Юрий ТЕППЕР

ОCТРОВ СТАДИОН

Повесть - детектив

2023
 ГЛАВА ПЕРВАЯ
Ладно, я назову повесть «Остров стадион…»

Написание книги не является роскошью,

это – средство выжить.
Когда человек пишет книгу,
он освобождает свой дух
от гнетущего его впечатления.
Книга является подлинной,
если она написана не просто так,
а должна быть написана, для того,
чтобы расчистить путь
для дальнейшей жизни и работы.

Ойген Розеншток-Хюси.

Небо над верхушками сосен быстро светлеет. Перед

восходом солнца, над крышей с шумом проносится стая дроздов,
и через пяток минут, радуясь солнцу, заливается вовсю птичье
разноголосье. Порыв ветра толкает раму окна, поток горного
воздуха вымывает из комнаты едкий запах лекарств. Я
медленно и неохотно выплываю из омута сна.
Ветер рыщет по комнате. Покряхтывая и поеживаясь от
холода, надеваю теплый тренировочный костюм, наугад тычу
ноги в кроссовки. Осторожно, опасаясь вспышки боли, движусь
к окну. Дворик внизу, как всегда, безлюден. Останки утреннего
тумана клочьями таят на газончике. Под оранжевым тентом
поблескивает овал белого столика, рядом откинулось в
обмороке кресло-качалка. Ограда упирается в крутой склон.
Голубые сосны, перешагивая валуны, бредут в гору к алеющему
зарей небу. Узнать бы, где расположен, этот райский уголок…
2
 Впереди день без событий и мыслей, заполняемый
неспешным потоком ощущений. День близится, наливаясь
жаром, выползает из – за горы солнце. Затихает ручей.
Как обычно, я начну день неторопливой трусцой по мокрому
коротко стриженому газончику. Поналаженному установится
ритм дыхания, станет упругим шаг. Память тела жива. У тела
есть прошлое. У меня – нет. Когда, напрягая сознание, пытаюсь
затолкать память в прошлое, начинается беда. Мельтешат
блики лиц, пейзажей, обрывки фраз, а потом перехватит горло
спазм звериной капканной тоски. Не хочу. Когда-нибудь потом.
Еще рано помнить.
Кто-то сказал: «У человека два злейших врага: память и
надежда». Память обманывает, капризно выбирая из прошлого
радости и обиды. А надежда дурачит, обещая, что все само
собой сложится.
Пока что нет здесь этих врагов, нет памяти и надежды. Меня
называют Максом. Макс, Максим – звучное крепкое имя. Но не
мое. Каким было настоящее, прежнее? Стоп. Восстановив имя,
получишь ярмо тяжких долгов и обязанностей. И еще неизбежно
вернется тоска.
Когда становится тошно от одиночества, пытаюсь вспомнить
имя женщины. Целую женский перстень на своем безымянном
пальце и машинально заклинаю: «Уходи, пожалуйста, уходи…».
Кто, куда? Не помню.

Намотав пару километров по газончику, я вернусь в дом,

спущусь в цокольный этаж, погружусь в бассейник с теплой
прозрачной водой. Спокойное медитативное плавание приносит
радость. На поворотах я неспешно и упруго отталкиваюсь,
словно выжимая себя из мраморного бортика, затем гребком
3
руки подхватываю затухающую инерцию толчка. И снова в ушах
журчит вода. Временами плечо пронизывает острый укол боли.
Такое случается так все реже и реже, с каждым днем боль
слабеет.
Потом, поднявшись на бортик, я разотру полотенцем
крепнущее тело и, туго перепоясав халат, отправлюсь на
массаж.
Бруно – настоящий мастер. Он день за днем, методично
приводил в порядок мой позвоночник, разминал спайки
поврежденных мышц. «Все о’кей, – говорит Бруно по-английски,
– скоро вас пригласят сниматься в кино, мистер Шварценеггер»!
Почему немец Бруно предпочитает английский, непонятно.
Психотерапевт Шпеер тоже немец, и тоже говорит со мной на
английском.
Затем последуют процедуры уколов, электростимуляция,
отдых, после обеда, прогулка и дыхательная гимнастика. Перед
ужином – час занятий в тренажерном зале. Весь день я один –
одинешенек, и спортивное одиночество мне в радость.
Неделю назад на моем столе появились книги. Приключения
героев вековой давности: Том Сойер, Шерлок Холмс, Давид
Копперфилд, Квентин Дорвард, Смок Белью. Всегда
предлагается два тома, английский подлинник и русский
перевод. Читатель на английском из меня пока что дохлый. Две
– три страницы, и текст начинает расползаться.
Думаю, что это тоже психогигиеническая процедура.
Засыпая над книжкой, пытаюсь уберечь сознание от
стремительного и опасного наплыва картинок. Наплыв и в
сознании сразу водоворот: дорожки стадионов, теплые горы,
крутые улочки ведут к морю… Лица, личики, рожи, хари. Потом
4
выплывет страшное: на цинковом столе морга чье – то тело,
сложенное из кусков. И надрывается танго Пьяццолы. Гремят
выстрелы, я падаю плашмя. Отползаю, стартую на четвереньках
и, горбатясь, бегу по перепаханной пулями полоске земли.
Вырываясь из бреда, рву зубами подушку. Если мука совсем не
в терпеж, ору: «Магда!» Теплая ладонь ложится на лоб, снимая
страхи и боль. До следующей ночи... Магда всегда вовремя,
здесь, на этой стороне памяти…
Днем все в порядке. Малахитовая гора, бриллианты
полуденных дождей, эксклюзивный комфорт небольшого
горного курорта. За что же такие блага? Награда за какие-то
былые подвиги или предоплата за еще неведомое мне,
шкуродерство?
Ситуация, честно говоря, хреновая. Инстинкт
самосохранения запрещает ковырять, застывающую гипсом
память. Но интуиция настойчиво зудит: уноси ноги, братец,
уноси поскорее. Наверняка они правы, вещий инстинкт и
заботливая интуиция. Но я нахожусь во власти Хозяина. Время
от времени босс навещает меня, произносит пару
доброжелательных пустых фраз. Хозяина зовут мистер Левски.
Это единственное, оставшееся в памяти имя.
Где, черт возьми, расположен, сей райский уголок…
За спиной дзинькает буддийский колокольчик. На пороге,
корректно улыбаясь, появляется Магда. Профессионально
заботливо и тоже на английском:
– Доброе утро, Макс. Чай? Кофе? Молочный коктейль? Вы
сегодня в прекрасной форме!
Магда застыла на пороге. Впервые вижу , что моя
патронесса – Женщина. И очень красивая женщина. Нежный
5
овал лица, слегка подрагивающие чувственные губы, и еще –
под изящным белым халатиком крепкое, тренированное тело.
К черту английский! Отвечаю на русском:
– Требую менять рацион! Стакан самогона, кусок сала, три
дольки чеснока, ломоть хлеба…
Сдерживая улыбку, Магда легко переходит на русский:
– Боюсь, что вы уже выздоровели, Макс.
– Сильно боитесь?
Магда очаровательно смеется:
– Не очень сильно. Я рада, Макс. Пейте кофе и
отправляйтесь на тренинг. Постарайтесь войти в форму, у нас
сегодня гость.
…Господин Левски пожаловал после обеда. Прямо с порога
посыпались комплименты:
– Превосходно выглядите, Максим! Как говорят англичане,
отличный фитнесс. Я заехал на пару минут. Позвольте присесть?
Левски говорит по-русски почти без акцента. Кто этот
человек? Откуда? Безупречно сшитый серый костюм,
оксфордский галстук. Разумеется, из кармана торчит трубка.
Шеф раскуривает ее неторопливо, с удовольствием, и комната
заполняется пленительной смесью «Кнаста» и элитарного
мужского одеколона.
– Вы удивительно живучи, Максим, - констатирует господин
Левски. – Физическое и спортивное состояние полностью
восстановлены. Доктор Шпеер предполагает, что вскоре
полностью восстановятся все интеллектуальные способности, и
у вас, вполне естественно, возникнет интерес к своему
прошлому. Может, вы уже сейчас хотите что-то спросить?
Итак, господин Левски начинает игру. Правила не известны,
6
и все козыри у него на руках.
– Вы ответите на все вопросы?
– На все разумные вопросы. Некоторые ограничения
останутся.
Благожелательная хозяйская интонация начинает меня
раздражать.
– Начнем. Кто я? Где нахожусь? Кто, зачем наблюдает за
моей психикой? Кто платит за лечение в вашей шарашке? Когда
я буду освобожден?
Удобно расположившись в кресле, и слегка наклонив
скульптурную голову, господин Левски наблюдает за мной.
Петуху, изучающий выцарапанного из кучи, червяка.
– «Шарашка», – любуясь шуршанием слова, произнес
господин Левски, – Что такое «шарашка», Максим, объясните
мне потом. Отвечу на некоторые законные вопросы. Вас звали
Кныш. Юрий Кныш…
Проговариваю про себя: «Кныш, Кныш». Незнакомое имя,
чужое.
– В недалеком прошлом вы были знаменитым спортсменом,
затем, довольно известным психологом. Иногда огорчали людей
излишней образованностью. Маэстро Шпеер не способен
устранить такой дефект, – изволил пошутить мистер Левски. –
Сейчас вы отдыхаете в реабилитационном центре Интерпола. В
силу некоторых обстоятельств гостите под другим именем.
– Я причастен к опаксному злодейству? Участие в
бандформирования? Попытка государственного переворота?
– Что вы, что вы… Не горячитесь. Вы действовали разумно и
ответственно. Жаль, в конце пренебрегли важными
инструкциями и, вследствие этого, серьезно пострадали. Но -
7
хватит подсказок. - Господин Левски откинулся в кресле. -
Желательно, чтобы вы вспомнили всю эту историю постепенно и
самостоятельно.
– Рыться в памяти не собираюсь.Могу свихнуться.
– Конечно, конечно…Доктор Шпеер не рекомендует
форсировать реабилитацию. Но… – попыхивая трубкой,
господин Левски выдерживает паузу. – Но, к сожалению,
ситуация резко изменилась. Для решения серьезных дел нужно
восстановить события последних месяцев вашей жизни.
Предстоит уточнить содержание и характер ваших контактов с
некоторыми людьми. Например, с доктором Сайром, точнее,
полковником Сайром.
Нахлебаться прошлого, утонуть в липком болоте
бессмыслицы. К чорту! Не знаю никакого Сайра. Река прошлого.
С вонью, мутью, тиной. Не хочу. Я не Кныш. Я Максимов.
– Вы меня не слушаете, Максим – обиделся Левски. –
Повторяю, ваша помощь необходима. Доктор Шпеер уверен, что
память может восстановятся естественно. Требуется только
время. Но…
Левски почмокал загасшей трубкой и решительно сунул ее в
карман.
Не смотрит – прицеливается… Конечно, сейчас на меня
можно давить.Пора, пора уносить ноги из вашего Интерпола.
– … Но времени нет. Ситуация недопустимо зависла. А
некоторые, породившие ситуацию обстоятельства и факты
известны только вам.
– Если я не вспомню, Европа рухнет?
Левски нахмурился:
– Вы, Макс, как это… не очень большая птица. Но вы
8
контактировали с некоторыми значительными людьми. Они
опасны. Даже в международном масштабе.
– Я входил в их компанию?
– В некотором смысле и по нашей просьбе. Но – к делу!
Шпеер рекомендует терапию интенсивного размораживания
памяти. С применением разумного стимулирования. «Запуск
памяти методом интенсификации потока сознания», – господин
Левски умело повторил шпееровскую интонацию и акцент.
– Добыча информации в процессе бреда?
– О, нет! Шпеер предлагает использовать ваши
несомненные творческие способности. Скажем, вы могли бы
восстановить прошлое в виде некоего сочинения, мемуара.
Конечно, писательство пером, компьютером вам еще не под
силу. Воспользуемся диктофоном. Переписка воспоминаний –
наше дело. Разумеется, редактирование – за вами.
В памяти что - то шевельнулось. Такой крючок я, вроде бы,
заглатывал. Кажется, придумывал сценарий пьесы или кино.
Чем та затея кончилась? Наверняка, ничем хорошим…
Левски снова извлекает трубку из кармана, трясет ее и
яростно запихивает табачок.
Попробую поторговаться.
– Предположим, я откажусь от литературной терапии. Или
свихнусь. Или, что лучше, завтра сбегу, доберусь до
посольства, и свободен!
Левски извлек из внутреннего кармана добротный
бумажник.
– Возьмите, Максим, вот ваша кредитная карточка в Евро -
банке. Номер клиента 0077. Запомнить легко: двойной Джеймс
Бонд. На вашем счету уже 5000 долларов. Снимайте со счета и
9
удирайте на здоровье. Хотите, сегодня ночью. Прикажу
отключить сигнализацию и положить у двери карман паспорт
гражданина Юрия Кныша. Но дальше у вас начнутся
серьезнейшие неприятности. Вы окажетесь в неизвестном мире.
И там вас будут узнавать… и использовать абсолютно
незнакомые люди. Кто-то посчитает целесообразным открутить
вашу голову. Надеюсь, вы поняли, что до известного времени
лучше оставаться здесь.
–И все-таки я нахожусь под домашним арестом организации
Интерпола?
– Ни в коем случае! Как большинство людей, вы неверно
осведомлены о специфике нашей работы. Интерпол не
занимается проведением оперативных действий. Одна из наших
главных задач – координация работы национальных спецслужб.
– Ага. Значит, у меня есть право встретиться с родной
спецслужбой?
Левски расхохотался:
– Всему свое время, Кныш. Вы слишком подозрительны. Вы
здесь в гостях. По просьбе людей, отвечающих за вашу жизнь.
Договорилсь: отдых закончен, вы приступайте к работе.
Гарантирована возможность увеличить счет в банке. Немножко
приукрасьте свои приключения, для читателя побольше амура.
Секс не исключается. Постараетесь, получится, как это… крутая
авантюрная повесть. Я гарантирую приобретение рукописи за
серьезную цену.
Господин Левски легко поднялся и вышел на балкон.
Любуясь пейзажиком, пошевелил плечами, с наслаждением
разрабатывая шейные позвонки. Чертов жираф!
– Придумайте название, Макс. Что-нибудь спортивное, вы
10
же чемпион! Слышите, я готов сразу оплатить название!
Игра в одни ворота. Левски давит. Давит профессионально
всеми мускулами. Единственный выход - использовать принцип
дзюдо. Отдать инициативу противнику, а потом, выгодно уловив
его усилия, провести контр – прием.
Я лег на кровать, закрыл глаза, расслабился. Как перед
сном, в сознании заметельшили картинки - эйдеты. Кипарисовая
аллея. В конце дорожки стела над морем, налево - безлюдная
набережная. Алушта! Сразу волной захлестнули: ночь, запах
олеандр, карусель дискотеки, по тусклому кругу беговой
дорожки разгуливает теплый дождь. В ушах робкий, девичий
голос: «Смотрите, Кныш. Стадион, как остров. Наш остров».
– Ладно, гоните бабки. Я назову повесть «Остров стадион».
Левски выбросил вверх кулак, оттопырил большой палец:
– Браво! Куплено, Максим, куплено.
Он удовлетворенно воцарился в кресле:
– Итак, на некоторое время вы еще Максим Максимов. Для
всех…
– Для Магды – тоже?
– Магде доверяйте. А для всех остальных – Максимов. Наша
Магда – прелесть, верно? Ангел хранитель. Почти безупречная
репутация. Хотя… – он заговорщицки подмигнул и, оглянувшись
на дверь, прошептал: – Магда теряет голову от шампанского.
– Приму к сведению. Еще вопрос, господин Левски.
– Пожалуйста, Максим.
– Каким методом произойдет стимулирование моей бедной
памяти. Электрошок? Лоботомия?
Левски фыркнул:
– Прекрасно, вы уже шутите. Думаю, достаточно
11
фармакологии.
– Таблетки?
– Можно таблетки. Но лучше укол.
– Опять укол… Вы не видели мою задницу?
– Боже, как вульгарно, Максим! Укол сделают вот сюда. –
Левски повернул голову и ткнул пальцем в кость под ухом. –
Если боитесь, конечно, можно принимать таблетки. Но
эффективнее – укол.
– Ноотропил? Церебролизин? Понадобится лошадиная доза.
– Ого! Обязательно скажу доктору Шпееру, вы - симулянт.
Какая память, эрудиция! – Левски огорченно вздохнул, – Не
хочется расставаться с вами, но, черт возьми, дела.
…До позднего вечера я дремал, настраиваясь на дурацкий
творческий старт. Потом потянул шнурок торшера, и, тотчас,
словно бабочка на свет, в комнату впорхнула Магда.
– Все в порядке, Максим?
– Присядьте, ангел хранитель. Магда, как вы относитесь к
французскому шампанскому?
– О ля – ля! – Магда присела на край кресла, целомудренно
скрестив изящные крепкие ножки. – Сначала расскажу чешский
анекдот.
– Вы умеете рассказывать анекдоты?
– О! Я очень многое умею, Максим. Так вот: в одном
парижском отеле остановился чех. Зашел в свою комнату с
горничной, ну и, как – это… сразу ее завалил. «Вы чех? – уже
потом спрашивала она. – Скажите, почему все чехи такие
грубые? Французы ухаживают, немцы делают подарки,
итальянцы приглашают в театр. А чехи почему-то сразу!».
Очень просто, – ответил наш соотечественник.– Внизу на стене
12
туалета написано по-чешски: рыжая горничная дает сразу». Я
все правильно сказала?
– Абсолютно правильно. Тогда еще вопрос. Что вы будете
делать, если я ночью удеру отсюда?
Серые, чуть раскосые глаза Магды замерли:
– Я вас догоню, Максим.
Святая простота!
– А я бегаю очень быстро. Не догоните!
– Тогда прострелю вам ногу. Сначала правую, потом левую.
Потом начну заботливо лечить…
– Спокойной ночи, милосердный ангел!

13
 Глава вторая
Сны. Социо – этнические открытия генерала Гулявы. Допрос.

Вопрос состоял в том, с какой болью, напряжением и

неуверенностью я был согласен жить.
Джон Сорос.

Предстартовые минуты, длинные, тошнотворные.

Напряженное одиночество разминки, потом теплый кокон
влажного шерстяного костюма, пересохшее горло. Зовут на
старт. В горле – ком. Несколько напряженных, глубоких вдохов.
На старт идем группой, настороженно опустив головы. Пара
секунд молчаливой толкотни на линии.
Небо раздирает выстрел стартера. И сразу, взрывом, забег
рвется вперед. Начинаю не лучшим образом. Засидевшись на
старте, прошляпил первую атаку лидеров. Матерясь, набираю
темп. Кажется, порядок. Но Рыжий уже впереди. На вираже
замечаю: сегодня пацан классно держит нагрузку. Спины
четырех лидеров потемнели от пота. Майка Рыжего – сухая.
Кончай таращиться на чужие спины! Ситуация паскудная.
Если пацан, финишируя, обойдет меня на две – три секунды, на
чемпионат Европы едет он, место в команде одно. Мое это
место! Решение простое: не упустить возможность затолкать
Рыжего, а на последнем кругу, сдохнуть и воскреснуть. Тактика
при в общем – то простенькая: до предела наращивать темп, а
потом удержать непосильную скорость. Заткнуть глотку
инстинкту самосохранения, орущему: «Сбавь, дурак! Впереди
смерть!» В глазах темнота, и боль обжигает тело. А ты, м-м-ать,
держишь, держишь темп, мучительно надеясь, что перед
финишем вспыхнет свет. Только так рождаются рекорды на

