Терапевтические

отношения
в психоанализе

Москва
Когито-Центр
2007
УДК 159.9
ББК 88
Т 35

Все права защищены. Любое использование материалов данной книги

полностью или частично без разрешения правообладателя запрещается.

Научные редакторы:
И. Романов и К. Ягнюк
Переводчики:
Е. Пчельникова, Ю. Кобец, С. Дурас, А. Шутков, О. Исакова

Т 35 Терапевтические отношения в психоанализе. М.: «Когито-Центр»,

2007,— 236 с. (Библиотека психоанализа)

УДК 159.9
ББК 88

Выражаем благодарность Гарри Голдсмиту

за помощь в выборе статей и содействие
в получении права на публикацию

Сборник содержит избранные статьи из психоаналитического

журнала The Psychoanalytic Quarterly за 2000 год, посвященные
аналитическому процессу, отношениям психоаналитика и паци­
ента, технике психоанализа и терапевтическим изменениям, а так­
же психоаналитическому пониманию травмы, материнства и жен­
ского развития.
Книга адресована психоаналитикам, психотерапевтам и пси­
хологам, а также тем, кто изучает психоанализ, интересуется его
современным состоянием.

© Издательство «Когито-Центр», 2007

ISBN 978-5-89353-223-4
 Содержание

Андре Грин
ИНТРАПСИХИЧЕСКОЕ И ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОЕ
В ПСИ Х ОА Н А ЛИ ЗЕ............................................................................................... 5

Говард Левин, Рэймонд Фридман

И н т е р с у бъ е к т и в н о с т ь и в за и м о д ей с тв и е

в аналитических о тн ош ениях: основной п о д х о д 47

Лоуренс Индербитцин, Стивен Леви

Р егресси я и п с и х о а н а ли ти ческа я т ех н и к а :

к о н к рети за ц и я к о н ц е п ц и и ................................................................. 81

Чарльз Бреннер
Р а в н о м е р н о р а с п р е д е л е н н о е в н и м а н и е ...............................1 1 3

Дэвид Пауэр
Об о п р о б о в а н и и ч е г о -т о н о в о г о : усилие
и о с у щ ес тв л ен и е на практике

в психоаналитическом и зм е н ен и и ..........................................1 1 8

Мэрион Митчел Олайнер

Н е р а зг а д а н н а я за га д к а т р а в м ы ......................................................1 5 5

Кэролин С. Эллман
П устая м а т ь : с тра х д е с т р у к т и в н о й з а в и с т и

у ж енщ ин ..........................................................................................................1 7 9

Розмари Балзам
М ать в н у три м а т е р и ............................................................................... 2 0 5
ИНТРАПСИХИЧЕСКОЕ
И ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОЕ
В ПСИХОАНАЛИЗЕ
Андре Гоин

В аналитическом процессе присутствуют как интрапсихичес-

кое, так и интерсубъективное. Того, кто намеревается сосредо­
точить внимание лишь на одной из этих составляющих, ожида­
ет бессмысленная борьба за превосходство. В то время как
«объектальная» (objectal) перспектива широко признана в пси­
хоанализе, «субъекталъная» (subjectal) в теоретическом плане
определена менее четко: она объединяет такие понятия, как Эго,
самость (the self), субъект, Я (the I) и т. п. Влечение является
матрицей субъекта. Исследование отношений между перцепцией
и репрезентацией приводит нас к постановке вопроса о связях
между влечением и объектом. Влечение обнаруживается благо­
даря объекту. Пересмотр фрейдовской теории должен привести
к признанию роли объекта, которая незаслуженно отрицалась.
Новая парадигма должна включать неразрывность связки Увле­
чение-объект». Конструкция объекта ретроактивно приводит
к гипотезе влечения, в свою очередь конструирующего объект.
Функция подобного другого (autre semblable) определяется как
фундаментальная связь (желание и идентификация). Интер­
субъективные отношения объединяют двух интрапсихических
субъектов. Сила и смысл переплетаются и объединяют свое
воздействие. Психическая причинность существует в точке

* Andre Green. The Intrapsychic and Intersubjective in Psychoanalysis.

The Psychoanalytic Quarterly, vol. LXIX, 2000, No. 1. Эта статья была
представлена в виде лекции в Монреальском психоаналитическом
общ естве 26 апреля 1996 г. Автор выражает признательность
за перевод на английский язык Эндрю Уэллеру.

5
 Терапевтические отношения в психоанализе

пересечения биологического (метабиологического) и культурно­

го. Эта статья посвящена переходу от первой топографической
модели ко второй.

Ц ен трал ьн ы е во про сы в д еб а та х
ОБ ИНТРАПСИХИЧЕСКОМ-ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОМ

Я собираюсь исследовать взаимосвязь между интрапсихичес-

ким и интерсубъективным, поскольку эта тема охватывает
множество вопросов, находящихся на различных уровнях.
Не вызывает сомнений, что сама тема является точкой пере­
сечения целого ряда проблем, занимающих центральное мес­
то в психоаналитическом опыте. Все согласятся со мной в том,
что основной целью лечения является исследование интра-
психического, внутреннего мира анализируемого. Однако сле­
дует признать и то, что исследование осуществляется средст­
вами переноса, который вынуждает — я умышленно исполь­
зую это слово, понимая перенос во фрейдовском духе,— ана­
литика вовлекаться, поскольку именно благодаря своей роли
объекта проекции аналитик включается в психоаналитичес­
кий процесс. Далее, благодаря анализу этих проекций и тому
способу, которым аналитик на них отвечает, его речь и дейст­
вия отражают психическую реальность пациента. Как иначе
аналитик мог бы достичь этого, если бы его собственная пси­
хическая реальность не была вовлечена в процесс? Фактиче­
ски речь идет о том, что было названо вторым фундаменталь­
ным правилом, а именно о том, что аналитик должен сам прой­
ти анализ. Интерсубъективность возникает именно благода­
ря взаимопроникновению внутренних миров двух партнеров
аналитической пары (что, однако, не указывает на симметрию
в отношениях протагонистов).
Эти моменты, касающиеся существенных компонентов ана­
литической практики, могут также послужить источником кон­
фликтных интерпретаций. Вместо того, чтобы сотрудничать, обе
стороны, хотя и признавая точку зрения противника, могут в то же
время вступить в борьбу за первенство (и даже гегемонию). Заме­
тим, что эта борьба имеет идеологические корни, которые сразу

6
 Иптрапсихическое и инт ерсубьект ивпое о психоанализе

»е могут быть обнаружены, но становятся явными, как только

одна из сторон придает значение даже самым незначительным
мыслям. Если речь заходит об интрапсихическом, то вскоре по­
является и упоминание о центральной гипотезе влечения; если
речь идет об интерсубъективности, то сразу же возникают ассо­
циации с теорией объектных отношений, основывающейся, в ча­
стности, па идее психологии двух персон, словно упоминание
двойственности автоматически смещает проблему на психологи­
ческий уровень, обусловленный отношением одной психики
к другой. Возможно, было бы целесообразно пересмотреть зна­
чение каждого термина и по-новому взглянуть на их взаимосвязь.
Этим я и собираюсь заняться в данной статье. Формируя свой
подход, я принял во внимание опыт современной клинической
практики, в частности, работы с не-невротическими структурами.

З а м е ч а н и е о д в о й н о м п р ед ел е

Когда я сформулировал модель двойного предела (double limit)

(Green, 1990) с целью охарактеризовать основные особенности
пограничных (т. е. граничащих с психозом) случаев, я постро­
ил следующую схему: провел вертикальную границу между вну­
тренним и внешним, а во внутреннем пространстве провел го­
ризонтальную границу между сознательным (вверху) и бессоз­
нательным (внизу). Таким образом были определены два поля:
внутреннее поле интрапсихического, образованное из двух ча­
стей, и поле интерсубъективного, образованное отношениями
между внутренним и внешним, развивающимися во взаимосвя­
зи д р у ге другом. Что касается структуры психического, следу­
ет сказать, что внешнее является не только реальностью. В са­
мом сердце реальности, символизируя и выражая ее, находит­
ся то, что в психоанализе называется объектом и что по сути
направлено на другого субъекта. Таким образом, объект распо­
ложен в двух местах: он одновременно принадлежит внутрен­
нему пространству на уровне сознательного и бессознательно­
го, но также присутствует во внешнем пространстве как объ­
ект, как другой, как еще один субъект.

7
 Терапевтические отношения в психоанализе

О бъектал ьно е п ро и схо ж д ени е

И СУБЪЕКТАЛЬНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Стоит лишь бросить взгляд на понятие объекта в психоанализе,

то сразу становится очевидным, что это понятие охватывает мно­
жество значений1. Я покажу, что это действительно так, проти­
вопоставляя объект, включенный в состав влечений, и объект
последующего удовлетворения, который локализован во внеш­
нем мире. Но существует и множество других вариаций: объект
фантазии, реальный объект, не говоря уже об объекте сексуаль­
ных и возрастных различий в эдипальном контексте. Этот пе­
речень был существенно обогащен введением новых понятий,
таких, как внутренний объект у Кляйн (Klein, 1932) и переход­
ный объект у Винникотта (Winnicott, 1951-1971). По сути дела,
унифицированной концепции объекта нет и быть не может.
Несмотря на то, что объект является основным источником
различий (между Эго и объектом, субъектом и объектом), мно­
гообразие объектов требует дифференциации в пределах самого
понятия. Следует помнить о том, что объектов всегда больше,
чем один. Целью данной работы является не столько подчерк­
нуть множество значений объекта, сколько указать на невозмож­
ность сформировать единое понятие, охватывающее все эти зна­
чения. В противном случае мы попадаем в тупик генетической
концепции, сконцентрированной главным образом на первичном
объекте —матери или ее груди —и выводящей из этого прими­
тивного мира все другие вариации, придавая им статус ответв­
лений, каждое из которых своими корнями уходит в первичную
модель. Эта концепция порождает множество трудностей. В про­
тивоположность ей французская психоаналитическая литерату­
ра делает акцент на структурных различиях, которые не могут
быть объяснены ни одной из генетических теорий развития, какое
бы название они ни носили, будь то кляйнианское учение о роли
внутренних объектов в раннем развитии или теории, возникаю­
щие в результате систематических наблюдений за детьми. Фран­

См. четыре главы в моей книге, посвященные понятию «объект»

(Green, 1995b).
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

цузский язык позволяет провести различие между словом объ­

ективный (objective), существующим в повседневной речи, и сло­
вом объекталъный (objectal), ставшим частью психоаналитичес­
кого словаря. Таким образом, для того, чтобы свести воедино
различные понятия, я буду говорить об объекталъном происхож­
дении (objectal lineage).
В лондонских лекциях2 я сформулировал предположение
о том, что возникла новая метапсихология, которая готова вы­
бросить за борт фрейдовские разграничения, чтобы сосредото­
читься на исследовании отношений между самостью и объектом.
Понятие самости является одним из наиболее поздних продук­
тов психоаналитической теории. Недостаточность понятия Эго
подчеркивалась неоднократно, и в зависимости от теоретическо­
го контекста в этой связи речь шла о субъекте, Я, персоне и, на­
конец, о самости — понятии, которое по-разному трактуется раз­
личными авторами, от Эдит Якобсон (Jacobson, 1964) до Хайнца
Кохута (Kohut, 1971). Таким образом, самость, Эго, Я, субъект
открыли для психоанализа субъектальное происхождение, в не­
котором смысле — противоположность давно известному нам
объектальному происхождению. Очевидно, что в результате всего
этого процесса пришлось пожертвовать фрейдовским влечени­
ем. Я хотел бы воспользоваться данной возможностью, чтобы
устранить дисбаланс, вызванный распространенной в психоана­
лизе склонностью идеализировать. Я постараюсь достичь равно­
весия между двумя крайними точками колебания маятника —
влечением и объектом,—поскольку важны не столько их предель­
ные положения, сколько пространство между ними — траекто­
рия, колебания, т. е. объединяющая их динамика.

П ер ц е п ц и я и р е п р е з е н т а ц и я

Как внешний мир помогает внутреннему миру конструировать

себя? Каковы организующие параметры? Как внутренний мир

См. работу «Аналитик, символизация и отсутствие аналитического

сеттинга» (Green, 1986).

9
 Терапевтические отношения в психоанализе

формирует наше видение, нашу концепцию внешнего мира

и какие организующие параметры в этот процесс вовлечены?
Эти вопросы являются давней проблемой психоанализа. Я бы
даже сказал, что это самая давняя проблема, поскольку отно­
шение между перцепцией и репрезентацией было исходной
точкой психоаналитических размышлений.
На заре развития психоанализа перцепция ушла на второй
план, когда Фрейдом был предложен психоаналитический сет-
тинг, направленный на фасилитацию и стимуляцию сферы ре­
презентаций. Однако эта тема вновь стала актуальной спустя
много лет, когда психоаналитики начали проявлять все больший
интерес к психозу и психотическим структурам. Фрейдовское
упоминание о вытеснении реальности предполагало, что инфор­
мация, предоставляемая перцепцией, неприемлема. Позитивные
галлюцинации были укоренены в негативных галлюцинациях.
И хотя вытеснение и расщепление были впервые описаны в свя­
зи с фетишизмом, некоторое время спустя в обнаруживаемой при
психозе фрагментации было также найдено расщепление
(Spaltung) (Freud, 1940). Кроме того, ошибкой было ограничи­
вать перцепцию ощущениями, как это ранее делала психология.
Если мы внимательно перечитаем работы Фрейда, то обна­
ружим, что для него перцепция действует во внутреннем мире,
в отдалении от души, в форме восприятия телесных состояний.
Это в равной степени верно и в отношении мышления, посколь­
ку для Фрейда принципиальной функцией языка является пре­
вращение мыслительного процесса в нечто доступное восприя­
тию. И если на ранних этапах построения своей теории Фрейд
рассматривал перцепцию в основном как противоположность ре­
презентации, как нечто, обеспечивающее нас информацией о ре­
альности и используемое для приобретения знания о настоящем,
то по мере развития психоаналитической теории это понятие ес­
тественным образом усложнилось. Не защищенная от преврат­
ностей внутреннего мира перцепция, в свою очередь, может стать
средоточием процессов, свидетельствующих о сомнительности
ее роли гаранта реальности. Возможно, это было уже установле­
но ранее в рамках классического подхода? Случай ф ети­
шистского расщепления был очевидным тому доказательством,
и в негативных галлюцинациях можно увидеть эквивалент вы­

10
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

теснения, происходящего во внутреннем мире. Проверка реаль­

ности не может больше основываться на одной лишь перцепции.
Если она и остается в определенной степени валидной, то отно­
шение «перцепция-репрезентация», очевидно, требует переос­
мысления, поскольку оно не в состоянии прояснить множество
вопросов. Понятие «репрезентация» в психоанализе постигла та
же участь, что и понятие «перцепция». Вероятно, существовали
серьезные основания для того, чтобы во второй топографичес­
кой модели на уровне Ид репрезентация не занимала уже того
положения, которое она имела в бессознательном первой топо­
графической модели.
Поле репрезентации, рассматриваемой как противополож­
ность перцепции, было расширено. Для всех психоаналитиков
основным опорным пунктом остается обозначенная Фрейдом
оппозиция между предметными и словесными представления­
ми (presentation), иначе говоря, в лечении,—между смыслом дис­
курса анализируемого и тем, что откликается в его внутреннем
мире и не может быть сведено к дискурсу. Более детализирован­
ная концепция репрезентации показывает, что в нее необходимо
включать прочие данные, которые ранее не принимались во вни­
мание. Это относится к репрезентации реальности. Фрейд гово­
рил об идеях и суждениях, которые репрезентируют реальность
в Эго: иначе говоря, для реальности недостаточно быть воспри­
нятой —она также должна быть репрезентирована в Эго посред­
ством суждений. Это то, к чему дает доступ язык, не имея воз­
можности в себя вместить.
Мы также должны иметь в виду, что когда Фрейд говорит
о «психической репрезентации влечения», само по себе влече­
ние мыслится им как психическая репрезентация возбуждений,
возникающих внутри организма. Отсюда ясно, что идея смыс­
ла, сторонником которой оставался Фрейд, зависит от направ­
ления сил, которые пересекают психическое пространство. Они
подвергаются не только трансформациям, но и воздействию
собственной разрядки, проявляющейся в различных формах,—
соматических, галлюцинаторных или же в форме отыгрывания
(Agieren). Напротив, другой способ вовлечения психической
активности в долгий процесс развития заключается в исполь­
зовании таких способов репрезентации, которые подводят

И
 Терапевтические отношения в психоанализе

развитие психики к сферам, открытым для репрезентаций. Все

это включает целый спектр ситуаций —от непосредственно те­
лесных до наиболее абстрактных проявлений. Эта не выражен­
ная явно иерархия не предоставляет преимущества отдельной
модели, поскольку абстракцию не следует рассматривать в су­
губо научном понимании. Художественная или философская
абстракция относятся к совершенно другой модели.
В современной психоаналитической практике есть воз­
можность охватить более ш ирокий спектр дисф ункций,
чем в классическом лечении, поскольку в этот спектр могут
быть включены соматозы и психозы (и даже психопатичес­
кие состояния), по крайней мере, те их аспекты, которые поз­
воляют исследовать включенные в них психические процес­
сы и выйти таким образом за пределы границ, обозначенных
традиционной классификацией неврозов. В противополож­
ном направлении, включающем многообразные модифика­
ции влечений, исследование расширяется до различных форм
сублимации. Нельзя, однако, отрицать, что результаты пси­
хоаналитического опыта значительно более достоверны, ког­
да он не выходит за рамки неврозов. В том случае, когда опыт
смещается в направлении либо патологии, либо различных
форм сублимации, степень неопределенности и спекуляции
всегда возрастает. Признание этого обстоятельства должно
все же предостерегать нас от попыток объяснять «нормаль­
ные невротические» состояния, продолжающие оставаться
основным показанием для психоаналитического лечения,
в терминах чисто «психологического» происхождения. Мы,
следовательно, должны попытаться освободиться от биоло­
гических и соматических полярностей или эффекта отыгры­
вания, что обеспечит менее эстетическое направление нашим
рассуждениям и более обнадеживающее, более воодушевля­
ющее видение психического детерминизма. Напротив, напо­
минания об этом детерминизме не должны заслонять возмож­
ности потенциальных, еще не раскрытых аспектов психики,
которые нуждаются в понятии трансцендентности. Мы ста­
новимся жертвой противоположных тенденций, присутству­
ющих в различных формах редукционизма; и психологичес­
кий редукционизм — еще не самый неприятный из них.

12
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

В дальнейшем я покажу, что оппозиция между внутренним

и внешним становится все более радикальной. В самых глубо­
ких пластах внутреннего, которые наименее подвержены вли­
яниям внешней реальности, существует влечение. На противо­
положном полюсе — в наиболее дальней от влечения точке,—
существует другой, во всей его сложности, позволяющей ему
избежать соотнесения с влечением и всегда указывающей
на субъект, поскольку, как я уже сказал, нет субъекта, если
не считать другого. Объект подвержен проверке жизнью. Здесь
следует упомянуть важные и конструктивные шаги, которые
были предприняты Бионом и Винникоттом в направлении пе­
реформулирования проблемы. Однако если эти два мира были
противопоставлены, они должны быть связаны снова. Здесь
я хочу припомнить емкую и яркую формулу, отчеканенную Се­
заром и Сарой Ботелла (1990): «Не только внутри, но и вовне».
Это вновь напоминает нам о хорошо известной фрейдовской
позиции: чтобы найти объект, нужно найти его снова.

В л ечение и о бъ ект

Оба полюса, влечение и объект, требуют семантического ана­

лиза. Что касается влечения, то строгое фрейдовское описание
объединяет три понятия: пограничное (frontier) состояние, уко­
рененное в соме, возбуждение, достигающее психики, и меру
работы психики, обусловленной ее связью с телом. В другом
месте я показал (Green, 1986), как хорошо известная фрейдов­
ская дефиниция соединяет три точки зрения: динамическую
(путь от тела к душе), топическую (определение соматических
и психических пространств) и экономическую (меру работы,
обусловленной этими отношениями). Замечание о психичес­
кой работе, безусловно, является наиболее важным — оно по­
казывает, что влечение не может быть полностью определено
с помощью идеи незрелой или рудим ентарной психики,
как продолжают считать некоторые исследователи, но само
по себе является местом и продуктом работы. Следовательно,
влечение может быть описано только посредством сравнения
с более сложными формами репрезентации.

13
 Терапевтические отношения в психоанализе

Это определение, отличающееся явной интрапсихической

ориентацией, может быть интерпретировано в другой плоскости.
Можно представить, что оно описывает отношение младенца
к его матери или даже возбужденное состояние младенца, стре­
мящегося выразить себя, чтобы достичь материнского простран­
ства, и продолжающего делать это до тех пор, пока мать не от­
кликнется на его беспомощность. Это будет интерсубъективная
интерпретация. Важно то, что одно и то же определение может
быть рассмотрено в двух различных перспективах: интрапсихи­
ческой и интерсубъективной — как первичная матрица, на осно­
ве которой впоследствии возникают дифференциации каждой
перспективы в их противодействии и комплементарности.
Что касается объекта, то дать ему определение не легче.
Понятие объекта многозначно и полифункционально, оно охва­
тывает несколько смысловых полей которые трудно обозначить
единым термином. Теория объекта характеризуется противо­
речиями, которые были отмечены еще Фрейдом и существуют,
на мой взгляд, и поныне. Когда Фрейд говорил об объекте в свя­
зи с составляющими влечения, он предполагал, что объект —
одна из наиболее зависимых характеристик влечения, наибо­
лее поддающаяся замещению и символизации. Однако, разви­
вая теорию меланхолии, Фрейд говорил только об одном объ­
екте — который в случае утраты должен быть замещен любой
ценой. Можно сказать, что Эго приносит в жертву часть себя,
чтобы заместить объект. Ясно, что вопрос замещения не требу­
ет особенной теории, как склонны утверждать некоторые
из вдохновленных Лаканом аналитиков. Более того, Лакан
(Lacan, 1966) мог защищать частичность {partiality) как суще­
ственную характеристику объекта лишь потому, что использо­
вал понятие другого, заместившее идею о тотальном объекте как
источнике искушения и теоретических аберраций.
Противопоставление влечения и объекта подводит нас к не­
сколько упрощенной оппозиции, которая должна быть подверг­
нута сомнению, исправлена и опровергнута. Как я уже указы­
вал, объект обнаруживает влечение (Green, 1999). Если бы
объект не был утрачен, мы бы не знали, какое влечение имело
место, поскольку именно при утрате объекта влечение немед­
ленно проявляет себя. Я бы сказал, что не существует объекта,

14
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

который бы не был окружен влечениями и не движим ими и ко­

торый, более того, не имел бы своих собственных влечений.
Мы всегда говорим об объектных отношениях между ребенком
и матерью, но мать —тоже подчиненное инстинктам существо,
даже больше подчиненное, чем ребенок, поскольку ее инстинк­
ты достигли зрелости. Равновесие влечение-объект, которое
можно найти в теории, было утрачено в ходе психоаналитичес­
кой истории. Особо подчеркивалась роль объекта, поскольку
он был недооценен во фрейдовских работах. Фрейд имел склон­
ность описывать вещи в солипсической манере, как если бы
ребенок развивался вместе с объектами, которые он сам же
и создал, а не под влиянием этих объектов.
Каждый, кто осуществлял или осуществляет исследование,
кто открывает что-то новое, склонен подчеркивать эту новизну
в своих концепциях. Исследователя меньше беспокоит возмож­
ность дискриминации, чем то, что его открытие и последствия
этого открытия будут проигнорированы или подвергнутся угро­
зе забвения. Фрейд усматривал новизну в открытом им детер­
минизме инстинктивной активности (в противоположность
активности, возникающей в результате внешнего возбуждения
и подчиненной контролю интенциональной активности).
Инстинктивное возбуждение, как оказалось, является полно­
правным хозяином внутреннего мира и объясняет постоянст­
во некоторых его факторов в условиях изменяющейся внеш­
ней реальности. Фрейд хотел подчеркнуть ту роль, которую
играет структурное в противоположность изменчивому, а ре­
гулярное — в противоположность случайному. Тем не менее,
он четко определил роль дополнительных факторов. Он не мог
построить структурную систему, исходя из отношений между
влечением и объектом, асимметричность которых является на­
иболее динамичным и интересным элементом. Поскольку
Фрейд прежде всего был озабочен проблемой отношения меж­
ду психикой и законами жизни, он, вероятно, не уделял доста­
точного внимания специфике человека как средоточия жизни,
по крайней мере, в своих гипотезах об основах психики. С дру­
гой стороны, некоторые из его последователей, стремясь под­
черкнуть эту специфику, предложили собственные интерпре­
тации, проводящие демаркационную линию между человеком

15
 Терапевтические отношения в психоанализе

и остальными формами жизни. Следствием этого стало от­

четливое снижение интереса к влечению. Некоторые даже на­
деялись, что само понятие влечения со временем выйдет
из употребления. Однако по сути происходила лишь серия те­
оретических трансформаций, в ходе которых роль центрально­
го понятия поочередно играли объект, самость и, наконец,
интерсубъективность.
Интрапсихическое, которое все меньше рассматривалось
в концептуальном плане, стало ничем иным, как хранилищем про­
шлых и настоящих отношений между «субъектами». Попытки
дать ему определение, выходящее за рамки непосредственного
феноменологического понимания, почти не предпринимались.
Это замечание не относится к теории Лакана, которая, наоборот,
выдвинула на передний план концепцию субъекта бессознатель­
ного, определяемого исключительно в терминах формализации,
которая значительно увеличила разрыв с фундаментальными
фрейдовскими аксиомами. Уязвимость упомянутых выше кон­
цепций состоит в том, что они открыты для критики со стороны
наук, изучающих деятельность мозга, склонных к объективизму
и чрезмерному упрощению. Как бы нам ни хотелось отстаивать
право психической организации на автономию, подобная теоре-
тизация является изначально недостаточной. Во всех отношени­
ях более плодотворно конструировать эту позицию самостоятель­
но, чтобы противостоять чрезвычайно упрощенному пониманию,
предлагаемому естественными науками.
Это отступление от темы было необходимо, чтобы объяс­
нить точку зрения Фрейда и его последователей. Теперь мож­
но приступить к более детальному рассмотрению развития пси­
хоаналитической теории.

П е р ес м о т р т е о р и и

В определенный момент становится ясно, что пересмотр теории

был необходим для того, чтобы включить в нее роль ответа объ­
екта. Если мы возьмем в качестве исходной точки требования,
которые предъявляются в связи с активацией инстинктов, то спо­
соб, которым объект отвечает на эти требования, оказывает вли­

16
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

яние на примитивную, организующую структурализацию. Это

отрицалось психоанализом в течение долгого времени. В наибо­
лее четкой форме данная проблема была сформулирована Вин-
никоттом. На мой взгляд, он сделал это лучше, чем Кляйн, кото­
рая с самого начала стремилась защитить теорию существова­
ния объекта. Данная концепция может казаться очевидной,
но она опирается на факты, которые собраны с помощью наблю­
дения, а этот метод не был достаточно полно обоснован.
Винникотт задал важный вопрос: «Какое влияние может
оказать мать, которая психотична или безумна, и какое влияние
может оказать сумасшедший отец?» Это было упущено Фрей­
дом. Если, например, мы сегодня перечитаем описание случая
Шребера и примем во внимание те факты, которыми мы распо­
лагаем благодаря материалам Нейдерланда (Niederland, 1951),
то увидим, что отношения президента с отцом действительно
представляют собой проблему. Вопрос не в том, как установить
роль факторов, упоминаемых как внешние по отношению к субъ­
екту, т. е. не зависящих от него. Скорее, важно узнать, как факт
наличия «безумного» родителя мог сказаться на внутренней пси­
хической структуре ребенка посредством идентификации и при­
знания, в чем, возможно, нуждается сам родитель, и как это мо­
жет повлиять на основания его психики. Здесь следует быть
осторожным, поскольку признание «безумия» родителя может
быть даже большим фактором meconnaissancе3, чем обычно.
Защита может привести к отрицанию взаимодействия реципрок-
ных проекций и контрпроекций, обеднению психики с целью
избегнуть вовлечения в родительский психоз. Естественным
следствием этой тактики выживания является затемнение ин­
терсубъективных отношений, что оказывает влияние на интрап-
сихическйй мир субъекта.
Еще одной причиной пересмотра границ между влечением
и объектом было увеличение интереса к пограничным случаям,

M econnaissance — центральное понятие Лакана, заимствованное

у Гегеля и тесно связанное со знанием ( connaissance). Оно означает
«ошибку признания», неверную оценку или нежелание узнать что-то
о себе.— Примеч. англ. пер.

17
2 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

в которых может наблюдаться кристаллизация отчуждения

субъекта. Тогда приходится иметь дело не просто с конфликт­
ной организацией, как в случае невроза, но с подлинным от­
чуждением от внутреннего объекта. Иногда возникает ощуще­
ние, что не существует больше субъекта, который говорит, а есть
лишь объект, говорящий голосом субъекта. В определенные
моменты возникает ощущение участия в разновидности акта
чревовещания. Я вспоминаю старый фильм, составленный
из коротких историй, который назывался «Рассвет» («Dead
o f Night»). В одной из этих новелл, новелле Кавальканти
(Cavalcanti), рассказывается история чревовещателя, который
сошел с ума из-за того, что его марионетка начала говорить
и установила контроль над его мыслями.
В истории психоанализа был поворотный момент, когда объ­
ект утратил свой статус внешнего объекта. С этого момента мы
имеем дело не с объектом фантазии, как у Фрейда, но с тем,
что Кляйн назвала внутренним объектом. Больше нет просто
объекта, который мог бы быть рассмотрен с точки зрения фанта­
зии,— но есть объект, формирующий основу внутреннего мира
субъекта, движимый определенного рода деструктивной ярос­
тью, объект, угрожающий Эго аннигиляцией и террором, от кото­
рого оно неизменно пытается убежать. Это уничтожение смыслов
предотвращает развитие структур, которые позволили бы Эго
организоваться под влиянием архаических тревог. Как следствие,
возникли другие описания, предложенные известными автора­
ми: например, бионовское описание «атаки на связь» (Bion, 1967).
Я тоже попытался внести свой вклад в изучение этих феноме­
нов под несколько иным углом зрения — привлечь внимание
к процессам, включенным в то, что я называю работой негатива.

А н а л и ти ч ес к и й о бм ен

Сущностью ситуации, лежащей в самой сердцевине психоана­

литического обмена, является осуществление возврата к себе
посредством обходного движения через другого (Green, 1988).
Иначе говоря, прежде чем возникнет перенос (в строгом смысле
этого слова), имеет место вложение (investment), которое само

18
 Инт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

по себе является продуктом переноса в более широком смысле.

Вложение приобретает значение только при условии встречи
с другим. Это обстоятельство обязывает нас сегодня перепрове­
рить все, что мы думали прежде. Сформулирую это иначе: суще­
ствует некий внутренний источник, приводящий в движение
влечение, но с какой целью? Он поощряет вложение в объект —
объект переноса —целью и надеждой на удовлетворение.
Позвольте мне припомнить фрейдовскую фразу (Freud,
1933а), которая всегда вызывала у меня большой интерес, но редко
интересовала моих коллег. В «Новых лекциях по введению в пси­
хоанализ» Фрейд говорит: «на своем пути от источника к цели
инстинкт начинает действовать психически». Давайте обдумаем
это утверждение. Фрейд рассматривал влечение в его источнике,
как укорененное в теле и зависящее от телесной организации, хотя
оно уже обладает специфическим психическим качеством, кото­
рое, как признавал Фрейд, он не может определить согласно кри­
териям, приемлемым для психической активности. Но чем бли­
же влечение подходит к своей цели — объекту,— тем более оно
действует психически. Эта формулировка требует прояснения.
В процессе развития влечений имела место работа, результатом
которой стало возрастающее отклонение влечения от его первич­
ного источника —глубин тела —в направлении психики, т. е. воз­
никло сочетание условий, трансформирующих развитие в направ­
лении интенциональности. Мы можем спросить себя: почему?
Если влечение укоренено в соме, если наиболее фундаменталь­
ная детерминация связана с телесной организацией, то в опера­
тивном состоянии — которое может быть связано с состоянием
потребности (Фрейд, в отличие от Лакана, допускал такую воз­
можность),—влечение действует абсолютно нарциссическим спо­
собом, пребывая в оковах тела. Однако, будучи влечением
(по крайней мере, в случае тех влечений, которые не могут быть
удовлетворены аутоэротически), оно стремится распространиться
за пределами соматического источника, рыская подобно зверю
в поисках добычи. Таким образом, влечение вынуждено не поки­
дать свой соматический источник, но искать пути для снижения
его возбуждения. Становиться «действующим психически» озна­
чает стимулировать несомненно ограниченные, но, тем не менее,
существующие ресурсы сигнификации.

19
2'
 Терапевтические отношения в психоанализе

Мы не должны забывать, что «пограничное состояние» под­

разумевает психическую потенциальность. Придерживаясь точ­
ки зрения, согласно которой психика активизируется близос­
тью объекта, Фрейд, несомненно, исходил из следующих
соображений. Во-первых, найдя объект в переделах досягаемо­
сти, психика интенсифицирует свои попытки добраться до него
в надежде на получение удовлетворения, связанного с прямым
или косвенным обладанием объектом. В любом случае объект
придает телесную форму этому ожиданию и побуждает его к по­
тенциальной реализации. «Еще немного больше усилий!» Это
к тому же несомненно означает, что близость объекта, наделен­
ного развитой психикой, приводит к отношениям, которые
являются психической характеристикой. Следовательно, суще­
ствуют отношения между рудиментарной психикой, испыты­
вающей угрозу дезорганизации и шумно требующей удовлетво­
рения, и психикой развитой, которая отвечает на это —
эмпатически, но с некоторой задержкой воспринимаемое —тре­
бование,так или иначе реагируя на ситуацию.
Эта формулировка может стать более ясной, если на место
влечения мы поместим младенца, а на место объекта — мать
и/или грудь. Тогда мы вынуждены будем признать: для того, что­
бы система работала, должны существовать общие цели —дет­
ское желание удовлетворения эхом отзывается в материнском
желании удовлетворить его. Можно добавить, что удовлетворе­
ние достигает двух целей сразу, инкорпорируя то, что предостав­
ляет объект, и сам объект посредством метонимического и мета­
форического переноса. Однако это лишь вновь укрепляет
двойную позицию инкорпорированного объекта внутри и вне
тела. Винникотт увидел здесь возможность защищать то, что он
считал непреодолимым парадоксом. К этому описанию можно
добавить, что акт инкорпорации не только элиминирует внут­
реннее ожидание неудовлетворения, но и приносит удовлетво­
рение через фантазию. Это удовольствие само по себе ретроак­
тивно придает инкорпорации значение созидания. Здесь мяч
остается на поле будущего субъекта. Именно этим объясняется
перемена, благодаря которой становится возможным переход от
позывов тела, которое ищет чего-то, ему недостающего, к изна­
чальному процессу созидания. Таким образом, мы имеем сразу

20
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

два результата: объектальную инкорпорацию и субъективное

присвоение. На более поздней стадии эти две операции, рассма­
триваемые как одна, будут дифференцированы.
А сейчас я бы хотел вернуться к фрейдовской формуле,
которая является скорее интрапсихической, чем интерсубъек­
тивной. Мы должны иметь в виду определение, приведенное
ранее: «...возбуждение, исходящее из глубин организма и до­
стигающее психики». Богатство фрейдовского определения
влечения, как я уже сказал, заключается в том, что его можно
понимать как под интрапсихическим углом зрения, так и в рус­
ле интернализации субъективности. Когда Ф рейд говорит
о влечении в солипсической манере, мы можем представить,
что он подразумевает следующее: нужда возникает в теле; тело
посылает вовне сигналы, так что «разум», мысль может найти
средства для удовлетворения этих потребностей, сохраняя же­
лаемую цель как базовое условие. Это выражает закрытую кон­
цепцию, внутренний взгляд, который не включает объект.
Но мы с тем же успехом можем сказать, что это определение
имплицитно предполагает с одной стороны ребенка, а с другой
стороны —мать. Т. е. ребенок посылает вовне сигналы так, что­
бы мать могла облегчить ситуацию дистресса.
При сравнении этих интерпретаций становится ясно,
что в интрапсихической модели решение заключается в стиму­
лировании психики младенца, а в интерсубъективной —в помо­
щи, оказываемой ему матерью. Оба решения являются неудов­
летворительными. Первое — потому, что положительный
результат достигается при условии, что объект находится на ме­
сте или готов появиться именно в тот момент, когда младенец
послал вовне свои сообщения. Второе —потому, что если реше­
ние полностью отдается в руки матери, психике младенца нет
нужды развиваться. В любом случае прогресс возможен только
при наличии пары влечение/младенец —объект/мать. Эта пара
объединена оптимальным напряжением, достаточным для того,
чтобы возникла надежда на решение и улучшилась эффектив­
ность сообщений младенца, но одновременно настолько несовер­
шенным, что решение приходит только после того, как в отно­
шениях ребенка и матери возникнут некоторые трудности. Этот
источник ищет объект для катексисов и оставляет свободное

21
 Терапевтические отношения в психоанализе

(насколько это возможно) поле для трансформаций и выраже­

ний влечения. Это и есть значение понятия судеб влечений, объ­
ясняющее, почему необходимы защитные механизмы.
Однако, обладая такой свободой, влечение встречает пре­
пятствия в коммуникации. Примером здесь может быть про­
блема двух форм цензуры, включенных в аналитическую ситу­
ацию, иначе говоря, не только моральной, но и рациональной
цензуры. С одной стороны, существует угроза трансгрессиру­
ющего запрета с последующими санкциями со стороны Супер­
Эго, с другой стороны,—угроза дезорганизации, которая дела­
ет Эго беспомощным: оно рискует впасть в хаотическое
состояние, будучи оставленным на милость Ид. Об этом гово­
рит и основное правило (для тех, кто к нему прислушивается):
«Говори все, что приходит тебе в голову, даже если это кажется
абсурдным». Это не просто вопрос застенчивости, это также
вопрос освобождения себя от рациональной логики, о чем час­
то забывают.
Что же можно сказать об объекте? По сути, объект неизве­
стен и многообразен; он порождает желание; он недостижим,
запрещен (по крайней мере, в аналитической ситуации); он все­
гда вблизи; но, обнаружив себя, сразу же себя скрывает. С од­
ной стороны, аналитик открывает себя для переноса, а с дру­
гой,— не отвечает на требования удовлетворения, которые
обращены к нему. Аналитик не отвечает действием, но выслу­
шивает требования и иногда их интерпретирует, показывая,
что они были «услышаны» и что эта потребность в признании
заслуживает удовлетворения —по крайней мере, частично.
Очевидно, отношения между объектом и влечением такие,
что объект предугадывается, проецируется, репрезентируется
и конструируется, тогда как влечение является активирован­
ным, динамическим, самоорганизующимся (в смысле Атлана)
(Atlan, 1979), а также трансформирующимся. До тех пор, пока
мы не проясним взаимные отношения объекта и влечения, будет
присутствовать угроза чрезмерного упрощения.
Конструкция объекта ретроактивно приводит к конструк­
ции влечения, которое конструирует объект. Конструкция
объекта может быть понята только в том случае, если он катек-
тируется влечением. Но в том случае, когда объект был сконст­

22
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

руирован в душе, это приводит к конструкции влечения aprus

coup, дает начало концепции влечения как выражению субъекта.
Тогда мы видим, что существует возможность понять желание
или осознать инстинктивное оживление, которое порождают
желание и объект. Чтобы освободить себя от теоретических
сложностей, необходимо прибегнуть к диалектическому мыш­
лению. Иначе мы будем желать только одного: освободиться
от влечений, поскольку мы не знаем, что с ними делать.

Двойной ВЫБОР ВРЕМЕНИ (TIMING)

Раньше для того, чтобы описать аналитическую сессию, исполь­

зовалась последовательность, которая принималась аналити­
ками как нечто целое. Мы начинали с дискурса, в котором пе­
ренос и сопротивление —вопреки молчанию аналитика —были
выражены, а интерпретация в соответствующий момент была
предложена. Затем начинался новый круг. Каким бы полезным
ни было когда-то это описание, я все же думаю, что в чем-то
оно излишне упрощено. Характерной особенностью переноса
является то, что существует двойной перенос внутри одной опе­
рации, а именно —перенос на речь и перенос на объект (Green,
1984). Перенос на речь означает, что любое событие, происхо­
дящее в сфере психического: все движения, касающиеся его,
аффекты, фантазии — по сути, все, происходящее на интрап-
сихическом уровне, должно быть вербализовано. Конечно, я го­
тов к в о зр а ж ен и ю ; что ж е д ел а т ь с д о в ер б а л ь н ы м ? Анализ ДО-
вербального может быть осуществлен только в случае обраще­
ния к тому, что вербализовано. Довербальное существует,
как существует и влечение, и, подобно ему, оно доступно пони­
манию только через свои репрезентации. Такие репрезентации
часто указывают на гипотетическое состояние, имевшее место
в ходе развития ребенка.
Перенос на объект есть, строго говоря, перенос на анали­
тика. Р еч ь в д а н н о м сл у ч а е и д ет о б и н т е р с у б ъ ек т и в н ы х о т н о ­
шениях. Эти две операции есть, по сути, одна, и именно по­
этому в теориях переноса часто наблю дается путаница.
В некоторых анализах, в частности, в анализах пограничных

23
 Терапевтические отношения в психоанализе

случаев, пациенты сообщают о том, что они не могут говорить.

Это не означает, что работает цензура, как в случае невротика,
который сдерживает то, о чем он думает, поскольку говорить
такие вещи плохо и даже думать о них нехорошо. Нет, в данном
случае роль запрета не так значительна. Идею цензуры нельзя
исключить, но проблема заключается не только в морали. И хотя
мораль присутствует и в случае пограничного пациента, ее вли­
яние не такое же, как в случае с невротиком. Сложность, а зача­
стую неспособность говорить, связана с вербальным выраже­
нием себя, т. е. с затруднениями в переводе своих психических
событий в слова. Эта сложность, по всей видимости, связана
со скрытыми механизмами, которые вступают в игру. Репрезен­
тативная сеть, включающая мир мыслей и слов, обрывается
на уровне мыслей, циркулирующих между вещами и словами.
Пациенты жалуются на то, что их мысли пусты и поэтому им
нечего сказать. Они, несомненно, являются жертвами мыслей-
вещей (thought-thing), которые непосредственно входят в кон­
такт с телом или отыгрыванием. Или же отношения мыслей
и речи искажаются галлюцинаторной активностью, которой ча­
сто сопутствует иллюзия того, что за тобой постоянно наблю­
дают или на тебя обращают внимание. Следовательно, можно
сказать, что даже если здесь и Действует цензура, мысли паци­
ента прежде всего обращены к сфере немыслимого.
Если мы рассмотрим оба вышеописанных аспекта, т. е. пе­
ренос на речь и перенос на объект, они могут быть связаны
с формулой, которую я предложил ранее для характеристики
процесса аналитической работы,—возврата к себе посредством
обходного пути через другого. К этому я бы хотел добавить ком­
ментарий Лакана, согласно которому в психоанализе мы обла­
даем представлением об отношении к другому (маленькому или
большому). Моя формулировка, таким образом, является раз­
витием мысли Лакана. Что касается моего личного вклада, я бы
хотел уточнить, что я называю этого другого подобным другим.
Иначе говоря, приблизиться к инаковости другого можно толь­
ко через переживание его подобности, т. е. переживание друго­
го человека, который настолько подобен нам, что мы в состоя­
нии с ним идентифицироваться и таким образом помочь ему
справиться с его беспомощностью (hilflosigkeit). Другой как

24
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

отличный от нас (либо интрапсихически —и другой таким об­

разом является бессознательным, либо интерсубъективно —
и в этом случае другой является субъектом за пределами нас)
является и развитием подобного другого, и открытием в направ­
лении новой конечной цели: то, что было подобным, больше
не является таковым, оно становится другим. Я могу вообра­
зить это, поскольку более не нуждаюсь в поддержке, которую
обеспечивало подобие. Осознание бытия, когда я отделен
от другого, больше не угрожает моему Эго. Я могу думать о дру­
гом, поскольку я могу оставаться собой, вижу, как я страдаю
от отсутствия другого и ищу его. Однако нельзя упускать
из внимания, какую роль играет подобный другой в моем соб­
ственном становлении. Нужно выйти за пределы понятия для
того, чтобы осознать различие, но, тем не менее, понятие долж­
но быть сохранено, поскольку лечение, которому я подвергаю
другого, всегда будет ограничено тем, что этот другой остается
подобным мне. В процессе вышеописанных трансформаций об­
наруживается расщепление, конституирующее Эго.
Вернемся к подобному другому и к его функциям в анали­
зе. Функция другого не только в том, чтобы к нему обращаться,
когда мы требуем удовлетворения. Акт речи, обращенной к дру­
гому человеку, трансформирует мысли, поскольку в этот мо­
мент речь рефлексирует саму себя: «Что я сказал? Почему я это
сказал?» Это происходит и тогда, когда аналитик молчит, и тог­
да, когда он говорит. Во всех случаях звучащая речь возвраща­
ется к субъекту, который подвергается трансформации посред­
ством выражения своих мыслей другому человеку, а также
посредством того, что речь достигла другого (аналитика), не по­
влияв на него, и вернулась назад. Здесь можно увидеть опреде­
ленное сходство с психической активацией влечения, вызыва­
емой близостью объекта.
При этих условиях можно также увидеть, что интрапсихи­
ческое и интерсубъективное измерения в аналитической прак­
тике переплетены и что анализ в логическом смысле создает
классификацию вещей через их составные части, чтобы понять
различия между отношением к самому себе и отношением
к другому. В лечении эти два измерения неотделимы друг
от друга, даже если в определенные моменты одно из них

25
 Терапевтические отношения в психоанализе

преобладает. Когда преобладает нарциссическое измерение,

объект никогда не отсутствует полностью. Когда же преобла­
дает объектное измерение, всегда остается нарциссическое про­
странство, которое не поддается влиянию взаимоотношений.
В ходе сессии речь, обращенная к другому человеку, осно­
вывается на круге установленных, взаимных возбуждений.
Иначе говоря, бессознательное возбуждается благодаря прак­
тике свободных ассоциаций, которая побуждает вербализацию.
С другой стороны, каждый раз, когда я говорю свободно, я так­
же воспроизвожу цикл бессознательных возбуждений, оказы­
вающих влияние на мой дискурс. Это безостановочный цикл.
Разговор о бессознательных возбуждениях обязательно пред­
полагает рассуждение об их отношении к инстинктивному ис­
точнику, он обеспечивает возможность бессознательного и ин­
стинктивного возбуждения, которое психика трансформирует
в слова. Разговор означает продуцирование, рождение смыслов,
обращенных к другому человеку. Это инстинктивное возбуж­
дение рекатектирует круг речи, обогащает ее течение, оберегая
от вырождения. Если катексис был ослаблен, аналитик будет
слышать только безжизненную речь, адресованную ему. Одна­
ко все речи, адресованные кому-либо, содержат внутри свой
ответ —воображаемый или реальный. Этот момент верно под­
мечен Лаканом. Здесь также интрапсихическое и интерсубъек­
тивное вторят друг другу.

ДЛЯ СЕБЯ И ДЛЯ ДРУГИХ

Нет ничего сложного в том, чтобы понять отношение между

внутренним психическим измерением и инаковостью, которую
субъект редуцирует, вступая в отношение с объектом. В анали­
зе интерсубъективность становится посредником, необходимым
для достижения осознания интрапсихического. Это сопостави­
мо с идеей разделения субъекта как в отношении самого себя,
так и в отношении другого. Внутренняя гетерогенность субъ­
екта и зависимость от действий, производимых подобным дру­
гим, оставляют свой отпечаток в глубине его психической ор­
ганизации.

26
 Инт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

Ничто фундаментальное в интрапсихическом измерении

не может избежать влияния интерсубъективных отношений. Они
делают доступной гипотетическую конструкцию интрапсихиче-
ской жизни субъекта благодаря тому, что принимаются в расчет
эффекты резонанса, индуцированного интрапсихической жиз­
нью другого субъекта. Особо отметим этот момент, поскольку
он отсутствует в теоретизациях, которые подчеркивают интер­
субъективное измерение (в его обычном понимании). Последнее
необходимо отражает интрапсихические измерения субъекта,
привнесенные в отношения.
Представление о том, что эти отношения существуют лишь
в форме отношения одного субъекта к другому,—это отказ при­
знать, что они предполагают что-то более сложное, чем эффект
переноса или изменения сеттинга. Мы должны помнить, что бо­
лее продуктивными являются размышления об отношениях
между двумя сторонами, а не о каждой из сторон в отдельнос­
ти, поскольку они не остаются неизменными в контексте взаи­
моотношений. Это обязывает нас более глубоко проникнуть
в суть «интра-» как противопоставленного «интер-», так как
большую часть «интра-» нельзя помыслить без опосредова­
ния большей части «интер-». Более того, наши размышления
об «интер-» в психоанализе не могут быть четко ограничены
рамками происходящего между двумя членами аналитической
пары —они также затрагивают другой порядок детерминации.
Происходящее в интрапсихической жизни каждой из сторон
и в ходе отношений между двумя субъектами показывает,
что интерсубъективные отношения всегда существуют между
двумя полюсами. Это позволяет нам осознать как сходства,
так и различия, существующие в паре и оказывающие влияние
на наше представление об этих отношениях. Интерсубъектив­
ные отношения имеют право создавать прибавочную стоимость
значения, сравнимую с сигнификацией, которую оно требует
от каждого из партнеров. Исследование интрапсихических от­
ношений уже обнаружило эту особенность, однако в случае, ког­
да два субъекта соединены, она становится наиболее очевид­
ной. О днако эта прибавочная стоим ость будет реально
приобретать значение только тогда, когда она обращена к каж­
дому из интрапсихических полюсов.

27
 Терапевтические отношения в психоанализе

Не требует пояснений то, что все эти ремарки ставят под

сомнение возможность достижения действительно значитель­
ного результата посредством только лишь наблюдения. Это
привилегия слуш ания, которое обязано конструировать
смысл, собирая воедино высказанное, а также невысказанное.
Это еще один способ подчеркнуть роль того обходного пути,
который я попытался обрисовать. Обращаясь к «интра-»,
мы не можем избежать влияний биологической организации,
точно так же, как рассуждения об «интер-» заставляют нас за­
думаться о влияниях социального. Однако, независимо от вли­
яний, обходной путь необходим для того, чтобы вступить
в контакт с душой.
Коротко говоря, интрапсихическое неизбежно требует об­
ходного пути через интерсубъективное, но тот другой, который
здесь подразумевается, отражает модель своей конституции, раз­
деленной с человеком, с которым он связан, или даже свою соб­
ственную зависимость от биологических организаций. Точно так
же, как любой член пары, он или она, должны трансформиро­
вать то, что берет начало в их биологических истоках. Важно при­
нять во внимание особую черту определенных человеческих
биологических функций, включающих другого в свои цели,—
т. е. сексуальность, Эрос.

П ро гресс ф р ей д и с тс к о й т ео р и и :
П е р е х о д о т п ер в о й к о в т о р о й т о п о г р а ф и и

Каковы последствия этих противоречий в современном психо­

анализе? Что нам думать о радикализме Фрейда в вопросе вле­
чений? Мы не можем продолжать эту дискуссию без обраще­
ния к тем неявным причинам, которые побудили Фрейда раз­
вить вторую топографию в противоположность первой.
Остановимся кратко на первой топографии, которая пост­
роена на основе оптической модели — телескопа. Эта модель,
в к о то р о й д о м и н и р у ет в и зуал ьн ая р еп р езен тац и я , бы ла, п о сути ,
использована уже в «Толковании сновидений». Ее можно на­
звать диоптрикой Фрейда в том нее смысле, в котором, как мы
знаем, существует диоптрика Лакана, стремящаяся объяснить

28
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

умозрительное и неумозрительное, действительный и виртуаль­

ный образ.
Первая топография Фрейда строится на предположении,
что «психическое и сознательное —это не одно и то же». Одна­
ко не следует забывать, что психика — это зеркало. Если рас­
смотреть три системы —сознание, предсознательное и бессоз­
нательное, видно, что общим корнем является сознание. Две
остальные системы определяются через отношение к созна­
нию: предсознательное обозначает психические процессы, спо­
собные стать сознательными, а бессознательное остается не­
доступным осознанию. Однако все это понятно, только если
уже существует опыт самоосознания. Оптическая модель про­
ливает свет на сердцевину сознания, которую невозможно
обнаружить до тех пор, пока бессознательное продолжает ос­
таваться «невидимым» для сознания. И хотя подразумевает­
ся, что бессознательное радикально отличается от сознания,
последнее все равно определяется через сравнение с первым.
Обнаруживает эту проблему, конечно же, статус бессознатель­
ных репрезентаций.
Язык достаточно богат для того, чтобы обеспечить нас боль­
шим числом слов и выражений, которые свидетельствуют об
этих отношениях. Например, выражение «я вижу» может озна­
чать «я понимаю», или «я осознаю». Отношение к образу (и это
имеет немалое значение для понимания того, что образ сновиде­
ния сформирован за пределами любых связей с объектом и, сле­
довательно, не имеет никакого отношения к реальности и не мо­
жет быть связан с ней) является сингулярным. Поскольку этот
образ не может быть связан с объектом, не существует другого
решения, кроме как заставить его говорить, т. е. заместить пару
образ-объект парой образ-идея с целью создать поток идей,
свободных ассоциаций, который имитирует свободное течение
образов в сновидении. Новые отношения теперь возникают
между серией образов сновидения и серией мыслей, рожденных
ими день назад. Это и есть парапредметное представление —
словесное представление. Отметим другую особенность визу­
альной репрезентации сновидений: они являю тся созна­
тельными, но не принадлежат к системе сознательного, посколь­
ку не согласуются с координатами, ее характеризующими,

29
 Терапевтические отношения в психоанализе

т. е. с вторичными процессами. Сознательное является в боль­

шей мере системой, чем психическим качеством.
В этих условиях понятна претензия «Толкования сновиде­
ний» на создание эпистемологической возможности, позволя­
ющей родиться психоаналитическому мышлению. Эта книга
является кульминацией изобретенной Фрейдом теоретической
стратегии, целью которой было убедить Флисса даже путем
использования его языка —психологического языка —в валид­
ности избранной линии мышления. Было бы ошибкой считать,
что существовала психологическая стадия в работе Фрейда,
доказательством которой является «Проект». На самом деле
предполагаемая психологическая стадия развития фрейдовской
теории имела своей целью только перевод исследований и от­
крытий, сделанных Фрейдом, на язык, доступный Флиссу.
В представлении Фрейда следовало разделить задачи: предпо­
лагалось, что Флисс будет заниматься физиологическими и ор­
ганическими, а Фрейд — психологическими аспектами. Это
была попытка снизить риск предприятия и, как мы знаем,
Фрейд впоследствии отказался от этих планов.
Стратегический процесс подразделялся на несколько ста­
дий. Заинтересовавшись проблемой невроза и столкнувшись
с определенными сложностями, Фрейд заключил, что единст­
венным путем познания бессознательного является исследова­
ние своего собственного бессознательного. Придя к этому,
он попытался обходиться без всех сознательных ресурсов,
и именно поэтому «Толкование сновидений» является страте­
гической книгой. В уходе в мир сновидений, в бережном отно­
шении к ним, в отказе от обращения к какой-либо иной инфор­
мации, происходящей из сферы сознательного, Фрейд увидел
путь к пониманию работы бессознательного, заставив свое со­
знание заинтересоваться бессознательным после пробуждения.
Следует признать, что как только был сделан этот шаг, снови­
дения стали центральной парадигмой бессознательного несмо­
тря на то, что они не были единственной парадигмой. Это при­
вело к рождению модели, которая оказалась достаточно
эффективной в анализе неврозов.
Клинически модель заключается в следующем: сновидение,
повествование, интерпретация. Иначе говоря, некто видит сно­

30
 И пт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

видение, затем на основе того, что снилось, строит повествова­

ние, затем ассоциирует и в ассоциировании отмечает опреде­
ленное число связей, делающих возможной интерпретацию
сновидения. Я не забываю о других манифестациях бессозна­
тельного: ошибочных действиях, оговорках, симптомах. Во всех
этих случаях метод остается прежним, т, е. заключается в про­
дуцировании свободных ассоциаций, однако в них сырой мате­
риал образует менее организованное единство, чем в сновиде­
нии, и в некоторой степени он менее свободен от влияния
сознательного. В этом отношении сновидение вне подозрений:
нигде связь предметное представление-словесное представле­
ние не устанавливается более четко.
Заметна оригинальность более поздней модели, которая
объясняет a posteriory причины неадекватности ранней моде­
ли. Модель второй топографии отличается от своей предшест­
венницы существенной особенностью, которая нередко остается
незамеченной: в первой топографии влечения не включены
в психический аппарат. Это наблюдение представляется уди­
вительным. Тем не менее, Фрейд имел в виду именно это, когда
утверждал, что влечение не является ни сознательным, ни бес­
сознательным, что оно открывается только через свои репре­
зентации. Становится понятно, что если влечение не является
ни сознательным, ни бессознательным, то оно находится за пре­
делами психического аппарата, построенного на оптической
модели. Иначе говоря, влечение расположено ниже порога вос­
приятия души, в тесном приближении к телу.
С включением влечений в модель второй топографии этот
аспект был полностью изменен. Это было эксплицитно под­
тверждено в связи с действием агента, получившего имя Ид, кото­
рый, как отмечает Фрейд, является вместилищем влечений.
Но этот резервуар подвержен колебаниям, «пульсации», в ре­
зультате которой возникают конфликтные импульсы. Волнения
в Ид подчинены антагонизму влечений жизни и смерти. Безус­
ловно, сегодня подобная формулировка не может быть принята
без дискуссии. Не так легко представить, что подразумевает по­
добное функционирование в случае, если мы хотим быть верны­
ми логике инстинктов, т. е. очистить это взаимодействие от все­
го, что связано с Эго: от личности, рациональности, не говоря

31
 Терапевтические отношения в психоанализе

уже о хорошо известной характеристике первичных процессов —

игнорировании моментов отрицания и противоречия.
Новизна, которую косвенно подтвердил Фрейд (1933b),
прежде всего состоит в том, что Ид не содержит никакого прост­
ранства для репрезентаций: только катексис инстинктов, ищу­
щих разрядки. Все эти аргументы — это попытка доказать,
что примитивные части психической личности не могут быть
определены строго через их бессознательность. Иначе говоря,
любое обращение к сознанию, позитивное или негативное, долж­
но быть оставлено в прошлом. Фактически этот отказ от репре­
зентации обоснован наблюдениями за препятствиями, встреча­
ющимися на пути припоминания, и склонностью к отыгрыванию.
Фрейд связывает припоминание с отношением бессознательное-
осознание. Необходимо было найти модель, которая могла бы
объяснить естественную склонность к отыгрыванию. Для Фрей­
да было очевидно, что действие появляется первым, и он, без со­
мнения, полагал, что репрезентация приводит к решающим изме­
нениям. Вернуться к действию означало бы снова найти начало.
Проблема антагонизма между двумя группами влечений
остается, и мы понимаем, что никакие свойства Эго или влия­
ния репрезентаций не помогут объяснить эту проблему. Между
влечениями жизни и влечениями смерти нет различий в цели,
т. е. в поиске разрядки. В чем же их различие? Наиболее четкий
ответ, предложенный Фрейдом, заключается в характеристике
влечения жизни как стремления к агломерации, которая способ­
ствует развитию Эго. Иначе говоря, образуя группы большего
или меньшего размера, влечение жизни движется в направлении
потенциальной организации, которая может возникнуть из свя­
зей, установленных внутри образованных таким образом групп.
Влечение смерти, наоборот, стремится предотвратить подобную
возможность. Эта изначальная двойственность, для понимания
ее raison d ’etre, требует другого теоретического объяснения, кото­
рое само заслуживает исследования. В финале анализа конеч­
ным аргументом Фрейда в защиту влечения к агрессии, деструк­
ции или смерти служит его наблюдение, согласно которому
садизм —и особенно мазохизм —неискоренимы. Стоит добавить,
что ни одна другая концепция к настоящему времени не опро­
вергла эту точку зрения Фрейда (Green, 1999).

