Андерсен Г.-Х. - Сказки из архивов города Оденсе - 2017.a4

Ганс Андерсен
Сказки из архивов
города Оденсе
«Переплёт»
1825-1875
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)6
Андерсен Г. Х.
Сказки из архивов города Оденсе / Г. Х. Андерсен —
«Переплёт», 1825-1875
Вниманию российских читателей предлагается перевод рукописей
известного датского писателя Ганса Христиана Андерсена. В
своё время эти рукописи, случайно найденные в архивах города
Оденсе, наделали немало шума в самой Дании, показав Андерсена
с совершенно неожиданной стороны. Опубликование рукописей
на родине писателя привело к пересмотру того места, которое
ранее отводилось Андерсену в литературном пантеоне датских
писателей, – теперь никто уже не считает Андерсена исключительно
«детским сказочником». На русском языке издаётся впервые.
Перевод с датского, в совпадающих фрагментах использован
перевод П.Г. и А.В. Ганзен. Издание рассчитано на взрослую
аудиторию, имеются возрастные ограничения.
УДК 821.161.1
ББК 84(2Рос=Рус)6
© Андерсен Г. Х., 1825-1875

© Переплёт, 1825-1875
Г. Х. Андерсен. «Сказки из архивов города Оденсе»
Содержание
От переводчика 7
Русалочка 8
I 8
II 16
III 18
IV 20
Огниво 23
1. Завязка 23
2. Первая комната 24
3. Вторая комната 30
4. Третья комната 36
5. Развязка 37
Маленький Клаус и Большой Клаус 38
Два друга 46
Принцесса на горошине 50
I 50
II 51
III 53
IV 54
Гадкий утёнок 55
Сказка о дожде 61
Волшебный сундучок 63
Экзорцист 67
Снежная королева 72
История первая 72
История вторая 73
История третья 75
История четвертая 79
История пятая 82
История шестая 85
История седьмая 88
За сыром 90
Общество красивой феи 92
Сундук – самолёт 95
Дюймовочка 97
Дубль 105
Игра 110
Стойкий оловянный солдатик 112
Эльф розового куста 124
Оле-Лукойе 130
Понедельник 131
Вторник 133
Среда 136
Четверг 137
Пятница 140
Суббота 143
4
Воскресенье 148
Ночь с воскресенья на понедельник 151
Смерть Карла-Клауса 152
5
Ганс Христиан Андерсен

Сказки из архивов города Оденсе
© Голушков Д.И., 2017
© Оформление. ООО «Переплёт», 2017
***
«Теперь мы точно знаем, почему Андерсен считал себя писателем для

взрослых»
Торвальд Юсмен, редактор «Skoorveine»
«В последнее время было найдено много рукописей Андерсена, но это,
без сомнения, самая поразительная находка»
Людвиг фон Штейермайер, ведущий литературного раздела «Die Deutsche
Schneitztung»
6
От переводчика
Когда несколько лет назад мне позвонил из Дании мой друг Александер Бахур и сказал,
что в Национальном архиве среди личных бумаг Г.Х. Андерсена были найдены рукописи
вариантов сказок, которые существенно отличаются от того, что было ранее опубликовано,
я сначала не придал этому большого значения. Литературоведам известно множество чер-
новиков писателей, которые, будучи в творческом процессе, неоднократно меняли, добав-
ляли, изымали какие-то эпизоды из своего сочинения. Всё это дело обыденное. Однако,
получив копию одной из таких рукописей, – сказки «Русалочка», – я понял, что дело обстоит
совершенно иначе. Прибыв в Оденсе, я прочёл остальной материал, и он поразил меня ещё
больше. Как оказалось, многие сказки задумывались Андерсеном не такими, какими мы их
знаем – концовки, персонажи, мораль произведений впоследствии были изменены настолько
существенно, что мы вправе говорить, что сказки, существующие в черновиках и то, что
вышло потом из печати – это абсолютно разные произведения. Некоторые сказки вообще не
были опубликованы автором по причинам, которые пока остаются невыясненными.
Пока Александер Бахур подготавливает в Дании к печати критическое исследование
этих находок, я посчитал возможным ознакомить русскоязычного читателя с содержанием
самих рукописей, переведя их на русский язык, но не проводя при этом литературоведче-
ского разбора материала.
Поскольку большинство сказок являются первоначальными вариантами переведённых
на русский язык, то, следуя переводческой традиции, мною был взят за основу перевод Петра
Готфридовича и Анны Васильевны Ганзен. В остальном перевод мой.
Денис Голушков
7
Русалочка
De profundis clamavi
ad te Domine
I
Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрач-
ная-прозрачная, как самое чистое стекло, только очень глубока, так глубока, что никакого
якорного каната не хватит. Много колоколен надо поставить одну на другую, тогда только
верхняя выглянет на поверхность. Там на дне живёт подводный народ. Только не подумайте,
что дно голое, один только белый песок. Нет, там растут невиданные деревья и цветы с
такими гибкими стеблями и листьями, что они шевелятся, словно живые, от малейшего дви-
жения воды. А между ветвями снуют рыбы, большие и маленькие, совсем как птицы в воз-
духе у нас наверху. В самом глубоком месте стоит дворец морского царя – стены его из
кораллов, высокие стрельчатые окна из самого чистого янтаря, а крыша сплошь раковины;
они то открываются, то закрываются, смотря по тому, прилив или отлив, и это очень красиво,
ведь в каждой лежат сияющие жемчужины и любая была бы великим украшением в короне
самой королевы.
Царь морской давным-давно овдовел, и хозяйством у него заправляла старуха мать,
женщина умная, только больно уж гордившаяся своей родовитостью: на хвосте она носила
целых двенадцать устриц, тогда как прочим вельможам полагалось только шесть. В осталь-
ном же она заслуживала всяческой похвалы, особенно потому, что души не чаяла в своих
маленьких внучках – принцессах. Их было шестеро, все прехорошенькие, но милее всех
самая младшая, с кожей чистой и нежной, как лепесток розы, с глазами синими и глубокими,
как море. Только у неё, как, впрочем, и у остальных, ног не было, а вместо них был хвост,
как у рыб.
День-деньской играли принцессы во дворце, в просторных палатах, где из стен росли
живые цветы. Раскрывались большие янтарные окна, и внутрь вплывали рыбы, совсем как
у нас ласточки влетают в дом, когда окна стоят настежь, только рыбы подплывали прямо к
маленьким принцессам, брали из их рук еду и позволяли себя гладить.
Перед дворцом был большой сад, в нём росли огненно-красные и тёмно-синие деревья,
плоды их сверкали золотом, цветы – горячим огнём, а стебли и листья непрестанно колы-
хались. Земля была сплошь мелкий песок, только голубоватый, как серное пламя. Всё там
внизу отдавало в какую-то особенную синеву, – впору было подумать, будто стоишь не на
дне морском, а в воздушной вышине, и небо у тебя не только над головой, но и под ногами.
В безветрие со дна видно было солнце, оно казалось пурпурным цветком, из чаши которого
льётся свет.
У каждой принцессы было в саду своё местечко, здесь они могли копать и сажать что
угодно. Одна устроила себе цветочную грядку в виде кита, другой вздумалось, чтобы её
грядка гляделась русалкой, и только у самой младшей грядка была без цветов, на ней были
только водоросли, которые выросли там сами, как сорняки. Она очень хотела когда-нибудь
посадить на своей грядке алые розы, но всё время не успевала к сезону. Странное дитя была
эта русалочка, но при всём этом была она бойкой и смелой. Другие сёстры украшали себя
разными разностями, которые находили на потонувших кораблях, а она только и любила, что
смотреть, как её отец отдаёт приказания своим подданным, да ещё любовалась на красивую
мраморную статую. Это был прекрасный мальчик, высеченный из чистого белого камня и
8
спустившийся на дно морское после кораблекрушения. Возле статуи русалочка поставила

скамеечку и днями напролёт сидела на ней, что-то записывая в свой дневник из морских
ракушек.
Но больше всего русалочка любила слушать рассказы о мире людей там, наверху. Ста-
рой бабушке пришлось рассказать ей всё, что она знала о кораблях и городах, о людях и
животных, о королях и принцах, о придворных и подлом люде. Особенно чудесным и уди-
вительным казалось русалочке то, что цветы на земле пахнут, – не то что здесь, на морском
дне, – леса там зелёные, а рыбы среди ветвей поют так громко и красиво, что просто заслу-
шаешься. Рыбами бабушка называла птиц, иначе внучки не поняли бы её: они ведь сроду
не видывали птиц.
– Когда вам исполнится пятнадцать лет, – говорила бабушка, – вам дозволят всплывать
на поверхность, сидеть в лунном свете на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные
корабли, на леса и города!
В этот год старшей принцессе как раз исполнялось пятнадцать лет, но сёстры были
погодки, и выходило так, что только через пять лет самая младшая сможет подняться со дна
морского и увидеть, как живётся нам здесь, наверху. Но каждая обещала рассказать осталь-
ным, что она увидела и что ей больше всего понравилось в первый день, – рассказов бабушки
им было мало, хотелось знать побольше.
Ни одну из сестёр не тянуло так на поверхность, как самую младшую русалочку, кото-
рой приходилось ждать дольше всех. Ночь за ночью проводила она у открытого окна и
всё смотрела наверх сквозь тёмно-синюю воду, в которой плескали хвостами и плавниками
рыбы. Месяц и звёзды виделись ей, и хоть светили они совсем бледно, зато казались сквозь
воду много больше, чем нам. А если под ними скользило как бы тёмное облако, знала она,
что это либо кит проплывает, либо корабль, а на нём много людей, и, уж конечно, им и в
голову не приходило, что внизу под ними хорошенькая русалочка тянется к кораблю своими
белыми руками.
И вот старшей принцессе исполнилось пятнадцать лет, и ей позволили всплыть на
поверхность.
Сколько было рассказов, когда она вернулась назад! Ну, а лучше всего, рассказывала
она, было лежать в лунном свете на отмели, когда море спокойно, и рассматривать большой
город на берегу: точно сотни звёзд, там мерцали огни, слышалась музыка, шум экипажей,
говор людей, виднелись колокольни и шпили, звонили колокола. И как раз потому, что туда ей
было нельзя, туда и тянуло её больше всего. Как жадно внимала её рассказам самая младшая
сестра! А потом, вечером, стояла у открытого окна и смотрела наверх сквозь тёмно-синюю
воду и думала о большом городе, шумном и оживлённом, и ей казалось даже, что она слышит
звон колоколов.
Через год и второй сестре позволили подняться на поверхность и плыть куда угодно.
Она вынырнула из воды как раз в ту минуту, когда солнце садилось, и решила, что прекрас-
нее зрелища нет на свете. Небо было сплошь золотое, сказала она, а облака – ах, у неё просто
нет слов описать, как они красивы! Красные и фиолетовые, плыли они по небу, но ещё быст-
рее неслась к солнцу, точно длинная белая вуаль, стая диких лебедей. Она тоже поплыла к
солнцу, но оно погрузилось в воду, и розовый отсвет на море и облаках погас.
Ещё через год поднялась на поверхность третья сестра. Эта была смелее всех и про-
плыла в широкую реку, которая впадала в море. Она увидела там зёленые холмы с вино-
градниками, а из чащи чудесного леса выглядывали дворцы и усадьбы. Она слышала, как
поют птицы, а солнце пригревало так сильно, что ей не раз приходилось нырять в воду,
чтобы остудить свое пылающее лицо. В бухте ей попалась целая стая маленьких человече-
ских детей, они бегали нагишом и плескались в воде. Ей захотелось поиграть с ними, но они
испугались её и убежали, а вместо них явился какой-то чёрный зверёк – это была собака,
9
только ведь ей ещё ни разу не доводилось видеть собаку – и залаял на неё так страшно, что
она перепугалась и уплыла назад в море. Но никогда не забыть ей чудесного леса, зелёных
холмов и прелестных детей, которые умеют плавать, хоть и нет у них рыбьего хвоста.
Четвёртая сестра не была такой смелой, она держалась в открытом море и считала, что
там-то и было лучше всего: море видно вокруг на много-много миль, небо над головой как
огромный стеклянный купол. Видела она и корабли, только совсем издалека, и выглядели
они совсем как чайки, а ещё в море кувыркались резвые дельфины и киты пускали из ноздрей
воду, так что казалось, будто вокруг били сотни фонтанов.
Дошла очередь и до пятой сестры. Её день рождения был зимой, и поэтому она увидела
то, чего не удалось увидеть другим. Море было совсем зелёное, рассказывала она, повсюду
плавали огромные ледяные горы, каждая ни дать ни взять жемчужина, только куда выше
любой колокольни, построенной людьми. Они были самого причудливого вида и сверкали,
словно алмазы. Она уселась на самую большую из них, ветер развевал её длинные волосы, и
моряки испуганно обходили это место подальше. К вечеру небо заволоклось тучами, засвер-
кали молнии, загремел гром, почерневшее море вздымало ввысь огромные ледяные глыбы,
озаряемые вспышками молний. На кораблях убирали паруса, вокруг был страх и ужас, а она
как ни в чем не бывало плыла на своей ледяной горе и смотрела, как молнии синими зигза-
гами ударяют в море.
Так вот и шло: выплывает какая-нибудь из сестёр первый раз на поверхность, восхи-
щается всем новым и красивым, ну, а потом, когда взрослой девушкой может подниматься
наверх в любую минуту, всё становится ей неинтересно и она стремится домой и уже месяц
спустя говорит, что у них внизу лучше всего, только здесь и чувствуешь себя дома.
Часто по вечерам, обнявшись, всплывали пять сестёр на поверхность. У всех были
дивные голоса, как ни у кого из людей, и когда собиралась буря, грозившая гибелью кораб-
лям, они плыли перед кораблями и пели так сладко о том, как хорошо на морском дне, уго-
варивали моряков без боязни спуститься вниз. Только моряки не могли разобрать слов, им
казалось, что это просто шумит буря, да и не довелось бы им увидеть на дне никаких чудес
– когда корабль тонул, люди захлёбывались и попадали во дворец морского царя уже мёрт-
выми.
Младшая же русалочка, когда сёстры её всплывали вот так на поверхность, оставалась
одна-одинёшенька и смотрела им вслед, и ей впору было заплакать, да только русалкам не
дано слёз, и от этого ей было ещё горше.
– Ах, когда же мне будет пятнадцать лет! – говорила она. – Я знаю, что очень полюблю
тот мир и людей, которые там живут! Надеюсь, я буду самой красивой королевой и буду
править как подобает! – мечтательно говорила она.
Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет.

– Ну вот, вырастили и тебя! – сказала бабушка, вдовствующая королева. – Поди-ка
сюда, я украшу тебя, как остальных сестёр!
И она надела русалочке на голову венок из белых лилий, только каждый лепесток был
половинкой жемчужины, а потом нацепила ей на хвост восемь устриц в знак её высокого
сана.
– Да это больно! – сказала русалочка.
– Чтоб быть красивой, можно и потерпеть! – буркнула бабушка.
– Прощайте! – сказала она и легко и плавно, словно пузырёк воздуха, поднялась на
поверхность.
Когда она подняла голову над водой, солнце только что село, но облака ещё отсвечи-
вали розовым и золотым, а в бледно-красном небе уже зажглись ясные вечерние звёзды; воз-
дух был мягкий и свежий, море спокойно. Неподалеку стоял трёхмачтовый корабль с одним
10
поднятым парусом – не было ни малейшего ветерка. Повсюду на снастях и реях сидели мат-
росы. С палубы раздавалась музыка и пение, а когда совсем стемнело, корабль осветился
сотнями разноцветных фонариков и в воздухе словно бы замелькали флаги всех наций. Руса-
лочка подплыла прямо к окну каюты, и всякий раз, как её приподымало волной, она могла
заглянуть внутрь сквозь прозрачные стёкла. Там было множество нарядно одетых людей,
но красивее всех был молодой принц с большими чёрными глазами. Ему, наверное, было не
больше шестнадцати лет. Праздновался его день рождения, оттого на корабле и шло такое
веселье. Матросы плясали на палубе, а когда вышел туда молодой принц, в небо взмыли
сотни ракет, и стало светло как днём, так что русалочка совсем перепугалась и нырнула, но
тут же опять высунула голову, и казалось, будто все звезды с неба падают к ней в море. Нико-
гда ещё не видала она такого фейерверка. Вертелись колесом огромные солнца, взлетали в
синюю высь чудесные огненные рыбы, и всё это отражалось в тихой, ясной воде. На самом
корабле было так светло, что можно было различить каждый канат, а людей и подавно. Принц
пожимал всем руки, улыбался и смеялся, а музыка всё гремела и гремела в чудной ночи.
– Как, должно быть, хорошо быть принцем и наследником могущественного государ-
ства, – сказала сама себе русалочка. Уже поздно было, а она всё не могла глаз оторвать от
роскошного корабля и от прекрасного принца.
Но вот погасли разноцветные фонарики, не взлетали больше ракеты, не гремели
пушки, зато загудело и заворчало в глуби морской. Русалочка качалась на волнах и всё загля-
дывала в каюту, а корабль стал набирать ход, один за другим распускались паруса, всё выше
вздымались волны, собирались тучи, вдали засверкали молнии. Надвигалась буря, матросы
принялись убирать паруса. Корабль, раскачиваясь, летел по разбушевавшемуся морю, волны
вздымались огромными чёрными горами, норовя перекатиться через мачту, а корабль нырял,
словно лебедь, между высоченными валами и вновь возносился на гребень громоздящейся
волны. Русалочке всё это казалось приятной прогулкой, но не матросам. Корабль стонал и
трещал; вот подалась под ударами волн толстая обшивка бортов, волны захлестнули корабль,
переломилась пополам, как тростинка, мачта, корабль лёг на бок, и вода хлынула в трюм.
Тут уж русалочка поняла, какая опасность угрожает людям, – ей и самой приходилось увёр-
тываться от брёвен и обломков, носившихся по волнам. На минуту стало темно, хоть глаз
выколи, но вот блеснула молния, и русалочка опять увидела людей на корабле. Каждый спа-
сался как мог. Она искала глазами принца и увидела, как он упал в воду, когда корабль разва-
лился на части. Русалочка тут же вспомнила, что люди не могут жить в воде и он приплывет
во дворец её отца только мёртвым. Нет, нет, он не должен умереть! И она поплыла между
бревнами и досками, совсем не думая о том, что они могут её раздавить. Она то ныряла
глубоко, то взлетала на волну и, наконец, доплыла до юного принца. Он почти уже совсем
выбился из сил и плыть по бурному морю не мог. Руки и ноги отказывались ему служить,
прекрасные глаза закрылись, и он утонул бы, не явись ему на помощь русалочка. Она при-
подняла над водой его голову.
– Пожалуйста, спаси меня! – принц очнулся, – Я не хочу умирать! Проси что хочешь!
– Я ничего от тебя не хочу, – ответила русалочка, – просто я очень люблю тебя и хочу
выйти за тебя замуж. Но я не знаю, согласишься ли ты…
– Я согласен! В горести и в печали… – принц не договорил, потому что большая волна
накрыла их, и он потерял сознание…
К утру буря стихла. От корабля не осталось и щепки. Опять засверкало над водой
солнце и как будто вернуло краски щекам принца, но глаза его все ещё были закрыты.
Русалочка откинула со лба принца волосы, поцеловала его в высокий красивый лоб,
и ей показалось, что он похож на мраморного мальчика, который стоит у неё в саду. Она
поцеловала его ещё раз и пожелала, чтобы он остался жив.
11
Наконец она завидела сушу, высокие синие горы, на вершинах которых, точно стаи
лебедей, белели снега. У самого берега зеленели чудесные леса, а перед ними стояла не то
церковь, не то монастырь – она не могла сказать точно, знала только, что это было здание.
В саду росли апельсиновые и лимонные деревья, а у самых ворот высокие пальмы. Море
вдавалось здесь в берег небольшим заливом, тихим, но очень глубоким, с утёсом, у которого
море намыло мелкий белый песок. Сюда-то и приплыла русалочка с принцем и положила
его на песок так, чтобы голова его была повыше на солнце.
Тут в высоком белом здании зазвонили колокола, и в сад высыпала целая толпа моло-
дых девушек. Русалочка отплыла подальше за высокие камни, торчавшие из воды, покрыла
свои волосы и грудь морскою пеной, так что теперь никто не различил бы её лица, и стала
ждать.
Вскоре к утёсу подошла молодая девушка и поначалу очень испугалась, но тут же
собралась с духом и позвала других людей, и русалочка увидела, что принц ожил и улыб-
нулся всем, кто был возле него. Принц был очень рад, что остался жив, но тут ветер донёс
с моря слова: «Помни о своём обещании!», и принц сразу помрачнел. Он вспомнил, как он
упал в воду, и как какая-то девушка подобрала его, и как он наобещал ей с три короба того,
чего совсем не хотел делать…
Сёстрам русалочка ничего не рассказала, отделавшись общими фразами о море, вол-
нах, кораблях и прочих всем известных вещах. Однако часто по утрам и вечерам приплы-
вала она к тому месту, где оставила принца. Она видела, как созревали в саду плоды, как их
потом собирали, видела, как стаял снег на высоких горах, но принца так больше и не видала
и возвращалась домой каждый раз всё печальнее, потому что не знала, как заставить принца
выполнить своё обещание…
Наконец она не выдержала и рассказала обо всём одной из сестер. За ней, как водится,
узнали и остальные сёстры, но больше никто, разве что ещё две-три русалки да их самые
близкие подруги. Одна из них тоже знала о принце, видела празднество на корабле и даже
знала, откуда принц родом и где его королевство.
– Поплыли вместе, сестрица! Мы заставим его выполнить своё обещание! Ох уж, эти
мужчины! – сказали русалочке сёстры и, обнявшись, поднялись на поверхность моря близ
того места, где стоял дворец принца.
Дворец был из светло-жёлтого блестящего камня, с большими мраморными лестни-
цами; одна из них спускалась прямо к морю. Великолепные позолоченные купола выси-
лись над крышей, а между колоннами, окружавшими здание, стояли мраморные статуи,
совсем как живые люди. Сквозь высокие зеркальные окна виднелись роскошные покои;
всюду висели дорогие шёлковые занавеси, были разостланы ковры, а стены украшали боль-
шие картины. Загляденье, да и только! Посреди самой большой залы журчал фонтан; струи
воды били высоко-высоко под стеклянный купол потолка, через который воду и диковинные
растения, росшие по краям бассейна, озаряло солнце.
Теперь русалочка точно знала, где живёт принц, и точно знала, что не отступится от
своего намерения, чего бы ей это не стоило. Ни одна из сестёр не осмеливалась подплывать
к земле так близко, ну а она заплывала даже в узкий канал, который проходил как раз под
мраморным балконом, бросавшим на воду длинную тень. Тут она останавливалась и подолгу
смотрела на юного принца, а он-то думал, что гуляет при свете месяца один-одинёшенек.
Всё сильнее тянуло русалочку к людям; их земной мир казался ей куда больше, чем
её подводный; они могли ведь переплывать на своих кораблях море, взбираться на высокие
горы выше облаков, а их страны с лесами и полями раскинулись так широко, что и глазом
не охватишь!
– Если люди не тонут, – спрашивала русалочка, – тогда они живут вечно, не умирают,
как мы?
12
– Ну что ты! – отвечала старуха. – Они тоже умирают, их век даже короче нашего. Мы
живём триста лет; только когда мы перестаем быть, нас не хоронят, у нас даже нет могил,
мы просто превращаемся в морскую пену.
– Хотела бы я стать человеком, – проговорила русалочка.
– Вздор! Нечего и думать об этом! – сказала старуха. – Нам тут живётся куда лучше,
чем людям на земле.
– Значит, и я умру, стану морской пеной, не буду больше слышать музыку волн, не
увижу ни чудесных цветов, ни красного солнца! Неужели я никак не могу пожить среди
людей?
– Можешь, – сказала бабушка, – но этому не бывать никогда! Будем жить – не тужить! –
сказала старуха. – Повеселимся вволю, триста лет – срок немалый… Сегодня вечером у нас
во дворце бал!
Русалочке в этот раз очень не хотелось идти на подводный бал, но у неё возникла кое-
какая мысль, и нужно было кое-что взять из дворца, а сделать это было легче, пока все тан-
цевали и развлекались.
Подводный бал – вот где было великолепие, какого не увидишь на земле! Стены и
потолок танцевальной залы были из толстого, но прозрачного стекла; вдоль стен рядами
лежали сотни огромных пурпурных и травянисто-зелёных раковин с голубыми огоньками в
середине; огни эти ярко освещали всю залу, а через стеклянные стены – и море вокруг. Видно
было, как к стенам подплывают стаи больших и маленьких рыб, и чешуя их переливается
золотом, серебром, пурпуром.
Посреди залы вода бежала широким потоком, и в нём танцевали под свое чудное пение
водяные и русалки. Таких прекрасных голосов не бывает у людей. Русалочка пела лучше
всех, и все хлопали ей в ладоши. На минуту ей было сделалось весело при мысли о том, что
ни у кого и нигде, ни в море, ни на земле, нет такого чудесного голоса, как у неё; но потом
она опять стала думать о надводном мире, о прекрасном принце, и ей стало грустно. Вдруг
сверху донеслись звуки валторн, и она подумала: "Вот он опять катается на лодке! На все бы
я пошла – только бы мне быть с ним. Пока сёстры танцуют в отцовском дворце, поплыву-
ка я к морской ведьме. Я всегда боялась её, но, может быть, она что-нибудь посоветует или
как-нибудь поможет мне!?"
И русалочка поплыла к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Ещё ни разу

не доводилось ей проплывать этой дорогой; тут не росли ни цветы, ни даже трава – кругом
был только голый серый песок; вода за ним бурлила и шумела, как под мельничным коле-
сом, и увлекала за собой в пучину всё, что только встречала на своём пути. Как раз между
такими бурлящими водоворотами и пришлось плыть русалочке, чтобы попасть в тот край,
где владычила ведьма. Дальше путь лежал через горячий пузырящийся ил, это место ведьма
называла своим торфяным болотом. А там уж было рукой подать до её жилья, окружённого
диковинным лесом: вместо деревьев и кустов в нём росли полипы – полуживотные-полу-
растения, похожие на стоглавых змей, выраставших прямо из песка; ветви их были подобны
длинным осклизлым рукам с пальцами, извивающимися, как черви; полипы ни на минуту
не переставали шевелиться от корня до самой верхушки и хватали гибкими пальцами всё,
что только им попадалось, и уж больше не выпускали.
Русалочка в испуге остановилась, сердечко её забилось от страха, она готова была вер-
нуться, но вспомнила о принце и собралась с духом: крепко обвязала вокруг головы свои
длинные волосы, чтобы в них не вцепились полипы, скрестила на груди руки и, как рыба,
поплыла между омерзительными полипами, которые тянулись к ней своими извивающимися
руками. Она видела, как крепко, точно железными клещами, держали они своими пальцами
всё, что удалось им схватить: белые скелеты утонувших людей, корабельные рули, ящики,
13
кости животных, даже одну русалочку. Полипы поймали и задушили её. Это было страшнее
всего!
Но вот она очутилась на скользкой лесной поляне, где кувыркались, показывая про-
тивное желтоватое брюхо, большие, жирные водяные ужи. Посреди поляны был выстроен
дом из белых человеческих костей; тут же сидела сама морская ведьма и кормила изо рта
жабу, как люди кормят сахаром маленьких канареек. Омерзительных ужей она звала своими
цыплятками и позволяла им ползать по своей большой, ноздреватой, как губка, груди. А что
уж вытворяли ужи на её груди, в сказках точно не рассказывается!
– Знаю, знаю, зачем ты пришла! – сказала русалочке морская ведьма. – Глупости ты
затеваешь, ну да я всё-таки помогу тебе – на твою же беду, моя красавица! Ты хочешь отде-
латься от своего хвоста и получить вместо него две подпорки, чтобы ходить, как люди.
И ведьма захохотала так громко и гадко, что и жаба и ужи попадали с неё и шлепнулись
на песок.
– Ну ладно, ты пришла в самое время! – продолжала ведьма. – Приди ты завтра поутру,
было бы поздно, и я не могла бы помочь тебе раньше будущего года. Я изготовлю тебе питьё,
ты возьмешь его, поплывешь с ним к берегу ещё до восхода солнца, сядешь там и выпьешь
всё до капли; тогда твой хвост раздвоится и превратится в пару стройных, как сказали бы
люди, ножек. Но тебе будет так больно, как будто тебя пронзят острым мечом. Зато все, кто
тебя увидит, скажут, что такой прелестной девушки они ещё не встречали! Ты сохранишь
свою плавную походку – ни одна танцовщица не сравнится с тобой, но помни: ты будешь
ступать как по острым ножам, и твои ноги будут кровоточить. Вытерпишь всё это? Тогда я
помогу тебе.
– Да! – сказала русалочка.
– Помни, – сказала ведьма, – раз ты примешь человеческий облик, тебе уж не сделаться
вновь русалкой! Не видать тебе ни морского дна, ни отцовского дома, ни сестёр! А если
принц не сделает тебя своей женой, ты погибнешь; с первой же зарёй после его женитьбы
на другой твоё сердце разорвется на части, и ты станешь пеной морской.
– Пусть! – сказала русалочка спокойно. Она смело смотрела ведьме в глаза, и взгляд
ведьмы на мгновение дрогнул, она подумала, что, быть может, эта русалочка затеяла недоб-
рое. Но русалочка была так молода и наивна, что ведьма отбросила эти глупые мысли.
– А ещё ты должна заплатить мне за помощь, – сказала ведьма. – И я недёшево возьму!
У тебя чудный голос, им ты и думаешь обворожить принца, но ты должна отдать этот голос
мне. Я возьму за свой бесценный напиток самое лучшее, что есть у тебя: ведь я должна
примешать к напитку свою собственную кровь, чтобы он стал остёр, как лезвие меча.
– Если ты возьмёшь мой голос, что же останется мне? – спросила русалочка.
– Твоё прелестное лицо, твоя плавная походка и твои говорящие глаза – этого довольно,
чтобы покорить человеческое сердце. Ну, полно, не бойся: высунешь язычок, и я отрежу его
в уплату за волшебный напиток!
– Хорошо! – сказала русалочка, и ведьма поставила на огонь котёл, чтобы сварить
питьё.
– Чистота – лучшая красота! – сказала она и обтёрла котёл связкой живых ужей.
Потом она расцарапала себе грудь; в котёл закапала чёрная кровь, и скоро стали поды-
маться клубы пара, принимавшие такие причудливые формы, что просто страх брал. Ведьма
поминутно подбавляла в котёл новых и новых снадобий, и, когда питьё закипело, оно забуль-
кало так, будто плакал крокодил. Наконец напиток был готов, на вид он казался прозрачней-
шей ключевой водой.
– Бери! – сказала ведьма, отдавая русалочке напиток, – и отдай мне свой голос!
Ведьма взяла со стола острое лезвие и подошла к русалочке, намереваясь отрезать
язык. С ухмылкой протянула она руку к красивому рту русалочки и вдруг замерла. Глаза её
14
округлились, изо рта поползла серая пена. Она посмотрела вниз: в животе по самую рукоять
торчал трезубец, а из раны хлестала чёрная кровь, клубами разливаясь по поляне.
– Трезубец Тритона?! Где ты взяла его? – прохрипела ведьма.
– Во дворце своего отца. Ты, наверное, думала, что можно делать с глупой русалочкой
всё что хочешь? – в голосе русалочки чувствовалась сталь, – и ты поплатилась за своё без-
рассудство!
– Ах ты, ведьма! Мерзкая русалка! – вскрикнула ведьма.
Русалочка выдернула трезубец, ведьма с диким воплем рухнула на землю и поползла
в свой дом из белых костей. Русалочка приставила трезубец к её рыхлому горлу:
– Что нужно добавить в напиток, чтобы я не ступала как по острым ножам и мои ноги
не кровоточили?! Отвечай и, может быть, я сохраню твою трижды никому не нужную жизнь!
– Я всё скажу, только оставь меня в покое! Нужно добавить в напиток три капли томат-
ного сока, перемешать, но не взбалтывать…, – ведьма пыталась уползти от русалочки: – Ты
обещала отпустить меня!
– Я сказала «может быть», – ответила русалочка, и голова ведьмы покатилась вниз по
холму.
15
II
Когда русалочка плыла обратно, полипы с ужасом отворачивались при одном виде
напитка, сверкавшего в её руках, как яркая звезда. Быстро проплыла она лес, миновала
болото и бурлящие водовороты.
Вот и отцовский дворец; огни в танцевальной зале потушены, все спят. Русалочка тихо
положила трезубец на место и взяла стакан томатного сока с кухни. Сердце её готово было
разорваться от тоски. Она проскользнула в сад, взяла по цветку с грядки у каждой сестры,
послала родным тысячи воздушных поцелуев и поднялась на тёмно-голубую поверхность
моря.
Солнце ещё не вставало, когда она увидела перед собой дворец принца и присела на
широкую мраморную лестницу. Месяц озарял её своим чудесным голубым сиянием. Руса-
лочка выпила обжигающий напиток, и ей показалось, будто её пронзили обоюдоострым
мечом; она потеряла сознание и упала замертво. Когда она очнулась, над морем уже сияло
солнце. Перед ней стоял прекрасный принц. Она потупилась и увидела, что рыбий хвост
исчез, а вместо него у неё появились две маленькие беленькие ножки. Но она была совсем
нагая и потому закуталась в свои длинные, густые волосы. Принц вспомнил русалочку, и
улыбка мгновенно испарилась с его лица.
Русалочку нарядили в шёлк и муслин, и она стала первой красавицей при дворе.
Как-то раз к принцу и его царственным родителям позвали девушек-рабынь, разоде-
тых в шёлк и золото. Они стали танцевать под звуки чудеснейшей музыки; тут и русалочка
подняла свои белые прекрасные руки, встала на цыпочки и понеслась в лёгком, воздушном
танце; так не танцевал ещё никто! Каждое движение подчеркивало её красоту, а глаза её
говорили сердцу больше, чем пение рабынь.
Все были в восхищении, даже принц. Увидев, что принц благоволит русалочке, король
с королевой сказали, что она всегда должна быть возле него, и ей было позволено спать перед
дверями его комнаты. Это то, чего она хотела – ведь ей нужно было напомнить принцу о
его обещании.
В эту же ночь у двери спальни принца была поставлена красивая резная кровать для
русалочки, придворные принесли сорок перин и бархатную подушку. Русалочке очень нра-
вилось здесь, и можно было, в принципе, больше ничего не делать, а просто лежать вот так
на мягкой кровати и смотреть на звёздное небо. Но русалочка прекрасно понимала, что бла-
говоление короля и королевы могло пройти так же быстро, и она могла снова оказаться голой
на песчаном берегу. К тому же, как это прекрасно, оказаться принцессой, а потом и королевой
такой огромной и могущественной страны! Русалочка перевернулась на живот и подпёрла
голову руками. Теперь ей хорошо была видна гладь океана и серебристая лунная дорожка.
Она подумала об отце, бабушке и сёстрах, которые, наверное, ужасно огорчились, когда она
пропала. Она решила во что бы то ни стало подать родным весть о том, что она теперь во
дворце принца. Русалочка легла на бок. «Да что же это такое, сорок перин, а всё жёстко!», –
она слезла с кровати и сунула руку под нижнюю перину. Там лежала горошина. Русалочка
сначала очень удивилась, но потом всё поняла: «а, стандартная проверка!», и положила горо-
шину на туалетный столик. «Пусть все знают, что я принцесса!», – подумала она.
В это время хлопнула дверь и принц, не глядя на русалочку, прошёл в свою комнату. В
руках у него была книга, принц делал вид, что чрезвычайно увлечён чтением и не замечает
ничего вокруг.
– Ты держишь книгу вверх ногами… – сказала русалочка, входя вслед за принцем в
его апартаменты. Принц покраснел и бросил книгу на кровать.
– Чего ты хочешь?
16
– Ты разве не помнишь? Своё обещание, данное мне в морской пучине? Помнишь?

Принц отвернулся к окну.
– Я был не в себе… я тонул и был на краю гибели… а ты воспользовалась моментом… –
принц думал, что русалочка будет возмущаться, но она молчала. От этого принцу сделалось
ещё больше не по себе, – При обычных условиях я бы… я бы не пообещал тебе этого…
того, что женюсь на тебе… – Русалочка молчала, – ты просто подловила момент… обеща-
ние недействительно, потому что оно было дано под влиянием тяжелых жизненных обстоя-
тельств… – последнюю фразу принц проговорил явно неуверенно и покраснел ещё больше.
– Ух, ты! Это из брошюры «Как победить в суде» или «Домашний адвокат»? – руса-
лочка говорила с таким сарказмом, что принц не покраснел ещё больше только потому, что
уже был красен как помидор. Русалочка повернулась к туалетному столику и начала разгля-
дывать расставленные на нём бутылочки и пузырьки.
– Что это? – спросила она, взяв в руку самый красивый пузырёк.
– Какая разница!!! – взорвался принц, – что ты от меня хочешь?!
– Ты знаешь, – спокойно и твёрдо сказала русалочка.
Принц сел на красивый резной диван, стоявший тут же у окна, и закрыл лицо руками.
Русалочка села рядом.
– Послушай, – сказала она, – я не хочу ругаться. Хочу, чтобы мы жили мирно и спо-
койно, – она положила ему руку на плечо, принц вздрогнул. – Ты так реагируешь, будто я
абсолютное зло! – с улыбкой сказала она.
Принц встал и снова посмотрел в тёмное окно. Он перестал волноваться и снова при-
обрёл свой обычный бледный аристократический вид.
– Извини, я просто очень переживаю из-за того обещания, которое я дал. Я принц, да и
даже если бы я не был принцем, я просто воспитанный человек, поэтому не в моих правилах
отказываться от своих слов. Я помню, и никогда не забывал о том, что я тебе обещал.
Принц помолчал, подбирая слова.
– Но… но я люблю другую. Я давно отдал ей свою руку и сердце. И хотя король про-
тив этого брака, потому что её королевство не такое богатое и могущественное как наше, я
женюсь только на ней… только на ней…
Этого русалочка никак не ожидала. Её горделивая осанка стала ещё более прямой, губы
плотно сжались и сделались бескровными, а щёки, наоборот, запылали яркими цветами. А
ещё у неё в памяти всплыли слова ведьмы: «А если принц не сделает тебя своей женой,
ты погибнешь; с первой же зарей после его женитьбы на другой твоё сердце разорвется на
части, и ты станешь пеной морской». Глупо было забыть спросить у ведьмы как убрать и это
заклятие из волшебного напитка, но теперь уже ничего не поделаешь.
– Расскажи мне о ней, – попросила русалочка.
– А о НЕЙ – говорить нельзя. ОНА как живая тайна: ЕЮ можно жить, о НЕЙ можно
вздыхать. ЕЙ можно молиться. И, не постигая ЕЁ, блюсти ЕЁ в себе… и благодарить Творца
за это счастье… и молчать.
Русалочка вышла из комнаты.
17
III
Раз ночью всплыли из воды рука об руку сёстры русалочки и запели печальную песню;
она была на берегу и кивнула им, они узнали её и рассказали ей, как огорчила она их всех.
С тех пор они навещали её каждую ночь, а один раз она увидала вдали даже свою старую
бабушку, которая уже много лет не подымалась из воды, и самого царя морского с короной
на голове. Царь Тритон сел рядом с русалочкой на камень и сказал:
– Сёстры мне всё рассказали. Хоть я сначала и очень сердился на тебя, но скажу прямо:
ты молодец! Горжусь своей умной дочерью! Настоящая принцесса! Недаром же говорят, что
ты похожа на меня…
Но русалочка, очень любившая своего отца, в этот раз даже не улыбнулась, и, прервав
его, тихо сказала:
– Он любит другую, и женится только на ней.
– Чепуха! – рассердился Тритон, – он не может так поступить с тобой. Я этого не
допущу. Я царь морской, а это вам не какое-нибудь удельное княжество на трёх аршинах!
Ты самая достойная и богатая из всех принцесс.
С этими словами Тритон уплыл в море.
Но вот стали поговаривать, что принц женится на прелестной дочери соседнего короля
и потому снаряжает свой великолепный корабль в плавание. Принц поедет к соседнему
королю как будто для того, чтобы ознакомиться с его страной, а на самом-то деле, чтобы
встретиться с принцессой; с ним едет большая свита.
Через несколько недель принц прибыл обратно и привёз с собою свою возлюбленную
принцессу. Русалочка жадно смотрела на неё и не могла не признать, что лица милее и пре-
краснее она ещё не видала. Кожа на лице принцессы была такая нежная, прозрачная, а из-за
длинных тёмных ресниц улыбались синие кроткие глаза. Русалочке казалось, что её сердце
вот-вот разорвется от боли: его свадьба должна ведь убить её, превратить в пену морскую.
Вечером во дворце короля состоялся бал. Русалочка зашла в залу, где должно было
состояться празднество. Бальная зала была роскошная, но не такая великолепная, как у них
в подводном царстве. Справа от входа стояли два трона, на них сидели король с королевой,
справа от короля стоял принц. Русалочка пришла из гостей первая и заметила, что она пре-
рвала какой-то разговор на повышенных тонах между королём и принцем. Принц был кра-
сен, король хмур, королева бледна. Русалочка поклонилась королю и хотела отойти в другой
конец залы, но король жестом позвал её и с улыбкой пригласил встать слева от королевы.
Вскоре начали прибывать гости, они, поклонившись королю и королеве, расходились по зале
и только принцессе, прибывшей вместе с принцем на корабле, король указал на место рядом
с королевой. Русалочка поняла, что все уже знают, кто она такая. Принцесса встала подле
русалочки, и в это время заиграла музыка. Ах, как веселилась и плясала русалочка! Во всех
тяготах и невзгодах последних недель она и забыла, как чудесно бывает на балах! Она на
время позабыла о принце и только плясала и плясала и все вокруг не могли надивиться, до
чего же прекрасна русалочка, до чего же она красиво танцует. Кавалеры занимали очередь
на несколько танцев вперёд, а двое уже успели вызвать друг друга на дуэль из-за спора о
том, кто следующий танцует с нею…
– Несчастье! Какое несчастье! – в бальную залу ворвался промокший насквозь человек
в придворном платье и бросился в ноги к королю, – принц и принцесса… изволили любо-
ваться красотами моря… как вдруг налетела эта гигантская волна… какое несчастье… принц
выбрался, мы унесли его в покои, принцессу ищут… какое несчастье… – человек всхлипы-
вал через слово, его руки дрожали. Все забегали по зале, большинство побежало к выходу –
18
помогать искать принцессу. Только двое человек стояли на одном месте и смотрели друг на
друга – русалочка с ужасом смотрела на короля, а побледневший король – на русалочку.
19
IV
Принцессу нашли только на пятый день. Рыбаки опознали тело по богатой одежде и
сообщили во дворец. По королевству поползли слухи, что отец погибшей принцессы снаря-
дил флот, чтобы отомстить королю за гибель дочери, хотя, как говорили на рынках, и ребёнку
понятно, что наш король не виноват в том, что поднялась волна. Впрочем, вся небольшая
флотилия этого небольшого королевства погибла, попав в шторм.
Через сорок дней после гибели принцессы король ранним утром подошёл к русалочке
и сказал, что принц просит её руки. Русалочка сказала только «я согласна» и ушла к себе в
комнату. С того дня, как пропала принцесса, принц не выходил из апартаментов и ни с кем
не разговаривал. Русалочка томилась под его дверями сорок дней и сорок ночей, но когда
король передал ей просьбу принца, она набралась смелости и вошла к нему. Принц сидел на
диване у окна и смотрел в одну точку. Русалочка подошла к окну, у которого стоял принц в
тот первый день, когда у них произошёл первый и единственный разговор. За окном было
утреннее безмятежное море.
– Я больше никогда не смогу смотреть в это окно, – тихо сказал принц, – я никогда не
захочу больше видеть моря.
Помолчав, всё также глядя куда-то перед собою, он добавил:
– Мой отец сказал, что ты, как дочь морского царя, можешь стать моей женой, и что ты
согласилась. Удачная сделка, как и мечтал отец. Ты можешь быть рада – ты добилась своего.
Русалочка хотела так много сказать принцу о своих переживаниях, о том, что она дей-
ствительно очень сожалеет о случившемся, но не смогла.
– Я не хотела, чтобы всё так получилось, – только и сумела промолвить она и выбежала
из комнаты.
Свадьбу решили сыграть на корабле. Беспокоиться о погоде было напрасно, ведь отец
невесты – сам царь Тритон, морской владыка! Уж он постарался к свадьбе своей любимой
дочери сотворить самую лучшую погоду, какую только можно было придумать. Паруса наду-
лись от ветра, корабль легко и плавно заскользил по волнам и понёсся в открытое море.
Как только смерклось, на корабле зажглись разноцветные фонарики, а матросы стали весело
плясать на палубе. Русалочка вспомнила, как она впервые поднялась на поверхность моря
и увидела такое же веселье на корабле. И вот она понеслась в быстром воздушном танце,
точно ласточка, преследуемая коршуном. Все были в восторге: никогда ещё не танцевала
она так чудесно! Но этой радости она не чувствовала – сердцу ее было всё больнее и боль-
нее. Далеко за полночь продолжались на корабле танцы и музыка, и русалочка смеялась и
танцевала со смертельной мукой на сердце; принц же сидел тихо на месте жениха и лишь
изредка вставал для того, чтобы принять очередное поздравление.
На следующий день принц тяжело заболел. Через неделю он уже не вставал с постели и
самые лучшие доктора, съехавшиеся со всего королевства, только разводили руками, принцу
не помогало даже колдовство старой бабушки русалочки. Никакие лекарства не помогают от
меланхолии, говорили они, принца просто нужно развеселить. Но для принца это было самое
недоступное лекарство из всех существовавших на свете. Ещё через неделю принц умер.
Король и королева были безутешны. Особенно король – для него было разрушено всё: принц,
его единственный наследник, был мёртв, и умер он от того, что сам король считал смешным,
а может быть и вовсе не существующим – от любви. «От любви случаются болезни потеш-
ные, для анекдотов», – любил говаривать король, услышав эту фразу от одного придворного
министра-администратора, как-то служившего у него. Королевство после его смерти юри-
дически переходило к русалочке, а фактически к царю Тритону. Внуки его, которых он так
20
часто представлял бегающими по бальной зале, никогда не станут королями. Его династия
прервалась, и сам он так и будет сидеть, как сейчас, один в пустой бальной зале и ждать
своего часа.
В залу зашла Русалочка.
– Почему ты не плачешь? – спросил король.
– Мы не умеем плакать…
– Довольно притворства! Ты принесла нам только несчастья.
Русалочка, прежде склонившаяся в поклоне, выпрямилась, и гордо посмотрела на
короля.
– Я? Это что – я убила принцессу? Это я говорила, что она принцу не пара, потому
что её королевство слишком мало? Это вы, вы с Тритоном убили принца! – крикнула руса-
лочка, – вы, из-за своих дурацких государственных интересов, из-за своей дурацкой… воли
к власти… Мы все его убили…
Русалочка успокоилась и, подойдя вплотную к королю, наклонилась над ним и, глядя
ему прямо в глаза, прошептала: – Он единственный из нас, кто достоин был жить, и он
единственный из нас, кто умер.
Король ничего не мог сказать, в горле у него стоял ком. Он знал, прекрасно знал, что
русалочка права. Абсолютно, каждым словом права.
На следующий день перед восходом солнца русалочка пришла к морю и села на боль-
шой камень, стоявший в воде недалеко от берега. Она смотрела на море, которое когда-то
было её родным домом, на красную полоску горизонта, предвещавшую скорый восход. Руса-
лочка вспомнила, что где-то, когда-то, в другой жизни она была совсем не такой. Она любила
искренне, любила глубоко. И пусть ведьма отрезала тогда у неё язык, и пусть каждый шаг
тогда причинял ей боль, а самую большую боль причинил принц, женившись на своей воз-
любленной принцессе. Пусть это всё было нестерпимо больно, но она была чиста и любила
от всего сердца, а не выстраивала какие-то шибко хитрые и умные, а оттого ещё более глу-
пые политические партии и ходы. Почему она так поздно вспомнила это?
Русалочка вспомнила, как они с сёстрами собирались вечерами и пели своими прекрас-
ными голосами прекрасные русалочьи песни. Русалочка посмотрела на горизонт и запела
одну из своих любимых грустных песен.
Спев песню, русалочка нагнулась к морской глади и тихо сказала:
– Я тебя люблю… но… я не хочу быть похожей на тебя… – русалочка знала, что царь
Тритон слышит каждое слово, произнесённое над морской водой. Она слезла с камня и легла
на воду. Русалочка почувствовала, как тело её расплывается пеной. Над морем поднялось
солнце; лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не
чувствовала смерти; она видела ясное солнце и какие то прозрачные, чудные создания, сот-
нями реявшие над ней. Она видела сквозь них белые паруса корабля и розовые облака в
небе; голос их звучал как музыка, но такая возвышенная, что человеческое ухо не расслы-
шало бы её, так же как человеческие глаза не видели их самих. У них не было крыльев, но
они носились в воздухе, легкие и прозрачные. Русалочка заметила, что и она стала такой же,
оторвавшись от морской пены.
– Кто вы? – спросила она, поднимаясь в воздухе, и её голос звучал такою же дивною
музыкой.
– Дочери воздуха! – ответили ей воздушные создания. – У русалки от рождения нет
бессмертной души, но она может её обрести. Её вечное существование не зависит от чужой
воли, а только от неё самой. У дочерей воздуха тоже нет бессмертной души, но они могут
заслужить её добрыми делами. Мы прилетаем в жаркие страны, где люди гибнут от зной-
ного, зачумленного воздуха, и навеваем прохладу. Мы распространяем в воздухе благоуха-
21
ние цветов и несём людям исцеление и отраду. Пройдет триста лет, во время которых мы
будем посильно творить добро, и мы получим в награду бессмертную душу и сможем изве-
дать вечное блаженство, доступное людям. А у тебя, бедная русалочка, уже есть душа, и ты
будешь вечно жить в раю!
И русалочка протянула свои прозрачные руки к солнцу, в первый раз почувствовала у
себя на глазах слёзы. А на грядке русалочки в подводном царстве в этот день сами собой,
волшебным образом, выросли красивые алые розы.
22
Огниво
Жизнь коротка, искусство вечно, случай мимолётен,
эксперимент рискован, судить трудно.
Гиппократ
1. Завязка
Шёл солдат по дороге: раз-два! раз-два! Ранец за спиной, сабля на боку; он шёл домой
с войны. На дороге встретилась ему старая женщина – безобразная, противная: нижняя губа
висела у неё до самой груди.
– Здорово, служивый! – сказала она. – Какая у тебя славная сабля! А ранец-то какой
большой! Вот бравый солдат! Ну, сейчас ты получишь денег, сколько твоей душе угодно.
– Спасибо, старая ведьма! – сказал солдат.
– Видишь вон то старое дерево? – сказала она, показывая на дерево, которое стояло
неподалёку. – Оно внутри пустое. Влезь наверх, там будет дупло, ты и спустись в него, в
самый низ! А перед тем я обвяжу тебя веревкой вокруг пояса и вытащу назад, когда ты мне
крикнешь.
– Зачем мне лезть туда в дерево? – спросил солдат.
– За деньгами! Знай, что когда ты доберешься до самого низа, ты увидишь большой
подземный ход; там совсем светло, потому что горит добрая сотня ламп. Потом ты увидишь
три двери; можешь отворить их, ключи торчат снаружи. Войди в первую комнату; посреди
комнаты увидишь большой сундук, а на нём собаку: глаза у неё, словно чайные чашки! Да ты
не бойся! Я дам тебе свой синий клетчатый передник, расстели его на полу, живо подойди и
схвати собаку, посади её на передник, открой сундук и бери из него вволю. Тут одни медные
деньги; захочешь серебра – ступай в другую комнату; там сидит собака с глазами, что твои
мельничные колеса! Но ты не пугайся: сажай её на передник и бери себе денежки. А хочешь,
можешь достать и золота, сколько угодно; пойди только в третью комнату. Но у собаки, что
сидит там на сундуке, глаза – каждый с Круглую башню. Вот это собака! Но ты её не бойся:
посади на мой передник, и она тебя не тронет, а ты бери себе золота, сколько хочешь!
– Оно бы недурно! – сказал солдат. – Но что ты с меня за это возьмёшь, старая ведьма?
Ведь уж что-нибудь да тебе от меня нужно?
– Я не возьму с тебя ни полушки! – сказала женщина. – Только принеси мне старое
огниво, которое позабыла там в последний раз моя бабушка.
– Ну, обвязывай меня верёвкой! – приказал солдат.
– Готово! – сказала женщина. – А вот и мой синий клетчатый передник! Солдат влез на
дерево, спустился в дупло и очутился, как сказала женщина, в большом проходе, где горели
сотни ламп. Вот он открыл первую дверь…
23
2. Первая комната
Ух! Там сидел пёс и таращился на солдата.
– Малый не дурён! – сказал солдат и посадил собаку на передник. Потом он открыл
сундук и увидел, что… сундук пуст….
– Хе, «малый недурён»! – передразнила его собака и скроила солдату пакостную морду,
высунув язык вбок.
Солдат никак не ожидал такого поворота событий и молча, раскрыв рот, глазел на
собаку, а она завалилась на спину и дрыгала ножонками от смеха:
– Ты бы… видел свою… физиономию… – собака смеялась искренне, до слёз, хлопая
передней лапой по переднику. Наконец смех прошёл, собака прыснула ещё пару раз и успо-
коилась.
– Иди за мной, – сказала она, и, встав с передника, побрела прочь.
– Куда? – спросил вконец опешивший солдат.
– За деньгами, зачем ещё с передниками ходят. Не будь у тебя того клетчатого перед-
ника, я бы тебя, конечно, разорвала… ну, или покусала бы сильно, – собака не выглядела
очень большой, она была породы типа французского бульдога – тёмненькая, маленькая, с
кривенькими лапками и сплющенной мордой.
Тут только солдат и заметил, что комната, в которую он зашёл, такая большущая, что
конца-края ей не видно. Невдалеке стоял высокий холм, змеёй вокруг которого обвивалась
широкая тропа, по каким обычно ходят пешком. На холме стояли и ходили разные люди.
Солдат с собакой пошли наверх.
Если дорогие мои читатели думают, что это был холм так себе, просто куча земли,
то они сильно ошибаются. Это был светлый и благоустроенный холм, поросший зелёной
травкой, которую периодически стригли. Вдоль тропы кое-где росли аккуратные деревца,
попадались и кустики с ягодами – чёрной смородиной, крыжовником. Собака шла медленно,
и солдат с интересом смотрел по сторонам – таких холмов он отродясь не видывал, и всё
ему было интересно.
– А что все эти люди тут делают? – спросил солдат.
– Работают, дружище, работают, – сказала собака, – деньги добывают. Без этого никак,
ни поесть, ни попить, ни на горшок сходить…
– А эти тоже работают? – солдат показал на человека, сидевшего на обочине дороги с
кусочком бересты и царапавшим что-то на нём острой палочкой.
– А то как же! Каждый по-своему, эти вот с помощью Волшебной Бересты питаются, –
собака заглянула через плечо и почитала, шевеля губами, что писал человек, – О! Так это
ж про тебя!
Солдат тоже заглянул через плечо и увидел, что человек написал: «Экстрановость!
3 минуты назад. Злой солдат с ротой приспешников явился с огромным мешком и хочет всех
обобрать, прикарманив себе наши деньги. «Хватит!» – с такими лозунгами вышли жители
на манифестации. Все читатели Бересты также высказались против».
В этот момент откуда-то сверху донеслись возмущённые голоса. Солдат посмотрел
наверх и увидел, что все люди, у кого была в руках такая же береста, читали новость и воз-
мущались. Солдат даже покраснел от несправедливости:
– Ничего себе! Это же неправда! Какая рота приспешников? Что за бред?
– Ну, ладно, ладно, что ты пыхтишь. Сейчас всё поправим, – сказала собака и что-то
шепнула на ухо человеку с берестой.
24
Солдат снова заглянул через плечо и увидел, как человек писал на бересте: «Экстрано-
вость! 1 минуту назад. Из информированных источников стало известно, что солдат добрый
и пришёл один, чтобы принести нам деньги. Все читатели Бересты высказались за».
– Час от часу не легче. Хорошо, что хоть я «добрый» оказался, – сказал солдат, – но
всё равно враньё.
– Не бери в голову, правда – не правда, какая разница? Они ж не за правду пишут, они
же работают так, я же тебе поясняю. Ладно, пошли, а то застряли тут с этой писаниной, –
собака тронулась наверх, – я тебе в общих чертах опишу, что тут где, чтоб ты не тормозил
на каждом повороте.
И собака начала рассказывать, часто прерывая свою речь бульдожьим пыхтением, а