14
средних дистанция. Сегодня я не иду на рекорд. Мой приз –
Рыжий. Пацан, салага, зеленка. Из грязи – в князи.
На первых двух кругах ушедшие в отрыв, бегуны, –
союзники. Меняясь по очереди, мы держим высокий, но сносный
темп. Мысленно прикидываю: время лидировать выпадает на
мою долю за круг до финиша. Расклад паскудный: соперники,
отсидевшись метров двести за моей спиной, рванут вперед. А
на финише, атакуя, первым будет Рыжий. Дудки. Я перетасую
карт. Победит, умеющий сдохнуть.
В моем распоряжении несколько секунд. Пытаюсь
удерживая темп, не коротя шаг, сбросить напряжение мышц. О’
кей, тело готово к рывку. Поехали!
Быстро и точно, как патрон в патронник, я выхожу на
атакующую позицию. «Патрон в патронник», – боевые слова.
Окаянство замысла: протащив группу метров двести, не только
удержать темп. Внезапно прибавить скорости. На невозможном
длинном финише вырвать из горящих орущих мышц все,
первобытно припрятанное для спасения от горной лавины, от
рычащего хищного зверя, от брошенного в спину, копья.
Когда – то я выкинул такую штуку. Дело было на гремящем
оркестрами Римском чемпионате. Финишируя с виража, я на
последней двухсотке выбежал из двадцати четырех секунд. Это
был класс!
… Тяжело, помилуй, бог, тяжело.Тешит, ослабляя волю,
мысль: прозевавшим мой рывок, сейчас ой, как не сладко.
Может, на мгновение сбросить темп, накатить по инерции пяток
шагов… Заткнись! Давай! Наваливаются боль, страх, горят и
трещат легкие. В темноте хрустят мускулы. Под ногами не
упругая лента дорожки, а тяжелое месиво болота. Есть! Пытку
15
временем враз прерывает вспышка света. Оглянувшись, вижу,
позади – никого. Никого на всей финишной прямой! Победа? О,
не просто победа! Наверняка, на сто процентов, это рекорд.
Рекорд страны, может, Европы! А ты, Рыжий, сегодня - мимо
денег!
Я не финиширую, раскидывая руки, паря в прыжке, я
пролетаю над квадратами дорожки. Почему же мертво молчат
трибуны? Боже! За моей спиной нелепо, издевательски звенит
колокол. Теряя скорость на вираже, с ужасом понимаю:
случилось невероятное, непоправимое. Чокнутый придурок
потерял счет виражам и спуртовал за круг до финиша. И через
несколько секунд, обгоняя собаку с перебитым хребтом,
пронесется, ведомая Рыжим, свора,.
… Колокол звенит, издеваясь, монотонно и долго. Я
просыпаюсь.
***
За окном вагона стынет пасмурное сырое утро. Поезд
застрял на переезде, шлагбаум закрыт, перемигивается красный
светофор и тревожно бренчит предупреждающий колокол.
Будь проклят этот сон! Он наваливается на меня в самые
гнусные ночи, и я просыпаюсь в поту страха и бессилия.
Поезд трогается, медленно ползет по окраине Львова. Снова
остановка. Я тупо глазею на огни телевизионной вышки, на
столбы электро провода. Вагон снова дергается, и за окном
чередой виселиц, ползут столбы . Сравнение, конечно не из
веселых, но какие еще мысли придут в голову еще не
похмелившемуся умнику? Именно таких индивидов психолог
Марбе обозвал «унфеллерами» – несчастливцами. Унфеллер, -
за что бы ни брался, обречен на беды, травмы и неудачи, в
16
конфликтах и столкновениях, он всегда – собака снизу. Потому
разумные люди от унфеллера держатся подальше. И в конце –
концов, на долю бедолаги выпадет одна – единственная
всепрощающая дружба. Дружба с алкоголем.
Неудача цепко держала меня за шиворот. Во Львов поезд
прибыл с опозданием на полтора часа. Еще можно было
пересесть на электричку, следующую до Славско, но
пригородные кассы, конечно, закрыли на технический перерыв.
Взяв, наконец, билет, я перепутал номера платформ, и, увидел
хвост уходящего поезда.
Заветный план рухнул. Я хотел добраться до Славско,
опередив на пол дня своих ученых коллег, всю
психологическую и социологическую шпану. А там можно не
спеша, добраться до базы, выбрать комнату потеплее. Потом в
одиночку всласть пропотеть на полке сауны, тонко пахнущей
сухим березовым деревом. Дальше - главное: неспешно
подняться наверх, извлечь из сумки синьору Буттилету. Потом,
уважительно пригласить в грешное тело божественного Бахуса.
И провалиться в обморок сна. А в вечерние сумерки, плюнув на
роскошь человеческого общения, побродить по безлюдным
снежным тропам.
Следующая электричка на Славско отправлялась через
четыре часа. Я вдруг вспомнил, что в городе Львове живет и,
говорят, процветает мой университетский приятель Лешка.
Боже…нашлась. Есть! Вот она, удача! В бумажнике визитная
карточка Леха. Можно завалиться к Лешке, и хрен с ней, с
конференцией! Отгуляю пару дней, потом заскачу в Славско,
отмечусь, потреплюсь на прощальном фуршете, и делу конец.
Ни хрена! Госпожа Неудача не покидала меня.
17
Отозвавшийся в телефоне, вышколено – приветливый женский
голос сообщил, что пан Президент (ого, президент!) в банке
отсутствует. Но вечером будет на приеме в ратуше. Попытка
дозвониться к Лешке домой имела такой же нулевой результат.
Не менее приветливая авто ответчица поведала, что Алексей
Тарасович, «на жаль до телефону підійти не може, але з
належною увагою вислухає записану вістку». Снова тоска
смертная. Я машинально пробормотал в трубку: звоню с
вокзала, жалко, не свиделись. Потом набрался духу, сказал, что
еду в Славско. А потом, что жизнь моя - ни к черту, страшная
беда – ушла Динка. Потом я пытался придумать что-то
повеселее, но не успел. Над головой гремело сообщение о
прибытии экспресса из Варшавы, и трубка занудливо пищала.
Ну и черт с тобой, Лешка!
Стоп, передышка. Память тормозит и пробуждается
странным образом, на детский манер. Из небытия выплывают
картинки, тусклые, нерезкие, вроде х любительских
фотографий в старом альбоме. Картинки серые и расплывчатые;
пытаюсь сфокусировать резкость, картинки оживают,
становятся экраном немого кино. Вдруг кажется, вот - вот увижу
себя, придурка, пританцовывающего вокруг замерзающих луж
на перроне пригородного вокзала. Я вижу все достаточно ясно,
и все труднее и труднее находить слова.
…Вонючая полу холодная электричка брела по предместью,
собирая уставший рабочий люд. В сырости вагона на меня
напал колотун. Таблетки аспирина застревали в горле, я
проталкивал ком глотком самогонки. Содержимое спасительной
бутылки неумолимо убывало.
Где – то на полпути странствия в вагон ввалилась поддатая
18
компания. Работяги – львовяне запросто приняли меня,
голодного, полупьяного в свою компанию. Рассказанный мной
после третьего глотка сивухи крутой анекдот обеспечил
аккредитацию. («Схидняк, але файный хлопець!»).
Безошибочным чутьем выпивохи поняли, что на душе у меня как
смертельно хреново. Пьяное время дарило короткое братства.
Прижавшись, друг к другу, мы раскачивались в такт ползущей
электрички и орали:
Раз я їхав з Тернополя,
– Файдулі, файдулі, фай, –
Стоить дивка, як тополя,
– Файдулі, файдулі, фай, –
Я до неї : « Добрий вечір!»
–Файдулі, файдулі, фай. –
Вона ж мені скок на плечи
– Файдулі, файдулі, фай. –
Ще й на дупу налягає,
– Файдулі, файдулі, фай, –
А на спині горба має!
Файдулі, файдулі, фай!
Могучий тупой самогон зашивал сердечные раны, короткая
пьяная дружба веселила, и я даже пожалел, нет рядом,
прикарпатца Васьки Нечипая. Был у меня институтский
приятель, любитель суровых домашних напитков и озорных
частушек – коломиек.
Шальное застолье не омрачил даже визит контролеров.
Стражи порядка хлопнули по стаканчику и ладно подхватили:
На вулиці Колонтая
Файдулі, файдулі, фай –
19
 Била баба поліцая, –
Файдулі, файдулі, фай.
Била в дупу, била в яя,–
– Файдулі, файдулі, фай –
Тай и забила полицая,
– Файдулі, файдулі, фай!
На перрон Славско я выпал около полуночи. Над длинной
сырой платформой, в пол накала тускнели фонари. На воздухе
из башки вылетел дурной хмель, и снова охватило предчувствие
беды, неведомо откуда грядущей, беды, от которой нет
спасения. Электричка грохнула сцепкой и, заныв, укатила в
сырую тьму. Я столбом стыл на пороге вокзальчика.
Обостренное чутье ныло: беда ближе и ближе, совсем рядом.
Потом страх затаился. Во тьме, поглотившей электричку,
нарастал перестук колес., Издали рявкнув гудком, к станции
приближался скорый поезд.
Я сразу решил: если скорый хать на секунду остановится в
Славско, тут же вскочу в вагон, унесу ноги от беды.
Прожектор поезда полоснул по стенке вокзала, высветил
даль колеи. Застонав тормозами, поезд сбавлял ход. На пороге
вагонов торчали заспанные проводники. Потом…
… Вспышка боли и провал в памяти. Здесь, в клетке
комнаты палате, не вспомнить… Проводники с флажкми – все,
что осталось. Потом провал. Тычась лицом в подушку, пытаюсь
одолеть хватку беспамятства. Бесполезно. Замкнутый круг,
водоворот: судейский колокол – просчет на стадиона –
остановка на Подзамче – виселицы эстакад – звонок Лешке –
«файдули – файдули – фай…» – Славско – перрон, стон
уходящей электрички, – беда, беда, – заспанные лица
20
проводников, – вспышка боли. Темно - темно – опять звенит
судейский колокол… Все сначала… Из водоворота не вынырнуть.
Крышка тебе, Кныш, крышка!
… В сознание я возвращаюсь медленно и бессильно.
Тишина. Над темной кромкой леса переливаются неясные блики
звезд. Нежная волна дразнящих духов. Вдруг вспоминаю нежно
манящий запах. «Аура» – любимые духи Динки, и теплая рука
на моем ноющем сердце – Динкина.
«Динка – Иннушка!» – ору я. Немыслимо, невозможно…
Сильная рука прижимает меня к постели.
– Успокойтесь, все в порядке. Вам показалось, такой сон…
Голос Магды. Я жив. Но, откуда тонкий, пронзительно
дразнящий запах «Ауры»? Глубокий вдох, спокойный
расслабляющий выдох. Вот и удалось выбраться из водоворота
памяти. Теперь ее течение неспешно несет меня назад, и что –
то тоскливо высвечивается в зыбком тумане. День утраты.
Сердцу нельзя возвращаться к гибели Динки. Разойдутся швы. Я
целую перстень, снятый с ее пальца и неслышно прошу:
«Уходи. Пожалуйста, уходи, Динка…»
– Магда, у меня просьба.
– Слушаю. Очень внимательно слушаю…
– «Аура» ваши любимые духи. Пожалуйста, замените их.
Хотя бы на время дежурства.
– Мне неизвестны духи «Аура». Кроме того, здесь не
пользуются парфюмерией. Вам показалось. Возможно,
случилась особенная реакция на инъекцию. Я обязательно
расскажу доктору Шпееру. Попытайтесь заснуть, все будет
хорошо…
…Трусливые мысли о последствиях неучастия в симпозиуме
21
задерживали меня возле вагона. … Поступок – штука опасная.
Можно выскочить из скверной ситуации, а потом влипнуть в
новую. Потом я все – таки решился…
Дальше, дальше… Шок внезапного и сокрушительного
удара. Падая, вижу, как в дверь вагона, оттеснив проводника, в
вагон влетает кто-то , длинноногий и широкоплечий. Фигура
кажется мне знакомой. Но лень вспоминать и не хочется
подниматься с земли. Нокаут. Проползая мимо, поезд медленно
набирает скорость. Минут через пять, нехотя собравшись с
силами, я поднимаюсь на ноги и ковыляю к двери вокзала.
…Славско. Динка, это же наше Славско! Наши тропы,
черничные поляны, пахнущие можжевельником поцелуи… Я
тихо и бесслезно выл, бредя по едва заметной тропе, и, щурясь,
держал на прицеле фонарь над крышей далекой базы.
По плато шнырял зыбкий сырой ветерок. Дурное тепло
хмеля исчезло. С гор опускался туман, уплотняя мглу, и гася
свет дальних огней. Некоторое время я еще видел фонарь базы.
Тьма становилась гуще, морознее. Потом, фонарь вдруг
качнулся и с воем укатил куда - то вниз. Придурок, придурок…
Я принял за фонарь базы прожектор локомотива, застрявшего
на перевале. Все, теперь мне крышка… Вымотанный пьяным
маршем, я замерзну в полукилометре от базы.
Встреча со смертью не пугала. Я уже искал встречу с ней, в
затхлой киевской квартире. Алкоголь обещал легкую смерть.
Зарывшись в несвежую холодную постель, я ждал избавления от
звериной тоски.
Если подумать, сложившаяся ситуация была не столь уж
роковой. Следовало шагать напропалую и, долго ли – коротко
петляя, добрести до базы. Можно было, шагая по уклону,
22
добраться до железнодорожного полотна и по шпалам топать к
станции. Но я решил умереть. Не просто, а даже с комфортом.
Вытащив из рюкзака бутылку, я основательно хлебнул на
посошок и лег на снег, лицом к непроглядному черному небу.
Замерзая, я улыбался обретаемой свободе от воспоминаний, от
гнобившей меня беды. Все ровнее и реже тикали молоточки в
висках. Сон приходил легко и просто, изредка, тревожа тело,
подергивались мышцы ног. Самое живучее у мня – чемпионские
ноги…
Засыпая в смерть, я вспомнил о Динке и поцеловал
перстень. Колечко было теплым и немножко шершавым, как
сосок Динкиной груди. Вот и все, ты свободен от бед, долгов и
намерений…
Внезапно в блаженную дремоту нарушили четкие
неспешные шаги. Шарканье ног по деревянному настилу
большой аудитории Института психологии. Профессор Щедров…
Время от времени он, прерывая логику лекции, выходил из-за
трибуны и размышлял вслух, меряя шагами площадку
амфитеатра. Конечно, конечно, я уже мертв! В мире горнем
навстречу идет профессор Щедров, своевременно покинувший
суету грешных дней, Благое дело, в мире ином продолжаются
ваши семинары!
Я отчетливо видел, как густеет тьма, формируя силуэт
знакомой, согбенной фигуры Г. П.
«Итак, вы решили свалить, коллега Кныш…» – знакомая,
артикулированная для магнитофон речь. Что это было, бред,
алкогольный психоз? Клянусь, тогда он стоял рядом и сердито
сопел:
«Странно, странно. Мы-то выбрали вас за бойцовские,
23
чемпионские качества. Я был уверен, что вы начнете строить
новую психологию, до конца дней своих останетесь
щедровитянином… Сопливая получается смерть, коллега Кныш.
Ваш прадед убил самодура - помещика и увел в бега все село.
Дед куролесил у Буденного, и, с дуру в одиночку бросался на
эскадрон беляков. Отец умудрился организовать побег из
лагеря. Прошел через медвежью тайгу, потом пристрелил
доносчика и, сменив имя, с нуля начал свою лучшую жизнь. А
последний из Кнышей, мой ученик, подыхает на манер
оборжавшегося дустом таракана. Подарочек вы сделаете
коллегам – психолухам! Непримиримый оппонент, маэсто
проблематизации, исследователь и трибун, сваливает из жизни
пьяным бомжем. Валяйте в небытие, радуйте подонков!»
Профессор Щедров гневно фыркнул, черный силуэт стал
уменьшаться, сливаясь с темно – серой мглой, шаркающие шаги
затихали. Чертыхаясь, я поднялся и пошел следом. Высшей
свободой, наградой было право идти за ним, воином, мудрецом,
идеалистом и авантюристом. Я плелся за едва видимым во мгле
силуэтом, пока не опомнился, натолкнувшись на колья
изгороди. Перебирая на ощупь планки забора, добрался до
каменной стены дома. Порывы сырого морозного ветра уносили
туман. В небе перемигивались звезды. Сил никаких, еще
минута, и мне хана. Постучал в темное окошко, прислушался.
Пустой, заброшенный дом. Обойдя стену, наткнулся на
крылечко. Толкнул плечом дверь. Оказалась, не заперта, я,
теряя равновесие, свалился через порог в живую, теплую
комнатушку. Тепло – царское благо. Закрыв дверь, я шагнул
вглубь комнаты и в темноте наткнулся на еще горячую сельскую
печь. Финиш, черт возьми! Смерть отменяется, чемпион Кныш.
24
Самое время хлопнуть по чуть – чуть..
Туман исчез, в маленькое окошко кухни заглянула
серебряная луна. С наслаждением до последней капли высосав
драгоценное пойло, я влез на печь и провалился в сон.
Разбудил меня луч глянувшего в окошко яркого солнца. И
тут же резью заголодал желудок. Печь остыла. В комнате остро
и пряно пахло мышиным пометом. Чудо спасения… Только на
кой хрен? Снова тоска и бессилие. Сполз с печи и подошел к
окошку. Невдалеке, за зеленым частоколом молодых сосенок
виднелась крыша базы.
Честный путник должен рассчитаться за ночлег. За стеной –
ни звука. Приличия ради, я положил на загаженный мышиным
пометом стол бумажку в двести купонов. Прощай, добрый
приют.
К утру подсыпал снег, приморозило. Под ногами
похрустывал наст. Обошел дом. За окнами, замалеванные
морозцем не наблюдалось признаков жизни. Возле крылечка
веранды мне под ногу подвернулся корявый сучок. Оказалось,
складной нож. Не простой. Я нажал кнопку. Из кулака хищно
щелкнув, выскочило боевое лезвие. Нож – что надо! В
голубоватую сталь чернью врезан силуэтик зубастого
крокодила и номерной знак. «77777». Говорят, семерки - к
удаче.
… Честная компания на базе тусовалась вовсю.
Распределением жилья и организацией оперативного фуршета
привычно занимался Жорж Грюков. Верный холуй шефа с
удовольствием вручил мне ключ от дальнего холодного номера.
Нагло улыбнувшись, мажордом сообщил: желающих
соседствовать со мной, нет.
25
 Коллеги, старательно не замечая меня, чирикали у столиков
с бутербродами и баночным пивом. Хрен с ней, с халявой! Я
поднялся наверх и, не раздеваясь, рухнул на койку в студеном
отсеке мансарды.
Что на свете тяжелее дремы голодного, не похмелившегося
алкаша? В момент, когда я, достиг желанного беспамятства, в
комнату без стука ввалился сосед. Чертыхаясь по поводу
холодов, он рассовал по полкам шкафчика свои вещи и исчез.
Минут через двадцать сосед вернулся, волоча могучий
электрообогреватель.
Вскоре в комнате стало по - домашнему тепло и дразняще
запахло копченым мясом и аджикой. Благо, терзания оказались
недолгими. Владелец восхитительной жратвы, почтительно
откашлявшись, приступил к знакомству:
- А ну, вставай, друже. По двадцать капель за мир и дружбу!
А зовут меня – Василь Васильевичем.
Лапа у Василь Васильевича медвежья, улыбка деревенская,
широченная, с хитрецой.
- Настоятельно рекомендую: сало – шиночка чисто хлебная,
аджичка умеренная, огурчики, помидорчики, лучок, чесночок,
капусточка свежайшая. Все собственноручно выращено и
изготовлено. А вот это – на уровне мировых стандартов, –
вдохновенно произнес Василь Васильевич, передавая граненый
графинчик, – Бимбар! Сливовица четырех перегонок. Святые
слезы!
Василь Васильевич извлек из чемоданчика пузатые
стаканчики, и старательно протер их салфеткой.
– Наливай, друже! Шиночку режем… смело берите руками,
вилочек не имеется.
26
 Дальше пошло – поехало: «Со свиданьицем. За все
хорошее. Чтоб у нас все было, и чтоб за это ничего не было…».
Проникнувшись хмельным доверием, Василь Васильевич
признался, что симпозиум этот ему до лампочки. По профессии
и долгу службы он юрист, и командировку на стрелку
психологов считает внеплановым отпуском и недосмотром
начальства.
Я быстро хмелел, блаженствуя от свалившейся доброй
выпивки. В тон благодетелю начал рассказывать
психологические байки, и даже поведал о своем мистическом
спасении вчерашней ночью. После третьей стопки мой язык стал
заплетаться, а лицо замечательного соседа превращалось в
подобие аппетитного блина. Василь Васильевич сжалился:
- Ну, ладно, как говорится, распрягайте хлопці коней і
лягайте спочивать. А я піду погулять. Тут у поблизу живуть мої
родичи…
Сливовица сработала великолепно. Я проснулся к началу
симпозиума вовремя и в боевом состоянии. Собственно говоря,
бой с моим участием не планировался. В программе симпозиума
мой стендовый доклад значился мелким шрифтом. Шеф
исключил подозрительного Кныша из удостоенных трибуны. На
сегодня мне определена роль почтительного слушателя, а
завтра положено смиренно стоять у стенда, ожидая дурацких
вопросов к нагло сокращенным тезисам. Черт с ними! Но
бимбар просто великолепен…
Я расположился в последнем ряду зальчика и наслаждался
удивительными речами. Мои расторопные коллеги нашли
факты, убедительно доказывающие, что Украина является
всемирным центром психической энергетики. Дошлые
27
психотехники сообщили, что речитативы певцов – бандуристов
суть методы медитаций, ничем не уступающих техникам «ян
шэн фу юй», а кое в чем дающих фору китайцам. Затем на
трибуне возник человек в генеральских погонах. Это был
знаменитый Гулява, именуемый кошевым психологом козацкого
войска. В короткой презентации генерал сообщил сообщества о
способности навскидку по энергетизму различать потомков
подлинных украинских казаков и безвольных
последышейселян.
Дальше – больше. Следовало намотать на ус: украинский
гопак не лихой танец, а алгоритм приемов беспощадного
двобою. Было такое дело, забрел на Запорожскую Сечь
японский ниндзя. Тут же состоялся поединок, «фул - контакт».
Мобилизованный бандурой, взращенный на гопаке, казак лихо
махнул ногой и враз снес голову наглого ниндзи.
Обилие дерзких психологических открытий утомляло.
Блаженную дремоту порушило сообщение о моем докладе.
Новое дело: вместо унизительного дежурства у стенда -
распятие на трибуне.
Шеф вежливо, даже сожалея, заметил, что мной стендовый
текст далек от проблем украинской этно – ментальности. А
именно в этом разрезе хотелось бы услышать выступление
ученика небезызвестной московской школы Щедрова.
Я знал, что рано или поздно шеф начнет лепить из меня
клоуна. Но не в такой же убогой компании! Кончай эту вонючую
историю, Кныш!
Любопытствующий зал затих. Собственно, моя
задачкапроста . Нужно работать по методологической норме,
ввести понятие, и придать тем самым осмысленность этой
28
дурацкой ситуации. «Ментальность, - с удовольствием говорил
я, есть потаенный пласт сознания, его привычки, автоматизм
поведения. Ментальность не контролируется собственным
критическим разумом. Только посторонний аналитик может
обнаружить речевые клише, заметить любимые поговорки и
невольные оговорки. Размышлять об истории национальной
ментальности не возбраняется, даже полезно. Только тогда
придется обнаружить многое: подвиги и предательства,
хуторской эгоизм и щедрость братства».
Слова летели в пустоту. Втиснутые в кресло манекены
молчали. Только в первом ряду сопел и елозил мой сосед –
юрист.
«Принимая во внимание ментальность, – упорно гнул я, –
можно искать, а главное, прокладывать мыслью свой путь в
мировой культуре. Но можно жить на уровне поведения,
оставаться двуногим существом, восхищенным своей
замечательной породой».
В зале царили сумерки. Ряды застывших лиц тускнели
покойницкой синевой. В таком же ступоре безмолвствовал
президиум.
Я сошел с трибуны при зловещем молчании почтенной
публики. Опускаясь со сцены, услышал, наконец, чей-то
истерический фальцет:
– Так це ж образа, пан голова! Образа всього загала. Та ще
й в присутності пана заступника міністра! Ганьба!
– Гнать! В шею! – рявкнул из глубины зала Грюков.
Шеф зашевелился, тщательно протер платком лысину и
резко встал. Словно по сценарию одновременно в зале
вспыхнули люстры.
29
 – Как вы оцениваете реакцию на свое выступление, товарищ
Кныш, – слово «товарищ» шеф произнес с особой
артикуляцией.
– Как проявление менталитета присутствующих. Почти
лабораторная ситуация.
Вслед за мной из зала вышел мрачный Василь Васильевич:
– Вмазали вы им здорово, только напрасно. Такое не
прощается...
Я махнул рукой:
– Просто не вовремя закончился эффект царского
«бимбара».
– Намек понял, – буркнул Василь Васильевич.
Содержание графинчика тотчас возвратило боевое
состояние духа. Дальнейшее участие в симпозиуме посчитали
бессмысленным, и я охотно принял предложение Василия
Васильевича совершить прогулку на сон грядущий.
Новой копейкой блестела луна, поскрипывал под ногами
синеватый снежок, и на душе у меня стало легко и спокойно.
Василий Васильевич завел речь о нынешних сложностях
юридической профессии. Оказалось, что по роду службы он
следователь… Работа тяжелая, неблагодарная.
– Ну, здесь – то передышка?
– Как сказать, – вздохнул мой спутник.
– За кем же охотитесь?
– Дело не простое. Давайте присядем на скамеечке.
Постойте, смету снежок. Есть несколько серьезных вопросов.
Удостоверение показывать не нужно?
– Не понял. Вы вызываете полное доверие. Надеюсь,
взаимно.
30
 – Как знать... Сегодня за чаркой вы рассказывали о своих
ночных похождениях. Давайте начнем сначала. С момента
вашего приезда в Славско.
Василий Васильевич принялся уточнять, какой электричкой
я приехал, видел ли кого – либо на станции, какой дорогой
добирался на базу, где и сколько валялся на снегу. Сначала
процедура дознания меня развлекала. Но Василий Васильевич
оказался занудой. После третьего повтора детального рассказа
о путешествии в Прикарпатье, я решительно заявил:
– С меня хватит! Выкладывайте суть дела, или берите под
стражу. Идиотизм какой – то…
– Ладно, поехали, – то ли предложил, то ли приказал
следователь.
За воротами базы маячил милицейский «бобик – воронок».
Остывший мотор завелся не сразу. Попрыгав минут двадцать по
склонам, кочкам и ухабам, «воронок» доставил нас к воротам
районной больницы. Дверь открыл неприветливый патлатый
человек в грязном халате, наброшенном поверх ватника.
Опустившись в подвал, мы остановились перед дверью с
веселенькой надписью «трупарня».
– Стойте здесь. Позову – зайдете. – Василий Васильевич
шагнул за порог, щелкнул включателем.
– Прошу войти.
В центре комнаты стоял оцинкованный стол. На нем во всю
длину громоздилось закрытое простыней тело. Уставясь на меня
немигающими глазами, следователь сдернул простыню:
– Узнаете?!
Некоторое время я рассматривал труп крупного, атлетически
сложенного мужика. Стараясь сохранить безразличное
31
выражение лица, тянул время. Покойника я узнал сразу.
Нечипай… Откуда он взялся? Стоит ли признаваться в давнем
знакомстве с Нечипаем. Что я не имел с ним ни дел, ни
встреч...
– Так вам знаком этот человек? – с нажимом спросил
следователь.
– Нет! – уверенно сказал я и подошел поближе к столу.
Есть оправдание: Нечипая узнать трудно. Распухшее
тестообразное лицо, багрово синяя полоса вокруг бычьей шеи.
Висельник… Но ситуация хреновая. Богу известно, откуда
взялся мой товарищ по легкоатлетической сборной. Зачем
следователь потащил меня на опознание трупа… Ловушка? Но я
вправду мог не узнать Нечипая.
– Нет, Василий Васильевич, – равнодушно сказал я, – ничем
помочь не могу.
– Значит, не знакомы, и в этом распишетесь?
– Сколько угодно…
В кабинете главного врача Василий Васильевич снова
принялся за свое. Вежливо и настырно он снова просил меня
припомнить приезд во Львов, вечер в электричке, поход на
базу, ночлег в домике и сегодняшнее утро. По шагам и минутам.
Наконец, он принялся, старательно сопя, прописывать протокол
дознания. Затем, уставившись на меня холодными и
внимательными глазами, Василий Васильевич сообщил
некоторые подробности. Смерть неизвестного наступила часов в
десять вечера. Труп из петли вытащили сегодня утром, взломав
дверь домика, на кухне которого я проспал прошлую ночь.
Утренние следы свидетельствовали о моем намерении заглянуть
в окно и, возможно, проникнуть в дом.
32
 –Такое было. Я хотел поблагодарить за ночлег. Следы возле
домика – мои. Но в комнату я не заходил.
– Отпечатков ваших пальцев действительно не обнаружено…
– Если не профессиональный секрет, как у вас взялись
отпечатки моих пальцев?
Василий Васильевич скромно улыбнулся:
– Будем считать, секрет. Успокойтесь, картотека на вас не
заведена. Но ряд вопросов остается.
И тут я вспомнил: протертые салфетками стаканчики
«Наливай, друже, руку менять не будем! Шиночку режьте,
берите руками, вилочек не имеется…» …
– Итак, Василий Васильевич, вы подселились ко мне в
порядке охоты.
Следователь вздохнул и глянул почти дружелюбно:
– Понимаете, получается сложная штука. Честно говоря,
душевно я к вам вполне расположен. Пьете, правда, многовато,
но даст Бог, потихоньку сбавите обороты. А человек вы
честный, уважающий себя и привыкли действовать в открытую.
Наверняка, бывший хороший спортсмен. Так и хочется
разорвать протокол на мелкие части, – Василий Васильевич
рубанул ладонью воздух, – и в печку.
– Туда ему и дорога.
– Рановато. Потому как больше никакой зацепки в этом деле
у нас пока нет.
– Василий Васильевич! Вы мне тоже симпатичны, и
требования вашей службы вполне понятны. Но поймите,
зацепка - никакая, честное слово. Что не повесите на меня,
рухнет. Приехал я в Славско, когда… – тут я запнулся, едва не
назвав имя Нечипая, – когда покойник болтался на веревке. На
33
роль наемного убийцы не гожусь: повесить такого амбала мне
не под силу.
–Возражаю по первому пункту. Алиби у вас пока нет.
– Ясное дело, свидетелей моего приезда в Славско нет.
Хотя, совсем забыл, – какой - то человек на перроне сбил меня
с ног и вскочил в поезд. Его фигура показалась мне знакомой.
Вспомню, напишу, позвоню. Может, кто видел, как меня свалили
на перрон, поищите. Ни в преступники, ни в свидетели я не
гожусь. Подумайте, какой свидетель, после созерцания
повешения, пойдет спать на печке. Разве что некрофил. Если не
доверяете своей душе, доверьтесь разуму.
– Есть у меня душа – твердо сказал следователь, и она за
вас. Есть у меня разум, и вы к нему обращаетесь правильно. Но
существует еще профессиональная интуиция. Так вот, тетка эта
шепчет, что вы почему - то не говорите всю правду, а к этому
делу имеете какое - то отношение, пусть дальнее и непрямое.
Алиби… алиби… Я вспомнил о телефонных звонках к Лешке.
Автоответчик мог зафиксировать время…
– Проверим, – согласился Василий Васильевич. Телефончик
даете?
Слава Богу, Лешкину карточку я не выбросил.
Глянув на визитку, Василий Васильевич просветлел:
– Алексей Тарасович Кожухарь! Знаем и уважаем. Во-
первых, из юристов, а во вторых – деловой и порядочный
человек. Если подтвердит, – вопросов нет.
На базу мы возвращались неспешно. Карабкаясь на
подъемы, «бобик» выл, тыкался мордой в ямы, елозил колесами
по сугробам. Василий Васильевич, что - то бормотал себе под
нос. А меня снова свалились пустота и тошнота. Не
34
интересовали злоключения бедняги Нечипая, и даже забыл я
злодейства симпозиума.
У ворот базы Василий Васильевич хлопнул меня по плечу:
– Якшаться с учеными дружками вы, ясное дело, не хотите.
Совершенно справедливо. А потому, поднимайтесь на наш
чердачок, лезьте в сумку, доставайте харчи. Там есть еще одна
бутылочка, расслабляйтесь. Завтра увидимся…
Меня разбудил настойчивый стук в дверь.
– Пробачте, пан Кныш, це черговый администратор. Будь
ласка, до телефона.
Едва не свалившись с полутемной лестницы, я добрался до
окошка администратора. В трубке раздался бодрый Лешкин
баритон:
– Заключенный Кныш, – с вещой на выход, – дурачился Лех,
– бросай свое научное шобло!
– Спасибо, Лех. Все не так просто.
– Наоборот, очень просто, – не унимался Лешка. – Все
о”кей! Слушай.
В трубке добродушно басил Василий Васильевич:
– Дорогой мой, алиби – стопроцентное. У Алексея
Тарасовича аппарат – чудо науки и техники. Точно
зафиксированы: ваш голос, время и даже номер вокзального
автомата. Так что желаю вам теплой дружеской встречи.
Я уехал из Славско первой электричкой. Дорожные
размышления были безрадостными. Черная полоса
продолжалась. На работе в институте, понятно, – крест. Дома я
сдохну от тоски. Последовать за Нечипаем? Нечипай – не
фамилия, кликуха. Симпатичный, умеренно туповатый,
флегматик – метатель. Над ним подшучивали. Обижался редко,
35
даже радовался вниманию к своей бесхитростной особе. Но если
остряки задевали за живое, предупреждал: «Не трогай, не
чипай!» Предупреждение было не зряшным. Однажды в его
всерьез достали. Прикарпатец разъярился, сгреб обидчика в
охапку и вышиб шутником закрытую дверь. Ко мне Нечипай
относился с почтением, на сборах был идеальным соседом по
комнате. Распрощавшись со спортом, я иногда слышал о
продолжении негромких успехов Нечипая на республиканских и
областных соревнованиях. Потом его имя исчезло из спортивных
хроник, и вдруг, год назад – сенсация. На «Кубке Ялты» в
метении диска Нечипай показал лучший результат европейского
сезона. А теперь страшный финал. Интеллектуальная трагедия
исключается. Скорее всего, какая-то бабенка допекла
смиренного мужика. А может, подобно мне, богатырь спился.
В разбитое окно электрички задувал ветер. Я забился в
дальний угол вагона, и, сунув руки поглубже в карманы куртки,
неожиданно нащупал нож, найденный возле злополучного дома.
Предмет достойный внимания друга – следователя. Но дружбе
этой, слава Богу, пришел конец. А нож – что надо!
Лех встретил меня на перроне. Красавец джек лондонского
типа. Замшевая куртка с прибамбасами, серебристая норковая
шапка, белозубая людоедская улыбка. Капитализм с
человеческим лицом!
После троекратного целования Лешка строго спросил:
– Билет на Киев купил? Дай, посмотрю.
Лешка внимательно изучил билет и порвал его в мелкие
клочья:
– Если личный гость банкира Кожухаря уезжает в общем
вагоне, то он, этот гость – сволочь! Сволочь и предатель,
36
подрывающий веру в цветущее состояние дел банка. – Лешка
яростно топтал клочья билета. – Поедешь завтра. В вагоне «эс-
вэ». Билет доставят на дом.

37
 ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Добрый банкир
Просить человека стать
другим – все равно, что просить
его умереть.
Мигель Унамуно.
Кожухарь… Алексей Тарасович Кожухарь. Закрываю глаза.
Медленно, формуясь из дыма – тумана, выплывает широкое
нагловатое лицо. Это Лешка.
Странная была встреча. И долгие, незнамо о чем, разговоры
Сначала казалось – просто треп, дань приятельскому
прошлому. Кто знает, может Лешка впрямь, хотел мне помочь.
Ясное дело, аналитикой встречи я тогда не занимался.
Радовался случайной передышке, возможности увернуться от
ударов колотившей меня, жизни. Не такие уж мы были с Лешкой
приятели. Но кто–то был рад встрече со мной, с кем–то еще
оставалось совместное доброе прошлое. И, конечно, главное,
радовала высокая вероятность щедрой выпивки.
Сначала я держался достойно, непринужденно. В процессе
объятий протокольно похлопал Лешкину спину, потом небрежно
расположился на заднем сиденье роскошного «мерса».
Мордастый молчаливый шофер ловко одолел привокзальную
толчею. Мигом проскочив окружную дорогу, минут через
двадцать мы перешагнули порог шикарной Лешкиной
«кавалерки». (Так в давние польские времена именовались
тайные квартиры богатых львовян, предназначенные для
индивидуального релакса и эротических утех).
Расчеты на добрую пьянку оправдались в полной мере.
Щедрость Леха не знала границ. Гостеприимно распахнув
38
дверцы бара, банкир небрежно предложил на выбор текилу,
джин, виски, коньяк и пару незнакомых разновидностей
элитарной водочки. Не тратя времени, я выхватил из Лешкиной
коллекции непочатый штоф «бифитера».
Поглощенные натощак, два глотка восхитительного
хвойного пойла были стартом. Третий глоток привел дарил
экстаз. Не без театральности я принялся клеймить смутное
время, судьбу – злодейку, завистливую психологическую шпану
и дурацкие выдумки следователя.
Не жаловался, выступал. Лешка слушал пламенные речи с
ласковым вниманием, вслух восхищаясь яркими метафорами и
мудрыми афоризмами. Но я ненароком увидел себя в зеркале.
Зрелище жалкое: тощий востроглазый неудачник суетливо
потешал богача – хозяина.
Сразу, на полуслове я оборвал речь. Лешка, зажав в
лапище тонкостенный бокал, молча грел коньяк. Вздохнув, он
пригубил божественную влагу и принялся готовить бутерброды.
– Давай, закусывай, иначе окосеешь… Я очень рад нашей
встрече. За мной же должок, помнишь?
– Не помню, Лех, – сказал я, по акульи заглатывая
бутерброды с икоркой, – В этом мире никто никому не должен!
Благородный бифитер помог мне стать небрежным и
снисходительным.
– Похвально, – засмеялся Лешка. – Совсем по-восточному:
посей и забудь. А ты, все-таки, вспомни нашу первую встречу!
Было дело… У Леха предпринимательская жилка
обнаружилась в студенческие годы. Нынешний воротила –
финансист начинал с банальной фарцовки. Вскоре Лешку
засекли доблестные борцы против буржуазной заразы.
39
 События развивались по-налаженному: персональное дело,
исключение из комсомола и, разумеется, – пинком из
университета. Меня, выдающегося спортсмена, выбирали в
университетское бюро комсомола, и тогда пришлось
участвовать в карающем ритуале.
Студент Кожухарь держался независимо и даже надменно.
Заслушав выписки из милицейского протокола и показаний
свидетелей, обвиняемый нагловато улыбнулся:
– Спекуляция, фарц… Ну, вы даете! Из–за чего базар –
вокзал? Просто я решил оказать услугу хорошему человеку.
Есть в университете знатный спортсмен. Образцовый
комсомолец. И привез чемпион из-за кордона красивые вещи,
для себя. Вопросов нет. Дома померил – не то. Или размер не
подошел, или мимо моды. А продавать же ему нельзя,
недостойно. Что, кормить моль? Но человек человеку друг.
Точно? – Тут Лех в открытую, подмигнул мне.
Веселый плут! Серьезное наказание мне не грозило, можно
было позволить красивый жест. Подтвердив слова Кожухаря, я,
разумеется, тут же беспощадно осудил свою
неосмотрительность. Вопрос был исчерпан. Чемпиону поставили
на вид, Лешке врезали строгача и строго предупредили
– Что, забыл? – спросил Лешка, – а я свой должок записал.
Честно говоря, опасность тогда не была смертельной. За мной
уже стояли крепкие люди. Просто решил тебя проверить на
вшивость. Уж больно образцовым был знаменитый чемпион
Кныш. А оказалось – человек…
Лешка подмигнул мне, как тогда.
– Давай, наливай, ухаживать за тобой не собираюсь.
Молитвенно подняв взор к небу, банкир внюхивался в
40
благоухающий бокал.
– Итак, за мной остался должок. Самое время рассчитаться.
Ты сейчас ни к черту, Юранда. – Лешка пристально посмотрел
мне в глаза, – и сам этого не замечаешь. Тоже мне, психолог!
Профессорская бородка – отлично. Но только тогда, когда есть
фарт, когда ты особенный, неподражаемый, надежно
защищенный. Холеная бородка – вызов всяким козлам –
завистникам и начальникам. Попробуйте – сколупните! А когда
личность не стрижена, старый костюм сидит н ней мешком,
желтые ботинки стоптаны.… Такого и притравить не грех.
– Откуда такие сведения?
– Василь Васильевич рассказал. На кого ты наезжал? Ты
наезжал на научную власть, может дерьмовую, но власть. В
общем, ситуацию ты не сечешь. А ситуация, брат, богатейшая…
Для Лешки, конечно, богатейшая… Я хлебнул прямо из
горла и перешел в контратаку. Выложил честный взгляд на
нынешнее воровское время, на позорное перерождение людей.
А еще самое страшное – ушла Дина. Тут Лешка влупил мне под
дых:
– Правильно сделала, что ушла. Ты же не живешь,
выпендриваешься. Когда Василий описал мне твое научное
выступление, вспомнил я старый анекдот. В цирке ради
фокусника подвешивают над ареной мешок с дерьмом. Мешок
крутится. В цирке темно, прожектора – на мешок. Вот тут
выходит фокусник и, бабах, шмаляет в мешок из «кольта».
Вспыхивает свет. Все в дерьме, а маэстро в белом. Попомни мое
слово, к такому циркачу Диана не вернется... Ты когда ее в
последний раз видел?
Грешен человек, грешен. Спьяну я решил врезать
41
всемогущему банкиру и всуе вывернул душу:
– Она, Лешенька, никогда не придет. Никогда, ни к кому.
Последний раз видел Дину в морге. На опознании тела. было
Маленькое кукольное лицо и замерзшие пряди на синем лбу.
Лешка вздрогнул:
– Несчастный случай? Или.… Тогда от чего?
Уходя от ответа, мне самому неизвестного, я что - то болтал.
О черной полосе неудач, о всемирном эйджизме, смертельном
страхе перед болезнями, о злом случае и смертном грехе
уныния. Потом меня свалил, припечатал к столу алкоголь, я
завыл, как тогда в лесу, после Динкиных похорон.
Потом провалился в беспамятство, в длинную ночь, с
короткими пробуждениями и жуткими видениями. Мне снился
тоннель морга и дрожащая от холода, бредущая между трупами,
Динка. Потом снился Нечипай с высунутым, прикушенным
языком, с полосой поперек горла. Снились пути – рельсы,
фермы электропровода, и на каждом столбе, как на мачте,
раскачивалось грузное тело Нечипая. На ходу выскочив из
поезда, я нырнул в густой липкий туман, не разбился и
вслепую, боясь раскрыть глаза, брел по рыхлой земле. «Все это
было, – раздался Лешкин голос – Смотри, так будет. Беги!»
Выбравшись из тумана, я бежал к опаленной ярким солнцем
вершине зеленой горы. Продирался сквозь колючие кусты,
спасаясь от кого - то, шарахался в стороны, и знал, что мое
потное тело – мишень. Только бы добежать до гребня,
перевалить вниз, спастись. В небе с хищным рокотом
пронеслась железная птица. Грохнул выстрел, и вспыхнуло
горячей болью плечо. Дотянув до края, я заглянул в пропасть.
Меня трясло, безжалостно, больно, и наконец послышался
42
тревожный Лешкин голос:
– Ты что, помер? Подъем, Юранда, подъем.
Весеннее солнце за окном, дом богача. Утром мир кажется в
порядке. Можно прикинуться бодрячком, мотнув головой
выбросить из памяти страшные сны, и полезть под ледяной
душ. «Живите как птицы небесные, живите в отсеке дня». Да
продлятся секунды между раундами боя, и если проиграть его,
то хотя бы по очкам, не нокаутом…
Я радовался Лешкиной заботе, радовался щедрости.
Потучневший от сытого банкирского жития, Лех подарил мне
купленный год назад, фирмовый адидасовский спортивный
костюм, прибавил пачку разноцветных рубашек и охапку
карденовских галстуков. Потом потащил на пахнущую
тончайшими специями кухню.
– Пока ты дрых, сию убогую юдоль посетила фея, – весело
выпендривался банкир. – Результат на лицо: селяночка, вполне
сносный узбекский плов и всякие фигли – мигли.
Лешка внимательно посмотрел мне в лицо и опечалился:
– Промашка, рассола не держим.
Лешка ел быстро и жадно, посапывая и покряхтывая от
удовольствия. Потом включил кофеварку и откинулся в кресле:
– Не сердись за вчерашний случай, Юранда. Понятия не
имел о твоих бедах, наехал напрасно. Хотя… как знать.
Состояние твое действительно ни к черту. Не психолог, а псих –
олух. Поезд уходит, Юранда, уходит. Один америкашка
обозначил ситуацию очень точно: измениться, или умереть. У
меня был план рассчитаться за должок. Хотел взять тебя в банк,
менеджером по персоналу. Менеджер – психолог, это солидно.
Но ты пьешь по-черному. Говорят, лечить психолога от пьянки,
43
дело дохлое.
– Врачу, исцелися сам?
– Вот именно. Спасать тебя не намерен, но шанс дам.
Сначала на пробу предлагаю проектик подоступнее. Мой банк
спонсирует здешний телеканал. Тамошнее руководство мается
дурью создания собственного сериала. Перешибить соплей
замыленную «Марию», дело соблазнительное. Конечно, чтобы
было дешево и сердито. Решили, психологический детектив.
Крупные планы, переживания, любовь, зверства, весь
джентльменский набор…
– Я здесь причем, Алексей?
– Вчера ты представлен мной, как автор спортивных
детективов. Ты же публиковал приключенческие рассказики в
«Юности»?
– Не в «Юности», а в журнале «Старт».
– Один хрен. С подачи спонсора кандидатура принята.
Единогласно. Твори, выдумывай, пробуй.
– Спасибо, Лешка. Только напрасно стараешься. Какой из
меня теперь литератор…
– Сейчас никакой, а попотеешь, получится. Сюжет у тебя в
руках, начни с убийства или самоубийства твоего Нечипая и
крути интригу.
Лешка внимательно посмотрел мне в глаза. Слишком
внимательно. Подозрительное предложение.
– Смерть Нечипая – загадка, пробормотал я. - И потом,
когда – то мы были почти друзьями…
– Над смертью твоего друга пусть ломает голову Василь
Васильевич. Для тебя история Славско закончена. Есть алиби и
баста. Плюнь на этот случай, импровизируй. Назови героя
44
любым именем, придумывай, что хочешь. Последня любовь
ветерана – импотента, наркотики, грязные деньги, тренерские
разборки, спортсмены – бандиты, любую хренотень. Размышляй,
фантазируй. Займись работой. Будешь меньше бухать.
– Другими словами, частное расследование не
предполагается?
Лешка махнул рукой:
– Я же сказал, пиши, что придет в голову. Договор такой:
раз в месяц присылаешь на телестудию наброски и варианты.
За каждую подачу тут же получаешь миллион купонов. – Лешка
хлопнул меня по плечу. – Писатель – миллионер! Все твои
психологи подохнут от зависти.
– И никаких встреч со следователем?
– Ох, и достал он тебя! Честное слово капиталиста, на
Василь Васильевиче крест.
– Тогда покаюсь. Подожди минутку.
Я отыскал в передней свою куртку, и положил перед Лешкой
диковинный нож.
– Эта штука валялась в снегу возле дома, там, где повесился
Нечипай. Я подобрал нож, но следователю не показал, просто
забыл. Но если это улика…
Лешка нажал кнопку, восхищенно глянул на выскочившее
лезвие.
– Правильно сделал, что забыл, – согласился Лешка, – Мама
милая, знаменитый «голубой крокодил»! Оптовая цена полста
баксов за штуку. А номерок то – номерок, одни семерки…
Продай! Тебе ножик носить нельзя – порежешься.
– Дарю!
Лешка замотал головой.
45
 – Ножи, запомни, не дарят, а продают.
Он вытащил бумажник, отсчитал шесть двадцатидолларовых
купюр.
– Даю две оптовые цены плюс надбавка за семерки. А
Василь Васильевич перебьется. Он эту историю и без нашего
ножика раскопает.
Мы обмыли сделку старым виски, и я снова завалился спать.
Лешка разбудил меня за час до отхода поезда. Сам упаковал
подарки в новую спортивную сумку, сунул туда же пакет с
бутербродами и бутылку шикарного «Рене Мартен». Протокол
встречи был соблюден полностью, банкир проводил гостя до
ступенек международного вагона.
Потом, потом… Что потом? Память слабеет. Заканчивается
эффект укольчика под ухо. Что было потом? Собраться. Как на
бегу: еще пару кругов, даже – один круг, вираж и финиш, и
все, точка. Кажется, эксперимент провалился, доктор Левски.
Все мелькает, львовская квартира, Лех, Лех… Лешка – банкир.
Держись, Кныш!
Итак, сборы, дорога на вокзал. Прощание…
Международный вагон, внутри сухое тепло, почти жара. В
комфортабельном, пропахшем сладкими духами и сучьим
запахом купе, я ехал один. Забился в угол, как животное,
убежавшее от погони.
Хмельной тупой сон оборвался в четыре ночи. Роковые
четыре, время собачьей вахты, время допросов и кошмаров.
Хлебнул пару раз из шикарной бутылки. Сердце перестало
ныть. Поезд не то полз, не то плыл в черное и злое время.
Время, которое унесло Динку, смыло благополучный научный
мирок с фуфлом отчетов и конференций. Мир изменился. Кто -
46
то банкует, за столом шулера, прихвостни, лохи. Время
крысиных драк и крысиных гонок, круглосуточных, сто
мильных, кругосветных. Поставив на меня, вы прогадали,
банкир Кожухарь. Для участия в ваших гонках нужны стальные
нервы, неисчерпаемые запасы норадреналина и полное
отсутствие опасного предрассудка, именуемого совестью.
Хлебнуть из бутылки – лучшее средство от бессонницы. По
крыше вагона тарабанил дождь, за окном медленно плыл
пустой, тускло освещенный перрон. Спастись, выпутаться, уйти
рывком от страхов, пере – жить… Поглядеть на злодейский
мирок, зажужжать крылышками и взлететь. Севшая на клейкий
лист, муха не может взлететь.
Козырный «Рене – Мартен». Вы поставили на жалкую клячу,
добрый банкир. А может это только тянется тот сон? И не
дремлю я в роскошном вагоне, а спокойно замерзаю на
холодном снежном склоне Прикарпатья…
Точно так я проваливаюсь в беспамятство сейчас.
Экскурсия в прошлое закончена, господин Левски. Былье?
Вранье? Вы опытный спец, доктор Левски, но знайте, память
моя врет. Если охота, разбирайтесь сами, и идите к черту. Хочу
спать…

47
 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Слепому виднее.

Еще на малое время свет есть с вами;

Ходите, пока есть свет. (Евангелие).

Вам не откажешь в профессионализме, господин Левски.

После прикарпатских воспоминаний у меня не хватало сил для
нового писательского рывка. Выдавливать прыщей памяти –
занятие болезненное и мерзкое. Память – могильщик,
ритуальный служака, а эксгумация, извлечение трупа, крути –
не крути, надругательство. Все это известно господину Левски,
он решил подсобить наемному литератору. Утром на столе
рядом с букетиком ландышей от Магды я обнаружил
потрепанный тайм – менеджер. Интересно, откуда взялся мой
дневник? Ладно, господин Левски, теперь у меня есть
собственная вещь. Не стану сразу перечитывать все страницы.
Буду шагать, опираясь на дневник, как на костылик. Вот только
человек вы безжалостный, господин Левски. добрый бы, вынул
из дневника прощальное письмо Дианы Кныш. Ладно, поехали…
…Я провалился в сон, как в пропасть. Проводник растолкал
меня в Киеве. В полусонном состоянии я прошел по пустому
перрону, покорно выдержал злую толкотню в троллейбусе и,
подходя к дому, опустил голову, чтобы не видеть слепые окна
квартиры.
Открыв окна настежь, попытался заняться уборкой. На свою
беду. В ворохе бумаг на столе я нашел прощальное письмо
Динки. «Прости – прощай, моя половинка. Я ухожу. Болезнь
духа, ни твоей, ни нашей вины нет. Ты же сам говорил,
пленочка разума очень тонкая. Совсем тоненькая, милый. Я
48
старалась, иногда возвращался свет и надежда. Но я слышу
голос. Не внутри, со стороны. Он требует, приказывает:
«Уходи». Пленочка прорвалась. Дальше больница, мир
безумных, в зеркале мои стеклянные глаза. Не хочу!!! Ты
говорил: «Больно не тому, кто уйдет первым, страшно тому, кто
останется». Остаешься ты, прости. Не могу. Темнеет. Слышу
злые голоса.. Болезнь духа. Проси, чтобы Бог простил.
Прощай».
«Жизнь дается нам как выстрел в упор». Кажется, это
сказал, Сартр. Письмо грохнуло пулей в живот…
Психотерапевтам известна убивающая человека вина в
смерти близких. Была вина, была. Я упустил начало болезни, не
замечал вопиющих симптомов, не слыша колокола пожарной
тревоги, болтал о своих бедах, о кознях сослуживцев, о
потерянном статусе в сообществе. Какой ты психолог, Кныш, ты
дерьмо и последняя сволочь…
Алкоголь не спасал. Я пил целыми днями, пил всякую дрянь
натощак, без еды, до рвоты, чтобы скорее провалиться в
небытие. Однажды под утро не то, чтобы протрезвился, просто
сработал инстинкт. Бежать, как можно быстрее бежать из дома,
где подушки хранят терпкий запах Динкиной «ауры», под ноги
бросаются ее остроносые туфельки, и чашки в кухонном шкафу
требуют, чтобы их ставили на Динкин лад. Куда бежать? Вот
тогда я вспомнил о Лешкином заказе на сценарий.

