Человек и Столетие

Человек и столетие
Глава первая (1924–1941 годы) 1

Человек и столетие
2021
Письмо-вступление
Все события, люди, эпоха, победы, боль

и радость, о которых я рассказываю вам,
дорогие мои, в этой книге — истинная правда.
Если, за дальностью времени, я неверно
указал фамилию или дату, или забыл кого-
то, с кем вместе работал, с кем сводила меня
судьба, пусть простят, — это не умышленно.
Написать воспоминания меня вдохновили
дети и внуки, которые, как я заметил,
всегда с интересом слушали мои рассказы
о прожитом, когда мы по-домашнему
собирались за большим семейным столом.
Жизнь — увлекательна. Люди — удивительны.
Мы, именно мы пишем историю — каждый
по-своему, и все вместе.
Горжусь каждым из вас, дорогие мои,
и для вас взялся за мемуары.
Макаров Юрий Александрович

2021 год, поселок Юрьевка
Глава первая
(1924 – 1941 годы)
… о родителях
и счастливом
детстве…
Осенью 1924 года, 27 сентября, в Донецке, в семье Макаровых —
Александра Григорьевича и Елены Романовны, родился сын — я,
Макаров Юрий Александрович. И, как вспоминали родители, своим
появлением очень порадовал их.
Отец мой, Макаров Александр Григорьевич, на тот момент рабо-
тал заместителем директора главконторы «Донэнерго» — так в 20-е
годы называлась система энергоснабжения, включающая электро-
станции, подстанции и так далее, то есть был, как тогда называли,
служащим. Отец занимал очень ответственный пост. Мать, Макаро-
ва Елена Романовна, была домохозяйкой, воспитывала нас с сест
рой: когда я родился, в семье уже подрастала трехлетняя дочь — моя
сестра Тамара.
Судьба моего отца, 1896 года рождения, прошита ветрами войн и
революций. В 1914 году он был призван в армию, участвовал в боях на
полях Первой мировой войны. Героический человек — получил Ге-
оргиевский крест. Во время Гражданской войны служил в Красной
Армии с марта 1918 года, с января 1920 года — в Первой Конной Ар-
мии 4-й петроградской дивизии 19-го кавалерийского полка. Весь

его фронтовой путь подтвержден архивными документами. Во время
одного из боев отец получил тяжелое ранение в грудь, пострадали
легкие, что сказывалось на его здоровье всю жизнь. Узнав, что Алек-
сандр Григорьевич в полевом госпитале на лечении, Елена Романов-
на тут же выехала, поспешив быть рядом с супругом. И уж не знаю,
как она умудрилась, но осталась там же, в полку, вольнонаемной ма-
шинисткой-делопроизводителем и ухаживала за раненым отцом.
Ранение было настолько тяжелым и так трудно поддавалось ле-
чению, что старшими революционными товарищами по рекомен-
дации медиков было принято решение демобилизовать отца. В то
время он уже был членом большевистской партии, его направили на
работу в Краснодарский край, станицу Шкуринская, куда они с ма-
терью и отправились в 1921 году. В станице отец работал в должно-
сти то ли председателя станичного комитета, то ли районного сове-
та по 1923 год. В первый же год станичной жизни в октябре 1921 года
родилась моя сестра Тамара.
Несмотря на чистый воздух, состояние здоровья отца не улучша-
лось. Возможно, решив, что даже мягкий климат «погоды не делает»,
а скорее обстановка раскулачивания в станице была не по нраву отцу,
точно не стану утверждать, но в конце 1922 года отец попросил пере-
вод на малую родину. Его отпустили, но была очень опасная ситуация
для него, да и для нас — его родных. Факт в том, что в 1923 году отца
исключили из партии за лояльное отношение к «кулацким прихвост-
ням», ну и, как было заведено тогда, фактически сняли с работы. Потом
более адекватные товарищи восстановили его в партии, но восстанав-
ливал уже Сталинский обком партии, когда он работал на новом месте.
Так вот, в 1923 году, с двухлетней дочкой и молодой женой на

нудно скрипящей гарбе он приехал в родную Рыковку — так назы-
вался рудник, на месте которого нынче Калининский район города
Донецка. К слову, и мой дед по линии отца, и дед по линии матери,
и многие их родные — уроженцы Рыковского рудника. Моя семья
10 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Мой отец на побывке дома в Первую мировую войну. Моя мама со своими подругами в девичестве.
четко знает, где взял рост наш род, где наши корни. И я удивился та-
кому совпадению, узнав, что все деды и бабушки моей жены — тоже
уроженцы Рыковки, то есть нынешнего Донецка.
Аккурат к моему рождению родителям предоставили квартиру в
поселке Рутченково, в так называемом Старом Красном городке, на
улице Коминтерна, дом 23 (потом улицу переименовали в ул. Ов-
сянникова). Дом был одноэтажным, двухквартирным, во второй
половине жила семья Петра и Варвары Нудновых с детьми Верой,

Дом, в котором
я родился, в котором
прошло мое детство.
Полиной, Леонидом, Анатолием и Светланой — помню всех своих

друзей детства, их лица, улыбки. Возможно потому, что это были
очень счастливые годы, отец был жив, было позитивное такое отно-
шение между людьми. У родителей со всеми соседями сложились
очень добрые отношения. Жили очень дружно, общались, радова-
лись успехам страны, вместе делили трудности, помогая друг дру-
гу, деток растили — все было душевно, искренне.
Весь Старый Красный городок состоял примерно из 50 - 60 домов
на две семьи. И все, даже проживавшие в отдаленных домах, зна-
ли друг друга — не просто здоровались на улице, а и поддержива-
ли дружеские отношения, при любой неприятности приходили друг
другу на помощь. Это не для красного словца: такие теплые добро-
соседские отношения были тогда между людьми, что я вам и сей-
час могу всех перечислить поименно. Ближе к нашему дому жили
Кошевские, Желудковы, Кострикины, Колесниковы, Шатохины,

Лосевы, Меренковы, Плигуновы, Демидовы, Ивановы, Мацкевичи,
Каравацкие, Дегтяревы, Охотниковы, Приходько. Немного даль-
ше от нас жили Филатовы, Машковские, Корневы, Каковы, Марко-
вы, Муравские, Чумак и другие. Территория нашего городка с двух
сторон ограничивалась трамвайной линией (ходили маршруты № 5
и № 7), шоссейной дорогой и территорией горнопромышленного
училища «Горпромуча»: в то время это было два деревянных двухэ-
тажных дома — общежитие для учеников и учебный корпус.
Первое мое личное воспоминание, которое сохранилось в памя-

ти о себе и семье — мне примерно пять лет. Отлично помню моло-
дую маму, отца, сестру Тамару, нашу уютную квартиру, обстановку,
вечера, проводимые вместе с родителями и сестрой в кругу семьи.
Мне, как маленькому впечатлительному мальчишке, больше всего
нравилось, что папа, служа в армии, был награжден именным ору-
жием — саблей с серебряным эфесом. Вы, наверное, представили,
как торжественно висит эта сабля на стене? Но нет! Родители хра-
нили саблю… под периной. Да-да, спали на сабле! Спрятанная са-
бля никоим образом не сказывалась на комфортности сна: перина
была толстой, очень плотной, да еще и в таком жестком парусино-
вом чехле (особенная по надежности ткань), а сетка кровати — пан-
цирной. Но мы с Тамарой знали, что спим «на семейном богатстве».
Когда организовали Торгсин, кинули клич и в обязательном поряд-
ке принуждали сдавать золото, серебро, ценности, которые были на
руках у населения. Мама ездила в Торгсин в Мариуполь менять на
продукты ценности — так мы попрощались с обручальными кольца-
ми мамы и папы и другими ценностями, например, папин золотой
мундштук мы «съели». У нашей сабли был серебряный эфес, но мы
не сдали саблю, и папин портсигар серебряный хранили, поэтому
был большой страх у мамы: все время опасалась, что их у нас найдут
и тогда быть беде. Ведь ходили даже специальные комиссии, заби-
рали все под чистую, за «схованки» могли и срок впаять; комиссары

переворачивали в домах все, выгребали для государства «народные
богатства»: все это делалось для того, чтобы большевики могли за-
купать для промышленности станки и оборудование за границей —
таким вот варварским способом шли к цели в то время. Мама потом
отдала саблю, как память об отце, на хранение дядьям Яше и Роди-
ону в родное село Обильное Старобешевского района, но как-то уж
там вышло, то ли они ее сберегли, то ли нет — не знаем.
А еще для нас с сестрой огромной ценностью представлялась
гармонь «Ливенка» — она приехала с папой из армии, он неплохо
играл. По крайней мере, нам, детям, казалось, что отец играет луч-
ше всех в мире. Некоторые реликвии, которые хранила наша семья,
для нас с сестрой в том малолетнем возрасте казались бесценными,
значительными — золотые папины карманные часы, медальон и ма-
мины золотые сережки, несколько сувениров из серебра. Все это на
семейных вечерах время от времени попадало в наши детские руки,
рассматривалось, и мама рассказывала нам истории о своих моло-
дых годах, а папа — о своих боевых. Представляете как это было? Мы
сидели, слушая родителей, как зачарованные.
Отец мой выписывал журналы «Вокруг света», «Пробуждение»,

собирал многотомную Малую советскую энциклопедию. К жур-
налам высылали приложения в виде картин, домашних театров и
прочих увлекательных для ребенка познавательных штук. Благода-
ря этому главной изюминкой в наших семейных посиделках стали
представления театра. После получения посылки с приложением,
мама с папой тайно от нас готовили персонажей — «актеров театра»
и само здание «театра», клея, соединяя и доводя картонное чудо,
так сказать, до премьеры. Прилаживали ко всему этому бумажно-
му сооружению даже освещение от батареек, готовили сценарии и
музыкальное оформление к спектаклям на отцовской гармонике. И
в определенный час — хоп! — объявлялся концерт-представление!
С тыльной стороны театра были мама с папой, а зрителями — Тамара

и я. Больше всего мне запомнилось представление «Петрушка». Да
будь здоров давали нам представление! Ни с чем не сравнить те
прекрасные воспоминания, которые до сих пор у меня в памяти:
звучит папина гармошка и песни в исполнении мамы. По отзывам, в
юности она очень хорошо пела в церковном хоре на Рыковском руд-
нике — своей родине. Когда занавес закрывался после представле-
ния, наступало время семейного чаепития. С вареньем и печеньем!
Больше всего я запомнил вкус вишневого варенья.
Помню в те годы у нас было тайное празднование новогодней

елки. Именно тайное — сейчас даже трудно такое представить: офи-
циально из антирелигиозных соображений этот праздник был за-
прещен. Но большинство родителей, желая просто порадовать де-
тей, да и себя, новогодним торжеством, «подпольно» доставали
елки, устанавливали и отмечали Новый год с подарками.
В какой-то период истории запрет на празднование Нового года
с елкой отменили, но это уже было без папы. Елки были, так сказать,
реабилитированы. По-настоящему традиция праздника для детей
вокруг елки вернулась только в 1936 году, когда в газете «Прав-
да» опубликовали открытое письмо кандидата в члены Политбюро
ЦК ВКП (б) Павла Постышева: «В дореволюционное время буржуа-
зия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год сво-
им детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали
на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг
нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, дет-
ские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удоволь-
ствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе
как, левые загибщики ославили это детское развлечение, как буржу-
азную затею. Следует этому неправильному осуждению елки, кото-
рая является прекрасным развлечением для детей, положить конец.
Давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устро-
им хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!»

Привожу вам текст письма Постышева, чтобы вы прочувствовали:
это не шутки, в запретный период банальная зеленая елка с игруш-
ками могла стать для родителей практически приговором. Мне ва-
жен текст этого публичного письма, он показывает, как рисковал
отец, желая дарить нам счастье и радость, устраивая нам настоящий
праздник в Новый год, при том, что его запросто могли обвинить «в
буржуазном образе жизни». А тогда мы просто по-детски радова-
лись празднику: занавешивали окна одеялами от посторонних глаз,
наряжали елку всей семьей — игрушек было много, даже не знаю где
отец их раздобыл для нас, но много.
Вспоминаю с глубоким чувством поездки с родителями в село

Обильное, оно же Попково нынешнего Старобешевского района. В
этом селе жили двоюродные и троюродные родственники по линии
папы и мамы: Макаровы, Ливинцевы, Кирсановы, Сушковы, Лебеди,
Яровые, Пшеничные. К слову, мой троюродный брат Алексей Пше-
ничный, сын тети Марины, был футболистом ленинградского «Зени-
та», до Великой отечественной войны и после нее играл под третьим
номером защитником и был капитаном команды. Позже он ушел на
пенсию по возрасту, приехал в Енакиево, где тренировал местную
команду. А Николай Яровой, с которым мы хорошо поддерживали
связь, уже когда женился, жил на Кирша, потом построил дом возле
военного училища на Боссе в Донецке и заманивал к себе курсанти-
ков, будущих офицеров, «чаю попить» — и так всех дочек своих удач-
но замуж повыдавал. Мы его потом этим подкалывать любили.
Так вот, каждое лето в моем детстве в период отпуска папы при-
езжала бричка, набитая свежим сеном. В четыре-пять утра всей
семьей заваливались в эту бричку и ехали в свое родовое село. Дней
двадцать там отдыхали. Ходили на речку, правда речушка была не-
большая, но пацаном мне там нравилось купаться.

На фото всей семьей вместе. Папа на лечении в санатории и мы с ним.
Особые воспоминания — это две поездки с моим участием в го-

род Черкассы, куда папу направляли в санаторий для легочников.
Работая в «Донэнерго», отец мой очень ответственно относился к
работе несмотря на то, что постоянно испытывал недомогание от
ранения. Предприятие систематически поддерживало отца, посы-
лало на лечение в Крым, Таганрог и в санаторий «Сосновка» в Чер-
касской области. Так вот, этот санаторий располагался в бывшем
имении и парке графа Бобринского. Папа лечился в санатории, а мы
с мамой и Тамарой жили рядом, снимали квартиру «на дачах», как
тогда говорили. Готовили на примусе: до сих пор запах керосина от
примуса, каким он мне запомнился, дорог как напоминание о тех
теплых дачных днях, проведенных с любимыми людьми.

Папа после принятия процедур приходил к нам на дачу: мы вместе
гуляли по парку, заходили в открытые летние кафе с верандами, он уго-
щал нас мороженым и сельтерской водой — край блаженства для детей!
Однажды пошел сильный дождь, а это, если промокнуть, для здоро-
вья папы было очень опасно, — врачи запретили ему переохлаждаться.
И ему пришлось остаться ночевать у нас, на даче. Утром его за неявку
на ночь из санатория тут же «выписали». Это было дисциплинарным
наказанием, могли быть последствия на работе. Благо разобрались: уз-
нали, что у него здесь семья на дачах, учли ливень и ограничились
внушением, без сообщений на работу. Но все тогда перенервничали.
А еще однажды мы с мамой и Тамарой купались на речке. И как-
то так получилось, что я отплыл, а в этот момент компания про-
плывала на лодке и «отрезала» меня от берега. Это напугало меня
и я начал тонуть. Уж не знаю, как мне удалось сконцентрироваться
(все-таки я был ребенком), но все обошлось, я остался жив-здоров и
рассказываю вам сейчас истории из своего детства.
Такие стрессовые воспоминания единичны. Большей частью было
много хорошего, доброго и даже до того замечательного, что трудно
объяснить словами! Такое душевное тепло и привязанность были меж-
ду мамой, папой, мной и сестрой, что это была идеальная семья. И ро-
дители, и мы, дети, рядом с ними были чудесным образом счастливы.
Родители жили для нас, старались нас радовать. Одно из чудес,
которые совершил для нас папа, был сконструированный им самим
детекторный радиоприемник. Когда впервые приемник заработал,
и мы услышали лившуюся из него музыку, без преувеличений — нам
казалось, что свершилось чудо космического масштаба. Этот при-
емник брал недалекие радиостанции, и, кажется, уже работала го-
родская радиостанция — РВ-26. Практически в каждом доме висела
такая черная радиотарелка на гвоздике. Почти каждый день мы вы-
деляли время и слушали радиопередачи всей семьей.
Счастливая семья, когда все вместе, когда каждый делится любо-
вью и теплом — это наш рай, рай человека на земле. Я тогда это про-
чувствовал еще мальчишкой благодаря отцу и маме.

А потом случилось непоправимое: в 1930 году в ноябре в возрас-
те 34 лет мой отец умер. Помню хронологию того дня, как в замед-
ленной съемке. Я гулял на улице во дворе, выбегает мама на крыль-
цо и кричит:
– Юрик, беги к дедушке Грише, папа умирает!
Дедушка Гриша, папин отец, жил через дорогу от нас. Я побе-
жал, сам еще не понимая трагедии, которая происходит. Прибегаю
к деду, вижу он идет из квартиры в сарай, где он плотничал и где
держал корову. Дед, услышав мои слова, застыл как громом пора-
женный, топчется на месте не соображая куда бежать. Наконец он
схватил меня за руку, и мы поспешили к нам домой. Казалось бы,
что там идти — дорогу пересечь. Но за это короткое время папы уже
не стало. Вот так в один миг оборвался один из светлейших перио-
дов моей жизни. И я четко разграничиваю свое детство этим днем
на два этапа.
Похоронили моего папу на кладбище в Рутченково рядом с по-
селком «Жилкоп» с почестями, как участника Гражданской вой-
ны. Кладбище это через несколько лет закрыли, кто имел возмож-
ность — перезахоронили своих на кладбище в районе 11-го поселка.
Мы не смогли этого сделать, не по средствам это было маме с дву-
мя детками на руках. А потом, когда уже и средства были, тоже не
смогли перенести его прах: лет через десять после его смерти над
его могилой уже построили дома.
Для мамы со смертью отца начался сложный период. И хотя нам
с Тамарой установили пенсию «в связи с потерей кормильца», ей,
как нашей реальной кормилице, нужно было найти работу: оде-
вать, обувать, кормить, учить нас с сестрой. Маму приняли на ра-
боту в главконтору «Донэнерго»: вначале статистиком, затем рядо-
вым плановиком, подняли до заместителя начальника планового
отдела, где она проработала (за исключением лет оккупации в годы
войны) до выхода на пенсию. Хочу уделить особое внимание силе
духа, ответственности, а по сути материнской любви Елены Рома-
новны. Великое горе, которое постигло маму, потерявшую забот-
ливого, любящего супруга и отца детей, не сломило ее. Она дала
себе слово посвятить всю себя воспитанию детей, меня и сестры

Тамары. И не смотря на выпавшие на ее долю трудности жизни
держала клятву до своей кончины в 1992 году, покинув нас в воз-
расте 96 лет.
В год смерти отца моя сестра Тамара уже училась в первом клас-
се школы № 69. Мама уходила на работу, сестра — в школу, я нахо-
дился дома «на хозяйстве», как говорили мне, но на самом деле я
целыми днями играл с соседскими ребятами. Больше всего сошел-
ся с детьми Нудновых, наших соседей, начал читать книги из их би-
блиотеки, которая по тем временам была неплохой. Дома у нас пос
ле смерти папы осталось очень много журналов, целые подшивки,
и даже целых восемь томов Малой советской энциклопедии. На-
стольной книгой у меня была книга «Красные дьяволята», по ко-
торой потом сняли фильм. Читал я в удовольствие. Зимой, когда
читал, приходилось сидеть не за столом, а на столе — так ближе к
лампе: и светлее, и теплее, на растопке печки экономили. Но нас не
удивляли эти странные для вас условия жизни. И снежные и мороз-
ные зимы не удивляли. Зиму мы любили, для нас, мальчишек, — са-
мое крутое время года. Сугробы наметало выше нашего роста. Мы
с ребятами строили пещеры в снегу. Лепили снежных баб, катались
на самодельных деревянных коньках. Точнее будет сказать сколь-
зили на одном коньке. А дело было так: к нашим соседям Нудно-
вым приехала из Курска бабушка, мама Варвары Андреевны Нудно-
вой. Такая мастерица была! Она для нас делала санки, коньки, лыжи.
Причем коньки она выстругивала из дерева, затем полоску толстой
проволоки нагревала в печке и ловко вмонтировала ее в корпус де-
рева, как лезвие в настоящих коньках получалось. И вот, на одной
ноге у нас «конек», другой — отталкиваешься и катайся себе! Вот так
побездельничал я еще два года в играх с друзьями.
В сентябре 1932 года я пошел в первый класс школы № 69, где

уже училась моя сестра Тамара. Учился я здесь по 9-й класс, до во-
енного 1941 года.

Эта школа была смешанной, русско-украинской, и считалась об- Рутченковская средняя
образцовая школа № 69,
разцово-показательной. Меня, уж не знаю по какой причине, опре- мой выпускной 4 класс,
делили сразу в украинский класс. я рядом с Раисой
Павловной Житецкой —
Забегая вперед, расскажу: в какой-то период украинизации шко- моей любимой
ла стала полностью украинской, то есть все предметы преподава- учительницей. Всех
одноклассников помню
лись на украинском языке. И вдруг меня почему-то пытаются пере- поименно — вот так
вести в другую школу, русскую. Я и язык уже любил, и друзей, я не дружили!
хотел переходить. Это было ударом для меня. Как можно бросить
свой класс, друзей, любимую первую учительницу?! Я наотрез от-
казался идти в новую школу! Героическими усилиями мамы и моим
личным упорством мы отстояли право учиться в украинской школе.

Теперь я с благодарностью вспоминаю этот мамин поступок: она
несколько раз ходила в дирекцию школы, убеждая оставить сына в
украинской школе. Даже немножко приврала для убедительности,
мол, мы дома разговариваем на украинском, хотя мама украинским
языком не владела. А я доволен, что так сложилось: великолепно
владею украинским языком наравне с русским. Хотя, например, в
институте первое время мне пришлось перестраиваться по всем
предметам на русскоязычное преподавание.
Первый день в школе остался в памяти в деталях. Мама отпроси-
лась с работы, чтобы быть на первом в моей жизни уроке. Я и сей-
час прекрасно вижу эту картину, когда нас всех первоклашек с ро-
дителями завели в класс, на двери висела табличка «1-А», учеников
рассадили по партам, и после короткой вступительной речи, то ли
директора школы, то ли завуча, представили нашу первую учитель-
ницу — Раису Павловну Житецкую. Учительницу от бога, без преуве-
личений она стала для нас второй мамой.
С первой же встречи мы все до одного прониклись к Раисе Пав-
ловне доверием, любовью, преданностью. Выяснилось, что мы за-
очно знакомы с одноклассниками: некоторые родители, как оказа-
лось, знают друг друга, общаются и даже дружат между собой. Когда
мам и пап отпустили, началось знакомство учительницы с каждым
из нас. Она задавала вопросы очень доброжелательно: о семье, о на-
ших увлечениях. Нас «по росту» рассадили по партам, определили,
кто с кем будет сидеть, каждому выдали письменные принадлежно-
сти. Это потом, уже в старших классах я перебрался на последние
парты, а поначалу в первом ряду сидел.
В наш первый школьный день мы ходили за Раисой Павловной
по школе, что называется, с открытыми ртами и распахнутыми гла-
зами. Она нам показала расположение кабинетов и других комнат
в школьном здании, рассказала о правилах поведения ученика. Не-
смотря на четыре урока с переменами, мы не устали, все было в но-
винку, интересно, как захватывающий рассказ. Второй день занятий
уже проходил как полноценный учебный процесс.
Не всех своих соучеников, с которыми учился с первого класса,
я могу вспомнить. Но самые верные друзья всегда в моем сердце. В

Мое школьное фото: всегда
был оптимистом, чего и вам
желаю!
школе я подружился с Володей Массальским — наши дома были не-

далеко. Почти рядом жили Жора Марков и Володя Жартовский. И
так четверкой мы дружили все школьные годы.
Раиса Павловна Житецкая была нашим главным учителем до пято-

го класса, сдала нас «без потерь» для дальнейшей учебы. Однажды мы,
ее ученики, пережили большое волнение за судьбу Раисы Павловны.

Случай этот произошел, когда я учился в третьем классе. Раи-
са Павловна выходила замуж за хорошего человека — завуча нашей
школы. Но нам, неразумным детям, казалось, что мы теряем дорого-
го нам человека, был страх, что она оставит нас. Помню, как в пред-
свадебный день, вернее вечер (мы тогда учились во вторую смену),
Раиса Павловна пришла в класс и, тут такое совпадение, — выклю-
чился свет в здании. И она вела урок при свете уличных фонарей.
Лицо ее было заплаканное отчего-то, голос дрожал. Она давала нам
по программе содержание какого-то рассказа, а потом как-то пере-
шла на свою биографию, вспоминала детство, юность, как пошла ра-
ботать. И мы притихли и сидели, слушая ее едва дыша. Урок закон-
чился и наш класс отпустили домой. И всех других учеников тоже
отпустили с уроков раньше, потому что свадьба нашей учительни-
цы проводилась прямо в школе, в большом зале. Мы пошли домой
несколько растерянные и грустные, не желая понять, что у челове-
ка счастье, и ее воспоминания — не печаль, а просто черта под эта-
пами жизни.
Пролетели выходные дни, мы пришли в понедельник на уроки
и увидели Раису Павловну — веселую, красивую, как всегда добрую
и ласковую к нам. Фух, прям камень у всех с души! До нас дошло,
что ничего страшного не произошло, что наша учительница с нами
и любит нас, что мы напрасно волновались. Но волновались-то мы
по-настоящему, по-взрослому. Нам еще уютнее стало, так как Раи-
са Павловна, переехав к мужу, стала жить рядом со своим классом
в прямом смысле: у них квартира была в здании школы, поскольку
супруг был завучем. В те времена так было заведено: что выдели-
ли специалисту — там и жили, ведь выбор был не велик. Но нам де-
тям это очень нравилось! Все репетиции, подготовки к праздникам,
спектаклям, маскарадам, концертам наш класс проводил в ее квар-
тире. Такой муравейник из учеников создавался, все казалось дви-
галось, было наполнено нашей детской энергией и энтузиазмом!
Хотя мы любили и свою классную комнату. Тогда в школе был
твердый порядок: за каждым классом была закреплена аудито-
рия и мы отвечали за чистоту и уют в нашем классном кабинете.
Нужно было содержать класс в отличном состоянии. Даже было

внутришкольное соревнование за первое место по содержанию и
оборудованию классной комнаты. В это соревнование мы привлека-
ли и наших родителей. Наш класс часто выходил в передовые. Мало
того, что ученики старались, так еще и это было возможным благо-
даря состоятельным по тем временам родителям: из дома несли в
класс комнатные цветы, мамы вешали шторы и даже картины. А мы
по очереди дежурили, убирая класс: подметали, выносили мусор,
мыли доску, протирали от пыли подоконники. Все это было не в тя-
гость, а наоборот — на совесть, с задором, с огоньком, как говорится.
Наша школа по праву называлась образцовой. По количеству
кружков, тематических кабинетов ей не было равных в округе. Хо-
ровой, драматический, струнный кружки, изостудия, авиамодель-
ный кружок, а также физики и химии — все было на любой вкус для
учеников. А какой у нас был физкультурный зал! Укомплектован по
тем временам по высшему классу: шведская стенка, турники, коль-
ца, волейбольные стенды, мячи, коньки, лыжи — все было! Для про-
ведения уроков, даже если в день сразу у трех классов был урок
физкультуры, инвентаря и разнообразных спортивных атрибутов
хватало на всех — вот такое обеспечение! А на зиму заливали каток:
от школы до глубокой балки, все снежное огромное поле станови-
лось катком для нас.
А самой уникальной особенностью нашего спортзала было то,
что он же был и… кинозалом! Такого не было ни у кого — только в
моей школе было оборудование для просмотра кинофильмов. Ки-
нобудка была так пристроена, что киноаппарат направлял изобра-
жение сквозь окошечки на белый экран в физкультурном зале. Ки-
нофильмы крутили два-три раза в неделю. Они были черно-белые и
немые. Но вы и представить себе не можете, как мы гордились этим
кинозалом! Озвучивали фильмы, как в дореволюционных кинотеа-
трах, подключая к видеоряду живое музыкальное сопровождение в
исполнении небольшого оркестра, или просто солировало пианино.

В школе я участвовал в самодеятельности, и так попал в таперы:
играл на мандолине и мне аккомпанировали две гитары. Это был
счастливый билет — я мог смотреть таким образом все фильмы и по
несколько раз бесплатно. А билетик тогда стоил 15 копеек для зри-
телей. Это было дорого, не особо разгуляешься по кино, если поку-
пать билеты.
Поначалу, до «музыкальной карьеры», я себя пробовал в изосту-
дии, пытался писать стихи, но не получился из меня ни художник,
ни поэт. А вот в авиамодельном кружке я участвовал долго. Очень
любил создавать макеты самолетиков и даже летающие модели у
меня были. До сих пор преследует ностальгией запах авиамодель-
ной мастерской. Ведь одно то, что мы на спиртовке из настоящего
бамбука (откуда привозили тот бамбук — ума не приложу) гнули по
чертежам детали самолетов, делали модели. Это уже было целое
дело для нас, мальчишек! Даже если твой самолетик метр пролетел
— это настоящий мальчишеский восторг, аплодисменты от товари-
щей со всех сторон, что-то незабываемое!
Мы очень любили школу, даже в каникулы для учеников работа-
ли кружки и нас было за уши домой не вытянуть. Ведь тут друзья, тут
интересно, тут любимые учителя, и все такое новое каждый день.
Директором школы был Алексей Иванович Киричек, думаю, что

все в школе было так заведено и организовано благодаря его ста-
раниям. Он, к слову, жил тоже в здании школы, относился ко всем
учителям и ученикам, как к родной семье. Школа была для него род-
ным домом и смыслом жизни. Вот такие люди были вокруг меня. На
их примерах мы, довоенное поколение, и росли.
Начало учебы в пятом классе ломало привычные устои. Каким-то
образом я понимал, что беззаботное детство заканчивается и надо пе-
рестраиваться, переставать относиться к учебе лишь как к интересно-
му развлечению. Если раньше с нами буквально нянчилась Раиса Пав-
ловна, то теперь все — нужно было самому определяться и в выборе

методов обучения, и в самоконтроле над процессом получения знаний.
Боевой отряд хорошо подготовленных учителей помог нам найти
каждому себя и включиться в серьезное освоение наук уже в школь-
ные годы. Преподаватели украинского языка и литературы Аркадий
Иванович Козловский, природоведения — Владимир Константино-
вич Воздвиженский, по математике — Любовь Викторовна Залмано-
вич, черчению — Иван Яковлевич Петров, физкультурник — Сергей
Александрович Сперанский, Зепштейн — учитель физики, химии —
А. М. Пашковский, О. М. Шапиро преподавал историю, Л. И. Безган —
географию (простите, запамятовал имена-отчества) — они вложи-
ли в нас все свои знания, помогли постигать науки, воспитали в нас
преданность родине.
Моя сестра Тамара, учась на три класса выше меня, познакоми-

ла меня со своими друзьями. Все они были целеустремленные, с
ответственными характерами, любили учиться. Собственно, наблю-
дая за ними, я сам старался быть не хуже. В то время у старшекласс-
ников был принят порядок так называемого бригадного обучения.
Класс разбивался на несколько бригад по 5 – 7 человек и они вме-
сте готовились к занятиям: решали задачи, помогали друг другу с
домашними заданиями и новыми темами. Тамарина «учебная бри-
гада» собиралась у нас, квартира позволяла по всем условиям: и не
маленькая, да и «плюс» был, как считали подростки — мама на ра-
боте. В общем, ребята приходили к нам. Так я смог поближе позна-
комиться со старшими ребятами, что дало мне определенный опыт
общения, и в дальнейшем помогло мне ориентироваться в различ-
ных коллективах и брать пример с лучших.
Мне очень нравилось и читать, и учиться. В школе была библиотека,
но очереди за книгами были длинными, нужно было записываться и
ждать своей на интересную книгу. Невозможно было обеспечить всех
сразу художественной литературой, потому что все читали взахлеб! И
вот, по чьему-то совету из друзей Тамары, я записался в библиотеку

Друзья моей сестры
Тамары, первый слева
Кашевский Владимир —
наш сосед и наш друг
на всю жизнь
дворца культуры, который сейчас называется имени Франко, а до во-

йны, в мои школьные годы, он назывался ЦДКУД — Центральный дво-
рец культуры угольщиков Донбасса. Вот так началась моя история
любви к нашему дворцу. Читал постоянно. Здесь же, посещая библи-
отеку дворца, познакомился с ребятами, которые участвовали в худо-
жественной самодеятельности, куда и меня пригласили.
В то время, о котором я рассказываю, Дворец культуры был цент
ром Рутченково. Рядом с ним находился замечательный парк с ал-
леями, «ракушками» для выступления артистов: играл духовой ор-
кестр для посетителей, здесь же была хорошая танцплощадка и
летний кинотеатр; еще был настоящий стадион, где проводили
футбольные матчи между рутченковскими командами и, например,
сборной футбольной командой из Грузии. То есть для нас это был
культурный центр, — здесь все дышало жизнью и оптимизмом.

Во Дворце культуры постоянно проводились сезонные ба-
лы-карнавалы: особенно все любили весенний и зимний. Ну, ни-
чем не хуже, чем в знаменитом фильме «Карнавальная ночь»! Мне
даже порой казалось, что режиссер у нас подсмотрел и скопировал:
и настроение, и живые картинки, и манеру непрерывного действа
во время таких шумных и очень ярких праздников, и характеры та-
лантливых, искренних, красивых сердцем людей. Ежедневно пока-
зывали фильмы. В фойе перед показом фильма проходили танцы, на
эстраде перед каждым сеансом выступали артисты.
Для меня «дворцовый» период моей жизни — огромный массив
позитивных воспоминаний. Начав в третьем классе школы играть на
мандолине в школьном оркестре, которым руководил учитель при-
родоведения Владимир Константинович Воздвиженский (с седьмо-
го класса он был нашим классным руководителем), полюбив инстру-
мент в простом кружке художественной самодеятельности, я потом
играл в струнном оркестре, а затем занимался в духовом, симфо-
ническом. И окончательно прижился в домровом оркестре Дворца
культуры. Мандолина, домра и скрипка имеют одинаковый музы-
кальный строй, так что я быстро осваивал новые инструменты. До
самой оккупации края немцами в 1941-м, я играл в домровом оркест
ре, которым руководил Борис Семенович Мотыга. В это же время
во дворце собрали Шахтерский ансамбль песни и пляски (потом его
переименовали в «Донбасс»), художественным руководителем кото-
рого был Зиновий Осипович Дунаевский, родной брат знаменитого
композитора Исаака Осиповича Дунаевского. По инициативе Зино-
вия Осиповича наряду с профессиональным шахтерским ансамблем,
был создан молодежный ансамбль, куда меня и пригласили играть.
Был один очень курьезный случай в тот мой музыкальный пе-

риод. Поначалу, когда я играл в духовом оркестре, иногда я попа-
дал на «траурные» мероприятия: оркестр приглашали, попросту го-
воря, на похороны. И со взрослыми рассчитывались марками, но

по-разному. Например, баритон стоил заказчику пять марок, альт —
одну марку. Мне ничего не платили, но вместо марки кто-то, то ли
в злую шутку, то ли по глупости решил налить мне в качестве платы
полстакана водки. Я по-взрослому выпил, а дома мама в ужасе была
и категорически запретила мне играть в духовом. Вот так своим во-
левым решением мама отправила меня в симфонический, а позже
уже меня пригласили и в домровый, где я делал успехи, а руководи-
тель Зиновий Дунаевский запомнил и спустя много лет мне расска-
зывал, что я так тремоло выводил, словно смычком играл. Домро-
вый оркестр для меня стал родным: выступали с концертами, много
ездили на конкурсы, музыкальные олимпиады.
Это были не просто занятия музыкой: здесь у меня появля-
лись новые интересные друзья, причем такие, с которыми потом
прошли ни одно испытание. Тут я сошелся ближе с еще одним
другом — Листопадовым Шурой (это его оригинальное имя, имен-
но Шура, а не Саша). Хотя мы и раньше были знакомы с Шурой,
жили недалеко друг от друга, гоняли в футбол на небольшом пу-
стыре напротив его дома. У нас был тряпичный мяч, затем только
появился кожаный с надувной камерой. Шура был в болельщиках
на таких матчах: он не играл в футбол, так как здорово хромал из-
за инвалидности, одна его нога была сильно короче другой. Зато
«болел» он здорово. Но настоящая дружба у нас началась, когда мы
играли в домровом оркестре. Это я его пригласил в оркестр, пред-
варительно заручившись согласием руководителя оркестра Бо-
риса Семеновича Мотыги. Мы репетировали у Шуры дома, играя
дуэтом — мандолина, гитара, балалайка в наших руках повторяли
популярные мелодии.
С Шурой Листопадовым мы так доверительно сошлись, что даже
вместе начали дружить, как тогда называли юношеские ухаживания,
с девчонками. Я — с Примой Лилей, а он с Бирюковой Надей. На-
дежда училась вместе с Шурой в русской школе, а Лиля — из моего
класса, но потом выяснилось, что девочки жили рядом и было здо-
рово провожать их из кино, ходили по одной дороге.

Георгий Марков,
Владимир Масальский,
Владимир Жартовский
и я – со школьных лет
мы были друзьями
не разлей вода всю
жизнь.
Вот, рассказываю о тех днях, и вспомнилась еще одна история

нашей семьи — о корове. Сейчас объясню почему. В 1933 году умер
мой дедушка Гриша, папин отец, живший с нами буквально через
дорогу. В наследство от дедушки маме досталась корова. С одной
стороны — большое подспорье в хозяйстве, с другой — содержание
и уход за коровой непростое дело для работающей женщины. Мама
всеми силами содержала ее. И как только она выдерживала? Обе-
спечение кормами на зиму — все сами, своими руками нужно было
собрать запасы. А дневное доение? В перерыв мама летела домой,
нужно было бегом все сделать, чтобы не опоздать с перерыва на ра-
боту; вовремя не вернешься — беды не оберешься, все строго на ра-
бочем месте. И много других трудов требовал уход за коровой. В те
годы такое наследство было спасением для нашей семьи. Меня обя-
зывали ее выгонять в стадо, когда была такая возможность. А мне
неловко: «жених» же я уже, подрос, с девчонками дружу. Выгоню я

ее на улицу, разойдемся по разные стороны дороги и идем с ней к
стаду, но словно и не знаем друг друга. Умное животное было, до-
рогу знает, топает куда надо, ни разу меня не подвела — не подала
виду мы что знакомы!
Вернемся вновь к моим друзьям и подругам. До седьмого клас-

са состав моего родного класса не менялся, были все, кто пришел
вместе со мной в школу. А с 8-го класса, наши ряды пополнились
учениками со школ-«семилеток» коксохимзавода и 11-го посел-
ка. Собственно, тогда я и познакомился с Лилей Примой. Со шко-
лы коксохима к нам пришли Ирина Хренова, Алла, подруга Ирины,
Женя Глущенко, с 11-го поселка Валя Демина, Надя Клименко, Аня
Заволокина, Виктор Беллер.
Я продолжал очень дружить с Володей Масальским и Шурой Ли-
стопадовым, а из новеньких сошелся с Виктором Беллером. О нем
и судьбе его семьи, я бы хотел одельно рассказать. Его отец Франц
Беллер был немцем, в Первую мировую войну попал в плен русской
армии. Так потом и остался в Украине: поселился в поселке Рутчен-
ково, женился на русской женщине, у них родились двое деток —
старшая Тамара и Виктор. Вот с Виктором я и подружился. Судьба
семьи впоследствии сложилась очень трагично. Когда фашистская
Германия напала на Советский Союз, очень многих этнических нем-
цев отправили в ссылки, они считались неблагонадежными с точки
зрения правоохранительных органов, не взирая ни на какие заслу-
ги и миролюбие человека. Так был выслан из города отец Виктора —
Франц Беллер. Без семьи.
Это было непонятно нам, детям: мы не могли осознать что про-
исходит и почему так. Когда отец Виктора уезжал, мы с друзьями
пошли провожать его на поезд, чтобы поддержать Виктора. Гово-
рили, что мужчин-немцев отправляют на восток страны, потом вы-
яснилось, что их ссылали в Казахстан, Алтайский край. Через вре-
мя была выслана, вроде как в эвакуацию, и вся семья, и мой друг.

Мы договаривались, что как только война закончится, он даст о себе
знать, потому что верили, что поражение в правах для советских
немцев — это временная и вынужденная мера из-за войны. Но Вик-
тор не объявился, не позвонил, не написал — ничего. Я долгие годы
не знал, как сложилась его судьба, но помнил о друге.
И лишь в 1962 году, уже будучи вторым секретарем Кировско-
го райкома партии города Донецка, я смог узнать о нем. Некото-
рые возможности для этого мне давала должность, так как милиция
на то время была под надзором партийного чиновника моего уров-
ня. Начальником милиции в Рутченково был Борис Константинович
Османский. Райком и отделение милиции рядом были, через доро-
гу. Зашел ко мне как-то начальник милиции, я ему и говорю: «Сде-
лай одолжение — объяви всесоюзный розыск по человеку, найди о
нем документы какие-нибудь». И вот через время заходит он ко мне
опять, достает документ и читает: «Виктор Францевич Беллер, 1923
года рождения, немец по национальности, в 1942 году был осужден
«по статье такой-то» за измену Родине, и приговорен к высшей мере
наказания — расстрелу». Приговор не был приведен в исполнение,
Виктор Беллер умер до его исполнения, находясь в тюрьме Алтай-
ского края, как было указано в справке — «естественной смертью».
Что мог сотворить мой друг — я не могу даже представить, за что
ему вынесли такой страшный приговор. Он даже немецкий язык
толком не знал, в школе еле на тройку тянул, был обычным челове-
ком. Я с ужасом думал, что причиной его смерти могла стать всего
лишь национальность его отца, натурального немца от рождения.
Они жили как обычная советская семья. Они не были врагами. Это
было очень большим ударом для меня — узнать о смерти моего дру-
га; я отошел к окну, отвернувшись спиной, дышать было нечем, та-
кая боль в сердце от этого известия, до слез. Я долго не мог принять
этой страшной вести. Вот такая история жизни моего друга, о таком
мы, когда товариществовали с ним детьми, и думать не думали. Но
судьбы людей очень сильно тогда зависели от ситуации в стране.
Это не простой период был для многих.
Виктор был очень хорошим другом: веселым, умным, он мно-
го читал, у нас совпадали интересы, мы были очень близки с ним.

Конечно не были идеальными детьми: могли и уроки не сделать, и
нашкодить. Сейчас вспоминаю, как, сказав родителям, что иду к нему
ночевать, а он своим, что идет ко мне, сбегали на железнодорожный
вокзал и прицепившись к поезду ехали до Велико-Анадоля, спрыги-
вали на станции на ходу — кошмарный риск, но мы же мальчишки —
ветер в голове. Хорошо, что все обошлось, а ведь был случай, когда
один наш знакомый мальчишка так погиб, попав под поезд.
Но чаще вспоминаются хорошие истории из дружбы. Вот, напри-
мер, как мы с Шурой Листопадовым за девчонками ухаживали. Лиля
и Надя жили рядом домами на Одиннадцатом поселке, мы их с Шу-
рой часто провожали домой, в кино ходили вместе. Так как мы с
Шурой были участниками художественной самодеятельности Двор-
ца культуры, мы получали «контрамарки» на бесплатные просмотры
кинофильмов. Этим мы пользовались во всю, постоянно приглашая
Надю и Лилю в кино. Было смешно, что, когда мы возвращались до-
мой, проводив девчат, нас подстерегали «балочные» (так называли
пацанов, живших в хатках-мазанках на склоне около Глубокой бал-
ки), они вечно норовили нас поколотить, чтобы мы с «их» девчонка-
ми не дружили. Так вот Шура, хоть и прихрамывал сильно, но бегал
от «балочных» быстрее меня! Нас их наскоки только подзадорива-
ли: даже улепетывая от них, мы чувствовали себя победителями. Хо-
рошо, по-настоящему дружили с девчонками, ходили в гости домой
друг к другу, засиживались за разговорами. Были тепло знакомы с
Надиной мамой Евдокией Николаевной Бирюковой, немножко с ро-
дителями Лили, ее старшим братом Мишей и сестрой Диной.
Возле дома, где жил Шура Листопадов, был огороженный пали-
садник, заросший, но уютный, потому как было много цветов. Там
стоял круглый столик, лавочки. Так вот там мы в свободное время
часто любили вместе посидеть поболтать о том-сем. Играли сами
на гитарах и мандолинах или слушали музыку: у Листопадовых был
радиоприемник, его и «крутили», даже марку помню — «СИ-235»,
потому как до войны радиоприемник — диковинка, был не в каждой
семье. Купил его старший брат Шуры — Петр, который тогда работал
шофером на машине ЭМ-1 у знаменитого нашего Рутченковского
главврача Ивана Ивановича Севастьянова. Машина была с историей:

подарил ее Ивану Ивановичу близкий сподвижник Иосифа Висса-
рионовича Сталина, член Политбюро ЦК Лазарь Моисеевич Кагано-
вич за его трудовую и общественную деятельность в то время, ког-
да Севастьянов был депутатом Верховного Совета СССР. Подарок
еще довоенным был, на этой же машине Иван Иванович Севастья-
нов эвакуировался при приближении немцев к городу Сталино, за
рулем был Петр. В оккупации остались отец и мать Листопадовы, их
сын Шура, невестка и годовалый сын Петра. Но о тех наших годах и
испытаниях позже.
Большим событием для нашей школы и моих друзей была реаль-

ная встреча с папанинцами. Это был восторг и восхищение! Герои,
которых ты видишь собственными глазами! Даже не знаю, есть ли
у современных детей такие настоящие герои. Куда там раскручен-
ным эстрадным и кинокумирам до таких настоящих героев! Встреча
наша проходила в школьном актовом зале. После мы сфотографи-
ровались все вместе на память. Потом наши гости поехали на шахту
№ 17-17 «бис» на Рутченково. К слову, в то время ходили разговоры,
что шахте присвоят «приставку» имени папанинцев, некоторое вре-
мя ее даже так и стали называть, но потом что-то пошло не по пла-
ну, название не изменилось, а после войны и вовсе шахту переиме-
новали в «Кировскую». Для нас та встреча с героями-папанинцами
была восхитительным событием!
И таких незабываемых картинок — на целую книгу в памяти. У нас
было хорошее советское детство и юность.
Учеба моя шла хорошо. Я вступил в пионерскую организацию
школы. Помню, как в пионерской комнате принимали меня в пио-
неры, вручили пионерский галстук с зажимом. Это, как говорят со-
временные дети было круто, мы считали престижным иметь зажим
на галстуке, а не завязывать его на узелок. Затем меня приняли в
комсомол, в 1939 году. Это было очень торжественно. Вся процедура
приема проходила на заседании бюро райкома комсомола. Вел бюро

первый секретарь райкома комсомола Ваня Валуйко (после войны
мы с ним пересекались, он работал на Рутченковском машзаводе).
Внутри от события — радость как от чего-то значительного, светлого,
начинающейся новой эпохи в моей жизни. Руководил нашей школь-
ной комсомольской организацией Близнюк Андрей: много полезных
и благородных дел мы вместе сделали тогда, наша комсомольская
работа была очень активной. В определенном смысле опыт общения
и наблюдения тех лет пригодились мне во взрослой жизни.
Много позитивного было в тот мой школьный период. Радость
дарили семья и друзья, мои учителя и успехи страны. И четко пом-
ню ощущение и уверенность, что завтрашний день будет лучше
сегодняшнего.
Вспоминаю, как я впервые увидел море. Моя мама продолжала

работать в «Донэнерго», она прошла повышение квалификации и
уже с должности статиста стала заместителем начальника отдела
нормирования. В материальном плане семье стало жить легче. И не
только потому, что увеличилась зарплата мамы, а потому еще, что
общее состояние дел в стране улучшалось: снижались цены, появ-
лялись общедоступные блага. Так, большим подспорьем для семей
с детьми стали пионерские лагеря.
В 1933 году руководство Управления «Донэнерго», где работала
мама, арендовало на побережье Азовского моря, в Бердянске, зда-
ние и открыло там небольшой пионерский лагерь для детей со-
трудников. Мама моя тоже получила путевку для меня и летом нас
отправили в Бердянск. Целое путешествие! Здесь я ближе позна-
комился с Камышовым Леонидом, пути наши пересекались всю
дальнейшую жизнь.
И самое яркое событие того лета — море, которое я увидел впер-
вые. Такое удивительное состояние, когда заполняет тебя восхище-
ние и головой не понимаешь: как и откуда взялось такое великоле-
пие на Земле?! Я смотрел на море, пытаясь разглядеть горизонт, и

мысль не давала мне покоя: как оно не «уплывает» дальше берега?
Мне казалось, что морская гладь от горизонта склонена в сторону
берега, и вот же на — не течет вода дальше, как привязанная!
С этой поездки в памяти много теплых картинок осталось. В ла-
гере, что громко сказано, потому как весь наш лагерь на то время
собственно ограничивался трехэтажным зданием: не было огром-
ных «пионерских» пространств, какими их стали делать позже для
детворы, но были просторные палаты, много света и тепла, рядом
был знаменитый парк с музеем.
Четыре или пять раз повезло мне и я отдыхал в пионерских лаге-
рях. Был еще пионерский лагерь в Великоанадольском лесу. То есть
у меня были морские и лесные пионерские лагеря, как я их обозна-
чил для себя в памяти.
Очень хорошо там отдыхалось: появлялись новые друзья; уча-
ствовал в самодеятельности. Дважды в качестве поощрения за ак-
тивное участие в самодеятельности (а играл я в сборном струнном
оркестре) меня оставляли в лагере отдыхать на вторую смену бес-
платно. Я гордился и радовался. В тот летний сезон на меня смо-
трели как на специалиста, я помогал подбирать дополнительные
музыкальные инструменты для лагерного оркестра. Там же я по-
знакомился с Любой Станиславской с 11-го поселка, с Козыревской
Верой и ее сестрой Татьяной с Лидиевки, Виктором Половинкиным,
Леной Демидовой, Леной Цыкуновой, живших на поселке шахты
«Лидиевка». Это была настолько хорошая дружба, что мы запомни-
ли друг друга, и, уже встретившись во взрослой жизни, когда я по-
сле института пришел работать на шахту «Лидиевка», мне очень по-
могло и наше знакомство, и память о нашей дружбе.
Пионерское лето вспоминается с добрыми чувствами. Особен-

но запомнился один из «прощальных костров», что организовы-
вали в конце каждой смены. К нам в пионерский лагерь приехали
представители общественности Рутченковского района и привезли

духовой оркестр Рутченковского рудоремонтного завода. По про-
грамме, наш маленький струнный оркестр выступал с несколькими
произведениями: с песней «Шли по степи полки со славой гром-
кой» из оперы «Тихий Дон». Перед началом исполнения песни тру-
бы оркестра должны дать «вступление». Для этого мы подготовили
пионерский горн. Но это было не очень, точнее это было совсем не
то, что требовалось. И вот шефы, прибывшие с духовым оркестром,
выделили нам двух трубачей, и они выдали нам на полную мощь «В
поход», и следом мы вступили в исполнение нашим оркестром. Вот
это был успех! Большой музыкальный успех! Меня после этого кон-
церта оставили еще на один сезон в пионерском лагере, а замести-
тель начальника лагеря, видя мои старания и успехи, даже пригла-
сил в концертную поездку в Волноваху.
Сегодня я листаю в памяти эти счастливые картины моего дет-
ства и испытываю глубокое чувство благодарности к маме, людям,
которые давали нам эту возможность счастливой, творческой, пол-
ной музыки, общения, и по сути беззаботной жизни. Жили просто.
И просто были счастливы.
Еще до войны в 1939 году моя сестра Тамара окончила десять

классов школы и поступила в Донецкий индустриальный институт.
Но окончила только первый курс — трудно давались математика,
физика по усиленной вузовской программе, а может просто душа не
лежала у нее тогда к учебе, одним словом отчислили ее из институ-
та. Пошла она по совету мамы в педагогическое училище, училась
на факультете по специальности «Немецкий язык», окончила учебу
аккурат перед оккупацией фашистами города в 1941 году.
Весной 1941 года я окончил девятый класс и собирался провес
ти каникулы с друзьями. Намерений ехать куда-то не было, мы
оставались в городе, да и финансовых возможностей, честно го-
воря, тоже не было, чтобы планировать что-то. 21 июня в нашей
школе, как и во всех школах страны, проходил выпускной вечер

десятиклассников. Было два выпускных класса — «10-А» и «10-Б».
Меня и еще трех ребят-невыпускников, как участников школьного
оркестра, пригласили на выпускной вечер, где мы выступали с кон-
цертом художественной самодеятельности в честь выпускного. За-
тем, после выступления, мы могли остаться, и так я провел время с
десятиклассниками-выпускниками.
Утром 22 июня пришел домой, гуляли часов до трех ночи, не-
много поспал, и начал собираться, как мы договорились заранее с
друзьями, на встречу. Нагрел утюг на печке (увесистый такой утюг
был, чугунный). Печь стояла на улице в летней кухоньке. Иду в
квартиру с разогретым утюгом гладить брюки. Я аккуратист в этом
смысле был, на край уж если с утюгом было лень возиться, я тогда
на ночь под матрас раскладывал брюки — и порядок. Так вот, иду с
утюгом, и тут сосед по дому кричит мне:
– Юрка, Юрка, Молотов выступает! Война!
Дальше, видно от такой ошеломляющей новости, я даже не пом-
ню, что делал, как пропала часть дня. Словно в нереальность прова-
лился. Урывками осталось в памяти, что потом мы собирались дома
с друзьями то у одного, то у другого, и была одна тема: что будет, как
нам поступать, что делать в первую очередь? Но не помню, чтобы
кто-то сомневался, что мы победим. У всех была уверенность в на-
шей победе, хотя понимания кошмара ситуации и не было.
В принципе к защите Родины нас всех готовили, нас так воспи-
тывали. Были даже значки такие, которые для нас, ну, на уровне ор-
дена — не меньше, считались наградами. БГТО — «Будь готов к труду
и обороне». Таким значком пацаны, которых награждали, козыря-
ли. У нас была в школе военная подготовка. Все серьезно: походы в
дождь-слякоть, владение оружием, могли в ночь поднять на сбор и
в поход, учили ходить по маршрутам, наступать, держать оборону —
нас обучали на совесть. И мы без шуток относились к этим заняти-
ям. Естественно, ни у кого не было сомнений, что мы победим врага.
С началом войны жизнь и моя, и миллионов советских людей
вступила в особый исторический этап. Все, что было просто и легко,
все, о чем мечтали — было перечеркнуто войной. Я ведь, собственно,
поэтому так подробно описал предоккупационное время, чтобы вам

понятнее было, как мы, стремительно попав под иго немцев, чув-
ствовали себя, чтобы вам была понятней наша растерянность перед
неотвратимыми обстоятельствами.
Мы готовы были отдать свои молодые жизни за Родину. И, есте-
ственно, морально не были готовы к такой беде, как отступле-
ние наших войск. Все, от мала до велика, жили с уверенностью в
могуществе советского государства и Красной Армии. Враг не прой-
дет, граница на замке — это привычные для нас аксиомы тех лет.
Не было сомнений в том, что Красная Армия самая сильная в
мире. И вдруг — наши воины отступают, враг берет город за горо-
дом. Что делать и как быть, как вести себя при оккупационном ре-
жиме, что предпринимать — у простых людей были сотни вопросов.
Но одно я знал четко, тут сомнений не было: ни при каких обстоя-
тельствах я не стану пособником фашистов!

Мой отец и его друг.
41
Друзья моих родителей —
Никита и Таисия.
Молодой отец, последнее фото перед призывом

в армию, накануне Первой мировой фойны.
42
Мой отец, 1918 год.
43
Моя мама Елена Романовна.
44
Выпускной класс моей сестры Тамары;
почти всех ее одноклассников знал и я.
Мое свидетельство о рождении.
46
47
Глава вторая
(1941–1943 годы)
… в оккупации…
Фронт с каждым днем приближался к городу Сталино. И вот мы
с друзьями, ребята 1924-25 года рождения — я, Володя Масальский,
Жора Марков, Володя Жартовский начали осаждать военкомат. Ли-
стопадов Шура с нами в военкомат не ходил, да и не должен был
идти, он очень хромал, припадая сильно на ногу, и так было понят-
но, что его из-за инвалидности в армию не возьмут.
В военкомате по большому счету было не до нас, не до наших юно-
шеских патриотических порывов. Шла эвакуация. Ответ для меня и
моих друзей был один — призыву в Красную армию по возрасту не под-
лежите. Мы были очень разочарованы, что нам дали от ворот поворот,
как малолеткам. Мы чувствовали, что должны идти защищать страну на
фронт, как настоящие мужчины и тут такое — отмахнулись и все дела.
Хотя Орлов Василий Афанасьевич, первый секретарь райкома пар-
тии, он меня немного знал по одной довоенной истории, он мне сказал:
– Если ты будешь нужен, тебя найдут, а сейчас идите домой.
А знал он меня благодаря моим пацанским шалостям, когда-то
меня за ухо к нему привели. Дело было так, мы любили маль-
чишками делать «поджигалки». Найдешь полую трубочку, зали-
ваешь ее свинцом с одного конца, заклепываешь, пропиливаешь
Глава вторая (1941–1943 годы) 51

напильником отверстие, туда счищаешь серу со спичек, самострел
такой получается и потом стреляли, поджигая, по заборам и дере-
вянным мусорникам. Вот однажды я на такой мусорник возле ба-
зара и нацелился. Подпалил свой самопал, а он не выстрелил. Я по
глупости только хотел заглянуть в «дуло», что там такое выяснить,
а «поджигалка» как бабахнет! Чуть головы не лишился. Тут-то меня
комендант Лосева, проходя мимо, и прихватила на горячем. И к Ва-
силию Афанасьевичу приволокла, думая, что я его подопечный из
колонии «дзержинских» беспризорников, там возле рынка они как
раз и располагались. Вот такое у нас было знакомство. Но то были
шутки, детство. В военкомате Василий Афанасьевич меня признал,
и вот эти его слова, что сказал серьезно на прощание, мне очень
в сердце легли. Я уходил из военкомата с уверенностью, что наши
вернуться и мы не сдаемся — просто так нас врагу не одолеть.
Шли назад мимо футбольного поля, вспоминали как пробирались
под забором на игру, когда наша рутченковская команда из шахтеров
играла со сборной Грузии. Ох и матч был! Футболистами были работа-
ющие настоящие шахтеры, шли играть после смены и забивали такие
голы, что у приезжих спортсменов глаза на лоб лезли! Очень мы гор-
дились такими победами. Но попасть же на стадион было нам не по
карману, так мы подкопы под забор делали с ночи, листьями, ветками
прикроем и перед игрой ждем, когда б прошмыгнуть, чтобы конная
милиция нас не прихватила. А там бывало на той стороне уже поджи-
дают нас патрули с лозинами. Ну, тогда ужиком ползешь шустро на-
зад и к другой тайной лазейке. Везло нам часто, и мы матчи смотре-
ли бесплатно, как босяки. Обычное дело для мальчишек того времени.
Трибуны были незатейливые — два столбика и доска на них, вот и вся
трибуна. Я помню даже в лицо вратаря нашей «Рутченковки» Володю
Терентьева, правда и лицо у него было запоминающееся — со шрамом.
Довоенное время оставило много хороших воспоминаний о лю-
дях и событиях в наших душах. Несмотря на совсем простенький
быт и ботинки, которые носили пока до шнурков не сотрутся, жи-
ли-то мы очень позитивной и насыщенной жизнью.

Из-за нашего небогатства, эвакуироваться наша семья — мама,
сестра Тамара и я, как и многие простые семьи, не имели возмож-
ности. Так и остались на оккупированной территории.
Три дня перед приходом немцев город никто не контролировал.
Нужно сказать откровенно, жители решились на грабежи и маро-
дерство. Я и мои друзья принципиально не участвовали в этом по-
зоре. Но разговоры слышали, да и видно было, когда кто-то тащил
на себе явно ворованные поклажи. Библиотеку во Дворце культу-
ры, как я узнал потом, тоже растащили, только собрание сочинений
Сталина осталось на полках стоять. Хоть наши войска уже отступи-
ли, и управы на мародеров не было, но побоялись «на печку» книги
с именем великого вождя растаскивать.
Меня мама отправила на пивзавод к своему другу детства Пав-
лу Харитоновичу Турбину, с которым дружил и мой отец. Я не по-
нимал зачем туда иду, оказалось он приготовил и сгрузил нам два
мешка ячменя. Еле дотащил я эти мешки на себе! В голод мы благо-
даря этому добру спасались, перетирая тот ячмень в муку и заме-
шивая такую затирку на воде. Съешь такую «кашу», а потом тебя на
сто частей разрывает изнутри. А куда деваться, ели все подряд в го-
лодный год.
Мама боялась за нас, вот и пыталась хоть что-то запасти, нас же
тогда такие вопросы не интересовали, мы думали, как нам сражать-
ся с фрицами.
Мы с друзьями решили по-своему ответственно готовиться к ок-

купации — нужно было сберечь и где-то спрятать документы. Ре-
шили закопать в тайном месте комсомольские билеты, докумен-
ты о родителях, о том, что отцы были красные командиры. К слову
сказать, пропали все документы отца из схованки. Уже после вой-
ны по просьбе мамы я восстанавливал их по новой: получил архив-
ную справку № 29 835 от 16 февраля 1987 года в подтверждение, что
с марта 1918 года, то есть когда только создавалась Красная Армия,

отец вступил и был зачислен в Красную Армию, с января 1920 года —
значился в Первой Конной Армии, был зачислен в 19-й Кавалерий-
ский полк Петроградской дивизии; с марта 1919 года по март 1920
года участвовал в боях на Южном и Кавказском фронтах, с мая по
сентябрь 1920 года — на Западном фронте, с октября по ноябрь 1920
года воевал на Южном фронте против войск генерала царской ар-
мии барона Врангеля.
В эти тревожные дни перед оккупацией города, ко мне домой при-
шел Жора Марков и попросил помочь в одном деликатном, как он
выразился, деле. Его мать, Зинаида Федоровна Маркова, была заве-
дующей аптекой в больничном городке и решила забрать и спрятать
медикаменты, которые остались после организованной эвакуации
отдельных специалистов и аптечной конторы. Она сказала нам, что
это пригодится потом людям, будем помогать кому нужно с наше-
го тайного медицинского склада. Больничный городок располагался
там, где нынче жилмассив Семашко. И вот Зинаида Федоровна нашла
больничную бричку-гарбу, договорилась с возницей, тот дал лошадь.
Наша задача была подгрузить, сколько возможно, медикаментов, ме-
дицинский спирт, бинты и прочее, и отвезти все это на 11-й поселок к
Бирюковым. У них там был собственный отдельно стоящий дом с вы-
ходом в посадку и Глубокую балку. Место было то, что нужно: глухо-
ватое, с хорошим обзором и отходами на случай чего. Целый воз ме-
дикаментов мы исправно довезли до места, спрятали в подвале дома.
Расскажу чуть подробнее о самих Бирюковых. Глава семьи Павел
Семенович Бирюков работал до войны на Рутченковке прорабом в
стройуправлении, и сразу в начале войны был мобилизован в ар-
мию. Евдокия Николаевна, жена красного офицера, что уже подвер-
гало ее жизнь опасности при немцах, до войны работала в магазине
«Горпо» на местном базаре, который находился возле «Горпрому-
ча» — горнопромышленного училища. К слову, и рынок, и училище
после войны и по сей день «прописаны» на том же месте. У Бирю-
ковых была дочь Надежда, я уже о ней рассказывал, с ней дружил
Шура Листопадов. Вот в их доме мы и организовали подпольный
медицинский склад, нашли пристанище для наших встреч и пла-
нировали возможности что-то делать, как-то помогать нашим. Этот

медицинский арсенал, который сосредоточили на квартире Бирю-
ковых, оказал большую помощь нашим людям, оставшимся в окку-
пации и тем, кто вырывался из плена.
21 октября 1941 года в поселок Рутченково вступили немецкие

войска. Город словно замер, первые дни прошли в терзаниях, му-
чениях, непонятно было, что нам делать. На улицу я вышел лишь на
третий день после прихода немцев, не от страха сидели по домам,
просто глаза не хотели смотреть на плененный город. Стану возле
окна, смотрю как они идут по нашей улице — словно во сне, не мог
с этой мыслью никак смириться. Неужели это реальность? Неуже-
ли враг здесь?
Весь наш поселок Старый Красный городок был заполонен враже-
ской техникой, чужими машинами, повозками с впряженными в них
огромными лошадьми и мулами, я таких пород раньше никогда не
видел. Немцы вперед основных сил пускали отряды наемных румын,
итальянцев. Они въезжали на телегах и мотоциклах в город пьяные,
горланили песни, цеплялись к девчатам. Вели себя как скоты, бесце-
ремонно. Гадко смотреть было, такая ненависть к ним кипела в душе!
В один из дней я все-таки вышел из дому, пошел по переулку к
Листопадовым. У них все были дома — отец, мать, Шура и невест-
ка (жена эвакуировавшегося брата Петра Карповича) с маленьким
сыном. Договорились с Шурой что пойдем вместе послезавтра к
Бирюковым на 11-й поселок. Зашел к Жоре Маркову, решили схо-
дить проведать Володю Масальского. Мы как-то интуитивно пони-
мали, что надо держаться друг друга, и морально, конечно, с друзья-
ми было легче. Одна мысль нам всем не давала покоя — что же будет
с Родиной и c нами?
Квартира у Масальских по тем временам была большущая: четы-
ре комнаты и еще одна маленькая комнатушка, которая отошла им
от соседей. Там было такое расположение, что сразу и не понять,
что за стеной еще одна комната, практически потайная. И вдруг

Володя открывает дверь в эту «тайную» комнату, зовет нас прой-
ти, мы зашли и обомлели — на столике стоит радиоприемник «СВД-
9». Мы никогда у них такого богатства не видели, к тому же, еще
до прихода немцев, было распоряжение сдать все радиоприемни-
ки, фотоаппараты, бинокли — все под чистую собрали у населения
сами понимаете какие органы. Хранили, мы сами видели, этот кон-
фискат в нашем дворце культуры. Мы в восторге смотрели на насто-
ящий «СВД-9» — верх советской радиотехники. «Откуда?» — спра-
шиваем товарища. Оказалось, когда Володя увидел, что мародеры
растаскивают все, что было не эвакуировано из дворца культуры, он
взял на себя смелость, и забрал этот один из лучших отечественных
радиоприемников, решив, что он нам скоро пригодится. Наша ра-
дость была непередаваема, когда мы его включили и услышали Мо-
скву. Слушали со слезами на глазах. И понимали, теперь сможем уз-
навать и делиться настоящими новостями с фронта. Начали строить
планы как будем распространять информацию. Это уже было на-
стоящее дело. Это сразу вдохновило и подняло наш дух сопротив-
ления. Хотя мы понимали, что рискуем, сохранив радиоприемник.
На следующий день я зашел за Шурой Листопадовым и пошли к
Бирюковым. По дороге проходили мимо дворца культуры. И увиде-
ли уже расклеенные немцами объявления, в том числе в одном из
них говорилось, что за хранение радиоприемников — расстрел. Дру-
гие приказы и объявления также заканчивались словом расстрел за
неповиновение. И это так и было — немцы безжалостно расстрели-
вали людей, стоило только пренебречь или пойти против их при-
казов. Но молодость и любовь к Родине делала нас бесстрашными.
Я так говорю не для красного словца. Это правда. Мы готовы были
жертвовать своими жизнями и подвергаться опасности ради побе-
ды. Мы знали, что должны помогать чем можем, вредить оккупан-
там. Бездействовать мы не могли.
Я спросил у Шуры, а где его довоенный приемник «СИ-235», ко-
торый мы раньше слушали. Оказалось, спрятан у него, он его ни на-
шим, ни немцам не сдал, но уже как с полгода не работает, выш-
ли из строя какие-то детали, которые не достать просто так. И
тут я его обрадовал, что есть возможность слушать приемник еще

лучше, чем его, рассказав, что у Володи Масальского теперь в соб-
ственности настоящий «СВД-9», пообещав другу все запоминать и
пересказывать.
Как-то раз, когда мы были у Бирюковых, к ним пришла Надежда
Федоровна Баранчикова. Увидев меня, спросила, что я тут делаю. А я
что? Я к девчатам в гости хожу, отвечаю. Меня ее приход тогда тоже
удивил. И лишь потом, я узнал, что она не просто так приходила, а за
лекарствами. Для наших пленных, которых немцы нагнали и держали
во дворе клуба имени Ленина. Я знал, что она живет рядом и дружит со
своей землячкой Зинаидой Федоровной Марковой, а та в свою очередь
была дружна с Евдокией Николаевной Бирюковой. И, как я уже рас-
сказывал, мы же с Жорой Марковым перевезли к Бирюковым лекар-
ства, «забытые» при эвакуации лечебной конторы. Зинаида Федоровна
и направила ее к Евдокии Николаевне за лекарствами. Баранчиковы —
мать и дочь Клава, носили потом эти лекарства нашим солдатам. Каж-
дый делал что мог в то время. Наши пленные как-то перебрасывали
из лагеря записки, там писали свое имя. Девчата ходили в управу, го-
ворили, что это их мужья-сожители, забирали как родственников по
домам, выхаживали после лагеря. Мы никем не направлялись, еще не
создали в городе подпольной организации, но в душе мы оставались
советскими людьми и искали любую возможность помогать нашим.
Прошло какое-то время и вот мы узнаем, что наш дворец культу-

ры вновь открывается как кинотеатр и что приглашаются все, кто до
оккупации участвовал в кружках самодеятельности. Немцы хитрые
были, поначалу с населением местным заискивали, создавали ви-
димость хорошей жизни — на работу брали, создавали предприятия,
запустили турбины и давали электроэнергию в поселки. Вот и круж-
ки привычные для нас открывали, и даже разрешили старый дово-
енный репертуар исполнять.
И вот пошли мы с Шурой Листопадовым в наш дворец куль-
туры, с желанием вновь участвовать в нашей художественной

самодеятельности. Ну, и надеялись узнать, кто из наших еще в го-
роде остался. Выяснилось, что директором дворца культуры был на-
значен некто Гирчевский, алкоголик и беспринципная личность. Он
во всю прислуживал фашистам, взялся за организацию кинозала и
собирал участников музыкальных кружков и оркестров. Когда вос-
становился наш духовой оркестр, мы обговорили репертуар, прин-
ципиально играли советские довоенные песни, которые по сути
были патриотические — «Дунайские волны», «Прощание славянки»,
«Варяг». Через музыку старались поддержать дух людей в оккупа-
ции. Сильно удивлялись, что немецкие цензоры наш репертуар не
резали. Для нас встречи во дворце культуры, наши концерты — это
была возможность беспрепятственно видеться. К тому же, как кон-
цертникам, нам выдавали пропуски для беспрепятственного пере-
движения по городу. Это стало важно, особенно когда немцев в го-
роде стало столько, что идешь по улице и толкаешься о них каждые
пять минут и любой может потребовать у тебя документ, а если нет
пропуска — в каталажку или лагерь отправить мигом.
И стали мы так общаться и встречались во дворце культуры на
репетициях, а по вечерам ходили слушать радио у Масальских.
Мы — это я, Володя Масальский, Жора Марков, по началу ходил и
Володя Жартовский, потом перестал бывать, хотя общение мы под-
держивали как товарищи до конца оккупации. Шура Листопадов не
ходил к Масальским, но жадно слушал все, что я ему пересказывал,
все сообщения Информбюро, которые нам удавалось поймать.
С радио у меня еще был связан случай. Поставили к нам на квар-
тиру Фрица с ростовской фрау, и у него был свой приемник. Он его
взгромоздил на мамину зингеровскую швейную машинку и часто
включал, слушал. Не знаю, то ли специально так подстроил, оставив
на волне, то ли случайно вышло, но как-то его не было дома, радио
молчало, а потом вдруг как закричит на весь дом — «Говорит Мо-
сква!» Я как вкопанный стал посреди своей комнаты, аж пригвозди-
ло меня на месте. Стою ни жив ни мертв, слушаю как немчуровское
радио русским голосом вещает. И внутри такая гордость за стра-
ну поднимается! И песня зазвучала, там слова такие были, что прям
до мурашек — «…и от моря, и до моря стали русские полки…» Я так

живо себе это представил — как наша армия поднимается, и мы го-
ним, и бьем врага! Слезы брызнули у меня из глаз, наверно это были
слезы надежды — надежды на наших воинов, на освобождение и по-
беду Красной Армии.
Все сводки Информбюро, различные литературные и музыкаль-

ные передачи, что нам удавалось поймать на радиоприемник в «по-
тайной» комнатке в доме у Масальских, мы пересказывали друзьям,
встречаясь на репетициях во дворце культуры, а дальше информа-
ция неслась уже по городу от семьи к семье. И скажу сразу: ни разу
нас никто не выдал, не было среди нас предателей! Но вот мы с Шу-
рой решили, что этого мало, что надо выпускать листовки и расска-
зывать о победах Красной Армии.
Первое с чем столкнулись — отсутствие бумаги для листовок. Это
потом уже Надина мама принесла нам огромные мотки упаковоч-
ной и кассовой бумаги из магазина. А тогда мне на ум пришла идея:
мы пошли с Шурой ко мне домой, вытащили из сундука всю Малую
советскую энциклопедию, которую выписывал еще отец в 1928 – 1931
годах. Томов было лишь восемь, хотя издано было десять, но два
тома мы не получили, так как отец умер до их печати, а подпис-
чиком-то он был. Достав это бумажное богатство, мы пересмотре-
ли все, и вырезали из каждого тома страницы с иллюстрациями и
картами, которые были чистые с обратной стороны, так что мож-
но было написать на этой чистой стороне текст. Страниц пятьдесят
у нас получилось, разрезали их и стали ждать сообщения, которое
точно могло бы поднять дух населения. И вот, как на заказ, через не-
сколько дней передают: «Разгром нашими войсками немецких груп-
пировок и взятие населенных пунктов Красной армией таких-то…»
Мы ликовали: то, что нужно! Победоносная операция советской
армии! И давай писать листовки! Печатными буквами, ученическими
перьями мы выводили эти победные слова о наших воинах, стара-
ясь передать слово в слово сообщение из Москвы от Информбюро.

Когда листовки были готовы, мы под одеждой пронесли их во
дворец культуры и незадолго до сеанса кинофильма разложили по
рядам на креслах в партере. Не заметить листовки, садясь в кресло,
было невозможно: присаживаясь на свое место, опускаешь сиденье
и обязательно увидишь листовку.
Мы с Шурой остались на этот киносеанс, во время кинофильма
прислушивались к тому как ведут себя зрители, особого ажиотажа
не заметили, но нам казалось, что в зале чувствуется какое-то осо-
бое напряжение. Домой мы пошли полные эмоций, внутри все кло-
котало. Хотелось понять какой результат мы достигли, но ведь не
подойдешь, не спросишь: «А вы прочли нашу листовку?»
На следующий день после этой смелой акции, мы с Шурой как
обычно пришли на репетицию домрового оркестра. Там уже во
всю обсуждался слух о листовках. А вечером того же дня, на пер-
вом киносеансе, перед началом фильма всех, кто был в тот момент
во дворце культуры, согнали в кинозал. Я и сейчас помню название
фильма — «На всю жизнь», и даже помню, что немцы, заигрывая с
населением, разрешили написать по-украински — «На все життя». В
ложе, слева от сцены и экрана, появились человек пять в форме. По-
нятно было, что это не рядовые, а немецкие офицеры. С ними был
совершенно пьяный директор ДК Гирчевский и переводчик. Вна-
чале слово взял немецкий офицер. Смысл его выступления был в
следующем, мол, среди публики, которая посещает кинотеатр, рас-
пространяются лживые листовки, позорящие немецкую армию. Он
несколько раз подчеркнул, что это, мол, вранье, повторяя что нем-
цы непобедимы; пообещал найти провокаторов и угрожал расстре-
лом. Затем пьяный директор Гирчевский начал свое выступление,
внезапно запев «Манифест барона Врангеля», да так разошелся, что
чуть ли не вываливался из ложи. Его несколько раз удерживали,
подхватывая в последний момент, а он орал не своим голосом, что
«всех найдут и расстреляют». Это было так позорно и одновременно
комедийно, что нам даже не стало страшно. Наконец его увели, еще
один офицер взял слово, сказав, что нам сейчас покажут докумен-
тальный фильм, киножурнал, в котором отражены успехи немецкой
армии. И каждый увидит, что вся информация в листовках — ложь.

