Моя Жизненная Повесть

Родилась я зимой 1926 года в селе Голдаевка, Воронежской области, Коротоякского

района.Деревня эта располагалась в живописной местности на берегу реки Дон,
окружённая лесами, садами, лугами.
Родители мои: отец – Гоурков Трофим Иванович 1902 года рождения. В это время
считался довольно грамотным, окончив 4 класса церковно-приходской школы. Мать –
Шамарина Анна Афанасьева 1902 года рождения, проучившись в школе 2 года, писала с
трудом.
Поначалу мы жили в большой семье в доме родителей отца. Как рассказывали мои
родители, за столом всегда было много, и ели все из одной большой деревянной миски
деревянными ложками. Нередко собирались родственники со стороны мамы. Тогда
ставился большой стол. Позже, по словам отца, обоюдными силами построили для нашей
семьи отдельное жилье – дом недалеко от деревни. И назывался – хутор «Стальной
Конь».
Я смутно помню, тогда мне было около 4 лет. Это уже после Октябрьской Революции,
1931 год. В семье нас (детей) было двое, на год младше меня – сестра Полина. Но был у
родителей еще один ребенок – мальчик 1924 рождения, который умер в младенчестве от
дифтерии. В то время от этой болезни многие дети погибали, да и не только от этой.
Медицинская помощь осуществлялась одним фельдшером на несколько близлежащих
сел-деревень.
О своей генеалогической линии подробностей не имею. Не случилось на эту тему
беседовать с родителями. В последующем, со слов моей тёти по отцу известны кое-какие
данные до прапрародителей: их дни рождения, неточные даты смерти. В общем, все они
как будто жили не долго, но никакими, как я понял я, наследственными болезнями не
страдали. В семье мамы один из дальних родственников (двоюродный или троюродных)
умер в возрасте 102 лет. Никогда ничем не болел, причем хорошо видел (без очков) и
прекрасно слышал. Но в последние 4-5 лет жизни уединился от своей большой семьи, не
хотел никого видеть. Построил сам себе шалаш в лесу (может в саду) и жил там летом и
зимой. Пытался тем что там найдет, но признавал только мою маму, а было ей тогда 10
или 11 лет, мог принять еду только от нее. Таким образом, она была связной. Потом
рассказывала нам: когда однажды пришла (ходила каждый день), он был мёртв, в
положении сидя, с печеной картошкой в руке. Я не запомнила ни его имени, ни фамилии,
хотя мне об этом мама говорила.
Своих родных бабушек, дедушек почти не помню. Они нас(детей) не опекали, были
заняты сельским крестьянским трудом, родители тоже. Мужчины служили в армии, кто-то
возвращался после довольно длительной службы, кто-то воевал не вернувшись.
В семьях моих родителей были братья, сестры. У отца – брат Тимофей 1908 года
рождения, сестры Агрипина 1910 года рождения, Акулина 1915 года рождения. У мамы –
сестра Ефимия 1898 года рождения, брат Григорий 1900 года рождения.
Жили мы в деревне не плохо, не нищенствовали, но богатств не имели. Трудились
родители как все, на земле, которую выделяло государство. Но, со слов отца, трудились
все по-разному и, естественно, достаток был неодинаков. Были и такие, хотя имели
возможность получать урожай со своих участков, но считались бедными, так их называли.
Не вкладывая труда, по деревне ходили с гармошками, но голодных в селе не было,
нищих – тоже. По словам мамы, её родители были более обеспеченным, чем родители
отца. Люди в деревне жили между собой дружно, очень весело отмечали праздники, в
основном, религиозные – Пасху, Рождество и много других. Люди в деревне были
набожные, посещали регулярно церковь.
К 1930 году (может раньше) стали появляться слухи о коллективизации. Моему отцу, как
грамотном человеку, было предложено направление на учёбу в город Лиски, догадались,
с какой целью. Мама выспрашивалась, потому что появились слухи о раскулачивании.
Она боялась за своих родителей, вроде они считались по селу зажиточными, и чтобы отец
не принял участие в такой их судьбе. И каким-то образом отец избежал такой «славной»
учёбы.
