«Тема еды в творчестве Даниила Хармса»

Введение

До сих пор творчество Даниила Ивановича Хармса (1905–1942) вызывает большой

литературоведческий интерес. Изучая его литературного наследия, исследователи-
хармсоведы выделяли разные ракурсы рассмотрения особенностей поэтики русского
авангардиста. Таким образом, были написаны исследовательские работы, посвящены таким
творческим тенденциям как заумной, обэриутской, чинарской, интертекстуальной и т.д. Более
того, в изучении Хармса непосредственно обнаруживается сходство с европейской
литературой абсурда и интертекстуальные связи, которые позволят говорить о продолжении
литературной традиции петербуржского текста.
Обращаясь к исследованию формирования творческого сознания Хармса в контексте
заумной поэзии1, необходимо иметь в виду труды М. Б. Мейлаха, Ж.-Ф. Жаккара и С. А.
Сигея, которые исследовали языковые и звуковые эксперименты в раннем стихотворении
поэта. Они делали упор на такие приёмы как детскую речь, бессюжетность, семантическую
непорядочность и чрезмерную, излишнюю ритмизацию, которые обнаружили примитивизм
раннего творчества у Хармса.
Хармс продолжает свой творческий путь с художественным экспериментальным
проектом ОБЭРИУ (Объединение реального искусства). Непосредственно, новый предмет
исследования обэриутских произведений авангардиста, написанных им между 1927– 1930 гг.,
станет «переориентация на семантический эксперимент», рождающий «новый поэтический
язык и новое ощущение жизни и её предметов» за счёт столкновений словесных смыслов.
Манифест обэриутов является для исследователей первым источником к толкованию
произведений Хармса раннего периода его творческой деятельности, когда совершается
переход к прозе. Однако в фокусе оказывается структуралистский аппарат исследования и
делается акцент на сематические сдвиги2.
Опираясь на периодизацию творчества Хармса, составленную исследователем
Жаккаром, мы продолжим обнаружить наиболее выдающие и важные работы, посвящены
творческому наследию русского авангардиста. Таким образом, творчество Хармса делится на
два периода, каждому из него присущая противоположная другой тенденция. Первый период
(1925–1932), назван «оптимистическим», обусловлен как эстетических и семантических
экспериментов, так и философских исканий. Второй период (1933–1941) – это период
сомнений и творческого скепсиса, отображённого посредством поэтики абсурда 3.
Наиболее исследуемым является раскрытие метафизически-философских исканий,
встречающихся в произведениях Хармса, написанных в 1920 гг. и во второй половине 1930 гг.
В этом ракурсе творчество Хармса исследуется в контексте литературной группы «Чинари»,
1
См.: Мейлах М. Б. Обэриуты и заумь // Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре (материалы
международного симпозиума). Bern. 1991. С. 260–275; см. также: Сигей С. Заумь – Абсурд – Драма //
Литературное обозрение. 1994. № 9–10 С. 49–56; Jaccard J.-Ph., Устинов А. Заумник Даниил Хармс: начало
пути // Wiener Slawistischer Almanach. 1991. Bd. 27. P. 165–177; Сигов С. А. Истоки поэтики ОБЭРИУ // Russian
Literature. 1986. V. 20. № 1. С. 87–96.
2
Из тех наиболее значимых трудов по поэтике ОБЭРИУ и «обэриутских» произведений Хармса
упоминаем работы: Васильев И. Е. ОБЭРИУ – особенности поэтического дискурса // Русский поэтический
авангард ХХ века. Екатеринбург: Изд-во урал. ун-та, 2000. С. 139–180; Герасимова А. Г. ОБЭРИУ (Проблема
смешного) // Вопросы литературы. 1988. № 4. С. 48–79; Кобринский А. А. Даниил Хармс и поэтика ОБЭРИУ
(природа – человек – пространство) // Хармсиздат представляет. Сборник материалов. СПб., 1995. С. 68–76;
Кобринский А. А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда ХХ века. СПб.: Своё
издательство, 2013; Лощилов И. Е. «Принцип „словесной машины” в поэтике Даниила Хармса» // Эстетический
дискурс: Семио-эстетические исследования в области литературы: Межвузовский сборник научных трудов. —
Новосибирск: Изд. НГПИ, 1991. С. 73–89; Мейлах М. Б. Малевич и Обэриуты: Обэриуты в контексте
ленинградского художественного авангарда 20-х–30-х годов // Русский авангард в кругу европейской культуры.