солдат всё слушал, да крутил головой по сторонам.
– Строение холма стандартное, – по-учёному начала собака, – снизу вверх; наверх
ведёт узкая тропа, вниз – широкая. Основная масса народонаселения стремится попасть
наверх – так было всегда и есть сейчас. Это дело вкуса, потому что дерьма везде хватает.
Хотя и резон в этом тоже есть. Чёткой границы между подножием холма и его вершиной
нет – всё плавно перетекает друг в друга, потому что склоны поросли травой. По естествен-
ным законам гравитации вверх по холму забраться сложнее, чем опуститься вниз. Но это
преимущество только для тебя, потому что обратно пойдёшь гружёный медью. Остальные
вниз спускаются или по глупости или по принуждению, хотя бывают и редкие исключения.
Холм имеет конусообразную форму, поэтому наверху народу меньше, чем внизу. Кстати,
аккуратней за следующим поворотом, потому что там у нас оберштурмбанфюрер доктор Ф.
собственной персоной!
Солдат увидел за поворотом холма человека в белом халате, на спине которого было
вышито изображение ликторского пучка со вставленным в него медицинским скальпелем.
В руке доктор Ф. держал такой же скальпель, и, размахивая им, бегал по холму за пациен-
тами, крича «Ну, гады, кто следующий на операцию?!». Пациенты, в основном пожилые
женщины, с визгом разбегались.
Боясь попасть под скальпель, собака и солдат быстро проскочили это место.
– А почему они этого обер-шмобер-как-его-там не урезонят? Потому что слабые жен-
щины?
– Да нет, им просто всё равно. Ну, то есть, когда конкретно за ней бежит – ей не нра-
вится, визжит как резанная, а вот когда он за другими бегает, то вроде уже и не страшно.
Смешно даже. Вот и получается, что не получается урезонить. Всем всё равно, когда не
тебя касается, главное ведь, чтоб твой зад был под тёплым одеялом. Так что пусть бегает,
может пациенты поумнеют… если выживут. Доктор Ф. – частность. Пока они не научатся
доверять друг другу, за ними будут бегать со скальпелями и дубинками. Всё просто, как в
сказке, правда?
Пройдя ещё несколько поворотов, солдат попросил привала. Они с собакой уселись
под раскидистое дерево, росшее у дороги. Место оказалось очень удачным: невдалеке рас-
полагался оркестр, давали что-то из эпохи барокко.
– Я вот чему удивляюсь, – прошипела собака громким шёпотом, чтобы не мешать
музыке, – как это люди, которые пишут, играют и танцуют такую музыку, могут ненавидеть
окружающих, ругаться матом, бить коллег по голове скрипкой и плевать друг в друга кисло-
той? Они же несут, так сказать, в массы доброе и вечное, как это сочетается? Мне кажется,
что все они должны быть как добрые феи, в них искусство должно изничтожать всё плохое…
Или вот учёные. Почему в храме мысли так много серости и убожества?
– Так, с виду, вроде, приличные, – неуверенно сказал солдат, оглядывая оркестр.
25
– Ну, с виду-то, да. А вот в прошлый четверг фаготы напились в хлам и подрались
с контрабасами… Тоже мне феи. Почему на многих умных и образованных людей не дей-
ствует волшебная сила логики и искусства? А, солдат?
На собаку музыка, видимо, подействовала, вместо обычной грубости вдруг появилась
«волшебная сила искусства». Солдат не знал что ответить и пожал плечами.
– Или вот… – собака принесла откуда-то коробочку, в каких хранят обычно детские
кубики, и поудобнее уселась под деревом – вот, «конструктор романов»!
В коробке были деревянные кубики, которые присоединялись один к другому в любом
порядке. Всё было очень просто – с помощью готовых кубиков можно было выстроить
любой роман, новеллу, рассказ и даже стих на любую заданную тему. Через минуту собака
сделала приключенческий роман: гордый моряк отправился в море на поиски приключений
и славы, налетел шторм, его корабль утонул, но гордый моряк чудом спасся; на необитаемом
острове (sic!) бился на шпагах с туземцами: «Текели-ли!» кричали туземцы в ужасе от его
храбрости, и, в конце концов, моряк стал обладателем несметных сокровищ. Но сердце его
принадлежало морю… Ещё через минуту собака соорудила сказочную повесть про каких-
то эльфов, нетопырей и прочую нечисть, потом любовный роман, потом…
– А про солдата что-нибудь есть?
– Пожалуйста, – собака переставила несколько кубиков и вышел героический роман
про роту солдат, которые воевали не щадя живота своего за честь Его Величества, а когда
был отдан приказ к отступлению, то продолжали героически бороться, потому что вестовой
до них не доехал (был сражён вражеской пулей) и только героизм позволил им выбраться
из окружения, но предатели генералы присвоили всю победу себе, потому что они были из
клана вурдалаков (случайно кубик из сказочной повести подцепился). Здесь же вплеталась
любовная линия и прочая и прочая и прочая…
– Недурно.
– Дурно, – без энтузиазма сказала собака, – один мой хороший знакомый как-то ска-
зал: «Понаписано более чем достаточно, я хотел бы поменьше книг и побольше здравого
смысла». Муза должна водить рукой писателя, а не «конструктор романов». Это всё к тому
же самому – вы, люди, можете занести споры пошлости даже в самые высокие материи.
– Н-да?
– Глупость погубит этот мир. Только глупость не глупцов, а глупость тех, кто считается
умным. Как сказал один мой хороший знакомый, «умные дураки говорят лучше».
– Глупости, – ответил солдат, – мир стоит уже не одну тысячу лет, и ещё пять раз по
столько же простоит и не рухнет. Не перегибай палку.
Собака выбросила конструктор, опёрлась спиной о ствол дерева и вздохнула. Солдат
зевнул.
– Ладно, пошли, – сказала собака, и они посидели ещё немного, а потом ещё немного,
слушая музыку, пока солдат не подтолкнул собаку локтем, после чего они вновь двинулись
наверх.
Собака продолжала рассказывать, но, чем дальше, тем меньше солдат понимал её слова
из-за усталости и большого количества информации, которую голова солдата, по роду его
деятельности, и в меньших-то количествах воспринимала плохо. Наконец они достигли вер-
шины холма, которая представляла собой не очень большое плато.
На вершине было немноголюдно, но люди были одеты празднично и пили шампанское
из высоких бокалов. Посередине стоял долгожданный сундук. Солдат двинулся к нему и…
– Осторожно! – крикнула собака, солдат еле успел увернуться. Его чуть не сбила стран-
ная группа людей, которые бежали со всех ног, неся плашмя на своих плечах большую белую
доску. Доска очень смахивала на дверь, крашенную дешёвой белой краской: и точно, при-
26
смотревшись, солдат увидел сбоку закрашенные петли. На двери, скрестив ноги и упёршись
руками в бока, сидел какой-то человек в короне.
– Что это было?
– Это был… это… – собака подняла глаза к небу, вспоминая имя, – э… как бишь его…
э… этот, Ких Чих Пых, Величайший, Святейший и Мудрейший Правитель Холма. Сокра-
щённо – ВСМПХ Пых Чих Ких… ой, извиняюсь: Ких Чих Пых.
– Ага, понятно… Напугали, зараза, – солдат прошёл к сундуку и стал набирать деньги в
карманы, нервно поглядывая на эту группу, бешено носящуюся по холму. Группа уже успела
зацепить дверью какого-то мужчину, который, ругаясь и разбрызгивая по сторонам шампан-
ское, скатился вниз по склону.
– А почему это те, что справа держат дверь, кричат «Да здравствует ВСМПХ!», а те,
что слева – «Долой Киха Чиха Пыха!», – спросил солдат, продолжая набирать деньги.
– А потому что слева – оппозиционеры.
– А почему же оппозиционеры дверь не бросят?
– А потому что без двери они уже будут не оппозиционеры, – собака сделала круглые
глаза и развела лапами, мол: «а ты как думал?»
Тут один из оппозиционеров споткнулся и плашмя растянулся на дороге. Остальные,
нисколько не сбавив скорость, неслись дальше. Упавший, впрочем, быстро поднялся и,
нагнав группу, занял прежнее место.
– Вы посмотрите только, – сказал кто-то слева от солдата. Солдат повернулся и уви-
дел мужчину с бокалом шампанского, который читал Бересту: – вот это новость: оппозиция
выступила против ВСМПХ! Вот тут пишут, что один из оппозиционеров провёл акцию про-
теста, упав под ноги прихлебателям ВСМПХ!
– Ну… и что потом было? – стоящая рядом дама в вечернем платье заинтересованно
заглянула в Бересту, – Ких уходит? Его рейтинги упали?
– Нет, больше ничего не написано, – мужчина поскрёб затылок.
Дама разочарованно вздохнула.
– Как-то всё безрадостно тут у вас, – сказал солдат, когда они спускались вниз по
склону. Теперь они шли вниз по широкой тропе, карманы солдата были отягощены медя-
ками.
– Безрадостно? – собака засмеялась, – ну нет! Просто всякая шелупонь всегда в глаза
лезет, – собака помахала лапой перед своей мордой, демонстрируя, как шелупонь лезет в
глаза. – Вот и кажется, что всё вокруг плохо: тут не работает, там убили, сям подрались,
здесь взятку дали, где-то что-то украли… Хороший человек, он как золото – его не видно
сразу, его нужно из всей этой грязи намыть. Грязи много, золота мало.
– Ну и как же его «намыть»? – солдат улыбнулся вычурной метафоре. Впрочем, он
был, прежде всего, озабочен тем, что медяки вываливались из набитых карманов и их при-
ходилось постоянно поднимать.
– Ну, как говорил мой хороший знакомый, ищи тех, «которые предпочитают сухие вина
сладким, чувства сантиментам, остроумие юмору и правильный язык жаргону». От себя
добавлю – и предпочитают чай заваренный по-человечески чайным мешочкам…
– Ну, знаешь ли… – солдат даже обиделся – он сам любил чай, фасованный мешочками
на одну порцию.
– Глупый ты, солдат. Я же не о том… Кстати, мне вчера один мой знакомый прислал
ящик замечательного полусладкого вина, знаешь, у него в аромате преобладают такие яркие
оттенки малины, горной фиалки и тёмно-красной бархатной розы…
– Полезный у тебя знакомый, – ухмыльнулся солдат, – и афоризмы и вина ящиками
присылает.
27
Собака не успела ничего ответить, потому что с небольшой поляны, которая располага-
лась буквально в двух шагах от тропинки, донёсся страшный шум. Солдат увидел на поляне
с десяток людей, которые пытались растащить в стороны двух мужчин в серых костюмах.
Эти двое скакали возле камина и каждый держал в руке по кочерге, пытаясь ею огреть дру-
гого. Доставалось кочергой всем вокруг, но только не соперникам – те довольно ловко укло-
нялись от ударов, несмотря на то, что у каждого на руке висело по паре товарищей. Собака
тоже побежала разнимать, и ей при этом досталось больше всех. Наконец, антагонисты были
растащены в стороны и, отдуваясь, уселись на траве, в то время как остальные искали лёд
для своих шишек и перебинтовывали раны полами своих рубашек. Солдат заметил, что тут
же, на поляне, в кресле сидит пожилой седовласый мужчина с трубкой во рту. Он единствен-
ный, кто не принимал участия в сваре, а только смотрел на бой со стороны, изредка морщась,
когда тому или другому разнимающему особенно доставалось кочергой.
– Кто эти люди? – спросил солдат, подойдя поближе.
– Это? Это учёные, молодой человек. В частности, эти двоё, что надавали всем кочер-
гой, – он ткнул в их сторону мундштуком трубки, – философы.
– Не подозревал…
– Что у вас тут опять произошло? – к ним подошла собака.
– Да ничего особенного, – мужчина сделал неторопливую затяжку, откинулся в кресле
и начал рассказывать, – состоялось заседание, как обычно, ну, ты знаешь…
– Угу, – сказала собака.
– Доклад назывался «Существуют ли философские проблемы?». Когда дело дошло до
статуса этики, наш друг, ну, ты знаешь, как он умеет…
– Угу…
– … взял в руки кочергу для демонстрации своей позиции докладчику и предложил
ему сформулировать моральный принцип. Тот и говорит, что, мол, первейший моральный
принцип – не угрожать докладчику кочергой. Ну, наш друг, конечно, вломился в амбицию,
и попытался врезать другому нашему другу этой самой кочергой. В камине весьма кстати
оказалась вторая кочерга… Между прочим, фехтовали они весьма сносно.
– Угу, – сказала собака, потирая ушибленную лапу.
– И часто это у них бывает? – спросил солдат, когда они шли вниз по склону прочь
от поляны.
– Постоянно. Работа мысли – опасная вещь. Напряжение такое, что так и хочется
подраться. Мы скоро спустимся, эта тропа круче, но короче… Тут вот только опасное место
перейдём… Осторожно, можно поскользнуться!
Впереди вся тропа была покрыта льдом метров на пять вниз, а рядом с тропой белела
заснеженная круглая поляна. Посреди поляны в снег был воткнут большой серебряный
рыцарский щит с надписью «Honor». Надпись была нанесена красивым римским маюску-
лом посередине щита.
– Лучше перейди чуть левее, по снегу, – посоветовала собака. Сама она, видимо, прохо-
дила здесь не раз и, прытко перескочив скользкий участок, командовала солдату куда лучше
поставить ногу. Солдат, придерживая деньги в карманах, ступал, ощупывая дорогу, но как он
ни осторожничал, всё же последние метры доехал на пятой точке. Монеты зазвенели по тро-
пинке. Собака затопала лапами, прижимая катившиеся монетки, а затем посмотрев на одну
и сказав: «О! С башней! У меня такой нету», сунула монету за ошейник. На этом помощь
собаки в собирании монет закончилась и остальное время она сидела, скучая, на обочине.
– Какого чёрта я их вообще взял? – шипел солдат на самого себя, собирая медяки по
тропинке, – надо было сразу в третью комнату идти. Чего я сюда припёрся?
Собака встала и подошла к солдату.
28
– Слушай, дружище… – как-то неуверенно сказала она, чего раньше за ней не наблюда-
лось, – ты во вторую комнату зайди, лишним не будет, серебро выбросишь, если что… а вот,
когда выйдешь из третьей комнаты, из той, что с золотом, не сможешь ли ко мне заглянуть?
– Это зачем ещё? – удивился солдат.
– Видишь ли, я совершенно не знаю, что там находится. Это довольно странная комната
– все о ней говорят, но никто не то чтобы там не был, никто никогда даже не разговаривал с
тем, кто там был. Вот ведь, понимаешь, какая петрушка… – собака почесала затылок.
– Хорошо, зайду и расскажу, – пообещал солдат.
Вскоре они добрались до подножия холма и подошли к двери.

– Ну, я пошёл, – сказал солдат.
– Пока.
И только солдат сделал шаг к двери, как вдруг, откуда ни возьмись, налетели на него
какие-то страшные чудовища: жуткие летучие мыши с больными глазами, потные собаки со
сломанными клыками, тоскливые вороны с пыльными перьями, нетопыри, оборотни, жуже-
лицы и прочая нечисть. Они хлопали солдата крыльями, щипали, кусали за ноги и нагоняли
такую зелёную вязкую тоску, что хоть вой…
– Фу! Фу! – кричала собака, – пошли вон!
– Ёлки-палки, почему уйти спокойно нельзя? – солдат рванул дверь и очутился в
коридоре. Он прислушался, за дверью собака кричала: «А ну, стоять! Сидеть! Смиррррно!
Забыли, как раньше под замком сидели, сволочи?! Я вам живо хвосты пооткручиваю!» Хло-
панье, жужжание, хрюканье и повизгивание сейчас же стало тише. «По местам!» – рявкнула
собака, и звуки стихли окончательно. Солдат вздохнул…
29
3. Вторая комната
… и отправился в другую комнату. В этой комнате на сундуке сидела собака… но, как
бы так сказать, она очень странно сидела. Собака была породы русская гончая – высокая
и худощавая, она сидела на краю сундука, закинув ногу на ногу, и, нацепив очки на нос,
читала книгу. На собаке были тёмно-изумрудные, с патиной, туфли «лодочки» с кисточками,
белая рубашка, во французских манжетах которой виднелись серебряные запонки с головой
бульдога, и серо-голубой костюм в клетку «Глен Уркхард». На шее у неё был повязан гал-
стук-бабочка в мелкий горох – повязан несколько кривовато, но оттого собака выглядела ещё
более элегантно…
Солдат теребил передник не зная, что предпринять: хватать пса, который сидит по-
человечески, да ещё с книгой в руках, и садить его на передник было как-то не очень. Нако-
нец, собака заметила солдата и отложила книгу.
– Вы позволите? – она взяла у солдата из рук передник, внимательно его рассмотрела,
затем вернула: – прошу Вас, – и указала вглубь комнаты.
Солдат ожидал увидеть ещё один холм, но его не было. Было всё наоборот: была боль-
шая воронка – словно отсюда вынули конус земли и поставили в первой комнате. Впрочем,
слово «воронка» не очень хорошо передаёт то, что увидел солдат. Если мои дорогие читатели
думают, что это была грязная и кривая воронка, какие бывают от взрыва или землеройных
работ, то они сильно ошибаются. Это была очень обустроенная, светлая и уютная воронка,
вниз по которой змейкой уходила мощёная камнем тропа, а в стенах воронки располагались
какие-то помещения, в которых, видимо, жили люди.
– Медь можете положить вон туда, – собака указала на место возле двери, где уже
имелись несколько кучек медных монет. Солдат ещё раз ругнул себя за то, что он зря заходил
в первую комнату, и сложил все монеты в указанное место.
Они пошли вниз. Сначала солдату местные жители показались не очень доброжела-
тельными – то тут, то там из-за двери пахло чем-то затхлым и спиртным, где-то ругались
мужчина и женщина, но постепенно, пока они спускались, всё становилось спокойнее. Вот
уже у одной из дверей в кресле-качалке сидела женщина, несколько, правда, мрачнова-
того вида, но спокойно перебирала горстку риса в плошке. «Здравствуй, Элеонор», – ска-
зала ей собака, Элеонор не удостоила ответом, лишь качнув головой. Так они шли вниз,
пройдя примерно половину пути. Солдат уже предвкушал, как он разложит серебро по кар-
манам, прикидывал, сколько пустых карманов у него вообще имеется, как вдруг из-за одной
двери выскочило странное существо. Оно было похоже на нарисованного человечка, как
его обычно рисуют дети: тоненькие ручки, ножки, круглая голова, но на голове почему-то
был только один глаз, зато были пририсованы какие-то рожки, похожие на перевёрнутый
полумесяц, а может быть, это были сросшиеся длинные брови… Существо было явно муж-
ского пола. «Ой-ёй!» – послышалось из-за двери и за человечком выбежал мужчина с белой
длинной бородой, в чёрной хламиде и в чёрной шапочке без козырька. Они с собакой кину-
лись отлавливать существо, которое ловко уходило от них, вертясь между ног, подпрыгивая
и похихикивая.
– Опять началось, – услышал солдат и обернулся на голос: ниже по тропинке, у другой
двери, прислонившись к косяку и держа руки в карманах, стоял мужчина. Он наблюдал суету
с поимкой и криво ухмылялся.
– Он свою монаду так вот каждый божий день ловит. То она у него сбежит, то суп на
плите опрокинет. Нет, чтобы что-нибудь серьёзное сотворить, – он покачал головой, а потом
с интересом оглядел солдата: – молодой человек, а вы… оттуда – он показал головой вверх.
– Да.
30
Мужчина заметно оживился:

– О! Это прекрасно! Пойдёмте – ка, я вам кое-что покажу, – он взял солдата за локоть, –
Вы просто обязаны это оценить. Я вижу Вы человек не глупый! Пойдёмте, пойдёмте! Да-с,
здесь не сыщешь достойных, но Вы!… Вы непременно поймёте…
Солдат с сомнением последовал за мужчиной, часто оглядываясь на собаку: у тех дело
шло к концу – монаду удалось ухватить за ноги.
Помещение, в которое мужчина завёл солдата, видимо, было его домом. Прихожей не
было и солдат, переступив порог, сразу оказался в гостиной. Налево шёл коридор в спальню,
направо виднелась кухня. Солдат осторожно прошёл в гостиную и осмотрелся. Комната
была сплошь уставлена книгами: они стояли на многочисленных стеллажах, лежали стоп-
ками на столах, стульях и даже на полу. Мужчина, как зашёл, сразу же нырнул в ящик, сто-
явший между стеллажами, и начал там громыхать, приговаривая «сейчас, сейчас». Солдат
походил, огляделся, потом взял с полки первую попавшуюся книгу и открыл её. «Некро-
номикон, – прочёл он, – Предание безумного араба». Он полистал дальше: «Эта древняя
книга была похищена мрачными Древними Богами. И лишь через долгие века её обнаружил
странник, остановившийся на ночлег возле древнего капища». Солдат поёжился, предста-
вив ужасных Древних Богов, перелистал книгу до последней страницы, где было написано:
«Гарнитура Таймс. Тираж 10 000 экз.», и поставил её на место.
– О, будьте осторожны с «некрономиконом», это страшное знание! – мужчина уже
вылез из ящика и выставил на стол какой-то предмет, – вы, батенька, лучше пока посмот-
рите-ка мой «Бестиарий ремёсел». Я самолично изучаю этих загадочных существ и вношу
их в список, – он указал пальцем на книгу, лежавшую на пюпитре в центре гостиной. Затем
прищурился и страшным шёпотом добавил: – многие из них опасны…
Солдат открыл в первом попавшемся месте и прочёл, с трудом разбирая почерк:
«Гидропескоструйщик – ужасное существо со множеством голов. Извергает струи
песка. Опасен, убивает наповал.
Синильщик – домовой низшего разряда, страдает зависимостью от одурманивающих
веществ, часты случаи алкогольной зависимости.
Термист – страшное, всепожирающее существо. Внешний вид неизвестен.
Долбёжник – небольшое существо, класс домовых. Д. обитает в домах с несколькими
хозяевами, благодаря чему звуки, производимые Д., принимаются за звуки ремонта у сосе-
дей. По этой причине о Д. долгое время ничего не знали. Изучен мало.
Гальваник – странное существо с антеннами на голове. Носит очки. Чрезвычайно скры-
тен. Род занятий неизвестен.
Грохотовщик – существо наподобие Долбёжника, но крупнее. Прячется на крупных
складах.
Шламовщик-бассейнщик – домовой среднего разряда. Живёт в бассейне. Питается
шламом.
Дозировщик – домовой низшего разряда. Часто встречается в тавернах, пабах, иных
местах, где продают спиртное на разлив. Друг Синильщика.
Канавщик, Карьерщик, Карчёвщик – домовые низшего разряда, изгнанные из жилых
домов за неприличное поведение. Живут, соответственно, в канаве, карьере, под выкорче-
ванными пнями».
– Ну-с, готово! – сказал мужчина и указал на устройство, стоящее на столе. Оно состо-
яло из вращающегося вала, двух поперечных ручек, расположенных на валу под прямым
углом друг к другу, и шарнирно закреплённых на концах этих ручек рычагов – их назначение,
как пояснил мужчина, заключалось в том, чтобы постоянно обеспечивать избыток момента
вращения на одной стороне вала. К рычагам крепились дискообразные грузы. Весь механизм
мог совершать качательное движение относительно вала в пределах дуги 90 градусов.
31
– Вот, – мужчина простёр руки над механизмом, словно хотел его заколдовать, – вот
чудо инженерной мысли! Стоит придать этому мотору малый импульс, как вся механизма
завертится, и будет обеспечивать свой ход потребной энергией in secula seculorum.
Мужчина тронул пальцем диск, чтобы придать «малый импульс». Механизм не реаги-
ровал. Тогда он наподдал стол ногой, отчего вся конструкция подпрыгнула и заработала. Вал
стал вращаться по часовой стрелке. Рычаги с грузами крепились к концам ручек таким обра-
зом, что в нижней фазе каждого оборота они вытягивались в длину, увеличивая радиус дви-
жения относительно главного вала. Находясь же в верхней фазе, они как бы складывались, и
при этом грузы описывали дугу меньшего радиуса. В поперечных ручках имелись централь-
ные прорези, благодаря которым ручки могли свободно скользить по телу вала, увеличивая
момент вращения в нижней фазе. Как только ручка с шарнирным рычагом и грузом оказыва-
лась немного выше горизонтальной линии, она начинала скользить вперёд и вниз. При этом
груз на её противоположном конце ещё дальше отбрасывался от центра, увеличивая момент
вращения на одной стороне вала и уменьшая на другой. Положение ручек поддерживалось
с помощью прикреплённых к ним небольших качающихся рычажков.
Солдат заворожено смотрел на вращения механизма.
– Ну как? – спросил мужчина.
– С ума сойти! И он так может вечно крутиться?
– Натурально. Это же perpetuum mobile, батенька! Вечно!
– Нашёл свободные уши? – послышался голос собаки. Она стояла в дверях и держала
руки в карманах. Мужчина помрачнел, но ничего не ответил.
– Пойдёмте, – обратилась собака к солдату, – а то мы так до места не доберёмся.
– Вы видели? – сказал солдат, шагая вниз по тропинке, – Какое сложное устройство!
И может крутиться вечно, обеспечивая себя потребной энергией!
Собака внимательно посмотрела на него:
– Я надеюсь, Вы понимаете, что вечного двигателя не может существовать?
Солдат не понимал и начал рассказывать собаке принцип работы механизма, который
он видел минуту назад. Собака его прервала:
– Видите ли, драгоценный мой, закон сохранения энергии гласит, что так называемого
«вечного двигателя» не существует. Вы видели, как работал механизм…
– В том то и дело, что видел.
– А пока его водружали на стол, Вы, наверное, читали какую-то интересную книгу.
– Причём здесь это?
– Притом. Я попытаюсь объяснить Вам устройство этого механизма и первый закон
термодинамики…
– Я не хочу ничего слышать про закон термодинамики, – перебил солдат, – я видел
вечное движение и точка, – сказал он и насупился.
– Ну, как знаете.
Дальше шли молча. Чем ниже они спускались, тем меньше света становилось вокруг,
и вот тропинка уже была еле видна. Исчез свет, зато вокруг появились мрачные тени, неко-
торые были похожи на людей, некоторые на зверей с горящими глазами. Видно было, что
собаку они боялись, поэтому близко не подходили. Солдату было не по себе от их присталь-
ных взглядов, он почему-то вспомнил мрачных Древних Богов из книги, что читал наверху,
и покрепче схватился за саблю.
– Пришли, – сказала собака и указала вперёд. Там, на самом дне воронки, стоял сун-
дук, доверху набитый серебром. Солдат кинулся к нему и начал набивать серебром ранец
и карманы. Собака вынула из кармана трубку с изгибом, не торопясь набила её табаком,
закурила. Лицо её периодически освещалось тусклым красным светом, приобретая хищные
черты. Солдат торопливо набивал ранец, оглядываясь на спрятавшиеся неподалёку тени.
32
Часть монет не попадала в ранец и падала на пол; одна подкатилась прямо к ноге собаки.
Собака подняла её и сунула в карман. Наконец всё было до отказа набито серебром, солдат
охнул и закинул ранец за спину.
– Пойдём другой дорогой, – сказала собака, – несколько длиннее, но путь пологий. Для
Вас это преимущество.
Солдат припустил вперёд, боясь, как бы тени не ухватили его за ранец, если он пой-
дёт позади собаки. Наконец они выбрались на свет, и солдат облегчённо вздохнул, хотя уже
порядком устал от своей ноши.
– Сделаем привал на полпути, – сказала собака, – вон там, – она указала наверх, на
дверь, рядом с которой располагались два окна с витражами, а сверху выходила труба, из
которой вился лёгкий дымок.
Наконец они добрались. Собака открыла дверь.
– Разрешите? – спросила она кого-то. Из-за двери послышались радостные возгласы,
по которым стало понятно, что собака со своими приятелями, которые были в этом доме, а
то, что они были приятелями, не было никакого сомнения, давно не виделась. Солдат вошёл
следом.
В огромной гостиной, левая сторона которой была одновременно и кухней, находились
трое мужчин.
Двое из них были грузны, один поджар.
Двое были бородаты, один гладко выбрит.
Двое имели привычку курить, один на дух не переносил табачного дыма.
Двое были в очках, один очков не носил.
Двое сидели в креслах, один стоял у плиты.
Все трое были в хорошем настроении.
Собака обнялась со всеми по очереди.
– Я вам тут охотника за сокровищами привёл, передохнуть надо, – сказал пёс, и сол-
дату тут же было предложено мягкое кресло. Сбросив ранец, солдат плюхнулся в кресло и
вытянул ноги.
– Ну, как там наверху? – спросил у солдата один из мужчин, тот, что сидел ближе к нему.
– Стабильности нету, – сказал солдат и неопределённо пожал плечами.
– Компота хотите? – спросил тот, что у плиты.
– Пожалуй.
Мужчина принёс что-то наподобие пиалы и ложку. В пиале были выложены фрукты,
залитые лёгким сиропом.
– Какой же это компот? Это блюдо какое-то, – сказал солдат.
– Самый настоящий компот, угощайтесь. Компоты такие и должны быть.
Солдат не стал спорить и съел всё дочиста. Затем он откинулся в кресле и посмотрел
в окно. Окна в доме были витражные, но одна створка была распахнута, и солдат увидел
на противоположном краю воронки открытую дверь. На столе стоял механизм, тот самый
perpetuum mobile, в дверном проёме была видна фигура мужчины, который расхаживал по
гостиной, заложив руки за спину. Солдату страсть как хотелось увидеть эту машину ещё
разок, она давала ему ощущение какого-то жизненного смысла, чего-то такого, что мы ещё,
быть может, не знаем, а быть может нам и не дано узнать, но это нечто существует, наполняя
наше существование смыслом, как бутыль наполняют добрым вином. Как нагарную чугун-
ную сковороду наполняют пряной жареной картошкой. Солдат чувствовал, что это нечто,
конечно же, выше, легче и прекрасней, чем жареная картошка, но в голове у него других
образов не родилось.
– А вы знаете, я видел вечный двигатель, – решил поделиться он своей радостью с
обитателями комнаты. Но эффекта не произвёл: собака промолчала, бросив на него хмурый
33
взгляд (впрочем, солдат иного и не ожидал), тот, что у плиты укоризненно покачал головой
и принялся что-то нарезать, второй хмыкнул и потянулся за сигаретой, тоже всем видом
показав, что не собирается это обсуждать. Третий мужчина тоже закурил, выдержал паузу
и произнёс:
– В конце концов, это дело вкуса.
Этим он, видимо, хотел только скрасить молчаливую паузу, которая возникла после
слов солдата, дабы не показаться невежливым, но тут отреагировал тот, что у плиты:
– Это дело дурного вкуса! Не может быть вкуса у того, кто вбивает себе в голову всякую
дурь.
– Знаешь, если уважаемому солдату захочется увидеть perpetuum mobile, он его увидит.
Не у нас, так наверху. Не наверху, так сам придумает.
– И всё же нехорошо потакать человеческим слабостям, – вмешался второй, – ты же
не будешь уверять его, что вечный двигатель существует.
– Нет, не буду.
Второй задумался, а потом сказал:
– Хотя… наверное, ты в чём-то прав, – сказал второй третьему, а потом первому, сто-
явшему у плиты, – не суди строго, они просто боятся.
– В конце концов, все боятся. Каждый по-своему, – сказала собака.
Наступила неловкая и несколько нервная пауза. Солдат молчал. Третий мужчина спро-
сил у солдата:
– Вы после нас в третью комнату?
– Да. Собака из первой сказала, что сюда сначала нужно зайти.
– Правильно сказала. Вы потом к нам заглянете?
– Зачем? Та собака тоже просила. Что там, в третьей комнате?
– Мы не знаем. Никто не знает. Ну так как, заглянете?
Солдат вздохнул:
– Загляну. Замотался я сегодня, по комнатам ходить.
– Да, это тяжёлая работа – деньги таскать. Хотите, мы Вам кофе сварим?
– Давайте по чашечке, и мы в путь, – откликнулась собака, – а то поздно уже.
Начали решать, кому варить кофе. Первый сказал, что он кулинар, поэтому поручить
нужно ему. Третий заявил, что забота кулинара готовить блюда, а варить кофе кулинар уметь
не обязан. А у него итальянские корни, так что в вопросах кофе он может заткнуть за пояс
любого кулинара. Первый отвечал, что варить всё равно будем в турке и тут нужно быть не
итальянцем, а турецким подданным, а кофе такое же блюдо, как утка в яблоках или, если
хотите, как ризотто, пер фаворе, раз уж у вас итальянские корни…
В это время солдат увидел, что в дальней стене комнаты есть узкий проход – и как
это он раньше не заметил! Он поднялся и пошёл по нему, через минуту выйдя в большую
пещеру с высокими сводами, на которых сидели летучие мыши и капли воды. Пол пещеры
разрывался пополам большой расщелиной. Заглянув туда, солдат увидел, что внизу оказа-
лись опять-таки люди. Все они держали в руках perpetuum mobile. Механизмы были разные,
некоторые были основаны на вращении колёс или шаров, некоторые на природном магне-
тизме, а были и такие, которые двигались за счёт капиллярного притяжения… Тут из стены
напротив выдвинулась прямо на солдата большая каменная голова в красном фригийском
колпаке и громогласно сказала: «А, новенький! Хочешь пойти к нам – выбирай!» и справа
и слева от головы тут же выдвинулись две большущие каменные руки, в одной из них был
факел, а на второй – perpetuum mobile, в точности такой, как видел солдат, спускаясь по
склону. Факел был замызганный, хотя и горел ярко, а вот механизма сверкала сталью и мягко
шелестела валами и рычажками. Солдат не отрываясь, как зачарованный, смотрел на неё.
«Как выбор сделаешь, получишь приз! Хороший выбор – хороший приз!» – загромыхала
34
голова. Солдат, конечно же, хотел механизму, уж очень она ему нравилась… «А-а-а, вижу
чего хочешь! – прогрохотала голова, – молодец, все выбирают perpetuum mobile!» Солдат
посмотрел в расщелину. А ведь и действительно – все! Только с десяток человек ходили по
расщелине с факелами, что было не удивительно. «На, владей! Твоя механизма теперь!» –
произнесла голова. «А приз?» – спросил солдат. «Лимон!» – захохотала голова, и солдату в
руку упал лимон. Солдат кисло повертел его и спросил: «Выбор нехороший был? Почему
лимон? А если бы я выбрал факел, то что бы получил?» Тут голова загромохохотала так, что
механизма в руке у солдата запрыгала и зазвенела, а со сводов сорвалась стая испуганных
мышей: «Тоже лимон!» И солдату в руку упал второй лимон. «Ничего не понимаю…» сказал
солдат. «А и понимать нечего!» – это уже сказали лимоны, которые как два глаза смотрели
на солдата. Тут они прыгнули из рук и поскакали вниз по каменным ступеням словно два
мячика случайно выпавшие из детских рук скачут по лестнице твоего дома а ты знаешь что
они сейчас укокошат какую-нибудь вазу внизу. Солдат бросился за ними а они лихо повора-
чивая на поворотах скакали солдат за ними пустился сапоги как свинцовые и ноги не слуша-
ются и скользят на поворотах а лимоны мячами скачут дзинь-ля-ля дзинь-ля-ля и смеются
и хоть бы хны им а они тут повернулись и солдату да ты кофе то хочешь и мордой собачьей
спрашивают солдат ты кофе будешь пить… солдат, ты кофе будешь?
– Солдат, ты кофе будешь? – солдат открыл глаза, собака трясла его за плечо, – кофе
готов.
Оказывается, он спал! Ну и приснится же! Солдат посмотрел на дальнюю стену, где,
естественно, никакого прохода не было.
Выпив кофе, солдат с собакой бодро прошагали дальше, сделав ещё один привал прямо
напротив дома Элеонор, на противоположной стороне воронки, у какого-то небольшого
роста мужчины, ходившего босиком и курившего длинную трубку. Солдат снова подкре-
пился, на сей раз пенным пивом, серым хлебом и сыром. За трапезой солдат разглядывал
комод, кресла, покрытые кружевными салфетками. Прямо напротив стола в раме висела
странная маленькая картина маслом, на которой был изображён всего лишь лист с дерева.
Подпись гласила, что это лист кисти кого-то, фамилию солдат не разобрал. Наевшись, сол-
дат откинулся на спинку стула и прислушался к разговору, который вели собака с мужчи-
ной. Мужчина жаловался на Элеонор, рассказывал про её грубость, что она ему досаждает,
спасу нет. Что-то было общее между этим мужчиной и Элеонор, покачивавшейся в кресле
на противоположной стороне воронки. Общее и в то же время они очень сильно различа-
лись, подумал солдат. Словно Элеонор была пуста, а этот босой мужчина нет… Но от пива
у солдата все мысли спутались и он бросил дальше думать… Собака заметила, что солдат
уже скучает и откланялась…
Раз-два, раз-два, и вот солдат с собакой уже вынырнули из воронки. Сердечно попро-
щавшись с собакой…
35
4. Третья комната
…солдат пошёл в третью комнату. Фу ты пропасть! У этой собаки глаза были ни дать
ни взять две Круглые башни и вертелись точно колёса.
– Моё почтение! – сказал солдат и взял под козырёк. Такой собаки он ещё не видывал.
Долго смотреть на неё он, впрочем, не стал, а взял да и посадил на передник и открыл
сундук. Батюшки! Сундук-то опять пуст! Что только не делал солдат – и махал перед носом
у собаки руками, и приплясывал, и ругал собаку на чём свет стоит, но она сидела не шеве-
лясь и только глаза вертелись точно колёса. Пошёл тогда солдат сам себе по комнате. Идёт,
осматривается и видит, что комната пуста: ни тебе холмов, ни тебе золота, только серый
туман цвета мыши клубится, покрывая пол и стены…
Ну, хорошо, хоть серебро осталось в рюкзаке. Посадил он собаку опять на сундук…
36
5. Развязка
…потом захлопнул дверь, и закричал наверх:
– Тащи меня, старая ведьма!
– Ты взял огниво? – спросила женщина.
– Ах правда, чуть не забыл! – сказал солдат, пошёл и взял огниво.
Женщина вытащила его наверх, и он опять очутился на дороге, с набитым серебром
ранцем.
– Зачем тебе это огниво? – спросил солдат.
– Не твоё дело! – ответила женщина. – Ты ведь получил деньги! Отдай же мне огниво!
– Как бы не так! – сказал солдат. – Сейчас говори, зачем тебе оно, не то я вытащу саблю
да срублю тебе голову.
– Не скажу! – упёрлась та.
Тогда солдат вытащил саблю. Женщина взвизгнула и припустила вокруг дерева, а сол-
дат за ней. Бегали они так минут десять – то вперёд, то назад, пока, наконец солдат не осту-
пился, да не ударился со всего размаху головой о камень. Тут-то ему и конец пришёл: пере-
лом основания черепа случился. И поделом ему, противный этот солдат оказался – всё ему
старая женщина «ведьма», да «ведьма», а она, может, просто некрасивая. Да и надуть он её
решил – огниво забрать хотел.
В общем, тут и сказке конец.
37
Маленький Клаус и Большой Клаус

К чему эти эвфемизмы?
В одной деревне жили два человека; обоих звали Клаусами, но у одного было четыре
лошади, а у другого только одна; так вот, чтобы различить их, и стали звать того, у которого
было четыре лошади, Большой Клаус, а того, у которого одна, Маленький Клаус. Послу-
шаем-ка теперь, что с ними случилось; ведь это целая история!
Всю неделю, как есть, должен был Маленький Клаус пахать на своей лошадке поле
Большого Клауса. Зато тот давал ему своих четырёх, но только раз в неделю, по воскресе-
ньям.
А надо сказать, что Большой Клаус имел неприятную особенность в воскресенье напи-
ваться в хлам. Большой Клаус обычно пил всю неделю, но поскольку на неделе нужно было
работать, он стоял на ногах. Но как только приходило воскресенье, тут уж Большого Клауса
было не удержать! Выставлял он перед собой двадцать две бутылки картофельного шнапса
и выпивал их за раз.
А Маленький Клаус в воскресенье пахал. Ух ты, как звонко щёлкал кнутом Маленький
Клаус над всей пятёркой, – сегодня ведь все лошадки были будто его собственные. Солнце
сияло, колокола звонили к обедне, люди все были такие нарядные и шли с молитвенниками
в руках в церковь послушать проповедь священника. Все они видели, что Маленький Клаус
пашет на пяти лошадях, и он был очень доволен, пощёлкивал кнутом и покрикивал:
– Эх вы, мои лошадушки!
– Не смей так говорить! – сказал ему как-то раз Большой Клаус. – У тебя ведь всего
одна лошадь!
Но вот опять кто-нибудь проходил мимо, и Маленький Клаус забывал, что не смел
говорить так, и опять покрикивал:
– Ну вы, мои лошадушки!
– Перестань сейчас же! – сказал ему наконец Большой Клаус. – Если ты скажешь это
ещё хоть раз, я возьму да хвачу твою лошадь по лбу. Ей тогда сразу конец придёт!
– Не буду больше! – испуганно сказал Маленький Клаус. – Право же, не буду! Да вдруг
опять кто-то прошёл мимо и поздоровался с ним, а он от радости, что пашет так важно на
пяти лошадях, опять щёлкнул кнутом и закричал:
– Ну вы, мои лошадушки!
– Вот я тебе понукаю твоих лошадушек! – сказал Большой Клаус. Взял он обух, кото-
рым вколачивают в поле колья для привязи лошадей, и так хватил по лбу лошадь Малень-
кого Клауса, что мозги у той разлетелись по всей пахоте. Маленький Клаус стоял и смотрел
в ужасе, как его лошадка брыкается в предсмертных судорогах…
– Эх, нет теперь у меня ни одной лошади! – проговорил Маленький Клаус и заплакал.
Потом он сделал из лошадки отличную кровяную колбасу, а шкурку лошадки высушил
хорошенько на ветру, положил в мешок, взвалил мешок на спину и пошёл в город её про-
давать.
Идти пришлось очень далеко, через большой тёмный лес, а тут ещё непогода разыг-
ралась, и Маленький Клаус заблудился. Едва выбрался он на дорогу, как совсем стемнело,
а до города было ещё далеко, да и домой назад не близко; до ночи ни за что не добраться
ни туда, ни сюда.
При дороге стоял большой крестьянский двор; ставни в доме были уже закрыты, но
сквозь щели светился огонь.
38
«Вот тут я, верно, найду себе приют на ночь», – подумал Маленький Клаус и посту-
чался.
Хозяйка отперла, узнала, что ему надо, и велела идти своей дорогой: мужа её не было
дома, а без него она не могла принимать гостей.
– Ну, тогда я переночую на дворе! – сказал Маленький Клаус, и хозяйка, плюнув,
захлопнула дверь.
Возле дома стоял большой стог сена, а между стогом и домом – сарайчик с плоской
соломенной крышей.
– Вон там я и улягусь! – сказал Маленький Клаус, увидев эту крышу. – Чудесная
постель! Надеюсь, аист не слетит и не укусит меня за ногу!
Это он сказал потому, что на крыше дома в своем гнезде стоял живой аист. К чему
только он в этой сказке – непонятно.
Маленький Клаус влез на крышу сарая, растянулся на соломе и принялся ворочаться с
боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Ставни закрывали только нижнюю половину окон,
и ему видна была вся горница. Маленький Клаус улёгся поудобнее и стал подглядывать за
хозяйкой: вдруг, думает Клаус, будет она голой ходить, тут-то я и… Ну, в общем, неважно,
что он думал.
А в горнице был накрыт большой стол; чего-чего только на нём не было: и вино, и жар-
кое, и чудеснейшая рыба; увидел Клаус, что за столом сидели хозяйка и пономарь, больше –
никого. Хозяйка наливала гостю вино, а он уплетал рыбу, – он был большой до неё охотник.
«Вот бы мне присоседиться!» – подумал Маленький Клаус и, вытянув шею, заглянул
в окно. Боже, какой дивный пирог он увидал! Вот так пир!
Наевшись вдоволь, пономарь так и полез к хозяйке под подол. Хозяйка отталкивала его,
но видно было, что только для приличия. Уж что они только не выделывали на обеденном
столе: и в такой позе, и в такой. А хозяйка-то заприметила, что Маленький Клаус за ними
подглядывает и давай принимать такие развратные позы, что Клаусу, ну совсем невмоготу
стало…
Но тут он услыхал, что кто-то подъезжает к дому, – это вернулся домой хозяйкин муж.
Он был очень добрый человек, но у него была странная и неизлечимая болезнь: он терпеть
не мог пономарей. Стоило ему встретить пономаря – и он приходил в бешенство, глаза его
вылезали из орбит, а изо рта шла пена. Поэтому пономарь и пришёл в гости к его жене в
то время, когда мужа не было дома, а добрая женщина постаралась угостить его на славу и
получить от него кое-что взамен. Оба они очень испугались, услышав, что хозяин вернулся,
и хозяйка попросила гостя поскорее влезть в большой пустой сундук, который стоял в углу.
Пономарь послушался, – он ведь знал, что бедняга хозяин терпеть не может пономарей, –
а хозяйка проворно убрала всё угощение в печку: если бы муж увидал всё это, он, конечно,
спросил бы, кого она вздумала угощать.
– Ах! – громко вздохнул Маленький Клаус на крыше, глядя, как она прятала кушанье
и вино.
– Кто там? – спросил крестьянин и вскинул глаза на Маленького Клауса. – Чего ж ты
лежишь тут? Пойдём-ка лучше в горницу!
Маленький Клаус объяснил, что он заблудился и попросился ночевать.
– Ладно, – сказал крестьянин, – ночуй. Только сперва нам надо с тобой подкрепиться
с дороги.
Жена приняла их обоих очень ласково, накрыла на стол и вынула из печки большой
горшок каши. Крестьянин проголодался и ел с аппетитом, а у Маленького Клауса из головы
не шли жаркое, рыба и пирог, которые были спрятаны в печке.
39
Под столом, у ног Маленького Клауса, лежал мешок с лошадиной шкурой, с той самой,
которую он нёс продавать. Каша не лезла ему в горло, и вот он придавил мешок ногой; сухая
шкура громко заскрипела.
– Тсс! – сказал Маленький Клаус, а сам опять наступил на мешок, и шкура заскрипела
ещё громче.
– Что там у тебя? – спросил хозяин.
– Да это всё мой колдун! – сказал Маленький Клаус. – Говорит, что не стоит нам есть
кашу, – он уже наколдовал для нас полную печку всякой всячины: там и жаркое, и рыба, и
пирог!
– Вот так штука! – вскричал крестьянин, мигом открыл печку и увидал там чудесные
кушанья. Мы-то знаем, что их спрятала туда его жена, а он подумал, что это все колдун
наколдовал!
Жена не посмела сказать ни слова и живо поставила всё на стол, а муж с гостем приня-
лись уплетать и жаркое, и рыбу, и пирог. Но вот Маленький Клаус опять наступил на мешок,
и шкура заскрипела.
– А что он сейчас сказал? – спросил крестьянин.
– Да вот, говорит, что наколдовал нам ещё три бутылки самогона, они тоже в печке, –
ответил Маленький Клаус.
Пришлось хозяйке вытащить и самогон. Крестьянин выпил стаканчик, другой, и ему
стало так весело! Да, такого колдуна, как у Маленького Клауса, он не прочь был заполучить!
– А может он вызвать чёрта? – спросил крестьянин. – Вот на кого бы я посмотрел; ведь
мне сейчас весело!
– Может, – сказал Маленький Клаус, – мой колдун может сделать всё, чего я захочу.
Правда? – спросил он у мешка, а сам наступил на него, и шкура заскрипела. – Слышишь?
Он отвечает «да». Только чёрт очень уж безобразный, не стоит и смотреть на него!
– Ну, я его ни капельки не боюсь. А каков он на вид?
– Да вылитый пономарь!
– Тьфу! – сплюнул крестьянин. – Вот мерзость! Надо тебе сказать, что я видеть не могу
пономарей! Но всё равно, я ведь знаю, что это чёрт, и мне будет не так противно! К тому же я
сейчас набрался храбрости, это очень кстати! Только пусть он не подходит слишком близко!
– А вот я сейчас скажу колдуну! – проговорил Маленький Клаус, наступил на мешок
и прислушался.
– Ну что?
– Он велит тебе пойти и открыть вон тот сундук в углу: там притаился чёрт. Только
придерживай крышку, а то он выскочит.
– А ты помоги придержать! – сказал крестьянин и пошёл к сундуку, куда жена спрятала
пономаря.
Пономарь был ни жив, ни мёртв от страха. Крестьянин приоткрыл крышку и заглянул
в сундук.
– Тьфу! Видел, видел! – закричал он и отскочил прочь, – точь-в-точь наш пономарь!
Вот гадость-то!
Такую неприятность надо было запить, и они пили до поздней ночи, пока уже на ногах
не могли стоять.
– А колдуна этого… это, того… ты мне продай! – еле выговорил крестьянин. – Проси
сколько хочешь, хоть целую мерку денег!
– Не-е-е-е, не могу! – сказал Маленький Клаус. – Подумай, сколько мне от него…
пользы!
– Продай! Мне страсть как хочется его получить! – сказал крестьянин и принялся упра-
шивать Маленького Клауса.
40
– Ну ладно, – ответил наконец Маленький Клаус, – пусть будет по-твоему! Ты со мной

ласково обошёлся, пустил меня ночевать, так бери моего колдуна за мерку денег, только
насыпай полнее! – надо сказать, что Маленький Клаус нисколько не уступал в цинизме
Клаусу Большому, – так он решил отблагодарить доброго и гостеприимного хозяина.
– Хорошо! – сказал крестьянин. – Но ты должен взять и сундук, я и часу не хочу держать
его у себя в доме. Почем знать, может, чёрт все ещё там сидит.
Маленький Клаус отдал крестьянину свой мешок с высушенной шкурой и получил за
него полную мерку денег, да ещё большую тачку, чтобы было на чем везти деньги и сундук.
– Прощай! – хихикнул Маленький Клаус и покатил тачку с деньгами и с сундуком, в
котором всё ещё сидел пономарь.
По ту сторону леса протекала большая глубокая река, такая быстрая, что едва можно
было справиться с течением. Через реку был перекинут новый мост. Тут Маленькому Клаусу
пришла в голову очередная циничная мысль – как можно выдавить с пономаря немного день-
жат. Маленький Клаус встал посредине моста и сказал нарочно громче, чтобы пономарь
услышал:
– К чему мне этот дурацкий сундук? Он такой тяжелый, точно набит камнями! Я совсем
измучусь с ним! Брошу-ка его в реку: приплывет он ко мне домой сам – ладно, а не приплы-
вет – и не надо!
Потом он взялся за сундук одною рукою и слегка приподнял его, точно собирался
столкнуть в воду.
– Постой! – закричал из сундука пономарь. – Выпусти сначала меня!
– Ай! – вскрикнул Маленький Клаус, притворяясь, что испугался. – Он всё ещё тут! В
воду его скорее! Пусть тонет!
– Нет, нет! Это не чёрт, это я! – кричал пономарь. – Выпусти меня, я тебе дам целую
мерку денег!
– Вот это другое дело! – хихикнул Маленький Клаус и открыл сундук.
Пономарь мигом выскочил оттуда и столкнул пустой сундук в воду. Потом они пошли
к пономарю, и Маленький Клаус получил ещё целую мерку денег. Теперь тачка была полна
деньгами.
– А ведь лошадка принесла мне недурной барыш! – сказал себе Маленький Клаус,
когда пришел домой и высыпал на пол кучу денег. – Надо было её раньше пристукнуть… Вот
Большой Клаус разозлится, когда узнает, как я разбогател от своей единственной лошади!
Только пусть не ждёт, чтобы я ему сказал всю правду!
И он послал к Большому Клаусу мальчика попросить мерку, которою мерят зерно.
«На что она ему понадобилась?» – подумал Большой Клаус и слегка смазал дно меры
дегтем, – авось, мол, к нему что-нибудь да пристанет. Так оно и вышло: получив мерку назад,
Большой Клаус увидел, что ко дну прилипли три новеньких серебряных монетки.
– Вот так штука! – сказал Большой Клаус и сейчас же побежал к Маленькому Клаусу. –
Откуда у тебя столько денег?
– Я продал вчера вечером шкуру своей лошади.
– С барышом продал! – сказал Большой Клаус, побежал домой, взял топор и начал
убивать всех своих лошадей: топором прямо по голове, да так, что мозги разлетались по
всему стойлу и фонтаны крови лились прямо на стены. Так он и убил всех своих четырёх
лошадей, снял с них шкуры и отправился в город продавать.
– Шкуры! Шкуры! Кому надо шкуры! – кричал он по улицам.
Все сапожники и кожевники сбежались к нему и стали спрашивать, сколько он просит
за шкуры.
– Мерку денег за штуку! – отвечал Большой Клаус.
41
– Ты что, совсем придурок? – возмутились покупатели. – У нас столько денег не

