, научная фантастика не говорила об этих
дилеммах на протяжении многих десятилетий!
Терри Пратчетт в восхитительно язвительном
разговоре с интервьюером, который заявил, что
научная фантастика — это «несерьезная литера-
тура», выстроил безупречную защиту того, что он
назвал «жанром, загнанным в гетто»:
Первая из когда-либо придуманных историй была

фэнтези. Парни, сидящие вокруг костра, расска-
зывали друг другу истории о богах, которые мечут
молнии. А не ныли по поводу мужской менопаузы
младшего преподавателя из какого-то коллед-
жа на Среднем Западе. Фэнтези — это первич-
ная литература, источник всей прочей литерату-
ры. Фэнтези, как и юмор, способна нести самую
серьезную нагрузку.
Мишель Фейбер писал: «Недавно я был на об-

суждении “Под кожей” в программе “Открытая
книга” на “Радио-4” Би-би-си. И трое ведущих изо
всех сил доказывали, что это не настоящая научная
357
фантастика, потому что книга прекрасно написана,

у нее сильные герои и она поднимает важные темы.
Конечно, приятно, когда тебя так высоко ценят,
но, с другой стороны, разве мы не видим здесь уко-
ренившееся неуважение к жанру? Понятно, почему
это так бесит авторов научной фантастики».
Я рискую оскорбить пуристов, затронув здесь
и такие жанры, как фэнтези и speculative fiction191,
хоть и понимаю, что это из другой оперы. Но сред-
ства и методы похожи: писатель создает свой мир.
Это означает, что он предлагает нам вымышлен-
ную вселенную — какой бы фантастической она
ни была,— со своей внутренней логикой, от ланд-
шафта и мифологии до языка (Толкиен называл
это «Легендариумом»). Поэтому хороший блерб,
что для научной фантастики, что для фэнтези или
антиутопии, тоже должен создавать мир — только
в нем гораздо меньше слов, чтобы донести до чита-
теля новую, незнакомую и, возможно, сбивающую
с толку информацию.
Рекламный текст на переиздании знаменитой
антиутопии «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли,
приуроченном к выходу недавнего (и неудачного)
телесериала, прекрасно справляется с этой задачей:
КАЖДЫЙ ПРИНАДЛЕЖИТ ВСЕМ

Добро пожаловать в Новый Лондон. Здесь все счастли-
вы. Наше совершенное общество достигло мира
358
и стабильности, запретив моногамию, частную

жизнь, деньги, семью и саму историю. Теперь все
принадлежат всем.
Вы тоже можете быть счастливы. Все, что надо,—
принять пилюльку сомы
Это изящный и неожиданный подход к идеям,

которые могли бы показаться устаревшими, если бы
их описывали по-другому, и мне нравится, как этот
текст имитирует омертвелый язык общества, по-
терявшего свою цель.
И все же лучший блерб, создающий мир, я нашла
на «Цвете волшебства» — первой книге из цикла
Терри Пратчетта о Плоском мире:
В начале была… черепаха.

Где-то на границе между мечтой и реальностью
существует Плоский мир, параллельное время
и место, которое может выглядеть, звучать и пах-
нуть очень похоже на наше, но выглядит совер-
шенно иначе.
В частности, этот мир сквозь пространство несет
на спине гигантская черепаха (пол неизвестен).
Здесь играют по другим правилам…
Такой блерб прекрасно работает, потому что

в нем легко и забавно дана необычная информа-
ция.
359
А вот примером того, как не надо делать, может

служить рекламный текст к «Дюне» Фрэнка Гер-
берта. В нем столько имен и деталей, что я увязла
во временном и пространственном континууме:
Когда Император передал управление Арраки-

сом от Благородного Дома Харконненов к Дому
Атрейдесов, Харконнены в ответ убили герцога
Лето Атрейдеса. Его сын Пол и наложница гер-
цога, леди Джессика, бегут в пустыню, где чуть
не гибнут. Их спасает отряд фременов, коренных
жителей Арракиса, которые управляют вторым
по значимости ресурсом Арракиса — гигантскими
червями, которые обитают в песках.
Я не осилила еще и трети блерба, а у меня уже

разболелась голова. Ошибка здесь — чрезмерная
сосредоточенность на сюжете. Как говорит Фрэнсис
Спаффорд, рассказывая историю своей любви к на-
учной фантастике, сюжет зачастую — дело второ-
степенное, «главное — выпуклые, запоминающиеся
детали… сюжет плюс интонация плюс идеи плюс
визуальные эффекты».
Одно из наиболее важных качеств научной фан-
тастики — традиции. Каждая книга словно ветвь
генеалогического древа, от нее отходят другие
ветки, и каждая книга и отражает, и формирует
наш взгляд на мир. Блерб к «Нейроманту» Уильяма
360
Гибсона начинается со знаменитой первой строчки

книги и определяет ее место в нашей культуре:
Небо над портом было цвета экрана телевизора, на-

строенного на пустой канал.
Своим дебютным романом «Нейромант», опубли-
кованном в 1984 году, Уильям Гибсон совершил
революцию в научной фантастике. Первый роман
писателя, который дал нам матрицу и придумал
слово «киберпространство», получил премии
«Небьюла», «Хьюго», приз Филипа Дика и дал тол-
чок движению киберпанка.
И это подводит меня к еще одному ключевому

элементу создания блербов для научной фантасти-
ки: с аудиторией этого жанра надо разговаривать
как с умными людьми.
Блерб на трехтомном издании «Властелина ко-
лец» в твердом переплете, который мне достался
в наследство от бабушки (там даже есть раскладная
карта Средиземья!), написан для людей с высоким
уровнем интеллекта — я бы даже сказала, слишком
высоким. Он начинается так: «“Властелин колец”
не из тех книг, которые возможно описать в не-
скольких словах». И дальше сравнивает его с га-
лантными романами, «Королевой фей» Эдмунда
Спенсера, скандинавской мифологией и научной
фантастикой, заканчивая словами: «В нем есть
361
аромат и привкус всего этого и свой собственный

вкус». Блерб на последнем издании написан проще:
в нескольких словах описывает Саурона, Кольцо,
Фродо и Шир, но по-прежнему передает значение
книги для литературы. А на обложке использован
оригинальный рисунок Толкина — око Саурона
в окружении надписей на эльфийском языке, что
подчеркивает продолжение литературных тра-
диций.
Научной фантастике мы также обязаны самыми
изобретательными дизайнами обложек, такими как
классические обложки Дэвида Пелэма для науч-
но-фантастической серии Penguin: пурпурный ло-
готип на черном фоне и психоделические рисунки.
На обложке книги Альфреда Бестера «Тигр! Тигр!»
1974 года изображен «сюрреалистический портрет,
составленный из обломков», а блерб на задней об-
ложке, автор которого — уважаемый копирайтер
(и по совместительству писатель-фантаст) Миберн
Станиленд — так описывает героя романа: «Лжец,
развратник, упырь, рак ходячий. Одержимый жаж-
дой мести, он в двадцать четвертом веке становится
самым ценным товаром — но не знает об этом».
Для возрожденной в 2020-м серии художествен-
ный директор издательства сохранил пурпурный
логотип, но цвета обложек стали более строгими,
а рисунки минималистскими, вызывая в памяти
рисунки Пикассо и Ле Корбюзье, которые скорее
362
намекали, чем показывали. Они создавали более

холодное, отстраненное впечатление по сравне-
нию с лихорадочно-яркими обложками других
книг в этом жанре. Стоддард говорит: «Эти книги
экзистенциально расширяют сознание, а действие
происходит прежде всего в воображении. Мне по-
казалось правильным, чтобы задачей таких обложек
было намекать на содержание, а не иллюстрировать
его».
Вот почему лучшие блербы к научно-фантасти-
ческим книгам — короткие и простые, создающие
миры за счет немногих слов. Этот жанр такой гран-
диозный, как по сюжетам, так и по идеям, что порой
лучше ограничиваться малым — гармонии ради.
быкновенная
волшебница
Пишу блербы к Блайтон
, Энид, как же я вас люблю. Позвольте пе-

речислить за что. От вас я узнала прежде
неизвестные мне слова и фразы: Чародей. Моло-
ток (в смысле: «Ну ты и молоток!»). Чертовски.
Мамзель (мое первое знакомство с французским).
Изолятор. Общая спальня. Зажим для ракетки. Па-
пильотки. Медицинский сертификат (ну, та таин-
ственная штука, которую девочки обязаны были
отдавать матроне в начале каждого нового семестра
в Мэлори Тауэрс). Ну и, конечно же, полночный
пир.
Помимо вызывавшего трепет знакомства с но-
выми словами, помимо знаний того, что раньше
люди вели себя и говорили по-другому, все ее исто-
рии — это стопроцентный восторг. Одна из поло-
364
ОБЫКНОВЕННАЯ ВОЛШЕБНИЦА
жительных сторон локдауна — возможность читать

по Zoom истории о школе Мэлори Тауэрс шестилет-
ней племяннице. Я понимала, что она еще для них
маловата, но это была единственная из имевшихся
у меня полных подборок детских книг — издание
Dragon Canada начала 1980-х в одинаковых корич-
невых обложках, на которых изображены девочки
со стрижками а-ля леди Диана.
Какое счастье, что я их сохранила! Моя племяшка
была ими буквально зачарована. Стоило мне начать
чтение, как большой палец одной руки отправлял-
ся в рот, а второй рукой она хваталась за ярлычок
внутри любого предмета своей одежды (почему-то
для Нэнси они очень важны) и замирала. Больше
всего ей нравились праздники, и ей не терпелось
знать, что же будет дальше — согласно исследо-
ваниям, у Энид Блайтон самый высокий рейтинг
неожиданных и интригующих концовок глав. По-
мимо всего прочего, Нэнси узнала из наших чтений
«Мэлори Тауэрс» об уроках французского, лакроссе,
фокусах, бронхите, а также о том, как опасны для
лошади колики («Ей нельзя ложиться, а то она мо-
жет умереть!»).
Хотя не могу не признать, что Энид бывает…
проблематичной. Я поймала себя на самоцензуре
(например, история о том, как девочки в ярости
передрались, показалась мне не совсем подходя-
щей для маленького ребенка). И конечно, здесь
365
есть элементы сексизма, расизма и классового сно-

бизма, которые мне пришлось как-то, учитывая
возраст Нэнси, смягчать — хотя «Мэлори Тауэрс»
прошла бы тест Бекдел * на отлично. В дискуссиях
на тему следует или не следует цензурировать про-
изведения прошлого, я обычно встаю на сторону
тех, кто считает, что прошлое — это другая страна
и что в этой стране многое делалось по-другому,
хотя некоторые из моментов в историях Блай-
тон действительно кажутся сегодня очень старо-
модными.
Мы с вами уже встречались с копирайтером для
детской литературы Сарой Топпинг, и я хочу снова
обратиться к ней, потому что недавно ей поручили
переписывать блербы для нескольких серий книг
Энид Блайтон. Какое же это удовольствие! Про-
глотив зависть, я спросила у нее, каким образом
она представляла книги Блайтон современным
читателям, что из историй, на ее взгляд, придется
по душе современным детям, несмотря на незна-
комые слова. Вот что она сказала о книгах из серии
«Знаменитая пятерка»:
*
Тест Бекдел используется для измерения позитивной
репрезентативности женщин в кино — если в филь-
ме женщин-героинь: а) больше, чем одна; б) они раз-
говаривают друг с другом; в) при этом говорят не толь-
ко о мужчинах, тогда фильм получает положительную
оценку192.
366
Как только я пришла в себя после бурного восторга

от того, что меня пригласили работать над книгами,
которые я в детстве обожала, я стала думать, а за что
именно я тогда их так любила? И пришла к выводу,
что больше всего меня восхищали в них две вещи —
свобода и приключения. В «Знаменитой пятерке»,
например, фигуры родителей пребывают где-то
на заднем плане, а дети и пес Тимми выслеживают
жуликов, ловят преступников и разгадывают тайны.
И вместо того, чтобы зацикливаться на том, что
сегодняшнему читателю может показаться чуждым
и далеким, я сосредоточилась на том, отчего у детей
дух захватывает — никаких строгих родителей, ника-
ких учителей, никаких правил… Мечты сбываются!
Саре также было поручено написать блербы

к сборникам «три в одном» историй о Мэлори Тауэрс
(тут моя зависть становится уже непереносимой).
Мне пришлось перечитать все книжки (ВОТ ЭТО

ДА!) и попытаться описать каждую в одной-двух
фразах. Это было непросто: в каждой истории
столько всего происходит, а у нас так мало места.
Я хотела передать чувства, которые испытывает
девочка, отправляющаяся в закрытую школу, осо-
бенно в такую замечательную, как Мэлори Тауэрс.
Для меня один из главных героев всей серии —
сама школа. В том возрасте, в котором читают эти
367
истории, очень важно обретение независимости,

поиск новых друзей, веселье, понимание того,
что правильно, а что неправильно, отношения
со строгими учителями — и все это на комфортной,
безопасной дистанции. И в результате я начала
свои блербы словами:
Добро пожаловать
В МЭЛОРИ ТАУЭРС
Веселье, дружба и приключения в школе у моря
Да, вот это правильно. Я заметила, что блерб для

книг о Мэлори Тауэрс на Amazon говорит о том же —
о радости и приключениях, а не об учебе:
В «Мэлори Тауэрс», любимой всеми серии книг

Энид Блайтон о закрытой школе, главное — уроки
жизни, а не зубрежка.
Интересно, что никому и в голову не приходит,

что сама идея закрытых школ-интернатов может
испугать юных читателей. Я была робким ребенком,
и мысль о том, что меня могут отправить куда-то
далеко от дома, приводила меня в ужас, но ведь
в лучших детских книжках, мы все это знаем, взрос-
лые отодвинуты куда-то в сторону, и разве закрытая
школа не лучший для этой цели прием?
Ключевым моментом в историях Блайтон, осо-
бенно рассказывающих о школе, является дух то-
368
варищества, а также понимание, как важно быть

добрым малым — и что в этом может быть плохого?
Да, ее уверенность в том, что девочки, живущие
вне школы, не так уж интересны, весьма сомни-
тельна, и она не скупится на уничижительные ха-
рактеристики представителей некоторых народов
(американцы — хвастливые и вульгарные, францу-
зы — легкомысленные). В книге Барбары Трапидо
«Бродячий валторнист» есть восхитительный от-
рывок, где сестры-близняшки, хихикая, объясняют
отцу, почему «Мэлори Тауэрс» им нравится куда
больше, чем «правильные книги»:
— Скажите на милость, что там происходит, в этих

ужасных книжках, которые вы читаете? — бывало,
спрашивал он нас, и этого было достаточно, чтобы
мы пускались в объяснения.
— Ой, ну потому, что они классные,— говорила
Лидия.
— И потому, что все учительницы французского
боятся мышей…
— А американские девочки,— вступала я, — при-
езжают в английские школы, чтобы научиться
правильно говорить.
— А их пап называют «папашами», они водят
огромные автомобили и грубо ведут себя на до-
роге, — добавила Лидия.
— А французские девочки все время списывают.
369
— Они приехали в английскую школу, чтобы на-

учиться чувству чести, но так и не научились, они
не способны, — сказала Лидия.
— А почему? — спросил отец.
— Конечно, потому, что они француженки…
— Вы что, учили эти книги наизусть? — спросил
папа.
— Нет, — ответила Лидия, — просто они такие
хорошие, что застревают в голове.
Это отличное описание того, из-за чего истории

Блайтон одновременно кажутся и слегка сомни-
тельными, и такими живыми. Я также думаю, что
этически они более сложные, чем принято счи-
тать. Журналистка Люси Мэнган в книге «Книжный
червь» великолепно выразила свои чувства по от-
ношению к Блайтон, назвав ее истории «бальзамом
для души», но одновременно с горечью отмечая, что
они «психологически упрощенные». Я полагаю, что,
поскольку на пике своей творческой продуктивно-
сти Блайтон писала по десять тысяч слов в день, ей
было как-то не до психологических изысков.
Это касается большинства ее произведений, од-
нако я считаю, что «Мэлори Тауэрс» предлагает
взыскательным вкусам нечто большее. Перед чи-
тателем разворачиваются запутанные сюжетные
ходы, одновременно раскручиваются несколько
историй. И мы узнаем, что люди тоже могут быть
370
сложными. Кто-то может показаться на первый

взгляд одномерным (как Салли Хоуп из первой кни-
ги, которую терзает ревность к новорожденной
сестричке), но под этим скрывается целый букет
эмоций: зависть, неуверенность, гнев, тревога.
Во второй части в «Мэлори Тауэрс» гламурная новая
девочка Дафна оказывается воровкой, таскающей
деньги у одноклассниц, однако ее прощают за бес-
корыстную храбрость. Строгая и холодная мисс
Грейлинг говорит: «Неужели вы думаете, что кто-
то, вдруг совершивший храбрый поступок, никак
не сможет совершить и подлость? Хорошее и плохое
есть в каждом из нас». Как бы я хотела когда-нибудь
стать такой же мудрой, как мисс Грейлинг.
Читая «Мэлори Тауэрс», мы понимаем, что доб-
рым быть куда важнее, чем блистательным, что
иметь характер ценнее, чем красивую внешность,
что важно признавать нелицеприятную правду
о себе и о других. Мы обнаруживаем, что чувства
непредсказуемы, что они смущают.
Я поняла, что Энид нельзя недооценивать. А так-
же поняла, что мы в нашем издательском мире
слишком уж озабочены тем, чтобы «идти в ногу
со временем». В любой книге всегда найдется, что
полюбить и чему поучиться, особенно если эта кни-
га живет так долго, и задача таких, как я, определять,
что делает книгу особенной, и доносить это до вас.
«
у, суки,
кто же из вас моя мать?»
, эти великие слова великих писателей…

«Я еще никогда такого не делал, я еще никогда
так хорошо не отдыхал». «Кто управляет прошлым,
тот управляет будущим». «Так мы и пытаемся плыть
вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сно-
сит наши суденышки обратно в прошлое»193. Выбор
огромный, да? Что ж, отдайте дань восхищения лите-
ратурным гигантам и приготовьтесь к чему-то менее
возвышенному. По моему скромному разумению,
величайшая строчка в литературной вселенной —
последняя фраза первой главы дамского романа
Ширли Конран «Кружево»: «Ну, суки, кто же из вас
моя мать?» Она присутствует в каждом блербе, напи-
санном для этой книги с момента ее первого выхода
в свет, и навсегда запечатлена в сердцах и умах жен-
щин, чьи подростковые годы пришлись на 1980-е.
Мой экземпляр «Кружева» получится вырвать
лишь из моих холодеющих рук. Грандиозная сага
372
«НУ, СУКИ, КТО ЖЕ ИЗ ВАС МОЯ МАТЬ?»
о дружбе, сексе и амбициях, опубликованная

в 1982 году, была распродана тиражом в три мил-
лиона в тридцати четырех странах и стала верши-
ной жанра «секс и шопинг», или бонкбастер. Это
были яркие, эпатажные, захватывающие книги,
полностью соответствующие своему времени —
периоду между феминистской революцией 1970-х
и потребительской революцией 1980-х, они стоят
горделиво, словно усыпанные стразами колоссы.
Мы с подружками были одержимы «Кружевом»:
произнесите заветные слова «золотая рыбка» в при-
сутствии любой женщины под пятьдесят, и взгляд
ее затуманится (а если станете искать книгу онлайн,
то вторым пунктом непременно выскочит «Ширли
Конран Кружево золотая рыбка»)194.
Помимо «Кружева», путеводными звездами этого
жанра могут служить «Крупинки» Джудит Кранц *,
«Голливудские жены» Джеки Коллинз — в обеих
*
Одна из лучших разгромных рецензий, которые я когда-ли-
бо читала, принадлежит критику Клайву Джеймсу. Она
опубликована в 1980 г. в London Review of Books и посвящена
«Принцессе Дейзи» Джудит Кранц: «Все тщательно опи-
санные миссис Кранц подробности общественной жизни
отступают перед описаниями глаз, которые сияют словно
двойные звезды, ртов, похожих на влажные фрукты, и гру-
дей, трепещущих от негодования… Давненько не встречал
я бюстов, которые вели бы себя подобным образом». И вот
еще: «“Принцесса Дейзи” читается как бездарные “Будден-
броки”».
373
действие происходит в гламурном Лос-Анджелесе,

и «Наездники» Джилли Купер, которая покину-
ла Штаты ради английских конюшен и рокового
Руперта Кэмпбелл-Блэка: действие перенесено
в придуманное графство Рутшир.
Романы современниц Ширли Конран невероят-
но занимательны и по-своему определили время,
но «Кружево» по-прежнему стоит для меня особ-
няком, потому что это поистине феминистское
произведение. История четырех женщин, подру-
жившихся еще во время учебы в школе в Швейцарии
и достигших вершин в избранных ими професси-
ях — это ода работающим женщинам и женской
дружбе, при этом здесь говорится о таких болез-
ненных и шокирующих по тем временам темах,
как аборт, равная оплата труда и порноинду-
стрия.
Ширли Конран жила той жизнью, о которой пи-
сала, — в ее книге 1975 года «Суперженщина» есть
знаменитая фраза «Жизнь слишком коротка, что-
бы фаршировать шампиньоны». В «Послесловии»
к юбилейному изданию «Кружева» — книге испол-
нилось тридцать лет — она эдак небрежно пробра-
сывается словами вроде «герцог Бедфордский мне
объяснил…», «один из самых завидных холостяков
Франции…», «завтрак мне подали в постель…»
и пишет, что «“Кружево” основано на моей соб-
ственной жизни, моем собственном опыте и моих
374
друзьях… На самом деле, я кое-что немножечко

даже подразбавила».
Изначально «Кружево» было задумано как посо-
бие по сексуальным вопросам для девочек-подрост-
ков в ответ на многочисленные письма, которые
Конран получала, пока вела колонку в газете. Она
рассказывает: «Я полтора года занималась иссле-
дованием вопроса. И когда мне все это надоело,
подумала, что с таким же успехом могла бы в ответ
на вопросы написать роман. Так что “Кружево” —
это на самом деле научное исследование секса,
замаскированное под роман».
Но не беспокойтесь, Ширли: это действительно
было пособием. Особо смачные отрывки (которые
Набоков называл ОСС — «обязательные сексуаль-
ные сцены») стали нашей подростковой «Радостью
секса»195, но без этих хипповых волосатиков. Я была
слегка шокирована, когда прочитала у Ричарда
Коэна в «Писать как Толстой», что Конран на самом
деле наняла другого автора для описания всех этих
прелестей: «Она наняла коллегу-писательницу
Селию Брейфилд для написания двенадцати эро-
тических сцен, в двух из которых присутствуют
золотая рыбка и бриллиант в необычной оправе,
за что заплатила ей 500 фунтов». Так даже и луч-
ше: две женщины поработали над тем, что затем
стало поводом для других авторов соревноваться
с Конран (или Брейфилд) в живописании эпизодов.
375
Но кто бы ни был автором этих страниц, главное,

что секс в романе Ширли Конран — это удоволь-
ствие и женщины имеют право на желание.
А теперь сравним героинь «Кружева» с девствен-
ницей Аной из «Пятидесяти оттенков серого»: она
просто соплячка какая-то. Как говорит Конран,
бонкбастеры двадцать первого века все «инфантиль-
ны. До 200-й страницы секса вообще нет, а чтобы
героиню отшлепали по попке, надо ждать до че-
тырехсотой». Очень точно.
Мне нравится рассказ Ирен Сабатини, автора
«Соседского мальчика», о том, какое воздействие
«Кружево» оказало на девочек-подростков во всем
мире:
Впервые я прочитала «Кружево» в 1980-х, когда

была шестнадцатилетней ученицей школы при
доминиканском монастыре в Булавайо, в Зимбаб-
ве. Мы передавали друг другу этот пухлый роман
на уроках математики, биологии, религиозного
воспитания и читали под партой, отмечая стра-
ницы для поджидавшей своей очереди подружки:
«Прочти вот это, пожалуйста»… Кому принадлежа-
ла книга, осталось тайной, в каком-то смысле она
принадлежала всем нам, девчонкам из монастыря
в этом сонном городишке. Она открыла нам гла-
за на многое. Мы по очереди забирали ее домой,
словно любимого школьного питомца.
376
Блерб на задней обложке моего зачитанного

издания 1980-х начинается с классической «сучьей»
цитаты. На передней обложке слегка не в фокусе
изображена соблазнительная женщина с алыми
губами и в шляпке-таблетке с черной кружевной
вуалеткой, сверху — текст: «Роман-бестселлер,
который объясняет мужчинам все о женщинах —
а женщинам все о самих себе». Я помню, как глубоко
меня впечатлила истинность этого слогана, мне
не терпелось наконец-то заглянуть внутрь и узнать
все о самой себе. Вот тот самый блерб:
Ну, суки, кто же из вас моя мать?

Этот вопрос поверг в шок четырех женщин, при-
глашенных таинственным незнакомцем в номер
фешенебельного нью-йоркского отеля, открывая
секреты прошлого и обнажая тайну — ту самую
тайну, которая стала неотъемлемой частью их
жизни и омрачала их успехи, тайну, которая лежит
в основе этого захватывающего, сенсационного
романа.
История четырех женщин — Джуди, Кейт, Пэй-
ган и Максин, которые приняли жизнь такой,
какая она есть, и посмели добиться успеха.
На фоне богатства, славы и извращенности, эти
женщины, связанные между собой чем-то бо-
лее крепким, чем даже любовь, стали легендар-
ными.
377
Далее следует цитата из Sunday Express: «Богачи,

стервы, секс и места, где собирается модная тусов-
ка,— все здесь». Мне понравился этот блерб тогда,
нравится и сейчас. Он был такой стремительный,
такой возмутительно сексуальный с этими своими
словечками типа «захватывающий» и «извращен-
ный», меня восхищали эти женщины, «посмевшие»
добиться успеха и ставшие легендарными.
Обложка юбилейного издания Canongate отли-
чается буйным дизайном; журналистка Рэйчел Кук
описала его так: «Представьте себе результат скре-
щивания старого видеоклипа Duran Duran и рекламы
косметики Rimmel 1980-х годов, и вы на полпути
к истине». Очень умно, имеется и «сучья» строчка,
но блерб упрощен и краток, чтобы влезли хвалебные
цитаты от Хелен Филдинг и Индии Найт, справед-
ливо восхищающихся романом. И все же я тоскую
по старому несдержанному блербу.
Так почему же строчка «Ну, суки, кто же из вас
моя мать?», которой начинаются все блербы к «Кру-
жеву», так здорово работает? Это классическая
наживка, на которую попадаются все читатели,
чем бы они в этот миг ни были заняты, потому что
она вызывает целую кучу вопросов: «Кто это гово-
рит? А почему она не знает? Кто эти суки?» Вопро-
сы требуют ответов. Но эта фраза к тому же сразу
объявляет нам о том, каким будет роман: грубым,
непочтительным, заводным. Она обещает нам от-
378
личное времяпрепровождение. В ней, как и в самом

романе, есть непреодолимая энергия, которой не-
возможно противиться. Какой маньяк откажется
читать такое? И это еще одно напоминание о том,
насколько важна интонация.
Эта фраза так легко запоминается, что большая
часть блерба уже, по сути, сделана. Это может пока-
заться жульничеством, когда при создании блерба
пользуешься словами автора, но если строчка ге-
ниальная, то тебе только и остается, что отступить
в сторону и почтительно поклониться. Легендарный
рекламщик Дэвид Эбботт однажды сказал: «Порой
лучший рекламный текст — никакого рекламного
текста». Порой лучшие слова — вовсе не твои слова.
И в таком случае мудрому копирайтеру остается
только признать поражение.
олько для взрослых
«Лолита» и прочие дилеммы
Никому еще не удавалось в полной мере

описать эту книгу на суперобложке.
Но замечательно уже то, что многие пытались.
Мэри Гейтскилл 196 о «Лолите»
" овольно воинственное высказывание, Мэри.

Я предпочитаю думать, что не поддающихся
описанию книг не существует. Но возникает вопрос:
а что делать, если некоторые персонажи настолько
проблематичные, настолько «трудные», что любая
попытка дать им определение обречена на провал?
Как подойти к обложке и тексту на ней, если речь
идет о таком романе, как «Лолита», с одной сторо-
ны — божественной комедии, а с другой, по словам
профессора Эллен Пайфер, «плача по загубленной
детской жизни»? За все эти годы о «Лолите» написа-
но масса глупостей, но Набоков всегда подчеркивал,
что Гумберт Гумберт, от лица которого ведется
повествование,— тщеславный, жестокий и жалкий
человек, презренная личность. Он велеречивый
380
ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
монстр, но роман еще и очень смешной — боже

мой, его же и зовут-то Гумберт Гумберт! Так как же
решать проблемы, подобные «Лолите»?
Обложек для романа Набокова за эти годы было
придумано великое множество, этому даже по-
священа целая книга «Лолита — история девушки
с обложки». Во вступлении к ней говорится: «Если
и существует книга, все обложки которой искажали
смысл, то это “Лолита”». Саму Лолиту постоянно
неправильно интерпретировали и представляли
в ложном свете, превратив ее в объект сексуально-
го желания, — отчасти благодаря фильму Кубрика
1962 года и его «раздражающе неизгладимому»
образу девочки-подростка в темных очках сер-
дечком. Мэри Гейтскилл в своем блистательном
эссе о книге отмечает, что «большинство обложек
полны жеманства: тут вам и затейливые пуговки
на ярко-красном фоне, и эякулирующие розовые
пластиковые пистолеты, волнистые раковины цвета
розовой глазури, бледно-розовые пластмассовые
бусины, из которых складывается название, или
название, в котором буквы L одеты в белые но-
сочки, или название будто вырезано из картона,
как бумажные куклы, или раздавленный красный
леденец».
Лучшая обложка, по мнению Гейтскилл, — у из-
дания US Vintage образца 1997 года: черно-белая
фотография девчоночьих ног с узкими коленками,
381
в коротких белых носках и туфельках на шнуровке.

