V

&9C£F

С Б О Р Н И К И ПОДЪ РЕДАКЦ1ЕЙ
Н И К О Л А Я О Ц У П А
 ДАНТЕ
АДЪ
перевода Бориса Зайцева
НАСТОЯЩ1Й СБОРНИКЪ НАБРАНЪ И
ОТПЕЧАТАНЪ ВЪ ПОНЪ ТЫСЯЧА ДЕ-
ВЯТЬСОТЪ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАГО ГОДА
ТИПОГРАФ1ЕЙ SOCIÉTÉ NOUVELLE
D'EDITIONS FRANCO-SLAVES ВЪ КОЛИЧЕ­
СТВ* ТЫСЯЧА ДВЪСТИ СОРОКА СЕМИ
ЭКЗЕМПЛЯРОВЪ ИЗЪ КОИХЪ ТЫСЯЧА
ДВЬСТИ НА БУМАГ* АЛЬФА, СОРОКЪ
ЧЕТЫРЕ НУМЕРОВАННЫХЪ ОТЪ I ДО
XLTV НА БУМАГЬ VELIN DE RIVES И
ТРИ НА VELIN IMPÉRIAL
Н У М Е Р О В А Н Н Ы Х Ъ О Т Ъ А ДО С
COPYRIGHT BY A. LEVINSON, BERLIN 1930
"Русское rS?* В
Ьру6еж*">£j
ПЪСНЬ ВОСЬМАЯ
Пятый кругъ: ПгЬвные. — Флегисъ. — Филитшо Ардженти. — Городъ
Дисъ. — ВиргилШ и демоны.
1. Я говорю, продолжая, что прежде чъмъ
Мы приблизились къ поднож1ю башни,
Наши взоры обратились на ея вершину,
4. ГДЕ МЫ замътили два вспыхнувшихъ огонька;
И еще одинъ подавалъ сигналъ, настолько издали,
Что глазъ едва могъ различить его.
7. И обратившись къ морю всякаго знашя,
Я сказалъ: «Что значить это пламя? И что отвъчаетъ
То, другое? И кто зажегъ ихъ?»
10. И онъ мнв: «На волнахъ мутныхъ
Ты могъ-бы уже ВИДЕТЬ того, кто приближается,
Если-бы дымъ болота не скрывалъ его».
13 Никогда тетива не пускаетъ стрълу
Съ такою скоростью по воздуху
Какъ, видълъ я, маленькое судно
16. Неслось въ нашу сторону по ВОДБ
Подъ управлешемъ единственнаго кормчаго,
Кричавшаго: «Ты ЗДЕСЬ, злодъйская душа!>
19. «Флепасъ, Флег1асъ, на этотъ разъ
Ты кричишь напрасно, сказалъ мой Господинъ:
Мы будемъ въ твоей власти лишь переплывя тину».
22. Какъ тотъ, кто слышитъ о великомъ обманъ,
Совершенномъ надъ нимъ, и огорчается этимъ,
Такъ поступилъ и Флепасъ, охваченный гнъвомъ.
5
 25. Вождь мой спустился въ барку,
И пригласилъ меня слъдовать за собой;
И лишь когда я вошелъ, она нагрузилась.
28. Какъ только мы съ Вождемъ оказались въ ней,
Древняя ладья тронулась, разсвкая воду
Сильнве, чъмъ обычно, когда перевозила ТЕНИ.
31. Въ то время какъ мы плыли по мертвой заводи,
Передо мной выросъ нъкто, весь въ грязи,
И сказалъ: «Кто ты, являющшся до срока?»
34. И я ему: «Если являюсь, то не остаюсь ЗДЕСЬ,
Но ты кто, чей видъ столь отвратителенъ?»
Онъ отвъчалъ: «Взгляни, я тотъ, кто плачетъ».
37. И я ему: «Въ слезахъ, и въ траур*,
Проклятый духъ, пусть ты останешься;
Я узналъ тебя, хотя и весь ты испачканъ».
40. Тогда онъ протянулъ объ руки къ барк+>:
Но предусмотрительный Учитель оттолкнулъ его,
Сказавъ: «Прочь, убирайся къ остальнымъ псамъ!»
43. Затъмъ онъ обнялъ руками мою шею,
Поц'Бловалъ въ лицо и сказалъ: «О презирающая душа,
Благословенно чрево, зачавшее тебя.
46. Говоривши съ нами былъ въ м1ръ гордецомъ.
Доброта не украшаетъ его памяти:
Потому и ТЕНЬ его бъснуется ЗДЕСЬ.
49. Сколько великихъ земныхъ царей
Будетъ увязать ЗДЕСЬ, какъ свиньи въ слякоти,
Оставляя по себъ страшныя осуждешя!»
52. И я: «Учитель, я былъ-бы очень радъ,
Если-бъ онъ погрузился въ эту бурду
Прежде, чъмъ мы переплывемъ озеро».
55. И онъ мнъ: «РанЬе, чЪмъ берегь
Откроется теб-Ь, ты будешь удовлетворенъ:
Слъдуетъ, чтобы ты насладился своимъ желашемъ».
58. Спустя немного я увидълъ, какъ такую пытку
Причинили ему грязные люди,
Что и теперь я хвалю и благодарю Бога.
6
61. Всъ кричали: «На Филиппо Ардженти!»
И полный гнъва духъ флорентинца
Ринулся на самого себя съ оскаленными зубами.
64. ЗДЕСЬ МЫ оставили его, и больше я о немъ не говорю.
Но слухъ мой потрясся такимъ воплемъ,
Что я внимательно вперилъ взоръ вдаль.
67. Добрый Учитель сказалъ мнъ: «Вотъ, сынъ мой,
Приближается городъ, по имени Дисъ,
Съ тяжкими обитателями, въ великихъ толпахъ».
70. И я: «Учитель, уже ясно различаю я
5 Его мечети, тамъ, въ глубинъ,
Красныя, будто вышедппя изъ огня».
73. И онъ сказалъ мнъ: «Въчный огонь,
Раскаляющш ихъ изнутри, дълаетъ ихъ багровыми,
Какъ ты видишь въ этомъ нижнемъ аду».
76. Мы достигли, наконецъ, глубокихъ рвовъ,
Опоясывающихъ этотъ безутъшный городъ:
СТЕНЫ, казалось мнъ, были изъ желъза.
79. Описавъ сначала большую дугу,
Мы прибыли къ мъсту, ГДЕ кормчгё громко
Крикнулъ намъ: «Слъзайте, ЗДЕСЬ въдь ВХОДЪ!»
82. Я увидълъ надъ вратами болъе тысячи
ТБХЪ, КТО дождемъ скатились съ неба; они злобно
Говорили: «Кто этотъ, что не умеръ,
85. Но проходитъ черезъ царство мертвыхъ?»
И мой мудрый Учитель далъ знакъ,
Что хочетъ говорить съ ними втайнъ.
88. Тогда они ум%рили немного свой гнъвъ,
И сказали: «Входи одинъ, но пусть уходитъ тотъ,
Такъ дерзко проникиий въ это царство:
91. Пусть онъ возвращается одинъ по безумной дорогъ:
Пусть попробуетъ, если можетъ; ибо ты останешься ЗДЕСЬ,
Сопровождавши его чрезъ мрачную страну».
94. Подумай, Читатель, какъ палъ я духомъ
При звукъ этихъ проклятыхъ словъ;
Ибо я уже не върилъ, что когда либо возвращусь.
7
 97. «О дорогой Вождь мой, болъе семи разъ
Возвращавипй мн* увъренность, и избавивши!
Отъ великой опасности, грозившей мн*:
100. Не оставляй меня», сказалъ я, «въ такомъ унынш;
И если намъ загражденъ путь впередъ,
Вернемся поскоръе по нашимъ слъдамъ».
103. И Господинъ, приведши меня сюда,
Сказалъ: «Не бойся, ибо никто не можетъ
Отнять у насъ нашего пути: свыше онъ дарованъ.
106. Но жди меня ЗДЕСЬ; питай, и укръпляй
Усталый духъ доброю надеждой.
Я не оставлю тебя въ подземномъ Mip*».
109. Такъ ушелъ, покинувъ меня тамъ,
Сладостный отецъ, и я остался въ колебанш;
Ибо д а и н * т ъ спорили въ моемъ ум*.
112. Я не могъ слышать, что сказалъ онъ имъ:
Но онъ пробылъ тамъ недолго,
Ибо они ринулись внутрь, готовясь къ борьб*.
115. Эти наши противники заперли ворота
Предъ самой грудью моего Господина, оставшегося
снаружи;
И медленными шагами направился онъ ко мн*.
118. Глаза его смотр*ли въ землю, брови лишились
Всякой бодрости, и онъ произнесъ, вздыхая:
«Кто не пуститъ меня въ домъ скорби?»
121. И сказалъ мн*: «Если я сержусь,
Ты не пугайся, я одол*ю испытанье,
Кто бы ни хлопоталъ тамъ о защит*.
124. Эта дерзость ихъ не нова,
Ибо они проявили ее предъ мен*е тайными вратами,
Которыя и сейчасъ лишены замка.
127. Надъ ними вид*лъ ты мертвую надпись.
И уже оттуда сходитъ по склону,
- Проходя круги безъ провожатаго
130. Тотъ, для кого откроется этотъ городъ».
ПЪСНЯ ДЕВЯТАЯ.
Городъ Диса. — Эрихто. — Три фурш. — Небесный посланедъ. —
Круп, шестой. — Ерес1архи.
, 1. Цв*тъ, въ который окрасила мое лицо трусость,
Когда я увидълъ, что мой вождь возвращается,
Заставилъ его побороть собственную бл*дность.
4. Внимательный, онъ остановился, какъ человъкъ
слушаюшДй;
Ибо не могъ устремить своего взора вдаль,
Сквозь черный воздухъ и густой туманъ.
7. «Всетаки мы должны выиграть битву,
Началъ онъ: а если... но такая помощь намъ об*щана!
О какъ я жду, чтобы она явилась!»
10. Я хорошо ВИДБЛЪ, какъ онъ покрылъ
Начало сказаннаго другими словами,
Которыя им*ли обратный смыслъ.
13. Однако его р*чь внушала страхъ,
Ибо я понялъ прерванный слова
Быть можетъ въ худшемъ смысл*, ч*мъ они им*ли.
16. «На это дно печальной раковины
Сходилъ ли кто нибудь изъ перваго круга,
Гд* наказываютъ единственно лишешемъ надежды?»
19. Такой вопросъ задалъ я. И онъ отв*тилъ:
«Р*дко случается кому либо изъ насъ
Совершать путь, по которому я иду.
22. В*рно, что я былъ ЗДЕСЬ однажды,
Заколдованный той страшною Эрихто,
Что призывала т*ни къ ихъ тъламъ.
25. Вскор* за т*мъ, какъ я лишился плоти,
Она ввела меня въ эти СТЕНЫ,
Чтобы извлечь одинъ духъ изъ круга 1уды.
28. То м*сто самое низкое, и самое темное,
И самое далекое отъ неба, вращающаго все:
Я хорошо знаю путь: будь-же покоенъ.
 103. Иной заботой, не тою, что предъ нимъ.
И мы направили шаги къ городу Диса,
Успокоенные его святыми словами.
106. Безъ всякаго сопротивлешя мы вошли.
И я, имъвшш желаше видвть
Родъ казни заключенныхъ въ этой кръпости,
109. Войдя внутрь, оглядълся вокругъ:
И увидълъ всюду великое поле,
Полное скорби и преступной муки.
112. Какъ въ Арлъ, гдъ Рона образуетъ озеро,
Какъ у Полы близъ Кварнаро,
Замыкающаго Итално, и омывающаго ея границы,
115. Гробницы дълаютъ землю волнистой;
Такъ было со всъхъ сторонъ и здъсь,
Но только еще печальнъе.
118. Ибо въ могилахъ разливалось пламя,
Которое такъ раскаляло ихъ,
Какъ того не требуетъ отъ желъза ни одно ремесло.
121. ВСЕ крышки ихъ были приподняты,
И оттуда неслись столь ropbKie стоны,
Что, видимо, ихъ издавали бъдные страдальцы.
124. И я: «Учитель, что это за люди,
Погребенные въ тъхъ усыпальницахъ,
Даютъ о себъ знать горестными вздохами?»
127. И онъ мнъ: «ЗДЕСЬ находятся epeciapxH,
Со своими учениками изо ВСБХЪ сектъ: и болъе
Чъмъ ты думаешь, переполнены могилы.
130. Подобные погребены съ подобными.
И одни гробы болъе, друпе менъе жгучи».
И затъмъ онъ повернулъ направо.
133. Мы прошли между мучениками и высокимъ валомъ.
12
ПРИМЪЧАНШ...
...кз Шсни Восьмой
2. Вирпшй и Даяте подходятъ къ адскому городу Дису, опоясанному рькою
Стиксъ.
7. «Море всякаго знашя» — ВиргилШ.
11. Приближается перевозчикъ Флепасъ.
19. Разгн-вванный на Аполлона за то что тотъ овлад*лъ дочерью его Коро-
нидой, Ф. сжегъ храмъ въ Дельфахъ... Данте, по обыкновешю, обращаетъ
его въ демона.
21. Т. е. — мы не осужденныя души.
27. Данте, какъ живое существо, обладаетъ въхомъ.
30. Ибо ГБНИ невъхомы.
32. «Былъ этотъ Филиппо Ардженти де Кавичч1ули богагЬйшШ кавалеръ, такъ
что иногда приказывалъ подковывать лошадь, на которой -вздилъ верхомъ,
серебряными подковами, откуда и шло его прозвище. Онъ былъ высокъ,
темноволосъ, кръпкаго сложешя и удивительно силенъ, и болъе всякаго
другого пгЬвливъ, даже по ничтожн*йшему поводу: и изъ его д'Ьлъ из-
въстны только эти». (Боккачю, Декам. IX, нов. 8.).
63. Онъ не могъ нанести вреда друтимъ, и въ бешенств* укусилъ себя.
68. «Городъ Дисъ, укръпленный рвами, стънами и башнями, образуетъ шестой
адсюй кругь. Какъ кажется, этотъ кругъ лежитъ не ниже пятаго, но отд*-
ленъ отъ него рвами, башнями и стенами. Здъсь входъ въ нижн1й адъ,
гд* заключены болъх в а ж н ы е трт>шники, т. е. отягченные бол-Ье чер­
ными гръхами». (Скартацц.)
70. Башни адскаго города.
75. Можно разделить Адъ на дв-Ь главныя части: верхн!й, отъ 1-го до 5-го
крутовъ, и нижнШ, или глубок1й, отъ 6 — 9.
83. Падине съ неба ангелы, обративнпеся въ дьяволовъ.
91. По дорогЬ, на которую онъ дерзостно и, СЛ-БД., безумно вступилъ.
120. «Выражен1е негодован1я на дерзость демоновъ; хотя они и понимаютъ,
что Богъ гневается на нихъ, и что они безсильны противъ Его желан1я,
т*мъ не мен-ве осмелились не пустить въ городъ Дисъ». (Скартаццини).
125. Здъсь предполагается, согласно античной традицш, что когда Христосъ схо-
дилъ въ Адъ, дьяволы оказали Ему сопротивлеше у входа въ Лимбъ.
130. Послаяецъ неба, предъ которымъ откроются ворота Диса.
...кв Шсни Девятой
8. Минутное колебаше Виргил1я: помощь обещана, но отчего же она не
является?
10-12. Сначала высказалъ сомн-Ьте, а зат-ъмъ утвержден1е («Такая помощь намъ
объщана!»)
13
 ВАЛЕР1АНЪ ДРЯХЛОВЪ

23. Эрихто — еессалйская колдунья, прорицательница. Она призывала въ Адъ

твнь умершаго уже Виргил1я.
27. Изъ Дж1удекки, где находятся изм-Ьнники.
33. «Безъ гн^Ьва» — н а т е х ъ , кто не желаетъ отворять вратъ. Или-же
разгневаются т е , к т о тамъ находятся. (Оба объяснен1я возможны).
41. Керасты — рогатыя змейки.
52. Медуза — самая молодая изъ трехъ Горгонъ, чья голова обращала въ ка­
мень всякаго, кто на нее взглядывалъ.
54. Тезей вместе со своимъ другомъ Пириеоемъ спускался въ Адъ, чтобы
БАЛЛАДА О ЦВЪТК-В
похитить Прозерпину. Обоихъ Фурш заковали въ цепи, но Тезея
ВПОСТБДСТВШ освободилъ Геркулесъ. Теперь оне жалеютъ объ этомъ.
62. Определенное указаше на символически характеръ произведен1я. — Во- Въ глубокой пропасти цвътокъ
просъ о символическомъ смысле ФурШ очень теменъ. Предложено много Растетъ безкровенъ, одинокъ,
объяснетй. По Скартаццини: эпизодъ съ препятсшями Данте предъ вра­ И, видно, больше любитъ свътъ,
тами адскаго города символизируетъ душевное состояше поэта, когда онъ
Котораго въ ущельи нътъ,
отходилъ отъ своихъ заблужденШ. Такъ-же н е с р а з у былъ онъ до-
пущенъ къ истине, какъ здесь не сразу позволяютъ ему пройти внизъ, Чъмъ братья ярк1е, что намъ
въ глубоки Адъ, и познать эту истину. Виргилш, какъ и всюду, — предста­ Благоухаютъ по полямъ.
витель императорской, земной власти; ея установлешй оказывается недоста­
точно, и необходимо вмешательство папской, духовной власти (для Скар­ Ихъ красокъ блескъ и глубина
таццини — символъ Беатриче). Ея посланецъ и вводитъ Данте въ городъ
Счастливымъ солнцемъ рождена...
Диса. Фурш по этому комментарш — д у р н а я с о в е с т ь ; Медуза
— с о м н ъ н I е , обладающее качествомъ делать человека нечувстви-
тельнымъ, какъ камень. Нашъ взглядъ на Виргилш и Беатриче иной, чемъ — Но сердцу моему милъй,
у Скартаццини, мы скорее принимаемъ воззреше Крауса, т. обр. все данное Тотъ, кто не росъ среди полей,
толковаше остается подъ сомнешемъ. — Для Б1анки фурш — у г р ы з е - И людямъ не благоухалъ
н 1 я с о в е с т и . Для Фламини — б е з у м н о е в л е ч е н 1 е
къ н е с п р а в е д л и в о с т и .
И солнца яркаго не зналъ.
85. Ангелъ Господень.
96. «Столь разъ» — каждый разъ, какъ вы пытались противиться воле Бо­ О нъжность блъдныхъ лепестковъ,
жки; «увеличивала вашу муку» — по в. Аквинскому второстепенныя кары Растущихъ въ свни погребовъ...
осужде.нныхъ, особенно-же демоновъ, могутъ быть увеличены до Страшна-
го Суда (Ск.).
— Отъ грусти иль сойдя съ ума,
99. Церберъ препятствовалъ Геркулесу, посланному Судьбою, войти въ Адъ.
Герой сурово расправился съ нимъ (Эн., VI). Рождаетъ эту нъжность тьма,
101. «Онъ не говоритъ съ поэтами, чтобы не задерживаться, какъ тотъ, кто Чтобъ въ м1ръ явился этотъ цвъть,
жаждетъ вернуться въ лучшее место». (Томмазео). Котораго подъ солнцемъ н-втъ.
113. Пола, городъ въ Истрш, тамъ есть римсюе монументы. Кварнаро, заливъ,
омываюшШ Истрш.
115. Речь идетъ о древнихъ гробницахъ, находящихся вблизи этихъ городовъ.
131. Гробы раскалены неравномерно: одни сильнее друпе слабее, смотря по
характеру ереси.

14
ЛАЗАРЬ КЕЛЬБЕРИНЪ

3.

...И пряча подъ подушками ключи

Съ тъхъ поръ не спять ночами богачи;

Съ тъхъ поръ сверкаютъ, какъ ни сторожи,

1.
Въ урочный часъ кровавые ножи;
Пусть каждый день къ могилъ шагъ
Съ тъхъ поръ, окаменълый, ледяной,
И смерть чего-то дорогого.
Самоубшца бродить подъ луной;
Но я живу — и смерть никакъ
Не обольстить меня живого.
Съ тъхъ поръ, презръвъ дъвическую кровь,
Они воспъли черную любовь...
Не безпокойся, не грусти,
Неважно върить иль не върить,
— И даже ты, святой среди святошъ,
Есть боль какая-то въ груди,
Не знаешь самъ, какъ ты на нихъ похожъ!
Которую нельзя изм-врить,
И въ этой боли есть отвътъ...

Въ холодный вечеръ вдругъ МН-Б ясно,

Что въ ней одной тепло и свътъ
И все, что въ жизни не напрасно.

2.

Все дальше, дальше... это? — Нътъ.

Не то-ли? — Нътъ! — О Боже, Боже,
Я проклинаю бЪлый свътъ,
Себя я проклинаю тоже.

И не хочу, нътъ, не хочу

— И не изъ страха, не изъ лъни —
Спасая плоть, бъжать къ врачу,
Спасая душу, гнуть колъни.

16 17
ДОВИДЪ КНУТЪ АНТ. ЛАДИНСШЙ

N O C T U R N E S
, 1
-

Еще мы см*емся сквозь слезы,

1.
Еще умиляемся мы
Надъ туфелькою балерины
Окно на полуночномъ полустанкъ Въ сугробахъ балетной зимы.
И ТЕНЬ въ прямоугольник* окна,
Улыбка недоступной англичанки,
Еще балерина кружится,
Въ полупустомъ кафэ глотокъ вина,
И съ розой бумажной въ рукъ
Танцующая въ шаткомъ балаганъ Летитъ въ полотняныя страны
Хозяйская измученная дочь, Въ морозъ ледяной налегкъ...
Смычокъ — скользяшлй по старинной ранъ,
Иль просто — одиночество и ночь... Но никнуть плакуч1я ивы
Надъ славой туманной, какъ дымъ,
Свъча въ ночи... на дачъ, за оградой...
Надъ сломанной дътской игрушкой
Свистъ, пъсня, смъхъ — въ деревнъ, за ръкой...
Надъ сердцемъ твоимъ заводнымъ,
Немногаго — о, малаго мнъ надо,
Чтобы смутить несытый мой покой.
Сломалась пружинка стальная,
И солнце огромнымъ цвъткомъ,
2. Холоднымъ и розовымъ шаромъ
Повисло на небъ пустомъ.
Въ сердцв — грубыхъ обидъ неостывшая накипь:
За обманъ унизительныхъ лътъ, Сн-Бгъ падаеть тише и тише,
За каме-то тайные ложные знаки Умолкла прекрасная мъдь,
Предвъщавние радость и СВТУГЪ. И некого больше стихами
За бренную легкость воспъть.
Снова ожила — Божьею неосторожностью —
Тяжко двинулась, гдъ то на днъ,
Тоска по той невозможности,
Что была обещана мнъ\

18
 ВИЮОРЪ МАМЧЕНКО

2.

Чуть воздухъ замутивъ хрустальный,

Холодный воздухъ синевы,
Ледокъ ломая музыкальный,
Покинемъ этотъ тръ и мы.
1.

Еще волнуются нев-вжды Загорятся упорно глаза,

И о прекрасномъ говорятъ, Метнутся сполохами души
Но красота смежаетъ въжды И тяжесть видвнш сдушитъ
И сходитъ робкой тънью въ адъ. — Голоса.
Тамъ будемъ плакать мы отъ скуки
А потомъ, изступленные сны
Въ тъни безлиственныхъ древесъ.
Звъздопадами въ черное море,
Ломая призрачный руки
Будутъ вязнуть крикомъ лъснымъ
Подъ сводомъ пепелъныхъ небесъ.
Въ горъ.
Тамъ въ адскомъ мракъ залъ и лъстницъ,
Обползетъ кругъ въ тишинъ
Въ аяньи обреченныхъ глазъ
Равноцънность, съ правомъ единымъ,
Среди прелестныхъ смутныхъ гръшницъ И повиснуть крылья льдинами
Я встръчу, можетъ быть, и Васъ. Въ вышинъ.

Парижъ 1931. Къ небу, опять, побредутъ

Безъ дорогъ — навзничь — на горы,
Впереди человъкъ на крестъ и въ бреду
Загорится.

Ожидать будутъ вновь по ночамъ

Напряженнаго, тихаго шопота
И земного, берложнаго пота
Палача.

20
 ГЕОРПЙ
За горой залегла последняя ночь,
Съ красной луной недвижной въ зените
И шуршать облака паутиновыхъ нитей;
На осеннихъ кустахъ умираютъ мучительно розы,
Море рвется межъ скалами въ звъздные клочья.
Въ памяти образы холодной земли, —
Человеческой жизни любовный взятки,
И словъ искупленья торопливыхъ и зябкихъ,
И Бога ихъ звонюе вътры мели,
Къ ангеламъ входа, глухонъмымъ и безумнымъ...
Человечески мостъ изъ сплетенныхъ людей,
Прикрепленный къ райскому дереву знанья —
— Стоналъ и метался подъ тяжестью сна
Веры, любви и надежды, и тяжестью тела,
Объ дерево бился — паденьемъ въ огонь лебедей.
РЛЕВСЮЙ
1.
Привычной бури въ домике рыбачьемъ
Никто не слушалъ. Лишь веретено
Крутилось, да младенецъ съ соннымъ плачемъ
Качался въ люльке. Я открылъ окно.
О, какъ металась глубина морская,
Какъ разлетался вдребезги прибой,
Какъ ветръ, столбы песчаные вздымая
Вдоль берега ихъ гналъ передъ собой!
О, эта песнь неистовой свободы:
Сюда — я слышалъ, — на берегъ, скорей!
Будь не рабомъ, не пасынкомъ природы, —
Безумнымъ сыномъ матери своей.
2.
На версты, на десятки, сотни верстъ
Когда-бъ твой путь я могъ покрыть цветами,
Чтобъ подъ твоими легкими ногами
Такой же легюй колыхался мостъ,
Чтобъ пыль земная не посмела лечь,
Чтобы она коснуться не посмела,
Ни тонкаго таинственнаго тъла,
Ни этихъ нежныхъ трогательныхъ плечъ.
23
 ИГОРЬ СЪВЕРЯНИНЪ

И если-бъ даже миллюнамъ розъ

Дано было отдать тебЪ дыханье, —
Он4з нашли-бъ улыбку состраданья,
Которой ВИДЕТЬ мнъ не довелось.

3. 1.

Забыть тебя?.. Ослъпнуть — и во тьмъ ОТЛИЧНОЙ ОТЪ ДРУГИХЪ

Безумное влачить существованье...
Молчи! Хотя-бъ изъ жалости ко МНЕ, —
Ты совсъмъ не похожа на женщинъ другихъ:
Ни слова о любви, о состраданья.
У тебя въ мъру длинныя платья,
У тебя выразительный, сдержанный стихъ
МНЕ не осталось больше ничего:
И выскальзыванье изъ объятья.
Лишь этотъ поздшй и жестоки пламень.
Но МН-Б не отступиться отъ него,
Ты не красишь лица, не сгущаешь бровей
Не погасить холодными словами.
И волосъ не стрижешь въ жертву модъ.
Для тебя есть Смирновъ, но и есть соловей,
Кто его замъняетъ въ природъ.

Ты способна и въ сахаръ выискать «соль»,

Фразу — въ только намекнутомъ словъ...
Ты въ Ахматовой цънишь безсмънную боль,
Стилистическ1й шармъ въ Гумилевъ.

Для тебя, для гурманки стиха, острота

Сологубовскаго тр1олета,
И, что Блока не поц-вловала въ уста,
Ты шестое печалишься лъто.

А въ глазахъ оздоравливаюшихъ твоихъ —

В-втеръ съ моря и поле ржаное.
Ты совсъмъ не похожа на женщинъ другихъ,
Почему МНЕ и стала женою.

2.
МОЯ УДОЧКА
Эта удочка мюнхенскаго производства,
Неизменная спутница жизни моей,
Отвлекаетъ умело меня отъ уродства
Историческихъ — и истерическихъ! — дней.
Эта палочка тоненькая, какъ тростинка,
Невесомая, гибкая, точно мечта,
Точно девушка, — у ж е непременно блондинка, —
Восхитительный мне открыла места.
Нежно взявъ ее въ руки, и мягко лаская,
Какъ возлюбленную, я иду съ ней въ лъса,
Где не встретится намъ эта нечисть людская,
Где въ озерахъ поблескиваютъ небеса.
Мы идемъ с ъ нею долго — съ утра до заката —
По тропинкамъ, что трудный соткали узоръ,
Намъ встречается лишь лесниковая хата,
Но зато намъ встречается много озеръ!
И на каждомъ изъ нихъ, въ мелочахъ намъ знакомомъ,
Мы безмолвный устраивать любимъ привалъ.
Каждый кустъ служить намъ упоительнымъ домомъ,
Что блаженство бездомному мне даровалъ.
Наклонясь надъ водой и любуясь собою
Въ отразившихъ небесъ бирюзу зеркалахъ,
Смотритъ долго подруга моя въ голубое,
Любопытство въ тигровыхъ будя окуняхъ.
И маня ихъ своимъ грустно-хрупкимъ нагибомъ,
Привлекаете на скрытый червями крючекъ,
26
Чисто женскимъ коварствомъ доверчивымъ рыбамъ
Давъ лукавый, — что делать: смертельный, — урокъ.
Уловивъ окунька, выпрямляется тотчасъ
И, свой станъ изогнувъ, легкш свистъ торжества
Издавая, бросаеть, довольная очень,
Мне добычу, лицо мне обрызгавъ едва...
Такъ подруга моя мне даеть пропитанье,
Увлекаете въ природу, даруеть мечты.
Оттого-то и любы мне съ нею скитанья —
Съ деревянной служительницей Красоты!
3.
НЕ БОЛ-ЬЕ, Ч-ВМЪ СОНЪ
Мне удивительный вчера приснился сонъ:
Я ехалъ съ девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локонъ.
И больше ничего мой сонъ не содержалъ...
Но потрясенный имъ, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревоженно дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...
4.
О С Е Н Н 1 Е Л И С Т Ь Я
Осеню себя осенью — въ дальшй лесъ уйду.
Въ день туманный и серенькШ подойду къ пруду.
Листья, точно кораблики, на пруде застывъ,
Ветерка ждутъ попутнаго, но молчать кусты.
 ЮР1Й ТЕРАШАНО

Листья мокрые, легше и сухге столь,

Что возьмешь ихъ — ломаются поперекъ и вдоль.

Не исчезнуть скоробленнымъ никуда сь пруда:

Ведь, она ограничена въ томъ пруде вода.

1.
Берега всюду тогаае с е четырехе стороне.
И кусты низкорослые стерегутъ ихъ сонъ.
Есть поверье: чувствуя, что онъ
Листья лепое-лепое, да тяжелъ удвлъ: Смертью близкой будетъ пораженъ,
У пруда они выросли и умрутъ въ пруде... Раненный предвиденьемъ беды,
Коршунъ ищетъ близости воды.

5. И, найдя, кружитъ, и вдругъ полетъ

Сразу и навеки оборветъ,
У ЛЪСНИКА И, раскинувъ крылья, съ высоты
Падаетъ въ прибрежные кусты.
Мы ловили весь день окуней на лесистыхъ озерахе
Отъ зари до зари. Село солнце. Поднялся тумане. Такъ и я къ Тебе свой путь прервавъ,
Утомились глаза, поплавки возникали в е которыхъ Упаду среди недобрыхъ травъ,
На пути к е леснику, чью избушку окутала тьма. Такъ и я, сыгравъ свою игру,
Въ воздухе высокомъ не умру.
Закипалъ самоваръ. Тени мяпая лампа бросала.
Сколько л е т ъ старику? Вероятно, не меньше, ч е м ъ сто.
2.
Яйца, рыба и хлебе, и кусочки холоднаго сала
Были выставлены на — приманчивый к е вечеру — столе.
Не верю, что классическая роза
И зашеле разговоре, — разумеется, начатый се рыбы, — Вдругъ расцвететъ, какъ чудо, на снегу:
Перешеднпй з а т е м е на людей и на и х е города, Риторика — слова, стихи и проза,
И, когда переде сноме мы, вставая, сказали спасибо, Повествовашй слышать не могу.
О нелепости города каждый посильно страдалъ:
Рву на клочки негодныя писанья, —
Ведь, не явный ли вздоре — запереться по душнымъ квартирамъ, Но призраки еще владвютъ мной,
Что къ ненужнымъ для жизни открытьямъ людей привели? Еще мерещится въ сердцахъ аянье —
Этотъ старый лесникъ, говоривши! о глупости м1ра, За плотной, грубой, каменной СТЕНОЙ.
В е возмущеньи своемъ былъ евангельски простъ и великъ!

29
28
ЛИД1Я ЧЕРВИНСКАЯ

2.

Неужели-же все бюлопя,

Все наследственность, раса и кровь?
И твои вдохновешя стропя —
Только та-же мужская любовь.
1.

И земля утомленная пленница,

Мы не заметили — почти пришла весна,
Мы не замвтимъ, какъ опять настанете лето,
Насъ ранней осенью разбудите тишина...
Но каке-же, какъ принять, каке примирить все это?
Съ моей-же тяжестью и тела и ума
Мое и легкое и светлое дыханье —
Мое всегда со мной, — но где-же я сама?
Для которой ничто не изменится...
...Былъ-же мартъ — безъ смущенья сиреневый —
Такъ по детски надеждой богатъ,
Светъ наивной луны надъ деревьями,
Городской стилизованный садъ.
Вне законовъ и веры и времени
Непроверенный рай... (Или адъ).

Я часто говорю: свобода и страданье,

Ты отвечаешь мне: любовь и красота.
И это где-то есть. Я знаю. Несомненно.
Но в е насъ слова не те. Но наша жизнь не та.

И страшно привыкать спокойно, постепенно...

... Къ тому, какъ медленно меняются цветы

На грядкахъ неживыхъ приветливаго сада,
Къ тому, что все нужней и непонятней ты,
Къ тому, что хочется все больше теплоты.
Къ тому, что все понять, пожалуй, и не надо...

31
30
ГЕОРГТЙ АДАМОВИЧЪ
РАМОНЪ ОРТИСЪ

Ему было двадцать девять л%тъ. Его звали Рамонъ Ортисъ

Менендесъ. Онъ былъ аргентинецъ.
Если бы существовали какче нибудь лучи, которые позволяли
бы узнать составъ воздуха, не кислородъ и водородъ, а исходяшдя
отъ человвческихъ страстей и бездомно носяшдяся, безплотныя, то­
скующая частицы, вдругъ меняюшдя наше настроеше, вдругъ застав­
ляющая насъ решаться на то, что еще полминуты назадъ казалось
безум!емъ, вызывающая вообще всямя «вдругъ», если бы существо­
вали талае лучи, интересно было бы разложить воздухъ игорнаго
дома. Не новаго, конечно, гдъ еще ничего не успело задержаться.
А такого, какъ былъ этотъ, съ тяжелымъ и роскошнымъ, пыльнымъ
желто - розовымъ штофомъ на окнахъ, съ лоснящимся бархатомъ
и дубовой резьбой креселе, которыя сороке уже л е т е отодвигаете
и придвигаетъ къ столу, къ людямъ, къ катастрофами к ъ неждан-
нымъ удачамъ и прочему, прочему, аккуратно выбритый старичекъ,
ни за чемъ уже не следящ1Й, кроме часовой стрелки, избавитель­
ницы отъ трудовъ. Чемъ насыщенъ ЗДЕСЬ воздухъ? За полвека что
вообще впиталъ въ себя этотъ розово-желтый шелкъ, и что окуты-
ваетъ здесь человека?
Районе Ортисъ вошелъ въ залъ бодро, даже весело. Онъ уже
три нед%ли жилъ на югъ Францш и бодрость не оставляла его здесь.
После унизительныхъ и трудныхъ расчетовъ тамъ, дома, и после
сомнешй о будущемъ, которое онъ плохо представлялъ себе, Ра­
монъ Ортисъ здесь мало по малу оправился, принимая окружающую
его профессюнально-льстивую механическую угодливость за уваже-
юе, чувствуя, что ошибается, и все-таки наслаждаясь. Онъ купилъ
себе какъ-то два галстуха, и на вопросъ приказчика, возьмете ли
оне ихъ съ собой или прикажете прислать, ответилъ самъ не зная
почему:

32
 — Да, пришлите.
— И давая адресъ назвалъ себя барономъ. Отель такой-то,
барону такому-то. Потомъ сообразилъ, что можетъ произой­
ти недоразум-Бше, пробормоталъ что-то и положилъ покупку въ
карманъ. Но то, какъ пожилой, полный приказчикъ, глядя ему въ
глаза, подалъ пакетъ со словами: «пожалуйста, господинъ баронъ»,
и затъмъ безшумно - торопливыми шажками побъжалъ къ двери,
чтобы успъть ее открыть, и поклонъ въ дверяхъ — все это его вос­
хитило. Онъ ръшилъ, что и впредь можно будетъ иногда называть
себя барономъ. Рамонъ Ортисъ былъ пустой молодой человъкъ.
Но хуже всего было то, что у него было мало денегъ. Оставалось
еще тысячъ двадцать, но надолго ли могло ихъ хватить? И не его
это были деньги. Домой вернуться нельзя, да и не къ чему, надо
устраиваться здъсь.
Еще накануне утромъ Рамонъ Ортисъ ръшилъ, что это былъ
послъднш день праздности. Не ръшилъ, — пожалуй иначе. Онъ хо-
дилъ по с1яющей набережной, посвистывалъ, посматривалъ на про-
хожихъ, и думалъ, что надо будетъ сегодня же, после завтрака,
състь за столъ, взять карандашъ и составить планъ, какъ и къ кому
обратиться. Главное — не спеша, обсудить все, какъ сл-Бдуетъ. От­
цу писать не стоитъ, онъ не ответить, но дядя можетъ все-таки дать
рекомендащю въ Парижъ, если хорошо его попросить. Рамонъ
Ортисъ уже видвлъ себя въ дорожномъ съромъ пальто, съ легкимъ
чемоданчикомъ въ руке. Онъ выходить изъ автомобиля, любезно
улыбается и предлагаетъ новую, особенную мазь для чистки ремней,
или другое что-нибудь. Сколько? На пробу дайте сто банокъ. Сто
банокъ, ему остается по франку съ банки, сто франковъ. Если не­
сколько кл1ентовъ въ день, все и устроено. Скучно—женщины—если
бы пр1ъхала Анна въ бъломъ своемъ платьице... Все устроится. Но
надо начать сегодня же, дальше такъ продолжать нельзя.
Рамонъ Ортисъ бывалъ въ казино почти каждый вечерь. Онъ
не игралъ, а только смотрелъ на игру — мысленно ставя на карты,
мысленно теряя и обогащаясь. Играть ему очень ХОТЕЛОСЬ, но страш­
новато было начать, и казалось, все на него обратятъ внимаше, ес­
ли онъ спросить карту. Однажды, на столе недоставало пятидесяти
франковъ. Крупье вопросительно взглянулъ на него: «пятьде-

33
сятъ франковъ?» Рамонъ Ортисъ схватился за бумажнике,
но увидввъ тутъ же, что чья то пятидесятифранковая бу­
мажка уже легла на столъ, смутился и продолжалъ держать руку
подъ пиджакомъ на левомъ боку, притворяясь что у него колетъ
въ сердце и морщась. Сегодня Рамонъ Ортисъ ръшилъ играть —
и выиграть. Немного, нятьсотъ франковъ самое большее, и затемг
ходить сюда каждый вечеръ, какъ на службу. Онъ зналъ въ лицо
несколькихе игроковъ, которые выигрывали ежедневно, — именно
такъ, по-немногу, но постоянно и безошибочно. Это совсемъ не
трудно, нужна только выдержка. Вчерашше расчеты не удались, хо­
телось после завтрака спать, писемъ Рамонъ Ортисъ не написалъ,
и въ сущности не имело смысла приступать къ такому важному д е ­
лу какъ разъ въ тотъ день, когда болитъ голова и хочется спать,
лучше отложить на завтра. Утромъ рано встать, съ ясной головой,
и за ДЕЛО, все окончательно обдумать и решить. Но опять минулъ
день. Вечеромъ Рамонъ Ортисъ вошелъ въ казино, слегка дрожа, съ
какой-то леденящей легкостью внутри, будто потерявнпй весе. От­
давая пальто онъ подумалъ, что нечетный номеръ на вешалке быле
бы хорошимъ знакомъ. Барышня улыбнулась, протягивая ему но-
мерокъ и сказала — «девятнадцать». Никогда она этого не делала
прежде. Рамонъ Ортисъ не въ силахъ былъ промолчать: «Вашъ воз-
растъ, вероятно?» Барышня какъ будто не поняла его словъ. Ему
ХОТЕЛОСЬ прыгать и пъть отъ волнешя. Онъ пригладилъ волосы и
побъжалъ наверхъ.
Игроковъ еще было немного, за главнымъ столомъ оказалось
свободное место. Это случалось не часто и Рамонъ Ортисъ тоже съ
радостью отметилъ это, какъ признакъ благоволешя судьбы. Онъ
тотчасъ же селъ, зевнуве погляделъ вокругъ съ дъланно-скучаю-
щимъ видомъ и подождавъ несколько секундъ дрожащей, слабой
рукой досталъ бумажникъ. Крупье пристально и коротко посмо-
трълъ на него, оценивая новаго игрока. Рамонъ Ортисъ забараба-
нилъ пальцами по столу и отвернулся. Его сосЬдомъ былъ толстый,
красный человекъ, грязновато одетый, с е толстыми руками, «ла-
вочникъ какой нибудь», подумале Рамонъ. Онъ почти не­
прерывно что - то говорилъ и приговаривалъ, обращался к ъ
большинству игроковъ на ты, вскрикивалъ, если кто-нибудь откры-
34
валъ девятку, бралъ карты съ таинственно-заговорщическимъ ви­
домъ и не сразу смотр-Блъ на нихъ, а медленно приподнимая отъ
сукна, будто съ трудомъ отклеивая ихъ, щурился, наклонялъ голову,
и когда видълъ что ему досталось, опять прижималъ карты къ сто­
лу, — или быстро переворачивалъ, если это была восьмерка или де­
вятка, и стучалъ по ней грязнымъ ногтемъ, будто приглашая против­
ника къ сдаче. Ему не очень везло. Но игралъ онъ осторожно, и
время отъ времени пряталъ въ карманъ тысячный билетъ, аккурат­
но его расправивъ и сложивъ. Рамонъ Ортисъ сразу почувствовалъ
къ нему довър1е и обменялся съ нимъ двумя-тремя замечаниями.
Крупье вялымъ голосомъ объявилъ: «тридцать луи, шесть-
сотъ франковъ», — и въ ответь на общее молчаше, пожале плечами.
Лавочнике протянуле руку къ картамъ и вдругъ, какъ бы осенен­
ный счастливой мыслью обернулся къ Району: «половину?» Рамонъ
Ортисъ кивнулъ головой, замирая. Лавочникъ открылъ девятку,
тотчасъ же отсчиталъ триста франковъ и дружелюбно подмигнувъ,
сунулъ деньги Району въ боковой карманъ. Начало было удачно.
Рамонъ Ортисъ подумалъ: «не уйти ли?» — но остался, потому что
встать было неудобно, только что селъ, выигралъ и всталъ, не­
удобно, — мысленно обманулъ онъ себя во второй разъ, и сделале
рукой знакъ крупье, снова предлагавшему карты. Онъ тутъ же ис­
пугался этого своего движешя, онъ успелъ обрадоваться, когда ему
показалось, что чернобородый господинъ въ СМОКИНГЕ, сидевний
влево отъ него, достаетъ деньги и собирается его перебить. Но гос­
подинъ вынулъ папиросу. Крупье положилъ карты передъ Рамо-
номъ. Онъ схватилъ ихъ, одну за другой, стараясь скрыть, что у
него дрожитъ рука — и увидвлъ девятку. Лавочникъ одобрительно
замычалъ, Рамонъ Ортисъ, небрежно улыбаясь наклонился къ не­
му и сказалъ: «это ужъ всегда такъ, две девятки подрядъ... всегда!»
Въ полчаса онъ выигралъ несколько тысячъ. Игра велась не особен­
но крупная, было еще рано. Рамонъ Ортисъ радовался тому, что онъ
за этимъ столомъ былъ главный игрокъ. Крупье обращался къ не­
му прежде, чемъ къ другимъ, выбритый старичекъ спросилъ его,
не дуеть ли ему изъ открытаго окна, мальчикъ въ золотыхъ пуго-
вицахъ два раза уже проводилъ щеткой по сукну около его места,
хотя ни пыли, ни пепла на сукне не было. Рамонъ Ортисе д а л е
35
мальчику пять франковъ, подозвалъ другого, стоявшаго у дверей,
далъ и тому пять франковъ. Району Ортису было весело, игра за­
нимала его, кресло было удобное, свътъ былъ пр1ятный, люди были
добрые и милые. Онъ дружески улыбнулся молодому англичанину,
котораго обыгралъ, и когда тотъ всталъ, растерянно шаря по кар-
манамъ и ничего уже въ нихъ не находя, онъ едва заметно развелъ
руками, какъ будто говоря: «я право не виноватъ; сегодня ты, а
завтра я». Англичанинъ смотр-влъ на Района холодно, не видя его.
Въ узкомъ полированномъ ящике оставалось всего НЕСКОЛЬ­
КО картъ. Рамонъ Ортисъ далъ себе слово уйти, после того какъ
эта колода кончится, — на сегодня было достаточно, более чъмъ
достаточно. Сдавать была его очередь. Не зная сколько поставить,
твердо веря, что проиграть уже невозможно онъ въ ответь на при­
вычно - выжидательное молчаше крупье сухо сказалъ, — окинувъ
взглядомъ столъ: «сколько кто хочетъ, все идетъ». Его голосъ, его
глаза, и то какъ онъ вразвалку СИДБЛЪ, и папироска въ откинутой
руке — весь обликъ его выражалъ безразлич1е.
— Все идетъ, господа, — оживившись повторилъ крупье.
Въ дверяхъ появился худой, длинный, холеный старикъ съ
моноклемъ въ глазу и рядомъ старуха, похожая на классную даму.
У старика въ руке была рюмка ликера, онъ только что пообъдалъ.
Мальчикъ въ золотыхъ пуговицахъ подбъжалъ къ нему и спросилъ,
освободить ли ему место тотчасъ же, или попозже. Старикъ неопре­
деленно помоталъ головой, и когда крупье, какъ будто приглашая
его, опять сказалъ «все идетъ», онъ вытащихъ изъ кармана вместе съ
носовымъ платкомъ и ключами несколько скомканныхъ бумажекъ,
отобралъ три большихъ бледно - фюлетовыхъ билета и бросилъ
ихъ на столъ. Поздно было изменять решеше. Если бы даже Ра­
монъ Ортисъ заранее зналъ, что проиграетъ, онъ все равно сдалъ
бы карты. Все смотрели на него. Невозможно было отказаться отъ
своего слова, лучше проиграть. Старикъ медленно взялъ карты, ус­
мехнулся, показалъ ихъ жене и проговорилъ: «еще одну». У Райо­
на было шесть очковъ. Онъ вытянулъ туза, отбросилъ его къ про­
тивнику и не сдержавшись, громко крикнулъ «шесть!» — и даже
постучалъ пальцемъ по столу, «какъ лавочникъ», подумавъ тутъ же.
Старикъ опять усмехнулся, опять показалъ карты жене — и открылъ
36
семь. Онъ прикупилъ къ шестерке, онъ побаловался и, выигралъ.
За столомъ раздались подобострастныя восклицашя, Рамонъ Ор­
тисъ вскочилъ, будто собираясь убегать. Крупье поднялъ лопатку
и вежливо напомнилъ ему, что онъ долженъ три тысячи, — и еще
несколько сотъ франковъ за мелк1я ставки. Рамонъ Ортисъ покрас-
нелъ, извинился и уже не пытаясь совладать съ руками, принялся
отсчитывать деньги.
Три тысячи, чуть ли не весь выигрышъ. Но конечно, если бы
не этотъ дикш случай, все было бы иначе. А разве не могла у него
быть восьмерка или девятка? Могла. И могло оказаться, что следую­
щая карта не тузъ, а четверка, былъ бы этому старому олуху отлич­
ный урокъ. И теперь бы онъ шелъ по улице довольный и спокой­
ный. Надо отработать, постепенно, медленно, не увлекаясь, въ осо­
бенности — не увлекаясь. Выигрышъ еще остается, надо пересчи­
тать деньги. Крупье тасовалъ карты, Рамонъ Ортисъ вынулъ бумаж-
никъ и сталъ перебирать пачку тысячныхъ билетовъ. Крупье быстро
взглянулъ на него, опустилъ глаза къ картамъ, и снова взглянулъ.
Не было жалости въ его глазахъ, было только какое-тО' усталое,
чуть-чуть насмешливое, сухое, равнодушное высокомер1е — «счи­
тай, считай!» — которое вдалеке, изсякая и теряясь, могло бы сопри­
коснуться съ жалостью... Мимо.
Рамонъ Ортисъ проигралъ, конечно. Проигралъ все, что у
него было. Не стоить объ этомъ подробно и картинно разсказывать,
ТЕМЬ более, что всякш уже догадывается, чемъ этотъ вечеръ кон­
чился: истор1я банальная. Онъ сначала хогвлъ выиграть, и это ему
не удалось, потомъ онъ думалъ только о томъ, чтобы уйти со сво­
ими деньгами, и несколько разъ былъ у самой цели, — но опять
въ последнюю минуту начиналъ проигрывать, и уже безъ толку
ставя деньги, путаясь въ ставкахъ, не следя за игрой, онъ чувство-
валъ, что летитъ въ пропасть. Страшно лететь въ пропасть, лгуны
говорятъ, что это сладко. Онъ потерялъ волю. Кто-то принималъ
за него решеше, — за него отказывался отъ ставки, или соглашался
на нее. Онъ былъ втянуть въ чужую, жестокую, непонятную борь­
бу, где только чудомъ могъ уцелеть, — и онъ зналъ уже, что не
уцБлеетъ, но не въ силахъ былъ освободиться. Одинъ разъ мельк­
нуло спасете и Рамонъ Ортисъ пренебрегъ имъ. Онъ пересчитывалъ
37
оставпияся деньги, и разноцветный бумажки вместе съ белыми и
красными, круглыми и квадратными жетонами грудой лежали пе-
редъ нимъ. Сбившись въ счете, онъ раздраженно и безпомощно
откинулъ голову. Прямо передъ нимъ, держась за пустое кресло,
стояла женщина въ голубомъ открытомъ платье, рыжеватая, едва
заметно увядающая, еще прелестная. Она внимательно смотрела на
него и будто вдыхая какой-то слабый, исчезающей ароматъ, разду­
вала ноздри. Рамонъ Ортисъ встретился съ ней глазами и секундъ
пять-шесть, болезненно сдвинувъ брови, не могь отъ этого голубо­
го призрака оторваться, — плохо понимая ослабевшимъ разсуд-
комъ, кто это, всъмъ существомъ своимъ уже привычно волнуясь,
и смутно сожалея, что волнеше напрасно, что все ускользаетъ изъ
рукъ, а можно было бы сейчасъ быть не здесь, а войти въ комнату
с ъ красными обоями въ широкую ярко-оранжевую полосу и съ
огромной кроватью, ОГЛЯДЕТЬСЯ, обернуться къ гарсону, торопливо
и ДЕЛОВИТО спросить «сколько?»... Женщина сдержанно улыбнулаоь
и перевела глаза на выходную дверь. Послышался скрипучш голосъ
крупье: «двадцать пять луи». Рамонъ Ортисъ жадно схватилъ кар­
ты съ протянутой лопатки. Комната, тепло, счастье, НЕЖНОСТЬ, ЖИЗНЬ
исчезли, будто онъ повернулъ выключатель. Его разсъянность вы­
разилась только въ томъ, что онъ вдругъ опять обернулся къ сосъ-
ду и предложилъ разделить пополамъ ставку. Лавочникъ давно уже
наблюдалъ за нимъ съ испугомъ и любопытствомъ. Онъ отшатнул­
ся, молча отказываясь отъ предложешя. Рамонъ Ортисъ открылъ
двухъ королей, прикупилъ валета, и со злобой отшвырнулъ карты
черезъ весь столъ — на полъ. Крупье въ первый разъ измънилъ
себе: онъ осуждающе, съ выражешемъ обиженнаго и недоум-вваю-
щаго превосходства, покачалъ головой.
После не было даже и остановокъ. Подъ гору, подъ гору,
только со случайными задержками, безъ остановокъ... Двадцать три
тысячи, ведь это болышя деньги — все, что было. Откуда ихъ взять,
кто дастъ? Но еще въдь не все проиграно, нетъ, еще не все проигра­
но, и хоть будетъ, будетъ проиграно, а все-таки сейчасъ еще ничего
наверно сказать нельзя. И можетъ еще положеше измениться:
взять карту, открыть девятку, получить двадцать три новенькихъ
шелестящихъ бумажки и уехать отсюда, навсегда. Однимъ ударомъ
38
невозможно. Надо взять карту, поставить все, сколько остается,
а потомъ удвоить. По мелочамъ безнадежно, надо сразу, расчетъ
совершенно правильный. Отчего они пересмеиваются? Завтра обо
всемъ подумаемъ, не все ли равно, — что нибудь придумаемъ. Глав­
ное — расчетъ совершенно правильный. По мелочамъ это мелюй
изводъ, надо взять карты, выиграть, дать вторую.
Рамонъ Ортисъ былъ бледенъ, подбородокъ его посврелъ.
прядь волосъ сбилась на лобъ. Судорожнымъ решительнымъ дви-
жешемъ онъ остановилъ ящичекъ съ картами, проходившш по сто­
лу. Продавался банкъ. Крупье съ удивлешемъ посмотрелъ на игро­
ка, препятствующего исполнить этотъ обязательный обрядъ, преж­
де чемъ банкъ предложенъ будетъ за любую цену. Онъ внушитель­
но провозгласилъ: «пять тысячъ двести франковъ», — и хотвлъ
двинуть ящичекъ дальше. Но Рамонъ Ортисъ уже держалъ первую
карту и другой рукой отстранилъ отъ себя къ середине стола все
лежашдя передъ нимъ деньги, какъ будто они ему уже не принадле­
жали. Лавочникъ схватилъ его за плечо и прошепталъ: «не делай­
те этого, вамъ не везетъ». Рамонъ Ортисъ ничего не слышалъ. Ла­
вочникъ торопливо поставилъ пятьсотъ франковъ, на секунду за­
думался, потомъ прибавилъ еще триста. За СОСБДНИМЪ сто-
ломъ былъ перерывъ, игроки были свободны, деньги посыпались
со ВСБХЪ сторонъ. «Сделано!» повелительно воскликнулъ крупье, —
прищурился, перевернулъ лопаткой несколько билетовъ, и повто-
рилъ: «сделано». Рамонъ Ортисъ вынулъ папиросу, постучалъ ею
о крышку портсигара, повертълъ головой, будто ему твсенъ былъ
воротникъ, твердой рукой зажегъ спичку. Его глаза блестели, воля
вернулась к ъ нему. «Сделано?» переспросилъ онъ въ тишине, за­
тянулся еще разъ, — и наконецъ, быстро сдалъ карты: две въ прост­
ранство, далеко, неизвестно кому, две себе... Пауза. Еще одну туда,
еще одну себе. Вечность, вечность — все остановилось.
Семь и пять. Тамъ, на конце стола, неизвестно у кого —
семь. У Района Ортиса — пять. Конецъ. Расчетъ, деньги, скорей...
Не хватаетъ шестидесяти пяти франковъ. Крупье холодно ждетъ.
Рамонъ Ортисъ выворачиваетъ бумажникъ, ищетъ въ жилетномъ
кармане. И вотъ, любезный, пр!ятной внешности господинъ, дер-
жавшш въ рукахъ карты, участливо уверяете, что это не имеетъ
39
никакого значешя, что онъ Района Ортиса хорошо знаетъ, что онъ
съ большимъ удовольств1емъ подождетъ до завтра.
Рамонъ Ортисъ веталъ, опрокинувъ кресло. Мальчикъ въ зо-
лотыхъ пуговицахъ, не обращая на него внимашя, предложилъ его
место другому игроку. Женщина въ голубомъ платье стояла въ сто­
рон* и пристально смотрела на красиваго господина, не настаи-
вавшаго на уплате шестидесяти пяти франковъ. На часахъ было
двадцать минутъ четвертаго.
Онъ поспешно спустился, бросилъ номерокъ на прилавокъ,
схватилъ пальто, будто боясь опоздать куда-то. Однако спешить
ему было некуда, оставалась одна только потребность — идти, идти,
идти, и хорошо бы, если бы дулъ въ лицо ветеръ, резкш, се дож-
демъ. Но дождя не было. Темны уже были почти все окна, остава­
лись только редше в ы с о т е лунно - матовые фонари, вдалеке
слышалась слабая музыка. Налево было море. О, море! Больше ни­
чего не могу сказать. О, горе! будто въ гимне какомъ-то, — и молча-
ше. Какъ могло это случиться? Все въ КОНЦЕ концовъ ясно станетъ,
если идти, идти, быстро и далеко, сердца нътъ, ногъ НБТЬ, не идти,
лететь. Но ведь ему должны помочь, его должны спасти. Районе
Ортисъ остановился. Онъ подумалъ: ему должны помочь. Иначе
быть не можетъ. Если бы сейчасъ войти въ какой-нибудь темный
подъездъ, позвонить въ чужую квартиру, разбудить перваго по­
павшегося человека, взять его за плечи, растрясти, чтобы онъ очнул­
ся, какъ слъ\дуетъ, и все разсказать, все, чтобы онъ все понялъ, —
человекъ въ халате и въ ночномъ колпаке, какъ на гравюрахъ,
присядетъ къ столу и выпишетъ чекъ на двадцать три тысячи. И
потомъ еще благодарить будетъ, что его разбудили. Не можетъ
быть иначе, Бога нътъ, если иначе, — все равно, что изъ за картъ.
И если пойти къ какому нибудь префекту или губернатору, онъ
ночью велитъ открыть двери банка, и все сдълаетъ, нарушить за-
конъ, украдетъ, если объяснить ему. Надо только растолковать, что
случилось, не можетъ быть человекъ такъ грубъ и золъ чтобы не
понять. Не можетъ. Идутъ два подвыпившихъ матроса, и они пой-
мутъ... только долго объяснять. И Рамонъ Ортисъ ужасно усталъ.
Но его еще спасутъ. Все еще будетъ хорошо, и море шумитъ ласко­
во, обещая. О, жизнь! Если бы встретить женщину, это лучше все-
40
го, и потомъ заснуть, и подумать обо всемъ завтра, со свежей го­
ловой. Нельзя же идти безъ конца. Та, въ голубомъ платье? Но
туда вернуться нельзя, это адъ, тамъ не люди, и они-то ужъ не пой-
мутъ ничего, ничего. Нельзя же идти безъ конца, Рамонъ Ортисъ.
Городъ уже кончается, поля, огороды, низше, белые домики. Онъ
опять остановился. Боже мой, Боже мой, жизнь! Что завтра? Не о
чемъ думать завтра, и нечего делать. Все ясно: не о чемъ думать.
Изъ за кустовъ вышла женщина въ черномъ платье на пле-
чахъ. Она несла на голове корзину съ овощами — въ городъ, на
рынокъ, продавать. Району Ортису было не подъ силу одиночество.
Онъ къ ней приблизился и сказалъ на своемъ языке: «что же мне
делать?» Крестьянка боязливо посторонилась и ускорила шагъ.
Рамонъ Ортисъ вглянулъ на море. Куда же дальше идти? Назадъ,
впередъ. И эта не поняла, и друпе не поймуть. И ты можешь пойти
сейчасъ куда хочешь, и позвонить, и разсказать, и растолковать, и
объяснить, и тебя все-таки вытолкаютъ изъ чужой спальни, и ни­
кому нетъ до всего этого никакого дела, каждому свое, а завтра
будетъ новый день, и главное будетъ светло, сейчасъ будетъ свет­
ло, уже розовеетъ небо, и все совершенно ясно, надежды нетъ, и
это нельзя больше выдержать, къ чорту, больше не могу, паль­
мы подъ нависшими тропическими грозными тучами, Анна, ангелъ,
прощай, о не все ли равно, теперь или потомъ, только поскорей,
и никто уже не узнаетъ, когда, где, никто не вспомнить, о не все ли
равно, только бы до разсвета.
Рамонъ Ортисъ вынулъ револьверъ и застрелился.
Это все было не такъ, вероятно. Не знаю. Это я выдумалъ.
Я читалъ сейчасъ французскую газету, изъ т в х ъ которыя и любятъ
трагичесюя происшеств1я, и опасаются, какъ бы не испортить ими
нервы читателямъ. Въ газете написано:
«Вчера утромъ, около моста св. Женевьевы обнаруженъ съ ог­
нестрельной раной въ виске трупъ Рамона Ортиса Менендеса, ар-
гентинскаго гражданина двадцати девяти леть. Причины самоубШ-
ства неизвестны. Денегъ на трупе не найдено. Следств1е выяснило,
что покойный провелъ последшй свой вечеръ въ игорныхъ залахъ
41
муниципальная казино. Госпожа М., проживающая въ деревне Ф.
опознала въ труп* неизвъстнаго молодого человека, встръченнаго
ею на разсветь въ вышеуказанномъ месте. Аргентинецъ находился
въ состоянш сильнаго возбуждешя и пытался съ нею заговорить.
Городской врачъ выдалъ разръшеше на предаше тъла земле».
И фотограф1я. На доскахъ лежитъ человекъ, прямой и спо­
койный. Видна только откинутая голова. Тяжелыя въки опущены,
все кончено.
Этотъ мертвый человъкъ мнъ незнакомъ. Имени его я ни­
когда прежде не слышалъ. Все было совсъмъ не такъ, вероятно. Но
мнъ хочется съ вами поговорить, Рамонъ Ортисъ. Не знаю, отчего
я подумалъ о васъ, именно о васъ, тысячу разъ такое читаешь... Но
мне хочется съ вами поговорить. Я старый человеке, мне шестьде-
сятъ восемь л е т е , за окномъ ночь и зима, в е комнате моей пахнетъ
эфиромъ, ноги мои покрыты какимъ-то одъяломъ, впрочемъ мяг-
кимъ и теплымъ, я не жалуюсь. Я вообще ни на что не жалуюсь,
и знаете, я даже еще на что-то надеюсь. «И можетъ быть, на мой
закатъ печальный». Я шучу, вы видите, но это ничего не значить.
Это оттого, что мне страшно приступить и я не знаю, съ чего на­
чать. Идетъ агьтъ за окномъ, почернвлъ уголь въ камине.
Ну, довольно. Пора, пора. Бьетъ двенадцатый часъ, падаетъ
голова на плаху. Пора! Я хочу поговорить съ вами, Рамонъ Ортисъ.
И я хочу вамъ сказать: вы хорошо сделали. Мне шестьдесятъ во­
семь летъ, за мной следъ долгой жизни, и даже успехи. Какъ бы
это сказать! Я знаю, что такое жизнь. Видите ли, если даже чело-
векъ и не былъ счастливь, онъ чувствуетъ все-таки, какъ другой
человекъ можетъ быть счастливь, — в ъ любви, конечно. Остальное
чепуха, остальное все равно, но о любви сомнешй нетъ, и еще те­
перь передъ воспоминашемъ ея я хочу поставить свечку, и биться
головой о каменный полъ, вспоминая. Но это прошло, «безсмертная»,
а где она? Грусть, восторгъ, руки на плечахъ, где, где? Знаете,
даже и воспоминаше исчезаете, физика торжествуете. Поэтому, я не
слепъ теперь.
И я хочу вамъ сказать: вы хорошо сделали. Браво! За муче-
ше, за измены, за обиды, за горечь,— я говорю спокойно, все взве-
сивъ, — и не потому, что вамъ жизнь не удалась, кто знаетъ, какъ
42
бы вы жили, не потому, а вообще, дорогой мой. Я решаюсь сказать
это, вместо того, что побаловался, молъ, картишки, шалопай, по-
шелъ бы работать, пена, подонки общества. О, лицемеры! Не кар­
ты, конечно, я имею въ виду, а то, что вы поняли, что никому нетъ
дела... Это знаю и я: нетъ дела. И самое страшное, слушайте, что
тамъ, наверху, кажется, тамъ с е ними, а не с е нами, тамъ за нихъ,
— или безразличье, но это то-же самое. Браво! За обиды, за муче-
ше, за трещину въ жизни, за измены, всего и всвхъ, и главное, еще
разъ — за горечь. Сердце мое переполнено ею и я больше не могу
ее выдержать. Браво, донъ Рамонъ, шонеръ м1ровой справедливо­
сти!.. Я плохо разсказалъ о васъ, я говорю не то, но вы меня теперь
понимаете. Наконецъ, — мне васъ жаль: море не вышло изъ бере-
говъ, никто не оетановилъ васъ, когда вынули вы револьверъ, вы,
человекъ, дитя, создаше. Нечего больше возражать: я правъ. Где
вы теперь? Слышите ли вы меня? Где вы? Рамонъ Ортисъ, я за­
крываю глаза, я протягиваю вамъ руку, туда, въ зелено-серое, въ
дымное, въ ледяное ваше пристанище, въ теневое, и исчезающее,
и тающее, въ жемчужно-пепельную непостижимую, въ ужасную ва­
шу обитель, куда я еще не хочу, я братски и дружески протягиваю
вамъ руку. Слышите вы меня? Если есть светь, и если где нибудь
есть жизнь, ответьте мне, дайте мне знакъ. Я во имя братства, и за
искуплеше изменъ, и за молнда, которая блеснула когда то надъ
м1ромъ, и исчезла. За вечное наше со-глаае, — дайте мне знакъ.
Ну, вотъ. Благодарю васъ. Иначе быть не могло, не напрасно
я съ вами говорилъ. И если даже... это былъ только мраморъ на
моемъ ночномъ столике, я знаю все-таки, что коснулся холодной
вашей, протянутой мне руки. Благодарю васъ.
43
АЛЕКСАНДРЪ БУРОВЪ
БЫЛА ЗЕМЛЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнце НЕЖНО и тепло поблескивало въ то раннее мартовское
утро, и выпавшш, нежданно, за ночь, поверхъ корявой, полузамерз­
шей земли, свъжш, девственный пухъ, такъ золотисто игралъ, зар­
ницами перемигивался...
Придорожныя, полунабухцпя, инеемъ опорошенныя простран­
ства таили, казалось, въ глубинахъ своихъ, дышали, жили какой-то
своей, невидимой пока, но смутно угадываемой жизнью. А легкш,
предутреннш, бледноватый дымокъ, еле улавливаемый паръ, такой
прозрачный и легкш, не спъша, вяло, нехотя плылъ, стелился надъ
игривыми золотистыми огоньками, подогретый, растапливаемый...
Въ мартовсте полувесенше дни л е г т я не только глубже ды-
шатъ, шире и жадней раскрываются, онъ еще по особому, по свое­
му, слушаютъ чутко, внемлютъ, порой даже, будто затаивъ д ы х а т е .
просто подслушиваютъ, никъмъ не слышимые, никъмъ не разгадае-
мые, звуки, затаенные, но одному Господу Богу явные, — едва уло­
вимые напоры, полустоны, невидимую борьбу за угасшую было за
зиму, но вновь, вотъ-вотъ высвобождающуюся, на короткш лишь
мигъ, умершую жизнь...
И жизнь эта кругомъ зарождающаяся, сама по себе, въ насъ
самихъ, такъ бурно и властно, говорить о себъ, безъ спросу стучит­
ся въ грудь, въ виски, в ъ сердце...
И весь челов'Ькъ, тоже помимо диктующей извне воли, въ
себъ самомъ, какъ то по иному извнутри светится и томится, и то­
же, вновь, чего то человеческаго жаждетъ, груститъ, и съ зарей, во­
схищенно тянется навстречу золотому восходу.
Въ эти поздше мартовсюе дни глаза сами шире раскрывают­
ся, порою тихо будто плачутъ, — вялыя бл-Ьдныя губы плотней
44
смыкаются... дрожатъ... Молитву тихую, безмолвную, подъ чужимъ
небомъ, шепчутъ...
А жизнь, который разъ, с ъ т -Б х ъ п о р ъ, потокомъ
идетъ, и онъ, пробирающшся, торопится, спешить, обязанъ спе­
шить, быть даже впереди, перегонять...
Далыня, высошя когда то, его одухотворявнпя цели, куда
то расползлись, растаяли, кемъ то, просто грубой силой, убраны,
отметаны... а близшя, насущныя, повседновныя, — вотъ стоить толь­
ко руку протянуть, а не протянуть невозможно, — и эти близтя,
просто питательный цели, т а т я кажется обыденныя, таюя общепо­
нятный, таюя, кажется, легко достижимыя, до смерти нужныя, но
и къ нимъ, и до нихъ, до этихъ такихъ близкихъ целей, пути зака­
заны, рогатками, канавками усеяны, прямо огнемъ прожжены, —
Господи, Боже мой, — думаетъ онъ, пробирающейся, совсъмъ еще
какъ будто человъкъ, — какъ же это хлеба, простого насущнаго
хлеба доставать стало такъ тяжко, такъ трудно, порой прямо не­
возможно...
Все въ насъ само за себя, въ насъ самихъ. Обреченнымъ и
гонимымъ некогда слушать, некогда хоть на день остановиться и
— подслушивать, подслушать свой же, внутри, гдъ то въ глубине,
свой собственный голосъ... Некогда урвать несколько мгновенш,
забраться воте в е этоте тихШ безлюдный уголъ, въ эту заброшен­
ную аллею, стать у мостика надъ жалующимся, тоже вечно куда то
спешащимъ ручейкомъ... присесть вотъ сюда, на эту юностью исца­
рапанную скамью... или забрести окольной дорогой къ заброшен­
ной на чужой стороне могиле... И какъ все тамъ тогда сразу стано­
вится просто и ясно, и какъ тамъ сразу, какъ то исписанные веками
тысячные томы, сразу превращаются въ одну сжатую четкую стра­
ницу, и на этой странице, на этомъ пергаменте, уже не буквы, не
слова, а вещ^е гимны, божественный укрепляющей бальзамъ, —
Его голосъ, Его бодрящее, вечно сопутствующее, невидимое, но
осязаемое, безмерное долготерпеше и милосерд1е... Отпущены без-
цвнныя богатства, неисчерпаемыя недра, святыни... Обреченнымъ
некогда копаться, прислушиваться. Накопленное же долгими года­
ми, еще невыявленныя ценности, подобно насыщенному до отказу
45

рудному золоту, часто, не дожидаясь драги и заступа, само вдругъ.
выходить изъ тьмы наружу, и одинокие, изнемогающее, золотоиска­
тели, обретаютъ вдругъ откровеше, просвътлеше...
Чаще же всего для замотавшагося, въ недрахе души отча­
явшегося, путника, откровение и нахождеше самого себя, приходите
слишкомъ поздно и — ненужно.
Подкрадываюшдеся, повседневные, къ ночи созреваюпце, во­
просы и симнъшя духа, растерянность, безнадежность, — смуща-
ютъ, замедляютъ б е г е и тщетно стучатся въ усталую голову. Го­
лова же такъ устала, такъ за день, за вчера, сегодня и завтра, высох­
ла, что только и способна еще, опрокинутая, затуманенная, съ отя-
желевшимъ и мутнымъ взоромъ, искать въ надвигающейся дремо­
т е какой то опоры, ответа, лампады... Человекъ уснулъ. Человекъ
оборвался. Его больше нътъ. Такъ дни, месяцы, годы...
Проносятся еще в е полусонноме уставшеме мозгу шлепаю-
1ще омнибусы, икающее, позванивающее трамваи и ненавистные р е з -
и е , на поворотахе и остановкахе, звуки и лязги такси... Птицей
бы безымяной забраться в е сумерки на этоте высоюй густолист­
венный д у б е и слушать, и плакать, и смеяться...
Рудное насыщенное золото черезе быстрые потоки выявля­
ете свое лицо. Духе человечесюй и бож1й черезе веру, черезъ
страдаше, черезъ огонь испытующа, черезъ молитву найденную,
молитву, помимо воли, исторгающую безмолвную, къ горлу под­
катывающуюся, слезу, — и человъкъ вдругъ открываете себя, про­
ступаете изнутри, обнаженный, растворенный и оаянный... И н е т ь
больше в е ташя, редюя и блаженный, минуты, этого пробираю-
щагося, в е прошломе отягченнаго, во плоти, — н е т ь больше тог­
да человека во плоти, а лишь образъ Его, тень Великая... И сто­
ить, на мгновеше отъ жизни отошедплй, маленьюй человеке, во­
прошающа, а вокруге него неясные, невидимые, потусторогане, все
давно понявнпе, все давно простивцие...
npodo.i*ccHÍe следуете
46
БОРИСЪ БУТКЕВИЧЪ
ВОЗВРАЩЕШЕ ЛЮСЬЕНА
Sa vida е sueno.
Кальдеронъ.
MopcKiH небеса стояли надъ Марселемъ, смеркался октябрь-
CKiñ день, человекъ, вышедпий изъ хорошаго дома возлъ площади
Кастеллянъ, ничъмъ, собственно, не выдълялся среди остальныхъ
прохожихъ. Правда, онъ быль безъ шляпы, но въ наши дни мнопе
ходятъ безъ шляпъ — и еще онъ былъ чрезвычайно бледенъ.
Итакъ, онъ шелъ по улице, ничъмъ вниманья къ себе не
привлекая, и очутился ве конце концовъ на Кастеллянъ. Въ это
мгновеше вспыхнули фонари, зажглись трикира вокругъ фон­
тана, якобы безконечно обозначилась аллея Прадо и менее про­
тяжно, но люднее и по-городскому заманчивее осветились друпя
прилежащая улицы.
Человекъ безе шляпы обогнулъ фонтанъ, пошелъ черезъ
площадь, прюстановился, пережидая цепочку трамвайныхъ ваго-
нове, вступилъ на тротуаръ...
Некоторое время спустя его можно было увидеть на Кани-
бьере. Тамъ на переполненномъ тротуаре онъ выступалъ попреж-
нему бледный, хотя бледность была теперь присущна многимъ
въ этомъ яркомъ освещенш широкой улицы, въ коловращенж, въ
миганш всяческихъ рекламъ.
Выйдя къ началу Бельпйской набережной, онъ замедлилъ:
то-ли она, эта встречная близость моря (а на море уже царствовала
ночь, тьма поде звездами), то-ли веселое радю на отеезжающихе
въ морскую прогулку катерахе его заинтересовало, но онъ остано­
вился, заложилъ руки въ карманы пиджака. Его обходили, минова­
ли, вокругъ переговаривались, теснились, перекликались, кое кто от-
плывалъ въ море, за маяки, къ замку д'Ифъ — вечеръ былъ уди­
вительно благодатный, съ такой старинной проникновенностью от­
ражались, двоились огни въ темной воде!
Затеме этотъ прохожШ оказался въ большомъ ослепитель-
47
номъ кафе на углу — передъ высокой стойкой, где белые гарсоны
се обезьяньимъ проворствомъ наливали въ стаканы и ЕЪ рюмки.
Онъ заказалъ себе Блисса, •— не оттого ли, что кто-то поблизости
пожелалъ выпить этого портвейна. Вследъ за Блиссомъ онъ спро-
силъ Сенъ-Рафаэль — и опять-таки въ отвътъ на чей то голосъ,
потребовавши Сенъ-Рафаэль. Но никто, решительно никто имъ
не заинтересовался, даже его явное недоумеше надъ вынутыми
деньгами никого не привлекло: медленно положилъ онъ на прила-
вокъ билетъ въ сто франковъ и еще медлительней, неуклюжъй со-
бралъ сдачу и ничего не оставилъ на блюдечке.
Вечеръ продолжался, вечеръ пустълъ понемногу, прюбре-
талъ ночную резкость, быстрее прокатывали такси, гремя опуска­
лись ставни колбасныхъ, позакрывались кое-где узеньюя бистро...
Было за полночь, когда этотъ странникъ, окончательно потеряв-
шшся человекъ, обосновался въ темноте на скамье подле каее-
дральнаго собора, ощупывая, но не вынимая две пачки англш-
скихе сигаретъ, глухо прокашливаясь отъ морской сырости.
Сюда, къ собору, онъ поднялся по одной изъ каменныхъ,
вечно загаженныхъ лъстницъ. А здесь ръдюе газовые фонари, оди-
нок1я скамьи, огромная соборная тень на пустынномъ возвышен-
номъ плацу, все это, казалось бы, никакъ не располагало ни ко сну,
ни къ уюту. А онъ, между тъмъ, все умещался на скамье, все пере-
ставлялъ ноги.
Такимъ образомъ онъ и уснулъ — тихо, лишь поскрипывая
зубами. Всего разъ прошелъ мимо него полицейсшй, но не тронулъ,
не пршстановился, а лишь сладко зъвнулъ, проходя. И вотъ, время
спустя, появился Богъ весть откуда, безсонный, простуженный,
перхающш осторожно — подлинный бродяга. Онъ подступилъ къ
спящему, мягко ощупалъ его и съ бережной ловкостью вытащилъ
изъ кармановъ бумажникъ, часы, двъ пачки сигаретъ, два платка,
сдачу изъ жилета и булавку изъ галстука. Ближайпий, но совершен­
но отдаленный газовый фонарь какъ бы задувало съ моря, темные
призраки лет-Ьли надъ моремъ, а этотъ, перхая, точно трубя, лег­
чайшими шагами, неслышный въ своихъ вдребезги рваныхъ туф-
ляхъ улепетывалъ черезъ пустынный плацъ.

48
 Когда челов-Бкъ на скамье проснулся, утро наступило во-
очпо. Светило солнце, внизу на набережной, мимо большихъ бо-
чеке, пронылъ трамвай. Вокруге собора было попрежнему пу­
стынно, одине полицейсюй, молодой еще человекъ хорошаго
роста, наблюдале въ отдаленш за страннымъ бездомнымъ; а тотъ
сиделъ, мигая, пораженный утреннимъ блескомъ, изрядно про-
дропшй, съ отекшимъ лицоме — затемъ всталъ и тронулся прочь.
Чудесное утро было на самомъ д е л е свежо, хоть и солнечно.
Начинался день рабочШ, но не всегда, ведь, работаюте все. Таке
что ничего удивительнаго не было, если въ опустевшемъ по-утрен­
нему баръ Феликсъ, неподалеку отъ форта Санъ-Жанъ, засиделся
докере Марсель Кулонъ и, довольный (или прикидываясь доволь-
нымъ, ибо похмелье — вещь малопр1ятная), весело бесвдовалъ со
старикомъ-хозяиномъ въ вязанномъ жилете. Марсель говорилъ безъ
умолку, лишь бы говорить, лишь бы не прислушиваться къ внутрен-
нимъ угрызеньямъ, хозяинъ отвечалъ спокойно, перемывая нето­
ропливо стаканы, а въ это время въ баръ вошелъ человеке изъ
города безъ шляпы, съ растрепанными волосами, — явно, что ку-
тилъ ГДЕ то. Хозяинъ спросилъ его о кофе съ ромомъ, и онъ равно­
душно повторилъ: кофе съ ромомъ...
Онъ сталъ неловко размешивать. Воротникъ на немъ былъ
заметно смятъ, рука, державшая ложечку, прюбрела тотъ металли­
чески отблескъ, что свойственъ холеной коже, которую, забыли
помыть этимъ утромъ. Онъ отвернулся къ окнамъ и началъ при­
хлебывать, положенная на самый край ложечка упала на полъ, но
чудакъ не пошевелился. Марсель, пр1умолкиий надъ своимъ двой-
нымъ ромомъ, довольно покрутилъ головой — ведь, вотъ же какая
птица попадается и страдаетъ. Какъ нашъ братъ, — но старикъ Фе­
ликсъ, перемывая посуду, неотступно, подозрительно следилъ.
Да, и дальнейшее вполне оправдало эти п о д о з р е т я : у стран-
наго посетителя не оказалось ни одного су. Безъ особой живости
онъ шарилъ по карманамъ и нигде ничего не находилъ и поднялъ
на старика неподвижный, хмельной взглядъ. Старикъ порозовелъ
отъ гнева, съ сердцемъ встряхивая мокрые пальцы, но Марсель под-
бросилъ метко четырнадцать су на цинкъ — eh, alors?
После этого онъ первый обратился къ чудаку (онъ продол-

