Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
************
Бетельгейзе
https://ficbook.net/readfic/11471156
***********************************************************************************
************
Направленность: Слэш
Автор: Stefan Steuben (https://ficbook.net/authors/4333061)
Размер: 88 страниц
Кол-во частей: 17
Статус: завершён
Метки: Психологические травмы, РПП, Cockwarming, Радикальная медицина,
Психотерапия, Оргазм без стимуляции, Темы этики и морали, AU: Без супергероев,
Аддикции, BDSM: Сабспейс, BDSM: Aftercare, BDSM, Кинки / Фетиши, Драма, Психология,
Hurt/Comfort, AU, Обоснованный ООС, Элементы ангста, URT
Описание:
Бетельгейзе в сотни тысяч раз горячее, ярче и больше Солнца, но к удивлению Питера,
нечто столь грандиозное способно не сжигать, а согревать его.
Примечания:
Бетельгейзе — Красный сверхгигант в созвездии Ориона. Одна из крупнейших известных
звёзд.
18.12.2021.
В популярном по фэндомам:
№19 — Железный человек.
№30 — Человек-паук.
№38 — Мстители.
19.12.2021
№17 — Железный человек.
№32 — Человек-паук.
№33 — Мстители.
Спасибо. ( ˘ ³˘)
Комментарий к 1. Аннигиляция
Процесс, при котором частица и её античастица, сталкиваясь, взаимно уничтожают
друг друга.
Питеру было семнадцать, когда он встретил Квентина. Восемнадцать — когда тот
познакомил его с BDSM. Двадцать — когда он на самом деле понял, что это ему совсем
не нравится. Двадцать два — когда он понял, что иначе не умеет.
Он чувствовал себя собой только когда его шею сдавливала широкая полоска кожи.
Только когда его тело было в плену ошейников, манжетов и портупей, Квентин смотрел
на него с любовью. Его партнёр обожал его в такие моменты, ел глазами, и Питер
готов был ради этого на всё, сам, добровольно; быть щенком Квентина всегда, пока
тот смотрел на него сверху вниз, трепля по волосам и говоря о том, какой он
хороший.
Его вера в Квентина была абсолютной, любовь — безусловной, послушание —
совершенным. За четыре года он научился всему, что должен уметь идеальный саб, как
считал Квентин. Питер мог снести любой шлепок, удар, стёртые в кровь колени,
катастрофичную нехватку кислорода на грани обморока, выломанные под неестественными
углами конечности и пребывание в одной позе и положении часами. Даже если ситуация
заслуживала того, чтобы он потерял рассудок. Питер мог позволить себе плакать,
кричать, стонать и умолять прекратить сколько угодно.
Чего он не мог, так это сказать «красный», когда ему становилось действительно
невыносимо.
Причин было много, но сначала это было «Я не хочу разочаровать его», и только потом
«Вдруг, он не остановится, а разозлится только больше». У них не было оговорено
стоп-слово, поэтому Питер боялся, что в случае красного света Квентин мог выйти из
себя, подумав, что тот решит, будто он недостаточно терпеливый; и даже если он
остановит практику, то это отразится на их отношениях.
Питер целиком и полностью зависел от своего Хозяина и его решений, вся его жизнь
вертелась вокруг него, для него, Квентин был его теплом, даже если иногда обжигал.
Паркер думал, что любой ожог заживёт и снова прыгал в полымя, без оглядки, без
сомнений. Горел живьём и благодарил за это.
Квентин решал, что и когда он ест и ест ли вообще, как он одевается, куда он ходит
и что делает на протяжении той части дня, когда его нет дома, а у Питера нет
занятий. Квентин решал, что он возьмёт перерыв в обучении на год — он брал; решал,
что ему следует переехать к нему — Питер переезжал и считал его квартиру
единственным своим домом; решал, что Паркеру не следует общаться с Мэй или Недом —
он не общался. В конце концов, Питер был твёрдо уверен, что всё обстоит именно так,
как говорит ему Квентин, а это значит, что он всё делает для его блага. Даже
подвешивает его на крюках, чтобы похвастаться перед своими друзьями, потому что в
таком случае Паркер слышит, какой он послушный и сладкий мальчик для него, и его,
кажется, даже меньше потряхивает от страха, а тошнота исчезает.
***
Питер принимает за дурной знак, когда его неснимаемое кольцо{?}[Надевается на
ведомого партнёра как символ принадлежности, обычно на 2-3 размера меньше
необходимого.] начинает скользить на его пальце и в один день спадает с него, а
Квентин не злится, когда он ему об этом рассказывает, и просто забирает его,
говоря, что закажет новое. Уже через месяц Паркер оказывается за порогом квартиры,
которую последние годы своей жизни считал домом.
Осмыслить происходящее у него не получается ни спустя час, ни спустя десять, что он
сидел под дверью, обнимая небольшой худенький рюкзак со своими вещами. Когда утром
Бек выходит из квартиры, то просто окидывает его брезгливым взглядом.
Питер, не спавший и провёвший на полу всю ночь, поднял на него голову и встал так
резко, что в глазах потемнело, и попытался ухватиться рукой за мужчину, но тот
оттолкнул его. Ещё не зажившие раны на лопатках вспыхнули болью, когда он ударился
ими о стену.
— Квентин... — вместо стона выдохнул Питер, подняв взгляд из-под лба. — Я не
смог...
— Не притворяйся глупым, сладкий, ты знаешь, что это значит, — довольно спокойно,
даже равнодушно перебил его мужчина, несмотря на то, что он выглядел взбешённым.
Питер знает этот взгляд и из-за него его спина становится холодной и влажной, а
поджилки начинают трястись. — Я больше не хочу тебя, Питер, и ты понял это сразу.
— Почему? Я сделал что-то не так? Я готов...
— Понести наказание? — нахмурился Квентин, и парень прикусил язык, обняв себя
руками. — Ты предсказуем и выдрессирован, и мне больше неинтересно тобой
заниматься. Хочешь свой прощальный подарок?
На глаза Питера навернулись слёзы, в носу защипало, а тело начало трясти. Он даже
не мог возразить, потому что Квентин — Хозяин, а он чётко осознаёт своё положение
игрушки. Даже самым любимым, им свойственно ломаться, и тогда их выбрасывают.