***
Спорткомитет и прежде не очень интересовался списанными
знаменитостями. Председатели с любовью и почтением
принимали чемпионов, а отстреленными гильзами никто не
49
занимался.
В комитете я не был тысячу лет. А принципы остались
прежними. Выпорхнув из кабинета начальника, девица –
референт равнодушно сообщила, что председатель занят, а моя
просьба о трудоустройстве будет передана Совету ветеранов. Не
сердечнее была встреча с федерацией легкой атлетики.
Кораедский, единственный из прежних клерков, меня,
бородатого, опознал не сразу. Под старым пиджаком Лешкина
рубашка с дивным галстуком не смотрелась. Куда мне до
клерка! По-прежнему, похожий на шустрого воробья,
Кораедский щеголял в роскошном твидовом пиджаке. Газончик
его прически был стрижен парикмахером – маэстро.
– Помню, помню, Кныш. Разделяю стремление ученого
вернуться в спорт. Тут, как говорится, непаханое поле. Может,
ближе к Олимпиаде мы сумеем воспользоваться вашим опытом.
Но сейчас федерация столкнулась с большими финансовыми
проблемами. Какая там комплексная научная группа? –
Кораедский грустно поднял брови. – Мы не в состоянии
профинансировать даже тренировки сборной. Сильнейшие сами
решают свои проблемы. Кто - то живет на трудовые сбережения,
кому – то удалось найти спонсора. Как говорится, «у кожного
Абрама – своя програма, але кожний Іван має свій комплексний
план», – хихикнул клерк. - Вот Бубка… – клерк завистливо
вздохнул, – Бубка сам себе тренер и спонсор. – Напишите Бубке
в Германию. Вдруг ему требуется психолог?
Конечно, я выглядел жалко. Но не настолько же…
– Так, что пока, увы… Хотя, все может быть. На всякий
случай оставьте визитку. Надеюсь, у вас есть визитка?
Клерк начинал веселиться. Просто фантастика! На глазах
50
вороватый воробьишка превращался в породистого индюка. Я
вынул из бумажника и положил на стол двадцатидолларовую
бумажку. Доллары еще были в редкость, и на глазах произошло
чудо. Индюк исчез. Также мгновенно исчезла со стола зеленая
купюра.
– Отличная визитка, Кныш! Виноват, ошибся. – Воробей
снова зашагал по комнате, выискивая корм. - Дело ваше,
конечно заслуживает внимания. Сборной команды, как таковой,
не существует. Но уже второй год успешно функционирует
экспериментальная группа - «Звезды Украины». Инициатива
профессора Аристонова. Знаете, конечно… Проректор
инфизкульта – человек с головой. Нашел спонсоров, сам
занимается подбором – отбором… Создал, так сказать, свое
хозяйство. Ублажает спонсоров, ежедневно руководит работой,
нам, – Кораедский вздохнул – остается гордиться. Вы хорошо
знаете Аристонова?
– Плохо.
Я слишком хорошо знал Аристонова. Рассчитывать на его
расположение нечего.
– Жалко, жалко, – чирикнул Кораедский. – Жалко у пчелки…
Но попробую поддержать вашу просьбу. Онищука помните?
– Деда? Он еще жив?
– Процветает. Наш золотой ветеранский актив! Вчера
отправили в Алушту. В качестве комиссара федерации.
Первая удача. Заслуженный мастер, заслуженный тренер
Иван Николаевич Онищук был в инфизкульте моим куратором.
Дед, наверняка, поможет.
– Правда, вопросы комплектования сбора не входят в
компетенцию комиссара. Но тут есть нюанс. «Звездам»
51
требуется опытный массажист. Уезжая, Онищук просил меня
найти и направить в Алушту Пал Саныча.
– «Слепого»?
Незрячий массажист работал в сборной Украины с
незапамятных времен.
– Он самый! Но старик ехать не может. Или не хочет, черт
его знает! Давайте, вспомнайте институтский курс массажа и
вместо Пал Саныча отправляйтесь на сбор. Вот что, попросите у
него рекомендацию. Человек он, сами знаете, добрейший. И
еще, на всякий случай, добудьте какое – нибудь удостоверение.
– Кораедский, это не серьезно!
Клерк хмыкнул:
– Других вариантов нет. Я позвоню Онищуку, попрошу его
подготовить почву. Как психолог, вы, наверняка, экстрасенс, –
подмигнул Кораедский. – Массажист – экстрасенс, может,
подойдет.
Доллары были в редкость, и Кораедский вежливо провел
меня до двери.
– В случае удачи с вас причитается, Кныш…
В аферу Кораедского я, разумеется, не верил. Но других
шансов сбежать от самого себя не было. В институте висел
приказ об увольнении Кныша за неэтичное поведение,
нанесшее вред трудовому коллективу. Сотоварищи старательно
избегали встречи. Хотя визит в институт оказался не
напрасным. На доске, рядом с приказом о моем увольнении,
располагался призыв эзотерической общины «Ашрам». Тибетцы
обязывались в разумные сроки и за умеренную плату
выращивать бакалавров самопознания и энергетического
массажа. «Ашрам» располагался во флигеле института.
52
Таинственные индусы оказались сотрудниками, ранее
занимавшимися развитием творческого климата в бригадах
коммунистического труда. На добычу указанного Кораедским
удостоверение, потребовалось двадцать минут и столько же
долларов. Оставалось найти Слепого.
Пал Саныч жил поблизости Голосеевского парка.
Следующим утром я отправился на поиски и, снова удача.
(Кныш, удача!) У выхода из гастронома яувидел слепого
старика, осторожно укладывающего в сумку бутылку молока и
четвертушку хлеба.
Потом Пал Саныч, постукивая алюминиевой тросточкой,
осторожно пошагал по тонкому льду тротуара. Я бережно взял
его под руку.
– Давайте, помогу.
– Спасибо, спасибо. Я сам.
– Вы должны меня помнить, Пал Саныч. Ваш бывший
подопечный, легкоатлет Кныш.
Пал Саныч поставил сумку на землю, повернул ко мне
круглое, немножко припухшее незрячее лицо и протянул руку.
Рука теплая и сильная. Улыбнулся. Я давно не видел
человеческой улыбки…
– Кныш, Кныш. – Чуть наклонив голову, он словно
прислушивался к моему имени, – Конечно помню. Сначала
надрыв четырехглавой мышцы бедра. Залечили. Потом имели
неприятности с ахилловым сухожилием, тоже справились.
Почему - то ушли из сборной. Все верно?
– Точно, Пал Саныч.
Незрячие глаза смотрели в пространство:
– Только зачем вы пьете? Дожили, чемпион Кныш под
53
магазином, с алкашами. Господи, какие времена! Ладно,
проводите… У меня беда, Кныш. Умерла Дусенька. Завтра сорок
дней… Понимаете?
– Понимаю. Я тоже отмечал сорок дней. Месяц назад.
– Отец? Мать?
– Тоже жена.
– Вот оно что… Все равно, пить нельзя. Нельзя, Кныш…
Затхлый теплый воздух бедно обставленной «хрущевки»
пропитался сладковато – едкой смесью запахов лаванды,
старости и тлена. Я вскипятил молоко, поставил на огонь
картошку, выдраил щелоком раковину, вынес мусор.
Завтракали молча. Пал Саныч посапывал, ел медленно и
аккуратно. Потом мы пили горький травяной чай, и я напрямую
рассказал старику о своих планах. Пал Саныч слушал молча,
покусывая нижнюю губу.
– Понятно, вполне понятно. Уехать, сбежать от беды,
подальше от дома, от боли. Понятно… Я слепой, слепому легче.
Вот только не попасть бы вам в другую беду. Захочет
Аристонов взять вас? Наверное, нет. Разве на время, чтобы
покуражиться. Положим, возьмет, – Пал Саныч машинально
разминал пальцы. – Подумайте хорошенько, хлеб у массажиста
черствый. Понимать тело, отзываться на боль. О душевном
человеке говорят: «Хоть к ране прикладывай». А для
массажиста такое отношение – условие работы.
Профессиональные массажисты долго не живут. Я вот зажился.
Хотя, наняться на короткое время не страшно. Попробуйте. От
институтской науки, верно, что-нибудь осталась, за недельку я
вас подучу. Дайте руку!
Он крепко сжал мою кисть, потом медленно отпустил:
54
 – Беда-то какая - энергии у вас ноль. Спиваетесь, батюшка,
как бомж. Бросить сможете?
– Пробовал.
– Не пробовать, надо бросать сразу!
Пал Саныч тяжело поднялся и побрел к окошку. Некоторое
время, посапывая, ловил лицом слабое солнечное тепло.
– Ладно, оставайтесь. Поможете справить сорок дней. Потом
недельку походите в ассистентах. Понятно, ни глотка спиртного.
Даже на сорок дней не поднесу. Унюхаю – враз выгоню.
Он повернулся и протянул мне руку:
– Беретесь? Есть шанс. Последний. Сможете завязать,
унесете ноги. Найдете друзей. Может, даже подругу. Даст Бог…
Поверьте, слепому виднее…
В чужом доме я просыпался рано, до рассвета. Надевал
кеды, старую штормовку и, не тревожа старика, уходил в
Голосеевский лес. В душе просыпалась сумасшедшая надежда
на встречу с Динкой. Спасаясь от наваждения, целовал перстень
и просил: «Не надо. Уходи, уходи, Динка». Потом бежал. От
городской иступленной суеты, от губительного зова алкоголя.
Какой там бег! Я тяжело шлепал по лужам, на самых малых
подъемах задыхался и переходил на шаг. Слепой прав, энергии
осталось не больше, чем у выброшенной батарейки.
В «хрущевку» я возвращался к восьми. Мы завтракали
овсянкой, сваренной на разбавленном молоке, пили травяной
чай с бубликами. Потом начинался обход клиентуры. Пациенты
Пал Саныча страдали неизлечимой хворью – бедностью.
Пришибленные инсультом старики, притихшая большеглазая
детвора. Мы работали задаром. Во время массажа Пал Саныч
рассказывал старым и малым пациентам байки и сказки.
55
Выдуманные истории заканчивались весело и радостно, а
беспросветные дни несли беды. Даже банальный грипп вызывал
атонию мышц и параличи. Обворованные инфляцией,
придавленные безнадежностью, люди жили впроголодь и
горестно.
По проспекту Октября уже неслись «мерседесы» и «хонды»,
ревели «порше», сверкали никелем могучие «джипы».
Гостиница «Мир» сверкала огнями ночного казино, на киевских
рынках гремели выстрелы бандитских разборок. Биография
независимой Украины начиналась в полном соответствии с
гегелевским принципом: «Народ – навоз истории».
Дни учебы тянулись долго и невесело. Я набирался опыта и
сноровки, массируя худые плечики детей и окаменевшие хребты
стариков, растирал острые коленки мальчишек, боясь смотреть
на жалкие девчачьи грудки, похожие на распухшие фурункулы.
Как это было не похоже на веселую практику
инфизкультовского спортивного массажа!
Прошло дней десять. В пятницу Пал Саныч, не приступая к
обходу, куда – то пропал и возвратился в добром расположении
духа.
– В спорткомитете все улажено. Сказали, что моих
рекомендаций вполне достаточно. Потом я разговаривал по
телефону с Онищуком.
Пал Саныч довольно улыбнулся:
– Все в порядке. Он тебя прекрасно помнит. Обещал полное
содействие.
На следующее утро мы прощались. Медленно шли по
подсохшим аллеям парка. На полпути к троллейбусной
остановке Пал Саныч замедлил шаг:
56
 – Дальше иди сам. Чему научился – твое. Рад, если помог.
За нашу холостяцкую жизнь – спасибо. Старик помолчал, потом
тихонько рассмеялся. – Напутствия слепого, комедия… Хотя,
повторяю, слепому виднее. Запомни, лихие времена надолго.
При борьбе добра со злом всегда побеждает зло. Но добро
всегда возрождается. Делать добро, мой друг, штука нелегкая,
неблагодарная. Если непосильно делать добро, хотя бы не
умножай зло. Не теряй веры. Внуки твоего внука будут жить в
неплохой стране.
Издалека нарастал гул троллейбуса. Пал Саныч крепко сжал
мою руку:
– Онищуку сердечный привет. Буйвол, затейник. Конечно,
устраивает вечера самодеятельности и читает «Песнь о
соколе». Его коронный номер… – Слепой осторожно погладил
мое лицо. – Ну, с Богом, дружок…
О Лешкином сценарии я вспомнил на вокзале. Времени было
вдосталь, будки междугороднего телефона пустовали.
– Поздравляю! – воспламенился Лешка, – Лихо! Давай! Если
выгонят спортсмены, устрою массажистом на шикарное место.
Сразу садись за сценарий. Завтра высылаю аванс на
главпочтамт в Алушту. Но предупреждаю: не будет рукописи
через месяц, передаю дело в суд. Будешь массажистом в зоне! –
с удовольствием захохотал банкир.
Поезд тронулся, и в чужой толпе провожающих вдруг
мелькнуло, вспыхнуло лицо Динки. За что ты меня, Господи…
База Интерпола. День отдыха. Зарядка на лужайке, бассейн,
тренажерный зал. Вроде бы, «мемуар» удается. Без дневника
было бы труднее. Память стремится в прошлое, в сознании еще
кружится хоровод лиц, мелькают горные дороги и дорожки
57
стадиона. Но мне самому, без заказа господина Левски, хочется
навести в своей башке.
Шеф пожаловал под конец выходного дня. С шутливым
поклоном преподнес безупречно набранный текст:
– Браво, Максим, браво. Вас приятно читать.
– Стараюсь. Хочется побыстрее унести ноги.
–Еще рано, мой друг. Вернемся к «Острову» Алуштинский
период наиболее важен. Пожалуйста, поторопитесь. Почаще
заглядывайте в дневник, не задерживайтесь на деталях, больше
о том, что казалось странным, опасным.
– Господин Левски, вы все усложняете. Заставляете чесать
правое ухо левой ногой. Не проще дать перечень вопросов?
Левски расхохотался:
– С Вами приятно иметь дело, Максим. Конечно, можно
поспрашивать, но так делать нельзя. По вопросам легко
восстановить версию следствия. Может, она неверная.
– Значит, не доверяете.
– Не горячитесь, Максим. Как это… «не лезьте в бутылку».
Договорились?

58
 ГЛАВА ПЯТАЯ
«Сбрейте бороду, Кныш!»

Пью за веселую элиту,

За длинноногую элиту,
За племя дерзко – босоногих,
Живущих в ритме босановы.
Не за элиту Аэлиты,
А за элиту Казановы!
Ю. Волгин

Крым медленно пробуждался от короткой зимней спячки. За

перевалом из троллейбуса выбралась компашка бодрых
туристов, и дальше в троллейбусе, ежась от холода, я ехал
один. На вершинах гор тускло белел снег, внизу безрадостно
тянулось к горизонту далекое море.
Потом я шагал по узким тротуарам Алушты и, закрыв глаза,
жадно вдыхал тонкий запах просыпавшихся после зимы,
кипарисов и олеандр. На душе было неспокойно: я возвращался
в прошлое чужим, непрошеным. Наш первый весенний сбор
всегда проходил в Алуште. Позади оставались гулкие казематы
манежей, крутые запахи тренажерных залов. Крым возвращал
радость воли, полет бега дарил новые силы и веру в
счастливые финиши. Почему бы не случиться удаче?
Считай, что беды, грехи и предательства остались за
перешейком Крыма. Ты прощен, Кныш. Мирным церковным
ладаном пахнут кипарисы, спокойную вечность таит море.
Помнишь:«Мир таков, как устроено наше сознание». Поверь
Крыму, возвращайся в спортивное братство, Кныш!
Несколько минут я стоял у парапета над морем. Старый

59
городской пляж казался коротким, размером в стометровку. Я
брел по берегу, вороша промытые зимними дождями, камешки.
Брел, огорченно трезвея, понимая, что никто не ждет меня
здесь, и возвращаюсь в Алушту я не чемпионом, не тренером, а
кандидатом в приживалы. Море дышало зимним холодом, меня
охватывал озноб скверных предчувствий. Не думал, что
возвращение на стадион станет испытанием. Закрыв глаза, я
услышал напряжение пульса и с трудом восстановил мерный
ритм дыхания.
Аллея, ведущая от моря к стадиону, стала узкой и короткой,
облупленная колоннада у входа ворот потеряла былую
солидность. Громада новой гостиницы нависла над стадионом,
сделав его маленьким и невзрачным.
Продолжал моросить дождик, на дорожках поблескивали
лужицы. Ни души. Впрочем, нет. Напротив площадки для
метаний, надвинув на лоб капюшон, маячил грузный человек в
рыбацком дождевике. Дед, конечно, Дед! Я безуспешно пытался
придумать какую-нибудь шутку, подходящую для встречи.
Комиссар федерации явно не смотрелся и смахивал на сторожа
стадиона. Подойдя к Деду, я безмолвно поклонился. В ответ
Онищук кивнул головой:
– Все-таки, приехал, – комиссар совсем не гостеприимно
зафиксировал факт моего появления. – Я же вчера утром
позвонил в Киев, просил отменить твой приезд. Обстановка на
сборе мало подходящая.
– Вот те раз, – я печально вздохнул. – И это признает
комиссар федерации!
Дед разозлился:
– Не паясничай, Кныш. Я тут не комиссар, а что - то вроде
60
Фунта из «Золотого теленка». Зицпредседатель, козел
отпущения.
– А кто Корейко, известно?
Неторопливым жестом Дед велел мне сесть.
– Слушай внимательно, ввожу в курс дела. Считается, что
первым здесь Аристонов. Он действительно командует, строит
людей, постоянно сталкивает нас лбами. А все главные вопросы
решает некто Сайр. Отставной полковник медицинской службы.
Он сам спонсор, или кто - то за ним стоит, черт знает. У Сайра
свои планы, и за ним последнее слово. Аристонов тебя брать не
хотел сразу, но комитету решил как бы не перечить.Отфутболил
меня Сайру. Тот поначалу согласился, но вчера, после
разговора с Аристоновым, перерешил.
– Комиссар, нажмите хорошенько на Сайра! В конце –
концов, вы тоже начальник!
Дед буркнул:
– Из меня комиссар, как из члена молот.
Хвала Всевышнему, Дед еще в форме. Значит, не все
потеряно.
–Знаете, я дожму полковника сам.
Онищук хмыкнул и пожал плечами.
– Попробуй. Сейчас Сайр парит девок в сауне. Эту работу
доктор любит. Не торопись, девицы только что табуном пошли
на процедуру. Отвлекать Сайра от любимого тела не
рекомендую.
Дождь прекратился. Медленно, лениво подсыхали рыжие
дорожки стадиона. Онищук молчал, потом, демонстративно не
интересуясь мной, принялся что – то негромко распевать себе
под нос. Сидеть и мерзнуть рядом с комфортно одетым Дедом,
61
было глупо.
– Пойди, погуляй, – в лад моим мыслям сказал Дед, – при
любом исходе заночуешь у меня. Номер 703 но. Посидим,
попьем чайку. Не сердись, что мог – сделал.
Кто и когда сердился на Деда?
– Иван Николаевич, мудрый Гамзатов сказал: «Если ты
хотел сделать доброе дело и не сделал его, спасибо за то, что
хотел…»
Дед хмыкнул:
– Слава Богу, ты в порядке, Кныш.
Добрый час я бродил по пляжу. Уезжать не солоно
хлебавши, не хотелось, и денег на обратный билет не было. НЕ
получится разговор с этим Сайром, два – три дня как-нибудь
продержусь в Алуште, дождусь перевода от Лешки, брошу
якорь и наскребу телевизионщикам подобие сценария. Потом
можно зацепиться за какой – ни будь другой спортивный сбор.
Здесь, или в Ялте. Если спорт не сдох окончательно. Лишь бы
не возвращаться в Киев. Что же за птица, всемогущий Сайр?
На скамеечке у входа в сауну я расположился во – время.
Минут через десять из парилки начали выходить девчонки,
разморенные и розовенькие, как молочные поросята. После
щедрого пара должно блаженствовать, но они шли, молча,
укутав волосы в тюрбаны из полотенец. Вереница невольниц. В
мою сторону никто не глянул. Унылый у доктора Сайра гарем!
Неожиданно, длинноногая и статная девчонка, выходя из сауны
последней, остановилась и повернулась ко мне. Картинный,
изящный винт ладного тела, словно в прыжке флопом.
Красивая, тонколицая, черноглазая. Секунду она
присматривалась ко мне, а потом фыркнула:
62
 – Сбрейте бороду, Кныш!
Ей богу, дожму Сайра, кто бы он ни был!
После праведных банных трудов доктор отдыхал в
полутемной тренерской раздевалке, сонно наблюдая за пузатым
самоварчиком. Мое появление Сайр заметил не сразу. Потом
ожил. Некоторое время мы, молча, разглядывали друг друга.
Толстячок в полосатом узбекском халате… Лицом и тельцем
похож на хомяка. На первый взгляд, вполне безобидное
существо.
– Кого-то ищете? – равнодушно спросил он.
Ладно, поехали. Конечно, не такой уж ты безобидный
хомячок, но, даст бог, расшифруем.
– Добрый вечер. Моя фамилия Кныш. Направлен на сбор
федерацией легкой атлетики. Должность – массажист.
Хомячок прищурился:
– Извиняйте, господин массажист. День назад я велел дать
комитету отбой. Не хрен нам милосердствовать за чужой счет! –
В голосе доктора послышались хозяйские нотки. – Забить в
штат привозного массажиста – не по-хозяйски. В здешних
санаториях такого добра навалом.
–  Но мне об отказе не сообщили. Между прочим, я приехал
за свой счет!
– Вот за свой счет и отправляйтесь домой, – хомячок с
любопытством разглядывал меня. – На дорожку угощу чаем и
привет!
– Спасибо на добром слове! Только сначала я попарюсь.
Сайр поперхнулся, яростно закашлялся. Вот - вот залает.
Наконец, отдышавшись:
– Вон отсюда! Все время в сауне – мое.
63
 – Нетушки, – с удовольствием начал я. – Ошибаетесь,
полковник, здесь и мое время. Хотите, проверьте. В один
прекрасный вечер там, над верхней полкой парилки я финкой
вырезал цифры «3.50,0». Юношеский рекорд страны в беге на
полтора километра. Рекорд, между прочим, до сих пор не
побит. А потому, здесь мое время!
Пока Сайр раздувался для ответа, я подцепил сумку на
плечо и неспешно направился в раздевалку. Дудки, полковник!
Психолога враз на лопатки не положишь. Есть такая
простенькая типология: один – собака сверху, другой – собака
снизу. Нет, сегодня вниз меня не завалить!
Здравствуй, старая, тускло освещенная подслеповатым
плафоном, спартаковская парилка! Целительница и помощница,
отрада чемпионов, утешение неудачников. Я плеснул из
ковшика по раскаленным камушкам и полез на самый верх.
Можно, не торопясь, наслаждаясь добротой жара, растянуться
на горячей полке. Привыкнув к царящей полутьме, я с радостью
обнаружил на старой черной доске потолка победоносное:
«1500 – 3.50,0 Кныш».
Скрипнула дверь. В светлом квадрате проема, покачиваясь,
стоял Сайр.
– Дверь, доктор, дверь! Берегите тепло!
Сайр гневно фыркнул, захлопнул дверь и, не снимая халата,
грузно сел на нижнюю полку.
Есть контакт. Теперь важно не перегнуть палку.
– Хотите, доктор – попарю. По всем правилам. Знайте,
лучше средневиков парят только марафонцы и пятиборцы.
– Благодарствую, – буркнул Сайер, – так вы массажист, или
банщик?
64
 – Как будет угодно господину полковнику. Только, чуток
подождите, дайте мне еще немного оттянуться. Минут через
пять, между вторым и третьим заходом займусь вами.
– Валяйте, буркнул доктор.
Сайр выглядел лет на шестьдесят. Старательно ухоженное
тело. За слоем жирка ощущались хорошо развитые мышцы
спины. Полковник умело расслабился и всеми порами тела
источал запахи благородного алкоголя. С энергетизмом здесь
вроде все в порядке. А вот хребет… Используя приемы Пал
Саныча, я прощупал позвоночник клиента снизу вверх, от
крестца до затылка. Область шейно – грудных позвонков под
вопросом. Поймав Сайра на выдохе, я насел ладонями на тут же
хрустнувший, хребет пациента.
– Попали, – пробормотал Сайр, – кое – что в массаже
смыслите. А в штат все равно не возьму. Разрешаю
переночевать у вашего Онищука, а завтра утречком – на
троллейбус.
Под умиротворяющем воздействием массажа, язык у
полковника начал заплетаться.
– Спасибо и на том, доктор. До завтра дожить нужно.
Последний заход в парилку. В горячем воздухе сауны еще
таился запах женских тел. Не сладкий призыв любовного
томленья, а запах пота, спортивного, рабочего, невольничьего.
Было ли это возвращение в мир спорта? Я потрогал
пальцами шершавые буковки. «Десять лет спустя», почти
мушкетерское возвращение. Какое там возвращение!
Столкновение, жестокое, в лоб. Все здесь оказалось другим,
бессилие указаний комитета, унылый Дед, придавленный
гостиницей стадион. Сбором правит какой–то полковник.
65
Капризничает и своевольничает коварный Аристонов. Мертвый
мир…
Махнуть на все рукой и завтра свалить в Киев. А там еще
хуже, тоска, туга, Динкины платья в шкафу, старческая
затхлость квартиры Слепого, крысиная грызня в
психологическом институте. Из которого меня уже выгнали.
Конечно, велик соблазн бросить якорь здесь, в тихой
гавани. Только не найдешь ты здесь спортивного братства, не
надейся.
Тогда, в жаре и духоте полутемной сауны, я вспомнил
принцип «дзен»: что в мертвом мире можно остаться собой, став
пустым. По правилам: «Не уходить и не таиться. Не выходить и
не красоваться. Выситься посредине, будто сухое дерево».
В плотной медленно спадающей жаре, в полудреме в голову
приходили разные мысли. Всплыл в памяти заказ на
телесериал. Может, связать сюжетом слинявшего Деда, больше
не похожего на былого богатыря - балагура, нахальную тушку
хомячка – Сайра, еще - шеренгу невольниц в тюрбанчиках.
Сопоставление картинок показалось неестественным и
бесполезным.
Под остывающими камнями потрескивали тены, и все
сильнее волновал запах плоти, запах женщин. Перед глазами
вдруг мелькнул резкий поворот гибкого тела: – «Сбрейте
бороду, Кныш»!
Старая добрая парилка вымыла из тела остатки алкоголя,
липкие шлаки стресса и уныния, разомкнула спазмы запуганных
мышц. Казалось, возвращается эйфория победных времен. Ты
еще будешь в порядке, Лось! Возвращайся на стадион. Не для
рекордов. Прошлое уплыло, забудь о спортивном братстве, беги
66
в одиночку, беги от собственной тени, от укоров больной
совести. Ты должен, как бывало, рвануть в запредельное, веря,
что впереди – свет!
… Старое, потускневшее от вечной влаги зеркало. С тощим
телом придется повозиться, и совсем уже ни к чему лихо
торчащая бороденка. «Сбрейте бороду, Кныш»! Слушаюсь и
повинуюсь, мадмуазель. Прощай, пришибленный психолух. С
возвращением, Лось!
Сайр, видимо, никуда не торопился. Умножая банные
радости, он присовокупил к самоварчику пузатую армейскую
фляжку, разложил на тарелке тщательно порезанный лимончик
и бутербродики, любовно присыпанные горошинами оливок.
Видимо полковник успел хорошенько приложиться к фляге.
И мой новый облик неожиданно поверг Сайра в изумление,
граничащее со страхом. Даже челюсть отвисла.
– Спокойно, доктор, это по-прежнему я.
Сайр, поперхнувшись, хлебнул прямо из фляги:
– Не выдрючивайтесь, – свирепо пробормотал он. –
Задремал, а вы выскочили, чертом из табакерки. Хотите
коньячку?
Я взял флягу, принюхался:
– Никак «Рене Мартен»?
Доктор посмотрел на меня с подозрением. Нет, не похож на
хомячка. На стуле раскачивался, снова одолеваемый злобой
самодур – полковник:
– Отвечайте прямо, кто вас сюда заслал?
Ну вот, пьяная блажь оборачивается дурацким допросом.
– Какая вам разница. Я завтра уезжаю.
Сайр набычился:
67
 – Вы хотели устроиться на работу? Здесь работу даю я, и
должен знать все. «Массажист, парильщик, рекордсмен», – все
врете.
– Не возбухайте, полковник. Я действительно массажист,
есть международный диплом. И рекордсменом я был, и еще
психологом. Хотите, справьтесь у Аристонова.
– Все психологи – жулики. – Сайр крепко сжал кулак. –
Еще раз, зачем приехали? Кто вы на самом деле? Да хлебните
же, черт возьми!
– Не пью.
– Завязали?
– Завязал.
– Или зашились?
– Или зашился…
Сайр громко икнул и неожиданно сменил гнев на милость:
– Ну и финик… Ладно, выпью сам, а вы подумайте и
доложитесь по-человечески.
– Начните первым, доктор.
– Как – ни будь в другой раз, – буркнул Сайр.
Разглагольствовать с пьяным, впавшим в подозрительность
полковником у меня не было:
– Тогда, доктор, я тоже – в другой раз.
Ситуацию неожиданно разрядил мирный храп Сайра.
Подставив голову под старый, истошно – воющий фен, я
высушил волосы и отправился в гостиницу.
Онищук терпеливо ожидал моего прихода.
– Неужто победа? – он радостно удивился. – По глазам вижу
– победа. Ну, ты даешь, Кныш!
Странное дело, Деда нисколько не удивило исчезновение
68
моей бороды.
– Иван Николаевич, приглядитесь!
– Ну? – недоуменно отозвался Дед.
– Неужели не заметили - я сбрил бороду.
Дед равнодушно махнул рукой:
– Один черт. Ты не такие фокусы выкидывал, Кныш!
Он засуетился у столика:
– Давай, давай, садись, я припас с ужина отбивную.
Погляди, какой роскошный свинтус… Еще капуста, вот свежий
кефирчик. Как в санатории…
– Еще не победа, Иван Николаевич. Окончание партии
отложено.
– Откуда же на лице сияние?
– Удалось сохранить лицо. В соответствии с лагерным
законом: «Не надейся, не бойся и не проси».
Дед посмотрел исподлобья:
– Что вы знаете о лагерях, Кныш?

***
Я проснулся задолго до рассвета. В темном проеме окна
неясными пятнами светились крымские горы. Дед богатырски
храпел, закутавшись двумя одеялами в огромный кокон. Не
включая свет, на ощупь собрал одежку для первого крымского
бега.
… Миры стадиона. Мир стометровок – прямых,
стремительных, как разящий удар шпаги. Мир виражей,
сжимающих в пружину скорость бега. Виражи – ловушки и
выстрелы в спину. Мир судейских приговоров, – вот он, рядом с
финишными линиями. Здесь цену изнурительным годам
69
складывают десятые доли секунды.
Приветствую тебя, стадион, победоносный, радостный,
роковой и безнадежный! Я уж думал: в былом, в небытии
утонули миры моего стадиона. Прости, стадион,
неблагодарность и гордыню, подари спасительные минуты
одиночества. Мне некуда деться, счастливое прошлое не
возвратить, есть только будущее враждебное и беспощадно.
Спаси, помилуй минутой прощения, стадион.
…Подергиваясь, уплывают под ногами полосы красного
спортана, хрустят замерзшие белесые лужицы. Сознание опять
ноет, бедное несчастное сознание. Скулит прошлое. В конце
стометровки я невольно опускаю голову. Здесь, за перилами
виража, встречала мои финиши Динка.
Через пяток кругов сознание, наконец, стало пустым.
Стадион воскрешал тело, восстанавливая утраченную память
мышц. Тело припоминало круги, виражи, манящие линии
последней разметки, и мои финиши.
Тело помнило о самом первом беге. Меня, восьмиклашку
включили в сборную школы, выступавшую на военкоматовских
соревнованиях. «Длинноногий, значит побежишь!», –
безошибочно предрек вечно хмельной физкультурник. Я, худой
взъерошенный пацаненок, на старте дал себе слово не быть
последним. Сначала я бежал настороженно и напряженно,.
Нопосле первого круга обнаглел и решил догнать
десятиклассников, бегущих широко и вольно. На трибуне
заорали, я с восторгом понял, что кричат мне. И свершилось
чудо – чудесное. Восьмиклашка удержался за лидерами, а,
выстрадав последний круг, с виража рванул в чемпионы. Потом
спортивные физиологи обнаружили у меня особые врожденные
70
свойства мышечного потребления кислорода. И тогда я принял
причастие к могучему миру чемпионов, как божий дар.
… Счет кругам терялся. Эйфория утреннего бега длилась
долго и радостно. Но счастливые минуты не бесконечны,
внезапно на меня обрушилась усталость. Ноги налились
свинцом, ощущая первые судороги, одолевая последний круге
я обнаружил на трибуне одиноко стоящего, Сайра.
Отставной полковник выглядел шикарно. Дутой серебристой
куртке – «аляске» вполне соответствовал картуз из меха нерпы,
стройные горнолыжные брюки утопали в мягких замшевых
кедах. Сайр снова походил на хомяка, но уже отъевшегося до
размеров небольшого медведя – гризли.
Зафиксировав завершение моих испытаний, Сайр царским
жестом повелел приблизиться к трибуне. Подыгрывая
полковнику, на последних шагах я почтительно наклонил
голову.
– Знаете, у вас был красивый бег, Кныш.
– Рад стараться, Ваше превосходительство!
Сайр добродушно засмеялся:
– Ладно, ладно, не лезьте в бутылку. Возможно, вчера я
наговорил что – то не по делу. В сауне у меня был, как теперь
говорят, отходняк. После очень сложной тяжелой операции.
Сшивали человека по кускам.
– Ну и как, сшили?
Сайр огорченно вздохнул:
– Вам не понять. Но это – в сторону. Ладно, попробую взять
вас в штат. Конечно, с испытательным сроком. Свое решение я
согласовал с профессором Аристоновым. Он предупредил, что у
вас скверный, строптивый характер, и гонор непреодолимый.
71
Но – Сайр развел руками, – все эти паскудные качества в
равной степени присущи и мне.
Я благодарственно склонил голову.
– Погодите радоваться. Сначала две недели испытательного
срока. Условия: десять сеансов восстановительного массажа
ежедневно. Еще - никуда не совать нос, ничего не
вынюхивать, не искать знакомств. Все, что положено, узнаете от
меня. Живете в комнате Онищука. Питаетесь с обслуживающим
персоналом. У меня все!

72
 ГЛАВА ШЕСТАЯ
Испытательный срок

«Не уходить и не таиться.

Не выходить и не красоваться.
Выситься посредине, будто сухое дерево».
Принцип Дзен

Собственно, вынюхивать было ни к чему и некогда.

Осуществляемое Аристоновым, руководство тренировочным
процессом научному анализу не подлежало. Управленческое
кредо профессора всегда базировалось на двух принципах:
«Каждому - свое стойло и торба с овсом. Поощрением является
отсутствие наказания». Легкость, с которой Аристонов
согласился принять меня на работу, настораживала. Наши пути
в прошлом пересекались. Коллега Аристонов не возлюбил меня
с институтских времен. Не из-за чего, Просто так. Анализируя
этот феномен, приятели – психологи пришли к заключению: для
могучего профессора я анти личность. Навсегда.

Должность занимаемую мной в Алуште уж никак не

назовешь синекурой, или, по-простому, халявой. Десять
ежедневных сеансов восстановительного массажа. Десять часов
утомительной, истощающей энергию, работы. Конечно, здесь
можно было халтурить, клиенты навряд ли понимали толк в
массаже. Но такое – не по мне. С атлетами первой сборной я
дела не имел. Под мои руки попадали юнцы, привозимые в
Алушту на три – четыре дня каторжной тренировки. Мальчишки
вкалывали по-черному, ради в ожидании благ сытой жизни. На
ходу тренировки они подвергались непонятному для меня

73
тестированию, и, как правило, через неделю их отправляли
восвояси.

Благодетель Сайр куда – то пропал. В соответствии с

идеологией стойла, я трудился, как слепая лошадь, стараясь
избежать возможных наездов и провокаций профессора
Аристонова.

