ЭМПИРИЗМ В СОВРЕМЕННОЙ

ФИЛОСОФИИ МАТЕМАТИКИ

Крушение основных программ обоснования ма-

тематики привело также к попыткам переосмыс-
лить заново отношение математики к эмпириче-
ским наукам. В этом плане ведущее место в на-
стоящее время занимает позиция, для которой
лучше всего подойдет название «неоэмпиризм»,
ибо ее основная направленность состоит в отож-
дествлении математического и естественнонаучно-
го знания, точнее, в поисках единой основы для
этих сфер науки. Речь идет в некотором смысле о
возвращении назад — к воззрениям на математи-
ку, которые были отвергнуты с принятием неев-
клидовых геометрий и теории множеств Кантора.
В настоящее время, конечно, было бы наивным
требовать, чтобы каждое математическое понятие
было соотнесено с опытом, как этого требовал эм-
пиризм в XVIII и еще в XIX в. Современные эм-
пиристы, однако, полагают, что математика долж-
на приблизиться к опытным наукам по характеру
своего метода и обоснования.

Аргументы неоэмпиризма

В 1954 г. известный математик Д. Пойа опуб-

ликовал работу о методах математики, основная
мысль которой состояла в том, что математик не
может гарантировать окончательной истинности
своих утверждений и что методы, посредством ко-
торых он идет к ним, есть не что иное, как те же
методы опытных (индуктивных) наук. Математи-
ка, по его мнению, — индуктивная наука и может
быть адекватно понята только как одна из наук,

116
изучающих природу. Аналогичные идеи были вы-
сказаны А. Мостовским. Математика, согласно Мо-
стовскому, в конечном итоге — естественная нау-
ка, понятия которой взяты из опыта, и она не мо-
жет быть обоснована без учета этого обстоятель-
ства [69, с. 36]. В 60-х гг. И. Лакатос предпринял
попытку обосновать эти идеи на основе критики
математической строгости.
Лакатос исходит из истории развития пред-
ставлений о математике и показывает, что матема-
тическое утверждение, считавшееся обоснованным
в одно время, не считалось таковым в другое. Он
пишет: «Пифагорейцы считали, что строгие дока-
зательства могут быть только арифметическими.
Однако они открыли строгое доказательство, что
был «иррациональным». Когда этот скандал
вышел наружу, то критерий был изменен, арифме-
тическая интуиция была дискредитирована и ее
место заняла геометрическая интуиция. Это озна-
чало большую и сложную реорганизацию матема-
тического знания (была введена теория пропор-
ций). В восемнадцатом столетии «вводящие в за-
блуждение» чертежи испортили репутацию геомет-
рических доказательств, и 19-й век увидел снова
арифметическую интуицию, воцарившуюся при по-
мощи сложной теории действительных чисел. Се-
годня основные споры идут о том, что является или
не является строгим в теоретико-множественных
и математических доказательствах, как это видно
из хорошо известной дискуссии о допустимости
мысленных экспериментов Цермело и Гентцена»
[52, с. 74]. История математики убедительно по-
казывает, по мнению Лакатоса, что сам критерий
обоснованности имеет исторический характер и
вследствие этого мы не имеем права рассчитывать
на то, что какая-то конкретная математическая
программа может окончательно разрешить эту
проблему.
Лакатос обосновывает этот тезис также рас-
смотрением самого механизма доказательства.
Всякое доказательство предполагает, во-первых,
некоторое неявное знание (например, знание ариф-
метики при изложении геометрии, знание логики
117
при изложении арифметики и т. д.) и, во-вторых,
содержательный язык (метаязык), в котором об-
суждается доказательство. Даже при полной ре-
гламентации вывода, какая предполагается фор-
мализацией, доказательство не избавляется от со-
держательного метаязыка и, как следствие, от
источника нестрогости и противоречий. Историче-
ски математические работы становятся все более
строгими, что выражается прежде всего в том, что
положения, используемые неявно предыдущими
поколениями математиков, формулируются явно
более современными математиками. Но это совер-
шенствование не может быть закончено. «Коши,
например, — пишет Лакатос, — даже не заметил,
что его прославленное сочинение (1821) предпо-
лагало «знакомство» с теорией действительных
чисел. Не так поступили Вейерштрасс и его шко-
ла: учебники по неформальной математике теперь
содержат новую главу по теории действительных
чисел, в которой собраны все эти леммы. Но в их
«введениях» обычно предполагается знакомство с
теорией рациональных чисел. Более строгие учеб-
ники еще более уменьшают предполагаемое зна-
ние: Ландау во введении к своей знаменитой кни-
ге (1930) предполагает знакомство только с ло-
гическим рассуждением и немецким языком. Иро-
нией судьбы А. Тарский в это же самое время
показал, что опускаемые таким образом абсолют-
но тривиальные леммы могут быть не только не-
верными, но и несовместимыми, поскольку немец-
кий язык не является семантически замкнутым
языком» [52, с. 65]. Лакатос заключает отсюда,
что понятие абсолютно строгого доказательства
незаконно, ибо оно предполагает «регресс в бес-
конечность». «Достоверность никогда не может
быть достигнута, «основания» никогда не могут
быть обоснованы, но «хитрость разума» превра-
щает всякое увеличение строгости в увеличение
содержания, в цель математики» [52, с. 80].
С этой точки зрения, всякое внутреннее обос-
нование математики не абсолютно, ибо оно по
определению представляет собой некоторое дока-
зательство. Математика, таким образом, всегда