49
жалъ стоять, какъ невыспавшшся) съ предложешемъ выпить чего
нибудь — пожалуйста, безъ ст-вснешя. И когда тотъ молча согла­
сился и присвлъ за его столикъ, Марсель, потирая руки, заказалъ два
двойныхъ коньяка.
Гость, однако, оказался не изъ разговорчивыхъ, что-то у
него сидело на сердце, дело заключалось не въ одномъ похмельи,
но Марсель духомъ не палъ: на худой конецъ ему подвернулся по­
корный слушатель, что и требовалось съ самаго утра.
Они выпили, закурили, выпили еще по двойному рому, после
рома выпили по эльзасской белой. Тутъ-то, вскоре за эльзасской,
Марсель заметилъ, что слушатель его мирно спитъ. Что же, следо­
вало прштить беднягу, все равно в ъ комнате есть пустая кровать, —
и, расплатившись, Марсель вывелъ новаго друга на улицу.
По дороге онъ узналъ очень немногое: что у чудака нетъ
дома, нетъ работы, — и Марсель самъ началъ отвечать на свои
вопросы, онъ значительно толковалъ о соблазнахъ богатой жизни,
о слабостяхъ человеческихъ и о тюрьме, наконецъ: а все-таки, она
вещь не плохая, эта тюрьма; понятно, лучше ее миновать... но вотъ
онъ, Марсель Кулонъ, дважды вкусилъ казенныхъ харчей.... Жизнь
пропала, чортъ побери, приходится гнить тутъ, среди негровъ и
алжирцевъ!...
Безъ особаго труда, даже не повстречавъ никого на лест­
нице, они поднялись на шестой этажъ, вошли въ низкую комнату
на троихъ. За раскрытымъ окномъ въ узкой улице привычно висело
вымытое белье, было безсолнечно, уединенно, въ углу Рафаэля
висела гитара на беленой ствне. Марсель самъ раздвлъ своего
гостя, уложилъ, заботливо прикрылъ. Потомъ съ трубкою онъ селъ
къ окну подумать.
Ну, разумеется, онъ не пьянъ, и, даже проспавшись, онъ не
оставить этого чудака. Онъ будетъ работать въ порту, завтра пой-
детъ на работу. Правда, на первое время изъ него работникъ... по­
смотрите-ка на эти руки. А амунищю эту следуетъ сейчасъ же про­
дать и купить рабочее (тутъ Марсель поднялъ съ пола и недовер­
чиво посмотрелъ на легкш, хоть и съ двойнымъ рантомъ полубо-
тинокъ).
50
Въ седьмомъ часу вечера бледный, начисто выбритый чело-
векъ (безъ усовъ лицо его какъ то постарело, сделалось угрю-
мымъ) сидвлъ противъ Марселя въ погребке у известнаго Франсуа.
Второй литръ вина, круглый омлетъ съ лукомъ, кило хлеба, все это
поглощалось въ молчанш. Но и пережевывая, Марсель поглядывалъ
на своего новаго друга съ удовольств1емъ. Эта синяя роба, исправно
залатанная, будетъ носиться долго — настоящая шанхайская; ботин­
ки СОВСБМЪ новые и не тяжелые; рубашка, каскетка, новеньюй шел­
ковый платокъ на шею за девять франковъ, сбритые усы, — да самъ
чортъ не узнаетъ теперь утренняго интеллигента, что безъ единаго
су забрелъ пить кофе къ сумасшедшему Феликсу... Еще очень нрави­
лось Марселю спокойств1е Люсьена (такъ онъ началъ называть сво­
его товарища, перейдя безъ лишнихъ словъ на т ы ) : ведь ни слова
не возразилъ онъ, когда узналъ, что все его великолеше пошло (ну
да, по пьяному делу) за сто семьдесятъ четыре франка.
На следующее утро онъ, этотъ выбритый, печальный чело-
векъ представлялъ изъ себя любопытное и даже смехотворное зре­
лище: онъ работалъ, онъ стоялъ вместе съ другими двумя на по­
мосте, на который кранъ съ парохода опускалъ связки по шест­
надцать мешковъ съ рисомъ, и носильщики одинъ за другимъ под­
ходили къ помосту (высотой имъ по плечу) и уходили въ ангаръ,
неся сто десять кило риса въ тугомъ мешке. На обязанности этого
чудака было отстегнуть крюкъ кранной цепи, подвесить на крюкъ
свободный изъ подъ мешковъ канатъ и еще помочь двумъ другимъ
откачнуть, подтолкнуть связку, чтобы опустилась она правильно, —
почетная, легкая работа, но какъ онъ выполнялъ ее! Крючокъ у него
не отцеплялся сразу, надетый пустой канатъ дважды падалъ въ
воду, когда цепь взмывала вверхъ и шла по воздуху на пароходъ;
однажды онъ самъ-было едва не полетвлъ съ тридцати метровъ, а
въ другой разъ связка мешковъ столкнула его съ помоста на полъ;
онъ былъ весь въ поту, рубаха его потемнела, кругомъ хохотали,
зубоскалили, и только Марсель не смеялся, а яростно переругивался
со всеми, въ томъ числе и съ самимъ шефомъ, краснолицымъ Пуле,
который ужъ несколько разъ посылалъ «интеллигента» внизъ на
позорную работу — носить мешки.
На другой день Люсьенъ не могъ пойти работать — онъ со-
51
вершенно ободралъ нъжныя неумълыя руки свои, все тело его
ломило. Тогда решилъ остаться дома и Марсель; все равно есть
работа: слвдуетъ постираться. Рафаэль, который нежился въ кро­
вати, былъ назначенъ в ъ походе на рынокъ — затъивался небывалый
буайбесъ.
Въ этотъ же самый часъ старый Феликсъ въ своемъ солнеч-
номъ баре, улучивъ, наконецъ, свободную минуту, взялся за газету;
постепенно (не было въ баръ никого) дошелъ онъ до третьей стра­
ницы — и тутъ довелось ему посмотреть проницательно поверхъ
газеты, поверхъ пенснэ на старую стънную живопись, ГДЕ уже шелу­
шилось море, небо и парусники между ними: бледное лицо, пере-
косившшся галстуке, кофе съ ромомъ, четырнадцать су нетрезваго
докера — ведь это онъ, этотъ самый господинъ, изображенъ сего­
дня въ газетв: адвокатъ, после контузш страдаетъ припадками,
ушелъ изъ дому позавчера, жена умоляетъ за вознаграждеше...
— Маркъ! — возгласилъ кто-то, зашедший съ улицы.
Подъ буайбесъ было выпито вполне хорошо, ибо буайбесъ
способствуетъ чудесной жажде. Всехъ ударило въ испарину после
третьей тарелки. Рафаэль, который одинъ изо всехъ спускался за
виномъ, даже набросилъ полотенце на плечи.
Люсьену изъ-за рукъ не пришлось работать и въ субботу. Не
работалъ также и Рафаэль Кассини. Въ часъ завтрака, въ начале
девятаго, спустились они вдвоемъ на улицу.
Въ общемъ же всюду царствовалъ безмятежный туманъ, ту­
манная тишина. Если бы онъ, Люсьенъ, попытался найти дорогу въ
порть, онъ бы ее не нашелъ, — онъ подумалъ объ этомъ, но смутно
и безъ горечи.
Жизнь проблескивала подобно солнцу за мглистыми обла­
ками. Напримеръ; каковъ и з ъ себя Рафаэль? Неизвестно. Суще-
ствуетъ голосъ Рафаэля, молодой, повелительный. Голосъ прика-
залъ зайти къ Франсуа, пить вино, закусывать корсиканскимъ сы-
ромъ. Потомъ голосъ Рафаэля соскучился, голосъ началъ чередо­
ваться съ позевками, съ кашлемъ отъ затяжки — и Рафаэль куда то
ушелъ.
А онъ продолжалъ коротать время наедине ни съ чемъ.
Впрочемъ, после вина солнца какъ бы прибавилось, жизнь прибли-
52
жалась. Узк1я улицы, белье вверху, а еще выше — туманъ лазури.
Слева, въ глубине покатыхъ, темнейшихъ переулковъ, где догни-
валъ какой то соръ, какая то мокрая зелень, — блистала голубая
бухта. Въ тенистомъ бистро играло механическое шанино. На поро-
гахъ выстаивали полуодБтыя женщины, будто рябня, почти лило-
выя отъ пудры.
На работу онъ вышелъ черезъ три дня. За это время Марсель
подыекалъ новое место — работать въ трюме.
И вотъ въ первый разъ спускаясь по стене, придерживаясь за
ступени-скобы, Люсьенъ впервые почувствовалъ сердцеб1енье, опас­
ность — сорваться съ высоты четвертаго этажа, потеряться где-то!..
Однако, внизу оказалось совершенно легко, свободно и не
очень светло. Но никакъ не въ первый день заметилъ Люсьенъ какъ
старается, гримасничаетъ отъ усилШ, тащитъ и пихаетъ за двоихъ
его товарищъ. Правда, онъ самъ былъ весь въ поту, но особеннаго
значешя этому не придавалъ. Наоборотъ, любопытство, несмелая
улыбка его обращалась къ постороннему, къ ротозейству: вотъ
длинный Мучелли заговорилъ съ трюмнымъ сторожемъ-индусомъ,
и въ это время другой рабочШ ловко вскрылъ ящикъ въ углу, и
потянулись изъ ящика шелковые дамсме чулки, и взломщикъ съ
внимательной поспешностью началъ обматываться этими чулками,
приспустивъ на себе разстегнутыя штаны. Въ другой разъ вы­
плеснули воду изъ бидона и съ тою же решительной осторожностью
полилось въ бидонъ шампанское, вермутъ, виски, вино. И какъ ве­
село одурелъ тогда Люсьенъ, съ какой отвагою кидался онъ рас­
таскивать ящики, раскатывать бочки, — чудо лишь или просто не­
усыпное вниманье Марселя спасло его отъ увечья.
Да, Марсель присматривалъ за нимъ неустанно. Утромъ онъ
покупалъ для каждаго на франкъ будена, четверть хлеба и половину
вина. Въ полдень они вместе обедали где-нибудь на воображае­
мой террасе подслеповатаго ресторанчика, подъ открытымъ не-
бомъ, за облупленнымъ железнымъ столикомъ. После работы они
выпивали по анису. После супа Марсель любилъ поиграть въ карты,
но не позже десяти. Люсьену карты были скучны, онъ молчаливо
сидвлъ подле, курилъ, прихлебывалъ кофе или пиво, если мучила
53
 жажда.Теперъ его всв знали и мнопе полюбили, даже фамил1я у
него теперь была: Брюнъ, Люсьенъ Брюнъ, кузенъ толстаго Марселя.
Когда начались холода, Марсель купилъ двтз пары бархатныхъ
брюкъ и два поношенныхъ пиджака. Денегъ у нихъ было доста­
точно, они работали часы и ночи, обзавелись теплымъ б-вльемъ,
шерстяными жилетами и шарфами. Несколько разъ Марсель запи-
валъ, попадалъ тогда въ шикарныя заведенья на улице Лисицы,
платилъ втридорога за сигары, за вино, а ночевалъ обязательно се
блондинкой въ длинномъ платьъ; Люсьенъ тоже сл"Бдовалъ наверхъ,
снизойдя къ какой-нибудь изъ женщинъ, хмельно усмехаясь.
Теперь онъ достаточно хорошо зналъ ближайппя улицы,
рынокъ, могъ приторговать кусокъ мяса. Однажды съ Марселемъ
онъ попалъ въ баръ Феликса, и почти вспомнилъ его, но самъ ста-
рикъ никого не узналъ, да никто, впрочемъ, ему ни слова не на-
помнилъ.
Дни проходили за днями. По утрамъ порою морозило — дово­
дилось выпивать натощакъ по нескольку ромовъ, но утромъ стало
совершенно темно. Зато сколь отрадно было подняться во время
работы изъ трюма наверхъ покурить: въ ушахъ, правда, звенело
не переставая, грохотала цепь лебедки, шумели кругомъ на всъхъ
пароходахъ, шумъ разносился надъ водой, но зимнее солнечное
безмолвЕе стояло надъ мачтами, простиралось за молы, къ водному
горизонту.
Дни проходили за днями и ничемъ они не отличались другъ
отъ друга, разве что вчера работали лишнихъ три часа, а сегодня
попалась парпя трубокъ.
Наконецъ, объявилась весна. Сделалось светло по утрамъ и
после работы, уже лишнимъ стало носить пиджакъ и скоро можно
будетъ забросить за окно, тряпичникамъ, жилетъ изъ шерсти. Но
чувствовалъ ли онъ еще какъ-нибудь весну, этотъ Люсьенъ? Напри-
меръ, слышится смъхъ молодой, очень грудастой рыбницы, у кото­
рой поверхъ чулокъ на круглыхъ икрахъ — лиловые шерстяные
носки, и она постукиваете своими сабо, напевая: о, ma Rosa - Ма-
rie-а!.. да, какое-то стъснеше въ груди, но сладость его весьма нена­
стойчива; и самое лучшее после работы — сытымъ, пораньше залечь
спать.
54
Наступило лето. Уже давнымъ-давно до поздняго часу заси­
живаются за тротуарными столиками, кричать дети въ узкихъ ули-
цахъ, путаются подъ ногами на маленькой площади, где целыми
днями (да и ночами, наверное) сидятъ на двухъ единственныхъ
скамьяхъ, бродятъ скучно обносивниеся иностранцы, вечно безсон-
ные, ночуюнпе на пустыхъ изъ-подъ угля баржахъ или подъ бре­
зентами на набережной.
Въ 'тлЪ обоимъ имъ придавило пальцы железнымъ бочен-
комъ, — случилось же такое счастливое совпаденье, ибо одинъ, безъ
Марселя, этотъ неисправимо мешковатый Люсьенъ пропалъ бы
сразу, былъ бы разсчитанъ въ первый же день, ставъ въ пару съ не-
знакомымъ.
Итакъ, они зажили за счеть страхового общества, ц е л ы е дни
проводили они на море, забирались въ глух1я места, облюбовали
песчаную бухточку, куда пробраться можно было черезъ скалы.
Тамъ они лежали на солнцепеке, загорали, спали тамъ, закусывали
неприхотливо, запивая въ меру виномъ, оба похудели, почернели, —
и какъ зловонно, какъ мрачно представлялась по вечерамъ старинная
комната о трехъ кроватяхъ!
Пальцы поздоровели, но Марсель не торопился съ работой.
Прошло четыре дня, пока онъ вечеромъ надъ неотпитымъ стаканомъ
аниса, на долгое время занявшись какимъ то письмомъ, — не объ-
явилъ решительно, что завтра они выъзжаютъ въ деревню, въ имеше
господина Фора на сборъ винограда; eh, alors?...
Въ конце августа къ господину Фору пр1ехала его един­
ственная дочь, двадцатидвухлетняя Андр1еннъ, парижская сту­
дентка. Черезъ годъ она должна была окончить факультетъ права,
а сейчасъ прЕехала изъ Жуанъ-Ле-Пена, где больше месяца купа­
лась и играла въ теннисъ. Вдовый старикъ былъ чрезвычайно рас-
троганъ этимъ пр1ездомъ, но спортивной парижанке жизнь въ ста-
росветскомъ провансальскомъ доме посреди царства виноградни-
ковъ (у ея отца было до полмиллюна кустовъ) предвещала невоз­
мутимую скуку. Книгъ съ собой у нея было мало, за книгами прихо­
дилось ездить въ Арль, море находилось за четырнадцать кило-
метровъ, при доме былъ какой то пыльный садъ, вернее, огородъ,
переходившш въ люцерное поле. Одно удовольсше для Андр1еннъ
55
составляла музыка, рояль Гаво, — и вотъ всяюй вечеръ она по­
долгу играла: при отц-в курить она все-таки избегала.
Этотъ вечеръ былъ на редкость душенъ, бсзпокоилъ, а весь
день Андр1енна ждала, какъ бы равнодушно, давно обещанное
письмо изъ Парижа. После ужина она прошла къ себе и свла за
рояль. Играла она съ р-вшительнымъ упрямствомъ.
Руки начали уставать. Андр1еннъ подняла упавипя ноты и
закурила — вслт>дъ за щелканьемъ зажигалки, послышался короткШ
кашель изъ сада: кто то прикашлянулъ, но мало ли кто? Она поло­
жила сигарету къ китайскому болванчику, нашла и заиграла вебе-
ровское Приглашеше къ танцу. Потомъ наступило опять молчаше,
Андр1еннъ потянулась за дымящейся сигаретой и прюстановила
руку: короткш кашель повторился. Тогда, разомъ вскочивъ, не­
слышная на креповыхъ подошвахъ, она раздвинула цвътныя ви­
сюльки въ дверяхъ и выглянула въ садъ.
На ступеньке сидълъ неизвестный, повидимому, рабоч1й ея
отца.
— Что вы здъхь делаете? — спросила Андр1еннъ негромко.
— Слушаю вашу игру, — ответилъ онъ и неторопливо всталъ,
— у васъ весьма отчетливый ударъ. Только на мой взглядъ, вы
чемъ-то обезпокоены, вы искажаете кое-что. Правда, эти новеллы
звучатъ прелестно, напримеръ, въ последнемъ Вебере...
— Какъ видно, вы любите музыку, — сказала Андр1еннъ, по-
молчавъ.
— Да, люблю.
Онъ возбуждалъ любопытство. Отъ него остро пахло конюш­
ней, конскимъ потомъ, давленнымъ виноградомъ или просто ви-
номъ, но Андр1еннъ предложила ему войти. Однако, и при свете онъ
продолжалъ держать себя попрежнему: невозмутимая простота,
благосклонная, удивительная при его одежде, любезность. Кто онъ
такой?
— Можетъ быть, вы сыграете сами? — сказала Андр1еннъ,
садясь въ длинное кресло.
— Охотно, — отозвался онъ, — напримеръ.... менуэтъ Бокке-
рини?
— Превосходно.
56
Онъ селъ за рояль, отодвинулъ табуретъ, ибо былъ выше ея,
положилъ руки на колени. Отъ винограда руки его казались окро­
вавленными — да, десять часовъ, а онъ еще не успълъ умыться, по­
думала Андр1еннъ, прикрывая глаза при первыхъ звукахъ рояля —
и широко открыла глаза: невероятный тарарамъ, глупейшая како-
фошя разразилась за началомъ менуэта. Андр1еннъ поднялась съ
кресла, всталъ игрокъ. Она глядела на него пристально: шутникъ,
помешанный, — ньть, онъ былъ мертвецки пьянъ, этотъ типъ, онъ
лишь отдувался безсловесно. И отступивъ, Андр1еннъ пропустила
мимо себя спотыкающагося, ничего не видящаго — о, Боже мой!...
Проснувшись не совсемъ рано, Андр1еннъ задумалась надъ
вчерашнимъ происшеств!емъ — загадочный случай. Фернанда, дочь
старшаго рабочаго, внесла ей шоколадъ. Принявъ деревянный под-
носъ на колени, она задержала девочку, разспрашивая безразлично.
Кто это изъ рабочихъ былъ вчера сильно пьянъ? Вотъ именно, въ
синей рубахе. А, Люсьенъ. Пр1ехалъ на виноградники съ кузеномъ,
съ толстымъ Марселемъ? Такъ. Что же, онъ часто выпиваетъ? Не
особенно. Работаетъ съ лошадьми, прилежный, но не очень сильный?
А кто онъ такой самъ по себе? Работалъ здесь раньше? А, работалъ
въ Марселе? Ну, идите, спасибо, Фернанда.
Около одиннадцати она вышла во дворъ. После затененныхъ
комнатъ блескъ зноя поразилъ, какъ широкая молжя. Андр1еннъ
пошла по дороге къ виноградникамъ, подъ ногами то и дело попа­
дались полусмятыя грозди, упавпля съ повозокъ.
Одновременно она увидела подводу и тамъ, дальше, какъ
мелюе цветы среди винограда, пестрые платки и чепцы рвалыцицъ.
Она остановилась и стала ждать. Видно было, какъ влегаютъ въ
хомуты лошади, идушля гусемъ, а рядомъ шагаетъ неторопливо
чедовекъ въ широкой соломенной шляпе. Вотъ уже слышно тяжкую
и короткую поступь лошадей, ихълюфыркиванье, постукъ колесъ...
Андр1еннъ узнаетъ вчерашнюю синюю рубаху и нетерпеливо пере-
ступаетъ.
— Добрый день! — кричитъ она, когда повозка почти рав­
няется съ нею.
Рабочш неуклюже приподымаетъ шляпу — добрый день, ба­
рышня.
57
 — Какъ вы себя чувствуете? — кричитъ она еще и коротко
улыбается.
Онъ натягиваетъ возжи, онв намотаны на левую руку, а руки
опять будто окровавлены. Онъ отвъчаетъ вяло:
— Спасибо, барышня. Все идетъ хорошо.
Андр1еннъ разсматриваетъ его, потомъ смеется.
— Послушайте, вы не только шанистъ, вы превосходный
актеръ!... Итакъ, когда же вы доиграете менуэтъ до конца? Хотите
сегодня вечеромъ? Что?
— Да, барышня, — отвъчаетъ онъ, а лицо его малоразличимо
въ тени шляпы.
— Да перестаньте же, — говорить Аццхченнъ съ укориз­
ной, — за нами никто не наблюдаетъ... Стало быть, сегодня вече­
ромъ въ девять? Только, пожалуйста, не напивайтесь по вчераш­
нему.
Она поворачивается, идетъ безцельно, по дороге к е вино-
градникамъ. Позади ея раздается зычный крике, лошади подчиня­
ются, и стучать колеса.
Андр1еннъ пришла къ себе ве половине девятаго. Она за­
играла съ особенной охотой, со вниманьемъ. После Приглашенья
к е танцу, она встала и выглянула в е саде: возможно, что этотъ
ценитель музыки опять сидитъ на приступке. Но никого тамъ не
было. Она вернулась къ роялю, свла и стала курить, глядя на свечу
справа.
Безе четверти десять Андр1еннъ закрыла крышку, затушила
свечи и вышла въ садъ. Вне всякаго сомненья, этотъ человекь
проникнулъ съ луга, черезъ канаву. Усмехнувшись, она вошла во
дворъ черезъ калитку.
Во дворе было совершенно тихо, по-ночному; луна положила
большую ТЕНЬ оте конюшень, оте деревьеве подле. Окна рабочей
столовой были прикрыты жалюзи, тамъ было безмолвно. Откинувъ
полотнище въ дверяхъ, Андр1еннъ вошла въ коридоръ, налево
была дверь въ столовую.
Тамъ горъла прикрученная лампа, со столовъ было уже убра­
но, какой то р а б о ч т спалъ, положа голову на руки. Андр1еннъ
прибавила свету, мухи залетали, зажужжали несметнымъ роемъ...
58
и, разумеется, это былъ онъ, любитель музыки, полный стаканъ
вина стоялъ передъ нимъ.
— Добрый вечеръ, барышня, — сказала входя съ посудой
жена старшаго рабочаго.
— Это Люсьенъ? — спросила Андр1еннъ, не оборачиваясь.
— Онъ. Раньше этого не было. А теперь онъ все повторя-
етъ, — (тутъ женщина засмеялась) — что ему ваша музыка пор­
тить настроеше, — ну, что вы скажете?
— Вотъ какъ? А нельзя ли разбудить его? Я хочу послать
его завтра утромъ....
— Пожалуйста, барышня. Я сейчасъ подниму его.
Поставивъ тарелку, она обошла столъ и тронула спящаго за
плечо — Люсьенъ, о, Люсьенъ, Люсьенъ же! Потомъ она стала
дергать его за волосы, ущипнула за ухо. Человекъ отмахнулся и
поднялъ лицо отъ рукъ. Щека у него зарубцевалась, онъ переле-
жалъ ее, волосы упали на глаза, ротъ былъ слюнявъ. Онъ почесался
еще — и громюй, постыдный звукъ раздался въ комнате.
— О, свинья, — воскликнула кухарка, совсвмъ не сердясь,
однако, — барышня здъсь...
Но Ащименнъ уже вышла изъ столовой, она широко отпах­
нула полотнище въ дверяхъ и прямо взглянула на месяцъ. Месяцъ
лучился. ...
Виноградъ кончился, пришла пора разсчета. При выдаче
денегъ и рабочихъ удостоверешй господинъ Форъ предложилъ: не
согласенъ ли который изъ двухъ остаться на зиму? И Люсьенъ
согласился. Марсель вознегодовалъ, его не успокоили ни две кор­
зины винограда, ни десять литровъ белаго вина, которые онъ пове-
зетъ съ собой — но Люсьенъ остался. Онъ выбиралъ спокойсгае.
На зиму ему обещана теплая одежда и печка въ комнате, где онъ
будетъ спать всего вдвоемъ.
Сначала они косили люцерну и убирали ее. Затемъ подо­
шла запашка виноградниковъ, сборъ дровъ на зиму, укутыванье
виноградниковъ соломой — неторопливая, хорошая работа съ не­
торопливыми, незлыми людьми.
Такъ прошла зима, для горожанъ теплая, а въ поляхъ
мистраль не стихалъ по неделямъ. Ничего особеннаго за зиму не
59
произошло, разве что хозяине подарилъ на новый годе выходной
костюмъ и отъ крепкаго винограднаго спирта у Люсьена произо-
шеле сердечный припадокъ. Случай этотъ всехъ изрядно напу-
галъ — о, Люсьенъ, тебе надо поменьше выпивать, слышишь!
Наступила, однако, весна, а за нею, своимъ чередомъ, рас­
пустилось лето. Къ осени поспелъ винограде и пргвхалъ Марсель.
Друзья обрадовались друге другу и два дня ихъ не было видно на
работе. А на третш день Люсьенъ едва не умере о т е второго при­
падка.
Но кончился виноградъ, и Марсель уъхалъ во-свояси. Переде
отъездомъ онъ пытался сманивать съ собой названнаго своего
кузена, но Люсьенъ остался у господина Фора еще на одну зиму.
Въ ноябре пришло письмо отъ Марселя. Онъ сильно раз-
билъ себе руку на работе, пожалуй, кое-что отрежутъ -— неужели
не пр1едешь, Люсьенъ, навестить стараго товарища?
Письмо это читала вслухъ жена старшаго рабочаго, самъ
Люсьенъ плохо разбиралъ писанное. По общему совету онъ селъ
за ответъ, но дело это не ладилось; ему даже предложили очки
отца Бернарда, который всегда работалъ на быкахъ, но очки не
помогли. И только передъ рождествомъ Люсьенъ собрался въ мар-
сельское п у т е ш е с т е . Онъ везъ съ собой подарки: хорошее вино,
пару бутылокъ винограднаго спирта. У господина Фора онъ взялъ
две тысячи.
Борнюль проснулся въ совершенной темноте, сердце его
замирало. Откинувъ тяжелое одеяло, онъ селъ, передыхая. Что-то
непривычное, раздражающее и уже непоправимое существовало не
только въ этой полночной тьме, но и въ немъ самомъ.
Кажется, накануне онъ былъ пьянъ. Это подтверждалъ вкусъ
во рту, это чувствовалось во всемъ теле. — Но какъ происходило
все, где началось, этого онъ не могъ вспомнить...
Сердце билось с ъ ожесточешемъ, но голова была свежа.
Онъ протянулъ руку къ столику, къ лампе, но рука его коснулась
женскаго обнаженнаго плеча, онъ сталъ различать сонное дыханье
подле, — какъ его жена осталась съ нимъ въ постели? Поистине
странно! И откуда эта широкая кровать?
60
Столикъ съ лампой отыскался слева. Борнюль включилъ
светъ, огляделся и зажмурился, прикрылъ глаза рукой. Ньтъ! Не­
ужели онъ сошелъ съ ума? нетъ, что съ нимъ случилось?
Рядомъ спитъ незнакомая женщина, эту большую комнату
онъ видитъ въ первый разъ, руки его какимъ то чудомъ темны,
мозолисты, почти поломаны, и самъ онъ одеть въ какое-
то солдатское полосатое белье!...
Онъ соскочилъ босыми ногами на полъ, зажегъ люстру, и
таинственное ночное зеркало отразило какъ бы его самого, какъ
бы его двойника, потемневшее, осунувшееся лицо, изрядную
седину въ плохо подстриженныхъ волосахъ.
Онъ отвернулся, посмотрелъ по комнате. Женщина по-
прежнему тихо спала на правомъ боку, но женщина его не привле­
кала. Онъ заметилъ бутылки на полу, календарь на стене...
Борнюль закурилъ англшскую сигарету со стола женщины,
на своемъ столе онъ нашелъ трубку и серый табакъ. Онъ СИДБЛЪ
въ кресле на чьемъ то платье, сиделъ неподвижно. Онъ не по-
мнилъ, онъ не могъ даже смутно, хоть что нибудь припомнить, что
съ нимъ случилось за два съ лишнимъ года.
За оцепенешемъ родилась спешка. Онъ началъ одеваться
на ходу, торопился словно въ ярости. Рядомъ съ трубкой онъ на­
шелъ бумажникъ. Тамъ оказалось около тысячи франковъ, кашя то
удоетоверешя на имя Люсьена Брюна. Бумажникъ былъ явно чу­
жой, но онъ сунулъ его въ карманъ просторнаго пиджака. Большой
клетчатый платокъ пахнулъ дешевымъ мыломъ.
Изъ дома Борнюль вышелъ безъ труда — везде было темно,
все спали. Онъ повернулъ анппйоай замокъ нижнихъ дверей и
переступилъ на улицу.
Было месячно, стоялъ глухой часъ почти морозной ночи.
Онъ пошелъ наугадъ, достигнулъ угла, повернулъ налево, затемъ
повернулъ направо, едва не упалъ, поскользнулся, раздавивъ бумаж­
ный пакетъ, выброшенный, наверное, изъ верхнихъ оконъ. Нако-
нецъ, началась улица шире и чище. Онъ миновалъ пустой крытый
рынокъ, вышелъ на узкую площадь. Черезъ площадь за мостовой
блистала месячно вода — ara, Старый порть, знаменитыя места,
которыя онъ раньше зналъ по наслышке. Впрочемъ, по этой набе-
1
61
режной онъ долженъ былъ проезжать съ женой и девочкой во шофферъ снова засветилъ свою зажигалку. Не было сомнънья, —
время автомобильныхъ прогулоке... это они решили согласно, — что седокъ былъ мертвъ.
— Вы знаете его? — спросилъ шофферъ.
Въ угловомъ баре пробивался светъ сквозь двойныя щели,
— Конечно. Господинъ Борнюль жилъ у насъ около трехъ
будто раздавались голоса. Двери оказались, действительно, не за­
летъ.
крытыми, Борнюль вошелъ на ярюй свете, в е густое тепло и зака-
— Тогда... — началъ-было шофферъ, но консьержъ, не за­
залъ себе гроге у стойки. Тутъ же онъ увиделе шоффера въ фу­
мечая ночного холода, и что ветеръ шевелить и дымитъ его длин-
ражке гаража Маттеи и нанялъ. Онъ даже угостилъ шоффера ро-
ныя седины, продолжалъ:
момъ.
— Видите ли, более двухъ летъ назадъ господинъ Борнюль
После онъ мчался по ночнымъ опустошеннымъ улицамъ и таинственно исчезъ. Да, вышелъ изъ дому за сигаретами и газетой
весь дрожалъ. И не отъ холода, а отъ того, что такъ неистово дро­ и больше не вернулся. Все публикацш и розыски оказались безпо-
жало сердце или вдругъ замирало. Тогда поднималась слабость, леэными. Годъ тому назадъ госпожа Борнюль вторично вышла
тошнота, онъ просовывалъ руку за жилетъ... но сердце оживало замужъ. Т. е. это не СОБЧГБМЪ гласно, но у нея въ данное время дру­
неудержимо, и опять сквозь слезы неслись, лучились передъ нимъ гой мужъ, понимаете? Какъ же можно въ столь поздшй часъ без-
фонари ночного, суроваго, давно не виданнаго города!... покоить людей?.. Самое лучшее вамъ отвезти его въ госпиталь.
Шофферъ подъъхалъ вплотную къ тротуару, остановилъ и — Тогда я пойду поищу полицейскаго, — сказалъ шофферъ
приготовился къ расплате, снялъ перчатку съ левой руки. Но не совсемъ довольно и пошелъ прочь.
седокъ медлилъ. Можетъ быть уснулъ? — Тутъ шофферъ посту- — Советую вамъ пройти налево, — добавилъ старичекъ.
чалъ пальцемъ въ стекло. И такъ какъ ответа опять не последовало, Только тутъ онъ почувствовалъ, сколь пронзительно, непри­
шофферъ соскочиле на мостовую и открылъ дверцу отделешя. ветливо этой ночью. Искреннее волнеше его упало, онъ пошелъ къ
При слабомъ электрическомъ СВЪТБ, при меркломъ пламени своей дверямъ, — но какъ все таки изменился господинъ Борнюль....
зажигалки онъ увидълъ бледное незрячее лицо седока; послушная,
прохладная рука снова упала на колени.
Потерялъ сознаше или умерь? Раздумывать надъ этимъ,
однако, не приходилось, следовало позвонить, въ доме, конечно,
знаютъ этого человека.
Шофферъ вошелъ на ступеньки и позвонилъ. Месяцъ дроб­
но светилъ въ черныхъ окнахъ новаго богатаго дома, ни одного
огня не замечалось по этажаме, да и неудивительно было: часы
показывали б е з е четверти четыре.
Прошло некоторое время, прежде ч е м е за матовыми пузыр­
чатыми стеклами, за лакированной решеткой вспыхнуле свете,
послышался шорохе, дверь поддалась, и шоффере, приняве на
себя пр1ятное тепло, заговорилъ со щуплымъ старичкомъ — кон-
сьержемъ. Старикъ любезно, послушно сошелъ къ автомобилю, и

62 63
ГАЙТО ГАЗДАНОВЪ
МЭТРЪ РАЙ
Мэтръ Рай, французъ, блондинъ съ черными глазами и р-вз-
кимъ, квадратнымъ лицомъ агентъ Sûreté Générale, былъ посланъ
изъ Парижа въ Москву по одному важному политическому делу.
Въ Г Б времена, о которыхъ идетъ речь, ему было около тридцати
л е т ь ; онъ давно уже окончилъ Парижсюй университетъ по юриди­
ческому факультету и около восьми л е т ь занимался исключительно
политическими предпр1яТ1ями, приносившими большой доходе и
позволявшими ему, не имея личнаго состояшя, жить довольно ши­
роко. Онъ пользовался репутащей одного и з е лучшихе агентовъ
Францш; и слово «мэтръ», которымъ его называли и на которое онъ
имелъ право благодаря своему юридическому образоватю, при­
нимало довольно часто иной, более почтительный смысле: мэтръ
Рай действительно былъ головой выше вс%хъ своихъ коллегъ. Ему
предстояла прекрасная карьера. Помимо чисто профессюнальной
ловкости, необходимой людямъ его ремесла, онъ былъ одаренъ мно­
гими другими способностями. Онъ б%гло говорилъ на несколькихъ
языкахъ, понималъ съ полуслова то, что другимъ приходилось объяс­
нять, никогда не срывался въ своихъ опасныхъ двлахъ и былъ еще
награжденъ необыкновенной удачей во всемъ, за что онъ брался.
Говорили, что тень счастья следуетъ за нимъ повсюду.
Онъ былъ ниже средняго роста, но очень силенъ: и целые
годы постоянной физической тренировки и напряженныхъ умствен-
ныхъ усшпй сделали изъ него почти непогрешимый человечесюй
механизмъ. Нервная система мэтра была въ идеальномъ порядке:
даже частыя безсонныя ночи нисколько не повл!яли на нее. Онъ
легко переносилъ п у т е ш е с т я какой угодно длительности, засыпалъ
въ любомъ положенш, никогда не тяготился скукой безконечныхъ
поездокъ и не зналъ что такое морская болезнь. Оттого, что онъ
былъ молодъ и очень здоровъ и еще, пожалуй, изъ-за постоянныхъ
усилш воображешя, направленныхъ на разрешеше опасныхъ, но
64
чисто практическихъ задачъ — отвлеченный идеи не привлекали къ
себе его интересовъ. Запасъ его сведвшй въ томъ, что выходило за
пределы его обязанностей — въ этике, въ филисофш, въ искусстве
— былъ однако достоточно великъ, чтобы позволить ему, если-бы
къ тому представилась необходимость, построить и защитить какую
либо систему идей; но такой необходимости не представлялось —
и знашя мэтра оставались въ этой области инертными и неподвиж­
ными. Мэтръ Рай не допускалъ мысли о томъ, что если бы они приш­
ли въ движете, это повлекло бы за собой катастрофу: въ той ду­
шевной среде, которой былъ окруженъ мэтръ Рай, не должно было
происходить ничего, что не могло бы быть предвидено съ большей
или меньшей приблизительностью.
Но вотъ, однако, садясь на пароходъ идушдй изъ Марселя въ
Константинополь, мэтръ вдругъ ощутилъ незнакомое ему до сихъ
поръ чувство непонятнаго раздражешя и ничемъ необъяснимой
тревоги. Его никто не провожалъ; семьи у него не было — и онъ
считалъ лишнимъ посвящать кого бы то ни было въ свои планы.
Только одна фигура въ кепке и порваномъ пиджаке, съ лицомъ,
на которомъ синела подъ левымъ глазомъ декоративная опухоль,
— появилась на пристани въ последшй моментъ и сейчасъ же ис­
чезла, встретивъ взглядъ мэтра. Это былъ человекъ, котораго упря­
мые и глупые чиновники низшаго персонала Sûreté Générale, неиз­
менно посылали каждый разъ, чтобы проверить, действительно-ли
мэтръ Рай уезжаетъ. Однажды, после своего возвращеш'я изъ оче­
редной поездки, мэтръ пришелъ къ начальнику бюро, заведывавше-
му филерами, и, особенно спокойно и холодно смеясь, сказалъ, что
считаетъ его дуракомъ. Начальникъ бюро смолчалъ, такъ какъ
очень боялся, что мэтръ Рай, употребивъ свое вл1ян1е, добьется его
увольнешя. Но мэтръ ничего такого не сдвлалъ — и начальникъ
филеровъ каждый разъ боясь пуще прежняго, опять посылалъ сле­
дить за мэтромъ, потому что считалъ это своимъ служебнымъ
долгомъ.
Было довольно холодно; начинало темнеть. Обрывки бумаги,
обломки досокъ и блестянпя масляныя пятна танцевали на гряз-
ныхъ волнахъ. Пароходъ давно уже стоялъ на рейде и мэтръ Рай
разсеянно глядвлъ передъ собой и ВИДБЛЪ зажигавинеся невдалеке
65
огни пристани и черныя лодки, привязанный къ берегу. Потомъ онъ
обошелъ несколько разъ палубу и дождавшись первыхъ движенш
винта, сразу взбившаго пену, спустился внизе.
Пассажировъ было немного: католически патере, высошй,
худощавый мужчина л е т ь сорока пяти, большой любитель анекдо-
товъ, юноша грекъ съ быстрыми движешями и вороватыми глазами,
и боксеръ тяжелаго веса, грузный гиганте изъ Буэносъ Айреса;
боксеръ все не могъ забыть о своемъ недавнемъ пораженш и въ
четвертый разъ разсказывалъ о томъ, что арбитръ быль далекъ
отъ безпристрастности. Онъ говорилъ по ашчийски; патеръ слушалъ
его съ видимымъ у д о в о л ь с т е м ъ , но иногда въ неподходящихъ мъ
стахъ начиналъ смеяться и опять умолкалъ подъ тяжелымъ взгля-
домъ боксера. Взявъ подъ руку мэтра, онъ сказалъ:
— Представьте себе, что этотъ разсказъ меня нисколько не
утомляетъ. Благодареше Господу! Я не понимаю по англШски.
Мэтръ Рай вежливо улыбнулся одними губами.
Кроме патера, грека и боксера, на пароходе ехала еще высо­
кая женщина въ синемъ платье, одесская актриса, съ гордымъ и
неспокойнымъ лицомъ; по пятамъ за ней ходилъ коротконопй рус-
скш, судя по всему, Коммерсантъ: напряженное выражеше его физ1-
OHOMÌH свидетельствовало о постоянной готовности немедленно
сделать все, что она захочетъ. Мэтръ Рай посмотрелъ на актрису и
почувствовалъ зависть къ русскому. — Très bien, la petite? —
вдругъ сказалъ голосъ сзади него. Мэтръ обернулся и увидвлъ
улыбающееся лицо патера.
Мэтръ Рай селъ въ кресло, закурилъ трубку и сдълалъ уси-
л1е, чтобы забыть о томъ тревожномъ и пронзительномъ чувстве,
которое онъ началъ испытывать такъ недавно и которое можно
было бы сравнить съ предчувств1емъ несчастья, если бы это не слу­
чилось съ мэтромъ въ первый разъ за всю его жизнь. Но несмотря
на некоторую разсеянность, мэтръ по привычке успелъ заметить
т е м е л т я подробности, который казались более всего характерными
при поверхностномъ осмотре пассажировъ: толстый бумажникъ
русскаго, — Коммерсантъ переложилъ его изъ одного кармана въ
другой, ища какую то газетную вырезку — бегакшдде глаза грека,
сложную сеть красныхъ жилокъ на лице патера и заштопанные
66
локти на прекрасномъ костюме боксера. — Денегъ у него немного
— подумалъ мэтръ. — Впрочемъ, возможно, что это его дорожный
костюмъ и онъ просто человекъ экономный. — Врядъ-ли — отве-
тилъ себе мэтръ и тутъ впервые заметилъ, что пароходъ начало
качать. — Врядъ-ли; для этого онъ недостаточно сообразителенъ.
Уже стали невидны огни Марселя. Мэтръ сидвлъ съ полуза­
крытыми глазами; у него слегка шумело въ голове, хотя онъ ничего
не пилъ. На спутниковъ онъ больше не смотрелъ; но несколько
раньше его внимаше было привлечено актрисой и боксеромъ: бок-
серомъ потому что тотъ былъ прекраснымъ образцомъ атлетиче­
ской фигуры, актрисой-же оттого, что воепоминаше о ней заставило
мэтра на секунду потянуться и привести въ движете и напречь мус­
кулы своего тела. И вдругъ мэтру стало казаться, что уже не въ
первый разъ онъ едетъ на этомъ пароходе и видитъ этихъ людей
и точно давнымъ давно онъ такъ же ехалъ по морю и испытывалъ
ту же странную тоску и что потомъ онъ долго пробылъ въ забытьи
и темноте и когда опять открылъ глаза, то уже забылъ обо всемъ.
Пароходъ качало все сильнее. У актрисы сразу же началась морская
болезнь: ее спутникъ съ испуганнымъ взглядомъ побежалъ зачемъ-
то въ каюту. Тело актрисы сводило, кожа на ея лице посерела.
Мэтръ Рай отвелъ отъ нее глаза и увидвлъ боксера, котораго гро­
мадная фигура согнулась пополамъ: боксеръ кряхтелъ и вращалъ
головой. Взглядъ патера, устремленный вверхъ показался мэтру
удивительно беземыеленнымъ. Юноша грекъ, не страдавшш отъ кач­
ки, похлопывалъ патера по спине; патеръ поворачивался, чтобы
указать греку на все неприлич1е его поведешя, но только смотрелъ
и вздыхалъ и не могъ произнести ни слова.
Мэтръ Рай пошелъ въ свою каюту. Было около одиннадцати
часовъ вечера. Мэтръ ощущалъ въ горле непр1ятный привкусъ отъ
съвденныхъ за ужиномъ макаронъ, которые экономный поваръ при-
готовилъ, должно быть, на несвежемъ масле. Мэтръ легъ на койку
и закрылъ глаза, думая, что тотчасъ же уснетъ, какъ всегда. Это
однако, ему не удалось. Качка продолжала усиливаться: каюта опу­
скалась и выпрямлялась — то справа налево, то сверху внизъ. Ны­
ряя и поднимаясь на своей койке, мэтръ Рай следилъ движете не-
ровныхъ теней на полу, который мерно ходили за вздрагивающей и
67
вращающейся лампой. Непр1ятный вкусъ макаронъ все усиливался,
— On te rappelera ça un jour!
усиливался также легкш звонъ въ ушахъ и голове. — Я боленъ
— Vous êtes un comédien — ответилъ тогда мэтръ.
— в е первый разе подумале Рай. Ему показалось, что дверь каю­
— Теперь онъ сидитъ въ тюрьме — думалъ мэтръ. — Конеч­
ты медленно открывается. Оне посмотрелъ внимательнее; дверь бы­
но, комедьянтъ я, а не онъ. А когда онъ выйдетъ изъ тюрьмы и
ла неподвижна. Но зато ве кресле мэтра сидвлъ неизвестно каке
встретится со мной?... Я не боюсь его. Но что я ему отвечу? Я бо-
и когда вошедшш в е каюту боксере. — Что ваме нужно? — спро-
лене — опомнившись, сказале мэтръ.
силе мэтръ. Но боксере ничего не ответилъ; и мэтре решиле оста­
Волнеше сразу стихло. Прежняя ясность мысли на некоторое
вить его в е покое. — Только какъ оне сюда попалъ? — удивился
время вернулась къ мэтру. — Все пустяки — сказалъ онъ — это про­
мэтръ и тотчасъ-же забылъ объ этомъ впоросе. Пароходъ качало
сто редкая разновидность морской болезни. Но заснуть онъ все-
попрежнему. Мэтръ Рай глядълъ на боксера и съ каждымъ взмахомъ
таки не могъ и долго ворочался на койке. Старая детская песенка
койки, казалось, приближался къ нему; но кресло неизменно повто­
вдругъ всплыла въ его памяти и онъ тотчасъ-же вспомнилъ и ея
ряло д в и ж е т е койки и оставалось недосягаемыме. Тяжелый шуме
простой мотивъ:
моря смешивался со звономъ въ ушахъ и когда мэтръ Рай попро-
бовалъ заговорить вслухъ, онъ не услышалъ собственнаго голоса.
— Quand j'étais petit
Мэтръ замолчалъ; онъ продолжалъ пребывать въ непривычномъ ему
Je n'étais pas grand,
м1ре какихъ то обрывковъ образовъ и звуковъ; его не переставала
J'allais à l'école
пугать ихъ тревожная несущественность.
Comme les petits enfants.
— Боксеръ — съ усил!емъ подумалъ мэтръ — и койка мед­
ленно полетела къ креслу. — Боксеръ путешествуете и зарабатыва­
Мэтръ улыбнулся отъ удовольсЫя, что вспомнилъ мотивъ
ете деньги кулаками. Потомъ вернется въ свой Буэносъ-Айресъ и
и сталъ потихоньку пъть и думалъ, что вотъ этотъ дЬтскШ мотивъ
узнаетъ какую-нибудь гадость: напримъръ, что у его жены есть лю-
и есть самое лучшее, что было въ его жизни. — Все остальное — съ
бовникъ. Это, наверное, непр1ятно.
улыбкой говорилъ себе онъ — все дела, деньги, женщины и ресто­
Пароходъ бросало изъ стороны въ сторону. Мэтръ, уставивъ раны — все это грязно и ненужно. А это хорошо:
неподвижные глаза на боксера, продолжалъ думать:
— Да, а потомъ эти прекрасные мускулы станутъ дряблыми Quand j'étais petit
и ни одна женщина... Онъ не могъ вспомнить, что — «ни одна жен­ Je n'étais pas grand...
щина». — Да, ни одна женщина не захочетъ ему принадлежать...
Если онъ, конечно, не заплатить. А потомъ и женщинъ не будетъ
Оне посмотреле на кресло и увидълъ, что боксера нете. —
нужно. И останется смерть и воспоминашя.
Т е м е лучше. И тотчасе же стукнула и открылась дверь и въ каюту
И удивительно и неожиданно мэтръ Рай вспомнилъ юношу
вошла русская актриса: на ней былъ лепай капоть и ночныя туф­
итальянца. Это было тогда, когда мэтръ жилъ въ Милане и благо­
ли. Но мэтръ Рай, улыбаясь, взглянулъ на нее, увидълъ ее едва при­
даря его усил1ямъ итальянская полищя раскрыла заговоръ анархи-
крытое томительное тело — и остался лежать. — Monsieur, — ска­
стовъ. Юноша, о которомъ вспоминалъ мэтръ, былъ однимъ изъ
зала актриса и мэтръ вежливо и задумчиво улыбнулся почти не
деятельныхъ членовъ партш и ближайшимъ товарищемъ Рая. На
слушая ее. — Monsieur — изступленно повторила она — voulez
очной ставке, узнаве, что мэтре — французе и провокаторе, оне
vous tromper mon a m a n t avec moi?
закричале ему ве лицо:
Мэтру захотелось смеяться. — Разве она можеть понять —
68
69
думалъ онъ съ веселымъ лицомъ — что это совсъмъ ненужно и
неважно ?
— Non, madame — сказалъ онъ, едва удерживаясь отъ
смеха, — non, madame, je n ' e n ai aucune envie. — Тотчасъ же
вслъдъ за этимъ актриса вышла вонъ, хлопнувъ дверью — и мэтръ
Рай пересталъ смеяться. — Что я сдълалъ? — сказалъ онъ; и вся
ужасная безсмысленность его поступка стала ему ясна. — Я отка­
зался? Два дня тому назадъ я заплатилъ бы ей болышя деньги. Я
боленъ! — закричалъ онъ. — Я боленъ! Я боленъ!
Онъ суетливо заерзалъ на койкъ; сильная головная боль мъ-
шала ему думать. Онъ вытянулся и наконецъ заснулъ.
Пароходъ подходилъ къ Константинополю. Надъ светлой во­
дой Босфора летали безчисленныя б+>лыя пятна чаекъ, похожихъ
издали на перистыя и движущаяся облака, которыя разсыпались
при соприкосновенш съ моремъ и затъмъ опять возникали, колеб­
лясь въ прозрачномъ воздухе. Всъ пассажиры вышли на палубу и
грекъ, стоявшш рядомъ съ боксеромъ, объяснялъ ему:
— Вотъ это Пера, вотъ это Галата, вотъ это* Стамбулъ.
Они проезжали вдоль берега; белыя и желтыя виллы выходи­
ли изъ воды, блесгвли вышки минаретовъ: солнце ярко светило и
было тепло. Съ пристани доносился сплошной и ръзшй крикъ, ма-
леньк1я, тяжелыя лодки, въ которыхъ турки гребли стоя спиной
къ корме и глубоко погружая весла, пересекали Босфоръ во всъхъ
нaпpaвлeнiяxъ. На мосту, соединяющемъ Стамбулъ съ европейской
частью города, толпилось множество народа и мэтръ вспомнилъ,
что когда онъ въ первый разъ подъ-взжалъ къ Константинополю и
увидълъ это cкoплeнie людей въ одномъ мъстъ, ему показалось,
будто произошла катастрофа. Пароходъ между тъмъ шелъ все мед­
леннее и медленнее и наконецъ остановился на р е й д е ; его тотчасъ
же окружили лодки. Перевозчики, перебивая другъ друга, предла­
гали свои лодки и мэтръ услышалъ высоюй, но явственно мужской
голосъ, кричавшш по русски:
— Ньтъ, я не поеду! Онъ насъ утопить!
Лодка, однако, уже отплыла и турокъ гребъ съ презритель-
70
нымъ хладнокров1емъ, не обращая никакого внимашя на крики сво­
его пассажира; въ заливе было довольно сильное волнеше. Католи­
чески патеръ долго торговался, но наконецъ тоже сговорился и
СИДБЛЪ въ лодке, углубившись въ красный молитвенникъ.
Мэтръ Рай нанялъ перевозчика, не торгуясь. Турокъ, удивлен­
ный его щедростью, гребъ съ остервенешемъ и черезъ некоторое
время перегналъ обе лодки, выехавпия раньше. Мэтръ поклонился
актрисе, которая въ ответь презрительно повела плечами. Зато ее
спутникъ всталъ во весь ростъ, широко и приветливо улыбнулся
мэтру, но тотчасъ же упалъ не удержавшись на ногахъ.
Два дня, которые мэтръ Рай прожилъ въ Константинополе,
онъ провелъ все въ той-же непонятной тоске и тревоге. По ночамъ
онъ скверно спалъ и ВИДБЛЪ необыкновенные сны: реки, покрытыя
льдомъ, чрезвычайно похожимъ на гофрированную бумагу, аббата,
ехавшаго почему-тс на велосипеде и юношу анархиста, который
приближался къ нему и говорилъ:
— Il у a quelque chose qui ne marche pas, mon cher
maître?
Мэтръ просыпался, выкуривалъ полтрубки и снова засыпалъ.
Уже подъ утро онъ пробудился въ четвертый или пятый разъ. —
Мне надо пройтись по улице, мне необходимъ свежш воздухъ —
смутно подумалъ онъ. Онъ оделся и вышелъ изъ гостиницы. Было
очень рано; маленыае, худые старички несли тяжелыя корзины съ
мясомъ и зеленью; турки, продававиие бублики, медленно двига­
лись въ легкомъ утреннемъ тумане. Где-то неподалеку кричалъ не­
видимый оселъ. Метръ пошелъ по Пера, направляясь къ Галатской
лестнице; несколько невыспавшихся матросовъ попались ему на
глаза. Вдругъ онъ увидълъ нечто очень странное; высокш домъ,
мимо котораго онъ проходилъ, сталъ медленно и безшумно накло­
няться; фигура русской актрисы показалась на третьемъ этаже и
двигалась въ воздухе внизъ, держась за раму окна. Мэтръ остано­
вился — и услышалъ хриплый голосъ боксера, который сказалъ
тономъ дружескаго предупреждешя:
71
 — Осторожн*й, дорогой мэтръ, вамъ можетъ не поздоро­
виться отъ такихъ путешествш.
Мэтръ обернулся. Въ эту минуту раздался сильный трескъ,
м я г т я руки женщины обняли мэтра и темная стъна дома внезапно
остановилась надъ его головой.
Потомъ стало понемногу св*тать, предметы сдълались виднее
и мэтръ Рай убедился, что онъ находится въ постели, въ номер*
своей гостиницы. За кофе, разговорившись со своимъ сосъдомъ, чи-
тавшимъ «Le Matin» и ожесточенно бранившимъ французскую
юстицш, котрая дълаетъ возможнымъ постоянное оправдаше «рев-
нивыхъ и огнестр-вльныхъ дамъ», какъ онъ выразился, мэтръ за-
былъ о своемъ снъ. Онъ узналъ, что первое судно, идущее въ Се­
вастополь, должно отплыть только утромъ сл*дующаго дня — и
поэтому вечеромъ, когда стемн*ло, онъ отправился гулять по го­
роду, отказавшись о т ъ услугъ проводника, который ему усиленно
предлагали.
Онъ прошелся по Пера, увиделе, что ничего новаго на ней не
появилось и решилъ пойти въ ту часть города, которой не зналъ
Онъ выбралъ наудачу одну изъ маленькихъ улочекъ, идущихъ впра­
во отъ Пера, внизъ, долго шагалъ по ней, пересекъ большое ту­
рецкое кладбище съ покривившимися мраморными столбиками па-
мятниковъ, и очутился въ Касимъ-Паш*. Онъ забирался все дальше
и дальше вглубь, несколько разъ сворачивалъ, не заботясь о томъ,
куда его приведетъ дорога — и когда захотълъ вернуться, то на­
прасно проблуждалъ полчаса и вернулся на то место, где уже былъ
и куда вовсе не собирался возвращаться. Онъ побродилъ нъкоторое
время по пустымъ, узкимъ улицамъ, между деревянными домами
съ ръшетками на окнахъ и понялъ, что безъ посторонней помощи
ему будетъ трудно выбраться изъ этого лабиринта. Кругомъ стоя­
ла тьма: одинъ жалкш керосиновый фонарь освъщалъ cyxie камни
на неровной мостовой и слой серой пыли, лежащш на крыльце бли-
жайшаго дома. Мэтре постоялъ минуть десять: никого не было
Потомъ прошелъ высокш худой турокъ въ ч а л м * который ничего
не отвътилъ, когда мэтръ спросилъ его, не можетъ ли онъ указать
дорогу на Пера. Когда мэтръ, разсердившись, попытался прибли­
зиться къ турку, тотъ вдругъ пустился б-Ьжать. Сознавая всю неле-
72
пость погони мэтръ все-таки побежале за нимъ и, конечно, догналъ
бы его; но турокъ вскочилъ въ какую то подворотню и мэтръ остал­
ся на улиц*. Пожавъ плечами, и выругавъ всехъ турокъ на свв-
ТБ, мэтръ принялся итти съ ожесточенной быстротой и старался
только не сбиваться съ разъ взятаго направлешя. Черезъ полчаса
онъ уже былъ на Галат* въ маленькомъ ресторанчик*; хозяинъ-
грекъ возбужденно спорилъ съ какимъ то экзотическимъ матро-
сомъ, наряженнымъ въ венгерку: въ углу старикъ сл*пой игралъ на
бандур* и мальчикъ поводырь смирно СИДБЛЪ рядомъ съ нимъ, под-
ложивъ подъ себя загорълыя, обнаженныя до кол*нъ ноги, покры­
тый золотымъ пушкомъ. Черноволосая дввушка въ красной кофт*
и с*рой кл*тчатой юбк* подс*ла къ мэтру и сказала какъ-бы между
прочимъ: — J love you, darling.
Мэтръ посмотр*лъ на нее и ничего не отвътилъ.
— Я люблю васъ, дорогой земляке, проговорила она по
русски.
Мэтръ опять промолчалъ. Но дввушка не смутилась. Она при­
ложила руки къ сердцу, хрустнула пальцами и произнесла, совер­
шенно правильно выговаривая по французски:
— Je vous aime, mon chéri.
— J'aurai voulu vous répondre de la même façon — р*зко
сказалъ, наконецъ, мэтръ. Но дввушка не поняла его отв*та,
такъ какъ знала по французски только одну фразу. Она начала ру­
гаться, см*шивая турецтя, еврейсюя и гречестя слова и мэтръ далъ
ей лиру, чтобы она замолчала. Онъ получилъ за это л и п т й поце­
луй : она обняла его, въ глазахъ его потемн*ло и онъ вспомнилъ свой
посл*дшй сонъ. — Почему со мной случается только то, что я
уже знаю? — пробормоталъ онъ — и поднялся со своего м*ста;
грекъ хозяинъ улыбаясь и приводя въ д в и ж е т е всю кожу своего
лица, проводилъ его до дверей. Мэтръ пошелъ въ свою гостиницу,
не обращая внимашя ни на что и не видя, какъ горятъ огни на
Босфор*, какъ вьется виноградъ на старинныхъ ствнахъ, какъ б*-
л*ютъ въ темномъ воздух* недалетя здашя Нишатанж'а и какими
приземистыми и маленькими кажутся каменные орлы на зданш гер-
манскаго посольства.
Черезъ день мэтръ былъ въ Севастопол*.
73
 Онъ курилъ сидя на скамье Приморскаго бульвара. Рядомъ
съ нимъ сид-Блъ Смирновъ, одинъ изъ росайскихъ агентовъ Sûreté
Générale, довольно известный въ своихъ кругахъ, очень энергич­
ный и живой человт>къ — и вдобавокъ старый товарище мэтра по
Сорбонне. Смирнове быстро говориле мэтру, все время для шутки
вставляя въ свою речь сложный времена: il avait falllu que j e lui
donnasse quelque chose — о томъ, что по его мненпо следуете
сделать.
— Я очень раде, что это поручили тебе: ведь у тебя есть
счастье; а безе счастья тамъ ничего не сделаешь. Этого негодяя
се собаками не сыщешь. Мне предложили это дело, но я отказался:
меня узнаютъ тамъ сразу же, хотя бы я наделе турецше штаны и
черкеску. Но я долженъ тебя предупредить, что ты будешь иметь
дело съ серьезными людьми.
Онъ сдвлалъ паузу.
— Ms n'ont pas froid aux yeux — сказалъ онъ, продолжая
думать о тъхъ людяхъ съ которыми предстояло встретиться мэтру.
— но в е сущности, ведь только в е опасности есть соблазне и удо-
вольстъче.
Мэтре не сразу отвътилъ. — Ты находишь, что я неправъ?
— спросилъ Смирновъ.
Передъ ихъ глазами стояло несколько деревьевъ; за деревья­
ми виднелось блестящее и гладкое море. Вдалеке изъ синей воды
вставали очерташя Михайловской крепости; свинцовыя горы гро­
моздились справа. Было какъ то очень пусто; дулъ ветеръ, въ горо­
де звонили колокола; и сверкаше моря и мрачные отблески лиловой
глины на берегу и тяжелые звуки колокола и неподвижный солнеч­
ный воздухъ непонятно почему, но явственно для мэтра, подчерки­
вали его страшное безсил1е и одиночество. Та тоска, которая въ на­
чале путешеств1я охватила только одну часть его сознашя, теперь
окончательно овладела имъ.
— Что? Да, конечно, — сказалъ онъ разсеянно. — Только
все это безполезно и безсмыеленно.
— Что безсмыеленно? — не понялъ Смировъ.
Мэтръ Рай удивился, какъ Смирновъ не понялъ такой простой
и очевидной мысли о томъ, что и политически дела и соблазнъ
74
опасности — пустячныя и глупыя вещи. Но онъ не хотелъ ни спо­
рить, ни делиться своими чувствами съ Смирновымъ.
— Да, ты , конечно, правъ — сказалъ онъ. — Я говорю, что
терять время въ ожиданш чаще всего безполезно. — Мэтръ сделалъ
усил1е, чтобы привести это неубедительное объяснеше.
— Ожидаше всегда кончается — ответилъ Смирновъ. — Но
я не разсказалъ еще всего, что нужно. И Смирновъ долго говорилъ
мэтру о людяхъ, чье знакомство могло-бы оказаться мэтру полез-
нымъ. Этими людьми были — m - г Jean, русскШ рантье, какъ на-
звалъ его Смирновъ, m - m e Rose, хозяйка одного частнаго учрежде-
шя въ Москве, очень милая женщина и къ тому-же парижанка
и студентъ Коро; этотъ только на случай драки, такъ-какъ онъ
очень силенъ. — Ну, и конечно, тотъ главный, отъ встречи съ кото-
рымъ зависите успехъ твоей миесш. И онъ описалъ молодого че­
ловека двадцати трехъ летъ, кутилу и игрока, ловкаго, осторож-
наго и опаснаго противника. Мэтръ, казалось, внимательно следилъ
за быстрой французской речью Смирнова, но на самомъ деле почти
не слушалъ его. Онъ думалъ о совершенно постороннихъ предме-
тахъ: его заинтересовало, женатъ ли Смирновъ, есть ли у него при­
вязанности, любитъ ли онъ кого нибудь. Эти необычныя для мэтра
мысли удивляли его самого. — Что такое Смирновъ? — спраши-
валъ онъ себя. — Человекъ, который всю жизнь занимается раз­
ными делами и въ сущности не знаетъ, зачемъ онъ это делаетъ, —
да ему и не нужно это знать, пожалуй. Зачемъ? Хотя, въ конце
концовъ, это глупо.
Кончивъ разговоръ, Смирновъ первымъ поднялся со скамей­
ки. — Ну, всего хорошаго — сказалъ онъ мэтру. — Bonne chance.
И ушелъ. Мэтръ остался сидеть; онъ закурилъ, бросилъ спичку на
землю и смотрелъ с ъ усиленнымъ и необъяснимымъ внимашемъ,
какъ догоралъ огонекъ ее на красноватомъ песке аллеи.
Въ Севастополе было тепло, въ Москве было холодно; сто-
ялъ ноябрь месяцъ и мэтръ Рай ходилъ въ шубе. Онъ очень скоро
нашелъ m - r Jean, оказавшагося необыкновенно любезнымъ чело-
векомъ и з ъ породы мышиныхъ жеребчиковъ; несмотря на свои въ
75
 буквальномъ смысле слова преклонные годы, онъ былъ удивитель­
но бодръ, ходилъ въ припрыжку, посмеивался, хихикалъ, щипалъ
горничныхъ и все говорилъ о дввочкахъ и о выпивке въ хорошей
студенческой компанш. Полагая, что мэтръ Рай не понимаетъ по
русски, онъ въ первый же день сказалъ хозяину ресторана въ при-
сутствш мэтра, съ которымъ ужиналъ:
— Это французъ; можете со счетомъ не СТЕСНЯТЬСЯ. О про-
центахъ мы поговоримъ потомъ.
Хозяинъ понимающе улыбнулся. — Все-таки не слишкомъ
усердствуйте — вдругъ холодно сказалъ мэтръ по русски.
— Excusez moi — пробормоталъ m-r Jean, — c'était une erreur
J e croyais que vous n'entendiez pas le russe — прибавилъ онъ съ
деланныме простодуцйемъ. — Не безпокойтесь — отвътилъ мэтръ,
пожавъ плечами — я васъ не стану упрекать — и мэтръ разсмъялся:
мысль о томъ, что m-r Jean можетъ обидеться, показалась ему осо­
бенно забавной. Глубокое безразлич1е мэтра не помешало ему сра­
зу оценить этого человека, — еще до случая въ ресторане. Мэтръ
разговаривалъ съ нимъ односложно; m-r Jean лебезилъ и посмеи­
вался. Оне однако, водилъ мэтра по Москве, показалъ ему несколь­
ко месте, где бываетъ молодой человекъ, изъ-за котораго npie-
халъ мэтръ и, наконецъ, сообщилъ адресъ учреждешя m-me Rose.
— Вы мне больше не нужны — сказалъ ему мэтръ на третШ
день. М-г Jean обрадовался, но сдвлалъ печальное лицо. — Постой­
те, куда же вы? — сказалъ мэтръ съ внезапнымъ озлоблешемъ, видя,
что m-r Jean собирается уходить. — Вотъ — онъ протянулъ день­
ги, — возьмите за труды и выпейте съ девочками въ студенческой
компанш. M-r Jean улыбнулся и сдвлалъ ногами сложное па. —
Все танцуете? — презрительно сморщившись, сказалъ мэтръ. — Не
понимаю васъ, вамъ сто летъ, а вы прыгаете. Собачья старость —
еще пренебрежительнее проговорилъ онъ. — Скоро помирать; да
вы и на небо пойдете въ припрыжку. Ну, идите. M-r Jean исчезъ.
Несколько вечеровъ подрядъ мэтръ безплодно потратилъ на
розыски. Его охватило отвращеше ко всему, что онъ двлалъ и онъ
сталъ думать, что самымъ честнымъ было-бы отказаться отъ пору-
чешя и уехать домой. — Надо отдохнуть — думалъ мэтръ. — Надо
отдохнуть. И онъ решилъ, что если и после визита къ m-me Rose
76
ничего не изменится, то онъ завтра же уложитъ вещи и уедетъ.
Пусть это поручать Смирнову. И въ тотъ же вечеръ, надввъ черный
костюмъ, онъ отправился въ учреждеше m-me Rose.
Онъ явился слишкомъ рано; никого еще не было. Онъ во-
шелъ въ большую и длинную комнату, освещенную громадной лам­
пой съ краснымъ абажуромъ; вдоль ствнъ были разставлены мяпае
стулья. Таперъ съ унылымъ еврейскимъ лицомъ игралъ на рояли
минорныя мелодш. Стилемъ салона была тихая скорбь: печальныя
красавицы въ черныхъ платьяхъ съ такими гигантскими розами въ
рукахъ, что розы больше походили на подсолнечники, были разве­
шаны по стенамъ; на громадной картине «нюренбергсюй палачъ»
былъ изображенъ раздетый до пояса мужчина съ непонятно том­
ными глазами, заносивши топоръ надъ головой юноши, до стран­
ности напоминавшаго Шиллера; юношу обнимала пышногрудая
девушка; жирныя слезы были нарисованы на ея щекахъ. Мэтръ Рай
удивился; салонъ m-me Rose былъ просто публичнымъ домомъ.
— Elle va fort quand même — подумалъ онъ.
Салонъ понемногу наполнялся посетителями. Казалось, что
сюда приходятъ съ кладбища или съ панихиды: дамы грустно улы­
бались, и не выпускали изъ рукъ платковъ.
— Drôle de р — сказалъ себе мэтръ: онъ начиналъ не­
доумевать.
Наконецъ изъ боковой двери вышла женщина летъ тридца­
ти въ сильно декольтированномъ платье: это была m-me Rose. Мэтръ
сразу узналъ ее: два года тому назадъ въ Париже она была аре­
стована за шантажъ одного крупнаго коммерсанта. Ее хорошо зна­
ли все посетители веселыхъ месть Монмартра. Ее называли l'Hiron­
delle. Она вела достаточно легкомысленный образъ жизни: танце­
вала въ голомъ виде тамъ, где это было возможно и допустимо, за­
нималась сделками довольно спещальнаго характера и очень сво­
бодно смотрела на мнопя вещи. Она тоже помнила мэтра, который
однажды предсказалъ ей смерть въ нищете и все венеричеаая
болезни. Она подошла къ нему и, вздернувъ его подбородокъ ука-
зательнымъ пальцемъ съ лакированнымъ ногтемъ, высокомерно
сказала:
77
 — А, ты тоже здесь? Ты видишь? J'ai fait du chemin, moi.
Ты помнишь, что ты мне предсказывалъ?
— Да, въ томе, что касается нищеты, я повидимому ошибся
— ответилъ мэтре.
— Méchant!
Она поговорила ее ниме несколько минуте и отошла.
Мэтръ остался одинъ. Оне очень неважно себя чувствовале
въ этой толпе русскихъ, странныхъ и смешныхъ людей, съ накра­
шенными женщинами, медленно танцевавшими вальсъ въ красномъ
свътъ лампы съ абажуромъ. ГНанистъ игралъ, бледнея оте устало­
сти и огорчешя; сверкающая кожа Hirondelle несколько разе про­
мелькнула передъ глазами мэтра. Того молодого человека, изе-за
котораго оне пришеле сюда, не было. Мэтръ просидвлъ на одномъ
месте весь вечеръ. Затъмъ стряхнувъ сь себя унылое оцвпенеше
и р-вшивъ, что завтра онъ отправить въ Парижъ телеграмму съ от-
казомъ отъ своей миссш, онъ вышелъ на улицу. Въ ледяныхъ лу-
жахъ блестели огни. У фонарнаго столба стояле человеке в е шубе,
совершенно пьяный. Оне плакалъ и пеле, умолкале и снова, всхли­
пывая, начиналъ: «утро туманное, утро седое...» Мэтре постояле
рядомъ съ нимъ и пошелъ дальше. Легюй туманъ ПОХОЖЕЙ на туманъ
того константинопольскаго утра, когда ему снился падающш домъ,
началъ тихо звенеть въ его ушахъ. — Боленъ — привычно сказалъ
себе мэтръ, но на этотъ разъ не удивился и не испугался.
Внезапно, въ двухъ шагахъ отъ себя онъ увиделъ широкопле­
чего человека, загородившаго ему дорогу. — Позвольте пройти —
сказалъ мэтръ; и въ эту секунду онъ услышалъ голосе актрисы, се
которой е х а л ъ на пароходе. — Это онъ! — закричала она. Мэтру
вдругъ стало холодно и безразлично. Три человека набросились на
него. Отбиваясь левой рукой и ногами, правой оне досталъ револь-
веръ и уже стреляя въ нападавшаго яростнее другихъ, узналъ въ
немъ юношу, фотограф1я котораго ему была вручена еще въ Париже.
Но было слишкомъ поздно; выстрелъ уже гремелъ и катился по
сгБнамъ домовъ и по тротуару. Сейчасъ же после этого на голову
мэтра обрушилась рука съ кастетомъ. Скользнувъ глазами по блед­
ному лицу актрисы, мэтръ Рай потерялъ сознаше.

78
 Онъ пришелъ въ себя только черезъ три дня. Онъ лежалъ на
кровати въ незнакомой комнате. Протянувъ съ усил1емъ руку къ ноч­
ному столику, онъ нащупалъ листокъ бумаги. Это была телеграмма
изъ Парижа:
— Appris recompense felicitations conge trois mois reve­
nez Bernard.
Съ громаднымъ трудомъ онъ вспомнилъ, что съ нимъ про­
изошло. Безумное позднее сожалъше охватило его: онъ точно ная­
ву увидвлъ и ледяныя лужи и актрису и пьяницу, пъвшаго «утро
туманное» и юношу, на котораго былъ направленъ его револьверъ.
Всю свою жизнь, изменившуюся и непохожую на ту, какую онъ велъ
до сихъ поръ, онъ вспоминалъ поездку въ Москву. И въ своемъ
дневник* онъ написалъ несколько неожиданныхъ строкъ объ одной
разновидности морской болезни, о печальной безсмысленности пу-
тешествЕй и о заплаканныхъ лицахъ проститутокъ Москвы.

79
БОРИСЪ П0ПЛАВСК1Й
АПОЛЛОНЪ БЕЗОБРАЗОВЪ
главы из5 романа *

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
змей говорить съ дерева

Благородство молчашя и неподвижности! Неудостаиваше

серюзнаго отношешя къ жизни. Жажда покоя и достижеше уто-
лешя этой жажды. Сидящш въ удобной, но не женственной позе
медленно поднимаете руку. — Какъ странно, что сейчасъ лето и
жизнь продолжаетъ длиться, такъ тихо...
Все по разному носятъ свою смерть. Одни, какъ красивую
шляпу, измученную и лоснящуюся. Друпе съ романтической неж­
ностью, какъ О ф е л ш на рукахъ. Tperie же (презренные) какъ
разъедающаго рака, который неустанно грызетъ ихъ глубоко подъ
одеждою. А я?... Было время, когда я виделъ себя на солнце, а по-
томе совсемъ переставалъ себя видеть...
Огонь жизни погасаетъ; огонь жизни стелется по земле.
Усни, мужественный отрокъ. Смежи свои огромныя веки.
Тихо проведи по воздуху колоссальными ресницами. Все что было
вернулось на солнце. Память была...
Я протягиваю передъ собою руки и смотрю, какъ тихо на
нихъ падаетъ черный снЬгъ ночи. Они были розоватыми, черезъ
минуту они будутъ фюлетовыми. Еще черезъ минуту они будутъ
черными. Я протягиваю передъ собою руку неизъяснимымъ же-
стомъ молешя и защиты. Но руки тяжелеютъ, будто свинцовыя.
Руки исчезаютъ.
Никогда не поворачивайтесь къ жизни лицомъ. Всегда въ
профиль, только въ профиль. Безнадежно вращайте только однимъ
глазомъ. Величественно приподымайте только одно веко. Одною
рукою душите жестокаго. Одною рукою наигрывайте чижика на
• См. «Числа» № 2-3.

М. Шагалъ, Нищгй. М. Chagall. Le диеих.

(коллекюя Шапшай). (Colleclion Chapchay^.
80
золотомъ орган* искусства. Однимъ развъсистымъ ухомъ разсъян-
но слушайте гортанный голосъ бедной девы. Пусть никто не дога­
дывается о томе, что у Васъ есть духовный опытъ. Пусть одна
сторона вашего лица движется, другая же вечно остается ве не­
подвижности. Будьте, какъ луна...
О жалость к е низшей жизни, жалость къ глазамъ, которымъ
больно оте мелкихъ букве. Жалость къ сердцу, которому трудно
подниматься по лестнице и оно жалобно стучитъ, какъ матросъ въ
железную стену.
Жалость къ мозгу, которому хочется развлечешй. Жалость
къ губамъ, которыя ищутъ прикосновений. Жалость къ дьяволу,
тоскующему въ костяхъ; о жалость къ половому члену. Лицомъ къ
земле — головою въ снегъ, слезы — сонъ.
Неподвижная перспектива крышъ. Розоватые кубы домовъ.
Неизъяснимая каменная тоска лета, лениво и упорно, какъ гусе­
ница, рояль издаетъ гаммы. На немъ кто-кто что-то неумело раз-
бираетъ. Какъ будто слышны чьи то неумелыя мысли, пытающаяся
осознать жизнь. Они восходяте на холмикъ. Они нисходятъ. Они
сонно фальшивятъ. Они повторяются. Лето, пыльное лето. Самое
метафизическое время на земле. Воистину спокойно, воистину со­
вершенно прекрасно и безжалостно-прямо смотрятъ серовато-го­
лубые глаза полдневнаго неба. Воплощеше природы и судьбы.
Воплощеше необходимости и соглаЫя съ богами. Свинцовая ти- <Ф
шина вокругъ и только надъ выступами крышъ, пряма, высока и
безобразна какъ цивилизащя, ровно дымить фабричная труба.
И ровно отъ нея отлетаетъ и стелется теплый, коричневый дымокъ.
Дорогой пароходъ не ведаюнпй приключешй, мне восхитительно
покойно на жесткой и солнечной твоей палубе...
Сладостраспе, жестокость, самоубШство. Тяжелые ароматы
зла, окутайте мою душу отъ звезднаго холода, отъ надзвезднаго
света. Вдыхая васъ я сладостно припадаю къ земле. О, земля, блуд­
ный сынъ возвращается. Сумракъ духовный, надень ему на плечо
твой пыльный пурпуръ. И въ часъ солнечнаго затмешя пошли ему
сердечный ударъ необыкновенной силы.
Сегодня я превратился въ свою противоположность и пере-

81
 въ нихъ, вм-бст+> съ отзвуками Вагнера и Дебюсси и призраками
Метерлинка, Дрейфуса, Жореса и Сарры Бернаръ. Воистину ничего,
ничего не осталось отъ того м1ра, развратнаго и нъжнаго, искус-
ственнаго и сладостнаго, какъ абсентъ.
И помню, разъ, среди одного изъ такихъ спиритическихъ
сеансовъ, когда я, разморенный жарой, прищурившись, созерцалъ,
какъ сами собою опускаются клавиши, и неземные и разстроенные
звуки, какъ плохо проснувппяея Елисейсшя тъни, развертываются
изъ облупившейся, белой, полированной крышки шанолы, —
вдругъ передъ моими глазами начала медленно перемещаться по­
темневшая мифологическая картина, занимавшая простънокъ, все
это со страннымъ механическимъ стукомъ, и изъ просгБнка вышелъ
скучающдй Аполлонъ Безобразовъ, занятый изследовашемъ под-
земелш замка.
Часто въ лодке, далеко отъехавъ отъ берега, я думалъ о
Терезе.
Слегка наклонившись, отчетливо можно было видеть бледно-
голубое, каменистое дно. Оно было почти голое и только парал-
аельными рядами, какъ будто нарисованный, ползли и отдалялись
тонюя водоросли. Далеко въ озеро выходила белая лестница, кото­
рой оканчивался великолепный паркъ соседняго замка. Маленьте
алебастровые львы неподвижно смотрели въ разный стороны и
одиноко на стриженной лужайке белела мачта для флаговъ. Сол­
нечная тишина наполняла озеро. Свесившись надъ водою и полоща
руку въ теплой и чистой воде, я думалъ; и часы проходили не при­
нося никакого разрешешя моимъ вопросамъ.
Что привлекаетъ ее въ этомъ каменномъ человеке?
Разве можно разговаривать со статуей, съ железнодорож-
нымъ расписашемъ? или съ Делъфшекимъ оракуломъ. Чужой,
Безобразовъ, всему живому. Разве, что воде или воздуху близкш.
И чего ему до нея. Разве онъ не тотъ солнечный гешй, который,
по учешю древнихъ, просыпается ровно въ полдень — Мерид1а-
нусъ-Даемонъ, и славитъ вечное совершенство солнечнаго движе-
шя. Призракъ! Не заболеваетъ ли все въ его присутствш этой
странной разсеянностью, этимъ смертельнымъ равнодуциемъ, этой
88
машей загадочныхъ улыбокъ и многозначительныхъ позъ. Обман-
щикъ!
— Я делаю видъ, что знаю то, чего не могу знать и хочу
то, что не можетъ не случиться. — Позеръ! — И жить и умирать
неприлично. — Умеръ бы, попробовалъ бы или пожилъ бы на
мгновенье. Восковая голова! Гипнотизеръ! Недоучка! Смотри, дове­
дешь ты кого нибудь до изступлешя. Боже мой! Боже мой! что
можетъ она любить въ немъ? Разве железное колесо достойно
любви? Солнечный сумракъ ее искушаетъ. Да и не е с т ь ничего!
Но какъ спасти больного отъ болезни, если онъ обожаетъ эту
болезнь? Да и любитъ ли она его? Она жалеетъ его; но за что его
жалеть? Разве онъ не счастливее ее? Суются эдак1е жалеть, у
самихъ еле душа въ тел*. Тереза! Тереза! Ничего я не понимаю!
Не нуженъ я никому! Но больно мне, страшно и пусто мне. Разве
растопить дыхашемъ ледяную гору? Ничто ему не поможетъ, ведь
онъ просто не понимаетъ, что нельзя славить золотое колесо, когда
между зубцами его столько боли и ужаса. Столько позорныхъ оди­
ночества И казалось мне вдругъ, что моя нищета, моя унизитель­
ная тоска и неспособность ни къ какому самопринуждешю более
достойна ея жертвы. И почему это всегда въ мipe все жертвуется
тЬмъ, кому ничего не нужно? Значить и она отъ мфа. Ахъ, и Хри-
стосъ ошибался! Не возложилъ ли онъ себе на грудь прекрасную
голову 1оанна. Нвть не 1оаннову, а 1удину грязную голову долженъ
онъ былъ къ сердцу своему прижать, такъ действительно пожа-
лелъ бы онъ обездоленныхъ. Не выше ли всякая Марфа всякой
Марш?
То же я говорилъ и Терезе. Она молчала; глаза ея медленно
поднимались къ пыльному небу, будто ища защиты. Но небо сле­
пило ее и она закрывала ихъ.
— Я пытаюсь устыдить его. Страшный онъ человекъ...
Потомъ тихо очень... — Убить его надо.
Слабая и нежная, разве могла она поднять на него руку?
Легче ласточке заклевать волка. Бедная ласточка, сколько кружи­
лась и билась ея мысль, какъ укоряла она его, какъ звала къ чему-
89
 то. Н-вгь! онъ не переставалъ улыбаться; прихотью и метафизиче-
скимъ споромъ все это казалось ему.
— Безобразовъ, мне голоса говорить о томь, чтобы я ухо­
дила, какь Онъ отъ насъ ушелъ; но кто же васъ защитить отъ дру­
гого? Или вы сами тотъ другой? Кто же тогда защитить Серафи-
мова, Зевса и этого нищаго духомъ. Боже мой, Безобразовъ, ведь
умереть вамъ такъ нельзя.
— Убейте меня! Что, не смеете? Погубите душу свою для
Серафимова!! Рано вамъ еще по взрослому разговаривать. —
Тереза молчала, она теперь все меньше выходила изъ ком­
наты, и разъ случайно увидвлъ я изъ окна кухни, что она лежала
на полу и молилась.
А Аполлонъ Безобразовъ придумывалъ все новыя зловъшдя
игры. Теперь онъ совместно съ садовникомъ размуровывалъ въ
подвалахъ замка входы въ подземное кладбище. Они находились
въ глубочайшихъ подземелъяхъ, уходившихъ больше чемъ на кило-
метръ вглубь горы; но на самомъ дне ихъ, онъ нашелъ еще заму­
рованный галлереи. Куда они вели? Никто этого не зналъ. Эти
подземный залы имели долгую и сложную исторпо. Некогда они
принадлежали монашескому ордену, который использовалъ нахо­
дящаяся на этомъ месте развалины древне-римскихъ каменоло-
менъ. Но крепость его была разрушена до основашя во время
релипозныхъ войнъ, и только башня-библютека относилась еще
къ ней. На месте этомъ въ семнадцатомъ веке былъ построенъ
францискански монастырь, тоже покинутый и упавший отъ вет­
хости со временъ присоединешя Пьемонта къ Швейцарш... Возмож­
но также, что въ этомъ монастыре имела убежище какая нибудь
мистическая секта типа Розенкрейцеровъ, во всякомъ случае, въ
подземельи кроме оруж1я и кладбища сохранилась также часовня,
стены которой украшены пятиугольниками и 1ероглифами, съ
примыкающими къ ней маленькими келейками, откуда винтовыя
лъстницы выходили къ подземному ручью неведомо откуда и куда
протекавшему. Въ иныхъ часовняхъ все стены и утварь были об­
лицованы и сделаны изъ человеческихъ костей. Аполлонъ Безо-
90
бразовъ самъ проводилъ электричество, укреплялъ своды, расчи-
щалъ лампады и алтари.
Онъ говорилъ, что чувствуетъ особый вкусъ ко всему, нахо­
дящемуся подъ землей, и мечталъ бы жить къ комнатв, находя­
щейся на сто верстъ въ глубину. Увлекался онъ также средне­
вековыми поэтами и поэтами возрождешя, писавшими о средне-
ве-ковьи. Читалъ латинсюя книги по медицине, схоластическимъ
вопросамъ и технике осадъ и часто ходилъ по двору и ездилъ на
лошади въ полномъ рыцарскомъ вооруженш, которое, начищенное
меломъ, ярко блестело на солнце, испытывая тяжесть панцыря и
спещальное ощущеше человека, изнемогающаго отъ жары и не
могущаго даже почесаться. Затвмъ онъ и Зевсъ рубили мечами
поленья. А въ тотъ разъ, когда подъ дребезжашде звуки шанолы
онъ вышелъ въ гостиную изъ раздвинувшейся стены, онъ былъ
о д е т ь въ полное католическое облачеше, хотя и съ папиросой
въ зубахъ.
После этого онъ увлекся водолазнымъ искусствомъ.
Помню, какъ онъ съ восторгомъ разсказывалъ, какъ аяющими
полосами переломляется солнце сквозь воду и постепенно темнееть
и зеленееть вода на большой глубине. Недалеко около насъ, но на
глубокомъ месте подъ водою находились каюя то римск1я разва­
лины. И въ тихую погоду были ясно видны на д н е обломки ко-
лоннъ и ствнъ. Въ водолазномъ костюме, предназначенномъ ранее
для починки подводныхъ частей замковыхъ сооружена, онъ такъ
долго не возвращался на поверхность, что чаще всего Зевсъ, не до­
ждавшись сигнала, противъ его желашя вытаскивалъ его, иногда
уже въ полуобморочномъ состоянш, съ лицомъ измазаннымъ
кровью, протекающей изъ носа и ушей. Это мы съ Зевсомъ, сидя
на плоскодонной лодке, вертели колеса воздушнаго насоса и сле­
дили, опрокинувшись, какъ онъ отдалялся по железной лестнице,
достигалъ дна и, то медленно шелъ, то останавливался въ необъ-
яснимомъ раздумьи, какъ будто мечталъ. И все таки ему удалось
ивлечь со дна бронзовую фигуру какого то неизвестнаго героя съ
глазами изъ драгоцвннаго стекляннаго сплава и въ фрипйской ша­
почке, сходство коего съ Митрой давало совершенно новый смыслъ
91
существование. подземелш. Но отъ перенапряжешя сердца онъ за­
болтать.
Онъ лежалъ въ библютек* передъ открытымъ окномъ,
читая Бомбакса Парацельса, Великаго Кунрада и «Философиче­
с к а я Человека» графа де сенъ Мартена, къ которому относился съ
величайшимъ уважетемъ. А также древнихъ: Апулея, Проклуса,
Филона и Секста Эмпирика. Но воть состояше его столь ухудши­
лось, что онъ даже не въ силахъ былъ следить за колесными паро­
ходами, тамъ, далеко на озере, и целыми днями лежале се закры­
тыми глазами и даже не отбивалъ больше время въ старинный
золоченный колоколъ, какъ онъ это такъ любилъ делать, приговари­
вая при этомъ вполголоса смъшныя и непонятныя фразы. Особен­
но онъ любилъ отбивать полдень и говорилъ, что это самая счаст­
ливая минута его дня. Онъ двлалъ это очень медленно, закрывая
глаза поел* каждаго удара, ибо върилъ, что въ полдень м1ръ стано­
вится совершеннымъ и близокъ уже къ исчезновешю.
Къ этому времени относится сл*дующш эпизодъ. Однажды
на раскаленномъ закат* подозвалъ онъ Терезу, задремавшую ве
кресле, и вынувъ изъ подъ подушки револьверъ, усталымъ же-
стомъ протянулъ ей.
— Я. кажется, начинаю заниматься глупостями, Тереза, ска-
залъ онъ, подземельями и мапей... Нехорошо человъку переживать
золотой свой часъ. Mipb уже былъ совершеннымъ вокругъ меня.
И жаждете душа моя изъ музыки прочь. Вы хриспанка, Тереза,
освободите меня, пожалъйте мои лучине дни. —
Затвмъ онъ вложилъ ей въ руку браунингъ и взвелъ предо­
хранитель; и можетъ быть, только судьба спасла его на этотъ разъ,
ибо первый порывъ ветра налетающей грозы вдругъ захлопалъ
всъми дверями и тентами, и въ туч* пыли жалобно задребезжало
и посыпалось разбитое стекло. Вдругъ очнувшись отъ пагубнаго
очаровашя, Тереза съ отвращешемъ, какъ зм*ю, бросила браунингъ
fia полъ и онъ, по странной случайности, выстрълилъ два раза,
ударившись о камень и подпрыгивая, какъ живой. Тотчасъ же въ
комнату вломился Зевсъ, тоже дремавший въ сос*дней столовой,
92
высоко задравъ свои башмаки, сороке седьмой номеръ, на подо-
конникъ.
Онъ, какъ маленькую собачку, поднялъ Терезу и, дико ози­
раясь, вынесъ ее въ столовую, какъ разъ въ то время, какъ я
усп*лъ, всклокоченный, приб*жать изъ своей комнаты. И, очевид­
но, предполагая, что я какъ то зам*шанъ въ происшествии, онъ
своею огромной ладонью сгребъ меня за отвороты куртки, ру­
башку и галстукъ и незам*тно для себя сотрясалъ меня съ такой
силой, что я буквально плясалъ въ воздух* крича и вопрошая.
Но что зналъ я? Тогда онъ бросилъ меня въ кресло и, потрясая
кулаками, зарев*лъ. — Изверги! До убийства дошли со своею ми­
стикой! Допрыгались! Притворщики; ахъ, будьте вы прокляты! —
и онъ однимъ взмахомъ смелъ съ камина монументальные часы и
четыре подсв*чника. — Уйду я отъ васъ! Насилуйте, убивайте
зд*сь другъ друга! —
И, д*йетвительно, онъ съ силой распахнулъ стеклянную дверь
на веранду, но еще разъ случилось н*что необычайное. Вдругъ
безумнымъ свътомъ вспыхнуло все кругомъ и прямо передъ бал-
кономъ молшя съ грохотомъ ударила въ б*лую мачту для флага.
Зевсъ попятился и инстинктивно закрылъ окно. Онъ прислонился
къ нему спиной и ошал*лымъ взоромъ осмотрелся кругомъ. Какъ
будто тысячу дьяволовъ рвались въ комнату и напирали на дверь
и онъ одинъ своею монументальной спиной загораживалъ имъ
доступъ.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
Гд* солнце з а х о д и т ъ въ м о р *
Медленно ползъ экспреесъ на перевал* австрШскихъ Альпъ.
Направо была каменная ст*на, а нал*во зеленоватый ледникъ
сползалъ далеко внизу и тонкой безшумной полосой упадалъ водо-
падъ, превращаясь въ воздух* въ б*лую полосу пыли. Электриче­
ски оркестръ игралъ въ вагон* — дансинг*, но только одна пара
танцевала. Она красиво останавливалась, и вновь выходила изъ не-
93
 подвижности, когда неведомо откуда возобновлялась глухая по­
гоня саксофоновъ. Тереза и Безобразовъ, изможденные и поху­
девшие, неподвижно сидели на своихе креслахе. А у широкаго
окна Серафимовъ обеяснялъ Маркизу и Зевсу чудеса альшйской
природы. Таке, поде стукъ колесе, поде пеше электрическихе
трубе и глухое постукиванье толстой посуды въ вагоне-ресторане,
мы опять уносились сквозь варварская страны центральной Европы
на Востоке.
Ибо консшпумъ врачей се мольеровской важностью выска­
зался за морское п у т е ш е с т е для всехъ насе...
Поздно ночью, Зевсъ легонько вынесъ изъ запыленнаго
вагона свою страшную гирю въ кожаноме чехле, спещально сши­
тую для нея итальянскимъ сапожникомъ. Тускло гор*ли электриче-
сюя лампочки низкаго, почти дачнаго, Константинопольская вок­
зала и въ темномъ воздух* медленно пролетали крупный капли
дождя. Допотопный таксомоторъ, раскачиваясь на булыжной мо­
стовой, медленно потащилъ насъ мимо шарманокъ, украшенныхъ
цвътами, дешевыхъ кинематографовъ и кюсковъ для прохлади-
тельныхъ напитковъ. На мосту дождь усилился и сквозь него ни­
чего не было видно кром* безчисленныхъ огней на земле и на
воде. Остановились мы ве огромномъ д о м * съ мраморной передней
и десятками почти пустыхъ комнатъ, и засыпая слышали, какъ
долго кто то внизу оралъ совершенно неестественнымъ голосомъ,
тонкимъ и дикимъ противъ всякаго в*роят1я все повышая и повы­
шая ноту.
И снова мы у*зжали. Ц*лую ночь шум*ли лебедки и подъ-
емныя стр*лы, подъ тусклый сввтъ электрическихе лампъ затяну-
тыхъ проволочными р*шетками. Въ трюмы опускался уголь. Было
все таки жарко и вентиляторы издавали слабый и непрестанный
стукъ, п о х о ж а на жужжаше нас*комаго, бьющагося въ стекло.
Мы играли въ беллотъ на палуб*. Гд* то далеко громъ гово-
рилъ во сн*, не р*шаясь проснуться. За поздностью вре­
мени мы легли на диваны и заснули не раздвваясь, что очень любили
делать.
Утроме я проснулся се необычайной любовью ко всему
94
окружающему. Осв*щеше р*зко перем*нилось и на потолк* са­
лона танцевали радостные св*тло-зеленые отблески. Грузовые
подъемники еще работали, когда мы въ посл*дшй разъ сошли на
европейекШ берегъ.
Было осл*пительно ярко, жарко и пыльно. Мы медленно под­
нялись на Grande rue de Pera, гд* вс* магазины были наглухо за­
крыты полосатыми шторами. Въ книжной лавк* около станщи
подъемника, я купилъ себ* Le poète assassiné Гилльома Аполли­
нера и новыя французсюя газеты. Какъ странно было прочесть на
первой страниц* Энтрансижана о столкновенш автобусовъ на буль­
вар* Сень Мишель и предсказашя погоды аббата Габр1эля. Милый,
милый Парижъ! И вдругъ я вспомнилъ одинъ писсуаръ, который
въ розовомъ сумрака весенняго заката такъ красиво горълъ зеле-
новатымъ огнемъ на углу бульвара Пастеръ подъ пышно ядовитой
зеленью каштановъ и сердце перевернулось въ моей груди. Мар-
кизъ заставилъ насъ купить себ* светлые спортивные костюмы у
«Жака» и самъ долго выбиралъ для насъ галстуки и рубашки, въ то
время, какъ мы спящими глазами смотр*ли, какъ безчисленные
пыльные башмаки прохожихъ покачиваются на мягкомъ асфальт*
тротуара. Магазинъ былъ полонъ подводными отблесками. Нако-
нецъ, все было куплено и вотъ мы у*зжали. Изъ трубъ уже долго
выходили ровныя колонны густого коричневато дыма, а за нашей
спиной оффищанты равнодушно накрывали на столъ и цокали тя­
желыми корабельными тарелками. И вдругъ жел*зная палуба стала
медленно вибрировать и тихо постукивала отъ сотрясенш какая то
плохо пригнанная штора.
Оглушительный неземной экстатически ревъ потрясъ воз-
духъ и медленно опустился съ мачты б*лый флажокъ съ синимъ
квадратомъ внутри, означающш: «Сегодня отходимъ», и уже пени­
лась вокругъ зеленая, грязная вода, изъ подъ нея вырывались б*-
лые водовороты и вся она становилась похожей на весеннш ледъ
въ разводахъ.
Горячш дождь гудка еще долго продолжалъ падать, въ то
время какъ Зевсъ что то говорилъ мн* совершенно не слышное и
см*ясь указызалъ на берегъ. Высоте борта пароходовъ скользили
95
мимо насъ и низкля палубы шаландъ, где портовые корабельщики
гребли трехаршинными деревянными веслами. И вогь уже низень­
кий маякъ на оконечности Стамбула, остатки СГБНЪ И вдалеке
острова.
Некоторое время за нами гнался переполненный винтовой
пароходикъ, идущШ на аз1атскую сторону, но Инфлексибль легко
прибавилъ ходу и черезъ часъ мы были уже въ открытомъ море.

Давно наступила такая обязательная минута, когда глаза

отъвзжающихъ поворачиваются отъ низкой полосы берега къ не­
ведомому горизонту, куда спокойнымъ жестомъ указывала позо­
лоченная женщина, подъ форштевнемъ, который былъ у Ин-
флексибля на подоб1е яхты, хотя трубы его были низки и все
вмъсгв имело легк1й и вмесгв съ ттзмъ угрожающей видъ. Когда
то вспомогательный крейсере этотъ служиле австр1йской импе­
раторской фамилш. Помещен1я его были тяжело украшены аляпо­
ватыми фигурами, славящими погибшую динаспю, а въ простен-
кахе между иллюминаторами темнели попорченные победителями
портреты неизвестныхе адмиралове. Впрочеме, Инфлексибль, куп­
ленный Авероэсомъ с е торговъ былъ весь заново отделане и бла-
гоухалъ краской.
Долго стояли мы съ Терезой на корме и до боли въ глазахъ
смотрели въ ту сторону, где ве фюлетовоме тумане исчезла по­
следняя кизкая полоса берега, в е то время каке ровный, темный,
клубами отлеталъ надъ нами и таялъ коричневый дымъ, туда, где
в е конце огромной золотой дороги торжественно опускалось
огромное солнце. Страшная неведомая тоска сжимала намъ сердце,
въ то время какъ элегантный метръ д'отель изъ бронзоваго гонга
извлекалъ долпе, щемяшде звуки, которые, какъ смутный и не­
стерпимый призывъ разстилалисъ по воде.
Сумерки покрывали воду. И на фоне желто-розовой полосы
желто маячили электричесмя лампы и только какъ смутное ви­
денье можно было различить заслоняющдй звезды дымъ, непре­
станно выплывающш изъ трубъ. А въ столовой скатерти с1яли бе­
лизной. И уже подавали мороженое, когда появилась Тереза, лицо
которой было мрачно среди всеобщаго оживлешя. Офицеры съ

96
любопытствомъ осматривали насъ, но только одинъ корабельный
докторъ съ умнымъ одутловатымъ лицомъ показался мн-fe милымъ.
Все пили что то, но разговаривали мало и ясно было слышно, какъ
на носу тихо звякнулъ колоколъ, отбивающий время. Въ гостиной
заигралъ электрически грамофонъ, но скоро остановился.

А снаружи была лунная ночь. Куда собственно мы ъдемъ?