Уставал я не меньше подопытных юнцов, но

восстанавливался по собственной методе. Жизнь у моря легко
возрождает силы. Я просыпался за час до рассвета, минуя
стадион, по светлой полосе шоссе разминаясь трусцой, пробегал
мимо «Рабочего уголка». Дальше начинались подъемы и спуски,
я школил волю на длинных тягунах, и, окончательно
вымотавшись, скатывался к морю. Добравшись до городского
пляжа, храбро бросался в ледяную воду. Жизнь возвращалась.
Протягивая руки к весеннему, еще небогатому теплом солнцу, я
кричал в прошлое: «Доброе утро, Динка!»
Вечером, вернувшись в номер, я заставал Деда, недвижимо
лежащим на кровати. Прежнего Онищука, гоноровитого до
дерзости, но щедрого на прибаутки и байки, больше не было.
Дуб рухнул. Причины дедовой меланхолии были понятны.
Статус Заслуженного тренера СССР дурацкий: главно -
наблюдающий без права голоса. Я-то понимал, почему Онищук,
как вошь кожуха, держится Аристоновской сборной. Как и все
метатели, Дед был отчаянным мясоедом, а в Киеве - голодная
жизнь пенсионера. Потому, «танцуй враже, как пан скаже»… И
еще я понимал, что плясать перед Аристоновым цирковым
мишкой, прославленному Онищуку было тяжко.
Я жалел Деда. Хотя разговоры у нас не клеились. По
74
вечерам, лежа рядом с гневно посапывающим Онищуком, я от
нечего делать пытался сочинять сценарий какого – ни будь
детектива.. Здесь не за что зацепиться. Жизнь в стойле
исключала конфликты и приключения.
Мирок спортсменов первой команды «Звезд» оставался
тайной. Допоздна пропахав у массажного стола, я приходил на
ужин в минуту, когда сборная покидала ресторан. Знакомых
атлетов на сборе не обнаружилось. Я ушел из спорта задолго до
начала карьеры, поданных Аристонова. Не были знакомы мне и
нанятые профессором в Белоруссии мрачноватые тренеры. От
советского прошлого остался только Дед. Год назад я мог бы
встретить здесь Нечипая. Я помнил Лешкин свет: использовать
случай его смерти для завязки головоломной интриги.
Однажды вечером я решился навести справки у насосно
сопящего, Онищука.
– А почему на сборе нет Иващенко?
Некоторое время насос работал в прежнем режиме. Дед
притворился спящим. Я уже не надеялся получить ответ, когда
он вдруг отозвался тихо:
– Ты что, ничего не знаешь?
– Знаю. Нечипай осенью установил европейский рекорд в
метании диска. В газетах писали: на Украине появился
собственный Ортер…
Дед привстал, кряхтя, опустил ноги на пол. Несколько
секунд молча, раскачивался, потом прошептал:
– Нет больше нашего Нечипая. Пошли отсюда.
На негнущихся ногах Дед добрался до шкафа, снял с
вешалки рыбацкий плащ и, поманив меня пальцем, сутулясь,
пошел к двери. В лифте Онищук молчал. Так же безмолвно мы
75
обошли стадион.
Мелкий дождик шевелил ветки кипарисов.
– Слушай, Юрка, – начал Дед. – Слушай внимательно. Я
рад, что ты приехал. Рад, что живем вместе. Здесь я один, как
старая собака. Зачем приехал и записался в массажисты – знать
не хочу. Что делаешь – не интересуюсь. Думаю, тебя прислали
следить за мной.
От неожиданности я остановился.
– Ладно, ладно, шучу. А почему ты завел разговор о
Нечипае?
– Так, пришло в голову. Мы же вместе учились, выступали
за сборную Украины.
– Считай, поверил. И отвечаю на вопрос: Нечипай погиб.
Где – то в горах. Жалко парня…
– Сборная потеряла европейского рекордсмена.
– Хорошего парня и рекордсмена Украины, – уточнил Дед.
Мировой рекорд не регистрировали. Тогда, на Кубке Ялты,
судил единственный арбитр международной категории. Это был
я, – с достоинством сообщил Дед, – А для регистрации рекорда
требуется бригада международных судей…
– Жаль…
–Жалеть нечего, – пробурчал Дед. – Строго между нами,
Юрочка, сообщаю препаскудную деталь. Рекордный диск был на
150 граммов легче стандартного.
– Что, все с ума сошли?
– Если бы… Для проекта «Звезды Украины» Аристонову
требовался первый рекорд. Фейерверк, рекламная заявка.
Утвердили, не утвердили рекорд – дело другое. Важно, что шуму
было предостаточно. В наше голодное время – европейское
76
достижение! Василю прилично заплатили. И отчислили…
Дед подвел меня к парапету над пляжем и, прошептал под
шум волн:
– Слышишь, отчислили, а потом убили. И концы в воду.
Потому сиди и помалкивай, знай, с какой публикой имеешь
дело.
Дед положил мне лапу на плечо:
– Стой здесь. Возвращаемся по одному. Все!
Комиссар потащил свои грузные ноги к стадиону. Грустно и
смешно. Дедова версия не стоила копейки. Ладно, рекорд
Нечипая был дутым рекламным трюком. Но кому придет в
голову прятать концы в воду самым зверским образом? С
диском нахимичили, поди – докажи. Прошло полгода. Деда,
тревожит что – то другое.
На этом мои творческие размышления закончились. На
просмотр привезли очередной взвод мальчишек. После
безжалостных тренировок мышцы пацанов становились
забитыми, «залактованными» под завязку. Во время массажа
мальчишки истошно орали, из – за их визга болела голова. От
всего этого к вечеру у меня чуть не отваливались руки.
В субботу после полудня «отсев» увезли в Симферополь. Я с
трудом доплелся до кровати. На подушке обнаружил записку
Деда. «В 19.00 тебя ждет Аристонов. Помни!!!»
Торопиться мне к чему. Испытательный срок закончен, Сайр
отсутствует. Без него Аристонов вряд ли продлит, или разорвет
контракт. Профессор либо, как всегда затеивал интригу. Или,
скорее всего, для удовольствия решил макнуть меня в грязь.

77
 ***
В апартаменты руководителя «Звезд Украины» я пришел к
восьми вечера. В первой комнате пусто. На столе светится экран
компьютера, всю стену занимает грандиозная план – карта
подготовки сборной. Фамилии, зигзаги нагрузок, торчащие
флажки – булавочки. В общем план г наступления по всему
фронту.
– Заходите, Кныш, – из соседней комнаты послышался
знакомый гнусавый голос. – Запомните, вы отняли у меня часа
рабочего времени!
Аристонов не поднялся навстречу, и поудобнее
расположился в кресле. Шеф проекта выглядел весьма
респектабельно. Клубный блейзер, ослепительно белая
рубашка, галстук кис – кис, шикарная стрижка львиной
шевелюры, золотая оправа очков. Парад явно не для встречи со
мной.
На несколько обрюзгшем лице профессора возникла
презрительно – плантаторская улыбка. Вполне подходящий
персонаж телесериала. Почему бы его не пригласить в актеры?
В роли профессора Аристонова – профессор Аристонов…Унюхает
бабки, пойдет, как миленький.
– Давно не виделись, Кныш!
– Время летит, профессор.
– По меньшей мере, лет пять – семь…
– Запамятовали, профессор. Вы присутствовали на моем
научном провале.
Аристонов снисходительно улыбнулся:
– Ах, да, как же... Знаете, печальная история вашей защиты
кажется досадным недоразумением. С интересом читал
78
автореферат диссертации. Вполне современный серьезный труд.
Просто вы не сумели донести…
– Возможно. Доносы, профессор, не мой жанр.
Аристонов презрительно улыбнулся:
– Продолжаете каламбурить? Дело ваше. Ладно. По просьбе
доктора Сайра я навел некоторые справки. Прежде всего,
примите соболезнования. Говорят, она была очень красива?
– Очень красива, профессор. На редкость.
Аристонов вздохнул и монотонно загнусавил:
– Провал на защите, потом гибель жены, вы оказались
слабаком, скатились в пьянство, стали хамить уважаемым
коллегам. На последнем совещании в присутствии министра
вели себя безобразно
Я попытался остановить перечисление тяжких грехов.
– Скажем, не учел особенности министерского понимания.
– Вынужден огорчить, Кныш, – с удовольствием произнем
профессор. Неделю назад вас единогласно исключили из
национальной ассоциации психологов.
– Мой шеф – доктор Сайр считает, что все психологи –
жулье.
Имя Сайра стегануло Аристонова. Не такие уж они
компаньоны!
Профессор продолжал гнусавить:
– Ну, намерение Сайра подписать контракт – очередное
чудачество. Узнав о ваших прошлых выходках, Доктор Сайр
примет иное решение. Психолог из вас не получился, и у меня
вы не заработаете на хлеб массажем.
– Кстати, профессор, дайджест моей злополучной
диссертации опубликован в американском «Психолоджик
79
ревью».
Аристонов молча побагровел, но через секунду
расхохотался:
– Попались, Кныш, попались! Теперь ваше появление
вполне объяснимо. Вы, нищий, банкрот, хотите вместе с
командой перелететь через океан. А там вымолить приют у
американского психологического сообщества. Угадал?
– Спасибо за идею, профессор.
Аристонов откинулся в кресле и сжал кулаки. Агрессивная
позе напоминала классический портрет лауреата Нобелевской
премии, академика Ивана Павлова.
– Нет, Кныш, этот номер не пройдет. Зарубите на носу:
состав делегации определяю я.
– В спорткомитете считают, что команду финансирует
бизнесмен Сайр. Тогда за ним и решение. Не стоит торопить
события.
Профессор молчал. Он никогда не произносил последних
слов. За Аристоновым всегда – последнее, решающее действие.
Чаще всего – подлое.

80
 ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В гостях у княжны Голициной

В детской комнате и в гостиной, за столом

завсегдатаев не говорят по-настоящему.
Вместо того, чтобы говорить по-настоящему,
там просто болтают. Раньше настоящий язык
назывался речью в условиях опасности.
Ойген Розеншток – Хюсси

Воскресенье – день свободы, от восхода до заката.

Проснувшись, можно не торопясь втирать крем в ноющие,
наработанные ладони. Потом пройтиcь чуток по безлюдной
набережной, и, не глядя на часы, наслаждаться бегом,
прохладой бриза и шумом прибоя.
Утреннее солнце уже стояло высоко. Воздух на горной
дороге теплел, и я легко выбежал по серпантину наверх, к
ялтинскому шоссе. Через час, радуясь бегу – полету, длинным
пружинящим шагом вернулся к морю. В небе могучие орлы,
распластав крылья, ловили невидимые потоки ветра. Римляне
верили: увидеть орла перед боем – к победе. Я жив, жив!
Доброе утро, Динка!
Растираясь после доблестного купания в студеном море, я
увидел доктора Сайра. Одетый в игривые полосатые шорты,
полковник с энтузиазмом выполнял нехитрые упражнения
уставной зарядки.
– Хотите подзаработать? – вместо ответа на приветствие
спросил Сайр. – Дело для вас привычное, а оплата щедрая.
Моего дружка, отставного генерала, прихватил травматический
радикулит. Сто баксов за десять сеансов. Лады?

81
 Вечером «жигуленок» Сайра, пофыркивая, доставил нас к
умело встроенному в горный склон, модерному двухэтажному
особняку.
– Исцеление своих друзей я оплачиваю сам, – хлопнув
дверью автомобиля, предупредил Сайр. От генеральского
вознаграждения отказывайтесь. Постарайтесь обаять
генеральшу. Она того стоит.
Былой воин преуспел в приобретении недвижимости. Мы
миновали небольшой розарий, прошагали под аркой
виноградных лоз. К парадному входу в особняк вела мраморная
лестница. Бронированная дверь в дом легко откатилась в
сторону. На пороге возникла бойкая грудастая девчонка. Сайр
плотоядно заурчал, поцеловал веселое созданьице в щечку и
потащил меня на второй этаж.
– Это генеральша? – невинно спросил я.
– Не валяйте дурака, – буркнул Сайр, – это прислуга…
Генеральская спальня занимала добрую половину верхнего
этажа. Декор свидетельствовал о вкусе мадам. Мебель под
старину, на стене разумная дань эросу, гобелен –
«Танцовщицы» Дега. Паутинка гардин, тонкий запах
«шанели».
Генерал выглядел простецким парнем и мало
соответствовал амурному дизайну спальни. Он совсем не стар,
немногим за сорок. Располагающее лицо разбитного рязанского
мужика, подвижные глазки, охочий до улыбки рот. На
удивление, рукопожатие генерала оказалось вялым, почти
безвольным.
Сайр сразу приступил к организации исцеления:
– Армянское радио спрашивают: кто такой несгибаемый
82
ленинец? – Отвечаем: это ленинец, больной радикулитом!
Серега, скидывай штаны, ложись на ковер и не жди пощады.
Стать генерала давно потеряла военный вышкол.
Равномерно оплывшее жирком тело взывало к застолью.
Институтских сведений о травматологии было достаточно, чтобы
усомнить диагноз Сайра. Хребет пациента пошаливал, но
виной тому не травма, а холеное брюхо, которое, вися,
горбатило генеральскую спину.
– Массажи ему, процедуры… – ехидно подначивал Сайр. –
Посадить бы Серегу в кабину штурмовика, пару ночных
подъемов по тревоге, вертикальные взлеты, и конец
радикулиту!
Какой там взлет! Супер-пилот Серега энергетически пуст.
Генеральское тело отработав летный ресурс, превратилось в
центнер проросшего жиром мяса.
Массаж бодрил пациента. Генерал радостно покряхтывал,
шевелил вялыми мускулами, и неожиданно впал в дрему. Мы
вынужденно предались созерцанию. Сайр включил телевизор и
медитировал над ужастиками телесериала, я – над застывшими
«па» гобеленовых танцовщиц.
– Подъем! –сзади неожиданно раздался бодрый голос
генерала. – У тебя отличный кадр, доктор. Совсем другая жизнь.
К столу, господа офицеры!
Настраиваясь на ужин, генерал одевался шустро, как
поднятый по тревоге спецназовец. Радикулит – выдумка, блажь!
Особое достижение дизайна генеральской гостиной –
аглицкий камин. В закопченной каменной нише весело
потрескивали толстые дубовые поленья. Отсветы пламени
плясали в хрустале бокалов, искрились на ребрышках салатниц
83
и вспыхивали на пузатеньких бутылках.
Решительный штурм яств почему-то откладывался. В
соответствии с неким протоколом, мы сидели у огня, молча и
терпеливо дожидаясь урочного часа.
Появление генеральши состоялось с провинциальным
размахом. В скрытых динамиках напевно зазвучали скрипки
Вивальди, в полный свет засияли светильники – бра. Затем с
вершины винтовой лестницы, озорно зазвенело:
– Привет! Почему вы не пьянствуете, мальчишки? –
Пурпурно – золотое кимоно легко слетело вниз. – Добрый
вечер!
Нет, скрипки Вивальди – не то! Тут Пуччини требовался,
Джакомо Пуччини! Еще секунда и, спорхнувшее с небес,
создание в кимоно, зальется в знаменитой арии Чио - Чио Сан.
Госпожа генеральша... Нет, хозяйка особняка – женщина
посложнее. Красива? Несомненно. Чувственные, умело
подчеркнутые макияжем губы. Миндалевидные глаза,
оформленные под японский абрис, челка, прикрывающая
половину высокого фарфорового лба. Почему у меня сжалось
сердце? Такими эффектными в одежде и умелыми в макияже
бывают женщины, скрывающие какой – то физический
недостаток. Например, хромоту.
Последний шаг с лестницы. Слава богу, все о’кей! Чио Чио
Сан не без кокетства присела в восточном поклоне, лицо ее
вспыхнуло чарующей улыбкой, а движения были легки и
грациозны.
– Я вам нравлюсь, доктор Сайр? Восточный стиль в вашу
честь. – Потом она повернулась ко мне. – О, простите, эти
военные забыли вас представить. Меня зовут Владислава, Лада.
84
Вас, знаю – Кныш. Это прозвище или имя?
– Имя - Юрий.
– А жаль, – рассмеялась Лада. – Было бы забавно: Лада и
Кныш, как в собачьем питомнике…
Речь соблазняет. Психологи, изучающие проблемы эротики,
уверяют, что горячая женская речь и танец уже есть половой
акт.
Чем вызвано внимание ко мне? Кто я, званый гость, или
массажист, по доброте душевной приглашенный к столу? самого
Начало вечера попахивало спектаклем. Представление скуки
ради, или смотрины затеянные Сайром,.
Почему бы по ходу пьесы не заняться исследованием?
Например, выяснить, в силу каких обстоятельств полковник
несомненно властвует над генералом? Врач, оберегающий
жизнь пациента? Нет, тут что – то другое…
Затянувшуюся паузу рванул генерал Серега:
– Ладушка – душка! За стол, за стол, с нас причитается.
Массаж потрясающий, как рукой сняло. У Юрочки золотые руки.
Заправка в воздухе, честное слово! Отметим мое исцеление
коньячком. Только здесь - настоящий «Коктебель!»
Лада хлопнула в ладошки:
– Нет, нет, всем шампанского!
Ну, очень интеллигентный стол. Разнообразие салатов,
крупные пузатые оливки, сыры на выбор, икорка белужья,
осетровая и нечто экзотическое. Разумеется, в бутылке
шампанского выдержанный новосветский «брют».
– Не торопитесь, Кныш, – прошептал полковник. – Гвоздь
программы – охотничьи сосиски на костре!
В генеральском доме Сайр – свой человек. Полковник
85
привычно и с удовольствием правил застольем. Забавные тосты
естественно переходили в приятельскую болтовню. Здесь
перебрасывались словами, как детским мячиком. Я оставался
вне игры до тех пор, пока Сайр не предоставил мне слово для
тоста. Игры в словесный мячик – занятие не хитрое. Я произнес
вдохновенные слова во здравие прекрасных дам и процветание
прекраснейших из них. Военные встали и дружно подняли
бокалы на манер «локоть подвысь». Лейтенант запаса,
полковник и генерал, почти полное офицерское собрание!
Лада приглядывалась ко мне. Странный взгляд. Сначала
небольшая доза веселого кокетства, затем секунда пристального
досмотра. Пауза – взгляд внутрь, в себя. И снова
располагающее тепло прищуренных чуть зеленоватых глаз.
Я осторожно пробовал вино. Первый бокал после долгого
воздержания. Понемногу хмелел, и уже начинал волновать меня
прищур кошачьих глаз. Таких женщин грешно любить. На них
нужно молиться, писать их портреты. Служить им. И еще их
нужно бояться…
Мы пересели к камину. Шипящие ароматные колбаски были
мгновенно съедены. Тепло костра, полыхание дров роднят
людей. Полковник и хозяева продолжали неспешно и
дружелюбно болтать о пустяках. Некоторое время
господствовала тема еды. Вспоминали забавные случаи
обжорства ташкентским пловом и казахским бешбармаком,
роскошные шашлыки в горах и скудные пайки полевых кухонь
афганской кампании.
О моем присутствии компания, казалось, забыла. Только
однажды Сайр обернулся:
– Вам доводилось бывать в Средней Азии?
86
 – Однажды. На чемпионате страны в Ташкенте.
– Впечатления остались?
– Разные. От стадиона - неважные. У меня была только
бронза на двух кругах. Но ташкентский базар, конечно,
зрелище!
Разумеется, тут же речь пошла об азиатских дынях,
бодрящем эффекте кок – чая и узбечках, которые ни за что на
свете не соглашались ложиться в постель с русскими.
Сайр и Лада. Несомненно, прежде между ними были иные
отношения. Подхватывая реплики доктора, Лада невольно
вторила его тональности.
Наконец, энергия болтовни иссякла. Доктор с хозяином
вернулись к столу, хлопнули по рюмашке – другой и с
разрешения генеральши отправились на перекур.
– Садитесь поближе, – ласково приказала Лада, – вы, что,
всегда молчите, Кныш? Кстати, что значит «Кныш»? Какое-то
загадочное, колдовское имя.
– Никаких загадок. «Кныш№ – всего-навсего лепешка с
маслом. «Пока у бабы поспеют кныши, у деда не будет души».
Лада очаровательно подмигнула:
– А лепешки сладкие?
– Бывают всякие. Кому – то достаются сладкие.
Лада по – детски облизнулась. В каких боях генералу
Сереге достался такой трофей?
– Продолжайте, Кныш. Знаете, у вас очень приятный голос,
а вот глаза колючие – колючие.
– Издержки профессии. У борцов всегда сломанные уши, а у
психологов колючие глаза.
– Но вы же умеете смотреть и по-другому. Скажем, если
87
женщина вам нравится. – И сразу в лоб, – а я вам нравлюсь,
Кныш?
Нет, это не был флирт. И не было приглашение к любви.
Эрос интонации, зов блестящих прищуренных глаз, легкое
дрожание губ – все это было. Но все – не мне.
– Конечно, нравитесь, Лада! Уверен, нет мужчин, которым
вы бы не нравились. Я обязательно исправлюсь. Генералу
предстоит вытерпеть несколько сеансов массажа. В следующий
раз обещаю не смущать вас колючими глазами.
– А если мы встретимся завтра? Сайр говорит, что по утрам
вы занимаетесь морскими пробежками.
Итак, Сайр интересовался моим режимом…
– Бег – не единственный из моих пороков.
Деревянные ступеньки лестницы повизгивали от грузных
шагов. Лада быстро прошептала:
– Завтра в семь. На набережной. У причала…
Странный прием закончился около полуночи. Сайр
спускался по лестнице преувеличенно ровным шагом.
Из темноты вынырнули две могучие фигуры. Охранники
молча закрыли дверь во владения генерала Сереги. Сайр
коньячно благоухал.
– Не боитесь распрощаться с правами, доктор?
Полковник с гордостью произнес:
– Транспорт доктора Сайра остановкам и досмотрам не
подлежит…
Несколько минут полковник прислушивался к гулу
теплеющего двигателя.
– Вам понравилась хозяйка, мой юный друг?
– Хозяйка удивительна и загадочна, доктор. По – моему, вы
88
еще ее любите. Но любовь ныне увы, не взаимна.
Сайр рывком воткнул рычаг передачи:
– А вы опасный человек, Кныш…

***
В ту ночь впервые за полгода мне снилась женщина. Точнее,
снилась не женщина. Я обнимал теплую ладную и упругую
куклу секс – шопа. По моему заказу, куклу с лицом Дианы. И
очень похожие бедра, и такие же нежные плечи. Во сне я знал,
что ласкаю не женщину, а куклу из секс – шопа. Я ласкал куклу
все нежнее и жарче. Отзываясь на мои ласки, кукла начала
оживать. Мелькнула, лишь во сне возможная, мысль: Динка
оживет, и все встанет на место. «Не надо, – вдруг прошептала
кукла. – Я могу ожить. И опять сойду с ума».
…Крымская весна была в разгаре. Сначала мне нужен
стадион. Я наматываю круги, перерывами интервального бега
снимаю напряжение вечера в гостях и боль сна. В ритме
чемпиона, в ритме рекорда, усмиряй тело, опустошай сознание!
Нет, сознание упрямо отказывается стать пустым.
Страшась наплыва тоски, я начал на бегу придумывать
сюжет телесериала.
Начнем. Красавица – генеральша, маясь от скуки курортного
межсезонья, закручивает интрижку с богатырем Нечипаем. Их
общий знакомый (ревнивец) – доктор накачивает будущего
рекордсмена анаболиками. Потом, грозя разоблачением на
чемпионате Европы, похотливый доктор требует, чтобы Нечипай
убрался ко всем чертям. Но, новый поворот! Выясняется,
безвольный генерал, руководимый алчной женой, использует
азиатские связи для транзита наркотиков. Но вдруг цепочка
89
курьеров оборвалась. Скажем, вмешивается амстердамская
банда конкурентов. Отлично! Старый Амстердам снимут во
Львове. На ликвидацию конкурентов направляют Нечипая.
(Мощное, но тупое оружие). Ослепленный страстью, дуралей –
любовник ликвидирует соперников (карате, засады, стрельба
по-македонски, гонки на скутерах). Затем Нечипай решает
руководить наркобизнесом и убивает генерала. Не тут-то было!
На экране появляется коварный доктор. Оказалось, генерал
успел сообщить ему о предательстве Нечипая. Рекордсмен
обречен. Его прикончат в горах. Кто? Никогда не догадаетесь!
Василь Васильевич, следователь по делам наркобизнеса. Но и
этот простак обработан Ладой, отвратительным секс –
чудовищем. Похотливый следователь, изменив долгу,
становится наймитом новой наркобанды. Конечно, зло должно
быть наказано. В действие вступает Дед, тренер убиенного
чемпиона. Храбрый старик знал о грехах и страшной смерти
большой заблудшей овцы. И дед – борец за справедливость,
наносит неожиданный удар…
Поперхнувшись хохотом, я сошел с дорожки. Ночные
тревоги и боли исчезли. Создания остросюжетных сценариев не
требует интеллектуальных усилий. Достаточно утром до устали
поработать ногами.
…Генеральшу я узнал издалека. Модный мешковатый
спортивный костюм полнил Ладу. Ее фигура показалась
приземистой, даже грузной. Но, увидев меня, Лада побежала
навстречу быстро и легко. Улыбнулась, протянула горячую
руку:
– Побежали? Посмотрим, какой вы чемпион!
Лада бежала непринужденно, ловко подстраивалась под мой
90
широкий шаг, и запросто выдерживала ритм легкоатлетической
трусцы. Пару километров мы бежали молча. Иногда Лада искоса
поглядывала и улыбалась. Нет, на роль хищной секс – героини
эта женщина не годится. Сегодня Лада иная. Вчерашний макияж
смыт, и манерная Чио-Чио Сан стала крепкой озорной
девчонкой русско-татарских кровей.
Затянувшееся молчание было кстати. Чудесным образом
рождалось доверие. Можно общаться с женщиной долгие годы и
оказаться обманутым. Но, короткое время доверительного
молчания, взаимного притяжения позволит сразу уловить,
понять, принять самое важное. Понять – «пымать», поиметь.
Настоящие тела понимают и действуют решительно. Тела
способны угрожать, коварствовать, сносить все на своем пути.
Бег становился танцем, Лада – чувственным партнером.
Настоящий танец всегда эротичен. Случайно прикасаясь,
настороженно отстраняясь, рядом со мной бежала подлинная
женщина, горячая и сильная, нервная и вспыльчивая, созданная
чувствовать и забывать. Женщина тянулась не ко мне – просто к
мужчине. Тянулась и вдруг закрывалась, исчезала, чтобы через
минуту восстановить странную манящую близость. Бег – танцец,
языческое колдовство слияния энергий наших тел и дыхания.
Дорога вела в гору. Мы наращивали темп, умножая ставки в
игре, рисковали потерять единство шага – полета. С азартом
уповающего на фарт игрока, Лада рвалась вперед, тщетно
состязаясь с профессиональным бегуном. А может, издевалась,
обрекая чемпиона на постыдную победу над женщиной.
До вершины подъема оставалось пол сотни метров. Быть
беде. Рядом не дыхание – хрип. Лицо Лады катастрофически
бледнеет. Еще шаг – обморок, кома. Я подхватил и прижал к
91
себе горячее тело, на руках вынес сумасшедшую танцовщицу на
вершину.
– Финиш! Леди, вы впереди!
– Отпустите! – Она рывком освободилась от моих рук. –
Проиграла, опять проиграла…
За старым разрушенным парапетом начинался крутой обрыв.
Далеко внизу волны моря вылизывали узкий серый пляж.
Высокое солнце пряталось за полосой облаков. Время от
времени солнечные лучи вырывались на волю и косыми
столбами – прожекторами бродили по морю, таща к горизонту
серебряные острова.
Лада вдруг сжала мое плечо:
– Смортие: солнце – спрут. Страшно. К беде.
Еще бледное застывшее лицо. Маска японского театра «Но».
– Кныш, вам не страшно?
Сильные тонкие пальцы судорожно напряжены.
– Нет, Лада. Я уже давно никого и ничего не боюсь. Разве
что, иногда – памяти.
Зеленые глаза Лады потемнели:
– Бойтесь Сайра!
– Почему?
– Берегитесь. С ним дружил человек, на которого вы сейчас
очень похожи. Мы любили друг друга, и он погиб. По вине
Сайра.
– Он тоже был летчиком?
– Нет, он был бандитом. – Она тряхнула головой. – Хватит.
Бывает, от страха я начинаю болтать. Давайте возвращаться.
Нет, это была не болтовня, а настоящая, всерьез, речь.
Бег под гору стал другим, тяжелым, в одиночку. К концу
92
Лада вовсе плелась позади, и мне пришлось перейти на шаг.
Теперь не так беспечным казался вечер в генеральском
особняке. боевое прошлое хозяев с гнильцой. «Берегитесь
Сайра…». Опасаться бескорыстного благодетеля? Но о том же
говорил Дед…
У причала «Рабочего уголка» произошла новая
метаморфоза. По курортной набережной рядом со мной
вышагивала первая леди Алушты. Улыбка встречным, с
некоторой иронией превосходства, небрежность царственного
взгляда. Ох, моя спутница не чужда истерии. Я замечал иную,
болезненную напряженность тела, ту, которая приводит к
неожиданной выходке, сбросу. На чью-то голову…
– Хочу кофе, Кныш. С чем-нибудь, покрепче.
Лада потащила меня к двери подвернувшегося бара. Весь
мой капитал хранился в кармане куртки. Денег хватало на пару
ложек сахара.
– Не волнуйтесь, кавалер, – снисходительно угадала Лада. –
В Алуште для меня всюду открыт счет!
В прохладном баре по-утреннему пусто. Молодой ветерок
принес свежесть моря и запах подсыхающих водорослей.
– Джин, коньяк? Да не ломайтесь, пожалуйста!
– Только кофе.
Генеральша щелкнула пальцами:
– Два тоника с джином на три пальца.
Истерический сброс начинался хрестоматийно. Лада махом
выпила оба бокала и, резко встав, бросила через плечо:
– Пошли!
У выхода из бара Лада остановилась. Куда дальше
развернет истеричку алкоголь?
93
 – Вот, что, Кныш, давай прощаться! Лучше всего, навсегда.
На прощанье сделай мне больно, слышишь? Сейчас же, здесь!
Мадам Баттерфляй, трепетная бегунья и первая леди
Алушты превращались в банальную истеричку.
– Зачем, Лада?
– Хочу, и все! Вчера у тебя были колючие глаза. А сегодня
слишком добрые. Таких не бывает.
– Разве человек с добрыми глазами может причинить боль?
– Слабо? Да хоть попробуй, чемпион! Боишься поднять
руку?
Лада говорила громко, почти кричала. Пляжники,
проходившие мимо, заинтересованно сбавляли шаг. дурацкая
ситуация.
– Хорошо, пациент всегда прав. Кто не может поднять руку,
бьет словами.
– Бей!
– Однажды на Рижском взморье мной занялась похотливая
любительница чемпионов. Сексуальная девица была
глуповатой. Но английский текст на ее тенниске я запомнил:
«Если вы богаты, я одинока».
Лада вздрогнула, потом всхлипнула:
– Попали. Только не больно. Потому что вы от роду – Кныш.
А я – княжна Голицына! А все, что было там, наверху, забудьте.
Ясно?!

***
Свирепыми шажками Сайр топтал дорожку перед рестораном
спорт базы.
– Где шляетесь, Кныш? – почти возопил мой патрон. –
Опоздали на завтрак, не получили задание на день. Решили, что
94
контракт уже продолжен?
Доктор рыл копытами землю.
Я смиренно подлил масло в огонь:
– Выгуливал генеральшу.
– Какую еще генеральшу? Владиславу? В каком смысле
выгуливали?
– В обычном, рекреационном. Оздоровительный бег трусцой
на пульсе 120 ударов в минуту…
– Где?
– Вдоль набережной.
– Садитесь. – Сайр грохнулся рядом со мною на скамейку. –
Кто назначил встречу? О чем разговаривали?
– Да не волнуйтесь, доктор. В крайнем случае, генерал
Серега пришлет секундантов. Но тогда выбор оружия за мной.
Обычно я дерусь на боевых истребителях ракетами класса
«воздух – воздух».
Сайр побагровел. Такой вполне годится для съемки в
телесериале!
Неожиданно полковник выпустил пар и спросил почти
миролюбиво:
– Все – таки, о чем разговаривали? Если, конечно, не
секрет.
– Большей частью молчали, доктор. Соблюдали ритм
совместного дыхания согласно секретам медитации вдвоем. В
конце Владислава открыла мне страшную тайну. Оказывается
генеральша – урожденная княжна Голицына.
Сайр снова гневно запыхтел:
– А она не скзала, кто вытащил княжну Голицыну из
ташкентского номенклатурного борделя? И потом выдал замуж
95
за боевого генерала?
– Давайте, доктор, договоримся: ничего этого я не слышал.
Сайр опустил голову:
– Ладно, – он вытащил из кармана пиджака толстый
конверт. – Вот гонорар за массаж и здешнее жалование. До
обеда вы свободны. После второй тренировки начнете работать
в большой сауне с мужской сборной. Владиславу оставьте в
покое. Вы уже поняли, что она дама со странностями…
Времени у меня было вдосталь. Я прошелся по улочкам
старой Алушты, опустился к почтамту. Денежный перевод от
Лешки ожидал меня давно. За это время украинский купон
многократно обваливался. На некогда щедрый гонорар можно
было, в лучшем случае, приобрести пару шерстяных носков. Но
договор-то оставался в силе! Я купил в газетном киоске тетрадь
и прямо на почтамте, поклевывая корявым пером чернильницу,
старательно изложил сюжет, выдуманный на бегу. Обнаружил в
числе услуг почтамта связь по факсу, я тут же переправил
утренний шедевр на адрес Лешкиного банка.

96
 ГЛАВА ВОСЬМАЯ
О пользе уроков Бендаловского

Зрители пришли на спектакль.

Надо выходить на сцену,
надо уважать зрителей.
О. Попцов

Небольшая комната между спартаковской парилкой и

бассейном. Теснится пара массажных столы. Воздух насыщен
запахом крутого мужского пота, смешанного с ностальгически
знакомым канифольно-ментоловым ароматом спортивных
растирок.
Работать стало легче. Меня закрепили за четверкой
сильнейших атлетов. Динамика нагрузок по методу Аристонова
держалось в тайне, но мне ясно : технология нагрузок и
восстановления основывалась на безжалостном использовании
фармакологии. Не по дням, а по часам наращивались мускулы,
и множились на них следы уколов.
Аристонов играл с огнем на выжженной земле. Десять
прошедших лет сборная Украины лихорадочно обновлялась, а
потом лопнула по швам. Более удачливые мастера слиняли за
границу, другие подались в челноки, кто – то прижился в лихом
мире «организованной спортивности». Словом, ресурс у
Аристонова не ахти какой. Собранные в Алуште «звезды» –
почти истощенный материал. В советские времена такие атлеты
завершали карьеру, кормясь на сборах и скромных стипендиях
общества «Колос». Подвигов от них не требовали. В
аристоновских стойлах тоже кормили сытно, и жизнь создавала
иллюзию надежного старта. Но профессор затеял какой-то

97
безжалостный эксперимент, в котором я невольно участвовал.
Прояснить ситуацию и предугадать дальнейшие события не
удавалось. Сайр снова исчез, вечерние разговоры с Дедом
стали короткими и пустыми. Атлетов сборной обрабатывали
еще два массажиста из числа санаторных умельцев. Для
разнообразия мы менялись подопечными, но разговор при этом
не клеился. Видимо, контрактом предусматривался режим
всеобщей молчанки.
Одно в радость: стало больше свободного времени. Утром я
успевал добраться до горных лесных трасс и там азартничал,
изнуряя себя марафонскими «пятнашками». Пятнадцать
километров фартлека и фартшпиля – вполне достаточно для
захоронения тревог и сомнений. Тело торжествовало и уже
требовало боевых испытаний. Интуиция подсказывала: время
боев приближается.
Крымские весенние дни становились длиннее, и пахота на
стадионе ожесточалась. В соответствии с Аристоновским
стратегическим планом готовилось некое особо значимое
событие. Явно усилилась фармакологическое обеспечение
предельных нагрузок. Массируя атлетов, я замечал еще более
стремительное нарастание мощи мышц и неестественную
прибавку энергии. Даром такое не проходит, перегруженных
спортсменов давит стресс. В массажной все реже звучали
простецкие шутки, и подначки. Напряжение наполняло воздух.
Накануне вечером Дед мрачноизрек: «В воздухе пахнет
грозой!». Гроза и точно разразилась. А молния неожиданно
шарахнула по мне.
После окончания утренней тренировки я дол добросовестно
массировал Валентина Рудько, луцкого средневика одаренного,
98
но туповатого, по характеру наглого. Претендуя на лидерство в
компании, Рудько постоянно выпендривался, неуклюже острил.
Во время жесткого массажа он демонстративно подвывал и
капризничал. Выбрыки Рудько меня удивляли и не трогали.
Каждому свое. В этот день на восстановление валькиных телес
ушло добрых полтора часа. Потом разогретый растиркой –
эмбрикешем, он мирно дремал на массажном столе. На очереди
томился молотобоец Виктор, самый черствый кусок работы. Взяв
тайм – аут, я решил окунуться и взбодриться.
На скамейке, вдоль ванны бассейна, в развалку сидели, мои
клиенты, уже расслабленные парилкой. Медленно опускаясь по
лестнице, я жмурясь погружался в колючую воду. От холода
взвыли натруженные массажем пальцы.
– Эй, массажер! – раздалось над головой. – Ты куды
ныряешь? Сачкуешь. Ты же не полирнул мою жопу!
Я опешил. Невероятно! В отношениях со мной Рудько всегда
держал почтительную дистанцию. На скамейке загоготали.
– Вы себя скверно ведете, Рудько, просто отвратительно.
Все, что положено, получили. Отдыхайте и успокаивайтесь.
Я опустился еще на одну ступеньку.
– Вылезай! – заорал Рудько над головой. – Зараз потребую,
ты у меня сосать будешь!
Экспериментальный сбор звезд? Тюремной камерой,
вонючей тюремной камерой, был эксперимент Аристонова!
Махом взлетев на бортик, я вплотную встал перед Рудько.
Лицом к лицу. В ушах звенело, во всем теле бился пульс. Ярость
трясла меня мгновение, не больше. Сразу пришло решение.
Нужно использовать наглую выходку для воздействия на
готовых шестерить перед паханом.
99
 – Перестань хамить, дурень! Запомни, ты пока еще ноль, а
уже ведешь себя, как дерьмо. Дерьмо, все слышали?
Я направился к двери, через пару шагов резко обернулся.
Оскалившись, Рудько медленно отводил кулак для удара.
Медленно и показательно.
Три года, проведенных в инфизкульте, меня кое – чему
научили. На первом курсе бокс преподавал чемпион Союза
Бендаловский, нокаутер и весельчак. Бен учил мастерски, ставя
навык на всю жизнь. Отклонившись, я встретил кулак Рудько
левым плечом. В таком положении челюсть защищена, а правая
рука уходит вниз – назад для усиленного всем корпусом, удара.
Я попал в солнечное сплетение несильно, но точно. Валька
устоял на ногах, только клюнул головой вниз. По наработанному
алгоритму следовало бить левой в голову. Но я милосердно
ударил в корпус. Навык есть навык! Рудько потерял равновесие
и плюхнулся в бассейн.
Для полного воспитательного эффекта Вальку стоило
притопить. Что-то подобное ожидала застывшая на скамейке,
публика. Но по моему план предусматривал завершение
инцидента миром. Отчаянно барахтавшийся в ледяной воде,
Рудько вцепился в протянутую мной руку. Рывком я вытащил
Вальку на бортик.
– Теперь, вон отсюда! Разборка закончена.
– Ошибаетесь, Кныш, ошибаетесь, – запел за моей спиной
торжествующий гнусавый голос. – Будет разборка, будет.
Сегодня же вечером, на общем собрании.
На пороге стояли трое: Аристонов, Дед и Сайр. Дед был
мрачнее тучи. Сайр едва заметно показал мне большой палец.
– Зачем тратить время? – невинно спросил я. – Рудько
100
достаточно наказан.
Аристонов задохнулся от ярости:
- Не притворяйтесь идиотом! Вы, Кныш, сядете в тюрьму за
мордобой!
Притихшая публика ела глазами хозяина. Скверная
ситуация…
– Давайте разберемся, – спокойно начал я. – Сначала меня
оскорбили. Гнусно, публично. Драку затеял Рудько, я был
вынужден защищаться. Нельзя безнаказанно унижать
человеческое достоинство.
– О-ши-ба-е-тесь, – по слогам произнес Аристонов, – здесь
вы не человек, а прислуга, массажист. Сегодня человек –
Рудько. Спортсмен Валентин Рудько. Мы вложили в него деньги.
Накануне решающих стартов, накануне презентации «Звезд
Украины», вместо того, чтобы служить общему делу, массажист
Кныш …
Аристонов торопился с расправой. Если ситуацию выиграю
я, он здесь больше не хозяин.
– Ошибаетесь вы, профессор, – я шел ва-банк. – Во -
первых, каждый имеет право защищать свое достоинство. Во –
вторых, запомните: я больше у вас массажистом не служу. В –
третьих, бегун из Рудько никакой. Хотите, поучаствую в вашей
презентации. Что стоит Рудько на дорожке – увидите. Он хам,
бездарь и дурак. Жаль, но за это не судят.