водится, чтобы их мерками мерить!
– Шкуры! Шкуры! Кому надо шкуры! – кричал он опять и всем, кто спрашивал, почем
у него шкуры, отвечал: – Мерку денег за штуку!
– Да он нас дурачить вздумал! – закричали сапожники и кожевники, похватали кто
ремни, кто кожаные передники и принялись хлестать ими Большого Клауса.
– "Шкуры! Шкуры!" – передразнивали они его. – Вот мы покажем тебе шкуры! Вон
из города!
И Большой Клаус давай бог ноги! Сроду его так не колотили! Выбили Большому
Клаусу три коренных и два передних зуба, глаз заплыл совсем, весь он был в кровавых поло-
сах от ремней, кожа на спине болталась лохмотьями, а один совсем злой сапожник укусил
Большого Клауса за палец, да так, что тот болтался на куске кожи, и Клаусу пришлось его
выбросить по пути домой. Вдобавок у него отобрали все шкуры, что он пытался продавать…
– Ну, – сказал он, еле добравшись до дому, – поплатится мне за это Маленький Клаус!
Убью его!
А у Маленького Клауса как раз умерла старая бабушка; она не очень-то ладила с ним,
была злая, но он все-таки пожалел её и положил на ночь в свою тёплую постель – авось
отогреется и оживет, – а сам уселся в углу на стуле: ему не впервой так ночевать.
Ночью дверь отворилась, и вошел Большой Клаус с топором в руках. Он знал, где стоит
кровать Маленького Клауса, подошёл к ней и ударил по голове того, кто на ней лежал. Он
ударил пять раз обухом прямо по темечку, да два раза ещё отходил лезвием прямо по лицу,
да так, что у бабушки от лица осталось кровавое месиво и оба глаза скатились на пол.
– Вот тебе! Не будешь меня дурачить! – сказал Большой Клаус, думая, что убил
Маленького Клауса и пошёл домой.
– Ну и злодей! – сказал Маленький Клаус, рассматривая изувеченный труп своей
бабушки. – А ведь это он меня хотел убить! Хорошо, что бабушка-то была мёртвая, а то бы
ей не поздоровилось! Да и борозды от моего ремня на шее у бабушки уже никто не заметит
– хихикнул он.
Потом он одел бабушку в праздничное платье, попросил у соседа лошадь, запряг её
в тележку, хорошенько усадил старуху на заднюю скамейку, чтобы она не свалилась, когда
поедут, и покатил с ней через лес. Да вот беда: по пути труп бабушки всё время падал на ска-
мейку, и Клаусу пришлось прибить бабушку гвоздями к сиденью телеги. Так они и поехали
дальше. Когда солнышко встало, они подъехали к большому постоялому двору. Маленький
Клаус остановился и пошёл спросить себе чего-нибудь выпить да закусить.
У хозяина постоялого двора было много-много денег (говорят, он убивал и грабил
своих постояльцев), а сам он был человек очень добрый, но такой горячий, точно весь был
начинен перцем и табаком. Вот и решил Маленький Клаус, по старой привычке, заняться
вновь вымогательством.
– Здравствуй! – сказал хозяин Маленькому Клаусу. – Чего ты нынче спозаранку рас-
франтился?
– Да вот, – отвечал Маленький Клаус, – надо с бабушкой в город съездить; она там, в
тележке, осталась – ни за что не хочет вылезать. Пожалуйста, отнесите ей туда стаканчик
мёду. Только говорите с ней погромче, она глуховата!
– Ладно! – согласился хозяин, взял большой стакан мёду и понёс старухе, а та сидела
в тележке прямая, как палка.
– Вот, внучек прислал вам стаканчик медку! – сказал хозяин, подойдя к тележке, но
старуха не ответила ни слова и даже не шевельнулась.
– Слышите? – закричал хозяин во все горло. – Ваш внук посылает вам стакан мёду!
42
Еще раз прокричал он то же самое и ещё раз, а она всё не шевелилась; тогда он рас-
сердился и запустил ей стаканом прямо в лицо, так что мёд потек у нее по носу, а сама она
опрокинулась навзничь – Маленький Клаус халтурно прибил её гвоздями.
– Что ты наделал? – притворно завопил Маленький Клаус, выскочил из дверей и схва-
тил хозяина за ворот. – Ты мою бабушку убил! Погляди, какое у неё месиво вместо лица! –
и он показал хозяину работу Большого Клауса.
– Вот беда-то! – заохал хозяин, всплеснув руками. – И все это из-за моей горячности!
Маленький Клаус, друг ты мой, я тебе целую мерку денег дам и бабушку твою похороню,
как свою собственную, только молчи об этом, не то мне отрубят голову, а ведь это ужасно
неприятно!
И вот Маленький Клаус получил целую мерку денег, а хозяин схоронил его старую
бабушку, точно свою собственную.
Маленький Клаус вернулся домой опять с целой кучей денег и сейчас же послал к
Большому Клаусу мальчика попросить мерку.
– Как так? – удивился Большой Клаус. – Разве я не убил его? Надо посмотреть самому!
И он сам понёс меру Маленькому Клаусу.
– Откуда это у тебя такая куча денег? – спросил он и просто глаза вытаращил от удив-
ления.
– Ты убил-то не меня, а мою бабушку, – сказал Маленький Клаус, – и я её продал за
мерку денег!
– С барышом продал! – закричал от счастья Большой Клаус, побежал домой, взял топор
и убил свою старую бабушку таким же зверским способом, каким расправился с бабушкой
Маленького Клауса. Потом положил её в тележку, приехал с ней в город к аптекарю и пред-
ложил ему купить мёртвое тело.
– Чьё оно, и где вы его взяли? – спросил аптекарь.
– Это моя бабушка! – ответил Большой Клаус. – Я убил её, чтобы продать за мерку
денег! Не хотите брать всё, то хотя бы почку купите! Сейчас почки в цене.
– Господи помилуй! – воскликнул аптекарь. – Вы сами не знаете, что говорите! Смот-
рите, ведь это может стоить вам головы!
И он растолковал Большому Клаусу, что он такое наделал, какой он дурной человек
и как его за это накажут. Большой Клаус перепугался, опрометью выскочил из аптеки, сел
в тележку, хлестнул лошадей и помчался домой. Аптекарь и весь народ подумали, что он
сумасшедший, и потому не задержали его. Бабушку же Клаус скинул в овраг неподалёку от
деревни.
– Поплатишься же ты мне за это, поплатишься, Маленький Клаус! – сказал Большой
Клаус, выехав на дорогу, и, как только добрался до дому, взял большущий мешок, пошел к
Маленькому Клаусу и сказал:
– Ты опять одурачил меня? Сперва я убил своих лошадей, а теперь и бабушку и не
заработал ни монеты! Все это по твоей милости! Но уж больше тебе меня не дурачить!
И он схватил Маленького Клауса, избил его и засунул в мешок, а мешок завязал, вски-
нул на спину и крикнул:
– Пойду, утоплю тебя!
До реки было не близко, и Большому Клаусу становилось тяжеленько тащить Малень-
кого. Дорога шла мимо церкви; оттуда слышались звуки органа, да и молящиеся красиво
пели хором. Большой Клаус поставил мешок с Маленьким Клаусом у самых церковных две-
рей и подумал, что не худо было бы зайти в церковь, прослушать псалом, а потом уж идти
дальше – ведь Большой Клаус был человек добрый душой и набожный. Маленький Клаус не
мог вылезти из мешка сам, а весь народ был в церкви. И вот Большой Клаус зашёл в церковь.
43
– Ох, ох! – вздыхал Маленький Клаус, ворочаясь в мешке, но, как он ни старался, раз-
вязать мешок ему не удавалось. В это самое время мимо проходил старый, седой как лунь
пастух с большой клюкой в руках; он погонял ею стадо. Коровы и быки набежали на мешок
с Маленьким Клаусом и повалили его.
– О-ох! – вздохнул Маленький Клаус. – Такой я молодой ещё, а уж должен отправляться
в царство небесное!
– А я, несчастный, такой старый, дряхлый и всё не могу попасть туда! – в шутку сказал
пастух.
– Так развяжи мешок, – закричал Маленький Клаус. – Полезай на моё место – живо
попадёшь туда!
– С удовольствием! – снова в шутку сказал пастух и развязал мешок, а Маленький
Клаус мигом выскочил на волю.
– Теперь тебе смотреть за стадом! – сказал старик и влез в мешок, так и думая, что
всё это шутка.
Но Маленький Клаус быстро завязал его, старик хотел было выбраться, но куда там –
Клаус стукнул старика по лбу палкой, так что тот потерял сознание, и погнал стадо дальше,
похихикивая над глупым пастухом.
Немного погодя вышел из церкви Большой Клаус, взвалил мешок на спину, и ему сразу
показалось, что мешок стал гораздо легче, – Маленький Клаус весил ведь чуть не вдвое
больше против старого пастуха.
«Ишь как теперь легко стало! А все от того, что я прослушал псалом!» – подумал Боль-
шой Клаус (ведь он был очень набожный), дошёл до широкой и глубокой реки, бросил туда
мешок с пастухом и, полагая, что там сидит Маленький Клаус, закричал:
– Ну вот, вперёд не будешь меня дурачить!
После этого он отправился домой, но у самого перепутья встретил… Маленького
Клауса с целым стадом!
– Вот тебе раз! – вскричал Большой Клаус. – Разве я не утопил тебя?
– Конечно, утопил! – сказал Маленький Клаус. – Полчаса тому назад ты бросил меня
в реку!
– Так откуда же ты взял такое большое стадо? – спросил Большой Клаус.
– А это водяное стадо! – ответил Маленький Клаус. – Я расскажу тебе целую историю.
Спасибо тебе, что ты утопил меня, теперь я разбогател, как видишь! А страшно мне было в
мешке! Ветер так и засвистел в ушах, когда ты бросил меня в холодную воду! Я сразу пошёл
ко дну, но не ушибся, – там внизу растет такая нежная, мягкая трава, на неё я и упал. Мешок
сейчас же развязался, и прелестнейшая девушка в белом как снег платье, с венком из зелени
на мокрых волосах, протянула мне руку и сказала: «А, это ты, Маленький Клаус? Ну вот,
прежде всего бери это стадо, а в миле отсюда, на дороге пасется другое, побольше, – ступай,
я тебе его дарю».
Тут я увидел, что река была для водяных жителей всё равно что дорога: они ездили и
ходили по дну от самого озера и до того места, где реке конец. Ах, как там было хорошо!
Какие цветы, какая свежая трава! А рыбки шныряли мимо моих ушей точь-в-точь как у
нас здесь птицы! Что за красивые люди попадались мне навстречу, и какие чудесные стада
паслись у изгородей и канав! – тут Маленький Клаус остановился, поняв, что уже совсем
заврался.
– Почему же ты так скоро вернулся? – спросил Большой Клаус. – Уж меня бы не выма-
нили оттуда, если там так хорошо!
– Я ведь это неспроста сделал! – сказал Маленький Клаус. – Ты слышал, что водяная
девушка велела мне отправиться за другим стадом, которое пасётся на дороге всего в одной
версте оттуда? Дорогой она называет реку – другой дороги они ведь там не знают, – а река
44
так петляет, что мне пришлось бы сделать здоровый круг. Вот я и решился выбраться на
сушу да пойти прямиком к тому месту, где ждёт меня стадо; так я выиграю почти полмили!
– Экий счастливец! – сказал Большой Клаус. – Как ты думаешь, получу я стадо, если
спущусь на дно?
– Конечно! – сказал Маленький Клаус. – Только я не могу тащить тебя в мешке до реки,
ты больно тяжелый. А вот, коли хочешь, дойди сам, да влезь в мешок, а я с удовольствием
тебя сброшу в воду!
– Спасибо! – сказал Большой Клаус. – Но если я не получу там стадо, я тебя изобью,
так и знай!
– Ну-ну, не сердись! – хихикнул Маленький Клаус, и они пошли к реке.
Когда стадо увидело воду, оно так и бросилось к ней: скоту очень хотелось пить.
– Погляди, как они торопятся! – сказал Маленький Клаус. – Ишь, как соскучились по
воде: домой, на дно, знать, захотелось!
– Но ты сперва помоги мне, а не то я тебя изобью! – сказал Большой Клаус и влез
в большой мешок, который лежал на спине у одного из быков. – Да положи мне в мешок
камень, а то я, пожалуй, не пойду ко дну!
– Пойдёшь! – сказал Маленький Клаус, но всё-таки положил в мешок большой камень,
крепко завязал мешок и столкнул его в воду. Бултых! И Большой Клаус пошёл прямо ко дну.
Маленький Клаус немного волновался, когда сталкивал Большого в воду – ему ведь раньше
никогда не случалось совершать убийства (старая бабка не в счёт, он тогда пьяный был). Но
потом он успокоился – это в первый раз страшно, а дальше-то всё пойдёт как по маслу!
– Ох, боюсь не найдет он там ни коров, ни быков! – с улыбкой сказал Маленький
Клаус и погнал своё стадо продавать: он верно подметил, что люди найдут старого пастуха
в мешке и решат, что разбойники угнали их стадо, а пастуха убили. Такой вот был хитрец
этот Маленький Клаус.
Все своим деньги Маленький Клаус снёс в банк и стал респектабельным гражданином,
каких полно в наших городах.
«Ну, и в чём здесь мораль?» – спросят мои любопытные читатели. Да кто ж его знает, в
чём здесь мораль, может её и нет вовсе. Хотя, если позадуматься, говорят, многие богатели
также как Маленький Клаус. Впрочем, мало ли что в народе брешут…
45
Два друга
Давайте внесём порядок в наши безумства.
Д.А.Ф. де Сад
Недалеко от Копенгагена, в маленьком городочке, жили-были два друга. Одного из них

звали Карлом, а второго наоборот – Клаусом. Жили они по разные стороны центральной
площади – один по одну, второй по другую и были такие друзья, что не разлей вода. Карл
так и не женился, а у Клауса была прелестница дочка, которая, как подросла и вышла замуж,
родила двух вихрастых мальчуганов, двух внуков. Жили Клаус с дочерью, зятем и внучатами
одной дружной семьёй. Карл заходил часто к Клаусу и дочка его, и внуки были Карлу как
родные. Да и они его звали не иначе как «папой» да «дедушкой».
И вот однажды вечером, когда сидели Карл и Клаус за кружкой доброго пива и колбас-
ками, завёлся у них такой разговор.
– Прекрасный наш город, – сказал Клаус, – но что омрачает меня, так это смертная
казнь, которую так и не отменил наш король. Разве можно жить в городе, где чтобы объ-
яснить тебе, что нельзя убивать, – убивают? Где, чтобы отвратить кого-нибудь от мысли
воткнуть мне нож в живот, меня подвергают риску быть повешенным из-за ошибок наших
премилых судей?
– Вот уж глупости! – сказал Карл, – что ты придумал такое! Смертная казнь – воздаяние
равным за равное, что может быть справедливее?
– Учёные говорят, что когда люди заключали между собой общественный договор, то
они не предавали обществу своё право на жизнь. Это право священно, право на жизнь нена-
рушимо. Не общество дало мне жизнь, не ему и забирать её!
Это заявление от души развеселило Карла, и он так хохотал, что Клаус даже немного
обиделся. Карл сказал:
– Ну, тогда дай-ка мне ещё разок почитать тот общественный договор, о котором ты
толкуешь, а то я запамятовал, что там записано. Давно заключал, не помню уже…, – Карл в
этом месте особенно веселился, – может там оговорочка какая есть…
– Не смешно. Сам же знаешь о чём я.
– Знать-то знаю, да только ерунду ты говоришь, Клаус! Почему один человек может
совершить убийство, а группа людей (читай: общество) нет? Где логика? Почему жизнь
ненарушима? Где доказательства? И нужно совершенно забыть тысячи лет жизни народов,
чтобы решиться утверждать, что человеческая жизнь свята и ненарушима, – с этими словами
Карл отправил себе в рот четвертинку пряной колбаски.
– Смертная казнь действует пагубным образом на нравы народа! – вскричал Клаус, –
на людей, наделённых развитым умом, которые не способны к преступлению, исполне-
ние смертного приговора производит болезненные впечатления. Пинель, Эскироль, Матеи,
Жорже и Прост собрали достаточное количество случаев, когда вид смертной казни вызы-
вает помешательство!
– Посмотри на меня, – парировал Карл, – я сам присутствовал на смертных казнях не
раз, и, как видишь, здоров.
– И совершенно иным образом действует она на тупую массу, – словно не слыша, про-
должал Клаус, – для них это повод для развлечения и болтовни.
– Ну, это проблемы, связанные с публичностью казни, – махнул рукой Карл, – здесь
я согласен. Приговор должен приводиться в исполнение вдалеке от людских глаз. Уберите
публичность, и этот довод отпадёт сам собой, поскольку он не против смертной казни, а
против способа её совершения, – и Карл отправил ещё один кусочек колбаски себе в рот.
46
– Но смертная казнь отнимает возможность исправления! Быть может кто-то станет на

путь истинный, раскается, будет служить обществу!
Карл чуть не подавился от смеха:
– А ну, Клаус, покажи-ка мне такого молодца, который раскаялся и стал служить обще-
ству. Такое только в елейных проповедях бывает. Смертная казнь нынче даётся за такие тяж-
кие преступления, что надежды на раскаяние малы. Будь у них хоть грамм совести, они таких
преступлений не совершили бы…
– Но смертная казнь не устрашает, в чём тогда её смысл? Известно ведь, что в странах,
где её отменили, количество преступлений не увеличилось! Значит, и смысла в ней нет.
– Ну наконец-то, серьёзный аргумент! – притворно закатил глаза Карл, – да только
опять мимо цели. Видишь ли, Клаус, эти два явления никак между собой не связаны. Повспо-
минай-ка, дружище, где у нас отменяли смертные казни? Те государства, где их отменяли –
благополучны. В них нет дикости и преступлений мало. Поэтому только и отменили смерт-
ную казнь, что нравы мягки. К тому же, смертная казнь не устрашает… – Карл хмыкнул, – а
тюрьма будет устрашать? Если нет – будем последовательны, отменим и каторгу и тюрьму.
Чем заменим? Давайте штрафом! Ах, и он не устрашает? Ну, тогда давайте отменим все
наказания и будет всем нам счастье…
Клаус почесал в затылке и спросил:
– Ну, а что если будет судебная ошибка и накажут невиновного? Ведь это уже не испра-
вить!
Карл повертел кружку с пивом на столе и сказал:
– Это действительно проблема. Как бы ни был дотошен в разборе дела судья, он может
ошибиться. Невиновный может пострадать… Но, понимаешь, если судья будет думать, что
пусть лучше девяносто девять виновных уйдут от ответственности, чем пострадает один
невиновный, если судья будет назначать смертную казнь только в исключительных случаях,
если судья будет открыт для общества, если он будет принципиален в рассмотрении дела,
если он будет честен, наконец, то вероятность осуждения невиновного будет равна практи-
чески нулю. Конечно, это серьёзный аргумент против смертной казни, но и он не говорит
однозначно о необходимости её отмены…
Клаус был польщён, что хоть один его аргумент не был высмеян Карлом. Но у самого
Клауса аргументы, к сожалению кончились… Посидев пару минут, он откинулся на стуле,
заложил руки в карманы и посмотрел на Карла.
– Ну, уж если и все эти аргументы тебя не убеждают, милый Карл, то тогда надо быть
откровенными до конца, – усмехнулся Клаус, – тогда надо повешенье производить в вечер-
нее время. Пригласить всех на лобное место, что у нас за городом, на ужин, да налить всем по
доброй чарке! Очень важно, чтобы зрители сидели за столом: треск ломающейся шеи, шумы
в брюшной полости и непродолжительное сучение ногами должны хорошо сочетаться с гло-
тательными движениями (зрителей, я имею ввиду). А казнь, копчением вершимую, следует
применять таким образом, чтобы осужденный пошкворчал подольше, – может статься, это
совпадёт с шипением яичницы с беконом на костре.
– Тьфу ты, гадость, – Карл бросил обратно в тарелку кусочек колбаски, которую только-
только хотел отправить в рот, – и придёт же в голову такое!
– Ладно тебе, – рассмеялся Клаус, – я пошутил. Сегодня уже поздно и мои внучата, и
дочка с мужем уезжают к свекрови в соседнюю деревню, а завтра приходи, посидим и за
кружкой пива продолжим разговор.
На следующий день Карл проснулся поздно, и, потягиваясь, смотрел в окно. А там был
погожий летний денёк, солнце светило ласково и даже и не думало припекать кому-нибудь
макушку, воробьи дрались на ветках и устроили праздничный гвалт, от всего этого Карлу
47
совсем не хотелось вылезать из кровати. Но, наконец, он встал и минут через десять уже
потягивался на крыльце.
– Хороший сегодня денёк! – крикнул он пробегавшей мимо кухарке. Она сделала
страшные глаза:
– Ты что, ничего не знаешь?
– Нет, а что?
– Так клаусовы-то дочь с ребятишками, поехали вчера на ночь глядя… горе-то какое,
горе, – она всплеснула руками и заплакала…
– Ну, не тяни, рассказывай толком! – закричал Карл.
– Ну, и напала на них ночью голь да пьянь из соседнего лесу… Никого не пожалели…
и дочку Клауса, и мужа её, и ребятишек… всех погубили… – она вдруг перестала плакать
и шёпотом сказала, – а как раз в это время там отряд солдат проезжал. Ну, этих душегубцев
тёпленькими и взяли… Ой, горе-то какое – снова запричитала кухарка и пошла прочь.
Карл не помнил, как он оказался на другой стороне площади. Он хотел постучать, но
дверь была открыта. Карл тихо прошёл в большую комнату. Там, как раненый тигр в клетке,
метался Клаус. Он что-то бормотал себе под нос, то вцепляясь в волосы руками, то поднимая
кулаки к небу. Наконец он увидел Карла и бросился к нему. Карл не знал, что сказать, да и
что можно было сказать? Неправду только говорят, что мужская слеза скупая.
***
На следующий день Карл пошёл посмотреть на убийц. Он сам не знал, зачём пошёл.
Их держали в тюрьме на окраине города. Зарешёченное окно камеры, где они сидели, выхо-
дило в сад, и Карл заглянул в него. Там сидели четверо оборванцев, голь да пьянь. Кто был
в дырявых башмаках, кто и вовсе босиком, все в грязных штанах и рубахах и с грязными
изгрызенными ногтями. Жалкое зрелище. Тут один из них увидел, что Карл заглядывает в
окно и подошёл к решётке. Карл отпрянул, ему было неприятно смотреть на этого человека,
и было неприятно, что тот смотрит на него. Неприятно было не потому, что они убили клау-
совых внучат, а потому что имели такой мерзкий, отталкивающий вид, какой может иметь
только помоечный алкоголик. Карл упёрся спиной в дерево и смотрел, как оборванец ищет
его глазами из-за решётки. Наконец тот увидел Карла и хриплым голосом позвал:
– Братишка! Слышь, братишка!
– Что?
– Дай поесть.
– У меня нету.
– Вон там, под деревом стол стоит, там солдаты хлеб оставили…
Карл подал, тот схватил своей грязной рукой, и хлеб исчез за решёткой. Сейчас же из
камеры послышалась возня, брань, шум драки – они стали делить хлеб…
Карл отвернулся и побрёл домой.
***
Суд был скорым, доказательства были несомненны. И вот однажды утром Карл обна-
ружил на площади виселицу с четырьмя петлями. Вокруг стояли солдаты. Карл дознался у
них, что вешать будут тех убийц, что погубили клаусово семейство.
– Вы что, совсем сдурели, чертяки? Здесь же женщины, дети. Почему не на лобном
месте?
– Приказ короля, – сухо ответил капитан, сидевший верхом на коне, и крикнул куда-то
в сторону: – а ну, пошевеливайтесь, за час управиться надо!
48
На площади показались четверо арестантов, которых прикладами подгоняли солдаты.

«Клаус совсем с ума сойдёт!» – мелькнуло у Карла, и он помчался в дом к своему другу.
Карл думал, что Клаус в дальних комнатах, окна которых выходили в сад, чтобы не видеть
картину повешенья. Но нашёл его на кухне, окна которой выходили прямиком на централь-
ную площадь. Клаус стоял у окна и прямо перед окном кухни на площади располагался эша-
фот.
– Вот ведь недоумки, надо же было придумать – казнь на площади устраивать, – ска-
зал запыхавшийся от бега Карл Клаусу, – будто обычного места им мало. Пойдём отсюда
подальше, пойдём в сад, – он взял Клауса под руку.
– Это я попросил короля, чтобы казнили на площади, – не двигаясь сказал Клаус.
Карл потерял дар речи. В это время солдаты заталкивали осужденных по лестнице на
эшафот, а первому уже начали примерять верёвку. Клаус достал большую сковороду, поста-
вил её на большую железную конфорку, под которой горело жаркое пламя, и спросил Карла:
– Ты яичницу будешь?
49
Принцесса на горошине
T.A.Vitali. Chaconne g-moll.
I
Жил-был принц, и хотелось ему взять за себя тоже принцессу, только настоящую. Вот
он и объездил весь свет, а такой что-то не находилось. Принцесс-то было вволю, да были ли
они настоящие? До этого он никак добраться не мог; так и вернулся домой ни с чем и очень
горевал, – уж очень ему хотелось достать настоящую принцессу.
Раз вечером разыгралась непогода: молния так и сверкала, гром гремел, а дождь лил
как из ведра; ужас что такое!
Вдруг в городские ворота постучали, и старый король пошёл отворять.
У ворот стояла принцесса. Боже мой, на что она была похожа! Вода бежала с её волос и
платья прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она всё-таки уверяла, что она насто-
ящая принцесса!
«Ну, уж это мы узнаем!» – подумала старая королева, но не сказала ни слова и пошла
в спальню. Там она сняла с постели все тюфяки и подушки и положила на доски горошину;
поверх горошины постлала двадцать тюфяков, а ещё сверху двадцать пуховиков.
На эту постель и уложили принцессу на ночь.
Утром её спросили, как она почивала.
– Ах, очень дурно! – сказала принцесса. – Я почти глаз не сомкнула! Бог знает, что
у меня была за постель! Я лежала на чём-то таком твёрдом, что у меня всё тело теперь в
синяках! Просто ужасно!
Тут-то все и увидали, что она была настоящею принцессой! Она почувствовала горо-
шину через сорок тюфяков и пуховиков, – такою деликатною особой могла быть только
настоящая принцесса.
И принц женился на ней. Теперь он знал, что берёт за себя настоящую принцессу! А
горошину отдали в кунсткамеру; там она и лежит, если только никто её не украл.
Знай, что история эта истинная, потому что дальше случилось вот что.
50
II
Старая королева была злющей ведьмой. В тайном месте у неё была книга, написанная
одним колдуном. Королева прочла в ней, что если взять живое сердце настоящей принцессы
и прочесть особое заклинание из этой книги, то можно приобрести себе не только вечную
жизнь, но и вечную молодость. Вот почему старая королева заставляла принца искать себе
в жёны непременно настоящую принцессу!
И вот однажды ночью принц проснулся и услышал в коридоре звук шагов. Он выглянул
в коридор и увидел старую королеву, которая шла в сторону спальни принцессы. В тусклом
свете свечи, которую держала королева, принц разглядел нож и понял, что ведьма пошла
забрать у принцессы сердце. Уж кто как не принц знал свою мать и тот нож, что она держала
в руке! Этим ножом королева доставала у спящих сердце и подвешивала его в тайном месте
в холщёвом мешочке, а эти бедолаги утром просыпались уже без сердца и все вокруг пора-
жались, почему это они стали вдруг такими холодными и злыми всего за одну ночь!
Как только королева скрылась за углом, принц быстро оделся и побежал другим путём
к принцессе, чтобы увести её до прихода королевы. Он очень боялся опоздать, потому что
путь, которым он бежал, был длиннее, но когда принц вбежал в спальню к принцессе, то
старой королевы там не было, а принцесса сидела у зеркала и расчёсывала свои волосы
гребешком.
– Скорее! – закричал принц так тихо, как только мог, – сейчас сюда придёт старая коро-
лева, она задумала отнять у тебя сердце!
Принцесса вся задрожала от страха, и как была, в тонком, расшитом золотом пеньюаре,
выбежала с принцем из спальни.
– Я знаю место, где она тебя не найдёт, – сказал принц, и они побежали вниз по лест-
нице в тёмный подвал. Дверь в тёмный подвал закрывали огромные дубовые двери, и принц
хорошо помнил, как их с трудом открывали семеро дюжих слуг, но тут, видимо, страх при-
дал им силы, и как только они с принцессой толкнули двери, те без труда распахнулись, а
затем и без труда закрылись.
В подвале было холодно. Принцесса, всё ещё дрожа, села в углу на кушетку. Принц,
чтобы осветить помещение, пошёл открывать тяжёлые гардины на маленьких окнах под
потолком, которых было ровно двенадцать. Лунный свет понемногу стал освещать комнату.
– Чем я обидела королеву? – спросила, вся дрожа, принцесса.
– Ничем, – ответил принц, – просто она ведьма. Таких не обязательно чем-то обижать,
чтобы они захотели вырвать у тебя сердце…
– Зачем ей моё сердце? – принцесса заплакала навзрыд.
– О, это долгая история, – сказал принц, открывая очередную гардину, – дело в том, что
у старой королевы есть старая магическая книжка. Это самая сильная магия, какая только
есть на белом свете! В книге есть множество магических заклинаний, о каких не знают и
самые мудрые колдуны. Среди них есть одно, которое страстно желает исполнить королева.
– Какое? – с дрожью в голосе спросила принцесса.
– Это заклинание даст ей вечную жизнь и вечную молодость. Но его довольно трудно
осуществить. Там, видите ли, нужно обязательно живое сердце настоящей принцессы!
Именно настоящей! Ты не представляешь, сколько принцесс она лишила сердца и всё без
толку – принцессы оказались не настоящие. А сколько было радости, когда обнаружилась
настоящая принцесса!
– Что же теперь будет? – спросила принцесса.
– Я тебя ей не отдам…
51
– Спасибо, мой милый принц! – сказала принцесса, – а не скажешь ли ты мне о той

книге…
– Это же надо было придумать, – принц её не слушал, он пытался отдёрнуть послед-
нюю гардину, которая никак не хотела открываться, – вечная жизнь, вечная молодость и кра-
сота! Да кому они нужны? Эта старая дура думала, что ради её молодости можно истратить
сердце настоящей принцессы! Мы так долго его искали… Нет! – принц яростно дёргал гар-
дину, – нет!
– О чём это ты, милый? – принцесса опять начала плакать…
Наконец, гардина подалась, и принц повернулся к принцессе:
– В этой книге есть другое заклинание и для него, представь себе, тоже нужно сердце
настоящей принцессы. Это заклинание вечной жизни и невероятного могущества! – крик-
нул принц и потряс сжатыми кулаками в воздухе, – да! Я буду управлять всем миром и ты,
дорогуша, послужишь этой великой цели, – он наклонился прямо к лицу принцессы, – Но
ты не волнуйся, будешь живёхонька – здоровёхонька, только без сердца. Такое случается.
Принц подошёл к комоду, где хранились его волшебные инструменты, за ножом. Нужен
был такой же, какой был в руках у старой королевы – лишь нож, изготовленный колдунами
с белой бородой, мог вынуть из человека сердце так, чтобы тот и не заметил. В мире суще-
ствовали только два таких ножа и оба они в тайне хранились в королевском замке – один
у королевы, второй у принца. Нож нельзя было просто взять из комода, его нужно было
собрать из разных вещиц, каждая из которых была похожа на какой-то обыкновенный пред-
мет, о котором ничего магического и не подумаешь – одна была похожа на транспортир,
вторая на пчелиное жало, третья на обломок коровьего рога, а что ещё использовал принц,
собирая свой нож, мы даже и не догадываемся…
– Что же это за книга-то такая? – всхлипывала в углу принцесса.
– Эта книга существует в мире в одном экземпляре, – рассеяно бормотал принц, соби-
рая нож, – написана древним колдуном. Многие даже не знают о её существовании, а многие
из тех, кто о ней знает, думают, что это вымысел и книги по-правде не существует. Более
того, – книгу нужно уметь читать. Вот старый король, например, случайно заглянул в неё
и съехал с катушек – сейчас считает себя привратником и открывает городские ворота…
впрочем, это и к лучшему. Только я и старая королева знаем не только то, что она существует
и как её читать, но и то… – принц с усилием приладил последнюю деталь и полюбовался
на результат своей работы, – но и то, что эта книга хранится у нас в замке. Эта книга назы-
вается…
– … эта книга называется Tertium Organum, – закончила фразу принцесса.
52
III
Принц аж подпрыгнул от неожиданности! Его неприятно поразило не то, что прин-
цесса знает о существовании книги, а тон, которым она это сообщила. Принцесса сказала
так холодно и уверенно, будто это она хотела вынуть у принца сердце, а не наоборот.
Принцесса в развивающемся, вышитым золотом тонком пеньюаре, вышла из угла, в
котором плакала (притворно, как теперь понимал принц) и прошла к массивному дубовому
столу, на котором лежал Tertium Organum. Она провела руками по мягкому кожаному пере-
плёту, прикоснулась ладонями к страницам и закрыла глаза:
– Бог мой, как же я долго искала её!
Принц стоял у комода совершенно растерянный, прижавшись к стене, и не знал, что
ему делать. Он посмотрел на нож, который держал в руке.
– Даже не думай, – принцесса сделала лёгкое движение рукой и нож, только что так
прилежно собранный принцем, снова рассыпался.
– Славно, что вы с королевой нашли её и сберегли. Что я только не делала, чтобы запо-
лучить её, но самым верным способом оказалось – выйти замуж за принца! – принцесса
рассмеялась.
– Кто ты? – спросил принц.
– Я та, что ищет истину. В поисках её я побывала на небе, на земле и под землей. Но
нигде не нашла. Только здесь, – она снова провела руками по книге, словно обнимая её, –
только здесь я могу её найти. Это мой последний шанс. Вечная красота, вечное могущество –
детский сад, честное слово! Вы хотели использовать Tertium Organum, чтобы получить веч-
ную красоту или править миром?! Это всё равно, что колоть орехи королевской короной…
– Там нет такого заклятия, я знаю эту книгу от корки до корки.
Принцесса возвела глаза к потолку и состроила кислую мину, словно хотела сказать:
«и с такими людьми мне приходится жить под одной крышей!»
– Ты даже представить себе не можешь, что таит в себе Tertium Organum. Я тебя рас-
строю, милый принц, вы с королевой так и не смогли прочесть эту книгу… Ну да ладно, это
неважно. Я вижу, ты хочешь выйти…
Принц утвердительно замотал головой. Принцесса с лёгкостью схватила его за шиво-
рот, другой рукой открыла дубовые двери (так вот почему они так легко открывались! –
подумал принц) и вышвырнула его на ступени лестницы, ведущей из подвала. Принц упал
и ударился головой, всё вокруг поплыло. Как в тумане он видел что к нему подошла прин-
цесса, держа в руках нож, изготовленный колдунами с белой бородой (как это она успела
так быстро его собрать? – мелькнуло у принца), вынула у него сердце и положила его в
холщовый мешочек… пройдя к столу принцесса достала откуда-то второй точно такой же
мешочек, подняла их и, широко раскинув руки над книгой, стала читать заклинания. В при-
открытые двери принц видел, как от книги начал подниматься белый дым. Вскоре дым обрёл
образ огромной фигуры… Принцесса что-то спрашивала, фигура отвечала односложно…
Принцесса спрашивала вновь и вновь, ответ был тем же…
Принц потерял сознание.
53
IV
Очнулся он громкого стука – это дубовые двери раскрылись с такой силой, что после-
тали с петель, ударившись о стену. Принцесса была в ярости. Позади неё над столом всё так
же беспристрастно покачивалась белая фигура.
– Поднимайся, принц, – принцесса провела рукой у принца над головой и тот почув-
ствовал, как его тело само выполняет приказы принцессы, хотя он этого вовсе и не хотел.
Они с принцессой пошли по замку, каждый в свою спальню. Принц шёл и надеялся увидеть
старую королеву, уж ей-то он смог бы подать знак, она бы ему помогла. Но королевы нигде
не было.
Принц обнаружил, что ему даже не надо думать, как выполнять приказы принцессы:
его тело всё делало само – само одевалось, само любезно разговаривало со слугами, само
принимало ванну и кланялось принцессе. Он даже не мог спросить у слуг, где старая коро-
лева. Принц понял, что это конец.
Принцесса вскоре стала королевой и затеяла много войн. Она правила дерзко и беспо-
щадно, но так было не всегда, – в моменты, когда она оставалась одна, принц видел в глазах
у принцессы слёзы…
Вот так и закончилась эта история…
Ах, да! Мы ведь чуть было не забыли про старую королеву! Через неделю после всего
этого происшествия принц всё же дознался, что с ней произошло – случайно подслушал
разговор двух слуг.
– Ох, и натерпелся же я! – жаловался один другому, – раз иду я по коридору ночью
и вижу: бежит старая королева из коридора, где спальня принцессы, волосы взлохмачены,
платье сбилось на бок, а глаза такие, что они мне теперь каждую ночь снятся! Пролетела
она мимо и меня даже не заметила…
– А куда ж она убежала? – спросил второй.
– А Бог её знает, куда-то в сад. Надо бы посмотреть сходить, так ведь теперь про неё
и разговаривать нельзя… Вот беда-то!
Принц на следующее утро вышел погулять (это ему разрешалось) и нашёл старую
королеву в заброшенной части сада. Королева лежала на земле, платье её превратилось в
комья грязи, волосы в огромные колтуны. Королева смотрела в пустоту перед собой и всё
время бормотала: «У неё нет сердца! У неё нет сердца!».
54
Гадкий утёнок
Liberté, Egalité, Fraternité.
Хорошо было за городом!

Стояло лето. Золотилась рожь, зеленел овёс, сено было смётано в стога; по зеленому
лугу расхаживал длинноногий аист и болтал по-египетски – этому языку он выучился у
матери.
За полями и лугами тянулись большие леса, а в лесах были глубокие озёра. Да, хорошо
было за городом!
Прямо на солнышке лежала старая усадьба, окружённая глубокими канавами с водой;
от стен дома до самой воды рос лопух, да такой большой, что маленькие ребятишки могли
стоять под самыми крупными листьями во весь рост. В чаще лопуха было глухо и дико, как
в самом густом лесу, и вот там-то сидел на яйцах заяц.
Он должен был выводить зайчат, и ему это порядком надоело, потому что сидел он уже
давно и его редко навещали – его друзьям больше нравилось плавать по канавам, чем сидеть
в лопухах да крякать с ним. Наконец яичные скорлупки затрещали.
– Пип! Пип! – запищало внутри. Все яичные желтки ожили и высунули головки.
– Кряк! Кряк! – сказал заяц. Зайчата быстро выкарабкались из скорлупы и стали ози-
раться кругом под зелёными листьями лопуха; мать не мешал им – зелёный цвет полезен
для глаз.
– Ах, как велик мир для таких маленьких утят! – сказали они. Еще бы! Тут было куда
просторнее, чем в скорлупе…
– Вы не утята, вы – зайчата, а то и ещё кто – сказал им мать. У нас свободное общество
и тут каждый может быть тем, кем хочет! Я, например, не утка, а заяц. И хотя я вам и мать,
но я мужчина. Так – то вот!.. Ну что, все вы тут?
И он встал.
– Ах нет, не все. Самое большое яйцо целёхонько! Да когда же этому будет конец! Я
скоро совсем потеряю терпение.
И заяц уселся опять.
– Ну, как дела? – спросил старый кабан, который приплыл его навестить.
– Да вот с одним яйцом никак не управлюсь, – сказал заяц. – Всё не лопается. Зато
посмотри-ка на малюток! Просто прелесть! Все, как один, – в отца.
– А кто у нас отец? – прищурившись, спросил старый кабан. Весь заячий выводок лихо
молотил перепончатыми лапками по воде, играя в догонялки в запруде.
– Варан, конечно, – сказал заяц.
– А ну-ка покажи мне яйцо, которое не лопается, – сказал кабан, – Наверняка это акулье
яйцо. Вот точно так же и меня однажды провели. Ну и было же мне с этими акулятами
хлопот, скажу я тебе! Никак не мог заманить их в воду. Уж я и крякал, и толкал – не идут, да
и только! Ну-ка, покажи яйцо. Так и есть! Акулье! Брось его, да ступай учи деток плавать!
– Посижу уж ещё! – сказал заяц. – Столько сидел, что можно и ещё посидеть.
– Как угодно! – сказал кабан и уплыл.
Наконец лопнуло и большое яйцо.
– Пип! Пип! – пропищал зайчонок и вывалился из яйца. Заяц оглядел его.
– Ужасно велик! – сказал он. – И совсем не похож на остальных! Уж не акулёнок ли
это, в самом деле? Ну да в воде-то он у меня побывает, силой да загоню!
– Кряк! Кряк! – позвал мама заяц, и зайчата один за другим тоже побултыхались в воду.
Сначала вода покрыла их с головой, но они сейчас же вынырнули и отлично поплыли вперед.
55
Лапки у них так и работали, и даже некрасивый серый зайчонок не отставал от других.
– Какой же это акулёнок? – сказал заяц. – Вон как славно гребет лапками! И как прямо
держится! Нет, мой он, мой родненький… зайчонок…
– Мама, я… утёнок… – неуверенно сказал младший.
– Нет, дурашка, ты – зайчонок, – сказал мать и погладил его по голове. Тот посмотрел
на свои крылья, свой хвостик и лапки с перепонками и упрямо сказал: – да нет же, я утёнок!
– А ну, цыц! Сам не знаешь, что говоришь, – мать рассердился, – А ну, живо, живо
за мной! – крикнул он всем, – сейчас я введу вас в общество, представлю вас на скотном
дворе. Только держитесь ко мне поближе, чтобы кто-нибудь не наступил на вас, да береги-
тесь кошек!
Скоро добрались и до скотного двора. Батюшки! Что тут был за шум!
Два козлиных семейства дрались из-за одной головки угря, а кончилось тем, что
головка досталась кошке.
– Вот видите, как бывает на свете! – сказал заяц и облизнул язычком клюв – он и сам
был не прочь отведать угриной головки.
– Ну-ну, шевелите лапками! – сказал он зайчатам. – Крякните и поклонитесь вон
тому дикому бизону! Он здесь знатнее всех. Он испанской породы и потому такой жирный.
Видите, у него на лапке красный лоскут. Как красиво! Это высшее отличие, какого только
может удостоиться бизон. Это значит, что его не хотят потерять, – по этому лоскуту его
узнают и люди и животные. Ну, живо! Да не держите лапки вовнутрь! Благовоспитанный
зайчонок должен выворачивать лапки наружу, как отец и мать. Вот так! Смотрите! Теперь
наклоните голову и скажите: "Кряк!"
Так они и сделали. Но другие оглядели их и сказали громко:
– Ну вот, ещё целая орава зайцев! Как будто нас мало было?
– Не беспокойтесь, – сказал младший, – мы утята, мы вам ничем не навредим!
Что тут началось! Какой шум поднялся! Все кричали на него, ругались и обзывали
отсталой деревенщиной… А одна утка даже подлетела и пнула его копытом.
– Оставьте его! – сказал заяц-мать. – Ведь он вам ничего не сделал!
– Положим, но с такими рассуждениями он натворит делов! Заяц, ты понимаешь, что
наша свобода быть кем хочешь под угрозой? – ответила утка и тряхнула бородой. – Ему надо
задать хорошенько.
– Славные у тебя детки! – сказал дикий бизон с красным лоскутом на лапе. – Все слав-
ные, вот только один… Слишком уж он не по-нашему думает! Хорошо бы его переделать!
– Это никак невозможно, ваша милость! – ответил заяц-мать. – Он дуралей, но у него
доброе сердце. А плавает он не хуже, смею даже сказать – лучше других. Я думаю, со вре-
менем он изменится. Он слишком долго пролежал в яйце, оттого и не совсем удался.
И он почесал у младшего в затылке и огладил перышки.
– Остальные зайчата очень, очень милы! – сказал дикий бизон. – Ну, будьте как дома,
а найдете угриную головку, можете принести её мне.
Вот зайчата и устроились как дома. Младшего все не любили, ему сказали – раз ты
такой упрямый и хочешь быть утёнком, то будем звать тебя Гадкий Утёнок. Его все клевали,
толкали и дразнили.
Все звери на скотном дворе были теми, кем хотели быть. Любой мог стать любым зве-
рем в одно мгновение, стоило ему снять хобот и нацепить его позади, и вот уже слон пре-
вращался в мышь! Как это им нравилось! Жители двора упивались своей свободой, превра-
щаясь в кого угодно когда кому вздумается. Только кошка оставалась кошкой, она сидела
на заборе и грелась на солнышке, оглядывая через прищуренные глаза скотный двор. Пого-
варивали, что однажды кошка утащила и съела голубого кита, поэтому Гадкий Утёнок ста-
рался держаться от неё подальше.
56
На скотном дворе жили и две утки. Раньше их было трое, но одна потонула, пока они
учились плавать: после этого утки плавание забросили, здраво рассудив, что главное – это
быть уткой в душе. Они надевали накладные ласты на копыта и важно расхаживали по двору,
тряся бородами и ссорясь из-за того, кому сегодня быть селезнем. Иногда они подбегали к
Гадкому Утёнку и пытались ткнуть его рогами.
А индейский петух, который имел тридцать три складки на животе и потому воображал
себя императором, когда видел Гадкого Утёнка всегда надувался и, словно корабль на всех
парусах, подлетал к Утёнку, глядел на него и сердито хрюкал; розовые ушки его тряслись от
гнева, а заплывшие жиром глазки так и наливались кровью.
Бедный Утёнок так и не решил, в кого же он будет превращаться, и поэтому просто не
знал, что ему делать, куда деваться. И надо же ему было уродиться таким глупым, что весь
скотный двор смеётся над ним!..
Так прошел первый день, а потом пошло ещё хуже. Все гнали бедного Утёнка, даже
братья и сестры сердито говорили ему:
– Хоть бы кошка утащила тебя, несносный урод!
А мать прибавляла:
– Глаза бы на тебя не глядели!
Утки пинали его, куры кусали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногою.
Не выдержал Утёнок, перебежал двор – и через изгородь! Маленькие птички испу-
ганно вспорхнули из кустов.
«Это оттого, что я такой глупый!» – подумал Утёнок, закрыл глаза и пустился дальше.
К ночи добежал он до одной избушки.

В избушке жила старуха с котом и курицей. Кота она звала сыночком; он умел выгибать
спину, мурлыкать и даже пускать искры, если погладить его против шерсти.
У курицы были маленькие, коротенькие ножки, потому её и прозвали Коротконожкой;
она прилежно несла яйца, и старушка любила её, как дочку.
Утром чужого утёнка заметили. Кот замурлыкал, курица заклохтала.
– Что там? – спросила старушка, осмотрелась кругом и заметила Утёнка, но по слепоте
приняла его за жирную утку, которая отбилась от дому.
– Вот так находка! – сказала старушка. – Теперь у меня будут утиные яйца, если только
это не селезень. Ну, да увидим, испытаем!
И Утёнка приняли на испытание.
Настоящим хозяином в доме был кот, а хозяйкой – курица, и оба всегда говорили:
– Мы и весь свет!
Они считали самих себя половиной всего света, и притом лучшей половиной.
Правда, Утёнок полагал, что можно быть на этот счет и другого мнения. Но курица
этого не потерпела. И Утёнок сидел в углу нахохлившись.
Кот постоянно валял дурака. Он залазил на куриный насест, где курица откладывала
яйца. Пока кот мурлыкал в своё удовольствие на мягкой соломе, курице приходилось искать
себе другое место, правда делала она это безропотно, объясняя всё тем, что каждое животное
имеет равные права, и кот тоже может сидеть на насесте, хоть яиц и не несёт. Навалявшись
вдоволь, кот прыгал к старушке, которая сидела за прялкой, выхватывал веретено и начинал
гонять его по всему полу. Несмотря на то, что половину ниток приходилось потом выбра-
сывать, старушка никогда не бранила кота, потому что считала, что любое существо имеет
право прясть, если ему вздумается, хоть оно этого делать и не умеет.
– Понимаешь, у нас тут равенство, – сказал кот, вальяжно развалившись на насесте и
закинув ногу на ногу. Он только что налопался сметаны из хозяйской крынки и его уши ещё
57
были в белых сметанных полосах. – Почему только курица имеет право сидеть на насесте?
Чем я хуже?
– Но ты ведь не умеешь нести яйца, а насест для этого приспособлен, – сказал Гадкий
Утёнок.
– Ой, не дури голову! – засмеялся кот, – при чём здесь умею – не умею. Я имею такое же
право сидеть на насесте, как и курица независимо от того, что я умею. И работать с прялкой
имею право. А кто меня не пустит за прялку, тот сатрап, душитель свободы и ксенофоб, –
кот покосился на старушку, которая стояла у стола и выбирала кошачьи волосы из сметаны.
– Всё равно не понимаю, зачем лезть к прялке, если у тебя даже лапы к этому не при-
способлены…
– Дурак ты, – сказал кот, перевернулся на спину и сладко потянулся, растопырив когти.
Потом свернулся клубочком и заснул.
– Вы меня не понимаете, – сказал Утёнок. – Я думаю, мне лучше уйти отсюда куда
глаза глядят.
– Ну и ступай себе! – отвечала курица.
И Утёнок ушел.
Плохо приходилось бедному Утёнку одному. Раз, под вечер, когда солнышко еще сияло
на небе, из кустов поднялась целая стая прекрасных больших птиц, Утёнок никогда еще не
видал таких красивых: все белые как снег, с длинными, гибкими шеями.
Это были лебеди.
Издав странный крик, они всплеснули великолепными большими крыльями и поле-
тели с холодных лугов в тёплые края, за синее море. Высоко-высоко поднялись лебеди, а
бедного Утёнка охватила непонятная тревога.
Волчком завертелся он в воде, вытянул шею и тоже закричал, да так громко и странно,
что сам испугался. Ах, он не мог оторвать глаз от этих прекрасных счастливых птиц, а когда
они совсем скрылись из виду, нырнул на самое дно, вынырнул и был словно не в себе. Не
знал Утёнок, как зовут этих птиц, куда они летят, но полюбил их, как не любил до сих пор
никого на свете.
Красоте их он не завидовал; ему и в голову не приходило, что он может быть таким же
красивым, как они. Он был бы рад-радёхонек, если б хоть утки не отталкивали его от себя.
Бедный Гадкий Утёнок!
Зима настала холодная-прехолодная. Утёнку приходилось плавать без отдыха, чтобы
не дать воде замёрзнуть совсем, но с каждой ночью полынья, в которой он плавал, станови-
лась всё меньше и меньше.
Морозило так, что даже лёд потрескивал. Без устали работал лапками Утёнок, но под
конец совсем выбился из сил, замер и весь обмёрз.
Было бы слишком печально описывать все беды и несчастья Утёнка за эту суровую
зиму. Когда же солнышко опять пригрело землю своими тёплыми лучами, он лежал в болоте,
в камышах.
Запели жаворонки. Пришла весна!

Утёнок взмахнул крыльями и полетел. Теперь в крыльях его гудел ветер, и они были
куда крепче прежнего.
Не успел он опомниться, как очутился в большом саду. Яблони стояли в цвету; души-
стая сирень склоняла свои длинные зелёные ветви над извилистым каналом.
Ах, как тут было хорошо, как пахло весною!
И вдруг из чащи тростника выплыли три чудных белых лебедя. Они плыли так легко
и плавно, точно скользили по воде.
58
Утёнок узнал прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.

– Полечу-ка к ним, к этим величавым птицам. Они, наверное, заклюют меня насмерть
за то, что я, такой глупый, осмелился приблизиться к ним. Но пусть! Лучше погибнуть от их
ударов, чем сносить щипки уток и кур, пинки птичницы да терпеть холод и голод зимою!
И он опустился на воду и поплыл навстречу прекрасным лебедям, которые, завидя его,
тоже поплыли к нему.
– Убейте меня! – сказал бедняжка и низко опустил голову, ожидая смерти, но что же
увидел он в чистой, как зеркало, воде? Свое собственное отражение. Но он был уже не гад-
ким темно-серым утёнком, а лебедем. Не беда появиться на свет в заячьем гнезде, если ты
вылупился из лебединого яйца! Теперь он был рад, что перенес столько горя и бед, – он мог
лучше оценить свое счастье и окружавшее его великолепие.
– Так мы и поступим, если сейчас же не скажешь, откуда взялся! – один лебедь ткнул
его крылом в грудь.
И Гадкий Утёнок всё им рассказал, как его обижали на скотном дворе, как он бежал,
жил у старухи и зимовал на озере…
– Не переживай, – лебеди пожалели Гадкого Утёнка, – мы поможем тебе.
Созвали всю стаю, и Гадкий Утёнок рассказал во всех подробностях как его били,
кусали и клевали на скотном дворе. Лебеди от возмущения громко кричали и хлопали кры-
льями. «Позор!», кричали одни, «месть!», кричали другие. Гвалт стоял страшный.
– Вот что я вам скажу! – слово взял Главный Лебедь, – это позор! Исстари все живот-
ные были сами собою, лебедь был лебедем, утка – уткой, а заяц – зайцем. Но скотный двор
разрушил все вековые устои. Он втоптал Матушку Природу в грязь! Эти ренегаты со скот-
ного двора запрещали нашему брату быть лебедем, запрещали ему быть самим собой! Этому
надо положить конец! Отомстим за нашего брата! Отомстим за поруганную Природу!
Лебеди загалдели пуще прежнего и напрасно Гадкий Утёнок кричал, что он не хочет
никакой мести, что скотный двор не такие уж и плохие ребята, и что их он давно простил, –
никто его не слушал, только Главный, мимоходом похлопав его по спине, заметил, что Утё-
нок сам не понимает, что говорит и что это всё последствия психологической травмы, полу-
ченной на скотном дворе.
Атака началась на рассвете. На подлёте стая разделилась: левое крыло занялось пти-
чьим амбаром, правое, более опытное – свиньями и козами. Всех обитателей скотного двора
лебеди клевали, таскали за уши и хвосты до тех пор, пока те не признавались, кто они есть
на самом деле. Только кошку никто не трогал, потому что, во-первых, она и так была кош-
кой, а во-вторых, все видели, как один лебедь попытался клюнуть её в макушку, после чего
надолго вышел из строя, щипля лечебную травку в овраге.
Гадкий Утёнок, вначале не испытывавший особого энтузиазма и вообще чувствовав-
ший себя неуверенно, вскоре поддался общему куражу и стал с увлечением гоняться за
курами и утками, отрывая от них накладные хвосты, уши, хоботы… ну, в общем, всё, что не
было явно родным. Шум и гам стоял страшный. Девушка, обычно кормившая птиц, спрята-
лась в доме и боялась даже выглянуть в окно. Среди общей суматохи Гадкий Утёнок запри-
метил утку, в панике бегавшей посреди двора. На утке были накладные заячьи хвост и уши.
Старые воспоминания ударили в голову, Утёнок кинулся к ней и прижал ногами к земле.
Утка от страха била крыльями, заячьи уши болтались на шее.
– Говори кто ты! Немедленно! – закричал Гадкий Утёнок.
– Заяц я, заяц!
– Неправда, вспоминай!
– Я не помню! – утка от страха и правда всё поперезабыла, в голове у неё всё спуталось.
Она дико хлопала крыльями и думала лишь о неминуемой гибели.
59
– Ты утка! Понимаешь, – утка! Не заяц, а утка!!! – Утёнок задыхался от ярости.