спросилъ Аполлонъ Безобразовъ въ темноте. — Да куда хотите,
отвъчалъ Маркизъ, пока въ Александра, а тамъ увидимъ. На югъ
вообще....
— Спокойной ночи, прозвучало изъ темноты. — Спокойной
ночи.
Въ каюте сильнее ч+>мъ на палуб* чувствовалось дыхате
машинъ. Тихо постукивалъ стаканъ о стекляный графинъ. Стран­
ные сны снились мне этой ночью. Мнъ снился Парижъ, затоплен­
ный моремъ. Медленно черезъ кафэ дю Домъ проплывали огром-
ныя рыбы и гарсоны плыли внизъ головою все еще держа въ ру-
кахъ подносы съ бутылками, что совершенно противоречило зако-
намъ физики. А гдъ то въ сторону Обсерватории, медленно осве­
щая воду желтыми снопами своихъ прожекторовъ, проплывала не­
известная подводная лодка и голосъ говорилъ:
— Такъ меняется слава. —
И солнце вставало, озаряя неподвижно плавающихъ въ воде
красивыхъ и мертвыхъ Монпарнасскихъ проститутокъ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

О т ne animal tristum est

Было жарко въ Италш и въ Константинополе, но здесь при

впаденш Краснаго моря въ Индшсшй океанъ жара казалась самою
тканью б ь т я . Она наполняла собою все, отражалась всюду, кипела
в е зеркальной воде и нераздельно царила надъ воздухомъ. И ни­
где, ни днемъ, ни ночью не было отъ нея спасешя. Обезсиленные,
мы целый день лежа обмахивались веерами, но даже сонъ бежалъ

97
отъ нашихъ глазъ. Вслушиваясь въ г у д ь т е вентиляторовъ, мы не­
подвижно смотрели на безбрежный горизонтъ, на которомъ не
было ни одной тучи, ни одного паруса.
Маркизъ съ большою выносливостью продолжалъ свои
нескончаемый партш съ капитаномъ и докторомъ. Серафимовъ
читалъ. Аполлонъ Безобразовъ ЦЕЛЫМИ днями острилъ и разгова-
ривалъ съ матросами. Тамъ же, на матросской палубе, они съ Зев-
сомъ, состязались съ кочегарами, сгибали железные прутья и под­
нимали чугунные якоря. Аполлонъ Безобразовъ дЪлалъ себе татуи­
ровку, игралъ съ матросами въ варварстя азартныя игры и такъ
увлекся подпалубной жизнью, что даже обедать и ночевать не
возвращался наверхъ. Цълыми часами вися на тонкой ДОСКЕ, онъ и
Зевсъ красили борть корабля въ белую краску, заунывно распевая
при этомъ: «пускай могила меня накажетъ». Зевсъ, какъ дьяконь
подпевале басомъ. Похоронное пъше это еще прибавляло къ рас­
каленной меланхолш путешеств1я.
Но вотъ, наконецъ, солнце погасло. Оно опустошило м1ръ.
Сожгло память и выпивъ весь воздухъ, упразднило мысль. Оно
смежило свои нестерпимые глаза. Оно покачнулось въ своемъ вели-
колепьи. Оно зашло...
На корме, полуголые, мы пьемъ замороженные напитки. Въ
то время, какъ, замедливъ ходъ, тихо скользить Инфлексибль по
горячей воде, надъ которой тонкими струйками стелется паре...
Упорно мы съ Безобразовымъ пьемъ, и хмелееме по разному.
Аполлонъ Безобразовъ щурится и притворяется спящимъ. Онъ
медленно цедить ледяную влагу, а я опрокидываю стакане за ста-
каномъ. д е л о въ томъ, что я набираюсь храбрости и много еще
надо выпить. И вотъ уже было решился, но ивть еще. Еще полъ
стакана отравы. Наконецъ все вокругъ меня становится туманнымъ,
все насыщено чемъ то до звона и глухо, какъ будто обернуто ва­
той. Я промахнулся, желая достать стаканъ. Я решился. Я сейчасъ
заговорю.
Но онъ уже давно исподволь наблюдаетъ за мной. Онъ улы­
бается. Совесть его чиста. Его совесть вообще всегда идеально
98
чиста, какъ стеклянная комната. Ведь онъ уже сказалъ мне разъ:
«Я не написалъ Терезе ни одного письма, не сказалъ ей ни одного
двусмысленная слова. Ни разу даже не попытался взять ее за руку.
Чемъ виноватъ я? Если она хочетъ выйти за меня замужъ, пусть
идетъ за священникомъ». Говоря это, онъ лежалъ подъ .самымъ
потолкомъ въ деревянномъ гробу — полке для какихъ то кол­
лекций. Тамъ спалъ онъ и часто разговаривалъ съ нами съ неба,
чуть прюткрывъ дверку.
— Слушайте, Безобразовъ, вдругъ прорвало меня, разве вы
не знаете, что настанетъ день и мы закуемъ васъ въ кандалы и
спустимъ въ угольную яму. Мы повернемъ корабль къ цивилизо­
ванной стране. Мы очнемся отъ васъ. Мы будемъ работать, ходить
въ кинематографъ, жить; наконецъ, мы съедимъ укротителя. —
— «Такъ фокусника въ шляпу пряталъ заяцъ». —
— Какъ? Что Вы хотите этимъ инсинуировать?
— Я хогвлъ спросить Васъ, куда собственно я могу уйти.
По морю, что ли? — смеется мучитель.
— Да, и по морю или просто въ лодке. Чортъ вамъ помо-
жетъ, Аполлонъ Безобразовъ.
— Но почему вдругъ и за что это, разве мы не вместъ от­
правились за приключешями?
— НЬтъ, Безобразовъ, ньтъ у насъ никакого вместе. Вы смее­
тесь надъ нами. Вы никого здесь не любите, — ору я и вдругъ
схваченный неотложной нуждой бегу къ борту, зажимая ротъ
рукою, изъ подъ которой струйками брызжетъ рвота. И я блюю,
содрогаясь, какъ будто выбрасываю изъ себя всю прошлую свою
жизнь. Но Аполлонъ Безобразовъ хватаетъ меня за плечо, не даетъ
мне насладиться и я, оторванный, остатокъ доблевываю ему на
белыя брюки и босыя ноги. Вытирая ихъ одну объ другую, онъ
кричитъ мне что то, но голосъ его за алкоголемъ кажется тихимъ
и долетающимъ издалека.
— Разве ты не зналъ тогда въ Италш,... наконецъ разбираю я.
— Не зналъ чего?
— Не зналъ, что и я усумнился и готовь быль «покаяться»,
какъ вы это называете. И быль готовь....
99
 — Готовь къ чему? (спрашиваю я, плохо понимая, и не въ
силахъ держаться на ногахъ).
— Готовь расплатиться...
Я лежу на диван*. Изредка громко икаю и все таки разговоръ
продолжается.
— Врешь ты все, Безобразовъ, ты все врешь, дьяволъ ты.
— Ну и дьяволъ.
— А молишься?
— И черти молятся.
— Кощунствуешь, калообразный.
—• Слушай, пьяная морда, вдругъ разсердился Безобра­
зовъ. Я не молюсь никогда. И неужели ты думаешь, что Они въ
самомъ д * л * поссорились изъ за человека. Да они изъ за картъ
передрались. — Белый Чернаго обыгралъ, и опять играть сели. А
у маленькихъ чубы трещать. Истину надо скрывать. Истина стыдъ
и позоръ.
— А Христосъ?
— Ребенокъ онъ, твой Христосъ. Онъ Отца не виделъ ни­
когда. Ему его доброта Отца заслонила. Вотъ Онъ и сказалъ: — Я
и Отецъ одно.
— Ну, а не одно разве, печально спрашиваю я, судорожно
икая во весь голосъ.
— Если одно, то Христосъ обманщикъ: Онъ мгтръ творилъ,
Онъ невинныхъ убивалъ, Онъ крокодиловый слезы проливалъ,
лицемеря съ косой въ руке. И его вина горше всехъ. Если же не
одно, то не зналъ ничего о Бог*, ибо много лучше Бога былъ. По­
чему Отецъ его и предалъ.
— Врешь ты, есть Христосъ, — кричу я и плачу. — Есть
Христосъ — кричу я и, становясь на колъни, кланяюсь о земь и плачу
въ такомъ положенш. Бью себя въ грудь и, склонясь, въ изнемо-
женш ложусь на палубу. — Есть, есть Христосъ, все тише повторяю
я, со сладкой, пьяной мукой. И вдругъ между нами появляется Те­
реза. И я въ полуобморок* вижу, какъ она бьетъ Безобразова по
лицу и по чемъ попало.
— «Извергъ. Это ты его напоилъ. Это ты довелъ насъ до
100
водки. Это ты отравилъ насъ. Толкнулъ на богохульство. — И вновь
въ изступленш она бьетъ его и топчетъ. ЗатЪмъ склоняется ко мне,
обнимаете, гладите и баюкаетъ... Молчаше... Прикосновеше. Свистъ
въ ушахъ. Икота. И вдругъ я слышу:
— Зови священника.
— Н*тъ здъсь священника.
— Капитана зови.
И вотъ уже вовсе въ бреду, где все путается и качается, я,
задыхаясь отъ слезь, на груди Терезы. И оба мы, сидя на полу, слу-
шаемъ, какъ пьяный капитанъ читаетъ надъ нами Библда. И вдругъ
я слышу:
— Вы согласны?
— «Я не согласенъ», хочу я крикнуть, но Тереза еще крепче
прижимаете мою голову к е своей груди и говорить кому-то: —
Да, да, согласенъ, — и вотъ уже Безобразовъ, полуголый, видимо
усп*внпй снять облеванную рубашку, подаетъ на ладони два аллю-
мишевыхъ кольца солдатской фронтовой работы. И когда чита­
ющий, покачнувшись прерывалъ чтеше, Аполлонъ Безобразовъ не­
укоснительно указалъ ему на продолжете. А вокругъ пъли и тан­
цевали полуголые свидетели, ибо въ эту ночь мы перешли эква-
торъ и по традищи не должно было быть на судн* ни одного
трезваго.
Кто то таскалъ насъ, целовалъ, икалъ и кричалъ намъ въ
лицо. Кто то плакалъ пьяными слезами и внимательно мочеиспу-
скалъ прямо на палубу, широко разставивъ ноги. Въ то время, какъ
очень медленно, почти останавливаясь, Инфлексибль скользилъ съ
потухающими котлами. И надъ нимъ высоко носились во мрак*,
скрещиваясь и разб*гаясь, алкоголичесюе лучи четырехъ нашихъ
прожекторовъ.
Неподвижно сидя на палуб*, мы съ Терезой обдумывали слу­
чившееся. Я своими тяжелыми пьяными мыслями, то откидывая
голову, то пряча ее на жалостливой ея груди. А она, низко склонясь
надо мной, высокими своими и пронзающими сердце неземными
предчувств!ями. И п*ли пьяные, однообразно визжала гармоника
и глухо гд* то внизу пульсировали машины. И все скользило куда-
101
то въ горячш мракъ, готовое оборваться. И все пытаясь укрыть
меня и защитить отъ чего-то, она судорожно прижимала мою го­
лову слабыми своими руками, потомъ все вдругъ провалилось въ
бездну.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ,
означающая карту шестнадцатую
« О г о н ь съ неба»
Когда я вынырнулъ, наконецъ, изъ пьянаго моря соннаго
своего хаоса, снова была ночь, хотя инстинктивно я чувствовалъ, что
спалъ очень долго. Съ невыносимою головною болью, я, согнув­
шись вышелъ на палубу и странная темнота на корабле поразила
меня. Мнъ казалось, что я остался на немъ одинъ, что какая то
последняя ночь настала. И, действительно, творилось НЕЧТО не­
обычайное: вдругъ на огромномъ разстоянш вся морская глубина
озарялась яркимъ зеленымъ свътомъ, но такимъ яркимъ, какъ буд­
то подъ водою вдругъ загорался и гасъ какой-то фантастическш
прожекторъ. — Это подводныя молнш, сказалъ голосъ среди все­
о б щ а я молчашя. Казалось, что крейсеръ сейчасъ остановится. И
только отчетливо было слышно, какъ мерно вздыхаютъ машины,
ибо все люки и трапы машиннаго о т д в л е т я были открыты. Но
электрическая буря только что начиналась. Далеко, далеко и среди
полной тишины, огромныя молнш появлялись на небе, и странно
продолжительно висели на немъ, разветвляясь. И вновь въ апока-
липсическомъ мраке отчетливо было слышно, какъ шумятъ ло­
паты кочегаровъ погружаясь въ уголь, какъ воетъ пламя въ откры-
ваемыхъ топкахъ и какъ металлически цокаетъ лопата, закрыва­
ющая ихъ. И вдругъ начало твориться нечто необычайное. Неиз­
вестно откуда вдругъ появилось и быстро стало разростаться
странное, яркое, бледно-фюлетовое а я ш е . Мы подняли головы.
Это были огни святого Эльма...
Страшное и странное зрелище являлось намъ: на верхуш-
кахъ мачтъ, на концахъ рей, изъ оконечности форштевня и вообще
решительно со всехъ остроконечныхъ предметовъ, даже съ низ-
102
каго флагштока на корме безъ малейшаго шума, дивно спокойное,
бледно фюлетовое пламя изливалось въ пространство.
Пеше и смехъ въ матросскихъ помещешяхъ мгновенно за­
тихли и все высыпали на палубу, крестясь и восклицая. Странная
сцена произошла тогда. Кто то поднялся на бортъ и держась за
канатъ шелъ надъ черною водою по железной трубе бушприта,
которая исключительно, впрочемъ, съ декоративной целью, ибо
мы не несли парусовъ, украшала нашъ высошй, вырезанный, какъ
у яхты носъ. Наконецъ, не могучи далее держаться въ равновесш,
идущш селъ на форштевень и, передвигаясь ползкомъ, коснулся,
наконецъ, фюлетоваго пламени. Все застыли, ожидая чего-то, но
Аполлонъ Безобразовъ не подавалъ никакихъ признаковъ боли
или ожога. Онъ свесилъ ноги въ пустоту и поднялъ руку, и вдругъ
изъ руки его, изъ головы, изъ оконечностей ногъ появилось и по
лилось то же холодное фюлетовое няше.
Страшное предгрозовое предчувств1е давило меня. Уже со
всехъ сторонъ горизонта мгновенно выростали и пропадали испо-
линсмя тонюя голубыя деревья молшй, судорожно шевеля на мгно-
веше вытянутыми своими ветвями. Но еще грома почти не было
слышно. Измученный и преисполненный отвращешя къ чему то, я
вернулся въ свою каюту. Но и тамъ никакъ нельзя было укрыться
отъ всепроникающаго фюлетоваго света, который еще долго го-
релъ, не бледнея, надъ нами. Онъ проникалъ сквозь иллюмина­
торы, сквозилъ подъ дверьми и, неведомо какъ, отражался на по­
толке. Ибо во иэбежаше громового удара все электричесюя ма­
шины были остановлены на крейсере и онъ какъ сказочное судно,
окруженное аурой скользилъ посреди чернильная мрака.
И вдругъ ударъ за ударомъ, залпъ за залпомъ, безъ пере­
рыва; скатилась и разразилась надъ нами долгожданная гроза.
Оглушенные громомъ, о с л е т ш е отъ молнш, все выбежали на па­
лубу и въ какомъ то внезапномъ изступленш кричали что то другъ
другу, хотя ровно ничего не было слышно. А громъ все падалъ и
падалъ, молнш разстилались по воде, то спускались на нее луче­
зарными шарами и, потанцевавъ немного, лопались съ оглушитель-
103
нымъ трескомъ. И каждую секунду мы ждали, что она упадетъ на
насъ.
И внезапно, безъ всякаго перехода, страшный невиданный
шквалъ буквально положилъ на бокъ Инфлексибль, такъ что око­
нечности его рей погрузились въ пену. Никогда, ни до, ни после,
не ВИД-ЁЛЪ я и не читалъ о ветре такой силы. Казалось, тысячи не-
видимыхъ паровозовъ неслись на насъ, давя и разрезая своими
исполинскими колесами. Но старый вояка, прострелянный уже
французскими и англшскими снарядами, все же нашелъ въ себе
силы выпрямиться и вынырнуть изъ буруна, хотя разомъ лишился
объихъ своихъ, слегка скошенныхъ, мачтъ, трубъ и рулевыхъ над-
строекъ. Восемь человъкъ, въ томъ числе и младшш помощникъ ка­
питана, были снесены въ море и въ этомъ аду нечего было и думать
о розыскахъ, ибо мгновенно лишились мы также и всехъ спасатель-
ныхъ лодокъ за исключешемъ одной, находящейся подъ прикры-
т1емъ. Что касается насъ, то мы были обязаны своимъ спасешемъ
исключительно тому обстоятельству, что маленькой группой стояли
какъ разъ съ той стороны, откуда налетелъ урагане. Все мы ока­
зались на полу, но успели крепко уцепиться за что то и вскоре
ползкомъ добрались до кормового салона. Тамъ тоже творилось
нечто невообразимое. Кресла были опрокинуты и только что по-
даннымъ супомъ ошпарены оффищанты. Все они лежали на полу
среди разбитой посуды. Но говорить было совершенно невозможно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
In m a r e t e n e b r u m
Еще много и много дней буря несла насъ, лишенныхъ управ-
лешя, и по компасу было видно, что постепенно мы опускаемся къ
полюсу. Она можетъ быть кружила надъ нами, поворачивая иногда
прямо на северъ. Но все же, однажды, поздно ночью, когда небо
несмотря на неописуемый ветеръ вдругъ прояснилось надъ облом­
ками мачтъ, можно было определить по яркимъ и неведомымъ
звездамъ, что за шесть дней мы подвинулись съ лишнимъ на трид-
104
цать градусовъ къ югу. Дни переживали странныя изменешя: они
становились все длиннее и длиннее и поздно по вечерамъ, когда
мы, лежа на подушкахъ, ели болыше мокрые сандвичи, белесый
сумракъ еще долго и безрадостно озарялъ вершины валовъ. За­
метно также изменился характеръ моря и волнъ. Они несли уже
все меньше и меньше пены на своихъ вершинахъ, хотя сами они
продолжали увеличиваться.
Къ вечеру этого дня мимо насъ со сказочной быстротой про­
несся какой то низкш скалистый островъ безъ всякаго признака
растительности, что повергло въ глубокую задумчивость нашихъ
моряковъ, ибо, какъ я понялъ, въ томъ месте океана, где они
предполагали, что мы находимся, на тысячу верстъ кругомъ не зна­
чилось никакой земли. Очевидно, мы попали не только въ не­
удержно движущийся къ югу циклонъ, но еще и въ русло какого то
могущественнаго течешя.
Палуба наша продолжала перюдически исчезать въ беломъ
покрывале, которое черезъ мгновеше, какъ шумный водопадъ
низвергалось за бортъ съ широкимъ шипящимъ звукомъ, когда,
помедливъ немного на вершине огромной тридцатиметровой вол­
ны мы, какъ подъ русскую гору, съ замирашемъ сердца неслись въ
темнозеленый логъ. Безрадостное зрелище открывалось намъ на
такихъ вершинахъ: на десятки верстъ кругомъ, въ надвигающейся
темноте, море было покрыто длинными черными полосами испо-
линскихъ волнъ. Ибо южный ледовитый океанъ, благодаря своимъ
огромнымъ пространствамъ, лишеннымъ острововъ, предоставляете
огромный раскатъ волнамъ, идущимъ изъ океана индшскаго, и
они въ этихъ краяхъ часто достигаютъ чудовищной высоты въ
тридцать и более метровъ, рядомъ съ которыми, десятиметровыя
волны атлантическаго океана кажутся карликами.
Медленно, какъ будто далеко на севере, спускалась ночь.
Уже дальшя вершины водяныхъ горъ тонули въ сумраке и только
редюе, белые гребни еще светились сквозь облака брызгъ, какъ
вдругъ что то огромное, высокое, совершенно белое, выросло надъ
правымъ бортомъ. Аполлонъ Безобразовъ, схватилъ меня за руку —
смотрите! — и съ чувствомъ нестерпимой тоски и любопытства
105
глаза его вперились въ ночь, гдъ уже опять исчезло все. — Это
первая ледяная гора, которую мы видимъ — наконецъ сказалъ онъ,
повернувшись.
ТЪли мы молча, со страннымъ любопытствомъ оглядывая
всъхъ, но не решаясь все же разсказать о видЪнномъ. И поздно
ночью, когда я проходилъ мимо кресла, ГДЕ СИДВЛЪ Аполлонъ Безо-
бразовъ, взоръ мой случайно остановился на страниц/в книги, кото­
рую онъ читалъ. Это было старое описаше путешесгая къ южному
полюсу капитана Биске и Вилкеса. Вдругъ Аполлонъ Безобразовъ
перевернулъ страницу и показалъ мнъ пальцемъ, хотя я былъ со­
вершенно увъренъ, что онъ ничего не знаетъ о моемъ присут-
вш, сравнительный рисунокъ двухъ ледяныхъ горъ сЬвернаго и
южнаго ледовитаго океана. И въ то время какъ айсбергъ далекаго
севера былъ строенъ и высокъ, какъ хрустальная церковь, ибо такъ
онъ откалывается отъ ледниковъ Гренландш, антрактическая гора
была абсолютно четырехъугольна, тяжела и проста, точь въ точь,
какую мы видели «на юго-юго-юго-востоке».
сошли, наконецъ, на каменистый пляжъ при впадеши широкаго и
мелкаго горнаго потока, надъ которымъ, по скаламъ, карабкались
скрюченныя карликовыя деревья, въ то время, какъ матросы цело­
вали землю и со слезами благодарили Создателя, Аполлонъ Безо­
бразовъ широко разставилъ ноги и прищуренно глядя на вершины
скалъ вдругъ спросилъ меня невозмутимо насмешливымъ голо-
сомъ. — Знаете ли вы, что Лазарь сказалъ, когда Христосъ его вос-
кресилъ? — нетъ, а что вы думаете? — Онъ сказалъ «merde» —
— Почему? спросилъ я въ изумлеши. — Да видите-ли,
представьте себе, что вы порядкомъ намучились за день, устали,
какъ сукинъ сынъ, и только что вы освободились отъ бедъ, только
что вы задремали, закрывши голову одЬяломъ, какъ вдругъ грубая
рука трясетъ васъ за плечо, и голосъ кричитъ «вставай». И вамъ,
слипшимися глазами смотрящему на отвратительный светъ, что дру­
гое прШдетъ вамъ въ голову сказать безжалостному мучителю, какъ
не это — «merde»?..

Наконецъ, начало светать, и намъ стало ясно, что препят-

ств1е, вдругъ заслонившее насъ отъ бури, было внезапнымъ нагро-
мождешемъ льда у входа въ фюрдъ. Но воистину мрачный, ни съ
чемъ не сравнимый пейзажъ окружалъ насъ. Со всехъ сторонъ
черные блестящде базальтовые столбы правильной шестиугольной
формы громоздились и висели и сходили къ морю. Оттуда съ вы­
соты двадцати метровъ низвергался водопадъ, который и нанесъ
ту единственную отмель чернаго песку, на которую мы выбросились,
чудесно перескочивъ п р е п я т с т е . Инфлексибль глубоко оселъ на
корму, но вокругъ него скалы казались совершенно неприступными,
а надъ ними, высоко, высоко въ небе, изъ вершины правильнаго
ослепительно-белаго конуса, высокимъ, бледно желтымъ обла-
комъ, восходилъ вулканическш дымъ. Наконецъ, мы очнулись отъ
тяжелаго изумлешя и спустили свою единственную лодку. Зевсъ,
Безобразовъ, я и четверо офицеровъ спустились въ нее; хмурые
матросы безпорядочно захлопали веслами, какъ будто внезапно
разучились грести. И когда мы, продвлавъ несколько поворотовъ,
ибо фюрдъ дважды заворачивалъ подъ почти острымъ угломъ,

106 107
АЛЕКСЪЙ РЕМИЗОВЪ
ИНДУСТР1АЛВНАЯ ПОДКОВА
Русскому человъку иностранный языкъ дается не словаремъ,
а горбомъ. Знаете ли вы, что такое «zut» (зютъ)? — И я очень
хорошо знаю. А лътъ черезъ десять, если не произойдетъ еще бо­
лее удивительная, все мы, живущде въ Париже, за такой срокъ
безнадежно окалеченные, но на языкъ — въ карманъ за словомъ
не полезешь. И самъ А. А. Корнетовъ, СТЕСНЯЮЩЕЙСЯ переходить
улицу по стальнымъ бляхамъ — «passage cloute» — и вопреки вся-
кимъ правиламъ о пъшеходахъ, не изъ удали, а отъ страха, шара­
хаясь и замирая, перебегающий по д!агонали между автомобилей,
ступитъ твердо, и легко пойдетъ — самъ собой — какъ по движу­
щейся подъемной лестнице въ мэтро.
Съ того памятнаго всемъ вечера, на которомъ Александръ
Александровичъ отличился своимъ чтешемъ, я его какъ-то изъ
виду упустилъ. Да и куда тамъ по гостямъ ходить! И д в л е по
горло и заботы. Эти мои предохранительный трубки — «экономш
газа», не знаю, что и придумать: одни говорятъ — «уже имеемъ»,
друпе — и разговаривать не хотятъ; что же касается моего изо-
бретешя — «слуховой портативный аппаратъ — Münchhausen­
sonor», и въ самомъ дълъ не уступающей константинопольскому уху
того самаго слуги Мюнхаузена, который, лежа на земле, отъ нечего
делать слушалъ, какъ ростетъ трава, — пропащее дело, прямо
скажу: изъ-подъ-носу украли! — а кроме того о земле подумы­
ваю — нынче все покупаютъ! — очень соблазнительно, обзаведусь
виноградникомъ около Каннъ, только бы дознаться, сколько сразу,
и какая разсрочка; денегъ у меня нетъ, но у меня «колошальный»
билетъ, и я всегда могу выиграть миллюнъ; учусь по-англ1йски
если бы я былъ женщина, я непременно бы вышелъ замужъ за
американца; и хлопочу о натурализации: другого выхода не вижу —
чуть только начнешь на свътъ выбираться — «зютъ!» — и поле-
108
твлъ къ чорту, никакого тебе нигде хода и полная беззащитность,
мудровать можетъ надъ тобой всякий и свой братъ, такой же без-
правный, первый воспользуется — за эти десять лътъ вольной
эмигрантской жизни собачье беженство опостылило, да и разве
въ названш дело — Семенъ Петровичъ Полетаевъ или de Simon! —
русскимъ я всегда останусь и всегда благодарю Бога, что родился
русскимъ, но не векъ же вечный бегать съ экономическими трубка­
ми — трубочный пласье! — и почему А. А. не натурализуется? — ему
куда проще, все-таки какъ-ни-какъ сделался писателемъ, и французы
у него есть, со-временемъ могъ бы найти себе хорошее место въ
Лиге Нащй... Вотъ тутъ-то я и вспомнилъ Корнетова: черезъ него,
думаю, надо попытать счастье!
Всъмъ известно, что къ А. А. такъ притти, безъ предупре-
ждешя, нельзя: надо условиться. Я написалъ письмо. И каково мое
было удивлеше, когда черезъ несколько дней мое письмо верну­
лось ко мне се надписью: «уехалъ, не оставивъ адреса». Я глазамъ-
не поверилъ: такъ внезапно — и куда могъ скрыться? — и какъ
это непохоже: не оставить адресъ? Музыкантъ Набоковъ, мъняя
квартиры, адресовъ не оставляетъ, и письма ищутъ его по всему
Парижу и, нигръ не находя, возвращаются и въ такомъ жалкомъ
виде — зачеркнутая, перечеркнутая, съ наклейками, какъ съ за­
платами, чтобы только показаться и, нераспечатываясь, шлеп­
нуться въ ордюръ въ соседство къ картофельной кожуре, луко-
вымъ перьямъ, батве, обглоданнымъ костямъ и спитому чаю, но
за то и слава — музыкантъ! музыканты же люди отвлеченные, а
Корнетовъ — учитель музыки, никакой музыкантъ, и такъ сжился
съ «реальностью» — съ термами квартирной платы, летнимъ и
зимнимъ временемъ, сезономъ винограда, мандариновъ, спаржи и
ягодъ, подачей и получешемъ налоговыхъ бюллетеней и сроками
уплаты, подъемовъ Сены, крушешемъ экспрессовъ, бурей въ Ла-
манше, рекламой новаго романа, срокъ жизни которому оплачен­
ные дни рекламы, выступлешями коммунистовъ, рижскимъ заго-
воромъ въ Москвъ, мЕровымъ рекордомъ «пятилътки», советскимъ
дэмпингоме, войной неизвестно съ къмъ въ Китае, возсташями въ
колошяхъ, биржевой паникой въ Америкъ, землетрясешями на
109
Формозо, очередными перелетами черезъ океанъ, изобрететями
истребительныхъ газовъ и разговорами о всеобщемъ разоруженш,
убшствами и самоубийствами и пышными похоронами мексиканска-
го или чикагскаго бандита, — такъ восчувствовалъ эту реальность
съ улицами, строющимися домами, банками, почтовыми бюро, та­
бачными и нетабачными бистро — да ему просто больно было бы
поступить по-набоковски. Ясно, недоразум-ьше.
Утро, часъ абсолютно недопустимый для пос+зщешя, это я
хорошо знаю. Я выбралъ сумерки и по кинематографическому при­
зывному звонку поднялся на 5-ый этажъ. Но сколько ни звонилъ,
а я и кашлялъ и стучалъ и скребся — прислушиваюсь, и кукушка не
кукуете, одинъ тоскливый свистъ, какъ свиститъ въ опуствлыхъ
квартирахъ. Значить, правда: увхалъ! Но какая нечеловеческая
сила могла поднять и погнала его съ насиженнаго места: я знаю,
ни на что не жаловался, ему очень нравилось место, да и
контрактъ — срокъ еще не кончился, а и кончится, можно
продлить: 3-6-9. Чудеса! Я еще постоялъ подъ дверью — да и
коврика нетъ! — и сталъ спускаться по знакомой, столько разъ
хоженной лестнице. Прошелъ мимо Заковъ — и подъ Зачьей
дверью не было коврика, значить, художникъ тоже уехалъ. На
площадке перваго этажа, гдъ беретъ свое начало лифтъ, кон-
сьержъ: «Вы къ Корнетову? — уехале!» И сколько я ни распраши-
валъ: какъ, куда и почему? •— изъ всехъ отвътовъ — консьержъ,
какъ всегда, мямлилъ — я могъ одно понять... невероятно, но это
такъ: А. А. уъхалъ, потому что ему не нравилась квартира —
«ассансеръ постоянно останавливается!» — а переехалъ онъ куда-
то — «возле Булони, у жены где-то записано!» Странно — не нра­
вилась квартира! ассансеръ! — но ведь А. А. никогда лифтоме не
пользуется, и что значитъ «возле Булони»? Больше ничего не могъ
сказать консьержъ. И я замътилъ, изе ложи консьержки пр1откры-
лась занавеска, и два вспугнутыхъ глаза жиганули меня. По при­
вычка я поспешиле к е выходу.
«Возле Булони!» — точно это таке просто! Корнетовъ не
Коста и Беллонтъ впрочемъ после всякихе премш и призовъ
отыскать знаменитыхъ летчиковъ еще мудренее, ч е м е перебива-
110
ющагося на милостыню учителя музыки Корнетова. Въ Париже
адресныхъ столовъ не полагается, тутъ и визитной карточки не
принято вывъшивать на двери — одно изъ средствъ, огражда-
ющихъ отъ ненужныхъ и нежелательныхъ посетителей, а глав-
нымъ образомъ отъ просителя — свобода и неприкосновенность!
Обращаться въ «Последшя Новости» или въ «Возрождеше» безпо-
лезно: по французскому обычаю редакщя не выдаетъ адресовъ
своихъ сотрудниковъ — тоже предусмотрительно: гаранпя отъ
приватныхъ мордобоевъ безъ свидетелей. Есть способъ: адресо­
вать письмо на редакщю: «aux bons soins...» •— одно горе, А. А.
никогда не смотритъ «Почтовый ящикъ», где печатаются фамилш
получившихъ письма, я это хорошо знаю; по примеру самого
А. А. •— его наука — я послалъ ему любовное письмо съ вызовомъ
на свидаше къ Люксембургской решетке, и о моемъ письме было
объявлено въ газетЬ, я следилъ, а онъ никакого внимашя, а между
тЬмъ по такому же письму философъ Быковъ спещально изъ Кла-
мара пр1езжалъ и лекщю пропустилъ; потомъ я заводилъ всяюе
разговоры, какъ говорится, формальнаго характера, о двухъ рус-
скихъ газетахъ, выходящихъ въ Париже, въ которыхъ все отделы
такъ совпадаютъ и въ конце после советскихъ анекдотовъ передъ
объявлешями въ каждой «Почтовый ящикъ», сразу и не разобрать,
почему назвашя у нихъ разныя? — и что же вы думаете, А. А. по
двумъ газетамъ следитъ за скандальными судебными процессами,
несколько разъ упомянулъ Устрика — «я въ роде, какъ Устрикъ»,
а «Почтовый ящикъ» никогда не смотритъ — «потому что некому
писать и не для чего». Конечно, въ KOMHccapiaTB можно,
тамъ все знаютъ, но мне всегда чего-то страшно обращаться въ
комиссар1атъ, и не понимаю, откуда этотъ страхъ, ведь такъ на
перекрестке стоитъ ажанъ — и ничего, а войдешь въ комиссар1атъ,
и никакихъ ажановъ нетъ, а начнешь говорить, и голоса своего не
узнаешь, языкъ заплетается, чувствуешь себя, точно ты жуликъ,
но какой же я жуликъ, никакого отношешя къ общественнымъ ор-
ганизащямъ, я самъ по себе, и все мои экономически трубки подъ
контролемъ... Я вспомнилъ Балдахала: Балдахалъ долженъ знать.
И действительно, Балдахалъ, бродя день-деньской по знакомымъ,
111
зналъ решительно все. И разсказъ Балдахала о переезде Корне-
това меня удивиле: оказывается, А. А. выдержалъ месячную осаду
оте консьержки и, потерявъ последнее терпеше, вынужденъ былъ
бросить обжитую квартиру и уехалъ, куда попало. Теперь все по­
нятно: дело совсемъ не въ томъ, что «квартира не нравится» и не
при чемъ «лифтъ»... но неужели изъ-за консьержки стоило пере­
езжать? — какая ерунда! Балдахалъ далъ мне адресе: и вовсе не
возле, а ве самоме Булони: «сейчасе же за лесоме, между лесоме
и церковью!».
Выбрале я вечере — после дождливыхе недель тепло, даже
черезчуре! — и поехале. Хорошо летниме вечероме проехаться
черезе весь городе. Каке пустынны улицы и застенчивы огни ка­
руселей на ярмарке у Мотпикэ, и эти прячушдеся полураздетые....
и вовсе они никуда не прячутся, а вышли по-домашнему на улицу:
ведь только вечере и подышать после дневного зноя каменнаго, и
железнаго. Дорога показалась длинной — оттого ли, что пустой
вагоне, или и вагоне устале, пить хочется. Сначала на «Н» до Сенъ-
Сюльписа, а оте Сенъ-Сюльписа на 25-ме. И автобусе и трамвай
се «терминюса» — конечной остановки — садись спокойно, бро­
саться нечего, но я подумале: забраться ве такую даль — Булонь!
ведь это только т а к е говорится: «трамваеве сколько хотите, и
автобусе бегаете!» а никто не скажете, сколько приходится ждать
на остановке, а и дождешься, не попасть •— «complet» — н е т е
местове, либо твой очередной номероке дальшй, и опять стой.
Мне повезло, и все-таки скажу, не ближнш конеце. Каке всегда,
спутале остановку и в ы л е з е двумя дальше, у церкви — но это
ничего, тепло — даже черезчуре; тротуары узковаты, чуть не ску-
вырнуле корзинку с е томатами и прошеле поде тремя кишками —
резервуары се бензиноме, очень страшно, воте-воте вспыхнешь!
А доме отыскале легко, слепой найдете, освещенъ, какъ Сарра
Бернаръ, все нумера разберешь, и правильно попалъ ве п о д ъ е з д е
— сразу чувствуешь уважеше к е жильцу, когда попадаешь въ та­
кой доме. Свлъ я въ лифтъ, беретъ мягко, проехалъ три этажа
и — застрялъ. По опыту знаю, «алармъ» не надо нажимать, зря
только тревожить, а тычьте въ кнопку выше. Я ткнулъ на четвер-

112
тый и благополучно поднялся. Вотъ и дверь, должно быть, эта...
прислушался: кукуетъ. Стало быть, туда: А. А. при переезде прежде
всего часы съ кукушкой вешаетъ и наружный градусникъ — это
всемъ известно: «и чтобы все во время и за погодой глазъ» — у
А. А. сохранились калоши, въ нихъ онъ выходите ве дождь, и
говорить, что за все вольные годы «безгражданства» ни разу не
промочилъ ногъ, а все благодаря градуснику. И опять, вы поду­
майте, какая живейшая реальность: кукушка и градусникъ — а
какъ часто А. А. хот+>лъ остановить время и мысленно его нить за-
кручивалъ въ себя, отчего кукушка постоянно отстаетъ, а градус­
никъ спасалъ его отъ гриппа. Нътъ, только «злое вл1яше со­
звездий», какъ любите повторять профессоръ математики Суши-
ловъ, принудило его бросить насиженную квартиру, переехать
чортъ-знаетъ-куда и не оставить адреса: «parti sans laisser d'ad­
resse».
Я приготовился, какъ скажу: «горю отъ нетерпъшя услы­
шать...» Но когда хозяинъ отворилъ дверь, и я очутился въ тътню-
щей гарсоньерке, я сразу поняле, какъ было плохо А. А., если онъ
попалъ сюда.
— Ни съ къмъ этого не могло случиться, только съ рус-
скимъ! — сказалъ я.
— Да она сумасшедшая! — отвътилъ А. А. какъ о чемъ-то,
всъмъ хорошо извъстномъ: такъ, должно быть, въ который разъ
разсказывая истор1ю своего переезда за «лъсъ», объяснялъ онъ
поведете консьержки, изъ-за которой все и произошло.
На воле было тепло, даже черезчуре, а А. А. ве двухъ
свитрахъ и красной вязаной безрукавке, сгорбленный загнанно
смотрелъ изъ-за книгъ — точное изображеше американской де-
прессш! — видно было, что, кроме кукушки и градусника, да вело­
сипедная шестерня на двери — «индустр!альная подкова», ее на-
шелъ А. А. въ день переъзда на мостовой у церкви — Эглизъ-До-
той, изъ вещей онъ ничего не трогалъ, только выпросталъ, не раз­
мещая: книги везде — на сдвинутыхъ полкахъ, въ ящикахъ и на
ящикахъ, на столе, на сомье, на полу, въ коридоре — ни ступить,
ни присесть.

113
 — И неужели не нашли вы лучшаго? Сколько домовъ стро­
ится... и почему въ Булонь? Такой ужасный шумъ: у васъ подъ
самыми окнами проходятъ трамваи. Вы меня слышите? B-БДЬ это
же, какъ на большой дороге.
А. А. слышалъ или не слышалъ, ничего не отвътилъ. Да и не
надо было — я это тоже понялъ, я понимаю, какъ могутъ опосты-
лить стены дома, и тогда кажется везде хорошо, только не дома,
а если еще испугался, страхъ — всемогущий волшебникъ, онъ заго-
нитъ тебя въ щель, а тебе будетъ видеться — просторно.
— Видъ у васъ чудесный! — сказалъ я, и въ самомъ деле,
видно было далеко и все деревья, — но неужто это правда: вы поки­
нули вашу чудесную квартиру изъ-за консьержки?
А. А. покрутился около забарикадированнаго стола, закрылъ
Шахматова «Синтаксисъ».
— Вы мнъ должны сказать какое-нибудь особенное наръч1е,
— сказалъ онъ, заметнее, что я смотрю на книгу, — помните, на-
реч1я сопутствуютъ глаголу, напримвръ, всласть, сразмаху... — и
повелъ меня въ кухню.
О «нареч1яхъ» я ничего не помню, молча слъдовалъ я за
хозяиномъ, перепрыгивая и спотыкаясь о книги.
Въ темной кухне я заметиле, подъ краномъ раковина мел­
кая — домъ-то, видно, только съ виду казистый. А. А. готовилъ
чай. Не отступая отъ своего обычая, онъ закуталъ чайникъ шер-
стянымъ платкомъ, выжидая каюя-то «настоятельный» минуты для
заварки. И когда эти минуты прошли и А. А. зажегъ электричество,
мне показалось: кухня — единственный уголъ квартиры по душе
А А., и не такъ шумно, и самъ А. А. не такой.
Это случилось въ одинъ прекрасный день, и не для слова
сказано, а на самомъ д е л е , прекрасный: что можетъ быть лучше
первыхъ летнихе дней не только въ Париже, а и вездъ, где после
зимы опять светите и греете солнце. Только что прошла Пасха,
зацвели каштаны на Aparo, показались первые листочки на позд-
нихъ, долго зимующихъ платанахъ; саламандра погашена и зола
выгреблена и заметена, а на зиму и самые расчетливые хозяева угля
114
не требуютъ — еще рано делать запасы, и шарбонщикъ Мосье Си-
негръ отмылся отъ угольной пыли, совсемъ какъ куаферъ, и дъти
его не боятся, и никому онъ не представляется во сне со своимъ
тяжелымъ мъшкомъ и черными маслянистыми яйцами. Балдахалъ,
ранней весной цълыми днями пропадавппй въ Жлрденъ-де-Плантъ
около оранжерей и клътокъ, наблюдая за цвътами и любуясь на
зверей, какъ звери женятся, вздергнутый и взбудораженный, съ
первой кладкой яицъ успокоился и ходилъ философомъ, бе»-
страстно глядя на влюбленныхъ, всасывающихся другъ въ друга
безъ времени и места. Самые сердитые, шипящие брюзги и кожа­
ные фырки, получили драгоценное право стать незаметными, а
обрадованный переменой глазъ видитъ только улыбки, кротость и
уступчивость даже въ самыхъ напиханныхъ и утисканныхъ мэтро
въ самые тесные нетерпимые и нетерпеливые часы — выездной,
спешащий на службу, и разъездной, возвращающий по домамъ. И
пьяная компашя изъ самыхъ невыносимыхъ — обидчивый хвас-
тунъ, оплевывающий все приставало, и дуракъ съ математическимъ
задоромъ — добродушно горланятъ песню; а вечерше огни
и весетие легюе наряды — самый громкш сезонъ въ Париже —
улица оживлена, и въ ней и черезъ нее одно чувство ко всему жи­
вому — ко всему м1ру разливается съ теплой ночью и огнями.
« У меня было именно такое чувство — расположеше къ
М
ФУ> — разсказывалъ А. А., — вотъ чего пожелаю людямъ. И не
понимаю, откуда это приходить на человека, не могу объяснить
себе, какъ возможно, все видя, и мало того, все чувствуя, держать
въ своемъ сердце расположеше ко всему... или это все, такое вся­
кое, есть действительно одно где-то таме передъ сердцемъ всего?
Съ кемъ ссорился — помирюсь; если могу помочь — на все готовь.
И дъла не тормошили: налоговый бюллетень во-время поданъ, а
налоговыхъ листовъ еще не прислали, обмънена картдидантитэ, къ
терму собраны деньги за квартиру, и на воле и въ комнатахъ
тепло, раскрыты окна и ничего не болитъ и никто не м-вшаетъ, жду
новый полный переводъ Донъ-Кихота, только что вышелъ въ
Москве...».
М1ръ А. А. — книга. С о б ь т я жизни — хроника — для него,
115
какъ улица, куда онъ выходить всякий день и не можетъ не выхо­
дить. Призраки его мысли и призраки чужой мысли, его собствен­
ная мысль и мысли о мысляхъ, чувства, слова и мелод1я безъ
словъ и мысли — это то, что всегда окружаетъ его, движется съ
нимъ въ живой жизни. А эта живая жизнь можетъ окрикомъ и ко-
лесомъ распугнуть всъ призраки, заставить какъ проснуться и по­
смотреть въ глаза — и каше ж е с т о т е ! И тогда А. А. особенно плохо
приходится: трудно ему сообразиться, какъ быть и что делать въ
этой обнаженной жестокой живой жизни съ расчетомъ, находчи­
востью и ладомъ: гдъ лаской, а гдв въ зубы.
Такъ случилось въ это прекрасное утро...
Накануне А. А. легъ поздно: читалъ жит1е Филиппа Ирап-
скаго, написанное монахомъ Спасо-Каменнаго монастыря на Кубен-
скомъ озере Германомъ, вступительная статья Ключевскаго, — о
безпризорномъ XIV въка или по церковно-славянски о «безпр1ят-
номъ», отъ глагола «пр1ять»; въ голодъ умерли родители Филиппа,
въ Mip% беофила, и пошелъ онъ бродить по свъту и поселился въ
Вологде въ Корнил1евомъ монастыре, но и тамъ не долго пробылъ,
кто ступилъ, нельзя остановиться, пошелъ дальше — чтобы быть
«единому единственно», и такъ дошелъ до Белозерской Андоги и
поселился, наконецъ, на Ирапъ въ Кросноборской пустыни. И что
удивительно, шелъ онъ по голосу — пророки слышали гласъ Гос­
подень, слышалъ Гоголь окликающей голосъ Вел1ара, а его позвала
Богородица и отъ ея голоса земля расцвъла огнями, и этотъ свътъ
быль ему дорогой въ его странномъ пути къ «единому единствен­
ному»...
Рано утромъ въ самый забвенный сонь звонокъ: такъ рано
звонить только почтальоне — деньги или заказное письмо, или
шалое «pneu» несообразительная или отъ усерд1я брошенное на
ночь, но это была не пневматичка и не деньги, а консьержка: па-
кетъ. Сквозь сонъ А. А. почувствовалъ, что консьержка недо­
вольна: книгу ей передали вчера въ 11 часовъ.
«Onze heures du soir?» — переспросилъ A. A.
Консьержка, спускаясь, что-то ответила, не разобрать.
Книга оказалась отъ Балдахала: давно жданный Донъ-Ки-
116
хотъ. И ведь только одинъ Балдахалъ могъ въ 11 часовъ вечера
разбудить консьержку и, наверное, ничего ей не далъ. И самъ А. А.,
принявъ книгу, ничего консьержке не далъ: со сна не спохватился,
да и не о томъ было подумать: не могъ поверить въ «onze heures
du soir» — такой поздшй часъ, 11 часовъ. И пенялъ себе и пенялъ
Балдахалу: въдь могъ бы подняться и передать въ руки, а не бу­
дить человека! Но за кофеемъ А. А. позабылъ и о консьержке и о
Балдахале, онъ думалъ о судьбе Донъ-Кихота съ его пламеннымъ
мечомъ Амадиса и золотымъ шлемомъ Мамбрина.
«Течете созвездШ навлекаетъ на насъ б е д е т я , которыя
небеса съ яростью и бешенствомъ низвергаютъ на насъ, и тогда
никакая земная сила не можетъ ихъ остановить и никаюя ухищре-
HÍH — отбросить!»
Сразу видна искусная рука профессора математики Суши-
лова и кельтолога Смирнова: переводъ съ испанскаго. После сво­
его вечера А. А. ежедневно упражнялся въ чтенш для развтчя голо-
совыхъ связокъ и для чистоты произношешя, чтобы выходило
громко, выразительно и отчетливо безъ слива словъ и выпада
буквъ. Отложивъ книгу до вечера — вслухъ читать Донъ-Кихота
будетъ одно удовольств1е! — А. А. сталъ собираться, какъ всякое
утро собирался, чтобы выйти на волю — въ волю этой живой
жизни, передъ которой имелъ такой неописуемый страхъ: точно
отсчиталъ онъ 2 франка 55 сантимовъ — на папиросы и спички,
чтобы не дожидаться сдачи и не обсчитали, всегда могло выйти
недоразумеше — въ бистро всегда народъ —а такъ спокойно:
2 ф. 55 с.
За полтора года А. А. осмотрелся, и теперь ему совсемъ не
надо перебегать на Гобелэнъ, ни къ «Циферблату», ни къ «Шка­
лику»: на углу Aparo оказалось бистро съ табакомъ: всякое утро
безо всякаго надрыва — шараханья и выжиданья спокойно шелъ
онъ за папиросами и спичками, держа въ руке 2 ф. 55 с. Спускаясь
по лестнице, чувствовалъ онъ чудесное тепло перваго летняго дня,
и ему было легко безъ шерстяныхъ зимнихъ шкурокъ, а свободно
и благорасположение — Амадисъ Галльскш, победивши волшеб­
ника Аркалая!
117
 Выйдя на площадку, где лифтъ беретъ свое начало, А. А. по
обыкновенш наметился посмотреть, н е т е ли объявлешя: вывеши­
валось о приходе газоваго и электрическаго счетчикове.
«И тутъ вотъ она на меня набросилась. Я видвлъ только сжа­
тые кулаки и глаза, готовые оловомъ выплюнуться — такое было
у нея изступлеше. Но что она кричала, будь то и по-русски, ничего
бы не понялъ. Ужъ очень она неожиданно и ни на какую стать
быстро. «Медленнее говорите, ничего не понимаю». А она свое, она
кричитъ, будто когда она подала мне книгу, я сказале: «зютъ». .—
«Зюте!»—повторяю я,—но что такое «зютъ», я этого не говорилъ!»
И прошу: «напишите мне это слово, я его въ первый разъ слышу.»
— «Vous êtes menteur! vous êtes menteur!» — и ужъ не кричитъ, а
взвизгиваетъ и такимъ взвизгомъ, что будь у нея подъ руками
ключъ или совокъ или еще что, долбанула бы».
А. А. кое-какъ вышелъ. Онъ очень хорошо помнить, что
единственное, что онъ спросилъ консьержку, взявъ Донъ-Кихота, —
«onze heures du soir?» — («въ одиннадцать вечера?») и какъ
изъ этихъ словъ вышло «zut» — непостижимо, и что значить это
«зютъ»?
А. А. прошелъ газетчицу — не купилъ газету, но папиросы и
спички купилъ — 2 ф. 55 с. А. А. не вернулся домой, а повернулъ къ
соседу: надо было прежде всего выяснить, что такое «зютъ», и что
делать, чтобы оградить себя отъ подобныхъ неожиданныхъ на-
падешй?
Соседа Дора, или какъ называлъ его А. А., подтрунивая надъ
французской клюквой русскихъ романовъ по французски, Mon­
sieur Escalier de service не было дома. А былъ его племянникъ,
молодой ученый, кончилъ Школу Восточныхъ языковъ — Ecole de
langues orientales, теперь въ Школе письменъ — Ecole des chartes,
читаль и говорилъ по русски. А. А. разсказалъ ему всю исторпо съ
нападешемъ и с ъ таинственнымъ «зютъ», смыслъ котораго не могъ
понять.
«Съ консьержками всегда такъ, — сказалъ ученый, — жало-
118
ваться жерану не имъетъ смысла: они въ соглашенш. Оставьте это
дело и не обращайте внимашя».
«Я прожиле весь героически перюдъ русской революцш въ
Петербурге, — сказалъ А. А., — а ничего подобнаго со мной не
случалось, никто на меня не набрасывался и такъ, здорово-живешь,
не кричалъ».
«Да это похуже будете, — сказалъ ученый, — и нигде на них ь
управы не найти. Это дело оставьте. А слово «зюте»... воте при­
м е р ь изъ Пруста: «Et voyant sur l'eau et â la face du mur u n pâle
sourire répondre au sourire du ciel, je m'écriai dans mon enthousi­
asme en brandissant mon parapluie refermé: «Zut, zut, zut zut...»
Я затрудняюсь перевести, только ничего особеннаго, въ родв
«оставьте меня въ покое».
А. А. и самъ думалъ: обратиться къ жерану, хуже еще кабы
не сделать — пожалуешься, и возможно, что этотъ управляющШ-
жеранъ — сдълаетъ консьержке внушеше, а только оте этого вну-
шешя добра не жди, она на тебе выместить, найдете чемъ извести.
А. А. пошелъ на Распай къ Пътушкову. Къ Пътушкову онъ
обращался во всъ горестныя минуты житейскихъ неудачъ.
«Надо заявить къ комиссар1атъ, — сказалъ Пътушковъ, —
у насъ еще до войны былъ такой случай, я пошелъ въ комисса-
piaTb и сказалъ, что обращусь къ консулу. Комиссаръ вызвалъ
консьержку и такъ ее отшлифовалъ, шелковая стала».
«Но ведь это до войны, — сказалъ А. А., — теперь какой же
консулъ: ведь мы вольные».
«Все равно, заявите въ комиссар1атъ, ее тамъ отшлифу-
юте, шелковая станетъ. А у насъ, слава Богу, тихо».
А. А. чувствовалъ, что ходить въ KOMnccapiarb не следуетъ:
въ KOMHccapiaTe консьержку лучше знаютъ, а что такое для нихъ
Корнетовъ, если онъ ни къ какому консулу не можетъ обратиться?
И если даже вызовутъ консьержку, какая гаранпя, что обратится
въ шелковую? Народъ мстительный, житья не будетъ.
А. А. пошелъ къ африканскому доктору.
«А меня все консьержки боятся, — сказалъ докторъ, — по­
пробовала бы она у меня пикнуть, я такъ на нее накричу, живо
119
хвостъ подожметъ. У насъ въ д о м е — ведьма, а передо мной по
струнке ходите. Надо на нее хорошенько накричать».
Но что поделаешь, если А. А. кричать не можетъ, и виде у
него — какой же это африканскш задоре? а если еще во всехъ
своихе зимнихъ шерстяныхъ шкуркахе, его и не видно совсемъ.
Да и не всегда крикомъ возьмешь: если человеку послышался «zut»
в е «onze heures du soir», туте что-то неладно, а какъ кричала! —
нормальный человеке такъ не закричите.
«Такъ надо заявить в е «Здравоохранеше», — сказалъ док­
торе, — но, чтобы ее удалили, надо обязательно, чтобы она сде­
лала что-нибудь исключительное, ну, убила бы кого-нибудь изе
жильцове. А одине ея крике — это не основаше».
А. А. пошелъ къ Птицыну. Птицынъ, какъ экономистъ,
долженъ быль понимать въ такихъ двлахъ, потому что основа
всякихъ д в л ъ была и будете — «хлебе».
Птицынъ прямо сказалъ:
«У насъ, слава Богу, все хорошо. Все дъло въ деньгахъ. Вы
мало ей даете».
«Я всегда даю,» — сказалъ А. А.
«Стало быть, кто-то изъ жильцовъ больше даетъ. Попро­
буйте дать ей сейчасъ же и вы увидите, все успокоится».
«Но она тогда еще больше кричать станетъ, чтобы еще
больше получить...».
«Не обращайте внимашя».
Если бы можно было не обращать внимашя! И есть таюе,
кто могутъ, но А. А. слишкомъ обнаженный — его и кукушка,
кукуя часы, пугаетъ и на звонки онъ вздрагиваетъ глубокой до
стона дрожью.
А. А. пошелъ къ Пытко-Пытковскому. Пытко-Пытковскаго
не засталъ и оставилъ записку. Надо было возвращаться. И по
дороге опять зашелъ къ соседу: все-таки французе, больше всехе
скажете. Теперь племянника не было, ушеле ве Библютеку, а былъ
дядя — самъ Дора.
Въ Парижъ пргвхалъ итальянсюй поэте, — такихъ поэтовъ
120
да еще итальянскихъ не мало на бъломъ свете. Но итальянский
поэтъ npi-Бхале изъ Рима въ Парижъ, а Парижъ любитъ ино­
странную знаменитость. Итальянца напичкали французскими аван­
сами подъ стихи и книги — старались и самыя изысканный «рэвю»
и самыя солидныя издательства. Бедняге на его счастливой ро­
дине такого и не снилось! Дора, говоривший по итальянски, сопро-
вождале итальянца по редакщямъ. А сегодня се утра ездиле по
магазинаме: наряжалъ гостя — надо было все переменить отъ
воротничка до ботинокъ. И наряженнаго завезъ къ литературной
«princesse» завтракать, а самъ домой — передышка. На кухне на
медленномъ огне тушилась говядина съ лукомъ и пахло подго-
релымъ.
Дора слушалъ А. А. очень внимательно.
«Такъ вы собираетесь переезжать?» — сказалъ Дора.
А. А. въ первый разъ объ этомъ подумалъ: хорошо гово­
рить — «переезжать!»
«нетъ, мне еще 1Уггода до окончашя контракта».
«Такъ, можетъ быть, передали бы квартиру?».
А. А. въ голову не приходило: передавать квартиру.
«Я попробую».
«Да, это будетъ всего лучше, переезжайте. Быть не въ
ладахъ съ консьержкой, это не жизнь».
Совсемъ растерянный подходилъ А. А. къ дому. Изъ всего,
что ему советовали, онъ понялъ, что советчики разсуждали не
такъ, какъ если бы они находились на месте А. А., а такъ, какъ
оно было бы въ «идеальномъ» обществе и А. А. былъ бы похожъ
на человека, а этотъ припевъ — невольный подголосокъ «слава
Богу», въ немъ слышалось съ искренней жалостью и затаенное
злорадство — «слава Богу не насъ или не съ нами!» — замеченное
Достоевскимъ въ свидвтеляхъ несчастнаго случая. И только одинъ
Дора, предвкушая въ подгореломъ кокотв тотъ княжескШ зав-
тракъ, за которымъ, стесняясь, сидвлъ наряженный итальянецъ,
сказалъ жестокую правду. Чемъ ближе подходилъ А. А. къ дому,
ТЕМЬ сильнее овладевала имъ одна единственная мысль: войти
незаметно. И когда, благополучно войдя, на лестнице онъ никого
121
 не встр-Бтиль, очень обрадовался, но спохватился, что не навсегда
же онъ входить въ свою квартиру и завтра опять надо — будь
черная лестница (escalier de service), другой входъ, еще можно
было бы какъ-нибудь... и онъ затихъ. Благословенна тишина въ
поляхъ, хороша она и когда музыку слушаешь — пауза, но на
душе у человека какъ часто наступаетъ тишина не мира, а тишина
безсил1я и безвыходности.
А. А. взялъ Ларусъ и отыскалъ слово «зютъ»: «зютъ» озна­
чало le mépris (досаду), le dépit (презръше) и l'indifférence (все-
равно) — это стало быть въ роде русскаго «цицъ!». А въ\дь пер­
вое, что онъ подумалъ, когда изъ крика вырвалось это «зютъ»,
что это «Nord-sud» (норъ-сюдъ) — мэтро, и мысленно пробъжалъ
онъ тогда отъ Портъ-де-Версай къ Портъ-де-ля-Шапель и отъ
Портъ-Майо къ Портъ-де-Венсенъ — конечнымъ станщямъ
Норъ-сюдъ. Теперь онъ «зютъ» съ «сюдъ» не спутаетъ, и бегать
никуда не нужно. Но отъ этого не легче. Со многимъ можно поми­
риться, но чтобы нельзя было спокойно войти въ домъ, имея
свой собственный ключъ въ кармане, это невозможно.
Въ сумерки пришелъ Балдахалъ. Въ прошломъ году у Бал-
дахала отпадала голова: проснется, утромъ, а она у него на ни­
точке; за зиму голова приросла — африканстй докторъ приро-
стилъ внушешемъ и укрепилъ маринолемъ, по сладости превы-
шающемъ все, что есть въ м1ре самаго приторнаго, но съ какой-то
способностью возбуждать къ двторождешю; теперь Балдахалъ
чувствовалъ, что по утрамъ у него где-то въ пищеводе встаетъ
металличесюй стержень и подпираетъ горло, острый, какъ шило;
въ течете дня шило медленно спускается и потихоньку выходить
само-собой — мучительное состоите, отъ котораго единственное
средство — валерьяновыя капли. А. А. напустился на Балдахала и
за то, что Донъ-Кихота передалъ консьержке въ 11 часовъ вечера,
а не поднялся передать въ руки, и за то, что, передавъ, не далъ ей
на чай. Балдахалъ подъ напускомъ А. А. вдругъ почувствовалъ
себя свободнымъ отъ шила и сталъ оправдываться. И вовсе не въ
122
П — «onze heures du soir», a въ 9 часовъ вечера, когда еще не
ложилась консьержка, принесъ онъ Донъ-Кихота, а не поднялся
онъ передать въ руки изъ боязни засидеться — у Балдахала было
такое: придетъ на минутку, а сядетъ и сидитъ, не можетъ уйти.
Балдахалъ винился, что действительно на чай не далъ. И очень
сожалелъ, что изъ-за него все такъ вышло. Не задерживаясь, вы-
нулъ онъ 5 франковъ — для Балдахала 5 франковъ деньги! — и
пошелъ объясняться, т. е. дать консьержке за вчерашнее безпокой-
ство эти 5 франковъ.
Дверь не закрыта — тепло на воле. И съ 5-го этажа А. А.
слушалъ — знакомый утреннш крикъ съ визгомъ, разносясь по
лестнице, царапалъ стены. Балдахалъ вернулся взволнованный:
5 франковъ не подействовали; его изругала консьержка и выгнала,
а главное, случившШся при этомъ свидетель отказался.
Было такъ: Балдахалъ, положивъ на столъ передъ кон­
сьержкой 5 франковъ «за вчерашнее безпокойство», сказалъ, что
это его вина, а Корнетовъ не причемъ; консьержка, посмотревъ на
5 франковъ, уже неспокойно сказала, что когда она передала па-
кетъ Корнетову, Корнетовъ сказалъ ей «зютъ» и извиняться передъ
нимъ за 5 франковъ она не будетъ — «потому что я на своей
земле, а вы отправляйтесь въ вашу страну»; а когда Балдахалъ
сказалъ, что Корнетовъ не могъ этого слова произнести — «зютъ»:
Корнетовъ это «зютъ» услыхалъ въ первый разъ отъ нея же, и
эти 5 франковъ не за извинеше, а за «вчерашнее безпокойство»
отъ него, а не отъ Корнетова, она вдругъ поднялась и закричала,
что Корнетовъ «menteur», а она не раба и, крича «menteur», ужъ
неизвестно кого имела въ виду: то ли Корнетова, то ли самого
Балдахала, который обманываетъ ее, «обманщикъ», выгораживая
Корнетова; у Балдахала где-то въ пищеводе всталъ его металли-
ческш стержень и шило кололо горло: пресекающимся голосомъ
Балдахалъ сказалъ, что будетъ жаловаться въ комиссар1атъ — а
на это съ крикомъ царапнулъ угрожающей визгъ — «я не воров­
ка!» И подъ — «allez vous en!» Балдахалъ вышелъ вонъ. На пло­
щадке у лифта стоялъ грекъ, у котораго безчисленное количество
греческихъ детей, и Балдахалъ, неожиданно очутившись за
123
 дверью, обратился къ греку: «слышали ли вы?». И, съ Балдахаломъ
влезая въ лифтъ, грекъ сказалъ, что все слышалъ. «Вы не откаже­
тесь быть свидьтелемъ?» — «Нътъ, пожалуйста, — сказалъ грекъ,
— оставьте меня: у меня много было съ ней непрЕятностей, она
сумасшедшая». Вставили въ пищеводе у Балдахала металлически
стержень не опускался, и шиломъ колола не консьержка, не 5
франковъ, такъ и оставппеся у нея на столе, кололъ отказавплйся
свидетельствовать грекъ.
Какъ бы въ другое время хорошо было за чаемъ читать
Донъ-Кихота. А. А. такъ и предполагалъ. Но какой ужъ тамъ
Донъ-Кихотъ! И за что? Балдахалъ передалъ книгу, когда еще
можно, «безъ безпокойства» въ 9 часовъ, и вотъ далъ 5 фран­
ковъ — за передачу книги довольно было бы и десяти су! А. А.
принявъ по утру книгу, переспросилъ, чтобы увериться, не по­
слышалось ли ему — такой поздшй часъ: «onze heures du soir» —
1 1 часовъ? a это его «onze heures du soir»» послышалось презри-
тельнымъ «цицъ» — «zut» (зютъ).
Или правда —- — «течете созвездш навлекаете на насе
бвдств1я, который небеса съ яростью и бъшенетвомъ низвергаютъ
на насъ, и тогда никакая земная сила не можетъ ихъ остановить и
н и к а т я ухищрешя — отбросить!».
Когда зажгли электричество, явился Пытко-Пытковскш. Ка­
кой чудесный вечеръ, какъ тъсно въ комнатахъ и тянетъ на волю,
но А. А. весь вечеръ разсказывалъ исторно съ •консьержкой:
«зютъ». Пытко-Пытковскш синдикалистъ, все житейсюя матерь-
яльныя противореч1я передъ его глазами откровенны, какъ ку­
пальщики на пляже, г д е проверяется ажанами пристойность ко­
стюма, и знаетъ онъ А. А., его матерьяльное положеше и его
потерянность въ практическихъ делахъ; Пытко-Пытковсюй не со-
ветовалъ связываться съ комиссарЕатомъ, онъ самъ объяснится съ
консьержкой и уладитъ миромъ; а если ничего не выйдетъ, попы­
тается увидеть жерана; а на всякш случай советуетъ, не отклады­
вая — «посмотрите квартиру въ нашемъ доме, есть несколько сво-
бодныхъ». И этимъ «на случай» подтвердилъ внимательное жесто­
кое слово премудраго соседа, который, проводивъ на вокзалъ
124
осчастливленная итальянская поэта, кроме авансовъ получив­
ш а я еще тысячу франковъ на подарки детямъ, вернувшись до­
мой, вздохнулъ свободно — две итальянооя недели отбили его
отъ работы, но никакъ не передвинули срока — свлъ за безконеч-
ный переводъ съ н е м е ц к а я «mille deux cents pages» — 1 2 0 0 стра-
ницъ, томъ.
А. А. ждалъ отъ людей только всего х о р о ш а я и даже тамъ
и тогда, когда нечего было ждать, и не удивлялся, если вместо
хорошаго выходило не то что дурное, а просто ничего х о р о ш а я .
А. А. ждалъ, что Пытко-Пытковсюй сдвлаетъ что-то такое и при-
томъ безъ в с я к а я комиссар1ата, безъ жерана, безъ крика и безъ
денегъ, и все пойдетъ по старому — книжный мысленный м1ръ его
и изощренно-мысле-чувство-словное BoenpiHTie Mipa съ мелод1ей
безъ мысли и словъ — чистой музыки — вся эта стих1я призра-
ковъ звучащихъ и движущихся, то охватывающая безпричинной
радостью, то погружающая въ глубокую тоску, — вернется къ
нему, какъ хлебъ къ оголодалому и, по эффекту насыщешя, все
забудется, и изводящая мысль, выскаливающая «зютъ», переста-
нетъ будить его безъ времени. А успокоился А. А. на мысли, что
надо ничего не бояться и быть ко всему готовымъ — необыкно­
венно увлекательная мысль, съ которой, по опыту зналъ А. А.,
кляча рысакомъ бываетъ. Крепко держа въ голове эту сверхъесте­
ственную мысль, повторяя — «не бояться и быть готову» и стара­
ясь быть совсемъ незаметнымъ, А. А. на следующее утро про-
двлалъ мучительный путь съ 5 этажа къ выходной двери и обрат­
но къ себе на 5 этажъ, но избежать не удалось: какимъ-то испод-
нимъ ненавистнымъ чутьемъ консьержка разслышала его неслыш­
ные шаги и выскочила изъ своей ложи — А. А., не глядя, чувство-
валъ, какое злое олово выплевывалось изъ ея глазъ.
Гоголь, для к о т о р а я нашъ видимый м1ръ съ палящей
тоскою и жаркой печалью, скучный въ однообразш и разнообраз­
ный — розовый подъ чарымъ глазомъ, и чаровной въ вызмеива-
ющейся вШной страсти подглубинной глуби, эта везде и всехъ
обольщающая и обманывающая гиблая морока со своимъ смер-
125

тельнымъ оскаломъ, въчно смеющейся и въ голубой лунной жути
и въ красной солнечной гульлъ; Гоголь, для котораго въ этой не­
избывной мороке, застилающей глаза пеленой, испещренной и
разсвеченной застывшими звуками «упоительныхъ» Цветове чер­
ной украинской земли Малороссш, — единственный проводникъ изъ
единственно реальнаго Mipa, не съ неба, где столько же дряни,
какъ и на земле, а оттуда изъ подглубинной надъ-глуби — звукъ
— окликающдй в ъ тишине безоблачнаго дня голосъ; Гоголь, кото­
рому открылся этотъ полдневный таинственный голосъ, самъ своей
волей пустилъ гулять въ этотъ м^ръ навождешй двухсложное «гу-сакъ»
— слово, разделяющее неделимое «друге», думалъ ли онъ когда,
что Парижъ — «это вечное, волнующееся жерло, водомете, мечу­
щий искры новостей, просвещения, модъ, изысканнаго вкуса...
великая выставка всего, что производить мастерство, художество
и всякёй талантъ, скрытый въ невиданныхъ углахъ Европы, тре­
пете и мечта двадцатилетняго юноши, размене и ярмарка Евро­
пы» — его Париже станетъ свидетелемъ и местоме явлешя не­
о б ы ч а й н а я и самаго несообразнаго для трезваго неумствующаго
ума: односложное, каке «цицъ», пустяковое зубное «зють», ни­
когда не произносимое человекоме и никогда име не слышанное,
вдругъ прозвучите в е таке мало имеющеме се «зють — «onze
heures du soir» и, какъ камушекъ, брошенный оттуда, воспламе­
нить лютейшую ненависть у «ослышавшагося» и отчаянный
страхъ у того, кто «не дослышаве» переспросилъ: «въ 1 1
вечера?». И такимъ «недослышавшимъ» былъ не адъюктъ-
профессоръ (съ учеными все можетъ статься), не писатель, обу­
реваемый гордой мечтой и носящей въ себъ высокое призваше
«сдълать что-нибудь для общаго добра на государственной служ-
бъ» (государственному мужу — самъ Богъ велълъ), а учитель
музыки, никакой музыкантъ, реальнБйшш въ этой призрачной
реальности локатеръ «cinquième à droite»
«Николай Васильевичъ, вашъ покорный слуга!»
126
На улице А. А. только «китаеце», которому ничего не
делается — такое было однажды у собравшихся около автомо­
биля, и з е п о д е котораго поднялся А. А., каке ни въ чемъ не бы­
вало, но кто же онъ теперь у себя, въ своей комнате поде гла-
з о м е книге, географическихъ карть и неугомонной кукушки —
часы идутъ-идутъ-и-идутъ, и будутъ итти, ни на минуту не пере-
стануть, когда и последнее отнимется у человека, самое главное
— голосе («Зряще мя безгласна...»)?
А. А. д о е д а л е остатки своихъ запасовъ — рисе, макароны,
топюку, а вместо хлеба «конурку» — ломанное печенье и чер­
ствые, а больше окаменелые куски «Петровская времени», соби-
равцпеся изо-дня-ве день в е жестяныя коробки изе-подъ анппй-
скаго и голландскаго печенья, а за чаемъ — блестящее кристаллы
«слонимовскаго» тростниковая сахара, присылаемаго Маркомъ Сло-
нимомъ изъ Праги, хотя, скажу, самъ Маркъ Львовичъ тутъ ни
сномъ, ни духомъ и, какъ всъмъ известно, употребляетъ простой
матовый свекловичный; а курилъ окурочный табакъ, вытряхи­
ваемый всяюй день изъ окурковъ безъ пепла «на случай» —
этимъ прокуреннымъ табакомъ угощалъ А. А. довърчивыхъ ку-
рильщиковъ, нахваливая, какъ самый настоящей турецюй, присы­
лаемый ему изъ Любляне словенскимъ поэтомъ Миркой Претна-
ромъ, и все курили безъ сомнъшя, какъ турещай — Миркинъ;
Миркинъ табакъ, залежавппйся, оказался злой и какой-то прелый,
но куда у ж е разбирать, хорошо, что за папиросами не надо. Если
бы можно было не выходить и з е дому!
А. А. б ы л е увЪренъ, что писемъ ему больше не будетъ —
такъ всегда бываетъ съ локатерами, провинившимися передъ
консьержкой. И действительно, его больше не безпокоили. И вотъ
совсеме нсжиданно, а передалъ письмо консьержъ. По почерку
А. А. сразу догадался: Пытко-Пытковскгё.
Пытко-Лытковскш, не имея времени передать на словахъ
о своей дипломатической миссш, но о б е щ а я зайти на дняхъ, ре-
шиле подробно описать, каке б ы л е онъ съ профессоромъ мате­
матики Сушиловымъ у консьержки, и какихъ благопр1ятныхъ ре-
зультатовъ они достигли. Въ письме дано было всестороннее и
исчерпывающее обследоваше консьержки, но ни слова не было,
127
почему же все-таки A. A. «menteur», и въ чемъ его «mensonge» —
когда и въ чемъ онъ обманывалъ или обманываетъ, лгалъ или
лжетъ?

Консьержка, по словамъ Пытко-Пытковскаго, женщина нерв­

ная, живетъ между парализованной теткой и дурковатымъ без-
словеснымъ мужемъ, единственный ихъ сынъ полоумный нахо­
дится въ больнице для душевно-больныхъ. Въ Париже съ повы-
шешемъ температуры повышается революционный темпераментъ,
а она прйнадлежитъ именно къ тъмъ историческимъ парижскимъ
женщинамъ, которыя свирепствовали и въ великую и во все ре­
волюции. Болезненная обидчивость, свойственная французскимъ
мелкимъ буржуа, у ней усугубляется сознашемъ, что она не хуже
другихъ и могла бы не быть консьержкой, а хозяйкой «bonneterie»
— галантерейной лавки, но она не жалуется на свое положете, на-
оборотъ, считаетъ себя достойной всякаго одолжешя за свои
«mérites» — заслуги, потому что она «честная труженица» и не
стыдится своего звашя, которое можетъ казаться «некоторымъ»
унизительнымъ и не заслуживающимъ ни «мерси», ни «бонжуръ»,
что, она, наконецъ, «бедная работница», а Корнетовъ «буржуй»,
который встаетъ въ 10 часовъ утра.
«И вотъ чего мы достигли, — писалъ Пытко-Пытковсюй, —
консьержка будетъ делать свой «service» — «c'est tout et pas plus»
— и больше ничего, но никто не будетъ ни за 5 франковъ, ни за
миллюнъ требовать отъ нея «acte de soumission» — извиняться;
военныя двйств1я на лестнице будутъ прекращены, и что желатель­
но говорить ей «бонжуръ», по-возможности сопровождая его
улыбкой».
Пытко-Пытковскому казалось дело исчерпаннымъ. Правда,
преданный забвешю «зютъ» остается не магическимъ камушкомъ
оттуда—изъ «подглубинной над-глуби», а словомъ, сказаннымъ Кор-
нетовымъ. И какая гарашч'я, что и его «бонжуръ» не вызоветъ како­
го-нибудь метеорнаго п а д е т я более пламеннаго, чемъ «зютъ»? —
А. А. всвхъ французскихъ словъ еще не знаетъ и не можетъ пред­
ставить себе, какое сочеташе произойдетъ изъ « b-o-n-j-o-u-r »,

128
а улыбаться т а к ъ онъ не ум-ветъ: въ Россш, слава Богу, этому
искусству не обучали и, дай Богь, обучать не будутъ.
Улыбка! — озаряющая и жалостная (улыбка Ростовой и
улыбка Масловой) — этотъ свътъ того тайнаго голоса оттуда...
сквозь смертельно оскаленную Гоголевскую мороку — и лгать въ
глаза подменой этого величайшаго дара — «света устъ»...
Между тъмъ африкансюй докторъ, улучивъ свободную мину­
ту, нагрянулъ къ А. А. въ самомъ благодушномъ расположена:
жара стояла тропическая, вызывая неизгладимыя воспоминашя —
кто побывалъ въ Африке, тотъ навсегда отравленъ! — ни о какой
исторш съ консьержкой не было и памяти. Чтобы зря не поды­
маться, африкансюй докторъ ръшилъ справиться у консьержки:
дома ли Корнетовъ? И нарвался: консьержка задрала. Докторъ
отгрызнулся. Слово за слово, и пошло — и все африканское благо-
дупле кончилось. И крикъ на лъстницъ стоялъ куда громче, чъмъ
при объяснении Балдахала, вооруженнаго 5-ью франками «за вче­
рашнее безпокойство» — кричали слышно и черезъ затворенный
двери. Балдахалъ никогда не кричитъ — таково ужъ его анатоми­
ческое строеше, африкансюй же докторъ привыкъ командовать
въ экватор1альной пустыне, и въ мирной жизни приходится пре­
дупреждать: «Владимиръ Николаевичъ, говорите потише!» — а
ужъ вгорячахъ онъ громче «громоотводной тучи». (Опредвле-
ше, заимствованное изъ приветственной юбилейной речи афри­
канскому доктору небезызвестнаго поэта Ивана Козлока). Ну и
консьержка не уступить. Кричали въ разъ и въ голосъ.
«Я вамъ отдълалъ ее такъ, никогда не забудетъ!».
Африкансюй докторъ чувствовалъ себя гордымъ, а смо-
треле, какъ самъ экватор1альный черный король, имъюплй власть
надъ людьми и зверями, ухо котораго отверсто — все слышитъ и
понимаетъ: «и голосъ птицъ и человъка и безгласныхъ рыбъ».
Съ этого дня еще тъснъе сделалась лестница, и потянулись
безконечныя ступеньки. При встрече съ А. А., а встречи были не­
минуемы, консьержка выскакивала съ пылающими глазами и хло­
пала дверью; подъ этотъ угрожакцщй стуке А. А. выходилъ изъ

129
 «А разрешение на вывозъ у васъ есть?» — спросилъ Козлокъ.
«Какое разр+эшеше?»
«Отъ жерана. Иначе васъ консьержка не выпустить».
Конечно, разръшеше получить отъ жерана ничего не стоить:
надо только внести термъ, а пятнадцатое число не за горами, и само
собой платить и слъдукнще термы до окончатя контракта, т. е.,
полтора года.
«А если попробовать безъ разръшешя?» — спросилъ Бал-
дахалъ.
«Революцюннымъ порядкомъ», — поправилъ Пугавкинъ.
«Да пробовать нечего, консьержка все равно не выпустить,
составять протоколъ, на въки-въчные не выберетесь.... впрочемъ,
попробуйте заявить консьержке, что переезжаете на дачу».
« »
Тогда А. А. р-вшилъ все бросить: и столы и стулья и сомье —
всю свою жалкую обстановку, за которую выплачивалъ годъ. И
пусть пропадетъ его залогъ за квартиру, лишь бы самому уйти,
захвативъ самое драгоценное изъ книгъ. Если онъ сумелъ въ 21-мъ
году уйти, несмотря на все, каюя только есть загорождешя, отъ
консьержки-то онъ уйдетъ.
И тутъ ему помогъ этотъ самый Пугавкинъ.
Пугавкинъ оказался действительно не простой, а философъ
«уже затмившш Канта»: закалъ военного коммунизма, онъ былъ на
все руки — во всякой хозяйственной работе мастеръ: и плотникъ
и столяръ и слесарь и по водопроводной части («только не гово­
рите, что я все могу, — сказалъ онъ А. А., — а то подумаютъ, что я
жуликъ!»); но, кроме того, для развлечешя онъ могъ проделывать
самые головоломныя флитъ-флаки, отчасти въ хозяйственныхъ же
интересахъ: такъ онъ могъ проглотить съ вечера нечищенную,
только вымытую картошку, штуки три, а на утро выглотнеть — и
она изъ него чистенькая, хоть на сковородку; еще могъ онъ, не
морщась, прокалывать себе руку аяглшской булавкой, а потомъ
вынетъ и безъ всякаго юда только подуетъ, и какъ не было, а
хотите, можетъ внизъ головой на рукахъ подняться на 5 этажъ и не
просто, а подъ комсомольскую частушку; жадный до книги и упря-
136
мый — пока не кончить всю, не сойдетъ съ места, онъ въ вечеръ
за одинъ присесть прочиталъ Шестова «На весахъ 1ова» — книга
не маленькая, а на следующш вечеръ три выпуска Н. Ф. Федорова
«Философш общаго дела»; одобрилъ и Шестова и Федорова:
Шестова за то, что говорить, одни происходить отъ Природы (по
цензурнымъ услов1ямъ навыкъ не произносить имя Бож1е), а друпе
отъ обезьяны, а Федорова за его «воскрешеше мертвыхъ» — на-
тискъ—противъ Природы—«вотъ, действительно, настоящ1й врагъ
ея, есть враги, а есть клопы — клоповъ у насъ много! — сказалъ
Пугавкинъ, — и Ничше и Розановъ передъ нимъ дети!».
А. А. съ Балдахаломъ упаковывали книги, а Пугавкинъ, за-
хватя такую неподъемную кладь въ обе руки — Пугавкинъ въ
затруднительныхъ обстоятельствахъ перюда нэпа грузилъ на же­
лезной дорогв кирпичи! — ловко выносилъ тюки изъ квартиры,
сохраняя на лестнице все присутств1е духа — «только когда мимо
вашей консьержки спешишь, а за ноги точно кто-то хватаетъ», —
и потомъ на трамвай къ Птицамъ. Пернатыя добрыя певч1я Птицы,
— воистину съ вами говорилъ Францискъ Ассизскш! — прштили у
себя корнетовск1я книги и альбомы — его единственную казну и
гордость.
А. А. изъ редкихъ разговоровъ съ Пугавкинымъ, — Пугав­
кинъ молчаливый, это тоже выработанная многолетнею цензурой
привычка! — а главное, изъ его вопросовъ «дискуссюннаго поряд­
ка» понялъ, что у него на уме, а просто говоря, присматривается къ
заграничной жизни: оставаться или не оставаться? Неделя помощи
решила его сомнвшя: перетащивъ корнетовсюя книги къ Птицамъ,
явился онъ прифранченный съ приглаженной каленой отъ крепкой
и липкой примочки головой — французскШ фриксюнъ победилъ
его неподдающшся никакимъ проборамъ самородный московскш
ершъ.
«Нетъ, — говорить, — оставаться у васъ страшно, поеду
домой, все-таки свое, а ведь то, что у васъ съ консьержкой, это
какъ у насъ власть на местахъ, пропадешь. А въ Москве я найдусь:
и языкъ и стены помогутъ. Прощайте!».
137
КОММЕНТА РШ
Проблема критики. — О критик много говорить. Научная, импрес­
сионистическая, формальная, какой методъ, какая цель. Все это бываетъ
любопытно. Но поживъ, подумавъ, понаблюдавъ, и нисколько не повторяя
Экклез1аста, видишь, что подлинная проблема критики, реальная, на самомъ
деле, — совсемъ другая. Теории рушатся: Буало, Лессингъ, Тэнъ, прахъ...
Учитель гимназш въ роговыхъ очкахъ пренебрежительно роняетъ:
«Taine, qui ne comprenait absolument rien...», и онъ спокоенъ, ему нель­
зя сейчасъ ничего возразить. Критика поумнела, она не боится печально-
неизбъжнаго родства съ реценз1ей, не уклоняется отъ оценки, пристраст­
ной и спорной, не играетъ больше въ научность, не «притворяется». Есть
съ одной стороны, писатель, человтжъ, сочинитель быть можетъ не Богъ
въсть какой, но для котораго его писашя — все, вся жизнь. Онъ обливается
слезами надъ вымысломъ. Онъ не знаетъ, что написалъ, онъ знаетъ только
то, что хотълъ написать. Онъ спасается въ литературу отъ небыпя, онъ
ощущаетъ осуждеще, и даже не полное одобреше, какъ стремление его
въ это небьте столкнуть — будто съ мчащагося поезда. На другой стороне
— читатели, — пятьдесятъ тысячъ человъкъ, скажемъ. Для нихь
конечно, npiHTHte и полезнее, чтобы имъ не втирали очки и не старались
ихъ уверить, что плохое — хорошо, бездарное — талантливо. Но пользы
и пр1ятности каждому въ отдельности изъ нихъ достается мало. Имъ въ
сущности почти безразлично, что говорить критика.
И вотъ, возникаетъ вопросъ: что же, нужно говорить правду, ду­
мая о пятидесяти тысячахъ мелкихъ мимолетныхъ удовольствШ, который
на противоположной сторон* складываются въ тяжелый ударъ, настолько
иногда тяжелый, что читатели о длительной его «горестности» и поняпя
не имъютъ; или не говорить, не договаривать правды, цъной пятидесяти
тысячъ обманчиковъ, раздраженьицъ и недоумт»ньицъ покупая одно удовле-
TBOpeHie — пусть даже одно cnoKoflcTBie. Кто решить? Рокфелеръ до сихъ
поръ думаетъ что лучше: роздать по доллару полмиллюну человЪкъ или
осчастливить одного только человека, но зато осчастливить ВПОЛНЕ. И
Пушкинъ сказалъ, — ОТЕ-БЧЭЯ на вопросъ, зач%мъ хвалитъ онъ Дельвига,
кажется: «литература исчезнетъ, дружба останется».
144
Въ плоскости литературной, вопроса нътъ: надо говорить правду.
Но въ литературу врывается жизнь со своими убедительными, страстными
и серьезными доводами, — и пожалуй жизнь одерживаетъ верхъ.
Все таки надо было бы когда либудь — для литературы — написать
статью, начавъ ее приблизительно такъ: «ну, поговоримъ откровенно... та­
кой-то, такой-то, такой-то». Кстати, выяснилось бы пожалуй, что много есть
у насъ и действительно хорошаго, не различимая теперь въ устоявшемся,
однотонномъ туман% устоявшихся, однотонныхъ похвалъ.
Попытка доказательства безсмертся души. — Человъкъ сидитъ,
смотритъ въ потолокъ, бездъльничаетъ, думаетъ. Вотъ я пишу сейчасъ
эти слова. Кто-то ихъ будетъ потомъ читать. Если въ милл1арды мшшар-
довъ въковъ мое сознаше обречено жить только срокъ человеческой жиз­
ни — т. е. мгновеше — то какое же вероят1е, что вотъ сейчасъ, какъ
разъ сейчасъ, насталъ чередъ этой неизмеримо-малой доли неизмеримо
огромнаго времени, — какъ будто угадана цифра изъ безконечнаго ряда
ихъ? Для меня, это пишущаго, для васъ, это читающаго. Не естественно ли
предположить, что если я себя сознаю сейчасъ, то я не могъ не быть
всегда прежде и не могу не быть всегда впослЪдствш, ибо — еще разъ,
— какъ же допустить, что въ промежутке между вечностью за мной и
вечностью передо мной именно сейчасъ длится-мелькаетъ мгновеше мое­
го существовашя? Не cogito ergo sum, a ergo былъ и буду всегда. Нель­
зя найти песчинку въ Сахаре, не перебравъ всего ея песка. Это иногда
поражаетъ, какъ ясновидеше.
«Обратите внимаше, евреи въ оркестрахъ всегда играютъ на скрип­
ке или на вюлончели... Что имъ тромбоны, напримеръ? Имъ надо, чтобы
скрипка пела, изнывала, изнемогала, имъ выплакаться хочется».
Эти слова я слышалъ отъ одного знаменитаго музыканта, редко-
умнаго человека. Потомъ, вспомнивъ по какому то поводу о рожке па­
стуха надъ умирающимъ Тристаномъ, онъ искренно и просто сказалъ:
— Нетъ, я теперь слушать это больше не могу.
Его вкусъ, его взгляды были мне давно известны. Они не могли
меня удивить. Но удивило ихъ спокойно-стойкое, какое то «непоколеби­
мое», не подлежащее пересмотру подтверждеше. Помимо музыки, — о
которой кто же решится съ нимъ спорить, — въ чемъ дело? И почему
145
 содрогается онъ, разсказывая о евреяхъ съ плачущей скрипкой въ ру­ Ницшевское замечание о «писанш кровью» — какъ оно ни опошле-
ке? Подумавъ, я вспомнилъ: онъ верить въ Бога, онъ не сомневается ни — сохраняетъ все таки всю свою глубину и всю силу.
н 0 )

въ чемъ, — въ сущности онъ даже не верить, — не то слоьо, — онъ
знаетъ, что Богъ есть, что церковь во всемъ права, это тоже для него
«не подлежитъ пересмотру»... И сразу все стало ясно. Ну, конечно, о
чемъ же тогда плакать, и не кощунственно въ безнадежности своей зву-
читъ тристановсюй рожокъ, если г л а в н о е известно — и ре­
шено положительно, — если отпадаетъ единственная и вечная причина
всей человЪческой тоски, и въ будущемъ не тьма, а одни только желан-
нейппя соединешя, оияшя, одна только полнота. Не отъ теперешнихъ
же, не отъ здешнихъ несчаспй плачетъ человекъ, не отъ какой нибудь
житейской неудачи изнываетъ скрипка въ рукахъ бывшаго гомельскаго
аптекаря, а безсознательно отъ тамошней неизвестности, отъ предчувстя,
лопуха на могиле, отъ «СТЕНКИ смерти», которую ничемъ не пробить.
«И въ ночь идетъ, и плачетъ уходя». О непробиваемой ничемъ, никакъ, ни­
когда, ст%нке вспоминаетъ тристановсюй рожокъ, обещая и обманывая,
утешая и безжалостно разсеивая иллюзш... И конечно, для счастливыхъ
«божьихъ детей» это звуки ненужные, чуждые, греховные.
Даже больше, — это непреложный законъ всякаго творчества —
и если Владим1ръ Соловьевъ со всемъ своимъ умомъ и талантомъ такъ
померкъ для насъ теперь, то именно поэтому: нетъ крови, одни только
чернила. Нельзя за это упрекать, но нельзя этого и исправить. Умъ ведь
не отделимъ въ лодлинно-живомъ существе отъ сердца или воли, и со­
вершенно также въ подлинномъ живомъ литературномъ творчестве мысль
связывается съ интонашей и внутреннимъ ходомъ каждой фразы: «Книга
написана прекраснымъ, образнымъ (или еще лучше: «сочнымъ») языкомъ»
— есть велиюй абсурдъ, если речь идетъ о настоящей литературе. И
когда привыкнешь читать писанное кровью — Толстого, Розанова или
Блока — то становится невозможно чтеше «просто статьи», «просто сти-
ховъ», какъ бы они блестящи ни были. Ничему въ нихъ не веришь. Написа­
но черниломъ — обращено только къ разсудку: все остальное въ человеке
недоумъваетъ.
Много хуже, впрочемъ, писашя «подъ кровь», безчестныя и безстыд-
дныя подделки.

У нихъ иной строй, иной тонъ, — иной М1ръ, даже. Только какъ продолжеые слЬдуетв

же решаются они со своей недоступной, надменной высоты осуждать бед-

ныхъ гомельскихъ и житом1рскихъ скрипачей, и всехъ вообще, обойден-
ныхъ, не виновныхъ въ своей отверженности, въ неуменж верить и знать?
Плачуипя скрипки по своему это неумеше искупаютъ.

Когда человекъ слышитъ: «а есть а», онъ почти всегда, невольно,

не отдавая себе отчета хочетъ сказать: «нетъ, а есть б...». Такъ возника-
ютъ разговоры, и думается «духъ противореч1я» есть одно изъ неискоре-
нимыхъ человеческихъ свойствъ.
Дело повидимому въ томъ, что «а» никогда не бываетъ вполне «а»,
что во всякомъ нашемъ отвлеченнюмъ сужденш есть приблизительность,
есть — по Тютчеву — ложь. Слыша и чувствуя это, человекъ стремится
исправить ошибку, и самъ того не видя, делаетъ ошибку еще большую.
Но согласиться съ предложеннымъ суждешемъ онъ действительно почти
никогда не можетъ.