Но мы то знали, что это немцы выкручиваются и правда в наших ли-
стовках. Мы с Шурой торжествовали, нас, если честно, так распира-
ла гордость за себя и советские войска, что мы еле сдерживались,
чтобы не крикнуть: «Эй, фрицы, это мы! Мы написали листовки!»
Второй «тираж» листовок мы выпустили уже на оберточной бу-
маге, которую я попросил у Евдокии Николаевны Бирюковой. Рас-
пространили их в парке, том, где любили гулять местные, я о нем
рассказывал раньше. Для советского человека, находящегося в окку-
пации, не имеющего никакой информации о положении на фронтах,
кроме как из «победных» сообщений фашистов, в которые не хоте-
лось верить, листовки о победах Красной Армии, появившись в за-
хваченном городе — как манна небесная, как глоток чистого воздуха!
В память об «издании» наших первых листовок на страницах па-
пиной советской энциклопедии, я уже после войны в 1960 году под-
писался на третье издание Малой советской энциклопедии в десяти
томах, которую храню в своей библиотеке по сей день.
А отцовское издание я уничтожил полностью, сжег, так было
нужно. Надоумил меня избавиться от такой улики Шура Листопа-
дов и, как оказалось, правильно сделал, иначе при обысках, найди
гестаповцы эти страницы и сопоставь с нашими первыми листовка-
ми, всю семью бы расстреляли.
Как-то однажды зашел к Шуре узнать, куда он пропал, почему не
приходит на репетиции, а у него на столе несколько радиоприем-
ников и он их ремонтирует. На мой недоуменный взгляд он пояс-
нил, что его порекомендовали немцу по имени Эрих и тот привозит
ему чинить вот эти радиоприемники. Он согласился на эту работу,
потому что так сможет войти в доверие к немцам, подслушивать их
разговоры и заодно слушать наших на приемниках, которые чинит,
да и свой радиоприемник «СИ-235» за немецкий счет надеялся тай-
ком восстановить.
А мне он посоветовал бросать ходить во дворец культуры, тем бо-
лее что и смысл потерялся: по приказу вечно пьяного директора Гир-
чевского у кружковцев начали отбирать пропуска, которые по нача-
лу нам выдали. А еще был там наш человек — Николай Максимович
Решетняк, правда мы не знали об этом наверняка, не знали, что он

подпольщик, а во дворце культуры специально подвязался работать
бухгалтером. Мы начали предполагать, что он свой, когда Николай
Максимович нам, как бы за между прочим, рассказал, что во двор-
це немцы поставили наблюдение и делают тайную видеосъемку по-
мещений (очень технически продвинутые по сравнению с нами они
были в то время), надеясь подловить листовщиков. То есть на самом
деле он нас предупреждал, хотя до конца никогда нам не открывался.
Но я понимал, что он помогает, считал его подпольщиком-одиноч-
кой, который ненавидел фашистов, как и мы. Самое страшное, что по-
сле оккупации был трибунал и его чуть не осудили за пособничество
фашистам, ему грозил расстрел. Меня вызывали на трибунал, я чест-
но сказал, что он нам помогал. У Николая Максимовича была жена
Ася, двое деток, какое для них это было бы горе, признай его врагом
народа и предателем — да его бы расстреляли! А ведь через время все
равно выяснилось, что он был активным участником подполья. Я не-
много позже расскажу об этом, а также о том, как встретился с его до-
черью Катей и привез ей книгу об отце, и мы долго говорили о нем.
А ведь были те, кому не повезло. Я знал историю Александра Ан-
тоновича Шведова, который был глубоко законспирирован, вне-
дрен к немцам, спас не одну жизнь, через своих доверенных людей
предупреждая о планах гестапо, но после освобождения Донбас-
са его оклеветали и «за сотрудничество с полицаями и немцами»
решением трибунала расстреляли. А спустя годы реабилитирова-
ли, кажется даже выявили предателя, оклеветавшего подпольщи-
ка, дали посмертно Орден боевого Красного Знамени, книги писали
о Шведове и рутченковских подпольщиках. Несправедливо судьба
распорядилась в то сложное время. Когда вспоминаешь таких лю-
дей и то, через что они прошли, сердце сжимается от боли. Много
подпольщиков погибло в годы Великой отечественной войны от рук
фашистов, но, когда вот так, от рук своих же — это трагедия. Я пом-
ню этого человека, помню, как он старался уберечь таких, как мы, от
провала. Благодаря таким смелым людям спаслась и моя сестра Та-
мара. Попадись мы — расстреляли бы на месте.
И вот Шура Листопадов мне как раз и говорил о том, что есть
опасения, и что во дворце культуры бывать становится небезопасно,

что надо перестать туда ходить. Шура Листопадов,
мой надежный товарищ
Предложил заняться не просто по подполью в годы
листовками, а настоящим делом: фашистской оккупации.
вредить немцам на предприя-
тиях. А для этого попробовать
устроиться на работу в «Донэ-
нерго» на центральную элек-
тростанцию (ЦЭС). А еще сказал,
чтобы я домой к нему пореже яв-
лялся, мол, видишь какой у него
контингент бывает, имея ввиду
фрицев с их приемниками. Люди
могут подумать, что продался
немцам. Шура решил взять такой
груз на себя, не хотел меня втяги-
вать в такую историю — каждому
ведь не объяснишь по-честному
зачем с фашистами якшаешься*.
И еще Шура спросил:
– А куда ты дел энциклопе-
дию, из которой мы вырезали иллюстрации и карты для листовок?
– Да никуда не дел — дома валяется, — ответил я.
– Немедленно уничтожь! Все восемь томов уничтожь. Сожги! Кто
знает, а вдруг обыск? А вдруг оригинал листовки сохранился в ге-
стапо или у полицаев, кто-нибудь сопоставит, сверят и все, капец! —
надоумил меня товарищ.
– Хорошо, — говорю, — будет сделано.
И, как показало время, очень прав был мой друг, подумав о моей
безопасности. Сам Шура погиб: гитлеровцы его расстреляли; види-
мо он попал под подозрение из-за дружбы с Эрихом, и, раскрыв ан-
тифашиста, немцы хватали всех, кто был с ним связан.
Не раз я мысленно благодарил моего друга за предусмотритель-
ность, наверно он своим советом уберег мою жизнь. Особенно опас-
ной была ситуация, когда у нас прошли обыски, и совсем не слу-
чайные. Дело в том, что моя сестра Тамара по рекомендации Лили
*Якшаться — общаться.

Бурховецкой устроилась переводчицей на биржу труда. Ее взяли на
место Нади Пономаренко, которая перешла с биржи на КХЗ. И там,
на бирже, Тамара с Лилей продолжали дело, которое подруги нача-
ли еще при Наде: они предупреждали тех, кто был внесен в списки
для угона в Германию, подделывали даже как-то освобождения, то
есть как могли спасали людей от угона в рабство.
Немцы заподозрили, что кто-то водит их за нос на бирже, слишком
много людей успевали исчезнуть к тому моменту, как за ними прихо-
дили. И вот однажды моя сестра Тамара не пришла с работы домой.
Как вы понимаете, телефонов тогда не было, мама до последнего на-
деялась, что дочь задержалась у подруг, осталась ночевать, боялись
ареста. Все оказалось очень непросто. На следующий день утром я
пошел на работу, а вернувшись, застал маму в ужасе. У нас был обыск,
эсэсовцы искали Тамару, допрашивали маму, но она действительно
не знала, где дочь. Забегая вперед, успокою вас, Тамара вернулась до-
мой в 1944 году из-под польской границы. Информацию о возможном
аресте Тамары передала Надя Пономаренко, посоветовала надежный
адрес, где ее спрятали на время. У меня нет документального под-
тверждения, но я думаю, что, когда Тамару предупредили о возмож-
ном аресте, именно подпольщики помогли ей скрыться, переправив
из города. Не предупреди ее вовремя — попала бы она в лапы гестапо
и погибла бы за такую деятельность в момент, немцы не церемони-
лись, когда им удавалось схватить подпольщиков или тех, кто помо-
гал им. Мы долго не знали, где же скрывается Тамара, но спастись ей
удалось благодаря информации, о которой рассказали люди, «рабо-
тавшие» на немцев — это точно. Через время, мама, когда ходила ме-
нять по селам кое-какие из наших пожитков на еду, случайно узнала,
что Тамару приютила семья Гриши Семирижного в селе Елизаветов-
ка Днепровской области, они с мамой были когда-то сотрудниками.
Увидев ее, Григорий рассказал о моей сестре, что она жива, это было
большим счастьем для мамы, ведь она постоянно боялась за нас.
У меня был еще один эпизод, когда меня вызвали в управу и до-
прашивали по поводу моего комсомольского прошлого. Был такой
себе один у нас знакомый на поселке, он вступил в немецкую ар-
мию. Ну я ему при встрече все сказал, что думаю о предателях. Так

вот, с его подачи скорей всего меня и вызывали — донес обо мне,
что я комсомолец, а играю в оркестре во дворце. Я не стал отпи-
раться — что тут отрицать? «Да, — говорю, — до войны меня, как и
всех школьников, приняли в комсомол. Что тут необычного, если
мы граждане советской страны?» — как-то выкрутился.
Потом меня еще раз вызывали, мама кинулась искать, кто за меня
поручится. Она обратилась к Турбину Павлу Харитоновичу, через
его жену Лину Архиповну, которой мама помогала по хозяйству. Он
при немцах был директором рутченковского пивзавода, благодаря
своим связям, как-то уладил мой вопрос.
Уже после войны меня вызывали советские органы и теперь
меня о нем спрашивали, потому что он выехал с семьей, когда нем-
цы отступали. Видать, его органы пытались найти. Закончилась его
история тем, что он был задержан, получил десять лет лагерей, это
мне известно, а дети и супруга вроде как в Польше обосновались,
там и жили.
Вернемся в квартиру к моему другу, так вот, в ту нашу послед-
нюю встречу с Шурой Листопадовым мы обсудили, что я уничтожу
использованную нами для листовок энциклопедию и пойду устраи-
ваться на работу на предприятие. До оккупации на «Донэнерго» ра-
ботала моя мама, и я надеялся, что найду к кому обратиться, чтобы
меня взяли. Так и получилось, я устроился подручным электросле-
саря в электроцех ЦЭС.
В цехах постоянно находились немцы-надсмотрщики с оружи-

ем, дежурили и присматривали за нами. Первое время я не мог сам
сообразить, как бы навредить фашистам, мне по неопытности каза-
лось, что невозможно у них на глазах что-то такое провернуть. Но
со временем пришло и понимание, и опыт, и старшие знающие то-
варищи нашлись, чтобы надоумить как действовать.
Наставником надо мной закрепили Ивана Михайловича Бута, с
которым я проработал до прихода наших войск. Иван Михайлович

стал настоящим моим учителем на работе, он был высококвали-
фицированный электрослесарь, очень порядочный человек, много
профессиональных навыков я у него перенял, одним словом — на-
ставник. Благодаря ему я стал разбираться в тонкостях слесарного
дела. На ЦЭС в тот момент работало три котла, один из них фирмы
«Штейнмюллер». Принцип приготовления пара, его подача в турби-
ны были разными. Но когда мы начали думать, как подложить сви-
нью немцам и устроить аварию на производстве, поняли, что мож-
но подстроить идентичные неполадки.
На нашем участке работала дробильная установка, резолютор,
где уголь превращался в пыль и направлялся в котел, там созда-
вался пар, который поступал в турбину, вращал ротор турбины, со-
единенный с ротором генератора. На ЦЭС было две турбины мощ-
ностью по 1200 кВт. Отработанный пар поступал в конденсатор,
проходил систему конденсации, превращался в воду и шел на пол-
ное охлаждение в градирню. Затем цикл повторялся. Собственно,
понимая всю эту механику, мы и осуществляли частичные неполад-
ки, а то и целый комплекс повреждений, которые выглядели вроде
как естественные, но на самом деле мы так целенаправленно мог-
ли влиять на работу турбин. А полная остановка турбин, даже пусть
и на некоторое время, давала отключение напряжения по всей сис
теме. А значит весь поселок Рутченково с предприятиями, которые
во время оккупации запустили немцы — стоит, ничего толком не
сделаешь. Уверен, эти наши спланированные аварии путали нем-
цам их планы, помешали восстановить КХЗ, некоторые незатоплен-
ные шахты, ЦЭММ, рудоремзавод и другие объекты.
А началось наше сознательное промышленное партизанство вот

с чего. В электроцехе работало шесть слесарей, в том числе и Гнез-
дилов, я позабыл его отчество, но кажется звали его Михаил. У него
подручного не было. Зачастую по производству мы работали так,
что на два-три электрослесаря подручным был я один. И вот дали

нам наряд: выполнить замену мотора на резолюторе котла «Штейн
мюллер». Остановились перекурить с Гнездиловым, он как бы за
между прочим и спросил меня:
– Ты комсомолец?
Я утвердительно кивнул.
– А что же ты не помогаешь армии, чтобы наши быстрее пришли?
– Да как? Чем я могу помочь? — загорелся я.
– Ну, поговорим еще, — заверил он, завершив тот разговор со
мной. Проверял, наверно, прощупывал меня.
Позже я узнал, что Гнездилов коммунист, но конечно мы это не
афишировали. Он на глазах у немцев учил меня производить ре-
монтные работы, чтобы не было поломок, а на самом деле он на-
глядно давал мне урок, что необходимо сделать, чтобы произошла
авария. «Нельзя делать то-то, и то-то» как раз и означало, что при
таких-то действиях поломка неизбежна.
Более доверительно мы стали общаться позже, тогда уже он да-
вал мне прямые наставления и учил, как не вызвать подозрения,
подготавливая поломки оборудования. Он говорил, что авария
должна быть спланирована и выполнена так, чтобы это выгляде-
ло как случайность, независящая от исполнителя работ. Никогда не
сыпь песок в подшипники, чтобы они вышли из строя. Это сразу вы-
яснится, как диверсия. Наша задача не только совершить поломку,
но и не попасться фашистам. «По уму нужно действовать», — гово-
рил мне Гнездилов.
– Работаешь по ремонту оборудования — сдай объект в рабочем
состоянии. А потом уже на отремонтированном и сданном обору-
довании можно создать неполадку. Или подготовь объект так, что-
бы лишь через определенное время, вроде как по независящим от
тебя причинам, создалась аварийная ситуация. Тогда поломку с то-
бой не свяжут, вроде не имеет к тебе никакого отношения, — настав-
лял он меня.
Ну, вот, для примера, что мы проделывали. Меняю мотор на ре-
золюторе. На валах мотора и резолюторе стоят муфты, которые со-
единяются пальцами. Путем добавления или уменьшения количе-
ства прокладок под лапы мотора, нужно отцентрировать так, чтобы

при сдаче работы агрегат работал как часы. Принимал-то работу у
нас всегда немец. А через некоторое время, берешь ключ и словно
проводишь контроль, а сам мимоходом на несколько витков откру-
чиваешь один или пару болтов, которые крепят мотор. Через вре-
мя мотор с агрегатом расцентрируется и летят пальцы на муфтах, и
разрывает муфту. Кто виноват? Да никто! Железяки ломаются, ава-
рия — дело случайное.
Или вот еще — хитрость с подшипниками. Меняешь подшипники
на валах моторов или других агрегатов, а тогда были сплошь подшип-
ники скольжения. Принцип подготовки таков: корпус подшипника за-
ливают баббитом, затем его на токарном станке растачивают до диа-
метра на несколько миллиметров меньше диаметра вала мотора или
другого агрегата. Затем нужно подгонять при помощи шабера. Так
вот, когда «шабришь», то есть выбираешь лишний баббит по опреде-
ленной схеме, можно выбрать баббит немного меньше положенно-
го или чуть больше, оставляя допуск. Тогда подшипник будет либо
болтаться, либо слишком туго сидеть, в любом случае начнет греть-
ся и плавиться, значит по прошествии времени однозначно выйдет из
строя. Кто виноват? Баббит, говорим, некачественный, что мы можем
поделать с этим? И не поспоришь, немцы и сами знали, что баббит
поступает некачественный, а тот, что кустарным способом сами де-
лали — так попробуй соблюсти нормы на глазок. Одним словом, наша
хитрость срабатывала: выбраковка подшипников получалась здоро-
во, немцы нас даже не заподозрили в диверсии. Тонкая работа, хоть
знак качества нам давай за лучший недолго работающий подшипник!
Такими мелкими, но эффективными диверсиями, мы занимались
чуть ли не каждый день. Но были и посерьезнее операции. Как-то
поползли слухи, что на ЦЭММ шахты № 17-17 «бис» прибыл эше-
лон с подбитыми танками для ремонта. Потом я связал это собы-
тие и понимаю, что наши действия были направлены на срыв работ
по их ремонту. Так вот, в это время один из генераторов остановили
на профилактический ремонт. В частности, поставили задачу почи-
стить конденсатор: забитые накипью трубки диаметром 20 – 25 мм
и длиной 3 – 4 метра необходимо было почистить буровыми колон-
ками от накипи. В целом профилактикой занимались специалисты

турбинного цеха, но при чистке конденсатора добавляли рабочую
силу со стороны, из других цехов. Так я и попал на это задание.
Накануне меня подозвал Гнездилов и спросил, хорошо ли я знаю
Леню Камышова? Я ответил, что знаю с раннего детства, были с ним
в пионерском лагере, гоняли тряпичный мяч, играя в футбол.
– Тогда вот что, — говорит Гнездилов, — тебя прикомандируют
для чистки конденсатора к Камышову, будете вдвоем чистить. Ска-
жи ему, чтобы он ничему не удивлялся, не задавал лишних вопро-
сов, чистите не спеша.
Ну, хорошо, пошел я на работы, тихонько передал Леониду эти
слова, приступили. И понимаем, что как-то ускоренно продвигаем-
ся, вроде по опыту так быстро не прочистишь, а мы как стахановцы
прям. В чем дело не поймем. Потом уже я узнал от Гнездилова, что
буровые резцы, которыми мы чистили трубы конденсатора, были
заранее сточены, то есть их диаметр был меньше необходимого для
качественной чистки трубок, а, следовательно, работа была сдела-
на процентов на пятьдесят. Чистить-то мы чистили — да не дочи-
стили. Но сразу и не скумекали, как это у нас так быстро чистить
получается. Вспомнили, спохватившись, что «спешить некуда», нас
же попросил Гнездилов не торопиться — притормозили чуток, «от-
дыхали» почаще, мол тяжелая работа, потянули процесс. Сдали мы
конденсатор с такими темпами «в срок» — затянули время сколько
могли. Сдали в тот срок, что, как потом оказалось, и нужен был для
большой диверсии.
В это же время в турбинном цехе шли работы по ремонту элек-
трической части генератора № 2. В работе в это время был генера-
тор № 1, ресурс которого уже исчерпывался, его также нужно было
останавливать на ремонт. Через два дня состоялся переход на гене-
ратор № 2. И сразу же произошла крупная авария, которая вывела
из строя систему выработки напряжения генератора № 2, № 1 тоже
забарахлил. И по «стечению обстоятельств» — подача электроэнер-
гии прекратилась полностью. Рутченковка жила без света пример-
но дней десять, а значит производства не работали, танки не ремон-
тировались, шахты стояли. Оценивая всю ситуацию, я понимаю, что
эта большая авария — результат цепочки диверсионных действий, а

мы помогали в спланированной подпольщиками операции, хотя де-
талей нам тогда никто не сообщал.
Как только произошла эта крупнейшая за время работы ЦЭС ава-
рия, на электростанцию прибыла уйма немецких специалистов и,
что самое опасное для нас, гестаповцы занялись расследованием.
Допрашивали всех участников ремонтных работ, в том числе и
меня. Но конкретных причин аварии немцы не нашли, и виноватых
не назначили. Такая диверсия и без расстрельных последствий ста-
ла возможна только потому, что центр по руководству подпольем с
опытными специалистами смог просчитать все нюансы, спланиро-
вали диверсию безукоризненно, нам всем по отдельности дали чет-
кие задания и вместе мы получили результат, не потеряв ни едино-
го подпольщика в этой операции.
После аварии мы какое-то время вели себя тихо, чтобы не вызы-

вать особых подозрений. От Гнездилова не было новых задач, я по-
стигал токарное дело, брал, так сказать, уроки мастерства у Воло-
ди Ольховского. Он работал токарем в механическом цеху и учил
меня токарничать. Вскоре я сам мог проводить работы различной
сложности. У нас в электроцехе стоял новый маленький токарный
станок, который не был в работе у мастеров — станок «ДИП-200»,
предвоенного выпуска («ДИП» значит «Догнать и перегнать», такое
вот пропагандистское название, вполне отражающее дух времени).
И вот по чьей-то инициативе мне предлагают на нем работать и вы-
пускать продукцию для электрослесарей нашего цеха — это расточ-
ка и подгонка подшипников, валиков, болтов и других деталей для
ремонта оборудования. Вот тут-то мне и пригодились способы «ка-
чественного» изготовления, особенно подшипников, которые мне
подсказал Гнездилов. Когда вышедший из-под моих рук подшип-
ник, поработав, расплавлялся, день, а то и два требовалось, чтобы
ликвидировать аварию. Та же история с умышленной расцентров-
кой моторов, разрывом муфт и так далее — тоже день-два в простое.

От такой нашей «заботы» работу агрегатов систематически ли-
хорадило, что в конечном итоге снижало мощность генераторов,
то есть выпуск электроэнергии для оккупантов. Это уже станови-
лось для нас обычным делом, но были и другие крупные диверсии,
одна из которых чуть не окончилась для меня и Леонида Камышо-
ва расстрелом. Где-то через полгода после той первой крупной ава-
рии, которую подстроили подпольщики, на текущий ремонт стави-
ли одну из турбин. И меня, как большого специалиста, ведь нам уже
поручали это дело, опять направили чистить конденсатор вместе с
Камышовым. И вот тут Леонид мне говорит:
– Будем работать как в прошлый раз.
– Согласен, — ответил я, было понятно, что в прошлом опыте он
разобрался и подготовил резцы уменьшенного размера уже сам.
И вот, как обычно, мы приступили к чистке труб, а чистили их при
помощи шахтного ручного электросверла — «баран» называли его
шахтеры. И вот, увлекшись процессом, потеряв бдительность что
ли, мы начали быстрее, чем обычно «чистить» трубы. А поскольку
резцы были умышленно уменьшены, то со стороны это выглядело
очень быстро, и видать надсмотрщик-немец уловил это. Подскочил
к Камышову и ткнул его в спину. Естественно, под напором резец
меньшего размера пошел «на прогон», и Леонид со своим сверлом
пролетел до упора. Немец все сообразил, выхватил пистолет, с кри-
ком «Партизанен капут!» начал тыкать им то в меня, то в Леонида.
Потом надсмотрщики набросились на нас и стали избивать. Вот тог-
да я понял, что самые качественные сапоги немецкие: тяжелые уда-
ры сыпались на нас без разбору, чуть до смерти не запинали сапога-
ми. Потом заставили подняться и повели в контору, там несколько
немцев и некто Ванин, который служил у немцев кем-то вроде на-
чальника цеха, учинили нам допрос.
Мы упорно отрицали свою вину, мол, наше дело бурить, чем
дали — тем и бурим. Делали вид что понятия не имеем почему
сверла сточенные, твердили, что какое оборудование нам выдали,
тем и работаем. Логика в этом была, к тому же и этот Ванин пытал-
ся как-то сгладить ситуацию, по всей видимости опасаясь, что и
на него может упасть подозрение, и он как начцеха пойдет с нами

под раздачу. Повезло нам, что тут скажешь: вытолкнув нас из кон-
торы, немцы остались дальше обсуждать дела, а мы похромали в
больницу. И представьте, вот же ирония — нам еще и больничный
дали на несколько дней. Однозначно, для нас этот случай закон-
чился удачно, несмотря на нервы, побои и риск быть расстрелян-
ными по обвинению в партизанщине. По своей неосторожности мы
«провалились», нас буквально поймали за диверсионной работой.
Кто его знает, возможно, при разборе той первой аварии, когда мы
тоже чистили конденсатор, не мы сами, но эта наша «чистка» точ-
но попала в поле зрения работавшей по аварии комиссии. Возмож-
но, немцы обсуждали это, и мы едва не погорели на том же методе.
По чистой счастливой случайности нас не сделали крайними, и мы
остались в живых.
И еще об одной крупной аварии расскажу. Как-то так подстро-

или, что мне предложили участвовать в капитальном ремонте кот-
ла «Babcock-Wilcox». Думаю, что в бригаду, которую сформировали
для ремонта котла, внедрил меня Гнездилов, потому что он потом и
поставил передо мной диверсионную задачу, которую я мог выпол-
нить только в самом конце ремонта.
Итак, котел был поставлен на ремонт, так как он работал еще с
довоенного периода и за все время хозяйствования немцев на пред-
приятии, не ремонтировался, а состояние было уже крайне ава-
рийное. Зашлакованность внутри котла была процентов тридцать,
не меньше, паровые трубы начали протекать, ржавчина, аппарату-
ра подачи топлива — угольной массы в котел — тоже на износе. Ра-
ботка была, скажу вам, еще та! Меня сначала буквально бросили в
топку котла, стены еще не остыли — жара, дышать нечем, а рабо-
тать нужно. И не просто работать, а отбойным молотком сбивать на-
кипь, собирать ее в небольшие мешки и через люк в котле диаме-
тром примерно с полметра, выдавать это на-гора. Залезть в этот ад
и работать внутри было физически на грани.

Дважды в период работы на ЦЭС я сильно травмировался. Пер-
вый раз, когда мы с Иваном Михайловичем Бутом центрировали мо-
тор на резолюторе. Тогда переносная лампочка для подсветки ви-
села над головой, и я коснулся неизолированных проводов: очнулся
уже на носилках, когда меня выносили на воздух. А вот второй раз —
в этом котле: во время чистки я потерял сознание и меня еле выта-
щили через люк на воздух.
Ну, как бы трудно не было, я не мог бросить эту работу, пото-
му что у меня было задание «доремонтировать» «Babcock-Wilcox»
от Гнездилова, то есть от подполья. Котел был почищен, приведен
в порядок. Предстояло вмонтировать паропроводные трубы в кор-
пус котла. Корпус был чугунный, электро и газосварка не подходи-
ли для крепления труб.
И вот уже на этом этапе я мог воспользоваться качественной
подсказкой Гнездилова. Трубы вставляются в отверстия в корпу-
се котла, а затем их укрепляют, развальцовывая специальными ин-
струментами изнутри котла. На мое счастье, к этому моменту тем-
пература внутри агрегата была относительно нормальная, работать
стало легче. Да я и не утруждался особо, потому как задача моя была
при развальцовке труб не распирать их слишком плотно, тогда это
сработает так, как мы и задумали: со временем начнется течь в ме-
стах соединения, что выведет агрегат из строя. Все это было мной
выполнено, за немецкую проверку я не переживал даже. Проверке
моя работа не подлежала на финальном этапе, так как ни один не-
мец не полез бы внутрь. А если бы и полез, то не смог бы без специ-
альных инструментов определить мои «погрешности» в плотности
развальцовки трубы.
Все в итоге сработало по нашему плану: появилась течь, и ре-
монтники постоянно вынуждены были приостанавливать давление
пара, чтобы с наружной стороны котла зачеканивать свищи свин-
цом или обмазывать шамотной глиной. В общем — не работал ко-
тел «Babcock-Wilcox» на немцев, хоть и сам был «из немцев», как мы
тогда между собой шутили.
Я гордился результатом. Ремонт котла мы проводили втроем —
я, совсем молодой парнишка Коля Шкодкин и еще один парень из

котельного цеха, фамилия которого забылась. Можно сказать, что
мы вместе чистили, уборку накипи проводили, вытаскивали накипь
из брюха котла. Но работал внутри и развальцовывал-то трубы я
сам, один, так было подстроено не случайно, я думаю. Но кто кон-
кретно организовывал такие крупные аварии, продумывал их, кто
выбирал людей для исполнения, например, меня — я не знал. Кто
в то время стоял за Гнездиловым мне было неизвестно, и это пра-
вильно, так меньше рисков, что немцы раскроют подпольщиков.
Было и еще одно поручение для меня, сейчас расскажу, что я

придумал, чтобы его выполнить. Теперь-то случай кажется даже не-
много комедийным, но, поверьте, чтобы справиться с задачей, при-
шлось такой краковяк станцевать! И за столом с немчурой поси-
деть, и увернуться от пистолета, а потом делать вид, что мы друзья.
А дело было так.
Напомню вам, что Евдокия Николаевна Бирюкова полным хо-
дом снабжала лекарствами, бинтами нуждающихся в этом — воен-
нопленных из местного лагеря, бежавших с помощью наших жен-
щин; к ней приходили жители со всего поселка. Так вот она как-то
раз нашей компании — мне, Наде, Вовке Масальскому, Жоре Марко-
ву и Лиле Приме, и говорит:
– Есть одно серьезное дело, нужно подумать, как его провер-
нуть — помочь в трудоустройстве одного нашего, — что означало
подпольщика, — хорошего человека на брикетную фабрику станции
Рутченково.
В детали, кто этот человек и зачем нужно именно его трудоу-
строить, она особо не вдавалась, но мы потом узнали зачем, рас-
скажу чуть позже. Чтобы конкретно эту кандидатуру пропихнуть на
предприятие, нам всем нужно было провести вечер в компании с
немцем — начальником комплекса брикетной фабрики и складов
сырья, то есть готовой продукции — топливных брикетов, которые
использовались машинистами на тепловозах. Нужно было заманить

его в гости под предлогом пьянки, подпоить и как-то вырвать из
него обещание взять нашу кандидатуру на производство. Пригла-
сить фрица можно было через знакомую Нади Бирюковой, она ра-
ботала переводчицей у этого коменданта брикетного комплекса, ну
и крутила с ним шуры-муры.
Надо сказать, что мы, конечно, замечали, когда местные дамоч-
ки заводили романы с оккупантами. Кто-то по глупости, кто-то со-
знательно вступал в такие связи, некоторые зарабатывали в таких
отношениях.
Были и курьезные случаи, о таких рассказывали на базаре. Об од-
ном таком я узнал уже после войны. На шахте работала женщина,
которую все звали не по имени, а по прозвищу — «Партизан». Я за-
интересовался почему, ведь она была не из подпольщиков. Оказа-
лось, с ней в оккупации приключилась история, после которой ей и
дали это прозвище. Эта женщина была собой не то, что некрасива,
а совсем некрасива, даже скорее похожа на страшненького мужчи-
ну, к тому же по какой-то причине у нее выпали волосы, и она при-
крывала голову париком. Так вот, пригласила она к себе немца как-
то «в гости», тот полез обниматься, зацепил о пуговицу ее парик, и
он сполз. Фриц с переляку решил, что перед ним мужик, переодев-
шийся женщиной — такая внешность у нее была. Да как закричит:
«Партизанен! Партизанен!» Вызвал патруль, потом разобрался, что
просто внешностью дамочка не вышла, но местные бабоньки после
того случая так и прозвали эту женщину «Партизаном», частушки
еще сложили:
Гутен морген, гутен так,
челки нету — давай так.
Ну, а теперь от шуток вернемся к нашему серьезному делу. Вот,
вроде комендант брикетного завода и его дамочка согласились при-
йти посидеть за столом с нами за компанию. Позвали мы их к Бирю-
ковым домой, Евдокия Николаевна накрыла стол, обеспечила хо-
рошую по тем временам выпивку: смешала медицинский спирт с
грушевой эссенцией. Ароматный випивон получился!
Сначала пришел тот парень, которого мы должны были пропих-
нуть на брикетку — лет тридцати, обычной внешности, белокурый,

среднего роста. К вечеру прикатили на автомобиле обер-лейтенант
с переводчицей, подругой Нади Бирюковой.
Сели за стол, все нормально идет, создаем видимость веселья,
немец накачивается спиртом, я что-то играл, девчата потанцевали.
Смотрим, а от нашего угощения, немец совсем окосел. И так ему
в голову тот спирт шибанул, что он приревновал свою переводчи-
цу ко мне и давай бузить. Пистолет выхватил из кобуры, орет, це-
лится прямо в лицо, два или три раза выстрелил в стороны, гро-
зит всех перестрелять, а сам еле на ногах держится. Так мерзко мне
стало, хотел я его стукнуть по башке, да в балку рядом стащить, но
взял себя в руки, дело перво-на-перво нужно было завершить. Как-
то его утихомирили, придержали, он успокоился, поговорили о на-
шем парне, немец пообещал взять его на работу. Потом опять его
накрыло: начал плакать, слюни распустил, потерял совсем разум.
Отвратительнейшая картина. Затем выключился и уснул. Через не-
которое время, дав ему проспаться, мы его разбудили, проводили к
машине, и он со своей любовницей-переводчицей уехали.
На следующий день пошел наш кандидат на брикетную фабрику,
и немец все-таки взял его на работу. И, думаю, благодаря этому, не
один десяток взрывов в топках паровозов, которые потом случались
в фашистских поездах, раскочегаренных на брикетах этой фабрики,
были делом рук этого смелого парня, которого мы тогда знакомили
с комендантом во время застолья в доме Бирюковых.
Уже после войны, эта наша история с брикетными диверсиями,
неожиданно для меня была озвучена на съезде партизан, который
проходил в рамках мероприятий «Украинского республиканского
штаба похода комсомольцев и молодежи по местам революцион-
ной, боевой и трудовой славы советского народа». Конечно, без под-
робностей, о которых я вам рассказываю. Не говорилось о наших
подготовительных действиях, но с высокой трибуны отметили дея-
тельность донецкой подпольной организации в годы оккупации и в
частности тот факт, что специальные брикеты, которые закладывали
партизаны в топки немецких эшелонов, готовились на нашем бри-
кетном. И прозвучало это на таком уровне, что я воспринимал это как
награду наравне с медалью «Шляхами славы», которой был удостоен.

Но это было уже после, а пока что мы оставались в оккупации,
не думали о наградах, просто делали что могли для победы. Знали,
что наши войска наступали, ведь мы продолжали слушать Москву
и знали о победах Красной Армии на фронтах. Хотя даже тем, кто
подпольно не слушал новости из Москвы, было понятно, что побе-
да приближается.
Немцы после разгромов шли, отступая и через наш город. Осо-
бенно жалкое зрелище они представляли в зиму после Сталинград-
ской битвы. Оборванные, голодные, обмороженные, с черными ли-
цами и руками, замотанные в какие-то лохмотья они стучались в
дома к местным. Женщины даже порой жалели их, давали куски ка-
кие-то поесть. Это было настоящее бегство, дезертирство сплошь,
никакого организованного немецкого отступления в ту зиму не
было. Уже с приближением нашей армии началась более-менее ор-
ганизованная эвакуация немцев, которые правили в нашем городе.
Как-то прошел слух, что на машзавод пришел состав с радиоо-

борудованием: радиостанциями, передатчиками, и следом прибы-
ли сотрудники, в основном девушки — телефонистки, переводчи-
цы. В один из дней Люся Дятлова познакомила меня с красивой и
приятной девушкой Линой, она как раз была из приехавших. Я сразу
расположился к ней, часто провожал Лину, она жила на квартире в
доме бабушки Яснопольской. Как-то по дороге мы присели в пали-
саднике. Смотрим, немцы тянут кабель. Я и говорю: «Вот бы руба-
нуть». И осекся: Лина то работала на немцев на машзаводе, была их
«командировочной». Она посмотрела на меня пристально, и сама
стала рассказывать, почему она вынуждена работать на немцев на
заводе, и как так сложилось, что у нее «в подружках» много немцев
и девчат, которые работают на немцев, например, как некоторые де-
вушки-переводчицы. Оказывается, всю ее семью взяли на карандаш,
переписали, и, если бы она отказалась работать, когда ей настой-
чиво «предложили», всех бы угнали на работы в Германию. Вот так

немцы шантажировали наших девчат, хотя в душе Лина была наша,
помогала нашим подпольщикам. От нее же я узнал, что на заводе
сформировали заградполк. Когда фашисты отступали они все-таки
вынудили ее уехать дальше на запад, как сотрудницу, возможно, вы-
везли на работы в Германию.
Я долго не мог забыть Лину, она мне очень нравилась, после вой
ны пытался узнать о ней. Она мне дала свой настоящий довоенный
адрес и фамилию сказала — Свиридова. Искал Лину, но безрезуль-
татно. Через много лет, уже работая в министерстве, поехал я как-то
в Днепропетровск, и попросил моего водителя, пока я был на кол-
легии, съездить посмотреть, что там по тому адресу, ул. Философ-
ская, дом 39, находится. Но старой улицы уже не было: маленькие
домишки снесли, на их месте выросли высотки. Я так и не знаю, как
сложилась после войны судьба Свиридовой Лины.
Много смелых девушек было, под прикрытием работы на нем-
цев делали все возможное, чтобы приближать победу. В истории
сохранился подвиг пяти девушек-подпольщиц из Рутченково, каз-
ненных нацистами за освобождение из концлагеря советских во-
еннопленных. Работая в лагере, они спасали в первую очередь
командиров Красной армии, летчиков, танкистов: подтасовыва-
ли справки, обеспечивали их одеждой и запасом еды на дорогу,
когда удавалось добиться освобождения. Злые языки судачили,
что девчата разругались между собой из-за лейтенанта како-
го-то. Но факт остается фактом: 18 января 1942 года вышла не-
мецкая газета «Донецкий вестник», в которой было опубликовано
объявление: «Следующие лица провинились в том, что способ-
ствовали бегству военнопленных из лагеря, и потому 15 января
1942 года были расстреляны: Баранчикова Клавдия — 23 лет, по-
следнее место жительства — Рутченково; Кастрыкина Капитоли-
на — 23 лет, последнее место жительства — Рутченково; Полончук
Зинаида — 23 лет, последнее место жительства — Рутченково; Нос
кова Марта — 29 лет, последнее место жительства — Юзовка; Ва-
сильева Шура — 23 лет, последнее место жительства — Рутченко-
во. Население этим последний раз предупреждается от действий,
как в вышеуказанном случае, ведущих за собой наказание. Кто

провинится подобными действиями, будет расстрелян. Полевой
комендант». Развешивая в городе эти объявления, немцы рассчи-
тывали з апугать нас.
Когда перед отступлением немцы уже во всю метушились, соби-

рая свои манатки, в городе начали говорить, что они минируют кот-
лы и генераторы для взрывов. И вот, нужно было передать все эти
важные сведения. А мы знали, что есть такой Юра Мурзин, предпо-
лагали, что он был напрямую связан с подпольем. И как потом, по-
сле оккупации уже выяснилось, настоящее имя «Юры» было Даян
Баянович Мурзин, он был разведчиком, капитаном Красной армии,
за его голову обещали три миллиона рейхсмарок. И вот ему-то и
нужно было передать записку, а дальше он сам знал, как сведения
нашим переправить, и о заградполке в том числе, чтобы не наши,
заходя в город, не нарвались на засаду. Хотя Мурзин так этих из за-
градполка обработал, что они готовы были перейти на нашу сторо-
ну, но контингент там еще тот был — бандит на бандите.
Возможности передать по телефону не было, Лина с запиской не
могла идти сама к Мурзину — по городу немцы шастают, идти через
лагерь «казачков» заградотрядовских совсем небезопасно для де-
вушки. Вызвался я пойти на встречу. Мы спрятали записку со све-
дениями в патефон, я его взял и несу. Иду через балочку и нарыва-
юсь на этих «полковых». Куда, к кому идешь, пытают меня. Я, мол,
к Юре мне нужно, вот патефон попросил принести, я и несу. А они
все его знали, он у них там в авторитете был, даже у тех, кто из блат-
ных. Довели меня прямо к нему, так я и передал, пронеся записку,
сведения.
Это было незадолго до освобождения нашего города. Именно в
это время пропал Гнездилов, просто не вышел на работу, не объ-
явился и после освобождения. Кем он был в подполье, я так и не
выяснил, но он точно был непростой человек, был связан с руко-
водством подпольного комитета, был коммунистом, жил на 11-м

поселке, оттуда ходил на работу, все его советы пригодились нам
для наших диверсий против немцев.
За неделю до освобождения города я перестал выходить на ра-

боту, было безопаснее не попадаясь немцам на глаза, дождаться на-
ших. Полицаи вылавливали нас пацанов, как щенков, гнали всех в
Германию «арбайтен». Куда спрятаться? Вышел из дома и потянуло
меня в сторону школы, она стояла разбитая, но мы то с довоенно-
го времени знали все ходы-выходы, шастая по школьным подвалам.
Добрался перебежками до школьных развалин, как заяц метался от
патрулей. А вокруг — то немцы постреливают, то наши. Нырнул в
одно из надземных «окон»: такой лаз там был, вроде как прикры-
тый жестью, для воздушной вентиляции в подвальных помещени-
ях. А там уже местная босота прячется, помню одного по фамилии
Вишневский, у него даже пистолет с собой был. Немцы поставили
пулемет в аккурат возле школы и отстреливаются, Вишневский и
говорит: «Давай пульнем!» А чем пульнем, одним патроном? Толку
никакого, а нам всем конец — сразу немцы обнаружат. Когда стем-
нело, стрельба стала все тише и тише. Мы предположили, что наши
разведгруппами заходили в город, постреливали фрицев, прощупы-
вали, но еще не началось общее наступление. Но мы-то не понима-
ем толком, что происходит, думаем, нужно выползать, а то утром
как вжарят наши по фрицам, и по этой их точке пулеметной — на-
кроют и нас за компанию с немцами.
И вот — я опять на улице, город словно вымер: такая вдруг тиши-
на, ни души. Добрался домой, скребу в окошко, чтобы мама открыла.
Впустила она меня, говорит хорошо, что я укрылся на время, немцы
поставили на чердаке у нас пулемет, сцапали бы как пить дать меня.
И отправила меня к соседям, так что последние два дня оккупации
провел в своем же доме, но на половине семьи Нудновых. Их зять
Георгий Иванович Коробецкий в кладовке вырыл подполье, лежку
такую, сеном выложили. Они мне предложили с ними прятаться,

там и пересидели, вернее перележали на сене в этом подполье, за-
киданные барахлом разным.
Утром 8 сентября 1943 года к нам сверху постучала Вера Петров-

на, жена Георгия Коробецкого. Вылезайте! И сообщила, что наши
войска идут по Петровскому шоссе. В этот день в 1943 году от не-
мецких войск был освобожден областной центр — Сталино. Мы вы-
скочили из подполья и в окно воочию увидели движение советских
солдат по дороге. Хоть и далеко было, но многоэтажек тогда еще не
было понастроено и из окон нашего дома четко были видны колон-
ны красноармейских войск.
В тот же день мы собрались вместе: я, Володя Масальский, Вла-
димир Жартовский, Жора Марков и решили утром, когда наши уже
точно будут в Рутченково, идти в военкомат или в воинскую часть,
чтобы нас отправили на фронт. Так и сделали. Шли через пивзавод,
а там уже наши солдатики. Бочки с пивом выкатили и празднуют. И
нам дали целое ведро пива. Да мы от радости, что нас освободили, и
так хмельные были! Кого ни встретишь — все радуются, обнимаются.
Перед тем как идти в военкомат, откопали свои комсомольские
билеты. Мы их сохранили и это было очень важно в тех условиях. В
день освобождения в город сразу же прибыл Василий Афанасьевич
Орлов, он был и до войны, и после войны первый секретарь райко-
ма партии. Мы его увидели, когда шли в военкомат.
Под военкоматом — море людей, как и мы с котомками, все при-
шли в армию записаться, на фронт. Но в тот день еще никаких спис
ков не было, и мы, следом за всеми, пошагали на Петровку — говори-
ли, вроде там будет и регистрация, и там же оружие дадут. А там нас
опять в военкомат завернули: нет нас в списках, и что мы за личнос
ти — надо тоже разобраться и понять. Пришли назад, там сунулся я к
заседавшим в военкомовской комиссии. И вот они нашли мою фа-
милию в каких-то своих списках. И вроде как понятно, что я комсо-
молец, ведь билет со мной, но вопрос: знали или нет, что я помогал

против немцев проводить диверсии? «Как докажешь?» «Справок, —
в шутку говорю, — что я вредил врагу в оккупации, как только мог,
немцы мне не давали».
В итоге в военкомате нас записали и, к нашему сожалению, опять
отправили по домам, сказав, что нам сообщат о мобилизации. Меня
направили учиться на минера. Но уже через два дня принесли по-
вестку, чтобы я явился в ЦЭС для работы по восстановлению элек-
тростанции. Так я опять пошел, как и предписали, работать на род-
ное предприятие.
Я почти не спал ночь перед этим. Утром ни свет, ни заря подхва-
тился, мама спрашивает:
– Ну куда ты? Темно еще!
А я прям сидеть не могу, мне нужно бежать скорее помогать вос-
станавливать взорванную фашистами электростанцию! Это же уже
наша советская электростанция, она должна работать на победу!
Первым, кого я там встретил, был Иван Михайлович Бут. Обнялись,
он обрадовался, увидев меня, говорит:
– Тачки не разучился делать? Видишь, сколько всего вывозить
придется после гадов!
Вспомнили мы, как клепали с ним тачки втихую от немцев, штук
семь сделали. Такие тачки были ценностью: на них возили на обмен в
села барахло немецкое, если удавалось выпотрошить вагоны, потом
меняли на еду. Сделаем заготовки и выносим из-под носа у немцев
под видом вывоза мусора, а потом колеса подставим — тачка готова!
Пока мы разговаривали, двор постепенно наполнялся людьми.
Подростки, дети, женщины, старики — в основном рабочими ста-
новились они. Сколотили бригады. Инструмента не было, несли из
дома у кого что было: лопаты, кайло, но в основном приходилось
разгребать руками. Подъемных механизмов тоже не было — все при-
водилось в действие руками, те же лебедки были сплошь ручные.
Я работал наравне со всеми на разборке завалов, таскали разо-
рванное взрывами железо, битые камни, мусор, не замечая ни уста-
лости, ни разбитых пальцев. Под завалами обнаружили котел, он не
сильно пострадал, можно было восстановить. Две турбины сохрани-
лись, нужно было лишь восстановить котлы.

Аллея Славы. Донецк. Я рад, что мои дети, внуки
и правнуки могут с гордостью сказать, дед сделал
все, что мог – для Победы и мира!
Хочу отметить, что партия безотлагательно делала все, чтобы

восстановить промышленность в освобожденных городах. Через
некоторое время подогнали на запасной путь передвижную элек-
тростанцию. Мы удивились этой супермашине: электропоезд со-
стоял из четырех вагонов с турбинами. Это была настоящий про-
рыв — заработали автогенщики, электросварщики. Работы пошли
быстрым ходом. Электропоезд давал столько электроэнергии, что
пустили свет на весь поселок.
Подключили уцелевшие станки. И мне предложили уже работу
токаря. С большим желанием быть полезным я приступил к токар-
ному станку и точил самые надежные детали, болты и подшипники

для родной электростанции, ставшей для нашей семьи, можно ска-
зать, династийным предприятием. Ведь и мой отец, и мама, и дядь-
ки по ее линии работали на предприятии «Донэнерго»: отец Алек-
сандр Григорьевич — с 1923 по 1930 годы; мама Елена Романовна — с
1930 и до пенсии, за исключением времени оккупации; до оккупа-
ции начальником электролаборатории работал родной брат мамы
Иван Романович Ливинцев, который эвакуировался в город Чи-
стополь, там остался жить и работать после войны; второй родной
брат мамы Владимир Романович Ливинцев до войны работал в РМО
«Донэнерго», отсюда ушел в армию, воевал с Японией, а после де-
мобилизации приехал в Рутченково и до пенсии работал в РМО,
вплоть до остановки электростанции и открытии на ее месте кам-
нелитейного завода.
Восстановили электростанцию в рекордные сроки. Умом сейчас
и не понять, как мы трудились: за два месяца (!) из руин подняли и
дали электроэнергию. Тут же организовали торжественный митинг.
И хочу сказать с гордостью: на этом митинге объявляли благодар-
ности, выступал первый секретарь районного комитета коммуни-
стической партии Василий Афанасьевич Орлов. Передовиков труда
премировали. В число отмеченных вошел и я, Юрий Александрович
Макаров, это, можно сказать, была моя первая награда.
Через несколько месяцев на все предприятия Донбасса были разо-

сланы предложения о направлении в институт лиц, желающих и име-
ющих право, учиться в вузе. Начался набор студентов и в Донецкий
индустриальный институт (ДПИ). Если не ошибаюсь, мою кандидату-
ру в студенты предложил Мощенский, директор «Донэнерго» Золо-
тухин подписал направление — так я получил шанс стать студентом.
Сдав экзамены, я был зачислен на горный факультет Донецко-
го политехнического института, но до этого момента мне пришлось
еще сдавать и экзамены за десятый класс, ведь у меня было неза-
конченное среднее образование, — война помешала.

Когда директор «Донэнерго» Золотухин вызвал меня, чтобы
предложить пойти учиться и стать инженером, я ему об этом сооб-
щил, мол нет аттестата — это раз. Сказал еще, что решение сразу не
стану принимать, надо посоветоваться с мамой.
Он улыбнулся в ответ:
– Посоветуйся, это правильно. С мамой нужно советоваться. Но
уверен, ответ твой будет положительным. Это не я требую, это не
только тебе самому надо — это Родина требует и Родине нужны
инженеры!
Честно говоря, когда мне предложили идти в студенты, у меня
были сомнения. Почему? Да по простой причине: не хотел ста-
новиться обузой для мамы, ведь нужно было оставить работу. Ра-
ботая я получал зарплату, продуктовые карточки, кило хлеба. А
пойду учиться — стану иждивенцем, получалось, что она долж-
на кормить меня, ей и так было сложно, поэтому я колебался. Но
мама приняла решение и убедила меня идти учиться в институт.
Всегда был ей благодарен за поддержку и мудрость, ее материн-
ское сердце желало мне добра и это помогало мне на протяжении
всей жизни. Утром я уже был у директора, подтвердил свое согла-
сие на учебу, потом пошел в отдел кадров, написал заявление на
расчет по уходу на учебу согласно постановления советского пра-
вительства о молодых специалистах. Вернулся домой, отдал маме
расчетные:
– Все, я теперь безработный. Вот на эти деньги меня корми до
окончания института.
Мама рассмеялась:
– Прокормлю, голодным не оставлю.
Когда я пришел в приемную комиссию института у меня по-
просили документы, в том числе и аттестат об окончании десято-
го класса. Такового у меня не оказалось: «Я девять до войны лишь
успел окончить», — говорю в приемной.
– Никак нельзя без аттестата, — поясняет мне председатель при-
емной комиссии. — Но, если у вас есть настоящее желание учиться
в институте, то еще есть время, и вы можете экстерном получить ат-
тестат, сдав в школе экзамены за десятый.

Помчался я в родную школу, аж пятки сверкали. Так летел, меня
там приняли хорошо и… отправили грызть гранит науки — готовить-
ся к школьным экзаменам.
Правду говоря, я надеялся, что Владимир Константинович Воз-
движенский, который потом принимал у меня экзамены экстерном,
по старой дружбе сразу выдаст мне аттестат. Ведь мы его после ла-
геря при немцах прятали одно время, отмылся он у нас, переодел-
ся и я его провожал через весь город к его родным, тогда у меня был
пропуск от дворца культуры на беспрепятственное передвижение
по городу. Но он принципиально подошел к вопросу, такой он че-
ловек был ответственный. Пришлось полистать учебники, но было
не сложно.
Освежив знания, я успешно получил аттестат об окончании деся-
тилетки и сдал документы в институт.

Лина Свиридова, с которой мы потерялись и так
и не встретились после Победы.
87
Встреча ветеранов-подпольщиков.
88
Аллея Славы в Донецке.
89
Глава третья
(1943–1948 годы)
… студенчество…
В 1943 году Донецкий политехнический институт (ДПИ) называл-
ся индустриальным. Правительство ставило вузу задачу подгото-
вить молодые кадры и стать главной кузницей инженеров для Дон-
басса и всей страны.
Когда я подавал документы для зачисления в вуз, учебные корпу-
са стояли разбитые, каким-то чудом устояли два двухэтажных ин-
ститутских здания рядом. Там и располагалась приемная комиссия.
Человек пятнадцать в комиссии — проверяющие вплоть до предста-
вителя ЦК. Каждого абитуриента пропускали как через сито, при-
нимая документы. Меня сразу очень высоко оценили, все-таки и
комсомолец, были партизанские заслуги, подпольная работа в ок-
купации, они в комиссии об этом видимо уже знали.
Интересно, что меня спросили почему я учился в украинской
школе. «Вы же русский, вот же и фамилия у вас русская», — говорят.
На что я ответил, что я отлично знаю и люблю украинский язык, что у
меня всегда было «отлично» по предмету, и мои предки — украинцы,
и я дорожу своими корнями. Председатель комиссии одобрительно
покивал головой и положил мои документы в стопку зачисленных:
Глава третья (1943–1948 годы) 93

Студенческие друзья:
Виль Качан, Юрий
Моисеев, я и мой
верный друг Владимир
Сикирков.
– Переводим вас из абитуриентов в студенты без экзаменов, по

оценкам вашего аттестата зрелости, приходите на учебу такого-то
числа.
В назначенный день я был в институте. Сначала на занятия ходил
пешком, с Рутченковки в центр города. Потом восстановили Баль-
фуровский мост. Пустили трамвай по улице Артема. Такого трам-
вайного движения по главной улице города давно уже нет, а тогда
даже железнодорожные пути доходили прямо до оперного театра в
центре. Трамваи ходили набитые битком, и мы просто цеплялись на
трамвай: дзынь-дзынь-дзынь, качается вагон, ты на подножке — так
и добирался на занятия. Потом переселился поближе и жил с друзь-
ями на квартире у старушки на Банковском проспекте. А после, уже
когда отстроили и восстановили — переехал в общежитие, жил в од-
ной комнате с друзьями — Масальским, Марковым и Жартовским.

Первый учебный корпус Мой уникальный
товарищ Владимир
ДПИ за время оккупации нем- Сикирков, друг на всю
цы превратили в конюшню: все жизнь.
разрушено, загажено, превра-
щено в стойло, ободранные сте-
ны — нужно было восстанавли-
вать, строить, ремонтировать.
И мы, студенты, три дня в не-
делю работали на восстановле-
нии института: выгребали мусор,
расчищали завалы, застекля-
ли окна, проводили освещение.
А потом четыре дня — учились.
Никого не удивлял такой гра-
фик. Нужно было самим все вос-
станавливать, никто за нас это-
го не сделал бы. Это было само
собой разумеющееся: мы голод-
ные, холодные, учась и работая
на восстановлении, умудрялись
быть счастливыми, любили всем сердцем своих друзей и Родину,
жили надеждами и большими планами. Летом на каникулах нам
даже платили за работу на стройке института. А мы, шалопаи, с удо-
вольствием тратили рубли на всякие глупости, могли и выпить-за-
кусить — за таким ходили в гастроном «Москва».
Я работал на этом строительстве электриком, вся проводка в
первом корпусе ДПИ в буквальном смысле прошла через мои руки.
Так вышло, меня сразу же ребята выбрали комсоргом группы.

И надо сказать, что это давало мне не только честь, но и создавало
определенную проблемку. Когда я стал комсоргом, это привлекло
внимание к моей личности энкаведешников. Они всегда старались

навербовать себе в сексоты как можно больше людей, ну и те, кто
был в центре внимания однокурсников, те, кому люди доверяли —
такие студенты, интересовали «органы» в первую очередь, их хоте-
ли заполучить как тайных осведомителей.
И вот вызывают меня в деканат, и словно случайно отправляют
в аудиторию где ждет меня вербовщик. Он начинает издалека, мол,
было бы полезно, если бы вы сообщали, то да се…
Я аж вскочил:
– Вы меня в сексоты сейчас что ли вербуете?!
Правда, я был крайне возмущен, ведь мы были так воспитаны, что
если бы я знал, что против Родины кто-то что-то замышляет, если
бы я видел, что человек предатель, то меня не нужно было вербо-
вать для этого в стукачи. Я бы открыто боролся с таким человеком,
без подлости!
Мы искренне стояли горой за интересы нашего советского на-
рода и страны, мы не могли по природе своей делать вид, заметив
вредительства, если такое будет иметь место на самом деле. И вот
товарищ «из органов», говорит: «Ну не горячись, приходи, мол, на
встречу в следующий раз в парк», и описывает мне, с кем и как я там
должен буду встретиться: ну чистый детектив — «в руках у него бу-
дет газета Правда» и все такое. Я послушал, да и на этом все — потом
Дружно и весело
пролетало студенчество
в кругу моих друзей
Юры Моисеева и
Володи Масальского.

успешно бегал от таких встреч: ссылался то на загруженность на
работе, то болезнь, то сессию — в общем, пришлось выкручиваться,
чтобы меня оставили в покое.
И вот надо же, через много лет, я уже тогда был вторым секрета-
рем Кировского райкома партии Донецка, тот бывший «гебешник»
Денисенко работал начальником управления районного комите-
та госбезопасности. Честно вам скажу, не раз я ему напоминал и
подкалывал.
– Как же это вы, Геннадий Фокич, наши юные души тогда в сек-
сотов хотели превратить?! Вы ж нас комсомольцев растлевали свои
ми «органами»!
Ох, и неловко ему становилось:
– Так не превратил же! — говорил он мне в ответ, опуская глаза.
– Не очень-то ты и старался, раз не превратил, — парировал я.
В моей студенческой жизни был еще один случай, когда я прин-

ципиально отстаивал честь человека перед «органами» на заседа-
нии трибунала. Если помните, я уже рассказывал о бухгалтере, ра-
ботающем во дворце культуры при оккупантах. Так вот оказалось,
что этот человек, Николай Максимович Решетняк, обвинялся три-
буналом в измене Родине как провокатор, по статье 58, его называ-
ли секретным доносчиком гестапо. По этой статье давали от 10 лет
заключения до высшей меры наказания. Всем известно, миллионы
советских невинных граждан были осуждены или расстреляны по
этой статье энкаведешниками.
Меня вызвали в отдел кадров института, там вручили повестку в
суд в качестве свидетеля. Я явился в указанный день и час. В суде
доложил о прибытии, меня отметили в каких-то журналах, преду-
предили: сидеть, никуда не отлучаться, ждать вызова в зал заседа-
ния трибунала. В комнате ожидания были и другие люди, мы сидели
молча, как истуканы. Но мне не молчалось: не в моем характере, я
по своей природе был общительным парнем и попытался с завести

разговор, зазнакомиться, но все «скромно» уклонялись от простых
обсуждений, боялись говорить даже о погоде. Это внутренне меня
так удивило! Я к тому описываю, что мое поколение и взрослея, и
пройдя через оккупацию, оставались наивными идеалистами, как
дети. Я не чувствовал за собой греха, не чувствовал опасности и не
понимал, почему они такие испуганные, что ли. А ведь на таких про-
цессах свидетели сплошь и рядом превращались в подсудимых. Но
об этом я тогда не думал.
Наступил мой черед: меня вызвали в зал заседания трибунала,
указали место, где мне сесть. На возвышенности за длинным сто-
лом сидела «тройка»: все в военной форме в высоких офицерских
званиях. За загородкой под конвоем сидел наголо стриженный осу-
нувшийся человек — Николай Максимович.
Председатель трибунала задал мне вопрос:
- Вы знаете Решетняка Николая Максимовича?
- Да, — ответил я.
- Где и когда вы познакомились?
Я ответил.
- Можете подтвердить, что Решетняк, бывший бухгалтер дворца
культуры, работал с фашистами, выдавал подпольщиков, сотрудни-
чал с жандармерией? — обратился ко мне председатель «тройки».
Меня аж дрожь охватила от волнения! Я буквально на весь зал
выпалил:
- Не могу подтвердить. Этот человек помогал нам получать аусвай-
сы, помогал деньгами, слушал радио и рассказывал новости о побе-
дах Красной Армии, говорил против оккупантов с людьми. Не верю,
что он предатель. Он работал глубоко законспирированным подполь-
щиком, я так считаю. Если бы он был предателем, я бы сегодня здесь
не стоял. Нас бы с Шурой Листопадовым после наших листовок, кото-
рые мы в кинозале раскладывали, немцы в два счета вычислить могли,
если бы Решетняк решил нас выдать. А он наоборот нас предупредил,
чтобы мы наблюдателям не попались, — горячо защищал я Решетняка.
Я сказал трибуналу, что они судят невиновного человека, бо-
лее того, считаю его патриотом. Рассказал, что во дворце культу-
ры буквально под носом у оккупантов кипела подпольная жизнь,

проходили встречи нашего нелегального штаба, а потом и коман-
диров подпольных групп. И за всю оккупацию не было ни одного
случая предательства.
Меня внимательно выслушали, потыкали в меня хитрыми вопро-
сами, но я отвечал прямо и не сбивался, потому что говорил правду.
Видимо, я был убедителен.
И вскоре «бухгалтера» оправдали. Он пришел ко мне, благодарил
за честность и принципиальность. Мы поговорили очень откровен-
но, и я узнал, что немецкий офицер по имени Эрих, который при-
возил приемники моему другу на ремонт, был родом из судетских
немцев, прекрасно владел русским языком, был антифашистом.
Эриха разоблачило гестапо, с его гибелью подпольщики потеряли
многое: он был источником секретной информации, и именно он
сообщил в свое время Николаю Максимовичу, что его могут аресто-
вать и нужно скрыться.
Решетняк искренне благодарил за мое свидетельствование в
суде в его пользу. Он даже лучше меня понимал, что я, простой сту-
дент, поступив честно, не дрогнув перед трибуналом, фактически
совершил гражданский подвиг, на что в послевоенные годы, ког-
да проходили чистки от предателей, решались не многие, опасаясь,
что их самих причислят к предателям за знакомство с подсудимы-
ми. Я коротко ответил, что иначе поступить не мог.
Да, мы были идеалистами и максималистами. Но и сейчас я уве-
рен, что эти черты характера помогли нам и в годы оккупации, когда
мы ни на минуту не сомневались в нашей победе, и в последующие
годы — мы честно шли по жизни не пряча глаза. Возможно, и мне, и
Решетняку повезло, что в той истории следователь НКВД оказался
не подлецом и провел непредвзятое дознание. Так мое свидетель-
ское выступление в зале суда спасло человека и его родных от яр-
лыка врага народа.
Давно ушел из жизни Николай Максимович Решетняк, но пока
была жива его дочь Екатерина Николаевна, она с каждым праздни-
ком поздравляла меня, помня то доброе дело, что довелось мне со-
вершить для их семьи. Позже мои воспоминания о Решетняке, о том,
как проходил трибунал, о том, как я не дрогнув защитил товарища,

и о его партизанской деятельности издали книгу. Это было нужно и
важно, чтобы ни у кого не было сомнений в честности этого челове-
ка, я все детально рассказал в очерке об Николае Максимовиче и его
участии в нашем подпольном движении в годы оккупации, о наших
доверительных беседах уже после его освобождения.
От Решетняка тогда же я узнал, как трагически сложилась судьба
Шведова Александра Антоновича.
– Помнишь, ты зашел ко мне с каким-то вопросом, а следом за-
шел Гавриленко. Я представил тебя ему как боевого парня. Вы по-
жали друг другу руки, — говорил мне Решетняк. — Гавриленко — это
был псевдоним Шведова. Он тоже был арестован, мы оба сидели
в бериевских казематах в соседних камерах. Ему попался следова-
тель-изверг, мне со следователем, можно сказать, повезло: не при-
менял пытки, называл их нежелательными методами дознания, —
рассказывал мне Решетняк.
Он верил, что следователь провел с ним грамотное дознание, за-
писал все правдиво, просил назвать свидетелей, которые могли бы
подтвердить сказанное на допросе, вот только фамилию Гаврилен-
ко, то есть Шведова, посоветовал обходить стороной — видимо знал
о приговоре. И это, а также мое убедительное свидетельство в зале
трибунала в защиту Решетняка, не дало клеветникам повесить на
Николая Максимовича ярлык врага народа.
Такие истории, застолбившись в памяти, напоминают, что даже
если мы не чувствовали на себе давления, жили, ощущая себя сво-
бодными счастливыми людьми, это не значит, что другим повезло
как нам. История того времени полна трагедий и несправедливости.
Возможно, мне и моим друзьям просто повезло, что мы не попали
под трибунал и в мясорубку репрессий.
В молодые годы, в мою студенческую юность после победы

жизнь воспринималась нами как начало нового и счастливого пе-
риода в биографии.

Не знаю, как мы, вечно голодные студенты, умудрялись быть счаст-
ливыми. Мотались на стройку, на занятия, вечером на танцы или в
кино, летом — всей компанией на ставок, вместе играли в музыкальном
оркестре или просто собирались в общежитии и устраивали концерты.
У меня в студенческие годы появился удивительный друг Володя Си-
кирков. Веселый парень, он шутил все время: «Я голодный как Мака-
ров, а Макаров голодный, как Сикирок»; Сикирок было его прозвище.
А почему удивительный? Да с ним вечно происходили какие-то
нестандартные истории. Ну, например, кажется на втором курсе его
исключили за неуспеваемость, а он до конца моей учебы умудрял-
ся не только оставаться и жить в общежитии, но еще и постоянно
избираться председателем совета общежития. В эвакуации он ра-
ботал токарем, его мать за то, что она была еврейкой, расстреляли,
отец долгое время был без работы, Володька как-то умудрялся еще
и его подкармливать. Мы ходили на вокзал разгружать вагоны, ког-
да удавалось на разгрузке нам хорошо заработать, мы даже девчат
в кафе-ресторан водили. Но большую часть времени питались по
Большой компанией
любили собираться на
берегу водохранилища
Чумаковской ЦОФ рядом
с домом моей будущей
жены Элеоноры.
В центре –
я с аккордеоном.

карточкам в студенческой столовой. Ходили на завтрак и обед, что-
то ели; не помню, что за еда там была — ерунда, а не еда. Вот пи-
рожки помню, дешевые такие пирожки иногда давали вместо ужи-
на. Один «предприниматель» у нас был по фамилии Хало, он эти
пирожки как-то, облапошив нас с карточками, на базар носил про-
давать. Ну да, не без овцы поганой, как говорится, бывало и такое.
Я всегда был компанейским парнем, мне нравилось, что у меня
было много друзей, большая шумная, веселая компания. Особенно
мы, парни с горного факультета, дружили с девчатами-химиками.
С моими друзьями по институту мы сохраняли дружбу фактически
всю жизнь. Танцы вечером в вестибюле, общие котлы с супом и ско-
вородки с картошечкой, песни.
Очень нравилось, что мы участвуем в самодеятельности. Орга-
низовали струнный оркестр. Я играл на мандолине, банджо, гитаре.
Я так страстно увлекся

музыкой, что и в
студенческие годы
попытался создать
домровый оркестр.

Был у нас аккордеонист. И саксофон — Виктор Лутицкий играл.
Это был шик! Нас стали приглашать на предприятия с концерта-
ми. Играли от души. Сильный оркестр. И мелодии довоенных лет,
и песни, рожденные войной, а больше всего любил исполнять свой
коронный номер — «Чардаш» Монти.
Девчата меня любили, что уж скрывать. А как тут не полюбишь,

если я такие музыкальные номера выдаю? А я со всеми просто дру-
жил, пока на третьем курсе друзья не познакомили меня с моей буду-
щей женой — Элеонорой Станиславовной. Мы ее звали просто — Лиля.
– Вот, — говорят, — мы привели тебе твою землячку, знакомься.
Смотрю, и кажется мне, что уже раньше видел эту девчушку. По-
том выяснилось, что родители наши, когда на Рыковке жили, знали
и дружили между собой, а нас даже можно считать далекими-дале-
кими родственниками.
Она приехала в Сталино, когда институт полностью вернулся из
эвакуации из Прокопьевска. Стоит она такая скромная, симпатич-
ная, как и большинство девчат-студенток одета в простенький бай-
ковый спортивный костюмчик, в неказистых валенках. Она никогда
в девичестве особо не фасонила, а вела себя с достоинством.
Лиля сразу запомнилась, приглянулась, вошла легко в нашу ком-
панию. Совсем серьезно мы уже признались друг другу в чувствах,
когда однажды поехали нашей дружной компанией летом к морю
в село Безыменное. Жили прямо на берегу в двухэтажном доми-
ке. Разместились: на первом этаже девчата, на втором, а точнее на
чердаке, — парни. Гуляли у моря, ловили рыбу, готовили и накры-
вали вместе стол, вечером пели под гитару, танцевали. Мне все ка-
залось, когда я играл на наших музыкальных посиделках, что играю
для Лили. Мне тогда особенно нравились мелодии на украин-
ском языке из оперы «Наталка Полтавка», такие нежные и искрен-
ние о счастье и любви. Однажды так осмелел, что при всех сказал:
«Пою для тебя!»

Лиля Литвинова – студентка, моя будущая супруга.

Все так привыкли, что я свободный парень, который кружит го-
ловы девчатам, душа компании и вдруг Макаров женится на Лиле
Литвиновой.
Ну, я как-то успокоил своих подружек: одной записку написал,
перед другой искренне извинился, а на Лиле женился. К слову, су-
пруга моя потому и не любила, когда я ее Элей называл, что до ее
появления в моей жизни я ходил в кино с Эльвирой Стеценко, очень
красивой девушкой. А в театр не ходил: не потому что не любил те-
атр, а просто стеснялся, что у меня штаны в заплатках — куда в та-
ких-то по театрам ходить, позорище. Чтобы пошить мне мой первый
настоящий костюм, мама продала свою машинку «Зингер», вернее
послала нас продавать с Сикирком: он был мастером в таких делах,
а я не умел ни продать-ни купить. На «зингеровские» рубли мама
выбрала ленинградский коверкот для костюма, купили мне обувь —
модные с желтым оттенком туфли «джимми», новую рубашку по
фасону — так что получился я жених ого-го какой!
Друг мой Сикирков Вова, узнав, что я решил жениться, даже за-
скучал от такой новости: боялся, что не с кем будет куролесить ему,
он так и продолжал жить в студенческом общежитии.
Я не преувеличиваю: такая популярность у меня была, что ни-
кто не верил, что я правда с серьезными намерениями и без шу-
ток женюсь. Пришлось повесить объявление на двери для неверу-
ющих: «По средам и пятницам показываю брачное свидетельство
на столе под стеклом». И чего так удивляться, что люди полю-
били друг друга и женятся? Мы с Лилей не понимали, потому
что чувствовали, наша судьба не зря так сложилась и свела наши
пути. Лиля оказывается любила меня уже не первый год. Но внуч-
ке, когда та спрашивала, как она за меня замуж вышла, смеясь
рассказывала:
- Да просто, — и подносит руку с пальцами, сложенными щепот-
кой к горлу. — Цоп его — и готово!
Малышка тут же в ответ:
- О, и я так буду делать! — очень потешно получалось.

В 1948 году Элеонора Станиславовна Литвинова стала моей лю-
бимой на всю жизнь женой. Снег на улице по пояс, в загс пошли в
валенках, на стол гостям раздобыли бидон самогона, нарезали ви-
негрет, вернулись с росписи и такое веселье зажгли — на всю жизнь
запомнился тот день!
Вспоминали все наши веселые истории из досвадебного пери-
ода, смеялись много. Вспомнили, как пошли мы все по поводу ка-
кого-то праздника (Лиля уже с нами была в компании) в ресторан
«Москва»: там была красивая терраса, хорошее недорогое меню.
В то время, чтобы вы имели представление, на пять рублей можно
было хорошо посидеть-покушать, да музыку послушать. Мы зарабо-
тали на разгрузках и решили подруг вывести «по-богатому» на сви-
дание. Девчата принарядились по такому редкому случаю. И что-то
мы там увлеклись и перебрали больше трех рублей по счету, а в кар-
манах больше и нет. Кельнер нас держит, в долг не верит. На Лиле
была наброшена на плечи синяя красивая кофта. Она была готова
ее отдать за долг не задумываясь. А по тем временам новая вещь —
редкость в гардеробе. Официант кофту не взял, даже фамилию его
помню — Ковальков, он нам доверил и сказал принести долг в сле-
дующую его смену. И Сикирков продал на базаре лилину кофту, мы
вернули долг и опять отметили в ресторане удачное завершение
той истории.
«Так любила Лиля Юру, что отдала задаром новую кофту, — под-
калывали ее потом подружки, и добавляли на свадьбе, — чтобы же-
нить на себе». Ох и шутники же были мои друзья! Хорошо погуляли
на свадьбе нашей, главное — всем было весело.
В год нашей свадьбы с Элеонорой Станиславовной мы защити-
ли дипломы. Лиля защитила диплом инженера химика-технолога, я
получил диплом горного инженера-шахтостроителя. И по распре-
делению нас отправили на предприятия Донбасса.
Интересен тот факт, что, будучи студентом на каникулах, еще до
знакомства с Лилей, я в составе зернового отряда ездил уполномо-
ченным обкома партии по сбору урожая по селам Приазовья, позна-
комился с удивительными людьми, среди них было много уважае-
мых греческих семей.

Вот такой счастливой парой мы с Лилей были всегда.
107
Наша база инспекторов находилась в селе Старый Карань, это
был в тот период центр Тельмановского района, потому что вокруг
все было разбито, село Тельманово было уничтожено немцами; а
позже Старый Карань переименовали в село Гранитное, Тельмано-
во было восстановлено. По всему Тельмановскому району ездили
и в селах, останавливались на квартирах у греков, и мой будущий
сват также оказался оттуда родом. Когда мы с ним знакомились, он
к тому времени много лет работал директором школы, ну, об этом
будет отдельная история, когда мы до нее дойдем.
Студенческие годы особо мне запомнились еще и практикой,

мне очень нравилось вникать в шахтное производство, получать но-
вый опыт, знакомиться с людьми.
Первую практику я проходил на шахте «Капитальная – Марков-
ка» в Макеевке. Тот период совпал с денежной реформой: пока раз-
бирались с новыми деньгами на выплату зарплат не хватало, и нас
в столовой кормили по спискам «под птичку», но в конце практики
все выплатили. Мы ж неизбалованные: для нас студентов это было
ух как здорово!
Вторая моя практика проходила на шахте «Лидиевка»: этот опыт
и знакомство с коллегами мне в дальнейшем были очень полезны,
когда я был направлен работать на шахту. А еще, только не смейтесь,
запомнилось, что по личному распоряжению директора шахты Фо-
кина вместо чуней нам выдали сапоги! Вот, когда я себя красавчи-
ком почувствовал вмиг!
Третья преддипломная практика для меня была настоящим пу-
тешествием — так далеко от дома я уехал впервые. Проходил прак-
тику на шахте «Бегичевская» треста Тулашахтострой (поселок Бе-
гичевск, Подмосковье), квартировались там же. Именно здесь я
получил опыт работы горным мастером на обводненной шахте, что
очень мне пригодилось в дальнейшем, когда меня направили после
института на восстановление шахт Донбасса.

Студенты-практиканты.
Мы вместе учились
и трудились. Вторая
производственная
практика на шахте
«Капитальная-
Марковка»
«Макеевугля».
Как-то раз отправили меня ребята за материалами, нужными нам

для написания диплома в трест «Тулашахтострой». Целый день я,
как турист, изучал город, решил Тулу посмотреть. Ближе к вечеру на
поезде доехал до Богородецка, там нужно было делать пересадку до
Бегичева, но припоздал на автобус. Ну, что делать — пошел на танц
площадку, как стемнело пристроился кое-как на лавке и промучил-
ся до утра. Промерз, голодный — ни свет, ни заря решил не ждать
первого автобуса, а пойти через поля пешком. Не знаю: то ли ослаб
после бессонной ночи, то ли солнце напекло голову — свалился по
дороге и уснул прямо в хлебах. Высокая, урожайная стояла в тот год
красавица-пшеничка. Очнулся, смотрю в небо — благодать! Потом
спохватился и бегом на шахту.

Ну, это лирика, а если серьезно говорить — именно на «Бегичев-
ской» я получил настоящий опыт работ в ситуациях сильнейше-
го обводнения шахты, произошедшего там после аварии: повалило
электростолбы, полное обесточивание, из-за отсутствия электри-
чества остановились насосы и шахту затопило. Я видел, как горняки
справляются с этой ситуацией на практике, насколько нужно опера-
тивно и слажено действовать, все это память записала как конспект,
и потом мне пригодились эти навыки.
После такой студенческой практики я сделал для себя вывод, что
шахта — лучшая школа для тех, кто хочет заглянуть в самое сердце
производства и понимать, как работать с людьми, как найти подход
к каждому, чтобы и тебя уважали, и вместе получалось слаженно
действовать на результат.