И так, в 1931 году по указу вождя всех времен и народов И.В. Сталина с его верными
помощниками на фоне колхозного строительства, началось массовое «раскулачивание»
по всей советской стране. Переселение, то есть насильственное выселение из обжитых
мест в различные отдалённые районы большой страны. Наша семья из четырёх человек,
таким образом, подлежала выселке. А «раскулачивание» для нас состояло в том, что
прежде всего отобрали дом, который только что с трудом был построен, отобрали корову,
без которой в деревне не прожить, лошади у нас не было. Но отобранная корова
возвращалась сама домой, её снова нужные, то есть соответствующие люди забирали.
Запасов, в смысле зерна, у нас не было, а у кого было – забиралось и выгребалось до
единого зернышка. Работали эти люди – те, которые считались бедными – весьма
«добросовестно», хотя знали, что нередко им люди села много помогали. А когда я,
потом, будучи уже в ссылке, спросила отца, был ли он(наша семья) кулаками и почему нас
выселили? Он очень обстоятельно ответил: «Это была политика, страну аграрную нужно
превратить в индустриальную. А люди добровольно с обжитых мест никуда не поедут
строить индустрию, вот и стала необходимой жестокость и издание такого указа, как
«раскулачивание». И эта политика коснулась репрессиям именно трудового крестьянства.
Какой там кулак!!»
Я и сейчас не могу понять, что значит слово «кулак», как его расшифровать. И
одновременно другой «важный» указ – создание коллективных хозяйств, колхозов. А
народ, оставшийся не выселенным, не раскулаченным, сделать колхозниками. А одна из
моих тёток, когда мы через долгое время встретились, сказала: «Зря я хранилась
(пряталась) от выселения, чем работать в колхозе за так называемые трудодни, за
которые ничего не платили. Что оставалось делать, кроме как нести хоть что-то немногое,
над чем работали: свёклу, капусту; иначе с голоду помрешь.» Вот такие колхозы были
весьма нерентабельны при ручном труде; техники не было никакой в период
организации. Но те же колхозники в деревнях не имели права никуда выехать. Паспортов,
так же как и «кулакам», высланным до 1948 года, не выдавали. Вот такая была
удушающая горе-политика.
И так вот наша семья, а вместе с нами семья брата мамы Григория, его супруги Евдокии и
двух их сыновей – Ильи 1922 года рождения и Алексея 1924 года рождения, отправились
в неизвестную дальнюю дорогу. Мы – дети, в первый раз увидели паровозы, вагоны,
железную дорогу и длинный состав на той дороге. Отец сказал, что мы были такими
довольными всем увиденным, чего не приходилось видеть раньше. Этот же длиннющий
состав товарных вагонов, в котором раньше перевозили скот, и в этих вагонах мы с
громкими гудками начали свой, как родители сказали, печальный путь. И еще сказали -
многие очень плакали. На родине в деревне оставались родственники по линии и мамы и
отца – братья, сестры.
Ехали мы долго, поезд шел очень медленно, часто останавливался, нередко с
длительными стоянками. Люди болели, некоторые по пути следования умирали.
Помнится, мама говорила, что с нами ехала и ее мама, наша бабушка(ее вроде не
выселяли). Она по дороге умерла, как многие. Где захоронена? Не известно, так как
умерших при остановках поезда собирали и хоронили в общих придорожных ямах.
Родители рассказывали: пока ехали, люди сочиняли сами песни и на остановках, выходя
из вонючих вагонов, угоревших от смрада, хором пели, пока стоял поезд, а стоянка его
нередко была продолжительной. Пели всякие песни, но больше заунывные, не чувствуя
страха, при сопровождающей охране. Помнится до сих пор песня со словами: «Серп и
молот, смерть и голод», не чувствуя за собой никакой вины перед государством и
народом в целом. Еще помню слова из одной из песен: «Везли нас в телячьих вагонах» и
т.д. А народ этот, как отец говорил, трудовой крестянин, никто не эксплуатировал чужого
труда. Как долго мы ехали до места назначения – неизвестно. Начался новый этап нашей
жизни.