32
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

Не сущ еств у ет иного выхода, кроме как еще раз исследовать

понятие влечения —базовое понятие теории —для его большей
обоснованности. Следует признать, что теоретические предпо­
ложения Фрейда могут вызвать чувство определенной неуверен­
ности. Путаница и возможные недопонимания относительно от­
ношений между инстинктом и влечением часто образуют фон
дискуссий. Однако даже тогда, когда устранена неоднозначность,
чувство неуверенности продолжается оставаться. Противники
этой теории обвиняют Фрейда в его аксиоматически биологиче­
ском подходе и указывают, что биология сама по себе не распо­
лагает достаточными аргументами в защиту концепции влече­
ния. Была предложена заместительная теория, основывающаяся
на психобиологии —смеси гипотез когнитивных и нейронаук.
Безусловно, с биологической точки зрения модель влече­
ния как таковая больше не является приемлемой. Что находит­
ся на границе между психикой и сомой, как нам обозначить это
пограничное состояние? Может ли существовать психика вне
тела? Конечно, нет. Однако давайте отойдем от буквального
прочтения и попытаемся переставить местами те существенные
части, которые предложены во фрейдовском сценарии. Пред­
положим, что все происходит в самом сердце сомы, или, говоря
точнее, в мозге. То, что Фрейд называл «сомой», является ре­
презентациями тела в состоянии нужды, состоянии «исходной»
нехватки чего-либо, «репрезентациями» этих состояний отно­
сительно «периферии», проявляющими себя на уровне мозго­
вых структур с недостаточно развитой кортикальной органи­
зацией. То, что он называл «психикой» {mind), активирует
в кортексе цепи импульсов, предназначенных устранить напря­
жение на субкортикальных уровнях путем мобилизации репре­
зентаций на более вы соких уровнях. Эта конструкция,
единственной целью которой является демонстрация того,
что адаптация в соответствии с требованиями биологического
реализма вполне возможна, интуитивно обретает больший
смысл, когда мы обходимся без «дублированной версии»,
как называют ее биологи. Так или иначе, эта модель лучше всего
подходит для интерпретации оральных и генитальных сексу­
альных отношений. При рассмотрении других влечений, напри­
мер, скопофилических или садомазохистских, требуется более

33
3 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

сложная конструкция. Отсюда может возникнуть следующий

вопрос: каков источник лежащего в основе влечения возбуж­
дения — зрительный образ или телесный импульс? Ответ ка­
жется слишком легким, но, тем не менее, удовольствие видеть
(и быть увиденным), или бить (и получать удар) остается оче­
видным. Мы вынуждены сказать, что места для фантазии здесь
нет, тогда как в случае оральных отношений ее роль само­
о ч ев и д н а . Д а ж е в п о с л е д н е м сл уч ае, о д н а к о , п а т о л о ги ч ес к и е
искажения указывают на то, что в этих условиях потребность
не имеет ничего общего с фантазией. Это еще одна причина,
побуждающая нас рассмотреть вопрос об отношениях между
телесной и фантазматической психикой, не игнорируя телесные
якоря или сомнительные спекуляции, мифологизирующие
тело.
Другие решения обнаруживают преимущество теоретиза-
ций, основанных на изучении отношений между младенцем
и его первичным объектом. Теории различаются в зависимос­
ти от того, какая версия этих отношений ими используется,—
концепция кляйнианских объектных отношений, версия отно­
шений мать—ребенок, концепция самости Кохута или теория
генерализованного соблазнения Лапланша (1987). Последняя
представляет собой еще одно решение теории влечений посред­
ством выдвижения идеи объекта-источника, принимающего
на себя функции, которые раньше приписывались органичес­
кому инстинктивному источнику. Еще один шаг в этом направ­
лении —и «интерсубъективность» оказывается связанной с от­
ношениями аналитика и анализируемого как единым целым
в духе феноменологического подхода, исключающего услож­
ненную фрейдовскую теорию.

С и л а и см ы сл

Теория влечений важна не только тем, что позволяет нам пред­

ставить примитивную психику, зависимую от потребностей,
в о зн и к а ю щ и х в т ел е (у к о р е н е н н ы х в со м а т и ч еск о м , ставш ем
уже и психическим), но и тем, что выдвигает идею о том, что ду­
ша состоит из сил, способных к эволюции, хотя и сохраняющих

34
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

нередуцируемой большую или меньшую часть своего первона­

чального состояния. Эта часть влечений остается неподвласт­
ной любой форме эволюции, научения или окультуривания под
воздействием непосредственного окружения или культурного
влияния —не говоря уже о том факте, что иногда эти культур­
ные влияния усиливают и подкрепляют влечения. Именно это
ранит самолюбие человека более всего, значительно больше,
чем существование бессознательного. Бессознательное подры­
вает царствование Эго, тогда как влечение подчиняет своему
влиянию психику в целом. Но мы обузданы не столько этим
глубинным уровнем, сколько позже сформировавшимися обра­
зованиями, через которые примитивные аспекты бессознатель­
ного проявляют себя неявным образом.
Понятие силы, несомненно, наиболее подходит для концеп­
ции сопротивления. Более того, хотя понятие силы не может
полностью описать данную концепцию, оно, тем не менее, спо­
собно раскрыть ее более полно, в том числе в наиболее тонких
формах сублимации. Тяга-сопротивление является, следователь­
но, действием и противодействием Эго в отношении влечения,
и наоборот. Потребовалось бы слишком много времени, чтобы
объяснить, как другая великая структура, пытающаяся повли­
ять на Эго, т. е. расщепление, являющееся источником форми­
рования Супер-Эго, может негативизировать силу, которая ожив­
ляет инстинктивную тягу и таким образом навязывает свое
давление во имя реальности и «сознательности» и демонстриру­
ет такую же глухоту к голосу Эго, какую демонстрирует Ид, обви­
няя Эго в неспособности удовлетворить предъявляемые к нему
требования. Какие бы спекуляции ни существовали относитель­
но влечения смерти, идея силы также является их основанием.
Тщетно допытываться, одна ли это сила в различных стадиях
развития или две разные силы, важно не поддаться мысли о том,
что это всего лишь защита. Начиная с момента, когда влечение
смерти обретает достаточную независимость, чтобы уклониться
от влияния влечений жизни, оно заслуживает рассмотрения в ка­
честве отдельного понятия.
Прежде чем идти дальше, мы должны задаться вопросом
об аргументах, которые бы обосновывали то, что психика, и бо­
лее конкретно — бессознательная психика, не может быть

35
з*
 Терапевтические отношения в психоанализе

охарактеризована без обращения к понятию силы. Последняя

сама по себе связана с представлением об энергии, и Фрейд рас­
сматривал ее как синоним «либидо». Хорошо известно, что те­
ория энергии вызвала много критики, возможно, потому, что ее
выводы не были основаны на клинической практике. Теорети­
чески связь между внутренним толчком влечения, силой и энер­
гией может быть показана достаточно четко. Это может вызвать
возражения, и некоторые ученые отдают предпочтение концеп­
циям, освобождающим теорию от «механицизма». В области
отношений акцент делается на интенциональном обмене смыс­
лами между партнерами. Однако некоторые характерные осо­
бенности психической каузальности в том виде, как они кон­
цептуализированы психоанализом, остаются за рамками этой
картины. Я приведу несколько примеров без последующих разъ­
яснений: возбуждение желания, неконтролируемая притяга­
тельность его объектов, тенденция к фиксации, мобилизация,
позволяющая замещающий обмен объектов и целей, упорство
сопротивления, чувство беспомощности, переживаемое по не­
которой причине и произвольно, противоречивый и хаотичес­
кий характер преследуемых целей и, наконец, последнее в ряду,
но не последнее по значению,—демонический аспект навязчи­
вого повторения. Когда Фрейд (1933Ь) напомнил нам, что идея
определенного количества энергии, давящей в определенном
направлении, «...имеет свое имя, и это имя Irieb», он придал этой
силе несомненный статус. Поэтому, если мы попытаемся уйти
от такого видения души, необходимо отказаться и от представ­
ления о влечениях.
За пределами клинической практики целые наборы акси­
ом были поставлены под сомнение без четкого понимания того,
чем они могут быть заменены. В качестве базиса психоанализа
Фрейд поместил динамическую концепцию психических собы­
тий. Это понятие стало со временем настолько общим, что воз­
никает даже риск недопонимания. Чтобы восстановить часть
первоначального значения этого понятия, полезно припомнить
некоторые категорические требования психоаналитического
понимания, т. е. правило говорить все, которое введено с целью
предотвратить отбор аргументов под влиянием заранее детер­
минированных суждений; поток свободных ассоциаций и сво­

36
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

бодно текущее или даже «свободно парящее» внимание. Здесь

прослеживается попытка повторно исследовать естественную
форму катексиса. Давайте не забывать о свободно текущей энер­
гии в первичных процессах и центральной позиции инстинк­
тивных импульсов во второй топографии. Окончательная тео­
рия влечений открывает путь к менее мифологизированной
версии возможных образований, приписывая им свойства свя­
занной и свободной энергии, напоминающей о значительно бо­
лее ранних интуициях.
Коротко говоря, даже если динамизм является центральной
характеристикой всех свойств души —не говоря уже о корреля­
ции между динамической, топографической и экономической
точками зрения,—то именно движению должно придаваться на­
ибольшее значение. Без силы движение практически невозмож­
но. Это наиболее существенная часть фрейдовской теории. Если
сила создает проблему, то не потому, что она противостоит смыс­
лу, а потому, что противоречит формам его проявления. Тоталь­
но слепую силу, абсолютно лишенную смысла, невозможно пред­
ставить — всегда должен быть минимальный элемент воли.
Фрейд полагал, что нашел этот элемент в принципе удовольст­
вия, но вынужден был отказаться от мысли, что подобный прин­
цип может быть применен ко всем ситуациям. Впоследствии ему
пришлось предпочесть образование связей как исходную форму
смысла главенству принципа удовольствия. К этому можно до­
бавить следующее: выйти за пределы эксклюзивного доминиро­
вания силы нам позволяет репрезентация, которая становится
заместительным объектом для объекта влечения. Благодаря ре­
презентации сила смещается; она успешно используется для со­
единения элементов репрезентации и их фиксации, условно го­
воря —делает возможной их трансформацию.
Кроме того, необходимо, чтобы смысл был приемлемым.
Моя гипотеза состоит в следующем: чтобы установить себя,
репрезентация нуждается в участии объекта. Фигурация объ­
екта комбинируется с режимом репрезентации, возникающей
из телесных потребностей. Бессознательное возникает из это­
го соединения, и именно оно может привести к неудаче. Мне
кажется, именно таким путем вторая топография может быть
связана с первой с учетом ее преимуществ. Соответственно,

37
 Терапевтические отношения в психоанализе

сила и смысл опосредованы репрезентацией как делегировани­

ем телесных потребностей в удовлетворении и, таким образом,
потребности в объекте; репрезентацией удовлетворения, кото­
рая учитывает существование объекта; и репрезентацией тре­
бований, обращенных к объекту, которая становится требова­
нием выразить требование. Невозможно что-либо создать без
концептуализации этого соединения силы и смысла посредст­
вом representance4.

М ета би о л о ги я ?

Следует понять, что необходимо различать эвристическое зна­

чение понятия и его буквальное истолкование. Фрейд развил
метапсихологию —иначе говоря, психологию, включающую то,
что выходит за рамки царства сознания. Точно так же для его
теории была необходима и метабиология. Мы должны поверить
скорее биологам, чем экперименталистам. Биологическая на­
ука является суммой открытий своих представителей. Вопро­
сы, поднимаемые исследователями психики, не могут быть
удовлетворительно решены концепцией без биологического
фундамента, но в то же время они не могут быть решены с по­
мощью одних только биологических знаний. Метабиология
является теоретизацией, которая принимает эти знания в рас­
чет и сочетает их с метапсихологией в ожидании возможного
прогресса в официальной науке (Green, 1997). Можно заметить
соотнесенность данного утверждения с мнением эпистемоло­
гов о том, что теории реальности не должны подменять саму
реальность. Важно, чтобы метабиология не была скована идео­
логией.
Ирония ситуации заключается в том, что, как нам кажется,
мы покончили с вышедшей из употребления концепцией вле­
чений. Считалось, что постепенно будет происходить ее запла­

Общая категория, включающая различные типы репрезентации

(например, реперезентатив влечения, психический репрезентатив,
идеационный репрезентатив, словесный репрезентатив и т. п.).

38
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

нированное исчезновение. Затем возникла неожиданная волна

педофилии, которая потрясла общество, обязывая нас снова
обратиться к концепции влечений и осознать связь между очень
специфической формой психического поведения (вклад пси­
хоанализа в понимание этой проблемы не получил ни малей­
шего признания) и ее подавлением посредством химической
кастрации. Не является ли это воскрешением теории влечений?
Осторожность психоаналитиков в оценке этого феномена бо­
лее чем удивительна.
Следует также признать, что мы нуждаемся в метабиоло­
гии из-за потребности в определенном количестве логических
обоснований отношений, таких как отношение между нашей
психикой и нашим телом. Также существует необходимость
защиты против психологических спекуляций. Эти функции
метабиологии могли бы пролить свет на необъяснимые явле­
ния в психологии и продолжить процесс, начатый Фрейдом.
Вторым фактором, обусловливающим необходимость пере­
проверки концепции влечений, является психосоматика. В этом
случае мутации, которым подвержена инстинктивная актив­
ность в процессах соматизации, заставляют нас переосмыслить
отношения душа-тело, хотя следует признать, что многие мо­
менты до сих пор остаются неясными.
И наконец, растущие знания о делинквентности и крими­
нальном поведении тоже подталкивают нас к переосмыслению.
Все эти моменты образуют базис для опровержения схема­
тических теоретизаций нейронаук и выдвижения концепции,
которая соответствовала бы сложным описаниям затронутых
феноменов и признавала их особенности.

С ф е р а культуры

До настоящего момента мои рассуждения касались главным об­

разом зависимости психики от тела в той мере, в какой само тело
зависит от своей биологической организации. Еще одним аспек­
том второй топографии, не затронутым в первой и ставшим
исключительным достижением Фрейда, явилась концепция
Супер-Эго. С появлением концепции Супер-Эго благодаря

39
 Терапевтические отношения в психоанализе

трансгенерационным процессам вся сфера культурного была

включена в игру. Психический аппарат, несомненно, является
местом пересечения биологического и культурного. Я останов­
люсь на этом моменте очень кратко и лишь для того, чтобы под­
черкнуть его присутствие в теоретизированиях, которые отдают
приоритет интерсубъективности. Точно так же, как существует
биологическая автономия, существует и культурная автономия.
Попытки социобиологов редуцировать культурное поле до на­
следственных механизмов были опровергнуты антропологами.
Наша уникальная функция как психоаналитиков заключа­
ется в высвобождении психики из этого двойного детерминиз­
ма. Поэтому мы вынуждены постулировать, что Супер-Эго при­
обретает значение с первого момента грудного кормления или
кормления из бутылочки, поскольку в этот момент впервые воз­
никает культурное измерение. Однако, отдавая должное куль­
турному, мы не должны устранять биологическое и в то же вре­
мя забывать о культурных аспектах при рассмотрении роли
биологического. Еще раз повторю: некоторые из распростра­
ненных сегодня идей нуждаются в переосмыслении. Критика
биологического измерения часто обосновывается идеологией
защиты фиксированного состояния, свидетельствующей о неиз­
менности человеческой природы, или, если говорить более точ­
но, концепции человека в свете естественных наук. Однако там,
где дело касается человеческой души, никто не пытается оспо­
рить роль эпигенеза. Более того, акцентируя с самого начала идею
смешения природного и культурного (Green, 1995а), мы не толь­
ко защищаем эту идею, но одновременно подчеркиваем широту
и глубину их конфликта. В процессе изучения человеческой пси­
хики открываются конфликты на всех уровнях, и конфликт
на социальной арене не менее важен, чем конфликт на биологи­
ческом уровне. Адекватное исследование невозможно без учета
эффектов синергии и антагонизма, природной и культурной ка­
узальности, требующих опосредующих структур.
Понятие Супер-Эго (подобно тому, как это было с Ид) со­
ответствует этим требованиям. Гипотеза об этих структурах дает
возможность представить способ, с помощью которого они вхо­
дят в отношения друг с другом, образуют альянс или вступают
в конфликт. Непонятность этих отношений требует метафори­

40
 Интрапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

ческих формулировок. Существует, конечно, опасность изоб­

разить эти отношения такими, какими мы ожидаем их увидеть,
вместо того, чтобы признать их сложность. В связи с этим впол­
не понятно, что социологическая позиция пытается встать
на сторону интерсубъективности в ее отношении к психоана­
литической теории, преуменьшая влияние инстинктивной жиз­
ни. Напротив, на другом полюсе (я говорю о психосоматике)
роль интерсубъективности принижается посредством дея­
тельности, рассматриваемой с экономической точки зрения,
что не оставляет места для других психических процессов,
таких, например, как идентификация.
Модель, основывающаяся на второй топографии, интерес­
на тем, что она иллюстрирует радикальную неоднородность
души. В ней больше нет никакого общего референта, роль кото­
рого в первой топографии играло сознание; взаимодействия от­
мечены наиболее радикальной оппозицией. Ид и Супер-Эго про­
тивостоят друг другу, их конфликтность является для психики
усложняющим фактором. Более того, принцип дифференциации,
основывающийся на имплицитной иерархии, подтверждается
даже больше, чем в первой топографии. Общая структура пси­
хического аппарата описывается с помощью гипотезы, в основе
которой лежит представление об инстинктивной активности. Для
того чтобы прояснить эту гипотезу, отметим, что влечения жиз­
ни (или любовь) сами по себе являются результатом прогресса
vis-a-vis с влечениями смерти. Однако, согласно Фрейду, сопер­
ничество или иерархия никогда не означают, что в этих отноше­
ниях окончательная победа принадлежит одной из сторон. В лю­
бой момент установленный порядок может быть пересмотрен,
а подчиненная сила может вновь обрести утраченную мощь.
Фундаментальная идея заключается в том, что влечение ста­
новится матрицей субъекта. Когда я думаю о знаменитом фрей­
довском афоризме « Wo es war, soil Ich werden» («Там, где было
Оно, должно стать Я»), мне хочется, под влиянием Лакана5,
переформулировать это следующим образом: «Если стало я,

5 La ou c’etait, je dois advenir — «Там, где было это, я должен стать.—

Примеч. англ. пер.

41
 Терапевтические отношения в психоанализе

где же было это?»6 Эта фрейдовская позиция была постепенно

разрушена. Иначе говоря, убийство отца приняло форму отри­
цания деятельности влечений.

В о звращ ен и е к о бъ екту

Перед тем как довести эти рассуждения до логического завер­

шения, рассмотрим понятие объекта. Я не буду говорить об этом
подробно, поскольку кое-что уже было сказано7. Вспомним еще
раз некоторые элементарные истины:

• Влечение немыслимо без объекта. Доказательством здесь слу­

жит то, что объект является частью сложносоставного влече­
ния. Более того, в этом представлении объект мыслится как
неизбеж но внешний по отношению к сложносоставному об­
разованию и первоначально независимый от него, что обеспе­
чивает выживание.
• Психическая жизнь, в частности a fortiori жизнь, в общем невоз­
можна для человека в отсутствие объекта, который восполняет
естественно присутствующие дефициты в период созревания.
• Я убежден, что тезис «объект существует с самого начала ж из­
ни», хотя и не является полностью ложным, все же не означает,
что объект является независимым от субъекта и воспринимает­
ся как таковой. Эта независимость достигается в ходе развития
(повторного открытия утраченных объектов, согласно Фрейду).
• Статус объекта будет определяться влечением. Объект обна­
руживает влечение, и это означает, что существует инстинк­
тивная активность, которая требует существования объекта,
подобно тому как осознание объекта появляется в результате
его неспособности соответствовать требованиям влечения.
• Первичный объект выполняет две основные функции, первой
из которых является удовлетворение потребностей незрело­
го младенца. Эта необходимая функция прежде всего позво-

6 Si je suis advenu, ou done etait-ce? — Примеч. англ. пер.

7 См. Green, 1995b, главы VI, VII, XI.

42
 И нт рапсихическое и инт ерсубъект ивное в психоанализе

ляет возникнуть и установиться субъективному сущ ествова­

нию (субъективный объект, согласно Винникотту), являюще­
муся первичным источником креативности и сложных транс­
ф орм аций инстинктивны х в озбуж ден и й (альф а-ф ункция,
согласно Биону [Bion, 1962]). Второй функцией является экс­
плицитное и позитивное превращ ение первичного объекта
в объект влечения, связанное со всеми возможностями разви­
тия воображения (фантазии), конституирующими удовольст­
вие Эго в чистом виде.
• Объект, следовательно, вступает в отнош ение с инстинктив­
ной активностью, которая видои зм ен яется в зависим ости
от того, какой ответ она встречает с его стороны, что, в свою
очередь, естественным образом приводит к изменению пер­
воначального статуса объекта. Он приобретает статус объек­
та желания и требования (Лакан), а со временем становится
объективно воспринимаем объектом (Винникотт) или н еп о­
знаваемым в силу своей абсолютности (B ion , 1970).
• П риближение этой эволюции к своем у логическому резуль­
тату не означает ликвидации более ранних стадий и вынуж­
дает субъекта жить в состоянии парадокса — в состоянии рас­
щ епления м еж ду субъективным объектом и объективно вос­
принимаемым объектом.
• Интеграция в интрапсихическом поле отнош ений, возникаю­
щих в процессе интерсубъективного обмена, приводит к воз­
никновению интерсубъективной функции, которая действу­
ет на различных уровнях. П одобное описание соответствует
концепции субъективизирующих процессов, которые обнару­
живают присвоение субъектом функции, играющей роль кре­
ативности в самом широком смысле слова. Она понимается
как значительное расш ирение процессов творчества, для ко­
торых, строго говоря, предпочтительной территорией явля­
ется искусство. Это означает, что собственный знак (m ark)
субъекта заключен в выборах объектов, которые представля­
ют его объектный мир. Это приводит нас к постулированию
функции объектализации (objectalizing fu n ction ), целью кото­
рой является трансформация психических структур или даже
конкретных функций в объекты, которые теперь становятся
достоянием субъекта, замещ ая его естественны е объекты.

43
 Терапевтические отношения в психоанализе

Именно так я интерпретирую фрейдовский Эрос. Эта ф унк­

ция встречает противодействие со стороны функции дезобъ-
ектализации (desobjectalizing function). Ее проявления сход­
ны с процессом разобщения, существование которого посту­
лируется влечением агрессии, деструкции и смерти, включа­
ющим процессы слияния и разъединения (Green, 1999).
• В определенных теоретических системах отнош ение к друго­
му замещает обращение к объекту. Другой является другим
субъектом в межчеловеческих отнош ениях и открывает путь
для отнош ения к трансцендентальном у др угом у (Д р угой
с больш ой буквы у Л акана). Эта п озиция перекликается
с фрейдовской концепцией идентификации в ее разнообраз­
ных ф орм ах (о т первичной и вторичной и дентиф икации
до Эго-идеала). Опасность заключается в искуш ении убрать
лю бы е ссылки на влечение, тогда как влечение, очевидно,
является одной из движущ их сил этого процесса.

Эти замечания являются достаточным минимумом. Они

могут быть полезны для построения теории, которая стремит­
ся выйти за пределы стерильности эксклюзивных позиций
и обосновывает необходимость рассмотрения пары влечение -
объект в свете гетерогенной полярности. Части этой пары раз­
личаются в своем потенциале и способности создавать диффе­
ренциации во взаимодействии. Базис влечения — но не его
активность в целом — находится в соме, однако, помимо био­
логической каузальности, существуют и другие важные детер­
минанты. Примитивные формы объекта обязательно включа­
ют культурные аспекты, создающие способы удовлетворения
наиболее естественных потребностей.
Психическая каузальность не удовлетворяется больше тео­
рией влечений, замкнутой в рамках неприемлемого солипсизма,
как не удовлетворяется и теорией объектных отношений, кото­
рая пытается обойтись без динамического источника влечений
как движущей силы инвестиций и развития. Эта каузальность
не является ни интрапсихической, ни интерсубъективной; она
возникает из взаимодействия между этими сферами и требует
помощи опосредующих агентов, чтобы создать удовлетворитель­
ный образ психики. Тем не менее, современные теоретические
 И нт рапсихическое и интерсубъективное в психоанализе

концепции должны будут не только предложить убедительную

картину того, что происходит в лечении, но и принять во внима­
ние те формы психической активности, которые остаются за пре­
делами лечения. Этот вывод представляется естественным в том
случае, если мы признаем, что интересы психоаналитической
теории выходят за пределы лечения, хотя последнее по-прежне­
му остается наиболее существенной ее частью.
А теперь давайте забудем на минуту о теоретических раз­
ногласиях. Давайте задумаемся над нашей деятельностью как
аналитиков и о наших анализируемых, совершающих в ходе
анализа сложную работу. Когда мы глубоко вовлекаемся в про­
цесс психоанализа, что открывается перед нами? Ничто иное,
как жизнь: с ее превратностями, сложностями и богатством.
И это основная причина, по которой я продолжаю защищать
п о н я т и е влечения, поскольку оно выражает то, что побуждает
нас жить, привязывает нас к жизни, заставляет нас исследовать
ее противоречивость и активизировать нашу способность де­
лать вложения в другие сферы, расширяя наши горизонты, что­
бы мы могли найти объект наших желаний. Однако я вполне
понимаю, что жизнь — это не одиночное плавание и что с са­
мых первых дней наша психическая структура переплетена с на­
шими отношениями с другими (которых мы называем нашими
о б ъ ек там и ): теми, без к о го мы не выжили бы, без кого мы были
бы одиноки и несовершенны на земле, теми, кому мы в конце
концов хотим оставить то, что будет жить после нас. И это —
творческий источник, которому мы обязаны всем.

Л и тература

A TL A N , Н., ed. (1 9 7 9 ). E ntre le c ry sta l e t la fu m e e . Paris: S eu il.

BION, W.R. (1962). Learning from Experience. London: Heinemann.
BIO N , W.R. (1 9 6 7 ). A ttacks on linking. In Second Thoughts. London:
Heinemann.
BION, W.R. (1970). A ttention Interpretation. London: Tavistock.
BOTELLA, C., BOTELLA, S. (1970). La problematique de la regression
formelle de la pensee et l’hallucinatoire. La psychoanalyse: questions
pour demain. M onographies de la Revue fran caise de psychoanalyse,
Presses Universitares de France.

45
 Терапевтические отношения в психоанализе

F R E U D , S. (1900). The interpretation o f dreams. S.E., 4 /5 .

FR E U D , S. (1933a). A nxiety and the instinctual life. S.E., 22.
FR EU D , S. (1933b). N ew introduction lectures on psychoanalysis. S.E., 22.
F R E U D , S. (1940). An outline o f psychoanalysis. S.E., 22.
GREEN, A. (1984). Le langage dans la psychoanalyse. In Langages, ed.
A. Green. Paris: Belles Lettres.
GREEN, A. (1986). On P rivate M adness. London: Elogarth.
GREEN, A. (1988). Vue de la Societe Psychoanalytique de Paris: une con­
ception de la pratique. Revue francaise de psychoanalyse, 52:569-594.
GREEN, A. (1990). La Folie Privee: Psychoanalyse des Cas-Limites. Par­
is: Galimard.
GREEN, A., ed. (1995a). La Causalite Psychique. Paris: O dile Jacob.
GREEN, A. ( 1995b). Propedeutique, La M etapsychologie Revistee. Seyssel:
Champ Vallon.
GREEN, A., ed. (1 9 9 7 ). Les Chines d ’Eros. Paris: O dile Jacob.
GREEN, A. (1999). T he death drive, negative narcissism and the disob-
jectalising function. In The Work o f the N egative, trans. A. Weller.
London: Free A ssocition Books.
JACOBSON, E. (1964). The S elf an d the Object World. N ew York: Int. Univ.
Press.
KLEIN, M. (1932). The Psycho-Analysis o f the Children. London: Hogarth
Press.
KOHUT, H. (1971). The Analysis o f the Self. N ew Yourk: Int. Univ. Press.
LACAN, J. (1966). Ecrits. Paris: Le Seuil.
LAPLANCHE, J. (1 9 8 7 ). N ouveaux Fondements p o u r la Psychoanalyse.
Paris : Preses U niversitares de France.
N IE D E R L A N D , W.G. (1951). Three notes on the Schreber case. Psycho-
anal. Q., 2 0 :5 7 9 -6 9 1 .
W INNICOTT, D.W. (1951-1971). Playing an d Reality. London: Tavistock.
И нтерсубъективность
И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ В АНАЛИТИЧЕСКИХ
отнош ениях: основной подход

Говард Левин, доктор медицины

Рэймонд Фридман, доктор медицины*

Авторы определяют интерсубъективный подход как метатео­

рию, отражающую врожденную природу человеческой связанно­
сти и являющуюся концептуально независимой от любой теории
психики или школы психоанализа. Их взгляд на интерсубъектив­
ность соединяет эмоциональную жизнь аналитика с эмоцио­
нальной жизнью пациента и ставит аналитические отношения
в центр аналитического процесса. Авторы сравнивают интер­
субъективный подход с традиционной классической теорией
конфликта, чтобы прояснить его релевантность в клинической
теории психоанализа и терапевтической практике. Таким обра­
зом они надеются направить внимание аналитиков на более
тщательное изучение бессознательных диадических влияний,
на аффективные, разыгрываемые (enactive)u интерактивные из­
мерения аналитической ситуации, а также на воздействия ана­
литика на поведение пациента в аналитических отношениях
и переживание им этих отношений. Для иллюстрации детально
представлены два часа анализа.

Сегодня психоанализ переживает период интеллектуаль­

ного волнения, «брожения умов»: синтеза и творчества. Отста­
иваются новые идеи. Изменяются старые концепции. Перепро­
веряю тся устоявш иеся теоретические позиции — скорее

Howard В. Levine and Raymond J. Friedman. Intersubjectivity and In­

teraction in the Analytic Relationship: A Mainstream View. The Psycho­
analytic Quarterly, vol. LXIX, 2000, No. 1.

47
 Терапевтические отношения в психоанализе

политические, чем клинические. Исчезают барьеры на пути

к диалогу и взаимному обогащению между некогда сопернича­
ющими школами. Если мы будем рассматривать психоанализ
с исторической точки зрения, то увидим новые тенденции раз­
вития. Это движение от эго-психологии к теории объектных от­
ношений, от негативного к позитивному видению контрпере­
носа, от объективности к субъективности, от психологии
индивида к психологии двух персон, от теории, которая ставит
в привилегированное положение и описывает изолированную
психику пациента, к теории, в рамках которой переживания
пациента понимаются как отражение сложных откликов, взаи­
модействий и аффективных взаимосвязей, складывающихся
между обоими участниками аналитической встречи.
«Интерсубъективность» — то знамя, под которым начали
обретать форму многие новые направления в психоанализе.
Несмотря на все более частое использование в психоаналити­
ческом дискурсе, «интерсубъективный подход» является отно­
сительно новой концепцией, находящейся «в процессе разра­
ботки». Ее определение и коннотации должны быть еще только
выработаны и согласованы с другими психоаналитическими
теориями, и поэтому современные аналитики часто использу­
ют данный термин, обозначая и подразумевая различные вещи.
В результате обсуждения с коллегами и изучения аналитичес­
кой литературы мы обнаружили, что данная концепция вслед­
ствие непонимания слишком широко и разнообразно интерпре­
тируется и часто смешивается или полностью отождествляется
с другими концепциями, такими, как психоанализ «отно­
шений», «психология самости», «интерперсональный» или
«интерактивный» подход. Подобная неточность определения
представляет проблему в современном психоаналитическом
дискурсе.
В данной статье мы постараемся рассмотреть эту проблему,
предлагая наше видение интерсубъективного подхода: что он
означает, как развивался, что подразумевает. Мы надеемся обо­
значить, насколько релевантным является интерсубъективный
подход для клинической теории психоанализа и терапевтической
практики. Мы постараемся прояснить, где возможно, что подра­
зумевается под интерсубъективностью в традиционной, класси­

48
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

ческой теории конфликта, которая остается доминирующей те­

орией среди все возрастающего плюрализма в психоанализе
(Северной) Америки.
В частности, мы утверждаем, что интерсубъективный под­
ход обладает следующими свойствами:

1) действительно независим от какой-либо индивидуальной

школы психоанализа;
2) приносит сущ ественную пользу, позволяя аналитикам оц е­
нить бессознательные диадические влияния на аффективное,
разыгрываемое ( enactive) и интерактивное изм ерения анали­
тического отнош ения и ситуации;
3) не принуждает аналитика к использованию специфических
техник, таких, как явное самораскрытие, или к занятию опре­
деленной позиции по отношению к терапевтическому дейст­
вию психоанализа, например, предпочтения переживания ин­
терпретативным факторам. (Мы планируем рассмотреть более
детально клиническое значение интерсубъективности ниже.)

С нашей точки зрения, интерсубъективный подход ориен­

тирует, дает способ понимания мотивации и детерминант со­
бытий, происходящих в аналитической ситуации. Подобная
точка зрения основывается на предположении, что врожденная
структура этих событий не является в полной мере прототи­
пом человеческих переживаний и их значений. Напротив,
мы предполагаем, что переживания человека и их значения все­
гда частично неопределенны и обретают полную, хотя и не обя­
зательно фиксированную форму и значение только в процессе
саморефлексии и взаимодействия с другими. Для каждой лич­
ности «переживание —это совместное создание интерактивных
влияний изнутри и извне из эфемерности социальной жизни и
более прочных структур внутреннего мира» (Stern, 1997, р.5).
Интерсубъективный подход как таковой не подразумевает
преобладания одних моментов над другими. Невозможно выде­
лить эпизод в анализе и сказать, что это был «интерсубъектив­
ный момент», как, например, можно сказать, что данная последо­
вательность иллюстрирует определенное развитие переноса.
Подобным же образом мы не будем описывать эпизод и говорить:

49
4 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

«здесь я поступил интерсубъективно», так как интерсубъек­

тивный подход не требует и не подразумевает определенных дей­
ствий или технического поведения. Наоборот, мы считаем ин­
терсубъективный подход широкой ориентацией, способом
посмотреть на все, что происходит между пациентом и аналити­
ком и внутри каждого из них, по мере того как они создают и пе­
реживают (со-конструируют) аналитический процесс.
Центральным принципом нашей концепции интерсубъек­
тивности является следующее предположение: что бы ни про­
исходило между аналитиком и пациентом, это будет ко-детер-
минироваться бессознательными желаниями и защитными
потребностями обоих участников аналитического процесса
(Hoffman, 1992). Мы рассматриваем аналитическое отношение
и процесс как взаимно сконструированные из отраженного вли­
яния и взаимодействия сознательных и бессознательных, вож­
делеющих (w ishful) и защитных потребностей и желаний
{desire) аналитика и анализируемого, влияющих друг на друга.
Рассматривая силы, формирующие переживания пациента
в переносе, мы не отдаем предпочтения переживаниям пациента
здесь-и-сейчас в ущерб прошлым переживаниям. Вернее, мы осо­
знаем традиционно признанное значение роли прошлого в со­
здании переноса, так же как и значение роли текущих желаний,
переживаний, конфликтов, фантазий, защит и компромиссных
образований, в которые все эти элементы входят по мере того,
как становятся частью организующих структур внутреннего мира
пациента. Однако в рамках нашего подхода мы также подчерки­
ваем аналогичное влияние на формирование опыта переноса
в аналитических отношениях субъективности аналитика, вклю­
чающей его прошлые и настоящие желания, переживания, кон­
фликты и фантазии. Эволюция нашей позиции уходит корнями
в традиционную классическую точку зрения о том, что психо­
патология пациента является результатом интрапсихических
компромиссных образований, стимулируемых желанием, кон­
фликтом и фантазией в самом пациенте. Подчеркивая тот факт,
что на выражение подобной психопатологии в рамках аналити­
ческих взаимоотношений неизбежно будет влиять субъектив­
ность (т. е. компромиссные образования) аналитика, мы выхо­
дим за границы традиционного классического взгляда. Этот

50
 И нт ерсубьект ивност ь и взаимодейст вие

взгляд заключается в следующем: хорошо функционирующий

аналитик —это безличный, принципиально взаимозаменяемый
компонент аналитической ситуации. Поступая подобным обра­
зом, мы выходим за пределы традиционного классического пред­
положения: с практической целью можно не замечать личного
(субъективного) влияния аналитика на развертывание аналити­
ческого процесса и выражение переноса и патологии пациента.
Наоборот, наш взгляд основывается на убеждении, что привя­
занность и перенос пациента не могут осуществляться оптималь­
но без эмоционального вклада, происходящего из человеческих
качеств, чувств и страстей аналитика в его искреннем и откры­
том контакте с пациентом.
Подчеркивая вклад неустранимой, бессознательной субъ­
ективности аналитика (как ко-детерминирующего фактора)
в эволюцию аналитического процесса и отношений, мы предла­
гаем взгляд, сходный с мнениями М. Гилла и О. Реника. М. Гилл
отмечал, что бессознательная аффективная вовлеченность ана­
литика неизбежно ведет к его невольному суггестивному влия­
нию на пациента (Gill, 1994), а О. Реник описал «нередуцируе-
мую субъективность» аналитика (Renik, 1993). Арон, Фридман
и Наттерсон, Хоффман, Левин и Митчел также подчеркивали
роль аналитика в ко-детерминации выражения переноса паци­
ента и его потока ассоциаций (Aron, 1991, 1996; Friedman,
Natterson, 1999; Hoffman, 1991,1992; Levine, 1994; Mitchell, 1997).
Наша позиция расширяет традиционный классический
подход, в котором обычно акцентируется лишь субъективность
пациента. На наш взгляд, до тех пор пока аналитик не охвачен
вмешивающимися контрпереносными конфликтами, фантази­
ями или чувствами, существует лишь пациент, который бессоз­
нательно искажает или неверно истолковывает объективную
реальность, исходя из желания или защиты. С этой точки зрения
Хартманн определил анализ как «систематическое изучение
самообмана» (Hartmann, 1964, р. 335), подразумевая, что рас­
сматривается лишь происходящее с пациентом. Одним из не­
преднамеренных и прискорбных последствий этой позиции
стало то, что аналитические представления случаев обычно
не включают данные о субъективности аналитика и ее влиянии
на аналитический процесс.

51
4'
 Терапевтические отношения в психоанализе

В традиционной классической модели подразумевается,

что аналитик обладает способностью быть объективным (неис­
кажающим) наблюдателем реальности. В обеспечении этой
способности заключается ценность личного анализа, тренинга,
непрерывного самоанализа, позиции абстиненции и нейтраль­
ности («чистый экран» (blank screen) в работах Фрейда по тех­
нике [Freud, 1912]). Неотъемлемой частью предположения о том,
что для практических целей субъективность аналитика может
быть полностью редуцирована, является ожидание, что контр­
перенос и перенос аналитика на пациента можно или полностью
устранить, или, по крайней мере, подчинить контролю как фак­
торы, вмешивающиеся в объективность аналитика (Panel, 1992).
В традиционной классической теории именно эта предполагае­
мая способность к объективности предоставляет аналитику при­
вилегированный статус или авторитетную позицию в отноше­
нии знания или открытия ранее существующей, скрытой
«правды». Аналитический диалог в традиционной классической
форме приобретает таким образом следующую окраску: объек­
тивный, «реалистичный» аналитик интерпретирует нечто субъ­
ективно искажающему, «нереалистичному» пациенту.
Наше признание нередуцируемой субъективности анали­
тика расширяет традиционную классическую позицию и при­
водит к заключению, что ни одна из сторон в аналитических
взаимоотношениях не может быть полностью объективной.
Взгляд каждой стороны ограничивается рамками собственно­
го субъективного опыта. И если роли, цели и правила, касаю­
щиеся раскрытия, не идентичны и не симметричны для двух
сторон аналитических взаимоотношений, то психологические
процессы, происходящие в каждой из сторон, по необходимос­
ти одинаковы. Уместны в этом случае будут слова, сказанные
Лоуренсом Фридманом: «Человеческая психология должна
быть равно перенесена на все присутствующие головы» (Fried­
man, 1988, р. 97).
Это означает, например, что каждый член диады будет дей­
ствовать и как субъективный, и как объективный участник ана­
литического процесса; каждый будет вести себя, отражая собст­
венные сознательные и бессознательные конфликты, желания,
вожделения, страхи, защиты и потребности; каждый будет вы­

52
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

рабатывать перенос и оказывать бессознательное суггестивное

влияние на другого (Gill, 1994; Levine, 1996,1997,1999;Natterson,
Friedman, 1995). В результате, несмотря на то, что задачей рабо­
ты и целью аналитических взаимоотношений остается исследо­
вание и интерпретация субъективности пациента, аналитичес­
кий диалог и процесс будут состоять из взаимных, неизбежных,
бессознательных эмоциональных взаимодействий между двумя
протагонистами и отражать эти взаимодействия (Friedman,
Natterson, 1999). И любые аналитические взаимоотношения бу­
дут состоять из непрерывного потока бессознательных и непред­
намеренных суггестивных влияний, которые одновременно и не­
избежно влияют на каждого участника процесса и уникально
переживаются и интерпретируются ими. Именно в этом смысле
можно сказать, что аналитический процесс конструируется из не­
избежного взаимодействия двух субъективностей (Friedman,
Natterson, 1999; Levine, 1997, 1999). Таким образом возникает
термин «интерсубъективность».
Привлекая наше внимание к желаниям и потребностям обо­
их участников аналитических взаимоотношений, интерсубъек­
тивный взгляд подчеркивает, до какой степени и главные, основ­
ные, и текущие, самые непосредственные данные психоанализа
являются опытом отношений, которые развиваются между ана­
литиком и анализируемым. Подобные взаимоотношения состо­
ят из сознательных и бессознательных вкладов каждого из двух
участников по мере их взаимодействия в ходе анализа. Такое вза­
имодействие аналитика и пациента не только неизбежно — оно
проявляется во всем (Gill, 1994). В каждый момент само это вза­
имодействие и способ его переживания и интерпретации обеи­
ми сторонами анализа в значительной мере будет определяться
как прошлыми, так и настоящими конфликтами, и отражать фан­
тазии и переживания сторон. Именно интерсубъективный взгляд
на настоящее, как совместно возведенная конструкция, прокла­
дывает нам «царскую дорогу» для понимания того, какую роль
играет прошлое обоих участников в бессознательно и интерак­
тивно созданном настоящем моменте.
Для дальнейшего расширения традиционной классической
модели следует рассмотреть предположения о том, как развива­
ется перенос и возникают ассоциации пациента. В оптимальных

53
 Терапевтические отношения в психоанализе

обстоятельствах, когда контрперенос аналитика (в узком смыс­

ле слова) не действует как помеха, силы, находящиеся в самом
пациенте, будут всецело руководить появлением ассоциаций
и развитием переноса или, по крайней мере, преобладать. Пред­
полагается, что аналитик будет объективным участником ана­
литических взаимоотношений, тогда как пациент —более или
менее субъективно вовлеченным.
С этой точки зрения считается, что воздействие аналитика
на аналитический процесс является двойным. Присутствие ана­
литика служит своего рода магнитом, который притягивает к себе
неудовлетворенные бессознательные надежды, желания и по­
требности пациента. Как только аналитик становится важной
частью эмоционального ландшафта пациента, т. е. последний
начинает развивать невроз переноса, интерпретация аналитиком
защит, бессознательных фантазий и процессов внутреннего мира
пациента изменяет динамику этого мира и, таким образом, вли­
яет на дальнейшую эволюцию переноса и появление после­
дующих ассоциаций. В этой модели хорошо функционирующий
аналитик оказывает влияние на внутренний мир пациента,
но не играет в нем особенной, структурирующей роли. И в кон­
це подобного анализа хорошо функционирующий аналитик
не оставляет после себя никаких личных эмоциональных следов.
Подобным же образом в аналитических взаимоотношени­
ях развивается аффект. В традиционной классической теории
аффект прежде всего рассматривается как функция состояния
психики пациента: потребностей, желаний, соотношения фру­
страции и удовлетворения и т. д. Инициирующая и стимулиру­
ющая роль аналитика в этом процессе довольно ограничена.
Если аналитик последователен и надежен, сдерживает стрем­
ление пациента удовлетворить свои неосуществленные инфан­
тильные желания и занимает позицию абстиненции и нейтраль­
ности, тогда при интерпретативной помощи аналитика
стремления пациента возрастут до уровня осознанности.
Как только аналитик станет важным объектом для пациента,
т. е. целью инвестирования вызванных переносом желаний,
он должен будет делать немногое —лишь оставлять эти жела­
ния неудовлетворенными и полностью анализировать защиты,
которые развиваются в отношении их. Аффект тогда будет раз­

54
 Интерсубъективностъ и взаимодейст вие

виваться как неизбежное следствие оптимальной фрустрации

и конфликтов, возникающих в психике пациента.
Развивая эту точку зрения с интерсубъективной позиции,
мы признаем, что процесс развития пациентом ассоциаций, пере­
носа и аффекта также включает диадический и интерактивный
компоненты. Среди них такие: (1) использование способности
аналитика к фантазии, мечтанию и бессознательным разыгры­
ваниям (enactment) (все это мы концептуализируем в качестве
аспектов субъективности аналитика) для репрезентации и даже
актуализации (Sandler, 1976) аспектов внутреннего мира паци­
ента, конфликтов и значимых объектных отношений, и (2) вли­
яние переноса аналитика на пациента (т. е. влияние желаний,
потребностей, вожделений аналитика). Именно по отношению
к последнему мы рассматриваем аналитика как соучастника
(co-contributor) и даже инициатора возникающих аффектов, пере­
носа и ассоциаций пациента. Изложенная точка зрения не игно­
рирует роли его прошлых или настоящих конфликтов. Скорее
признаются сложность интерактивных переживаний здесь-
и-сейчас и их влияние на степень выражения пациентом кон­
фликтов и компромиссов в анализе, а также остатков прошлых
и настоящих конфликтов, фантазий и переживаний.
Обогащение традиционной классической теории интер­
субъективной точкой зрения оказало важное влияние на пони­
мание роли абстиненции и нейтральности в клинической тео­
рии и практике. Если аналитик подвержен превратностям
бессознательных влечений, потребностей и желаний, абстинен­
ции и нейтральности невозможно достичь (Levine, 1994, 1997;
Natterson, Friedman, 1995; Renik, 1996)1. И постольку, поскольку

Аналитики, стрем ящ иеся сохранить концепции абстиненции

и нейтральности, настаивают, что эти понятия ценны как идеалы,
д а ж е есл и д о к а за н о , что п о сл ед н и е н ед о ст и ж и м ы на п ракти ке. Х о т я
это и является вопросом теоретических предпочтений и субъектив­
ного вкуса, мы сомневаемся, что отстаивание недостижимых идеалов
пойдет на пользу нам или нашим пациентам. Подобно беременности,
абстиненция и нейтральность являются абсолютными величинами.
А нали тики могут бы ть беспристрастны м и и ли безразличны м и, но они
не могут быть «немного» абстинентными или нейтральными.

55
 Терапевтические отношения в психоанализе

на пациента влияю т обусловленные переносом желания,

потребности, страхи и фантазии аналитика (Levine, 1994,1997),
ассоциации, перенос и аффект самого пациента также подвер­
гаются воздействию. Таким образом мы рассматриваем мысли,
чувства, фантазии и желания обоих участников анализа (пере­
нос, который развивается между аналитиком и анализируемым)
и сами аналитические отношения как продукт сложного бес­
сознательного налож ения друг на друга отражаю щ ихся
интрапсихических и интерактивных сил. Поступая подобным
образом, мы не оставляем без внимания воздействие бессозна­
тельного или любой другой части п с и х и к и п а ц и ен т а , вклю чая
влечения и историческое прошлое. Скорее, мы стремимся рас­
ширить традиционный классический взгляд, включив в него
представление о сходном вкладе психики каждого участника
аналитической диады, а также пытаясь определить сложное вза­
имодействие на глубинном уровне, существующее между ними.
Независимым от интерсубъективной точки зрения явля­
ется предположение о том, что влечения релевантны функцио­
нированию индивидуального сознания (mind). В отличие от та­
ких авторов, как Столороу, Оранж и др. (Stolorow et. al., 1994;
Orange et. al., 1997), наше понимание теории интерсубъектив­
ности не требует отречения от теории влечений или принятия
определенной (например, происходящей от психологии само­
сти) теории сознания. Наоборот, мы концентрируем внимание
на важности непреднамеренных, бессознательных, спонтанных
интерактивных компонентов обоих участников аналитическо­
го процесса, оказывающих влияние на их переживания.
Ожидание того, что не только пациент, но и аналитик бу­
дет оказывать значительное воздействие на аналитический про­
цесс и отношения, и особое внимание к этому факту, возможно,
является наибольшим отличием интерсубъективного взгляда
от традиционных классических теорий психоанализа. Наттер-
сон и Фридман предположили, что развивающийся процесс
анализа совместно создается (co-created) «взаимным влияни­
ем сознательных и бессознательных субъективностей» обоих
участников аналитической диады (Natterson, Friedman, 1995,
p. 1). Или, как писал Гилл, конструктивизм

56
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

«означает не только то, что аналитик оказывает воздействие на

переживания пациента, но и то, что переживания пациента не­
однозначны, что источники взглядов и действий аналитика
не полностью известны и что аналитик и пациент действуют для
совместного созидания взаимодействующих реальностей по­
средством разыгрывания в переносе и контрпереносе и поиска
новых путей существования в отношениях» (Gill, 1994, р. 38).

Акцент Гилла на «разыгрываниях» и «новых путях суще­

ствования в отношениях» указывает на важность интерак­
тивного измерения аналитических отношений, а также на ве­
роятность и возможность развития пациентом новых или
корригирующих аффективных способов взаимоотношений
в анализе. Последние, на наш взгляд, отличаются от «корриги­
рующего эмоционального опыта» в понимании Ф. Александе­
ра (Alexander, 1956, р. 41), поскольку развитие, на которое мы
ссылаемся, не обязательно отражает сознательные или наме­
ренные попытки аналитика играть в переносе особую роль по от­
ношению к пациенту для поставленных терапевтических це­
лей. Наш подход также не оставляет без внимания тенденцию
пациента повторять или неправильно истолковывать аспек­
ты своих (переносных) отношений в соответствии со старыми,
неудовлетворяю щ ими и /и л и реальными и основанными
на фантазиях отношениями со значимыми в прошлом объекта­
ми. Скорее, мы дополняем традиционный классический взгляд
на перенос, признавая, (1) что стимул переносных перцепций
и реакций пациента может частично исходить от аналитика2;
(2) что дополнительные, одновременно развивающиеся уров­
ни отношений могут разыгрываться между пациентом и анали­
тиком; (3) что данные разыгрывания могут быть по-своему новы
и полезны. В отношении последнего пункта мы придержи­
ваемся традиции Балинта, Кохута, Левальда, Винникотта и др.

Р. Гринсон говорил о воздействии аналитика как о «пусковом

механизме переноса» (Greenson, 1966, р. 305), но он не развивал эту
точку зрения далее и не применял ее для понимания интерактивного
компонента аналитического процесса.

57
 Терапевтические отношения в психоанализе

аналитиков, утверждавших, что аналитические отношения со­

держат потенциал для повторного включения и фасилитации
ранее задержанного психического развития.
Наше внимание к разыгрыванию и новым возможностям
для возобновления задержанного психического развития более
отчетливо помещает в центр теоретического рассмотрения
интерактивные и отношенческие измерения аналитической
ситуации. Центральным в нашем аналитическом понимании ин­
терсубъективности остается, однако, обязательство исследо­
вать и анализировать «взаимодействующие реальности», сов­
местно производим ы е разы гры вания и «новые способы
существования во взаимоотношениях», которые неизбежно сов­
местно создаются внутри аналитической диады и ею самой. Это
обязательство анализировать, а не просто обеспечивать корри­
гирующее «новое родительство» (reparenting) или возможность
вновь пережить утраченные или давно желанные отношения
и отличает психоаналитически понимаемый интерсубъектив­
ный подход от других форм лечения, в которых попытка до­
стичь терапевтических целей осуществляется не посредством
анализа переноса, а посредством манипулирования им.
Разыгрывание является непрерывным взаимным прожива­
нием важных, по большей части, бессознательных конфликтов
и фантазий обеих сторон аналитических отношений (Friedman,
Natterson, 1999). В отличие от традиционной классической кон­
цепции «отыгрывания» (acting out), которая относится к эпи­
зодам, почти целиком выведенным из психики пациента, и опи­
сывает явление как дискретное, прерывистое и взрывное,
термин «разыгрывание» относится к способу рассмотрения
аналитической встречи как сложной, перекрывающейся се­
рии часто смутных, бессознательных, интерактивных, взаимно
сконструированных драм, которые не только вербализуются,
но и проживаются совместно.
Подобная точка зрения вполне в духе описания Фрейдом
переноса и аналитических отношений в статье «Воспоминание,
повторение и проработка»:

«... Пациент не говорит, что он помнит, как был непослушен

и к р и т и ч е с к и о т н о с и л с я к р о д и те л ь с к о м у а в то р и тету ; вм есто

58
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

этого он ведет себя подобным образом по отношению к врачу.

Он не помнит, как зашел в безнадежный тупик в своих инфан­
тильных сексуальных поисках и почувствовал себя беспомощ­
ным, но он производит массу запутанных снов и ассоциаций,
жалуется, что у него ничего не получается, и утверждает, что он
обречен не вынести того, что с ним происходит. Он не помнит,
что очень стыдился определенных сексуальных действий, и бо­
ялся, что о них узнают, но он ясно дает понять, что он боится
лечения, которое он начал, и пытается сохранить это в тайне
от кого бы то ни было. И так далее... Это его способ вспоминать»
(Freud, 1914, р. 150).

Многие дебаты о повторяемости и неизбежности разыгры­

ваний отражают тот факт, что большая их часть остается на­
столько смутной, что их не удается распознать. Когда же их за­
мечают, обычно в ретроспективе, часто очень трудно определить
их точное начало и завершение. Наиболее распространенными
являются случаи, когда разыгрывание выделяется, исследует­
ся и интерпретируется в анализе или описывается в литерату­
ре лишь тогда, когда оно становится достаточно интенсивным
или же становится критическим моментом сопротивления пе­
реноса или препятствия, создаваемого контрпереносом,—это то
качество разыгрываний, которое Наттерсон и Фридман отно­
сят к их «драматическому» измерению (Natterson, Friedman,
1999), т. е. то, что выделяется, исследуется, интерпретируется
в анализе или описывается в литературе.
Кажущаяся специфичность и уникальность отдельных ра­
зыгрываний подтолкнула некоторых авторов (например,
Chused, 1991; Jacobs, 1986; McLaughlin, 1991) писать так, как ес­
ли бы они верили, что разыгрывания более дискретны и слу­
чайны, чем они есть на самом деле. Возможно, их точка зрения
более близка дву-персональной версии отыгрывания. Мы пред­
почитаем рассматривать данный предмет иначе. Концепция
отыгрывания отражает попытку описать разыгрывания в свете
нашей теории, которая до сих пор была концептуально слаба
для того, чтобы обращаться со сложными диадическими, интер­
активными процессам. И эта теоретическая слабость помешала
подтвердить собственное фрейдовское признание, что перенос

59
 Терапевтические отношения в психоанализе

неизбежно интерактивен, и отразила ошибочную веру в то,

что в глубинной психологии требуется уделять особое в н и м а ­
ние индивидуальному и интрапсихическому. Таким образом,
наш взгляд может служить частичным исправлением, восста­
навливающим фокус на диадическом и интерактивном наряду
с традиционным классическим фокусом, направленным на ин­
дивидуальное и интрапсихическое.
Когда бы ни происходило разыгрывание, оно размещается
вокруг точек совпадения, которые существуют между перено­
сами аналитика и анализируемого друг на друга. Они имеют
равное, но не обязательно идентичное значение для аналитика
и анализируемого (Friedman, Natterson, 1994; Levine, 1997).
В рамках нашего интерсубъективного подхода подчеркивает­
ся, что каждая из сторон, участвующих в аналитических взаи­
моотношениях, в той или иной степени неизбежно и одновре­
менно начинает относиться к другой стороне как родитель, брат
или сестра, друг и т. д. В этом взаимодействии фантазий (глав­
ным образом бессознательных) фантазия каждого участника
по отношению к другому непрерывно изменяется.
В отличие от традиционного классического взгляда,
при котором контрперенос и перенос аналитика на пациента
рассматриваются в большинстве случаев исключительно как со­
противление анализу, мы рассматриваем данные явления как
повторяющиеся всегда и везде и, хотя и потенциально пробле­
матичные, также потенциально полезные. Как уже было деталь­
но описано (Levine, 1994), участие аналитика в аналитическом
процессе подразумевает также предоставление его или ее субъ­
ективности для развития контрпереносных чувств и фантазий;
они таким образом становятся доступны аналитику в качестве
источника данных об анализируемом (см.: Heimann, 1950; Rac-
ker, 1968, а также обширную литературу по проективной иден­
тификации, в особенности Joseph, 1987; Spillius, 1992, и концеп­
цию ролевой откликаемости Сандлера: Sandler, 1976).
Изначально большинство разыгрываний сами по себе не яв­
ляются ни хорошими, ни плохими для аналитического процес­
са. Они могут оказаться полезными или вредными для работы
в анализе в зависимости от их природы и от того, как они ис­
пользовались. Некоторые разыгрывания вовлекают аналитика

60
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

в спонтанное и бессознательное участие в отношениях с паци­

ентами, и тогда аналитик получает — или же может получить
при дополнительном самоанализе — личное преимущество.
Необходимой составляющей хорошей аналитической работы
в традиционном классическом подходе является приватное ис­
следование аналитиком собственных бессознательных корней,
вырастающих из конфликта и детства, значения его личного
вклада в аналитический опыт и отношения. Неважно, насколь­
ко полезными в личностном, т. е. терапевтическом плане могут
быть для аналитика отношения с данным пациентом или само­
анализ, стимулированный работой с ним, однако самоанализ
аналитика или разыгранные переживания должны оставаться
дополнительным средством при решении задачи анализирова­
ния пациента. Несмотря на предлагаемый в рамках нашего под­
хода более глубокий и сложный взгляд на участие аналитика
в терапевтическом процессе и на потенциальное значение
аналитических отношений, все же главным в анализе остается
терапевтический прогресс пациента. На практике, однако,
мы часто наблюдали, как инсайт аналитика и изменения,
происходящие в нем, часто приводят к прогрессу в анализе
пациента.
Наше интерсубъективное видение аналитического процес­
са не предполагает и не требует объединения с определенной
школой анализа —например, психологией самости, объектных
отношений, интерперсональным подходом или психоанализом
отношений —или приверженности определенному набору тех­
ник или взглядов на терапевтические факторы в психоанализе.
Мы считаем, что интерсубъективный подход предлагает общую
систему взглядов, или «метатеорию», для понимания аналити­
ческого процесса и отношений (см. Orange et. al., 1997, где пред­
ставлена подобная точка зрения). Следовательно, можно наста­
ивать на интерсубъективной формулировке аналитической
ситуации, в которой субъективность и взаимодействие двух
участников рассматриваются с точки зрения эго-психологии,
психологии самости, салливановской, кляйнианской точки зре­
ния или позиции любой другой «специфической школы». Такие
авторы, как Гринберг, Хоффман, Митчел, Огден, Столороу
с соавторами, временами представляли интерсубъективные

61
 Терапевтические отношения в психоанализе

формулировки аналитического процесса, более близкие пред­

положениям определенной школы психоанализа об организа­
ции и функционировании психики, нежели наша точка зрения
(Greenberg, 1991; Hoffman, 1983,1991,1992; Mitchell, 1988,1997;
Ogden, 1994; Stolorow et. al., 1994). Однако мы считаем, что фор­
мулировки специфических школ не являются необходимыми
и неотъемлемыми в рамках интерсубъективного подхода.
Наоборот, мы подозреваем, они были неосторожно инкорпори­
рованы в теории этих авторов по мере того, как последние вы­
рабатывали подлинно обобщенное видение интерсубъективно­
го подхода в качестве «метатеории».
Что касается техники, то интерсубъективный подход
не обязательно означает использование специфических, нетра­
диционных вмешательств, таких как намеренное самораскры­
тие аналитика или другие действия, которые с классической
точки зрения можно рассматривать как преднамеренное ис­
пользование суггестии или манипуляцию переносом. В каж­
дой отдельно взятой школе психоанализа интерсубъективный
взгляд, скорее всего, может оказывать влияние на технику,
настраивая аналитика на необходимость осознать определен­
ные интерактивные аспекты отношений, такие, например,
как способ влияния аналитика на ассоциации пациента и пере­
живания переноса (Gill, 1994); переживания пациента и его фан­
тазии в отношении поведения аналитика, его эмоционального
состояния и применяемой им техники (Aron, 1991; Hoffman,
1983); переживания и фантазии аналитика в отношении паци­
ента — все это может представлять аспекты как внутреннего
мира пациента, так и внутреннего мира аналитика (Heimann,
1950; Levine, 1994,1997).
Новые уровни аналитического исследования или интерпре­
тации, к которым может привести интерсубъективный подход,
не обязательно подразумевают изменение взглядов на терапев­
тическое воздействие психоанализа. Этот подход не требует
также нарушения иерархии вмешательств и терапевтического
намерения аналитика: он не должен отклоняться от исследова­
ния и интерпретации к просчитанному обеспечению «корри­
гирующего эмоционального опыта» (Alexander, 1956) или
любой другой форме эксплицитно намеренного, неинтерпре­

62
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

тативного терапевтического взаимодействия. Как мы уже от­

мечали, некоторые авторы связывали интерсубъективный под­
ход с неинтерпретативными взглядами на терапевтическое дей­
ствие, и это, по-видимому, было обусловлено тем, что авторы
пришли к этому подходу из школ психоанализа или теорий,
в которых уже были отражены или в которые были включены
подобные предположения.
В отношении истинного статуса сообщаемых воспомина­
ний, интерсубъективный подход подчеркивает, насколько зна­
чение и переживания прошлого фильтруются через настоящее.
Этот взгляд на прошлое гораздо менее структурирован или не­
изменен, нежели считалось ранее. Ф рейд в ранней работе
об «экранирующих воспоминаниях» (Freud, 1899) подразуме­
вал это, написав, что у нас не может быть воспоминаний из про­
шлого, но только воспоминания о прошлом, зависящие от мо­
тивации и контекста, в котором они вспоминаются. Этот точка
зрения значительно отличается от другой, представленной по­
зднее, когда Фрейд метафорически сравнивал аналитика с ар­
хеологом, внимательно изучающим разбитые осколки действи­
тельных прошедших событий и пытающимся воссоздать
из фрагментов исторически верное представление о прошлом
пациента (Freud, 1937).
Рассматривая воспоминания пациента о прошлом как сов­
местно сконструированные (co-constructed) обоими участни­
ками в анализе, мы не преуменьшаем важности значения дей­
ствительной прошлой травмы для формирования симптомов
или характера и, как нам кажется, не пренебрегаем ею. Скорее,
мы хотим подчеркнуть, что анализ исторического прошлого
совпадает с контекстом, в котором и для которого происходит
вспоминание, и подвергается влиянию контекста —речь преж­
де всего идет о контексте переноса. Мы полагаем, что память
является, скорее, непрерывно конструируемой, чем извлекае­
мой из хранилища в первоначальной, нетронутой форме, и это
совпадает с современными направлениями мысли в когнитив­
ной психологии и нейробиологии (см., например, Palley, 1997;
Prager, 1998).
Этот взгляд на память означает, что аналитик испытывает
меньше давления, вынуждающего его быть тем, кто объективно

63
 Терапевтические отношения в психоанализе

«знает», и переходит на позицию слушателя для того, чтобы

наблюдать и переживать субъективность пациента во взаимо­
действии с собственной субъективностью. Клиническая прак­
тика аналитика заключается в том, чтобы каждую минуту пы­
таться понять, как двое участников анализа взаимодействуют
и зависят друг от друга, т. е. прояснить, каким способом пере­
живания каждого участника определяют переживания другого
и определяются ими.