Просто он никогда не думал, что выбросят его, он не думал, что будет стоять такой
жалкий не в рамках их отношений, а в их завершении. Что он будет вот так стоять и
безмолвно трястись, пока вся его жизнь будет рушиться, пока его Хозяин будет её
разрушать.
Колени подкосились, хотя Питер даже не испугался, что это, вероятно, повредит ему
коленные чашечки. Квентин успел схватить его за шею одной рукой, а второй отвесить
ему пощёчину, что если была призвана привести его в чувства, то возымела целиком
обратный эффект. Питер всхлипнул, закрывая глаза и позволяя слезам потечь по щекам,
и схватил мужчину за запястье обеими руками, пытаясь не оттолкнуть, но прижать её к
себе ближе.
— Ты такой послушный щенок, такой воспитанный и умный, и поэтому мне больше с тобой
неинтересно, мне нечему тебя научить, — Квентин приблизил его к своему лицу, чуть
склонившись и заглядывая в покрасневшие вспухшие глаза парня. Зрачки стали узкими
от ужаса и совершенно неподвижными. — Моё указание для тебя — уходи и найди себе
другого Хозяина. Для питомца вроде тебя это будет легко.
— Не хочу, — бездыханно возразил Паркер, едва шевеля сухими губами и крепче сжимая
чужую руку в надежде, что его сопротивление сейчас — это то, что он захочет
перевоспитать, что это игра, и что Квентин по-прежнему его любит. Он хочет, чтобы
ему показали свою преданность...
— Питер! — рявкнул Бек, тряхнув его и оттолкнув, чтобы он снова спустился по стене
и сел, стиснув в руке шлейку рюкзака. — Проваливай и не возвращайся, это последний
мой приказ как твоего Хозяина, — сказал он уже тише, наверняка опасаясь, что
любопытные соседи могут высунуть нос, чтобы взглянуть, кто орёт в такую рань.
Питер сидел какое-то время в оцепенении, не веря своим ушам и глазам. Мужчина
смотрел на него сверху вниз, как он любил, но при этом в его глазах не было ничего
из того, к чему он привык. Когда Квентин снова что-то ему сказал, Паркер уже ничего
не слышал, он только видел по его выражению лица, как тот раздражён из-за него, и,
схватив сумку, он рванул вперёд, к ступенькам. Перепрыгивая через две, он сбежал на
несколько пролётов вниз, чувствуя, как сердце от страха то совсем не бьётся, от
чего уши закладывает тишиной, то стучит с такой остервенелой силой, что ему
становится ещё хуже.
Когда ноги подкашиваются, он падает на колени и, заткнув рот рукой, кричит в свою
кожу, чувствуя, как рука становится мокрой от слёз, соплей и слюны.
Какими бы жестокими не бывали их практики, любые болевые ощущения, на фоне того,
что он испытывал сейчас, меркли. Его разрывало на части.
Несколько раз его стошнило желудочным соком прямо на пол, потому что Квентин не
сказал, что он может поесть. Потому что Квентин его прогнал. Потому что он больше
не нужен Квентину.
Питер не знал, сколько он так стоял на четвереньках, упираясь руками в пол по
сторонам от небольшой зловонной лужицы. Из оцепенения его вывел только звук
отпираемой двери сверху. Кто-то вышел из своей квартиры, где-то продолжалась жизнь.
Парень осторожно встал, на этот раз медленно, придерживаясь за стену, и продолжил
спускаться, умудряясь ощущать даже вину за то что не прибрался.
Все силы он вложил в тот рывок, в побег от своей жизни, и на то чтобы придумать,
что с ней делать дальше его уже не хватало.
Первые сутки после ухода из дома Питер даже не запоминает. Перед глазами плывут
только какие-то размытые картинки: в какой-то момент его голод становится таким
сильным, что он покупает французскую булочку, что сверху хрустит как его рёбра, а
внутри мягкая, точно его сердце.
Питер выблёвывает своё сердце за мусорными баками, упираясь ладонью в стену с
похабным кисло-зелёным граффити.
Перед его глазами проносятся мусорные баки, ещё по-утреннему прохладные, а потом
горячие тротуары, десятки сотен пар чужой обуви — лиц он не видит, потому что
голову поднимать слишком тяжело — и трещин. Его собственная, где-то на коре мозга,
болит просто невыносимо. Перед закатом он забивается в тихий уголок в парке,
обнимая рюкзак и прижимая к нему согнутые колени. Лавка твёрдая, раскалённая
солнцем, а его одновременно морозит и дышать нечем от духоты. Когда темнеет, Питер
снова начинает плакать, пытаясь спрятаться от любых прохожих, которым он выдаёт
ответ да-конечно-я-в-полном-порядке на любое прикосновение или обращение к себе.
Паркер повторяет это несколько дюжин раз, а сам не верит ни единожды.
В какой-то момент ему удаётся даже уснуть, но забытиё заканчивается ровно тогда,
когда ему в лицо светит фонариком полицейский.
— Парень, с тобой всё в порядке? — басит голос сверху, пока Питер пытается
проморгаться, кривится и щурится, чувствуя, как кожа на лице ещё саднит от
последнего удара и раздражённо жжёт от соли.
— Да, — хрипло отвечает Питер, собираясь отвернуться носом к спинке лавки и
продолжить спать, но все явно были настроены против него в этот день.
— Тогда иди домой, здесь нельзя спать. Твои родители знают, что ты здесь?
Парень привстаёт на локте и сбрасывает с лавки ноги, чувствуя во всём теле
мучительную ломоту. Кожа покрывается мурашками и он наконец чувствует, как
похолодало на улице, хоть ночь стояла летняя.
— Я уже взрослый, — задушенно произносит Питер, ощущая, как горло сдавливает.
«Мой маленький, маленький мальчик» — шепчет голос Квентина в его затылок. Ощущения
эти так свежи, что он буквально чувствует, как дыхание ворошит его волосы на
макушке, а руки скользят по всему его телу, по всем красным вспухшим бороздкам и
царапинам...
— ...покажи.
— Что? — вздрагивает Питер в ужасе, отчего тупая боль затёкших конечностей кажется
разрывной.
— Паспорт, говорю, покажи, — терпеливо повторяет блюститель закона, а в голосе
начинает звучать раздражение.