118
является необоснованной на некотором уровне.
Однако различные программы обоснования не яв-
ляются бессмысленными, так как они, связывая
одни структуры с другими, увеличивают строгость
и надежность математики в целом.
Такая позиция представляет собой существен-
ный поворот в понимании математики. Несмотря
на изменение взглядов на природу математическо-
го знания и на критерии его обоснования, матема-
тики вплоть до XX в. безусловно верили в то, что
математика имеет дело со строгими доказательст-
вами, в отличие от доказательств, используемых в
физике и других опытных науках. «Доказательст-
во, не являющееся строгим, есть ничто», — писал
Пуанкаре в 1908 г. [80, с. 22]1. Б. Рассел пример-
но в то же время заявлял, что «здание математи-
ческой истины стоит непоколебимо и неустраши-
мо перед всяким оружием сомневающегося скеп-
тицизма». Гильберт, выдвигая свою программу
обоснования математики, обещал навсегда изба-
вить математику от противоречий. Уверенность в
математике как в цитадели истинности и строго-
сти, т. е. взгляд на математику, идущий от Плато-
на, Декарта и Канта, оставался вплоть до послед-
него времени незатронутым философской крити-
кой, одним из краеугольных камней математиче-
ского мировоззрения. Парадоксы теории множеств
не привели к изменению этого взгляда. Все про-
граммы обоснования, выдвинутые в начале ХХ в.,
ставили задачу восстановления полной строгости
математического доказательства. Однако неудача
этих программ привела к тому, что такие матема-
тики, как Г. Вейль, А. Бернайс, К. Гедель и дру-
гие, стали высказывать сомнения в принципиаль-
ной достижимости поставленных целей. Всe эти
математики так или иначе стали проводить ана-
логию между математическим и эмпирическим зна-
нием: математика, по их мнению, в такой же ме-

1
Пуанкаре, правда, оговаривается, что Действительные
доказательства математиков нестроги, но он убежден, что
эти доказательства, если они правильны, всегда могут оыть
восполнены.
119
 ре не может быть окончательно обоснована, как
н любое знание.
Крайне эмпирический взгляд на математику
был изложен Л. Кальмаром на симпозиуме по
философии науки, который проходил в Лондоне
в июле 1965 г. Математика, согласно Кальмару,
эмпирична по своему происхождению и использо-
вала сначала дедукцию, так же как и другие на-
уки, — для обнаружения рациональной связи фак-
тов. «Изобретение дедукции, абстрагирования и
аксиоматического метода, — пишет он, — было
чрезвычайно плодотворным для развития матема-
тики, но это побуждало рассматривать ее как
«чистую дедуктивную науку» и забыть, что ее ак-
сиомы были первоначально извлечены из опыта и
были проверены в повседневной практике челове-
ческого мышления» [117, с. 187]. Это заблужде-
ние, по мнению Кальмара, обусловливает во мно-
гом и сегодняшние трудности выхода из тупика, в
котором оказалась математика после негативных
математических результатов Сколема, Геделя и
Коэна.
Позитивная программа Кальмара состоит в
том, чтобы возвратиться к воззрению на матема-
тику как на эмпирическую науку не только в ге-
нетическом плане, но также в плане метода и обо-
снования. «Чтобы найти новое направление ис-
следования, мы должны стать лицом к фактам.
Во-первых, исследования в основаниях математи-
ки, которые до настоящего времени были пред-
приняты, исходили из предположения, что матема-
тика есть чистая дедуктивная наука, они основы-
вались на надежде, что мы можем показать это
также посредством твердо обоснованной дедуктив-
ной науки. Во-вторых, эта надежда никогда не бы-
ла реализована. И, как я говорил, аксиомы каж-
дой интересной части математики абстрагирова-
ны более или менее прямо от эмпирических фак-
тов, и правила вывода, используемые в них, пер-
воначально продемонстрировали свою универсаль-
ную ценность в нашем актуальном практическом
мышлении. В-третьих, непротиворечивость наших
формальных систем есть эмпирический факт: даже

