07.02.

22

Вы можете назвать меня безумцем, но все, что я скажу вам – это чистая правда.

Эту историю мне рассказал один озварг, которого мы с компаньонами встретили на

полпути к Веттерсу. Коротышка долго шел через лес и, кажется, потерялся, но ни разу того
не признал. Он дурно пах и был сварлив, как любой другой озварг. Мы подобрали его и
усадили в телегу. Дома у него не было, поэтому он решил ехать с нами на юг. Поначалу
озварг не хотел называть даже своего имени, но добрый бочонок пива, который он вылакал
в одиночку, сделал его более разговорчивым.

Андал – так его звали – сказал, что родом он из гор, тень которых на рассвете падает на
Нордмарк, а на закате – на весь Вратс. В давние времена, когда пращуры Андала были еще
юнцами, крепости озваргов множились и процветали. Теперь же, как сетовал Андал, от
Подгорной империи остались лишь жалкие руины да пара крепостей под горами Веттерса,
а сам он стар настолько, что годен лишь на то, чтобы хлебать пиво и браниться. Но он знает
много легенд своего народа, которые рассказывал ему отец, а тому – его отец.

Байки Андала забавляли нас, но потом он затих и притворялся, что спит. Когда в моих
руках блеснула пара золотых монет, озварг оживился, а глаза его жадно забегали под
тяжелыми седыми бровями. Тогда Андал уперся спиной в бочонок, который мы ему
подарили, и затянул песню на своем языке, похожую больше на жабье кваканье и скрежет,
чем на песню.

Потом озварг рассказывал, как деда его деда с семьей и тремя другими родами за тяжкое
преступление, которого Андал назвать не осмелился, изгнали из-под Вечной Вершины –
так озварги с любовью называют свою столицу – и как они долго шли на запад, где другие
озварги не узнали бы про их грехи. Пращуры Андала выбрали хорошее место для новой
крепости. Небольшую лесистую долину обрамлял крутой хребет. В долине было много
дичи и рыбы, а густая дубрава на время бы скрыла их новый дом от злых глаз. Из подножия
самой высокой горы топорщилось пять каменных столбов, похожих на длинные костлявые
пальцы. Было решено поселиться в пещерах прямо за этими столбами. Эти пещеры
встретили озваргов тускло-зеленым, нефритовым, бирюзовым, лазурным блеском – так мог
сверкать только малахит. Как говорил Андал, только мертвый озварг не жаждет богатств, и
вскоре подгорный мир сотрясся от стука кирок. От жара огромных плавилен под сенью гор
было душно, как летом в полдень. Под иссякшими залежами малахита вскрывались новые,
еще большие залежи. За день там выплавлялось больше меди, чем в любой другой крепости
за год, и потому назвали город просто – Грам-Азбрак, или «Королева медных глубин».

Однажды шахтеры вскрыли каверну, полную ценного «зеленого золота», но один из них
зацепился ногой за камень и с криком улетел вниз. Его маленькое тело размозжило
малахитовой глыбой, и бедняга не успел даже испугаться. Так погиб первый озварг в
крепости. Столбы, торчащие прямо над воротами Грам-Азбрака, покрылись сине-зелеными
узорами и стали ярко светить в ночи. Такое зарево озварги видели только в стране вечного
снега. Дурной знак – всем это было понятно. В тот день ворота крепости сомкнулись
надолго. Ночью пришло целое стадо ужасных тварей, приманенных светом тех столбов.
Двуногие быки, говорящие собаки, огромные волы с голыми черепами, мужчины с ногами
козлов и женщины с головами овец – все они плясали вокруг «пальцев», ревели, пели,
сотрясали копытами горы и пили гнилое вино, что принесли с собой, пока озварги
молились своим богам глубоко под землей. Но пращуры Андала горько ошиблись – боги
давно их оставили.

Уже утром не осталось ни следа ночных плясок тех тварей, но постепенно лес менялся.
Деревья стали расти гуще, вода прогоркла, все птицы и звери покинули долину. Стал идти
склизкий зловонный дождь. Через несколько недель листва на деревьях осыпалась, а
пышная зеленая долина превратилась в гнилую безжизненную пустошь. Но озварги не
покинули этих мест, а лишь глубже вгрызлись в горы. Теперь они жили там, куда не
доходит свет солнца, и зареклись никогда не выходить на поверхность. Они решили, что
все у них хорошо, пока караваны меди по великим подгорным дорогам ползут на восток, к
Вечной Вершине, а оттуда к ним привозят золото, сапфиры и железо – все то, что делает
озварга счастливым.

С тех пор прошло много лет, и в Грам-Азбраке не осталось больше озваргов, насколько
старых, чтобы застать те ночные пляски. По ночам, как говорили старики, по крепости
бродили воинственные духи предков, которые не могут упокоиться на этой проклятой
земле. Говорили, будто они скребутся в своих каменных саркофагах и зовут живых к себе.
Мало кто верил в эти байки, но каждый хоть раз слышал ужасный вой в ночи, вой из недр
гор.

Вслед за иссякающими залежами малахита, шахтеры спускались все глубже и глубже. Из

стен самых глубоких шахт сочилась лава. Вскоре озварги пробились в исполинскую пещеру,
по дну которой ползали слепые твари, похожие на кротов. Их шкура была прочна, как
обсидиан, который они грызли, а когти и клыки были длинными и острыми. Нрав у
нхордави, «горных кротов», был более скверным, чем у любого озварга. Такое существо
легко могло разгрызть озварга надвое или просто раздавить его. Озваргам пришлось
отступать. Нижние уровни малахитовых шахт заполонили нхордави, а за ними пришли
мелкие и проворные кобольды. Коротышки еле успели завалить все лестницы вниз, пока
живая лавина этих тварей не заполонила нижние уровни шахт. Началась долгая и тихая
война, но не с кобольдами во тьме, а с самим временем.