Он наконец опускает фонарик ниже, хотя рядом есть включённый фонарь, вокруг
которого танцует рой насекомых. Луч голубоватого света ложится на питеровы сбитые
колени, корочка на которых поблёскивает.
Паркер растерянно чешет у ранки, пытаясь осознать, что ему говорят, а затем
послушно лезет в свою сумку. Вынув из неё толстовку с эмблемой своего университета,
он не заметил, как потянул всё остальное за ней, и наушники, телефон, несколько
долларов, упаковка салфеток и листки с записями посыпались ему под ноги.
Полицейский вздохнул, явно показывая, как это утомительно — иметь дело с умственно
отсталыми. Или, как он считает, пубертатными подростками.
Питер сгибается, пытаясь всё собрать дрожащими руками, и чувствует, как на него
снова накатывает истерика. Он не позволяет себе расклеиться и, когда он протягивает
мужчине свой студенческий, тот снова светит в его лицо, чтобы сравнить фотографию и
реальность, поднимает взгляд, направляя её в пустоту.
Питер действительно находится в просто ужасном состоянии, и его внешний вид
пропорционально соответствует его душевному равновесию. Его лицо давно опухло, но
даже покрасневшие веки и шелушащиеся пятна не смогли придать его лицу живых черт —
он выглядел как очень потрёпанная, бледная, местами надщербленная фарфоровая кукла.
Его большие глаза впали внутрь, из-за острых скул и тёмных мешков под глазами они
казались даже больше — уже неестественно и пугающе. За последний год Питер так
похудел, что стал похож на больного подростка из-за своей угловатости и
нескладности, которой у него не было даже в шестнадцать. Его конечности и шея стали
тонкими, как у новорождённого жирафа, будто его долго куда-то тянули и это возымело
такой плачевный результат.
Пригладив кудрявые волосы, что встопорщились на затылке, Питер попытался придать
себе более приличного виду, что, конечно, было заведомо провальным, но он этого не
знал.
— Ты под кайфом? — не отдавая студенческий, вдруг поинтересовался полицейский.
— Нет, сэр, — так твёрдо, как только мог, произнёс Паркер, и, конечно, голос его
предательски вздрогнул.
Полицейский ему не поверил.
В итоге Питер ночь провёл в участке, расположившись на лавочке. Точно как в парке,
только он теперь укутывался в свою толстовку, а вокруг был не свежий воздух и
шелест листьев, а храп какого-то бездомного, что всё время ворочался, и запах
немытого тела, алкогольного перегара и прочих не самых приятных ароматов, которое
способно выделять человеческое тело.
Паркер натянул верёвочки капюшона сильнее, спрятал пальцы в рукавах, а низ натянул
на свои колени, жалея, что вчера он надел не штаны. Но, вообще-то, он ожидал, что
вернётся домой с жары, примет душ, и полностью обнажённым выйдет к Квентину, чтобы
тот сказал, какой он у него смышлёный.
Он складывает руки на груди, закрывая глаза и погружается в пограничный чуткий сон,
когда всё слышно даже лучше, чем при бодрствовании, но совершенно никаких резервов
на реакцию нет. Ему кажется, он закрыл глаза вот только что, но когда слышатся шаги
за дверью, и она распахивается, он сдвигает с лица капюшон и морщится от утреннего
света, что режет глаза.
Их с его вынужденным сокамерников выставляют из участка, предварительно вернув
вещи. Питер смотрит на бездомного и его лицо сводит нервным спазмом улыбки: у него
вещей меньше, чем у соседа. Мужчина окидывает его осуждающим взглядом, после чего
отправляется восвояси таким стремительным шагом, что Питеру становится завидно —
ему некуда так спешить. Ему вообще некуда идти.
Внезапно становится страшно. Страшно, что теперь это станет его жизнью; что он
будет спать в парках и переулках, пока его не заберут в полицейский участок или он
не обнаружит в своём каком-нибудь жизненно важном органе заточку, потому что занял
не то место для ночлежки. В отчаянье он зашарил по карманам и полез в рюкзак, ища
что-то, что ему поможет. Он ощутил себя выброшенным на берег безлюдного острова,
которому не дали выбрать те три предмета, которые он мог бы взять с собой, потому
что это не грёбаный тест, а реальность.
На руках у него оказывается двадцать три доллара, которых по-прежнему не хватает ни
на что, и телефон, на котором оказывается трещина, что наверняка появилась после
вчерашнего падения. Питер думает, что это подарок Квентина и что он бы наказал его
за подобное неуважение к таким вещам и тому, что он для него делал.
Паркер обессиленно плёлся куда-то, хотя ноги едва волочились, а летние кеды
казались буквально многотонными. Телефон, что он продолжал сжимать в похолодевшей
липкой ладони, резко вспыхнул, показывая фотографию звонящего. Пока в глазах всё
расплывалось, он с замиранием сердца надеялся увидеть Квентина, прочитать его имя
и, конечно, услышать голос через динамик, что скажет ему возвращаться домой. Однако
перед его лицом оказалось улыбающееся лицо тёти Мэй. Этой фотографии около пяти
лет, и на ней Питер рядом с ней, показывающий пальцами «peace», смеющийся и
беззаботный.
Несмотря на то, что Паркер уже полтора года как поссорился с тётей и велел о нём
забыть, Мэй продолжала время от времени ему звонить. Он не брал трубку, пытаясь тем
самым выразить своё к ней пренебрежительное отношение, и был уверен, что она всё
понимает, но почему-то продолжает звонить.
Занеся палец над красным значком, Питер чувствует, как он дрожит, так сильно, что
он почти может оправдать этим то, почему он смахивает зелёный.
Комментарий к 2. Войд
Пустоты во Вселенной размерами в десятки мегапарсек.
— Господи, Питер...
Это было первое и единственное, что сказала ему тётя Мэй, прежде чем женщина
схватила его в свои объятия, а разочарование в её глазах сменилось на острую
жалость. Питер в её руках вздрогнул и приподнял руки, не зная, может ли её обнять,
поэтому опустил их, так и не решившись. От её волос исходил запах шампуня,
финикового пирога и того дома, который Паркер больше не может называть своим.