К л и н и ческа я и лл ю страция

Для иллюстрации наших взглядов мы хотели бы представить

материал из третьего года анализа мужчины в возрасте около
сорока лет, который боролся со своим желаниям доказать,
что он превосходит то, что он считал посредственностью масс,
и освободиться от одиночества, изоляции и фрустрации, кото­
рые он испытывал из-за грандиозных амбиций3. Господин Л.
ощущал, что в ранние годы его жизни взрослые, особенно мать,
были прискорбно глупы. Они не справились со своей обязан­
ностью дать ему образование, приобщить к ряду ценностей и на­
учить соблюдать социальные приличия, при помощи которых
он мог бы слиться с другими и быть принятым ими. В круг лю­
дей, к которым господин Л. испытывал такие чувства, не попа­
дал его отец — эксцентрик, бизнесмен, сделавший себя сам.
Убеждение отца в том, что люди, следующие общепринятым
жизненным правилам,—это «сосунки», произвело глубокое впе­
чатление на пациента и стало важной составной частью его Эго­
идеала. Отец неожиданно умер, когда пациенту было около
двадцати лет, и тогда г-н JI. почувствовал, что стержень его
жизни сломан. В результате, когда г-н Л. начал лечение в стрем­
лении избавиться от одиночества, горечи, торможений в рабо­
те и гнева, одним из бессознательно привлекательных для него
моментов, содержащихся в анализе, была перспектива воссое­

3 Этот материал взят из анализа, проведенного одним из авторов (H.L.),

и детально обсуждался в работе (Levine, 1999).

64
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

динения с фигурой отца, у которого он мог узнать «секреты»

того, как управлять своими чувствами и стать социально адап­
тированным человеком.
Действительно, с самого начала анализа в пациенте прояви­
лась некоторая наивность и неискушенность. В период оценки,
предшествующий началу анализа (сессии проводились четыре
раза в неделю), г-н Л. представлял проблему и спрашивал меня,
как бы я ее разрешил. Несколько застигнутый врасплох откро­
венностью этой просьбы, я отвечал, что попытался бы поразмыс­
лить об этом, чтобы лучше понять проблему: с чем она связана,
откуда исходит и т. д.,—а затем уже принял наиболее разумное
и точное решение, возможное в данных обстоятельствах. Т. е. я
предлагал г-ну Л. возможный (аналитический) процесс, а не спе­
цифические рекомендации по поводу его поведения.
Учитывая невысказанное желание г-на Л. обрести фигуру
отца, который показал бы ему, как быть эффективным и пола­
дить с миром, этот ответ должен был соответствовать его ожи­
данию. Это также определенно совпадало с моим желанием
оказать помощь и моими предпочтениями в том, какими я хо­
тел бы видеть пациентов и как они должны вести себя в лече­
нии (рефлексивно, а не ориентированно на действие). Подоб­
ный краткий обмен иллюстрирует пересечение определенных
аспектов уникального стремления пациента к отцу и уникаль­
ной потребности аналитика в отцовстве. Их взаимодействие
поможет определить уникальный аналитический процесс, осо­
бенный для данной аналитической диады, и придать ему очер­
тания. В этой диаде эмоциональное участие аналитика в рав­
ной мере определяет процесс, хотя не обязательно в той же мере
выражается.
Когда я рекомендовал анализ г-ну Л. после нескольких ме­
сяцев работы лицом к лицу, он отреагировал тревогой и обеспо­
коенностью по поводу его стоимости. В дополнение к изучению
различных значений и предполагаемой эмоциональной стоимос­
ти лечения, я предложил определить начальный уровень опла­
ты, который мы оба признали бы справедливым и финансово
приемлемым. Согласно нашему плану, оплата должна была
возрасти, если повысится доход пациента. Несомненно, форма
и содержание переговоров сами по себе являлись информацией

65
5 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

о моем отношении к деньгам, пациенту и анализу. Например,

в договоре о повышении гонорара были имплицитно выражены
мои желания, потребности и ожидания, включая чувство,
что в результате анализа г-н Л. сможет продвинуться в своем раз­
витии и станет более ответственным, способным отдавать и т. д.
Г-н Л. был глубоко тронут и взволнован моим предложе­
нием и моей, как он чувствовал, готовностью рискнуть опреде­
ленной частью гонорара ради исхода лечения. В то время, одна­
ко, было неясно, воспринимает ли г-н Л. мое предложение как
отражение моей уверенности в его способностях или в моих.
В любом случае, г-н Л. нашел в этом сходство с предложением
бонуса за исполнение дела, так как наши прибыли и судьбы в ле­
чении были связаны. Эта фантазия имела немалое значение для
человека, который в прошлом чувствовал себя покинутым и за­
брошенным, в своем сегодняшнем положении — изолирован­
ным и непривлекательным, и тайно сомневался в своей способ­
ности завершить важные академические проекты, от которых
зависело его будущее. Кроме того, мое предложение, возмож­
но, воспринималось им не только как признание его потенциа­
ла, но также и как подтверждение его превосходства.
Но что можно сказать о моем участии в нашей первоначаль­
ной работе? Какие силы, ведущие меня к пациенту в этой ана­
литической работе, мобилизовал во мне г-н Л.? Money-Kyrle
(1956) писал о более глубоких мотивациях, лежащих в основе
«нормального» контрпереноса аналитика и связанных с неиз­
бежным повторным открытием и переработкой аналитиком
ранних конфликтов в ходе ведения анализа. Моя вовлеченность
в работу с г-ном Л. на этой и поздних фазах лечения позволила
мне (в уединении саморефлексии) вновь углубиться в аспекты
моего собственного, открытого раннее «голода отцовства»
и юношеской борьбы за то, чтобы чувствовать себя более при­
знанным социально, любимым и желанным. В определенной
мере г-н Л. представлял моего старшего брата, одного из мно­
гих блестящих, агрессивных, сообразительных молодых людей,
с которыми я вырос (они были из той же социальной среды,
что и г-н Л.), и был преувеличенной версией меня самого в под­
ростковые годы и годы юношества. Бессознательно лечение
могло также оказать на меня репарационное и само-восстано-

66
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

вительное действие благодаря резонансу, пробудившему во мне

признательность моим собственным аналитикам и другим лю ­
дям, которые помогли мне на жизненном пути, а также чувства
соперничества и вины за то, что я преуспел там, где многие
не справились и отстали.
По мере проведения анализа господин Л. все более вовле­
кался в процесс. Его гнев и раздражительность значительно
уменьшились. Он эффективно работал, чувствовал себя более
уверенно в академической деятельности, стал получать награды
и обретать признание в своей области. Бывая еще бездумным
и импульсивным временами, он начал идентифицироваться с мо­
ей вопрошающей позицией и использовать аспекты процесса,
которому я его «обучал». Например, он принял неоднократно вы­
сказанное мною предложение о том, чтобы тенденцию отвора­
чиваться от чувств или мыслей использовать как отправную точ­
ку для самоизучения, задавая вопрос: «Что из того, о чем я думаю
или что я чувствую, заставляет меня отвернуться?»
Опишем проблемы, с которыми г-н Л. Пытался разобрать­
ся на сессиях: гнев и неудовлетворенность женой, желание спать
с другими женщинами, все же оставаясь верным жене. В нали­
чии любовниц он видел воплощение статуса и особой прерога­
тивы, которыми обладали его отец и другие успешные бизнес­
мены из его социального окружения. Казалось (но не было
очевидно для г-на Л.), что это желание имело отношение к по­
требности опровергнуть и компенсировать юношеские чувства
неловкости и непривлекательности. В ретроспективе во время
этих сессий г-н Л. также начал предполагать, что его аналитик
морально не одобряет его возможную неверность. Данное пред­
положение, которое всплыло лишь месяцы спустя в анализе,
сыграло важную бессознательно фоновую роль в двух сессиях,
которые мы представляем.

С есси я № 1

Эта была первая сессия на этой неделе и, проследовав молча мимо

меня к кушетке, г-н Л. объявил, что он вспомнил сон, но беспо­
коится, что, не сказав «здравствуйте» и не спросив меня, как про­
шли выходные, он «нарушит социальный протокол». (До этого

67
5*
 Терапевтические отношения в психоанализе

момента он был плохим рассказчиком снов, заявляя, что един­

ственный способ для него запомнить сон —это проснуться и сразу
же записать его среди ночи. Таким образом у него возникло ощу­
щение конфликта между желанием выспаться и тем, что он ощу­
щал как аналитическое предписание вспоминать сны и осозна­
вал как потенциальную борьбу между ним и его аналитиком.)
Я спросил г-на Л., были ли у него какие-либо чувства по
поводу того, приветствовать меня или нет, и сначала он пытал­
ся рационально обосновать свое поведение, сказав, что он вел
себя «деятельно и практично», не болтал и сразу приступил
к работе. Я ответил, что это звучит похоже на ранее выражен­
ное желание г-на Л. быть таким же свободным от эмоций, как ге­
рой Data из «Star Trek»4. Г-н Л. затем согласился, что, возмож­
но, он избегал признать меня как личность или установить
со мною контакт. Чем больше он ощущал меня как человека,
тем тяжелее ему было свободно со мной говорить и тем больше
он хотел избавиться от своих мыслей или изменить их.
Затем он вспомнил консультанта, который сказал, что ино­
гда г-н Л. настолько отдаляется от других людей, что выглядит
«почти аутистом». Л. говорил об этом несколько небрежно, как
если бы речь шла о том, следовать или не следовать «протоко­
лам», и если следовать, то каким именно. Я почувствовал тре­
вогу от его рационализации и экстернализации и прервал его,
указав, что, на мой взгляд, он дистанцируется от чувств по от­
ношению ко мне. Я напомнил ему его высказывание: чем боль­
ше он узнает меня как человека, тем тяжелее ему говорить. Под­
разумевалось, что у него есть определенные чувства по поводу
того, чего он еще не сказал, и по поводу того, что я мог поду­
мать или почувствовать в ответ.
Г-н Л. снова уклонился от прямой вовлеченности в вопро­
сы, которые ставил мой комментарий. Вместо этого, следуя воз­

«Star Trek» - «Звездный поход» - популярная телевизионная про­

грамма в США в 1970-х годах, сюжет которой был связан с косми­
ческими войнами. По ее мотивам было снято несколько фильмов.
Герой по имени Data - человек без чувств, советчик, хранитель
технической информации.— Примеч. науч. ред.

68
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

никшей ассоциации, он стал говорить о том, что испытывает

дискомфорт оттого, что не знает, какой вид приветствия ему
использовать в электронных посланиях, и нужно ли вообще
приветствие. Подобные решения не приходят к нему естествен­
ным путем. Когда он писал друзьям, у него не возникало про­
блем, так как его чувства подсказывали правильные решения,
но с членами преподавательского состава и коллегами, кото­
рых он плохо знал, ему было неловко. Для общения с ними ему
требовались дополнительное внимание и усилие.
«Неловко с теми, кого вы не знаете хорошо, и с теми,
кто находится рядом с вами?» — спросил я. Г-н Л. ответил,
что по какой-то причине он чувствовал себя неловко здесь, в на­
чале сессии. Были выходные, и он не видел меня три дня. Он хо­
тел мне сказать что-то в начале, но затем сдержался из-за свое­
го «протокола». Он хотел, чтобы все было по-деловому.
Так как мы говорили о временной дистанции как о возмож­
ной защите против близости, чувств, уязвимости, вовлеченно­
сти и т. д., я спросил, не заметил ли он в себе каких-либо чувств
по поводу выходных или перерыва. «Заметил только после того,
как я вошел и лег. Тогда я почувствовал, что я, возможно, дол­
жен что-то сказать. Ах, да, меня не будет в эту пятницу. Поэто­
му позвольте рассказать вам об этом сне: я собирался жениться
на Дж., няньке. Я не знаю, где была Д. (жена). Я спросил Дж.,
думая, что она не захочет, но она сказала “да”».
Г-ну Л. сон казался бессмысленным. Он не был уверен,
хотел ли он жениться на Дж., хотя иногда не возражал бы, если
бы Д. не было. Это наводило его на мысль о «Звуках музы­
ки», где гувернантка в итоге выходит замуж за отца семейства5.
Затем он подумал повысить зарплату Дж., но потом расстро­
ился из-за ее жалоб по поводу присмотра за его детьми. Блуж­
дание его мыслей по этому кругу заставило меня почувство­
вать беспокойство, и я вновь вернул его ко сну, спросив, может
ли он подробнее рассказать о Дж. Он ответил, что она —та жен­
щина, с которой он хотел бы заняться сексом. Но не только

«Звуки музыки» - популярное бродвейское шоу, а затем - музыкаль­

ный фильм с Джулией Эндрюс в главной роли. — Примеч. науч. ред.

69
 Терапевтические отношения в психоанализе

с ней. Она ему нравилась, и он ее уважал; она хорошо ладила

с детьми и не позволяла ему заходить далеко в своих ухажива­
ниях, но у нее была хрупкая фигура. (Фантазии о том, чтобы
найти сильную женщину, которая возбудила бы его и занялась
с ним любовью, была очень волнующей и важной для г-на Л.,
но на тот момент мы еще не раскрыли, что же означала эта
фантазия.)
Затем я спросил, была ли еще какая-то причина его неже­
лания жениться на Дж., и г-н Л. ответил, что «жениться на жен­
щине — это способ заставить ее почувствовать себя хорошо.
Это дар, который вы можете преподнести женщине. Чтобы сде­
лать ее завершенной. И я хотел бы сделать это для женщины
в ответ на то, что она дает мне секс. Проблема в том, что вы
можете преподнести этот дар только раз. Иное возможно, если
отменить то, что вы уже сделали, или если кто-то умрет. Я хочу
быть героем, рыцарем».
Здесь г-н Л. переключился на недавно высказанную неудов­
летворенность своей собственной семейной жизнью, которая
в последнее время «была не такой уж замечательной». Его жена
жаловалась на чрезмерную нагрузку. Во время сессии г-н Л.
почувствовал, что слишком много об этом говорит, но, зная,
что подобное чувство может быть уклонением, он попытался
продолжить. Он женился на Д., чтобы улучшить ее жизнь. Она
была амбициозной и заполняла каждую свободную минуту раз­
личными делами: работой, семьей, проектами. Она не старалась
облегчить себе жизнь. Когда они познакомились, ему понрави­
лось, насколько она хорошая хозяйка и как хорошо она отно­
сится к его друзьям.
Осознание контраста между социальной привлекательно­
стью жены и его собственной неловкостью заставило моего кли­
ента вернуться к началу сессии и к рассказу о Р., маленькой
подруге его дочери. Она провела с ними выходной день, и ког­
да увидела его в школе на следующее утро, то чрезвычайно об­
радовалась. Он не ответил ей тем же. «Люди — это огорче­
ние», — заключил он и описал, насколько лучше работать
одному дома, нежели ходить в университет.
Г-н Л. закончил сессию, описав, как под предлогом работы
он не пошел в постель вместе с Д. Она выглядела изнуренной,

70
 Инт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

мало заинтересованной в сексе, и поэтому «стимул» быть с ней

в постели отсутствовал. Я заметил, что пришло время остано­
виться, и добавил, что хотел бы отметить кое-что, о чем будет
полезно подумать: чувство, что люди —это огорчение. «Да,—со­
гласился г-н Л.,— это причиняет беспокойство». Я добавил:
«И это противоречит вашим стремлениям к обществу». Когда г-н
Л. поднялся, чтобы уходить, на его лице было выражение какой-
то растерянности. И этот человек, обычно приходящий и уходя­
щий молча или с небрежным подтверждением времени и дня
нашей следующей встречи, пробормотал: «Всего хорошего».

С есси я № 2

На следующий день г-н Л. доложил, что проснулся, чувствуя

«сумятицу в голове», полный «диких нереальных» идей по по­
воду того, что он мог бы сделать до начала ранней утренней сес­
сии. Его одолевали мысли о конце вчерашней сессии, мучило
противоречие между чувством, что люди — это огорчение,
и стремлением принадлежать обществу. Он опять заговорил
о своей холодности по отношению к подруге дочери, сказал,
что его реакции на людей есть «что-то странное», и спрашивал,
как «нормальный» или «политически здравомыслящий» чело­
век повел бы себя в подобной ситуации. Справился ли бы он
с этим без особых усилий или предположил бы, что в этом мире
нет ничего совершенного, и поэтому просто надо двигаться
дальше, если чувствуешь себя несовершенным? Возможно,
отличие было бы в том, что такого человека не беспокоили бы
собственные неловкие реакции в той мере, в какой они беспо­
коили его.
Затем г-н Л. внезапно почувствовал сильный голод и за­
молчал. Частично идентифицируясь с моим первым аналити­
ком, который живо реагировал на соматические переживания,
я в сл у х п о и н т е р е со в а л с я , и сп ы ты вал л и о н п р о с т о а п п ет и т —
Л. часто пытался уходить от того, что имело лишь «физичес­
кое», «относящееся к развитию», а не психологическое значе­
ние — или было какое-то эмоциональное значение голода.
«Я не знаю,—сказал г-н Л.,—у меня присутствуют все виды фи­
зических реакций». Он только знал, что просто хотел что-то

71
 Терапевтические отношения в психоанализе

съесть, прямо здесь и сейчас. После короткого молчания г-н JI.

стал описывать книгу, которую он читал, —книгу о том, как ра­
ботает сознание и как сложно было бы попытаться построить
«действительно функционального робота», который мог бы
думать.
Когда его мысли вернулись к работе, он заметил, что ощу­
щение голода исчезло. Я спросил его о причине этого, и он от­
ветил, что, возможно, есть что-то тревожащее в разговорах о вза­
имодействии с другими людьми. Он рассмотрел различные
отношения, и некоторые из них оказались хорошими, другие —
пустой тратой времени, а третьи не приносили никакой «поль­
зы», но все равно были приятными.
Затем с некоторым дискомфортом он начал говорить о том,
как вчера ночью он читал частные объявления. Были такие,
по которым он хотел бы позвонить. Но он беспокоился из-за
денег; так как проституция нелегальна, велика угроза обмана,
манипуляций или физического насилия. Он также чувствовал,
что это трусость — не звонить из-за подобных размышлений.
Он спрашивал, действительно ли он хотел заниматься тем,
что предлагали в объявлениях. Он должен. Он мастурбировал,
читая одно объявление, обещавшее «мускулистую женщину,
искусную в борьбе и массаже». Жаль, что он не мог на деле про­
верить все эти посулы. Это стало бы его развлечением, вместо
фильмов. Зачем впутывать мораль во все это? Что такое мо­
раль в любом случае, как не остаток изгнанной религии? В дру­
гих странах проституция признана легально.
На этом месте г-н Л. замолчал снова. Когда он вновь заго­
ворил, речь зашла об обеде с недавно разведенным коллегой-
мужчиной, который довольно откровенно говорил о женщинах.
Этот человек был тем, с кем г-н Л. мог бы поговорить о своих
желаниях, но не поговорил. «А вы хотели?»—спросил я. Г-н Л.
не был в этом уверен и попытался уйти от обсуждения этой
темы. Насколько он понимал, это не имело никакого отноше­
ния к его неловкости с Р. По его мнению, он не хотел отрывать­
ся от людей, но все же чувствовал, что ему нужно пространст­
во. По сравнению с другими, ему также необходимо было
проводить больше времени с людьми, чтобы чувствовать себя
с ними комфортно.

72
 И нт ерсубъект ивност ь и взаим одейст вие

Г-н Л. описал продуктивную встречу со старшим коллегой

и еще раз поразил меня уходом от своей тревоги. Когда он сде­
лал паузу, я начал говорить: «Возможно, неловкость, которую
вы почувствовали с Р., связана с чувством того, что вы не при­
способлены к общению с людьми и не знаете, как вести себя
с ними». Однако прежде, чем я смог продолжить, г-н Л. отре­
зал: «Это не неловкость. Я не ответил ей потому, что слишком
многое на меня свалилось одновременно». Когда он чувство­
вал, что контролирует ситуацию, он был уверен в себе и даже
обаятелен. Проблема в том, что для этого нужно было сделать
усилие, а он не всегда хотел тратить энергию. Подобные ситуа­
ции были так тяжелы для него потому, что никто никогда
не учил его этикету и манерам. Это также было необходимо осо­
знать . Другие люди автоматически научились этикету и соблю­
дали его не задумываясь, привычно.
Когда г-н Л. вновь замолчал, я сказал ему, что он не дал
мне закончить. Суть его речи заключалась в том, что он ощу­
щал неловкость в общении с другими лю дьми и считал,
что не подходит другим. Я думаю, что дистанцирование себя
от других из-за того, что остальные люди ощущались им как
огорчение, возможно, усиливало его чувство изолированности
и одиночества, и, видимо, эти чувства вызвали желание, кото­
рое привело к чтению частных объявлений и хранению в голо­
ве списка новых потенциальных сексуальных партнеров.
Г-н Л. обдумал это, сказал, что такое возможно, и затем ас­
социировал со временем, когда его жена уехала, а он пригласил
одну из «потенциальных подруг» чего-нибудь выпить. Затем
он сказал, что его жажда секса и общества — это не одно и то
же, и на самом деле одно противоречит другому. Если бы он
не испытывал беспокойства по поводу своего места в общест­
ве, он предавался бы сексуальным связям, не боясь осуждения
или остракизма. Кроме того, время, потраченное на мечты о сек­
се,—непродуктивное время, что ослабляет его связь с миром
науки.
Я признал, что в этих случаях способы траты времени дей­
ствительно кажутся разными, но я думаю, что это могут быть
лишь различные пути обращения к тем же самым чувствам то­
ски и одиночества. И, возможно, чувство голода, которое

73
 Терапевтические отношения в психоанализе

он ощутил, тоже с этим связано. Г-н Л. подумал мгновение

и сказал: «Это действительно так. Если бы мне предложили вы­
брать одну основную мотивацию, это была бы она: тоска и оди­
ночество. Даже то, что связано с голодом. Я сейчас очень голо­
ден». Как бы в подтверждение его слов, у него заурчало
в животе, и сессия окончилась.

О бсуж д ен и е

Вышеприведенный материал иллюстрирует, как из переносов

обоих участников — потребностей, страхов, фантазий, защит
и желаний — конструируется аналитический процесс и отно­
шения. Включить перенос аналитика в данную формулировку
означает просто признать, что индивидуальная психология ана­
литика будет важным бессознательным детерминантом того,
как каждый о т д ел ь н о взятый аналитик сл уш ает, т о л к у ет и р е а ­
г и р у ет н а д а н н о г о п ац и ен та.
Для любого аналитика, работающего с любым пациентом,
всегда будет существовать уникальный набор сознательных
и бессознательных тревог, отражающих и определяющих субъ­
ективность аналитика и реакцию аналитика на пациента.
Следовательно, «хороший» аналитический материал можно од­
новременно рассматривать как правильное применение анали­
тических принципов и скрытой актуализации и разыгрывания
многочисленных, взаимосвязанных переносов, обладающих
значением для обоих участников отношений.
В представленных нами сессиях бессознательное личност­
ное инвестирование аналитика в пациента включало моменты
идентификации и репарации. Посредством ранней версии сво­
ей самости аналитик идентифицировался с пациентом в его
поиске и потребности в помощи от отца. Через терапевтичес­
кую и аналитическую функцию он вместе с пациентом прожил
идентификацию со своим собственным аналитиком, который
когда-то помог ему вырасти и справиться с конфликтами, по­
хожими на некоторые из тех, с которыми сражался г-н Л.
Выполняя поддерживающую роль в отношении пациента, ана­
литик также смог внести бессознательные изменения в конку­

74
 Инт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

рентные, агрессивные стремления и деструктивные фантазии

и желания, пережитые им в детстве по отношению к братьям,
сестрам, приятелям. Пытаясь поддержать эмоциональный кон­
такт с г-ном Л., аналитик также бессознательно повторил ас­
пект своей детской борьбы за поддержание эмоционального
контакта с собственной депрессивной матерью. И так далее.
Таким образом, мы видим, что в одном аспекте последова­
тельность вмешательств, проведенных аналитиком, можно рас­
сматривать с точки зрения техники. Аналитик пытается помочь
пациенту признать и огласить наличие защищенного аффекта
и конфликтов, которые привели к тому, что пациент исключил
эти аффекты из сознания. С другой стороны, мы помним:
то, что эмоционально важно для аналитика, а на самом деле для
каждого члена аналитической пары,—то, что каждый пытается
проработать, от чего защититься, что хочет исправить и т. д. —
это момент встречи между взаимосвязанными переносами па­
циента и аналитика.
В свете этого мы можем задать следующий вопрос: в какой
мере повторяющиеся попытки аналитика возвратить пациента
назад к его чувствам являются «объективным» защитным ана­
лизом, и в какой —более личностно детерминированным уси­
лием разрешить бессознательно давящую проблему внутрен­
него конфликта или потребности? Учитывая, что у каждого
аналитика всегда есть некая бессознательная программа, мож­
но рассмотреть, до какой степени реагирует аналитик на бес­
сознательные попытки пациента фрустрировать данную про­
грамму? Необходимо ли пациенту бессознательно ускорять
контрольное сражение, чтобы актуализировать и проработать
важный набор внутренних объектных отношений? Если да,
то каковы реакции аналитика и его инвестиции в контрольные
сражения? Нужно ли аналитику, чтобы пациент узнал или при­
знал свои чувства как подтверждение того, что аналитик не на­
нес непоправимого вреда старым соперникам или утраченной
надежде наладить отношения с его депрессивной матерью?
Нужно ли аналитику помогать этому пациенту, чтобы выразить
личную благодарность собственному аналитику или вступить
в к о н к у р е н ц и ю с н и м ? К ак ое зн а ч е н и е и м ее т д л я а н а л и т и к а
зарождающаяся борьба пациента за контроль, автономию,

75
 Терапевтические отношения в психоанализе

признание, выражение чувств и сексуальное поведение и как

все это влияет на аффект и скорость, с которой эти аспекты со­
единяются и бессознательно проигрываются в лечении?
Это лишь некоторые из сложных и важных вопросов, кото­
рые можно поставить при осмыслении этих или любых других
аналитических данных. Если этот материал представляется от­
ражением плотно запутанного смешения того, что в традици­
онном классическом взгляде рассматривается как обструктив-
ный контрперенос и хорошая аналитическая работа, то это
только потому, что мы верим, что так всегда обстоит дело.
Мы попытались показать в данной и других работах (например,
Friedman, Natterson 1994; Levine, 1994,1997,1999), что, соглас­
но нашему взгляду, границы «достаточно хорошей» аналити­
ческой техники и потенциально вмешивающегося контрпере­
носа всегда глубоко и сложно взаимопроникаемы и частично
совпадают. Мы считаем, что решающим для аналитического
прогресса является не наличие или отсутствие материала, дока­
зывающего ту или иную сущность, а его последующее анали­
тическое использование, в которое пациент и аналитик могут
оказаться вовлеченными в любой момент. Этот момент явля­
ется центральным в нашем понимании интерсубъективности.

Выводы

Мы считаем, что если аналитик будет придерживаться опи­

санного нами интерсубъективного подхода, это предоставит
обоим участникам аналитического процесса максимальную
возможность пережить и признать актуализацию интернали-
зованных пациентом объектных отношений и повторение трав­
матического прошлого. Максимально увеличатся возможнос­
ти спонтанного появления новых способов отношений, кото­
рые эмоционально и в плане развития будут значимы для
пациента.
Наш взгляд на интерсубъективность соединяет эмоцио­
нальную жизнь аналитика с эмоциональной жизнью пациента
в аналитических отношениях и ставит аналитические отноше­
ния в центр аналитического процесса. Наш взгляд подразуме­

76
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

вает, что суть психоаналитического запроса направлена не толь­

ко на сознание пациента. Точнее говоря, интерсубъективный
подход направляет нас к изучению действий пациента в анали­
тических отношениях и его переживанию самих этих отноше­
ний, поскольку эти действия и переживания влияют на дейст­
вия и переж ивания ан алитика в рам ках ан алитически х
отношений и подвергаются их влиянию. Мы считаем, что имен­
но данная перспектива аналитической работы создаст широкое
поле для переносного анализа.
Мы подчеркнули роль аналитика как инициатора и соуча­
стника аналитического процесса, потому что считаем, что ис­
тинная терапевтическая работа не происходит без интенсивно­
го и страстного взаимововлечения аналитика и анализируемого
(см. также: Bird, 1972; Freud, 1914; Natterson, 1991). Подчерки­
вая данный аспект участия аналитика в аналитическом процес­
се, мы признаем, что некоторым читателям может почудиться
призрак «дикого анализа». Мы считаем, однако, что вовсе не по­
ощряем какие-то специфические, новые формы поведения ана­
литика, скорее, мы просто говорим о забытой истине анализа,
каковой она всегда была и будет.
Кроме наиболее вопиющих обстоятельств, например, зна­
чительных нарушений границ, определение той меры, в кото­
рой вмешательство или действие аналитика являются «дики­
ми» или полезными, фасилитирующими или обструктивными,
всегда будет зависеть от понимания того, как они переживались
пациентом и способны ли и в какой мере пациент и аналитик
участвовать в полезном освоении значений, которые осознаются
или определяются пациентом.
Итак, наш взгляд на интерсубъективность приводит нас
к заключению, что «хорошая техника» определяется ориента­
цией на процесс, она оказывается более гибкой и индивидуали­
зированной, чем другие наборы технических предписаний.
Согласно данному взгляду, ценность любого вмешательства —
такого, как самораскрытие, принятие решения отвечать или
не отвечать на вопросы пациента, разделить фантазию или ас­
социацию с пациентом и т. д.—определяется исходя из клини­
ческих данных разворачивающихся аналитических отношений,
а не из строго установленного набора технических правил.

77
 Терапевтические отношения в психоанализе

Как мы упомянули в начале, интерсубъективный поход —

это работа в процессе. Представленные здесь идеи отражают
наш взгляд и непрекращающуюся попытку описать и уточнить
некоторые значения интерсубъективного подхода для психо­
аналитической клинической теории и теории техники. Мы под­
черкнули то неизбежное влияние на аналитические отношения
и процесс, которое оказывают желания, потребности, фантазии
и страхи аналитика, потому что данным аспектам уделялось
сравнительно небольшое внимание в традиционном классиче­
ском взгляде и они преимущественно рассматривались как по­
тенциальная помеха анализу.
Желания, потребности, фантазии и страхи составляют важ­
ную часть нередуцируемой субъективности аналитика. Они
помогают определить бессознательный вклад аналитика в сов­
местно созданное явление аналитических отношений. Таким
образом, мы говорим о разыгрываниях, появлении ассоциаций
и развитии аффекта и переноса в пациенте в диадически детер­
минированном контексте.
Мы понимаем интерсубъективный подход как общую си­
стему взглядов или «метатеорию» и считаем, что эта теория
не зависит от какой-либо определенной школы анализа или
теории сознания. И нтерсубъективный подход не требует
определенного поведения или техник со стороны аналитика
и не подразумевает отход от интерпретаций или инсайта, с ак­
центом на переж ивании как первичном механизме тера­
певтического действия. Мы постарались показать, что интер­
субъективный подход — эта общая ориентация, полезный
способ рассмотрения всего, что происходит в аналитическом
процессе.

Л и тература

ALEXANDER, F. (1956). Psychoanalysis and Psychotherapy. New York:

Norton.
ARON, L. (1 9 9 1 ). The patient’s experience of the analyst’s subjectivity.
Psychoanal. Dialogues, 1:29-51.
ARON, L. (1996). A Meeting o f Minds: Mutuality and Psychoanalysis.
Hillsdale, NJ: A nalytic Press.

78
 И нт ерсубъект ивност ь и взаимодейст вие

BIRD , В. (1972). N otes on transference: universal phenom enon and hard­

est part of an alysis./. Amer. Psychoanal. Assn., 2 0 :2 6 7 -3 0 1 .
C H U SE D , J. (1991). The evocative power of en actm en ts./. Amer. Psycho-
anal. Assn., 3 9 :615-639.
F R E U D , S. (1899). Screen memories. S.E., 3:30 1 -3 2 2 .
FR E U D , S. (1912). Recomm endations to physicians practicing p sych o­
analysis. S.E., 12:111-120.
F R E U D , S. (1914). Remembering, repeating and w orking through. S.E.,
12:145-156.
FR E U D , S. (1937). Constructions in analysis. S.E., 2 3 :2 5 5 -2 6 9 .
FR IED M A N , L. (1 9 8 8 ). The A natom y o f Psychotherapy. H illsdale, NJ:
A nalytic Press.
FR IED M A N , R.J., NATTERSON, J. (1999). Enactments: an intersubjec-
tive perspective. Psychoanal. Q., 68:220-247.
GILL, М. M. (1994). Psychoanalysis in Transition. H illsdale, NJ: Analytic
Press.
G REENBERG, J. R. (1991). Oedipus and Beyond. Cambridge, MA: H ar­
vard Univ. Press.
GR EEN SO N , R. (1 9 6 6 ). The Technique an d P ractice o f Psychoanalysis.
N ew York: Int. Univ. Press.
HARTM ANN, H. (1 9 6 4 ). Essays on Ego Psychology. N ew York: Int. Univ.
Press.
HEIMANN, P. (1950). On counter-transference. Int.J. Psychoanal., 31:81-84.
H O FFM A N , I. Z. (1 9 8 3 ). The patient as interpreter of the analyst’s ex ­
perience. Contemp. Psychoanal., 19:389-422.
H O FFM AN , I. Z. (1991). Discussion: toward a social-constructivist view
of the psychoanalytic situation. Psychoanal. Dialogues, 1:74-105.
H OFFM AN, I. Z. (1992). Some practical implications o f a social-construc­
tivist view of th e psychoanalytic situation. Psychoanal. Dialogues,
2:287-304.
JACOBS, T. (1986). On countertransference en actm en ts./. Amer. P sycho­
anal. Assn., 3 4 :289-307.
JO SE P H , B. (1987). Projective identification: som e clinical aspects. In
M elanie Klein Today, Vol. 1, ed. E. B. Spillius. London & N ew York:
Routledge, 1988, pp. 1 3 8 -1 5 0 .
LEVINE, H. B. (1994). The analyst’s participation in the analytic process.
Int.J. Psychoanal., 75:665-676.
LEVINE, H. B. (1996). Action, transference and resistance: som e reflec­
tions on a paradox at the heart of analytic technique. Psychuanal. Inq.,
16:474-490.
LEVINE, H. B. (1 9 9 7 ) The capacity for countertransference. P sychoa­
nal. Inq., 17:44-68.
LEVINE, H. B. (1 9 9 9 ). The am biguity of influence: suggestion and com ­
pliance in the analytic process. Psychoanal. Inq., 19:40-60.

79
 Терапевтические отношения в психоанализе

M cLA U G H LIN , J. Т. (1991). Clinical and theoretical aspects of enact­

m ent. Amer. Psychoanal. Assn., 39:595-614.
M ITCHELL, S. (1988). Relational Concepts in Psychoanalysis. Cambridge,
MA: Harvard Univ. Press.
M ITCHELL, S. (1997). Influence an d Autonomy in Psychoanalysis. H ills­
dale, NJ: A nalytic Press.
M ONEY-KYRLE, R. (1956). Normal counter-transference and some of
its deviations. Int.J. Psychoanal., 37:360-366.
N A T T E R SO N , J. (1 9 9 1 ). B eyon d Countertransference: The Therapist’s
Subjectivity in the Therapeutic Process. Northvale, NJ: Aronson.
N A TTERSO N , J., FR IED M A N , R. (1995). A Primer o f Clinical Intersub­
je ctivity. Northvale, NJ: Aronson.
O G D E N , Т. H. (1994). The analytic third: working w ith intersubjective
clinical facts. Int.J. Psychoanal., 75:3-19.
O RANGE, D. M„ ATW OO D, G„ STOLOROW, R. D. (1 9 9 7 ). Working
Intersubjectively. Hillsdale, NJ: Analytic Press.
PALLEY, R. (1997). Memory: brain system s that link past, present and
future. Int.J. Psychoanal., 78:1223-1234.
PANEL (1992). Enactm ents in psychoanalysis. Reported by M. J o h a n ,/.
Amer. Psychoanal. Assn., 40:827-841.
PRAGER, J. (1998). Presenting the Past: Psychoanalysis an d the Sociology
o f Misremembering. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press.
RACKER, H. (1968). Transference and Countertransference. N ew York: Int.
Univ. Press.
RENIK, O. (1 9 9 3 ). A nalytic interaction: conceptualizing technique in
lig h t o f th e a n a ly st’s irred u cib le su b jectiv ity . P sych o a n a l. Q.,
6 2 :5 5 3 -5 7 1 .
RENIK, O. (1996). The perils of neutrality. Psychoanal. Q., 6 5 :4 9 5 -5 1 7 .
SANDLER, J. (1976). Countertransference and role responsiveness. Int.
Rev. Psychoanal., 3:43—47.
SPILLIU S, E. B. (1992). Clinical experiences of projective identification.
In Clinical Lectures on Klein an d Bion, ed. R. Anderson. London &:
N ew York: Routledge, 1992, pp. 5 9 -7 3 .
STER N , D. B. (1 9 9 7 ). U nform ulated Experience: From D issociation to
Imagination in Psychoanalysis. Hillsdale, NJ: A nalytic Press.
STOLOROW, R. D„ ATW OO D, G. E„ BRANDCHAFT, B. (1 9 9 4 ). The
Intersubjective Perspective. Northvale, NJ: Aronson.
 Р егрессия и п си х о а н а л и ти ческа я
тех н и ка : к о н к рети за ц и я
КОНЦЕПЦИИ
Лоуренс Индербитцин, доктор медицины
Стивен Леви, доктор медицины*

Историческое и концептуальное исследование теории регрессии

показывает, что упрощенное ее использование привело к сниже­
нию концептуальной ясности и точности. Понятие конкрети­
зируется, оставаясь укорененным в устаревшей модели развития
и психопатологии, которую мы называем моделью ф иксации-
регрессии. Данная статья является началом исследования про­
блемных аспектов концепции регрессии. Особое внимание будет
обращено на потенциально вредные последствия для психоанали­
тической техники, появляющиеся в результате непродуманного
использования данной концепции. Наиболее существенные момен­
ты проиллюстрированы клиническими примерами.

Чем глубже мы проникаем в изучение психических процессов,

тем очевиднее для нас становится их многообразие и сложность.
Набор простых формул, вначале казавшийся нам достаточным
для удовлетворения наших потребностей, позже оказался не­
адекватным. Мы не устаем изменять и улучшать их.
Зигмунд Фрейд (1933)

Сказать «не знаю» — это начать познание.

Китайская пословица (Hank, 1988)

* Lawrence В. Inderbitzin and Steven T. Levy. Regression and Psychoana­

lytic Technique: The Concretization of a Concept. The psychoanalytic
Quarterly. Vol. LXIX, 2000, No. 2. Ранняя версия данной статьи была
представлена д-ром Индербитцин в качестве лекции в честь Шандора
Радо в 1998 г.

6 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

Под регрессией психоаналитики всегда понимали возвраще­

ние к более ранней стадии развития, и многие продолжают при­
держиваться этого взгляда. Наше основное утверждение состоит
в том, что такое понимание устарело и является фундаменталь­
но ошибочным. Оно приводит к неправомерному убеждению,
что анализ должен индуцировать и поощрять регрессию. Суще­
ствуют лучшие способы понимания и концептуализации яв­
ления, обычно подразумеваемого под термином «регрессия»,
основанные на более современных теориях развития и психопа­
тологии, а также на более универсальной теории психики. Ран­
ние структуры и функции подвергаются трансформациям раз­
личной степени, достигая интеграции с более поздними
структурами и подпадая под их регулирующее воздействие. Все
уровни и способы функционирования сосуществуют, даже если
они не всегда явно проявляются. Активные защитные и адап­
тивные силы Эго ведут скорее к сменам в доминировании раз­
личных способов и уровней функционирования, нежели к воз­
вращению к ранним уровням инфантильного развития. С тех пор
как Фрейд в «Толковании сновидений» (Freud, 1900) ввел
концепцию регрессии, она получила множество значений в раз­
личных контекстах. Упрощенное ее использование привело
к снижению концептуальной ясности и точности, особенно при­
менительно к психоаналитической технике.

К л и н и чески е эпизо д ы

Г-н к

Г-ну К, холостому мужчине и преуспевающему совладельцу

консалтинговой фирмы, было 36, когда его подруга посовето­
вала ему начать анализ у специалиста, рекомендованного ее
аналитиком. Г-н К объяснил, что основная его проблема со­
стояла в том, что ему было затруднительно связать себя обяза­
тельствами с подругой, которая хотела выйти за него замуж.
Проблема эта проявлялась и в двух его предыдущих длитель­
ных связях. Конечно, г-н К был озадачен этим, но в меньшей

82
 Регрессия и психоаналит ическая техника

степени, чем его подруга. Успешный в работе и общественной

жизни, он отрицал существование каких-либо проблем, несмо­
тря на некоторую тревожность и депрессивные симптомы, про­
являющиеся время от времени. Он был единственным ребен­
ком в семье и говорил, что у него хорошие отношения с обоими
родителями, которые жили в том же городе и которых он до­
вольно часто навещал. Его мать была домохозяйкой, а отец —
хорошо известным членом правления корпорации. В анамнезе
не было психических заболеваний и обращения за лечением.
Следует отметить еще два момента. Когда его спросили о сек­
суальной жизни и отношениях с подругой, г-н К, смеясь, отве­
тил, что его потенция всегда была сильна. Как будто аналитик
задал глупый вопрос. Кроме того, в его аффекте было что-то оза­
дачивающее. Хотя г-н К казался открытым и заинтересованным,
аналитик уловил недостаток глубины или искренности в его эмо­
циях. Диагностическое впечатление о расстройстве личности
с истерическими и обсессивными чертами и доминирующими
эдиповыми проблемами было скорректировано только что сде­
ланным замечанием по поводу его эмоциональности.
Аналитик порекомендовал психотерапию два раза в неделю,
но так как г-н К утверждал, что это не согласуется с его работой,
был выбран режим терапии с одной сессией в неделю. В после­
дующих сессиях исследовалось это первоначальное сопротивле­
ние и была предпринята попытка прийти к лучшему пониманию
исследуемой проблемы, а также беспокойства и неуверенности
аналитика по поводу аффектов пациента. Диагностическое впе­
чатление усиливалось по мере получения информации об отно­
шениях с подругой, с которой он жил уже несколько лет. Созда­
валось впечатление, что они очень любят друг друга, но пациент
боится совершить ошибку. Хотя подруга была практикующим
терапевтом, его беспокоило, что она не так честолюбива и актив­
на, как он. Это ощущение было обоснованно, так как она дейст­
вительно в меньшей степени стремилась сделать карьеру, а была
более заинтересована в том, чтобы выйти замуж и создать семью.
После нескольких месяцев лечения подруга г-на К, заверша­
ющая собственный анализ, стала подталкивать его к более ин­
тенсивной терапии, в частности, к анализу. Хотя до ультиматума
дело не дошло, возрастающие страхи потерять ее, или, напротив,

83
6*
 Терапевтические отношения в психоанализе

связать с ней жизнь, стали мотивом просьбы о начале анализа.

Менее очевидной была его мотивация к обретению понимания
и достижению изменений. Из-за непрекрагцающегося собствен­
ного беспокойства, описанного выше, и из-за того, в какой форме
г-н К выразил свой запрос в анализе, аналитик решил напра­
вить пациента на психологическое тестирование к коллеге, кото­
рому доверял. Вопрос, который аналитик непосредственно ад­
ресовал консультанту, состоял в следующем: есть ли какое-либо
указание на то, что анализ может привести к неконтролируемой
регрессии? Результаты тестирования подтвердили первоначаль­
ный клинический диагноз, не предоставив никаких доказательств
пограничных характеристик или возможности того, что анализ
может стимулировать неконтролируемую регрессию. Консуль­
тант порекомендовал аналитическую работу, и было принято ре­
шение начать психоанализ с пациентом после летнего перерыва.
Анализ начался по плану, но в течение нескольких сессий
аналитик обнаружил, что ему трудно следовать за ассоциация­
ми пациента: они казались, скорее, «распущенными» {loose),
чем «свободными» (free). Со временем речь пациента стано­
вилась все более быстрой, он стал проявлять все большую сексу­
альную озабоченность, ход его мыслей становился запутанным.
Аналитик обнаружил, что непроизвольно делает поверхност­
ные интерпретации, и снова обратился за консультацией. Кон­
сультант высказал мнение, что несмотря на неблагоприятное
начало, г-н К может «успокоиться». Но случилось совершенно
противоположное. Г-н К вскоре стал несобранным, подозри­
тельным и напуганным, но не хотел успокоиться и при этом
не желал прерывать анализ.
Во время третьей недели анализа подруга г-на К позвони­
ла аналитику, обеспокоенная состоянием г-на К. Он стал от­
крыто психотичным, неряшливым. После нескольких дней
в больнице и приема нейролептиков ему стало значительно луч­
ше. Началась терапия с сессиями два раза в неделю. Предпола­
галось, что она продлится несколько месяцев. Теперь пациент
открылся и говорил почти исключительно о сексуальных от­
ношениях с матерью, которые начались, когда он был совсем
маленьким, и продолжались до раннего юношества. В то время
мать регулярно посвящала его в детали своих многочисленных
 Регрессия и психоаналит ическая техника

любовных связей. Кажется почти определенным, что появле­

ние этих воспоминаний ускорило то, что консультант и анали­
тик назвали «психотической регрессией». Но что такое психо­
тическая регрессия?

Г -ж а Д ж

Второй случай уже был детально описан в литературе (Inder-

bitzin, 1986). Г-жа Дж — 27-летняя незамужняя женщина —
проучилась два года в колледже. Она была направлена на ана­
лиз из-за «тревоги и напряжения, которые испытывала 75 про­
центов времени». Клиническая картина казалась классическим
примером тревоги и истерии.
Когда у г-жи Дж стали появляться сексуальные мысли
и чувства в отношении аналитика, у нее начались приступы сна
на кушетке. Никогда ранее такого с г-жой Дж не случалось. Пер­
воначально это интерпретировалось как способ закрыться и не
видеть. Такие приступы засыпания возникали в течение боль­
шей части анализа, выступая в качестве защиты от эротическо­
го отцовского переноса. Эти приступы имели также много дру­
гих значений и целей, связанных с диадными и триадными
темами. Будучи важной защитой и первичным сопротивлени­
ем, сон, кроме того, был и симптомом, не отличимым от слож­
ных компромиссных образований, называемых конверсиями.
Симптом сна, подобно связанному с ним переносу и мастурба-
ционной фантазии, развился в основном из триадных конфлик­
тов. Центральным значением обладал материал первичной сце­
ны, замаскированный главным образом посредством инверсий
(reversals). Эта интерпретация резко отличалась от традицион­
ного описания сна на кушетке как выражения желания, харак­
терного для оральной фазы, или регрессии к оральной стадии
развития. Как возникло такое непонимание?

Г-н У
Третий случай был предметом обсуждения на конференции.
Представленный пациент, г-н У, 29-летний гей, компьютерный
эксперт, нуждался в лечении из-за депрессивных симптомов

85
 Терапевтические отношения в психоанализе

и сложностей в отношениях. Диагнозом стало нарциссическое

расстройство личности с обсессивными чертами. Пациент ка­
зался отчужденным и равнодушным, кроме тех частых случа­
ев, когда он унижал и критиковал мужчину-терапевта.
Примерно через год после начала лечения г-н У начал тро­
гательно говорить об окончании отношений, которые имели
место в прошлом и продлились около полугода, и особенно
о том, как ему не хватает сейчас этого человека. Впервые он го­
ворил с грустью и, рассказывая, начал плакать. Аналитик по­
думал, что это представляет собой значительный прорыв, про­
гресс, особенно в отношении переноса. Во время последующей
дискуссии соведущий конференции отметил, как удивительно,
что пациент мог так хорошо наблюдать за собой, учитывая то,
насколько он регрессировал. Аналитик, поразившись, спросил:
«Почему вы думаете, что он регрессировал?» Коллега сослал­
ся на плач г-на У. Является ли это доказательством регрессии?

* * *

За последние несколько лет в нашей клинической работе

мы наблюдали много ситуаций, похожих на описанные выше;
они и стали толчком к данному исследованию. Мы обнаружи­
ли, что выражение менее замаскированных производных вле­
чения и/или связанных с ним аффектов в психоаналитическом
процессе чаще приводится в клинических отчетах как доказа­
тельство регрессии, а не прогрессии. Более того, часто утверж­
дается, что одна из целей анализа —стимулировать регрессию.
Наконец, для многих аналитиков регрессия имеет уничижи­
тельную коннотацию, особенно в отношении пациентов, испы­
тывающих «злокачественную регрессию».

Д искуссия

Мы не проявляем антитеоретических склонностей, которые

в настоящее время преобладают в психоанализе, и не собира­
емся критиковать работы Фрейда. Как отмечал Гроссман

86
 Регрессия и психоаналит ическая техника

(Grossman, 1992), Фрейд использовал единичные термины

(подобно регрессии) так же, как он использовал метафоры
и аналогии, чтобы указать на неотъемлемые свойства, представ­
ленные в различных контекстах. Этот факт важен не только для
понимания конструкции фрейдовской теории — таково суще­
ственное и необходимое начало формирования любой научной
теории. Дальнейшее ее развитие зависит от повышения яснос­
ти и точности терминологии. Хорошая теория приводит к улуч­
шению техники, и наоборот.
Для лучшего понимания целесообразно будет начать с оп­
ределений.
Согласно Словарю Вебстера (Webster’s, 1965), слово «рег­
рессия» толкуется как: 1) возвращение, 2) ретрогрессия (воз­
вращение назад в развитии или состоянии) и 3) регрессия,
или инволюция — движение или сдвиг к более низкому или
менее совершенному состоянию.
У Мура и Файна в «Психоаналитических терминах и кон­
цепциях» регрессия определяется как

«...возвращение на более низкий уровень психического функ­

ционирования. Концепция тесно связана с гипотезой о том,
что в ходе психологического развития личность проходит ряд
фаз, каждая из которых отличается специфическими характери­
стиками инстинктов, Эго, Эго-идеала и Супер-Эго» (М ооге,
Fine, 1990, р. 164).

Хотя обычно регрессия рассматривается как механизм за­

щиты (например, у Мура и Файна), в эмпирических исследо­
ваниях механизмов защиты этим понятием не оперировали
(Vaillant, 1986).

Ф р ей д о р егр есси и
Впервые Фрейд использовал термин «регрессия» лишь в «Тол­
ковании сновидений» (Freud, 1900), в котором отметил, что это
понятие зародилось еще в античные времена. Однако понятие
«регрессия» подвергалось более существенным влияниям:
в «И сследованиях истерии» Б рейер использовал слово

87
 Терапевтические отношения в психоанализе

«ruckflaug» (ретрогрессия), под которым подразумевалось об­

ратное движение «возбуждения от идеи или мнемонического
образа к восприятию» (Breuer, Freud, 1893-1895, p. 344). В книге
Фрейда «Об афазии» (Freud, 1891) очевидно влияние невро­
логических теорий X. Джексона. Понятие регрессии вводилось
как часть топографической модели и рассматривалось как наи­
более важное в этом контексте. Ссылки на концепцию Фрейда
стали более редкими после введения структурной модели.
Мы не можем детально описать все разнообразные варианты
использования термина, даже оставаясь в рамках топографи­
ческой теории. Хорошо известно, что Фрейд подразделял рег­
рессию на три вида: топографическую, временную и формаль­
ную. Он отмечал: «Основа у всех трех видов регрессии одна,
и, как правило, все три вида встречаются вместе; при этом бо­
лее давний является более примитивным по форме, а по пси­
хической топографии ближе к перцептивному окончанию»
(Freud, 1900, р. 548).
В этом контексте целесообразно было бы подробнее изу­
чить некоторые идеи Фрейда относительно регрессии.
Очевидно, что временная регрессия очень тесно связана
с клиническим материалом, обычным примером чего является
перенос. Фрейд приводит известную аналогию временной рег­
рессии: «Поток воды, натолкнувшись на препятствие на дне
реки, поворачивает и течет обратно по старым руслам, которые
ранее, казалось, были обречены на высыхание» (Freud, 1905,
р. 51). Это означает, что какое-либо событие на более позднем
жизненном этапе тормозит нормальную сексуальность и при­
водит к «новому появлению “недифференцированной” сексу­
альности детства» (Freud, 1895, р. 345). Следует отметить: новое
появление чего-то, казалось бы, исчезнувшего — не то же са­
мое, что возвращение к чему-то действительно исчезнувшему.
Кроме того, Фрейд (Freud, 1926) описывал два вида либиди-
нозной регрессии: возвращение к раннему сексуальному объ­
екту и/или к ранней сексуальной цели.
Наконец, из различных контекстов видно, что Фрейд рас­
сматривал временную регрессию как защиту в том смысле,
что она имеет отношение к методу, который использует Эго, на­
ходясь в конфликте. Этот метод отличен от вытеснения, но так­
 Регрессия и психоаналит ическая т ехника

же может привести к неврозу. Как в «Торможениях, симптомах

и тревоге» (Freud, 1926), так и в «Новых лекциях по введению
в психоанализ» (Freud, 1933) Фрейд ссылается на защитное сме­
щение от генитальности к ранним формам либидинозной орга­
низации, например, к анальности как «деградации» либидо.
Регрессия, особенно временная, тесно связана с фиксацией.
Термин «фиксация» Фрейд использовал по-разному. Однако
основное психоаналитическое значение этого термина — это
задержка в развитии. Как отметил Стрэчи, термин «фиксация»
обладает, по крайней мере, двумя значениями, которые соот­
ветствуют двум видам временной регрессии: «фиксация ин­
стинкта на объекте и фиксация инстинкта на определенном эта­
пе его развития» (Strachey, 1895, р. 125). Эффект фрустрации
приводит к регрессии либидо до определенной ранней точки
фиксации.

К ритика концепции р егр есси и

В монографии Арлоу и Бреннера «Психоаналитические концеп­

ции и структурная теория» (Arlow, Brenner, 1964) представле­
на наиболее полная критика концепции регрессии Фрейда. Авто­
ры отмечают, что понятие регрессии было введено и разработа­
но в рамках топографической теории, многие положения кото­
рой были без пересмотра включены в структурную теорию.
Открытие инфантильной сексуальности и теории либидо в ра­
боте Фрейда «Три очерка по теории сексуальности» (Freud, 1905)
привело к возникновению новой концепции: инстинктивной ре­
грессии в дополнение к временной и системной концепциям.
Теория либидо с ее развертыванием инстинктов расширила то­
пографическую гипотезу и позволила Фрейду соотнести ее с пси­
хопатологией неврозов. На этом этапе теория образования не­
вротического симптома базировалась на понятиях первичного
вытеснения и фиксации. Предполагалось, что невротические
симптомы появляются при инстинктивной регрессии, вызван­
ной фрустрацией. Роковые последствия этой теории мы ощуща­
ем и сегодня. Считалось, что характер невроза в первую очередь
зависит от уровня инстинктивной регрессии. Фиксированная ли-
бидинозная фаза определяла функционирование Эго.

89
 Терапевтические отношения в психоанализе

Предполагаемая тесная связь между инстинктивной рег­

рессией и функционированием Эго привела к неверной кон­
цепции или, как мы предпочитаем говорить, неверной конкре­
тизации концепции регрессии.
Вначале регрессия считалась глобальным процессом. Арлоу
и Бреннер сформулировали это следующим образом:

«Предполагалось, что регрессирует личность в целом... Так как

депрессии основываются на регрессии до точки оральной ин­
стинктивной фиксации, предполагалось, что пациент возвраща­
ется к оральной фазе существования; иными словами, он вновь
становится в сущности беспомощным ребенком, который вос­
принимает все объекты как грудь или мать и следует только пас­
сивным, зависимым моделям деятельности во всех аспектах
жизни. Депрессивный человек, можно сказать, вновь становит­
ся грудным ребенком» (Arlow, Brenner, 1964, p. 6 3 )1.

Второе последствие и ошибка были ранее обнаружены Олл-

портом (Allport, 1937), Вернером (Werner, 1940) и Хартманном
(H artm ann, 1964). Ошибочным является предположение,
что текущая функция или текущее значение, такие как мани­
фестное оральное желание или поведение, могут быть прирав­
нены или редуцированы к их историческим предшественникам,
в данном примере —к оральной фазе развития.
Хартманн назвал это «генетическим заблуждением», а Вер­
нер —«заблуждением постоянства», подчеркнув, что «если дей­
ствия, осуществляемые филогенетически низшими или онто­
генетически более молодыми организмами, похожи на действия
более зрелых или высокоразвитых организмов, это не дает ос­
нований предполагать существование линейного непрерывно­
го пути или идентичной субструктуры, определяющих такое
поведение» (Shapiro, 1981, р. 11).
Оллпорт выразил сущность генетического заблуждения
метафорически: жизнь дерева берет начало из семени, но семя
больше не питает выросшее дерево. И дерево никогда не пре­

с л е д у е т отм етить сходство с обы чны м и объяснениям и сна на кушетке.

90
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

вратится в семя вновь. Мы ссылаемся здесь не только на оче­

видно верные предложения о присутствии ребенка во взрос­
лом, но также на непроверенное предположение о том, что пси­
хоз, как в приведенном выше примере с г-ном К, представляет
собой возвращение к инфантильному состоянию. Такое пред­
положение, вероятно, связано с размышлением Фрейда о том,
что у ребенка возникают галлюцинации о материнской груди.
Ошибочная логика следует таким путем: вероятно, младенцы
галлюцинируют; психотики тоже галлюцинируют; следователь­
но, психоз —это возвращение в младенчество.
Большая часть нашего психоаналитического дискурса была
посвящена вопросу о том, может ли взрослый вновь стать мла­
денцем, и при этом совершенно игнорировалось важное разли­
чие между первичной и вторичной автономией в отношении
концепции регрессии, описанное Хартманном. Ведь некоторые
функции Эго автономны с самого начала, другие рождаются
из конфликта и становятся автономными только вторично.
С точки зрения структурной теории, развитие происходит в на­
правлении увеличения автономии Эго как относительно вле­
чений, так и относительно окружения. Движения в противопо­
ложном направлении, т. е. в направлении снижения автономии
Эго, рассматриваются как регрессия, потому что, согласно Ар-
лоу и Бреннеру, «они представляют повторное появление бо­
лее примитивных способов психического процесса» (Arlow,
Brenner, 1964, p. 78).
Подводя итог собственным открытиям и заключениям от­
носительно концепции регрессии, Арлоу и Бреннер подчеркну­
ли, что регрессия не является глобальным процессом, а оказы­
вает влияние на специфические аспекты и функции любой части
трехчастной структуры психики избирательно и независимо.
Сдвиг, приводящий к доминированию одного способа или фор­
мы над другим, составляет то, что они назвали регрессией. «При­
митивное» и «зрелое» всегда существуют бок о бок. К сожалению,
замечания Арлоу и Бреннера не были в достаточной мере и по­
следовательно учтены в клинической практике. Более того,
мы уверены, что их критика была явно недостаточной.
Отчет исследовательской группы Криса (Kris Study Group)
«Регрессивные явления Эго в психоанализе» (Е. Joseph, 1965)

91
 Терапевтические отношения в психоанализе

основывался на пересмотре материала случаев восьми пациен­

тов, обнаруживших регрессивные явления во время анализа.
Данные манифестации включали как нарушения образа тела,
восприятия и тестирования реальности (чувства времени и суж­
дения о расстоянии), так и деперсонализацию, феномен Иса-
ковера, сон на кушетке,— все эти симптомы были вызваны
тревогой и в первую очередь проявлялись в ситуациях, прово­
цирующих тревогу. Тщательное изучение описания защитной
«регрессии Эго», сделанного исследовательской группой, поз­
воляет увидеть, что слово «регрессия» в этом случае не обозна­
чает независимую функцию, а является скорее общим терми­
ном, охватывающим разнообразие защитных функций Эго,
которые действуют одновременно и синергично. Они включа­
ют в себя не только поврежденные автономные функции Эго,
но также и другие расстройства, выполняющие защитные функ­
ции (такие, как идентификации, основанные на патологичес­
ких ранних объектных отношениях, усиливающиеся отрицание
и изоляция значимых аффективных переживаний). Кроме того,
явления, называемые «регрессивными», также выражают бес­
сознательные желания, исходящие из какой-либо части трех­
частной структуры. «Регрессии» множественно детерминиро­
ваны и подчиняются принципу множественной функции.
Иногда возникает впечатление, что основной характеристикой
пациентов, описанных в отчете исследовательской группы,
являются повторения предыдущих физических переживаний
и/или состояний Эго.
Детальное исследование клинического материала, прове­
денное группой Криса, привело к возникновению важных во­
просов, и на них до сих пор нет ответа. Например, каким обра­
зом повторение (например, воспоминание или переживание
заново предыдущих психических или телесных состояний)
можно отличить от регрессий в их обычном определении («воз­
вращение к раннему или менее специфическому типу функци­
онирования или менее специфической структуре»)? Особенно
сложный вопрос, требующий тщательного рассмотрения,—как
различать ре-инстинктуализацию определенных функций Эго
и регрессию этих функций Эго до более примитивных стадий
развития. С этим вопросом тесно связано наблюдение того фак­

92
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

та, что мышление по типу первичного процесса часто появля­

лось в анализе — как в любой нормальной ситуации (напри­
мер, в форме остроумия, юмора и т. д.) —таким образом, кото­
рый нельзя считать «регрессивным» согласно обычному
определению. Первичный процесс вездесущ и может вновь воз­
никнуть в сознании в любое время. В связи с этой проблемой
возникла потребность в концепции, которую сформулировал
Крис: регрессия на службе Эго. Однако данная концепция вы­
звала новые проблемы, так как, по большому счету, все «рег­
рессии» находятся на службе Эго, т. е. представляют попытку
Эго в данный момент адаптироваться к опасной ситуации.
Так как многие ясно наблюдаемые феномены служили
защитным функциям, выражали бессознательные желания
и обладали символическим значением, встал вопрос, как диф­
ференцировать их от конверсионных симптомов. Ответ иссле­
довательской группы был таким: симптомы конверсии обычно
не включают автономные функции Эго. Но действительно ли
это так? Не являются ли истерическая слепота и параличи глав­
ными примерами поражения автономных функций Эго (вос­
приятия и двигательной активности) в результате компромис­
са невротического конфликта? Такой феномен, как засыпание
на кушетке, представленный выше в нашем примере, фактиче­
ски является конверсионным симптомом.
Исследовательская группа Криса уделяла большее внима­
ние регрессивным явлениям Эго, а не инстинктивной регрес­
сии. Последняя, как мы уже видели, более важна в историчес­
ком плане. И хотя исследователи упоминают, что «другие
функции Эго рассматривались ими в некоторой степени»
(Е. Joseph, 1965, р. 95), тщательное прочтение их работы рас­
крывает новое, имплицитное определение регрессии, которое
может дополнить уже и без того длинный список: компромисс­
ные автономные функции Эго.