– Гадкий Утёнок?
– Господи Боже, как я устал от всего этого, – Утёнок сел на землю и закрыл глаза
крыльями.
Утка отряхнулась, поправила уши и сказала:
– Ты пришёл отомстить, я знаю. Но нашу свободу тебе не убить!
Гадкий Утёнок ничего не ответил, он так и сидел, обхватив голову крыльями.
– Ненормальный, – утка в последний раз окинула его взглядом и, быстро замахав кры-
льями, улетела.
Битва закончилась, и Главный Лебедь созвал всех в обратный путь. Прилетев на пруд,
лебеди поздравляли друг друга с победой и долго произносили хвалебные речи. Празднова-
ние продолжилось и на следующий день.
Но никто так и не заметил, что Гадкого Утёнка с ними нет.
60
Сказка о дожде
I wish that I could swim and sleep like a shark does I'd fall to the
bottom and I'd hide 'til the end of time In that sweet cool darkness Asleep
and constantly floating away
R.Nielson
– Знаешь, бывают такие «везучие» дни, когда всё удаётся. С утра встал, идёшь по улице,
все друг другу почему-то улыбаются и говорят «спасибо» или «извините», ну, если на ногу
наступил нечаянно. Потом идёшь к кондитеру за своими любимыми пирожными, а у него,
бах! – оказывается, новинка! Какое-нибудь… какое-нибудь, скажем, заварное… но, только,
не с обычным кремом, а… ну, с яблочным муссом, например…
– И со скидкой ещё.
– Нет, не бывает новинок со скидками…
– Ещё как бывают …
– Ну хорошо, со скидкой. Три заварных.
– Тогда лучше шесть. Три ещё назавтра останутся…
– Хорошо, шесть. Вот… Идёшь домой, а навстречу тебе знакомый, славный малый, но
вы уже года три не виделись. А у него улыбка до ушей, он тебя увидел, да как заорёт: «А у
меня сегодня сын родился!!!», а ты ему в ответ тоже как заорёшь: «Поздравляю!!!». Я-то и
не знал даже, что он женился, а у него, гляди-ка, сын родился! Потом ты приходишь домой,
а тебе говорят, что бабушка твоего друга, которому ты обещал помочь, передумала ехать за
город и завтра (а завтра суббота) её везти никуда не надо. Ты ужинаешь, ешь заварное и… и
полное блаженство… Потом садишься с трубкой слушать как воробьи чирикают под окном
и вечерняя прохлада натягивает летний дождик…
Мальчик слушал, как отец рассказывает матери про «везучие» дни, ему нравилось быть
рядом со взрослыми когда они разговаривали, слушать и, лёжа на животе, болтать ногами
в воздухе.
– Папа, а «невезучие» дни бывают?
– Бывают.
– Это когда с кем-то произошло что-то плохое?
– Нет, когда с кем-то происходит что-то плохое – это несчастье. А «невезучие» дни,
это такие дни, когда всё не клеится. Вот я, например, в прошлое воскресенье договорился с
цирюльником, пошёл к нему, несмотря на то, что дождь лил как из ведра, а он разболелся и
не работал в этот день. Пришлось идти обратно нестриженному и небритому. Пока дошёл,
промочил ноги и замерз как собака. Решил попить чаю, чтобы согреться, и разбил свою
любимую чашку… Кстати, а кто хочет чаю?
– Я! – сказал мальчик.
– И я! – сказала мать, – я принесу.
Вскоре мать вернулась с тремя чашками чая и отец начал помогать расставлять чашки
на стол, а мальчик двигал матери стул из дальнего угла – шутка ли, ему шёл восьмой год и
он должен быть учтивым с дамами!
– Сахар закончился, но есть шоколад. На, возьми, – мать подала мальчику кусочек.
Мальчик взял кусочек в рот, откинулся на спинку стула и прислушался. Все знают,
что когда прислушаешься, то шоколад начнёт рассказывать тебе сказки. Взрослые говорили
о чём-то, что-то обсуждали, а мальчик слушал только шоколад. Тот рассказал, что где-то
далеко-далеко есть жаркая страна. Кажется, она называется Африка. Солнце там стоит прямо
у тебя над головой и чтобы увидеть его, нужно смотреть прямо ввысь, задрав голову так,
61
чтобы на шее сзади образовались складки кожи. А ещё там есть молочные речки, даже не
молочные, а сливочные, с сахаром… Мальчик отпил чаю и шоколад продолжил – сливочные
речки текут, текут. Солнце такое жаркое, что сливки становятся топлёными сами по себе. А
по берегам растут стручки ванили – такие мальчик видел в лавке у кондитера. Их становится
всё больше и больше, они растут вперемешку с тропическими фруктами. А мальчик всё
плывёт и плывёт по этой речке с топлёными сливками… Плывёт и плывёт…
– Э-э-э-э! Кому-то пора на боковую! – сказал отец. Мальчик встрепенулся. Было уже
поздно и, похоже, он уснул прямо за столом.
– Давай-ка в постель, – сказала мать.
– Я не хочу спать, я ещё посижу немножко!
– Давай в постель, – сказал отец, – а завтра мы отправимся в цирк, посмотрим на акро-
батов и купим марципану. Договорились?
– Честно-честно?
– Честно-честно.
Через пять минут мальчик уже спал в своей комнате и видел, как он кружится под купо-
лом цирка с акробатами, у каждого из которых была в руке упаковка марципана… Каждый
акробат отдаёт ему по упаковке и вот уже их столько, что они вываливаются из рук. Мальчик
мысленно делит их на три части – это папе, это – маме, это – себе…
Родители остались в комнате и вели неспешный разговор, на столе горела свеча. Отец
вышел на балкон покурить трубку и в этот момент раздался гром. Летний дождик забара-
банил по крыше. Шлёп-шлёп-шлёп – послышался дробный топот босых ножек из детской,
мальчик юркнул на диван, к матери под бок.
– Что случилось? – спросила мать.
– Я боюсь.
– Чего?
– Темноты.
– Не бойся, малыш. Тебя, наверное, гром разбудил, – мать крепко обняла его и укрыла
пледом, – спи.
– Папа! – спросил мальчик сквозь сон.
– Да? – отец всё ещё сидел на балконе и курил трубку.
– Я хочу, чтобы у нас были только «везучие» дни.
Отец помедлил с ответом.
– Это, конечно, было бы здорово… но скучно. «Невезучие» дни придают особую
пикантность «везучим».
– Ну, – сказал мальчик, – тогда пусть будет в неделю один «невезучий» день, а осталь-
ные «везучие».
– Хорошо, – сказал отец. Подумав, добавил, – пусть «невезучим» будет понедельник.
– Да, пусть будет понедельник.
Некоторое время родители сидели молча и слушали дождь. Мальчик, казалось, уснул.
– Мама!
– Что?
– А сегодня «везучий» день?
– Без сомнения, – сказала мать и поцеловала его в вихрастую макушку, – спи.
И мальчик уснул. А летний дождик всё барабанил и барабанил по крыше.
62
Волшебный сундучок
Aide-toi, le ciel t`aidera
Жил-был король… Так начинаются многие сказки, где есть король, почему бы не
начаться и этой? Но нет, про короля в этой сказке ничего говорить не будем, потому что, что
же можно сказать о короле – король, как его ни крути, и есть король, больше уж ничего не
скажешь. Нет, лучше начнём не так…
В одной далёкой – предалёкой стране… Это, конечно, получше, но кто ж её знает, далё-
кая это была страна или близкая… А может она и вовсе у нас под носом, а это уж совсем
никуда не годится, что это за сказка такая…
Или вот так: жили-были трое приятелей. Ну вот, уже гораздо лучше…
Итак, жили-были трое приятелей. И, надо сказать, были эти приятели не дураки поче-
сать языками. Не то чтобы они несли полный вздор, нет, но и мудрыми их речи тоже не
назовёшь. И уж шибко они любили пообсуждать местного короля.
Вот раз сидели они в таверне, да обсуждали – почему это их король принимает такие
несправедливые решения. Уж они и обсуждали – обсуждали, и шумели, и кричали, а всё
никак не могли договориться. И тут один из них хлопнул себя по лбу и говорит:
– Да ведь и не нужно нам знать, почему король принимает такие решения. Нам нужно
знать как это исправить!
Начали думать как исправить и надумали вот что.
Решили сделать малюсенький сундучок и упихать в него все справедливые правила
на все случаи жизни. Сундучок этот следовало потихоньку засунуть королю в парик и,
как только король хотел бы принять несправедливое решение, из сундучка бы выскакивал
маленький молоточек и бил бы короля прямо в темя.
Уж и радовались они своей мысли! Один из них был мастер делать всякие крохотки,
ему-то и поручили изготовить сундучок. А двое других пошли собирать справедливые пра-
вила.
Долго ли, коротко ли, а однажды утром встретились приятели в таверне.
– Вот! – сказал счастливый мастер, и, лучась улыбкой, вытащил на стол малюсенький
– премалюсенький сундучок. До чего же он был красив! Сам он был весь серебряный, с гра-
вированными завитушками, а по бокам красовалась надпись, сделанная золотыми буквами:
«Pereat mundus sed fiat justitia!». А уж как ловко выскакивал из сундучка молоточек!
– Вот! – сказали его бледные приятели и устало показали на три стола, заставлен-
ных доверху листами. На листах мелким почерком были написаны все справедливые пра-
вила и все справедливые исключения из справедливых правил и все справедливые исклю-
чения из справедливых исключений из справедливых правил и все справедливые правила
использования справедливых правил и все справедливые разъяснения справедливых правил
и все справедливые разъяснения справедливого использования справедливых исключений
из справедливых правил… и ещё много чего справедливого…
– Ох ты, батюшки! – ахнул третий, – но ведь это всё никаким образом не засунуть в
мой сундучок!
– Меньше никак нельзя, – сказали они, – это самый минимум правил. Ты у нас мастер
по разным крохотулькам, вот и придумай что-нибудь.
Понял тогда третий приятель, что без волшебства ему никак не обойтись. Пошёл он
искать волшебницу, которая поможет ему в этом деле. Он обошёл всех фей, всех волшебниц,
всех ведьм во всём королевстве, но никто не смог ему помочь. Все они с изумлением смот-
63
рели на маленький сундучок, затем с ужасом на огромную кипу бумаг, а потом вздыхали и
разводили руками.
И вот брёл он как-то по лесу от очередной феи домой и встретил в лесу старика с
вязанкой хвороста. Сел наш приятель на пенёк отдохнуть и старик недалеко примостился –
сидел на своей вязанке и раскуривал трубку. Разговорились, и приятель рассказал старику
о своей беде. Старик расхохотался:
– Прямо в парик хотели засунуть?
– Да.
– И чтоб молоточком в темя?
– Ну да…
– И тогда всё будет справедливо?
– Справедливо, – буркнул приятель. Ему было досадно, что старик смеётся над их
идеями, а тот хохотал пуще прежнего. Хотел было приятель уйти, но старик поманил его
пальцем и сказал:
– А ведь я могу помочь, – он хитро прищурился и смерил его взглядом, словно хотел
получше рассмотреть.
– Я знаю, как нужно искать настоящую волшебницу. Только такая тебе и может помочь.
И старик рассказал:
– Её можно узнать так: она носит плащ с капюшоном, а из-под капюшона у неё выби-
ваются рыжие курчавые волосы. Ходи-броди по городу, пока не заметишь такую. Но, как
только приметишь, не теряйся, живо иди за ней, да смотри не отставай. Как только она юрк-
нет в свой дом, смело заходи к ней, да только смотри, не споткнись на третьей ступеньке…
А как зайдёшь, дай ей один золотой и попроси поколдовать, уж будь спокоен, она это умеет!
Старик помолчал, а потом добавил:
– Да только смотри, не ломись в дом со всей дури-то, а то напугаешь – исчезнет и не
найдёшь больше никогда…
Поблагодарил приятель стрика и пошёл домой. А на следующий день отправился
искать волшебницу.
«Рыжие волосы… смотри не отставай… смотри не споткнись… смотри не напугай…
какая морока с этими волшебницами!» – думал приятель, бродя по городу. Долго бродил и
совсем уже отчаялся, как вдруг заприметил в дальнем конце улицы женщину в капюшоне,
из-под которого виднелись ярко-рыжие кудряшки. Наш приятель рванул за ней и, слава Богу,
заметил, куда скрылась волшебница.
«Так… главное – собраться с мыслями», – думал он, несясь по улице. Вот уже и дом
близко. «Сейчас я зайду, поклонюсь, протяну золотой и скажу: милая волшебница…», – и с
этими мыслями он загремел вниз по ступеням – лестница была деревянная и третья ступень,
как назло, не была прибита…
Въехав головой вперёд, наш приятель немало повеселил волшебницу, которая от души
хохотала, пока он вставал и неловко извинялся…
– Третья ступенька… – сквозь смех сказала она.
Волшебница откинула капюшон и приятель увидел перед собой молодую рыжеволо-
сую девушку. А до чего же она была хорошенькая! Тут он, конечно, перезабыл все слова,
которые репетировал пока бежал, и медленно покрылся румянцем.
– Что вам угодно? – спросила волшебница, и приятель сбивчиво, часто отводя глаза,
поведал, для чего он здесь и как её нашёл.
Волшебница окинула его взглядом и засмеялась:
– Я – волшебница? Ну-у-у… – протянула она, – допустим. И что же я должна вам дать?
– Волшебное зелье, я полагаю. Я думал, вы разбираетесь в этих вещах, – он протянул
золотой.
64
Волшебница взяла золотой, подбросила его на ладони и сказала:

– Конечно, разбираюсь! Я тут как раз собиралась готовить одно зелье. Садитесь-ка вон
туда! – она указала на скамью возле большого дубового стола. Помещение, в которое въехал
приятель, похоже, было кухней в большом доме, вдоль стены стоял очаг, большой стол и
множество разных баночек.
– Нужно взять белый… э-э-э… магический плод, – волшебница комментировала все
свои действия, шагая по кухне. Магический плод походил на варёный картофель, – потом
берём мясо… м-м-м… летучей мыши и нарезаем соломкой…
– Летучей мыши? – поморщился приятель.
– Да, да, именно летучей, обычная домашняя не годится… Так… дальше, берём…
кровь… белого осьминога, – волшебница достала нечто, внешне похожее на майонез, –
добавляем волшебных трав (каких – не скажу), окропляем Мёртвой Водой, – она взяла
бутылку и побрызгала зелье чёрной жидкостью с резким уксусным запахом, – добавляем
немного Кровавой Соли, – она достала из солонки соль розового цвета, – почти готово!
Приятель наблюдал, как волшебница колдует у плиты, быстро переставляя баночки с
зельями, травами, тонко нарезая магические ингредиенты. Особенно ему нравилось как она
заправляет за ухо свои непослушные кудряшки, когда нужно что-то понюхать или попробо-
вать на вкус у плиты.
– Теперь берём воронье яйцо.
– Воронье? – он поймал её хитрый взгляд.
– Да… Пошируем его…
– Что делаем?
– Не важно, это магический термин, забудь.
– Хорошо.
– Готово!
Волшебница поставила перед ним тарелку с зельем.
– Это волшебное зелье?
– А то! У меня тарелка такого же, – она поставила на стол хлеб, – мы оба его съедим,
а потом я буду тебе передавать через него магические флюиды.
Приятель нехотя взял вилку: воронье яйцо, Мёртвая вода, Кровавая Соль… Есть не
хотелось. Он надавил вилкой на яйцо, желток расплылся, медленно протекая вниз… Он под-
цепил на вилку всё, что попалось, закрыл глаза и мужественно сунул зелье в рот…
– Вкусно! – с удивлением сказал он.
Волшебница улыбнулась и великодушно хмыкнула.
Через пару дней на пороге у волшебницы снова появился наш приятель:
– Не… не подействовало… – он смущённо протянул золотой, – можно ещё раз?
Много ли времени прошло или нет, мы не знаем, вот сидел как-то раз наш приятель
у себя дома.
– Папа, папа, – маленькая дочурка неловко влезла на табуретку, в руках у неё была
тарелка, – мы приготовили твоё любимое блюдо!
– С Кровавой Солью? – он сделал испуганный вид.
– Да! И с вороньим яйцом… – дочурка сделала лицо пострашнее, а потом звонко рас-
смеялась и её рыжие кудряшки попали прямо в тарелку: – ой!
Волшебница стояла рядом, она тоже засмеялась и добавила:
– Да, и с Мёртвой Водой…
В это время на кухню забежал сын:
– Папа, посмотри, что я нашёл! – он поставил на стол серебряный сундучок, – у него
внутри есть молоточек! А что это?
65
Приятель ухмыльнулся, повертел сундучок в руках.

– Это волшебный сундучок. Он должен был прятаться в парике у короля и стукать его
по темечку, когда тот принимает несправедливые решения. Только я никак не смог приду-
мать, как в это сундучок положить справедливые решения.
– А я могу помочь?
– Конечно, можешь. Только подрасти сначала, да наберись ума, а уж потом хорошенько
подумай про этот сундучок.
– Хорошо. А что нужно будет сделать?
Приятель ухмыльнулся, откинулся на стуле, подумал с минуту и сказал:
– А сделать нужно будет вот что. Для этого дела нужна будет тебе настоящая волшеб-
ница. Только такая и сможет тебе помочь…
66
Экзорцист
Все совпадения случайны
В одном городе завелась ведьма.

И, надо сказать, это была довольно странная ведьма: её не интересовала ни потрава
посевов, ни падёж скота, ни сокращение надоя… В общем, все обычные ведьмины гадости
она не делала. Интересовали её только мальчики.
Ловила ведьма малчуганов и такое с ними вытворяла, что ни в сказке сказать, ни пером
описать! А кто ей особо приглянётся, бывало по нескольку раз ловила, а были и такие, с
которыми она по нескольку лет забавлялась.
Вот прознали про это люди и схватили ведьму. Привели её на суд.
– Признавайся немедленно! – закричал судья и забарабанил судейским молотком по
столу.
Ведьма призналась.
– Мне нужны подробности! – кричал судья и стучал молотком по столу, – я не могу
выносить приговор, когда не знаю, что произошло! Живо, всё до мельчайших подробностей!
Ведьма рассказала, всё до самых пикантных подробностей.
Тогда встал адвокат (да, да! у неё был адвокат, так полагается) и сказал, что она не
виновата, потому что одержима бесами.
Решили позвать экзорциста, чтобы тот сказал, правда ли это.
В назначенный день экзорцист явился в судебное заседание. Привели ведьму. Ведьмой
была щупленькая женщина лет тридцати, с чёрными как смоль распущенными волосами.
– Ещё раз повторите показания, во всех подробностях! – закричал судья и застучал
молотком.
Ведьма начала рассказывать. По мере того, как история обрастала подробностями,
глаза судьи всё больше округлялись, лицо искажала странная гримаса, а сам он так напирал
грудью на стол, прислушиваясь к показаниям, что, казалось, тот вот-вот развалится. Экзор-
цист уже и не слушал ведьму, а только смотрел на судью – ему казалось что глаза у судьи
лопнут если ещё немного вылезут из орбит… Вдруг судья откинулся в кресле, гримаса рас-
сосалась, глаза посоловели и минуты две он блаженно смотрел в одну точку на потолке.
Потом подскочил, замолотил по столу пуще прежнего и заорал:
– Довольно! Всё ясно! Господин экзорцист, у вас есть вопросы?
– Нет, господин судья, к ведьме у меня вопросов нет. Случай понятный, он достаточно
подробно описан в литературе… Но мне хотелось бы задать несколько вопросов потерпев-
шим мальчикам. Нельзя ли их привести?
Сидевшая через проход от него дама вспыхнула и гневно сказала:
– Что вы имеете ввиду? Вот потерпевший, – она указала на рослого детину, сидевшего
рядом с ней, – мой бедный мальчик… Каким несчастьям он подвергся!
Экзорцист был несколько озадачен.
– Позвольте вопрос. Сколько вам лет? – спросил он у детины. Тот хмуро глядел в пол.
– Что за грязные намёки? – вскочила мать, – он ещё несовершеннолетний, ему всего
семнадцать!
Тут она пустила слезу:
– Он так отдалился от меня из-за всего этого! Мне стало не о чем с ним поговорить… –
она промокнула глаза платочком и села, бросая гневные взгляды на экзорциста. Детина
упрямо глядел в пол.
– У меня нет вопросов, ваша честь, – сказал экзорцист.
67
– Всё ясно, – судья помолчал, несколько секунд бегая глазами туда-сюда, а потом
заорал, стуча молотком, – двадцать лет тюрьмы! Всё!
Он встал и направился к выходу. Все присутствующие тоже поднялись и стали соби-
раться.
– Извините, господин судья, – крикнул ему вдогонку экзорцист, – но как же вопрос об
изгнании бесов?
Судья посмотрел на него так, как будто первый раз увидел:
– А я почём знаю? Хочешь – изгоняй. Ты же экзорцист, а не я, – и вышел.
***
Прошла пара месяцев и экзорцист решил навестить ведьму, на то у него были свои
причины.
– Камера 101, – мрачно сказал охранник.
Экзорцист повертелся, не зная куда идти, и спросил:
– Вы не проводите?
– Нет, – всё так же мрачно ответил тот, – направо, потом налево и снова направо. На
двери камеры номер написан.
– К ней из охраны вообще никто не ходит?
– Особо желающих нет.
– Почему?
– Целоваться лезет… Сначала всем смешно было, по расписанию к ней бегали… Сей-
час уже сил нет… да и жёны прознали, нам по начальству попало…
Экзорцист открыл дверь ключом, полученным у охранника. Камера была тёмная, каза-
лось пустая.
– Новенький? – послышалось откуда-то из темноты, и на свет медленно вышла ведьма.
Он пригляделся – ведьма была чуть ниже его, с острыми чертами лица и весьма красивая.
Её стройное тело и горделивую осанку не изуродовала даже казённая одежда, – экзорцист
с удивлением отметил, что тюремная роба смотрится на ней великолепно. Наверное, она не
испытывала особых сложностей в своих ведьминых делах, подумал он.
– Хорошенький, – ведьма обошла его кругом, пристально оглядывая, – и попка упру-
гая, – она со всего размаху шлёпнула его по заду. Экзорцист отпрыгнул и встал спиной к
стене.
– Я вообще-то по делу…
– Готова ознакомиться с твоими делами, – ведьма подошла к нему вплотную, – как
начнём знакомиться?
Он скользнул по стене и встал подальше:
– Пожалуй, начнём с разговора.
Ведьма кокетливо откинула в сторону свои распущенные волосы, наклонила голову и
посмотрела на него.
– Я – экзорцист. Я был на вашем процессе, может быть, помните. У меня есть интерес-
ная методика изгнания бесов, и я мог бы её вам предложить. Эта методика новая…
– Новая методика! Мне казалось, я испробовала все методики. Продолжай, – ведьма
улыбнулась и стала подходить ближе.
– Э-э-э-э… я бы желал опробовать её.
– Да, я тоже желаю опробовать твою новую методику, – ведьма подошла вплотную и
взъерошила ему волосы, – и как можно скорее…
– Тут необходимо ваше согласие, ваше добровольное желание участвовать… – экзор-
цист сделал шаг назад.
68
– Почему обязательно согласие? – спросила она наступая, – я же в тюрьме, нет ничего

проще – нужно просто привязать меня и хорошенько отшлёпать… – ведьма толкнула его в
сторону кровати, но экзорцист снова выскользнул из её рук и встал у двери.
Разговор явно не клеился.
– В общем, если вас заинтересовало предложение, дайте знать, – сказал он и захлопнул
дверь.
Долго ли, коротко ли, позвали экзорциста в тюрьму. Сказали, мол, ведьма желает
видеть.
На этот раз ведьма тихо сидела в углу кровати, обхватив ноги руками, и молча смотрела
в одну точку.
Экзорцист присел рядом и минуты две оба молчали.
– Вы готовы? – спросил он.
– Да.
– Хорошо.
Ещё помолчали.
– Если бы ты только знал, как я измучилась… Я всю жизнь куда-то бегу, кого-то ищу.
Я объездила полмира, училась в трёх университетах, испробовала всех мальчиков, которые
были рядом. Когда они заканчивались в одном городе, я ехала в другой… И так до бесконеч-
ности. Хочу покончить с этим раз и навсегда… я так устала…
Экзорцист молчал.
– Это будет больно?
– Что вы! Мы просто поговорим, и изгоним ваших бесов… Я приготовлюсь, и завтра
начнём…
Назавтра экзорцист пришёл в камеру со стулом и листом бумаги.
– Это что, все инструменты? – удивилась ведьма.
– Нет, ещё есть вот что, – он вытащил из кармана карандаш.
Затем сел и сказал:
– Ну, начнём. Начнём с детства…
– С детства? – ведьму передёрнуло, – почему именно с него?
– Надо же с чего-то начать…
Они разговаривали долго, экзорцист пришёл на следующий день, потом ещё и ещё,
и так ходил с разговорами целую неделю. И вот однажды всю тюрьму потряс страшный
душераздирающий женский крик. Казалось, он вырывался из самых глубин человеческой
души и сотрясал до основания всю тюрьму, и даже земля заколыхалась от той невероятной
боли и одиночества, которые вырвались вместе с этим ужасным воплем. Все заключённые
забились поглубже в углы в своих камерах, а охранники, мокрые от ужаса, теряя фуражки,
бежали к камере 101.
На полу камеры лежала ведьма. Лицо её обезобразила ужасная гримаса, кулаки были
сжаты, тело выгнулось дугой, оно было напряжено до такой степени, что, казалось, зве-
нело. Начались конвульсии, руки и ноги совершали какие-то невероятные движения, а через
несколько секунд ведьма затихла.
Экзорцист стоял, прижавшись к стене. Минуты две все стояли молча, потом экзорцист
посмотрел на охранников и сказал:
– Мы закончили…
На утро ведьма проснулась в полном здравии. Экзорцист приходил ещё несколько раз,
чтобы справиться о самочувствии, смотрел ведьме в глаза, щупал пульс и через неделю при-
шёл к выводу, что она полностью здорова.
69
***
Бесы были изгнаны и больше её не беспокоили, поэтому экзорцист направил отчёт

в судебный департамент, и ведьме заменили отбывание в тюрьме каким-то более лёгким
наказанием. Правда, ведьма из тюрьмы совсем не ушла, а осталась там работать на кухне.
Она превратилась в хорошую повариху, потому что раньше, когда моталась по миру, она
училась в кулинарной школе Le Cordon Bleu, в Париже, и умела готовить первоклассные
вкусности. Здесь, в тюрьме, конечно, не было подходящих условий, чтобы развернутся всем
её умениям, но выходило всё равно так, что пальчики оближешь.
Примерно через полгода экзорцист навестил её – нужно было кое-что уточнить, он
писал книгу о своём новом методе. Раньше бесы высасывали из неё все соки, а теперь ведьма
потолстела раза в три, больше уже не подводила глаза, лака на ногтях тоже не было. Чёрные
волосы были забраны в тугой хвостик.
– Как дела?
– Нормально, – ответила ведьма.
– Ничего не беспокоит? Как самочувствие?
– Хорошо.
– Сон спокойный?
– Да.
– Что снится?
– Ничего.
– Ясно. Ну, чем занимаетесь, расскажите.
– Готовлю, – ведьма обвела рукой кухню.
– Я слышал, вы оканчивали кулинарную школу в Париже?
– Было дело. Здесь, конечно, нет и десятой доли тех продуктов, которые мы готовили,
но хороший повар и из ничего шедевр сделает, – она улыбнулась.
– Вы не думали в Париж перебраться? Там бы ваши знания больше пригодились.
– Нет, как-то не думала.
– Как аппетит?
– А то не видно! – она засмеялась и похлопала себя рукой по животу.
– Ясно. Что ещё интересного?
Ведьма пожала плечами.
– Ясно… – он походил ещё по кухне, ведьма принялась за готовку, которую прервала,
когда пришёл экзорцист.
– Ну, а так, вообще, ничего не беспокоит? – он понял, что ходит по кругу…
– Нет, всё нормально.
Он постоял минуту в дверях, глядя, как она нарезает овощи.
– Ладно, я пойду, всего вам хорошего.
– Пока, – ведьма улыбнулась и махнула рукой.
Экзорцист ещё постоял в дверях и ушёл…
Книга о новом методе изгнания бесов наделала немало шума. Коллеги поздравляли
экзорциста с успехом, за неполных два года со дня выхода её в свет он стал почётным про-
фессором десятка университетов, объехал с лекциями полмира.
Однажды один из его учеников спросил, а не имеет ли смысла проследить дальнейшее
развитие жизненного цикла пациентов в динамике, с помощью дискретного наблюдения,
чтобы составить исчерпывающую картину его метода?
– Это хорошая мысль, – сказал экзорцист и решил проведать ведьму.
70
На следующий день он пришёл в тюрьму, но угрюмый охранник ответил:

– Померла она…
– Как это? – экзорцист не поверил своим ушам, – ей было всего-то тридцать с лишним
лет… А от чего?
– Да почём я знаю, померла и всё. У тюремного врача спросите.
Тюремный врач долго вспоминал, а потом сказал:
– Ах да, повариха! Помню, конечно, помню. Но от чего умерла не знаю, вроде и не
болела ничем. Просто жила, жила, а потом умерла. Знаете, бывают такие люди, живут тихо
и умирают незаметно, вроде как и не было их.
– Живут тихо? Вы, наверное, недавно здесь работаете…
– Да, не так давно, – сказал врач и почему-то смутился, – но если хотите, могу поискать
что-нибудь, но данных о причине смерти точно нет. Вы её родственник?
– Нет, я… я… был её лечащим врачом… когда-то…
– А, коллега значит!
– Коллега, да…
– Ну, может быть, тогда вы скажете, чем она болела? Чем-то ведь болела?
– Болела… мы все болеем. Но у неё не было таких болезней, с летальным исходом,
знаете ли…
Тюремный врач понимающе покачал головой.
Экзорцист попрощался и ушёл. Он медленно шёл по улице, и лоб его морщился, а губы
недовольно кривились, как у человека, который силится изо всех сил, но никак не может
поймать за хвост какую-то мысль; она вертится, вертится, вертится в голове, но постоянно
ускользает… Он дошёл до своей клиники и долго стоял перед дверью, прежде чем войти.
С той поры прошло много лет и, говорят, его клиника процветает.

Но только сам экзорцист не практикует, а когда его принимаются расспрашивать о его
замечательном методе, то он недовольно хмурится и отправляет всех читать книгу, в которой
всё описано в мельчайших подробностях…
Вот такие дела.
71
Снежная королева
Сказка в семи историях
И сам он любил далеко не достаточно: ибо иначе он меньше бы
негодовал на то, что его не любят.
Ф. Ницше
История первая
Зеркало и его осколки
Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так
вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол.
Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в
котором всё доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, всё же негодное и безобразное,
напротив, выступало ещё ярче, казалось ещё хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в
нём варёным шпинатом, а лучшие из людей – уродами или казались стоящими кверху ногами
и без животов. Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на
лице веснушка или родинка, она расплывалась во всё лицо.
Дьявола всё это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отража-
лась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей
выдумке. Все ученики тролля – у него была своя школа – рассказывали о зеркале, как о
каком-то чуде.
– Теперь только, – говорили они, – можно увидеть весь мир и людей в их настоящем
свете!
И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного
человека, которые бы не отразились в нём в искаженном виде. Напоследок захотелось им
добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднима-
лись они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали
его в руках. Но вот они поднялись ещё, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось
у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков
наделали, однако, ещё больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше
песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и остава-
лись. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть всё навыворот или замечать в каж-
дой вещи одни лишь дурные стороны, – ведь каждый осколок сохранял свойство, которым
отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было
хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие,
такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уже в эти окна не стоило смотреть
на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только
беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой
тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но по свету летало
ещё много осколков зеркала. Послушаем же, что было дальше!
72
История вторая
Юноша и девушка
В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгоро-
дить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей прихо-
дится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных молодых людей,
но у них был садик побольше цветочного горшка. Родители их жили в мансардах смеж-
ных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному
жёлобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом,
шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб, и можно было очутиться у окна соседей.
У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли коренья и небольшие
кусты роз – в каждом по одному, – осыпанные чудными цветами. Родителям пришло в голову
поставить эти ящики поперек желобов; таким образом, от одного окна к другому тянулись
словно две цветочные грядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые
кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных
ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки, то парень с девушкой часто
ходили друг к другу прямо по крыше в гости и сидели на скамеечке под розами.
Зимою это удовольствие прекращалось, окна зачастую покрывались ледяными узо-
рами. Но они нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам –
сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал весёлый, ласко-
вый глазок, – это смотрели, каждый из своего окна, Кай и Герда. Летом они одним прыжком
могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-
много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх.
На дворе перепархивал снежок.
– Это роятся белые пчелки! – говорила старушка бабушка, – и представь, у них тоже
есть королева, как у настоящих пчёл!
Но Кай только рассмеялся – он уже давно не верил в бабушкины сказки.
– Есть! – отвечала бабушка. – Снежинки окружают её густым роем, но она больше их
всех и никогда не остается на земле, вечно носится на чёрном облаке. Часто по ночам про-
летает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого-то они и покрываются
ледяными узорами, словно цветами!
Однажды вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь
спать, он сел на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружо-
чек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и
начала расти, расти, пока наконец не превратилась в девушку, укутанную в тончайший белый
тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звёздочек. Она была так прелестна, так
нежна, вся из ослепительно белого льда и всё же живая! Глаза её сверкали, как звезды. Она
кивнула Каю и поманила его рукой. Он испугался и отпрянул от окна; а мимо окна в этот
миг промелькнуло что-то похожее на большую птицу.
На другой день был славный морозец, но затем сделалась оттепель, а там пришла и
весна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под
крышей гнезда, окна растворили, и опять можно было сидеть в своем маленьком садике на
крыше.
Розы цвели всё лето восхитительно. Герда выучила псалом, в котором тоже говорилось
о розах: она пела его Каю, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:
Розы цветут… Красота, красота!

Скоро узрим мы младенца Христа.
73
Они пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разгова-
ривали с ним, – им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное
было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны
были цвести вечно!
Обычно Герда и Кай сидели и читали книжки; но сейчас мысли Кая были далеко
отсюда, он думал о женщине за окном, ему казалось, что она снова манит его к себе…
Раз зимою, когда перепархивал снежок, он явился с большим зажигательным стеклом
и подставил под снег полу своей синей куртки.
– Погляди в стекло, Герда! – сказал он.
Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и похо-
дила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое!
– Видишь, как искусно сделано! – сказал Кай. – Это куда интереснее настоящих цветов!
И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!
Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, и, смеясь,
убежал кататься на большой площади.
На площади каталось множество людей. Те, что были посмелее, привязывали свои
санки к крестьянским саням, чтобы прокатиться как следует. Веселье так и кипело. В самый
разгар его на площади появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел
человек, весь ушедший в белую меховую шубу и такую же шапку. Сани объехали кругом
площади два раза; Кай живо привязал к ним свои санки и покатил. Большие сани понеслись
быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дру-
жески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но
человек в шубе кивал ему, и он ехал дальше. Вот они выехали за городские ворота. Снег
повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Кай поспешно
отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к боль-
шим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал – никто не услышал его!
Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь
дрожал, хотел прочесть «Отче наш», но в уме у него вертелась одна таблица умножения.
Снежные хлопья всё росли и обратились под конец в больших белых кур. Вдруг они
разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это
была высокая, стройная, ослепительно красивая девушка – Снежная королева; и шуба и
шапка на ней были из снега.
– Славно проехались! – сказала она. – Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу!
И, посадив Кая к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился
в снежный сугроб.
– Все ещё мерзнешь? – спросила она и поцеловала его в губы. У! Поцелуй её был
холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца. Одну минуту Каю
казалось, что вот-вот он умрет, но нет, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зяб-
нуть.
– Мои санки! Не забудь мои санки! – спохватился он.
И санки были привязаны на спину одной из белых кур, которая и полетела с ними за
большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз.
Кай взглянул на неё; она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог
себе и представить. Теперь она казалась ему совершенством, и в тот же миг Снежная коро-
лева взвилась с ним на тёмное свинцовое облако, и они понеслись вперед. Буря выла и сто-
нала, словно распевала старинные песни; они летели над лесами и озёрами, над морями и
твердой землёй; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком
чёрные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц.
74
История третья
Цветник женщины, умевшей колдовать
А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? Куда он девался? Никто не знал этого,
никто не мог сообщить о нём ничего. Рассказали только, что видели, как он привязал свои
санки к большим великолепным саням, в которых сидела красивая белокурая девушка. Сани
потом свернули в переулок и выехали за городские ворота.
Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нём слёз; горько и долго пла-
кала Герда. Днями напролёт меряя свою комнату шагами она думала о том, как это подло,
низко, мерзко бросить её, уехать с первой попавшейся красавицей. А может быть не с пер-
вой? Может быть, он давно это планировал, они встречались втайне и наконец решили сбе-
жать? О! Герда была вне себя от гнева! По мере того, как в её мыслях становилось больше
восклицательных знаков и шаги её становились всё быстрее и шире.
Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Со временем
Герда и сама в это поверила, потому что если путь от окна до стены ещё можно было пройти,
то обратный путь был просто невыносим – окно Кая смеялось ей прямо в лицо… Так жить
было нельзя и Герде пришлось поверить.
Долго тянулись мрачные зимние дни. Но вот настала весна, выглянуло солнышко.
– Кай умер и больше не вернётся! – сказала Герда.
– Не верю! – отвечал солнечный свет.
– Он умер и больше не вернётся! – повторила она ласточкам.
– Не верим! – ответили они.
Под конец и сама Герда перестала этому верить.
– Надену-ка я свои новые красные башмачки – Кай ни разу ещё не видал их, – сказала
она однажды утром, – да пойду к реке спросить про него.
Было ещё очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и
побежала одна – одинёшенька за город, прямо к реке.
– Правда, что ты взяла моего Кая? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты
отдашь мне его назад!
И девушке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои крас-
ные башмачки, первую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у
берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу, – река как будто не хотела брать у девочки
лучшую её драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Герда же подумала, что бросила
башмачки недостаточно далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый
краешек кормы и опять бросила башмаки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась
от берега. Герда хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос,
лодка уже отошла от берега на целый аршин и быстро понеслась по течению.
Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьёв, не
слышал её криков; воробьи же не могли перенести её на сушу и только летели за ней вдоль
берега да щебетали, словно желая её утешить: «Мы здесь! Мы здесь!»
Лодку уносило всё дальше; Герда сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки
её плыли за лодкой, но не могли догнать её. Берега реки были очень красивы; повсюду вид-
нелись чудеснейшие цветы, высокие, раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы
и коровы, но людей не было ни души.
«Может быть, река несёт меня к Каю?» – подумала Герда, повеселела, встала на нос и
долго-долго любовалась красивыми зелёными берегами. Но вот она приплыла к большому
вишнёвому саду, в котором приютился домик с цветными стёклами в окошках и соломенной
крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто про-
75
плывал мимо. Герда закричала им – она приняла их за живых, – но они, понятно, не ответили
ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девушка
закричала ещё громче. Из домика вышла молодая красивая женщина в соломенной шляпе с
большими полями, расписанной чудесными цветами. На женщине было короткое пляжное
платье и тёмные очки, она собиралась почитать в шезлонге, сидя на песчаном берегу реки.
– Ах ты, бедная крошка! – сказала женщина. – Как это ты попала на такую большую
быструю реку да забралась так далеко?
С этими словами она вошла в воду, зацепила лодку, притянула ее к берегу и высадила
Герду. Герда была рада – радёшенька, что очутилась наконец на суше.
– Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? – сказала женщина.
Герда стала рассказывать ей обо всем, а та покачивала головой и повторяла: «Гм! Гм!».
Но вот Герда кончила и спросила женщину, не видала ли она Кая. Та ответила, что он ещё
не проходил тут, но, верно, пройдет, так что ей пока не о чем горевать – пусть лучше попро-
бует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой
книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут женщина взяла Герду за руку,
увела к себе в домик и заперла дверь на ключ. Окна были высоко от полу и все из разно-
цветных – красных, голубых и жёлтых – стёклышек; от этого и сама комната была освещена
каким-то удивительным, ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка со спелыми
вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, женщина расчесывала
ей волосы золотым гребешком. Волосы вились кудрями и окружали свеженькое, круглое,
словно роза, лицо девушки золотым сиянием.
– Давно мне хотелось иметь такую миленькую девушку! – сказала женщина. – Вот
увидишь, как ладно мы заживем с тобою!
И она продолжала расчёсывать кудри, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала
Кая, – женщина умела колдовать. Она вовсе не была злою колдуньей и колдовала только
изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И
вот она пошла в сад, дотронулась до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету,
так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Женщина боялась, что
Герда при виде её роз, вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит от неё.
Сделав своё дело, она повела Герду в цветник. У той и глаза разбежались: тут были
всевозможные цветы и притом всех времён года. Что за красота, что за благоухание! Герда
прыгала от радости и лежала в шезлонге среди цветов, пока солнце не село за высокими
вишневыми деревьями.
Тогда женщина уложила её в свою чудесную постель с красными шёлковыми перин-
ками, набитыми голубыми фиалками; девушка заснула, и ей снились такие сны, какие видят
разве только в день своей свадьбы.
Так прошло много дней. Женщина учила Герду колдовать, показывала ей кое-какие
приёмы. Герда любила играть с цветами, она знала каждый цветочек в саду, но как ни много
их было, ей все-таки казалось, что какого-то недостаёт, только какого же? Раз она сидела и
рассматривала шляпу женщины, расписанную цветами; самым красивым из них была как
раз роза, – женщина забыла её стереть, когда загнала живые розы в землю.
– Как! Тут нет роз? – сказала Герда и сейчас же побежала искать их по всему саду –
нет ни одной!
Тогда она опустилась на землю и заплакала. Теплые слёзы упали как раз на то место,
где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили землю – куст мгновенно
вырос из неё, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его руками, принялась
целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у неё дома, а вместе с тем и о Кае.
– Как же я замешкалась! – сказала она, – Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы,
где он? – спросила она у роз. – Верите ли вы тому, что он умер и не вернётся больше?
76
– Он не умер! – сказали розы. – Мы ведь были под землею, где лежат все умершие,
но Кая меж ними не было.
– Спасибо вам! – сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки
и спрашивала: «Не знаете ли вы, где Кай?» Но каждый цветок грелся на солнышке и думал
только о собственной своей сказке или истории; их наслушалась Герда много, но ни один из
цветов не сказал ни слова о Кае.
Что же рассказала ей огненная лилия? Слышишь, бьет барабан? Бум! Бум! Звуки очень
однообразны: бум, бум! Слушай же заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В
длинном красном одеянии стоит на костре индийская вдова. Пламя вот-вот охватит её и тело
её умершего мужа, но она думает о живом – о том, кто стоит здесь же, о том, чьи взоры жгут
её сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может
погаснуть в пламени костра!
– Ничего не понимаю! – сказала Герда.
Что рассказал вьюнок? Вот влюблённая девушка стремится догнать своего возлюблен-
ного. Она бежит за ним босиком, через снежные поля, леса, горы. Она жаждет встречи с
ним, она хочет им обладать, страсть и уязвлённая любовь гонят её всё дальше и дальше по
следам юноши. Но ждёт ли он её так же страстно?
– Ты говоришь про Кая? – спросила Герда.
– Я рассказываю свою сказку, свои грёзы! – отвечал вьюнок.
Что рассказал крошка подснежник? Вот влюблённая пара, они танцуют, они убежали
от всего мира и скрылись в неприступном замке. Они кружат в снежном вихре вальса, и
никто во всём мире им не нужен. Но они не знают, что счастье их недолговечно, что вскоре
мир ворвётся к ним и разобьёт их счастье как кусочки льда.
– Ты говоришь всё это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут
гиацинты? Далеко-далеко жили двое, – молодой человек и девушка. Они любили выращи-
вать цветы и любовались ими каждое лето. Окна их комнаток смотрели прямо друг на друга,
и они из своих окон часто смотрели друг на друга. Так дружно жили они, пока одному из
них не попал в сердце осколок зеркала, изготовленного злым троллем. С тех самых пор они
в разлуке, но что будет, когда они встретятся вновь?
– Вы навели на меня грусть! – сказала Герда. – Вы говорите о нас с Каем? Значит, ему
попал в сердце осколок волшебного зеркала? – и Герда заплакала.
– Динь-дан! – зазвенели колокольчики гиацинтов. – Мы звоним свою собственную
песенку; другой мы не знаем!
Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей, зеленой траве.
– Ты, маленькое, ясное солнышко! – сказала ему Герда. – Скажи, не знаешь ли ты, где
мне искать моего Кая?
Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на неё. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в
этой песенке ни слова не говорилось о Кае! На белом зимнем поле, под мрачным небом, пел
одуванчик, стоят две девушки. У обоих в руках мечи. Обе они хотят владеть одной и той же
любовью. Звенят мечи, ни одна не хочет уступить. Долго длится битва, и лишь одна из них
устоит. Но разве можно так завоевать любовь?
– О ком ты говоришь, – спросила Герда у одуванчика.
– Ни о ком, я просто пою свою песенку, – ответил одуванчик.
Герда поняла, что большего ей от цветов не добиться, и она подвязала юбочку повыше,
чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через желтую лилию, та хлест-
нула ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила:
– Ты, может быть, знаешь что-нибудь?
И она наклонилась к нему, ожидая ответа.
77
Что же рассказала желтая лилия? Я вижу себя! Я вижу себя! Я вижу только себя! Чтобы
не случилось в этом подлунном мире, всё должно вертеться вокруг меня!
– Да мне мало до этого дела! – сказала Герда. – Нечего мне об этом и рассказывать!
И она побежала из сада. Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржа-
вый засов, он подался, дверь отворилась, и девушка так, босоножкой, и пустилась бежать по
дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала,
присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а
в чудесном саду женщины, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого
и не было заметно!
– Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! – сказала
Герда и опять пустилась в путь.
Ах, как болели её бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на
ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья
так и сыпались. Один терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким
серым, унылым казался весь белый свет!
78
История четвертая
Принц
Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой
ворон; он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил:
– Кар-кар! Здррравствуй!
Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, желал Герде добра
и спросил её, куда это она бредет по белу свету одна-одинёшенька? Слова «одна-одинё-
шенька» Герда поняла отлично и сразу почувствовала всё их значение. Рассказав ворону всю
свою жизнь, она спросила, не видал ли он Кая?
Ворон задумчиво покачал головой и сказал:
– Может быть, может быть!
– Как? Правда? – воскликнула девушка и чуть не задушила ворона поцелуями.
– Потише, потише! – сказал ворон. – Я думаю, что это был твой Кай. Но теперь он,
верно, забыл тебя со своей принцессой!
– Разве он живет у принцессы? – нахмурившись, спросила Герда.
– А вот послушай – сказал ворон. – Только мне ужасно трудно говорить по-вашему!
Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всём куда лучше.
– Нет, этому меня не учили! – сказала Герда. – Бабушка – та понимает даже птичий
язык! Хорошо бы и мне уметь!
– Ну, ничего! – сказал ворон. – Расскажу, как сумею, хоть и плохо.
И он рассказал обо всем, что только сам знал.
– В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать
нельзя! Она прочла все газеты в свете и уж позабыла всё, что прочла, – вот какая умница! Раз
как-то сидела она на троне, – а веселья-то в этом ведь немного, как говорят люди – и напевала
песенку: «Отчего ж бы мне не выйти замуж?» – «А ведь и в самом деле!» – подумала она, и
ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел
отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать, – это ведь так
скучно! И вот созвали всех придворных дам и объявили им волю принцессы. Все они были
очень довольны и сказали: «Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!»
– Всё это истинная правда! – прибавил ворон. – У меня при дворе есть невеста, она
ручная – от неё-то я и знаю всё это. Невестою его была ворона – каждый ведь ищет жену
себе под стать.
– На третий день явился человек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо
вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был
бедно.
– Это Кай! – обрадовалась Герда. – Так я нашла его!
– За спиной у него была котомка! – продолжал ворон.
– Нет, это, верно, были его саночки! – сказала Герда. – Он ушёл из дома с санками!
– Очень возможно! – сказал ворон. – Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста
рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидав гвардию в серебре, а на лестницах
лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул головою и сказал: «Скучненько, должно
быть, стоять тут, на лестнице, я лучше войду в комнаты!» Залы все были залиты светом;
вельможи расхаживали без сапог, разнося золотые блюда, – торжественнее уж нельзя было!
А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался.
– Это, наверно, Кай! – воскликнула Герда. – Я знаю, что на нём были новые сапоги! Я
сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке!
79
– Да, они таки скрипели порядком! – продолжал ворон. – Но он смело подошёл к прин-
цессе; она сидела на жемчужине величиною с колесо прялки, а кругом стояли придворные
дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, слугами
камердинеров и прислужником камердинерских слуг. Чем дальше кто стоял от принцессы и
ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. На прислужника камердинерских слуг,
стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха, такой он был важный!
– Вот страх-то! – сказала Герда. – А Кай все-таки женился на принцессе?
– Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с прин-
цессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, – так, по крайней
мере, сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что
пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понра-
вилась, он ей тоже!
– Да, да, это Кай! – сказала Герда. – Ах, проводи же меня во дворец!
– Легко сказать, – ответил ворон, – да как это сделать? Постой, я поговорю с моею
невестой, она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо
и впустят во дворец? Как же, не очень-то впускают таких девушек!
– Меня впустят! – мрачно сказала Герда. – Только бы Кай услышал, что я тут, сейчас
бы прибежал за мною!
– Подожди меня тут, у решетки! – сказал ворон, тряхнул головой и улетел.
Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:
– Карр! карр! Моя невеста шлёт тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец.
Она стащила его в кухне – там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть:
ты ведь босая – гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь,
ты всё-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принца с черного хода,
и знает, где достать ключ.
И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осен-
ними листьями, и когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон про-
вёл Герду в маленькую полуотворенную дверцу.
О, как билось её сердечко от страха и радостного нетерпения! Она точно собиралась
сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно,
здесь! Она так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку… Как он
улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз! А как обрадуется он
теперь, когда увидит её, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает,
как горевали о нём все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости.
Но вот они и на площадке лестницы; на шкафу горела лампа, а на полу сидела ручная
ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила её бабушка.
– Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, барышня! – сказала ручная
ворона. – История вашей жизни – как это принято выражаться – также очень трогательна!
Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Мы пойдем прямою дорогой, тут мы никого
не встретим!
– А мне кажется, кто-то идет за нами! – сказал Герда, и в ту же минуту мимо неё с
легким шумом промчались какие-то тени; лошади с развевающимися гривами и тонкими
ногами, охотники, обнажённые дамы и кавалеры верхами.
– Это сны! – сказала ручная ворона. – Они являются сюда, и мысли высоких особ уно-
сятся с ними на охоту. Тем лучше для нас – удобнее будет рассмотреть спящих! Надеюсь,
однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благодарное сердце!
– Не о чем тут и толковать! Само собою разумеется! – сказал лесной ворон.
Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую розовым атласом, затканным цветами.
Мимо Герды опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всад-
80
ников. Одна зала была великолепнее другой – просто оторопь брала. Наконец они дошли
до спальни: потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными
листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висела кровать
в виде лилий, и в ней Герда надеялась найти Кая. Она слегка отогнула один из красных
лепестков и увидела темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и
поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь; принц проснулся и повер-
нул голову… Ах, это был не Кай! Принц походил на него только с затылка, хотя был так же
молод и красив. Принц проснулся и спросил, что случилось. Герда заплакала и рассказала
всю свою историю, упомянув и о том, что сделали для неё вороны.
– Ах ты бедняжка! – сказал принц и похвалил ворон. Ворон только каркнул от удоволь-
ствия – он знал, что за каждую девушку, приведённую им из леса, принц хорошо награждает,
нужно только уметь держать язык за зубами.
Принц помог Герде принять ванну и уложил в свою постель (ну, постель-то была
одна!), больше он пока ничего не мог для неё сделать.
На следующий день принц переодел Герду в мужское платье, он не хотел, чтобы по
замку пошли кривотолки о том, что ночью к нему пришла какая-то девушка.
– Тебе нужно научиться хорошо обходится с оружием, – сказал принц, когда Герда
рассказала ему о том, что она ищет Кая, – сдаётся мне, что он в таких местах, что туда без
боя не прорвёшься.
И принц начал обучать Герду всему, что знал сам, а знал он, надо сказать, не так уж
и мало.
– Кто этот новенький, с которым вы постоянно упражняетесь? – спросила однажды
принцесса, но принц ответил, что этот молодой человек постоянно жил во дворце, просто
принцесса его раньше не замечала.
Принц научил Герду фехтовать на шпагах, сражаться на мечах, стрелять из лука и арба-
лета. Они занимались весь день. Принц очень горевал, что не мог подарить Герде свой зна-
менитый клинок Кладенец, потому что этот меч был украден разбойниками много лет назад.
Наконец, Герда попросила дать ей повозку с лошадью и пару башмаков, – она опять
хотела пуститься по белу свету разыскивать Кая. Принц сшил специально для Герды проч-
ный кожаный костюм, который плотно облегал тело девушки и надёжно защищал её от ветра,
дал ей удобные кожаные сапожки и тёплую меховую мантию. А ещё в придачу чудесную
тёплую муфту! На другой день, когда она простилась с принцем, к воротам подъехала золо-
тая карета с сияющими как звёзды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форей-
торов – ей дали и форейторов – красовались на головах маленькие золотые короны. Принц
сам усадил Герду в карету и пожелал ей счастливого пути. Лесной ворон, который уже успел
жениться, провожал её первые три мили и сидел в карете рядом с нею, – он не мог ехать
к лошадям спиною. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не поехала
провожать Герду, потому что страдала головными болями с тех пор, как получила должность
при дворе и слишком много ела. Карета битком была набита сахарными крендельками, а
ящик под сиденьем – фруктами и пряниками.
– Прощай! – закричал принц.
Так проехали они первые три мили. Тут простился и ворон. Тяжёлое было расставание!
Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как
солнце, не скрылась из виду.
81
История пятая
Маленькая разбойница
Вот Герда въехала в тёмный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в
глаза разбойникам. Они не выдержали и налетели на неё с криками: «Золото! Золото!» Схва-
тили лошадей под уздцы, жестоко убили маленьких форейторов, кучера и слуг и вытащили
из кареты Герду.
– Ишь, какая славненькая. Орешками откормлена! – сказала старуха разбойница с
длинной жесткой бородой и мохнатыми нависшими бровями. – Ну-ка, какова на вкус будет?
И она вытащила острый, сверкающий нож. Вот ужас!
– Ай! – закричала она вдруг: её укусила за ухо её собственная дочка, которая стояла
у неё за спиной и была такая необузданная и своевольная, что любо! Дочку все звали по
привычке маленькой разбойницей, хотя она была уже взрослой девушкой.
– Ах ты дрянная девчонка! – закричала мать, но убить Герду не успела.
– Она будет играть со мной! – сказала маленькая разбойница. – Она отдаст мне свою
муфту, и будет спать со мной в моей постели.
И она опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Раз-
бойники захохотали:
– Ишь, как скачет со своей девчонкой!
– Я хочу сесть в карету! – закричала маленькая разбойница и настояла на своём – она
была ужасно избалована и упряма.
Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса. Малень-
кая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее, хотя воз-
растом она была Герде под стать. Глаза у неё были совсем чёрные, но какие-то печальные.
Она обняла Герду, поцеловала её в губы и сказала:
– Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты, верно, принцесса?
– Нет! – отвечала Герда и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.
Маленькая разбойница серьёзно поглядела на неё, слегка кивнула головой и сказала:
– Они тебя не убьют, даже если я рассержусь на тебя, – я лучше сама убью тебя!
И она спрятала обе руки в мягкую и тёплую муфточку. Вот карета остановилась; они
въехали во двор разбойничьего замка. Он весь был в огромных трещинах; из них вылетали
вороны и вороны; откуда-то выскочили огромные бульдоги и смотрели так свирепо, точно
хотели всех съесть, но лаять не лаяли – это было запрещено.
Посреди огромной залы, с полуразвалившимися, покрытыми копотью стенами и
каменным полом, пылал огонь; дым подымался к потолку и сам должен был искать себе
выход; над огнём кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики.
– Ты будешь спать вместе со мной вот тут, под навесом возле моего маленького зве-
ринца! – сказала Герде маленькая разбойница.
Девушек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где был сооружён навес из
ковров. Повыше навеса сидело на жердочках больше сотни голубей; все они, казалось, спали,
но когда девушки подошли, слегка зашевелились.
– Все мои! – сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так трях-
нула его, что тот забил крыльями. – На, поцелуй его! – крикнула она, ткнув голубя Герде
прямо в лицо. – А вот тут сидят лесные плутишки! – продолжала она, указывая на двух голу-
бей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянного решеткой. – Эти двое – лес-
ные плутишки! Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина
бяшка! – И она потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном
82
ошейнике. – Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерёт! Каждый вечер я щекочу его
под шеей своим острым ножом – он смерть этого боится!
С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож
и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а она захохотала и потащила
Герду к постели.
– Пожалуй, и тебя надо связать, а не то удерёшь! – разбойница взяла толстые верёвки
и прижала Герду своим телом к полу, устланному мягким красным ковром.
– Разве ты спишь с ножом? – спросила её Герда, покосившись на острый нож, пока
разбойница связывала её руки за спиной.
– Всегда! – отвечала маленькая разбойница. – Как знать, что может случиться! Но рас-
скажи мне ещё раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету!
Герда попросила снять свой костюм – под навесом было очень жарко. Разбойница
сняла с Герды костюм и разделась сама. Герда ещё раз рассказала свою историю. Лесные
голуби в клетке тихо ворковали; другие голуби уже спали.
Наконец, Герда попросила развязать ей затёкшие руки и показать, как у разбойницы
получается так здорово орудовать верёвками, такому приёму принц её не учил. Освободив-
шись, Герда в свой черёд связала разбойнице руки за спиной.
Через некоторое время маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды – в дру-
гой у нее был нож – и заснула, но Герда не могла сомкнуть глаз, и всё время думала о Кае.
Она видела через вход в навесе как разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а
старуха разбойница кувыркалась.
Вдруг лесные голуби проворковали:
– Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в
санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики, ещё лежали в гнезде;
она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих! Курр! Курр!
– Что вы говорите? – воскликнула Герда. – Куда же полетела Снежная королева?
– Она полетела, наверно, в Лапландию, – там ведь вечный снег и лёд! Спроси у север-
ного оленя, что стоит тут на привязи!
Герда оделась и вышла из-под навеса.
– Да, там вечный снег и лёд, чудо как хорошо! – сказал северный олень. – Там прыга-
ешь себе на воле по огромным, блестящим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер
Снежной королевы, а чертоги её ещё дальше – у Северного полюса, на острове Шпицберген!
– О Кай, мой милый Кай! – вздохнула Герда.
Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница
серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала:
– Ну, так и быть!.. A ты знаешь, где Лапландия? – спросила она затем у северного оленя.
– Кому ж ни знать, как не мне! – отвечал олень, и глаза его заблестели. – Там я родился
и вырос, там прыгал по снежным равнинам!
– Так слушай! – сказала Герде маленькая разбойница. – Видишь, все наши ушли; дома
одна мать; немного погодя она хлебнёт из большой бутылки и вздремнет – тогда я кое-что
сделаю для тебя!
Тут разбойница подскочила, обняла мать, дёрнула ее за бороду и сказала:
– Здравствуй, мой миленький козлик!
А мать надавала ей по носу щелчков, так что нос у девочки покраснел и посинел, но
все это делалось любя. Потом старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела.
Тогда маленькая разбойница взяла Герду за руку и показала на плиту в полу:
– Подними плиту и увидишь там меч Кладенец.
– Это тот самый меч, который украли у принца! – воскликнула Герда.
83
– Да, и это сделала я, – гордо сказала разбойница, – это оказалось не трудно, нужно
было всего лишь проникнуть к принцу в спальню под видом заблудившейся в лесу девушки.
Он это обожает.
Герда взяла в руку Кладенец. Меч был очень красив, он был сделан из волшебной
стали, лезвие его никогда не тупилось и с лёгкостью рассекало любой камень и железо. Руко-
ять и гарда цвета снега были усыпаны бриллиантами.
Маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:
– Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь умо-
рительным, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на
волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной
королевы вот эту девушку. Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила
довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке.
Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница подсадила на него
Герду, крепко привязала её, ради осторожности, и подсунула под неё мягкую подушечку,
чтобы ей удобнее было сидеть.
– Теперь тебе надо смотреть весело! – сказала маленькая разбойница. – Вот тебе еще
два хлеба и окорок! Небось не будешь голодать!
И то и другое было привязано к оленю. Герда, в знак благодарности, подарила разбой-
нице свою муфту. Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, пере-
резала своим острым ножом веревку, которою был привязан олень, и сказала ему:
– Ну, живо! Да береги, смотри, девчонку!
Герда попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки,
по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбро-
сило столбы огня.
– Вот моё родное северное сияние! – сказал олень. – Гляди, как горит!
И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Хлебы были съедены,
ветчина тоже, и вот Герда очутилась в Лапландии.
84
История шестая
Битва на трескучем морозе
Олень остановился у жалкой избушки; крыша спускалась до самой земли, а дверь была
такая низенькая, что людям приходилось проползать в неё на четвереньках. Дома была одна
старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал
лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную – она казалась ему
гораздо важнее. Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.
– Ах вы бедняги! – сказала лапландка. – Долгий же вам ещё предстоит путь! Придется
сделать сто миль с лишком, пока доберетесь до Финмарка, где Снежная королева живет на
даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу пару слов на сушёной
треске – бумаги у меня нет, – а вы снесете её финке, которая живет в тех местах и лучше
моего сумеет научить вас, что надо делать.
Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару слов на сушёной
треске, велела Герде хорошенько беречь её, потом привязала Герду к спине оленя, и тот снова
помчался. Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. Так добе-
жал олень с Гердой до Финмарка и постучался в дымовую трубу финки – у нее и дверей-то
не было.
Ну и жара стояла в её жилье! Сама финка, низенькая грязная женщина, ходила полуго-
лая. Живо стащила она с Герды всю одежду и сапоги – иначе ей было бы чересчур жарко, –
положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на
сушёной треске. Она прочла всё от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть и потом
сунула треску в котел – рыба ведь годилась в пищу, а у финки ничего даром не пропадало.
Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финка мигала
своими умными глазками, но не говорила ни слова.
– Ты мудрая женщина! – сказал олень. – Я знаю, что ты можешь связать одной нит-
кой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один узел – подует попутный ветер, развяжет
другой – погода разыграется, а развяжет третий и четвертый – подымется такая буря, что
поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для Герды такое питьё, которое бы дало ей
силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!
– Силу двенадцати богатырей! – сказала финка. – Да, много в этом толку!
С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нём
стояли какие-то удивительные письмена; финка принялась читать их и читала до того, что
её пот прошиб. Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финку
такими умоляющими, полными слёз глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону
и, переменяя ему на голове лёд, шепнула:
– Кай в самом деле у Снежной королевы, он вполне доволен и думает, что лучше ему
нигде и быть не может. Но беспокоит меня не Кай. Я беспокоюсь за Герду. Я не могу загля-
нуть в её сердце, оно закрыто. Письмена из кожаного свитка тоже мне ничего не сказали.
Но я чувствую, что её сердечко не такое невинное, как было раньше. Сильнее же, чем она
есть, я не могу её сделать. Не видишь разве, как велика её сила? Не видишь, что ей служат
и люди и животные? Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы,
то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы.
Отнеси туда Герду, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая,
возвращайся обратно!
С этими словами финка подсадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со
всех ног. Олень добежал до куста с красными ягодами; тут он спустил Герду, и по щекам его
покатились крупные блестящие слёзы. Затем он стрелой пустился назад.
85
Герда осталась одна на трескучем морозе. Это странно, но ей было совсем не холодно,
она даже не пыталась закутаться в свою меховую мантию.
Герда увидела впереди маленькие белые точки. Они начали расти и вот уже навстречу
ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба – небо было совсем ясное,
и на нём пылало северное сияние, – нет, они бежали по земле прямо на Герду и, по мере
приближения, становились всё крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хло-
пья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных
видов и форм и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни
напоминали собой больших безобразных ежей, другие – стоголовых змей, третьи – толстых
медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были
живыми снежными хлопьями.
Герда принялась творить «Отче наш»; было так холодно, что её дыхание сейчас же
превращалось в густой туман. Туман этот всё сгущался и сгущался, но вот из него начали
выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших
грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их всё прибы-
вало, и когда Герда окончила молитву, вокруг неё образовался уже целый легион.
И битва началась.
Ангелы принимали снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячу кусков.
Но и страшилища без страха кидались на ангелов: ежи выпускали в них свои иглы, кото-
рые летели звеня, точно смертоносные стрелы. Стоголовые змеи могли разом укусить сто
ангелов, а толстые медвежата хватали ангелов своими руками и пытались их переломить
пополам. Ангела, конечно же, нельзя убить, но те из них, кто получал рану, казавшейся для
простого человека смертельной, снова становились маленькими ангелочками и кружили над
полем битвы, не зная чем помочь милой Герде.
Сама Герда без устали рубила Кладенцом; вскоре она уже стояла на большом сугробе,
состоявшем из кусков снега, на которые разваливались поверженные страшилища.
Наконец, все страшилища были побеждены. Но и легион ангелов сильно поредел. Те
же, кто остались в строю, трижды вскинули руки с копьями и трижды крикнули «ура!» их
смелой предводительнице.
Но рано они праздновали победу, потому что в это время земля задрожала и из-под
сугробов появились огромные ледяные монстры. Они были такие большие, что заслоняли
собой полнеба. Когда она шагнули к Герде, то земля заколыхалась и северное сияние трес-
нуло пополам. Монстры разверзли пасти и издали такой страшный рёв, что звёзды осыпа-
лись с неба. Из их рта полетели миллионы острых как бритва льдин. Герда спряталась за
щитом одного из ангелов и льдины не причинили ей вреда. Тогда ангелы достали свои огнен-
ные мечи и с боевым криком кинулись в бой. Долго длился бой, острые льдины с лёгкостью
пробивали щиты ангелов на близком расстоянии, а сами монстры были столь огромные, что
ангелам пришлось туго. Они рубили своими огненными мечами, Герда снова без устали ору-
довала Кладенцом, и когда гиганты были повержены, она с огорчением увидела, как мало
осталось с ней ангелов. Оставшиеся же снова трижды вскинули руки с копьями и трижды
крикнули «ура!» Герде. Но самый страшный враг был впереди.
Герда и её оставшееся войско подошли к чертогам Снежной королевы. Прямо перед
входом стояла белокурая девчушка с ясными голубыми глазами. Герда не знала, кто это и
приказала ей посторониться, ибо они желали войти. Но ангелы узнали её, потому что это
была сама грозная Метель собственной персоной! Её одной хватило бы, чтобы справиться
с десятью легионами ангелов. Тот, что стоял поближе, шепнул Герде:
– Беги в чертоги и найди Снежную королеву!
86
– Что? – не поняла Герда, но тут на них напала Метель. Рассыпавшись на множество