Согласна, это эффектно — поза скорее неуклюжая,
чем кокетливая: Гейтскилл считает, что «поза вы-
ражает страх… и угодливость». Но ей не нравится
цитата на первой обложке из Vanity Fair, гордели-
во возвещающая, что «“Лолита” — единственная
истинная история любви этого столетия». На ее
взгляд, «возмутительно, что серьезное издатель-
ство выбрало такую фразу для обложки, да еще
и поместило ее над этими боязливыми ножками…
“Лолита” — роман об одержимости, которая нико-
гда не равна любви, и Набоков сам был разочарован
тем, что люди этого никак не могли понять, что они
не были в состоянии постичь истинный смысл».
Достаточно неприятно, что для юбилейного,
отмечающего полвека с момента выхода рома-
на, издания 2005 года US Vintage также взяли эту
оскорбительную цитату из Vanity Fair, поместив
ее на этот раз на заднюю обложку и сопроводив
следующим блербом:
Трепет и восторг — наряду с душевной болью и яз-

вительным остроумием — вот чем полна «Лолита»,
самый знаменитый и противоречивый роман Вла-
димира Набокова, повествующий о всепоглощаю-
щей и обреченной страсти стареющего Гумберта
Гумберта к нимфетке Долорес Гейз. Прежде всего,
это медитация на тему любви…
382
Текст не только использует язык любовных ро-

манов («обреченная страсть», «душевная боль»),
но и слово, которое Гумберт придумал для Лоли-
ты — «нимфетка», как будто это слово обиходное.
Отвратительно.
Набоков обращал особое внимание на дизайн об-
ложек, его беспокоило, каким образом роман будет
представлен. Первое издание «Лолиты», выпущенное
во Франции в Olympia Press в 1955 году, было в бумаж-
ной обложке оливкового цвета без всяких рисунков,
просто с названием и именем автора, набранными
простым шрифтом. Книга поначалу прошла незаме-
ченной, пока Грэм Грин не привлек к ней внимание
публики, в результате британским таможенникам было
приказано отбирать ее у всех, кто пытался провезти
ее в страну, — в Великобритании она была запрещена
до 1959 года. В 1958 году, когда в издательстве Putnam
должно было выйти первое американское издание,
Набоков писал своему редактору Уолтеру Дж. Мин-
тону: «Что там насчет обложки?» И продолжал:
Кто мог бы создать романтический, изящно выпол-

ненный, не фрейдистский и не слишком ювеналь-
ный рисунок для «Лолиты» (легкая отстраненность,
мягкий американский ландшафт, ностальгическое
шоссе — что-то в это роде)? И есть один момент,
против которого я категорически возражаю: лю-
бого рода изображение маленькой девочки.
383
Набоков отклонил все предложенные Минтоном

варианты. «Только что получил пять рисунков и со-
вершенно согласен с вами: ни один из них не под-
ходит, — писал он. — Мне нужны чистые цвета,
тающие облака, тщательно прорисованные детали,
солнечный свет над уходящей вдаль дорогой, с от-
ражением света в лужах и выбоинах после дождя.
И никаких девочек. Если мы не добьемся такого
художественного и мужественного рисунка, пусть
будет глухая белая обложка (но грубая, а не обычная
глянцевая) с четкими черными буквами ЛОЛИТА».
Довольно точное описание того дизайна, который
в конце концов и использовали *.
Некоторые другие воплощения романа просто
напрашивались на такой скромный дизайн, осо-
бенно одно американское издание, увидев которое
я не могла удержаться от смеха, поскольку первую
обложку украшала такая вот ложнопатетическая
фраза: «Второе по частоте упоминаний название,
появлявшееся в рейтингах выдающейся прозы Book
*
Примечательно, что Набоков, похоже, потом забыл о сво-
их собственных предпочтениях. Есть старая кинопленка,
на которой он разглядывает полку с переводами своей
книги, в том числе и с французским Livre de Poche изданием,
на обложке которого изображено девичье лицо, которое
он называет «очень симпатичным». Наверное, принципы
вылетают в трубу, когда авторы сталкиваются с продажей
прав за рубеж.
384
Week с 1945 по 1965 г.». Слоган на другом был по-

истине афористичным: «Самая обсуждаемая книга
нашего времени!»
Большинство из них игнорировало требование
Набокова не изображать девочку. Лолита предста-
вала либо в кадре из фильма, либо как самостоятель-
ный художественный образ, при этом обычно она
выглядела старше двенадцати лет, как будто авторы
обложек все-таки не могли смириться с ужасающей
истиной. Издание Penguin Modern Classics использова-
ло фотографию лежащей в траве девочки, источни-
ком вдохновения для которой явно послужил фильм
Эдриана Лайна 1997 года, но теперь фотографию
благоразумно заменили на картину маслом с фрук-
тами и цветами, что позволяет уйти от вопроса
изображения Лолиты. Блерб на этом издании, на мой
взгляд, очень хорош, он начинается первой строкой
книги, чтобы показать, что это книга о языке в той же
степени, сколько и о страсти, и далее:
Поэт и извращенец Гумберт Гумберт становится

одержимым двенадцатилетней Лолитой и жаждет
обладать ею сначала плотски, затем художественно:
«Другой, великий подвиг манит меня: определить
раз навсегда гибельное очарование нимфеток».
Этот процесс соблазнения — лишь одно из многих
измерений набоковского шедевра с его языческим
юмором и роскошным, искусным языком.
385
«Поэт и извращенец» — заявление несколько

произвольное, но оно сразу привлекает внимание
и одновременно устанавливает дистанцию между
читателем и Гумбертом, а не делает нас соучаст-
никами.
Что же касается современного американского
издания, то я была несколько изумлена описанием,
которое появилось для аудиокниги на Amazon:
Когда в 1955 году «Лолита» была впервые опубли-

кована, роман мгновенно стал причиной громкого
скандала из-за той степени свободы и искушенно-
сти, с которой в нем рассматривается необычные
эротические пристрастия его героя. Но мудрое,
ироничное, элегантное мастерство Владимира
Набокова — вот причина того, что книга стала
одним из самых почитаемых романов двадцатого
века вопреки противоречивости содержащего-
ся в ней материала, автор использует его, чтобы
рассказать историю любви, потрясающую своей
красотой и нежностью.
Эротические пристрастия? Нежность? Простите,

но меня сейчас стошнит.
Более удачным мне кажется рекламный текст
на британском издании 2011 года, первая обложка
которого, с девочкой с веснушчатым лицом, явно
адресована молодому читателю. Задняя облож-
386
ка украшена хвалебными цитатами из рецензий

(одна из них мне особенно запомнилась — в ней
роман сравнивают с головой Медузы, только змеи —
бумажные), а сам блерб интересный, потому что
в нем, помимо звериной природы героя, отдается
должное и Лолите: современный читатель на это
откликнется. Мне не очень нравятся попытки пси-
хологического оправдания Гумберта, однако:
Гумберт Гумберт — профессор колледжа сред-

них лет, европейский интеллектуал, попавший
в Америку. Его преследуют воспоминания о поте-
рянной подростковой любви, и он беззастенчиво
(и незаконно) влюбляется в дочку своей квартир-
ной хозяйки, двенадцатилетнюю Долорес Гейз.
Он становится одержим ею и пойдет на все, со-
вершит любое преступление, лишь бы овладеть
своей Лолитой.
Но вот Лолита принадлежит Гумберту, вот он
получил все, чего жаждал,— что дальше? И каково
Лолите? Как долго она будет соглашаться на то,
чтобы кому-то принадлежать?
Вот это в скобках «и незаконно» — очень по-

лезная вещь: когда речь идет о противоречивых
книгах, лучше сразу обозначить то, что вызывает
возмущение. Блерб на оборотной стороне первой
обложки печально известного издания «Любовника
387
леди Чаттерлей» 1960 года (на задней обложке дана

биография Д. Г. Лоуренса) — Penguin пытались на-
казать на основании закона о непристойных пуб-
ликациях, но издательство выиграло процесс —
это триумф стойкости и сопротивления нападкам
тогдашних блюстителей нравственности:
Лоуренс писал о «Любовнике леди Чаттерлей»:

«Я всегда трудился ради одной цели — доказать,
что сексуальные отношения ценны и значимы,
а не постыдны. В этом романе я пошел дальше
всего. Для меня все это прекрасно, как сама наго-
та…» Эта история любви между лесником и женой
калеки-интеллектуала — история о «фаллической
нежности», и ни в каком смысле не порнография.
К сожалению, критики и цензоры, отчаянно осу-
дившие книгу, набросились на то, как было об этом
рассказано, и упустили из виду нежность.
Лоуренс знал, что подвергнется нападкам. «Книга
принесет мне только оскорбления и ненависть»,—
говорил он, и так и получилось. Потребовалось
более тридцати лет, чтобы она была опубликована
в этой стране в неизувеченном виде.
На мой взгляд, отличный текст, если не при-

нимать во внимание устаревшее слово «калека».
Особенно мне нравится, что автор использовал
слово «неизувеченный», потому что «неотцен-
388
зурированный» и «несокращенный» звучат куда

слабее.
Единственная книга, которую можно было бы
описать как порнографическую — из-за содер-
жащихся в ней сцен насилия, — это сатира Брета
Истона Эллиса «Американский психопат». Блерб
на задней обложке нас искусно и привлекает, и от-
талкивает одновременно, говоря о том, почему в ро-
мане все так устроено, а не только, что именно
устроено. Примечательно также, что первый отзыв
о книге принадлежит женщине, Фэй Уэлдон197, а это
важно для романа, который мог бы быть истолкован
как женоненавистнический:
Патрику Бэйтмену двадцать шесть лет, он рабо-

тает на Уолл-стрит, он хорош собой, обладает
прекрасным вкусом, обаятелен и умен. А еще он
психопат. Это суровая, горькая черная комедия,
повествующая о мире, который всем нам знаком,
но с которым никто из нас не хочет сталкиваться.
«Американский психопат» тычет нас носом в ве-
личайшую американскую мечту — в ее худший
кошмар.
Блербы для столь же противоречивых произ-

ведений «Последний поворот на Бруклин» и «За-
водной апельсин» также говорят о серьезных на-
мерениях этих романов («признанный шедевр»,
389
«серьезное исследование моральных ценностей

свободы воли»). В своем «Предисловии» к «Послед-
нему повороту на Бруклин»198 Ирвин Уэлш не ре-
комендует при описании этого романа употре-
блять слово «культовый», потому что это «звучит
маргинально и оскорбительно» для произведений
великих авторов. Но как писать о вещах откровенно
непристойных?
«120 дней Содома» Маркиза де Сада — чудовищ-
ная, чудовищная книга. Тут не получится ходить
вокруг да около. Но она представляет историче-
ский и литературный интерес, так что Penguin Classic
опубликовал ее в 2016 году в новом переводе.
В очень взвешенном и мудром «Предисловии»
переводчик описывает книгу как, «возможно,
самый вызывающий из когда-либо написанных
текстов… Как бы ни было это трудно, но читать
“120 дней Содома” надо внимательно и вдумчиво».
Автор предисловия также говорит об историческом
контексте и о том, что книга занимает свое место
в ряду классических произведений, потому что
«ее невозможно проигнорировать».
Мне пришлось писать блерб, и я постаралась быть
честной, говоря о «примитивной брутальности».
Я не хотела уклоняться от неприятного. И это глав-
ное в блербах для «трудных» книг. Рекламный текст
необязательно должен выступать в защиту книги.
И не стремиться сделать читателя сообщником.
390
Но он может отстоять право книги на существо-

вание. В конце концов, она для чего-то издается.
Мы не можем по собственному желанию отбросить
неудобных, даже морально предосудительных ав-
торов. И не должны *. Но мы можем тщательнее
относиться к словам, которые используем, публикуя
и вынося такие произведения на обсуждение.
*
Выражение «культура отмены» проблематична уже сама
по себе. Но если бы я даже и пустилась в культурные войны,
то была бы на стороне тех, кто рекомендует «думать, прежде
чем подвергать цензуре или даже порицать, ибо это может
сыграть на руку либертарианцам». Зачем облегчать жизнь
противнику?
Часть 5
%$
##-!%
#
Блербы — это мы
естии, квесты и монстры
Сюжеты
Вся великая литература начинается

с одной из двух историй: либо герой отправляется
в путешествие, либо в город
прибывает незнакомец.
Толстой 199
озвольте рассказать вам одну историю.

Бедная, невезучая и одинокая, наша героиня
отвергнута миром, она низшая из низших. Но проходит
время, она преодолевает невзгоды, судьба ее меняется.
В конце ее исключительная природа становится очевидной,
а ее прекрасные внутренние качества — общепризнан-
ными.
Конечно же, это «Золушка», варианты которой
можно найти в фольклоре всего света — от Ки-
тая до Древнего Египта. Это также «Джейн Эйр»,
«Гадкий утенок», «Чарли и шоколадная фабри-
ка», все книжки про Гарри Поттера, «Миллионер
из трущоб» и «Пигмалион» — а еще «Моя прекрас-
ная леди» и «Красотка» (или «Золушкатвоюмать»,
как замечает подружка Вивиан, главной героини
395
«Красотки»). Другими словами, классическая сказка

«из грязи в князи» — иначе именуемая «вознаграж-
денная добродетель». Один из многих архетипич-
ных сюжетов.
Нора Эфрон сказала, что «все передирают у всех»,
а я бы еще добавила, что копирование — это все.
То, как мы рассказываем истории, говорит о том,
какие мы и какими мы всегда были. Журналист Кри-
стофер Букер насчитал семь основных сюжетов,
проходящих через все человеческой истории: побе-
да над монстром («Беовульф» и «Челюсти»); из грязи
в князи; поиск; путешествие и возвращение; коме-
дия; трагедия; возрождение. Ирландский драматург
Денис Джонстон говорил о восьми: непризнанная
добродетель; пагубный порок; требующий оплаты
долг; любовный треугольник; паук и муха; юноша
встречает девушку плюс препятствия; принятый
дар и неугомонный герой (кстати, все это имеется
в фильме «Касабланка»). Итальянский драматург во-
семнадцатого века Карло Гоцци утверждал, что рас-
хожих сюжетов тридцать шесть*. Однако «Указатель
сюжетов фольклорной сказки» Аарне — Томпсона,
*
Когда французский критик Жорж Польти век спустя в «Три-
дцати шести драматических ситуациях» заново открыл
классификацию Гоцци200, он включил в нее как один из под-
разделов сюжет о «женщине, очаровавшей быка». Спорный
пример.
396
БЕСТИИ, КВЕСТЫ И МОНСТРЫ
впервые опубликованный в 1910 году, содержит

2500 основных сюжетов, собранных по всему
миру — «Золушка» идет в нем под номером 510А.
Единственное, что ясно из всего вышесказан-
ного: никто не знает, сколько их на самом деле.
Но понимание базовых сюжетов — бесценный спо-
соб осмысления того, как заимствованные сюже-
ты воздействуют на нас. Мы знаем, что у блербов
должно быть начало, середина и конец — «модель
столь же строгая, как форма сонета» *. Даже если
в книге много сложных линий, мы сможем расска-
зать опорную историю, или, как говорил Уильям
Голдман, «хребет». Начнешь излагать несколько
таких историй, и все запутается. Более того, пе-
ресказывая произведение разными способами, мы
можем ненароком изменить общий смысл.
Как, например, в блербе на одном из изданий
«Грозового перевала»:
С наступлением темноты застигнутый метелью

человек был вынужден укрываться в странном
мрачном доме «Грозовой перевал». Это место он
уже никогда не забудет. Здесь он узнает о Кэтрин,
о том, как ей пришлось выбирать между благона-
меренным мужем и опасным человеком, которого
*
Джереми Льюис в «Родственных душах».
397
она любила с юности. О том, как ее выбор привел

к предательству и ужасной мести — и продолжает
мучить тех, кто живет в настоящем.
Способов интерпретировать роман Эмили Брон-

те великое множество: юноша встречает девушку
плюс препятствия, трагедия, любовный треуголь-
ник, пагубный порок. В этом блербе сюжет слегка
переворачивают и излагают с точки зрения рас-
сказчика, Локвуда, через него подавая историю
мрачных взаимоотношений Кэтрин и Хитклиффа.
Это классический сюжет «путешествия и возвраще-
ния»: нашего героя помещают в странный новый
мир, из которого он не может вернуться целым
и невредимым. И таким образом книга предстает,
скорее, готическим романом, чем романтической
историей (с чем, несомненно, могут поспорить
многие).
А как вам вот это?
Все начинается с крыс. Терзаемые кровавой рвотой,

они гибнут сначала сотнями, потом тысячами.
Когда исчезли все крысы, начали болеть горожане.
Они, подобно крысам, также гибнут со страш-
ной силой. Власти закрыли город на карантин.
Отрезанным от всего мира горожанам приходится
противостоять этому ужасу в одиночку… Чудо-
вищное зло вошло в их жизнь, но они не сдаются.
398
Если вы еще не догадались, то это «Чума» Альбе-

ра Камю, изложенная как «победа над монстром»
на обложке издания, предназначенного для моло-
дых читателей.
Чтобы позабавиться — если у вас имеется склон-
ность к подобного рода развлечениям,— вы тоже
можете попробовать пересказать известные истории,
как будто это что-то совершенно другое. Например,
пересказать «Звуки музыки» с точки зрения баро-
нессы, как если бы это был любовный треугольник?*
Эльза очаровывает всех, кто посещает ее блиста-

тельный венский салон. Единственное, чего ей
не хватает в жизни, — мужчины, который был бы ей
ровней. Когда она встречает вдовца, пытающегося
в одиночку воспитывать детей, кажется, что они
обрели друг друга. Но молодая гувернантка —
очень молодая — входит в их жизнь и грозит все
разрушить. Станет ли Эльза сражаться за люби-
мого? И сможет ли победить?
А мой друг пересказал «Челюсти» как душевный

рассказ о дружбе:
*
О видении ситуации глазами баронессы можно также
почитать статью Мелинды Трауб на сайте mcsweeneys.net:
«С сожалением сообщаю, что моя свадьба с капитаном
фон Траппом отменяется».
399
Как-то в жаркий летний денек трое совершенно

не симпатизирующих друг другу неудачников —
мрачный Броди, очкарик Хупер и нелюдимый Ку-
инт — отправляются на рыбалку. Они быстренько
напиваются, врут друг другу, дело едва не доходит
до драки. Им удается потопить свою лодку, поймать,
а затем упустить самую большую рыбу в своей жизни.
К тому моменту, как приходит время возвращаться
домой, эти враждующие и далеко уже немолодые
мужчины начинают понимать, что значит дружба…
Любая история открыта для самых разных ин-

терпретаций, и такое упражнение показывает, как
далеко можно зайти. В конце концов, литературное
творчество — всего лишь игра словами. Мы просто
перемонтируем историю, как это мог бы сделать
редактор фильма или маркетолог, выпускающий
трейлер: выбираем определенные элементы и вы-
двигаем их на первый план. Ветеран голливудского
монтажа Диди Аллен говорила: «Монтаж заключа-
ется не в том, чтобы что-то убирать, а в том, чтобы
сводить воедино. Это значит взять историю, снятую
с разных камер и очень часто в нескольких дублях,
и подать ее в лучшем виде».
В «Как писать книги» Стивен Кинг предпочитает
говорить об историях, а не о сюжете: «Истории —
это находки, вроде окаменелостей в земле». Стоит
ему отрыть такой самородок — ситуацию, характер,
400
вроде характера Энни Уилкс в «Мизери», которая

явилась ему во сне,— как за этим следует история.
Он не доверяет тому, что называет «развитием сю-
жета», в этом он видит нечто подобное печально
известному «Колесу сюжетов», которое изобрел
популярный в 1920-х халтурщик-романист Эдгар
Уоллес: если вы застревали с сюжетом, достаточно
было крутануть картонный диск и посмотреть, что
выскочило в окошке — «удачное появление» или
«героиня признается в любви»201.
Кинг предпочитает опираться на интуицию, а это
говорит о том, что история — это, возможно, что-то
неподвластное нашему контролю. Об этом пишет
Джон Йорк202 в своей «библии рассказчика» «Чем даль-
ше в лес». Как считает Йорк, «повествование имеет
форму, а не просто состоит из отдельных сюжетов,
и она доминирует в том, как рассказываются все исто-
рии, и восходит не только к временам Возрождения,
но и к самому началу письменности». Эта единая
структура управляет всем — от прозы, кажущейся
«бессюжетной», и авангардных артхаузных фильмов
до бестселлеров, которые продаются в аэропортах.
Каждая история начинается с «однажды»: где-то с кем-
то нечто происходит. Это нечто известно как завязка,
провоцирующая событие. В каждой истории имеется
эта завязка, ведущая к противостоянию, кризису и раз-
решению. Подобная структура существует со времен
Древней Греции, но Йорк считает, что она уходит
401
еще глубже: это отголоски первичных волшебных

сказок, начинающихся с того, что кто-то отправляется
в лесную чащу, и путешествие это ведет к переменам.
Как он говорит, у всех историй есть предпосылка:
«Что, если?..» Эта мысль замечательным образом
проиллюстрирована недавно увиденными мною ре-
кламами новой линейки драм, готовящихся к выходу
на Apple TV. Это настоящие миниблербы. Каждая
короткая реклама — отрывок из фильма, поверх
которого наложена фраза-описание. И каждый раз
маленький курсор возвращается к началу титра
и что-то изменяет в описании. Например, «Молодая
пара нанимает няню для малыша» превращается
в «Молодая пара нанимает няню для пупса», и мы
видим, как няня меняет пеленки зловещей кукле.
Или: «Адвокат защищает молодого человека, обви-
ненного в убийстве» превращается в «Адвокат защи-
щает молодого человека, своего сына, обвиненного
в убийстве». Вот оно, это «Что, если?..», это нечто.
Начиная блерб словом «когда», мы тем самым
тем самым выдвигаем на передний план завязку,
но, как мы уже говорили в главе «Король первых
строк», этот прием использовали так много раз,
что его следует избегать. Есть способы получше,
как в этом рекламном тексте к «Отелю “У озера”»:
В изысканную атмосферу «Отеля “У озера”» тихо-

нечко входит Эдит Хоуп, автор любовных романов,
402
женщина, чьи мечты скромны. Эдит оставила дом

после того, как поставила в неловкое положение
себя и своих друзей. Она отказывается жертвовать
своими идеалами и упрямо отстаивает самосто-
ятельность. Но среди ухоженных дам и мелких
аристократов Эдит встречает мистера Невилла,
и у нее вновь появляется шанс спастись от уни-
зительного одиночества…
Даже самые преданные поклонники Аниты Брук-

нер не станут уверять, что ее романы насыщены
действием, и все же здесь нам предлагают историю
с интригующей завязкой (к тому же кто забудет
стены цвета переваренной телятины?)
И если мы посмотрим на хорошие блербы к рома-
нам, у которых нет четкого сюжета, то модель будет
той же самой. Блерб к неторопливому исследованию
воспоминаний, предпринятому В. Г. Зебальдом
в романе «Аустерлиц»203, превращает импрессио-
нистское повествование в линейное:
В 1939 году пятилетний Жак Аустерлиц отправлен

с другими детьми из Германии в Англию и помещен
в приемную семью. Эта бездетная пара с готов-
ностью стирает из памяти мальчика все знания
о его прошлом… Гораздо позже, уже после того,
как состоялась его карьера историка архитектуры,
к Аустерлицу — при том, что никаких намеков,
403
указывающих на его происхождение, не сохра-

нилось,— возвращаются смутные воспоминания,
и он принимается исследовать то, что произошло
пятьдесят лет назад.
В историю можно превратить все что угодно. Дол-

ли Алдертон сказала о Норе Эфрон: «Она знает,
как сложить любое повествование так, чтобы в нем
были саспенс, напряжение, облегчение, удивление
и финал». И поэтому, каким бы ни был роман — им-
прессионистским, экспериментальным или нару-
шающим все правила, — мы отзываемся на лежа-
щую в его основе модель: завязка, развязка (или от-
сутствие оной). Что-то меняется, кто-то меняется.
Как считает Джон Йорк, это же лежит и в основе
того, что мы представляем собою:
Основа любых историй: вечная схема того, как кто-

то был найден, будучи перед этим потерянным.
Все повествования — это, на определенном уров-
не, рассказ о путешествии в дремучий лес, чтобы
найти утраченную часть себя, заново обрести ее
и снова стать цельным. Искусство рассказывания
историй вот такое простое — и сложное.
Вновь и вновь мы уходим в дремучий лес, встре-

чаясь там с монстрами и, что гораздо хуже, с самими
собой.
суе не упоминать
Брифинг: очень ценные указания
МИРАНДА: Мне нужно десять или пятнадцать

юбок от Кельвина Кляйна…
ЭНДИ: Каких именно юбок?
МИРАНДА: Извольте терзать своими
вопросами кого-нибудь другого…
Пример брифинга из фильма
«Дьявол носит Prada»
«+ то должно бросаться в глаза!» «Взбодрите

это!» «Рождество правда такого красного
цвета?» «Нельзя ли сделать так, чтобы лед выглядел
теплее?» «Цвета отличные. Просто измените их».
«Вот что я придумал. Можете сделать похоже?»
И особенно продуктивное: «Я узнаю это, когда
увижу, но пока это не то». Вот лишь некоторые
из невнятных, раздражающих или откровенно ду-
рацких инструкций, которые получала группа ир-
ландских художников и иллюстраторов и которые
они решили превратить в постеры — просто чтобы
поднять себе настроение.
405
Каждый, кто зарабатывает на жизнь своим твор-

чеством, в какой-то момент вынужден следовать
инструкциям. И, надо отдать должное, копирай-
терам приходится намного легче, чем дизайне-
рам. Считается, что дизайн обложки может сильно
улучшить ситуацию с проблематичной книгой.
Один издательский гений — не буду его здесь на-
зывать — как-то раз во время брифинга записал
особо выдающиеся инструкции по части обложки,
и у него получилось что-то вроде хайку:
Коллеги, круглый стол,

Улыбки, обсужденье.
И вот моя обложка…
И далее:
«Нет, что-то тут не так,

Что? переделывать опять?»
Молчат, кивают равнодушно...
Помимо того, что эти хайку так и просятся в ка-

кой-нибудь поэтический сборник, по нему понятно,
до какой степени брифинги сбивают дизайнеров
с толку. То же касается и копирайтеров: все, что
выносится на обложку, становится поводом для
погружения в экзистенциальную сущность слов.
Заголовок, вынос, блерб часто видятся чем-то вроде
406
ВСУЕ НЕ УПОМИНАТЬ
стикеров, которые просто наклеиваются на книгу,

при этом мало кто в состоянии объяснить, какими
эти стикеры должны быть, — объясняют скорее
от обратного. Вот мои любимые высказывания:
«Как это, но явно не так», «Ну вы же понимаете,
что так же, но по-другому», «А не можем ли мы за-
менить эту строчку на что-то получше?» (Вот это
«мы» что означает? Что они просто рвутся помочь?)
«А получше цитаты не нашлось?» (Ну как же, есть
просто потрясающая, но я нарочно ее припрятала.)
Копирайтеры умеют приспосабливаться. Это
наше sine qua non — обязательное условие существо-
вания. То, что мы не являемся экспертами в каждой
из тем и подходим к ним с точки зрения неспециа-
листа, может быть даже преимуществом. Мы долж-
ны выделять определенные аспекты текста и пы-
таться говорить на разные голоса, таково условие
игры. Нам часто приходится писать тексты для книг,
которые еще не дописаны или которых вообще пока
не существует в природе, но это даже помогает
процессу, поскольку мы вынуждены мыслить не-
стандартно и не потонуть в подробностях. Просто
дело в том, что писать блербы прикольно.
Но все же, когда я принялась расспрашивать
коллег (их имена я унесу с собой в могилу) о са-
мых немыслимых инструкциях, плотину прорвало.
«Меня как-то попросили написать блерб для книги,
и клиент прислал мне — в качестве “примера” —
407
блерб для другой книги, которая не имеет ничего об-