Р ег р е сси я , п е р е н о с и н ев р о з п ер ен о са

Проблемы, касающиеся концепции регрессии, становятся наи­

более очевидными и важными в отношении переноса. В соот­
ветствии с нашим обычным пониманием регрессии, перенос

93
 Терапевтические отношения в психоанализе

является регрессивным феноменом. Как было отмечено Фрей­

дом, это наиболее распространенная клиническая манифеста­
ция временной регрессии. Следовательно, обычно используе­
мый термин «регрессия в переносе» в лучшем случае является
громоздким. Мы вернемся к этому позднее.
Нам кажется удивительным, насколько часто аналитики
попадаются в ловушки, связанные с концепцией регрессии,
в особенности странно их убеждение, что главным техническим
заданием аналитика является стимулирование регрессии. Неко­
торые полагают, что, упоминая о данном убеждении, мы «бьем
мертвую лошадь», т. е. обсуждаем давно решенный вопрос.
Мы же считаем, что лошадь очень даже жива и лягается. По этой
причине мы возвращаемся к старому взгляду (все еще наибо­
лее ясному и всеобъемлющему) на регрессию в психоаналити­
ческой ситуации, а именно к так называемой «классической»
точке зрения, высказанной К. Меннингером в его книге «Тео­
рия психоаналитической техники» (Menninger, 1958). С его
точки зрения, регрессия, как бы ее ни определять, не является
каким-то одним аспектом психоаналитической ситуации, а ско­
рее, выражает саму сущность психоанализа, иногда назы­
ваемую «неврозом переноса». Для Меннингера анализ явля­
ется «ретроградным процессом развития личности» (р. 50),
который «индуцирован» аналитиком с помощью фрустрации,
т. е. абстиненции.
Хотя Меннингер весьма детально описал регрессию паци­
ента в ответ на фрустрацию, он почти ничего не сказал о том,
как можно повернуть этот процесс в обратную сторону: «Оста­
ется своего рода загадкой, как получается, что регрессия вне­
запно поворачивается и становится прогрессией; определенно,
это наиболее важное и переломное событие» (р. 75). Следует
отметить, что Меннингер признавал: «Регрессия —одна из на­
иболее неясных концепций психоаналитической теории»
(р. 49). Он знал о критике его модели регрессии и предупреж­
дал об опасности слишком широкого использования метафо­
ры ребенка. Тем не менее Меннингер оставался непоколебим,
многие аналитики и поныне разделяют его точку зрения на то,
что задачей анализа, по существу, остается стимулирование ре­
грессии в переносе с целью установления невроза переноса, ос­

94
 Р егрессия и психоаналит ическая т ехника

нованного на инфантильном неврозе пациента. Для этого тре­

буется особое регрессивное состояние сознания, а также необ­
ходимо, чтобы пациент во время анализа уподоблялся ребенку.
Э. Гловер (Glover, 1955) определил невроз переноса как
регрессию в переносе до инфантильного невроза — источника
невротических симптомов. Данная точка зрения основывается
на устаревшей топографической модели сознания и одном
из ранних представлений Фрейда о психопатологии: фрустра­
ция приводит к регрессии либидо до некоторой ранней точки
фиксации, а в результате — к неврозу. Убеждение, что регрес­
сия является необходимым условием психоанализа и что зада­
ча аналитика состоит в обнаружении инфантильного невроза
или оживлении его, —фундаментально неверное представление,
ведущее к тому, что Стоун назвал «чрезмерным и беспорядоч­
ным применением принципа абстиненции» (Stone, 1961, р. 15).
Слишком строгая и абстинентная техника, как отмечал М. Гилл
(Gill, 1984), представляет собой непризнанную и непроанали­
зированную манипуляцию переносом и, таким образом, явля­
ется неаналитической. На основании личного опыта мы убеди­
лись, что ятрогенные эффекты чрезмерно строгого подхода
могут привести к ненужному страданию и непродуктивному
преувеличению психопатологии у анализируемого. Это не уди­
вительно, поскольку любая продуктивная методика лечения
может также быть глубоко губительной.
Учитывая вездесущность переноса, следует сказать, что все
релевантные и важные аспекты прошлого, включая инфантиль­
ное прошлое, проявляют себя в настоящем. Данная концепция,
однако, резко противоречит мифу о том, что взрослый может
вернуться в инфантильное состояние как таковое, т. е. убежде­
нию, основанному на конкретизации концепции регрессии. Дуб
никогда не станет снова желудем. Регрессия превратилась
в психоаналитическую догму, и метафора «ребенок во взрос­
лом» так неправомерно часто употреблялась психоаналитика­
ми и психиатрами, что стала казаться реальной.
Несмотря на то, что многие аналитики (Gill, 1984; Lipton,
1977; Palombo, 1978; Reiser, 1990; Renik, 1995,1998; Stone, 1961)
выражали опасения и/или предостережения относительно сти­
мулирования регрессии в анализе и техник, используемых для

95
 Терапевтические отношения в психоанализе

ее достижения, мы наблюдаем, что такая практика продолжает­

ся и регрессия остается центральной догмой психоаналитичес­
кой теории. Мы согласны с недавней критикой концепции рег­
рессии, сделанной О. Реником (Renik, 1998). Детские тревоги
пациента и способы их преодоления существуют в сегодняшней
жизни пациента и могут быть идентифицированы в аналитиче­
ских отношениях. В успешном анализе не требуется специаль­
ных усилий или стратегии, призванных стимулировать регрес­
сию или увеличивать ее. Такие усилия могут серьезно исказить
анализ и даже привести к значительным ятрогенным нарушени­
ям, если влияние этих усилий не проанализировано. По мере того
как анализ конфликта продолжается через интерпретацию по­
вторных, бессознательных, защитных ответов на ситуацию опас­
ности, производные влечений, все менее и менее скрытые (как
и связанные с ними аффекты), переживаются анализируемым
и наблюдаются как аналитиком, так и анализируемым (см. так­
же: Brenner, 1982). Более того, пациент, по мере уменьшения пре­
пятствий в ходе самораскрытия, более свободно устанавливает
ассоциативные связи с появляющимся психическим материа­
лом. Первичные психические процессы проявляются более от­
четливо. Такие процессы часто ошибочно называют «регрессия­
ми»; на самом же деле они суть прогрессии в направлении важной
психоаналитической цели: помочь анализандам стать более сво­
бодными для того, чтобы они возможно более полно осознали
диапазон своих мыслей, желаний и чувств.
Непонимание и неправильное применение концепции рег­
рессии привело к трудностям в анализе переноса из-за чрезмер­
ной уверенности в модели развития по типу фиксации-регрес­
сии и генетической гипотезе о наличии или отсутствии ошибки
развития. Генетические интерпретации были преждевременны­
ми и неправильными — в общем, неподходящими. Наиболее
часто такое происходит во время так называемых регрессий
в переносе, бурных проявлений переноса или безвыходных по­
ложений — т. е. тогда, когда аналитик попадает в беду! Многие
примеры известны аналитикам из литературы и собственной
практики, однако некоторые из них, такие, как недавно пред­
ставленный О. Кернбергом, не столь широко известны и, как мы
убеждены, не сводятся к описанию пограничных или инфан-

96
 Р егрессия и психоаналит ическая т ехника

тильных личностей. Кернберг описывает ситуацию следующим

образом:

«... Аналитик с сильной склонностью верить в специфический

генетический источник таких состояний регрессии может испы­
тывать искушение интерпретировать вербальное содержание
в свете подобной генетической гипотезы, и пациент может отве­
чать материалом, соответствующим такой генетической интер­
претации, одновременно бессознательно отыгрывая фантазию,
что им завладели и его может защитить лишь дальнейшая фраг­
ментация» (Kernberg, 1991, р. 196).

Кернберг подчеркнул важность исследования процесса

«здесь и сейчас», а не вербального содержания того, что выра­
жает пациент. Он также отметил, что неожиданные «регрессии»
в переносе могут происходить в ответ на точную интерпрета­
цию аналитика, когда она переживается пациентом как опас­
ное вторжение, которое необходимо отразить дальнейшей фраг­
ментацией. Это во многом похоже на ситуации, знакомые
большинству аналитиков, работающих с невротическими па­
циентами. Временами, когда на передний план выступают нар-
циссические аспекты личности, почти любая интерпретация
может переживаться пациентом так, как если бы аналитик ска­
зал: «Я знаю все, а вы не знаете ничего». В таких случаях упо­
требление терминов «регрессия» и «регрессия в переносе»,
по меньшей мере, излишне —они играют незначительную роль
в интерпретативном словаре. При чтении психоаналитической
литературы часто трудно установить, когда и в какой мере тер­
мины «регрессия» и «регрессия в переносе» используются для
краткого описания сложных защитных процессов, которые
были проанализированы, а когда — для мнимого объяснения,
заменяющего аналитическое понимание.

Р ег р е сси я и развитие

Правильное и неправильное использование концепции регрес­

сии в психоаналитической технике обусловлено моделью фик­
сации-регрессии в психопатологии, которая, в свою очередь,

97
7 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

уходит корнями в теорию развития. Генетический характер пси­

хоаналитической теории общепризнан, и генетический взгляд
является важной и неотъемлемой частью нашей теории. Мно­
гие аналитики в течение долгих лет были убеждены в том,
что фиксация и регрессия — обязательные элементы этой тео­
рии. Но так ли это на самом деле? Согласно Рапапорту, «до­
полнительные ряды» Фрейда являются наиболее явным выра­
жением генетического взгляда: «Поведение — это часть исто­
рической последовательности, сформированной как эпигене­
тическими законами, так и опытом» (Rapaport, 1960, р. 45).
Пересмотр модели развития по типу фиксации-регрессии
не оскорбляет генетический подход. Более полный и комплекс­
ный взгляд на психопатологию возник в результате особого
внимания, уделенного функциям Эго, объектным отношениям,
принципу множественных функций, сверхдетерминации и ком­
промиссному образованию. Тем не менее все еще существует
неоправданная вера в упрощенную и устаревшую модель, а так­
же в ее конкретизированные версии. Поскольку существует
очень тесная связь между нашими теориями развития, психо­
патологии и техники, не вызывает удивления то, что регрессия
продолжает смутно присутствовать в нашей теории техники и ее
клиническом применении.
При рассмотрении развития клинического психоаналити­
ческого процесса несомненно обнаруживаются колебательные
движения и изменения в прямом и обратном направлениях.
Читатель может спросить: «Какой вред будет от того, что мы
назовем эти движения «прогрессиями» и «регрессиями», как мы
всегда это делали?» Возможно, никакого, если это все, что под­
разумевается под данными терминами. Но более внимательное
изучение показывает, что обычно суть не в этом. Вопрос серье­
зен и выходит за границы простой семантики. Аналитики обыч­
но делают осторожные выводы на основе наблюдений манифе­
стных явлений и поведения, так как понимают: кажущееся
очевидным на самом деле не является таковым. Регрессия при­
нимает множество значений, некоторые из них обладают уни­
чижительными коннотациями. Более того, выражения «про­
грессия» и «регрессия» проистекают из устаревшей линейной
модели развития, не совместимой с комплексностью современ­

98
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

ной психоаналитической теории и накопленными эмпирически­

ми доказательствами, и поддерживают эту устаревшую модель.
В настоящее время в исследованиях развития и в когни­
тивных науках накоплено множество данных, бросающих вы­
зов общепринятым концепциям линейного развития как упро­
щенным и гомогенизированным (Fischer et. al., 1997; Zeanah et.
al., 1989). Эти исследования также противоречат весьма рас­
пространенному предположению о том, что психопатология
происходит из незрелости развития (т. е. задержек или отступ­
лений, фиксации и регрессии). Убеждение, что ранние травма­
тические переживания стали причиной развившейся в после­
дующие годы психопатологии, привело к интенсивному поиску
непрерывности в развитии (Zeanah et. al., 1989). Результаты
оказались удивительными в двух отношениях. Во-первых, неко­
торые дети не развивают значительной психопатологии, несмо­
тря на серьезные ранние травмы. Во-вторых, представители
психологии развития обнаружили в раннем развитии не непре­
рывность, а скорее, нарушение непрерывности. Ряд трансфор­
маций развития в раннем детстве приводит к значительным
качественным изменениям в биологической, когнитивной,
аффективной и социальной организации, что предполагает ма­
лую вероятность существования простых связей между ранним
и поздним видами поведения, которые декларируются в моде­
ли фиксации-рех’рессии (Cicchetti, Cohen, 1995).
Наоборот, собранные доказательства приводят к мысли,
что психопатология развивается по определенному пути, на ко­
тором создаются комплексные, углубленные навыки, основан­
ные на адаптации к травме,— навыки, которые не соответству­
ют нормальным формам развития (Fischer, 1980). Самое
большое различие между новейшими моделями, такими, как мо­
дель непрерывного развития, и более старой моделью фикса­
ции-регрессии состоит в том, что новые модели не связывают
столь тесно форму психопатологии с определенной фазой раз­
вития (Fischer, Ayoub, 1994). Это соответствует тенденции совре­
менной психоаналитической теории более осторожно относить­
ся к предположению о том, что специфическая психопатология
происходит из периода, в котором подобное поведение впер­
вые имело место. Очевидно, всеобъемлющая презентация новых

99
7*
 Терапевтические отношения в психоанализе

теорий, включая их методы и полученные данные, выходит

далеко за рамки данной работы. Однако важно, по крайней ме­
ре, выделить те моменты, которые представляют особый инте­
рес для аналитиков,— не для того, чтобы убедить вас в суще­
ствовании лучш ей теории, но, скорее, для иллю страции
существования других, более новых и комплексных способов
восприятия психопатологии. И тогда станут очевидными сов­
падения и расхождения со знакомыми нам психоаналитически­
ми теориями.
Определенной релевантностью обладает теория когнитив­
ного развития, называемая теорией динамических навыков,
разработанная Фишером и его коллегами в Гарварде (Fischer
et. al., 1997). Для объяснения когнитивного развития исполь­
зуются структуры навыков, называемые «уровнями», с прави­
лами трансформаций, связывающих уровни друг с другом.
Постепенно навыки перемещаются с одного уровня сложности
на следующий, указанный правилами трансформации, с инди­
видуальным контролем каждого шага: от сенсорно-моторных
действий до репрезентаций и затем до абстракций (Fischer,
1980). Данные исследования показывают, что развитие, вместо
того чтобы происходить линейным, похожим на лест-ницу, обра­
зом, на самом деле происходит одновременно по многим ка­
налам, создавая сеть развития. Каждое направление в зна­
чительной степени является независимым от других каналов,
и в каждом есть отдельная система контроля, которая доходит
до более высоких уровней сложности. Многие динамично вза­
имодействующие факторы определяют, какие каналы констру­
ируют личность. При этом особо важной является аффектив­
ная организация социального взаимодействия, контекст
которого также определяет вариацию. Например, такие кана­
лы включают «плохое», «хорошее» взаимодействие и оба его
вида, но «плохое» взаимодействие со взрослыми приводят
к другим формам, чем «плохое» взаимодействие со сверстни­
ками. Детальное изучение и описание различных каналов
(Fischer, 1980) привело к открытию разнообразия как в нор­
мальном, так и в патологическом развитии, признанию которо­
го препятствовала предшествующая методология изучения ког­
нитивного развития.

100
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

Как показывают эти многочисленные каналы, психика ес­

тественным образом поделена на фракции, и не существует
жесткой связи, координации или интеграции между многочис­
ленными и разнообразными системами управления. Коорди­
нация и интеграция являются потенциальными возможностя­
ми развития. Это фракционирование психики совместимо
с моделью сознания Фрейда, но несовместимо с другими моде­
лями, включая модель Пиаже. Фишер и Эйуб подчеркивают,
что мы организуем наш мир вокруг позитивных и негативных
расщеплений, и «это расщепление определяет первое, наибо­
лее фундаментальное измерение, организующее человеческое
переживание и понимание» (Fischer, Ayoub, 1994, p. 149). Уче­
ные пренебрегали данным явлением в пользу изучения специ­
фических эмоций, таких как тревога. Аффективное расщеп­
ление и диссоциация особенно сильны в раннем детстве, они
основаны на мощном, формирующем влиянии расщепления по­
зитивных и негативных эмоций. В ходе нормального развития
расщепление и диссоциация координируются и интегрируют­
ся (интеграция является отдельной задачей развития), однако
могут принимать углубленные и очень сложные формы, «осно­
ванные на сложных способностях, которые естественным об­
разом развиваются у людей» и «без труда сосуществуют с обыч­
ными трудностями нормального развития» (Fischer, Ayoub,
1994, p. 212, 213). Рассматриваемая с этой точки зрения психо­
патология представляет собой приобретение комплексных,
сложных навыков, основанных на индивидуальном и уникаль­
ном опыте, навыков, которые были и, возможно, все еще явля­
ются адаптивными. У детей, подвергавшихся насилию или
имевших проблемы в сферах аффективной или когнитивной
регуляции, часто возникают столь сильные расщепления и дис­
социации, что у них проявляется тенденция доминирования
негативного аффекта в различных важных аспектах (самости
и других). В одних обстоятельствах эти реакции были и оста­
ются адаптивными, в других —нет.
В данном очень схематичном обзоре мы сознательно упус­
тили важные моменты не только теории, но и чрезвычайно по­
дробной и сложной методологии Фишера. Он также использо­
вал эту методологию для иллюстрации того, что неправильно

101
 Терапевтические отношения в психоанализе

проанализированный сложный диссоциативный навык может

выглядеть незрелым с точки зрения развития (фиксация и/или
регрессия), если предполагаются «нормальные» пути вместо
уникальных путей развития, которые имеют место в действи­
тельности. Обнаружение того, что уровни и комплексность ког­
нитивных навыков в психопатологии, включая защиты, явля­
ются такими же, как и в нормальном развитии, бросает
открытый вызов традиционному (в рамках Эго-психологии,
теории объектных отношений и психологии самости) предпо­
ложению о том, что чем серьезнее психопатология, тем более
незрелой является личность. Либо мы видим «патологические»
навыки как фиксации, исходящие из раннего детства, или рег­
рессии к нему, либо мы воспринимаем их как адаптивные силы,
имеющие важное значение для лечения.
Эмпирически выведенная теория Фишера поддерживает
теорию развития, предложенную Тайсонами (Tyson, Tyson, 1990).
Также следует отметить: несмотря на то, что открытия Фишера
и других не опровергают теорию влечений и инфантильной сек­
суальности с их исследованиями стадий психосексуального раз­
вития, еще предстоит определить, в какой мере возможна интег­
рация этих теорий. Такая интеграция является частью более
масштабной и все еще неразрешенной проблемы: как интегри­
ровать исследования развития с явлениями, обнаруженными
в ходе клинической работы со взрослыми пациентами.

Выводы
Мы увидели, что история концепции регрессии, как и большин­
ства психоаналитических концепций, является длинной и за­
путанной и начинается с использования этого термина Фрей­
дом в виде своего рода метафоры. Как в словарном определе­
нии, так и в фрейдовском употреблении термина, регрессия
означала возвращение назад, ретрогрессию или инволюцию,
а также возвращение на более незрелый уровень развития пси­
хического функционирования. Важные вехи в истории терми­
на: значение, придаваемое Фрейдом либидинозной регрессии,
тесная связь с фиксацией, модель психопатологии по типу фик­

102
 Регрессия и психоаналит ическая техника

сации-регрессии и перемещение акцента с либидинозной рег­

рессии на регрессию Эго. Подобные смены акцента и значений
не были четко и точно интегрированы в концепцию. Более того,
концепция регрессии подвергла своего рода регрессии или кон­
кретизации саму себя, примером чего служит продолжение ис­
пользования таких терминов, как «психотическая регрессия».
Не существует ни малейшего доказательства того, что г-н К,
описанный ранее пациент, который подвергался сексуальному
насилию со стороны матери, был психотичен в раннем детстве.
Все еще преобладающая идея о том, что психоз тесно связан
со стадией развития и таким образом может представлять со­
бой возвращение на раннюю стадию развития, является просто
ошибочной, как указал Уэлдер более шестидесяти лет назад!

«Мы опасаемся, что те, кто придерживается подобного взгляда,

неправильно истолковывают природу психоза и не понимают,
насколько глубока пропасть, отделяющая его от нормальной
жизни на какой бы то ни было стадии развития. Не следует не­
дооценивать очень большое различие между несовершенством
функции тестирования реальности и ее дезинтеграцией. Разли­
чие столь же велико, или кажется таковым, как между ранней
стадией психического развития и слабоумием. В нормальном
развитии не существует стадии, сравнимой со слабоумием»
(Waelder, 1937, р. 450).

Уэлдер отмечал, что психотические попытки справиться

с ситуацией «не имеют прототипа в онтогенезе или филогенезе,
также нельзя объяснить их и как реверсию к примитивным спосо­
бам функционирования» (р. 451). Тем не менее мы продолжаем
создавать большое количество теорий о психозе, и особенно о ши­
зо ф р е н и и , осн ов ан н ы х на к он к р ети зац и и к он ц еп ц и и р егр есси и .
Эмпирические доказательства сильно противоречат предполо­
жению о том, что шизофрения основана на незрелости развития
и представляет собой фиксацию или регрессию. У нас нет удов­
летворяющего объяснения психоза г-на К, хотя мы старались его
найти. Однако не будет ли предпочтительнее не знать и признать,
что мы не знаем, чем применять к ситуации знакомый термин,
замаскированный под объяснение, но фундаментально ложный?

103
 Терапевтические отношения в психоанализе

На недавней дискуссии о регрессии Ш лезингер указал,

что явления, называемые аналитиками «регрессией», постоян­
но присутствуют в анализе и характеризуются различной сте­
пенью сложности (Schlesinger, 1997). Эго всегда активно адап­
тируется к настоящей ситуации, используя полный спектр
доступных ответов, большинство из которых многократно по­
вторяется. Точка зрения, заключающаяся в том, что в аналити­
ческой ситуации непременно проявляются регрессивные про­
явления, которые иногда называют «регрессиями на службе
Эго»2, противоречит взгляду на то, что Эго подвергается свое­
го рода «свободному падению». Так называемые «регрессивные
явления» остаются на заднем плане до тех пор, пока не достиг­
нут уровня, на котором привлекают внимание аналитика,
как это было со сном г-жи Дж на кушетке. Как верно заметил
Шлезингер, в подобном случае аналитик скорее встревожится,
опасаясь более серьезной психопатологии или технической
ошибки, чем будет рассматривать подобное развитие событий
как «ожидаемый результат правильного анализирования».
В подобных случаях легче обратиться к знакомым концеп­
циям, таким как оральная фиксация или регрессия, описанным
Левином в его оральной триаде (Lewin, 1954), и технически
действовать, основываясь на этом предположении, чем откры­
то исследовать специфическую тревогу и ситуацию конфлик­
та, в которой пациент находится в данный момент. В ретро­
спективе легко заметить, что первое было бы как технической,
так и логической (генетической) ошибкой. Подобные частые
попытки найти в прошлом состояния сознания, которые были
бы параллельны настоящим необъяснимым состояниям созна­
ния взрослого, и затем использовать прошлое для объяснения
настоящего через фиксацию или регрессию, являются тем,
что Шапиро называл «окружной дорогой причин, ведущих нас
к “невыигрышному” утверждению, не поддающемуся провер­
ке» (Shapiro, 1981, р. 9). Это также уводит нас от собственно
процесса анализа, например, в случае психотического пациен-

Использование нами этого термина здесь и далее не означает, что мы

отстаиваем его использование в дальнейшем.

104
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

та, при работе с которым аналитик непроизвольно начинает ак­

центировать реальность. Подобным же образом интерпретации
сна на кушетке на оральном уровне увели бы нас в сторону
от центральных конфликтов г-жи Дж. Неожиданные проявле­
ния аффекта и/или первичного процесса, как в случае г-на У,
могут привести к контрпродуктивным «поддерживающим вме­
шательствам» со стороны аналитика, как если бы аналитик раз­
делял частые фантазии пациента о «распаде на части» вместо
того, чтобы признать возрастающую свободу пациента и его го­
товность рисковать.
Подобное рассмотрение особенно важно при аналитичес­
ком лечении серьезно нарушенных пациентов. Как ранее отме­
чалось, психотические болезни постоянно воскрешают в памя­
ти парадигмы «развития», выражаемые такими терминами,
как «инфантильный» и «примитивный». Для работы с такими
пациентами часто предписываются следующие вмешательства:
удержание (h o ld in g ), контейнирование, эмпатическая регрес­
сия, присутствие (b e in g w ith ) и т. д., — в основе всех этих под­
ходов лежит обращение к ранним этапам развития. Мы не имеем
в виду, что серьезно нарушенные пациенты не могут получить
пользу от аналитического лечения или что подобные вмеша­
тельства и стратегии, на которых они базируются, являются не­
правильными или ненужными. Однако «удержание» — когда
речь идет о проявлении аналитиком терпения, упорства, твер­
дости перед лицом долгих периодов ожесточенных атак, отчуж­
дения или непостижимой дезорганизованной коммуникации
пациента — не следует ошибочно рассматривать по аналогии
с пеленанием младенца или заботой о ребенке. Гораздо предпо­
чтительнее рассматривать аналитика в таких ситуациях как
человека, пытающегося найти способ поддержать контакт с па­
циентом и понять сложные, плохо скоординированные, отча­
янные и в основном мало адаптивные попытки справиться
с дезорганизованным состоянием, а не как родителя, стараю­
щ егося ож ивить терапевтическим и средствам и ребенка
во взрослом. В поведении пациентов с психозом, наряду с не­
зрелыми и «детскими» защитными адаптациями, присутствуют
защитные адаптации высокой сложности. Более того, следует
быть очень внимательным и стараться не принижать таких

105
 Терапевтические отношения в психоанализе

пациентов или не романтизировать их болезнь и лишения

{deficit), какими бы привлекательными ни казались эти идеи
для аналитиков, занятых лечением таких личностей.
Одним из наиболее распространенных примеров, приводи­
мых в поддержку концепции регрессии, является хорошо изве­
стная негативная реакция детей на рождение брата или сестры,
первыми признаками которой служат энурез и сосание пальца.
Этот пример регрессии не такой уж очевидный. Прежде всего,
данное объяснение основано лишь на явном поведении. Конеч­
но, существуют и альтернативные варианты —идентификация
с агрессором и переход с пассивной позиции на активную как
способы управлять конфликтной агрессией в ответ на появле­
ние новорожденного. Независимо от того, когда функции Эго,
гарантирующие ему автономию как от влечений, так и от окру­
жающей среды, отклонились в своем развитии от нормы или
подверглись повреждению в результате невротического кон­
фликта, итогом всегда становится меньшая гибкость, возрос­
шее повторение одного и того же поведения и уменьшение воз­
можности свободно пользоваться тем, что Анна Фрейд назвала
нормальным «двусторонним движением» (A. Freud, 1965).
Ничто не приобретается при добавлении уничижительного эпи­
тета «регрессия», и многое теряется, если это слово заменяет
более детальный анализ.
Если прежде скрытые аффекты, симптомы или даже диа­
гностируемые состояния (например, депрессии) появляются
во время анализа (в третьем примере, когда г-н У начал пла­
кать), на них обычно ссылаются, скорее, как на регрессии,
а не прогрессии, достигнутые в результате эффективного ана­
лиза. И совсем не обязательно для объяснения этих явлений
придерживаться точки зрения о том, что анализ стимулирует
особое регрессивное состояние психики, которое возвращает
анализируемого к специфической инфантильной стадии раз­
вития. Более того, анализ одной опасной ситуации вслед за дру­
гой делает возможным и стимулирует раскрытие прежде скры­
тых, но активных состояний и структур, включая, конечно же,
и плохо адаптивные. Патологические структуры подвергаются
столь же сложному развитию, как и нормальные; они не сохра­
няются в том же виде, в каком существовали на инфантильных

106
 Регрессия и психоаналит ическая т ехника

стадиях развития. Развитие становится все более сложным

на каждом последующем уровне, оно имеет такое огромное раз­
нообразие паттернов, что даже нормальный онтогенез не явля­
ется одинаковым для всех детей. Прежде описанные прогрес­
сивные качественные реорганизации проходят в дальнейшем
дифференциацию и последующую иерархическую интеграцию.
Остается спорным вопрос, насколько предыдущие структуры
развития включены в более поздние посредством иерархичес­
кой интеграции и насколько поздние организации отвергают
предыдущие. Ясно, что предшествующие уязвимые области
и силы могут скрыто присутствовать в настоящей организации.
Однако ни одна инфантильная стадия не остается неизменной
до взрослого возраста. Более того, разные пути развития могут
привести к одному и тому же результату, и любой аспект может
функционировать по-разному, в зависимости от того, в какую
организацию он включен. Таким образом, чрезвычайно мала
вероятность возникновения регрессии в ее обычном понима­
нии, и, следовательно, всецело руководствоваться концепцией
регрессии в аналитической работе будет в лучшем случае боль­
шим упрощением.
Анализируемые часто реагируют на аналитическую ситуа­
цию бессознательными или даже сознательными фантазиями
о том, что они —дети, а аналитик —родитель. Разделение этой
фантазии аналитиками проблематично с технической точки
зрения и потенциально может унижать пациентов. Например,
в подобных обстоятельствах более вероятно, что переносы ав­
торитета (особенно на благотворного, защищающего родителя)
будут рассматриваться как аспекты терапевтического альянса
или как не подвергающиеся сомнению позитивные переносы
и, следовательно, не будут анализироваться в качестве защит­
ных структур. Более того, анализируемые иногда реагируют
на новые инсайты, быстро прикрепляя к себе ярлыки «детский»
или «инфантильный». Когда аналитики разделяют такие чув­
ства, это вряд ли означает, что они воспринимают и интерпре­
тируют реакции пациентов как защищающие их от возникаю­
щих при этом страхов появления стыда или замешательства.
Как было описано ранее, термин «регрессия» часто при­
меняется к ситуациям, которые воспринимаются аналитиком

107
 Терапевтические отношения в психоанализе

в качестве указания на то, что пациенту становится все хуже,

т. е. болезнь его усугубляется, и особенно часто —тогда, когда
аналитик встревожен такой ситуацией. Уничижительное зна­
чение содержится в терминах: «злокачественная регрессия»,
«психотическая регрессия», «неконтролируемая регрессия»
и т. д. Конечно, иногда пациентам действительно становится
хуже, но, называя такое развитие «регрессией», мы упускаем
из виду что-то очень важное, а именно то, что регрессия явля­
ется наилучшим способом адаптации пациента в данный мо­
мент и, следовательно, находится «на службе Эго». К тому же
регрессия иногда бывает единственной и необходимой дорогой
к более высокому уровню адаптации.
Еще один технический вопрос, в котором проявляются уни­
чижительные коннотации концепции регрессии, связан с теми
пациентами, которым «не удается регрессировать» в анализе.
Обычно проявляются страхи потерять контроль и интеллекту­
ализация. Обратившись к этой теме, Сандлеры недавно аргу­
ментировали новую концепцию «антирегрессивной функции
Эго», призванную объяснить неспособность пациентов регрес­
сировать в анализе и связанную с концепцией «прошлого бес­
сознательного» и «настоящего бессознательного» (Sandler,
Sandler, 1994). Для этих авторов регрессия — не возвращение
во времени, а скорее ослабление «антирегрессивной функции»
(р. 435). Также они обращают внимание на то, что это «основ­
ной источник сопротивления» и что «сопротивление и борьба
против регрессии сложно переплетены» (р. 436).
Н а м н е о б х о д и м о лучшее и б о л е е д е т а л ь н о е п о н и м а н и е и н -
трапсихических защит, проявляющихся в ходе взаимодействия
в виде сопротивления, нам не нужна новая анти-регрессивная
концепция. Для пациентов, которых традиционно описывают как
неспособных регрессировать, характерна не только склонность
к интеллектуализации, но и сосредоточенность на реальности.
Это значит, что они широко используют внешнюю реальность
для того, чтобы достичь чувства безопасности, когда возникает
угроза их автономии в результате давления бессознательного
и Супер-Эго, что обычно происходит во время анализа.
В течение многих лет концепция регрессии не соответст­
вовала нашей клинической работе, и мы предпочитаем отказать­

108
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

ся от нее. Один из нас недавно спросил Бетти Джозеф о кляйни-

анской точке зрения на регрессию. «Мы ее совсем не использу­
ем!» - был ее немедленный ответ (В. Joseph, 1998). Тем не ме­
нее, нам кажется, что многие аналитики продолжают считать
эту концепцию полезной и опираться на нее. Скорее всего, эта
предварительная статья, несомненно неполная в таком важ­
ном аспекте, как всесторонний метапсихологический анализ,—
не изменит подобного состояния дел. Однако, возможно, пред­
ставленные здесь идеи станут побуждением к дальнейшей пе­
реоценке явлений, которые традиционно считались «регресси­
ей». Если нам потребуется другая концепция, то мы предлагаем
отдать предпочтение трансформации. Это знакомая динамиче­
ская концепция, первоначально введенная в психоанализ Ф рей­
дом и определяющая границы между уровнями в иерархичес­
ких системах. Трансформации двунаправлены, и регрессия
является одним из синонимов трансформации несмотря на то,
что обычно таковой не признается. Слово «трансформация»
имеет дополнительные преимущества, состоящие в том, что оно
не имеет оттенок уничижительности и не привязано к модели
фиксации-регрессии в развитии и психопатологии.
В заключение отметим, что мы описали многочисленные
неблагоприятные технические последствия конкретизирован­
ной концепции регрессии, уходящей корнями в устаревшую
модель фиксации—регрессии в развитии и психопатологии.
Убеждение, что целью психоанализа является стимулирование
регрессии, вначале привело к неанализируемым авторитарным
техникам, чрезмерно строгим и абстинентным, а затем, наобо­
рот, к техникам явно противоположным. Последний подход,
отстаиваемый Реником (Renik, 1995, 1998) подчеркивает,
что аналитик —реальная, самораскрывающаяся личность, кото­
рая, на наш взгляд, потенциально авторитарна. Мы подчеркну­
ли также склонность аналитиков к неверным генетическим ин­
терпретациям, часто основанным на генетической ошибке.
Аналитики, застигнутые врасплох «регрессиями», сигналом ко­
торых становится внезапное выражение аффекта или первич­
ного процесса, желая поддержать пациента, предпринимают
контрпродуктивные вмешательства. Определения «регрессия»
и «регрессия в переносе» могут стать мнимыми объяснениями,

109
 Терапевтические отношения в психоанализе

заменив детальный анализ комплексных защитных изменений

и компромиссов. Наконец, термин «регрессия» обладает уни­
чижительными коннотациями, которые затрудняют понимание
адаптивных аспектов всех реакций Эго и важности их призна­
ния в аналитической ситуации.

Л и тература

ALLPORT, G. (1937). Personality. N ew York: Henry H olt.

ARLOW.J., BRENNER, C. (1964). Psychoanalytic Concepts an d the Struc­
tural Theory. N ew York: Int. Univ. Press.
BRENNER, C. (1982). The M ind in Conflict. N ew York: Int. Univ. Press.
B R E U E R J ., FR E U D , S. (1 8 9 3 -1 8 9 5 ). Studies on hysteria. 5. E„ 2.
C IC C H ETT I, D., C O H EN, D. (1 9 9 5 ). P erspectives on developm ental
psychopathology. In M anual o f D evelopm ental Psychopathology. New
York: John Wiley, 1:3-20.
F IS C H E R , K. (1 9 8 0 ). A theory o f cogn itive developm ent: th e co n t­
rol and con stru ction of hierarchies o f skills. P sychological Rev.,
8 7 (6 ):4 7 7 -5 3 1 .
FISC H ER , K., AYOUB, C. (1994). Affective splitting and dissociation in
normal and maltreated children: developm ental pathways for self in
relationships. In Rochester Symposium on D evelopm ental Psychopa­
thology, Vol. 5: Disorders an d D ysfunctions o f the Self, eds. D. Cic-
chetti, S. Toth. Rochester: Univ. of Rochester Press, p. 149—221.
FISCH ER , K„ AYOUB, C„ SING H , I., NOAM, G., M ARAGANORE, A.,
RAYA, P. (1997). Psychopathology as adaptive developm ent along
d istinctive pathways. In D evelopm ent an d Psychopathology. Cam­
bridge: Cambridge Univ. Press, p. 7 4 9 -7 7 9 .
F R E U D , A. (1965). Normality an d Pathology in Childhood. N ew York: Int.
Univ. Press, p. 106.
F R E U D , S. (1891). On Aphasia. N ew York: Int. Univ. Press, 1953.
F R E U D , S. (1895). Project for a scientific psychology. S. E„ Appendix A.
F R E U D , S. (1900). The interpretation of dreams. S. E., 5.
F R E U D , S. (1905a). A case of hysteria. S. E., 7.
F R E U D , S. (1905b). Three essays on the theory of sexuality. S. E., 1.
F R E U D , S. (1926). Inhibitions, sym ptom s and anxiety. S. E., 20.
F R E U D , S. (1 9 3 3 ). N ew introductory lectures on psychoanalysis. S. E.,
22.
GILL, M. (1984). Psychoanalysis and psychotherapy: a revision. Int. Rev.
Psycho-Anal; 2:161 -1 7 9 .
GLOVER, E. (1955). The Technique o f Psychoanalysis. N ew %rk: Int. Univ.
Press.

110
 Р егрессия и психоаналит ическая техника

G R O SSM A N, W. (1 9 9 2 ). Hierarchies, boundaries, and representation in

a Freudian model of mental organization. J. Amer. Psychoanal. Assn.,
1:27-61.
H ANH, T. N. (1988). The H eart o f Understanding. Berkeley: Parallax Press,
p. 24.
HA K TM A N N, H. (1964). E ssays on Ego Psychology. N ew York: Int. Univ.
Press.
IN D E R B IT Z IN , L.B. (1 9 8 6 ). P a tie n ts’ sleep on th e a n a ly tic couch.
J. Amer. Psychoanal. Assn., 3 6 (3 ):6 7 3 -6 9 5 .
JO S E P H , B. (1998). Personal communication.
JO S E P H , E., ed. (1 9 6 5 ). Regressive ego phenom ena in psychoanalysis.
In M onograph I o f K ris S tu dy Group. N ew York: Int. Univ. Press,
p. 6 8 -1 0 3 .
KERNBERG, O. (1991). Transference regression and psychoanalytic tech­
nique w ith infantile personalities. Int.J. Psychoanal., 72:196.
LEW IN, B. (1954). Sleep, narcissistic neurosis, and the psychoanalytic sit­
uation. Psychoanal. Q., 50:1-21.
LIPTON, S.D. (1977). C linical observations on resistance to the trans­
ference. Int.J. Psychoanal., 58:463-472.
M ENNING ER, K. (1958). Theory of psychoanalytic technique. In M en-
ninger Clinic Monograph Series No. 12. N ew York: Basic Books.
M O O R E, B., FINE, B. (1990). Psychoanalytic Terms a n d Concepts. N ew
Haven: Yale Univ. Press, p. 164.
PALOM BO, S.R. (1978). Dream ing an d Memory: A N ew Inform ation P ro­
cessing Model. N ew York: Basic Books.
RAPAPORT, D. (1960 ). The structure of psychoanalytic theory. In P sy­
chological Issues, Vol. II, No. 2, Monograph 6. N ew York: Int. Univ.
Press.
REISER, M.F. (1990). M emory in M ind an d Brain. N ew York: Basic Books.
RENIK, O. (1995). The ideal of the anonymous analyst and the problem
of self-disclosure. Psychoanal. Q., 64:466-495.
RENIK, O. (1998). G etting real in analysis. Psychoanal. Q., 6 7 :5 6 6 -5 9 3 .
SA N D L E R , J., S A N D L E R , A.M . (1 9 9 4 ). T h eo retica l and tech n ica l
com m ents on regression and antiregression. In t.J . P sychoanal.,
75:431-439.
SCH LESING ER, H. (1997). The function of regression in the clinical sit­
uation. Panel presentation, Fall M eeting, Amer. Psychoanal. Assn.
SH A PIR O , T. (1981). On the quest for the origins of conflict. P sychoa­
nal. Q., 50:1 -2 1 .
STO N E, L. (1 9 6 1 ). The P sychoanalytic Situation. N ew York: Int. Univ.
Press.
STRACHEY, A. (1895). Project for a scientific psychology. In S. E., 1, p. 125.
TYSON, P., TYSON, R.L. (1990). Psychoanalytic Theories o f Development:
An Integration. N ew H aven/L ondon: Yale Univ. Press.

Ill
 Терапевтические отношения в психоанализе

VAILLANT, G. Е., ed. (1986). Empirical Studies o f Ego M echanisms o f D e ­

fen se. W ashington, D.C.: American Psychiatric Press, Inc.
W A E L D E R , R. (1937). The problem of the genesis of psychical conflict
in earliest infancy. Int. J. Psychoanal., 18(4):4 0 6 -4 7 3 .
W E B S T E R ’S SEV EN TH N E W COLLEGIATE D IC TIO N A R Y (1965).
Springfield, MA: G. & C. Merriam Co.
W E R N E R , H. (1940). Com parative Psychology o f M ental D evelopm ent.
N ew York: Int. Univ. Press.
ZEANAH, C., ANDERS, T. R, SEIFER, R., STERN, D. N. (1989). Implica­
tions of research on infant development for psychodynamic theory and
practice. J. Amer. Acad. Child & Adolescent Psychiat., 28(5): 6 5 7 -6 6 8 .
Р а вн о м ерн о ра сп ределен н о е
вним ание

Чарльз Бреннер, доктор медицины *

Ни одно утверждение относительно психоаналитической техни­

ки не цитируется так часто, как рекомендация Фрейда аналити­
кам слушать своих пациентов со свободно распределенным вни­
манием (gleichschwebende Aufmerksamkeit —нем.) и довериться
своему бессознательному. Ввиду широкого применения это пра­
вило аналитического слушания кажется мне заслуживающим
более пристального внимания, чем ему уделялось раньше.
Впервые Фрейд выразил свою идею в 1912 году:

«Техника очень проста... Она заключается не в сосредоточении

на чем-то определенном, а в поддержании равномерно распреде­
ленного внимания по отношению ко всему материалу, который
мы получаем. Если врач поступает иначе, он лишает себя всех
преимуществ, которые вытекают из выполнения пациентом «ос­
новного правила психоанализа». Правило для врача можно
сформулировать следующим образом: «Следует воздерживать­
ся от сознательного влияния на способность запоминать и все­
цело положиться на свою бессознательную память» или, выра­
жаясь технически, следует просто слушать, не заботясь о том,
чтобы запоминать» (Freud, 1912).

В 1923 году он повторяет свою рекомендацию в несколько

измененном виде и с некоторыми дополнениями:

«Опыт показал, что наиболее полезная позиция, которую мо­

жет занять аналитик, состоит в том, чтобы довериться своей

Charles Brenner. Brief Communication: Evenly Hovering Attention. The

Psychoanalytic Quarterly, vol. LXIX, 2000, No. 3.

113
8 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

бессознательной психической активности и, пребывая в состоя­

нии равномерно распределенного внимания, по возможности
избегать размышлений и сознательных ожиданий, не стараться
сосредоточиться на чем-то, чтобы запомнить, и тем самым по­
средством собственного бессознательного уловить движение
или скрытую цель бессознательного пациента. Кроме того, было
обнаружено, что за исключением слишком неблагоприятных
условий ассоциации пациента проявляются в виде намеков,
касающихся определенной темы, и врачу необходимо сделать
дополнительный шаг, чтобы понять скрытый смысл и найти воз­
можность сообщить об этом пациенту. Верно также то, что нель­
зя подчинять интерпретативную деятельность жестким прави­
лам; для такта и мастерства аналитика необходим некоторый
простор. Беспристрастность и наличие опыта обычно обеспечи­
вают возможность получения надежных результатов — таких,
которые уже неоднократно подтверждались в сходных случаях.
Во времена, когда так мало еще было известно о бессознатель­
ном, о структуре неврозов и патологических процессах, лежащих
в их основе, наличие такой техники даже при отсутствии лучшей
теоретической базы могло считаться достижением. Более того,
хотя в анализе до сих пор используется тот же метод, теперь он
применяется с большей уверенностью и с более глубоким пони­
манием ограничений» (Freud, 1923).

Читатель, вероятно, обратит внимание на последнюю фразу.

В ней Фрейд подразумевает, что к 1923 году его техника
несколько эволюционировала, хотя точный смысл этой фразы
далек от полного понимания. Тем не менее, если мы обратимся
к статьям, написанным позднее, то найдем там гораздо более
ясные заявления Фрейда по поводу отличий психоаналитиче­
ской техники начала 1920-х годов от той, что была десятью
годами раньше.

«Аналитик, слушающий поток ассоциаций пациента в сдержан­

ной и не сковывающей его внимание манере и имеющий благо­
даря опыту общее представление о том, что следует ожидать,
может использовать материал, который появляется на поверхно­
сти, двумя различными способами. Если сопротивление невели­

114
 Равномерно распределенное внимание

ко, он сможет из намеков пациента сделать заключение о его

бессознательном, если же сопротивление значительно, аналитик
распознает его по мере того, как ассоциации пациента все даль­
ше будут уходить от темы, и объяснит это пациенту» (Freud,
1923).

В этом пассаже вместо «свободно распределенного внима­

ния», которое ведет к пониманию бессознательных желаний
пациента через собственное бессознательное аналитика, Фрейд
дает предварительное указание на необходимость обращения
внимания в ходе слушания на взаимодействие между желанием
и защитой. Это первое указание на изменение в технике, которое
более ясно было сформулировано спустя 10 лет Анной Фрейд
в работе «Эго и механизмы защ иты ». Д анное указан ие
сопровождалось техническим замечанием о том, что аналитик
должен в равной степени уделять внимание каждому из трех
аспектов конфликта, относящихся к Эго, Супер-Эго и Ид
(A. Freud, 1936). Хотя имя 3. Фрейда не фигурировало в ка­
честве соавтора данной работы, есть все основания полагать,
что он, по меньшей мере, просматривал ее и был согласен
со всеми основными идеями, которые там изложены.
Крис пишет о том, что первым аналитическим случаем
Фрейда, сравнимым по продолжительности с теми, что известны
нам в настоящее время, был случай Вольфсманна (Человека
с волками) (Kris, 1950; Freud, 1918), Его анализ длился четыре
года. По утверждению Криса, это был первый случай, о котором
имеются записи, отражающие предпринятые попытки подроб­
ного анализа защит. Если оценка Криса верна, то Фрейд в описа­
нии анализа отмечает «излишне длительный процесс предвари­
тельного обучения», как будто анализ защит пациента был
подготовительным этапом для действительного анализа (Freud,
1918, р. 104).
Я полагаю, что идеи Фрейда относительно этого аспекта
аналитической техники развивались в течение нескольких лет
по мере накопления опыта. Он начал с мысли о том, что анали­
тик слушает пациента, ожидая, что природа бессознательных
сексуальных идей и фиксации пациента прояснится в процессе
его рассказа. Для этого он уведомлял пациента, что в ходе

115
8*
 Терапевтические отношения в психоанализе

анализа крайне важно, чтобы тот говорил все, что приходит ему
в голову. Фрейд считал, что если пациент будет свободно
ассоциировать, аналитик, слушая, будет понимать (= интуи­
тивно улавливать) сущность патогенных сексуальных желаний
и фиксации пациента, несмотря на бессознательное сопротив­
ление тому, чтобы обнаружить их. Они будут искажены и замас­
кированы, но аналитик, слушая со свободно распределенным
вниманием, сможет определить, что они собой представ­
ляют, и сообщить пациенту о скрытом значении свободных ас­
социаций. К 1910-1919 годам (периоду анализа Вольфсманна)
Фрейд осознал важность того, чтобы непосредственно обра­
щаться к защитам, а не обходить их или стараться перехитрить
посредством догадок, от каких сексуальных желаний они
защищают.
Фрейду, однако, было не вполне ясно, как анализ и работа
с защитами связаны между собой. По-видимому, он считал,
что последнее — это процесс, предшествующий анализу, что-то
вроде подготовительной и обучающей работы, которая может
понадобиться в некоторых случаях, чтобы сделать возможным
проведение анализа. То, что он написал к 1925 году, гораздо
больше согласуется с нашей сегодняшней практикой: слушая
пациента, аналитик обращает внимание на защиты или на то,
от чего они защищают, в зависимости от того, что проявляется
в общении с пациентом. Теперь уже было недалеко до понима­
ния, что анализ защит, как и анализ того, от чего они защищают,
также является частью аналитического процесса (A. Freud, 1936).
В соответствии с таким взглядом на развитие представлений
Фрейда о психоаналитической технике стоит заметить, что не да­
лее, чем в 1930-х годах критерием анализируемости пациента
была его способность к «свободным ассоциациям». Пациента,
который не мог свободно ассоциировать, считали неподходящим
для анализа. Мысль о том, что затруднение в свободном
изложении материала могло или должно было быть подвергнуто
анализу, была либо не понята, либо понята не настолько ясно,
чтобы принять ее во внимание при оценке анализируемости
пациента.
Если суммировать вышеизложенное, можно заключить,
что часто повторяемая рекомендация Ф рейда аналитикам

116
 Равномерно распределенное внимание

слушать пациентов со свободно распределенным вниманием

представляет собой не более чем шаг в развитии психоаналити­
ческой техники. Я полагаю, что ее буквальное понимание так
же устарело, как и идея о том, что невротическая тревога — это
неудовлетворенное (soured) либидо. Ранее Ф рейд полагал,
что аналитик должен слушать ассоциации пациента без ож и­
дания чего-либо конкретного и без сознательного усилия, буду­
чи уверенным, что его бессознательное поймет бессознательное
пациента. О днако с опытом взгляды Ф рей д а на слуш ание
претерпели изменение. Позиция, которую он со временем занял,
бы ла ясн о и злож ен а Анной Ф рей д и закл ю ч алась в том,
что аналитик должен уловить все аспекты конфликта пациента:
его агрессивные и сексуальные желания, тревогу, вызванную
этими желаниями, защиты против этих желаний, требования
и запреты Супер-Эго. Аналитики, которые до сих пор считают,
что свободно распределенное вним ание — это правильная
аналитическая позиция, ошибаются, цитируя Ф рейда в под­
тверждение этого положения.

Л и тература

FREUD, А. (1936). The Ego and the Mechanisms of Defence. In The

Writings o f Anna Freud. Vol. 2. New York: Int. Univ. Press, 1966.
FREUD, S. (1912). Recommendations to physicians practicing psycho­
analysis. S. E., 12:111-120.
FREUD, S. (1918). From the history of an infantile neurosis. S.E., 17:7-122.
FREUD, S. (1923). Two encyclopedia articles. 5. E., 18:235-254.
FREUD, S. (1925). An autobiographic study. S. E., 20:7-74.
KRIS, E. (1950). Personal communication.
Об оп робован и и
ч е го -т о н о в о го : у си л и е
И ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ НА ПРАКТИКЕ
В ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОМ
ИЗМЕНЕНИИ 1
Дэвид Пауэр, доктор философии*

В статье рассматривается одна из составляющих успешного

психоаналитического изменения, а именно необходимость того,
чтобы анализанд пытался активно изменять паттерны мышле­
ния, поведения, чувствования и взаимодействия вне аналитичес­
ких отношений. В случае успеха такие самостоятельно иниции­
руемые попытки по осуществлению изменений предпринимаются
на основе опыта и инсайта, полученных в результате анализа
переноса, которые обеспечивают решающий шаг в консолидации
и распространении терапевтических достижений. Обзор анали­
тической литературы по данному аспекту терапевтического
воздействия охватывает работ ы Фрейда, Б адера, Рэнгелла,
Рент а, Валенстейна и Уиллиса. В аналитическом сеттинге р а с­

1 Автор выражает признательность Ральфу Энглу, Джорджу Фишману,

Акселю Хофферу, Джонатану Колбу и Долану Пауэру за их замечания
по более раннему варианту статьи. Кроме того, автор высоко ценит
к ом м ен тарии О вен а Р ен ика. П ер вон ачальн ы й вариан т данной статьи
был представлен на научной встрече Массачусетской ассоциации
психоаналитической психологии 18 ноября 1998 года и на Форуме
в Массачусетском институте психоанализа 27 апреля 1999 года.
* D avid G. Power. On Trying Som ething New: Effort and Practice in P sy­
choanalytic Change. The P sychoanalytic Quarterly, v. LXIX, 2000, N o 3.

118
 Об опробовании чего-то нового

крываются сложные и взаимодополняющие отношения между

действием и углублением понимания себя, и наш интерес к этому
сегодня должен выходить за рамки кабинета и включать попыт­
ки анализанда инициировать изменения вне анализа. Рассматри­
ваются современные представления о связи между практикой
и пониманием себя. В качестве теоретического обоснования р а с ­
ширения аналитической техники выдвигается положение о необ­
ходимости уделять больше внимания попыткам анализанда пре­
творить в жизнь терапевтические достижения. Приводятся
иллюстрации из клинической практики.

В вед ени е

С точки зрения Фрейда, а также многих более поздних практи­

ков и теоретиков, действие считалось препятствием инсайту.
Исторически такой взгляд исходит из экономической модели
психического функционирования, которая утверждает, что раз­
рядка и удовлетворение влечения лишает психику внутренне­
го давления для преодоления вытеснения. Действие, выступа­
ющее средством инстинктивного удовлетворения, рассматри­
валось как противоположность мышлению и рефлексии, явля­
ющимися средством достижения инсайта. Поэтому действие
считалось врагом, создающим проблемы, которого необходи­
мо было обезоружить с помощью надлежащей техники и —если
понадобится —тщательного исследования контрпереноса.
В современных концепциях роль действия в психоаналити­
ческом процессе отвергается в меньшей степени, оно рассматри­
вается как неизбежное и полезное (см., в частности, Jacobs, 1986;
McLaughlin, 1991). Широкое распространение (по крайней мере,
среди сторонников отношенческих [relational] теорий) получи­
ла идея о том, что интерпретации зачастую предшествует разыг­
рывание. С этой т о ч к и зрения интерпретируемый материал ста­
новится осознаваемым благодаря действию и обоюдным
реакциям в диаде «пациент-аналитик» (Renik, 1993). Мнение,
что действие каким-то образом непосредственно связано с углуб­
лением понимания, занимает центральное место в концепциях
многих современных теоретиков, пришедших к тому, чтобы

119
 Терапевтические отношения в психоанализе

рассматривать действие и понимание как тесно связанные со­

ставляющие психоаналитического процесса изменения. Дейст­
вие становится неотъемлемым предвестником понимания, сред­
ством выраж ения понимания или же способом передачи
понимания другому. Акцент делается на признании и легитими­
зации действия между членами аналитической диады в рамках
аналитического сеанса. Эти идеи используются, главным обра­
зом, для технического обращения с тем, что сегодня называется
разыгрываниями, а также в понятном желании терапевта умень­
шить чувство вины, когда вместо интерпретаций обнаружива­
ются действия.
Далее я исследую, как попытки пациента что-то изменить
вне сессии способствуют последующим терапевтическим дости­
жениям. В частности, я утверждаю, что усилия пациента, направ­
ленные на то, чтобы применить в «реальной жизни» полученное
в ходе терапии знание, являются решающим шагом в интегра­
ции этого знания, поскольку такие попытки вскрывают новые
конфликты, обнаруживают неизвестные грани ранее исследован­
ных конфликтов, определяют то, в какой мере завоевания тера­
пии доступны и переносимы в жизнь, насколько прочно они
закрепляют новое понимание в сложных паттернах когнитив­
но-аффективно-двигательных реакций. Такие целенаправленные
попытки человека изменить свои формы реагирования, усвоить
новые оттенки чувств и отношений я называю и ниц и ированн ы м
д е й с т ви ем , о б у с л о в л е н н ы м п си х о а н а л и т и ч ес к и м п о н и м а н и ем
(p sy c h o a n a ly tic a lly in fo r m e d e lec tiv e a ctio n ). Далее для краткости
я буду называть их просто иниц и ированн ы м и дейст виям и.

И н и ц и и ро ва н н о е д ей стви е

Инициированное действие относится к сознательным, намерен­

но осуществленным действиям или ответным реакциям, вклю­
чающим явно выраженное поведение, мысли и чувства, кото­
рые опробуются при поддержке психоаналитического взгляда
на себя и представляют собой попытки заменить привычные
формы реагирования. Инициированное действие следует отли­
чать от импульсивных поступков, а также от сознательных

120
 Об опробовании чего-то нового

и спланированных, но привычных реакций. Я решил немного

расширить введенное Валенстейном (Valenstein, 1 9 8 3 ) п онят ие
обусловлен н ое аналит и чески м п оним ани ем дей ст ви е (a n a ly tic a lly
in fo r m e d a c tio n ) ради того, чтобы подчеркнуть сознательный
аспект обсуждаемого мною процесса. Ванггаард (Vanggaard,
1983) предложил использовать термин д е й с т в и я м е т о д о м п р о б
и ош ибок, чтобы отличить попытки пациента реагировать бо­
лее адаптивно от поведения отыгрывания.
Многие из этих идей не новы, но они слабо освещены в ли­
тературе по технике, поскольку их трудно согласовать с тради­
ционными представлениями о нейтральности, абстиненции,
а также о природе и целях терапевтического процесса. Я наде­
юсь показать, что современное понимание действия и его отно­
шения к знанию дает возможность пересмотреть роль активных
попыток изменить поведение вне аналитических отношений
в процессе изменения симптомов. Этот процесс иллюстрирует
клинический пример, в котором пациент пытается избавиться
от беспокоящего его торможения.

К ли ни ческая иллю страция 1

Г-н А, находящийся в анализе несколько лет, сообщил следую­

щее. У его друга возникли трудности с одним из его детей, кото­
рый начал употреблять наркотики и алкоголь. Г-н А чувство­
вал, что должен позвонить другу, поддержать его и дать какой-
то совет. Он узнал о проблеме не прямо, а из слухов и пересу­
дов на работе. Г-н А чувствовал, что, позвонив, сможет помочь
другу, который, как ему казалось, сильно стыдится этого. Подру­
га пациента, узнав о проблеме, сильно возмутилась по поводу
данной ситуации. В разговоре с этой женщиной г-н А высказал
предложение о том, что кто-то должен позвонить этому чело­
веку, прямо спросить его о проблеме и предложить помощь,
прекратив тем самым слухи и сплетни. В момент несвойствен­
ной ему храбрости г-н А согласился позвонить сам.
Обязавшись сделать этот звонок, г-н А ощутил смешанное
чувство гордости и тревоги. Он был рад тому, что смог таким
образом проявить себя. Одной из целей прохождения психоана­
лиза было освобождение от запретов, которые часто удерживали

121
 Терапевтические отношения в психоанализе

его от продвижения по работе и занятия лидирующей позиции.