М.: «Радикс». 1994. С.324–358; Мейлах М. Б. Семантический эксперимент в поэтической речи // Russian
Literature. 1978. Vol. 6. P. 389–395; Мейлах М. Б. «Я испытывал слово на огне и на стуже…» // Поэзия группы
«ОБЭРИУ». СПб.: Советский писатель, 1994. С. 5–37 и Roberts G. The last Soviet Avant-Garde: OBERIU – Fact,
Fiction, Metafiction. New York: Cambridge University Press, 1997.
1
в состав которой входили Д. И. Хармс, А. И. Введенский, Н. М. Олейников, Я. С. Друскин и
Л. С. Липавский4. В эти годы Хармс пишет кваси-философские трактаты, в которых
обнаруженная онтологическая система приобретает религиозно-оккультный характер.
Философские размышления Хармса, непосредственно связаны с худoжествeннoй тeорией и
прaктикoй. Таким образом, с помощью приёмов абсурдизации, фрагмeнтарности и
случайности, рождается целая система «чинарских» мотивов и образов (например, «соседний
мир», «вестники», «оголённость», «это и то», «ничто», «равновесие (с небольшой
погрешностью)», «текучесть», «случайность»), к которым хармсоведы Жаккар, Токарев,
Ямпольский, Рымарь, Дроздов и др. неоднократно обращались. Важно отметить, что
вышеупомянутые исследователи стремились выявить взаимосвязь между произведениями
чинарей как на идейном, так и на сюжетном уровнях 5.
Поздний этап творческого сознания является прозой, написанной между 1930-1940 гг.
Этому периоду исследователи относят экзистенциальный кризис, отражением которого стали
произведения тех лет, «отчасти рожденные российской действительностью, но в известной
мере также и внутренними противоречиями» 6. На фоне порождающей поэтики абсурда
Хармса, становящаяся гротески-материальным, рассматривается предметный мир прозы
писателя в ракурсе таких абсурдистих приёмов как: нарушения временных и причинно-
следственных связей, исчезновения сюжета, распадения на части, и утраты коммуникативных
способностей7.
В последние десятилетия наблюдаются тенденция зарубежных исследователей вести
творческий вклад Хармса в круг европейского позднего авангарда – экзистенциального

3
См.: Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда; см также в «Даниил Хармс: поэт в
двадцатые годы, прозаик в тридцатые (Причины смены жанра)», «Возвышенное в творчестве Даниила Хармса»
и «Наказание без преступления».
4
Подробнее о «Чинарях» см.: Друскин Я. С. Чинари. «Авто-ритет бессмыслицы» // «…Сборище друзей,
оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. «Чинари» в
текстах, документах и исследованиях в 2 т. СПб., 1998. С. 42–62; Друскин Я.С. «Чинари» // Аврора. 6. 1989.
С. 103–115; Сажин В. Н. Обэриуты, чинари… Мания классификации, или так делается наука // Русская
Литература. 2009. № 2. С. 52–59; Сажин В. Н. «…Сборище друзей, оставленных судьбою» // Тыняновский
сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 194–202; Сажин В. Н., Димитренко А. Л.
Краткая история чинарей // «…Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский,
Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. «Чинари» в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. СПб.: [Б. и.],
1998. С. 3–45; Jaccard J.-Ph. Чинари // Russian Literature. XXXII. 1992. P. 7–94.
5
Александров А. А. Чудодей (Личность и творчество Даниила Хармса) // Хармс Д. И. Полёт в небеса:
Стихи. Проза. Драмы. Письма. Л.: Советский писатель, 1988. С. 7–51; Герасимова А. Г. Даниил Хармс как
сочинитель. Проблема чуда // Новое литературное обозрение. 1995. № 16. С. 129–139; Жаккар Ж.-Ф. Даниил
Хармс и конец русского авангарда. СПб.: Академический проект, 1995; Жаккар Ж.-Ф. Возвышенное в
творчестве Даниила Хармса // Хармсиздат представляет. Сборник материалов (Исследования. Эссе.