Прибыли в жаркое летнее время, высадили в голой степи – ни деревца, ни кустика,
недалеко от шахты в «цветущем» Казахстане, где начиналась разработка угольного
бассейна будущей Караганды. Города, как такового, тогда еще не было. Отец сказал, что
это третья угольная кочегарка страны Советов. Первые две: Донбасский угольный
бассейн, второй – Казбасский. Уголь Карагандинского бассейна высококачественный –
коксующийся, который используется в доменных печах. И является очень необходимым в
развитии индустриализации страны. Какую-то часть прибывших выгрузили недалеко от
работающей угледобывающей шахты, поселили в спешно приготовленное жилье,
назваемое землянками, с маленьким окном в крыше. Спускались в землянку по
ступенькам земляным. Но этих землянок не хватило всем прибывшим. Приходилось
самим рыть ямы и какими-то (не знаю) материями закрывать, хорошо – было лето. В этих
жилых (не жилых) помещениях было холодно, сыро и темно. Отец наш сразу был
направлен рабочим на шахту, которая была под номером 7. Мама вскоре стала
породовыборщицой на поверхности шахты: уголь подавался на горе на движущихся
толстых резиновых лентах. В землянках – их много было вокруг шахты – мы провели лето
и зиму. В них было холодно и темно. Зима суровая и очень снежная, заносило снегом
вьюга ее с крышей. Удивительно? Как пережили мы зиму. Многие умирали, особенно
дети. Отец получил специализацию тут же на шахте – электрослесаря и направлен на
подземные работы по этой специальности. А мам более чем через год «повышена» в
должности- стала ламповщицой. Выдавала специальные шахтерские лампочки
спускающимся в шахту работникам. Так, пока мы жили в этих землянках, около шахты
появились отвалы породы, назывались они териконниками. Количество их быстро росло.
Шахта «работала» круглосуточно – в три смены люди трудились. Вместе с породоф
появлялись прослойки угля. При длительном слеживании появлялось самовозгорание
этого угля. Такие отвалы постоянно дымили, а в темное время – светились мелкими
огоньками. По этим отвалам можно было выделять людей, выбирающих уголь, так как
надо было топить примитивную печку, чтобы сварить нехитрую еду и согреться. Много
позже шахтерам разрешили выписывать уголь за какую-то плату, но самого низкого
качества – мелкий и часто с породой вместе. За этот срок пока мы жили в землянках,
выстроен быстрыми темпами большой поселок для шахтеров, считавшийся временным.
«Материалом» для строительства служил дерн. Что это такое? Верхний слой почвы,
вырезанный квадратами-кирпичиками, которые не сразу разваливались, так мы это
понимали. Эти домики-хатки были поделены на 4-5 комнат, в каждую из которых
заселялась семья из 4-5 человек. Наше жилье из 4хкомнат было предназначено для семей
Скоенячиных – 2х братьев с семьями, брата мамы и нащей семьи. Хаты эти были низкими
с маленьким окном, дверями,сразу открывавшимися на улицу. В них также было холодно
и сыро, а печки – примитивными, да и топить их нечем. И опять же люди, приученные к
труду, стали изворачиваться – каждый по своему, как умел. Но старались помочь друг
другу. Находились умельцы, помогали устраивать печкм, чтобы можно было обогревать
это жилье, а надвигалась зима, стали(каждая семья) пристраивать к комнатам коридоры,
называли и сенцами, потом что-то вроде кухонь. Кто-то расширял больше строительство,
заводили кур, кое-кто поросенка. А некоторые со временм даже заводили корову, у нас
мама держала козу. Корм добывали кто как мог: в основном собирали вручную траву, есл
находили где росла. Пристройки все делались из самана, который готовили сами –
месили глину, что-то добавляли туда, в основном траву, отходы с огородом. Мы – дети с
удовольствием вместе со взрослыми топтались в этой глине. Потом все размешанное
помещали в формы . Высыхало и получался кирпич глиняный. Вот это и был собственно
изготовленный строительный материал. По качеству который считался значительно лучше
дернового. Около каждой такой комнаты имелся маленький участок земли, на котором
можно кое-что выращивать: огурцы, помидоры и другую зелень, небольшую часть
использовали для посадки картофеля.
Нужна была вода. Ее надо изыскать самим, общими усилиями этого дома стали копать
колодцы. А грутновые воды глубоко распологались, копать приходилось трудно. Воды
этой хватало на жизненные нужды и для полива огородов. Кроме того за пределами
поселка можно посадить было картошку – не возбранялось. Номоливать не было
возможности, а лето, как правило, сухое, то есть урожай очень незначительный или
никакой. Иоттакое затеи люди отказались быстро.
Нашими соседями в других домах были семьи : Артемьевы, Азаровы, Токаревы, Труновы,
Улезковы, Гороховы, Богдановы и другие. Все были очень дружны, взаимно помогали
другдругу – кто-что лучше умел делать, охотно откликались на все просьбы. Мой отец –
помню, часто писал по просьбе соседей заявления куда кому следует, он это хорошо умел
делать и довольно грамотно и по стилю и по грамматике. А вот в каком-либо
строительстве ничего не получалось. Этот наш большой поселок, построенный в 10 км. от
шахт, где работали родители и рядом живущие соседи назывался «Новая Тихоновка».