Г-н А достаточно преуспевал в избранной им сфере деятельно­
сти, был приятен людям, равным ему по положению, но часто
сдерживал себя и не использовал имеющиеся у него возможно­
сти, потому что, по его мнению, это привлекло бы к нему всеоб­
щее внимание или заставило бы проявить конкурентные каче­
ства и напористость. В ходе своего анализа г-н А много работал
над этой проблемой и пришел к пониманию многих динамиче­
ских аспектов этих торможений.
Наряду с гордостью за то, что он смог связать себя обяза­
тельством действовать в данной ситуации, г-н А начал испы­
тывать такую же, если не большую, тревогу. Всю неделю он из­
бегал звонка, сознательно обосновывая свое избегание, и при
этом боролся с захлестнувшими его тревожными фантазиями.
В этих фантазиях друг превращался в его старшего брата, хруп­
кий нарциссизм которого пациент защищал тем, что занимал
по отношению к нему подобострастную и заискивающую пози­
цию в ожидании проявления интереса и получения зрелых со­
ветов с его стороны. Предложение поддержки и совета было
актом соперничества и агрессии по отношению к брату и могло
вызвать у него гнев и чувство отчуждения. Напускные близость
и равенство, которые, как чувствовал г-н А, косвенно вырази­
лись бы в его звонке, явились бы притязанием, могущим вы­
звать сильную тревогу. Г-н А вновь и вновь представлял, что его
звонок вызовет насмешку, презрение и унизительный отказ.
Он мысленно проигрывал различные сценарии и вариации
на тему: «Кем ты возомнил себя, ничтожество?», и его реакци­
ями были чувство стыда и потеря дара речи.
Обещание позвонить, данное г-ном А знакомой женщине,
еще более осложнило ситуацию. Ему стало казаться, что она
подталкивает его к выполнению известной, но неприятной
роли. В детстве мать г-на А выбрала его своим любимцем и до­
веренным лицом. Он чувствовал, что должен облегчить ее боль,
вызванную разочарованием в муже,—молчаливом и замкнутом
человеке, упорно отстранявшимся от ее эмоциональных потреб­
ностей. Фантазируя, г-н А вновь представлял себя в роли силь­
ного, отвечающего за свои поступки мужчины, способного слу­
шать, понимать и активно отвечать на настойчивые просьбы

122
 Об опробовании чего-то нового

матери. Отношение к этой роли у него всегда было двойствен­

ным. Наряду с некоторым либидинозным удовлетворением,
получаемым им от этой роли, он чувствовал себя маленьким
мальчиком, внезапно оказавшимся в роли мужчины и столк­
нувшимся с необходимостью удовлетворить эмоциональные
потребности взрослой женщины. Тревога и страх, ощущаемые
им в результате такого «продвижения» к зрелости, были похо­
жи на чувства семилетнего ребенка, неожиданно проснувшего­
ся и оказавшегося на первенстве по бейсболу с битой в руках.
После долгих мучений г-н А, наконец, позвонил, и его зво­
нок был встречен с благодарностью. Он ощутил огромное об­
легчение, прилив энергии, гордость и удовлетворение собой.
При обсуждении случившегося г-н А обратил особое внимание
на внутренние терзания, длившиеся до тех пор, пока он, нако­
нец, не отбросил колебания и не позвонил. Он говорил об этом
как об «экзистенциальном моменте», когда почувствовал,
что может либо решиться сделать шаг вперед и рискнуть испы­
тать новый способ поведения, либо просто продолжать пребы­
вать все в том же состоянии избегания. Описанные им собы­
тия, приведшие его к реальным действиям, были вполне
понятны: он потратил в офисе час, снимая трубку телефона,
чувствуя прилив тревоги и вешая трубку обратно. Он исследо­
вал свои мысли и чувства, выявил фантазии, которые вызыва­
ли тревогу, и попытался противостоять им, «испытать их ре­
альностью».
Г-н А смог отделить «собственное» желание действовать
в уверенной и менее тревожной манере от переживаний малень­
кого мальчика, пытающегося угодить своей матери (что воспри­
нималось им как пугающая обязанность). Он осознал многие
причины своей тревоги, и ему стали понятны динамические ас­
пекты и фантазийные смыслы, стоящие за описанной выше си­
туацией. Кроме того, г-н А отметил, что все еще испытывал страх;
он сделал выбор, как себя вести, и этот выбор включал одну из тех
важных целей, которую он поставил перед собой в анализе. Г-н А
считал, что анализ позволил ему достичь такой точки, когда его
действия в гораздо большей степени, чем это было раньше, ста­
ли результатом сознательного выбора. Несмотря на это, подчерк­
нул он, его переполняет тревога, и в конечном счете он решил

123
 Терапевтические отношения в психоанализе

довершить начатое дело, несмотря на свои страхи, так как счи­

тал, что сама жизнь «как она есть» бросает ему вызов, проверяя
его способность осуществить на практике то, над чем он работал
в ходе анализа. Он сказал, что обсуждение в анализе его тревог
могло бы помочь ему, но он не думает, что один лишь разговор
позволил бы ему рассеять страх.
Обсуждение. Этот пример был выбран для того, чтобы
проиллюстрировать попытки пациента перенести результаты
самопознания в аналитическом сеттинге на внеаналитическую
ситуацию. Г-н А чувствовал, что должен был в самом анализе
«продвинуться настолько, насколько может», пока не попытал­
ся одновременно проработать свои тревоги вне аналитическо­
го сеттинга и, преодолевая торможение, опробовать новые ре­
акции на вызовы «реальной жизни». Обусловленная более
глубоким пониманием динамики своего торможения способ­
ность г-на А отказаться от симптоматического способа реаги­
рования и успешно опробовать реакции, в большей степени
отвечающие целям лечения, иллюстрирует то, что я называю
д е й с т ви ем , о б ус л о вл е н н ы м п си х о а н а л и т и ч ес к и м п о н и м ан и ем .
Обратите внимание, что г-н А оказался способен отличить дей­
ствие, которое он мог предпринять в ответ на требование, суще­
ствующее в его фантазии, от действия, которое он хотел осуще­
ствить ради достижения поставленных перед собой целей.
Борьба за освоение нового способа реагирования переживалась
им совершенно сознательно, и хотя здесь, без сомнения, были
задействованы многочисленные бессознательные факторы,
пациент тем не менее чувствовал, что он оказался перед экзис­
тенциальным выбором. Он понимал, что должен противосто­
ять привычным паттернам и реакциям, снижающим тревогу,
и пытаться выработать новые паттерны, которые хотя времен­
но и сопровождаются тревогой, но исходят из его главных це­
лей. Г-н А чувствовал, что пробует что-то новое, прежде недо­
ступное, и описывал это так, словно пы тался делать то,
что ощущалось как возможное и в то же время вызывало за­
труднение. Знания, полученные им в аналитическом сеттинге,
служили для г-на А поддержкой и стимулом.
Как с точки зрения психоанализа мы должны понимать
случившееся? Можно ли рассматривать данное небольшое из­

124
 Об опробовании чего-то нового

менение поведения как ожидаемый результат предыдущей ана­

литической работы? Является ли г-н А тайным бихевиористом,
подвергающим себя десенсибилизации при столкновении с тре­
вогой? Сколь значительное внимание необходимо уделять та­
ким изменениям в симптоматическом поведении? Какую роль
мы должны отводить сознательным попыткам г-на А опробо­
вать что-то новое?

Н ед о о ц ен ка и зм ен ен и я си м п то м а

В массовой культуре психоаналитическая терапия часто пред­

ставляется как своего рода бесконечное самопознание, ведущее
к незначительным изменениям в поведении или обстоятельст­
вах реальной жизни. Подобные критические замечания вызы­
вают у нас возражения: по всей видимости, имел место нега­
тивный перенос, который не был проработан в полной мере, или,
другими словами, интерпретации в анализе не были достаточ­
но глубокими. Конкретное содержание наших возражений за­
висит от теоретических предпочтений. Одни аналитики могут
ответить, что отсутствие ощутимого прогресса является резуль­
татом недостаточной проработанности мазохизма пациента,
другие —что конфликты, связанные с агрессией, не были осве­
щены в достаточной мере, третьи —что подлинная самость па­
циента не была вовлечена аутентичным образом или что не бы­
ли созданы необходимые условия для безопасности. Не буду
говорить о конкретных ответных реакциях и их адекватности
в каждом случае.
Хотелось бы остановиться на имеющейся тенденции рассма­
тривать успех или неудачу пациента как прямое следствие ис­
ключительно лишь того опыта, который был получен им в тера­
певтическом сеттинге, и, более того, как следствие соблюдения
прежде всего тех условий, которые описаны в наших теориях
по технике. Я собираюсь подвергнуть сомнению идею, что для
существенного изменения способности пациента жить более сво­
бодной жизнью достаточно интерпретативных вмешательств
аналитика, его способности к коммуникации, эмпатии и обеспе­
чению аналитической атмосферы. Конечно, эти составляющие

125
 Терапевтические отношения в психоанализе

являются необходимыми для того, чтобы движение вперед было

возможно. Повседневный клинический опыт подтверждает,
что отрицательный результат возникает с большей легкостью,
если отсутствуют базовые составляющие терапевтического опы­
та и процесса.
С идеей изменения в аналитической терапии связаны мно­
гие теоретические воззрения. Говоря об изменении, можно скон­
центрироваться на различных аспектах переживаний пациента.
Сюда относятся способность пациента общаться с терапевтом
в эмоционально более открытой манере, ассоциировать более
свободно (Kris, 1982), допускать до сознания социально непри­
емлемые и примитивные аспекты внутренней жизни, быть бо­
лее свободным от чувств тревоги и вины, уметь наблюдать
с большей ясностью течение собственных психических процес­
сов (Busch, 1992, 1993, 1994; Gray, 1994), иметь более полное
представление о природе собственных бессознательных фан­
тазий, полнее проживать опыт переноса и размышлять о нем,
быть менее подверженным симптомам или вести себя вне ана­
лиза так, как раньше было невозможно (а если и возможно,
то очень скованным или тревожным способом). Несомненно,
возможны и другие определения. Смотрите, например, работы
Фишмана (Fishman, 1996) и Валлерстайна (Wallerstein, 1965).
Изменения в ходе психоанализа можно условно разделить
на текущие (process changes) и итоговые (outcome changes). Будем
полагать, что текущие —это все те изменения, которые возника­
ют в процессе (или в качестве) собственно аналитического опыта.
Например, часто утверждают, что прогресс может иметь место
при условии углубления переноса или при условии, что паци­
ент обретает способность ассоциировать более свободно. К ито­
говым изменениям обычно относятся те, которые связаны не с те­
рапией как таковой, а с жизнью пациента вне терапии. Как
правило, связанные с такими изменениями цели пациент ясно
формулирует в начале терапии и они служат для нее raison d ’etre
(разумным основанием). Сюда относятся те окончательные из­
менения, которые затрагивают болезненные симптоматические
трудности или компромиссные образования, ограничивающие
жизнь пациентов. От этих изменений будет зависеть мнение па­
циентов о том, помог им психоанализ или нет.

126
 Об опробовании чего-то нового

Несмотря на очевидную важность конечных целей, исто­

рия детального изучения терапевтического изменения в пси­
хоанализе очень запутана (подробное обсуждение этой темы см.
Bader, 1994, 1998). Например, говоря о главном значении ко­
нечных целей, Стоун (Stone, 1984) пишет: «Мне неизвестно
какое-либо сознательное стремление пациентов к анализу (тем
более настойчивое, чем больше препятствий), которое не свя­
зано с надеждой на облегчение собственно личных страданий»
(р. 425). Фрейд (Freud, 1912а) выразил похожее мнение, когда
задолго до того написал: «Совершенно безразлично, справится
ли пациент с тревогой или торможением в рамках терапевти­
ческого сеттинга; значение имеет лишь то, освободится ли он
от них в своей реальной жизни» (р. 106).
Тем не менее Бадер (Bader, 1994) убедительно указал на су­
ществование в клинической литературе и наших клинических
дискуссиях большого количества свидетельств об «уклоне
в сторону текущих целей и отходе от терапевтических целей».
Бадер показал, что в психоаналитической теории и практике
текущим целям неявно отдается предпочтение, сопровождаю­
щееся безразличием (часто и обесцениванием) к конечным це­
лям. Он отметил, что стремление к терапевтическим целям
и стремление к пониманию зачастую как бы находятся в кон­
фликте друг с другом. Возможно, эта идея берет свое начало от
Фрейда, который смешивал цели излечения и научного иссле­
дования. Несмотря на то, что такая точка зрения отнюдь не яв­
ляется бесспорной, многие психоаналитические теоретики
и преподаватели на протяжении долгих лет утверждали, что мы
должны временно забыть о своем интересе к изменению симп­
томов или терапевтическому успеху.
Как и многие другие, Бадер цитирует Оремланда, иллюст­
рируя подобный взгляд. Подчеркивая первостепенную роль по­
нимания себя в психоаналитической работе, Оремланд пишет:
«Психоаналитически ориентированный специалист пытается
понять... а не дать надежду на облегчение, исцеление или изле­
чение (в медицинском смысле) и спасение (в религиозном смыс­
ле)» (Oremland, 1991, р. 11). Позже Бадер высказал утверждение,
что влияние постмодернизма в современной психоаналити­
ческой мысли неявно способствует принижению значимости

127
 Терапевтические отношения в психоанализе

прямого стремления к терапевтическим результатам, очевидной

в большей части классической теории. Подчеркивая неопреде­
ленную, двойственную и совместно конструируемую природу
клинического процесса, постмодернистский образ мыслей лиша­
ет нас «способности находить правильные, законные отношения
и полезные критерии истинности» (Bader, 1998, р. 27).

Т ера п ев ти ч еск и й и н терес и н ей тра л ьн о сть

В классическом психоанализе предостережения против наце­

ленности на терапевтические достижения проистекают из оза­
боченности аналитика сохранить нейтральную позицию. В ос­
нове временного отказа от проявления интереса к конкретно­
му результату лежит также предостережение Биона против
«воспоминаний и желаний» (Bion, 1967). Аллисон, утверждая
позицию классического психоанализа, которую он считал не­
зыблемой, писал: «В отличие [от психотерапии] психоанализ
вообще не должен иметь никаких целей...» (Allison, 1994, р. 344).
Хоффер, изящно рассуждая о нейтральности и рабочем альян­
се, писал в том же духе:

Облегчение боли, к которому стремится пациент, предполагает

изменение и, по-видимому, более успешное разрешение кон­
фликта. Осмелюсь утверждать, что задача аналитика — при том,
что аналитик будет счастлив, если пациент достигнет указанной
цели,— это нечто иное и более основательное. Особенно я бы на­
стаивал на том, что главная цель аналитика — помочь пациенту
исследовать и прояснить как можно полнее сознательную и бес­
сознательную стороны конфликтов в его жизни» (Hoffer, 2000,
р. 35).

Возможно, Хоффер в какой-то степени был более амбива­

лентен, чем другие; он допускал возможность получения анали­
тиком удовольствия на сессии, но при этом отмечал, что это да­
леко от «главной» задачи аналитика. Кроме того, по-видимому,
он находился в некотором конфликте с самим собой по вопросу
о том, где для аналитика заканчиваются желания, связанные с па­

128
 Об опробовании чего-то нового

циентом. Говоря об исследовании конфликтов как об «основной

цели» аналитика, он, по-видимому, предполагал, что у аналити­
ка имеются какие-то менее важные цели. По-видимому, он счи­
тал, что среди них могут быть терапевтические цели, поскольку
признавал возможность получения аналитиком удовольствия
при разрешении конфликта пациента. В конце своего утвержде­
ния Хоффер делает глубокомысленную «паузу», говорящую
о том, что он не оставляет аналитику места ни для каких иных це­
лей, кроме исследования и прояснения конфликта. Похоже, Хоф­
фер рисует нам портрет аналитика, в котором предполагается
удовольствие от изменения, но при этом не учитывается ничего
из того, что этому способствует. Такой взгляд на аналитический
процесс и интерес аналитика весьма распространен. Аналитик
проясняет конфликты и интерпретирует переносы; реальное из­
менение пациента в сфере, которая выходит за аналитические
рамки, является побочным продуктом, а не целью процесса.
Защита Хоффером позиции «нейтральности» в отношении
терапевтического изменения имеет много положительных сто­
рон, среди которых —указание на то, что такая позиция поощря­
ет в пациенте приостановку безотлагательности в пользу рефлек­
сии и исследования. Столь же важной является принципиальная
свобода, помогающая пациенту руководствоваться собственны­
ми решениями и не обременять себя необходимостью радовать
аналитика. Тем не менее, снижение внимания к происходящим
изменениям с целью более тщательного исследования препят­
ствий на пути изменений или выяснения того, чего же в конеч­
ном итоге хочет добиться пациент, совсем не означает безразли­
чия к тому, возникли ли вообще терапевтические изменения или
нет. Понизить на какое-то время интерес к симптоматическим
изменениям с целью исследовать конфликт —это одно, а остав­
лять без внимания вообще —это другое.
Столь однозначная нейтральная позиция, как это может по­
казаться на первый взгляд, не годится также применительно к ко­
нечным целям и разрешению симптома. Уже отмечалось, что по­
ведение аналитика, воспринимаемое им самим как нейтральное,
пациентом может восприниматься как совершенно не нейтраль­
ное и даже как отвержение. Крис, например, говорил (Kris, 1990),
что критикующий себя пациент часто воспринимает молчание

129
9 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

терапевта скорее как согласие с критикой, нежели как нейтраль­

ное отношение. Точно так же безразличие терапевта к тому, обна­
руживается или нет изменение симптоматики вне аналитичес­
кого часа, может восприниматься пациентом как совершенно
не нейтральное отношение.
Несколько иной взгляд на проблему нейтрального отноше­
ния аналитика к результатам предложили Оберндорф и его кол­
леги (Oberndorf et. al., 1948). Они отмечали, что пассивное отно­
шение к результатам в той же степени, что и усердие терапевта,
может быть отражением контрпереноса. Спустя какое-то время
сама концепция нейтральности была подвергнута сомнению
(Renik, 1996), поскольку любое вмешательство аналитика или
отсутствие такового обнаруживает аспекты его субъективности.
Повторяя мысль Оберндорфа, Хоффман напомнил нам (Hoff­
man, 1996), что отсутствие отклика на аналитический материал
также является реакцией, всегда наделенной каким-то смыслом.
Таким образом, фокусирование нашего аналитического внима­
ния лишь на изучении конфликта и превратностей переноса
не может защитить нас от контрпереносного «отыгрывания».

Т е х н и ч е с к и й а к ц е н т н а п ерен о с е

На заре психоанализа симптомы и их разрешение занимали

значительно более заметное (если не главное) место в лечении.
Психоанализ начался с фокусировки на симптомах. Пациенты
приходили (как и сейчас) с перечнем симптомов и симптома­
тического поведения, от которых они стремились избавиться.
Первоначально техника в большой степени была симптомо­
центрированной: чтобы проследить топографическую и есте­
ственную историю симптома, пациента просили рассказывать
о нем по возможности все до тех пор, пока симптом не станет
полностью понятен, а связанные с ним ущемленные аффекты
не найдут выхода. Такая процедура «прочистки труб», как на­
звала ее Анна О. (Breuer and Freud, 1893-1895, p. 30), привела
нас к сегодняшнему знанию. Пациент определяет содержание
сессии, говоря то, что приходит ему на ум, не фокусируясь на ка­
ком-то конкретном симптоме. Прямой интерес к изменению

130
 Об опробовании чего-то нового

сим птом а ослаб и сместился на множество более привычных

нам вопросов, таких как словесное описание бессознательной
фантазийной жизни, развитие и разрешение невроза переноса
или стремление к развитию способности переживать аутентич­
ное Я. Такое смещение акцентов может сопровождаться тен­
денцией к принижению всякого непосредственного интереса
к симптомам. Эта тенденция часто подкрепляется мнением,
что симптомы являются внешним, поверхностным выражени­
ем динамического конфликта. Главным же интересом психо­
анализа являются глубинные слои бессознательного. Аналитик,
открыто заявляющий о своем интересе к симптомам как тако­
вым, рискует навесить на себя ярлык «бихевиориста».
Теоретический и технический прогресс в понимании и ра­
боте с переносом также внес свой вклад в уменьшение акцента
на явном разрешении симптома. По мере развития теории реша­
ющую роль в успехе анализа стали отводить развитию невроза
переноса. Необходимость измерять успех терапии степенью об­
легчения симптома многие стали приуменьшать, уделяя все боль­
ше внимания развертыванию драмы переноса. Кроме того, такое
смещение внимания аналитика с симптома служит защитой
от лечения переносом. Соответствующие перемены произошли
и в технике работы, о чем свидетельствуют тщательное исследо­
вание сдвигов в психическом функционировании в ходе анали­
тического часа (Gray, 1994) и хорошо известная аргументация
Гилла (Gill, 1994) в пользу сосредоточения на усиленном, актив­
ном переносе как основной задаче аналитика.
Сегодня интерес переместился в сторону исследования пе­
реноса, понимаемого как интерсубъективный, обоюдный или
совместно конструируемый опыт (Aron, 1996; Stolorow and
Lachmann, 1984-1985). Однако рассмотрение достоинств любо­
го из этих исследований выходит за рамки данной статьи. Здесь
я хочу обратить внимание на то, что общая тенденция в большей
мере концентрироваться на переносе (и, в связи с этим, делать
больший акцент на интрасубъективных и интерсубъективных
процессах по мере их непосредственного появления в течение
часа) неизбежно привлекает внимание и вызывает интерес
аналитика. Динамические процессы, корнями уходящие в иден­
тификацию и угодливость, могут увлечь пациента в том же

131
9*
 Терапевтические отношения в психоанализе

направлении. В результате, как предупреждал нас Бадер, анали­

тический процесс становится чрезмерно изолированным и гер­
метичным, лишенным средств, необходимых для проверки сво­
ей эффективности (Bader, 1994).
Как и недооценка явных изменений симптома, тенденция
относиться с недоверием к действию в анализе ведет к созда­
нию таких условий, в которых рефлексия, интроспекция и по­
иск каких-то более глубоких и тонких нюансов в понимании
ошибочно рассматриваются как более важные по сравнению
с пониманием того, что конечной целью анализанда является
усиление способности мыслить, чувствовать, переживать или
действовать вне аналитической диады. Габбард (Gabbard, 1997),
например, счел нужным напомнить аналитикам о том, что

перенос анализируется в конечном счете для того, чтобы лучше

понимать другие отношения пациента. Проходя анализ, пациен­
ты надеются, что полученные знания можно будет применить
в реальной жизни (р. 23).

До последнего времени обсуждение действий анализанда

или аналитика преимущественно сводилось к обсуждению
функции действия как выражению сопротивления, «отыгры­
вания» или контрпереноса. Многие современные теоретики
начинают задаваться вопросом, не лучше ли рассматривать дей­
ствия внутри диады как форму выражения динамических про­
цессов, которые еще не могут быть переработаны на вербаль­
ном уровне. Не раскрывая в полной мере тему деятельности
анализанда вне аналитического сеттинга, нынешние теоретики
отмечают возобновление интереса к роли действия в современ­
ных теориях терапевтического изменения.

ИНСАЙТ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Один из моих первых супервизоров рассказывал о тех замеча­

ниях, которые он адресует пациентам, начинающим анализ.
Сообщив пациенту о том, что необходимо стараться прогова­
ривать по возможности все свои мысли и чувства и что именно

132
 Об опробовании чего-то нового

эти попытки дадут пациенту возможность узнать о себе что-то

новое, супервизор добавлял: «В какой-то момент вы попытае­
тесь опробовать в своей жизни что-то из того, что узнаете здесь».
Ни от кого другого я больше не слышал утверждений подобно­
го рода —ни от супервизоров, ни от аналитиков, которым я рас­
сказывал об этом. Это краткое —в одно предложение —добав­
ление к основному правилу подчеркивает то, что Рэнгелл на­
звал «ответственностью за инсайт» (Rangell, 1981, р. 129). Удач­
ное выражение Рэнгелла улавливает значение обязательства,
которое привносит инсайт в активное стремление к переменам
вслед за открывшимся новым пониманием себя. Дополнение
моего супервизора к основному правилу облекает это обязатель­
ство в форму ожиданий аналитика, которые соотносятся с те­
рапевтическими целями анализанда.
Аналитическая ситуация, как она часто понимается, пред­
полагает своего рода остановку времени, когда можно углубить­
ся во все аспекты эмоциональной борьбы и исследовать их,
не принимая во внимание фактор течения времени. Хоффман
имел в виду именно это, когда говорил:

Никогда не нужно спешить в психоанализе... Распространенная

иллюзия, которую — как я думаю — мы пытаемся культивиро­
вать, состоит в том, что анализ представляет собой своего рода
убежище от мира, в котором нужно постоянно делать выбор...
Благоприятные моменты для действий приходят и уходят. Они
не обязательно приходят вновь, и они определенно не длятся
вечно (Hoffman, 1996, р. 106-107).

Используя компьютерную терминологию, можно сказать,

что анализ происходит в реальном времени.
Реник выделял опасности, которые присущи анализу, ког­
да работа осуществляется без надежной привязки к текущим
терапевтическим целям анализанда. Он утверждал, что «соот­
несение с терапевтическими целями помещает клинический
анализ в реальность остальной жизни пациента. Другими сло­
вами, анализ рискует превратиться в изолированный, самопод-
держивающийся и уводящий от основных проблем жизни ри­
туал, так сказать, в отдельную реальность» (Renik, 1998, р. 581).

133
 Терапевтические отношения в психоанализе

Подобные комментарии Хоффмана и Реника должны служить

для нас напоминанием о том, что аналитическое исследование
происходит во времени, а не «вне времени». Поланд емко вы­
разил эту точку зрения, когда писал, что «бессознательное —
безвременно, а жизнь, часы и календарь — нет» (Poland, 1997,
р. 192). Аналитические представления, не учитывающие этого,
ведут к снижению потребности анализанда активно бороться
со своими проблемами в настоящем как вне, так и внутри ана­
литического процесса.
Всегда есть что-то еще, что можно сказать о проблеме; дина­
мический процесс требует дальнейшего исследования и толко­
вания. Этот факт психической жизни может привести к беско­
нечному пережевыванию проблем. Ж елание продолжать
исследование всегда одерживает победу в психоанализе. Сно­
ва используя язык из компьютерной сферы, можно сказать,
что продолжение исследования является установкой по умол­
чанию на случай, когда необходимость попытаться сделать
в жизни что-то новое (и потенциально пугающее) перестает
быть видимой на экране аналитического монитора. Фрейд это
понимал, когда писал, что анализ тяжелых обсессивных паци­
ентов «всегда рискует на многое пролить свет, но ничего не из­
менить» (Freud, 1919, р. 166). Признавая верность его опасе­
ний, я полагаю, что описанная им опасность характерна также
для многих других анализов.
Впечатление такого рода часто возникало у меня тогда, ког­
да партнер или значимый другой выполнял для пациента роль
эмоционального гироскопа и удерживал терапию в прагмати­
ческом русле. Из своего опыта могу сказать, что наблюдения
и резкие замечания партнера часто дают важную обратную
связь и информируют о том, что во вне-аналитической жизни
пациенту пока не удается осуществить. Несмотря на некото­
рую степень трансферентного искажения, такие замечания со­
держат потенциально очень важную информацию для анали­
тика, готового серьезно отнестись к подобным жалобам. Кроме
того, внешние требования (в форме недовольства партнера или
каких-то других жизненных обстоятельств) могут выступать
для анализанда в качестве важного напоминания о том, что ак­
тивные попытки по-новому реагировать во вне-аналитической

134
 Об опробовании чего-то нового

жизни являются существенным аспектом любого успешного

изменения.
Хотя исторически сложилось так, что элемент опробова­
ния на практике не выделялся в психоаналитических теориях
изменения, нельзя сказать, что он вовсе не рассматривался. Так,
Валенстейн писал:

Инсайт может быть живым и подлинным, однако в нем нет ни­

чего магического; он не является эквивалентом изменения в по­
ведении. Инсайт также не приводит непосредственно к относи­
тельно свободной от конфликтов реадаптации, являющейся
желательным исходом успешного психоанализа. Адаптивное
изменение и новые формы поведения осуществляются в резуль­
тате модификации моделей поведения (Valenstein, 1962, р. 323).

Можно предположить, что данный аспект аналитической

работы входит в понятие «проработка». Однако Бреннер в сво­
ей широко известной обзорной статье о проработке (Brenner,
1987), если не считать упоминания работы Валенстейна
(Valenstein, 1983), уделил мало внимания вопросу о том,
насколько важными в процессе изменения являются усилия са­
мого анализанда и опробование им полученного опыта на прак­
тике. Вилсон в своем обзоре (Wilson, 1992), посвященном по­
нятию проработки, также ничего не сказал об этом факторе,
а лишь упомянул работу Валенстейна (Valenstein, 1983) в спи­
ске литературы.
Еще Фрейд, что совсем не удивительно, выразил понима­
ние того, что для выработки новых поведенческих реакций и не­
посредственного противостояния симптоматическим паттер­
нам анализанду необходимо прилагать усилия. В 1919 году,
комментируя трудности, встречающиеся при работе с фобия­
ми, он писал:

С фобией вряд ли можно справиться, если полагать, что паци­

ент позволит анализу заставить себя отказаться от нее. В этом
случае он никогда не принесет в анализ материал, необходимый
для убедительного разрешения фобии... Успех возможен лишь
тогда, когда посредством анализа удастся побудить человека... '

135
 Терапевтические отношения в психоанализе

выйти на улицу и прямо взглянуть в лицо тревоге, связанной

с предпринятой попыткой... Только благодаря этому сознанию
пациента станут доступны ассоциации и воспоминания, которые
позволят победить фобию (Freud, 1919, р. 165-166).

Я считаю, что данное наблюдение имеет более широкое при­

менение и не должно ограничиваться лишь рамками анализа
клинических фобий. Можно утверждать, что всем невротичес­
ким симптомам присущ фобический элемент. Рэнгелл говорил
(Rangell, 1981) о «диффузных фобических механизмах», лежа­
щих в основе любого невроза, полагая, что данный фобический
аспект невротической жизни часто приводит к тому, что за ин-
сайтом не следует действие. Инсайт оказывается бесплодным,
умозрительным или бессильным и сам по себе не приводит к раз­
витию новой способности или реакции. Пациент начинает боль­
ше понимать, но при этом не становится свободнее. И, наоборот,
инсайт вызывает изменение лишь в том случае, когда он транс­
формируется в новое действие. Рэнгелл утверждает:

Хотя развитие инсайта и уменьшение тревоги являются важны­

ми шагами, они — всего лишь промежуточные пункты на пути
к цели. Результаты, таким образом, зависят от завершенности
действий, начатых и прерванных в ходе формирования невроза...
Положительные действия становятся желательными (или даже
необходимыми) как в анализе, так и в обычной жизни (Rangell,
1981, р. 122, 130, курсив мой,—Д. Д.).

Можно утверждать, что аналитические отношения служат

для анализанда подходящим местом, где он может опробовать
новые реакции; при этом доступ к аналитической позиции
включенного наблюдателя создает ему определенную защиту.
Такая точка зрения зиждется, в основном, на модели «терапев­
тической ситуации как лаборатории», которая, по существу,
сформировала основу нашего понимания анализа переноса
и е г о с в я з и с и з м е н е н и е м . Н е с м о т р я на в с е с в о и с и л ь н ы е к а ч е ­
ства, эффективность этой модели ограничена ровно в той мере,
в какой терапевтическая ситуация отходит от повседневной
жизни пациента (Renik, 1993, 1998). Когда все идет хорошо,

136
 Об опробовании чего-то нового

то анализ включает в себя также практическое опробование,

репетицию и «примерку размера». Тем не менее даже когда по­
добное опробование на практике делает новые реакции в пере­
носе более комфортными для пациента, все равно остается про­
блема перенесения этих реакций в неаналитические ситуации.
Такое перенесение необходимо, поскольку ни одна ситуация
в жизни не может в точности соответствовать ситуации пере­
носа. Кроме того, в переносе многие проблемы могут быть вос­
созданы лишь частично. Хотя важная и необходимая работа
с такими проблемами может быть проделана в рамках собст­
венно аналитического сеттинга, окончательное формирование
новых реакций требует практики и стараний вне аналитичес­
кой диады, «ближе к дому», чтобы достичь экологической ста­
бильности.

Т ео рети чески е разм ы ш л ени я

Уилис (Wheelis, 1950) попытался всерьез разобраться со мно­

гими из рассматриваемых здесь положений. Отталкиваясь
от метапсихологического положения о разрядке энергии,
он пришел к выводу, что устойчивые изменения личности про­
исходят в процессе выработки новых форм действия. Уже сло­
жившиеся формы поведения приемлемы до тех пор, пока они
обеспечивают разрядку напряжения. Пробные действия, пред­
принимаемые в воображении, позволяют спланировать новые
способы организации поведения, дающие более полное удов­
летворение, однако эти новые поведенческие стратегии не смо­
гут стать неотъемлемыми аспектами личности до тех пор, пока
не будут многократно претворены в действие. Когда напряже­
ние снова и снова уменьшается посредством новых реакций,
тогда это приводит к изменению соответствующих личностных
установок, включая «новые способы чувствования и реагиро­
вания, новое отношение к людям, новый взгляд на многие ас­
пекты, связанные с данным образом жизни» (р. 143).
В ряде статей Рэнгелл (Rangell, 1968; 1969; 1971; 1981) об­
суждает психоаналитическое понимание реализации решения
{d e c is io n - m a k in g ). Он утверждает, что реализация решения,

137
 Терапевтические отношения в психоанализе

т. е. способность самостоятельно приступить к действиям,

должна соответствующим образом влиться в систему исполни­
тельных функций Эго. По мнению Рэнгелла, новые и более
адаптивные реакции (поведенческие или эмоциональные),
являющиеся результатом развития инсайта, возникают только
тогда, когда функция Эго по тестированию, выбору и реализа­
ции некоторой последовательности действий сохранна и не де-
фицитарна. Если же Эго слабо, необходимо рассматривать па­
тологический вариант и четко отслеживать его в ходе анализа.
Рэнгелл (Rangell, 1971) в частности показал, что в традицион­
ной психоаналитической теории изменения часто недооцени­
вается роль, которую играют активный выбор и решение (на со­
знательном или бессознательном уровне) при переходе
от инсайта к адаптивному изменению.
Валенстейн высказал мнение, что традиционное деление
сознания на три части: когнитивную, эмоциональную и волевую
— ограничивает полное рассмотрение модальных функций.
К этим главным психическим функциям он добавляет действие,
которое определяет как «осуществление насущной (побудитель­
ной и ощущаемой) деятельности» (Valenstein, 1983, р. 358). Важ­
ность этого дополнения заключается для Валенстейна в том, что,
расширив список модальных функций, аналитик может теперь
начать формулировать интерпретации таким образом, что дей­
ствие (как и любой другой из трех оставшихся элементов психи­
ки) может избирательно выделяться и подчеркиваться. Таким
образом, Валенстейн проявил заинтересованность в том, чтобы
дать концептуальное и теоретическое обоснование того внима­
ния, которое уделяется в интерпретации так называемому по­
тенциалу действия. При этом он не представил никакого клини­
ческого материала, из которого было бы видно, как это делается.
По-видимому, технические положения Валенстейна остались,
в основном, незамеченными. Ш лесингер недавно отметил:
«На мой взгляд, аспект действия игнорируется до тех пор, пока
поведение пациента не станет совершенно неадекватным и чрез­
мерным, выходя за рамки понятия “отыгрывание” {acting out)»
(Schlesinger, 1995, p. 674).
В серии статей Реник (Renik, 1993; 1998) отстаивал положе­
ние о том, что аналитик должен четко удерживать в фокусе тера­

138
 Об опробовании чего-то нового

певтические задачи. Он настойчиво боролся с идеей ненаправ­

ленного исследования, утверждая, что «без ясного определения
целей, связанных со стрессами в жизни пациента, невозможно
осуществлять аутентичное аналитическое исследование» (Renik,
1998, р. 582). При таком утилитарном подходе действия анали­
тика каким-то образом должны быть связаны с конечной целью —
облегчением симптома, а «функции понимания себя являются
скорее средством достичь завершения», нежели самим итогом
(Renik, 1998, р. 582). Его технические рекомендации, базирую­
щиеся на таком подходе, наряду с прямым расспросом пациен­
тов о том, как связан их текущий образ мыслей с конечными це­
лями, включали испытание реальностью {reality-testing) их
мышления и реализации решения. При таком отношении он счи­
тал уместным побуждать пациентов непосредственно проверять
то, удается или не удается им использовать терапевтические от­
ношения в качестве прямого пути к изменению их жизни вне
анализа.

П о ним ание и « зн а н и е к а к »

Отчасти проблема заключается в том, что необходимы иные,

лучшие способы понимания отношений между знанием и его
проявлением на практике, а также того, как понимание стано­
вится «знанием как» {know-how). Позвольте рассказать о неко­
торых путях, которыми, как мне кажется, стоит следовать. Шон
описал гносеологический базис нескольких прикладных отрас­
лей знания (в число которых входит психотерапия) и устано­
вил различие между «техническим обоснованием» и «рефлек­
сией в действии». Техническое обоснование (традиционная
модель познания во многих отраслях) определяется как «инст­
рументальное решение проблемы, которое становится точ­
ным при применении научной теории и техники» (Schon, 1983,
р. 21). При таком подходе к познанию базовая наука выступает
в качестве основы для всех действий профессионала, кото­
рые осуществляются в соответствии с определенными уста­
новками и навыками. Другими словами, навыки отражают
практические знания, полученные в результате применения

139
 Терапевтические отношения в психоанализе

фундаментальных знаний для решения специальных, ограни­

ченных и четко определенных практических проблем. Заметим,
что в таком случае подразумевается определенная иерархия.
Шон говорил, что так называемая прикладная наука покоится
на фундаменте базовой науки (Schon, 1983, р. 24).
Уместность использования этой модели в нашем обсужде­
нии станет ясна, если мы представим понятия на привычном
для нас языке. Исходя из модели «технического обоснования»,
можно сказать, что базовое знание о себе (базовая наука о соб­
ственной психологии) формируется в лаборатории психоана­
литической сессии, имеет привилегированный статус знания,
по определению предшествует любому инициируемому дейст­
вию, и — самое главное — предвосхищает развитие любой но­
вой способности. Модель «технического обоснования» согла­
суется с традиционной точкой зрения на терапевтическое
действие в психоанализе. Считается, что знание о себе рожда­
ется в аналитической «лаборатории», сохраняет свое первен­
ство при использовании в «реальной жизни» и стремится ис­
ходить из практических нужд.
Модели «технического обоснования» Шон противопостав­
ляет модель «рефлексии в действии», которая, как он полагал,
больше соответствует реальной практике многих профессио­
налов. Шон описал модель «рефлексии в действии» следую­
щим образом:

Когда мы приходим к спонтанному, интуитивному осуществле­

нию действий в повседневной жизни, мы демонстрируем особую
форму знания. Часто мы не в состоянии сказать, что именно мы
знаем. Когда же пытаемся это описать, то терпим неудачу либо
даем явно несоответствующее описание. Наше понимание невы­
разимо и скрыто в наших паттернах действий. По-видимому,
правильно будет сказать, что наше понимание находится в на­
шем действии (Schon, 1983, р. 49).

В модели «рефлексии в действии» прямая связь между ба­

зовой наукой и развитием навыков теряет силу, а вместе с этим
базовая наука теряет свой привилегированный статус по отно­
шению к навыкам. Можно сказать, что в данной модели иници­

140
 Об опробовании чего-то нового

ированное действие может выступать в качестве формы позна­

ния; оно способно передавать, классифицировать и предвосхи­
щать понимание (в осознанной и артикулированной форме).
В данной гносеологической модели размываются обычные гра­
ницы между знанием и действием, которые существуют в пси­
хоанализе многие годы. Как знание, так и действие могут по­
рождать друг друга, предшествовать друг другу, информировать
или обеспечивать друг друга. Существуют навыки, в основа­
нии которых лежит некоторая база знаний, и можно продемон­
стрировать навыки, правила и процедуры, которые нельзя сло­
весно выразить.
Многие действия в повседневной жизни были бы невыпол­
нимы, если бы для их осуществления требовалась сознатель­
ная артикуляция. Другие виды деятельности основаны на зна­
ниях, которые трудно представить, даже если очень постараться,
например, «знании как» профессионального игрока в гольф,
способного рассчитать размах и силу удара, учесть направле­
ние и силу ветра. Знание заложено в самом действии. Согласно
этой модели, «знание как» скорее телесно запечатлено в раз­
личных выражающих его действиях, нежели вытекает из како­
го-то знания. Самое главное, что действия могут предшество­
вать сознательному пониманию и затем «обращать мысль назад
к действию и знанию, которое за этим действием стоит» (Schon,
1983, р. 50). Я думаю, Реник имел ввиду именно это, когда, обсу­
ждая разыгрывания, говорил о «пробной мысли в действии»
(Renik, 1993, р. 478).
Распространение достижений когнитивной науки в область
психоанализа происходит способами, аналогичными тем, кото­
рые обсуждал Шон. Климан использовал (Clyman, 1991) кон­
цепции систем процедурной и декларативной памяти для рас­
смотрения терапевтического изм енения с точки зрения
когнитивной науки. Его подход учитывает современное пони­
мание того, почему в психоанализе для установления новых
поведенческих реакций требуется инициируемое действие.
Климан считал, что психоанализ пытается задействовать две
различные системы памяти, одна из которых включает декла­
ративные воспоминания, а другая —процедурные. Декларатив­
ные воспоминания вбирают информацию, которую можно

141
 Терапевтические отношения в психоанализе

усвоить, сохранить и восстановить и которая может быть со­

знательной, предсознательной или бессознательной. Например,
воспоминание о некотором событии в жизни может храниться
в декларативной памяти: бессознательной, если это событие
было травматичным, или сознательной, если оно было прият­
ным и радостным для человека. Процедурное знание является
бессознательным и составляет «знание как», лежащее в основе
навыков и способностей. Возвращаясь к игроку в гольф, точно
соотносящему размах клюшки и изменение ветра, можно ви­
деть, что успех или неудача игрока базируется на процедурной
памяти.
Климан предположил, что большая часть нашей эмоцио­
нальной жизни организована как процедурные воспоминания,
исходящие из опыта ранней привязанности и жизни в семье.
Он утверждал, что «эмоциональные процедуры организуют
нашу эмоциональную жизнь. Они определяют то, как мы ин­
терпретируем эмоциональные ситуации и как мы на них эмо­
ционально реагируем... Процедуры, прошедшие отбор в ходе
развития, наблюдаются у индивидуума как характерные стра­
тегии совладания» (Clyman, 1991, р. 364). С этой точки зрения
психоанализ можно рассматривать не только как попытку за­
действовать (делая бессознательное осознанным) декларатив­
ные воспоминания, но и изменить поведенческие паттерны,
основанные на процедурной памяти. Эти процессы (поведен­
ческие, эмоциональные и когнитивные) могут быть контроли­
руемыми или автоматизированными. Контролируемые проце­
дуры управляю тся сознательно и поэтому, как правило,
действуют медленнее. Кроме того, они менее интегрированы
с другими аспектами поведения. В результате повторения про­
цедуры, которые первоначально находились под контролем,
автоматизируются и становятся более быстрыми, плавными
и интегрированными с другими аспектами поведения. Самое
главное, что, став автоматизированными, процедуры больше
не требуют сознательного контроля и мониторинга.
В модели Климана психоаналитическое изменение, по сути,
сводится к преобразованию автоматизированных процедур
в контролируемые, так что становится возможным изменять
декларативные правила, на которых эти процедуры основаны.

142
 Об опробовании чего-то нового

Аналитик стимулирует этот процесс посредством интерпрета­

ций, ролевой откликаемости (Sandler, 1976) или других форм
аналитического вмешательства. Новые декларативные прави­
ла вызывают новые поведенческие реакции. Декларативные
правила устанавливаются в ходе опробования (инициируемое
действие) и постепенно все более автоматизируются. Аналогич­
но Климан предположил, что непосредственное изменение эмо­
циональных процедур может происходить в процессе пере­
живания эмпатического опыта совместно с аналитиком, без
участия сознания. В любом случае «проработка изменяет эмо­
циональные значения в результате повторяющихся инсайтов,
наряду с прямым изменением эмоциональных значений в ходе
повторяющегося опробования» (Clyman, 1991, р. 375, курсив
мой,—Д. П.).

Т ехн и ч еск и е п рил о ж ен и я

Большее внимание к симптоматическому изменению, прило­

жению усилий и осуществлению на практике, требующихся для
такого изменения, побуждает аналитика отмечать различные
нюансы клинического материала (см. Valenstein, 1983). Реник
показал (Renik, 1998), что внимательное отношение к испыта­
нию реальностью восприятий и установок пациента может по­
мочь ему оценивать и по-разному реагировать в ситуациях вне
анализа. Это один из возможных способов побудить пациентов
рискнуть и опробовать новые способы реагирования во внеана-
литической жизни.

К линическая иллю страция 2

Г-на В —мужчину, проходящего у меня анализ,—сестра попро­

сила организовать церемонию по случаю семидесятилетия отца
и выступить с речью в его честь. У г-на В были весьма неодно­
значные отношения со своим отцом: сын испытывал гнев и ра­
зочарование из-за эмоциональной сдержанности и недоступно­
сти отца. Мы много работали над его отношениями с отцом,
анализируя острую тоску г-на В, его разочарование и то, как эти

143
 Терапевтические отношения в психоанализе

чувства препятствовали его нормальным отношениям с отцом

и другими мужчинами. В переносе мы отметили эмоциональ­
ную сдержанность самого г-на В, а также исследовали то, как он,
казалось, уговаривал меня сохранить его «защищенность» и не­
уязвимость перед разочарованием.
Г-на В озадачила юбилейная речь. Как он может говорить
с трибуны хорошие слова о своем отце, если испытывает такое
разочарование, накопившиеся гнев и горечь? Мы довольно дол­
го анализировали его всплывшие противоречивые чувства.
Г-на В пугало соперничество (в фантазии) со старшим братом,
который тоже должен был присутствовать, но предпочел не уча­
ствовать в торжестве. Пациента злило то, что теперь ему при­
дется высказать отцу признание и дать высокую оценку, кото­
рые он никогда не получал от отца. Также были выражены
и другие чувства: несмотря на свой гнев, г-н В считал отца хо­
рошим человеком, который не требовал для себя слишком мно­
гого и очень хотел собрать всю семью вместе.
Готовясь к торжеству, мы обсудили все эти чувства на не­
скольких сессиях и достигли кульминации, когда г-н В поде­
лился беспокоящей его фантазией о том, как он произнесет
ошеломляющую эмоциональную речь, как все увидят его бо­
лее зрелым, очаровательным и красноречивым, и это сделает
его первым мужчиной в семье. Мы анализировали это его же­
лание наряду с трансферентными тревогами и соперничеством.
Тем не менее незадолго до торжества он заявил, что, возможно,
откажется выполнить просьбу сестры.
У меня не было ясного представления о том, как нужно дей­
ствовать в этот момент. Я отчетливо сознавал боль, которую
пациент ощущал по отношению к отцу, и его чувство обиды.
Но при этом я понимал, что главные его жалобы были на одно­
образие их отношений и на то, что отец избегал любых эмоцио­
нальных контактов. Я знал также, что г-н В таил в себе посто­
янный страх, что отец может умереть, а близкая связь между
ними так и не возникнет. Я чувствовал, что он был почти готов
отыграть привычную для них динамику отношений, а при от­
сутствии каких-либо активных вмешательств с моей стороны
сходный эмоциональный паттерн мог быть также разыгран в пе­
реносе-контрпереносе. Мне также казалось, что времени было

144
 О б опробовании чего-то нового

мало, и г-н В исследовал достаточное количество релевантного

материала, который мог бы помочь ему в попытках изменить
поведение.
Напомнив пациенту о его повторяющемся страхе, что отец
умрет прежде, чем между ними возникнет эмоциональный кон­
такт, я сказал: «Думаю, нам известно много причин, почему вы
не хотите этого делать, а также известны связанные с этим стра­
хи, но я полагаю, вам необходимо сделать это, несмотря на ваши
чувства. Мы много говорили о том, что это значит для вас,
но другого празднования семидесятилетия отца в вашей жиз­
ни не будет». Г-н В не стал возражать и даже согласился со мной.
Мой призыв его поразил, и он даже поинтересовался, было ли
это «аналитичным». Я ответил, что считаю аналитичным для
него попробовать сделать нечто отличное от того, что он рас­
сказал о себе и своем отце, и если он попытается справиться
с ситуацией как-то иначе, то, возможно, нам это даже поможет
получить новую информацию об их отношениях. «Что вы
об этом думаете?» —спросил я его.
Г-н В ответил, что он не собирался произносить речь и толь­
ко сейчас решился, поскольку я сказал ему о том, что это необ­
ходимо сделать. Он понимал правильность такого решения,
но был крайне возмущен подобным обязательством. Он был рад
тому, что я занял уверенную позицию, и разделял ее, однако
его беспокоила возможность того, что я теперь начну руково­
дить его жизнью. Он испытывал противоречивые чувства даже
по поводу этого страха, однако мое столь резонное заключение
вызвало у него ощущение заботы о себе, и в конце концов он
выразил облегчение от того, что другой человек заботится о его
благополучии. Это также позволило нам исследовать возник­
шие тревоги.
Что касается празднования юбилея, то г-н В сообщил,
что противился написанию речи, но в конце концов принял со­
знательное решение сосредоточиться на достоинствах отца
и связанных с ним приятных воспоминаниях. Все прошло за­
мечательно, и он гордился этим. Это было то положительное,
за что он мог ухватиться в отношениях с отцом,— своего рода
оазис в пустыне. И все же он отметил, что испытывает все воз­
растающую боль оттого, что не получил адекватного отклика

145
10 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

на свою попытку еще раз установить контакт с отцом. Это ста­

ло началом дальнейшего исследования и анализа его отноше­
ний с отцом, а также углубления анализа его недоверия ко мне.
Обсуждение. Хотя высказываются доводы (Renik, 1998)
в пользу открытого выражения аналитиком своего мнения, мно­
гие аналитики были бы против того, чтобы я говорил г-ну В,
что ему делать, а не продолжал анализ конфликтных отноше­
ний с отцом. Такова традиционная позиция в анализе конфлик­
та, при этом окончательное решение остается за пациентом.
Я не согласен с тем, что подобная линия поведения всегда яв­
ляется наилучшей. Мы долго анализировали сложные отноше­
ния моего пациента с отцом, но нам не хватило времени, чтобы
разобраться с тем, как быть с празднованием юбилея. Ф акти­
чески благодаря тому, что г-н В не уклонился от ситуации,
он стал еще глубже понимать сложность своих чувств, испы­
тываемых к отцу. Он с большой вероятностью мог бы отказаться
от участия в торжестве, что лишь способствовало бы е г о ощу­
щению оторванности и отчужденности. Решение прямо выска­
зать свое мнение я принял на основе того, что узнал об этом
человеке за много лет, а также ощущения, что он смог бы отка­
зать мне, если бы я показался ему чересчур директивным. Я так­
же полагал, что, несмотря на глубоко укоренившиеся гнев и не­
годование, он пожалел бы о своем решении не выступать
с речью и стал бы раскаиваться и чувствовать, что упустил важ­
ную возможность, связанную с отцом. В тот момент его возму­
щала обязанность, особенно необходимость подняться над соб­
ственными чувствами и попытаться поступить как-то иначе,
чем он мог поступить.
Аналитики должны сохранять постоянный интерес к дета­
лям внешней жизни пациента, особенно в ситуациях, непосред­
ственно связанных с ключевыми затруднениями, с которыми
пациент пытается справиться. Я ни в коем случае не хочу ска­
зать, что такой непосредственный интерес к деталям внешней
жизни пациента должен быть единственным или даже главным
объектом внимания аналитика; тем не менее, когда статус симп­
томатических жалоб и усилия, предпринимаемые пациентом
для совладания с ситуацией, не очевидны, аналитик должен
найти способ направить на них внимание пациента и подверг­

146
 Об опробовании чего-то нового

нуть их исследованию. Такие напоминания пациентам о том,

что они должны пытаться действовать, чувствовать или думать
как-то иначе, иногда воспринимаются ими как бесчувственная
критика.

К линическая иллю страция 3

Г-н С, мужчина, проходивший у меня анализ в течение несколь­

ких лет, снова и снова жаловался на свое одиночество и на то,
что ему никак не удается встретить достойную женщину. Он на­
чал прохождение анализа в состоянии депрессии, источником
которой было непрекращающееся одиночество. В то время его
возраст приближался к тридцати пяти. Ему казалось, что тика­
ющие часы как будто предвещают ему бездетную холостяцкую
жизнь. Он надеялся, что анализ поможет решить его проблемы
в отношениях с женщинами.
Периодически г-н С энергично начинал строить планы
о том, как преодолеть изоляцию, в которой он жил. Внешне эти
планы выглядели вполне разумными и могли привести к веро­
ятности встретить подходящую женщину или, по крайней мере,
установить какие-то социальные контакты и иметь возможность
встречаться с другими одинокими людьми. Сообщив мне о ре­
шении присоединиться к группе велосипедистов, спонсируе­
мой клубом холостяков, г-н С пришел на следующую сессию,
едва сдерживая свой враждебный настрой. Мое сердце замер­
ло, когда я распознал это давно знакомое состояние его души.
Я отметил его мученическую позицию и «готовность к проти­
востоянию», которые —я знал это из опыта —могли проявить­
ся в виде продолжительного молчаливого отказа говорить,
сопровождающегося полным пренебрежением ко всему, что бы
я ни сказал.
После того, как он начал понемногу говорить, его гневная
депрессия стала еще более ощутимой. Он не знал, что и почему
его угнетало. Его плохое настроение приходило и уходило, и он
сделал вывод, что наши попытки проследить ритм этих пере­
мен и зафиксировать их ни к чему не привели. Он не пытался
скрывать разочарование, гнев и горечь, звучавшие в его голосе.
Я сказал, что думаю, он хотел сегодня получить от меня помощь,

147
ю*
 Терапевтические отношения в психоанализе

но сам не собирался мне в этом помогать, и нам обоим извест­

но, что данное желание было невыполнимо с самого начала.
Он пожал плечами, не отреагировав на мой комментарий. Я на­
помнил ему, что это желание нам хорошо известно и ретроспек­
тивно мы его многократно прослеживали до послеродовой де­
прессии его матери, которая отдалилась от него после рождения
сиблинга. Это была хорошо знакомая нам область, которая ча­
сто всплывала и прорабатывалась нами в переносе как сильная
тоска, вызванная ощущением покинутости, пассивное жела­
ние ощутить заботу, сильные гневные реакции на мои неудачи
в эмпатии, а также тягостная, беспросветная, невыносимая
депрессия.
Хотя подобные случаи не раз помогали г-ну С исследовать
свой гнев и беспомощность, мне казалось, что вряд ли стоит
снова становиться на этот путь. Я неожиданно вспомнил вело­
сипедную прогулку и спросил о ней. Было ли в ней что-то,
что могло бы выразить тягостные для него моменты? «Нет»,—
ответил он сухо, словно его гнев неожиданно куда-то испарил­
ся, а сам он стал недосягаем. За неделю до своего путешествия
он отдал велосипед в ремонтную мастерскую и в субботу утром
отправился его забирать. Укладывая велосипед в багажник ма­
шины, г-н С заметил, что шестеренчатый механизм был пере­
бран неправильно. Он вернулся назад, но понял, что в очереди
к мастеру придется стоять слишком долго. Это привело его
в сильную ярость: «Почему механик сразу не проверил и не ис­
правил это?» Он потерял всякий интерес к путешествию и от­
правился домой, проведя остаток выходных в одиночестве,
тоске и злобе.
Не упуская из виду эхо переноса, звучавшее в его исто­
рии, и сознавая глубину его боли и гнева, я тем не менее ясно
увидел в его поведении воплощение высказывания «себе на­
вредить, чтоб другому досадить». Я злился на свое бессилие
помочь г-ну С, а также на его твердое убеждение рассматри­
вать себя как беспомощную жертву черствости других людей.
В этот момент я осознал, что по возможности избегал прямо
рассматривать этот аспект его проблем отчасти потому, что сам
испытывал неловкость из-за фрустрации с его стороны. Как
бывало раньше в такие моменты, я предпочитал исследовать

148
 Об опробовании чего-то нового

его чувства переноса —что приводило меня к мысли расцени­

вать его историю о выходном как смещение и таким образом,
бессознательно, приуменьшать для него реальную значимость
жизни. Кроме того, я осознал, что определенные аспекты на­
ших отношений были похожи на мои отношения с очень пас­
сивным родителем, который в мои юношеские годы убеждал
меня в том, что все предопределено и остается только терпеть.
Мне думается, что в обоих случаях имело место страстное
желание заполучить сочувствующего, но не побуждающего
к действиям слушателя.
С учетом этих соображений я стал более внимателен к осо­
бенностям поведения и настроения г-на С в выходные. Внача­
ле я сказал ему, что понимаю его ужасное разочарование, но,
продолжал я, эта ситуация похожа на те, что в самом начале
привели его в анализ, и нам необходимо попытаться лучше ра­
зобраться в ней. А для этого мы должны работать вместе. Пони­
мает ли он, что своей стойкой невосприимчивостью, несмотря
ни на что, и своим отказом просить о помощи он саботирует
работу?
После моего вопроса пациент еще больше разозлился и уве­
ровал в то, что теперь я упрекаю его в случившемся. Времена­
ми в ходе обсуждения он едва мог говорить. В ответ я сказал
ему, что не понимаю, как принятие его стороны и разделение
его видения ситуации может помочь ему лучше в ней разобрать­
ся, хотя я понимаю и разделяю его гнев и ощущение беспомощ­
ности. Тем не менее, продолжал я, ситуация кажется мне по­
вторением того, что уже было в его жизни и имеет реальные
последствия для его благополучия. Если мы не найдем какой-
то способ помочь ему проявлять настойчивость в ситуации,
подобной случившейся в тот выходной, несмотря на испыты­
ваемые чувства, то я не вижу, как можно помочь ему достичь
поставленной цели и построить лучшие взаимоотношения и,
в о з м о ж н о , найти себе пару.
Г-н С еще более рассердился и продолжал упорствовать.
Он спросил меня, призываю ли я его заняться решением про­
блемы и полностью взять на себя ответственность за случив­
шееся. «Нет, я так не думаю,—ответил я,—но я прошу вас при­
нять часть ответственности. Мы оба поняли, что вы ведете себя

149
 Терапевтические отношения в психоанализе

так в силу какой-то причины, но в ситуации, подобной той,

что произошла в мастерской, вы игнорируете все то, что узна­
ли о себе, и поступаете так, словно с вами просто плохо обо­
шлись. У меня сложилось впечатление, будто вы думаете,
что все изменится для вас и при этом вам не придется вести
себя как-то иначе». Он погрузился в мучительное молчание.
Н а следующей сессии г-н С начал с того места, где мы ос­
тановились. Ему казалось, что я несправедливо оказал на него
давление и слишком сильно «погрузился в детали реальности».
Проблема, на его взгляд, состояла в том, что он по-прежнему
ужасно себя чувствовал в стычках вроде той, что случилась в ма­
стерской, и, испытывая эти чувства, не может с ними справить­
ся. Неужели спустя столько лет я так этого и не понял? Все,
что г-н С хотел сделать, когда его охватывали подобные чувст­
ва,— это уединиться и послушать классическую музыку. Ему
было нужно, чтобы я это понял и не ждал от него каких-либо
иных действий.
Я сказал, что знаю об этом, но это не помогло ему остано­
виться. Я спросил, что он имел в виду, говоря о моем чрезмер­
ном погружении в детали реальности. Г-н С объяснил, что чув­
ствовал себя очень плохо, поступая как-то иначе в такие
моменты, и что, возможно, разобравшись в этом получше,
он сможет расстраиваться уже не так сильно. Он хотел гово­
рить больше о своих чувствах, о своем «внутреннем Я», как он
это называл. Я сказал ему, что у меня сложилось впечатление,
будто он хочет, чтобы я облегчил его ситуацию, сделав вид,
что убежден в том, что он может подождать, пока чувства его
поутихнут, и попробовать разрешить проблемы как-то иначе.
Он сказал, что я был похож на механика в мастерской, ожида­
ющего, что г-н С сам сделает всю работу, а ему нужна была по­
мощь. Я ответил, что считаю свою помощь достаточно большой,
готов помогать и дальше, но мои усилия не заменят его попы­
ток довести дело до конца, используя все то, о чем мы говори­
ли. Его явно встревожила мысль о том, что он должен поста­
раться что-то изм енить до того, как станет лучш е себя
чувствовать. Г-н С сказал, что не может себе этого представить
и что это лишь усугубляет и без того несправедливую жизнен­
ную ситуацию.

150
 О б опробовании чего-то нового

На этом этапе лечения мой пациент снова вступил в борь­

бу с известной нам обоим проблемой: он считал себя жертвой
жизненных обстоятельств, а все свои усилия — обреченными
на провал. Мы многократно анализировали различные грани
этого представления, включая многие трансферентные жела­
ния, проистекавшие из этого. В ходе этих сессий я испытывал
побуждение снова сконцентрироваться на трансферентных ас­
пектах проблемы, но при этом чувствовал, что это принесет
меньше пользы, нежели стоящая за ними насущная потребность
г-на С попытаться чувствовать, думать и действовать как-то
иначе во много раз повторяющейся в его жизни ситуации, веду­
щей лишь к разочарованию.
Обсуждение. Мне можно возразить, что конфликт, возник­
ший между мной и этим пациентом, был отражением пробле­
мы в мастерской (желание иметь кого-то, магическим образом
настроенного на твои потребности и обладающего волшебной
способностью помогать тебе заботиться о себе), а также отра­
жением основных проблем в развитии г-на С. Я могу согласить­
ся с данной формулировкой. Тем не менее, концентрируясь
на данном аспекте проблемы, мы шагнули бы в сторону от дру­
гой проблемы, заключающейся в неспособности пациента дей­
ствовать в своих интересах. В сущности, я полагаю, что, делая
в данный момент акцент скорее на переносе, нежели на реаль­
ных жизненных последствиях его поведения, я тайным обра­
зом способствовал бы превращению наших отношений в сред­
ство избавления его от груза проблем и конфликтов. Цель моих
вмешательств была не столько в избегании дальнейшего ана­
лиза переноса, сколько в стремлении донести до него мысль
о том, что хотя анализ переноса весьма важен, время между тем
идет, и г-н С, исходя из собственных неотложных интересов,
не может откладывать свои попытки вести себя иначе до тех
пор, пока не станет чувствовать себя более комфортно. В тот
момент мы оба понимали, что все это —в его же интересах. Ф ак­
тически попытки помочь пациентам вести себя по-другому в их
жизни вне анализа —это не избегание переноса, а просто пони­
мание того, что проблемы переноса должны прорабатываться
как внутри, так и вне анализа.