146 147
 ГЕ0РГ1Й ИВЛНОВЪ
БЕЗЪ ЧИТАТЕЛЯ
1.
Къ кому обращается эмигрантсюй писатель, — молодой или за­
служенный, прозаикъ или поэтъ все равно — печатая романъ, стихи, или
статью на русскомъ языке, въ Париже, въ 1931 году?
Къ эмигрантскому читателю? Но кто онъ, этотъ эмигрантсюй чи­
татель? Въ нормальной жизни, у каждой писательской группы — есть
болъе-менее свой читатель; его уровень, его вкусы — более-менее из­
вестны, писатель хоть приблизительно знаетъ къ кому онъ обращается и
это делаетъ возможнымъ какой то общш языкъ, общий подходъ. Но съ
такой роскошью ведь давно кончено — каюе тамъ читательсюе слои, ка-
юя тамъ сферы вл1яшя отдельныхъ писательскихъ груплъ здесь въ эми­
грации. Картина, которая передъ нами, крайне проста и ясна: «мы» и
«они». Мы печатаемъ, они читаютъ. Все что мы печатаемъ — они читаютъ
(или ужъ тоже все не читаютъ) — все написанное «нами» предназнача­
ется для всехъ нихъ, подлежитъ ихъ коллективному суду. «Мы» — это
Бунинъ и Лоло, МережковскШ и капитанъ 2-го ранга Лукинъ, Ал. Бенуа и
Ренниковъ, Ходасевичъ и генералъ Красновъ, Адамовичъ и Кульманъ,
«Оовременныя Записки» и «Иллюстрированная Росс1я». «Они» — «смесь
племенъ и лицъ», бывшая когда то пестрой, но пропущенная, какъ сквозь
мясорубку, сквозь общш руссюй крахъ — и ставшая давно безформенной
массой. Эта читательская масса окрашена въ одинъ цветъ — безразличной
усталости, а усталость, не только внешне рифмуется съ отсталостью. Въ
литературе она ищетъ развлечешя и успокоешя.
Конечно усталость такого происхождешя, какъ усталость людей,
которые въ 1931 году, въ Париже е щ е что то читаютъ по русски —
более чемъ законна, она, такъ сказать, — священна. Читатель Брешки въ
Россш былъ гнусенъ, — здесь передъ нимъ надо снять шапку, почтительно
какъ передъ покойникомъ. Что жъ, снимемъ. Однако нельзя преда­
ваться почтительной скорби вечно. Покойника провезли, зарыли. Онъ
спитъ вечнымъ сномъ, на его могильной плите красуется надпись: «руссюй
148
интеллитентъ», коггораго при жизни все ругали, котораго поносятъ и по-
слЪ смерти и который — какъ никакъ — былъ самымъ чувствительнымъ,
воспршмчивымъ, благодарнымъ читателемъ на свете. Конечно, онъ
былъ наивенъ, анархиченъ, нигилистиченъ, въ голове у него
былъ сумбуръ, но все таки, съ техъ поръ какъ стоить м1ръ, лучшаго
читателя въ м1ре не было. Теперь онъ крепко спитъ и что ему снится —
«Жизнь Арсеньева» или «Кровавые бршшанты», въ сущности все равно.
Ведь литература, какая бы она не была, для него давно не «музыка жиз­
ни», даже не пресловутая «музыка революции». Только глухая музыка
небыпя.
2.
...миръ ему
Но намъ то , намъ то всЬмъ!...
И вянуть космы хризантемъ
Въ удушливомъ дыму...
Вянутъ, вянуть. Да и какъ имъ не вянуть этимъ «космамъ» эмигрантской
словесности, если все удушливей окружающей ихъ дымъ. Нетъ удушливей
атмосферы — чемъ атмосферы благосклоннаго-безразлич1я, почтенной уме­
ренности. Въ такой атмосфере и самъ, кто бы ты ни былъ, становишься
благосклонно>-лочтеннымъ, становишься понемногу, незаметно для себя и
чемъ более незаметно, темъ более безнадежно. Бунинъ и Лоло, Адамо­
вичъ и Кульманъ, Ал. Бенуа и Ренниковъ... — казалось бы антиподы! — но
незаметно, понемногу стираются грани, расплываются контуры, въ удуш­
ливомъ дыму все больше «вянутъ космы» — и вотъ уже культурнейиий
Алдановъ лечатно одобряетъ Лоло, вотъ уже Ал. Бенуа пишетъ о Шагале
такое, что съ полнымъ удоволыггаемъ и одобрекиемъ подписалъ бы и Рен­
никовъ. Сама собой установилась и забираеть все болышя права строжай­
шая само-цензура, направленная неумолимо на все, что выбивается изъ подъ
формулы «писатель пописываетъ, читатель почитываетъ», тщательно о б р е ­
зающая все космы, хоть и вяло пытаюицяся изъ подъ нее выбиться. Кто же
установилъ эту цензуру? Въ томъ то и ужасъ, что «никто» — сама собой
установилась. «Не взяли тебя штыки пруссше, пули турецюе — сгибнулъ
отъ беглаго каторжника». Никаюе Бенкендорфы и никаюе Победоносцевы
149
 не могли, какъ не старались, низвести русскую литературу до желаннаго
уровня «семейнаго чтешя» — а сколько было приложено старанья и каюя
испытанный применялись средства. Душили, но и полузадушенная она твер­
дила все тоже преступное; «хочу перевернуть М1ръ». Теперь, въ услов^яхъ
почти абстрактной свободы, — сознательно, добровольно, «полнымъ го-
лосомъ» она говорить: «хочу быть приложешемъ къ Ниве».
Ниуего не случается «такъ» — все имеетъ причину. Другое дьло
до этой причины доискаться. Въ поразительномъ окжудт>ти, къ которому
пришла русская эмигрантская литература, переставшая совершенно оче­
видно (не заметно для себя, мягко, «на тормазахъ») быть сколько нибудь
«на уровне» Россш, въ ея м1ровомъ значенш, одной изъ причинъ, можетъ
быть, основной, была та, что она, старалась и старается быть похожей
на «дорогого покойника» — эмигрантскаго читателя.
з. : гике своего читателя, на котораго она изъ всЪхъ силъ, старается походить.
«Все потерялъ писатель, нарушивши неумолимый законъ — будь
похожъ на читателей или не будь совсъмъ. Я готовь не быть сейчасъ, съ
надеждой быть потомъ» — пишетъ МережковскШ въ предисловш къ «Ат­
лантиде» — «безполезномъ предисловш», какъ онъ его озаглавилъ. Эти
«безполезныя слова» проводить черезъ всю эмигрантскую литературу,
большую и малую, старую и молодую, правую и левую, «охраняющую
заветы» или «искажающую» ихъ, черезъ Алданова и Брешку, Цветаеву и
генерала Краснова резкую черту, разделяющую ее совсемъ по новому.
Почти всегда переоценка ценностей, когда время ей наступаетъ,
приходить не съ того конца, съ котораго ее казалось можно было ждать.
Тринадцать летъ существуетъ эмигрантская литература. Тринадцать летъ
писались книги, выходили журналы, выростали и убывали репутащи, сла­
галась кирпичикъ за кирпичикомъ все более внушительная пирамида, и
о каждомъ кирпичик* въ отдельности и о пирамиде въ цъломъ — каза­
лось все было известно. Известно кто хорошъ, кто плохъ, кто такъ себе,
кто въ «разцветЪ прекраснаго даровашя» и кто исписался, у кого надо
учиться и кого следуетъ опасаться. Надо всемъ этимъ витало гордое,
осеняющее своей славой и великихъ и малыхъ, сознаше необыкновенной
важности «общаго дела» охраны языка, традищй, «русской культуры за
рубежомъ», какъ пишутъ репортеры. И вотъ — посмотримъ правде въ
150
глаза — где она эта русская культура? Въ чемъ она? Въ незыблемости
буквы Ъ? Въ томъ что любую книгу изданную въ эмиграши «можно
дать въ руки» подростку, а если нельзя дать, то само собой следуетъ что
эта книга позорна. Что, съ другой стороны все подымающееся надъ уров-
немъ «художественнаго чтешя» въ область духовныхъ, религюзныхъ, об-
щественныхъ искашй («исканш», а не установившихся, такъ сказать «ут-
вержденныхъ и рекомендованныхъ» нормъ) — исконную область н а ­
с т о я щ е й русской культуры — осуждается какъ вредная и ненужная
«декадентщина». Представимъ для примера появлеше въ этомъ нашемъ
«удушливомъ дыму» хотя бы Чаадаева съ его «особымъ мнешемъ» о Рос-
пи. Николая 1 нетъ, нетъ и Бенкендорфа, но они бы могли быть спокой­
ны. Можно ли сомневаться что «вся русская культура за рубежомъ» какъ
одинъ человекъ не объявила бы Чаадаева заново сумасшедшимъ? Нельзя
сомневаться. И объявивъ, была бы по своему права, по своей логике и ло­
Но скажемъ откровенно — где тутъ Росая, хотя бы Росс1я Николая 1,
въ которой могъ, все таки, появиться Чаадаевъ?
4.
«Я готовь не быть сейчасъ, съ надеждой быть потомъ». Эти сло­
ва Мережковскаго, кажутся гласомъ въ пустыне, какимъ то чудачест-
вомъ: странная готовность «не быть», для кого же пишетъ писатель, какъ
не для читателей, чьего же внимашя, какъ не ихъ, долженъ онъ искать?
Неопровержимая логика семейнаго чтешя, Нивы, лописыванья — почиты-
ванья, — неопровержима и тутъ. Спорить трудно, потому что безполезно.
Нетъ ничего безсмысленней здраваго смысла, когда онъ старается поднять­
ся, какъ курица въ басне, до облакъ, выше предназначеннаго ему уровня.
Пафосъ эмигрантской литературы — прежде всего пафосъ здраваго смыс­
ла, а тому кто имъ одержимь, все равно ничего не объяснить. Ни того что
таланты тутъ не причемъ, что можно быть трижды талантливымъ и триж­
ды «художникомъ» и все-таки творить пошлость,—если въ услов1яхъ своего
времени — чистое искусство, «аполитичное», лучишя слова въ лучшемъ по-
рядкЪ — есть смердяковщина, пусть себе и талантливая и художествен­
ная. Что наше время, есть именно такое время. Что руссюй писатель въ на-
151

ши дни въ равной степени «обязанъ» быть и поэтомъ и гражданином!, и
меньше чъмъ когда либо (да и всегда это было для русскаго писателя и
не важно и не обязательно) — быть литераторомъ. Что Сиринъ «блестящи­
ми» романами, роияетъ «Современный Записки», а Берберова романомъ
неудачнымъ ихъ украшаетъ, потому что первый пишетъ съ той же плоской
целью написать «покрепче», «потрафить» что и капитанъ Лукинъ
(разница только въ средствахъ), а вторая еле слышно шепчетъ «не тебе
кланяюсь, страдашю твоему кланяюсь» и ея слабый голосъ, тьмъ самымъ,
есть уже голосъ Россш. Что читателей у насъ НБТЪ, РОДИНЫ Н-БТЪ, вл1ять
мы ни на что не можемъ и что, въ то же время, самый простодушный изъ
насъ «блаженъ», «заживо пьетъ безсмертье» и не только вправе,
о б я з а н ъ гляд*ть на тръ со «страшной высоты», какъ духъ на
смертныхъ. Что ключи страдашя и велич1я Россш даны эмигрантской ли­
тератур*, не затъмъ чтобы ими бренчалъ въ кармане добродетельный
Кульманъ. Что даже страшно подумать подъ какой ослепительный про-
жекторъ исторш попадемъ когда нибудь все мы и что, если намъ что
и зачтется тогда, то уже наверное не охрана буквы Ъ и не художест­
венное описаше шахматныхъ переживаний.
152
3. U. ГИПШУСЪ
АРИвМЕТИКА ЛЮБВИ
рЬчь вз «Зеленой ЛампЪ»
Я буду говорить только о л и ч н о й любви; т. е. о мосте, кото­
рый строить Эросъ между двумя личностями. Эроса римляне такъ и на­
зывали: «pontifex», что значить «строитель мостовъ» (и «священникъ»).
Но если это мостъ между двумя личностями, то необходимо
сначала условиться о понятш л и ч н о с т и , хотя бы въ первоосновахъ;
иначе и дальше мы ничего не поймемъ.
Первоосновы личности таюя: а б с о л ю т н а я единствен­
н о с т ь , неповторяемость, и п о т е н ц 1 я а б с о л ю т н а г о б ы •
т i я (вечности).
Друпя определен!я мы найдемъ, когда будемъ раз сматривать, какъ
личность выражается въ любви.
И воть что замечательно: стоитъ подойти къ человеку н е
л и ч н о , взять его просто какъ о д н у и з ъ о с о б е й , случайно
населяющихъ случайный М1ръ, — какъ тотчасъ этотъ м1ръ окажется
полонъ несообразностей. Одна изъ нихъ — любовь. Очевидная неле­
пость! Все попытки ее къ чему нибудь приспособить, — напримеръ, къ
необходимости продолжешя рода человеческаго, — безплодны: давно
известно, что и безъ нея родъ человечесюй продолжался бы, притомъ
гораздо лучше. Съ точки зрешя «особей» ея существоваше н е о б ъ -
*я с н и м о и ничемъ н е о п р а в д а н о .
Чувство любви, состояше любви, о которой мы говоримъ, — более
или менее знакомо всякому. Все, поэтому, знаютъ, что оно неизменно
сопровождается ощущешемъ, во первыхъ, абсолютной е д и н с т в е н ­
н о с т и любимаго, и, во вторыхъ, — в е ч н о с т и любви. (Какъ
разъ то, что первично утверждается и въ личности — для личности).
Ощущеше единственности — полное: предложите любящему, въ
обменъ, какое угодно другое человеческое существо, или хоть все дру-
ruij — онъ даже не взглянетъ: въ любимомъ для него ценность абсолют-
153
 ная. Ощущеше-же, что любовь эта — навсегда, навтжъ, усложнено еще
какимъ-то волевымъ утверждешемъ вечности, огненнымъ въ нее про-
зрешемъ... хотя бы вопреки разсудку. Главная мука Марселя Пруста, во
время влюбленности, была въ разсудочномъ предвид*нш, что эта любовь
— лройдетъ. Бею жизнь Прустъ бился «на пороге личности»; понималъ
ее, но такъ и умеръ, не посмъвъ сказать себе, что понимаетъ.
Впрочемъ, у слишкомъ многихъ есть это твердое знаше: «раз­
люблю». А рядомъ такое-же твердое: «никогда!» Меньше, чъмъ на веч­
ность, любовь не соглашается.
У любви-влюбленности есть, кроме этихъ, и друпя о б -
Щ 1 Я с в о й с т в а , хотя, конечно, нътъ и не было одинаковой любви,
какъ нътъ и не было одинаковой личности. Эросъ—одинъ; а если разнится,
то какъ вода въ разныхъ по величине, форме и цвету сосудахъ. Въ чемъ
же еще, кромъ утверждена единственности любимаго и вечности любви,
проявляетъ себя Эросъ одинаково во всъхъ влюбленныхъ?
Никогда не бываетъ эта любовь — чистой духовностью (даже
когда такой воображается). Но не бываетъ она и чистой телесностью.
Мы, ведь, условились исключить изъ понят1я любви, какъ благородный
«жаръ ученаго къ науке», такъ и вспышки, голо-физюлогичесюя, поло­
вого инстинкта. Мы говоримъ только объ Эросе, несущемъ съ собою
« в е я н ь е н е з д е ш н е й р а д о с т и » (по выражение Вл. Соловье­
ва). Это веянье знаетъ каждый влюбленный, оно охватываетъ человека
в с е г о , целикомъ, изменяетъ внешне и внутренно. Подлинная влюб­
ленность всегда — д у х о в н о - т е л е с н а .
И тутъ любовь опять есть подоб»е самой человеческой личности.
О душетелесности человека не мало намъ твердили, но все, ка­
жется, напрасно. Мы такъ привыкли делить его н а д у ш у и т е л о ,
что ни отъ языка, ни отъ воображенья не можемъ этой привычки оторвать.
Мы не представляемъ себе человека, одухотворенная въ каждой кле­
точке своей, но, довольно неопределенно, воображаемъ человеческую
форму, внутри которой где-то лежитъ, прозрачно-тонкимъ клубкомъ,
душа. Въ отлич1е отъ матершлистовъ, которые и клубка не признаютъ,
154
идеалисты уповаютъ на беземерпе души. Вылетитъ комокъ изъ человека
и будетъ вечно носиться въ пространстве...
Но правильно сказалъ одинъ французеюй писатель: тело безъ
души, или душа безъ тела — и то, и другое равно знакъ смерти, распада.
А живой человекъ — есть некая цельность; и онъ — д у ш е -
т е л е с е н ъ , какъ его любовь.
Любовь на многое еще открываетъ глаза человеку: она даетъ ему
познать и трагическое несовершенство м!ра.
Почему въ каждой любви радость такъ переплетена со страдань-
емъ? Оно принимаетъ тысячи формъ, и тысячи разнообразныхъ причинъ
находить человекъ, чтобы страдать. А если видимыхъ причинъ какъ будто
нътъ — онъ творить ихъ для себя. И ужъ, конечно, никакое страдаше не
заставить человека отказаться отъ любви.
Истокъ, или первопричина этихъ страдашй, — отъ любви неотде-
лимыхъ, — лежитъ очень глубоко: это — сознательное (или подсозна­
тельное) ощущеше, что полнота любви н е в о п л о т и м а въ м1ре,
каковъ онъ сейчасъ есть. Полнота той любви, о которой Эросъ что-то от-
крылъ человеку; именно той, — другой онъ не хочетъ: е д и н с т в е н ­
ной, и смерти неподклонной.
Но въ этихъ-же страдашяхъ, въ какомъ-то волевомъ ихъ при-
нятш, лежитъ награда... если не осуществить любовь въ полноте, то
п р и б л и з и т ь с я къ ней. Человекъ страдаетъ, когда движется, когда
борется... Въ сущности, все т в о р ч е с т в о человеческое есть б о р ь ­
ба, — неразлучная со страдашемъ, — з а к а к у ю н и б у д ь ц е н ­
н о с т ь ; за превращеше бьтя п о т е н ц и л ь н а г о — въ д е й ­
ствительное.
Такъ или иначе, вложенныя въ человека аспиращи и даже опреде-
ленныя предощущешя действительной любви — есть реальность; чтобы
ее уничтожить, надо было бы изменить самую природу человеческую.
Во все времена люди искали полноты любви, боролись за любовь. Но
слишкомъ часто это — борьба «въ слепую». Между темь нигде такъ не
важно с о з н а н 1 е, какъ въ вопросе пола. (Повелительную роль его
признаютъ даже физюлоги). Мы видели, какъ много можетъ открыть
Эросъ человеческому сознашю. Можетъ онъ открыть и больше, — от-
155
 крыть нъкоторыя у с л о в 1 я, въ которыхъ осуществление любви
делается возможнымъ.
Но тутъ необходимо остановиться еще на одномъ природномъ
с в о й с т в * ч е л о в * к а - л и ч н о с т и , реальнаго человека. Оно,
какъ фактъ, признается ВСЕМИ. А важность его въ вопрос* о личной люб­
ви мы сейчасъ увидимъ.
Это коренное свойство челов*ка — а н д р о г и н и з м ъ .
Безчисленныхъ обосновашй и объяснешй андрогинизма я не каса­
юсь. Утвердимъ просто: живое душетел*сное челов*ческое существо, ре­
альный человъкъ, никогда не бываетъ только мужчиной, или только жен­
щиной. Оба начала, мужское и женское (М. и Ж. по Вейнингеру) въ немъ
соприсутствують. Но необходимо утвердить и сл*дующее, что я особенно
подчеркиваю: въ каждомъ реальномъ челов*к* которое нибудь одно изъ
двухъ началъ, М. или Ж., — преобладаете.
Человътсь, такимъ образомъ, существо или м у ж е ж е н с к о е
или ж е н о м у ж с к о е ; при чемъ само сложеше двухъ началъ въ каж­
домъ — лично, т.-е. какъ личности единственно и неповторимо.
Во всемъ этомъ, вм*ст* взятомъ, и заключена потенщя личной
любви.
Действительно: будь люди носителями о д н о г о начала, эти —
мужского, т* — женскаго, то каждое такое ц * л ь н о е М. равно
влеклось-бы къ каждой полярно-противоположной ц * л ь н о с т и , —
Ж. (и обратно). Для мужчины в с * женщины были бы одинаковы:
в*дь вс* одинаково носительницы ж е н с к а г о , къ которому и
стремилось-бы его м у ж с к о е . Тогда въ м1р* не только не могла-бы
родиться личная любовь, но даже и понятия о ней бы не существовало.
Она, однако, рождается, и сколько бы разъ надежда познать ее,
истинную, ни обманывала, человъкъ остается в*ренъ этой надежд* до
конца.
Но въ чемъ же, когда, при какихъ услов1яхъ становится возмож­
нымъ осуществлеше любви, приближеше къ ея полнот*? Или Эросъ на­
шептываете небылицы, внушая каждому андрогинному челов*ческо-
му существу, что для его единственнаго «я» есть какое-то другое един­
ственное «ты»?
156
Н*тъ, Эросъ не лжеть. И каждый правъ, ища это единственное
«ты»: оно потеншально есть, н а х о д и м о .
Оно, для существа м у ж е ж е н с к а г о , будетъ другимъ чело-
в*ческимъ существомъ, в ъ соотв*тственно-обратной
м * р * д в о й н ы м ъ , — ж е н о м у ж с к и м ъ . Но именно в ъ с о-
отв*тственно-обратной м*р*.
Чтобы понять эту обратность, представимъ себ* челов*ка ввид*
в о с ь м е р к и . Дв* петли, М. и Ж., непрем*нно неравныя (преоблада-
Hie). Если положить восьмерку на ребро (кстати, лежачая восьмерка въ
математик* символъ безконечности) то петля М., м у ж с к а я , будетъ
п р а в о й , петля Ж., ж е н с к а я , — л * в о й . Попробуемъ теперь
взглянуть на отражеше этой восьмерки въ зеркал*. Мы увидимъ другую,
совершенно подобную, съ петлями в ъ т о й ж е м * р * неравными.
Только правая, у отраженной восьмерки, будетъ л*вой, л*вая — правой.
Об* петли объихъ восьмерокъ с о в п а д у т ъ : но л * в а я каждой
— съ п р а в о й каждой. М у ж с к а я каждой — съ ж е н с к о й
каждой.
Это и есть с о о т в * т с т в е н н а я обратность.
Но прошу зам*тить, что восьмерки я беру здЬсь исключительно
какъ прим*ръ, для наглядности. Въ живомъ существ*, одухотворенномъ
въ каждой своей кл*точк*, начала М. и Ж. не могутъ быть такъ раз­
дельны, какъ петли видимыхъ восьмерокъ, да и соотношеше между
обоими началами не находится только въ к о л и ч е с т в е н н о й кате-
горш. (У восьмерокъ, неравенство ихъ петель только въ величин*).
Я напоминаю, что сплетете двухъ началъ, М. и Ж., во всякой лич­
ности — л и ч н о , т. е. единственно и неповторимо, какъ сама личность.
Но вернемся къ совпадеюю обратностей..
Абсолютна обратности (полярности) двухъ, дающаго
абсолютъ любви, н*тъ, конечно, въ безабсолютномъ Mip*. Но въ немъ есть
возможность неограниченнаго приближешя къ абсолюту. Ч*мъ полн*е
душет*лесная обратность, т*мъ совершеннее любовь, ближе къ в*чно-
желаяной, непременно «одной» и непременно «навсегда». За нее мы и
боремся, и вс* знаемъ, даже не зная, что борьба за любовь — это борьба
со смертью.
Зд*сь много было говорено о Содом*. Впрочемъ, въ последнее вре-
157
 мя вообще о немъ говорить. Беруть со всяческихъ точекъ зрешя: съ жи­
тейской, исторической, медицинской, моральной, революционной и т. д. Я
хочу взять его крайне узко. Я хочу только разсмотръть, что такое С о -
д о м ъ по отношение к ъ л ю б в и личной.
Эросъ не скупится на стрелы, онъ разбрасываеть игъ, не считая.
А наша отвътность на всяюй зовъ его такова, что право я не знаю, най-
дется-ли хоть одинъ человъкъ, никогда не испытавшей влюбленности, или
чего-то вродъ нея. Если бы хоть изт, миллюнной части вс*хъ влюблен­
ностей, самыхъ искреннихъ, выходила настоящая любовь, Эросу нечего
было бы жаловаться. Она не выходить, но ведь могла бы выйти? Ведь
могли бы эти двое оказаться восьмерками съ обратно-совпадающими
петлями?
Есть, все же, случаи влюбленности, когда заранее можно сказать,
что никакой настоящей любовью она не кончится, къ о с у щ е с т в л е -
н { ю любви м 1 р а не приблизить. Такова влюбленность, называемая
о д н о п о л о й или с о д о м с к о й .
Почему? Да потому, что зеркальная обратность двухъ личностей
ненаходима между двумя существами м у ж е ж е н с к и м и (ре­
альными м у ж ч и н а м и ) , равно и между двумя женомужскими ( ж е н ­
щ и н а м и ). Эта обратность, какъ будто, и въ план* м1ра не лежитъ,
а потому ненаходима даже п р и б л и з и т е л ь н а я , та, кото­
рую воля человеческая могла-бы превратить въ чудо любви.
Внимательно наблюдая реальную жизнь, мы найдемъ въ ней много
подтверждена. Распадъ содомской л и ч н о й любви наступаете осо­
бенно быстро, и даже тъмъ быстрее, чемъ она искреннее. Случается, что
человекъ сильный и обладающей некоторымъ сознашемъ, решаеть сохра­
нить свою любовь хотя бы въ данной стадш, и хотя бы ценой отказа отъ
всякихъ надеждъ на любовь въ идеале: онъ не стремится къ взаимности,
не хочеть Эроса-ропМех'а, строителя мостовъ и священника, онъ ста­
рается приделать Эросу, вместо легкихъ крылышекъ, длинный а н -
г е л ь с к { я крылья. На некоторое время это консервируетъ влюблен­
ность, сообщая ей даже оттвнокъ (немного дешевой) драматичной краси­
вости... Но затбмъ обезкровленная любовь все таки слабеетъ и умираетъ...
Чаще-же не происходить и этого. Рядъ содомскихъ влюбленностей
съ ихъ быстрыми крахами, распадами, пр1учаетъ содомиста къ раопадамъ;
158
и незаметно ведетъ его къ собственному распаду. Во всякомъ случае —
къ распаду своего природнаго о т н о ш е н 1 я къ личной любви.
Содомисть нисходить тогда къ своей н о р м е .
Я прошу забыть общепринятое поня^е слова «нормальный». С ъ
т о ч к и з р e н i я л и ч н о й л ю б в и одинаково н е н о р м а л ь ­
н ы : и мужчина, говорящш, что онъ любить вообще м у ж ч и н ъ (во
множественномъ числе), и другой мужчина, объявляюпнй, что любить
(тоже во множественномъ числе и вообще) — ж е н щ и н ъ. Но они
оба, по своему, нормальны; они для с в о е й нормы — типичны.
Разница между ними, однако, есть: состояше «женолюбца», — ча­
сто, — примитивное состоите: изъ него можно еще эволющонировать,
(оставаясь въ томъ же порядке) отъ общаго — къ частному, отъ множе­
ственности — къ единству. Типичный содомисть обыкновенно ужъ про-
делалъ свою эволющю, обратную: отъ единства — къ общему. И можеть
ее только продолжать.
Мало-по-малу въ содомистахъ стираются и л и ч н о с т ь и,
вместе, — а н д р о г и н и з м ъ : притягиваетъ только М., только м у ж ­
с к о е , о т т а л к и в а е т ъ ж е н с к о е (даже въ себе). Какъ, наобо-
ротъ, содомистку влечетъ исключительно ж е н с к о е , элементъ м у ж ­
с к о г о ей н е н а в и с т е н ъ . Н о это своеобразное «наобороть»
ни къ чему не служить; чемъ содомистъ и содомистка типичнее (нормаль­
нее) темъ они дальше другъ отъ друга.
Можно отрицать мои выводы и догадки относительно истинной
любви; можно все эти андрогинизмы и обратныя совпадаемости назвать
скучнымъ теоретизированьемъ. Но действительность отрицать уже
труднее; Содомъ нормальный (типичный) принимаетъ въ дей­
ствительной жизни именно таюя формы, не друпя. Любая а п о л о г i я
Содома это подтверждаете Такой Содомсюй апологетъ, напримеръ. какъ
André Gide, съ наивно-трогательной искренностью открываете намъ, въ
какомъ виде остается у Содомлянъ « л и ч н а я л ю б о в ь » : она
нисколько не мешаетъ всемерному, туть-же, физюлогическому распыле­
нно. Или а н д р о г и н и з м ъ : онъ выражается въ поискахъ ежедневно-
новаго «adolescent merveilleux». Отрокъ можеть и языка вашего не знать
— за чемъ слова? Здесь Эросъ приглашается для вЪятй исключительно
здешней радости...
159
 и сказанная никто не услышалъ. Онъ говорилъ о д о л ж н о м ъ, а мы,
Насколько любопытны Gid'bi, кастолько-же неинтересны и без-
ведь, и д а н н а г о еще не понимаемъ.
плодны б о р ц ы п р о т и в ъ содомш, особенно осуждаюипе ее съ
Много-ли мы понимаемъ о л и ч н о с т и ? Много-ли о л ю б -
м о р а л ь н о й точки зрътпя. Морали туть делать нечего. Gide не вино-
в и ? Недаромъ Соловьевъ, пытаясь о ней что-то сказать, новое и
вагь, если ценности личной любви н е в и д и т ъ , если утерялъ при-
важное, вдругъ самъ себя съ отчаяньемъ прерывалъ: «да кто-же
родно-человъческое стремлеше. Это его дело. Мы, признающее ея
когда нибудь думалъ о чемъ нибудь подобномъ по поводу любви?»
ценность, можемъ лишь констатировать фактъ, и, о б о б щ а я , сказать,
Ну чтожъ. Если и не думалъ, — можетъ быть впоследствш поду-
что содомская дорога уводитъ очень далеко въ сторону отъ Эроса боже-
ственнаго; и по вс*мъ видимостямъ, она ведетъ въ тупикъ. маетъ.

Вотъ еще одно, последнее, замечаше относительно содомш.

Въ самомъ высокомъ, что есть у людей, — въ т в о р ч е с т в t , —
гд* человъкъ умнеть облекать плотью свои мечтанья, еще не имъюпия
плоти въ реальномъ Mipt, и где онъ вечно стремится создать образъ
с о в е р ш е н н о й л ю б в и , — никогда этотъ образъ не являлся ему
въ вид* л ю б в и содомской.
Ведь не объяснять-же это страхомъ истиннаго художника-творца
передъ «непринятымъ», или чемъ нибудь въ такомъ роде?
Гоголь въ «Старосветскихъ помещикахъ», далъ не бытовую кар­
тинку. Онъ далъ, въ малыхъ капляхъ отраженную, полноту личной любви.
Онъ самъ это подчеркиваетъ, показываетъ неподклонность любви «все­
сокрушающему времени».
И мы не можемъ вообразить а, впрочемъ, попытаемся, все таки;
вообразимъ хоть на минуту, что Гоголь, думая о совершенной любви,
беретъ не Пульхерно Ивановну и Аеанаая Ивановича, а — Ивана Ивано­
вича и Ивана Никифоровича. Это они, — не ссорятся изъ-за гусака, а
разве нежно подшучиваютъ другъ надъ другомъ. Это Иванъ Ивановичъ,
во дни молодости, похитилъ Ивана Никифоровича, взялъ его увозомъ, и
съ техъ поръ оба неразлучны днемъ и ночью. Это Иванъ Никифоровичъ..
да мало-ли что еще можно вообразить! Лучше оставимъ, чтобы не оби­
жать содомистовъ невольнымъ смехомъ, и вовсе не гоголевскимъ, «сквозь
слезы» (да ведь Гоголь этого и не писалъ!), а самымъ обыкновеннымъ
смехомъ надъ гримасой любви.
Я кончаю, хотя вопросъ о личной любви туть только и начинается.
И с п о л н е н 1 я л ю б в и , какъ задачи, стоящей передъ в о л е й
человеческой, я касаться не хочу, да и не могу. Слишкомъ пришлось бы
для этого раздвинуть горизонты... Вл. Соловьевъ годами твердилъ о
«конечныхъ цвляхъ любви», о «деле любви»; кое чего не досказалъ, но
161
160
 Д. С. МЕРЕЖКОВСШЙ
НЕИЗВЪСТНОЕ ЕВАНГЕЛ1Е
ms книги Iucgcs Неизвестный
1 Ш
«Я не премину включить для тебя въ «Истолковаши» (словъ Господ-
нихъ) все, что хорошо узналъ отъ Старцевъ, Presbyteroi, и хорошо за-
помнилъ, — ручаясь за истину всего. Ибо я искалъ, вопреки большинству,
не ТБХЪ, кто много говорить, а твхъ, кто учить ИСТИНЕ, помня не чумая сло­
ва, а самимъ Господомъ сказанный върующимъ и отъ самой Истины идупия.
Воть почему, когда встречался я съ кемъ-либо изъ наученныхъ Старцами,
то разспрашивалъ объ ихъ словахъ: что говорилъ Андрей, Петръ, Филиппъ,
вома или 1аковъ, или 1оаннъ, или Матвей, или кто другой изъ учениковъ
Господнихъ; а также, что говорить Аристюяъ и Пресвитеръ 1оаннъ, уче­
ники Господни. Ибо и полагалъ, ч т о м н ъ б у д е т ъ п о л е з н е е
в з я т о е не с т о л ь к о и з ъ к н и г ъ , с к о л ь к о и з ъ ж и в о г о
и яеумол к ающ аго голоса.
Это говорить, около 150 г., епископъ 1ерапольсюй (во Фрипи) Па-
nift (Papias), ближайппй дли насъ къ ученикамъ Господнимъ, свидетель,
въ предисловш къ пяти книгамъ «Истолкована словъ Господнихъ», — пра­
вославными уничтоженнаго сокровища, где могло быть много неизвестныхъ
намъ и не менее, чемъ въ Евангелшхъ, подлинныхъ Словъ. Здесь мы
имеемъ древнейшее и драгоценнейшее, потому что почти единственное,
свидетельство о той среде, откуда вышло Евангел1е.
II
Несколько позднейшее, отъ 185 г., свидетельство Иринеи, епископа
Люнскаго, тоже драгоценно, потому что имъ подтверждается свидетель­
ство Паши. Это — воспоминании о виденномъ и слышанномъ въ раннемъ
отрочестве и живо сохранившемся въ памяти Иринеи («бывшее тогда я
помню лучше настоящего, потому что узнанное въ детстве съ душой сро-
стаетси»), — о столетнемъ старце, епископе Смирнскомъ, св. Поликарпе
Мученике: «сказывалъ онъ намъ о своихъ беседахъ съ юанномъ и другими,
162
видевшими Господа, и о томъ, какъ хранилъ онъ въ памити... все, что слы-
шалъ отъ нихъ... И все было согласно съ Писаюемъ... Я же не записалъ
того на хартш, но всегда живымъ въ сердце храню».
Смыслъ обоихъ свидетельствъ очень исенъ, хоти, можетъ быть,
страненъ для насъ. Въ Церкви, отъ дней земной жизни Господа до конца
11-го века и далее до Ш-1У-го века, — до церковнаго историка Евсешя,
— тянется живай цепь преданы, какъ бы перекличка изъ века въ векъ, изъ
рода въ родъ: «Видели?» — «Видели». — «Слышали?» — «Слышали».
Звучитъ живой, неумолкаюшдй голосъ въ сердце верующихъ: есть что-то
по т у с т о р о н у Е в а н г е л 1 я , равное ему, если даже не высшее,
потому что подлиннейшее, къ живому Христу ближайшее; сказанное лучше
написаннаго; видевипе, слышавиле Господа знають, помнить что-то о Немъ,
чего уже не знаеть и не помнить Евангегае.
ГУ
Тоть же странный для насъ, почти страшный смыслъ въ очень,
кажется, древнемъ, сказанш гностиковъ: «Господь, по вознесенш Своемъ,
опить сошелъ на землю и провелъ одиннадцать леть съ учениками Своими,
уча ихъ многимъ тайнамъ». Это, видимо, древньйшаи часть сказании, а
воть позднейшая: «и все, что они видели и слышали отъ Него, О н ъ
в е л е л ъ и м ъ з а п и с а т ь » . Эта часть — позднейшаи, потому
что, въ первые, по отшествш Господа, дни, месяцы, годы, ученикамъ писать
было некогда: слишкомъ скораго ждали Пришеетвм; на что книжные свитки,
когда само небо вотъ-вотъ совьется, какъ свитокъ? Люди не успеють о
Немъ прочесть, какъ Онъ уже будетъ самъ. «Какъ бы не забыть», ду-
маеть пишуцпй; но можно ли Е г о забыть? Дети забудуть? Но бу-
дуть ли дети, — успеють ли быть?
Долго еще Онъ самъ, живой, стоялъ у нихъ въ глазахъ; голосъ Его,
живого, звучалъ у нихъ въ ушахъ. «Ваши же блаженны очи, что видели, и
уши ваши, что слышали» (Мт., 13, 16). Но воть, съ первымъ записаннымъ
словомъ, этому блаженству наступилъ конеиъ, какъ бы вторая съ Нимъ
163
 разлука, горшая. Пишущей какъ бы соглашался, что Его самого уже нътъ
съ ними сейчасъ — и не скоро будетъ. Если любимый завтра вернется, то
возлюбленная ждетъ — не пишетъ; но если ни завтра, ни въ следуюпйе дни,
не вернулся, то первое письмо — первая тоска и тревога. Кажется, именно
такъ должны были взглянуть тогдашше люди на первое писанное Еванге-
л\е — письмо въ разлук* — знакъ отсроченнаго свидашя.
V Господня» — въ черный-черный, длинный-длинный, подземный ходъ —
Кажется, именно такъ взглянулъ и Петръ на первое, съ его же Петро-
выхъ, словъ писанное ученикомъ его и духовнымъ сыномъ, Маркомъ, Еван-
renie. «Петръ, сообщаетъ Климентъ АлександрШсюй, видимо, очень
древнее и подлинное, потому что невероятное для насъ, свидетельство, —
Петръ, узнавъ, что Маркъ пишетъ Евангел1е, н е в о з б р а н я л ъ е м у
и н е п о о щ р я л ъ е г о » . Значить, остался равнодушенъ, про-
шелъ мимо и взглянуть не захотълъ, а если и взглянулъ, то косо, съ «тоской
и тревогой»; можетъ быть, ничего не сказалъ, но подумалъ: «И онъ!
Добро бы молодые, кто не видблъ и слышалъ, а въдь онъ вид*лъ и слы-
шалъ все»...
Петръ, Верховный Апостолъ, «не поощрилъ», не благословилъ •—
отвергъ Евангел1е. Это такъ странно, страшно, что мы ушамъ своимъ не
в%римъ. И Церковь, черезъ несколько летъ, уже не поверила, поспешила
другими сказашями, позднейшими, смыть это пятно съ памяти Петра —
своей собственной: «Петръ, по откровенно Духа Св., радуется, что Маркъ
пишетъ Евангел1е»; и «подтверждаетъ написанное»; или даже «велитъ на­
писать»; или, наконецъ, «диктуетъ».
Чтобы все это понять, хоть отчасти, мы должны вспомнить, что
люди эти, отвергавийе Евангел1е, СВОИМИ ушами слышали, своими глазами
видели живого Христа — Солнце, и после Него — при Немъ (Онъ все
еще съ ними, живой), Евангелае — какъ тусклая свеча на солнце. Но вотъ
наступилъ день, когда пришлось имъ решить, согласиться, что чего-то не
поняли они въ словахъ Господнихъ о Пришеетвш, хотя, казалось бы, какъ
не понять такъ страшно-ясно сказаннаго: « н е к о т о р ы е и з ъ васъ
н е у м р у т ъ, к а к ъ у ж е у в и д я т ъ С ы н а человече-
с к а г о » ? (Мт., 16, 28). Все или почти все умерли и не увидели. Тутъ
былъ для нихъ такой «соблазнъ», skandalon, что спасти отъ него могъ
164
только Онъ самъ, тогда все еще съ ними, живой. А все-таки, согласиться
пришлось, что не завтра придетъ, а черезъ много летъ, — можетъ быть,
много вековъ; люди долго еще будутъ умирать и рождаться (прежде и въ
это не очень верили или объ этомъ не очень думали), и, значить, люди
могутъ (намъ и теперь объ этомъ страшно подумать, — каково же было
имъ) люди могутъ з а б ы т ь Х р и с т а . И вотъ только тогда, когда
это поняли они, — передъ темъ, чтобы сойти изъ солнца — «дня
века отъ перваго до второго ПришествЕя, — начали, скрепя сердце, зажи­
гать свечу — писать Евангелие.
Все это намъ очень трудно, почти невозможно понять; но безъ
этого мы никогда не поймемъ, что такое Евангел!е, а главное, не увидимъ
того, что з а н и м ъ — живую жизнь живого Христа, неизвестную —
Неизвестнаго.
VI
Первая до-синоптическая запись, вошедшая потомъ въ Синопти-
ковъ ( s y n o p t i k o i , значить С о в и д ц ы , Согласники,
въ противоположность 1оанну, Н е с о г л а с н и к у ) появилась въ Па­
лестине, 1исусовой родине, и на Его родномъ, арамейскомъ языке, веро­
ятно, около 40-хъ годовъ, прежде, чемъ вымерло Его покольте; но
запись эта еще не имъла ходу, разве только, какъ noco6ie для вступав-
шихъ въ общину младшихъ братьевъ, не слышавшихъ самого Господа,
чтобы выучивать наизусть «слова Господни».
Въ 73 г., въ конце 1удейской войны, первые христне бежали изъ
разрушеннаго 1ерусалима, въ соседшй городъ Пеллу (Pella), а затемъ,
дальше, въ Кокабу (Kokaba), въ Батанейской области царя Ирода Агрип-
пы II, почти на границе Набатейскаго царства (Аравш). Здесь же посе­
лились и родственники Гисуса, въ томъ числе, поверивиие въ Него, нако­
нецъ, братья. Первое ворковате этихъ Батанейскихъ, отъ бури въ
щель скалы, въ тишину восходящаго солнца — царства Божьяго, укрыв­
шихся белыхъ голубей — «нищихъ Божьихъ», e b i о n i m , суть первыя
записанный «слова Господни», l o g i a k у г i a k а.
Можемъ ли мы верить, что они записаны съ точностью? Можемъ.
Тесно жмутся все другъ къ другу въ этой голубиной стае: братская
165
 сближенность, — одна душа, Е г о , въ одномъ, Е г о же, ТБЛЪ, — луч­
шая для насъ порука точной памяти; что забудетъ одинъ, — друпе на-
помнятъ; въ чемъ ошибется, — поправятъ. Помнятъ не только слова Его,
но и звуки живого голоса, лицо, взглядъ, движете, съ какими слова были
сказаны, и ГДЕ, И когда; все какъ сейчасъ помнятъ, потому что любятъ.
VII
Чудной крепости и свежести древней, у с т н о й памяти, по
опыту нашей, п и с ь м е н н о й , загроможденной и разслабленной, мы
себ* и представить не можемъ. Весь огромный Талмудъ, такъ же какъ
Ригъ-Веды (16.000 стиховъ) и Коранъ, сохранялся въ устной памяти, въ
течете въковъ. «Добраго ученика память крълчайшимъ цементомъ обло­
женному водоему подобна: капли не вытечетъ», говорить учителя Тал­
муда.
Внешней сил* памяти помогаетъ внутренняя сила словъ Господ-
нихъ.
Никогда человъкъ не г о в о р и л ъ
т а к ъ , к а к ъ э т о т ъ Ч е л о в ъ к ъ (1о., 7, 46).
Если это сразу поняли простые, можетъ быть, грубые люди — слу­
ги фарисейсюе, посланные схватить 1исуса, то тьмъ более — ученики.
Воть этимъ-то: «никогда челов'Ькъ не говорилъ такъ», — знакомъ нечело­
веческой единственности, несоизмеримости ни съ какой мерой челове­
ческой, — имъ, слышавшимъ, памятны, а намъ, читающимъ, подлинны эти
слова: здесь памятность и подлинность — одно и тоже.
«Тихимъ и страшнымъ, какъ бы нездешнимъ, светомъ выделя­
ются слова Его изъ всехъ человеческихъ словъ, такъ что ихъ сразу мож­
но узнать», замечаете Ренанъ, а ему, тонкому и сложному, неверу­
ющему, это, конечно, еще труднее было понять, чемъ простымъ и гру-
бымъ людямъ, слугамъ фарисейскимъ.
Стоитъ лишь сравнить Евангел1е съ другими книгами Новаго За­
вета, или, еще лучше, евангелиста Луку съ Лукой ДЬяшй Апостоловъ,
чтобы сразу почувствовать всю разницу между тьмъ Словомъ и этими,
166
какъ сразу чувствують легк1я переходъ изъ лесного воздуха въ комнат­
ный, или глазъ — переходъ отъ солнца къ свече. Точно съ неба на
землю падаешь.
VIII
Просты эти слова такъ, что ребенку понятны. Маленьюя притчи,
детсюя картинки, навсегда прилипаюиця къ памяти: бревно въ своемъ
глазу, сучекъ въ глазу брата; слепой ведеть слепого въ яму: это такъ
просто, понятно, что до конца »пра не забудется.
Детямъ понятно — и непонятно мудрецамъ, потому что подъ яс-
нымъ, верхнимъ слоемъ есть множество другихъ, въ глубину уходящихъ,
все более темныхъ и загадочныхъ слоевъ. Но, прежде чемъ это заметить
человекъ, — въ умъ, совесть, волю его, и, ужъ, конечно, въ память, впива­
ются эти загадки, какъ острые шипы или ядовитый жала. Въ чье сердце
разъ впилось, тоть уже отравленъ навсегда.
IX
Глиной разсыпающейся кажутся все слова человечесюя передъ
этими, алмазно-твердыми и ясными. М1ръ на нихъ движется, какъ на не-
разрушимыхъ осяхъ: «небо и земля прейдуть, но слова Мои не прейдутъ».
Шероховаты, какъ щебень, все слова человечесюя передъ этими,
— изъ божественной Логики — Логоса — растущими, геометрически-
совершенными кристаллами. П а м я т и г л а з а тотчасъ же заметна
•малейшая на нихъ неправильность — выпуклость или вдавленность — не
въ нихъ самихъ ошибка, а въ памяти. Лучше или даже просто иначе
нельзя сказать; кто не верить, пусть попробуете лучше сказать — точ­
нее огранить алмазъ.
X
Внутренняя музыка речи во всехъ переводахъ, на всехъ языкахъ,
неразрушима. Неть вообще книги более, чемъ эта, всем1рной, всеязычной
и всевременной.
«Что смотреть ходили вы въ пустыню, трость ли, ветромъ колебле­
мую?» или: «придите ко Мне, все труждаюицеся и обремененные», это
167
 звучитъ и будетъ звучать до конца м\ра, во вс*хъ концахъ м1ра, одина­
ково, неразрушимо.
Память с л у х а тотчасъ же отличаетъ звукъ этихъ словъ,
какъ настоящаго золота, отъ оловяннаго звука фальшивыхъ монетъ •—
ВСБХЪ челов*ческихъ словъ; тотчасъ узнаеть, вспоминаетъ, среди вс*хъ
чужихъ голосовъ, этотъ, родной: «овцы за Нимъ идутъ, потому что зна-
ютъ голосъ Его» (1о., 9, 4 ) ; среди всъхъ шумовъ земныхъ — звуки рая.
XI
Памяти слуха знакомъ и особый неповторимый, д в о й с т в е н -
н ы й л а д ъ въ словахъ Господнихъ — параллелизмъ двухъ членовъ,
не согласный просто, какъ въ Ветхомъ Завъгь, а п р о т и в о п о л о ж ­
н о - с о г л а с н ы й : «первые будутъ последними, и послъщне — пер­
выми»; «сберегшш душу свою потеряетъ ее, а потерявший — сбережетъ».
Въ каждомъ слов* — тезисъ, антитезись и синтезисъ; «да», «нътъ», и
соединяющее надъ ними «да»; Отецъ, Сынъ и Духъ. Троичной музыкой
звучитъ все Евангел1е, какъ раковина — шумомъ волнъ морскихъ.
Крыльями этого двойного лада проносится слово Его черезъ вс*
въка и народы, живое, безсмертное, какъ то чудесно-окрыленное семя
растеши, что въ малъйшемъ въянш вътра несется за тысячи верстъ.
ХП
Сразу отличается слово Его отъ всъхъ человъческихъ словъ и
памятью в к у с а . Пръсны вс* они передъ этими, «солеными». —
«Соль добрая вещь». — «Соль имейте въ себе» (Мк., 9, 50). Въ
сколькихъ словахъ Его — соль не только Божественной мудрости, но и
ума человъческаго, можно бы сказать, почти «остроумЫ», не въ нашемъ
смысл*, конечно, а въ иномъ, для котораго у насъ нътъ слова. Докучная
вдова у судьи, домоправитель невърный, глупый богачъ передъ смертью,
и сколько другихъ. Въ каждомъ слов* — особенно, въ притчахъ, есть
крупинка этой соли — скорбно или радостно, но всегда одинаково-тихо,
надо вс*мъ земнымъ, неземной улыбки аяюппй св*тъ.
Рыбу, только что пойманную въ Геннисаретскомъ озер*, тутъ же,
168
на берегу, потрошагъ, чистятъ, солятъ и сушатъ на солнц*. Это смирен­
ная пища рыбаковъ Галилейскихъ, Двенадцати, и сходящихъ къ нимъ
Ангеловъ. Кто разъ отв*далъ, за царственно-нищенской трапезой Госпо­
да, этой соленой Геннисаретской рыбки, тотъ уже никогда не забудетъ
ея и не пром*няетъ ни на каюя амброзШныя сладости.
ХШ
Но, можетъ быть, лучше всего узнаеть слов? Его память
сердца.
«Кто не оставить отца своего и матери своей...» — «Я голодалъ,
и вы не дали Мн* *сть; жаждалъ, и вы не напоили Меня; быль странни-
комъ, и не приняли Меня; былъ нагъ, и не од*ли Меня; боленъ и въ тем­
ниц*, и не посетили Меня» (Мт., 25, 42-44). Это проходить по сердцу,
какъ огненное ocrpie, и рубецъ отъ ожога остается нав*ки, такъ что
сразу можно узнать, чей прошелъ ЗДЕСЬ ОГОНЬ. ВОТЪ ПО такимъ рубцамъ
на сердц* челов*чества, если бы даже исчезло Евангел1е, можно было бы
узнать, что Христосъ на земл* былъ.
XIV
Подлинникъ Арамейсюй все еще внятно звучитъ сквозь перевод­
ный гречесюй языкъ Евангел1я.
Кто таюе Арамеяне? С*верная, къ ApiftuaMb ближайшая, в*твь
Семитскаго племени; самые ранте, за два, за три тысячел*пя до Р. X., не
государственные и даже, въ 1удейскомъ пророческомъ дух*, противогосу­
дарственные, духовные, посредники между Вавилономъ-Египтомъ и Ха-
нааномъ-Хиниюей (Крито-Эгеей — «Атлантидой въ Европ*»); древней
в с е м 1 р н о с т и , «каволичности», посл*дше, и новой — первые въстники.
Если миеъ о потоп*, «Атлантид*», — конц* перваго челов*чества, —
релипозно, а, можетъ быть, и прэисторически-значителенъ, то «второй
Адамъ», 1исусъ, говорить второму челов*честву на язык* перваго.
Въ XI-омъ в*к* до Христа, арамейсюй языкъ — такой же eceMip-
ный, какимъ будетъ, черезъ тысячу лътъ, простонародный, О б щ i й —
Koiné, эллинистичесюй языкъ Александра Великаго и самого бога Дюни-
169
 са — тъни Солнца, Сына грядущаго. Евангел1е, переведенное на
Ьтотъ языкъ съ арамейскаго, соединяетъ обе всекпрности въ одну, оба
человечества въ одно: второе и первое — въ третье. И здесь опять те-
зисъ, антитезисъ и синтезъ: Отецъ, Сынъ и Духъ; тою же музыкой Тро­
ичной звучитъ Евангел1е, какъ раковина шумомъ волнъ морскихъ.
XV
Мы должны пробиться сквозь гречесюй переводъ къ арамейскому
подлиннику, чтобы услышать «живой, неумолкаюшдй голосъ» Христа, по­
чувствовать, какъ, вместе съ роднымъ языкомъ Его, веетъ на насъ «са­
мо дыхаше Божественныхъ усть», suavitatis quae velut ex ora Jesu
Christi afflari videntur.
Первый младенчески лепетъ Его къ Отцу на языке земной матери:
«Abba», Отецъ, и последнШ вопль на кресте: l e m a sabahtha-
n e i , — оба арамейсюе. Rabbi Jeschua — 1исусъ Арамейскш — 1исусъ
Неизвестный.
XVI
То, что сыграно на арфе, иначе звучитъ на флейте.
Talitha koumi, значить не «девица, встань!», а «девочка, про-
нись!». Страшное чудо воскресешя какъ детски-просто, понятно, есте­
ственно, въ этомъ слове детски-просгомъ. «Встань, девица» — душа мол-
читъ, спитъ мертвымъ сномъ; «девочка, проснись» — душа воскресаетъ,
просыпается.
Эта простота — божественность Евангел1я; че.мъ проще, темь бо­
жественней. Эта простота — прозрачность, невидимость, какъ бы отсут-
CTBie воздуха въ Евангелш. Въ райски-ясныя 3HMHÍÍ утра на 1исусовой
родине, Галилейскихъ предгор1яхъ, — воздухъ, чистейиий, небесный на
земле, эеиръ, такъ прозраченъ, что самое далекое становится близкимъ:
отъ бавора до Ермона, кажется, рукой подать. Тоть же небесный эеиръ
и въ Евангелш. Двухъ тысячелетш, отдъляющихъ насъ отъ него, какъ не
бывало: все, какъ вчера — сегодня; не было, — есть, «Прежде нежели
б ы л ъ Авраамъ», — и после того, какъ б у д е т е вы, б у д у т ъ
170
последше люди Mipa, — «Я е с м ь». Между Нимъ и нами — ничего; мы
съ Нимъ, лицомъ къ лицу.
Это такъ страшно, что понятно, что иногда и веруюице люди, це­
лыми годами, боятся заглянуть въ Евангел1е; въ церкви, слушаютъ его, а
у себя дома, уши затыкають, чтобы не слышать страшно-близкаго го­
лоса: «сегодня Мне надо быть у тебя въ доме».
Это-то воть страшно-близкое, простое Евангел1е и есть Н е и з ­
в е с т н о е . Очень лростыхъ людей простыя «Воспоминащя», устный:
писать не умеютъ, «неграмотны», да и некогда: «сейчасъ придетъ Самъ».
« В о с п о м и н а н и я А п о с т о л о в ъ, т а к ъ н а з ы в а е ­
м ы й Е в а н г е л 1 я » , говорить св. Юстинъ Мученикъ (150 г.), видев-
инй и слышавийй техъ, кто видълъ и слышалъ Господа. Это значить:
«Воспоминашя», A p o m n e m o n e u m a t a , первое имя книги,
древнейшее, а «Евангел1я» — второе, позднейшее. «Воспоминашя», не въ
смысле «Достопамятностей», M e m o r a b i l i a , какъ у Ксенофонта
о Сократе (есть ли во Христе более или менее достойное памяти; не все­
ли одинаково?), а скорее, въ смысле нашихъ личныхъ и историческихъ
«Воспоминашй», «Мемуаровъ».
Это надо всегда помнить, чтобы понять, что такое Евангел1е.
XVII
«Мы почти ничего не можемъ узнать объ историческомъ Гисусе
изъ Евангелгё, потому что книга эта, по самому происхожденш своему,
вовсе не историческая, а б о г о с л у ж е б н а я : читалась, уже въ
40-хъ годахъ 1-го века, на воскресныхъ богослужешяхъ», какъ сообщаетъ
тоть же Юстинъ Мученикъ. Эти ходяч1Я сомнен1я въ историчности
ЕвангелШ очень легко опровергнуть.
Прежде всего, тогдашшя, не первыхъ годовъ, а первыхъ дней хри­
стианства, когда появились первыя записи «словъ Господнихъ», понятия
«церковнаго», вообще, и «богослужебнаго», въ частности, вовсе не со-
ответствують — нашимъ. Маленьюя домашн1я «церковки» — горенки,
где все такъ просто, бедно, голо, и братски-тесно, тепло, уютно-ласково,
только внутренне-огромно, ужасно, потому что Онъ самъ только-что былъ
здесь и, можетъ быть, опять будетъ сейчасъ, — потому что всегда
171
 невидимо зд^сь п р и с у т с т в у е т е » ( р а г о и з 1 а ) , — эти ма-
леньюя церковки слишкомъ непохожи на наши огромные, великолепные
и холодные церкви-храмы. Если бы одинъ изъ тЬхъ «нищихъ Божшхъ»,
Божшхъ детей, вдругъ увиделъ себя въ такой церкви — въ Римскомъ
Петре или Св. Софш, — то какъ удивился бы, испугался, чуть не запла-
калъ бы отъ страха, какъ маленьмя дети плачутъ; какъ не узналъ бы
памятныхъ записокъ своихъ — тесно, по-арамейски, исписанныхъ клоч-
ковъ папируса или пергамента, зачитанныхъ, запачканныхъ, но какими
слезами облитыхъ, какой любовью оаянныхъ, — своихъ «Евангелш», —
въ этой огромной, тяжелой, почти неразгибающейся, въ пурпуръ, золото
и драгоценные камни закованной книге, — въ нашемъ церковномъ Еван­
гелш.
XVIII
Это прежде всего, а потомъ, правъ Оригенъ: «если бы не были
правдивы Евангелисты, а измышляли басни (миеы), какъ полагаетъ
Цельзъ, то не сообщили бы объ отреченш Петра и о соблазне учени-
ковъ». И только ли объ этомъ одномъ? Петръ, въ устахъ Господ-
нихъ, — «сатана»; 1уда Предатель, избранный въ сонмъ Двенадцати са-
мимъ Учителемъ, предвидевшимъ, че.мъ для Него и для нихъ будете
1уда; «одержимость», «бесноватость» Incyca въ страшномъ разсказе
1оанна (7, 20; 10, 20), и еще более страшномъ, у Марка; «сумаешесте»
1исуса, признанное не только братьями Его, но, можете быть, и матерью
(3, 21; 31-35); второй, освобожденный отъ креста, 1исусъ Варавва,
В а г - A b b а , «Сынъ Отца» (такъ въ древнейшихъ подлиннейшихъ
рукописяхъ; и последшй вопль Сына къ Отцу: «для чего Ты Меня
оставилъ?» Да надо ли перечислять? Стоить только заглянуть въ Еван-
гел1е, чтобы увидеть, что все оно полно такими «соблазнами», s k а п -
d a l a , «тяжкими словами» (lo., 6, 60); все оно — п р е р е к а е м о е
з н а м е н i е , какъ уже Симеонъ Богопршмецъ, держа Младенца на
рукахъ, предрекъ:
В о т ъ , л е ж и т ъ Сей...
въ п р е р е к а е м о е знамение.
a é m e i o n a n t i l e g o m e n o n . (Л к., 2, 34)
172
Странная — страшная, «богослужебная» книга, где, какъ будто на­
рочно, на каждомъ шагу, таюя западни-загадки понаставлены. Можно
сказать, какъ это тоже ни странно, что Евангел1е — книга наименее
«богослужебная» и даже — разумея «Церковь» не въ тогдашнемъ, пер-
выхъ дней христианства, а въ нашемъ смысле, — наименее «церковная»
изъ всехъ бывшихъ, настоящихъ и, вероятно, будущихъ книге.
Страшную Книгу надо было закрыть, заковать въ железо, камень,
адамантъ, чтобы слишкомъ свободный духъ ея не взорвалъ и не разру-
шилъ всей Церкви. Но въ томъ-то и божественная сила Церкви, что она это
сделала такъ, что только вечно-подавляемымъ — никогда не подавлен-
нымъ духомъ Евангел1я она и живете; только этими внутренними, тихими
взрывами движется.
Чтобы, после всего этого, сомневаться въ «историчности» Еван-
гел!я, надо быть очень плохимъ историкомъ.
XIX
Чувствуется, какъ иногда вспоминающимъ трудно вспомнить жи­
вую речь 1исуса — эти «странныя, тяжюя слова»; какъ иногда не пони-
маютъ они сказанного:
Т е , к т о с о М н о й , М е н я не п о н я л и . ( А ^ а р Ь о п ) .
И недоумеваютъ, «соблазняются», а все-таки передають съ точ­
ностью непонятый слова, нераскрытыя и нетронутыя, цельный, живыя,
какъ бы все еще теплыя отъ «дыхашя Божественныхъ усть». Тяжюя
глыбы словъ нагромождаютъ, не смея прикасаться къ нимъ, обтесывать
и оглаживать. Слишкомъ глубоко проникли они въ сердце ихъ; слишкомъ
неизгладимо запечатлелись въ памяти, чтобы могли они, если бы даже не
хотели, не записать ихъ такъ, какъ слышали.
Мы не можемъ не г о в о р и т ь того,
что видели и слышали. (Д. А., 4, 30).
Почему не могуть? Потому что слишкомъ любятъ Его. Вотъ эта-
то любовь къ Нему безконечная — въ безконечной правдивости Евангел!я
лучшая порука.
173
 XX
Ростъ Евангелм похожъ на то, какъ если бы случайно, въ безпо-
рядке, складывались въ одинъ ларецъ отдельные листки, памятныя за­
писки о словахъ и собьтяхъ изъ жизни Господа, и потомъ, оживая, сро-
стались бы, какъ лепестки, въ одинъ цвътокъ, такъ что ихъ уже нельзя
было бы разделить, не убивая цветка, и резко-противоположныя —
«противоречивыя» — окраски ихъ сливались бы въ одну живую прелесть
цветка — лица Господня. «Ты прекраснее сыновъ человеческихъ», и
книга о Тебе прекраснее всехъ человеческихъ книтъ. Но само Евангел1е
не знаетъ красоты своей и не хочетъ быть прекраснымъ: если бы узнало,
— все очароваше исчезло бы. Богу одному цвететъ, благоухаетъ этотъ
неизвестный, Неизвестнаго Рая цветокъ.
XXI
Воздухъ нуженъ цветку — свобода Евангелт. Какая свобода?
Скажемъ просто: всякая — въ томъ числе, и «свобода критики».
Критика — судъ. Если Евангел1е — истина, то можетъ ли быть
иадъ нимъ судъ? Истина судить, а не судится. Но, во-первыхъ, кто изъ
насъ посмеетъ сказать, живя, какъ мы живемъ, что Евангел1е для него
у ж е истина? А во-вторыхъ, истина борется съ ложью и отъ нея оборо­
няется. Такая оборона — А п о л о г 1 я , родившаяся, можно сказать,
вместе съ Евангел1емъ. Но, если истинная Критика кончается Апологе­
тикой, то, можетъ быть, и обратно: Апологетика начинается съ Критики.
XXII
Въ кажущихся или действительныхъ «противоречьяхъ» Евангелш
уже дана необходимая свобода выбора, суда — критики.
«Что ты называешь Меня благимъ?» Это у Марка (10, 18), а у
Матвея (19, 17): «что ты спрашиваешь Меня о благомъ?» Могъ ли
Гисусь говорить и такъ и сякъ? А разница, какъ небо отъ земли. Хочешь,
не хочешь, — суди, выбирай свободно, — будь судьей, «критикомъ».
Къ выбору насъ принуждають противореч!я не только между сло-
174
вами въ разныхъ Евангел1яхъ, но и между разными чтеюями одного и
того же слова.
«1исусъ н е м о г ъ сотворить тамъ (въ Назарете) никакого
чуда», такъ, въ нашемъ каноническомъ тексте (Мк., 6, 5), а въ древней-
шихъ Италшскихъ кодексахъ (Italocodices) : «Гисусъ н е с о т в о р и л ъ
тамъ никакого чуда», n o n f a c i e b a t , — въ томъ смысле, конечно,
что, «хотя и могъ сотворить, но не ХОТБЛЪ». Разница опять огром­
ная, и сгладить ее можно только очень грубымъ насильемъ, сломавъ или
притупивъ божественное ocrpie Слова человеческой тупостью.
А вотъ еще острее. Въ нашемъ позднемъ, отъ ГУ-го века, канони­
ческомъ чтеши Мт., 1, 16: «1аковъ родилъ 1осифа, мужа Марш, отъ кото­
рой родился 1исусъ». А въ Сиро-Синайскомъ кодексе ( S y r u s S i n a i ­
t i с u s), съ греческаго подлинника Н-го века:
I о с и ф ъ, к о т о р о м у о б р у ч е н а была
дева Ма рiя, родилъ Iи су с а.
Joseph, cui desponsata virgo
Maria, genuit Jesum.
Здесь уже разница касается самаго догмата о Безсвменномъ зача-
TÌH. Какъ съ этимъ быть, люди не знали и спрятали рукопись въ темный
уголъ Синайскаго книгохранилища, где она и пролежала пятнадцать
вековъ, пока, наконецъ, не вышла на светъ, въ наши дни, къ тщетному,
можетъ быть, злорадству левыхъ критиковъ и не менее тщетному ужасу
несвободныхъ теологовъ.
ххш
«Духъ Св. водилъ рукой евангелистовъ, когда они писали Евангелия»,
учить одинъ протестантсюй богословъ ХУЬго века. Это значить:
пишуицй Евангелистъ для Духа то же, что для музыканта — органная
клавиша. Если такъ, то надо, конечно, согласить все «противореч1я» въ
Евангел1яхъ, хотя бы пришлось для этого, въ начале подобныхъ «симфо-
шй», утверждать, какъ это делаетъ бл. Августинъ, что были две Марш
Магдалины, а въ конце, какъ этого никто не делаетъ, что 1исусъ дважды
родился и трижды умерь, или другими словами, надо верить, что Боже­
ственный Смыслъ принуждаетъ людей къ безсмыслице. А если не такъ,
то дыхаше Духа — «Боговдохновенность» Евангел1я и воля къ свободе
— одно и то же.
175

XXIV
Кто не свободно верить, тотъ ходи въ церковь, слушай «чтеше
Евангел!я», но самъ въ него не заглядывай: старую въру потеряетъ, а
новую — найдетъ ли, еще неизвестно.
XXV
Есть что-то божественно-трогательное, хочется сказать, — боже­
ственно-жалобное, въ евангельскихъ «противоръчьяхъ> — этихъ, какъ
будто отчаянныхъ, судорожныхъ, и все-таки къ свободе человеческой
бережныхъ, усильяхъ Духа Божьяго пробиться сквозь плоть и кровь, —
въ тщетныхъ иногда, усильяхъ, подобныхъ трепету пламени въ душномъ
воздухе и голубиныхъ крылъ въ сетяхъ.
XXVI
Самый страшный даръ Бож1й людямъ — свобода, но и самый свя­
той. Это чувствуется лучше всего здесь, въ Евангелш. Вотъ почему пер­
вое, на что кидаются все поработители духа, чтобы истребить, — эта,
самая страшная для нихъ, книга — Евангел1е.
«Вместо того, чтобы овладеть людскою свободою, Ты умножилъ
ее и обременилъ ея мученьями... человека навеки... Но неужели Ты не
подумалъ, что онъ отвергнетъ же, наконецъ... и Твою правду, если его
угнетутъ такимъ страшнымъ бременемъ?» говорить Велиюй Инквизиторъ
Христу (Достоевсюй). «Трупомъ будь въ рукахъ учителя, р е г i n d е
а с c a d a v e r », говорить Лойола. Трупомъ хочеть быть Паскаль, но не
можетъ и сходить съ ума отъ страха «бездны» — свободы евангельской.
XXVD
Бояться свободы, не верить въ нее, значить не верить въ Духа Св.,
потому что свобода человеческая въ Боге и есть Духъ, — вотъ къ чему
приводить насъ евангельская критика, — и это не мало.
Можетъ быть, страшной ценой, но мы, наконецъ, поняли, или
вотъ-воть поймемъ, чего за две тысячи леть христианства никто никогда
не понималъ, — что неизвестное имя Христа — О с в о б о д и т е л ь ,
и что, не принявъ свободы, мы никогда не узнаемъ Его, Неизвестнаго.
176
И. В. де МАНЩАРЛИ
МАДУРА
Посещеше знаменитаго храма — древняго, священнаго, — значитель"
ное собьте само по себе. Но осмотреть такой храмъ съ художникомъ,
живущимъ въ его тени, любящимъ его, изучавшимъ его, посвятившимъ
ему свою жизнь — собьте еще гораздо более значительное. Съ индус-
скимъ Гюисмансомъ я посетила этотъ Шартръ южной Индш.
Мадура — головокружеше, апогей умножешя.
То, что европейцу часто кажется хаогическимъ смешешемъ, кош-
марнымъ, почти отталкивающимъ, это именно и есть обшие сплетенш ли-
нШ и формъ, — эти вар1ащи, повторешя, это многообраз1е, богатство,
нзобил1е.
Когда смотришь на башни (гопурамъ) надъ главными входами,
украшенный изваяшями, статуями боговъ и богинь, фигурами уродовъ,
чудовищъ, изображешямн легендарныхъ зверей, аллегор1ями, символами,
когда смотришь на эти стены сплошь покрытыя орнаментами, где не
найдешь пустого пространства, гладкой поверхности, паузы, понимаешь
что это — транспонированная тропическая природа, никогда не отды­
хающая. Это пароксизмъ, который въ Индш находишь въ явлешяхъ при­
роды, въ релипозномъ подвиге, въ фанатизме, въ искусстве.
Природа созидаетъ безпрестанно. Она даетъ, даеть, безъ конца.
Почва нуждается лишь въ маломъ количестве воды, чтобы проявить на­
пряженнейшую жизнь, фантастическую, непонятную.
Солнце — это тоже « т р и м у р т и » троица создателя, со­
хранителя, истребителя, которая то греетъ, то жжетъ, то возбуждаетъ,
то утомляетъ, зажигаетъ, испепеляетъ, преврашаетъ то въ пустыню, то
зъ цветущий рай.
То — жарюе дни, жарюя ночи, ясные дни, еветлыя лунныя ночи,
то — грозы, бури, проливные дожди, наводнешя, потопъ. Алчущая зем­
ля, пьющая безъ конца, поглощающая влагу всеми порами, щелями, тре­
щинами, пропастями. Пить. Напиться, налиться жизнью, новой силой, но-
вымъ сокомъ, чтобы снова родить, давать, умножаться, покрыться обши-
емъ листьевъ, ЩГБТОВЪ, ПЛОДОВЪ, ЖИВОТНЫХЪ, людей. Безум1е умножешя,
творчества, истреблешя. Рождеше, жизнь, смерть, воскресеше, вечно сме-
177

няюшлеся въ томъ же лихорадочномъ ритме, утомляющемъ, захватываю-
щемъ, кружащемъ голову.
Какъ это передать? И искусство зоветъ на помощь все сотво­
ренное: море, землю, небо и все что въ нихъ содержится, камни, растешя,
зверей, людей, демоновъ, ангеловъ и комбинаши ВСБХЪ этихъ элемен-
товъ. Провозглашеше такого искусства — Мадура. Тутъ царить Ната-
раджа, символъ творческой природы. Этотъ богъ пляшеть въ огненномъ
кольце, правая его нога опирается на землю, этимъ касашемъ вызывая
все проявленное. Другая нога приподнята. Она вне иллюзШ проявленнаго.
Натараджа и его творчесюй танецъ. Танецъ звездъ и атомовъ во
вселенной и въ человеке. Водоворотъ, влекуии'й существа къ рожденпо
и смерти.
Изъ храма уходишь насыщеннымъ. Целый день видишь передъ
собой всехъ этихъ боговъ, «яли», цветы, краски, темные ходы, осве-
щенныя двери, пеструю толпу, чувствуешь залахъ ладана, и сладюе ка-
юе то ароматы, слышишь незнакомую речь, звуки, шумы...
До самого вечера, до сна сменяются въ сознанш эти картины, за­
быть не можешь природы алчущей, жадной и щедрой... И вечеромъ въ
постели скучаешь странной тоской по умеренности, покою, тиши. Вспо­
минаешь далекое лето, темные леса, ТБНИСТЫЯ дубравы, лужайки и за­
сыпаешь, тоскуя по ландышамъ, мху и высокому папоротнику.
178
П. БИЦИЛЛИ
ИСТОРЮГРАФШ МИЛЮКОВА *
Появлеше новаго издашя части Очерковъ следуетъ признать со-
быттемъ въ русской исторической науке. Въ сущности это совершенно
новая книга. Въ обоихъ ея отдЬлахъ главное место отведено фактамъ
послереволющоннаго перюда, и въ изложеши ихъ достигнута, кажется,
исчерпывающая полнота, — результате поистине поражающей начитан­
ности и умешя овладеть громаднымъ матер1аломъ. Своей работой П. Н.
Милюковъ показалъ, что для подлиннаго историка НЕТЬ разницы между
«Настоящимъ» и «прошлымъ» и что «настоящее» можетъ быть въ такой
же степени предметомъ научнаго изследовашя, какъ и «прошлое». Чи­
тая эту книгу, мы, при переходе отъ того, что для насъ «прошлое»,
т. е. отъ дореволюшоннаго времени, къ тому, что для насъ «настоящее»
(перюдъ после револющи), не замечаемъ никакого перелома въ изло­
жеши, никакого «разрыве непрерывности» — до такой степени авторъ
выдержалъ научную точку зрешя; что, конечно вовсе не значитъ, что
авторъ подошелъ «равнодушно» и «безчувственно» къ тому, что всехъ
волнуетъ и во всехъ будить страсти: научное б е з п р и с т р а -
с т 1 е совсьмъ не то же, что б е з с т р а с т I е , и мастерство
историка, заслуживающего этого имени, коренится не въ томъ, что для не­
го и «настоящее» обращается въ «прошлое» въ томъ смысле, что до яв-
лешй этого настоящаго ему какъ до прошлогодняго снега, а въ томъ,
что и «прошлое» для него «настоящее» — одна и та же неумирающая,
пульсирующая жизнь. Но съ другой стороны: последнее утверждеше не
значитъ, что такой историкъ пишетъ «какъ публицистъ», т. е. что онъ
обрабатываетъ историчесюй матер1алъ въ угоду злободневному «тезису»,
чего никогда не делалъ П. Н. Милюковъ, хотя онъ и былъ и остается
столько-же публицистомъ, сколько и историкомъ; оно значитъ только (но
это «только» въ исторической науке в с е ) , что историкъ пережи-
ваеть самого себя какъ «часть» того историческаго потока, въ которомъ
онъ движется.
Это-то и сообщаете превосходной книге П. Н. Милюкова ея редкую
* П. Милюковъ. Очерки по исторж русской культуры. Томъ П. Часть
первая: Церковь и религтя. Литература. Парижъ. Изд. «Совр. Зап». 1931.
179 •
 и необыкновенно привлекательную ж и з н е н н о с т ь , — то са­
мое, что обуславливаете вечное, неумирающее значеше к л а с с и -
ч е с к и х ъ творешй исторюграфш, когда бы они не были написаны.
П а р т 1 й н а я точка зрешя Оукидида и Лив1я, Тэна и Маколея
принадлежите изжитому, «отработанному» жизнью прошлому и въ ихъ
книгахъ, сама является подлежащим* обработка «сырымъ», т. е. м е р т ­
в ы м * , историческиме м а т е р 1 а л о м ъ , м а т е р 1 е й , ко­
торую историке исторюграфш должен* о ф о р м и т ь , т. е. вновь
о ж и в и т ь . Ж и з н е н н о с т ь книги П. Н. Милюкова сказалась
на целом* ряд* замечательных* по тонкости, глубин* и точности (ре­
зультат* исключительнаго дара сочувственнаго понимашя) х а р а к ­
т е р и с т и к * отдельных* направлешй и ихъ представителей, харак­
теристик*, которыя несомн*нно станут* классическими.
Высказав* это, я позволю себе высказать и то, ч*мъ книга П. Н.
Милюкова обращающегося к* ней н е у д о в л е т в о р я е т *
(оговариваюсь, что я считаю себя вправе сделать критичесюя замечашя
только на второй отдел* ея — о литературе). Уже при беглом* чтенш
книги бросается въ глаза несоразмерность отдельных* ея частей. Срав­
ните, например*, сколь значительное место отведено въ ней Горькому и
сколь ничтожное Достоевскому и Толстому (даже если принять во вни-
маше, что о нихъ говорится и въ первомъ отделе). Некоторымъ же пи­
сателям* — и каким*! (Лермонтову, Тютчеву, Грибоедову) и вовсе не
нашлось места в* занимающем* около двухсот* страниц* очерке, по­
священном* литературе. Они, очевидно, не втиснулись в* схему («Секу-
ляризащя литературы»). Мне кажется, что поэтов* с* такой остротой
метафизической интуищи, каковы Лермонтов* и Тютчев*, все же можно
было бы включить въ опредвливиняся схемой рамки, не ломая ихъ. Ав­
тору, конечно, виднее. Но въ такомъ случае: теме хуже для схемы.
Ясно, что «секуляризащей» литературы, т. е. собственно говоря о т р и -
ц а т е л ь н ы м е олредълетемъ сущности новейшей русской литера­
туры, к а к ъ к у л ь т у р н о - и с т о р и ч е с к а г о ф а к -
т а , дело не ограничивается. Что останется отъ русской культуры, ес­
ли изъ нея вычеркнуть Лермонтова, Тютчева, Гоголя (удовлетвориться,
называя Гоголя, указатемъ, что онъ былъ «реалистомъ», какъ это де-
лаетъ авторъ, значитъ вычеркнуть Гоголя), Розанова, котораго авторъ не
пристроилъ не только во второмъ, но и въ первомъ очерке?
180
Конечно, книга П. Н. Милюкова не vade mecum учителей словес­
ности и исторш, не энциклопед1я, не справочник*, и если бы она была
загромождена перечнемъ именъ съ пометами, когда и где такой-то пи­
сатель родился и умеръ и что написалъ, то это составило бы ея недоста-
токъ, а не достоинство. Но речь сейчасъ вовсе не объ этомъ. Книга П. Н.
Милюкова есть опыте (покуда — единственный) культурно-историче­
скаго с и н т е з а , синтеза р у с с к о й культуры. Подчеркиваю
слово р у с с к о й , ибо я убежденъ, что авторъ не имеетъ въ виду
руссюй культурно-историчесюй процессъ, какъ т о л ь к о примеръ
в с я к а г о такого процесса, какъ только пояснение, какъ в о о б щ е
движется культура (тогда бы я не считалъ, что отмеченныя умолчашя ав­
тора являются въ его КНИГЕ п р о б е л а м и ) , но также желалъ
его и н д и в и д у а л и з и р о в а т ь . И вотъ съ этой точки
зрешя и составляете первостепенную, исключительную важность фактъ
в н е з а п н а г о появлешя столькихъ единственных*, исполинских*,
друге оте друга независящихъ, друге на друга «несводимыхъ», творче-
скихъ гешевъ. Съ фактомъ новой русской литературы — этимъ подлин-
ным* и грандюзнымъ ч у д о м ъ — можно сопоставить разве чудо не­
мецкой музыки и филокюфж к. XVIII — н. XIX ст. и чудо итальянской
живописи и скульптуры перюда Ренессанса. И туть и тамъ каждый твор-
чесюй генш возносится на головокружительную высоту и притомъ воз­
вышается уединенно, каждый образуетъ какъ-бы свой собственный кос-
мосъ, является «школой самъ по себе». И русское чудо «еще более чу­
до», че.мъ итальянское и немецкое. За итальянскимъ и немецкимъ «воз-
рожден1ями» лежите долгая, н е у м и р а в ш а я культурная традищя,
гакъ что собственно никакого «воскресешя» культуры «изъ мертвыхъ»
— формула, выкованная итальянскими возрожденцами, — тамъ не было.
Но что касается русской литературы, самъ П. Н. Милюковъ, въ крат-
комъ, но на редкость содержательном* очерке исторш русскаго литера-
турнаго языка, замечаетъ совершенно верно, что здесь былъ, въ XVHÍ
веке, полный разрывъ съ традищей. Данте развилъ и усовершенствовал*
«изящный новый слоге» (dolce stil nuovo). Первый велиюй руссюй по­
эте обязан* своимъ велич!емъ тому, что былъ — безграмотенъ (вспом-
нимъ, что говорилъ о Державине Пушкинъ), что съ безоглядочностью вар­
вара, дикаря, исказилъ, искромсалъ слагавпиеся въ его время речевые,
композиционные, стилистичесюе каноны (см. объ этомъ тонюя замечашя
181

В. Ходасевича въ его монографш о Державин*) и создалъ с в о й
с о б с т в е н н ы й , непохожа на «обще-руссюй» (котораго въ его
время и не было) литературный языкъ, языкъ на столько н е -руссюй,
что Пушкинъ (и въ этомъ пубоко ошибался) утверждалъ, что гешаль-
ность Державина открылась бы во всей полнот*, если бы его перевели
на какой нибудь литературный языкъ. Въ меньшей степени это приложи-
мо и къ Толстому, у котораго учителя словесности находятъ «галиииз-
мы» въ язык* и «тяжелое посгроеюе фразы», у къ Достоевскому, кото­
рый, согласно оц*нк* всъхъ «людей со вкусомъ», писалъ вообще «дур­
но». Ни одна литература не даетъ столькихъ прим*ровъ въ подтвержде-
ше, казалось-бы, парадоксальной теорш К. Фосслера о творческой роли
«ошибокъ», какъ русская. Но это своеобраз1е строешя русской литера­
туры, какъ «становящагося» историческаго факта, характерна для в с е й
русской культуры, во вс*хъ ея сферахъ и проявлешяхъ. Въ катастрофиче­
ской стремительности русскаго культурнаго развипя, въ богатств* и раз-
нообразш осуществляемыхъ возможностей и б*дности поддающихся уче­
ту результатовъ, въ абсолютномъ совершенств* отдьльныхъ «достижешй»
и въ отсутствш общаго «уровня» заключается снова индивидуализащи рус­
ской культуры — проблема громаднаго интереса и первостепенной важ­
ности. Было бы величайшей несправедливостью утверждать, что авторъ
Очерковъ обошелъ ее. Напротивъ, въ другихъ частяхъ ихъ онъ, въ ряд*
м*стъ, ее затрагиваетъ и подводить насъ къ ея разр*шенпо.
182
НИКОЛАЙ ОЦУПЪ
О ЛАРЮНОВЪ
Есть въ живописи что-то раздражающее. Прежде всего она —
«слишкомъ искусство». И не даромъ было иконоборчество. Никто не бо­
ролся противъ слова. Никого не оскорбляло, что изъ словъ состоить мо­
литва. И больше: «въ начал* было Слово». Но если живопись станови­
лась посредницей между небомъ и человъкомъ, противъ нея велась
борьба.
Живопись — эта мазня, этотъ плосюй на небольшомъ простран­
ств* м1рокъ — не внушаетъ чувства что нужна, какъ хл*бъ насущный.
Она ближе къ празднымъ забавамъ, въ ней слишкомъ много расчета —
обольстить и восхитить, она строится по правиламъ какой-то сложной
и не очень занятной игры. Все это неизб*жно приходить въ голову, ко­
гда пос*щаешь салоны и галлереи современна™ искусства. Нужно ПО­
ИСТИНЕ чудо — картина должна влюбить въ себя зрителя, чтобы онъ
забылъ первородный гр*хъ живописи — ея игрушечно-условную при­
роду. Одной картины, впрочемъ, для этого недовольно. Необходима со­
вокупность ихъ. Въ этомъ значеше выставки. Она то же для живописца,
что книга стиховъ — для поэта. Ларюновъ, не выставлявши своихъ кар-
тинъ уже бол*е семнадцати лътъ, едЪлалъ это, наконецъ, совсъмъ не­
давно. Выставка Ларюнова — поводъ для самыхъ сложныхъ художест-
венныхъ переживатй. Р*дко приходилось слышать столь противополож-
ныя МНБНШ оюъ одномъ предмет*. Для однихъ Ларюновъ — гешальный
живописецъ, первый изъ современныхъ русскихъ художниковъ, для дру­
гихъ онъ всего лишь подражатель французовъ, для третьихъ онъ — жи­
вописецъ умствующш, насильно подчинивши свое дароваше искусствен
нымъ теор1ямъ. Приведя столько чужихъ мн*шй, я р*шаюсь высказать
и свое. Для меня Ларюновъ — прежде всего одно изъ очень малочис-
ленныхъ оправдашй современной живописи. Несмотря на свое несоглаае
съ многимъ въ этомъ творчеств*, я не чувствую противъ него протеста
Я не спрашиваю себя, зачъмъ картины эти написаны. Он* — изъ т*хь
которыя примиряютъ съ живописью. Такова самое первое, самое непо
средственное влечатл*ше. Стараясь его пров*рить и объяснить, я былъ
183
 радъ, что многочисленный
св*д*шя о художник* ни­
сколько этого ощущешя не
изменили.
Изъ вс*хъ изм*ненш, ко­
торым* подвержен* чело­
век* нашей эпохи, если
сравнить его с* человеком*
прошлаго стол*™, — глав-
н*йиия отражены в* искус­
стве. Нельзя видеть без*
В ] I удивлешя вещи, написанныя
теперь «под* девятнадцатый
век*». Как* будто глаз*,
ухо, душа остались те же,
как* будто бергсоновское
«движете во времени» или
эйнштейновская «относи­
тельность» — только игра
ума, а не очевидные приз­
наки новых* способом, ви­
деть и ощущать. Как* ни
искусны бывают* «статнче-
сюя» описанш (на картин*
или в* книг*) моделей или
сюжетов*, они больше не
М. Ларюновя
трогают*, потому что ве
if. Larionow
Натюръ мирте Nature morte нихе еще царите давно ут­
раченная цельность прош­
лых* м1ровоззр*шй, тогда как* современный человек* видит* м^ръ в* дви-
жеши и хочет* изображешя не только самых* вещей, но и пространства и
времени между ними. Отсюда Сезане, рисовавшш «промежутки» между ве­
щами, отсюда Прусте се его расплывающимися во времени героями.
Волнисто — текуч1я, на всеме протяженш полотна, вид*шя Ла­
рюнова с* как* бы колеблющимся фономе и зыблющимися очерташями
184
модели необыкновенно «современны» независимо оте принадлежности кг
эпох* импрессюнизма, кубизма, лучизма или другого изъ не новых* уже
направлешй.
Роль Ларюнова в* этих* вс*хъ направлешяхъ, несмотря на все,
что о ней изв*стно, не представляется, кстати, особенно ц*нной по
сравнение съ его живописью. Я р*шился бы даже утверждать, что зна-
шя и применешя этихъ знаний нер*дко приносили Ларюнову вредъ.
Да, конечно, очень Похвально и прим*чательню, что «своимъ
умомъ» Лар1оновъ доходилъ до тончайшего понимашя искусства новой
Европы. Конечно, удивительно, что именно онъ, а не «образованн*йиие»
«М1роискуссники» (съ которыми Ларюновъ случайно одно время былъ
объединенъ) былъ главнымъ и самымъ живымъ посредникомъ между но­
вой французской живописью и русской. Конечно, ценна, что онъ соз­
датель «лучизма» и признанный учитель ц*лой плеяды совремеиныхъ
русскихъ живописцевъ. И все же... такъ ли все это важно?
На посл*днихъ вершинахъ искусства знаше и умъ помогаютъ ху­
дожнику. Но даже и тамъ важн*е всего что-то, не подчиненное разуму,
что-то невнятное (у поэта — бормоташе) что-то, чему объяснешя н*тъ.
Въ д*тскомъ и н*жномъ чуть* Ларюнова — единственное пока чудо его
искусства. Его навыки пропагандиста авангардныхъ течешй, его роль
вождя и «дерзателя» ему самому еще не послужили на пользу. Пов*-
ривъ, что живопись всего ближе къ плакату, онъ сд*лалъ сер1ю «пла-
катныхъ» холстовъ. Пропов*дуя лучизмъ, онъ написалъ н*сколько кар-
тинъ по принципамъ новой своей школы. Много тонкости и такта, какъ
всегда, обнаружилъ онъ и въ этихъ самому себ* заказанныхъ вещахъ.
Но...
Ничему не следуете учить,
Ничего не надо говорить
И печальна такъ и хороша
Темная зв*риная душа.
Какъ ни интересны теорш Ларюнова, какъ ни искусно онъ применял!
ихъ къ сваей живописи, он* остались въ сторон* отъ его лучшаго М1ра.
Если этотъ художникъ, глубоко «современный», ко всему очаровашю
своей д*тской и варварской первобытности, н е и с п о р т и в ъ
е е , н е п о в р е д и в ъ, сум*етъ прибавить то, что до сихъ поръ
185

U. Ларюновг
СтргЪлъбп U. Larionow
Fusilladt
не сливалось съ ней, если его навыки и знашя будуть пронизаны всец*-
ло «темнымъ зверинымъ» чутьемъ, если умнейцнй и наблюдательнейипй
знатокъ живописи не будегь въ Ларюнове всего лишь случайным* со­
седом* даровитейшей безконтрольной натуры, — его искусство, и сей­
час* весьма замечательное, получить, наконец*, полное свое выражеше.
Главный упрекъ Ларюнову, что он*, имея все данныя, не создал*
того, что французы называют* oeuvre. Не стоит* переводить это слово.
О «совершенном* созданье одномъ> мечтает* каждый художник*. Но
мало у кого из* современных* живописцев* есть столько возможно­
стей превзойти себя, как* у Ларюнова. И мало кто из* молодых* «обе­
щает*» столько, сколько этот* уже тридцать лет* работающей рус­
ски! мэтр*.
186
А. ВЕРИНГЪ
ОБЪ ИКОНЪ И РУССКОЙ ЖИВОПИСИ
Руссюе говорят* съ гордостью: наша литература, наша музыка,
наш* театръ. Когда доходятъ до «нашей живописи», голосъ становится
менее увереннымъ. Прошли времена, когда Репинъ противопоставлялся
Манэ и Курбэ, Серовъ — Ренуару и т. д. «Недостаточность» русской
живописи стала ясна всьмъ или почти ВСБМЪ — особенно, по сравнение
съ французской. Даже ея вершины — Екатерининсюе мастера, Венеща-
новъ, Александръ Ивановъ, Врубель — при всехъ достоинствахъ, оста­
ются «локальными». То, что было после Врубеля — спорно. А до Ека-
терининскихъ мастеровъ была икона... Гордиться иконой руссюе, за очень
редкими исключен1ями, не решаются; восхваляя русскую культуру пе-
редъ симпатизирующими европейцами, предпочитают* не настаивать на
искусствахъ пластических*.
На наш* взгляд*, здесь кроется глубоко - трагическое заблужде-
ше. Что) такое икона для подавляющего большинства интеллигентных*
русских*? Либо священный объект* культа, либо «документ*» родной
старины. Икону любят* и изучают* ученые слещалисты, кошлекшонеры-
любители — и только. Много ли русских* художников* (исключешя въ
данномъ случае лишь подтверждаютъ правило) отдавали и отдаютъ себе
отчетъ въ томъ, что русская иконопись — одно изъ величайшихъ и со-
вершеннейшихъ созданш человеческаго духа? Много ли русскихъ лю­
дей, называя Пушкина и Достоевскаго, Толстого и Муссоргскаго, вспо-
мнятъ о Денисе к Рублеве? Несмотря на труды блестящей плеяды исто-
риковъ иконы, несмотря на призывы отдельных* русскихъ и даже ино­
странных* художниковъ (Матиссъ), иконопись до сихъ поръ не стала
предметом* нащональной гордости культурныхъ слоевъ Росой.
Заблуждеше, о которомъ говоримъ, трагично не только потому, что
лишает* русскихъ важнаго «козыря» при сравненш русской культуры
съ западной. Оно трагично, главнымъ образомъ, какъ источникъ глубокой
и страшной болезни русской живописи. «Руссюй художникъ, подобно
«Зигфриду» Жана Жироду, забылъ о своемъ прошломъ, мучительно, бо­
лезненно забылъ. Петровская палка «отшибла память». Ученикъ дарови-
187
 тый, сметливый и живой, русскш живописец* следует* за тт>ми учителя­
ми, которые ему даны, хочется сказать, навязаны властью, «исторической
необходимостью» и т. д. Онъ слт,дуетъ за европейскими мастерами, если
не совстЧмъ чуждыми, то, во всякомъ случат», не родными; слъ\дуетъ сна­
чала съ легкимъ сердцемъ, извлекая большую пользу изъ уроковъ, соз­
давая прекрасныя, но «локально» прекрасныя вещи. Наконец* настает*
момент*, когда увлечете «учешем* - CBSTOM*» проходит*, когда нечто
подлинное, основное, не - «воспитанное» пробуждается в* нем*: тогда
начинается трагед1я. Оказывается, что вся западная премудрость не да­
ет* средств* для воплощешя «самага важнаго», что нужно все забыть
и «начать съ начала». Но разве можно в* искусстве «начинать съ нача­
ла»? А между «началомъ» и нами, что было? Этого русскш живописецъ
не помнитъ — молится предъ иконой, но не в и д и т ъ ея. Онъ
становится мученикомъ: Ивановымъ, Врубелемъ.
Для Энгра, сына счастливой Франщи, Рафаэль быль такимъ же бо-
гомъ, какъ и для Иванова; оба при этомъ остро чувствовали пропасть,
отделяющую ихъ отъ Рафаэля. Энгръ избежалъ срыва и создалъ шедев­
ры, найдя опору у примитивовъ. Онъ умеръ, копируя фреску Джотто.
Въ изумительныхъ своихъ l a v i s Ивановъ мучительно «вспоминалъ»
забытыя фрески верапонтова монастыря, Bлaдимipcкиxъ Апостоловъ, ан-
геловъ Рублева.
А разрывъ Врубеля съ «нормальной» живописью? Врубелевское
«безум1е», на нашъ взглядъ, ни что иное, какъ отчаянная попытка вспо­
мнить потонувший Китежъ — высомй строй иконы.
Въ настоящий моментъ, во всех* областях* искусства, умирает*
наивно - импресеюнистическШ веризм*. Намечается, с* другой стороны,
реакшя против* безпредБльной свободы оригинальничашя, появляется
здоровая жажда условностей въ искусстве. При этихъ услов1яхъ икона
Hodegetria (XVIII')
не можетъ оставаться непонятой. Стоить только «протереть глаза» — OdueumptR (XVIII»)
забыть о датахъ, областныхъ школахъ, исторш и археологии. Тогда не
смогут* не открыться высошя красоты иконописи: глубокая органич­
ность, неопровержимая логика ея условностей, сдержанное благородство
выражены, единственное въ своемъ роде богатство и мощь ритма.
*««.>. РУС- ' " T J T Z ^ ^
Воспринявъ отъ Византш комплексъ живописныхъ условностей
(техъ самыхъ, которыя благодаря олытамъ французскихъ живописцевъ
ХХ-аго века становятся все более и более пр1емлемыми для глаза совре- чая у яихъ «uni», которыя меньше людей, a i я » ямяушя»,
189
188
 БОРИСЪ ПОПЛАВСШЙ
ОКОЛО ЖИВОПИСИ

подобный «неумелости», онъ не смеется, не говорить покровительствен­

ным* тономъ о «святой простоте». Съ завистью думаете онъ о людяхе,
задолго до Эйнштейна понявшихе относительность «неопровержимых*
данных* опыта», постигавших* м.ръ духом*, а не неверной игрою внеш­ I.
них* чувств*.
Что осталось от* мерт­
То же возвышенное превоплощеше Mipa находим* мы в* русской вых* м1ровъ? Египетская
иконе. Но руссюй иконописец*, уступая тосканскому собрату в* пони- литература темна и услов­
манш архитектоники и пластической формы, превосходит* его своей ис­ на, египетская релипя по­
ключительной чувствительностью к* ритму лиши, к* таинственной игре
гибла. Но египетская скуль­
масс* — тому, что французы называют* «balancement». Превосходит*
птура жива и в* ней еще
он* тосканцев* (даже с.енцевъ) и колоритом* — могучим*, возвышен­
последшй раз* жив* Еги­
но лирическим*, не впадающим* ни в* холойное, декоративное расцве-
пет*, даже губы у сидящего
чиваше, ни в* натурализм* avant la lettre. Конечно, икона не знает* ни
писца еще выпучены от*
светотени, ни перспективы, ни анатомш — этих* трех* китов* «нормаль­
внимашя. А где фараон* и
ной» живописи. На кто в* Европе сомневается в* том*, что эти три
завоевашя?
основы после-ренессанскаго искусства — таюя же условности, как*
и пресловутая «неумелость» примитивов*? Неужели pyccKie останутся И конечно фотографш бы­
слепо верны этим* услов.ямъ, от* которых* готовы отказаться их* со­ ло бы недостаточно, ибо она
здатели? Неужели икона долго еще будет* оставаться матер1алом* для передала бы только чем*
специалистов* и мотивом* для дешевой декоративной каллиграфии? они древше были, а не чем*
жили они и какими хотели
быть.
Художнике все перевира­
ете потому что все продол­
жаете. Волнеше умерших*
BSB& Ра7Х сонмов* сохранено для нас*
в* стилизованных* дефор-
мац.яхъ ассир-йскихъ стел*. Съ их* царями неземного роста, съ льви-
ноподобными воинами и тонкими рабами, похожими на пальмовые листья
Волнешя ассирМцевъ деформировало ихъ глаза. И такъ стала ви­
дима сквозь преувеличен.е душа Ассир.и.
Какъ будто м.ръ полонъ остановившихся, замершихъ по дороге
къ реализацш ощущешй природы, которая какъ бы не смогла выявиться до
конца. Остановилась, не осиливъ сопротивлешя матерш. «Ce monsieur
191

190
ne sait pas ce qu'il fait — il est un ange. Cette famille est une nichée
de chiens». И вотъ художникъ пытается помочь природе докончить, выя­
вить обезсилъвшля тенденцш. Художникъ деформируя пытается заканчи­
вать недоделанное витальнымъ устремлешемъ. Такъ расширялись плечи
гречеекихъ героевъ и прозрачнъли и обострялись руки Офелш. Природа
любить художника, какъ своего освободителя, она верна ему часто до
80-90 лътъ, когда Монэ и Ренуаръ еще цвели и сверкали.
Но не только въ человеческомъ твле, сознаше определившее его
быт1е, ощущешя и характеры, воплощешемъ коихъ тело есть, не выявля­
ется до конца, разве не чувствуеть каждый смертный, что вечера «рвут­
ся голубеть, что утра пытаются пять, и тщатся алеть закаты», что все
полу-скованно косностью и тоскуеть о форме. И вновь художникъ всему
помогаеть, онъ помогаетъ дереву таять въ воздухе, цвести и с1ять полднев­
ному саду, зеленеть отражешямъ рекъ, онъ продолжаеть твореше, онъ
помогаетъ Богу.

Есть существенное и несущественное въ лицахъ — отсюда: упро-

щен!е, схематизация. Есть недоделанность, недобьте въ природе, отсюда
деформацш. Есть тоска всехъ вещей и niyxie поиски формы. Сюда, наря­
ду съ лреображешемъ Mipa, наряду съ мфомъ такимъ, какой онъ есть, —
поиски Mipa такого, какимъ онъ долженъ быть живой энтелехш его — ху-
дожникомъ. Онъ ангелъ помощникъ всяческой объективизаши.

Кроме того есть законы картины, какъ целаго. Она должна поко­
иться. Много изменено и выброшено, для того чтобы она не падала на
зрителя (что еще римляне знали относительно фресокъ), чтобы она не
качалась и не склонялась въ сторону. Картина должна иметь комлозишон-
ныя оси и симетрж, для чего столь часто у художниковъ возрождешя ли­
ши рукъ и ногъ продолжаются линиями складокъ, деревьевъ и крышъ.
Почему складки или деревья, часто незаметно, уравновешиваютъ повто-
ряють, поддерживають.
Но есть еще и цветовая композищя, разновесе и взаимодейст-
eie большихъ цветовыхъ пятенъ. Ибо одинъ изъ основныхъ родовъ кра­
соты рождается часто изъ простого соединешя двухъ тоновъ, что прекрас­
но знаютъ даже портные и декораторы, и надъ выешимъ аспектомъ чего
такъ много думали кубисты.
Р. Панельный Я. Пке1пу
Балерины 1лж Напгеит
Огромную роль во внутреннемъ равновесш картины играетъ так­
же самъ способъ накладывать краску, гладкость или шероховатость поверх­
ности, благодаря которой любая часть можеть быть выдвинута или спря­
тана. Но еще больше самимъ движешемъ мазка передается жизнь и
движеше предмета. Здесь уже ннчемъ помочь нельзя и все зависить отъ
дара, этой тайны «фактуры» почерка души. Мазокъ можетъ быть корот-
кимъ или волнистымъ, онъ можетъ стлаться, клубиться, двигаться или по­
коиться, и этимъ тончайше передавать матер1альность вещей, и что еще
важнее, ту лучисто-дымчатую атмосферу, которой все они окружены.