Заселен он был переселенцами, то бишь – спецпереселенцами в1932 году из разных
областей Советского Союза: Орловской, Тамбовской, Курской, Воронежской и др.
Несколько ранее подобный поселок также был заселен такими же спецпереселенцами, и
тоже назван «Тихоновка», но «Старая Тихоновка».
Организовывались и другие подобные поселки с названиями: «Мой Кудук»,
«Компанейск», «Брихахтинск» и др. Между двумя Тихоновками стало расти кладбище под
тем же названием «Тихоновское». Люди жили впроголодь, болели, смертность была
высокой, медицинская помощь практически отсутствовала в первые годы, особенно.
Местных врачей не было, а похже стали направляться врачи из центра России. Помнится –
первый врач по фамилии – Вашетка; мой отец обращался к ней, болел периодически. И
однажды тяжело перенес восполение легких, спасала врач Вашетка, как раз появилось
лекарство – Сульфидин вроде. А работа в шахте – холод, сырость и плюс – низкая
сопротивляемость – голод, холод, неустройка, бед ворох. В скором времени в нашей
Тихоновке построилось и постепенно разраслось до нескольких одноэтажных саменных
корпусов больница и в новь под названием «Тихоновская». Пополнялась врачами,
медицинским персоналом среднего звена. В Караганде функционировало медицинское
училище. Врачи, в основном, прибывали по направлениям из различныз ВУЗов страны.
Население росло, город строился, застраивался многоэтажными зданиями и как город –
Караганда, стал называться в 1934 году – назван «Новый город». Но раньше до 1930 года
был заселен поселок, построенных в видк одноэтажных, вроде добротных домов, в
одном из которых даже функционировал драматический театр. И, таким образом, этот
поселок стали называть – старый город, может нефициально. Было известно, что там была
открыта первая шахта еще при монархической власти. Пробит шурф англичанами и уголь
вывозился верблюдами. Это была первая шахта имени Костенко (из книги о Караганде,
составитель В. Королева). Карагандинский угольный бассейн разрастался быстрыми
темпами. Вокруг строились новые шахты, росли города-спутники: Сарань, Шахтинск, Абай,
Топар и др. Предприятия – комбинат Карагандауголь, Шахтостроительный комбинат ,
обогатительная фабрика. Города Темиртау, в котором построены два завода –
медеплавильный и коксохимический, одновременно строится добротное жилье, где
много рабочих из переселенцев. До 1930 года заселены были поселки,назывались
«Большая Михайловка», «Федоровка», «Мелькомбинат» приезжими из России,
Белорусии, Украины и др. Извсех спецпереселенцев большая часть с первыми эшелонами
размещалась в сельских районах. Организовывались колхозы, как из числа прибывших,
так и местных жителей. До этого местное население жило своим хозяйством, а также
кочевым, имея отгонные участки, где, в соновном, разводили скот – лошадей, больше
баранов, верблюдов. Были также, как говорят, богатые (баи) и бедные. Центральная часть
Казахстана – это большая голая степь, в основном заселена «раскулаченными»
спецпереселенцами, работающими как в развитии индустрии, так и сельского хозяйства.
Кроме того знаменит еще Карлагом – Карагандинский лагерь. С 1930х годов, где отбывали
заключение так называемые «враги народа» по 58 статье. Главный штаб лагеря
располагался в поселке «Долинка» со всеми необходимыми службами. Лагерь в целом
занимал огромную территорию, где размещалось опытное сельскохозяйственное
производство: животноводство, растениеводство, распределено по участкам(более 25).