За полвека до рождения Андала Грам-Азбраком стал править Эребрин, сын Вотана. Его
отец пал в битве с огромным нхордави, и Вотана решили захоронить в саркофаге из
панциря того монстра, что убил его. Так и покоилось тело храбреца Вотана, скрытое
пещерной мглой и чешуей подгорной бестии, пока кости бывшего короля не нашли
разбросанными по крипте. Кость тут, кость там – будто собака раскидала, но была то тварь
страшнее любого пса, уж поверьте мне. Похожее на две сросшиеся кисти существо скакало
на десяти длинных пальцах, как на ногах, а там, где должны были быть ладони, была лишь
жадная пасть с парой острых крысиных резцов. Эти существа оказались хуже свирепых
нхордави и даже хуже орд кобольдов из каверн, поскольку они как паразиты наводнили
дома озваргов, стали душить их питомцев, воровать еду и пугать детей по ночам. Многие
озварги хотели уйти, но их с позором изгнали из-под Вечной Вершины, и потому ни одна
крепость не встретила бы их с должным почтением.

Сам Эребрин не выделялся как правитель ничем, кроме как, может, своих странностей. Для
озварга он был чересчур мечтательным и задумчивым. Их народец, как заверил нас Андал,
прежде всего ценит только один навык: умение корчить серьезную мину и махать кайлом, а
большего от рядового озварга и не требовалось. Эребрин же ходил по ночам среди домов,
прислонившись к стенам, и вслушивался в тишину. Он уверял, будто слышит стон самой
горы, но никто ему не верил, и за спиной сына могучего Вотана считали сумасшедшим. Так
или иначе, Эребрина пришлось короновать.

Но гора действительно стонала каждую ночь, ведь что-то родилось в ее недрах, то, что
озварги застали ранним утром, выходя из домов. Над запертыми воротами появилось лицо.
Андал не стал его описывать, но скривился он так, будто вместо пива хлебнул уксуса. Лицо
долгое время ничего не делало: оно пялилось на озваргов, а озварги пялились на него. Но
потом оно начало верещать, и лишь говорило, говорило без устали, днем и ночью. Никто из
озваргов не мог понять, что именно бормотало лицо, ведь говорило оно несвязно,
постоянно повторяясь, лепеча и перебивая само себя. Когда старейшины крепости решили
долотом сровнять лицо, оно лишь смеялось, а каждый, кто осмеливался к нему подняться,
обязательно падал и разбивался насмерть. Так прошел целый месяц, и каждую секунду
лицо свысока смотрела на скованных ужасом озваргов. Замолкало лицо лишь тогда, когда
кто-то из женщин крепости, смотря на него слишком долго, начинал плакать, а его
перекошенный рот в такие моменты расползался в улыбке.

Сменилось три луны, но лицо все еще нависало над крепостью. От его лепета нельзя было
скрыться даже в глубине шахт. Многие потеряли сон и аппетит, боялись поднять взгляд
наверх, ведь оттуда на них смотрело оно. «Оно» - только так стали называть озварги лицо –
со временем стало все дольше молчать, словно дожидаясь чего-то важного. Эребрин с
семьей заперлись в цитадели, раскинувшейся в громадной пещере, самой красивой из тех,
что нашли озварги. Они перестали выходить даже на праздники. Взаперти умерли дочь и
двое старших сыновей Эребрина, и в живых остался лишь младший сын; лицо его жены
осунулось, а ее нежная кожа побледнела и обтянула некрасивый череп. Сменялись луны, и
однажды лицо вовсе замолкло. Озварги шептались, будто в одну из ночей из цитадели
Эребрина доносились вопли. Они оказались правы: утром он, волоча ноги, как шелудивый
пес, вылез из своей норы, весь облезлый и тощий, как скелет. В руках он держал нечто…
Андал заплакал, чуть вспомнив. То был шлем, собранный из сырых, окровавленных костей
озварга. Пустой череп венчала корона из ребер и прекраснейших самоцветов, а с короны
спадали голые, вывернутые из кожи пальцы. Андал клялся, будто видел, как те пальцы еще
дергались… Боги!

Эребрин бросил дьявольскую поделку на пол и, вопя, скрылся во тьме пещер. Никто не
догонял его. Никто не осмелился тронуть тот шлем, и, говорят, корона из костей до сих пор
лежит во тьме Грам-Азбрака… Безумец Эребрин кричал, будто Оно заставило его сделать
это… И Оно смеялось, долго, ехидно смотря на всех из-под расписного свода. В тот день
опустел Грам-Азбрак, и все, кому хватило рассудка, покинули родной дом и рассеялись
среди многих подгорных крепостей. Но Оно… Говорят, Оно до сих пор живет там и ждет,
когда кто-то вновь поднимет корону, чтобы править местом, где не осталось ни одной
живой твари.

Мы с компаньонами поверили озваргу – уж слишком карлик был убедителен. Мы с ним

проехались до Веттерса, а потом он слез с обоза и на своих двоих дошел до берегов Кесера.
Решил, вроде, переплыть реку, но его снесло течением. Утонул, бедняга, а, может, выжил и
сейчас топчет пыль дорог далекого Юга… Андал, сын Эребрина – так его звали.

19.02.2022