Мои друзья в студенческие годы.
111
Элеонора с подругами.
112
113
Элеонора, ее друг
Евгений и двоюродная
сестра Вера.
Мой тесть Станислав Антонович

и будущая супруга – Элеонора
с маленькими братом и сестрой.
114
Лиля – студентка
Донецкого
индустриального
института ордена
Трудового красного
знамени имени Хрущева.
1 мая 1947 года.
115
Мой студенческий друг
Владимир Иванович
Сикирков.
Вместе с другом
В. Кочаном
116
VIII семестр, 1947 год.
Мой друг Володя Сикирков.
117
Наше с Элеонорой свидетельство о браке.
118
Глава четвертая
(1948–1965 годы)
… восстановление
шахт Донбасса…
Закончив учебу в институте, я начал свою настоящую трудовую
биографию на шахтах Донбасса.
Мой дипломный проект назывался «Прохождение ствола мето-
дом бурения» — это по тем временам было новаторское перспектив-
ное направление. Защитив диплом, я получил направление на шахту
в Буденовском районе Сталино. По распределению был направлен в
трест «Сталиншахтострой» на шахту-новостройку «Ливенка – Запе-
ревальная». В феврале 1949 приступил к работе в должности смен-
ного инженера. На эксплуатационных шахтах эта должность при-
равнивалась к должности горного мастера, основные работы велись
по проходке главного ствола шахты.
Расскажу вам памятную и фактически судьбоносную для меня
историю о переводе с «Ливенки» на шахту № 31. Произошло это благо-
даря двум людям — моей супруге и Элизбару Онисимовичу Миндели.
Жена моя, получив диплом химико-технологического факуль-
тета ДПИ, при распределении была направлена на Рутченковский
коксохимический завод (КХЗ). Чтобы вы понимали, между предпри-
ятиями, на которых мы работали, было примерно 50 километров.
Глава четвертая (1948–1965 годы) 123

Естественно, моя любимая и дорогая Лиля грустила без меня, а уж
как я за ней скучал — словами не передать.
И я начал искать пути, так сказать, воссоединения с семьей. Не-
сколько раз обращался в кадровый отдел треста «Сталиншахто-
строй» с просьбой перевести меня на работу на предприятие в Ки-
ровском районе Сталино, где находился КХЗ. Был и в управлении
по восстановлению шахты № 31 треста «Сталиншахтовосстанов-
ление», но результаты были отрицательные. Специалистов с выс-
шим образованием не хватало на всех предприятиях, война забрала
очень много кадров. Наш выпуск 1948 года был первым послевоен-
ным, поэтому каждый специалист был на учете. Так что одного мое-
го личного желания перевестись было недостаточно: всех молодых
инженеров распределили по предприятиям с учетом государствен-
ной целесообразности. Получалось, что решить такой кадровый во-
прос можно было лишь на очень высоком уровне.
Обратиться со своей просьбой о переводе на другое предприя-
тие я, молодой специалист, решил к крупному руководителю — на-
чальнику главка Элизбару Онисимовичу Миндели, в подчинении
которого были и трест «Сталиншахтострой», и трест «Сталиншах-
товосстановление». Я знал, что это высочайшего класса руководи-
тель, из тех славных специалистов, которых подбирал сам министр
угольной промышленности СССР Александр Федорович Засядь-
ко для восстановления разрушенных и затопленных немцами шахт
Донецкого бассейна, а решение такой задачи по своим масштабам и
технической сложности являлось чрезвычайно непростым и архи-
важным для страны. Засядько занимался этим вопросом с момента
освобождения Донбасса, с 1943 года — его назначили заместителем
народного комиссара угольной промышленности и одновремен-
но начальником главка по восстановлению шахт Донбасса. В 1947
году его утвердили министром угольной промышленности запад-
ных районов СССР, а вскоре — министром угольной промышленно-
сти СССР. А начальником главного управления по восстановлению
и строительству шахт Донбасса был назначен Элизбар Онисимович
Миндели. К слову, именно в 1947 году были изданы Указы Президиу-
ма Верховного Совета СССР об установлении ежегодного праздника

Дня шахтера, о введении персональных званий для руководящих и
инженерно-технических работников угольной промышленности и
строительства шахт, о награждении горняков и шахтостроителей
орденами и медалями за выслугу лет и безупречную работу, об уч-
реждении медали «За восстановление угольных шахт Донбасса».
То есть вы понимаете, что со своим житейским вопросом я со-
брался обратиться к руководителю государственного уровня! Воз-
можно, я был единственным в приемной за все время его работы,
кто пришел с такой простой человеческой просьбой, обычно там
решались вопросы «на миллион». Но я рискнул.
И вот в один прекрасный день я попал на прием к Миндели. Во-
шел в кабинет руководителя, и вдруг оробел: не знаю что делать, как
себя вести, топчусь на месте.
Даже не разглядел его сразу, только голос услышал:
– Присаживайся, — говорит Элизбар Онисимович.
Сажусь на кончик стула и молчу, словно язык проглотил.
– Так какой у тебя вопрос? — помог мне взбодриться начальник
главка.
Я изложил положение, мол, жена в одном конце Сталино, я — в
другом, прошу дать мне перевод на шахту в Кировский район, где по
распределению работает жена.
– Знаешь, — говорит мне он, — мы не сторонники того, чтобы муж
ездил за женой. Давай я договорюсь, чтобы жену перевели к тебе,
поближе к твоей работе.
Я пояснил, что там, куда меня направили, нет коксохимического
производства, нет квартиры, а там, где работает жена, у меня роди-
тельский дом, где проживает мама, рядом шахта № 31 треста «Ста-
линшахтовосстановление», то есть прошусь на предприятие одно-
го главка.
Элизбар Онисимович задумался, потом нажал кнопку, вызвал на-
чальника кадров, кажется по фамилии Якунин:
– Забирай специалиста и реши его вопрос положительно, — ска-
зал ему.
Я поблагодарил от всего сердца и вместе с начкадров вышел из
кабинета, он назначил мне встречу и… больше месяца морочил мне

голову, перенося прием. «Э, нет, — решил я.
— С этим я так до пенсии буду ждать перево-
да», — и опять пошел к Элизбару Онисимови-
чу. Записался на прием, зашел в кабинет, он
удивленно на меня посмотрел.
– Что-то не так? — коротко спросил он
сразу.
Я объяснил ситуацию. Он вызвал начка-
дров и без вступлений рубанул:
– Ты, когда этот молодой специалист был
у меня на приеме, плохо расслышал или не
понял, что я тебе тогда сказал?! Идите!
Все. Прием был окончен за одну минуту. А
через два дня я получил перевод в управле-
ние по восстановлению шахты № 31 и начал
свой путь горного инженера.
Судьбоносность же этой истории в том,
что буквально через несколько дней я узнал
трагическую весть: на «Ливенке» произошла
крупная авария — взрыв в стволе, погибли ра-
бочие и инженерно-технические работники,
вся смена (!) во главе со сменным инженером.
Меня буквально как током пронзило! Ведь это
же был ствол, на котором я работал сменным
инженером! Значит, если бы Элизбар Они-
симович не решил вопрос моего перевода
на шахту № 31, я в тот день мог бы оказать-
ся в числе погибших в стволе шахты «Ливен- Элизбар Онисимович Миндели.
ка – Заперевальная». Теперь вы понимаете,
почему я стал считать этого человека своим
ангелом-хранителем, глубоко веря в его при-
частность к моему спасению. Я остался жив
и прошел большой трудовой путь, начало ко-
торого, волею судьбы, получил от Элизбара
Онисимовича Миндели и всегда это помнил.

Еще не раз мы пересечемся с ним, и я в разных должностях буду
решать задачи, связанные с его распоряжениями, приказами, и даже
личными просьбами — уже с его стороны. Но помимо высокого про-
фессионализма Элизбара Онисимовича, для меня всегда примером
было его отношение к людям. Он никогда не забывал, что кроме
производства, у рабочего человека есть личная жизнь, быт, он уме-
ло заботился о кадрах, особенно поддерживал молодых специали-
стов, и, как я могу утверждать, — это было его чертой на протяже-
нии всей жизни.
Он был строг, но всегда справедлив. Как, например, в случае с
той аварией на «Ливенке». Мне известно, что материалы следствия
по случаю трагической смертельной аварии были переданы в суд,
наряду с другими руководителями шахты был осужден и пригово-
рен к сроку заключения и главный инженер треста «Сталиншах-
тострой» Сергей Степанович Меликсетов. Зная о реальной ситуа-
ции, понимая степень виновности каждого в той аварии, Элизбар
Онисимович немедленно подал апелляцию по поводу несправед-
ливого приговора. По поводу судьбы Меликсетова он обращался в
юридические, партийные органы, к министру угольной промыш-
ленности А. Ф. Засядько. Благодаря настойчивым действиям Мин-
дели дело было пересмотрено, Сергея Степановича освободили,
он вернулся на работу в главк, его знания и опыт затем исполь-
зовались на производстве и в науке, он был директором институ-
та «Донгипрооргтехшахтострой» и внес большой вклад в развитие
отечественного шахтостроения.
Итак, я перешел на шахту № 31 и работал на ее восстановле-

нии. Во время отступления гитлеровцы взрывали шахты; подсчи-
тано: почти 350 шахт основного шахтного фонда и шахт-новостро-
ек было уничтожено немцами при отступлении, применившими
тактику выжженной земли. Была взорвана и шахта № 31. Шахтный
копер, здание подъемной машины, здание главного вентилятора,

выработки, главный ствол — все было затоплено, разрушено. Шахту
начали восстанавливать примерно в 1944-м, перед победой. Но ра-
боты было столько, что казалось нет конца и края. Спасало то, что
не было конца и края энтузиазму людей, работавших на шахтных за-
валах. Это был настоящий трудовой и гражданский подвиг.
Когда я пришел на шахту, «в живых» был небольшой вентиля-
ционный ствол и две лавы. Уголь был хороший, «прасковеевский»
пласт мощностью 0,45, но со страшным обводнением.
Вскоре меня назначили начальником участка по восстановлению
главного ствола шахты. Нужно было не только откачивать воду из
ствола, но и полностью заменить крепление, армировать ствол и так
далее. Работали по уши в воде, сверху тоже лило. Постепенно углу-
блялись ко дну ствола, насосы работали безостановочно, иначе не
продвинешься — вода и снизу, и сверху.
Знаете, что самое потрясающее? На восстановлении шахты ра-

ботали в основном женщины, девушки. Ведь огромное количество
шахтеров погибло на фронте, на освобожденной территории оста-
лись в основном женщины, дети, старики и калеки — мужских рук
точно не хватало на шахтах.
Еще в октябре 1943 года Государственный комитет обороны, оце-
нив ситуацию, принял постановление «О первоочередных меро-
приятиях по восстановлению угольных шахт Донбасса». Смысл его
заключался в том, что работающему человеку, независимо от пола
и возраста, вышедшему на работу по восстановлению шахт Донбас-
са, создавались условия, позволявшие не только прокормить себя,
но и обеспечить сносное содержание своей семьи. Это сработало.
На восстановление шахт пошли женщины: матери, жены и дочери
шахтеров. Именно они и позже примкнувшие к ним «вербованные»,
в основном из сельских районов освобожденных областей Украины
и России, и решили промышленную судьбу Донбасса. Без преувели-
чения — они его спасли!

Именно женщины спускались в затопленные и заваленные выра-
ботки. Я восхищался их ответственностью, силой духа, мужеством!
Они великие: матери, жены, сестры шахтеров, ушедших на фронт;
эти женщины отдавали свое здоровье и совершали немыслимое: в
короткий срок возродили Донбасс, своевременно и в нужном ко-
личестве обеспечили оборонную промышленность стратегическим
сырьем. И при всем этом родили и вырастили целое поколение со-
ветских детей!
Приведу вам цифры трудового подвига наших шахтерочек, ко-
торые наравне с мужчинами спускались в шахты. В 1946 году бла-
годаря тому, что Донбасс добыл 37,5 млн тонн угля, что больше всех
остальных угольных бассейнов, не тронутых войной, угольная про-
мышленность СССР первой в стране достигла довоенной мощно-
сти: в 1940 году — 160,8 млн тонн, а в 1946 году — 164 млн тонн. В
честь этой великой трудовой победы в 1947 году и был учрежден
профессиональный праздник — День шахтера.
Когда я начал работу на шахте № 31, именно женщины составля-
ли основной массив трудового коллектива. Все на шахте делалось
женскими руками. Считаю, что поколения горнячек 40, 50 и 60-х го-
дов совершили невозможное. Они спускались в подземелье, в саму
преисподнюю, чтобы наладить добычу угля. Они брались за тради-
ционно мужскую, изнуряющую и смертельно опасную работу.
Горнячки каждый день играли с судьбой в рулетку, цена прои-
грыша — здоровье и жизнь. Не было приборов определения уров-
ня концентрации метана, были так называемые лампы-бензинки,
в которых огонь защищался «сеткой»: если фитиль сильнее горел,
значит растет взрывоопасность — вот такая нехитрая «технология».
Лампоносами, то есть замерщиками газа, тоже работали девчон-
ки. Мне запомнилось: получали они старыми деньгами 20 рублей
83 копейки.
На насосах — тоже девчата. А добирались до своего рабочего мес
та по пояс в воде в одних трусах: вещи в узелок на голову и пошла
на смену.

Проходчикам ствола, которые работали под ливнем воды сверху,
а снизу — в затоплении (чтобы вы понимали насколько это был адов
труд), по окончании смены выдавали по 100 грамм чистого спирта,
как на фронте. Это было негласное постановление Элизбара Они-
симовича Миндели: он выделил фонды и привозили чистый спирт.
Вы сейчас ужаснетесь, когда узнаете, как выглядела картина, ког-
да мы начали восстанавливать ствол. Вертикальная дырка в земле,
над ней деревянный шатер, спускали смену проходчиков в метал-
лической бадье, воздух идет через полуразвалины выработки и к на-
шему стволу. Сейчас вспомнил — волосы дыбом! А тогда — прешь
вместе со всеми сидя в этой бадье в нутро шахты, как так и надо.
Туда же и породу ссыпали, потом вытягивали наверх.
Был у нас начальником директор «Шахтовосстановления» Павел
Яковлевич Есин. До того крупный мужчина, что еле вмещался в ка-
бину грузового ЗИСа, с трудом передвигался. Под рукой при нем
всегда было два «адьютанта»: Ленька Шилов и Васька Пацкин. Они
его в буквальном смысле часто на руках носили. Так вот, когда они
его в эту бадью загружали, чтобы в проходку спустить, то он впри-
тык и только боком в корыто входил.
Своеобразным был человеком Есин: выпить очень любил, но ум
был при нем. Мог людей организовать, хорошим был руководите-
лем, а дураков и подхалимов терпеть не мог — всегда их выставлял
на посмешище, такой у него был характер.
С выпивкой у Есина вечно истории приключались. Как-то накану-
не собрания, где Есин должен был отчитаться о том, как деньги осво-
ены (и не шуточные деньги — миллионы!), он напоил всех, кого толь-
ко мог, да и сам набрался. Когда шло восстановление шахт, план не
тоннами измеряли, а именно освоенными миллионами, и объективно
отчитаться было не так-то и просто. Как-то курьезно даже было: чем
больше миллионов потратишь, тем больше ты молодец, а Павел Яков-
левич умел тратить, и молодцом был всегда. Видать в тот раз он силь-
но «молодцом» был, да так сильно, что пришлось идти на хитрость.
Собрал Есин тех, кто в президиуме должен сидеть, оценивать его
отчет, и заводит перед собранием в орсовский магазинчик (были на
шахтах орсы: выдавали лес, спецодежду, ну и магазинчики при них).

А там — прям в ряд стоят бочки: с грибами, с капустой, с водкой.
Есин раздал всем ламповые плафоны вместо стаканов — стакан
по тем временам роскошь, их просто не было. А плафоны эти похо-
жи на детскую игрушку ваньку-встаньку: округлые, если в них что
налить, то не поставишь — разольется. Вот в эти плафоны — всем
водки, а капусту и грибы прям из бочки руками черпали. Ну, набра-
лись все, и водкой, и капустой под завязку, что греха таить.
А был такой себе председатель шахтного комитета Гнедов — не-
приятнейшая личность, и брат у него, к слову, таким же был; од-
нажды просился ко мне, говорит «услуживать готов», так и сказал:
«Возьмите меня, я буду все ваши незаконные указания выполнять!»
Ох и турнул я его!
Есин Гнедова на пьянку не позвал, а тот — обиделся. А открывал
собрание он же, и зная, что Есин «не в норме», все-равно предо-
ставляет слово Есину. Тот еле бормочет что-то неразборчиво. Гне-
дов, обращаясь к собранию хитро так говорит:
– Похоже, товарищ Пал Яковлевич Есин приболел, — и вызыва-
ет на доклад Николая Васильевича Булгакова, который-то и готовил
доклад, то есть полностью в теме.
Но Булгаков так невнятно всегда читал доклады, что впечатле-
ние, будто тоже был «под мухой и не в себе». Конфуз за конфузом
в общем. И тут подхватывается с места начальник участка Лукашен-
ко, фронтовик, он так психанул, «накрыло» его, как закричит:
– Где мой пулемет, я вас всех сейчас перестреляю!
Гнедову это все на руку — закрывает собрание и бегом звонить,
докладывать о скандале первому секретарю райкома партии Орлову.
А телефонисточки весь этот сливной разговор слышат на коммута-
торе, но сторону-то Есина держат. Он с ними дружил, со всеми празд-
никами поздравлял, что я себе на заметку потом тоже взял. И вот дев-
чонки тут же доложили, что, мол, гроза нависла и Орлов едет по душу
Есина. А тому — трын-трава, он уже с нашим старым кадром дедом
Демьяном Илларионовичем Пирожковым водку пьет у него в гостях.
Ну, давай мы прятать Есина: еле впихнули Павла Яковлевича под
огромную пирожковскую кровать, чтобы на глаза не попал началь-
ству. Обошлось вот таким курьезным образом тогда, так та история

и закончилась. А вот история той кровати потом продолжилась, да
еще как! Я сам потом эту кровать купил у Пирожкова… для музея
Никиты Хрущева! Но о создании музея чуть позже расскажу.
А вот еще был случай, когда пришлось мне показать всю свою
смекалку, чтобы промотивировать ребят стать передовиками по
госзайму. А дело было так. Вышел безвозвратный государственный
заем, и все должны были «добровольно» в нем поучаствовать. И я,
как руководитель и начальник ствола, обязан был убедить своих
подчиненных подписаться на этот заем. А ты попробуй заставь ра-
ботягу отдать, заработанные таким потом, деньжищи назад государ-
ству! А надо! Такое время, мы — не исключение, а я понимал: если
не подпишется коллектив на заем — беды мне как руководителю не
миновать. Тогда планы не только по углю были, но и по вот таким
займам тоже. Партия сказала надо — иди и выполняй!
Ну, решил я в бухгалтерии посоветовался с девчатами, которые
поближе к деньгам, не было ли какого способа сделать так, что-
бы вроде как и подписаться, но и чтобы не потерять заработанное?
И действительно: была одна хитрость, надоумили меня. Не вдаваясь в
тонкости, лишь скажу, что была лазейка: можно было оформить под-
писку на заем, а потом если уйти с работы, то никакого займа госу-
дарству отчислять не нужно было. А порядок для проформы соблю-
сти можно. Мне такое показательное выступление — кровь из носу, а
нужно было организовать, чтобы подвести людей к подписке на заем.
Без смекалки в таком вопросе к шахтерам и соваться было нечего.
Вызываю к себе деда Пирожкова: по возрасту он уже в шахту не ездил,
числился в звеньевых. Я ему так и говорил: «Ты самый главный у меня
звеньевой», а ему это льстило — очень нравилось «в начальстве» ходить.
Он как бы при деле, как бы приглядывал за бригадными, чтобы не прох-
лаждались, хотя на самом деле ничем толком уже и не занимался. Ко-
роче, держал я этот старый кадр для острастки молодому поколению.
Так вот, вызываю его, и говорю:

– Завтра на собрании я расскажу все о займе, ты следом бери
первым слово, пока бузить не начали — нужно подписаться для при-
мера, и своим авторитетом, как старый революционер, именем пар-
тии всех призвать подписаться на заем в размере оклада.
– Чаво енто, да как же ж енто? — начинает скулить дед.
– Да не дрейфь, — говорю, — потом притворишься больным, рас-
считаешься и не с кого будет вычитать, а через время вернешься
назад на шахту. Да не забудь театр правильно отыграть. Когда вер-
нешься, скажешь: вот благодарен, что отпустили подлечиться, те-
перь, мол, опять огурец. Я тебя приму назад и все в порядке.
Уговорил деда. Выступил он как друг и соратник Никиты Сергее-
вича, призвал всех следовать его примеру, поддерживать политику
Хрущева и все в таком духе. Хлопцам деваться после такого оратора
было некуда — подписались. Хотя готовы были деда поколотить, но
обошлось, он же «приболел» якобы и рассчитался. Заняли мы тогда
первое место по подписке на госзаем, безвозвратный, напоминаю,
заем. Хоть и накладно вышло, а когда нас хвалили — все гордились!
Вот и поди пойми человека: с одной стороны ему жалко кровные, а
с другой — уже и приятно. Пирожкова потом принял назад конечно,
как мы с ним и договаривались.
Курьезы разные бывали, жизнь вообще штука веселая, сейчас
со смехом вспоминаю, но главное для нас была работа. Нас таки-
ми трудоголиками вырастили со школьной скамьи. Шахта — родной
дом, сутками на производстве. Горжусь, что от первого гвоздя до по-
следнего болта в лавах, все нашими руками было сделано в те годы.
На моей 31-й откачали воду из выработок, установили стацио-
нарный водоотлив, восстановили рудничный двор, ствол, подгото-
вили четыре лавы. Тяжело было, но поверьте на слово: работая даже
в таких каторжных условиях, не теряли оптимизма. Может мы смо-
трели на жизнь проще, поэтому решали даже самые сложные зада-
чи, считая их неотъемлемой частью рабочего процесса. Человечес
кие ресурсы не знают пределов — это военные и послевоенные годы
доказали на все сто процентов.

Мы еще и жилье успевали строить, но это была не просто исто-
рия, а, так сказать, уникальная история с продолжением.
Начальником управления по восстановлению шахты № 31 на тот
момент был Василий Клементьевич Карпов. Недалеко от 31-й нача-
ли восстанавливать шахту «Гигант», которая потом стала называть-
ся шахтой имени Абакумова.
И вот в один из дней на шахту прибывают начальник главка
Элизбар Онисимович Миндели, управляющий трестом «Сталин-
шахтвосстановление» Прокопьев, маркшейдер треста Брозин и еще
несколько руководящих работников. Рассматривался вопрос готов-
ности шахтных выработок, поверхностного комплекса, а затем эта
комиссия поехала в шахтный поселок. Потом — на шахту «Гигант» и
там тоже побывали в шахтерском поселке.
Вечером состоялось собрание: выступал Элизбар Онисимович,
объявив свое решение об объединении двух шахт в единое управле-
ние по восстановлению шахт № 31 и «Гигант». На следующей неделе
вышел приказ главка. Начальником управления был назначен Вени-
амин Исаакович Малеованов, главным инженером — Леонид Ива-
нович Стариков. Этим же приказом В. К. Карпов был назначен на-
чальником строительства проходки ствола шахты «Ветка Глубокая»
(позже название сменилось на шахту имени Засядько).
К этому же приказу было приложение «О мерах по ускорению
восстановления шахт» с перечнем оборудования, механизмов, ма-
териалов и так далее, выделяемых Управлению.
А одним из пунктов было выделение для строительства и ремон-
та жилья шахте № 31 аж пяти сборных домов типа К-8-46, что озна-
чало в доме восемь квартир 1946 года выпуска, и далее шел пере-
чень: кровли столько-то, рубероида столько-то, шифера, цемента и
так далее. Тогда это было большое дело, просто праздник — строи-
тельство новых домов.
Одно «но»: в приказе не было указано, за счет каких кадровых ре-
сурсов, то есть чьими руками, строить эти дома, было лишь неглас-
ное разрешение Миндели строить дома хозспособом, то есть с при-
влечением в нерабочее время проходчиков, крепильщиков и других
рабочих.

Я, будучи начальником горного цеха, получил один такой дом «к
исполнению». Двухэтажный восьмиквартирный дом строили свои-
ми руками: в основном трудились те, кто имел право на получение
квартиры, составил график. Это было справедливо. Проблема была
в том, что никакой спецтехники у нас не было, специалистов-стро-
ителей тоже. Для подготовки котлована под фундамент, выдали
на-гора из шахты лошадь, выпросили в ближайшем совхозе плуг. Не
поверите: на этой «технике» за три дня наш котлован был готов — то
ли лошадь сильная попалась, то ли у нас такой энтузиазм по поводу
строительства был, что и лошадь им «заразилась».
Это решение о строительстве и ремонте жилья, принятое Элиз-
баром Онисимовичем Миндели, было очень ценным на тот момент:
подлатали кровли домов людям на поселках, смогли сделать ре-
монты, построили пусть лишь несколько, но новых многоквартир-
ных домов. Он старался, чтобы людям просто стало легче жить.
Очень важным для себя считаю удачу работать с такими руко-
водителями, которые учили беречь людей, не разбрасываться ка-
драми. Не просто уважать тех, кто рядом работает, а поддерживать
в сложную минуту, вовремя дать правильный совет, помочь нала
дить жизнь.
И главным учителем для меня был Элизбар Онисимович Минде-
ли, о котором я всегда помнил и с именем которого пересекались
мои пути-дороги. Мне пригодился опыт работы с Миндели и, когда
я уже руководил «Лидиевкой», — я его использовал и рассказал во
время одной из моих встреч с Александром Федоровичем Засядь-
ко. В душе я по-прежнему храню лучшие воспоминания об этом вы-
дающемся руководителе угольной промышленности СССР, ученом,
горняке, интеллигентном и добром Человеке с большой буквы.
Это время, о котором я рассказываю, точно можно называть вре-

менем энтузиастов, желающих возродить родной Донбасс. Не жа-
лели ни сил, ни здоровья, мы жили работой и на работе не ради

наград, а ради результата. У всех была благородная общая цель: по-
скорее возродить родной край, родные шахты, дать родине угля.
По прошествии стольких лет, пройдя в 50-е годы на 31-й шах-
те путь от горного мастера до начальника шахты, я точно могу сви-
детельствовать: несмотря на величайшие трудности, испытание на
прочность мы выдержали с честью.
Когда сдали ствол, через время меня перевели на должность на-
чальника шахтной вентиляции. Но в итоге фактически мне при-
шлось выполнять задачи как начальника вентиляции, так и началь-
ника горного цеха и начальника учебного пункта. Расскажу, как
вышло именно так.
На шахте произошло ЧП: на ночном наряде, когда закончилась
оперативка, в кабинете одноэтажной конторы прогремел взрыв —
подорвали Вениамина Малеованова, начальника восстановления
шахт № 31 и «Гигант». Натурально под окно, рядом с которым стоял
его рабочий стол, заложили взрывчатку и подорвали. Очень сильно
травмировало Малеованова.
Меня срочно вызвали на шахту, там уже работала госбезопас-
ность, а от меня требовалось дать заключение, чем подорвали. Вы-
яснилось, что подложили аммонит № 8. Долго выясняли, кто мог это
сделать, были определенные подозрения, но так и не нашли под-
рывника. На должность Малеованова исполняющим поставили Ле-
онида Ивановича Старикова, но и он через несколько дней попал в
больницу с проблемным диагнозом по легким.
Одним словом, фактически на мне, молодом специалисте, до их
выхода из больницы, оказалось сразу две шахты — 31-я и «Гигант». На
мои плечи взвалили столько задач, что я ни спать, ни есть не успевал.
Огромную работу нужно было проделать по вентиляции шахты:
перевести с временной на капитальную. По всей шахте к момен-
ту сдачи в эксплуатацию нужно было установить замерные стан-
ции, обеспечить лавы газовыми датчиками, сланцевыми заслонами,
установить вентиляторы и включить главный осевой вентилятор
вместо временных. Монтировали копер, готовили лавы. Вместо па-
ровой установили крупную двухбарабанную подъемную машину
производства Новокраматорского машзавода. Подготовили бункера,

железнодорожные пути, две лавы на «уразовском» пласте и четыре
на «прасковеевском», оборудовали лавы транспортерами СКТ‑2‑6.
Когда прибыли монтажные бригады, пошел монтаж поверхности,
сдали бытовой комбинат.
Я еще и как начальник учебного пункта занимался обучением
тех, кто прибыл на шахту по вербовке: в основном люди приехали
с Западной Украины, человек сто должны были пройти обучение в
учебном пункте, в том числе и женщины, которые потом спустились
в шахту и занимались там даже побелкой. Все так вычистили, покра-
сили и побелили, что любо-дорого глянуть — получилась не шахта,
а лялечка! Я со своей задачей справился на все двести процентов.
Дали мне впервые за три года отпуск. Ну, хорошо! С легкой ду-
шой пошел в отпуск. С семьей и другом Сикирковым собираемся и
едем в Святогорск. Не прошло и пол-отпуска — присылают гонца на
автомобиле за мной с приказом: «Срочно на шахту!»
Что такое? Оказалось, второй день шахта стоит: нет воздуха, на-
рушена вентиляция, при том, что вентилятор работает на полную
силу, а воздух в лавы не поступает — фактически аварийная ситуа-
ция. Прибыл на шахту, все смотрят на меня: ты ж, мол, за вентиля-
цию отвечал, что происходит — разбирайся бегом! И мне буквально
пришлось доказывать свой профессионализм, иначе стыд и позор,
да и несдобровать.
Поехал в шахту и определил, что воздух крутится потому, что
внутри на его пути между ходком и наклонным стволом раздави-
ло целик и гоняет воздух по замкнутой. Место это было аккурат под
Ждановской развилкой: дней на пять пришлось перекрывать дви-
жение на поверхности пока мы там сверху дорогу вскрывали, по-
том заделывали ходок, все залили цементом с добавлением жидкого
стекла, чтобы ускорить процесс. Хорошо, что у меня за плечами был
опыт работы на обводненных шахтах, пригодилась моя подмосков-
ная студенческая практика. Закончили и пошло дело — заработала

вентиляция как нужно, а мне аплодисменты — управился со сложной
нестандартной проблемой быстро и не промахнулся с «диагнозом».
Не знаю по каким соображениям создают два треста: «Петровск

уголь» и «Рутченковуголь». Миндели разъединяет шахты. Малио-
ванова определяют на «Гигант», Старикова, попросившегося по
состоянию здоровья с шахты, отправляют экспертом в Китай в по-
мощь китайским товарищам. А меня назначают главным инжене-
ром 31-й шахты. Шел 1952 год. Директором прислали Александра
Николаевича Бабейченко: не плохой был руководитель, но питал
большую слабость к горячительным напиткам. И когда управляю-
щему трестом это вконец надоело, его сменил Отари Владимиро-
вич Кучава. Жили мы с ним по соседству, он любил на шахту на ло-
шади ездить, а я — пешком, потому как мне было стыдно ездить и
даже неловко за Отари: ну, сами скажите зачем, если дойти пять
минут — рукой подать.
Отари Владимирович был дельным руководителем, но тоже не
без слабостей. На одной и погорел: случился у него производствен-
ный роман — дамочка стала от него требовать чего-то там такого
«невозможного», на что он с горяча отправил ее по всем известному
адресу. А девица тоже горячая была: пошла с жалобами и потребо-
вала от руководства «принять меры». Скандал вышел. Ну и перевели
Отари Владимировича подальше от такой зазнобы: слетел в момент
с должности директора шахты на поломанных «крыльях любви».
И такая чехарда с директорами видимо уже всех напрягала в
тресте. Там рассудили и не стали привлекать к руководству шахты
никого со стороны, а назначили меня.
Доверяли и доверили — в 1955 году назначили начальником шах-
ты № 31. А главным инженером прислали Володю Фомина.
Еще в эти первые годы своей карьеры я интуитивно догадался, а
потом пришло ощущение словно всегда это знал, что секрет успеш-
ной шахты, а значит и мой успех как руководителя — в людях.

Поэтому всегда лично занимался подбором кадров, искал добро-
совестных, работящих, с настоящим шахтерским стержнем людей: и
когда восстанавливали ствол на 31-й, и когда уже пошли лавы. Было
у нас больше десяти таких мощных бригад. Я ими восхищался, ну,
по-честному говоря — и себя в душе хвалил, что удачно подобрал
кадры. Пахали они каждый за десятерых. Но и платили им честно, я
лично следил за этим — оклады у сформированных мной бригадни-
ков были о-го-го!
Работали мы хорошо, уголек здорово давали. Важно было и ор-
ганизовать, и мотивировать людей рубить уголек по-ударному: убе-
дительным словом, рублем, настойчивостью, главное — получалось.
Уголек давали ударными темпами, но была закавыка: пласты на 31-й
были маломощными, быстро вырабатывались. Как говорил мой во-
дитель: «Тот случай, когда бросил сына в воду, а он сразу пошел
кролем, а не по собачьи», так и тут — двигаемся кролем, по передо-
вому уголек рубим. Чувствую, нужно быстро готовить новые лавы.
В один из дней встречает меня на шахте Ваня Бурлаков и говорит,
мол, дело есть, отец поговорить хочет. «Давай», — отвечаю. Суть плана
была в чем: они мне предлагают создать бригаду — мол, уже есть че-
ловека три надежных, еще четверых подыщем. Дальше — я указываю,
где «долбить» лаву, они подбирают себе личного взрывника, я даю до-
бро, чтобы они на неделю спустились безвыездно в шахту. С моей сто-
роны — обеспечение их питанием, водой, хорошим заработком. С их —
гарантированная сдача новой лавы за 7 – 10 дней. Заманчиво, факт!
Но это было нарушением: таких круглосуточных смен не долж-
но было быть. Я рискнул, взял на себя ответственность, и за десять
дней они сдали мне лаву под ключ, потом еще одну. План выпол-
няем на ура! Никаких простоев и я как руководитель — опять моло-
дец. К слову, потом такие бригады по подготовке лав «на опереже-
ние», прознав про мой, хоть и не очень законный, но практичный и
эффективный метод, ввели в нормальную практику, а бригада Бур-
лакова успешно работала и дальше.
Врезалось в память, как на наряде похлопал старшего Бурлакова
по плечу, и чувствую ладонью — рубаха на нем жесткая, как брезент.
Вот как пóтом рабочим пропиталась! Так рубили, как живая машина!

Вот как работали: сто потов с тебя сойдет, весь как черт в уголь-
ной пыли, риски, планы, пятилетку за три года — вынь да положь!
Что ни говори, а люди буквально жили на работе: смены по двенад-
цать часов, могли без выходных — все были как окрыленные. И была
настоящая, не выдуманная гордость — чувство того, что мы все вме-
сте делаем великое дело: возрождаем страну, возрождаем Донбасс.
Самое главное наследие, которое оставили после себя люди, восста-
навливающие шахты Донбасса — непобедимый шахтерский характер.
Говорят, беды закаляют человека. Думаю, не беды, а победы закаля-
ли нас, потому как давались они огромным трудом и товариществом.
С шахтой № 31 моя судьба была связана дважды. И в тот первый

период работы до 1955 года я прошел не легкий, но хороший путь:
совмещая, работал начальником участка вентиляции и начальником
учебного пункта, выполнял обязанности директора и главного ин-
женера в их отсутствие, потом был назначен главным инженером и
начальником шахты № 31 треста «Рутченковуголь».
Когда начинал руководить шахтой № 31 уже из директорского
кабинета, выводить ее в передовые из отстающих было работой не
одного дня. Задача передо мной стояла не из легких: шахта очень
сложная, «на пузе» добывали уголек.
До того, как я принял шахту № 31, там не очень-то справлялись с
заданиями и планом, а начальство спрашивало строго, не церемо-
нилось. На селекторе управляющий трестом Перов (к тому времени
его уже назначили) спрашивал план, за невыполнение снимал пре-
мии, взыскивал, наказывал. Директора до меня летели у него под го-
рячую руку аж бегом друг за дружкой.
Меня на селектор подключали ему среди первых, зная, что я могу
спокойно доложить даже о сложной ситуации. Несколько раз я до-
кладывал, что все в порядке — идем по плану, работы ведутся, идет
подготовка и прочее. А потом мне самому это «выкручивание» на-
доело, потому что объективно складывались обстоятельства так, что

одной своей командой или приказом я не мог сдвинуть работы, и я
рубанул: все как на духу выложил, где-что плохо, что не выполнили,
что не поступило из оборудования — по-честному.
И тут Перов так с поддевкой и говорит, а слышат все шахты, се-
лектор же:
– Та-а-а-к, послушаем, что Макаров нам в прошлый раз гово-
рил… — и включил запись пленки с моим докладом, а я там соло-
вьем разливаюсь, мол, все отлично, все в порядке.
– Что вы на это скажете? — грознее тучи спрашивает меня, вы-
ключив запись.
Ну, хитрость и обман на лицо — что уж тут скажешь, но я
смекалистый:
– Слишком быстро докладываю… — ответил я моментально.
Не знаю, как это смогло подействовать, но этот мой юмор и на-
ходчивость в той ситуации сработали, помогли правильно шефу от-
ветить и голову Перов не оторвал мне за прошлые «доклады».
Думаю, как разумный руководитель, он ценил мой опыт и инже-
нерные способности, подход к людям я имел, серьезно был настроен
на работу, не мирился с обстоятельствами, а всегда стремился вы-
вести шахту из отстающих. Говорю все это без хвастовства, а скорее
с благодарностью людям, с которыми сводила меня судьба, которые
становились для меня примером и наставниками на всю жизнь, та-
ким, как Элизбар Онисимович Миндели, Александр Федорович За-
сядько и другие личности и руководители угольной промышленно-
сти того времени, на которых я равнялся и набирался опыта.
Перов был любителем новой техники. Когда трест получил два
струга поставкой из Англии, один он распорядился установить нам
на шахту. Установили струг, пытаемся наладить, а он не работает в
наших условиях — не пошел. Перов даже рабочий день себе и мне уд-
линил, приезжал вечером и вместе мы ехали в шахту смотреть, что
еще можно сделать, чтобы струг наладить. Но без толку, не та меха-
ника, чтобы в наших условиях работать — наладить струг не удалось.
А план давать надо. И на наше счастье был такой конструктор,
брат Вениамина Исаковича Малиованова. Он работал конструк-
тором на Малаховском заводе вместе с изобретателем Базером.

И согласно договоренности с трестом «Рутченковуголь», он скон-
струировал проходческую машину по наклонным выработкам. Хо-
рошая машина получилась. Мы внедрили ее в производство: прошли
400 метров уклона, нарезали, подготовили, как я уже рассказывал
«бурлаковскими темпами» еще две лавы, включили их в работу —
этим спасли добычу, и шахта заработала устойчиво.
Еще раз повторюсь, шахта № 31 была сложнейшая: лавы — 100 ме-
тров максимум, больше не дашь. К тому же — неудачное располо-
жение выработки. Лавы легли под территорией, где в Донецке про-
ходит трасса, стоит кондитерская фабрика, ликероводочный завод,
жилые дома. Из-за этого нужен был усиленный контроль осадки
почвы. «ГТК-3», которую выпускали до войны на Горловском маш-
заводе, еле проходила между почвой и кровлей, запчастей на нее по
всему миру было не сыскать, доставали из затопленных шахт, ре-
монтировали на Рутченковском рудоремонтном заводе.
Задачи ставились не только «под землей» — на поверхности не

меньше хлопот было.
Как-то, перед первым зарубежным визитом Хрущева во Фран-
цию, к нам приехала делегация французских журналистов газе-
ты Юманите, с целью глубже познакомиться с биографией Ники-
ты Хрущева, прошедшего путь от слесаря-революционера до главы
государства — первого секретаря ЦК КПСС. Ну, то, как я диван при-
личный для кабинета директора искал, чтобы принять зарубежную
делегацию — это даже жарко вспоминать. С ног сбился! Но нашел:
клеенчатый, самый шик по тем временам — круче не сыскать во всей
округе. Но важно то, что дальше было.
Французы попросили свести их со старожилами, теми, кто в
свое время работал, вел большевистскую работу до революции,
помнил Никиту Сергеевича. Я пригласил таких: во главе со ста-
рым рабочим — дедом Демьяном Пирожковым позвал на встречу с
французскими журналистами Ивана Ивановича Терехова и Марью

Захаровну Козлову. Организовал, как ветераны любили, им стол для
непринужденной беседы. Они причепурились, «пинжаки» наряди-
ли, явились. Началась беседа, переводчик еле успевает переводить.
И вдруг слышу, а мои «историки», что называется поплыли в своих
воспоминаниях, не могут вспомнить ничего толком, когда, что и где
Хрущев делал.
Спорят уже между собой не на шутку:
– Та ты чаво?
– А ты чаво?
Ну, может от волнения, или память уже их подводить стала, но
начали путаться в датах и хронологии событий.
Понял я, что нужно исправлять положение. Быстро предлагаю
журналистам и всей французской делегации поехать к самой луч-
шей соратнице Хрущева — и везу их прямо в дом Евдокии Королё
вой, которая когда-то спасла от ареста молодого революционера.
Все дружно согласились, я бегом организовал транспорт и поехали
к Королёвой. Подъехали, кричу ей:
– Мать, встречай французов!
– Давай хранцузов! — бодро ответила Евдокия Федоровна.
Застали мы ее в огороде, из которого она нас всех с тяпкой в ру-
ках, поправляя косынку, и поприветствовала. Зашли в дом, Коро-
лёва к холодильнику, достает бутыль:
– Жара такая, а водка холодненькая как раз, — может по чарочке?
Я на нее руками машу: «Ты что, международный скандал на мою
голову хочешь? Самовар давай!»
– А я чаво? Холодненькая, она ж… От жары… — пожимает плечом
Королёва.
Ну, понравились ей французы, она в ударе прям была. Хорошо
тогда, душевно побеседовали. Французские журналисты были про-
сто очарованы ею, долго сидели пили чай из самовара, она им отве-
чала на вопросы, сладостями угощала. И «по чарочке» все-таки на-
лила! Евдокия Федоровна так расхваливала «хранцузам» молодого
Хрущева, что я сам чуть ли не плакал от гордости. А потом возвра-
щаемся в гостиницу, едем мимо дома Пирожкова, а там под подъез-
дом рабочий класс в домино играет на лавочке.

– Выходим? — спрашиваю.
– Выходим! — соглашаются иностранные гости. Вышли с фран-
цузами из авто, люди ко мне бегут, обнимают. И тут же сели — и да-
вай поднимать по чарочке. И пили у меня французы и за партию, и
за Хрущева, и за рабочий класс! Вот так-то.
А еще была целая эпопея как я подружился с колхозниками.

Я всегда старался любую задачу трансформировать в реальную
пользу для людей, для своего коллектива. Какие бы ни ставили пе-
редо мной задачи руководство треста или партия, я всегда искал
прикладное решение, чтобы получить результат не просто для ра-
портов, а по-настоящему людям добро дать.
И вот вам такой позитивный пример. Внедряя на местах про-
грамму партии «О смычке рабочих и колхозников» мне удалось
очень удачно организовать дружбу нашего предприятия и ближай-
ших колхозов. Хорошая пропагандистская программа дала полез-
ный людям результат. Постановление КПСС называлось «Серп и
молот», под это постановление мы крепко подружились с колхозом
«Прапор Ленина» села Новотроицкое Волновахского района, дирек-
тором которого был Петр Семенович Онищенко.
По моей задумке мы решили организовать взаимовыгодный об-
мен. Из села Новотроицкое на шахту в дни сельскохозяйственных
ярмарок (их тогда базарами называли) везли продукты. Мы же от
предприятия по-шефски помогали колхозу лесом, посылали в по-
мощь строительные бригады и так далее.
Очень пользовались популярностью эти сезонные ярмарки, о ко-
торых объявляли заранее. Цены на таких ярмарках были ниже чем
обычно, люди могли сделать запасы того же картофеля и других
овощей. А главное — это было новое и очень позитивное действо,
которое проводили с таким чудесным настроением! Женам шахте-
ров очень даже нравилось наряжаться по-особенному на эти овощ-
ные базары: хоть и за продуктами, а словно на праздник приходили.

Обменивались концертными номерами: наша самодеятельность
и колхозная играли для людей, в клубах выступали танцевальные
коллективы, пели популярные песни.
Один раз на таком концерте вызвался выступить слесарь Авде-
ев, но в программе он представлен не был. Я не мог предположить,
что он ерунду какую-то станет исполнять: все-таки коммунист, кадр
старой закалки, и дал добро — пусть поет, раз так уж очень просит-
ся. Вот он на сцену выползает, тащит с собой табурет, жену и гита-
ру. Вроде все чинно: поприветствовали похлопав в ладоши, ждем
номер. А он как дал неприличные частушки! Я чуть сквозь землю не
провалился — скандал! Прибить был его готов!
А второй раз Авдеев тоже «отжег», когда меня кандидатом в пар-
тию принимали. Взял слово сказать какой я, достоин, мол, и почему.
И привел уникальные аргументы. Как вспомню, смеюсь сам.
– Есть у Макарова, — говорит он на собрании, — большой минус —
он всегда первым с людьми здоровается и по нескольку раз может
за день, когда встречается, здороваться. Но есть у него и большой
плюс: у него мать — красавица!
«Вот это аргументы, — думаю я, — без ножа режет!» Ну, да, здо-
роваюсь всегда первым, просто потому, чтобы не обидеть челове-
ка, за целый день десятки людей перед глазами: виделись или не
виделись — всех не упомнишь, что мне трудно «здравствуйте» ска-
зать? А по поводу мамы… вот опять улыбаюсь, вспоминая: ну, это же
надо было додуматься на партийном собрании такие доводы приво-
дить! И смешно, и здорово. Мамочка действительно была красави-
цей. Как бы там ни было, а получается в кандидаты КПСС меня при-
няли именно по таким аргументам.
Конечно, все мои воспоминания о маме, молодой супруге, се-

мье, о том, как мы тогда жили — очень теплые. В то время, когда на
31-й шахте на мои плечи легло столько задач, мне очень добавляло
сил понимание того, что моя личная жизнь полна искренней любви

Сын!
Сереженька Макаров.
и заботы. И каждый мой успех на работе для меня означал благопо-

лучие моей семьи, моей дорогой супруги.
Как я уже рассказывал раньше, до декрета Лиля была отправлена
после института на Рутченковский коксохимзавод. Не девичья была у
нее профессия: грязь, газ, ноги горят. Поверх рабочих комбинезонов
кутались в платки, надевали примитивные защитные очки, ботинки с
набитыми деревянными подошвами — так девчата и моя Лиля рабо-
тали на коксовых печах. Температура в коксовой камере — 1200 – 1300
градусов, на поверхности кладки — тоже дай боже! Чтобы не сгорела

обувь поверх надевали ботинки-колодки. Конечно, такая работа — не
для хрупких женщин, но девчонки честно работали. Лилю потом пе-
ревели в ОТК — стало не так страшно за ее здоровье и безопасность.
А в январе 1950 года, когда я был на ночном наряде, телефонист-
ка сообщила мне, что у меня родился сын! Лиля перед родами пое-
хала к своей маме в Буденовку и там же рожала, в буденовской боль-
нице. В тот год снега по пояс намело, но я летел домой поделиться с
мамой этой радостью, не замечая сугробы и мороз. Мама расплака-
лась от счастья, узнав, что первым из внуков родился мальчик.
Жили мы большой семьей: все в одной комнате, но в три окна! К
ней была пристроена веранда: там стояли печь и там же, натопив,
купали маленького Сережу в железном корыте. С нами жила мама и
тетя Патя. Так получилось, что в наш родной дом, когда я учился в
институте и был прописан в общежитии, подселили большую семью
с пятью детьми, маме оставили лишь одну комнатку. Отец подсе-
ленного семейства Дмитрий Борисович был крепильщиком на шах-
те, мы с ними дружили, никаких обид за дом не было.
Подселение тогда было делом обычным: уплотняли всех, кого
можно. И когда мне, уже семейному человеку, дали квартиру — мы
просто решили забрать маму Елену Романовну к себе. Жили друж-
но и между собой, и с соседями.
Главный инженер Леонид Иванович Стариков был в соседях у нас
и часто любил зазывать нас с Лилей в ресторан. Говорил: «И что это
мы все работаем и работаем? Давайте отдохнем!» Причем мог и в 11
ночи придумать «отдохнуть» — очень любил ездить в ресторан «Мо-
сква». Там его встречали со всем почтением, как частого посетителя.
Он любил заказывать музыку, так что как только Стариков ступал на
порог ресторана — оркестр тут же встречал его песнями о шахтерах.
Но так часто он стал звать нас посидеть в ресторан, что мы с Лилей
от него стали прятаться. Как-то видим, что он к нам — куда прятать-
ся? Мама нас в шкаф с одеждой затолкала, сидим с Лилей в нафтали-
не, пережидаем его приход, а сами от нафталина и смеха еле сдер-
живаемся, чтобы не обнаружить себя! И смех, и грех, как говорится.

Так вышло, что в эту же нашу однокомнатную квартиру потом
приехала жить и тетя Патя — мамина родная сестра. До войны она
была медсестрой, работала в детском санатории в Крыму. Это была
очень хорошая, можно сказать престижная работа, жизнь ее про-
текала спокойно, пока не грянула война. Она была мобилизована
в армию, медперсонал работал в госпитале, раненые поступали и
поступали. Однажды рано утром узнали, что в городе немцы, они
ворвались в госпиталь, издевались над ранеными красноармейца-
ми. Женщин угоняли в Германию и тетю Патю не минула сия чаша.
Оказалась она во Франкфурте, работала на хозяев, живя с ними в
квартире. Повезло, что не обижали, но все равно это был плен: на
руке нашивка белого цвета, как знак, что ты человек низшего сорта.
После победы тетя Патя вернулась на родину, но старалась
скрыть от людей, что была в Германии: долго не могла устроиться
на работу — пробел в трудовой книжке с 1941 по 1945 годы был не-
гласным клеймом о неблагонадежности: угнанных в Германию нем-
цами девушек и женщин считали изменниками, не брали на работу,
сторонились общаться.
Ее дочь погибла во время войны: поезд в котором она ехала в эва-
куацию на Кавказ, разбомбили. Это было тяжелое для тети Пати вре-
мя, судьба ее не уникальна испытаниями: похожа на судьбы мно-
гих женщин, переживших войну, плен, потерявших деток. Потом она
устроилась медсестрой в селе Старо-Игнатьевка Донецкой области.
Мама — самая старшая была в семье и все ехали к ней; если что — к
Леле. Ну и кому, как не нам, было приютить тетю Патю? И моя сестра
Тамара с детками жила у нас пока не получила работу и квартиру. Та-
кая вот семейная компания, а я — ответственный за всех них мужчина.
И знаете, вот это ощущение, что у тебя большая семья — оно бес-
ценно! Ты не только переполнен заботами о родных. Это такая ис-
кренняя радость в праздники, такой настоящий тыл в сложные пе-
риоды, и смысл твоего рождения — род!
Вспоминаю как однажды, съездив к родителям, вернулась Лиля
домой загадочная какая-то, ходила улыбалась сама своим мыслям,
так и не рассказав, что готовит сюрприз. Через время иду с рабо-
ты домой. Подхожу, смотрю — во всех окнах люстры горят, прям

Родная сестра моей мамы Платонида Ливенцева – тетя Патя в молодости

иллюминация на всю улицу. А на окнах — голубые гардины. Такая
красота! «Вот оно, счастье, — думаю. — Вот она — жизнь! Вот мой
счастливый уютный дом!» Оказалось, отец дал Лиле два рулона ба-
тистовой кальки, и она из этого смастерила такие шикарные шторы
и встречала меня сюрпризом в окнах. Вот такие были наши домаш-
ние радости и будни. Это поддерживало, когда на работе дела шли
не гладко или не было никакого роздыху от планов и задач.
И вот только, так сказать, я разухарился, и шахта заработала как

надо, и даже, я бы сказал, здорово работала, да и с семьей обжил-
ся, — переводят меня начальником шахты № 2/7 «Лидиевка» треста
«Рутченковуголь».
Вроде как предложили, но такие «предложения» фактически вы-
глядели как приказ. Отказаться было невозможно: с приказом не
поспоришь. После того, как прошло деление на два треста, посто-
янно проводились какие-то кадровые перестановки. Шахта № 2/7
«Лидиевка» была самой крупной в тресте с добычей больше милли-
она тонн угля в год. Коллектив работал устойчиво, даже план пере-
выполняли, шахта была перспективной. И в январе 1956 года я был
направлен руководить работой этой шахты. Секретарем парторга-
низации на тот момент был Вадим Иванович Мищенко, он же про-
водил партсобрание, на котором из кандидатов меня приняли в чле-
ны коммунистической партии, и это было очень важно: каким бы
толковым ты ни был специалистом, но вверх по карьере ты мог дви-
гаться только при условии, что ты член КПСС — только тогда тебе
доверие и почет.
В конце июля 1956 года по случаю награждения Донецкой области

за успешные показатели в угольной промышленности проводилось

большое торжество: возле обкома прошел массовый официальный
митинг, говорили много хороших и хвалебных речей, и я принимал
участие в этом мероприятии. А после поехал на шахту, и, как было за-
ведено, собрал руководителей по такому случаю в банкетном зале. И
только подняли тост по случаю награждения, зовут меня к телефону:
вызывает первый секретарь Донецкого городского комитета партии
Алексей Антонович Титаренко, который в дальнейшем прошел боль-
шой путь до второго секретаря ЦК Компартии Украины. «Срочно, не-
медленно в горком приезжай!» «Вот черти, — думаю, — уже кто-то
насексотил что ли, что мы тут банкеты устраиваем». Загрыз выпитый
стакан корешком, чтобы от меня не несло водкой, и поехал на ковер.
Приехал, жду в приемной, а в кабинете Титаренко разносит ди-
ректора «Бутовки» Данильченко: хотя они и товарищами были, но
тот так успел уже «наотмечаться» по случаю награждения области
орденом, что получил «по самую дружбу».
– Твою ж мать! Скотина пьяная! — кричит злой Титаренко, ну и
так далее. А я сижу и вспоминаю историю, рассказанную мне глав-
ным бухгалтером треста.
Однажды лютой зимой, сидели они где-то выпивали: Данильчен-
ко, директор шахты «Бутовка», Николай Иванович Захаров, этот же
рассказчик — бухгалтер комбината «Донецкуголь» и еще кто-то. И
тут Данильченко придумал: «А поехали ко мне домой в гости!» Дом
у него был большой, хлебосольный, жена как раз уехала к родствен-
никам, они и поехали с намерением продолжить выпивать и там же
заночевать.
Загрузились в сани и лошадь их потащила. Вот кучер доставил к
дому, зашли, продолжают выпивать, и тут Николаю Ивановичу так
сильно взгрустнулось, что он даже заплакал. Товарищи его спраши-
вают: «Что такое?»
– Как же мне лошадь жалко, она там на холоде, под дождем! —
всхлипывая молвит тот.
Ну, естественно, коняга на улице — где ж ей быть-то? Стоит на
морозе, там дождь со снегом, и вот он ее и пожалел.
– Сей миг исправим. Не плачь, друг. Заводи скотину на веран-
ду! — командует кучеру хозяин.

И что вы думаете? Запихнули лошадь натурально на веранду!
А жинка Данильченко была, как помните, в отсутствии и приехала
домой под утро. Представьте себе: открывает она дверь на веранду,
а там — конь стоит, а по всей хате собутыльники мужние валяются.
Как скомандует она:
– Вашу мать! Подъем! — и давай всем, что под руку попадется, ко-
лошматить гостей.
Все уже поубегали от разъяренной супружницы, а Николай Ива-
нович был инвалидом: без ноги, костыль потерял где-то в доме по
пьянке, убежать не может. Так полз по снегу от разъяренной хозяй-
ки в одних кальсонах! А она его и тряпкой, и веником, и чем ни по-
падя охаживала — получил уже за всех: и за товарищей, и за лошадь!
Как сам потом шутил: «Еле ногу унес». Вот такая анекдотическая
история приключилась с директором «Бутовки».
И вот сижу слушаю, как он получает от Титаренко, а следом вызыва-
ют меня. Захожу в кабинет к Титаренко, присел у самого входа: подойти
ближе не решаюсь, а то и мне сейчас башку оторвет за пьянку. Но Алек-
сей Антонович спокойно начал разговор, поинтересовался состоянием
дел на шахте, я доложил, рассказав, что даем сверх плана столько-то.
И тут он торжественно так выпрямляет спину и сообщает, что на
днях, в Донецк приедет Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сер-
геевич Хрущев. В программе: проведение партийно-хозяйственно-
го актива угольщиков и масштабный торжественный митинг трудя-
щихся с его участием на стадионе «Шахтер», где будет представлен
министр угольной промышленности Украины.
По решению обкома партии мне, как руководителю шахты, было

предложено выступить на торжественном митинге с сообщением о
работе, задачах и перспективах коллектива шахты № 2/7 «Лидиевка».
Большая честь, скажу я вам, ведь сам Первый секретарь ЦК КПСС Ники-
та Сергеевич Хрущев будет, но я ни капли не дрогнул, выступать с три-
буны не боялся. Виду стараюсь не подавать, а на душе — такая гордость!

В помощь подготовки доклада мне дали специалиста Володю
Кузина, заведующего идеологическим отделом горкома партии, он
на таких серьезных докладах, как говорится, не одну собаку съел,
мог подсказать правильные акценты. В списке выступающих на ста-
дионе с трибуны от шахтеров Донбасса, кроме меня, были указа-
ны: начальник шахты имени Кагановича, переименованной позже
в «Бутовка – Донецкая», начальник участка еще одной из шахт и два
бригадира очистных забоев. Свой доклад я на зубок выучил, дослов-
но знал, как по писаному мог рапортовать.
В августе 1956 года в зале театра оперы и балета в Сталино состо-
ялся партийно-хозяйственный актив угольщиков и шахтостроите-
лей Донбасса и Украины. Никита Сергеевич Хрущев в выступлении
отметил, что ЦК КПСС решил усилить кадрами отрасль и регион, и
представил Александра Федоровича Засядько в качестве министра
угольной промышленности Украины.
Во второй половине дня, после оперного, едем на стадион
«Шахтер». На специально установленную для мероприятия три-
буну поднимаются Никита Сергеевич Хрущев, министр угольной
Стадион был заполнен

до отказа, встречая
Никиту Сергеевича
Хрущева.

промышленности СССР А. Н. Задемидко, министр угольной про-
мышленности УССР А. Ф. Засядько, первый секретарь Донецкого об-
кома партии И. П. Казанец, первый секретарь Донецкого городского
комитета партии А. А. Титаренко, руководящие работники ЦК Ком-
партии Украины, Совета министров СССР и УССР и выступающие, в
числе которых и я — молодой директор шахты.
Стоим на трибуне — кто ближе, кто дальше от Хрущева. И тут он
говорит:
– Давай ко мне поближе. С какой шахты? Как работаете?
Я ему браво рапортую:
– Лидиевка! Хорошо работаем!
Он улыбнулся, я стою рядом, гордость аж распирает меня! Вижу,
даже знаменитая Паша Ангелина не на трибуне, а я — вот, свечусь
счастьем рядом с первым руководителем страны! Полный стади-
он народа! На зрительских трибунах, на поле — стать негде! Я такое
впервые видел, не могу даже сейчас спокойно без эмоций вспоми-
нать тот момент.
После очередного выступающего Никита Сергеевич спрашивает
у Алексея Антоновича Титаренко:
– Сколько еще у вас выступающих? От металлургов вы людей
подготовили? От машиностроителей есть?
Смотрю, Титаренко и Казанец словно растерялись, переглядыва-
ются — нет у них других выступающих кроме угольщиков.
– Ну тогда следующим объявите меня, я выступлю, давайте сло-
во мне, — сказал Хрущев.
И Титаренко, хотя по сценарию митинга вроде как я уже дол-
жен был от донецких шахтеров выступать, предоставил слово Пер-
вому секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву. Стадион
просто накрыли приветственные аплодисменты! Я и расстроиться
не успел, что доклад мой не пригодился, такое вдохновение, такой
восторг — хоть пой!
Никита Сергеевич Хрущев говорил о работе угольной промыш-
ленности Украинской ССР, о целях, задачах. И была от него крити-
ка: в адрес руководства области и города, конкретно говорил, с чет-
кими замечаниями — и по-крупному, и по мелочам. Помню, даже

Рядом с Первым
секретарем ЦК КПСС
Никитой Хрущевым —
Юрий Макаров.
городской сад прицепил, мол, проезжал мимо и не понравился ему

там город. Место действительно выглядело не ахти как, еще не было
реконструировано, там обычно, как на выселках, ставили цирк-ша-
пито, на тот момент территория была забором огорожена.
– Работать всем надо лучше, — разошелся Никита Сергеевич так,
что глаза даже злые стали, я же рядом стою и вижу.
А потом мигом у него лицо поменялось, и он говорит:
– Товарищи, я глубоко убежден, что угольная промышленность
Украины начнет работать без замечаний, хорошо, так как я привез
вам на должность министра угольной промышленности крупного
руководителя, вашего земляка, замечательного человека — Алексан-
дра Федоровича Засядько!
И тут стадион такими радостными приветственными овациями
взорвался — непередаваемо!
Люди не могли усидеть на трибунах, ринулись с мест на поле,
поближе к выступающим, с приветствиями, кричат во всю мощь:
– Ура! Да здравствует Никита Сергеевич! Слава КПСС! Слава
шахтерам!

Я обернулся, посмотрел на Засядько — в его глазах были слезы.
Какие чувства у него были в этот момент, скорее всего словами и не
опишешь. Это был невиданный для страны прецедент, чтобы Гене-
ральный секретарь Центрального комитета коммунистической пар-
тии Советского Союза, первый руководитель государства лично пред-
ставлял народу, горнякам, утвержденного на должность министра
союзной республики. Да еще и земляка! Это была огромная честь!
Аккурат, когда писалась эта книга, нашлась фотография из фо-
то-архива газеты «Известия», на которой запечатлен момент вы-
ступления Хрущева на стадионе. На ней я — по левую руку рядом с
генеральным секретарем, стою спиной к фотографу, лицом к Хру-
щеву, весь во внимании к его эмоциональной речи. Не знаю, как
вам даже словами объяснить то волнение, тот мой восторг и значи-
мость этого события для меня. Это был исторический день для на-
шего шахтерского края и очень памятное для меня лично событие.
В этом же году по инициативе Хрущева, была начата программа

перестройки руководства промышленностью и строительством, ко-
торая коснулась и угольной промышленности Донбасса. Под руко-
водством Александра Федоровича Засядько готовилась программа
перевода шахт на кардинально новую форму работы. На отдельных
шахтах региона, в число которых вошла и № 2/7 «Лидиевка», в по-
рядке эксперимента вводилась новая система организации труда и
заработной платы. Это, как сейчас принято говорить, был пилотный
проект, ответственность за результаты взял на себя непосредствен-
но Александр Федорович Засядько. Он не просто из министерского
кресла курировал исполнение, а сам лично прибыл на нашу шахту
и что называется прощупал процесс от и до. Я имел, можно сказать,
честь и удачу быть не просто сторонним свидетелем, а непосред-
ственным участником этого процесса.
В двадцатых числах сентября на шахту позвонил начальник ком-
бината «Донецкуголь» И. П. Красозов и сообщил, что, по решению

министра, шахта № 2/7 «Лидиевка» в порядке эксперимента пере-
водится на новую систему организации труда и заработной платы.
А уже 23 сентября 1956 года, как говорится, открывай пошире во-
рота: на шахту прибыли министр угольной промышленности Укра-
ины А. Ф. Засядько, замминистра М. П. Нырцев, главный механик
министерства В. А. Хорунжий, начальники ведущих управлений Мину-
глепрома, начальник комбината «Донецкуголь» И. П. Красозов и пред-
ставители служб комбината, главный инженер треста «Рутченкову-
голь» А. И. Попов, партийные руководители города и района тоже с
ними. С этого мощного визита, который я, как начальник шахты, при-
нимал лично, началась кропотливая работа по переводу шахты № 2/7
«Лидиевка» на новую систему организации труда и заработной платы.
Несколько месяцев министр лично изучал шахту вдоль и попе-
рек, направляя нововведения. И это происходило у меня на глазах
и при моем участии. Я хочу обратить внимание на стиль и методы
работы Александра Федоровича. Как обычно работает руководитель
такого уровня, имея столько заместителей, начальников управлений
и служб? Другой бы удовлетворился тем, что рассмотрел предложе-
ния, обобщил, и дал заключение, но Засядько был не таким: не каби-
нетный, практичный и уникальный был министр. Все поездки в шах-
ту, когда был у нас на предприятии, Александр Федорович проводил
лично. Он не брал с собой «свиту», когда спускался под землю, ему
достаточно было начальника шахты, то есть меня, так что отшага-
ли мы с ним рядом не один километр. Министр досконально изу-
чил планы горных работ, осмотрел каждый участок на месте, вникал
в состояние горных выработок, оборудования, машин, механизмов,
интересовался кадрами, укомплектованностью и квалификацией
рабочих. Тут же следом, с учетом его выводов, начальники управле-
ний и служб оперативно готовили по своему профилю предложения
по реконструкции, организации труда и другим вопросам.
Узкие места, как опытный специалист, министр видел сразу. На-
пример, подземный транспорт. Почти вся добыча угля и порода шли
по центральному уклону длиной 800 метров, оборудованному бес-
конечной откаткой с лебедкой «ОЛ-9». Если на такой лебедке, не
дай бог, случалась авария, то начиналась «свадьба» — так горняки

называли завал вагонеток, наскакивающих друг на друга, справиться
с которым за час было невозможно. Когда такое случалось — считай
несколько дней шахта стояла, пока растащат. К тому же, тут труди-
лись девчата, переставляя вручную вагонетки: с породой идет на-
верх, а порожняк, спускающийся вниз, нужно было перекидывать с
рельс на рельсы. Труд не из легких: женщины, а именно они тогда
работали на этих позициях повсеместно, как-то так приловчились —
бедром подталкивали вагонетку на колесике, чтобы полегче рывок
сделать и перенаправить эту «транспортную модель».
Думаю, что если бы установить транспортеры, которые, как я знал,
были опробованы на шахте треста «Ростовуголь», было бы здорово.
Идем с министром, обсуждаем, советуемся, и я рассказал Александру
Федоровичу, что будучи на совещании по передаче опыта познако-
мился с одной женщиной, научным работником из Курска, представ-
лявшей свой научно-исследовательский институт, которая делала
доклад — они разрабатывали такие транспортеры. Фамилию этой ум-
ной дамы я помнил и назвал ему. Выехали из шахты, Засядько кого-то
набрал, раз-два — нашли ее, тут же вызвали на шахту. Меня очень
тогда поразило: министру специальных каких-то выводов служб не
понадобилось, он сразу все оценил, сразу дал команду немедленно
проектировать и готовить в кратчайшие сроки выработку, оборудо-
вав ее самым мощным по тем временам ленточным конвейером КРУ.
Через неделю все предложения, чертежи, график пуско-наладочных
работ были представлены на рассмотрение министру. Когда насте-
лили конвейер, заменив лебедку — одно удовольствие по высшему
уровню! А по всем лавам установили цепные СКР-11. Это была на-
стоящая революция, потому что вместо допотопной доставки угля
из лавы на поверхность, теперь у нас были современные конвейеры.
Александр Федорович Засядько умел работать масштабно. Изучая

нашу шахту, он на ее примере четко и конкретно сумел рассмотреть
перспективы развития для всех шахт угольной промышленности.

Его нововведения были стратегически верны, действительно давали
толчок к экономическому росту и главное — благополучию людей.
Труд стал оплачиваться достойно: на предприятиях, где внедрялись
его программы, в отделах кадров стояли очереди из желающих ра-
ботать на шахтах.
Засядько отлично знал, как и в каких условиях людям приходится
давать стране угля. Он хотел, чтобы на смену человек шел, понимая
сколько стоит его труд, силы, а зачастую и здоровье, не говоря уже о
том, как рискуют шахтеры и шахтерочки (под землей по-прежнему
работало очень много женщин), спускаясь в забой — от смертельных
случаев ни одна шахта не застрахована на все сто процентов.
На шахте был составлен график встреч работников всех катего-
рий с министром. Александр Федорович встречался с бригадами
очистных забоев, подземного транспорта, с добычными участками
и отдельно с начальниками участков, транспорта, энергомеханиче-
ской службы и так далее. Он хотел лично переговорить с каждым
и умел это делать очень доверительно, непринужденно: иногда с
юмором даже, а иногда — и с крепким словцом. Собирали такие со-
брания для встреч с коллективом в моем кабинете начальника шах-
ты. Полный кабинет людей: приходила вся смена, усаживались на
стульях и даже на полу.
Вот интересная деталь, характеризующая Засядько: он умел ока-
зать уважение, не взирая на свою должность. А ведь, чего греха та-
ить, по природе человеческой другие, поднимаясь по карьерной
лестнице, набирали полные карманы чванливой «значимости». Так
вот, в кабинете начальника шахты (мне на всю жизнь запомнилось)
Александр Федорович никогда не садился за мой стол, всегда ря-
дом — за приставной. Он категорически заявлял:
– Это твое место, а меня — и за приставным узнают.
На этих собраниях я буквально у него учился, он умел найти под-
ход к самым сложным людям, умел убедить и всегда прислушивал-
ся к дельным предложениям на таких встречах.
Вот, к примеру, идет встреча с бригадирами очистных забоев.
Засядько разъясняет суть перевода шахты на новую организацию
труда и зарплаты. Начинается обсуждение, обмен мнениями. Ну,

шахтеры рубать не только уголек умеют, они и словом могут руба-
нуть. И бригадир Василий Молчанов обращается к Засядько:
– Александр Федорович, а здесь в том-то и том-то похоже ты хо-
чешь нас объегорить?
Засядько улыбнулся и вопросом на вопрос:
– А ты как предлагаешь, Вася?
Молчанов долго пояснял, что он предлагает, но было видно, что
просто пытается выторговать больше привилегий. Александр Федо-
рович дослушал:
– А вот теперь ты, Вася, меня хочешь объегорить! — собрание тут
же отреагировало: все дружно посмеялись над этой ситуацией. В
конце концов после живого обсуждения приняли правильное взве-
шенное решение.
После встреч с рабочими по категориям дважды проводились
большие общие собрания с выступлениями Александра Федорови-
ча. И на таких многолюдных собраниях очень детально подходили к
обсуждению вопросов. Эти встречи с людьми требовали много вре-
мени, а еще больше сил, терпения от руководителя. И это лишь ма-
лая часть поистине титанической работы, которую проводил лично
министр Засядько по переводу шахты на новую систему.
Вышло Постановление Совета министров СССР и ЦК КПСС от

8 октября «О неотложных мерах по развитию угольной промышлен-
ности Украинской ССР», следом — разработанный на основании По-
становления Приказ министра угольной промышленности УССР от
13 октября 1956 года № 195 «О переводе шахт на новую систему ор-
ганизации труда и заработной платы».
Не стану утверждать достоверность следующей истории, но в
кругу руководящих работников угольной промышленности ходил
разговор о том, что постановление Совмина и ЦК КПСС от 8 октября
Александр Федорович Засядько подписал вначале у Никиты Серге-
евича Хрущева, находясь с ним в одно время в Крыму на отдыхе, а

потом уже началось согласование в Госплане, Минфине СССР и т. д.
Это был сильный тактический ход министра, но и ответственности
на его плечи добавилось космических размеров. Если бы програм-
ма полетела и не сработала — полетели бы головы у всех, начиная
с Засядько. Зачем ему нужно было так рисковать? Имеется объяс-
нение. Дело в том, что для выполнения Постановления требовалась
огромная сумма финансовых средств и материальных ресурсов. И
Засядько, предчувствуя, что согласование в Совете Министров мо-
жет затянуться надолго, а то и изъять отдельные положения поста-
новления, пошел на такой рискованный шаг, заручившись подписью
Генерального секретаря Н. С. Хрущева. Я еще раз отмечу, письмен-
ных доказательств и подтверждений тому нет, но такая стратегия
вполне в духе, умеющего правильно рисковать и по-министерски
мыслить Засядько.
Итак, вышло постановление и приказ, и с этого дня началось
официальное внедрение в жизнь всех положений приказа.
Засядько по-прежнему еще несколько месяцев держал под лич-
ным контролем выполнение своего приказа. Два-три раза в неделю
приезжал на шахту, выслушивал мой отчет о ходе работ, спускался
в шахту, проводил собрания. За это время на шахте побывали ми-
нистр угольной промышленности СССР А. Н. Задемидко, секретарь
ЦК Компартии Украины О. И. Иващенко. Ольга Ильинична, даже в
шахту спускалась, а когда выезжала на поверхность, говорила:
– Ну, как же вони там роблять в таких умовах, жах! — искренне
сокрушалась она от впечатлений.
Постоянно курировали лично и бывали на шахте партийные ру-
ководители области и города, приезжал начальник комбината «До-
нецкуголь» И. П. Красозов и другие ответственные работники. Мо-
жете себе представить темп моей работы и график, когда нужно и
за шахтой следить, двигаться вперед, и такие делегации принимать?
Но мне всегда нравилось, когда темп работе задавала большая цель.
Так что справлялся.
В течение полугода Александр Федорович Засядько держал под
личным контролем ход выполнения своего приказа. Каждый день
требовал отчет, бывал лично на шахте, спускался в лавы, ездил по

всем участкам, говорил с людьми в поселке, на собраниях, проводил
совещания по три раза в неделю. Я все это видел лично. Это был,
очень важный для него, и, как показало время, стратегический для
промышленности проект.
При том, что главным было производство, глаз министра подме-
чал и бытовые картины: особо интересовался, как живут люди в по-
селке. А жилой фонд был в аховом состоянии.
Александр Федорович, побывав не раз в шахтерском поселке и
увидев, как плачевно там все, решил в корне изменить ситуацию
и утвердил строительство жилья хозяйственным способом с уча-
стием в строительстве будущих жильцов. Процесс для меня был не
нов: подобным образом я уже вел строительство в сотрудничестве с
Элизбаром Онисимович Миндели, о чем ознакомил Засядько в од-
ном из обсуждений практических моментов.
А дело было так. Обращается ко мне как-то Александр Федоро-
вич с вопросом:
– Что по-твоему можно сделать, чтобы быстрыми темпами как-
то улучшить жилищные условия трудящихся шахты?
И он был прав: очень назревший вопрос, люди вкалывали на сме-
нах, и нужно было как-то по-хорошему их отблагодарить, чтобы они
понимали, что их ценят, о них заботятся.
И вот тут-то я вспомнил свой опыт строительства и хозспособ,
неофициально разрешенный и внедренный Миндели: рассказал За-
сядько о нашем строительстве, даже про лошадь и плуг не забыл,
которые доставал лично, чтобы котлован под фундамент рыть. То,
что я работал вместе с Элизбаром Онисимовичем Миндели, понра-
вилось министру — он очень тепло отзывался о Миндели. А я слушал
и так радовался этим теплым словам, словно меня самого хвалили.
И вот через время, видимо после нашего разговора, все взвесив,
Александр Федорович Засядько разрешил строительство жилья хо-
зяйственным способом с участием в строительстве будущих жиль-
цов, сделав этот процесс официальным. Так идея Элизбара Ониси-
мовича Миндели нашла свое законное отражение в Постановлении
министра угольной промышленности А. Ф. Засядько «О строитель-
стве жилья хозяйственным способом». Началось полноценное

строительство многоэтажных домов для горняков на всех шахтах
Донбасса.
Поселок шахты № 2/7 «Лидиевка» был на тот момент типичным
дореволюционным поселком с одноэтажными домиками с мягкой
кровлей, не знавший обновлений десятки лет. Благодаря, как сей-
час бы сказали, лоббированию программы самим Засядько из фон-
дов Министерства было выделено столько строительных материа-
лов, что мы смогли провести ремонт всего жилого фонда. Еще раз
подчеркиваю: всего жилого фонда шахты.
Тогда же на поселке началось строительство многоэтажных до-
мов. Люди очень радовались. Это было масштабно по тем временам,
это давало такой позитив, что слова бессильны в описании радост-
ного настроения тех дней. Вместо хибар, покрытых толью, выросли
добротные новые дома, построили дворец культуры, большую сто-
ловую с рестораном. Это было настоящим подарком шахтерам.
А за счет директорского фонда я распорядился привести в по-
рядок местное кладбище. Кому-то может показаться это незначи-
тельным, но люди были очень благодарны, что могут пойти почтить
память ушедших родных не по колено в грязи, а по нормальным до-
рогам. Это было доброе и нужное дело для простых людей.
Было еще одно нововведение, которое в это время провели и ко-
торое пошло потом в мой профессиональный актив. А начиналось
все, так сказать, с бытовой неудобицы: жил я, перейдя и переехав
работать с 31-й на шахту № 2/7 «Лидиевка», в хорошем доме, но —
аккурат под терриконом. Колчедан, так как тогда еще не было пол-
ноценной переработки, составлял терриконовую массу, и чуть до-
ждик — начинал тлеть и дымил нещадно, невозможно было открыть
окно, было нечем дышать, к тому же была опасность возгорания и
взрыва. Я подумал: ведь, можно и нужно с этим что-то делать, а не
из окна наблюдать, морща нос. Создал специальную бригаду по ту-
шению террикона. Ребята поначалу пытались схитрить: я их от-
правлю на террикон, а они там спят, поросята. Перевел их «на вы-
работку» — сразу результат очевиден стал. Интересно получилось:
тушение пожаров на терриконе я ввел, так сказать, по ходу дела,
особо не афишировал, а потом это вошло в практику, зачлось мне

большим плюсом. Это стало хорошей практикой, чтобы дымящие
терриконы и отвалы не загрязняли атмосферу. Даже награду дали
за вклад в развитие экологически направленных практик, назвав
«Человеком столетия».
В целом шахта работала устойчиво, заработки рабочих качествен-

но увеличивались, но не обходилось без аварий и, как следствие, ав-
ралов. Об одной аварии расскажу отдельно. Провел «вечерку», толь-
ко вернулся с шахты домой — звонок: в ночную смену произошла
авария на грузо-людском подъеме шахты, благо без человеческих
жертв. При подъеме груза самопроизвольно сработали «парашю-
ты», клеть застряла в стволе, вследствие чего барабан подъемной
машины сорвало с подушек, и двухбарабанная махина зависла на
самой верхотуре, под потолком здания подъемной машины. Утром
приехал на шахту Александр Федорович Засядько и главный меха-
ник министерства Валентин Алексеевич Хорунжий. Стояли, смотре-
ли, удивлялись не меньше моего такой картине. Александр Федоро-
вич говорит:
– Смотри, Валентин Алексеевич, запоминай. Никогда мы с тобой
такой уникальной аварии не видели и, пожалуй, не увидим, — ава-
рийная ситуация действительно была совершенно непрогнозируе-
мая, а картина — трудно представить, что такое вообще возможно.
Поудивлялись, отложили эмоции, приступили к делу. Немедлен-
но были приглашены на шахту директора машзаводов, научно-ис-
следовательских институтов. Параллельно на все шахты были на-
правлены телеграммы с приказом провести проверку состояния
стволов, подъемных установок и так далее. По оценке специалис
тов, на ликвидацию аварии было необходимо не меньше десяти
дней. Шахта вынуждена была стоять, так как не было условий для
работы, грузы и людей нечем было спускать и выдавать из шахты.
Александр Федорович Засядько, на мой взгляд, принял гениаль-
ное решение.