***
Ужинать я не пошел. Сидел на кровати, глядел в окно на
неясные, покрытые синими сумерками, горы. Заботливый Дед
притащил тарелку с едой.
101
 – Привет от официанток. Тебя уже сняли с довольствия.
Доигрался?
Дед поудобнее расположился в кресле и приступил к
обвинительной речи:
– Дурак ты, Юрка, хоть ученый, но дурак. И речи твои
дурацкие. Человеческое достоинство, права человека… Тебе бы
на сессиях ООН выступать. Кому здесь нужны права? «Звездам
Украины»? Это не звезды, а пёзды, – Дед стремительно набирал
обороты. – Все заранее подстроили. Аристонов держал нас с
Сайром за дверью до начала цирка. Аристонов – сволочь. Но, –
Дед для убедительности вытаращил глаза. – Но это талантливая
сволочь. И мастер вправлять мозги. Вот ты, дурачок, хлопнул
дверью и ушел. А через минуту свидетели дали
соответствующие показания. И что ты оскорбил Вальку, и что
начал его избивать. Теперь ты на крючке. Пожелает Аристонов,
посадит тебя в кутузку. Вот там можешь выступать за права
человека. Ясно?
– Жаль. Значит, у меня нет шансов проучить Рудько?
Дед торжествующе и иронически вздохнул:
– Есть. Еще какие шансы! Аристонов публично поручил мне
доставить Кныша на стадион.
– Странно.
Дед снова вздохнул:
– Ни хрена не понимаешь. Завтра начинается Аристоновская
презентация, открытые старты Кубка «Весна Алушты». Полчаса
назад в гостиницу привезли ораву журналистов. Им обещали
рекорды и сенсации.
– Рекорды? Откуда…
– От верблюда. Запланированы сюрпризы в прыжках и
102
метаниях. В беге на два круга и на полуторке должен
выстрелить Рудько.
– Иван Николаевич, Аристонов сдурел! Вся команда
наколотая и нажралась химии до рвоты. Любой допинг –
контроль…
Дед ехидно улыбнулся:
– Доверительно сообщаю, что профессор Аристонов
совместно с комиссаром федерации Онищуком, пригласил на
кубок международную бригаду допинг – контроля.
– Бред. Ладно.. Но непонятно, зачем Аристонов пускает
меня на дорожку. Если я выиграю полуторку …
– Во – первых, не выиграешь. Валька в ходах и со злости
размажет тебя по всей дорожке. Так что ты, дуралей, просто
добавка к допингу. И еще сюжетик: возвращение и позор
знаменитого Кныша. Сахарная косточка для прессы.
– Иван Николаевич, я должен показать мальчишкам…
– Покажи, покажи. Если в штанах есть, что показывать.
Покажешь, и они же завтра утопят тебя в нужнике. Был такой
случай. История сельского оркестра.
– Стадион не оркестр.
– Ты послушай, послушай. Жили люди в одной деревне,
поигрывали на гармошечках, пиликали на скрипочках, дудели в
трубочки. Как могли, в общем, кто в лес – кто по дрова. А всем
такая музыка нравилась, все довольны и счастливы. И, надо же,
однажды появляется в селе чучело – маэстро. Вынимает из
футляра скрипку Страдивари, закатывает глазки и заливается
под ясным небом всякими паганини – меганини…
Дед трагически вздохнул и назидательно завершил:
– Всему селу стало ясно, что их оркестрик – дерьмовый. И
103
нет никакого выхода, кроме как утопить маэстро в нужнике,
забыть позор и опять наслаждаться мастерством своих
умельцев. Так и сделали.Потому, хоть установи послезавтра
мировой рекорд, все - равно дурак!
Дед гневно топтался вокруг кровати, наступая на штрипки
красноармейских подштанников, потом сочно матерился по
поводу не состыковки одеяла с пододеяльником. Устранив,
наконец, все неисправности, он хлопнул рюмку валокардина и,
не пожелав мне доброй ночи, свалился в царство Морфея.
Сон не шел. Слово – не воробей… Смогу ли я обыграть
Рудько? Лет двенадцать назад такой экземпляр я бы не заметил
ни на старте, ни на финише. А теперь? Техника бега и воля у
меня в порядке. Тренировочные интервалы в горах – по делу.
Но с годами ухудшаются показатели мышечного потребления
кислорода. Любые, даже уникальные. В тридцать два года от
роду средневиков экстра – класса не бывает!

Правда, Валька – простак и на тактические хитрости навряд

– ли горазд. Дед говорит что Рудько обязан бежать на
результат. От злости, наверняка, сдуреет. Преимущество
Вальки – допинг. Преимущество и беда.
Меня ни разу не обмануло предчувствие победы. Две ночи
подряд снился бег.

104
 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Все карты – крапленые

Но найдешь ли название для двух бегунов,

испытавших гармонию бега?!
Анри де Монтерлан

Невероятные прогнозы Деда оправдались в первый день

состязаний. Молотобоец Виктор Потапенко превысил давний
мировой юниорский рекорд Юрия Седых. Такой результат даже
теперь – украшение любого международного чемпионата. В беге
на два круга Валентин Рудько показал лучшее время сезона. На
допинг – контроле сидели или лохи, или продажное жулье.
Бег на полтора километра планировали, как десерт, под
конец состязаний. Времени для разминки оставалось
предостаточно. Я готовился к старту основательно. Не спеша,
кружил подорожке, разглядывая соперников и уважаемую
публику. От команды «Звезд Украины» к забегу готовились
трое: Рудько и пара крепких юниоров. Замысел нехитрый:
Валька идет на предельный результат, мальчишкам уготовлена
роль «зайцев». Они в предельном темпе протащат фаворита
метров шестьсот, потом, отвалят в сторону и доковыляют до
финиша. Разве что , в расклад вмешаются пригашенные
минчане, пара тренированных и статных белорусских
«жерабцов». Разминается еще тройка бегунов, но это, конечно,
пустой номер, статисты предстоящего спектакля. Рудько
выходит на дорожку минут за десять до старта. В мою сторону
не смотрит. Взгляд пустой, неестественно расширенные зрачки.
Допинг. Банкует Аристонов…
Рассматриваю почтеннейшую публику. Трибуна вдоль

105
стометровки занята полностью. Большей частью в ожидании
зрелища здесь веселятся праздные зеваки, курортная публика.
Аристоновский люд сидит на скамейках плотно и организовано.
Пробегающему трусцой Вальке народ аплодирует. Мне в спину
посвистывают, пока не очень громко. Сбросив куртку,
заканчиваю разминку в видавшей виды красной майке сборной
СССР.
В самом центре трибун для званых гостей поперек рядов
развернута широкая ковровая дорожка. Гость гостю – рознь.
Внизу сидят журналисты. Отсюда на меня целится жерло
телекамеры. Готовится клип «Взлет и падение чемпиона». Над
журналистами восседают званые гости. На самом верху трибуны
– бомонд. В центре Аристонов, Сайр. Цядом с хозяевами цветет
улыбками широкоплечая персона кавказской национальности.
На госте малиновый смокинг с атласными отворотами, золотые
пуговицы, галстук с попугайчиками. Нове люди умеют
одеваться! Ступенькой ниже вольготно расположились генерал
Серега с супругой. Лада великолепна. Тот самый азиатский
имидж, манящий вырез декольте, искорки бриллиантовых
сережек. Одно слово, тигрица на ходу. Красавица – генеральша
бросает на меня взгляд патрицианки, решающей судьбу
гладиатора. Пробегая мимо, останавливаюсь и в римском
приветствии салютую рукой. Лада снисходительно улыбается и
поворачивает кулачок пальчиком вниз. Итак, приговор
гладиатору – смерть! В конце трибун, за квадратами финиша,
совсем согнувшись, сидит Дед. Рядом рослая и статная
черноглазая девчонка в коротеньком красном платьице. Вот мы
и встретились. Я припоминаю первый вечер в Алуште и
озорное: «Сбрейте бороду, Кныш!» Дед и тонкая горячая
106
девчонка. Седая зима и юная весна…
Стоп. Не отвлекаться. До старта остается пять минут.
Сбрасываю тренировочные брюки, потуже зашнуровываю
шиповки. Последние разминочные пол круга – свингую боевым
толчковым бегом.
На старт! Забег стадом топчется на вираже. За спиной
угрожающе хрипит Валька. Зайцы напряженно готовятся к
рывку.
Выстрел! И сразу обжигающая боль в голени. Ох, подонок!
Первым же шагом Рудько наступает мне на ногу. Он целился в
икроножную мышцу, но промазал, скорее всего я отделался
царапинами. Нога заныла, стерпим, ответ за мной! Подличая,
Валька сбился с темпа и упустил рывок «зайцев». Боль
подстегивает, я легко догоняю лидеров. Мальчишки чешут по –
спринтерски. В отрыв мы уходим втроем, нет, уже вчетвером.
Под аплодисменты зрителей Рудько длинным спуртом
подтягивается к нам. Стоящий на втором вираже тренер орет
ему: «Минус секунда!». Если Валька идет на результат, сбой на
старте может обойтись дорого. У меня жизнь тоже не сахар.
Круг предельного спринта был мне по зубам только в лучшие
времена. Отчаянно взвыла печень. Включайся, матушка, спасай,
последний раз гуляем!
Оказалось, пороху у мальчишек - зайцев немного. В конце
круга они отваливают в сторону и переходят на рысь. Хочешь –
не хочешь, лидировать приходится мне. Единственная выгода: в
я бегу по краю первой дорожки. Соперники в худшем
положении, для них на каждом вираже дистанция удлиняется на
пару десятков сантиметров. Ну, самое время рассчитаться с
Валькой за стартовую подлянку. Принимаю немного вправо,
107
оставляя между бровкой полуметровый зазор. Это моя законная
территория, обгонять соперника положено только справа.
«Минус две!» – снова истошно орет тренер. Валька нагло
прет в зазор, рассчитывая вытолкнув меня под ноги
преследователей, рвануть вперед, одновременно. Получай
плюху, дружок! Я рывком корпуса прессингую нарушителя
правил. Теряя равновесие, Валька вылетает за бровку. На
трибуне не свист – вой. Напрасно, друзья, все в полном
соответствии с законами стадиона.
До финиша далеко, уходить в отрыв рано, не хватит сил. Я
решаюсь на короткий рывок, и вскоре слышу за спиной
яростное дыхание преследователей. На вираже оглядываюсь.
Мальчишки далеко позади, Валька набирает темп, впритык за
мной бегут братья – белорусы. С ними – то, я разберусь!
Трудно сказать, что прибавило Вальке сил, допинг или
ярость. Под шум и аплодисменты трибун он восстанавливает
боевой темп и теперь, напряженно скалясь, бежит рядом. На
второй рывок у него не хватит мощи, но мне финишировать
рано. Развязка неминуема. Запланированный рекордный
график сорван, и теперь Вальке остается одно: превратить бег в
драку. Давай! На вираже он широко размахивает руками и,
гикнув, бьет меня в лицо. Я успеваю наклониться,
развернуться в сторону удара. Хвала Всевышнему, я с детства
слыву крепколобым. Получив моральное право на ответ, кистью
хлещу Вальку под дых.
Остается круг. Тот самый, запредельный, вне времени. я не
сразу погружаюсь в темноту. Сознание фиксирует стремящуюся
под ноги, красную ленту дорожки, жерло телекамеры. Выйдя из
последнего виража, я вижу - на финише могучей горой стоит
108
Дед, а за барьером, там, где всегда ждала меня Динка,
замерла, прижимая кулачки к груди, длинноногая девчонка в
красном платьице.
В глазах темнеет. То ли бегу, то ли волоку тело вперед, к
красному пятну. Дотяну… На линиях финиша вспыхивает свет.
Рядом, сзади – никого. Все! Главное, не упасть.
Под ногами плывет дорожка. Спасибо, девчонка, за помощь,
за вовремя подставленное плечо.
– О’ кей, не нужно, я сам.
Медленно восстанавливался мир света, запахов и звуков.
Над стадионом прозвучала моя фамилия, потом еще чьи – то.
Рудько не упоминался. Я поцеловал девчонку в горячую щеку
и, с трудом одолев низкий барьер ограды, потащился по аллее к
пляжу. Боль в животе усиливалась, и перешла в невыносимый
спазм. Такое случалось… Свернув в кусты, рухнул на колени.
Меня рвало желчью, острая горечь до удушья сжимала
челюсти. Бывало такое, бывало…
Кое – как я доплелся до пляжа и зачерпнул ладонью
горькую воду.
– Ты живой, Юрка?
Дед, грохоча камнями, спустился вниз и сел рядом.
– Держи свой костюм и кроссовки. А время – то у тебя
славное: три – сорок пять. Пойдешь на допинг – контроль?
– До задницы мне их контроль.
– Знаешь, тобой страшно интересуется телевидение, рыщут
корреспонденты…
– Тоже – до задницы.
Слава Богу, боль в брюхе отпускает. Прекрасна, празднично
прекрасна жизнь, по – дружески шумят волны, и дурманит
109
запах кипариса.
– Юра, корреспонденты не отстанут. Там же столичная
пресса!
– Иван Николаевич, дорогой, пожалуйста, расскажите
столичной прессе, что победил любимый ученик Питера Снелла.
Последний год чемпион тренировался по национальной
методике, соединенний с учением мастера дзен Ниямото Мусаи.
Левая нога героя бежала по – казацки, а правая – как у ниндзи.
Ни-я-мо-то Му-саи, запомнили?
Дед хлопнул меня ладонью по спине:
– Слава Богу. Я боялся, что ты сдохнешь на дорожке...

***

В номере благодатно гнездились прохлада и тишина. По

далеким склонах медленно ползли тени гор. Незаметно и
неспешно наплывал теплый вечер. Мой первый свободный и
пустой вечер в Алуште. И последний… Эйфория прошла, заныло
надорванное перегрузками тело. Дотянуть бы до ночи,
провалиться в беспамятство, а утром – на ход, подальше от
аристоновской вонючей зоны. Боль острее и острее резала
покалеченую ног. Дед был прав, я ничего не добился. Хотя это
был настоящий бег!
Тишину номера разодрал звонок.
– Зализываете раны? – голос Сайра звучал напористо и
весело. – Не скулите, раны победителей заживают быстро.
Валяйте ко мне в гости, супермен.
Игра продолжается…
– Перестаньте ломаться, Кныш. Пять минут на сборы, и
110
полный вперед.
– Прием устроен в вашем номере?
Сайр запыхтел:
– Что вы, что вы… У меня собственное новоселье. Жду
внизу.
Развалившись под вечерним солнышком, отставной
полковник наслаждался жизнью. Он, казалось, дремал и,
обнаружив меня ленивым взором, пробурчал:
– Собираетесь, как вор на ярмарку. Болит нога? Ничего,
доковыляете. Путь недолгий.
Недавно отстроенное модерное здание соседствовало с
гостиницей. Сооружение не для простых: глазок телекамеры
над входом, вестибюль покрыт пружинящей пробковой
дорожкой, в лифте жужжит вентилятор.
– Восьмой. – сообщил сам себе Сайр.
Через несколько секунд мы шагнули на лестничную
площадку. Планировка барская, две двери на этаж.
– Угадайте, и какая из дверэй моя? – Неожиданно в голосе
Сайра зазвучал еврейский местечковый акцент. Игривая
интонация подсказывала разгадку.
– Обе ваши, полковник.
Сайр со вздохом глянул на меня:
– Однако. Ну и фрукт вы, Кныш. Добро пожаловать.
– Мир хижинам, полковник.
До новоселья здесь далеко. Среди комнатах громоздилась
заколоченная в ящики мебель, по углам гнездились тюки
всякой утвари. Сайр обжил лишь дальний, кабинет с эркером на
море.
– Валитесь в кресло. Пока занимаюсь закусоном, поройтесь
111
в книгах. Не пожалеете. Как насчет выпивки?
– По чуть – чуть.
– Как прикажите.
Сайру библиофил со вкусом. По всей длине кабинета,
громоздились аккуратно перехваченные шпагатом, стопки книг
по медицине, философии, психологические раритеты двадцатых
годов. Челпанов, Фрейд, Адлер, … Корешки книг на немецком,
польском, вязь арабских манускриптов. Снова раритеты:
Монтень, Фихте, Шеллинг, Бергсон, Ницше. Запасливый
хомячок! Гистология, философия, пат анатомия, хирургия,
поэты серебряного века, нейрохирургия, энциклопедия
стрелкового оружия, дореволюционная «Еврейская
энциклопедия». Очень культурный полковник Сайр.
Можно по – детски, погадать на книгах. Раскрыть наугад и
обмануть себя обещанием добра и удачи. Или предупреждением
о бедах. Что со мной будет, мудрый Паскаль? «Человек –
мыслящий тростник». Вряд – ли, жить в мышлении нынче –
роскошь и нищета. Что было? Ну, скажи, лихой поэт. «И как
рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…». Сергей
Александрович, попали, было … Что будет дальше в жизни,
скажите, мудрецы? «Тошнота…Страх и тепет». Таке было, с
меня хватит. «Человек свободен, или его нет». Воистину. Быть
тому!
Сайр, сопя, шастал по квартире неслышными воровскими
шагами. Что-то не складывалось. Наконец, телефонный звонок:
– Да, да! – донесся из прихожей взволнованный голос
хозяина. Сразу же полковничья интонация, Пропустить!
Немедленно и почтительно!
Сайр рванул дверь в кабинет
112
 – Кныш, вперед на встречу гостя!
Сайр с достоинством мажордома замер у входа. Звякнул
лифт и на пороге появилась могучая фигура почетного гостя
«Кубка Алушты». Восточный человек сменил малиновый
смокинг на безупречный темно – синий блейзер. Доктор
почему-то засуетился:
– Знакомить вас, слава богу, не нужно. Птенцы одного
гнезда!
Сайр театрально сиял.
Что – то выплывало в моей памяти… Гость
приветливозасиял:
– Нэ помныт! Совсэм забыл. Инфызкульт – да? Пэрвый курс
– да? Ты – чэмпион Европы, наша гордость! А я – совсэм
молодой борэц.
– Славик?
– Помныт! Чэмпион помныт!
Вспомнить было что. Студент Галаонов занимал особое
место в киевском борцовском братстве. Бездельник, балованное
дитя богатого кавказского клана, Славик не утруждал себя
тренировками и аскезой. Он был сам по себе прекрасен и
пользовался у девиц успехом, превосходящим амуры
динамовских футболистов. На более поробные воспоминания не
хватило духу. К счастью, Славик ослабил могучие объятия и тут
же водрузил меня на ящик с мебелью.
– Сейчас это пьедестал почета, – обратился Галаонов к
невидимой аудитории. – На нем стоит чэмпион. Он нам сэгодня
сдэлал замэчательный подарок. Замэчательный бег! Ты летел,
как олимпийский бог, сражался, как тореадор. Аплодысменты
чэмпиону!
113
 Сайр добросовестно изобразил ликование. После паузы
почета поклонник чемпиона вынул из кармана кожаный
футлярчик.
– От имени и по поручению главного спонсора с
восхищэнием вручается приз за самое выдающееся достижение
Кубка. Носи, дорогой!
Славик извлек из футляра золотой «роллекс»:
– Смотры на часы и всэгда помни, у тэбя есть настоящие
друзья!
Затем Галаонов перенес торжественный взор на доктора:
– А теперь, джыгыты, пойдем смотрэть коня! – Славик сгреб
нас с доктором воедино и потащил в эркер.
– Сначала поклонимся медицинскому богу, гениальному
доктору Сайру. – Славик отвесил поясной поклон. – От всего
сердца джигиты умоляют принять в настоящего скакуна!
Галаонов ткнул перстом на асфальтовую площадку перед
соседним домом. Одиноко стоящий аспидно – синий лимузин
напоминал хищного жука, готового раскрыть крылья.
– «БМВ» – боевая машина вымогателей, – Славик с
удовольствием расшифровал аббревиатуру. – Медицинский бог
не может ездить на паршивом «Жигуле». Таймураз сказал –
«БМВ»!
Славик бросил на подоконник ключи и конверт с
документами:
– Паспорт, тэх – талон, растаможка. Все на замечательную
фамилию Сайр.
Галаонов глянул на часы, (разумеется, тоже «роллекс»):
– Обмивать подарки, говорить тосты сегодня не будем.
Таймураз скажет, когда!
114
 ***

Могучий дароносиц раскланялся и покинул полковничьи

апартаменты. – Вкусим, плодов земных, мой юный друг,
улыбаясь, вздохнул хозяин. – Сегодня наш день! Кстати,
который час? Сколько на ваших золотых? – балагурил Сайр. – С
учетом ваших огрничений, извольте предложить пол рюмочки
«Хеннеси». Не могу привыкнуть к здешним коньякам… А я
ограничусь пожилым сухоньким хересом.
– Вам часто дарят автомобили, полковник?
Сайр махнул рукой, и старательно обгрыз маслинку.
– Не столь часто как хотелось бы, – он вздохнул. – Но на
сей раз вполне заслуженно. Дело было так. Накануне вашего
приезда в Алушту злые люди нагло дополнили количество
отверстий в теле уважаемого Таймураза. Одному из
влиятельнейших граждан Крыма приказали покинуть грешный
мир. Но верные друзья воззвали к искусству военной
медицины.
Сайр театрально закрыл глаза и, набив рот яствами,
прервал повествование. Затем, дополнив херес половиной
бокала «хеннеси», с удовольствием продолжал:
–Друзья узнали, что я по старинке практикую в военном
госпитале. Я согласился Не корысти ради, токмо для
сохранения умелости ремесла. Случай уникальный, упаси Бог…
Конечно, операция прошла весьма секретно. в условиях полной
конфиденциальности. Злые люди были уверены, что Гнусная
цель достигнута. Все прошло замечательно. После реанимации
Таймураза прямо из госпиталя тайно отправили на Кипр. Время
115
от времени я курировать процесс реабилитации.
– И не боялись злых людей?
Сайр уверенно заглотал очередную порцию коньяка:
– Абсолютно. Всё, что осталось от злых людей,
покусившихся на доброго Таймураза, доставке на
хирургический стол не подлежало. Ну, хватит болтать! Наши
доблести оценены по достоинству, и делу конец. Не вкусно?
Еще коньячку?
После трапезы мы вернулись в кабинет Сайра. Полковник ,
покряхтывая расположился в кресле у окна и некоторое время,
дремал. Совсем как тогда, в парилке. Я хотел было покинуть
гостеприимный дом. Но Сайр открыл глаза и посмотрел на меня
ясно и внимательно:
–Может, вы рассчитываете, что Аристонов возьмет
триумфатора в команду?
– Шутить изволите.
– Разумеется. И что вы намерены делать дальше? Если не
секрет.
– Не секрет. Завтра продам драгоценный кавказский приз и
приступлю к заслуженному отдыху на берегу Крыма.
Сайр недоверчиво хмыкнул:
– «Живите, как птицы небесные...»
– Воистину.
– А дальше, птичка небесная? В Киев не вернетесь,
гордость не позволит. Тогда – куда же?
– Например, во Львов. Мой друг, тамошний банкир,
собирается взять меня менеджером по персоналу.
Сайр глянул подозрительно:
– Какой еще банкир? Что за банк?
116
 – Львовский «Вест – Инвест». Президент – пан Алексей
Кожухарь…
Сайр пожал плечами:
– Даже если не врете, вариант не лучший. Помянете мои
слова. Ваш Кожухарь переведет в офшор несколько миллионов
долларов и «кинет» банк со всем персоналом. По законам
военного времени. Предлагаю лучший вариант. После ваших
злодеяний на стадионе, я готов продолжать и укреплять наше
сотрудничество.
– Не боитесь гнева Аристонова?
Сайр откинулся в кресле:
– Аристонов далеко не единственный мой партнер. И не
самый умный. Вообще ставить все на одного коня глупо. Вот
загадка: кто всегда в выигрыше на ипподроме? Даю право на
пять ответов.
– Главный конюх.
– Тепло…
– Тогда директор ипподрома
– Поразительно, Кныш. Кстати, как называлась ваша
докторская диссертация?
– «Психологические особенности принятия решений в
условиях неполноты информации, противодействий и рисков».
Сайр фыркнул:
– Надо же! Поделом завалили вашу диссертацию. По словм
Аристонова на защите сложилась именно такая ситуация.
Ладно, не стану терзать грешную ученую душу. Вы правы,
наибольший выигрыш приносит одновременная реализация
многих проектов. Приглашаю вас участвовать в один из них.
Сайр легко поднялся с кресла и, порывшись в кипе папок,
117
добыл пухлый альбом:
– Рассчитываю на милостивое внимание.
На первой странице альбома тонкими умелыми штрихами
изображен эскиз стадиона. Набросок, наверняка, скорее всего,
сделан, глядя из окна спортивной гостиницы. На втором
планшетном листе поверх стадиона прорисовывалось дивное
гигантское сооружение. Нечто вроде фантастического
межзвездного корабля. Многоярусные вереницы кают, бассейны
и сауны, тренажерные залы. лаборатории, зимний сад, причалы
яхт и вертолетные площадки.
– Ну, как? – гордо спросил Сайр.
Прощай, мой бедный стадион. Впрочем, скорее всего это
архитектурные грезы.
– Голубые города. Светлое будущее…
– Нет. Это реальный и уже начатый проект. Не жалейте. Все
лучшие тренеры и молодые дарования рванули на хлебные
места за бугром. Ваш стадион больше не нужен. Власти Крыма
ищут инвесторов, а наш проект – лакомый кусок. Мы создаем
уникальный восстановительный центр для очень состоявшихся и
респектабельных людей. Многие с детства любят берега
Тавриды. Закрытое акционерное общество Полный комфорт,
безопасность, анонимность, гарантированное отключение от
сумасшедшего мира. Уже удалость собрать достойный и
надежный состав инвесторов.
Кажется полковник, блефует.
– Контрольный пакет акций принадлежит вам?
Сайр вздохнул:
– Пока нет. Я стану полным хозяином после реализации
двух других проектов. Но для «Жемчужины Гигеи» уже
118
подбираю персонал. Мне нужны перспективные профессионалы,
нужны люди молодые, компетентные, , вызывающие симпатию.
– Спасибо за доверие.
– Не скромничайте. У меня на вас серьезные виды. Вы
честны, контактны, крепки телом и духом и прилично знаете
английский. Мне нужен помощник, пресс – секретарь и еще, –
Сайр чуть улыбнулся, – человек, умеющий принимать решения в
ситуациях неполноты информации и противоборства. Готовьте
резюме вваших побед, бед, испытаний и глупостей и намерений.
Сайр снова расслабился и прикрыл глаза.
Блеф, мистификация. Все - вранье, слезет позолота на
липовом «роллексе», «машина вымогателей» была взята
напрокат, а проект валеологического рая – наживка для лоха.
Ладно, сыграем, полковник.
– Время на размышление даете?
– Много не дам. Максимум – неделю. Через пару месяцев я с
Аристоновским балаганом еду в Канаду. Там у меня дела
поважнее легкоатлетических. Если захотите поехать со мной
понадобится время для оформления визы. Итак, в вашем
распоряжении неделя. Еще есть вопросы, мой юный друг?
– Есть. Кто такой полковник Сайр?
– Хм, Кныш. Вы застали меня врасплох. Придется идти за
винм. Принести вам бокал?
– Как изволите…
Сайр водрузил на столе вторую бутылку сухого хереса,
подвинул к себе шпажки с кусочками снеди и откинулся в
кресле.
– Честно говоря, Кныш, я сам до сих пор не знаю, кто такой
Сайр. Есть много версий. Выберу для вас пару посущественней.
119
 …«Берегитесь Сайра!». Но Сайр вроде бы не вызывал
опасений. Он, несомненно, был сложным человеком, немножко
позером, возможно, любителем приврать, но не выглядел
тайным злодеем. Хотя психологам свойственно заблуждаться.
Потому:
- Я слушаю внимательно, доктор.
– Версия первая, правдоподобная и тривиальная. Мальчик
из небогатой эстонской еврейской семьи решает стать военным
врачом. Золотая медаль, по случаю еврейства провал на
экзамене, год работы на скорой помощи, затем зачисление на
сангиг, – и на том спасибо. Потом пере ползание по-пластунски
на лечебный факультет. Специальность – хирургия. Стрательное
ассистирование выживающему из ума патанатому, ночные
дежурства, подпольный абортарий. Наконец накопилась сумма
для взятки для поступления в ординатуру. Потом военная
адъюнктура, доблестное участие во всех крупномасштабных
аферах Советской Армии. Операции на сердце, и параллельно
безупречное излечение комсостава от триппера. Хватит?
Надеюсь убедительно…
– Вполне. Можно, версию номер два?
– Извольте. В небогатой еврейской семье вырос мальчик,
который с младых ногтей понимал, что в дурацком советском
мире есть единственное стоящее амплуа – амплуа игрока.
Нечего страдать по поводу пятой графы, засилья антисемитов –
партократов. Нужно быть первоклассным игроком и уметь
делать дело. Любое, в котором есть малейшая возможность
большого успеха. Еще нужно на нюх угадывать других игроков,
партнеров, шулеров, гуляк. И, тощий востроглазый еврейчик
Сайр сказал себе, это твой мир. Не копи богатств и не связывай
120
себя семейными путами. Дождись настоящей игры. И вот, юный
друг, пришло мое время. Детали – как-нибудь потом. Если
впримите правильное решение.
Сайр встал и с наслаждением потянулся:
– Знаете, Кныш, у меня не железные нервы. Все - таки,
хочется посмотреть на своего коня. Как он сказал: «Боевая
машина вымогателей». – Сайр хохотнул. – Поройтесь в книгах.
Вернусь, попьем венского кофе. С молочком. Да, еще – не
вздумайте отказаться от продолжения генеральских массажей.
Завтра подскочим. Вы же знаете, хронический радикулит –
препаскуднейшая штука.
– У Сергея такой радикулит, как у меня внематочная
беременность.
– Ну ладно, ладно, – проворчал Сайр. – Там в углу саквояж.
Подберите растирки для генерала. Погорячее…
Насвистывая «Так шагают святые», полковник отправился
осматривать щедрый дар спасенного Таймураза.
Видавший виды походный саквояж Сайра переполнен
шприцами, флаконами, тюбиками и просто случайным барахлом.
Вытряхнув содержимое на стол, я оторопел. Последним из сумки
вывалился карпатский нож. Я нажал кнопку. На выскочившем
лезвии рядом с голубым крокодилом выбиты три семерки и
восьмерка. В моей руке родной брат ножа, найденного в
Славско.
Вплоть до возвращения Сайра, я неподвижно сидел в
кресле. Выходит, Сайр и Нечипай – одна связка. Но Сайр сам
предложил мне порыться в саквояже. Зачем? Ладно, в любом
случае, продолжим игру.
Сайр, вернулся минут через двадцать, сияя от счастья.
121
 – Итак, юный друг, на размышление вам дана неделя.
– Я решу скорее. Если вы честно ответите на один вопрос.
– На любой! – с готовностью согласился Сайр.
– Предположим, что игрок Сайр сейчас выбирает очередного
партнера…
– Предположим.
– Среди карт, которые предложите, сколько крапленых?
Сайр спокойно и пристально посмотрел мне в глаза:
– На первой раздаче – все. Но вы ведь тоже игрок, Кныш.
– Предложение принято, полковник.
– Молодец, Ворота в рай открываются раз в жизни. И не
каждому.
– Еще говорят, что куда реже открываются ворота из рая.

122
 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Остров стадион

Любовь, как акт, глагола не имеет…

Иосиф Бродский

Все идет гладко, слишком гладко. Вечером Магда забирает

кассеты, а через день на мой столик ложится аккуратно
перепечатанный текст. Доктор Шпеер прав, сочинение
«мемуара» ускоряет восстановление памяти. Но что – то уже
начинает меня тревожить. История Кныша складывается из
обломков, ошметков прошлого, произвольных вспышек
образной памяти и свободного толкования заметок записной
книжки. Повесть о профессиональном бегуне, расстриге –
психологе и литераторе – любителе пишет Максим Максимов.
Кто вернется в реальный мир? Будет ли живым человеком
Кныш, став литературным героем? Или начнет действовать
Максимов, тело и сознание умело формуется, на базе
Интерпола. Поживем – увидим. А сегодня вернемся в весенний
Крым.
Сегодня я в форме. После завтрака располагаюсь на
балкончике, включаю магнитофон и охотничьим шагом
направляюсь в прошлое Кныша.
Победа в беге, загадочное предложение Сайра становились
началом какой-то затеи. Ясное дело: впереди барьеры и ямы,
ловушки, и кроссинги, рефлексивные игры, но, Кныш охотно
шел навстречу приключениям. Вот строка в дневнике:
«Подлинный человек – тот, кто способен поставить себя на
карту».

123
 … Из записки, которую портье вручил мне вместе с ключом
от номера Сайра, я узнал, что шеф уехал в Ялту. Он решил
лично следить за подготовкой банкета победителей, участников
и гостей алуштинского матча. За словами «Вручаю ключ от
вашей резиденции» шло неопределенное: «Вообще, как
победитель, вы имеете право присутствовать на банкете».
Благодарствую, полковник, у меня свои планы. Пропетляв
по улицам новой Алушты, я выбежал на симферопольскую
трассу. Потом…
Что было потом? Здесь мое сознание снова выкидывает
фокус. Сначала в памяти легко и ясно возникают зеленые
шпалеры кипарисов, перемигивания светофоров, но вдруг
представляется совсем иное. Петляющее в горах узкое,
неровное шоссе. Кто – то бежит сзади, я сворачиваю в сторону,
и карабкаюсь по склону. Снизу вдогонку трещат автоматные
очереди. Добираюсь до вершины и – новый фокус – неожиданно
вижу над собой огромный крест, а внизу, покрытый утренней
дымкой, сонный Монреаль. Кажется, схожу с ума. Пытаюсь
возвратиться на симферопольское шоссе, но тут же над головой
бабахает выстрел, и сразу начинается стартовая толчея какого
– то забега. Удар сзади, падаю в темноту и глухую тишину.
Барахтаясь в состоянии невесомости, слышу английскую речь.
Доктор Шпеер говорит кому – то о ментальной блокаде, которую
не удается преодолеть. «Момент этот, вероятно, вызван
проблемами сексуальной сублимации». Кажется, прихожу в себя
и подбираю английские слова, чтобы послать доктора Шпеера
подальше. Но снова погружаюсь в темноту. Инобытие
наполнено ароматом «Ауры», я улыбаюсь, догадавшись, что
так пахнет теплое и ласковое тело Магды.
124
 Я спал целый день, ночь и еще день до самого вечера…
…За пять километров до перевала я подсел в троллейбус и
благополучно добрался до симферопольского телеграфа. Сразу
дозвонился до Лешки, коротко рассказал о ноже в саквояже
Сайра и предложении полковника. На сей раз Лех не дурачился
и отвечал в телеграммной манере:
– Отлично. Но не торопись. Работай в режиме «йес, сэр».
Никаких лишних движений. На телесценарии пока ставим крест.
У меня раскручивается дело поважнее. Встреча за мной. Вешай
трубку и сразу возвращайся в Алушту.