щего с книгой, над которой мне надо было работать,
то есть вообще ничего общего ни по интонации,
ни по всему остальному. Но клиент всегда прав…»;
«Мне приходилось работать над книгами, не имея
никакого текста, и надо было изобрести наживку
для читателя из ничего. Были книги, когда редак-
тор или автор ставили обязательным условием
чего-то не упоминать — например, книга была
эротическая, а требовалось, чтобы ее покупали
не из-за секса, а потому, что это Классическая Ро-
мантическая История Всех Времен и Народов. Вот
так-то…»; «Из-за дизайна обложки мне надо было
написать короткий, но завлекательный блерб для
супердлинной и знаменитой книги. Уложиться бук-
вально в один абзац. Знаете, что это была за книга?
Библия!»
Особенно сложная задача — блербы для ком-
мерческой литературы известных авторов, это
настоящая головная боль. Вот история с заданием
написать блерб к готовящемуся к печати роману
знаменитого автора: «Рукопись была, но мне не раз-
решено было ее читать, сказали только, что книга
не очень занимательная, а моя задача — сделать
так, чтобы она казалась занимательной. И еще мне
надо было придумать название». Или была книга,
в которой много говорилось про верховую езду,
но инструкция была «нигде ни слова про лошадей».
408
ВСУЕ НЕ УПОМИНАТЬ
Это как сценаристу Аллану Бернсу сказали «пе-

ределать сценарий так, чтобы было на двадцать
пять процентов смешнее». Через какое-то время
он позвонил на студию и сообщил: «Та часть, что
я уже переписал, пока получилась смешнее на во-
семнадцать процентов, значит, оставшуюся мне
надо делать смешнее на тридцать один процент…»
Шутки они не поняли.
В телесериале W1A204 упоминается объявление
о поиске режиссера. Зачастую копирайтер тоже
проваливается в эту кроличью нору абсурда:
Кандидат должен быть внимательным слушате-

лем, иметь скорее будущий, чем прошлый, бога-
тый опыт, быть способным поднимать большие
вопросы, прежде всего выдвигая ответы на них,
и трудиться, отталкиваясь от ответов, при этом
сохраняя спокойствие, и при необходимости ра-
ботать в Солфорде.
Другими словами, «мне нужна звезда с неба,

но звезду не упоминать. И небо тоже».
Как-то раз, давно уже, меня попросили напи-
сать блерб для книги, в которой повествование
ведется человеком среднего возраста, но упоми-
нать человека среднего возраста было запрещено
(«сосредоточьтесь на дочери, для рынка это более
привлекательно»). Мне также пришлось описывать
409
книгу, в которой одним из персонажей был Иисус —

великолепный роман Джима Крейса «Карантин»,—
но не упоминать при этом слово на «И», поскольку
это может «кого-то смутить или рассердить». Я по-
старалась превратить это в преимущество, построив
интригу вокруг таинственной личности, которая
присоединяется к группе странников в Иудейской
пустыне. («Вдалеке видна едва различимая фигура,
этот человек постился сорок дней, он Галилеянин,
который, как говорят, может творить чудеса…»)
Хотя я полагаю, что из этого описания совершенно
ясно, о ком идет речь. Интересно, что в современ-
ном издании Picador уже упоминает Иисуса на задней
обложке, что, по-моему, куда честнее.
Самую ужасную на свете историю об инструк-
циях и указаниях мне рассказала одна копирайтер,
текст которой взбешенный редактор разорвал прямо
у нее на глазах. Но и это еще цветочки: ей пришлось,
следуя инструкциям, снова и снова переписывать
блерб для популярного романа: «Редакторша удов-
летворилась только на двадцать первом варианте.
В какой-то момент она позвонила и сказала, чтобы
я тут же явилась к ней (это было примерно на четыр-
надцатом варианте). В этот момент я была в яслях
с грудной дочкой. Она потребовала, чтобы я оставила
дочку и немедленно мчалась к ней. Издатели часто
теряют адекватное восприятие действительности».
По-моему, я отделалась сравнительно легко.
се мы ящеры
Про науку
то происходит у нас в голове, когда мы читаем

блербы? Нажимают ли определенные слова
на определенные психологические кнопки? Другими
словами: существует ли наука убеждения? Мне это
всегда было интересно. Идея витала в воздухе еще
с 1950-х — времени, о котором говорится в сериале
«Безумцы», со всеми этими слухами о «действую-
щей на подсознание рекламе» через кинофильмы,
в которых якобы проскакивали рекламные слоганы
типа «Пейте кока-колу»: эти истории породили
настоящую этическую панику, хотя и оказались
обыкновенной выдумкой.
Идея о том, что маркетологи манипулируют на-
шим подсознанием, достигла пика в 1970-х, когда
вышла книга Уилсона Брайана Кея «Подсознатель-
ное соблазнение», в которой он обещал раскрыть
411
«секретные методы, которыми рекламщики вы-

зывают желание, чтобы продать продукцию». «Вы
испытали сексуальное возбуждение, глядя на эту
картинку?» — вопрошала фраза на первой обложке,
пущенная по фотографии мартини со льдом (сомни-
тельные, конечно, в те времена были вкусы). Блерб
на задней обложке тоже слегка тошнотворный,
в нем говорилось о «медийном изнасиловании»,
а также обещалось открытие некоторых тайн вроде:
«То место в телевизионной коммерческой рекламе,
где скрыт половой акт». Смахивает на настоящую
паранойю.
В принципе, у меня стойкий иммунитет против
подобного образа мыслей. Как по мне, это типичное
мышление сторонников теории заговора, твердо
уверенных, что «кто-то где-то что-то замышля-
ет». В 1977 году в статье для Washington Post автор
«Подсознательного соблазнения» уверял даже, что
отдел художественного оформления издатель-
ства, в котором вышла его книга, спрятал в кубик
льда на обложке изображение эксгибициониста.
На что большинство дизайнеров наверняка от-
кликнулись бы фразой: «Эх, если б у нас было на это
время!»
Если отставить в сторону паранойю, вопрос
все-таки остается: а существуют ли какие-либо
свидетельства эффективности методов убеждения?
Может ли наука подтвердить мои копирайтерские
412
ВСЕ МЫ ЯЩЕРЫ
догадки о том, что какие-то слова срабатывают

(а какие-то — нет)? Я попыталась выяснить это,
и вот что обнаружила.
Что за все этим стоит
С огорчением вынуждена признать, что самым

успешным политическим лозунгом последних лет
стал лозунг «Вернем контроль». Вся пиар-кампания
тех, кто хотел, чтобы Британия покинула Евросоюз,
была антирациональной и потому сработала. Она
игнорировала статистику и экономические выгоды
и играла непосредственно на эмоциях — страхе
и ностальгии. Очень похоже на историю с лозунгом
«Сделаем Америку снова великой». Это уже не со-
бачий свисток, это скорее клаксон *.
Чем больше я читала о том, как работает мозг,
тем понятнее мне становилось мнение большинства
специалистов, что мы далеко не так умны, как нам
кажется. Наш мозг нелогичен, хаотичен, полон
предрассудков, ленив, самовлюблен, противоречив
*
В этих формулировках используются простые слова, со-
стоящие из малого количества слогов. Согласно индексу
удобочитаемости Флеша (мера определения сложности
восприятия текста читателем), речи Трампа были рассчи-
таны на навыки чтения девятилетнего ребенка (анализ
проводили в 2015 г.).
413
и склонен к ошибкам. Короче, совсем как Дональд

Трамп. Мы неправильно понимаем статистику.
Мы неверно считываем ситуации. Наши решения
иррациональны, даже важные — за кого голосо-
вать или какой дом купить. Как сказал нобелевский
лауреат, исследователь поведенческой экономики
Ричард Талер: «Все мы, сознавая или нет, тащим
к кассе наши эмоции, чудачества и идиосинкра-
зии».
Но если мы не образцы разумности, значит что-
то еще, находящееся за пределами нашего контроля,
внутри матрешки, которую представляет собой наш
мозг, управляет происходящим. Писатели-рома-
нисты могли бы назвать это подсознанием. Сью-
зен Купер так говорила о писательской фантазии:
«Мы не до конца осознаем, что именно мы делаем.
Что-то там шевелится в фантазии писателя, что-то
непонятное и даже неощутимое, что заставляет его
выбирать фантазию в качестве средства сообщения.
И это действительно не сознательный выбор. За все
отвечает бессознательное».
Современные психологи, в свою очередь, могут
не называть это подсознанием, но результат тот
же. Нобелевский лауреат, психолог и экономист
Даниэль Канеман считает, что у нашего мозга есть
две «системы мышления». Система 1 — быстрая
и инстинктивная, система 2 — медленная и требует
усилий. Канеман говорит: «Система 1 запускает
414
это шоу. А нам всем нужно, чтобы оно продолжало

действовать».
Возьмем для примера знаменитый эксперимент
«Линда». Прочтите его описание:
Линде тридцать один год, она не замужем, при-

выкла высказываться откровенно и очень умна.
У нее степень по философии. Будучи студенткой,
она глубоко интересовалась вопросами дискри-
минации и социальной справедливости, а также
участвовала в антиядерных демонстрациях.
Какой из вариантов наиболее возможен?
Линда — кассир в банке.
Линда — кассир в банке и активистка феминист-
ского движения.
Что вы выберете? Восемьдесят пять процентов

умных студентов Стэнфорда предпочли кассира-
феминистку, хотя наиболее логичный и подтверж-
денный статистикой ответ, что она, скорее, просто
кассир в банке. Что-то там в нашем мозгу скла-
дывает два и два и получает пять. Биолог Стивен
Джей Гулд так описывает эту ситуацию с Линдой:
«Маленький человечек у меня в голове прыгает
и орет: “Она не может быть просто кассиром в бан-
ке, почитай описание!”»
Некоторые уподобляют это эмоциональное
состояние езде верхом на слоне, другие говорят
415
о «внутреннем шимпанзе». Для экстравагантного

гуру рекламы Клотера Рапая все дело — в ящерах
(но не в тех, о которых талдычит Дэвид Айк205).
В книге «Культурный код»206 Рапай говорит, что
слова, которыми мы первыми овладели в детстве,
оставляют свой примитивный эмоциональный
отпечаток и влияют на все принимаемые нами
в жизни решения. Он говорит: «Рептильный мозг
всегда побеждает. Если вы хотите добиться успеха
в продаже, обращаться надо к нему».
Подобно гуру детей-цветов шестидесятых Энди
Уорхолу и Тимоти Лири, Рапай, чтобы добраться
до внутреннего ребенка, укладывал своих клиентов
на кушетку в темной комнате и задавал им вопросы.
А затем превращал их ответы в коды — глубокие,
символичные значения слов, в разных культурах
разные.
Он использовал этот метод, чтобы установить,
что американским кодом для слова «джип» был конь.
Это означало свободу, природу, просторы. Поэтому
у машины должен быть открытый верх и круглые,
а не квадратные фары. Компания «Крайслер» по-
следовала этому совету и значительно увеличи-
ла свои доходы. Рапай добился такого же успеха
в Европе, использовав коллективные воспомина-
ния о войне, чтобы определить кодовое слово для
«джипа» во Франции — им оказалось слово освободи-
тель.
416
Да, все это стереотипы, и вообще, возможно,

лошадиный/джиповый навоз, но это напомнило
мне о том, что у слов редко бывает только одно
значение — или то значение, которое нам кажется
присущим слову. Язык ускользает от нашего кон-
троля, и очень сильно нагружен эмоциями. Никогда
не забуду мою учительницу английского мисс Уокер,
которая говорила, что слово «лодка» ассоциируется
у нас с путешествиями или отпуском, а тысячи лет
назад, во времена викингов, оно ассоциировалось
совсем с другим — опасностью, страхом, бегством
и, наверное, со смертью.
Вирджиния Вулф говорила: «Слова — самое свое-
вольное, самое свободное, самое безответственное,
самое неукротимое, что есть на свете… Слова живут
не в словарях, они живут в разуме».
Значения слов влияют на нас на самом глубин-
ном уровне.
Любимые слова нашего мозга
Слова не только нагружены коннотациями, они

по-разному влияют на сознание.
Почему кампания американских республиканцев
против налога на наследство в 1990-х, переимено-
вавшись в кампанию против «налога на смерть»,
одержала победу? Почему столь многие рекламные
417
тексты для триллеров пользуются языком страха:

«Они хотят тебя, они хотят, чтобы ты умер»? Ответ
в том, что наша реакция на негативные слова более
мощная. Нейробиологи провели тысячи экспери-
ментов, чтобы посмотреть, какие участки мозга
«загораются», например, когда человек эмоциональ-
но возбужден. Канеман говорит: «Эмоционально
заряженные слова быстро привлекают внимание,
и плохие слова (война, преступление) привлекают
внимание быстрее, чем слова счастливые (мир,
любовь)».
Этот выбор плохого — лишь один из бесчис-
ленных предрассудков, которым подвержен наш
разум. Каждый день мы принимаем множество
мелких решений (перерабатывая при этом около
одиннадцати миллионов частиц информации),
поэтому нам нужно срезать углы, искать короткие
мыслительные пути. Это называется «эвристикой»,
что, полагаю, просто новомодный способ называть
«вещи, о которых писатели догадывались всегда».
Как вы думаете, почему хороший блерб всегда
начинается с чего-то бьющего в глаза и почему
журналист всегда старается вложить как можно
больше информации в лид статьи? А потому, что
мы все пленники эффекта первичности: мы запо-
минаем то, что услышали или прочитали в самом
начале. Наш мозг начинает моделировать слова,
едва мы их увидели — еще до конца предложения,
418
так что следует всегда начинать с того, что мы хо-

тим, чтобы запомнилось.
Мы также в первую очередь реагируем на живые,
специфические, конкретные детали, апеллирующие
к нашим чувствам — нейронным сетям, связанным
с осязанием, вкусом, запахом и звуком, которые
активизируются, стоит нам увидеть нужное слово.
Это лежит в основе хоррора или саспенса. Хороший
пример — блерб для «Женщины в черном» Сьюзен
Хилл, который начинается словами «Ее истерзанное
лицо было маской», а далее говорится о «белых бо-
лотах» и «запертых комнатах». Психолог назвал бы
это «формированием имиджа».
Когда на глаза нам попадается метафора, даже
знакомая, активность мозга повышается — и чем
свежее и новее метафора, тем активность выше.
Во вступлении к «Приготовить, съесть, повторить»
Найджела Лоусон пишет: «Сравнение и метафора
часто вызывают более острые вкусовые ощущения
от блюда, чем прямое описание вкуса» и вспоминает
когда-то прочитанное ею описание первого ощу-
щения от шампанского: «На вкус это было словно
яблоко, очищенное острым стальным ножиком».
Блербы, чтобы запомниться, тоже часто используют
метафоры, подобно той, что содержится в реклам-
ном тексте к моему затрепанному экземпляру «Не-
известного Лондона», где о книге говорится, что
она «столь же захватывающе-возбуждающая, как
419
Портобелло-Роуд субботним вечером», а в блербе

к «Благословению» Нэнси Митфорд сказано, что
книга «скроена так же блистательно, как платье
в стиле нью-лук от Диора».
Блербы для юмористических книг тоже полны
метафор. Сколько же их пришлось использовать
бедному копирайтеру, писавшему тексты для обло-
жек Джереми Кларксона! «На полном ходу», «под
капотом», «он вдавил педаль в пол», «надеть ремни
безопасности», «это произведение похоже на езду
без тормозов, поэтому сидите себе ровно на заднем
сиденье и получайте удовольствие». Такие языко-
вые трюки, какими бы банальными они ни были,
прочно застревают в наших головах и радуют нас
на базовом уровне. Прямо чувствуешь, как нейроны
прыгают от восторга!
В заключение нельзя не сказать о склонности
к упрощению. Когда мы пересказываем какую-то
историю или пишем рекламный текст, мы ин-
стинктивно пытаемся его упростить и выбираем
самые яркие подробности, мы, подобно парфюмеру,
готовим вытяжку, очищаем от всего лишнего. Вот
почему каждый нормальный копирайтер следует
формуле KISS (Keep it simple, stupid! — «Проще, бол-
ван!» — Ред.) Поэтому упрощение лежит в основе
(или должно лежать) каждой коммуникации, осо-
бенно если от слов зависит жизнь. Когда я в начале
пандемии ковида спросила психолога Кэти Ньюби,
420
как должны выглядеть обращения государства к на-

селению, она ответила: «Они должны четко и корот-
ко обозначать правила поведения, и в этом смысле
лозунг “ОСТАВАЙТЕСЬ ДОМА” очень правильный.
А худший вариант — “БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ”. Это
как раз ни о чем». Это как раз пример конкретики
против туманного. Наш рептильный мозг стремится
превратить хаос и путаницу жизни в нечто простое
и понятное. Что возвращает нас к историям, к тому,
что наш мозг любит больше всего.
Машины для создания историй
Различий между художественной

и документальной литературой
в привычном нам понимании не существует:
есть только история, повествование.
Э. Л. Доктороу
Что произойдет, когда мы увидим стоящие рядом

слова «банан» и «рвота»? Мы немедленно начнем
соединять их, пытаться увидеть причину и след-
ствие, представляя последовательность событий,
которая привела к куче желтого месива. Мы чув-
ствуем отвращение. Как считают психологи, это
потому, что наш мозг представляет собою «ассоциа-
тивную машину», когда одна ментальная картинка
421
включает другую, а та следующую и так далее —

другими словами, создает историю, повествование.
Более всех своих прочих наклонностей, чело-
веческие существа склонны посредством историй
упорядочивать хаос мироздания. Это называется
нарративной парадигмой. Мы — создания, расска-
зывающие истории и придумывающие истории.
В книге «Внутренний рассказчик» Уилл Сторр207
пишет: «Столкнувшись с самыми серьезными вопро-
сами существования, человеческий мозг обращается
к историям». Мы подсели на повествования. И это
объясняет все — от пари на то, кем окажется «Н»
в сериале «По долгу службы», до мифов о сотворе-
нии мира и религий *. Сами того не осознавая, «рас-
сказчики приводят в действие ряд нейронных про-
цессов, по разным причинам сложившихся в ходе
эволюции и ожидающих, что на них сыграют, как
на инструментах в оркестре…».
Одна из вещей, на которые мозг реагирует острее
всего, — это перемена, сбой, что приводит к вспле-
ску нейронной активности. Наши серые клеточки
вопрошают: а что это там происходит, что еще
случится? Вот почему многие книги захватывают
*
Знаменитый маркетолог и гуру рекламы сэр Джон Хегарти
договорился до того, что христианство — самая грандиоз-
ная рекламная кампания на свете, с узнаваемым логотипом
и незабываемым описанием бренда.
422
нас уже с первой строчки, в которой содержится

нечто, чего мы совсем не ожидаем («Был холодный
ясный апрельский день, и часы пробили тринад-
цать»), вот почему хороший блерб подстраивает
такие неожиданности: «Наивная юная секретар-
ша отправляется из Кливленда в Сан-Франциско,
устремляясь в смелый новый мир лотаргинцев
из прачечных самообслуживания, жестокосердых
дебютанток и мужских танцевальных конкурсов
в обтягивающих трусах», — так начинается блерб
на обложке «Городских историй» Армистеда Мо-
пина: Мэри Энн вступает в незнакомый мир. Или
возьмем «Незримые фурии сердца» Джона Бой-
на: «Изгнанная из родной деревни в Вест-Корке,
шестнадцатилетняя и беременная Кэтрин Гоггин
уезжает в Дублин, чтобы начать там все заново»208.
Мы бесконечно любопытны, нам постоянно по-
давай что-нибудь новенькое: как уверяет Сторр,
«младенцев в возрасте девяти недель уже больше
интересуют новые образы, чем те, которые они
уже видели». Человеческим существам необходимо
открывать тайны. Так разве блербы не есть способ
подогревать эти инстинкты? Ведь в них намеренно
что-то умалчивается, но при этом обещается, что
секрет будет открыт в самой книге. Наш мозг за-
интригован другими человеческими существами,
особенно человеческой непредсказуемостью. Вот
почему так хорошо срабатывают блербы, в которых
423
говорится о характере главного героя со всеми его

недостатками, как, например, в рекламном тексте
к «Квини» Кэндис Карти-Уильямс:209
У Квини Дженкинс все не слава богу, крутится,

не зная передышки. Правда, ее «поставил на паузу»
собственный бойфренд, Том. Но это передыш-
кой вряд ли назовешь, а есть еще босс, который
ее не замечает, и ее семья — выходцы из Ямайки,
которые ее не слушают (они вообще ничего не слу-
шают, если это не про Иисуса или не про тарифы
на воду). Она все пытается встроиться в два мира,
которые на самом деле никак ее не понимают. Так
что неудивительно, что ей приходится крутиться…
Наше любопытствующее и постоянно придумы-

вающее истории воображение все время пытается
заполнить пробелы. Как говорится в книге Ника
Чейтера «Разум плоский», жизнь — лишь одна боль-
шая галлюцинация: «По большому счету мозг — это
биологическая машина, которая создает, импрови-
зирует, мечтает и воображает… Наш поток созна-
тельных мыслей, в том числе объяснения нашего
собственного поведения и поведения других, — это
творения данного момента». Короче, никаких глу-
бин или внутреннего «я». Мы просто по ходу дела
все придумываем, мы даже не можем быть уверены,
что все происходит на самом деле.
424
«Отец рекламы» Дэвид Огилви говорил: «Про-

блема в том, что люди не думают то, что чувствуют,
не говорят то, что думают, и не делают того, что
говорят». Наверное, копирайтеры всегда понима-
ли, что мы рассеянные и бестолковые существа,
реагирующие на что-то, чем мы не в состоянии
управлять.
А мне вот интересно, может ли наука о словах
предложить хоть что-то более для меня утешитель-
ное, а именно то, что средства повествования —
таинственность, метафора, яркость, — которыми
пользуются в книгах, в блербах, в рекламе и в боль-
шинстве форм убеждающих коммуникаций,— это
не просто какие-то причуды: они неотъемлемая
часть нашего существования. Мартин Эмис гово-
рил: «Стиль — это не только то, что привносится
в обычную прозу, он присущ нашему восприятию».
(узыкальная пауза
а первый взгляд, музыкальному театру в этой

книге не место, хотя, по-моему, место ему
должно быть всегда и везде. Только подумайте о тех
жизненных установках, которые дарят нам великие
мюзиклы: взбирайся на все горы; солнце завтра
взойдет; когда чувствуешь себя погано, надень луч-
шее платье и прочь из дома; не гуляй в одиночку;
обшарь свои карманы… *
И все же «Скрипач на крыше» здесь стоит особ-
няком. Этот прославленный мюзикл, основанный
на цикле рассказов «Тевье-молочник» Шолом-
Алейхема, учит нас, помимо многого другого, тому,
*
Они также учат нас писать, например Стивен Сондхайм
говорил о текстах песен: «Лучше меньше, да лучше, форму
диктует содержание, и Бог в деталях».
426
МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА
что счастье мимолетно и что нельзя позволять

родителям сватать вас за мясника. Кроме того, он
также может многое нам рассказать о верно выбран-
ной тональности (здесь я говорю о маркетинговых
приемах, а не о музыке) и о творческом процес-
се. История о том, как рождались его песни, стала
бродвейской легендой. Дело было приблизительно
так.
Представьте, что вы в репетиционном зале —
ну, сами понимаете, зеркала кругом, фортепиа-
но, толпа людей в черном. Режиссер и хореограф
Джером Роббинс и автор текстов Шелдон Харник
разрабатывают первый номер мюзикла. Каждый
вечер Джерри доводит всех до истерики одним
и тем же вопросом: «Так все-таки о чем этот мю-
зикл?» — на что Шелдон отвечает одно и то же:
«Ну, о молочнике по имени Тевье, у него пять до-
черей, там еще погром…», но каждый раз Джер-
ри говорит: «Нет, не то! О чем он?» Один и тот же
вопрос, один и тот же ответ, снова и снова. И так
продолжается несколько дней, пока Шелдон, до-
веденный до отчаяния, не завопил: «Да ради бога,
Джерри, он о ТРАДИЦИИ!» Наконец-то. «ДА, вот
оно! Вот ответ! Пиши об этом!» — приказывает
Джерри. Стоило ему услышать слово, как он все
понял. Теперь историю поймут все на свете —
от Лондона до Токио. Номера написаны, хиты
родились.
427
Это великолепная иллюстрация того, как про-

биться сквозь словесную пургу к самой сути чего
угодно, хоть мюзикла, хоть книги. У Норы Эфрон
в книге «Я ненавижу свою шею»210 есть похожая
байка. Она вспоминает, как училась журналисти-
ке. Преподаватель дал студентам набор фактов,
чтобы они превратили его в лид — вводную часть,
затравку материала: «Кеннет Л. Питерс, дирек-
тор старшей школы Беверли-Хиллз, объявил се-
годня, что учителя в четверг уедут в Сакраменто
на коллоквиум, посвященный новым методам пре-
подавания». Все студенты гордо предъявили ему
свои отточенные фразы, над которыми упорно
трудились, и абсолютно все результаты отправи-
лись в мусорную корзину, а преподаватель ска-
зал: «Лид у истории вот такой: “В четверг уроков
не будет”».
Порой необходимо забыть о случайных деталях
и сосредоточиться только на том, что действи-
тельно важно. Я поймала себя на том, что часто
об этом размышляю, как, наверное, и все, кто связа-
ны с книгами. Сколько раз мне приходилось сидеть
на совещаниях, с трудом подавляя в себе желание
схватить редактора за грудки и завопить: «Да, вы
уже говорили, что книга прекрасно написана и что
автор настоящий эксперт в своей области, но о чем
именно эта книга?» Но, конечно же, я этого не де-
лала, а просто сидела, глубокомысленно кивала
428
МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА
и говорила: «Ммм, совершенно верно» в манере

пародийного персонажа из W1A Би-би-си *.
Для меня, да и для всех пишущих, излагающих
идею или пытающихся донести информацию, урок,
который следует извлечь из «Скрипача», такой —
всегда спрашивай себя: а о чем там на самом деле?
Почему кто-то должен по этому поводу волно-
ваться? И как нас заставить их волноваться? Как
недавно выразился Грейсон Перри, когда люди
называют что-то популярным или коммерческим,
они на самом деле имеют в виду, что это востребо-
вано и актуально.
*
Я стараюсь следовать совету сценариста Уильяма Голд-
мана: «Вот главное правило для творческих совещаний:
никогда не выступать первым. По крайней мере, вначале
твоя задача — заткнуться… Если начнешь именно ты, ты
и огребешь в ответ. Поэтому не давай им шанса».
азделенные океанами
Американские блербы
немыслимой длины
Теперь у нас с Америкой все одинаковое,

кроме, разумеется, языка.
Оскар Уайльд
одобно многим библиофилам, я ничего

не могу сравнить с удовольствием держать
в руках и даже нюхать иностранную книгу. Особен-
но я люблю американские, с их мягкими обложками,
неплотно сшитыми страницами, которые не надо
придерживать при чтении, с шероховатыми края-
ми, о которые не боишься порезаться. Но блербы!
Они просто невозможно длинные. А существу-
ет ли культурный код таких рекламных текстов?
Этот вопрос не дает мне покоя уже некоторое
время.
Я не из тех, кто считает, что мы — две разные
страны, «разделенные общим языком», кроме тех
случаев, когда в нашу английскую речь, пихаясь
локтями, пробираются американские словосочета-
430
РАЗДЕЛЕННЫЕ ОКЕАНАМИ
ния типа «высвобождение» вместо старого добро-

го «отпуска». Подозреваю, что все эти разговоры
по поводу культурного непонимания между США
и Великобританией — полный вздор (или чушь
собачья — в зависимости, откуда вы, оттуда или
отсюда). Мы просто считаем друг друга экзотич-
ными, вот и все.
Ричард Осман, автор уютного и прямо-таки
отчаянно английского криминального бестселлера
«Клуб убийств по четвергам»211, в «благодарно-
стях» американским издателям извиняется перед
своими американскими редакторами за то, что
им «пришлось гуглить, что такое Ryman’s, Holland
& Barrett и Sainsbury’s Taste the Difference»212, — и все
равно книга в Америке прошла «на ура». Пола-
гаю, случилось это еще и потому, что американ-
ские читатели были заинтригованы всеми этими
таинственными названиями, подобно Бенджа-
мину Дрейеру213, который признается в англо-
фильстве и рассказывает, как в детстве, читая ан-
глийские книжки, он смаковал слова вроде pong, ta
и tuppence214 — совсем как я, читая «Школу в Ласко-
вой долине»215, млела от американизмов bangs (чел-
ка), lavalier (кулон), описаний конкурсов красоты
и от того, что существуют мальчики по имени
Тодд.
Все равно, что говорить, что американцы не вос-
принимают иронии. Ребята, их 300 с лишним
431
миллионов! Эдди Иззард сказал: «Это среднестати-