Когда тётя его выпустила, глаза у неё были влажными, а под нижней губой темнела
впадинка, которая появляется, когда напрягаешь лицо, чтобы удержать эмоции под
кожей. Питер был уверен, она хотела на него накричать больше всего на свете,
сказать, что он сам виноват, потому что, да, это Мэй, а она всегда знает, что с
ним. Однако, вместо ссоры, от которой, хочется надеяться, ему стало бы легче, она
молча взяла его за руку и завела в квартиру, где, кажется, всё осталось на своих
местах со дня его переезда. Женщина оставила его у двери в ванную и, ещё раз
положив ладони на его плечи, а затем прикоснувшись к лицу, убедилась, что он
реален, что он ещё не растворился в воздухе, каким бы близким к этому он ни был.
— Я оставлю одежду под дверью, не торопись, — советует Мэй, улыбаясь так, что
Питеру хочется ударить себя по лицу за то, какую боль он причинил этому человеку,
но ещё больше за то, что считал такой свой поступок правильным.
— Тётя... — задушенным голосом, будто он сорвал связки, позвал Питер, но женщина
только отрицательно покачала головой, что значило, что разговоры и оправдания
сейчас были бы неуместными.
Когда Питер запирается в ванной и снимает провонявшую камерой и бездомной жизнью
одежду, первым делом он пьёт воду из-под крана, три пластиковых стакана для зубных
щёток подряд. Кажется, такое количество жидкости ушло в никуда, потому что жажда
осталась, но он больше не пил, потому что начал чувствовать странный привкус воды.
Не смотрясь в зеркало, он залез под едва тёплый душ, но тот не смыл и части того,
что ему хотелось бы. На коже остались пятна синяков от фиолетовых до зелёных, но
исчезли фантомные ощущения нежных прикосновений, на которые Квентин был менее щедр,
но оттого они были ему так ценны. Раны на лопатках болели, а колени чесались, но он
кусал губу, упрямо упираясь в кафель ладонями и не давая себе разрешение ни на что.
Когда он вымыл голову тётиным шампунем с персиковым запахом, ему стало ещё более
неловко и жгуче стыдно. В этом месте нет его вещей: его геля для душа, бритвы или
зубной щётки, домашних тапочек, любимой чашки, из которой может пить только он...
Все его вещи остались у Квентина, и если он не выбросит совершенно всё, то какой-то
другой парень будет ходить в его халате и его ошейнике. Какой-то другой парень
будет слушать глубокий голос его Квентина, когда тот говорит о том, как он красив в
этой позе...
Когда в глазах начинает жечь, Питер обманывается, убеждая себя, что в них просто
попала пена, и, закрыв рот ладонью, жмурится, пытаясь не издавать жалких звуков,
которые со здешней звукоизоляцией услышит не только родственница, но и весь дом, а
то и Куинс. И всё-таки, он разбит, а разбитым людям простительно издавать несколько
всхлипов, что эхом отражаются от гладких кафельных стен.
Потом Питеру неудобно в комнате, в которой он вырос. Кровать кажется некомфортной:
запах кондиционера от постельного белья исходит странный, приятный, но чужой;
подушка слишком мягкая; место слишком узкое, хотя Паркера так мало, что он занимает
самый минимум. Всё давит так сильно, но у него не хватает сил ни чтобы как-то этого
избегать, ни даже чтобы долго думать об этом. Когда он ложится на постель, то
просто заворачивается в одеяло в пижамном костюме, что подарила ему Мэй в
пятнадцать, и что ему в почти в самый раз по сегодняшний день. Он иронично
улыбается этому уголками рта, но мысленно благодарит её за то, какая она понимающая
и всепрощающая. Он бы, наверное, на её месте давно вспылил и выставил такого
племянника за порог.
Повернувшись спиной к окну, из которого разливался свет, Питер прикрыл глаза,
намереваясь ещё поспать, больше потому что хочет немного забыться, чем в этом есть
реальная нужда.
***
Проходит неделя, прежде чем Питеру успевает надоесть гиперопека своей тёти, и ему
настолько стыдно это осознавать, что он просто уходит из дома до того, как она
вернётся с работы. Он не понимает почему его так тревожит то, что она так ни разу и
не выразила ему своё недовольство его поступками и тем, как он жил. Мэй по-прежнему
была человеком, который ты-можешь-сказать-мне-что-угодно, и Питер принимал это с
благодарностью, но боялся отторжения с её стороны, а её поведение на него давило.
Если бы она хоть раз повысила на него голос или хоть на секунду смотрела на него не
со своей материнской любовью, а строгостью и злостью, ему бы стало лучше. По
крайней мере, ему так кажется, потому что он не заслуживал от неё такого отношения.
Парень промолчал, когда встретился с Мэй на кухне после возвращения домой. Она
выглядит такой уставшей и сонной, что он не может просто так смотреть на неё и
отводит взгляд.
— Меня пораньше отпустили с работы... — чрезмерно бодрым для своего вида голосом
делится женщина. Питер просто кивает, даже не дослушав, и отворачивается, начиная
делать себе кофе, хотя ему совсем его не хочется. — Питер, я знаю, что я обещала не
влезать в твою жизнь слишком... Но ты мог бы мне сказать, что случилось?
Ложечка в пальцах Питера застывает на полпути от сахарницы к чашке, и он широко
открывает глаза, сглатывая, будто его шокировало услышанное.
— Мы расстались, — из-за долгого молчания его голос кажется неестественным, и он
прочищает горло, бросая ложку в кружку и наливая в неё кипяток. В нос бьёт запах
дешёвого, почему-то кисловатого растворимого кофе, и ему хочется вылить его в
раковину ещё до того, как он как следует всё размешивает.
— Вы расстались, он выбросил тебя или ты сбежал, Питер?
Парень схватился за ушко чашки и прикусил губу, на секунду зажмурившись, а потом
расслабил лицо и повернулся к тёте, надеясь, что выглядит равнодушно. Этого
следовало ожидать. Мэй растила его, она знала о нём всё, даже самые постыдные
подробности, которые он никому не рассказывал. Питер совсем не удивился бы, если
она сейчас сказала, что ей известно, что он позволял с собой делать Квентину. Не
удивился, но испугался бы. Потому что боялся увидеть на её лице что-то такое, что
определило бы его как ненормального человека, которым она побрезгует. Он не хотел
перестать быть её племянником и превратиться в пустое место, которым он себя и
ощущал без неё — единственного родного человека, что у него остался.