192
 сать. Такъ современные художники, въ точности какъ древше или китайцы
(въ академ.яхъ которыхъ существуютъ специальные классы насекомыхъ,
рыбъ, листьевъ и птицъ), безконечно долго изучаютъ все тотъ же идеаль­
ный натюръ-мортъ, какъ Бракъ, напр., или идеальный портретъ, какъ Моди-
гл1ани. Но только прежше художники, все время, года и года целые, писали
и переписывали тотъ же холстъ, ту-же картину, а современные ту-же кар­
тину долпе годы продолжаютъ на разныхъ холстахъ, все время начиная ее
сначала. Такъ писалъ Модиппани портреты. Онъ садился очень далеко отъ
модели, въ противоположномъ углу ателье, можетъ быть, чтобы видеть
ее въ более схематическомъ аспекте, и мнопе многие сеансы двлалъ толь­
ко рисунки, иногда 30, 40 рисунковъ. Наконецъ онъ, изучивъ что-то, въ
часъ или даже меньше писалъ портретъ, сразу большой кистью покрывая
холстъ и затемъ быстро тоненькой кисточкой прорисовывалъ подробно­
сти. Скорость работы здесь не важна, важно серьезное молитвенное отно-
шеше къ ней. Картина можетъ состоять только изъ несколькихъ мазковъ
и быть глубочайшимъ шедевромъ (Матисъ) въ томъ случае, если ху­
дожникъ (живописно одаренный, конечно) какъ бы боится писать, свя­
щенный страхъ его удерживаетъ, какъ бы не налгать, не сделать лиш-
няго, но съ огромной «жалостью» и восхищеннымъ любовашемъ отно­
Af Блюм» M. Blounie сится къ своей модели.
Натюрш марте Nature morte

Ибо ошибка натурализма заключалась въ томъ, что онъ искалъ только фак­
Здесь входить нечто безконечно важное, что французы называютъ
тической точности передачи вещей со всеми ихъ подробностями, забывая
«esprit» живописи, чте* я перевожу «устремленность» ея. Столь важное,
что всегда вещь окутана аяшемъ воздуха, аурой пыли, дыма, бесчислен­
что можно вполне сказать, что только талантъ это в о о б щ е ниче-
ными отражениями и свъчешями окружающаго, особенно неба. И находясь
г о . Esprit художника есть пластическое выражеше всехъ его идей,
рядомъ съ другими инако окрашенными и расположенными вещами, вме­
ВСБХЪ его мечташй и веровашй, и даже въ очень большой мере его жиз­
сте съ ними движутся, какъ бы въ полъ зръшя, темнЪютъ и свътлъютъ,
м^няютъ СЕОЙ ЦВ-БТЪ, и поглощаются ихъ соседствомъ. ни, а главное большее или меньшее отношеше къ искусству, какъ къ
чему-то священному и молитвенно важному. Совершенно правильно и
важно напомнить, что болыше художники очень часто плакали и рыдали
Половину своей жизни художникъ учится, загвмъ долго и мучи­
надъ своими холстами. И ТБ изъ нихъ, кому все очень легко давалось тя­
тельно старается, можетъ быть, разучиться. Вновь обрести утерянную
готились этой легкостью.
наивность и свежесть воопияпя детей и примитивовъ. Выясняется, что
школьно учиться совершенно ненужно и просто вредно, что нужно рисо­
вать, какъ захочется и именно такъ, какъ видишь, и соьсемъ не старать­ Часто теперь молодые спекулятивно раздутые художники стремят­
ся рисовать «такъ какъ есть». Но нужно страшно много рисовать и пи- ся работать «много и красиво»; неть ничего можетъ быть смертоноснее
для ихъ искусства.
194
195

Вотъ передо мною знаменитый молодой художникъ. Я сижу въ его
ателье и думаю: какъ онъ всетаки изменился. Прекрасно одетый, онъ съ
почти надменной улыбкой на устахъ сидить за своимъ мольбер-
томъ, онъ пишетъ и старается не запачкаться краской, и я вспоминаю, какъ
некогда сгорбившись, согнувшись судорожно СИДБЛЪ онъ надъ своимъ
холстомъ и работалъ. Онъ былъ беденъ и обожалъ живопись. Напрасно
онъ думаетъ, вся его) жизнь, и эта поза и мысли о другомъ, все запечат-
лится и перейдетъ на его холстъ и это будетъ легкое и красивое искус­
ство. Великое?... никогда. Даже жизнь Рафаэля недостаточна для траги­
ческого человечества и столь часто слышатся теперь слова о томъ, что
Рафаэль поверхностенъ, что онъ скользитъ по безднамъ экспрессш ве­
щей. Все тайное становится явнымъ. Б*ограф1я Рафаэля известна, не ду­
маю чтобъ въ своей жизни онъ много плакалъ.
М.ръ, руками художниковъ самодовольныхъ и яркихъ, самъ делается
яркимъ и пышнымъ. Консистенщя его крепнетъ и красивееть, но смерть и
ложь воцаряются у него внутри. Душа переживаетъ тягостныя стеснешя пе-
редъ нимъ и явно просится прочь изъ солнечнаго мажара. Таюе художники
196
ДБлаютъ м1ръ более матер1альнымъ, менее призрачнымъ и ясно, можетъ
быть, откуда взялось отвращеше христнъ передъ рубенсовщиной. Вся яр­
кая пустота жизненной устремленности переливаясь въ картину гибельно пе-
ресоздаетъ ыгръ. Ничего не прощается художнику, ни одна ложь, никакая
частица грубости и жестокости. «Все делается за счетъ чего-то» и, увы,
столь многое въ Европе оправдываетъ христианское отношение къ пласти­
ке. На что все эти красоты, говорить святой, не зная, что только тотъ, кто
выявилъ бы «форму» Бога, спасъ бы религио.
Все борешя, все отчаяше, все ПОИСКИ самаго главнаго, также какъ
все благололучге и поиски развлечешя отражаются на холсте. И не толь­
ко красивее, но въ тысячу разъ глубже и серьезнее взоръ художника, и
не очаровательность, а трагизмъ MÌpa, гибельность и призрачность его,
смерть и жалость открываются намъ глазами Рембрандта. У большинства
же молодыхъ художниковъ «маленьюе глаза», они не задумываются, они
подшучивая «делаютъ живопись» подобно тому, какъ некоторые францу­
зы «делаюгъ любовь».
Вопросъ объ Esprit яснее всего въ примере Сезанна. Конечно Се-
заннъ былъ вовсе не такъ уже блестяще живописно одаренъ, какъ Рафа­
эль или Ренуаръ, но какъ высока «сфера» Сезанна надъ сферой Ренуара
и даже Рафаэля. Секретъ этого въ огромной боли Сезанна, и въ томъ что
онъ былъ подвижникомъ и съ меньшими способностями, но неизмеримо
превосходящей душой, взошелъ на несомненное, великое, безсмертное,
первое место. Сезаннъ титанъ и гешй, Ренуаръ красивый художникъ, почти
«petit maître» — дистанция неизмеримая.
Когда отецъ Сезанна умеръ, Сезаннъ захотьлъ написать портретъ от­
ца въ гробу, и вотъ сестра Сезанна ему говорить — «Voyons, Paul, il n'est
pas temps de plaisanter, il faudrais plutôt faire venir u n peintre sé­
rieux». Вотъ какъ къ Сезанну относились и къ уже старому Сезанну — ве­
личайшему образчику трагической серьезности. Зато художественные тор­
говцы чрезвычайно серьезно относятся къ множеству ловкихъ и благопо-
лучныхъ маленькихъ талантиковъ, которые, конечно, несогласны съ До-
стоевскимъ, долго молчавшимъ и, наконецъ, ответившимъ молодому бле­
стящему писателю на его сложныя и гордыя речи : «Страдать надо, молодой
человекъ». Потомъ писатель пострадалъ и озарился. Qui vivra — verra.
197
 2.
ГРУППОВАЯ ВЫСТАВКА «ЧИСЕЛЪ»

Когда умирает* душа какого нибудь пластическаго движешя, на-

сл%д1е его пр1емовъ быстро становится препятствием* и часто даже ро­
ком* последующей эпохи, противъ котораго и должно съ трудомъ выяв­
ляться его особое видътпе три.
Так* теперь, когда «душа кубизма» умерла окончательно, лр.емы
кубизма и кубистическое воспиташе новаго поколъшя художниковъ есть
какъ бы расплата за яркое и эфемерное его цвътеше.
Не место здесь говорить о душ* кубизма, объ этихъ долгихъ му­
чительных* поисках* идеальной «интелегибельной» формы всъхъ вещей.
Но тъломъ кубизма, основным* пластическим* его пр.емомъ был* «прин­
цип* декоращи» отчего большинство молодых* художниковъ сложивших­
ся в* 1914 — 1923 годахъ несут* ядъ декоративности въ крови. И толь­
ко медленно, подобно больному борющемуся съ инородной жизнью въ
себе, преодолевают* они свое первое эстетическое воспиташе, часто соз­
давая, увы! пестрое и не совсем* живое искусство.
Глядя на картины русскихъ молодыхъ художниковъ, думаешь часто,
что эти картины какъ то въ общем* грубее дарован.й создавшихъ ихъ.
Что какая то «инерщя», какой то пластически! автоматизм* заставляетъ
ихъ утрировать краски, схематизировать рисунок* и механизировать
мазокъ.
Въ свое время кубизмъ докатился до плакатности. Такъ НЕЧТО пла­ Mechaninofl
М-Ьщанином
катное и совсем* «серюзное» есть въ холстахъ даже самыхъ талантли- Скульптор* Бгрнарв
Scalptear Bernard

выхъ и можетъ быть именно у самыхъ талантливыхъ молодыхъ, ибо ихъ

то и съ наибольшей силой несетъ «очароваше» ихъ живописи. И какъ
парадоксально звучитъ это, если о поэтахъ часто говорят*, что им* слъ-
дуетъ бояться музыки стиха, то и живописцамъ следует* вероятно немно­
го «бояться живописи», ибо чем* могущественнее «орпя» красивых* со-
четанш, тем* сомнительнее иногда кажется будущее художниковъ.
Выставку, организованную «Числами» въ художественной галлерее
«Зпоха» можно было бы такъ и назвать. «Въ поисках* или на пути къ
преодолению принципа декораши».
Но следует* здесь сделать важное замечан.е и различеше, а имен­
но, что лишь только «молодымъ» художникамъ, сформировавшимся после
198
войны, «декоращя» — во вредъ и что несомненно, что Сутинъ, Кремень,
Ларюновъ и Шагалъ не страдаютъ отъ нея нисколько, ибо творче­
ство ихъ законно декоративно въ совершенно иномъ, высшемъ аспекте,
уже недоступномъ после лришедшимъ, и неюй таинственный синтезъ де­
коративности и «лирическаго реализма» составляетъ ихъ особую правду,
нежно оживляющую ихъ творчество, тогда какъ молодые, пытаюшдеся ей
внимать лишь огрубляютъ и упрощаютъ, можетъ быть потому, что все
моменты дталектическаго р а з в и т пластической идеи неповторимы и вся-
юй тактъ историко-художественной мелодш тотчасъ же становится анти-
199
 Нежен* очень цветовой м,р* Пуни и полны сумрачной прелести его
музыкальным*, едва пытается звучать долге краткаго срока известной вечные городсюе пейзажи, где кажется постоянно идет* дождь. Свойст­
«атмосферы» иногда нескольких* только выставок*. венна ему также, как* и Блюму, некоторая ценная, цветовая робость.
Так* кажется нам* несколько огрубленным* и упрощенным* фе­ Интересен* благородный портрет* Воловика, обнаруживающий
ерически цветовой м.ръ Арапова. Хотя сразу возникает* вопрос*, не
близко ли его прелестное дароваше — уровня Дюфи или Марш Лоран- большое чувство «валеровъ».
сен* — и законны ли к* нему требовашя «большой» живописи. В* заключеше скажем* несколько слов* о скульптуре на выстав­
В* творчестве Минчина, художника много большего масштаба ке, хотя эстетически, а не традиционно следовало бы начать с* ея опи­
ищущаго и достигающаго часто лрикосновешя к* гораздо более глубо­ сания, ибо каждый выставлявиййся скульптор* широко заслуживает* це­
ким* тайнам* «пластической мапи», — борьба эта глубже и заниматель­ лой отдельной статьи, (Цадкинъ, например*,) ибо уровень русской скульп­
нее. Результаты ея выше, но и рискованнее Арапова. Рискованны в* смыс­ туры в* Париже значительно выше уровня русской живописи. Отдельный
ле остроты и неожиданности, почти болезненной, его сочетанш, выше в* выставки нескольких* из* выставлявших* скульпторов* дадут* возмож­
смысле разрешешя, и как* бы искуплешя «душой» живописи ея «приро­ ность подробнее остановиться на их* творечстве, также как* отдельныя
ды», создающее редк.я, острейиия удачи. выставки Ларюнова или Гончаровой. Творчество их* подобно творчеству
Но наиболее совершенными, то есть наиболее нашедшими себя, Сутина и Шагала есть столь серюзное и сложное явлеше, столь обсуждав­
кажутся мне на выставке Блюм* и Карсюй, причем* Блюму, вероятно, шееся уже, что в* нескольких* словах* ничего нельзя сказать о них* кро­
труднее было «добиться» своей живописи ибо его цветовыя возможности ме того, что оно прелестно.
вероятно шире возможностей Карскаго. Вещи Блюма достаточно' ярк.е и
сложно-живописныя, все носят* на себе отпечаток* той ценной дрожи
«пред* предательством* краски», которая всегда была достоинством* его
живописи, среди многих* других*. Недостатками работ* его кажутся нам*
неряшливость рисунка и некоторая «эскизность».
Работы Карскаго тонко живописный кажутся бедными цветом*, но
внутри этой бедности они живут* глубокой и искренней жизнью вложен­
ной в* нарочито скромный рамки, просто сделанный, оне очень красивы.
Портрет* Терешковича, полный воспоминаниями и Гогене, чрезвы­
чайно удачная неудача этого разнообразнаго и импульсивнаго художника,
истиннаго Моцарта молодого Монпарнасса, Моцарта глубоко испорченнаго
Монпарнассомъ, столь часто спешащего и халтурничающаго, но столь же
часто переходящаго от* почти непр1ятной яркости к* чистейшим* и неж­
нейшим* высотам* ремесла.
Чрезвычайно интересна и темная алхимическая дорога Шаршуна.
Странный цветовой туман* этот*, похожш на вечный туман* Карьера, из*
котораго постепенно выплывает* значительное и чистое видеже м.ра. Де­
ти Пикельнаго тонко нарисованы и показывают* серьезную работу над*
сумрачной атмосферой его живописи, тяготеющей к* трагической изобра­
зительности Домье.
201
200
 П. БИЦИЛЛИ
ПОХВАЛА МУЗЫКЪ

Пасторальной Симфонии режетъ ухо. Бетховена даже упрекаютъ въ анти­

художественности за эту трель (хотя мне кажется, что здесь у него былъ
свой, можете быть и не осознанный, замыселъ: подчеркнуть еще более
«вньжизненность» ЦБлаго). Статуя, картина, романъ, стихотвореше, зда-
н.е могутъ быть ценны и вне-эстетически. «Пушкинъ въ своемъ Евгении
Онегине показалъ намъ типъ того лишняго человека, который...» — и т. д.,
Der schönsten und herrlichsten Gaben Gottes
какъ справедливо пишутъ авторы исторш русской словесности и развитые
eine ist die Musica — der ist der Satan sehr feind
гимназисты. Но музыкальное произведете слагается изъ элементовъ, ко-
— damit man viel Anfechtungen und böse Gedan­
торымъ лишь съ великой натяжкой можно подыскать прообразы въ «жиз­
ken vertreibt. — Ich gebe nach der Theologia der
ни». Симфонш Бетховена, Донъ-Жуанъ, фуги Баха возникли изъ «простой
Musica den nächsten Locum und höchste Ehre.
гаммы», т.-е. съ точки зренш «жизни», и з ъ н и ч е г о . М.ръ музы­
Л ю т e p ъ. ки созданъ такъ, какъ «нашъ» тръ созданъ Богомъ. Поэтому, если еще
можно какъ-то психологически и сощологически «вывести» все прочая
Я хорошо помню, какъ, въ детстве, я услышалъ въ первый разъ
искусства изъ жизни, и какъ-то «объяснить» путемъ чего-то другого ихъ
квартетъ Бетховена (одинъ изъ серш «квартетовъ Разумовскаго»). Услы­
ценность, какъ-то истолковать «смыслы» картины Рафаэля, стихотворе­
шалъ, и сразу — у з н а л ъ его, узналъ съ такой же несомненностью и
ния Пушкина, статуи Родена, при помощи другихъ, изъ самой «жизни» из-
чувствомъ абсолютной достоверности моего знашя, какъ у з н а л ъ ,
влеченныхъ «смысловъ», то для музыки это сделать никакъ нельзя. Все­
впервые увидевши ихъ, горы, море, лесъ. Музыка существуете столь же
знающие сощологи знаютъ, что музыка возникла изъ работы и изъ танца.
«объективно» и самодовлеюще, какъ и Природа. Древше считали, что
Но они просто путаютъ проблему собственной природы музыки съ во-
искусство есть лодражаюе «природе». Сколь ни наивенъ этотъ взглядъ,
просомъ объ обстоятельствахъ, при которыхъ музыка могла явиться лю-
въ немъ, поскольку дело идете о всехъ прочихъ искусствахъ, есть доля
дямъ. Навозну кучу разрывая, иьтухъ нашелъ жемчужное зерно. По со-
истины. Въ конце концовъ, не такъ ужъ легко провести точную грань
ц.олопи и психологш выходить, что навозная куча и занят.я надъ нею пе­
между фотографической карточкой и живописнымъ портретомъ. Все искус­
туха и суть «причина» жемчужнаго зерна. Музыка просто существуетъ,
ства, кроме музыки, работаютъ надъ матер.аломъ у ж е оформлен­
сама по себе.
н ы м ъ , — и сколь бы иногда ни удалялись живопись, скульптура, поэз.я
Изъ той а б с о л ю т н о й б е з с м ы с л и ц ы , какую пред-
отъ «жизни», между ними и «жизнью» всегда проложенъ мостъ. Все по­
ставляютъ изъ себя взятые порознь и все вместе до-ре-ми-фа-соль (нуж­
пытки снести его безъ остатка, — что касается всехъ прочихъ искусствъ
ды нетъ, что ихъ можно «вычислить» и определить ихъ числовыя соотно-
— до сихъ поръ были равносильны упразднен.ю самихъ этихъ искусствъ:
шешя; то же самое можно было бы вероятно проделать и съ частицами
«безпредметная» живопись — не живопись, «безмысленная» поэз.я — про­
хаоса), Бахъ беретъ 3-4-5 ноте, и изъ нихъ растетъ фуга. 3-4-5 нотъ обра-
сто чепуха. Все попытки проложить мостъ между музыкой и жизнью, такъ,
зуютъ какой-то вполне достоверный, единственный, ни на что не своди­
чтобы «всяюй понялъ», что вотъ э т о т ъ аккордъ, э т а мелодия
мый «смыслъ», мелодию, «смыслъ» казалось бы самодовлеющий, — ибо на
изображаютъ э т о т ъ предметъ, выражаютъ э т у мысль, до сихъ
немъ можно и остановиться. Малороссъ едетъ на возу степью и тянетъ, безъ
поръ только портили музыку. Самые рафинированные эстеты мирятся съ
конца ее повторяя, одну и ту же мелодно, на слова: тай булы въ дума бджо-
«реалистическими» деталями картинъ великихъ живописцевъ. Эти детали
о-лы. И это уже — музыка. Но Бахъ поступаете иначе. Изъ такой же при­
воспринимаются, какъ нечто вполне естественное, внутренно мотивирован­
митивной мелодии, точно также многократно ее повторяя, онъ извлекаете
ное и эстетически оправданное. Но соловьиная трель въ конце andante
все новые и новые «смыслы». Или вернее: по мере того, какъ мелодия про-
202
203
 водится черезъ все большее количество «голосовъ», усложняется и обога­
щается первоначальный «смыслъ»; столь, казалось бы, примитивное, скуд­
ное и малое лоно, таить въ себ* множество возможностей, которыя, одна
за другою воплощаются по м*р* р а з в и т фуги; ни на мигъ не прекра­
щается напряженное борете гонящихся другъ за другомъ и ни на мигъ
не равняющихся въ своемъ б*г* «голосовъ» — и затъмъ, вдругъ, кюнецъ:
возможности голосоведенш исчерпаны, осуществилось в с е , что кры­
лось въ первыхъ 3-4-5 нотахъ. Ничего больше извлечь н е л ь з я и
н е н а д о . «Смыслъ», раскрывшиеся во всей полнот*, тъмъ самымъ пе-
рестаетъ жить во времени. Моментъ перехода въ вечную жизнь ознамено­
вывается аккордомъ, котораго качество, какъ абсолютно посл*дняго, вы­
ражено у Баха иногда тъмъ, что онъ звучитъ въ мажор*, если фуга двига­
лась въ минор*. Этимъ выражена его функщя «лосл*дняго вздоха», момен­
та перехода отъ жизни во времени въ жизнь безвременную.
Я взялъ простъйипй случай. Совершенн*йшая по абсолютной моти­
вированности всъхъ своихъ движен.й фуга Баха все-же въ какомъ-то от-
ношенш «недостаточна», ущербна — и именно въ силу своей моменталь-
ности. Это — самая протестантская музыка, какая только возможна. Она
соответствуете монотематичности «протестантскаго человека», лютерани­
на, кальвиниста, съ его упорнымъ и величественнымъ въ своемъ упорстве,
не отклоняющимся ни въ какую сторону, слЪдовашемъ своему «призва­
нно» (Beruf). Принципъ борьбы силъ, лежаний въ основ* музыки, допу-
скаетъ куда бол*е разнообразное приложеше. Противостояния, борешя
возможны не только между ОТДЕЛЬНЫМИ «голосами» монотематичной фу­
ги, но и между различными мелодиями, темпами, тембрами, ритмами, то­
нальностями. Въ исчерпывающемъ богатств* шопеновскихъ модулящй, рит-
мическихъ, темповыхъ и мелодическихъ конфликтовъ у Моцарта и Бетхо­
вена — полнее, конкретнее, глубже раскрывается тайна личности. Ибо мо-
царговская или бетховенская соната, этюдъ Шопена тоже индивидуумы.
Э т а , данная, тема т р е б у е т ъ своей противо-темы, несеть ее уже
въ самой себ*, порождаете ее изъ себя, и лишь поел* того, какъ она со­
четалась со своимъ антагонистомъ, своимъ-же собственнымъ порождеш-
емъ, раскрываете она, возвращаясь въ третьей стадш развитш сонаты,
всю полноту своего «смысла», утверждаеть свое с о б с т в е н н о е
право на жизнь. Но эти отдъльныя «личности», изъ которыхъ слагается
соната, эти отд*льные «смыслы», образуютъ все же, вм*ст*, о д и н ь
204
смыслъ, одну, въ себ* законченную, внутренно мотивированную, н е -
о б х о д и м у ю личность, абсолютное единство, которое уже само не
требуетъ никакого восполнешя, ни съ ч*мъ не сопрягается и ни отъ че­
го не зависите. Поэтому глубоко заблуждался Шопенгауэръ, думая, что
музыка есть ничто иное какъ сама никогда ненасытимая, в*чно стремя­
щаяся объективироваться и немогущая успокоиться Воля. Онъ спуталъ
в о л ю к ъ м- у з ы к * съ с а м о й м у з ы к о й , т.-е. съ му-
зыкальнымъ п р о и з в е д е н . е м ъ . То-есть: онъ спуталъ музыку
съ жизнью, н а ш е й , эмпирической жизнью.
Трагизмъ эмпирической жизни состоите въ несогласованности Я
и «среды». Философы могуть сколько угодно разеуждать о соотноситель­
ности этихъ терминовъ, о согласованности, съ космической точки зр*-
н.я, ихъ интересовъ и нуждъ, мое Я объ этомъ знать ничего не хочеть.
Оно можеть привести тысячи прим*ровъ неосуществившихся, по мило­
сти «среды» возможностей, заложенныхъ въ личности, «ошибокъ случая»,
обмановъ «судьбы», тысячи прим*ровъ такъ и не раскрывшегося
«смысла».
Знаю, что этому можно противопоставить прим*ръ т*хъ святыхъ,
просветленному Любовью и Смирешемъ оку которыхъ открылась гармо-
Н1я Всецелаго и Единичнаго и которые т*мъ самымъ полностью и до кон­
ца осуществили свой собственный «смыслъ». Но я говорю отъ имени обы-
кновенныхъ, грешныхъ людей. Для нихъ, для насъ, этотъ явленный свя-
тымъ непосредственно свидетельствуюшдй о себе «смыслъ» Всежизни,
Всеединаго, есть п о с т у л а т ъ В * р ы и посл*дняя, предельная
проблема Ф и л о с о ф и и . Если бы эта проблема была реше­
на, философ>я бы кончилась. Но въ плане фи.тософш она и неразрешима:
умственно п о с т р о и т ь Безконечное, снабженное аттрибутами ко-
нечнаго (ибо иначе, какъ конечнымъ мы не можемъ мыслить индивиду-
умъ), немыслимо, абсурдно.
Замечательный руссюй мыслитель, въ исторно русской мысли такъ
и не вошедший, Павелъ Александровичъ Бакунинъ, сравнилъ человече­
скую личность, монаду, съ теоремой геометрш. Теорема имееть свой соб­
ственный, самодовлеюиий смыслъ, но вместе съ т*мъ несеть въ себ* всю
совокупность вс .хъ истинъ геометрш. Если бы теорема обладала самосо-
знашемъ, ей с{ зу бы открылась вся математика, какъ она открывается
м н * , когда я мыслю теорему. Зд*сь обнаруживается и слабая сто-
205
 наго тождества «субъекта» и «объекта», сливающихся въ абсолютно за­
конченную л и ч н о с т ь .
Радость самопознания, божественную л е г к о с т ь , при
,строжайшей п о с л е д о в а т е л ь н о с т и , творческаго самора­
скрытия личности, его исчерпывающую з а к о н ч е н н о с т ь , явля-
етъ музыка Моцарта. «Какая глубина, какая сила и какая с т р о й ­
н о с т ь ! » . Абсолютная личность есть тъмъ самымъ абсолютная м о ­
р а л ь н а я ц е н н о с т ь , полнота Добра. Эта истина не требуетъ
доказательства: благость божественной воли обнаруживается съ непо­
средственной самоочевидностью во всякомъ подлинно совершенномъ со-
зданш человеческаго гения. Ни въ какомъ со столь неотразимой убеди­
тельностью, какъ въ музыке Бетховена. Моральный энтуз1азмъ, паеосъ
долга, вера въ всепобеждающую силу деятельной любви, радость страда­
ния, религия Свободы, Равенства и Братства, истина руссоитской доктри­
ны о томъ, что «сама по себе» всякая страсть «добродетельна», составля-
ютъ «смыслъ» этой музыки, обладающей большей доказательной силой,
нежели проза Фихте и Руссо, или гекзаметры Шиллера, именно потому,
что это — музыка: ибо только въ музыке возможно и осуществимо пол­
ное тождество «смысла» и его выражения, «внутренней» и «внешней»
формы.
Въ плане ограниченнаго эмпирическаго бытия полная реализашя
личности возможна только въ Смерти и черезъ Смерть. Чтобы родиться
въ вечную жизнь, надо умереть. Услов.емъ полноты Жизни является для
насъ какъ разъ то, что мы не можемъ иначе воспринять, иначе п е р е ­
ж и т ь , какъ въ виде полнаго о т р и ц а н и я жизни, небьтя. Безъ
Смерти не было бы жизни — только мертвыя вещи, матер1альные «пред­
меты» не умираютъ — и Смерть поэтому и есть «смыслъ» Жизни; но
с а м а п о с е б е она представляется намъ не иначе, какъ «безсмыс-
лицей». Смерти «въ себе» нельзя понять и поэтому нельзя ея не бояться.
«Вдругъ — виденье гробовое, внезапный мракъ, иль что-нибудь такое»
подчеркиваютъ, р е а л и з у ю т ъ до конца невозмутимую гармонию
райскихъ песенъ Моцарта. Но мракъ отъ этого не становится светлее и
отъ виденья гробового все же тянетъ холодомъ. Устрашающе грозно гла-
сятъ о завершенномъ земномъ подвиге Похоронные марши Бетховена.
Жизнь проникнута Смертью, пропитана ею насквозь, отравлена ея слад-
кимъ и жгучимъ ядомъ. Все ея ритмы — судороги, малейшее дыхаюе на-
208
поминаете о последнемъ вздохе, подъ цветущимъ лучомъ ея мелод1й без­
донная трясина глубинныхъ тоновъ «сопровождения». Такъ «сама по се­
бе» безсмысленная, Смерть осмысливаетъ Жизнь, безобраз1емъ своимъ ее
«образуетъ», сообщаете ей все ея великолепие. Въ жизни нетъ ничего,
что было бы помимо смерти. Въ музыке Шопена нетъ никакого движения
впередъ, никакого раскрыла, никакой диалектики изъ самихъ себя разви­
вающихся, противоборствующихъ, взаимно отрицающихся и утверждаю­
щихся «смысловъ»; только мелодия, да модулящи гармошй, шагъ за ша-
гомъ сопутствующихъ ей, напоминающихъ каждому ея интервалу о кро­
ющейся за нимъ бездне, изъ которой онъ вышелъ.
Отсюда — манящая прелесть этой бездны. Можно добровольно
ступить на засасывающую трясину самодовлеющей Гармонии; спасаясь
отъ «этого Mipa», переместиться въ «тръ иной», отдаться Смерти «какъ
таковой», чтобы въ ней обрести Жизнь. Экстазы умирашя, погружетя
въ Ничто, завораживающие какими-то сладостными и смутными, оболь­
стительно-тревожными обещаниями составляюте соблазнительнейшую,
опаснейшую, въ даалектическомъ развитии Музыки необходимую (oportet
haereses esse!) е р е с ь Feuerzauber-a и Смерти Изольды. Порочныя,
метафизически «лживыя», но неотразимыя волхвовашя Вагнера — пря­
мое следствие трогательной безпомощности Шопена, его добровольной
покорности Смерти, какъ и безлредметныхъ метанш Шумана отъ одного
«прекраснаго мгновенья» къ другому. Но отвращаясь отъ «этого» Mipa,
или, что то же, разбивая его на «миги», невозможно достигнуть Mipa «ино­
го». Если Смерть сообщаете с в о ю ценность Жизни, то и обратно:
Смерть была бы лишена всякой цены, если бы Жизнь «сама по себе» ни­
чего не стоила. Нетъ заслуги въ вралям Смерти безъ любви къ Жизни.
Любовь къ твари бож1ей есть первая ступень любви къ Богу, къ которо­
му ведете насъ Смерть. Все подлинно религиозные люди всегда сознава­
ли это. Но потому-то и страшно, потому-то и жалко покидать «эту»
жизнь. Дело идете, конечно, не о томъ сожаленш о жизни, которое вы-
разилъ умирающий Мазарини. Et dire qu'il faut quitter tout cela, сказалъ
онъ, глядя на накопленный сокровища. Но стремясь завершить себя, при­
ближаясь къ тому последнему аккорду, тому «ныне отпущаеши» Баха,
после котораго уже ничего нельзя «наверстать», Человеку все более
становится жаль своихъ неосуществленныхъ въ этой жизни «возможно­
стей», жаль жертвъ, которыхъ онъ не принесъ, жаль счастья, котораго
209

Онъ точно колыбель, къ которой вновь возвратилось молодое поколъше
германскихъ композиторов*, чтобъ въ немъ почерпать свъмоя силы. Это
наводить на мысль о томъ, что вообще за всей многоликостью, разноречи­
востью, за все.мъ изобил1емъ и разнообраз1емъ идеологическихъ школь,
германское музыкальное творчество даже въ наше время сохраняет* гдъ-
то внутри, за внешней оболочкой музыки, глубокое единство. Единство
это м. б. покоится въ той подсознательной, эмоциональной сфере твор­
чества, въ которую трудно проникнуть критико-аналитическимъ мето-
домъ и оно есть скорее плодъ нъкой духовно-физюлогической наслед­
ственности (да простятъ мне мой фрейдизмъ) — чемъ соз)натель|ное
чувство родства. Напротивъ, внешне и идеологически нетъ кажется ни­
где столько противоположныхъ школъ, взглядовъ и направлешй, да и
противоположной музыки, — какъ въ современной Германш. И ужъ, ко
нечно, нигде нетъ, (разве во Франши было въ начале прошлаго десяти-
ле™я въ связи съ «шестеркой» и метаморфозами Стравинскаго), столько
взаимной борьбы, вражды и презрешя. Но со стороны, если взять двухъ
диаметрально противоположныхъ композиторовъ, какъ, напримеръ, позд-
няго импресс1ониста и потомка Шенберга Альбанъ Берга и, съ другой
стороны, Хиндемита, то где-то внутри, за душой даже, тамъ где звучитъ
одна первозданная музыкальная материя — чувствуется общая колыбель,
конечно далеко, въ прошлыхъ векахъ находящаяся.
Германское творчество представляется широкой дельтой большой
реки разделившейся на своемъ многовековомъ пути на безчисленное ко­
личество рукавовъ. Источникъ этой реки, по моему, вне всякаго сомне-
нш, Бахъ, а за нимъ народная песня и танецъ, религюзный хоралъ и твор­
чество Minnesanger' овъ.
продолжен» c.itdyemt
216
ГЕОРГ1Й РАЕВСШЙ
НИКОЛАЙ МЕТНЕРЪ
Наша эстетическая опенка часто отличается однимъ свойствомъ
(вернее, недостаткомъ): мы судимъ о художественномъ явленш, прибе­
гая къ сравнительному методу, судимъ о его жизненности по степени его
«созвучности эпохе». Въ зависимости отъ притяжешя или отталкивашя
художника отъ современности мы называемъ его «модернистомъ» или
«ретроградомъ», не замечая даже, что определяемъ не его сущность, а
нечто производное, вторичное.
Между темъ, подлинное творчество развертывается изъ себя и
является въ своей эпохе подобно комете, прорезающей пространство: вне
даннаго пространства мы не могли-бы ее видеть, но огонь и движеше —
въ ней самой.
Однако намъ, къ сожалешю, удобнее и легче судить о томъ, что
м о ж е т ъ художникъ, нежели о томъ, что онъ е с т ь .
Творчество Метнера — одно изъ самыхъ болыиихъ музыкальныхъ
явлешй нашего времени. Но въ то время, какъ его старине собратья
(Глазуновъ, Рахманиновъ), а съ ними и мнопе другие открыто утвержда-
ютъ это, — изъ иныхъ «лагерей» раздаются и друпе голоса, обличаю­
щее его то въ чрезмерной умственности, холодной игре разсудка, то,
наоборотъ, въ «мечтательности».
Однако, ясновидеше подлиннаго художника (по выражешю Гете,
«видящаго с н ы на яву») неизмеримо глубже «мечташй» и, въ то-жг
время, точнее и незыблемее умственныхъ построена.
Некоторые критики неизменно выдвигаютъ противъ Метнера обви-
неше въ «консерватизме». Однако это понят.е, взятое на прокатъ у
политики и тамъ вполне уместное, мало что значить въ искусстве. Про-
грессъ, поступательное движете впередъ, — но куда мы «продвинулись»
хогя-бы со временъ Леонардо, Шекспира или Баха?...
Въ жизни искусства бываютъ перюды, когда возвращеше къ его
истокамъ становится глубокой внутренней необходимостью. Тогда «дви­
жущийся назадъ» на дъле является самымъ смелымъ новаторомъ.
Въ эпоху Гайдна и Моцарта необходимо было явлен.е Бетховена,
217
 всего его творчества. Такова, напримеръ, космическая тема «заклинашя»:
чтобы разбить небесное спокойспме, столь безмятежное, что оно гро­
она отражена и въ тютчевскихъ песняхъ и въ пушкинскомъ «Заклина-
зило перейти въ изнеженность.
нш», въ е-тоП'ной сонате ор. 25, сонате-балладе и второй импровизацш.
Въ нашу эпоху, когда поколеблены самыя основы музыки и всей
Такъ, равно богатое тематикой, мелод1ей и гармошей, — творчест­
культуры, надо обладать большою волею и безстраниемъ, чтобы вы­
во Метнера свидетельствуете о жизненности традищй большихъ масте-
ступить хранителем* этихъ основ* и повернуть против* теченш, отметая
ровъ. Та естественная гармотя, которая покоится на простомъ трезву-
любой компромисс*, отметая всякое средство, когда оно пытается провоз­
чш и которая была достаточна отъ Палестрина до Вагнера, — эта гармотя
гласить себя целью, отметая свою волю, когда она переходить въ
не исчерпана въ своихъ возможностяхъ, по одному тому, что она неис­
своевол1е.
черпаема въ самой первоначальности своей.
Метнеръ является однимъ изъ тъхъ немногихъ, которые такъ-же
отчетливо видятъ и знаютъ, чего они хотятъ, как* и то, чего они н е
х о т я т * .
Метнеръ — германскаго происхождешя. Но наряду с* чертами,
унаследованными от* своих* великих* предшественников*, въ его му­
зыке преобладают* глубоко русская черты. Подобно Чайковскому, Мет­
неръ не принадлежитъ къ числу композиторовъ, любящихъ подчеркивать
свою национальную самобытность введешемъ фольклора въ музыку.
Эти чисто внешшя красочный средства ему чужды, — ихъ заменяет*
тематическая глубина.
Имя Метнера нередко (и ошибочно) связывают* с* именем* Брамса.
На деле ихъ соединяете, по выражешю Э. Ньюмена, только «присущая
обоимъ безупречность музыкальной фразировки». Съ неизмеримо большимъ
правомъ можно считать Метнера наследникомъ Бетховена и Шумана.
Трудно сказать, къ какой изъ двухъ основныхъ стих.й — пе-
е
шя или танца — более тяготеете музыка М ™ера. Ритмическое нача­
ло вошло «въ плоть и кровь» его сказокъ и сонате; но, авторъ свыше
ста иЬсенъ, онъ снова и снова возвращается къ слову.
Мнопе композиторы (подчасъ даже весьма замечательные) неред­
ко проявляли поверхностное отношеше къ сочиненно «романсовъ»; сочи­
няли ихъ между «настоящей работой», почти для отдыха; выборъ сти-
ховъ, къ которымъ писалось «музыкальное сопровождеше», былъ боль­
шею частью весьма нестрогимъ. Такое отношеше мы встречаемъ, изъ
большихъ художниковъ, у Римскаго-Корсакова и даже у Чайковскаго.
Совсемъ не то у Метнера. Подобно песнямъ Шуберта или Шу­
мана, его песни никогда не бывают* «музыкальной иллюстрацией», но
р а |с к р ы т i е м ъ слова въ музыке.
Оттого-то темы его пьсенъ всегда связаны съ основными темами
219
218
 М. ЛАРЮНОВЪ
С. М. ЛИФАРЬ
Въ связи съ последней постановкой Лифаря « В а к х ъ и
А р . а д н а » , въ театр* Нащональной Оперы, я хогвлъ-бы сказать
несколько словъ о танцоре, быть можетъ, самомъ мною любимомъ и
самомъ молодомъ и свежемъ дароваши, открытомъ С. П. Дягилевымъ вь
последн.е годы его жизни.
При жизни самого С. П., Лифарь показалъ себя только въ «Лисе»
Стравинскаго, если не считать великолепнаго финала «Блуднаго Сына»,
финала, который сообщилъ глубину подлиннаго лиризма всему этому ба­
лету, строго говоря, только, благодаря личнымъ свойствамъ самого
Лифаря.
Лиризмомъ глубокимъ и торжесгееннымъ проникнут» его колено­
преклоненное ш е с т е къ Отцу. Лифарь содранными коленями букваль­
на стираетъ всю пыль досокъ, превращая ихъ въ истинный путь раская-
шя. Перестаешь видеть въ этомъ только шедевръ пластики — артистъ
страдаетъ на самомъ деле. Уже прощенный ранее онъ стремится къ Бо­
гу, протягивающему къ нему руки.
Блудный сынъ чувствуетъ, что онъ не достоинъ прощешя, и же-
лаетъ страдашя для своего личнаго искуплешя. Желалъ бы я видеть лю­
бого драматическаго артиста, въ распоряженш котораго не только жестъ,
но и слово, — который могъ бы достичь хотя бы приблизительно того же
эффекта. Лифарь настолько поглощенъ своей ролью, что подмостки дей­
ствительно смочены его кровью и онъ самъ не чувствуетъ, наполненный
страдашемъ внутреннимъ, страдан.й физическихъ.
Деятельность Лифаря, какъ балетмейстера, начинается и развива­
ется уже въ Опере. Предоставленный самому себе, молодой артистъ,
поскольку это возможно въ рамкахъ старой Оперы, показываетъ намъ
рядъ новыхъ своихъ произведена, первымъ изъ которыхъ является «Про­
метей». Судьба «Прометея» сильно волнуетъ самого Лифаря, который
и самъ раздуваетъ небесный огонь передъ много видевшими и ко всему
равнодушными взорами, постоянныхъ абонентовъ Оперы, более чуткихъ
къ красоте физической, ч*мъ къ духовному напряженно.
220
Первая картина «Прометея», длящаяся пять минутъ, можетъ считать­
ся абсолютнымъ шедевромъ современной хореюграфш. Вторая, идущая
более сорока минутъ, по насыщенности не оправдываетъ и малой ча­
сти того, что вложено въ первую картину. Она представляетъ изъ себя
борьбу артиста съ туго поддающимся хореографическимъ матер1алс<мъ,
который нужно во что-бы то ни стало втиснуть въ Бетховенсюя музы­
кальный формы, причемъ запрещено делать малейшее отступление.
Это борьба съ дирижеромъ, который на одной изъ многочислен-
ныхъ репетищй, въ конце концовъ, заявилъ, что не можетъ изменить
ни одного темпа, т. к. каждый кусокъ музыки настолько знаменитъ, что
все заметятъ малейшее отступлеше... Надо помнить, что до постановки
Лифаря, было сделано две пробы найти хореографическую форму для
«Прометея», и оба раза неудачно. Въ наши дни попытка была возобнов­
лена Карсавиной также неудачно. И самому Лифарю она досталась по
наследству отъ внезапно захворавшаго балетмейстера, Баланчина, кото­
рому ее поручилъ Руше.
Несмотря на свои очень молодыя силы, Лифарь вышелъ победи­
телем*. Въ двухъ другихъ постановкахъ — «Оркестръ на Свободе» Сов-
плэна и «Воскресный прелюдъ» Ропартца, Лифарь показалъ: въ первой,
несмотря на очень слабую музыку, бошьш1я хореографичесюя качества,
во второй — умен.е поставить вещь сухо, точно и съ явными и очень
редкими въ данный моментъ качествами, классическаго балета, особен­
но редкими въ применении чисто академической музыки.
Последнее произведете Лифаря, которое было представлено 22
мая, открыло еще новую сторону его хореографическаго даровашя: уме-
ше комбинировать формы классической Греши съ классикой современ­
1
ной хореографш. Те, кто знаетъ, что представляетъ изъ себя это ис­
кусство въ последнее время, могутъ себе представить трудность взятой
имъ на себя задачи. Лифарь разрешилъ ее блестяще въ первой картине
этого балета. Во второй онъ спасаетъ положеше собою. Его вар1ащя,
благодаря его личнымъ качествамъ, является шедевромъ.
Эти строчки, пишушляся непосредственно после премьеры «Вак­
ха и Ариадны», въ моментъ печатания настоящей книги журнала, являют­
ся съ моей стороны лишь вступлешемъ къ разбору качествъ и особенно­
стей творчества Лифаря, который я хочу сделать въ следующей статье.
221

Ив. Бунина. Божье Древо. Изд.
«Совр. Зап.» Париже 1931 — и действительно они очень похожи
друг* на друга), есть «переулочекъ»,
который «идет* суставчиками». Вот* ге­
У Леонардо да Винчи, среди его
рой романа и движется по этому пере­
разсужденШ о живописи, есть замеча­
улочку «ревматизмом*». Писатель от­
тельное мт>сто, где онъ критикует* мне­
правляется о т * изучанк возможных*
ние Ботичелли: «этотъ последнШ утвер-
сочетании слов*. Иногда все строится на
ждаеть, что изучать пейзажъ совершен­
сопоставленияхъ слов*, по происхожде-
но лишнее, такъ какъ достаточно бро­
нда и по смыслу ничего общаго между
сить въ стену губку, напитанную раз­
собою не имЪющихъ, но созвучных*.
личными красками, и получится пятно,
Такъ пишут* иногда даже очень талант­
въ котором* можно увидать прекрас­
ливые, но безответственные писатели,
ный пейзажъ. Действительно, въ таком*
напр. Андрей Белый, Цветаева, Пастер-
пятне можно усмотреть матер1алъ для
накъ. Такимъ способом* открывать все
какихъ угодно фантазии, напр., головы
во всем* — дъло самое простое. Сто­
людей, различных* животных*, битвы,
ит* только какъ следует* насобачить­
скалы, моря, облака, леса и т. под.... Но
ся. Я намеренно употребляю это нели­
хотя такЫ пятна и дают* матер1алъ для
тературное слово, такъ какъ оно какъ
художественных* замысловъ, о н и
разъ и выражаетъ, что такое «прием*»
не п о з в о л я ю т * п р е д с т а ­
словеснаго живописания въ его отличии
вить с е б е ч т о - л и б о въ
отъ м е т о д а . Методъ-же сущест­
законченной ч а с т н о с т и .
вует* только один*: изучение н е
Такой художникъ долженъ писать весь­
с р е д с т в а выражены, а самого
ма скверные пейзажи». Здесь классиче­
м а т е р ! а л а , вещей и их*
ски выражено различие между истин­
ф о р м * — метод* Леонардо. Только
ным* изобразительным* искусством* и
тогда художнику открываются индивя-
поддельным*, и классически формули-
дуальныя свойства форм* и с т е п е ­
рованъ м е т о д * этого искусства.
ни с р о д с т в а между последни­
Казалось бы — Ботичелли прав*. Ведь
ми. И тогда средства — у писателя, сло­
искусство, всякое искусство, только и
ва — сами собою приходят*. Мне ка­
существует* благодаря усмотрЪшю «все­
жется, что въ этом* тайна исключитель­
го во всем*». Да, но Леонардо верно
н а я совершенства с л о в е с н о й
понял*, что главное дело въ том*, какъ
ж и в о п и с и Бунина, действитель­
«все во всем*» усматривается. У Ю.
но разрешившего задачу, которую тотъ
Олеши, писателя - живописца уже про-
же Леонардо считалъ, для художника
славленнаго (нередко, и справедливо,
с л о в а , непосильной.
его называют* вместе съ В. Сиринымъ
Въ этомъ отношении, во всей мировой
222
литературе, съ нимъ можетъ быть со-
поставленъ только Тургеневъ. Прустъ
замечательно разсказываеть, какъ онъ
учил* себя этому методу словеснаго
живописания. Но писателем* - живопис­
цем* по преимуществу он* все-же не
стал*. Принято считать такое искусство
«безпредметнымъ» и потому «недоста­
точным*»: Тургеневъ ведь прославля­
ется «е за то, в* чем* онъ подлинно
великъ какъ художникъ, а за то въ
чем* онъ не можетъ быть и сравнива-
емъ съ великими писателями-п о в * -
с т в о в а т е л я м и , а не ж и ­
в о п и с ц а м и . Это потому, что, въ
огромномъ большинстве случаевъ, лю­
ди равнодушны къ с а м о м у ф а к -
т у строгаго и закаленнаго, самодов­
леющего искусства, какъ къ полному
высокаго моральнаго значен» свиде­
тельству художническаго п о д в и -
г а . Грандиозность преодоленной ху-
дожникомъ трудности сама по с е б е ихъ
не интересует*, и они не видятъ въ са-
момъ этомъ преодолении живого нрав-
ственнаго примера. Можетъ быть, темъ
лучше, — и чЪмъ менее замЪтенъ под­
виг* выполненнаго до конца призвания,
тЪмъ онъ ценнее. Таковъ, думается,
затаенный смыслъ волнующаго своим*
сдержанным*, строго-целомудренным*
тоном* разсказъ «Бернаръ», завершаю-
щШ серию нзумительныхъ миниатюръ
«Божьяго Древа».
Мне кажется, что сборникъ «Божье
Древо» — самое совершенное изъ всехъ
творенШ Бунина и самое показательное.
Ни въ какомъ другомъ н е т * такого
красноречиваго лаконизма, такой чет­
кости и тонкости письма, такой твор­
ческой свободы, такого поистине цар-
ственнаго господства над* материей. Ни­
какое другое не содержитъ поэтому
столько данныхъ для изучения его ме­
тода, для понимашя того, что лежитъ
въ его основе и ч*мъ онъ въ сущности
исчерпывается. Это - то самое, каза­
лось бы, простое, но и самое редкое и
ценное качество, которое роднитъ Бу­
нина съ наиболее п р а в д и в ы -
м и русскими писателями, съ Пушки-
нымъ, Толстымъ, Чеховьгмъ: ч е с т ­
н о с т ь , ненависть ко всякой фаль­
ши, — какъ разъ то, за что более все­
го достается Бунину. Замечательно ска­
залось это свойство въ первомъ разска-
зе, где Бунинъ осмелился п о п р а ­
в и т ь самого Толстого, и действи­
тельно поправилъ, повторивъ Платона
Каратаева и сделавъ его серее, проще
и убедительнее.
Что «Божье Древо» прямой pendant
къ Стихотворешямъ в* Прозе Тургене­
ва, бьет* въ глаза. Замечательно, что
оба мастера всецело выразили себя
именно въ прозаической мишатюре и
что о б е серш совпадаютъ по общей те­
ме — С м е р т и . Конечно, это нель­
зя объяснять, со стороны Бунина, под-
ражашемъ. Здесь — целая сложная
проблема, которой я сейчасъ касаться
не могу.
П. Б п ц и л л а
Ал. Ремизовз. Образз Николая
Чудотворца. Изд. Т.М.С.А. Парижа
1931
Существуютъ К Н И Г И , которыя, по ме­
ре того, какъ ихъ читаешь, начинаютъ
какъ-бы светиться, излучать свою осо­
бую атмосферу, одновременно огнен­
ную и благоухающую. Старыя, мертвыя
223

страницы оживаютъ и наливаются не­
видимыми простымъ зрением* блистаю­
щими красками, такими, какихъ въ дей­
ствительности Г Т Б Т Ъ , какими казались
намъ въ детстве сише, красные, золо­
тые цвета елоЬныхъ украшения или
конфетныхъ бумажекъ.
Таковы книги, написанныя въ осо-
бомъ, шарообразномъ духовном* пла­
не, плохо воспринимаемыя вне этого
духовнаго плана и вовсе ни къ кому
во вне не обращающдяся, а только къ
посвященным* сердцем*. Такова и кни­
га Ал. Ремизова.
«То, что пишется, пишется не для ко­
го и не для чего, а только для самого
того, Ч Т О пишется... А понятно это
или непонятно, къ делу не относится,
потому что, какъ нетъ одного понима-
нш, такъ нетъ одной оценки — на
всехъ не угодишь».
Въ то время, какъ у другихъ свя-
тыхъ, земное и небесное соединены въ
данной, конкретной личности, ничего
достов-Ьрнаго не известно объ истори-
ческомъ существовании Св. Николая
МирликШскаго. Его образъ возник* изъ
слияния двухъ образовъ: Николая Мир­
ликШскаго и Николая Сюнитскаго Пи-
нарскаго: легендарнаго Николая и въ кончину мира — только отрекшись
историческаго; жизнь его относится къ
1У веку, времени жизни Григория Бого­
слова, Григория Нисскаго, Оригеяа, вре­
мени создания новаго, хриспанскаго Ри­
ма, а собирание матер1аловъ началось
въ ХУ-омъ вЪкЪ; въ каждой стране о
немъ сложились свои особыя легенды и
представлены: на западе онъ — моло­
дой епископъ съ «жалеющими глазами
Песталоци», покровитель детей, невесте
и моряковъ, или зимшй, сказочный дедъ
съ осликомъ, нагруженном* подарками;
224
въ России — онъ или грозный архан-
гелъ съ мечомъ или архиерей - чудотво-
рецъ или просто «Никола Милостивый»,
которому первый поклонъ полагается,
после Богородицы Мощи его почти од­
новременно перевозятся въ разныя ме­
ста (Венецию и Бари) Венещанцами и
БарШцами, черезъ семь съ половиной ве-
ковъ после его смерти,—но все это ниче­
го не значитъ, потому что о д и н ъ
есть образъ Николая Чудотворца и все,
что имеетъ отношеше къ эмпирической
действительности не касается явлении
духовнаго порядка. Историческая нераз­
бериха ничем* не можетъ умалить ду­
ховное явление, какъ ничего не можетъ
прибавить къ нему историческая досто­
верность.
Это - то и замечательно въ книге
Ал. Ремизова, что несмотря на больчгую
эрудицию автора, соединившаго все ле­
генды и сказания, какъ западныя такъ и
русския, изследовавшаго все источники
и сопоставившего все даты, — она все
время, вследъ за своимъ образомъ, какъ
бы двоится. Уже на первой странице
можно прочесть текия слова:
«Николай-чудотворецъ есть явле-
Hie духовнаго Mipa, какъ ведоръ - Ти­
рон* - Стретамитъ, Георпй Победоно-
сецъ, Дмитрия Солунсюй: явление ихъ
есть изъявление силы Архангела Миха­
ила,... но изъ всехъ образъ Николая-
чудотворца выражаетъ во всей полно­
те сущность Архангела».
Но Ремизовъ прежде всего худож-
никъ. Также, какъ и сухвд исторически
данныя служатъ ему не для составле­
ния системы, въ которой онъ старался-
бы «найти истину», объяснить противо­
реча, создавать примирительныя гипо­
тезы, а только для з а р и с о в к и
исторж, (миеъ — тоже истор1я) такой
какой она дошла до насъ, преломив­
шись въ толстомъ слое времени, —
такъ и въ утверждении имъ вещей ду-
ховныхъ не следуетъ искать доктрины,
более или менее эзотерической. Толь­
ко въ сказкахъ и легендахъ живетъ и
образно выражается явление духовнаго
м1ра.
И все-таки, невольно обращаешь вни­
мание на то, какъ то усиливаясь, то ути­
хая, на протяжении всей книги звучитъ
одна мелодия: лейтъ-мотивъ С о л н -
ц а.
«Чудотворный блистающий образъ Ни­
колая - чудотворца — н е з а х о д и -
мая з в е з д а п р е с в е т л а г о
с о л н ц а —• это есть изсияше с о л -
н е ч н а г о л и к а Архангела: мечъ,
крылья, пламенное сердце, къ которому
повлеклось человеческое сердце, —
мечъ, крылья и пламень архангела.
«Ведь одинъ изъ всей силы небесной
надъ архангелами архангелъ, одинъ съ
небеснаго круга, ставъ у Креста, не могъ
горя и светя любовью къ Христу,
принять Его муку, не могъ ис­
полнить законъ: отойти отъ Креста и
возславить Бога, и въ отчаянш въ Гол-
гоескую ночь бросилъ на землю пла­
мень - копье. И въ последшй часъ —
отъ своего высочайшего даре «человеч­
ности», крылетымъ схимникомъ онъ по-
бедитъ Сатенеиле и призовете землю
на судъ».
Когда Николай - чудотворецъ при-
шелъ къ 1ордану, где жилъ пять летъ
въ посте и молитве, Духъ святой ук­
репил* его и лицо его стало подоб­
ным* с о л н ц у .
Когда онъ исцелялъ прокаженныхъ,
онъ каждаго помазалъ съ головы до
ногъ нардомъ и елеемъ и воскликнул*:
« С о л н ц е п р а в е д н о е ,
С е е т е о т ъ С в е т а , взгляни
на нихъ!»
И, когда, после последней молитвы,
ангелъ смерти вынулъ его душу, твло
его осталось лежать на одре, какъ
с о л н ц е .
Еще много разъ не резные лады по­
вторяется, что сила Архангела, явленная
въ Николае - чудотворце есть сила
с о л н е ч н а я , изсияше солнечнаго
лика.
Горя и светя, солнце не можетъ не
любить. Здесь любовь въ какомъ-то
смысле исключаетъ мягкость, жалость,
женственность, все, что принято назы­
вать «человечнымъ». Только о т р е к ­
ш и с ь отъ дара «человечности» мож­
но победить Сатанаила.
Но настолько сильно было пламя
солнечное въ Николае - чудотворце,
настолько сжигало его «человечность»,
что понадобилась пощечина Арго, («от­
речение» отъ сана), чтобы победить и
самоутверждение и самообожествлеше.
Вотъ еще (въ томъ-же плане) раз-
сказъ о Юл1анш, посвященной Богу, вы­
ходящей замужъ, становящейся ма­
терью, и на которую соседи смотрят*,
какъ на примерную домоправительницу.
«Какое недоразумение! Родиться въ
мир* посвященной и очутиться въ роли
хозяйки! И вотъ демоны... тутъ имъ
ходъ свободенъ...», но Николай - чудо­
творецъ поможетъ ей победить демо-
новъ.
Въ лице Николая - чудотворца, че­
ловек* побеждаете въ с е б е даже выс­
шую свою солнечную природу; силу
архангельскую.
Трудно еще что - нибудь сказвть о
книге, наиболее, можетъ-быть, свое-
225
образнаго, русскаго писателя, вводяща-
го насъ въ столь богатый, красочный
миръ, наполненный героями, схимника­
ми, чудовищами, бесноватыми, святы­
ми, освещенный полуденнымъ незахо-
дящимъ солнцемъ, пронизанный благо-
уханйемъ какого-то вселенскаго право­
славия.
Лазарь Кельберине
М. Алдановб. Десятая симфотя.
Изд. „Совр.Зап." Парижа 1931
Взаимоотношение слова и музыки, ихъ
«право на первенство» — одна изъ глу­
боких* и трудных* областей эстетики.
Но не надо даже ссылаться на Шопен-
гауера или Ницше, чтобы показать, ка­
кая чаша въсовъ постоянно перевеши­
вает*. Сколько представителей искус­
ства слова добровольно преклоняются
передъ музыкой, как* перед* высшим*
началом*. Особенно въ поэзии: от* лер-
монтовскихъ «звуков* небес*» и до
«La musique avant toutes choses»
Верлена, от* «звучных* волнъ» Тютче­
ва до «Слушайте музыку!» Блока.
Есть внутренняя правда въ стремле­
нии художника слова «отдать себя на
растерзание» духу музыки. Настоящая
встреча двухъ началъ всегда — двой­
ной праздник*.
Но «водительствует*» при такой
встрече композитор*, а не поэтъ.
Вспомнимъ песни Шуберта и Шумана,
вспомнимъ Вагнера, вспомнимъ, нако­
нец* «Девятую Симфошю».
Попытка «передать» музыку словами
почти всегда обречена на неудачу. По­
добным «описания» сводятся либо к*
программному изображению музыки, к*
«либретто», либо, что еще хуже, — к*
226
психологическим* «тонкостямъ» и ме-
диташямъ. Кажется, единственный пи­
сатель находивший силу «передавать»
действие музыки во время исполнения,
— Э. Т. А. Гофманъ, да и тотъ — при­
рожденный музыкант*.
Поэтому понятно, что книгу съ за-
главиемъ, «Десятая Симфония», откры­
ваешь съ некоторой тревогой. Одна­
ко тревога), къ счастью, оказывается
напрасной. М. Алдановъ умно и съ
большим* тактомъ справился со своей
задачей. Ни одного «описания музыки».
Разгневанный Бетховенъ, выбегающий
изъ дворца Разумовскаго; измученный"
Бетховенъ, заснувший у себя на дива­
не; глухой Бетховенъ, стоящий на эст­
раде съ поднятыми руками, по окон­
чании симфонии, — все эти краткие н
живые образы врезаются въ память.
Если однажды и дана попытка оцен­
ки Девятой Симфонии, мы вправе от­
нести ее за счет* Разумовскаго, а не
автора.
Вся книга — к а к ъ - б ы не о Бет­
ховене, «Главныя фигуры» — Изабэ,
Разумовсюй, выписаны съ большим*
мастерством*. И не только съ мастер-
ствомъ: едва-ли не впервые авторъ за­
ставляете насъ смотреть на жизнь, пре­
ломленную въ сознании не «готовыхъ»
полулюдей, типа Штааля, но натуръ
цельныхъ и внутренне правдивыхъ.
Прямой и властный Разумовский и веж­
ливо улыбающдйся Изабэ отлично по-
нимаютъ другъ друга: оба они глубоко
и беззаветно л ю б я т ъ искусство.
Гибель галлереи Разумовскаго — ихъ
общее горе. Да и у самого автора, съ
завиднымъ холодомъ безстрасты опи-
сывавшимъ страшныя сцены террора,
чувствуется, чуть дрогнулъ голос* при
описании полусожженныхъ полотен* во
время пожара, или-же Генр1етты Зон-
тагъ, целующей руку стараго Бетхо­
вена.
Если въ прежнихъ книгахъ холод­
новатая «ироничность» являлась почти
обязательнымъ защитнымъ цветомъ ав­
тора, — эта книга только выигрываете
от* своей сравнительной «незащищен­
ности». Мы слишком* долго знали, че­
го Алдановъ не любит*. Среди этихъ
умныхъ и спокойныхъ «доказательствъ
отъ противнаго» достаточно было, од­
ного проблеска «положительнаго», од­
ной воли къ «утвержденго» («Бетхо­
венъ — мой последний шансъ на без-
смерт1е» — говоритъ Разумовский).
Надо, чтобы молчание превратилось
въ паузу: тогда оно приобщается къ му­
зыке.
Несколько словъ о предисловии и о
второй части книги. Алдановъ пишете,
что его книгу правильнее всего следо-
вало-бы назвать символической пове­
стью; — тутъ-же приведеяъ и самый
символъ: «И вотъ — лестница...» и т. д.
Но символъ никогда не можетъ слу­
жить эпиграфомъ. Покоясь на недося­
гаемой глубине, онъ даетъ только от­
веты на поверхности; по ним* мы до­
гадываемся о его присутствш.
Поэтому и предисловие и, сам* по
себе блестящШ очерк* о б * Азефе, мо-
жетъ-быть, с.тБдовало-бы отсечь, —
хотя-бы съ рискомъ уменьшения «ост­
роты», — но и съ безстраишемъ неза­
щищенной художественной правды.
Къ счастью, повесть въ своей ос­
новной и главной части оказалась поч­
ти не затронутой «тенденцией» (Если
не считать только «нарочной» главы
объ удаве и соответствующего упоми­
нания объ «удавообразномъ» Азефе).
Более того: н е с м о т р я на то,
что повесть объявлена С И М В О Л И Ч Н О Й , —
она символична на самомъ деле. Въ
этомъ — художественная победа.
Георгт Раевскт
М. Алдановб. Портреты. Изд-во
„Слово" Берлина 1930.
Въ «Портретахъ» даны короткия опи­
сания ЖИЗНИ несколькихъ замечатель-
ныхъ людей «века нынешняго и ми­
ну вшаго»: Пилсудсюй, Брианъ, Сперан­
ский, Ольга Жеребцова, Кайо, Пише-
грю. Несмотря на ихъ страстную и не-
изнашивающуюся волю, какъ много
безсмысленнаго, темнаго и фатальнаго
въ жизни этихъ людей съ силой, осве­
щенной прожекторами истории. Страсти
и какия то темныя эстетическия пред­
ставления о лицедействе человека сре­
ди другихъ людей кажется въ гораздо
большей степени, чемъ идеи и умствен­
ная воля, определяютъ ихъ поступки.
Если же смотреть на ихъ жизнь не съ
перспективы описания ихъ личности, а
съ перспективы описания твхъ истори-
ческихъ событий, въ которыхъ они уча­
ствовали, то все они похожи на акте­
ров*, позванных* играть въ какой то
неизвестно чемъ кончающейся, напи­
санной на непонятномъ человеку языке
драме, въ которой даже неизвестно кто
именно Гекуба. Актеры же думают*,
что они знают* эту драму и что то го­
ворят* и делают* жесты.
Читая эту проникнутую грустью кни­
гу, невольно вспоминаешь слова Тол­
стого: «есть две стороны жизни в* каж­
дом* человеке: жизнь личная, которая
т е м * более свободна, чемъ отвлечен­
нее ея интересы, и жизнь спшйная,
227
•роевая, где человъкъ неизбежно ис-
полняетъ предписанные ему законы.
Челов-Ькъ сознательно живетъ для себя,
но служить безсознательнымъ орудиемъ
для достижения историческихъ, обще-
человъческихъ целей». Есть ли что ни­
будь въ книге объ этихъ историче­
скихъ, общечелов'Вческихъ цвляхъ?
Нетъ, въ «Портретахъ> Алдановъ опи­
сываетъ только лица отдъльныхъ лю­
дей, мелькнувшия на поверхности исто-
рическаго процесса. Онъ описываетъ не
реку, а высовывающиеся изъ воды го­
ловы и отчаянно машущия руки людей,
уносимыхъ течениемъ этой реки. О са­
мой же рт>къ ничего неизвестно. Воз­
можно, что Алдановъ считаетъ, что
«ноуменальная» сущность исторш таин­
ственна и не покрывается ни оффищаль-
ной историей, занимающейся изуче-
ниемъ движения и смены въ человъче-
скихъ массахъ идей и установленШ, ни
описаниемъ мелькающихъ рукъ и тицъ
отдЪльныхъ людей. Еще знаменитый
Еллинекъ училъ: «действительность
безконечно многообразна и въ много-
образш своемъ непознаваема. Поз наше
обусловливается точкой зрения, стили­
зующей действительность съ опреде­
ленной перспективы». Если такъ, то,
повидимому, нельзя требовать что-бы
описание выражало во всей полноте
сущность изследуемаго п р е д м е т Но
чтобы хоть какую то, хоть маленькую
часть сущности, хотя бы условно, сим­
волически, при помощи разяыхъ отда-
ленныхъ образовъ описание выражало,
мы можемъ требовать. Безъ надежды ьа
это, вся философия, да, до известной
степени, и все искусство безсмысленны;
остаются одни восклицания. Есть ли
что нибудь объ этой сущности у Алда-
нова или онъ подобно Пратогору, счи­
228
таетъ, что этой сущности вообще нетъ,
а если и есть, то она непознаваема, а
если познаваема, то неописуема, такъ
что и не стоитъ объ ней говорить —
вотъ главный вопросъ, который ставитъ
себе читатель.
Въ одной статье Поплавскш писалъ:
«Какъ жить ?— Погибать. Улыбаться,
плакать, делать трагичесюе жесты, про­
ходить, улыбаясь, на огромной высоте,
на огромной глубине, въ страшной ни­
щете». Когда читаешь «Портреты», то
въ первую минуту кажется, что Алда­
новъ съ остроумиемъ, слегка отда-
ющимъ Кандидомъ, описываетъ только
трагические жесты и улыбки своихъ ге-
роевъ, проходящихъ надъ огромной не­
известной, непознаваемой глубиной
исторш и жизни, а о самой этой глуби­
не ничего не говоритъ. Для решения
этого вопроса нужно вспомнить друга
книги Алданова. Все писали о каждомъ
его новомъ романе: «новый романъ
Алданова является стадией осуществле-
шя болыиюго и единаго философскаго
замысла. Объ этомъ замысле еще рано
судить. Подождемъ следующей книги».
Вероятно, и действительно, не написана
Алдановымъ эта последняя книга, кото­
рая вдругъ осветила бы блистательное,
но въ какомъ то внутреннемъ мраке
воздвигнутое имъ здание. Аналитически
умъ, скептицизмъ, блескъ и заниматель­
ность повествования, широкая эрудиция,
добросовестное изслЪдоваше источни-
ковъ и друга писательския качества Ал­
данова уже давно подробно и верно
выяснены и названы. И всетаки онъ —
одинъ изъ самыхъ темныхъ современ-
ныхъ писателей. Мне часто кажется,
что онъ треть какую то переводную
картинку. Каждая новая книга стираетъ
слой иллюзии и ложныхъ стилизации и
вотъ сейчасъ станетъ видна картинка
сущности, та радостная свежесть и
яркость влажныхъ красокъ, которая
такъ удивляетъ въ переводныхъ кар-
тинкахъ. Но, можетъ быть, онъ до-
третъ до дыры и тогда ничего не полу­
чится. Еще можетъ быть, чго я ошиба­
юсь и онъ вовсе не третъ, такъ какъ
считаетъ это занятие напрасным*. Я во
всякомъ случае, эту картинку еще не
вижу ясно и объ философскомъ за­
мысле Алданова мне трудно говорить.
Я только допускаю, что онъ гораздо
больше, чемъ просто автор* блестяще
и занимательно написанныхъ историче­
скихъ романовъ, и я Х О Т Б Л Ъ бы, что
бы онъ написалъ такую освещающую
последнюю книгу.
Теперь несколько словъ по поводу
формы. Никакой дамы, которой на са-
момъ дъле не было и которая не шла
по Невскому проспекту, въ книге
«Портреты» нету. Образы героевъ сде­
ланы на основании чисто фактическаго
матер1ала. И все таки, я думаю, что эта
книга художественная литератуоа. а не
публицистика; если, конечно, критс-
рйемъ художественности признавать не
какия либо формальныя определения, а
соответствие требовашю, что бы произ­
ведете являлось «безкорыстнымъ», не-
утилитарнымъ выражениемъ души писа­
теля и того, какъ въ ней отображается
миръ. По моему такое соответствие въ
«Портретахъ» есть и истор1я въ нихъ
только «служанка» литературы. История
не только не мешает* въ этой книге
художественности, но возможно, что
именно эссеизмъ на историческомъ ма-
терьяле является литературной формой
наиболее «адекватно» выражающей
формальный писательския составъ Алда­
нова. Въ «Портретахъ», можетъ быть,
сильнее чемъ во всехъ другихъ его
книгахъ, чувствуется приближеше того
флоберовскаго золотого и блистатель-
наго воздуха классическаго совершен­
ства, который делает* прозу похожей
не на живое течение жизни, а на ка­
кия то драгоценныя прекрасныя вещи.
Хорошо это или плохо — одинъ изъ
самыхъ трудныхъ и грагическихъ во-
просовъ искусства. Я лично думаю, что
совершенство формы не есть — истин-
ныя двери, ведущия въ жизнь вечную,
и при виде самыхъ прекрасныхъ золо-
тыхъ вещей искусства въ торжеству-
ющемъ молчании неподвижно стоящихъ
въ какомъ то, какъ бы похожемъ на
вечность, квази-освобожденномъ отъ
теченм времени, пространстве, меня
всегда смущаетъ мысль, что они нахо­
дятся нигде, что за ними — черная ды­
ра. Но это вопросъ спорный. Во вся­
комъ случае въ «Портретахъ» есть
большия формальныя достоинства.
Вл. Варшавстй
Сборнике союза молод, поэтовв
и писателей вб ПарижЬ. V. 1931;
«Новоселье». Сборнике берлинскихв
поэтово. Кн-во Петрополисе. Берлине
1931 ; Ирина Кноррингб. Стихи
О себЪ. Париже, 1931; Г. Лугинб.
Тридцать два. Париже, 1931.
Очередной, пятый по счету, сборникъ
парижскаго союза, по составу напеча­
танных* вещей, отличается отъ преды-
дущихъ. Въ него, кроме стиховъ, вклю­
чены несколько короткихъ разсказовъ
и критическихъ заметокъ. Этотъ новый
материал* оживляет* сборникъ, хотя са­
ми по себе ни разсказы, ни рецензии
229
 нельзя назвать удачными. Лучше дру­
гих* небольшая вещь Яновскаго. Гру­
боватый, не совсъмъ приличный и даже
местами чуть - чуть пошловатый раз-
сказ* этот* — все таки живой.
Штильманъ, очевидно, кажется, что,
называя многократно имя Бодлэра, она
знакомит* себя и нас* с* душой вели-
каго поэта. К* сожал*шю, ничего, кро­
ме затуманенной патетики, в* разска-
зъ ея н*тъ.
Очерединъ не б е з * усердия старается
писать по хорошим* образцам* (по Ре­
мизову). Эта трудная и неблагодарная
работа не увенчалась еще и слабым*
успехом*.
Критическия заметки, кроме первой,
путано и многословно говорящей о Ла-
динскомъ, достаточно ясны и содержа­
тельны. Думается, что разсказы, поне­
воле слишком* коротме в* маленькой
книгв, здесь не на месте. Расширив*
за счет* прозы и усилив* отдел* кри­
тически), составители, мне кажется, по­
ступят* правильнее.
Что сказать о стихах*?
Очень интересен* А. Гингеръ, всегда
верный себе, но, кажется, слишкомъ ра­
но и слишкомъ безповоротно себя на-
шедшШ. Мамченко все такъ же раздра­
жающе и такъ же естественно косноя-
зыченъ, что все же интереснее гладкой
и бледной поэзии большинства его со­
седей по сборнику. Белые стихи Прис-
мановой и стихотворение Дряхлова, по­
жалуй, лучшие въ сборнике. Искусное и
отчетливое стихотворение Смоленскаго
похоже на совершенную поезию... Милы
по тону строчки А. Берлинъ, Н. Василь-
чиковой и Б. Заковича. Ю. Мандель-
штамъ — старательный и даровитый
стихотворец*, желающШ стать поэтомъ.
Такъ какъ такия превращения возможны,
230
будемъ надеяться, что трудолюбие Ман­
дельштама рано ИЛИ поздно будет* воз­
награждено.
Мне уже приходилось отметить сти­
хи берлинскаго поэта Белоцветова, вы-
пустившаго недавно свой первый сбор­
ник*. Въ «Новоселье» есть тоже хоро-
ише С Т И Х И этого автора, особенно вто­
рое, быть может* лучшее въ сборнике.
Приятны стихи Раисы Блохъ, поэтессы
культурной и непосредственной. Ориги­
нальнее другихъ — М. Горлинъ. Но ес­
ли, напримеръ, у Гингера или Поплав-
скаго, кроме оригинальности, есть свой
стиль, — у Горлина — только попытки
найти свою манеру. У Пиотровскаго есть
тема, и можно, при изъестномъ усилЫ,
догадаться, что онъ умеетъ самостоя­
тельно наблюдать и мыслить. Но сквозь
заемный блескъ «подъ Пушкина» напи­
санных* строчек* трудно разобраться
въ особенностях* этого автора.
Милы отдельныя строчки у С. Пре-
гель и П. Эльяшова.
Говорить о берлинских* молодых*
поэтах*, какъ о самостоятельномъ яв­
лении, конечно, было бы ошибкой. Нет*
принциталыныхъ отличий между ними и
их* литературными сверстниками, про­
живающими въ Париже. Те и другие
всего ближе къ заветамъ «петербург­
ской поэзии» съ ея хорошимъ среднммъ
уровнемъ, грамотностью и чувствомъ
меры. Не мешаетъ только помнить, что
все эти достоинства ничего не стоютъ,
пока пишущШ не научится въ стихахъ
оставлять следъ своей жизни.
Ирина Кноррингъ какъ будто такъ и
поняла поэзда. Въ «стихахъ о себе» она
пытается задержать и сохранить часть
жизненнаго тепла. Иногда строчки ея
достигаютъ цели. Но незаметно для се­
бя и очень заметно для читателя Кнор­
рингъ чаще всего попадает* въ круго­
вороте чужихъ, уже выраженныхъ по­
этически, переживаний и до насъ ея го-
лосъ уже не доходите. Вместо Кнор­
рингъ въ ея стихахъ мы слышимъ ча­
ще всего другихъ поэтовъ, особенно
Ахматову...
Интересна «баллада о двадцатомъ го­
де», написанная Кноррингъ сравнитель­
но давно. Изъ более позднихъ стиховъ,
хотя они и проще и трогательнее и ли­
ричней, очевидно, что Кноррингъ не
хватаете силъ, чтобы отстоять въ сов­
ременной поэзш свою обособленность.
То же можно сказать и о Лугине. По­
эты якобы акмеистической природы,
верные и посейчасъ друзья Гумилева,
не сразу, но все же отчетливо поняли,
что стихи живутъ, поскольку въ них*
удержалось что-то отъ живого дыхания
и что все остальное — литература. Ли­
тература и все заветы акмеизма и це­
ха поэтовъ; все культурныя и умныя
наставления Гумилева безлолезны для
простого, въ стихахъ или прозе, выра­
жения и отражения своей жизни. Лугинъ
этого не понялъ. Онъ предпочитаете по
темъ же хорошимъ рецептамъ состав­
лять достаточно умЪлыя и грамотныя
строчки, изъ которыхъ ничего нельзя
сказать объ авторе. Лирика Лугина не­
поправимо литературна.
Н. Оцупе
Бориса ПоплавскШ. Флаги. Изд.
«Числа» Париже 1931
Перечитывая теперь стихи Бальмонта
или, скажемъ Сергея Городецкаго, тв
самые стихи, появление которыхъ выз­
вало въ свое время столько восторговъ
и создало этимъ поэтамъ славу — ис­
кренно недоумеваешь, что въ нихъ на­
шли люди, ими восхищавшиеся, люди, о
которыхъ мы знаемъ, что они и люби­
ли поэзию и понимали ее: они же «от­
крыли» и Блока и Анненскаго и Сологу­
ба. Въ свою очередь, вероятно, черезъ
двадцать лете надъ нашими оценками
будутъ такъ же недоумевать. Это впол­
не естественно. Современниковъ пора­
жаете въ поэзш прежде всего элемент*
« н о в и з н ы » и поскольку новизна
эта (хотя бы часто внешняя, даже про­
сто мнимая) соединена съ литературной
талантливостью, действие ея на т е х *
кому впервые приходится съ ней стол­
кнуться — почти всегда неотразимо.
Уже на моей памяти Сологубъ былъ
совершенно очарованъ «поэзами» Се­
верянина, носился съ ними, называлъ
ихъ гениальными, писалъ въ предисло­
вии къ нимъ: «люблю грозу въ начале
мая — люблю стихи Игоря Северяни­
на», хотя, казалось бы, ничто не могло
быть более чуждо такому утончен­
ному мастеру и такому глубокому че­
ловеку, какъ Сологубъ, чемъ разные
«вонзите интопоръ въ упругость проб­
ки», столь же даровитые «физически»,
сколь лишенные и отдающаго себе от­
чете мастерства, и челавеческаго со­
держания и глубины, даже глубины
пошлости (есть и такая). Но вотъ и Со­
логубъ обманулся — и его увлекла но­
визна. За ней — даже онъ — не уви-
дълъ недостатков*, столь очевидных* и
столь неоспоримых*, что никакая «све­
жесть» и литературная даровитость не
могла ихъ, хоть отчасти, оправдать. Все
это я напоминаю себе и темъ читате-
лямъ, которые со мной согласятся, что­
бы, говоря о Поплавскомъ, попытаться
избегнуть той же ошибки.
231