Воспоминания. Каталог выставки. Библиография). СПб., 1995. С. 8–19; Жаккар Ж.-Ф. «Сisfinitum» и смерть:
«каталепсия времени» как источник абсурда // Литература как таковая. От Набокова к Пушкину: Избранные
работы о русской словесности. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 217–230; Кацис Л. Ф. Пролегомены
к теории ОБЭРИУ (Даниил Хармс и Александр Введенский в контексте Завета Св. Духа) // Русская эсхатология
и русская литература. М.: О.Г.И., 2000. С. 467–489; Кусовац, Е. «Окно» у Хармса как всестороннее искушение //
Метаморфозы русской литературы. Белград: Филологический факультет, 2010. С. 295–303; Кусовац, Е. О еде,
или +/– е(с)м(ь) в творчестве Даниила Хармсa // Russian Literature, 2006. No 3-4. P. 399–409; Сажин В. Н.
Странные сближения (о литературных параллелях к текстам Д.И. Хармса // Михаил Кузмин и русская культура
ХХ века. Тезисы и материалы конференции15-17 мая 1990г. Л.: 1990, Совет по истории мировой культуры АН
СССР Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. C. 101–112; Токарев Д. В. Апокалиптические мотивы в
творчестве Д. Хармса (в контексте русской и европейской эсхатологии) // Россия, Запад, Восток: встречные
течения. СПб.: Наука, 1996. С. 176–197; Токарев Д. В. Философские и эстетические основы поэтики Даниила
Хармса: автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. Санкт-Петербург, 2006; Ямпольский М. Б.
Беспамятство как исток (Читая Хармса). М.: Новое литературное обозрение. 1998.
6
Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс, вечный современник, или «постоянство веселья и грязи» // Жаккар Ж.-Ф.
Литература как таковая. От Набокова к Пушкину. Избранные работы о русской словесности. М.: Новое
литературное обозрение, 2011. С. 392–401.
2
абсурда, под особым рассмотрением оказываясь театр абсурда8. Таким образом
обнаруживается метод исследования рецептивной школы. Помимо этого ракурса, можно
заметить и стремление хармсоведов выдвинуть интертекстуальные связи, раскрыты в
повести «Старуха». Таким образом, данное произведение Хармса осмысляется как
продолжение литературной традиции петербургского текста 9.
Актуальность настоящей работы, названной «Тема еды в творчестве Даниила
Хармса», заключается в том, что через призму темы еды выявляются как метафизической,
так и этической идейно – тематических сторон хармсовского творчества. Актуальность также
обусловлена тем, что «хармсовская кулинария», т. е. тема еды в произзведениях Хармса, не
являлась предметом специального исследования, несмотря на большое количество работ
(статьи, монографии и диссертации), посвященных его литературному наследию. По своей
сути, тема еды экзистенциальная тема (на грани выживания в окружающей реальной среде),
колеблющаяся между онтологическими категориями «бытие/ небытие». В таком ракурсе
исследовала тему еды Елена Кусовац, которая написала статью «О еде, или +/- е(с)м в
творчестве Хармса». Помимо философских кредо, в творчестве Хармса раскрывается
этическая сторона художественного мира, в основном связана с переосмыслением писателем
онтологических и эстетических ценностей. В этом русле, еда воспринимается как некий
элемент, непосредственно создавшийся связь «индивид – земной мир». Темой еды у Хармса
становится особым элементом материального мира и неким свидетельством о исторических
реалиях советского периода,.