снежинок, она с лёгкостью разрывала ангелов пополам и они поднимались в небо малень-
кими светлыми ангелочками. Огненные мечи ангелов не причиняли Метели никакого урона.
Герда скользнула в чертоги и накрепко заперла за собой дверь. Метель, быстро разо-
бравшись с ангелами, кинулась за Гердой, но не тут-то было! Она громыхала дверьми, пыта-
ясь их выбить, но куда там! То были двери чертогов самой Снежной королевы!
87
История седьмая
Что случилось в чертогах Снежной королевы
Герда двинулась вперёд. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал, тяну-
лись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Посреди самой
большой пустынной снежной залы находилось замёрзшее озеро. Лёд треснул на нём на
тысячи кусков, ровных и правильных на диво. Посреди озера стоял трон, а перед ним стояла
Снежная королева. В руке её сверкал ледяной меч. Его рукоять и гарда, как и у Кладенца,
были усыпаны бриллиантами.
– Верни мне Кая! – сказала Герда.
Снежная королева рассмеялась:
– Что значит «верни мне Кая»? Он не твой! Зачем ты вообще пришла? Ты проделала
такой долгий путь и всё напрасно. Кай любит только меня! Ты ему не нужна.
Клинки зазвенели в воздухе. Противницы не уступали друг другу в мастерстве владе-
ния мечом. Они проводили различные обсессии, привязи и инвазии с такой скоростью и
техникой, что им позавидовал бы и самый искусный боец из мужчин.
– Стойте! Остановитесь! – вдруг раздался крик.
Снежная королева, услышав голос Кая, обернулась, и в этот момент Герда нанесла ей
смертельный укол прямо в сердце. Снежная королева охнула и упала на колени. В это время
из дальнего конца залы к ним со всех ног мчался Кай.
Герда повернулась в его сторону и улыбнулась, думая, что он бежит к ней. Но Кай и не
смотрел на Герду, он подхватил падающую Королеву и со слезами в глазах воскликнул:
– Что ты наделала, Герда!
Герда подумала, что это всё из-за того, что в сердце Кая попали осколки волшебного
зеркала. Поэтому он забыл её и плачет по этой злой и противной королеве…
Снежная королева в последний раз посмотрела Каю в глаза, провела рукой по его щеке
и умерла. Тело её начало таять и вскоре от неё ничего не осталось, кроме небольшой лужицы
чистой родниковой воды и короны, сделанной из цельного алмаза. Рядом сидел Кай и плакал
навзрыд.
– Кай, милый Кай, успокойся, – Герда присела рядом, – всё будет хорошо. Это всё из-за
противных осколков, которые попали в твоё сердце. Знаешь, что рассказали мне гиацинты? –
Герда взяла в ладошки его лицо и заглянула в глаза, – они знают о нас, они сказали, как
чудно мы жили, «пока одному из них не попал в сердце осколок зеркала, изготовленного
злым троллем». Вот так. Мы вытащим его, Кай.
– Я слышал эту историю, Герда, – ответил Кай, отвернувшись, – я знаю о ней. Но,
скажи, может ли человек с осколком злого зеркала в сердце любить так, как я любил Снеж-
ную королеву? Может ли такой человек плакать, как я оплакиваю потерю своей любимой?
Нет, Герда, в моём сердце нет осколка.
Сначала Герда не поняла смысла сказанного, но потом на её лице отразился ужас.
– Нет. Нет! Этого не может быть… – Герда попятилась, – ты лжёшь! – крикнула она,
и эхо разнесло её голос по всем залам. Герда не могла стоять, она поискала глазами место,
куда можно сесть, но вокруг ничего не было, кроме трона Снежной королевы. Сев, Герда
долго молчала. Наконец она сказала:
– Уходи, Кай. Иди до Финмарка, там найдешь жилище финки. Скажи, что тебя при-
слала Герда и тебе нужно добраться до дома. Она всё устроит.
Кай поднялся и, не глядя на неё, побрёл к выходу.
Герда не помнила, как долго она сидела, глядя в пространство перед собой. Вдалеке,
у входа в чертоги появилась фигура. Сначала Герда подумала, что Кай возвращается, но это
88
к ней шла Метель. Метель подошла к трону, опустилась на одно колено и протянула Герде
корону Снежной королевы.
89
За сыром
Вообще.
Г.-Ф. Пухта.
Однажды один человек решил купить сыру. Он надел шляпу, пальто, взял трость,
вышел на улицу и пошёл в самую лучшую сырную лавку в окру́ге. Человек пошёл вдоль
широкой улицы, на которой жил, затем свернул налево в проулок и через него вышел на
другую широкую улицу. Чуть прошёл прямо, снова свернул налево, перешёл через мостик
над каналом и оказался прямо у сырной лавки.
Внутри сыру было видимо-невидимо! На прилавках стояли, лежали, громоздились
друг на друга, толкали друг друга разные разнообразные сыры. Сырные головки были боль-
шие и маленькие, круглые и пирамидальные, жёлтые, коричневые и даже чёрные. И столько
было всего, что у человека глаза разбежались.
– Слушаю? – вдруг из-под прилавка вынырнул улыбчивый продавец.
«Ишь, как чёртик из табакерки», – подумал человек. Набриалиненные волосы про-
давца были зачёсаны назад, вздёрнутые усишки светились радостью.
– А отрежь-ка мне, дружище, сыру, – сказал человек.
– Какого изволите?
Человек задумался. Дело в том, что он ничегошеньки не понимал в сырах, а показывать
своё незнание не хотелось.
– А какой у вас хороший?
– Все хороши. Вам для чего? Что-нибудь запечь или для бутерброда? Или с просто с
вином откушать?
– Всё это сразу… я полагаю…
– Прямо такого универсального нету. Возьмите тогда три разных. Вот этот даёт заме-
чательный гратен, – он ткнул рукой на прилавок, – вот этот, – он показал в другую сторону, –
хорош на бутерброд. Ну, а к вину подбирать, это нужно знать какое вино будете пить.
«Какой хитрюга! – подумал человек, – хочет мне побольше сыру сплавить! Не под-
дамся на его штучки».
– Ну что ж, тогда давай на бутерброд.
– Отличненько! – улыбнулся продавец.
«Чего это он так обрадовался? – подумал человек, – наверное, какой-то неходовой
товар продать хочет!»
Продавец выставил на прилавок несколько сыров.
– Вот на этот обратите внимание. Кремовый цвет, вкус с цветочными сладкими нот-
ками…
– А почему он дырявый весь? Да дыры-то какие большие! Не мыши ли поели?
Лицо у продавца вытянулось от удивления:
– Нет, что вы! Это такая технология изготовления.
«Зубы заговаривает. Технология, как же!», – подумал человек.
– А вот посмотрите, – продавец открыл баночку, – Чудо как хорош! Сладковатый сли-
вочный вкус, идеально на бутерброд.
– Да, хорош, хорош… – сказал человек, а сам подумал: «да это и не сыр вовсе, а сметана
какая-то… на что мне сметана?»
– Или вот, извольте попробовать, – продавец вытащил маленькую головку сыра, покры-
тую белым пушком, – недельки через две созреет, так прямо ложкой есть можно, а вкус-то
каков! Как цветочная полянка. С ореховым послевкусием.
90
– Ну, хорошо, хорошо. Отрежь мне половинку такого.

– Половинку нельзя. Ежели его разрезать, то зреть сразу перестанет. Мы такие только
головками продаём.
«Вот же жмот! Так и думал, что он побольше мне продать захочет. Не буду брать», –
подумал человек и сказал:
– Ну, ладно… А для вина, ты говорил, что-то есть.
– А как же, есть! Вы какое вино предпочитаете?
– Не знаю, – в вине человек тоже был не мастак, – что-нибудь послаще.
– Сотерн? Или токайское?
– Да, пожалуй, токайское, – человек пожал плечами.
– Тогда вот извольте попробовать…
– Фу, он же заплесневел весь! – человек отпрянул от прилавка и подумал: «Ну и ну,
теперь он мне просроченный сыр сбывает! Дожили!»
– Да что вы! Это благородная голубая плесень! Специально разводится, для особого
вкуса. Но это действительно, на любителя, согласен.
– А просто для красного вина есть что-нибудь?
– А вот, чудесный экземпляр, stravecchio – продавец указал на большую головку сыра,
стоявшую на отдельном столике рядом с прилавком, – нарежу, сколько захотите. Подадите
к нему изюм и орехи.
Человек, уже порядком уставший от всей этой процедуры выбора сыра, окинул взгля-
дом сырную голову, ничего подозрительного в ней не нашёл, и сказал:
– Вот и давай-ка мне его. Грамм, думается, двести… а может быть и триста…
– А может полкило? – спросил продавец, – хорошо хранится.
«Ну уж нет, дудки!», – подумал человек:
– Двести давай.
– Сию минуту!
Продавец схватил какой-то странный треугольный ножичек и с видимым усилием
отковырял кусочки сыра, ровно двести грамм.
С пакетом в руке человек шёл от лавки и думал: «за всеми глаз да глаз нужен! Так и
норовят обмануть – чуть плесень не подсунул! Этот вот вроде ничего, хотя что это он там
такое сказал? Какой-то вехио, или векьо? По-иностранному, что ли?»
Он встал на мосту и начал перебирать в памяти все иностранные слова, какие знал, и
вдруг вскинул руки и воскликнул:
– Ну, конечно! «Веккьо» – это значит «старый»!
Он открыл пакет и пощупал кусочки сыра:
– Так и есть! Вон старый какой, совсем затвердел. Продавец, видать, случайно прого-
ворился! Вот ведь!…
И он, рассердившись, запустил мешочек с сыром прямо в канал.
– Буль-буль! – сказал сыр и пошёл ко дну.
А человек пошёл домой. Он свернул направо и пошёл по широкой улице, путь его
лежал мимо мясной лавки. Человек посмотрел внутрь и увидел, что в глубине, на горках
льда лежат отбивные. Рядом лежали нарезанные кубиками кусочки мраморной говядины для
гуляша, потом кусочки для поджарки. Были там и колбаски и фисташковый фарш и буже-
нина, а под потолком висели окорока. Человек повертелся около лавки пару минут, потом
взял трость двумя руками и со всей злости треснул ей по мостовой.
Затем развернулся и в совершенно дурном настроении побрёл домой.
91
Общество красивой феи

Ехал Грека через реку,
видит Грека в реке рак;
сунул Грека руку в реку,
рак за руку греку цап…
Скороговорка
Стояла чёрная ночь. Ветер выл в трубах и хлопал ставнями. Потоки дождя лились с
крыши через водосточные трубы и бурлящими потоками утекали в бурлящее море… Гово-
рят, так начинаются все дурные романы. Ну и пусть, а мы вот возьмём и тоже так начнём
нашу сказку.
Короче говоря, непогода была страшная. Двое друзей, как назло, условились поехать
именно в этот вечер, и переменить ничего уже было нельзя. Они кое-как тащились в закры-
том фиакре по мокрому Копенгагену, поминутно останавливаясь на всех углах – то лошадь
не шла, то бурлящий поток не давал свернуть на улицу, и приходилось делать крюк… то
ещё какая неприятность. Извозчик только потому и согласился везти, что обещали ему дать
втрое больше обычного, но сейчас он уже проклинал всех и вся и эту тройную оплату, на
которую он купился…
– И это ещё что, – говорил Карл Клаусу, сидя в фиакре, – а вот представь себе, если
труп попал в воду. Ну, утонул, например. Если он долго лежит в воде, то начинается так
называемое омыление. Это когда лицо, руки покрываются таким налётом, похожим на мыло.
Не знаю толком, отчего это происходит, но это так, сам видел один раз…
– Фу, – поморщился Клаус.
– А ещё лицо могут объесть рыбы. Представь, лежит себе труп, а к нему подплывает
рыбка и откусывает кусочек щеки, потом вторая… и так пока череп не появится…
– Бе-е-е, – Клауса передёрнуло.
– А ещё бывает, что утопленники всплывают, потому что их раздувает трупными
газами и они становятся легче воды…
– Фу, гадость.
– Вот то-то и оно, что гадость.
Клаус не мог отвечать ничего членораздельного, только морщился и фукал. За всё это
время, что они проехали, Карл успел рассказать, что происходит с телами после смерти, если
их просто закопать в землю, если их оставить в сухом проветриваемом помещении, если
их оставить на морозе, если их случайно раздавить каретой, если на голову упало что-то
очень тяжёлое, если что-то очень тяжёлое упало не на голову, а на остальную часть тела…
Успели поговорить даже про пластинатов, которые после смерти добровольно вытаскивают
свои кишки на всеобщее обозрение… Все эти разговоры мало воодушевляли Клауса, но он
внимательно слушал потому, что собирался вступать в Общество красивой феи.
– Вот для этого мы и создали наше тайное общество, – продолжал Карл, – Общество
красивой феи. Мы хотим умереть красиво. Я не хочу, чтобы после смерти мой мозг съел
какой-нибудь червь.
– Бр-р-р, – сказал Клаус.
– Если уж наши тела после смерти всё равно превращаются в прах, то пусть превра-
щаются в прах сразу, без всяких переходных стадий типа разложения. Для этого мы приду-
мали знаешь что?
– Что?
– Огонь!
92
– Вы придумали огонь?
– Да нет, – Карл всплеснул руками, – огонь придумали не мы, мы придумали, что иде-
альный вариант – это испепелять тела после смерти огнём.
– Это называется крематорий. Его тоже уже придумали…
– Да, крематорий, но разница принципиальна. Во-первых, нужно всё делать быстро,
потому что разложение начинается сразу же после смерти. Мы должны оставаться краси-
выми, человечными, а не гнить как куча… не знаю чего. А общество вряд ли воспримет эту
идею. Всем же нужно попрощаться. С кем прощаться-то? С хладным трупом? Раньше всё
нужно было говорить, когда человек слышал ещё, правда же?
– Точно, – поддакнул Клаус Карлу. Клаусу не хотелось ничего говорить. Все эти разго-
воры про смерть, буря… Он посмотрел на Карла, который задумчиво смотрел в окно, прило-
жив руку ко рту. Тот всегда умел быть элегантным. Шёлковый цилиндр, идеальная бабочка
на шее, фрак по мерке из дорогущей ткани. Понятно, что ему хотелось оставаться краси-
вым до конца. Клаус не испытывал такого энтузиазма по поводу красивой смерти, но ему,
конечно, тоже не нравилось всё то, что не нравилось Карлу. Поэтому он и принял приглаше-
ние от Общества красивой феи. Поэтому он и трясся сейчас в холодной и мокрой повозке.
– А во-вторых?
– Что во-вторых? – не понял Карл.
– Ты сказал «во-первых». А что во-вторых?
– А, во-вторых… Во-вторых, некоторые из нас не хотят дожидаться своего часа. Неко-
торые хотят уйти молодыми. Уйти гордо, с высоко поднятой головой. Уйти в огонь.
– Как это?
– Ну, способы ещё обсуждаются. Я вот думал о вулкане.
– Ты?!
– Да, я. Не хочу быть дряхлым и немощным. Идеальным вариантом был бы, наверное,
дракон. Можно было бы выйти на него в рыцарских доспехах… и погибнуть как герой в
драконьем пламени. Но драконы не водятся в наших краях…
Карл не успел договорить, потому что ветер с такой силой ударил в бок фиакра, что
он накренился, стёкла задрожали. Клаус выглянул в окно: они ехали по дороге, проходящей
вдоль берега Эресунна. Залив бушевал, огромные мрачные волны падали на берег совсем
близко от повозки. Клаус хотел было крикнуть извозчику, чтобы тот быстрее свернул в город,
но тут ветер ударил с новой силой и они завалились на бок. Со звоном посыпались стёкла,
Карл, прорвав верхний тент, вылетел из фиакра и упал прямо на берег залива. Клаус успел
ухватиться за дверь, которая кое-как, за одну петлю, ещё держалась. Он боялся даже при-
поднять голову – у берега ветер был такой силы, что мог унести его в залив как щепку. Он
оглянулся и поискал глазами Карла – тот пытался подняться, но волны падали прямо на него,
вот-вот они его утащат под воду. Клаус кричал, чтобы Карл не вставал, но тот не слышал
его, буря ревела, заглушая всё вокруг.
Послышался страшный треск – это колесо от повозки, которое яростно тряслось на
ветру, наконец отломилось и дикими прыжками понеслось прямо в залив. Клаус только и
успел сжаться, и как можно сильнее впечатался в берег. Когда он снова оглянулся, Карла на
берегу уже не было…
***
– Буря утянула Карла в море. Нашли его только через неделю. Все его родственники
жили далеко и меня, как близкого друга, пригласили на опознание. Это было ужасное зре-
лище: тело распухло так, что даже руки не сходились на груди, пол-лица было объедено
рыбами, а когда-то модный фрак свисал грязными лохмотьями… В Общество красивой феи
93
я тоже не попал, я не знал кто ещё туда входит, кроме Карла, не знал к кому можно обра-
титься. Так что пришлось жить до старости. И вот теперь я стар стал, да немощен, и дни
мои подходят к концу.
Клаус лежал на своей постели. Рядом сидел его любимый внук, которому он и расска-
зывал всю эту историю. В комнату зашла младшая дочь Клауса, поставила чашку с бульоном.
Молча провела рукой по его голове. Глаза красные, наверное плакала. Но время неумолимо и
ему пора. Клаус поднял свою руку и посмотрел на неё: старые кости, обтянутые пергамент-
ной кожей… Да, когда-то он был молод.
– И всё-таки жаль, что я так и не попал в Общество красивой феи, – сказал он.
– Я это сделаю, – вдруг сказал внук. Лицо его было сосредоточено, рассказ деда поро-
дил какие-то потоки мысли, которые теперь, видимо, пришли к своему логическому завер-
шению, – Я найду и вступлю в Общество красивой феи… Ты и Карл – вы были правы, – он
покачал головой, – нельзя чтобы мы гнили после смерти как куча… не знаю чего…
– Даже не думай! – Клаус аж подпрыгнул на кровати, когда представил, как его внук
добровольно шагает в жерло вулкана, – с ума сошёл? Выбрось это из головы!
– Но ты же сам…, – внук был откровенно удивлён такой реакцией.
– Ну да, сам… сам…, – Клаус не нашёлся что ответить, – ну, иди, иди, занимайся сво-
ими делами, что сидеть со стариком…
Несколько озадаченный таким резким поворотом мысли, внук встал. В дверях он
помедлил и посмотрел на Клауса. Клаус разглядывал свою руку: старые кости, обтянутые
пергаментной кожей… «И всё-таки жаль, что я так и не попал в Общество красивой феи?», –
подумал Клаус.
94
Сундук – самолёт
Мне смешно, когда женщины, случается,
называют мужчин вероломными
и обвиняют их в непостоянстве.
Они были бы правы, когда б могли доказать,
что, клянясь им в верности,
мы уже пытаемся эту верность нарушить.
Дж. Дж. Казанова
Жил-был купец, такой богач, что мог бы вымостить серебряными деньгами целую
улицу, да ещё переулок в придачу; этого, однако, он не делал, – он знал, куда девать деньги,
и если тратил скиллинг, то наживал целый далер. Уж такой он был купец! Но вот он умер,
и все денежки достались его сыну.
Весело зажил сын купца: каждую ночь – в маскараде, пускал змеев из кредитных бума-
жек, а круги по воде – вместо камешков золотыми монетами. Не мудрено, что денежки про-
шли у него между пальцев и под конец из всего наследства осталось только четыре скил-
линга, и из платья – старый халат да пара туфель. Друзья и знать его больше не хотели – им
ведь тоже неловко было теперь показаться с ним на улице; но один из них, человек добрый,
прислал ему старый сундук с советом: укладываться! Отлично; одно горе – нечего ему было
укладывать; он взял да и уселся в сундук сам!
А сундук-то был не простой. Стоило нажать замок – и сундук взвивался в воздух. Купе-
ческий сын так и сделал. Фьють! – сундук вылетел с ним в трубу и понёсся высоко-высоко,
под самыми облаками, – только дно потрескивало! Купеческий сын поэтому крепко побаи-
вался, что вот-вот сундук разлетится вдребезги: славный прыжок пришлось бы тогда совер-
шить ему! Боже упаси!
Но вот он прилетел в Турцию, зарыл свой сундук в лесу в кучу сухих листьев, а сам
отправился в город, – тут ему было нечего стесняться своего наряда: в Турции все ведь ходят
в халатах и туфлях. На улице встретилась ему кормилица с ребенком, и он сказал ей:
– Послушай-ка, турецкая мамка! Что это за большой дворец тут, у самого города, ещё
окна так высоко от земли?
– Тут живёт принцесса! – сказала кормилица. – Ей предсказано, что она будет несчаст-
ной по милости своего жениха; вот к ней и не смеет являться никто иначе, как в присутствии
самих короля с королевой.
– Спасибо! – сказал купеческий сын, пошёл обратно в лес, уселся в свой сундук, при-
летел прямо на крышу дворца и влез к принцессе в окно.
Принцесса спала на диване и была так хороша собою, что он не мог не поцеловать её.
Она проснулась и очень испугалась, но купеческий сын сказал, что он турецкий бог, приле-
тевший к ней по воздуху, и ей это очень понравилось. Они уселись рядышком, и он стал
рассказывать ей сказки о её глазах: это были два чудных тёмных озера, в которых плавали
русалочки-мысли; о её белом лбе: это была снежная гора, скрывавшая в себе чудные покои
и картины; наконец, об аистах, которые приносят людям крошечных миленьких деток. Под
утро он улетел, но обещал вернуться. Так летал он много раз к принцессе, пока, наконец, та
не объявила ему, что беременна.
Вот уж на это купеческий сын никак не рассчитывал. Пообещав прилететь на следую-
щий день свататься, он вскочил в свой сундук и поминай как звали.
95
Принцесса весь следующий день прождала на крыше, но её возлюбленный так и не

явился, что и неудивительно – ведь он был уже так далеко. Проплакав всю ночь, принцесса
прокляла купеческого сына самым страшным проклятием, какое она только знала.
А тот знай себе летал по всему миру в своём сундуке-самолёте, нигде особо не задер-
живаясь. Деньги он воровал, залетая в окна домов, и еду покупал себе так же, на лету. А
иногда просто со смехом хватал хлеб, вино и финики у нерасторопных торговцев.
Но вот однажды решил он вылезти из своего сундука-самолёта. И то верно, не всю же
жизнь проводить в воздухе, птицы и те садятся на ветки, чтобы передохнуть. Хотел купече-
ский сын спрыгнуть на землю, и уже вытащил одну ногу из сундука, как вдруг упал с него
нечаянно тапочек и как только коснулся земли, тут же превратился в пыль. Удивился купе-
ческий сын, бросил второй тапочек – и тот в пыль превратился. Тогда он подлетел поближе
к земле и попытался дотронуться до неё пальцем ноги, но как только он попытался встать,
то место, которое касалось земли, превращалось в пыль! Где он только не пытался вылезти
из сундука – на горной вершине, в озере, на сухих листьях, на мокрых камнях – всё одно,
только он дотрагивался до земли, как превращался в пыль! Так подействовало страшное
проклятие принцессы. Понял купеческий сын, что летать теперь ему в сундуке-самолёте до
скончания веков.
Постепенно, день за днём, купеческий сын всё больше и больше привыкал к сундуку.
Сначала у него в дно сундука вросли ноги, а сам сундук начал подчиняться велениям его
мысли. Теперь стоило только подумать, куда нужно лететь, как сундук уже брал верное
направление. Потом в бока сундука вросли руки и купеческий сын мог на лету хватать еду с
прилавков руками. Но это требовалось только в самом начале, потому что постепенно, чем
больше купеческий сын становился сундуком, а сундук купеческим сыном, тем меньше ему
требовалась еда. И вот настало время, когда стало непонятно, где кончается сундук, а начи-
нается человек: глаза его таращились с переднего края сундука, по бокам торчали руки, а
ног и вовсе не было, зато было толстое дно, и оно не трещало как раньше!
Говорят, этот жуткий сундук и по сей день где-то летает. Как только опускается ночь,
он влетает в окна к вероломным молодым людям, которые обещали девушкам жениться на
них и нарушили своё обещание. Он хватает их за ноги, засовывает внутрь и улетает невесть
куда!
И всё это чистая правда.
96
Дюймовочка
А. Бородин. Квартет
для струнных № 2 ре-мажор,
Notturno: Andante
Жила-была женщина; ей страх как хотелось иметь ребёночка, да где его взять? И вот
она отправилась к одной старой колдунье. Та уложила её на красную кушетку, взяла блокнот,
карандаш и спросила, какая нелёгкая привела её сюда. Женщина сказала ей:
– Мне так хочется иметь ребёночка; не скажешь ли ты, где мне его взять?
– И это всё? – сказала колдунья. – Проще пареной репы!
Она отложила блокнот, карандаш и пошарила в комоде:
– Вот тебе ячменное зерно; это не простое зерно, не из тех, что растут у крестьян на
полях или бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок, – увидишь, что будет!
– Спасибо! – сказала женщина и дала колдунье двенадцать скиллингов; потом пошла
домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудес-
ный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустив-
шегося бутона.
– Какой славный цветок! – сказала женщина и поцеловала красивые пёстрые лепестки.
Тогда что-то щёлкнуло, и цветок распустился совсем. Это был точь-в-точь тюльпан, но
в самой чашечке сидела крошечная девочка, и за то, что она была такая нежная, маленькая,
всего с дюйм ростом, её прозвали Дюймовочкой.
Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была её колыбелькой, голубые
фиалки – матрацем, а лепесток розы – одеяльцем. На стол женщина поставила тарелку с
водою, а на края тарелки положила венок из цветов; длинные стебли цветов купались в воде,
у самого же края плавал большой лепесток тюльпана. На нём Дюймовочка могла переправ-
ляться с одной стороны тарелки на другую; вместо вёсел у неё было два белых конских
волоса. Всё это было прелесть как мило!
Но Дюймовочку всё это мало занимало. Она любила лежать в своей скорлупке и смот-
реть на то, как бегут по небу облака, а по ночам – на луну. Она следила, как медленно, но
непреклонно небесное тело перебирается по небосклону от одной точки к другой. Днём она
любила смотреть на метаморфозы, которые происходят с облаками когда они катятся по
голубому небу. Это единственное, что занимало её, так она могла лежать не двигаясь целыми
днями и ночами напролёт. Только когда мать звала её покататься на лодочке или попеть для её
гостей, Дюймовочка вздыхала, надевала улыбку и каталась на лодочке, пела, плясала и вся-
чески умиляла присутствующих. А, отбыв эту повинность, она снова отправлялась в свою
скорлупку.
Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке и смотрела на луну, через разбитое
окно пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где
лежала Дюймовочка.
– Вот жена моему сынку! – сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и
выпрыгнула через окно в сад.
Там протекала большая, широкая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в
тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гадкий, противный! Точь-в-точь мамаша.
– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидал прелестную
крошку в ореховой скорлупке.
Старая жаба начала готовиться к свадьбе: притащила листьев для постели, наловила
мух для праздничного ужина и созвала всех знакомых жаб праздновать. Гадкий сынок её
97
топтался вокруг и заглядывал мамаше за плечо – это он называл помогать в приготовлениях.

Он был безумно счастлив, что отхватил такую невесту, красавицу, да ещё и блондинку. Хотя
мы-то знаем, что в этом не было ни капли его заслуги!
– Что б вертеться тут под ногами, лучше сходил бы к невесте, пригласил бы её на танцы
– сказала жаба.
– Был уже, – буркнул сынок. – Вот, – он показал шишку на голове, – была бы она
«двухдюймовочка», точно голову проломила бы…
– Ничего, – ответила жаба, – выйдет замуж – образумится.
Саму Дюймовочку вся суета со свадьбой не волновала. По сути, какая разница, быть
ли женой или ходить в девицах, – лишь бы не лезли. Она лежала в скорлупке и всё так же
сутками напролёт наблюдала за движением облаков и луны.
В ночь перед свадьбой жабий сынок ходил на мальчишник и вернулся такой, что еле
держался на ногах. С тысячной попытки он забрался на лист кувшинки, где стояла скор-
лупка с Дюймовочкой. Сынок катастрофически икал, и Дюймовочке стоило больших трудов
понять его.
– Ты чего… это… и-и-и-ик… всё время лежишь, а?
Дюймовочка закатила глаза и откинулась на подушку: потопчется и сам уйдёт, поду-
мала она.
– Ну же… вот скажи же мне, пжжжлалуста… как я тебя… и-и-и-к… предъявлю друз-
ззям… ты же даже не выходишь из своей… и-и-и-к… этой… скорлупы… а? Поехали на
тан… танцы, а?
– Ты чего пристал? – Дюймовочке ужасно надоел этот пьяный разговор. – Иди, спи.
Завтра у тебя свадьба.
Жабий сынок сконфузился от слов «у тебя свадьба», как будто у Дюймовочки её не
было… Он пытался что-нибудь сообразить, но думалось туго, поэтому он просто стоял, тихо
покачиваясь вместе с листом кувшинки. Дюймовочка лежала и смотрела на луну.
«Плюх!» – вдруг послышалось рядом. Она посмотрела – на листе никого не было.
«Наконец-то, ушёл», – подумала она с облегчением.
Наутро старая жаба начала искать сынка, чтобы одеть его к свадьбе, но нигде не могла
его найти. Подруги жабы, которые пришли пораньше, искали под всеми кувшинками, в каж-
дом затоне, облазили все топкие места, но всё напрасно. Наконец старый майский жук нашёл
тело жабьего сынка на дне водоёма – оказалось, он тогда не ушёл от Дюймовочки, а просто
свалился с листа и, будучи абсолютно пьяным, утонул.
Старая жаба очень горевала и обвиняла во всём Дюймовочку, она считала, что если
бы та пошла с её сынком на танцы, то смогла бы уберечь его от несчастья. Дюймовочка
скоро поняла, что добром эти претензии не кончатся, и упросила рыбок, что жили в водоёме,
помочь ей бежать. Рыбки столпились внизу, у стебля, на котором держался лист, и живо
перегрызли его своими зубами; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше…
Дюймовочка плыла по реке всё дальше и дальше, и маленькие птички, которые сидели в
кустах, увидав её, пели:
– Какая хорошенькая девочка!
А листок все плыл да плыл, и вот Дюймовочка попала за границу. Красивый белый
мотылёк всё время порхал вокруг неё и наконец уселся на самый листок – уж очень ему
понравилась Дюймовочка! А она ужасно радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать
её, а вокруг всё было так красиво! Солнце так и горело золотом на воде! Дюймовочка сняла
с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок
поплыл ещё быстрее. Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил её за тонкую
талию лапкой и унёс на дерево, а зелёный листок поплыл дальше, и с ним мотылёк – он ведь
был привязан и не мог освободиться.
98
Жук уселся на самый большой зелёный лист, напоил Дюймовочку сладким цветочным
соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем не похожа на майского
жука. Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве.
Все они принадлежали к высшему обществу и очень этим гордились.
Когда все собрались, жук перелетел на соседний лист, заложил лапки за спину и начал
говорить.
– Наша главная миссия – управлять поляной, – сказал он и обвёл лапкой полянку, на
которой они сидели. – Это очень важно. Важнее всего на свете. Что есть общество? И что
есть родовая аристократия (то есть майские жуки)? – спросил в воздух майский жук и сам же
ответил: – Мы есть благо. Без нас поляна обречена. Общество, все эти гусеницы, бабочки,
божьи коровки и другие, они как слепые овцы – нуждаются в мудрых поводырях. Голод,
холод, страх и бедствия – вот что ожидает эту милую, залитую солнцем поляну, если мы
только на миг забудем о том, кто мы есть, – майский жук расхаживал по соседнему листу, а
остальные жуки одобрительно кивали головами, – под словом «мы», я конечно имею ввиду
майских жуков, – снисходительно пояснил он Дюймовочке.
Жук продолжал вещать, вышагивая по листу, а Дюймовочка откинулась на спину и
смотрела, как лучи солнца пробиваются через листья дерева над её головою. Солнце мягко
светило сквозь лист, медленно, но как всегда верно, клонилось от одного края листа к дру-
гому, и уже готовилось перебраться на соседний лист, как вдруг майский жук спросил:
– Ну, так что?
Дюймовочка встрепенулась, так как вопрос был явно адресован ей:
– А что?
– Ты всё прослушала, – укоризненно сказал майский жук. Тут бы ему следовало рас-
сердиться и затопать ногами, но Дюймовочка была такая хорошенькая, что у него нога не
поднялась…
– Да нет же, я всё слышала. Бабочки – это овцы и им нужны овчарки…
– Им нужны поводыри, – стальным голосом поправил жук, – я предлагал тебе стать
моей первой дамой и участвовать в управлении этой милой поляной, – он снова обвёл
полянку лапкой. – Конечно же, основные и самые тяжкие обязанности я с себя не снимаю.
Твоя задача – украшать наши публичные мероприятия, быть образцом милосердия и высо-
кой морали, укреплять душу общества, так сказать. Ты будешь нашим прекрасным флагом…
Тут пришла очередь Дюймовочки приобрести сталь в голосе:
– Merci beaucoup, конечно, но Вы, уважаемый жук, переоцениваете мои способности.
Боюсь я не смогу справиться с такой огромной ответственностью.
Жук обиженно посмотрел в сторону. Он не ожидал отказа. На листе стало тихо, осталь-
ные жуки ждали развязки. Дамы уничижительно смотрели на Дюймовочку, а жуки-мужчины
ехидно поглядывали на майского жука.
Майский жук ещё раз обиженно обвёл взглядом полянку, потопал ногой и наконец ска-
зал:
– Хорошо. Продолжим разговор завтра. Вас обеспечат всем необходимым, – и с этими
словами улетел. Остальные жуки потянулись за ним.
Дюймовочке было очень хорошо на этой полянке, если бы только не это досадное недо-
разумение с майским жуком, который вдруг почему-то решил сделать её первой дамой и
«прекрасным флагом»…
В это время на листе с другой стороны дерева собрались жуки-мужчины в своём муж-
ском клубе.
– Нет, нет, – говорили лучшие приятели майского жука, – это решительно невозможно.
Как она может быть первой дамой, если она не разделяет наших убеждений? Нет, нет, это
решительно невозможно, – и они мотали головами.
99
Майский жук снова ходил взад-вперёд по листу.

– Я пытался позаботиться об общем благе! Она могла бы стать нашей путеводной звез-
дой, – он пытался свой личный конфуз перевести в общественную плоскость.
– Нет, нет, – всё так же мотали головами приятели.
Жук остановился у стола, постоял, затем залпом выпил чашечку нектара и сказал:
– Ну, хорошо. Так тому и быть.
На следующий день посланники майского жука объявили Дюймовочке, что жук при-
нял её отказ, и что она может остаться, если пожелает, но только на другой стороне полянки.
Дюймовочка несказанно обрадовалась, чем несколько удивила посланников.
Целое лето прожила Дюймовочка в своё удовольствие в лесу. Она сплела себе колы-
бельку и подвесила её под большой лопушиный лист – там дождик не мог достать её. Ела
крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листоч-
ках. Все дни она посвящала своему любимому занятию – лежать на спине и наблюдать за
облаками, а ночью – за луной. Так прошли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длин-
ной холодной зиме. Все певуньи птички разлетелись – кусты и цветы увяли, большой лопу-
шиный лист, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку.
Сама крошка мерзла от холода: платьице её всё разорвалось, а она была такая маленькая,
нежная – долго ли тут замёрзнуть! Пошёл снег, и каждая снежинка была для нее то же, что
для нас целая лопата снега; мы ведь большие, а она была всего-то с дюйм! Она завернулась
было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала как лист.
Возле леса, куда она попала, лежало большое поле; хлеб давно был убран, одни голые,
сухие стебельки торчали из мёрзлой земли; для Дюймовочки это был целый лес. Ух! Как она
дрожала от холода! И вот пришла бедняжка к дверям полевой мыши; дверью была малень-
кая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками. Полевая мышь жила в тепле и
довольстве: всё помещение было битком набито хлебными зёрнами, кухня и кладовая у неё
были на заглядение! Дюймовочка стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусо-
чек ячменного зерна – она два дня ничего не ела!
– Ах ты бедняжка! – сказала полевая мышь: она была, в сущности, добрая старуха. –
Ступай сюда, погрейся да поешь со мною!
Девочка понравилась мыши, и мышь сказала:
– Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рас-
сказывай мне сказки – я до них большая охотница.
И Дюймовочка стала делать всё, что приказывала ей мышь, и зажила, в сущности,
неплохо. Но ей было ужасно скучно потому, что она очень редко выбиралась на улицу (там
же была зима!) и не могла смотреть на облака и луну. Остальные занятия казались ей скуч-
ными и блёклыми, а самое главное – бессмысленными, хотя она выполняла все поручения
полевой мыши очень ответственно.
– Скоро, пожалуй, у нас будут гости, – сказала как-то полевая мышь. – Мой сосед
обычно навещает меня раз в неделю. Он живёт куда лучше меня: у него огромные залы, а
ходит он в чудесной бархатной шубе. Вот если бы тебе удалось выйти за него замуж! Ты бы
зажила на славу! Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; зато ты должна рассказать
ему самые лучшие сказки, какие только знаешь.
Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хотелось выйти замуж за соседа
– ведь это был крот. Он в самом деле скоро пришёл в гости к полевой мыши. Правда, он
носил чёрную бархатную шубу, был очень богат и учён; по словам полевой мыши, помеще-
ние у него было в двадцать раз просторнее, чем у неё, но он совсем не любил ни луны, ни
прекрасных облаков и отзывался о них очень дурно – он ведь никогда не видел их. Девочке
пришлось петь, и она спела две песенки: «Майский жук, лети, лети» и «Бродит по лугам
монах». Дюймовочка специально выбрала самые страшные песни, какие только знала, врала
100
мелодию, забывала слова, но напрасно: у неё всё равно вышло это так мило, что крот сразу
в неё влюбился. Правда, он не сказал ни слова – он ведь был такой степенный и солидный
господин, поэтому Дюймовочка с облегчением вздохнула, когда крот ушёл. Но вскоре ока-
залось, что скучный сосед в бархатной шубе всё же посватался за неё.
– Хочет жениться?! Господи, да что же им всем неймётся! Я не хочу замуж! Мне не
нужно кротовье богатство, что я с ним буду делать? – сказала Дюймовочка, но полевая мышь
ничего и слушать не захотела.
– Тебе придется готовить себе приданое! – сказала ей мышь. – Надо, чтобы у тебя всего
было вдоволь, а там выйдешь замуж за крота и подавно ни в чём нуждаться не будешь! – И
девочке пришлось прясть по целым дням, а старуха мышь наняла ещё четырех пауков для
тканья, и они работали день и ночь.
Крот недавно прорыл под землей новую длинную галерею от своего жилья к дверям
полевой мыши и позволил мыши и девочке гулять по этой галерее сколько угодно. Галерею
крот завёл для того, чтобы собирать разные произведения искусства, поклонником которых
он стал в последнее время. Он, правда, ничего в них не понимал, особенно в картинах, кото-
рые он не мог видеть. Но это его не останавливало, потому что каждое культурное живот-
ное обязано духовно развиваться, для чего просто необходимо иметь в доме какую-нибудь
вазу или статую. И крот тратил огромные деньги на консультантов, картины, скульптуры, он
даже выучил два умных слова: «перфоманс» и «инсталляция» и ловко ими орудовал, пыта-
ясь произвести впечатление на Дюймовочку.
Крот просил только не пугаться мертвой птицы, которая лежала там. Это была насто-
ящая птица, с перьями, с клювом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и
её закопали как раз там, где крот прорыл свою галерею. Крот хотел её захоронить, но
потом решил сделать из неё «инсталляцию», показывающую преимущества подземного
мира перед миром небесным.
Крот взял в рот гнилушку – в темноте это ведь всё равно, что свечка – и пошел вперед,
освещая длинную темную галерею. Когда они дошли до места, где лежала мёртвая птица,
крот проткнул своим широким носом в земляном потолке дыру, и в галерею пробрался днев-
ной свет. В самой середине галереи лежала мёртвая ласточка; хорошенькие крылья были
крепко прижаты к телу, ножки и головка спрятаны в перышки; бедная птичка, верно, умерла
от холода.
– Небось не свистит больше! Вот горькая участь родиться пичужкой! Слава богу, что
моим детям нечего бояться этого! Этакая птичка только и умеет чирикать – поневоле замёрз-
нешь зимой! – сказал крот.
– Да, да, правда ваша, – сказала полевая мышь. – Какой прок от этого чириканья? Что
оно приносит птице? Холод и голод зимой? Много, нечего сказать!
Дюймовочка не сказала ничего, но, когда крот с мышью повернулись к птице спиной,
нагнулась к ней и прислушалась. Сердце птицы ещё билось.
Крот заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно. Но девочке не спалось ночью.
Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой славный ковер, снесла его в гале-
рею и завернула в него птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю
ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле, а потом сбегала принесла
листок мяты, которым покрывалась вместо одеяла сама, и покрыла им голову птички.
На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птичка
совсем уже ожила, только была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть
на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, – другого фонаря у неё
не было.
– Благодарю тебя, милая крошка! – сказала больная ласточка. – Я так славно согрелась.
Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.
101
– Ах, – сказала девочка, – теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей теп-
лой постельке, я буду ухаживать за тобой.
И Дюймовочка принесла птичке воды в цветочном лепестке. Ласточка попила и рас-
сказала девочке, как поранила себе крылышко о терновый куст и потому не могла улететь
вместе с другими ласточками в тёплые края, как упала на землю и… Да больше она уж
ничего не помнила и как попала сюда – не знала.
Всю зиму прожила тут ласточка, и Дюймовочка ухаживала за ней. Ни крот, ни полевая
мышь ничего не знали об этом – они ведь совсем не любили птичек. Когда настала весна
и пригрело солнышко, ласточка распрощалась с девочкой, и Дюймовочка ототкнула дыру,
которую проделал крот. Солнце так славно грело, и ласточка спросила, не хочет ли девочка
отправиться вместе с ней, – пускай сядет к ней на спину, и они полетят в зелёный лес!
– Конечно, милая ласточка! – сказала девочка и ласточка отнесла её в зелёный лес,
«подальше от этого ужасного любителя инсталляций», как сказала она.
Наконец-то Дюймовочка смогла вернуться к тому единственному занятию, которое она
любила всей душой – следить за движением облаков и луны. Снова она зажила припеваючи
в зелёном лесу. Но, как известно, за летом всегда приходит осень, а за ней зима. Дни снова
стали короче, а ночи холоднее.
– Скоро придет холодная зима, – сказала однажды Дюймовочка ласточке, – и я знаю,
что ты улетаешь далеко, в тёплые края. Можно ли мне лететь с тобой? Я могу сесть тебе
на спину – только привяжу себя покрепче поясом, – и мы улетим с тобой далеко за синие
моря, за высокие горы, в тёплые края, где солнышко светит ярче, где всегда лето и цветут
чудные цветы!
– Конечно, полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замер-
зала в тёмной, холодной яме.
Дюймовочка села птичке на спину, упёрлась ножками в её распростертые крылья и
крепко привязала себя поясом к самому большому перу. Ласточка взвилась стрелой и поле-
тела над тёмными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут
было страсть как холодно; Дюймовочка вся зарылась в мягкие перья ласточки и только одну
головку высунула, чтобы видеть чудесные места, над которыми она пролетала.
Но вот и тёплые края! Тут солнце сияло уже гораздо ярче, небо стояло выше, а около
канав и изгородей вился чудесный зелёный и чёрный виноград. В лесах зрели лимоны и
апельсины, пахло миртами и душистой мятой, а по дорожкам бегали прелестные ребятишки
и ловили больших пёстрых бабочек.
Но ласточка летела всё дальше и дальше, и чем дальше, тем было всё лучше. На берегу
чудесного голубого озера, посреди зелёных кудрявых дерев стоял старинный белый мра-
морный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей,
лепились ласточкины гнезда. В одном из них и жила ласточка, которая принесла Дюймо-
вочку.
– Вот мой дом! – сказала ласточка. – А ты выбери себе внизу какой-нибудь красивый
цветок, я тебя посажу в него и ты заживешь как нельзя лучше!
– Ах, как чудесно! – сказала крошка. Внизу лежали большие куски мрамора, – это сва-
лилась верхушка одной колонны и разбилась на три куска, а между ними росли чудесней-
шие крупные белые цветы. Ласточка спустилась и посадила девочку на один из широких
лепестков. Но вот диво! В самой чашечке цветка сидел маленький человечек, беленький и
прозрачный, точно хрустальный. На голове у него сияла прелестная золотая корона, за пле-
чами развевались блестящие крылышки, а сам он был не больше Дюймовочки.
Это был эльф. В каждом цветке живет эльф или эльфа, а тот, который сидел рядом с
Дюймовочкой, был сам король эльфов.
102
Маленький король совсем перепугался при виде ласточки. Он был такой крошечный,
нежный, и она показалась ему огромным страшилищем. Зато он очень обрадовался, увидав
нашу крошку, – он никогда еще не видывал такой хорошенькой девочки! И он снял свою
золотую корону, надел ее Дюймовочке на голову и спросил, как её зовут и хочет ли она быть
его женой, царицей цветов?
Дюймовочка покосилась на него:
– Выйти за Вас замуж? – она помолчала несколько секунд, потирая виски и обдумывая
ответ, поскольку замуж ей не хотелось вовсе, но и не хотелось повторения истории с майским
жуком, потому, что то место, куда её принесла ласточка, было просто замечательным. Потом
она встала с цветка, надела корону обратно королю на голову, сделала книксен и сказала:
– Vous êtes très gentile! Только позвольте мне хорошенько подумать, поскольку замуже-
ство пока не входит в мои планы, – она ещё раз сделала книксен и собиралась уйти, но тут
эльфийский король соскочил с цветка и пал на одно колено перед ней.
– Милая девушка, – сказал он, – не думайте обо мне ничего дурного. Моё предложе-
ние – это вовсе не желание обладать красавицей женой или записать в свой архив очеред-
ную победу. Одного Вашего взгляда хватило, чтобы зажечь в душе моей пожар любви. Но
любовь, что зажглась во мне так внезапно, есть любовь платоническая, та, что движет солнца
и светила…
– Я учту, – перебила его Дюймовочка и хотела снова сделать книксен, но король эльфов
взял её за руку:
– Позвольте, милая девушка, я кое-что Вам покажу.
Они зашли во дворец, в одну из зал и король показал девочке огромную библиотеку.
Там были древние папирусы и свитки, инкунабулы и просто старинные книги.
Дюймовочка очень заинтересовалась книгами, и тогда король пояснил, что началось
всё с того, что когда-то давным-давно им удалось спасти из горящей неподалёку библиотеки
множество свитков (а александрийцы-то думали, что всё сгорело!), они их перенесли в этот
заброшенный дворец. Затем всё аккуратно перевели на эльфийский (а переводчик у эльфов
– это самая почитаемая профессия:) и подогнали под свой формат (эльфы ведь такие крохи!)
Они даже сохранили форму книги – если переводили с папируса, то изготавливали папи-
рус, если оригинал был на пергаменте, то аккуратно изготавливался точно такой же, только
меньше. С тех самых пор эльфы постоянно пополняли своё собрание.
– Эльфы – образованный народ с древней культурой, – сказал король эльфов, – это Вам
не какие-нибудь…
– Жабьи сыночки, – подсказала Дюймовочка.
– Вот именно.
Тут король эльфов сделал драматическую паузу специально для того, чтобы Дюй-
мовочка смогла оценить достоинства библиотеки. И она оценила. Дюймовочка прошлась
несколько раз вдоль стеллажей, перебирая книги пальцами и ощупывая свитки.
– Ну как?
– Здорово, – искренне ответила она. Дюймовочка вытащила первый попавшийся сви-
ток и начала читать. Эльфийский король набрался терпения и сел на диванчик неподалёку,
пока Дюймовочка читала, прислонившись к книжному шкафу. Минут через десять она удив-
лённо посмотрела на короля и сказала:
– Но ведь я всё это знаю! – она с удивлением показала свиток, – это же «Страна» Лап-
тона! Тут говорится о том, как нам обустроить правильно страну… Есть философы, они
управляют. Есть воины, они охраняют. Есть ремесленники, они создают вещи…
Король эльфов был удивлён не меньше. Он подошёл, взял свиток в руки и сказал:
– Верно. Вы, видимо, раньше читали этот свиток.
– Нет.
103
Дюймовочка взяла с полки первую попавшуюся книгу и полистала её:

– Это «Критика светлого разума» Маккиавелиуса о том, что нужно поступать в соот-
ветствии с требованиями формальной логики, – Дюймовочка взяла другую книгу, – а это
«Критика тёмного разума» Аквината о том, что нужно поступать в соответствии с требова-
ниями божественной логики…
Дюймовочка всё брала и брала книги с полки и с удивлением обнаруживала, что содер-
жание всех этих книг ей знакомо, хотя она ни разу не держала их в руках:
– «Как управляться с бритвой, чтобы стать непобедимым. Руководство для филосо-
фов»; «Как выращивать цветочки», руководство брата Франциска; «Жизнь и необычайные
приключения Ульриха в стране Какании»; «Печальная история Анны, или прелести семей-
ной жизни»; «Рассказы» Вохеча; «Краткая история обретённого времени» в восьми томах…
Дюймовочка всё быстрее и быстрее перебирала книги. Тогда король эльфов взял лест-
ницу и залез на самую верхнюю полку. Он подумал, что ту книгу, которую он достал, Дюй-
мовочка точно знать не может: мало кто знает, что она вообще существует, но то, что у этой
книги есть продолжение – об этом вообще никто не ведает, кроме короля эльфов и одного
волшебника с белой бородой…
– Tertium Organum, второй том, – Дюймовочка вкратце пересказала содержание, – надо
же… Такая редкость!
Король эльфов совсем пал духом. Он вышел из дворца и сел на ступеньках. Дюймо-
вочка ещё долго ходила по библиотеке, в тишине иногда раздавались её возгласы, вроде «О,
у вас и это есть!» или «Тут в книге последних страниц не хватает. В них говорится, что…»
и тому подобное…
А король эльфов сидел и думал, что же он может предложить этой милой девочке,
которую он так наивно хотел удивить своей библиотекой? Перебрав в уме все возможные
предложения, он представил себе, что на них ответит Дюймовочка.
Внезапно она появилась в дверях и спросила:
– А кто сказал такую фразу… она довольно длинная, но Вы послушайте: «мы не
можем решить, есть ли то, что мы зовём истиной, подлинная истина, или это только так
нам кажется. Если верно последнее, то истина, которую мы здесь собираем, после нашей
смерти не существует более, и всё стремление приобрести достояние, которое следовало бы
за нами в могилу, тщетно. Если остриё этой мысли не затронет твоего сердца, то улыбнись
над другим человеком, который чувствует себя глубоко пораненным в своём интимнейшем
святилище. Моя единственная, моя высшая цель пала, и у меня нет другой»?
– Генрих фон Клейст.
Дюймовочка подняла указательный палец кверху:
– Точно! – и снова скрылась в библиотеке.
Тогда король эльфов снял корону, уткнулся себе в ладошки и горько заплакал…
А Дюймовочка всё же осталась жить у эльфов. Она жила в прекрасном цветочке на
полянке и эльфы её очень любили. Иногда она приходила к ним на праздники, пела и плясала
вместе со всеми. Король эльфов тоже часто бывал у неё, они пили вместе утреннюю росу
(в тех местах она особенно хороша) из маленьких росяных сервизов, болтали и смеялись.
А когда король замечал, что Дюймовочка начинала пристально рассматривать облака, он
раскланивался и тихо уходил.
Между прочим, Дюймовочка до сих пор там живёт. Не верите? А вы поезжайте и
посмотрите!
104
Дубль
Ecce homo
Доктор Карл был очень занятым человеком, и, чтобы его не отвлекали разные посто-
ронние дела, он создал себе дубля. Доктор был сведущ в магии и из одной книжки, напи-
санной Чудесными Братьями, он узнал, что можно создать точную копию себя, наделив её
нужными свойствами. Доктор создал дубля заботливым и поручил ему мелкую, но нудную
работу по дому – оплачивать счета, забивать гвозди в стены и тому подобное.
Много ли времени прошло, мы не знаем, но в один день отправился доктор Карл к
нашему Создателю, а дубль остался жить в доме и помогал жене доктора по хозяйству. В
доме дубль чувствовал себя уютно, его никто не обижал, и хозяйка заботилась о нём. Всё
было хорошо, но ему не очень нравилось, что жена доктора зовёт его просто «дубль» или
«эй». Он хотел, чтобы у него было человеческое имя.
– Но ты ведь не человек, – после некоторой паузы сказала жена доктора.
– Но я ведь точная копия доктора Карла, ты можешь звать меня Карлом.
– Ну нет, ты не Карл, ты только его копия. Ты ведь даже не стареешь! – ответила
хозяйка, – посмотри-ка, моя кожа покрылась морщинами, а ты всё так же молод, как Карл
сорок лет назад. Ты не человек, поэтому я не могу звать тебя человеческим именем. Ты про-
сто дубль. Не обижайся.
– А как стать человеком?
– Веди себя по-человечески и станешь им.
– Ясно. Нужно совершить какое-нибудь доброе дело или подвиг! – сказал дубль.
Жена доктора от души посмеялась, сказав, что в таком случае будет звать его Пинок-
кио! Но дубль был настроен серьёзно и, как ни жаль было его отпускать, всё же хозяйка
разрешила ему уйти на поиски подвига.
Шёл он, шёл и пришёл в одну деревню, жители которой боялись злого чернокниж-
ника. Надо сказать, что дубль тоже знал магию, хотя и не так хорошо, как доктор Карл. Он
сказал, что поможет им и прогонит мага. Жители деревни показали дублю дом, стоящий за
лесом и рассказали, что самого чернокнижника мало кто видел, раз или два, да и то издалека.
Несколько самых смелых деревенских парней хотели было забраться к нему в дом, чтобы
прогнать, но когда залезли, оказалось, что чернокнижник прячется в своих чёрных книгах,
которые расставлены по всему дому, и найти его не так-то просто. А потом он нагнал на них
такой жути, что они от страха еле ноги унесли.
– Ладно, – сказал дубль и направился к чернокнижнику. Дом был старый и мрачный,
хотя, нужно отдать должное, сложен крепко. За коридором начинались комнаты, сплошь
уставленные книгами. Правда они были совсем не чёрные, как рассказывали в деревне, а
самые что ни на есть обыкновенные. Книги были не только в книжных шкафах, высившихся
от пола до потолка вдоль всех стен, они лежали на столах, стульях, комодах, диванах, даже
на полу стояли высокие стопки, готовые рухнуть от невежливого прикосновения.
Дубль достал из-за пояса небольшое птичье перо, которое в его руке превратилось в
острый стилет. В книгах было что-то живое, он чувствовал движение, хотя и не видел его.
Оно перемещалось внутри книг, прыгало с полки на полку, и дубль осторожно шёл следом.
Он только потом понял свою ошибку – дом обладал собственной волей. Он яростно
сопротивлялся, пока ковёр, на котором он стоял, вдруг, ни с того ни с сего приобрётший с
десяток рук и огромную пасть, затягивал его внутрь. Стилет выпал из рук и снова оказался
за поясом в виде бесполезного пёрышка…
105
Когда дублю удалось-таки сотворить заклятие, он оказался уже ниже уровня пола.
Взрывная волна раскидала куски ковра, и дубль грохнулся в подвал. Придя в себя, он побе-
жал по лестнице, но выход вёл наружу и он вновь оказался там, откуда начал – у входа в
дом. Но не тут-то было! От входной двери на этот раз отделилась огромная тварь с горя-
щими глазами, острыми как сабли клыками, покрытая зелёной шерстью. Дубль еле успел
увернуться! Зрители, которыми оказались самые смелые жители деревни, пришедшие тай-
ком поглядеть, как дубль расправится с чернокнижником, с криками спрятались в ближай-
ший околоток. Раз, два, три! Несколько лёгких кульбитов, и тварь рухнула на всей скорости
наземь, проделав широкую борозду на земле. Сопровождаемый восторженными взглядами
деревенских, дубль лёгкой походкой подошёл к поверженном врагу и вытащил из шеи сти-
лет. Также победоносно подошёл он к двери и открыл её со всей силы ногой. Чернокнижник
стоял в прихожей. Он был огромного роста, лысый череп с зияющими глазницами упирался
в потолок, руки с длинными острыми когтями были скрещены на груди. Из-под кожаного
плаща виднелись башмаки с загнутыми носами.
– Чего ты хочешь, человечишко?! – прогрохотал чернокнижник, – Убирайся, а не то я
тебя раздавлю как муху!
Дубль внимательно посмотрел на него, и тихо сказал:
– Я ещё не человек… Пока…, – затем прошёл в комнату и крикнул: – Где ты?! Пока-
жись!
В книгах снова началось движение, но на этот раз дубль был проворнее, он кинулся
на полку и вытащил чернокнижника из книги, крепко обхватив его руками. Полка треснула,
шкаф накренился, и книги посыпались веером на пол, противники грохнулись прямо на эту
кучу. Чернокнижник больно стукнул дубля каблуком по ноге, но, получив хорошего тумака
в нос, решил не сопротивляться, а быстро отполз в угол, закрываясь огромным фолиантом.
– Молись своим богам, чернокнижник! – прорычал дубль и занёс стилет для удара,
но… рука его дрогнула.
Чернокнижник был молодым, на вид не более двадцати лет, худощавым юношей с чёр-
ными как смоль волосами, доходившими ему до самых плечей. Одет он был, как и полага-
лось чернокнижнику, во всё чёрное – чёрные туфли, узкие чёрные брюки и чёрная водолазка.
В руке он всё так же держал свой фолиант, пытаясь закрыться им от стилета. Дубль снова
занёс руку для удара, но снова остановился…
Дубль отошёл на несколько шагов назад. Чернокнижник бросил свой фолиант, тот был
слишком тяжёл. Пытаясь унять текущую из носа кровь, он шмыгал носом и вытирал её
руками. Дубль проследил за его взглядом, подошёл к столу у окна, и кинул ему пачку носо-
вых платков.
– Спасибо, – тихо сказал чернокнижник и стал промокать кровь платками, бросая
быстрые взгляды на своего противника. Дубль подошёл чуть ближе, отчего чернокнижник
напрягся, и ногой отодвинул все книги, чтобы тот не смог убежать.
– Ты виновен… – дубль начал вспоминать, о каких тёмных делах рассказывали ему
деревенские жители, но так и не вспомнил, – ты виновен в применении чёрной магии!
– Я никому не причинял зла, – запротестовал чернокнижник.
– Это отговорки!
– Нет, это правда! Я вообще редко выхожу отсюда. Я живу в своих книгах, – черно-
книжник показал на полки. – Там моя настоящая жизнь. А в деревне я ни разу не показы-
вался… Что я вам такого сделал?
– Это всё отговорки! Я не верю ни единому твоему слову!
Чернокнижник хотел ещё что-то добавить, но поняв, что всё это бесполезно, махнул
рукой.
106
Вот, ещё немного, думал дубль, и я не только избавлю мир от нечистой силы, но и стану
человеком, совершив это доброе дело. И всего-то, думал он, надо сделать одно движение…
Но… Какое-то душевное беспокойство не давало ему сделать решающий удар. Чёрт возьми!
– Да чтоб тебя!!! – дубль в ярости на самого себя треснул по стоявшему рядом столу
так, что тот подпрыгнул. Книги посыпались со стола, чернокнижник закрылся рукой и ещё
глубже вдавился в угол. Дубль опустил стилет и с минуту подумал.
– Вот что. Я обещаю сохранить тебе жизнь, если ты дашь мне слово, что никогда не
побеспокоишь жителей деревни своими тёмными делами!
– Да я же говорил тебе, что я никогда… – начал чернокнижник, но осёкся, посмотрел
на стилет, и понуро сказал: – обещаю.
– Больше он вас никогда не побеспокоит! Я его победил! – говорил дубль жителям,

стоя на центральной площади у колодца. Жители радостно гудели, – но! – звуки смолкли, –
вы никогда не должны подходить к его дому, иначе дух этого злодея может вернуться!
– Да не очень-то и хотелось, – крикнул кто-то из толпы, – ура победителю нечистой
силы!
Толпа радостно загалдела. Ура! Дубль улыбался и победно махал рукой, но на душе у
него скребли кошки. Он не убил чернокнижника, а значит не сделал доброго дела, а значит
не станет человеком. А значит и весь этот бой был напрасен и нужно снова отправляться в
путь. А ведь он был так близок к цели!
Дубль хотел уйти, но его уговорили остаться ещё на три дня, чтобы отпраздновать
избавление деревни от нечистой силы. Он с радостью повторял эпизоды своей геройской
битвы, забравшись на бочку, которую поставили в центре столов на большой поляне. С каж-
дым разом победная история обрастала всё новыми и новыми подробностями.
– И вот вижу я перед собой чернокнижника, который принял облик огромного огнеды-
шащего дракона! Как же с этим малюсеньким стилетом убить его, думаю я? – дубль вытащил
перо из-за пояса и показал в сотый раз, как оно превращается в стилет, в сотый раз сорвав
аплодисменты, – и тут я как прыгну на него сзади! Дракон взревел и давай быть крыльями,
пытаясь скинуть меня наземь. А я в это время пробрался по его чешуе к самому горлу и
вонзил нож прямо ему в сердце. Взвыл дракон и пал бездыханный на дно глубокой ямы,
которая разверзлась под домом чернокнижника. Тогда я наложил на его хладный труп семь
печатей и поставил семь самых сильных заклятий, чтобы чернокнижник не смог ожить! –
в это время взгляд дубля упал на здорового бородача, сидевшего за самым дальним столом.
Раньше он его никогда не видел. Дубль осёкся и замолчал.
– Ну, а что было потом? – спросил кто-то.
– Что?… А, потом… – дубль не сводил глаз с бородача, – ну, потом я пришёл сюда…
к вам… и это… сообщил об итогах…
– Чего?
– Ну, рассказал всё как было, чего-чего…, – дубль слез с бочки и сел обратно за стол.
– А, понятно…
Бородач вызывал очень неприятные ощущения. Он был на две головы выше дубля,
широк в плечах, взгляд имел сальный и наглый; руки выдавали пристрастие к спиртному –
красные и припухшие, с грязными ногтями. Немытые волосы были завязаны в тугую косу.
За спиной виднелась рукоять здорового двуручного меча, а сам бородач зачем-то всё время
сплёвывал себе под ноги. А когда дубль рассказывал про дракона, он криво ухмылялся.
– Кто это? – спросил дубль у сидящего рядом. Тот глянул, но сразу же отвёл глаза в
пол и страшным шёпотом прошипел:
– Это охотник за головами!
– Как это?
107
– Ну, когда добрые феи добились от нашего короля создания совета по магии, туда
избрали, ясно дело, только добрых волшебников. И когда король объявил, что за головы злых
магов объявляется награда, появилось много таких вот охотников за головами. Они борются
с нечистой силой, а за каждую голову злого колдуна или ведьмы, доставленную ко двору,
король платит золотом.
– Ясно.
– Но тут он явно опоздал! – засмеялся сидевший рядом парень и похлопал дубля по
плечу.
Весь вечер дубль наблюдал за бородатым, а когда тот собрался уходить, тоже сослался
на усталость и ушёл с поляны. Дубль крался за охотником до тех пор, пока его догадка не
подтвердилась – тот шёл к дому чернокнижника.
Дубль нагнал охотника на лесной тропинке:
– Эй, погоди!
Охотник обернулся, криво усмехнулся и сплюнул на траву.
– Тебе незачем туда ходить, я победил чернокнижника!
– Чё, боишься что все узнают что ты их ******1? Сам, поди, в штаны наложил, когда
чернокнижника увидал, а? – бородатый засмеялся. – Иди отсюда, понял? – он снова сплюнул
и пошёл дальше.
– Я убил его! Слышишь?! Эй! – дубль догнал охотника и схватил его за руку. Охотник
резко развернулся и двинул дублю в челюсть.
– Ты чё, *****2 хочешь? А, козёл? – он вытащил меч, но не успел сделать и взмаха.
Стилет вошёл ему прямо в сердце и охотник за головами, хрипя ругательства, пова-
лился в траву. Дубль приложил пальцы к его грязной шее – охотник был мёртв.
***
В общем, всё пошло вкривь и вкось. Он должен был избавить народ от тёмной силы,
а сам отпустил чернокнижника. Больше того, он убил того, кто хотел сделать то, чего он не
смог! Бородатый охотник за головами, сам, конечно, был виноват, нечего было выхватывать
меч, оправдывался дубль перед собой, – он ведь хотел только отговорить его ходить туда.
Расстроился дубль ужасно. Он подумал, что никогда не быть ему человеком, раз делает
всё как попало. Дубль вернулся в свой город, но стал жить не у жены доктора Карла, а снял
узкую комнатёнку на окраине города, где и поселился. Показываться на глаза хозяйке ему
было стыдно.
Но жена доктора узнала, что дубль вернулся, и пришла спросить, в чём, собственно,
дело – у неё он не показался, как прошёл его поход ничего не рассказал, ну и дела! Дубль
сначала покраснел, когда увидел хозяйку и наотрез отказывался что-либо говорить. Потом
они пили чай с ватрушками (дубль прекрасно их готовил) и, наконец, сгорая от стыда, он
поведал ей всю свою историю. Хотя к середине истории дубль немного развеселился, пере-
сказывая байки, которые сочинял на празднике, но к концу он снова поник головой и закон-
чил фразой: «вот так, хозяйка, не стать мне никогда человеком!»
Жена доктора Карла отставила чашку, стряхнула крошки с платья, затем встала и ска-
зала:
– Не зови меня больше хозяйкой.
1
В рукописи использовано нецензурное слово, означающее «обманул», «обвёл вокруг пальца».
2
В рукописи использовано нецензурное слово, смысл фразы с использованием данного слова означает: «Ты хочешь,
чтобы тебя жестоко избили?»
108
Дубль очень испугался – неужели она не хочет больше его знать после всего, что про-
изошло? Лучше бы он вообще ничего не рассказывал!
– Да нет, ты меня неправильно понял! – засмеялась она, – просто у людей нет хозяев.
У людей есть друзья, есть враги. А хозяев нет.
Дубль удивлённо посмотрел на неё, а она похлопала его по плечу и сказала:
– Я даю тебе имя Клаус. Тебе нравится имя Клаус?
Дубль, точнее, уже Клаус, растерянно развёл руками – конечно, ему нравилось имя
Клаус! Но… он ничего не понимал, мысли летали у него в голове как мушки-дрозофиллы,
мелко, быстро и беспорядочно.
Жена доктора заулыбалась, глядя на него, потом сказала:
– Заходи к нам в субботу. Придут дети с внуками.
– Да, и захвати свои ватрушки, – крикнула она уже с улицы, – очень вкусные!
Клаус помахал ей рукой, но потом ещё долго стоял в дверях и смотрел в ту сторону,
куда ушла жена доктора Карла…
109
Игра
Давайте перестанем нести трансцедентальную чепуху, когда
всё просто, как удар в челюсть.
Л. Витгенштейн
– Ну, в общем, это такая игра.

– Ага, давай…
– Вот. Тебе даётся такой замечательный пустой горшочек и ты должен его наполнить.
– Чем?
– Чем пожелаешь.
– А чем можно?
– Да хоть чем.
– Ну… скажем, вот этим можно?
– Да.
– А этим?
– Я же говорю, хоть чем!
– Ну, ладно. А как узнать что выиграл?
– Никак. Никто не знает толком, выиграл он или проиграл.
– Так в чём же суть игры?
– Наполнить горшочек.
– Ну вот, представим, что я наполнил его, и что?
– Молодец, вот что.
– И всё?
– А что, этого мало?
– Ну… как-то, да, маловато… Должен же быть смысл в игре.
– Какой?
– Да хоть какой!
– Ну, например? Какой здесь смысл?
– Не знаю…
– Вот видишь!
– Тьфу ты, что ты меня путаешь?! Это я тебе вопросы задаю, а не ты мне. Ты отвечаешь.
– Ладно.
– А если я не стану наполнять горшочек?
– Да, и так можно сыграть.
– Нет, не сыграть, а я не стану играть! Я откажусь наполнять его и всё.
– Ну, так я и говорю, что можно сыграть и так, что у тебя горшок будет всё время
пустой!
– Разве это игра? В игре же нужно наполнять горшок?
– Верно. А если ты не наполняешь, то ты так и играешь: тебе нужно наполнять, а ты
как бы движешься в обратную сторону… А что, тоже вариант, многие так играют.
– Хорошо. А лучше его наполнять чем-нибудь стоящим или можно набрасывать что
попало?
– Оба варианта. К тому же, как ты определишь, что стоящее, а что нет? Тебе кажется
нужная вещь, а мне, например, – ерунда…
– Хорошо. А если мне покажется, что я выиграл?
– Значит, ты выиграл!
– А если мне покажется, что я выиграл, а другим так не кажется?
110
– Значит, с твоей точки зрения ты выиграл, а с их – нет. Всё просто.

– По-моему, всё как-то не просто…
– Это только на первый взгляд так кажется, если присмотришься, то всё просто…
Смотри-ка, те двое, как серьёзно играют. Вот молодцы!
– А это серьёзная игра или шуточная?
– А как ты думаешь, наполнение пустых горшков – это серьёзно?
– Ой, вот как ты говоришь, так это совсем не серьёзно…
– Тут всё сложно.
– Ты же только что говорил, что всё просто?
– На самом деле просто, но оттого всё и сложно, что всё просто…
– Тебя не поймёшь… Ну что, наполняю?
– Давай… Ой, нет, это не клади!
– Ты что, с ума сошёл?! Сам же сказал, что можно класть всё что хочешь?!
– Да, можно. Только это не надо, а то горшок запачкаешь…
– И что будет?
– Как что будет? Горшок грязный будет, что же ещё!
– Ну и что, будет грязный горшок, и что?
– Тебе что, нравятся грязные горшки?
– Причём здесь нравятся или не нравятся?!
– Ты чего сердишься, я же тебе просто советую…
– Хорошо, не буду класть. А вот это можно?
– Я же говорю, всё можно.
– Ааааааааааааааааа… я сейчас взорвусь…
– Какой-то ты нервный сегодня…
– Так, ладно… А вот представим, что я бы подошёл и не стал играть? Что тогда?
– А так не бывает. Если ты подошёл, то уже играешь…
– А я не играю, и всё тут!
– А как это?
– А вот так!
– Если подошёл, то играешь. Хочешь наполняешь, хочешь нет, всё равно игра.
– А если подошёл и издалека просто смотрю?
– Такая манера игры тоже бывает.
– А если рядом сижу?
– Причём здесь это?
– Ну да, действительно… А если развернулся и ушёл?
– Ну, вот если ушёл, то уже не играешь! Как же ты будешь играть, если ты ушёл?
– Ага! Вот видишь! Значит можно взять и не играть!
– Конечно можно. Я же не говорил, что играют вечно.
– А если ушёл, горшки куда девать потом?
– Здесь оставляй.
– А если кто-нибудь заберёт?
– Ну и пусть берут. Тебе он зачем, ты же ушёл?
– Ну да, не тащить же его с собой…
– Ладно, наигрался?
– Нет ещё. Хочу ещё вот это красиво уложить…
111
Стойкий оловянный солдатик

– К чёрту дверь! – крикнул он.
– Есть, сэр! – отозвались двое или трое.
Р.Л. Стивенсон
Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери – ста-
рой оловянной ложке; ружьё на плече, голова прямо, красный с синим мундир – ну, прелесть
что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку,
были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик,
которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся
расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, кото-
рый был об одной ноге. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял
на своей одной ноге так же твердо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым
замечательным из всех.
На столе, где очутились солдатики, было много разных игрушек, но больше всего
бросался в глаза чудесный дворец из картона. Сквозь маленькие окна можно было видеть
дворцовые покои; перед самым дворцом, вокруг маленького зеркальца, которое изображало
озеро, стояли деревца, а по озеру плавали и любовались своим отражением восковые лебеди.
Всё это было чудо как мило, но милее всего была барышня, стоявшая на самом пороге
дворца. Она была одета в юбочку из тончайшего батиста; через плечо у неё шла узень-
кая голубая ленточка в виде шарфа, а на груди сверкала розетка величиною с лицо самой
барышни. Барышня стояла на одной ножке, вытянув руки, – она была танцовщицей, – а дру-
гую ногу подняла так высоко, что наш солдатик совсем не мог видеть её, и подумал, что
красавица тоже одноногая, как он.
«Вот бы мне жена! – подумал он. – Только она, как видно, из знатных, живёт во дворце,
а у меня только и есть, что коробка, да и то в ней нас набито двадцать пять штук, ей там не
место! Но познакомиться всё же не мешает».
И он притаился за табакеркой, которая стояла тут же на столе; отсюда ему отлично
было видно прелестную танцовщицу, которая всё стояла на одной ноге, не теряя равновесия.
Поздно вечером всех других оловянных солдатиков уложили в коробку, и все люди в
доме легли спать. Теперь игрушки сами стали играть в гости, в войну и в бал. Оловянные
солдатики принялись стучать в стенки коробки – они тоже хотели играть, да не могли при-
поднять крышки. Щелкунчик кувыркался, грифель плясал по доске; поднялся такой шум и
гам, что проснулась канарейка и тоже заговорила, да ещё стихами! Не трогались с места
только танцовщица и оловянный солдатик; она по-прежнему держалась на вытянутом носке,
простирая руки вперед, он бодро стоял под ружьем и не сводил с неё глаз.
Пробило двенадцать. Щёлк! – табакерка раскрылась. Там не было табаку, а сидел
маленький чёрный тролль; табакерка-то была с фокусом!
– Оловянный солдатик, – сказал тролль, – нечего тебе заглядываться! – Оловянный
солдатик будто и не слыхал.
– Ну постой же! – сказал тролль.
Утром дети встали, и оловянного солдатика поставили на окно. Вдруг – по милости
ли тролля или от сквозняка – окно распахнулось, и наш солдатик полетел головой вниз с
третьего этажа, – только в ушах засвистело! Минута – и он уже стоял на мостовой кверху
ногой: голова его в каске и ружьё застряли между камнями мостовой. Мальчик и служанка
сейчас же выбежали на поиски, но, сколько ни старались, найти солдатика не могли; они
чуть не наступали на него ногами и всё-таки не замечали его. Закричи он им: «Я тут!» –
112
они, конечно, сейчас же нашли бы его, но он считал неприличным кричать на улице; он ведь
носил мундир!
Начал накрапывать дождик; сильнее, сильнее, наконец хлынул настоящий ливень.
Когда опять прояснилось, пришли двое уличных мальчишек.
– Гляди! – сказал один. – Вон оловянный солдатик. Отправим его в плавание!
И они сделали из газетной бумаги лодочку, посадили туда оловянного солдатика и
пустили в канавку. Сами мальчишки бежали рядом и хлопали в ладоши. Ну и ну! Вот так
волны ходили по канавке! Течение так и несло, – не мудрено после такого ливня!
Лодочку бросало и вертело во все стороны, так что оловянный солдатик весь дрожал,
но он держался стойко: ружьё на плече, голова прямо, грудь вперед! Лодку понесло под
длинные мостки; стало так темно, точно солдатик опять попал в коробку.
«Куда меня несёт? – думал он. – Да, это все штуки гадкого тролля! Ах, если бы со мною
в лодке сидела та красавица, – по мне, будь хоть вдвое темнее!» В эту минуту из-под мостков
выскочила большая крыса.
– Паспорт есть? – спросила она. – Давай паспорт!
Но оловянный солдатик молчал и только крепко держал ружьё. Лодку несло, а крыса
плыла за ней вдогонку. У! Как она скрежетала зубами и кричала плывущим навстречу щеп-
кам и соломинкам:
– Держи, держи его! Он не внес пошлины, не показал паспорта!
Но течение несло лодку всё быстрее и быстрее, и оловянный солдатик уже видел впе-
реди свет, как вдруг услышал такой страшный шум, что струсил бы любой храбрец. Пред-
ставьте себе, там, где кончались мостки, канавка впадала в большой канал! Это было для
солдатика так же страшно, как для нас нестись на лодке к большому водопаду.
Канал был уже совсем близко и остановиться было нельзя. Лодка с солдатиком скольз-
нула вниз; бедняга держался по-прежнему в струнку и даже глазом не моргнул. Лодка завер-
телась… Раз, два – наполнилась водой до краев и стала тонуть. Оловянный солдатик очу-
тился по горло в воде; дальше больше… вода покрыла его с головой! Тут он подумал о своей
красавице: не видать ему её больше. В ушах у него звучало:
Вперед стремись, о воин,

И смерть спокойно встреть!
Бумага разорвалась, и оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же минуту его

проглотила рыба.
Какая темнота! Хуже, чем под мостками!
– Вот он, здесь! – сказал кто-то, и оловянный солдатик увидел слабый огонёк свечи.
Когда огонёк приблизился, из мрака показалось лицо существа, очень похожего на человека,
только маленького:
– Ну, привет…, – а потом человечек сказал куда-то в темноту: – Берите его, ребята!
Несколько пар рук подхватили его, несколько пар ног зашлёпали по воде. Потом в кро-
мешной темноте открылась дверь, и солдатика внесли в ярко освещённое помещение.
– Кто вы такие? – спросил, наконец, оловянный солдатик, который до этого момента
в нашей сказке не вымолвил ни слова…
Но никто ему ничего не ответил.
Солдатик встал в угол и огляделся. Помещение, в которое он попал, не имело окон, но
было ярко освещено какими-то кристаллами, располагавшимися через равные промежутки
на стенах. На столах стояли разные приборы, весы, стеклянные чашки, лежали пипетки …
Всё это походило на научную лабораторию. Существа, которые его принесли, и правда похо-
дили на людей, но были маленькие, ростом с солдатика, с острыми ушками и носили зелё-
113
ные остроносые шапочки. Само помещение не сильно, но постоянно качалось в разные сто-
роны, похоже было, что оно всё время двигается. Через некоторое время перед оловянным
солдатиком появился гамак и один из человечков похлопал по нему, жестом показав, что
солдатику пора отдохнуть. Свет кристаллов начал тускнеть.
Но оловянному солдатику не спалось. Он покрутился, покрутился и решил сходить
осмотреться. Качание стихло, кристаллы тускло мерцали, как ночные свечки. Солдатик
аккуратно вылез из гамака и как можно тише подошёл к двери. Не шуметь у него, конечно,
не очень получалось, ведь он был оловянный, а полы везде были железными!
Солдатик вышел за дверь и пошёл, оглядываясь, вдоль по длинным коридорам. Во всех
коридорах было темно, кристаллы светили в ночном режиме. Стены коридора, пол, потолок
– всё было железное. Так он дошёл по круглой железной двери и тихонько приотворил её.
Внутри было темно, оловянный солдатик просунул голову.
– Не спится? – откуда шёл голос он сначала не мог понять, но тут один из кристал-
лов загорелся чуть ярче и солдатик увидел, что в противоположном конце помещения сидит
человечек, такой же, как те, что принесли его сюда, но с бородой.
– Заходи.
Оловянный солдатик вошёл.
– Хочешь выпить? Первоклассный нектар! – человечек покрутил бокал с какой-то жид-
костью.
– Спасибо, я не пью. Я же оловянный.
– Жаль… Первоклассный нектар! – он снова покрутил бокал, а потом указал на кресло
рядом с собой.
Солдатик сел и осмотрелся. Они с человечком сидели на вращающихся креслах перед
широким столом, который огибал полукруглую комнату. На столе было видимо-невидимо
разных кнопочек, палочек, дырочек, рукоятей… На стене перед окном было два огромных
окна, в которые, впрочем, ничего не было видно, снаружи явно была ночь.
– Это рубка, – сказал человечек.
– Это корабль?
– Да, только подводный. Мы специально сделали его в виде рыбы, чтобы не привлекать
внимание. Сейчас мы на дне Эресунна. Ночь, команда отдыхает, я на вахте. Хотя обычно
командир не несёт ночную вахту, но сегодня у меня оставались ещё дела.
– Ты командир корабля?
– Ну да… Раз уж ты всё равно не спишь, давай поговорим о делах, если ты не сильно
устал, конечно.
– Я тебя слушаю.
– Ты оказался здесь не случайно. Мы давно следили за домом, и когда ты вывалился из
окна, решили, что это наш счастливый шанс. Оставалось только подобрать тебя, и мы уже
пустили за тобой железную птицу. Но тут мальчишки, будь они неладны, решили, что тебе
пора поплавать… В общем, так или иначе, ты у нас.
– У «вас» это у кого?
– Действительно, с этого-то и надо было начать, – человечек покрутил бокал и допил
нектар, – мы – эльфы.
– Никогда не слышал про таких…
– Тем не менее, мы существуем, – эльф показал на себя руками.
– Я заметил.
– А тролли – наши заклятые враги. Вражда началась давным-давно, а из-за чего все
уже позабыли. Впрочем, это и не важно. Главное вот что – тролли разрабатывают какое-то
новое оружие, против которого эльфы не устоят. Но мы не знаем подробностей…
Эльф принёс магический шар, поставил его на пульт управления и крутанул:
114
– Посмотри.
В шаре показалась картинка, и оловянный солдатик увидел тролля, того самого, что
вылез из табакерки, разодетого в пух и прах – он был во фраке, с пышным белоснежным
жабо и в чёрных лакированных туфлях с золотой пряжкой. Тролль делал книксены и пытался
ухаживать за бумажной танцовщицей. Он бегал вокруг и что-то всё время говорил, заиски-
вающе глядя ей в глаза, но танцовщица его и слушать не хотела. Она всё так же гордо стояла
на одной ножке и только иногда отворачивалась, когда тролль подносил своё лицо слишком
близко. Чем дальше, тем сильнее сердился тролль…
– Тролли не терпят отказа, – эльф уловил беспокойство на лице солдатика.
– Вы можете вернуть меня обратно?
– Да, но у меня есть предложение получше. Ты поможешь нам, а мы поможем тебе. Мы
научим тебя сражаться. Хоть ты и солдатик, но пока не умеешь этого делать. Мы дадим тебе
оружие, потому, что твоё оловянное ружьё никуда не годится. И вот тогда ты сможешь спасти
танцовщицу. Без умений и оружия у тебя нет шансов устоять против тролля, поверь мне.
– Что взамен?
– Взамен ты должен будешь выяснить, где находится логово тролля. Видишь это? –
эльф постучал по магическому шару в том месте, где виднелась табакерка, – это не просто
табакерка. Это проход. Но открывается он только в двенадцать ночи. Если заглянуть туда
в любое другое время, то ничего не увидишь. Тебе нужно будет пробраться туда ровно в
двенадцать и узнать, где находится его логово. Сами мы пробраться в табакерку не можем.
Все проходы в логово троллей специально заколдованы так, чтобы ни один эльф не смог к
нему подойти, а если мы применяем магию, чтобы его открыть, то такие проходы просто
разрушаются и всё. Поэтому нам нужен кто-то, кто не-эльф. Кто-то вроде тебя.
Со следующего дня стойкий оловянный солдатик начал изнурительные тренировки: он

бегал, прыгал, подтягивался, отжимался, учился кулачному бою, владению ножом и стрельбе
из ружья. Эльфы не давали ему продыху и, если бы солдатик не был оловянный, можно было
бы сказать, что тренировался он до седьмого пота…
Однажды в спортзал зашёл командир и позвал солдатика с собой. Они зашли в лабо-
раторию, в ту самую, куда впервые принесли его эльфы. Командир подошёл к одному из
шкафов и нажал на стеклянную дверку, дверка с лёгким шипением отъехала в бок.
– Что скажешь? – спросил он солдатика. Тот глазам поверить не мог: в шкафу была
такая же нога как у него, но только не такая…
– Сплав на основе титана, – командир похлопал на ней рукой, – лёгкий, удивительно
прочный, жаростойкий. Устойчив к агрессивным средам. Сверху покрыт специальной крас-
кой, имитирующей чёрный сапог.
– Это мне? – не поверил солдатик.
– Надень-ка.
Солдатик с помощью эльфов приладил свою новую ногу.
– Но главное, как обычно, то, что внутри, – сказал командир. Внутри оказалось куча
всего: в ноге была встроена пружина и можно было подпрыгивать на несколько метров
ввысь, было там и пневматическое ружьё, которое стреляло абсолютно бесшумно, была
небольшая пила, которой можно было быстро перепилить всё, что угодно, был даже малень-
кий магический шар, который помогал быстро связываться с эльфами и передавать срочные
сообщения…
Переброска в дом планировалась через неделю, и всю неделю стойкий оловянный сол-
датик затратил на обучение премудростям обращения с новой ногой.
В день переброски солдатика подняли ранним утром, проверили работоспособность
ноги и вручили ружьё, по виду такое же, как было у него раньше, но только настоящее,
115
стреляющее пулями. Ружьё было эльфийской работы и било точно в цель. Наконец, солдатик
был загружен во внутренности большой рыбы («нужно потерпеть», – сказал капитан) и рыба
была доставлена эльфами прямиком на кухню того дома, где жил солдатик под видом свежей
покупки.
Внутри было сыро и гадко, к тому же ужасно воняло. Но тут блеснул свет и кто-то
закричал: «Оловянный солдатик!». Кухарка взяла оловянного солдатика двумя пальцами за
талию и понесла в комнату, куда сбежались посмотреть на замечательного путешественника
все домашние.
Он очутился в той же самой комнате, только маленькой танцовщицы нигде не было.
Поздно вечером, когда все опять улеглись, оловянных солдатиков снова сложили в коробку.
Они принялись галдеть и упрашивали стойкого оловянного солдатика рассказать о своих
приключениях, но ему было не до того, он только спросил, куда подевалась танцовщица.
Солдатики заохали и закачали головами – оказалось, что прошлой ночью танцовщицу ута-
щил злой тролль. Тогда солдатик тихо открыл коробку, и выбрался наружу. Вокруг было
темно, а часы на каминной полке показывали двенадцать. Вдруг табакерка снова открылась,
и оттуда выскочил тролль. Ну и злющий же он был!
Пока тролль рыскал по комнате, солдатик незаметно запрыгнул в табакерку и очутился
в длинном земляном туннеле. Туннель не был освещён и солдатик пошёл на ощупь. Он дви-
гался очень медленно, совершенно не понимая куда он идёт и придёт ли он таким образом
куда-нибудь вообще. Вдруг позади что-то шлёпнулось и солдатик замер. Сначала слыша-
лось только сопение, а потом появился тусклый свет и солдатик увидел тролля – он держал
в одной руке магический кристалл, которым освещал себе дорогу, а во второй руке у него
был пучок пряных трав с кухни. Тролль зашагал прямо в его сторону и солдатик очень испу-
гался, не зная, что же предпринять. Он вжался в стену, но, не доходя до солдатика несколь-
ких шагов, тролль вдруг толкнул стену и в стене открылась дверь. Тролль зашёл, захлопнул
дверь, и туннель снова погрузился во тьму. Выждав пару минут, солдатик на ощупь отпра-
вился в то место, куда только что зашёл тролль. Он долго-долго шарил по земляной стене
руками и уже было отчаялся, решив, что этот проход тоже заколдован, как вдруг часть стены
подалась и дверь открылась.
Солдатик осторожно просунул голову и увидел слабо освещённое огромное помеще-
ние, заставленное лесами, в которых раньше, видимо, держали что-то очень большое. Дверь
была под самым потолком и солдатик долго спускался по шаткой деревянной лестнице, ста-
раясь не шуметь. Снизу леса казались особенно огромными, часть из них была переломана.
Огромные стволы, казалось, были сломаны одним ударом и острые щепы торчали в разные
стороны. Солдатик заметил у одной из стен маленький пристроенный домик. Согнувшись,
он тихо подкрался и заглянул в тускло освещённое окно. За столом сидели тролль и та самая
крыса, что требовала с него паспорт, когда он проплывал в бумажной лодке по канаве. Гряз-
ный стол был засыпан горохом, подгнившими яблоками и окурками. Крыса сидела, разва-
лившись на скрипучем стуле, и отправляла в рот яблоки, одно за другим.
– Ты дурак, – говорила крыса с набитым ртом, – нянчишься с ней… А она на тебя плюёт.
Вон травок притащил – для романтического ужина поди-кась, – крыса начала хихикать.
– Ни для какого ни для ужина, – со злобой отвечал тролль, – просто я люблю готовить
повкуснее… а ты дура сама!
Крыса хихикала и чавкала яблоками.
– О деле совсем забыл, – продолжала она, – смотри, не успеешь… расстреляют свои
же… если, конечно, наперёд всех вас эльфы не выпотрошат…
– Ну тебя к чёрту, – тролль встал и собрался выходить, крыса тоже поднялась. Солдатик
повертелся, ища убежище, и юркнул в пристроенную к помещению подсобку, дверь которой
была настежь раскрыта.
116
Тролль собрался идти куда-то «вниз», как он выразился, но крыса решила завернуть в
подсобку за спиртным. Она стояла, наполовину зайдя в помещение, и переругиваясь с трол-
лем, поставила уже одну ногу совсем близко к стойкому оловянному солдатику. Солдатик
затаился и взвёл курок на ружье…
Наконец крыса вошла и вытаращилась на него. Она ничего не могла сказать от неожи-
данности, только молча стояла, выпучив глаза. Солдатик спустил курок.
Звук выстрела утонул в страшном грохоте, который раздался со всех сторон. Стены,
пол, потолок – всё заходило ходуном, откуда-то сверху посыпалась земля, а в помещении
упала часть лесов. Земля гудела, словно страшное огромное чудовище.
– Скорее, он просыпается! – завопил тролль и бросился бежать; он не услышал
выстрела и не заметил, как упала крыса.
Солдатик сидел всё в том же положении, с ружьём в руках и смотрел на крысу, которая
дёрнулась несколько раз в конвульсиях и затихла. Никогда ему ещё не приходилось видеть
мёртвых тел, тем более убивать самому. На груди у крысы остался круг красной испачкан-
ной кровью шерсти, в центре которого была страшная маленькая тёмно-красная точка, из
неё сочилась кровь. Крыса лежала на куче какого-то мусора, досок, старых бутылок, открыв
глаза и осклабив зубы. Одна рука была странно заломлена назад, сама она лежала на спине,
скособочившись направо, и солдату казалось, что крыса ещё живая. Но нет, крыса была
мертва, просто смерть ещё не успела изменить её тело, и сейчас можно было подумать, что
она просто задумалась, прямо вот так, лёжа на этой странной куче и вперив глаза куда-то
в угол. Солдатику было страшно, но он не мог оторвать от неё взгляда. Он даже зачем-то
посмотрел на то место, куда смотрели мёртвые глаза крысы и ничего там не увидел. Звуки
стихли, всё закончилось, но солдатик не мог пошевелиться. Ему всё казалось, что как только
он двинет рукой в этой тишине, крыса сразу тоже задвигает лапами, начнёт облокачиваться
на доски, которые поедут под её тяжестью, и посмотрит на него… хотя разум подсказывал
ему обратное. Раньше, когда он смотрел на крысиные лапы или чьи-то ноги, он никогда и
подумать не мог, что эти лапы могут вот так вот, очень близко и беспомощно лежать рядом
с ним. Их даже можно коснуться, стоит чуть протянуть руку.
Так сидел он, голова его была совершенно пуста, он смотрел на лапы крысы и не мог
сделать ни движения. Всё же через некоторое время солдатику пришлось сделать над собой
усилие и подняться.
Стараясь не смотреть на тело и уж тем более его не касаться, он начал заваливать
крысу всем, что попадалось под руки. Но всё равно, когда он кидал доски, кирпичи и пустые
бутылки, он почти физически ощущал, как они ударяются о мёртвое тело, которое было ещё
теплым и мягким, и, чуть отскочив, застывают на месте… А ведь минуту назад это тело ело
яблоки и совсем не думало о смерти. Наверное, даже гипотетически не думало, что может
когда-то умереть. Такова природа всех живых существ.
Когда на крысу уже было навалено множество разного мусора, её тело под тяжестью
вдруг перекатилось на спину, как перекатываются во сне те, кому не очень удобно лежать.
Из-под досок выглянула лапа. Это было уже слишком, и солдатик выскочил из подсобки.
Он стоял за углом и глубоко дышал, выгоняя вредные мысли и пытаясь сосредоточится на
задании. Это не помогало – перед глазами вертелась одна и та же картина: пустая бутылка
из зелёного стекла отскакивает от грязного меха и, испачканная мазками красной липкой
крови, катится, катится и падает на шею крысе; а та всё смотрит куда-то в угол…
Неизвестно, сколько времени прошло, пока стойкий оловянный солдатик стоял так,
подперев собой стену. Наконец, он собрался с мыслями, тряхнул головой и отправился
разыскивать танцовщицу. У него был такой план: найти танцовщицу, затем найти выход из
логова и вместе с ней убежать.
117
В земляной стене позади дома была открытая дверь, наверное её оставил тролль, думая
что крыса побежит за ним. Заглянув, солдатик увидел коридор со множеством дверей. В
каждой двери было небольшое оконце, забранное решёткой. Было похоже, что он попал в
тюремные камеры. В одном из окошек был свет и солдатик заглянул в него. Его радости не
было предела, потому что там он увидел танцовщицу!
Оловянный солдатик начал возиться с замком, как вдруг у него перед глазами всё завер-
телось, и он рухнул прямо на землю. Ружье вылетело из рук.
Над ним стоял тролль и глаза его сверкали невероятной яростью; в руке он держал
огромную дубину, которой и огрел солдатика по голове. Пока тот не успел опомнится, он
быстро схватил его за ноги и оттащил в соседнюю камеру. Танцовщица кричала, умоляла
его пощадить солдатика, но тролль только жутко ругался.
Заперев солдатика в камере, тролль увёл куда-то танцовщицу. Дождавшись, пока все
звуки стихнут, солдатик открыл на своей титановой ноге пилу и начал выпиливать замок в
двери. Дверь оказалась сделана на славу, поэтому он провозился довольно долго.
Наконец, выбравшись из своей камеры, он пошёл отыскивать танцовщицу. Тюремный
коридор заканчивался лестницей, которая вела как наверх, так и вниз. Солдатик начудачу
пошёл наверх и оказался в большой ярко освещённой зале с колоннадой. Слышались чьи-
то голоса.
Он спрятался за одну из колонн и осторожно выглянул – в центре залы стоял шикарно
накрытый стол со множеством блюд, посреди стола стояли три огромных тяжёлых подсвеч-
ника, в которых было по пять свечей в каждом, а на противоположных коротких концах
стола сидели тролль и танцовщица. Тролль сидел спиной к солдатику и рассказывал танцов-
щице какую-то невероятно уморительную историю, над которой сам и смеялся, а танцов-
щица смиренно глядела в пол.
Стойкий оловянный солдатик высунулся из-за колонны так, чтобы танцовщица могла
его видеть, и приложил палец к губам. Он хотел подкрасться к троллю сзади и схватить его,
но тролль уловил движение, ещё когда солдатик только начал выходить из-за колонн, и резко
развернулся на стуле. Он несколько секунд смотрел, не понимая, как тот оказался в зале, а
потом вскочил, отбросил стул и пошёл на него, жутко ругаясь.
Тролль был на целую голову выше солдатика и гораздо шире в плечах, но стойкий
оловянный солдатик не боялся его, вот какой он был смелый!
Однако, когда противники уже приготовились к рукопашной, произошло нечто абсо-
лютно неожиданное для них обоих. Танцовщица легко и бесшумно выпорхнула из-за стола
и, в одно мгновение оказавшись рядом с троллем, схватила со стола подсвечник и нанесла
троллю сокрушительный удар по голове. Всё произошло мгновенно, движения танцовщицы
были настолько быстрыми, лёгкими и точными, что солдатик даже не успел измениться в
лице от неожиданности, да так и остался стоять в боевой позе, пока тролль закатывал глаза
и падал носом в пол.
– Быстрей! Быстрей! – танцовщица тянула солдатика за руку.
– Ты знаешь где выход? – спросил он, едва поспевая за ней.
– Да, но это будет очень сложно.
Танцовщица быстро побежала вниз по лестнице, солдатик за ней. Они пробежали уро-
вень с тюремными камерами и оказались внизу в длинной низкой зале, слабо освещённой
светом кристаллов. Пол посередине имел огромную длинную и глубокую яму из которой по
всей длине торчали какие-то палки и бугры…
– Это их новое оружие – дракон, – сказала танцовщица. Стойкий оловянный солдатик
присмотрелся – бугры и палки – это оказалась шкура дракона! Спина его была чуть ниже
уровня пола, а сам он занимал всю нишу в помещении. Дракон был огромный и уродливый,
о таких пишут – «ущербный плод помрачённого сознания». Это был продукт магической
118
инженерии: красное тело с вшитыми белёсыми крыльями и торчащими отовсюду шипами,

наклонившимися как гнилой лес, заканчивалось огромной булавой с одной стороны и такого
же размера головой с другой. Дракон спал.
– Нам надо туда, – танцовщица показала на противоположную часть залы, где у стены
был виден узкий парапет. А для этого нужно было перебраться через дракона и огромную
яму, в которой он лежал!
В это время послышался топот на лестнице – это бежал тролль и клялся всеми силами
ада, что уничтожит негодяев. Но как только он показался в дверном проёме, он получил
ещё несколько точных и чётких ударов от танцовщицы и свалился на землю. Солдатик, уже
севший на камень и приготовившийся стрелять из пневматического ружья, которое, как мы
помним, было у него в его новой ноге, так и застыл с поднятой ногой, глядя на неё.
Не было времени на вопросы и стойкий оловянный солдатик, подхватив танцовщицу,
прыгнул через дракона на другую сторону ямы. Он использовал пружину, скрытую в тита-
новой ноге, но её энергии не хватило и они приземлились прямёхонько на спину дракона, и
только потом с неё – на противоположную сторону залы.
Дракон зашевелился, зала задрожала, с потолка посыпалась пыль. Танцовщица побе-
жала со всех ног, солдатик за ней, – он, наконец, увидел проход, – в конце залы, около головы
дракона, солнце пробивалось сквозь неплотно пригнанные доски в огромных воротах, в
которые, видимо, должен был вылетать этот монстр.
В это время тролль уже пришёл в себя, и, вскочив на ноги, сыпал им вслед проклятьями
и камнями.
– Вам нас не сломить! – вопил тролль, в ярости швыряя камни им вслед, – мы не рабы!
Мерзкие эльфы! Ненавижу вас всех!
До беглецов камни не долетали, но попадали в дракона, который начинал ворочаться
всё активнее и через пару мгновений уже поднял голову, открыл глаза и нанёс по стене такой
удар, что зала заходила ходуном, а оловянный солдатик с танцовщицей полетели прямо на
спину дракону. В следующее мгновение дракон резко рванул и, выбив головой дверь, взвился
в небо.
Всё произошло настолько молниеносно, что танцовщица и солдатик некоторое время
летели молча ровно в тех же самых позах, что упали на спину дракона. Наконец, они при-
шли в себя и разместились более безопасно. Длинные шипы на спине позволяли им крепко
держаться и солдатик, открыв специальный отсек в своей ноге, крутанул волшебный шар.
Внутри появилось изображение капитана эльфов.
– Мы пытаемся тебя засечь, – без приветствий начал капитан, потом внимательно
посмотрел на солдатика: – где ты находишься? На вершине? Я вижу сильный ветер…
– Не совсем на вершине, – солдатик с трудом пытался перекричать ветер, у него пере-
хватывало дыхание, – это… это дракон…
– Дракон? Какой дракон? – не понял капитан.
– Не знаю, я в них не разбираюсь, мы его нашли в пещере тролля и летим на нём!
Капитан молчал несколько секунд, вытаращив глаза, а потом сказал:
– Опрометчиво.
– Случайно вышло, – кричал стойкий оловянный солдатик.
– Ясно. Мы тебя нашли, высылаем птицу! – сказал капитан и отключился.
Дракон начал уставать, взмахи становились всё реже и, наконец, он спикировал на лес-
ную поляну, где устало уронил голову и крылья, да так и остался лежать, тяжело сопя и
закатывая глаза.
Стойкий оловянный солдатик и танцовщица спрятались за большим камнем на краю
поляны, и устало вытянули ноги.
119
Посидев с минуту, солдатик вдруг подскочил и повернулся с удивлённым лицом к тан-

цовщице, желая задать естественный вопрос, но она его перебила:
– Да – да, я понимаю, что ты хочешь спросить… Всё сложнее, чем казалось на первый
взгляд, правда?
Солдатик развёл руками.
– Меня, – продолжала танцовщица, – король послал узнать, какое оружие готовят
тролли. Люди пристально наблюдают за многовековой борьбой эльфов и троллей. Потому,
что если эта война выйдет из-под контроля, то она начнёт угрожать и миру людей. С этим
заданием я и была отправлена в дом, где находилась табакерка с проходом… ну, а дальней-
шее ты знаешь. Эльфам ничего не говори.
Они помолчали пару минут, потом солдатик сказал:
– Интересно, найдут ли эльфы проход, из которого выломился наш дракон?
– Думаю, найдут, это не сложно. Можно проследить по траектории движения дракона,
к тому же ты вышел на связь совсем недалеко от логова тролля, а не заметить такой пролом
трудно…
– Вот здорово! Тогда эльфы найдут логово троллей и разобьют их!
Танцовщица внимательно посмотрела на солдатика и спросила:
– Ты не любишь троллей?
– Нет конечно! Они же злые и мерзкие… А что? Ты что-то знаешь про них? Что-то
хорошее?
– Нет, не интересовалась никогда… Хороший – плохой… Не знаю… – она пожала пле-
чами.
Они помолчали. Потом танцовщица спросила:
– А эльфы хорошие?
– Конечно! Они мне ногу новую дали, посмотри! – он повертел ногой, – раньше у меня
была одна нога, помнишь?
– Да, помню… – она как-то особенно посмотрела на солдатика и смутилась, потому что
подумала, что солдатик подумает, что она запомнила его, потому что он ей понравился. Сол-
датик тоже смутился, потому что когда он сказал «помнишь?» это выглядело так, будто он
помнил все минуты, что был рядом с ней, потому что она ему нравится. Она быстро отвер-
нулась, а он посмотрел вниз на траву и зачем-то поёрзал по ней ногой. Молчание нарастало
и становилось неуютным, оба чувствовали, что нужно что-нибудь сказать… Их спас грохот
в небе: это летела железная птица эльфов.
Птица села на поляну, сзади у неё откинулся железный трап и оттуда высыпали эльфы.
Они быстро связали лежащего дракона и начали готовить его к транспортировке через спе-
циальный волшебный проход, который мастерили тут же, на краю поляны.
К стойкому оловянному солдатику подошёл капитан и поблагодарил за работу:
– Это превзошло все наши ожидания, ты не только нашёл проход в логово, но и доста-
вил образец нового оружия троллей! Молодец! – капитан пожал солдатику руку, – ты будешь
представлен к награде!
Капитан пошёл руководить транспортировкой, а оловянный солдатик и танцовщица
сидели на камне и наблюдали за суетой вокруг дракона. Вдруг к ним быстрой походкой подо-
шёл капитан эльфов.
– Наша разведка проникла в логово тролля, им удалось найти и другие входы, – сказал
капитан. – Выяснилось, что этот дракон недоделанный, он ещё плохо летает и не заряжен.
Но другие тролли продвинулись намного дальше и готовы пустить в ход своё новое оружие.
Поэтому мы должны атаковать немедленно. Все подразделения подняты по тревоге. Я пред-
лагаю тебе командование взводом в составе моего батальона. Если согласен, грузись в птицу,
я представлю тебя солдатам.
120
Оловянный солдатик не ожидал такого предложения, он посмотрел на танцовщицу.