стическая Америка не воспринимает иронии, и это
не географическое понятие, а просто особенность
мышления, может быть, среднестатистическая Бри-
тания тоже не воспринимает иронии, как и Скан-
динавия или, например, Прага».
Читатели есть читатели, откуда бы они ни были.
Но нельзя отрицать и того факта, что одни и те же
книги для американских и британских читателей
преподносятся по-разному.
Для рынков в разных странах большинство книг
издаются в разных по дизайну обложках. Глубокое
исследование женского желания «Три женщины»
Лизы Таддео216 стало хитом по обе стороны Атлан-
тики, но обложки такие разные, словно из разных
миров. Британский дизайн — Таддео назвала его
«совершенно потрясающим» — использует совре-
менный шрифт в названии книги, которое пущено
поверх картины голландского художника де Хема
«Гирлянда из фруктов». Таким решением удалось
передать идею чувственности и плодовитости без
чрезмерной сексуальности: автор, художник из-
дательства Bloomsbury Грег Хейниман, «сдерживал
свой мужской взгляд», однако обложка просто кри-
чит о том, что это чтение одновременно и умное,
и эротичное. Такая книга может быть и художе-
ственным произведением, и нон-фикшн, в любом
случае она изысканная. А вот американская обложка
432
более строгая: простой типографский шрифт на бе-

лом фоне без иллюстраций как будто говорит нам
о том, что перед нами серьезный аналитический
труд.
Тексты на первой обложке также зависят от того,
для какого рынка предназначена книга. Как я уже
отмечала в главе «В воду входить всегда опасно»,
подзаголовки на американских изданиях всегда
длиннее. Например, оригинальный подзаголовок
на книге «Есть, молиться, любить» такой: «Жен-
щина в поисках всего в путешествии по Италии,
Индии и Индонезии», для британского издания
он был сокращен до «Женщина в поисках всего».
Иногда меняют и названия книг — особенно это
заметно у П. Дж. Вудхауса и Агаты Кристи: вроде
одни и те же произведения на одном и том же ан-
глийском, а названия разные. Недавние примеры:
триллер Таны Френч The Wych Elm на американ-
ском рынке превратился в The Witch Elm — не такое
уж серьезное изменение, однако в британском из-
дании намек на готику не столь очевиден217. «Семь
смертей Эвелины Хардкасл» Стюарта Тертона218
на американском рынке стали «71/2 смертей Эве-
лины Хардкасл». Половинку добавили, чтобы
не возникло путаницы с другой одновременно
выходившей в США книгой, название которой на-
чиналось с «Семь…»219. Мне даже понравилось на-
хальство американского издателя, поместившего
433
на первую обложку восклицание «Это число может

вырасти!» *
Перейдем непосредственно к блербам. Слово
«блерб» само по себе может стать поводом для ди-
пломатического инцидента, поскольку по разные
стороны Атлантики оно означает не одно и то же:
в Великобритании это нечто вроде краткого описа-
ния книги, а в Штатах это в основном одобритель-
ное высказывание или рецензия. (Да и вообще, вся
моя книга, словно минами, напичкана поводами
для неверных толкований.)
Различие между тем, что написано на задних
обложках британских и американских изданий, ра-
зительное. Я спросила у американского редактора,
в чем она видит эти различия, и она ответила, что
их тексты «определенно длиннее, более гипер-
болические. В них гораздо больше прилагатель-
ных». На самом деле, в них вообще всего гораздо
больше.
*
В блербе к британскому изданию присутствует один из моих
любимых примеров непреднамеренного бафоса220. Начи-
нается с описания убийства в загородном доме и с того,
что герой попадает во временную петлю, а заканчивается
фразой: «И кое-кто отчаянно пытается не дать ему поки-
нуть Блэкхит…» В книге Блэкхитом называется загородное
поместье, но так же называется и район на юге Лондона,
где еще в девятнадцатом веке в железнодорожном туннеле
произошла ужасная катастрофа.
434
Одно из самых значительных событий в изда-

тельском бизнесе последних лет — и в Велико-
британии, и в США — публикация «Пойди поставь
сторожа» Харпер Ли221. На обложке британского из-
дания — минимум текста: короткая цитата из самой
книги, фраза «Новый роман Харпер Ли, действие
которого происходит через два десятка лет после
событий, описанных в получившем Пулитцеров-
скую премию шедевре “Убить пересмешника”»,
шесть коротких цитат из критических обзоров.
Здесь, как и в других высококачественных обложках,
свободное пространство, «воздух», так же важно,
как текст. На последней обложке американского
издания в мягком переплете (чей ретро-дизайн
мне больше нравится) длиннющий текст, более чем
в 300 слов, здесь и выдержки из критических обзо-
ров, и биография автора, и все это — бесконечно
длинными предложениями: «Прекрасно описывает
болезненный, но необходимый переход от иллюзий
прошлого — путешествие, поводырем в котором
может быть только собственная совесть». Как го-
ворят сами американцы, весьма напыщенно.
В Америке даже куда более легкие книги описы-
ваются длинно и тяжеловесно. «Я ненавижу свою
шею» Норы Эфрон — одна из самых смешных книг,
и в рекламном тексте на британском издании об этом
прямо так и говорится, причем словами самой Эфрон,
взятыми из эссе «Жаль, что я не знала об этом раньше»:
435
• Никогда не выходите замуж за мужчину, с ко-

торым не хотите разводиться.
• Если обувь не подходит в магазине, она никогда
не будет вам впору.
• Если у вас есть дети-подростки, очень важно
завести собаку, чтобы хоть кто-то в доме был рад
вас видеть.
• Все, что вам не нравится в своем теле в тридцать
пять, вы будете мечтать вернуть в сорок пять.
Текст на американском издании куда более воз-

вышенный. Да, в нем имеются некоторые смешные
детали, но главное в нем — перечисление дости-
жений Эфрон, а также бомбардировка читателей
прилагательными:
От Норы Эфрон, писательницы режиссера и сцена-

риста, чьи фильмы «Неспящие в Сиэтле» и «Когда
Гарри встретил Салли» определили для целого
поколения, что есть романтическое чувство, и чей
последний фильм «Джули и Джулия» прославляет
удовольствия от приготовления еды и захваты-
вающего процесса переосмысления себя: это обе-
зоруживающая, искренняя и уморительная книга
о том, как быть женщиной сегодня…
Беспредельно смелая, искрометно смешная
и неожиданно трогательная в своей правди-
вости…
436
И так далее до бесконечности. Повторюсь: аме-

риканские тексты длиннее, цветистее и серьезнее,
чем британские. Там стремятся охватить все аспек-
ты, так сказать, покрыть все базы, а не завлечь чита-
теля остроумными и броскими фразами, интригой,
напряжением. Перенасыщенные задние обложки
служат площадкой для слов, а не для дизайна, в них
стремятся втиснуть как можно больше информации.
У каждого, похоже, есть своя теория относи-
тельно того, что один американский издатель на-
звал «странной многословностью американских
книжных блербов и цитат». Некоторые из тех, кого
я об этом спрашивала, говорили о плюрализме
и разнообразии их общества, и поэтому цитаты
как снаружи, так и внутри призваны «дать понять
читателю, что о книге писали не только в New York
Times или в Post, но, скажем, и в Dallas Morning News».
Блерб должен быть демократичным, обращаться
к каждому — «и к интеллектуалам, и к обычным
людям, а также к разным сегментам аудитории,
различающимся полом, расовой принадлежностью,
сексуальными предпочтениями. Американцы очень
чувствительны к вопросам идентичности, и это
непременно учитывается в издательской политике».
Другие говорили о популярности книжных
клубов, которые пару веков назад начинались как
дамские «читательские кружки», а превратились
в серьезный инструмент продаж, возглавляемый
437
таким мощным лидером, как Опра Уинфри: она

провозгласила то, что Тони Моррисон назвала «чи-
тательской революцией». И не предназначены ли
все эти длинные надтекстовые материалы — цита-
ты, описания, биографии, вкупе с публикуемыми
внутри книги вопросами для читательских клу-
бов — именно для обсуждений?
И, безусловно, мы не должны сбрасывать со сче-
тов то, что один нью-йоркский журналист назвал
в разговоре со мной «склонной к преувеличениям
природой американской культуры и манерой речи».
В книге «Приключения английского языка» Мелвин
Брэгг предполагает, что корни этого следует искать
в истории и географии: вместе с двигавшимися
на Запад переселенцами язык завоевывал новые
слова и стремительно развивался. «Смелость и уве-
ренность в своих силах породила живописные,
яркие слова», такие как shebang, skedaddle, hunky-dory,
splendiferous, lickety-split…222 «Стиль речи, столь же
грандиозный, как и сама страна. Его назвали пре-
увеличенным». То есть гиперболизированным.
И все тексты в Штатах многословнее — в конце
концов, это они придумали журналистику больших
форм. Их газетные заголовки и статьи увесистее
наших — репортер из Financial Times назвал их «ис-
полненными почтения к самим себе, длиннющими
и душными», в то время как британские журнали-
сты сразу переходят к сути дела. Однако обратная
438
сторона этих культурных различий состоит в том,

что «можно быть уверенными, что цитаты, опуб-
ликованные в американской газете, подлинные
и в материале использованы проверенные факты.
Что же касается британских газет, то надо быть
идиотом, чтобы доверять им».
Для меня именно в этом и состоит основное раз-
личие наших издательских культур. В определенной
степени американцы больше ценят свой язык, чем
мы ценим свой. Буквально. Письменное слово лежит
в основе их национальной идентичности и осно-
вополагающих мифов — от первых колонистов,
приплывших на «Мэйфлауэре», которые жаждали
свободы почитать Библию так, как они считали нуж-
ным, до Ноя Уэбстера, составившего уникальный
словарь правописания американского английского.
Как считает Брэгг, «правильное правописание стало
по всей Америке считаться стандартом образования
и цивилизованности. А конкурсы правописания
Spelling Bee вошли в быт каждого города и деревни»*.
В стране предприимчивых людей правильное вла-
дение языком — один из путей к успеху.
*
Еще одно из воплощений американской мечты: на конкурсах
Spelling Bee, ставших частью мифологии белых основателей,
все чаще побеждают американцы — выходцы из южноазиат-
ских стран; в 2019 г. их было семеро из восьми победителей
национального чемпионата.
439
Мы, англичане, относимся к родному языку с куда

меньшим почтением, возможно, из-за упрямого
недоверия к интеллектуалам, берущего свое начало
в консервативном прагматизме Эдмунда Бёрка223
и простирающегося до сегодняшних настроений
типа «слишком много умников развелось». Как ска-
зал в 1959 году Леонард Вулф224, «ни один народ
в мире не может сравниться с британцами в презре-
нии и недоверии к интеллекту и интеллектуалам» *.
(Я бы, правда, заменила британцев на англичан.)
И раз уж я позволила себе пуститься в разгово-
ры о культурных стереотипах, интересно было бы
посмотреть на другую крайность — французские
обложки и блербы или отсутствие таковых. Если
американские обложки — это многословные мед-
вежьи объятия, то кузены через пролив относят-
ся к нашей традиции эдак снисходительно, по-
галльски пожав плечами. Менеджер по продажам,
которая много лет проработала и в Лондоне, и в Па-
риже, назвала французскую манеру издания книг
«намеренно антикоммерческой, это антидизайн,
который не эволюционирует». Она считает, что
*
В штаб-квартире Евросоюза ходит по этому поводу хорошая
шутка. В чем разница между британскими и французскими
чиновниками? Британцы говорят: «В теории идея хороша,
но сработает ли она на практике?» Французы говорят:
«Идея отлично работает на практике, но сработает ли она
в теории?»
440
в этом проявляется серьезность их литературной

культуры. Книготорговец — почтенная профессия,
Amazon пользуются редко, а независимые книжные
магазины получают государственные дотации.
В 2019 году в Британии было 800 независимых книж-
ных магазинов, а во Франции — 2500.
Дизайн французских книг, мягко говоря, сдер-
жанный: такие издательства как Gallimard и Folio
предпочитают простые белые обложки с минималь-
ным количеством слов мелким шрифтом. Особенно
сурово выглядят книги Les Éditions de Minuit: един-
ственное украшение их обложек — синяя рамочка,
а на задней обложке — символ издательства: звезда
и буква М. И никаких текстов! Книга может быть
удостоена крупной премии или заслужить между-
народное признание, но читатель из этих обложек
об этом не узнает.
Показательный пример — «Колыбельная» Лейлы
Слимани225 — мрачная история няни-убийцы. Это
настоящий международный бестселлер — она стала
хитом в США, Великобритании и во Франции, где
книга получила одну из самых престижных лите-
ратурных наград — Гонкуровскую премию, а автор
стала знаменитостью, общения с которой жаждут
и средства массовой информации, и политики.
В стильном оформлении британского издания,
выпущенного Faber, изображен торс женщины,
одетой в бело-голубое платье, напоминающее
441
форму няни. На первой обложке говорится, что это

международный бестселлер, цитата из рецензии
сообщает, что это — триллер, а также здесь даны
две первые строчки из самой книги, из которых
явствует, что там, под обложкой, нас ждет что-то
страшное: «Младший умер сразу. Он почти не му-
чился». На задней обложке крупно — о премии, ко-
торую получила книга, абзац так себе текста и шесть
щедрых на похвалы цитат из обзоров. Все весьма
способствует продажам.
Американское издание использовало тот же
дизайн обложки, но книге дали другое название.
Вместо того, чтобы так же перевести на англий-
ский французское название Chanson Douce, книгу
назвали «Идеальная няня». Американский издатель
пояснил: «Я не хотел называть ее “Колыбельной”,
потому что такое сонное название не удерживается
в памяти, а моей задачей было продать как можно
больше экземпляров. Мы разместили книгу в су-
пермаркетах вроде Walmart». На передней облож-
ке — наклейка «Бестселлер New York Times», задняя
обложка по тамошней манере целиком заполнена
разными текстами, в том числе блербом, похожим
на тот, что в британском издании, однако более
эмоциональным:
Напряжение нарастает с каждой страницей «Иде-

альной няни». Это пристрастное, захватывающее,
442
смелое исследование власти, класса, расы, семей-

ной жизни, материнства и безумия.
А теперь посмотрим на французское издание,

вышедшее в Folio. Обложка, неловко об этом го-
ворить, попросту уродливая, даже не «некрасива,
но мила»: на ней ничего нет, кроме названия, автора
и кадра из вышедшего накануне фильма. На задней
обложке — цитата из текста книги, коротенький
блерб и в самом низу, мельчайшим из всех шрифтов
«Гонкуровская премия — 2016». Никаких цитат. Вот
все, что мы имеем. Полная противоположность бур-
ным похвалам, которые мы видим на американском
издании. Это просто упущение или намеренный
ход? Означает это большее или меньшее уважение
к читателю?
Эти крайности очень красноречивы. Одни хо-
тят дать как можно больше — и, возможно, даже
слишком усердствуют, другие еле-еле заставля-
ют себя продать книгу. Возможно, это в каком-то
смысле слишком уж наивные клише, но для меня
как копирайтера они имеют значение *. Блербы,
*
Для меня было большой радостью узнать в «Расска-
зе книгопродавца» 226, что слово «клише» имеет свои
истоки, как и многие английские литературные тер-
мины, в старинном книгопечатании: «набор из часто упо-
требляемых вместе состоящих из литер слов, объединенных
между собой для удобства наборщика».
443
которые мы читаем на обложках, не только имеют

свою собственную историю и отвечают на наши
читательские пожелания — или пожелания таких
читателей, какими мы хотели бы быть. Они также
неразрывно связывают нас с создавшими их лите-
ратурными культурами.
аламбур —
вот кто победил227
От издательства «Лайвбук»: в издании книги на русском
языке эта глава, скорее, предназначена для тех, кто знает
английский язык, поскольку речь в ней идет о том, что в старых
переводах обозначали как «непереводимую игру слов». Что ж,
проверьте свой английский
- люблю каламбуры, вы это, наверное, уже по-

няли. Просто послушайте меня! Я понимаю,
что каламбуры — своего рода лингвистический
Marmite228, кто-то считает его низшей формой
юмора *, кто-то — высшей формой литературы **.
Но в лучших своих проявлениях они многое могут
рассказать нам и о языке, и о нас самих. Подобно
другим видам словесной игры или украшений, поль-
зоваться ими надо умеренно — и в любом случае они
должны быть качественными. Кингсли Эмис отмечал:
«Каламбуры бывают хорошие, плохие или никакие,
и этого не понимают только те, у кого не хватает
ума их придумывать».
*
Сэмюэль Джонсон и другие зануды.
**
Как ни странно, Альфред Хичкок.
445
Я вот думаю: а не имел ли он в виду под хоро-

шими каламбурами такие перлы, как те, что при-
думывала Дороти Паркер: It serves me right for putting
all my eggs in one bastard или I’d rather have a bottle in
front of me than a frontal lobotomy. Или, может, при-
надлежащую Квентину Криспу фразу I became one
of the stately homos of England? Такая горькая двусмыс-
ленность — результат опыта. Лучшие каламбуры
смущают, их источник темен, вроде того каламбура,
который я обнаружила в блербе к книге «Смотрите,
кто вернулся» — сатирическом немецком романе
о воскресшем Гитлере: He’s back. Аnd he’s führious.
Каламбуры существуют с древнейших времен *,
ими забавлялись все, от Цицерона и Шекспира до эс-
сеиста Чарлза Лэма, который частенько обмени-
вался каламбурами с друзьями и уподоблял double
entendres «пистолету, который выстрелил над ухом,
но не перышку, способному пощекотать интеллект».
Слова Лэма поясняют, почему столь многие испы-
тывают по отношению к каламбурам смешанные
чувства. Они дерзки и привлекают слишком много
внимания, как громкая отрыжка во время званого
*
Как считает доктор филологии Ирвинг Финкель, имен-
но каламбурам обязаны возникновением письменности
древние египтяне и шумеры. Принцип ребуса, который
позволил пиктограммам иметь двойной смысл, на самом
деле не что иное, как визуальный каламбур.
446
КАЛАМБУР — ВОТ КТО ПОБЕДИЛ
обеда или презрительное фырканье во время веж-

ливой беседы. Вот почему их так любят таблоиды —
вспомните классический заголовок в Sun после того,
как «Инвернесс Каледониан Тисл» одержал неверо-
ятную победу над «Селтиком» в Кубке Шотландии:
Super Caley Go Ballistic, Celtic Are Atrocious. (Однако мой
личный фаворит — заголовок сообщения о смерти
одного из участников дуэта The Righteous Brothers:
You’ve Lost That Living Feeling229). Даже в Telegraph
не удержались, и в 2020 году, высмеивая превра-
тившуюся в фарс временную систему голосования
в Палате общин, написали: I wanna queue like Commons
people queue, а в классной New York Times напечатали
божественный каламбур When an Eel Climbs a Ramp
to Eat Squid from a Clamp, That’s a Moray *230.
В каламбурах есть дух соревнования — это демон-
стративная форма словесной игры. И, оказывается,
в Бруклине проводится ежемесячный турнир калам-
буров Punderdome, в соцсетях тоже проходят состяза-
ния каламбурщиков, а особую нишу представляют
собой названия ресторанов, среди которых име-
ются по-настоящему отличные Abra Kebabra и School
of Wok. Все это похоже на папины шуточки, надоев-
шие до зубовного скрежета, но от которых все равно
*
Журнал комиксов для взрослых Viz так любил омофоны,
что посвятил им целую серию «Финбар Сандерс и его ка-
ламбуры».
447
приподнимаются уголки рта. Совершенно очевид-

но, что в долю секунды между тем, как мы прочли
каламбур и смутились-возмутились, вербальная
и визуальная части нашего мозга работали в унисон.
Но каламбуры могут быть и чем-то большим,
чем дешевое развлечение. Зигмунда Фрейда очень
интересовала психология шутки, он считал ка-
ламбуры чем-то вроде психологического клапана,
позволяющего нам справляться с табу, или нано-
сить уколы тем, кто нас сильнее или представляет
для нас опасность, — таковы безупречные издевки
Клайва Джеймса над супербогатыми обитателями
Монако: «имущие и яхтоимущие»231.
Причина, по которой некоторые не любят ка-
ламбуры, как считает Джон Поллак (он-то любит
их так горячо, что даже написал книгу The Pun Also
Rises232), заключается в том, что «каламбуры несут
угрозу, потому что показывают произвольность
смысла и слои нюансов, заключенные в каждом
слове… Люди, которые не любят каламбуры,— это,
скорее всего, люди, стремящиеся к тому уровню
контроля, которого просто не существует. Если вы
считаете, что мир основан на правилах, на строгой
иерархии и что непочтительность ему опасна, тогда
вы не полюбите каламбуры». Это подтверждает то,
в чем я всегда подозревала каламбурофобов.
Лучшие каламбуры — праздник языкового не-
постоянства, бесконтрольности, многозначности
448
КАЛАМБУР — ВОТ КТО ПОБЕДИЛ
и тех удовольствий, которые дарит язык. Александр

Поуп говорил, что каламбуры «за счет расщепления
смыслов могут сказать в два раза больше».
И совсем чудесными каламбуры становятся, когда
исходят от тех, от кого их не ожидал. Я была вне
себя от радости, узнав, что Хилари Мантел наме-
рена назвать свой сборник эссе «Каминные укра-
шения»233, что не могло не напомнить мне назва-
ние книги Фэй Уэлдон Auto Da Fay и Wishful Drinking
Кэрри Фишер. Они вполне могут конкурировать
с мемуарами актрисы Пэм Сент-Клемент «На конце
серьги-кольца».
Что касается издательств, то, похоже, мы эдак
раз лет в пять позволяем себе давать каламбурные
названия. Мои недавние фавориты: Please Can We
Have Our Balls Back? — книга о том, почему у британ-
цев так все погано со спортом, и Pie Fidelity — книга
о том, почему все думают, будто у британцев все так
погано с едой. Однако я не считаю, что название
книги о вязании Purls of Wisdom — большая удача.
И снова процитирую королеву двойных значений
Дороти Паркер: «Между острословием и остроумием
огромная дистанция. Остроумие — это нечто истин-
ное, а острословие — просто словесная гимнастика».
Плохой каламбур существует ради самого себя, а хо-
роший каламбур заставляет нас взглянуть на небеса
и засмеяться тихонечко, а потом задуматься.
родавай,
продавай, продавай!234
акие слова продаются? Такой вопрос может

показаться корыстным и даже вульгарным,
но деньги заставляют мир вертеться, все это знают.
Писатели, если только у них нет каких-то других
источников дохода и они пишут исключительно
удовольствия ради, стараются продать свои кни-
ги, а издатели — даже если у них имеются другие
источники дохода, а у некоторых точно имеются,—
стараются помочь писателям продать свои книги.
Поэтому знание, какие слова выгоднее, как внутри
книг, так и на их обложках, представляется удачным
капиталовложением.
Существует ли формула бестселлера? Многие
рекомендации для писателей предполагают, что су-
ществует. В Интернете полно всяких инструментов,
450
ПРОДАВАЙ, ПРОДАВАЙ, ПРОДАВАЙ!
задача которых — генерировать идеальные названия

для книг, идеальные сюжеты и идеальные блербы.
Существуют списки гарантированно продающих
«могущественных слов», и некоторые из них мне
кажутся несколько странными. Например, в одном
из списков против слова «пиранья» стоит «непре-
менно наводящее ужас». Чего эти люди накурились?
Более надежным и научно обоснованным руко-
водством, как я выяснила, является любопытный
компьютерный алгоритм, позволивший проанали-
зировать сотни бестселлеров, чтобы посмотреть,
что в них общего. Этот алгоритм собрал информа-
цию о синтаксисе, длине предложений, пунктуации,
сюжетах, существительных, глаголах и прилагатель-
ных, чтобы найти модель, присущую всем добив-
шимся успеха книгам — что в жанровой литературе,
что в интеллектуальной прозе. Я патологически
боюсь всякой современной технологии, но здесь
результаты показались мне поучительными.
Согласно «Коду бестселлера»235 слово do в став-
ших хитами книгах появляется в два раза чаще,
чем в книгах провальных (а вот very встречается
нечасто). Персонажи в бестселлерах, скорее всего,
нуждаются, хотят, скучают и любят. Они также хва-
тают, спрашивают, смотрят, держат, уподобляют,
достигают, толкают, тянут, начинают, работают
и прибывают. Это все активные, позитивные глаго-
лы, означающие физические действия. В книгах же,
451
не снискавших коммерческого успеха, персонажи

пассивны: они принимают, подразумевают, желают
и зевают.
Первые строчки, и это совершенно очевидно,
могут служить главным определителем успеха, как,
например, в этих двух книгах, изданных в 1995 году.
Вот первая строчка из «Золотого дождя» Джона
Гришэма:
Окончательное и бесповоротное решение стать

адвокатом я принял, когда осознал, что мой отец
адвокатскую братию на дух не переносит.
А вот так начинается роман Мартина Эмиса «Ин-

формация»:
Города ночью… Мне кажется, здесь многие муж-

чины плачут во сне, а потом говорят: «Ничего.
Ничего страшного. Просто дурной сон».
Роман Эмиса, несмотря на маркетинг, рекламу

и аванс в 500 тысяч фунтов, о котором прокрича-
ли все газеты, продавался далеко не так успешно,
как предполагалось, а роман Гришэма стал хитом.
Почему? Начало у Эмиса, на мой вкус, куда более
интригующее, но, согласно алгоритму, первая фраза
у Гришэма намекает на решимость, конфликт и се-
мью — все составляющие бестселлера. А у Эмиса
452
присутствуют «слова внутренней пустоты» — ночь,

сон, ничего, да еще рассказчику что-то кажется.
И компьютер говорит: «Нет».
То же касается и названий книг. Исследование
утверждает, что в абсолютные победители выходят
названия с указанием места («Холодная гора»), заня-
тия («Алхимик») и события («Один день»). У крепких
коммерческих блокбастеров название, скорее всего,
состоит из двух слов, а вот у пользующейся спросом
художественной прозы название часто длинное
(«Загадочное ночное убийство собаки»). В соцсетях
ходит шутливая формула, согласно которой каждый
может сгенерировать причудливое, но успешное
название: (ощущения в данный момент) + (пред-
мет, находящий справа) + (имя бабушки) + (то, что
недавно съели). У меня получилось «Уютная чашка
бабушки Трикси и рождественский кекс». А что?
Очень даже неплохо.
Один из членов Ассоциации романистов-роман-
тиков как-то сказал мне, что слово «тайна» прак-
тически гарантирует отличные продажи. Имена
собственные также нравятся публике, что доказы-
вает список бестселлеров всех времен — от «Дон
Кихота» до «Дневника Бриджит Джонс». Привет-
ствуются числа в названиях («Уловка-22», «Вокруг
света за 80 дней»). Означает ли это, что книга, на-
званная «Тайный дневник Адриана Моула, нача-
тый в 13 с половиной лет» была просто обречена
453
на успех? Было бы, конечно, наивно так думать, по-

тому что дело тут в блистательном комическом даре
автора, Сью Таунсенд, именно поэтому вся серия
ее книг об Адриане Моуле была такой успешной.
Никакая в мире формула не спасет дрянную книгу.
Говорят, руководитель одного нью-йоркского
издательства как-то заявил, что книга, названная
«Собака врача Линкольна», просто обязана быть
успешной (победная комбинация любимого пре-
зидента, здоровья и животного). Верите или нет,
но в результате были опубликованы аж две назван-
ные так книги, и обе с треском провалились. Среди
издателей ходит шутка о том, как продавать книгу
«Кошки Гитлера». Мы-то понимаем, что такое на-
звание не сработает — уж больно наглое и цинич-
ное. Люди на самом деле хотят чего-то знакомого,
но одновременно и свежего, чтобы это была «клас-
сика с изюминкой», как выразились бы в каталоге
готовой одежды Grattan где-нибудь в 1980-х. Нужен
заголовок, увидев который читатель подумал бы,
что встретился со старым знакомым.
Постарайтесь припомнить, чего именно вам
больше всего хотелось в детстве (помимо еды).
Готова поспорить, что в верхних строчках списка
окажутся сказки и игрушки. Думаю, вот почему на-
звание мультика «История игрушек» — наверное,
самое удачное за всю историю кинематографа.
Оно до смешного примитивное, однако попадает
454
прямо в яблочко, рассчитывая на детскую аудито-

рию, да и взрослых заставляет вспомнить о своих
детских желаниях. То же самое относится и к Money
Heist236 — английскому названию испанского сери-
ала «Бумажный дом», который стал одним из меж-
дународных хитов Netflix. В этом варианте можно
и не спрашивать, о чем сериал. Смело до безобразия.
Еще один гениальный ход: всем грабителям при-
своены в качестве псевдонимов названия городов,
и поэтому их просто невозможно не запомнить.
Я считаю, что такая дерзость и должна быть при-
суща словам, которые хорошо продаются. Ни капли
стеснительности, никакой нерешительности. Мой
рецепт заголовка бестселлера: он должен быть сме-
лым, простым, даже бесстыжим — вспомните книгу
Майкла Мура «Глупые белые люди»237, разошедшую-
ся миллионным тиражом (но все же не до такой
степени дерзким, как название документального
фильма на Пятом канале «Зажеванные эскалато-
ром»).
И если мы знаем, какие слова в книгах и какие
названия книг продаются лучше всего, что можно
сказать о блербах? Имеется ли способ узнать, какими
словами лучше продвигать рекламные тексты? Мне
всегда хотелось забраться в голову потенциаль-
ного читателя, чтобы это выяснить, и в какой-то
степени это стало возможным благодаря расту-
щей привлекательности электронных версий книг.
455
В издательском мире было принято говорить о пер-

спективах электронных книг с таким же возмущен-
но-высокомерным видом, с каким леди Брэкнелл
в «Как важно быть серьезным» вопрошает «В саквоя-
же?»: «Электронные книги?! Они никогда не при-
живутся. Очередная однодневка. Конечно же, они
никогда книги не заменят!»
Как мы ошибались, и все же, в каком-то смыс-
ле, как правы мы были! В отличие от музыкальной
и газетной индустрий, пострадавших от цифровой
революции, издательский бизнес смог пережить пе-
ремены, поскольку на сегодняшний день бумажные
и электронные книги сосуществуют в гармонии
уже несколько лет — хотя электронные книги не-
которых жанров, детективы например, продаются
даже лучше бумажных. Это означает, что издатели
теперь имеют количественные критерии для оценки
того, что как может сработать.
Я считала себя одержимой блербами, но после
того, как поговорила с Джинни Герас, управляющим
директором Bookouture238, поняла, что все это —
детские игры по сравнению с точно наведенными,
словно лазерный прицел, текстами цифровых из-
даний. Я обнаружила, что ведутся серьезные ис-
следования, позволяющие добиваться того, чтобы
абсолютно все — название, обложка, блерб — било
в точку. Изучается и просчитывается каждое слово,
меняется на другое, если степень его воздействия
456
кажется недостаточной, в результате возникают

такие подзаголовки на Amazon, которые кажутся без-
умно гиперболизированными: «Триллер, который
заставит грызть ногти от страха», «Захватываю-
щий дух психологический триллер, от которого
невозможно оторваться». И так до бесконечности.
Ключевые сигналы жанра в самом их откровенном
варианте.
Есть своя формула и для блербов. Описания раз-
биты на части, а ключевые слова и выражения выде-
лены другими шрифтами, чтобы привлечь внимание
и создать нужное настроение. Как в газетах, где
текст над сгибом набран так, чтобы взгляд зацепил-
ся за него еще до того, как вы развернете газету, так
и первая строчка блерба сделана так, чтобы вызвать
немедленный эмоциональный отклик, она служит
эдаким эмоциональным крючком. И, как пели Pet
Shop Boys, вы никогда не можете быть скучными.
Исследования показывают, что самые действенные
первые строчки — те, которые позволяют читателю
поставить себя на место либо героя, либо жертвы.
Читателю нужна драма или ощущение опасности,
ясный, четкий сюжет — и герои, которым он будет
доверять. «Обзоры на Amazon не одобряют, когда
рассказ ведется от имени сомнительных главных
героев, таких, например, как любовница. В качестве
первого лица предпочитаются законные жены»,—
говорит Дженни. Читателей в описаниях также
457
отталкивают упоминания о дурном поведении или

чуждом для них образе жизни, например, супербо-
гатых и супершикарных.
И самое главное: «Читатели электронных книг —
выгодная аудитория. Они поглощают их с нена-
сытным аппетитом». Каждая составляющая книги
должна работать в полную силу: как только читатель
заканчивает одну электронную книгу, загрузки уже
ждет другая — остается только нажать на «Купить
и скачать».
Понимаю, все это звучит слишком меркантильно,
никакой романтики. Так и слышу, как скрежещут
зубами литературные снобы. И все же такой подход
заставляет быть в тонусе. Издатели популярной
цифровой литературы делают то же самое, что
и другие издатели — стараются продавать книги.
Просто они делают это более откровенно. В их
подходе к словам есть некий честный момент.
Рекламный текст ни за чем не прячется — здесь
нет возможности спрятать неудачное описание
за дизайном обложки. Безусловно, отсутствует
взаимодействие с книгой на физическом уровне,
и мне не суждено обзавестись любимым блербом
к электронной книге, но эти блербы предполагают
более прямое взаимодействие с языком.
Итак, имея все эти инструменты и зная то, что
мы знаем, возможно ли найти тайную формулу
идеального блерба? Можно ли придумать что-то
458
вроде цифрового генератора рекламного текста?