Л ь честя По-
( • r t i v кого «го стихи при-
заключается въ блеске какихъ нибудь
новыxv прмяиовъ, либо изобретенных*
е* поту • потугах* (каяъ у футури-
СТОВЪ, ИМЧажИИМСТОЯ*.
нынешнего Сель-
винехаго) или сохдаииыхъ. д*тски-
иааккредствевяао, вдохновенно. въ сво­
ем* родя д*йствятельно «геякиыи » —
у того же Северянине, но — асе
«прквювъ». и этим* все сяаза-
иэъ w i i i ' i i n i r i i i оялята по­
четверти в*ка можно сделать
вывод*, то выводъ этотъ. ко­
нечно, тот*, что a r t ввгвяаиш «дости-
женвт» и «завоеван»» есть нелепость я
аааовуу особенно а* наши дня, когда
ntrsjui слоено повинуясь приказу:
.-Остаяься пеной Афродита
И слово в * музыку вернись
стремится, — почти до самоуничтожеи»
— сделать свою метафизическую суть,
какъ бы обратно поодорхОональной ея
воплощешю в * размерах* н образах*.
Настояааая новизна стихов* Появавпга-
го. заключается совсЬм* не в* той «но­
визна» (довольно, кстати, невькокаго
свойства), которая есть и а * его стихах*
н которой, очень возможно, сам* повт*
и придает* значеме, хотя совершенно
напрасно. Ни то ч т о показано в*
стихахъ Поплааскаго, ни то я а к *
232
вы въ «тихъ n i o m м т
случаюсь _ исобъас-
— действительное чу-
Гпяеоп им-оппие. чего т о я
схожаго съ майской гроесяй и че­
го, столкнувшись с * мага, макая без­
отчетно не полюбят». В* «Флагах*»
(кжаалсашго Гпааоп •пеоплое — о т у ­
чается о т * каждой строчки и я ятеяно,
•ало быть соввршхиио •вямхярияичш-
ваш* в * яоаввя, чтобы, едва перели­
став* книгу Гкнмавпгвго, тотчас* же.
неотразимо, вто не почувствовать
Но а* ч е м ж е «то очаровали! и
главное въ чем* его ц*ияость для вас*?
Есть ля вто «гроза в * м ч а л * мая», все
та же что, когда то у Северянина иди
Бальмонта, так* же как* гроза мгновен­
но раду юзддя я так* же безсгвдно
раствор»юща*с« въ мире часть внеш­
ней прелести вотораго о м составляет*,
не меняя я не «устраивая» в * нем* ни­
чего, даже не покушаясь на вто? Или
же вто очарован.* поэзии, въ ея иномъ,
вечном* смысле? Вопрос* легко поста­
вить — ответить на него почти невоз­
можно, иначе как* спрашивая лишь у
своей «поэтической совести» и полага­
ясь только на нее. По совести отвечаю.
Да — в * грязном*, хаотическомъ, за­
громожденном*, отравленном* всяче­
скими декад слетами, беэкояечно пу­
танно и ь, а м о р ф н о м * состоянии
стихи Поплавскаго есть проявлен к имен­
но того, что единственно достойно на­
зываться п о л к и , в* неунизительномь
для человека смысл*. Не «гроза» и не
«лунная ночь» — и не ребячески — ди­
каре ко — животное и х * преломлен*
(стеиея* фямгчяхаоа тмаиггавостя далее» м ря—Bleu li. хотя о н * • не­
в • ч а г о м меняет*), а нечто свой- обходим*. Притча о талантах*, тоже
ствсияое человеку • только человеку, совс*мъ не значить, что «теряете я
нечто ври всей своей «беэсохнательяо- труд* — асе перетрут*», хотя труда
сти» и «безао.ии», проистекаюшее пря- надо очень много, и терпен» еще боль­
ше, чтобы сделать дело повта. — соз­
авясевяго — | и ч и 1 в сохамоя • м а м , дать «кусочек* вечности», ценой гибе­
««иисозиятельвое» уже «вторично», — ли всего временна!» — въ том* числе,
на грамш* беэсмертед — как* бы край- нер*дко. и ц*иой собственной гибели.
ГприМ « « w o «
•сайде которой сосредоточено все «пер­
вичное», в* том* чикл* и всяческия
Перекресток*. Стихи. Сборник» II
«грозы» — внешняя прелесть жизни,
Париж* 1930
переходящая въ смерть, в*<игЬе ВЪ
т л * и * .
Трудно писать о стихах* теперь, • *
Все «первичное», вообще не нм*е- этой атмосфер* беспощадности, какого-
еть большей и*ны, не им*ют* боль­ то отчаян», чуть-чуть циничнаю —
трудно писать, не отвечая на настойчи­
шой ц*ны я т * «комплименты», кото­
рые можно сделать Поплавскому. как* вые вопросы: зачемъ писать стихи? О
почту заияашему въ новой русской по- чемъ? Как*? Одинъ повтъ «перекресто-
вецъ», сказал*: «Если спрашиваешь: за­
ваш такое исключительное место. За-
чемъ? — просто не пиши; т * кто *<и-
нялъ онъ его по праву. Силу «нездеш­
шутъ не сомневаются». — И вто прав­
ней радости», которая распространяется
отъ «Флатовъ» — можно сравнить безо да. Но доля истины (всегда e два-л и не
вся кат о кощунства съ апечатд*н1емъ отъ больнее всей) есть и въ этом* общемъ
симфоний Б*ла!о н даже отъ «стиховъ состоянии недоумения. Этнмъ отравлено
о Прекрасной Дам*». Въ этомъ лест­ почти все живое, молодое, с.'юбленное.
ном* сравнено» заключена и возможная А то, чего ядъ этотъ не коснулся —
судьба его поэзии. Блокъ, налнеавъ «сти­ сохнетъ. Странно, но теперь (может*
хи о Прекрасной Дам* (да и рядъ яру­ быть и не только теперь) та, нужная
ги хъ книг*) еще далеко не стал* Бло- для роста влага и есть именно втотъ
комъ в* томъ смысл*, въ каком* теперь ядъ, будто стихи сегодня возможны
— навсегда — онъ есть для нас*. Не только, какъ плоды сознан» какой-то
стань онъ т*мъ ч*мъ есть (какой ц е ­ ихъ ненужности.
ной, вс* знаютъ)—ннчего.илн почти ни­ Есть, конечно, я сейчась стихи просто
чего не осталось бы и о т * очарования хорошие, часто поразительные, чистые,
его первыхъ стиховъ. Белый, на нашихъ яркие; нужны стихи теперь, пожалуй,
глазахъ превратился въ ничто, хотя «от­ больше, ч*мъ когда-либо. Ч*мъ с*р*е,
пущено» ему было не меньше ч*мъ скучн*е — т*мъ больше нужны они.
Блоку, возможно что и больше. К* ато­ Во всей этой атмосфер* отчаян» и пу­
му надо прибавить, что «свободный вы- стоты есть какая-то очень большая го­
боръ» играетъ въ такихъ вещахъ роль товность «принять», «поверить», «по-
233
 «Люблю грозу г ь начал* м а ю — лю­
блю стихи Бориса Поллавскаго! неволь­
но хочется повторить, и ал« того, чтобы
постараться проверить это слепое ошу-
,аен:е «любви», надо сделать ;. си.ие надъ
собой: очарован к стиховъ Поллавска­
го — очень сильное очарование.
Конечно и кхъ очарование, прежде
всего очарование новизны. Къ чести По­
ллавскаго (и т е х * , кого его стихи при­
влекают*) новизна эта меньше всего
заключается въ блеске какихъ нибудь
новых* приемов*, либо изобретенных*
в* поту и потугах* (как* у футури­
стов*, иммажинистое*, нынешнего Сель-
винскаго) или созданных*, детски-
непосредственно, вдохновенно, в * сво­
ем* роде действительно «гениально» —
как* у того же Северянина, но — все
равно — «приемов*», и этим* все сказа­
но. Если и з * поэтическаго опыта по­
следней четверти века можно сделать
полезный вывод*, то вывод* этот*, ко­
нечно, тот*, что а с е внешни «дости­
жения» и «завоевания» есть нелепость и
вздор*, особенно въ наши дни, когда
поэзия словно повинуясь приказу:
.-Останься пеной Афродита
И слово въ музыку вернись
стремится, — почти до самоуничтожения
— сделать свою метафизическую суть,
как* бы обратно пропорциональной ея
воплощению въ размерах* и образах*.
Настоящая новизна стиховъ Поплавска-
го, заключается совсЪмъ не въ той «но­
визне» (довольно, кстати, невькокаго
свойства), которая есть и въ его стихал*
и которой, очень возможно, сам* поэт*
и придает* значение, хотя совершенно
напрасно. Ни то ч т о показано въ
стихахъ Поплавскаго, ни то к а к ъ
232
доля внимайн, котораго они заслужива­
ют*, если бы аъ этих* стихахъ почти
ежесекундно не случалось — необъяс­
нимо и очевидно — действительное чу­
до поэтической «вспышки», удара, по­
трясения, того что неопределенно назы­
вается friaeon inconnue, чего то я
впрямь схожаго съ майской грозой и че­
го, столкнувшись съ нимъ. нельзя без­
отчетно не полюбить. Въ «Флатахъ»
Пстлавскаго friaeon inconnue — ощу­
щается отъ каждой строчки и я думаю,
надо быть совершенно невосприимчи­
выми, къ полип, чтобы, едва перели-
ставъ книгу Поплааскаго, тотчас ь же,
неотразимо, это не почувствовать.
Но въ чемъ же это очарование и
главное въ чемъ его ценность для нас* '
Есть ля это «гроза въ начале мая», все
та же что, когда то у Северянина или
Бальмонта, так* же как* гроза мгновен­
но радующая и так* же безеледно
растворяющаяся въ мире, часть внеш­
ней прелести котораго она составляетъ,
не меняя н не «устраивая» въ немъ ни­
чего, даже не покушаясь на это? Или
же это очарование поэзии, въ ея иномъ,
вечномъ смысле? Вопросъ легко поста­
вить — ответить на него почти невоз­
можно, иначе какъ спрашивая лишь у
своей «поэтической совести» н полага­
ясь только на нее. По совести отвечаю.
Да — въ грязномъ, хаотическом*, за-
громожденномъ, отравленном* всяче­
скими декад енствами, безконечно пу­
танном*, а м о р ф н о м * состоянии
стихи Поплавсглго есть проявление имен­
но того, что единственно достойно на­
зываться поэзией, въ неунизительномъ
для человека смысле. Не «гроза» и не
«лунная ночь» — и не ребячески — ди-
карско — животное ихъ преломление
(степень физической талантливости далеко не решающую, хотя онъ и не­
н и ч е г о не меняет*), а нечто свой­ обходим*. Притча о талантахъ, тоже
ственное человеку и только человеку, совсем* не значит*, что «терпение н
нечто при всей своей «безеознательно- труд* — все перетрут*», хотя труда
сти» и «безво.тж». проистекающее пря­ надо очень много, н терпения еще боль­
ше, чтобы сделать дело поэта, — соз­
мо (и исключительно) отъ крайняго и
дать «кусочекъ вечности», ценой гибе­
высшаго напряжения сознания и волн,
ли всего временнаго — въ томъ числе,
«Несознательное» уже «вторично», —
нередко, и ценой собственной гибели.
на границе беземертия — какъ бы край­
няя точка прямой, на противоположном* Георгий Иванов*
конце которой сосредоточено все «пер­
вичное», въ томъ числе и всяческий
Перекресток*. Стихи. Сборника II
«грозы» — внешняя прелесть жизни,
Парижа 1930
переходящая въ смерть, вернее въ
т д * и ъ.
Трудно писать о стихахъ теперь, в *
Все «первичное», вообще не юг*е- этой атмосфере безлошадности, какого-
етъ большой цены, не имеют* боль­ то отчаяния, чуть-чуть цнничнаго. —
шой цены и т* «комплименты», кото­ трудно писать, не отвечая на настойчи­
рые можно сделать Поплавскому, какъ вые вопросы: зачем* писать сикхи? О
поэту занявшему въ новой русской по­ чемъ? Какъ? Одинъ поэтъ «перекресто-
эзии такое исключительное место. За­ вецъ», сказалъ: «Если спрашиваешь: за­
нял* онъ его по праву. Силу «нездеш­ чем*? — проело не пиши; гь кто тди-
ней радости», которая распространяется шут* не сомневаются». — И это прав­
отъ «Флагов*» — можно сравнить безо да. Но доля истины (всегда едва-ли не
всякаго кощунства съ впечатлением* отъ больнее всей) есть и в * этомъ общемъ
симфония Бетаго и даже отъ «стиховъ состоянии недоумения. Этимъ отравлено
о Прекрасной Даме». Въ этомъ лест- почти все живое, молодое, влюбленное.
номъ сравнении заключена и возможная А то, чего ядъ этотъ не коснулся —
судьба его поэзии. Блокъ, написавъ «сти­ сохнетъ. Странно, но теперь (может*
хи о Прекрасной Даме (да и рядъ дру- быть и не только теперь) та, нужная
гнхъ книг*) еще далеко не стал* Бло­ для роста влага и есть именно этот*
ком* въ томъ смысл*, въ какомъ теперь ядъ, будто стихи сегодня возможны
— навсегда — онъ есть для насъ. Не только, какъ плоды сознания какой-то
стань онъ темъ чемъ есть (какой ц е ­ ихъ ненужности.
ной, все знают*)—ничего.или почти ни­ Есть, конечно, и сейчасъ стихи просто
чего не осталось бы и от* очарования хорошие, часто поразительные, чистые,
его первых* стиховъ. Белый, на нашихъ яркие; нужны стихи теперь, пожалуй,
глазахъ превратился въ ничто, хотя «от­ больше, чемъ когда-либо. Чъмъ серее,
пущено» ему было не меньше чемъ скучнее — темъ больше нужны они.
Блоку, возможно что и больше. Къ это­ Во всей этой атмосфере отчаяния и пу­
му надо прибавить, что «свободный вы- стоты есть какая-то очень большая го­
боръ» играетъ въ такихъ вещах* роль товность «принять», «поверить», «по-
233
 любить»; больше того — доверить но­
вому вст> свои мечты и колебания... У
некоторых* почти абсолютный слухъ:
настоящее слышится сильнее, отъ фаль-
шиваго научились отворачиваться. От­
сюда повышенная требовательность.
Притупилось только какое-то чувство
нюансов*, полутонов*. Безпощадное
отношение к* «середине», к* поэтиче­
ским* будням*: им* просто н е т * ме­
ста. Здесь можно начинать — отъ боль­
шой и светлой наивности; можно поко­
рять завершением*, или намеком* на
завершение долгой борьбы, — но просто
писать стихи, потому, что такъ легче
жить, потому-что такъ «тише и чище»
— нельзя. И кто этого не созналъ, хотя-
бы на мигъ, д о конца и б е з * фальши,
уже обречен* на добросовестность и
длинную скуку.
Этой обреченностью веет* и о т * вто­
рой (как* отъ первой) книжки, выпу­
щенной группой «Перекрестокъ» не­
сколько месяцевъ тому назадъ. Вторая
книга — подтверждение того, что пред­
чувствовалось въ первой.
Как* большинство молодых* групп*,
«Перекрестокъ» определяется какъ-бы
отъ противнаго: онъ не хочетъ, боится
распущенности, слабости, неумелости,
— онъ не хочетъ сомневаться.
Большинство стихотворенШ въ этой
светленькой и розовенькой книжке на­
писаны (несмотря на грусть, тоску,
скуку, страхъ) безъ смущения. Это ко­
роб итъ.
Перелистывая сборник*, часто не за­
мечаешь перехода отъ одного автора
къ другому. Какъ предметы въ сумер-
кахъ, все они сливаются и лишь неко­
торые светятся отраженнымъ зеркаль-
нымъ светомъ. Все-же, о некоторых*
234
хочется поговорить отдельно, внима­
тельно и скорее сочувственно.
Тауберъ и Халафовъ еще как*-бы не
вышли и з * «наивнаго» поэтическаго
возраста. Оба целиком* живут* среди
«милых* голосов*» своих* личных* пе­
реживании. Въ нихъ есть какая-то под­
купающая свежесть, приятный провин­
циализм*. Халафовъ на этотъ разъ сла­
бее, чЪмъ в* других* своих* стихах*.
У Тауберъ есть очень убЪдительныя
строки — в* первом* и послЪднемъ
стихотвореншхъ, особенно. Веришь ей,
что была «И эта скука многихъ сотенъ
летъ, — Привычная, почти родная, —
Какъ тараканы, какъ обедъ, — Какъ
эта яблоня худая...».
Другая группа, Кнут* и Терапиано,
искушеннее, сложнее. Оба «отоавлены»,
оба по разному стоят* перед* вопро-
сомъ: «что же дальше?».
Кнут* настолько «неблагополучен*»,
что его присутствию въ сборнике просто
удивляешься. Отталкиваетъ Кнутъ ка-
кимъ-то не безукоризненнымъ вкусомъ,
отсутствием* чувства меры — «Ночью
возятъ дневный салазки» — Только
в отъ — въ шести строчках* (послЪд-
няго стихотворения) столько настояще­
го, живого чувства, столько человЪче-
скаго, что по неволе останавливаешься.
Если стихи (какъ кажется въ лучштя ми­
нуты) и есть разговоръ человека съ
человеком* — или съ Богомъ — то
поэзия Кнута когда-нибудь «дойдет*»,
не может* не дойти.
Странно сливаются у Терапиано стро­
гость формы съ обликомъ «человека съ
разведенными руками». Онъ какъ-бы
отъ многаго отказался, черезъ многое
прошелъ. Этотъ внутренний) опытъ
(страдания, искупления) не можеть не
«светиться» въ стихахъ — несмотря на
некоторый созерцательный их* холо­
док*, на раздражающе тон* общих*
заявленШ. Стихи эти — не лучшие въ
сборнике — единственные, о которыхъ
хочется судить какъ-то «изнутри».
Обратное чувство вызываетъ Смо­
ленски). «Съ каждымъ шагом* бьется
сердце тише...», «Себя спасти не мо­
жешь даже ты...»—просто очень порос­
шие стихи. Легко, стройно, спокойно, —
хотя и не безъ «волнения». Но верить
имъ, любить ихъ трудно. Молодым*
поэтам* можно (какъ будто-бы и долж­
но) заражаться атмосферой, созданной
опытомъ другихъ, временно жить въ
ней, дышать ею... Но Смоленский не за-
раженъ. Какъ-то инстинктивно чувствуя
«о чемъ» и «какъ» следует* писать и
думать, онъ это талантливо «передает*»
въ стихахъ.
Неубедительны, но уже по иному,
«Стансы» Ю. Мандельштама. Въ нихъ
много чистаго чувства, но нЪтъ ни од­
ного слова на этихъ двух* страницах*,
которое тронуло-бы по новому. Ман-
дельштамъ вообще пример* того, на­
сколько безнадежно потеряно у боль­
шинства молодых* поэтов* чувство сло­
ва. Съ поражающей небрежностью про­
износятся слова, кемъ-то, когда-то
«найденныя», для кого-то звучавший, —
теперь мертвыя, если не смЪшныя.
Есть въ сборнике одно стихотворение,
которое странно сопротивляется воле
читателя. Оно живетъ отдельно отъ
автора и не похоже тономъ на друпе
стихи Георгия Раевскаго. Привожу по­
следи \я строки:
...И далекий, печальный равнинный,
Ветеръ б е д н у ю песню тянулъ:
Какъ прощаются, какъ разстаются,
Какъ уходятъ; какъ долго потомъ
Паутины прозрачным вьются
Ясным* вечером* въ поле пустомъ.
Сами собой, неизвестно почему, при­
ходят* на память эти стихи. (Едва-ли не
лучшее, что можно сказать о стихахъ
вообще). Почему? Потому, можетъ
быть, что такъ и пишутся лучшие СТИХИ:
«Какъ прощаются, как* разстаются,
какъ уходятъ; какъ долго потом*...».
НИ о чемъ, какъ-будто-бы.
Л. Червинская
Ант. Ладинстй. Черное и голу­
бое. Стихи. Изд. «Совр. Зап.» Париже
1931
Первый сборникъ молодого поэта, въ
которомъ н е т * и признаков* учениче­
ства. Съ первых* же стихов*, появляв­
шихся въ разное время въ журналах* и
газетах*, А. ЛадинскШ нашел* свой
тон*. И только теперь, когда стихотво­
рения его объединены въ книге, мы по-
нимаемъ законченность и цельность его
поэзии.
Эфирный мир* Ладинскаго, светлый и
прозрачный, стынетъ в * стекляномъ
воздухе въ «сугробах* голубой зи­
)
мы». Все четко въ немъ, стройно и ра­
достно. Поэт* говорит* о своихъ пе-
чаляхъ и томлениях*, о земных* го­
рестных* страданиях*, о разлуке и
смерти, но над* всеми этими словами
— синий свод* вечности, торжествен­
ность покоя.
Онъ родился съ классической душой,
и въ возвышенности его речи нет*
искусственности. Другого мира, темна-
го, разорваннаго, «страшнаго» просто
не видит*. Великолепнымъ храмомъ,
235
 «готическим* лъсо.чъ» возносится его
видеше. Онъ, какъ зодчш, оценивает*
его постройку; отъ природы дано ему
чувство архитектуры мира.
Да, самое прекрасное въ твореньи —
Вотъ этотъ воздухъ, перекрытий леть,
Вся эта легкость, простота, паренье,
Божественный строительный расчегь.
И тотъ же «строительный расчетъ»,
та-же простая крепкая равновесность въ
его стихахъ. Они сделаны изъ добраго
матерьяла, изъ гладкихъ, ровныхъ и
тяжелыхъ словъ, которыя взлетаютъ
вверх*, какъ бы преодолевая земныя
притяжения. Взлетаютъ, но прочнымъ
фундаментсшъ стоятъ на земле. Земное
побеждается не чудомъ (въ законо­
мерном* мире Ладинскаго нЪтъ места
чуду), а мудрымъ расчетомъ мастера.
Какъ любить онъ пространство, воз­
духъ, светъ, «большие планы», «необъ­
ятным залы», огромные поверхности
айсберговъ! Съ каким* восторгомъ
чертитъ просторъ снеговыхъ равнинъ,
полярныхъ морей, ледяного эфира!
Поэтъ не хочетъ верить въ то, что
прекрасная земля — непрочна, что эта
торжественная жизнь обречена гибели.
Онъ тленное подмораживает* стужей
вечности. Окованная льдами, засыпан­
ная «пышными» сугробами, лежитъ
земля, какъ спящая красавица въ стек-
ляномъ гробу.
Муза шепчете:
Хочу зимы... Хочу, чтобы снежокъ.
Этотъ звук*, «хрустальный звонъ зи­
мы» проходитъ черезъ все стихи. Вспо-
минаетъ ли Ладиисмй о детстве: «И
по скрипучимъ голубымъ сугробамъ ме­
ня возили въ пекле меховомъ», поетъ-
ли о Московии: «Зима. Морозный на ще-
кахъ румянецъ. Медвежий храпъ въ
236
сугробахъ» или объ Архангельске:
«Полночный мир* сугробовъ», разска-
зываетъ ли онъ объ Аргонавтахъ: «За
ледянымъ окномъ, въ глухия зимы», и
всюду, всегда:
Насквозь промерзшая земля,
Бушуетъ огненная стужа
За зимней рамой бытия.
Въ этомъ слепящемъ мире расцвета­
ют* сказочныя голубыя розы, порхаютъ
снежные мотыльки, сияет* розовое
солнце и ангелы отвечают* на стихи.
Это — одна тема: нетленный мир*,
«классическая зима», классический хо-
лодокъ. Изъ нея рождается и ритмъ —
медлительный и важный, и «пышный
гулъ сравнешй» и «къ морозу рифма —
роза съ державинскихъ времен*» и
высокий стиль и Муза, Пегасъ, Терпси­
хора, Психея, Навзикая.
Здесь, въ этомъ плане, Московия
встречается съ Римомъ, славянское сли­
вается съ античнымъ и русски слова
звучатъ латинской медью. Читая Ла­
динскаго невольно вспоминаешь стихи
столь близкаго ему по духу поэта Оси­
па Мандельштама, его «Успенье неж­
ное — Флоренция въ Москве», его стро­
ки о Психее:
Душа не узнаетъ прозрачным дубравы
Дохнетъ на зеркало и медлит* передать
Лепешку медную съ туманной пере­
правы.
Эти стихи могли бы служить эпигра­
фом* к* сборнику Ладинскаго. Вторая
тема его — и главная — разлука души
съ землей. Уходя изъ печальнаго мира
Психея медлитъ, оборачивается съ тос­
кой. Поэтъ только объ этомъ и гово­
рить — о «полете въ эфир*». Адми-
поэзш; человек* отъ насъ закрыть, мы
ралъ ведетъ «грешным души Атланти­
видимъ только поэта. И стихи его от­
кой къ Богу», Психея «взлетаетъ, вы­
того такъ значительны, что они выра-
рвавшись изъ рукъ» и падаетъ у столба
жаютъ не просто «тонкия мысли
«загнанная лошадь молодая»; корабль
и образы» — но особый, поэтиче-
«влачитъ насъ въ безсмертье голубое»;
скШ строй души. «Призвание поэта» —
какъ волы, мы «влечем* ярмо» и вспа-
не аллегория, Муза — реальность, тор­
хиваемъ землю, «рвущуюся въ облака»,
жественность — не риторика.
какъ Аргонавты, мы «отлетаемъ въ
Эмпирей»; посетивъ этотъ M i p * , мы Когда кастальской стужей
«снова отлетаемъ къ райским* ро- Мы дышемъ въ первый разъ...
щамъ, домой». К. МочдльскШ
Неуверенно, какъ будто съ чужих*
словъ, Ладинскш сетуетъ на печальную
жизнь, где «все смертно и тленно», го­
Л. Гроссе. Шраме Сердца. Париже.
ворить о «проклятой планете», о томъ,
1931
что «земля — комочекъ пыли, а небо —
темнота». Въ словах* этихъ нетъ ни
Левъ Гроссе посвящаеть свою не­
глубокой скорби, ни подлиннаго от­
большую книжку стихов*, «Мирам*
чаянья. Всъмъ торжественнымъ строемъ
сердца», — содружеству «Понедель­
его поэзии опровергается смысл* этихъ
ник*», издающему журнал* на Даль­
строкъ. Смертное и тленное, «чердакъ»,
нем* Востоке, и о котором* въ свое
«курятник*» любить онъ больше рай-
время уже писалось на страницахъ
скихъ рощъ и эфира вечности.
«Чиселъ».
И покидая воздухъ здешни* При некоторой доле талантливости,
За вздохомъ вздохъ, за пядью пядь, благодаря которой Гроссе сумелъ най­
Ты плакала все неутешней ти и своеобразный, живой ритмъ и не­
И не хотела улетать. сколько живыхъ строчекъ, хоть и все­
Или еще яснее и окончательнее: гда несколько испорченных* такими
находками, какъ «серый прахъ», «лу­
Но ради небесъ умирая чистая любовь» (въ стихотворении: «Ум-
На охапке железныхъ пикъ ретъ пчела — умретъ и медъ души­
Мы думаемъ не о рае —
стый...), — основные два его недо­
О земле нашъ последний крикъ.
статка это примитивный, варварский
вкусъ, позволяющий ему писать такия
«Черное и голубое» — черная земля
вещи, какъ: — Меня язвитъ Ваалъ — И
и голубое небо. Но вотъ цвета меня­
духъ земли — Клянетъ мое мессШство
ются: въ нетленныхъ снегах* голу­
— или — Я красотой спасаю красоту
б е е т * земля, «дорогая мать», — а небо
— (о собственныхъ стихахъ), — и ма­
обтекает* ее, какъ черная Лета.
ниакальная, разсудочная уверенность,
Ладинскш — одинъ изъ самыхъ по-
сделавшая-бы честь солдату армги спа­
длинныхъ поэтовъ нашего времени.
сения, что онъ действительно что-то
Его стихи не исповедь, не излияния чув­
спасаетъ, действительно, не профани-
ства; онъ говорить на высокомъ языке
237
 руетъ, а прославляет* христианство,
упражняясь въ рифмованиях*: Унеусъ
— Узъ и Христос* — Слез*.
Впрочем*, Гроссе не виноват*: бла­
жен*, кто въруетъ; но пожелаемъ ему,
съ искренними симпат1ей и доброжела­
тельностью, чтобы «дух* земли за­
клял*, наконец*, его мессшство», и,
может* быть, тогда о н * станет* по­
этом*, более или менее настоящим*.
л. к.
Василш Федорова. Судя Вареника щее бедствие, — увлечение воспомина­
Разсказы. Изд. Ските. Прага. 1930
Василш Федоров* воспитался на кръп-
кихъ литературных* традищяхъ. От*
русских* классиков* усвоена им* и ма­
нера построешя разсказовъ: твердых*,
устойчивых*, какъ-то даже слишком*
старательно сдтзланных*.
Но, конечно, главное не въ этом*.
Откровенно гоголевсшя черты встреча­
ются у Федорова лишь въ первомъ раз-
сказ* «Кузькина мать», где гиперболи­
чески анекдотъ, грубоватый и кръпкШ,
развитъ по путямъ гоголевскаго гро­
теска. Уже отлично написанный «Чер-
кесъ» показывает* отход* автора о т *
опред-Бленнаго образца. В с * другие раз-
сказы («Микита-скрипачъ», «Суд* Ва­
реника», «Деревянный мир*»), при не­
избежном* сходстве авторскихъ инто­
нации, представляютъ собой явные по­
иски, упорные поиски каких* - то пу-"
тей. Надо думать, что это в о о б щ е хо­
р о ш а знакъ, въ данномъ случае вещь
даже необходимая.
Василш Федоровъ обладает* дарова­
ниями беллетриста. У него легши реали­
стически диалог*. У него отличное зре­
ние, благодаря которому и пейзаж* и
238
люди у Федорова очень телесны. У не­
го есть настоящая бытовая плотность
въ разсказахъ. Его книга написана съ
ощутимой земной весомостью. Но, при
всемъ томъ, онъ не освободился еще
отъ мешающей мастерству субъектив­
ности и не приобрел* еще умения (не-
обходимаго при его манере письма)
свободно показывать жизнь в* ея пест­
рой многообразности.
Общая для зарубежной литературы
черта, грозящая обратиться въ настоя­
ниями —• сказалась и у Федорова: в*
своей книг* онъ почти не решается
отойти отъ близкаго ему мира Цыган­
ской слободки, седого Вареника, днеп-
ровскихъ плавней, вербъ, аистов* на
крышах*, избушек* рыбаков*. Единст­
венный разсказъ о б * ином*, о других*
людях* «Деревянный Мир*» — интерес­
ный по теме — слишком* и неоправ­
данно упрощен*. Не удалось автору и
изображение в* разсказе «Суд* Варе­
ника» совътскаго быта, напоминающее
бойкий фельетон* ИЛИ свободный пере­
сказ* совЪтскихъ юмористов*.
Однако, есть въ книге наличие боль­
ших* отдельных* удач* и обещание
дальнейшего роста
Я . Л-ее
А. Бурова. Пода небомг Гермати.
1931
Растерянность маленьких* людей,
оглушенных* катастрофами, хорошо пе­
редана автором* этой книги. В* разска­
захъ Бурова немало недостатков*. Но
они вполне искупаются жизненностью и
теплотой этихъ страниц*. Если въ ев­
рейских* разсказахъ Юшкевича, при
немаломъ мастерстве, есть всегда грех*
описательства, Буровсюе Шнеерзоны и
Идельсоны съ их* безсвязным* бормо­
танием*, иронией и грустью дают* впе­
чатаете импрессюнистическихъ изоб­
ражений. У Бурова нет* недвижности.
Его забота — донести до читателя жиз­
ненную теплоту, которую онъ чувству-
етъ у маленькихъ своих* героев*. Жа­
лость к* ним* и самому себе, грусть
по утраченной России — наиболее силь-
ныя стороны этихъ разсказовъ. Книга
выходит* въ ближайшее время на нЪ-
мецкомъ языке въ исправленном* и до­
полненном* издании. Мы воспользуемся
этимъ, чтобы вернуться къ более под­
робному разбору интересной прозы А.
Бурова.
М. Орехове
АЛ. Болотова. Страстные и ликорусскаго языка.
Светлые дни на АвОнЪ. Варшава.
-1931
Эта брошюра въ 39 стр., со стихотво­ очень своевременно.
рением* Надсона вместо предисловия —
вызвала во м н е следующий размышле­
ния.
Сколько летъ поддерживала меня на­
дежда и уверенность, что есть возмож­
ность, по зрелом*, окончательном* ре­
шении уйти отъ ужасовъ жизни и для
подготовления къ смерти въ русской,
родной атмосфере, это: Аеонъ и Вала­
амский монастырь.
Къ счастью для меня, я эволюировалъ,
увлекшись антропософией, т. к., и з *
брошюры узнал*, что: русскому (а, м.-
б. и всем* православным* вообще),
стать аеонскимъ монахом*, греческое
правительство — больше не разреша­
ет*.
В* Аеинахъ большевики сидят*, а па­
ломников* на Аеонъ пускаютъ по пас­
портам* трех* категории!
Теперь о «эмигрантском* национализ­
ме».
Года полтора назад*, печатавшийся въ
«Поел. Новости» корреспонденции «Там*
где была Россия» — преисполниили меня
энтузиазма, открыли мне «доступъ въ
Росс1ю»!
Вотъ куда ездить на лето, окунаться
въ купель чистопробной «извечной», до­
петровской Россш!
Д е л о общественных* организации: со­
здать дачныя места, колонии для скау­
тов*, витязей, молодых* писателей,
проживающих* в* Париже, Берлине,
Праге и т. д.
Аеонъ, конечно, такое-же средоточие
ЖИВОЙ, дышащей музыки нашего ве-
Возникновеше греко - русскаго объе­
динен» въ Аеинахъ, о которомъ недав­
но сообщалось въ русскихъ газетахъ,
Урегулируйте: паспортную и транс­
портную систему, г. г.!
СерНй Шаршунг
Бориса Пильняка. Волга впадаета
ва КаспШское море. Изд. «Шдра».
Москва. 1930
Писать о новомъ романе Пильняка —
значит* вспомнить вообще о судьбе
этого писателя. Пильняку не повезло:
наше переходное время гибельно ото­
звалось на нем*, связав* его замыслы,
внеся неизбежную условность в* твор­
чество. Автор*, быть может*, самый
характерный для революшонной эпохи,
онъ оказался отброшеннымъ, забытым*
239
 ею. Уже сейчасъ Пильнякъ кажется ка-
кимъ - то анахронизмом*, напрасно во­
скресшим* свидетелем* начала двадца­
тых* годов*.
В е д у щ т , как* и многие писатели,
свою литературную родословную о т *
Андрея Бълаго, отчасти Ремизова, за­
имствовавший ухищренность построены
своих* повестей о т * Замятина, Пиль­
няк* сейчасъ очень одинок*. Попутчи­
ки ушли каждый по своей троп*. По­
следователей не оказалось.
Внимательный, тонкий, понимающий
опустошенность революции, Пильнякъ
оказался лишенным* аудитории. О н * ис­
пытал* горькую участь быть отвергну­
тым* массами. Впрочем*, последнее по­
нятно. Формально Пильняк* — труден*.
И смысл* его творчества малодосту­
пен*. Пильнякъ — романтик*. Темы
смерти, поразившия его писательское во­
ображение, оказались у него централь­
ными. Тоска, томление по герою, по ЛИЧ­
НОСТИ, по человеку — ОСНОВНОЙ МОТИВ*
его творчества — привели Пильняка к*
глубокому затаенному пессимизму.
Характерно, что Пильняку не удалось
изобразить коллектива. Его герои, хотя
бы и многочисленные, все несут* сво-
еобразныя, резко личныя черты. Основ­
ное увлечение Пильняка — одинокий че­
ловек*. И вся планетарность размаховъ
его описании, стремительные темпы по­
вествования, сложный конструктивизм*
сюжета — только фонъ, только отраже­
ние безпощадной, неумолимой и страш­
ной современности, враждебной къ ин­
дивидуальности.
В* своемъ новомъ романе Пильнякъ
в* кониие концовъ, остался прежним ь
и по приемамъ и по замыслам*.
Опять здесь все тотъ-же патетически-
240
пророчествующий тонъ, летящие абзацы
эрудицюнныхъ отступленШ, заменяю-
гцихъ лирический, (о движении песковъ,
о течении рекъ, о медицине, о б * исто­
рических* легендах* и т. д.). Опять уг­
лами, ступенями построен* сюжет*: пе­
рестановки, включение, повторение тек­
ста целыми страницами, торможение
действия, нарочитое прерывание единства
времени въ повествовании. Изобрета­
тельность автора как* будто бы стала
еще больше. В* текст* введена даже
вклеенная на отдельном* листе фабрич­
ная газета. Опять въ языке много на-
меренныхъ нарушенШ канонов*. Слож­
ная, но уверенная игра на смысловыхъ
мельчайших* разницахъ (очень удачны,
въ частности, «жительствовал*», «жи.тъ»
у Якова Карповича).
Автору нужно было создать «произ­
водственный романъ». Къ тому понуж­
дали его, повидимому, и «социальный
заказ*» и недавняя идеологическая не­
удача с* «Красным* деревом*», едва
не кончившаяся для Пильняка катает»
рофой. Отсюда выросло и основное яд­
ро сюжета: социалистическое строитель­
ство, и отсюда произошло разделение
героев* на две группы — «строители
будущего» и «вредители», деклассиро­
ванные остатки ушедшаго быта.
Можно утверждать, что пафос* стро­
ительства Пильняку показать не уда­
лось. Здесь все условно, казенно и да­
же наивно. Описание рабочего поселка,
сознательности женщин* - работниц*,
серыхъ солдат* труда — скучно, убо­
го, полно насильственнаго оптимизма.
То же и с * героями: условная благо-
нравность Садыкова, Сысоева столь же,
(стилизована, как* и благополучие въ
финале Полетики.
Но бредъ, темный, безевязный бред*,
ночной заговор*, ненависть уставших*
душъ, пугающая обнаженность инстин­
ктов*, постоянный и верный х о д * чело­
веческих* желанШ, поисков* и стрем­
лении — все, что так* заполнило жизни
Ласло, Марш, Полторака, Любови По­
летики, Якова Карповича и многих* дру­
гих*, живых* и неживых* персонажей
романа, все, что так* по разному у каж­
дого сжигало дуииш и разрушало сча­
стье, — изобразил* Пильняк* с* убе­
дительностью. О н * сумел* показать не-
соразмеримое по силам* состязаше: че­
ловеческая воля и стихия, усмиренная
человекам*. И о н * дал* почувствовать
въ романе огромный вечный мир*, за­
крытый от* нас* бедными и тяжелыми
буднями.
Пильнякъ — писатель для немногих*
И те, кто понимаютъ его своеобраз­
ный и странный талантъ, найдут* въ
безумномъ охломоне Иване Ожогове
— подлинно любимаго героя автора
книги, его тень и двойникъ.
Иванъ Ожоговъ «погибъ въ день, въ издаше было выпущено въ 1922 г. въ
часы возникновешя новой реки, создан­
ной проф. Полетика». Иванъ Ожоговъ
«прекрасный человекъ прекрасной эпо­
хи девятьсотъ семнадцатаго - двадцать
перваго годов*».
Въ таком* конце скрытый смысл* ро­
мана, относяищйся и къ его автору.
Ник. Андреев»
М. Бекетова. Александр* Блоке. шем* батраком*, нищим*, странни­
Вт. изд. Academia. Ленинграда. 1930 ком*, исповедником*, и за исповедни-
Книга сестры матери поэта о ма­
леньком* пятилетнем* Саше, сочинив­
шем* свои первые стихи:
Жил* на свете котик* милый,
Постоянно был* унылый, —
Отчего — никто не знал*,
Котя это не сказал*.
Книга, конечно, по самой своей при­
роде, замечательная, единственная сре­
ди в с е х * книг*, которыя написаны и
будут* написаны о Блоке.
Никакой биограф* не сможет* пере­
дать того з а п а х а детской, ц в е ­
т а столовой, где играл* и где ел*
Блок*, не разскажетъ даже о таких*
деталях*, как* температура воды, въ ко­
торой Блокъ купался. Никто не смо-
жетъ т а к ъ описать бракосочета­
ние Блока, где сквозь горячую родствен­
ную любовь и наивную гордость чувст­
вуется все, что творилось тогда вокруг*
Блоков*, с* чем* связаны были чаяния
СИМВОЛИСТОВ*.
Каждый любящий Блока должен* про­
честь книгу Бекетовой, особенно, пер­
вую ея половину.
Но теперь, когда она вышла вторым ъ
издатемъ въ Советской России (первое
Берлине) можно уже подойти критиче­
ски къ некоторымъ фактамъ, сообщае­
мым* Бекетовой, даже иногда не непо­
средственно касающимся поэта, но по
т е м * или иным* причинам* искажен­
ным*; так*, например*, о Семенове-
Тяньшанскомъ, прошедшем* замечатель­
ный ггуть от* литературы через* поли­
тическую деятельность къ священству,
не удовлетворившемся этимъ и став­
чество казненном* большевиками, —
Бекетова просто сообщает*, что о н *
«пошел* в* революцию и после скита-
ний и сидешй по тюрьмам*... был*
241
 убитъ бандитами», делая изъ него та­
кимъ образомъ «мученика революцш».
Вообще, то обстоятельство, что
книга издана подъ советской цен­
зурой, является причиной многихъ
нетЬпостей, угловато и неожидан­
но выступающихъ иногда изъ кон­
текста, вроде: — «день годовщины
переворота Блоки провели, какъ не­
стоящие пролетарии и революционеры...».
Какимъ контрастомъ звучатъ зато осто­
рожным описаны фактовъ, описаны,
тоже долженствующи свидетельство­
вать о томъ, «что Блоки всегда были за
рабочихъ» и весьма довольны новымъ
строемъ: «Блоки вообще применились
къ новымъ условиям* жизни. Они кое-
что начали продавать. Голодать больше
не приходилось»... Вотъ только по ве-
черамъ темнота удручала, сильно дей­
ствовала на глазные нервы. А въ од-
номъ изъ последних* писемъ Блока къ
матери, говорится: «Дело вовсе не въ
падагре, а въ томъ, что у меня, какъ
результатъ однообразной пищи, силь­
ное истощение и малокровие, глубокая
неврастения, на ногах* цынготныя опу­
холи и растяжение венъ...».
Все это пр1обретаетъ особую остро­
ту подъ перомъ человека, переживав-
шаго голодъ вместе съ Блокомъ, мо-
жетъ быть, дЪлившаго съ ним* кусокъ
хлеба, пишущего въ еще н е о т -
з в у ч а в ш е е время, въ стране,
еще побивающей своихъ пророков* и
строющей имъ затвмъ гробницы.
Въ книге Бекетовой часто попадаются
имена людей, которых* мы знаемъ, съ
которыми встречаемся здесь, въ Пари­
же. Не безъ интереса читаются, такия,
напримЪръ, строки:
«Знакомство съ Мережковскими про­
изошло такимъ образомъ. Александръ
242
Александровичъ пришел* къ нимъ въ
дамъ брать билеты на какую-то лекцию.
Когда енъ назвалъ свою фамилию, Зи­
наида Николаевна воскликнула: «Блокъ?
Какой Блокъ? Это вы пишете стихи?
Это не о васъ говорилъ Андрей Б е ­
лый?» Узнавъ, что онъ и есть тотъ са­
мый Блокъ о которомъ ей говорили
Соловьевъ и Андрей Белый, Зинаида
Николаевна повела его къ мужу, и зна­
комство состоялось».
Для будущего биографе, книге Беке­
товой, написанная съ помощью метери
Блоке и вдовы, будетъ, несомненно,
иметь первостепенный интересъ, въ
особенности въ той ея чести, которея
посвящена детству и юности поэте.
По прочтении ея текия названия, какъ
Шахматове, какъ-будто лелеются че­
стью собственнаго прошлого, собствея-
него детства.
Л. Кельбсрине
М. Вишняк*. Два пути. Издате
«Совр. Зап.* Париж* 1931
(О революцш и о «правде»)
,,...Я изменяюсь,- но
не излсЬняю..."
Одной изъ самыхъ интересныхъ, знв-
чительныхъ и нужныхъ книге послед-
няго времени я считаю книгу М. Виш­
няка «Два Пути».
Приверженцы всякихъ «спещелизе-
шй» отнесутся скептически къ моей
критике, къ моимъ утвержден имъ:
книга — о «политике», и авторъ спе­
циальный политикъ; я-же (какой ни на
есть) — поэт*, беллетрист*; и критик*
(будто-бы) чисто-литературный.
Нужно-ли въ сотый раз* повторять,
что нвд* всеми «спешальными» точке-
ми зрения есть высшая, спешализмы
шо подобранных* и расположенныхъ
нивеллирующея? Есть и книги, кото­
доводовъ, есть еще нечто: оно-то и
рыхъ иначе, кекъ съ этой высшей точ­
позволяетъ М. Вишняку съ такой осо­
ки зрени, и нельзя судить. Книга М.
Вишняка — одна изъ нихъ. Это, я не бой убедительностью вскрывать «иска­
сомневаюсь, докажетъ будущее: судъ жения» историковъ, съ такой простотой
политиков* надъ «политической» кни­ и ясностью утизерждать свое собствен­
гой «Два пути». Посмотрим*, разгля- ное «отношение» къ событиям*. Въ чемъ
дятъ-ли они ея главное, то, что и лета­ дело? Я думаю, въ известномъ о т-
ет* ее сегодня такой значительной. н о ш е н и и къ своему о т н о ш е-
н 1 ю. Бываютъ счастливыя книги, где
Тема — наши «Февраль» и «Ок­
авторъ не просто разсказываетъ о сво-
тябрь». Не «история» революцш, не по­
емъ «взгляде» на предметъ, но гово­
следовательное описание событий. Да
рит* о своей « п р а в д е». Къ такимъ
ведь «описать собьше еще не значит*
книгам* принадлежитъ и ишиге «Две
его постичь. Для этого надо еще с ц е ­
п и т ь собьтя, въ конкретной обста­ Пути».
Не стоить притворяться, будто мы не
новке, с в я з а т ь и х * вместе въ
общий процессъ, что п р е д п о л а ­ понимаем* разницы, иметь-ли свое,
г а е т ! определенное о т н о ш е- как* «правду», или иметь свои «взгля­
н I е къ явленно, т. е. наличность ды». Взгляды меняются (порою долж­
ны меняться), правде-же человек* ни­
1
взглядов* и точекъ з р е н и » .
когда не изменяет*. Надо еще помнить,
Да, именно постичь, т. е., оценивая
что никогда онъ не мыслить (и не чув­
явления, вскрывать ихъ с м ы с л ъ,
ствует*) ее, какъ л и ч н у ю , толь­
— вотъ первая задаче автора данной
ко для себя, но какъ о б ъ е к т и в ­
книги. Ему необходимо, конечно, и бо­
ную, для всехъ, — иначе она не
роться противъ «уже сделанныхъ ис­
«правда» и для него.
кажении» (въ историях* о недавнемъ
прошломъ); предупредить, «въ качест­ Слова говорящего о такой «правде»
ве современника-очевидце, появление и приобретают* особую убедитель­
будущих* легендъ о революцш». Не­ ность. Другой вопросъ, почему боль­
стоящи) смыслъ явлений уоюользаетъ, шинство ихъ все-таки не слышитъ, ка­
если они передены искаженно. кая бы это правда ни была, чего бы
А потому, для утверждешя «своей ни касалось, общаго или частнаго. Въ
точки зрения» на пережитое, «своего конце-то концов* ни она, ни даже эле­
отношения» къ событии* (действитель- менты правды — не погибаютъ; толь­
нымъ), М. Вишняк* прибегает* также ко у большинства на всякую очень мед­
и къ методу критики многихъ, уже по­ ленная реакция.
явившихся, «исторШ» (русской револю­ Вернемся, однако, къ М. Вишняку и
ции); изеледуетъ и оцениваетъ взгляды его «правде» о русской революцш.
ввторовъ. Чтобы полнее вскрыть положитель­
Если мы будемъ внимательны, то ный смыслъ ея (февральской, ибо съ
заметим*, что въ книге, помимо хоро- точки зрения автора октябрьски пере­
ворот* «революцией» эваться не мо­
жет*»), — Вишняк* дает* намъ, въ на-
1 Въ цитатахъ везде курсивъ автора.
243
 чале, общую картину событий (действи­
тельных*); всего того, что революции
предшествовало, ее вызвало, что ее
оборвало, погрузив* РосЫю въ глубину
ея сегодняшней пропасти.
Оценка Октября, как* противополо­
жения Февралю, .занимает* въ книг*
Вишняка очень важное место. Онъ на-
стаиваетъ, что между революцией и
«штабнымъ переворотом*» въ октябре
нетъ общаго ни внешне, ни, главное,
внутренне. Абсолютно неприемлемо для
автора легкомысленно-распространен­
ное (среди больпгинства политиковъ)
мнение, что февральско-мартовская ре-
волюция — лишь прологъ к* октябрю.
Протестуя против* всех*, делающих*
из* русских* потрясения какое то «мар-
тобря», ВИШНЯК* справедливо полага­
ет*, что они вообще не понимают* ни
истории, ни революции, так* какъ не учи­
тывают* въ них* момента и р р а-
ц и о н а л ь н а г о .
Въ рационализме упрекаетъ авторъ и
Маислакова (даже въ «сверхъ-рациона-
лиме»), и Милюкова. Спокойный раз-
боръ «Истории» последняго (отчасти
истории его сменяющихся взглядов*)
очень удаченъ. М. Вишнякъ отмечаетъ
(напомнивъ кое-что изъ фактическаго
процилаго): «Конструируя свою Ис­
торию, П. К Милюковъ былъ уже во
власти совсем* других* чувств*»... По­
этому «интересная работа его не есть
ни философия, ни история русской ре-
вол юцш».
Кстати, мне понятно удивление Виии-
няка: разобрав* и оценив* по досто­
стый, лесъ, а это не всякому подъ силу.
инству «Записки Суханова», этой лжи­
Большинство въ безмолвномъ изумле­
вой и «морально дефективной лично­
нии останавливается передъ хаотиче­
сти», Вишнякъ прибавляетъ: а «Милю­
ской громадой вывернутыхъ слов*. А
ковъ р е к о м е н д у е т ъ эти семь
малоискушенные въ русской словесно­
томовъ въ качестве полезнаго дополне­
сти, бываетъ, и соблазняются: это, молъ,
244
ния къ его собственному изложешю въ
трехъ томахъ, т. е. къ разобранной на­
ми выше его «Истории революцш».
Что касается Маклакова, — позиция
его такъ слаба, так* неверна прямо
фактически, что Вишняку не стоило
большого труда ее опрокинуть. У Мак­
лакова явилась (уже въ эмиграции, ве­
роятно) странная уверенность: будто
умеренные, наши либералы (партия к-д.,
прогрессивный блок*), могли предотвра­
тить всякую революцш: стоиило им*
лишь действовать смиреннее, быть «за­
конопослушнее» (I)
М. Вишняк* возстаяовляетъ дейст­
вительность: предотвратить революцию
было н е л ь з я ; если-же либераль­
ная общественность въ чемъ и повин­
на, такъ именно въ томъ, что, не пони­
мая этого, вела себя съ излишней «за­
конопослушностью»; даже совершив­
шейся революцш она н е приняла,
тогда какъ предугадывая неизбежное
и приготовившись къ нему, она, дей­
ствиями своими в н у т р и р е в о ­
л ю ц и и , могла бы, можетъ быть,
предотвратить октябрьский переворот*.
Два слова еще о б * одной схватке М.
Вишняка: с* Ф. Степуномъ. Победить
последняго, противопоставивъ его «Ре­
лигиозному смыслу револиоци'и» точку
зрения Вишняка, — не трудно, не хит­
ро. Но... громадный трудъ, большая за­
трата сиилъ нужна, чтобъ до «смысла»
этого добраться. Таковы писания Сте-
пуна: сквозь нихъ надо пролезать, какъ
сквозь отчаянно-запущенный, болоти­
сте, въ день, — иногда часъ, — когда
такой у Степуна «сверхъ-художествен-
оии происходили. «Два Пути» написаны
ный» языкъ! Не легко, конечно, разо­
действенным* "политиком*, находив­
браться; но — букет* причудливых*
шимся внутри событШ; моя — только
ЦВЕТОВ* !
сторонним*, хотя и близким*, свидете­
М. Вишнякъ разглядел*, что не бу­
лем*.
кет*, а куча хвороста, и съ завиднымъ
У меня почти н е т * чувства «автор­
безстраинем* врезался въ нее, во все
ства» къ этой книге, къ рукописи, де­
«типологичесюя транерацюнальности»,
сять летъ мной невиденной; но «прав­
во все «осмысливашя, обеземысливания
да» моя (то, чему не изменяютъ) въ
и переосмысливаяи'я». Много раз* и мне
ней остается. И не только рисунокъ
хотелось сделать то-же, да не хватало
главных* событии и файлов* совпадаетъ
энергии на предварительный трудъ: мне
въ ней съ рисунковъ Вишняка, — но
даже случалось приводить те-же са-
одинаково оцениваются, трактуются,
мыя цитаты изъ Степуна, которыя при­
«сцепливаются» крупныя и мелкия яв­
водить Вишнякъ (объ искажающемъ
револющю «мартобря» и о возможной лены в * обеих* книгах*.
истине у большевиков*) — но у Виш­ Не скоро пришлось бы мне кончить,
няка эти цитаты, благодаря проделан­ вздумай я иллюстрировать параллель­
ной работе, совсем* по новому ярки. И ными цитатами одинаковость « о т н о ­
на фоиге их* лжи — особенно ярка шения» обоих* пишущих* къ аб­
п р а в д а о революции. солютизму, къ его положению в * по­
Эта «правда», о которой говорит* въ следние годы, къ неизбежности рево­
своей книге М. Вишнякъ, — есть и моя люции, къ слЪпоте «умеренныхъ» и
фатальной тактике ихъ, къ февраль­
«правда» — о томъ-же самом*. Напоми­
наю, что человек*, защищающий свое, ской революцш (которую «никто не де-
какъ «правду», всегда мыслит* ее объ­ лалъ», «сама сделалась») къ причи-
ективной: иначе ома для него ии не намъ «безвластия» Вр. Правительства и
«правда». Только съ этой, объектив­ ц и . д., — вплоть до одинаковаго
ной, стороны меня и интересуетъ сов- отношения къ темному октябрьскому
падаемость наших* «правд*» (ломимо перевороту, этой не только не «рево­
того, что я, естественно лучше других* люцш», но прямой ея противополож­
понимая и «слыша» слова Вишняка, яв­ ности. И' не всякШ-ли, кто скажетъ о
ляюсь и лучшим* судьей его книги). «Смысле Февраля», какъ Вишнякъ, дол­
Ценность совпадения подчерисивается жен* тотчасъ-же сказать и о «Миее
въ данномъ случае тем*, что и вообра­ Октября»?
зить себе, кажется, нельзя более р а з ­
Повторяю, совпадение «правдъ» о ре­
н ы х * книг*, ч е м * «Два Пути» —
волюции въ столь разныхъ книгахъ,
и моя (на ту-же тему), а равно и боль­
двумя столь разными людьми въ раз­
шей отдаленности, разности, несхожести
ное время написанных*, интересуетъ
положешй их* авторов*. «Два Пути»
меня съ объективной стороны. Какъ
— серьезно обдуманная книга выво­
могла явиться эта общность взора на
дов* и закрепления; моя — запись со­
одинъ и тотъ-же момент* истории У
бытий (и оценка их*) тутъ-же, на ме­
245

двухъ людей, между которыми нетъ,
казалось-бы, ничего общаго?
Впрочемъ, есть. Это — что оба они
(скажу словами Вишняка) — «пережи­
ли револющю въ реальности..., имели
возможность ощутить ел непосредст­
венное дыхание... И такое, почти физю-
логическое восприятие ритма событий,
цвЪтовъ и тъней революции, не только
субъективно-убедительнее всякаго о
ней последующего книжнаго знания.
Оно и о б ъ е к т и в н о поучитель­
нее».
Да, такое «общее» важно. Или — сов­
с е м * не важно. Ведь у Вишняка оно
общее и съ теми, съ кЪ.мъ онъ спо­
рить, кому о своей «правдЪ» говорить
и... кто ея не слышитъ. Должно быть,
мало иметь только возможность
(физическую) ощутить «дыхание, ритмь,
цвЪта и тени» революции...
Вишнякь знаеть это: недаром* такь
настойчиво упрекаетъ онъ современ-
ныхъ «историковъ» — въ р а ц I о н а-
л и з м е.
Оишкомъ ясно, что чистые рациона­
листы (а таково большинство «чистыхъ
политиковъ») никакихъ «дыхания и рит-
мовъ» услышать не могли. Не услы­
шать они и Вишняка. У нихъ нетъ орга-
новъ для восприятия о б ъ е к т и в ­
ной правды.
А теперь мне остается сказать не­
сколько словъ еще объ одной стороне
книги М . В. Нинпняка.
Будетъ ли это с у д * над* ней — не
знаю. Во всяком* случае отметить дан­
ную сторону считаю нужмымъ.
М. Вишнякъ отнюдь не призываетъ
къ забвешю прошлаго, прошлыхъ оиин-
бокъ: «в* памяти прошлаго предосте­
246
режение будущему», а что касается оши­
бок* — то «иногда ошибки хуже аре­
сту пленШ».
«Меа culpa — всегда достойно ува­
жения, как* акт* мужества, — говорил*
о н * еще. — Покаяние всегда полезно
для самопознания и самооценки кающа-
гося». И, как* будто въ прямой связи
съ этимь, онъ бросаетъ упрек*: «... В.
Маклаков* пишет* о ч у ж и х * , пи­
шет* о с в о и х * (людях* его пар­
тии) но только не о себе».
Как*, однако, понять этот* упрек*?
Ведь самъ-то Вишнякъ не только о се­
бе, но и о «своихъ» не говорить въ
книге ни слова. Между тьмь роль
этихъ, автору «своихъ», была, въ тече­
т е революции, безспорно—«в и д н е й-
ш е й». Почему-же «виднейшие» и роль
ихъ «не подвергаются ни разбору, ни
даже изложению» въ труде Виишияка,
такомъ обстоятельно-углубленномъ?
Авторъ предупреждаетъ объ этомъ въ
предисловии, но никакихъ пояснений не
даетъ. Мы не знаемь, откуда явились
перерывы въ четкой линии общаго его
рисунка, и можемъ лишь строить до­
гадки.
Опасениемъ внести въ книгу элементъ
субъективный — объяснить замалчива­
ния нельзя. Вишнякъ отлично понима­
ет*, что безъ этого элемента никакой
книги не напишешь; да и бояться-ли
его, разъ все время подчеркиваешь
«свою точку зрения», свое «отношение»
и т. д.?
Поищем* других* причин*.
Мы уже отмечали, что книга Виш­
няка принадлежит* къ «счастливым*»
книгам*, где авторъ не просто разска-
зывгетъ о своихъ взглядахъ и отно-
шснияхъ, но говорит* о нихъ к а к ъ
о с в о е й « п р а в д е » , — (о томъ,
чему всякий остается веренъ до кон­
ца).
Человек*, способный «мель «свою
правду», бывает*, обыкновенно, и при-
родно-верным*: т. е. онъ вообще
отвергаетъ измену, всякую, даже все,
что похоже на измену. А, между темъ,
то м д е т о создаются положения, когда
приходится либо «правде» своей изме­
нить, либо совершить что-то вроде из­
мены по отношению къ «ближним*»...
и даже самым* близким* своим* ближ-
нимъ, порою.
Если мы допустимъ, что именно въ
такое положение поставила Вишняка
жизнь — мы поймемъ его умолчание.
Въ самомъ деле: не уклоняясь от*
«правды», разоматривая, все под* темъ-
же углом* зрешя, «виднейшую» роль
«своихъ» въ революции, — какъ избе-
жалъ-бы Вишнякъ указания на ихъ
ошибки? Пусть это даже не те ошиб­
ки, который «иногда хуже преступле­
н и й » , все равно; въ силахъ-ли Вишняка
пойти на хотя-бы подобие измены?
Нетъ: а такъ какъ «правде»-!о онъ
и совсем * изменить не можетъ — онъ
останавливается. Избираетъ благую
часть.
Именно благую: еще неизвестно, что
выш.ю бы у Виишияка, реиитсь онъ все
таки «подвергнуть разбору и изложе­
нию» роль «своихъ». Судя по некото­
рым* его словамъ и замечаниями.,
вскользь брошеннымъ въ данную сто­
рону, онъ съ задачей мог* и не спра­
виться. Стова эти сбивчивы, противо­
речивы. Хотя фаталистическая точка
зрения автором* принципиально отри­
цается, онъ говорит* о роковой б е з ­
в ы х о д н о с т и положении; стран­
но звучитъ также фраза, что въ какой-то
моментъ Вр. Правительство было «в ы-
н у ж д е н о опереться на больше-
никовъ». И ужъ недалеко отъ прямого
искажения действительности замечание
(беглое, правда) что власть революш-
оннаго правительства въ летние месяцы
17 г. постепенно крепла; и что, такимъ
образ., къ концу августа правительство
это было весьма устойчиво. Подобное
утверждение, высказанное недавно (на
стр. Совр. Записокъ), А. Керенским*,
вызвало отпоръ даже со стороны г-жи
Кусковой, известной защитницы «мар-
тобря» и рационалистки, давно отпетой.
Вотъ такия редкия, кратюя замечания,
там* и сямъ попадающиеся въ книге
Вишняка, и заставляютъ опасаться, что
примись онъ, все-же, за подробное
«изложение» и «разборъ», вышло
бы у него кое что... ну, не «по неправ­
де», а н е с о в с е м * «по прав­
де»...
Нетъ, умолчания лучше. Такь —
будто и
«Не было измены. Только тишина.
Вечная любовь. Вечная весна...»
Судить «верность» я вообще не могу.
Судить-же за нее автора «счастливой»
книги могу тки* менее: во всей глуби­
не понимая его «правду» — я понимаю
и трудность его положения.
Въ моей книге-дневнике умолчаний
нетъ (или мало), но какая въ втомъ за­
слуга? Писали, кишу человек* сторон­
ний, не политик*, не связанный никакими
«своими». Да и то еще вопросъ: можетъ
быть, следовало и въ ней о комъ ни­
будь чего нибудь не говорить...
Слиивхомъ (для темы) краткую
заметку мою я кончу, возвративиинсь
къ началу: «Два Пути» книга важная,
значительная и нужная. Въ ней та прав-
247
 да о революции и России, которую нуж­
но знать всЬмъ. Правда утверждены
Февраля — и полнаго, доконечнаго, от­
рицания Октября.
Не къ эмпирическому февралю 17
г. вернется Россия: она вернется — и
неминуемо, — на дорогу, имъ проло­
женную.
«Т о т ъ Февраль, б л а г о с л о ­
в е н н ы й , — невозвратим* и непо­
вторим*. Но живетъ и пребудетъ, пока
жива Россш, и д е я Февраля, его
м е т а и с т о р и ч е с к а я сущ­
н о с т ь : Россия, преображенная Фев­
ралем* в* нащю».
3. Н. Гиптуа
Ст. Ивановича (В. И. Талина).
Красная арлйя. Парижа 1931
Новая книга Ст. Ивановича «Красная
Армия» — один* из* больших* трудов*
этого автора.
Задавшись целью познакомить чита­
теля с* т*ми средствами и методами
при помощи которых* советская власть
и коммунистическая парт1я пытаются
превратить нынешнюю русскую армию
в* армию «красную», Ст. Иванович* ис­
пользовал* источники и обширный ма­
териал* как* русской, так* и иностран­
ной литературы.
Интересное содержаше и форма изло­
жены делают* книгу доступной широ­
ким* кругам* читателей, которые под­
робно знакомятся с* насилием*, приме­
няемым* большевиками в* военной
доктрине коммунизма. Становится яс­
ным*, что все воспитание, как* крас­
ной армии, так* и всего населены Рос­
сии пропитано ярко выраженной враж­
дой къ пацифизму, как* м1росозерца-
248
HÌK> и как* къ методу разрешения меж­
дународных* конфликтов*.
Крайне интересны сведения объ орга­
низации красной армии и ея администра­
тивном* аппарате, смешение высших*
военно - оперативных* и руководящих*
органов* с* органами партийно - поли-
тическими, и господство последних*
над* первыми.
С достаточной подробностью нарисо­
вана жизнь советской казармы с ъ ея
насаждешемъ въ молодыя головы крас­
ноармейцев* доктринъ Маркса и вну­
шением* этой молодежи, что она явля­
ется «строителемъ социализма».
Назойливое заползаше во все щели
души и жизни красноармейца — вот*
характернейший штрих* всего полити-
ческаго воспитания дисциплинарно под­
властных* людей. Но, заканчивая кни­
гу, читатель вместе съ автором* при­
ходит* къ выводу, что «безконечно
травленная окисями коммунизма крас­
ная армия все же остается плотью от*
плоти и костью от* кости грандюзнаго
крестьянскаго массива России».
A.M. Шилом
André Maurois. Tourguénev. Grasset
1931
Андрэ Моруа выпустил* в* одном*
томе четыре лекции о Тургенев*, про-
чигтанныя имъ весной 1930 г. въ Сосьетэ
де Конферанс*. Въ короткой заметке,
предшествующей книге, он* и обраща­
ет* внимание на то, что лекции эти бы­
ли едва разработаны, и, что ни въ ко­
ем* случае, они не могут* «исчерпать
такой сложный сюжет*, как* жизнь
Тургенева, история современной ему
Россш, критический рнзборъ его про­
изведения».
цш, нежели Толстой и ДостоевскШ, не­
«Трудъ этотъ, хотя и заботливо со­
смотря на то, а, можетъ быть, именно
ставленный, — всего лишь набросок*»,
вследствш того, что Тургеневъ более,
говорить он*. И действительно, русский
чемъ они доступенъ французамъ. Тур­
читатель будетъ пораженъ и разочаро-
геневъ, европеец*, не вызывает* у
ванъ несколько поверхностнымъ, стре-
французов* такого мощнаго ощущения
мительнымъ и общим* суждением* о
переселения въ другую страну, какое
человеке и его творчестве; ему пока­
даютъ имъ ТОЛСТОЙ И въ особенности
жется, что причины этого не только те,
на которыя указываетъ сам* Моруа. Въ ДостоевскШ. Но зато Тургеневъ имелъ
некоторых* своихъ «Английских* этю- и еще продолжает* иметь большое вли­
дахъ», напримеръ, о Диккенсе, Моруа яние въ англо-саксонских* странах*, а
глубже проникает* въ душу англШ- Моруа на многое смотрит* с* англий­
скаго писателя, нежели писателя рус- ской точки зрения.
скаго, и, однако, тамъ тоже на лицо Три первым части книги описыва­
сравнительно короткШ очеркъ. Вероят­ ют* очень точно жизнь Тургенева: Мо­
но, имеются почти непреодолимый труд­ руа приводит* несколько, впервые пе-
реведенныхъ на французскШ язык*, пи­
ности для правильной оценки писателя,
сем* Тургенева къ Писареву. Две по­
если не знать щи языка его, ни страны,
следним части посвящены разбору ис­
особенно, если страна представляется
кусства и философш Тургенева. Инте­
французу такой архаичной и странной,
какъ Россия 40-хъ годов*. ресно, что Моруа разделяет* восхище­
ние другого французскаго исритика, Эд-
Со всей тщательностью и точностью,
монда Жалу, Рудинымъ: оба выдвига­
присущими ему, какъ биографу и кри­
ют* его на первое место въ творчестве
тику, Моруа описываетъ политически)
Тургенева; оба считаютъ Рудина од-
режим*, общество, народъ той эпохи, и
нимъ изъ первыхъ литературпыхъ ти-
некоторые народные типы, какъ, напри­
повъ, изображенных* по новому, по
меръ, мать Тургенева, чрезвычайно чет­
манере Пруста, т. е. не представля-
ко и живо обрисованы. Но, когда онъ
ющихъ одно целое, неподвижное, но
пытается проникнуть глубже, въ об­
меняющихся, многообразныхъ и даже
ласть душевную, чувствуется стеснеше,
для автора неясных* въ своихъ поры­
какъ-бы страхъ передъ неизвестнымъ.
вах*.
Точно также неловко и холодно описа­
Вообще, во всем*, что касается тех­
ны имъ пейзажи, не такъ, какъ ясные
ники письма, художественности, обри­
его и живые — англШские. «Москва
совки типов*, Моруа является, какъ
была необычайно поэтическимъ горо-
всегда, критикомъ съ острымъ и глубо-
домъ», пишетъ онъ, и следуетъ не­
кимъ чутьемъ. Въ начале книги, онъ,
сколько фразъ, не могущих* дать ни­
какъ-будто, питает* к* «доброму Мос­
кому вернаго ощущения Москвы. Этого
ковиту», какъ-бы непринужденную и
избежать нельзя, но это вредит* пони-
несколько насмешливую симпатию. Онъ
машю такого писателя, какъ Тургеневъ.
охотно принимает* немного ирониче-
Странно, что Моруа выбралъ предме-
скШ тонъ, — тотъ самый, каким* онъ
томъ для изследования именно Турге­
пишетъ о Шелли въ своей прелестной
нева, гораздо менее любимаго во Фран-
24У
 книг* «Ариэль, или жизнь Шелли», —
но мало по малу его какъ-бы прельща­
ет* и обезоруживает* простота этого
образа и онъ находит* серьезный тонъ,
трогающШ своей искренностью и доб­
рожелательностью.
Этой искренности и доброжелатель­
ности недостает'» только полнаго пони­
мания того, что, даже не анализируя,
ощущает* каждый русский: той особой
прелести, смешанной с* чистотой, ме­
ланхолией и нежностью, которым* мы
даем* название: «Тургеневские».
Но это почувствует* только русскШ
читатель. Для других* книга останется
прекрасным* образцом* критики, и чи­
татели обоих* народов* оценят* и сво­
еобразный тонъ ея, и спокойный ум* и
художественный и смелый оптимизм*
Андрэ Моруа.
Ирина Немировская
Julien Green. Le voyageur sur la
ttrre. Libr. Pion. Paris
Гринь, молодой французский писатель
американскаго происхождешя, в* н Б -
схолько лет*, создал* с е б е большое
имя двумя романами: «Adrienne Mesu­
rât» и «Leviathan». Сравнительно мень-
шлй успех* имело его почти юноше­
ское произведение «Le Mont Ginère».
Общее признание, можно даже сказать
славе, Жкмьенъ - Грина несомненно
оправданы и легко объяснимы. Простыл,
как* будто бы тусклыя, фразы его
книг* незаметно читателя втягивают*,
им* овладевают*. ДействЕе тщательно
разработано и с* неуловимой последо­
вательностью приводит* к* жестокому
концу, всегда трагическому, всегда без­
лошадному.
250
Но сила Грина не в* этом*, а в* ка­
кой-то резкой его непохожести на
в с е х * других* французских* писате­
лей, что не раз* уже отмечалось и
обычно приписывается его происхожде-
HÌIO, чужеродным* влияшямъ и тради­
циям*. Вероятно, такая зависимость у
Жюльена - Грина и существует*, но еще
вероятнее, что его самобытность глуб­
же этих* случайных* причин*, этих*
посторонних* на него влияний, и ею од­
ной объясняются и его достижения и
успех*.
Особое свойство и как* бы цель его
писании — накопление, внушение ужаса,
возникающаго и з * мелочей и приводя-
щаго к* неизбежному конечному взры­
ву. Всегда описывается скромная про­
винциальная среда — французская ИЛИ
американская — размеренно - аккурат­
ные, на первый взгляд* спокойные лю­
ди. У них* самыя обыкновенный жела­
ния и привычки, но эти желания и при­
вычки понемногу превращаются в* ка­
кую-то одержимость, которая, в* свою
очередь, становится необузданностью
или безум1емъ. Герои непременно дей­
ствуют* с е б е во вред* и словно бы на­
рочно выбирают* наиболее для себя
плохое.
Не редко получается при этом* ис-
куственность, явная надуманность, и
нужен* весь большой и неоспоримый
талант* автора, чтобы читателя убедить
и победить, и часто его таланта бывает*
недостаточно.
Четыре разсказа, объединенные под*
заглавЕемъ «Le voyageur s u r la terre»,
написаны, повидимому, раньше т е х * ро­
манов*, которые создали славу молодо­
го писателя, и в * них* сильнее высту­
пают* свойственные ему недостатки —
искусственности, необоснованнаго, во
Вирджишей Вульфъ, Кэтэрииъ Мэнс-
что бы ни стало, трагизма. Каждый раз-
фильдъ, Клеменсъ Дэнъ, Розамондъ Ле-
сказ* — обязательно со смертельным*
манъ, принадлежитъ и недавно умер­
исходом*, не всегдз подготовленным* шая романистка Мэри Уэббъ. Жизнь ея
предшествующими этой смерти событи­ была короткой и несчастливой, призна­
ями. ние явилось, какъ это часто бываетъ,
Лучшая и, очевидно, центральная вещь обидно поздно — почти сейчасъ же по­
в* книге «Les clefs de la mort», «Клю­ сле ея смерти. Наиболее прославленное
чи смерти». В * имении немолодой вдо­ ея произведена — «Сарнъ».
вы поселяется беззастенчивый авантю­ Сарнъ — назваюе крестьянской усадь­
рист*. Онъ ее шантажирует*, пользу­ бы. Героиня — дочь, а затемъ, после
ется ея деньгами и вынужденным* го- смерти отца, сестра владельца этой
степршмствомъ и ни за что не уезжа­ усадьбы. Она умная, стройная, изящная
ет* и з * имения. Шестнадцатилетне девушка, обезображенная «заячьей гу­
сын* хозяйки решается его убить и бой». Это — ея крест*, причина посто­
каждую ночь подходит* с * ножом* к* янной горечи и сомненШ. Через* весь
его комнате, но чья-то невидимая сила роман* проходит* и безконечно повто­
каждый раз* мальчика останавливает*. ряется простодушно - жестокая жалоба
После одного подобнаго нелепаго по­ ея матери: «я не виновата, что заяцъ
кушения онъ попадает* в* комнату сво­ перебежалъ мне дорогу». После мно­
ей щмемной сестры, загадочно - молча­ жества приключения и переменъ боль­
ливой девочки, с* большими задумчи­ шинство персонажей романа гибнетъ,
выми глазами. Оказывается, мешала она усадьба сгораетъ, но какъ раз* герои­
и она же искупает* его вину: раз* онъ
ня — неожиданно для себя —• находить
навлек* смерть на маленькую усадьбу,
мужа, уют*, достойную ея личную
то кто - нибудь из* ея обитателей дол­ жизнь.
жен* погибнуть, и умирает* молчали­
В * романе изображена деревенская
вая девочка.
старая Англ1я, какою она была л е т * сто-
Во всем* этом* много недоговоренна-
сто двадцать тому назад*. Нравы еще
го и наивнаго, но уже чувствуется бу­
грубые, притом* отягченные преступле­
дущий автор* произведений значитель­ ниями, совершаемыми то одним*, то дру­
ных*, обладающих* редкими достоин­ гим* героями «Сарна». Здесь и безжа-
ствами и, к* сожалешю, обидными не­ лостныя изб1ения, и поджоги, и самое от­
достатками. вратительное убНкггво. Но все это омяг-
Ю. Ф.
чено незлобивым* прощающим* юмо­
ром*, очаровательными описаниями при­
Магу Webb. Sarn. London
роды, чисто английской поэтичностью,
Кажется, ни в* одной литературе не всегда читателю передающейся и всегда
наблюдается такого явнаго женскаго за- в* меру.
силия, как* в* литературе английской, ю. Ф.
особенно в* области психологическаго
романа или новеллы. К* числу самых*
талантливых* писательниц*, наряду с*
251
 Шоломв Аша. Передб потопом*.
Трилогш. Изд. Культурной Лиги. Вар­ Итак*, несколько слов* объ А ш * во­
шава. 1931
Обычно, когда приходится говорить
объ очередном* произведенш большого
писателя, имеется в* виду, что его твор­
чество въ большей или меньшей степе­
ни знакомо читателю. Такая презумащя
освобождает* критика от* неприятной
необходимости начинать свой отзывь
«предисловЕемъ», содержащим* сведе­
ны общаго характера о трактуемом* ав­
торе. Боюсь, что в* данном* случае
будет* неосторожно обойтись б е з * не­
скольких* вступительных* слов*. Речь,
ведь, идет* о б * еврейском* писателе,
а еврейская литература — terra i n ­
cognita. Имя Шолома Аша, правда зна­
комо русскому и еврейскому читателю:
некоторым его произведенш («Горо-
докъ> и пр.) переведены на несколько
языков*, драма «Бог* мести» обошла
сцены многих* стран*. Тем* не менее,
о творческой физюномш этого писате­
ля, котораго смело можно поставить ря­
дом* с* самыми блестящими предста­
вителями современной литературы, ред­
ко кто, вне еврейской читающей пуб­
лики, имеет* сколько нибудь ясное
представлеше. Въ «Journal des Débats»
появилась недавно рецензия о первой
части ашевской трилопи. Рецензент* на­
чинает* свою статью с* указания, что
французская публика знает* Аша по по­
становке «Дибука». Сотрудник* одной
из* наиболее культурных* француз­
ских* газет* не знает* даже, что автор*
этой нашумевшей драматической леген­
ды — не Ашъ, а Ан-сюй. Когда речь
идет* объ еврейской литературе, о т *
таких* ошибок* подчас* не застрахо­
ван*, увы, и русски) критик*.
252
обще. Как* бы это ни звучало парадок­
сально, но я решился - бы охарактери­
зовать его так*: наиболее «западный»
и наиболее «руссюй» из* еврейских*
писателей и в* то-же время писатель
глубоко национальный. Не в* пример*
многим* своим* предшественникам* и,
отчасти современникам*, Ашъ сумел*
подойти къ изображению еврейскаго бы­
та, еврейской психологии не только из­
нутри, не только' какъ сын* Гетто, но
и извне, какъ художникъ, прошедшШ и
европейскую и русскую школу. Это сде­
лало его и более зоркимъ, и более объ-
ективнымъ наблюдателем* национальной
жизни. Еврейсюе типы въ литературе
всегда были очень односторонни. Если
излюбленными еврейскими героями чу-
жихъ писателей были Шейлоки, то, со­
гласно естественному закону реакции, пи­
сатели - евреи выводили, главнымъ об­
разом*, идеалистовъ, оторванныхъ о т *
земных* соблазнов*. Среди евреев*
имеются, конечно, и свенещансюе куп­
цы», и подвижники. Но масса, но огром­
ное большинство состоит*, разумеется,
из* «средних*» людей, наделенных*
теми - же достоинствами и недостатка­
ми, что и люди, принадлежащее къ дру­
гим* нациям*. Шоломъ Ашъ былъ пер-
вымъ, пожалуй, еврейскимъ писателем*,
ярко изобразившимъ средняго, обыкно-
веннаго еврея. Его герои не только за­
нимаются ростовщичествомъ, не толь­
ко думаютъ о наживе, и не только
истощаютъ себя постом* и молитвами
на жесткой скамье синагоги; они жи­
вут* — любятъ, ненавидятъ, соверша-
ютъ и добрыя, и злыя дела, влюбляют­
ся и ревнуютъ; они умеютъ плакать и
смеяться; выпить и закусить; молиться
Богу и воровать. Это, однимъ словом*,
манера жить». И вотъ, Ашъ чувствует*
люди, которым* «ничто человеческое не эту своеобразную жизненную концеп­
чуждо». Вот* почему Аш* одновремен­ цию. Онъ беретъ своихъ героевъ въ ог­
но является и глубоко национальным*, и ромном* больЩинстве случаев* изъ
европейским* художникомъ. С * русской среды русскаго еврейства. Во-первыхъ,
литературой его сближаетъ тяготеше къ писатель лучше знаетъ эту среду, а во-
«карамазовскимъ» вопросамъ, къ рели- вторых*, одной изъ задачъ его произ­
познымъ и сощальнымъ проблемам*.
ведения является изображение психоло­
Его трилогш, носящая общее название гических* процессов* происходившего
«Перед* потопом*» (трилопя вышла од­ «потопа». Попадаются у него и герои
новременно на «идишъ» въ издании христиане, изображенные с* неменьшей
«Культурной Лиги», въ Варшаве, и на художественной чуткостью, чем* евреи:
немецкомъ языке, въ изд-ве Пауль сановник* Акимовъ, или нянька Марья
Чольней, въ Берлине), — смелая по­ Ивановна и пр. въ «Петербурге», панъ
пытка изобразить эпоху, предшество­ КвятковскШ въ «Варшаве», большеви-
вавшую войне и револющи въ Россш. стсюй командиръ Рышковъ, помещик*
(Въ третьей части («Москва») изобра­ ВасилШ Андреевич* и его «экономка»
жается, впрочемъ и самый «потоп*»). Наташа, швейцар* изъ «Метрополя»,
Въ атмосфере «третьего Рима», в* Пе­
бывший лакей Сергея Александровича
тербурге, завязывается нить будущих* и др. — в* «Москве». Все на редкость
событии. Политическая реакция, разложе­ живые типы, но они все-же принадле­
ние государственно - бюрократического жат* скорее къ фону. Главным дейст­
аппарата, ггредчувствие тревоги, душев­ вующие лица — евреи. Въ первой части
ная пустота. Въ «Варшаве» особенно яр­ трилопи — адвокатъ Соломонъ Осипо-
ко очерчены сощальныя противоречия, вичъ Гальперинъ, его семья, русский
вызывающая быстрое наростание рево- «американецъ» Миркинъ и его сьшъ, по­
лющонныхъ яастроешй. Въ «Москве» — мощник* Гальперина и пр. и пр. Любо-
революция уже наступила. ОктябрьскШ бытна, кстати, бросающаяся въ глаза
переворотъ, разгонъ Учредительна™ аналопя между Гальпериным* и геро­
Собрания и т. д.
ем* «Ключа» Алданова, Кременецкимъ.
Трилогш, такимъ образомъ — огром­ Оба они — модные либеральные адво­
ное полотно, дающее просторъ худож­ каты - евреи. У обоихъ капризныя,
нику большого размаха. Поэтому Ашъ, взбалмошныя дочери, а для полноты ана-
вероятно, и пленился этой темой. Уди­ лопи — по два помощника. Сходство,
вительно, откуда этот* писатель — че­ впрочемъ, чисто внешнее. Ашъ и Алда-
ловек* не русской, а польской культу­ новъ — полярные писатели. Но этотъ
ры — знает* Россго. Въ его трилогш типъ популярнаго, пошловатаго въ сво­
имеются места, которыя свидетельст- ей самовлюбленности адвоката — та­
вуютъ о тонкомъ и глубокомъ понима­ кой характерный аксесуаръ «предпотоп-
нии русскаго быта, русской атмосферы. наго» Петербурга. Не разъ еще, вероят­
Одинъ из* героев* «Петербурга» какъ- но, писатели, изображая предреволюш-
то говорить: «Россш — нечто большее, онную Россда, вернуться къ этому ге­
чемъ великая империя; Россш, это — рою. Кабинетъ «политическаго» адвока-
философская концепция, это — особая
253
 та, къ тому-же, очень удобный фонъ влияшемъ котораго Миркинъ сталъ ре-
въ свои книги, на покупку которых* ся на родине. Онъ, конечно, станетъ
для изображешя вырождающегося строя. «олюцюнеромъ.
тратит* последние гроши. Незабываемая потом* «спецомъ». Адвокатъ Гальпе­
На приеме у Гальперина можно встре­ Съ Ашемъ произошло то, что случа­
фигура — его жена, Рахель - Лея — рин* был* арестовенъ, но, благодаря
тить и проворовавшагося бюрократа, и ется со многими крупными писателями,
глубоко национальный тип* еврейской заступничеству 3 . Миркина, освобож-
всевозможным жертвы произвола вла­ когда они пишутъ социально - истори-
женщины. Она приезжоле въ Петербург* денъ и бежал* на Укроину, къ «бе-
стей. Вместе съ тъмъ, семья петербург- чесюе романы: художник* лобедилъ
хлопотать за арестовеннего сыне, и лымъ». Его сынъ, Миша, сталъ офице-
скаго адвоката — хорошее пате наблю- въ немъ мыслителя и историка. Отдель­
тем* познекомилась съ Миркинымъ, пр\- ромъ красной ермш, а его гимназиче­
денШ за моральным* разложением* об­ ные дреметичесюе эпизоды, которые ав­
ехевъ въ Варшаву, онъ и попадаетъ въ ски) товарищъ Осип* Марковичъ, вы­ торъ, быть можетъ, мыслилъ лишь, какъ
щества. Центральная фигура романа —
домъ Гурвичей — центръ мятущейся мо­ росши) въ бедной семье и всегда съ случайныя иллюстрации къ центральной
ЗахарШ Миркинъ, котораго автор* про­
тодежи, ищущей знанШ и смысла жизни. завистью смотревшШ на роскошь, въ теме, «эмансипируются» и прочно захвв-
водит* через* вс* части трилопи.
Г-жа Гурвичъ всех* согревает* своей
Отец* его — миллюнеръ, сам* о н * на которой жила семья адвокете, сталъ че- тывеютъ читателя. Герои — деже второ­
женско - материнской лаской; кого на­
пути къ блестящей адвокатской карье­ кистомъ. Онъ реквизировалъ гольперин- степенные персоножи — до того ярки,
кормит*, кому улыбнется, кому неза­
ре. Вдобавок* — женихъ очарователь­ скую квартиру. Но его старики - роди­ что живутъ «автономной» жизнью въ
метно сунет* несколько медяков*. Ея
ной Ниночки, дочери Гальперина. Но тели, которыхъ онъ здесь поселилъ, романе, зестилея подчесъ борьбу coui-
«клиентами» состоят* все несчестные
он* слишком* отзывчив* къ жертвам* стыдятся ловкости рукъ сынка. Когда ельныхъ тенденцШ, въ которой они
обитетели огромнаго, населеннаго б е д ­
«позолоченной реокцш», чтобы удовлет­ Гельперинъ приходить, они неожидан­ должны игреть роль пешекъ. Писетель
нотой, двора, въ которомъ живутъ и
вориться личным* благополуч1емъ. Въ но встают* и шепчутъ слове извинения. текъ увлеченъ своими героями, токъ
Гурвичи. Она птмютилг и Миркина, от-
его душе назреваетъ «бунтъ», — и он* Много таких* — больших* и малень­ близко «ощущеетъ» ихъ, что не можетъ
казавшагося отъ денегъ отца и очутив­
уходит*. Между прочим*, одна и з * ких* — драм* разсьгпано въ романе. обречь ихъ не роль мерионетокъ, если-
шегося на улице. ЗдЪсь онъ встреча-
лучших* глав* «Петербурга» — сцена Много действующихъ лиц* в* этих* бы деже того требовелъ зедуманный
етъ революцюнеровъ, подъ влишемъ
въ театре, на гастроли московских* ху­
которыхъ онъ въ октябре 1917 будетъ драмах* — идеалистов* и подлых* планъ произведения. И харектерно, что
дожников*. Въ то время, как* публика
съ крыши Большого Театра, въ Москве, шкурников*, фвнетиковъ и уб1йцъ. Но наименее живымъ и неиболее психоло­
съ трепетом* и волнением*, знакомым*
обстреливать юнкеровъ. Авторъ въ этой еще больше въ этой части трилопи «до- гически респлывчетымъ во всей огром­
только русскому театру, ожидает* под­ ной галлерее персонажей трилопи яв­
части трилопи уделяет* очень много кументвльного» материала. Авторъ ед­
нята занавеса, в* ложе Гальпериных* ляется именно центральная фигура —•
места и внимания сощвльнымъ пробле­ ва - ли правильно поступилъ, подробно
разыгрывается молчаливая драма: ждут* ЗахарШ Миркинъ: онъ принесенъ въ
мам*, волнующим* всех* его героев*. описавъ так!е эпизоды, какъ взятие Мо­
жениха Ниночки, но Захара) в* этот* жертву темъ проблемам*, которыя ав­
«Вершава» заканчивается моментом* сквы большевикеми, разгромъ Учреди­
момент* уже решил* «уйти» — уйти торъ пытается разрешить въ своемъ
объявления войны, а последняя часть тельная Собрания и пр. Пусть эти сцены
не только от* невесты, но и о т * отца, произведении.
трилог!и — «Москва» — начинеется уже написаны исторически верно, но худож­
от* богатства, от* самого себя. М. Бенедиктов»
после октябрьского перевороте в * Пе­ нику лучше обойти изображеше подоб-
Въ «Варшаве» 3. Миркинъ впервые тербурге. ныхъ эпизодовъ, — особенно тогде, ко­
сходится съ революционерами и посте­ гда все это такъ еще близко и «совре­ Erich Maria Remarque. Der Weg
Въ «Москве» мы встречеем* многих*,
пенно, въ результате мучительныхъ ко- менно». Въ заключительной части рису­
лебанШ и сомненШ, находитъ свой путь.
знокомыхъ по Петербургу и Варшаве, zurück. Ullstein. Berlin. 1931
персонажей въ новых* ролях*. ЗахарШ ется психологическая эволюция, пережи­
Въ этой — безусловно лучшей — части тая многими энтузшстами октябрьскаго
Миркинъ — активный участник* пере­ Всетаки это жалко. Слишкомъ оглу-
трилопи мы находим* целую галлерею переворота под* влиянием* большевист­
ворота. Зоща, имладшая дочь учителя шителенъ был* первый резонансъ.
старых* героев* Аша — еврейскую ин-
Гурвиче, — тоже важная персона у ской «практики». Въ числе разочаро­ Слишкомъ фейерверочны миллионным
теллигенщю и бедноту, изображенную
большевиков*. Старый Миркинъ остал­ вавшихся — и ЗахерШ Миркинъ, окон­ цифры изданШ: — «Deutsche Aufla­
съ обычнымъ для него мастерствомъ.
ся веренъ любви къ России и въ эти чательно изверившШся въ коммунизме ge», Englische, Japanische, Russische,
Здесь въ центре семья учителя - по­
тяжелые дни. Эмигрировать заграницу, и бежавши) въ Польшу, и тов. Анатоль Serbische, Türkische... !/a миллиона,
зитивиста Гурвича, ничего не признаю­
какъ это сделали многие другие изъ его — тотъ самый, подъ непосредственным* 2 миллиона, 3 миллиона..
щего кроме прогресса и влюбленного
круга, онъ не пожелелъ, решив* остеть-

254 255
 Хотелось, чтобы и вторая вещь была
такой-же оглушительной. Хотя-бы изъ
симпатш къ молодому писателю, про­
снувшемуся («на другое утро», какъ
Байронъ) такой ударной знаменито­
стью. Въ ласк* судьбы всегда есть что-
то улыбчивое. Притно смотреть со сто­
роны какъ она похлопываетъ по-плечу
вдругъ выловленнаго ею изъ общей гу­
щи недоумевающего счастливца. А Ре-
маркъ, ведь, подлинно недоумевалъ: —
онъ былъ со своею вещью, сперва дол-
rie месяцы лежавшей у него въ столе,
и у Шерля, и у Фишера. «Не подошло».
Заправилы Улльштейна оказались уме­
лее, проницательнее — можете быть,
просто удачливей. «На западномъ фрон­
те безъ переменъ» начало свое T p i y M -
фальное шесЫе.
Haben! sua feta... Есть, понятно, кни­
ги, написанныя лучше. Художественно
более ценныя. Неизмеримо более «тон­
кая» изощренным. Или, наоборотъ, бо­
л е е суровыя, простыя. Ремарке побе-
дилъ другимъ: — онъ сказалъ в о
в р е м я (на некоторомъ акустиче-
скомъ и историческомъ отдаленш отъ
войны, — 12 летъ — это уже малень-
Kitt пролетъ исторш, — ближе — еще
гулко прошлое, — дальше — уже за-
глушаетъ новое) — сказать обнаженно,
предельно правдиво. Фрейдъ могъ - бы
остаться довольнымъ этою книгою: —
тамъ не оставалось никаких* H e m m u n ­
gen, все запрятанное — извлекалось, все
обычно недосказываемое — говорилось
въ последней открытости. «Совлека­
лись одежды». И именно благодаря
внутреннему напору этихъ Offenbarun­
gen, благодаря тому, что немцы-же на-
зываютъ «innere Nötigung» — благо­
даря ровному свету п р а в д ы вся давно уже) : — «есть писатели на корот­
256
книга окрасилась теплой и простой че­
ловечностью (— ровный огонь, запря­
танный въ алебастровую вазу светить
сквозь нее одной музыкальной тональ­
ностью, м. б. чуть однообразной, но не­
сущей покой, тихость, любовь). Лю­
бовью къ людямъ — простой, н а ­
ш е й обыденной правдою будней, ча-
совъ (нашего быта!) было полно «На
западномъ...» Контрапункте книги былъ
какъ бы по Джойсу: — разсказать цеп­
ляющуюся мозаику ч а с о в ъ вой­
ны не s u b specie aeternitatis — не
подъ «головнымъ» угломъ, не въ фан-
фарахъ желанШ (напр. sub specie «пат-
рюта») и не въ эпилепсш самоанализа
(sub specie единицы, «я», утонченно-
хирургическаго самовзревателя; тема
fur wenige) — нетъ! Здесь разсказы-
валъ среднШ. О среднемъ. О среднемъ
окопе. О текущемъ. О среднемъ дне,
проведенномъ въ убШствахъ. Такъ и
называть: «убШствахъ». Не очень на-
турализировалъ, не хотелъ пугать пят­
нами крови. Она проступала сама. И
все время сквозь всю книгу шелъ ров­
ный, безконечно - правдивый, одинако­
вый стонъ: «не хочу, не хочу-у...». «Я —
живой, еще не все узнавшШ, только что
увидевший —• синь, хвою, цветы въ
поле — вотъ чувствую свои руки, сжи­
маю и разжимаю ихъ. — Не хочу уби­
вать, не хочу умирать. Не хочу-у». И
въ этой однотонности (книга безъ пя-
тенъ, безъ проваловъ и зшнШ) было
тоже одно изъ очарованШ «На запад­
номъ...», принесшихъ ей победу.
«Обратный путь» — продолжеше пер­
вой книги. Власъ Дорошевиче говорилъ
мне когда-то (plusquamperfecturn —
кую дистанщю, на длинную. Какъ на
на) съ баскомъ провиншальнаго убеж-
скачкахъ. Лошадь на одинъ заездъ. Или
деннаго пацифиста — убиваете всю
на несколько. Бываютъ писатели на од­
книгу. Получается почти кулинарная
ну книгу, на второй выдыхаются. Нетъ
мешанина: куски Лукуловсюе, таюшде
его больше».
во рту — и домашше кусочки boeuf à
Ремаркъ, понятно, авторъ о д н о й
la mode съ перцомъ и лавровымъ ли­
книги. Помнится, въ одномъ изъ интер­
стом*. Книга «несъедобна».
вью онъ такъ и говорилъ. «Боялся» пи­
Все лицедеи Ремарка, его вернувип-
сать вторую. СлЪдуетъ сказать: лучше
еся обратно товарищи — «Обратный
бы не писалъ. Не то что книга плоха.
путь» — все почти кроме Карла ( и
Она, понятно не плоха Но она подго-
то потому только, что онъ очень толстъ
лосокъ первой. Она ея младшШ, самый
и очень закидистъ) и кроме еще двухъ-
младшай братъ. Она — разведенный въ
грехъ — на одно лицо. Ихъ трудно за­
воде, ослабленный растворъ (эхо) пер-
помнить, отличить. Журчащая повесть
выхъ едкихъ и цельных* кристалловъ.
сливается въ серую ленту — и вдругъ
Ремаркъ разсуждаетъ. Онъ не только
прерывается (увы, почти въ каждой
видитъ, не только помнить, не только
слушаетъ музыку души ( т о г д а у главе — убедительной пропагандой о
него есть прекрасныя видены, уплываю­ войне, о мире, о молодежи, о слепомъ
щая облака, верныя слова, — четки, тыле. Есть места прекрасныя. Ихъ уви-
единственным, — нужнымъ изломомъ делъ въ озаренги, въ ясновидеши Ре­
маркъ поэтъ, м а г ъ . Но самъ Ре­
ложащися въ музыкальную вязь, въ
маркъ, видимо, не такъ ужъ ценит*
ткань — фразы). Но онъ разсуждаетъ.
свое подсознаше (это бываетъ). Ему,
Онъ поучаетъ. О распыленномъ войной
поколенш. О проклятш уб1етя, о яде очевидно, гораздо больше нравится роль
въ крови. Онъ не показываете это толь­ провинщальнаго оратора изъ ферейна
ко внутренней музыкой, убедительно­ «Nie w i e d e r Krieg». Этотъ второй Ре­
стью развертывающейся изъ нутра пру­ маркъ довольно безцеремонно (и часто!
жины. Онъ поучаетъ. У него внезапно — увы и часто!) оттесняете «нашего»
вместо вкрадчивого и колдующаго шо- и начинаетъ читать намъ передовицу.
пота мага (художника) слышится ба- При этомъ самъ радуется. Черезъ две
сокъ приват* - доцента, переводчика. страницы — прекрасныя виден1я, обла­
И это ужасно. Ибо переводчики есть ка, хвоя — человеческое сердце. Маги-
лучше Ремарка. Публицисты ярче. По­ чесюя заклят1я. Не успели мы попасть
литики неотразимее. Докторальность подъ ихъ власть — слышится чуть коз-
Ремарка — это «принципы» очень че- линный голосъ убеждающего. На кафед­
стиаго «нашего» «шестидесятника», ре второй Ремаркъ.
сельскаго учителя, — пацифиста. Очень И намъ делается и жалко перваго, и
обывательская, весьма честная и столь- неловко за него. И скучно отъ всей
же безпомощная докторальность.
книги.
Эта смесь художника (видешя шама­ Ceprbii Горный
257

О АлексЬЪ РемизовЬ.
Тщательная работа писателя надъ
языкомъ, надъ формой, взвъшива-
Hie каждаго слова, — которыя оста­
ются общепризнанными за Ремизо-
вымъ, — должны были бы какъ-то
ущерблять живое, человеческое чувст­
во. Ремизовъ — писатель-книжникъ, ч
писательство его — ремесло. И в с е
же более страстнаго, бо­
лее в з в о л н о в а н н а г о го­
л о с а н е т ъ въ с о в р е м е н ­
ной литературе...
Чъмъ же это достигается? Стиль Ре­
мизова не поглощаетъ его самого цъ-
ликомъ — этотъ стиль на столько имъ
созданъ, доведенъ до конца, что ему,
Ремизову, уже не приходиться упо­
треблять того усилы, которое обычно у
другихъ писателей, много работающихъ
надъ своимъ стилемъ, уменьшаетъ жиз­
ненную энерпю самого произведены.
Быть можетъ, поатому-то стиль Реми­
зова не отягощенъ всевозможными об­
разами — имажинизмом*!, — которыми
были такъ богаты его ученики, напри-
•мъръ, Серапюновы братья, взявшле у
Ремизова не то, что нужно было. И это
особенно любопытно, если мы вспо-
мнимъ, что у Ремизова каждое слово,
каждая строка проникнута его неповто­
римой манерой.
Сдержанность и скупость словъ, под­
чиненность вещи определенной музы­
ке — ибо каждый романе, каждый раз-
258
пугиваетъ. Розановы письма — «Кук-
ха» — можно ли идти дальше?
Господни — у Ремизова проникнуты
сказъ Ремизова имеетъ свою, особую,
только ему одному присущую музыку
— ведетъ къ большой расточительности
и богатству словесныхъ оборотовъ.
Стиль Ремизова — по изобилие оттен-
ковъ, переходовъ, по двухъ- и трехъ-
планности, по безконечной варьяцш
зрительныхъ представлешй — един-
ствененъ! Быть можетъ, это-то и уто-
мляетъ читателя, привыкшаго следо­
вать за писателемъ, не спеша и не под­
вергаясь ежеминутнымъ толчкамъ и
остановкамъ, требующимъ особаго раз-
мышлени. Ремизовъ иначе беретъ васъ:
вкрадчиво, ласковымъ голосомъ — все
глубже — и вотъ, если вы сделаете
то напряжеше, которое потребуетъ пи­
сатель — вы будете подняты и вовле­
чены въ самую гущу страстей и страда-
нШ.
Ибо надо сказать о главномъ — тема
Ремизова — ч е л о в е ч е с к о е
страдан1е, людск1я стра­
сти — и о п р а в д а н а зем-
н ы х ъ м у к ъ . Это вечное изступлеше,
горькое уродство, иногда чудачество —
то, что принято называть не-нормаль-
нымъ, выпирающимъ изъ нормы — свя-
зываетъ Ремизова съ основны.мъ твор-
чествомъ русскаго духа: апокриеы,
Аввакумъ, жиля святыхъ и юродивыхъ,
Гоголь, Достоевскш, Розановъ. И от­
того, порою, страшенъ Ремизовъ: обла­
дая все-проникающимъ глазомъ (отъ
него не утаишься), онъ добирается до
самой сути — и обнаженность скры-
таго, оголеше внешняго — многихъ от-
ный м ¡5 ъ д р у г о й реаль­
н о с т и . Этотъ иной м1ръ, отлич­
ный отъ нашего, трехмернаго, вле-
Но это не все: людскш страсти, муки
четъ къ себе писателя, проникающа-
го туда не путями лунатиковъ, какъ въ
мудрой (отъ народной мудрости) при­
повести «По карнизамъ», — а сз зиме
миренностью и подчиненностью судьбе
собственнымъ путемъ — путем* боль­
(року). Принимаю все беды, кланяюсь
шой работы надъ собою. И «какъ это
людямъ и небу —- и если ропщу, если
страшно — проснуться, стоя съ про­
иногда проклинаю — то по слабости че­
тянутыми руками на карниз*». Не да-
ловеческой. И если даже бунтъ— не все­
гда удается все накопленное сдержать ромъ Ремизова такъ интересует ь въ
жизни — явлеше сна, не даромъ онъ
и прорывъ неизбеженъ — какъ, напри­
мер*, въ «Взвихренной Руси» мятежъ такъ взволнованно разыскиваетъ ото­
на улице вызываетъ ответный мятежъ бражение сновъ въ русской литературе
(Аввакумъ, Гоголь, Толстой) — и так*
въ душе одинокого писателя — то все
же оказывается рука водителя доста­ проникновенно умеет* сам* переда­
точно крепкой — смиреше все пере- вать свои или чуж1е сны. Быть мо­
боритъ. жетъ, — именно въ Ремизове властно
выразилась м н о г о в е к о в а я
Мудрость Ремизова — не мудрость
тяга р у с с к о й н а р о д н о й
философа — мудрость сердца, мудрость
д у ш и к ъ ч у д е с н о м у — къ
со-страдашя — Ремизовъ проникнут*
ирреальному — к ъ многомер­
жалостью не только къ людямъ, но ко
н о м у (русская миеологы, апокри­
всему М1ру — эта мудрость Ремизова —
человеческая и человечная. Все твор­ еы, притчи).
чество Ремизова несетъ въ себе живыя
Филосси}ия ремизовскихъ книгъ легче
зерна такой мудрости. И откроете ли
всего вскрывается въ душевныхъ и
вы страницы «Взвихренной Руси», по­
внешнихъ обликахъ его людей — его
священной годамъ революцш, или стра­
«человека». Возможно, что у Мараку-
ницы «Оли», повести дореволюцюнныхъ
лина, героя «Крестовыхъ сестеръ», су-
летъ, или, наконецъ, страницы «Звез-
ществуютъ литературные предки (Ака-
ды-надзвездной» изъ библейской ста­
кш Акаюевичъ, Макаръ Девушкинъ) —
рины, — в а м ъ з а п о м н я т с я
слова, равно живыя для но его м1ръ, его жизненная мудрость
в с е х ъ в р е м е н ъ : исключительно ремизовсюе. Жизнь Ма-
ракулина оказывается разбитой съ са­
«Надо принять беду: не спроста при­ мого начала повествовашя — «слепой
ходить беда и неть ничего, что бы зря случайностью: на службе своей выдалъ
было въ жизни — и боль и напасти; и каюе-то талоны не такъ, какъ надо. И
только кто это знаетъ: за что и для вотъ начинается истор1я человека, вы-
чего это человеку такое». битаго изъ обычной своей колеи, вы­
И, наконецъ, кроме этого основного
брошенного изъ «нормальной» жизни. Но
плана — м1роощущен1е Ремизова име­ этотъ то именно психологически! ударь
етъ второй планъ (более разработанный вскрылъ всю сущность Маракулина —
за эти годы) — м н о г о м е р ­
259
 сущность «человека» Ремизова. Эта и жалость и сострадаше
Своими новыми глазами онъ узнаетъ ный — вы ихъ видите каждый день —
слепая случайность обнажила его уди­ и человеческая любовь.
подлинную жизнь — подлинный «Бур- но если сбросить ихъ? «Неужели чело-
вительный душевный обликъ. (Такъ же,
ковъ домъ» — и хотя онъ иногда не Истинный человек* Ремизова — Ни­
какъ въ «Пятой язве» исторш съ не­ векъ? — усмехается Зимаревъ въ «Не­
выдерживаетъ: «Воздуху дайте!» и хотя уемном* бубне», начальник* Стратила­ кола.
винно осужденнымъ человеком* раз­
жива его ненависть къ безсмертной Хол­ това —• а я думал*, ш и ш и м о -
била все незыблемыя устои жизни сле­ Абсолютная покорность и подчи­
могоровой генеральше «со складнымъ р а » . Въ жарюе дни Стратилатовъ
дователя Боброва и обнажила второй ненность судьбе — даже б е з * бунта —
стульчикомъ» (того же порядка, что у раздевается до-нага, становится тюдъ
планъ, до сихъ поръ дремавшш въ его ка- безъ ненависти к* «складнымъ стуль-
Раскольникова) — Маракулинъ все же ракитою, а Агапевна, взбираясь
менномъ сердце). «Одному надо п р е ­ чикамъ» — безъ счастья видеть и слы­
д а т ь — говорить самъ авторъ — чтобы — по примиренности и со-страданш ко на табуретъ, омоваетъ Ивана Се­
шать — въ ремизовской русской жен­
черезъ предательство свое душу свою всемъ — остается неизменным*. Жизнь меновича, а тотъ есть соленый
щине. Горьчайшая доля выпала ей.
раскрыть и ужъ быть на свете самимъ разбита (талон*!), любовь безответна огурец*, «веруя, что съ его по­
«Высшей мудрости у нея — говорить
собою, другому надо у б и т ь , чтобы че­ (Верочка ушла — впрочем*, она ни­ мощью не прильет* кровь къ голове».
авторъ «Крестовых* сестеръ» объ Евге-
резъ убШство свое душу свою рас­ когда и не приходила) и последнее — Или «пойдетъ, выйдетъ во дворъ и пря­
нш Александровне, матери Маракули-
крыть и ужъ, по крайней мере, уме­ дружба, а съ нею надежда на иной, не мо къ рябине — влезетъ на нее, да
на — конечно, не могло быть, но той
реть самимъ собою, а ему должно быть, бурковсюй М1ръ — сборы въ Парижъ! сверху и примется спускаться внизъ го­
мудрости, которая чутьемъ подсказы­
надо было талонъ написать какъ-то, да — все ведетъ къ этой страшной мысли: ловою. Любовь-то безумитъ!» —• раз-
вается, эта была у ней, какъ и та муд­
не тому лицу, кому следовало, чтобы « ч е л о в е к * ч е л о в е к у сказываетъ Агапевна. Или вспышки
рость, которая сердцем* постигается...
душу свою раскрыть и ужъ быть на б р е в н о » . Но не только жизнь — гнева стратилатовскаго : тяжелая чер­
И все ее трогало и мучило, не было у
свете и не просто какимъ-нибудь Мара- «подоконник* пятаго этажа» — нильница въ присутствш, пущенная его
ней равнодушы, и была необыкновен­
кулинымъ, а М а р а к у л и н ы м ъ «не удержавшись, съ подушкой злобной рукой; грузинским* пистоле­
ная жалостливость и сочувствие, каждо­
Петромъ Алексее вичемъ — полетелъ съ подоконника внизъ». том* целится Стратилатовъ въ дьякона,
му помочь готова была».
«видеть, слышать и чувствовать!». — не та же слепая случайность назвавшаго его Надежду (последнюю!)
шлюхой — и убилъ бы его... А «Гаври- А когда началось то, нелепое и
Маракулинъ, до сихъ поръ слепой — — смерть — не тотъ же-ль талонъ?
после талоновъ — сталъ видеть, слы­ Петр* Ивановичъ Галузинъ — изъ Л 1 а д а » — зачитанная до дыръ? страшное — слепая случайность! — сна­
шать и чувствовать. Онъ принимаетъ повести «Корявка» — тоже подошелъ чала техник* Цыганов*, потомъ братъ
А следователь Бобровъ — пятая яз­
судьбу свою, принимает* д о конца и къ самой настоящей правде и онъ по­ юнкеръ — докторъ, за нимъ еще кто-то
ва? «Обыкновенно после службы, усев­
подчиняется—«терпи»—вотъ первое его чувствовал* свою ненужность — мечты и еще кто-то, — «ужасъ и стыдъ по-
шись за книгу, за полночь читалъ онъ.
новое слово. Онъ постигъ, — быть мо- его о Павочке — были слишком* дале­ беждаютъ въ ней всю ее правдивость,
И тутъ наступала такая минута, — ти­
жетъ, — въ м у р к и н о м ъ мяуканьи — ки — « а на самомъ деле ничего тако­ она скрываетъ самое свое важное» и
шина ли ночи и горечь полуночная,
той Мурки, кошки Буркова дома, кото­ го не было, и все осталось неизменно». все, в с е х ъ олравдываетъ.
воздухъ ли, какъ самъ себе говорилъ
рая подыхала во дворе — «въ обре­ И — он* — «лунатик*», какъ Мара­ «Такъ сама Женя, не виня никого н
Бобровъ, а потомъ ужъ по привычке,
ченности Мурки мяукать» онъ постигъ кулинъ — вниз* съ карниза — в * только себя, все объяснила» — неустан­
многомерный Mip*. У Стратилатова — сложивъ книгу, онъ пилъ. — И, обезу-
«какую-то высшую справедливость, ка­ но повторяетъ Ремизовъ.
в* «Неуемном* бубн*» — после всехъ мевъ, валился. А утромъ, безумный отъ
ру за какой-то Муркинъ изначальный Когда лихо — не плачутъ.
ударовъ — хоть осталась Агапевна — водки, обтивался онъ ледяной водой и,
грехъ, неискупленный и незаглажен- Или Акумовна изъ техъ же «Кресто-
которая и по смерти Ивана Семенови­ тщательно одетый, шел* внизъ въ свою
ный и, можетъ быть, пустяковскнЪ... выхъ сестеръ» — «улыбающаяся и по­
ча слышмтъ на улице его клич* — и, следовательскую камеру — начинать
«И, найдя п р а в о свое въ перво- глядывающая какъ-то по юродивому
полуумная, выбегает* въ сени на кры­ дела».
родномъ б е з п р а в 1 и , покорил­ изъ стороны, кроткая, божественная,
лечко: Или 1она изъ «Жизни несмертель­ безродно-несчастная». Акумовна, ма­
ся въ страхе и трепете». Маракулинъ
будетъ жизнь — « н е д л я чего» — Агапевна? ной»? ленькая, черненькая, — ж у к ъ — «бы­
— только в и д е т ь , только с л ы ­ И вотъ все же: — наперекоръ всему, страя, но не столько бегаетъ, сколько
— Я, батюшка...
ш а т ь , только ч у в с т в о в а т ь » . наперекоръ бревну — и шишиморе— на месте топчется, и только кажется,
Въ каждомъ герое Ремизова есть все
только видеть, только слышать — что она бегаетъ. И проворная, такъ вотъ
же что-то страшное. Маски ихъ обыч­
только чувствовать —
260 261
 сейчасъ и все сдълаетъ, а случится по­ отъ жажды ллодовъ древа жизни.
момъ глубокомъ, созданш русскаго ду­ Эти фигурки, стояние все рядомъ не «Вспомнимъ Гельгамешевъ Знакъ Жиз­
слать, да чтобы поскорей, знай пропало во времени, а по пространственной ли-
ха: Аввакумъ, Гоголь, ДостоевскШ, Ро- ни, на дне океана, райское Древо Жиз­
дело, не дождешься!». Акумовна, обре­ нш, какъ бы наглядное изображеше той
зановъ ни, Еноха, на «закате всехъ солнцъ»,
ченная —• благословешемъ уширавшаго неподвижной исторш, которой насъ
а черезъ Ремизова — золотые плоды Геракла, въ саду Геспе-
отца, осудившаго невиновную — брести учили еще въ гимназ1яхъ, исторш въ
Датьше ридъ-Вечерницъ, г.тифъ маянскихъ пись-
съ места на место — оть горя къ го­ которой не происходить ничего по на­
рю —• « к о л о б -Ь л а г о c e t ­ менъ — человека, дерево, растущее
Приведенное выше является лишь из- стоящему новаго.
ra к а т у ч и м ъ камне мъ», изъ водъ потопа, и, наконецъ, въ изва-
влечешемъ изъ моего доклада, прочи- Мне кажется, что въ будущемъ ис-
эта Акумовна не такъ ли от­ янш Кесарш Филипповой, всеисцеляю­
таннаго на одномъ изъ литературныхъ торичесмя изследовашя станутъ менее
неслась къ позорному проступку своего вечеровъ парижского «Кочевья». Этимъ щей Злакъ, прозябеющШ у ногъ 1исуса;
отвлеченными и кроме королей и уч­ вспомнимъ все это и мы прочтемъ еще
барина. «И срамъ и стыдъ и позоръ — примечашемъ я снимаю передъ читате- реждены будутъ описывать и самую одинъ исполинсюй, по всему земному
стыдно было Акумовнъ, ПОВ"БСИТЬСЯ лемъ свою ответственность за непол­ исторш жизни, появляющейся въ не- шару, во всехъ векахъ-эонахъ, начер­
хотела: барыня вернулась, ея барыня ноту и «отрывочность» изложены — а
подвижномъ мертвомъ Mipe необходи­ танный символъ — Древо Жизни».
пргБхала, а она вонъ какая ходитъ». передъ писателемъ — за «умолчаше» о мости и стремящейся потрясти и рас­ Христосъ побеждаетъ М1ръ и смерть.
Та же безпросвътная судьба у Нюты це.юмъ ряде его книгъ («Посолонь», плавить его равнодушную геометриче­
— изъ повести «Безпрштная». Безро­ «Прудъ», «Часы», «Оля», «Три серпа», и Его воскресеше и есть реальное содер-
скую косность. Возможно, что будушде жаше исторЫ, такъ какъ съ нимъ всту­
потно подчинялась всемъ — переходя весь ремизовскШ театръ). Гимназически учебники будутъ начи­
изъ чужой семьи въ чужую — и любя пило и стало присутствовать въ М1ре
£. Сосинетй наться съ разсказа о протоплазме, сво­ то, чего раньше никогда не было, что
людей и привыкая къ нимъ — страдая бодно делающей движете чтобы схва­
и молясь, не отрываясь отъ своей горь­ не является механическимъ результа-
тить пищу, а на последней странице
кой чаши — она и после смерти по Зеленая Лампа томъ, логическимъ выводомъ изъ имев­
будетъ воспроизводиться картина Рем­ шихся данныхъ, а чемъ то действитель­
т е м ъ м е с т а м ъ о б р е ч е н а брандта «Эммаусъ».
Въ середине апреля состоялся вечеръ но новымъ, несводимымъ ни къ чему,
с к и т а т ь с я — безщмютная.
«Зеленой Лампы», на которомъ В. С. Пока мы можемъ радоваться, что од­ бывшему раньше — телесное воскре-
И все эти женщины сливаются въ Варшавскш прочелъ докладъ на тему:
на изъ первыхъ книгъ, проникнутыхъ сеше, плоды Древа Жизни. «Я еомь
одинъ образъ — изъ «Звезды над­ «Что съ нами будетъ?» по поводу какимъ то новымъ виденьемъ исторш хлебъ жизни. Ядушдй хлебъ сей будетъ
звездной» — тотъ, которому посвящены «Атлантиды» Д. С. Мережковскаго. написана русскимъ писателемъ. Въ крат- жить во векъ; хлебъ же, который я
первыя и последим строки этой книги.
комъ докладе трудно говорить объ дамъ, есть плоть Моя, которую я от­
«Въ этотъ М1ръ пришла — тамъ ни­ Докладъ В. С. Варшавскаго:
«Атлантиде» Мережковскаго. Слишком* дам* за жизнь М1ра». Ожидашемъ и
чего не ждутъ и не чаютъ! — и звездой «Въ одномъ месте Шопенгауэръ го-
осветила намъ тьму — звезда над­ обширенъ и сложенъ идейный составь предчувстемъ прихода Спасителя про­
воритъ: «исторы имъетъ претензия
звездная. этой книги, являющейся попыткой на­ никнута вся релипя античнаго, до-хри-
каждый разъ разсказывать объ разныхъ
чертаны «ноуменальной» исторш чело­ сттанскаго человечества. «Можно ска­
Звезда надзвездная — Stella Ma­ вещахъ, въ то время какъ съ начала вечества Я думаю, что «Атлантида»,
ria Maris». зать, что Платонъ умеръ, такъ же какъ
до конца это повтореше все той ж е
еще ждетъ настоящихъ комментато- вся языческая древность, отъ жажды и
драмы, только съ другими участника­
ровъ. Мне лично главная схема «Атлан­ голода — жажды истинной Крови, голо­
Судьба русской литературы тесно ми и въ другихъ костюмахъ». Почти тиды», представляется следующимъ об- да истинной Плоти: плоть и кровь въ
связана съ именемъ Алексея Ремизова. всегда, когда читаешь книги по исто­
разомъ: Дюнисовыхъ, Озирисовыхъ, Таммузо-
Ремизовъ, изъ писателей начавшихъ рш, вспоминаешь это сомнительное
выхъ и прочихъ таинствахъ не утоля-
свою работу въ начале нашего столе- разсуждеше и невольно кажется, что Изгнанная изъ рая жизнь вошла въ
мтръ мертвой матерги, необходимости ютъ, потому что призрачны». Тень кре­
TÌH, пожалуй, — одинъ, чье творчество действительно исторш нетъ, что она ста какъ заветъ победы лежитъ на
обращено къ будущему. («Взвихренная только «длинный сонъ, тяжелое и спу­ и косности. Въ этомъ Mipe, несущемъ
для всего живого страдашя и умерщате- всемъ пути человечества, отъ потерян-
Русь» тому порукой). танное сновиденк: человечества». Въ
Hie «въ поте лица», движется вкусив- наго рая къ древу жизни двигающегося
Ибо преемственность Ремизова идетъ музее Клюни есть матенькш замеча­
шШ отъ дерева познаны человекъ, въ равнодушной «золотой» гармонш
въ основномъ, во всякомъ случае са- тельной старинной работы деревянныя
фигурки всехъ французскихъ королей. смутно иомнящш о рае и корчашдйся