– Не переживай, с ней будет всё в порядке, она уйдёт через проход с нашими, – он
показал рукой на проход – эльфы в это время уже почти полностью вкатили дракона, вид-
нелся только хвост.
Находясь в птице, оловянный солдатик выглянул в окно, надеясь увидеть танцовщицу.
Она шла к проходу вместе с эльфами и, перед тем как войти, посмотрела на птицу, ища кого-
то глазами. Она не увидела солдатика и, отвернувшись, шагнула в проход.
Птица взлетела. На борту оловянный солдатик получил купол для высадки и оружие
– настоящее эльфийское ружьё. Прижав ружьё к себе, он сидел, глядя в окно, и думал о
танцовщице.
Через пару минут в небе начали показываться другие железные птицы и капитан объ-
явил полную боевую готовность. Вдруг одна из птиц взорвалась прямо в воздухе. Огромный
огненный шар вспыхнул посреди её тела, хвост, крылья, голова полетели в разные стороны,
а из её чрева в стороны разлетелись маленькие чёрные точки – это были эльфы. Кто-то успел
открыть купол, но большинство просто шлёпнулись на землю, а может быть, погибли ещё
в воздухе.
– Мы атакованы! – взревел капитан, – всем приготовиться к высадке!
Брюхо птицы раскрылось, и эльфы полетели вниз. Падая, оловянный солдатик заметил
в небе огромных драконов, на голове у каждого виднелась фигурка тролля. Драконы изры-
гали из своей пасти огромные огненные шары, которые разносили птиц просто в клочья.
Птицы, сбросив эльфов, тут же устремились в атаку на драконов, завязался настоящий воз-
душный бой.
Приземлившись, эльфы сбросили купола и капитан скомандовал:
– В атаку!
Оловянный солдатик оглядывался вокруг, он был совершенно сбит с толку внезапно
начавшейся суматохой. Сверху ревели драконы, грохотали железные птицы, взрывы огнен-
ных шаров были такой силы, что земля вибрировала вокруг. Из-за холма, на который они
бежали, был слышны звуки выстрелов, крики и ругань. Всё это смешивалось в ужасающую
какофонию.
Взлетев на холм, солдатик на мгновение опешил – перед ним открылось широкое поле,
где кишели сотни троллей и эльфов, стреляющих, режущих, колющих, кусающих друг друга.
Все немного опешили, но капитан был тёртый калач, он закричал «в бой!» и первый ринулся
в атаку. Атака была сложной, потому что эльфы и тролли уже успели потерять боевой поря-
док и бились на поле вперемешку. Чтобы выстрелить, оловянному солдатику приходилось
постоянно останавливаться и прицеливаться, не то он мог бы попасть в эльфа!
Когда оловянный солдатик снова прицелился, кто-то подбежал справа и выбил у него
ружьё – это оказался тот самый тролль, в логово которого проник солдатик. Тролль давно
его заприметил и специально шёл, чтобы отомстить.
Рукопашная продолжалась с переменным успехом, всё же мы помним, что тролль был
гораздо сильнее стойкого оловянного солдатика! Сначала тролль оседлал его и лупил куда
только мог дотянуться, потом солдатику удалось выскользнуть и уже он оказался сверху…
Наконец тролль сильным ударом сбросил оловянного солдатика прямо на траву и, быстро
нагнувшись поднял чьё-то ружьё, валявшееся рядом. Солдатик вжался в землю – это конец! –
только и успел подумать он. Но курок щёлкнул, а выстрела не раздалось – ружьё оказалось
без патронов. Тролль взвыл и кинулся к другому, но стойкий оловянный солдатик уже успел
открыть пневматическое ружье в своей ноге и в тот момент, как тролль развернулся, чтобы
выстрелить, пуля попала ему прямо в сердце.
Солдатик вскочил и нашёл своё ружьё. Он повернулся, чтобы снова вернуться в гущу
борьбы, но вдруг остановился. Пока они дрались с троллем, они забрались на самую вер-
121
шину холма, того, с которого и началась атака их батальона. Но сейчас оловянный солдатик
стоял в нерешительности и смотрел на битву, на тела поверженных троллей и эльфов, раз-
бросанные среди сражающихся. Он видел, как все они с искажёнными лицами бьются друг
с другом. У него перед глазами снова запрыгало видение бутылки, которая отскакивает от
грязного меха и, испачканная мазками красной липкой крови, катится, катится и падает на
шею крысе; а та всё смотрит куда-то в угол… А потом он вспомнил про танцовщицу. Она
искала его глазами перед тем, как зайти в волшебный проход, но так и не нашла. Это было
очень давно, много лет назад… Много лет назад? Нет, это было сегодня! Несколько часов
назад. А может быть даже и часа не прошло…
Оловянный солдатик не сразу понял, что кто-то стоит рядом с ним и что-то кричит. Он
повернул голову – это был капитан.
– Некогда думать! – капитан орал во всё горло, стараясь перекричать шум боя, – нельзя
останавливаться!
– Что? – не сразу сообразил оловянный солдатик.
– Ты не должен думать! Если ты отпустишь себя, то ты погиб! Если ты задумался – ты
погиб! Ты солдат, и ты должен стрелять! – он показывал пальцем на поле боя. – Ты командир!
Отпустишь себя, и погибнешь не только ты, но и твои солдаты! – капитан показал куда-то
за спину солдатику. Он обернулся – там стоял его взвод и ждал приказаний.
Капитан смерил его грозным взглядом и рванул вниз по склону.
Оловянный солдатик увидел, как тот врубился в отряд троллей и молотил их прикла-
дом направо – налево. Солдатик повернулся и крикнул своему взводу:
– В атаку! – но в этот момент вокруг него всё загорелось и он быстро-быстро куда-
то понёсся…
…………………….
Белые облака. Они очень быстро бегали вверх-вниз, так что порой сливались в белые
полосы, и издавали странный шум. Он просто пытался уловить их движения, совершенно
не задавая себе вопрос о том, как они здесь появились, что делают и, главное, зачем они
это делают. Только спустя какое-то время солдатик понял, что лежит навзничь и смотрит
на небо. Облака перестали бегать. Он поднялся. Первое, что ему бросилось в глаза – это
странный цвет его тела, оно было не красное с синим, как обычно, а чёрное с подпалинами.
Почему? Он не знал.
Он огляделся и тут вспомнил, что недавно стоял на вершине холма. Вершины не было,
вместо неё зияла огромная тлеющая воронка. Память вернулась к нему, солдатик вспомнил
что произошло. Один из троллей, управляющих драконом, видимо, заметил группу эльфов и
не мог не воспользоваться шансом. Весь взвод солдатика погиб, у него самого была огромная
вмятина на груди.
Он кое-как взобрался на то, что осталось от холма, и огляделся. Слух постепенно воз-
вращался. Бой подходил к концу; тролли поняли, что проигрывают и начали отступление;
эльфы их не преследовали, потому что сами были измотаны.
Убитых и раненых погрузили в оставшихся птиц. Стойкий оловянный солдатик лежал

на полу на какой-то шинели, он всё ещё не очень хорошо себя чувствовал – шутка ли, выдер-
жать прямое попадание огненного шара! Хорошо, что шар взорвался, и его выкинуло взры-
вом, а не то он расплавился бы, и осталась бы от него только маленькое оловянное сердечко!
Рядом сел капитан. Он не сказал ни слова, только похлопал солдатика по плечу.
– Мы победили? – спросил солдатик.
Капитан пожал плечами:
122
– Трудно сказать. В рукопашной мы сильнее троллей, но в воздухе в этот раз у них

было преимущество. Нам нужно будет увеличить расходы на оборону в связи с последними
событиями. Ладно, отдыхай, тебя порядком потрепало сегодня. У нас впереди много дел!
И капитан ушёл. А стойкий оловянный солдатик закрыл глаза и в ушах у него прозву-
чало:
Вперед стремись, о воин,

И смерть спокойно встреть!
123
Эльф розового куста

Вместо эпиграфа.
Разбирая архивы моего безвременно ушедшего друга, я
натолкнулся на записи об одном таинственном происшествии. Позже
я припомнил, что он несколько раз пытался заговорить со мной
про какую-то странную историю, случившуюся у него в медицинской
практике. Однако постоянно было то не время, то не место, и
эта история так и осталась нерассказанной. Записки произвели
на меня сильное впечатление, и поначалу я отложил их подальше,
решив больше к ним не возвращаться и не делать достоянием
общественности, чтобы не быть обвинённым в распространении
неподтверждённой информации. Но после долгих раздумий я всё же
решил их издать, здраво рассудив, что столь странное происшествие
не должно оставаться тайной, а уж как относиться к тому, что
написано – пусть решают сами читатели. Одно могу сказать точно
– мой друг был чужд вранья, имел аналитический ум и всегда смеялся
над гороскопами, спиритизмом, россказнями о привидениях и тому
подобным, называя всё это не иначе, как «чепухой».
Г.Х.Андерсен
Однажды поздней осенью 18** года меня срочно вызвали к пациенту. Я уже готовился
ко сну, когда в дверь постучали. За дверью оказался растрёпанный лакей одного знатного и
богатого семейства, указывать фамилию коего я не стану, дабы не бросить тень на других
членов семьи, к сей истории непричастных.
Узнав о симптомах болезни, поразивших молодого отпрыска знатных родителей, я
хотел было выписать порошки, оставив посещение на утро, но лакей сказал, что матушка
больного умоляла меня приехать сейчас же. По дороге лакей рассказал, что молодой человек
заболел сегодня ночью, ему снились кошмары. К вечеру состояние резко ухудшилось, и он
уже не приходил в сознание.
Ночи в это время года уже были холодные, и я порядком продрог в карете, пока мы
добирались до шикарного особняка в пригороде Копенгагена. Карета остановилась и, заку-
тавшись в пальто, я быстро прошёл к входу. Мать больного, одетая во всё чёрное, лично
встречала меня; она была бледна и издёргана, с красными от слёз глазами. Нервно отправив
прислугу, мать лично повела меня тёмными коридорами господского крыла. Неровный свет
свечей, которые она несла, выхватывал из темноты богатое убранство с узорными тяжёлыми
обоями и дубовыми дверьми. Стояла гробовая тишина, – создавалось впечатление, что мы
одни во всём доме; шаги наши гулко раздавались по коридорам.
Повернув очередной раз за угол, она медленно открыла одну из дверей, вошла в ком-
нату и подошла к кровати, на которой лежал мужчина. Издалека возраст определить было
очень сложно, мужчина был укрыт простынёй до подбородка, волосы взлохмачены, глаза не
мигая смотрели в потолок.
Мать поставила свечу на прикроватный столик и села рядом, что-то шепча и гладя
мужчину по руке. Не могу объяснить, почему я не вошёл сразу к больному, возможно, мне
казалось, что прежде нужно пообщаться матери, сейчас уже трудно вспомнить; но я некото-
рое время не переступал порог, разглядывая мужчину, как вдруг краем глаза увидел в конце
коридора фигуру. Я повернул голову и с удивлением обнаружил красивую девушку, лет два-
дцати от роду. Она стояла в самом конце коридора, там, где заканчивался ряд зажжённых в
коридоре свечей, и была наряжена в чудесное платье из зелёной парчи, расшитой мелкими
цветными узорами. Лицо и руки её были очень бледны, я бы сказал даже, – прозрачны. Меня
124
очень удивило то, что никто не расслышал шума её шагов, хотя в полнейшей тишине каждый
наш шаг звучал как поступь великана.
Несмотря на всё своё удивление, я быстро собрался с мыслями и поклонился ей. Но
девушка не ответила на моё приветствие, она медленно повернулась и совершенно беззвучно
ушла.
– Ну что Вы стоите, проходите скорее, – раздался раздражённый голос матери.
Я зашёл и принялся осматривать больного. Он весь горел, каждую минуту по всему
телу пробегали судороги, а взгляд был всё так же неотрывно направлен в одну точку. Диагноз
было поставить очень сложно, поскольку сам больной был в ступоре, а мать давала только
обрывочные сведения.
Удалось выяснить, что после смерти отца сын принял все дела, связанные с морской
торговлей, был загружен целыми днями, хотя это и давало результаты: выручку удалось
удвоить. Сегодня у него начались галлюцинации: утром он утверждал, что все вещи из гар-
дероба ночью поворачивали к нему свои головы и обвиняли в чём-то, в каком-то преступле-
нии. Правда, добиться от него в каком именно, не удалось. Днём он бросился с кулаками на
розовый куст, что растёт прямо здесь, за окнами. Все решили, что молодой человек переуто-
мился. Видения продолжали его мучить целый день, он боялся тёмных углов и говорил, что
за ним по пятам ходят тени. Всё произошло очень быстро, кошмары нарастали как снежный
ком, не прошло и дня, после того как…
– После того, как что? – спросил я.
– Это не важно, так… привязка к дате, – ответила мать, – в общем, болезнь развилась
в считанные часы.
– До начала болезни были ли какие-то события, которые могли произвести на больного
особенно сильное впечатление?
– Да, – помедлив, с неохотой ответила мать, – накануне умерла его сестра, моя дочь…
– Что послужило причиной смерти?
– Врачи не смогли определить точно.
– Вот как? Но что-то же они всё равно сказали? Не была ли это инфекция?
– Нервное расстройство.
– По какому поводу?
– Это не относится к делу, – раздражённо сказала мать.
– Позвольте мне определять, что относится к делу, а что нет, – сухо ответил я.
– У неё погиб возлюбленный. Он вышел в море и не вернулся. Не знаю, как Вам помо-
жет эта информация, – так же раздражённо сказала она.
Я достал свою походную аптечку и дал больному несколько порошков, сообщив
матери, что утром сына необходимо будет отправить в больницу. Через некоторое время жар
спал, его перестало лихорадить, больной уснул.
Прошло около получаса. Я сидел на краю постели и считал пульс, мать дремала в
кресле напротив. Вокруг стояла всё та же звенящая тишина, свечи тускло освещали комнату.
Я глядел в пол, думая о чём-то своём, как вдруг почувствовал, как мою руку кто-то схватил
ледяными пальцами. Я чуть не вскрикнул от неожиданности: больной очнулся, он схватил
одной рукой меня, а второй показывал куда-то в сторону окна. Глаза его были совершенно
безумны. Я обернулся посмотреть, куда показывает его палец и увидел, что внимание боль-
ного приковано к горшку с жасмином, который стоял на подоконнике.
– Они шевелятся! – молодой человек начал кусать себе кулаки от страха.
– Это просто поток воздуха, – тихо ответил я, стараясь не разбудить мать, – ложитесь,
отдыхайте. Я закрою окно.
Каково же было моё удивление, когда я подошёл к окну и обнаружил, что оно закрыто.
Я снова посмотрел на цветок жасмина, ни один лепесток не шелохнулся. Я решил, что мне,
125
под воздействием слов больного, просто почудилось, будто цветок шевелится, вот и всё…
Но тут я бросил взгляд в окно и у меня волосы встали дыбом от страха…
Конечно, я потом пытался найти рациональное объяснение этой страшной фигуре, сто-
явшей за окном. Возможно, кто-то из прислуги случайно забрёл к окну и оно так исказило
его черты, а может быть, мне это вообще почудилось, – когда ты долгое время сидишь в
гнетущей тишине посреди ночи, в час, в который обычно находишься в объятиях Морфея,
может всякое померещиться. К тому же всё происходило в считанные мгновения… Но тем
не менее, до сих пор я как наяву вижу эту огромную жуткую фигуру в плаще с капюшоном,
с горящими красными глазами, которая стояла в холодном лунном свете почти прислонив
голову к стеклу.
Молодой человек издал душераздирающий вопль. После полной тишины, в которой
мы находились, этот крик как бритвой резанул меня, вызвав почти физическую боль. Я
поморщился и на мгновение обернулся: мать с дико выпученными глазами вскочила с кресла
и ещё ничего не понимала, а её сын, забившись в угол кровати, трясущимся пальцем пока-
зывал на окно.
Я снова обернулся к окну и увидел, как фигура, развернувшись, плавно скользит по
воздуху прочь от окна. Долетев до розового куста, она, словно облако, растворилось в нём.
– Не отдавайте меня ему! – больной бился в истерике, – Он убьёт меня! Не надо!
Мы с матерью пытались придавить его к кровати, но тот извивался как уж, пинал воз-
дух, кричал что-то бессвязное про какого-то «эльфа розового куста» и молотил руками. Так
продолжалось некоторое время, но, наконец, он затих и, как мне показалось, уснул. Мать
рыдала в голос, и мне пришлось увести её в соседнюю комнату.
Она попросила меня остаться до утра, да я и сам думал об этом, поскольку состо-
яние больного было слишком нестабильно, и самой матери, похоже, тоже могла потребо-
ваться помощь. Решили, что мы оба займём соседние комнаты с комнатой больного, я левую,
дальше по коридору, а мать – правую. Я спросил, не следует ли позвать кого-нибудь из при-
слуги или девушку, которую я видел в коридоре, она, наверное, находится где-то рядом.
Когда я упомянул о девушке, мать побледнела и заявила, что в этом крыле, кроме нас троих,
никого нет.
– Я сам видел девушку, вот здесь, в конце коридора. В платье из зелёной парчи, – удив-
ленно ответил я. Но упоминание про платье плохо подействовало на мать, она задрожала,
ещё больше побледнела, но при этом всё так же отрицала наличие посторонних. Я пожал
плечами и вышел, пожелав ей спокойной ночи.
Про фигуру за окном я матери ничего говорить не стал, так как не был вполне уверен
в том, что мне это всё не привиделось.
В своей комнате я обнаружил свечу, умывальник, платяной шкаф и мягкую постель –
всё, что нужно, чтобы переждать ночь. Я уже собирался умыться, чтобы лечь спать, как вдруг
увидел в коридоре чью-то тень. Дело в том, что, видимо от усталости, я забыл прикрыть за
собой дверь в комнату, и гремел тазами на весь коридор. Я подумал, что разбудил мать и
хотел извиниться. Но, сделав шаг к двери, я понял, что тень имеет какой-то странный вид:
это было похоже на тень человека в капюшоне. Я осторожно выглянул в коридор. Но там
никого не было. Видимо свечи, догорая, создавали странные блики на полу.
Тут я повернул голову и увидел в другом конце коридора ту же самую девушку в зелё-
ном платье. Я снова поклонился, извинившись за свой вид – я уже был без сюртука и гал-
стука, с закатанными рукавами. Но девушка так же молча развернулась и пошла вдоль кори-
дора.
– Извините, пожалуйста, я хотел бы задать Вам вопрос, – она меня заинтриговала своим
молчанием, и я решил во что бы ни стало заговорить с ней. Девушка не обернулась и не
замедлила шага, тогда я быстро схватил свечу из своей комнаты и пошёл следом. Она завер-
126
нула за угол, но когда я повернул туда же, в коридоре уже никого не оказалось. Мне это пока-
залось странным, потому что прошло не больше двух-трёх секунд, как я повернул вслед за
ней. Я не слышал, чтобы хлопнула дверь и на всем протяжении коридора, докуда доставал
свет свечи, никого не было.
Озадаченный, я вернулся в свою комнату, закрыл на замок дверь, зачем-то проверил
крепко ли закрыты окна и повалился на кровать прямо в одежде, забыв про всякое умывание.
Всю ночь мне снилась какая-то гадость про убийства, отрезанные головы, и всё это непре-
менно сопровождалось огромной фигурой в капюшоне. Так бывает, когда неудобно спишь,
да ещё перед сном насмотришься всякой ерунды…
Утром я проснулся абсолютно разбитым.

Погода была ясная, двор проснулся, и, хотя в господском крыле было по-прежнему
тихо, издалека доносились звуки голосов прислуги, где-то щебетали птицы. Звуки утра
вкупе со светившим прямо в окно солнцем заставили меня забыть обо всех странных про-
исшествиях минувшей ночи и поверить, что день будет удачным. Тело моё, однако, после
дурного сна было иного мнения, и мне пришлось сделать несколько физических упражне-
ний, чтобы разогнать застоявшуюся кровь.
Я ещё не закончил одеваться, как вдруг услышал истошный женский крик. Это кричала
мать. Она проснулась раньше и пришла проведать сына.
Первое, что меня поразило, когда я вбежал в комнату, – это дурманящий запах жасмина.
Я не помню, чтобы я вообще замечал запах цветка накануне, теперь же он забивал весь нос,
и от него кружилась голова. Но то, что я увидел на кровати, заставило меня забыть обо всём.
Зрелище было поистине устрашающим.
Молодой человек был мёртв. Из его уха сочилась кровь, язык распух, вывалился изо
рта и был покрыт множеством кровоточащих точек, а открытые глаза выражали совершен-
нейший ужас…
Я схватил бьющуюся в истерике мать и быстро вывел из комнаты.
Полиция приехала минут через двадцать. Мы с матерью вернулись в комнату к покой-

нику, так как нас позвал инспектор. Крыло теперь ожило, повсюду сновала прислуга с
печальными лицами. Полиция уже успела открыть окна, чтобы выветрить невозможный
запах.
Инспектор задал мне несколько вопросов и тогда я понял то, что следовало бы понять
уже давно – мы с матерью оказались под подозрением в убийстве. И действительно, смерть
произошла при довольно странных обстоятельствах, а на трупе имелись телесные повре-
ждения. Тот факт, что нас подозревают, да ещё и в совершении убийства, неприятно поразил
меня.
Пока мы отвечали на вопросы инспектора, в комнату умудрился залететь невесть
откуда взявшийся рой пчёл. Они сначала кружили над трупом, и прислуге понадобилось
много времени, чтобы отогнать их оттуда, а затем переместились к цветку жасмина. Видимо,
его благоухание действовало на них как дурман. Я сказал прислуге, чтобы они выгоняли
пчёл полотенцами, а сам взял горшок с цветком, чтобы вынести его из комнаты. В это время
одна из пчёл укусила меня в руку и я от боли выронил цветок. Горшок, ударившись об пол,
с треском разбился и оттуда вместе с землей выпал человеческий череп…
С той злополучной ночи прошло уже больше полугода. За это время полиция меня
изрядно помотала, поскольку возникло подозрение, что молодой человек был отравлен
каким-то неизвестным науке ядом. Инспектор всегда подозрительно щурился, ведя допрос,
127
и раз за разом пытался вытянуть из меня ещё что-нибудь, но мне действительно нечего было
добавить – я рассказал всё, что знал.
Поскольку версия с ядом не получила категорического подтверждения, а мотивов
совершения убийства ни у меня, ни у матери не было, расследование затихло, перейдя в ряд
тех странных происшествий, которые через некоторое время забываются в пыльных архи-
вах.
Хорошо помню, как в первые дни после происшедшего я ломал голову, пытаясь понять
нить событий и соединить имеющиеся скупые факты. Но мозаика никак не складывалась. И
вот, когда я уже почти забыл обо всей этой истории, ответы на все мои вопросы неожиданно
нашлись.
Однажды, гуляя по Копенгагену, я забрёл в книжную лавку посмотреть новинки. Моё

внимание привлекла большущая, богато оформленная книга с описанием фамильного древа
правящей династии. Я не особый любитель генеалогических изысканий, и мне понрави-
лось, в первую очередь, оформление издания. Я листал книгу, как вдруг моё внимание при-
влекла одна из фотографий – это был тот самый молодой человек, что погиб при столь стран-
ных обстоятельствах. Но каково же было моё удивление, когда рядом я увидел фотографию
той самой девушки, ускользавшей от меня в тёмных коридорах старого особняка! Она была
одета в своё чудесное парчовое платье в мелкий цветочек. Но только на фотографии она не
была печальной, а улыбалась и была бесконечно весела, как может быть весела только та, у
которой впереди счастливая долгая жизнь.
– Печальная история, да? – сказал продавец, заметив, чьи снимки я разглядываю.
– Что именно?
– Вы не слышали про них? – удивился он.
– Только обрывки.
– А! А я-то знаю из первых рук! – он светился от сознания своей исключительности, –
у меня сестра замужем за инспектором, который вёл это дело. – Продавец отвернулся и сде-
лал драматическую паузу, чтобы придать себе ещё больше значимости. Но его всего распи-
рало от желания поделиться историей, которую он, конечно же, знал лучше всех, поэтому
он быстро повернулся обратно и, понизив голос, заговорил:
– Всё дело в том, что брат-то, – он показал пальцем на изображение молодого чело-
века, – считал, что у них голубая кровь, и когда сестра, – он ткнул пальцем в фотографию
девушки, – объявила, что собирается замуж за парня без роду, без племени, он, понятное
дело, взбунтовался и отправил этого парня на одном из своих кораблей далеко-далеко. Но
через некоторое время обнаружили, что парень и не уплыл вовсе, а был убит, причём звер-
ским способом – кто-то его зарезал и отрезал голову, нашли только обезглавленный труп
под липой. А сестра очень любила этого парня и от тоски умерла. И, представьте себе, на
следующий же день после её смерти обнаружили мёртвым и её брата, причём при довольно
странных обстоятельствах – у него весь язык был исколот чем-то острым, а перед этим его
мучили кошмары, да такие, что те, кто видели его труп, никак его узнать не могли, так он
изменился! Но зато смерть брата открыла тайну убийства возлюбленного – когда осматри-
вали дом, то случайно разбили один из горшков с цветком, в котором обнаружили голову
того парня, которую так долго искали. Только она уже успела истлеть, остался один череп.
Тут все увидали череп убитого и поняли, что убийцей был брат.
Продавец замолчал. В лавке на некоторое время воцарилась тишина. Потом я также
молча закрыл книгу и подал ему. Он поставил её на полку и, не оборачиваясь ко мне, добавил:
– Говорят, его убил сильный запах цветов. Но моя жена считает, что его убили духи.
Духи цветов. Он перед смертью очень боялся эльфа розового куста.
В лавке снова повисла тишина.
128
– Я не верю в духов, – наконец сказал я; но голос мой прозвучал неуверенно.

– Я тоже, – ответил продавец и наши взгляды встретились. Он был тоже не уверен.
129
Оле-Лукойе
N.Paganini. Capriccio No. 13, B-dur
Никто не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе. Вот мастер-то рассказы-
вать! Вечером, когда дети преспокойно сидят за столом или на своих скамеечках, является
Оле-Лукойе. В одних чулках он тихо-тихо подымается по лестнице; потом осторожно при-
отворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка прыснет детям в глаза сладким моло-
ком. В руках у него маленькая спринцовка, и молоко брызжет из неё тоненькой-тоненькой
струйкой. Тогда веки у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он
подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки. Подует – и головки у
них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно, – у Оле-Лукойе нет ведь злого умысла; он хочет
только, чтобы дети угомонились, а для этого их непременно надо уложить в постель! Ну вот
он и уложит их, а потом уж начинает рассказывать сказки. Когда дети заснут, Оле-Лукойе
присаживается к ним на постель. Одет он чудесно: на нём шёлковый кафтан, только нельзя
сказать, какого цвета – он отливает то голубым, то зелёным, то красным, смотря по тому, в
какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками, кото-
рый он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся чудеснейшие сказки,
а другой совсем простой, гладкий, который он развертывает над нехорошими детьми: эти
спят всю ночь как чурбаны, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали но сне!
Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал каждый вечер маленького мальчика и расска-
зывал ему сказки! Это будет целых семь сказок, – в неделе ведь семь дней; сказки расскажут
мальчугану о разных существах, чудных и не очень, о людях, которые прожили каждый свой
день. Каждый как умел. Каждый как хотел.
130
Понедельник
Как-то так получилось, что К. угораздило родиться в мире машин. Чёрт его знает,
почему так произошло, но очевидно, что вышло ужасное недоразумение.
Положа руку на сердце скажем, что К. от этого не сильно-то страдал, потому что он сам
был машиной, ну, в смысле – находился в теле машины. Все его части и отростки были при-
способлены к жизни на этой планете, он живо передвигался по поверхности, умел доставать
топливо, осуществлять коммуникацию и так далее… Но это явно был не его мир, а чей-то
чужой.
И это ему досаждало.
Что же можно сказать о мире машин?
Ну, во-первых, в каждой машине была заложена одинаковая программа поведения,
которая, однако, могла быть модифицирована. Но в любом случае программы в машинах
оставались базовыми, несмотря ни на какие модификации, что имело очень большой поло-
жительный эффект, а именно – делало возможным централизованный выпуск официальных
модификаций и подновлений, а самое главное – давало возможность предсказывать поведе-
ние каждой единицы, что, в свою очередь, делало возможным управление миром машин.
Во-вторых, внешняя конструкция машин также была типовая, приспособленная к
ландшафту обитания. Конструкция имела небольшие модификации, но эти модификации
были вызваны только фактом рассредоточенности производства машин по всей планете.
Когда-то все модели были неотличимы друг от друга, но каждый новый выпуск со временем
всё больше и больше отходил от первого оригинала, и в конце концов вышло так, что кон-
струкция-то базовая, но одного взгляда на машину уже хватало, что понять где она выпус-
калась.
Стандартная конструкция, как и стандартная программа, тоже имела немало преиму-
ществ. К числу таковых относились возможность массовой починки механизмов, изготов-
ление защитных кожухов, помещений для хранения и прочих типовых предметов.
Вот, в сущности, и всё, что можно сказать.
Сейчас К. выглядывал из своего помещения, где он преимущественно хранился, и
рассматривал движение машин на открытом пространстве. Это было его любимым заня-
тием – смотреть и предугадывать их действия. При наличии базовой программы это совсем
несложно…
Он кстати вспомнил об одном недоразумении. Дело в том, что возможность модифи-
кации базовых программ поведения создавала в мыслительных отсеках некоторых машин
ложные логические ряды, суть которых сводилась к тому, что каждая машина, якобы, уни-
кальна. «Нет, это просто смешно, – отвечал обычно К., – модификации базовых программ в
рамках типовых изменений выдавать за уникальность!» Но его не слушали.
Ну и пусть. К. подстроил окуляры и стал анализировать поступающую информацию.
Так, посмотрим, сказал он себе, что, например, сделает машина, которой случайно под
колёса чуть не попала другая машина? Из-за включения рефлекторных программ сейчас
испуг трансформируется в агрессию, которая трансформируется в звук и аннигилируется.
Всё просто: раздражитель – действие. Короче говоря, начнёт орать… Ну вот, готово, орёт.
Что сделает потерпевший механизм? То, что предусмотрено его программой либо тоже нач-
нёт орать, аннигилируя агрессию, либо уйдёт. Этот ушёл. Впрочем, пошёл недалеко – другая
машина тоже издавала громкие звуки неподалёку. Посмотрим почему… Ах, у неё топливо
не запихивалось в топку и упало, размазавшись по поверхности планеты, став непригод-
ным для дальнейшего потребления. Всё просто: несчастный случай с топливом привёл к его
131
невосполнимой потере, проблема решена быть не может, сработал механизм аннигиляции

отрицательной ситуации, и она была переработана в звук.
Так, что у нас тут ещё? Ага, вот этот не рассчитал скорость, выскакивая из своего поме-
щения, и наткнулся на другую машину, перевернув транспортируемый груз. Что ж, пред-
скажем и это. Ситуация регулируется программой поведения в конфликтных ситуациях, эта
программа имеет целью предотвратить случаи, когда одна машина разбирает на винтики
другую. Если программа работает хорошо, то сейчас начнёт помогать собирать груз, если
плохо… Ага, начал собирать… но почему-то быстро скрылся в своём помещении… Ладно,
сбои в программе тоже бывают, это случается, не страшно.
К. наскучила эта суета и он решил отключиться для подзарядки, хотя звезда, освещав-
шая планету, была ещё высоко. Переместившись вглубь комнаты, К. затенил отверстия в
помещении, расположился на специальном месте и запустил отключение своей программы.
Программа начала медленно сворачиваться, переходя в режим ожидания. В таком состоянии
она часто производила фантомы в мыслительном отсеке, и К. увидел много удивительных
вещей.
Вот К. видит, как он находится в чьём-то чужом теле и скачет верхом. Взойдя на нагую
скалу, в пьяном счастье, в тоске безотчётной, К. достаёт стрелу и пускает её прямо в солнце.
Он не помнит ни чинов, ни имён и способен дотянуться до звёзд, не считая, что это сон.
С шашкой наголо К. бросается с высоты облаков на ряды чудищ и рассеивает их. Потом
берёт в правую руку свой меч и взмахивает им. Бедная, угнетённая земля, страдавшая от
издевательств, теперь, благой волею К., покрывается зелёной травой и голубыми цветами.
Он берёт меч в левую руку, взмахивает, и повсюду вырастают леса и голубые озёра.
Он – Хранитель земли. Он стоит и дышит полной грудью. Ибо всё на свете важно и
всё имеет значение. Ибо ничто не пропадает втуне.
Ибо каждая капля – необходима.
132
Вторник
Старик ненавидел этот город, он готов был грызть его зубами и топтать ногами в при-
падке злой ярости, этот серый, покрытый пылью город. Серые дома, навалившиеся друг на
друга боками и гнусный фонтан на площади, который всё время булькал и пах тиной.
Иногда старик выбирался из своей коморки под крышей и шаркал к соседнему овощ-
ному рынку. Он глядел только вниз, на серые камни под ногами, потому что это лучше, чем
смотреть на грязные лица соседей. На рынке он, до хрипоты торгуясь, покупал немного гряз-
ной картошки, вялую морковь, дряблую свеклу и варил их в соседней таверне, потому что
в его каморке не было даже камина. Повара его недолюбливали, он видел это по их кислым
физиономиям, когда в очередной раз просился к котлу. Потом он тщательно сливал отвар
в горшок и нёс всё это домой. Овощей хватало на несколько дней, а потом всё начиналось
сначала.
Старик ненавидел этот город.
Раз в неделю к нему приходила внучка. Она приносила ему масла, сыра и немного
денег на хлеб. Внучка ставила лукошко на стол, забирала такое же, но уже пустое, оставше-
еся с её прошлого визита, и старалась побыстрее убежать, поскольку старик был сварлив и
раздражался по малейшим пустякам.
Деньги, которые приносила внучка, он тратил только на хлеб. Это единственное, что
радовало его в жизни. За хлебом ему, можно сказать, даже нравилось спускаться по утрам.
Он покупал маленькую хрустящую булку, приносил её к себе в каморку и, прежде чем дотро-
нуться, тщательно мыл руки и протирал стол от пыли. Потом он клал хлеб на стол и не
спеша отламывал самый кончик. Булка аппетитно хрустела и стреляла крошками во все сто-
роны. Он брал в руки шершавый краешек так, чтобы обхватить его всей ладонью и насла-
ждался этими ощущениями. Потом закрывал глаза и нюхал его, вдыхая ароматы свежевы-
печенного хлеба. Затем начинал потихоньку отламывать маленькие кусочки и отправлял их
в рот. Это было единственное время, когда старик улыбался и морщился от удовольствия.
Жёлтый батончик с печёными бочками заменял старику старое пыльное солнце, которое
светило в окно его коморки.
Доев ломтик, старик сел в своём ободранном кресле и уставился в окно. Звуки площади
долетали до него сквозь дыры в рамах, – оттуда доносился шум фонтана и голоса гуляющих,
кричал извозчик на нерадивого пешехода, плакал ребёнок. Всё это его раздражало. Блёклые
фасады домов на противоположной стороне площади уже настолько взъелись ему в глаза,
что старик даже перестал их ненавидеть. Он просто воспринимал их унылый вид как серую
данность, как нудную ежедневную картину, и смотрел на них, потому что больше смотреть
было не на что. Он запомнил каждый штришок каждого дома, каждую пыльную трещину,
каждое грязное пятно на фасаде. Дома, казалось, также безрадостно каждый день смотрели
на старика своими окнами. У них было неоспоримое преимущество – старик их буравил
всего двумя глазами, а они его – десятком. Но это их, наверное, не радовало, потому что
вид их счастливей не становился. Сегодня, правда, кое-что изменилось. Кто-то додумался
взгромоздить на угол дома странную чёрную фигуру кота с пушистым хвостом. Кот стоял
на двух лапах и держал руки в боки совсем по-человечески.
Идиотская выдумка, подумал старик и подошёл к окну, чтобы разглядеть кота поближе.
Но за то время, что он шёл, за те три шатких старческих шага, кот умудрился чудесным
образом переместиться аж через три крыши налево, и теперь уже стоял на углу другого дома,
всё также подперев бока руками. Старик нахмурился – он не одобрял такой чертовщины.
Теперь, уже не отпуская кота глазами, старик сделал шаг к окну и тот, словно дразня его,
запрыгал на крыше как-то странно, подлетая невысоко и медленно опускаясь…
133
Тут старика посетила догадка об истинной сущности этого кота, и он потёр окно рукой.
Кот остался на месте. Тогда он открыл соседнюю раму и потёр окно пальцем с внешней сто-
роны. Кот исчез, зато на пальце появился комок грязи. Старик растёр комок между пальцами,
и на пол посыпалась серая пыль, а сами пальцы стали грязными, особенно в тех местах,
где сгибаются фаланги. Он с минуту рассматривал свою испачканную руку, а затем бросил
взгляд на окно – кот исчез, но оставил после себя след. Даже не след, а мазок. И этот мазок
сделался чудесным, он окрасил красками тот дом, на котором прыгал хитрый кот. Оказыва-
ется, дом был совсем даже не блёклым, а имел весёлый розовый оттенок.
Старик очень удивился.
Он снова высунул руку в открытую раму и провёл ладонью ещё один, уже широкий
мазок. Затем снова посмотрел в окно. Теперь цвет приобрели уже несколько домов. Второй
был такой же розовый, а третий – жёлтого яичного цвета…
Ну и ну!
Старик бросился к столу, схватил тряпку и начал остервенело тереть стекло, потом
отскочил на шаг назад и внимательно посмотрел. Цвет был у всех домов! И это был не туск-
лый цвет беспросветной тоски, как обычно, это были здоровые цвета жизни – жёлтые, розо-
вые, оранжевые дома бодро стояли вокруг площади, словно подперев руками бока, как это
делал пару минут назад кот. Они говорили старику – ну что, удивлён?
Конечно удивлён! Старик выглянул в открытую часть окна и удивился ещё больше –
как же здорово на улице! Вон люди, пьют пиво за столиком у входа в таверну, а за сосед-
ним столиком сидит явно довольный жизнью молодой человек в каких-то хитрых пижон-
ских штанах. Да ведь сколько столиков-то понаставлено, вот бы посидеть сейчас со стака-
ном вина! Он посмотрел на официантку, принимающую заказ. Наверное, красивая. Сейчас
повернётся, уловлю черты её лица, наверное, вздёрнутый носик и хитрые карие глазки. А
может быть наоборот тонкие черты и голубые глаза? Но девушка юркнула обратно в таверну,
так и не удовлетворив любопытства старика. Сколько лет он не пил вина? Два года? Три?
Или десять? И фонтан уже не булькал, а весело журчал. А вон идёт повар из таверны, у кото-
рого он всегда просился к котлу, несёт ящик. Увидев старика, он улыбнулся и помахал рукой.
Старик помахал в ответ и поразился, как неуверенно рука сделала два-три движения. Было
похоже, что его тело совсем отвыкло от радостных приветствий. Он с удивлением посмотрел
на свои руки – что же с ними такое произошло?
В это время раздался неуверенный стук в дверь, а затем сама дверь в его коморку мед-
ленно приоткрылась и в щёлку осторожно протиснулась испуганная молодая девушка. Эта
была его внучка. Старик рассматривал её и не верил своим глазам: что это, светлая тугая
коса до пояса? Пухлые румяные щёчки? Да не может быть, его внучка серая и унылая, во
всяком случае казалось таковой. Он подбежал и схватил её за плечи, та со страху хотела
вырваться и убежать, но старик не отпускал и тряс её как грушу, рассказывая, как же он её
рад видеть! Видеть не как всегда, бросая косые взгляды из кресла, а по-настоящему, видеть
свою любимую внучку…
Она сдавленно улыбалась, пытаясь осознать происходящее, а старик всё не мог понять,
где же он видел эти глаза? Что-то до боли знакомое, погребённое под огромным слоем веч-
ного недовольства… Он вспомнил. Впервые эти глаза он увидел много-много лет назад, у
себя дома, тогда он ещё жил в своём доме, не в этой комнатушке. Несколько часов он то рас-
хаживал под дверью, то сидел за столом, обхватив голову руками. Боялся – вдруг что пойдёт
не так? Наконец ему подали что-то завёрнутое в неглаженную пелёнку. Он взял свёрток на
руки и медленно поднял верхний край. Да, да, тогда-то он и увидел в первый раз эти голубые
глаза, он вспомнил, чьи это глаза…
– Пошли! – закричал старик.
– Куда?
134
– К маме! Мне нужно срочно видеть твою маму!

Он тащил свою внучку вниз по лестнице и тараторил без умолку. Как мать? Чем зани-
мается? Не болеет? Что говорит? Денег-то, небось, не хватает? А отец твой что? Он задавал
вопросы не дожидаясь ответов.
– Ай-яй! – старик покачал головой: перед подъездом женщина собирала в корзинку
овощи и фрукты, которые раскатились по площади. Он тоже кинулся собирать, – как же тебя
так угораздило-то, а?
Женщина с удивлением смотрела на него, не тот ли это самый старик, что приходит к
ней за овощами? Тот какой-то мрачный, всё бубнит про дороговизну и не смотрит в глаза…
Нет, точно не тот.
А старик живо носился вокруг корзины, комментируя каждый фрукт и овощ, который
находил вокруг:
– А помидорки-то! Просто загляденье! Свёкла-то, глянь, какова! Ох, зайду я к тебе,
хозяйка, завтра, да скуплю всё! – Тут он выпрямился и задумчиво повертел в руках очеред-
ную находку: – А это… что это?.. ой, это же ххххххх3! Вот это да! Сто лет их не видел!
Собрав корзинку, старик помчался дальше, всё так же таща за собой удивлённую
внучку. У него было много важных дел: нужно было забежать в булочную, чтобы купить
хлеба, которым нужно было обязательно угостить дочку; ему нужно было выпить со всей
семьёй кофе и послушать их рассказы. И, да, самое главное, – ему нужно было обязательно
обнять свою любимую дочь и всех своих любимых внуков и сказать, что ему было очень-
очень одиноко и плохо без них… Старик радостно нёсся по улице вперёд, к своему забытому
светлому прошлому.
3
В рукописи название плода написано неразборчиво.
135
Среда
Громадный Клаус проснулся в своей утлой кроватке. Клаус был настолько огромным,
что весь дом задрожал, когда он потянулся и зевнул. Неимоверная, исполинская сила жила
в нём. Он сегодня проснулся поздно, и солнце уже подбиралась к зениту. Оно пробралось в
комнатушку и теперь заглядывало ему прямо в лицо, отчего Клаус морщился и щурил глаза.
Надо бы передвинуть солнце, решил он. С его исполинской силой это было плёвым
делом. Клаус владел всеми тайнами жизни, ему повиновались звёзды и сферы, он был хозя-
ином ключей от всех миров. Он не знал, как и почему это происходит, но он знал, что это
так. Клаус мог приказать любой звезде полететь куда ему вздумается и звезда не могла ослу-
шаться. Он мог приказать галактикам вращаться в обратную сторону и галактики покорно
повиновались. Он, в принципе, и солнцу мог приказать передвинуться, но Клаусу захотелось
поразмяться…
Как можно осторожней он поставил ногу на пол, но дом всё равно заходил ходуном.
Согнувшись в три погибели, чтобы не сломать крышу, Клаус встал и аккуратно зашагал
вниз по лестнице. Лестница стонала и скрипела, кряхтела и жаловалась, что пришёл-таки её
смертный час. Аккуратненько, одним мизинцем, чтобы не сорвать с петель, он открыл дверь
и протиснулся наружу. Широко раскинув ноги, он хотел было протянуть руки к солнцу и
схватить его, но тут на него налетела жена зеленщика, которая несла овощи на рынок. Кор-
зина выпала у неё из рук, и овощи покатились по площади. Женщина всплеснула руками и
наклонилась собирать их. И Клаусу бы оставить без внимания столь незначительное собы-
тие, но тут взгляд его упал на нечто, выпавшее из корзинки. Судя по всему, это был какой-
то овощ, но Клаус его не узнавал. Он не узнавал его, он, Клаус, владеющий всеми тайнами
мира!
– Что это? – спросил Клаус.
– В каком смысле «что это»? – она сердилась на него, – Клаус, болван, смотри куда
прёшь! А ну, помогай мне собирать!
– Что это?! – закричал в ужасе Клаус, тряся у неё перед носом незнакомым предметом.
Весь мир рушился, Клаус сжимался прямо на глазах. Какой же он исполин, если он даже не
знает о существовании этого… этого овоща… или что это?
Он тряс в руках эту штуковину, призывая на помощь все галактики и знакомые ему
миры, но те только пожимали плечами и с грустью глядели на муки своего господина.
Но Клаус уже не был господином. Он был раб. Он был червь. Он был ничтожество,
ничего не знающее даже о соседнем рынке. Клаус бросил овощ в корзинку и со слезами побе-
жал домой. Огромное солнце теперь смеялось над ним и больно жгло спину. Кое-как, нава-
лившись спиной, давя обеими ногами, приоткрыл он тяжеленную дверь, и начал забираться
по ступеням обратно к себе в комнату. Ступени были огромные, ему приходилось вскараб-
киваться на каждую, заливаясь горючими слезами. Протиснувшись в щёлку приоткрытой
двери, он влез на кровать и, всхлипывая, зарылся лицом в огромную пуховую подушку.
136
Четверг
В пещерах под городом жили-были два дракона.
Однажды один зашёл к другому и спросил:
– Ты что, опять рисуешь?
– Да, – испуганно ответил второй, – а что?
Первый подошёл, заглянул в мольберт – там был вид на городскую площадь. Он плю-
нул (огнём!) и ушёл к себе.
Через десять минут снова пришёл:
– Я есть хочу.
– Ну, полежи на золоте, – пройдёт… – неуверенно сказал второй: такие предложения
обычно вызывали вспышки ярости. Первый снова ушёл и принялся чем-то греметь в своей
пещере. Потом всё стихло и послышалось шлёпанье лап по лестнице, ведущей наверх. Вто-
рой дракон вышел в коридор:
– Ты с ума сошёл, там уже светает! – сказал он.
– Разберусь, – буркнул первый и вылез.
Дело в том, что драконы, как только оказывались на поверхности земли, сразу приоб-
ретали вид обычных людей. И, хотя они маскировались довольно искусно, всё равно, при-
смотревшись можно было их распознать: у некоторых кожа была ромбиками, как чешуя,
кого-то выдавали змеиные глаза, а было так, что один дракон всё никак не мог избавиться от
своего хвоста, приходилось прятать его под плащ и изображать горбуна… В общем, именно
поэтому все драконы старались как можно реже выползать на улицу при свете дня.
Да, кстати говоря, этого и не требовалось вовсе. Драконам очень повезло: они могли
не спать, не есть, им не нужно было работать. В общем, делай что хочешь, никаких ограни-
чений! Только обязательно должна быть хоть горстка золота: лёжа на золоте драконы наби-
рались сил и бодрости.
Оба дракона жили в пещерах, которые находились в разветвлённой сети подземных
ходов. Прошло довольно много времени, когда вдалеке одного из проходов послышалось
шлёпанье драконьих лап. Появился первый дракон, он шёл счастливый, клыкастая морда
расползлась в злорадной ухмылке. В передней лапе у него болтался меховой комочек, кото-
рый при приближении оказался маленьким попискивающим щенком.
– Съем на ужин, – злорадно заявил первый и скрылся в своей пещере.
Второму дракону стало жалко щенка. Он заглянул и спросил:
– Может, стейк хочешь? Могу достать. И даже приготовлю, мне не трудно.
Первый удивлённо обернулся, а второй поспешил добавить:
– Без трюфелей! – в прошлый раз он готовил бифштекс «Веллингтон», у первого ока-
залась такая изжога от трюфелей, что чуть пещеру не спалил.
– Что, завидуешь? – ухмыльнулся первый. – Нет, не хочу.
– Просто спросил. Никто тебя не раскусил? При свете дня-то…
Первый дракон помолчал, а потом спросил:
– Слушай, а в чём твоя слабость?
– В смысле?
– Ну, вот, у всех что-то есть, по чему можно заметить, что он дракон, а не человек, а
у тебя что? – он подошёл вплотную и наглым взглядом начал его осматривать, – я сколько
раз с тобой вместе выходил, ничего не заметил…
Второй пожал плечами:
– Я к себе не присматривался, – сказал он и ушёл.
137
Он вернулся в свою пещеру, походил туда-сюда, взял кисточки, палитру… Но не рисо-

валось, поэтому он решил тоже сходить в город.
Выход на поверхность, которым они пользовались, был в самом углу какой-то жутко
грязной подворотни. Это удобно, потому что мало людей. Первым делом второй дракон,
оглядываясь, пробрался к мосту через небольшой канал, вытащил из-за пазухи щенка и поса-
дил его на траву:
– Беги, беги, – сказал он тихо.
Потом отправился на площадь – нужно было уточнить несколько деталей для своей
картины.
Проходя мимо одной из витрин, дракон увидел своё отражение и остановился. Модный
сюртук, галстук-бабочка, белые манжеты, и совершенно пижонские штаны! Действительно,
а в чём его недостаток? Что не так? Что отличает от остальных людей? Он повертелся у вит-
рины, разглядывая себя и так и сяк – человек и человек, ничего особенного. А ведь отличие
обязательно должно быть!
Дракон пожал плечами и пошёл уточнять композицию. Он стоял, приглядываясь к раз-
ноцветным домам, запоминая детали, чтобы перенести их на свою картину, как вдруг его
что-то сильно толкнуло в плечо, и он упал.
Это оказалась лошадь, тянувшая фиакр. Кучер куда-то спешил и не заметил его, а
сам он, естественно, не видел ничего кроме своей композиции. Дракону, конечно, не было
больно, всё же он дракон. Но кучер очень испугался и начал орать, глаза, мол, повылазили,
ничего не видишь куда прёшь и так далее… Из фиакра высунулся бледный молодой человек
и поторопил кучера.
Дракон не стал спорить и отошёл, хотя кучер был, всё же, сам виноват. Фиакр умчался.
Он принялся снова рассматривать дома, запоминая все их чёрточки, чтобы потом пере-
нести на холст: розовый, жёлтый… он долго стоял на одном месте, впитывая детали…
Опять ему мешали. Он повернулся и сначала поморщился от неприятных звуков,
но потом ему стало жалко малыша, который уронил только что купленное мороженое, –
теперь над вафельным рожком виднелась только маленькая физиономия мальчугана, кото-
рый горько-горько плакал. Дракон огляделся вокруг, пытаясь найти мать, но её нигде не
было. Тогда он присел рядом:
– Что, убежал от тебя колобок? – малыш посмотрел на него и заревел пуще прежнего, –
ну ничего, давай мы другого позовём.
Дракон взял у малыша рожок и сказал:
– Смотри-ка, – он быстро крутанул рожок вокруг руки и на нём появился новый шарик
фисташкового мороженого (конечно, ведь драконы волшебные существа!)
Малыш так удивился, что разом перестал плакать. Он стоял, не веря своему счастью,
а дракон вложил в его руку рожок с мороженым, похлопал по плечу и ушёл, сказав на про-
щанье:
– Не урони.
Он не хотел возвращаться домой. Уточнив всё, что требовало уточнения, дракон при-
нялся бродить по городу – посидел за столиком у таверны, обошёл площадь раз пять, рас-
сматривая витрины магазинов, побродил по переулкам, походил по мостам, постоял над
водой, снова посидел за столиком. Наверху было прелесть как хорошо.
Когда начало темнеть, дракон спустился в пещеры.
А там его уже поджидал злющий-презлющий первый дракон:
– Ты сожрал моего щенка! – зарычал тот и бросился на него.
– Не ел я его! Я не люблю щенков! – уворачивался второй от клыкастой пасти.
– Врёшь! Кроме тебя здесь никого не было!
– Не вру! – второй решил сказать правду: – я его отпустил.
138
– Зачем? – опешил первый.

– Не зачем, просто так, взял и отпустил, жалко стало!
– Врёшь! – снова заорал первый, – драконы не ведают жалости! Никто не делает ничего
для других просто так, ни дракон, ни человек! Говори, где он! Съел?! Убью!!!
Первый дал задний ход, чтобы получше разбежаться. Второй решил избежать лобового
столкновения и дунул от него вдоль ходов, виляя змеёй. Первый взвыл и рванул за ним.
Они заскочили в систему канализации, которая соединялась с драконьими ходами, второй
дракон выскочил в попавшийся на пути люк, захлопнул железную решётку и придавил её
руками и коленями. Первый, двинув раза два по решётке головой, отошёл назад и запустил
такой столп огня, что у второго волосы дыбом встали. Он обернулся – не заметил бы кто!
Оказалось, что он выскочил прямо на городскую площадь, по которой бродил утром. Было
поздно, тускло освещённая площадь была пуста, только перед домом на противоположной
стороне стоял фиакр, тот самый, что чуть его не задавил. Дракон стоял на четвереньках и
держал решётку, навалившись всем весом, а первый с разбегу бил по ней головой, причём раз
за разом всё сильнее – раз! два! бабах! Следующий раз точно не выдержу, подумал второй.
Первый отошёл назад, чтобы посильнее разбежаться и на мгновение исчез в трубе.
Второй зажмурился и изо всех сил и всех сухожилий надавил на решётку.
Так прошло некоторое время, но удара не было… Второй открыл глаза и аккуратно
заглянул вниз. Там было темно, кое-где догорали ветки и листья, подожжённые драконьим
пламенем. Он подождал ещё с минуту – ничего.
Чувствуя какой-то подвох, дракон решил не спускаться в люк. Он отошёл чуть дальше
и подождал – ничего… Тогда он отправился в подворотню, чтобы попасть в пещеры обыч-
ным ходом. Медленно, как можно тише спустившись, он оказался у своей пещеры, потом
заглянул в пещеру первого – его нигде не было.
Тогда дракон пошёл тем путём, каким они оба неслись всего пятнадцать минут назад и
к своему ужасу обнаружил в трубе, ведущей к люку на площади, бездыханное тело первого
дракона.
Оказалось, что того хватила кондрашка от чрезмерной злобы.
139
Пятница
Немолодой мужчина, лет за пятьдесят, сидел за уличным столиком в одном трактире,
расположенном на площади в одном городе. На столе рядом с ним стояла небольшая коробка,
обёрнутая бумагой. А что было в этой коробке, мои дорогие читатели узнают в свой черёд.
Мужчина ждал женщину, которую не видел уже более тридцати лет; дама опаздывала,
и он развлекался, разглядывая окружающих.
Вокруг было: площадь, небольшая, провинциальная, окружённая разноцветными
домами; посреди площади цвиркал худенький фонтан; вокруг фонтана сновали праздные
зеваки. За всё то долгое время, что он здесь сидел произошло только два значительных собы-
тия: извозчик пытался задавить прохожего и у фонтана пронзительно верещал мальчуган…
Всё остальное мужчине, привыкшему к столичной жизни, показалось сонно и непримеча-
тельно.
Ах, какая хорошенькая, вдруг подумал он, глядя на официантку. Она принимала заказ
неподалёку. Сарафан идеально подчёркивал её идеальную фигуру, золотые волосы до плеч
были распущены; официантка стояла спиной, и наш герой вертелся и так и сяк, пытаясь
уловить черты лица, пока она поворачивалась то к одному, то к другому посетителю. Но
всё впустую, девушка быстро юркнула в таверну. Мужчина затаился на стуле и стал ждать
возвращения – уж тогда он точно ухватит своим взглядом черты её лица…
Но охота была прервана той самой дамой, которую он так долго ждал. Много лет назад
они расстались не очень хорошо (а точнее – очень нехорошо), поэтому после взаимных при-
ветствий и поклонов за столиком повисла тишина.
– Путешествуете инкогнито? – наконец осведомилась дама.
– Да, не люблю таскать с собой свиту, обременяет. А без свиты королю нельзя. Вы, как
я понимаю, тоже…
– Да, да! И по тем же причинам, – она улыбнулась. Их разговор не был похож на при-
дворный, когда нужно смотреть сверху вниз, цедить слова и напускать на себя скучающий
вид. Сейчас они могли позволить себе побыть людьми.
– Вы просили меня о встрече. Я Вас слушаю.
– Даже не знаю, с чего начать… – мужчина смущённо посмотрел вниз.
– Я Вас простила, – просто и прямо сказала она. Мужчина вспыхнул (а, надо признать,
с королями это случается крайне редко!) – Сначала я хотела Вас четвертовать. Потом просто
повесить. Потом осталась только досада. А потом не осталось и досады. Я словно посмот-
рела на всё со стороны, словно смотришь на одну и ту же картину сотню раз и только на
сто первый понимаешь, что же хотел сказать художник… Это, конечно, не вполне точное
сравнение, – Вы и художник, в том смысле, что Вы не творили произведение искусства…
но что-то вы натворили, это уж точно…
Мужчина был ей очень благодарен за то, что она первая начала разговор, переведя
его в откровенное русло вот так сразу, не заставляя придумывать кучу вводных пустячков,
ведущих к основной теме; когда ты хочешь поговорить о чём-то важном, это так мучительно
– искать подворотни, которые выведут на главную дорогу.
Помолчали.
– Я хотел бы отдать вам то, что по праву Ваше, – он подвинул даме коробку.
Она зашелестела бумагой, но, открыв коробку, тут же бросила её обратно на стол,
отвернулась и покраснела (что, признаем, с императрицами случается ещё реже, чем с коро-
лями!)
– Простите, пожалуйста, я хотел предварить всё объяснениями, но что-то совсем
сбился. Не поймите превратно…
140
– Я вообще не понимаю как это понимать!