151
 Терапевтические отношения в психоанализе

Выводы
Наши пациенты ожидают, что психоаналитическое лечение
в конце концов поможет им в их жизни вне анализа. Тем не ме­
нее для того, чтобы это произошло, в результате инсайта и опы­
та, полученного в аналитическом сеттинге, должен появиться
новый способ думать, чувствовать, взаимодействовать и пере­
живать вне анализа. Такое применение новых способностей
часто рассматривается как данность психоаналитического про­
цесса и поэтому не требует особого внимания. Тщательное ис­
следование процесса изменения предполагает, что для успеш­
ного применения каких-либо новых способностей часто требу­
ются сознательные усилия и опробование на практике. Внима­
тельным рассмотрением данного аспекта процесса изменения
нередко пренебрегают. Этот аспект зачастую избирательно иг­
норируется в пользу анализа динамики переноса-контрпере­
носа. Новые способы понимания взаимосвязи между действи­
ем и самопознанием предполагают более сбалансированную
точку зрения и позволяют аналитику полнее объяснить необ­
ходимость приложения усилий и опробования на практике
в процессе изменения.

Л и тера тура

ALLISON, G. Н. (1994). On the hom ogenization of psychoanalysis and

p sy ch o a n a ly tic p sychotherapy: a review of som e o f th e issues.
J. Amer. Psychoanal. Assn., 42:341-363.
ARON, L. (1996). A M eeting of the Minds: M utuality in Psychoanalysis.
N ew York: A nalytic Press.
BA D ER , M. J. (1994). The tendency to neglect therapeutic aims in psy­
choanalysis. Psychoanal. Q., 63:246-270.
BA D ER , M. J. (1998). Postm odern epistem ology: the problem of valida­
tion and the retreat from therapeutics in psychoanalysis. Psychoa­
nal. Dialogues, 8:1 -3 2 .
BIO N, W. R. (1967). N otes on memory and desires. Psychoanal. Forum,
2:272-273.
BR ENN ER , C. (1 9 8 7 ). W orking through: 1 9 1 4 -1 9 8 4 . Psychoanal. Q.,
5 6:88-108.
B R E U E R , J., FR E U D , S. (1 8 9 3 -1 8 9 5 ). Studies on hysteria. S.E., 2.

152
 Об опробовании чего-то нового

B U S C H , F. (1992). Recurring thoughts on the unconscious ego resistan­

ces. J. Amer. Psychoanal. Assn., 40:108 9 -1 1 1 5 .
B U S C H , F. (1993). In the neighborhood: aspects of a good interpretation
and its relationship to a «developm ental lag» in ego psychology.
J . Amer. Psychoanal. Assn., 4 1:151-178.
B U S C H , F. (1994). Some am biguities in the m ethod of free association
and their im plications for te c h n iq u e ./. Amer. P sychoanal. Assn.,
4 2:363-384.
CLYMAN, R. B. (1991). The procedural organization of emotions: a con ­
tribution from cognitive science to the psychoanalytic theory of ther­
apeutic action. J. Amer. Psychoanal. Assn., 3 9:34 9 -3 8 2 .
FISH M A N , G. B. (1996). Listening to affect: interpersonal aspects of af­
fective resonance in psych oanalytic treatm ent. In Understanding
Therapeutic Action, ed. L. Lifson. H illsdale, NJ: A nalytic Press.
F R E U D , S. (1912a). The dynam ics of transference. S.E., 12:97-108.
F R E U D , S. (1912b). R ecom m endations to physicians practicing p sycho­
analysis. S.E., 12:109-120.
F R E U D , S. (1 9 1 9 ). Lines of advance in psychoanalytic therapy. S.E.,
17:159-168.
G A BBA RD , G. O. (1997). A reconsideration of objectivity in the analyst.
Int.J. Psychoanal., 7 8:15-26.
GILL, М. M. (1982). The Analysis of Transference, Vol. I. N ew York: Int.
Univ. Press.
GRAY, P. (1994). The Ego and the Analysis o f Defense. N orthvale, NJ:
Aronson.
H O FFE R , A. (2000). N eutrality and the therapeutic alliance: w hat does
the analyst want? In The Therapeutic Alliance, ed. S. Levy. M adison,
CT: Int. Univ. Press.
H O FFM A N , I. Z. (19 96). The intim ate and ironic authority of the psy­
cho-analyst’s presence. Psychoanal. Q., 65:102-136.
JACOBS, T. J. (1986). On countertransference enactm ents. J . Amer. P sy ­
choanal. Assn., 34:289-307.
KRIS, A. O. (1982). Free Association. N ew Haven, CT: Yale Univ. Press.
KRIS, A. O. (1990). H elping patients by analyzing self-criticism . J. Amer.
Psychoanal. Assn., 38:605-636.
M C LAU G H LIN , J. T. (1991). Clinical and theoretical aspects of enact­
m en t./. Amer. Psychoanal. Assn., 39:595-614.
OBER N DO RF, C. P., GREENACRE, P., K U BIE, L. (1 9 4 8 ). Symposium
on the evaluation of therapeutic results. Int. J. Psychoanal., 29:7-33.
O R E M L A N D .J. D. (1991). Interpretation and Interaction: Psychoanal­
ysis or Psychotherapy? Hillsdale, NJ-London: Analytic Press.
POLAND, W. S. (1997). On long analyses. Psychoanal. Psychol., 14:183-195.
RANGELL, L. (1968). A point of view on acting out. Int. J. Psychoanal.,
49: 1 9 5-201.

153
 Терапевтические отношения в психоанализе

RANGELL, L. (1969). C hoice-conflict and the decision-m aking function

of the ego: a p sychoanalytic contribution to decision theory. Int.
J. Psychoanal., 50.
RANGELL, L. (1971). The decision-m aking process: a contribution from
analysis. Psychoanal. S tudy Child, 26:425-452.
RANGELL, L. (1981). From insight to change. J. Amer. Psychoanal. Assn.,
29:119-141.
RENIK, O. (1993). Analytic interaction: conceptualizing technique in light
of the analyst’s irreducible subjectivity. Psychoanal. Q., 64:466-495.
RENIK, O. (1996). The perils of neutrality. Psychoanal. Q., 65:495-517.
RENIK, O. (1998). G etting real in analysis. Psychoanal. Q., 67:566-593.
SAN D LER, J. (1976). Countertransference and role-responsiveness. Int.
Rev. Psychoanal., 3:43 -4 7 .
S C H L E SIN G E R , H. J. (1 9 9 5 ). T he process of interpretation and the
m om ent of change. J. Amer. Psychoanal. Assn., 4 3 (3 ):6 6 3 -6 8 8 .
SC H O N , D. (1983). The R eflective Practitioner: How Professionals Think
in Action. N ew York: Basic Books.
STOLOROW, R. D., LACHM ANN, F. M. (1 9 8 4 /1 9 8 5 ). Transference: the
future of an illusion. In Annual o f Psychoanalysis, Vols. 1 2 -1 3 , ed.
G. Kigerman. M adison, CT: Int. Univ. Press.
ST O N E , L. (1 9 8 4 ). Transference and Its C ontext: Selected Papers on
Psychoanalysis. N ew York/London: Aronson.
VALENSTEIN, A. F. (1962). Affects, em otional reliving, and insight in the
psycho-analytic process. Int.J. Psychoanal., 43:3 1 5 -3 2 4 .
VALENSTEIN, A. F. (1983). W orking through and resistance to change:
insight and the action system ./. Amer. Psychoanal. Assn., 31(Suppl.)
:353-373.
VANGGAARD, T. (1968). C ontribution to symposium on acting out. Int.
J. Psychoanal., 49:206-210.
W ALLERSTEIN, R. S. (1965). The goals of psychoanalysis: a survey of
analytic view points. J. Amer. Psychoanal. Assn., 13:748-770.
W H E E L IS, A. (1950). The place of action in personality change. P sychi­
atry, 13:135-148.
W IL SO N , S. L. (1992). Working through. In The Technique an d Practice
o f Psychoanalysis II, ed. A. Sugarman, R. A. Nemiroff, D. P. Green-
son. Madison, CT: Int. Univ. Press, p. 2 2 1 -2 3 4 .
Н е ра зга д а н н а я за га д к а т ра в м ы

Мэрион Митчел Олайнер, доктор философии *

В этой статье речь пойдет о фундаментальном различии между

психоаналитическим подходом, ориентированным на работ у
с бессознательными фантазиями, и подходом, направленным
на работу с травмой и уделяющим особое внимание психическим
отзвукам внешних событий. Это различие предполагает разные
подходы к лечению травмированных людей, что также отража­
ет двойственность, наблюдаемую в этой группе пациентов.
Я предполагаю, что травма вызывает бессознательную вину
и потребность в оправдании, так как личность идентифициру­
ется со своей судьбой, и эта вина может и должна быть проана­
лизирована. Дальнейшие исследования могут показать, чт ораз-
деленность (dividedness) предшествует переживанию травмы
и что этот способ защиты смягчает ее влияние.

Современные исследования человеческого развития пока­

зывают, что мы не можем судить о психопатологии только на ос­
нове происходящих в жизни событий. Все чаще отмечается,
что способ ассимиляции личностью жизненных событий изме­
няется в зависимости от бессознательных фантазий, возникав­
ших в первые годы жизни. Уникальность внутреннего и внеш­
него мира личности объясняет наблюдаемое многообразие
реакций на одни и те же события. Именно поэтому важно пони­
мать, каким образом события прошлого наделяются личностным
значением. И хотя акцент на персональной конструкции — это
часть нашего Zeitgeist (духа времени), постмодернизма, этот ак­
цент был сделан еще Фрейдом, когда он подчеркивал значение
фантазии в переживании жизненных событий и утверждал,

* Marion Michel Oliner. The Unsolved Puzzle of Trauma. The Psychoana­

lytic Quarterly, vol. LXIX, 2000, N o.l.

155
 Терапевтические отношения в психоанализе

что подобные фантазии также играют большую роль в пережи­

ваниях ребенка, действительно соблазненного собственным ро­
дителем. Леар кратко определил эту эволюцию следующим об­
разом: «Отказ от теории соблазнения, по существу, является
отказом от идеи о том, что упоминание любого реального собы­
тия может быть окончанием нашей психологической исследова­
тельской деятельности» (Lear, 1996, р. 677).
К сожалению, из-за особого внимания к роли индивида
в процессе форм ирования опыта создается впечатление,
что Фрейд и его последователи не понимали влияния действи­
тельных событий. Это неприемлемо и, к счастью, противоре­
чит фактам. Мы действительно узнаем о людях из событий их
жизни, и многие работы, посвященные травме, свидетельству­
ют о том, что тема эта вызывает беспокойство. Нет единого
мнения по поводу того, что именно и как мы узнаем. Некото­
рые теоретики считают, что наилучшее разрешение этой досад­
ной проблемы — это отказаться от попыток установить соот­
ветствие между тем, что находится внутри сферы психических
интерпретаций ( th e in te r p r e ta tiv e f u n c tio n s o f th e m in d ), и тем,
что находится вне ее. Однако идея о том, что в психоаналити­
ческой теории и практике нет места ничему, выходящему за пре­
делы конструкций,— вызов нашему глубокому убеждению
в том, что мир отношений, недоступных восприятию человека,
имеет очень важное значение (Oliner, 1996; Winnicott, 1971).
Это убеждение позволяет некоторым авторам утверждать,
что события обладают установленным значением, не зависи­
мым от индивидуальных реакций, и, следовательно, обращать
недостаточно внимания на вариации в индивидуальной конст­
рукции значения. Я считаю, что это относится к большинству
современных исследований травмы. Готтлиб приписывает дан­
ное мнение Пьеру Жане и его последователям, появившимся
после вьетнамской войны. Для них «травма вызывает психиче­
ские эффекты н е за ви си м о от зн а ч ен и й т р а вм а т и ч ес к и х п е р е ­
ж и ва н и й д л я ли ч н о ст и , к о т о р а я и х и с п ы т ы в а е т » (Gottlieb,
1998, р. 927). Акцент на значении событий является причиной
неустойчивого положения психоаналитической теории травмы.
Я начала рассмотрение этого вопроса в предыдущей рабо­
те «Внешняя реальность: неуловимое измерение психоанали­

156
 Н еразгаданная загадка травмы

за» (ОИпег, 1996). В этой работе я исследовала роль внешней

реальности в общем и подчеркивала важность индивидуально­
го контакта с надежным внешним миром, при этом я понимала
трудности, возникающие при ассимиляции этой реальности.
В настоящей работе я намереваюсь более подробно рассмотреть
влияние травматических событий, и примером травмы послу­
жит Холокост. Я использую сексуальные фантазии и сексуаль­
ное поведение как иллюстрацию персональной конструкции.
Описывая лечение пережившего Холокост человека и после­
дующее обсуждение, я собираюсь показать неоднозначность
связанных с данной темой проблем. Только в этом случае мож­
но избежать неточного применения терминологии.
Неточность терминологии особенно очевидна там, где пре­
обладают эмоциональные факторы, как в случае лечения жертв
Холокоста. Как установил Фрейд при описании истерии, иден­
тификация с жертвой имеет свою привлекательность. Терр
в глубоком исследовании детской травмы называет роль жерт­
вы заразной (Terr, 1990, р. 241-264). Арлоу подчеркивает при­
тягательность объяснений, основанных на факторах, внешних
по отношению к субъекту, за которые личность «... не несет от­
ветственности. Следовательно, не может быть никакой ответ­
ственности и никакой потребности чувствовать вину» (Arlow,
1991, р. 13). Одной их таких объяснительных конструкций яв­
ляется «навязчивое повторение», которое предположительно
провоцируется травмой. Индербитцин и Леви считают, что про­
буждение этой генетически детерминированной реакции
на травму устраняет из анализа агрессию, скрытую под навяз­
чивым повторением (Inderbitzin, Levy, 1998). Таким образом,
обращение за помощью к врожденной потребности повторять
препятствует выражению более динамического взгляда: имен­
но травма несет ответственность за реакцию, а не пациент.
В вышеупомянутой работе я рассматривала проблему вины,
которую психоаналитикам приходится преодолевать всякий
раз, когда пациент выступает в интерпретациях в качестве дей­
ствующего лица. Это чувство вины связано с мыслью о том,
что интерпретации сами по себе агрессивны (Caper, 1995) и бло­
кируют аналитическую функцию, особенно при лечении жертв
Холокоста, где вина и осуждение, так же как внезапное резкое

157
 Терапевтические отношения в психоанализе

изменение чувств, неизбежно являются реакциями контрпере­

носа на происшедшие события. Многое написано о договоре
молчания, заключенном аналитической парой, — молчания
о том, какие последствия влекут за собой чудовищные преступ­
ления. Мало говорится о неверном использовании теории трав­
мы для понимания проблем пациента. На мой взгляд, этот не­
достаток точности в понимании влияния травмы хорошо
проиллюстрирован на примере обсуждения анализа человека,
выжившего после Холокоста, и той роли, которую сыграли пе­
реживания военных лет в его последующем заболевании.

О бщ ие со о браж ения

Стремление проанализировать влияние травмы на сексуаль­

ность, особенно такой травмы, как Холокост, является стремле­
нием перекинуть мост между двумя различными мирами. В од­
ном мире произошло событие, являющееся внешним по отно­
шению к индивиду, а второй мир выражает сокровенное лично­
стное содержание. Сексуальность связана с репрезентациями,
формирующими психическую реальность; сексуальность имеет
биологическую основу, однако, вопреки своей природе, она мо­
жет побуждать тело к поискам таких удовольствий, которые лишь
частично детерминированы биологией. Поскольку бессознатель­
ные фантазии, лежащие в основе сексуальности индивида, отча­
сти обусловлены его ранним опытом, сама сексуальность обла­
дает личностным смыслом. Исследуя ее, аналитики становятся
историками, пытающимися обнаружить непрерывность, после­
довательность и хронологию в отношениях между матерью,
отцом и детьми. История сексуальности начинается с запретных
удовлетворений, получаемых детьми. Затем следует борьба с ро­
дителями, происходящая в период между началом полового со­
зревания и взрослением. Наконец, сексуальность обретает свое
зрелое выражение, однако конфликт между противодействую­
щими силами разрешается лишь частично: различия между по­
лами и поколениями воспринимаются как реальность, а значит
разрешается Эдипов комплекс и связанные с ним фантазии все­
могущества.

158
 Н еразгаданн ая загадка травмы

Метод, с помощью которого я собираюсь сравнить опыт сек­

суальности с опытом Холокоста, основывается на различении
п р езе н т а ц и й и р е п р е з е н т а ц и й Р е п р е з е н т а ц и и обязаны своим
существованием творческим трансформациям опыта под дей­
ствием психики. В отличие от перцепции, репрезентация
не зависит от присутствия объекта. Понятие п р е зе н т а ц и я я ис­
пользую для обозначения иллюзии, созданной перцепцией
и воспоминанием о материальном мире, когда он воспринима­
ется или вспоминается сухо и неэмоционально, что создает впе­
чатление отражения внешнего мира. С моей точки зрения, целе­
сообразно провести различие между переживаниями, которые
служат экраном, защищающим индивида, и переживаниями,
которые обеспечивают богатое и личностное отношение к внеш­
нему миру. Сопоставление этих двух видов переживаний может
стать основой для дифференциации опыта Холокоста и сексу­
альности, а также дальнейшего исследования их взаимодейст­
вия. Это взаимодействие заключается в ассимиляции и кон­
версии п р е з е н т а ц и й в р е п р е з е н т а ц и и , а также конверсии
р е п р е зе н т а ц и й , стремящихся вновь обрести п р езе н т а ц и и , что­
бы утвердить и экстернализировать себя2.
С ексуальность происходит из сферы репрезентаций;
она возникает из комбинации телесных ощущений и эмоций,
связанных с припоминаемыми объектами. С другой стороны,
Холокост представляется миром презентаций: вынужденного
присутствия, физического дискомфорта, зрелищ неописуемой

Интересно отметить, что прежде я приписывала это различение

А.Грину, тогда как на самом деле он лишь упом янул объекты
перцепции и репрезентации (Green, 1995).
Различие между презентациями и репрезентациями в чем-то созвуч­
но теории Биона, согласно которой мышление разделено на аль­
фа-функции и бета-функции. Перцептивное качество презентаций
также заставляет вспомнить об упомянутой Грином «мысли без
мыслителя» (Green, 1998). П.С. Сандлер высказал предположение
о существовании третьей, антиальфа-функции, которая «поддер­
живает слабый контакт с психической реальностью, используя
особую разновидность галлюцинаций, убеждающих индивида в том,
что нечто нем атериальное может быть превращ ено во что-то
конкретное и неживое» (Sandler, 1997, р. 50). И хотя я полностью

159
 Терапевтические отношения в психоанализе

жестокости и уродства, проблем, которые можно решить лишь

путем максимально отчетливой оценки внешней реальности
и следующего за этим действия. Многие не смогли вынести это­
го травматического опыта, а те, кому все же удалось выжить,
говорят, что оценить реальную ситуацию и бороться за свою
жизнь им помогло омертвление эмоций. В тех условиях просто
необходимо было забыть о всех личных желаниях, стремлени­
ях и даже о течении времени, боли и дискомфорте. Этот способ
функционирования не является предметом для анализа, фран­
цузские аналитики назвали егоpensee operatoire (операциональ­
ное мышление).
Пытаясь понять суть полной настройки на внешнюю ре­
альность, необходимой в определенных состояниях концент­
рации и ориентированного на действие мышления, я полагаю
возможным не принимать во внимание оставшуюся часть лич­
ности. И действительно, на первый взгляд кажется, будто мо­
гут быть состояния, в которых субъективность и эмоции пол­
ностью отсутствуют, а не просто временно заторможены.
Подобный подход присутствует в тех работах, где акцент дела­
ется на травме как таковой,— т. е. травма рассматривается как
некая сущность, которую можно исследовать без обращения
к бессознательным или динамическим факторам. В своих ран­
них работах Фрейд дал объяснение динамики травмы, исходя
из представления о том, что события прошлого могут оставаться
бессмысленными до тех пор, пока о них не вспомнят и не при­
дадут им смысл (Freud, 1918). В случае с пациентом, извест­
ным как Вольфсманн (Человек с волками), Фрейд предполо­
жил, что наблюдение за первичной сценой в возрасте года или
полутора лет приобрело особое значение в контексте сна в че­
тырехлетием возрасте. Процесс, связавший два события, полу-

согласна с предложенной характеристикой процесса, при помощи

которого психическое содержание ищет подкрепления во внешней
реальности, сам процесс кажется мне настолько распространенным,
что определение «галлюцинация» по отношению к нему не при­
менимо. Мне кажется, что эта функция лежит в основе таких
феноменов, как перенос, понимание искусства (Balter, in press)
и иллюзия обретения утраченной любви.

160
 Н еразгаданн ая загадка травмы

чил название Nachtraglichkeit (последействие)3. Это понятие

было переведено Стрэчи как deferred action (отсроченное дей­
ствие), а затем в варианте apres coup использовалось Лаканом
и его последователями в борьбе против теории влечений. Фрейд
в дальнейшем отказался от использования данного понятия,
поскольку обнаружил, что теория влечений более удачно объ­
ясняет сущность реакции на травму. Представление о том,
что события могут припоминаться без всякой связи или интег­
рации, на самом деле противоречит тому факту, что они всплы­
вают в памяти в связи с другим событием, которое вызывает
осмысленные переживания. Для того, чтобы это произошло,
в первом переживании должен содержаться некоторый эмо­
циональный элемент, дающий возможность связи со вторым
переживанием.
Ассимиляция презентаций, как в случае Холокоста, их ин­
тернализация в репрезентации, наполненная личностным и сек-
суализированным значением,— все это знакомо аналитикам.
Следует отметить, что, начиная с Фрейда, многие психоанали­
тики признавали, что в процессе превращения травмы из пре­
зентации в репрезентацию она приобретает символическое зна­
чение наказания, заслуженного или незаслуженного. Фрейд
придавал неудачам (и имплицитно — травме) символическое
значение судьбы, которая «... в определенном смысле является
заменой родительского отношения. Если человек неудачлив, это
означает, что он больше не любим высшей силой...» (Freud, 1930,
р. 126). Это значение динамично, оно связано с инфантильным
всемогуществом и архаическим Супер-Эго; под его воздейст­
вием субъект смещается от конкретного переживания событий
к внешней реальности.

Фрейд хотел с помощью Nachtraglichkeit описать процесс, посред­

ством которого память продвигается (tragen) от одного события
к другому. Однако сл едует отметить, что понятие Nachtraglich
обозначает человека, который является воплощением несправедли­
вости или носителем недоброжелательности, наводя таким образом
на мысль о вражде, связанной с воспоминаниями. В этом смысле
воспоминания, выносимые вперед, не нейтральны; они эмоционально
заряжены.

161
11 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

Аналитики чувствуют себя менее уверенно, когда сталки­

ваются с презентациями, например, в случае реального опыта
травмы. Выявление презентаций помогает нам понять выжив­
ших, и я собираюсь продемонстрировать, что воспоминания
людей, переживших Холокост, являются именно презентация­
ми. Особое качество воспоминаний о Холокосте отмечалось
неоднократно, в частности, такими исследователями, как Лауб
и Ауэрхан, Лангер (Laub, Auerhahn, 1993; Langer, 1991). Квин-
до, изучавший отношения между травмой и рассказом о собы­
тии4, в ходе анализа отчетов выживших обнаружил, что «зна­
чение повествования [таким образом] для повествующего
совсем не велико. В отличие от интерпретаций, которые имеют
место в психоаналитическом сеттинге, повествование не ведет
ни к увеличению числа инсайтов, ни к снятию напряжения»
(Q uindeau, 1995, р .18). Данное наблюдение навело меня
на мысль, что одним из наиболее важных последствий травмы
является возникновение двойственности5: существования не­
изменных и неассимилированных презентаций наряду с нор­
мальными воспоминаниями, которые изменяются и блекнут
со временем. Неоспоримость воспоминаний об этих событиях,
их обнаженная реалистичность препятствует их интеграции
в психическую реальность и позволяет использовать их как за­
щитное средство (Neubauer, 1967), особенно против вины. Эти
явственно припоминаемые события могут служить экраном,
препятствующим осознанию их защитной функции и способа
их символической репрезентации, т. е. наделению таких воспо­
минаний идиосинкразическим смыслом, который может быть
проанализирован в свете обычной инфантильной драмы (Oliner,
1966). Поскольку воспоминания сохранили живость и со вре­

4 Geschichte, что также означает: история, рассказ, повествование.

5 П одобн о В орм серу (W urm ser), я предпочитаю использовать
описательное понятие «двойственность» {d u a lity), чтобы уйти
от анализа связи между феноменом, наблюдаемым при помощи
неаналитических средств, и психоаналитической концепцией
расщепления. Некоторые соображения относительно этой связи
вынесены в конец статьи.

162
 Н еразгаданная загадк а травмы

менем не подверглись нормальному сглаживанию из памяти,

довольно сложно обнаружить их участие в процессе искаже­
ния смыслов в духе инфантильной драмы.
Я склонна полагать, что особое качество такого рода вос­
поминаний — презентация неизменных стимулов, увиденных
неизменным наблюдателем,— отражает природу первоначаль­
ного переживания травмы, которое не обязательно соответст­
вует обычному сравнению с брешью в барьере раздражителей.
Скорее, это переживание передает состояние напряж ения
и сверхбдительности, когда внимание сконцентрировано лишь
на стимулах определенного рода, тогда как все остальные эмо­
ции, включая боль,— игнорируются. Кристал отметил, что не­
избежная опасность не приводит к возникновению страха, «... но
скорее провоцирует особый аффективный ответ, который был
назван Стерном (Stern, 1951а, в) кататаноидной реакцией»
(Krystal, 1997, р. 155). Гилл и Бренман указывали на родствен­
ность этих переживаний и гипнотических состояний (Gill,
Brenman, 1961); Ванг сравнивал защитную деперсонализацию
и дереализацию с гипноидным состоянием, постулированным
Фрейдом и Брейером (Wangh, 1968); Шенголд увидел в этих
состояниях реакцию на виктимизацию и объяснил их недостат­
ком самосознания, как при самогипнозе (Shengold, 1989). Гру-
брич-Симитис рассматривала эти состояния как броню Эго
(Grubrich-Simitis, 1984). Все авторы описывают присутствую­
щее при этом ощущение «тюремного существования». Готтлиб
отметил, что в основе такого рода реакций на травматическую
ситуацию лежит особая фантазия (Gottlieb, 1998). Природа
фантазии определяется особенностями конкретного индивида,
однако я убеждена, что она несомненно связана с инфантиль­
ным всемогуществом, дающим жертве возможность оставать­
ся невосприимчивой к эмоциональному воздействию травма­
тической ситуации.
На основании сведений, полученных из рассказов выжив­
ших, можно утверждать, что воспоминания о многих травмати­
ческих событиях остаются ясными и подлинными, но эта ясность
отчасти объясняется и тем, что происшедшее бессознательно
репрезентировано как преступление, имеющее истоки в драма­
тической истории семьи и нагруженное множеством глубоко

163
и*
 Терапевтические отношения в психоанализе

личностных смыслов. При лечении жертв травмы очень важно

различать два вида хранения памяти, чтобы не подвергаться чрез­
мерному влиянию живости воспоминаний. Воспоминания хра­
нятся не только в соответствии с их безличными и фактически­
ми качествами, но, как и в случае большинства переживаний,
в соответствии с их личностным смыслом (Noy, 1979), который
структурирован бессознательными фантазиями. Они возника­
ют и существуют более чем в одном контексте целостной лично­
сти. Следовательно, воспоминание может сохраниться как
презентация, как фрагмент, отделенный от ощущения самости,
или оно выживает как репрезентация, как интегрированная часть
индивидуальной истории, трансформированная в результате
личного истолкования событий6. Аналитики изучают репрезен­
тации, и им необходимо признать двойственность воспоминаний,
которая приводит к возникновению в психике сфер реальности,
отчужденных и изолированных от своего бессознательного зна­
чения. Мы должны видеть, находить эти сферы и обращаться
с ними соответствующим образом, как в случае с маскирующи­
ми воспоминаниями. Надеюсь, что нижеследующий материал,
в котором особое внимание уделяется характеру и функциям
этой двойственности, послужит лучшему пониманию патологии
пациента.

П резен тац и я сл уча я

Обсуждение основано на докладе Фридмана об анализе паци­

ента П., перенесшего травму и оставшегося после этого в жи­
вых (Freedman, 1978). К докладу прилагались комментарии
двух других аналитиков, предлагавших альтернативные интер­
претации симптомов. В то время как Фридман особое внима­
ние уделял анализу довоенных конфликтов П., комментаторы

Буччи также поддерживала теорию двойного кодирования (Bucci,

1985). Ее теория подкреплена эмпирическим исследованием, в ходе
которого осуществлялась дифференциация вербальных и сенсорных
кодов.

164
 Н еразгаданная загадк а травмы

указывали на значение переживаний П., относящихся к воен­

ному времени и связанных с нацистами; с их точки зрения, эти
переживания играли более важную роль в перверсивных фан­
тазиях, чем те, которые обнаружились в ходе анализа. Спор­
ным моментом стала интерпретация перверсивного разыгры­
вания, особенно в отношении идентичности парикмахера в сце­
нарии перверсии; был ли он копией учителей П. в польской
школе, как это утверждал Фридман, или же, возможно, вопло­
щением солдат-нацистов, которых пациент встретил в ранней
молодости? Разногласия в данном случае не случайны — они
указывают на общее затруднение в вопросе о том, какую роль
в психопатологии пациента сыграл Холокост.
Согласно Фридману, этому тридцатилетнему мужчине по­
требовалась психотерапевтическая помощь после того, как он
проконсультировался у хирурга-уролога о возможности смены
пола. После консультации с хирургом П. стал ощущать силь­
ную тревогу, сопровождавшуюся периодами дезориентации
и деперсонализации. Терапевт направил его к психиатру, кото­
рый и посоветовал пройти курс анализа с его первым аналити­
ком. Лечение закончилось, когда П. был выгнан с работы соб­
ственным дядей: пациент обманывал его, чтобы получить
зарплату, на которую, как он считал, он имел право. П. ушел
от первого аналитика, задолжав ему, и когда захотел вернуть­
ся, аналитик направил его к Фридману, чей анализ перверсий
П. впоследствии стал темой статьи.
П. было около двадцати лет, когда началась война. Его отец,
надеявшийся ассимилироваться, пережил мать и бабушку, кото­
рые были убиты вскоре после начала облав на евреев. П. разлу­
чили с отцом, отец погиб во время падения Варшавского гетто,
а П. со временем стал героем Варшавского гетто и подполья,
поскольку «... не чувствовал страха, любил душить проволокой
немецких солдат в темноте, боролся до конца и провожал мно­
гих людей к временному убежищу, когда случался провал»
(Freedman, 1978, р. 761). Однако, как подчеркивает Фридман,
П. очень боялся импотенции и потому не решался вступать в ри­
скованные половые связи, несмотря на свободные сексуальные
нравы во время войны. Он опасался, что еще недостаточно со­
зрел как мужчина для того, чтобы жениться, но в то же время

165
 Терапевтические отношения в психоанализе

испытывал отвращение к гомосексуалистам, с которыми ему

приходилось встречаться.
Согласно Фридману, пациент достигал ритуальной кульми­
нации в оргазме всякий раз, когда испытывал угрозу. «Катализа­
тором каждого перверсивного ритуала обычно была жизненная
ситуация, в которой он был вынужден вести себя активно и аг­
рессивно, чтобы выжить» (р. 770). Сначала пациента охватыва­
ла тревога, затем он отыскивал жилой район поблизости, где была
парикмахерская с одним парикмахером. Парикмахер должен был
соответствовать образам его школьных учителей. Пациент обыч­
но просил побрить его и затем жаловался, что выбрит недоста­
точно гладко. Он повторял эту жалобу до тех пор, пока парикма­
хер не раздражался и не начинал тяжело дышать. П. возбуждался,
когда парикмахер снова и снова проводил бритвой по его шее,
и в результате этого возбуждения он испытывал оргазм —в одеж­
де, под белой простыней, которой был прикрыт. Оказываясь
в парикмахерской, он вдруг ощущал «власть над своей судьбой»
(р. 762) и, давая подробные указания парикмахеру, испытывал
эрекцию и эякуляцию. После каждого подобного эпизода он
ощущал п о д а в л е н н о с т ь , п р и н и м а л р е ш е н и е н и к о г д а э т о г о б о л ь ­
ше не делать и говорил себе, что лучше совершить самоубийст­
во, чем снова пройти через это; но все же таким способом он ос­
вобождался от тревоги.
Фридман писал:

«Благодаря его переносным реакциям мы имели возможность

проследить каждый элемент перверсии. Любая форма тревоги
или беспомощности во внешней ситуации вызывала у него страх
кастрации. Страх кастрации развился в раннем детстве в связи
с эдиповыми стремлениями, первичными сценами и воспомина­
ниями о событиях детства, зачастую маскирующими фантазии
об угрозе кастрации. Все эти страхи структурировались пережи­
ваниями латентного периода, связанными с польскими офице-
рами-учителями в школе [куда его послали вместо приходской
школы, которую посещало большинство еврейских детей]. Его
латентной защитой стала перестановка субъекта и объекта —
кастрационные тревоги ослаблялись фантазиями, в которых
мучитель сам становится жертвой» (Freedman, 1978, р. 765).

166
 Н еразгаданная загадк а травмы

Когда Фридман упоминал о том, что «любая форма трево­

ги и беспомощности во внешней ситуации вызывала страх кас­
трации», он описывал сексуализацию, которая трансформиро­
вала угрозу во внешней реальности: страх неспособности
заработать на жизнь трансформировался в угрозу кастрации.
Парикмахер — это воплощение интернализованного амбива­
лентно любимого объекта. Амбивалентная любовь имплицит­
но содержится в подчинении, и эта реакция резко контрасти­
рует с реакцией П. на нацистов, по отношению к которым он
был неамбивалентно агрессивен. (Конфликты, выраженные
в сексуализированном ритуале, были также очевидны во вре­
мя войны —они были разрешены в тот период через воздержа­
ние П. от гетеросексуального контакта.) Это объясняет, поче­
му интерпретации Ф ридмана, основанные на довоенных
переживаниях П., были эффективны и помогли смягчить бо­
лезненные симптомы пациента. Те смыслы, которыми П. наде­
лял свой опыт, были детерминированы бессознательными фан­
тазиями, а не самими событиями.
Обсуждение. Помещение бессознательных фантазий в яд­
ро невроза пациента эмпатически не равносильно отклонению
трагедии Холокоста как нерелевантной. Это лишь означает,
что изучение влияния Холокоста на патологию пациента сно­
ва заводит нас на неизведанную территорию.
П., как и многие, выжившие после Холокоста, восприни­
мает войну как оставшееся в прошлом, завершенное событие
жизни, как нечто, пережитое им, и эти воспоминания являются
скорее презентациями, однако могут быть и маскирующими
воспоминаниями. Нацисты остались в его психике как объек­
ты ненависти, описанные Фрейдом в связи с тотальным Эго
(Freud, 1915). Эти объекты, как отмечалось ранее, продолжают
жить как таковые в одном сегменте памяти, не подвергаясь ин­
тернализации. Но если бы это было все, не было бы травмы,
поскольку с п о с о б н о с т ь удерживать за пределами себя события,
за которые человек действительно не несет ответственности,
действует в интересах сохранения здравого рассудка. Пациент
бы просто осознавал, что было время, когда он убивал нацис­
тов, и это делало его героем и позволило ему выжить: когда
жизнь его оказывалась под угрозой, он проявлял адекватную

167
 Терапевтические отношения в психоанализе

агрессию. Его невроз коснулся также, Пациент подавлял свою

гетеросексуальность, хотя в то время ему не грозили никакие
санкции, что свидетельствовало о сохранении его невроза в ме­
нее реалистичной части его личности.
Мы не имеем доказательств того, что П. сделал нацистов
частью своего внутреннего объектного мира; следовательно,
не имеет смысла рассматривать их как амбивалентно любимые
объекты. Амбивалентность принадлежит истории личности,
внутреннему миру, в котором агрессия и соперничество посто­
янно наказываются импотенцией или кастрацией. Анализ со­
хранял эти две сферы порознь: убийственную агрессию, кото­
рая позволила П. выжить, и соревновательную агрессию,
необходимую для гетеросексуальности,— и дал пациенту воз­
можность функционировать как мужчине. С моей точки зре­
ния, это не является ни отрицанием травмы, ни договором
о молчании по поводу Холокоста; однако успех анализа напо­
минает нам о том, что работа с травмой недостаточно концеп­
туализирована.
Травма загадочна не потому, что динамика ее эффектов не­
известна. Наоборот, известна большая часть того, что относит­
ся к этой проблеме. Остается лишь применить эти знания там,
где необходимо. И хотя я восхищаюсь тем, как Фридман про­
вел эту терапию, я не могу согласиться с его личной позицией,
которая основывалась на том, что П. уже достаточно оплакал
свои потери, поскольку демонстрировал уверенность в своем
праве на обладание. Я полагаю, что эта уверенность в собствен­
ном праве на обладание, принявшая криминальную форму
в случае с обманом дяди и первого аналитика, была свидетель­
ством бессознательной вины, вероятно, берущей начало в ок­
рашенной всемогуществом вере в то, что он несет ответствен­
ность за смерть всей своей семьи. Он был убийцей, а не жертвой,
а парикмахер был обвиняющим отцом, которому он подчинял­
ся в сексуализированном жесте искупления и над которым он,
тем не менее, снова одерживал победу. Я считаю, что те, кто пы­
тался улучшить анализ Фридмана, проясняя влияния травмы
путем введения в анализ образа нацистов, скрытого за образом
парикмахера, двигались в неправильном направлении. Репре­
зентация детерминировала эмоциональную реакцию П. в боль­

168
 Н еразгаданн ая загадка травмы

шей степени, чем презентация — память о действительных

событиях.
Защиты П. дали сбой в то время, когда он твердо укрепил­
ся в новом мире и был вынужден восстановить чувство внут­
ренней целостности. Ранее его усилия были направлены вовне,
он действовал в интересах выживания. Как это бывает со мно­
гими выжившими7, проблема П. обострилась, когда он обрел
достаточную уверенность в том, что выживет, и ощутил необ­
ходимость восстановить связь со своим внутренним миром,
что также означало восстановление отношений с родителями.
В интересах его собственного психического выживания требо­
валось вернуть мертвое к жизни. Используя терминологию Лан-
гера, можно сказать, что это было воссоединение прерывистой
самости, которой удалось выжить, с непрерывной самостью —
членом семьи, лишенным родных.
Латентный период — период с момента окончания войны
до момента проявления симптомов — можно интерпретиро­
вать как время, необходимое бывшим жертвам, чтобы устро­
иться и насладиться определенным успехом, усиливающим
бессознательные всемогущие фантазии, которые позволили им
интернализировать Холокост искаженным и сексуализирован-
ным образом. Оставаясь презентацией, внешней реальностью,
события выборочно использовались —как это обычно бывает
с внешней реальностью — для бессознательных фантазий,
и эти фантазии стали патологическими убеждениями. В од­
ной из частей психики пациента выживание переживалось
не как результат реальной борьбы за жизнь вместе с другими
людьми, а как следствие всемогущества, ведущего к возник­
новению вины. Это означало, что, как могучий мужчина, паци­
ент считал себя убийцей отца. Он считал, что заслуживает на­
казания посредством кастрации и желал одержать победу над
гневным судьей.

7 В этом смысле временные рамки сбоя совпадают с рамками латентного

периода, наблюдавшегося у многих выживших и зафиксированного
Дж. и М. Кестенберг, М.С. Бергманн, М.Е. Юкови и М.М. Олайнер
в работе «Поколения Холокоста» (Bergmann, Jucovy, 1982).

169
 Терапевтические отношения в психоанализе

Предложенный подход к травме подчеркивает двойствен­

ность, созданную условиями, позволяющими приостановить
аффективные ощущения самости для того, чтобы полностью
настроиться на внешнюю реальность. Последствия такой
чрезвычайной организации личности колеблются в известных
пределах в зависимости от ее общей структуры и особенно
от степени, в которой на фоне огромных утрат надежное Су­
пер-Эго или объектные связи остаются нетронутыми, а проис­
ходящее воспринимается как действие сил за пределами само­
сти. События, подобные Холокосту, создают постоянную,
полную и неотвратимую двойственность, поскольку лежащая
в их основе бесчеловечность препятствует их интеграции в ис­
торию западной цивилизации. Среди индивидуальных жертв
—тех, кто не может забыть,—нарциссические личности, подоб­
ные П., особенно уязвимы из-за эффектов двойственности,
так как ассимиляция решительного действия приводит к фан­
тазиям всемогущества8. Это означает, что хотя фактическая
память остается относительно неизменной, как описывалось
выше, в одном из сегментов личности, где властвует нарцисси-
ческая потребность отрицать беспомощность, реалистичные
действия возвеличиваются с помощью фантазии. Они репрезен­
тируются как всемогущие подвиги, и это приводит к чувству
вины и признанию необходимости искупления за то, что не бы­
ло сделано большего. Способность оставаться фактически на­
строенным на внешнюю реальность в одном сегменте личнос­
ти оказы вается бесполезной перед лицом этих тщетных
фантазий аналогично тому, как знание анатомии не предотвра­
щает искаженные фантазии первертов. Именно в этом аспекте
я рассматриваю задуманное П. сексуализированное искупление
вины посредством операции по изменению пола.
Бесполезность фактической памяти, обнаруженная у мно­
гих травмированных людей, наводит меня на мысль о том,

Трансформация презентаций в репрезентации происходит в со ­

ответствии с тенденцией забывать ситуационные факторы и замещать
их диспозиционными факторами — этот принцип памяти детально
рассматривался мною в более ранней работе (Oliner, 1996, р,282).

170
 Н еразгаданн ая загадк а травмы

что современные теории травматических воспоминаний невер­

но расставляют акценты: люди часто вспоминают то плохое,
что с ними случилось, и количество недавно опубликованных
историй о людях, переживших Холокост, говорит о настойчи­
вости этих воспоминаний. Воспоминания о неслыханных жес­
токих испытаниях, и тот факт, что выжившие помнят эти исто­
рии и могут о них рассказать, легко приводит в смятение
наблюдателей, ожидавших, что пережившие Холокост будут
вести себя как жертвы и ощущать себя жертвами, коими они
и являются. В большинстве случаев выжившие помнят свою ис­
торию. Но клиницисты вынуждены признать, что эти истории
не поддаются анализу. Примером может служить случай паци­
ента, который смутился, когда его аналитик напомнил ему
об его истории, сказав: «это произошло»,— как если бы паци­
ент сам этого не знал. Что касается пациента, он прекрасно знал
о том, что произошло, и сам рассказал об этом аналитику. Ана­
литику, который был поражен неспособностью пациента ис­
пользовать вспомнившиеся факты, стоило бы тщательно иссле­
довать причины этой двойственности, которая изолировала
друг от друга различные знания об исторических фактах. А н а ­
л и з долж ен доскональн о и зуч и т ь т е н а р уш ен и я и н т егр а ц и и м е ж ­
д у и звест н ой р е а л ь н о с т ь ю и б ессо зн а т ел ьн о й ф а н т а зи е й , к о т о ­
р ы е в кон ечн ом и т оге и с т р у к т у р и р о в а л и л и ч н ую зн а ч и м о ст ь
т е х собы т ий.
Как я уже отмечала, наиболее существенные последствия
травмы уже известны, однако это знание зачастую используется
неверно. Нередко терапевтам сложно проявить в лечении трав­
мированных личностей эмоциональную и интеллектуальную
гибкость, которая необходима для такой терапии. Аналитик
не может позволить себе быть лишь человеком, который напо­
минает пациенту о трагических событиях. Если пациент исклю­
чает какой-то момент из своей истории, аналитик должен сфо­
кусировать свое внимание на динамических причинах подобного
исключения. Если, с другой стороны, выживший постоянно обра­
щается к наиболее болезненным воспоминаниям военных лет
за о б ед ен н ы м ст о л о м в р а зго в о р е с чл ен ам и св о ей сем ь и , к отор ы е
не видели войны, то простого воспоминания о факте травмы
недостаточно для объяснения того, почему именно это время

171
 Терапевтические отношения в психоанализе

было выбрано для постоянно повторяющегося рассказа. В этом

случае важно понять динамические причины поведения выжив­
шего, и признать, что воспоминания о травме могут выполнять
защитную функцию. Ноэбауэр сделал следующее замечание от­
носительно детей, переживших травму:

Травматической ситуации предшествуют дремлющие в подсозна­

нии или осознанные фантазии. Она является внешним выраже­
нием внутренних состояний. Попытка Эго защитить себя от это­
го могущественного события заключается в вынесении четкого
суждения о ситуации. Характерно, что все дети не только воспро­
изводили покрывающие воспоминания, но были способны оце­
нить и объяснить припоминаемые события... Эти утверждения
обнаруживают производные Ид, но в то же время являются хоро­
шей формулировкой прошлых и настоящих родительских устано­
вок. Это приносит облегчение — формулировка провозглашается
«находкой». Она становится лейтмотивом на долгие годы. Посте­
пенно «находки» начинают оказывать организующее влияние
на будущие события, что, в свою очередь, лишь подкрепляет пер­
воначальное объяснение» (Neubauer, 1967, р .105-106, курсив
мой.— М.О.).

Вышеописанные защиты мотивируются бессознательной

виной. Особенно применимо это по отношению к нарциссиче-
ским личностям, которые считают себя ответственными за все,
что с ними происходит. Агрессия, порожденная травматичес­
кими переживаниями, становится источником конфликта, кото­
рый оказывает влияние даже на тех, кто менее склонен к пато­
логическому нарциссизму. Анализ жертв потенциально может
пробуждать неуправляемую вину или агрессию. Сложность для
аналитиков заключается не только в том, что для предотвра­
щения подобной ситуации требуются определенные навыки,
но также в том, что они должны обладать способностью пере­
нести вину, возникающую при сохранении аналитического под­
хода к рассмотрению психического конфликта, возникшего
вследствие тяжелой травмы.

172
 Н еразгаданн ая загадка травмы

З аклю чени е

С моей точки зрения, анализ П., проведенный Фридманом, и по­

следующее обсуждение являются хорошей иллюстрацией про­
блемы травмы. Анализ Фридмана, основанный на рассмотре­
нии исходящих из детства конфликтов П., действительно ока­
зался эффективным, хотя и не фокусировался на тех катаклиз­
мах, которые имели место в период между детством пациента
и началом анализа. Я считаю, что успех в лечении П. был обус­
ловлен природой его патологии: сходством между расщепле­
нием, обнаруженным в перверсии, и двойственностью ( duality)
в структуре личности, которая наблюдается у многих выжив­
ших. Основным симптомом П. был перверсивный ритуал, осно­
ванный на расщеплении между знанием и незнанием о кастра­
ции (Freud, 1940), напоминающий двойственность, порожден­
ную последствиями травмы. В случае П. тревоги, связанные
с угрозой его существованию, были сексуализированы и транс­
формированы в опасности, связанные с его потенцией. Он со­
бирался разрешить это всемогущим образом, при помощи пе­
ремены пола, но взрыв тревоги и деперсонализации помешал
ему реализовать этот план. В данном случае двойственность
у недиагностированных выживших, отмечавшаяся наблюдате­
лями, принадлежавшими к разным школам, проявилась в пер­
версии, которая, несомненно, усиливалась огромными потеря­
ми во время Холокоста. Это означает, что действительное от­
ношение к реальности обусловлено травмой и что перверсия
(с ее отщепленной связью с внешним миром) является одним
из последствий попытки справиться с инфантильной травмой
посредством сексуализации. В других случаях сексуализация
может структурно соответствовать, скорее, изоляции аффекта
или деперсонализации, чем расщеплению, которое так очевид­
но в перверсии. В равной степени возможно, что сексуализа­
ция в форме фаллического нарциссизма лежит в основе защит­
ной двойственности, где бы она ни наблюдалась, но это пред­
положение следует подкрепить аналитическими данными.
Также было бы интересно установить факторы личности,
которые могли бы действовать против двойственности. Несо­
мненно, сильные объектные связи и надежное Супер-Эго влияют

173
 Терапевтические отношения в психоанализе

на степень двойственности, и здесь может пригодиться различе­

ние видов идентификации, которое предложил Фенихель. В ра­
боте «Трофей и триумф» (Fenichel, 1939) он указал, насколько
важно различать идентификации, замещающие объект во внеш­
нем мире, и идентификации, которые лишь разделяют славу объ­
екта, превосходящего других.

«В пользу той гипотезы, что все трофеи в какой-то мере явля­

ются персонифицированными «Супер-Эго», свидетельствует
тот факт, что у всех них есть нечто общее с Супер-Эго: они одно­
временно и защищают своего владельца, и угрожают ему. До тех
пор, пока человек хранит трофей в своем доме, в этом доме есть
могущественное существо, и оно должно защищать человека»
(Fenichel, 1939, р. 157).

В работах, посвященных исследованию нарциссизма и ре­

лигии, Грюнбергер и Дессуан указали на важное различие меж­
ду идентификациями, которые ведут к равноправию, и иденти­
фикациями, приводящими к принижающему, подчиненному
участию (Grunberger, 1971; Grunberger, Dessuant, 1997). Между
этими двумя типами идентификации существует континуум в от­
ношении всемогущества: в одном типе идентификации объект
остается защитником, тогда как второй тип основан на оральной
инкорпорации и разрушает объект. Те, кто ощущает себя объек­
тами доброжелательной родительской заботы, видимо, находят­
ся в лучшем положении, чем те, кто ощущает себя покинутыми,
предоставленными лишь собственной заботе и ведомыми толь­
ко целесообразностью. Именно по этой причине нарциссичес-
кие личности, зависящие от собственного всемогущества, посте­
пенно репрезентируют свое выживание как исключительно
личную заслугу и становятся жертвами патологии.
Конечно, открытым остается вопрос о том, способен ли
кто-нибудь перенести подобное Холокосту событие и избежать
серьезных изменений в организации личности из-за агрессии,
порожденной этим опытом. Более того, если травма в общем
ведет к двойственности знания или незнания, может ли успех
традиционного анализа выжившей жертвы основываться
на совпадении между расщеплением, обнаруженным в первер­

174
 Н еразгаданн ая загадка травмы

сии, основном симптоме пациента, и двойственности, являю­

щейся следствием травмы? Это означало бы, что анализ отри­
цания кастрации объясняет двойственность, вызванную пере­
ж иваниям и Х олокоста, и что если преж де орган изац ия
личности была построена на абсорбции травмы, то в дальней­
шем травма сексуализируется и защищается так же, как инфан­
тильные тревоги9. И хотя все эти соображения не отличаются

В интервью «New York Times» нейропсихолог Виланаир Рамачандран

(Vilanayur Ramachandran) высказал предположение о существовании
двойного кодирования в мозге. Основываясь на наблюдениях за пе­
ренесшими инсульт, он отмечал:
«В любой момент бодрствования наш мозг заполнен ошелом­
ляющим многообразием сенсорных стимулов, которые должны
быть инкорпорированы в целостную перспективу, основанную
на том, что нам уже известно о себе самих и о мире из хранимых
воспоминаний. Чтобы действовать, мозгу необходим способ
фильтрации многообразных стимулов и упорядочивания их в по­
следовательную систему убеждений, в осмысленную историю, кото­
рая бы основывалась на имеющихся доказательствах. Я убежден,
что эта работа осуществляется левым полушарием головного мозга.
Ход истории представляется нам последовательным именно
благодаря работе этого полушария. Когда что-то не соответствует
сценарию, вы не зачеркиваете всю историю и не начинаете с нуля.
Наоборот, вы нечто отрицаете или нечто выдумываете, чтобы
информация вписывалась в более крупную картину. Не препятствуя
адаптации, подобные повседневные защитные механизмы оберегают
мозг от ситуации тормозящей неопределенности посредством
комбинирования всевозможных историй... Работа левого полуша­
рия —создать модель и поддержать ее любыми средствами. Работа
правого полушария — выявить аномалии. Когда аномальная
информация достигает определенного порога, работа правого
полушария состоит в том, чтобы заставить левое пересмотреть
целостную модель и начать сначала. Левое полушарие пытается
сохранить стабильность. Правое —навязать смену парадигмы».
Данные гипотезы стали результатом наблюдений за анозогнозией,
отрицанием паралича в правом церебральном полушарии у перенес­
ших инсульт. Даже при этих неврологических нарушениях отрицание
само по себе не основы вается на деструкции мозговой ткани,
как подчеркнул Марк Солмс (Solms, 1997). Можно предположить,
что существует континуум между реакцией на повреждение мозга
и на психическую травму, и что перверсия является сексуализирован-
ным результатом этого вида защиты.

175
 Терапевтические отношения в психоанализе

достаточной определенностью, я уверена, что в данном случае

нежелание признать успех анализа и сделать выводы из него
является серьезной ошибкой.
Аналитики не могут исцелить травму независимо от того,
подвергаются ли последствия травмы защитной сексуализации,
становясь доступными для анализа, или проявляются как со­
матические симптомы, значение которых сложнее расшифро­
вать. Аналитики исцеляют человека (со всеми вытекающими
отсюда сложностями) и признают, что об интеграции травмы
еще многое предстоит узнать.

Л и тература

ARLOW. J. А. (1991). Conflict, trauma, and deficit. In Conflict an d Com­

promise: Therapeutic Implications, ed. S. D ow ling. M adison CT: Int.
Univ. Press, p. 3 -1 4 .
BALTER, L. (In press). On the aesthetic illusion. J. Amer. Psychoanal.
Assn. Freud Supplement.
BERGM ANN, M .S.,JUCOVY, M.E. (eds.). (1982). Generations o f the H o­
locaust. N ew York: Basic Books.
BU C C I, W. (1 9 8 5 ). Dual coding: a cognitive m odel for psychoanalytic
research. J. Amer. Psychoanal. Assn., 33:571-6 0 7 .
CAPER, R. (1995). On the difficulty of making a m utative interpretation.
Int.J. Psychoanal., 76:91-102.
FEN IC H EL, O. (1939). Trophy and triumph. In Collected Papers o f Otto
Fenichel. Second Series. N ew York: Norton, p. 1 4 1 -1 6 2 .
FR EED M AN , A. (1978). Psychoanalytic study of an unusual perversion.
J. Amer. Psychoanal. Assn., 26:749-778.
FR E U D , S. (1915 ). Instincts and their vicissitudes. S.E., 14.
FR E U D , S. (1918). From the history of an infantile neurosis. S.E., 17.
FR E U D , S. (1930 ). C ivilization and its discontents. S.E., 21.
FR E U D , S. (1 9 4 0 ). S plittin g of the ego in the process of defense. S.E.,
23.
GILL, M.M., BRENM AN, M. (1961). Hypnosis and Related States. N ew
York: Int. Univ. Press.
GOTTLIEB, R.M. (1998). D oes the mind fall apart in m ultiple personal­
ity disorder? Some proposals based on a psychoanalytic c a s e ./ Amer.
Psychoanal. Assn., 45:907-932.
GREEN, A. (1995). Propedeutique. Seyssel: Champ Vallon.
GREEN, A. (1998). The primordial mind and the work of the negative.
Int. J. Psychoanal., 79:649-666.

176
 Н еразгаданная загадка травмы

G R U B R IC H -S IM IT IS , I. (1 9 8 4 ). Vom konkretism us zur m etaphorik

[ged ank en zur p sych oan alytisch en arbeit m it n achkom m en der
H olocaust-generation aniaesslich einer neuerscheinung.l. Psyche,
38:1 -2 8 .
G R U N BER G E R , B. (1971). Narcissism. N ew York: Int. Univ. Press.
G R U N BER G E R , B., DESSUANT, P. (1997). Narcissisme, Christianisme,
Antisemitisme. Hebraica: A ctes Sud.
IN D ER BIT ZIN , L.B., LEW, S.T. (1998). R epetition com pulsion revisit­
ed: im plications for technique. Psychoanal. £)., 6 7 :3 2 -5 3 .
KRYSTAL, H. (1997). The trauma o f confronting one’s vulnerability and
death. In Omnipotent Fantasies an d the Vulnerable Self, ed. С. Ell-
man, J. Reppen. Northvale, NJ: Aronson, p. 1 4 9 -1 8 5 .
LANGER, L.L. (1991). Holocaust Testimonies [The Ruins o f M em ory]. N ew
Haven-London: Yale Univ. Press.
L A U B , D ., A U E R H A H N , N. (1 9 9 3 ). K now ing and n ot k n o w in g m as­
siv e traum a: form s o f tra u m a tic m em ory. I n t.J . P sy c h o a n a l.,
7 4 :2 8 7 -3 0 2 .
LEAR, J. (1996). The introduction of Eros. J. Amer. Psychoanal. Assn.,
44:673-698.
N E U B A U E R , P. (1967). Trauma and psychopathology. In Psychic Trauma,
ed. S. Furst. N ew York-London: Basic Books, p. 8 5 -1 0 7 .
NOY, P. (1979). The psychoanalytic theory of cognitive developm ent. P sy­
choanal. S tudy Child, 34:169-216.
OLINER, M.M. (1996). External reality: the elusive dimension o f psycho­
analysis. Psychoanal. Q., 65:267-300.
OLINER, M.M. (1982). H ysterical features among children o f survivors.
In Generations o f the Holocaust, ed. M. Bergmann, M. Jucovy. N ew
York: Basic Books, p. 2 6 7 -2 8 6 .
Q U IN D E A U , I. (1995). Trauma und Geschichte. Frankfurt: Brandes &
Apsel Verlag.
R A M A C H A N D R A N , V. ( 1 9 9 6 ) . F ig u r in g o u t th e b rain from its
acts o f denial. Sandra B lakeslee, Reporter, N ew York Times, J a n u ­
ary 23.
SAN D LER, P.C. (1997). The apprehension of psychic reality. Int. J . P sy ­
choanal., 78:43-52.
SH EN G O L D , L. (1989). Soul Murder. N ew Haven-London: Yale Univ.
Press.
SO LM S, M. (1997). Psychoanalytic observations on a patient w ith right
hemisphere damage. Conference presentation, N ew York P sychoan­
alytic Institute, Novem ber 1.
STER N , M.M. (1951a). Anxiety, trauma, and shock. Psychoanal. Inq.,
20:184-186.
STERN, M.M. (1951b). Pavor nocturnus. Int. J. Psychoanal., 3 2 :3 0 2 -3 0 9 .
TERR, L. (1990). Too Scared to Cry. N ew York: Harper & Row.

177
12 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

W A N G H , М. (1968). A psychogenic factor in the recurrence of war: sym ­

posium on psychic traum atization through social catastrophe. Int.
J. Psychoanal., 4 9 :319-323.
W IN N IC O TT , D.W . (1 9 7 1 ). T he use of an object and relating through
id en tifica tio n . In P la y in g a n d R ea lity. N ew York: B asic Books,
p. 8 6 -9 4 .
 П устая м а т ь: страх дестру кти вн о й
ЗАВИСТИ У ЖЕНЩИН*
Кэролин С. Эллман, доктор философии'

В этой статье1 обсуждается важность понимания зависти м а­

леньких девочек к своей матери и то, что преодоление этой зави­
сти (и страха зависти со стороны других женщин) является кри­
тическим моментом в развитии каждой женщины. Я утверждаю,
что зависть — это неотъемлемая составляющая женского р а з ­
вития (оказывающая более или менее разрушительное воздейст­
вие на личность женщины в зависимости от либидинозных/сек-
суалъных компонентов привязанности к обоим родит елям ).
Я надеюсь показать, что, интерпретируя страх женщины перед
ее разрушающей завистью, можно не только дать ей возмож­
ность получать удовольствие от своей сексуальности и найти
приемлемые способы для выражения агрессии, но также открыть
ей доступ к своему творческому потенциалу. Я полагаю, что ощу­
щение вины, порождаемое чувством зависти, часто приводит
к разного рода запретам и мазохистскому поведению.

Два клинических примера иллюстрируют, каким образом

проявляется зависть у пациенток, проходящих лечение у анали­
тика-женщины, а также то, как проработка интенсивных чувств
зависти ведет к возможности получать удовольствие от своих
собственных способностей без постоянного страха расплаты.

’ C arolyn S. E llm an. T h e E m p ty M o th er: W o m en ’s F e a r of T h e ir D e stru c ­

tive Envy. The Psychoanalytic Quarterly, v. LXIX, 2000, No. 4.
1 Автор выражает благодарность членам Исследовательской группы
IPTAR, а именно Донне Бассин, Нэнси Эйнбиндер, Дэйси Франко
и Карол Кай, за творческий вклад, поддержку и помощь в написании
этой статьи.