– Горнотехническую инспекцию я беру на себя, организация ра-
бот — за тобой, — говорит он, обратившись ко мне. — Нам нельзя в
этот момент терять добычу — на нас смотрит Родина!
Так и сказал: «На нас смотрит Родина!»
А его решение заключалось в следующем. Договориться с рабочи-
ми трудиться в шахте сутками. Для чего одну смену людей отвести для
спуска и выдачи из шахты людей скипами, оборудовав их специаль-
ными полками. Трем сменам работать по добыче угля. Подготовитель-
ные работы остановить. Был подключен ОРС треста «Рутченковуголь»:
рабочим на сутки выдавали в шахту питание, воду. И так было в тече-
нии восьми дней, пока не ликвидировали аварию. Благодаря такому
решению, шахта за это время не потеряла добычу, а работала в плане.
Были в процессе работы и другие, не такие большие аварии, ко-
торые оперативно ликвидировались. Но главным препятствием в
переходе на новую систему труда была психология рабочих, кото-
рым в то время новшества комплексной организации, то есть «все —
в один котел», казались чем-то ненадежным, неосуществимым. И
мне, как начальнику шахты, пришлось невольно, с целью выполне-
ния плана добычи угля, нарушить принципы комплексной органи-
зации труда, сохранив в очистных забоях специализированные бри-
гады по отдельным процессам (переноске конвейеров, управлению
кровлей), восстановить старую «вызывную» систему. Так называе-
мые «переносчики» — это была целая каста, они получали хорошо,
но и работали за десятерых, так что у меня не было никаких задер-
жек между добычными сменами. Они переносили транспортеры
комбайна за два-три часа. И добычная бригада без задержек работа-
ла по добыче угля.
Все это можно было бы и не применять, если бы мне было без-
различно, как сработает шахта. Но было под угрозой выполнение
плана по добыче, была реальная необходимость привлекать «пере-
носчиков», быстро крепить, если обвал — на такие работы за копей-
ки никто бы не пошел, а по норме работали бы три-четыре дня, а
так — за полсмены могли поправить положение.
Я сделал выбор, принял решение и из фонда директора перена-
правлял суммы за выполненную работу определенным бригадам.

Думаете, я не понимал, что делаю? Понимал. И осознанно платил.
Потому что своими глазами видел, какой это тяжелый труд, и по-
нимал временную несправедливость, когда снижаются заработ-
ки именно у забойщиков и проходчиков, потому что комплексная
оплата труда на тот момент уравнивала вклад каждого в общий ко-
тел. Закон бывает несовершенен — на первых порах недочеты в
оплате труда сказывались на основных профессиях.
Я старался выправлять ситуацию, что в итоге по мне же и уда-
рило. Получив отчеты, звонит мне из треста Попов (управляющий
трестом И. В. Перов на тот момент был в рабочей командировке в
Венгрии), пригласил в трест на комиссию, которую проводил За-
сядько: «Юра, я тебе говорил не переплачивай? Вот теперь придет-
ся, наверно, тебя снять с работы». Объясняться с министром и при-
крывать меня было некому. А сам я не стал детально разъяснять
объективность принятых на тот момент мной решений.
Я знал, что прав, что от моего решения в итоге зависел еще боль-
ший результат. Но в итоге появился приказ министра угольной про-
мышленности УССР от 14 октября 1957 года № 8, п. 2. «За допущенное
нарушение принципа организации комплексных бригад, за незакон-
ные доплаты сверх комплексных расценок в забоях, сохранение вы-
зывной системы рабочих снять с занимаемой должности начальни-
ка шахты № 2/7 «Лидиевка» Ю. А. Макарова».
15 октября министр лично позвонил на шахту и сообщил мне,
что снимает меня с работы, предупредив, что работать я остаюсь
на шахте начальником участка. «Бери, — говорит, — любой участок и
работай». На это я ему ответил:
– Александр Федорович, все работающие начальники участ-
ков на своих местах, идти «пододвигать» любого из них было бы
неприлично.
– Резонно, — отвечает он мне.
Я предложил, чтобы мне дали учебную лаву, пообещал в процес-
се работы сделать из нее хороший плановый участок.
– Согласен, — утвердил министр Засядько.
За два месяца передовыми темпами упаковал лаву недостаю-
щим оборудованием и людьми, учитывая опыт перевода шахты на

новую организацию труда, на своем участке сделал все согласно по-
становлению. Я был доволен результатом: за полгода учебная лава
превратилась в отличный плановый участок. Мне известно, что ми-
нистр Засядько дважды лично интересовался моей работой у управ-
ляющего трестом «Рутченковуголь» И. В. Перова и, получая положи-
тельный отзыв, был удовлетворен результатом.
Говоря откровенно, после нагрузки в должности начальни-
ка шахты для меня работать начальником участка, даже при том,
что поставил себе мощную цель, было равноценно тому, слов-
но меня в отпуск отправили. С утра Элеонора мне тормозочек го-
товит, я еду на шахту к смене, провожу наряд, живу по часам, к
ужину я уже с семьей — красота. На прежней должности стрессы,
постоянная нервотрепка, давление всех вышестоящих руководи-
телей, огромная ответственность за весь коллектив шахты были
каждодневными.
Еще до снятия меня с должности директора шахты со мной, из-

за нервозной обстановки, случился можно сказать трагикомический
случай. Я — в своем директорском кабинете, звонит управляющий
трестом Перов, спрашивает как дела на шахте.
Рассказываю ему, мол, были неполадки, обосновано объясняю в
чем проблема, а он:
– Вот если бы сейчас поменять нас местами, если бы Перов был
на твоем месте — ты б ему, наверно, такого хвоста накрутил, да? —
иронизируя, распекает меня.
– Не наверно, а точно! — я сорвался в ответ и… бросил трубку.
Ситуация, скажу я вам, нестандартная. Сами понимаете: с руко-
водителем, если хочешь избежать неприятностей, нужно быть кор-
ректным, иметь выдержку, особенно, когда тебя распекают, дать вы-
сказать претензии — а я трубками бросаюсь.
Через минуту взял себя в руки. Да, уже не изменишь сделанного.
Нервничаю — не то слово, еще больше прежнего.

Тут звонит замдиректора шахты по общим вопросам Сергей Ан-
тонович Новиков. Знал я его еще до оккупации, в то время не лично,
а издалека, это мы потом уже, на шахте сдружились.
У него, к слову, в годы оккупации вышла очень непростая исто-
рия. Новикова и еще одного товарища Кошанского оставили, как
коммунистов в городе в подполье, до войны Новиков замом нач-
шахты работал. Уж не знаю, какому «гению» пришла такая идея, но
им поменяли документы и с другими фамилиями оставили в за-
хваченном фашистами городе. А смысл? Их каждая собака по име-
ни на шахте и в поселке знала! Когда немцы зашли, им пришлось
скрываться и бежать: они же партийные были, коммунистов нем-
цы сразу в лагерь отправляли. По новым документам с «подполь-
ными» фамилиями (других-то нет) устроились на нашей террито-
рии на другую шахту работать. И там, по стечению обстоятельств,
их опознали какие-то люди, знавшие Новикова под настоящей фа-
милией, да и доложили об этом в «органы». Его за шкирку: думали,
что в диверсанты записался, раз под чужим паспортом живет. За-
брали в КГБ, чуть не посадили, повезло — разобрались, а не сразу в
расход пустили.
Так вот, в тот день, когда я с управляющим треста по телефону
срезался, Новиков мне позвонил: «Зайди, — говорит, — “подписать
документы”». Ну, это у нас такой шифр был для ушей телефонисток,
если мы звали коллегу по специальным, так сказать, нерабочим во-
просам. «Ну, — думаю, — пойду, стресс сниму».
Зашел к Новикову, расстроенный разговором с Перовым, все
прокручиваю в голове и прокручиваю. И видать настолько увле-
чен был своими мыслями, что наливаю в стакан из бутылки себе,
а в бутылке-то — чистый спирт! И во второй стакан вместо воды,
чтобы запить, тоже плеснул спирта, и так один за другим кинул в
себя. Матерь божья! Глаза на лоб, дыхание сперло, горло перекры-
ло — огонь! Новиков графин с водой хватает и давай в меня лить.
Еле пришел в себя. Но, как говорится, клин клином вышиб: один
стресс другим перебил.
И удивительно — за те пару минут успел подумать: вот будет народ
смеяться — начальник шахты помер от спирта. «Черт возьми, — думаю,

— запишут в алкаши, добро все позабудут». Ведь и по сей день много
баек ходит о том, как руководители любили выпить. О том же Алек-
сандре Федоровиче Засядько столько «стограммовых» мифов насо-
чиняли — не пересказать все, в том числе и о его «норме». Я вам и
повторять их не стану. То, что видел, в том, где участвовал, с кем до-
велось встретиться на работе и в жизни — об этом могу говорить, а
сказки о Засядько вы и без меня найдете где почитать.
Для меня Засядько, прежде всего — пример грамотного руково-
дителя. И скажу откровенно: даже при том, что именно приказом
министра Засядько меня сняли с должности, ни капли зла на руко-
водителя я не держал, понимал, что по-другому он не мог посту-
пить. А вот гордость, что я поддержал добычу на шахте, пусть даже
ценой потери директорского кресла, и это в свою очередь помогло
сохранить позитивную оценку и внедрить программу важную и для
репутации министра, и для развития отрасли — была. В своей пра-
воте я твердо уверен и сейчас.
Расскажу вам еще о самой-самой первой моей встрече с Алек-

сандром Федоровичем Засядько. Все-таки удивительная штука —
судьба: умеет она людей друг возле друга кругами водить, да так,
что оглядываешься на прожитое и диву даешься. Было это еще в
мои студенческие годы. В 1947 году, на четвертом курсе Донецкого
индустриального института я со своей группой сдавал экзамен по
гидравлике. Экзамен проходил в лаборатории на кафедре профес-
сора Виктора Георгиевича Гейера. Принимал экзамен он сам лично.
Подготовившись к ответу по билету, я начал отвечать, но меня прер-
вали: открылась дверь и в аудиторию вошла группа во главе с пред-
ставительным, энергичным, приятным лицом молодым человеком.
По рядам преподавателей и студентов прошелестело: «Засядько…»
Да, это был Александр Федорович, в тот период министр уголь-
ной промышленности западных районов СССР. Профессор Гейер,
искренне радуясь, бросился навстречу гостю, они обнялись, потом

подошли к столу, поговорили, затем профессор стал показывать ла-
бораторию. Они долго совещались по разным техническим вопро-
сам. Мы, находясь тут же, в аудитории, невольно слышали, как про-
фессор рассказывал Засядько о состоянии лаборатории и новых
направлениях в области откачки воды из затопленных шахт Дон-
басса. Уходя, Александр Федорович поинтересовался, кивнув в нашу
сторону: «Какой курс, группа, специальность?» Прощаясь, обратил-
ся к нам, студентам:
– В следующем году, после окончания института, вы пойдете ра-
ботать на шахты Донбасса. Для шахтостроителей работы там — не-
початый край, много еще надо восстанавливать шахт. Желаю вам
успехов на трудовом фронте.
После профессор рассказал нам, что визит Засядько в институт
на кафедру был совершенно не случайным. В 1946-м все основные
здания и сооружения института, разрушенные и сожженные в пе-
риод фашистской оккупации, были восстановлены, главный первый
учебный корпус был готов к открытию в нем лабораторий, но обору-
дования для учебных лабораторий не хватало: в первую очередь все
шло на восстановление шахт и заводов.
Профессор Гейер, заведующий кафедрой гидравлики, обратил-
ся к заместителю народного комиссара угольной промышленности
СССР, начальнику Главного управления по восстановлению уголь-
ных шахт Донбасса А. Ф. Засядько с письмом, в котором излагал свое
новаторское видение, способы и методы откачки затопленных шахт.
По данным статистики, учитывая постоянный приток воды на Дон-
бассе, было необходимо откачать свыше 620 млн м3 воды. В этом
письме профессор также изложил и нужды своей кафедры: просил
помощи в оборудовании лаборатории современными механизма-
ми, насосами, эрлифтом и так далее, чтобы студентов учить не «на
пальцах», исключительно по схемам и чертежам, а непосредствен-
но на существующих в промышленности и на шахтах машинах и ме-
ханизмах. Ведь стране остро нужны были мы — молодые профес-
сиональные кадры с пылу с жару. Засядько отнесся и к методикам,
изложенным в письме, и к просьбе по лаборатории с большим вни-
манием. Дал соответствующие поручения и, как рассказывал Гейер,

через полгода лаборатория была оборудована первоклассной тех-
никой, в том числе и передовых марок зарубежных производителей.
А еще через месяц, уже в должности министра угольной про-
мышленности западных районов СССР, А. Ф. Засядько нашел время
и лично проверил результат выполнения своего распоряжения. Во
время посещения министром кафедры обсуждался очень важный
вопрос. Так как для откачки на затопленных шахтах Донбасса не
хватало отечественной техники, необходимо было закупать мощные
насосы заграницей. Было две страны, предлагавшие свои услуги и
сотрудничество в этом вопросе: Америка и Англия. В день посеще-
ния профессор, министр и другие специалисты преподавательского
состава кафедры как раз и обсуждали насосы, наиболее подходящие
Донбассу. Было принято решение закупить мощные подвесные на-
сосы «Вертинктон» в Англии, которые отлично показали себя в ра-
боте при откачке воды из шахт. В том числе и на 31-й шахте их ис-
пользовали, когда я уже стал молодым специалистом, начальником
восстановления ствола.
Вот такой эпизод, показывающий как успешно министр А. Ф. За-
сядько умел комплексно работать по всем направлениям, что при-
водило к решению главной задачи: подъему угольной промышлен-
ности Донбасса. Непрерывно наращивая добычу, восстановленные
угольные шахты моей малой родины, Донбасса, превысили довоен-
ные показатели. И в этом большом процессе, не без гордости гово-
рю — есть и мой труд, моя судьба. На всех уровнях, я, как и все со-
ветские люди, трудились на совесть.
Мой личный опыт работы в должности начальника шахты под ку-
раторством министра А. Ф. Засядько, его новаторскими идеями, ме-
тодами работы с очень непростым, непокладистым, можно сказать
с характерным коллективом, индивидуальным подходом к людям,
и даже понижение меня в должности — все это легло в фундамент и
стало практической школой, которая помогала мне на протяжении
всей жизни. Я учился не пасовать перед трудностями, находить пра-
вильные решения, смело брать ответственность на себя.

Кабинет на шахте
«Лидиевка», я за своим
столом директора
шахты, который министр
Засядько никогда не
занимал, проводя
собрания в моем
кабинете.
Шахта № 2/7 «Лидиевка» запомнилась не только грандиозным

опытом работы с министром Засядько и знаменательными в моей
шахтерской биографии событиями, но и уникальными и даже исклю-
чительными судьбами простых людей, с которыми я встретился там.
Вот к примеру, простой шахтер, Герасим Ильич Лапин был насто-
ящим героем войны и человеком из песни. Понимаете, работал ря-
дом и никогда не хвастался, не бравировал, что о нем песнь сложили,
которую вся страна поет! Скромный, не выпячивал свое героическое
прошлое, трудолюбивый, уважаемый в коллективе, работал горным
мастером наравне со всеми. А была такая очень сильная песня «На
безымянной высоте» — о героическом подвиге 18 ребят, защищавших
от фашистов высоту. Песня облетела всю страну, кто ее слышал —
мурашки по коже! И наш Герасим Ильич Лапин оказался человеком,
о котором поется в этой песне. Он чудом остался в живых. В песне, к

слову, поется «…их оставалось только трое», но в живых, как он мне
сам рассказал, осталось лишь двое героев, его буквально подняли из
горы трупов, подлечили — и снова в бой. Лапин прошел всю войну, он
был участником знаменитого парада на Красной площади в Москве в
честь 24-й годовщины Октябрьской революции, когда солдаты шли с
парада прямо на фронт. Парад проводился в самый критический пе-
риод Великой Отечественной войны, когда линия фронта находилась
всего в нескольких десятках километров от советской столицы, и по-
казал высокую твердость духа бойцов и командиров Красной армии.
Я знал, что он — уважаемый ветеран, а благодаря приглашению
на парад Победы, которое прислали на шахту, я узнал и о том, что он
еще и герой знаменитой песни. И я лично пошел на наряд, вручил
приглашение Герасиму Ильичу, разговорились и тогда-то выясни-
лось, что он один из тех героических ребят из песни — «…нас оста-
валось только трое на безымянной высоте».
А еще запомнился случай совершенно, так сказать, не героиче-

ский — скорее анекдотический, но героем в нем тоже был особен-
ный человек. И мой сынок Сережа, еще совсем пацаненок, очень
впечатлился его внешностью. Расскажу сейчас как вышло.
Владимир Николаевич, работавший в бухгалтерии на шахте «Ли-
диевка», был известен всем как очень компанейский человек. И как
человек очень-очень низенького роста, а прямо говоря — лилипут.
Мы с Владимиром Николаевичем вместе ездили на футбол. В ка-
кой-то из таких дней за окном шел дождь, но игру не отменили, и мы
прямо с работы собирались с ним на стадион. Я захватил себе бур-
ку от дождя, ему дал куртку стволового, в машину еще и маленькие
сапожки дамского размера для него захватил. По дороге традицион-
но перед матчем тяпнули по сто грамм «для куражу». Потом заеха-
ли за моим другом Сикирковым, он тогда работал в городском архи-
ве МВД, ну и еще добавили. И Владимир Николаевич чуток поплыл
от принятого градуса, разговорился, стал подробно рассказывать о

своей нелегкой судьбе, клял руководителя цирковой труппы, где он
до шахты выступал и так далее. А выступал он в «Труппе Гвидо» —
знаменитом цирке лилипутов. То есть Владимир Николаевич был в
натуральном смысле особенной внешности: маленький, как ребенок.
Когда мы пробирались на спортивную трибуну, я накинул на себя
бурку, взял его за руку, и как ребенка веду за собой. А он, захмелев-
ший, семенит ножками рядышком: куртка подмышкой, капризнича-
ет и не хочет ее одевать. И со стороны выглядит будто взрослый не
обращает внимания, что у него ребенок мокнет под дождем. Ну, ре-
бята с трибун нам кричат: «Эй, ты чего сам прикрылся, а пацана не
одел?» И тут Владимир Николаевич как выдаст им по матушке в от-
вет! Все со смеху покатились! Но это только начало истории.
После матча поехали мы с ним же вместе (мне нужно было зае-
хать к теще) забрать жену и сына. Зашли — теща стол накрыла, си-
дим разговоры разговариваем. Сережа подбежал ко мне, да и забыл,
чего прибежал: как сел напротив Владимира Николаевича с откры-
тым ртом, так и просидел молча, во все глаза глядя на лилипута. Не
мог понять: как это возможно, что ребенок взрослым голосом раз-
говаривает, да еще и выпивает-закусывает со взрослыми! Был пора-
жен. Потеха на него смотреть было, до смешного. Вот такая история
произошла. Я хорошо запомнил личико и распахнутые от удивления
глаза сына, и Владимира Николаевича теперь вот вспоминаю.
Так что вот с такими разными людьми работал. И когда пошел с
должности директора на участок, находил особое удовольствие от
ежедневного простого общения с шахтерами: это особый дух, юмор,
шахтерский характер, истории, которые они любили рассказывать
друг другу. Хорошие воспоминания и хорошие люди.
В начальниках подземного участка шахты № 2/7 «Лидиевка» не-
долго довелось мне ходить. И самым большим плюсом в том пони-
жении в должности была возможность больше времени проводить
с родными: рабочий день не затягивался на сутки, как в должно-
сти начальника шахты. И в отпуск мы ездили всей семьей, и часто
встречались на отдыхе с друзьями — осталось много чудесных вос-
поминаний, привезенных в чемодане моей памяти из поездок на
Черное море, на Кавказ.

В 1956 году произошло прекраснейшее из событий моей жизни: Мои любимые
и дорогие —
20 апреля родилась моя дочечка Наташенька. Когда мне по телефо- Лиля, Сереженька
ну из роддома об этом сообщили, я им так и прокричал в ответ на и Наташенька.
радостях:
– Вот хорошо, вот спасибо вам, вот угодили! Нам как раз девоч-
ка и нужна была!
У нас уже рос Сереженька, сыну было шесть лет, но медсестра-то,
не знала в связи с чем у нас «заказ на девочку», наверно подумала,
что я «перворожающий» отец-чудак, который думает, что от них за-
висело кто у него родится.

А в июне 1957 года состоялся мой перевод начальником шахты
№ 30. Я пытался упираться: не очень-то хотелось идти на эту шахту.
На заседании госкомиссии под председательством Ивана Ивановича
Дядыка, когда меня на беседу вызвали по поводу назначения, говорю,
мол, куда вы меня назначаете, я там пацаном бегал, меня и всерьез не
воспримут, я для них Юрка, а не Юрий Александрович. Но для пар-
тии это не аргумент: кончай бузить, иди и доказывай свою состоя-
тельность, партия в тебя верит — выполняй, вытягивай шахту и точка.
Принимал я шахту № 30 в неблагоприятной ситуации: после двух
взрывов. Все прежнее руководство шахты по решению и выводам
госкомиссии получило очень строгие наказания: от понижений в
должности и вплоть до тюремных сроков. В частности, «полете-
ли» бывший главный инженер Бенкевич, замы директора. Фактиче-
ски принимал шахту, а специалистов и руководителей толковых не
было, людей на участках нет, из того, что есть — только проблемы.
Бывший директор шахты Авраменко говорит: «Останусь на шах-
те, если Макаров будет директором шахты». Потому что хотел быть
уверенным, что его новый руководитель не спихнет всю вину на
него, если опять не дай бог что, а во мне он был уверен. Мы очень
с ним сдружились, и я знал его семью, деток, много лет дружили
хорошо.
Таких, как Авраменко, я поддерживал. А вот был там один герой
труда — сразу после взрыва рассчитался, сбежал подальше, уехал
туда, где поспокойнее было, пересидеть последствия аварии. Так
потом сколько он у меня ни просился назад на шахту, я ему прямо
говорил: «Не нужен нам такой герой».
Ну, одним словом, принял я тогда производство, на котором по-
сле катастроф царил кадровый хаос. Подземные рабочие, особенно
забойщики, рассчитывались целыми бригадами и уходили на сосед-
ние шахты, оголяя забои. О выполнении плана добычи угля в мо-
мент моего прихода речи даже не шло.
Но я людей никогда не боялся: нужно было — был строг и требо-
вателен, говорил прямо, а нужно было — в глаза называл правиль-
ным словом тех, кто нарушал систематически дисциплину. Были
сложные кадры, для них понятия производственной дисциплины

как бы не существовало. В коллективе было немало бывших зека и
местной шпаны, тех, кто мотал срок. Такие вот кадры шли тогда в
забой. И не только у меня на шахте: кого нам навербовали — с теми
и работали.
Был даже такой факт, врывается ко мне в кабинет работяга… с топо-
ром. Я один в кабинете, ночная смена. Сыпет нецензурщиной, топором
размахивает, угрожает, лампу разгрохал. Ему видите ли не так запла-
тили, по его мнению, я нормы завышаю. Требовал, чтобы норму снял.
Ну, скажу вам, ситуация не из приятных, когда человек с топором
по кабинету мечется в неадекватном состоянии. Но я держал себя в
руках, со спокойным видом встал из-за стола и сказал:
– Садитесь в мое кресло, руководите шахтой, решайте как давать
план, как и кто должен работать, вот телефоны — распоряжайтесь.
И не забудьте доложить о своих решениях управляющему трестом.
Расскажете ему почему суточный план добычи угля не выполнен…
Смотрю, огорошил его: он опешил от такого поворота и ретиро-
вался. Потом его братья Лыковы, а они из местных «авторитетов»,
как тогда говорили, были, так вот они его ко мне привели, чтобы из-
винился за свою хамскую выходку. Тогда я им уже по-настоящему
предложил присаживаться и поговорить о наших проблемах, но с
условием: без матюгов и угроз.
Долго мы разговаривали, нашли понимание. И знаете, неплохо
стали все братья работать после той нашей беседы. До смешного
дошло: идет супруга моя по улице, а «авторитеты» при встрече с ней
приветливо здороваются и шутя «под козырек» берут, как и на 31-й
шахте, то есть уважение показывают. А мой друг Масальский как-то
шел к нам в гости под Новый год, поздно уже было и в темноте его
какие-то гопники «стопанули». Говорят: «Деньги давай!» Он им:
– Какие деньги? Я к Макарову в гости иду!
Они его, рассказывает, после этих слов и не тронули, сразу
отступили.
Я таких «авторитетов» не просто всех в лицо знал, но со време-
нем с каждым знакомился, с каждым разговаривал. Все же на гла-
зах: поселок и шахта — все одно целое. Неплохие люди оказались,
я их переагитировал и даже многие в передовики у меня потом

повыходили. Вот это и стало для них настоящим шахтерским авто-
ритетом, заслуженным трудом.
Да, кто-то скажет, что за ерунда — директор шахты, как Мать Те-
реза, занимался перевоспитанием взрослых мужиков. Дорогие мои,
открою вам секрет: это не было каким-то особым духовным актом
милосердия — это была реальная необходимость.
В любых условиях руководителю не нужно бояться «ходить в на-
род», глупо пренебрегать возможностью пообщаться с простым че-
ловеком. Я на своем опыте знаю: если рабочий тебя, своего руко-
водителя, зауважает, то он и себя, и свой труд начнет по-другому
воспринимать. Не нужно показывать себя хамом — это не добавит
достоинств. Работай и живи по-честному, без зазнайства, будь по-
рядочным с человеком, уважай за труд и сам не строй из себя небо-
жителя, не отрывайся от реальной жизни. Вот моя супруга Элеоно-
ра могла бы на моей директорской машине на работу ездить, но я
такого чванства ни себе, ни родным не допускал. Сколько она рабо-
тала — каждое утро, как все простые советские люди на автобусе на
свой коксохим ездила.
Я тоже ходил на работу пешком: идешь на шахту, с людьми здо-
роваешься, разговариваешь, им — уважение, доброе слово, а то и с
пользой поговоришь по дороге. Искал ключик к каждому. А что при-
кажете? Ведь мне с ними работать, шахту поднимать, уголь и план
стране давать. Нужно было формировать рабочий коллектив из лю-
дей, которые будут работать, на которых можно рассчитывать.
Без преувеличений рассказываю: в тот период ходили лично к ка-

ждому, кто рассчитался после аварий, домой, разговаривали, убе-
ждали идти работать на шахту. Помогла мне в этом, поддержав своим
авторитетом, женщина с легендарной историей жизни, шахтерская
мать — Евдокия Королёва. Со своим женсоветом она составила мне
компанию. Слово ее было весомым, поддержка Королихи, как ее на-
зывали местные, людям в шахтерских поселках о многом говорила.

Зная Евдокию Королёву с самого детства Евдокия Королёва.
Я ее называл Мать,
по рассказам своего деда Григория Макаро- она меня — Сын.
ва, много услышав о революционных делах
Евдокии Королёвой, я понимал, что она ока-
жет посильную помощь. И все мои шахтные
годы, по разным поводам, эта женщина дей-
ствительно как мать относилась ко мне.
Всегда вникала в обстановку на шахте,
знала всех — и это без преувеличения. И вот,
видя растерянность даже опытных шахте-
ров после аварий, Евдокия Федоровна сказа-
ла, что пойдет лично на квартиры к каждому,
кто подал заявления на расчет, с тем, что-
бы они возвращались. Мне же посоветова-
ла выступить перед всеми сменами и рассказать о реальных при-
чинах взрывов, чтобы погасить панические настроения, разъяснить
людям, что делается для того, чтобы трагедии не повторялись. Вот
так, активно агитируя и выступая на собраниях перед людьми, смог-
ли вернуть шахтеров. Люди поверили, текучка кадров качественно
уменьшилась, через три месяца шахта уверенно заработала, перей-
дя в устойчивый режим.
– Ты меня называй не по имени — зови просто Мать, а я тебя буду
Сыном называть, — сказала мне эта простая женщина, делами ко-
торой в 40 – 70 годы прошлого века знал и восхищался каждый жи-
тель столицы Донбасса — города Сталино. Так и прошли мы по жиз-
ни, как мать и сын, до самой смерти Евдокии Федоровны в 1981 году.
Многое в жизни нас связало, и было бы не справедливо, если
бы я не выделил место в воспоминаниях о прожитом Евдокии
Федоровне.
Я часто слышал от Королёвой слова:
– Сын, ты не всегда будь строгим. Там, где рабочий человек сде-
лал хорошее дело — похвали его, не скупись. На доброе слово всегда
душа открывается: тогда и тебе, и делу будет большая польза.
О том, как мы с ней принимали французских журналистов, жела-
ющих побольше написать о Хрущеве — это я уже рассказывал. Еще

будет особая история о том, когда мы дружно создавали музей Ни-
киты Сергеевича Хрущева, но это уже потом будет, в период, когда
меня второй раз руководить 31-й шахтой направили. Музей созда-
вал с нуля, а это было серьезное и политически значимое задание:
нужно было показать, как на донецких предприятиях мужал и наби-
рался опыта революционной борьбы будущий первый секретарь ЦК
КПСС.
Лучшего знатока рутченковского и юзовского периодов жизни
Н. С. Хрущева, чем Евдокия Федоровна, и искать не нужно было. В до-
революционное время Н. С. Хрущев работал на ряде заводов Юзов-
ки, а потом механиком подъема на соседней 31-й шахте. Молодой
парень «залицявся до девчат» на поселке шахты № 30. Вначале это
была Анастасия Щербинина, но ухаживание закончилось ничем. Гор-
дая казачка «не пошла за кацапа», как потом она же вспоминала, де-
лясь историей отношений с молодым Хрущевым в разговоре с моей
мамой. Во время этих долгих ухаживаний Хрущева за Настей Щерби-
ниной его и узнала Евдокия Федоровна Королёва, жившая по сосед-
ству и дружившая с отцом Анастасии, Фокой. Все это происходило
на глазах жителей поселков шахт № 30 и 31, где жили мои родители
и семья Королёвой. Она была на 15 лет старше Хрущева и относилась
к шустрому, неугомонному «кацапу» покровительственно, называла
Никиткой, даже когда он стал пожилым и великим человеком. Они
пересекались по стачечной и революционной работе. Так что луч-
шего помощника, чем Королёва, мне для создания «дома Хрущева»,
а потом и музея его имени, было не сыскать.
Примечательно, что даже само здание, где мы прописали «дом
Хрущева» — дом Кандыбихи, мне подсказала Королиха. Обстановка
комнаты Хрущева, где мы его «поселили», была скромной. К слову,
и сама Королёва, переселившись из родительской землянки в барак,
так и жила без удобств, занимала одну комнату и кухню. Вот такие
условия бытовые — никакие.
В общем я рассудил так: раз Евдокия Королёва Никиту Хруще-
ва, молодого революционера от белоказаков в Гражданскую прята-
ла, то знает и где уместней его дом-музей организовать. Посовеща-
лись, выбрали вместе дом, где жила бабка Кандыбиха. Он был похож

на тот, где жил Никита Сергеевич со своей первой женой, о кото-
рой мало говорят, да и мало кто даже женой называет, но это реаль-
ный факт: Хрущев несколько месяцев прожил с Марией Лукиничной
Ефановой в гражданском браке.
Поехал я к бабке Кандыбихе и говорю:
– Давай-ка ты, уважаемая, переезжай в новую квартиру: у тебя
племянница растет, — она ее как дочь родную любила-воспитывала. —
Надо быт по-современному налаживать, а свой домишко отдавай под
музей Никиты Сергеевича, — убедил переезжать, подогнал грузовую
машину и в один день все ее пожитки перевезли на новое место.
И стали готовить дом-музей — блестяще выполнили задачу: со-
брали мебель того времени, утварь разнообразную. А главное, чем
я очень гордился, — когда сам музей открыли, я смог представить
документы, которые действительно подтверждали революционную
молодость и работу Хрущева на шахтах Донбасса.
Уже будучи первым секретарем ЦК Компартии Украины, Ники-
та Сергеевич Хрущев часто приезжал в Донецк. Находил свобод-
ную минутку и просил показать ему родную Рутченковку, но в свои
Никита Сергеевич
Хрущев часто приезжал
на Донбасс, не забывал
малую родину и своих
земляков.

музеи не ходил. А вот с Королёвой, которую по старой памяти вели-
чал просто Дусей, часто встречался в эти визиты.
Подъезжал прям ко двору за ней: к дому подавал за ней маши-
ну со всем уважением. Но она никогда не пользовалась таким боль-
шим знакомством в корыстных целях, жила просто. У нее даже полы
в домишке цементными были, пока я, как начальник шахты, чуть ли
ни в приказном порядке не распорядился настелить деревянные. А
распорядился я об этом после того, как в одну из своих поездок Ни-
кита Сергеевич, посещая Королёву, подъехал к ее двору, там и я был,
и поинтересовался как она поживает и все ли хорошо в доме. «Все
хорошо», — отвечала Королёва. А я задумался о том, чем ей нужно
помочь, хоть она ничего особо себе тогда и не просила. И после это-
го я, можно сказать, заставил Королёву разрешить ей подремонти-
ровать внутри дом: ну, куда ж такое годится — холодные, чуть ли не
земляные полы у революционной подруги первого секретаря?
А вот других, кто жировать пытался, ее глаз быстро замечал. Од-
нажды (о чем она мне сама потом пересказывала), когда они с Ники-
той Сергеевичем в открытой машине ехали по Кировскому району,
Евдокия Федоровна попросила водителя свернуть на улицу Кирова
и притормозить у красивого, почти достроенного особняка. Маши-
на остановилась.
– Никита! — сказала Королёва. — Ты вот грозишься закопать всех
мировых капиталистов, а их и у нас хватает. Посмотри на энти хоро-
мы! Это директор коксохима Баланов и его главный анжинер Гутман
за деньги завода себе на двоих дворец построили. Так скажи мне,
Никитка, капиталисты они аль не капиталисты?
Хрущев промолчал, но по его лицу было видно — недоволен. А че-
рез пару недель решением местной власти в этом особняке «вне-
запно» был открыт дом приезжих. Но Евдокия Федоровна и этим не
удовлетворилась: она быстро добилась передачи шикарного здания
под детский садик.
А еще, когда восстанавливали после войны мой дорогой сердцу
дворец культуры — тот, в котором начиналась моя подпольная де-
ятельность в оккупации, где я играл в любимом ансамбле, — и уже
завершалась его реконструкция, стало понятно, что без хрустальной

люстры, украшавшей до войны главный дворцовый зал, нет той уни-
кальной красоты, которая была прежде. Шикарную люстру немцы
вывезли, а куда и где — не понятно. И тогда руководство города по-
слало Королёву в Москву. Не знаю в какие кабинеты она открыла
двери, но тонны бронзы и хрусталя с 360 светильниками вскорости
прибыли целевым назначением на адрес ДК имени Франко.
Кажется, что женщина с таким напористым характером долж-
на выглядеть как гром-баба, но все наоборот: Евдокия Федоровна
была внешне хрупкой, невысокой женщиной, ее натруженные руки
и вздувшиеся вены были свидетельством каторжного труда. Пред-
ставьте себе: около 102 лет жизни и каждый день этой простой жен-
щины был, если не подвигом, то фактом, достойным истории ра-
бочего движения Донбасса. С дореволюционных времен она была
признанным председателем женсовета поселка Рутченково. Ни-
когда не любила и не имела персонального кабинета. К слову, из-
любленным ее местом для дореволюционных встреч с единомыш-
ленницами была посадка на берегу Рутченковского питьевого
водохранилища. Место живописное, Королёва любила вспоминать
как там проводились маевки, вырабатывались революционные тре-
бования к шахтовладельцам, затем собиралось сопротивление бе-
лым армиям.
После революции «женский батальон» Королёвой решал вопро-
сы по тяжелейшему восстановлению производства и налаживанию
жизни после немецких оккупантов. Львиную часть работ в 1944 году
по восстановлению школы на месте взорванной 69-й, где я учился,
выполнили женщины из бригады Королёвой, на общественных на-
чалах своими руками строили общежитие для детей-сирот.
В тот же послевоенный год, Королёва добилась того, чтобы на
поселке в числе первых наладили транспортную связь, восстанови-
ли рельсовые пути, пустили трамвай.
Она действительно могла открыть любые двери: не стеснялась
высоких чинов, была прямолинейна и напориста.
Во время первомайских и октябрьских демонстраций руко-
водство района всегда приглашало Евдокию Федоровну Королёву
на трибуну. Ее «президиумное» присутствие среди руководства и

Евдокия Федоровна Королёва в почтенном возрасте.
Верная соратница не только Никиты Хрущева, но и моя.

почетных гостей на трибуне никого не удивляло: само собой разу-
меющееся — так к ней с уважением все относились.
Один раз правда случился анекдотический случай. Стоим на
трибуне во время первомайской демонстрации, каждый по очере-
ди приветствует трудящихся. Держала и Мать слово, подула в ми-
крофон, косынку поправила, крикнула, как тогда было заведено, ло-
зунг: «Да здравствуют советские женщины, труженицы шахты № 30,
ура, товарищи!» А колона товарищей, преимущественно из деву-
шек, идущая парадом мимо в тот момент то ли замешкалась, то ли
еще что, но не откликнулась дружным «ура» на ее призыв. «У-у-у,
суки!», — бормотнула, рассердившись Королиха, хотя соленых слов
от нее обычно никто не слышал. А микрофон-то включен: на весь
парад «у-у-у-ки!» полетело, но ей такое «высказывание», посмеяв-
шись, простили конечно.
Награды, как я запомнил, Королёва одевала только когда нужно
было произвести впечатление на белократов. Дословно повторяю
вам ее присказку: так и говорила, когда собиралась к чиновникам, от
которых зависело решение вопроса для шахты или поселка — «По-
шла печатлять белократов».
Эта удивительная женщина имела 75 лет трудового стажа, из ко-
торых более 50 лет — подземного шахтерского, трудилась выборщи-
цей породы, плитовой, откатчицей вагонов, начав работать на шахте
№ 30 в 12 лет. Когда уже не спускалась в шахту, любила быть среди
людей больше всего, а значит — на всех собраниях. Там всегда вы-
сказывалась, по всем вопросам имела личное мнение. С таким ха-
рактером, что попробуй переубеди!
Было у меня пару таких историй, когда Королёва на меня решила

давить, но была неправа, даже один раз успела обидеться. Но долго
не серчала: как показывает мой опыт — умела и признать свою ошиб-
ку. Если и ошибалась, то лишь все от того, что хотела миру справед-
ливости и добра, была неудержима в своих благих намерениях.

Вот один такой случай. Она как народный депутат присутствова-
ла на заседании госкомиссии, рассматривающей причины взрывов
на шахте № 30, где обсуждались и кандидатуры на место начальника
шахты. И когда меня уговаривали взять на себя эту тяжелую шахту, —
чего только не сулили, в том числе и выделить два автомобиля в
пользование: «Победу» мне и еще одну для начальников участков, до
этого на шахту ездили «дежуркой» или на шахтной скорой помощи.
Ну, по началу-то мне было не до автомобиля, нужно было на-
ладить угледобычу на уровне госплана. А вот когда шахта уже вы-
полнила план раз да другой, к тому же праздник какой-то государ-
ственный подходил и было принято делать подарки предприятиям
и шахтам, премии выписывать, награды выдавать по итогам рабо-
ты, вдохновилась Королёва «на поход за автомобилями». Я, может,
и сам ее вдохновил, спросив за между прочим, помнит ли она, как
мне машины обещали.
Нарядила Мать юбку форменную, на пиджак — ордена, и двинулась
на прием к начальнику «Сталинугля» Ивану Павловичу Красозову.
Сама она никогда не выезжала в свет: всегда просила у меня со-
провождающего. В тот раз отправил я с ней «телохранителем» Ве-
ниамина Александрова — работал мастером участка подготовитель-
ных работ, потом стал председателем шахткома, был ответственным
и порядочным человеком, мы дружили. И вот он мне потом описы-
вал как там все происходило.
Королёва заходит в приемную, секретарь ее пытается притормо-
зить, мол, сейчас нельзя в кабинет, там чешская делегация. «Энто
тябе нельзя, а мне можно!» — сказала Мать и стремительно вошла
в кабинет начальника. Иван Павлович человек находчивый, будто
продолжая разговор, представил чехам Евдокию Федоровну:
– Это к нам пришла шахтерская мать Кировского района, — рас-
сказал гостям о ней, все прошло складно.
Потом он как-то даже спросил меня:
– Ты что, боялся, что я не выполню решения членов госкомис-
сии, прислал ко мне свою депутатку? — но тогда я-то не знал, что
Королиха поехала к нему на прием по вопросам машин, думал у нее
просто свои какие-то задачи есть, она постоянно же «решала».

Я был в шахте, а мне сообщают, там Мать чего-то вас ищет. Вер-
нулся в кабинет, а там уже сидит поджидает меня Королёва:
– Сын, порешала, посылай свого грека (это она так моего во-
дителя называла) на завод получать «Победу», а вторую комбинат
пришлет. Хватит в грязной «дежурке» мотаться, стыдно. Что мы, не
люди? План, знать, выполняем! — говорит мне.
И подает мне письмо от Красозова, а там приказ: в честь государ-
ственного праздника, чествовавшего образование Союза Советских
Социалистических Республик, в ознаменование этой даты награ-
дить Королёву из фондов комбината премией. Большой премией —
два, а то и три ее оклада. И вот она мне протягивает приказ:
– А деньги потом, как получу, положь к себе в сейфу, — исполь-
зовала меня как банк, хранила пенсию в моем директорском сейфе.
– Ну, — я ей говорю, — ты, Мать, даешь! Поехала — и нам машины
привезла, и себе премию!
И аккурат под новый год водитель пригнал «Победу», под самый
дом мой подъехал. Мы вышли с Элеонорой и гостями нашими — Ав-
раменко с женой были, любовались конечно, красивая машина была.
А дальше уже с этими автомобилями курьезное продолжение.
Как-то по дороге на шахту Королёва увидела машину начальника
шахты, красавицу «Победу», в которой на переднем сидении ехала
молоденькая телефонистка. Королиха буквально взбесилась ситуа-
цией, заподозрив амурные дела и полюбовные шашни в кабинетах
начальства.
Придя в клуб на общее собрание, где сидели все ее члены женсо-
вета (она занимала официально в то время должность коменданта
АБК шахты № 30, но чувствовала себя ответственной за все и всех),
громко говорит, а я захожу и слышу:
– Теперича и ентот туда же… — тычет в меня корявым пальцем
революционерка. Я аж опешил.
Потом сообразил, что это она намекает на амурные дела предше-
ствующего мне директора. Ну, думаю, этого еще не хватало, чтобы
такие сочинения на меня возводили!
Утром начал я издалека обработку старой революционерки. Пе-
реговорил с начальником бани Чабаном: сообщил ему, что на шахту

пришло распоряжение о сокращении по непромышленной группе.
А это работающие пенсионеры, инвалиды, те, у кого уже есть под-
держка от государства или пенсии по возрасту и здоровью — в пер-
вую очередь. Он на меня смотрит: «Это что ж мне и Королёву под со-
кращение? — спрашивает. — Она же персональный пенсионер». «Ну
так что ж, — говорю, — пенсионер — значит под сокращение». И знаю,
что он сейчас же донесет все Королёвой. А ей уже рассказали, что ни-
кто никаких любовниц на автомобилях, которые она «достала дирек-
тору», не катает. Уже объяснили, что машины «скорой» не было на ме-
сте, а телефонистке стало критически плохо и Макаров дал «Победу»,
чтобы быстро женщину повезли в больницу. В общем полный конфуз
у нее. Мать растерялась, поняв свою ошибку: мало того, что против
меня зря людей настраивала, напраслину плела, так еще и сокраще-
ние привалило.
Вот она заходит ко мне в кабинет, уже понимая, что была не пра-
ва, тряпочку из кармана достала и типа пыль увидела — стоит у окна,
трет между фикусами, обдумывает как ко мне подступиться. А я
сижу за столом. И мы в «молчанку» играем. Она делает вид, что пы-
лью занята, а я делаю вид, что по телефонам распоряжения даю.
Ходила-ходила по кабинету, потом говорит мне:
– Прости, сын, прости меня дуру за учерашнее!
– Хорошо же, что ты поняла, а то и меня, и себя поставила в ду-
рацкое положение своими домыслами. Нельзя судить о человеке по
двусмысленной ситуации. Уже простил, — говорю ей, видя, что у нее
аж слезами глаза наполнились. Но этот случай многому меня научил.
И пошла уже Королёва после нашего разговора со спокойной ду-
шой своими делами заниматься. Но только вышла с кабинета, толь-
ко дверь за собой прикрыла, когда вдруг опять просунула голову в
кабинет:
– Сын, так, а с непромышленной-то, как будя? — тихонечко
спрашивает.
– Не волнуйся уже, нормально все «будя», работай сколько захо-
чешь! — рассмеялся я.

Планы, люди, тревоги, усталость и тут же смех и юмор — все
было, обычные рабочие будни. Необычными были только наш энту-
зиазм, искренняя вера в светлое будущее и эпоха.
Когда в 1956 году шахта № 30 была сбита горными работами с шах-
той № 17-17 «бис», выдача угля и породы стала осуществляться через
терриконник «17-бис», и терриконы шахты № 30 перестали нарастать,
а значит подъемные машины на них должны были демонтироваться, и
вот забегает ко мне в кабинет взволнованная Королёва и просит при-
остановить демонтаж подъемной машины. Что такое? Зачем? Оказа-
лось, она собрала бригаду из домохозяек и сагитировала их озеленить
террикон. Они взялись накапывать чернозем и отправлять на засыпку
террикона, конечно им были нужны для этого процесса подъемники.
Я задержал демонтаж лебедки терриконника, выделил машины,
землю возить, а для работ — машиниста подъема. И женщины, на-
капывая ежедневно тонны чернозема, покрыли весь террикон, а по-
том высадили на нем деревья.
Практически это был первый опыт озеленения донецких терри-
конов, осуществленный на общественных началах неравнодушными
людьми. Считаю, этот наш зеленый эксперимент послужил толчком
для создания при комбинате «Донецкуголь» и других угледобываю-
щих объединений Донбасса управления по тушению и озеленению
терриконов, что защищало от запыления и создавало приятный гла-
зу ландшафт. Вслед за озеленением терриконов взялись за озелене-
ние района.
И мне отрадно, что все это происходило на моих глазах и я ока-
зывал Королёвой полную поддержку в таких начинаниях. Думаю,
появившаяся потом программа «Зеленстроя», превратившая Донецк
в город миллиона роз, подарившая признание Юнеско, как лучшему
индустриальному городу по благоустройству, это более масштабная
копия именно тех наших начинаний. Корни для такого события вы-
садила неугомонная шахтерская мать, организовывая домохозяек и
молодежь в зеленые патрули в 50-х годах на поселке шахты № 30,
которой я руководил в тот период.

На приеме трудящихся Евдокия Федоровна Королёва всегда си-
дела рядом со мной, она знала в поселке всех, знала кто чего стоит.
Если кто-то приходил за материальной помощью, жилищной, быто-
вой, а я мне были мало известны реальные обстоятельств жизни че-
ловека, она всегда тут же давала исчерпывающую информацию, и я
мог принять правильное решение.
Однажды вызвал я забойщика Владимира Тишаева на беседу. У
меня на столе лежала докладная записка, что в течение месяца он
уже в третий раз прогулял работу. Я его считал несерьезным чело-
веком и был намерен уволить за прогулы. Две предыдущие беседы
на него не повлияли, даю начальнику отдела кадров команду подго-
товить приказ об увольнении Тишаева за систематические прогулы.
Сидевшая рядом Евдокия Федоровна говорит мне: «Сын, не
увольняй. Я возьму его на поруки. У них многодетная семья без
отца, погиб на шахте еще до войны, старший сын Шурка вернул-
ся из армии контуженный, была на него похоронка, а он с отши-
бленной памятью болтался по госпиталям, а еще меньшой Колька
и сестричка. Кто их будет кормить всех? Оставь Володьку под мою
ответственность».
– Мать, — говорю, — он и тебя подведет: уже обещал, да не дер-
жит слово.
– Не подвидёть! Прошу, оставь, — убеждает меня Королёва.
Не знаю, вела ли она после этого с ним еще разговоры, но Ти-
шаев из Володьки-прогульщика стал настоящим забойщиком: от-
ветственно относился к семье, поддерживал и вылечил старшего
брата — тот даже в футбол начал играть, выучил младших — стал
уважаемым человеком на шахте и в поселке. И, скажу вам это не
единичный случай, когда Королёва спасала судьбу человека.
Когда после хрущевской амнистии на шахты буквально хлынул
поток бывших заключенных, она ежедневно посещала рабочие об-
щежития, вела с мужчинами беседы, закрепляла дежурных по об-
щежитиям из своей женской бригады и подруг-домохозяек — они
следили за чистотой в помещениях, за стиркой, за порядком на тер-
ритории. Так она приучала к нормальной жизни бывших зеков, по-
могала им, как сейчас говорят, социализироваться.

Можно сказать, Королёва и ее дозорные женщины и девчата
спасли целое поколение мужчин, опаленных войной и прошедших
по разным причинам через тюремные нары. Большинство из них
благодаря этому неравнодушному вниманию не пошли по кривой,
не опустились, взялись за ум, создали семьи, и сегодня их дети и
внуки с достоинством продолжают прочные шахтерские династии.
И я все это наблюдал и взял за правило всегда заботиться о лю-
дях. А еще, через такую заботу, через желание дать людям поль-
зу, вывел прекрасный рецепт как сплотить огромный шахтерский
коллектив. Творческий и спортивный, я бы сказал, рецепт. Так что
я активно людей к спорту, к самодеятельности приобщал. Если на
предприятии создавать собственные творческие или спортивные
команды, то они массово увлекают людей. Вовлекаются на позити-
ве все: и участники, и болельщики. И получается через такие меро-
приятия в целом сплачивать коллектив. Зажигаешь людей общим
интересом, гордость за «наших» появляется.
При шахте собрал одну из лучших спортивных футбольных ко-

манд. Так играли, что дух у всех захватывало! Я для них старался
создать все условия: ребята были оформлены у нас на шахте, тре-
нировались, на базах проводили им спортивные сборы, автобус ши-
карный заказывал, форма была, даже спортивные модные чемодан-
чики им выписал. Такая престижная команда получилась!
На стадион, где должна была пройти встреча, обычно коман-
ды шли пешком от шахты и завода — там рукой подать, минут де-
сять пройти. Однажды накануне игры с коксохимовцами, что-
бы вдохновить своих ребят, я вот какой такой фокус придумал.
Звоню жене, она на коксохиме тогда работала, спрашиваю: «Ну
что, ваши уже собираются выходить на игру?» «Да, — говорит
Элеонора, — собираются».
Я тогда скорей своих в новенький ЛАЗ гружу, кепки мод-
ные всем нарядил (грузинками их называли) и мы красиво мимо

Первая собранная
на Рутченковке
футбольная команда.
Этот вид спорта любили
все и за свою команду
на районе болел
каждый.
коксохимовской команды едем, ручкой им из окон машем. А те-то

пешком идут: «у-у-у-у-какие!» нам в след, а мои футболисты — как
боги! Такое внимание им, такое уважение! Морально дестабилизи-
ровал я противника этим шиком еще до игры. Зато, ох как мои на
подъеме играли в тот раз!
К слову, расскажу вам как на этом же стадионе однажды меня
чуть не затоптали в давке. Тогда была практика: если команда прои-
грала и не была согласна с результатом, то подавала заявку (заявля-
ла протест) и матч переигрывался, но на другом стадионе. Вот про-
изошло так, что «Стахановец» проиграл на своем стадионе матч со
счетом «3:2», и переигровку им назначили проводить у нас на Рут-
ченковском стадионе. Так вот перед матчем, который они по иро-
нии судьбы продули с еще большим счетом «7:3», на входе обра-
зовалась такая толпа, что началась давка. Меня сбили с ног, уже
буквально топчутся по мне, пострадавшие ором уже кричат. А те,

Футбольный матч между
коллективом треста
«Рутченковуголь»
и аппарата Кировского
райкома партии, и я
в отличной спортивной
форме вместе
с товарищами.
что сзади — напирают, не понимая, что происходит, думают, что это

передние зрители речовки выкрикивают. Как я сообразил, что беда
сейчас будет — не знаю. Но увидел милиционеров и кричу «Стре-
ляй!» Они опешили: «Куда стрелять?» «Вверх! В воздух!» — скоман-
довал я. Тогда дали выстрел! Толпа замерла, перестали давить друг
на друга и вот так обошлось без трагического финала.
Но то был единичный случай. А вообще футбольные матчи про-
ходили всегда очень ярко, выигрывали — радовались, проигрыва-
ли — огорчались, но и то, и другое было сильной общей эмоцией.
В целом у нас на 30-й шахте сильная команда была: я самых луч-
ших находил, собирал футбольную команду по всей области, «за-
водил» ребят на шахту, потом они так здорово играли, что выросли
до районной. Хорошие тренеры вышли из игроков моего состава:
Боря Потемкин, Толик Холодный, который потом вратарем стоял в
«Стахановце».

А зимой наш футбольный стадион заливали под лед и играли
матчи хоккея с мячом, а детки на коньках приходили кататься —
здорово было.
Для людей это была новая жизнь, новые смыслы, гордость, мы
давали новый интерес людям. Спорт стал востребованным в кол-
лективе моей шахты. Благодаря командному настрою морально
вырастали люди, вдохновлялись сами и товарищей увлекали фут-
болом и спортом. Командный настрой создавался в коллективе в
целом, и уже с новым настроением на работу шел человек, по-дру-
гому смотрел на шахту. Шахта становилась родной, и это сыграло
важную роль во многих судьбах. Ведь среди шахтеров того времени
было очень много людей с поломанными судьбами.
Я всегда чувствовал свою ответственность за людей и уважал
тяжелый шахтерский труд. Так что нужно было не отмахнуться,
а постараться вникнуть, помочь, как тогда говорили, дать путев-
ку в жизнь, взять на работу. Не все руководители готовы были ра-
ботать с особым контингентом, многие старались просеивать та-
кие кадры. Но на шахтах из-за условий труда, опасности, риском
аварий — пай мальчиков поди найди! Не всякий пойдет на такой
труд уголь стране добывать. Нелегкий труд и условия под землей
были в тысячи раз посложнее нынешних. Так что тертые и битые
жизнью люди даже быстрее приживались. Главное было настро-
ить человека, показать, что ты в него поверил, поддержал, чтобы
он свой труд с гордостью начал воспринимать, а не как неизбеж-
ную каторгу.
После объединения шахт № 30 и № 17-17 «бис» в феврале 1959
года я был вновь призван на работу начальником шахты № 31.
Меня во второй уже раз призывают на должность начальника

шахты № 31. Шахта начала падать по добыче, руководство треста ре-
шило сменить руководителя. А шахту я знал досконально и выбор
пал на меня. Приказ есть приказ, поехал принимать шахту.

В принципе 31-я шахта была перспективной и моей первейшей
задачей во второй приход на предприятие было сформировать та-
кой коллектив, который бы поднял ее. Люди там были ой какие не-
простые: не только с характерами, но и с «особыми историями».
Я не боялся работать с людьми: не брезговал, не строил из себя ве-
ликого начальника. Было и так, заходит бригада: «Мы не поедем в шах-
ту, уголь крепкий, то-се, снизьте норму». А я понимаю, что снижать ни-
как нельзя, поддашься — расхолодятся люди, начнут работать спустя
рукава. «Езжайте, — говорю, — в шахту, я вас догоню, на месте посмо-
трим». А сам знаю-то все шахтные секреты, думаю: «Сейчас они чуток
подрубят, я пока выжду, а там уже помягче уголь пойдет». Спустился,
подлез, вижу мягкое местечко — тюк обушком, легко идет. «Ах, ты, ж! —
говорю ему. — Трам-та-ра-рам, я за тебя что ли норму буду выполнять?
Да с таким углем не снизить, а добавить вам надо норму!» И все! Что тут
противоречить? Ну, это такая вроде, как и хитрость моя была, а с дру-
гой стороны — надо же человека укрепить в его силах, мотивировать,
убедить: план-то нам никто не отменял и никогда не снижали планами
добычу. Всегда только требовали: давай угля, повышай добычу!
Так что искал, и главное находил, подходы к людям, чтобы
сделать работоспособным коллектив, и чтобы шахта моя была в
передовиках.
Вот еще история: судьба Николая Савича Бабича могла сложить-

ся совсем по-другому, если бы я отмахнулся, не вник, как другие
сделали. Захожу в приемную, под моим кабинетом сидит человек,
спрашиваю к кому, по какому вопросу. «К вам», — говорит. Оказа-
лось, кто-то ему посоветовал: сходи к Макарову — он добрый чело-
век, вникнет в твою ситуацию, примет на работу.
И вот рассказал мне Николай о своих мытарствах. Он на фронте
был сержантом-водителем тех знаменитых «Катюш», которые под
Москвой первые залпы по фашистам выпустили. У него было много
наград, орденов, медалей. О герое даже в газетах писали. Но после

войны попал он в какую-то историю, с его слов «боролся за прав-
ду», а его же и осудили, попал в заключение, освободили досрочно.
Приехав в Донецк, обошел десятки предприятий — не берут: бывший
заключенный — от ворот поворот. Ярлык зека закрыл ему двери во
все отделы кадров.
Я его внимательно выслушал, задал ряд уточняющих вопросов,
и дал лист бумаги, пиши, говорю, заявление о приеме на работу за-
бойщиком. Он даже не поверил сперва, что его на работу берут, в
таком отчаянии уже был. И знаете, ведь потом он стал машинистом
врубмашины, передовиком производства, женился, создал хорошую
семью, вырастил дочь и сына. Вот так сложилась жизнь, а могла и
под откос пойти.
И таких историй у меня много в памяти, собственно работа руко-
водителя — это не бумажки по столу перекладывать, а именно рабо-
тать с людьми, оставаться человеком — я так считал всегда. Но при
всем этом мы жили активно, я больше всего любил свою работу за
то, что всегда среди людей, всегда события, все насыщенно, радо-
вался результатам.
Часто вспоминается время и как организовывал музей Никиты

Сергеевича Хрущева на шахтном поселке. Целая эпопея! И не ду-
майте, что вот, мол, зачем он этим занимался — музеи руководи-
телям создавал? Возможно, что ваши внуки тоже будут удивляться
и спрашивать вас: а зачем, а для чего вы это делали и не очень по-
нимать — так зачем и почему? Каждому времени — свои сверхзада-
чи. Да, мне и шахты восстанавливать пришлось, и музеи создавать.
Главное, что мы справлялись с каждой задачей. Вот в этом и была
самая главная наша черта: ответственность за каждое дело. Помога-
ла молодость, решительность, оптимизм, добросовестность. Была в
нас настоящая вера в светлое будущее, в идею.
Итак, в срочном порядке поступила команда из ЦК: создать музей.
Хрущев стал часто бывать с визитами на Донбассе, на Рутченковском

машиностроительном заводе (бывшем рудоремонтном, который хо-
тели назвать в его честь), даже опознал «родной» станок, на котором,
как он сам считал, работал молодым. Во времена наивысшего взлета
Никиты Сергеевича, когда он был главным человеком в СССР, в До-
нецке имелся мемориальный станок Хрущева. Типа, за ним он тру-
дился, что-то такое важное мастерил, пока не выбился в партийные
руководители. К станку водили делегации, которые с завидной ре-
гулярностью таскали на память всевозможные ключи и гайки, ко-
торые были изобильно разложены рядом со знаменитым станком.
Понятно дело, каждому хотелось иметь на память, какую-нибудь же-
лезяку которую «трогала» рука самого Хрущева. Как только очеред-
ная делегация удалялась, «заводские смотрители» докладывали но-
вые инструменты, вместо взятых тихонько на память. Добра такого
было много, и не имело смысла людей расстраивать, что стащили
они обычный болт или отвертку, а не артефакт, имеющий отношение
к руководителю страны. Кстати сказать, точно так же поступают у
Колизея: целый день толпы туристов со всего света прячут по карма-
нам камушки, рассыпанные у стен древнего сооружения, уверенные,
Станок Никиты
Сергеевича Хрущева.

что те помнят сандалики цезарей и гладиаторов, а ночью подъезжа-
ют грузовики и насыпают новые сувениры, что очень рационально.
В общем, пошло движение: нужен был музей, показать, как на
донецких предприятиях мужал и набирался опыта политической
борьбы молодой революционер — будущий генеральный секретарь
ЦК КПСС. Поручили все организовать мне. Без шуток — это было от-
ветственейшее по тем временам задание и огромное доверие.
Хотя Хрущев действительно провел молодость на Донбассе, я
фактически должен был проработать его биографию так, чтобы это
не выглядело как миф. Поэтому досконально изучал вопрос и его
биографию, реалии того времени. Нужно было провести много под-
готовительных работ: найти, где поставить музей, найти подходя-
щий дом, чтобы показать быт молодого Хрущева, собрать экспона-
ты, документы, облагородить поселок, прилегающий к 31-й шахте,
убрать терриконник, который вырос, когда выдавали породу еще
через 15-ю шахту.
Как помещение для дома молодого революционера Никиты Хру-
щева выбирали, я уже рассказывал — переселили Кандыбиху из ста-
рого довоенного домишки. А сам музей открыли в добротном двух-
этажном здании из красного кирпича, стоявшем прямо на въезде
шахты. Собрал для домика экспонаты: кровать, стулья, умывальник,
добавил в экспозицию музея документы, книги о генсеке, фотогра-
фии. Это было скажу вам увлекательнейшее задание. Поди попро-
буй достать «хрущевскую» кровать или стул, собирал похожие по
старожилам в поселке. Но зато я действительно смог найти доку-
ментальные подтверждения из его настоящей не приукрашенной
биографии: и о работе на заводе, на шахте, и о его первой жене уз-
нал больше, о судьбе молодого Хрущева.
Удивительно, но он, будучи генеральным секретарем партии не
забыл людей, которые его поддерживали и были рядом в его мо-
лодости: на протяжении всей жизни оказывал им внимание и под-
держку. Той же Королёвой пожизненный почет был через знаком-
ство с Хрущевым. Известна и история, когда по распоряжению
Хрущева была выделена квартира сестре Анастасии Щербининой.
За Анастасией по молодости ухаживал Никита Хрущев, она дружила

с моей мамой, рассказывала ей свои сердечные тайны. А потом уже
мама мне рассказала, как гордячка отказала «низкорослому каца-
пу Никите». Сама же Щербинина, хоть и жалела об этом, когда наш
земляк так взлетел, но виду не показывала. Пошла за Никиту Мария
Лукинична Ефанова, жительница поселка шахты № 31: жили не рас-
писанными, деток у них не было, они разошлись. Сложилась семья
Никиты Сергеевича с Дарьей Писаревой, жившей тоже на поселке
шахты № 31, первый сын Леонид родился. Все это происходило на
глазах жителей поселка, о чем мне потом старожилы и рассказы-
вали. Так вот, сестра Щербининой долго колебалась — обращаться
или нет за ходатайством к большому человеку, которого по сути в
свое время обидела отказом, да еще и обозвав, ее сестра Анастасия,
но потом решилась — и буквально через неделю получила положи-
тельный ответ по квартирному вопросу. То, что Хрущев позаботил-
ся о ней, говорит о добром сердце и отзывчивости к простым людям
генсека, которых он знал, каким он был когда-то и сам.
Так вот, собирал я эти факты, не обо всем, конечно, на стендах
музея мы рассказывали, никакой такой очень личной информации
не подавали, а вот инструменты, которыми «работал» Хрущев, руко-
мойник (откопали у кого-то), старую посуду, воспоминания старо-
жилов, знавших Никиту Сергеевича, фотокарточки того времени —
организовали. Оборудовали музей и домик на славу, партийное
руководство курировало каждый мой шаг в этом проекте. Весь ин-
терьер, все экспонаты лично приезжали утверждать, в итоге —
остались довольны результатом. Приезжало много делегаций по-
смотреть, как жил Хрущев, журналисты постоянно писали о музее,
пионеров водили на экскурсии в домик Хрущева. И сам Никита Сер-
геевич приезжал на шахту, но в музей не зашел. Среди гостей музея
были космонавты. Герман Титов в книге отзывов написал: «То, что я
побывал в космосе — это сравнимо для меня с визитом в музей Хру-
щева!» Можете себе такое представить?

К слову, именно когда создавал музей, в мои руки попал доку-
мент, реально подтверждающий, что Никита Сергеевич был высо-
коклассным специалистом, работая в период своей революционной
молодости на предприятиях Донбасса: то есть это никакой не миф и
не выдуманная под генсека легенда, а факт.
Одна женщина, узнав, что мы готовим музей, принесла мне фото-
графию, выполненную на большой картонке, такие раньше выпуска-
ли фотоателье, стоял штамп авторства этой фото-конторы и вверху,
рядом с фигурой тогдашнего хозяина шахты в большом овале — дар-
ственная на память, дословно «Нашему дорогому предпринимате-
лю О. Г. Ефремову от благодарных сослуживцев». Каждое лицо сослу-
живцев на фото было заключено в овал поменьше, располагались в
четыре ряда, видимо каждый ряд в соответствии «по рангу», и под
каждым — фамилия. И в третьем ряду в галстучке — наш Никита Сер-
геевич Хрущев, что подтверждало, что он работал на 31-й шахте сле-
сарем подъемной машины. То есть не абы какой рабочий, а специа-
лист высокого класса. Почему такой вывод? Во-первых, был включен
в число уважаемых людей на предприятии и отобран для такого фото,
а во-вторых, на шахте в те времена подъемная машина была паровая,
это вам не кнопку нажал и закрутилось все как сейчас, это был слож-
ный механизм, и требовался хороший объем знаний и опыта, чтобы
разбираться, держать в рабочем состоянии, не допускать аварийных
ситуаций. Так что Хрущев действительно работал, был как специа-
лист на хорошем счету — вот что подтверждал этот фотодокумент,
которым я особо гордился из всех экспонатов созданного музея.
Кроме музея нужно было подготовить домик, где Никита Сер-
геевич проживал с Марьей Лукиничной Ефановой. Когда выбрали
домик, я обратился к Марье Лукиничне, она на тот момент рабо-
тала заведующей поселковыми детскими яслями. Поначалу она не
хотела делиться воспоминаниями, но я деликатно смог убедить ее
согласиться проконсультировать, и она рассказала: что и где сто-
яло в комнате, как выглядели предметы быта. Мне это очень по-
могло в создании максимально приближенной к реальности обста-
новки дома Хрущева. Поставили похожую кровать, нашлась такая у
Пирожкова — выкупил я ее у деда, поставили рукомойник, посуду

подобрали и так далее. Домик этот стоял под самым террикоником,
чтобы не засыпало, отгородили от террикона стеной, облагороди-
ли территорию вокруг домика, старые хибарки в окрестности снес-
ли. Между домиком и самим музеем было рукой подать — метров
45 – 50, рядышком. От здания самого музея проложили хорошие до-
роги, тротуары. Много экспонатов собрали, оборудовали и домик,
и музей в лучшем виде. Всю поселковую территорию облагороди-
ли, ров засыпали частично породой с террикона, а сверху черно-
зем, посадили траву, деревья. Мне в этих вопросах благоустройства
помогал очень город и лично первый секретарь горкома Титарен-
ко. Когда открыли музей, Анну, родственницу Ефановой, назначи-
ли заведующей музеем. Началась работа музея, пошли трудящиеся
на экскурсии, руководство, космонавты, журналисты — кого только
не было! Такая красота благодаря созданию музея на поселке ста-
ла, что люди были рады всем этим преобразованиям, и там стали
строить дома. Это был праздник для людей! На поселке, где боль-
шими семьями ютились в одной комнате, стали подниматься насто-
ящие добротные дома. Шахта хозспособом поставила около десяти
многоквартирных домов, в первую очередь распределили ново-
строй семьям погибших во время взрывов шахтеров. Комиссия, ко-
торая принимала музей, дала очень позитивный отзыв-заключение,
то есть работа была на виду и оценена на самом высоком уровне.
Вот для примера, когда создавали музей Никиты Сергеевича
Хрущева, в этот же период привели в порядок всю округу: сделали
красавицей Ждановскую развилку, засыпали овраги, ров, который
тянулся от дороги к шахте, вычистили от мусора и расчистили тер-
риторию, снесли террикон, заложили парк, к открытию музея, как
я уже рассказывал, сдали несколько новых домов на поселке, от-
ремонтировали летний клуб и многое другое успели в рамках хру-
щевского музейного проекта сделать. И все это как директор шахты
я держал под личным контролем.
Я вспоминаю время подготовки музея Хрущева как очень продук-
тивное, потому что огромный объем работ проделали и люди реаль-
но получили в результате благо от всех сопутствующих мероприятий.
По независящим от меня причинам, согласно «тенденциям времени»,

музей Хрущева был закрыт, но все, что мы успели благоустроить и
построить в то время «под музей» — осталось и служит людям.
31-я шахта продолжала активно развиваться, мы вырабатывали
прасковеевский пласт; начали подрабатывать пласт аккурат под тем
участком, где на поверхности проходила трасса, оживленная до-
рога, под многоэтажками, которые уже там построили. И была за-
дача готовить лавы с учетом поддержания кровли, чтобы не про-
седала земля. Для такой мощности пласта не было оборудования,
нужно было готовить бутовые штреки, забивать пространства поро-
дой, когда уголек уже добыли. Тяжелая работа — бутовать, но дела-
ли. Выставили реперы, по которым отслеживали осадок почвы. Все
делали как надо, на совесть.
Решением Совнархоза ливенский пласт шахты «Центрально-за-
водская» (потом сменила название на имени Горького), часть кото-
рого почти касалась поля 31-й шахты, отдали на 31-ю, где я был ди-
ректором, и мы готовили комплексную лаву. Метров 15 прошли, и
тогда-то и произошло самое тяжелое из моих воспоминаний о ра-
боте на 31-й шахте.
Осенью 1959 года пришлось пережить серьезнейшее испытание

из-за случившейся трагической аварии, в результате которой по-
гибли люди.
Виновного в таких трагедиях всегда находили, а если не нахо-
дился, так «назначали». Вину тогда вполне могли возложить и на
меня, как директора шахты. И на этом можно было бы поставить
крест на моем будущем. Но государственная комиссия разобралась.
День трагедии 19 сентября 1959 года запомнился мне до деталей.
Дело было так: закончились на шахте наряды, собрались мы с главным
инженером Виктором Владимировичем Веселовским идти домой, и
тут диспетчер сообщает о неполадках, говорит, что слышен был ка-
кой-то гул, может вагонетки сорвались, потянуло гарью. Я сразу вы-
звали горноспасателей, посчитав, что лучше штраф заплачу, если не

понадобится их помощь. Начали выяснять, уточнять ситуацию. Было
подозрение на взрыв. Тут же согласно плану ликвидации аварий,
главный инженер распорядился начать вывод людей из шахты, про-
верить кто спустился, кто успел уже подняться на поверхность.
Взрыв все-таки произошел и унес жизни людей. Кому немно-
гим больше повезло, тех выдавали на поверхность травмированны-
ми, обожженными. В тот день, когда произошел взрыв, начальник
участка Леонид Ковалев подготовил бригаду ехать на смену в лаву,
а пришлось ему товарищей доставать.
Особо подчеркну, по состоянию работ на шахте не должно было
быть аварии, паспорт работ был безупречный. Датчики все работали.
У нас уже в то время стояли заслоны всех типов: и сланцевые, и во-
дяные, и пылевые. Но произошло. Самоспасатели были никудышние,
примитивные — не помогли в той ситуации. Да и шахтеры сами зача-
стую нарушали правила: снимали громоздкие самоспасатели, остав-
ляли их в начале проходки, чтобы они, болтаясь на поясе, не мешали
работать — лава-то низкая, и так особо не развернешься. Когда по-
шел газ — задохнулись моментально. Потом взрыв и в тот трагиче-
ский день погибли 17 горняков — кормильцев шахтерских семей.
Длительное время на шахте работала госкомиссия из Москвы.
Опрашивали всех, меня вызывали по сто раз. Это было сильное
испытание для меня как руководителя, душа болела, а на боль от
смертей шахтеров накладывался еще и груз давления по поиску
виновного.
Заключение госкомиссии реабилитировало нас полностью, но и
ошеломило. Выяснилось: причиной трагедии была недосушенная
взрывчатка, в частности аммонит № 8, который изготавливали на
луганском заводе и поставляли на нашу шахту для взрывных работ.
В связи с тем, что заказы на завод поступали массово, так как на
шахтах не хватало взрывчатки, руководство приняло решение про-
водить сушку аммонита не десять, как требовалось, а восемь дней.
Личным распоряжением председатель Луганского Совнархоза при-
казал снизить срок сушки аммонита. Вот так недосушенный аммо-
нит и попал к нам. После выводов комиссии аммонит № 8 запретили
совсем, мы получали «ПЖВ-20», который отлично служил шахтам.

Для предупреждения подобных аварий, вызванных выгоранием
зарядов взрывчатых веществ в шпурах, и улучшения состояния тех-
ники безопасности при производстве буровзрывных работ управ-
лением Сталинского округа и комбинатом «Сталинуголь» на ос-
новании постановления Госгортехнадзора УССР было запрещено
применение на всех угольных шахтах Донбасса победитов ПУ-2, П-8,
аммонитов № 8 и № 8ПВ. Кроме того, решено взрывные работы в
подготовительных и нарезных выработках по углю на шахтах, сверх-
категорийных по газу и опасных по пыли, вести только между сме-
нами и когда нет людей на пути распространения продуктов взрыва.
Все, что я вам рассказываю, подтверждают и различные докумен-
ты, и публикации, в частности в Шахтерской энциклопедии об ава-
рии на шахте говорится: «На шахте № 31 разрабатывалось три пласта,
опасных по взрываемости угольной пыли: h3, h8 и h10, мощностью от
0,42 до 1 м. Шахтное поле вскрыто двумя вертикальными и одним на-
клонным стволами. Схема проветривания — фланговая. На вентиля-
ционных стволах установлены осевые двухступенчатые вентиляторы
типа ЦАГИ серии В производительностью по 5000 м3/мин. В момент
аварии все участки шахты обеспечивались достаточным количеством
воздуха. Шахта отнесена к сверхкатегорийным по метану. 19 сентября
при производстве взрывных работ в угольном забое транспортерно-
го уклона, вслед за взрыванием шпуров, через 1 ‑ 1,5 мин., произошел
взрыв метана и угольной пыли. Взрывная волна и продукты взрыва
распространились по транспортерному уклону, второму восточно-
му откаточному штреку и второй восточной лаве. Взрывной волной
были повреждены вентиляционные трубы на откаточном штреке и
в уклоне; сброшены с рельсов груженые и порожние вагоны, разру-
шены сланцевые заслоны, установленные в опережении откаточного
штрека и на квершлаге, и повреждены кабельные магистрали.
По данным МакНИИ, при проведении на этой шахте выработок
по газоносным пластам после взрывания шпуров происходит выде-
ление значительного количества метана. В уклоне, например, по-
сле взрывания шпуров на протяжении 10 м от забоя уклона метано-
воздушная смесь взрывной концентрации скапливалась уже через
1,5 мин. Источником воспламенения ее в забое транспортерного

уклона послужило горение победита ПУ-2 в нескольких местах за-
боя во время взрывания шпуров по углю, о чем свидетельствуют об-
наруженные остатки патронов и обгоревшие оболочки последних.
Такова непосредственная причина взрыва».
Да, опасность на шахте подстерегает везде, и ты, отправляя лю-
дей на смену в шахту, даже максимально соблюдая все требования
и инструкции по безопасности, не можешь дать стопроцентной га-
рантии ни себе, ни людям, что случай и природа будут послушно со-
блюдать наши требования, а тем более, когда еще и вот такое страш-
ное стечение обстоятельств, которое привело к трагедии.
Хочу отдельно рассказать о главном инженере Викторе Влади-
мировиче Веселовском, с которым пришлось пережить тот слож-
нейший период после аварии. Его, еще до выводов государственной
комиссии, не разобравшись по сути, в момент сняли с должности.
Он был маркшейдером от бога: исключительно природный талант,
шахтерская чуйка, ум, ответственность. Я, зная его человеческие
качества, дружа с детства, и видя такой профессиональный талант,
когда меня назначили директором шахты, предложил его кандида-
туру в главные инженеры. Но для назначения ему нужно было иметь
хоть какую-то соответствующую «корочку». Знаний и опыта у него
хватало, а вот дипломов — не было. Так он мне же экстерном и сдал
экзамены, я в то время был председателем государственной экзаме-
национной комиссии (ГЭК) донецкого рутченковского горного тех-
никума. И стал Веселовский главным инженером. Те, кто знал его
как профессионала, а потом еще и узнали настоящую причину той
трагической аварии, поддерживали морально моего коллегу; через
время его позвали работать в трест. Я рад, что дальше его профес-
сиональная и научная судьба сложилась очень плодотворно.
Согласитесь, через такие испытания, какие достались из-за той
аварии, проходит не каждый в своей профессии. Мне пришлось
пройти. И работать дальше с честью. У меня была цель — стабильно
работающая шахта, и так я и работал: старался и настраивал людей
на результативную работу.

Шахта постепенно оправлялась от пережитой трагедии и лавы
после аварии мы все-таки укомплектовали и сдали. Все работы вы-
полнили в лучшем виде. И вот как раз комплектация лавы комбайном
стала важным звеном, повлиявшим во многом на весь процесс меха-
низации шахт Донбасса. Я не преувеличиваю. Судите сами. Как это
произошло я вам сейчас расскажу и объясню почему я считаю, что
это стало толчком в процессе появления современных цехов на Рут-
ченковского машзаводе и прогрессивных подходов в механизации.
В один из последних приездов Никиты Сергеевича Хрущева в До-
нецк произошла моя важная личная встреча с ним. В ходе его ра-
бочей поездки он прислал за мной машину, и я в числе товарищей
поехал сопровождать Первого секретаря на Рутченковский рудоре-
монтный завод. Говорили о глобальных производственных вопро-
сах. Я решился и, без утайки и прикрас, рассказал Никите Сергееви-
чу, что шахтам не хватает оборудования, машин, которые как раз мог
бы производить Рутченковский завод, если его усилить.
Для меня это был просто архиважный вопрос: я о нем не раз
говорил и с руководителями на местах. Мы на 31-й шахте как раз
оборудовали лаву, это уже происходило после трагического взры-
ва. Нам позарез нужен был комплекс для новой лавы «ливенского»
пласта. Комплекс сильно облегчал работу и давать план станови-
лось проще. Чтобы установить, мы его буквально по частям вылав-
ливали в затопленных шахтах, собирали и вот такой он у нас рабо-
тал, но большей частью ломался конечно, потому как был сборным.
А когда ломается комплекс — это остановка добычи на несколько
дней, это целая история: пока приедут специалисты, пока они его
в лаве подремонтируют — бывало неделями стояли без добычи. И я
не стал стесняться и поднял этот вопрос о комплексной механиза-
ции во время разговора с Никитой Сергеевичем.
Хрущев очень внимательно отнесся к проблеме, которую ему из-
ложил. Дело в том, что шахты работали ускоренными темпами и у
ремонтников работы прибавилось в разы. Много лав сдавали. Мно-
го лав укомплектовывали комплексами. Объем работ вырос, а ни
промплощадей, ни специалистов рудоремонтному заводу не хвата-
ло. А значит страдали шахты, стояла добыча.