– Я много думал, возвращаясь к событиям того дня. Мы знаем, что хорошо, а что плохо,
к чему следует стремиться, а чего следует избегать. Какие цели есть у человечества, видите
ли, каждый из нас знает наверняка. А когда мы знаем что-то наверняка, то сразу бросаемся
менять мир и творить добро, совершенно не понимая, что берём на себя миссию, которой
недостойны – миссию делить мир на хорошее и плохое, на добро и зло.
– Я не вполне Вас понимаю…
– Это потому, что я говорю совсем не то, что репетировал. Я вот что хотел сказать:
я был неправ, когда говорил, что Вы ничего не поняли ни в соловье, ни в розе, зато могли
целовать за безделки свинопаса…
– Прошу Вас, не напоминайте мне об этих словах, – резко сказала дама и нахмурилась.
– Извините, извините… Я хочу сказать, что я не имел права Вас судить. Ну и что с
того, что не поняли? Что с того? Заставлять человека жить по моим правилам – это непро-
стительная ошибка. С какой стати я решил, что мои мысли о том, что считать высокими
проявлениями духа должны разделять другие?
– В каком смысле? Вы хотите сказать, что писать картины маслом и спать в выгребной
яме – одно и то же?
– Я хочу сказать, что мы не вправе вытягивать человека из выгребной ямы и заставлять
его писать картины маслом.
– Серьёзно? Мне тут на помилование подали прошение одного убийцы, что ж, пожа-
луй, отпущу его, пусть вспарывает животы дальше. Мы же не вправе заставлять его жить
другой жизнью?
– Ну, знаете, это очень грубый пример! Я совсем не то хотел сказать!
Дама вдруг рассмеялась:
– Нет, вы только подумайте! Вы защищаете меня тридцатилетней давности, а я – Вас!
Они засмеялись, а потом замолчали, думая каждый о своём.
Затем дама, так же молча, сунула руку в коробку и вынула оттуда трещотку. Она рас-
сматривала её с минуту, а потом крутанула:
Ах, мой милый Августин,

Всё прошло, прошло, прошло!
– запела трещотка.
– Чёрт, – пробормотала дама, – именно та самая песня… – и положила трещотку
обратно в коробку.
Они ещё помолчали.
– Однако я в тот раз не до конца расплатилась с Вами.
– Со скидкой, – махнул рукой мужчина, а потом, спохватившись, подскочил: – прошу
Вас, не подумайте, что мне было бы неприятно, если…
– Оставьте, – властно сказала дама, – я уже не девочка и всё понимаю.
Она внимательно посмотрела на него:
– Знаете, тот случай очень изменил меня. Не поступи Вы тогда со мной подобным
образом, я до сего дня так и осталась бы пустышкой, считающей, что благополучие, радость
и сладости валятся на меня прямо с неба.
Она встала и взяла коробку:
– Я не знаю, какие у Вас сейчас идеалы, но точно знаю одно: никто не может знать,
как его мысли и поступки отразятся на других. Тот, кто желает блага, может обнаружить,
что принёс вред. А тот, кто считает свой поступок опрометчивым, вдруг обнаруживает, что
он дал благие всходы. Тот факт, что Вы не можете нащупать твёрдую почву под ногами,
141
совсем не означает, что Вам некуда двигаться, – дама внимательно посмотрела на мужчину
ещё раз, – засим прощайте.
Мужчина встал, они оба, как и требовал этикет, принуждённо раскланялись, и дама
ушла, оставив нашего героя наедине со своими мыслями.
Оставим его и мы.
142
Суббота
Два брата, – старший и младший, решили встретиться в выходной день пораньше. У
них были неотложные дела: у младшего были некоторые неприятности, и старший брат спе-
циально приехал, чтобы вытащить младшего из этих самых неприятностей.
А дело было вот в чём.
Младший брат был врачом. Он исследовал тайны человеческого мозга. Однажды он
узнал, что учёный из России открыл тайну человеческого гипофиза. Однако эксперимент
не увенчался успехом, и тогда младший решил повторить его, учтя ошибки коллег. Но для
эксперимента ему потребовался, ни много, ни мало, мозг Бенедикта Спинозы, известного
философа. Достать мозг, это понятно, оказалось делом трудным.
Мозг после смерти философа был тайно изъят и подвергся глубокой заморозке. Его
тайно перевезли в Альпы, где спрятали в труднодоступной пещере. Те, кто это сделал, наде-
ялись каким-то образом сохранить для человечества то наследие разума, ту ясность, мораль-
ную честность, прямоту и оригинальность мысли, которую являл собой философ при жизни.
Однако должного способа заново восстановить всё это не было, до тех пор, пока…
– Чепуха какая-то, – сказал старший.

– Я тоже так думал, пока сам не увидел! – воскликнул младший, потом понизил голос,
перегнулся через стол и засверкал глазами: – ты знаешь, что Спинозу хоронили дважды?
А как ты думаешь, почему? Потому что они не сразу узнали, что он умер, и требовалась
эксгумация под благовидным предлогом, чтобы извлечь мозг…
– Во-первых, неправдоподобно. Во-вторых, если допустить, что так и было, то ты уве-
рен, что это был мозг Спинозы? На нём же не написано.
– Да, уверен. На все сто, судя по тому, что произошло дальше.
Так, вот, должного способа вернуть разум Спинозы к жизни не было, пока в России не
была открыта тайна человеческого гипофиза. И здесь в дело вступил младший брат, который
подошёл к мозгу, так сказать, с другого конца и с другими интересами.
Слухи о замороженных мыслях философа вовсю циркулировали в народе. Однако
найти хоть какие-то нити оказалось очень сложно. Он объехал всю Европу, побывал на
всех туристических маршрутах в Альпах, нашёл добрую сотню человек, предлагавших ему
достать мозг Спинозы «в течение часа, ещё даже тёпленький», но всё впустую. Разочаро-
ванный результатами своих многомесячных поисков он вернулся в родной город, где возоб-
новил врачебную практику в местной клинике.
И вот однажды на приём к нему пришёл пациент. Это был его постоянный клиент,
мужчина в годах; он был интеллигентен, одет опрятно, спокоен, рассуждал разумно. Но при
этом был поразительно докучлив, появился на приёме уже с десяток раз, жалуясь то на звон
в ушах, то на головные боли, то глаз у него побаливал… Однако после исследований неиз-
менно оказывалось, что пациент абсолютно здоров. На приёме он без умолку болтал, рас-
спрашивая о новых веяниях в медицине, о поездках по Европе, постоянно чем-то интересо-
вался.
Младший, увидев мужчину в дверях, инстинктивно поморщился и потёр виски. Надо
бы ему аккуратно предложить сходить к психиатру, подумал он.
– Ну-с, как здоровье? Что тревожит на этот раз?
– Мозг.
– Мозг? – младший рассмеялся, листая историю болезни и глядя на того исподлобья, –
что не так с вашим мозгом?
143
– С моим всё в порядке. За Спинозу переживаю, – улыбнулся пациент.

Младший аж подпрыгнул…
– Ты хоть знаешь, кто это? – спросил старший брат, – кто это такие? Ты их называешь
«они», но кто они? Кто этот «пациент»?
Младший посмотрел под ноги:
– Я не очень интересуюсь всеми этими тайными обществами, не мой профиль. Мой
профиль медицина.
Старший покачал головой, что означало «как это на тебя похоже, младший, связаться
с какими-то людьми, даже не выяснив кто это!». Но вслух он ничего не сказал.
Дальше всё развивалось в геометрической прогрессии.

Младший со своим пациентом (будем звать его так, ибо настоящее имя не известно)
оказались в Альпах, где пациент провёл его какой-то страшной горной тропой на самую вер-
шину Монблана. Там, в тайной пещере, вмороженный в глыбу прозрачного льда, находился
мозг великого философа.
Младший брат осмотрел его со всех сторон и нашёл, что материал в отличном состо-
янии.
Пациент во время осмотра тёрся рядом. В какой-то момент он неуверенно подошёл
поближе, тронул младшего за рукав и сказал:
– Послушайте… Я – хранитель; но моя миссия не только охранять это сокровище от
посягательств. По правилам я должен послужить ещё и донором. Это великая честь для
меня, знать, что Спиноза оживёт во мне, пусть сам я даже исчезну.
Младший внимательно посмотрел на пациента, но ничего не сказал.
Пациент проживал в доме у подножия горы, и они аккуратно спустили глыбу льда в дом
для дальнейшей работы. Предложение пациента быть донором было вежливо отклонено…
– Фу-у-у-у… – облегчённо вздохнул старший брат, – я уж думал, ты ему череп вскрыл!

– Ну, я всё-таки не убийца, – ответил младший, – донором выступил альпийский
сурок…
– Сурок?
– Ну да. Marmota marmota, альпийский сурок. Их много в тех краях. Эукариоты, живот-
ные, хордовые, млекопитающие… Этого достаточно.
Старший от души смеялся.
Операция прошла успешно, гипофиз был пересажен удачно, отторжения тканей не

произошло. Дальнейшие процессы развивались так же, как было описано при первой опе-
рации – выпадение меха, вытягивание конечностей, развитие речи и проч.
Через неделю было замечено, что существо, в которого превратился сурок, стало инте-
ресоваться буквами.
– «Р-р-р-р-р»… – говорил ему младший брат, показывая на букву, существо повторяло:
– «Р-р-р-р-р»…
– А теперь всё вместе: «Р-р-р-ы-ы-ы-ы б, б, б, а-а-а-а-а»… «Рыба»…
– Рыба.
Существо произнесло это слово быстро и уверено. Младший вскинул удивлённые глаза
на пациента и сказал:
– Оно читает!
Пациент быстро схватил с полки первую попавшуюся книгу (это оказались «Упани-
шады») и положил перед существом. Существо начало складывать буквы в слова, всё быст-
144
рее и быстрее, и вскоре его речь приобрела плавный характер, а через некоторое время оно
замолчало, потому что стало читать про себя.
Существо глотало одну книгу за другой, благо, что у пациента их было вдоволь. Через
несколько дней младший брат вынужден был уехать, а когда через месяц отлучки вернулся,
то был поражён свершившейся переменой.
Существо уже нельзя было назвать «существом», это был полноценный человек.
Правда, внешне пытливый глаз обнаруживал в нём явные черты его предка – сурка. Но взгляд
его был настолько осмысленным и очеловеченным, что младшему в этот раз и в голову не
пришло почесать его за ухом или погладить по голове, как он, бывало, это делал. Он молча
протянул человеку руку и улыбнулся. Тот ответил; рука у него была сухой, рукопожатие сме-
лым, крепким и откровенным.
Через некоторое время человек принёс книгу, которую написал за предшествующий
месяц, это был труд о корнях закона достаточного основания. Младший не был силён в
логике, но стиль и зрелость выводов оценил по достоинству.
– Сейчас я пишу свой главный труд, – сказал человек, – он будет называться «Мир как
желание и образ»…
Пациент всё время ходил кругами вокруг человека и лучился от удовольствия, от осо-
знания того, что его миссия реализовалась как нельзя более удачно.
Решено было переправить человека в соседнее королевство и пристроить в какой-
нибудь университет, поскольку держать взаперти такой могучий разум – это как минимум
преступно.
Друзья пациента взяли на себя эти заботы и устроили всё как нельзя лучше. Младший
брат получил возможность посещать человека и изучать дальнейшее развитие его способ-
ностей. Он хотел написать труд о своей операции и опубликовать его.
Но этому не суждено было случиться.
Человеку дали имя, выправили документы, даже заочно, задним числом присвоили
звание доктора философии (скажем прямо, – он этого заслуживал).
Однако созданный человек оказался настолько честен, прямолинеен и правдив, что тут
же в университете поругался с главным королевским философом, о котором, конечно, шеп-
тались, что он философствует абсолютную чепуху, прикрывая её наукообразными словами,
но вслух этого никогда не говорили! А человек прямо и без обиняков сказал всё что думал и
о философе, и о его философии, и послал того на иш-какхиай; его и всю его родню… Дошло
до того, что он начал читать свои лекции обязательно в то же время, что и королевский фило-
соф, чтобы публично подчеркнуть – или философия, или лизоблюдство. Выбирайте.
И вот в один день, когда младший снова приехал навестить человека, к нему в гости-
ницу, где он остановился, пришли пятеро вооружённых людей из тайной полиции и тут же,
не говоря ни слова, начали обыск. Четверо ходили по комнате, переворачивая всё вверх дном,
а пятый присел рядом на диван и начал расспрашивать.
Младший был настолько растерян, что плохо соображал что происходит, только хло-
пал глазами; в голове носились какие-то мысли; он вертел головой, наблюдая сразу за чет-
верыми, ходившими туда-сюда по гостиничному номеру, а в это время пятый дёргал его за
рукав, задавая кучу вопросов; младший отвечал с трудом, иногда понимая, что несёт какую-
то околесицу…
Через пятнадцать минут он остался в номере один, сидя на диване с раскинутыми в
стороны руками и тупо смотря на закрытую дверь, за которой так же внезапно, как и появи-
лись, исчезли полицейские. Ещё через пять минут мысли его прояснились и суть событий,
наконец, дошла: гомункула создали вы?.. Да, но это не вполне гомункул, гомункул малень-
кий, в пробирке, и гомункул это не совсем научное… Это неважно; каким образом заклады-
валась воля, порядок мыслей в это существо?… Да они и не закладывались вовсе, это всё
145
уже было в гипофизе, не знаю как бы это объяснить… Не надо ничего объяснять, этот экс-
перимент ваш – антинародная деятельность хуже терроризма, он не просто подрывает устои
общества, он подрывает устои философии и направлен против короля!.. Да нет, что вы…
Ваши заметки об операции мы изымаем. У вас 24 часа чтобы покинуть пределы страны,
власти страны проживания будут уведомлены о вашей антиобщественной деятельности…
– Да, уведомлены, – мрачно сказал старший, – я навёл справки, они идут по твоему
следу и, по моей информации, как только найдут, тюрьма тебе обеспечена. Они думают, что
ты собрался пачками производить мыслителей.
– Что за бред? Но даже если бы я стал создавать их пачками, и что? Не солдаты же…
– Когда много мыслителей, сам знаешь, управлять трудно…
Помолчали.
– Так, – решительно сказал старший, – что известно о тех ребятах, которые притащили
тебя к этому самому мозгу? Сперва нужно понять с кем ты связался…
– Послушай, меня никто никуда не тащил, я сам искал этих возможностей!
– Ладно, ладно, не кипятись.
– Они дали мне кольцо, – младший похлопал себя по карманам, – где-то здесь оно у
меня, сейчас найду. Сказали адрес, куда нужно прийти в случае неприятностей, показать
кольцо, они помогут.
Наконец младший выудил из кармана кольцо, которое хранил без должного почтения,
потому, что особо на их помощь не рассчитывал…
Старший покрутил его:
– Иврит. Здесь буквы на иврите.
– Да? Я не разглядывал особо, – младший махнул рукой.
– «Братство амореев…», что-то о «хранителях ламедвовников»… а, ясно. Я что-то слы-
шал о них краем уха. Это тайное братство, они разыскивают по всему свету ламедвовников,
коих должно быть непременно 36, ни больше ни меньше, и всячески оберегают их.
– Кого разыскивают? Первый раз о таком слышу…
– Я читал о ламедвовниках, – сказал старший, – в «Книге вымышленных существ». Это
праведники, назначение коих – оправдывать мир перед Богом. Они наши спасители, хотя
и не знают этого. Они не знают друг друга, и не знают даже, что они ламедвовники. Как
только такой человек узнаёт, что он ламедвовник, он тут же умирает. Если они исчезнут или
их станет меньше 36-ти, Бог уничтожит наш мир…
– Наверное, Спиноза был этим самым «ламедвовником»?
– Я же говорю, я читал это в «Книге вымышленных существ». Нет никаких ламедвовни-
ков, чепуха это всё. Держи, – старший подал младшему кольцо, – у меня есть план, как тебя
вытянуть из этой передряги, вот послушай… Что такое?
Младший не слушал его, он внимательно, сдвинув брови, смотрел куда-то за спину
старшему.
– Эй! – крикнул он кому-то, – ты что делаешь?
Старший обернулся и мельком увидел человека, завернувшего за угол, который нёс в
руке что-то странное, он не успел разобрать. Младший вскочил и двинулся вслед за ним.
– Постой! – крикнул старший брат, – ты куда?!
– Он щенка схватил за шкирку и куда-то потащил, – развёл руками тот, – явно с нехо-
рошими намерениями!
– Тебе сейчас не до щенков. Вернись, пожалуйста, обратно, – оглядываясь по сторонам,
негромко, но настойчиво сказал старший брат.
146
Младший колебался несколько секунд, а потом махнул рукой, мол, ну и пусть, и рванул
в переулок, в котором только что скрылся мужчина. Старший всплеснул руками и кинулся
за ними, он бежал и думал, что устроит младшему головомойку, когда догонит…
До поворота в переулок было с десяток шагов, но к тому моменту, когда старший вбе-
жал в него, там уже никого не было. Сначала это его несколько озадачило, но он сообразил,
что погоня ушла куда-то в более узкие и более грязные подворотни, которые змеились в раз-
ные стороны. Старший прислушался и побежал в сторону, где раздавались дробные звуки
двух пар ног. Всё ближе и ближе, вот, наконец, ещё поворот и он чуть не наступил на лежа-
щего на земле младшего брата. Тот лежал навзничь, раскинув руки, и часто дышал, на его
рубашке, в области сердца, расплылось пятно крови.
Старший заметил краем глаза, что тот тип, за которым гнался младший, шмыгнул в
арку неподалёку, но перед тем, как скрыться, он повернулся и посмотрел на них. Морда
его, да-да, именно морда, иначе это нельзя было назвать, расплылась в огромной улыбке,
выставив два ряда острых зубов; в темноте арки мелькнул его жёлтый змеиный глаз, и тип
скрылся…
Старший упал на колени и приподнял голову:
– Ничего, ничего, – руки и голос его тряслись, – сейчас, доберёмся до больницы…
Младший с трудом поднял голову и посмотрел на рану.
– Крови почти нет, – сказал старший, – всё будет хорошо…
– Нет, – сказал младший и голова его снова упала, – не будет хорошо… кровь в пери-
карде…
Старший помчался со всех ног по извилистым подворотням за фиакром, чуть не заплу-
тал пару раз и, наконец, выскочил на площадь, где ещё пять минут назад они с братом мирно
сидели за столиком у таверны. Он чуть не сбил с ног какого-то мужчину, прогуливавшегося
по площади.
– Что с вами? – спросил тот, – вам нужна помощь?
– Мне нужен экипаж!
– Вон там! – он показал рукой в сторону широкой улицы, ведущей с площади, и стар-
ший умчался. Его не было довольно долго. Через некоторое время он, весь бледный и нерв-
ный, вернулся на фиакре. Кучер оценил ширину подворотни и заявил, что никоим образом
туда не пройдёт.
Мужчина, которого чуть не сбил старший, стоял всё ещё тут же и охотно согласился
помочь. Они оба побежали по подворотням. Увидев лежащего на земле младшего брата,
мужчина ахнул и всплеснул руками. Затем они быстро подняли младшего и понесли к эки-
пажу. Кровь у младшего брата была почти не видна и люди на площади либо не предали
значения всей этой суматохе с погружением в экипаж, либо укоризненно качали головами,
что означало, мол, с утра уже пьян…
Фиакр медленно поехал по площади, ежесекундно наталкиваясь на гуляющих и пере-
ругиваясь с прохожими… Старший всё торопил и торопил кучера как мог, всё ещё надеясь
на счастливый исход, которого, впрочем, никак не могло быть…
Кстати, если бы младший брат был в сознании, то он сразу узнал бы мужчину, который
помогал нести его к экипажу. Это был тот самый человек, которого в нашей сказке зовут
«пациентом».
Когда фиакр уехал с площади, пациент прошёл по переулкам до того места, где лежал
младший брат. Он постоял, оглянулся и что-то подобрал с земли. Это было выпавшее из
кармана младшего брата кольцо, то самое, которое он хранил без должного почтения…
147
Воскресенье
– К Вам красивая дама, – консьерж загадочно покивал головой вниз по лестнице.
Карл спустился.
– Ты сильно рискуешь, приходя ко мне, – сказал он и, обернувшись, посмотрел на кон-
сьержа: тот усиленно делал вид, что занимается своими делами.
– Ах, оставь! – Клара махнула рукой, – я сегодня не вернусь домой.
Консьерж был прав, Клара была действительно красива. Утончённые аристократич-
ные черты лица выгодно оттеняли её живой ум, сводя с ума тех мужчин, которые ценили в
женщинах не пышность, но благородство; стройное тело Клары магнитило взоры на всём
видимом расстоянии.
День рождения подруги, пояснила Клара. Всё просто отлично, особенно шампанское.
Поэтому домой она сегодня не поехала, а поехала к нему, к Карлу. Клара уверенным жестом
отдала ему зонтик и прислонилась к косяку.
Муж не ценил и не любил её, а потому смотрел на её увлечения сквозь пальцы, она
платила ему тем же. Но всё равно, являться на ночь глядя к чужому мужчине было риско-
ванно. Карл глянул через широкие стеклянные двери подъезда на площадь перед домом –
слава Богу, она была пуста, сегодня воскресенье, все разошлись пораньше, если не считать
какого-то пьянчужку, стоявшего на четвереньках над люком канализации и экипаж, на кото-
ром приехала Клара.
Рядом с фиакром неуверенно мялся кучер. Ясно, Клара забыла заплатить. Карл вышел
и расплатился, а вернувшись в подъезд обнаружил, что она уже поднялась наверх, оставив
на гостевом столике свою шляпку.
Когда он, со шляпкой и зонтиком в руках, появился в своей квартире, Клара уже успела
зацепиться за одну из его многочисленных книг, и внимательно читала, прислонившись к
книжному шкафу. Карл остановился в тени коридора и, скрытый портьерой, любовался ею
некоторое время. Наконец он вошёл, положил шляпу с зонтиком на кресло; Клара, заметив
его, прочла:
Пускай сирокко бесится в пустыне,

Сады моей души всегда узорны.
– она провела пальцем по закладкам сверху, – это твои любимые?

Карл немного смутился, взял из её рук книгу и поставил на полку:
– Это… личное…
Клара отвела глаза и тихо сказала:
– Я тоже… твоё личное.
Карл вспомнил, как они познакомились: мокрые бульвары, мокрые зонты, он так и не
понял, как они оказались рядом. В кафе Клара угощала его своим вкусным шоколадом, а он
ей заказывал клубнику и миндальный крем. Это был Париж, тогда они ещё путешествовали
поодиночке, и это было чудно – всю жизнь прожить в одном и том же городе, а познакомиться
случайно в Париже.
Конечно, Клара была «его личным», но Карл всё время боялся сказать ей это напрямую,
он боялся, что от слов узорный сад сразу потускнеет или разрушится совсем.
Клара оттолкнулась от книжного шкафа и принялась бродить по комнате, трогая
руками все предметы; те, которые её особенно интересовали, вроде маленьких египетских
статуэток из его собрания, Клара вертела в руках, задавая кучу вопросов. Она была первый
раз у него дома; по воскресеньям Карл отпускал прислугу, и Клара это знала.
148
– Хочешь что-нибудь выпить?

– Только не вина… – ответила она, – и ещё мне нужна ванная комната.
Ванная комната у Карла была холостяцкая, без всяких разных кремов и пен, но в самой
ванне уже была налита вода, которую он готовил для себя в надежде полежать там с бокалом
вина.
Он побулькал рукой и сказал:
– Теплая, как раз. Прошу!
Клара повернулась к нему спиной:
– Помоги, пожалуйста.
Он помог развязать многочисленные завязочки, ленты, шнурочки, и, когда, наконец,
победил всё это и собрался уходить, Клара окликнула его:
– Карл!
– Да?
Клара стояла совершенно нагая в ванной; она приняла соблазнительную позу и послала
ему воздушный поцелуй. Карл засмеялся и невольно остановился, наслаждаясь видом.
– Ну всё, иди, иди… – засмеялась она и Карл, подхватив её одежду, вышел.
Он возился на кухне с кипятком, когда услышал, что Клара зовёт его.
– А у тебя есть халат? – спросила она.
– Халат? Кажется нет… Сейчас посмотрю.
Халата, конечно, не было. В гардеробной он нашёл свою тёплую рубашку, которую
торжественно и вручил; Клара посмеялась над «халатом», но всё же надела принесённую
Карлом рубашку (которая, скажем откровенно, ничего особо не прикрывала, а только под-
чёркивала), и аккуратно вышла из ванны.
– Холодный пол, – пожаловалась Клара и протянула к нему руки. Карл взял её на руки;
Клара пахла лавандой и мускусом. Карл удивлённо оглянулся на ванну и увидел там хлопья
пены:
– У меня есть пена для ванн?
– Да. Ты что не знал?
– Забыл, наверное, – сказал Карл, и они засмеялись.
Карл донёс Клару до кровати и вернулся с чаем.
– Что это?
– Это зелёный чай. Говорят, на ночь пить нельзя, но ничего другого нет. Друг из Китая
привёз. Между прочим контрабандой.
– О!
– Называется как-то типа «Дракон ныряет в колодец… перед дождём» или что-то в
этом духе.
– Дракон ныряет в колодец? – Клара от души засмеялась, поставила чай на столик,
поудобнее устроилась на подушках и внимательно посмотрела на Карла.
– Скажи мне что-нибудь.
– Что?
– Не знаю.
– Ну-у-у… – Карл немного смутился, – ты красивая…
– Я знаю.
– Ты красивая и умная одновременно, а это редкое сочетание…
Клара улыбалась и молчала, пока Карл не сдался:
– Ну, я не знаю, правда! Про что сказать?
Клара засмеялась и сказала:
149
– Я знаю твои любимые места, – она откинула волосы на бок и провела пальцем по
шее от мочки уха до плеча. Карл пересел на кровать, обнял её сзади и провёл пальцем там
же, а потом сказал:
– Ты вся – моё любимое место…
Они лежали некоторое время, обнявшись, потом Клара сказала:
– Ты так ничего и не сказал.
– Наверное, мне нечего сказать…
Клара улыбнулась:
– Может быть, и правда нечего…Я про тебя всё знаю.
– Да я, в общем-то, ничего и не скрываю. Спрашивай…
– Нет нужды, – глаза Клары начали слипаться, и речь её становилась всё медленнее и
медленнее, – я всё вижу… Я вижу как ты держишь чашку… Как пьёшь чай… Что спраши-
ваешь… Как споришь… На что смотришь дольше, чем обычно… Каким людям искренне
улыбаешься, а каким нет… Сегодня я увидела твою библиотеку…
Она лежала с закрытыми глазами и слова её текли медленно и лениво.
– Как же мне попасть в твой сад? – сквозь сон спросила она. Карл провёл подушечками
пальцев по её шее, – там, где он её целовал, кожа была ещё чуть влажной. Он не мог ничего
ответить, потому, что слова всегда всё разрушают…
Клара спала глубоким сном, Карл убрал с её лица волосы и укрыл одеялом.
В отличие от Клары на него чай подействовал ободряюще. Он походил по комнате,
навёл порядок в ванной, на кухне, а потом вернулся к своей трубке, набитой ещё до прихода
Клары и теперь верно ждущей его на подставке. Карл вышел на балкон, сел на плетёный
стул и не торопясь закурил. Он посмотрел на небо – звёзды мерно и ярко светили. Говорят,
звёзды мерцают; говорят это связано с движением потоков воздуха или что-то в этом роде.
Но Карл ни разу в жизни не замечал этого, сколько ни смотрел, – ему всегда казалось, что
они светят ровно и гладко.
Он сидел, смотрел на звёздное небо и думал. Он думал, что это небо существовало
задолго до нас, и будет существовать ещё долго после нас. Сколько человек, которых мы не
знаем, и о существовании которых даже не догадываемся, смотрели на это же самое небо;
сколько глаз за сотни и тысячи лет смотрели вот на эту самую звезду, на которую смотрит
он сейчас? Да и те, о которых мы знаем, это только записи в книгах. Ты не можешь поздо-
роваться за руку с фараоном или перекинутся парой фраз с Сократом или, скажем, помахать
рукой Карлу Великому. Но ты можешь посмотреть на ту же самую звезду, что смотрели они.
Не на «такую же», а на ту же самую. Карл вспомнил своё чувство в музее, когда смотришь
на вещь и представляешь, что её брал в руку какой-нибудь торговец, живший давным-давно;
наверное, держал её вот за этот самый изгиб. И ты тоже можешь протянуть руку и взять её за
этот же самый изгиб и получится, что ты словно взял за руку того самого человека, который
жил давно, и ни сном ни духом не знал о твоём существовании… Так и тут, посмотрел на
звезду и словно пожал руку фараону или поболтал с Сократом или помахал рукой… кого мы
там вспоминали? Вылетело имя из головы… неважно, скажем, Бэкону Веруламскому (кто
это, кстати?)…
Скоро небо стало затягивать тучами, и закрапал редкий дождь. Карл вытащил плед, на
котором сидел, закутался в него и придвинулся под козырёк балкона. Он поджал ноги и ещё
долго сидел, попыхивая трубкой…
Вот бы так продолжалось вечно…
150
Ночь с воскресенья на понедельник

Сон, вызванный пришедшей будить матерью; за секунду до пробуждения.
Чудовище выглянуло из-за дерева и уставилось на меня. Я понимаю, что оно смотрит
именно на меня, хотя по его морде это трудно определить – морда состоит сплошь из длин-
ных и острых, как осиновые колья, зубов. Я бросился бежать, а оно неспешно, на своих
волосатых копытах вышло из-за дерева и, пружиня в коленях, зашагало следом. Оно не торо-
пилось, нет, даже, наверное, стояло на месте, ведь в нём было метров пять роста и догнать
меня ему совсем не трудно. Ноги ватные, я бегу-бегу, а всё на месте. Кошмар, паника, ужас!
Я чую, что оно позади, а ноги не слушаются! Они двигаются медленно-медленно и вместо
того, чтобы отталкиваться от земли, увязают в ней, как в вате…
Боже мой! Я боюсь оглядываться! Краем глаза вижу, как справа его огромное копыто
выбивает пыль из старой листвы, покрывающей ковром весь лес. Жуки, комары, бабочки-
крылышками-бяк-бяк, полевые мыши, кроты, ярусами рассевшиеся вокруг малюсенькой
полянки, и не собираются помогать мне! Они пришли посмотреть, как меня сожрёт чудо-
вище. Я рыдаю от ужаса, и каким-то непостижимым образом оказываюсь на высоченной
ели, в глазах всё дрожит, руки ходят ходуном от страха. А чудовище стоит рядом и, хотя оно
гораздо меньше того дерева, на котором сижу я, его жуткая зубатая морда колышется прямо
перед моими глазами.
– ТЫ НИЧТОЖЕСТВО! – ревёт чудовище. Я тоже реву, но потоком слёз. Они капают
мне на руки, на ноги и оставляют на них следы как на бумаге, капли мгновенно впитываются
и расплываются по коже тёмными мокрыми кругами.
– ТЫ ПУСТОЕ МЕСТО! – ревёт чудовище на весь лес и медленно протягивает ко мне
свою лапищу с длиннющими острющими когтями.
Зрители на полянке валяются давно мёртвые, животы у кротов впали, торчат рёбра,
зубы оскалились; от бабочек остался только крошащийся хитиновый покров и засохшие
крылья, готовые сломаться от малейшего прикосновения…
Мысли и сердце моё начинают бешено колотиться, а чудовище всё тянет и тянет ко
мне лапу и кажется этому не будет конца.
Чудовище своим острым когтём проводит по моей руке и рука рвётся, как тонкая
бумага под грубым пером, оставляя полоску из смятых треугольников… Я смотрю в раз-
рывы и вижу, что тело моё пусто, и под бумажной кожей ничего нет…
Мальчик закричал и сел на постели, проснувшись…
151
Смерть Карла-Клауса
F.Chopin. Sonate pour piano
№ 2 en b-moll, op.35
J.Pachelbel. Kanon für 3

Violinen mit Generalbaβ, in D
Тётушка повертела лист бумаги и сказала:

– Посмотри, как странно! – она похихикала, – два листа, сплошь исписаны, и все
строчки зачёркнуты, кроме трёх последних!
Вторая тётушка заглянула ей через плечо и прочла:
Солнце нос мне щекочет.

В постели нежась,
Радуюсь новому дню…
– Нескладушки какие-то… В топку!

Листки полетели в камин, в огонь к другим ненужным, по мнению тётушек, бумагам,
оставшимся от покойного Карла-Клауса, их бестолкового племянника…
Тётушки сразу с похорон племянника завернули в его квартиру и теперь бодро выша-
гивали по комнатам, своей весёлой болтовнёй бесцеремонно разбив ту печальную тишину,
которая остаётся после смерти человека в его жилище. Они по-хозяйски хлопали ящиками,
открывали нарастопашку шкафы, вертели в руках вещи, принадлежавшие усопшему, сме-
лыми движениями ворошили бумаги на столе…
Вещи тихо сопротивлялись вторжению; бумаги вздрагивали от прикосновений, как
вздрагивает человек с ожогом, когда кто-то не зная или забыв, нетактично притрагивается к
воспалённой коже; ящики комодов, легко шуршавшие под хозяйской рукой, теперь напрочь
застревали в пазах; стулья, когда их выдёргивали за шкирку из-под стола, безвольно пови-
сали и скрипели по полу ножками; чашки в комоде падали набок и наотрез отказывались
вставать, а одна даже разбилась под нетерпеливой тётушкиной рукой…
Глаза тётушек уже давно просохли и они хозяйским взглядом осматривали обстановку
– это выбросить, это ещё может пригодиться, это… ну, посмотрим, вряд ли… на тряпки
пойдёт…
Но тут их ждал неприятный сюрприз.
В квартиру зашёл немолодой тучный мужчина с внешностью, выдававшей в нём люби-
теля выпить. Он с порога предъявил купчую на квартиру (в руки, правда, не дал, издалека
определив в тётушках исключительных скандалисток, способных, прямо таки и слопать
бумаги, лишь бы отстоять квартирку). Выяснилось, что Карл-Клаус перед смертью успел
продать и квартиру и всю обстановку в ней. Тётушки, уяснив положение дел, переглянулись,
и в глазах их читалось: «вот тебе и племянничек! Экий прохвост!»
А дальше пошло-поехало: дамы наотрез отказывались покидать квартиру, голосили и
грозили мужчине всеми муками ада; мужчина краснел как помидор, обещая наслать на них
адвокатов, бегал за полицейскими и с улицы грозил кулаком… Но оставим их, потому, что
наша сказка совсем не об этом.
152
***
Бог весть, почему родители дали ему двойное имя. Такая манера есть, кажется, у фран-
цузов. Но в их краях никто не называл детей двойными именами. А его назвали.
Карл-Клаус был малышом смышлёным, но немного застенчивым. В учёбе был хоро-
шистом, хотя звёзд с неба и не хватал. Проще говоря, после того, как он родился, Карл-Клаус
рос-рос и вырос… Дальше, по общему плану, он должен был состариться, но произошло
одно очень неприятное событие, которое не позволило ему это сделать.
Однажды Карл-Клаус почувствовал себя нехорошо. Через свою тётушку, работавшую
сестрой у одного хорошего врача, Карл-Клаус записался на приём.
В назначенный день он шёл по улице. Шёл он довольно медленно, потому, что,
несмотря на утро уже очень устал. И, приближаясь к назначенному месту, заметил двух жен-
щин – одну помоложе, вторую постарше. Они явно только что вышли из клиники и теперь
стояли на тротуаре, разговаривая. Та, что моложе, плакала, что-то рассказывая второй. Лица
второй он не видел, она стояла спиной к нему, но было видно, что она пытается не смотреть
молодой женщине в глаза, голова её поворачивалась то вправо, то влево, а чаще – вниз. Карл-
Клаус догадался о мотиве разговора и ускорил шаг, чтобы пройти пару быстрее, ему было
бы крайне неприятно услышать то, что говорила женщина. Он даже сделал побольше крюк,
чтобы обойти их, как бы из вежливости.
В клинике он разделся и довольно долго ждал приёма. Потом он ходил ещё по каким-то
процедурам, ходил на дополнительные осмотры, и, в конце концов, ему было сказано прийти
на следующий день. Карл-Клаус надеялся получить быстренько рецепт и дальше заниматься
своими делами, но, видимо придётся идти ещё раз. Он огорчённо вздохнул и ушёл.
На следующий день врач, отводя глаза, сообщил ему неприятную новость под назва-
нием чахотка. Запущенный случай. Назначил какие-то порошки, поездку на воды и т. п.
Стоп, стоп, стоп… Карл-Клаус сначала не мог понять смысла сказанного и некоторое
время просто молча сидел. Как так? Это не ошибка?.. Нет, не ошибка.
Он встал. Тут же сел.
Но ведь это же опасное заболевание, так ведь? Доктор вздохнул.
Минут пять Карл-Клаус сидел молча. А потом он вдруг понял всё по глазам доктора и
зачем-то честно спросил: а есть ли смысл? Тогда врач впервые посмотрел ему в глаза и отве-
тил: его профессиональный долг назначить лечение. Статистика показывает, что в подавля-
ющем большинстве случаев лечение не помогает. Но надежда всегда остаётся. Карл-Клаус
понял, что ответ – нет.
Новость ошеломила его и в мгновение ока перевернула все мысли.
Выйдя от доктора, он кое-как натянул пальто и оказался на улице. Двигаться не хоте-
лось никуда. Теперь он клял себя и думал: зачем он честно спросил? Можно было бы оста-
ваться в неведении, так было бы лучше.
А потом случилось то, от чего он пытался всегда убежать: он вдруг почувствовал, что
значит смерть. Ему стало дико, до ужаса страшно. Ладони и спина вспотели, в голове было
пусто, только вертелось это страшное слово: смерть, смерть, смерть, смерть, смерть… Карл-
Клаус всегда гнал от себя это слово и все связанные с ним однокоренные и не однокоренные
слова. Но сейчас оно прочно впечаталось в его мозг. И перевернуло всё.
Теперь повозки по проспекту ехали не так, как обычно. Женщины на бульваре смеялись
не так, как обычно. Особенно дети – они бегали совсем не так, как обычно, потому что они
были дальше всех от смерти. Они все словно говорили Карлу-Клаусу: «ну всё, дальше мы
уж как-нибудь без тебя». Без тебя…
153
Мимо, не замечая его, прошла пара: молодые мужчина и женщина. Женщина кокетливо
смотрела куда-то вдоль улицы, делая вид, что ей совершенно не интересно, что говорит её
спутник, а молодой человек заглядывал ей в лицо и что-то улыбаясь говорил… Так они шли,
толкаясь с прохожими, а Карл-Клаус стоял и зачем-то смотрел как они удалялись. Они и не
знали о его беде, хотя прошли всего в нескольких сантиметрах, а если бы и знали, то сде-
лали бы, наверное, крюк побольше, чтобы обойти Карла-Клауса. Он смотрел на удаляющи-
еся спины, на прекрасно сшитое пальто, на шлицу с двумя пуговицами. Даже эти пуговицы
были рады жизни, они смотрели на него и говорили: «слушай, Карл-Клаус, судя по лицу, у
тебя что-то приключилось, что-то нехорошее… о, нет, рассказывать не надо, а то ещё нам
настроение испортишь… а у нас всё хорошо, да… ничего страшного, мы уж как-нибудь без
тебя обойдёмся…»
Было до того горько и обидно от нахлынувшего вдруг чувства одиночества, что он чуть
не расплакался прямо на улице.
Так он стоял некоторое время, не помнил сколько. Потом развернулся и поплёлся
домой. Он смотрел под ноги, на повторяющийся рисунок мостовой, голова его гудела пусто-
той. Через некоторое время он обнаружил, что идёт совсем в другом направлении, развер-
нулся и пошёл в сторону дома. Прямо напротив его подъезда была разбита клумба с цве-
тами. Сейчас ранней весной трава и цветы только начинали пробиваться и он вспомнил, как
любил смотреть на разноцветный ковёр со своего балкона. Сейчас это всё не радовало, и он
досадливо пнул молодой газон.
«Почему я? Почему так рано? Это несправедливо!» – думал он, и с каждым словом в
нём закипала злость. Дома он прямо в одежде бросился на кровать и так лежал некоторое
время, а потом резко вскочил на ноги. Теперь он был в бешенстве.
«Почему? Почему? Почему?» – единственный вопрос вертелся у него в голове. Он
бегал по комнате как тигр в клетке, когда её вывозят на арену цирка. Проходя мимо стола
он каждый раз с размаха обрушивал на него свой кулак. Кулак вообще в эту минуту играл у
него ключевую роль: он долбил им по столу, двинул один раз по шкафу. Он грозил кулаком
небесам и преисподней, как по отдельности, так и обоим сразу. Он сжимал в кулаках волосы.
Наконец он просто сидел на своей кровати, плакал и что-то говорил в кулак, что-то сообщал
самому себе.
В этот вечер он здорово напился. Утром голова гудела, и он продолжил пить до обеда,
пока ему не стало совсем плохо. Зелёного цвета, он выполз кое-как из туалета и проспал до
следующего утра.
***
Утром Карл-Клаус открыл глаза. Солнце светило ему прямо в лицо, в постели было
тепло и уютно, не хотелось вылезать. Он пошевелил ногами и сладко потянулся…
И тут на него опустилась серая безнадёжность. Он ведь умирает, как он мог забыть об
этом… Все краски вокруг поблекли, само солнце уже не светило, а просто освещало окру-
жающие предметы, зелёная тоска придавила его к кровати. Он лежал и смотрел в потолок,
долго-долго лежал…
Ему даже некому поплакаться в жилетку. Есть две тётки, но они были совсем не
его характера, при одном только их виде Карла-Клауса передёргивало… А ведь он хотел
жениться, все его знакомые уже попереженились, некоторые детей завели… Может и ему
ещё не поздно? Нет, поздно, поздно… А что, месяц, наверное, ещё остался, можно успеть.
А что невесте сказать? «Знаешь, я через месяц или два…». А может ничего не говорить?
Потом узнает. Обмануть? Ты что, спятил совсем? Ну, так мне же теперь всё равно…
154
Преодолевая слабость он поднялся, кое-как напялил на себя одежду и вышел на улицу.

Ему было всё равно.
Он бродил по улице, стоял над водой на своём любимом мостике, но его ничего не
радовало. Он стоял, облокотившись на перила, и смотрел на воду. Позади раздался шум,
Карл-Клаус обернулся: какая-то старушка уронила корзину, овощи рассыпались. Карл-Клаус
нахмурился – что это такое? Странные фрукты-овощи, я не знаю их названий… Да какая,
по сути, разница? Может помочь собрать? Ну её к чёрту, пусть сама собирает…
Он отвернулся и снова принялся смотреть в воду. В воде он ничего не видел, кроме
скорбного покачивания. Карл-Клаус развернулся и медленно пошаркал ногами прочь. Вся
улица была наполнена тоской-тощищей, куда не поверни. Раньше, если ему становилось
неуютно или грустно, он выходил на улицу или заходил к знакомым и за пейзажами или
хорошим разговором всё терялось, грусть уходила. Теперь иное: куда бы ты не пошёл, всюду
тоска. Ты плывёшь в ней, как в огромном океане, и выплыть не суждено. Так и умрёшь в
тоске, таков всеобщий конец.
Он издалека увидел у подъезда своих тётушек. Пришли добить своим присутствием.
Хуже уже не будет, подумал он, и со злости пнул какого-то дворового кота, который сидел
на дороге и мыл подмышки.
– Ах, Карлуша! – запричитала одна.
– Ах, Клаусик, – запричитала вторая.
Карл-Клаус почувствовал себя мертвецом. Он молча прошёл мимо них, тётушки засе-
менили вслед за ним по лестнице.
В квартире он завалился в одежде на кровать и уставился в потолок. Тётушки мелькали
рядом, заламывали руки и тоскливыми голосами говорили что-то про порошки и минераль-
ные воды, между прочим спросили и про завещание.
Когда ему стало уже совсем тошно, он сел на постели и посмотрел на них. Тётушки
нависали с обоих сторон, смотрели на него жалобными глазами. От них широкими потоками
источалась какая-то тоскливая забота об умирающем, он видел такое не раз – это когда с
печальным видом подносят чашечку воды, разговаривают в полголоса и стараются нешумно
передвигаться по квартире. Пришедшего навестить сразу хватают за руку с и красными гла-
зами сообщают, что сегодня-де «попил немножко, да откушал полбулочки… ночью стонал».
Все взъерошенные, потому что всю ночь сидели с грустным видом подле кровати. У Карла-
Клауса сразу встала перед глазами приторная картина, которую он видел в каком-то музее, с
названием «Плоды хорошего воспитания» или что-то вроде того. Это там, где все печально
и тошнотворно-участливо собрались вокруг какого-то паралитика или умирающего… Хуже
горькой редьки, честное слово.
Карл-Клаус резко встал и, пожимая тётушкам руки и благодаря за участие, стал теснить
их к выходу. Тётушки в это время без умолку тараторили, печально склонив головы набок и
предлагая разные услуги: посидеть, сходить, отнести, устроить…
Когда тётушки, наконец, были выпровожены, Карл-Клаус опустил руки, упёрся лбом в
косяк и стоял так, обездвиженный полной безнадёжностью. Он вспомнил соседку, умершую
недавно. Он тогда зашёл по просьбе её родственников, что-то нужно было помочь перета-
щить. Когда Карл-Клаус проходил мимо постели умирающей, она вдруг схватила его за руку,
и с умоляющими глазами крикнула: «Да сделайте же что-нибудь! Вы не видите, я умираю!».
Карл-Клаус в страхе отшатнулся, он не ожидал такого. «Помогите мне!» – плакала она. «Да
чем же я могу помочь?» – в ужасе говорил он, пытаясь вытянуть руку. Тут подбежали род-
ственники, отцепили её.
«И я также буду?» – подумал он. Он вспомнил, что у Цезаря однажды спросили, как он
хочет умереть и тот ответил: быстро. Цезарь знал, о чём говорил, и его мечта сбылась. Но,
155
говорят, он в момент смерти инстинктивно закрывался тогой от мечей, будто ткань могла
спасти его от стали. Всё равно боялся, да! Он такой же, как все. Как все.
Карл-Клаус прошёл в комнату и посмотрел в зеркало. Волосы сальные, торчат во все
стороны. Щетина. Мятое пальто, грязная рубашка без галстука, пустой взгляд.
«Во что же я превратился…» – спросил он у себя.
И себе же ответил:
«В умирающего человека».
«Неужели всё так страшно кончится? Неужели и я буду хватать за руки проходящих
мимо и безнадёжно молить спасти от неминуемой смерти?»
«Да, кончится всё именно так страшно.»
***
Наутро Карл-Клаус выглядел ещё хуже: волосы сальнее, щетина длиннее, взгляд
пустее. Спал он не раздеваясь, и сейчас брюки и рубашка выглядели бесформенной грязной
тряпкой. Он стоял перед зеркалом и тупо смотрел на своё отражение. Он стоял в носках и под
ногами хрустели какие-то крошки. Похоже, он вчера жевал что-то от голода… Он не помнил.
«Если собаке или кошке сказать, что через месяц-два они умрут, – думал Карл-Клаус, –
то они ничего не поймут и будут всё равно бегать, как ни в чём не бывало. А человек знает
о смерти. Так в чём же преимущество быть человеком? Одни недостатки. Сидел бы сейчас
как тот кот, вылизывал подмышки…».
Карл-Клаус провёл руками по волосам, ладони сделались сальными. Он посмотрел на
них, посмотрел на ногти с траурными полосками грязи вокруг…
И тогда он сказал. Самому себе. Сказал он так:
«Вот что, друзья мои. Мне, конечно, тоже нужно помыть подмышки. Но, всё же я чело-
век, а не кот. А это к чему-то обязывает!»
Он решительно прошёл в ванную комнату, набросал полешек в бойлер и сел ждать,
пока нагреется вода. Потом он помылся, побрился, переоделся, и через час из зеркала на
него глядел уже совсем другой человек. Это был чисто выбритый и чисто вымытый молодой
человек, стройный, с осмысленным взглядом, в белой рубашке и свежих брюках. Цвет лица
был несколько болезненный, но это ничего.
Какого-то особого плана у него не было. Что делать дальше, он не знал, но одно решил
твёрдо: он не даст себе умереть пошло и страшно, в тоске и безнадёжности. Он человек, а
это к чему-то обязывает!
Он вспомнил, что когда-то в молодости хотел писать стихи. Ему это очень нравилось,
он даже написал книжечку. Правда, пока он искал издателя (а прошёл год-два), он снова их
перечитал и в ужасе спалил рукопись в камине.
Карл-Клаус решительно двинулся на улицу, нашёл торговца недвижимостью и продал
ему квартиру со всей обстановкой и с отсрочкой перехода права собственности на полгода
(а если что-то случится с Вами, спросил торговец; ну давайте допишем «или сразу после
смерти», сказал обрадованный Карл-Клаус).
Обеспечив себя деньгами, Карл-Клаус нанял женщину, которая за небольшую плату
отдраила ему весь дом и перестирала бельё. В повседневных заботах страх смерти отошёл
на второй план и сделался блёклым. Прежней тоски уже не было.
Через два дня Карл-Клаус принёс в свою чистую квартиру букет цветов, поставил его
в вазу на столе и уселся за столом так, чтобы смотреть в окно, где в это время медленно
выплывало из-за домов солнце. Страхи, тоска, безнадёжность в нём перегорели и стали вос-
поминаниями. Он знал о ней всё и уже её не боялся. Смерть теперь для него была близкая
и какая-то родная, что ли.
156
Он сходил в ресторан, на который всегда жалел денег. Он угостил самым дорогим шам-
панским своего хорошего знакомого. Он даже, преодолевая слабость и постоянный кашель,
сходил в горы. Он нашёл и накормил того кота, которого так безобразно пнул, потому что
хотел загладить свою вину. Всё же он человек, а это к чему-то обязывает!
Но чаще всего он сидел дома перед окном или на улице и смотрел вокруг. Иногда он
выбирался за город и смотрел на горы, лес, смотрел как растёт трава. Ночью он следил за
передвижением луны. Он знал, что скоро попрощается со всем этим. Навсегда.
Однажды он вспомнил про стихи. Ему всегда нравилась японская поэзия, раньше, ещё
в школе, Карл-Клаус сильно увлекался ею. И он начал писать хокку. Он, конечно, был не поэт
и хокку выходили не очень. Ему они, во всяком случае, не нравились. Он их зачёркивал и
снова писал. Потом зачёркивал и снова. И снова. Раз за разом получалось лучше, но, конечно,
не шедевр… Да, не шедевр. Он вспомнил как часто, ещё до болезни, он просыпался по утрам
от того, что солнце светило ему прямо в лицо. Если дело было весной или летом, то на
деревьях чирикали птички, а по улице бегали дети и во что-то играли… А он в это время
лежал в постели и кожей чувствовал новый светлый и радостный день. А иногда он чуть-
чуть приоткрывал глаза и смотрел на радугу в ресницах. Об этом он и написал. Это хокку
ему тоже не очень понравилось, но он не стал его зачёркивать, оно вызывало в нём целый
поток приятных, как тёплые солнечные лучи, воспоминаний.
Он раздобыл книжечку японских трёхстиший и иногда выбирался на природу почи-
тать. Но ходить ему раз за разом было всё сложнее, поэтому раз за разом его маршруты ста-
новились всё короче.
В последние дни Карл-Клаус сильно похудел и не выходил из дому дальше клумбы.
Он постоянно кашлял и завёл себе кучу платков, которые не стирал, а жёг в бойлере. Но,
несмотря ни на что, ежедневно с утра он принимал ванну, тщательно брился и надевал осле-
пительно белую сорочку. Он делал это для себя. Иногда, читая за столом, Карл-Клаус пово-
рачивался и смотрел на своё отражение в зеркале. Ему нравилось то, что он видел. Да, не
то, что в первые дни. Он слегка улыбался, удовлетворённо качал головой и возвращался к
чтению.
***
Карл-Клаус умер во сне.

Наверное, он заслужил такую привилегию. Потому что, несмотря ни на что, из всей
этой схватки он вышел победителем.
157

Андерсен Г.-Х. - Сказки из архивов города Оденсе - 2017.a4

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Андерсен Г.-Х. - Сказки из архивов города Оденсе - 2017.a4

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Ганс Андерсен

© Андерсен Г. Х., 1825-1875

Ганс Христиан Андерсен

«Теперь мы точно знаем, почему Андерсен считал себя писателем для

спустившийся на дно морское после кораблекрушения. Возле статуи русалочка поставила

Наконец и ей исполнилось пятнадцать лет.

И русалочка поплыла к бурным водоворотам, за которыми жила ведьма. Ещё ни разу

– Ты разве не помнишь? Своё обещание, данное мне в морской пучине? Помнишь?

И собака начала рассказывать, часто прерывая свою речь бульдожьим пыхтением, а

Вскоре они добрались до подножия холма и подошли к двери.

Мужчина заметно оживился:

Маленький Клаус и Большой Клаус

– Ну ладно, – ответил наконец Маленький Клаус, – пусть будет по-твоему! Ты со мной

– Ты что, совсем придурок? – возмутились покупатели. – У нас столько денег не

Недалеко от Копенгагена, в маленьком городочке, жили-были два друга. Одного из них

– Но смертная казнь отнимает возможность исправления! Быть может кто-то станет на

На площади показались четверо арестантов, которых прикладами подгоняли солдаты.

– Спасибо, мой милый принц! – сказала принцесса, – а не скажешь ли ты мне о той

Хорошо было за городом!

К ночи добежал он до одной избушки.

Запели жаворонки. Пришла весна!

Утёнок узнал прекрасных птиц, и его охватила какая-то непонятная грусть.

– Ты утка! Понимаешь, – утка! Не заяц, а утка!!! – Утёнок задыхался от ярости.

Волшебница взяла золотой, подбросила его на ладони и сказала:

Приятель ухмыльнулся, повертел сундучок в руках.

В одном городе завелась ведьма.

– Почему обязательно согласие? – спросила она наступая, – я же в тюрьме, нет ничего

Бесы были изгнаны и больше её не беспокоили, поэтому экзорцист направил отчёт

На следующий день он пришёл в тюрьму, но угрюмый охранник ответил:

С той поры прошло много лет и, говорят, его клиника процветает.

Розы цветут… Красота, красота!

– Что? – не поняла Герда, но тут на них напала Метель. Рассыпавшись на множество

– Ну, хорошо, хорошо. Отрежь мне половинку такого.

Общество красивой феи

Принцесса весь следующий день прождала на крыше, но её возлюбленный так и не

топтался вокруг и заглядывал мамаше за плечо – это он называл помогать в приготовлениях.

Майский жук снова ходил взад-вперёд по листу.

Дюймовочка взяла с полки первую попавшуюся книгу и полистала её:

– Больше он вас никогда не побеспокоит! Я его победил! – говорил дубль жителям,

– Ну, в общем, это такая игра.

– Значит, с твоей точки зрения ты выиграл, а с их – нет. Всё просто.

Стойкий оловянный солдатик

Вперед стремись, о воин,

Бумага разорвалась, и оловянный солдатик пошел было ко дну, но в ту же минуту его

Со следующего дня стойкий оловянный солдатик начал изнурительные тренировки: он

инженерии: красное тело с вшитыми белёсыми крыльями и торчащими отовсюду шипами,

Посидев с минуту, солдатик вдруг подскочил и повернулся с удивлённым лицом к тан-

Оловянный солдатик не ожидал такого предложения, он посмотрел на танцовщицу.

Убитых и раненых погрузили в оставшихся птиц. Стойкий оловянный солдатик лежал

– Трудно сказать. В рукопашной мы сильнее троллей, но в воздухе в этот раз у них

Вперед стремись, о воин,

Эльф розового куста

Утром я проснулся абсолютно разбитым.

Полиция приехала минут через двадцать. Мы с матерью вернулись в комнату к покой-

Однажды, гуляя по Копенгагену, я забрёл в книжную лавку посмотреть новинки. Моё

– Я не верю в духов, – наконец сказал я; но голос мой прозвучал неуверенно.

невосполнимой потере, проблема решена быть не может, сработал механизм аннигиляции

– К маме! Мне нужно срочно видеть твою маму!

Он вернулся в свою пещеру, походил туда-сюда, взял кисточки, палитру… Но не рисо-

– Зачем? – опешил первый.

– Я вообще не понимаю как это понимать!

Ах, мой милый Августин,

– Чепуха какая-то, – сказал старший.

– С моим всё в порядке. За Спинозу переживаю, – улыбнулся пациент.