Методологической основой является структуральная поэтика, в основном поэтика
выразительности, разработанная литературоведами А. К. Жолковским и Ю. К. Щегловым в

7
К исследованию этической системы обратились исследователи: Герасимова А. Г. Проблема смешного в
творчестве обэриутов. Автореф. Дисс… канд. филол. наук. М., 1988; Дмитренко А. Л. Мнимый Хармс //
Авангард и идеология: русские параметры. Белград: Филологический факультет, 2009. С. 488–492; Кобринский
А. А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда ХХ века. СПб.: Своё издательство, 2013;
Кобринский А. А. Психологизм, алогизм и абсурдизм в прозе Даниила Хармса (о перспективных направлениях
изучения архивного фонда Я. С. Друскина) // Проблемы исторического изучения истории русской и советской
литературы. Л.: [Б. и.], 1989. С. 167–190; Кобринский, А. А. Цикл Хармса «Случаи» как единое целое //
Материалы 26 Всесоюзной науч. студ. конференции «Студент и научно-технический прогресс». - Новосибирск,
1988. Филология. С. 64–69; Кобринский, А. А. Похороны у Хармса // О Хармсе и не только: статьи о русской
литературе ХХ века. СПб.: Своё издательство, 2013. С. 85–91; Кусовац Е. Елизавета Бам: страх бытия //
Авангард и идеология: русские параметры. Белград: Филологический факультет, 2009. С. 460–467; Липовецкий
М. Л. Аллегория письма: «Случаи» Д. Хармса // Паралогии: Трансформация (пост)модернистского дискурса в
русской культуре 1920–2000-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2008; Токарев Д. В. Поэтика насилия:
Даниил Хармс в мире женщин и детей // Национальный эрос и культура: в 2 т. Т. 1. М.: Ладомир, 2002. С. 345–
404; Anemone A. The anti-world of Daniil Kharms: On the signifience of the absurd // Daniil Kharms and the poetics of
absurd: essays and materials. London, 1991. P. 71-96; Nakhimovsky A. The ordinary, the sacred and the grotesque in
Daniil Kharms «The old woman» // Slavic Review. 1978. Vol. 37. № 2. P. 203–216.
8
Подробнее о абсурде в творчестве Хармса см.: Жаккар Ж.-Ф. От реального театра к театру абсурда //
Даниил Хармс и конец русского авангарда, СПб. 1999; Токарев Д. В. Курс на худшее: абсурд как категория
текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета. М.: Новое лиературное обозрение, 2002; Cornwell N. The Absurd in
Literature. Manchester: Manchester University Press, 2006; Jaccard J-Ph. Daniil Kharms and the Context of Russian
and European Literature of Absurd // Daniil Kharms and the poetics of absurd: essays and materials. New York, 1991.
P. 49–70; Shukman A. Towards a Poetics of the Absurd: The Prose Writings of Daniil Kharms // Discontinuous
Discourses in Modern Russia Literature. — London: The Macmillan Press Ltd., 1989. P. 60–73.
9
Подробнее об интертекстуальных связях в повести «Старуха», см.: Александров А. А. «Я гляжу внутрь
себя…». О психологизме повести Даниила Хармса «Старуха» // Петербургский текст. Из истории русской
литературы 20–30-х годов ХХ века / под ред. В. А. Лаврова. СПб., 1996. С. 172–184. Жаккар Наказание без
преступления; Кукулин И. Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград
и дальше (проблемы сюжета и жанра в повести д. и. Хармса «старуха») // Вопросы литературы. 1997. № 4. С.
62–90.; Макарова И. А. «Старуха» как «Петербургская повесть» Д. Хармса // Очерки истории русской
литературы ХХ века. СПб: [б. и.], 1995. С. 130–144; Cassedy S. Daniil Kharms’s parody of Dostoevsky: anti-tragedy
as political comment // Canadian – American Slavic Studies. Vol. 1984. 18. P. 268–284; Chances E. Chekov and
Kharms: Story/ Anti-story // Russian Journal of Languages. Vol. 36. 1982№ 123-124. P. 181–192.
3
труде «Работы по поэтике выразительности» 10. Данный метод исследования направлен на
раскрытие логической связи между содержательной и выразительной сторонами
художественного текста и осуществляется посредством выявления приёмов выразительности
(ПВ). На данном этапе необходимо добавить, что для выявления поэтики выразительности,
Жолковский и Щеглов в основном опирались на теорию построения мизансцены
С. М. Эйзенштейна11, обнаруживающую выразительную схему создания искусства: «тема –
изображение – образ». В отличие от Жолковского и Щеглова, воспринимавших тему как
абстрактный элемент действительности, кинорежиссёр Эйзенштейн под «темой» понимал
ряд изображений, трансформирующихся в образах посредством операций выразительности.
Отметим, что в русле поэтики выразительности, каждое художественное произведение
подчиняется главной операции порождающей поэтики, с помощью которой осуществляется
деривация или «вывод текста из темы с помощью приёмов выразительности»12 (курсив
наш, К. Б.): ТЕМА – ПРИЁМЫ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ – ТЕКСТ. Деривация, т.е.