Трудились на этих участках заключенные, весьма образованные люди: ученые, военные,
инженеры, врачи, учителя, агрономы. Жили они в очень плохи условиях, голодали. А то,
что сами производили, не имели права пользоваться, тлько та норма, которая
предусмотрена законом, одеты плохо. Но выращивали высокие урожаи картофеля и
других растений, так как надо было кормить большое население. Приведен присер в
Книге о Карлаге – даже принимали участие в сельскохозяйствееной выставке по
баснословному урожаю картофеля и коров, имещих огромное количество(небывалое)
молока. Агрономам это удавалось. Но о Карлаге это особая тема. Они же все сидели без
семей и составляли беслпатную рабочую силу. Строили железную дорогу от Акмолинска
(теперь – Астана) до Караганды, потом и от Караганды до Балхаша, не смотря на холод
зимой, без зимней одежды и обуви – болели, умирали. Если кто не выходил на работу,
как указано в этой книге – по раздетости и разутости, лишались еды и получали
дополнительное наказание, болеезлое. И потому погибая прямо на этой стройке их не
хоронили, а просто бросали в насыпь. Так называлась эта дорога – «построенная на
костях». А в штабе – в Долинае существовал свой суд - «тройка». За малейшее нарушения
– расстрел тут же на месте. Не могу сказать точно, но ходили слухи, что в Долинке сидела
актриса Лидия Русланова. А что сказать о Долинке (люди знают ее до расположения там
Карлага). Это была самая обычная степь, как везде по центральному Казахстану. А эти
люди, «враги народа», сделали из нее оазис. Посадили массу деревьев, разбили огороды,
себя кормили и даже продавали. Это было отступление по Карлагу.
В нашем поселке, да и в других тоже была комендатура, где все «раскулаченные»
состояли на учете и обязаны были регулярно отмечаться. Помню даже фамилию одного
того коменданта – Кошаев. Позже за поселком появился исскуственный водоем под
названием «Кошаевский пруд». В нем можно было купаться, он хорошо выглядел, даже
деревья рядом были высажены. Позже в нем развели рыбу – раздолье для рыбаков.
Выезд куда бы то ни было из окрестностей Караганды, был запрещен на длительный срок.
А наша мама доловльно смелая, боевая, очень страдала по Родине. Собрала нас с
сестренкой осенью 1932 года и с небольшим узелком мы втроем отправились на
железнодорожную станцию, откуда отправлялся товарный поезд с углем в сторону
России. Потихоньку, чтобы никто не видел, мы забрались в вагон с углем, сидели
забившись в угол, чтобы не выдать себя, тихо, пока не тронулся поезд. В этом же вагоне
ехала еще одна семья и тоже мама с детьми. Мама наша расчитывала, что вот мы уедем и
может каким-то образом приедет наш отец. Как долго ехали? Не могу сказать, но живыми
добрались до какой-то станции,где нам надо выходить. Когда поезд остановился, мы все
вместе так же потихоньку сумели выйти,изрядно перепачканные углем. Как потом
добрались до своей деревни и на чем? Во всяком случае мы оказались у родственников,
которые радушно нас встретили и удивились – как нам такое удалось? Мы ведь к ним
«как снег на голову», появились внезапно. А вот каким образом контролировали поездку
наши взрослые (мамы), как-то не осталось в памяти, но мама не очень нас посвящала,
хотя говорила, что всю эту поездку сильно волновалась.
Нас там на Родине встретила новая беда, разразился голод, охвативший весь огромный
Советский Союз, особенно он был страшным в России, Украине, начавшийся в 1931 году.
Истории известно – жесточайший голод охватил всю Россию в 1921 году. Коллективизация
на этот раз себя не оправдала. Колхозы оказались не рентабельны по разным причинам и
сопутствовала засуха на основных территориях страны.
В Казахстане, где оставался наш отец, голод не обошел стороной, но он не был таким.
Работая на шахте, он получал какой-то паек хлеба, выдававшегося по карточкам. А
карточная система на продукты была введена с 1931 года по стране. Получал отец, хотя
малую, но зарплату, которая выдавалась два раза в месяц, в начале – аванс, в конце –
остальная. А что можно было купить на деньги? И так он посоветовал нам вернуться,
чтобы там не умереть с голоду. А как упомянуто выше, мама расчитывала, что отец тоже
мог вернуться(каким образом?) на Родину. И как-будто от кого-то мама в деревне узнала,
что отцу нашему готовили документы – как сосланному по ошибке. Оставаясь там в
деревне, мы вряд ли могли выжить, голод усиливался, мы даже ели какую-то траву, вроде
сьедобную, и отощали прилично. Голодали в селе все. Мама там узнала – один из братьев
ее отца умер в конце 1932 года, второй его брат репрессирован в то же врем я и вроде
расстрелян. Тогда в то смутное время была такая градация: большинство людей
«раскулачивали», кто-то попадал в тюрьмы, кто-то сразу – под пули. Может за какие-то
смелые высказывания, не уточняли, решали быстро без суда и следствия. Политика – все
надо делать быстро, не разбираясь. А люди деревенские, чаще неграмотные, рабски
подчинялись любому особенно шумному, грубому голосу. Чуть что – тебе Колыма,
расстрел. А тюрьмы, карательные лагеря – по всей стране.