И не лишит ли машина в один прекрасный день меня
работы? Можно, конечно, предположить и такое,
но, слава богу, все мои попытки создать успешный
блерб с помощью онлайн-инструментов оказались
смехотворными. Когда я ввела в одну из программ
ингредиенты «Джейн Эйр», она выдала рекоменда-
цию назвать книгу «Хорошая гувернантка» (допу-
скаю, неплохое предложение). Первая фраза тоже
была многообещающей: «Вечер свадьбы изменил все
для Джейн Эйр, восемнадцатилетней гувернантки
из Ловуда». Но дальше все пошло наперекосяк:
Она не может доказать это — по крайней мере, без

таинственных комнат.
Позволит ли ей совесть сделать все необходимое,
чтобы остановить задумчивых людей?
Это напоминает историю с придуманной в Эдин-

бургском университете развлекательной програм-
мой Improve Bot — бот собрал данные из программок
Эдинбургского фестиваля за восемь лет и выдавал
совершенно сюрреалистические описания несу-
ществующих спектаклей. Итак, что бы вы хотели
посетить? «Акваторию листьев» — «пронзительный
рассказ о человеке, увидевшем медицинскую исто-
рию старения»? Или «Свадебную миссию», которая
«исследует тему тайн, бесконтрольно вырастающих
459
из прошлого»? Вообще-то пародии эти слишком

уж похожи на спектакли, которые действитель-
но можно увидеть на фестивале, а уж блербы они
высмеивают просто блистательно. Но они также
отлично демонстрируют, что никакая программа
человека заменить не может. (Ура! Я не безработ-
ная!)
Магического «Ключа ко всем блербам», подоб-
ного тому, что пытался придумать преподобный
Кейсобон239, возможно, не найти, но есть прие-
мы, ходы, советы, о которых я рассказываю в этой
книге, и я рада, что наука подтвердила некоторые
мои интуитивные догадки. И если уж на то пошло,
то собранные с помощью технологий данные по-
казывают, что слова, которые хорошо продают-
ся,— просто хорошие слова. Успешные книги — как
и блербы — написаны простым, ясным языком.
Предложения не перегружены прилагательными,
наречиями и разными усилителями вроде «очень»
и т. п. Язык четок и конкретен, скорее активен, чем
пассивен. И все эти правила можно найти в лю-
бом из руководств по писательскому мастерству,
от Оруэлла до «Элементов стиля» Уильяма Странка.
Хотите знать мою формулу блерба, который удачно
продается? Она состоит всего из двух слов: пишите
хорошо.
ревовещание
Привет! Значит, ты кайфуешь от того, что касаешь-

ся меня кончиками пальцев и заглядываешь между
моими обложками? (Противный смешок.) Да, ты уже
догадался (я смотрю, ты сегодня в ударе), что я —
книга. Ну, такая прямоугольная бумажная штука,
которую изобрели тысячи лет назад и к которой ты
обращаешься, когда уже пересмотрел все по Netflix,
или когда поезд задерживается, а телефон разря-
дился. Что ж, все, что могу сказать: спасибо, что
забрал меня. Ой, руки-крюки, только, пожалуйста,
не роняй меня в ванну!
И все такое прочее. К компании Innocent Drinks,

с 1999 года выпускающей смузи и фруктовые
соки, претензий хватает240. Однако они делают
461
и правильные вещи, например, акция «Супербабуш-

ка»: продавали бутылки с соком с вязаной шапочкой
на крышке, а разница в цене шла на благотвори-
тельность. Но они также ответственны и за то,
что получило название «вэкаджинг»: продукты,
которые «общаются» с потребителями панибрат-
ским тоном241.
Главный копирайтер Innocent недавно публично
покаялся в статье в журнале Spectator, где он рас-
сказывал, как придуманная им интонация «пре-
вращалась в слащавую, навязчивую и противную.
Помню, как меня физически корчило, когда я увидел
на основании одной из картонных упаковок над-
пись: “Хватит разглядывать мою задницу!” Нет,
нет, нет! Я задумывал совсем другое! А затем, на-
верное, как наказание за мои грехи, у интонации,
которую я придумал для Innocent, появились сотни
мучительных подражателей».
И это действительно так. Один журналист отме-
тил, что интонация на пакетах со специями фирмы
Waitrose Cooks’ Ingredients стала напоминать мане-
ру репортажей о королевской семье («Именитый
и элегантный базилик»). А пакет с овсяным кремом
у меня в холодильнике вообще сбрендил, сообщая,
что «когда вы употребите содержимое этой упаковки
и когда четвертая луна взойдет под изумрудными
небесами, а кролик пересечет 14-й сектор, вы будете
призваны на овсяное поле и увидите, как разгорается
462
ЧРЕВОВЕЩАНИЕ
паранойя. Так и будет». Железнодорожная компания

Virgin Trains утратила право на франшизу уже хотя бы
потому, что в ее вагонах были «говорящие туалеты».
Копирайтер Ник Эсбери говорит: «Огромное количе-
ство брендов использует в общении с потребителем
“собственный голос”, и это похоже на освежитель
воздуха, призванный замаскировать настоящий
запах». Они издают собственные пособия для ко-
пирайтеров о том, как обращаться к потребителю,
рекомендуя быть «убедительными», «инклюзивны-
ми», «теплыми» и «доступными» (можно подумать,
что кто-то намерен разговаривать с потребителями
холодно и свысока).
Некоторые бренды идут еще дальше, создавая
для своих продуктов собственный вокабуляр. Я пре-
клоняюсь перед теми, кто придумывает названия
лакам для ногтей компании Essie: «Поиграем в “Бу-
тылочку”», «Курортный роман» и «Игровая ком-
ната» (имеется в виду — для сексуальных утех) —
это лишь некоторые из доступных удовольствий.
Но это еще цветочки по сравнению с истинными
мастерами нейминга из компании Farrow & Ball242.
Их подход к названиям расцветок («Дыхание сло-
на», «Мышиная спинка», «Обидчивый розовый»)
прекрасно спародирован в романе Мэриан Кейс
«Тайна Мерси Клоуз»: «Он покрыл стены краской
“Святого базилика”. Боже, я торчу от их палитры.
Для меня эти краски слишком дороги, но я знаю их
463
каталог наизусть. Холл выполнен в цвете “Гангре-

на”, лестница в “Агонии”, а гостиная — если не оши-
баюсь — покрашена в цвет “Мертвого тюленя”».
Язык, который они используют, это их сущность.
Нелепо, конечно, как и то, что банка с краской стоит
пятьдесят фунтов.
Но некоторые компании думают о том, как в наш
век «Алексы» и Amazon Echo243 должны звучать настоя-
щие голоса. Бренд-директор Би-би-си рассказывала
мне, что компаниям, которые обращаются к потре-
бителям через звуковые платформы, приходится
думать не только о языке или стиле, но и о том, как
будет звучать сам голос. Должен ли в нем присут-
ствовать местный акцент? Как лучше — чтобы он
звучал неформально или строго? Стоит ли говорить:
«Привет»? Это настоящее лингвистическое минное
поле, особенно когда, как она выразилась, «каждое
произнесенное слово является громоотводом для
противников».
Но каким должен быть «голос» копирайтера, за-
дача которого — продать книгу? Ни в коем случае
не такой регламентированный, как в приведенных
мною примерах. В идеале нам каждый раз надо
использовать особую интонацию, но это должна
быть именно интонация, голос автора, а не ру-
ководство для читателя. Что я имею в виду под
голосом? Возьмем для примера отрывки из двух
недавно изданных книг:
464
1. «Много-много лет своей жизни он был высо-

ким, красивым, стройным мужчиной, без брюха,
и когда он вышагивал по кампусу Гарварда,
встречные смотрели на него — студенты с по-
чтением, а женщины — ну, они тоже смотрели
на него».
2. «Гольф-клуб “Бельведер”. На грине Томас
Холройд, Эндрю Брэгг, Винсент Айвс. Пекарь,
мясник, свечник. На самом деле владелец ком-
пании грузоперевозок, турагент/отельер и ре-
гиональный менеджер компании-производи-
теля телеком-оборудования».
Первый пример — из книги Элизабет Страут

«И снова Оливия»244, второй — из «Большого неба»
Кейт Аткинсон245. Обе книги — популярная проза,
но у каждой свой четко различимый голос. Пер-
вый, с длинными сложносочиненными предло-
жениями, кажется расслабленным, спокойным,
суховатым. Второй — с короткими предложениями
и дефисами — я бы описала как энергичный, жиз-
нерадостный. И еще насмешливый. И если юмор
Страут суховатый, прохладный, на первый взгляд
незаметный, то у Аткинсон он бурлящий и сарка-
стический. То есть они просто разные.
Когда вы читаете книгу, вы слышите голос ав-
тора, который просто проникает в вашу голову.
И работа копирайтера заключается в том, чтобы,
465
по возможности, передать этот голос. Я спросила

у Джини Редди, которая была копирайтером, по-
том журналистом, а затем написала книгу «Страна
странствий», чему она научилась на своем опыте,
она ответила: «Уметь подражать. Я работала как ко-
пирайтер над самыми разными книгами и научилась
имитировать голос автора, уподоблять ему свою
интонацию и стиль». Ее усилия были полностью
вознаграждены, когда она, постаравшись в блербе
к книге Мюриэл Спарк воссоздать ее четкий го-
лос, получила от автора записку с благодарностью
за «сжатый, но выразительный» текст.
Это перекликается с тем, что говорила мне
одна из соискательниц на должность копирай-
тера в нашем издательстве (я навсегда запомни-
ла ее заявление, поскольку там был такой пассаж:
«Не могу вообразить себе лучшей работы, чем пи-
сать блербы,— ну разве только работу костюмершей
Дэниела Крейга»). Она говорила, что эта работа
напоминает ей актерство, потому что приходится
постоянно говорить на разные голоса. Сочинение
блербов — это чревовещание.
Копирайтер Дэвид Эбботт, придумавший не-
сколько ставших классическими реклам, расска-
зывал: «Подобно многим другим копирайтерам,
я произношу все, что пишу, вслух. Это помогает
мне поймать ритм и, в конечном счете, ощутить, как
льется текст. Я часто пробую какие-нибудь акценты,
466
другую интонацию, хотя мой настоящий “чтецкий

голос” до смешного среднеатлантический246. Есте-
ственно, когда рядом есть люди, я читаю про себя».
Это признание привело меня в восторг, потому
что я и сама в голове проговариваю то, что пишу,
но обычно голосом какого-то хорошо известного
человека. Так, например, для текстов о триллерах
я часто выбираю голос Джереми Кларксона — дра-
матичный, выразительный, а для литературной
классики — голоса признанных театральных ак-
трис вроде Джуди Денч или Джульет Стивенсон:
размеренный, элегантный, ритмичный. Ну а для
Мюриэл Спарк, естественно, голос Мэгги Смит с ее
найденным для роли Джин Броди эдинбургским
акцентом.
В этом существенная разница между писателем
и копирайтером. Писателю важно обрести соб-
ственный голос. А задача копирайтера — передать
чужой голос. Первое — искусство, второе — ремесло
(или, если причислять к искусствам, то искусство
имитации). Просто надо слушать.
его не хотят женщины
Сексистские блербы
& устрая. Вздорная. Властная. Стерва. При-

ставучая. Болтливая. Плаксивая. Карга.
Кикимора. Ведьма. Мегера. Истеричка. Чокнутая.
Изнеженная. Маменькина дочка. С прибабахом.
Больно умная. Бабские штучки (да, я слежу за тобой,
Александер Борис де Пфеффель Джонсон). Могу
продолжать. Посмотрите на этот бесконечный
список слов, которые никогда не употребляются
для описания мужчин, — я даже не включу в него
шлюх, старых дев и сучек: это само собой разуме-
ется. Меня бесят даже фразы типа «сильная женщи-
на»: Кэйтлин Моран спрашивает, а почему мужчин
так обычно не характеризуют? Да потому что это
предполагается автоматически.
468
ЧЕГО НЕ ХОТЯТ ЖЕНЩИНЫ
Язык пронизан гендерностью. А что насчет язы-

ка, на котором книги объясняются с покупателем —
как они упаковываются и продаются? Если инопла-
нетянин, прибыв на землю, отправится в книжный
магазин или зайдет на книжную страницу Amazon,
чтобы узнать, на что похожи особи женского пола,
то обнаружит, что большинство из них либо без-
лики, либо безголовы, что они по большей части
пребывают на пляжах, либо убегают куда-то вдаль.
И состоят в основном из кудряшек, поцелуйчиков
и туфель. А зачастую из одних только ног.
Книжные обложки, с одной стороны, отражают,
с другой — подпитывают сексистские метафоры,
о чем уже несколько лет идут горячие споры. К спо-
рам присоединяются и сами авторы: Фэй Уэлдон
критикует дизайн своих обложек — на них действи-
тельно изображены безголовые женщины в разных
нарядах. В 2013 году такое неравенство заставило
Морин Джонсон, автора книг для юношества, за-
пустить на Twitter проект Coverflip: она попросила
своих фанатов так изменить дизайн обложек знаме-
нитых книг авторов-мужчин, как если бы они были
написаны женщинами — мягкие пастельные тона,
ненавязчивые шрифты, размытые женские фигуры.
Когда я двадцать лет назад начала работать в из-
дательском бизнесе, все было еще хуже. От розового
некуда было деться. Книги женщин-писательниц,
даже таких гениальных сатириков, как Мэриан Кейс,
469
которая затрагивает все темы — от смерти до алко-

голизма, от СПИДа до пищевых расстройств,— вы-
ходили с обязательным оформлением в виде радуг,
сумочек, шариков, сердечек, бюстгальтеров, звездо-
чек и огромного количества туфелек на обложках.
Тогда в разгаре был феномен «чиклит»247 — высме-
иваемый и сейчас, к счастью, вышедший из моды
ярлык, который навешивали на все, написанное
женщинами.
С тех пор ситуация, безусловно, немного улуч-
шилась. Для начала миллениалы реабилитировали
розовый цвет, и сейчас носить розовое дозволено
даже феминисткам — так утверждает активистка
и писательница Скарлетт Кертис. Книги Кейт Ат-
кинсон — на мой взгляд, это одна из величайших
экспериментаторов нашего времени, заслуживаю-
щая всех мыслимых литературных наград,— раньше
издавались в обложках непременных пастельных
тонов с силуэтами куда-то спешащих женщин, а сей-
час выходят в обложках иного дизайна — ярких
и гендерно-нейтральных. Также с удовольствием
замечаю, что обложки Мэриан Кейс с годами тоже
стали интереснее и мудрее, но, безусловно, это
изменение — в той же мере отражение новой моды,
как и результат стремления к равенству.
К сожалению, правда в том, что издатели в массе
своей лишены воображения, они скорее последова-
тели, чем лидеры. Мы знаем, что будет продаваться,
470
и редко отходим от формулы, поэтому «дамские»

обложки остаются простым способом добиться
внимания определенной аудитории. Если обложка
выдержана в пастельных тонах — значит, это пляж-
ное чтение, если на обложке много черного — зна-
чит, кто-то непременно умрет. Обратная сторона
такого подхода заключается в том, что огромное
разнообразие книг о женщинах и написанных жен-
щинами свалены в одну кучу — и в результате к ним
относятся без особого уважения.
Публикация романов Элены Ферранте из ее фено-
менальной серии «Неаполитанский квартет»248 под-
няла вопрос на другой, более интересный уровень.
У романов — сложных, мрачных, жестоких — были
совершенно китчевые обложки, ну, сами понимаете:
с женщинами или девочками в пастельных тонах
и с неразличимыми лицами, глядящими куда-то
вдаль, часто на пляжах. Многих читателей ужаснула
такая упаковка, но Ферранте сама выбрала такой
дизайн, и в обращении от своего имени и от имени
издательства Europa Editions заявила: «Многие не по-
няли нашей игры, суть которой состоит в том, что-
бы нарядить, скажем, весьма утонченную историю
в вульгарное одеяние». Разве презирая такие «нели-
тературные» обложки мы не презираем идею всех
книг для женской аудитории? Разве не может книга,
на обложку которой помещена женщина, занятая
чем-то «домашним», быть явлением литературы?
471
Мэриан Кейс развенчала представление о жен-

ской прозе как о чем-то ущербном в своей речи
на Хэйском фестивале249. Она говорила о том, что
термин чиклит — это средство «высмеивания жен-
щин и всего, что они любят». «Все просто: один
из способов заставить женщин молчать — назы-
вать все, что они предпочитают и что им важно,
чепухой», — сказала Кейс.
В статье в журнале Atlantic Хелен Льюис, автор
«Неудобных женщин»250, пишет о «разрыве зна-
чимости» между авторами-мужчинами и автора-
ми-женщинами. Уже много столетий прошло с того
времени, как женщины начали писать и покупать
романы, а все равно по сей день живо представление
о том, что в «женских книгах» пишут прежде всего
о домашнем, интимном, эмоциональном и личном,
а в «мужских книгах» пишут об универсальном и ин-
теллектуальном. Мы по-прежнему говорим «женская
проза», но не говорим «мужская проза» — ведь кни-
ги, написанные мужчинами, универсальны, не так
ли? Романист и основатель Женской литературной
премии Кейт Мосс251 говорит: «Мнение о том, что
мужское творчество универсально, а женское пред-
назначено только для женщин, бытует до сих пор».
Прежде чем начать работать над этой главой,
я предполагала, что немногим обладательницам
Букеровской премии по литературе живется проще,
но если вы откроете статью в Википедии о романе
472
The Gathering («Собрание») Энн Энрайт (этот роман

и был удостоен «Букера»), то прочтете, что ее назы-
вают «автором женской литературы из Ирландии»,
а в статье о самой Энн Энрайт говорится, что в своих
произведениях она «разрабатывает темы семьи,
любви, собственной идентичности и материнства».
Это что, так уж необходимо?
Авторы Джонатан Франзен и Дженнифер Вай-
нер252 спорят по поводу этой самой значимости
с 2010 года: Вайнер критиковала «вопли ликования»,
которыми был встречен роман Франзена «Свобо-
да»253. Как считает Вайнер, если б роман о семейной
жизни был написан женщиной, считалось бы, что
он апеллирует к определенной части аудитории,
а когда Франзен «написал книгу о семье… нам го-
ворят, что это книга об Америке».
И это мнение подтверждается статистикой. В Ве-
ликобритании шестьдесят процентов опублико-
ванных романов написаны женщинами и семьдесят
пять процентов романов покупаются женщинами,
однако в шорт-листах основных литературных
премий — лишь девять процентов женских имен *.
*
Имеется также еще одно — почти анекдотичное — дока-
зательство: мужчины более склонны к жанру нон-фикшн,
нежели женщины, предпочитая крепкие, маскулинные
факты относительно финансовых крахов рассуждениям
о чувствах.
473
Начиная с 1969 года премии Букер удостоились

тридцать два мужчины и восемнадцать женщин.
И дело не только в премиях: в литературных
обзорах женщинам также отводится меньше места.
Некоммерческая организация VIDA сравнила объ-
емы и количество публикаций, посвященных в по-
следние годы авторам-мужчинам и авторам-жен-
щинам, в таких изданиях, как New York Times, Times
Literary Supplement и London Review of Books, и обнару-
жила, что на страницах, посвященных книгам, до-
минируют и мужчины-писатели, и мужчины-рецен-
зенты. И это еще не все. В 2019 году в исследовании,
названном «отчет Эмилии» (в честь Эмилии Бассано,
первой из английских поэтесс, зарабатывавших
на жизнь стихами), изучали освещение творчества
писателей и писательниц. Судя по этому отчету,
в текстах об авторах-женщинах в два раза чаще,
чем об авторах-мужчинах, упоминали их возраст
или вообще переходили к внешности: «Испуганный
олененок с чувственными губами», как написал
один швейцарский критик о Салли Руни.
Джоанн Харрис254 пишет: «Как правило, когда
сравниваешь то, что пишут о моей работе, с тем,
что пишут о книгах мужчин, работающих в той же
тематике, то в моем случае упор делается на быто-
вой аспект, а у мужчин — на аналитические темы.
Женщины по-прежнему считаются особой группой,
имеющей дело исключительно с женскими вопро-
474
сами, в то время как мужчин (пишущих о том же)

считают авторами, пишущими на важные, универ-
сальные темы».
Имеются также свидетельства того, что отбор
в пользу авторов-мужчин начинается еще в мо-
мент предоставления рукописи в издательство.
В 2015 году писательница Кэтрин Николс разо-
слала резюме своей будущей книги пятидесяти
литературным агентам, часть из них — под своим
собственным именем, часть — под мужским псев-
донимом. На предложение под мужским именем
откликнулись семнадцать раз, на предложение под
женским — всего дважды.
Николс — одна из тех, кто стоит за проектом
2020 года «Верните ей имя», в рамках которого было
выпущено двадцать пять классических произве-
дений, написанных женщинами, но изданных под
мужскими именами: имена авторов-женщин впер-
вые появились на обложках этих книг. И хотя проект
упрекали в исторических неточностях, он все равно
остается полезным напоминанием о том, что слова,
сказанные женщинами, по-прежнему оттираются
на задний план, и это через 150 лет после того, как
Шарлотта Бронте объяснила решение использо-
вать мужские имена: «Нам не хотелось объявлять
о том, что мы женщины, не только потому, что
и манера письма, и образ мыслей были не из тех,
что называют “женственными”, но также потому,
475
что у нас имелось смутное ощущение, что на ав-

торесс будут смотреть с предубеждением» *. Всем
известно, что Дж. К. Роулинг сознательно выбрала
гендерно-нейтральный псевдоним, и я вот теперь
думаю, что, если бы я изменила имя на обложке
на Л. И. Уиллдер, у этой моей книги было бы вдвое
больше читателей: исследования показывают, что
женщины охотнее читают книги, написанные муж-
чинами, чем наоборот **. Как пишет журналистка
Мэри Энн Сигхарт в книге «Разрыв влияния», чи-
тательская аудитория ведущих десяти британских
авторов-женщин (в списке такие имена, как Джейн
Остин и Маргарет Этвуд) на восемьдесят один про-
*
Я бы сказала, что ощущение это было отнюдь не смутным.
Бронте было двадцать лет, когда она получила письмо
от известного поэта Роберта Саути, в котором он писал,
что «литература не может быть делом всей жизни женщины
и не должна им быть».
**
В книге «Отменить правку» Диана Этхилл описывает ли-
тературную промывку мозгов, которая привела к тому,
что она сама стала воспринимать авторов-мужчин
серьезнее: «В огромной степени я была сформирована сво-
им воспитанием, согласно которому мужчинам следовало
угождать… Вы на самом деле видите себя такой, какой вас
видят мужчины, и вы знаете, что случится, если станете
решительной и независимой и будете вести себя таким
образом,— мужчины сочтут это утомительным и нелепым.
Это абсурд, но тогда вы и сами в своих собственных глазах
станете утомительной и нелепой».
476
цент состоит из женщин. Бернардин Эваристо255

говорит: «Я давно поняла, что мужчинам просто
неинтересно читать наши книги».
Я думаю, что Ребекка Солнит256 очень точно опи-
сала ситуацию, когда сказала, что «книга, в кото-
рой вообще нет женщин, часто считается книгой
о человечестве вообще, а книга, в которой женщи-
ны на первом плане, — это женская книга». Язык,
которым пользуются издатели и люди вроде меня
при описании книг, подтверждает это. Чтобы убе-
диться в этих различиях, я специально посмотрела
на обложки книг, которые в самом широком смысле
соответствуют категории «современная проза».
На первый взгляд я была приятно удивлена как
дизайном, так и языком. Ситуация определенно
меняется, «гендерных» обложек гораздо мень-
ше, чем я предполагала. Слова «любовь», «семья»
и «брак», которые, как мне казалось, должны были
чаще появляться при описании книг, чьи авторы —
женщины, появляются на обложках книг и мужчин,
и женщин. И все же есть тонкие различия, которые
поддерживают идею о том, что мужчины говорят
со всеми, а женщины — только с женщинами. Джу-
лиана Барнса называют «одним из величайших
британских исследователей человеческой души»,
его роман «Стоунер»257 — это «история, имеющая
универсальную ценность». Мужчин часто называют
«мастерами» в избранном ими виде искусства, и это
477
слово мужского рода *. Что же касается романов,

написанных женщинами или о женщинах, то чаще
всего в их описаниях встречаются слова «прекрас-
ный» и «интимный».
Если вы считаете, что все это звучит в определен-
ной степени (читай: полностью) ненаучно, то вы
правы. К счастью, я обнаружила, что наука все же кое-
что за меня сделала. Команда исследователей про-
анализировала опубликованные на сайте Goodreads
описания 275 романов, попавших в шорт-листы
Букеровской премии с 1969 по 2017 год, и обнару-
жила, что мужские персонажи не только занимают
более заметное место в сюжетах, но при их описа-
нии чаще используются такие слова как «имеющий
достаток», «обладающий властью», «богатый» или
«сильный», в то время как в описаниях женских
персонажей чаще использовались такие слова, как
«прекрасная», «очаровательная» или «романтичная».
Мужчины были врачами, профессорами, писате-
лями или режиссерами, а женщины по профессии
чаще всего были либо учительницами, либо про-
*
Феминистская классика «Безумная на чердаке» препарирует
патриархальный язык, которым говорят о писателях: «бу-
дучи автором, “литератор” одновременно, как и его боже-
ственный собрат, является отцом, хозяином, правителем,
владельцем… родоначальником, создателем, эстетическим
патриархом, его перо — инструмент воспроизводящей
силы, как и его пенис». Аминь.
478
ститутками. О боже! Это даже хуже, чем я думала!