Хрущев тут же схватил мысль и принял решение: открыть на ре-
монтном заводе дополнительный цех и рядом открыть завод по
подготовке, сборке и ремонту комплексов всех видов для шахт, на-
звать его экспериментальным заводом комплексов для шахт Дон-
басса, привлечь ученых, отработать действующий алгоритм, чтобы
аж бегом все происходило.
Это был прорыв в промышленной истории завода — факт. В корот-
кий срок завод усилили, появился новый экспериментальный цех и
построили новый экспериментальный завод очень быстро именно по-
сле команды Хрущева. Благодаря этому завод очень сильно помог нам
с подъемом добычи на шахтах — получалось работать без простоев.
На шахтах начали активно вводить автоматические комплек-
сы, на экспериментальном заводе их готовили к работе на все сто
процентов, и нам уже не требовалось вызывать специалистов, что-
бы они копались в «потрохах» вышедшего из строя комплекса вну-
три лавы; нас избавили от нервов и провалов по плану, когда добы-
ча стояла из-за этого.
Как только добавили экспериментальный цех, который занял-
ся ремонтом комплексов на своих площадях, это стало значитель-
но экономить время и уменьшило простои на шахтах из-за поло-
мок практически до нуля. Если происходила авария, комплекс сразу
поднимали на поверхность и отправляли в ремонтный цех на экспе-
риментальный завод, а в шахту ставили запасной, подготовленный
машиностроителями с Рутченковки — приступай к работе!
Директором Рутченковского машзавода был Александр Алексее-
вич Гришин. Он поднимал завод из пепелища, когда его назначили и
принял заводскую территорию в 1943 году. Именно территорию, по-
тому что как такового завода после отступления немцев из Стали-
но не было, скорее — пепелище. Он любил повторять, что «построил
завод из ничего», по его воспоминаниям в день, когда он приехал с
войны на танке, на огромном пространстве увидел лишь развалины
кирпичных стен, изуродованные металлоконструкции, еще дымя-
щиеся крыши цехов и вспомогательных бытовых зданий. Да, в пря-
мом смысле поднимал завод, как и мы шахты. Легендарным был че-
ловеком, годы под его руководством — лучшие в истории завода, об

этом говорят и ветераны, и те, кто помнит, как росли поселки во-
круг предприятий. Ведь многие вопросы благоустройства поселков
решались за счет средств и рук предприятий, находящихся рядом.
Все эти люди, встречи и факты, связанные с моей трудовой био-
графией, стали частью важных для Донбасса событий и процесса
послевоенного восстановления шахт, в том числе и 31-й шахты, где
Никита Сергеевич Хрущев в свою молодость работал, а я через годы
стал дважды директором.
Но в 1960 году в моей жизни произошло изменение: с руково-

дящей должности директора шахты я перешел, не поверите — по
собственному желанию, на должность простого диспетчера. Это
действительно совершенно неожиданный поворот, но вы поймете,
когда я расскажу почему так вышло. Причина, честно скажу — про-
фессиональная гордость.
Я прошел 31-ю шахту, что называется, от первого до последне-
го гвоздя, досконально знал производственные вопросы, коллектив,
поселок, давали добычу, шахта выполняла план. И когда было при-
нято решение объединить 31-ю и 19-ю шахты, по логике предпола-
гал, что новым руководителем объединенных шахт меня и назначат.
Но нет! Пока я занимался производством, пока все силы направ-
лял на выполнение плана по добыче угля, один шустрый товарищ,
причем из тех, кто дорос до определенной должности при моей
же поддержке, и в принципе не был дураком — толковый парень,
но оказался непорядочным человеком. Про таких говорили «клеп-
ка западала». Так вот, он обивал пороги кабинетов руководителей
и выкрутил для себя новую должность — директора объединенной
шахты. А меня решили оставить ему в помощь замом 31-й шахты-
участка. Понимаете, какой конфликт сложился, насколько неприем-
лемая ситуация для меня лично? Еще и шахту «участком» записали.
Это было как пощечина — это было унизительно! Я не собирался
быть на подхвате у Николая Тарасенко. Мало того, что он себя так

некрасиво повел, еще и явно хотел, чтобы я тянул шахту на себе, а
он, как «великая личность», присваивал бы себе победные лавры и
пил пиво в директорском кабинете.
Я не мог этого терпеть — написал заявление и сам попросил про-
стую должность. В тресте мне долго не подписывали заявление о
переводе на низкую должность. Тогда я решил лично обратиться. И
как-то раз во время матча, заметив на футбольной трибуне управ-
ляющего трестом Перова, подошел и объяснил ему свою принци-
пиальную позицию. Только после этого он нехотя подписал мое
заявление. Вот так на нашем стадионе я и подписал свой перевод:
с должности директора шахты на должность обычного диспетчера.
Супруга моя Элеонора всегда могла найти позитив во всем, даже

по поводу моего понижения по службе сказала: «И хорошо — я и
дети хоть чаще тебя будем видеть». Мы в тот год действительно
спокойно, без срочных вызовов на шахту съездили семьей в отпуск,
замечательно провели время.
Вспоминаю, как в первый день, когда мы приехали в Кисловодск,
и только добрались до дома отдыха, еще даже не распаковали че-
моданы, а Элеонора меня спрашивает: «Юра, ты ничего не хочешь
мне сказать?»
А я на нее смотрю и не пойму в чем дело. Думаю, может узнала,
что мы, когда с моим другом Толиком были в Кисловодске, ходили
постоянно кутить в ресторан «Чайка» — и гуся в огне там заказыва-
ли, и вина всякие дорогие, и оркестрик у них был такой замечатель-
ный, что мы его «подогревали» постоянно, да и просто подружи-
лись хорошо. Одним словом — нас там полюбили навеки. Но не в
этом оказалось дело.
Смотрит на меня супруга: «Ну ты даешь! У меня же день рожде-
ния, сегодня 13 мая!» «Ах ты ж, ежки-кочерыжки! Бросай все! Едем
в ресторан!» — воскликнул я. И мы поехали в тот самый полюбив-
шийся мне ресторан и нас там так чудесно встречали! Все бегут,

обнимают, радуются, все в восторге от встречи. Я представил жену,
сказал, что день рождения хотим у них отпраздновать. Элеонора
удивляется такому теплому приему, говорит: «Ты что, заранее под-
готовил всех?» Я заверяю, что нет, как же я мог, если ты сама виде-
ла, что я запамятовал и был совершенно не готов, все происходит
спонтанно. Тут еще и официантка, когда берет заказ у нас, брякает:
«Первый раз вижу вас с дамой!» Элеонора опять меня подкалыва-
ет: «Признавайся, подговорил его?» «Да нет же!» — смеюсь я. В это
время уже начал готовиться к выступлению оркестр; конечно, я их
и они меня знали и помнили, ведь в былые мои приезды я с другом
их всегда и угощали, и песни им заказывали за денежку. И в тот са-
мый момент, когда мы с любимой супругой поднимаем бокалы за ее
день рождения, они как заиграют песню о любви! Вот так дали по-
нять этой лирической песней, что играют для нас — мы расчувство-
вались еще больше, до радостных слез довели. Очень приятный был
вечер, хорошее воспоминание.
На отдыхе часто встречали своих добрых друзей, весело прово-
дили время, ездили вместе на экскурсии, гуляли, вкусно кушали,
пили хорошие вина и коньяки, много шутили.
И вот прознали мы с Элеонорой, что рядом отдыхает с женой мой
друг Юрий Гаврилович Моисеев, в то время он работал начальником
доменного цеха на меткомбинате в Жданове, они приехали по пу-
тевке. И мы решили их разыграть, знали, что они оценят нашу шутку.
Сели с Элеонорой и написали Юрию Гавриловичу вот такое письмо:
«Дорогой Юрочка, узнала, что ты опять приехал к нам, но не один, а
с женой. Как же мне жаль, что мы не сможем увидеться. Я все вре-
мя вспоминаю нашу любовь и те прекрасные дни, когда мы познако-
мились в твой прошлый приезд…» И все в таком духе, якобы от заз-
нобы, и передали Юрию Гавриловичу. А сами ждем удобный случай,
чтобы рассказать и вместе всем посмеяться над нашим розыгрышем.
И тут приносят мне… тоже письмо, открываем с Элеонорой, чи-
таем, а там: «Дорогой Юрочка! Нежно вспоминаю как мы с тобой
прошлым летом обнимались и целовались, как же я за тобой со-
скучилась…» Ах, ты ж! Раскусили нас! Они уже тоже прознали,
что мы приехали в отпуск, и сразу поняли кто над ними пытается

подшутить и прислали такое же письмо нам! Очень потом смеялись,
когда встретились, сидели в ресторанчике и хохотали над нашими
амурными сочинениями!
Приятные годы, приятные воспоминания: все солнечные такие и
теплые, храню их в своей душе вместе с чувством любви к моей до-
рогой супруге, которая была для меня самой лучшей — любимой,
все понимающей, заботливой женой. Много в мире красивых, ум-
ных, интересных женщин, а твоя настоящая — одна. Великое счастье
повстречаться и прожить целую жизнь в такой гармонии и взаимо-
понимании, как мы с Элеонорой.
Детки наши нас с супругой тоже радовали. Наташенька и Сере-

жа хорошо учились в школе, у них было много друзей, в нас пошли
детки — общительные, веселые. Наташенька росла красавицей и та-
кой выдумщицей, порой не уступала в проказах Сереже. Сын, как и
все мальчишки, нервировал маму, но серьезных хлопот не достав-
лял, или это мы с Элеонорой просто разумно смотрели на все их
подростковые штучки.
Но однажды очень испугались за сына. Сережа знал «тайну» и
решил похвалиться перед другом, достав хранящийся в доме мой
стартовый пистолет. Хотя знал, что мы не разрешаем его трогать.
Строго-настрого ему не раз говорилось! Но мальчишки не только
его подержать в руках решили, но и пока взрослых нет дома пуль-
нуть из него в форточку.
И всех соседей переполошил. Нас с Элеонорой тут же опове-
стили — и мы мигом домой. Зашли и застали кошмарную картину:
окно разбито, пистолет валяется посреди комнаты, друг растерян-
ный сидит дрожит, Сережа весь в крови: порезаны рука и нога. Ока-
залось, он так сильно облокотился на стекло, целясь из пистолета в
форточку, что оно лопнуло. Напугал и нас своим видом, и целое ЧП
устроил. Мазали йодом и ругали, но он стойко переносил, даже не
пикнул — характер.

Как и всем мальчишкам, ему покоя не давал автомобиль, все хо-
телось сыну за руль. Сам я не часто на автомобиле выезжал: когда
на работу — забирал водитель, собственная машина оставалась в га-
раже. И вот как-то летом возвращаемся с женой от друзей, смот
рим: гараж открыт, нос машины торчит из ворот; подходим — сыно-
чек за рулем преспокойненько сидит: «Заглохла», — говорит юный
гонщик. Вот сорванец, мы же тысячу раз ему говорили не трогать
машину!
А как-то раз Наташенька сюрприз нам в свой день рождения при-
готовила: не предупредив нас, пригласила на праздник друзей. Мы
конечно собирались отметить ее день рождения, но думали, что
всем будет удобнее, если перенести застолье на выходной, но до-
чечка решила сама как ей лучше. Выходим с Элеонорой утром на ра-
боту, а там на лавочке уже гости собрались и сидят нарядные, ждут
приглашения. Вот это было неожиданно! Но ничего не поделаешь,
дочку огорчать негоже: пришлось нам возвращаться и устраивать
праздник детворе на всю катушку не дожидаясь выходных.
Особенно Наташенька и Сережа любили затевать в доме игры в
прятки. Как-то раз Наташа попросила меня посадить ее на шкаф,
чтобы подольше искали. Я подсадил ее, прикрыл даже чем-то, и по-
шел по делам. Сережа ее долго не мог найти, а потом и вовсе убе-
жал гулять на улицу. Пришлось Наташеньке сидеть на шкафу пока
мама домой не вернулась. Она так там насиделась под потолком,
что и когда подросла не забыла тот случай.
Я очень любил, когда мои дети пели или играли на музыкаль-
ных инструментах. Вы знаете, что музыка всегда была частью жиз-
ни нашей семьи. Дети точно в меня пошли — очень музыкальные.
Наташенька пела и для нас, и для друзей, когда собирались гости.
Первый раз еще маленькой дала домашний концерт в День Побе-
ды. Сережа в школе очень увлекся гитарой, пел на всех школьных
концертах, в старших классах уже в клубе выступал на ура. Я всег-
да поддерживал стремление детей к творчеству, ведь и сам любил
музыку и песни.
Жили мы дружно и радовались каждому дню, посвящали время
детям, дому. Друзей встречали у себя, ходили в гости, устраивали

застолья, давали музыкальные концерты в своем кругу — все время что-то при-
думывали. И дети были с нами и впитывали, я так думаю, наше отношение к
жизни, учились по-настоящему дружить и быть хлебосольными. Так что мы не
унывали даже в такие моменты, когда меня в должности судьба понижала, се-
мье не приходилось переживать это как трагедию.
В 1961 в тресте решили меня возвращать на руководящую работу и опять за-

действовать на всю катушку. Перов пошел управляющим трестом «Гидроуголь»,
его сменил Лопухин, хорошо знавший меня, и позвал в трест «Рутченковуголь»,
поручив мне курировать в должности помощника главного инженера треста
группу шахт.
Это была, можно сказать, каждодневная командировка. Я исколесил все по-
дответственные мне шахты, знал все проблемы, помогал решать задачи сразу
по нескольким производствам. А через год меня отправили на новое место ра-
боты и это стало началом моей партийной работы.
213
Шахта № 31, я – директор шахты, крайний справа – Виктор Владимирович Веселовский, главный инженер
шахты, в кубанке – Владимир Петрович Серегин, начальник управления кадров треста «Рутченковуголь».
214
Во главе со мной на
демонстрации руководство
идет в праздничной колонне
шахты № 30.
215
Элеонора работала
в редакции Коксохима,
многотиражку любила,
всегда творчески и
с душой относилась
к работе.
216
Элеонора со своей тетей Верой, которая всего на полгода старше ее,
поэтому когда они были рядом – все думали что они просто подружки.
217
Моя супруга Элеонора с сыном Сережей.
218
К нам в гости приехала
тетя Аня, на фото – сидит
рядом с моей мамой.
Платонида Ливенцова —
любимая тетя Патя.
219
Любовь
и взаимопонимание
в нашей семье всегда
радовали наших друзей
и мы принимали всех
у себя с удовольствием.
220
Дружно собирались
на всех праздниках
у нас дома за столом
в пока еще маленькой
квартирке.
В дружеской компании
на отдыхе, в том
числе и верный друг
Сикирков красиво лежит
«русалочкой» в море.
221
Мы очень любили ездить
на отдых в Геленджик,
отличные воспоминания
и прекрасное время.
В отпуске мы часто
встречали наших
друзей, которые тоже
отдыхали на прекрасном
побережье.
222
223
224
225
226
Ветераны футбольной
шахтной команды,
созданной по моей
инициативе в период
работы директором
шахты № 30. Крайний
слева Леонид Петрович
Матва, крайний справа –
бывший тренер команды
Борис Потемкин.
Встреча ветеранов
футбола на
рутченковском стадионе
в честь 25-летия
команды шахты № 30.
Крайний справа –
бывший футболист
«Шахтера», юбиляр
Василий Алексеевич
Ермилов.
227
Глава пятая
(1961–1966 годы)
… начало партийной
работы…
В 1962 году из треста «Рутченковуголь» в связи с избранием я пе-
рехожу на работу секретарем парторганизации шахты № 29 имени
Сталина. Коммунистическая партия в те годы была в полном смысле
руководящей и направляющей силой в стране, так что я с большой
ответственностью начал свою работу секретарем парткома и всегда
понимал, что партийная должность это, в первую очередь, работа с
людьми и забота о людях, а уж потом — звания, должности и почет.
Как проходило мое назначение и выборное собрание, это от-
дельная история. До меня партийную организацию шахты № 29 дол-
гие годы возглавлял Семен Захарович Королёв, сын Королихи. И в
связи с моим назначением, мы с Евдокией Королёвой, знаменитой
шахтерской матерью, как все ее называли, из-за ее же недопонима-
ния чуть не раздружились.
Произошло мое назначение в период, когда Никита Сергеевич
Хрущев принял постановление, о том, что партийные руководите-
ли должны избираться не более, чем на два срока и, как правило,
иметь высшее образование. А сын Евдокии Федоровны Семен Заха-
рович — человек добрый и внимательный, более десяти лет подряд
Глава пятая (1961–1966 годы) 231

Шахта № 29 треста избирался парторгом шахты №29, но при этом получать высшего
«Рутченковуголь»,
агитплощадка, рядом
образования не стремился; и тут вот такое постановление ЦК вы-
со мной в президиуме шло и райком партии, проинспектировав свои партийные кадры на
председатель шахткома
Александр Михайлович
предприятиях, порекомендовал на замену меня.
Тихонов и директор Я вам честно скажу, мне даже и в трест уходить, когда позвали, с
шахты Василий
Иванович Безгинов.
хорошо оплачиваемой должности диспетчера шахты не хотелось, а
уж из треста на партийную работу на шахту — я точно не планировал
и не стремился. Да и семье больше понравилось, когда у меня гра-
фик работы стал более размеренный.
Но когда секретарь ЦК Алексей Антонович Титаренко пригла-
сил меня на предварительную беседу перед избранием, он сказал,

что это для меня большая честь. И пояснил, что партийные кадры
на местах перетряхивали и менялись в связи с конкретным поста-
новлением ЦК, согласно которому партийные руководители обяза-
ны были сменяться через конкретный период, чтобы не засижива-
лись и не расслаблялись на партийной работе, а парторгам нужно
было иметь не только заслуги, но и высшее образование.
Когда партия говорит — нужно, тут уж сомневаться не приходит-
ся — значит нужно. Конечно, говорю, честь оправдаю, а сам тут же
по-правде отметил, что в последнее время иду на повышение да
только с понижением в окладе. Честь большая — зарплата маленькая,
как тогда шутили между собой о партийцах. Но таким было решение
партии и старших товарищей, так что его нужно было выполнять.
И вот подошел день партийного собрания на шахте. У Семена За-

харовича, хоть и был среди товарищей и коллег накопленный заслу-
женный авторитет, но не было же у Королёва никакого образования.
Все за много лет конечно там на шахте привыкли к нему, а тут я —
молодой и новый. Поэтому отчетно-выборное собрание проходило
бурно, так сказать, с претензиями по моей кандидатуре. А Евдокия
Королёва, посчитав сына незаслуженно обиженным, критиковала
постановление ЦК, говорила буквально следующее: «Енти грамот-
ные ученые анжинеры еще дров наломають, беда и только». Вот та-
кие незамысловатые «аргуманты» у Королихи были. Но все-таки,
хоть Королиха и катила бочку, парторгом выбрали меня.
К моменту собрания моя кандидатура, конечно, уже была согла-
сована с первыми партийными руководителями. В частности, пер-
вый секретарь парторганизации города Василий Петрович Миро-
нов полностью поддержал и лично присутствовал на собрании,
чтобы все видели его поддержку, чтобы все прошло согласно ка-
дровому решению, уже ранее одобренному всеми партийными ин-
станциями и старшими руководителями, в частности секретарем
ЦК Титаренко.

На собрании я взял слово, простыми словами разъяснил людям
позицию ЦК, рассказал, как намерен и буду работать. Говорил так
убедительно, что прошел под аплодисменты даже! В общем был из-
бран и утвержден освобожденным секретарем партийной органи-
зации шахты № 29 треста «Рутченковуголь». Вот так был дан старт
моей партийной работе.
И Семена Захаровича не обидели: перевели на должность стар-
шего горного диспетчера треста «Рутченковуголь» — фактически с
повышением и в должности, и в зарплате, то есть со всем уважением.
Через день, как меня выбрали парторгом, зашел я к Королёвой
домой. Пошел прояснить эту всю ситуацию, не мог я махнуть вот так
просто рукой, не хотел ломать с ней многолетнюю дружбу: «Гово-
рят, мать, ты на меня обиделась…» И давай ей лично растолковывать
суть постановления ЦК, объяснять, что времена меняются, что мо-
лодежь образованная приходит на предприятия, что надо давать им
дорогу — партия так решила. Не рекомендуй райком меня, все равно
бы рекомендовали другого человека на место Семена.
Она внимательно слушала-слушала, и говорит:
– Ты ж парторгов не любил, а сам теперьча парторг!
– Я не парторгов не любил, я дураков не переношу! — ответил я,
посмеялись вместе.
Это она вспомнила, как я распорядился парторгу Мглинцу, ког-
да был директором на 30-й шахте, «всыпать угля» в срочном по-
рядке. Именно в срочном, потому как неординарная ситуация была.
Жена его после роддома мерзла в холодной хате, и позвонила мне,
чтобы помог с углем — печку было нечем топить. Зима, морозище
— она за ребенка боялась. Я спрашиваю Николая Семеновича: «Как
так, почему ты зимой без угля?» А он: «Я в очереди стою, не подо-
шел черед на получение, да и весна, — говорит, — скоро». Ну, я его
дураком и назвал, как можно было додуматься роженицу и ребенка
своего морозить?! А сам распорядился прям во двор его две машины
угля ссыпать. Мягко говоря, мы с ним так и не сработались, чудной
человек был: правильные вещи умудрялся сделать неправильны-
ми, как с той очередью на уголь. И с двойной душой оказался. Я так
считаю, потому что, когда его назначили председателем районной

парткомиссии, так он жену мою вызвал и предлагал ей на первого
секретаря райкома Камышова и на меня доносы писать. Жене — на
мужа! От такого его предложения Элеонора в шоке была, рассказала
мне тут же. «Наплюй на дурака», — сказал я ей. А вот брат Мглинца —
тот другой совсем был: бывший моряк, герой войны; когда их крей-
сер подбили, он три дня в воде продержался пока его нашли и спас-
ли, так вот он очень толковым, разумным, порядочным человеком
был, первым секретарем Куйбышевского района Донецка работал.
В общем поговорили мы тогда с Королёвой, пообсуждали ситуа-
цию со всех сторон, повспоминали людей и как вместе нам всегда
хорошо работалось, спрашиваю ее:
– Мать, так есть обида на меня?
– Обид нет! — сказала она твердо и поставила самовар, сняв с
моей души тяжесть, которая могла бы давить мне на сердце, если
бы мы не объяснились.
Я не хотел, чтобы после многих лет дружной работы между нами
были недомолвки. Всю жизнь я помнил об этой женщине, поддер-
живал и когда в 1981 году по телефону мне сообщили, что шахтер-
ская мать Евдокия Федоровна Королёва умерла, я ездил проводить
ее: стоял в почетном карауле, выносил к могиле. Людей на кладби-
ще было не счесть. Многие искренне плакали, прощаясь с этой вы-
дающейся простой женщиной, ставшей для них матерью. Вот такие
неординарные люди, по сути так и оставшиеся простыми, хотя их
жизнь одарила и уважением громады, и наградами от государства,
жили и работали со мной рядом в тот период.
На 29-й шахте была мощная парторганизация, мне поручи-

ли большое «приданное»: хороший парткабинет, штатный коллек-
тив, многотиражка. Партком находился в добротном отдельно сто-
ящем здании, и там все наши партийные кабинеты — все рядом, в
одном здании, все на месте. Работали агитплощадки, куда мы при-
глашали много лекторов-агитаторов, велась мощная партийная

агитационно-воспитательная работа с коллективом. Тематические
встречи, концерты самодеятельности, лекции проводили на этих
площадках — все как полагается.
Немного шахту я уже знал, еще работая в тресте бывал как кура-
тор, но все равно нужно было досконально вникнуть в работу и по-
знакомиться с коллективом, с поселком, до мелочей вникнуть: как
тут люди работают, как живут.
С первых же дней, как пришел работать секретарем партийной
организации на 29-ю шахту, я постарался дружно вести работу: со-
брал партийный актив, пригласил начальника шахты Василия Ива-
новича Безгинова, были главный инженер Михаил Иванович Вислый,
заведующий парткабинетом Степан Степанович Бастриков, главный
редактор многотиражной газеты Евгений Агамолов, председатель
шахтного профсоюзного комитета Александр Михайлович Тихонов.
Нужно было обговорить как работать будем, какие у них предложе-
ния, что намечали. Знакомлюсь с людьми, с руководителями побли-
же, с организацией. Обо всех традициях спрашиваю-узнаю: старал-
ся все разумные начинания поддерживать, никого через колено не
ломал, не строил из себя партийный пуп на шахте, хотя должность
очень в то время значительная у меня была. Они мне рассказали,
что намечается у них в ближайшее время коллективное торжество
по поводу Дня печати.
– Давайте с этого хорошего мероприятия и начнем, газета — ру-
пор партии, голос партии, так что все будет правильно, продолжим
хорошую традицию, — сказал я товарищам, директор шахты тоже
одобрил, поддержал предложение и стали готовится.
Тогда вообще очень любили проводить именно коллективные
мероприятия, просто такое время было — коллективная эпоха. В
День печати собирали на выездное празднование уважаемых гос
тей: редакторов районных многотиражек, партактив, передовиков,
директоров предприятий-соседей, руководителей подшефных ор-
ганизаций. Шахта дружила с селом Благодатное, выехали в Велико-
анадольский лес: там была у нас отличная база отдыха, все органи-
зовали по высшему разряду. Дружно выезжали, общались, провели с
коллегами партийцами хороший выезд в честь Дня печати на 5 мая.

Говорили добрые слова в адрес шахтной многотиражки, внештат-
ных корреспондентов, чествовали передовиков труда, ветеранов,
о которых писали наши корреспонденты.
Очень массовое и позитивное для людей было мероприятие. Эту
традицию не просто сохранили, а даже приумножили. В первый раз на
этот выезд я еще предложил и музыку организовать — все поддержа-
ли. Но тогда мои товарищи еще не знали, что я и сам могу так сыграть,
что дух захватывает. Спрашиваю, как бы между делом: «А во дворце
культуры у вас не найдется случаем мандолины?» «Да найдем», — го-
ворят. «И гитариста, и баяниста найдите, будьте любезны», — прошу
их. Решил удивить коллег. Поехали с нами Толик Поляков — гитарист
и Толик Клещов — комсорг шахты, который оказалось играет на ак-
кордеоне. А для меня мандолину раздобыли прекрасную в доме куль-
туры. Достал я из кармана медиатор: всегда коробочку носил с со-
бой — особые, отшлифованные, попробовал струны — отличные.
– Подстроимся, — говорю им. — Дай «ре», дай «ля». — Смотрят на
меня — нот не знают: оказалось, самоучки.
Но настроились все-таки. И как дали! Все популярные песни сы-
грали! Фурор! Так образовался, как я говорил, мой личный партий-
ный оркестр.
Много было на шахте и поселке талантливых людей: во дворце

культуры мы очень поддерживали кружки самодеятельности. Был
еще у нас и свой замечательный духовой оркестр, им при клубе руко-
водил Василий Емельянович Жилкин. Всегда организовывали тема-
тические мероприятия с участием оркестра. Играли они хорошо для
людей и на открытой сцене в парковом летнем театре — раковиной
такая сцена называлась. Люди гуляют, слушают оркестр — красота!
Как-то дали мне команду провести вечер «Встреча трех поко-
лений». Готовим, решили проводить в летнем театре. Для встре-
чи, чтобы выступили перед собравшимися, надо было най-
ти участников: гражданской войны, Великой отечественной и

передовика-комсомольца — три поколения. Приглашаю Жилкина,
разъясняю ему как коммунисту со всей серьезностью суть меропри-
ятия, и что ему нужно выступить от участников гражданской войны,
рассказать о героическом прошлом и так далее. Начинаем меропри-
ятие; выступил я, сказал как полагается «о роли партии в истории и
важности встречи поколений» и объявляю Жилкина; представляю
его красиво — такой-то, мол, и такой-то, поприветствуем товарищи!
И вот он начал свое выступление, достал платочек, нос высморкал,
начал: о Врангеле что-то порассказал, о том, что он был руководите-
лем духового оркестра. А дальше: «Попадаем мы в плен к Махно. Вот
все наговаривают на него, а он нам подарил серебряные трубы!» И
продолжает во всю хвалить батьку Махно. А потом начинает расска-
зывать, как они красноармейцев в плен брали, а он — играл в орке-
стре тушь по такому случаю, встречая с победами Махно. Матушки
Божьи, у меня волосы на голове зашевелились! Какой Махно? Какой
плен? Это ж надо — на собрании такое нести! Я ему записку отпра-
вил, еле остановил эти его откровения. «Спасибо, — говорю, — до
свидания», — и со сцены его.
Праздники мы любили, народ всегда с энтузиазмом собирался,

даже субботники как праздники у нас проходили: с настроением,
с оркестром, с огоньком, как говорится. А ко Дню шахтера готови-
лись по-особому, заранее. Хотелось, чтобы настоящий праздник был
на поселке для каждого. И вот решили в праздничный день устро-
ить для людей фейерверк в парке. Но дорогое же удовольствие: де-
нег на такое излишество не предусмотрено. И тут шахтком пред-
лагает каких-то частников и с ними договариваются: выписали там
помощь какую-то, чтобы оплатить. И вот прошло праздничное со-
брание: артисты поют, духовой играет, народ прогуливается. При-
ходят эти двое «специалистов» с чемоданчиком пускать фейерверк.
Я слегка засомневался в них, а потом думаю: «Ну хорошо, люди, на-
верное, же знают, что делают». А они запустили цветную ракету, и

тут, как говорится, что-то пошло не так. Как начала она носиться по
всему парку! Такой переполох утворили! Люди прячутся, ужас! На-
конец потухла. «Ну, черт с ними, криворукими», — думаю.
На следующий день приходит в партком мужик: принес костюм —
жалуется, мол, ракета от вашего фейерверка опалила его костюм.
«Да иди ж ты и радуйся, что живой остался. Все попрятались, один
ты пьяный болтался с ракетой по всему парку», — говорю ему. Та ра-
кета действительно летала с такой скоростью, словно реактивная —
хорошо, что не прибила никого. Вроде и смешно, а тогда в парке на
празднике мне не до смеха было, испугался за людей.
А еще достались мне «в помощники» больше десяти ветера-

нов-пенсионеров: старые партийцы, но только они уже не знали,
чем себя занять на шахте. Они любили из себя великих наставни-
ков изображать. Один был такой старый коммунист: идет на рабо-
ту и для понту у диспетчера интересуется — сколько накачали? Ему,
допустим, говорят — сто вагонов, он в таком случае говорил «моло-
дец Добролежа». А чего Добролежа? Потому что по фамилии толь-
ко и знал одного этого начальника участка; а если мало давали го-
ворил: «Вот подлец Добролежа».
И вот эти старые кадры ходят за мной и ходят, с утра уже под ка-
бинетом с предложениями: но ладно бы по делу, а то так — не пой-
ми что и зачем, отвлекают от реальных задач. А потом еще и при-
думали: дай им во дворце культуры комнатку для клуба охотников.
А сами уже не охотники, а чахотники! Еще не хватало, чтобы они и
там всем голову морочили. Бесят меня, конечно, но надо же их ува-
жить: с партийного корабля не спишешь, просто так ни восвояси, ни
по матушке не отправишь, нельзя — я же лицо партии.
И тогда я им подгрузил индивидуальные задачи, каждому. Со
всем уважением встретился, расписали кто за что будет отвечать
и пристроил их по направлениям, да таким, что они потом дорогу
позабыли в кабинет ко мне: перестали без толку тыняться, только

в определенные часы и дни, с докладом — как положено. А им до-
кладывать особо нечего было, так они даже стали избегать встреч
со мной. Ну, вот, например, поручил я одному из этих старых пар-
тийцев вести воспитательную работу с начальником участка Леля-
виным, потому как он на работе — молодец, а дома — с женой так ру-
гался, что пошли разговоры и нарекания, а он же на виду, руководит
людьми на участке. Вот я и поручил старому партийцу с семьей по-
работать, заняться воспитанием и авторитетом партии восстановить
мир в семье. А тот как сунулся, так назад и засунулся: там как соба-
чились в семье, так и продолжают. То есть ему ни о какой победе не
отрапортуешь, так он только завидит меня — шасть в другую сторо-
ну, чтобы я не спрашивал, как там дела с заданием партии. И так они
все у меня дальше «делом» занимались, но мне уже не докучали пу-
стяками своими и надуманными предложениями.
Однажды другой прикрепленный мной «по задачам» старый пар-
тиец устроил бузу в шахте, воспитывал начальника участка прям в
присутствии директора и давай требовать меня.
– Вызывайте Макарова — с места не сойду, пусть парторг нас рас-
судит, я по его заданию действую, — говорит.
Ну, что ты будешь делать — надо идти вразумлять кадра. И чтобы
побыстрее добраться, я через вентиляционный штрек решил проско-
чить. Прохожу мимо лошадиного стойла — там конь по кличке Тар-
зан стоит: и то ли забыли его привязать, то ли сам отвязался. Я иду по
вентиляционному — он за мной. Чувствую Тарзан этот как-то агрес-
сивно себя ведет, уже прям напирает, глаз горит: я быстрее — и он
ускоряется. Вот никогда ничего не боялся, а тут признаюсь: струхнул.
Ну чистый демон — вот-вот затопчет. Еле успел: занырнул в лаву, а
там — невысокий такой проход и зверюга остался по ту сторону, но
слышно: злится, копытом стучит, рычит даже. Вот было и такое.
Меня часто спрашивают: как я умудрялся и до сих пор помню
всех людей по имени-отчеству? Да как же я могу людей забыть, если
я даже помню, как этого конягу звали? А уж людей-то тем более
помню! И о многих есть истории.
Вот, к примеру, заходит как-то ко мне в кабинет Пилипен-
ко — здоровый такой мужик, он в духовом оркестре на геликоне

играл — фактурой как раз под эту огромную трубу. И вдруг — в сле-
зы. Катятся они у него по щекам, я аж растерялся от этой картины.
– Что за беда у тебя? — спрашиваю его.
– Беда-бедища, — говорит Пилипенко. — Выгнали меня из оркестра.
А оркестр этот духовой был у нас по нужным задачам: играли они
не только на праздниках, но и на всех похоронах на поселке — то
есть им там и подносили, и родственники покойного давали рубль
какой-никакой. «Ну успокойся, сейчас все выясним», — говорю и
вызываю руководителя оркестра:
– Как так у вас получилось, что вы Пилипенко выгнали?
– Мы его не выгнали, а дисквалифицировали на три игры, — от-
вечает руководитель оркестра Семен Корсаков. — А он вам не рас-
сказал за что? Он же, скотина, на последних похоронах всех опозо-
рил: и оркестр, и шахту! «Напоминался» так, что когда над могилой
играли, он вместе со своей трубой в яму завалился! Представляете
этот кошмар, как мы его, кабана, и его геликон оттуда вытягивали? У
людей горе — а тут такое представление этот артист дал!
Вот же ж паразит, еще и слезы крокодильи мне пришел лить, на-
костылять бы ему по шее! Так что утвердил я дисквалификацию: от-
правили Пилипенко каяться и за ум браться.
А еще была история, как мы гусятиной лакомились.
– Так гусака захотелось, — говорит мне как-то директор шахты. —
Давай-ка мы тебя командируем за гусаком.
– Как так? — спрашиваю. — Куда вы меня командируете?
Оказалось, жила на поселке семья: жена Клаша работала заве-
дующей аптекой, муж Сашко Надеин — на шахте горным мастером.
И так она его любила, что даже не хотела, чтобы его в должности
повышали: так он больше дома был, с ней рядышком. И как только
прознает, что мужа хотят начальником участка поставить, она тут
же придумывает под каким-нибудь предлогом банкет: режет гуся,
зазывает кого нужно и уговаривает не назначать мужа.
– Пусть остается горным мастером, — просит, чуть ли не умоля-
ет, — не назначайте его руководить участком!
Ну, и мои товарищи несколько раз уже гусями у нее за столом
лакомились по поводу такого «назначения».

– Если мы опять его «повышать» будем, может и не сработает хи-
трость: давай ты скажешь, что тебе нужны кадры для усиления — она
точно поверит и побежит гуся ловить, — смеется директор.
– Ну вы даете!
А сам встретил как-то Клашу и дай, думаю, проверю: неужто вза-
правду так она действует.
– Трудно нам сейчас — давай нам своего мужа, хочу с его помощью
работу налаживать. Буду предлагать его кандидатуру, — говорю ей.
– А вы приходите к нам: я гуся приготовлю, посидим и обсудим, —
во как завернула тут же в свою пользу хитрая баба!
Ну, что вам сказать — вкусный был гусь, а Сашку Надеена так и не
повысили: оставили все как есть, решили — раз женщина так стара-
ется и просит, «в хозяйстве» жене больше пригодится.
Часто мне вспоминаются даже не такие по-своему смешные и

веселые истории, а хорошие коллективные традиции, и то, сколь-
ко полезного было действительно сделано. Шахта находилась как
бы обособлено: чтобы поехать в Донецк, по хозяйству, по магазинам
покупку большую сделать или культурно отдохнуть — целое дело
людям было.
Так что для меня главное, что на 29-й шахте действительно уда-
лось и делали много для людей, очень хотелось поднять уровень
жизни, комфорта. И получалось! Были и столовая, а при ней ресто-
ранчик, который работал в вечернее время, два продуктовых мага-
зина на поселке с хорошим снабжением, аптека, дворец культуры с
ухоженным парком, отремонтированная больница. Ольга Кондрать-
евна Цимбал, которая на тот момент работала начальником орса
треста «Рутченковуголь», помогла и по дружбе открыли пивбарчик
чистенький, промтоварный магазин.
А в рамках культурной программы в театры и музеи мы с поселка
организовано возили людей автобусами в центр города. Но, как шу-
тили мои товарищи, оперный театр я не построил при шахте, только

потому что не успел. А во дворец культуры мы приглашали и при-
возили с гастролями к нам на поселок очень популярных артистов.
И вот все эти задачи по организации быта и жизни людей на шах-
те и на поселке я считал моей важной целью, потому как понимал:
чем приятнее человеку живется, тем он больше будет благодарен
партии и правительству за такую заботу, тем достойнее будет рабо-
тать и план выполнять. Так и было: житие и бытие, радость и трудо-
вые победы, счастливое время и счастливые люди. И даже свой ме-
бельный магазин получилось открыть на поселке, с обеспечением
советской мебелью и зарубежными гарнитурами. В этом деле мне
помогла дружба с Петром Павловичем Алешиным — он возглавлял
областную сеть фирмы «Мебель» и распорядился открыть этот ма-
газин-филиал у нас. Для шахтерского поселка это было очень мощ-
но: иметь свой мебельный — шикарно я бы даже сказал.
У Петра Павловича была такая личная история, о которой он мне
поведал — хоть фильм снимай, так за душу берет! В молодости еще
до войны он женился, а потом потерял связь с женой: в 1939-м его
призвали в армию служить на флот, потом грянула война, он уча-
ствовал в боях. И его, и семью раскидало: нити судьбы рвались по
живому. После войны он всю жизнь искал родных людей, но безу-
спешно. Женился второй раз, две девочки уже родились в новой се-
мье. И вот как-то раз к нему на прием приходит девушка. Секретарь
говорит — к вам по личному вопросу. Заходит девушка и кладет ему
на стол фотокарточку, а на ней — он молодой с первой женой. Ока-
залось — это его родная дочь пришла! Она его тоже искала, и жена
первая жива. Вот это было потрясающее событие, да к тому же вы-
яснилось, что жили они рядышком — в соседних районах! А иска-
ли-то друг друга по всей стране. Вот скажите, как так судьба закру-
тила! Они потом семьями дружили: вторая жена Петра Павловича
очень душевно отнеслась к событию, и привечали друг друга всю
оставшуюся жизнь. Прекрасно, ведь, правда!

Была еще одна семейная история, где я выступил буквально как
«партийный отец» и повлиял на судьбу сразу нескольких людей, не
позволив своему другу поступить неправильно.
Дружил я хорошо с Юрием Александровичем Ведерниковым,
горнотехническим инспектором. И так у него приключилось, что
разъехался он со своей первой женой Надеждой, полюбив Раю, ра-
ботавшую на 29-й шахте врачом. Ну, дело такое, житейское, бывает,
и все бы ничего, но вот дела: Надежда родила сына, а Юрий в сво-
ем конфетно-букетном романе весь, тянет и не регистрирует от-
цовство. Надежда уже все глаза выплакала, а он ведет себя прямо
скажем непорядочно. «Ах, ты ж, — думаю, — паразит. В конце-то
концов нужно же нового человечика регистрировать! Чего ж его при
живом-то отце в безотцовщину записывать?» Я подговорил това-
рищей и мы вызвали Ведерникова на партком, и так ему там вжа-
рили по всем статьям — аж перья из него летели! Я сам выступал,
не жалел друга!
– Думали ты его растерзаешь на том партсобрании! — говорили
мне потом товарищи.
Я, конечно, слегка перегнул палку, в каком-то смысле превы-
сил свои полномочия спасая ситуацию в семье друга, но главное,
что эта взбучка хорошо подстегнула Юрия Александровича: он под-
твердил отцовство, зарегистрировал сына Сережу своим — все как
полагается. В первую семью хоть и не вернулся, но сохранил нор-
мальные отношения. Женился мой друг на Раечке, родилась у них
девочка, и дети его росли и знали друг друга, нормально общались,
и не пришлось ему жить с клеймом отца, предавшего сына: помо-
гал, воспитывал, все для детей своих сделал, как родному отцу по-
лагается, и тем искупил свою вину перед сыном за свое малодуш-
ное колебание. С Сережей, сыном моего друга, мы общаемся по сей
момент, созваниваемся; он женат, у него двое деток и я рад за него.
А вот в другом мне друга Юрия не удалось переубедить. Очень
сожалею о том, что не смог вразумить моего друга, когда он начал
злоупотреблять спиртным, и закончил свою жизнь он плохо: прямо
говоря — запил, да так, что однажды вернулся домой бухой в дым,
упал в прихожей и конец. Бедная Раечка мне позвонила, не знает,

что делать, вернулась домой, а войти не может: Юрка внутри лежит,
заблокировал собой вход. Мы с моим водителем Лёней приехали,
сняли дверь, вошли в квартиру, подняли моего бездыханного друга,
да так на этой двери его в дом и внесли. Обе жены его вместе хоро-
нили, потом поддерживали друг друга и детки до сих пор общают-
ся. Такая вот история получилась. Главное: не чужими людьми они
жили, не потеряли друг друга из виду, потому что я в свое время не
позволил пренебречь моему другу отцовством.
Я благодарен своей памяти, что всех помню и храню добрые вос-
поминания в сердце. Все годы и на всех должностях я прежде всего
ценил людей и всегда, имея возможность, помогал и моим друзьям,
и сослуживцам, старался никого не упускать из виду, по возможно-
сти общался как можно чаще, принимал участие в их судьбах. Все
наши возможности, должности, ресурсы если вкладывать их в лю-
дей, то это нам же и во благо оборачивается — таков мой жизненный
опыт. Каждый человек уникален для меня по-своему: кто-то боль-
ше был другом, кто-то больше был товарищем по работе, но каждый
оставил свой след в моей жизни.
В 1963 году решили доверить мне еще больший объем задач и

я был избран вторым секретарем Кировского райкома КП Украины
города Донецка.
На этот же период, когда я шагнул вверх по партийной лестни-
це, пришлось время, когда «разжаловали» Никиту Сергеевича Хру-
щева. И в один миг закрыли музей Хрущева, который я создавал ра-
ботая на 31-й начальником шахты. Музей просуществовал шесть лет
и один день.
Как только Хрущева в Москве сняли с должности Первого секре-
таря ЦК КПСС и главы советского правительства, тут же собрали за-
седание нашего обкома партии.
– Так и что с домиком Хрущева делать? — спрашиваю, меня как
черт за язык дернул.

Видели бы вы как партийные лидеры посмотрели на меня! Слов-
но понятия не имеют, о каком музее речь, хотя каждый из них и ку-
рировал, и посещал музей Никиты Сергеевича, и многие пытались
«примазаться» к его созданию. Мне так стыдно за них стало! Всю
голову мне выморочили пока определяли в каком углу должна кро-
вать стоять «пирожковская», на которой у нас Хрущев «спал», а те-
перь носами в стороны крутят!
Ночью того же дня и музей закрыли: попросту ликвидировали,
вывезли под чистую все экспонаты. Книгу отзывов сначала забра-
ли в Кировский райком партии, но потом она исчезла не знаю куда.
Жалко мне и одно фото, оригинал которого я не смог для себя раз-
добыть, тоже потерялось: на нем я с вдохновленным лицом рядом
с генсеком на памятном митинге, когда он Засядько представлял
шахтерам. Сделал его для городской газеты знаменитый донецкий
фотограф Григорий Навричевский, тогда, как и я, он еще молодой
был, но его уже приглашали на такие мероприятия. Потом нашлось
фото с этого события, но другого фотографа, сделанное для цен-
тральной прессы, а мне тот первый — по всем параметрам донецкий
оригинал, жалко до сих пор.
В здании музея Хрущева, когда его уже сняли и стирали все на-
поминания о нем под чистую, потом открыли детскую библиотеку.
«Дом Хрущева» снесли, начав на том месте директивную стройку
фабрики игрушек. Так что и следа от тех событий не осталось: ни-
какой памятной доски, ничего. Возможно, сегодня я один, кто пом-
нит, как это было и тех, кто помогал мне создавать музей высокопо-
ставленного земляка, Никиты Хрущева, — первого, кто сумел из-под
терриконов вскарабкаться на самую вершину власти в Союзе.
Всегда удивляло, когда после снятия Хрущева о нем говорили

исключительно в уничижительной форме. Меня порой спрашива-
ют, где же правдивая оценка Хрущева как политика, как руково-
дителя страны, столько противоречивых толков ходит до сих пор.

Я по тем моментам, когда волей судьбы пересекался с генсеком
или людьми, близко его знавшими, по прошествии лет, оценивая
тот период и лидера, могу утверждать, что Никита Сергеевич был
добрым человеком с большим умом. Его резкость и бескомпро-
миссность — черты характера. Он был искренним: ни радость, ни
раздражение не скрывал. На самом деле — сильная личность, до-
стойный позитивной памяти за его смелость: разве кому-то мог-
ло пригрезиться, что именно этот человек развенчает культ Ста-
лина? Это было очень сильным потрясением для страны. Он дал
людям свободу, о которой в условиях сталинского руководства ни-
кто и не мечтал. Самое главное, что он убрал Берию, иначе страна
бы скатывалась во тьму и дальше. Сумел выгнать сталинистов из
власти. Открыл двери демократии, убрал железный занавес, кото-
рый прятал страну от мира, а мир от нас. В Москве прошел всемир-
ный фестиваль молодежи и студентов, ставший ярким событием в
советской истории. Хрущев был настоящим реформатором. Эпо-
ха Хрущева получилась незаурядной: с выходом в космос, больши-
ми достижениями, в число которых следует отнести и «хрущевки»,
которые сегодня чудовищны, а в те времена, после землянок и ба-
раков, общаг и коммуналок, — эти квартирки были чудом каким-то,
вершиной мечтаний.
В полную противоположность Сталину, который спрятавшись
от людей в Кремле руководил страной, Хрущев любил быть среди
простых рабочих, шахтеров, металлургов, он искренне восхищался
хлеборобами. Был постоянно в пути, в разъездах по стране. Он заво-
евал авторитет в мире, как государственный руководитель, провел
реформы, которые помогли разрулить жилищный кризис. Даже при
всех неудачах, его целинная программа по-сути удивительна в сво-
ей цели. Он искренне мечтал облегчить жизнь и быт простых людей,
действительно верил, что коммунизм возможен, что внуки уже уви-
дят новую жизнь. Хрущев провел денежную реформу, очень чест-
ную пенсионную реформу, сократил армию на пятьсот тысяч, при
нем страна перешла с паровозов на тепловозы. Одна из потрясаю-
щих его реформ — техническое перевооружение страны: строились
новые мощные предприятия, взимались ввысь домны, возводились

прокатные станы, автомобильные заводы, открылись 37 новых ком-
сомольских шахт. При нем страна положительно бурлила. Поко-
рение космоса, полет Гагарина — это же хрущевский период. Это
очень вдохновляло. Попробуйте, назовите еще хоть одного такого
советского лидера с такими результатами.
Но были и другие приметы времени, которые не стоит отри-

цать. Ошибки аграрной политики Хрущева — в частности, неурожаи
на целине, вызванные отсутствием технологий обработки этих зе-
мель. Я своими глазами видел эту сухую целину, когда нас посы-
лали изучать опыт открытой добычи на карьер «Богатырь» в Казах-
стане: огромная чаша, поезда прям в нее заходили и грузились там
же. Ехали мы машиной через всю целину — ни кустика, ни деревца.
Местные рассказывали, что верблюдам и ослам с материковой ча-
сти в тюках еду возили: ни травинки на земле — одна соль.
Хрущевские неудачные реформы с целиной и повсеместными
попытками сеять исключительно кукурузу, нереалистичные планы
«догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и мас-
ла на душу населения», закончившиеся крахом, привели к нехватке
в стране не только мяса и масла, но и хлеба. В различных регионах
страны были вынуждены вводить нормы и даже продовольственные
карточки. И на этом фоне бесконечные утверждения пропаганды об
успехах рождали в народе сильное раздражение.
К концу своего правления Хрущев стремительно превращался в
виновного по всем статьям и во всех бедах, и из него же делали кло-
уна — героя анекдотов. Для политических инакомыслящих в Уго-
ловный кодекс вводилась статья, устанавливавшая наказание «за
распространение клеветнических измышлений, порочащих совет-
ский государственный и общественный строй». Народ тут же сочи-
нил частушку:
Ходят слухи, что не будет больше слухов,
Ходят слухи, будто сплетни запретят.

Главными его ошибками были даже не эти перегибы, а целина и
«кукурузная» реформа. Реформа на селе совпала с тяжелыми неуро-
жаями, были без преувеличений голодные периоды: недостаток хле-
ба и элементарных продуктов был настолько критичен, что вводи-
лись продуктовые нормы для населения в промышленных городах.
И я могу рассказать, как мне пришлось работать в этих условиях.
Отчасти на местах шахтерские коллективы выручала смычка с кол-
хозами, которую я в свое время организовывал и развивал годами
раньше. Выручала, но полностью не спасала.
Ситуация действительно была критическая с продуктами по всей
стране, и очень тяжелое положение складывалось в шахтерских го-
родах и поселках. Хлеб выпекали с добавлением проса, кукурузы,
ячменя — лишь бы хоть как-то пополнить объем выпечки. Вот тебе
дневная норма и ни граммом больше. Нет зерна — нет хлеба. Созда-
вали специальные комиссии по надзору за населением в части дер-
жания скота, птицы, всякой домашней живности. Без шуток — был
запрет на разведение курей. Нет зерна в государстве для выпечки
хлеба, для людей — какая уж тут кормежка птиц зерном? Так что за-
претили держать домашнюю птицу, да и любую другую живность.
Заставляли пускать всю скотину под нож или сдавать.
А специальные комиссии ходили и проверяли дворы. Это было
кошмаром в моей работе, полгода длился этот позор. Подумайте,
как я должен был смотреть в глаза работягам: вчера я ему руку жал
за доблестный труд, благодарил, а сегодня — партия посылает меня
проверять курей в его дворе! А у него детки, семья, мать-старуха.
Чем ему кормить их всех, когда в магазинах пусто и норма на хлеб, а
на базарах цены взлетели так, что никакой шахтерской зарплаты не
хватало? Зайдем во двор, я ему говорю: «Смотрю поели вы курей, а
подмести за ними забыли!» Делаю вид, что не понимаю, что попря-
тали они их перед приходом комиссии. Беда, да и только!
Ну, прошло потом и это. Превратилось уже даже в шутку, я по-
том подкалывал товарищей в райкоме. Подойду к окну, которое во
внутренний двор выходит, и говорю: «Смотри-смотри, у вас во дво-
ре курицы пасутся! Ваши? Или от соседей забежали?» «Где? Что та-
кое!» — они прям в панику впадали, дуралеи.

Но когда было нечего есть — было не до шуток. Когда люди на
смену, в шахту, на завод голодные шли, а дома детки голодными
глазками отца со смены встречали — беда.
И вот все эти неудачи Хрущева, как говорится, накопились, по-
шло сильное недовольство в народе, он стал неудобен своими бес-
конечными реформами даже для товарищей по партии. И Брежнев
с единомышленниками организовал «тихий» переворот.
Я, естественно, не был прямым участником тех событий в вер-
хах — я в то время даже о министерской работе еще не мечтал. Но
дальше жизнь развернулась так, что, поднимаясь по партийной ли-
нии, я был знаком лично с теми, кто мог рассказать о том, как Хру-
щев покидал должность первого человека в государстве.
В частности, Владимир Ефимович Семичастный, служивший
председателем КГБ СССР при Хрущеве, поделился со мной как под-
чиняясь партийной дисциплине, лично встречал прилетевшего из
Пицунды Хрущева накануне его снятия. Для подготовки к плену-
му члены Президиума ЦК КПСС настойчиво потребовали у Хруще-
ва прервать свой отпуск в Пицунде и приехать в Москву. Кроме Се-
мичастного никто не встречал его в тот день: все уже понимали, что
это финал.
Со слов Семичастного, Никита Сергеевич спросил его: «Где моя
машина? Где охрана?» Владимир Ефимович ответил кратко: «Пле-
нум собрался, вас ждут». Хрущев поджал губы и сел в машину
Семичастного.
Известно, что в архивах хранится подготовленный для Политбю-
ро документ — проект доклада Президиума ЦК КПСС к этому плену-
му. Это большой текст и представлял он собой обстоятельнейший
разбор деятельности Хрущева и положения в стране, сложившегося,
по мнению авторов доклада, по вине Хрущева. Как рассказывал Се-
мичастный, статистическая, экономическая информация готовилась
в режиме секретности аппаратом КГБ СССР. Провалились, как счи-
тали авторы доклада, все планы по подъему уровня жизни в СССР.
Как крайне негативные оценивались действия Хрущева в сель-
ском хозяйстве, которые привели к тому, что через двадцать лет по-
сле войны в стране стали вводить карточную систему. Известно, что

860 тонн золота было направлено на закупку хлеба в капстранах.
И лишь такой золотой ценой Хрущев смог выровнять напряженку с
хлебом.
Все верно, но при этом нужно отдать должное Хрущеву: он при-
нял решение и в той ситуации отказался от дальнейшей политиче-
ской борьбы — подписал заявление о собственной отставке и ушел
на пенсию достойно. По словам его родных, вернувшись домой по-
сле отставки Хрущев сказал: «Может быть самое главное заключа-
ется в том, что они не убили меня, а сняли простым голосованием,
Сталин бы арестовал». Так что этой личности еще дадут достойную
оценку, я уверен, как человек проживших в разные эпохи, при раз-
ных первых руководителях государства.
В общем, довелось мне жить и работать и во времена наивысше-
го взлета и уважения к Хрущеву, и наблюдать как его начали скло-
нять без стеснения во всех разговорах и парткабинетах те, кто вчера
ему дифирамбы пел и его портретам кланялся, и после его снятия с
высшей в государстве должности.
Когда я был избран вторым секретарем Кировского райкома ком-

партии Украины, первым секретарем, сменив Федора Михайловича
Филатова, работал Алексей Камышев. Я его знал еще в ту пору, когда
мы в тряпичный мяч играли, и он для меня Лешей просто был; по-
том по подполью; на шахте он механиком работал, когда я был ди-
ректором шахты; потом Алексей прошел ускоренные курсы от дне-
пропетровского вуза и пошел дальше на партийную работу.
Интересный факт: вообще-то в нашем босоногом детстве ударе-
ние в его фамилии попроще было, и мы его звали Лёнькой Камышо-
вым, а вот уже позже, когда он вырос в партийного руководителя,
и его уже по имени отчеству все называли, стали его Камышевым
звать-величать, с ударением на первый слог в фамилии. Просто
именно так его фамилию произносил его партийный руководитель,
ну, и все остальные, из уважения можно сказать, привыкли к такому

звучанию. Камышов или Камышев — не самое главное. Главное что?
Чтобы человек был хороший.
И вот, когда назначали меня в райком вторым секретарем, я
предварительно поехал к Алексею и обсудили принципиальный
для меня вопрос о моих полномочиях и круге обязанностей. Я твер-
до хотел быть самостоятельным руководителем, так что он дал мне
слово и ни разу его не нарушил за все время нашей совместной ра-
боты: в мои решения не вмешивался, поддерживал, давал полновес-
ную свободу действий, никакой конфронтации меж нами не было,
как у других партийных руководителей. Это я ценил, это помогло
мне на партийной работе и в дальнейшем, когда я был избран се-
кретарем парткома Министерства угольной промышленности УССР,
где проработал почти с десяток лет.
С самим Алексеем Камышевым я поддерживал отношения всю
его жизнь, что называется до его последнего дня. И это факт: за все
годы лишь один раз у нас вышло недопонимание, касавшееся кан-
дидатуры председателя райздравотдела. Я предложил Любовь Ва-
сильевну Станиславскую (Чернышову в девичестве), она была на тот
момент заведующей районной больницы, а Алексей то ли забыл, то
ли еще как вышло, но собирался назначить неизвестную мне лич-
ность, позвал в кабинет, представляет, как «кандидатку», какую-то
женщину, не запомнил имени. Я так культурно ей говорю, можете
подождать минуточку в коридоре, нам срочно нужно один вопрос
с коллегой обсудить. Она вышла, а я Алексею: «Ты что забыл, ты же
мне утвердил Любу Чернышову?» Ну, уладили как-то тот конфуз, а
Любовь Васильевна отлично работала в новой должности возглав-
ляя райздравотдел, потом стала, по моей же рекомендации, и пред-
седателем областного Красного Креста.
Судьба сложилась так, что через время мы поменялись местами —
я стал руководителем Алексея, но это не изменило наших хороших
отношений, мы хорошо работали, крепко дружили между собой и
семьями. У него была чудесная супруга, воспитывали детей. Уже нет
моих друзей, а с их детками продолжаю созваниваться. Сын Алек-
сея, когда работал послом в Китае, принимал очень хорошо в гости
мою дочь с семьей. Невестка Алексея почему-то однажды спросила

меня, правда ли что у Алексея Михайловича была внебрачная дочь?
Я очень удивился, зная каким он был, как относился к семье.
– Бог с тобой! Откуда? Да Алексей, чихал на всех красавиц мира,
он был что называется показательный семьянин, — развеял я ее со-
мнения. И это правда, мой друг действительно больше всего доро-
жил семьей и работой, «амурчики» его не интересовали, какие уж
там внебрачные дети, откуда?
Да и не было времени на все вот это, хотя красивых женщин мы
всегда замечали, любовались — было такое. Но жизнь на то и жизнь:
в ней все любовь, а не только работа, так что порой коллеги и рома-
ны заводили. Один мой товарищ как-то настолько увлекся краси-
вой дамой, что в отсутствие жены привел ее домой «попить чайку с
конфетками». И только они расположились в супружеской спальне,
в дверях повернулся ключ — жена с утра замочила белье в ванной и
прибежала на перерыв простирнуть по-быстрому. Прямо водевиль-
ная ситуация!
Ох, батюшки, что же делать?! Мой друг натянул штаны, воло-
сы пригладил на голове, сделав серьезное лицо, вышел к супруге и
шепчет ей, мол, не шуми, у нас мой шеф в спальне, выпил лишку, я
его к нам привез и уложил. Ну, супруга — женщина с пониманием,
ходит — не шумит, пошла в ванну постирушки заканчивать.
И тут друг что называется промахнулся, решив, пока супруга в
ванной, провести коридором зазнобу. А жена возьми и выйди ве-
шать белье в тот же момент. Ну, понимаете: летело в его сторону
все, что под руку попадалось; пришлось потом, когда они помири-
лись, ремонт делать — все стены были побиты и даже дырка от ро-
мантической бутылки шампанского осталась от той сцены ревно-
сти. Осерчала-то тогда сильно на него супруга, могла и прибить в
сердцах, хорошо, что промахнулась.
А в другом случае один серьезный мужчина в чинах, при долж-

ности, тоже можно сказать «на минутку» так увлекся женщиной, что

это сыграло на руку нам… по работе. А вышло это вот как. Во дворце
Франко была у нас бильярдная, где мы с друзьями собирались ино-
гда вечерком, обсудить за чаркой и под стук шаров дела насущные.
И вот Женя Лопухин, он тогда управляющим треста был, поделился
своим беспокойством.
– Прислали, — говорит, — с инспекцией по гражданской обороне
на нашу голову генерал-майора, он такой принципиальный, при-
дирается ко всему, боюсь такой нам акт накатает по предприятиям
треста, что по шеям надают за то, что мы там да сям не доработали.
– Давай пригласим сюда его, обсудим недоработки, — говорю
ему; мне тоже оно было ни к чему, чтобы склоняли предприятия
района, в котором я был партсекретарем райкома.
Так и сделали, позвали генерала, он не отказался, приехал, мы
о делах сразу конечно не говорим, сели закусить, выпили, потом
еще. А помогала нам с сервировкой яркая такая официантка, там че-
рез дорогу ресторанчик был, мы закуски заказывали, и официантка
Неля, уже постоянно как бы и на хозяйстве со столом управлялась
для нас, бойкая такая, острая на язычок.
– Неля, есть задание государственной важности, — говорю я ей, от-
ведя в сторонку и давая наставление. — Приедет высокий гость, так ты
ж улыбайся конечно, будь приветливой, чтобы он чуть ли не растаял
весь, но смотри не болтай глупости, а то я тебя знаю, — а сам подумал,
гляди и на работе добрее сердцем станет, очень нужно, чтобы он луч-
шее впечатление получил, и инспекция его нам вреда не наделала.
И вот мы хорошо в дружеской обстановке проводим вечер, и
пока мы были игрой на бильярде заняты, глядим, а Неля куда-то на-
шего генерала уже повела — дворец культуры ему показывать, ка-
кой он у нас замечательный и все в таком духе ему чирикает. Ну,
взрослые люди, если человеку любопытно на дворец наш поглядеть,
пусть посмотрит.
Время идет, нет их и нет — уже мы даже забеспокоились. Когда
открывается дверь и сквозь полумрак (ну знаете, в бильярдных та-
кой приглушенный свет по бокам комнаты, чтобы все внимание на
зеленое сукно бильярдного стола сосредотачивалось) видим стоит
в дверях генерал, но какой-то он… не такой. Матушки, да это ж не

генерал, а Нелька в генеральском мундире и портках! Грудь из ките-
ля вперед — честь отдает:
– Разрешите доложить, товарищ Юрьсаныч, — обращается ко мне
и рапортует, — ваше указание выполнено на 110 процентов!
Мы аж присели от смеха! Ну, Нелька! Получается, охмурила гене-
рала, в тихом месте культурно оставила подремать, а сама к нам с до-
кладом! Огонь-баба: все по-своему решила сделать, по максимуму.
Ну, генерал проспался чуток, и слегка сконфуженный вернулся
к нам в бильярдную. Мы, как воспитанные люди, ничего у него не
спрашивали, завершили вечер, разъехались. А на следующий день
он такой акт написал, что хоть к медалям всех представляй! Лучшие
из лучших и все в таком духе. Видать ему настолько пришлась по
сердцу случайная встреча с нашей верной Нелей, что это впечатле-
ние преобразило чудесным образом мелкие недостатки, найденные
его инспекцией, в большие достоинства.
Была еще одна история, где страсть чуть не сыграла злую шутку с
людьми. Как-то раз прибыл к нам с гастролями известный украинский
композитор Платон Майборода. Приехал не один, а вместе с женой
Татьяной — певицей, поэтом-песенником Платоном Микитовичем Во-
ронько и юной пианисткой-аккомпаниатором Элеонорой Пирадовой.
Культурную жизнь мы держали на должном уровне и часто такие
музыкальные гастроли с участием певцов, композиторов, актеров
организовывали для людей.
Выступать они должны были во дворце культуры имени Абакумо-
ва, расклеили афиши, все подготовили. Буквально часа за три перед
концертом я набрал директора дворца уточнить все ли в порядке,
что и как там у них. И тут выясняется, что зал пустой: нет зрителей.
Конфуз — не то слово! Я не мог допустить такого «творческого фиа-
ско». Сразу сработала мысль: на поселке четыре школы, если собрать
старшеклассников, полный зал получим. Позвонил в районо Нико-
лаю Станиславскому, предложил: давайте школьников организуем,

транспорт сейчас будет. Набрал горавтоуправление — подогнали
под каждую школу по автобусу, свезли на концерт полный зал моло-
дежи и провели музыкальную встречу с успехом. Выступили и ком-
позитор, и поэт, и талантливая Элеонора Пирадова с ними.
После концерта проводил гастролеров в гостиницу «Украина»,
заселили композитора с женой в полулюкс, поэту и пианистке от-
дельные номера тоже организовали, и я поехал домой со спокойной
душой. Подъезжаю к дому, в подъезд даже не успел зайти, супруга с
балкона мне кричит: «Звонили, возвращайся в гостиницу — там про-
блема!» Что такое? Оказывается — скандал, драка какая-то, дебо-
ширство. Скорей я назад. Захожу в гостиницу, а там картина та еще:
поэт пьяный и связанный, погром на этаже, дверь к пианисточке
выбита, милиция, администрация — кошмар.
И уже протокол начинают на Воронько составлять. Я отвел стар-
шего в сторону — хорошо знал Алексея Фатова, начальника гору-
правления милиции. Попросил не составлять документ на этого на-
пившегося творца. Да уж, натворил творец дел.
– Ну, посуди сам, — говорю. — Составим протокол — пойдет сла-
ва: и ему плохо, и нам ни к чему такие истории. Еще и пианистку за-
мажет в историю.
К слову, поэт через годы дослужился — стал лауреатом Сталин-
ской премии и нормально дальше продвинулся по своей стези, а
мог-то и загреметь за аморалку после этого пьяного выступления.
Но пуще всего мне тогда было жаль молоденькую Элеонору Пи-
радову: она и так пострадала, аж дрожала от пережитого, напуга-
лась девушка сильно, когда поэт устроил погром и пробивался к
ней, требуя «любви». И хорошо, что все вовремя остановили, связа-
ли балбеса, и потом удалось ту историю утаить, а то могло бы ска-
заться не только на возомнившем о себе много поэте, но и на судьбе
девушки — нашлись бы недоброжелатели и пустили бы слух об амо-
ралке, пойди потом докажи. А она чиста была, молодая, наивная и
очень талантливая.
Элеонора Пирадова тогда только начинала свою творче-
скую карьеру, выступала в киевской опере, которая потом ста-
ла академическим театром, а Элеонора — лауреатом престижных

международных, всесоюзных и всеукраинских конкурсов. Един-
ственная в нашей стране народная артистка Украины из числа кон-
цертмейстеров. Но это уже было через многие и многие годы. А
в момент нашего знакомства только начиналась пятидесятилетняя
одиссея концертмейстера Элеоноры Пирадовой. Сначала от Кар-
пат до Курил, а дальше — Европа, Азия, Америка. Известные совет-
ские композиторы и исполнители Платон Майборода, Анатолий
Соловьяненко, Дмитрий Гнатюк, — всех не перечесть, называли ее
«своей». Бог дал ей талант и проникновенность, это редкостное со-
четание дарований. Вот такой удивительный музыкант состоялся из
той юной девочки.
И я очень рад, что по-отечески смог ей помочь в том случае, о
котором ни слуху, ни духу в ее личной биографии, потому что я пря-
мо скажем — прикрыл и скрыл эту историю от чужих глаз и «мо-
ральных контролеров» разного сорта.
Через много-много лет вспомнилась мне юная Эленора, когда
мы с супругой и дочечкой были в одном лондонском ресторане. Там
посреди зала стоял старинный красивый рояль. За роялем сидела
маленькая старушка и так же увлеченно и вдохновенно играла, как
и запомнившаяся мне когда-то девушкой Пирадова. И даже внешне
они были чем-то похожи — аккуратненькие, с кудряшками, малень-
кие как птички. Я подошел, поблагодарил старушку-пианистку, она
очень интеллигентная даже с виду была, еще подумал — словно из
эмигрантов. Поцеловал ей руку и оставил гонорар на рояле. По-ви-
димому, это была большая сумма для исполнительницы, она даже
прослезилась. Мы с удовольствием слушали как она музицировала
и дружно ей аплодировали, она весь вечер в благодарность игра-
ла разные русские мелодии. А через время дочечка позвала меня в
чайный ресторан. «Ну вот! Еще я в рестораны чай не ездил пить!», —
говорю я. Но мне объяснили, что это обычный ресторан, просто на-
звание такое. Заходим, а там наша знакомая — опять повстречались
с этой старушкой, она тоже нас узнала, даже обнялись, внучка Анеч-
ка была с нами, она переводила, и мы пообщались душевно. И опять
очень хорошо играла наша знакомая, под наши аплодисменты и
«браво!» А в третий раз ее Наташенька сама встретила в ресторане,

и опять «эмигрантка» так хорошо играла, что Наташенька вновь по-
благодарила старушку, а потом позвонила мне: «Пошла я по тво-
им стопам: отнесла исполнительнице хороший гонорар в благодар-
ность и привет от тебя передала, а она — тебе», — рассказала мне
доченька.
Вот такие музыкальные истории: одна советская, вторая, так ска-
зать, — уже из новой истории мира.
Что ж, всякое бывает, на то она и жизнь: любовь и соблазны, твор-
чество и музыка — они вечны. Но так же вечно, а может даже и по-
сильнее других страстей, будет желание состояться в работе, до-
биться, расти, делать карьеру, заслужить наше уважение.
Мы всегда по-настоящему были увлечены своей работой, широ-

кими задачами. Мне хотелось состояться как партийному руково-
дителю, быть на достойном счету. Думаю, при том, что я уже имел
большой опыт работы с людьми, пройдя школу как руководитель на
шахтах Донбасса, а умение брать ответственность на себя у меня,
что называется врожденное, но решать кадровые вопросы как пар-
тийный руководитель, и так чтобы, как говорится «в яблочко», пра-
вильно выстраивать работу партактивов, вести контроль над рабо-
той партийных организаций — этот первый опыт партийной работы
я собрал как раз под руководством Алексея Камышева на должности
второго секретаря райкома; в дальнейшем развивал его и смог пло-
дотворно работать на высокой должности в министерстве угольной
промышленности.
В должности второго секретаря я старался охватить своим вни-
манием все направления. Мне казалось, что я просто обязан грузить
и грузить на себя задачи. Так что я с большим энтузиазмом работал.
Мне всегда хотелось лично влиять на как можно больший результат.
На партийной должности я чувствовал себя уверено, потому что ра-
ботая на шахтах, потом в тресте, знал производство, поселки, людей
и их проблемы — как свои пять пальцев. Такой опыт всегда помогает.