***
Дед уехал на банкет, не оставив даже записки. С переездом
к Сайру я не торопился, но из любопытства посетил номер, в
котором жил спонсор «Звезд Украины». В просторном «люксе» с
видом на море следов жизни Сайра не обнаружилось. Комнаты
были тщательно прибраны и приготовлены к приему очередного
богатея. В гостиной на столе лежал конверт и короткое
послание Сайра.
«Мой юный друг! Вряд ли вам стоит портить праздник
профессору Аристонову. Он еще не осведомлен о вашем новом
статусе. Оставайтесь, гульните в свое удовольствие. На мелкие
расходы презентую миллион. Не забудьте завтра навестить
генерала. Обнимаю. Йозес Сайр».
В сопутствующем записке конверте находилась банкнота в
миллион купонов.
Гостиница опустела. Сайр расщедрился и вывез на банкет
весь аристоновский цирк. Стадион застыл в ленивой дреме. На
дорожке яростно терзала скакалку колченогая девчонка, и
125
степенно трусил толстячок. Клубились на горизонте и медленно
ползли к берегу тучи.
Спасибо, стадион, ты был добр ко мне. Говорят, чемпионы
не возвращаются. Судьбе угодно распорядиться по-своему. Я
вернулся лучшим. Пусть на один забег, на неполных четыре
минуты, но, черт возьми, аристоновская шпана не смогла
спихнуть меня с высоты. Ты бы гордилась мной, Динка! Спасибо
девчонке, занявшей твое место в створе финиша. И награды,
награды: фантастический «роллекс» на руке, номер – люкс и
вольный вечер. Фортуна – к ноге! Ты пижон, Кныш,! Пошли
гулять, пижон!
В холле пижона подстерегала девица. Изобразив удивление,
прыгунья вспыхнула и встретила меня робкой неуверенной
улыбкой. Моя поддержка после финиша. Дрогнуло сердце.
Славная, статная девчонка, на высоких каблучках – сейчас
почти мне в рост. Короткая, элегантная юбчонка, но кружевная
блузка не в стиль. Со вкусом у Оленьки не очень. А может,
бедность…
– Ольга, вы почему не в Ялте?
Она пожала плечами:
– Разве обязательно всем быть в Ялте?
– Своевольничаете, мадмуазель. Глядите, достанется!
– Нет, – Оленька сделала простодушное лицо, – я сказала,
что травмировалась на последней попытке. Видите, перевязала
ногу.
– Что симулянтка здесь делает?
– Слежу за вами. По поручению Деда. Он сказал, после
выдающегося успеха у Кныша может поехать. – Она покрутила
висок пальцем.
126
 Забавно.
– Опасения резонные. Итак, вы в сговоре с Дедом. Кстати,
здесь Онищука тоже зовут Дедом?
Оленька удивилась:
– Его везде так зовут. А у вас потрясающий галстук.
– У миллионеров других не бывает. Хотите Оленька, гульнем
на один миллион. Дед порадуется. И слежка веселее.
Одевайтесь теплее, и вперед на растраты!
Сумерки сгущались. Неся холод моря, крепчал ветер Плотно
застегнув куртки, мы расположились за столиком прибрежного
кафе и принюхивались к острым кулинарным ароматам. Потом
хищно надзирая за медленно вертящимся на гриле курчонком,
мы ели брынзу и пили молодое сухое вино. Беспечно кружилась
голова. Оленька держалась напряженно, но поглядывала на
меня с веселым любопытством.
– Факт сговора с Дедом установлен. – строго начал я. –
Теперь следующее: по какому праву отдали приказ: «Сбрейте
бороду, Кныш!»
– С бородой вы женщинам не нравитесь. А вас я узнала
сразу.
– Вы меня раньше видели?
–Видела. Не помните? Совсем близко, как сейчас.
– Не выдумывайте, прыгунья. У меня хорошая память на
лица, с вами не встречался.
– Врет ваша хорошая память. Вы даже меня поцеловали. Вот
сюда. – Оленька решительно ткнула пальцем в подрагивающую
от улыбки щеку.
– Перестаньте фантазировать.
– Сейчас напомню. И с вас штраф за забывчивость.
127
 – Любой. Смотрите: за обман придется отвечать!
– Не боюсь. Давным-давно, на киевском Центральном
стадионе, вы стали чемпионом страны…
– Было такое дело.
– Потом вас награждали золотой медалью.
– Естественно…
– Медаль на вашу длинную шею повесил какой-то
президент. А цветы вручала маленькая девочка, и вы
поцеловали ее в щеку. Вот сюда. Не смейтесь, я тогда
подумала: придет время, и этот парень будет моим. Почему вы
смеетесь?
- Вы настоящая женщина, прыгунья. Базовый инстинкт
женщин – инстинкт присвоения. «Мой, только мой!» и «Всё – в
дом!»
- Замечательно! Вот такой я и буду. Честное слово. Я не
цыганка, я черкешенка. А с вас штраф. Сейчас придумаю.
– Думайте быстрее, могу сбежать.
– Весь вечер принадлежит мне. Годится?
– Учтите, прыгунья, на расходы у нас всего миллион.
Оленька глянула на сайрову банкноту:
– Точно, миллион. Сначала, – Оленька поманила пальцем
бармена и гордо приказала: самую большую рюмку рома!
– Вы любительница рома, прыгунья?
– Конечно. Сегодня я пью ром первый раз в жизни. Вот что,
перестаньте называть меня прыгуньей! И еще – перестаньте
задавать вопросы. Без вопросов теплее.
Чем был для нас тот алуштинский вечер? Эпизодом или
событием? На что рассчитывала девчонка, тормоша меня, как
щенок добродушного пса. Может, добряк – Дед запланировал
128
сексуальный сброс ? Напрасно. «Без влюбленности, даже самой
незначительной, нет пола». Влюбиться в черноглазую
черкешенку на вечер, на минуту, на мгновение, – пустое дело.
Мы принадлежали разным рухнувшим мирам. Прежние страна и
эпоха развалились, канули в прошлое. Я маргинал – последыш,
ищущий место в мире, аферистов, бандитов и инвесторов. Куда
бросит судьба беззаботную прыгунью?
Оленька не печалилась. Она весело и беспощадно
расправлялась с миллионом. Мороженное с цукатами, кофе -
глясе, бегом на колесо обозрения, веселье искривленных рожиц
в зеркалах «комнаты смеха». Возвращаемся в бар. Еще по
рюмке рома.
– Теперь дискотека, и все! Пожалуйста, – настаивала
Оленька. – Идемте, всем покажем!
Все – таки, дерзкая, хмелеющая девчонка втащила меня в
призрачный веселый мир. Грохочущие, устремленные в ночь
басы дискотеки заклинали карнавальное безумие. Озорная
длинноногая прыгунья затащила меня назад, в беспечную
спортивную юность. Манила горячая вибрация девичьего тела, и
творили мы, на зависть всем, лихой колдовской танец.
В мощных аудиоколонках захлебывались саксофоны,
поддавали жару банджо, с плеча рубили такт ударники.
Праздником – подарком вернулись семнадцать лет, первая
танцплощадка, первая девчонка. Сегодня, как всегда, – первое
место. Мы – лучшие, мы – профи! Разметав неумех –
любителей, мы выплясывали в центре площадки. Влетала юлой
Оленькина юбчонка, манили в веселый рай, в веселый ад,
дерзкие, неслучайные прикосновения напряженной девической
груди.
129
 Ритм джаза, разноцветное полыхание светомузыки. Спасибо,
Дед! Черный купол неба, близкие звезды. Потом взвыл
саксофон, и вдруг полыхнула зарница.
– Бежим, – дернула меня за руку Оленька – сейчас грянет!
И точно, тут же грохнул гром. Радостно принимая прохладу
первых капель дождя, мы бежали к сияющей громаде
гостиницы. Под аркой стадиона Оленька дернула мою руку и
потащила вверх на беговую эстакаду.
– Давайте постоим. Ну, секунду. Я поколдую. Раз, два, три
– гори!
Небо вспыхнуло переплетеньем молний, на мгновение
высветив оранжевый овал беговой дорожки,.
–Видели, Кныш - остров! Наш остров стадион…
Ночь сходила с ума. Со стороны моря за нами вдогонку
гналась шипящая стена ливня. Шквал застиг нас на ступеньках
гостиницы. Проскочив дверь, мы услышали, как по стеклянной
стене камнепадом загрохотали капли дождя.
Вот и все. Есть карнавалы, и есть жизнь. Прощаясь, я
поцеловал холодную Оленькину щеку. Она грустно улыбнулась:
– Наверное, опять не запомните, Кныш… – Ее черные глаза
вспыхнули. Засмеялась: – Нет, запомните. Взять и потратить
миллион за один вечер! Без вопрсов.
По-прежнему по стеклам барабанил дождь. В номере пусто
и холодно. Я включил до упора электрокамины и долго стоял
под горячим душем. Скулили растревоженные танцем, забитые
мышцы. Царапины на ноге снова кровоточили. Дотанцевался,
дурак.
Свежее белье постели было прохладным, я ощущал, как под
тяжестью тела тает крахмальная строгость простыни.
130
Спланированные Дедом эротические каникулы, завершились
невинным рок-н-роллом. Укротив танцем плоть, я лишился
желаний. Или еще не ушла из моей плоти Динка…
Тоска застала врасплох. Дождь стучал не в стекла
гостиницы, а барабанил в окно львовского поезда, тащившего \
меня в Киев, в тоску, в одиночество, в трясину алкоголя.
Спасение пришло, как отмель обессилевшему пловцу. В
соседней комнате скрипнула дверь, послышались и замерли
шаги. Я потянул тросик настенной лампы. На пороге стояла
Оленька. Бледная, отставшая от табора цыганка…
– Вы не спите? Я пришла. Холодно и страшно. Вы тоже
один. Выключите свет…

Возвращаться к той ночи мне нелегко и больно. Наверное,

доктор Шпеер прав, толкуя о проблемах сексуальной
сублимации. Сознание отказывалось хранить память о ласке,
подаренной Ольгой, или выпрошенной у меня. Не осталось
слов. «Любовь как акт глагола не имеет».
…Некоторое время мы лежали рядом, осторожно
прислушиваясь, к нашему дыханию. Тело Оленьки теплело
медленно, не источая аромата зовущего желания. Неохотно
становились упругими острые соски, совсем недавно
обжигавшие в вихре рок – ролла.
– Не ласкайте. Пожалуйста, не нужно. Пусть будет тепло.
Потом поцелуете. Сначала, как тогда…
– Женщина всегда права, Оленька.
Женщина всегда права. Не поймешь только, зачем ей
правда…
***
131
 Аристоновскую труппу и благодарную прессу доставили в
гостиницу под утро. Дабы подъяремным жизнь не казалась
медом, профессор вместо завтрака назначил общее построение
сборной команды. Расположившись рядом с небольшой группой
зевак, я наблюдал как нехотя, подневольно, налаживается
машина тренировки.
Оленька появилась на стадионе последней. Спокойно
выслушав нотации разъяренного тренера, она небрежно
перепрыгнула барьер и поднялась по ступенькам на трибуну.
- Доброе утро, Кныш.
Спокойная, красивая женщина. Чужая, незнакомая.
– Вы похорошели, прыгунья.
Ольга сердито подняла бровь:
- Я просила вас не называть меня прыгуньей. Но
это не важно. Я пришла сказать спасибо. Вы были
замечательным парнем, Кныш. Выполните одну,
честное слово, последнюю просьбу. Вчера у нас
ничего не было. Ничего, совсем ничего, ладно?
- Женщина всегда права.
- Не нужно так. Вы многое не знаете.
- Когда-нибудь расскажите?
- Незачем…
- Тогда хотя бы ответьте честно. Вы
действительно выполняли поручение Деда?
Ольга села на скамейку ниже и повернулась лицом к
стадиону:
– Нет, не Деда…
– Значит, Сайра?
– Мы обязаны выполнять приказы начальства.
132
 – Значит, Аристонова?
Ольга резко поднялась и, помахав кому - то рукой, сбежала
вниз.

133
 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дознание под наркозом

Лишь бы мысль сохраняла ясность

и не нарушалась в своем течении, лишь бы разум,
оставаясь непоколебимым и верным себе,
не поддался чувству страха или страдания.
Мишель Монтень

Работа стоит. Тщетно перечитываю записную книжку

Кныша. Смысл, слов утрачен. «Аутсайдер, социальное
отторжение»… «Пять знаков Пифагора»... Какие – то схемы в
стиле профессора Щедрова. Дальше в дневнике пустые
страницы. В памяти тоже темно, и раздраженно предупреждает
внутренний голос: «Не лезь, снова сорвешься! Подсознание –
помойка, а для тебя – трясина. Не лезь». Словно пронюхав мое
состояние, звонит Левски. То ли упрашивает, то ли требует:
«Нужен еще один шаг, время торопит, Максим. Старайтесь, это
последний барьер». Ладно, рискнем. Опускаюсь в бассейн, и,
успокаивая себя ритмом дыхания и гребков, ищу ключ к словам.
…«Аутсайдер»… Социальное отторжение – излюбленный
прием Аристонова. После банкета в Ялте на доске объявлений
появился приказ об увольнении массажиста Кныша за
самоуправство и о выселении хулигана из номера, занимаемого
Онищуком. Значит, о решении Сайра профессору не известно.
Оказавшись со мной в лифте, «звезды» с удовольствием
молчали, при встрече не замечали. Оленька опускала глаза.
Сформулированный Онищуком «закон сельского оркестрика»
действовал на всю катушку. Даже Дед обходил меня стороной.
Даже Дед. «Так ему, сукину сыну, пусть выбирается сам…»

134
 Одиночество отягощалось депрессией, нахлынувшей после
надрывной победы над Валькой. Мысль о беге вызывала
отвращение. Утром я уходил из гостиницы, валялся на дальнем
пляжике, с унынием ощущая, как тоска давит сердце.
Сайр исчез. Возобновились визиты в генеральский особняк.
Но и здесь веселья не было. Лада не появлялась. Серега совсем
скис, какие-то неведомые стрессы сковывали рыхловатое тело.
После массажа генерал Трофимов гулко хлебал из фляги
спиртное и, благодарственно пробормотав, сразу засыпал.
Так тоскливо и бессмысленно прошли три дня. На четвертый
день события посыпались, как камни из кузова самосвала.
Началось все рано утром, когда я, дремал на пляже.
Неожиданно прозвучала старательно артикулированная
русская речь:
– Простите, пожалуйста, место рядом с вами свободно?
Берег был пуст, такой вопрос мог задать только придурок. Я
открыл глаза. Над моей головой раскачиваясь, стоял
долговязый человек. На жилистом теле мешковато висела
элегантная сетчатая рубашка и висели золотистые шорты. Из
под козырька оксфордской каскетки торчал хищный нос. Черт
принес на пляж иностранца.
– The entire beach is at your service, sir! 1

– Превосходно. Тогда позвольте расположиться рядом с

вами.
– И еще вопросик! – раздался из-за спины иностранца
знакомый насмешливый голос, – А игде продают такие
заграничные часики?
Точно, Лех! Располневший кряжистый банкир в комплекте с
долговязым незнакомцем напоминал Санчо Пансо. Оруженосец
1 Весь берег к вашим услугам, сэр!
135
держал в руках плетеные сумки, набитые бутылочками и
пакетами.
– Лех, ты откуда?
Лешка бережно опустил сумки на песок:
– Спокойно, друг, спокойно. Все по порядку. Небольшой
завтрак и курортный треп.
Гости перетащили поближе влажные после ночного ливня,
топчаны.
– Аранжад – фанта – кока - кола – пивочко! – Лешка
негромко заныл противным голосом продавца – разносчика.
Затем, ловко про жонглировав тремя бутылками пива,
откупорил одну из них и жадно припал к горлышку. Вытаращив
глаза, перевел дыхание:
– Все. Спасен. Думал, сдохну от жары. Ты классно
выглядишь, Юрка. Молодец! Потрясающе. Как молодой. Хочу в
Алушту. Ей богу, брошу все к чертовой бабушке, и сюда!
Незнакомец снисходительно улыбался Лешкиной клоунаде и
приглядывался ко мне. Вторую бутылку пива Лешка разлил по
бумажным стаканчикам:
– Позволь представить господина Левски…
Незнакомец с достоинством кивнул головой.
– Господин Гарольд Левски – опытнейший сотрудник
швейцарской аудиторской компании. Наши зарубежные друзья
любезно согласились лицензировать безупречную
деятельность «Ост – вест банка».
Господин Гарольд подтвердил правдивость слов Леха
благожелательным кивком головы.
–Дальше. На фуршете в телестудии речь зашла о твоем
сценарии. Кажется, я тебе говорил, проект спортивного
136
телесериала отложен в дальний ящик. Не унывай: студия
нарушила договор и тебе причитается неустойка.
– Ладно, давай дальше.
– На том же фуршете наш гость заинтересовался
сценарием. Поздравляю. Пришлось рассказать о твоих
злоключениях в Прикарпатье и здешних подвигах. Мир тесен!
Оказалось, господину Левски кое-что известно о проектах
твоего шефа Сайра. И, вроде бы, там не все так гладко…
Господин Левски поднял указательный палец:
– Стоп. О некоторых опасениях фирмы я расскажу сам…
Он аккуратно отставил пиво и наполнил белый стаканчик
оранжадом:
– Возникли некоторые вопросы. Вполне возможно,
напрасные. Помилуй Бог, нас не интересуют тайны клиентов, но
запрещено нарушать правила финансовой этики.
Господин Левски делал первые шаги осторожно и даже
напряженно. Я шагнул навстречу Лешкиному покровителю:
- Обещаю полное понимание и конфиденциальность. Только
позвольте, господин Левски, спросить: в какой спецшколе
преподают безупречный русский язык?
Лешка заволновался:
- Брось свои шуточки, Кныш. Господин Левски имел дело с
советскими банками.
Аудитор махнул рукой:
- Все проще. Мой дед эмигрировал из России. Точнее, из
Варшавского княжества. Русский язык в нашем доме –
фамильная традиция.
Господин Левски мило улыбнулся. Такую улыбку дарит
гроссмейстер напористому участнику сеанса одновременной
137
игры.
– Наш интерес состоит в следующем. Зарубежные операции
господина Сайра безупречны, но банк хотел бы знать,
насколько законны его доходы в России и в Крыму.
– Другими словами, вы рассчитываете, что я буду
закладывать шефа?
– Закладывать… ах, да, понимаю. Вовсе нет. Но если
деятельность Сайра окажется противозаконной, вы, наверное,
не захотите попасть в число его…
– Подельников! – охотно подсказал Лех.
– Насколько мне известно, – размышлял вслух аудитор, – с
господином Сайром вы контракт не подписывал и обязанности
секретаря вам пока неизвестны. Но дальше возможны риски, и
стоит их застраховать.
- И в таком случае я должен выйти на связь.
– Да! – наконец подключился Лех. – Но мне – не звонить.
Если что – сразу в Симферополь: три четырнадцать
шестнадцать. Скажешь: сообщение для Кожухаря. Но это только
при угрозе!
– Если можно, номер не записывайте, – попросил господин
Левски. – Постарайтесь запомнить.
– Нет ничего проще. Номер состоит из первых пяти цифр
числа «пи».
– О! – восхитился господин Левски. Оказывается, вы
психолог – мнемотехник…
– Все, баста, деловая часть закончена, – подвел итог Лешка.
– Предлагается перейти к завтраку!
– Лех, я еще не принял решение.
– Примешь, куда денешься!
138
 Завтрак с представителями финансовых кругов Западной и
Восточной Европы был сытным, но недолгим и завершился
энергичным купанием гостей. Потом, лежа с закрытыми глазами,
я услышал, как наверху, за оградой пляжа, хлопнула дверь
автомобиля. Бай – бай! Потом…
Потом в голове темно и снова голос: «Нельзя, не лезь,
свихнешься!» Я пытаюсь что-нибудь вспомнить, но делаю это
напрасно. Все раскручивается в обратном порядке. Хлопнула
дверь автомобиля… «Аудитор» и Лех поднимаются по лестнице…
Лех сидит на топчане и тараторит с набитым ртом… «Примешь.
Куда денешься!»… Число «пи»… Снова круговерть. «Все – таки
позвольте расположиться рядом с вами». «Спасен. Думал,
сдохну от жары». Я мечусь, как крыса в закупоренной бочке…
Мозг горит, распирает череп. Конец, безумие. Магда, хелп ми!
Резкий как подсечка самбиста, рывок, пронзительная боль
укола, – все…
Вокруг теплая, прозрачная зеленоватая вода. Поднимаюсь к
поверхности спокойными и длинными гребками. Не тороплюсь,
вода удивительно насыщена кислородом, и он, через поры
проникает в мое тело. Можно не дышать. На поверхности вода
совсем теплая Последний гребок, открываю глаза.
…Рядом с постелью, расслабленно развалившись в кресле,
дремлет господин Левски. За верхушками сосен пульсирует
оранжевый диск солнца.
– Доброе утро, господин Левски. Вы подрабатываете здесь
сестрой милосердия?
Левски облегченно вздохнул:
– У вас завидная психика, Максимов. Магда и Шпеер
отсыпаются…
139
 – Я мог откинуть копыта?
– Копыта… К вашей лексике привыкнуть трудно. Шпеер
считает, что вы очень переутомились. Вы действительно
работаете на совесть.
– На себя, господин Левски. Вспоминая историю Кныша, я,
возможно, строю биографию Максимова.
– Отлично, наши планы совпадают. Может , не так страшен
черт… – господин Левски уставился в потолок. – Но доктор
Шпеер в недоумении. Раньше он считал, что есть факты,
которые вы сознательно или невольно не хотите вспоминать.
Теперь он ничего не понимает. Вы стараетесь пробиться в
прошлое. Но сталкиваетесь с каким – то препятствием, или
пустотой, лакуной. Шпеер подозревает, что вы подвергались
воздействию неизвестных препаратов. Теперь к их
последствиям добавились новые, возникает кумулятивный
эффект.
– Что – то наподобие алкогольного алимтеста, провала
памяти у алкашей?
– Похоже. Но, не зная, чем обрабатывали ваше сознание,
трудно найти противодействие.
– Хрен с ним. Давайте повторим атаку. Укол в кость и
поехали.
Левски озабоченно вздохнул:
– Слишком много химии. Шпеер считает небезопасным
повторение процедур. Можно рискнуть, а если не повезет?
– Если не везет, на родной сестре триппер поймаешь…
Левски глянул с укоризной:
– Ну и шутки у вас, Максимов! Хорошо, я сообщу о вашем
решении Шпееру. А пока полистайте свою записную книжку.
140
Может, найдете подсказку.
...Возвратившись в номер - люкс, я обдумывал новую
ситуацию. Схема не складывались. Понятно одно: существует
некое, присущее только мне свойство, качество, или знание, в
котором заинтересованы все позиционеры. Что это за
чертовщина, мне не известно. Скорее всего обладателю
замгадочно качества, самое время, уносить ноги!
До позднего вечера я бродил по зеленеющим склонам
алуштинского предгорья. Говорят, если у человека есть
совесть, есть и душа. Что – то сидящее внутри, мешало мне
шпионить за Сайром. Одно дело, рискованная игра краплеными
картами, другое - предательство. Положим, капитал отставного
полковника был следствием небезупречных комбинаций. Но,
черт возьми, и финансы «Вест – Инвест» сложились не из
трудовых доходов Лешки Кожухаря. Может,трогательная дружба
львовского покровителя с швейцарским финансистом
подтверждает прогноз Сайра. «Ваш Кожухарь переведет в
офшор несколько миллионов долларов и «кинет» банк со всем
персоналом».

***
«Все, что начинается хорошо, заканчивается плохо. То, что
начинается плохо, кончается еще хуже».
Разъяренная Лада молча встретила меня на пороге особняка
и жестом повелела следовать наверх. Открыв дверь в
почивальню, Лада указала перстом на батальную картину. У ног
«танцовщиц Дега» неподвижно лежал боевой генерал.
– Полюбуйтесь! С меня достаточно.
Генерал Трофимов был пьян в стельку, и массажным
141
процедурам не подлежал. Потом дальней комнате зазвенел
телефон. Возвратившись, Лада сообщила: что Сайр вернулся в
Алушту и рассчитывает в ближайшее время встретиться со мной.
Особняк генерала я покинул не без удовольствия. Выбор
прост. Начать сотрудничество с швейцарской компанией, или
послать Лешку подальше и, не шпионя, работать в команде
Сайра. А нож, злополучный «голубой крокодил»? Нож мог
принадлежать Нечипаю. Скажем, это был подарок атлету. За
какие – то услуги. За какие?
Время и место располагали к неспешным размышлениям.
Редкие фонари тускло освещали пустынное набережное шоссе,
справа в темноте неспешно ухало и ворчало море.
Компания, повстречавшаяся у забегаловки под солярием
«Северной Двины», опасений не вызывала. «Ах, эта свадьба
пела и плясала…». Дело житейское. Нетвердой хмельной
походкой навстречу шли упитанная невеста и стесненный
парадным пиджаком, жених. Выглянув из-за их спин,
веселенький дружок протянул бокал:
– Прошу сердечно! Готок за молодых! Особливо за жениха!
«Щоб їлось і пилось, щоб хотілось и моглось».
Теперь вспоминаю, что свадебная троица смотрела на меня
слишком внимательно. Но тогда… Тогда я беспечно хлебнул из
бокала. Тут же винтом закружились огни фонарей, и горло
перехватило удушье. Потом, почти безболезненно, словно под
наркозом, я ощутил два удара в голову, и земля рванулась из-
под ног …
Сознание возвращалось медленно и тяжело. Я не понимал,
как очутился на краю пляжа. Холодные брызги хлестали прямо
в лицо. С трудом поднялся на ноги. Кажется, цел. Провел
142
ладонью по лицу. Лизнул теплую, липкую пленку. Кровь.К горлу
подступала тошнота, я опустился на колени. Ну и свадьба! На
«фене» такая штука именуется «гоп – стоп». Отвернул рукав.
Странно, «роллекс» на месте. В темноте циферблат пульсировал
диковинно – синим светом. Почти полночь… Недалеко над
берегом маячила красная звезда стелы памятника. От нее до
стадиона рукой подать.
Я с трудом протащился по пляжу и зыбкой аллеей побрел к
гостинице. Перед входом, на ярко освещенной площадке,
нервно вышагивал взад – вперед Сайр.
Увидев меня, полковник заорал:
– Вы где шляетесь, Кныш? От генерала ушли два часа назад.
Стойте, что с вами? Подойдите, уберите руки от лица!
Прищурив глаза, Сайр осмотрел мою голову:
– Зацепили камнем. Основательно. Не тошнит? Все ясно
видите? В глазах не двоится? Слава Богу. С кем вы бодались?
– Не знаю. Не помню. Хлебнул какой - то дряни.
– Ладно, потом расскажете. Нужно немедленно наложить
швы, и, конечно, засадить вам в задницу противостолбнячную
сыворотку. Поехали! – Сайр потащил меня к гостиничной
автостоянке.
Видимо, дела мои были плохи. Сайр, нахмурившись, лихо
рулил по улочкам Алушты. На шоссе стрелка спидометра «БМВ»
поплыла за сто двадцать.
К госпиталю Сайр подъезжал по-хозяйски. Не тормозя, не
повернув головы в сторону охраны, он проскочил приподнятый
шлагбаум, полоснув фарами по деревьям, промчался мимо
темных корпусов медицинского городка. На пороге
хирургического блока полковник кивнул головой дежурному
143
врачу, и грохнул кулаком в дверь медперсонала. Бросил
спросонья моргающей медсестре:
– В малую операционную, быстро. Осмотреть голову.
Продезинфицировать повреждения. Скобки наложу сам. Еще
готовьте противостолбнячную сыворотку. Инструменты и
материалы из моего бокса. Вы, Кныш, пока отдыхайте. Дело
спешное, но, в общем, ерундовое. Не трусьте.
Сказалась ли нервотрепка, или еще бродила в моей крови
свадебная отрава, но на просмотровом столе мне было хреново.
Плыли перед глазами пятна бестеневой лампы, к горлу
подступала тошнота. Сайр бесцеремонно вертел моей головой:
– Чем же это вас отделали? Айн монумент, айн монумент, –
забормотал Сайр. Он ловко ткнул мне в нос тампон,
пропитанный нашатырным спиртом, потом другой, воняющий
особенно мерзко, – Айн, цвай, драй – их бин фрай…
Я отключился, не чувствуя Сайровых манипуляций. Очнулся
от сверлящего запаха нашатырного спирта. Полковник
продолжал бормотать:
– Финис – финис – коранат – опус. Конечек – делу венечек!
На закуску – жареную гуску. То есть, благотворительный укол в
задницу, и гуляш по коридору!
Мы медленно пошли к выходу, и хирургический блок
вернулся в дрему. Сайр заботливо поддерживал мое плечо.
Возле беседки, он предложил:
– Присядем. Отдышитесь. Кто же вас так отделал?
Мой рассказ Сайра не удивил.
– Точно, типичный «гоп – стоп». Хотя десь такие номера
давненько не демонстрировали. Скорее всего, гастролеры.
Любопытно, каким пойлом, теперь глушат клиентов
144
 – И очему они побрезговали золотым «роллексом»?
–Это загадка. Если не «гоп-стоп», значит кто – то решил вас
припугнуть. Уж больно сложным способом. Ладно, разберемся.
– Сайр внимательно посмотрел мне в лицо и прижал пальцами
запястье. – Ого, еще за сто шестьдесят, многовато. Быстро в
машину и ко мне домой. Возможно, придется кольнуть еще
разок!
Сайр торопился. С моим сознанием творилось что-то
неладное. Деревья и дорожные указатели, выхваченные светом
фар, медленно проплывали мимо. Я посмотрел на спидометр.
Сто десять.
– Не спать, ни в коем случае не спать! – приказал Сайр,–
Разговаривайте. О чем угодно.
Сил на разговоры не было. Сайр сам начал забрасывать
меня вопросами.
Вопросами неожиданными. Сайр вдруг заинтересовался
геологической карьерой моего покойного отца. Оказалось, что в
азиатские края они с отцом попали одновременно, и даже,
возможно, встречались. Затем доктор расспрашивать о
семейной жизни Кнышей . Как ни странно, болтовня Сайра меня
не раздражала, я отвечал даже с каким – то удовольствием.
Вдруг полковник перешел на команду:
– Не спать! Отвечать быстро, сразу, не задумываясь! –
настаивал полковник.
Я понял, что Сайр подавляет мою волю. Странное состояние
сознания и зрительные иллюзии, несомненно, вызваны
воздействием фармакологии. Так, используя шприц, ведут
дознание. Препараты мне известны. Барбитуратная группа,
чаще всего пентотал. И человек безудержно выбалтывает все,
145
что хотел скрыть. Я сообразил, что скоро шеф начнет задавать
самые главные вопросы.
– Все – таки, почему вы нанялись массажистом к
Аристонову?
Хорошо бы схитрить. «Хотел перебраться с командой в
Америку». Но я мог говорить только правду:
– Тоска. Убежать от тоски. Еще, чтобы написать сценарий.
Они хотели поставить телефильм.
– Кто заказывал сценарий?
– Кожухарь. Банкир. «Вест – Инвест банк» спонсирует
львовский телеканал.
– Вы в это действительно верили?
– Не очень.
– Тогда зачем же вас прислал сюда Кожухарь?
– Не знаю.
– Я предложил вам сотрудничество. Вы с кем – то обсуждали
мое предложение?
Еще секунда, и я расскажу о разговоре со швейцарским
аудитором…
Есть единственный более или менее надежный способ
противостоять фармакологическому допросу. Главное,
продержаться до момента, когда действие укола прекратится.
Замолчав, вытаскивать из памяти ласки, страсть, похоть.
Убежать в похотливое подсознание, превратиться в
совокупляющееся животное…
– Тело отдано мне. Красивое, упругое. Я истосковался по
женскому телу. Но тело сначала было холодным, а мне нужен
жар, запах любви, безумной похоти… Я дождался. Потом она
кусала мои губы.
146
 – Вы что, сдурели, Кныш! – заорал Сайр.
– Сайр, началось настоящее чудо. Сайр, я был богом, я
создавал женщину. У меня в пальцах напряженные бедра, на
языке острые соски. Лорка, Гарсиа Лорка… «Испуганно бедра
бились, как пойманные форели, то лунным холодом стыли, то
белым огнем горели». Я не торопился войти в твое тело,
Оленька, ты сама, первая…
– На хрен вам Оленька! – взвыл Сайр. – Ах, черт!
Лобовое стекло залил свет. Сайр рванул тормоза, я шарахнулся
грудной клеткой на край приборной панели. Прожектор стоящей
посреди шоссе машины резал глаза. Поперек дороги военный
«джип». К машине шагал офицер с парой автоматчиков.
– Документы! Откуда гонишь?
Сайр выскочил из машины:
– Полковник Сайр! Слышишь, мудель, полковник Сайр! Дай
сюда рацию.
Лейтенант ошеломленно наблюдал, как Сайр яростно
давит кнопки походной радиостанции:
– Дежурный адъютант? Сергей? Здравствуй, Володенька!
Узнал? Нет, будить не надо. Меня остановили ваши лохи.
Транспортирую больного. Патруль? Срать я хотел на ваши
облавы. Даю телефон этому муделю…
Заливались скрипочки сверчков. Перемигивались в ночи
золотые южные звезды. Сайр сел в машину и рванул с места.
– Не тревожьтесь, доктор. С психикой у меня уже все в
порядке.
– Ну и, слава Богу, – огорченно вздохнул Сайр и на всю
мощь колонок врубил магнитолу. «Heart break hotel» Именно,
именно, старина Элвис! И еще благо: в моем подсознании
147
прячется живая женщина…

148
 Глава двенадцатая
Дед выходит из игры

Венец славы – седина, которая находится на пути правды.