Мужчины ассоциируются с такими глаголами, как
«утверждать», «предвидеть» и «сражаться», жен-
щины «гибнут», «любят», «боготворят», «боятся».
Однако исследователи отмечают, что в последние
годы наметился определенный сдвиг, появилось
больше авторов-женщин и больше активных жен-
ских персонажей.
В книге «Любимое слово Набокова — лиловый»
Бен Блатт анализирует классическую литературу
цифровыми методами и проводит свою версию
теста Бекдел: если в романе мужской персонаж со-
вершает в три раза больше действий, чем женский,
тогда роман этот тест провалил. Вряд ли ответ
кого-либо удивит — почти все представленные
в списке книги тест не прошли, за исключением
«Мисс Джин Броди в расцвете лет». Бен Блатт также
определил пять основных глаголов, следующих
за местоимениями «он» и «она» в классической ли-
тературе. Мужчины бормочут, ухмыляются, кричат,
усмехаются и убивают. Женщины дрожат, плачут,
ропщут, кричат и выходят замуж. Глупышки какие.
Самое замечательное — он обнаружил, что слово
«перебивать» чаще используется при описании
женских персонажей, если автор — мужчина. Так
что, дамочки, закройте рты, ок?
Так могут ли блербы быть сексистскими? Ну ко-
нечно да, как и писатели, и критики, и весь чертов
479
литературный мир. Это заставляет меня думать

(или, как говорят персонажи «литературы цыпо-
чек», не могу не задуматься): а не использовала ли
в прошлом гендерный язык я сама, называя женский
персонаж красавицей, или когда употребляла слово
«мастер», говоря о писателе-мужчине. Как я везде
говорю, выхватывать и подчеркивать детали, чтобы
привлечь внимание читателя,— это хорошо и пра-
вильно, но и мне стоит повнимательней относиться
к прилагательным и вообще к описаниям. Издате-
ли и копирайтеры работают крупными мазками,
но я решила, что в будущем стану действовать тон-
кой кисточкой и использовать меньше розового.
!эди Смит
Большие идеи и маленькая мышка
Это только вихрь бессвязных слов.

«Гамлет», акт I, сцена 5
« оверь этому хайпу». Слова были взяты

из рецензии газеты Times и помещены
на борт автобуса, рекламировавшего дебютный
роман Зэди Смит «Белые зубы»258. И было это двад-
цать лет назад. Фраза со словом «хайп» для рекламы
самого явления хайпа как раскрутки чего-либо мо-
жет показаться идеальной иллюстрацией гнусности
маркетинга. Мне же кажется, это демонстрирует
кое-что еще: если книга по-настоящему великая,
она выдержит отвратительные миазмы, испускае-
мые словами, предназначенными для ее продажи,
и даже эти слова станут частью истории книги.
Я помню ощущения, возникшие, когда «Белые
зубы» вышли из печати: было так здорово чи-
тать книгу, которая была одновременно и умной,
481
и полной радости. Она уже тогда казалось полно-

стью сформировавшимся феноменом, критические
отзывы были потрясающие, а в Sunday Times заяви-
ли: «Ну наконец-то у нас есть большая литератур-
ная находка, и это не просто слова ради продаж».
Появились даже критические статьи о критических
статьях, поскольку средства массовой информации
одержимы самими собой, и в Guardian отметили, что
книга «вызвала удивительный хор похвал». Слова,
окружавшие «Белые зубы», стали самосбывающимся
пророчеством.
Общий хор нашел отражение и в блербе на ори-
гинальной бумажной обложке романа, этот ре-
кламный текст близок к совершенству и остается
одним из моих самых любимых. Он нарушает пра-
вила, потому что говорит столь же много, сколько
и показывает, но в такой манере, которая кажет-
ся очаровательной, уверенной и стремительной,
а не заезженной:
Один из самых обсуждаемых дебютных романов

всех времен, «Белые зубы» — смешной, щедрый,
добрый роман, обожаемый как критиками, так и чи-
тателями. В нем, помимо всего прочего, речь идет
о дружбе, любви, войне, трех культурах и жизни
трех семей на протяжении трех поколений, об од-
ной бурой мышке и о том, что коварное прошлое
может вернуться и укусить за пятку. Это жизне-
482
ЗЭДИ СМИТ
утверждающая, буйная книга, которую обязательно

нужно прочитать.
Блерб берет грандиозный, многоплановый роман

с огромным количеством персонажей и сюжетных
линий, и ужимает до чего-то легкого, упругого
и беззаботного. Больше всего мне нравится кон-
траст между большими темами и маленькой мыш-
кой: прекрасный пример блерба в форме песочных
часов, о котором я писала в главе «Треугольник,
ромб или песочные часы?». Я до сих пор помню
этот написанный моим коллегой два десятка лет
назад блерб, и это лучшее, что может случиться
с рекламным текстом *. Но, возможно, настоящая
причина, почему этот текст работает, заключается
в том, что все сказанное — правда. В том числе и то,
что книга получила широкое признание, которое
тоже стало частью ее истории. Текст аутентичный,
так же как аутентичен голос романа, голос мульти-
культурной Британии того времени.
Конечно, не все так просто, как и отмечает
написанная двадцать лет назад статья в Guardi-
an, и прежний оптимизм сейчас растворяется
*
Автор этого блерба — копирайтер Бен Норт, он умер на-
кануне своего пятидесятилетия, как раз когда я писала
эту книгу. Он также писал рассказы и стихи, в том числе
«Тридцать три поэмы: некоторые из них о смерти».
483
в растущем популизме. Статья также демонстрирует

нам двойственность упомянутой в блербе бурой
мышки: «Прошлое — как постоянно напоминает
нам книга — всегда присутствует в настоящем,
даже если нам не до конца понятно, что оно тут
делает. И, как следует из рекламного текста, это
неизбежно приводит к проблемам. К непониманию
и отчуждению, грусти и потерям».
Даже на момент публикации Зэди Смит явно ощу-
щала неловкость из-за того, что ее роман прослав-
лялся как символ прихода счастливой пострасовой
эры, и намекала, что ее произведение в будущем
может оказаться не таким актуальным и привлека-
тельным для публики: «Когда я была маленькой, мы
ездили на каникулы в Девон, и там, если ты черный
и заходишь, например, в кондитерский магазин,
на тебя все оборачиваются. И мой детский инстинкт
подсказывал, что я должна компенсировать это
и стараться вести себя в три раза лучше, чем лю-
бые другие дети в магазине, чтобы стало понятно,
что я не собираюсь украсть что-то или причинить
кому-то вред. Полагаю, этот инстинкт как-то про-
сочился и в мое письмо, мне это не очень нравится,
и я не хочу продолжать ему следовать».
«Белые зубы» — книга, в которой отражено ее
время, и одновременно это поистине вечная класси-
ка. Я счастлива, что оригинальный блерб по-преж-
нему публикуется в новых изданиях и присутствует
484
ЗЭДИ СМИТ
на Amazon, потому что так видели книгу и так о ней

говорили, когда она стала успешной.
Это подводит меня к самому важному, что я уз-
нала, пока писала эту книгу: что блербы, так же как
и обложки, критические статьи или премии,— не-
отъемлемая часть жизни книги. Об этом я помнила,
когда просматривала «чудовищно прекрасные»
блербы, когда читала Роберто Калассо, называвшего
блербы «письмом к незнакомцу», слушая подкасты,
в которых зачитывались старые рекламные тексты.
Некоторые из написанных мною когда-то блербов
были ужасными. Но, хорошие или плохие, они были,
и они есть, и они связаны с материальной историей
книги. Как старые фотографии или письма, блер-
бы — обычно написанные кем-то безымянным,
часто глупые, порой устаревшие, временами вдох-
новенные — возвращаются из прошлого, чтобы
укусить нас за пятку. Кто-то, может, прочтет эти
маленькие истории, другой просто пробежит гла-
зами и отодвинет в сторону, а кто-то, возможно,
подумает, что эту книгу писали для него, потому
что в ней говорится о том, каким он был. И это
меня, как ни странно, утешает.
Благодарности
Я и раньше знала, что издательский мир населен

исключительно чудесными людьми. И все же, когда
я начала писать эту книгу, я по-настоящему поняла,
до чего они чудесные. Во-первых, команда Oneworld.
Бесконечная благодарность моему редактору Сеси-
лии Стейн, без которой Blurb Your Enthusiasm просто
не существовало бы — она и волшебница слова,
и импресарио, и учитель по жизни. Случайный во-
прос в переписке «А почему бы тебе не написать
книгу?» она превратила в реальную книгу! Спасибо
тебе, Чек, что подарила мне веру в себя, позволив-
шую найти свой голос, что так ловко направляла
мои мысли и была столь невозмутима в периоды
моих нервных кризисов. Также огромное спасибо
Кейт Блэнд, Люси Купер, Холли Нокс, Лауре Мак-
486
БЛАГОДАРНОСТИ
ферлейн, Марку Рашеру и Риде Вакас за энтузиазм,

знания и талант во всем — от переводов до фото-
графии. Бену Саммерсу за замечательный дизайн
обложки — и мышей! Тамсин Шелдон за то, что
превратила процесс редактирования в удоволь-
ствие. И Саре Бенни, моему чуткому и неутомимому
пресс-агенту,— за то, что она делает все возможное,
чтобы превратить невротичную особу, каковой
я была, во вполне пристойного автора.
Особая благодарность трем моим друзьям из из-
дательского мира, которые помогли сделать эту
книгу. Колину Брашу, моему многолетнему то-
варищу-копирайтеру за то, что не жалел своего
времени и со знанием дела отвечал на мои назой-
ливые расспросы, а также за то, что с энтузиазмом
рекламировал эту книгу всем встречным-попе-
речным. Ребекке Ли, также начинающему автору,
которая поддерживала меня на начальных этапах
работы, делилась собственным опытом и помога-
ла оставаться в здравом уме. А без мудрости Сары
Топпинг, фантастического копирайтера детских
книжек и чудесного человека, эта книга была бы
короче как минимум на две главы. Квиииип!
Я не могу не поблагодарить тех, кто помогал
мне советами. Это Сэм Бинни, Элизабет Бьюкен,
Маделин Коллиндж, Генри Элиот, Адам Фрейден-
хайм, Дженни Герас, Кейт Каннинг, Софи Ханна,
Ева Ходкин, Мартин Лэтам, Джейн Лингэм, Калле
487
Маттила, Джулия Мердей, Кейти Ньюби, Дэвид

Пирсон, Кристина Плейтер, Натали Рэмм, Джини
Редди, Джон Ситон, Бекки Стокс и Алан Троттер.
Спасибо издательству Penguin, предоставившему
мне отпуск, когда я подала заявку на книгу! Спасибо
моим коллегам Энье, Эмме, Ингрид, Джули, Лиз,
Микке, Сэм и Шоне за то, что они были самой оча-
ровательной компанией, которую вы только могли
пожелать увидеть утром в понедельник. Спасибо
Сью Майлз, которая дала мне мою первую работу
копирайтера. Спасибо Элис Берри, королеве калам-
буров, за название этой книги (см. комментарий
на с. 499. — Пер.) И Полли — за цветы и дружбу.
Я писала эту книгу во время локдауна, и поскольку
даже до сих пор боюсь ходить по пабам, за мной
должок: мне предстоит проставить выпивку целой
куче народа.
И конечно, спасибо моей семье, прошлой и ны-
нешней. Маме, единственной и неповторимой МВ,
за ее бесконечную щедрость, преданность, озор-
ство и гордость — и за то, что вселила в меня такой
страх перед невыполненным домашним заданием,
что я сдала рукопись в срок! Бекке — за то, что она
самая лучшая, самая преданная сестра на свете.
Нэнси — за то, что ее смеющаяся мордочка освещает
всю нашу жизнь. Дерека — за то, что он ухитряется
собирать на вечеринки всех Уиллдеров. Боба —
за то, что помогает всем нам продолжать начатое.
488
БЛАГОДАРНОСТИ
Бабулю и тетушку — за книжные полки и любовь.

Моего отца, Джорджа Марселя Уиллдера — учи-
теля, поэта и книжника. Жаль, он не увидел нас
с сестрой взрослыми, но мы помним его и всегда
думаем о нем.
И наконец, спасибо моему мужу Тиму. Навер-
ное, мне следовало бы назвать его «моей опорой»,
но это слишком скучное слово для характеристики
самого забавного, умного и чудесного человека
из всех известных мне в этом добром старом мире
людей, который обходит за версту высокомерных
понтовщиков и обожает всех, кто приносит радость.
Спасибо, что заставляешь мое сердце смеяться.
Приложение
В духе смелого постмодернистского литера-

турного эксперимента — ну ладно, на самом деле
забавы ради — я попросила шестерых разных ко-
пирайтеров, а также одного не живого человека,
а онлайн-генератора блербов, написать блерб для
этой книги. Всем было дано одно и то же задание
и текст с кратким содержанием книги, и, как вы сами
теперь можете убедиться, результаты оказались
совершенно разными. Вот вам и доказательство —
если еще нужны какие-то доказательства, — что
такой штуки, как «лучший блерб», просто не бывает.
Но, думаю, все согласятся, что рекламные тексты,
написанные людьми, все же лучше. Да, и еще — во-
преки всем традициям, эти блербы имеют авторскую
подпись.
490
ПРИЛОЖЕНИЕ
ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ БЛЕРБ
Это книга об обложках книг.

О словах, которыми пользуются издатели, чтобы
продать товар читателям.
Об этой мешанине из лжи, полуправды,
преувеличений и случайных честных признаний,
чтобы запутать легковерного читателя
Здесь речь идет о заголовках и подзаголов-

ках, хороших блербах и плохих, о любви к словам
и (умеренной) нелюбви к граммар-наци, писатель-
ских склоках и издательских грешках, о спойлерах
и спаме, литературных легендах и бонкбастерах,
метафорах и трюках, сексизме и всяких глупостях,
которые творит книжная индустрия, когда думает,
что никто не видит.
Одним словом, это самая забавная и заниматель-
ная книга о том, как на самом деле работает изда-
тельство, написанная человеком, который 25 лет
без отгулов и прогулов сочинял блербы — и делал
это добросовестно.
Колин Браш
491
ИГРИВЫЙ БЛЕРБ
«Что может быть свирепей слов?»
Роберт Браунинг
В этом литературном tour de force

Эта интригующая, опаляющая и бесконечно чи-
табельная
Когда
Каждая книга стоит автору немало крови, пота
и слез, но, чтобы написать блерб для задней об-
ложки, тоже требуются значительное время
и усилия.
Блербы — подобно обложкам, рецензиям или
премиям — это неотъемлемая составляющая жизни
книги. От Диккенса до Даля, от литературных сове-
тов до издательских секретов и искусства убеждения
с помощью обложки: перед вами рассказ о малень-
ких рассказах, которые первыми встречают чита-
телей, рассказ об истории, творческом процессе,
а также о том, как блербы влияют на нас.
Сара Топпинг
ЦВЕТИСТЫЙ БЛЕРБ
Блерб о блербах? Вот это уже другой разговор.

На самом деле вы прочитали больше произведений
этого автора, чем кого-либо вообще из писателей
492
(даже если никогда о ней не слышали). Если кто

и может пролить свет на темное искусство книго-
издания, так только Луиза Уиллдер — копирайтер,
автор книжных блербов с двадцатипятилетним
опытом.
Она приглашает нас в великолепное путешествие
в мир слов — от средневекового спама до твиттера-
туры через восхитительно ужасные бонкбастеры.
Вы узнаете, как Диккенс стал мастером маркетинга,
кто из писателей жаждал скормить критиков мед-
ведям и почему лучший блерб к «Скотному двору»
предпослан видеоигре.
Плюс великое множество советов! Гарантиру-
ет ли успех книги слово «тайна» в ее названии?
Как получилось, что Колин Руни стала королевой
многоточий? Чему учит писателей мюзикл «Скрипач
на крыше»? И почему, когда дело доходит до науки
убеждения, наш мозг становится намного ближе
к мозгу Дональда Трампа, чем нам хотелось бы ве-
рить.
Но хватит, хватит, не слушайте меня, просто
откройте страницу 69 (об этом тоже узнаете из кни-
ги). Перед вами — остроумное и захватывающее
любовное послание к силе слова.
Натали Рэмм
493
МЕТАБЛЕРБ
Как может руководство по написанию абзаца текста

для задней обложки быть волнующим, полным
сплетен, откровенным и забавным?
Как оно может быть таким интересным, что вы
зачитываетесь до глубокой ночи?
Я серьезно — как"
Подобно Дарвину с его голубями, а Хокинду

с [проверить, чем он там занимался], Луиза Уиллдер
берет тему, которая считалась скучной и никому
не интересной, и превращает ее в интригующее,
эмоциональное, по-детски пугающее и захватыва-
ющее чтение и буквально пробуждает в вас желание
узнать больше о том, о чем она пишет. Вновь и вновь.
В этом полном прилагательных и наречий на-
стоящем литературном произведении Уиллдер
небрежно разрушает карьеры своих современни-
ков-копирайтеров, раскрывая их трюки, обнажая
их тайны, из-за чего их работа предстает бес-
стыдно незатейливой, в то же время показывая,
каким образом эти блербики приоткрывают дверь
к бесчисленным новым мирам. Навязчивое tour
de force («мастерство». — Ред.), выходящее за жан-
ровые границы, Blurb Your Enthusiasm * с остроумием
*
Оригинальное название книги.  Ред.
494
и любовью нежно отведет вас за руку в Мир чтения

и будет удерживать вашу голову в водах Литера-
турного океана, пока вы наконец-то, вот прямо
наверняка, не оцените Искусство блербов.
Другими словами, вы больше никогда не сможете
по-прежнему смотреть на задние обложки.
Сэм Бинни
ДРУЖЕЛЮБНЫЙ БЛЕРБ
Вы входите в книжный магазин.

Перед вами — захватывающий дух выбор книг.
Но как, скажите на милость, вам решить, что именно
почитать"
Добро пожаловать в блербы — ремесло написания

рекламных текстов для книжных обложек, способ-
ное соблазнить нас прочитать… да все что угодно.
Выдающийся издательский копирайтер (автор пяти
с лишним тысяч блербов) и знаток блербов Луиза
Уиллдер проводит нас сквозь самые интригующие
аспекты книжного дела и книжного маркетинга —
от того, как различать дутые похвалы, до «теста 69-й
страницы», от радостей каламбура до странных
и зачастую шальных рекламных текстов прошлого.
Она делится сплетнями из эксцентричного изда-
тельского мира и задается насущными вопросами.
495
Какие именно слова в блербах лучше не исполь-

зовать? Какие слова продаются лучше всего? До-
пустимы ли на книжных обложках ругательства?
И действительно ли спойлеры — это плохо? *
Blurb your Enthusiasm — мудрый и своевременный
ответ на извечный вопрос: можно ли судить о книге
по обложке?
Мадлен Коллиндж
ИРОНИЧНЫЙ БЛЕРБ
Вы уже прочитали десятки книг, написанных Луизой

Уиллдер (по крайней мере, небольшие кусочки), —
просто ее имя никогда не значилось на обложках
Она была автором рекламных текстов более чем

к 5000 книг, завлекая читателей своей песней сирен
(вроде той, что вы сейчас читаете) длиной в «что-
то около 100 слов», при этом не злоупотребляя
словами типа «интригующий» и tour de force. Это
изящное, недооцененное литературное искус-
ство — сокращать до сути, знакомить и мягко на-
правлять. Вот почему она стала таким великолеп-
ным гидом по миру литературного убеждения.
*
Спойлер: вовсе нет.
496
Blurb Your Enthusiasm — это итог, книга для безна-

дежных книголюбов. Если вы когда-либо задумыва-
лись над тем, каким образом книги заставляют нас
себя прочитать, то вот оно — искусство, деловые
аспекты и история всего, что в этом участвует: на-
звания, цитаты и выносы, блербы, дизайн обложек
и первые строчки, от классики до бонкбастеров,
а заодно рассказ о сомнительных издательских
решениях и сварливых авторах.
Это интригующий tour de force.
Алан Нивинс
СГЕНЕРИРОВАННЫЙ
КОМПЬЮТЕРОМ БЛЕРБ
Что вы сделаете, узнав, что рядом с вашим

любимым оказался скучный блерб с шокирующими
привычками"
Ночь книжной распродажи изменила все для Луи-

зы, 49-летнего копирайтера из издательского мира.
Вот она обсуждает книги со своими близкими
друзьями, а в следующий миг с ужасом наблюдает,
как на них нападают скучные блербы.
Она знает, что эти блербы явились из книжных
магазинов — но не может этого доказать, по край-
ней мере, без помощи блестящих слов.
497
Сильная, любопытная женщина понимает, что ее

творческая жизнь окончена. Она находит несколь-
ко блестящих слов и возрождается, как героиня,
которой суждено спасти мир от скучных блербов.
Но творческие идеалы Луизы поколеблены, ее
терзают этические вопросы. Позволит ли совесть
совершить ей все, что нужно, чтобы остановить
скучные блербы?
Поврежденная Программа
Комментарии переводчика
1
В оригинальном названии книги Blurb Your En-
thusiasm автор обыгрывает популярный коме-
дийный телесериал Curb Your Enthusiasm («Умерь
свой энтузиазм») производства HBO, выходящий
в эфир с 2000 г. Автор сериала Ларри Дэвид —
американский актер, сценарист, комик и продю-
сер — исполняет в сериале также и главную роль,
изображая художественную версию себя, то есть
сценариста, попадающего в разные нелепые
ситуации. Сериал рассчитан на достаточно
продвинутую в интеллектуальном отношении
аудиторию, получил две премии «Эмми», «Золо-
той глобус», премию Американского института
киноискусства.
2
Фильм «Сексуальная тварь», режиссер Джонатан
Глейзер, 2000 г.
3
Книга Ширли Джексон «Призрак дома на холме»
в переводе Е. М. Доброхотовой-Майковой вышла
в издательстве «АСТ» в 2018 году.
499
4
Джон Донн. К восходящему солнцу. Перевод
Г. М. Кружкова.
5
Беатрис Поттер (1866–1943) — английская дет-
ская писательница и художница, наиболее из-
вестная «Сказкой о кролике Питере».
6
Книга Роберто Калассо «Искусство издателя»
в переводе А. Л. Дунаева вышла на русском языке
в издательстве Ad Marginem Press в 2017 г.
7
Оскар Уайльд. Упадок искусства лжи. Перевод
А. Махлиной — вторая часть цитаты, приведен-
ной автором. При этом первой части цитаты, где
говорится о «чудесном вдохновенном вранье»,
в оригинале нет! Возможно, автор ее просто
выдумала.
8
Care in the Community — «Уход в общине» или
«Общинный уход» — британская политика де-
институционализации, лечения и ухода за фи-
зически немощными и умственно отсталыми
людьми у них на дому, а не в специализирован-
ных учреждениях. С одной стороны, такой уход
был предпочтительнее содержания больных
в спецучреждениях, где зачастую условия были
чудовищными, с другой — позволял сэконо-
мить государственные средства. Куда дешевле
было переложить заботу на близких и волонте-
ров, чем вкладываться в усовершенствование
лечебниц.
9
Созданная в Великобритании система отслежи-
вания контактов заболевших COVID-19. Крити-
500
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА
ковалась как одно из средств тотальной слежки

за людьми.
10
Джордж Оруэлл. Политика и английский язык.
Перевод В. П. Голышева. Из сборника «Лев и Еди-
норог. Эссе, статьи, рецензии».
11
Книга Доннелли Дженнифер «Северный свет» в пе-
реводе Е. Д. Канищева, Л. Б. Сумм вышла в изда-
тельстве «Розовый жираф» в 2021 г.
12
Бриджит Джонс — персонаж романа Хелен Фил-
динг «Дневник Бриджит Джонс», выходил на рус-
ском языке в издательстве «Эксмо» в переводе
М. А. Зориной. Эдмунд Блэкэддер — герой коме-
дийного телесериала Би-би-си «Черная гадюка»
(выходил в 1983–1989 гг.), в главной роли Роуэн
Аткинсон.
13
Сесил Дэй-Льюис — известный англо-ирландский
поэт. Под псевдонимом «Николас Блейк» писал
детективные романы («Бренна земная плоть»,
«Дело мерзкого снеговика» и др.).
14
Термин «бонкбастер», составленный из слов
to bonk — «совокупляться» и buster — «сногс-
шибательный», придумала в 1989 г. британская
писательница Сью Лимб для описания поджанра
коммерческих любовных романов 1970–1980-х
годов и последующей адаптации их в телесе-
риалы. Такие романы еще называют романами
«секс и шопинг» и «шопинг и факинг». К ним
автор термина относит «Аллею кукол» Жаклин
Сьюзан и другие ее произведения, книги Гарольда
Роббинса, Джудит Кранц, Даниэлы Стил и пр.
501
Из более поздних примеров — «Пятьдесят от-

тенков серого» Э. Л. Джеймс.
15
Уэст-Эгг — вымышленное местечко на Лонг-Ай-
ленде, в котором разворачиваются события «Ве-
ликого Гэтсби».
16
Трималхион («Трижды противный») — персонаж
древнеримского романа «Сатирикон», разбога-
тевший вольноотпущенник.
17
Гэри Декстер — современный британский лите-
ратурный критик.
18
«Путешествие Пилигрима в Небесную стра-
ну» писателя и проповедника Джона Баньяна
(1628–1688) — одно из наиболее значительных
произведений английской религиозной литера-
туры.
19
На русском языке роман Ганса Фаллады «Каждый
умирает в одиночку», написанный в 1947 году,
издан в 1948-м. Это был первый перевод романа
на иностранный язык. При оригинальной публи-
кации роман был подвергнут цензуре, и лишь
затем был восстановлен оригинальный текст,
основанный на черновиках писателя. Новый пе-
ревод на русский вышел в 2017 г. под названием
«Один в Берлине» — большинство современных
иностранных переводов романа сегодня исполь-
зуют именно такой вариант.
20
В 2011 г. медиамагнат Руперт Мердок обвинял-
ся в том, что сотрудники принадлежащей ему
медийной корпорации News Corporation регу-
лярно взламывают телефоны знаменитостей,
502
членов королевской семьи и рядовых граждан.