Как-то приехала комиссия ЦК КПСС с проверкой парторганиза-
ций: инспектировали связь парторганов с народом, то есть проверя-
ли не заелись ли руководители парторганизации сидя в кабинетах
райкомов, горкомов и обкомов. И скажу я вам, первому секретарю
Камышеву просто несказанно повезло, это он мне сам так потом и
сказал. Захожу к нему в кабинет, а там как раз члены этой комиссии,
и он представляет и назначает меня им в помощь. На стене висит
карта района, даю им указку: «Показывайте, — говорю, — любую точ-
ку и поедем, сами увидите нашу работу, оцените — оторваны мы или
не оторваны от народа». И так выходит, что выбирает комиссия все
те рабочие поселки, где мои родные шахты, где я работал, где меня
знают и было много хорошего для людей сделано. Приезжаем туда,
приезжаем сюда: везде люди ко мне бегут, по отчеству меня называ-
ют, я всех знаю, все проблемы тут же решаем — удивили комиссию,
по показателям нам первое место тогда дали. Так что скажу вам,
любая встреча в этой жизни с человеком, может повлиять на твою
же жизнь или работу даже через годы. Мой жизненный опыт так го-
ворит. Жизнь постоянно сводит и разводит людей, потом опять до-
рожки могут сойтись, то ли тебе понадобится поддержка, то ли ты
сможешь быть полезен — нужно просто помнить об этом, помнить,
что жизнь долгая, а земля, как говорится — круглая.
Считаю, я все делал правильно, и, поднявшись по партийной линии,
никогда не отгораживался дверями кабинета от людей, был открыт:
поддерживал и на шахтах, и потом, перейдя на партийную работу.
Ситуации были разные. Взять хотя бы историю Николая Стефано-

вича Лунева. Он за свою жизнь прошел и через славу, и через траге-
дии. Познакомились мы с Николаем еще до работы в райкоме. В 1954
году пришел он на свою первую практику из Рутченковского горного
техникума на шахту № 31, которой я тогда руководил. Всего прибыло
трое студентов, в том числе и Николай Лунев, ему еще и шестнад-
цати не было. Он просил меня взять его поработать, а по возрасту

нельзя ему еще было в шахту. Но я понял, что парень упорный, от-
ветственный, хочет по-честному заработать, дал добро и «приписа-
ли» ему два года, — пошел он крепильщиком на участок вентиляции.
Присматривать поручил надежному наставнику — деду Демьяну Пи-
рожкову, который числился на шахте плотником на том же участке.
– Кого ты мне дал? — говорит дед, зайдя ко мне после смены.
– А что такое? — спрашиваю.
– Та далеко пойдет! Такие предложения малец выдал, что мы не
за три часа, а за 15 минут работу сделали, — похвалил молодого Лу-
нева Пирожков.
Работал Николай на шахте продуктивно: был на хорошем счету,
готовый к взаимовыручке, я мог поручиться за него, как за себя. Чу-
десный парень! Шел по комсомольской линии, активный, искрен-
ний, настоящий советский кадр. Очень хорошо себя показал, партия
внимательно растила кадры, и его кандидатура была в кадровом ре-
зерве, и вот его решили продвигать по комсомольской линии.
Когда Лунев защищал диплом, заканчивая учебу в Рутченковском
горном техникуме, я на тот момент уже не первый год был пред-
седателем государственной приемной комиссии, перед которой и
должна была состояться защита. Накануне, пригласил меня первый
секретарь Кировского райкома Федор Михайлович Филатов и гово-
рит, что им надо усилить партийно-комсомольские кадры, попро-
сил поддержать парня: «Не заваливай». Но диплом и так был каче-
ственно написан, так что Лунев защитился у меня на отлично. После
защиты студент поблагодарил меня за поддержку, которую полу-
чил с моей стороны с первого же дня знакомства. Кроме Николая
Лунева дипломировались у меня многие, кто потом дорос до заме-
чательных личностей, высоких партийных и руководящих должно-
стей, многие, для кого Донбасс стал стартовой площадкой. Так, был
у Лунева друг Саша Фесун, ставший членом правительства, и у него
я принимал экзамены и защиту диплома, и тоже знал его еще по
29-й шахте, где он практику проходил. Но скажу вам: получить «от-
лично» было все-таки делом непростым. Как-то когда Николай уже
и институт закончил, мы собрались «научным» кругом и я сказал его
педагогу из ДПИ Василию Родионовичу Гринько:

– Это хорошо, что вы им двойки ставили и отправляли пересда-
вать, правильно ставили, — все застыли в паузе, а я торжественно
продолжил. — Заставили по-настоящему учиться и выпустили го-
сударственных людей!
И вот Николай Лунев был избран вторым секретарем Кировского
райкома комсомола Донецка, Богун стал первым, а Фесун — комсор-
гом на 29-й шахте. Когда Богуна забрали секретарем парторганиза-
ции на шахту № 17-17 «бис», Лунев был избран первым секретарем
райкома комсомола и очень хорошо работал.
В это время мы с Николаем еще лучше сработались и сдружи-
лись. Школьным отделом района заведовала Раиса Кошкина, они
познакомились, полюбили друг друга. И когда Николай сделал Рае
предложение, они пригласили нас с женой на свадьбу, где я был по-
саженным отцом, а Виктория Петровна Алейникова — посаженной
матерью, потому как родная мать Николая, оставшись жить в Бе-
лоруссии, не могла приехать по каким-то причинам, а об отце он с
детства практически ничего не знал.
Рядом со мной Николай

Стефанович Лунев,
в то время первый
секретарь райкома
комсомола Кировского
района Донецка, рядом
с Утесовым – директор
областной донецкой
филармонии Васильев
и второй секретарь
Кировского райкома
партии Виктория
Петровна Алейникова

Я познакомил Николая с шахтами, с партактивами, он проводил
хорошие комсомольские конференции, собрания, секретарь райко-
ма партии Федор Михайлович Филатов его очень ценил. А благодаря
активной комсомольской деятельности Лунева состоялось мое зна-
комство с великолепным Утесовым, который приезжал и выступал с
концертами перед молодежью, и вообще часто бывал в Донбассе. И
с Артемом — сыном нашего знаменитого земляка-революционера,
советского государственного и партийного деятеля Федора Сергее-
ва «Артема», памятник которому стоит в Святогорске и причислен к
объектам культурного наследия Украины. На одном из комсомоль-
ских съездов в Донецке в числе почетных гостей был и сын зна-
менитого летчика Чкалова. Все эти мои встречи состоялись имен-
но в результате работы, которую вел Николай как комсомольский
руководитель. Потом эти знакомства переросли в крепкую друж-
бу: мы дружили семьями, даже наши мамы были знакомы между со-
бой. Идут бывало от нас из гостей мама Артема и моя по парку, го-
ворят о житейском, Елизавета Львовна слегка жалуется моей маме
на невестку, а та, так улыбается, и говорит: «Вот как будете отдельно
жить, так сама скажешь, что лучшей невестки не найти!»
Когда Николая Лунева выдвинули первым секретарем Донецкого
горкома комсомола, а затем и первым секретарем Донецкого обко-
ма комсомола, он показал себя с наилучшей стороны, там ему мно-
гое удалось. Например, он смог превратить строительство дворца
молодежи «Юность» и городского парка имени Щербакова в моло-
дежные стройки. Комсомольские шахты — тоже его движение, на
тот момент он уже был первым секретарем Донецкого обкома ком-
сомола. Лунев курировал молодежные промышленные стройки, та-
кие как строительство стана «1700» на металлургическом меткомби-
нате в Мариуполе. То есть были все предпосылки, что он вырастет
до крупного партийного деятеля.
Оценив комсомольские успехи Донбасса, Лунева пригласи-
ли первым выступить на всесоюзном пленуме ЦК комсомола —
большая честь! Луневу дали слово и он, выйдя на трибуну, начал
не с привычных слов приветствия делегатам, а очень вдохновен-
но обратился: «Мы рождены, чтобы сказку сделать былью!» И такие

аплодисменты были в зале — овация прямо! Стоя аплодировали! До-
клад о работе донецкого комсомола — тоже на ура! Работе комсомо-
ла Донецкой области на пленуме дали самую высокую оценку.
Однако, при таком успехе, через короткое время случилась жут-
кая несправедливость: Лунев был буквально изгнан из обкома.
А история этой несправедливости такова.
Вдруг через месяц после пленума в ЦК приходит письмо от
«оскорбленных белорусских комсомольцев», и в нем спрашивает-
ся: почему было позволено выступить и дали слово с такой высо-
кой трибуны сыну врага народа? Как излагалось в том письме, а я бы
сказал прямо — доносе, Николай был родом из Белоруссии, а отец
его при немцах там работал старостой, и Лунева обвиняли в том,
что он обманным путем пролез в ряды комсомола и утаил от партии
свое черное прошлое.
Из ЦК партии письмо переслали в Донецкий обком партии, что-
бы разбирались. Первым секретарем Донецкого обкома Компартии
Украины был Дегтярев и он очень уважал Николая Лунева, поддер-
живал его начинания и вдруг — резолюция ЦК КПСС «решить во-
прос». Владимир Иванович Дегтярев пригласил к себе начальника
КГБ области Кравченко (тот был членом бюро обкома партии) и по-
ручил разобраться. Назначили комиссию, при этом Лунева не вызы-
вали, вопросов не задавали, пояснений он дать не мог. И принесли
доклад Дегтяреву, что «отец был старостой и потом ушел» — туман-
но все. По такому докладу Николая конечно сняли со всех долж-
ностей, наложили строгое партийное взыскание за то, что «утаил».
А он, несмотря что молодой, к тому времени был уже членом парт-
бюро обкома — это не шуточки. Короче, все полетело к чертям. Фак-
тически Лунев остался без работы и был оклеветан.
Но я-то знаю, что он — отличный парень, наш человек, настоя-
щий, ничего не утаивал. Ему четыре года было, когда их село осво-
бодили, о судьбе отца он понятия не имел и никакой связи не под-
держивал. Погиб, сказала давно Николаю мать.
Приезжает Лунев с женой ко мне: «Что делать?» Я позвонил Иго-
рю Чкалову, сыну знаменитого Чкалова-летчика, но тот как-то за-
мялся, мол, чем я могу тут помочь, не отреагировал. Надо было хоть

на работу помочь Николаю устроиться, и я замолвил сам за него
слово: нашли ему место и взяли на участок старой шахты «Ветка»
на «Бутовке».
Но не давала мне судьба Николая прям покоя: не мог я успоко-
иться — хотел помочь. «Ладно», — думаю, и позвонил сыну велико-
го Артема. Артем Федорович был уже в звании генерала на должно-
сти заместителя командующего Харьковского военного округа. Он
попросил прислать за ним машину, чтобы нашу встречу не расце-
нили как официальную. Он приехал ко мне, мы всем кругом собра-
лись: тут же была моя жена, Николай с супругой. Я еще раз объ-
яснил все — так, мол, и так, рассказал о Кольке и убедил Артема,
что надо поехать с Колей в белорусское село и там разобраться са-
мим на месте, — что за история все-таки произошла. И они поеха-
ли и раскопали факты о партизанском объединении, о деятельности
отца Лунева — настоящего подпольщика.
В Белоруссии разыскали начальника штаба партизанского соеди-
нения, который конкретно подтвердил в письме в адрес Донецкого
обкома партии, что отец Николая — Стефан Михайлович Лунев во-
все не предатель, а герой войны. Он был оставлен подпольем рабо-
тать в селе старостой, перед немцами в годы оккупации Белоруссии
не выслуживался, а наоборот: имел связь с подпольем, передавал
партизанам оружие, муку, а летом 1943 года перешел в группу пар-
тизан Ермоленко, которая влилась в 13-й партизанский полк Героя
Советского Союза Сергея Владимировича Гришина. Лунев-старший
был командиром отделения, которое громило немецкие гарнизоны,
вело рельсовую войну, организовывало против немцев засады и так
далее. В 1944 году С. М. Лунев был тяжело ранен в ноги, отправить
его на большую землю партизаны не имели возможности — он умер
и был похоронен во дворе одной деревни.
Вот такой поворот! Лунев получил официальную справку, но че-
ловеку карьеру по партийной линии уже сломали. А если бы я и Ар-
тем Федорович не поддержали тогда Николая, так бы и прожил наш
друг всю жизнь под штампом «сына предателя». Времена, конечно,
были не из простых: все ходили под пристальным взглядом и орга-
нов, и партии, без ошибок, и даже трагических, история не писалась,

а, возможно, это была и чья-то личная месть или зависть к быстро
растущему активному комсомольскому лидеру.
И вот с таким письмом-справкой о настоящем партизанском и
боевом прошлом своего отца Николай Лунев пошел к Дегтяреву.
«Если бы, Мыкола, ранише…» — вздохнул лишь руководитель. В об-
щем, из партийной обоймы мой друг действительно выпал.
Но он был крепким орешком: не раскисал, а поняв абсурдность об-
винений, руководство перевело его начальником добычного участка
шахты имени Калинина. И дальше жизнь Николая Стефановича Лу-
нева — моего настоящего друга, была связана с промышленностью.
Когда сдали шахту в эксплуатацию, он сменил начальника строи-
тельства шахты Василия Корнеевича Николаева и стал директором
шахты, поднял ее до большой высоты, его представили к званию Ге-
роя социалистического труда, но это звание он так и не получил: как
раз в это время случился подземный взрыв, во время которого по-
гибли люди, и, конечно, ни о каких наградах вопрос уже не ставился.
Десять лет Лунев возглавлял шахту имени Калинина: стал извест-
ным в угледобывающей промышленности руководителем, затем на-
чальником управления в министерстве угольной промышленности
Украины, потом, по личной просьбе Павла Ивановича Мостового,
мы отпустили Лунева заместителем председателя Госснаба респу-
блики и дальше, вместе с Мостовым, он пошел в Москву на повыше-
ние — заместителем председателя Госснаба СССР.
Когда ликвидировали аварию на Чернобыльской атомной, Ни-
колай Стефанович возглавлял организацию работ по обеспечению
объекта материальными ресурсами — это была колоссальная по на-
пряженности и объему работа. Многие годы он возглавлял регио-
нальную общественную организацию «Землячество Донбассовцев»
в Москве — это было самое крупное и активное землячество в рос-
сийской столице.
И когда бы я ни обращался к моему другу — отказа не знал, мно-
го хороших дел помог сделать Николай Стефанович, многим людям
помогали мы вместе. Как президент московского землячества он
всегда помнил и гордился, что он наш — в душе, несмотря на годы,
оставаясь комсомольцем Донбасса.

Мы поддерживали очень теплые и дружеские отношения. Лю-
били вспоминать нашу молодость и годы, когда вместе работали в
райкоме. При всей серьезности задач, которыми мы занимались, мы
очень ценили хорошие дружеские отношения, встречи, на которых
Николай особенно любил слушать, когда я начинал рассказывать
разные веселые истории, и серьезные истории: о людях, судьбах,
неординарных событиях, смекалке, которую доводилось приме-
нять, решительности, с которой приходилось действовать. Есть что
вспомнить — факт.
По сути вся партийная работа, которую я начал на 29-й шахте и
успешно занимался дальше уже став вторым секретарем Кировско-
го райкома партии, — все это была работа с людьми, ответствен-
ная и серьезная форма деятельности, ведь партия руководила и на-
правляла всю жизнь в стране. Очень насыщенная партийная работа
проводилась: создали много хороших традиций, поддержали мно-
гих людей, формировали кадры, курировали работу, что называется,
по всем фронтам. А я, набрав партийного опыта, был готов к новым
более масштабным задачам.
Важно, что при всей серьезности рабочих и партийных задач, мы

умели не только гореть на работе, но и успевали радоваться жизни:
дружили хорошо с моими товарищами, встречались в гостях, дела-
ли выезды на природу, увлекались футболом и вместе с друзьями
ходили на стадион болеть за знаменитую команду «Шахтер». Гор-
няки, а именно так их и называли, потому что тогда не было практи-
ки контрактов с иноземцами, в футбольном клубе «Шахтера» играли
действительно горняки, они даже становясь футболистами, числи-
лись у нас на шахтах, игроки были освобождены от работы на про-
изводстве. До войны команда вообще носила имя «Стахановец» в
честь знаменитого новатора шахтерского движения Алексея Стаха-
нова. А уже после войны общество «Стахановец» было преобразо-
вано и получило название «Шахтер», которое отныне объединяло

Фото команды «Шахтер»
из архива моего
хорошего друга –
доктора медицинских
наук, профессора
Романа Алексеевича
Грачева, которые он
мне прислал, узнав, что
я пишу воспоминания.
коллективы физкультуры угольных предприятий и с того времени

сильнейшая команда Донбасса стала именоваться «Шахтер».
Сейчас можно посмотреть историю клуба по фотографиям, по
фильмам, есть замечательный многосерийный фильм «Донецк и его
команда». А мне посчастливилось видеть самые первые и многие
значимые для истории «Шахтера» матчи собственными глазами.
Первые игры я с товарищами смотрели еще на старом деревян-
ном стадионе «Шахтер»: рядом располагалась шахта «Ливенка» со
знаменитым терриконом, с которого смотрели футбол болельщики,
не попавшие на трибуны.
На стадион шли через мост, ведущий из центра города в парк
имени Постышева, переименованный позже в парк имени Щербако-
ва. Уже только историки и помнят, что этот мост не всегда был ка-
менным. Два раза он обрушивался: после войны его отстроили — раз,

а второй раз это не было обрушение в полном смысле, — разгоря-
ченная толпа снесла ограждения моста и люди посыпались в ста-
вок, но, к счастью, никто не пострадал и не погиб.
Деревянный мост сдали аккурат под областную спартакиаду: очень
яркое было событие, все старались попасть и болели за пловцов,
спринтеров и так далее. Я был знаком с генерал-майором Васили-
ем Семеновичем Косенко, который осуществлял общее руководство
работами по строительству пешеходного моста через Первый пруд
в ЦПКиО — центральном парке культуры и отдыха. Генерал-майо-
ром технических войск он стал в 1940 году, а в Первую мировую во-
йну Косенко был унтер-офицером, в Красной армии служил с 1918
года, в годы Гражданской войны стал командиром кавалерийского
полка и уже после Гражданской войны — командиром полка, брига-
ды, начальником Управления военно-строительных работ. Вот с та-
кой биографией был этот человек. Известно, что для строительства

предприятиями города были выделены нужные стройматериалы, в
том числе комбинатом «Сталинуголь» 120 кубометров леса, Сталин-
ским шахтомонтажным управлением 100 кубов леса и так далее.
Жители очень любили ходить в парк и у многих в семейных архи-
вах наверняка сохранились фотографии их молодых родителей на
этом еще деревянном мосту. На все футбольные матчи через него
буквально рекой шли люди. Деревянный мост простоял восемь лет
и был разобран в апреле 1953 года. Вместо него возвели известный
всем железобетонный. И уже через новый красавец-мост горожане
шли на матчи с любимой командой.
В 60-е годы футбольный клуб «Шахтер» делает стремительный
рывок: набирая силу идет к высшей спортивной победе — начался
настоящий футбольный бум, футболистов уважали как героев шах-
терского края. И, естественно, мы очень болели за наших, старались
не пропускать матчи, хотелось своими глазами видеть успех родно-
го «Шахтера».
В 1963 году команда боролась за выход в финал Кубка СССР. Я и
мой товарищ Анатолий Митрофанович Еремушкин и Евгений (за-
памятовал фамилию) директор уже отреставрированного красав-
ца-стадиона «Шахтер», выехали из Донецка вместе с командой в
Москву, заселились в гостинице в Лужниках. Мой номер был рядом
с номером тренера «Шахтера» Олега Александровича Ошенкова.
«Шахтер» должен был играть в Ярославле полуфинал с «Кайратом»,
казахстанским футбольным клубом из Алма-Аты. Команда накану-
не выехала в Ярославль, а мы с Еремушкиным решили, что доберемся
сами, поездом. Но получилось доехать электричкой только до Пушки-
но, а дальше все — лишь на перекладных можно добраться. Нанима-
ем такси, едем, и опять незадача: возле Ростова обломалась машина.
Ловим, словно туристы, на дороге попутку. Остановился один даль-
нобойщик, подобрал нас, мы ему рассказали по пути кто мы, о том,
что едем смотреть матч родной шахтерской команды, так он говорит:
«Я таких чудаков, как вы, бесплатно довезу, потому что потом буду эту
историю рассказывать ребятам и как рассказчик иметь успех».
Доехали, сидим уже на трибунах, стадион полный! Перед матчем
выступала первая женщина-космонавт Валентина Терешкова, она

сама родом из Ярославля и приехала по случаю дня города или что-
то в этом роде. Ей от Донбасса поднесли подарок в знак уважения,
и она сказала теплые ответные слова и пожелала спортивной удачи
нашему «Шахтеру». Так что мы еще и на Терешкову полюбовались,
аплодировал ей весь стадион стоя! В общем болельщики на таком ку-
раже были — о-го-го! И вот начали игру, а вокруг нас все за «Кайрат»
болеют, орут речовки разные, подбадривают алма-атинскую команду.
– Да что же вы все против «Шахтера»? Мы вашу Валю Терешко-
ву любим, подарок ей вручили! — подскакивает с места Еремушкин.
А ему поясняют, что они не против «Шахтера», а за «Спартак».
Вот и болеют за «Кайрат»: боялись, что «Шахтер» выиграет тут, а по-
том у «Спартака» будет серьезный противник в Москве на Кубке. И
правильно боялись: в дополнительное время «Кайрат» уступил до-
нецкому «Шахтеру» со счетом 1:2. Решающий гол забил Родин. «Кай-
рат» тоже сильная команда была: «кайратовский бетон» — так назы-
валась в среде болельщиков оборона «Кайрата». Так что достойная
победа досталась «Шахтеру» и вышли в финал Кубка.
Финал Кубка СССР по футболу состоялся 10 августа 1963 года.
Московский «Спартак» и донецкий «Шахтер» в первый раз встреча-
лись в рамках финала в истории кубков СССР. До этого они лишь раз
сходились на какой-либо из стадий этого турнира.
Наверно никто и не помнит сейчас, а я
вам расскажу, что аккурат перед этой важ-
ной игрой заболел вратарь «Шахтера» и
срочно вертолетом успели доставить на за-
мену Леонида Клюева из Макеевки, сходу
поставили на ворота и он очень достойно
показал себя. В составе «Шахтера» играли:
Владимир Сальков, Геннадий Снегирев, Вя-
чеслав Алябьев, Владимир Сорокин, Вик-
тор Носов, Анатолий Родин, Олег Колосов,
Юрий Ананченко, Дмитрий Мизерный, Ва-
лентин Сапронов.
Афиша знаменитого
Первыми счет в матче открыли футбо-
футбольного матча. листы «Шахтера» уже на восьмой минуте

матча: хлестким ударом мяч в ворота «Спартака» отправил Олег Ко-
лосов. Восторг! Ревущие трибуны! Но москвичам понадобилось пару
минут, чтобы восстановить равновесие в поединке. Гол был забит
красивейшим ударом с углового, нападающим «Спартака» Галимзя-
ном Хусаиновым. Далее игра в первом тайме немного успокоилась
и более забитых мячей до перерыва не было. В начале второго тай-
ма футболисты «Спартака» обрушили шквал атак на ворота дончан.
Владимир Сальков, к слову в будущем — главный тренер олимпий-
ской сборной СССР, был травмирован, ему перебили ключицу, но
заменить его уже не было возможности и так он, превозмогая боль
доиграл матч. Сальков был сильным игроком, с настоящим шахтер-
ским характером, большую часть футбольной карьеры провел в до-
нецком «Шахтере».
Во втором тайме судья назначил штрафной удар невдалеке от
штрафной площади «Шахтера». И получив мяч, Фалин мощно про-
бил в правый угол, выведя «Спартак» вперед в счете. Футболисты
«Шахтера» пытались спасти матч, но встречали сильное противо-
действие со стороны защиты и голкипера москвичей. Больше за-
битых голов в матче не было: московский «Спартак» переиграл до-
нецкий «Шахтер» с минимальным перевесом в счете — 2:1 и стал
обладателем Кубка СССР. «Горнякам» не хватило немного везе-
ния и где-то более объективного судейства. Это конечно было
очень обидно, но матч был потрясающий, даже за проигрыш было
не стыдно! Банкет ребятам все равно дали. Начальник комбината
«Донецкуголь» Федор Тимофеевич Гапоненко привез награды, но
их уже не вручали, торжества по поводу победы в этот раз не слу-
чилось. На том банкете чуть Родина не побили, обвиняли его что он
играл в пол силы, потому как вроде после игры в Ярославле бухал.
Ну, скандальчик на банкете был, а вот по поводу бухал или нет —
не могу точно сказать.
Что ж, у каждого в жизни — свои важные матчи и победы. Мои
победы связаны с работой и это во многом определяло движение
моей жизни.

В гостях у друзей в
Карбардино-Балкарии
на Холодных озерах.
Кисловодск, с супругой
на отдыхе, с нами
друзья – Анатолий
Еремушкий и Володя
Цыганков.
272
В Геленджике с нами друзья из Донецка:
Виктор Тихонов, Костя Зуев.
273
С супругой на отдыхе.
274
С супругой на курорте Ессентуки.
275
Элеонора и маленькая
Наташенька.
276
Глава шестая
(1966–1981 годы)
… министерство…
19 февраля 1966 году я был избран секретарем парткома Мини-
стерства угольной промышленности УССР и девять лет осущест-
влял партийное руководство в этой должности.
Утром, в самом начале рабочего дня в моем кабинете в мини-
стерстве первой, кто пришел меня поздравить с избранием, была
Галина Васильевна — жена министра Николая Михайловича Худо-
совцева, годы работы с которым в министерстве я считаю золотой
эпохой. Мы работали очень слаженно. Я смог осуществить много
задач: с его стороны были всегда понимание и поддержка, никаких
склок и подковерных интриг, дружеские отношения я сохранил с
этим человеком до самых последних его дней.
Когда проходило собрание, на котором рассматривалась моя
кандидатура, я видел, что в первые минуты на меня смотрели с
осторожностью: молодой по партийным «меркам» для такой высо-
кой должности, некоторые сомневались, — а готов ли я руководить
большой партийной организацией.
– Какой молодой, — услышал я перешептывание в рядах. — Давай
биографию! — говорят товарищи.
Глава шестая (1966–1981 годы) 281

Ну я и дал! Про подпольную работу в оккупации, про образование,
про три шахты в должности директора и начальника по восстановле-
нию, о подземных работах, о взрыве, который пережил. Смотрю — со-
мнение из глаз исчезло. Утвердили в должности под аплодисменты.
И, как однажды через годы выяснилось, из всех руководителей ми-
нистерства угольной промышленности Украины только у меня одно-
го и был многолетний подземный стаж: один я только и делил тор-
мозок в лаве с такими же работягами, а все первые замы министра,
начальники главков не имели такого, как мой подземного стажа. На
что остроумный первый замминистра Семен Арутюнович Саратикянц
ответил мне: «Мы ж не виноваты, что нас сразу повысили в должно-
сти, такие мы были умные». Но я не обижался на него, это была добрая
шутка старого друга. Он, к слову, с первых дней оказал мне поддерж-
ку в министерстве, приглашал с собой во все командировки, знако-
мил с руководителями. Это здорово помогало: я работал не в холо-
стую, а лично держал связь с руководителями, знал всю обстановку,
понимал ситуации, со мной советовались по всем кадровым вопро-
сам, а я мог аргументировано подкреплять свою позицию и решения.
Мое избрание секретарем парткома Министерства угольной про-
мышленности УССР совпало по времени с большой реорганизаци-
ей: партийным руководством страны было принято решение об от-
казе от территориальной системы управления промышленностью и
о возвращении к отраслевой системе управления. Созданные в ходе
хрущевской реформы экономические районы были упразднены,
вместе с ними были ликвидированы и советы народного хозяйства
всех уровней и восстановлены промышленные министерства. Так,
бывший донецкий совнархоз, а точнее СНХ Донецко-Приднепров-
ского экономического района, председателем которого до 1965 год
был Николай Михайлович Худосовцев, стал министерством уголь-
ной промышленности, и Николай Михайлович был назначен мини-
стром угольной промышленности Украинской ССР.
В рамках этого процесса нужно было провести большую реорга-
низационную работу — шли кадровые назначения, созывались кол-
легии, и я как секретарь парткома министерства всегда присутство-
вал при каждом кадровом назначении.

– А это наш «генсек», — так представил меня уже на первой кол-
легии министр Худосовцев министру СССР Борису Федоровичу
Братченко.
– Где это ты загорел? В отпуске был? — спрашивает меня
Братченко.
– Это не внешний, а внутренний загар. Горю на работе прямо, не
до отпуска, — я ему ответил, он шутку оценил.
С первых же дней моей работы пришлось вникать и разбирать-
ся со старыми кадрами, но я не допускал перегибов, а кропотливо
разбирался с каждым вопросом. Большая ответственность во всех
партийных делах, а кадры — прежде всего. И тут уже моя ответ-
ственность повышалась в разы, потому, как постоянно говорил, под-
черкивая свое уважение, министр Худосовцев: «Мое мнение тако-
е-то, мнение коллегии такое-то, а давайте послушаем, что скажет
наш «генсек» Макаров» — и дает мне слово.
Избрали партком, в состав парткома вошел первый замминистра
Саратикянц, начальники главков, секретари парторганизаций главков,
управлений — сильный, действенный сложился партком в министер-
стве, эффективно заработала парторганизация. Я держал связи с глав-
ками, наладил конструктивную связь с каждым начальником главков.
Со всеми спорными вопросами, неприятностями, сложными задачами
(хотя каждый главк отвечал за свои направления) шли ко мне на при-
ем. Я был знаком со всеми секретарями горкомов и обкомов партии —
работали очень слажено и четко, была же номенклатурная система,
и чтобы назначить руководителя шахты, треста, объединения нужно
было получить в первую очередь одобрение кандидатуры от партии.
Я действительно любил свою работу — как говорится, не жалел

ни времени, ни сил, и никогда не терял связь с людьми, с которыми
мне довелось работать.
Мне было и радостно, и грустно одновременно, когда меня пригла-
сили с почетной миссией на закрытие шахты № 31. Встреча с родной

шахтой и знакомыми людьми — это для меня было радостью, но сам
повод вызывал печальные чувства. Шахта официально закрывалась в
связи с отработкой запасов. Но считаю это было не совсем так: на за-
топленных горизонтах еще оставались невостребованными превос-
ходные коксующиеся угли, которых хватило бы на полвека работы. А
закат легендарного угольного предприятия начался, когда где-то там
в столичных верхах руководство пришло к выводу, что пусть даже на
ценных, но маломощных угольных пластах «… можно только крысам
шнырять, а не советским шахтерам работать», и в 1967 году эту шах-
ту Донбасса закрыли. Позже на территории уже бывшего угольного
предприятия, возвели крупнейшую в Европе фабрику игрушек.
В день закрытия 31-й шахты собралось огромное количество на-
рода: и работники шахты, и бригадиры со своими бригадами, и ве-
тераны труда, много знакомых лиц, жители с детками пришли. Были
секретари горкомов, райкомов, бывшие управляющие, представите-
ли колхозов, с которыми дружила шахта, очень сильное представи-
тельство из партийного руководства всех уровней присутствовало.
Это было важное для людей событие — прощались с шахтой со
слезами на глазах. Дали команду, и подготовленная бригада при-
ступила к демонтажу. Когда зашипели автогены, тут же ударили два
духовых оркестра и зазвучал марш «Прощание славянки». Все сняли
шапки. Да-да, прощались с шахтой как с человеком! Чувствовалось
большое сожаление от неизбежного, какая-то по-настоящему про-
щальная скорбь прямо в этот момент словно повисла тучей в воз-
духе. А ведь вокруг стояли новые дома, красиво ухоженная терри-
тория: все давало надежду, а шахту закрывали. И это рвало людям
сердца. И это были очень сильные впечатления. И многие понима-
ли, что запасы угля остаются на маломощных пластах. Но к тому
времени, по представлению техуправления министерства угольной
промышленности СССР, приказом уже закрыли выпуск комбайнов
для маломощных пластов, в строй вступали новые мощные шахты, и
добыча на них росла, так что действительно все поменялось, и, про-
жив достойную жизнь, шахта № 31 уходила в историю.

Порой приходилось прощаться и с шахтами, и с товарищами. Так
ушел из жизни и мой друг Анатолий Митрофанович Еремушкин —
бывший главный механик треста «Рутченковуголь», в свое время я
позвал его и в министерство работать. Надежный товарищ, очень
жаль — умер рано, в 37 лет. Мы всем, чем могли пытались ему по-
мочь: в Донецке тогда еще не было мощного онкоцентра, его по вся-
ким экстрасенсам возили, целителям — ну сами понимаете, одни
мошенники, толку ноль. И я нашел возможность и послал его в Ле-
нинград. А тяжелейший диагноз от Толика скрывали. Подготовили
ему в дорогу две справки и дали их сопровождающему, был у нас
один такой Борис Миронович — знатный проходимец «на подхва-
те», который лишился нормальной работы, потому что здоровым
людям ставил диагноз, которого не было; всех от туберкулеза лечил.
А настоящую справку по моей просьбе подготовила, как специалист,
заведующая райздравотделом Любовь Васильевна Чернышова-Ста-
ниславская, там все указала: и что срочно нужна консультация, и что
подозрение на рак крови. А вторая справка, та, что для Толика, — она
ни о чем, ерунда какая-то, для его успокоения, чтобы не пережи-
вал. Но я Анатолию Митрофановичу сказал: «Я тебе как коммунист
коммунисту, как секретарь парторганизации приказываю, не как
друг прошу, а приказываю: вот тебе билет, бегом на самолет в Ле-
нинград». И отправили. А в самолете этот сопровождающий, когда
Толик попросил по-
глядеть на справку,
перепутал и подал,
дурак, настоящую,
там, где подозрение
на страшный диа-
гноз. Толик так раз-
бушевался, что гро-
зился этого растяпу с
самолета выбросить.
Он такой жиз- Мой друг Анатолий
Митрофанович
нелюб был! А жен- Еремушкин –
щин любил — до статный красавец.

умопомрачения! Жена ревновала и было за что. Как-то раз пригла-
шает Толик нас с Юрием Ведерниковым домой на обед, говорит:
«Пойдем, супруга вкусным борщом угостит». Но я что-то замешкал-
ся, отказался, остался в кабинете, и они без меня отправились. Ког-
да через время, влетает Юрка, со смеха сказать ничего не может:
«Пойдем в кабинет к Толику — сам все увидишь». Да что такое? За-
ходим, а наш друг сидит и из шевелюры остатки зеленого борща
выкавыривает. Оказалось: только они уселись, супруга зачем-то в
пиджак Толика руку сунула (может платок носовой хотела достать
постирать), а там — полюбовная записка от дамы, вот она ему со
всего маху борщ на голову и нахлобучила. Но такие «головомойки»
не останавливали Толика: большой, как говорится, ходок по краси-
вым женщинам был. Словно спешил от этой жизни все и по макси-
муму взять.
Когда диагноз подтвердился уже официально — лечили дру-
га, поддерживали и помогали. Не смогли, мы не боги. Похорони-
ли. Остались жена Тоня и детки — сын Сережа и дочь Люда; я помо-
гал семье, поддерживал пока они росли. Мой друг был оптимистом,
большим любителем жизни, вина, женщин, отлично работал и та-
ким остался в нашей памяти.
Жизнь продолжается. Я всегда максимально загружал себя рабо-

той и конечно было приятно видеть, как результаты каждодневного
труда складываются в одно большое дело.
Доводилось мне о наших победах с самых высоких трибун ра-
портовать. Так в 1967 году на Пленуме ЦК партии отмечались боль-
шие успехи и достижения угольной промышленности Украины,
пленум был посвящен масштабной экономической реформе. Не-
смотря на серьезный процесс объединения и притирки в новых ус-
ловиях работы и переподчинения, 241 шахта шахтоуправлений Дон-
басса добились рекордной добычи — 218,3 млн тонн. Мы принимали
поздравления.

В адрес нашего министерства пришло
поздравление даже от Генерального се-
кретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева в свя-
зи с великим достижением угольной про-
мышленности Украины, и была отмечена
роль партийной организации, парткома на-
шего министерства. Поэтому на пленум ЦК
был поставлен отчет парткома министерства
угольной промышленности Украины, доклад-
чиком выступал Ю. А. Макаров — то есть я.
Собрал я всех парторгов, руководителей
главков и представил им завотделом газе-
ты «СоцДонбасс» Рогова, которого я попро-
сил оказать помощь как литератора для со-
ставления доклада. А участникам совещания
сказал: все факты, всю информацию предо-
ставлять для объединенного доклада прав-
диво и четко. И на основании этих данных Рогов как литредактор Доклад был напечатан
и рекомендован
помог составить доклад для пленума. Я хотел, чтобы у нас получил- как методический,
ся по-настоящему объективный документ, чтобы никто не мог по- о положительных
успехах и способах
том сказать, вот, мол, Макаров приукрасил и сам о себе красивый их достижения
доклад составил. И получился действительно объективный доклад, для партсобраний
министерств и ведомств,
коллективный четкий отчет, и красивый: было много успехов и по- у меня он сохранился
бед по всем направлениям, ничего преувеличивать и не нужно было. в архиве.
На пленуме присутствовал секретарь ЦК КПУ Алексей Антонович
Титаренко, отвечавший за развитие народного хозяйства — он при-
стально следил за планами по угольной промышленности, а откры-
вал пленум второй секретарь ЦК КПУ Иван Захарович Соколов. Оба
внимательно слушали мой отчет.
Партком под моим руководством работал как герои, так что до-
клад был хорош: меня послушать — так без партии никаких бы ре-
кордов по углю не было бы; хотя зерно в этом точно есть: мы по-
стоянно поднимали планку, по партийной линии я мог давить на
руководителей, стимулировать перевыполнять план, мотивировать,
как сейчас бы сказали, к высоким и очень высоким показателям по

углю; требовал и контролировал. Заведующий угольным отделом
ЦК даже сказал потом: «Ты выступил как космонавт!» Да я сам чуть
ли не плакал от радости, когда доклад читал!
Доложил я, отлично отрапортовал на пленуме — аплодисменты
мне. Соколов ведет пленум дальше, начал хвалить партком. А потом
окатил: как ушат воды ледяной вылил мне на голову.
– Дошли, — говорит, — чутки, шо у вас не министерство, а науч-
ный институт: шо у вас кожен третий пише диссертацию.
– Разберемся, — говорю в ответ сухо, а сам чувствую, он как под
дых мне дал.
А у нас действительно: и первый замминистра, и другие замы, и
я — пишем. Вышло все это в публичную плоскость, конечно, не слу-
чайно — это был своеобразный звоночек для меня. Раз претензии
появились даже при таких успехах министерства и отличной работе
парткома, о которых мы рапортовали на пленуме, значит начинает-
ся какая-то кадровая возня, значит жди шекспировские тайны: «не
все так гладко в королевстве».
А вот как получилось с «массовым» написанием диссертаций

— сейчас расскажу. К нам приехал проректор Днепропетровского
горного института Валентин Никитович Потураев, наше техуправ-
ление финансировало кандидатские и докторские по важным те-
мам на шахтах «Павлоградугля». Он же потом и стал моим науч-
ным руководителем, когда я взялся за диссертацию. Он вдохновил,
можно сказать, когда в разговоре отметил, что «у Саратикянца мно-
го работ и выступлений, и потянет, пожалуй, на кандидата наук».
А мне очень нравилось Павлоградское управление: я вниматель-
но следил за их работой, как развивались шахты. И как раз по ре-
альной ситуации у меня возник вопрос: что можно сделать, чтобы
не вывозить породу, выданную на-гора, на отвал в поля? Террико-
нов у них не было, но и проводить такой отвал было неправильно,
я так считал. По моему предложению решили перевести участок

шахты на добычу с оставлением породы в шахте, прессовать поро-
допрессующей машиной. Взял тему и можно было бы довести до
реального научно обоснованного решения, получить отличный ре-
зультат: ликвидировать терриконовые россыпи по полям, освобо-
дить для сельского хозяйства плодородные земли — сажай огурцы,
помидоры, хлеб.
К слову, мой научный руководитель был очень уважаемым уче-
ным: академик АН УССР Потураев Валентин Никитович, доктор
технических наук, профессор, проректор, был награжден госу-
дарственной премией УССР за создание и внедрение нового вида
крепей для шахт Донбасса. Так что моя тема была очень близка его
научным изысканиям — он очень поддерживал, и, возможно, если
бы я не свернул свою диссертационную работу, тоже получил бы на
этом поприще официальное признание.
Сдал я кандидатский минимум. Семен Арутюнович Саратикянц
тоже сдавал кандидатский минимум со мной в это же время. Он
сначала отнекивался, не хотел браться за науку, но я его убедил, что
научная степень лишней не будет.
По философии мы оба с трудом сдавали минимум: как я ни бил-
ся над учебниками — честно пытался предмет постичь, но пустопо-
рожнее «бла-бла-бла» видать не мой конек, я ж технарь. Помог мне
завкафедрой, он был председателем комиссии; когда я на экзаме-
не начал отвечать, меня, как под ручки, его помощница взяла: я сло-
во скажу, а она продолжает философствовать вместо меня и лишь в
конце спрашивает: «Вы согласны?» Я киваю-поддакиваю ей. Стыдо-
ба, а что делать?
Вышел с экзамена, Саратикянц под аудиторией ждет, меня
спрашивает:
– Сдал?
– На пять — и так уверено это говорю, словно действительно знал
предмет на отлично.
– Позор мне: ты меня втянул в эту науку, я сейчас опозорюсь! —
паникует друг мой, но его тоже «не топили». Проскочили мы эту
страшную философию.
Потом немецкий сдавали, Саратикянц опять переживает и ко мне:

– Я ж не знаю языка, я — седой человек, руководитель и буду по-
зор терпеть?! — но я затолкнул его на экзамен.
Первым я отвечал, тема была не сложной — рассказать о себе;
я нормально ответил на вопрос, преподаватель смотрит на нас и
спрашивает:
– Так какую же оценку вам поставить, тройку?
– Варум? — даже возмутился я, то есть «почему», спрашиваю
по-немецки.
А Семен хотел сострить и продолжил тут же:
– Дарум, — и надо же, одно слово всего случайно ляпнул, а оно, что
называется, в тему легло, ведь «дарум» по-немецки — «потому что».
– О, — говорит преподаватель Семену Арутюновичу, — на троеч-
ку вы твердо знаете!
А вот когда уже спецпредмет сдавали — тут мы орлами! «Вы боль-
ше нас знаете», — сказали профессора — сразу сдали на ура.
Одним словом, защитили кандидатский минимум и материал
на диссертацию у нас был реальный, но после того «соколовского»
упрека (они же просто так ничего не говорили!) я решил отказать-
ся от диссертации. И всем посоветовал забыть об активной научной
деятельности, заниматься своими прямыми задачами.
Жаль, конечно — было много делового написано. Но я сбе-
рег этот свой научный труд и, когда пришло время, отдал внуку —
Юрочке Рыженкову. Передал, когда он уже стал руководителем: в
то время его уже назначили директором и избрали членом правле-
ния ДТЭК. Ездили мы с ним на павлоградские шахты на праздно-
вание Дня шахтера, он мне показывал, как они все модернизиро-
вали там: современная техника, оборудование — очень правильно,
что так серьезно компания развивает предприятия и шахты, и нашу
угольную отрасль.
Вырос мой внук во всех смыслах: к нему уже все по имени отче-
ству — как же радуется мое сердце, когда я вижу, с каким уважением
к моему внуку коллеги по работе, какой из него грамотный и вни-
мательный руководитель получился. Уже тогда он умел смотреть
на перспективу и на шахтах устанавливали современное оборудо-
вание — по высшему классу!

Надеюсь, та моя научная работа пригодится в практическом плане
для улучшений и будет способствовать нужным преобразованиям. Тем
более, что сейчас промышленная экология вышла в тренды, и солид-
ные компании, ответственный бизнес, такие, как Группа Метинвест,
которой сейчас в должности генерального директора руководит мой
внук, всерьез заняты полезными проектами, связанными с окружаю-
щей средой в промышленных городах — там, где работают их шахты и
заводы, на пике внимание к зеленой энергетике, чистой металлургии,
современным горно-шахтным практикам. Да, это очень затратное, но
и очень достойное, благородное дело. Я слежу за этими прогрессив-
ными течениями и приветствую симбиоз науки, промышленности и
бизнеса. Ко всему можно подойти с умом и такое ответственное отно-
Мой внук
шение как раз и предлагалось мной, как практиком, в научной работе, Юрий Рыженков –
в той моей диссертации, оставшейся лишь в рукописи. моя гордость.

Жалко, конечно, что в тот период партийный «ястреб» Соколов
подрезал крылья хорошей научной теме. Но его намек на пленуме я
сразу понял: не случаен был, пришлось закруглиться мне с наукой.
А о самом Соколове в последний раз слышал, когда отдыхал с семь-
ей в крымской Ялте.
Все санатории предприятия отдали под Управление курортов,
руководил этим хозяйством мой хороший друг Валентин Паничкин.
Когда мы приезжали отдыхать, он забегал к нам по дружбе, и из ува-
жения — не с пустыми руками; мы в номере пансионата «Донбасс»
жили. Как-то раз привез очень богатое угощение.
– Будем пить за здравие! Соколову готовили деликатесы к приез-
ду, а он приехал и тут же уехал, — рассказывает Паничкин.
– Что так? — интересуюсь у него.
– Да пришлось его вертолетом госпитализировать: он ночью шел
из гостиной в спальню в своем номере в санатории ЦК «Черномор-
ка» и «со слепу» в стеклянную дверь врезался. В дребезги! Весь в
крови, жену испугал, мы переколотились, ну, ничего — жить будет.
Отправили их, а в номере остались вина, закуски шикарные — не
пропадать же добру, — смеется Валентин.
Не пропало, можете быть уверены — на то оно вино и Черное
море, чтобы наслаждаться.
Отпуск заканчивается, а работа — нет. В министерстве задач не

уменьшалось, еще и добавили, как я сказал, нам забот с объединен-
ными под наш контроль предприятиями. И тут вдруг новый поворот:
в горкомах, райкомах, обкомах вводят партгосконтроль, соответ-
ственно добавляют секретарей по партгосконтролю, при Донецком
обкоме назначают Александра Медяника, председателем партийной
комиссии ЦК компартии Украины становится Майборода.
Свое назначение Медянник так отпраздновал, что показался во
всей своей «красе»: можно сказать все свое подленькое нутро сра-
зу вывернул и выложил на стол… Правда, это был бильярдный стол.

В день, когда его утверждали, мы с товарищами собрались на
базе отдыха химзавода: там часто проходили цеховые спортивные
соревнования по футболу, и в тот день узкой компанией решили по-
сидеть за столом. Приезжает к нам и Медяник: с таким важным ви-
дом вернулся — видимо решил, что дождался своего звездного часа.
До этого назначения на тихой должности завпарткабинетом в обко-
ме у него действительно не было силы над нами, а тут — вон оно как,
теперь он над нами как «дамоклов меч партии».
– Меня затвердылы, давайте пыти! — понесся командовать сра-
зу, и что ни слово — все о том какой он теперь «великий» и как будет
теперь всех в кулаке держать. — Тепер прыйшов час и я буду вамы
командуваты. Ныхто не ждить пощады! Я буду робыти як положе-
но! — выкаблучивался во всю.
А его кто-то спрашивает: «А если батько свого спиймаешь?»
– Хто б не був: хочь батько, хочь маты! Усих буду в кулаке держа-
ты та караты! — полез на бильярдный стол и давай под аккордеон
чечетку вытанцовывать.
О, скажу я вам, то еще представление дал! Так себя и дальше вел
как хам: пользовался своей контролирующей должностью и кура-
жился где только мог до поры до времени.
И вот со стороны Медяника начинается давление на работу

нашего министерства. Хотя поначалу меня как парторга не тро-
гают: работал в прежнем ритме, моя номенклатура утвержда-
лась без вопросов. Но благодаря этим «нововведенцам» началась,
по-другому и не скажешь, возня. И это все на фоне того, что идут
структурные изменения, когда нам подкинули дотационные пред-
приятия и это начало занижать результаты работы нашего мини-
стерства. Худосовцев выкручивал работу как мог. Чувствовалось,
что будет кадровая реконструкция, назревало административное
изменение. А на виду кто, кого может затронуть? Худосовцев, Са-
ратикянц и я.

Начинают подкрадываться ко мне цековские работники угольно-
го отдела. И Алексей Антонович Титаренко позванивает (напомню,
он уже второй секретарь ЦК Компартии Украины, член Политбюро
ЦК КПУ) — а он-то знает меня отлично: мы с ним Хрущева встреча-
ли, он курировал шахты. И вдруг Титаренко спрашивает:
– Почему ты не сигнализируешь о недостатках в организации?
Мне докладывают, что тебе есть на что внимание там у себя обратить.
– А что я должен сигнализировать? — удивился я, а сам-то знаю,
что комиссия от партгосконтроля по указке Медяника уже где-то
шляется по нашу душу, значит ищут подтверждения какого-то «сиг-
нала». Хотя кто Медянику «направление» в нашу сторону задавал,
мы точно не определили, но знали: сам он, при всем том, что полу-
чал чуть ли не моральное удовлетворение от своих подлостей, ни за
что не стал бы подкапывать под нас без особого поручения.
Но Титаренко фактически предупредил меня о готовящейся на
нас атаке: в один из своих звонков Алексей Антонович пояснил мне,
что в обком партии поступили нехорошие сведения — якобы мини-
стру Худосовцеву подарили польскую машину «Варшаву».
Мы подозревали, что это Медяник что-то закручивает: кто-то за-
кинул ему анонимку, что якобы к Худосовцеву с «подарком» ходил
начальник управления оборудования Моравский.
Этот Медянник, скажу я вам без политесов, очень непорядоч-
ный, скользкий человечек был. Он, хоть и говорил, что руку поте-
рял, когда партизанил, но, по моему мнению, он как раз был из тех
«героев» , которым оторвали руку, когда в армию силком тащили.
Жену его Аню я знал и уважал: она была в войну настоящей под-
польщицей, радисткой в партизанском отряде, а вот этого фрукта
сразу раскусил, мы его даже прозвали с пренебрежением — Одно-
рукий Сашка-безрукий.
– Надо побалакать, — попытался Медяник меня по телефону к
себе «на ковер» вызвать.
Но я марку держу, говорю, мол, сейчас занят, позже. Он хитрый,
сбавил гонор, соглашается: «Давай, когда тебе будет удобно».
А сам, чтобы выяснить все факты до точности, все-таки вызвал
Станислава Романовича Моравского, который якобы министру

презентовал автомобиль, да к тому же он числился в друзьях Гали-
ны Васильевны, супруги министра: они оба очень увлекались альпи-
низмом, туризмом.
И вот я еще раз все для себя выяснил по той злосчастной маши-
не: Моравский мне подтвердил, что, когда пригнал ее, был у Худо-
совцева, сказал, что стоит машина в министерском гараже, забирай-
те. На что министр даже резко ответил: «На кой она мне?» — на том
дело и закончилось. Так что хоть и пытался Моравский тумана на-
вести, но получил от ворот поворот сразу: никаких подарков в виде
машин от него Худосовцев не получал.
Начинает Медяник пытать меня: так или не так? Но я-то точно знаю,
машина эта, хоть и стояла в министерском гараже, но министр не брал
ничего. Он вообще честнейшим человеком был: обед на дом закажет —
до копеечки все заплатит сам, а тут ему целую машину приписывают.
На самом деле наше министерство имело партнерскую связь с
Польской Народной Республикой, в том числе министерство поку-
пало автомобили «Варшава» (по типу советской «Победы») и «Ниса»,
и по заявкам-обращениям угольные предприятия получали эти ма-
ленькие автобусы у министерства. Но я четко заявил Медянику, что
министр сразу отказался от польского автомобиля, ни в каком виде
им не пользовался.
Потом, раз с машиной не удалось прижать министра, припле-
ли слух, что он пользует на даче труд подчиненных — такой-сякой
эксплуататор!
– Пышуть тут, шо дача у твоего Худосовцева на Песках и приу-
садебный участок, где на него пашуть, — опять пытается выкрутить
свое Медяник.
– Ах, так, — говорю. — Поехали на дачу — сами все увидите!
Приезжаем на дачку — я ее и дачей даже не могу назвать, та-
кая она скромненькая была, я бы сказал даже нищая: кой-никакой
домишко с огородиком состоял из летней кухоньки и спаленки. А
там Галина Васильевна, супруга министра, в домашних спортивных
рейтузах, по-колхозному прикрыв голову платочком, сама в огоро-
де копается с помидорами.
– Проходите, — приглашает нас.

Зашли мы в те «апартаменты» — повернуться негде. Говорю Ме-
дянику: «Ну, что, убедился, инспектор?» Потоптался он, потоптал-
ся, а прицепиться-то не к чему. Вот едем назад, он говорит: «Может
хоть обедом накормишь?» Ему хоть бы что урвать — ну повез его
обедать. Там он мне опять свое:
– Давай, — говорит, — я дам тебе материал, — это он анонимки
имеет в виду. — А ты собери партком по Худосовцеву.
Тут уж я не сдержался, осадил его.
– Нет оснований! Он — министр, член правительства, если бы
даже и было за что, его только на должном уровне обсуждать и
осуждать могут. Никакого парткома по Худосовцеву я собирать не
буду! — сказал я, как отрезал.
– Ты себя так не веди, — угрожающе шипит Медяник.
– Я себя веду как положено парторгу министерства, — поставил
я точку в том разговоре.
Мне о нем уже известно было, что он был хамом и взяточником
первостепеннейшим: прямо жить не мог, чтобы не грести под себя
своей одной рукой. Да еще и мелочный такой был, греб как сра-
зу десятью руками — плеваться прям хочется. Однажды так Медя-
нику хотелось на дуринку себе выкрутить дефицитный спортивный
костюм, что не постеснялся через брехню и анонимку этот костюм
выковырять: вызвал моего хорошего друга Володю Мизина, кото-
рый был председателем комитета по туризму (а им по разнаряд-
ке как раз пришли чешские спортивные костюмы) и хитро так ему
намекает:
– Слухай, тут таке дило: на тебя «заява», шо ты продаешь козьтю-
мы своим, — и пошел к сейфу, покопался там, ничего не достал, ни-
каких «заяв»; придумал видать сам. — Ну, шо я тебе их показывать
буду, сам знаешь як воно там пишуть…
Володя оторопел. Даже если бы была у Медяника анонимка — это
же ложь. Но Однокрылый все бубнил и бубнил:
– Шо ж мне с тобой робыть… Хоть хороши ци козьтюмы? Хорошы
наверно, импорт же… Ты это, отложи мени, пару отложи, сам пони-
маешь, — и тычет пальцем вверх, намекая, что это он не себе, а вы-
сокому руководителю. То есть в итоге наврал, чтобы стребовать тот

костюм — к тому и вел все. Так еще и сбрехал, что это для Дегтярева
он берет — скотина, одним словом.
И тогда, когда он под нас с министром копать пытался, ничего не
добился: анонимки не сработали — не было у него против нас ника-
ких криминальных фактов. Но в конце концов эти наговоры выли-
вались в трения с партконтролерами. И это досаждало, отвлекало,
мешало спокойно по делу работать.
И когда слишком уж мне подозрительны стали эти совпадения,

когда я увидел, что ситуация совсем не в нашу пользу, — в одно и
тоже время и показатели по министерству снижаются, и поклепы
летят от тайных врагов, — пошел я покумекать об этом к Худосов-
цеву. Говорю, мол, видите какая чернуха пошла? Раз ЦК начало так
терзать вас да ищут-рыщут по нашему министерству, видать что-
то против вас замышляют. Надо контрмеры принимать: надо найти
недочеты и показать, что мы выявляем и боремся с недостойными
фактами, когда они не надуманные, а действительно есть.
А был у нас начальником управления капитального строительства
в министерстве такой себе Каганович. Фамилия известная, и когда
Лазарь Каганович при партийной силе и власти был, нашего Кагано-
вича если спрашивали: «А вы не родственник того великого Каганови-
ча?», то он так неопределенно, вроде как, стесняясь что-то не-пойми-
что «кудахтал», но можно было подумать будто действительно был
родственником. А когда Лазаря сняли со всех великих должностей:
«Не приведи, Господи! Даже не однофамилец» — кричал в ответ, раз-
махивая руками. В министерстве он, ворочая огромными финансо-
выми ресурсами (ведь капитальное строительство при социализме —
это золотая гора!), вел себя в должности так уверено, что даже можно
сказать нагло. От его подписи зависело кому и какие средства пойдут
в бюджеты. А я тогда уже подозревал, что он от «добавок» нос свой не
воротит, к тому же этот Каганович и сам подогревал разговоры, что он
«доклады» наверх делает, чтобы все думали будто он неприкасаемый.

– Что же получается, — говорю министру, — Борис Абрамович
считает себя круче Яшки-горбатого? — был на шахте такой блатной
авторитет у меня когда-то. — Как по мне — в чистом виде канди-
датура «на расстрел». Давайте, — говорю Худосовцеву, — подгото-
вим вопрос о работе управления капстроительства. Греха в том не
будет: наоборот, все правильно, этот «фрукт» давно выпрашивает
по загривку, и ЦК увидит, что мы искореняем в министерстве та-
кие кадры, что мы следим и чистим, если для этого есть факты и
основания.
Обмозговали со всех сторон: сложили все факты, особенно де-
тально те, что касались составления планов капстроительства, со-
брали партком. Саратикянц со мной рядом, он член парткома и
другие; начали мы этого Кагановича колотить на парткоме — аж
перья летят!
– Коммунисты возмущаются, — обращаюсь к нему, — что вы от-
казываете в финансировании важных объектов. Уже несколько раз к
вам обращались, в частности Полина Ивановна Батаева, а вы тормо-
зите процесс. Намеренно не можете изыскать средства для строи-
тельства поликлиники для аппарата министерства? — говорю я ему
на парткоме. — Обращаюсь к вам как коммунист к коммунисту —
разговор у нас серьезный и мы с товарищами надеемся, что вы най-
дете возможность правильно выстроить работу, учтете сегодняш-
ний партком и решите вопрос о строительстве корпуса в больнице.
Голову не оторвали, но выговор без занесения влепили. И так
пропесочили, что у Кагановича в момент и возможности, и сред-
ства нашлись! Внесли строительство в план работ. И за год по-
строили современный корпус больницы № 5, заведующей в ней
работала и работает Наталья Ивановна Шпилевая — отличный
специалист, прекрасный врач, наш семейный доктор много лет, а
добротное здание до сих пор служит людям. А потом еще и зуб-
ной кабинет в здании министерства открыли, с лучшим специали-
стом — это было очень удобно для обслуживания работников ми-
нистерства; по тем временам попасть на прием и получить полное
обслуживание у стоматолога — целое дело, так что это было, как
теперь бы сказали, круто.

После этого парткома, звонит Николаю Михайловичу Худосов-
цеву Титаренко, интересуется: «Что у вас там, кого это вы там раз-
делали, за что?»
– Разошелся наш «генсек», но все по делу, — отвечает ему Худо-
совцев. Это он обо мне так — «генсек»: всегда подчеркивал этим об-
ращением особое уважение ко мне и моим решениям.
Были ситуации, когда приходилось принимать очень жесткие,

категоричные решения, и я был непримирим, когда это касалось
подлых людишек. Я могу понять и дать шанс человеку исправить
свою ошибку, если он по слабости поддался искушению, оступился,
или по глупости попал в неприличную историю, но сознательную
подлость прощать нельзя. Вот как в случае с Моравским, тем из-за
которого донос на министра состряпали по польским машинам —
это же был не конец истории, это был звоночек. А крест и точку по-
ставил я. Расскажу сейчас как дальше было.
В один из рабочих дней сообщает секретарь: к вам на прием три
человека, называет фамилии, из трех объединений Ворошиловгра-
да, начальники отделов снабжения. «Пусть заходят», — говорю, при-
нимаю их в кабинете. Я знал этих специалистов, они были дружны с
Семеном Арутюновичем Саратикянцем.
– С какими вестями, — спрашиваю их.
– Спасайте, — говорят, — дальше работать со Станиславом Рома-
новичем Моравским невозможно, — замялись чуток, а потом выпа-
лили. — Он не просто берет взятки, он вымогает! Уже дошло до того,
что не за легковые для шахты даже несем ему, а за комбайны, на ко-
торые заявку подаем!
– Так что ж вы молчите и терпите? Почему сразу к Саратикянцу
не обратились с рапортом об этом?
– Так тут такое дело: когда мы Моравскому сказали, что он уже
совсем без совести всякой сверх меры требует, так знаете, что он
нам выдал? Говорит нам, а думаете я себе беру? Тот «армяшка»

(то есть на Саратикянца указывает) — только лучшие коньяки ему
подавай: министр приемы делает — надо их упаковывать. Так что,
говорит нам: «Несите и не противьтесь». Ничего сами с этим поде-
лать не можем и вот мы пришли к вам, Юрий Александрович. Спа-
сайте, решайте вопрос, а то этого Моравского все равно поймают, а
он на вас всех и спихнет свои подлости и взятки!
Вот гад, я ж против этой кандидатуры был еще когда только его
назначали и обсуждали на коллегии. Я его помнил еще по работе на
шахте — с хитрецой мужик был. Худосовцев спрашивает мое мнение
о нем: «Как вы, уважаемый “генсек”?» Я ответил: «“Генсек” против —
это управление очень для Моравского заманчивое, искушений мно-
го». Но все-таки подхалимы разные узнав, что Станислав Романович
в дружеских отношениях с женой министра и, думая угодить, про-
голосовали тогда за Моравского, и его назначили. А он видите каков
подлец: взятки требует именем министра прикрываясь.
Поднимаюсь, иду к Саратикянцу: «Привет, “армяшка”!» Семен
Арутюнович от такого слова аж напрягся и с возмущением посмо-
трел: мы никогда так пренебрежительно не приветствовали друг
друга, всегда на «Вы».
– Сейчас поймете все, — говорю ему, и рассказываю ситуацию,
дословно как ребята ее мне изложили. — Убрать его немедленно с
должности! Немедленно! Давайте сразу решать вопрос.
Вызывает Саратикянц Моравского: тот в кабинет влетает, свежень-
кий весь, отдохнувший, первый день из отпуска, прям радостный та-
кой, словно думал, что мы его позвали, потому что за ним соскучились.
И тут Семен Арутюнович ему тихим и размеренным тоном говорит:
– Ты плохо выглядишь, Станислав Романович, ты очень плохо
себя чувствуешь, надо тебе лечиться. Пиши заявление на расчет и
иди лечись.
У Моравского лицо перекосилось, капли пота градом, давай он
что-то такое невразумительного канючить.
– Пиши заявление, — Саратикянц еще раз повторил и подал ему
лист бумаги.
Вышел Моравский из кабинета, ждем. Возвращается — написал,
отдает.

– А с кем это согласовано? — спрашивает.
– Со всеми, — ответил Саратикянц и так посмотрел на Моравско-
го, словно припечатал.
Отнес Саратикянц это заявление министру, пояснил ситуацию.
– Да-а, все-таки «генсек» был прав, когда выступил против этого
назначения, — сказал Худосовцев.
И вот так за час убрали этого врага и подлеца из министерства.
К слову и Медяник слетел со своей должности тоже в одночасье.

В Киеве проходило большое мероприятие: во дворце съездов со-
бирали партийно-хозяйственный актив. И вот приехали мы за день
перед началом спецпоездом, в одном купе со мной ехал председа-
тель профсоюза металлургов Украины Вильен Кавалерс. Поселили
нас, как всегда, в гостинице Украина. И уже поздним вечером — зво-
нок в номер, Медяник звонит.
– Ти шо робыш? Йди до мене в нумер, тут уси, а ты ото там спать
собрался? Йди сюди! — «приглашает» в своей хамской манере.
Ну, раз все — сцепив зубы, пошел. А там уже толпа: полный номер
людей собрал, делегаты — руководители объединений, директора
заводов, шахт, секретари горкомов партии. Пьют под его командо-
ванием, шум-гам.
Наливает мне в стакан:
– Пый! — Я выпил. — А чого ты прийшов и не прынис выпыти? —
ко мне цепляется.
– А я шо, знав по какому поводу вызвали? — отвечаю, и, чтобы это
мурло от меня отцепилось, попросил Толика Сочева сбегать за тор-
мозком, ресторан на этом же этаже располагался.
– Вот, принес, — и сунул на стол колбасу и водку.
– О-то дило! — довольный Медяник стал наливать себе в стакан.
Подходит к столику Когадеев, директор макеевского металлур-
гического завода: сам себе стакан полный наливает, выпивае и при-
печатывает стакан перед Медяником на стол. Я еще удивился, что

он так дерзко себя повел, но Медяник никак даже не откомменти-
ровал, только посмотрел на него пристальней, видать они «кореше-
вали» по каким-то своим делишкам.
А рядом с Медяником сидит тихонько старичок благообразно-
го вида, в пьяных разговорах не участвует, просто молча достойно
себя держит. Может быть его и представили, да я позже пришел и
не знал имени.
А Медяника все больше и больше несет, он все больше и больше
выпендривается: всех дергает, ко всем цепляется и уже без мата не
обращается, по полной гонорится, секретаря горкома уже Васькой
уничижительно называет. И вдруг после очередного его пренебре-
жительного матюга, тот старичок, который тихо рядом с ним сидел,
как подскакивает!
– Замолчи дурак! Ты чего себя так ведешь! Ты ногтя не стоишь
этих достойных людей! — Медяник пытается подняться, а старик его
осаживает. — Сиди, дерьмо ты! Замовчи! У них посади, вони дило
роблять, а ты и в партизанском отряде говно був! Завтра же решу во-
прос, чтобы тебя сняли! — рубанул словно шашкой и голова с плеч.
Тишина в номере наступила в миг. Все молча с уважением на
старика смотрели.
– Товарищи, я к вам обращаюсь как комиссар Краснолиманского
партизанского отряда, приймить вибачення за цього… Мы с Аней —
його жинкою хорошо повоевали: вона надийна, героична партизан-
ка. А це — позорисько! Прошу разойтись.
Дед стоя попрощался со всеми и на этом расстались. Но ви-
дать большие заслуги были у старика, действительно сразу же сня-
ли Медяника, закончился его кураж — вот такой закат великого
проходимца.
Вспоминаются, конечно, не только сложные моменты, чаще

вспоминаешь веселое, хорошее. А особые, я бы сказал нестандарт-
ные случаи, всегда вызывают добрую улыбку. Ну, вот, например, как

мы вино самолетом министру доставляли. Не пьянки для — а из ува-
жения, по дружбе, в чистом виде по дружбе, чтобы он мог себя бра-
во показать. Дело было так.
В Киеве проводили большое совещание руководителей высокого
уровня: был союзный министр, первые секретари обкомов, наш ми-
нистр Худосовцев. Собрали их в одном старинном здании — краси-
вом «графском» доме, расквартировали там тех, кто прибыл на со-
вещание. Приехали заранее, на денек раньше. И вот решили они, так
сказать, не теряя времени неофициально обсудить дела. Организо-
вали узким кругом стол, ну и каждый нес с собой «тормозок», каж-
дый старался показать себя: хорошие вина, коньяки, закуска. Наш
министр тоже корзинку принес.
А он, вот клянусь вам — в житейских делах был как ребенок, осо-
бо не вникал в простые вопросы. Что ему в тот «тормозок» поло-
жили — с тем и пришел. Выставляет Николай Михайлович свой
пакован на стол, а товарищи решили над ним подшутить. Первый
секретарь донецкого обкома Владимир Иванович Дегтярев гово-
рит: «А что это за черную бурду ты в бутылках принес?» Худосовцев
смутился даже, приняв шутку за чистую монету, и улучив момент,
отошел — позвонил Семичастному. Говорит, мол, можешь органи-
зовать, чтобы привезли сюда лучших сортов коньяка и вина. Семи-
частный ко мне: «Где найти, как передать?» «Сделаем сейчас все», —
успокоил его. Прошу учесть, министр в Киеве, а мы — в Донецке. А
сам сразу вспомнил, что у областного судмедэксперта Зорина была
шикарнейшая коллекция коньяков и вин: таскали ему в благодар-
ность что ли, как я его называл — «дегустатор высшего класса». Беру
с собой Лёню Семичастного, едем к Зорину, выбираем все лучшее и
в лучшем виде пакуем, добавляем колбас дефицитных, балыков, ма-
кеевский махан вкуснейший — он очень ценился. И — в аэропорт,
чтобы доставили в Киев. А погода нелетная, говорит нам начальник
аэропорта, дождь со снегом, наледь, ветрище штормовой.
– Хотя подождите, — вспомнил он, — у меня тут на ремонте во-
енный самолетик стоит; сейчас узнаем, может уже закончили, — и
вызывает командира.
– Закончили ремонт, — подтверждает пилот.

– Ну, давай боец, вам такой погоды не по форме бояться, поле-
тишь, — подбадривает начальник аэропорта. — Надо!
А погода действительно дрянь дрянью. Холодный дождь хлещет
во всю. А наш Семичастный при параде, в туфельках не по погоде,
так сказать, а собирается лететь с «тормозком» в железяке неуте-
пленной. Так его тут же укутали, переобули, чтобы не замерз окон-
чательно в самолетике в своих тонких туфельках и вперед — поле-
тел! Доставили министру лучшие коньяки, лучшие вина и закуски.
И двух часов не прошло после его звонка, а он перед товарищами
выложил все это добро — те аж ахнули!
Был еще курьез, но в тот раз уже я поехал в Киев на расширенное

совещание угольщиков. В столицу ехал спецпоездом, в одном купе с
Кузьмой Антиповичем Сивериновым, заслуженным шахтером, геро-
ем соцтруда. Дальше, после совещания в Киеве, я этим же спецпоез-
дом должен был в Донецк возвращаться, а его вызвали телеграммой
и ждали на партийную комиссию в Москве: собирали руководителей
из области, всех депутатов Верховного Совета от Донецкой области
и его в том числе, песочить, как он мне рассказал, за строительство
в Донецке в парке Ленинского комсомола детской железной доро-
ги. Вменялось: потратили на этот проект государственные средства,
что не предусматривалось бюджетом. А это была действительно не-
плановая стройка, по просьбе комсомола была сделана капиталь-
ная реконструкция и ремонт детской железной дороги, и в таком
объеме, что действительно можно сказать — построена заново. Хоз-
способом осуществили, то есть сбросились финансами предприя-
тия города, ну и шахты в первую очередь, кто сколько смог дать из
директорских фондов, и по-комсомольски, на субботниках постро-
или такой уникальный аттракцион. Ну, в чем тут вред? Это такая ра-
дость и польза всем была, люди писали благодарственные письма,
но кто-то не поленился и написал анонимку. И вот давай всех на ко-
вер партийный тягать! В общем Кузьма переживал, чем закончится.

Наше совещание в Киеве вел член Политбюро, первый секре-
тарь ЦК КПУ Петр Ефимович Шелест. Третий день сидим совеща-
емся безвылазно, голосуем, доклады слушаем — уже весь мозг высу-
шили себе. А охота же с друзьями по-столичному покутить чуток. И
вот под занавес передает из зала Петру Ефимовичу один герой со-
цтруда записку, а там просьба: дозволить еще на день всем задер-
жаться — для ознакомления со столицей и посещения достоприме-
чательностей и разных музеев. Петр Ефимович соглашается: «Ну,
гуляйте, — говорит, — только гостиницу не спалите, как колхозники
в прошлый раз: они там в номерах закуски пробовали готовить». Все
посмеялись и радостные мы с друзьями моими отправились «изу-
чать достопримечательности» в киевский новенький гидропарк —
там много кафешек-ресторанчиков модных работало.
Гуляли мы особенно здорово в тот раз! С нами были Николай Лу-
нев, Толик Сочев, Кузьма Сиверинов, с которым я прибыл поездом
в одном купе на совещание. И первый секретарь донецкого райко-
ма комсомола, который потом дорос до инструктора ЦК комсомо-
ла, — Володя Маркашов был с нами еще. Хотя из дома он вышел по
поручению супруги — натурально с авоськой за мясом, но как-то он
к нам примкнул в тот день. Так он с той авоськой и телепался всю
нашу столичную гульку.
Честно каюсь — набрались. И вот уже пора прощаться, меня до-
ставили к вагону, сажусь в поезд и сразу отрубился спать. Чух-чух,
чух-чух, катится поезд в Донецк, проснулся среди ночи попить воды,
гляжу — спит кто-то на полке, напротив. «Что такое, — думаю, — там
же спал Кузьма, когда на совещание мы ехали, а ему же надо было
не со мной назад возвращаться в Донецк, а в Москву!» Перепугался
за него, думаю: «Открутят теперь ему башку напрочь!»
Давай я будить спящего, думая, что Кузьму трясу за плечо. Че-
ловек поворачивается — батюшки, да это и не Кузьма! А Воло-
дя Маркашов, комсомолец тот, что с авоськой бегал с нами. «Чего
ты здесь?» — а он: «Так это… Не хотел вас одного оставлять, все ж
разъехались…»
Вот же чудак-человек, смеюсь, а куда его — не высаживать же на
полустанке. Доехали до Донецка, водитель мой встречает, отвез нас

в ресторан здоровье с поезда поправить. Сидим в ресторане «Лето»
над Кальмиусом, а Лёнчика я попросил слетать к Алексею Савось-
кину, он нам всегда организовывал «добычу» мяса в лучшем виде,
так что потом, как мы шутили, точно по профилю возглавил мини-
стерство пищевой промышленности. Послал я к нему Лёню раздо-
быть внезапному моему попутчику, этому чудесному сердечному
комсомольцу, который не оставил меня «в трудную годину», луч-
шего мяса. Бегом мой верный Леня все выполнил, мы это мясо — в
авоську, авоську — Володе в руки, его самого — в машину и в аэро-
порт. Загрузили на ближайший рейс и отправили к супруге. Спра-
вился, получается, парень — достал лучшего мяса! Ну и что, что че-
рез три дня — достал же!
Ох и кутерьма порой бывает. Ну, раз уж начал травить анекдоты

вам из моей жизни, расскажу еще забавный случай, как мы с мини-
стром практически охотились за почтальонами. Вышло это вот по
какому случаю.
Иван Дмитриевич Балабанов, начальник хозуправления мини-
стерства, подвез из аэропорта полковника: они там случайно встре-
тились, и по дороге разговорились о знакомых. И этот полковник
поинтересовался, мол, говорят такой-то профессор медицины, с из-
вестной фамилией человек (не буду называть) умер. Балабанов за-
верил, что нет же — жив-здоров. Ну и когда приехал в министер-
ство, кто-то ему позвонил и вот он по телефону обсуждал как доехал
и рассказал эту историю. И в этот момент — к нему помощник То-
лик открывает дверь и слышит именно тот кусок разговора, ту фра-
зу, вырванную из контекста, когда Балабанов произносит: «такой-то
профессор умер». Тут же ретируется, чтобы не мешать разгово-
ру руководителя, а сам бегом докладывать печальную новость на-
чальнику управления кадров Естафию Ивановичу Носику. Носик — к
министру, «ох-ох-ох» докладывает по поводу кончины уважаемо-
го профессора, что так, мол, и так, профессор почил. Ах, беда! И

министр распорядился, чтобы как положено отдали дань уважения и
отправили телеграммой срочно соболезнование вдове профессора.
И вот уже при мне, заходит Балабанов, а министр говорит, что
жаль человека, рано ушел.
– Да что ж такое, — удивился Балабанов, — жив он здоров! Что ж
его сегодня все хоронят? Он нас еще всех переживет!
Как так? Выяснили всю историю. Ох, батюшки! А мы ж уже и со-
болезнование организовали. Бегом отдали распоряжение остано-
вить, перехватить соболезнование — это ж скандал и позор на го-
лову министра. Так в прямом смысле охотились на почтальонов,
чтобы изъять ту телеграмму; перехватили, успели избежать конфу-
за, «вдова» осталась в неведении, что мужа чуть не похоронила. И
смех, и грех, как говорится — это ж надо такое: из-за одного «глухо-
го» докладчика такая кутерьма вышла.
А следующий случай расскажу, с реально смертельным исходом,

чтобы вы, мои дорогие, всегда помнили, что человек, даже достиг-
нув определенных высот, может волею случая, а то и по своей сла-
бости, так вниз загреметь, что назад и дорожки не найдет. Так что
сохраняйте внутренний стержень и опирайтесь на друзей, а отчаяв-
шихся, тех, кто теряет вкус и уважение к жизни, остерегайтесь: сами
пропадут и вас за собой потянуть могут.
Один наш земляк работал секретарем обкома партии в Луцке,
занимался вопросами по сельскохозяйственному направлению,
и видать колхозники его чарками все время привечали, он начал
выпивать, а потом и пить немерено. Допился до того, что у жены
терпение лопнуло и она на него в обком партии нажаловалась. Его
по-тихому сняли с должности.
И вот звонок мне из ЦК от Титаренко, рассказал он мне об этом,
и попросил с учетом прежних заслуг и надеясь на сознательность,
найти товарищу-коммунисту, пусть незначительную, но все же
должность в министерстве.

– Надо дать ему время и шанс исправиться — возьми контроль
над ним лично, — попросил Алексей Антонович Титаренко.
Я доложил министру, обсудили, пристроили в управление нор-
мирования, ну и присматриваю за товарищем по поручению Тита-
ренко. Слежу как могу: встречался, поговорили, вижу — нормаль-
ный человек, только какой-то по-особенному тихий, словно внутрь
себя смотрит. Через время он, как порядочный, отпросился из-под
моего «надзора» к друзьям в Макеевку. Не хотел его отпускать: там
же начнут уговаривать выпить за встречу, за дружбу, опасался, что
сорвется, но он поклялся, что ни-ни, я поверил человеку и дей-
ствительно — съездил, вернулся, не бухой, ведет себя по-прежнему
тихо. Похоже, что раскаялся, вроде как осознал: не пьет, работает
без прогулов и нареканий, все идет нормально, дали ему двухком-
натную, жена уже вроде даже как простила и обещала приехать,
раз он в завязке.
И вдруг — жуткая новость: покончил с собой дома. Вот беда, что
тут уже сделаешь? Но узнаем мы это во время телефонного разгово-
ра министра с Титаренко. Каким-то образом ему доложили раньше,
чем нам в министерство, где работал совершивший самоубийство.
И меня прямо во время этого разговора Худосовцев спрашивает:
«Когда ты видел его?» «Да только виделись, — говорю, — вчера-по-
завчера, все нормально было, вел себя обычно, тихо, спокойно».
Поехал на квартиру, адрес был известен — мы же ему квартиру
и давали. Там уже и Семичастный, и Балабанов, и судмедэксперт
Зорин вокруг застрелившегося ходят. И Зорин говорит мне: «По-
койный застрелился из охотничьего ружья», и оказывается уже два
дня как «того». Получается, я соврал, что видел его накануне. Рас-
сказал Зорину об этом, понимая, что за такой недосмотр за кадром
меня по голове не погладят. И он меня выручил: написал заклю-
чение, «продлив» на бумаге жизнь на день. «Юра, я тебя так ува-
жаю, — сказал мне Зорин, — что раз нужно, то он завтра застрелит-
ся, а не позавчера».
Вот и такое было: покойный и себе жизнь оборвал, и я мог загре-
меть вместе с ним — партийная дисциплина была очень жесткой, и
подобный случай действительно посчитали бы мне как недосмотр,

служебное несоответствие. Трудно сказать, что стало причиной и
толчком для человека к самоубийству, но, возможно, его по-особо-
му тихое поведение было признаком депрессии, в которую он впал
после своего беспробудного пьянства, но ведь и пить же бросил,
и работу дали, и квартиру, супруга собиралась вернуться. С нашей
стороны было сделано все, чтобы поддержать человека, а он все-та-
ки выбрал вот такой финал.
Иногда, когда я рассказываю истории, а, сами понимаете, вспо-

минаются чаще не печальные, а веселые, мне говорят: «Похоже, что
вы там, на партийных должностях и в министерствах постоянно
только и делали, что водку и коньяки пили». Не без того, но не всег-
да. Просто пить нужно с умом и не во вред делу. А кто не умеет — за-
вязывай. Как мой друг Леонид Ефимович Семичастный — бросил и
никогда после даже глотка пива не сделал.
В семье Семичастных было семеро детей, родом они из Крас-
ноармейска. Леонид — младший брат Семичастного, того, который
при Хрущеве дорос до председателя КГБ СССР. Два брата высоко
поднялись сначала по комсомольской, потом по партийной линии.
Владимир Ефимович сначала дорос до должности первого секре-
таря ЦК комсомола Союза, потом уже назначили его начальником
госбезопасности. А Леонид Ефимович работал секретарем райко-
ма, позже избрали его вторым секретарем Донецкого горкома ком-
сомола и в этот период уж сильно он увлекся «градусами». С ним и
беседовали, и вразумить пытались — впустую. Бузил и чудаковал под
этим делом, дошло уже до позора: в беспамятстве доставляли его на
дом. Жена Раиса взяла сына Юру и ушла.
Подруга жены оказалась более терпеливой и взялась вытаски-
вать его: осталась с Леонидом, ухаживала, лечили его, но не помо-
гало ничего, срывался. Его освободили от должности, он работал
на временных работах. Взяли его вербовщиком: поехал в Прибалти-
ку — там началась вербовка людей на шахты, но он прогулял в своем

алкогольном беспамятстве подъемные, предназначенные для за-
вербованых, судили, дали срок. Вернулся, пошел на шахту рабо-
тать — и опять продолжает пить.
И вот, с его же слов, как он мне и рассказывал, очнулся он по-
сле очередного запоя, лежит навзничь, а сквозь штору пробился луч
света, как на иконах. И прямо ему в глаза — ослепил, и он тут же
словно прозрел, подумал: «Что ж я делаю? Жизнь гроблю, стыд се-
мье, горе жене и детям со мной! И в душе, — говорил Лёня, — будто
все перевернулось». Ни грамма больше не пил! Никогда, ни при ка-
ких обстоятельствах. Вырастил с Ниной, второй женой своей сына
Игоря, жили они хорошо, мы семьями очень дружили.
Как-то раз звонок мне, сын его старший Юра: «Нужна, — гово-
рит, — ваша помощь». «Приезжай», — говорю. Заходят Юра и Роман
Алексеевич Грачев — врач солидной клиники. Так, мол, и так, помо-
гите Юрий Александрович, у отца заболело горло, уже прошли все
больницы, были у профессоров, и лучший донецкий онколог Бон-
дарь сказал, что у отца рак, но даже если начнут лечить, они не га-
рантируют ничего. Как бы отца в Москву на лечение отправить?
И тут я вспомнил, что старший Семичастный (он уже первым
зампредседателя Совмина Украины был) рассказывал, какой су-
персовременный онкоцентр в Москве построили. Тут же набираю
и прошу с ним соединить, секретарь уточняет, кто спрашивает —
я представился, и она говорит, что на данный момент невозмож-
но, он на встрече. «Где, с кем?» — спрашиваю. В Сумах, у первого
секретаря обкома партии Гринцова. Очень хорошо — Гринцова Ива-
на Григорьевича отлично знаю, прошу телефонистку переключить,
звоню ему: «Привет. — Привет. — Как дела. — Все хорошо. — А будь
любезен, у вас Владимир Ефимович, дай трубочку Семичастному —
у меня срочный вопрос». Рассказал ситуацию, передал трубку Гра-
чеву и уже он, как врач, точно обрисовал диагноз. Владимир Ефимо-
вич сказал: «Ждите». Через время перезванивает.
– Завтра, — говорит Семичастный, — первым же рейсом отправ-
ляй брата в столицу, в тот современный онкоцентр к такой-то лич-
но, она как раз там заместитель главврача, — и называет имя своей
хорошей знакомой.