— С чего ты такое взяла? — с притянутой за уши улыбкой спросил Питер, отчего начал
выглядеть ещё более вымученным.
— Ты пришёл ко мне совершенно без своих вещей и за всю неделю так и не привёз их.
Что между вами произошло?
Питер опустил взгляд, смотря на чёрную поверхность кофе, что дрожала из-за слабости
в руке. Поставив кружку на стол, он сел рядом с Мэй и взял её за руку своими. Его
ладони с нездорово-серой кожей выглядели безжизненно на фоне её руки.
— Всё будет хорошо, — хрипло сказал Питер, не веря собственным словам.
Он не понимал, что и как теперь может наладиться и как он может продолжать жить без
Квентина. Просыпаться без его руки на своей талии, не чувствовать его запаха или
щетины на коже, что царапает его шею до того, как кожу сомнут зубы... Питер
открывал глаза и не верил, что та сцена на лестничной площадке была реальна, что
Квентину он больше не нужен.
Питер ощущал слишком много и его задевали самые незначительные вещи. Ему
приходилось много врать Мэй, и хотя та наверняка знала, что он обманывает, пыталась
дать ему время пережить своё горе. Только оно не переживалось. Он силился
переосмыслить себя самого, понять, что не так, потому что как он мог быть слишком
послушным щенком, разве Квентин не этого добивался? Даже если его удовольствие было
в процессе дресировки, а не в результате, Питер не считал себя совершенным сабом.
Он думал, что ему ещё есть куда расти, в чём исправляться и что менять.
— Конечно, Питер, всё будет хорошо, — улыбнулась Мэй, поглаживая его руку своей. —
Если вдруг тебе понадобиться выговориться, я всегда тебя выслушаю.
— Спасибо, — кивнул парень, чуть сжав её руку.
— Хочешь поесть? Я приготовлю для тебя что-нибудь, — её голос снова стал бодрым,
будто они не обсуждали перед этим ничего такого.
— Нет, спасибо, я перекусил в кафе, — снова соврал Питер, не моргнув и глазом, и
встал, забрав свой кофе. — Лучше отдохни после работы, я сам что-нибудь приготовлю
для тебя завтра.
Не давая Мэй что-то сказать, он вышел из кухни и спрятался в своей комнате,
захлопнув дверь. Держа в руке чашку, с такой силой, словно ту у него вырывали, он
опустился на пол, прижавшись спиной к двери и прикусил губу, чувствуя на языке
кровь из трещинки. Через несколько минут за дверью послышались мягкие шаги, к
которым парень прислушался. Однако, Мэй решила не вторгаться к нему, и, постояв,
так же тихо ушла.
Питер встал только когда спина начала затекать. Открыв окно, он впустил в комнату
пыльный, но прохладный сумеречный воздух, и выплеснул холодный кофе, что покрылся
плёнкой, на улицу. Вскарабкавшись, перелез через подоконник, сел на пожарной
лестнице и свесил ноги вниз через поржавевшую оградку, затем взглянул на вид, над
которым начал затухать день, оставляя после себя только красную полоску, похожую на
царапину. Внизу уже вспыхивал электрический свет, не давая городу заснуть, и
создавая звёздную бездну из огоньков на земле.
Прохладный ветер взъерошил его волосы, а по коже побежали мурашки и Питер обхватил
себя руками, чувствуя, как под ложечкой сосёт.
Его начало потряхивать когда в голове сама собой возникла мысль спрыгнуть. Он
никогда не боялся высоты, напротив, любил её, любил ветер, пустоту под ногами, как
в невесомости. И, наверное, если бы он собирался покончить с собой, он бы
непременно именно так и поступил — один раз шагнул. Но Питер не хотел кончать свою
жизнь так, потому что знал, что это ранит Мэй, что она обвинит в этом Квентина, а
Питер не желал им проблем. Бек сделал ему больно, но он определенно не заслуживал
судебных разбирательств за доведение до самоубийства или типа того. Паркер вообще
не хотел, чтобы у Квентина из-за него были какие-либо проблемы. Поэтому пришлось
покачать головой, выбрасывая из нее глупые и низкие мысли. Когда совсем стемнело и
похолодало, ему удалось в конце концов убедить себя, что не всё так критично и он
преувеличивает.
Питер не мог реализовать последний приказ Квентина, и это было одно из тех
немногочисленных указаний, что ему были не под силу. Он не представлял себе другого
Хозяина, не хотел никого ни больше, ни меньше непохожего на Квентина. Он вообще
никого не хотел кроме него, даже не мог себе представить, что у него когда-то
возникнет желание принести поводок в зубах в чужие руки, и что чужие руки будут
трепать его по волосам, или бить по бёдрам. Питера тошнило, когда он размышлял об
этом, когда он представлял чужие глаза сверху, и чужой голос, что хвалит и
приказывает. Нет. Нет-нет-нет. Он не сможет послушаться никого другого, потому что
кого-то более властного и знающего не существовало в мире Питера Паркера.
Сосущая пустота в его груди постепенно разрасталась, ломала по косточке в день, но
Питер надеялся, что ещё сможет справиться с этим, ведь время лечит или, как он
думал, что хотя бы облегчает. Других лекарств для него не существовало.
***
Ещё примерно через неделю Питер просыпается не дома, и совершенно не помнит, что
этому предшествовало. Первым, что он видит, становится Мэй, сидящая у больничной
койки с по-настоящему раздавленным видом, будто он умер, так что он сначала
прикоснулся к себе, убеждаясь, что он не бесплотный дух, и уже потом нахмурился, не
понимая, почему тётя так убита горем.
— Что случилось? — сипит Питер, смотря на катетерную трубку, и поднимая лицо,
отслеживая её путь до мешка на капельнице. — Это что?
— Скажи мне, когда ты ел в последний раз? — встав с места, спросила женщина, не
удостоив его чести сначала ответить на поставленные вопросы. Её голос дребезжал, а
лицо пылало красным.
Она выглядела одновременно расстроенной и разочарованной в нём, а ещё испуганной и
жалостливой.
Питера замутило.