Деятельность Мердока расследовалась британ-
ской полицией, он обвинялся во взяточничестве
и коррупционных связях с членами британского
правительства, в США его деятельность рассле-
довало ФБР. Член парламента от партии лейбо-
ристов Том Уотсон в соавторстве с журналистом
Мартином Хикманом написали книгу Dial M for
Murdoch: News Corporation and the Corruption
of Britain — «В случае Мердока набирайте “М”»:
News Corporation и коррупция в Британии». На-
звание намекает на знаменитый фильм Альфреда
Хичкока «В случае убийства набирайте “М”» —
Dial M for Murder.
21
Мари Кондо — японская писательница, специа-
лист по наведению порядка в доме, консультант
и автор книг по организации домашнего быта.
Ее книги продаются миллионными тиражами
и переведены на множество иностранных языков.
На русском книга «Магическая уборка. Японское
искусство наведения порядка дома и в жизни»
вышла в издательстве «Эксмо» в 2015 г.
22
«Заяц с янтарными глазами» — мемуары британ-
ского художника-керамиста Эдмунда де Вааля.
На русском языке издана в 2014 г. издательством
«МИФ».
23
«Ускоряющийся лабиринт» — исторический
роман английского поэта и прозаика Адама
Фоулдза, на русском языке выходил в журнале
«Иностранная литература», № 6, 2012 г.
503
24
«Нормальные люди» — роман ирландской писа-
тельницы Салли Руни. На русском языке вышел
в издательстве «Синдбад».
25
«Жутко громко и запредельно близко» — роман
американского писателя Джонатана Сафрана
Фоера. На русском языке вышел в издательстве
«Эксмо» в 2021 г.
26
Рассказ П. Г. Вудхауса «Женщины, жемчуг и Мон-
ти Бодкин» входит в 11-й том собрания сочи-
нения П. Г. Вудхауса на русском языке, перевод
Н. Л. Трауберг.
27
Роман Джин Рис «Широкое Саргассово море»
выходил на русском языке под названием «Ан-
туанетта» в переводе С. Б. Белова.
28
На русском языке роман Рут Уэйр «В темном-
темном лесу» вышел в издательстве «АСТ»
в 2016 г.
29
Русский перевод романа Лайзы Джуэлл «Опас-
ные соседи» вышел в издательстве Inspiria
в 2021 г.
30
Триллер «Силы природы» Джейн Харпер вышел
в издательстве «АСТ» в 2019 г.
31
Сирил Коннолли (1903–1974) — английский пи-
сатель и литературный критик, известен остро-
умными высказываниями.
32
Фрэнки Бойл — шотландский комик и писатель,
для которого характерно пессимистичное чув-
ство юмора.
504
33
Чарли Брукер — британский писатель-сатирик
и телеведущий. Автор популярного телесериала
«Черное зеркало».
34
Найджела Лоусон — британская телеведущая,
ресторанный критик и автор книг на тему ку-
линарии.
35
St. Michael — существовавшее до 2000 г. продук-
товое подразделение сети Marks Spencer.
36
В России роман британской писательницы
М. М. Кей «Далекие шатры» опубликован в 2010 г.
в издательстве «Эксмо».
37
На русском языке роман Джорджетт Хейер «Цвета
лжи» вышел в издательстве «Центрполиграф»
в 1998 г.
38
На русском роман Вирджинии Эндрюс «Цветы
на чердаке» впервые вышел в 1994 г., в 2015-м
был переиздан издательством «Азбука-Аттикус».
39
Книга американского кинодокументалиста и пуб-
лициста Майкла Мура «Глупые белые люди»
вышла на русском языке в издательстве «АСТ»
в 2005 г.
40
В книге британского публициста Оуэна Джон-
са «Истеблишмент: И как им это сходит с рук»
описываются взаимоотношения между раз-
личными группами британского истэблиш-
мента.
41
Книга Сьюзен Кейн «Тихая сила. Как достичь
успеха, если не любишь быть в центре внимания»
вышла на русском языке в издательстве «МИФ»
в 2022 г. Книга также выходила под названием
505
«Интроверты. Как использовать особенности

своего характера».
42
Перевод В. А. Вебера.
43
Перевод А. И. Корженевского.
44
Максимус Децим Меридий — герой фильма «Гла-
диатор» в исполнении Рассела Кроу.
45
Перевод Н. А. Калевич.
46
Перевод В. А. Русанова.
47
Ричард Коэн — британский публицист и издатель.
На русском языке выходили его книги «В погоне
за солнцем» и «Писать как Толстой. Техники,
приемы и уловки великих писателей».
48
Перевод Р. Я. Райт-Ковалевой.
49
«Феррис Бьюллер берет выходной» (1986) —
подростковая комедия режиссера Джона Хьюза,
в главной роли Мэтью Бродерик. Эдвард Руни —
директор школы, уроки в которой прогуливает
главный герой. Фильм внесен в Национальный
реестр фильмов США как обладающий культур-
ным, историческим или эстетическим значением.
50
Перевод Г. А. Крылова.
51
Перевод Г. А. Островской.
52
Перевод И. А. Тогоевой.
53
Перевод О. В. Орловой.
54
Перевод Д. В. Вознякевича.
55
Перевод С. П. Трофимова.
56
Анджела Картер (1940–1992) — британская писа-
тельница, на русском языке выходили ее романы
«Адские машины желания доктора Хоффмана»,
«Кровавая комната», «Прекрасная дочь палача» и др.
506
57
Джонатан Милс — британский писатель и ре-
жиссер, одна из тем его творчества — еда.
58
Дон Френч — британская писательница и ак-
триса. Снималась в фильмах «Викарий из Дибли»
(Джералдин Гренжер, викарий), «Гарри Пот-
тер и узник Азкабана» (Полная Дама), «Смерть
на Ниле» (миссис Бауэрс) и др.
59
На русском языке книга Джареда Даймонда «Ру-
жья, микробы и сталь» вышла в издательстве
«АСТ», перевод М. А. Колопотина.
60
Тим Маршалл — британский журналист и поли-
тический обозреватель.
61
Согласно ветхозаветной Книге пророка Дани-
ила на стене во время пира вавилонского царя
Валтасара были таинственной рукой начертаны
слова, предсказавшие падение Вавилона.
62
Дэйв Эггерс — известный американский жур-
налист и издатель. Его книга «Душераздира-
ющее творение ошеломляющего гения» была
издана на русском языке издательство «ЭКСМО»
в 2007 г.
63
Дэвид Ремник — американский журналист и пи-
сатель. Его книга «Могила Ленина. Последние
дни советской империи» вышла на русском языке
64
Дэвид Седарис — американский комик и писатель.
На русском языке выходили его книги «Нагишом»
и «Одень свою семью в вельвет и коттон».
65
Дэвид Фостер Уоллес — американский писатель,
на русском языке выходили его книги «Бесконеч-
507
ная шутка», «Короткие интервью с подонками»

и др.
66
Николь Краусс (род. 1974) — американская писа-
тельница, на русском языке выходили ее книги
«Хроники любви», «В сумрачном лесу» и др.
67
Давид Гроссман — израильский писатель. На рус-
ский переведены его книги «С кем бы побегать»,
«Львиный мед» и др.
68
Бен Джонсон. Памяти любимого мною мистера
Вильяма Шекспира, сочинителя; и о том, что он
оставил нам. Перевод В. В. Рогова.
69
Камилла Палья — американская писательница
и критик.
70
Алан Беннетт — английский писатель и драма-
тург. На русском языке выходили его книги «Голы
и босы» и «Непростой читатель».
71
Джон Бергер (1926–2017) — английский писа-
тель и художественный критик. Цитата взята
из его книги «Искусство видеть». На русском
языке опубликована издательством «Клаудберри»
в 2018 г.
72
Книга Ричарда Османа «Клуб убийств по чет-
вергам» вышла на русском языке в издательстве
«МИФ» в 2022 г.
73
На русском языке эта книга вышла в издательстве
«Рипол-классик» в 2015 г. под названием «Вся
правда о лекарствах. Мировой заговор фарм-
компаний».
74
Джанет Уинтерсон — английская писательница.
На русском языке выходили ее книги «Тайно-
508
пись плоти», «Страсть», «Пьеса для трех голосов

и сводни» и др.
75
Берил Бейнбридж (1932–2010) — английская
писательница, пятикратный номинант на Бу-
керовскую премию. Газета The Times включила
ее в список 10 величайших писателей Англии
послевоенного периода. На русском языке выхо-
дили ее книги «Мастер Джорджи», «Грандиозное
приключение», «Согласно Куини».
76
Английский актер Дерк Богард, наиболее извест-
ный у нас по фильмам «Гибель богов», «Смерть
в Венеции» и «Ночной портье», автор шести ро-
манов.
77
Премия Уэайнрайта ежегодно вручается в Вели-
кобритании за лучшие книги о путешествиях.
78
Песня британских солдат времен Второй мировой
войны, исполняется на мотив марша из кино-
фильма «Мост через реку Квай».
79
Луис Макнис (1907–1963) — ирландский поэт
и драматург. На русском языке выходили его
пьеса «Темная башня» и стихи в различных сбор-
никах англоязычной поэзии.
80
Мэри Бирд — известный британский исследова-
тель античности.
81
По-английски spine — это и хребет, и корешок
книги.
82
«Говорящая» фамилия Dryasdust по-русски мог-
ла бы выглядеть как «Сухово-Пыльный».
83
В России эквивалентом таких буклетов может
служить лубочная литература.
509
84
Eikon Basilike (лат.) — «Образ королевский».
85
Магглтонианцы — последователи Л. Магглтона,
малочисленное протестантское движение, за-
родившееся в 1651 г. в Лондоне; магглтонианцы
отделились от рантеров и противопоставляли
себя квакерам.
86
Ролан Барт (1915–1980) — французский философ
и литературовед.
87
Говард Джейкобсон — современный британский
писатель. Его самый знаменитый роман «Вопрос
Финклера» вышел на русском языке в издатель-
стве «Азбука» в 2011 г.
88
По-английски действительно шесть слов: For
sale, baby shoes: never worn; в русском переводе
получилось четыре.
89
Твиттература (от Twitter и literature) — это ли-
тературное использование сервиса микробло-
гов Twitter. Твиттература включает различные
жанры, в том числе афоризмы, поэзию и худо-
жественную литературу (или их комбинации).
Установленный сервисом максимальный объем
в 280 символов служит своего рода творческим
вызовом.
90
Книга Not Quite What I Was Planning вышла под
названием «Жизнь в шести словах» в издатель-
стве «ЭКСМО» в 2019 г.
91
Жанр драббл действительно существует и даже
описан в литературоведении, а вот дриббл — это,
скорее, придумка автора (по созвучию «дриб-
бл-драббл»), хотя произведения, состоящие
510
из 55 — а не 50 слов — также стали своего рода

литературным вызовом. Конкурс на создание
историй из 55 слов придумал редактор амери-
канского литературного журнала New Times.
А у истоков драббла стоит игра студентов Бир-
мингемского университета, основой для которой
послужил сборник, составленный из скетчей
комик-группы «Монти Пайтон».
92
Сборник рассказов американской писательницы
Лидии Дэвис «Что-то со мной не так» вышел
93
Произведения британской писательницы Али
Смит неоднократно издавали на русском в языке;
в частности, в издательстве «Флюид» в 2010 г.
вышел ее роман «Случайно».
94
Перевод А. Е. Тарасова.
95
Note di copertina (итал.) — комментарий на об-
ложке.
96
Когда эта книга появилась в продаже, многим
показалось, что в последнем слове названия
допущена ошибка и что настоящим названием
книги является знаменитый афоризм Маклюэна
«Средство коммуникации является сообщением»
(The Medium is the Message). Однако за счет сме-
ны одной буквы в слове massage появилось как
минимум два новых смысла: «Средство коммуни-
кации как массаж» и «Средство коммуникации как
век масс» (Mass Age). Книга стала результатом со-
трудничества Маршалла Маклюэна с известным
дизайнером и фотографом Квентином Фиоре,
511
который при помощи коллажей и фотографий

оформил афоризмы и основные идеи Маклюэна.
97
Дуглас Коупленд — канадский писатель, на рус-
ский язык переводились его книги «Рабы Май-
крософта», «Элеанор Ригби» и многие другие.
98
«Какое надувательство!» — сатирический роман
британского писателя Джонатана Коу. На рус-
ском языке вышел в издательстве «Фантом Пресс»
в 2003 г.
99
«Городские истории» — серия из девяти романов,
написанных американским писателей Амистедом
Мопином.
100
Роман американской писательницы Ханьи Яна-
гихары «Маленькая жизнь» вышел на русском
языке в издательстве Corpus в 2016 г.
101
Роман итальянской писательницы Элены Ферран-
те «Моя гениальная подруга» издан на русском
языке в издательстве «Синдбад» в 2016 г.
102
Энди Миллер — британский писатель и издатель.
В книге «Год опасного чтения» он описывает свой
опыт прочтения 50 книг, которые, на его взгляд,
ему давно следовало бы прочитать, называя
свою попытку возврата к классике «героической
и полной удивительных открытий». Название
The Year of Reading Dangerously перекликается
с названием голливудского фильма 1982 года
The Year of Living Dangerously, который сейчас
называют «Годом опасной жизни» и который
в далекие времена видеопиратства назывался
более точно: «Год, прожитый в опасности».
512
103
Nairn’s London — «Лондон по Нэрну» — кни-
га архитектурного критика Иэна Нэрна вышла
в 1966 г. Признанное в Британии классическим
описание архитектуры Лондона.
104
Здесь и далее цитаты из эссе Джорджа Оруэл-
ла «Политика и английский язык» в переводе
В. П. Голышева.
105
Цит. по изданию издательства «Фолио», Харьков,
1998 г.
106
Дебора Керр (1921–2007) — британская кинозвез-
да 1950-х годов. Для нее была характерна над-
менная, холодная красота.
107
Wordsworth Editions — британское издательство,
специализирующееся на дешевых изданиях клас-
сики.
108
Говард Хоукс (1896–1977) — американский ки-
норежиссер, сценарист и продюсер, лауреат
«Оскара» за вклад в киноискусство. Его фильм
«Лицо со шрамом» (1932) входит в число луч-
ших гангстерских картин. Среди самых знаме-
нитых его фильмов — «Джентльмены предпо-
читают блондинок», «Глубокий сон», «Иметь
и не иметь».
109
Книга шотландской писательницы Гейл Ханимен
«Элеанор Олифант в полном порядке» вышла
110
Гитта Серени (1921–2012) — австро-британская
журналистка, присутствовала на Нюрнбергском
процессе, интервьюировала коменданта Треблин-
ки Франца Штангля, в результате чего появилась
513
книга «В эту тьму: от “убийств из милосердия”

к массовым убийствам».
111
В романе Патрика Гамильтона «Рабы одино-
чества» (1947) описывается жизнь в Лондоне
во время Второй мировой войны. Входит в список
100 лучших британских книг о том времени.
112
Книга Юваля Ноя Харари «Sapiens. Краткая исто-
рия человечества» вышла на русском языке в из-
дательстве «Синдбад» в 2017 г.
113
Следует отметить, что в английском при подсчете
количества слов артикли также учитываются.
114
Эти семь английских слов (Shit, Piss, Fuck, Cunt,
Cocksucker, Motherfucker and Tits) были впервые
перечислены американским комиком Джорджем
Карлином в 1972 г. Его монолог вызвал бурный
общественный резонанс и массу публикаций
в прессе. В результате Верховный суд США вы-
работал пределы, в которых Федеральное пра-
вительство США может регулировать свободу
выражения на американских теле- и радиока-
налах.
115
«В гуще событий» (In the Thick of It) — британ-
ский комедийный сериал 2005–2012 гг., главный
герой которого — его играет Питер Капальди —
строптивый министр по социальным вопросам.
116
В русском переводе книга Сары Найт, вышедшая
в издательстве «Бомбора» в 2022 г., называется
«Магический пофигизм», но каждый читатель,
даже не знающий английского, увидев в конце
оригинального названия слово F**k, способен
514
понять, что «пофигизмом» экспрессивность на-

звания не исчерпывается.
117
И снова русский перевод книги Bullshit Jobs,
изданный Ad Marginem в 2020 г., названный
«Бредовой работой». Впрочем, слово bullshit
по-русски действительно может иметь значение
«бред». Просто bullshit грубее и оскорбитель-
нее.
118
У нас эта книга выходила под названием «Бедная
маленькая стерва».
119
Принцип Златовласки назван по аналогии с дет-
ской сказкой «Три медведя», в которой девочка
по имени Златовласка пробует три разные миски
каши и обнаруживает, что предпочитает кашу
не слишком горячую и не слишком холодную,
а как раз нужной температуры. Концепция «как
раз такое, как надо» легко понимается и приме-
няется в широком спектре дисциплин, включая
психологию развития, биологию, астрономию,
экономику и инженерное дело. По-русски это
было бы «Принципом Маши», потому что во-
лей Льва Толстого, пересказавшего старинную
английскую сказку, девочку переименовали
в Машу.
120
Эстуарный английский — диалект английского
языка, на котором говорят в Юго-Восточной
Англии, по большей части вдоль реки Темзы и ее
эстуария.
121
У Полы Абдул есть песня Opposites Attract —
«Противоположности притягиваются» (1989).
515
122
На русском языке издана другая книга Джона
Аллена Паулоса «Математическое невежество
и его последствия».
123
На русском языке книга Ричарда Фейнмана «Вы,
конечно, шутите, мистер Фейнман!» вышла в из-
дательстве «АСТ» в 2014 г.
124
Английская писательница Линн Трасс выпустила
книгу, посвященную современной тенденции
пренебрегать знаками пунктуации, которая на-
зывается Eats, Shoots and Leaves. Если бы в на-
звании не было запятой, то оно значило бы «Ест
ростки и листья», а с запятой оно выглядит как
«Ест, стреляет и уходит».
125
Роман Джонатана Коу «Какое надувательство!»
вышел на русском языке в издательстве «Фан-
том-пресс» в 2003 г.
126
Колин Руни — журналистка и телеведущая, жена
знаменитого английского футболиста Уэйна
Руни. «Вагата Кристи» — от аббревиатуры WAG
(Wives and Girlfriends) — «жены и подружки фут-
болистов» и известной британской писательницы
Агаты Кристи.
127
Алан Партридж — вымышленный персонаж,
теле- и радиоведущий, роль которого Стив Куган
играет в сериалах и фильмах начиная с 1991 г.
и по сей день. Изданы также две пародийные
автобиографии Алана Партриджа.
128
Кейтлин Моран — английская журналистка.
Роберт Уэбб — английский комик. Саймон Ам-
стелл — английский комик и режиссер.
516
129
Сара Миллиган — английская комедийная ак-
триса.
130
Джо Бранд — английская актриса и сценарист.
131
«Мир по Дэнни Дайеру» — автобиография бри-
танского актера Дэнни Дайера, мягко говоря,
большим умом не отличающегося.
132
Адам Кей — британский писатель, в прошлом
врач.
133
Русский перевод романа Сары Пинборо «В ее
глазах» вышел в издательстве «Азбука-Аттикус»
в 2017 г.
134
В основу сценария фильма, написанного Арту-
ром Кларком совместно со Стэнли Кубриком, лег
рассказ Кларка «Часовой». После выхода фильма
Артур Кларк переработал рассказ и сценарий
в роман «2001: Космическая одиссея».
135
На русском языке книга Люси Фоли «Список го-
стей» вышла в издательстве «АСТ» в 2021 г.
136
И «Шоугелз», и «Кошки» были номинированы
на антипремию «Золотая малина».
137
Роман Тома Роббинса «Свирепые калеки» вышел
на русском языке в издательстве «АСТ» в 2006 г.
138
Ocado — британская сеть продуктовых интер-
нет-магазинов.
139
«Нация фастфуда» Эрика Шлоссера вышла на рус-
ском языке в издательстве «МИФ» в 2012 г.
140
Книга Джея Макинерни «Яркие огни, большой
город» вышла на русском языке в 1991 г.
141
«Иди и сам попробуй, раз ты такой крутой» —
кричалка английских футбольных болельщиков.
517
142
Джонатан Готтшалл — американский литерату-
ровед, представитель школы так называемого
литературного дарвинизма.
143
Роман «Введите обвиняемых» («Внесите тела»)
Хилари Мантел выходил в издательствах
«АСТ», «Иностранка», «Азбука-Аттикус» в 2015
и 2020 г.
144
На русском языке роман Анны Бернс «Молочник»
вышел в издательстве «Эксмо» в 2019 г.
145
Элизабет Тейлор (1912–1975) — британская пи-
сательница. Не путать с актрисой!
146
Шандор Мараи (1900–1989) — выдающийся вен-
герский прозаик. Роман «Угольки», о котором
здесь идет речь, на русский язык не переводился.
147
Роман Джулиана Барнса «Попугай Флобера» вы-
шел на русском языке в издательстве «Эксмо»
в 2013 г.
148
Роман Иэна Макьюэна «На берегу» вышел в из-
дательстве «Эксмо» в 2008 г.
149
Книга Фланна О’Брайена «Злой дух Пука, Добрая
Фея, царь Свиини, я и мой дядя» (другое название
«О водоплавающих») вышла на русском языке
в издательстве «Ника-Центр» в 1998 г.
150
Роман Аласдера Грей «Бедные-несчастные» вы-
шел на русском языке в 2000 г.
151
«Радуга тяготения» Томаса Пинчона на русском
языке выходила в издательстве «Азбука-Аттикус»
в 2021 г.
152
В одной из самых известных англоязычных ко-
лыбельных Rock-a-bye Baby ребенка пугают, что
518
повесят колыбельку высоко на верхушку дерева,

где дует ветер, и что колыбелька будет раскачи-
ваться и, когда сук сломается, упадет. У нас, кста-
ти, тоже серенький волчок все норовит укусить
за бочок.
153
На русском языке книга Джулии Дональдсон
«Груффало» вышла в издательстве «Машины
творения» в 2005 г.
154
Люси Манган — известная английская журна-
листка. «Доброй ночи, мистер Том» — детская
книга, события которой происходят во время
Второй мировой войны.
155
Книга Джудит Керр «Тигр, который пришел вы-
пить чаю» вышла на русском языке в издательстве
«Мелик-Пашаев» в 2020 г.
156
Книга Энди Стэнтона «Ужасный мистер Бяк!»
вышла на русском языке в издательстве Clever
в 2013 г.
157
Русский перевод книги Джилл Мерфи «Самая
плохая ведьма» вышел в издательстве «Октопус»
в 2007 г.
158
На русском языке книга Энди Шеферда «Мальчик,
который выращивал драконов» вышла в изда-
тельстве «РИПОЛ классик» в 2019 г.
159
Книга Роальда Даля «Большой и Добрый Великан»
вышла на русском языке в издательстве «Само-
кат» в 2016 г.
160
Гобблфанк — язык, на котором говорили велика-
ны. В общей сложности в «БДВ» насчитывается
238 придуманных Далем слов, многие из которых
519
вошли в Оксфордский словарь современного

английского языка.
161
Книга «Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки»
Барри Хайнса вышла на русском языке в изда-
тельстве «Радуга» в 1989 г.
162
«Пип-шоу» — популярный британский ситком,
выходил с 2003 по 2015 г.
163
На русском языке книга Сьюзен Купер «Восход
тьмы» выпущена издательством «Мир книги»
в 2008 г.
164
Фёрн Коттон — известная британская телеведу-
щая, автор нескольких книг по саморазвитию,
на русском языке выходили ее книги «Йога для
детей» и «Душевный покой. Как обрести вну-
треннее равновесие».
165
Книга Джайлза Брандрета «7 секретов счастья.
Путь оптимиста» вышла в издательстве «Цен-
трполиграф» в 2014 г.
166
Анита Брукнер — британская романистка, исто-
рик искусств. Ее роман «Отель “У озера”» (пере-
веден на русский язык) удостоен Букеровской
премии.
167
Книга Джо Уикса «В форме за 30 дней» выходила
в издательстве «Манн, Иванов и Фербер» в 2021 г.
168
Книга Джеймса Клира «Атомные привычки» вы-
шла в издательстве «Питер» в 2019 г.
169
На русском языке выходили книги Гвинет Пэл-
троу «Книга о естественной красоте» и «Папина
дочка. Простые и вкусные рецепты для семейного
единения». Автор называет актрису «самодоволь-
520
ной» — goopy, играя с названием портала Гвинет

Пэлтроу GOOP.
170
Руби Уэкс — американо-британская актриса и пи-
сательница, автор книг о душевном здоровье,
сама страдающая биполярным расстройством.
Книга «Быть собой: Руководство по осознанно-
сти для тех, кто на грани» вышла в издательстве
«Манн, Иванов и Фербер» в 2019 г.
171
Книга популярной британской телеведущей
Элизабет Дэй «Все сложно» вышла на русском
языке в издательстве «Бомбора» в 2019 г.
172
Книга Хейди Муркофф «Чего ожидать, когда
ждешь ребенка» вышла в издательстве «Эксмо»
в 2019 г.
173
Книга Филиппы Перри «Как жаль, что мои роди-
тели об этом не знали (и как повезло моим детям,
что теперь об этом знаю я)» вышла в издательстве
«Бомбора» в 2020 г.
174
Книга Джулии Сэмюэл «Переживая горе» вышла
в издательстве «Питер» в 2019 г.
175
Шерил Сэндберг — американская предприни-
мательница, входит в составленный в 2012 г.
список журнала Time ста самых влиятельных лю-
дей в мире, автор книги «Не бойся действовать.
Женщина, работа и воля к лидерству» (русский
перевод — издательство Alpina Digital, 2017).
Автор «Хроник Нарнии» Клайв Стейплз Льюис
написал книгу «Настигнут радостью. Исследуя
горе» (вышла в издательстве «АСТ» в 2021 г.).
Джулиан Барнс написал книгу о страхе смерти
521
«Нечего бояться» (русский перевод — издатель-

ство «Азбука», 2019). Джоан Дидион описала
свои чувства после смерти мужа в книге «Год
магического мышления» (вышла на русском языке
в издательстве Corpus в 2021 г.).
176
Read, rinse, repeat — «Прочитать, промыть, повто-
рить» — каламбур, основанный на последней
фразе инструкций к шампуням: Lather, rinse, re-
peat — «Намылить, прополоскать, повторить».
С легкой руки кого-то из стендап-комиков «…
rinse, repeat» стало означать бесконечно по-
вторяющиеся действия. В некоторых книж-
ных магазинах Великобритании над стендами
с жанровой литературой значится Read, rinse,
repeat.
177
Шустринг, Таггарт, Спендер, Бержерак, Морс —
сыщики в британских детективных телесериалах.
178
Мариан Кейс — ирландская писательница, рома-
ны которой часто называют «любовными», хотя
они далеко выходят за рамки этого определения.
Ее роман «Люси Салливан выходит замуж» из-
дан на русском языке в издательстве «Амфора»
в 2009 г.
179
Мари де Виши-Шамрон, маркиза Дюдеффан —
французская корреспондентка Вольтера и дру-
гих писателей XVIII века, хозяйка парижского
салона.
180
Дональд Плезенс — английский актер, снимался
в таких ужастиках, как «Хэллоуин», «Князь тьмы»,
«Из могилы» и многих других.
522
181
Ага сага (AGA saga) — ироничное название лю-
бовных историй, действие которых происходит
в классической английской сельской местности.
Разновидность семейного романа. AGA — марка
популярной (и довольно дорогой) кухонной плиты.
182
Mills&Boon — подразделение британского изда-
тельского дома Harlequin, специализирующееся
на любовных романах.
183
Ингрид Персо родилась в Тринидаде, и в романе
«Любовь после любви» речь идет о взаимоотно-
шениях в семье жителей Тринидада. Сара Джа-
фари в романе «Несоответствие» рассказывает
о любви между девушкой-мусульманкой и мо-
лодым англичанином.
184
Дрянь (Fleabag) — героиня одноименного ан-
глийского телесериала.
185
Жермен Грир — английская писательница, уче-
ная и телеведущая, считается одной из наиболее
значительных феминисток XX века. Родилась
в Австралии.
186
«Весенний роман» Кэти Ффорд вышел на русском
языке в издательстве «Эксмо» в 2023 г.
187
Книга Намины Форна «Золоченые» вышла в «Экс-
мо» в 2023 г.
188
Русский перевод фантастического романа лауре-
ата Нобелевской премии Кадзуо Исигуро «Клара
и Солнце» вышел в издательстве «Эксмо» в 2021 г.
189
На русском языке роман Мишеля Фейбера «Под
кожей» вышел в издательстве «Машины творе-
ния» в 2014 г.
523
190
В русском переводе роман Иэна Макьюэна
«Машины как я» вышел в издательстве «Эксмо»
в 2023 г.
191
Speculative fiction — термин, принятый у англоя-
зычных литературоведов, обобщающее название
для группы жанров, в основе которых лежат умо-
зрительные построения, философские спекуля-
ции или фантастические допущения. В русскоя-
зычной литературе устоявшегося перевода нет,
используются такие варианты: спекулятивная
фантастика, спекулятивная литература, умозри-
тельная фантастика, литературная фантастика
и пр.
192
Тест Бекдел — тест на гендерную предвзятость
в художественном произведении. Назван в честь
американской карикатуристки Элисон Бекдел.
193
«Я еще никогда такого не делал, я еще никогда так
хорошо не отдыхал» — цитата из «Сказки о двух
городах» Ч. Диккенса. «Кто управляет прошлым,
тот управляет будущим» — цитата из «1984»
Д. Оруэлла. «Так мы и пытаемся плыть вперед,
борясь с течением, а оно все сносит и сносит
наши суденышки обратно в прошлое» — цитата
из «Великого Гэтсби» Ф. Скотта Фицджеральда.
194
Автор имеет в виду эротическую сцену в романе,
где герой возбуждает героиню, запустив в нее
живую золотую рыбку.
195
«Радость секса. Книга о премудростях любви» —
иллюстрированное руководство по сексу бри-
танского писателя, врача и психолога Александра
524
Комфорта, впервые опубликованное в 1972 году.