179
12*
 Терапевтические отношения в психоанализе

В вед ение

Тридцать лет тому назад, когда я писала диссертацию о ком­

плексе кастрации у женщин, я не понимала, что замысел мое­
го исследования был не до конца определенным. Пройдя обу­
чение в рамках традиционной психоаналитической парадиг­
мы, я утверждала, что у женщин, предрасположенных к жен­
скому комплексу кастрации, во время менструаций пробуж­
дается бессознательная «зависть к пенису». Гипотетически
предполагалось, что именно у этих женщин предсознательные
фантазии о менструациях пробуждают комплекс кастрации,
из-за чего они чувствуют себя ущербными и несовершенны­
ми. Чтобы избавиться от этого дефекта, они хотят стать таки­
ми же, как мужчины. Актуализация этого комплекса у одних
женщин вызывала состояние депрессии, у других —проявле­
ние враждебности по отношению к мужчинам. Никто из чле­
нов нашего общества, включая меня, не осознавал, что мысли
о менструациях будут напоминать женщине и о том, что она
не беременна.
Результаты моего исследования, в котором применялись
проективные тесты, показали, что эти женщины в период мен­
струации действительно испытывали более выраженную де­
прессию. Таким образом было подтверждено, по крайней мере,
одно положение теории, заключающееся в том, что некоторые
женщины чувствуют депрессию из-за своего «кастрированно­
го состояния». Только в последнее время я поняла, что мой те­
зис мог иметь совершенно иное толкование. Возможно, подоб­
ная мысль пришла мне в голову потому, что я работала над этой
статьей, а может быть, что-то изменилось в моем восприятии
данного феномена. Можно предположить, что в процессе сепа­
рации, связанном с получением докторской степени, фалли­
ческие фантазии (и некоторая идентификация с мужчинами)
являются для женщин неотъемлемой чертой процесса диффе­
ренциации. Не являются ли фантазии о созидании бессозна­
тельным компонентом процесса самоопределения и творческо­
го самовыражения? Не приуменьшают ли женщины значения
того, что создают, когда объясняют, что они делают это ради
мужчин или чтобы иметь то, что есть у мужчин, не обращая

180
 П уст ая мать

внимания на что-то более глубокое, имеющее отношение к их

собственной женской идентичности?
Когда женщины чувствуют, что они чего-то достигают, они,
возможно, опустошают свою мать, и эта вызывающая сильное
беспокойство мысль защищает их от ощущения собственной
пустоты. Я полагаю, что крайне важным для женского разви­
тия является не только понимание своего сходства с матерью
и зависимости от нее, но и осознание глубины зависти к мате­
ри и ранних чувств нужды в ней. Возможно, когда женщина
чего-то достигает, все эти чувства вновь оживают, и вскоре ощу­
щение целостности сменяется опустошенностью как бы в на­
казание за ее желания. И пациентки, которых я описываю в этой
работе, и размышления на эту тему, начало которым положила
моя диссертация 30 лет назад, заставили меня вернуться к этой
проблеме и попытаться понять отношения женщин друг с дру­
гом, так как непреднамеренно я стала соучастницей полного
отр и ц ан и я в аж н ей ш ей части ж ен ск о й и д ен т и ч н о сти .
Сначала я остановлюсь на некоторых вопросах в современ­
ной дискуссии о сущности женственности (femininity) женщин,
осознании своего пола (gender) и «внутреннего пространства».
Затем я исследую роль зависти и того, как она проявляется в отно­
шениях между женщинами (тема, которую обошли вниманием
даже в современной феминистской литературе). В основном я со­
средоточусь на идеях М. Кляйн о зависти ребенка к матери и по­
стараюсь развить н е к о т о р ы е и х н и х , обратив внимание на т о ,
как они разворачиваются в жизненном цикле женщины. Затем я
представлю обсуждение материала двух моих пациенток, чтобы
наглядно показать проявления патологической зависти. Возмож­
но, их способ обращения с этими чувствами не является типичным,
но, эти пациентки помогли мне увидеть различные аспекты этой
проблемы и у тех женщин, зависть которых не была столь сильной.

С е к с у а л ь н о е р а з в и т и е : Ф р ей д и е го п о с л е д о в а т е л и

Не делая исчерпывающего обзора имеющейся литературы

на тему зависти к пенису, мне хотелось бы отметить, как это
делали многие (например, Bernstein, 1990; Erikson, 1968;

181
 Терапевтические отношения в психоанализе

Maenpaa-Reenkola, 1996), что одним из важных открытий Фрей­

да стало понимание глубинного влияния восприятия челове­
ком своего тела на развитие его психики. В частности, он ис­
следовал, как гениталии мальчиков влияют на их переживание
внутреннего опыта и психосексуальное развитие. Осознание
гениталий у девочек, по мнению Фрейда, было ограничено
завистью к пенису или чувством ущербности, вытекающим
из генитальной неполноценности. Он постулировал, что этот
недостаток (отсутствие пениса) определяет форму фантазий­
ной жизни девочки и приводит к желанию иметь ребенка
(Фрейд, 1931). Маенпаа-Реенкола (Maenpaa-Reenkola, 1996)
указывала:

Телесная реальность девочки, женщины — то, что она имеет —

оказывает на ее психику гораздо большее влияние, чем то, чего
у нее нет. Женственность и материнство базируются на вос­
приятии женщиной своего тела как источника физического
удовольствия и удовлетворения, и тело отнюдь не воспринима­
ется ею как замещение или утешение за свою неполноценность
(р. 7).

В некотором смысле невнимание Фрейда к сущностным

аспектам женственности кажется удивительно нелогичным,
учитывая его соображения о значении тела для психики. Суще­
ствование фемининного либидо первой постулировала Хорни
(Ногпеу, 1926), затем Кляйн (Klein, 1932) и Джонс Qones, 1938).
Бернстайн (Bernstein, 1990) писала:

Фрейд никогда не касался вопросов влияния тела девочек на их

психическое развитие... но если мы признаем, что тело является
важнейшим фактором, определяющим психическое развитие
ребенка... надо признать и то, что характер возникающих в ре­
зультате тревог, к о н ф л и кты р а зв и т и я и средства их разр еш ен и я
у мальчиков и девочек безусловно будут различными.

В чем же состоит специфика женской сексуальности и ее

репрезентации тела? И почему некоторые женщины отрицают
собственные переживания?

182
 П уст ая мать

Интересно, что еще в 1917 году, обращаясь к Фрейду, Анд­

реас-Саломе писала:

Тревога кастрации у девочек (например, после мастурбации)

часто приобретает форму страха неспособности вынашивания
и рождения ребенка... Акцент здесь делается скорее на этом стра­
хе, чем на угрозе утраты, как в случае с мальчиками... Желание
иметь собственный пенис является защитой против опасностей
эдипова комплекса» (цит. по: Breen 1993, р. 104).

С ек суал ьн ое р азвити е ж енщ ины

Очевидно, Фрейд проигнорировал открытие Андреас-Саломе,

однако позже эту тему подняла К. Хорни, а затем и многие дру­
гие, подхватив ее, начали высказывать свои соображения по по­
воду специфики тревоги кастрации у женщин, которая пред­
ставляла собой страх повреждения чего-то внутри. М. Кляйн
(Klein, 1932) считала, что страх внутреннего увечья у женщин
был настолько силен, что зависть к пенису оказывалась более
комфортной, поскольку служила защитой от фантазий о внут­
реннем повреждении и позволяла избегать конфронтации с ма­
терью. М. Кляйн полагала также, что кастрационная тревога
у женщин вызвана страхом повреждения матерью половых ор­
ганов девочки и враждебными атаками матери на ее способность
иметь детей. Эти приступы страха воспринимались как возмез­
дие за эдипову конкуренцию с матерью, за желание украсть
у матери ее детей, а у отца — пенис. Кляйн считала, что самая
сильная тревога и у мужчин, и у женщин связана со способнос­
тью создавать, так как эта способность матери вызывает самую
сильную зависть.
К. Хорни (Ногпеу, 1926) также говорила о специфической
женской тревоге, которая связана с повреждением вагины, вы­
зв ан н ы м м естью м атери , и п одч ер к и вал а, что к ом п л ек с м а ск у ­
линности защищает от осознания обладания вагиной и эдипо­
вых чувств. Маер (M ayer, 1985) вы деляла «фаллический
кастрационный комплекс», соответствующий фантазиям де­
вочек о том, что пенис был, но исчез (с последующим желани­
ем его обрести), и специфический «женский кастрационный

183
 Терапевтические отношения в психоанализе

комплекс», отражающий тревогу девочек или женщин по по­

воду фантазийной утраты «женских» гениталий. Маер пред­
полагала, что маленькая девочка считает, что у всех есть такая
же вульва, как у нее, которая открывает доступ во внутреннее
пространство. Она постулировала, что следствиями такого
предположения... являются пугающие фантазии о том, что от­
крытость доступа чревата опасностью, что эту способность мож­
но утратить и тогда доступ может оказаться закрытым.
Проведенное Эриксоном (Erikson, 1950) оригинальное ис­
следование проекций детьми представлений о своем теле на иг­
ровой материал подтверждает положение о базовом понимании
человеком своей анатомии. Комментируя свою раннюю рабо­
ту, Эриксон писал:

Кого-то может удивить или кому-то показаться само собой ра­

зумеющимся, что половые различия в организации игрового
пространства отражают различия в строении гениталий. У муж­
чин — это наружный орган, способный увеличиваться и прони­
кать, у женщин — внутренние органы с преддверием, ведущим
к неподвижно выжидающим яйцеклеткам (1968, р. 271).

Далее он продолжает: «Само существование продуктив­

ного внутреннего пространства уже на ранних этапах подвер­
гает женщин специфическому чувству одиночества, страха,
что это пространство останется незаполненным и она лишит­
ся чего-то ценного, не реализовав потенциала» (р. 227). Эрик­
сон пришел к выводу, что внутреннее пространство для жен­
щины —это центр отчаяния, равно как и источник реализации
потенциальных возможностей. Бэссин делает схожее замеча­
ние: «Ранние переживания женщиной внутреннего простран­
ства вносят свой вклад в структурирование опыта подобно
тому, как фаллическая активность и ее репрезентации высту­
пают в качестве основы познания и создания мира» (Bassin,
1982 р. 191). Признание значимости не только наружных ге­
ниталий, но и внутреннего пространства женщины (что мно­
гие авторы упускали из вида) позволяет лучше понять, какие
усилия предпринимает женщина, чтобы его заполнить, защи­
тить свое внутреннее пространство или отрицать его сущест­

184
 П уст ая мать

вование. По важности это сопоставимо с борьбой мужчин

за свою фаллическую идентичность.
Каково же влияние этих аспектов на подрастающую девоч­
ку? Результаты нескольких исследований подтвердили (в про­
тивоположность теории Фрейда) мнение о том, что осведом­
ленность о своих половых органах появляется у девочек очень
рано (Barnett, 1966; Roiphe, 1976; Kleeman, 1976; Sherfey, 1966;
Stoller, 1976; Tyson, 1982). Я думаю, что эти исследования осо­
бенно важны для наблюдений за тем, как происходит борьба
девочек с их матерями за обладание ребенком. Паренс с колле­
гами (Parens et. al., 1976, p. 102) приводит конкретные приме­
ры того, что желание иметь ребенка появляется раньше, чем за­
висть к пенису и тревога кастрации.
Наиболее интересные и подробные сообщения на эту тему
принадлежат Кестенберг (Kestenberg, 1976, 1956b). Она разде­
ляет мнение Галенсон и Ройф (Galenson and Roiphe, 1976),
что девочки начинают играть со своими половыми органами
приблизительно в конце первого года жизни. Это, однако, про­
исходит не так интенсивно и целенаправленно, как у мальчи­
ков. Где-то между пятнадцатым и семнадцатым месяцами и у де­
вочек, и у мальчиков эти самоисследования приобретают новое
качество. Галенсон и Ройф отмечают значительные изменения
у девочек в этот период.
Исследователи по-разному трактуют реакцию девочек
на открытие ими половых различий. Ближе всех к пониманию
этого вопроса подошла Кестенберг. Она подчеркивала значе­
ние внутреннего пространства и связанного с ним желания
иметь куклу (маленькую дочку), в котором проявляется потреб­
ность девочки экстернализовать свои внутренние генитальные
переживания посредством игры в куклы. В процессе анальной
стадии маленькая девочка борется за ощущение независимос­
ти. Кестенберг полагала, что в фантазиях девочки фекалии пред­
ставляются ее ребенком. Ее гипотеза состоит в том, что во вре­
мя той стадии развития, которую она назы вает «ранней
материнской фазой», в отношении девочки к кукле проявля­
ется идентификация не только с матерью и собственным Я,
но и с репрезентацией своих в а г и н а л ь н ы х ощущений, с кото­
рыми пока невозможно иметь дело напрямую. Они повсюду

185
 Терапевтические отношения в психоанализе

носят с собой свою куклу, крепко прижимая ее к груди. Девоч­

ки гордятся обладанием куклой так же, как мальчики испыты­
вают нарциссическую гордость своим пенисом (Kestenberg,
1956а, р. 463). Кукла, которую обычно называют «моя малыш­
ка», всегда рядом и почти становится частью девочки2.
Кестенберг связывает фрустрацию от игры с куклой с нео­
пределенными внутренними напряжениями вагины. Ранняя
материнская фаза кончается неизбежным разочарованием.
Девочка, кажется, злится на свою мать и переживает снижение
самооценки. Главным ее приобретением становится возросшая
способность к проверке реальности, несмотря на нарциссичес­
кую травму от утраты всемогущества, связанную с потерей ее
иллюзорных детей. По-видимому, в этот период фантазийный
опыт материнства становится очень ценным опытом творения.
Это похоже на исполнение драматической роли, в которой сли­
ваются реальность и фантазия3.
В это время появляются фантазии об обладании пенисом,
что многие авторы считают важным шагом в развитии привя­
занности девочки к своему отцу. Желание «инкорпорировать»
пенис имеет решающее значение в развитии девочки, посколь­
ку представляется чем-то конкретным, что может ее напол­
нить. Полагаясь на эту фантазию, а не обращаясь к кукле, она
может представлять себя способной иметь что-то внутри себя.
Согласно Кестенберг, к концу фаллической стадии желание
иметь ребенка оказывается связанным с желанием иметь пе­

Прекрасная иллюстрация значения куклы представлена в случае

Хелен у Бергман (Bergman, 1999, р. 167-196).
Фурман (Furman, 1996) обратила внимание на то, что во время,
предш ествую щ ее и частично совпадающ ее с периодом, когда
возникает потребность в игре в куклы, начинающие ходить девочки
играют с контейнером (сумкой, кошельком, маленькой коробкой),
в которой они хранят дорогие им предметы (р. 443). Этот шаг
в развитии она рассматривает как свидетельство интеграции внут­
реннего пространства в развивающееся телесное Эго, что пред­
шествует игре в куклы,— внутренняя малышка проявляется вовне.
Фурман считает, что развитие материнских черт у девочки является
частью ее половой идентичности {gender identity).

186
 П уст ая мать

нис: внутреннее пространство девочки повторно катектиру-

ется по мере того, как девочка начинает желать проникнове­
ния внутрь себя и надеяться получить ребенка. Игра в куклы
приобретает другой характер и становится больше связанной
с эдипальными желаниями и сексуальными мечтами. Кестен-
берг пишет:

Наиболее драматическим моментом в конце ранней материн­

ской (или внутригенитальной) фазы, в возрасте четырех лет,
является чувство потери. Девочка переносит все свои чувства
на клитор, который становится гиперкатектированным за счет
внутривагинальных ощущений.

Кестенберг постулирует, что когда девочка устремляет

свой интерес на отца и у нее появляются фантазии о проник­
новении внутрь нее и рождении ребенка, она очень близко под­
ходит к пробуждению вагинальных ощущений. Хотя Кестен­
берг указывает путь к пониманию причин, лежащих в основе
разочарования девочек в матери, она не поднимает вопроса
о том, что зависть и снижение самооценки у девочек являю т­
ся результатом сравнения со своей матерью. Я думаю, необы­
чайно важно, что Кестенберг делает акцент на интенсивности
ранних материнских чувств и комплексном использовании
игры в куклы, поскольку раньше никто не обращал внимания
на то, какое значение они имеют для понимания развития
девочек.
Обсуждая открытие девочками половых различий и попыт­
ки справиться с фрустрацией, возникающей из-за отсутствия
прямого доступа к вагине, невозможности иметь детей и отде­
литься от матери, сохранив хорошее отношение к себе, Кляйн
первая предположила, что депрессия девочек может быть вы­
звана сравнением себя с матерью. Некоторые авторы обраща­
лись к этой теме и раньше, предполагая, что если девочка по­
нимает, что у нее нет пениса или ребенка, она злится на свою
мать за то, что у той тоже нет пениса, а также за то, что она
не обеспечила дочь ни пенисом, ни ребенком. Но все же кое-
что у матери есть: у нее есть грудь, есть дети, во время коитуса
у нее внутри есть пенис и есть супружеские отношения с отцом.

187
 Терапевтические отношения в психоанализе

Это сравнение дает девочкам преимущество п е р е д мальчиками

в проверке реальности (так как мальчик может поддерживать
свой нарциссизм и всемогущество, опираясь на сходство своих
гениталий и гениталий отца). Способность к проверке реаль­
ности у девочек усиливается по мере того, как она осознает,
что имеет ребенка только в своих фантазиях, когда играет с кук­
лами. Это предполагает некоторое ощущение горя. Очевидно,
что ее нарциссизм укрепляется, если она добивается внимания
отца и идентифицируется с его действиями и желаниями. Тог­
да она чувствует, что может соперничать с матерью за его лю­
бовь. Вступая в эдипову фазу с фантазией об «инкорпорации
пениса» или через идентификацию с отцом, маленькая девочка
может хотя бы частично компенсировать свою нарциссическую
потерю.

« П ад ени е м атери »

Во всех этих обсуждениях, кроме описываемой Кляйн «завис­

ти к груди», могущественная, доэдипальная мать представля­
ется ущербным или пожирающим существом, от которого дочь
должна отвернуться, потому что та ничего не может ей дать.
В этом случае бурные эмоциональные фантазии затмевают те­
оретические соображения. Оказывается, что и мальчикам, и де­
вочкам хотелось бы верить, что мать можно лишить силы, опу­
стошить и оставить позади. Как происходит ее превращение
из всемогущей, влиятельной фигуры, с которой оба пола хотят
идентифицироваться, в поврежденный и разочаровывающий
образ? Шасге-Смиржель пишет:

Образ женщины как дефектной, с дырой или раной, кажется

отрицанием образов примитивной матери. Это верно для обо­
их полов, но у женщин идентификация с таким образом опре­
деленно ведет к глубокому чувству вины. Щедрая грудь, пло­
довитая матка, мягкость, тепло, целостность, изобилие — все
это символизирует мать, так же как и фрустрация, вторжение,
зло, порок, болезнь и смерть. По сравнению с идеальными ка­
чествами, относящимися к раннему образу матери, обесцени­

188
 П уст ая мать

вание «кастрированной матери» является результатом сильно­

го желания освободиться от ее власти и зла (цит. по: Burke,
1998, р. 122).

А может ли быть так, что «падение» матери вызвано завис­

тью дочери, возникшей от осознания того, как многого ей не хва­
тает по сравнению с матерью, и желания отомстить за себя? Воз­
можно ли, что осознание того, что мать «не такая же, как она»,
усиливает желание девочки обладать тем, что имеет мать, для
того, чтобы отказаться от сепарации и вновь завладеть ей. Один
из способов мести — не признавать того, что есть внутри дру­
гих женщин; они не хотят видеть то, что другие женщины име­
ют, Они обращают внимание и признают только видимое —
одежду, собственность. Этот поверхностный интерес имплицит­
но содержит в себе мысль, что женщине не достает чего-то,
что может быть скомпенсировано только извне. Моя гипотеза
заключается в следующем: представляя себе, как мало она име­
ет по сравнению с матерью, девочка проникается такой острой
завистью, что она порождает бурные фантазии отмщения —
фантазии, что все действительно ценное может принадлежать
только отцу, подразумевая, что у матери нет ничего (и девочка
желает, чтобы у нее ничего не было).
Оливер показывает, какой тяжелой должна быть фрустра­
ция для девочки, когда мать не признает ее сексуальности:

Д е в о ч к а , будучи неэдипальным объектом для своей матери,

будет чувствовать себя неудовлетворенной и не способной удов­
летворять. Одним из последствий этого является неудовлетво­
ренность тем, что у нее есть, и тем, что она собой представляет.
Ее тело не такое, как у других. У нее нет гениталий, как у ее отца,
и нет ничего, что есть у матери,— груди, узкой талии, широких
бедер и волос внизу живота. Д ев о чк а чу в ств у ет себя нагой, пло­
ской, с прорезью, как у кукол, которых продают в магазинах
по сниженным ценам. Но все-таки у нее есть нечто такое же,
как у матери, но это нечто невидимое, спрятанное внутри. Никто
никогда не говорил ей о клиторе — еди н ствен н о м сексу ал ьн о м
атрибуте, таком же, как у матери. Глядя на мать, «оснащ ен­
ную» гораздо лучше, чем она, девочка обнаруживает зависть

189
 Терапевтические отношения в психоанализе

и ревность, которы е возникают из уничтожающе нелестного

сравнения себя с матерью (цит. по: Burke, 1998, р. 210).

Оливер полагает, что девочка может отчаянно сексуализи-

ровать отношения, привлекая внимание, а затем пугаться и от­
ступать. Она всегда будет чувствовать, что ей чего-то не доста­
ет, не хватает, и так будет до тех пор, пока она не получит
признания от мужчины. Если девочка все-таки как-то прояв­
ляет себя, то она боится возмездия матери и чувства утраты,
так как в глубине души понимает, что мать в действительности
ее не ценит. Я думаю, что эти деструктивные фантазии усугуб­
ляются, если мать сама страдает либо депрессией (и ведет себя
так, как будто она ничем не обладает), либо нарциссизмом,
ощущая, что у нее есть все.

Зав и сть к м атери

Возможно ли, чтобы ранняя зависть девочки к матери оказы­
вала такое глубокое воздействие на ощущение ею своего тела,
на ее психику и отношения с другими женщинами? Может быть,
споры относительно обоснованности утверждения Кляйн о зна­
чении хорошей и плохой груди и наличия зависти у ребенка
с самого рождения (с чем я не согласна) привели к тому,
что многие американские аналитики не могут интегрировать не­
которые из ее сложных идей в общую теорию. Тем не менее,
в течение многих лет идея зависти к пенису считалась осново­
полагающей (как будто само собой разумелось, что дети зави­
дуют тому, ч е г о у них нет).
Что такое зависть? Кляйн в 1957 году писала: «Зависть —
это злобное чувство к другому человеку, который обладает и на­
слаждается чем-то желаемым... Завистливый импульс направ­
лен на то, чтобы отобрать или испортить это. Зависть исходит
из наиболее ранних отношений с матерью». Далее она развива­
ет свою мысль и говорит, что завистник хочет внести плохое,
в первую очередь плохие экскременты и плохие части себя,
в мать, и в глубине этой ужасной фантазии лежит стремление
к разрушению ее творческой способности. Кляйн говорит,
что хотя зависть считается одним из семи смертных грехов,

190
 П уст ая мать

«бессознательно она ощущается как самый тяжелый грех, пото­

му что она отравляет и портит хороший объект, который явля­
ется источником жизни» (Klein, 1957, р. 189).
Ранее Кляйн писала:

Одна их причин, которая препятствует развитию девочки, состо­

ит в том, что, в отличие от мальчика, реально «обладающего» пе­
нисом и вступающего в конкуренцию с отцом, у девочки есть,
только «неудовлетворенное», очень неопределенное, смутное,
однако весьма интенсивное желание материнства... Ее деструк­
тивные стремления, направленные на тело матери (или на опре­
деленные внутренние органы в нем), а также против детей внут­
ри ее матки активизируют страх возмездия в форме разрушения
способности самой девочки к материнству или повреждения ее
органов, связанных с этой функцией и ее собственными детьми
(1932, р. 46).

И далее:

Тревога и чувство вины являются основной причиной вытесне­

ния изначально очень сильных чувств гордости и удовольствия
от женской «роли». Это вытеснение является следствием обес­
ценивания способности к материнству, вначале столь высоко
ценимой. Таким образом, девочка лишается опоры, которую
мальчик имеет благодаря обладанию пенисом. Необходимый
источник поддержки девочка может обрести в предвосхищении
материнства (1932, р. 46).

Кляйн постоянно указывала, что девочка боится мести

примитивного материнского Супер-Эго, что подтверждает мне­
ние о том, что у девочек Супер-Эго более сильное, чем у маль­
чиков. Девочка опасается, что может нанести вред той, что сто­
ит у истоков жизни, испытывая вину и страх за ее благополучие.
Согласно Кляйн, «чувство вины происходит от осознания дес­
труктивной зависти и может временно привести к торможению
способностей пациентки». Она полагала, что материнское тело
представляет собой своего рода склад, в котором хранятся удов­
летворение всех желаний и умиротворение всех страхов.

191
 Терапевтические отношения в психоанализе

Кляйн указывала на то, что страх деструктивной зависти

маленькой девочки имеет настолько важное значение для ее
психической жизни, что он оборачивается усилением уз, кото­
рые связывают ее с матерью. Она считала, что зависть дает им­
пульс к возмещению матери всего, что было у нее взято, а это,
в свою очередь, ведет к защите против агрессии4.
Я полагаю, что страх разрушения внутренней матери и ран­
няя идентификация с ней усиливают у девочки чувство пусто­
ты, так как она опасается, что разрушает не только часть своего
женского Я, но и мать, находящуюся внутри нее и дающую
жизнь. Девочка вступает в эдипальный период настолько на­
пуганной своими разрушительными чувствами по отношению
к матери, что этот период оказывается наполненным сильной
тревогой. Она считает, что ее желания на самом деле могут при­
чинить вред ее матери. Присутствие этого страха может уси­
лить торможение творческих способностей в юности, когда за­
висть и ревность к другим женщинам проявляются с особой
силой.
Мне кажется, что страх женщин, вызванный тем, что им
нечего сказать или показать, связан с внутренней атакой на их
креативность, поскольку они чувствуют вину за разрушение
продуктивного внутреннего пространства матери (как счита­
ла Кляйн) и понимают, что должны быть наказаны за это5.
Когда люди испытывают зависть, они считают, что внутри
другого есть нечто ценное. Интенсивность этих чувств застав­
ляет предположить, что их происхождение относится к очень
раннему периоду, когда кто-то делал нечто столь хорошее
и значимое, что это казалось недостижимым. Открытие поло­
вых различий, по-видимому, происходит в начале анальной

4 См. работу Бассин (Bassin, 1999, р. 2 1 1 -2 1 3 ), где обсуждаются

интересные комментарии Фест (First, 1999) о негативной терапев­
тической реакции.
5 См, статью Калиних (Kalinich, 1993) с интересными примерами
случаев успеш ны х женщ ин, которым н еобходи м о избавиться
от хорош их чувств, связанны х с их интеллектуальными сп о ­
собностями.

192
 П уст ая мат ь

фазы. В этот же период достигают своего пика фантазии о раз­

рушении матери.
По-видимому, девочки, которых воспитывают сильные
отцы или другие мужчины, чувствуют себя менее конфликт­
но в отношении собственных достижений и их предъявления.
Возможно, такая динамика отчасти объясняется фантазией
о том, что взять что-то у отца не так губительно, как у матери
(когда видимые последствия так неочевидны). Если отец от­
носится к дочери как к либидинозному объекту, девочка мо­
жет перейти ко второй фазе отрицания, когда она всерьез,
так же как и в случае с куклой, верит, что любят только ее и ни­
кого больше. В этом случае она не испы ты вает зависти,
поскольку мать для нее вряд ли существует. Я думаю, что воз­
можность отыскать способ для прямого обращения со своими
агрессивными чувствами является принципиально важной,
поскольку, в отличие от мужчин, женщинам сложнее найти
каналы для выражения агрессивных импульсов. Чодороу пи­
шет: «Вопросы переживания горя и конфликты, связанные
с выживанием и победой над другим... вызывают трудности
в благополучном разрешении переноса, нагруженного виной
и завистью, особенно при работе с аналитиком-женщиной»
(Chodorow, р. 248-249).
Чтобы продемонстрировать, как проявляется зависть в те­
рапевтической ситуации, я приведу два случая, которые, несмо­
тря на то, что отношения дочери с матерью были разными (в од­
ном случае дочь была любимицей матери, в другом —очень рано
была отвергнута и впоследствии боялась конкуренции), были
похожи тем, что мать в обоих случаях препятствовала форми­
рованию сексуальной идентичности. Проявлять собственную
сексуальность и желания в отношении отца было небезопасно.
Не имея возмож ности ф антазировать об обладании тем,
что имеет мать, и боясь мести, дочь проникалась все более па­
тологической завистью, которая привела ее к проблемам сепа­
рации и сильным торможениям в проявлении сексуальности
и агрессии.

193
13 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

Клинические примеры

М и сси с Л .

Миссис Л. было 30 лет. В течение шести лет она была замужем,

и у нее был ребенок. Ее мать умерла, когда ей исполнилось 20
лет, и с тех пор, чем бы она ни занималась, миссис Л. не чувст­
вовала эмоциональной вовлеченности. Вот почему она решила
обратиться за помощью.
Миссис Л. была вторым ребенком в семье с тремя детьми.
У нее было два брата: один старше ее на год, другой младше на во­
семь лет. Хотя она не думала, что была желанным ребенком, так
как родилась всего через год после брата, она считала, что мать
была сильно разочарована рождением старшего сына, потому что
ждала девочку. Миссис Л. не сомневалась, что была любимым
ребенком в семье и замещающей фигурой для отца, который по­
стоянно ругался с матерью. Пациентке казалось, что причиной
родительских ссор была именно она, поскольку, когда она дра­
лась со своим старшим братом, что случалось нередко, мать все­
гда становилась на ее сторону, а отец заступался за брата.
Привлекая столько внимания, миссис Л. чувствовала себя
виноватой. Она считала, что своим рождением чуть ли не ли­
шила жизни своего старшего брата, а младшего лишила внима­
ния матери, поскольку та часто оставляла его одного, проводя
время с дочерью. У нее было много сознательных фантазий о не­
нависти к своему отцу и желании избавиться от него, чтобы
остаться наедине с матерью (сначала у нее не было сознатель­
ных фантазий о желании избавиться от матери, они появились
позже и всегда сопровождались сильной тревогой). Когда ро­
дился ее младший брат, она продолжала вести себя так, как буд­
то его не было, и исключила его из своих детских воспомина­
ний. При этом она была озабочена желанием иметь детей, что,
казалось, было связано с ее сильными переживаниями по по­
воду беременности матери и рождения младшего брата.
Несмотря на то, что семья имела достаточно денег, мать
не поощряла детских прихотей. В начале лечения пациентке
было трудно позволить себе получать удовольствие.

194
 П уст ая мат ь

В самом начале нашей работы миссис Л. рассказывала мне,

какой чудесный у нее муж. Она была уверена, что я ей завидую.
Она считала, что ни у меня, ни у кого другого нет такого мужчи­
ны. Она постоянно искала во мне признаки зависти и говорила,
что если сблизится со мной, то я причиню ей боль в отместку
за то, что в ее жизни всего больше, чем в моей. Дальнейший ана­
лиз обнаружил, что она чувствовала себя способной разрушить
мой брак, рассказывая о том, как хорошо заботится о ней ее муж
и таким образом давая мне почувствовать, что обо мне так не за­
ботятся. Она часто говорила, что я могла бы сделать карьеру,
но обо мне некому позаботиться, и в отместку за эту пустоту я мо­
гу разрушить ее брак. Более того, было ясно, что она отчаянно
хотела встать между мной и моим мужем. Правда, не было по­
нятно, хотела ли она лишить меня матери, видя во мне сиблинга,
или отца, победив м е н я в эдипальной борьбе, или обоих сразу.
Несколько месяцев спустя стало очевидно, что она хочет
лишить меня всего. Когда в конце месяца подходило время пла­
тить за терапию, миссис Л. заставляла меня ждать. Она даже
сказала, что хочет, чтобы я расстроилась и впала в ярость (чего
я никогда не делала), и тогда она будет знать, что я в ней заин­
тересована, что она мне нужна, по крайней мере, ее деньги.
Миссис Л. рассказывала, как она любила свою мать, как скуча­
ла п о ней и как часть ее будто омертвела, когда мать умерла.
Во время терапии она поступала со мной так, как поступала
с ней мать, а я должна была принимать ее выходки и пережи­
вать. Кроме того, я все время должна была сама заводить разго­
воры об отпуске, об оплате и т. п., как будто я в ней нуждалась,
а она во мне — нет. Хотя миссис Л. заявляла, что не чувствует
привязанности ко мне, она увеличивала количество часов по ме­
ре того, как возрастал ее страх. Она боялась, что не сдаст экза­
мены в институте; это было бы отражением ее состояния. В те­
чение некоторого времени она пропускала сессии, появляясь
только на тех, о которых мы договорились заранее, и сообщала,
что абсолютно забыла о пропущенных.
В этот период миссис Л. обнаружила, что она беременна,
но несколько сессий молчала об этом. Однажды, когда мы заго­
ворили о пропуске предыдущей сессии, она сказала: «Я хочу,
чтобы вы почувствовали пустоту, потому что вы здесь одна,

195
13*
 Терапевтические отношения в психоанализе

а у меня внутри растет ребенок». Казалось, что комната преврати­

лась в мое тело, и она решала, когда его заполнять, а когда —нет.
Здесь в равной мере проявилось ее фаллическое желание (быть
способной заполнять меня или не заполнять) и стремление про­
демонстрировать мне свое превосходство фертильной женщины.
Будучи несколько раз беременной в течение своей профес­
сиональной карьеры, а теперь находясь в климактерическом
возрасте, я с интересом отнеслась к этой пациентке, которая
говорила со мной о своей способности иметь детей, тогда как я
уже была на это не способна. Так сильно миссис Л. хотелось,
чтобы я ей завидовала.
Когда мы анализировали ее желание возбудить во мне за­
висть, стало понятно, что для миссис Л. было невыносимо ви­
деть женщину беременной или имеющей нечто, чего у нее не бы­
ло. Она начала осознавать, что беременность матери крайне
расстроила ее, причем не только тем, что она сама не могла иметь
ребенка, но и тем, что мать предала ее, создав с отцом другого
ребенка, который нуждался в заботе и внимании. До этого она
пребывала в уверенности, до некоторой степени бессознатель­
ной, что ее мать не хотела ничего и никого, кроме нее.
Пациентка не могла понять, как много она хотела получить
от своего отца и как сильно в нем нуждалась. Желая, чтобы я
оставила своего мужа, она, казалось, хотела, чтобы я больше
принадлежала ей, или хотела меня полностью разрушить, что­
бы заполучить мужчину. Другим источником унижения и боли
пациентки было неприятие ее со стороны отца. Желание изба­
виться от матери, чтобы завоевать любовь отца, заставляло ее
ч у в с т в о в а т ь вину и с т р а х , что она останется совсем одна.
Во время беременности у миссис Л. было сильное желание
спрятать от всех свое меняющееся тело. Она одевалась так, что­
бы ничего не было заметно, и не желала говорить о ребенке.
После родов она никого не пригласила к себе домой и никому
не сообщила о ребенке. Ей снились кошмары о том, что ребен­
ка собираются похитить.
Я интерпретировала поведение миссис Л. следующим об­
разом: она чувствует, что у нее есть что-то очень ценное, поэто­
му люди будут завидовать ей и захотят разрушить ее. Потихонь­
ку она начала говорить о своем счастье и успехе, не особенно

196
 П уст ая мат ь

акцентируя внимание на своем драгоценном муже. Несколько

раз ей снилось, что у нее есть пенис, что, казалось, представля­
ло ее безопасные нарциссические фантазии, которые не могли
причинить вреда ее женственности. Раньше она предпочитала
прятаться за успех своего мужа вместо того, чтобы выражать
свои собственные потребности, которые вызывали чувство
вины, страх разрушения и мести.
В течение этого периода всякое обсуждение чего-то хоро­
шего в жизни миссис Л. сменялось рассказами о чем-нибудь пе­
чальном, неприятном, и мы начали осознавать, что она не толь­
ко боялась моей зависти, но и отдавала мне обратно «ребенка»,
чтобы я чувствовала себя законченной и целостной. Она была
уверена, что мне хотелось бы, чтобы она приходила чаще и тем
самым компенсировала мою пустоту, возникшую вследствие
невозможности иметь детей. Подобным образом, будучи еще
девочкой, она чувствовала, что должна остаться дома, чтобы до­
полнить свою мать. По мере продвижения анализа стала нала­
живаться ее учеба в институте, она начала вовремя выполнять
задания. Фактически она стала завоевывать признание.
Когда миссис Л. заканчивала институт, она опять забереме­
нела. В некотором смысле она чувствовала, будто не может на­
чать работать, хотя солидные и привлекательные для нее фир­
мы были готовы нанять ее. Она с ч и т а л а , что может заработать
денег больше, чем я, и что я захочу отобрать их у нее. Новый
ребенок в некотором смысле представлял собой способ выхода
из этой дилеммы, так как она давала себе нечто, чего у меня не бы­
ло, не подвергая слишком большой опасности наши отношения.
Наличие ребенка и возможность зарабатывать много денег поз­
воляли бы ей чувствовать, что все хорошее содержится внутри
нее (всемогущий самодостаточный образ), а я была бы совершен­
но опустошена. В сущности обладание деньгами означало бы
полное исчезновение зависимости от отношений со мной.
Для миссис Л. эта беременность сильно отличалась от пре­
дыдущей. Теперь она носила более красивую одежду для бере­
менных, рассказывала о беременности своим сокурсникам (даже
тем, кто не состоял в браке или не имел детей). После родов она
стала на некоторые сессии приносить ребенка. Ей нравилось кор­
мить его грудью, сидя передо мной. Она хотела, чтобы я начала

197
 Терапевтические отношения в психоанализе

воспринимать ее как могущественную женщину, у которой вну­

три есть все.
Оказалось, что в детстве миссис Л. часто чувствовала,
что мать держала всю власть в своих руках и по собственной
воле могла что-то дать или не дать остальным членам семьи.
Быть матерью для нее означало быть в сильной позиции.
Ее мать могла всех их сделать нуждающимися и несчастными,
и неприятные чувства миссис Л. по отношению к своей матери
заставляли ее испытывать сильнейшую вину, особенно после
того, как она умерла. Иногда она желала ей смерти, поскольку
чувствовала, что не может иметь всего, что хочет, пока мать жива
(мужчину, секс, детей, карьеру). Ей хотелось всего, что ее мать
считала ничего не стоящим. Она могла жить, только будучи ре­
бенком своей матери, иначе ее мать чувствовала бы себя нар-
циссически опустошенной.
Миссис Л. понимала, что некоторые из этих чувств были
на самом деле ее собственным желанием о п у с т о ш и т ь свою мать,
И это, казалось, уменьшало ее тревогу. Осознав, что она разру­
шила свою мать, миссис Л. почувствовала себя наполовину
мертвой, как будто ее мать ответила ей тем же самым, забрав
часть ее жизни. Рождение детей было для нее способом под­
твердить, что внутри нее что-то осталось живым, но в других
отношениях она не могла позволить себе многих удовольствий,
таких как интеллектуальные и творческие занятия.
Каким о б р а з о м я поняла глубину зависти этой женщины?
Прежде всего, я думаю, у нее была мать, которая чувствовала
фрустрацию в своей собственной жизни (в карьере, в отноше­
ниях с мужем и т. п.). Ее дочь должна была исполнить ее собст­
венное желание быть более успешной и, возможно, более кон­
курентной (казалось, что она видела в дочери свое фаллическое
продолжение). В то время как она, казалось, желала всего для
своей дочери, она не могла позволить по-настоящему ценить
независимую идентичность девочки. Постоянно принижая отца,
она вредила их отношениям, и отец объединился с сыновьями
против миссис Л. (лишив дочь дра ценного внимания со сто­
роны мужчин, в котором она так нуждалась). Миссис Л. оста­
лась со своей матерью, став для нее единственной поддержкой.
К моменту, когда она достигла подросткового возраста, ее сек­

198
 П уст ая мат ь

суальные желания стали столь разрушительными для ее отно­

шений с матерью, что все, о чем она могла мечтать, было жела­
нием разрушить мать, чтобы самой обладать всеми детьми
и всем ценным, что было у ее матери. Вскоре она обнаружила,
что для нее крайне трудно получать подлинное удовольствие
от своих достижений без того, чтобы не испытывать тяжелого
чувства разрушения кого-то (или чего-то внутри себя).

М иссис П .
Мать миссис П. вела себя со своей дочерью более отвергающим
образом, чем мать миссис Л., с самого ее рождения. Миссис П.
была первой из трех детей в бедной семье, жившей на Среднем
Западе. Ее мать была очень живой и красивой, а отец был умным
и честным человеком, который никогда не использовал до кон­
ца свой потенциал и которому всегда приходилось много рабо­
тать в к о н т о р е . С в о ю н е з р е л у ю н а р ц и с с и ч е с к у ю ж е н у , к о т о р а я
была необычайно жизнерадостной, он обожал. Мать оказалась
не в состоянии заботиться о детях и с самого начала восприни­
мала свою старшую дочь как тяжелую обузу, зная, что у нее есть
этот «несносный ребенок», которого надо слишком много кор­
мить и который никогда не бывает доволен. Миссис П. научилась
ограничивать свои потребности, потому что ее мать проявляла
к ней внимание только в том случае, если она была «хорошей».
Миссис П. была необыкновенно умной девочкой, поэтому
отец поддерживал ее в стремлении получить образование.
Он сделал все, чтобы помочь ей получить стипендию и, в конце
концов, уехать в Нью-Йорк, чтобы стать педиатром. Однако его
внимание к ее учебе заставило миссис П. почувствовать себя со­
вершенно непривлекательной, несексуальной, и усомниться в ее
привязанности к отцу. Она была чрезмерно строгой в вопросах
секса, но, несмотря на это, мать рассказывала ей о том, как стра­
стно ее отец желал свою жену и какой у них был замечательный
секс. Обычно мать еще добавляла, что, возможно, миссис П. ни­
когда не найдет мужчину, который бы так желал ее, потому что
у нее, наверное, не будет такой большой груди, как у матери.
Пациентка, которая на самом деле была очень хороша собой,
выросла с ощущением своей непривлекательности и опасалась,

199
 Терапевтические отношения в психоанализе

что ни один мужчина не заинтересуется ею. М н о г и е ф а н т а з и и

миссис П, о мужчинах, казалось, были окрашены ее желанием
почувствовать на себе материнскую заботу. Это было жадное
стремление, чтобы ее окружили заботой и отдали ей все. Но эти
фантазии заставляли ее чувствовать себя очень плохой.
Когда миссис П. начала лечение, ее преследовала мысль,
что женщины пытаются что-то отобрать у нее. Не гак давно она
встретила мужчину, который ей понравился, и ею овладел страх,
что каждая заговорившая с ним женщина попытается увести
его. Ее ревность была настолько сильной, что из-за этого у них
часто портились отношения. В отчаянии она чувствовала, что ее
не любят. Мы смогли проработать некоторые из ее желаний
украсть что-нибудь у своей красивой матери. Частично фанта­
зии о том, что мужчина, которого она любит, найдет другую
женщину, представляли ее вытесненные желания применитель­
но к матери. Ее сексуальные фантазии, особенно связанные с от­
цом, были глубоко вытеснены.
В переносе миссис П, вынуждена была соревноваться
со мной, показывая, что только мужчины были для нее по-на­
стоящему ценными. Что бы мы ни обсуждали, она обязательно
говорила об этом же с несколькими мужчинами и потом заяв­
ляла, что один из них сказал нечто по-настоящему полезное
( д а ж е е с л и это б ы л о т о ж е с а м о е ) . С одной с т о р о н ы , к а за л о с ь ,
что она борется за независимость против вселяющей ужас ма­
тери. С другой стороны, она идеализировала мужчин и чувст­
вовала свою целостность только рядом с мужчиной, окружен­
ная его заботой (или только тогда, когда сама могла бы стать
мужчиной).
Так же как и миссис Л., миссис П. начала терапию с расска­
за о сновидении, в котором у нее был пенис. За идеализацией
пениса скрывалась чрезмерная идеализация матери, которую
она видела сильной настолько, что боялась полного поражения
со стороны соперницы. Миссис П. думала, что стоит ей почув­
ствовать сексуальное желание, ее соперница могла бы ее сокру­
шить. Если она чувствовала себя сильной (что было связано
с ощущением собственной сексуальности), то у нее появлялся
страх, что она разрушит свою мать. Только у одного человека
б ы л о все, и этим человеком могла б ы т ь только ее м а т ь . О н а

200
 П уст ая мать

не могла позволить мужчине сделать себя центром его жизни.

МуЖЧИНЫ были либо недоступными и отказывающими, либо,
как дети, нуждались в ее заботе. Мужчинам, которых встреча­
ла миссис П., она никогда не отдавала столько же любви, сколь­
ко своему отцу, каждый раз проигрывая с ними те же деструк­
тивные отношения, которые были у нее с матерью.
Благодаря постоянным интерпретациям деструктивных
желаний пациентки по отношению к своей матери, ее страха воз­
мездия со стороны матери и страха зависимости от меня (так как
я воспринималась как имеющая в себе нечто ценное), все ее стра­
хи уменьшились. Она смогла наконец-то выйти замуж и родить
детей. Ее отношение к беременности и воспитанию детей оказа­
лось необычайно важным для понимания ее идентификации с ма­
терью, которая чувствовала себя совершенно опустошенной по­
требностями своих детей. Пациентка очень боялась, что в ее груди
не будет молока, что со своими детьми она повторит отыгрыва­
ние своей потребности держать все в себе.
Наиболее значительные изменения в ее самовосприятии
произошли в тот момент, когда она осознала, что у нее внутри
есть нечто ценное, чего ее дети не смогут исчерпать, и тогда,
отдавая себя им, она стала получать удовольствие.
Страхи пациентки имели два источника: нарциссизм ее ма­
тери, которая постоянно лишала ее внимания и конкурировала
с ней, и ее собственные спроецированные желания украсть у ма­
тери ее грудь, ее детей и сексуальность, чтобы обрести чувство
целостности и ценности. Из-за проекции страхов возмездие ма­
тери стало казаться ей ужасающим. Кроме того, мать, которая,
очевидно, воспринимала своих детей как очень жадных, еще бо­
лее усугубляла ситуацию. В результате миссис П. стала подав­
лять свои желания о чем-нибудь попросить и вместе с тем у нее
появилась патологическая зависть к тому, что есть у других.

О бсуж д ени е и вы воды ■

В процессе работы с пациентками (в особенности с очень успеш­

ными) я обнаружила, что женщины часто начинали свое лече­
ние так, как будто меня и не существовало в их фантазийной

201
 Терапевтические отношения в психоанализе

жизни (за исключением того, что за лечением они обращаются

к женщине). Возможно, многие сказали бы, что это типичное про­
явление нарциссического переноса, я же полагаю, что это нечто
другое. По мере того, как продвигалось лечение, я становилась
эдипальной соперницей, но со временем эдипальные фантазии
сменялись другими, гораздо более сложными и путающими.
Пациентки не просто хотели завладеть мужчиной, который при­
надлежал матери-аналитику, они хотели отнять все, что ей при­
надлежало, и, в сущности, разрушить ее. Я думаю, что это один
из наиболее сильных видов сопротивления улучшениям, кото­
рый встречается у пациенток с нарушениями подобного рода.
Несмотря на то, что это можно рассматривать как проблему се­
парации, я думаю, что если сначала проанализировать стоящее
за этим желание лишить всего другую женщину, то после этого
можно работать с сепарационными страхами более продуктив­
но (поскольку пациентки, скорее, представляют себя не сильны­
ми, желающими достичь успеха и сделать свою жизнь насыщен­
ной, а, напротив, слабыми, беспомощными и не способными спра­
виться ни с чем самостоятельно).
Поведение обеих пациенток, которое можно понимать как
страх зависимости (например, в случае нежелания увеличить ко­
личество сессий), может также быть связано с попыткой решить
вопрос о том, обладает ли мать всей властью или они сами могут
удерживать власть. Часто такое поведение является нарцисси-
ческой защитой, однако желание лишить мать того, что у нее есть,
также является частью этой защиты, и пациентка должна понять
как свою агрессию против терапевта, так и необходимость вос­
становить ущерб. Что касается терапевтов, я думаю, что желание
терапевтов-женщин как можно лучше приспособиться к паци­
енткам и, например, пойти на снижение оплаты, может отражать
не только проявление материнского отношения, но и свойствен­
ный всем женщинам страх, что если в них будут видеть человека
с желаниями, то придется столкнуться с завистью.
Меня могут спросить: «Как маленький ребенок, который в си­
лу своего возраста меньше, чем кто бы то ни было, может гор­
диться тем, что у него есть, потому что он обладает конкретным
мышлением, может завидовать тому, чем обладает другой?» В хо­
де развития девочки надо найти способ помочь ей ощутить свою

202
 П уст ая мать

сексуальность как нечто, чем она владеет, помочь ей обрести чув­

ство Я. Мать должна признавать сильное желание девочки обла­
дать своим телом. Если эта часть идентичности девочки будет
отрицаться, иными словами, если она будет чувствовать себя толь­
ко частью матери, а не отдельной личностью, в будущем ей будет
сложно испытывать состояния возбуждения и творчества. Эти
состояния подтверждают отдельность Я, и без них возникающее
чувство опустошенности будет приводить к желанию лишить
других того, что у них есть, чтобы чувствовать себя целостной.

Л и тература

ABELIN, E.L. (1980). Triangulation, the role of the father and the origins
of core gender identity during the rapprochement subphase. In R a p ­
prochement, ed. R.E Lax, S. Bach, T.A. Burland. N ew York: Aronson,
p. 1 5 1 -1 7 0 .
BARNETT, M. (1966). Vaginal awareness in the infancy and childhood
of g ir ls./. Amer. Psychoanal. Assn., 14:129-141.
BASSIN, D. (1982). W oman’s images of inner space: data towards expand­
ed interpretive categories. Int. Rev. Psychoanal., 9 :1 9 1 -2 0 3 .
BA SSIN , D., ed. (1999). Female Sexuality. Northvale, NJ: Aronson.
BENJAMIN, J. (1991). Father and daughter. Identification w ith differ­
ence — a contribution to gender heterodoxy. Psychoanal. Dialogues,
1(3):277—299.
BERGM AN, A. (1999). Ours, Yours, Mine: M utuality a n d the Emergence
o f the Separate Self. Northvale, NJ: Aronson.
BE R NSTEIN , D. (1990). Female genital anxieties, conflicts and typical
mastery modes. Int. J. Psychoanal., 71:151-165. Also, in Female S ex­
uality, ed. D. Bassin. Northvale, NJ: Aronson, 1999, p. 4 7 5 -4 9 9 .
BREEN, D., ed. (1993). The Gender Conundrum. London: Routledge.
BU R K E , N., ed. (1998). Gender and Envy. N ew York: Routledge.
CFIODOROW, N.J. (1999). From subjectivity in general to subjective gen­
der in particular. In Fem ale Sexuality, ed. D. Bassin. N orthvale, NJ:
Aronson, p. 2 4 1 -2 5 0 .
ELLMAN, C. (1970). An experimental study of the female castration com ­
plex. Ph.D. diss., N ew York University.
ER IK SO N , E.FI. (1950). Childhood a n d Society. N ew York: Norton.
ER IK SO N , E.H. (1968). Id en tity: Youth and Crisis. N ew York: N orton.
FIRST, E. (1999). G etting worse for their sake. In Female Sexuality, ed.
D. Bassin. Northvale, NJ: Aronson, p. 2 0 9 -2 1 9 .
FR E U D , S. (1931). Female sexuality. S.E., 21:225-246.

203
 Терапевтические отношения в психоанализе

FU R M A N , Е. (1 9 9 6 ). On m otherhood. J. Amer. Psychoanal. Assn., 44

(Suppl.): 4 2 9 -4 4 7 .
GALENSON, E., R O IPH E, H. (1976). Some suggested revisions concern­
ing early female d evelop m en t./. Amer. Psychoanal. Assn., 24 :2 9 -5 7 .
HORNEY, K. (1926). The flight from womanhood. In Feminine Psycholo­
gy. London: R outledge & Regan Paul.
JO N ES, E. (1938). Papers in Psycho-Analysis. London: Balliere, Tindall,
& Cox.
KALINICH, L. (1993). On the sense of absence: a perspective on wom an­
ly issues. Psychoanal. Q., 62:206-227.
K ESTEN BER G , J.S. (1956a). V icissitudes of fem ale sex u a lity ./. Amer.
Psychoanal. Assn., 4:45 3 -4 7 6 .
KESTENBERG, J.S. (1956b). On th e developm ent of maternal feelings
in early childhood. Psychoanal. S tudy Child, 11:275-291.
KLEEMAN, J.A. (1976). Freud’s views on early female sexuality in the light
of direct child observation. J. Amer. Psychoanal. Assn., 24:3-27.
KLEIN, M. (1932). The effects of early anxiety situations on the sexual
d evelopm ent of the girl. In The P sycho-A n alysis o f Children, ed.
H.A. Thorner, trans. A. Strachey. N ew York: D ell, 1975, p. 1 9 4 -2 3 9 .
KLEIN, M. (1957). Envy and gratitude. In Envy an d Gratitude an d Other
Works, 1 9 4 6 -1 9 6 3 . N ew York: Delacorte, 1975.
MAENPAA-REENKOLA, E. (1996). The fantasy o f damage to the baby.
Scandinavian Psychoanal. Rev., 19:46-59.
MAYER, E.L. (1985). «Everybody must be just like me»: observations on
female castration anxiety. Int.J. Psychoanal., 66:3 3 1 -3 4 7 .
OLIVIER, C. (1980). In the beginning was Freud (and other excerpts from
Jocasta’s children). In G ender an d Envy, ed. N. Burke. N ew York:
Routledge, 1998, p. 1 9 9 -2 1 2 .
PARENS, H„ POLLOCK, L„ STERN, J., KRAM ER, S. (1976). On the
girl’s entry into the oedipus c o m p le x ./. Amer. Psychoanal. Assn.,
24:79-107.
SHERFEY, M.J. (1 9 6 6 ). The evolution and nature of female sexuality.
J. Amer. Psychoanal. Assn., 14:78-128.
STOLLER, R.J. (1976). Primary fem ininity./. Amer. Psychoanal. Assn.,
24:59-78.
TYSON, P. (1982). A developm ental line of gender, identity, gender role,
a n d c h o ic e o f lo v e o b je c t ./. Am er. P sych oan al. A ssn., 3 0 :6 1 - 8 6 .
М а ть вн у три м а тери

Розмари Балзам, доктор медицины*

В данной работе описан субъективный опыт интернализации,

особое внимание уделено внутреннему миру дочери, становящей­
ся и ощущающей себя матерью. Три случая, отражающие три
стадии материнского цикла женщины, приведены для того, что­
бы продемонстрировать способы обнаружения и выражения ее
собственной интернализованной матери, поскольку они, в свою
очередь, влияют на ее потомство. В статье рассматриваются
отдельные моменты анализа молодой матери, а также ставит­
ся вопрос о том, как «материнское» поведение проявляется на бо­
лее поздних этапах развития.

Ребенок - Отец Человека

И я мог бы пожелать, чтобы мои дни были
Связаны друг с другом естественным благочестием...

Но для первых привязанностей

Те темные воспоминания,
Являясь тем, что могут,
Суть все же фонтан света всего нашего дня,
Суть все же главный свет всего нашего видения.

У. Вордсворт. «Ода: Намеки бессмертия

в воспоминаниях раннего детства».1

* Rosemary Н. Balsam. The Mother within the Mother. The Psychoana­

lytic Quarterly. Vol. LXIX, 2000, No. 3.
' The Child is Father of the Man;
And I could wish my days to be
Bound each to each by natural piety...
But for those first affections,
Those shadowy recollections,
Which, be they what they may,

205
 Терапевтические отношения в психоанализе

В в ед ен и е

Часто лишь тогда, когда женщина становится матерью, она пе­

реживает полное влияние собственной интернализованной ма­
тери. Становиться матерью — это процесс развития, который
оказывает как позитивное, так и негативное воздействие
на субъективное самоощущение женщины (Benedek, 1959;
Bibringet. al., 1961; Dahl, 1999; Deutsch, 1945 и многие другие).
Тема манифестаций интернализации матерью одного из ее ро­
дителей, с учетом его биологического пола и гендерной при­
надлежности,— обширная область исследования. Все эти вли­
яния могут быть целиком интегрированными и настолько не­
заметными для индивида, что выявить их удается лишь в слу­
чае сильных нарушений, которые и привлекают наше внима­
ние. Поэтому я выбрала для обсуждения лишь некоторые осо­
бенности и аспекты интернализации, проявляющейся в доче­
рях, когда они, в свою очередь, становятся матерями. Я уделяю
особое внимание молодой матери, проходящей лечение. Я рас­
сматриваю, что это значит — впервые стать матерью, заботя­
щейся о собственном ребенке, а также кем является аналитик
для такой матери. В дополнение я рассмотрю последствия как
можно более длительного сохранения рамок аналитического
лечения. Во втором и третьем случаях проиллюстрировано зна­
чение, которое имеет для матери интернализация переживаний,
испытанных ею в течение всей жизни.
Толчком к написанию данной статьи стало переживание
открытия пациенткой и терапевтом: они были поражены тем,
что осознанные пациенткой поведение и установки являлись
манифестациями образа матери. Такая эмоциональная констел­
ляция, возможно, возникла для того, чтобы помочь пациентке-
матери в определенный момент ее заботы о детях, и вначале

Are yet the fountain light of all our day,

Are yet a master light of all our seeing...

William Wordsworth, «Ode: Intimations of Immortality from Recollec­

tions of Early Childhood». В тексте - подстрочный перевод.- Примеч.
науч. ред.

206
 М ат ь внут ри мат ери

застала ее врасплох. Иная женщина, еще не имея детей, может

сознательно отвергать мать или идеализировать ее, видя ее не­
гативные и позитивные черты, но затем она может осознать соб­
ственные, явно идентичные формы материнского поведения.
Возможен вариант, когда женщина вообще не замечает мате­
ринского влияния, и терапевт становится первым, кто наблю­
дает изменение в ее понимании себя.