обнаружение повествовательных элементов из тех более абстрактных и глубинных, которые
находятся в исходной теме представляет собой процесс движения от темы к тексту, или ряд
тех операций, средством которых абстрактная идея становится конкретным текстом с
помощью приёмов выразительности (ПВ)13.
Под термином «тема» в нашей работе имеется в виду абстрактный исходный
содержательный элемент, смысловая единица, лишенная художественности. Она не является
интерпретацией (моралью или идеологией), а представляет собой идею, связанную с
человеческой действительности. Литературоведы Жолковский и Щеглов обнаруживают три
разновидности понятия «тема»:
1) темы первого рода или идейные, предметные темы (термины действительного мира
- предметы, явления, жизненные ситуации и чувства),
2) темы второго рода или стилистические/ орудийные темы (орудийная сфера языка,
т.е. область, в которой смешиваются лингвистические и литературоведческие термины:
фонем, морфем, ритм, рифма, и т.д.), и
3) инвариантная тема, означавшая общую тему одного автора, встречающаяся во всех
его произведениях.
Тема воплощена в тексте с помощью характерных для поэтики выразительности
приёмов, таких как: конкретизация, увеличение, повторение, разбиение, варьирование,
контраст, согласование, совмещение, сокращение, подача и ей разновидности
(преподнесение, предвестие и отказ)14. Особенностью ПВ является то, что они
воспринимаются как бессодержательные элементы выразительности, осуществляющие
переход от темы к тексту. Важно отметить, что ПВ имеют как идеалистические (связанны с
темами первого рода – например, моральные полюса) так и технические функции (связаны с
темами второго рода – оригинальность художественного произведения, опираясь на
орудийную сферу).
Термин «текст» представляет собой результат выражения темы автором (вывод),
который зависит от прочтения читателя, поскольку он может быть по-разному воспрянет
10
Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты – Тема – Приёмы –
Текст / предисл. М. Л. Гаспарова. М.: АО Издательская группа «Прогресс», 1996.
11
Построение мизансцены является объяснением самой простой идейной стороны и описание такого
элементарного случая языкового поведения. Для выбора конкретного факта (т.е. тема как конкретный факт
действительности), автор обращается к словарю действительности (набор всех предметов и явлений реального
мира).
12
См.: Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты – Тема –
Приёмы – Текст. С. 16–24, С. 105–112.
13
Здесь и далее в настоящей работе используется сокращённая версия термина «приёмы
выразительности» - т.е. ПВ.
14
Точное описание всех представленных приёмов выразительности
4
публикой. В целом, текст - сложный внешний знак, который носит и передаёт тему читателем
посредством ПВ. По мнению Эйзенштейна, текстом является предмет манипуляции, та
«вещь», которая влияет над читателем с помощью деривации/ вывод операции
выразительности из тех глубинных и абстрактных элементов, т.е. из тем. Чтобы
осуществился вывод текста из темы автор обращается к словарю действительности (С.Д.)15,
т.е. набор всех предметов и явлений реальности, который даёт истинную картину мира и
обогащает текст с правдоподобными реальности деталями. Приём обращения автора к С.Д.
очевиден в творчестве Хармса, реальное (физическое и психологическое) состояние
ощущено читателем. Таким образом, текст превращается в инструмент манипуляции
способом реализации вывода. Поскольку поэтикой выразительности фактически является
«заимствование» кинопоэтики Эйзенштейна о построении мизансцены, Жолковский и
Щеглов также понимают текст как предмет манипуляции, сознательно создан автором чтобы
направить читателей по каналам заранее задуманы им. Более того, литературоведы
обнаруживают сходства между данной теорией Эйзенштейна и рецептивной школы. По
мнению Эйзенштейна, любой тип литературы (и особенно массовая литература) подчиняется
несознательной манипуляции, в следствии чего стандартное восприятие становится
направленной автором интенцией. В одном и том же русле Вольфганг Изер, теоретик
рецептивной школы, произносил: «a book is a machine to think with». Под этим он
предполагал, что, создавая художественное произведение, автор строит технику,
активирующую «психологическую работу» в сознании читателей. Таким образом
произведение направляет аудиторию по каналам задуманным автором. Текст не означает что-
то, а приделает что-то над читателем, манипулирует его. Читатель не попробует извлечь
значение из текста, а он хочет понимать, как текст действует над ним, находясь в поиске
некого идеала, компромисса или равновесия, созданных автором. Этот поиск вызывает
сложные интеллектуальные операции. Эйзенштейн предполагал, что эти интеллектуальные
операции существуют для разгадки задач (quiz), выдуманных автором и которые «побуждают
нас к поиском смысла и связности и в конечном счете вызывают в нас «картину явления» 16. В
итоге, оказывается, что задачами (quiz) являются скрытые изображения, вызывающие в
фантазии читателя «живые» образы какой-либо темы.