На русском языке книга впервые вышла в изда-
тельстве «Литур» в 2002 г.
196
Мэри Гейтскилл — американская писательница.
197
Фэй Уэлдон — британская писательница. На рус-
ский язык переводились ее книги «Сердца и судь-
бы», «Ожерелье от Булгари», «Декамерон в стиле
спа» и другие.
198
Роман Хьюберта Селби «Последний поворот
на Бруклин» вышел на русском языке в издатель-
стве «АСТ» в 2002 г.
199
На самом деле эта фраза принадлежит не Льву
Толстому, а американскому писателю Джону
Гарднеру (1933–1982), которого, кстати, пе-
реводили в СССР в 1970–1980-х годах («Грен-
дель», «Никелевая гора», «Осенний свет»). Он
говорил об этом, когда вел курс писательского
мастерства. Его высказывание стало кочевать
из публикации в публикацию в американских
СМИ, и на каком-то этапе кто-то приписал эти
слова сначала Достоевскому, потому Толстому,
а теперь в англоязычном Интернете на разных
«цитатных» сайтах оно окончательно закрепи-
лось за Львом Толстым.
200
Классификация Карло Гоцци считалась утерян-
ной.
201
Никаких доказательств того, что действительно
чудовищно плодовитый Эдгар Уоллес изобрел
и даже запатентовал «Колесо сюжетов», не су-
ществует: похоже, Стивен Кинг эту историю
525
просто придумал. Но придумка оказалась на-

столько хороша, что некоторые компании начали
производить такое «Колесо сюжетов», а в наши
дни существуют подобные компьютерные про-
граммы.
202
Джон Йорк — известный британский телепродю-
сер и сценарист.
203
Роман В. Г. Зебальда «Аустерлиц» вышел на рус-
ском языке в издательстве «Азбука-классика»
в 2006 г.
204
W1A — продолжение комедийного сериала «Двад-
цать двенадцать»: герой становится главой од-
ного из каналов Би-би-си.
205
Дэвид Айк — британский конспиролог, в частно-
сти, утверждающий, что нами управляют ино-
планетяне-рептилоиды.
206
Книга Клотера Рапая «Культурный код: Как мы
живем, что покупаем и почему» вышла в русском
переводе в издательстве «Альпина Паблишер»
в 2015 г.
207
Книга британского журналиста Уилла Сторра
«Внутренний рассказчик. Как наука о мозге по-
могает сочинять захватывающие истории» вышла
в русском переводе в издательстве Individuum
в 2020 г.
208
Роман Джона Бойна «Незримые фурии сердца»
вышел на русском языке в издательстве «Фан-
том-пресс» в 2018 г.
209
Роман Кэндис Карти-Уильямс «Квини» вышел
в издательстве Livebook в 2020 г.
526
210
На русском языке книга Норы Эфрон «Я ненавижу
свою шею» вышла в издательстве «Манн, Иванов
и Фабер» в 2019 г.
211
«Клуб убийств по четвергам» Ричарда Османа
вышел на русском языке в издательстве «Манн,
Иванов и Фербер» в 2021 г.
212
Ryman — британская сеть магазинов канцелярских
товаров; Holland & Barrett — британская сеть ма-
газинов здорового питания; Sainsbury’s — вторая
по величине сеть супермаркетов в Великобрита-
нии; Taste the Difference — линия готовых блюд,
выпускаемых под маркой Sainsbury’s.
213
Бенджамин Дрейер — американский писатель
и глава отдела блербов издательства Random
House, автор книги «Английский по Дрейеру».
214
Pong, ta и tuppence — «шутка, хохма», «баю-бай»
и «два пенса» на «английском английском»
(по аналогии с «американским английским»).
215
«Школа в Ласковой долине» — серия романов для
девочек-подростков американской писательни-
цы Френсин Паскаль. На русском языке вышла
в издательстве «Эксмо» в 2022 г.
216
Книга Лизы Таддео «Три женщины» на русском
языке вышла в издательстве «Бомбора» в 2021 г.
217
Название породы дерева «шершавый вяз» —
и wych elm, и witch elm, однако witch elm может также
иметь значение «ведьмин вяз», от witch — «ведь-
ма». На русском языке эта книга вышла под на-
званием «Ведьмин вяз» в издательстве «Фантом
Пресс» в 2020 г.
527
218
Книга Стюарта Тёртона «Семь смертей Эвелины
Хардкасл» вышла в издательстве «Азбука-Атти-
кус» в 2012 г.
219
Эта книга — «Семь мужей Эвелин Хьюго» Тейлор
Дженкинс Рейд — также вышла на русском языке
в издательстве Inspiria в 2022 г.
220
Бафос — литературный прием (также его назы-
вают «ложный пафос»), заключающийся во вне-
запном переходе от возвышенного, трагического
к комическому, нелепому или обыденному. Бафос
может быть как случайным (художественная
несостоятельность автора), так и намеренным
(для создания комического эффекта). Термин
придумал Александр Поуп в эссе 1727 г. Peri
Bathous для описания забавных неудачных по-
пыток возвышенного (то есть пафоса).
221
«Пойди поставь сторожа» — роман писательницы
Харпер Ли, написанный в конце 1950-х годов,
до того, как вышел ее знаменитый (и единствен-
ный опубликованный при жизни писательницы)
роман «Убить пересмешника». Рукопись рома-
на «Пойди поставь сторожа» была обнаружена
в банковском сейфе писательницы и впервые
издана в июле 2015 г. На русском языке книга
вышла в издательстве «АСТ» в 2015 г.
222
Shebang, skedaddle, hunky-dory, splendiferous, lickety-
split — американизмы: «хибара, хижина», «уле-
петывать, сваливать», «отлично, без проблем»,
«превосходный, великолепный», «во весь опор,
опрометью».
528
223
Эдмунд Берк (1729–1797) — англо-ирландский
политический деятель, публицист эпохи Про-
свещения, родоначальник идеологии консер-
ватизма.
224
Леонард Сидни Вулф (1880–1969) — английский
политический теоретик, писатель, издатель, муж
писательницы Вирджинии Вулф.
225
В России книга Лейлы Слимани вышла под назва-
нием «Идеальная няня» в издательстве «Синдбад»
в 2018 г.
226
«Рассказ книгопродавца» (The Bookseller’s Tale) —
книга британского торговца книгами Мартина
Лэтама.
227
Игра слов: в оригинале глава называется The Pun
Wot Won It: в 1992 году на выборах в Великобри-
тании консерваторы победили благодаря, как
считают многие, беспрецедентному давлению
со стороны некоторых изданий, в частности,
газеты The Sun, которая вышла с заголовком The
Sun Wot Won It: «The Sun — вот, кто победил».
Pun по-английски — «каламбур».
228
Marmite — дешевая бутербродная паста из дрож-
жевого экстракта, очень соленая.
229
Одна из самых знаменитых песен The Righteous
Brothers называлась You’ve Lost That Loving Feel-
ing: изменение всего одной буквы — с o (Loving)
на i (Living) — не только меняло смысл, но и при-
давало особый цинизм заголовку («Ты утратил
это чувство любви» — «Ты утратил это чувство
жизни»).
529
230
When an Eel Climbs a Ramp to Eat Squid from a
Clamp, That’s a Moray — «Если угорь влез на па-
лубу и сожрал кальмара, это не угорь, а мурена».
231
The haves and the have yachts — вспомним To Have
and Have Not Хемингуэя («Иметь и не иметь»).
Клайв Джеймс — австралийско-британский жур-
налист.
232
Снова отсылка к Хемингуэю: The Pun Also Rises —
The Sun Also Rises «Фиеста (И восходит солнце»).
233
Mantel в переводе с английского «каминная пол-
ка».
234
«Продавай, продавай, продавай» (Sell, sell, sell) —
песня Алана Прайса из кинофильма «О, счаст-
ливчик!».
235
«Код бестселлера» — книга британских журна-
листов Джоди Арчер и Мэтью Джокерса вышла
на русском языке в издательстве «Азбука-Атти-
кус» в 2017 г.
236
Money Heist (буквально «Вооруженное огра-
бление банка») — англоязычное название се-
риала, который у нас известен как «Бумажный
дом».
237
Книга американского кинематографиста Майкла
Мура «Глупые белые люди» вышла на русском
языке в издательстве «АСТ» в 2005 г.
238
Bookouture — британское издательство цифро-
вых книг.
239
Джордж Кейсобон — один из персонажей книги
Джордж Элиот «Миддлмарч», богослов, разраба-
тывающий «ключ ко всем мифологиям».
240
Компания Innocent Drinks, ратующая за здоровый
образ жизни, в частности, пользовалась упаков-
ками, которые не разлагались. И обманывала
потребителей на сей счет.
241
«Вэкаджинг» (wackaging) — образовано от слов
wacky — «ненормальный, шизанутый», и packag-
ing — «упаковка». Придумал такой стиль шутли-
вого разговора с потребителем прямо с упаковки
основатель компании Ричард Рид. Например,
среди надписей на упаковке была такая: «Произ-
водитель обещает, что никогда не станет исполь-
зовать консерванты, зато всегда будет чистить
зубы дважды в день».
242
Farrow Ball — британская компания, выпуска-
ющая краску для стен и обои.
243
Amazon Alexa — виртуальный ассистент, разра-
ботанный компанией Amazon и впервые появив-
шийся в умных колонках Amazon Echo и Amazon
Echo Dot. Ассистент поддерживает голосовое
общение, воспроизведение музыки, подкастов
и аудиокниг, составление списков дел и т. п.,
управление устройствами в умном доме.
244
«И снова Оливия» Элизабет Страут вышла на рус-
ском языке в издательстве «Фантом Пресс»
в 2019 г.
245
Книга «Большое небо» Кейт Аткинсон вышла
на русском языке в издательстве «Азбука-Атти-
кус» в 2020 г.
246
Среднеатлантический, или трансатланти-
ческий акцент — манера речи, принятая
531
в элитарных кругах США в конце XIX — начале

XX в. и в определенной степени подражающая
манере речи британских образованных кругов.
247
Чиклит — литературный жанр, в буквальном
переводе означает «литература для цыпочек»,
разновидность женской прозы, основанной
на романтическом сюжете и написанной легко
и с юмором.
248
В России романы Элены Ферранте выходили
в издательстве «Синдбад».
249
Хэйский фестиваль литературы и искусств прово-
дится ежегодно в течение десяти дней в мае-июне
в валлийском городке Хэй-он-Уай.
250
Книга Хелен Льюис «Неудобные женщины» вы-
шла на русском языке в издательстве «Альпина
нон-фикшн» в 2022 г.
251
Книги британской писательницы Кейт Мосс
(не путать с манекенщицей!) выходили и на рус-
ском языке, например, «Лабиринт» из серии «Лан-
гедокская трилогия» вышел в издательстве «АСТ»
в 2007 г.
252
На русском языке выходили романы Дженнифер
Вайнер «Хороши в постели» и «Все на свете» (из-
дательство «Эксмо»).
253
Роман Джонатана Франзена «Свобода» вышел
на русском в издательстве «АСТ» в 2017 г.
254
Романы Джоанн Харрис «о еде» — знамени-
тый «Шоколад», по которому был снят фильм
с Джонни Деппом и Жюльетт Бинош, «Ежевич-
ное вино», «Пять четвертинок апельсина» и др.
532
выходили в русском переводе в издательстве

«Эксмо».
255
Роман британской писательницы, лауреата Буке-
ровской премии Бернардин Эваристо «Девушка,
женщина, иная» вышел на русском языке в изда-
тельстве «Эксмо» в 2021 г.
256
Книга «Мужчины учат меня жить» американской
писательницы Ребекки Солнит вышла в изда-
тельстве «АСТ» в 2021 г.
257
Роман Джона Уильямса «Стоунер» вышел в из-
дательстве «АСТ» в 2015 г.
258
Роман Зэди Смит «Белые зубы» вышел на русском
языке в Издательстве Ольги Морозовой в 2005 г.
Библиография
Ackroyd, P. Dickens (London: Guild Publishing, 1990)

Allister, G. ‘The power of subtitle differences’, Guardian
[online], https://www.theguardian.com/books/books-
blog/2008/nov/07/book-subtitle
Amis, K. The King’s English (London: HarperCollins, 1997)
Amis, M. ‘Martin Amis on the Genius of Jane Austen (and
What the Adaptations Get Wrong)’, Literary Hub [online],
https://lithub.com/martin-amis-on-the-genius-of-jane-
austen-and-what-theadaptations-get-wrong/
Appleyard, B. ‘Why the future looks bright for science
fiction’, Sunday Times [online], https://www.thetimes.co.uk/
article/why-the-futurelooks-bright-for-science-fiction-
hl88z69wb
Archer, J. and Jockers, M. The Bestseller Code (London:
Allen Lane, 2016)
534
БИБЛИОГРАФИЯ
Armitstead, C. ‘Do spoilers for books actually improve

them?’, Guardian [online], https://www.theguardian.com/
books/booksblog/2014/mar/20/spoilers-books-improve-
them-reviewers-karen-joy-fowler
Athill, D. Stet: An Editor’s Life (London: Granta Books,
2000)
Baines, P. Penguin By Design: A Cover Story 1935–2005 (Lon-
don: Penguin Books, 2005)
Bell, T. ‘A book by any other name: why does the US
change so many titles?’, Guardian [online], https://www.
theguardian.com/books/booksblog/2018/sep/13/us-uk-
book-titles-changed
Bellos, D. The Novel of the Century: The Extraordinary
Adventure of Les Misйrables (London: Particular Books,
2017)
Berger, J. Ways of Seeing (London: BBC and Penguin Books,
1972)
Bertram, L. and Leving, Y. Lolita — The Story of a Cover
Girl: Vladimir Nabokov’s Novel in Art and Design (Blue Ash:
Print Books, 2013)
Billen, A. ‘How I learnt what women really think — by
reading their books’, The Times [online], https://www.
thetimes.co.uk/article/how-i-learnt-what-women-really-
think-by-reading-their-booksgrwfwnhkr
Bindel, J. and Cummins, D. ‘Mills Boon: 100 Years
of Heaven or Hell?’, Guardian [online], https://www.
theguardian.com/lifeandstyle/2007/dec/05/women.fic-
tion? CMP=Share_AndroidApp_Other
535
Blatt, B. Nabokov’s Favourite Word is Mauve: The Literary

Quirks and Oddities of Our Most-Loved Authors (London: Simon
Schuster UK Ltd, 2017)
Bramley, E. V. ‘In the Instagram age, you actually can
judge a book by its cover’, Observer [online], https://www.
theguardian.com/books/2021/apr/18/in-the-instagram-
age-you-actually-can-judgea-book-by-its-cover
Buchan, E. ‘Opinion: The art of the blurb’, BookBrunch
[online], https:// www.bookbrunch.co.uk/page/free-ar-
ticle/opinion-the-art-of-the-blurb/
Bussel, R. ‘Book subtitles are getting ridiculous-
ly long. What is going on?’, Washington Post [online],
https://www.washingtonpost.com/entertainment/books/
book-subtitles-are-getting-ridiculouslylong-what-is-going-
on/2019/06/04/3150bcc8–86c3–11e9–98c1-e945ae5db-
8fb_story.html
Cain, S. ‘“Sloppy”: Baileys under fire for Reclaim
Her Name books for Women’s prize’, Guardian [online],
https://www.theguardian.com/books/2020/aug/15/bai-
leys-reclaim-her-name-wrong-blackabolitionist-fran-
ces-rollin-whipper-martin-r-delany
Calasso, R. The Art of the Publisher, trans. Richard Dixon
(London: Penguin Books, 2015)
Calvino, I. Why Read the Classics?, trans. M. McLaughlin
(London: Jonathan Cape, 1999)
Cascella, D. ‘the secret euphoria of reading: on cento
lettere a uno sconosciuto by roberto calasso’, 3: AM Maga-
zine [online], https:// www.3ammagazine.com/3am/the-
536
secret-euphoria-of-reading-oncento-lettere-a-uno-
sconosciuto-by-roberto-calasso/
Chater, N. The Mind is Flat: The Illusion of Mental Depth and
the Improvised Mind (London: Allen Lane, 2018)
Cohen, R. How to Write Like Tolstoy: A Journey into the Minds
of Our
Greatest Writers (London: Oneworld Publications,
2016)
Conran, S. Lace (London: Sidgwick Jackson, 1982)
Cooke, S. ‘Advertisements in Victorian Books and Mag-
azines’, The Victorian Web [online], https://victorianweb.
org/art/design/advertisements/cooke.html
Dainton, M. and Zelley, E. Applying Communication Theory
for Professional Life: A Practical Introduction (London: SAGE
Publications, Inc; 2nd edition, 2010)
Davis, L. Collected Stories of Lydia Davis (London: Hamish
Hamilton, 2010)
Dexter, G. Why Not Catch-21? The Stories Behind the Titles
(London: Frances Lincoln Limited, 2007)
Dillard, J. P. and Shen, L. The SAGE Handbook of Persuasion:
Developments in Theory and Practice (London: SAGE Publica-
tions, Inc; 2nd edition, 2012)
Dreyer, B. Dreyer’s English: An Utterly Correct Guide to Clarity
and Style (London: Arrow, 2020)
Eliot, H. The Penguin Classics Book (London: Particular
Books, 2018)
Ephron, N. I Feel Bad About My Neck (London: Doubleday,
2006)
537
Fadiman, A. Ex Libris: Confessions of a Common Reader

(London: Allen Lane, 1999)
Farwell, E. ‘Those Descriptions on the Inside of Book
Covers Are Full of It’, Slate [online], https://slate.com/
culture/2021/06/book-jacketcopy-useless-luster-silence.
html
Fassler, J. ‘Why Stephen King Spends “Months and
Even Years” Writing Opening Sentences’, The Atlantic
[online], https://www.theatlantic.com/entertainment/
archive/2013/07/why-stephen-king-spendsmonths-and-
even-years-writing-opening-sentences/278043/
Flood, A. ‘Male and female writers’ media coverage
reveals “marked bias”’, Guardian [online], https://www.
theguardian.com/books/2019/mar/18/male-and-female-
writers-media-coverage-reveals-marked-bias
Forna, N. ‘As a Black Lord of the Rings fan, I felt left out
of fantasy worlds. So I created my own’, Guardian [online],
https://www.theguardian.com/books/2021/feb/22/namina-
forna-lord-of-therings-jrr-tolkien-fan-the-guildedones
Gertz, S. ‘Victorian Advertisements in Charles
Dickens’ Serial Novels’, Fine Books [online], https://www.
finebooksmagazine.com/blog/victorian-advertisements-
charles-dickens-serial-novels
Gilbert, S. M. and Gubar, S. The Madwoman in the Attic: The
Woman Writer and the Nineteenth-Century Literary Imagination
(London: Yale University Press, 1979)
Goldman, W. Adventures in the Screen Trade: A Personal View
of Hollywood (London: Macdonald Co Ltd, 1984)
538
Hare, S. Penguin Portrait: Allen Lane and the Penguin Editors

1935–1970 (London: Penguin, 1995)
Hitchens, C. Orwell’s Victory (London: Allen Lane, 2002)
Hollis, D. ‘ “Animal Farm” video game coming to mark
the book’s 75th anniversary’, NME [online], https://www.
nme.com/news/gamingnews/animal-farm-video-game-
coming-to-mark-the-books-75thanniversary-2731499
Hornby, N. Ten Years in the Tub: A Decade Soaking in Great
Books (San Francisco: McSweeney’s, 2014)
Hunt, T. The English Civil War at First Hand (London:
Weidenfeld Nicolson, 2002)
Kahneman, D. Thinking, Fast and Slow (London: Allen
Lane, 2011)
Kelly, R. ‘Robert Harris’ Guide to Writing a Bestseller’,
Esquire [online], https://www.esquire.com/uk/culture/
a10706/robert-harris-guideto-writing-bestseller-book/
Kelly, S. The Book of Lost Books: An Incomplete History of All
the Great Books You Will Never Read (London: Viking, 2005)
King, S. On Writing: A Memoir of the Craft (London: Hodder
Stoughton, 2000)
Knowles, T. ‘Coronavirus: Shoppers judge books by back
covers’, The Times [online], https://www.thetimes.co.uk/
article/coronavirusshoppers-judge-books-by-back-covers-
txn9tmjbm
Kwakkel, E. ‘Medieval Spam: The Oldest Advertisements
for Books’, Medievalbooks [online], https://medievalbooks.
nl/2014/12/05/medieval-spam-the-oldest-advertisements-
for-books/ — ‘The oldest surviving printed advertisement
539
in English (London, 1477)’, Medievalbooks [online],

https://medievalbooks.nl/2019/01/24/the-oldest-surviving-
printed-advertisement-in-english-london-1477/
Latham, M. The Bookseller’s Tale (London: Particular
Books, 2020)
Leith, S. Write to the Point: How to be Clear, Correct and
Persuasive on the Page (London: Profile Books, 2018)
Levinovitz, A. ‘I Greet You in the Middle of a Great
Career: A Brief History of Blurbs’, The Millions [online],
https://themillions.com/2012/02/i-greet-you-in-the-
middle-of-a-great-career-a-briefhistory-of-blurbs.html
Lewis, J. Kindred Spirits: Adrift in Literary London (London:
Faber Faber Ltd, 2008)
Lewis, H. ‘The Hazards of Writing While Female’,
The Atlantic [online], https://www.theatlantic.com/
international/archive/2019/08/sallyrooney-and-hazards-
writing-while-female/596218/
Mangan, L. Bookworm: A Memoir of Childhood Reading
(London: Square Peg, 2018)
Manguel, A. A History of Reading (London: HarperCollins,
1996)
Mazin, C. ‘How to Write a Movie Transcript’, Scriptnotes
[online], https://johnaugust.com/2019/scriptnotes-ep-403-
how-to-writea-movie-transcript
McCrum, R. ‘Publishers be bold: Why It’s Time to Ditch
the Subtitle’, Guardian [online], https://www.theguardian.
com/books/booksblog/2009/sep/21/william-golding-
subtitles
540
McHugh, J. ‘How women invented book clubs, changing

reading and their lives’, Independent [online], https://www.
independent.co.uk/life-style/women-book-clubs-reading-
america-b1823819.html
McLuhan, M. and Fiore, Q. The Medium is the Massage: An
Inventory of Effects (London: Bantam Books, 1967)
Miller, A. My Year of Reading Dangerously: How Fifty Great
Books Saved My Life (London: Fourth Estate, 2014)
Mullan, J. The Artful Dickens: The Tricks and Ploys of the
Great Novelist (London: Bloomsbury, 2020)
Norris, M. Between You & Me: Confessions of a Comma Queen
(New York: W. W. Norton, 2015)
Orwell, G. A Life in Letters (London: Harvill Secker; 1st
Edition, 2010)
Perloff, R. M. The Dynamics of Persuasion: Communication
and Attitudes in the 21st Century (Oxford: Routledge,
2003)
Philpott, M. L. ‘Why, Exactly, Do We Have Subtitles on
Books?’, Literary Hub [online], https://lithub.com/why-
exactly-do-we-havesubtitles-on-books/
Pinker, S. The Sense of Style: The Thinking Person’s
Guide to Writing in the 21st Century (London: Allen Lane,
2014) —The Stuff of Thought: Language as a Window into Human
Nature (London: Allen Lane, 2007)
Pollard, C. Fierce Bad Rabbits: The Tales Behind Children’s
Picture Books (London: Fig Tree, 2019)
Rapaille, C. The Culture Code (New York: Broadway Books,
2006)
541
Rentzenbrink, C. Dear Reader: The Comfort and Joy of Books

(London: Picador, 2020)
Schlaff, M. ‘Publishers’ Advertisements in the Nineteenth
Century’ [online], https://sites.google.com/a/umich.edu/
from-tablet-totablet/final-projects/macaila-schlaff-13
Schuchard, R. ‘T. S. Eliot as Publisher: Book Reports,
Blurbs, Poets’ [online], https://tseliot.com/editorials/
eliot-as-publisher
Sieghart, M. A. ‘Why do so few men read books by
women?’, Guardian [online], https://www.theguardian.
com/books/2021/jul/09/whydo-so-few-men-read-books-
by-women
Spufford, F. The Child That Books Built (London: Faber
Faber, 2002)
Storr, W. The Science of Storytelling (London: William
Collins, 2019)
Sullivan, M. C. Jane Austen Cover to Cover: 200 Years of Classic
Covers (Philadelphia: Quirk Books, 2014)
Sutherland, J. How to Read a Novel: A User’s Guide (London:
Profile Books Ltd, 2006)
Tandon, S. ‘An IBM team identified deep gender bias from
50 years of Booker Prize shortlists’, Quartz India [online],
https://qz.com/india/1333644/ibm-identifies-gender-bias-
in-booker-prize-novelshortlists/
Taylor, D. J. Orwell: The Life (London: Chatto Windus,
2003) —‘Dazzling insight’, TLS [online], https://www.the-
tls.co.uk/articles/dazzling-insight/
542
Thompson, D. Hit Makers: How Things Become Popular

(London: Allen Lane, 2017)
Tomalin, C. Charles Dickens: A Life (London: Viking, 2011)
Truss, L. Eats, Shoots & Leaves: The Zero Tolerance Approach
to Punctuation (London: Profile Books Ltd, 2003)
Usher, S. ‘I hate everybody including you’, Letters of
Note [online], https://news.lettersofnote.com/p/i-hate-
everybody-includingyou?s=09
Yagoda, B. ‘The Subtitle That Changed America’, New
York Times [online], https://www.nytimes.com/2005/02/20/
books/review/thesubtitle-that-changed-america.html
Yorke, J. Into the Woods: How Stories Work and Why We Tell
Them (London: Penguin Books, 2013)
Ссылки
Backlisted (https://www.backlisted.fm/)
Penguin Cover Design (https://penguincoverdesign.com/)
The Art of Penguin Science Fiction (https://www.
penguinsciencefiction.org/)
The Biblio File (https://thebibliofile.ca/)
Pulp Librarian (https://twitter.com/PulpLibrarian)
Луиза Уиллдер
С чего начинается бестселлер?
Научно-популярное издание
Перевод с английского Наталии Рудницкой

Редактор Ольга Шальнева
Корректор Инна Тимохина
Верстка Светланы Зорькиной
Подписано в печать 05.12.2023.

Печать офсетная.
Книга напечатана на книжной бумаге Mondi.
Кремовый оттенок бумаги обеспечивает удобство чтения.
Формат 84×108/32. Объем 28,56 усл. п. л.
Тираж 3000 экз. Заказ №
ООО «Издательство «Лайвбук»

117105, Москва, Варшавское шоссе, д. 1, стр. 1–2
По вопросам оптовых закупок
обращайтесь по электронному адресу
tatiana@livebooks.ru и тел. +7 (495)114-52-45
Все книги издательства
можно приобрести в магазине редакции по алресу:
Москва, ул. Большая Ордынка, д. 13/9, стр. 1, под. 2, оф. 9
и на сайте livebooks.ru. Тел. +7 (495)114-52-45
Ищите нас в социальных сетях:
www.vk.com/livebookph и др.,
а также в Телеграме: https://t.me/livebooks

Уиллдер Л.-Увлечь за 100 слов... -2024.a4

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Уиллдер Л.-Увлечь за 100 слов... -2024.a4

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Л У двадцать пять лет

проработала копирайтером в издательстве

«Веселые и совершенно очаровательные сплет-

«Восхитительно… Очаровательно… Столь-

«Полная забавных, любопытных, элегантных

Дизайн обложки Виктории Лебедевой

© Louise Willder, 2022

Вступление. Чудесное вдохновенное вранье 13

«Один в Берлине». Магия названия, меняющая жизнь 27

«Звучит издательски». Авторы, редакторы, блерберы 85

Иди и сам попробуй, раз ты такой крутой

Бестии, квесты и монстры. Сюжеты 395

Джордж Оруэлл, «В защиту романа»

Каждый занятый издательским делом знает,

Это просто блерб какой-то!

Нэнси Макэвой, моя семилетняя племянница

Я в аду. Весь в поту. Поджариваюсь. Варюсь. Припе-

На этой рукописи тоже можно жарить яичницу.

где наш герой, изнемогая, лежит у бассейна под

Ни один живой организм не может долго существо-

Или вот в этих, из стихотворения Джона Донна

Ты нам велишь вставать? Что за причина?

Да может ли дом быть безумным, а солнце — ли-

поражает, уводит в увлекательнейший мир. Вся моя

к рекламным текстам с осторожностью, как к че-

сенная в сюрреалистический ландшафт, юная девушка

Я надеюсь, что мы в нашем издательском деле

переполнены, а самое старое рекламное объявле-

и приятно: вспомните Бриджит Джонс, предваряю-

рекламу на упаковках сэндвичей, пытаясь вычислить,

блербиста, короче, Белинды. Я расположила их в ал-

о том, что рекламные тексты говорят о нас и как

 ы когда-нибудь слышали о романе, который

в письмах своему редактору Максу Перкинсу:

изведения могли бы кануть в небытие, не оставив

роман Иэна Макьюэна «Искупление» — Atone-

история реально существовавшей немецкой су-

в Берлине» вызывает в воображении нечто совер-

Включение в название слова «Берлин» показа-

ван за пару лет до английского и назывался Seul

Многие романы, и не только переводные, пуб-

быть изрядное количество. Помню, как прочесывала

история доктора Джекила и мистера Хайда» и «Се-

читатели пребывают в знакомой всем ситуации,

 июне 2020 года, когда книжные магазины на-

Что до меня, то я впала в полный экстаз. Настал

В жанровой литературе такие слоганы живут

что кино — научно-фантастическое и что это

Книги жанра Young Adult — плодородная почва

отличаются от назидательного тона на супер-

Понятия не имею, что там внутри, но звучит

использовании в мирные и в военные времена» *.

Картошка — хозяин или слуга?

Параметры человеческого выживания

Малярия, комары и человек

Ну разве всем нам не интересно,

Часто думаю о том, что в старые добрые времена

порыться в затрепанных книжках в мягких обложках

потрясающий роман первого ряда, величайшей ак-

Дать название книге — все равно что дать имя ре-

Бен Ягода из New York Times с ней согласен: подза-

казаться от подзаголовков, этих «фиговых листков

друзей, семьи, поклонников, тех, кто с ним спо-

ы когда-нибудь слышали о романе, который

июне 2020 года, когда книжные магазины на-

о мнению многих, лучшие первые строки

удхаус П. Г. однажды сказал, что критиков следует

ногда слова не нужны. Картинка стоит тысячи

аждый, кто вознамерился заняться изда-