Притчи 7.32

Психология пасует перед таким вопросом. За счет каких

механизмов сознания человек после ночного сна, оказывается
самим собой? Тем же, кем был вчера. Правда, иногда случается
сбой. Просыпаясь, вдруг не соображаешь, где находишься.
Утро начиналось плохо. Сначала я не узнал обстановку
комнаты, не мог понять, почему голова моя по уши забинтована.
Наконец, сообразил, что нахожусь в алуштинской гостинице
«Спорт». Это – я? Из большого зеркала ванной комнаты на меня
уставился раскосыми глазами незнакомец, с головой,
перевязанной «шапочкой Гиппократа». Вдруг из-за головы
незнакомца выглянула физиономия доктора Сайра.
– Хорош, красавец! Припомнили вчерашние похождения?
Забинтованный незнакомец замотал головой и ответил моим
голосом:
– Вчера… А что было вчера?
– Ладно, пошли в гостиную. Сейчас притащат завтрак.
Задали вы мне ночную работенку, мой юный друг!
Азартно лопая омлет с ветчиной, Сайр с любопытством
поглядывал на меня.
– Вспомните. Сначала вы посетили генерала. Было дело?
– Помню. Сергей лежал вдребодан пьяный …
– Потом бродили по улицам. Где и с кем, не помните?
В памяти осталась карусель картинок вечерней Алушты,
шашлычных запахов. Безлюдная набережная, свадьба… Глоток

149
горького вина, оглушающий удар по голове. Вот откуда бинты!
– Вы где – то основательно набрались, Кныш. Словом,
темное дело. Перестаньте бродить по ночам. Нынче в Алуште не
спокойно, и в Ялте не лучше. Братва начала передел берега. В
горячке могут открутить дурную голову. Ваша голова
заслуживает лучшего применения.
Выкушав чашечку кофе, шеф приступил к делу:
– Особых медицинских проблем не вижу. Кстати, сообщаю,
что неотложную помощь вчера вам оказал я. Повязку уже можно
снять. Ссадины на затылке пустячные, царапины. С личиной
сложнее. Не пугайтесь, отечность лица сохранится еще пару
дней. Швы сниму завтра – послезавтра. Некоторое время
походите косоглазым. Ничего, это вам даже к лицу. Настоящий
японский ниндзя. На людях пока не появляйтесь.
– Мне кто – то угрожает?
– Не думаю. Просто незачем радовать Аристонова
результатами мордобоя. – Поработайте в номере. Я принесу
проспекты и журналы фитнесс – центров. Поищите для нашего
проекта подходящую нишу на рынке рекреационных услуг. Не
найдете, подумайте, какие принципиально новые услуги
позволят прорваться на рекреационный рынок. Еду вам будут
приносить из ресторана, я уже распорядился. – Сайр игриво
поднял бровь. – Баб в номер не водить!
Вечером в номер ввалился Дед. Мы не виделись два – три
дня. Но за это время с Онищуком произошла скверная
метаморфоза. Дед был плохо выбрит, ворот несвежей рубахи
косо стягивал засаленный галстук. Судя по ядреному запаху,
мой бывший куратор преуспел в пользовании испытанным
средством преодоления ностальгии. Подобно всем богатырям –
150
метателям, Дед и прежде был не дурак выпить. Обычно на
сборах он до последнего дня держался трезвенником, и только в
конце устраивал нелегальный банкетик. Творческий вечер, как
правило, завершался чтением стихов выдающихся советских
поэтов.
Нынче Дед был похмельно мрачен. Он с презрением оглядел
обстановку «люкса». Затем, после тяжкого вздоха, выхлебал
пол графина воды. Махнул рукой:
– Садись, поговорим… Крепко тебя отделали. Говорят,
хотели убить?
– Хотели бы, убили. – Я попытался уйти от опасной темы. –
Только не за что.
– Почему же не за что? – ядовито возразил Дед. – Круто,
брат, берешь. Вчера массажист, сегодня личный секретарь
спонсора. Завтра миллионером станешь. Или бандитом.
Таким агрессивным я Деда еще не видел.
– Бросьте, Иван Николаевич! Просто так сложилось.
– Так сложилось, так сложилось, – передразнил Дед. – Ты
же сам мастер складывать! И еще мастер во – время уносить
ноги. Из сборной страны во – время, из инфизкульта…
– Неправда. Разве не помните? На моих ногах живого места
не было. Еще один старт, и я, считай, остался бы калекой на
всю жизнь .
– Пой, ласточка, пой! Ты мастак считать. А почему тренером
не стал? Просто прикинул, что почем в тренерском житье. И
свалил из инфизкульта. Потом унес ноги из науки. Тоже
вовремя. Теперь тебе там делать нечего, вся наука у
Аристонова!
Напрасно Онищук старался меня обидеть. Я всегда любил
151
Деда, доброго, как большинство богатырских людей, порой
хамоватого, самовлюбленного и детски доверчивого.
– Ладно, Бог с тобой, Кныш. Может принято теперь
выворачиваться ужом. Но лично я ползти в такое будущее не
стану. Не могу и незачем, честь не позволит. А ты давай, берись
за ручки с Сайром и Аристоновым. Уже понял, на чем они
сделают сумасшедшие бабки?
– Догадываюсь. Аристонов по-черному грузил спортсменов.
Не думал, что он добьется чего – то путного. Оказалось –
добился. Спортивные рекорды остались ходовым товаром. За
олимпийскую славу украинские политики заплатят прилично.
Только как Аристонов сумел переиграть допинг – контроль, ума
не приложу!
– Секрет, Юрочка, большой секрет. Но тебе расскажу, чтобы
знал, какому дерьму служишь. А с меня хватит!
Дед еще раз хлебнул из графина и приступил к
обличительной речи:
– Так вот, слушай. Твой Сайр наладил с связи с армейской
фармакологией. Там мастаки химичить, для спецназа, что
хочешь, наколотят. В списке, запрещенных олимпийским
надзором препаратов, тысяча названий. Через год будет две
тысячи, потом – десять. И все время хитрые аптекари и
допинговые комиссары соревнуются, кто кого. А Сайр с
Аристоновым смекнули, что нужно быть не зайцем, а волком.
Что это значит, сообрази, ученый человек!
Меня осенило:
– Нужно, чтобы в крови и моче спортсмена оказались
вещества, блокирующие индикаторы допинг – контроля!
– И армейские аптекари подобную штуку сделали. Сам
152
понимаешь, олимпийских заказчиков на такой компот, - пруд
пруди. Но Сайр с Аристоновым открытие нищему украинскому
Спорткомитету не продадут. Скоро они махнут со «Звездами» за
океан, и там покажут товар лицом. Проскочат контроль, и
поторгуются с теми, кто за рекорд миллионы долларов отвалит!
Что мне до раскрытого Дедом секрета? С аристоновским
проектом я не связан. Кто сейчас не играет с допингом? На
химии сидят все чемпионы, без нее на результат не выйдешь. В
одном Дед прав: я во время унес ноги из спорта.
– Их надо судить за подготовку убийств, – не унимался Дед.
– Аристонов и Сайр скрывают от людей, что их анти –
препараты – страшное, смертельное зло.
– Думаете, если спортсмены узнают, затея провалится?
– Кабы не так! «Звезды» сожрут все, что подсунут. Для них
рекорд – морковка, шанс смыться из этой бедовой страны.
Сорвать куш и устроиться за кордоном. За это хоть голым задом
ежей долбать будут! – Иван Николаевич махнул рукой и
отвернулся. – Что ты знаешь...
Некоторое время Дед медленно раскачивался в кресле,
потом тихо произнес:
– Например, приходит ко мне Оленька и спрашивает, как
переспать с тобой. Думаешь, от большой любви, или особой
похоти?
– Вранье! Иван Николаевич, вы сами поручили ей
присмотреть за мной.
– Поручил. Помог ей выполнить задание, тебе доставил
удовольствие. Аристонов приказал ей срочно забеременеть.
Я оторопел:
– А как же спортивная карьера?
153
 – Для карьеры, Юрочка, как раз, для карьеры. Оленька –
талант, пружинка мирового класса. Она перешла из
олимпийской сборной к Аристонову с условием превышения
мирового рекорда. На хитрые препараты она не согласилась.
Тогда Аристонов пустил в ход изобретение других умных коллег.
В течение первых месяцев беременности плод поглощает
остатки анаболиков и всякой допинговой дряни. Сначала
рекорд. Потом будущего уродца – под нож.
Дед расхаживал по комнате, как старый медведь в тесной
клетке. И, по – медвежьи, качивал из стороны в сторону седую,
патлатую, давно не стриженую голову.
– Дело твое, Кныш. Хочешь, оставайся. А с меня хватит.
Доживу впроголодь, без комиссарства, без аристоновых -
сайров ядов и абортов. Заслуженный мастер спорта Онищук из
другой истории! Там били рекорды во славу великой Родины, а
успехи считались продолжением фронтовых побед. За деньгами
не бегали. Приз чемпиону – патефон и красная майка с гербом.
Зато каждый сбор – встреча друзей!
– Мифы, Иван Николаевич, мифы. В том спорте тоже
случалась корысть и подлость. Порядком ниже, победнее. Зато
вранья – больше!
– В нашем спорте не было шприца. А в твоем начался
зооветеринарный техникум. Оставайся при нем на здоровье.
Рыбкой – лоцманом при акулах!
На пороге комнаты Дед остановился, вздохнул и,
развернувшись, протянул руку:
– Через час уезжаю в Киев. Бывай, на тебя не сержусь.
Рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба. Но заслуженный
тренер СССР Онищук гробить людей отравой никому не
154
позволит. Придет время, я еще и Васю Нечипая припомню. Не
сомневайся!
Лапа Деда была кряжистой и могучей. Глядел на меня, как
куратор на шкодливого студента.
– Дед, передайте привет Пал Санычу. Он, наверняка, ждет
вашего приезда. Хлопните с ним по маленькой, и как в старые
времена, исполните «Песнь о Соколе».
Лицо Деда смягчилось:
– Знаешь, Юрка, а я на днях сообразил. Если Уж поймет,
что он уж, то может и полететь.
***
Большей частью люди живут, повинуясь обстоятельствам,
сетуя на судьбу, или благодарствуя ей. Немногие торят путь
сами, ставя цели и самоопределяясь в сложных ситуациях.
Самоопределиться – значит не только найти ориентиры и
двигаться на свой страх и риск. Требуется отказ от радостей,
самоограничение, аскеза, и, конечно, риск. «Самый большой
риск – быть самим собой».
Обо всем этом я размышлял после ухода Деда. Мир моих
мифов рухнул, а жить, вроде некуда. На зависть мне,
самоопределился, поднялся на лапы, Иван Николаевич Онищук.
«Уж» обрел радость полета.
А ты кто такой, Юрий Кныш, куда живешь? Ставишь себя на
крапленую карту…
Рано утром, когда в гостинице царила тишина и плыла по
улицам Алушты дымка спустившегося облака, я ушел в горы.
Поднявшись наверх, оглянулся. Утонул в тумане город, утонул
Остров стадион. Славное ристалище и праздник детворы,
превратился то ли в концлагерь, то ли в пристанище
155
спортивных бомжей, мускулистых дурных парней идевок,
готовых за деньги зачать и убить жизнь. Будь проклят, остров
стадион!
… Полковник ожидал меня в номере. На столе стояла его
любимая фляга и старый медицинский саквояж. Сайр глянул на
мои замызганные глиной кроссовки и иронически улыбнулся:
– Умерщвляете плоть, юный друг? – потом, без перехода и
объяснений, – У вас есть загранпаспорт?
– Остался в Киеве. Но он еще советский, давно просрочен.
Сайр засопел:
– Плохо. На пару недель желательно покинуть здешний рай.
Придется поторопиться. Сейчас быстренько сниму швы, потом
сделаем фотографии и надавим монетой на паспортных воротил.
– На оформление паспорта уйдет дней двадцать.
– Не имей сто рублей, а имей сто еврей, – уверенно
возразил Сайр.
Улицы Симферополя маялись от небывалой весенней жары и
бестолково организованного народного гнева. То ли выборы, то
ли призывы импичмента, то ли жажда возрождения Единой и
Неделимой. Скорее всего – все вместе. Департамент
внутренних дел Республики Крым занимался делами поважнее
загранпаспортов. Однако Сайр вышел из грозного здания в
самом добром расположении духа.
– Сегодня же направят контрольный запрос в Киев, и через
пару дней, как говорится, «Заправлены в планшеты
космические карты». Флай бай «Люфтганза»!
Сайр, кряхтя, долго мостился на потертом сиденье
«жигуленка».
– «БМВ» – хорошо, а олени лучше, – полковник опасливо
156
кивнул головой в сторону краснознаменного ряда
демонстрантов. – Народные массы богачей не поймут, или
поймут неправильно. Давайте держаться дальше от народных
масс, мой юный друг.
Дорога за перевалом контролировалась частыми
милицейскими постами, военными патрулями и группами
«Беркута». Сайр не снижал скорости. Видимо «жигуленок»
полковника и здесь находился на особом счету.
– Что здесь происходит? – спросил я напряженно
посапывающего Сайра.
– Здесь – ничего. Ждут высокое начальство. Вот в других
местах ЮБК происходит всякое. Крым – очень лакомый кусок …
– Боитесь, вам не достанется?
– Не вам, а нам, мой юный друг. Не волнуйтесь, все идет по
плану. Хотя предстоит принять меры. Но действовать будем
издалека, готовьтесь к отъезду!
В курс предстоящих мероприятий Сайр вводить не
собирался. У поворота на Алушту он высадил меня, попрощался
и рванул в сторону Ялты.
В кабине междугороднего телефона я набрал номер «пи».
Доброжелательный мужской голос ответил, что Алексей
Кожухарь давно ждет известий, и попросил перезвонить минут
через десять. На связь вышел не Лех. Со мной разговаривал
господин Левски. Выслушав сообщение о моих приключениях и
перспективах, господин Левски сочувственно поохал, и
сообщил, что готов встретить меня в любой точке земного шара.
***
Оленька шагнула в лифт следом за мной. Второй этаж,
третий. Она молча смотрела мне в глаза. Напряженно, вот – вот
157
заплачет. Четвертый этаж, пятый. Она отвернулась и ладонью
нажала все кнопки пульта. Лифт остановился:
– Скажите, Юра, перед отъездом Иван Николаевич
разговаривал с вами?
– Да, мы попрощались.
– О чем вы говорили?
– О многом. У нас был доверительный разговор.
– И кому же вы его потом доверили?
– Что с вами, Ольга? Конечно, никому.
– Врете. Вы плохой, очень плохой человек. Что вы
наделали! А я думала…
– Успокойтесь, Оленька, за мной нет никакого греха.
– Есть! Иван Николаевич вчера умер. В поезде. Это только
так говорят. Я знаю, что его убили.
– Кто говорит?
– Спросите Аристонова, или Сайра. Выпустите меня
отсюда. Что вы наделали, Кныш!

158
 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Эрос и танатос

Тело может «проникнуть» в разомкнутость

другого тела, только его убивая.
Жан – Люси Нанси

Казалось, в генеральском особняке все остается по-

прежнему. Щедрое застолье, демонстрация смелого платья
Лады. Неустанно воркующий кондиционер, заглушил треск огня
в камине. Опять начался перебор давних баек. Все так, да не
так. Шкурой ощущалась беда, бродившая окрест генеральского
дома. Люди за столом, не играли в искренность. Шутки Сайра
зависали в воздухе. Генерал отвечал на реплики запоздало и
невпопад. Лада не покидая стола, раздраженно сводила счеты с
неумехой – прислугой. Хмельникому не приносил ноблегчения,
и не трогали душу ностальгические романсы Кобзона. Лада
презрительно кривя губы слушала вялые остроты Сайра и
невнятные генеральские рассуждения.
Время от времени звонил телефон. Сайр и генерал
поднимались наверх вместе, торопливо и суетясь. Реультаты
неведомых разговоров усиливали царившее напряжение. К
концу вечера беседа за столом окончательно сдохла, все
сидели, молча, как пассажиры, ожидающие неведомо где
пропавшего поезда. Но, судя по просветленным лицам военных,
последний длинный разговор резко изменил ситуацию:
– Ну-с, «эст бибендум»! – устраиваясь за столом весело
произнес полковник.
- Теперь выпьем! – генерал Трофимов сразу перевел с
латыни.

159
 Они переглянулись и расхохотались. Генерал не закусывая,
хлопнул вторую стопку:
– Всяк пьет, да не всяк крякает. – Он широко и ласково
улыбнулся Ладе. – Не грусти, Ладушенька! Все – лады, самым
лучшим образом. Сейчас мы с полковником проведем разбор
полетов, а вы пока потанцуйте.
Сайр быстро перебрал аудиокассеты, подмигнул:
– Кавалеры приглашают дамов! Там где брошка, там,
кажется, пирод!
Запела, залилась гармошка – концертино, издалека
выплывало танго Пьяццолы. Лада царственно положила руку на
мою ладонь, приказала:
– Итак, танго! – Поворот головы, безупречная готовность…
Пауза. Потом:
– Не надо. Постоим, косоглазый.
Танго Пьяццолы страдало в родовых муках скрипки, потом
торжествовало, наливаясь хищными ритмами виолончели. О чем
– то предупреждали скоморошьи выходки гармоники. Наконец,
трагически пульсирующий хаос превратился в бессмертную
мелодию «компарситы». Странно и тревожно менялись глаза
Лады. Сначала зеленоватые, они напряженно темнели до
оливковой черноты, а потом вспыхнули невозможным
малиновым янтарем. Жизнь танго на исходе, затихали
диссонансы скрипки, безжалостно длилась агония концертино.
Лада вздохнула:
– О чем танго, Кныш,?
– Эрос и танатос. Любовь и смерть. Два полюса бытия.
Приходится принять, княгиня Голицына.
– Не сегодня, – тихо сказала она. Потом, неожиданно обняв,
160
прижалась горячим телом и сразу оттолкнула:
- Не смей, холоп Кныш. Ты проиграл. Я говорила, бойся
Сайра. Не послушал, косоглазый!

***
Сайр довез меня до гостиницы:
– Слушайте внимательно, Кныш. У нас с Трофимовым
срочное дело. Надо ехать. Сергей вернется в Крым раньше. Я
задержусь в Киеве, быстро оформлю визы и сразу забираю вас в
Германию.
В тусклых подсветках авто лицо Сайра выглядело устало
напряженно:
– Вам поручение. Генерал опасается за здоровье
Владиславы. Вы поняли, у этой дамы бывают проблемы с
психикой. Ничего особо страшного, до патологии не дотягивает.
Но Сергей паникует. Не хочет, оставлять ее в Алуште. Завтра вы
вместе махнете на генеральские дачи. Оттуда пару дней - ни
шагу. В любовные игры невовлекайтесь. Впрочем, дело ваше.
Хотите узнать, почем фунт лиха, попробуйте. Но, главное, от
Лады ни шагу. Это приказ. Есть вопросы?
– Да. Что случилось с Онищуком?
Лицо Сайра не дрогнуло. Он прищурился и вежливо
вздохнул:
– Вы уже знаете? Есть заключение следствия. Онищук не
знал об эффектах взаимодействия алкоголя со
спазмолитическими лекарствами. В поезде комиссар изрядно
выпил, вероятно потом, заболела печень. С перепугу Онищук
принял лошадиную дозу «ношпы». Эффект хрестоматийный:
резкое падение артериального давления. Заснул и не
161
проснулся… Легкая смерть. Спокойной ночи, Кныш. Ваш старт
завтра рано утром. Удачи!

***
Рано утром Владислава постучала в дверь моего номера. Я
наскоро сложил вещи. Генеральша подпрыгивала от
нетерпения. На звонок Леху времени не оставалось. На секунду
я остановился у окошка дежурного администратора:
– Если кому – то понадобится Кныш, пусть звонит на дачу
генерала Трофимова!
Портье, погруженный в утреннюю дремоту, не открывая
глаз, кивнул головой. Лада зашипела:
– Кныш, немедленно перестаньте болтать. За мной!
Возле ворот гостиницы стояла «волга», чисто вымытая, с
капельками воды на стекле. За рулем никого.
– У генеральского шофера запой?
– Кныш, я просила не болтать! – Лада угрожающе
растягивала слова,. – Садитесь. Я вожу машину сама!
Она села за руль, яростно хлопнула дверью и рванула с
места. Генеральская машина заслуживала большего уважения.
Лада безжалостно гнала автомобиль по ухабам переулков,
тревожно поглядывая в зеркало, промчалась по набережной и,
не сбавляя скорости, свернула на старую полуразрушенную
дорогу.
– За вами кто - то гонится?
– Кажется, еще нет, – серьезно ответила Лада.
Конечно, шофер из генеральши никудышный. Вопреки
здравому смыслу, она увеличивала скорость на поворотах, и
нажимала тормоз, когда машина грохотала днищем по камням.
162
Оставалось уповать на крепость отечественной техники и
благосклонность Провидения.
Я прикрыл окно. Воздух становился суше и горячее. За
Аюкаем на шоссе возникли серебряные лужи миражей. Лада
продолжала лихачить. поворачивая на Белогорск, мы едва не
столкнули в кювет дряхлый «москвичонок». Инспектор ГАИ,
яростно обогнав нас, поставил мотоцикл поперек дороги и
махнул жезлом в сторону обочины.
– Выходите со мной. Вперед! – приказала Лада.
Генеральша навалилась на молоденького лейтенанта мощью
пылающей гневом, груди. Слова сыпались, как горох. Досталось
всем: дорожным указателям, наглому поведению водителя
«москвича», и придиркам милиции. Ответную реакцию
дорожного стража Лада мигом пресекла изрядной пачкой
купонов.
На заправке за Старым Крымом Лада отправила меня
расплачиваться долларами. Психика генеральши вызывала
опасения. Она включила фары, и до Планерского гнала машину
по осевой. Встречные машины с визгом выскакивали на
обочину. Выбрав момент, я перебросил ногу через джинсовое
бедро генеральши, выжал сцепления, и выключил мотор.
– Хватит! Меняемся местами.
К моему удивлению, Лада покорно освободила место за
рулем и, спокойно указывала путь к дачам. У шлагбаума она не
вышла из машины, вяло махнула рукой часовому и поручила
мне зафиксировать прибытие в Залив.
Генеральское поселение поразило безлюдьем. Пять – шесть
бунгало, разбросанных вдоль залива, пустовали. Продуваемый
ветрами Восточный Крым еще не прогрелся. День выдался
163
пасмурным и холодным. Отгремевший шторм накатывал на
берег крутые шумные волны. Дача генерала Трофимова
располагалась на дальнем краю залива.
Размеры сумки, извлеченной из багажника, подсказали:
наше пребывание на берегу двумя днями не ограничится.
Когда до бунгало оставалось несколько метров, Лада
предложила:
– Понесем сумку вместе. Натерпелись страху?
Шагая по чистым, промытым дождями ступенькам, мы бодро
поднялись на веранду. Открыв дверь, Лада протянула мне
связку ключей.
– Хозяйничайте, Кныш. Ваша комната наверху. Включите
калорифер, хорошенько прогрейте помещение. Кухня в цоколе.
Потом разгрузите сумку. Что положено – в холодильник. И вы
свободны. Ешьте, пейте, отдыхайте, скачите козликом по пляжу,
и веселитесь. Обо мне не заботься. Когда понадобитесь,
позову.
Дача генерала пустовала с осени. На полу мансарды лежали
скрюченные трубочкой коричневые листья, под стенами
валялись целлофановые мешки с дачным скарбом. Я вытащил
плотное армейское одеяло, включил на максимум калорифер и
подвинул плетеное кресло к выходу на веранду.
Накатывая гряду за грядой, волны штурмовали берег. Где –
то туманной дымкой прятался мыс Меганом. Тишина, безлюдье.
Время отдыхало. Какое счастье – выпасть из времени. Не
тратить драгоценную паузу на разгадывание чьих-то тайн и
замыслов. Сознание погружалось в спокойное забытье. Реальны
только ахающие удары волны и шипение влекомых в море
камней.
164
 Я погружался в дремоту пустым и спокойным. «Все что
было, умерло давно». Я тоже мертв. «Стань мертвым, а потом
делай все, что хочешь, и все будет правильно».
Сознание медленно выплывало из небытия. В мире
начиналось что – то неладное. Музыка… Музыка внизу, в
комнате Лады. Надрывные шансоны и блюзы звучали
приглушено. Автоматически срабатывал реверс и повторялась
та же запись. Лада заснула или…
Я дважды окликнул хозяйку, потом опустился на веранду,
постучал в дверь, прислушался. Пнул дверь, хрустнула
внутренняя защелка. Я шагнул в комнату. Остановился. Темно.
Скулит блюз. Нехорошая смесь запахов звериной шкуры,
затхлого теплого воздуха, дразнящих духов и женского тела.
Сквозь щели жалюзи в комнату едва пробивается свет.
Адаптировавшись к полутьме, я увидел Ладу, лежащую ничком
на громадной медвежьей шкуре. Жесткий трубчатый ворс
пружинил под моими ногами. В полуметре от раскинутых рук
Лады валялся штоф виски и пачка таблеток. Вот оно что!
Бутылка только почата. Слава богу, не шприц! Я осторожно
перевернул Ладу на спину. Она что – то пробормотала, не
открывая глаз. Пульс учащенный, но ритмичный. Случай не
смертельный, всего лишь алкогольный сон – наркоз. Перепады
настроений генеральши, кажется, объяснимы. Дистемические
нарушения психики – симптом раннего алкоголизма.
Выходя из комнаты, на пороге я услышал брошенное в
спину:
– Ты? Стой! Зачем ты здесь…
Она сидела, резко подавшись вперед, словно готовилась к
прыжку.
165
 – Простите Владислава. Мне велено отвечать за вашу
жизнь.
Она медленно опустилась на спину, укуталась в плед и
пробормотала:
– Извини. Подними шторы, садись поближе.
Я открыл настежь окно, в комнату влетел морской ветерок.
Бледное лицо Лады наливалось румянцем. Она снова села и,
прикрываясь пледом, наскоро привела в порядок прическу.
Вместе со здоровьем, к Ладе возвращалась наглость:
– Послушайте, Кныш, вы случайно не импотент? –
Генеральша насмешливо глянула мне в лицо и начала с
издевкой размышлять вслух. – Наверное, нет. Доктор Сайр
рассказывал о ваших похождениях с попрыгуньей. Вы здоровы,
много бываете на воздухе, купаетесь в холодном море. Да
сядьте еще ближе, черт вас побери!
На любовную игру это не было похоже. Генеральша валяла
дурака.
– Не тревожьтесь по поводу могущества ваших чар,
Владислава. Вы, как всегда, милы, привлекательны и
дьявольски обольстительны.
– Но если вы не импотент…
– Нет. Но я раб профессиональной этики. Мой учитель,
профессор Богуш, предупреждал: «Студентки и пациентки – не
женщины».
– Я, студентка или пациентка?
– Как вам будет угодно, Владислава.
– Ладно, сначала пациентка. И можете не отворачиваться.
Она сбросила плед и, не торопясь, надела тренировочный
костюм. – Пошли на берег, доктор – телохранитель!
166
 Разогнавший тучи ветер, затихал. Мы, не торопясь, брели по
мокрой полосе пляжа. Кемпинг по-прежнему пустовал, только
вдалеке у ворот маячили фигуры военной обслуги.
– Прибавьте шагу, – сказала Лада. – С глаз долой. За
скалой - тюленье лежбище.
Над горой нарастал резкий звон мотора. Брюхатое тело
проплыло низко, почти над головами. Прищурив глаза, Лада
проводила взглядом тающий в небе, вертолет.
– Странно.
– Наверное, пограничный патруль.
– Нет, чужой борт! Сергей запретил полеты над нашей
бухтой.
Избегая шипящих волн, мы обошли скалу и выбрались на
небольшой, укрытый от ветра пляжик.
– Это наше тюленье лежбище, – пояснила Лада. – Здесь
загораем, в чем мать родила. – Она испытывающе посмотрела
на меня. – Не беспокойтесь, сегодня холодно. Расстелите плед.
Вот здесь. Садитесь рядом. Не съем и не изнасилую. Пациентке
рекомендован сеанс психоанализа.
Тон не капризный, вполне деловой.
– Огорчу пациентку. Я из числа терапевтов, считающих
психоанализ заблуждением. Конечно иногда человеку полезно
выговориться, облегчить душу. Но глупо выстраивать над этим
систему комплексов, подавлений, либидо…
– Почему глупо? Наоборот, очень интересно.
– Пожалуйста. Если врач и пациент понимают, что дурачат
друг друга. Плохо, когда под давлением врача меняется
структура сознания.
– Не думала. Но тогда как же - Фрейд?
167
 – Старина Фрейд трахал свояченицу, и в оправдание сей
слабости выстроил теорию, на которой сбондилось несколько
поколений психологов, писателей, актеров. И даже философов.
– А мне нужно выговориться, – тихо и настойчиво сказала
Лада.
Не удивительно. Генеральский дом полон вранья,
лицемерия, скрытой неприязни и выпендрежа.
– Ладно, сыграем в психоанализ. Представьте, что плед, на
котором вы лежите – кушетка. Между вами и мной, аналитиком
занавеска. И голос целителя откроет пациентке мир счастливых
мыслей, самоуважения и полной свободы.
Лада поднялась, не обращая на меня внимания,
неторопливо сняла костюм и нагишом пошла к воде. Она была
естественна, как шестилетняя девочка, принимающая жизнь
радующимся тельцем. А может, это просто демонстративное
поведение владелицы бухты, комфортабельного бунгало, пляжа
и спившегося генерала.
Сделав несколько шагов, Лада попала под крутую волну,
опрокинулась на спину и барахталась в холодной воде, как
малышка – неумеха. Неуклюже встав, она переступила через
небольшую волну и проплыла несколько метров в размашку.
Плавала генеральша плохо, когда волна вынесла Ладу на берег,
я вздохнул с облегчением. Русалка не торопилась одеваться,
легла на спину, бережно и нежно закрыв грудь тонкими
пальцами.
- Начнем сеанс, доктор. Плед – кушетка, я за ширмой.
Загляните…

***
168
 – Женщина в любви… Скажите, Кныш, вам нравится
красивое? Нежные колготочки, лифчики, прозрачные трусики…
Голос Лады стал гортанным, курлыкающим. Потом, вдруг, –
резким, и насмешливым:
– … тампончики, таблеточки, презервативчики. Женщина в
любви, женщина в тоске, женщина в дерьме… Господь бог
подарил бедной мамочке красавицу – дочь. Девочку, доченьку,
клубничку, лакомый кусочек… Тельце, ручки, ноженьки,
бедрышки, грудки, ляжки, передок, зад, который так и хочется
ущипнуть. Все это нужно пустить в дело, продать подороже, и
вырваться из чертовой Караганды. Сначала в Ташкент, потом,
поработав передком, – в Москву, в Рим, в Париж. А там
раскроют объятия Голицыны. Вязала маменька кружева,
пришивала бантики. Как могла, учила, наставляла. Учить
недолго, если у доченьки талант… Послушайте, ваша кушетка
холодная и жесткая! Укройте меня, добрый аналитик. Но
сначала найдите изъян у женщины для любви!
Лада закинула руки за голову, потянулась. Просыпаясь,
заманчиво шевельнулась упругая грудь, удлинились узкие
бедра, затаился холеный живот. Такое ладное, тренированное
похотью тело имело бы успех на страницах «Плейбоя», и в
прожекторах стриптиза…
– Такое тело стоит очень дорого, Кныш. А теперь, долой, за
ширму! – повелела Лада.
. «Быть пустым и мертвым». Берег теплел, наполнялся запахом
подсыхающих водорослей, и ракушек.
– Женщина в любви. Женщина в тоске, – ее голос звучал
монотонно, потом замолк и снова плел слова. – Женщина в
любви… женщина в дерьме. Царевна в высоком терему. Я была
169
в цене. Только просила не говорить о любви. А потом
захотелось слов. У него самые лучшие и нежные, он меня
вправду любил. Вытащил, поднял, привел в мир, а потом
сдрейфил. Дурак. Я бы ему никогда не изменяла. Только ,
оказалось, любовь – делам помеха. Дела пошли большие,
жирные. Разумеется, он со мной рассчитался, выдал за
полковника, сделал полковника генералом, богатым генералом.
Только богатство Сергею ума не прибавило. Женщина в любви,
женщина в тоске. А потом, вдруг, пришла настоящая, лихая
любовь. Вы говорили: эрос и…
– Танатос. Бог смерти.
– Это его бог! Местные называли его Гюрзой. Наши –
Азиатом, Ликвидатором. Сайр использовал его в темных делах.
А он использовал Сайра. Иногда Гюрза был бешеным,
сумасшедшим. Врожденный охотник, бандит. Хватка охотничья,
все брал силой, меня тоже. это было острым, смертельным
счастьем… Я выла, когда узнала, что его прикончили при
какой-то разборке. Плакала над цинковым гробом. А Сайр
только улыбался. Черт возьми, опять вертолет!
Лада торопливо надела костюм. Через минуту над головами
грохоча, проплыла брюхатая стрекоза.
– Плохо дело, Кныш…
– Почему?
- Азиат жив, вернулся. Теперь вам крышка…

***

Стать мертвым и пустым – значит не просто отсутствовать. В

таком состоянии исчезают домыслы и проникаешь в
происходящее глубже и точнее. Предположим так. Сценки по
170
дороге на генеральскую дачу и откровения на тюленьем
лежбище, - классические симптомы истерии. Самолюбование,
демонстративное поведение, фантазии и выдумки, которым
верит сама лгунья, – все хрестоматийно. Истерия провоцируется
разными факторами. Здесь на лицо фобии, говоря попросту –
страхи. Приступы истерии маятникообразны. Обиды, спектакль,
фейерверк - агрессия. Потом начинается депрессивное
умиротворение. Истерик набирает силу для новых, вспышек и
спектаклей. Маятник можно остановить безжалостной
встряской, иногда в ход идет фармакология, алкоголь. Плохо
дело, когда истерик садится на шприц. Но откуда взялось
«Азиат вернулся. Теперь вам крышка»?
Поздний обед, наскоро состряпанный из консервов и
заморских концентратов, прошел в напряженном молчании.
Итак, я вляпался в новую ситуацию. Случай заурядный. В
Крыму началась очередная разборка. Сайр с генералом
предусмотрительно дистанцируются, а непредсказуемую Ладу
под надзором психотерапевта отправляют подальше. И
вертолет, начиненный шайкой Азиата, и сексуальная биография
урожденной Голицыной, просто выдумки истерички.
Самообман – мощное средство. Можно до конца заварушки
спокойно под шум прибоя дремать на даче, отъедаться военно –
воздушными консервами и с интересом слушать байки
генеральши. Полный релакс. Только… Только в памяти занозой
сидят необъясненные факты. По отдельности они кажутся
случайными. Например, особое доверие генеральской семьи.
Покровительство Сайра, вопреки антипатии Аристонова.
Осторожный полковник, не проверив нового сотрудника, решает
взять его с собой за границу. Визит Леха и аудитора, как снег
171
на голову. Еще – криминал. «Гоп – стоп» на берегу. Нож –
близнец в саквояже Сайра. Ниточка ведущая в Славско.
Известны ли причины гибели или самоубийства Нечипая?
Наконец, внезапная смерть Деда. Может ты следующий,
прислушайся к нутру, братец?
Из памяти исчез допрос, учиненный Сайром после
операции. Я не помнил даже о поездке в госпиталь. Хотя, что
бы это изменило?
Очередной приступ истерии застал меня врасплох.
Настороженную дремоту прервал звонок телефона. Пол
мансарды глушил звуки. Слов я не разбирал, но все громче и
истошнее, отвечая кому – то, кричала Лада. После короткой
тишины внизу загрохотал отчаянный стук и раздался истошный
женский крик. Потом Лада сообразила, что дверь закрыта
изнутри, рванула засов и, по-звериному воя, выскочила на
веранду. Застыв у окна мансарды, я видел, как в полутьме она
бежала к морю.
Скатываясь по лестнице, я бормотал: «Истеричка никогда не
ушибается при показательном падении, не режется острым
ножом и не способна утопиться. Все это – понты. Море
протрезвит дуру!»
Напрягая глаза, я не видел Ладу ни на кромке пляжа, ни в
прибрежной полосе моря. А дальше - тьма. Слава богу, из – за
тучи вынырнула медная луна и до горизонта потянулась светлая
дорожка. На волне, в метрах двадцати от берега, мелькнула
голова Лады.
Крышка истерической дуре, крышка! Идиот, опять
просчитался, не унюхал беды. Шансы нулевые. Я рубил воду
руками, выгребал на волну, крутил головой, бессмысленно
172
нырял в ледяную тьму, и когда понял, что все напрасно,
наткнулся на зависшее в воде, тело Лады. Как ошалевший
утопающий, она вцепилась мне в шею, и потащила под воду.
Дудки! Удар коленом в живот, хватка слабеет, теперь ее можно
спокойно транспортировать к берегу. Откачивать Ладу не
пришлось. Повиснув на моем плече, она сделала несколько
шагов по мелководью и села на гальку. Дрожащее,
схватываемое судорогами тело, стало маленьким и жалким.
Донеся Ладу до медвежьего логова, я плеснул на ладонь
виски, и принялся усиленно разминать скованные судорогой
ноги и задубевшие мышцы спины.
Лада ожила и снова начала по - звериному выть.
Захлебнувшись, затихла, обмякла. Я осторожно перенес ее на
диван, укрыл пледом:
– Все в порядке. Теперь нужно заснуть. Все сладится.
– Нет! – Она вскочила и острыми ногтями вцепилась в мои
плечи. – Нет! Не уходи! Будь здесь, не уходи, иначе смерть,
Кныш, смерть! Прикрой, укрой собой, от всех. Не уходи.
Я осторожно развел руки Лады. Поцеловал ее пальцы:
– Успокойтесь. Все встанет на место…
На дне бутылки оставалось немного виски:
– Выпейте, и постарайся заснуть. Не бойтесь, я побуду здесь
до утра.
Лада, поперхнувшись, глотнула виски.
– А теперь – ты, прошептала она. Обязательно. Я прошу.
ложись рядом, еще ближе…
Последний глоток виски обжег горло. Я засыпал почти
счастливым, радуясь победе над бедой, безумно пьянея от
дразнящих запахов медвежьей шкуры и тела спасенной
173
женщины.
***
– Просыпайтесь немедленно. Завтрак готов. Подъем, Кныш!
Утренний луч пробивал всю комнату. Лада картинно стояла
на пороге. Джинсы, свитер, живое, без макияжа лицо. Волосы
собраны в узел. Насмешливый прищур глаз. Красавица –
полукровка из гарема Чингисхана…
– Не пяльте глаза. Одевайтесь. Ваш костюм на радиаторе.
Уже высох. Вещи сложены. Пошли завтракать!
На столе английский брекфаст: омлет, ветчина, стакан
томатного сока, кофе. Лада ела торопливо, сок выпила залпом.
– Слушайте внимательно, Кныш. Лирические воспоминания
потом. Речь идет о нашей жизни.
Я поперхнулся:
– Сиятельная Голицына, у нас разные жизни!
Лада гневно фыркнула:
– Будет одна. Об этом тоже потом. Сейчас получайте
вводную.
Генеральша, чистой воды генеральша!
– Перестаньте скалиться, чучело! Вчера вечером звонил
Сайр. Они поругались, и Сергей уехал в Алушту. Это раз. Сайр
сказал, что такая глупость генералу обойдется дорого. Еще
сказал, что мне придется выйти замуж за Азиата. Это два.
– Непонятно. Какая-то чушь
– Чушь означала: Сергея убьют.
– Не фантазируйте.
Лада сказала спокойно, почти безразлично:
– Рано утром, когда вы спали, Сайр снова звонил. Сергей
найден мертвым в гараже нашего дома. Мне велели немедленно
174
выпроводить вас отсюда и ожидать дальнейших указаний.
Она говорила правду.
– Нет проблем. Я охотно уйду, Лада.
– Вас ликвидируют. По дороге в Алушту.
– Помилуйте, Владислава. За что?
– Скоро узнаете. А я не намерена дожидаться Азиата.
Немедля удирать из Крыма глупо. Лучший вариант – дождаться
российской военной прокуратуры. Алиби вам обеспечено. Вы
постоянно светились по дороге из Алушты.
– Выходит, вы предполагали…
– Подозревала. Слушайте дальше. Нам нужно спрятаться,
пока не завершится следствие. Потом мы женимся и свалим в
нормальную страну. Я очень богатая вдова, Кныш.
– Не кощунствуйте, Лада.
– Без нотаций, пожалуйста. Во – первых, я вас полюбила, по
– настоящему, с первого взгляда. Потом, вы меня спасли. А мое
замужество с Азиатом кончится очень быстро. Ликвидируют,
поскольку я очень богатая вдова. Мы торговали боевыми
самолетами. Самой мне не спастись.
Самое дикое – все это было правдой.
– Все, времени нет. Ни минуты. Вам умеете управлять
катером, глиссером, хотя бы моторкой?
– Нет.
– Жаль. У меня мало опыта. Через десять минут для нас из
эллинга катер выкатят, помогут завестись. Курс на Скалистый
остров мне известен. Километров двадцать, а там остатки
рыбацкой хибары. Катер спрячем в пещеру. Если нет – утопим.
Нас найдут, когда сами захотим. Сайр об острове не знает.
– Лада, простите. В ваши игры я не играю.
175
 ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Облава

Что искать нам в этой жизни?