Р а н н и е этапы м а тери н ства

Можно предположить, что клиницист более всего узнает о ма­

теринской интернализации и ее влиянии на материнство от тех
пациенток, с которыми он работал до и во время беременности
и родов, а затем на ранних этапах материнства. Логично пред­
положить, что здесь у аналитика появляется редкая возмож­
ность увидеть, услышать и сравнить перемену в мыслях, чувст­
вах и поведении до и после переживания материнства, а сама
пациентка получает пищу для размышлений и наблюдений.
Однако, как оказалось, все не так просто.
Я имела возможность наблюдать некоторых женщин, про­
ходящих интенсивный анализ или психотерапию в этот пери­
од. Такие пациентки часто по той или иной причине приносят
ребенка с собой на сессии, и таким образом у аналитика появ­
ляется возможность увидеть взаимодействие, о котором он так
много слышал. Конечно, подобные сессии чаще случаются в ра­
боте с пациентками, проходящими не психоанализ, а терапию
«лицом к лицу». У большинства женщин, становящихся мате­
рями, появляется сильное желание, чтобы терапевт восхищал­
ся их ребенком (Friedman, 1996; Е. Loewald, 1982). В силу ин­
дивидуальной динамики некоторые пациентки испытывают
желание в реакции восхищения их ребенком со стороны тера­
певта или даже потребность сделать развитие ребенка посто­
янным предметом наблюдения.
Независимо от внутреннего состояния молодых матерей
(которое может быть различным — от острой необходимости
многочисленных разыгрываний, вовлекающих терапевта,
до выражения умеренных пожеланий к аналитику, касающихся

207
 Терапевтические отношения в психоанализе

ребенка), у них отмечается ослабление интереса к саморефлек-

сии. Я рассматриваю это как общую особенность женщин
на данном жизненном этапе. Фридман (Friedman, 1996) зада­
вался вопросом, действительно ли пациентки, которые, нахо­
дясь в аналитическом лечении, активно кормили грудью, но «за­
бывали» обсудить кормление во время сессий, «замалчивали»
этот опыт потому, что их аналитики тоже о нем «умалчивали».
Фридмана беспокоило, что аналитик упускает возможности ис­
следовать амбивалентные чувства матери к ребенку, а также
свою собственную вовлеченность в то, что может оказаться
разыгрыванием варианта триады первичной сцены, где мать
и ребенок —тайная пара, а аналитик участвует в сговоре и, сле­
довательно, исключен.
У подобных размышлений есть некоторые достоинства,
но я считаю, что «замалчивание» связано главным образом
с уровнем готовности пациентки к обнаружению скрытых
смыслов на этом этапе. Стерн (Stern, 1995) и Стерн и Бруш-
вайлер-Стерн (Stern, Bruschweiler-Stern, 1998) отмечали этот
феномен, но упрекали всю систему здравоохранения в непони­
мании и пренебрежении ранними этапами материнства, особым
психическим состоянием матери в этот период. Это не совсем
справедливо по отношению к психоанализу, о чем свидетельст­
вует глава 14 «Беременность и материнство» в аннотирован­
ной библиографии Шукер и Левинсон по психоаналитической
литературе, посвящ енной женской психологии (Schuker,
Levinson, 1991). Данные статьи демонстрируют непрерывность
и комплексный характер психоаналитических попыток уяснить
своеобразие этого этапа жизни.
Когда я приступала к аналитическому обучению в 1970-е
годы, казалось, в аналитической среде существовало молчали­
вое соглашение о том, что беременность и ранние этапы мате­
ринства — это «неподходящее» время для анализа, поскольку
ребенок отнимает слишком много внутренней энергии паци­
ентки, не оставляя ничего для анализа переноса. Я не могу точ­
но сказать, когда данное соображение превратилось в устояв­
шееся мнение. Определенно, Дойч в 1940-х годах, а также
Бенедек и Бибринг в 1950-1960-е годы не разделяли подобно­
го мнения и тщательно исследовали это явление. В 1970-е годы

208
 М ать внут ри матери

при социальном влиянии феминистского движения подобные

максимы и другие устоявшиеся представления о развитии жен­
щины активно подвергались переоценке такими исследовате­
лями, как Блум (Blum, 1976), Кестенберг (Kestenberg, 1980),
Пайнз (Pines, 1993) и др. Работа по исследованию пережива­
ний беременных терапевтов была начата Бальзам и Бальзам
(Balsam, Balsam, 1974), Лаке (Lax, 1969,1997), Надельсон и др.
(Nadelson et. al., 1974). Постепенно аналитически мыслящие
терапевты становились все более открытыми для понимания
подобного опыта своих пациенток.
Я считаю, что период, когда женщина становится матерью,
не является «плохим» или «неподходящим» временем для
развития уже сформировавшихся в аналитическом лечении от­
ношений. Как и на всех прочих этапах, здесь требуется особое
внимание к тому, что происходит в жизни пациентки, а также
готовность работать с эго-защитами, а не против них, в направ­
лении исследования их значения. В этот период аналитик
воспринимается пациенткой как желанная фигура, чье присут­
ствие для нее благоприятно. Под действием механизма расщеп­
ления на аналитика переносится образ всеблагой (all-good)
матери (что, конечно же, может скрывать устрашающую, абсо­
лютно злую — all-malignant — мать). Такой перенос, как и вся­
кий другой, потенциально доступен анализу как во время его
переживания, так и спустя некоторое время. Стерн определил
данное явление в контексте понятия «материнской констелля­
ции» как перепое «хорошей бабушки» и предположил, что он
может быть расценен «как приемлемый... и бороться с ним нет
необходимости» (Stern, 1995, р. 186). Я согласна с его наблюде­
ниями, но не согласна с рекомендациями терапевтам, которые,
с точки зрения Стерна, могут свободно использовать «отыгры­
вание» (act out), посещая пациенток на дому, давая советы
и т. д.,—т. е. дать волю своим собственным чувствам и удовле­
творять просьбы пациенток без учета всей сложности происхо­
дящего взаимодействия.
Многие аналитические терапевты не идут по пути Стерна.
Например, Е. Левальд (Loewald, 1982) подчеркивает тонкость
и деликатность данной ситуации выбора, поскольку отклик
аналитика на подобные желания и просьбы пациенток может

209
14 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

как продвинуть лечение, так и завести его в тупик. Согласно

моему опыту, решение продолжать терапию в случае беремен­
ности — это главным образом решение матери, а не терапевта,
который в солипсической манере судит о том, как следует по­
ступить. По мере возможности проблема должна решаться сов­
местно. Если пациентка по какой-либо причине решает продол­
жить лечение, темп анализа в ее новом материнском состоянии
будет отличаться от того темпа, когда она не была беременной.
Лечение становится более вялым в том, что касается интегра­
ции или проработки, но, с другой стороны, оно наполняется
живыми переживаниями. Совместный опыт может стать об­
ширным материалом для постепенной интеграции, если моло­
дая мать продолжает терапию или анализ после того, как пере­
стает кормить грудью.
Пациентки на ранних этапах материнства много говорят
с терапевтом о повседневных переживаниях и проблемах: раз­
витии внешних отношений, особенно с другими женщинами,
у которых были или есть дети; отношений с собственными ма­
терями, живыми или умершими; в меньшей степени —отноше­
ний с отцами, мужьями или другими значимыми людьми; о ра­
дости, которую доставляют уход за ребенком и домашние дела;
О СЭМОМ ребенке; о наблюдениях за его переживаниями. Одна­
ко молодые матери, похоже, не склонны ни к дальнейшей раз­
работке сложных аспектов своих чувств, ни к созданию реак­
тивных или спонтанных фантазий, исходящих из внутренней
автономии во взаимодействии с внешним миром. Наблюдения
за ребенком скорее рассматриваются как «реальные», а не как
часть фантазии, в силу действия нормальной проекции. Они
объясняются и описываются как «потребности».
Возможно, интроспекция более доступна пациентке, кото­
рая обеспокоена определенным аспектом материнских пережи­
ваний и активно ищет помощи. Левальд (Loewald, 1982) пред­
ставила четыре случая психоаналитической психотерапии,
варьирующие в психопатологии от невротиков, приносящих
время от времени детей к терапевту, до пограничных пациен­
ток, нуждающихся в непрерывной активной помощи для обес­
печения материнских функций. Левальд также отмечала огра­
ниченность интереса пациенток к использованию экстенсивной

210
 Мать внут ри матери

интроспекции в качестве действенного способа понимания соб­

ственных переживаний на ранних этапах материнства. Она
предположила, что ребенок играет роль переходного объекта
между терапевтом и пациенткой, а также между пациенткой
и внешним миром. Явная (и объяснимая) живость « я-н е я»
(m e-not те) переживаний матери, связанных с ребенком, мо­
жет препятствовать исследованию ее собственных фантазий и /
или примитивных и глубоких амбивалентных переживаний,
заключенных в ее собственных мыслях и взаимодействиях
с ребенком.
В процессе лечения, совпадающего по времени с ранними
этапами материнства, в терапевтическом материале появля­
ется отчетливый, конкретный и наглядный образ матери са­
мой матери. Появляется множество историй о взаимодейст­
вии бабушки с новой диадой. Эти повествования являются
внешними. Происходит активное сознательное познание,
наблюдение за установками бабушки и, очевидно, активное
и экспериментальное изменение отношений с ней в настоящий
момент. Мать пациентки часто описывается аналитику в но­
вом, одушевляющем виде. Ранее последовательный и четкий
образ матери пациентки присутствовал скорее в переносе,
чем в ее рассказах. Мать была либо «холодной» и «пустой»,
либо «теплой» и «принимающей» в зависимости от продви­
жения пациентки.
«Холодная» мать младенчества может теперь трансформи­
роваться в фигуру, более похожую на растерянную, сбитую
с толку новую бабушку, неуклюже обращающуюся с ребенком.
Это наблюдение становится для пациентки открытием и мо­
жет даже поставить под вопрос простоту ее прежнего понятия
«холодная». Пациентку интересует, как ей следует относиться
к новому восприятию своей матери, можно ли доверить ей ре­
бенка и когда; а вопросы, требующие саморефлексии, напри­
мер, «как изменилось мое восприятие матери?», беспокоят ее
значительно меньше. И ная «холодная» мать может быть
на удивление тронута рождением маленького внука: она может
сказать дочери, что он —именно тот мальчик, которого она все­
гда хотела, и впервые (насколько известно пациентке) позави­
довать ей.

211
ы*
 Терапевтические отношения в психоанализе

«Теплая», восприимчивая мать может прийти в восторг

от появления младенца и не сможет отделиться от него и доче­
ри, усложняя тем самым жизнь молодой матери, не желающей,
возможно, устанавливать границы или ранить ее чувства. Паци­
ентка может перейти от удобной прежде нежности к матери,
сдерживаемой отдаленностью от нее, к чувству острой ревнос­
ти, которое всколыхнет ребенок. Подобные чувства, как бы ис­
ходящие из внешнего источника, могут захватить молодую мать,
потому что раньше они не допускались в ее сознание. Другая
«теплая» мать может продолжить свое любящее и поддержи­
вающее поведение, легко окружая своей заботой и дочь, и вну­
ка. Воздействие нового опыта может вновь всколыхнуть преж­
ние отношения и привести к их последующей трансформации.
Присутствие ребенка в офисе терапевта многозначно. Мои
предпочтения как аналитика состоят в том, чтобы предоставить
возможность пациентке самой исследовать разнообразные зна­
чения, если такое вообще возможно. Желание матери показать
ребенка предоставляет терапевту привилегию разделить вмес­
те с ней восхищение чудом новой жизни. У него может обна­
ружиться контрпереносное и реактивное чувство гордости, ощу­
щение себя «аналитической бабуш кой», но эти чувства
не должны доминировать.
Я обнаружила, что новоявленные матери с удовольствием
показывают мне своих детей и хотят, чтобы я разделила их вос­
хищение. Я помню, что сама испытывала это приятное жела­
ние, когда проходила собственный анализ: я показывала свое­
му аналитику фотографию моего малыша, ходившего в детский
сад, а он выражал восхищение с присущей ему сдержанностью,
но вместе с тем —и с большим интересом. Я думаю, что основ­
ное желание пациентки-матери — получить пылкое одобрение
аналитика, почувствовать его восхищение и гордость по пово­
ду этого чудесного маленького создания: аналитик должен по­
нять, что это ребенок особенный, отличающийся от любого дру­
гого ребенка, рожденного или виденного им когда-либо ранее
(включая его собственного, как много позже призналась одна
пациентка). Сравнивая младенца с переходным объектом,
Е. Левальд писала: «... “замечательность” ребенка не поддается
измерению» (1982, р. 400).

212
 М ать внут ри мат ери

Дойч (1945) писала о великом триумфе над старой мате­

рью, который новая мать переживает как естественную часть
процесса смены поколений. Слова «Королева умерла! Да здрав­
ствует королева!» выражают отношение, играющее важную
роль в нормальном восприятии данного младенца как самого
лучшего из младенцев и, как следствие, данную мать как са­
мую лучшую мать. Неважно, что мать самой пациентки могла
быть «достаточно хорошей»; молодая мать охвачена уверенно­
стью, что она и ее младенец «лучше, чем просто хорошие»,
как утверждала одна пациентка. Подобные чувства усиливают­
ся интенсивной и даже отчаянной надеждой, которую испыты­
вают женщины с доминирующим негативным отношением
к способностям своих матерей воспитывать ребенка. Дополне­
нием фрейдовской характеристики (Freud, 1914) «Его Величе­
ство дитя» является утверждение, что мать младенца — коро­
лева в собственном королевстве.
Если терапевт вовлекается так, как э т о г о х о ч е т с я пациент­
ке, не зависимо от того, присутствует ребенок или нет, разго­
вор скорее всего будет вращаться вокруг следующих тем:
как выглядит ребенок, слишком много или же слишком мало
он ест, слишком много или же слишком мало он спит. В при­
сутствии ребенка комментарий, предлагаемый с более анали­
тической позиции —например, о возникших чувствах пациент­
ки в результате продолжительного плача ребенка прошлой
ночью («Вы, похоже, обеспокоены»),—может привести к тому,
что пациентка станет оживленно разговаривать с младенцем:
«Мамочка беспокоилась о тебе?.. Правда?.. Что эта леди там
говорит? (Щекочет ребенка.) Какой же ты замечательный сей­
час! Никто ие знает, каким ты был ночью чертенком, заставил
маму и папу дежурить возле тебя всю ночь!» В ответ, естест­
венно, младенец восхитительно и довольно гукает.
Так или иначе, это не самый удобный момент для матери,
чтобы привлечь внимание «той леди к ребенку и таким обра­
зом получить возможность отвлечься, избегнуть внутренней
тревоги, не рефлексировать. Мать поднимает взгляд и говорит:
«Он нормально сейчас выглядит, да? Совсем другой ребенок».
Терапевт говорит: «У вас была ужасная ночь». Пациентка об­
легченно вздыхает и соглашается: «Да, это точно». Затем она

213
 Терапевтические отношения в психоанализе

начинает рассказывать о том, что муж никак ей не помогал ИЛИ,

наоборот, поддерживал ее, или о том, какое замечательное или
ужасное было лекарство, которое ей дала мать, И так далее.
Подобные сессии, как увлекательные демонстрации, могут
открыть аналитику интригующие элементы конфликтного ма­
теринского поведения, которое пациентка ранее относила к ее
собственным взаимодействиям с матерью. Мой опыт показы­
вает, что время работы с такими наблюдениями и переносом
обычно наступает позднее.

Случай 1

Г-жа Е., мать четырехмесячного малыша, опоздала на аналити­

ческую сессию. Она находилась на лечении в течение трех лет
из-за хронических проблем в браке. Держа на руках спящего
ребенка, утомленная и обеспокоенная, она объяснила, что няня
заболела и не пришла. Запыхавшись, она плюхнулась на кушет­
ку, держа ребенка на руках. Ребенок пошевелился, открыл гла­
за и очаровательно ей улыбнулся. Затем, увидев незнакомое
место (и, как я думаю, почувствовав напряженность ее тела),
начал хныкать.
«Я постараюсь его покормить. Так я, может быть, смогу
поговорить с вами, потому что есть кое-что, о чем я действи­
тельно хочу поговорить. Куда мне сесть — на кушетку или
в кресло?» Она очень нервничала и волновалась. «Куда угод­
но»,— сказала я. (Когда большую часть времени я занимаюсь
анализом, то продолжаю сидеть в моем аналитическом кресле,
потому что так я повернута лицом к терапевтическому креслу,
хотя и на значительном расстоянии от пациента.)
Направляясь к терапевтическому креслу, г-жа Е. сказала:
«Мне просто нужно сесть здесь. Надеюсь, вы не против. Я не мо­
гу даже представить, как я буду кормить ребенка, сидя на ку­
шетке. Я хочу держать его в стороне от анализа. (Она засмея­
лась.) Я не хочу это смешивать... Это не о кормлении грудью.
Мне это не причиняет неудобств». И действительно, она села
в кресло, открыла холщовую сумку, затем достала и разложила
на коленях огромное полотенце, подложив под него полиэти­
лен. Оно закрыло подлокотники кресла и свесилось до пола.

214
 М ать внут ри мат ери

В комнате стало уютно, и она умело покормила своего малень­

кого мальчика, нежно придерживая его. Он отрыгнул, а она «за­
кудахтала» и вытерла его другим полотенцем. Когда она закон­
чила, то вытерла свою грудь еще одним полотенцем. Она делала
все это последовательно, спокойно и с удовольствием. Она боль­
ше ничего не сказала о «беспорядке» на кушетке или сложном
ритуале с полотенцами, который, как я предполагаю, возник
четыре месяца назад с началом кормления. Мы обменялись не­
сколькими словами о том, как ей нравится кормить грудью,
и я напомнила ей, что раньше она об этом беспокоилась. Она
согласилась, не став говорить о том, что беспокоило ее ранее.
Затем г-жа Е. сказала мне то, что планировала сказать в тот
день: как ее мать настаивала на покупке новых чехлов на ме­
бель в гостиной. «Я не знаю, зачем нам это нужно. Она думает,
это подарок. Я ненавижу любые чехлы на мебели! Пусть дети
резвятся! Им необходимо веселиться, и мы с Томом смотрим
за ними во все глаза. Я это всегда говорила. Определенно, в этом
я не буду на нее похожа — она закрывала любой кусочек мебе­
ли, когда я была ребенком, чтобы я вдруг чего-нибудь не ис­
пачкала! Здесь я хочу решительно воспротивиться и подумать,
как ей противостоять. Это мой дом, я теперь мать и буду делать
то, что захочу, благодаря вам».
Я думаю, что читатель легко заметит в этом эпизоде глубо­
кое влияние брезгливой внутренней матери пациентки, актив­
но выражаемое в разыгрывании с полотенцами и сопровождае­
мое подчеркнутым ударением на «здесь и сейчас», типичным
для молодых матерей-пациенток, и ее желание получить совет
по поводу реального диалога с матерью, чтобы «решительно
воспротивиться». Можно также отметить, что осторожное на­
поминание о прежде выражаемом ею страхе перед кормлением
грудью не вызвало никаких ассоциаций. Это, возможно, при­
вело бы к регрессии матери в отношении аналитика, однако она
предпочла взаимодействие с. «переходным объектом» — мла­
денцем. Направление ее мысли развернуло перед нами сцену
(предположительно) анальной борьбы между матерью пациент­
ки и ей самой.

215
 Терапевтические отношения в психоанализе

Б о л ее п о з д н и е э т а п ы м а т е р и н с т в а

Рассмотрим ряд открытий, относящихся к начальной стадии осо­

знания интернализованной матери пациентки и ставших частью
аналитического процесса во время более зрелого материнства,
когда способности женщины к самоанализу проявляются более
явно, чем в предыдущем примере. (Я хотела бы отметить, что при
попытке выбрать, сократить и представить материал, относящий­
ся только к моей теме, были приглушены синкопированные рит­
мы анализа. Эта проблема неизменно возникает при попытке
представить реальный эпизод и в то же время создать реконст­
рукцию, основанную на осмыслении тщательно подобранных
фактов из различных периодов до и после этого эпизода.)

Случай 2
Г-жа Т., 34 года, замужем, учительница, мать 5-летней дочери,
на втором году прохождения анализа рассказала следующий сон:
«Я вижу большую деревянную куклу, блестящую, раскрашенную
красными и зелеными красками, с косынкой «babushka» на голо­
ве и шалью. Я понимаю, что это русская кукла. Я беру ее, и она
распадается на две части, и оттуда появляется кукла поменьше,
идентичная, а затем из ее нижней части (это странно) появляет­
ся очень маленькая кукла. Это все. О, я вспомнила, что мне было
приятно и в то же время как-то неловко; я добавила это, потому
что вы сейчас спросите меня о том, испытывала ли я какие-либо
чувства в этом сне».
Ассоциации вели к русским куклам, которых г-жа Т. и ее
дочь Алисия видели в магазине игрушек. Г-жа Т. сказала Али­
сии, что у нее в детстве никогда не было кукол. Пятилетняя
девочка была зачарована историей «бедной мамочки», захоте­
ла куклу, и мать ее купила. Г-жа Т. рассказала о моментальном
сознательном ощущении, что она отомстила своей «скупой»
матери. Она также заметила, что гордилась одобрением Али­
сии: «Я не могу поверить, что это так: я превратила ее в мать,
которую всегда хотела,— в того, кто одобрил бы мой подарок,
играл с ним и сказал спасибо! Мне надо свыкнуться с этой мыс­
лью!» Пациентка засмеялась.

216
 М ат ь внут ри мат ери

Они пошли домой в хорошем расположении духа. Сначала

г-жа Т. была довольна, что ребенку нравится игрушка, но через
какое-то время ее начало раздражать и в конце концов «сво­
дить с ума» то, что Алисия ставила куклы одну в другую, выни­
мала одну из другой, открывала и закрывала их. После ужина,
пока мужа не было дома, г-жа Т. попыталась проверить в гости­
ной экзаменационную работу своего ученика, но не могла
сконцентрироваться из-за клацанья частей куклы и того, что ма­
ленькая девочка ритмично повторяла: «Вложил-свой-палец-и-
вынул-сливу!» Алисия смеялась и начинала все сначала, пол­
ностью поглощенная игрой. Наконец г-жа Т., выведенная
из себя, отобрала игрушку, раздраженно подняла ребенка
и «отправила в кровать» ровно в 19.00 (обычное время для Али­
сии идти спать). Г-жа Т. торопливо прочитала ей сказку, с тру­
дом дождавшись момента, когда можно было спуститься вниз
и продолжить заниматься работой для школы. Алисия покор­
но заснула. Мать понимала, что девочка боится, как бы гнев
матери не вышел из-под контроля.
«Я чувствовала, что должна избавиться от нее, но вынужде­
на была ее оставить,— объяснила г-жа Т.— Я выбросила куклу
в мусорное ведро. Когда я остыла, то вынула ее из ведра до того,
как Алисия проснулась. Ничего с куклой не случилось, но я из­
рядно разозлилась на Алисию —гораздо больше, чем когда-либо
еще. Я чувствовала, что она злоупотребила тем, что я купила ей
куклу. Я чувствовала, что она меня оскорбила».
Сейчас, на кушетке, г-жа Т. дала волю своей ярости. Ее гнев­
ные ассоциации привели к «открыванию и закрыванию вещей»
и к пению ее дочерью детской песенки «Маленький Джек Хо-
нер» (отца Алисии звали Джек; возможно, девочка пережива­
ла полную радости сексуальную фантазию во время того,
как в почти мастурбационной манере играла с куклами, одна­
ко в то время пациентка этого совсем не осознавала). Слова
«сидя в углу» заставили г-жу Т. подумать о наказании в детстве
за плохое поведение. Мысль об «оскорблении» пришла потом:
«Боже, это то, что мать называла мастурбацией. Именно это
происходит? Я не могу в это поверить. Я слишком опытная,
чтобы чувствовать вину из-за этого! И все из-за дочери и кук­
лы, у которой внутри другие куклы?» Она опять разозлилась

217
 Терапевтические отношения в психоанализе

(на этот раз в переносе на меня) из-за борьбы против искуше­

ния поиграть со словами и идеями, которые могли завести на за­
претную территорию.
В течение последующих месяцев мы реконструировали
сцену между г-жой Т. и Алисией, т. е. внезапный всплеск ярос­
ти на Алисию, связанный со скрытым желанием «выбросить
оскорбителя» (Алисию как репрезентацию плохой, сексуаль­
ной девочки), изгнав куклу, выбросив ее (вместо ребенка) в му­
сорное ведро или «отправив» Алисию в кровать. За этим сле­
довали репаративные, аннулирующие действия: чтение рассказа
и извлечение куклы из ведра. Вероятно, подобная сцена часто
происходила между маленькой г-жой Т. и ее собственной мате­
рью и сейчас повторилась в следующем поколении. Г-жа Т. все­
гда была очень сдержанной в проявлении своих аффектов
и в отношениях с ребенком. Ранее она считала, что порядок
является аспектом ее идентификации с собственной строгой
матерью. Сейчас ей показалось, что, в о з м о ж н о , даже ее мать,
как и сама г-жа Т., боролась против запретных удовольствий.
История с образом русской куклы стала, таким образом, более
сложной: она начала указывать на взаимосвязанные, иденти­
фикационные слои родительского запрета, касавшегося прояв­
ления непосредственных побуждений, веселости и живости.
Г-жа Т. была единственным ребенком степенных и религи­
озных пожилых родителей. Она обратилась к терапии, чтобы
научиться не давить на своих детей так, как давила на нее соб­
ственная мать. Г-жа Т. была депрессивной личностью, добро­
совестной, надежной и доброй, но с ограниченной способнос­
тью получать удовольствие. По совету подруги терапевта,
в которой ее ошеломляла и восхищала беззаботность, она ре­
шила потратить часть наследства, оставшегося после смерти
родителей, на психоанализ. Г-жа Т. интернализовала огра­
ниченность своей ригидной матери, у которой не было никако­
го желания (или времени) играть в игры. По целому р я д у п р и ­
чин жизнь была слишком суровой. Это был первый пласт ее
истории.
Пациентка начала лечение, когда Алисии было три года.
Она наняла добрую, снисходительную ямайскую няню, чье вли­
яние, как мы позже обнаружили, должно было помочь сохра­

218
 М ат ь внут ри мат ери

нить способность девочки к удовольствию, потому что у г-жи Т.

были серьезные сомнения в наличии этой способности у нее
самой, хотя теоретически она знала, что «это было чем-то хо­
рошим». К тому времени, когда сон о русской кукле был
представлен в анализе, пациентка сформировала устойчивый
перенос на меня как дисциплинирующую, беспокоящуюся
о «потерянном времени» и ожидающую «результатов» мать.
В представленной сессии читатель заметит, что перенос при­
нял противоположный оборот по направлению ко мне как
чувственному искусителю, подбивающему к игре. Казалось,
что г-жа Т. стыдилась своих собственных детских желаний. Она
сама была прежде всего «учительницей». Мы многое поняли
о ее сильном детском желании быть (преждевременно) взрос­
лой: с одной стороны, для того, чтобы порадовать свою правиль­
ную, не играющую в игры мать-белоручку, а с другой стороны,
более скрытой,—реализовать свои стремления включиться в ка­
честве третьего равноправного участника в размеренные взрос­
лые отношения пожилой родительской пары. В материале сес­
сии можно заметить намеки на возможную скрытую эдипову
ситуацию.
Однажды г-жа Т. случайно обронила, что родители всегда
оставляли ее дома во время своих «ежемесячных визитов в го­
род, чтобы поужинать, сходить на концерт, в оперу или на ба­
лет». Это признание застало меня врасплох. Я задавалась во­
просом о скрытых сторонах матери, явно не одобряющей
детскую игру как «пустую трату времени», и в то же время яв­
ляющейся завсегдатаем оперного театра, царства ВЫСОКИХ ЭМО­
ЦИЙ и страсти, где многие сюжеты и действия так глупы, игри­
вы и нереальны, как только можно себе представить! Сон
о русской кукле был введен в анализ вскоре после того, как по­
явился этот намек на заторможенную игривость матери. Это
символизировало испытанное пациенткой ощущение снятия
внешних слоев с [[образа]] ее матери, взгляд на нее «изнутри».
В другой раз, все еще размышляя над образом куклы, г-жа Т.
сказала: «Я так сильно хочу не быть похожей на мать. Но я не мо­
гу... мать точно так же злилась, как я злюсь на Алисию. Она была
такой жесткой, такой негибкой... просто деревянной. Может
быть, это еще одно значение «деревянной куклы»?.. Я не знаю,

219
 Терапевтические отношения в психоанализе

что тяжелее: показать вам свои чувства, показать ей мои чувст­

ва или показать Алисии, что я вышла из себя. Я встревожена.
Я ненавижу, когда я так взволнована. Это из-за вас и из-за это­
го чертова анализа я выхожу из себя. Я беспокоюсь и дергаюсь.
Мать говорила: “Ты можешь посидеть спокойно!?”»
Я комментировала, как она нервничает из-за того, что она
не деревянная, не такая деревянная кукла, как ее мать, «Я не мо­
гу поверить, что мне так тяжело быть наполненной чувствами,—
отвечала г-жа Т.—Я раздражаюсь. Как будто вы иногда моя мать,
а я — смущенная маленькая девочка. Однако мне кажется,
что я нахожу у моей матери гораздо больше чувств, чем предпо­
лагала. Под каждым слоем скрываются другие слои: вот я как бы
внутри вас, и вот я внутри матери, и вот Алисия внутри меня».
Эта пациентка явно начала знакомиться с измерениями
сдержанности и свободы и со сложными интернализациями,
которые они представляли в ее характере. В свою очередь, они
представляли ее мать вместе с ней и наполняли как ее собст­
венное материнство, так и ее установки в аналитическом мате­
ринском переносе.

М а т ь , з а б о т я щ а я с я о м а т ер и

Случай 3
Данный пример взят из начальной стадии лечения 61-летней
женщины, г-жи Н., матери взрослых детей, которая вскоре по­
сле начала терапии столкнулась с неожиданным опытом:
ее 92-летняя мать внезапно заболела. Ухаживая за нею, г-жа Н.
пережила инсайт, открыв, что «встроена в образ» своей матери.
Данный эпизод сам по себе развивает момент инсайта. Частично
благодаря интересу, связанному с этим переживанием, г-жа Н.
позднее решила начать анализ, и процесс последовательной про­
работки углубил ее первоначальное потрясающее открытие.
Г-жа Н. была громкой, оживленной, практичной, прямой
и здравомыслящей женщиной, она работала волонтером — по­
мощником медсестер. Она пришла на лечение из-за умеренной,
но хронической депрессии, начавшейся вследствие развода и по-

220
 М ат ь внут ри мат ери

еле того, как выросли ее дети. Ее собственная мать, г-жа Ф.,—

мягкая, мечтательная, хрупкая женщина, все еще увлекающаяся
чтением романов, изо всех сил старалась оставаться физически
активной и стремилась сохранять независимость, одиноко жи­
вя в своей собственной квартире с домашним котом. Г-жа Н.
и г-жа Ф. уважали друг друга.
За несколько дней до сессии, которую я опишу, мать г-жи Н.
была вынуждена обратиться в скорую помощь, так как упала
и сломала шейку бедра. Г-же Ф. сделали неотложную опера­
цию, и она пошла было на поправку. Но затем случился сердеч­
ный приступ. Г-жа Н. поехала в больницу и провела там не­
сколько дней и ночей, предшествующих нашей сессии. Она
выглядела утомленной. Она рассказала мне, как ее «бедная ма­
ленькая мама» сначала храбрилась, «болтала» с врачами, «вся
наполненная надеждой», стала объектом восхищения и изум­
ления среди персонала отделения неотложной помощи, кото­
рые «считали, что она очень мила». Затем пациентка начала
плакать. Она извинилась, сказав, что это на нее непохоже.
«Самым мучительным был момент, когда ей дали какое-то
успокоительное после операции,—продолжала г-жа Н. Ее лицо
выражало страдание, она вытирала глаза,— Моя мать плакала
и цеплялась за меня, как младенец, крича, что она сходит с ума
и что она умрет; она громко вопила, что не хочет там оставать­
ся. Она ругала медсестер! Я даже не подозревала, что она знает
такие слова. Она неистовствовала, говорила бессвязно, моло­
тила руками, и ее пришлось привязать к кровати. Я никогда
раньше ее такой не видела; она такая женственная, утонченная,
тихая. Она никогда бы так себя не повела. Она почувствовала
бы себя такой униженной, если бы узнала об этом. Она на са­
мом деле знает, я думаю... Она меня унизила. Я себя ненавижу
за то, что говорю подобное».
Пациентка долго плакала. Я думала о том, какой утончен­
ной маленькой куклой представлялась ей мать, несмотря на то,
что ей было девяносто два года —а, возможно, именно потому,
что ей было девяносто два и она была дряблой и бледной, с хруп­
кими костями?.. Я только узнавала г-жу Н. Она многое пере­
несла в своей жизни, прошла огонь и воду. Она представлялась
мне стойкой, как непотопляемый корабль, который уверенно

221
 Терапевтические отношения в психоанализе

плывет в высоких волнах, несмотря на то, что неоднократно

терпел аварии и подвергался ремонту. Она часто вставляла ру­
гательства в разговор. Я думала о том, почему представляю ее
в этом морском образе и как это вплетается в мои личные жиз­
ненные переживания. Я представляла ее мать под действием
токсичного лекарства, ругающуюся, «как матрос»,—совсем как
моя пациентка. Я задавалась вопросом, почему г-жу Н. так уни­
зила расторможенность ее матери, почему она столь явно была
не в состоянии испытывать эмпатию по отношению к ней,
несмотря на то, что сама хвастала отсутствием «женствен­
ных» манер. Я с удивлением наблюдала, как высоко она цени­
ла утонченные и изысканные манеры матери. Я чувствовала,
что не хочу мешать ей плакать. Мне казалось, что, возможно,
впервые она ощущала себя достаточно спокойно, чтобы уло­
вить и внимательно изучить свои чувства.
Вскоре г-жа Н. начала мне рассказывать сон, который при­
снился ей предыдущей ночью. Бледная ангелоподобная девочка
лежала одна в своей кроватке. У нее были светлые волосы,
как нимб. Возможно, г-жа Н. видела похожего младенца в отде­
лении для новорожденных в больнице, где она работала. И это
все. Затем ее ассоциации привели к случайному воспоминанию
о каком-то событии, и это удивило ее, потому что она не думала
на эту тему уже много лет. «Зачем я вам это рассказываю?» —
поинтересовалась она. Затем всплыла следующая история.
Когда пациентке было около трех лет, ночью она с родите­
лями попала в ужасную автодорожную аварию. За рулем была
ее мать. Г-жа Н. спала на заднем сидении, когда машина вне­
запно сильно ударилась об ограждение вдоль дороги. Чудом ее
не поранило, но родители пострадали, и их отправили в боль­
ницу. Она сказала: «Я очень растерялась. У меня не было ни ма­
лейшего представления, где я нахожусь и что случилось, но по­
лицейские были милы, дали мне чего-то поесть и погуляли
вместе со мной по полицейскому участку, пока другие разыс­
кивали мою тетю. Возможно, они также отвезли меня в боль­
ницу. Я думаю, медсестры были замечательными. С моими ро­
дителями было все в порядке. Они сказали, что почувствовали
громадное облегчение, когда поняли, что сохранили здоровье,
потеряв лишь груду металла».

222
 М ать внут ри мат ери

Г-жа Н. улыбнулась, все еще вопросительно глядя на меня.

Меня потрясла эта история, а в особенности то, в какой весе­
лой и раскованной манере она была рассказана, с акцентом
на том, какие замечательные были полицейские и медсестры.
Зная, что пациентка находится не в том же эмоциональном со­
стоянии, что и я, я все-таки сказала: «Это, должно быть, было
ужасно». «Да,—согласилась она,— Это было ужасно —попасть
в аварию». Я поняла, что в этом замечании не было искреннос­
ти, и она проявляет вежливость по отношению ко мне. Она про­
должала: «Я была очень милым и доверчивым ребенком.
Вы не поверите, что когда-то я была такой милой! Они сказа­
ли, что я даже не плакала. Я просто болтала и знала, что все
будет хорошо. Я тоже была права».
Я отметила, что ее детское бесстрашие в той истории — на­
пример, то, как она отнеслась к помощи полицейских,— очень
похоже на реакцию ее матери в палате отделения неотложной
помощи, когда ее только доставили в больницу, где она храбри­
лась и «болтала», вызывая восхищение персонала. Пациентка
была заинтригована сходством, которое так удивительно всплы­
ло, и почувствовала, что это дает ответ на ее вопрос, почему этот
сон приснился именно сейчас. «Я раньше никогда не думала
о том, что так похожа на мать. Но это интересно».
Г-жа Н. добавила, что это воспоминание — еще один спо­
соб сказать самой себе: открытия еще предстоят, и «путешест­
вие внутрь» может быть столь же опасным, как и поездка по ско­
ростной трассе. Я стала размышлять над захватывающим дух
сходством между пациенткой-ребенком и ее описанием нынеш­
него облика матери. Я почувствовала просветление, когда боль­
ше узнала о реактивных образованиях ее матери, высвобожден­
ных в результате ослабления защитных механизмов Эго под
воздействием успокоительных препаратов. Я думала о том,
что пациентка доверилась мне и позволила взглянуть на пси­
хоисторию ее внутреннего мира, вклю чая и ту тщательно
скрываемую материнскую идентификацию с деликатностью,
которая, я предполагаю, могла бы сохраниться благодаря на­
пряженным усилиям с ее стороны — в том случае, если бы эта
идентификация поддерживалась и разрабатывалась. За долгие
годы эта идентификация претерпела радикальные изменения.

223
 Терапевтические отношения в психоанализе

Внутренний образ своей собственной хрупкости был для па­

циентки шоком, хотя и приятным, потому что в течение шести­
десяти одного года она воспринимала себя в основном жесткой
и сильной.
Обсуждение. Названия многих книг указывают на при­
знанную драму в идентификации девочки со своим материн­
ским объектом: «Женщина, давшая матери жизнь: семь стадий
изменений в жизни женщины» (Chernin, 1998), «Рождение ма­
тери: как переживания материнства изменят вас навсегда»
(Stern, Braunschweiler-Stern, 1998) и «Репродукция материн­
ства: психоанализ и социология гендера» (Chodorow, 1978).
Несмотря на то, что авторы высказывают разные точки зрения,
названия книг говорят нам о том, что фантазии и психические
процессы, связанные с материнством, фиксируются многими
наблюдателями как повторяющийся паттерн взрослого, кото­
рый «дает жизнь» ребенку, а тот, в свою очередь, «дает жизнь»
взрослому, и так до бесконечности. Во введении к своей книге
Чернин использовала цитату из Юнга: «Каждая мать содержит
в себе свою дочь, а каждая дочь —свою мать. Каждая женщина
имеет продолжение позади себя, в своей матери, и впереди себя,
в своей дочери». Это является метафорическим признанием
психологической системы проекции, интроекции, репроекции
и реинтроекции определенных бессознательно инкорпо­
рированных и сымитированных элементов м атери/друго­
го (m/other), независимо от того, находятся ли они в теле или
сознании. Такие интернализации поддаются осознанию, особен­
но когда следующее поколение проходит определенные жиз­
ненные вехи.
Представленные мной случаи содержат эпизоды, которые
можно разместить вдоль жизненной траектории. Каждый раз,
когда наступает жизненный кризис или возникает новый чело­
век или ситуация, как отмечал X. Левальд (Н. Loewald, 1960),
мы встречаемся с «призраками» из нашего прошлого, которые
ищут возможность снова воплотиться в жизнь. Женщина не­
избежно будет внутренне переживать «вспомнившееся насто­
ящее» (говоря языком когнитивной науки), характерные дей­
ствия и о т н о ш е н и е п е р в ы х о п е к у н о в , п о с к о л ь к у о н и о с т а в и л и
в ней свой след. В каждом анализе пациент обнаруживает как

224
 М ать внут ри мат ери

явную, так и скрытую веру в то, что манера поведения его ро­
дителей все еще является золотым стандартом, даже если жиз­
ненный опыт говорит о другом. Присутствие «призрака» в та­
ких случаях становится отчетливым и может накладываться
на современную версию личности. В таких значительных со­
бытиях, как беременность, роды и уход за ребенком — все это
когда-то делала мать женщины с ней и для нее,— эти жизнен­
но-идентичные отрывки несут наиболее глубокий отпечаток ма­
тери. Болезнь и смерть матери — еще один период интенсифи­
кации интернализаций.
Я считаю, что биологически обусловленные элементы
в жизни женщины, такие как зрелость форм тела, менструация,
беременность, рождение ребенка и менопауза несут в себе наи­
более сознательные и в то же время наиболее бессознательные
могущественные маркеры психологических идентификаций
с матерью. Я понимаю, что современный читатель-феминист
может увидеть в моих рассуждениях «эссенциализм», т. е. пре­
увеличение роли биологических законов в жизни женщины.
Я считаю, однако, что существует убедительный аргумент про­
тив применения ярлыка «эссенциалистский» в этом случае.
Я согласна, что способность женщины рожать и другие аспек­
ты ее физиологии не обязательно предрасполагают ее к пер­
вичному мазохизму, как заявила X. Дойч в 1945 г. Это утверж­
дение не подтверждается клиническим опытом и является
клеветой, навязывающей женщинам «неизбежную» биологию.
Этот вид мышления является «эссенциалистским» (Chodorow,
1996).
Писатели-феминистки, такие как Чодороу, все же зашли в ту­
пик в вопросе о связи между женской анатомией и физиологией
и гендерно-обусловленным внутренним миром женщин, и я хо­
тела бы найти выход из этого тупика. Наблюдения за клиничес­
кими проявлениями и обзор теоретических описаний, касающих­
ся моментов непреодолимого подобия между биологически
обусловленными переживаниями матери и дочери, не требуют
обращения к эссенциализму. В моем понимании подобные кли­
нические проявления и теоретические описания становятся лишь
психологическим исходным пунктом для развертывания дискус­
сии о психологической силе интернализации и сами по себе

225
15 Терапевтические отношения
 Терапевтические отношения в психоанализе

не являются основным предметом наших рассуждений. Их сле­

дует рассматривать в динамике, а не в статике. Последующие вну­
тренние реакции на эти явления, достигая сознания, могут из­
меняться и трансформироваться, принимая почти неузнаваемые
формы, как в случае г-жи Н. Не каждый аспект характеристик
матери или регуляторного взаимодействия, которое было интер-
нализовано, необходим или доступен в данный момент. Стоит
также вспомнить слова Шафера о том, что «интернализация —
это вопрос меры» (Shafer, 1968, р. 14), и степень стабильности ее
организации варьируется. Представляя эти три случая, я попы­
талась продемонстрировать различные реакции на реэкстерна-
лизацию давней интернализации и ощущение возможности но­
вого понимания различных этапов жизненного цикла, на которых
мать и дочь вновь открывают свою внутреннюю близость.
Рассуждая о ранних этапах материнства, Стерн и Брушвай-
лер-Стерн также указали на отсутствие детальных отчетов
о внутреннем мире молодой матери, особенно представленных
самими женщинами. Эти авторы считают, что отсутствие дан­
ных связано со следующими факторами: (1) несовершенством
ностфрейдистской теории, существовавшей до их собственных
открытий; своей книгой для женщин-неспециалистов (злоупо­
требление упрощением в угоду потребителю) они обещают за­
полнить пустоту, вызванную «странным безмолвием» «специ­
алистов в области здравоохранения и общества в целом»,
которые «не уделили должного внимания этому интимному
психологическому опыту» (Stern, Braunschweiler-Stern, 1998,
p. 18), и (2) вниманием феминисток, изучавших психологию
женщины, прежде всего к «потребности в равенстве... [на] ра­
бочем месте, в спорте, политике, а не к проблемной области де­
торождения» (р. 17).
Я считаю уместным наблюдение Стерна и Брушвайлер-
Стерн о том, «как редко... подобный опыт описывался матеря­
ми, проходящими этот процесс» (р. 17). Хотя удивительно,
что в другом месте Стерн охарактеризовал эту «констелляцию
материнства» как всецело «новое» и «уникальное» состояние,
потому что, как он говорит, оно приводит в действие «дискурс
матери со своей собственной матерью, особенно с ее собствен­
ной матерью-как-матерью-для-нее-как-ребенка; ее дискурс с со­

226
 М ать внут ри мат ери

бой, особенно, с собой-как-матерью; ее дискурс со своим ребен­

ком» (Stern, 1995, р. 172). Но эти внутренние «дискурсы»,
как в то же время утверждает сам Стерн, репрезентируют пси-
ходш Iам и чс ск ое развитие непрерывной внутренней эволюции
матери и дочери. Следовательно, утверждение о том, что они
являются полностью «новыми», содержит в себе противоречие.
Стерн добавляет, что «констелляция материнства» ото­
двигает на задний план «эдипальную триаду “мать-мать мате­
ри-отец матери” и новую версию этой триады “м ать-отец-ре-
бенок”» (р. 172). Это утверждение также не гарантирует
«нового» понимания, поскольку психоаналитические работы
со времен Дойч (Deutsch, 1945) в рассуждениях о материнстве
традиционно подчеркивали примат отношений мать-дочь.
Стерн и Брушвайлер-Стерн полагают, что женщина «выраба­
тывает отношение, фундаментально отличное от предыдуще­
го, и вступает в мир опыта, недоступного не-матерям» (Stern,
Braunschweiler-Stern, 1998, p. 5). Это также кажется преувели­
чением. Сестры, например, часто близко идентифицируются
друг с другом в переживании родов и родительском опыте. Стар­
шие сестры-подростки часто присматривают за новорожденны­
ми младенцами вместо подавленных матерей. Этот «материн­
ский» опыт во многих отношениях родственен опыту рождения
собственного ребенка. Еще никому не удалось улучшить пред­
ложенную Винникоттом (Winnicott, 1956) модель, описываю­
щую и обозначающую эту стадию как «первичную материнскую
озабоченность».

Обзор случая 1
Переводя наблюдения Стерна на язык конвенциональных ана­
литических понятий, можно отметить, что они перекликаются
с идеей возможности защитного расщепления в функциональ­
ном Эго, временного или более устойчивого (Freud, 1938). Слу­
чай г-жи Е., например, служит доказательством действия этого
расщепления как защиты: она кормила ребенка в офисе, сидя
в кресле, которое накрыла полиэтиленом, и в то же время по­
рицала свою мать за то, что она надевала чехлы на мебель с це­
лью избавиться от беспорядка, и клялась, что сама она никогда

227
15*
 Терапевтические отношения в психоанализе

так не будет делать! Она определенно вела внутренний диалог

со своей интернализованной матерью, в то же время говоря
со мной о себе и беспокоясь о том, хорошо ли сейчас ребенку.
Аналитик в такой момент отделяется от желанной, п о л н о с т ь ю
хорошей и восхищающейся матери, одного из аспектов арха­
ичной матери. В явном виде психика пациентки (по понятным
причинам) в большой степени была занята взаимодействием
с младенцем, в то время как в офисе было разыграно бессозна­
тельное, интерактивное представление ее детского опыта с соб­
ственной матерью.
Бенедек (Benedek, 1959) и другие обсуждали эту вновь по­
являющуюся возможность обратиться к аспектам материнских
отношений. Балинт (Balint, 1949), а затем и Бенедек ввели в упо­
требление понятие «симбиоз», используя его более органично,
чем это делала в 1950-1960-х гг. Маргарет Малер (Mahler, 1952,
1968), для которой оно было лишь метафорой взаимоотношений
(Moore, Fine, 1990). Бенедек чувствовала, что на ранних этапах
материнства мать связана со своим ребенком и что происходит
внутренняя реактивация изначально симбиотических отноше­
ний с интернализованной матерью. Г-жа Е. решительно утверж­
дала сознательную деидентификацию со своей матерью, говорила
о желании быть совершенно другой, но анализ обнаружил не­
прочность этих отчаянно возводимых барьеров.
Е. Левальд правильно заметила, что «с появлением в ком­
нате младенца терапия перестает быть событием между дву­
мя людьми, каким она была до этого момента» (Loewald, 1982,
р. 394). Ребенок становится как активатором бессознательного
процесса у матери, так и препятствием на пути интеграции, воз­
можно, из-за ассоциированной бессознательной тревоги. Е. Ле­
вальд указала на сходство сильной привязанности ребенка к пе­
реходному объекту и привязанности молодой матери к своему
ребенку. «Это промежуточный этап в развитии ребенком объ­
ектных отношений... Мать в течение первых месяцев жизни
младенца также обычно совершает переход от “внутреннего”
к “внешнему” восприятию его реальности» (р. 398). Вышепри­
веденное описание данной стадии существования матери,
как и мои собственные наблюдения, служат подтверждением
предположения Бенедек о «раскручивающихся по спирали

228
 М ат ь внут ри мат ери

межличностных процессах» на ранних этапах материнства. Схе­

матически воспринимаемое, вызывающее восхищение или вос­
принимаемое некритически, «защищающее от всего» присут­
ствие аналитика или терапевта дает пациентке ощущение
благотворного постоянства и позволяет успокоить внутренние
волнения. Пациентка впадает в такую стремительную регрес­
сию, что вынуждена оставаться в «здесь и сейчас», поскольку
ее чувства еще не находят вербального выражения.

О бзор случая 2
Г-жа Т. была более зрелой в своем материнстве. Неоспоримо,
что мы находим ее на этапе работы над все возрастающей иден­
тификацией с матерью. Она продемонстрировала способность
вовлекаться в аналитический процесс и переносить свои кон­
фликты на взаимодействие с аналитиком. Мы видим противо­
стояние запретных желаний и строгих запретов. Пациентка ре-
экстернализировала свою интернализованную мать в кабинете
аналитика. Этот процесс черпал энергию в возникших в это
время конфликтах с ее дочерью Алисией. Было бы у г-жи Т.
такое торможение в проработке конфликтов, если бы у нее
не было ребенка? Возможно. Я считаю, что конфликты так или
иначе обнаружились бы, возможно, в других формах, в ситуа­
циях близости с теми, кто мог символизировать для нее детей,—
с людьми, которых пациентка воспринимала как нуждающих­
ся, зависящих от нее и ищущих ее помощи.
Настойчивость в проработке конфликтов, конечно же, варьи­
руется у разных пациенток и зависит от толерантности их окру­
жения и/или от того, насколько эти конфликты противоречат
требованиям, предъявляемым пациентками к самим себе. Подоб­
ные проблемы могли бы обнаружиться, например, в отношени­
ях г-жи Т. с учениками в школе. Но стремительность реактиваций
и желание выработать лучший путь были обусловлены ее амби­
циями по отношению к дочери как своей реактивированной са­
мости, а также ее собственной амбициозной матерью внутри нее.
Образ русских кукол кажется мне поэтическим выражени­
ем интуитивного знания об интернализации. Сон г-жи Т. о кукле
особенно подходит к моей теме о важности взаимопереплетенной

229
 Терапевтические отношения в психоанализе

вещественности (interwoven physicality) в интерактивной драме

последовательных интернализаций между девочкой и ее мате­
рью. Анализ переживаний г-жи Т., связанных с куклой ее доче­
ри, показал следующее: желание исследовать руками внешнюю
поверхность матери и ее загадочное внутренне пространство;
всемогущее желание обладать физической силой, позволяющей
разобрать мать на части и вновь собрать ее; аффективное гос­
подство симбиотической фантазии разделения и объединения.
Эти темы нашли выражение в конкретных действиях Алисии,
которая разбирала и собирала куклу, повторяя стишок: « В л о ж и л -
свой-палец-и-вынул-сливу!» Подобное поведение наводит
на мысль о тайной фантазии: поиске внутри тела чего-то, что до­
ставляет удовольствие, что скрыто от взглядов и запрещено,
но вполне пригодно к употреблению.
Детская генитальная мастурбация, откровенно экстернали-
зированная дочерью эдипального возраста, была фокусом чув­
ства вины г-жи Т. в этой сессии. Воспоминание о стыде, вызван­
ном ее собственной мастурбацией, и реакциях ее родителей
стали доступны для проработки в переносе благодаря включе­
нию аналитика в строгий родительский образ и использованию
в сессии ассоциативной вербальной игры, позволившей выра­
зить столкновение пациентки с удовольствием от мастурбации.
Желание г-жи Т. противостоять этому явлению и преодолеть
торможения мотивировалось также стремлением освободить
собственное ощущение удовольствия и тем самым —удоволь­
ствие своего ребенка. Телесное удовольствие было частью того,
что г-жа Т. желала для своего ребенка и (косвенно) для себя.
Даже в этом кратком эпизоде можно заметить, как подоб­
ный материнский идеал или идеал Супер-Эго (Blum, 1976) мо­
жет оказываться солипсистским идеалом, связанным с абст­
рактным представлением об идеальной матери. В анализе часто
можно заметить подобные бессознательные желания матери
предыдущего поколения. Г-жа Т. вспоминает свою мать как не­
игривую, однако парадоксальным образом обнаруживается
страсть матери к опере, указывающая на параллельно сущест­
вующие, скрытые позитивные чувства по отношению к игре.
Реакция матери на игру ребенка с матрешкой свидетельствует
о торможении телесного удовольствия в трех поколениях.

230
 М ать внут ри мат ери

Визуальная форма русских кукол также может служить

выражением детского представления девочки о своем будущем
теле — округлости груди и бедер и более узкой талии (Balsam,
1996). Алисия наглядно продемонстрировала свое восхищение
и желание быть такой, как мать, и стать лучше матери. (М ат­
решка была куплена в контексте истории о том, что мать всегда
хотела, но никогда не имела такой замечательной куклы.)
Не удивительно, что в более позднем материале, возникшем
в ходе развития этой темы в анализе, возникает и проблема фи­
зического сравнения «жешцины-с-женщиной», и тема борьбы
за превосходство, которую г-жа Т. вела с матерью и с дочерью.
Внешний вид и фигура аналитика, особенно если аналитик —
женщина, часто становятся промежуточным фокусом внима­
ния при прояснении подобных отношений (Balsam, 1996).
Таким образом, каждый физический компонент связи между
дочерью и матерью становится предметом процесса интерна­
лизации, интерпретируя установки субъекта, которые будут
обнаруживаться и выражаться по мере возникновения специ­
фических ситуаций в будущем.

О б зо р случая 3

Наконец, в случае г-жи Н., ребенок становится не «Отцом Чело­

века» (Wordsworth, 1990), а «матерью женщины». Инверсия ро­
лей в дальнейшей жизни, кажется, воскрешается из глубин па­
мяти для переработки раннего опыта и ранних интернализован-
ных отношений с теми, кто первоначально ухаживал за ребен­
ком. Турини и Менделл в обзоре литературы обозначили линии
развития — с такого раннего возраста, как восемнадцать меся­
цев —в поведении маленьких девочек, указывающие на зачатки
установок заботы в отношении матери. Например, в игре, создан­
ной, «чтобы утешить себя, когда мамы нет рядом», можно услы­
ш ать, как м а л е н ь к а я д е в о ч к а « г о в о р и т “м а м а ” и “б а б а ”, к а ч а я
и убаюкивая куклу» (Turini, Mendell, 1995, p. 103). Далее, «пре­
вращение из утешаемой в утешителя служит примером интер­
нализации и установления материнского поведения» (р. 103).
Турини и Менделл также отметили роль матери, которая помо­
гает ребенку превращать ненависть в любовь, закладывая таким

231
 Терапевтические отношения в психоанализе

образом интерактивный фундамент для защитных функций Эго,

таких как реактивное образование. История, на примере шести­
десятилетней г-жи Н., показывает, насколько длительными яв­
ляются последствия этих процессов.
Престарелая мать г-жи Н., г-жа Ф., кажется совершенно
не похожей на свою дочь, которая считала себя противополож­
ностью робкой, романтичной матери. Она очень любила мать
и демонстрировала хорошо развитые способности заботиться
о других: пациентка не ушла в сторону от проблем со здоровьем
своей матери. Подобное ответственное, заботливое поведение
было также присуще ей, когда она в течение многих лет помога­
ла собственным детям. Мы имеем основания полагать, что ее мать
была компетентным опекуном и что способность к заботе у до­
чери связана с ранним опытом общения с матерью, ставшей те­
перь столь хрупкой. Можно заметить, что материнские и жен­
ские идентификации, включенные в стабильные и надежные
о п ек у н ск и е сп о с о б н о ст и п аци ентк и, сущ еств у ю т от д ел ь н о от ТО­
ГО,что она отвергала как «женские уловки»2.
Притягательное и сдержанное женское поведение действи­
тельно составляло основу женственности матери г-жи Н. Ин­
тересная загадка: как г-жа Н., бесшабашная и многословная,
сформировалась под влиянием г-жи Ф.? Что случилось с по­
тенциалом ее матери, которая была способна предложить сво­
ей дочери для интернализации «женственную» утонченность,
повсеместно одобряемую в обществе? Кризис в отделении не­
отложной помощи наводит на мысль о путях, ведущих к раз­
гадке. История о шокирующей автомобильной аварии, возмож­
ное замешательство и ужас г-жи Н., неожиданная сепарация
от пострадавших родителей, весь хаос той ночи указывает
на роль травмы в судьбе потенциальных интернализаций.
Трехлетняя г-жа Н., судя по всему, в то время была способ­
на использовать обаяние и соблазнительность маленькой де-

Такие данные, на мой взгляд, предостерегают нас от использования

понятия «женственность» {fem in in ity ) в построении теории, так.как
мы подвергаемся риску объединить слишком много женских качеств
под одним зонтиком, способным скрыть распространенные суждения
о том, какой следует быть женщине.

232
 Мать внут ри мат ери

вочки по отношению к отчужденным взрослым, полицейским

и медсестрам. Это означает сильную имитацию этих аспектов
матери. Ее очевидная дружественность в этих незрелых иден­
тификациях была в то время высоко адаптивной. Однако в ее
сегодняшнем сне ребенок в кроватке оказался безжизненным,
хотя и был похож на «ангела». Упоминание о нимбе, возможно,
указывало на смерть, витающую в воздухе как в прошлом, в ночь
аварии, так и в настоящем, у постели матери. Мать «болтала ни
о чем» в отделении неотложной помощи, как маленькая г-жа Н.
в полицейском участке после аварии,—веселая внешне, но оди­
нокая и испуганная внутри, как «одинокий» ребенок в ее сне.
Ярость матери в конце концов вылилась на тех же самых вра­
чей и медсестер в отделении неотложной помощи, которые на­
зывали ее «милой»!
Таким образом для г-жи Н. смешались настоящее и прошлое.
Возможно, эффекты ранней травмы обусловили то, что г-жа Н.
стала гораздо более осторожна в проявлении своей веселой, при­
ветливой, «женственной» самости. Необходимо знать гораздо
больше, но уже сейчас возникает искушение задаться вопросом:
не был ли образ агрессивной, ругающейся, как «моряк», женщи­
ны использован ею для того, чтобы отплатить матери за неспо­
собность защитить ее в ночь аварии? В ее взрослой бесцеремон­
ности можно различить тайный гнев. Конечно, требуется более
чем одно переживание, чтобы обнаружить разветвленную и ус­
тойчивую структуру в этих реактивных образованиях, наложив­
ших четкий отпечаток на весь ее характер.
Удивительным открытием, которое г-жа Н. сделала тогда для
себя и меня, стало то, насколько похожими на самом деле были
они с матерью (что обнаружилось в моменты острого стресса)
и насколько сильно было их сходство в склонности к созданию
реактивных образований. Более отчужденное заявление г-жи Н.
о том, что она является полной противоположностью своей
матери, было верным лишь отчасти. Г-жа Н. вновь обрела спо­
собность быть нежной и заботливой и освободилась от боязни
того, что если она покажет свою нежность, то станет уязвимой
и беззащитной для внешнего мира, который станет тогда хаотич­
но жестоким и похитит у нее драгоценную связь с любимой
матерью.

233
 Терапевтические отношения в психоанализе

Л и тература

BALINT, А, (1949). Love for mother and m other-love. Int. J. Psychoanal,

3 0 :2 5 1 -2 5 9 .
BALSAM , A., BA LSA M , R. (1974). T he pregnant therapist. In Becoming
a Psychotherapist: A Clinical Primer. Chicago: Univ. o f Chicago Press,
1984.
BALSAM , R. (1 9 9 6 ). The pregnant m other and the body image of the
daughter. Amer. Psychoanal. Assn., 44 (Suppl.): 4 0 1 -4 2 7 .
BENEDEK, T. (1959). Parenthood as a developmental phase. J. Amer. P sy­
choanal. Assn., 7:389-417.
B IB R IN G , G„ D W Y E R , T„ H U N T IN G T O N , D „ V A L E N ST E IN , A.
(1 9 6 1 ). A stu d y of the psychological processes in pregnancy and
of the earliest m other-child relationship. Psychoanal. S tudy Child,
16:9-72.
BL U M , H. (1 9 7 6 ). M asochism, the ego ideal and the psychology of w om ­
en / Amer. Psychoanal. Assn., 24 (Suppl.):157—191.
CHER N IN , K. (1 9 9 8 ). The Woman Who G ave Birth to H er Mother: Seven
Stages o f Change in Women’s Lives. N ew York: V iking Penguin.
C H O D O R O W , N. (1 9 7 8 ). The Reproduction o f Mothering: P sychoanaly­
sis and the Sociology o f Gender. Berkeley: Univ. of California Press.
CHODOROW , N. (1996). Theoretical gender and clinical gender. J. Amer.
Psychoanal. Assn., 44 (S u p p l.):2 1 5 -2 4 1.
D AH L, K. (1999). Presenter. In her m other’s voice: reflections on fem i­
ninity and the superego. Scientific M eeting of the Western N ew En­
gland P sychoanalytic Society, February 20.
D E U T SC H , H. (1945). The Psychology o f Women, Vol. 2: Motherhood. New
York: Grune & Stratton.
F R E U D , S. (1 9 1 4 ). On narcissism: an introduction. S.E., 14:67-73.
F R E U D , S. (1 9 3 8 ). Splitting of the ego in th e process of defence. S.E.,
23:273-278.
FR IED M A N , M. (1996). M other’s milk: a psychoanalyst looks at breast
feeding. Psychoanal. Study Child, 5 1 :4 7 5 -4 9 1 .
K ESTEN BER G , J. (1 9 8 0 ). M aternity and peternity in the developm en­
tal context: contribution to the integration and differentiation as a
procreative person. In Psychiatric Clinics o f North America, Vol. 3: Sex­
uality. Philadelphia, PA: W. B. Saunders, p. 6 1 -7 9 .
LAX, R. (1969). Som e considerations about transference and countertrans­
ference m anifestations evoked by the analyst’s pregnancy. Int. J. P sy­
choanal, 5 0:363-371.
LAX, R. (1997). Becoming an d Being Woman. Northvale, NJ: Aronson.
LOEWALD, E. (1982). The baby in m other’s therapy. Psychoanalytic Study
Child, 3 7 :3 8 1 -4 0 3 . '

234
 М ат ь внут ри мат ери

LOEW ALD, Н. (1 9 6 0 ). On the th erap eu tic action of p sych oanalysis.

In Papers on Psychoanalysis. N ew Haven, CT: Yale Univ. Press.
M AHLER, M .S. (1952). On th e child psychosis and schizophrenia. P sy ­
choanal. S tu dy Child, 7 :2 8 6 -3 0 5 .
M AHLER, M.S. (1968). On Human Symbiosis an d Vicissitudes o f In d ivid ­
uation. N ew York: Int. Univ. Press.
M O ORE, B., FINE, B. (1990). Psychoanalytic terms a n d Concepts. N ew
Haven-London: Amer. Psychoanal. Assn & Yale Univ. Press.
N A D E LSO N , C., NO TM A N, М., FRONS, E., FELDM A N, J. (1974). The
pregnant therapist. Amer. J.P sych ia t., 131:1107-1111.
PIN ES, D. (1993). A Woman’s Unconscious Use o f H er B ody. N ew Haven,
CT: Yale Univ. Press.
SC H A FE R , R. (1968). Aspects o f Internalization. M adison, CT: Int. Univ.
Press.
SC H U K E R , E„ LEVINSON, N. (1991). Female Psychology: An A n n o ta t­
e d Psychoanalytic Bibliography. Hillsdale, NJ: A nalytic Press.
STERN, D. (1995). The M otherhood Constellation: A U nified View o f P ar­
en t-In fan t Psychotherapy. N ew York: Basic Books.
STERN, D., BR U SC H W E1LER -STER N , N, (1998). The Birth o f a M oth ­
er: H ow the M otherhood Experience Change you Forever. N ew York:
Basic Books.
T U R R IN I, P., M ENDELL, D. (1 9 9 5 ). M aternal lines of developm ent: an
aspect o f gender identity. P sychoanalytic Inquiry, 15(1):92—112,
W INNICOTT, D. (1956). Primary maternal preoccupation. In Through P e­
diatrics to Psychoanalysis. N ew York: Basic Boks, 1975.
W O R D SW O R T H , W. (1990). The poems: Vol. I, ed. J.O . Hayden. London:
Penguin, p. 523, 528.
 Научное издание

Серия 4Библиотека психоанализа»

Т ера п ев ти ч еск и е о тн о ш ен и я
В П С И Х О А Н А Л И ЗЕ
Редакторы —Е. Донская, Г. Ежова, Р. Козакова
Обложка —П.П. Ефремов
Компьютерная верстка —Н. Новикова

ИД № 05006 от 07.06.01

Сдано в набор 20.09.06. Подписано в печать 23.10.06.

Формат 60 х 90/16. Бумага офсетная № 1.
Гарнитура PetersburgC. Печать офсетная.
Усл.-печ. л, 14,8. Уч.-изд. л. 11,7.
Тираж 2000 экз. Заказ № 197.

Издательство «Когито-Центр»
129366, Москва, ул. Ярославская, 13,
тел./ф акс: (495) 682-61-02
E-mail: visu@ psychol.ras.ru http://w w w .cogito.m sk.ru

Отпечатано в полном соответствии с качеством

предоставленных диапозитивов в ОАО «Дом печати — ВЯТКА»
610033, г. Киров, ул. Московская, 122