— Ты упал в голодный обморок, — коротко объяснила она, сохраняя спокойствие, и
аккуратно присела рядом, делая своё заплаканное лицо воинственным, как и каждый
раз, когда собирается его отчитать по делу или направить на путь истинный. — Питер,
это из-за Квентина?
— При чём тут Квентин? — огрызнулся парень, поднявшись выше на подушку и
прищурившись от дискомфорта. — Я просто забыл пару раз поесть, зачем вешать всех
собак на него?
— Я... — Мэй протянула к нему ладонь и погладила его по щеке большим пальцем, сведя
брови. Её грозный настрой улетучился, стоило увидеть на лице племянника выражение
боли. — Я просто переживаю за тебя, ты разве не видишь? Ты чахнешь. За время, что
ты дома, ты ни разу не ел при мне, ты думаешь, я совсем ничего не вижу? Ты
пытаешься таким образом убить себя?
— Что? Нет, — нахмурился Питер, нервно бегая глазами по палате и чувствуя, как на
висках выступает холодный пот. — Я ем, но после этого меня тошнит, — парень
краснеет от того, как стыдно ему становится перед родственницей. Он выдал правду
прежде, чем успел проанализировать результаты этого признания, а потом захлебнулся
своим дыханием и прикусил губу.
— Почему ты не сказал раньше?
Питер покачал головой, что значило, что он не знает, потому что был уверен, что его
голос задрожит, и потому что действительно ему нечего сказать по этому поводу. Он
не говорил, потому что не хотел волновать тётю, хотя и понимал, что эта проблема не
из тех, последствия которой не видно. Он становился худее, кажется, с каждым днём и
сам понимал, что он в критическом состоянии, но удержать что-то в желудке дольше
получаса для него было теперь невозможным заданием. Его организм сам отвергал то,
как Питер слабо цеплялся за жизнь, и он был бессилен перед самим собой, как бы это
дико для него не было.
— Мне жаль, — прошептал Паркер, склонив свое лицо и смотря на складки больничного
одеяла. — Я доставил тебе неприятности и заставил...
— Питер! — возмущённо перебила его женщина. — Ты мой единственный племянник, и, ты
знаешь, самый родной человек. Все твои проблемы — и мои проблемы тоже. То, что ты
что-то умалчиваешь не умаляет моих переживаний, а делает их только больше.
Она замолчала, взяв его лицо в обе ладони. Питер скользнул взглядом по её морщинкам
вокруг усталых глаз, и стыдливо потупился, сжив в пальцах одеяло.
— Скажи мне, это из-за Квентина?
Губы Питера задрожали и он кивнул, надеясь, что от этого движения его лицо
выскользнет из нежных рук. Но Мэй не выпустила его. Запустив пальцы в его кудри,
она притянула его голову к себе и прижала его к груди, как мать своего ребёнка,
которого она пытается защитить от всего на свете.
— Всё из-за Квентина, — вслух признался Питер и наконец ответил на объятие, сжав
накинутым на её плечи халат в пальцах. Он закрыл глаза, почувствовав, как их
пощипывает. — Я не могу без него...
— Тебе просто нужна помощь, — прошептала Мэй, поглаживая его спину между лопаток. —
Я знаю, что нам делать.
Питер покивал, потираясь лбом о плечо тёти, и прижался к ней сильнее. Он готов был
пойти на всё, чтобы облегчить эти муки.
Комментарий к 9. Протозвезда
Звезда на начальной стадии своей эволюции и на заключительном этапе своего
формирования перед возникновением термоядерного синтеза. Точные границы этого
понятия размыты, а сами протозвёзды могут иметь совершенно разные характеристики.
Питер нехотя приоткрыл глаза, ощущая, как в его волосах что-то копошится. Сморщив
нос, он вынырнул из неги и расслабленной дрёмы, с удовольствием замечая, что его
локоны перебирают чужие пальцы. Бережно, пытаясь не потревожить кожу головы, что
отдавала слегка болезненными ощущениями. С опозданием пришло осознание
случившегося, и он тут же покраснел, поджимая колени и почти прижимая их к груди,
сворачиваясь калачиком.
— Проснулся уже? — совершенно новым тоном спросил Старк сверху, как-то утробно
промурлыкал, как сытый хищник. — Лежи, — разрешил он, когда Питер дёрнулся, чтобы
подняться с его бедра, и парень прижался к ткани брюк щекой снова, покрываясь
мурашками и обмякая, раз уж ему позволили. — Часто с тобой такое?
— Какое, мистер Старк? — его голос стал хриплым и тихим.
Он вздрогнул, когда рука Энтони поправила пиджак, которым тот прикрыл его голое
тело, лежащее на диванчике. Было странно понимать, что недавно он сидел на этой
жаккардовой обивке как на гвоздях, не выдерживая чужого внимания, а теперь лежал на
нём обнажённый и расслабленный.
— Ты знаешь. Ты, кажется, потерял сознание, — сказал Старк.
— Нет, не часто, я... иногда это случалось, когда мне было больно.
— Ты знаешь о «Безопасность, Добровольность, Разумность»? — мужчина провёл пальцем
по его щеке и под глазом, отчего парень закрыл их, отдаваясь нежности момента.
Он чуть улыбнулся, когда Энтони заправил за его ухо завиток волос. Вспомнив, что
следует отвечать, он раскрыл рот и издал какой-то неопределенный звук, что значил
скорее «нет», чем «да». Потому что он знал, но они с Квентином не обсуждали
подобного, ведь, эй, он так его любит, что естественным было ему доверять
совершенно всё, даже такие тонкости. Он никогда даже не задумывался о том, чтобы
ещё и обсуждать подобное с Квентином.
— Твой доминант был дилетантом, — резко сказал Старк, опустив на его щеку ладонь и
прекратив его поглаживать. Бедро под другой щекой Питера напряглось и окаменело. —
Меня интересуют BD-отношения между нами, только бондаж и дисциплина, я не фанат
садо-мазо, и не собираюсь перегибать палку в нашем экшне. На следующую встречу я
приготовлю сценарий, который ты сможешь предварительно прочитать и...
— Не нужно, мистер Старк, — тихо отказал Паркер, подняв ладонь и уложив её на бедро
мужчины. Вздохнув, он потёрся о ткань брюк носом и открыл глаза, пытаясь взглянуть
на Энтони со своего положения. — Мне больше нравится так...