Тридцатые года ХХ столетия отличались массовым террором. Клеймо «враг народа» было
распространенным. Люди гибли, не зная за что. Особенно много тюрем было в районе
Крайнего Севера, где нужна дешевая рабочая сила и быстро, с чем легко справлялись
«тройки», сделанные по указанию тов. Сталина. Шла политика на устранение народа,
уничтожение «врагов народа». Превалировало «его величество» страх. «Тройки» эти
просуществовали до 1953 года, когда уже Сталина не стало, были отменены. Мы с мамой,
как она сказала, поступили разумно, вернувшись на место ссылки, как советовал наш
отец. Ехали мы обратно не могу сказать, каким транспортом, может тоже товарным
поездом? Как сказано выше, голод в Казахстане не был таким страшным, как в России.
Приехав, мы – иждивенцы – тоже стали получать паек по карточкам, но значительно
меньше, чем рабочие шахтеры. Недалеко от нашего поселка были зерновые поля. После
уборки многие и мы в том числе, по уже убранному полю ходили собирать оставшиеся
колосья, хотя это тоже было под запретом. Почему – не понятно. Нас там гоняли,
размахивая кнутами, доставалось нередко по спине на только взрослым но и детям.
Нельзя и все тут. А ведь знали – скоро снег выпадет и все закроет. Погонщики выполняли
приказ свыше.
Так же после уборки картофеля люди рылись в земле,может попадется оставшаяся
картофелина и тоже был запрет. Мороз и все, если осталось, замерзало. Как говорят: ни
мне, ни тебе. Хорош лозунг.
Колхозы вокруг Караганды были мало урожайные, хотя многие колхозные хозяйства
организовывались вдоль большой реки - «Нура». Однако климат был суров, резко
континентален. Техники для обработки почв и поливов не хватало. Но были все же
колхозы, как говорили, передовые и опять же те, где основная рабочая сила, т.е. весь
колхоз укомплектован спецпереселенцами, местный народ не очень настроен трудиться
на земле. Они больше на своем столе предпочитали мясо, а всякую огородную зелень
называли – культурная трава.
В 1934 году я пошла в школу – в первый класс, а на следующий год – моя сестренка. В это
тяжелое для всей страны и народа время мы, дети полуголодные, нищенски одетые,
охотно посещали школу. На первом году учебы нас в школе малость подкармливали,
давали небольшую порцию какой-нибудь каши или затирухи. Мы рады были безмерно,
голод еще не закончился.
В начальных классах школы у нас был очень хороший учитель, так же из ссыльных. До
настоящего времени я его хорошо помню: Иван Андреевич Каверин. Всем нам ор очень
нравился: молодой, всегда опрятно одетый. На любой, даже самый несуразный вопрос,
как мне казалось потом, мог довольно обстоятельно ответить. Со всеми учениками был
добр, внимателен, хвалил часто за правильные (умные) ответы. Как думается, понимал
судьбу детей, как и свою.
Учеба по 7й класс мне давалась довольно легко. Отличалась я не только хорошей
памятью, но и весьма добросовестным отношением к учебе. Не смотря на деревенский
диалект, диктанты в начальной школе писала без единой ошибки. И по всем остальным
предметам получала высокие оценки. В те времена градация оценок была: «очень
хорошо», «хорошо», «посредственно», «плохо» и «очень плохо». Хвалил учитель меня
часто на родительских редких собраниях. Мои родители радовались моим успехам и тоже
хвалили. С 5ого класса у нас уже вступила в строй новая школа, появились новые
предметы и разные учителя. Классным руководителем была Ольга Ивановна Орлова –
преподаватель русского языка и литературы. Запомнила и ее навсю жизнь. Как-будто
вижу ее сейчас какой она была тогда. В 6-7 классах я увлекалась математикой и
оставалась исполнительной, не могла пойти в школу с невыполненным домашним
заданием. Таков уж был характер. Если вдруг не удалось решить какую-то задачу днем,
могла встать пораньше утром и решение получалось довольно легко. Остальные
предметы не требовали много времени для подготовки, так как легко запоминалось
прочитанное из учебников и что было на уроках рассказано учителем. А учитель
представлял данные по своей дисциплине (история, география, ботаника и и др. в
расширенном варианте)
Кроме основной учетной программы были и общественные организации – октябрятская –
в младших классах, пионерская – в 5-7х. В пионеры принимали торжественно на
общешкольной линейке. Пионервожатый завязывал принятому в пионеры пионерский галстук
– символ красного знамени. Позже появились пионерские значки. Принимали в пионеры только
хорошо успевающих и дисциплинированных, отлично освоен был клич пионера: «Будь готов!».