И мы «в приказном порядке» отправили Леню на лечение. И что
вы думаете? Вылечили! Слава богу жил еще не один год — 17 лет еще
был с нами.
А уже когда пришел ему срок и он покинул нас, мы встретились
на поминках Лёнчика с Владимиром Ефимовичем Семичастным.
Провожая Леонида Ефимовича, все говорили, вспоминали каждый
свое. А старший Семичастный поднялся, поблагодарил всех, а об-
ращаясь ко мне, особо — за то, что был рядом с его братом в раз-
ные времена, что поддерживал, не отмахнулся, спасал, имея вви-
ду те запойные годы в биографии моего друга. А я ответил, что он
тоже спас жизнь брату, когда никто из врачей на малой родине ему
шансов выздороветь не давал. К слову, в ту встречу, когда мы былое
вспоминали за разговорами, старший Семичастный и поделился со
мной историей снятия Хрущева, к которой он имел отношение.
А ведь было, что я, прямо как мой друг Леонид, и вовсе не пил
ни грамма. Прихватила меня болячка, лечился от гепатита, врачи на
год запретили «лекарство», хотя, как выяснилось на полгода, а «на
год» — это уже Элеонора подговорила медика, чтобы он так мне ска-
зал. Год точно не пил. Но зато какое торжество устроили мне друзья
по поводу моего выздоровления — ого-го, целый театр!
Возвращаюсь я из Трускавецкого санатория, зашел в квартиру,
Элеонора встречает, а Лёня, водитель, не уходит, говорит, вас, мол,
ждут, надо бы ехать. Куда ехать? Я с дороги — дайте в себя прийти. А
Элеонора туда же: «Поезжай, раз зовут товарищи». Оказывается, они
уже от Матвы прознали, что мне «позволено», и зазывают — ждем,
приезжай в дом приезжих. Заговор целый. Ну, ладно, поеду.
Захожу, иду по коридору, а они встречают: в самой дальней зале
стоят у распахнутой двери и там красная лента перевязана на входе.
И все при параде: Саратикянц, Семичастный, Примак, за компанию
и приехавший к Саратикянцу второй секретарь Ворошиловградско-
го обкома партии Азаров.

Семен Арутюнович ножницы с подушечки берет, ленту тор-
жественно предо мной перерезают и я захожу, как фельдмаршал!
Вот так они мое возвращение отметили — целый фужер поднесли!
«Ура!» — кричат.
– Вражеская болезнь оторвала нашего друга от нас, от друзей, но
он победил ее и вернулся в дружеское лоно блудный трезвый сын!
Здравицу пьем! — торжественно произнес Саратикянц.
Вот так я вернулся в «дружеское лоно», как сказал Саратикянц,
после года воздержания. Вот же ж бестии! Но до чего ж вкусной вод-
ка тогда мне показалась — нектар! Я весь фужер выпил, чувствую —
пошла в голову: взбодрился ум, потом ласково теплом к сердцу при-
лила, потом мягко так в ноги спустилась — нега!
Даже супруга моя одобрила мое возвращение в число выпиваю-
щих, говорила: «Ты пока не пил такой скучный стал». А я ей объяс-
нял, что не скучный, просто трезвым не понимал, когда все вокруг
напьются и варнякают — вот и сидел помалкивал в компаниях, а со
стороны казался скучным и грустным.
Умела она найти позитив во всем, любила всем рассказывать
анекдот про меня: как-то прибыл я со встречи друзей, что называет-
ся «в дупель». Подвозит меня водитель машиной к дому, а там баб-
ки-сплетницы на лавках расселись — ну, мне как бы не с руки в та-
ком виде выползать. Вот я сижу и сижу, что делать Леонид не знает.
Пошел за Элеонорой, пока ходил, я задремал, впал в легкое забытье,
так сказать, сморило меня. Открывается дверь машины, а я не сооб-
ражу, кто там снаружи стоит, вижу по красивым очертаниям — жен-
щина. И я так галантно ей говорю:
— Прошу! — а Леониду командую, как гусар, — гони в посадку!
Как начала Элеонора смеяться! Потом не раз меня подкалывала
при случае, и даже дети знают и обожают смеяться над этой роман-
тической историей.

Хорошо жилось, не теряли Я с моим другом
Николаем Луневым
настроения, потому что всегда в Крыму, прилетели,
рядом были друзья и умели на раков съели.
мир смотреть позитивно. Даже в
тот день, когда меня награжда-
ли медалью за доблестный труд,
я с официального мероприятия
спешил к друзьям, у нас уже це-
лый мешок раков был заготов-
лен, билеты на самолет лететь в
Крым на выходные.
Ордена вручали в очень тор-
жественной обстановке. На-
граждали по случаю большой
даты, в связи с выполнением
пятилетнего плана и перевы-
полнением социалистических
обязательств. Человек двести
присутствовало. Лично депутат
Верховного совета УССР Дегтярев Владимир Иванович вручал. По-
сле официального награждения отличившихся со всех предприя-
тий, перешли мы в партийные кулуары и там уже получили ордена
и награды министр Худосовцев, секретарь горкома партии Шульгин,
председатель исполкома Миронов, первый секретарь горкома пар-
тии Кубышкин, и многие другие. И каждый говорил слова благодар-
ности за почет и доверие. И я вижу, долго еще ждать пока до меня
дойдет очередь, немного нервничаю — у меня же раки, и самолет,
и друзья ждут. Худосовцев заметил, тихонько спрашивает: «Что та-
кое?» Я пояснил, и он предложил вручить мне награду, дать слово
и, так сказать, не задерживать, сославшись на мои семейные обсто-
ятельства. Просто рассказал вам об этом, чтобы вы понимали — ду-
шевный человек был министр. И вот награждают, дали слово:
– Спасибо товарищи за совместную работу, — говорю я, обраща-
ясь к руководителям, — мне эта награда очень дорога, дороже орде-
на. Вот вы получили Орден Ленина, идете на праздник, встречаете

друга, а он смотрит и спрашивает — за что вам дали награду? И при-
дется долго объяснять — за что. А меня спрашивать не будут, — по-
висла пауза. — Мне не надо объяснять! Тут все написано! — говорю
им, и с гордостью указал на свою медаль. — За Трудовую Доблесть. —
Ух, как зааплодировали все!
– Сразу видно, генсек! — похвалил мою речь Дегтярев, подчер-
кнув, что знает как меня министр Худосовцев на работе «генсеком»
величает из уважения.
И в будни, и в праздники, и в серьезных вопросах, и по разным

другим случаям — мы хорошо и работали, и дружили. И с Никола-
ем Михайловичем Худосовцевым, лучшим министром из всех, с
кем довелось работать в мои министерские годы, мы с первых дней
были единомышленники.
Никогда не шли, как говорится, друг другу вразрез. Никогда не
устраивали «римские» интриги, не строили заговоры и козни за
спиной друг у друга. И сохранили теплые отношения уже и после
министерского периода совместной работы. Я со своей стороны
поддерживал и его, и семью Худосовцевых в сложные времена.
Всегда старался помочь моим друзьям. И когда супруга моего
друга Валентина Николаевна Саратикянц лежала, — сломала шейку
бедра, Семен Арутюнович за ней ухаживал, но и сам сдавал на глазах.
Элла, их дочь, удачно, как считалось, вышла замуж за сына секрета-
ря обкома Дегтярева, но разошлась: еле-еле мне удалось урегули-
ровать скандальную ситуацию — она яростно судилась с бывшим су-
пругом за квартиру, Дегтярев-младший хотел ее вытолкать ни с чем.
Потом еще беда: младший сын Саратикянца запил, ничего не могли
поделать, в этом состоянии становился как сумасшедший, третиро-
вал родителей. Это было моральное испытание: нервы матери тре-
пал, отца третировал, а ведь я помню его в детстве: был как девоч-
ка нежный, ангелочек, так и умер от пьянки — тяжело завершилась
жизнь этой семьи. Мне как другу пришлось фактически взять над

ними шефство. Хоть днем, хоть ночью мой друг звонил мне и на-
деялся в конце своей жизни лишь на мою помощь — вот такие дела.
Вместе с Семеном Арутюновичем мы хорошо работали в министер-
стве и хорошо дружили. Он очень помогал мне — через него я очень
многих людей узнал. И он никогда не отказывал не только близким то-
варищам, но и тем, с кем ему доводилось раньше работать. У нас во-
обще такого не было, чтобы иметь возможность и не решить вопрос.
Вот, например, Саратикянц поддержал бывшего управляющего
треста Владимира Ивановича Желтухина. Я поначалу не понимал, что
происходит и чего он с ним возится. А потом Семен Арутюнович мне
рассказал, что Желтухин его первым руководителем был, когда Сара-
тикянц получил первое большое назначение: после начальника участ-
ка — начальником шахты. Смешно рассказывал о том, как Желтухин
давал ему рекомендации в новой должности. Заходит Саратикянц в ка-
бинет к Желтухину, а тот сидит, газету перед собой держит, вроде как
передовицу изучает. «О! Большой жулик!», — подумал я, вспоминает
Семен Арутюнович, газета-то кверху ногами была у Желтухина. «Тебя
куда?», — коротко спрашивает Желтухин. «На такую-то шахту», — от-
вечает мой друг. Желтухин газету отложил и спрашивает Саратикян-
ца: «А ты как насчет баб?» Молодой Семен аж присел от такого, ну ни-
чего себе вопрос. А Желтухин следом: «Я тебя почему спрашиваю, там
парторг — сука, бойся его, аккуратно там веди себя. Иди работай». Вот
такое напутствие в трудовую жизнь молодому директору! На этом ре-
комендации от управляющего трестом Желтухина и закончились.
Желтухин сам тот еще ходок по женщинам был: есть истории, о
которых начнешь пересказывать и до слез насмеешься. Он сам одну
такую мне рассказал. В ту пору Владимир Иванович был помощни-
ком самого министра угольной промышленности СССР Александра
Федоровича Засядко. Но высокая должность его не останавливала и
покутить он любил. И вот как-то пригласил он друга посидеть, вы-
пить-закусить. А их красивая фигуристая официантка обслуживает
и подвыпивший Желтухин начинает хвастаться, что она — его жен-
щина. И друг тоже себе не промах, тоже давай хвастаться, что и у
него красивая подруга есть и с не меньшими фигурными красотами.
Ну, бухие уже, и Желтухин требует: «Привози свою — сейчас узнаем

чья красивее и фигуристей». И натурально эти два умника потом на
весах провели взвешивание красот.
Засядько как узнал, вызвал Желтухина: «Сволочь! Прохвост! Мер-
завец! Позорник! Ты ж по всем статьям балбес! Даже закон Архимеда
не знаешь! Кто ж так измеряет? Не на весах, а в миску с водой нуж-
но было — и вычислять. Чтобы я тебя больше не видел!»
Вот такие истории, но Саратикянц все одно к нему определенное
уважение имел как к своему первому руководителю: «При всех этих
чудачествах было чему в работе и поучиться у Желтухина», — уверял
Семен Арутюнович.
К слову, Желтухин подарил мне настоящую итальянскую мандо-
лину, хоть я и не верил, что это станет возможным. Сестра его су-
пруги Марьи Анжеловны вышла замуж за итальянца, и я попросил
Желтухина чтобы при возможности прислали мне мандолину — уж
очень у итальянских инструментов звук особенный; мне хотелось
настоящую, изготовленную руками итальянских мастеров. Вот гре-
ческая у меня есть: она другая, печальный звук. А у итальянцев —
прямо все соки жизни в звуке! Саратикянц посмеялся: «Ты б еще
“Фиат” попросил у Желтухина». Не думал, что выполнит просьбу.
Когда вдруг через время звонок: «Мы тебя с Марьей Анжеловной на
главпочтамте ждем, приходи за мандолиной!» — рапортует Желту-
хин. Прислали! «Надо было все-таки “Фиат” просить!» — подкалывал
меня потом Семен Арутюнович.
У министерства на балансе было три техникума, выпускали кадры

для орсов предприятий угольной промышленности — Докучаев-
ский, Ворошиловградский и Снежнянский. Самый крупный — Доку-
чаевский торговый техникум был основан еще Сталинским совнар-
хозом. Долгие годы его возглавлял Владимир Федорович Филатов.
За время нашей совместной работы под его руководством техни-
кум превратился в настоящую кузницу кадров работников торговли
и общественного питания.

Мы очень хорошо работали и дружили, министерство очень под-
держивало техникумы. Было создано 32 учебных кабинета и лабо-
ратории, построен новый корпус техникума, открыто отделения за-
очной формы обучения, для иногородних студентов открыли двери
общежития. Коллектив был очень сильный, надежные педагогиче-
ские кадры, до ста человек преподавателей и мастеров производ-
ственного обучения.
Педагогический состав был настолько профессионально грамот-
ный, что на базе докучаевского техникума стали функционировать
всесоюзные курсы повышения квалификации руководящих работ-
ников торговли и общественного питания предприятий Министер-
ства угольной промышленности СССР.
Филатов смог наладить взаимовыгодные отношения, и базами
производственной практики для студентов техникума становятся:
всесоюзный пионерский лагерь «Артек», рестораны в Гаграх, крым-
ские — «Таврида», «Ореанда», «Эспаньола» в Ялте, дом отдыха «Ге-
олог» в поселке Гурзуф (Крым). Техникум по праву был не раз на-
гражден знаками почета, в том числе почетной грамотой коллегии
Минуглепрома в честь 25-летия со дня основания учреждения.
Техникум в благодарность получал путевки в крымские здравни-
цы, к тому же в «Артеке» автобусы, которые возили детвору, служи-
ли не более двух лет, затем по правилам безопасности их меняли
на новые, а «старые» и списанные у здравницы выкупало мини-
стерство и распределяли на предприятия, в том числе так автобу-
сами обеспечили и техникумы. И в процессе этих рабочих контак-
тов я смог организовать путевку сыну Сергею в «Артек», о чем у него
остались очень теплые воспоминания.
Когда праздновали юбилей Владимира Федоровича приключи-
лась интереснейшая история. Накануне я возвращался из Москвы,
был на коллегии, и волновался, что, будучи приглашенным, могу
опоздать на официальное чествование юбиляра — времени было в
обрез. Выходил все время в коридор в поезде: ни сиделось, ни ле-
жалось. И вдруг смотрю: из купе выходит и прямо рукой подать —
любимый артист всей страны Евгений Евстигнеев. Я поздоровал-
ся, он тоже, разговорились. Знаменитый актер ехал с гастролями в

Юбилей директора
докучаевского
техникума Владимира
Федоровича Филатова.
Донецкий драмтеатр. Доехали, тепло попрощались с ним — и я бе-

гом помчал на юбилей к Филатову.
Очень много людей прибыли сказать добрые слова Владимиру
Федоровичу: его знали, уважали — до того времени, как он возглавил
техникум, он был секретарем волновахского райкома комсомола.
Все юбиляра благодарят, хвалят, поздравляют. И вот дают мне слово.
– Дорогой, Владимир Федорович, — говорю я. — Вот тут все ваши
гости много говорили о том, как вас хорошо знают и в Докучаевске,
и в Волновахском районе, и в Донецкой области. А скоро о вас узна-
ет… — я взял для пущего эффекта паузу, — вся страна!
Смотрю, все глаза округлили, ничего не понимают, к чему я кло-
ню. И старик тоже сидит, ждет пояснения, и я продолжил.
– Ехал я к вам, спешил из самой Москвы, и в поезде встретил ве-
ликого артиста Евгения Евстигнеева. Он заметил, что я волнуюсь.
Поинтересовался. Я пояснил: боюсь опоздать на юбилей к великому
человеку. И рассказал Евгению Евстигнееву о вас и ваших заслугах.

Он был так поражен и сказал, что готов сейчас же взяться за сцена-
рий и играть роль в фильме о вас, дорогой Владимир Федорович!
Смотрю, дед уже так расчувствовался аж плачет, и я добавил:
– Но я ему честно ответил: «Вам, уважаемый, мы не можем дове-
рить такую ответственную роль!» «Почему же?» — спрашивает удив-
ленно Евстигнеев. А я ему и отвечаю: «Да вы со Штирлицем как про-
кололись-то, а? А тут такая роль! Такой человек!»
Зал взорвался аплодисментами! Вот это было поздравление!
Вот такая очень позитивная история и позитивная дружба, и ра-
бота у нас была с техникумами.
В целом период работы в министерстве мне прежде всего вспо-

минается встречами с людьми. Я всегда поддерживал шутку, когда
руководителей моего уровня, и меня в том числе, называли «велики-
ми». На само деле все мы люди: с эмоциями, радостями, печалями,
интересами, какими бы «великими» ни были. Настоящая «великость»
на самом деле измеряется тем, какую меру ответственности готов
взять на себя человек. Объем работы у меня всегда был ненормиро-
ванный: хоть на шахте, хоть в министерстве, и люди, а не награды и
вознаграждения — на первом месте. Не знаю, как объяснить — мне
нравится помогать людям, если они на меня рассчитывают, и все тут.
В годы работы в министерстве угольной промышленности Укра-
инской ССР я всегда с радостью принимал земляков, помогал в их
вопросах, решал проблемы, внимательно относился к просьбам.
Помнил всех, с кем работал и шел по профессии, поднимался по
партийной линии. Не забыл и о Евдокии Королевой, о смерти кото-
рой узнал уже работая в министерстве. Все-таки она была великая
женщина своей эпохи, а могила ее потерялась. Местные истори-
ки потратили не один год, чтобы найти могилу Шахтерской Мате-
ри. Юрий Петрович Иванов, в прошлом — директор шахты имени
Калинина, и его единомышленники провели кропотливые поиски,
шли, что называется, по следам Королевой, вышли на меня, как ее

соратника и свидетеля многолетней кипучей деятельности знаме-
нитой труженицы. На заброшенном кладбище была найдена могила
Королевой, хотя это было непросто спустя десятки лет, но удалось —
привели ее в порядок. Поставили достойный памятник Евдокии Фе-
доровне: обозначили для поколений ее последнее пристанище.
Работая в министерстве, я пересекался с очень многими замеча-

тельными людьми, всех даже сейчас и не вспомнишь. Но были та-
кие личности, о которых стыдно было бы мне забыть — судьба вновь
свела меня с Элизбаром Онисимовичем Миндели.
В один из приемных дней ко мне в кабинет зашли три выпускника
Донецкого политехнического института. Так как они уже были рас-
пределены на угольные предприятия Украины, просьба их состоя-
ла в том, чтобы им дали направление, а точнее — перевод, в Грузию
(все они были по национальности грузинами). И фактически ситуа-
ция у них была как у меня в молодости: они хотели работать ближе к
дому. Но я им объяснил, что есть, во-первых, «Положение о распре-
делении выпускников вузов», во-вторых, их «целым отрядом» никто
не распорядится переводить. И тут один из них подает мне письмо.
Письмо на мое имя от директора Института горного дела академии
наук Грузии. Читаю — просьба о переводе трех студентов-выпуск-
ников в Тбилиси в институт. Смотрю подпись под письмом — ди-
ректор Э. О. Миндели. Вот это был привет! Я даже расчувствовался.
– Ну, ребята, знаете такую поговорку «родился в рубашке»? «Ро-
дился в рубашке» — это когда на помощь человеку приходит Мин-
дели», — говорю им. — Так вот, вам повезло, потому что отказать в
просьбе Элизбару Онисимовичу я не имею права, так как этот че-
ловек для меня не просто авторитет, он для меня как отец и ан-
гел-хранитель, он дал мне путевку в жизнь, по этой путевке я и про-
шел свой путь и дошел до вот этой должности, находясь в которой
могу хотя бы немного отблагодарить Элизбара Онисимовича за все
доброе, что он сделал для меня.

Тут же пригласил сотрудника, ведавшего делами молодых специ-
алистов, и через полтора часа сам вручил ребятам путевки-направ-
ления в ИГД АН Грузии, причем путевки (хоть я и понимал, что иду
на превышение) были с бонусами: получение квартиры, подъемные
и так далее. Я поверил сразу, что эти молодые талантливые кадры
нужны моему наставнику, что не просто так он за них замолвил сло-
во и написал письмо. И с легкой душой выполнил просьбу Элизба-
ра Онисимовича, попросив передать сердечный привет, наилучшие
пожелания здоровья, счастья и благополучия.
Примерно через месяц, секретарь сообщает мне, что на линии
Тбилиси. Я подумал, что мне звонит Отари Владимирович Кучава.
Мы с ним начинали знакомство и работали на шахте № 31: он — ди-
ректором, я — главным инженером, а потом я его сменил на долж-
ности. На момент звонка Кучава уже работал в «Метрострое» Тбили-
си, мы сохранили хорошие дружеские и рабочие связи. И я подумал,
что от него звонок, но нет — это был не он.
Поднимаю трубку, слышу женский голос — оказалось секретарь
Элизбара Онисимовича и вот она нас соединила: «Здравствуйте,
Юрий Александрович, — обращается ко мне Миндели, — благодарю,
что откликнулся на мою просьбу. Очень нам здесь нужны толковые
ребята, пора себе смену готовить».
Очень тепло поговорили, я был рад его слышать, пригласил
Элизбара Онисимовича в гости в Донецк. Решили, что, когда он при-
едет, пройдем по всем шахтам, которые восстанавливали вместе в
Донбассе. Но это был наш последний разговор с Элизбаром Они-
симовичем Миндели — его не стало, уже не судьба была увидеться.
Не знаю, кого человек должен благодарить, может судьбу, но мне

везло: у меня были разумные руководители, умнейшие коллеги, ле-
гендарные примеры, такие как Миндели, Засядько, Худосовцев — не
давившие на меня своим авторитетом; они умело направляли, до-
веряли ответственные задачи, знали, что я «свинью» не подложу,

умею принимать решения взвешено; мои предложения всегда под-
держивали — это вспоминается по прошествии лет, как тогда гово-
рили, «с чувством глубокого удовлетворения».
Министр Николай Михайлович Худосовцев полностью доверял
мне. Мог поручить и перепоручить любую из своих задач. В нашем
лице — это была настоящая работа партии и правительства, как тогда
говорили. Фактически вся министерская повестка проходила через
меня. Среди коллег так и говорили: «В министерстве угольной про-
мышленности Украины — министр Худосовцев, а в здании министер-
ства — по всем вопросам министр Макаров». Николай Михайлович
знал об этой поговорке, но совершенно не обижался, наоборот — под-
держивал мой авторитет. Часто так и говорил: «Я иду советоваться в
партком, у Макарова буду; если потребуется — там ищите». Задачи
ставились передо мной разные, а министр был спокоен за результат,
всегда знал, что, когда я занимаюсь вопросом или проблемой — ре-
шение будет и будет результат, доверял как самому себе.
Любые вопросы я решал, мы очень хорошо работали с мини-
стром Худосовцевым, взаимопонимание, поддержка, доверие — это
всегда делает работу продуктивней. Все решения профильных кол-
легий принимались после обсуждений, но обязательно с учетом мо-
его личного мнения по вопросу.
Партия уделяла большое внимание подбору кадров на местах,
о кандидате на должность выясняли все: от способностей до по-
требностей, как говорится. Я всегда был рад поддержать достойных
специалистов, никогда не подходил к таким вопросам формально:
если ко мне обращались — давал объективную характеристику, по-
рой приходилось развенчивать даже глупые слухи о человеке, кото-
рого знал лично.
Вот, например, однажды звонит мне первый секретарь Донецко-
го обкома партии Дегтярев и спрашивает о Владимире Ивановиче
Смолякове — его рекомендовали председателем шахтного комите-
та на шахту № 29, а это номенклатура обкома. Спрашивает, что я ду-
маю, достойная ли кандидатура: «Ты ж его знаешь», — говорит, а то,
мол, ходят разные байки о нем, типа не все в порядке с головой, по-
тому что «открывал бутылку водки ударом о голову».

Я хорошо знал Владимира Ивановича Смолякова как начальни-
ка участка, и откуда ноги растут у таких сказок тоже: этот факт имел
место, но был шуточным трюком Владимира Ивановича, просто ру-
чищи у него были такие огромные и сильные, что мог действитель-
но сорвать крышку, а сам делал вид, что в это время бьет бутылкой
по голове. «Ну, так это же, — говорю Дегтяреву, — просто рабочая
шутка была, кому-то делать нечего — раздули».
Хотя Владимир Иванович действительно был простым челове-
ком, мог с работягами и выпить, но с головой у него порядок был.
Как-то Владимир Иванович, когда его на уже начальником участ-
ка вместо Гуржиева назначили, засиделся в шахтной столовой с
бригадой крепильщиков, они пригласили его, обмывали, так ска-
зать, назначение — так «корешевать» старались. Выпили, засиде-
лись до ночи; уже и в ресторанчике водки не закажешь — один из
работяг сбегал за самогоном и они продолжили. И тут крепиль-
щик как заплачет: «Какой же вы хороший, Владимир Иванович! Все
пьете — любу мацепуру, а то Гуржиев только коньяк со сметаной
требовал».
Так что я заверил Дегтярева, что будет правильно избрать Смо-
лякова Владимира Ивановича: он был для рабочего человека своим,
а я всегда стоял за настоящих, простых и честных людей; если мог
поддержать или посоветовать человека — от меня никогда отказа
не было.
Моя работа в министерстве была очень насыщенной, разносто-

ронней, мелочей для меня не существовало. Руководящие кадры
были моей целевой аудиторией, от моего мнения и решения за-
висели назначения и на предприятиях, и в самом министерстве;
секретарь парторганизации — мощная должность и большая от-
ветственность. Так что прежде всего для меня важной была еже-
дневная работа с людьми. Сначала человек — вот так и не иначе. Рас-
смотрение просьб и жалоб с мест, прием граждан, руководителей

профильных предприятий, кадровая политика, ресурсы, дополни-
тельное финансирование, распределение с учетом приоритетов со-
гласно последним постановлениям партии и правительства, съез-
ды, конференции, выездные коллегии — все нужно было учитывать,
везде успевать, за всеми процессами следить, руководить, направ-
лять, чтобы тщательно выполнялись указания и политика партии.
Мой рабочий день фактически не заканчивался.
Приходилось быть внимательным и учитывать различные ситуа
ции. Но были и задачи, которые сейчас у вас вызовут только улыб-
ку, а мне всерьез приходилось заниматься! Вот одна такая, нестан-
дартная история.
Как-то вернувшись с большого совещания, проходившего в зале
Кремлевского дворца съездов, министр Худосовцевыв поинтересо-
вался: «А нельзя ли и в нашем министерском конференц-зале на
сцене для украшения подвесить подобный кремлевскому барельеф
Ленина?» И находясь под этим впечатлением, попросил меня за-
няться проработкой вопроса.
Взялся я мастеров искать, обратился в худфонд, к Гонтарю, бра-
ту Михаила Гонтаря, директора горного техникума. Донецкий худо-
жественный фонд занимался подобными заказами по бюстам, ба-
рельефам. Все отлично: встретились, нашел мастеров, приехали из
худфонда подручные сделали замеры, дали расчеты. Мастера заве-
рили: все возможно, даже такой шикарный заказ можно выполнить,
но за нами лист для барельефа — латунь только на заводе цветме-
та можно было выписать. Министр подписал все нужные догово-
ры, обеспечили проект финансами, заказали латунь — изготовили!
Повесили на специальных тросах в министерском конференц-зале
над сценой.
Веду министра и замов принимать работу. Все расселись как зри-
тели, открывается торжественно бархатный занавес — ахнули! Все,
как мечтал министр: в золотом исполнении — просто огонь!
Представление барельефа прошло, все довольны, говорят — про-
сто шикарно; впечатлил, одним словом. Проходит день или два, и
тут министр мне говорит: «Юра, все здорово, но есть одно «но»:
а чего Ленин у тебя на трамвай в окно смотрит, а не в сторону моего

кабинета? Вот в Кремлевском дворце Ленин смотрит на Кремль и
это правильно».
Я слегка опешил от такого пожелания, но виду не показываю. Как
говорится, нужно, значит учтем. Но это же целое дело, чтобы «пере-
ковать» Ленина опять нужны финансы, опять нужно лист доставать,
заключать договоры с мастерами худфонда на выполнение работ.
«Я понимаю и знаю о чем речь — я же государственный человек:
подпишу договор и «Нису» худфонду по заявке подпишу. Давай сде-
лаем как надо», — сказал мне Худосовцев.
Перековали барельеф, теперь вождь смотрел у нас в сторону вы-
сокого кабинета. «Юра, спасибо тебе: наш Ленин смотрит куда и по-
ложено смотреть вождю. Вот теперь с партийной точки зрения —
все правильно!» — сказал министр.
А старый барельеф Ильича — тот, что «смотрел не туда», чтобы
не пылился я потом распорядился отдать Гонтарю: по его просьбе,
когда он оформлял дворец культуры шахты «Красноармейская – Ка-
питальная» мы «старого» Ленина из министерского чулана, где он
хранился, достали и со всем уважением в Красноармейске (ныне
Покровске) установили.
Работая в министерстве довелось мне познакомиться с замеча-

тельными людьми, — ко мне обращались по очень многим вопросам.
Так внезапно состоялось и мое знакомство с прекрасным певцом
и композитором Поладом Бюль-Бюль оглы. Вы конечно удивитесь,
какое отношение он мог иметь к угольному министерству. Но я от-
крою вам этот секрет.
В один из рабочих дней — звонок мне, спрашивают: «Можешь по-
мочь? У нас в городе с гастролями талантливый певец Бюль-Бюль
оглы, а у него очень большое желание купить машину». И заметь-
те: такой талантище, с такой всесоюзной известностью, а просто
так автомобиль не мог купить. У меня были связи: нашел возможно-
сти и выходы, чтобы вне очереди (тогда ведь страшные очереди за

автомобилями были), и прямо с завода певцу организовал получе-
ние машины. Не о «Волге» даже речь шла: он такой скромный чело-
век был, что всего лишь о «Жигулях» мечтал.
И вот я договорился и приглашаю Полада Бюль-Бюля к себе, он
говорит: «Конечно подъеду». А моя секретарь уже же всем «по се-
крету» о певце рассказала. Полад приезжает, а его в коридорах, пока
он к Макарову в кабинет идет, все с овацией встречают — он сер-
дечно всех приветствует. Открываются двери, заходит ко мне и мы,
ну словно сто лет друг друга знаем — обнялись при встрече, сели,
за знакомство по капельке выпили. Относительно автомобиля до-
говорились, что после гастролей у нас, Полад завернет на завод и
получит свой автомобиль; ему именно с завода хотелось получить
автомобиль.
Пошли вместе в кабинет к Саратикянцу, Семен Арутюнович хо-
рошо знал отца Полада, они обнялись, повспоминали об отце певца,
Саратикянц очень душевно рассказывал о личных встречах с роди-
телем Полада и это было искреннее и взаимно.
Я пригласил Полада в ресторан: позвал певца в «Шахтер», и по-
лучилось так, что косвенно Полад стал как бы причиной одного на-
значения, и потом цепочка событий развернулась так, что у нас в
городе появился очень хороший ресторан «Вильнюс». Потому что
после того нашего похода пришлось мне искать нормальное место
работы директору ресторана «Шахтер». Расскажу как все было. По-
сидели мы в отдельном кабинете: за Поладом столько поклонников
носилось, что спасу не было. А тут еще и одна подвыпившая девица
проникла и пришлось нам чуть ли не бегством спасаться. Директор
ресторана Брагин повел нас через запасной выход, стали спускаться
по лестнице, он впереди, мы с Поладом — за ним. И тут на пути под-
нимается навстречу нам какой-то слесарь и начинает о чем-то сво-
ем очень эмоционально предъявлять претензии директору. А тот и
так уже нервничает, что великий певец чуть не попал в его заведе-
нии в конфузную ситуацию, и тут еще и этот слесарь, и как-то рез-
ко его оттолкнул что ли с дороги, чтобы дать нам пройти, а тот осту-
пился и полетел прям с лестницы. Ну, совсем уж, одно за другим! В
общем выбрались мы из ресторана с приключениями.

Полад оказался очень простым, искренним человеком и несмо-
тря на свою космического уровня популярность, запросто побы-
вал у меня в гостях. Он пел для меня, играл на пианино для моей
семьи — это незабываемо. Голос Полада — очень звонкий, легкий,
прозрачный и лирический. Слушаешь и заслушиваешься. Мы так с
ним сразу сдружились, что он чувственно говорил: «Вы такой заме-
чательный человек, вы как папа». А я ему: «Зачем же «как?» Вот дочь
моя Наташенька, женись — и буду папой». Смеялись вместе все, На-
ташенька-то еще молоденькая совсем для замужества тогда была.
Полада проводили, но дальше история по ресторану закрутилась.
Работник, который травмировалался на лестнице, чему мы стали
невольными свидетелями, пошел по инстанциям с жалобой на ру-
ководителя, и начальник отдела торговли донецкого горкома наме-
ревался снять с работы Брагина. Узнаю об этом и понимаю, что мы
с Поладом в этой истории как бы тоже косвенно, но виноваты как
участники. Некрасивая ситуация складывается, согласитесь. Позво-
нил начальнику орса, уточнил что как раз заканчивают строитель-
ство нового ресторана «Вильнюс». И предложил: «Зачем снимать с
работы человека — пусть его переназначат в другое место, чтобы все
успокоились, и никто не пострадал при этом». Одним словом, уда-
лось снять вопрос о наказании. Прислушались к моему совету и на-
значили Брагина директором нового ресторана «Вильнюс», и очень
хороший ресторан получился: с шикарной кухней, лучшими винами,
лучшим обслуживанием — а все это конечно зависело от руководи-
теля, достойно справился; потом он же стал директором гостиницы
«Донбасс», после ее нового современного возрождения; может уже
с течением времени и позабылась та история, но она была, я ее пом-
ню, а теперь — и вы знаете.
А Полад нашу встречу не забыл: прислал мне и Саратикянцу к ка-
кому-то празднику в подарок очень модные по тем временам «кей-
сы» — приятно было получить привет от такого знаменитого друга.

Были разные нестандартные истории, о которых особо не рас-
пространялись; я их тоже держал все эти годы в своей памяти под
замком, но за давностью лет, думаю, можно их рассказывать: нико-
му от этого вреда не будет, а вы с интересом прочтете.
Одну такую «секретную» историю довелось мне услышать о Ни-
ките Сергеевиче Хрущеве лично от самого Владимира Васильевича
Щербицкого. Избирали Ворошиловградский обком партии, утверди-
ли первым кандидатуру Шевченко. Как член донецкого обкома я был
участником той конференции, Саратикянц представлял министер-
ство. Ну и, как водится, после всех дел — застолье: после конферен-
ции собрались узким кругом «великие» в пансионатике на Донце.
Вот там-то Щербицкий и рассказал при всех, как слетел с должно-
сти и был переведен в Днепропетровск.
На момент, когда Петр Ефимович Шелест был секретарем ЦК
компартии Украины, а Щербицкий еще председателем совета ми-
нистров Украины, вызывает их Хрущев, спрашивает: «Можете дать
миллион пудов хлеба?»
«А мы, — рассказывает Щербицкий, — уже говорили с Шелестом
об этом: по-честному такой рекорд невозможно было дать. Шелест
толкает меня под локоть — говори генсеку, мол, ты. Я и говорю Хру-
щеву: так и так, мы обсудили — это невозможно».
– Я жду от вас миллион! — резко поставил точку в разговоре
Хрущев.
Через время едет Никита Сергеевич в Крым своим спецпоездом,
и звонок Шелесту и Щербицкому — пожалуйте на станцию такую-то,
там поезд притормозит, вас ждет генсек.
Подъехали к станции, — продолжил Щербицкий, — неизвестно
в какую тьмутаракань нас завезли, стоим возле будки стрелочника,
подъехал хрущевский поезд, притормозил, заходим, провели в вагон
к Хрущеву. Никита спиной к нам стоит возле окна, по стеклу дождь
стекает, и он пальцами постукивает по окну. Пауза затягивается —
слышно только как дождь тарабанит и пальцы по стеклу, а мы как не-
прикаянные топчемся у двери. И тут Хрущев резко поворачивается.
– Ну? Будет миллион? — грозно сверкает глазами. — Я спраши-
ваю: будет или нет?

Шелест — молчок, пришлось мне говорить, — продолжает рас-
сказ Щербицкий, — что-то промычал… Хрущев опять повернулся к
нам спиной, опять пауза затянулась, стоим — все молчок. Потом за-
говорил, словно сам с собой: «Не пойму. Этих гостей никто не при-
глашал, а они торчат здесь…» И замолчал снова. Представьте себе
эту гнетущую тишину. А мы стоим, не понимая, что же дальше де-
лать: ни сесть, ни встать, а поезд тук-тукает, едет себе дальше.
Понятно стало, что Хрущев больше с нами и разговаривать не со-
бирается — зол как черт, не по его вышло. Шелест спросил у «свиты»
как нам сойти с поезда, нас где-то на каком-то полустанке высади-
ли — как котят ссадили, и поехал Никита Сергеевич дальше себе. А
мы с Шелестом стоим как дурни в каком-то захолустье: ни машин,
ни людей, в конце концов станционный смотритель как-то связался
со своим начальством и нашли водителей».
Вот после этого и сняли с работы Щербицкого, о чем он сам нам
и поведал. Гром и молнии обрушились на голову Щербицкого — он
был разжалован и отправлен в отставку. Хотя потом он вновь был
избран председателем Совета министров УССР, а с 1972 года, после
перевода Шелеста в Москву, отправлен на должность первого се-
кретаря ЦК компартии Украины.
В тот период нам в министерстве работы еще добавилось. Рань-

ше Министерство угольной промышленности, Минуглепром, Ми-
нистерство шахтостроителей и Министерство машиностроения
работали самостоятельно, и в их структуру входили предприятия,
связанные с шахтами. Учитывая эти связи, решением Совета ми-
нистров провели объединение и ввели в Минугля шахтостроевцев,
добавив по этому направлению первым замом Александра Пше-
ничного: стало два первых зама в министерстве, а с заводов маши-
ностроения Минуглю переподчинили цеха, которые занимались
изготовлением шахтного оборудования, готовили для шахт ком-
плексы, комбайны. Другими словами: партийная организация в разы

расширилась, парткому и мне как секретарю парткома министер-
ства добавилось работы.
По поводу замов министра был интересный и во многом показа-
тельный случай, подчеркивающий, кто и какой имел настоящий вес в
министерстве, и у кого был настоящий авторитет. Присутствовал я при
разговоре Саратикянца с первым замом союзного министра — Леони-
дом Ефимовичем Графовым. Телефон был включен на громкую связь.
– Что там по такому-то вопросу, — спрашивает Графов Семена
Арутюновича. — Я же говорил, чтобы ты подписал.
– Передал Пшеничному на подпись — он первый замминистра по
этому вопросу, — отвечает Саратикянц.
Выдержав паузу, Графов говорит стальным голосом:
– Запомни, в Союзе в министерстве угольной промышленности
СССР есть первый замминистра — Леонид Ефимович Графов, это я.
А в министерстве Украинской советской социалистической респу-
блики есть первый замминистра — Саратикянц. Это ты. Других за-
мов я не знаю. Уяснил? Вот так-то! Поэтому жду от тебя решения
вопроса.
Графов интересным человеком был, старейшим руководителем
в угольной промышленности, толковым профессионалом, что на-
зывается — одним из немногих: пять раз был награжден орденом
Трудового Красного Знамени; был руководителем с характером, мог
позволить себе категоричность во мнении. Но позволял себе и бо-
лее того: ни гнев руководителя, ни уговоры товарищей, ни даже рас-
ширенная коллегия — ничто не могло его остановить, если он ре-
шал выпить. Как это было мне рассказывал Леонид Семичастный,
который уже совсем не пил и которому доверили «следить» за трез-
востью первого заместителя министра угольной промышленности
СССР Леонида Ефимовича накануне одной из коллегий у нас, на ко-
торой Графов присутствовал от союзного министерства.
Леонид Ефимович по традиции, приезжая по работе из столи-
цы, отправлялся проведать мать — она проживала здесь, в Донец-
кой области. И конечно там собирались все родственники, друзья:
большой стол, выпивка, закуска, тосты и высокий гость выпивал по
полной. Едут уже назад в гостиницу, он водителю — езжай быстрей:

«Быстрей гони!» — приказывает. Семичастный говорит, он уже по-
том сообразил, что это Леонид Ефимович хотел успеть до 22 часов
вечера в гостиницу попасть, потому как в буфете спиртное можно
было купить. Залетают они в гостиницу, Графов прямиком в буфет:
«Два по 125» (это он так норму обозначал). Семичастный говорит: «Я
ж не пью». А Графов: «Я за тебя выпью — 125», — и тут же вдул оба
стакана. И вот они уже собираются подниматься в номер, и он опять
за свое — просит: «Купи еще и вино, открой и поставь бутылку на
дальнюю тумбочку». Семичастный пытается вразумить, мол не нуж-
но, лишнее, завтра коллегия на 10 утра назначена. Но Леонид Ефи-
мович непреклонен и хитер, как и все любители выпить.
– Поставь, — говорит, — путь будет. Я не прикоснусь, — ну, и ко-
нечно приложился к вину, когда Семичастный его отдыхать оставил.
Утро, его добудиться не могут: не хочет подниматься, очень устал
после выпитого. Но надо ехать: на коллегии и руководители, и пред-
ставители ЦК Украины — никак нельзя проигнорировать. Каким-то
образом уговорил его Семичастный принять холодный душ, наря-
дил в костюм, привез на коллегию, пообещав «125».
Открывает Худосовцев коллегию. Графов с трудом держится в
президиуме, но сидит, там уже замминистра Павел Иванов «при-
сматривает» за ним. Министр предоставил слово для отчета Ивану
Тимофеевичу Кондратенко, генеральному директору объединения
«Стахановуголь», герою соцтруда, а у него на тот момент невыпол-
нение по плану.
– Лава готова, а комплекс не дают. Пятый день прошу комплекс,
а мне не дают. Если бы дали, я бы и выполнил, и перевыполнил… —
доходит он до объяснений почему да как такое произошло.
– А почему ты мне не позвонил? — спросил кто-то из завотделов.
– Раз тут вопрос не решают, — грозно вдруг вступает Графов, — я до
завтра ждать не собираюсь: вот я сейчас пойду, я сейчас решу вопрос,
позвоню — сразу будет тебе комплекс, — и на глазах у удивленного
собрания встает из-за стола и пошатываясь бочком — шасть в дверь.
Пока Худосовцев и его зам Иванов сообразили, что это за маневр,
Графов уже успел добежать до комнаты отдыха министра, ну а там,
сами понимаете, были «стратегические запасы». И вот Иванов — за

ним, открывает дверь, а Леонид Ефимович, как победитель стоит с
фужером коньяка в руке:
– О-по-зда-ли! — и одним глотком выпивает содержимое.
Вот такой он бывал, бузил, но хотя его руководство этим и возму-
щалось, но Графову прощалось, имел слабость, но и работать умел.
Я, к слову, однажды порадовал Леонида Ефимовича: в годы вой-
ны его направили работать в Сибирь, и он очень сильно там показал
себя, поднял добычу — это было большим и важным для промыш-
ленности делом. Но об этом нигде не писали, и товарищи иногда с
сомнением относились к этому факту, потому что публичных под-
тверждений этому ударному подвигу Графова у него на руках не
было — однажды он рассказал мне об этом. И вот по моей прось-
бе архивариусы нашли в энциклопедии этот факт и имя Леонида
Ефимовича было указано — я лично передал ему копии страниц и
Графов очень расчувствовался, благодарил. И я понимаю его просто
по-человечески: те тяжелейшие военные годы и все, что мы лично
смогли сделать для Родины, они для нас, для поколений, опаленных
войной — важные вехи в судьбе.
В общем, живем: где нужно — серьезно к жизни относимся, где

нужно — с юмором смотрим на события. Работаем, не ленимся. Но и
тайные враги, как оказалось, тоже не ленились.
Наш демарш, с выносом вопроса по Кагановичу на политбюро,
на время остудил тех, кто копал под нас с Худосовцевым, но давле-
ние по министерству переключилось на Саратикянца. Теперь нача-
ли накручивать по анонимкам против него, пускать слухи, что ему
«добавку» носят за то, что он выделяет деньги на новую технику во-
рошиловоградским предприятиям. Но я знаю: ему это было ненуж-
но! Его так знали и так уважали, что о чем он ни попроси — просто
по дружбе сделают. Ему никакие взятки не нужны были!
Следом приезжает уже Майборода, и по наводке Медяника спра-
шивает Саратикянца: «Ты квартиры в министерстве распределяешь

за взятки?» «Да что за ерунда», — возмутился Саратикянц: он вооб-
ще никак не влиял на эти вопросы, его подписи даже там не было.
Вот что ты будешь делать? Но как ни пытались очернить — никаких
порочащих фактов не выявили.
И вдруг из Киева объявляют: состоится политбюро ЦК компартии

Украины, на которое с отчетом вызывают Худосовцева, Саратикян-
ца и меня — Макарова. С каким материалом ехать — не объявили, то
есть вообще не понимаем какой вопрос будет основным, не сказали,
какой ждут от нас доклад. И это плохо, потому что нелогично: огре-
хов за нами не выявлено, работа идет нормально, добыча по плану,
текущие вопросы решаем, к чему тогда такая скрытность по повест-
ке политбюро? Но я ж не унывающий, я не боялся никогда кадровых
падений, так что я еще и пошутил: раз не знаем, может награждать
будут. Но коллегам было не до смеха.
Мы долго ждали в приемной вызова, на политбюро кого-то еще и
до нас разбирали. Мы подозревали, что пригласили «по Саратикян-
цу», я сказал, что готов выступать, дать объективную картину, но Ху-
досовцев остановил меня: «Не выступай: мы же не знаем по какому
точно вопросу».
Вел то разгромное для нас политбюро второй секретарь ЦК Ти-
таренко, Щербицкий не присутствовал. Никаких прямых обвинений
не прозвучало, все выступления были смазанные, ничего конкрет-
ного, вроде ругают, а за что не понятно.
Решение по нашему министерству политбюро приняло 23 фев-
раля 1974 года в праздничный День советской армии: Семена Ару-
тюновича Саратикянца сняли с выговором, Худововцеву — выговор,
мне — записали «строго указать». А за что конкретно — не понятно.
Настроение отвратное. Непростой начался период.

Когда Семена Арутюновича Саратикянца — сильнейшего профес-
сионала, мощного руководителя сняли с должности первого замми-
нистра, а потом отправили управляющим треста «Павлоградуголь»,
я, используя свою власть и возможности, поддерживал друга.
Мы очень дружили с Саратикянцем, не только как коллеги по ра-
боте: просто по-человечески сошлись, семьи наши хорошо обща-
лись. Как шутила его жена Валентина: «Вот насколько он был дея-
телен и результативен на своей должности на работе, так настолько
же, только со знаком «минус» он был полезен в хозяйстве», — она
всегда сама занималась домом, обустраивала там что-то, все вопро-
сы брала на себя.
После министерства, ему морально не просто было смириться
с понижением, и в это же время случилась в его семье страшная
трагедия. Их сын Саша заканчивал институт и Саратикянц-стар-
ший настаивал на том, чтобы он шел в шахту, чтобы прошагал на-
стоящую производственную школу. Семен Арутюнович твердо на-
стоял на этом: никаких поблажек сыну с распределением не хотел.
Единственное, о чем попросил, чтобы я устроил сына на перспек-
тивную шахту: я направил, и Саша пошел на шахту имени Засядько,
к Звягильскому. И вот однажды, когда он, молодой специалист, уже
работал начальником участка, проводил переноску транспортера
в ремонтной смене, соскочившая цепь подняла транспортер и мо-
ментальный удар в голову оборвал жизнь сына моего друга. Вален-
тина и Семен с трудом пережили эту жуткую для родителей потерю.
Семен Арутюнович ушел в работу, Валентина плакала целыми
днями, была на грани, а тут еще какой-то копач, когда она была на
могиле у сына, брякнул ей, что похоронили они сына на чужой мо-
гиле. Совсем дело плохо: она прям в истерике находилась, кинулась
ко мне, чтобы я помог организовать перезахоронение. Это тогда
очень непростое дело было: старинное кладбище уже было закры-
тым, там только в особых случаях проводили захоронения. Поэтому
только по команде горкома прошло. Я ездил лично по всем чинов-
никам, согласовал, организовывал, в итоге — перезахоронили.

Саратикянц после министерства возглавил трест «Павлограду-
голь» сменив Петра Ильича Маросина. И с этим назначением «Пав-
лоградуглю» повезло: я горжусь моим другом — «Павлоградуголь»
вышел у нас в передовые!
На то время он уже был легендарной личностью в угольной от-
расли. Работавший с 1965 года первым заместителем министра,
знавший состав министерства досконально: его проблемы, особен-
ности, а самое главное — Саратикянц знал руководителей, оказав-
шихся теперь в его прямом подчинении.
Многим будет интересно все, что связано с личностью этого ле-
гендарного человека. Родился Семен Арутюнович в городе Ереван
Армянской ССР. После окончания школы, поступил в Московский
горный институт. С началом войны в 1941 году его призвали в ар-
мию, в которой он служил до победы, участвуя в боевых действиях,
за что был отмечен боевыми наградами. В 1945 году продолжил уче-
бу в Новочеркасском политехническом институте, после его окон-
чания в 1947 году по специальности «разработка пластовых место-
рождений», работал начальником добычного участка, помощником
главного инженера шахты № 14 треста «Боковантрацит» на востоке
Украины. В 1952 году его назначили начальником шахты № 13 тре-
ста «Свердловантрацит», с 1954 года он главный инженер, управля-
ющий трестом «Краснодонуголь». В 1963 году Семен Арутюнович
становится начальником комбината «Ворошиловградуголь». В 1965
году министром угольной промышленности УССР назначают Нико-
лая Михайловича Худосовцева, а его первым заместителем — Семе-
на Арутюновича Саратикянца.
Не секрет, что все, кто прошел работу на шахтах, умеют подсо-
лить любую фразу крепким словцом, — что правда, то правда, а мно-
гие руководители, перебравшись и в высокие кабинеты без матюгов
приказа отдать не умеют, думают, что так свой авторитет усиливают.
Уверен, что и сейчас из каждой нарядной перед началом очередной
смены можно виртуозные матюги послушать, да и от других руко-
водителей в кабинетах повыше тоже. Но Семен Арутюнович имел
свой фирменный стиль — уважительно интеллигентный. Даже раз-
говаривая по телефону, когда нужно было «всыпать», он спокойным

голосом говорил: «Я вас убедительно прошу поправить дела…», или
спрашивал: «Как у нас дела?» У нас с ним была вот эта важная я счи-
таю черта: мы уважали людей, не отстранялись, а разделяли с под-
чиненными причастность к процессам.
В работе он напоминал дирижера: умел людьми так руководить,
что в итоге получался слаженный оркестр. И придя управляющим
треста «Павлоградуголь», Саратикянц в считанные месяцы сумел
преобразовать трест в производственное объединение «Павлогра-
дуголь». В январе 1975 года «Павлоградуголь» первым в угольной от-
расли Украины получил новый структурно-организационный статус.
Семен Арутюнович был очень эрудированным и обаятельным че-
ловеком. Общаясь в компании, он часто делал экскурсы в литерату-
ру и поэзию, читал наизусть стихи Расула Гамзатова, мог поддержать
разговор в любом обществе — будь то руководители, ученые или ра-
бочие. Непринужденность Семена Арутюновича располагала к себе
любого. И простому человеку, и руководителям нравилась участли-
вая простота, с которой Семен Арутюнович входил в частные и про-
изводственные дела. Такое отношение всегда благотворно влияло на
психологический климат в любом коллективе, где работал мой друг.
Больше всего в людях Саратикянц ценил порядочность и компе-
тентность. Ибо только эти качества дают возможность принимать
правильные решения. Он всегда подчеркивал, что любил людей, ко-
торые быстро схватывали его мысли, выполняя различные инже-
нерные экономические или организационные поручения.
Имея громадные связи, Семен Арутюнович решал многие слож-
ные вопросы телефонным звонком к самым влиятельным долж-
ностным лицам не только среди угольщиков, но и среди металлур-
гов и машиностроителей. Его знали и уважали во многих больших
министерских кабинетах: авторитет руководителя и уважение к
нему были настолько большими, что трудно даже представить, что-
бы ему могли в чем-то отказать. Достаточно было сказать, что про-
сит Саратикянц — и словно по мановению волшебной палочки ре-
шались многие вопросы технического снабжения.
В 1975 году 56-летнего Саратикянца назначают директором Донец-
кого научно-исследовательского угольного института (ДонУГИ), где он

использовал свой богатый практический опыт и теоретические знания,
решал важнейшие проблемы угольной промышленности, в том числе
и Донбасса. В этой должности он работал до 1990 года и продолжал
еще трудиться в этом же институте, долго оставаясь востребованным.
На своем долгом жизненном пути, занимая различные должнос
ти, наделенный незаурядными способностями, мой друг и товарищ
Семен Арутюнович Саратикянц везде и всегда был на высоте. Его
запомнили, как сильную и яркую личность. И я благодарен судьбе за
наше знакомство, дружбу и многие яркие воспоминания.
В министерстве же после того февральского политбюро, ког-

да нас с Саратикянцом и министром Худосовцевым «отпесочили»,
вместо Семена Арутюновича первым замом министра назначили
Ореста Андреевича Колесова — он до этого работал генеральным
директором объединения «Макеевуголь».
Фактически назначение Колесов получал при моем одобрении
его кандидатуры. Из ЦК Украины звонит Титаренко, говорит, что
они там как раз советуются и у него сидит Николаев, заведующий
угольным отделом. Я его давно знал, простой был человек: придя со
службы в армии так и ходил в форме, костюма не было, парень как
парень; а потом закончил партийные курсы и пошел-пошел по этой
линии, дорос до должности в ЦК, жена его Люся училась вместе с
моей Элеонорой в институте.
– Есть предложение в первые замы министру дать Колесова или
Моросина — кого выбирать, как ты считаешь? — советуется он со
мной.
– Да без разницы, — говорю. — Ну, давайте на первого — Колесова, а
Моросина просто замом, — и по этому назначению с Орестом Андре-
евичем Колесовым мы не ошиблись, хорошо работал первым замом.
Когда Худосовцева через пару месяцев после пленума 29 апреля
решением политбюро все-таки сняли с должности министра, Нико-
лай Михайлович сильно переживал, но сказал твердо: «Первого мая

на трибуне еще постою». Затем его назначили директором научно
исследовательского объединения по горноспасательному делу, там
под его руководством создали специализированную высокопрофес-
сиональную группу для аварийных ситуаций. При всех успехах на
работе это уже был конец его большой карьеры. И в таких случаях
для человека очень важно понимать, что у него, даже когда он в опа-
ле, есть надежные друзья. Запомните, наша жизнь не ограничива-
ется исключительно работой, есть вещи на порядок важнее: семья,
дети, дружба. И так сложилось, что я помогал бывшим руководите-
лям — иначе я не мог поступать.
Когда Худосовцева сняли, Колесова назначили на его должность

и Орест Андреевич стал министром. На место Колесова поставили
Всеволода Станиславовича Тарадайко, до этого работавшего глав-
ным инженером комбината «Донецкуголь».
Я возил Колесова становиться на партийный учет, завотделом
был Николай, зять Соколова: «Николай Ильич, поставь министра на
учет». «О, — говорит Николай, — еще один наш рутченковский»: рут-
ченковский — это был тогда как знак качества для кадров.
Итак, я продолжаю работать секретарем парткома министерства,
но уже с Колесовым в должности министра. И скажу откровенно, в
сравнении с Николаем Михайловичем Худосовцевым, который был
орлом, Колесов в должности министра сильно проигрывал. Мне уже
становилось неинтересно как-то: неплохой человек, но конструк-
тивно работать не получалось. Чтобы принимать решения, влиять
на результат, министру нужно иметь смелость показать самостоя-
тельность, смелость отстаивать свою точку зрения. А он для руко-
водителя такого ранга, был пассивен — исполнитель, ни одного ре-
шительного шага.
И скорей всего такой парторг как я его не устраивал: не было для
него комфорта, которого он хотел — покоя. Колесову нужен был ти-
хий человек, без влияния. Согласно «хрущевскому» постановлению,

ограничивающему временные рамки должности секретаря партко-
ма, а оно продолжало действовать, я пересидел все сроки — уже
семь лет как был парторгом в Минугля. «Пора тебе себя менять, да-
вай смену», — говорят с уважением, но фактически поджимают.
И в 1974 году, по согласованию с ЦК КПУ приказом по министер-
ству я был назначен начальником Управления руководящих кадров
и учебных заведений Министерства угольной промышленности
УССР и утвержден Советом министров Украины членом коллегии
министерства.
На утверждение ехал с Вячеславом Михайловичем Антиповым,
героем соцтруда, директором шахты № 5-бис «Трудовская»; его
кандидатуру подали на начальника техуправления. Поселились в
люксе, в котором даже рояль стоял. Он позвал к нам в гости Ива-
на Павловича Кравчука, который неподалеку от гостиницы как раз
жил, и за разговорами выяснилось, что Иван Павлович был личным
адъютантом Леонида Брежнева, и даже спасал его от вражеских
пуль: «Представляете картину: на мне кроме шинели, набухшей от
воды, два автомата, запасные диски к ним, «маузер» на боку, тро-
фейный «вальтер» в кобуре, гранаты у пояса, в вещевом мешке — су-
хари, консервные банки с тушенкой, фляга на ремне. А еще и мешок
с партбилетами. На передовой под вражеским обстрелом Леонид
Ильич вручал партийные билеты бойцам, пожимал им руки. Каждо-
му теплое душевное слово скажет, у каждого спросит приходят ли
письма из дома», — рассказывал он.
Однажды пробирались они по ходам сообщения в «Долине смер-
ти», противник методически вел обстрел из минометов. «Давайте
чуточку переждем», — предложил Кравчук. Брежнев нетерпели-
во посмотрел на часы и покачал головой. Перебегали из воронки в
воронку. И вдруг Кравчук схватил полковника за руки: «Не пущу».
И через секунду в той воронке, куда они хотели прыгнуть, разорва-
лась мина. «А я Брежнева собой прикрыл, а себя — мешком, в кото-
ром партбилеты тащил», — вот так он браво рассказывал о том, как
они на Малой земле повоевали с будущим генсеком.
– Кто ж мне поверит, что я с адъютантом Леонида Ильича водку
пил? — смеясь говорю я. Так Иван Павлович мне лично фото потом

Леонид Брежнев прислал, где он и Бреж-
и Иван Кравчук
нев — сослуживцы, в фор-
ме рядом рядком стоят. Так
что мог уже я с фото-аргу-
ментом в руках рассказы-
вать о своем знакомстве.
Прошло мое назначе-
ние и дальше я уже с ми-
нистром Орестом Андрее-
вичем Колесовым работал
в новой должности. После
Минугля Колесова назначили директором МакНИИ. Институт был
настоящей научной кузницей: сильнейшие умы, здесь по вопросам
и проектам безопасности СССР работала научная элита страны, без
преувеличения. И узнав о таком новом кадровом назначении в ин-
ституте коллектив взбунтовался против: люди не хотели «партокра-
та», у них были свои достойные руководящие кадры. Но приказом
по министерству СССР (так как МакНИИ был подчинен Москве) Ко-
лесова все-таки назначили, коллектив убедили-успокоили, это по-
следнее, что я могу вам рассказать о бывшем руководителе.
Вслед за Колесовым назначили Николая Константиновича Гринь-

ко, которого перевели к нам из союзного министерства. Там он ра-
ботал в должности начальника технического управления, и даже
успел побыть первым заместителем министра, а в 1978 году его сде-
лали министром угольной промышленности УССР.
И вот с ним, прямо скажу — ну совсем не сработались. Хотя по
иронии судьбы именно я и Семен Арутюнович Саратикянц в свое
время способствовали его продвижению и назначению на долж-
ность замминистра в нашем министерстве вместо Нырцева, кото-
рый уходил в госгортехнадзор. Это было еще в бытность министром
Худосовцева.

Когда Гринько уволили из «Ворошиловградугля», с ним там не
сработались, и он тыняясь без работы пошел к Саратикянцу, пото-
му что они вместе раньше работали в «Ворошиловградугле», Гринь-
ко тогда был главным инженером, знали друг друга. И вот он по-
шел искать помощи у Саратикянца. Так случилось, что в тот момент
нужна была как раз кандидатура на место Михаила Петровича Ныр
цева — государственного ума человек был, пошел на повышение:
был назначен председателем госкомитета совета министров УССР
по надзору за безопасным ведением работ в промышленности.
Но в первый раз министр Худосовцев вообще не одобрил кан-
дидатуру Гринько, предложенную Семеном Арутюновичем. И тог-
да Саратикянц, желая как-то помочь Гринько, пришел ко мне, чтобы
я замолвил за него словечко. «Давай, — говорит, — подключишься,
пойдем к министру, он же к тебе прислушается». Я не очень хотел,
я же этого Гринько толком-то и не знал тогда, но друг же просил.
Заходим, а Худосовцев сразу понял с каким мы вопросом, потому
что нужно было назначение уже проводить: «О, тяжелую артилле-
рию привел?», — обращается к Саратикянцу и на меня показывает.
Я понимал, что подобрать равноценного Нырцеву будет сложно,
нужен был человек очень соображающий. «Но, — говорю, — давай-
те попробуем. Семен Арутюнович дает хорошие рекомендации по
Гринько, а не справится — выгоним». Как черт меня в тот день попу-
тал, сильно сожалею, что поддержал тогда его кандидатуру. «Лад-
но», — ответил Худосовцев. Вот так и утвердили тогда Гринько.
Примерно с полгода Гринько пробыл у нас в министерстве за-
мом: тогда уже вел себя тогда высокомерно, к нему вообще стара-
лись не обращаться; в основном люди пытались решить вопросы
по работе или через Саратикянца, или ко мне шли. А потом Суту-
лого (как его за глаза прозвали) забрали начальником техническо-
го управления в министерство угольной промышленности СССР —
пробился, такой жук был. А я говорил: «Не сутулый, а горбатый»,
потому что как в поговорке «горбатого могила исправит» — а этот
именно таким и был, что его ничто никогда бы не исправило. Он
там что-то такое набузил и его отправили в наше министерство —
на нашу голову.

Вместе с Гринько заместителями министра работали Василий
Воронин, Евгений Лопухин, Александр Астрахань, Анатолий Манжу-
ла, Павел Иванов, Владислав Тарадайко. Считаю, что благодаря про-
фессионализму замов Гринько так долго и сумел удержаться в крес-
ле министра и рапортовать об успехах.
Назначение Ефима Леонидовича Звягильского на шахту имени

Засядько состоялось при Гринько. Искали кандидатуру на долж-
ность директора шахты имени Засядько, первоначально она назы-
валась «Ветка-глубокая». Но было непросто выбрать человека, ко-
торый бы устроил всех: кого ни предложу — разные мнения, никак
не выходило согласовать. Гринько уже Саратикянца подкалывать
начал при встрече, мол, твой друг Макаров не может кандидатуру
выбрать.
И тут я пересекся с Николаем Луневым, поговорили о том как дела,
то да се, я очертил ему ситуацию и фактически он мне и напомнил о
Звягильском. Он с ним работал когда-то: «Да пойдет он будь здоров!
Только скажи! Такая шахта — рекой добыча. Чтобы стать героем — аж
бегом согласится!» — заверил меня Лунев, характеризуя Звягильского.
Это был вариант, потому что его кандидатуру не нужно было
специально согласовывать, он уже работал директором шахтоу-
правления «Куйбышевская». Вызываю Звягильского и спрашиваю,
как он смотрит на то, чтобы пойти управлять перспективной шахтой
имени Засядько. Мог и не согласиться, у него все устойчиво было.
«Если доверите — все сделаю, будем работать, согласен!» — под-
хватился аж со стула: стоит, подобрался весь, даже при всей своей
комплекции, как солдат вытянулся по стойке смирно. Видать сразу
просчитал, что шахта станет для него лакомым куском. Звоню ми-
нистру Гринько, сказал, что есть кандидатура, предложил Звягиль-
ского, министр переспрашивает: «А пойдет?» «Уже пошел!» — отве-
тил я. Звягильский его устраивал: они сработались — видать нашли
общие интересы.

И три десятилетия Звягильский руководил шахтой, считался
одним из «красных директоров». Когда советскую систему нача-
ли расшатывать, коллективам предприятий разрешили брать свои
«фабрики и заводы» в аренду с правом выкупа, главами многих та-
ких арендных предприятий становились старые советские директо-
ра, и по сути, они являлись их хозяевами. Собственно, и Ефим Звя-
гильский стал неофициальным владельцем шахты имени Засядько.
Факт остается фактом: убыточное угледобывающее предприятие он
превратил в передовое и прибыльное. Шахта имени Засядько ста-
ла одной их немногих самоокупаемых, не нуждающихся в дотаци-
ях шахт Донбасса. Судьба этого предприятия в течение нескольких
десятилетий была неотделима от его собственной. При нем шах-
та стала своеобразным государством в государстве, в котором ра-
ботали практически все отрасли экономики и социальной сферы. В
состав предприятия входила агрофирма с собственными теплица-
ми, пастбищами, птицефермами. А в сети фирменных магазинов от
шахты продавались колбасы, яйца, молочная продукция, хлеб и ово-
щи собственного производства.
Внешне у Звягильского все выглядело красиво, но внутри цари-
ли нарушения. При чем сообщения об этом стали поступать уже в
самое ближайшее время после его назначения: в ЦК КПСС пришла
анонимка, которую переправили разбираться в ЦК КПУ, а потом
спустили в наше министерство и там вопрос на вопросе и возмуще-
ние: кого вы назначили? Он вор! И пошла писать губерния, как гово-
рится: про дома, гостиницу, магазины, аферы с подарками и авто-
мобилями. При чем так четко и грамотно все расписано до деталей,
что было понятно: не с потолка и не слухи, а написал кто-то знаю-
щий процессы изнутри со знанием дела.
На шахте объявили собрание по факту письма, но Звягильский
накануне всех так подготовил, что работяги стояли за него: «Отец
родной, наш батя, он наш, он за нас», — кричали из зала. В итоге,
согласно протоколу собрания, директор ни в чем не виноват: фак-
ты не подтверждены, коллектив за Звягильского — видать все грехи
рублями закрыл. Ничего не сделаешь, сдал я этот протокол мини-
стру Гринько — на этом все и спустили на тормозах. Потом стали и

публичные статьи появляться о деятельности Звягильского: вскры-
вались факты, нарушения, но он был «непотопляем» — умело нала-
дил себе щит и тыл.
Объективно нужно сказать, что шахта при Звягильском не только
приносила немалую прибыль своему руководству, но и давала хоро-
шие заработки простым рабочим. Ни одно угледобывающее пред-
приятие не платило таких высоких зарплат, как шахта Засядько,
особенно на передовых участках; шахтеры в очередь писались, что-
бы попасть «к Фиме» на работу. Но какую цену платили люди — всем
известно. В шахте случались аварии, вызванные самовозгорания-
ми, обрушениями и взрывами метана. В 2007 году произошла самая
крупная авария: из-за взрыва метана погиб 101 человек. Ефиму Звя-
гильскому трудно дать однозначную характеристику, он и был фи-
гурой неоднозначной. Одни до сих пор относятся к нему с огром-
ным уважением, другие наоборот — ненавидят.
Всем известно, Ефим требовал добычу сверх плана, а добыча
сверхплана — значит и газа в лаве «сверх плана» в разы больше, и
превышение по газу постоянно было, отсюда и постоянные взры-
вы и трагедии. Аварии с летальным исходом случались регуляр-
но — страшное слово, но другого не подберешь. Сейчас его считают
легендой шахтерского края, да, он стал большой личностью, «дино-
завром» украинской политики, единственным человеком, который
был депутатом Верховной Рады Украины восьми созывов. Но какой
ценой заплачено за все победы и успехи Звягильского точно знают
только те семьи, у которых забрала шахта сыновей и мужей.
Министр Гринько любил снимать людей чужими руками: «Мне

некогда, занимайтесь!» — таким хамским тоном всегда раздавал
свои указания. «Снимай Чебанова!» — приказывает. «Как я могу его
снять? Он замминистра, это ваш уровень. И за что снимать? Рабо-
тает достойно человек», — отстаиваю Чебанова, но министр свое —
решайте! Тогда я решил хотя бы предложить коллеге нормальную

должность, и выяснив, что освободилась вакансия, направили Че-
банова от министерства в зарубежную командировку по обмену
специалистами в дружественную страну. Позвал Чебанова на разго-
вор, так мол и так — вот открылось место, соглашайтесь, уважаемый
коллега. «Так что, это мне звонок?» — спрашивает он меня. «Сами
понимаете, соглашайтесь, еще и заработаете хорошо», — дал я совет.
Николая Сафоновича Сургая без объяснения причин тоже тре-
бовал вычеркнуть из резервного списка. Я говорю, это невозмож-
но, это номенклатура ЦК, если у вас есть основания — вам нужно
аргументировано обращаться в ЦК по такому вопросу, а не ко мне.
А причина негласная понятна была: Гринько не устраивали такие
сильные кадры, не нужны ему были руководители имеющие соб-
ственное мнение по вопросам и умеющие свою правоту отстаивать,
а накануне как раз была ситуация, что Сургай на коллегии отстоял
свою точку зрения и приняли решение, прислушавшись к Сургаю,
а не к Гринько. Вот он и затаил злобу и тут же хотел наказать, да не
вышло: Сургай был кадровым резервом по линии ЦК. К слову, имен-
но Николай Сафонович сменил Гринько на посту министра и очень
достойно руководил министерством в очень сложные для угольной
отрасли Украины времена.
А Георгия Ивановича Маркова вообще три раза Гринько требо-
вал снять.
– Разобраться нужно с твоим другом и кумом, — говорит мне
Гринько.
– Друг или кум — это ни при чем, он отлично работает, — отстаи-
ваю Маркова.
– Решай! — приказывает.
Но я твердо докладывал: мотива для снятия не было, о чем рас-
писывались и местные партийные руководители в обкоме; обком
был за него. Львовско-Волынский каменноугольный бассейн тогда
как раз развивался, объединение при Маркове замечательно работа-
ло, я лично вручал Георгию Ивановичу переходящее Красное знамя
министерства за высокие показатели в работе и первое место в соц
соревновании по добыче. Марков с местными людьми сработался
очень хорошо: умело настроил режим работы с учетом праздников

Вручение переходящего и традиций западной Украины, у него ни конфликтов, ни прогулов в
Красного знамени
объединению
коллективе не было, никакого ущерба добыче — на все сто работает!
«Укрзападуголь». Но Гринько это без разницы, а все потому, что Марков не хотел
Вручаю знамя
генеральному директору
воровать и не мог поэтому выполнять «просьбы» Гринько, а тот да-
Георгию Ивановичу вил и требовал, чтобы в обход закона Марков фондовыми матери-
Маркову.
алами, лесом, цементом и прочим обеспечивал родную гриньков-
скую деревню, где жили его родственники и кумовья. Но Марков
был очень честным и порядочным человеком: ему молока свеже-
го принесут — и то он стесняется, а тут целую схему его вынуждали
проворачивать.
Меня по телеграмме из ЦК включили и вызвали для участия в
комиссии по подбору кадров на сибирских объединениях, и пока я
был в командировке, ездил с комиссией на Сахалин, Прокопьевск,
Кемерово, все-таки Гринько каким-то образом в обход меня снял
Маркова.