— Как скажешь, — хмыкнул мужчина, проведя пальцем по его шее, и повернул голову,
подцепив подбородок. — Когда ты сказал, что терял сознание во время сессий от боли,
ты имел ввиду только боль или боль удовольствия?
— Бывало по-всякому, — замявшись, ответил Питер.
— Почему ты не использовал стоп-слово?
— У нас не было, но я ведь...
— У вас не было контракта, у вас не было стоп-слова, у вас не было взаимного
уважения. Что вообще у вас было? Твоя слепая любовь и вера — всё, на чём держалась
ваша пара? — вспылил Энтони, выглядя крайне недовольным.
— Я не знаю, — ответил парень, чувствуя, как в носу пощипывает. Он привстал на
локте и опустил ноги на пол, стягивая края наброшенного на плечи пиджака на груди.
— Сейчас, оглядываясь назад, я всё ещё не могу сказать точно, что у нас было кроме
того, что я любил его, а он обо мне заботился. По-своему.
— Ты терял сознание от боли, — возразил Энтони.
— Такое иногда случается в подобных отношениях, в этом нет ничего такого!..
— Ты заблуждаешься. Такого не должно случаться, Питер, это ненормально, — своей
психотерапевтической интонацией сказал Тони, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы
на колене. — Это может произойти всего один раз, когда доминант и его сабмиссив оба
новички в Теме, когда они оба ещё не знают своей критической точки. С момента,
когда это случается впервые, это должно стать и последним подобным опытом на
практике. Это учит Мастера быть более чутким к своему сабу, замечать малейшие
изменения в его состоянии, знать, когда стоит спросить о цвете. С тобой всё
очевидно, ты ещё молод, но если твой Хозяин, — на этом слове его голос стал едким,
прежде, чем он снова вернулся к менторскому тону: — взял на себя ответственность за
DS-отношения, он должен был осознавать риски.
— Я не говорил, что мы... между нами... — Паркер сжался, поднимая ступни на носочки
и впиваясь пальцами в борты пиджака.
— Ты был на грани серьёзного истощения, потому что он не разрешил тебе есть. Он
даже не подумал об этом, это очевидно, что для вас Тема была образом жизни. Он
сделал тебя зависимым в негативном смысле. В этом и отличие от того, что я создаю
между нами. Я хочу, чтобы ты был моим сладким мальчиком здесь, за закрытыми
дверьми, с того момента, как ты оказываешься обнажённым и до момента, когда я не
скажу, что сессия окончена. Вернее, пока я не увижу, что ты в порядке после экшна.
Когда же ты выйдешь за дверь, ты сам будешь принимать решения и нести за себя
ответственность.
— Тогда зачем... зачем контракт и все те гарантии? — нерешительно уточнил Паркер.
— Чтобы если на твоей прекрасной заднице появится синяк в форме моей ладони, я мог
показать на суде бумажку с твоей подписью, что подтвердила бы, что ты согласился и
на более страшные вещи, чем эта? — предположил Старк шутливо и полувопросительно,
из-за чего Питер немного расслабился, улыбнулся и поднял на него голову.
— Более страшные? — неожиданно игриво спросил Питер, хотя ощущал, как на плечи
накатывает усталость, так что второй раз справиться с подобной нагрузкой он смог бы
едва ли.
— Быть трахнутым в член, например. Что значит, в сравнении с этим, получить по
заднице? Простая прелюдия, — Тони улыбнулся. Мазнув пальцами по его скуле и встав,
он зазвучал снова серьёзно: — Но учти, в следующую встречу я буду проверять
способно ли твоё тело действительно быть моим. К счастью, я прекрасно сам вижу,
когда цвет становится оранжевым и стоит немного сбавить, но иногда я удерживаю саба
на таком уровне нарочно, поэтому, если для тебя это будет слишком, я хочу, чтобы ты
сказал мне об этом, Паучок, и тем более, если ты соберёшься отрубиться. Ты меня
понял?
— Да, мистер Старк, — задрав голову, с готовностью сказал Питер.
— Послушный мой, — проворковал мужчина, довольно улыбаясь. — А сейчас собирайся, я
отвезу тебя домой. На сегодня мы закончили.
— А вы?.. — смутился Паркер, опустив руки, чтобы оградиться от откровенного
взгляда, что лизнул его голые бёдра. — Вам разве не нужно?..
— Кончить? Питер, я в Теме дольше, чем ты живёшь, я знаю, чего я хочу и как этого
достичь. Но я оценил, что ты беспокоишься о моём удовольствии, — Тони мягко
улыбнулся, подняв со стола сложенную в какой-то момент одежду и протянув её ему. —
Одевайся.
Паркер смущённо кивнул и, медленно опустив на диван пиджак, поднялся. В стоячем
положении усталость ощущалась ещё более чудовищной, ему хотелось просто лечь и
спать около недели, а не натягивать на себя холодную одежду и куда-то идти. Лежать,
прижавшись щекой к мистеру Старку, было куда более комфортно.
— Я отвезу тебя домой. И да, Питер, поскольку ты кончил без разрешения, то до
следующей нашей встречи не смей прикасаться к себе, — Энтони надел свой пиджак и
достал из кармана ключи, осматривая Питера, что немного запутался в бесконечных
рукавах толстовки. — Вообще, мне хотелось бы, чтобы без меня ты не удовлетворял
себя вообще, пока не заслужишь моего разрешения.
— Это моё наказание? — робко спросил Паркер, просовывая ступни в кроссовки и
пытаясь не смотреть на мужчину. Боже! Он так спокойно говорил о подобных вещах!
— Его часть. Но если ты ослушаешься, я, будь в этом уверен, узнаю об этом, и накажу
тебя гораздо хуже.
— Как? — на выдохе спросил Паркер, чувствуя, что уши начинают гореть. Тони умел
заводить не только разговором, а одним своим присутствием, но Пит не мог привыкнуть
к тому, как это на него действует, не мог слушать это спокойно, не краснея.
— Не дам тебе кончить минимум час, для начала, — не задумываясь, ответил Старк,
поправляя воротник рубашки и смотря на часы на запястье. — Давай скорее, у меня ещё
деловая встреча.