«Всегда готов!» - ответ.

Район наш, где мы жили, назывался Кировским, а одной из шахт присвоено «имени Кирова». Клуб
был тоже «имени Кирова». Рядом с этой шахтой в 1934 году посетил Карагандинский угольный
бассейн член ЦК КПСС С.М. Киров, в его честь и были названы район, шахта и клуб. Он проверял
работу бассейна, выполнение планов – «пятилетку в четыре года». Планы на 5 лет, но выполнить
за четыре. Это было главным. По словам моего отца, Киров не только вникал во всю основную
работу бассейна, беседуя с высоким начальством. Уделял в то же время внимание шахтерскому
труду, разговаривая и с рабочими и даже здороваясь за руку. Коснулся вопроса улучшения
условий труда, не пропустив таких мелочей, как плохо закрывающиеся двери, сквозняки,
оторванная где-то от двери ручка. Рабочие были довольны посещением Кирова. Но что
улучшилось?? Но времена были трудными, неспокойными: репрессии продолжались, росли
тюрьмы, казни, да еще «психушки»-тюрьмы. Караганда, с безвинно репрессированными людьми,
названными «кулаками», была большой тюрьмой, заполненной кроме уголовников и «врагами
народа», которые строили большую индустрию страны, производили сельскохозяйственную
продукцию. Мне, будучи ребенком известно, как ночью «черный ворон» - так назывались
милицейские черные машины – увез жившего по соседству с нами главу семьи – Токарева
Сафрона (не помню отчества). Он, как и все работал в шахте рабочим, а перед арестом стал
десятникм. Почему должность так называлась? Возможно потому, что отвечал за работу 10
шахтеров. Увезли его, как говорят – и след простыл. Родственники о нем так ничего не узнали, ни
от него, ни от компетентных органов – никаких известий. «Сверху» было задание – выявлять
«врагов народа» и сообщать куда следует. Явно, находились такие из местных властей –
переусердствовать, отличиться, выполнить, перевыполнить! По-видимому, эту мерзость
поощряли. Такова была политика, известная всему народу страны Советов и всему миру. Люди
были в бесправии, в страхе, выполняя все требования пятилетнего плана, обязательно – в 4 года.

В 1941 году я окончила не полную среднюю школу-семилетку с отличными оценками по всем

предметам с похвальной грамотой. Неоднократно была делегатом на слетах отличников, слетах
пионеров района, города. Мечтала закончить десятилетку. А это был 1941 год! 22 июня на
Советский Союз без обьявления войны напала фашистская Германия, о чем по ради сообщил В.М.
Молотов. У нашего дома на одном из столбов висел репродуктор в виде трубы с широким
раструбом. Все окружили это сооружение и со скорбью слушали его трогательную речь, каждое
четко произнесенное слово. Народу собралось очень много, так как репродуктор был
единственный на всю улицу. Поселок был построен продольными длинными улицами, с
соответствующими времени названиями: Ударная, Индустрии, Кооперации и др.

Война таким образом, создала немало препятствий для нас – выпускников 7 класса, к заветным
целям. Мечта – закончить десятилетку – прктически не удалась почти никому из моих друзей по
школе и по месту жительства. Близкие друзья были моя первая подруга Дуся Улезкова – детства и
юности, также сестры Гороховы (Мария, Груня), Варя Кулешова, парни – Иван Трунов, Михаил
Марчин, Алексей Петров и др. Была большая компания с взаимопониманием и взаимными
симпатиями. У всех мечты были разные. Я хотела стать летчицей, хотя не отличалась крепким
здоровьем. Как говорят, мечтать не вредно. А уже наслушалась в то время о трех подругах –
летчицах, как их называли «три подруги, три орлицы совершали свой полет». С первых дней
войны обьявлена мобилизация на фронт с 18 лет и (вроде) до 60. Одним из первых пошел на
фронт мой двоюродный брат Илья 1922 года рождения (как раз в 18 лет). Пришло от него
единственное письмо, а второе с сообщением – «пропал без вести» - официальное. Вскоре
появилась бронь на работающих подземно шахтеров, второй брат – Алексей 1924 года – работал
на подземном участке. Отец мой тоже подземным рабочим был. Кроме того, у него был один глаз.