262 263
 вселенной, несущей живому человеку
несвободу, страдания и смерть. Это дви­
ж е т е человъчества есть постоянная
борьба, напряжете и оно полно пораже­
ниями и катострофами. Величайшей та­
кой катастрофой была гибель Атланти­
ды. Описание этой гибели имъетъ чрез­
вычайное значение для понимания той
надвинувшейся сейчас* на человече­
скую культуру угрозы «последней, все­
европейской Ходынки», которой не ви-
дитъ безпамятное, какъ новая Грещя,
современное человечество. Какъ въ Ат­
лантиде, въ наши дни «белая мапя» че­
ловеческой культуры превращается въ
мапю черную. Общество и техническая
цивилизащя, два главныхъ орудия, соз­
данных* человеком* для борьбы за
свободу и жизнь, «съ внезапностью, съ
какою молоко скисаетъ въ грозу», пре­
вращаются въ орудия истребления сво­
боды и ЖИЗНИ — коммунизмъ и войну.
Вотъ приблизителЫио и упрощенно,
главная тема «Атлантиды», какъ я ее
понялъ. Каждый, кто ислытываетъ без-
покойство перед* апокалипсическими
знаменьями, являющимися въ наши дни,
долженъ прочесть эту книгу, проник­
нутую независимо отъ своихъ литера-
турныхъ достоинствъ несомненно на-
стоящимъ пророческимъ жаромъ и мо­
гущую заставить человека хотя бы на
мгновение очнуться отъ того почти лу-
натическаго состояния, въ которомъ
обыкновенно жнветъ большинство лю­
дей».
Въ прениях* приняли участие: Б. По-
плавскш, Я. Меньшиковъ, д-ръ Проко­
пенко, Д. С. Мережковский, Ю. Тера-
тано, К. Мочульский, М. Цетлияъ и др.
264
СЪверянинъ въ ПарижЬ
Северянинъ, уединившийся съ семьей
въ эстонской деревне и проживший
тамъ много летъ, печатал* свои стихи
въ прибалтийских* изданиях*, такъ что
и его самого и его поэз1ю успели ос­
новательно забыть въ Париже, глав­
ном* по эту сторону границы городе
современной русской поэзии. Казалось,
что появление здесь поэта будетъ лиш-
нимъ. Его бездумное и сладкозвучное
пение, казалось, принадлежитъ цъли-
комъ довоенному и дореволющонному
Петербургу. Не зная новыхъ стиховъ
Северянина, можно было догадываться,
что они все о томъ же и все такъ же
«поютъ». Да и въ самомъ де.тв Севе­
рянинъ мало изменился. Правда, онъ не
поетъ больше своихъ стиховъ (иногда
объ этомъ жалеешь), а читаетъ ихъ.
Правда онъ написалъ целый рядъ сти­
ховъ о России. Но эти строки, хотя въ
нихъ упоминается о катастрофахъ, о
большевизме и другихъ современных*
темахъ, — написаны въ сущности такъ
же, какъ въ свое время — стихи гаро-
тивъ Германии. Между военной лирикой
Северянина и теперешней «на эмигрант-
ския темы» — разницы нетъ. И то и
другое мало украшаетъ его поэзию.
Не очень изменился авторъ «Громо­
кипящего кубка» и въ лучшей части
своего таланта. Правда, вместо «анана
сов* въ шампанском*» онъ воспеваетъ
сейчасъ сельскую природу и рыбную
ловлю, вместо забавъ и соблазновъ све­
та воспеваетъ семейную жизнь и свою
жену. Но появление Северянина въ Па­
риже оказалось нужнымъ именно пото­
му, что въ сущности онъ нисколько не
изменился, то есть не утратилъ своего
непосредственнаго дарования. Онъ на-
помнилъ снова, какъ уже сделал* это
въ свое время, восхитив* Сологуба и
товъ и Писателей состоялся вечер*, по­
Брюсова, что даръ писать стихи не обя­
священный выходу въ светъ книги Те­
зательно долженъ быть связанъ съ
ория Иванова «Розы».
большими знаниями и высокой культу­
рой.
— Я такъ безсмысленно чудесенъ,
Что смысл* склонился предо мной.
Это почти точно и во всяком* случае
это изъ лучшаго, что сказано о Северя­
нине. Быть можетъ, какъ въ свое вре­
мя рядом* съ голосами умных* и обра-
зованнейшихъ литераторов* долженъ
былъ само собой зазвучать и этотъ го-
лосъ, — полезно было его услышать и
теперь въ Париже. Я не хочу этимъ ска­
зать, что прошлые или нынешние поэ­
ты, обладающие высокой культурой, ли­
шены лирическаго вдохновения. Но,
быть можетъ, никому за последния два
десятилЪпя не было его столько отпу­
щено, сколько Северянину. У него въ
поэзии легкое и отъ природы свободное
дыхая1е. Къ сожалению, тотъ же Севе­
рянинъ — убедительнейшШ примеръ
того, что отъ поэта для полноты, глуби­
ны и длительности производимаго имъ
впечатлены — требуется не только это.
Поэзия Северянина освежаетъ и раду-
етъ короткое время, но, раздражая
нашу потребность къ стихам*, она не
можетъ насытить и утолить.
Кстати интересно отметить, что Севе­
рянинъ упорно работает* надъ каждой
строчкой стиховъ и выше всЪхъ совре-
менныхъ поэтовъ ставитъ Брюсова.
н. о.
Вечеря Союза Молодых* Поэтовъ
14 марта въ Союзе Молодыхъ Поэ­
Докладъ о книге Георгия Иванова и
его поэзш сдълалъ Ю. Терапиано. Вна­
чале докладчикъ далъ исраткую харак­
теристику современнаго состояния поэ­
зии и отношешя къ ней широкихъ массъ.
Тоска по «березкамъ и ручейкамъ», во­
ля большинства редакцШ охранять тра­
диции и требовать прежде всего «по-
нятнаго», вера поэтической молодежи
въ то, что поэзия призвана разрешить
чуть ли не все проклятые вопросы, вы­
разить чуть ли не всю эзотерическую
суть м1ра — все это создало блатопрь
ятную почву для развития въ эмиграции
суррогата поэзии — стихотворнаго ма­
стерства. Действительно, после рево­
люции стали придавать преувеличенное
значение поняпю «содержания» и впали—
въ разсудочность, въ лучшемъ случае,
въ худшемъ же просто притупили вкусъ.
А настоящая поэзия, редкая гостья въ
мире литературныхъ споровъ объ ис­
кусстве, вырываетъ насъ изъ плоско­
сти обсужденШ и разсужденгй.
Настоящая книга стиховъ это та, по­
сле которой по новому начинаешь вос­
принимать другие СТИХИ. «Поэзия», гово-
риилъ докладчикъ, «входитъ въ насъ не
умственно, не зрительно, трудно выра­
зить это чувство, но настоящие СТИХИ
живутъ т о л ь к о въ плане поэзш
и совсЪмъ имъ не нужно словъ, хотя
они И облечены въ прозрачную ткань
слова. Но только — эти слова — сов­
сем* не «лучииля слова в* лучшемъ по­
рядке», не образы, не мысли, не выра-
265
 женныя чувства. Читая нестоящие сти­
хи, касаешься какой то своеобразной,
замкнутой въ с е б е жизни и, можетъ
быть, самое пленительное въ поэзш
именно то, что она «для М1ра» — ни­
какая.
Книга Г. Иванова — «Розы» живетъ
въ этомъ план*. Георпй Ивановъ про-
шелъ сложную школу мастерства и по-
этическаго искуса; онъ преодолелъ
многое и нашелъ себя въ «Розахъ». Ес­
ли первыя его книги и тогда уже обра­
щавшим на себя внимаше прирожденной
повтичнсстью, легкимъ, музыкальнымъ
напевомъ его голоса, были не свобод­
ны отъ внешняго уменья, въ «Розахъ»
мастерство перегораетъ и поэтъ дости-
гаетъ непосредствениаго слшнш съ по­
этической стих1ей, получаетъ право
«стать выше словъ», когда
... Касаясь торжества,
Превращаясь въ торжество,
Разсыпаются слова
И не значатъ ничего.
«Розы» внутреннимъ напряженьемъ
своимъ прорываются къ центральному
творческому моменту:
Въ глубине, на самомъ дне
сознанья,
Какъ на дне колодца — самомъ
дне,
Отблескъ нестерпимого смнья
Пролетаетъ иногда во мне.
«Нестерпимое сиянье» лирической сти­
хии — главная тема «Розъ». Оно ведетъ
голосъ поэта, онъ какъ бы преобразил­
ся «въ глубине сознанья» внутренней
музыкой — вотъ почему, куда бы онъ
ни шелъ, о чемъ бы, говоря «изъ м1ра»
онъ бы ни писалъ, онъ всегда соединенъ
266
со своимъ внутреннимъ центромъ.
«Главное», — заключилъ докладчикъ,
«въ этомъ соединении, въ этомъ слиянии.
Внешняя тема, воля обратиться туда
или сюда, подумать о жизни, подумать
о смерти — это еще отъ мастерства,
это еще не то. Лишь внутреннее пре­
ображение даетъ право не считаться съ
механикой вещей, потому, что поэтъ въ
с е б е самомъ несетъ уже начало, ожив­
ляющее всякия вещи. Все темы — зем­
ля, розы, смерть, отчаянье любовь, за­
каты — все будетъ тронуто неулови­
мыми но и неизгладимымъ отблескомъ
внутренняго с1янн. Въ этомъ — сек-
ретъ поэзш ГеорПя Иванова и ключъ
къ «Розамъ».
После доклада, Георпй Ивановъ про-
челъ рядъ своихъ стиховъ изъ книги
«Сады» и «Розы» и новое, еще не на­
печатанное, стихотворение о России.
А. В.
Вечера «Кочевья»
Въ начале мая въ «Кочевьи» состо­
ялся вечеръ, въ первой части котора-
го докторъ Прокопенко прочелъ весь­
ма интересный докладъ о телесной обо­
лочке Пушкина.
Второе отделение было посвящено
критическому разбору недавно вышед­
шей книги Георги Иванова — «Розы».
После вступительного слова Б. Поплав-
скаго, говорившая о метафизической
сущности поэзш Георги Иванова, вы­
ступили Талинъ, Рейзини, Слонимъ, Эйс-
неръ и Кельберинъ. Въ то время, какъ
Татинъ и Рейзини продолжали гово­
рить въ «линии» Поплавскаго, т.-е. че
столько о стихахъ, какъ о «смерти,
укъ онъ сумелъ связать съ душой че­
острихъ и безднахъ», упрекая автора
ловека, съ его психической жизнью. Те­
или восхваляя за присутствие или от-
ория Петражицкаго не могла иметь зна­
сутств1е того или иного «мистическаго
чены марксизма и темъ менее — ре-
элемента» въ его поэзш, — Слонимъ и
лигюзныхъ доктринъ. Но между тбмъ
Эйснеръ ограничились темъ, что про­
и другимъ решешемъ, между марксиз-
тестовали противъ такого критическая
момъ, все ведущимъ снизу — отъ ве­
метода, но по существу разбираемой
щей и экономическихъ интересовъ, и
книги ничего не сказали. Кельберинъ
религиозными учениями, все ведущими
говорилъ о большомъ (классическомъ)
сверху — отъ Бога, — ПетражицкШ по-
совершенстве формы въ стихахъ Г.
мЪстилъ человека. Онъ изучалъ не пра­
Иванова. Выступившая затЪмъ Лидш
во, а чувство права. И чувство это, какъ
Червинская выразила мнение, что под­
и друга переживания человека, Петра­
ходя къ поэзш, нужно говорить не о
жицкШ естественно искалъ въ психиче­
«безднахъ» и не о форме, а о чемъ-то
ской жизни людей. Отсюда его интерес-
третьемъ, что и составляетъ таинствен­
нейшия догадки и мысли о голосахъ са-
ную суть настоящей поэзш. Если есть
маго далекаго прошлаго, живущихъ въ
атмосфера, особая, присущая эмиграции,
нашей душе, отсюда его психологиче­
то Г. Ивановъ является ея выразите-
ски теорш, во многомъ превосхитив-
лемъ. Если-бы въ доме случился по-
ишя фрейдизмъ.
жоръ, то среди немногихъ, любимыхъ
предметовъ, оно постаралась- бы спасти Ученики Петражицкаго вспоминаютъ
отъ огня и маленькую книгу «Розы». его, какъ одно изъ очень значитель-
Заключительное слово произнесъ отлич­ ныхъ впечатлений своей жизни.
но председательствовавший БраславскШ. Ник. О.
За недостаткомъ времени предпола-
гавшШся обмЪнъ мнЪнШ по поводу кни­ Петра Пильскш
ги Бориса Поплавскаго «Флаги» былъ Къ тридщхтихЬтт литературной
отложенъ до следующаго раза. деятельности
«... дома были рядомъ. На Мещанской,
Л. I. Петражицкш
23 жилъ я, а въ № 25 помещалось ре­
Въ Варшаве умеръ Петражицкш. Къ дакция «Биржевыхъ Ведомостей»...
признанию его заслугъ передъ русской «Биржевыя ВЕДОМОСТИ» охотно открыли
и европейской наукой теперь, подводя мне свои столбцы, и я столъ писать зло­
первые итоги, справедливо прибавить бодневные фельетоны. Я делалъ это,
нечто более исключительное — при- скрепя сердце. Хотелось другого. Я
знаше, что онъ былъ творцомъ своего
влекся къ критике и беллетристике»...
особаго мироощущения. Есть много вы­
(П. ПильскШ, «Затуманившаяся миръ»,
дающихся деятелей науки, которым*
стр. 221).
этого не дано. Дело не въ томъ, что
Многообраз1е вкусовъ и роботы («пи­
Петражицкимъ прекрасно «поставлена»
салъ злободневные фельетоны, влекся
философы права, дело въ томъ, что
къ критике и беллетристике»), кото-
специальную область юридическихъ на-
267
 рымъ означено начало карьеры Пиль-
скаго, было в* высшей степени свойст­
венно ему и въ дальнейшем*. Писатель
онъ весьма разностороннШ, главным*
образомъ, журналист*: много и часто
писалъ о злобах* дня, но влечение къ
литературе всегда одолевало въ нем*
общественника и политика, пока онъ
окончательно не определился, какъ та­
лантливый эссеистъ, углубленный въ
мысли, утонченный въ проникновенЫ и
въ языки.
Изъ двух* предметовъ своих* ран-
нихъ влечеиШ — критики и беллетристи­
ки, ПильскШ, какъ будто, изменил* вто­
рому: им<ъ написано только несколько
разсказовъ, да француз скШ романы
«Au Service de la Tchéka» (по русски
изданный подъ псевдонимомъ Хруще­
ва — «Тайна и Кровь» 1927, Рига).
Здъсь Пильскш использовал* форму,
одновременно — и очень легкую и
очень трудную: детективнаго романа.
Легкость ея въ томъ, что она не менее
старинной c o m m e d i e dell' arte, •— ис­
кусство масокъ: трафареты, сценарш фа­
булы и марионетки, постоянные типы
экзотическаго злодея, добраго малаго,
благодътельнаго сыщика, красавицъ —
угнетенной и амазонки, чудака - уче-
наго и т. д. и т. д. ВсякШ новый персо-
иажъ, введенный въ этотъ призрачный
мтръ, мгновенно м а с к и р у е т с я : стическимъ формамъ, — отнюдь нель­
одинъ амернканскШ авторъ попробо-
валъ заменить обычную злодейку —
femme fatale съ черными волосами, —
лицемЪркою ангельскаго образа и подо­
бия, — и вотъ уже готова новая маска
— голубоглазой, белокурой барышни,
занявшейся уголовными преступлениями.
Въ сущности — все творчество Уоллес-
совъ — размещенie: въ какомъ вариан­
те фабулы свести на совершенно ус-
268
ловномъ, временномъ и пространствен-
номъ фоне Омеральдинъ, Арлекиновъ
и Бригеллъ современности?
Но — очень труденъ детективный ро-
манъ, если авторъ хочетъ населить его
фантастическия области — живыми
людьми. ПильскШ пошелъ этимъ крем­
нистым* путемъ: въ «Au Service de la
Tchéka» не чувствуется марионеточ-
ныхъ нитей. Мужественный герой ро­
мана — подлинный офицеръ, Варташев-
скШ — подлинный изменникъ, Котка —
подлинный большевикъ. Только въ
главной женской фигуре ПильскШ сна­
чала, какъ будто, следовалъ трафарету:
все разговоры о ней (въ действии она
не появляется до последнихъ главъ) со-
здаютъ впечатление, что Мария—только
маска «красивой злодейки», кинемато­
графический wrimip des wamps. Но это,
— не лишенный лукавства, приемъ: зло-
вещШ wïimip выступает* на сцену, —
передъ нами живая, милая, трогатель­
ная женщина.
Жизненности романа не нарушает*
даже мелодраматичность сценъ въ Че-
ка: Урицкие и Яковлевы, действительно,
любили разыгрывать мелодраматиче­
ских* героевъ.
Однако, несмотря на сравнительно
редкое обращеше, къ чисто беллетри-
зя сказать, что ПильскШ заброс ил ъ эту
л инда: въ его критике элементъ пове­
ствованы весьма значителенъ. Расчле­
нение, вскрытие, классификация — осно­
вы иеритическаго процесса — кажутся
ему сухими, не достаточно выявляющи­
ми смыслъ и сущность разбираемаго фе­
номена. Ему хочется оживить, раскра­
сить, иллюминовать свой трудъ, и онъ
аналитический! схемы смело заменяетъ
портретами и пейзажами.
И это не только удачный пр1емъ — мел­
кою, личною черточкою (вроде «отто-
пыреннаго мизинчика» Веры Инберъ)
выпукло и экономно определить крити­
куемый предмет*. ПильскШ беллетристи-
ченъ по самому своему существу: лю­
бить т. н. «художественную бюграфно»,
повеетвователенъ въ подходе къ те­
атру, склонен* къ диалогамъ.
Критика Пильскаго не только белле-
тристична. Она еще и театральна. Не
даромъ у него «романъ съ театромъ».
Влечение его къ «лунному» м1ру театра,
къ фантастической жизни, таинственно
возникающей изъ крашенаго холста и
электрического света — не случайно.
У актера много общаго съ критикомъ:
оба — истолкователи чужого художест-
веннаго замысла. Но — актеръ — не
простой рупоръ драматурга: къ данно­
му ему материалу онъ прибавляетъ неч­
то свое, создавая, темъ новый художе­
ственный фактъ, новую вещь: между
драмой въ чтении и драмой на сцене —
часто нетъ ничего общаго, равно какъ
и между однимъ и темъ же произведе­
нием* въ трактовке разныхъ актеровъ.
Критику, въ сущности, такихъ широ-
кихъ правъ не дано. Иногда ему удается
угадать въ рожденномъ волею художни­
ка м1ре, таюе моменты, о каких* тво­
рец* не помышлял*, которые вырвались
изъ подсознаны, быть может*, незван-
но. Но даже в* этой высшей точке, кри­
тик* остается систематизатором* дан-
наго, а не создателем* новых* ценно­
стей.
Пильскому подобное ограничение всег­
да претило. Живой, разностороннШ, съ
большою художественною интуищей,
онъ стремился быть творцом*: — его
критичесюе очерки часто превращаются
въ п р е д с т а в л е н 1 е — съ деко­
рациями-пейзажами и interieur'aMH, съ
ремарками, съ разговорами персонажей.
Ему мало — разобрать писателя или те-
атральнаго деятеля; — ему надо пока­
зать его, какъ действующее лицо. Въ
одномъ меств «Романа съ театромъ» —
ПильскШ сетует* на бедность языка
рецензентов*, сводящагося къ несколь-
кимъ формуламъ. Какая беллетристиче­
ская, какая сценическая жалоба!
Законно - ли подобное внесение въ
кригтику чуждых* ей методовъ? Пра­
вильна - ли попытка, — действие анали­
тическое по преимуществу, превратить
въ творчество синтетическихъ миров*?
Всею своею 30-тилетнею работою
ПильскШ свое дерзновение оправдал*.
В. Кадашевс
Книга П. Пильскаго
У Albin Michel, въ отличномъ пе­
реводе Гебеле-Ценаковской, вышла
книга Петра Пильскаго «Тайна и
Кровь», во французской интерпретации
«Au Service de la Tchéka». Въ той же
серии «collection des maîtres de la li-
ttérature étrangère» выпущены избран-
ныя троизведен1я Томаса Харди, Кип­
линга, Уэльса, Элтона Синклера и
Фейхтвангера. Книга Петра Пильскаго,
вышедшая несколько лет* тому на­
зад*, съ предисловием* А. И. Куприна,
переводится также и на англШскШ
язык*.
16 апреля исполнилось тридцатн-
ле^е литературной деятельности П.
Пильскаго.
269
 Новое издате Тургенева
1
Новое издайте Тургенева, выпущен­
ное съ ръдкой тщательностью въ один­
надцати томахъ, принадлежит* скорее
къ типу «роскошных*» изданий, рас-
читаяныхъ на несомненное в* общем*
повышение покупной способности эми­
грантская книжнаго рынка; как* это
ни парадоксально кажется, именно такия
ити еще гораздо более доропя изданы
на французском* языке расходятся
сравнительно легче изданий дешевых*,
чаще всего расписываются заранее и
вовсе не появляются въ книжных* мага­
зинах*. Большею частью расходятся
они между членами специальных* об­
ществ*, посвященныхъ изучешю твор­
чества знаменитыхъ французскихъ пи­
сателей, какъ, напримеръ: «Гюисмансъ
клуб*» и т. д. (Къ сожалению, сущест­
вующее въ Париже Тургеневское Об­
щество чрезвычайно мало занимается
изучешемъ творчества Тургенева).
Думается нам*, что «релиты Турге­
нева», заслоненная несколько въ по-
следнш десятилетия «религией Достоев­
ская» сохранила и приобрела достаточ­
ное количество верующихъ, чтобы бы­
стро «поглотить» новое издате.
Кажется намъ, что люди всю жизнь
читающие только одного писателя (на
подобие Стендал1ансовъ) есть высоко­
культурное явление, редкое въ общемъ
среди русского читателя, легко сбива­
е м а я съ толку критическими модами и
вообще слишкомъ живущая литератур­
ной злободневностью
1
Тургеневъ. Полное собрание сочи­
нений въ одиннадцати томахъ. Издатель­
ство «Жизнь и Культура». Рига.
270
Однако, русские во Франции живутъ
волей неволей и дышутъ аристократи-
ческимъ воздухомъ французской куль­
туры и подъ ея влиянием* разбираются
постепенно въ литературном* хаосе,
чтобы найти наконец* «своего» писа­
теля или своих* двух* трех* писате­
лей, единственно им* соответствую-
щихъ. Ибо для каждая человека есть
свой такой писатель и величайшая куль­
турная мудрость заключается въ томъ,
чтобы вновь и вновь перечитывать и
изучать его, а не вкривь и вкось но­
ситься по безбрежному морю книжнаго
рынка, что свидетельствуетъ чаще все­
го о характерной для современной куль­
туры «потерянности» среди шумной су­
еты направлении) и модъ.
Тургеневъ, это изумительно гармони­
ческое явление, сумълъ соединить
культъ «чистаго искусства» съ дуигой
русская 19<о века.
Острейшая жалость къ человеку,
столь резко разошедшаяся впослед­
ствии съ «чистымъ искусствомъ», ни­
когда уже не соединявшаяся съ ним*,
есть «потерянная райская жизнь рус­
с к а я гумманизма», и столь многие сей-
часъ вдохновляются ею.
Въ томъ же издательстве вышло но­
вое однотомное полное собрате сочи­
2
нений Лермонтова, къ которому мы
подробно вернемся въ следующей кни­
ге. Но и сейчасъ можно сказать, что
оно въ высшей степени своевременно.
Борис* п.
2
Лермонтовъ. Полное собрате со­
чинений въ одномъ томе. Издательство
«Жизнь и Культура». Рига.
какъ у самой учительницы. Должен*
А. М. Янб-РуЬанб впрочем* оговориться, что голос* Янъ-
Рубанъ и не является вполне исключи-
Удивительное мастерство А. М. Янъ-
тельнымъ. Много есть голосовъ более
Рубанъ давно уже оценено лиобителя-
|Ми пения. Быть можетъ, для новизны полных*, звучныхъ, сильныхъ. Исислю-
интересно поэтому признание людей, къ чительно ея, единственное въ своемъ
роде, искусство петь. Если оно не мо­
пешю равнодушных*. Эти люди не все­
гда чужды искусства. Но они любят* жетъ быть у начинаютцихъ певцов*
п о з з т или музыку, они хотят* того и таким* совершенным*, какъ у Янъ-Ру-
другого безъ примеси. Стихи съ ихъ банъ, — то все же школа сказывается.
собственной мелод1ей не нуждаются въ Какой то магически) секретъ слияния сло­
музыкальномъ сопровождении. Мелоде­ ма н музыки передала Янъ - Рубанъ и
кламация оекорбляетъ. И разве нужны своимъ ученикамъ. Она заразила ихъ
музыке слова? Но какъ у композито- своим* искусствомъ.
ровъ бываютъ иногда чудесныя удачи н. о.
въ создании романсовъ, такъ и среди
певцовъ встречаются — редчайшие,
Вейнгартнерб.
слушая которыхъ не чувствуешь умале­
Ьасьмо кг далекому другу
ния поэзии иили музыки. 1Дикц1я Янъ-Ру-
банъ необыкновенна по ясности, уму, Другъ мой,
такту, чувству меры. Она сохраняетъ Вы помните, какъ двадцать л е т * то­
ритмъ стиховъ. Она не увлекается смыс- му назад* мы съ бьющимися сердца­
ломъ слова, какъ все почти чтецы, ей ми слушали цикл* Бетховенскихъ сим­
важнее его звукъ, его «мистическая фонии, следя за каждымъ жестом* ге­
оболочка». Въ античности пеше сти­ ниальная дирижера? Тогда, на время,
ховъ было естественней, чемъ простое все другое отошло на второй план*:
чтеше. Это давно и безвозвратно нами мы исключительно жили концертами,
утрачено. Но если можно воскрешать стараясь вникнуть въ смысл* каждой
пение стиховъ, нужно чутье и искусство вещи, каждой части, которыя нас* вол­
Янъ- Рубанъ. У нея музыкальная фраза, новали и вдохновляли каждая по свое­
свободная и безпредметная, исакъ бы му. И' оттого, что это было настоящим*
ищетъ словесная плена. Ея голосу нуж­ «переживанием*», оттого что оно каса­
на весомая тяжесть слова. лось сферы души нашей, теперешнШ
Концерты Янъ - Рубанъ — редюе приезд* Вейнгартнера прюбретаетъ
случаи полная согласия и мира между особое значение.
поэзией и музыкой. Сопоставление той весны съ этой поз­
Недавно въ зале Дебюси она пока­ воляет* намъ ярко вспомнить, срав­
зала, что умеетъ и другихъ научить нить, понять и снова пережить эти
своему искусству. Концерт* учеников* двадцать летъ.
Янъ - Рубанъ особенно цененъ былъ Кругъ замкнулся.
потому, что принципы этого пения ока­ Какъ не оглянуться, какъ не осве­
зались подходящими вообще для чело­ тить прошлая настоящим*?
веческая голоса, хотя бы и не такого, Как* много тогда жизнь обещала.
271
 Мы наслаждались «пасторалью» приро­
ды, «героически» были готовы на под­
вить; были расположены «обнять мил­
лионы»: симфонш для насъ содержали
программу жизни. Сколько было
надеждъ, сколько ихъ разбилось на ос­
колки. Уц*л*ли въчныя цънности и объ
этомъ также сказалъ намъ Вейнгарт-
неръ.
Мой другъ, Вы не забыли стройнаго
его силуэта, и благородства сдержан­
ных* движенШ? Двадцать страшных*
л*тъ ихъ не изменили. «М*ра»—столь
характерная для этого дирижера и те­
перь отличает* его отъ вс*х* другихъ
и заключаетъ въ себ* его значитель­
ность. Существует* законъ равнов*сия,
экономш той минимальной траты, ко­
торая ограничивается существенным* и
отвергает* все излишнее.
Мало въ наше катастрофическое вре­
мя божественной умеренности, притуп­
лённая чувствительность реагирует*
преимущественно на крайности и пре­
увеличена. Мало кто понимает*
смысл* «минимума», знает*, что доста­
точно «точки» опоры, сопротивление ко­
торой позволит* понемногу развернуть
всю свою динамичность. Проявление ис­
кусства—это то соприкосновение с* ма-
тер1ей, которое вызывает* творчество
духа.
Управляя оркестром*, Веянгартнеръ
довольствуется этим* минимумом*. Не
заслоняя своею личностью значения ис­
полняемой вещи, о н * превращается въ
какую то прозрачную абстракщю, не
отвлекаетъ собой отъ музыки, а нао-
боротъ сосредоточенностью своихъ дви­
жения все время къ ней возвращает*.
Для него все просто. Въ разговор* онъ
какъ то заметилъ, что нечего окраши­
вать вещи своимъ вольнымъ толкова­
272
нием*, а слъдуетъ ограничиваться
указаниями композитора: помечен­
ный зам*тки какъ crescendo,
decrescendo, ускорения, замедления
уже подчеркнули намерения ав­
тора. Чем* проще, чем* чище
выполнять эти указаны, т*мъ лучше,
и на сгвну лезть нечего. Если можно
за шиллингъ купить вещь, то не следу-
етъ тратить фунта на ея приобретение.
Тутъ та мудрость, которая лежитъ въ
основе искусства Китая и Японии,
умеренность и простота, тотъ синтезъ,
содержащШ въ себе лишь существен­
ное. Какъ удовлетворила бы благоговей­
ная сдержанность Вейнгартнера дальнШ
Востокъ, которому так* чужда неисто­
вая жестикуляндя. Классически строг*
онъ был* въ молодости, такимъ же и
остался, хотя классицизмъ не въ моде.
Современной молодежи — и не ей о д ­
ной — скучно слушать Бетховена, какъ
бываетъ людямъ скучно пить воду.
Классицизмъ почему то считается прош-
лымъ, современность же отвергаетъ
прошлое, не понимая, что подлиннаго
настоящего, не включающаго прошла-
го и будущаго — не существуетъ. Ес­
ли необходимо отбросить все ценно­
сти йрошлаго, чтобы оценить совре­
менное, то вандализмъ оправдан*.
Но все это не так* страшно.
Если даже классицизмъ не приемлемъ
нашей эпохе, то придетъ время, когда
его снова оценятъ. Искусство, подоб­
ное искусству Вейнгартнера, утвержда-
етъ вечность высшихъ ценностей, а
придавать слишкомъ большое значение
моде и преходящему настроешю из-
лишне.
Что мне еще сказать Вамъ? Что пуб­
лика встретила этого художника еще
горячее, чемъ двадцать лет* тому яа-
задъ, когда не нужно было загладить В. Я. Хенкина
вины. Не хочется возвращаться къ пе­
чальному инциденту, о которомъ столь­ Кто такой Хенкинъ? Охарактеризо­
ко кричали газеты. О немъ уже слиш­ вать его трудно. Онъ п*вецъ, но не
комъ много печатали, какъ и говорили на оперный, не оперетто^ный, не концерт­
банкетахъ, устроеяныхъ въ честь Вейн­ ный. Онъ не просто разсказчикъ. Ему
гартнера. Политически психозъ наше­ больше всего отв*чаетъ французское
го времени окрасилъ всю жизнь, онъ название «diseur», но правнльн*е все­
проявляется во всвхъ сферахъ и искус- го его опред*лила американская крити­
ствомъ стали пользоваться, какъ пропа­ ка, которая его называет* «singing
гандой. Но какимъ отдыхомъ, какимъ actor», поющим* актером*.
очарованиемъ повеяло отъ СПОКОЙНОЙ, Насколько Хенкинъ талантливъ, мож­
грандиозной красоты двухъ концертовъ но судить уже по тому, что его вечеръ
шестнадцатаго и восемнадцатаго апре­ привлекаетъ тысячи зрителей, заполня-
ля. Какъ то поневоле думалось о Ге­ етъ любой большой концертный зал*
те. Олимпийское спокойствие, это не
въ какой-бы то ни было стран* мира.
равнодушие ИЛИ МОНОТОННОСТЬ бледнаго Хенкинъ одинаково популяренъ, какъ
существования. Это не есть отсутствие въ Варшав*, такъ и въ Париж*, въ
чувства ИЛИ потрясающихъ собыпй, а Америк* и въ Южной Африк*. Испол-
является владением* собой, господст­ нешемъ Хенкина восторгаиотся, даже не
вом* над* случайностью и трагической понимая слов* его п*сенъ. Основная
непредвиденностью. Вейнгартнеръ на­
сторона его таланта — музыкальность
столько живет* музыкой, что сохра-
и совершенство искусства перевопло­
нилъ свое божественное равновеЫе при
щения.
всех* погрясенияхъ, нападкахъ и стра­
Хеякиинъ — художникъ грима. Но
дай ияхъ.
перевоиилощешя его не только чисто
Въ последнемъ концерт* на ряду съ
вн*шнш. Онъ не только поетъ п*сни
Бетховеномъ мы слышали неокончен­
различных* народовъ, онъ относится
ную симфонш Шуберта. Помните? Те­
къ своему искусству глубже, созна-
ма ея такой неизсякаемой прелести, что
какъ бы ее не напевали, не насвисты­ тельн*е и передаетъ бытовую сторону
вали, не играли она всетаки сохраняетъ воплощаемаго типа. М*сяцами, иногда
св*жесть своей н*жной меланхолии. Съ годами онъ изучаетъ бытъ данной на-
ней у насъ съ Вами связаны воспоми­ цюнальности, характерные жесты, инто-
нания о смерти юнаго, прекраснаго су­ нацш языка, внутрениШ обликъ. Онъ
щества, которое такъ ее любило. Слу­ поетъ на семи языкахъ. Репертуаръ его
шая Вейнгартнера, я еще разъ пережи­ такъ обширенъ и разнообразенъ, что
ла вс* главныя события истекшнхъ заполняетъ весь вечеръ.
двадцати л*тъ и вспомнила и себя и Многие помнятъ В. Я. Хенкина, какъ
другихъ. Можетъ быть жизнь каждаго украшеше «Кривого Зеркала» и «Лету­
изъ насъ является въ лучшемъ случа* чей Мыши» и забыли, что онъ был*
неоконченной симфонией? И это сов- выдающимся аистеромъ казенной сцены
с*мъ не такъ грустно... Петрограда.
И. Манщарли
273
 Сценически дзръ дополняется хоро­
существо его живописи, ибо поддержи­
шим*, звучяымъ, великолепно постав­
вало постоянно и питало необычайно
ленным* голосом*, изумительной му­
серюзное, прямо трагическое, можно
зыкальностью и нежностью передачи
было бы сказать, отношете къ назна-
тончайших* нюансов* разнообразных* ченно искусства. Ясно всемъ, что с *
ггвсенъ и мелодш его обширнаго репер­
Минчиным* ушел* большой источник*
туара. Ко всем* этимъ качествам* на­
постояннаго вдохновешя, горены и да­
до прибавить искусство жеста. Тонки,
же муки.
гибки руки этого артиста также выра­
зительны, как* и его лицо. Мимика ли­ Минчину всегда казалось, что вот*
ца, голос* и жест* — все пленяет* и он* откроет* что то всем*, научит*
увлекает*. всех* видеть, перевернет* что-то ог­
ромным* своим* волнешемъ, неустан­
А. Клод*
ным* пафосом* своих* картин*.
Абрама Минчинв И действительно, совершенно свой
тръ являл* о н * очам*, целый свой
Париж* написал* о н * на множестве
Очень трудно написать что нибудь
холстов*. Париж*, въ которомъ я мно­
о творчеств* А. Минчина еще под*
го охотнее жилъ бы, чемъ въ Париже
впечат.твшемъ мучительной неожидан­
Утрилло, условномъ и однообразномъ
ности, которой является для нас* вне­
хотя и безошибочно, механично, удач­
запная смерть его. Является, а не яви­
но - живописномъ. Посредствомъ не­
лась, ибо я еще далеко не могу при­
обычайно редкаго соединешя реализма
выкнуть к* этой мысли и тт>мъ более
и фантастичности Минчяну удавалось
оглянуться как* то и оценить объек­
писать парижски; закаты или даже не-
тивно все сделанное А. Минчиным*.
реальныя ночныя освещены так*, что
Ибо сделано им* очень много. Как*
ангелы, изображать которых* о н * так*
будто предчувствуя не долпй свой зем­
любил*, демоны, куклы, арлекины и
ной век*, Минчинъ всегда работал*
клоуны сами собою рождались и з * С1-
необычайно много, и часто вернувшись
яшя и движенш атмосферы его картин*,
домой "^черомъ и написавъ уже за
раньше всего и прежде всего необык­
день один* или два пейзажа, о н * при
новенно реальных*. Минчинъ столь
электрическом* свете до самаго утра
глубокомысленно изучавши старинных*
работал* акварелью, чтобы снова
мастеров*, особенно Рембрандта, Греко
вставъ чрезвычайно рано отправиться
и Клода Лорена, вовсе не боялся «труд­
на улицу. Однако, работы его не носят*
ных*» освещенШ, которых* так* тща­
никакого следа спешки или этюдности,
тельно избегают* ныне молодые ху­
ибо, обладая большимъ природнымъ ма-
дожники. Вечер* парижскШ, с* необы­
стерствомъ, оиъ необычайно быстро и
чайной сложностью его свеченШ и пер­
верно рисова.тъ кистью или въ одну
вых* уличных* теней был* одной и з *
минуту менял* освещеше и общШ типъ
любимых* тем*, а также интер1еры
большого холста. Однако эта легкость
освещенные с1ян1емъ облаков* и приз­
работы нисколько не просачивалась въ
рачным* светом* настольной лампы.
274
чего, кажется, кроме возможности пу­
Все живет* въ этих* интер^ерахъ. Мин­
тешествовать, не интересовало эту вдох­
чинъ вообще не признавал* существо-
новенную душу.
вани неодушевленныхъ вещей, стулья,
Умеръ онъ 25 апреля въ Тулоне, дей­
лампы, куклы и букеты все у него дви­
ствительно почти съ кистями въ рукахъ,
жущееся, живое, дышащее, кажется что
успевъ только дойти до ближайшего
онъ освобождалъ всЬхъ скованныхъ въ
кафе, — оставшись для насъ всехъ при­
вещахъ духов* и ангеловъ.
мером* высокой, чистой и вдохновен­
Отъ Минчина остался огромный цве­
ной жизни.
товой М!ръ, где не только редкостное Бориса ПоплаескШ
и высокое дароваше, но исключительная
личность, столько поработавшая, чтобы
раскрыть что-то, невидимое мертвым* Выставка Тулуза-Лотрэка
нашим* очам*. Раскрывая свой м1ръ
Въ одной изъ книгъ Воллара приве­
Минчинъ раскрылъ себя и еще немало
ден* весьма любопытный разговор*
времени пройдетъ, пока мы поймемъ,
знаменитаго издателя съ Ренуаромъ.
какъ много мы его глазами увидели.
Разговоръ велся на улице, перед* афи­
Неустанно трудившейся, горевшлй не­
шей Тулузъ-Лотрэка. Ренуару афиша
престанно и согревавшей саморастле-
очень нравилась, но, говоря о худож­
шемъ циничный холодъ и варварскую
никах* и живописи вообще, сравнивая
скуку «конченная» Монпарнасса, онъ
Лотрэка съ Дега, онъ отдавалъ пред­
прожил* необычайно чистую жизнь, не­
почтенье последнему. Какъ живописец*,
обычайно рано и полно понял* и вы­
Дега несомненно значительнее Лотрэ­
делил* свое лучшее, полное света, зре-
ка, но «не одной живописью жив* че­
ше М1ра и ушелъ отъ насъ все-таки
ловек*» и не только живописью какъ
успевъ сказать, все-таки успевъ про­
таковой исчерпывается значете Ту-
рвать глухоту и темноту, окружающую
лузъ-Лотрэка. Тулузъ-Лотрекъ не ос-
каждую необыкновенную душу, благо­
тавилъ шедевровъ, т.-е. не оставилъ
даря неустанной своей муке, непрестан­
холста, въ которомъ все его качества
ному труду, не ослабевавшему вдохно-
живописца и рисовальщика нашли бы
вешю.
достойное выражеше.
Творчество Лотрэка — шедевръ —
Отданный съ малолетства на гравер­
въ целом*. Переходя отъ одной его
ную фабрику, онъ поступилъ благодаря
вещи къ другой, останавливаясь то пе-
Маршаку въ Юевскую Академ1ю; лише­
редъ афишей, то передъ литограф!ей
ны 20-25 годовъ глубоко надорвали его
или картиной, мы этотъ шедевръ воз-
здоровье. Съ 25 года онъ, после корот­
станавливаемъ, — о многомъ нам* да­
кой остановки въ Берлине, работает*
но догадываться, кое чего не замечать.
въ Париже, где очень скоро, нищета,
Каждый художникъ нуждается въ
раскрашивали: платков* и тарелокъ,
своего рода «соучастш» со стороны
сменяются для него известностью, обез-
зрителя, и въ редкихъ случаяхъ это со-
печенностью, напряженным* внимаш-
учаспе вознаграждается такъ щедро.
емъ и искренним* восхищешемъ сото­
Рядомъ съ афишами выставлены эски-
варищей и коллекцюнеровъ. Однако, ни­
275
 зы къ нимъ, рядомъ съ портретами, на­
броски къ портретамъ, рядомъ съ за­
рисовками танцовщицы Гулю, — пан­
но, сделанное художникомъ для ея ба­
лагана и т д. Въ каждомъ такомъ от­
кровение, мы находимъ тъ лотрэковсмя
черты, которыя самъ онъ не сумт*лъ
соединить въ картин*, т* намеки, кото­
рые художникъ разсыпа.лъ, можетъ
быть, слишкомъ безаботно на клочкахъ
бумаги и обрывкахъ холстовъ. Даже
таки прекрасныя вещи, какъ «Салонъ»
и «Мулэнъ Ружъ> кажутся незакончен­
ными, сделанными наспъхъ.
Незаконченныя вещи многихъ масте­
р о в * обладаютъ особой эстетической
притягательностью. Недаромъ некоторые
современные художники всячески ими­
тируют* «порыв*», имитируют* какъ
бы «инстинктивность» движешя руки
(въ этой «эстетике порыва» кроется не
только любоваше небрежностью пись­
ма...) Лотрэкъ, доверяя своему порыву,
действительно запечатлеваетъ «первый
вздох*» художника передъ натурой.
Соприкасаясь съ вещью, съ изображае-
мымъ, онъ умеетъ передать самое
главное, упуская все то, что другой,
более кокетливый и более истый ху­
дожникъ вводит* въ пределы живо­
писная ремесла, точнее въ пределы
картины. Лотрэкъ явно пренебрегалъ
картиной, онъ былъ больше артистомъ,
больше поэтом*, чемъ живописцем* и
недаромъ его афиши и литографш ка­
жутся не менее, а порой даже болЪе за­
мечательными, нежели работы масломъ.
На настоящей выставке собраны
лучшм вещи Лотрэка. Въ каждой есть
то неповторимое, что отличаетъ одну
вещь отъ другой, я то, что отлича­
етъ Лотрэка отъ другихъ художников*
его поколЪшя. Ренуар*, например*, въ
276
маленькомъ пейзаж* и въ большой
композицш всегда остается мастеромъ
своего искусства. Картины Ренуара
могли бы отличаться только разм*ра-
ми, они насыщены всегда той добро­
той и великол*пной живописью, кото­
рой нельзя не восхищаться. Лотрэкъ
создаетъ поэтически) безпорядокъ, в*
котором* живет* безпокойный д у х *
художника, безпорядокъ, въ котором*
мы находимъ стиль эпохи, просто
стиль, сарказмъ, эротику, живопись н
искусство.
Г. Бавм
Выставка тридцати
Несмотря на блестящи подбор*
имен* эта выставка разочаровывает*.
Судя по предислоВ1Ю къ каталогу,
устроители выставки хот*ли показать
лучшее образцы современной живописи.
Показали же они средни вещи боль-
шихъ мастеров* и только. Таюе ху­
дожники какъ Боннаръ, Матисъ, Руо, и
н*которые друпе представлены явно
случайными холстами. Конечно работы
Боннара и Вюйара всегда хороши, но
в * галлере* Бернгейма нам* неодно­
кратно приходилось вид*ть бол*е ин­
тересным вещи этих* художников*.
Разум*ется мастера остаются мастера­
ми и тот* факт*, что настоящая выстав­
ка ничего не прибавляет* к* слав* Ма-
тиса или Руо можно обойти молчащ­
ем*. Показательна же эта выставка
другим*, а именно разницей, сущест­
вующей между работами «мэтров*» и
работами художников*, которые, бла­
годаря печальному стечетню обстоя­
тельств*, оказались въ первыхъ ря­
дах* французской живописи. Громэръ,
Гоергъ, Люрса и др. никакъ не могутъ
некоторым* умирающим*, уходящим*
считаться мастерами высокая класса.
въ прошлое вещам*, хотя, конечно,
Въ лучшемъ случа* и при большой
сила и очарование Пикассо таковы, что
снисходительности, это второстепенные
одной этой «прелестью обреченности»
живописцы, въ чьихъ работахъ н*тъ
их* ограничить нельзя. Картины Пикас­
ничего, кром* технических* трюковъ.
со можно и не любить, но не любить
И Громэръ и Гоергъ случайно выд*-
самого художника, не чувствовать
лились изъ «большой толпы» художни-
обаяния артистической личности худож­
ковъ не потому, что они ч*мъ либо
ника (даже въ самыхъ неудачныхъ про-
лучше рядовыхъ представителей толпы,
явлешяхъ ея) невозможно. Не будемъ
а потому, очевидно, что толп* полага­
Шоэтому сравнивать картины Пикассо
ется им*ть своих* героев* на виду у
съ работами другихъ, участвующихъ
публики. на этой выставке кубистов*.
Лосл*днее относится также къ н*ко-
1
Вот* ужъ поистине, крохи съ бар­
торымъ скульпторамъ, хотя вообще
с к а я стола! — усердно пережевывае­
скульпторы представлены на этой вы­
мые такими людьми какъ Леже, Лот*,
ставке лучше художниковъ, Майоль и
Люрса; крохи эти стали совершенно не­
Деспю выставили изумительныя вещи,
съедобными... Исключеше — Брак*,
но, къ сожал*шю, статуи эти знакомы но Брак* злоупотребляет* собствен­
и по репродукции* и по другим* вы­ ной манерой, изнашивает* ее (за Пи­
ставкам*. кассо это делали друпе...), превраща­
Какъ бы то ни было, обнаженная ет* ее въ слишкомъ очевидный набор*
женщина Майоля шедевръ, а шедевры щмемовъ. Такого же упрека, нам* ка­
не так* ужъ часто попадаются въ Па- жется, заслуживает* Дерен* и Фла-
рижскихъ галлереяхъ. минкъ.
Липшицъ очень интересенъ, но къ
Впрочем*, щмемы свои они подают*
нему мы вернемся въ особой стать*.
(не въ прим*ръ Леже, Лоту и, уже въ
Отрадное впечатл*ше производятъ
вещи Пикассо. О Пикассо сейчасъ ма­ другой плоскости, Мари Лорапсэнъ),
ло говорятъ и мало пишутъ; разум*ет- чрезвычайно искусно, пожалуй даже
ся, если оцънивать заслуги Пикассо в* слишкомъ..
особом*, такъ сказать «партийном* мас­ Что касается остальныхъ участниковъ
штабе», т. е постольку, поскольку Пи­ выставки, среди которыхъ есть столь
кассо является создателемъ кубизма, выдающемся художники как* Сутинъ,
заслуги эти могутъ считаться относи­ Шагал*, Утрильо, Дюфи, Лапрадъ и
тельными. Но Пикассо больше кубизма. Маркэ, — намъ остается только пожа­
Картины его кажутся теперь не «мод­
леть о томъ, что на другихъ выстав-
ными». Оне уже окутаны той преле­
кахъ они выставляли холсты несравнен­
стью обреченности, которая присуща
но более высокаго качества.
Г. Бабм
1 Кокетливым завитушки Гаргалло
были бы неплохими марками для ав­
томобилей, но къ искусству оне ни­
какого отношены не имеютъ.
277
Выставка Бурделя
Въ исторш каждаго рода искусства
бываютъ подъемы и провалы, заключен­
ные въ определенным географически и
временный границы.
Какъ будто создается въ извъстномъ
месте и промежутке времени атмосфе­
ра, особенно блаяпр1ятная для одной
изъ формъ искусства, когда творческая
энерпя наиболее полно выражается
именно этой формой искусства.
Таковы, хотя-бы: замечательный рас­
цвете греческой скульптуры и зодче­
ства въ 5 и 4 вв. до Р. X., готическая ар­
хитектура, итальянская живопись Воз-
рождени, немецкая литература конца
18-го столетш; такова и безпримерная
волна подъема французской живописи
отъ 17-го века и до нашихъ дней.
Въ эти перюды подъема, худож­
ники, воодушевленные общностью стре-
млешй какъ бы дополняютъ и продол-
жаютъ своимъ творчествомъ одинъ-
другого. Найденъ какой-то общШ языкъ,
общи основы, крепкая спаянность жи­
вой традицш, единство стиля. Даже
произведешя второстепенных* масте-
ровъ таких* периодов* — значительны
этими общими для эпохи средствами
выражены.
Трагедй Бурделя, главным* обра-
зомъ, заключается въ томъ, что онъ
жилъ, если можно такъ выразиться, не
во время: — скульптура не созвучна на­
шей эпох*.
При безусловной большой дарови­
тости 1
и большом* чувстве формы.
1
Бурделя многие называют* гени-
емъ», но я думаю, что съ этим* ело'
вомъ нужно обращаться осторожно.
278
Бурдель не смог* найти собственной,
цельной художественной физиономии.
Художник* не может* строить про­
изведете исключительно на собствен­
ном* творческом* чувстве: точкой опо­
ры ему служат*, либо д а н н ы я ему
традицией предпосылки, или же най-
денныя им* самим* въ, уже проделан­
ном* другими, художественном* опыте.
Бурделя влечет*, и синтез* арха-
ическаго искусства, и архитектурный за­
мысел* романской и готической скульп­
туры, и романтическая фактура Родэна.
Въ некоторыхъ вещахъ эти влия­
ния явно не уживаются, и въ знамени-
томъ торсе Паллады къ телу, спокойной,
плавной лепки, архаическаго влияния,
приделана голова, безпокойно раздроб­
ленная.
Бурдель исполнил* много боль­
ших* (по размеру) работ*: памятни­
ков* и барельефов*, но именно в*
этих* вещахъ обнаруживается поверх­
ностная декоративность его замысла и
любовь къ эффэктнымъ искажешямъ,
такъ неприятно напоминающим* т. н.
«декадентский» стиль начала века.
Ье Ъаивепт
Цельными и значительными кажутся (СоПкНоп В. СиГсАою)
Спаев
мне у Бурделя, портретные бю­ (КоллекцЫ Э. Гютшова)
сты, где такъ остро почувствован* ха- на и несомненна. Но сохранил* икону
рактеръ и живописно обработана по­ Но греческая вся она письма инозем­ отъ забвения, отъ неумная прогресса и
верхность.
ка Икона. уничтожения только руссюй народъ.
л.
Сверхъ-искусство, где в * любви со­ Началось искусство съ иконы, но раз­
четаются Бог* и человек*, творение ду­ бившись на нацюнальныя группы, ис­
Иконы на ЗападЪ кусство пало. И подняться вновь до
ха и не поместной народной души,
икона по существу не нашональна иконы не подъ силу ни одному нацио­
Въ итогЬ неумная прогресса сокро­
Была она въ начале искусства. Бу- нальному искусству, искусству заду­
вищами духа замученная имъ тела
детъ и въ конце. Отъ Востока къ За­ шевному, не духовному.
народа Дьяволе, завладевши и имъ
паду икона предмет* веры, искусство Иконами обставляла себя и Царская
убожество свое прикрывая, чтобъ М1ру
верующихъ. Историческая связь искус­ сама и Советская власть, присваивая
себя съ приглядной стороны заявить,
ства Запада съ иконою непосредствен-
иконы на показ* всем* выставляетъ. 279
 чужое, гордясь чт>мъ-то, но суетно и
тщетно.
Не принадлежитъ Икона и русскому
имени.
Указуетъ же икона русскимъ людямъ
не ходить съ людьми Запада по узкимъ
колеямъ осознания и обособления нацю-
налынаго, а продолжать ходить по ста­
рому, по пути человечности. Не скор­
беть о забвении имени русскаго во имя
Усыновленш Божьяго. Но призвать на­
роды Запада стать густой толпой отъ
Востока къ Западу подъ знамением*
иконы въ Небесномъ Вечномъ Град*
1ерусалиме.
в. л.
Одиннадцать пейзажей Дерэна.
При всей простоте внешняя аспекта,
Дерэнъ, несомненно, — самый слож­
ный художникъ современной Франщи.
Онъ, единственный, не ищетъ «вопло­
щения своей личности въ искусстве».
Онъ ищетъ с т и л я , чего то более
высокаго, чемъ шармъ неповторимаго
темперамента. Отсюда сложность его
искусства, которое нельзя воспринять
«физиологически», какъ живопись Бон-
нара, Утрильо, даже Матиса.
Никогда, быть можетъ, его пренебре­
ж е т е къ «физиологической» стороне
живописи не сказывалось такъ ясно,
какъ на выставке пейзажей у Пйома.
Подлинные шедевры по рисунку (со
времени Пуссэна не видали мы такихъ
могучихъ и живыхъ стволовъ, такихъ
«поющихъ» холмовъ и долинъ!) эти
пейзажи написаны жестко, «приблизи­
тельно», даже грубо местами. Несо­
мненный предтеча будущей у с л о в -
н о й живописи, Дерэнъ овладелъ съ
280
редкимъ совершенством* языкомъ жи­
выхъ формъ и пространства, — въ об­
ласти света и краски онъ не решается
порвать съ какимъ-то пережитымъ ве-
ризмомъ, не согретымъ у него, къ то­
му же, теплымъ чувствомъ любви къ
«натуре». Вотъ почему выставка у Гш-
ома скорее разочаровываетъ.
Стоитъ .однако, преодолеть разоча­
рование, вызванное нестройнымъ хо-
ромъ оранжево - коричневыхъ, зеле-
ныхъ, и синихъ тоновъ, невысокой мар­
ки эффектами фактуры (лучи солнца въ
лесу!) для того, чтобы увидеть то гран­
диозное «постижение» формъ и простран­
ства, органической связи вещей, кото­
рое скрыто подъ этой несвязной живо­
писью. Въ наши дни не часто встреча­
ются достоинства этого порядка.
Дерэна любить не легко; ему не
стать оффищальнымъ властителемъ
думъ молодежи. Но врядъ-ли кто ни­
будь станетъ спорить съ темъ, что сей-
часъ въ его рукахъ — будущее фран­
цузской живописи.
А. Беринге
Выставка Кокошки
Въ галлерее Жоржъ Пети состоялась
недавно грандюзная выставка Кокош­
ки, самаго прославленнаго изъ совре-
менныхъ немецкихъ художниковъ. Ин-
тересныя картины Кокошки — свиде­
тельство не то, чтобы слабости совре­
менной немецкой живописи, но ея не­
сравненно слабейшего, чемъ во Фран­
цш, напряжены. Художникъ съ талан-
томъ Кокошко, развивайся онъ въ ат­
мосфере Парижа и впитай въ себя съ
детскихъ летъ ея магически лучи,
Влияние французская искусства: по­
былъ бы наверно однимъ изъ лучшихъ
верхностное и очень сырое, свежее; въ
живописцевъ нашего времени. Но въ
одномъ - двухъ рисункахъ Ружички и
Германии, да въ сущности и въ другихъ
у скульптора Августинчича — Пикассо
странахъ, нЪтъ сейчасъ той свободы,
(въ терпимой, причесанной диспропор­
того богатства «возможностей», которыя
ции), а — О. Постружникъ и М. Дето-
естественно связаны съ единственным*
для современныхъ живописцевъ и ни — работали въ академии Рансонъ, у
скульпторовъ городомъ — Парижемъ. посредственная <1е 1а РаьеШёгез.
Какъ особый климатъ для особых ь У того - же Ружички — есть слабые
цвЪтовъ, пластическимъ искусствамъ отголоски влияния Рериха, Билибина.
уже много десятилетий необходимъ для
расцвета — Парижъ. Средний парижский Не будетъ-ли у Табаковича, въ сце-
живописец* написалъ бы те же карти­ нахъ пьяниц* — отдаленная заимст­
ны съ большимъ «тактомъ», чемъ та­ вованы, трактовки И. Пуни?
лантливейший Кокошко. Художникъ со-
Выставка, несомненно имеетъ свое ли­
своей индивидуальностью, Кокошко вы-
цо, но для того, чтобы «все югославское
ражаетъ ее съ вдохновениемъ гру-
(стало) — наше» (Пулэнъ, каталогъ),
бымъ и не достаточно «очищеннымъ».
нужно, по примеру своего образа дей­
н. ствия въ Чехословакш, Польше, Румы­
нии и т. д. и въ противовесъ больше-
вицкимъ, немецким* и фашистскимъ
Югославские художники группы влияниям* — создать музеи французской
живописи въ Белграде и Загребе.
„Zemlja"
СергЬй Шаршунб
Ихъ выставка была въ галлерее Бийе,
на ул. ля Боэси. Изъ десятка выставляв-
шихъ, большинство, очевидно, урожен­ О художественной группЪ
цы западной части королевства, потому- „Чиселъ"
что влияние Вены, съ ея, кажется, луч-
шимъ въ мире собраниемъ Бретелей — Возникшая не такъ давно художест­
доминирует*. Характерный признакъ венная группа «Чиселъ» учреждена по
той-же тенденции — преобладание рисун­
инициативе несколькихъ лицъ, близ-
ка надъ живописью.
кихъ къ журналу. Группа назвалась
Все участники, люди не начинающие,
именемъ «Чиселъ», но является самосто­
но — молодые художники и техниче­ ятельной организацией и занята устрой-
ски стоятъ на хороше - среднемъ уров­ ствомъ показательныхъ выставокъ.
не.
Первая была посвящена ряду худож­
Лучший — К. Хегедушичъ, представ­
никовъ русскаго происхождения, работа-
ляющий изъ себя, какъ-бы фламандца,
ющнхъ въ Париже. Свои вещи выста­
ученика Бретелей и Teniepca, заимству­
вили Андрусовъ, Араповъ, Блюмъ, Во-
ю щ а я сюжеты съ лубочныхъ карти-
ловикъ, Гончарова, Готье, Карский, Кре-
нокъ и фотографй Югославии.
281

мень, Лар1оновъ, ЛучанскШ, Мъщани-
новъ, Минчннъ, Пикельный, Пуни, Су-
тинъ, Терешковичъ, Цадкинъ, Шагалъ
и Шаршунъ.
Вторая выставка была посвящена Ла­
рионову.
Третья — новымъ работамъ Ланского,
Пуни и де Пизиса.
Съ 4-го по 15 1юня — выстав­
282
ка Гончаровой. Съ 15-го шня по 30-ое
— выставка Андрусова и Добринскаго.
После летнего перерыва группа «Чи-
селъ» намЪчаетъ выставку Кремня, пи­
сателей - художниковъ, ретроспектив­
ную выставку русской живописи и др
Выставки устраиваются въ помъщенш
галлереи «Эпоха» (22, rue La Boëtie).
ДобринскШ Dobrintky
Портрета Portrait
Для кого писать * ва, и именно потому, что художникъ
творитъ для другихъ; то, что онъ тво-
«Уважение къ правамъ читателя, а ритъ — какъ говорится — «для
впрочемъ и простой здравый смыслъ, с е б я » , должно и оставаться для не­
требуютъ оть писателя быть какъ мож­ го, вь его лабораторш. Основной недо-
но бо.тве понятнымъ и, скажемъ, удо- статокъ А. Ремизова въ томъ, что тво­
бочитаемымъ. Въ сущности внятность, римое «для себя» онъ пускаетъ на ры-
иначе — простота письма есть единст­ нокъ: свои «сны», всв кислоты и ще­
венный обязательный законъ искусст­ лочи своей мастерской. Непростота и
* Редакщя «Чиселъ», считая поставленный А. М. Ремизовымъ вопросъ ин-
тереснымъ и важнымъ для современной литературы, обращается кь читателямъ
съ предложешемъ высказаться по этому поводу и просить присылать ответы вь
отдълъ анкетъ для помещены въ следующей книге «Чиселъ».
283

невнятица законны и могутъ оправды­
ваться только тогда, когда художест­
венная совесть не можетъ ихъ преодо­
леть, когда иначе мысль или образъ не
могутъ быть воспроизведены, — а сов-
семъ не тогда, когда именно верхомъ
яа нихъ желаетъ художникъ выехать
на площадь и именно въ нихъ видитъ
«завоеваше искусства». Непростъ и не-
внятенъ тотъ, кто или пожалелъ вы­
бросить свою невнятицу или попросту
не умЪетъ писать просто и внятно
(такъ обычно и бываетъ). Но это не
оправдаше: нужно учиться!»
М. А. Осоргиня. О п р о с т о т Ь .
« Н о в а я Газета» 4.
Нетъ и не можетъ быть такой оцен­
ки литературная произведен1я: д л я
кого оно написано? Лите­
ратурное произведете — дело жизни.
Пишется не для кого и ке для чего, а
только для самого того, что пишется
и не можетъ быть не написано. Тол­
стой исправлялъ и переписывалъ свои
произведешя не для себя и не для Со­
фьи Андреевны, а чтобы выразить какъ
можно яснее то, что думается. Для пи­
сателя, когда онъ пишетъ, не сущест-
вуетъ никакого читателя. И что было
бы съ несчастнымъ лисателемъ, если
бы онъ оглядывался — и на комъ ему
остановить глаза: на Шестове или на
Пугавкине? То, что пойметъ Шестовъ,
останется невнятнымъ Пугавкину, а то,
что легко прочтется Пугавкинымъ, Ше­
стовъ просто читать не будетъ. Писа­
тель отдаетъ въ печать то, что на его
глазъ сделано, и что можетъ онъ по­
казать въ сввтъ, какъ вещь. Понравит­
ся ли эта вещь, или ее выбросятъ —
тутъ онъ совсемъ не причемъ. А су­
дить его вещь будутъ по ея доброт­
ности, и судовъ будетъ столько, сколь­
284
нившейся немедленно выбываетъ изъ
ле», но бываютъ чудаки, которые это ихъ «стомиллионная» строя. Но никог­
написанное «для себя» печатаютъ — да не правъ писатель, принимающей въ
ко будетъ судей. Говорить о литера-
«но мы ничего не понимаемъ!» И та­ своемъ суде о литературномъ произ­
турномъ произведение, что оно плохо,
потому что авторъ сделалъ его «для се­ кому «стомиллюнному» мнешю дав­ веденш расценку такого «стамиллюн-
бя», такъ говорить можетъ только че- ность века, и въ векахъ никому не наго» глаза, слуха и сердца. Повторяю:
ловекъ, который никогда никакихъ ли- пришло въ голову усумниться въ сво- для писателя, когда онъ пишетъ, нетъ
тературныхъ вещей не делалъ и не емъ мненш и, оставивъ виноватить ни читателя, ни расчета — пишется не
представляетъ себе, какъ оне делают­ «чудака», признать въ себе «недоразви­ для кого и не для чего, а только для
ся. И, говоря такъ, Осоргинъ-писатель той моэгъ» и еще «непрорезавшееся гла­ самого того, что пишется и не можетъ
говорить не отъ себя, это черезъ не­ за». И эти уверенные «стомилл1оновъ» быть не написано.
совершенно правы, да иначе и думать АлексЬй Ремизом
го, его голосомъ говорить «стомиллюн-
П а р и ж ъ . 1931
ное» населете русская Парижа. Кри- не могутъ, а каждый изъ нихъ усом­
тикъ Мокеевъ решаетъ дъло проще:
по его мнешю, точка зрены Осоргина
— оглядка журналиста. Но, по моему,
Мокеевъ не правъ: когда я писалъ ре­
кламу о распродаже моихъ книгъ, я не
думалъ ни о Бреннере, въ магазине ко­
т о р а я будутъ продаваться по дешевке
дорогы книги, ни о Демидове, кото­
рому пошлю рекламу съ просьбой на­
печатать въ «Последнихъ Новостяхъ»,
ни о покупателяхъ, которыхъ зазоветъ
моя реклама въ книжный магазинъ
«Москву», я думалъ только о томъ,
какъ наиболее ярко выразить состоя-
т е писателя, книги которая, изданныя
въ тысячахъ экземпляровъ по контрак­
ту и въ тысячахъ «про запасъ» сверхъ
условленныхъ въ контракте, обречены
на кормъ мышамъ и пожизненную обу­
зу для автора; и если моя реклама по­
действовала на читателя и вызвала по­
купателей къ Бреннеру, то единственно
оттого, что рекламный зазывъ прозву-
чалъ въ ней полнымъ голосомъ, т. е.
вещь была сделана добротно, и самые CAHIERS DE L'ETOILE
разнообразные судьи въ оценке ея со­ Временно прекратилось существоваше «Cahiers d e l'Etoile», француз­
гласились. Только м н е т е «стомиллю- с к а я журнала, создатели которая много помогли «Числамъ» при ихъ возникно-
новъ» выражается по другому, а имен­ венш и въ первый годъ изданы.
но: писатель, когда пишетъ, прислуши­ Руководители «Чиселъ» пользуются случаемъ выразить этимъ лицамъ, и
вается и приглядывается къ этому особенно И. В. де-Магидарли, свою искреннюю признательность.
«стомиллюну» и, написавъ, отдаетъ въ
печать, а иногда пишетъ что-то «для 285
себя» и оставляетъ у себя «въ портфе-

ЛИТЕРАТУРНАЯ АНКЕТА
Редакцгя «Лиселъ» обратилась къ
ряду писателей съ просьбой отвгь-
тить на анкету:
— Что вы думаете о своемъ
творчествть?
Приводима поступивипе до сихъ
поръ отвгьты въ алдЗавитномъ по-
рядкгь:
I х о д * погребальной процессш Робес­
Не совсъмъ понимаю Вашъ вопросе.
Едва ли Вы ждете отъ писателя
о ц е н к и его собственных* книге?
Я могъ бы разве сравнить одни мои
книги съ другими моими же. Это ли
Васъ интересуетъ? Тогда скажу, что на­
иболее слабымъ своимъ романом* я
считаю «Девятое Термидора», особенно
первую его часть. Образъ императрицы
Екатерины мне совершенно не удался.
Не удался и Робеспьере. Лучшее же изъ
написаннаго мною, по моему, — послед­
няя часть «Заговора» и романы «Ключе»
— «Бегство».
Достоинства и недостатки художест-
веннаго произведешя могутъ быть оце­
ниваемы по верной формуле: action,
caractères, style. Я добавил* бы еще
idée, если-бы трехчленная формула не
включала въ себя, по крайней мере от­
части, т*акже идейное содержаше ро­
мана. Задача всякаго писателя — въ
меру ему доступнаго приблизиться къ
этой формул*.
Постоянным* недостаткомъ своихъ
286
романов* я считаю их* сложную кон-
струкщю (они все между собой свя­
заны: «Ключ*» — «Бегство» съ истори­
ческой сер1ей). Писатель не можетъ и,
пожалуй, не долженъ требовать отъ чи­
тателей особенно напряженнаго внима-
шя. Въ более поздних* своихъ книгах*
я пытался «компенсировать» это воз­
можно-большей простотой формы. Въ
«Девятом* Термидора», например*,
пьера (стр. 380 последняго изданы)
описан* тринадцатью фразами равной
длины, по семи словъ каждая. Въ «Чер­
товом* мосте» (стр. 160) движеше при­
ближающегося к* Штаалю кавалерШ-
скаго отряда изображено одиннадцатью
фразами, изъ которыхъ каждая на одно
слово длиннее предыдущей. Въ послед­
них* своихъ романах* я отъ
этихъ и сходныхъ изобразитель-
ныхъ приемов* стиля отказался, —
читатели и критики их* вдобавокъ и не
замечали (поэтому не было и упрека
въ «вымученности», — упрека, который
казался англшекому поету самым* не-
лепымъ изъ ВСЕХ* возможныхъ въ ли­
тературной критике).
Въ ответе на анкету особенно рас­
пространяться не приходится. Скажу од­
нако еще следующее. Я думаю, что такъ
называемая цивилизашя, съ ея огром­
ными частными достижешями, съ ея от­
носительными общими достоинствами,
въ сущности виситъ на волоске. Впол­
не возможно, что дикость, варварство и
хамство въ М1ре восторжествуютъ. Эта
въ религюзной философш или въ исто-
мысль сквозитъ въ разныхъ моихъ кни-
рш релипй.
гахъ и, вероятно, оттого меня часто
Но, думается мне, не есть ли релип-
называли скептикомъ. Но слово это ни­
озная философ1я для меня родъ «хал­
чего не значитъ.
М. Алданом туры» высшаго порядка, и измены ми­
стическому «присутствто». Измены выс­
шей, труднейшей жизни, въ наказаше
П.
за которую къ литературному Донъ-
Пределы своихъ способностей знаю,
Жуану приходить Каменный Гость —
самомнешемъ никогда не страдалъ, но
духовная смерть. Литературная халту­
при публике раздеваться не хочется. ра все.хъ аспектовъ, всякая уступка пуб­
Mux. Осоргинь
лике есть измена духовной муке, рас­
плата за которую — окаменеше — и
ш. каббалистическая смерть. Такъ между
страхомъ духовной смерти и страхомъ
Размышлеше о собственномъ «творче­
публики, сознаше доходитъ до глубо-
стве» всегда вызываетъ во мне чувство
чайшаго отвращен1я отъ литературы,
стыда и досады. Кажется мне, что я
но нетъ успокоетя и исхода и надо
еще ничего не сказалъ о «заветномъ»,
жить безысходно. Но только бы выра­
а все ходилъ вокругъ да около, пыта­
зить, выразиться. Написать одну «го­
ясь разъяснить и приспособить что-то.
лую» мистическую книгу, вроде «Les
И все потому, думается мне, «что я
chants de Maldoror» Лотреамона и за-
недостаточно храбръ».
гЬмъ «assomer» несколько критиковъ,
«Я всегда пытался найти способъ су-
и уехать, поступить въ солдаты или въ
ществованы, который позволилъ - бы
pa6o4ie. Расправиться, наконецъ, съ
мне выразиться съ абсолютной свобо­
отвратительнымъ удвоешемъ жизни ре­
дой», писалъ Джойсъ. Для меня же это
альной и описанной. Сосредоточиться
предаться во власть стихш мистиче-
въ боли. Защититься презрешемъ и
скихъ аналопй, создавать н е ю е «зага­
молчашемъ. Но выразиться хоть въ еди­
дочным картины», въ которыхъ извест-
ной фразе только. Выразить хотя бы
нымъ соединешемъ образовъ и звуковъ
муку того, что невозможно выразить.
чисто магически вызывали бы въ чита­
теле ощущеше того, что предстояло Борисе ПоплавскШ
мне.
Сочинительство мое есть постоянная N.
борьба со страхомъ, но страхъ «без- Чего я буду говорить о моемъ твор­
воздушности» будучи превозможенньмъ честве, когда читатели «Чиселъ» ниче­
и «левое» произведете написано, на го не слыхали о моихъ книгахъ. И если-
остальную жизнь вовсе не остается бы я загЬялъ разеуждать о моемъ пись­
храбрости Малейшы литературныя
ме, эти разеуждешя были бы также не­
столкновешя повергаютъ меня въ глу­
ожиданны и странны, какъ мое описа-
бокое уныше. Занятк: литературой ста­
Hie новаго типа самоуправляемыхъ,
новится все мучительнее и втайне отъ
безъ шоффера, автомобилей съ автома-
себя я все время ищу исхода изъ нея —
287
 тической (съ помощью магнита) оста­
новкой на пассажъ-клюгэ. Я думаю, я
буду вполне праве, перечислив* мои
последняя изданы, и это будете моимъ
ответом*: «Взвихренная Русь> (1927),
«Оля> (1927), «Звезда - надзвездная»
(1928), «Три серпа» (1929), «По карни­
зам*» (1929), «Посолонь» (1930) и по­
явившиеся в* «Вол* Россш» — «Рус-
окая повесть XVII века о бесноватой тура, для меня: клапан* Папинова кот­
Соломонш» (1929) и «Тридцать снов* ла. С* рождешемъ, съ первым* осозна-
Тургенева» (1930).
Алексий
Читатель, прочитав* такой
подумает*: большое значеше придает*
себе человеке, если так* цените каж­
дую свою печатную строчку, помните
ВСБ годы, как* войны, революцш и
бывших* королей.
V.
Разбросанным* в * пыли по
магазинам*,
Где ихе никто не брале и не
берет* —
Моимъ стихам*, как* драгоценным*
винам*,
Настанет* свой черед*.
Марина
Москва 1913 г. — П а р и ж ъ 1931 г .
VI.
Если творчество: архитектурное зда-
Н1е, математическая задача, то —
«творецъ»-ли я?
М.-б. потому что пишу н занима­
юсь живописью съ отрочества: «тво­
рю» только съ натуры, черезъ опытъ,
безъ неизвестнаго знаменателя, глупо
и безответно, как* поет* кукушка.
288
Л е т * десяток* назад*, увидев* первую
книгу (стихи) Поля Морана: «Feuilles
de temperature» (Отметки температу­
ры больного) — написал* эти слова иа
своем* литературном* знамени.
Да, я пишу съ градусникомъ под*
мышкой, трепыхая и сотрясаясь, будто
вырвавшись и з * рук* убУщы. Литера­
шемъ б ы ш , немыслимых* восторгов*
или грусти: мешался съ окружающей
Ремизов»
температурой (без* этого «дара» при­
ответ*, способляемости — давно погибъ-бы).
Солнце — растопляло медом*, по
живительному ковру зелени, — голу­
бой лелью в* золотом* воздухе.
Ласка, покровительство матери и
л. Р.
родных*, — вопли и причита*пя жен-
щинъ, доносивш1еся съ мазарокъ (клад­
бища), — разливавшееся съ сумерками,
пенье пожарныхъ, съ багрового двора,
— тупо - костное, пантеистическое, язы­
ческое пенье крестьянъ, несших* и з *
своей деревни икону в* собор*. —
церковная служба, — пылаюшы слобод­
ки, — потрясали, наполняли меня, от*
одного впечатлены д о другого.
Мое «творчество»: (автоматическое
Цветаева записыванье) началось одновременно
съ усвоешемъ мной письменности.
Но, увы, разница между темъ, что
удавалось оформить, «запечатлеть на
бумаге» и гореньемъ, ночью, въ по­
стели, когда составлялись це.тыя сказки
въ стихахъ, къ утру стираемым «дело­
вой» жизнью школьника — была несо­
измерима.
Опытъ, пытки жизни — были нача­
ты быстро.
Боль и восторгъ любованья, или: не
менее жестокш холодъ души опусто-
ломлял* лучи под* т е м * же оптиче­
шенной, устремляли «живого мертвеца»
ским* углом*, что и кристаллик* ка­
къ клапану.
питана 2-го ранга Лукина, — имеет*
Цевница изливала лиричесюе стоны
свои последствы.
или плевалась памфлетно - саркастиче­ А думаю, что акт* творчества это
ски. единственный и последнШ путь къ сво­
Игре холоднаго ума, места, до сихъ боде. С-в-о-б-о-д-а. Для меня, как*
поръ, во мне — быть не могло. медика по образована, не может* су­
Но теперь, на пятомъ десятке летъ ществовать иныхъ надеждъ на бюло-
— начинается перюдъ жизни яснеющей. го-физюлогическую свободу (более
Сознан1емъ (sum — ergo credo), до- «реальную»). И радость творчества (это
не легкая радость!), именно въ лихо­
щелъ до релипозной науки (антропо­
радочной свободе создателя. Это темъ
соф ш,).
более замечательно, что начать работу
Надеюсь, что мое «творчество», изъ
стадш: «познай самаго себя» — всту­ надъ давно уже обдуманной вещью
пить на путь хриспанства (делающаго («засесть писать»), — всегда заставля­
лишь первые шаги, а не последше, как* ешь себя; это почти насшпе!
приходилось слышать от* ггр1ятелей ли­ Въ каждой не плохой книге есть
тераторов*), послушничества — руко­ «острова». Это места непреложныя,
водительства, опрощетя — углублешя живипя годами, составляющы душу кни­
(въ перемежку, увы, со всякими испы- ги; изменить здесь ничего нельзя!
«Острова» соединены между собою мо­
ташями и недомыапемъ).
Сергей Шаршднв стами, кладками или паромомъ (тире:
мостикъ!). Иногда вотъ наводишь та­
VII. кой «мост*» и вдруг* отчаешься... Надо
Творят* разумеется все. И если пло­ иметь благородство, отложить работу;
ды различны, то «механика» творчества мужество, продолжать любить недопре-
надо полагать у всех* сходна. Тот* одоленный труд*.
В. С. Яновскгй
факт*, что кристаллик* Толстого пре­
289

АНКЕТА О ЖИВОПИСИ
Редакцгя «Чиселъ* обратилась къ
ряду художшкоеъ, съ просьбой от-
вгътитъ на вопросы нижеслпдующей
анкеты:
1)
Существуетъ-ли въ настоя­
щее время самостоятельная
русская школа живописи.
2) Слгьдуетъ-ли русскимъ худож-
никамъ учиться у ф-ранцу-
зовъ.
До сихъ поръ получены слтъдуюгще
отвюты:
I Величайшей
1) Едва-ли. Самъ фактъ анкеты доста­
точно красноръчивъ. Въдь нельзя было
бы поставить такой же вопросъ отно­
сительно школы французской, итальян­
ской, испанской и некоторых* других*.
Существуют* только русские х у ­
д о ж н и к и , которым* может* быть
и удается иногда выразить нечто, быть
может*, более свойственное русскимъ,
ч е м * другимъ. Но что это именно та­
кое чрезвычайно трудно определить и
можно по этому поводу только выска­
зывать догадки.
2) Несомненно. Если вообще худож­
нику надо у кого либо учиться вне сво­
ей родины и родного искусства, то въ
настоящее время, конечно, только фран­
цузы могутъ быть учителями. За по-
следше триста летъ мировая гегемоны
французовъ въ области живописи при­
знана всеми. Ихъ живопись не только
290
превосходитъ живопись других*
стран*, кроме нея вообще никакой
другой живописи не существует*.
Поскольку вопросъ касается рус-
кихъ художниковъ, живущихъ за пре­
делами Россш, то для нихъ это един­
ственный исходъ, такъ какъ отъ род­
ного искусства они оторваны совершен­
но. Впрочемъ, это явлеше не такъ опас­
но и оно происходило во все времена.
Греки учились у египтянъ. Русская ико­
нопись пошла отъ иконописи пизантгй-
ской. Оттуда же пошли и итальянские
примитивы.
испанский художник*
Эль Греко был* въ Италии въ течение
25 летъ ученикомъ Тинторето. Рубенсъ,
Дюреръ, Кранахъ ездили въ Италию
учиться.
Позднее Руссенъ, один* и з * вели­
чайших* французских* классиков*
е з д и л * учиться въ Итал1ю, то же д * -
лалъ 200 летъ спустя Коро.
Въ наше время испанец* Пикассо,
итальянец* Модильяни, русские Ша­
гал*, Сутигнъ, Кремень — обязаны сво­
им* художественным* развитием* фран­
цузам*.
М. Блюм»
11
Нацюнальный гений всякаго народа
неизбежно проявляется съ особой пыш­
ностью въ одной какой-нибудь сторо­
н е своей творческой жизни. Такъ ита­
льянский Ренессансъ, давший неви­
данный примеръ всесторонняя рас­
цвета человеческаго гены, остал-
сивной жизнью, дало рядъ непрерыв-
ся въ исторш искусства какъ апо-
ныхъ чудесныхъ достижении.
феозъ пластическаго творчества италь­
Нетъ искусства, которое въ своемъ
янская народа; такъ нашональный ге­
развитии такъ естественно стремилось
ния Англии былъ во все эпохи преиму­
бы стать общечеловеческимъ языком*
щественно гениемъ литературнымъ, какъ какъ живопись; Парижъ уже два столе­
гении Францш — прежде всего гешемъ тия былъ средоточ1емъ громадной жи­
живописнымъ. Русский нацюнальный ге­ вописной работы, самыхъ разнообраз-
нии нашелъ себе наименьшее выраже­
ныхъ живописныхъ искашй и силою ве­
ние въ изобразительныхъ искусствах*.
щей французская школа живописи ста­
Высшим* пластическим* достижением* ла въ эти посл%дния десятилетия шко­
Россш въ ЖИВОПИСИ была ея ИКОНО­ лой мировой. ЧЪмъ являются безчис-
ПИСЬ; НО И она была наследиемъ Визан­
ленные сецессюны и выставки отдель-
тии и лучшие образцы этого прекрасная
чыхъ художниковъ Европы, Америки и
искусства надо искать не въ Россш. Ве­ России, какъ не отражея:емъ того, что
ликие русские ЖИВОПИСЦЫ 18-го и 19-го постигнуто въ великом* очаге совре­
столетий — Левицюй, Боровиковсюй, менная живописная искусства — Па­
Брюлловъ, Федотовъ, Ивановъ, Ге или риже? Вот* причина, почему десятки
Врубель были уже настоящими выуче­ 5лестящихъ иностранных* художествен­
никами Запада. Во второй половине ных* именъ принадлежат* къ совре­
19-го века, въ перюдъ настояшаго менной французской школе живописи.
renouveau западной живописи, въ дни Творить прекрасное можно въ любомъ
когда во Францш писали Эдуардъ Ма- месте земли, но работать, искать, при­
нэ, Ренуаръ, Пювисъ живопись русская общаться къ священнымъ завоевани'ямъ
была плачевна; а это были времена, современной живописи, конечно, лучше
когда жили Достоевский, Толстой, Му- всея, плодотворнее и легче всего —
во Францш, въ Париже.
соргсюй, Бородинъ и Римсюй-Корса-
ковъ, гениальные творцы русской нащ- Н. Мпллюти
ональной литературы и русской нацю-
нальной музыки, создатели традищй и ш.
образцовъ, которымъ и сейчасъ сле- Если въ понятье «школы» не вхо-
цуетъ весь м1ръ. Начало 20-го века для дитъ понятье качества (качества съ ны­
русской живописи было пеоюдомъ ис- нешней французской точки зрения) рус­
канШ, новыхъ шаговъ къ тому же ис­ ская школа существуетъ. Т е художни­
кусству Запада. Такимъ образомъ, са­ ки, которые учатся у французовъ, усво­
мобытной, н а ц и о н а л ь н о й рус­ или, ставшее теперь общимъ, — фран­
ской школы живописи — вне стиля, вне цузское толкование картины. — Отли­
подражанШ народному лубку или ил­ чительные «руссюе признаки» — отхо-
люстрации русская быта — и въ томъ дятъ на второй планъ, но проявлению
значении, которое мы придаемъ этому личныхъ свойствъ художника это врядъ
слову, говоря о французской живописи ли мешаетъ, а т. к. личныя свойства и
— конечно, нетъ. есть «самое главное» — жалеть намъ
Во Францш, начиная съ 16-го века не о чемъ. Р П икельный
искусство живсписи жило самой интен­
291
 IV.
1) Если въ настоящее время несо­
мненно не существуете самостоятельной
русской школы въ Россш, то можете
быть столь же несомненно, что внутри
современной парижской школы фран­
цузской живописи существуете ныне хо­
рошо отличимое и резко бросающееся
въ глаза русское и скорее русско-ев­
рейское направление, при чемъ въ немъ
русская народная, несколько лубочная
яркость, и русский лиризмъ смешивают­
ся с ъ еврейскимъ трагизмомъ и рели­
гиозной фантастичностью. Таковы: Су-
тинъ, Шагалъ, также и Ларюновъ, хо­
тя онъ и чисто русскаго происхожде­
ния.
2) Несомненно нужно. Хотя часто
художники французского влияния забыва-
ютъ несколько, что ограниченность фран­
цузской живописи въ томъ, что она — использовать то, что, мы, «целый на-
с.тишкомъ занимается изображениемъ мь
ра и недостаточно его лреображениемъ.
Слишкомъ много миромъ такимъ, какъ
онъ есть, и слишкомъ мало миромъ та­
кимъ, какимъ онъ долженъ быть,
при чемъ это не говорится о современ­
ной парижской школе, составленной если — англШская литература, — рус­
почти сплошь изъ иностранцевъ, а о ская и немецкая музыка, голландская
французскомъ импрессионизме, напри-
меръ, къ которому теперь все возвра­
щаются.
Следуетъ, можетъ быть, русскимъ,
впитывая въ себя все изобразительное сколькихъ художниковъ, давно работаю-
совершенство французовъ, обращаться
более къ своему природному идеалу
фантастиковъ и визюнеровъ.
Б. ПоплавскШ
V.
1) Нетъ. 2) Да.
К. Терешковичв
292
VI.
1) По моему: русской школы живо­
писи (въ «достойномъ» ЭТОГО ПОНЯТЫ
— смысле) — еще никогда не было.
(Канонической, символической — ре­
лигиозной живописи, я, въ виду не
имею).
Но... думаю, что «изгнаше» — вер­
нувшись въ Россию, это дело — сущест­
венно подвинете.
Московская довоенная живопись,
плюсе: какъ водится — Ивановъ и Пет-
ровъ-Водкинъ: послужатъ фундамен-
томъ.
«Русская школа» — никогда не была
такъ близка къ осуществлена, какъ
теперь.
2) У французовъ учиться — совер­
шенно необходимо (нужно, съ радостью
родъ» — находимся у нихъ)... и, даже
если есть противники этого, то —
«жизнь идетъ своимъ чередомъ»... и,
«факты» уже слишкомъ очевидны —
результатъ уже на - лицо, и, ему, про-
тивупоставить — нечего; потому - что:
архитектура — сильнее французских*,
то: французская живопись, почти объ-
единяетъ всю живопись даннаго време­
ни... и, нечего говорить, что — русская,
по сравнешю с ъ ней (за вычетомъ не-
щихъ въ Париже), представляетъ изъ
себя — очень немногое.
«Детямъ» не учиться, не перенимагь
— нельзя (мы - же: м.-б. даже воспр!-
имчивей чемъ нужно), поэтому, я не
боюсь, что — мы вернемся съ пустыми
руками.
С. Шаршднг
Книги поступивийя
для отзыва :
Отъ издательства
«Петртолисъ-», Берлтъ.
Романе Гуль. Генералъ Бо. (Савин-
ковъ). Романъ. Новое издаше въ 1 томе
Толстой. Петръ Первый. Романъ въ
2-хъ т.т. Новое издаше.
Фибихъ. Угаре. Романе.
Эренбургъ. Единый фронте. Романъ.
Зощенко. Воспоминаны о Мишеле
Синягине.
Николаевский. Конецъ Азефа.
«Памяти Маяковскаго». Сборнике.
Розенфельдъ. Гибель. Романъ.
Фридлаядъ. Съ разныхъ сторонъ.
(Проституция въ СССР).
Эренбургъ и Савичъ. Мы и они (Фран­
цы).
15 книжекъ для детей сь раскрашен­
ными картинками.
Эренбургъ. Фабрика сновъ. Хроника
нашего времени.
Отъ издательства
«Книга и Сцена», Верлинъ.
Ильфъ и Петровъ. Золотой теленокъ.
Романъ.
Катаевъ. Растратчики. Пьеса.
Катаевъ. Миллюнъ терзанШ. Пьеса.
Леоновъ. Соть. Романъ.
Олеша. Зависть. Романе.
Романове. Товарище Кислякове. (Три
пары шелковыхъ чулокъ). Романъ.
Ройзманъ. Минусъ шесть. Романъ.
Отъ издательства
«Я. Поволоцкт и К-о», Парижъ.
Соколовъ. Гибель Симона. Романъ.
Фельзенъ. Обманъ. Романъ.
Гофманъ. Полировка дерева. 2-ое изд.
Вл. Ивановъ. Заметки по вопросамъ
эстетики.
ТутковскШ. Когда на Монмартре по­
гаснуть огни. Романъ.
Таль. Николай Колобовъ. Романъ.
Берберова. Последние и первые. Р о м
Отъ издательства
«Родникъ», Парижъ.
Бунинъ. Митина любовь. Новое изд.
Деникинъ. Старая армия. Т. 2-ой.
Георгий Ивановъ. Розы Стихи.
Мельгуновъ. На путяхъ къ дворцово­
му перевороту. (Заговоры передъ рево-
лющей 1917 года).
Миллеръ. Французская эмнграцы и
Россы.
Отъ издательства
«В. Ояльстй», Парижъ.
Красновъ. Выпашь. Романъ.
Гоштовтъ. Дневникъ кавалерийскаго
офицера.
Зернинъ. БалтШцы. Морские разсказы. •
Назанскйй. Крушен1е Великой Импе­
рии. Т. 1-ый.
Отъ издательства
« У Д / С А » , Парижъ.
Ильинъ. Шесть дней творения.
«Православная Мысль». Сборн. 2-ой.
293
 Бердяев*. О самоубШств*.
Булгаков*. Икона и иконопочиташе.
Лосскш. Ц*нность и бьше.
Реймерсъ. Эстетичесюй принцип* въ
исторйг.
Ремизов*. Образ* Николая Чудо­
творца.
Трубецкой. Красная Россы и Святая
Русь.
Флоровскш. Восточные отцы 4-го в*ка.
Отъ «Евразгйскаго
Издательства», Парижъ.
Алексъевъ. Теор1я государства.
Савицкш. Въ борьб* за евразШство.
Якобсонъ. Къ характеристик* евра-
3ificKaro языкового союза.
Отъ издательства
«Парабола», Берлимъ.
Немировская, И. Осенны мухи. Пов.
Блаватская. Тайная доктрина.
УспенскШ. 4-ое измереше.
УспенскШ. Tertium Organum.
Отъ издательства
«Стрта», Берлинъ.
Агабековъ. ГПУ. Записки чекиста.
Отъ издательства
«С. Эфронъ», Берлинъ.
Пинътинъ. Съ Съдовымъ къ Северно-
*у полюсу.
терна.
294
Отъ издательства
«Возрождете», Парижъ.
Головинъ. Суворов* и его наука по­
беждать.
Любимов*. На рубеж* новой Европы.
(Очерки современной Польши).
1
Поповъ. Храмъ славы. 2 т.т.
Ренниковъ. Комедш.
Смирнов* Адмирал* Колчак*.
Лоло. Пыль Москвы.
Плещеев*. Что вспомнилось.
С0ДЕРЖАН1Е:
Отъ издательства
«Гратстъ», Берлинъ.
ТроцкШ. Моя жизнь. Два тома. Данте. Адъ. Перевод* Бориса Зайцева 5
ТроцкШ. Исторы русской революцш.
Т. 1-ый. Февральская револющя.
В а л е р 1 а н ъ Д р я х л о в ъ . Баллада о цв*тк*. (Стихотвореше) 15
Отъ издательства
Л а з а р ь К е л ь б е р и н ъ . Стихотворения 16
«Мишень», Парижъ.
Д о в и д * К н у т * . N o c t u r n e s . (Стихотворешя) 18
Олышнскш. Записки агента Разв*- А н т . Л а д и н с к 1 Й . Стихотворешя 19
дупра.
В и к т о р * М а м ч е н к о . Стихотворенш 21
Соломон*. Среди красных* вождей. Г е о р г i й Р а е в с к 1 й . Стихотворешя 23
Два тома.
И г о р ь С * в е р я н и н ъ . Отличной от* других*. Моя удочка. Не
Соломон*. Ленин* и его семья (Уль­ бол*е, ч*мъ сон*. Осенше листья. У
яновы).
л*сника. (Стихотворешя) 25
БесБдовскШ. На путях* къ термидо­
ру. 2 тома. Ю р i й T e p a n i a H O . Стихотворешя 29
Думбадзе. На служб* ЧК и Комин­ Л и д i я Ч е р в и н с к а я . Стихотворен1я 30
Г е о р г i й А д а м о в и ч * . Район* Ортисъ 32
А л е к с а н д р * Б у р о в * . Была земля 44
Б о р и с * Б у т к е в и ч ъ . Возвращеше Люсьена 47
Г а й т о Г а з д а н о в ъ . Мэтр* Рай 64
Б о р и с * П о п л а в с к 1 й . Аполлон* Безобразовъ 80
А л е к с * й Р е м и з о в * . Индустриальная подкова 108
Г . А . Комментарш 144
Г е о р г 1 й И в а н о в ъ . Безъ читателя 148
литературную анкету >
3 . Н . Г и п г м у с ъ . Ариеметика любви 153 П и к е л ь н ы й , Б. П о -
Д . С . М е р е ж к о в с к л й . Неизвестное евангел1е 162 М . Б л ю м ъ , Н . М и л л ^ о т и . Р ъ П и с ш а р„ ъш От
у ^

И . В . д е М а н н Л а р л и . Мадура 177 ^ ы ^ а ^ т ' у о 4

живописи
П . Б и ц и л л и . Исторюграйия Милюкова 179
Н и к о л а й О ц у п ъ . О Ларюновъ 183 Вослроизведен|я на о т д е л ь н ы х ъ листахъ: М. Ла-
р1оновъ — Женщина у окна; М. Ларюновъ — Акварель; М. Ларюновъ — Маня;
А . В е р и н г ъ . Объ иконе и русской живописи 187 М. Ларюновъ — Парикмахеръ (въ 4-хъ краскахъ). М. Шагалъ — Ницце; Лу-
Б о р и с ъ П о п л а в с к 1 й . Около живописи 191 чанскШ — Скульптура; А. Минчинъ — Автопортретъ; К Гончарова — Цветы;
И. Пуни — Городской пейзажъ; Кремень — Ко.мпозицЫ; К. Терешкоаичъ — Рису-
П . Б и ц и л л и . Похвала музыке. 202
нокъ; Колесован1е Св. Екатерины (XVII в.).
Н и к о л а й Н а б о к о в е . Музыка въ Германш 212
Г е о р г ч й Р а е в с к 1 й . Николай Метнеръ 217 Воспроизведен1я въ тексте: М. Ларюновъ — Стрельба;
М. Ларюновъ — Натюръ-мортъ; М. Блюмъ — Натюръ-мортъ; Р. Пикельный —
М. Л а р . о н о в ъ . С М . Лифарь 220 Балерины; 3. Готье — Натюръ-мортъ; Карсюй — Пейзажъ; Мещанинов* —
Скульпторъ Бернаръ; А. Ланской — Портретъ; ДобрилскШ — Портретъ; Одиги-.-
ры (XVIII в.); Спасъ (Кол. Гютшова).
П . Б и ц и л л и . Ив. Бунияъ. Божье Древо. — Л а з а р ь Кельбе-
р и н ъ . Ал. Ремизов*. Образъ Николая Чудотворца. — Г е о р г и й Р а -
е в с к i й . М. Алдановъ. Десятая симфоиЫ. — В л . В а р ш а в с к и ) . Фотограф1и съ картинъ - Studiokob.
М. Алдановъ. Портреты. — H . О ц у п ъ . Сборникъ Союза Молодыхъ По-
этовъ. Новоселье. Ирина Кнорингъ. Стихи о себе. Г. Лугинъ. Тридцать два.
Г e о р г i й И в а н о в ъ . Борисъ ПоплавскШ. Флаги. — Л . Ч е р в и н -
е к а я . Перекрестокъ. — К . М о ч у л ь с к Е й . Ант. ЛадинскШ. Черное
и голубое. — Л . К . Левъ Гроссе. М1рамъ Сердца. — H . А - в ъ . Васи-
л т Федоровъ. Судъ Вареника. — М . О р t х о в ъ . А. Буровъ. Подъ не-
бомъ Германш. — С е р г е й Ш а р ш у н ъ . Ал. Болотовъ. Страстные и
светлые дни на Аеоне. — Н и к . А н д р е е в ъ . Борисъ Пильнякъ. Волга
впадаетъ въ Касшйское море. — Л . К е л ь б е р и н ъ . М. А. Бекетова.
Александръ Блокъ. — 3 . Н . Г и п п i у с ъ . М. Вишнякъ. Два пути. —
А . М . Ш и л о в ъ . Ст. Ивановичъ. Красная apMifl. И р и н а Неми­
р о в с к а я . André Maurois. Tourguénev. — Ю . Ф е л ь з е н ъ . J. Gre­
en. Le voyageur sur la terre. — Ю . Ф . Mary Webb. Sarn. — M . Б e -
н е д и к т о в ъ . Шоломъ Ашъ. Передъ потопомъ. — С е р г е й Гор­
н ы й . Е. M. Remarque.'Der W e g zurück 222

Б . С о с и н с к Ш . О Алексее Ремизове. — Зеленая Лампа. — Н . О .