У него была какая-то иезуитская прям особенность: снял и забыл
о человеке, словно вычеркнул из жизни. Я, как мог поддержал Ге-
оргия Ивановича после снятия, настоял и в министерстве его взяли
районным инженером в производственное управление, дали квар-
тиру, но уровень задач в сравнении с прошлой должностью, сами
понимаете, — мизерный.
Вместо Маркова, которого считаю незаконно сняли с должно-
сти, Гринько поставил более удобного для себя Анатолия Кизуба,
который сильно пострадал от такого назначения — в итоге за взят-
ки и злоупотребления на него завели уголовное дело и посадили,
было подозрение, что неспроста он налево пулял «Волги», которые
Гринько прислал «на продажу трудящимся». Эти поставки автомо-
билей министр подписывал.
А вот поставки оборудования на шахты с маломощными пласта-
ми с подачи Гринько снизились до нуля. Фактически еще когда он
был в техотделе союзного министерства, а значит при его участии,
перестали выпускать комбайны для шахт с маломощными пластами.
Пренебрегать углем — неверное решение, к тому же я всегда на-
стаивал, что при правильной технологии и механизмах и на мало-
мощных пластах можно отличную добычу давать. У меня есть на-
глядный пример: когда я был директором «Лидиевки», нам нужно
было подать кандидатуру на героя соцтруда, мы выдвинули маши-
ниста комбайна «Донбасс», но нам не пропустили его, по каким-то
данным у него была не очень чистой биография, вроде бы работал
при немцах хоть и на шахте, но на немцев — так объяснили. И мы
подали другую кандидатуру — машиниста комбайна «Шахтер» Мя-
сищева, который работал именно на маломощных пластах и давал
добычу сверх плана, и работал с такими результатами, что на ге-
роя соцтруда подавать можно. И мы подали, утвердили и наградили.
Это как-раз-то и доказывает, что все аргументы против маломощ-
ных пластов и закрытие выпуска спецкомбайнов для маломощных
пластов — это как минимум недальновидно. И таких недальновид-
ных решений становилось все больше и больше.
Я тяжело переживал это время: видеть, как все начало рушить-
ся, — было невыносимо. Там, где мог повлиять, я прикладывал

все усилия и останавливал вредные решения этого зарвавшегося
на высокой должности человека. Вот, к примеру, мне удалось со-
хранить шахту в украинском селе Коваливка — взял такую ответ-
ственность на себя; хотя Гринько хотел ее просто закрыть, потому
что она, видите ли, слабенькая и показатели ему портит. 241 шахта
тогда была в министерском подчинении, и вот надо же было, что
именно эта одна ему помешала. Располагалась та шахта на запад-
ной Украине, и вроде как действительно была лишней для мини-
стерства, потому что у нее совсем низкие были показатели; но он
же ее закрыть вознамерился не из-за дотационности, а чтобы ему
было хорошо, чтобы у него картинка красиво выходила по добыче,
а о людях он совсем не думал. А шахта выполняла очень важную
местную функцию.
Я всегда помнил, что шахта — кормилица для людей: это зарабо-
ток, достаток в семьях, благоустройство шахтерских поселков. И я
понимал: закроем шахту — и там все пойдет прахом, люди останутся
без работы, поселок захиреет. Но Гринько все таки посылает меня
закрыть шахту. Спорить без аргументов было бессмысленно, и я по-
ехал разбираться. Сначала в Ивано-Франковск заехал в областной
комитет, зашел к заведующему промышленным отделом, разобрал-
ся, выяснил, что шахта работала ровно настолько, что обеспечивала
потребности поселка: на ней работали люди и из других поселков,
шахта кормила семьи, давала топливо во дворы людям, для мест-
ных организаций, поликлиники, местной ТЭЦ и так далее — реально
приносила пользу. В Коваливке добывали уголь, благодаря которому
работала теплоэлектростанция, и могли освещаться Ивано-Фран-
ковская и часть Черновицкой области.
Поехали в Коваливку, побывали в шахте: она действительно была
сложной, дотационной; но уголь был энергетическим, залегал ко-
рытообразно — с одной стороны пласт выходил в речку, и с другой
стороны тоже была речка. Вода из этих рек сильно заливала шахту,
не давала возможности качественно механизировать производство.
Но при том, что труд был очень тяжелым, люди отстаивали шахту:
она была очень важна для местных, это был стабильный заработок.
Была даже частушка:

Ковалівка п’є, гуляє, працює та курить,
Ковалівка має гроші — нічим сі не журить.
Еще интересный факт рассказали старожилы: здесь после войны
при добыче угля были найдены остатки мамонта, их сразу перес-
лали в Москву. Не знаю точно из этого села или из одноименного,
но впервые в истории Украины сельская команда «Колос» из Ко-
валивки завоевала путевку в Лигу Европы 2020/21 — вошла в исто-
рию украинского футбола. И когда я смотрел матч с этой командой,
очень ярко вспомнилась та моя командировка, село, люди, жившие
и работавшие на шахте в Коваливке.
И вот мы собрали собрание с партийцами, местными жителя-
ми — они целыми семьями пришли, с бабками и детками. И так все
там грамотно закрутили, что приняли единогласное решение и сбе-
регли шахту для людей и для поселка. Она была нужна. Не Гринько,
а людям нужна.
Одно только несколько меня обескуражило в той командировке.
Уже после всех дел поехали мы на рыбалку, природа — словами не
описать какая! В реке форель-красавица плещется — аж выпрыгива-
ет. Чудесный день провели. А в финале случилось то, что меня по-
разило: местный лесничий, но не простой, а руководитель лесного
хозяйства, уже не помню по имени, в высоком чине, чуть ли не гене-
рал, стоит в стороне и слезы у него текут. «Что такое, друг, товарищ,
брат, — спрашиваю. — Что случилось?» А он знаете, что ответил? «Не
могу не плакать, як подумаю, шо нас пятьдесять мильонив украин-
цев, а нами москали правят…» — я аж опешил: как так, ведь он вы-
рос в СССР, образование получил, до таких чинов дослужился, весь
обеспеченный, семья обеспеченная, и что, почему он так рыдает, о
чем, откуда эта боль в его душе? Для меня это тогда было уму непо-
стижимо. Но это была уже не моя, а его история жизни.
Завершив дела по Коваливке, вернулся в министерство, у меня

там своих вопросов из-за министра хватало. Конечно Гринько хотел

от меня избавиться, более удобного для себя человечка хотел: я не
кланялся ему, не подносил и не доносил, как многие в новом окру-
жении, имел свое мнение, отстаивал правильные решения.
Вот к примеру, Гринько поддерживал совершенно бессмыс-
ленную практику — так называемое недельное кураторство. Нуж-
но было от министерства на неделю выезжать в объединение и там
обязательно наставлять директора, как ему работать. Гринько счи-
тал, что без «вказивков» шахты план не дадут.
– Пустое времятратство, — говорил я.
– Ну, хорошо, тогда поделись опытом, что же правильно будет
делать? — решил он меня с подковыркой испытать.
– Не мешать работать — будет правильно, — высказался я
категорично.
– Что ж, вот и проверим на деле ваш опыт, — говорит Гринько и
посылает меня с задачей в объединение «Ворошиловградуголь», ко-
торое начало хромать по добыче.
Поехал я в объединение к Ивану Александровичу Григорьеву.
Дельный руководитель, фронтовик, то что он после ранения без
глаза остался, не мешало ему видеть все на своем предприятии: он
и без меня хорошо знал что и как ему делать, чтобы добыча шла.
И вот поехал я и в первый же день своей инспекции сказал руко-
водителю: «Иван Александрович, у меня для тебя большое и важное
задание, министр отправил меня по вопросу добычи в твоем объ-
единении, — и рассказал ему как все происходило. — Сделай так,
чтобы, когда я буду уезжать, ты перевыполнил план».
И я, что называется, всю свою «кураторскую неделю» просто не
мешал ему работать — и это моя принципиальная позиция была. Уж
не знаю, как ему это удалось, но вернулся в министерство я с отлич-
ным отчетом: «Ворошиловградуголь» и выполнил, и даже перевы-
полнил план по добыче!
И когда я вернулся и доложил, что объединение увеличило до-
бычу, Гринько аж зубы сжал. «А что ты сделал, — спрашивает, — для
этого?» Я и рубанул: «Ничего! Просто не мешал работать!» Все, кто
присутствовал, рты открыли, смотрят — а что ты мне скажешь: вот я,
вот мой рецепт, вот вам результат — план выполнен, объединение

больше не «хромает». Так я доказал, что я прав, и это недельное ку-
раторство — бессмысленная трата времени, от таких командировок
только пыль в глаза, а я так не любил. И получалось, что для нового
министра я был занозой, которая не давала покоя.
Он постоянно ставил меня в какие-то ненормальные ситуации,
даже из простых задач делал сложные, как-то все через нервы ра-
боталось. Вот как с той поездкой на празднование юбилея старей-
шего Днепропетровского горного института. Министерство полу-
чило приглашение, а министр сам решил не ехать, и буквально за
несколько часов до самого начала мероприятия озадачивает этим
меня. За такой срок самолетом вовремя не долетишь, а мне на ма-
шине нужно успеть. А дорога павлоградская — дрянь, вся в ямах, не
разгонишься, до Новомосковска — никудышная совершенно, по ней
неспеша-то ехать задолбаешься, а у меня нет времени, и нужно ле-
теть. Хорошо, что у меня был такой водитель, машина у него стояла
заправленная — Лёнчик втопил на всю. И где-то на полпути выска-
кивает из посадки на трассу нам наперерез тракторишко. Лёня — по
хлебам, еле вывернул, чуть не разбились. Примчались, а меропри-
ятие уже началось, но я успел: меня объявили, я выступил и вру-
чил приветственный адрес от министерства. Я-то справился с зада-
чей, но ведь все же можно было и спокойно организовать — Гринько
было наплевать, он как издевался. Уверяю вас: это не просто моя
личная неприязнь к отдельной личности.
Я умел отстаивать себя и свою позицию, умел работать: слож-
ность задач меня никогда не останавливала, а вот глупость, чужой
непрофессионализм, несправедливость и хамство всегда делали
меня непримиримым и еще более принципиальным. Я не шел на-
пролом, не махал шашкой как революционер — работал спокойно,
без скандалов. Но считаю, что, имея за плечами 50 лет шахтерско-
го стажа, со знанием дела давал правильные оценки и советы, гра-
мотно делал свою работу как профессионал, который знает спец-
ифику работ и подчиненные министерству шахты словно свои
пять пальцев.
Никогда не был кабинетным бюрократом и партократом, никогда
не любил всю эту непродуктивную возню, которую развел Гринько,

и, работая в министерстве, предпочитал чаще быть в командиров-
ках, на предприятиях. Это помогало реально держать руку на пуль-
се, изучая обстановку на местах, я мог со знанием дела выносить на
коллегию вопросы, которые были актуальны. Так что приходилось
отстаивать правильные решения.
Так, я был категорически против добычи угля на маломощных
пластах путем выемки горной массы комплексами «Донбасс». Если
мощность пласта, допустим 0,6, а комбайн рубит до метра и больше,
потом всю массу отправляют на обогатительную фабрику, и вместо
чистого угля, всю массу обрабатывают — разве это разумное реше-
ние? Такая обработка на обогатительных фабриках только увеличи-
вает себестоимость. Это было нерационально, я настойчиво пытал-
ся растолковать это. По моему субъективному мнению, обогащение
горной массы было неоправданно затратным ресурсом, требовалось
строить новые обогатительные фабрики — а это все время, финан-
сы, затраты рабочих рук, а можно было добывать чистый уголь и на
маломощных пластах. Но при всем своем влиянии я не мог решить
этот вопрос, это был уровень ЦК. Какие-то непрофессиональные
силы все-таки победили, и на шахтах продолжали вести выемку та-
ким нерациональным способом.
Второй вопрос, поднимавшийся мною, касался себестоимости
угля: на тот момент она и так была очень высокая, все работы ложи-
лись на стоимость тонны угля, разница погашалась за счет дотаций.
И тут какая-то «ученая московская знать» предложила просто дори-
совать цифр в цену угля — сделать его дороже для потребителя, что,
по их логике, поможет сократить дотации шахтам. Но разве это ре-
шение? Они что, не понимали, что тогда и метал, и сталь, которые
нужны опять же нам, горнякам, станут дороже для шахт? Получался
замкнутый круг, а не решение проблемы с дотациями. Но новым ру-
ководителям хотелось побед только на бумаге, они не думали даже
на полшага вперед, все решения принимались словно без прора-
ботки; я не мог понять — они слепы, глупы или это цинизм такой?
Конечно «профессионалам-временщикам» совершенно не нрави-
лось, когда я говорил о таких вопиющих недальновидных решени-
ях, давил их глупость аргументами и фактами. Но молча я не мог

отсиживаться в президиумах, такой характер: вижу, как нужно сде-
лать правильно, значит обязан сказать, исправить, сделать все, что
в моих силах.
Были и такие случаи за время моей работы в министерстве, что

могли прогреметь на всю страну и разрешить ситуацию выпадало
мне. Как, например, когда горняки забузили на енакиевской шах-
те «Юных Коммунаров», или как ее называли — «Юнкоме». Она из-
вестна тем, что в ней на глубине около 900 метров между угольны-
ми пластами «Девятка» и «Кирпичный» был произведен ядерный
взрыв. При взрыве образовалась капсула с оплавленными до стек-
ла стенками, в которой скопилась вода с радиоактивными строн-
цием и цезием. Она получила название «объект Кливаж», прохо-
ды к ней были замурованы бетонными перемычками. Взрыв был
экспериментальным, шахта «Юнком» была самой загазованной в
СССР и физики думали с помощью такого «острого эксперимен-
та» избавиться от газа в горных выработках. Не раз заявлялось, что
это было сделано для того, чтобы снизить частоту внезапных вы-
бросов угля и газа, которые имели место, и таким образом повы-
сить безопасность отработки угольных пластов для шахтеров, но
вариант, что это «разработки военных ядерщиков» продолжает
иметь место. Работы по объекту «Кливаж» проводились институ-
том ВНИПИ промтехнологии. Точные данные о величине заряда
остаются секретными.
И на тот момент именно радиация стала причиной бузы, вырос-
шей из слухов, что якобы после научного взрыва, которым пробова-
ли победить метан, в шахту только спустись — и тебе гаплык.
Люди не хотели ехать в смену, слухи множились, назревал скан-
дал. Если бы шахтеры не вернулись в забой — по голове не по-
гладили бы никого. Сейчас бы такое противостояние назвали за-
бастовкой, но на самом деле, когда разобрались на месте — буза
чистой воды.

Позвонил мне замминистра СССР Федор Федорович Кузюков,
рассказал, что поступают письма-жалобы. Срок консервации после
атомно-взрывного эксперимента закончился, все проверки прошли,
ни один дозиметр не показал превышения, опасности радиации не
было. Чтобы успокоить людей и прекратить слухи, создали комис-
сию, привлекли ведущих научных работников, медиков, поехали
в «Орджоникидзеуголь», на месте разбирались с ситуацией очень
тщательно. Комиссия съездила в шахту, объявили собрание: есть во-
просы — приходите, будем объяснять.
На собраниях с коллективом я, представляя министерство, лич-
но разговаривал с горняками, убеждал, приводил аргументы. Люди
разобрались, получили четкие пояснения, обошлось без эксцессов,
договорились по-хорошему.
Фактически мы подтвердили официальные данные, уровень ра-
диоактивности в горных выработках и шахтных водах за период на-
блюдений находился на фоновом уровне. Работы в шахте продол-
жились, и велись, если я не ошибаюсь, вплоть до 2002 года, когда
она, как неперспективная была закрыта. Хотя, прямо скажем: та по-
пытка выдавить метан одним взрывом была научным блефом, о чем
многие геологи предупреждали, в том числе и жена министра Ху-
досовцева; она аргументированно выступала на московском сове-
те как специалист по этому вопросу, настаивала на том, что взрыв
не снизит напряжение в горном массиве, не поможет повысить без-
опасность отработки угольных пластов, была против эксперимен-
та, но опыт с применением ядерных технологий все равно провели.
В общем одни экспериментируют — а ты улаживай за ними. Но
моя душа была спокойна — той осенью после выводов комиссии,
шахтеры получили не просто разъяснения, но и дополнительные
блага: расширили ассортимент в меню шахтной столовой, работ-
никам стали выдавать бесплатное молоко, увеличили количество
санаторно-профилактических путевок для семей шахтеров, шахту
полностью обеспечили самыми точными и современными на тот
момент измерительными приборами. Для меня все это было важ-
ным: шахтеров смог успокоить, развеял домыслы, вернул людей в
нормальный ритм на рабочие места, то есть справился со сложной

ситуацией без бунтов и последствий. И плюс — министерство при-
няло решение о необходимости расширить пакет социальных благ, а
это, как понимаете, незапланированные финансы, но деньги нашли.
Как раз после моего участия и завершения работы комиссии на

шахте «Юнком», о которой я рассказал выше, произошла ситуация,
косвенно повлиявшая на судьбу страны — не меньше. Сразу скажу,
что это был в буквальном смысле случай, через который я действи-
тельно повлиял на назначение человека, но дальше свою судьбу он
выстраивал сам.
Расскажу вам для истории о том, как Виктор Федорович Януко-
вич, попав в поле моего зрения — фактически по моей протекции,
получил должность заведующего автобазой нашего министерства,
что можно считать началом его похода в большую политику. И хотя
он теперь теоретически бывший президент Украины, но кто знает —
стал бы он им вообще, если бы не тот случай.
А дело было так: после завершения работы комиссии на «Юнко-
ме» для нас «великих», как было заведено в то время, после пло-
дотворной работы организовывали обед в ресторанчике в Енакиево.
Сели уже за стол: я, рядом замминистра Федор Федорович Кузю-
ков и генеральный директор «Орджоникидзеуголь» Николай Фомич
Семченко. Подняли тосты, выпили за партию, за рабочий класс, за
успешное завершение дела. И тут Семченко мне тихонько говорит,
что им самим не удобно звать, и просит, чтобы я как-то сказал зам-
министра, что они организовали шашлыки с выездом на природу.
«Федор Федорович, тут такое дело, шашлык приготовили, а он
пропадает, может мы вместо того, чтобы столовские котлеты есть,
поедем и шашлык попробуем?» — с юмором передал я приглаше-
ние; он согласился — поднимаемся, едем.
И вот выехали, принимают нас «на шашлыках». Там, с осозна-
нием сделанного дела, обсуждали уже в неофициальной обстанов-
ке вопросы, вели разговоры, просто по-дружески общались и так

далее. Сидим на коврах, расстеленных на траве, кушаем-выпива-
ем компаниями, подходит к нам «великим» статный красавец. В ка-
ждой руке держит по четыре шампура. Я глянул на него и спраши-
ваю Николая Фомича: «Где это вы такого повара-гренадера нашли?»
А он говорит: «Это не повар, это наш очень толковый начальник ав-
тобазы — Виктор Янукович».
«Отлично, — говорю, — нам как раз в министерстве тоже директор
автобазы нужен. Пойдешь?» — звал я его на аппаратную должность,
там зарплаты не абы какие хорошие были, мог и отказаться. Но Вик-
тор Федорович ответил сразу: «Если Фомич не против, я бы пошел».
И через четыре дня Янукович уже был у меня в кабинете, я пе-
репоручил его руководителю профильного управления, затем его
представили замминистра, и он принял должность начальника ав-
тобазы министерства угольной промышленности Украины. Ну, а
дальше он уже без моего участия сам пошел: обрастал связями, нуж-
ными должностями. Мне позванивал, не терял связь, просто инте-
ресовался как у меня дела, а я у него, но мы не афишировали наше
знакомство. Да вы и сами его путь, наверняка, знаете: и на полити-
ческий олимп, и дальше — в эмиграцию.
Была у нас с Виктором Федоровичем еще одна встреча, в само-

лете — как раз в тот час, когда его выбрали Президентом Украины,
но инаугурация еще не состоялась, поэтому он из Киева направлял-
ся в Донецк непрезидентским самолетом; с ним летел мэр Донецка
Лукьянченко, супруга, может еще кто-то, я не обратил внимание. А я
вместе с дочкой Наташенькой попал в этот «депутатский» самолет,
потому что мой зять узнал, что накануне в нем появились места, и
мы, обменяв билеты, решили вылететь на день раньше.
Еще на посадке в самолет Виктор Федорович, увидев меня, при-
ветственно помахал рукой. Потом, уже в самолете, подошел, при-
обнял за плечо, мы поговорили, вспомнили моего «пожизненного
водителя» Леонида Петровича Матву, известного всему Донбассу и

Украине мастера спорта международного класса, двукратного чем-
пиона СССР, чемпиона мира по бильярду. Проработав со мной про-
стым водителем не один десяток лет — 33 года (!), Леонид Петрович
отдавал все свое свободное время бильярду. Он был спортсме-
ном и тренером милостью божьей. Скромность, добросовестность,
чуткость, ответственность — его главные черты. Я любил и ценил
его человеческие качества. Он для меня был не просто подчинен-
ным, а добрым и отзывчивым другом. Для меня он всегда был про-
сто Лёня, даже когда его уже Леонидом Петровичем заслуженно ве-
личали. Матва, став профессиональным спортсменом и тренером,
пользовался большим авторитетом и уважением со стороны всех,
кто его знал, работал и общался с ним. И он с большим уважением
относился ко мне. Я всегда с теплой улыбкой вспоминаю как Лёня
поднимал меня даже в простых разговорах до самых «высот»: когда
я был парторгом в министерстве, он говорил — «мой Макаров глав-
нее всех замов и министров, потому что у него дела на всех»; когда я
стал заведовать кадрами — «Макаров главнее всех, потом что реша-
ет кого назначат». А когда я стал директором института, и там у него
Макаров всех главнее выходил, потому что «он всех учит».
За всем этим нашим разговором с Януковичем со стороны на-
блюдал мэр Донецка Лукьянченко, видимо не зная кто я такой и по-
чему мне такой почет и уважение. А тут еще стюардесса, приметная
такая девушка, мы с ней не раз летали с моим зятем Аликом, запом-
нились друг другу, проходя по салону и спрашивая кто что изволит
выпить-закусить, поравнявшись со мной, говорит: «Вам как всегда?»
Ну, все! Смотрю, у Лукьянченко, аж, глаза округлились (а он сидел
в ряду рядом со мной, отдельно от других) и спросить у Янукови-
ча ему не с руки, так и промучился весь полет, не понимая кто я та-
кой и что ж за «великий» летит вместе с ними. Пришлось ему более
близкого знакомства со мной подождать аж до свадьбы моей внуч-
ки Леночки, на которую он был приглашен и уже там мы с ним вспо-
минали тот случай в самолете. Вот такая чудная история из недав-
него прошлого.

За годы моей работы в министерстве угольной промышленно-
сти Украины собралось воспоминаний о моих земляках и не на одну
книгу. О том времени сохранились не только воспоминания. Есть у
меня и две шикарные памятные вещи: бинокль с дарственной над-
писью и мандолина работы итальянского мастера. О мандолине,
как ее мне Владимир Иванович привез из Италии, я уже рассказы-
вал. А вот история бинокля. Была у нас такая Полина Ивановна, по
ее просьбе я занимался изысканием средств на строительство гор-
больницы № 5 в Донецке, корпуса которой до сих пор стоят и прино-
сят пользу людям. «Прошу вас, как коммуниста, найти возможность
и обеспечить финансы на строительство больницы в вашем родном
городе» — во как она зашла с этим вопросом ко мне. Хорошая, дело-
вая коллега была, но как майские или другие советские революци-
онные праздники подходят, так она ко мне с просьбой отпустить ее
съездить на Балтику, побывать на могиле мужа. Вроде, как и не отка-
жешь, а по настроению ее понимаю, что она чуть-чуть хитрит, сое-
диняя несколько праздничных и отпускных дней; уже не столько на
могилу ездит, сколько отдых себе такой организовывает: опять же
на субботник официально не попадает, увиливает, одним словом. Я
возьми ей и скажи, чтобы она передумала отпуск выпрашивать: «Не
привезешь мне настоящий бинокль морской, больше не проси — не
подпишу внеочередной отпуск, будешь на субботнике мести, как все
территорию к майским». И что вы думаете? Эта женщина привезла
настоящий бинокль! Да еще и с гравировкой: «От моряков и Адми-
ралтейства Балтийского флота». Честное слово — удивила! Я его хра-
нил и со временем сделал подпись в продолжение гравировки, пе-
редав в достойные руки такую уникальную вещь, написал: «Передаю
зятю Александру Рыженкову». Но до того момента как собственно и
сам зять у меня появился, было прожито еще о-го-го сколько всего!
Даже при том, что я всегда получал уважение и поддержку со

стороны коллег, скажу вам откровенно: под руководством Николая

Гринько в министерстве было неуютно работать. И не только мне, а
многим; он создавал нервозную обстановку, при нем стали разрас-
таться какие-то схемы — это никак не способствовало нормальному
рабочему климату. Мягко говоря, он себя некорректно вел с колле-
гами, подчиненными. Гринько не умел сплотить коллектив, наобо-
рот — поощрял нервозную обстановку: какая-то постоянная мыши-
ная возня, все эти игры за кабинетными дверями, аферы за моей
спиной — был просто профессиональный дискомфорт; я этого не
люблю, это не мой стиль работы.
В общем я решил уйти с работы в министерстве. К тому же мне
уже была назначена и я получал персональную пенсию республи-
канского значения. И поскольку должность моя — номенклатура ЦК,
поехал согласовывать этот вопрос к Алексею Антоновичу Титаренко,
второму секретарю ЦК Компартии Украины, сослался на здоровье и
свой вопрос согласовал. Хотя Титаренко пробовал меня отговорить,
сказал, что Совмин уже отправил документ, утвердили единицу —
замминистра по руководящим кадрам. «С прицелом на тебя готови-
ли», — сказал мне Титаренко. Об этом мне уже было известно, хотя
я Гринько виду не подал, когда он со мной советовался, спрашивая
подойдет ли на такую должность его кандидат, называя своего, на
что я ему ответил: «Вам решать, кандидатура нормальная».
Я дал понять Титаренко, что для себя принял решение, но он пы-
тался отговорить: и в Феофании предлагал полечиться, поскольку я
на здоровье жаловался, и сожаление высказывал — как же так, ведь
столько лет вместе…
Но я уже морально не мог работать под Гринько: надоело, не ви-
дел смысла, работать не давали; сами ничего полезного не дела-
ли, так еще того и гляди под монастырь подвели бы. Настоял-таки я
на своем. От Титаренко отправился в Москву, встретился там с Фе-
дором Федоровичем Кузюковым, замминистра по кадрам, и вместе
с ним пошли к министру угольной промышленности СССР Борису
Федоровичу Братченко. Вот так я и согласовал свой расчет.
Вернулся в Донецк, министр Гринько собрал коллегию по пово-
ду моего ухода, потом «от имени и по поручению» вручили мне на
память бобинный магнитофон, вернее документ, о том, что мне его

презентуют, я еще пошутил: «А магнитофон где? А то одному так
“вручили”, что он потом еще два месяца его бегал искал». Затем ми-
нистр всех членов коллегии, начальников управлений пригласил
перейти в банкетный зал, поднял тост и с радостью проводил меня
с должности, затем сослался на дела и ушел — на том и расстались.
Алла Александровна Демкова, долго работавшая со мной секре-
тарем, сказала, не скрываясь: «Очень жаль, что вам приходится (!)
уходить». Знаете, это был очень смелый поступок женщины-со-
трудницы, которая оставалась работать, и Гринько (если бы ему до-
несли) очень даже мог ей припомнить такое сожаление и добрые
слова в мой адрес.
И вот на следующий день, как и полагается молодому пенсионе-
ру, я пошел с утра уже не на работу, а по своим личным делам: зашел
к маме, что-то там помогал ей подремонтировать, какую-то дверцу.
Вдруг — звонок, и моя уже бывшая секретарь Алла говорит: «Звонил
Кузюков, срочно просил перезвонить». «Соединяй», — говорю.
– Доброго дня, чем занимаешься? — интересуется Федор
Федорович.
– Шкафчик у мамы ремонтирую, — отвечаю ему.
– Это хорошее дело, — он может даже подумал, что я шучу, — но
есть предложение посерьезней: пойти директором института повы-
шения квалификации, там ты сейчас нужнее, — говорит Кузюков, а
он курировал эти отраслевые институты, их было несколько в сою-
зе: Донецкий, Кемеровский, Ворошиловградский, Шахтинский, Ка-
рагандинский и головной институт в Москве.
– А куда ж прежний директор делся?
– Уже нет там директора, «погорел», очень сложную себе исто-
рию любовную создал и усложнил жизнь.
– Подумать можно?
– До завтрашнего дня, дольше не думай, — ответил замминистра.
Ну, я честно говоря, сомневался, решил поговорить с Семеном
Арутюновичем — он человек умный, его совет не помешает.
– Да ты что отказываться?! Какие сомнения?! — сразу же развол-
новался за меня Саратикянц. — Тебе «безработному» такое предло-
жение делают — немедленно звони и соглашайся!

Я так и сделал, набрал опять Кузюкова: «Подумал, готов работать».
– Приезжай в Москву на согласование, — сказал замминистра.
Из министерства я ушел в 1982 году. И, так и не побыв толком «на
пенсии», получив назначение, «поступил» в институт и по 1988 год
был директором, как тогда говорили, «кузницы кадров», возглавив
Донецкий филиал института повышения квалификации инженер-
но-технических и руководящих работников Министерства угольной
промышленности СССР.

Вместе с замдиректора техникума Владимиром
Соколовым вручаю диплом выпускнику.
Семь лет подряд меня назначали председателем
государственной приемной комиссии
рутченковского горного техникума министерства
угольной промышленности СССР.
362
Республиканский семинар кадровых работников, 1979 год, Макаров –
как всегда в центре, период работы зам. министра по кадрам,
член коллегии министерства угольной промышленности Украины.
363
364
В числе делегатов от Донецкой области на XXIII съезде коммунистической партии Украины.
365
Киев, первый секретарь ЦК Компартии Украины Петр Ефимович Шелест вручает орден «Знак почета».
366
Кировский райком партии, члены райкома, посреди знаменитая горнячка – Королёва Евдокия Федоровна, которая была бессменным
членом районного комитета.
Методическая конференция трех техникумов, которые находились в подчинении управления кадров министерства, то есть под моим
367
прямым руководством — докучаевского, ворошиловградского и шахтерского.
368
Саратикянц и Макаров с коллегами на первомайской демонстрации.
369
Выступление на пленуме.
С Алексеем Камышевым
нас связывала
многлетняя дружба
и работа.
Мои друг и коллега

Лунев Николай
Стефанович, в то время –
директор шахты
им. Калинина.
370
Конференция
с директорами
и методистами
техникумов.
В своем рабочем
кабинете министерства
угольной
промышленности
Украины.
371
Проведение субботника
с участием министра
Худосовцева, всех
начальников главков –
всего аппарата
министрства угольной
промышленности УССР.
372
На субботники выходили все
сотрудники министерства,
независимо от должности.
373
После большого субботника
в парке на бульваре Пушкина.
В центре Владимир Ефимович

Семичастный, председатель
комитета государственной
безопасности СССР, старший
брат моего друга и коллеги
Леонида Семичасного,
начальника хозуправления
министерства угольной
промышленности Украины.
374
Донецк, первомайская демонстрация,
колона министерства, 1974 год.
Праздничная демонстрация,
я и коллеги из министерства.
375
Мои коллеги – сотрудники управления кадров
министерства Украины.
376
С коллегами по
министерству
на демонстрации.
Блондинка на фото –
мой бессменный
секретарь Алла
Алексендровна Демкова.
377
Демонстрация колоны работников
министерства по улице Артема в Донецке.
378
Интервью донецкому
телевидению по
освоению новой
техники на шахте № 31
и увеличению
показателей
по добыче угля.
379
Мою чудесную супругу
поздравляют с днем
рождения коллеги
по работе, начальник
техуправления
и директор
коксохимического
завода.
Многолетняя подруга
Элеоноры – Лида.
380
381
Элеонора с коллегами по заводу.
Приветственная телеграмма от Министерства
угольной промышленности УССР в честь
моего семидесятилетия.
382
Леонид Петрович
Матва, многократный
победитель чемпионатов
СССР по бильярду,
обладатель Кубка мира,
мой друг и бессменный
водитель.
383
Глава седьмая
… институт —
кузница кадров
Стать директором института — это было очень интересное назна-
чение для меня. Как я шутил: все-таки занялся наукой. В каком-то
смысле было много нового, а с другой стороны (что и вдохновля-
ло) — было широчайшее поле деятельности, огромный потенциал к
развитию научно-образовательного учреждения, большое доверие
и, что самое важное для меня, — работа с людьми, с кадрами, орга-
низация деятельности и коллективный труд.
Это была очень ответственная сфера деятельности. Ведь жизнь
не стояла на месте, отрасль развивалась и образование, получен-
ное в молодости, — это лишь база, которая требовала постоянного
пополнения знаний. Поэтому большое значение имело системати-
ческое повышение квалификации кадров. Создание постоянно дей-
ствующих институтов усовершенствования, факультетов и курсов
повышения квалификации явилось значительным шагом в улучше-
нии работы с кадрами. Ранее в таких масштабах, с охватом столь
широкого круга людей, переподготовка кадров у нас никогда пре-
жде не проводилась. Завершалось строительство современного
просторного здания института. Я проинспектировал помещения
Глава седьмая 387

Выступаю с докладом
перед профессорами
института.
что называется от самого цоколя. Я очень хотел, чтобы под моим

руководством институт стал образцовым, и не стану скрывать
гордости — удалось.
Нужно было формировать штат, распределить кабинеты по ка-
федрам; работали с завкафедрами очень конструктивно: все орга-
низационные моменты решались в деловой обстановке. Провели
педагогический и ученый совет, кадры укомплектовали, состоялось
собрание трудового коллектива, парторганизация и профсоюз на-
метили план деятельности. Все включились — пошла работа.
Основным содержанием учебного процесса являлось изучение
новейших достижений науки и техники и передового опыта в об-
ласти организации и планирования производства, управления, ор-
ганизации труда, использования современной вычислительной
техники и методов в экономических расчетах. При проведении за-
нятий педагогический коллектив уделял большое внимание работе

слушателей по решению конкретных экономических вопросов, свя-
занных с работой предприятий, и, прежде всего, с повышением
производительности труда, снижением себестоимости, экономным
расходованием сырья и материалов.
Мы создавали самые современные на тот момент условия для
проведения лекций. Вместо устаревшей ЭВМ, которая была разме-
ром с гараж и хранилась в цокольном помещении института, уда-
лось установить современное компьютерное оборудование, каждый
кабинет был оснащен техникой и лекции сопровождались аудио- и
видеоматериалами буквально «по щелчку»: преподаватели называли
тему и на экраны выводились все методические материалы. По отзы-
вам наших слушателей в институте стало очень интересно учиться:
лекции читали не только кадровые профессора и кандидаты наук —
мы привлекали многих знаменитых лекторов, научных работников и
высококлассных специалистов с большим объемом знаний и опыта.
Мой друг Семен Арутюнович Саратикянц, к слову, тоже однажды
читал лекцию. Очень волновался — по сути темы он конечно был про-
фессором, тут он уверено себя чувствовал, один вопрос его волновал:
с каких слов начать? Я ему и говорю: «Да начните просто, как вы всег-
да начинаете — дорогие друзья!» «Да ну, как-то несерьезно», — засо-
мневался он. И вот поднимается на кафедру, посмотрел в зал: «Доро-
гие… — зыркнул в мою сторону (а я пришел его послушать и сижу на
галерке), — друзья», — я заулыбался; а потом он мне: «Хотел по дру-
гому начать. Все ты виноват — застряло в голове твое предложение».
При мне началась большая модернизация: мы наполняли кафе-
дры оборудованием, необходимой аппаратурой, наглядными посо-
биями. В этом большом проекте самое активное участие приняла,
приглашенная мной на должность заместителя по общим вопросам,
Ольга Кондратьевна Цимбал. Она, не жалея времени, поехала по
всем шахтам, убеждала оказать, так сказать, шефскую помощь, «вы-
бивала» для института все, что было нужно для максимально ком-
фортного и продуктивного учебного процесса: от гардин на окнах
до телевизоров и прочей аппаратуры. Аргумент у нее был четкий:
«Вы же хотите грамотных специалистов, вот и давайте вместе соз-
давать для них лучшие условия для обучения. Мы же ваших людей

учим, не на счетах же их учить», — говорила она руководителям и
никогда с пустыми руками не возвращалась. Настойчивая, неуто-
мимая, полностью отдавалась своему делу — отличный специалист.
Москва в тот период очень помогала в развитии института — по-
дарили оборудование для компьютерного класса. Наши операторы
раньше и мечтать не могли о такой аппаратуре, «любовались» на
старенькую ЭВМ — а тут такое современное оборудование удалось
установить в институте!
Построили два общежития для слушателей института. Сначала ка-
питально отремонтировали первое здание: там до капремонта нахо-
дились какие-то сторонние организации, несколько классов для лек-
ций — все это убрали и капитально взялись за ремонт; получили очень
комфортное пятиэтажное общежитие. А еще и московское министер-
ство выделило финансы для строительства нового общежития. Наняли
ответственных подрядчиков и построили второе комфортное здание:
в двух центральных районах города теперь у института были собствен-
ные общежития для абитуриентов. Это было большое дело, когда наши
слушатели приезжали на обучение (особенно это было актуально для
иногородних) и им не нужно было теперь искать квартирки, тратиться
на жилье — они сразу получали направление в общежитие, заселялись
в удобные номера: учись и не думай о бытовых вопросах.
Нам удалось даже обеспечить квартирами всех сотрудников: от
педагогов до уборщиц — всех, кто нуждался в улучшении жилищ-
ных условий, и не только квартирами — и автомобилями (что по тем
временам не каждое учреждение могло себе позволить), но мы по-
лучали по разнарядке столько машин, что приобрести мог каждый
желающий и даже излишек был. Однажды пришлось упрашивать,
представьте себе, сотрудника из охраны, который имел, так сказать,
желание, но не имел полной финансовой возможности купить ав-
томобиль: выписали ему помощь и создали возможность приобре-
сти машину — сбылась мечта человека. Это все было позитивом для
коллектива института и люди ценили такие изменения и внимание.
При институте работала отличнейшая библиотека: литература по
специальности, все рекомендуемые методистами материалы, учеб-
ники, научные труды — тут же под рукой.

Общежитие для
работников института.
Мы готовили профессионалов — нет предела совершенству, но

есть возможность к совершенству — вот, что давал наш институт.
Наши выпускники со знанием дела применяли, полученные в ин-
ституте, знания на производствах угольной отрасли. Причем науч-
ный совет института тщательно следил за программами обучения,
и я даже немножко «повоевал» с министерством образования, кото-
рое рекомендовало нам расширить преподавательский спектр ин-
ститута за счет отдельных кафедр — военной, литературной, марк-
сизма-ленинизма и так далее. Меня делегировали на конференцию,
я выступал и аргументированно отстаивал нашу точку зрения, ведь
у института была другая цель: мы работали для повышения квали-
фикации производственников, специалистов угольной промышлен-
ности; расширением кругозора занимались другие вузы. Мы давали
глубокие профессиональные знания, знакомили с новинками в про-
фессиональной области, к тому же наши абитуриенты — все люди с

высшим образованием, литературу, искусство, языки, стройподго-
товку большинство уже изучали ранее в своих первых университе-
тах и институтах. Угольная отрасль и повышение квалификации ее
специалистов — вот что было на первом месте для педагогического
коллектива нашего института. И считаю эту отраслевую специали-
зацию правильной.
Мы создали сильный вуз, с современной научной базой, с лучши-
ми специалистами, замечательным педагогическим составом. Пошла
добрая слава. И контингент абитуриентов значительно расширил-
ся: к нам стремились попасть на повышение квалификации. К слову,
первым, кто выступил от министерства и обратился не в московский,
а именно в наш институт с предложением о системном проведе-
нии курсов повышения квалификации для сотрудников аппарата,
объединений, руководителей, помощников, был Виктор Федорович
Янукович — на тот момент он был уже руководителем управления
снабжения министерства Украины. В общем работы добавлялось и
добавлялось. Мы активно сотрудничали с другими институтами и
предприятиями, ездили по обмену научным опытом по всему Союзу.
Я внимательно относился и к партийной жизни внутри коллекти-
ва, парторгом был Петр Карпович Кучеба. Поначалу, когда шел про-
цесс формирования кадрами, он пытался показать свое главенство в
институте, но потом я нашел к нему подход и не стало «вопросов» по
кадровым решениям. Я ему объяснил: «Зачем вам, уважаемый Петр
Карпович, выглядеть глупо, если вы будете против кандидатуры, а я
буду уверен в специалисте и приму его на работу: начнутся разговоры,
что вы «ноль», а я «главнее главных» — и это будет создавать непра-
вильную обстановку в коллективе. Нужно быть едиными: наша сила,
как и сила партии, в чем? Правильно — в единстве». На том трения
по кадрам и закончились. Я даже способствовал его переизбранию на
должность секретаря парторганизации, когда его в третий раз избира-
ли. Он сильно переживал, что против него выступит один доцент, ко-
торый был очень непримиримым борцом, при чем борцом по самым
разным вопросам — его коллеги считали конфликтным человеком.
К слову, этот доцент был автором разгромных статей о Звягиль-
ском, открыто выступал и писал, что «проверяющие на шахту к

Звягильскому на трамвайчике едут, а с шахты — уже на собствен- Накануне дня выборов,
избирательный
ных автомобилях», потому как Звягильский умел закрыть их глаза участок располагался
и они не замечали, что в шахте датчики тряпками замотаны, чтобы в здании института,
члены участковой
не сигналили о превышении. И вот наш парторг жутко волновался, избирательной
что против его кандидатуры оппонентом выступает этот коллега, не комиссии.
побоявшийся писать статьи против набиравшего вес Звягильского.
Еще когда я шел на должность в институт, меня «пугали» этим на-
учным кадром: говорили, что не сработаемся с ним, невыносимый
и склочный тип. Но я вам скажу — с каждым человеком нужно ин-
дивидуально работать, и можно найти подход. Поскольку я всегда
за мирное решение сложных ситуаций, то накануне выборов, собрав
партком, предложил обсудить кандидатуры на должность секретаря
парторганизации нашего института. Составили общее предложение,

На фото слева парторг
и завкафедрой
института повышения
квалификации
Петр Карпович Кучеба.
в список кандидатур внесли всех, кого назвали, в том числе и Петра

Карповича. И вот в день избрания именно я предложил доценту зачи-
тать список парткома с листа (а там и наш Петр Карпович записан), до-
центу деваться некуда — зачитал. И проголосовали за Кучебу благопо-
лучно — большинством голосов. Все честно провели и без скандалов.
В 1976 году вышло постановление, согласно которому все за-

местители министров по кадрам должны были пройти обучение и
повысить квалификацию в киевском республиканском институте
управления народным хозяйством.
На курсе из Донецка был только я, был слушатель из Днепропе-
тровска, все остальные — киевские. По окончании учебы я получил
диплом Института управления народным хозяйством министер-
ства высшего и среднего специального образования УССР о солид-
ном и очень престижном образовании, которое нам давали лучшие

столичные педагоги. В нем было записано: Макаров Юрий Алексан- Выпускники III потока
слушателей института
дрович выполнил учебный план и выпускную работу в Институте управления народным
управления народным хозяйством в области современных методов хозяйством, Киев,
1976 год.
управления, организации производства и планирования с примене-
нием экономико-математических методов и вычислительной тех-
ники. Фактически это было начало новой эры в области подготовки
кадров с учетом научного подхода и актуальных требований вре-
мени — то, что сегодня вы видите на производстве: компьютериза-
цию процессов и другие современные методы, все это зарождалось
в тот период. И я был и участником этого прогрессивного про-
цесса, и руководителем института, который готовил профильных

специалистов для угольной отрасли — с прицелом на будущее и до-
скональным изучением специфики производственной и экономи-
ческой деятельности на промышленных предприятиях.
После того, как нам вручили дипломы, я обратился к своим то-
варищам по учебе и предложил мощно отметить такое важное для
нас событие. Мы организовали настоящий праздник: с прогулкой
на знаменитом корабле «Товарищ» (а знаменитость корабля была
в том, что он был подарен Хрущеву румынскими товарищами, и на
этом корабле он возвратился из заграничной поездки в Киев и еще
тем, что это был флагманский корабль министра речного флота
Украины), с пышным банкетом и концертной программой. Я тут же
выписал из Донецка свой оркестр, и мы так играли, что все, кто уча-
ствовал в той поездке, многие годы с большим впечатлением вспо-
минали и этот концерт, и ту атмосферу настоящего праздника, ко-
торую я с моими товарищами-музыкантами подарили, исполняя

Товарищеский выезд
на корабле «Товарищ»
с выпускники института,
которых я организовал
отметить наш выпуск.
самые лучшие песни, самые душевные мелодии на палубе катера во

время нашей водной прогулки по Днепру.
В целом в коллективе была очень доброжелательная и продуктивно

рабочая атмосфера. Наш институт выходил в передовые, стал одним
из ведущих в системе повышения квалификации и последипломно-
го образования. Созданная материально-техническая база института
имела современный уровень и соответствовала всем требованиям по
предоставлению образовательных услуг по повышению квалифика-
ции, позволяла эффективно организовать учебный процесс и создать
благоприятные условия для сотрудников и слушателей института.
Особо мне вспоминается наша поездка в Казахстан в Караган-
ду на расширенную конференцию по обмену опытом и посеще-
нием промплощадок, шахт, где мы могли видеть в действии новое

Семинар по ТСО,
май 1982 года,
оборудование, новые промышленные методы работы на угольных
Караганда, директора предприятиях. Были приглашены директора всех институтов по-
и завкафедрами
институтов повышения
вышения квалификации, заведующие кафедрами — полный состав
квалификации. профильных специалистов.
Мы побывали на многих интересных предприятиях, это очень
расширило багаж опыта для наших заведующих кафедрами. Так, аб-
солютно новая технология с участием самой современной на тот
момент техники была представлена участникам конференции во
время экскурсии на угольный разрез «Богатырь» — угледобывающее
предприятие, расположенное в городе Экибастуз. Это крупнейшее
предприятие в мире (!), ведущее добычу угля открытым способом.
В промышленную эксплуатацию угольный разрез «Богатырь» вве-
ли в 1970 году. Максимум годовой производительности был достиг-
нут в 1985 году — и тогда же разрез был занесен в Книгу рекордов

Гиннесса. Масштаб открытой промышленной площадки поразил: С экскурсиями
на промплощадках
огромные роторные экскаваторы и самосвалы в карьере выглядели во время конференции
как муравьи, поезд с вагонами заходил внутрь и там же его загружа- в Казахстане.
ли. Я всегда работал и видел шахту изнутри, спускаясь под землю
в лавы, а тут — огромная махина: роторные экскаваторы, порталь-
ные краны, мощные горнодобывающие машины-гиганты, в разы
огромнее обычной техники; как живой организм с руками велика-
на — и он весь перед твоими глазами, как на ладони. Это было силь-
ное впечатление.
Во время конференции проходил очень активный обмен опытом,
и представители нашего института, как эксперты высокого уров-
ня достойно представляли угольный Донбасс: подробно обсужда-
лась роль угля и угольной отрасли, важность применения совре-
менных технологий на предприятиях; на конференции назывались

основные актуальные направления развития угольной промыш-
ленности и роль науки и повышения квалификации специалистов
в целом.
Мы привезли с конференции огромное количество научного ма-
териала и кафедры института получили буквально заряд вдохнове-
ния для дальнейшей работы.
Научная и преподавательская деятельность были максимально
направлены на удовлетворение образовательных и профессиональ-
ных потребностей, профессиональное развитие специалистов, обе-
спечение соответствия их квалификации меняющимся условиям
профессиональной деятельности и возрастающим требованиям на
предприятиях угольной промышленности.
На самом высоком уровне институт держался вплоть до момен-
та, когда в государстве все посыпалось: в сложные для угольной от-
расли годы, когда закрывались производства, шахты перестали вы-
полнять план, шахтеры не получали ни оборудования в лавы, ни
зарплаты, следовательно, институт недополучал финансирование —
на тот период предприятиям стало просто не до повышения квали-
фикации. Каждый старался выжить, пережить экономические и по-
литические бури. А кто-то, пользуясь моментом, растаскивал шахты
«по карманам». Горько было на это смотреть.
На время научная и преподавательская деятельность вынужден-
но стала на паузу. «Мы сами будем учить своих специалистов», —
отмахивались от института директора шахт и объединений. А в ито-
ге от начавшихся в стране процессов, сами знаете, что вышло: от
советского государства и отлаженной системы функционирования
осталась лишь история в учебниках.
Вузы искали возможность самофинансирования: все переходили
на «капиталистические рельсы», и наш институт не был исключени-
ем в этом течении. Но я — руководитель другой формации: умею ра-
ботать с людьми, умею заботится о нуждах и комфорте коллектива,
знаю, как расставить и организовать кадры, чтобы все работало как
часики, как убедить старших коллег и начальство принять решения,
дающие в целом пользу коллективу, руководить которым мне дове-
рено. А вот бизнесмен из меня никакой, поэтому, посоветовавшись

с семьей и друзьями, я счел правильным оставить кабинет директо-
ра института, чтобы более приспособленные к новым веяниям люди
продолжили историю института.
Я написал заявление с просьбой об отставке и направил его на
имя Николая Сафоновича Сургая — на тот момент он руководил ми-
нистерством угольной промышленности Украины. В стране уже
шли необратимые процессы на всех уровнях: было впечатление, что
московские кураторы по работе института сами не знали, что даль-
ше делать, словно самоустранились — вот так «работали», и многие
вопросы по институту уже решали в пределах Украины.
Сургай лично приезжал в институт, проводил собрание, на кото-
ром я попрощался с коллективом. В моем заявлении была указана
причина «по состоянию здоровья», о чем Николай Сафонович сооб-
щил на собрании моим сотрудникам. Из зала неслись реплики: «Не
отпустим!», «Юрий Александрович, у вас сил на сто институтов хва-
тит!» — люди хотели, чтобы я продолжил работу и не соглашались
отпускать меня «по здоровью», никто не хотел поверить, что я ухо-
жу по такой причине. Но я успокоил коллектив, пожелал стабиль-
ного будущего и Сургай представил нового руководителя института.
Я не оставлял вниманием и следил, как институт переделывали
в академию — у организации появились новые задачи и новые ру-
ководители. Но согласитесь, приятно знать, что фундамент успеш-
ного института был заложен с моим участием и с помощью сильно-
го профессионального коллектива, отлично работавшего под моим
руководством в те годы.
После моего ухода институт сменил статус и стал выпускать так
называемых управленцев широкого профиля, ввели практику плат-
ного обучения, стали присуждать научные степени. Откровенно го-
воря, мне до сих пор не понятно, что значит «широкого профиля».
Что стоит за словами, когда человек говорит, что он может работать
где угодно и руководить любым предприятием какой угодно отрас-
ли? У меня сразу такое впечатление, что такой «специалист» по вер-
хам информации нахватался, а вот сути дела — не знает.
Еще в министерстве ко мне обращались по подобному вопро-
су из донецкого университета. По просьбе ректора университета я

принял завкафедрой доцента Екатерину Требунскую. Умная женщи-
на, интересная, толковая, она изложила мне созревшую у них идею:
при университете была создана группа, которая готовила управ-
ленцев вот такого же «широкого профиля». И ко мне обращались с
предложением помочь эти кадры трудоустроить на предприятиях,
как молодых специалистов. «Так чему конкретно вы их учите в этой
вашей группе?» — уточняю я у нее. «Учим управлять», — отвечает
мне Екатерина. Я снова спрашиваю: «Чем, кем, как управлять, где?»
И тут она выдает: «Везде, в любой отрасли!» Ну, прямо, как в анекдо-
те. Сошлись на том, что для начала я побеседую с их кандидатами.
И вот приходит группа, человек семь, уже закончивших обучение;
вызываем первого, спрашиваю: кто он, что знает, есть ли какой-ни-
какой опыт работы, практика, так сказать, какое имеет представле-
ние об угольной промышленности? Он мне с гордостью: «Закончил
курс управления при университете, шахту видел, был с экскурси-
ями». «А какая же у вас специальность, какая отрасль?» — продол-
жаю я выспрашивать. «Любая!» — браво отвечает мне этот молодой
«специалист». «Подождите в коридоре», — прошу кандидата. А сам,
мягко говоря, в шоке. «Ну, вы, дорогие товарищи, даете!» — говорю я
Екатерине. Как же такое возможно, чтобы человек, не зная профес-
сии, не проработав на шахте ни дня, и управлял трудовым коллек-
тивом? Но Екатерина убеждала меня, что проект одобрен высшей
школой, всеми инстанциями и министерством образования и надо
было этих «специалистов» хоть куда-то распихивать; скрепя серд-
це с трудом кое-как попристраивал по предприятиям. «Учите, пусть
набираются опыта», — но хоть я и сказал это, а сам конечно очень
недоволен был, что таких специалистов стали выпускать в универ-
ситете, как по мне — пустое это было дело. И вот вспомнил я эту
историю уже уходя из кабинета директора института — очень все
похоже было, и до сих пор не понимаю: что такое и с чем их «едят»,
таких управленцев, готовых управлять все равно чем. Это была кака-
я-то «гибель» кадров. Я прямо чувствовал, как все начинает сыпать-
ся, без преувеличения — спать не мог! Как подумаю — ужас какой-то!
Но время все расставляет по своим местам и здравый смысл
восторжествовал: сегодня я вижу реальный пример правильного

подхода к подготовке специалистов, подтверждающий и мою пра-
воту. Вот что касается кадров в контексте перспектив — очень важ-
ная новость о том, что Группа Метинвест, генеральным директором
которой является мой внук Юрий Рыженков, планирует открыть
собственный университет в Мариуполе. Это будет уникальный част-
ный университет — мариупольский политех станет готовить инже-
нерно-технический состав для отрасли. Инвестиции в такое обра-
зование обязательно дадут свой эффект, когда выпускники этого
университета выйдут на производство и смогут подготовлено, гра-
мотно, со знанием дела показать свои знания.
В своем интервью, мой внук рассказал, что когда его один журна-
лист спрашивал о том, что он видит успехом этого проекта? Юроч-
ка ему сказал так: «Чтобы через двадцать лет выпускник этого уни-
верситета давал вам интервью по поводу успеха Метинвеста». И он
действительно верит, что это возможно. Он как генеральный дирек-
тор считает создание такого университета одним из наиболее важ-
ных проектов с точки зрения долгосрочной работы компании. И я,
его дед, проработавший с кадрами не один десяток лет, могу под-
твердить: кадры решают все.
Обеспечение предприятий толковыми, качественными специа-
листами, глубоко изучившими специфику производства — это тот
стержень, те мозги, которые дают промышленным предприятиям
настоящую профессиональную базу. Такие молодые специалисты
смогут воплотить все те планы, которые большой бизнес наметил
по развитию своих промышленных активов. Новое образовательное
учреждение уже сегодня базируется на учебно-курсовом центре
меткомбината имени Ильича в Мариуполе, получило лицензии на
курсы повышения квалификации, сотрудники проходят курсы по-
вышения квалификации по ключевым, необходимым для предпри-
ятий Метинвеста специальностям, включая особо востребованные
перспективные направления: экологию, охрану труда, ІТ, и, конеч-
но же, металлургию и горное дело. Новый университет построят из
собственной стали — она будет полностью произведена на метал-
лургических заводах Мариуполя. По лучшим мировым лекалам выс-
ших учебных заведений: со своим кампусом, парком, спортивными

площадками. Очень сильная задача: чтобы молодые люди, которые
придут туда учиться, действительно видели будущее, перспективу и
были готовы строить металлургию с современными технологиями.
Я очень горжусь тем, что благодаря такому проекту, которым ру-
ководит мой внук, амбициозные и умные молодые люди не станут
уезжать учиться за границу, и настоящие профессиональные зна-
ния будут получать не за рубежом, а в отечественном вузе, кото-
рый сможет дать отличное образование, и оно будет не хуже, а го-
раздо лучше, чем в европейских, польских или российских вузах.
Вот это правильный подход — так можно вернуть научный потен-
циал, так создаются условия для того, чтобы специалисты техни-
ческих специальностей достигали успехов на наших предприятиях,
чтобы мы могли развиваться, а экономика Украины пополнялась на-
стоящими профессионалами и крепла. Профессионализм — это во-
прос уверенности в завтрашнем дне. Это великое дело, сверхзадача
во всех смыслах. Горжусь!

Директор института повышения квалификации.

Я – директор института повышения квалификации,
рядом мои замы по науке и общим вопросам.
406
407
Субботник в
институте повышения
квалификации.
Ольга Кондратьевна
Цимбал в центре.
408
С экскурсиями
на промплощадках
во время конференции
в Казахстане.
Караганда,
с коллегами на
конференции.
409
Профессорско-
преподавательский
коллектив института
в полном составе.
Мой заместитель по науке

Михаил Черников.
410
Общежитие для
сотрудников института.
Институтские
хозработники
попросили сделать
фото на память.
411
412
Торжественное чествование преподавателей института — участников и ветеранов Великой Отечественной войны в День Победы.
413
Директора всех пяти институтов повышения квалификации на общем совещании в Донецком институте повышения квалификации.
414
415
416
417
418
419
420
Торжественное собрание в зале заседаний ИПК.
421
Товарищеский выезд
на корабле «Товарищ»
выпускники института,
которых я организовал
отметить наш выпуск.
422
423
Глава восьмая
… о моей семье,
родных и любимых
Жизнь тем временем шла своим чередом: пока мы с супругой
работали, наши дети росли, отлично учились и строили планы на
будущее.
В школе Сереже легко давались предметы, особенно точные нау
ки, в 1967 он закончил десятый класс и поступил в Донецкий поли-
технический институт — детство с чудесными воспоминаниями оста-
лось за плечами. Сергей рос ответственным, дружелюбным парнем,
в институте у него сразу сложился свой круг товарищей: Алик Ры-
женков, Юра Тарасов, Толик Захарюта. Он всегда дорожил дружбой.
Как-то на школьных летних каникулах Сереже посчастливилось
отдыхать в международном пионерском лагере «Артек», путев-
ку в который я смог организовать благодаря тесному сотрудниче-
ству техникумов, подчиненных министерству угольной промыш-
ленности с всесоюзной детской супер-здравницей. В «Артеке»
сын, борясь за справедливость, поколотил принца Камбоджи. Ма-
ленький принц был настолько заносчив, что когда чувствовал свое
превосходство, непременно задевал других, обижал несправедли-
во своего двоюродного брата, с которым Сергей сдружился. Видя
Глава восьмая 427

несправедливость Сергей вступился за друга. А с ребятами из раз-
ных городов Союза сын так сдружился, что, обменявшись адреса-
ми, они долго переписывались, поддерживали контакты; с москов-
скими друзьями по лагерю договорились обязательно встретиться,
если Сереже доведется быть в Москве.
И даже через годы, когда в столице проходила большая между-
народная выставка «Уголь-83» я, взяв сына, поехал, и Сергей встре-
чался со своими артековскими друзьями.
А еще нам с сыном запомнилась поездка на встречу с сыном Ва-
лерия Чкалова, где нас принимали по-семейному. Я, как уже расска-
зывал, очень дружил с Игорем Чкаловым еще со времен комсомоль-
ской молодости моего друга Николая Лунева, который познакомил
нас. В столице, узнав о нашем приезде, он организовал номер в го-
стинице: жили мы с Сережей в «Национали» в люксе. Встретил нас
и разместил лично; на следующий день Чкалов заехал за нами и по-
вез на семейную дачу в Серебряный бор. Когда погиб отец, дачу с
охраной и машиной оставили семье. Нас хорошо встретила Ольга
Эразмовна, жена Валерия Павловича Чкалова, подарила мне книгу
о супруге с дарственной. Прямо в лесу поставили столы: была боль-
шая компания, сын, девочки Ольга и Валерия с мужьями. Пока за
щедрым столом шли разговоры, Сережка играл в бильярд с води-
телем Чкалова. Ходили на берег речки Серебрянки, купались, все
было очень здорово и душевно.
За столом говорили о жизни, Ольга Эразмовна много вспомина-
ла о Валерии Павловиче: как они с супругом познакомились, жили;
очень уютная, буквально семейная атмосфера была, произносили
тосты. Поднимается Игорь Чкалов и предлагает тост «За великого
вождя и учителя, нашего дорогого друга отца Иосифа Виссарионо-
вича Сталина!» — а «великий и дорогой» уже к тому времени умер,
если вы помните историю.
И тут — такой грохот посуды, что-то полетело со стола — под-
хватывается его сестра: «Замолчи! Если бы твой вождь был сейчас
живой, то нас бы не было!» И это было так неожиданно, вот эта вот
стычка потомков Чкалова. Ольга Эразмовна попыталась сразу сгла-
дить скандальную ситуацию: «Дети, дети, тихонько!»

Что это было? О чем? Внутрисемейная тайна прорвалась в сло-
вах? Я стал нечаянным свидетелем самой сцены, а историки пусть
разбираются с фактами.
Для меня как отца было важно, что я познакомил и сын лично
увидел моего друга Игоря Чкалова, сына героя и знаменитого чело-
века; я хотел, чтобы Сергей рос на достойных примерах.
Преданность, дружба, ответственность, взаимовыручка — то, что
впитал мой сын. И это не просто слова — я могу рассказать вам де-
сятки историй в подтверждение этому. Еще мальчишкой, студен-
том, поехав на первую производственную практику на Жданов-
ский металлургический завод, он неожиданно вернулся домой.
Что случилось, спрашиваем? «У моего друга умер папа, я приехал с
ним…» — сказал сын; он приехал поддержать Алика, они очень хо-
рошо дружили.
Вот в таких ситуациях проявлялась его настоящая дружба и пре-
данность товарищам. Я вот подзабыл само событие, а Элеонора хо-
рошо помнила и рассказывала, как провожали ребята в армию Се-
режиного друга— Пашу Ярошенко: родственников у парня не было,
проводы в советскую армию, как было принято в те времена, устро-
ить было некому. Сергей попросил маму и меня — мы согласились и
все пришли на проводы Паши в дом Макаровых.
На третьем курсе института Сергей женился. И тут я вам дол-
жен рассказать, как удивительно знакомился с родителями невест-
ки. Перед свадьбой я решил все о семье невестки разузнать лично,
сына спросил — он лишь ответил, что отец девушки директор шко-
лы в Тельмановском районе. Ну, мне этого мало знать. Мне нужно
было все точно: их дело молодое, а мое — отцовское. Вот я и поехал
в село Гранитное выяснить, кто родители.
Подъехал с товарищем к школе, Иван Дмитриевич Балабанов
компанию мне составил в тот день. Спрашиваю у детей: «Кто у вас
директор?» «Вангельев Василий Николаевич», — говорят. Ну, что ты
еще у них выпытаешь? «Пойдем, — говорю другу, — в местное кафе,
посидим, может там что у сельчан разузнаем подробнее».
Пришли — а там компания большая: слово за слово, познакоми-
лись. И что вы думаете: оказалось Василий Николаевич собственной

Молодая семья – Сергей и Людмила.

персоной встречал бывшего выпускника школы — героя Советско-
го Союза, который приехал проведать родные места. Подсели к ним,
разговорились о детях, Василий Николаевич и скажи, что дочь Люда
7 ноября встречала праздник с Сергеем — сыном Юрия Макарова.
– Так я ж отец Сергея! — говорю ему.
– О, сват приехал! Пошли к нам! Сейчас позвоню жене, пусть
встречает! — обрадовался будущий родственник.
Вот так забавно мы и познакомились.
Свадьбу Сергея и Людочки мы праздновали два раза: сначала в
городе у жениха, а потом и в селе — у невесты. Дети жили поначалу
у нас, родилась внучка Леночка; очень всех нас выручала моя мама,
когда приезжала нянчить Леночку, а в ее отсутствие мы установили
по решению Элеоноры график и все вчетвером по два часа меняли
пеленки. Так и работали, а дети учились.
Я был самой хитрой нянькой. Посажу Леночку возле себя, сам га-
зеты читаю, а малышка их рядом комкает — все при деле: я читаю, а
Леночка развлекается. А еще когда в гости приходил Сережин друг
Алик Рыженков, мы Леночку сразу ему вручали. Так что в няньках у
нас проблем не было. Леночка подрастала и стала даже Алика дя-
дей называть.
Уж не знаю точно так ли это, но кажется в то время Алик и влю-
бился в Наташеньку. Дочечка росла умницей и красавицей, такая
хорошенькая! Как тут не заметить девушку? Завязалась у Наташи
и Алика дружба. Доченька уже поступила в институт, и ко второму
курсу их дружба переросла в любовь на всю жизнь. Ходил-ходил в
гости к другу, внучку первую мою нянчил, а потом вдруг стал стес-
няться: придет, а в дом не заходит, под балконом насвистывает. А
наша птичка — скорей туда к нему летит!
Элеонора не очень приветствовала по началу такие отношения,
переживала за дочь, считала, что очень молодая она для замужест
ва. «Поговори с ней!» — все накручивала меня. «Хорошо», — вызываю
Наташеньку для разговора.
– У вас с Аликом все серьезно, любишь его, а он тебя? Замуж за
него хочешь? — спрашиваю дочь.
– Люблю, хочу замуж за него, — отвечает.

Молодая семья – Алик и Наташа.

– Иди, — отпустил девочку свою, не мучая дальше расспросами.
– Я же просила тебя поговорить! — накинулась на меня Элеонора,
имея в виду, что я буду отговаривать дочь от замужества.
– Я поговорил! — отвечаю я. — Ты же не хочешь, чтобы вдруг сей-
час свадьба с Аликом расстроится, а потом дочь найдет себе не при-
веди бог какого-нибудь непутевого и сломает себе жизнь. Кого по-
том винить? Тебя? Меня? — убедил супругу, что все правильно, и
если дети полюбили друг друга, то пусть живут счастливо.
В общем сыграли им свадьбу, и Алик уже по-настоящему вошел в
нашу семью. Жили молодые у нас: парень мне всегда нравился, так
что в нашей большой семье царило полное взаимопонимание.
После защиты диплома Сергей получил направление в институт
«Вторцветмет», а Алик, закончив учебу по специальности «метал-
лургия черных металлов» — на Донецкий металлургический завод
подручным сталевара. Затем Сергей работал инструктором До-
нецкого обкома комсомола, инструктором горкома партии, после
Свадьба
дочечки и Алика.

перенесенного инсульта работал начальником отдела внешних свя-
зей ДМЗ, но по состоянию здоровья пришлось уйти на пенсию. Али-
ка я поддерживал, всегда принимал его как родного сына. Просто
не потому, что он стал супругом моей любимой дочери, а потому
как видел его потенциал, его качества, упорство, ответственность,
порядочность. По моему же совету Алик пошел работать на долж-
ность секретаря комсомольской организации Донецкого металлур-
гического завода, затем был избран секретарем парторганизации
завода, перешел в районные руководители. Он всегда был душой за
производственников, людей дела: ему нравились коллективы, на-
целенные на реальный результат, стремящиеся, как и он, к успеху,
к победам.
Его привлекала мощь металлургических гигантов; смею считать,
что моя увлеченность и мое профессиональное прошлое на шах-
тах Донбасса (о чем я с гордостью всегда вспоминаю), моя вера в

людей, желание работать на результат вдохновляли Алика, и он пос
ле партийной работы вернулся на производство, где начинал свой
профессиональный путь, став генеральным директором Донецко-
го металлургического завода. С 1996 года Александр Николаевич
Рыженков являлся председателем правления ОАО «Донецкий ме-
таллургический завод», а с 2003 года — генеральным директором и
председателем правления ЗАО «Донецксталь». 21 августа 2010 года
ему присвоено звание Герой Украины, с вручением ордена Держа-
вы — за выдающийся личный вклад в укрепление промышленно-
го потенциала Украины, производство конкурентоспособной ме-
таллургической продукции, внедрение высокоэффективных форм
хозяйствования, многолетний самоотверженный труд. Он награж-
ден орденами «За заслуги» ІІ и ІIІ степени, отмечен знаком отличия
Президента Украины — юбилейной медалью «20 лет независимости
Украины», грамотой Президента Украины «За добросовестный труд,
значительный личный вклад в развитие и укрепление Украинского
государства»; Русская православная церковь в 2003 году награди-
ла Рыженкова орденом Святого равноапостольного великого князя
Владимира ІІ степени, а в 2005 году наградила моего зятя орденом
Святого равноапостольного великого князя Владимира І степени.
Я горжусь им и люблю; благодарен за честь нашей семьи, кото-
рую он приумножил, и за прекрасных внуков.
У нашего семейного дерева две сильные ветви. У Макаровых, в се-
мье Сережи и Людочки родилась еще одна дочка, моя вторая внуч-
ка Олечка. Мне доверяли заниматься маленькой Олей, когда нуж-
но было отвезти малышку в детский сад. Только вот ни разу Олечка
так и не попала в детсадик, когда я ее вез: у калитки она делала та-
кие испуганные глаза и так жалобно просилась домой, что я не мог
устоять и мы, продолжая наши «серьезные» разговоры, возвраща-
лись домой к бабушке, получали нагоняй, и на время мне переста-
вали доверять это ответственное дело — отправку ребенка в садик.
Мой замечательный внук Юрочка Рыженков родился в 1976 году,
когда Наташенька училась в институте. В нашей семье стало два
Юрия Александровича, чем я очень гордился и хвастался даже.
А потом родились Анечка и Леночка — сестрички Юрика.

Мой внучок Юрочка Рыженков.

Маленьким он не выговаривал букву «л», и было смешно, когда
он просил подать ему игрушку и говорил вместо слова «лодка» —
«водка». Даже не верится, что пролетело уже столько лет и мой ма-
ленький внук Юрочка вырос и стал человеком, которым я, его дед,
горжусь, которого уважают и ценят в большой компании; что он
уже руководитель такого высокого уровня и с такой большой ответ-
ственностью. Думаю, это все закономерно.
Он целеустремленно получал знания, профессионально рос, до-
казывал свою самостоятельность, и состоялся как руководитель. И
я уверен: для моего внука это не предел, у него достойное настоя-
щее и блестящее будущее. Самое главное, что и я, и его отец смог-
ли воспитать и сформировать человека с теми качествами, которые
всегда считали самыми главными в мужчине: ответственностью,
порядочностью, целеустремленностью, доброжелательностью; для
нас главное — это семья, родные и близкие люди. Так же мы, Ма-
каровы и Рыженковы, относимся и к работе, к своим коллективам,

к коллегам, — как к настоящим друзьям, единомышленникам, людям
в высшем смысле из одной большой семьи, с которыми нам по пути,
с которыми можно преодолеть все превратности, кризисы, истори-
ческие драмы и выйти из любых передряг сильнее, чем были пре-
жде. Семья — вот, что делает нас во всех смыслах настоящими.
Мы с моей супругой прожили большую и счастливую жизнь, от-
метили золотую свадьбу. Отмечали вместе с друзьями и нашими
детьми и внуками наш 50-летний юбилей семейной жизни. Когда
мы с Элеонорой танцевали вальс, я думал о том, что мы дали миру
главное — крепкий род; мы вместе умели быть счастливыми своими
детьми и внуками, хотя судьба не подносила нам все на блюдечке:
мы строили нашу семью и закладывали будущее наших детей кро-
потливым трудом, ежедневно помня, ради кого мы горим на работе,
доказываем, что мы — лучшие в профессии, становимся достойны-
ми уважения коллег, наград, почета. Все это было для вас, мои род-
ные, для вас мы стремились стать еще лучше.
Элеонора покинула нас внезапно. В тот день, который стал тра-
гедией, она была бодрая, веселая. Мы были заняты предпразднич-
ными заботами, готовились отмечать Новый год. Она послала меня
на рынок взять дополнительно продуктов, я все купил, приезжаю
домой, слышу она разговаривает по телефону. Поставил пакунки,
иду к ней. Она сидела на кухне, говорила по телефону, крикнула
мне: «Подожди, закончу говорить и подойду к тебе». Поговорила,
приходит ко мне в зал: «Ну что управился? Кто первый будет докла-
дывать? Давай я. Так вот…» И внезапно она замолчала. Я к ней — а
она замерла. Вот так в один миг ушла в вечность моя любимая жена.
Большое горе для меня, для детей. Вспоминаем ее, любим, дорожим
памятью о каждом дне, когда она была с нами рядышком.
Я уже удостоился званий и деда, и прадеда. У нас очень боль-
шая и дружная семья — наши детки воспитали прекрасное поколе-
ние внуков и правнуков. Всегда с особой нежностью вспоминаю как
росли внуки. Внучка Анечка была непоседливой девочкой, любила
музыку, а вторая внучка Леночка любила танцевать. Я водил дево-
чек в кружки, а Юру на плавание. Детки очень талантливые, умнень-
кие росли, отлично знают иностранные языки, учились в Лондоне.

Старшая Сережина дочечка Леночка и младшая Олечка получили
достойное образование, удивляли нас своими способностями к точ-
ным наукам, изучили на все сто банковское дело и ныне прекрасные
специалисты. Внуки подарили правнуков: Златочка, Левчик и Али-
са, Машенька и Ванечка, Илюша — золотые детки! Златочка и Лев-
чик уже студенты. Как же быстро они растут. Семья все прибывает
новыми поколениями. Для меня важно, что все у нас добрые, сер-
дечные, заботятся друг о друге. И хотя мы живем в разных городах
и странах — душой мы все вместе. И когда собираемся вместе — это
для меня огромное счастье. А когда они приезжают в гости ко мне —
нашей радости нет предела. Если у кого-то проблема — вся большая
семья Макаровых-Рыженковых сразу же проявляет участие и ока-
зывает поддержку. Это очень важно, что мы все вместе и ни о ком
никогда не говорилось — «отрезанный ломоть». Мы — одно целое,
как большой семейный красивый каравай. Семья — самое ценное и
дорогое, что есть у человека. Это и надежная крепость, и тихая га-
вань, и райский уголок для каждого из нас. Люблю вас, мои дорогие.
Теперь ваш черед сохранять род, растить моих правнуков, доби-
ваться новых успехов, осуществлять проекты, становиться приме-
ром для будущих поколений, а я продолжу радоваться жизни и лю-
боваться вами.
Всех благ!
Юрий Александрович Макаров
2021 год

Сын Сереженька, пел в самодеятельности.
440
Сын Сережа
в «Артеке».
Внук Юрочка –
моя радость, а теперь
уже и гордость.
441
Семейный фотоальбом
444
445
Дочечка Наташа
на детской даче
«Зеленый гай»,
1963 год.
446
Первая внучка на руках у моей
любимой жены.
447
У меня в руках
итальянская мандолина
(которую организовал
и прислали из Италии
Желтухин).
448
На всех встречах за
праздничным столом мы
давали концерты.
С аккордеоном –
родной брат моей жены
Леонид Станиславович
Литвинов.
С гитарой –
Михаил Лошкарев.
449
С Аликом мы спелись
сразу и живем в полной
гармонии.
450
451
Наташенька пошла в первый класс
в школу на поселке шахты № 30.
452
453
454
455
456
457
458
459
460
461
Мы с супругой отдыхали всесте с Владимиром Павловичем Мизиным и его женой,
и к нам специально приехали в гости люди, с которыми я работал: первый секретарь
Кировского райкома Камышев Алексей Михайлович, завотделом райкома партии
Александр Спиридонович Глибоченко, секретарь по идеологии Донецкого обкома
партии Григорий Филипович Кобец.
462
Ялта, семейный отдых, я с любимыми девочками –
супругой и дочечкой, 1962 год.
463
464
Мы с Элеонорой много поездили
по самым лучшим домам отдыха
Советского Союза, и побывали
во многих замечательных местах
в составе туристических групп,
а затем и с детками за рубежом
путешествовали.
465
466
467
468
469
470
471
472
473
474
475
476
477
478
479
480
481
482
483
484
485
486
487
488
489
490
491
492
Празднование моего 70-летия
в кругу родных и друзей.
493
Любовь Васильевна
Станиславская с родным
братом моей жены
полковником Леонидом
Станиславовичем
Летвиновым.
494
Документы и награды
498
Медаль «За восстановление угольных шахт Донбасса». Приказ
начальника «Главдонбассшахтостроя» заместителя министра уголь-
ной промышленности СССР Э. О. Миндели от 12 августа 1949 года.
Орден Отечественной войны II степени. Постановлением Посто-

янного Президиума Съезда народных депутатов СССР от 24 июня
1998 года.
Орден «За мужність». Указ Президента Украины от 14 октября

1999 года.
Орден «Знак почета». Указ Президиума Верховного Совета СССР

от 25 августа 1971 года.
Медаль «За трудовую доблесть». Указ Президиума Верховного

Совета СССР от 29 июня 1966 года.
Медаль «Захиснику Вітчизни». Указ Президента Украины от 14 ок-

тября 1999 года.
Медаль «За доблестный труд в период Великой отечественной

войны 1941 – 1945 гг.» Указ Президента СССР от 21 июня 1991 года.
Медаль «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня

рождения Владимира Ильича Ленина». Указ Президиума Верховно-
го Совета СССР от 8 апреля 1970 года.
Медаль Жукова. Указ Президента Украины от 18 марта 1998 года.
Нагрудный знак «Партизан Украины 1941 – 1945 гг.» Указ Комис-

сии по делам партизан Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.
Медаль «ХХХ лет Победы в Великой Отечественной войне

1941 – 1945 гг.» Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 апре-
ля 1975 года.
499
Юбилейная медаль «Победа» в честь 60-летия Победы в Великой
Отечественной войне. Указ Российского комитета ветеранов войны
и воинской службы от 19 апреля 2005 года.
Юбилейная медаль «65 лет Победы в Великой Отечественной

войне 1941 – 1945 гг.» Указ Президента Украины от 2 апреля 2010 года.
Нагрудный знак «65-летие освобождения Донбасса». Приказ

председателя Донецкой обладминистрации от 8 сентября 2008 года.
Юбилейный нагрудный знак «70 лет освобождения Донецкой об-

ласти от немецко-фашистских захватчиков». Приказ председате-
ля совета Донецкой областной организации ветеранов Украины от
5 сентября 2013 года.
Полный кавалер ордена «Шахтерской славы» — І, ІІ, ІІІ степени.

Приказы министра Министерства угольной промышленности СССР,
1967, 1972, 1978 годы.
Медаль «Ветеран труда». За долголетний добросовестный труд

от имени Президиума Верховного Совета СССР решением испол-
кома Донецкого областного совета депутатов трудящихся от 18 мая
1976 года.
Памятная медаль «В ознаменование 130-летия со дня рождения

И. В. Сталина». Указ ЦК КПРФ от 28 марта 2009 года.
Памятная медаль «В ознаменование 140-летия со дня рождения

В. И. Ленина. Указ ЦК КПРФ от 22 апреля 2010 года.
Орден «За заслуги» ІІІ степени. Указ Президента Украины от 1 ок-

тября 2013 года.
Бронзовая медаль «За успехи в народном хозяйстве СССР». По-

становление главного комитета ВДНХ СССР от 15 февраля 1968 года.
500
Наградной Знак-Орден «Меценат». За выдающийся вклад в дело
возрождения и процветания мира, за величие души, за бескорыст-
ную щедрость, указ по Международному благотворительному фон-
ду «Меценаты столетия» от 26 августа 2010 года.
Наградные часы «В честь 80-летия со дня рождения от Прави-

тельства Москвы», награда вручается участникам событий, связан-
ных с победой Красной Армии под Москвой — подпольная группа
Листопадова-Макарова выпустила в оккупированном фашистами
городе Сталино листовки о знаменательной победе советских войск.
501
Наши с Элеонорой дипломы о высшем образовании.
502
503
Памятная медаль
«В ознаменование 140-летия
со дня рождения В. И. Ленина».
Указ ЦК КПРФ от 22 апреля 2010
года.
504
Памятная медаль
«В ознаменование
130-летия со дня
рождения И. В. Сталина».
Указ ЦК КПРФ
от 28 марта 2009 года.
Юбилейный
нагрудный знак
«70 лет освобождения
Донецкой области от
немецко-фашистских
захватчиков».
Приказ председателя
совета Донецкой
областной организации
ветеранов Украины
от 5 сентября 2013 года.
Нагрудный знак «65-летие освобождения
Донбасса». Приказ председателя Донецкой
обладминистрации от 8 сентября 2008 года.
505
Орден «Знак почета».
Указ Президиума Верховного
Совета СССР
от 25 августа 1971 года
506
Орден «За заслуги» ІІІ степени.
Указ Президента Украины
от 1 октября 2013 года.
507
Медаль Жукова.
Указ Президента Украины от 18 марта 1998 года.
508
Полный кавалер ордена «Шахтерской славы» – І, ІІ и ІІІ степени.
Приказы министра Министерства угольной промышленности СССР,
1967, 1972, 1978 годы.
509
Медаль «За доблестный
труд в период Великой
отечественной войны
1941‑1945 гг.».
Указ Президента СССР
от 21 июня 1991 года.
510
Медаль «За трудовую доблесть». Указ Президиума
Верховного Совета СССР от 29 июня 1966 года/
Нагрудный знак «Партизан

Украины 1941-1945 гг.».
Указ Комиссии по делам
партизан Великой
Отечественной войны
1941‑1945 гг.
511
Наградные часы «В честь 80-летия
со дня рождения от Правительства
Москвы».
Награда вручается участникам событий,
связанных с победой Красной Армии
под Москвой – подпольная группа
Листопадова-Макарова выпустила
в оккупированном фашистами городе
Сталино листовки о знаменательной
победе советских войск.
512
Наградной Знак-Орден «Меценат».
За выдающийся вклад в дело
возрождения и процветания
мира, за величие души,
за бескорыстную щедрость»
указом по Международному
благотворительному фонду
«Меценаты столетия»
от 26 августа 2010 года.
513
514
515
516
За долголетнюю и безупречную работу
в угольной промышленности и активное участие
в общественной жизни аппарата Министерства.
517
За активную и плодотворную
работу по распределению
технических знаний
и повышению квалификации
руководящих работников
и специалистов и в связи
с 60-летием со дня
рождения.
518
За активное участие
в пропаганде идей
перестройки.
519
2021

Человек и Столетие

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Человек и Столетие

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

Человек и столетие

Глава первая (1924–1941 годы) 1

Все события, люди, эпоха, победы, боль

Макаров Юрий Александрович

Глава первая (1924–1941 годы) 9

Так вот, в 1923 году, с двухлетней дочкой и молодой женой на

10 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 11

Полиной, Леонидом, Анатолием и Светланой — помню всех своих

12 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Первое мое личное воспоминание, которое сохранилось в памя-

Глава первая (1924–1941 годы) 13

Отец мой выписывал журналы «Вокруг света», «Пробуждение»,

14 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Помню в те годы у нас было тайное празднование новогодней

Глава первая (1924–1941 годы) 15

Вспоминаю с глубоким чувством поездки с родителями в село

16 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Особые воспоминания — это две поездки с моим участием в го-

Глава первая (1924–1941 годы) 17

18 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 19

В сентябре 1932 года я пошел в первый класс школы № 69, где

20 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 21

22 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

школе я подружился с Володей Массальским — наши дома были не-

Раиса Павловна Житецкая была нашим главным учителем до пято-

Глава первая (1924–1941 годы) 23

24 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 25

Директором школы был Алексей Иванович Киричек, думаю, что

26 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Моя сестра Тамара, учась на три класса выше меня, познакоми-

Глава первая (1924–1941 годы) 27

дворца культуры, который сейчас называется имени Франко, а до во-

28 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Был один очень курьезный случай в тот мой музыкальный пе-

Глава первая (1924–1941 годы) 29

30 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Вот, рассказываю о тех днях, и вспомнилась еще одна история

Глава первая (1924–1941 годы) 31

Вернемся вновь к моим друзьям и подругам. До седьмого клас-

32 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 33

34 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Большим событием для нашей школы и моих друзей была реаль-

Глава первая (1924–1941 годы) 35

Вспоминаю, как я впервые увидел море. Моя мама продолжала

36 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Пионерское лето вспоминается с добрыми чувствами. Особен-

Глава первая (1924–1941 годы) 37

Еще до войны в 1939 году моя сестра Тамара окончила десять

38 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Глава первая (1924–1941 годы) 39

40 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Молодой отец, последнее фото перед призывом

Глава вторая (1941–1943 годы) 51

52 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

Мы с друзьями решили по-своему ответственно готовиться к ок-

Глава вторая (1941–1943 годы) 53

54 Юрий Макаров. «Человек и столетие»

21 октября 1941 года в поселок Рутченково вступили немецкие

Глава вторая (1941–1943 годы) 55