Но как будто таких не освобождали от фронта. Оставался до пенсии подземно работающим
шахтером. Тыл тоже помогал фронту немало. Лозунг звучал в тылу: «Все для фронта, все для
победы». Запомнились слова Сталина: «Все для фронта, все для победы. Наше дело правое,
победа будет за нами!» Но какими усилиями? Все работоспособные жители поселка (мужчины,
женщины) трудились на шахтах – кто-то на эксплутационных, кто-то на строящихся. На подземных
работах тогда трудились и женщины. До места работы ходили пешком в любую погоду. А
расстояние 8-10 км и более. Все, в том числе и наши родители, уходили очень рано и поздно
возвращались. Нам с сестренкой приходилось что-то делать самим по дому – что-либо
приготовить поесть. Однажды поставили на плиту варить кашу в чугунке, заигрались и забыли,
наша каша сильно подгорела(несьедобно), а чугунок треснул. Вот уж нам досталось на «орехи»,
больше за чугунок(был единственный). Мы, чувствуя свою вину, не пытались оправдываться.

А когда в 1935 году в нашей семье родился брат Николай, мама не работала, а вскоре заболела –
была у нее бронхиальная астма. Почти одновременно у соседей – Артемьевых, Богдановых
родились сыновья и тоже назвали их Николаями. Стали они в жизни друзьями-одногодками. Отец
наш был очень доволен появленем сына. Называл его всегда - «соколик». И прилепилось
дополнительно к его имени – «Соколик». Будучи мы с сетренкой детьми малыми, игрушек не
имели, как живя еще в России, так и тем более в ссылке. Главными развлечениями были: игра в
прятки, в догонялки, прыжки через скакалки, в «классики». Зимой катались на
импровизированных санках, горки делали ледяные сами с помощью взрослых, играли в снежки,
лепили снеговиков. Став постарше, играли в лапту, была такая русская игра «лапта». Там
требовалось много бегать, нас устраивало. Понятно, наше детство не было уж благополучным, но
детская беспечность держала нас на уровне. Не роптали, как все дети того времени. Что делать?

Родители наши были добрыми, наказаний мы никаких не испытывали, им было много тяжелее,
чем нам – детям. Отец наш, не смотря на занятость работой, откликался на помощь людям: кому-
то заявление куда-то написать, кому помочь просто советом. А народ переселенный был, в
общем, не грамотный. Отец грамотно по стилю и грамматике писал хорошо. Находил время
почитать газеты, тогда самой популярной газетой была «Индустриальная Караганда». Позже -
много других. Таким образом, он всегда в курсе основных событий. В детстве сказок нам не
читали. А вот отец часто рассказывал нам сказку «о рыбаке и рыбке» А.С. Пушкина. Он знал ее
наизусть, потом и мы выучили. Мама была довольно общительной, со всеми соседями находила
общий язык, независимо от возраста.

Все эти годы жизнь никого не баловала, хотя в предвоенные и уже военные годы, карточек на
хлеб уже небыло, но купить, тоже норму хлеба было сложно. Надо было выстоять очередь всю
ночь, чтобы утром иметь счастье получить. Очередь образовывалась с вечера – на руках писали
номера с первого и далее. Находился такой организатор, записывали тех кто был в это время.
Вдруг появлялись новые люди, а кто-то из записавщихся отлучился. Тут же писалась снова
перепись. Те, кто отлучался, могут записываться последними уже в новой очереди. Так, чтобы эту
очередь сохранить, приходилось членам семьи сменять друг друга. А если летом – там можно
было и жаснуть, а кто нибудь (по просьбе) разбудит, если снова начнется перепись. Мы с
сестренкой принимали участие в сохранении очереди. А выдавалась определенная норма в одни
руки. Мы иногда в качестве поощрения получали премию в виде конфнт – ирисок. Они очень нам
нравились, считали их мы самыми лучшими, хотя не было никаких других. Иногда – в виде
круглых сладких горошинок и только.

И так, начавшаяся война – Великая Отечественная, помешала выпускникам неполной средней

школы получить среднее школьное образование. Наши родители были настроены, чтобы