Северянинъ въ Париже. — А . В . Вечеръ Союза Молодыхъ Лоэтовъ. — Ве-
черъ Кочевья. — Н и к . О . Л. I. ПетражицкШ. — В . К а д а ш е в ъ .
Петръ Пильскш. — Книга П. Пильскаго. — Б о р н с ъ П. Новое издан.е Тур­
генева. — Н . О . А. М. Янъ-Рубанъ. — И . М а н ц 1 а р л и . Вейнгарт-
неръ. — А . К л о д ъ . В. Я. Хенкинъ. — Б . П о п л а в с к 1 й . Абрамъ
Минчинъ. — Г . Б а б з е . Выставка Тулузъ-Лотрека. — Г . Б а б з е . Выстав­
ка тридцати. — Л . Выставка Бурделя. — В . П . Иконы на Западе. —
А . В е р и н г ъ . Одиннадцать пейзажей Дерана. — Н . Выставка Кокош-
ки. — С . Ш а р ш у н ъ . Югославсме художники группы «гетУа». —
О художественной группе «Чиселъ». — А л е к с е й Р е м и з о в ъ . Для ко­
го писать 258
А. 30Л0ТНИЦК1Й
ДРЕВНШ ИКОНЫ
РУССКАЯ ЖИВОПИСЬ
ПАР И ЖЪ
18. РАиВОий-О Бг-НОКОВЁ.

3. БИРЧАНСК1И
АНТИКВАР1АТЪ
КАРТИНЫ

П АР И ЖЪ
88, РАиВООТО Бг-НОКОВЁ

РУССКОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО и КНИЖНЫЙ МАГАЗИНЪ

Я. П 0 В 0 Л 0 Ц К 1 Й и К° — П А Р И Ж Ъ
Н О В И Н К И 1 9 3 1 Г О Д А
Долл.
Н. БЕРБЕЮВА. «Последнк и первые». Романъ 0.85
А. ТАЛЬ. «Николай Колобове». Романъ 1.—
П. ТУТКОВСК1И. «Когда на Монмартре погаснутъ огни». Ром. 1.—
С. КОМАРОВЪ. «Веселая жизнь». Романъ . . (въ печати)
«СБОРНИКЪ СОЮЗА МОЛОДЫХЪ ПОЭТОВЪ» 0.20
И. КНОРИНГЬ. «Стихи о себе» 0.20
«ВОЛЯ РОСОЙ». Ежемесячный журнале политики и культуры 0.30
П. САВИЦК1Й. «Въ борьбе за евразШство» 0.30
Р. ЯКОБСОНЪ. «Ке характеристике евразШскаго языжоваго
союза» 0.45
Г. МЯСНИКОВЪ. «Очередной обмане» 0.30
Г. А. СОЛОМОНЪ. «Ленине и его семья» 0.50
ВСЪ Р УССКIЯ и ФРАНЦУЗСК1Я КНИГИ
13 Я и Е В С ^ А Р А г Я Т Е о ТЕЬЕРНОКЕ Ь И Т И Е 42-01
 чис\\
«TCHÎSLA», 1, r u e Jacques Mawas, Paris XV*.
Редакторъ: H. A. О Ц У П Ъ . Секретарь редакщи:
Л. Кельберивъ. Секретарь издательства: А. Клодницкая.
Издатель: Числа. Генеральное представительство для
всъхъ странъ: Petropolis Verlag A. G., Berlin.

ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПОДПИСКА НА 1931-ый ГОДЪ

Стоимость 1 экземпляра на бумагъ «Альфа» — 25, двойного номера —

30 франковъ. Подписная цъна на годъ: во Францш — 80, за грани­
цей — 90 франковъ (3 долл. 40 ц.). Годовые подписчики получаютъ
ценное художественное приложеше. Стоимость именного экземпляра
на бумагв Hollande de Rives съ литографЕей или гравюрой и авто-
графомъ извъстнаго художника — 150 франковъ. Подписная цъна на
четыре номера: во Францш — 510, за границей — 550 франковъ
(22 доллара). Стоимость именного экземпляра на бумагъ Japon съ
оригинальной работой въ краскахъ извъстнаго художника и авто­
графами поэтовъ, воспроизведешя и стихи которыхъ напечатаны въ
сборник-в — 1.000 франковъ. Приложения къ уже вышедшимъ кни-
гамъ: гравюры и литографш Шагала, Вламэнка, Терешковича, Блю­
ма, Яковлева, а также (къ экземплярамъ на бумагъ Japon) — ори­
гинальный работы въ краскахъ тъхъ же художниковъ. Первая книга
имъется въ продажъ въ ограниченномъ количествъ экземпляров!..

Редакщя и контора «Чиселъ» открыты по понед. и

четверг, отъ 3 до 6 ч. — Рукописи, письма, заявлешя
о подписк* и деньги направлять по адресу: «ЧИСЛА»,
«TCHISLA», 1, r u e Jacques Mawas, Paris XV*.

L e G é r a n t : J. Dobrinsky I m p . F r a n c o - S l a v e , 32, R u e d e M é n i l m o n t a n t , P a r i s Ï0-

 97. «О дорогой Вождь мой, болъе семи разъ
Возвращавппй мив уверенность, и избавивипй
Отъ великой опасности, грозившей МНЕ:
100. Не оставляй меня», сказалъ я, «въ такомъ унынш;
И если намъ загражденъ путь впередъ,
Вернемся поскоръе по нашимъ слъдамъ».
103. И Господинъ, приведшш меня сюда,
Сказалъ: «Не бойся, ибо никто не можетъ
Отнять у насъ нашего пути: свыше онъ дарованъ.
106. Но жди меня здъсь; питай, и укръпляй
Усталый духъ доброю надеждой.
Я не оставлю тебя въ подземномъ Mipts».
109. Такъ ушелъ, покинувъ меня тамъ,
Сладостный отецъ, и я остался въ колебанш;
Ибо д а и н ъ т ъ спорили въ моемъ ум*.
112. Я не могъ слышать, что сказалъ онъ имъ:
Но онъ пробылъ тамъ недолго,
Ибо они ринулись внутрь, готовясь къ борьбъ.
115. Эти наши противники заперли ворота
Предъ самой грудью моего Господина, оставшагося
снаружи;
И медленными шагами направился онъ ко мнъ.
118. Глаза его смотръли въ землю, брови лишились
Всякой бодрости, и онъ произнесъ, вздыхая:
«Кто не пуститъ меня въ домъ скорби?»
121. И сказалъ мнъ: «Если я сержусь,
Ты не пугайся, я одолъю испытанье,
Кто бы ни хлопоталъ тамъ о защигв.
124. Эта дерзость ихъ не нова,
Ибо они проявили ее предъ мент>е тайными вратами,
Которыя и сейчасъ лишены замка.
127. Надъ ними видълъ ты мертвую надпись.
И уже оттуда сходитъ по склону,
. Проходя круги безъ провожатаго
130. Тотъ, для кого откроется этотъ городъ».
8
П-ЬСНЯ ДЕВЯТАЯ.
Городъ Диса. — Эрихто. — Три фурш. — Небесный посланецъ. —
Кругъ шестой. — Ерес1архи.
, 1. Цвътъ, въ который окрасила мое лицо трусость,
Когда я увидълъ, что мой вождь возвращается,
Заставилъ его побороть собственную блъдность.
4. Внимательный, онъ остановился, какъ человъкъ
слушающдй;
Ибо не могъ устремить своего взора вдаль,
Сквозь черный воздухъ и густой туманъ.
7. «Всетаки мы должны выиграть битву,
Началъ онъ: а если... но такая помощь намъ объщана!
О какъ я жду, чтобы она явилась!»
10. Я хорошо видълъ, какъ онъ покрылъ
Начало сказаннаго другими словами,
Которыя имъли обратный смыслъ.
13. Однако его ръчь внушала страхъ,
Ибо я понялъ прерванный слова
Быть можетъ въ худшемъ смыслъ, чъмъ они имъли.
16. «На это дно печальной раковины
Сходилъ ли кто нибудь изъ перваго круга,
Гд% наказываютъ единственно лишешемъ надежды?»
19. Такой вопросъ задалъ я. И онъ отвътилъ:
«Ръдко случается кому либо изъ насъ
Совершать путь, по которому я иду.
22. Върно, что я былъ здъсь однажды,
Заколдованный той страшною Эрихто,
Что призывала тъни къ ихъ тъламъ.
25. Вскоръ за ГБМЪ, какъ я лишился плоти,
Она ввела меня въ эти стъны,
Чтобы извлечь одинъ духъ изъ круга 1уды.
28. То мъсто самое низкое, и самое темное,
И самое далекое отъ неба, вращающаго все:
Я хорошо знаю путь: будь-же покоенъ.
 31. Это болото, дышащее великимъ зловонлемъ,
Опоясываетъ кругомъ городъ скорби,
Куда мы не можемъ уже войти безъ гнъва».
34. И онъ говорилъ еще другое, чего я не помню,
Ибо глаза мои были поглощены
Высокой башней съ пламенъющей вершиной,
37. Гдв въ одномъ М Ъ С Г Б внезапно появились
Три адскихъ фурш, обагренный кровью,
Обладавипя женскимъсложешемъ и видомъ.
40. И ярко-зеленыя гидры опоясывали ихъ:
Змъйки и керасты замъняли волосы,
Обвивая ихъ ужасные виски.
43. И онъ, хорошо знавшш прислужницъ
Царицы въчнаго плача,
«Взгляни», сказалъ мнъ, «на свиръпыхъ Эришпй.
46. Это Мегера, съ лъвой стороны:
Та, что рыдаетъ справа, Алекто,
Посреди нихъ Тизифона»; и онъ умолкъ.
49. Когтями онъ раздирали себъ грудь;
Били въ ладоши и кричали столь громко,
Что въ смущенш я прижимался къ Поэту.
52. «Пусть явится Медуза, мы обратимъ его въ камень,
(Кричали онъ, устремивъ взоры книзу):
Мало мы отмстили Тезею за нападеше!»
55. «Обернись назадъ, и закрывай лицо;
Ибо если явится Горгона и ты ее увидишь,
Теб-в уже не вернуться наверхъ».
58. Такъ говорилъ Учитель; и самъ
Повернулъ меня, и не довърился моимъ рукамъ,
Но укрылъ еще и своими.
61. О вы, обладающее яснымъ умомъ,
Всмотритесь въ учеше, которое скрыто
Подъ покрываломъ странныхъ стиховъ!
64. И уже по мутнымъ волнамъ пронесся
Грохочущш шумъ, полный ужаса,
Отъ котораго задрожали оба берега;
10
67. Не иначе бываетъ съ вътромъ,
Разъяреннымъ встръчными жарами,
Когда онъ налетаетъ на лъсъ, и безудержу
70. Крушитъ вътви, валитъ ихъ и уносить съ собою,
Горделиво мчится въ пыли,
И обращаетъ въ бъгство пастуховъ и животныхъ.
73. Вождь освободилъ мнъ глаза, сказавъ: «Возведи
Теперь всю силу взора на эту древнюю пъну,
Въ то мъсто, гдъ этотъ дымъ гуще».
76. Какъ лягушки предъ враждебнымъ
Ужомъ прыгаютъ всъ въ воду,
Пока не прильнуть ко дну;
79. Такъ, вид-влъ я, тысячи погибшихъ душъ
Бъжали отъ одного переходившаго
Стиксъ не замочивъ подошвъ.
82. Онъ отгонялъ отъ лица тяжюй воздухъ,
Часто обмахиваясь лъвой рукой;
И лишь это, казалось, утомляло его.
85. Тотчасъ зам-втилъ я, что онъ посланъ Небомъ,
И обратился къ Учителю: и тотъ далъ знакъ,
Чтобы я стоялъ смирно, и склонился предъ нимъ.
88. О какъ, показалось мнъ, полонъ онъ презръшя!
Онъ приблизился къ вратамъ, и палочкой
Отворилъ ихъ, ибо никто ему не мъшалъ.
91. «Изгнанные неба, племя отверженныхъ»,
Началъ онъ, стоя на ужасномъ порогъ,
«Гдъ гнъздится въ васъ подобная дерзость?
94. Къ чему противитесь вы той волъ,
Чьи намърешя не знаютъ преградъ,
И которая столько разъ увеличивала вашу муку?
97. Развъ есть смыслъ бодаться съ судьбой?
У вашего Цербера, если вы не забыли,
И доселъ ощипаны подбородокъ и шея».
100. ЗатЪмъ онъ повернулъ назадъ по грязной дорогъ,
Не сказавъ намъ ни слова: но им-влъ видъ
Человъка подавленнаго и угрызаемаго
103. Иной заботой, не тою, что предъ нимъ.
И мы направили шаги къ городу Диса,
Успокоенные его святыми словами.
106. Безъ всякаго сопротивлешя мы вошли.
И я, имъвшш желаше видъть
Родъ казни заключенныхъ въ этой крепости,
109. Войдя внутрь, огляделся вокругь:
И увид-влъ всюду великое поле,
Полное скорби и преступной муки.
112. Какъ въ Арлъ, гдъ Рона образуетъ озеро,
Какъ у Полы близъ Кварнаро,
Замыкающаго Италпо, и омывающаго ея границы,
115. Гробницы дълаютъ землю волнистой;
Такъ было со всъхъ сторонъ и здъсь,
Но только еще печальн-ве.
118. Ибо въ могилахъ разливалось пламя,
Которое такъ раскаляло ихъ,
Какъ того не требуетъ отъ железа ни одно ремесло.
121. Всъ крышки ихъ были приподняты,
И оттуда неслись столь горьюе стоны,
Что, видимо, ихъ издавали бъдные страдальцы.
124. И я: «Учитель, что это за люди,
ПРИМЪЧАНШ...
...на ПЪсни Восьмой
2. Вирпшй и Данте лодходятъ къ адскому городу Дису, опоясанному рекою
Стиксъ.
7. «Море всякаго знан1я» — Вирпшй.
11. Приближается перевозчикъ Флепасъ.
19. Разгневанный на Аполлона за то что тотъ овладълъ дочерью е г о Коро-
нидой, Ф. сжегъ храмъ въ Дельфахъ... Данте, по обыкновению, обращаетъ
его въ демона.
21. Т. е. — мы. не осужденный души.
27. Данте, какъ живое существо, обладаетъ въсомъ.
30. Ибо ГБИИ невесомы.
32. «Былъ этотъ Филиппо Ардженти де Кавичч1ули богатейпйй кавалеръ, такъ
что иногда приказывалъ подковывать лошадь, на которой ъздилъ верхомъ,
серебряными подковами, откуда и шло его прозвище. Онъ былъ высокъ,
темноволосъ, кръпкаго сложешя и удивительно силенъ, и болъе всякаго
другого гнъвливъ, даже по ничтожнейшему поводу: и изъ его делъ и з ­
вестны только эти». (Боккачю, Декам. IX, нов. 8.).
63. Онъ не могъ нанести вреда другимъ, и въ бешенстве укусилъ себя.
68. «Городъ Дисъ, укр-впленный рвами, стенами и башнями, образуетъ шестой
адсюй крутъ. Какъ кажется, этотъ крутъ лежитъ не ниже пятаго, но отд%.
ленъ отъ него рвами, башнями и стенами. Зд^сь входъ въ нижнШ ад-ь
где заключены бол*е в а ж н ы е грЪшники, т. е. отягченные болЪе чер­
ными грехами». (Скартацц.)
70. Башни адскаго города.
75. Можно разделить Адъ на две главныя части: верхшй, отъ 1-го д о 5 . Г о

Погребенные въ тъхъ усыпальницахъ, круговъ, и нижнш, или глубоюй, отъ б — 9.

Даютъ о себъ- знать горестными вздохами?»
127. И онъ мнъ: «Здъоь находятся epeciapxn,
Со своими учениками изо всъхъ сектъ: и болъе
Чъмъ ты думаешь, переполнены могилы.
130. Подобные погребены с ъ подобными.
83. Падгше съ неба ангелы, обративппеся въ дьяволовъ.
91. По дороге, на которую онъ дерзостно и, след., безумно вступилъ.
120. «Выражете негодовашя на дерзость демояовъ; хотя они и понимаютъ
что Богъ гневается на нихъ, и что они безсильны противъ Е г о ж е л а ^ я '
темъ не менее оомелились не пустить въ городъ Дисъ». (Скартаццини)
125. Здесь предполагается, согласно античной традицш, что когда Христосъ с х 0

И одни гробы болъе, друпе менъе жгучи». дилъ въ Адъ, дьяволы оказали Ему сопротивлеше у входа въ Л и м б ъ .
И загвмъ онъ повернулъ направо. 130. Посланецъ неба, предъ которымъ откроются ворота Диса.
133. Мы прошли между мучениками и высокимъ валомъ.
...кб Шсни Девятой
8. Минутное *иргилы: помощь
колебаше Виргилы: обеща
обещана, но отчего ж е ft»,
_ —- т, р

10-12. является?
Сначала высказалъ сомнете, а затемъ утвержден1е («Такая п о м о щ ь
обещана!») «амъ
шелъ на сторону своихъ враговъ и что же, оказывается и это сол­
нечная сторона. О божественное солнце надъ моею головою. Ты
одновременно на Западъ и на Востокъ и тобою одинаково клянутся
и злые и добрые, призывая твое золотое око въ свидътели своихъ
дълъ. И такъ же и я клянусь, и смотрю на тебя, одновременно и
движущееся и неподвижное, какъ тогда, когда ты означало для
меня чистоту, любовь и духовную активность, такъ и НЫНЕ, когда
спокойно и благосклонно приняло ты отъ меня свои новые титулы
и назвашя: О солнце сладостраспя, солнце жестокости и солнце
самоубшства.
Намъ приходится быть счастливыми на скорую руку, до
отхода поъзда и до наступлешя сумерокъ. Наше счастье всегда то­
ропливо и безтолково, тревожно и шумно, какъ игра на рельсахъ
желвзной дороги; но несмотря на это, я сумълъ жить такъ, какъ
будто у меня про запасъ въчность. Я игнорирую тревожное распи-
саше жизни. И сила моя въ томъ, что я игнорирую боль, ужасъ,
идею боли и идею краткости всего, все роковое, какъ нъчто не­
приличное. Я дълаю видъ, что знаю то, чего не могу знать и хочу
только то, что необходимо случится. Безстыдна смерть и случай­
ность, какъ задшй звукъ на прекрасной церемоши. Земля непри­
лична, вселенная безтактна, вселенную слъдуетъ не замъчать.
Ты шутишь, мой милый другъ, и это значить, что ты уми­
раешь. Ты плачешь, мой милый другъ, это значить, что ты нако-
нецъ, счастливь. Ты величественно сжимаешь брови и это значить,
что ты побъжденъ. О нъжность свъта, о сладость мрака, шумъ
любви уходящей въ песокъ. Дождь, дождь, дождь. Ты видишь,
восковыя фигуры сигнализируютъ шляпами въ первомъ ряду
крышъ. Они замътили приближеше солнца, разукрашеннаго анге­
ч-вмъ-то обективнымъ, какъ присутсше, и разомъ перелилась на
лами и приготовились дълать искусство. Но крыши уносить навод-
неше равнодуния и вы возмущены. Угвшьтесь, утъшьтесь. Сдайте
свои книги въ могилы, какъ мексиканаае инсургенты лъниво сда-
ютъ свое оруж1е. Разстаньтесь съ высокими шляпами и, нагибаясь,
перестаньте быть. Тогда, наконецъ, оно захочетъ съ вами познако­
миться и положить ваши овальный головы на свою огромную
розовую руку и т. д.
думалъ вслухъ; потомъ наклонивъ голову на бокъ, прищурив-
82
Т Е М Ь временемъ лъто уже прошло. Оно клонилось къ
смерти, какъ клонятся ко сну могущественные императоры среди
великолъшя своихъ пировъ. Никогда небо не было такимъ пре-
краснымъ и вечера такими удушливыми и полными голосовъ,
а я ш й и шумовъ. На улицахъ слабые горожане съ неестественно
обожженной кожей, демонстрировали ее съ гордостью нищихъ.
Это были мелюе служащее, возвративпиеся съ каникулъ. Но боль­
шинство магазиновъ еще плыло въ прозрачное небо всъми пару­
сами спущенныхъ своихъ тентовъ. Даже витрины ихъ были за-
въшаны выцвътшими полотнищами, за которыми восковые мане­
кены укрывались отъ растаянья. Еще тихо и торжественно было въ
опустввшемъ город-в, какъ въ оставленной войсками римской
кръпости. М я т е асфальты по вечерамъ отливали фюлетовымъ и
темно-синимъ цвътомъ, а въ воздух* сладостно плавалъ такой уже
для меня родной запахъ котловъ для варки асфальта, и разлага­
ющейся человвческой мочи. И поздно по вечерамъ, уже стояло надъ
Люксембургскимъ садомъ, безконечно продолжаясь въ ночь, то
особое, прозрачное, изумрудное зарево, которое на закатъ солнца
неминуемо предвъщаетъ осень. Бульвары уже сплошь покрыты
были золотыми листьями, а иные сгоръли уже давно, чуть ли не въ
маъ. И вдругъ разомъ, какъ разомъ кончается юность или любовь,
и человъкъ выйдя утромъ на прогулку вдругъ замвчаетъ, что лю-
бимаго образа уже нътъ подлъ него, — такъ въ одну недълю лъто
уступило и синева, темная, грозовая, лътняя синева сменилась си­
невою высокой, прозрачной осенней. Уже больше не повторялись
бълые-съро-голубые, раскаленные дни, когда все было въ покоъ
безнадежнаго торжества земной жизни. Жара перестала быть
улицу, на предсмертное оживлеше, которымъ горожане провожа-
ютъ лъто, оживлеше, уже полное печали явственной даже на ли-
цахъ красныхъ и измученныхъ велосипедистовъ, которые на пыль-
ныхъ машинахъ возвращаются изъ загородныхъ прогулокъ. Мы
попрежнему проводили почти все время вмъстъ. Аполлонъ Безо-
бразовъ отиралъ потъ и медленно произносилъ слова, какъ будто
83
шись смотрълъ вдаль. Мы жили тогда уже не въ полуразрушен­
ному домъ, а въ квартиркъ при цвъточной лабораторш Авэроеса.
Впрочемъ, магазинъ былъ запертъ на лъто и навсегда. Подъ
широкимъ потолкомъ изъ матоваго стекла, сквозь который жел-
тымъ пятномъ палило солнце, диковинныя тропичеаая растешя
умирали, отравляя воздухъ тяжелымъ сладостнымъ смрадомъ.
Иные же разростались, повсюду свъшивались ихъ воздушные
корни, они душили сосъдей; но и ихъ ждала одинаковая гибель
зимой, ибо лаборатор1я ликвидировалась. Давно уже покрывались
пылью сложные алхимичесюе аппараты, надъ которыми неподвиж­
но и такъ долго и съ такою любовью склонялся когда то Аполлонъ
Безобразовъ, то выращивая и прививая отвратительные и невъдо-
мые виды орхидей, то медленно отравляя беззащитныя, бълыя
ткани розъ сложными безцвътными газами, отъ которыхъ лепестки
ихъ медленно лиловъли, или становились бархатисто-черными, что­
бы тоже въ скорости умереть. — Все это мы увидимъ на Marché
aux puces, смъялся Безобразовъ, раскачивая подвъшенные къ по­
толку птичьи и обезьяньи скелеты. Ибо человъчеоай скелетъ онъ
давно уже въ припадкъ зловъщаго остроумЕя посадилъ съ собою
въ древнш МопассановскШ ф1акръ, и въ желтомъ ноябрьскомъ
туманъ долго, почти весь день катался съ нимъ по Парижскимъ
улицамъ, часто заходя къ знакомымъ и, покидая ихъ, неизмънно
говоря: — Тамъ внизу, въ извозчикъ, меня ждетъ одинъ мой това-
рищъ. — Такъ попросите его подняться. — Онъ не можетъ! — По­
чему? спрашивалъ его собесъдникъ. — Онъ мертвъ! отвъчалъ
Безобразовъ и быстро сбъгалъ по лъстницъ. Къ ночи, однако, на
таксометръ накопилась такая большая сумма, что Аполлонъ Безобра­
зовъ просто спрыгнулъ въ туманъ на ходу, въ то время какъ дрем-
лющдй старикъ извозчикъ невозмутимо продолжалъ свой путь на
западъ какъ мифологическое видъше.
Какой чуждой сразу сдълалась и эта лаборатор1я и раскален­
ный осеншй городъ! Мы уъзжали. Зевсъ увозилъ свою гирю. Апол­
лонъ Безобразовъ свои шары. Серафимовъ держалъ на колъняхъ
географичесюя книги. Тереза надъла вытертую лошадиную шубу.
Мнъ же было все равно. У меня ничего не было. И я наслаждался
84
твмъ, что мнъ все равно и, что у меня ничего нътъ. Голубой утрен-
шй вътеръ свисталъ у меня въ ушахъ повторяя: Ничего, ничего
нътъ. И слова эти входили мнъ въ сердце тЪмъ горестнымъ утъ-
шещ'емъ, которому научила меня Тереза. Это у нея была такая
манера, доводившая Серафимова чуть не до слезъ: очень долго
вполголоса повторять какую нибудь печальную фразу, все тише и
тише, по разному, но все съ большимъ горемъ ее произнося, какъ
будто все ниже и ниже къ чему то склоняясь, и сдаваясь оконча­
тельно.
Быстро скользили мимо насъ высошя розовыя фабрики въ
утреннихъ лучахъ, подобныя свътлымъ гранитамъ Фиванскихъ
храмовъ. Туда за предълы, гдъ Нилъ вытекаетъ изъ подземнаго
м\ра. Подобно монахамъ, сп-вшащимъ въ церковь, рабоч1е, въ голу-
быхъ курткахъ, шли на службу. Они перекликались. Тихо звонили
трамваи и уже солнце вставало въ безсмертномъ своемъ обаяньи.
И вотъ уже астры цвътутъ въ предмъстьяхъ, маленькш
осликъ ъстъ что то среди консервныхъ коробокь на бруствер* раз-
рушеннаго форта, и поютъ гудки, а вдалеке, высоко надъ Парижемъ,
уже стоитъ темное марево фабричнаго дыма. А могущественная ма­
шина несетъ насъ впередъ и впередъ, вырываясь изъ за поворотовъ,
какъ время, поворачиваясь на всемъ скаку, какъ длинногривые
кони Гесперидъ. Мы глубже надвигали фуражки и шляпы, мы мол­
чали, нъмые и неподвижные, какъ фигуры на колесницахъ. И
только я все поворачивался, мънялъ положеше и высовывался.
Глухо взывали красивые гудки. Мы сотрясались, мы уносились
впередъ, неудержимые какъ истеричесюя слезы, едва расцвъпшя и
уже отступивппяся отъ чего-то, какъ то бл%дно-розовое аянье
на утреннемъ, но уже жаркомъ небъ. Аполлонъ Безобразовъ пра-
вилъ автомобилемъ. Онъ былъ спокоенъ. Особое выражеше его
лица еще усугублялось тъмъ, что онъ безостановочно перетиралъ
жевательную резину. А я все хотълъ понять что то напосл-вдокъ.
Но это были жалюя попытки. Конечно, судьба была выше меня.
Она была во всемъ. И въ энигматическомъ жесть прохожаго,
смотрящаго съ моста на убъгающш по-вздъ, въ торжественномъ
блеск-в утра, въ лиловомъ асфальтъ дороги, и въ глухомъ и угро-
85
дому. И надо было возвращаться. Если бы можно было никогда
не возвращаться!
А. А. чувствовалъ себя не то, что связаннымъ, а склееннымъ
какимъ-то неотмокающимъ франколемъ, и квартира, съ которой
связано было его гордое сознаше о независимости и неприкосно­
венности, обратилась въ западню. И никакъ не привыкнешь. Вотъ
ужъ подлинно «рпэопшег»! — нътъ не плвнникъ, а «гес1и», какъ
назвалъ его добрый и мудрый СОСЕДЬ Дора, который ВИД-ЕЛЬ един­
ственный изъ невольнаго заключешя выходъ — перевхать.
А. А. думалъ когда-то, что ДЕЛО ВЪ КЛЮЧЪ: СТОИТЬ только
ИМЕТЬ, т. е. не забывать ключъ отъ квартиры, и ты въ полной неза­
висимости и неприкосновенности. И вотъ ключъ у него всегда при
себъ и что же: какая независимость и въ чемъ неприкосновен­
ность? Нътъ, онъ совсъмъ забылъ, что кромъ собственной квар­
тиры, куда онъ можетъ проникнуть съ ключомъ, запереться и
дълать, что ему угодно, есть еще безконечная лъстница отъ две­
рей его квартиры до дверей дома. И для того, чтобы чувствовать
себя действительно независимымъ и неприкосновеннымъ, надо
имъть еще какой-то воздушный ключъ на каждую ступень.
По ЛЕСТНИЦЕ онъ подымается съ оглядкой, какъ всъ руссюе.
Это совсъмъ не то, какъ по пр1ъздъ изъ Россш на первыхъ порахъ
ходилъ онъ, задравши носъ — за десять лътъ своей вольной
жизни, какъ называлъ А. А. жизнь обреченныхъ на эмиграшю, онъ
опытомъ усвоилъ себъ общерусскую оглядку. И если лифтъ въ
исправности, хотя въ лифтъ никто не окрикнетъ и не проворчитъ
въ слъдъ, онъ и в ъ лифтъ, какъ на лъстницъ. И не безъ языка —
за такой срокъ онъ узналъ и произносить механически всъ, ни къ
чему не обязывающая льстивыя выражешя, которыя никъмъ не
принимаются всурьезъ, — изобрътеше глубочайшаго познашя и
презръшя къ человъку, отъ близкаго соприкосновешя съ кото-
рымъ единственная ограда «любезность». И ни въ чемъ не одол­
жается: за все, что ему дълаютъ, онъ платить. Какой же еще надо
ему воздушный ключъ?
130
Вотъ мудреный вопросъ, но на который очень просто от-
вътить: все дъло в ъ томъ, что судьба его не такая — онъ «воль­
ный» человъкъ, и въ этомъ все; и что бы онъ ни дълалъ, ни аме-
риканскаго ключа, ни итальянской отмычки ему никакъ не достать.
А безъ этихъ ключей и отмычекъ л-встница всегда останется за­
крытой — «воля» т а к ъ не дается. И стало быть, онъ обреченъ на
въчное испыташе чистилища, и подвлать ничего нельзя. Но развь
бываетъ такое, когда нельзя ничего подълать?
А. А. понялъ, что все равно житья здъсь не будетъ, сосъдъ
Дора правъ, и рвшилъ уйти со своей ЛЕСТНИЦЫ, перейти на дру­
гую безъ всякаго ругательства, но съ расчетомъ — можетъ, и
посчастливится, и испыташя чистилища не то, что кончатся,
кончиться они никогда не могутъ, а дань ему будетъ отдыхъ, какъ
гръшникамъ въ легендъ о Хожденш Богородицы по мукамъ —
«отъ Великаго Четверга до святыя Пятидесятницы».
Все стало въ томъ, чтобы передать квартиру. Говорили,
что это ничего не стоить, стоить только сказать въ аптекъ и въ
булочной. А. А. такъ и сдвлалъ. Но толку никакого. Правда,
приходила какая-то дама, удивлялась, что такой малень-
К1Й квартирный налогъ, и чего-то даже забезпокоилась, А. А. такъ
и не понялъ. что тутъ страшнаго, коли бы большой... пообвщала
зайти въ субботу съ окончательнымъ отвътомъ; и не пришла; и
пропало три дня ожидашй — какихъ ожидашй!
Комнату А. А. и узнать нельзя: и всегда порядокъ, но те­
перь — какъ въ музеъ комнаты знаменитыхъ людей, все на своемъ
мъстъ, а нътъ и признака жизни. Донъ-Кихотъ такъ и остался
раскрытый на страниц* «о зломъ вл1янш созввздгё», а рядомъ
«Introduction à l'étude de la littérature celtique» — Arbois de Jubain-
ville — нетронута, и тутъ же Уильямъ Блейкъ «Вънчаше Неба и
Ада», Оксфортское издаше, на 247 страницъ.
Прошла нед-вля. Говорили, что надо сдълать объявлеше въ
«Послвднихъ Новостяхъ» и сразу 40.000 явятся квартиру смо-
трвть. А. А. согласенъ, и пусть бы миллюнъ со всъми родственни­
ками и ближайшими знакомыми, лишь бы поскоръе все кончилось.
И одно затрудняло, какъ написать объявлеше: пробовалъ, ничего
131

не выходить. Ръшилъ вызвать Балдахала, просить его о помощи.
Балдахалъ не заставилъ себя ждать, на другой же день явился, но
не одинъ, какъ ждалъ А. А., а неожиданно со спецомъ. А неожидан­
ность для А. А., что мыло въ глазъ: что и зналъ, забылъ, а напе-
редъ сообразить — дуракъ. Спецъ брался все устроить единымъ
духомъ — «не надо вамъ тратиться и на объявлешя». А. А под­
дался —- конечно! и деньги сберегутся и этихъ 40.000 не по­
требуется! — А. А. согласился и пропалъ. Онъ въ растерянности
своей упустилъ самое главное, что безъ всякихъ отступныхъ не­
посредственно съ-рукъ-въ-руки его квартира могла быть привле­
кательна, но теперь съ посредникомъ, которому тоть, кто возьметъ
квартиру, долженъ заплатить, квартира перестала быть «случаемъ»
и не была дешевкой; а кромь того, 40.000 по объявленпо могли
кончить въ день, а «единымъ духомъ» — сколько это дней или
недъль или мъсяцъ?
Между тъмъ консьержка, узнавъ квартирнаго агента, дога­
далась, въ чемъ дъло, и ръшила, что на этомъ она можетъ зара­
ботать, и теперь всякаго любопытствующаго, посланнаго аген-
томъ, и вообще всякаго, кто спрашивалъ Корнетова, останавли­
вала, допрашивала и требовала вознаграждешя — комиссюнныя
за передачу квартиры. А за уклончивые отвъты или за отказъ
вступать съ ней въ разговоръ, она набрасывалась, поминая Корне­
това — его жгущтй ей сердце «зютъ», да за-одно и тому влетало,
кто подвернулся — какое ужъ тамъ квартиру смотръть, давай
Богъ ноги!
Mon cher ami,
Je suis absolument désolé de tout ce qui vous arrive. J e com-
prends parfaitement q u e tout travail vous soit rendu impossible p a r
suite des scènes épouvantables que, depuis quelque temps, vous
subissez de la part de votre concierge. L'autre jour en allant vous
voir j ' a i p u m e r e n d r e compte moi-même de l'état de l'exaltation
pathologique dans lequel se trouve cette personne. Ne sachant pas
exactement à quel étage vous habitez je m e suis adressé à elle —
très poliment — j e vous prie de le croire — pour avoir le renseigne-
ment. Les yeux brillants, le teint vultueux elle m ' a d e m a n d é d'un
132
ton agressif pourquoi j'allais chez vous. Et sans m e permettre de
placer u n mot elle m'a dit tout le m a l possible de vous, prétendant
que vous lui aviez dit « zut », que vous vouliez l'empêcher de gagner
sa vie et qu'elle m'empêcherait de monter si j e venais dans le but
de louer l'appartement — parce qu'elle entendait avoir sa commis-
sion, qu'elle était une pauvre ouvrière et vous un bourgeois se levant
à dix heures. Quand j ' a i essayé de lui faire remarquer que j'ignorais
toute cette histoire qui ne m e regardait en aucune façon et que je
venais pour affaire personnelle — elle a encore élevé la voix davan-
tage —elle est allée jusqu'à m'injurier, s'est levée de la chaise et
s'est avancée vers moi d'une façon menaçante, remplissant de ses
cris la cage de l'escalier.
J ' a i l'impression très nette que cette malheureuse n ' a pas le
contrôle d'elle-même. Elle déraisonne et est dans u n état de délire
latent auquel se mêle l'idée de persécution. C'est u n e personne qui
doit être soignée, calmée, sevrée d'alcool si elle a des habitudes d'in-
tempérance qui pourraient la mettre dans l'état mental où elle se
trouve.
En attendant j e vous plains de tout m o n cœur, mon cher ami,
très amicalement votre
JEAN D O R A T (Escalier-de-service) *
* Дорогой другъ
Я потряселъ тъмъ, что съ Вами происходите Я отлично понимаю, что Вы
совершенно не въ состоянш работать изъ за ужасиыхъ сценъ, которыя съ нъко-
торыхъ поръ вамъ устраиваетъ ваша консьержка. Въ прошлый разъ идя къ
Вамъ я 'могъ отдать с е б е отчетъ, въ какомъ состоянш паталогическаго возбуж­
дения находится эта особа. Не зная въ какомъ именно этаж* вы живете, я обра­
тился къ ней за справкой — очень вежливо, верьте мне. Блестя глазами и по­
красивее она спросила у меня вызывающе по какому делу я иду къ Вамъ. И не
давая мне вставить слово, она сказала мне все, что можно плохого о васъ, уверяя,
что вы ей сказали «zut», что вы имели намерен1е помешать ей зарабатывать на
жизнь и что она не позволить мнъ подняться, если я пришелъ нанимать кварти­
ру, потому что она хочетъ получить комисаю, потому что она бедная тружени­
ца, а вы — буржуй, встающая въ 10 часовъ.
Когда я попробовалъ ей заметить, что я не знаю всей этой исторш ко­
торая ни въ какой мере меня не касается и что я пришелъ по личному дъл'у -
133
 Купилъ себъ Пугавкинъ стило, завернулъ аллюмишевыя ло­
жечки — въ кино къ мороженному даютъ «Crème glacée Gh. Gervais»,
взялъ билетъ и уъхалъ въ Москву.
Нътъ человъка, которому нечъмъ было бы похвастать. Или
какъ говорить Гоголь, — «у всякаго есть свой задоръ». А это и
есть въ каждомъ то самое, что даеть силы быть на бъломъ свътъ
самимъ собой, иначе потеряешься въ кишащсмъ M i p t разнообраз-
ныхъ жизней твердой воли, страстныхъ желанш и даровъ, распре-
дъляемыхъ судьбой не равно и несправедливо — никогда не знаешь,
за что не тебъ, а тому, а тоть думаетъ о третьемъ, чъмъ тоть за-
служилъ?
Въ Петербургв на 14-ой линш Васильевскаго острова былъ
младний дворникъ Иванъ — имя-то какое, стомиллюнныхъ! — а
вмъстъ съ тъмъ этотъ стомиллювный Иванъ чувствовалъ себя
единственнымъ Иваномъ во всемъ Петербургв: по его глубокому
убъждешю, никто не могъ такъ чисто подмести дворъ, какъ онъ.
«Ну, на что это похоже, — говорилъ онъ про сосъдняго дворника
или про другого младшаго, и такъ сказалъ бы про всякаго, кого
увидълъ бы съ метлой въ рукъ, — нешто такъ метутъ, вотъ я под­
мету!». Будь еще дворъ — какъ три двора, какъ гдъ-нибудь на
Невскомъ, а то и повернуться негдъ и мести-то собственно нечего...
Экономистъ Птицынъ по своей спещальности ничего не выдумав-
шли — въдь и то сказать, мало кто выдумываеть, и такихъ
внъисторическихъ выдумщиковъ, какъ Шекспиръ, Гете, Гоголь,
Толстой, Достоевсшй.... такихъ наперечетъ, и гдъ найти силы
человъку, сознавая себя, что ты — «второй сортъ»? да въ
этой же самой метлъ младшаго дворника Ивана — и у
Птицына, къ тому же изувърски контуженнаго — такъ чисто
сбритаго, что и самому придирчивому скопческому учителю дълать
съ нимъ было бы нечего, у Птицына такой метлой было сознаше, что
онъ, какъ самъ выражался, всегда чисто относился къ женщинамъ.
Посмотрите, какъ слушаетъ онъ Шаляпина, — а въдь этакая си­
лища раздавить кого хочешь можетъ, но его, Птицына, съ его
метлой никогда; и пусть Шаляпинъ не превзойденный, и превзойти
138
его нътъ возможности, но Птицынъ, всегда чисто относившейся къ
женщинамъ... и кто еще такой найдется въ этой, задыхающейся отъ
тъсноты, залъ? — и вотъ онъ одинъ лицомъ къ лицу съ Шаляпи-
нымъ. А Балдахалъ — его метла: «руссюй стиль» — на его книгу,
изданную въ количеств* ста нумерованныхъ экземпляровъ, такъ
до сихъ поръ не нашлось въ Парижъ ни одного подписчика! — что
бы онъ ни читалъ, кого бы ни слушалъ, онъ одинъ, Балдахалъ,
зналъ про себя, что онъ единственный, который понимаетъ и все
значеше и всъ оттънки русскихъ словъ, и какъ по русски сложить
фразу, а у другихъ у всъхъ фальшивить — и у Аввакума есть и у
Лъскова и у Розанова, о Тургенев* и говорить нечего — «прочи­
тайте вслухъ, если у васъ есть уши, хваленый «Бъжинъ лугъ» —
мариноль!» — а у современныхъ «эмигрантскаго заказа» или бар­
ская слюнявость подъ-русское — «Русь православная» или затаскан­
ное «бьемъ челомъ» или барыня кухарку представляетъ... Пътуш-
ковъ, начитавшшся философа Быкова, жилъ «кончиной м1ра» —
все ему было наплевать и ничъмъ не удивишь и никогда не поте­
ряется и все объяснить; въ этой «кончин*» онъ единственный все
понималъ, и она была его метлой, утверждавшей его право
быть на земл* Пътушксвымъ... У А. А. была завътная его «глаго­
лица», на которой онъ умълъ писать письма, и былъ уввренъ, что
лучше его никто не напишетъ, а кром* «глаголицы» его тончайшлй
слухъ, различающей каюя-то тысячныя доли, пунктуальность, и из-
въстное всему Парижу умънье заваривать чай; а когда неизвъстно
откуда цикнулъ «зютъ» — его слышала не только консьержка, а по
увъренш консьержки и локатерка съ перваго этажа, находившаяся
въ то прекрасное утро на площадкъ передъ лифтомъ, — А. А. на­
шелся за что ухватиться: это была сверхъестественная мысль, ко­
торую онъ внушилъ себъ съ самого перваго дня — «ничего не
бояться и быть ко всему готову»; и онъ могъ прожить мъсяцъ,
сознавая гордо, что онъ единственный, кто «ничего не боится и
готовь ко всему».
И вотъ съ отъъздомъ въ Москву Путавкина, очутившись
вдвоемъ съ Балдахаломъ, онъ вдругъ почувствовалъ, что эта метла
безбоязненности и готовности выскользнула изъ его рукъ — онъ
139
испугался и съ испугу въ страх* почувствовалъ, что этотъ каму-
шекъ оттуда —- это скаленное зубное «зютъ» дошло и пробило его
сердце, и тамъ въ «разръзъ», какъ выразился бы Пугавкинъ, ока­
залась — в и н а , онъ почувствовалъ себя въ чемъ-то виноватымъ; и
это было такъ, какъ вдругъ чувствуешь какую-то нахлынувшую
безпричинно радость. И, почувствовавъ вину, онъ понялъ, что Донъ-
Кихотовсюя созвъзд1я и планеты •— «злое вл1яше» совсъмъ не-
причемъ, а настоящая правда въ его винъ, и надо было цикнуть
этому «зютъ», чтобы остр1емъ буквы «г» (зетъ) пробить его
сердце и показать ему во всъ глаза, какъ онъ и видитъ теперь от­
четливо и ясно, какую-то свою вину.
Какой надо быть святости человъку и чистоты, или какой при­
нять очистительный подвигъ, чтобы, заглянувъ въ свое сердце
а можетъ и не сыскать такого человека, или тогда это будетъ не
человъкъ.
Самый жизнерадостный, а стало быть, самый благорасположен­
ный, теперь, проходя по лъстницъ, шелъ А. А. извергомъ — да,
извергъ! — какъ ходятъ героями — такъ ни съ чего идетъ «герой»
по Монпарнассу! — и чувствовалъ эту свою отмеченность — такъ
чувствуетъ тотъ, кто обидълъ или обманулъ — но въ чемъ и кого
обманулъ, онъ не могъ разобрать, онъ только чувствовалъ, что не-
сетъ въ себъ это черное, которое затмеваетъ всякое искусственное
въ миллюнъ свъчей красное осввщеше въ ночной часъ, а на раз-
свъттэ бълую зарю. И это чувство не покидало его и на улицв — ему
казалось, что всъ сосъди: и эта булочница, у которой онъ покупалъ
хлъбъ и Люнсюй чай, такая всегда услужливая, да и какъ не услу­
жить — чаю ни одинъ к/пентъ столько не покупаетъ! и газетчица и
ея двъ маленыая дъвочки, одна остренькая, какъ летучая рыбка, въ
отца — каркасонецъ, другая, какъ блинчикъ, въ мать, и хозяинъ
бистро, всегда заспанный и немытый, только что молодой, и его
жена, вымытая, непропорцюнально одутловатая, пузырь, и шар-
бонщикъ мосье Синегръ, скучающей безъ двла, съ кръпкими си­
ними руками — всъ они что-то знали. А онъ нахмуренный, не то
воробей, не то наемный убШца, какъ представляютъ на театръ въ
Шекспиръ.
140
Такъ вотъ для чего надо было... — это А. А. понялъ всъмъ
своимъ существомъ, ВСЕМИ мыслями и сказалъ ВСЕМИ словами — и
вотъ отчего эта тънь — черное заполняло его сердце.
Читалъ онъ когда-то исторда одной ДЕВОЧКИ И теперь вспо-
мнилъ: ее повезли въ гости въ городъ — въ деревнъ это происхо­
дить — и въ гостяхъ во время игры съ ДЕТЬМИ въ бирюльки очень
ей понравилась одна изъ бирюлекъ, и она тихонько положила ее
къ себъ въ карманъ; когда возвращались домой, была теплая
зввздная ночь; держа въ карманъ эту съ булавочную головку би­
рюльку, она чувствовала свою вину и была въ этой ночи одна подъ
зввздами и эти ЗВЕЗДЫ — онъ все знаютъ — СВЕТИЛИ ей одной,
освъщая ее одну во всемъ м1ръ съ ея черной, огромной, какъ м1ръ,
бирюлькой на сердцъ. А. А. вспомнилъ этотъ разсказъ ночью, глядя
въ окно изъ своей комнаты на далеко трубами, какъ воздътыми
руками уходящш въ туманъ Парижъ, и на мелк1я съ булавочную
головку, какъ блестяшдя бирюльки, незамъчаемыя въ Парижв,
гаснушдя подъ рекламой Ситроена, звъзды и чувствовалъ себя, какъ
та дввочка, взявшая изъ тысячи одинаковыхъ одну, только ей по­
чему то приглянувшуюся бирюльку, однимъ передъ лицомъ этихъ
звъздъ высоко надъ ВСЕМИ трубами ствснившагося Парижа, и свое
раскрытое черное сердце.
Такъ вотъ для чего все надо было и не могло не быть.
Наступаютъ каюе то сроки, когда человъкъ долженъ заглянуть въ
глубь своего сердца. И это необходимо. Но это ужъ не мучительно,
какъ проходя подъ крикъ и передъ глазами — оловомъ-плевкомъ,
и не невозможно, какъ видя передъ собой подкравшегося человъка,
выскаливающаго зубы, а просто нельзя: быть человвку одному
передъ лицомъ звъздъ со своимъ раскрытымъ сердцемъ нельзя,
потому что это и есть смерть.
не можетъ онъ найти выхода: куда ни пойдетъ —
«соггеэропаапсе», и много народа и всъ спъшатъ на эти пересадки:
мэтро Гаръ Монпарнассъ. Наконецъ нашелъ, растворилъ дверь —
лъстница выше, чвмъ на Данферъ-Рошеро, но гораздо шире, и не
каменная, а деревянная и ступеньки, какъ у стремянки, съ проле­
тами; онъ шелъ быстро и не одинъ, а съ той маленькой ДЕВОЧКОЙ
141
изъ разсказа, и поднявшись высоко, обогналъ ее — сейчасъ и вы стало: собираетъ кормъ для собаки, а не знаеть, какъ и зовутъ, и не
ходъ, и ужъ мысленно видитъ и подъвздъ Монпарнасскаго вокзала видълъ, — и никогда не видали?
и въ то же время былъ этотъ вокзалъ — уголъ Садовой и Невскаго, А. А. положилъ пакетъ въ уголъ на другой столикъ, где
Гостинный дворъ. Но двери не оказалось, а двв доски поперекъ пустыя банки стояли, и приселъ къ столу. Въ немъ было что-то
приколочены, и подлезая, онъ ихъ легко отодралъ и очутился на покорное, но совсемъ не жалкое.
чердаке: пустой чердакъ, на бетонномъ полу лужа — что ему тутъ — Я собакъ раньше боялся, а теперь не боюсь: мне ихъ жалко.
делать? Онъ назадъ — теперь свободно: оскаленныя гвоздями Идетъ — и т а к ъ смотрить, а хвостъ въ работв. А залаетъ, мне
висъли доски. И, увидъвъ эти оскаленныя доски и надъ пропастью только обидно, «чего лаешь?» — на меня лаеть, разве я ей врагъ?
узкую безъ перилъ лестницу, онъ остановился и видитъ, та девочка Я къ ней по-человечески. Я собакъ сталъ любить.
сползаетъ на рукахъ — иначе не спуститься, и ей трудно, вся по­
краснела; и ему ясно, что и такъ не сойти, все равно сорвется. Онъ Paris.
ступилъ на лъстницу и въ ужасе, какъ вынырнулъ, — проснулся, 1931.
чтобы начать свой виновный безвыходный день.
Въ одинъ изъ такихъ пришибленныхъ дней Балдахалъ повезъ
А. А. въ Булонь квартиру смотреть.
«И знаете, — разсказывалъ А. А., — когда у человека такое
бываетъ, везде ему кажется хорошо, куда ни придетъ онъ; и долж­
но быть, прожившему тяжелую жизнь на земле и очутившись по
смерти въ аду, пока не оглянешься, будетъ все хорошо — удобное
помъщеше и свътъ и тепло».
Балдахалъ нашелъ эту квартиру черезъ своего пр1ятеля, и
приятель торопилъ его — «если немедленно не подпишете кон­
тракту квартиру изъ рукъ вырвутъ». И хотя пустыхъ квартиръ
было сколько угодно въ этомъ дом* и виселъ плакать, что сда­
ются на всяюя цены, кому что, а стало быть, можно было неспеша
и обдумавъ, А. А. сталъ самъ торопить, чтобы скорее подписать!
И подписалъ — на три года.
А. А. перемыль посуду и сталъ собирать со стола крошки и
окуски.
— Это я для Черновской собаки, — сказалъ онъ, — собака
ждетъ.
— А какъ зовутъ собаку? — спросилъ я такъ, чтобы сказать
что-нибудь.
— Не знаю, я ее никогда не виделъ.
— Какъ! не знаете, какъ зовутъ? — мне почему-то смешно
143
142
 рона бакунинскаго сравнения. Геометрш развивается изъ своихъ аксюмъ
п р я м о л и н е й н о , не д 1 а л е к т и ч е с к и , следовательно
н е т в о р ч е с к и . Ея теоремы подчинены н е о б х о д и м о с т и ,
но не наделены с в о б о д о й . Проблема сочеташя свободы и необ­
ходимости не встречается на путяхъ математики. Я н е теорема. И
Всеединство н е система математики.
Трудность остается. Я не могу мыслить единичное въ полноте его
конкретности, если вырву его изъ Цвлаго, но я не могу и видеть его въ
его связи съ Целымъ. Другими словами, я вижу порознь то его свободу,
то — его необходимость. Это потому, что Целое, къ которому я принадле­
жу, которое я собою безсознательно «представляю», мне з а д а н о ,
но не д а н о . Живя въ немъ и имъ, я обращаю его въ продуктъ моей
собственной з м п и р 1 и , я его умерщвляю, режу его на куски, я имъ
п о л ь з у ю с ь въ его, мною самомъ о т п р е п а р и р о в а н ­
н о м ъ , виде. И не диво, что когда тЬмъ-же оруд^емъ, которымъ я его
искромсалъ, я хочу возстановить его въ его Целости, — у меня ничего
не получается.
Если бы намъ было дано лишь то анаше, которое зиждится на
дискуссивномъ мышленш, то это было бы прочнымъ и достовернымъ за-
лотомъ нашей обреченности. Это значило бы, что прародительскш грехъ
не можетъ быть искупленъ. Но есть иное знаше, несравненно более на­
дежное и по своей структуре соответствующее структуре самого Пред­
мета его. Оно дано намъ въ искусстве — и прежде всего въ музыке. Въ
музыкальномъ произведены*, создающемъ самого себя, «изъ ничего»
(субстанция есть вещь самодовольная, ничего ко своему исполнешю не
требующая, согласно опредълешю старинныхъ учебниковъ философш),
исчерпывающемъ всю полноту своихъ «возможностей», раскрывается съ
убедительностью самоочевидности тайна Абсолютной Личности, самодов­
леющей и присносущей, Бога. Только музыкальное произведете являетъ
собою въ своей к о н е ч н о с т и образъ безконечности,
ибо оно ни отъ чего не зависитъ, ничемъ, кроме самого себя не опреде­
ляется, само себя «полагаетъ», лишено «среды» — въ противоположность
человеку. Оно живетъ съ нами после своей смерти, т.-е. после того, какъ
оно о к о н ч а т е л ь н о р е а л и з о в а л о с ь , между темъ какъ
обусловленный «средою» человекъ умираетъ обычно, не успевъ свер­
шить въ пределе земномъ все земное, такъ что е г о нндивидуаль-
206
ность, во всей полноте осуществлешя, остается для насъ скрытою, непо­
знанного. Познать Бога, какъ личность, въ человеке, Его образъ, осущест­
вить Бога въ себе, было основной проблемой всей н а ш е й , европей­
ской хриспанской философш, проблемой, ясно осознанной и четко по-
культуры. Вотъ почему музыка достигла высшей точки своего развиия
ставленной въ эпоху г у м а н и з м а , и основнымъ задатемъ нашей
въ пору наибольшаго расцвета этой, гуманистической, «фаустовской»,
культуры.
Музыка считается «языкомъ сердца». Когда хотятъ похвалить му­
зыканта, говорятъ: онъ играетъ (или поетъ) съ чувствомъ. Подобно по-
эзш музыка способна выражать Д1алектику эмощй, переходы отъ радо­
сти къ скорби, отъ бодрости къ унышю. Но что выражаютъ голосоведе-
Hie, гармошя, контрапунктъ? Для музыки, поскольку ея функщя — вы­
ражать «чувства», это все ненужно. «Чувство» одноплоскостно и одно­
родно. Въ каждый данный моментъ своей жизни оно являетъ собою одну
голую «мелодпо». У него нетъ никакого «фона», никакой глубины, ни-
какихъ сопровождающихъ и противостоящихъ голосовъ. Оно требуетъ
своего восполнешя, своей антитезы лишь во времени. Я перехожу отъ радо­
сти къ скорби, но не могу одновременно радоваться и скорбеть. Въ этомъ
отношенж чувству противостоитъ мысль. Мысль никогда не бываетъ «про­
стой», одноплоскостной. О чемъ бы я ни думалъ, я всегда, одновремен­
но, думаю и о другомъ, о томъ, что н е есть объектъ, на который въ
данный моментъ мысль моя направлена. Какъ искусство гармонш и контра-
Пункта, музыка являетъ собою образъ и н т е л л е к т у а л ь н о й
сферы жизни духа. (Agit enim mens aeterna quasi musicus, qui su-
um cenceptum vult sensibilem faceré, recipit enim pluralitatem
vocum et illas redigit in proportionem congruentem harmoniae,
говорить Николай Кузансюй). Однако, между темъ, какъ я могу сказать,
какое чувство выражаетъ та или иная мелод1я, я никакъ не могу ответить
на вопросъ, какая мысль, мысль о ч е м ъ , заключается въ фугв Ба­
ха. Но это такъ и должно быть, и такой вопросъ явно нелепъ. Посколь­
ку музыкальное произведете есть «чистый» субъектъ, поскольку оно
есть личность, лишенная «среды», оно можетъ выражать лишь свою соб­
ственную идею, мыслить лишь само себя. Такъ музыка раскрываетъ намъ
другую тайну Бога, Бога-Логоса, мышлешя безъ «предмета» мысли, пол-
207
 онъ не далъ другому, жаль испытанШ, которыя ему не довелось вытер­ прозябашемъ; и никто не выразилъ съ такой силой тоски по уходяшей
петь. И чъмъ просветленнее становится его взоръ, обращенный «туда», жизни, жажды еще и еще пережить ее, еще и еще услышать те «звуки не-
темъ ярче блещетъ ему светъ, озаряющШ все неисчерпаемое богатство бесъ», которые, быть можетъ, только на земле и звучать.
«возможностей», заложенныхъ «здесь». Ибо «тамъ» и «здесь» — о д и н ъ Тайну Божественной Личности, Бога-Всежизни, Бога-Логоса, Бога-
и т о т ъ же Mipi>, два аспекта, два плана о д н о й Жизни. Любви и тайну Смерти, какъ пути къ Нему, раскрываетъ намъ музыка,
Этой стороне «иного» Mipa и нашего отношешя къ нему соответст- Frau Musica, какъ называлъ ее наделенный даромъ в и д е т ь и
вуетъ одна черта музыки, одна ея могучая «возможность» — возвраше- п е р е ж и в а т ь идеи и ценности, какъ личности, познавппй конкрет-
Hie темы. И опять таки приходится настаивать: нельзя смешивать вопроса наго, личнаго Бога (и Дьявола) Мартинъ Лютеръ.
о п р о и с х о ж д е н и и того или иного эстетическаго факта съ во-
просомъ о его ф у н к ц и и , о его с м ы с л е . Для насъ сейчасъ
не имеетъ никакого значешя то, что возвращеше возникло, можетъ быть,
въ связи съ применешемъ музыки къ танцу — не говоря уже о томъ,
что ведь и танецъ самъ могъ — и долженъ былъ — иметь свой собст­
венный с м ы с л ъ . Изъ всехъ поистине великихъ композиторовъ Шу-
бертъ былъ темъ, который наиболее остро воспринялъ «иной» Mipb, Бо­
га, въ его последней ипостаси: Богъ-Любовь. С т р о е н i е «иного»
Mipa, воспроизведено у Баха; у Моцарта — его жизнь законченнее, отчет­
ливее, строже; смыслъ его раскрыть у Бетховена категоричнее, нежели
у Шуберта. Но его неизреченная красота никому не была явлена съ та­
кой полнотой. Здесь есть какая-то тайна для насъ, привыкшихъ отдавать
себе отчетъ въ нашихъ переживашяхъ, переводя ихъ на «посюсторон-
Hift» языкъ. Нетъ более н е и з ъ я с н и м о й и н е п о с т и ж н о й
музыки, чемъ музыка Шуберта. Но кто, съ первыхъ же тактовъ Недокон­
ченной Симфонш или Квартета Der Tod und das Maedohen, не п о -
н и м а е т ъ , не ощущаетъ съ полнейшей несомненностью, что юнъ
коснулся «иного» Mipa, для того музыка, вообще, не существуетъ. Столь
а н г е л ь с к 1 е звуки никогда не раздавались раньше и врядъ-ли за­
звучать еще когда-либо. И вотъ у Шуберта с о б с т в е н н а я функ-
щя возвращешя обнаруживается, для умеющаго слушать, столь ясно,
какъ ни у кого другого. Никакой «неумелости» нетъ у Шуберта въ его
кажущемся неуменш кончить, въ его постоянныхъ повторешяхъ, въ твхъ
«божественныхъ длиннотахъ» (goettliche Laenge), которыя всякому по­
нимающему Шуберта, т.-е. музыку, кажутся всегда все еще слишкомъ
короткими. Никто не ощутилъ и не выразилъ съ большей отчетливостью
жуткой привлекательности Смерти, какъ услов1я и завершешя Жизни, какъ
того, что делаетъ жизнь нужною и ценною, безъ чего она была бы лишь

210 211
НИКОЛАЙ НАБОКОВЪ
МУЗЫКА ВЪ ГЕРМАНШ
продолжены '
ТВОРЧЕСТВО
Какъ театры, оркестры, хоры, ансамбли, такъ и творчество герман-
скихъ комлозиторовъ есть только одна изъ составныхъ и неотъемлемыхъ
частей всей музыкальной жизни Германш. Германсюй композиторъ это
одинъ изъ нужнъйшихъ работниковъ на пути развиття музыкальной куль­
туры. Но онъ не можетъ быть взять и разсмотрънъ внъ этой культуры,
какъ въ разръзъ современнаго ея состояшя, такъ и въ разрезе историче-
скомъ. Онъ въ нерасторжимой связи и зависимости со всеми элемента­
ми эту культуру составляющими. Онъ ея дитя, ея лучшШ ремесленникъ,
ея носитель.
Тогда какъ во Франщи музыкальное творчество явлеше феномоло-
гическаго, почти чудеснаго порядка, тогда какъ основное свойство этого
творчества его крайняя автодидактичность и непоследовательность, то­
гда какъ во Франщи композиторъ есть субъектъ неизвестно откуда по-
явивппйся и ч*мъ вскормленный, одинокая, почти всегда непонятная сов-
ременникамъ личность вне времени и пространства, — германское творче­
ство есть логическое производное всенародна™ уровня музыкальной куль­
туры и производное, Созданное не случаемъ, не игрою природы, а НБ-
кимъ логическимъ процессомъ культурной наследственности, традицш,
исторической преемственности.
Во Франши при виде музыкально-творческой личности невольно за­
даешь себе вопросъ: — какъ, почему, какимъ ооразомъ этоть человекъ
сталь композиторомъ? Что повернуло его къ музыке — его, сына наро­
да, скорее одареннаго литературно и художественно, чемъ музыкально?
Къ какой традицш онъ примкнулъ, изъ какихъ источниковъ изошелъ?
— И на большинство этихъ вопросовъ ответовъ или-же нетъ — или же
они отрицательны.
Я не собираюсь умалять значешя «божественнаго дара звуковъ»
избранничества композитора, но я уверенъ въ томъ, что окружеше,
музыкально-культурный уровень среды, облегчаютъ пути дарованию и
зачастую определяють его, какъ мы увидимъ на многихъ примерахъ сов-
* См. «Числа» № 4.
212
ременнаго германскаго творчества. Во Франши же творческая личность
именно «божественно избрана» и какъ то божественно оставлена безъ
всякаго музыкальнаго призора.
Всяшй французскш композиторъ, за редкими исключешями, —
ПОЛНБЙШШ автодидактъ. Онъ начинаетъ какъ бы всю музыку сначала,
онъ самъ создаетъ свою традищю, которая съ нимъ же, въ большинстве
случаевъ, и прекращается, онъ одинокое растете въ окружающей его
музыкальной пустыне. Въ этомъ есть своеобразное величие. Но т. к. од­
ному трудно осуществить свой м^ръ полностью и т. к. всякой челове­
ческой душе свойственно искать духовное родство, то французъ-компози-
торъ и обращается въ сторону, въ друпя культуры, въ глубину вековъ, не
найдя вокругъ себя, въ своемъ ближайшемъ окруженш достаточной пи­
щи своему дарованпо.
Но это все вопросы касаюшдеся только французской музыки и
объ этомъ когда нибудь после. Теперь я только выскажу еще несколько
мыслей о французскомъ творчестве, которыя пришли мне на умъ въ
связи съ германской музыкой и которыя полностью определяють резкую
антиномш обоихъ музыкальныхъ культуръ. *
Французское творчество не знаетъ никакихъ заветовъ старины.
Французскш композиторъ свободенъ въ выборе своихъ источни­
ковъ и въ этомъ выборе руководствуется исключительно своимъ лич-
нымъ вкусомъ, своею личной привязанностью и къ той или иной музыке.
Дебюсси ищетъ родства въ грегор1анстве и въ чуждомъ его народу,
но близкомъ его гешю, Муссоргскомъ.
Бизэ питается провансальскимъ и испанскимъ фольклоромъ.
Эта свобода придаеть французской музыке особенную свежесть,
особенное очароваше.
* Конечно, высказываемые взгляды есть обобщены, которыя нужно по­
нимать въ широкомъ смысле. Отрицать совершенно традицюнность во француз­
скомъ музыкальномъ творчеств'Ь нельзя. Есть, напримЪръ, безусловно, традицы
оперетки, даже оперы, — но традицы иная чемъ въ Германш, свободно избранная
композиторомъ, не навязанная е с т е с т в е н н о й ж и з н ь ю музыки.
Притомъ она очень условна и слаба, это скорЪе традицюнность жанра, чемъ со-
держашя. Въ абсолютной концертной музыке она отсутствуете за чрезвычайно
редкими исключешями.
213
 Творчество французскаго композитора — это всегда почти но­
вый м1ръ со своими новыми законами, построенный силой личнаго гешя
отъ А до Ъ. Но такъ какъ для осуществлешя новаго м1ра, новаго порядка
вещей нужна очень большая творческая энерпя, большое, сильное даро-
паше, а таковыхъ вообще немного на свътъ, то французсюй компози-
торъ съ даровашемъ среднимъ, застреваетъ часто на какой-то ступени
между дилетанствомъ и музыкальной безграмотностью, страдаетъ неумъ-
шемъ выражать полностью с в о ю мысль. И въ этомъ огромная сла­
бость современной французской музыки. Мнопе молодые французсюе
композиторы производить впечатлъше неудавшихся дътей.
Но зато когда дароваше сильно, то поистине револющонно явлеше
новаго м1ра. — «Море» Дебюсси произвело въ свое время на профес-
соровъ консерваторш впечатлъше разорвавшейся бомбы.
Со всеми этими свойствами, плюсъ многое другое, о которомъ
слишкомъ длинно говорить, (а сюда входятъ и литературность и живо­
писность французской музыки), французское творчество благодаря сво­
ей безграничной свобод*, какъ-то раньше и чище улавливаетъ носяшдяся
въ воздух* идеи и немудрено поэтому, что вся очистительная работа по-
сл*днихъ 15-20 л*тъ изошла изъ Парижа. Но идеи эти, эти новыя мыс­
ли, носяшдяся въ воздух*, французсюй композиторъ осуществляетъ какъ-
то мимоходомъ, вполголоса, въ среднихъ тонахъ — (конечно въ смысл*
музыкальномъ, литературно же и такъ сказать идеологически вокругъ
каждой новой мыслишки поднимается шумъ нев*роятный). Прочитавъ на­
писанное я вижу, что до сихъ поръ я говорю только о французскомъ
творчеств*. Но повторяю, если принять все это антиномично въ отношенш
германскаго творчества, то особенно ясно выступаютъ отличительныя
свойства посл*дняго.
Германское музыкальное творчество на первый взглядъ представ-
ляетъ собой кр*пкое, сплоченное, многоликое, но объединенное всена­
родной музыкальной культурой, движете, уходящее въ глубину прошлыхъ
р*ковъ непрерывной ц*пью. Оно настолько непрерывно связано и окру­
жено всякаго рода элементами музыкальной культуры, какъ-то: оркест­
рами, хорами и пр. и пр., что трудно изъ этого моря музыкальной жизни
выхватить и ОТДЕЛИТЬ творчество, такъ сильно взаимодьйствують эти эле­
менты культуры другъ на друга, стимулируя и порождая одинъ другого.
214
Въ этой насыщенной музыкой атмосфер*, композиторъ ужъ не является
т*мъ «гласомъ воппощаго въ пустын*» каковъ онъ во Франщи; онъ
естественная часть огромнаго ц*лаго, онъ ремесленникъ, онъ занять со-
щально нужной работой, однимъ изъ многочисленныхъ музыкальныхъ
«beruf'овъ». Онъ больше того: — онъ звено въ ц*пи германскаго твор­
чества, одинъ изъ братьевъ композиторскаго братства, которое на протя-
женш в*ковъ кормило музыкой германскш народъ, а потомъ и все чело-
в*чество. Онъ в*дь необходимъ. Что д*лали-бы вс* эти предгимят1я о
которыхъ я говорилъ выше (оркестры, хоры, ансамбли... и т. д.) безъ него,
что делала бы публика, весь народъ, пос*щающш тысячами концертныя
залы, и висяшде на прЕемникахъ 10 миллюновъ н*мецкихъ радюабонен-
товъ? Ибо в*дь иностранная музыка, несмотря на то, что исполняютъ ее
много, всегда сохраняетъ для н*мца экзотическш или просто чужой от-
т*нокъ. Зерно н*мецкихъ программъ состоитъ и всегда будетъ состоять
изъ немецкой музыки.
Итакъ общество въ Германга — это потребитель музыки — ком­
позиторъ — ея кр*постной пкхтавщикъ, — посредниками въ этомъ обм*н*
«товара» служатъ вс* т* музыкально-культурныя организащи, о которыхъ я
говорилъ выше. Звучитъ это дешево и плоско, пахнетъ складомъ товаровъ
и конторой по перепродаж*, — но если вдуматься, то вырисовывается
очень здоровая картина музыкальной жизни. Этотъ постоянный обм*нъ,
это принуждеше, лежащее на композитор*, порождаетъ въ немъ мораль­
1
ную ответственность за свое творчество (в*дь оно не «pour son bon
plaisir», a такъ сказать на общую пользу), оно то, это принуждеше, и
дало намъ на протяженш въковъ массу прекрасной музыки, оно породи­
ло добрую половину творчества Баха, оно возродило теперь молодое
н*мецкое творчество и вернуло ему потерянное на путяхъ упадочной ро­
мантики здоровье.
Германсюй композиторъ это необходимая сошальная единица, сто­
ящая въ центр* музыкальной культуры, связанная съ прошлымъ огром­
ной, многов*ковой традишей (сыновностью и наследственностью) по­
рожденная темъ, что немцы называютъ «Kûltùrinzucht» (не нахожу рус-
скаго слова). Символомъ немецкаго творчества можетъ служить семья
Баховъ, где четыре локолешя передавали другъ другу музыкальный даръ
и познаше музыкальнаго ремесла. Вообще Бахъ очень живая, очень зло­
бодневная фигура на фоне современной германской музыкальной культуры.
215
 ИЗДАТЕЛЬСТВО „ ПЕТРОПОЛИСЪ" - БЕРЛИНЪ
чис\\ РУССКШ КЛАССИКИ НА СКЛАДЪ ИЗДАН1Я
СБОРНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ, ИСКУССТВА И ФИЛОСОФ1И. ВЪ НОВОМЪ ИЗДАШИ «КНИГА И СЦЕНА»
Адресъ Редакщи: 1, r u e J a c q u e s M a w a s , P a r i s XV*. Долл.
Долл.
Н. В. ГОГОЛЬ. Собрате со-
чинешй въ 1 томе 1.25 Л. ГУМИЛЕВСК1И. Игра въ
Въ вышедшихъ книгахъ «Чиселъ» напечатали оригинальныя произ-
въ холщ. пер. съ зол. тисн. 1 7 5 любовь. Романъ 0.72
ведешя и ответы на анкету следующее авторы:
Н. А. НЕКРАСОВЪ. Собрате И. ИЛЬФЪ и Е. ПЕТРОВЪ.
М. А. Алдановъ, Вадимъ Андреевъ, Георпй Адамовичъ, А. Бахрахъ, стихотворенгй въ 1 томе 1 Золотой теленокъ. Романъ 1.—
Н. Бахтинъ, М. Ю. Бенедиктовъ, П. М. Бицилли, Р. Блохъ, гр. П. Бобрин- въ холш, пер. съ зол. тисн. 1 5 0 В. КАТАЕВЪ. Отецъ и др.
ской, Борисъ Божневъ, И. А. Бунинъ, В. Варшавсюй, В. В. Вейдле, Гайто А. С. ПУШКИНЪ. Собрате разсказы 0.72
Газдановъ, Александръ Гингеръ, 3. Н. Гипшусъ, И. Голенищевъ-Кутузовъ, сочиненШ въ 1 томе . . . . 1 В. КАТАЕВЪ. Растратчики.
въ холщ. пер. съ зол. тисн. 1 5 0 Пьеса 0.60
Сергъй Горный, Вальдемаръ Жоржъ, Б. Заковичъ, Георпй Ивановъ, М. Л.
Канторъ, Д1ана Карэнъ, Л. Кельберинъ, Д. Кнутъ, Антонъ КрайнШ, Анто- ПОСЛЪДШЯ НОВИНКИ В. КАТАЕВЪ. Миллтнъ тер-
нинъ Ладинсюй, Рене Лалу, ГригорШ Ландау, Иванъ Лукашъ, В. Мамчен- занШ. Пьеса 0.60
ко, Ю. Мандельштамъ, И. В. де-Манщарли, Л. Мартэнъ-Шофье, Д. С. Ме- Романъ ГУЛЬ. Генералъ Бо Л. ЛЕОНОВЪ. Соть. Романъ 1.—
(Савинковъ). Романъ. Но­ Г. НИКИФОРОВЪ. Женщина.
режковсюй, Н. Миллюти, К. В. Мочульскгй, Н. Д. Набоковъ, Ирина Одо-
вое издаше въ 1 томе . . 1.75
евцева, В. Оксъ, М. А. Осоргинъ, Николай Оцупъ, Р. Пикельный, Петръ Романъ 0.72
М. ЗОЩЕНКО. ВоспоминанЫ
Пильскш, Борисъ ПоплавскЫ, Г. Раевсюй, Р. Режанъ, В. Савинковъ, Ю. Л. о Мишеле Синягине. Пов. 0.36 Ю. ОЛЕША. Зависть. Романе 0.50
Сазонова, Владилпръ Сиринъ, М. Л. Слонимъ, В. Смоленска, Б. Сосинскш, Б. НИКОЛАЕВСК1И. Конецъ П. РОМАНОВЪ. Товарище
Азефа 0.50 Кислякове. (Три пары шел-
ЮрЫ Соф;евъ, К. Сюаресъ, В. Татариновъ, Г. П. Федотовъ, Ю р т Фель-
«ПАМЯТИ МАЯКОВСКАГО». ковыхъ чулокъ). Романъ . . 1.—
зенъ, Г. Ферстеръ, С. Франкъ, Ал. Холчевъ, М. О. Цетлинъ, Марина Цве­
Сборникъ 0.40 М. РОИЗМАНЪ. Минусе
таева, Л. Червинская, Сергъй Шаршунъ, А. Швыровъ, Левъ Шестовъ, И. С. шесть. Романе 1.—
С. РОЗЕНФЕЛЬДЪ. Гибель.
Шмелевъ, В. ЯновскШ и др.; а также помещены воспроизведены работъ Романъ 1.—
слъдующихъ художниковъ: Андрусовъ, Араповъ, Блюмъ, Вламэнкъ, Гон­ А. ТОЛСТОЙ. Петръ Первый.
ИЗДАН1Я
чарова, Делакруа, Домье, Дюфи, Инденбаумъ, Ларюновъ, Липшицъ, Лу- Романъ въ 2-хъ томахъ по 1.—
Д. ФЩБИХЪ. Угаръ. Романъ 1.— 3. КАГАНСКАГО
чанскш, Миллюти, Минчинъ, Де-Пизисъ, Пикельный, Писсаро, Сутинъ, Те-
Л. ФРИДЛАНДЪ. Съ разныхъ
решковичъ, Шагалъ, Яковлеве.
стороне. (Проституцы въ A. МОРУА. Климаты сердца.
СССР) 1.— Романъ 0.72
Въ первой книге — 286 стр. и 18 воспроизведенш (одно въ 3-хъ краскахъ) И. ЭРЕНБУРГЪ. Фабрика Э. М РЕМАРКЪ. На запад-
на отдъльныхъ листахъ и въ тексте. сновъ. (Хроника нашего номе фронте безе пере­
Въ книге второй-третьей — 336 стр. и 26 воспроизведенш (два въ 3-хъ времени). мене
краскахъ).
Въ книге четвертой — 288 стр. и 20 воспроизведенш (одно въ 3-хъ И. ЭРЕНБУРГЪ и О. СА- B. ДУРОВЪ. Мои звери. Съ
краскахъ). ВИЧЪ. Мы и они (Францы) 1.50 рисунками 1.—
Приложен1я къ любительскимъ экземплярамъ первой книги: оригинальная
гравюра или оригинальная работа въ краскахъ Шагала; второй-третьей книги:
оригинальныя литографш или оригинальныя работы Вламэнка и Терешковича;
четвертой: оригинальная литограф1я или работа въ краскахъ Яковлева.
УсловЫ подписки — на последней странице. PETROPOLIS- VERLAG, MEINEKESTR. 19, BERLIN W15
 жающемъ шуме мотора, похожемъ на ревъ моря. Она таилась въ
СВИСТЕ подшипниковъ и колесъ, она сидвла на пальцахъ шоффера,
она странно и победоносно возглашала въ гудкъ, а сзади неслась
другая машина, нагоняя насъ, не давая намъ остановиться. И всъ
провожали насъ глазами, какъ свидетели нъкаго похищешя, но
намъ было легко и странно. Мы какъ будто долго подготовлялись
к ъ чему-то, и вотъ оно разразилось въ ревъ и свистъ моторовъ,
быстрое, какъ падеше дома Эшеровъ, смутное, какъ разливъ
огромной ръки, желанное, какъ долгожданная судорога отравы, —
а мы острили и смеялись, уносимые тридцатью черными лошадьми.
•И только Тереза была молчалива. Она какъ будто бы говорила съ
зарей и опять, казалось, что ей тысячу летъ, а намъ девять.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,
происходящая на дне озера
Лето мы провели на лаго ди Гардо. Замокъ, въ которомъ мы
жили, былъ настолько великъ, что редко кто нибудь изъ насъ
встречался въ его столовой. Я проводилъ свое время на каме-
нистомъ пляже, за чтешемъ газетъ и иллюстрированныхъ журна-
ловъ, присылаемыхъ со всего света. Въ горячей и тусклой воде
спали болышя рыбы, которыхъ никто не пытался ловить. И только
разъ въ день, къ вечеру, далеко отъ берега проходилъ белый
колесный пароходъ съ большимъ швейцарскимъ флагомъ на
корме, и долго я слушалъ какъ мерно раздавалось сложное чав­
канье лопастей, постепенно затихая, и смешиваясь съ трескомъ
кузнечиковъ. Потомъ где то далеко рождался гудокъ; это паро­
ходъ останавливался около соседней деревни откуда пассажиры,
за неимешемъ пристани, подъезжали къ нему на лодкахъ. Въ об-
щемъ я плохо переносилъ жару и долго спалъ днемъ въ полутем­
ной комнате, где на паркетномъ полу рядами лежали солнечный
полосы жалюзи. Потомъ полуодетый я шелъ въ библютеку, где
какъ въ сонъ погружался въ перелистыванье переплетенныхъ жур-
наловъ времени всем1рной выставки и боксерскаго возсташя. Тамъ
86
неизменно встречалъ я Серафимова, иногда провожая его въ гео-
логичесюя экскурсш. И въ то время, какъ онъ стальнымъ своимъ
молоткомъ стучалъ въ гранитныя стены, онъ все казался мне то
ребенкомъ, то мудрецомъ и старше меня безконечно. Но онъ не
приставалъ ко мне больше съ научными разговорами; да и чаще
всего я засыпалъ где нибудь подъ кустомъ орешника; и онъ только
на возвратномъ пути будилъ меня, спустившись со свокхъ высотъ,
куда я такъ никогда и не поднялся, хотя столько разъ собирался.
Раза два я встретилъ въ горахъ Аполлона Безобразова и Терезу.
Они часами сидели на скалахъ и разговаривали.
Высоко воздухъ спалъ среди белой мглы. Озеро внизу было
серымъ и лоснилось какъ олово. Кругомъ былъ удушливый запахъ
вянущихъ кустовъ и горячей земли. О чемъ они говорили? Никто
не зналъ этого. Маркизъ, въ беломъ костюме, беседовалъ съ Зев-
сомъ въ своемъ обширномъ алхимическомъ кабинете, который
вместе съ библютекой занималъ древнейшую часть строешя.
Остальная часть замка относилась къ Наполеоновскимъ временамъ.
Тамъ алый и канареечный шелкъ потертыхъ дивановъ ярко горелъ
въ розовыхъ сумеркахъ спущенныхъ шторъ. Маркизъ любилъ
говорить съ Зевсомъ. Обоихъ интересовали вопросы политики и
политической экономш: они, какъ астрономы съ любопытствомъ
следили за падешемъ кабинетовъ, и за ростомъ кризисовъ, пред­
сказывая Европе страшную судьбу. Во взглядахъ они сходились.
Это было абсолютное нравственное отрицаше капиталистическаго
строя, совмещенное съ трагическимъ признашемъ его матер!альной
необходимости.
Въ последнее время я вообще никуда не выходилъ. Окруженный
собаками, къ которымъ чувствовалъ свою душевную близость, я чи-
талъ Чехова на балконе, заводилъ автоматический рояль въ зале,
и въ розовомъ сумраке слушалъ его среди чехловъ, пахнувшихъ
нафталиномъ. Ибо моль царила въ замке. Боже мой, какъ пронзали
мне сердце старые довоенные вальсы изъ немецкихъ оперетокъ,
подъ которые я такъ тосковалъ гимназистомъ на бульварахъ и
каткахъ, совершенно одинокш, слабый, плохо одетый, лишенный
знакомыхъ. Вся душа довоенной Европы въ последнш разъ а я л а
87
 Проходили дни, и не только никто не подымался осматри­
вать квартиру, а и постоянные-то посетители такъ поредели, что
скоро въ одномъ Балдахале сосредоточилась вся Корнетовская
воскресная толчея. Вотъ ужъ действительно, люди отпадали, какъ
листья на качане. Но Балдахалъ и самъ понималъ, что что-то на-
путалъ — все не такъ надо было — а поправить не зналъ какъ.
Балдахалъ, занявшись Корнетовымъ, больше не чувствовалъ свой
встающдй по утрамъ металлическш стержень, и шило не кололо
горла. Балдахалъ добился свидашя съ жераномъ.
Жеранъ былъ доволенъ консьержкой: хорошо домъ ведетъ
и везде чисто, а кроме того и залогъ внесла: но и Корнетову
посочувствовалъ:
«Сумасшедшая баба!» — сказалъ жеранъ и пообещалъ
пугнуть; а если еще будетъ жалоба, грозилъ прогнать.
И то, чего больше всего боялся Корнетовъ, то и произошло:
обещашя жерана оказались не впусту, онъ написалъ ей письмо —
жеранъ былъ сурьезный человекъ — и слова его подействовали.
Она больше не кричала, не хлопала дверью, но когда проходилъ
Корнетовъ, она крадучись, сжавъ кулаки, вдругъ останавливалась
передъ нимъ и выскаливала зубы — этотъ оскаль видълъ Гоголь
въ «Страшной мести» — такъ оскалился Карпатскш всадникъ, когда
вихремъ судьбы несло къ нему, запутавшагося въ паутине, колдуна
— это было лицо таинственнаго «зютъ». Тогда А. А. не понялъ
еще всего, что ему открылось потомъ. И если раньше проходить
было мучительно, теперь стало невозможно: было ощущеше, какъ
во сне: ХОТБЛОСЬ бежать, а ноги не двигались.
она еще громче раскричалась — даже обругала меня, поднялась со стула и по­
дошла ко мне съ угрозой, наполняя своими криками лъстяицу.
Я совершенно увЪренъ, что это несчастная невменяема. Она бредить и на­
ходится въ состоянш скрытаго помешательства съ оттънкомъ манш преследо­
ваны. Эту особу следовало бы лечить, успокоить и воспрепятствовать ей упот-
реблеше алкоголя, таке какъ у нея наверное есть причины, которыя доводятъ ее до
такого состоянш.
Пока соболезную Вамъ о т е всего сердца, дорогой друге, очень дружески
ваше
Ж а н ъ Д о р а (черная лестница)
134
Итти опять жаловаться жерану — если будетъ еще жалоба,
грозилъ жеранъ, онъ ее выгонитъ на улицу. Сурьезный онъ чело­
векъ, а все-таки выгнать-то еще подумаетъ — «залогъ внесла!».
А если — и лестница станетъ свободной, но тогда улица сузится,
какъ лестница: ведь одну ее не выгонишь, съ нею само-собой
выгонятся и дурковатый ея мужъ — консьержъ и парализованная
тетка, которая и теперь, парализованная, а пальцами что-то стро­
ить изъ-подъ одеяла въ роде кукиша, когда мимо дверей прохо­
дить Корнетовъ — она тоже задета его, не его — этимъ пламен-
нымъ выпавшимъ оттуда зубатымъ, острымъ, какъ камушекъ,
выскаливающимся «зютъ».
Кончался месяцъ. Невероятно. Въ Париже въ Латинскомъ
квартале держали человека въ заключенш, а освободиться не было
возможности.
Верите вы или не верите въ планеты, но какъ и чемъ
объяснить этотъ пламенный выскаливающшся «зютъ», какъ не
низвергшимся оттуда .
«Течете созвездш навлекаетъ на насъ бедсгая, которыя
^небеса съ яростью и бешенствомъ низвергаютъ на насъ, и тогда
никакая земная сила не можетъ остановить и никаюя ухищрешя
— отбросить».
Казалось бы, все такъ просто: собрать вещи, уложиться и
свезти на складъ, а самому — въ отель. Къ такому решешю и при-
шелъ А. А.; его поддержалъ Балдахалъ, пообещавъ отыскать
складъ и нанять камюнетку для перевозки. И они принялись под­
готовляться къ укладке: сняли съ оконъ шторы, и палки и костыли
осторожно вынули, на чемъ висели шторы, а со ствнъ карты
и планы.
Вечеромъ неожиданно пришелъ Козлокъ съ Пугавкинымъ
— Пугавкинъ, это тотъ самый «философъ, уже затмивпнй Канта»,
пргЬзиий изъ Россш, былъ всего разъ у А. А. на юбилее африкан­
с к а я доктора, и все хотелъ поближе познакомиться и поговорить
о книгахъ. А. А. предложилъ гостямъ помочь въ укладке и разска-
залъ, въ чемъ дело.
135