Материалом исследования послужили те прозаические художественные тексты
Хармса, написанные между 1929 и 1941 гг., в которых важную роль играет тема еды. В
первой главе будут анализированные нами следующие произведения: «История Сдырг
Аппр», «Давайте посмотрим в окно», «О явлениях и существованиях №1», «Тут начали
говорить по-своему», «Сонет», «Иван Петрович Лундапундов», «Грехопадение или Познание
добра и зла», «О равновесии», «Мы жили в двух комнатах», «Николай Николаевич встал в
семь часов», «Потери», «Один человек, больше не желая питаться сушеным горошком» и
«Утро». Во втором представляются следующие рассказы и миниатюры: «Рыцарь»,
«История», «Приключения катерпиллера», «Как началось событие», «Сон», «Пейте уксус,
господа!», «Ссора», «Воспоминания одного мудрого старика», «Когда увижу человека»,
«Лидочка сидела на корточках», «Я поднял пыль», «Грязная личность», «Что теперь продают
в магазинах», «Встреча», «Кассирша» и повесть «Старуха». Предметом изучения выступает
тема еды и связанные с ней кулинарно-пищевые образы и мотивы.
Целью работы является исследование специфики темы еды в прозе Хармса, в том
числе – её роли в формировании художественного мира. Для достижения цели было
необходимо решить ряд конкретных задач:
1) Отобрать материалы методологической части, связанные с поэтикой
выразительности, и материалы теоретической части, посвященные творчеству Хармса.
2) Выявить какие мотивы и образы вытекают из семантического поля темы еды
и как они взаимодействуют с другими темами, мотивами и образами (в том числе
15
Здесь и далее в настоящей работе используется сокращённая версия данного термина «словарь
действительности» – СД.
16
Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности. С. 25–26.
5
 мифологемы, символы и архетипы), принадлежащими художественному миру прозы
Хармса.
3) Создать классификацию мотивов и выяснить, какие из них принадлежат
либо к онтологической сфере, либо к этической стороне творчества Хармса, обнаруживая
дихотомической диаду кулинарного кода: «духовная пища – материальная еда»
4) На фоне исследования темы еды обнаружить те абстрактные и скрытые
символы и мотивы, заложенные в подтексте тех произведений, где кулинарный код
взаимодействует с различными темами, мотивами и образами, передавая художественным
текстам особую философскую или этическую значимость.
5) Раскрыть интертекстуальные и метаинтертекстуальные связи между
анализируемым нами произведениями и трудами чинарей, квачи-философскими
трактатами Хармса, для выявления особенности поэтически-философии писателей
Структура работы обусловлена поставленными задачами. Она состоит из двух глав,
введения и заключения. Главы посвящены двух тенденций творчества Хармса. В первой
главе, посвященной метафизическим исканиям писателя, с одной стороны через призму
кулинарно-пищевых мотивов и образов, мы обнаруживали особую оккультно-
онтологическую и поэтическую систему, созданную в противовес точного научного знания, а
с другой – постепенное отдаление от философского мировоззрения обэриутов/ чинарей и
проявление этических вопросов. На фоне рассмотрения темы еды, во второй главе
представлен анализ художественных текстов Хармса, в которых ощущается глубокое
разочарование и недоверие миру, вызванные не только чувством несвязности и абсурдности
мира, но и террором советского современного Хармсу периода. Таким образом, мы выявили
взаимосвязь между темой еды и такими темами как «унижение», «насилие», «преступление»
и «ужас».
Важно отметить, что новизна работы определяется тем, что к исследованию
специфики темы еды (/ кулинарно-тематического кода) применяется метод поэтики
выразительности.
Значимость настоящей диссертации обусловлено тем, что результаты работы могут
быть использованы для специальных лекционных курсов по творчеству Хармса, или по
истории литературы первой половины XX века, а также для комментарий к анализу
творчества «последнего русского авангардиста».