120
там, где она может быть доказана, приемлемость
используемых при доказательстве методов имеет
опять же лишь эмпирическое обоснование» [117,
с. 191].
И далее: «Почему мы не можем признать, что
математика, подобно другим наукам, окончатель-
но базируется на практике и проверяется ею?
Многие почтенные науки имеют хорошую репута-
цию, не выдвигая требования, что они «чисто де-
дуктивные науки». Объявить математику основы-
вающейся на эмпирических фактах — не значит
отрицать пользу дедуктивного метода, ибо многие
эмпирические науки успешно используют его.
Правда, мы должны тогда включить в математи-
ку индуктивные методы - - но почему мы должны
исключать их?» [117, с. 193].
Математика, согласно Кальмару, может вклю-
чать и уже включает в себе эффективно работаю-
щие индуктивные утверждения (тезис Чёрча, на-
пример), которые могут быть в дальнейшем по-
правлены посредством контрпримеров, как это
принято в любой опытной теории.
Позиция Кальмара была подвергнута критика
Бар-Хиллелом, который защищал традиционным
взгляд на обоснование математики. Точка зрения.
Кальмара, по его мнению, не нова и давно опро-
вергнута. Доказательство через индукцию в ма-
тематике не имеет смысла, если это не доказа-
тельство через полную или трансфинитную индук-
цию, не существует математических утверждений,
которые могут быть проверены на практике, поня-
тие «степень подтверждаемости» неприменимо к
математике [117, с. 198]. И. Лакатос, однако, не
согласен с Бар-Хиллелом. Он считает, что возрож-
дение эмпиризма в философии математики вполне
законно, что оно было подготовлено еще в 20—
30-х гг. идеями Рассела, Карнапа и Тарского.
Свой взгляд на статус современной математики
Лакатос определяет следующей историко-методо-
логической схемой. Идеалом знания на заре его
развития была евклидова геометрическая система
с несомненной истиной на вершине в виде систе-
мы аксиом, на основе которых доказываются тео-

121
ремы — основные, базовые положения теории.
Значимая (истинно-ценностная) информация вво-
дится здесь в теорию через аксиомы и «течет> к
основным положениям. Это евклидовый или квази-
евклидовый (в случае, когда аксиомы не обяза-
тельно связываются с понятием истины) идеал тео-
рии. Научное знание, однако, стало развиваться по
другой, а именно эмпирической или квазиэмпири-
ческой схеме. Согласно этой схеме теория начи-
нается не с аксиом, а именно с базовых положе-
ний. Именно через них истинно-ценностная инфор-
мация входит в теорию. Аксиомы теперь не рас-
сматриваются как истинные и не доказываются,
но конструируются для объяснения базовых ут-
верждений и оправдываются как таковые только
своими дедуктивными возможностями. Их ценность
относительна.
Ошибка многих философов и математиков за-
ключается, по Лакатосу, в том, что они традици-
онно связывают математическую теорию с евкли-
довым или квазиевклидовым идеалом научного
знания, в то время как она представляет собой
одну из форм квазиэмпирической теории. Собст-
венно эмпирические теории — это теории, потен-
циальные фальсификаторы которых представляют
собой утверждения о конкретных событиях в про-
странстве и времени. Математика не является соб-
ственно эмпирическим знанием в этом смысле, она
имеет базовые утверждения другой природы, но
тем не менее общая схема ее развития и обосно-
вания совпадает с общей схемой развития и обос-
нования эмпирических наук: выдвижение возмож-
но большего числа смелых гипотез и их последую-
щая критика. Тем самым не только снимается во-
прос об окончательном обосновании математиче-
ского знания, но он снимается вообще как вопрос
специфический по отношению к математике. Центр
тяжести переносится на исследование теории ро-
ста знания вообще в его квазиэмпирической моде-
ли. Такая позиция, по мнению Лакатоса, позво-
ляет по-новому взглянуть на старые проблемы
философии математики [117, с. 202].
И это действительно так, если изложенные со-

122
ображения признать верными. Традиционное деле-
ние наук на формальные и содержательные (опыт-
ные) теряет здесь смысл по крайней мере как
«верховное деление наук» (Грассман), и мы долж-
ны будем пересмотреть современную концепцию
математики в целом, поскольку она существенно
основывается на таком противопоставлении мате-
матического и эмпирического знания. Однако, на
наш взгляд, действительные факты не побуждают
необходимо к такой радикальной смене взглядов
на сущность математики и характер ее обоснова-
ния.