В машине Питер ощутил неловкость, поэтому упрямо следил за дорогой со стороны
пассажирского окна, хотя и чувствовал на коже время от времени чужой взгляд. Когда
они застряли в пробке, Тони ругнулся и устало откинулся на спинку кресла, колотя
пальцами по кожаной обшивке руля.
Паркер сжал ладони между бёдер, покусывая губу.
— Спрошу ещё раз, — внезапно начал Тони, — ты уверен, что отметил всё, что тебе не
нравится, а не просто поставил галочки в местах, где стояли мои?
— Уверен.
— Если ты не заметил, там был пункт «фистинг», для тебя это приемлемо?
— Я думаю, — кивнул Паркер, найдя на джинсах потёртость и начав царапать её ногтём.
— Я хочу попробовать это.
— Так он не трахал тебя кулаком? Неужели? И никакого уретрального проникновения?
Что же интересного вы делали в таком случае в постели?
— Я... — Питер прочистил горло, заметив, каким писклявым и сдавленным тот стал. —
Он больше любил грубый секс, шлёпать меня по разным местам, пороть, а это... —
Питер занёс руку за своё плечо, намекая на следы на лопатках. — Он сделал это всего
раз, потому что хотел попробовать.
— А ты не хотел, но позволил ему. Это неразумно, Питер. Он варвар и садист, и это
его право, но ты явно не мазохист. Посмотри на меня, — Тони взял его за подбородок,
мягко поглаживая его кожу. — Это было небезопасно, со мной такого не будет, понял?
Я вижу тебя насквозь лучше, чем кто-либо, потому что у меня такая профессия и
огромный опыт в этом. Запомни, для меня важно твоё состояние как моего саба, потому
что твоё наслаждение и боль — так же и мои. Ты осознаёшь это?
— Вы опять манипулируете мной, мистер Старк, — нерешительно улыбнулся Питер.
— Хорошо, что ты заметил, — усмехнулся Старк, убрав руку, потому что пробка начала
двигаться, и он вернул взгляд на дорогу. — Ты довольно чувствительный, как я мог
понять, поэтому не могу представить, чтобы ты получал слишком уж большое
наслаждение сквозь боль.
— Нет, я... Мне нравится, когда...
— Оставь, пусть будет сюрпризом для меня, я хочу открывать тебя сам, как подарок на
Рождество, — усмехнулся Старк, не сводя взгляда с дороги. — Через несколько дней я
пришлю тебе сообщение. В следующий раз хочу связать тебя и немного покусать, чтобы
самому оценить отношение твоего тела к этому. Не хочу перенасыщать наши сессии
слишком большим количеством практик.
Паркер кивнул, чуть улыбаясь, даже через усталость ощущая, как внизу живота
скапливается тепло от чужих слов.
— Мы будем встречаться в вашем кабинете?
— А что? — изогнул бровь Тони. — В моих фантазиях ты прекрасно выглядел связанным,
лежащим на моём любимом кофейном столе. Не хочу отказывать себе в том, чтобы
воплотить это в действительности, поэтому да, в следующий раз ты снова придёшь ко
мне в офис.
Он не спрашивал, поэтому юноша только кивнул, снова отвернув лицо к окну.
Когда Старк высадил его у квартиры и, мигнув на прощание фарами, уехал, Питер
оставался стоять у парадной двери ещё какое-то время, дыша сырым воздухом, пахнущим
городским смогом и чем-то горелым. У него в груди разливалось чувство чего-то
нового и грандиозного. Он прекрасно понимал, что мистер Старк имел ввиду то, что
между ними будет только секс, никаких поцелуев, свиданий, совместных завтраков,
милых прозвищ друг для друга и даже назвать Тони своим бойфрендом он не имеет
права. Ничего, что делают всякие ванильные парочки, и даже ничего из того, что
делали они с Квентином, потому что они не пара, а деловые партнёры. Хотя это и в
голове Пита звучало дичайшим образом: общаться с Тони как-то иначе, без должного
преклонения, как с равным.
Однако, так же он понимал, что это будет менее больно, чем это любил Квентин, и,
ну, это ему определённо нравилось. Ему было самую малость стыдно, что он словно
изменяет сразу двум мужчинам: Беку, потому что позволяет Старку делать с собой
такое и наслаждается этим даже больше, чем с ним; и Старку — потому что он по-
прежнему любит Бека, даже теперь. Однако, они оба были в курсе. Квентин сам прогнал
его и сказал найти нового Хозяина, а Тони прекрасно был осведомлён о том, какая
ужасная неразбериха в его голове и чувствах. По факту он никого не обманывал и был
чист перед собой.
Придя домой, он с облегчением отметил, что Мэй дома нет, и, приняв душ, завалился в
постель, упав на подушку. Не нужно было придумывать какую-нибудь правдоподобную
ложь касательно того, почему его лицо выглядит таким совершенно идиотским.
Перед глазами проносились картинки этой встречи, все не отмеченные галочками пункты
и всё сказанное Энтони. Кажется, Тони больше прочищал ему мозги, чем хотел его в
плотском смысле, но он не удивился бы, даже если бы узнал, что это изначально была
самоцель мистера Старка. И хотя Питер на секунду подумал что, видимо, он такой
запущенный случай в понимании Тони, он отмахнулся от этого. Если Энтони хотел
сделать ему лоботомию, он бы, верно, согласился на это, пока он продолжал бы с ним
возиться. Паркер весьма охотно принимал Тони как своего доминанта, как вообще его
можно было воспринимать иначе.
Он даже подумал, что был бы вовсе не против подчиняться Старку круглосуточно, как
подчинялся Квентину, но это он решил отложить на потом. Потому что, да, вообще-то,
у них ещё даже не было секса, хотя он трижды кончил при мистере Старке, но ни разу
не имел возможности даже прикоснуться к нему.
Это сводило с ума и возбуждало Питера. Он уже с нетерпением ждал следующей встречи.
fin.
Комментарий к 17. Бетельгейзе
Ура! Спасибо всем, кто был всё это время вместе с нашими мальчиками. Вместе со
мной.
Спасибо всем, кто ждал и переживал, кто оставлял свои прекрасные отзывы и ещё их
оставит. Вы восхитительны и вдохновляющи.
С любовью, для вас. ♥️