Править к пристани, какой?
Ну – ка, солнце, ярче брызни!
Со святыми упокой.

… Кричат загонщики,
и лают псы до рвоты.
В.Высоцкий

Море отсыпалось, выздоравливая после лихорадки шквалов.

Солнце высушило узкий причал, запах струганных сосновых
досок напоминал аромат спортивных растирок. В щелях между
причалом и загруженным катером причмокивала темная вода.
Лада спокойна и великолепна. Линялые джинсы в обтяжку,
короткая штормовка, бейсболка с длинным козырьком, хвостик
прически. Решительный прищур зеленоватых глаз,
подрагивающие от напряжения губы. Героиня триллера.
– Садитесь в катер, Кныш. Пока не поздно. Есть шанс жить,
любить. После ночи у нас одна судьба!
Лада схватила меня за плечи. Глаза своевольной женщины,
обольстительницы и лгуньи вдруг потускнели, застыли.
Стеклянные, кукольные, бессмысленные глаза. Она тряхнула
головой и глухо сказала:
– Считаю до трех. Раз…
– Три, Лада, три. Не теряйте времени!
Лада резко повернулась и прыгнула в покачнувшийся
катер.

176
 – Ты свое получишь, придурок. И очень скоро!
Навигаторские навыки у генеральши никудышни. Яростно
заревевший мотор тут же заглох. После третьей попытки старта
катер хищно задрал нос, судорожными рывками промахал гладь
заливчика и, обретя, наконец, ходовой режим, устремился к
голубому горизонту.
Шагая по причалу к берегу, я увидел, как на сторожевой
вышке блеснули стекла бинокля. Потом из-за горы, звеня
мотором и неспешно шлепая лопастями винта, выплыл вертолет.
Несколько секунд тучное зеленое брюхо висело над моей
головой. Затем вертолет метнулся, вслед едва видимому катеру.
и через минуту вернулся на патрулирование.
Несмотря на зловещие предсказания Лады, происходящее
не вызывало у меня опасений и страхов. Время, наконец,
принадлежало только мне, можно перевести дыхание,
просчитать возможные выходы из игры.
Местом для размышлений я выбрал пустынное лежбище
генеральских жен. Расположившись на куцем потрепанном
топчане, я погрузился в мир солнца и переклички сверчков с
плеском дремлющего моря.
Итак, алуштинский спектакль закончился. Разбираться,
сколько в речах генеральши вранья и правды бесполезно.
Несомненно одно, игры Сайра приняли опасный характер, и моя
роль в них не известна. Но за мной нет долгов. Я свободен и
пуст.
Какая-то странная пустота. Как тогда, под ночным небом
Славско. И как тогда, идти некуда. Тем более – бежать.
«Неподвижность – лучший способ бегства, ибо от себя не
убежишь…» Тогда сдавшегося безвольного алкаша, поднял
177
призрак Щедрова. Теперь начну выпутываться сам.
… Я услышал, как беспечную перекличку кузнечиков
разрушили тяжелые ритмы. Звуки доносились из – за камней.
Хруст шагов, ровных, широких, уверенных. Еще минута, и через
каменную глыбу лихо, гимнастическим прыжком – отбочкой
перелетел высокий человек в камуфляже. На плече у военного
нарочито небрежно, стволом вниз висел карабин. Узкое сухое
обветренное лицо. Из-под козырька, ладно сидящего на голове
картуза, в меня целился цепкий взгляд металлических глаз. И
вдруг улыбка:
– Ну, здравствуй, Лось!
Чертовщина. Откуда военному знать, что в сборной меня
звали Лосем?
Человек в камуфляже сбросил с плеча карабин.
Обращение на «ты» следовало воспринимать, как личное
расположение. Или, пресечь хамство в камуфляже.
Я приподнялся на локтях:
– Майор, я разрешаю сидеть в моем присутствии!
Незнакомец улыбнулся, покачал головой и прислонив
карабин к обломку скалы, опустился на гальку,.
– Значит, не припоминаете?
– Наверное, обознались.
– Весна восьмидесятого, кросс в Голосеево. Неужели,
забыли?
– Простите, не помню.
Кроссы не были моей специальностью. Весной я охотно
бегал в лесу, отдыхая от круговерти легкоатлетических
манежей, использовал бег «фартлек» для развития скоростной
выносливости. Бывало, участвовал в соревнованиях кроссменов,
178
но всерьез к ним не относился.
Майор улыбнулся, широко, по – доброму:
– А вот я помню. В сборную училища я еще не попадал, на
кросс поставили на пробу, для зачета. Во время разминки на
плато показали вас. Знаменитый Лось, сборная страны, белая
кость. На старте все толпой мотнули вперед, гляжу, рекордсмен,
на удивление, позади. Не спешит, бежит с усмешкой.
Не помню. Хотя, могло быть. Травмироваться в толчее
ненужных соревнований, глупо.
– И я тогда решился: не отстану от вас ни за что. Кончусь,
разорвусь на части, а не отстану!
Дальнейшее понятно. Прыть новичка всегда наказуема.
– Потом вы нажрались, и сошли с дистанции.
– Не помните? Не верю! – майор стукнул кулаком по
топчану. – Мы же бежали рядом. Сначала мне в удовольствие,
но потом вы плавненько ускорились и достали лидеров. Я тоже
держался. Сказал же, на части разорвусь, не отстану. Помните
трассу? Снизу к финишу ведет длинный тягун, на нем мы
обошли всех. Я держался из последних сил, до удушья, а в
конце понял: не дотяну!
Майор рассказывал со смаком, с придыханием. Видимо,
повествование о легендарном кроссе было его коронкой:
– … И тут Лось сбрасывает темп, принимает влево и, не
повернув головы, бросает: «Давай, работай. Финиш твой!».
Может, было такое, не помню…
– Короче, я пришел первым. А на кросс пожаловал
начальник училища. Лично! Вы подарили мне начало карьеры.
Дежурство в будке на генеральском пляже – продолжение
карьеры.
179
 Майор глянул на часы:
– Все. Надеюсь, вспомнили? А теперь слушайте. Получен
приказ задержать вас до прибытия оперативной группы. При
попытке бегства – стрелять по ногам. Так вот, на дачу не
возвращаться! – Он указал в сторону дальней ограды. –
Обойдете берегом, перелезете. Дальше - решайте сами.
Возвращаться на ЮБК не советую. Добирайтесь до Феодосии, в
шестнадцать оттуда идет товарняк. На пассажирском вокзале
лучше не показываться.
– Ну и страсти – мордасти, майор! За что же так: при
попытке к бегству – огонь по копытам. А брать меня будет целая
оперативная группа. Может, вы что-то напутали?
– По телефону сообщили, что вы причастны к убийству
генерала Трофимова.
– Чушь! Я здесь, на берегу со вчерашнего утра. Полное
алиби. Вы должны это подтвердить!
Майор тяжело вздохнул, снова глянул на часы:
– Опергруппе и особому отделу ваши алиби до жопы. То,
что Лось убийца, не верю, Про семейку генеральскую многое
слышал. Потому даю вам шанс.
– И когда я буду прыгать через ограду, вы возьмете в руки
винтовочку. Как бьет карабин Симонова, я знаю.
Майор побагровел от негодования. Затем вытащил из
карабина обойму, для убедительности перезарядил затвор и
щелкнул курком. Потом встал во весь рост и швырнул патроны в
небо. Золотая стайка мелькнула на солнце и, захлебываясь,
плюхнулась в море.
– Вопросы есть?
– Спасибо, майор.
180
 - Удачи, Лось!

***
Ограда генеральского рая упиралась в склон изъеденной
ветрами скалы. Забравшись наверх, я оглянулся. Заливчик, как
на ладони, мирный, безлюдный. По урезу моря спокойно шагал
мой неожиданный благодетель.
Преодолев подъем, я добирался до щербатого шоссе.
Прикинул расстояние: налево – километров восемьдесят до
Алушты. Дорога направо - в Феодосию, туда вдвое короче.
Опергруппа Скорее всего, катит из Алушты. Так что путь в
Феодосию не только короче, но и безопаснее. Если только
добрый совет армейца не приведет в западню. Майор
расколется, и на Феодосии – товарной сунут меня мордой в
будку, как паршивого пса. Стоп, на пути лежит Планерское.
Оттуда можно позвонить по номеру «пи». Но оперативники,
наверняка, просчитают мои ходы. Тогда, следует взять курс на
Алушту… Хватит «если»! В конце – концов, гладиатор принимает
решение на арене!
Я бежал по задремавшему, старому шоссе. На незнакомой
планете пересвистывались неведомые птицы. Сильные жадные
до бега, ноги несли легко и радостно. Несколько минут я
наслаждался пьянящим, обманчиво – счастливым ощущением
свободы. Спасительное бегство из гнусного царства Сайра,
Аристонова, ворюги – генерала. Пропади все они пропадом!
Радость побега обманчива и опасна. В завороженном
сознании переплетались миры, времена, события. Мнилось, что
можно повернуть, отмахать восемь десятков верст и вернуться
на десять лет назад. Пробежать под аркой солнечного стадиона.
181
Сидя на скамейке у сектора для метания диска, подтрунивает
над Нечипаем Дед, и, по – детски подпрыгивая, бежит ко мне
через зеленое поле живая и счастливая Динка.
Нельзя, сердце, нельзя! Я поцеловал перстень. Уходи,
Динка, прости Дед. Никаких слюнявых воспоминаний.
Можно избежать опасных встреч. Дернуть напрямик через
гору, на попутке махнуть в Старый Крым и там, на пару недель
найти нору. При случае выйти на связь с Лехом. Но тогда
остаюсь не собой, становлюсь чьим – то средством, а потому –
не жить. А я должен жить, и самому пробежать мертвое поле
темных и преступных лет. Слепой Саныч обещал: внуки моего
внука будут жить в неплохой стране. Нет, еще до рождения
внуков я рассчитаюсь с этой сукой – смертью, и веселой умной
дочкой верну в мир Динку. Цену себе я должен сложить на
крымской дороге.
Развязка наступила внезапно и сначала показалась
забавной. С горы по тропе скатился на шоссе плотный человек с
решительно набыченным лицом. Неплохой адидасовский
костюм, основательно стоптанные кроссовки, сурово
надвинутый на нос козырек выгоревшей кепки. Типичный
безобидный поборник бега ради жизни. К тому же из азартных:
джоггер напрягся и, снисходительно улыбнувшись, обогнал
меня.
Экс чемпион Европы супротив бегущего от инфаркта
джоггера. Комедия. Сохраняя темп бега, я поравнялся с
подуставшим соперником. Он яростно хрюкнул и наддал, пуская
в дело ресурс, накопленный многолетней трусцой. Подозревать
такого простака в соучастии со злодеями было глупо. Еще
глупее устраивать соревнование. Решение простое. Длинный,
182
метров на триста рывок – спурт, через минуту ровного
интенсивного бега снова рывок, и поединок закончен в виду
явного преимущества. Захочет, посоревнуется сам с собой.
На подъеме я оглянулся. Дурак – джоггер, размахивая
руками, мчался за мной. Полный идиот! Я пробежал метров
восемьсот в полную силу, за поворотом перескочил обочину и,
продираясь сквозь плотные кусты, поднялся по склону .
Дальнейшие события разворачивались неожиданным и
страшным образом. Сначала на шоссе появился джоггер. Он
полностью вымотался и едва передвигал ноги. Бегуна быстро
догнал армейский крытый грузовичок. За несколько метров до
моего незадачливого соперника, машина резко остановилась.
Задняя дверь кузова открылась, длинными кошачьим прыжком
из машины выскочил человек в униформе и, ловко повернув в
воздухе, хищными шагами бросился следом за моим
соперником. несчастному бегуну. Сделав два тормозящих шага,
человек в униформе оказался за спиной бегуна и, хрякнув,
рубанул ребром ладони по его затылку. Выпрыгнув из
грузовичка, два солдата подскочили к телу и потащили его в
машину. Зверская операция длилась считаные секунды.
Дальнейшие события развивались столь же стремительно. К
грузовику подкатил джип, из кабины выскочил офицер. Он
заглянул в кузов грузовика, что – то яростно проорал. Из
кузова грузовика горохом высыпалась группа захвата. Вместо
армейских фуражек – косынки, солнцезащитные очки,
короткоствольные автоматы. Новая команда. Разделившись на
две группы, и растягиваясь в цепь, рейнджеры метнулись по обе
стороны шоссе. Снова окрик, они остановились.
От шоссе меня отделяла сотня метров. Замерев в кустах, я
183
невольно становился свидетелем какой – то операции. Стоп,
закоротило, закоротило! Я, вдруг , понял, что джоггера
прикончили по ошибке, и теперь начинается охота на меня. Но я
затаился в высоких и густых кустах. Не дергаться, затаиться,
выждать.
Не вышло. Командир группы направил в мою сторону
антенну портативной рации и тут же, выбросив руку вперед,
шагнул к склону. Горланя заорал:
– Туда, все туда! Живым! Взять живым!
Конечно, нужно бежать. Но меня удерживало нелепое
жадное любопытство. Голос казался знакомым, но нельзя
опознать лицо, наполовину прикрытое массивными черными
очками. И фигура знакома: правое плечо опущено. В памяти
вспыхнуло Славско, ночной перрон. Точно, точно, этот человек
сбил меня с ног. Но, Боже, дай память, я же видел, видел его
еще раньше!
Мгновения воспоминаний обошлись дорого. Человек с
рацией в руках напрямую лез через кусты склона, а группа
захвата обходила мня с флангов. На мгновение это казалось
забавой, детской военной игрой. И еще казалось, что все это
уже однажды было. Прежде, давно, может, в иной жизни, но
было!
Я метнулся вверх. Оглянулся. Преследователи не торопясь
прочесывали кусты. Они были обуты в толстые башмаки, в
руках оружие, а я бегу налегке. Конечно, горный склон не
стадион, но мое спортивное превосходство – козырь. Ситуация
вот в чем. Снизу видно, что метров через пятьсот склон горы
лысеет, и за кромкой высоких кустов тянется открытое плато.
Готовый стрелковый тир. Плато широкое – метров триста.
184
Секунд сорок бега. Зато потом, до вершины горы, снова тянется
лес. Увеличу разрыв, проскочу плато и рвану через лес.
Наверняка успею.
Не вышло. Происходившее потом, разворачивалось худшим
образом. На пересеченной местности рейнджеры действовали
быстро и мастерски. Пробежав метров сто, я оглянулся. Полоска
высоких кустов шевелилась совсем близко. Преследователи не
шли слепой шеренгой, цепь свертывалась, суживая поле
захвата.
Исхлестанный кустами, исцарапанный колючими ветками, я
добрался до плато с небольшим отрывом. Рывком преодолел
поляну, и вот он лесок! Восстановил дыхание, оглянулся. Беда!
Загонщики выскочили на плато. Высокий – по центру. Где, где я
его видел еще раньше, может в детстве, черт возьми!
Цепь перестроилась и теперь узким клином шла вперед.
Прямо на меня.
Что – то толкнуло меня глянуть на часы. Циферблат
пульсировал голубым светом. Стоп! Так было на берегу
Алушты, когда я пришел в сознание, покалеченный шайкой «гоп
– стопа».
Сзади, из – за горы слышался могучий треск вертолета.
Теперь мне точно крышка. Но с появлением в нее вертолета
загонщики, словно сквозь землю провалились. В тот же момент
до меня дошло, что дареный «роллекс» сейчас работает
радиобуем. Меня пасут, как корову с колокольчиком на шее.
Отстегнув браслет, я нацепил часы на ветку, и, выскочив на
тропу, рванул к вершине.
Фокус с оставленным радиомаяком лишь затянул развязку. Я
благополучно достиг перевала, но тотчас над головой противно
185
заныли пули. Стреляли не прицельно. Меня приказано взять
живым.
В сознании вдруг снова вспыхнуло загадочное «это уже
было», и теперь мной руководил инстинкт. Повинуясь ему, я
свернул с тропы, и выбежав на вершину загонщики упустили
меня из виду. Я бежал вслепую, наобум, и в конце – концов,
скатился к обрыву. Внизу узкая бухта, щель в горах. Темно –
синяя глубина. До воды двадцать – тридцать метров. Даже
больше. Внизу, распластав крылья, плыла в воздухе чайка.
Выстрелов я не услышал, только снова подвывая,
пронеслись, над головой пули, и вдруг огненная лапа рванула
мое плечо. Подняв руки, вытянувшись в струну, я шагнул в
пропасть. Длинной полосой, пронесся перед глазами желтый
склон соседней горы. Удара о воду я не ощутил. Завибрировало
тело, сдавленное сначала голубой, потом темно – синей и
наконец черной стеной воды. Подавившись спазмом, я отчаянно
выгребал вверх, серебряной поверхности. Наконец
спасительный вдох. И мысль: через двадцать, от силы тридцать
секунд, стрелки появятся наверху.
Боли я не чувствовал, но левая рука вдруг перестала
повиноваться, словно исчезла. Перевернувшись на бок, я как-то
догреб правой рукой до отвесной скалы. Оставалось секунд
десять. Я нырнул под скалу и затаился в вылизанной морем,
нише. Сначала по воде шквальным ливнем зашлепали пули.
Первая граната разорвалась глубоко, и вспученная волна
прижала меня к каменному крову. Сознание темнело. Только
слышался приглушенный рев вертолета и нарастал страх
взрыва…

186
 ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Очная ставка

«Читателю, который еще не насытил своего

любопытства,покажется, пожалуй,
поучительным всмотреться поближе в те нити,
которые являются основой замысловатой
ткани всего происшедшего».
О. Генри «Короли и капуста».

Дело сделано. По утрам я перечитывал страницы рукописи

«Острова стадиона», что – то добавлял, что – то вычеркивал,
разъяснял. Коррективы мои никого не интересовали, кипа
правленых листов оставалась на столе невостребованной.
Издание истории злоключений Кныша явно не планировалось.
Продолжать судьбу героя автор не собирался. Говорят, в
японской традиции существует особая норма. Доживший до
сорока лет, писатель, поэт, художник обязан взять другое имя.
Разумно. Прошлого нет, нет сожалений о промахах, не тяготят
грехи молодости. Решено – Кныш остался на дне морском. Есть
Максимов. Правда, не понятно, куда жить Максимову? Психолог
Кныш маялся, столкнувшись с бедами жестокого мира. Максимов
понял, что добро и зло, безумие надежд и холодный расчет
аристоновых и сайров судить бесполезно. Подлинные эффекты
переплетения судеб, столкновений сил зла и добра скажутся
через много лет. Стоит ли, рискуя шкурой, что-то строить и что-
то разрушать, до конца не зная устройства бесноватого мира?
Психолог Кныш философствовал: «мир устроен так, как
устроено наше сознание». Может и так. Наверное, так. Потому,
Максимов, займись обустройством своего сознания. Побудь

187
пустым. Значит, одиночество. А что другое? Кто рядом? Найти
прыгунью, утащить ее из конюшни Аристонова… Самообман
надежная штука. Но ты вправе обманывать только самого себя…

База Интерпола опустела. Пересмена, или нет новых

пациентов? Недавно исчезли доктор Шпеер, и массажист Бруно.
По утрам ко мне заглядывает Магда. Вежливые вопросы о
самочувствии, крепости сна, заказы в меню. В маленькой
столовой сижу в одиночестве. Мавр сделал свое дело…
Большую часть дня валяюсь под тентом на краю газончика,
лицом к горе. Могучей зеленью деревьев торжествует лето.
Жаль, не увижу эти склоны золотыми.
Сегодня утром база вдруг ожила. На вторую половину дня,
намечены какие – то события. Подъехали машины с продуктами.
Суетится повар. Внизу под тентом накрыт стол на пол десятка
персон. Магда старательно занимается сервировкой стола,
вынесенного под тент. Неужто, состоится благодарственное
прощание с Максимовым?
***
Господин Левски, как всегда, элегантен. Легкий летний
костюм цвета кофе с молоком, в руках зонт и солидный кейс.
Второй визитер – полная неожиданность. Ба! За господином
Левски топчет газон Василий Васильевич, следователь,
обманутый трусливым Кнышем на допросе в Славско.
Соотечественник по-прежнему ушиблен фольклорным имиджем.
Рубаха – вышиванка воротом нараспашку, широкий пояс поверх
штанов, гуцульский жилет и усищи, обрамляющие веселый рот.
В руке не сумка – настоящая торба.
Господин Левски не без ехидства наблюдает за нашими
188
объятиями.
– С выздоровленьицем! – ликует Василий Васильевич. –
Красавец, герой! Значит, Максимом зовут? Достойное имя.
Хорош мой следователь, ох, хорош!
– Василий Васильевич, а где же капустка, бимбар, шинка?
Следователь присел от удовольствия:
– Здесь, все здесь! – Он потряс торбой. – На таможне
чуть не отобрали, аспиды! Говорят, карантин. Еле отбился.
Пришлось объяснить – следственные материалы…
– Для снятия отпечатков пальцев! – простодушно
догадался я.
– Точно! – Подтвердил Василий Васильевич и
восхитился: – Все знает. Все! Но, как говорится, делу время,
потехе час. Давайте присядем. Херольд Леонидович по дороге
показал мне любопытнейший материал…
Услышав славянское звучание знатного имени, господин
Левски недовольно фыркнул, и протянул мне ксерокопию.
Добрую половину разворота канадско – украинской газеты
занимал спорт. Отличные фотографии моментов передачи
эстафеты, фотофиниш спринтеров и портрет ликующего
молотобойца. Текстом детально комментировались главные
события международных соревнований диаспоры и
сенсационные достижения «Звезд Украины». Результаты
аристоновцев и впрямь сказочные: достижения пяти
победителей превысили олимпийский квалификационный
норматив. Фамилия Оленьки в отчете не упоминалась.
– Итак, аристоновская химия и здесь одолела допинг –
контроль, – прокомментировал я.
– Весьма успешно, – подтвердил господин Левски. – Но для
189
вас есть еще один сюрприз. Читайте. Пресс – конференции в
клубе «Пластун».
Верно, сюрприз! На фото красовался я, собственной
персоной, атакованой штыками микрофонов, ,.
«Известный психолог Юрий Кныш раскрывает тайну: секрет
успехов – формирование особой техника психологической
установки. Анонимный спонсор предложил автору пятьдеят
тысяч долларов за право публикации книги «Психологический
взлет».
Господин Левски веселился:
– Преуспеваете, Кныш! Но, вам не кажется, что два Кныша –
это есть излишество.
Двойник на славу. Разве что, более узкий прищур глаз. Ну
вот, на прошлые загадки появляются ответы…
Я начал размышлять вслух:
– Выходит, в алуштинской парной Сайр неожиданно
обнаружил мое сходство с неким человеком. Теперь этот
появился в Канаде под именем Кныша. Все началось в парилке.
– Нет, первый увидел сходство не Йозес Сайр, – важно
заявил Василий Васильевич. – Сначала это обнаружил я. На
дознании вы припомнили, что в ночной проходящий поезд
вскочил какой – то человек. Я не очень – то поверил, но на
всякий случай опросил проводников, потом показал им ваше
фото. Одолжил у Кожухаря. Сказали: вроде тот, только без
бороды.
–Думаете, убил Нечипая двойник Кныша?
– Уликиесть. Но следствие не закончено.
– А мотивы преступления? Боялись скандала с рекордом
Европы? Чепуха. Не может быть.
190
 – Конечно, не может быть, – подтвердил господин
Левски. – Иващенко почти год работал по контракту на
спортивной базе в Словакии. Там для сборов команды
Аристонова арендовали дом и стадион. На самом деле нужен
был склад в подвале особняка. Интерпол обнаружил, что это
один из складов криминального транзита. Иващенко участвовал
в доставке преступного груза. Цепочка курьеров состояла из
трех человек. Все они были уничтожены организаторами
транзита. Некто руководил операциями, используя подставных
лица, и его имя оставалось неизвестным. Полковника удалось –
как это… подсчитать, вычислить… после чтения вашего
комического сценария.
– А до этого банкир Кожухарь отправил друга на
разведку?
– Нет, эта идея моего коллеги, господина Василия.
– Почему Сайр клюнул на наживку? – удивился я. – Мое
сходство с тайным ликвидатором очевидно. И впутывать
простака в темные дела неразумно.
- Заигрался наш Сайр, – включился Василий Васильевич. –
Велик был соблазн вытащить на свет боевого дружка,
захороненного в Ташкенте.
– Человек на фото – « Гюрза»?
– Совершенно верно, – подтвердил Левски. – Ордер на
арест согласован с Интерполом. Фактически доказано его
участие в убийствах Иващенко, генерала Трофимова, известны
зверства «Гюрзы» в Средней Азии. По вашей терминологии это
«особо важный преступник».
– А Сайр и Аристонов?
Господин Левски пожал плечами:
191
 – Об Аристонове вообще речь не идет. Проблемами допинга
Интерпол пока не занимается. Прямых обвинений Сайру в
настоящее время предъявить не можем. Полковник очень
ловкий человек, очень осмотрительный. Поймать Йозаса за
руку можно в особой ситуации. Именно такую ситуацию создают
мои словацкие и украинские коллеги.
В работу включился Василий Васильевич:
– На днях в Словакии состоится риелтерская сделка.
Другими словами, операция купли – продажи. «Кныш – два»
покупает особняк, прежде арендованный под спортбазу.
– Откуда у «Кныша – два» такие деньги?
–Пятьдесят тысяч долларов, копеечка в копеечку – гонорар
за психологическую книжку. Понятно, на самом деле, это деньги
Сайра. Его люди давно обжили базу. В ближайшее время кое –
что из склада предстоит вывезти. Кое – что подвезти…
– Есть такие сведения, – подтвердил господин Левски.
– Если Сайр при покупке начнет действовать совместно с
«Кнышом – два» его удастся ошеломить вашим появлением на
свет. Появятся очень интересные факты.
– Неожиданная встреча, свиданьице, – запел Василий
Васильевич. – И, представьте себе, в момент подписания купчей
на продажу появляется еще один Кныш. Как пели когда – то,
«оба молодые, оба Пети». Сцена! Дальше с божьей помощью
раскрутим, не сомневайтесь. Не такие дела заваливали!
Господин Левски стелил мягко:
– Рассматривайте наше предложение, как просьбу.
Очная ставка с Гюрзой может состояться в другом месте. Но
предлагаемая ситуация намного выгоднее.
– Особенно для «Кныша – один», – вздохнул я.
192
 Левски пожал плечами:
– Если вы будете действовать точно, без крымских
инициатив, проблемы не возникнут.
– А вдруг у меня проявится оперативный дар?
– Пожалейте коллегу Василия. В Крыму ему пришлось
сначала два дня барражировать на вертолете, чтобы потом
подобрать тело Кныша под скалой. Разумеется, риски
оплачиваются. Вы написали безупречный детектив. На вашем
счету уже десять тысяч долларов.
– Стоп! – скомандовал Василий Васильевич. – Детали после.
Нельзя обижать хозяев. Такая замечательная встреча!
Замечательная и долгожданная. Херольд Леонидович,
приглашайте хозяйку! Такая женщина за столом – украшение!
Ей, богу…
***
– Максим, позвольте спросить. Разумеется, в шутку. Что бы
вы сделали, получив миллион?
– Я бы, господин Левски, сказал миллиону: «Не закрывай
солнце!»
– Браво. А если бы предложили в аренду небольшую горную
базу Интерпола?
– Эйнштейн заметил: «Всякая собственность суть камень,
привязанный к ноге».
– Еще раз – браво! Но я прошу вас остаться здесь хозяином.
На одну неделю.
– Хозяйкой становится Магда?
– Конечно, Максим.
– И она по-прежнему теряет голову от шампанского?
– Это была всего лишь шутка, Максим.
193
 – Я так и подумал, Херольд Леонидович!
***
- Доброе утро, Магда. Чудесный кофе. Вы готовы выполнить
особое задание Интерпола?
Магда опустила глаза:
- Не задание, Максим. Это моя просьба, мне хотелось побыть
с вами. Я имею право.
- О’ кей! Начнем жизнь соревнованием в бассейне.
– Каким будет приз?
– Приз охотничий: побежденный – трофей победителя.
О ла – ла! – вспыхнула Магда. – Вы хищник, Максим. Но
учтите, вы соревнуетесь с чемпионкой филологического
факультета.
***
– Максим, сдавайтесь! Счет стартов 5:0. Руке не больно?
Значит, сдаетесь? Тогда идите поближе. Еще ближе, нужно
измерить ошейник раба.
– Магда, у вас удивительно нежные пальцы.
***
– Вам нравится моя комната, Максим? Приходится уезжать,
жаль. Нравится?
– Хозяйка красивее. Магда – невероятно: новосветский
«брют», крымское шампанское! В этих краях?
– Сюрприз шефа. Знаете, Максим, Гарольд от вас в восторге.
***
– Магда, как сделать, чтобы никогда не наступило утро. Вы
светитесь в темноте, и больше света не нужно.
– Ты тоже светишься, мой мальчишка…
– Свет счастья.
194
 – Короткого счастья, милый. Тебе для счастья нужна
невозможная женщина: жена, любовница, мать, – все вместе. И
еще… Я внимательно читала повесть, Максим. Кныш еще долго
не сможет любить. Но сможет отвечать на любовь.
– Скажи что-нибудь еще, Магда. Всегда, когда было темно и
больно, я слышал твой голос. Шепчи, Магда. О тишине, о
звездах, которые светят людям и кораблям. О нашей последней
ночи в горах.
– Скоро утро, Макс. Обними меня крепче. Какие слова? Я
прочитала в твоей повести умные слова: «Любовь, как акт,
глагола не имеет». И еще: «Быть пустым». Женщине трудно
быть пустой. Но мне в этом мире по-другому нельзя.
***
До особняка, расположенного на вершине холма, рукой
подать. Добротно сделанный двухэтажный дом, за ним сауна,
гараж, хоздвор. Рядом, за изгородью, баскетбольная площадка,
теннисный корт. Чуть дальше - стадиончик, возле которого
стоит наша ярко – красная «шкода».
Мы вели наблюдение, расположившись на веранде
соседнего дома. Раньше здесь жил художник. Несвежая
простынь закрывала брошенный мольберт, под ногами валялись
раздавленные тюбики краски. На столе остались пустые
бутылки, разбитый стакан. Среди барахла разместилась наша
техника: портативный телевизор, кинокамера,
видеомагнитофон, бинокли.
Господин Левски посмотрел на часы:
– Опаздывают на двадцать минут.
Писк рации.
– О” кей, они на подъезде.
195
 И точно, через несколько минут к воротам особняка лихо
подкатил микроавтобус.
Из машины вышел Сайр, за ним четыре деловых человека.
Одного из них я узнал сразу. Это наш Василий Васильевич, в
роли полномочного представителя местных властей. Кто – то из
троих – хозяин, кто – то – нотариус. Четвертый, плотный очень
крепкий человек – охрана. А вот и пятый, это, конечно, я!
– Возьмите бинокль, – порекомендовал Левски.
Похож? Себя в другом узнать трудно. Скорее, я увидел отца.
Слегка опущенное правое плечо, знакомые резкие движения
головой. Нет сомнения: Азиат, Гюрза – мой полукровный брат.
Знал ли он это, уничтожая Кныша?
Широкоплечий охранник располагается перед входом в
дом.
– Прикрытие, – комментирует господин Левски.
Приехавшая группа поднимается по ступенькам. Азиат резко
поворачивает и осматривает двор.
– Правильно, – одобряет Левски. Осторожность и
осмотрительность – обязательное условие.
Азиат скрывается за домом.
– First! – командует Левски.
На мониторе появилось слабо освещенное помещение
подвала. Азиат опускается по лестнице, рассматривает
стеллажи, ящики, возится с каким – то устройством.
– Все в полном порядке, – комментирует Левски.
– Second!
Теперь на мониторе появляется холл. На большом столе
папки, бутылки с колой, сэндвичи. Честная компания
рассаживается в креслах.
196
 – First!
Азиат поднимается по ступенькам лестницы.
– Second!
Снова холл. Бодро жестикулируя, Сайр развлекает
компанию. Нотариус роется в бумагах.
– Вы не боитесь, что телекамеры будут обнаружены? –
любопытствую я.
– Все о’кей, телекамеры установили сами арендаторы.
Оставалось только подключиться к системе. Никаких проблем: в
числе пяти человек, обслуживающих базу, трое сотрудников
словацкой службы. – Магда – к машине!
Магда кивает головой, выходит из веранды и неторопливо
направляется к «шкоде». Открывает дверь, вынимает из салона
коврики, лезет в багажник за щеткой. В бинокль видно, как
охранник пялится на Магду. Человек в рабочем комбинезоне
выходит со двора и направляется к охраннику. Они о чем – то
говорят, и вдвоем быстро уходят за дом. Охрана снята.
– Идеально! – комментирует господин Левски.
На экране снова появляется помещение холла. Здесь
начинается процесс оформления договора.
Наш шеф выдерживает время. Спокойно, словно размышляя
вслух, он говорит мне:
– Действуйте, придерживаясь плана. Никаких инициатив.
Помните, бронежилет не защищает от выстрела в упор. – И
сразу резко: – Внимание, Макс, пошли!
Мы поднимаемся по лестнице. Дверь открыта. За столом
лицом к нам стоит Василий Васильевич. Все остальные –
спиной.
– Никаких юридических и фактических препятствий к
197
заключению договора не имеется. – Василию Васильевичу вроде
бы удается воспроизводить словацкий акцент. – Правда, есть
одно обстоятельство. По условиям договора хозяином дома
становится господин Юрий Кныш.
– Так точно! – бодро подтверждает Сайр.
– Но при сделке присутствуют два Юрия Кныша. Кто же из
них, будущий хозяин?
Сайр и «Азиат» поворачиваются одновременно. Первым,
почти молниеносно, реагирует мой двойник. Ствол его
пистолета начинает сканировать, ощупывая меня и господина
Левски. Шагнув спиной назад, «Азиат» движется вдоль стены к
выходу. Останавливается и орет резким гортанным голосом:
– Руки! Всем поднять руки. Не поднимешь – стреляю! Раз.
Два…
Нет, он не похож на отца. Какая – то страшная карикатура.
Оборотень, зомби.
– Три!
Я шагаю вперед навстречу стволу:
– Вот мы и встретились, брат.
В этот момент за спиной раздается грохот. Потом я узнал,
что Василий Васильевич, используя момент, швырнул стул в
стену. «Азиат» на мгновение поворачивается в его сторону. В
этот же миг Левски резко шагает вперед и захватывает руку с
пистолетом. Выстрел вверх, пистолет падает на пол. Вслед за
этим валится на пол господин Левски. Я успеваю отфутболить
пистолет вглубь комнаты и падаю от удара в спину. Слышу звон
стекла выбитой ногой двери. Поднявшись, вижу, как «Азиат»
скатывается по лестнице и мчится к нашей «шкоде». На полпути
останавливается, поворачивается и делает странный выпад в
198
нашу сторону. Потом бросается к машине. Раз! – он
вышвыривает сидящую за рулем Магду. Два! – ревет мотор
«шкоды». Сшибая барьер корта, машина вылетает на дорогу,
скрывается за поворотом улицы.
– Образцовое действие. Приятно смотреть. – Тщательно
чистит рукав господин Левски. – Теперь настоящий
профессионал – редкость.
– Большая редкость, – соглашается Василий Васильевич. Он
стоит рядышком с Сайром, на расстоянии короткой цепи
наручников.
– Давайте присядем, – предлагает Василий Васильевич. –
Как говорится, в ногах правды нет…
Мы с Сайром сидим напротив друг – друга. Рот доктора
подергивается нервным тиком:
– Я предлагаю провести переговоры в другом месте. Мы
должны немедленно покинуть дом.
Господин Левски тщательно набивает трубку:
– Зачем? Здесь очень удобное место, Йозес.
– Вы не догадываетесь, что сделал сбежавший от вас
человек.
– Почему же? О делах «Азиата» мы знаем вполне
достаточно. Думаю, что сегодня кое – что узнаем о вашей
совместной деятельности. С «Азиатом» поговорят в другом
месте.
– Сомневаюсь, – мрачно усмехнулся Сайр. - Он уйдет,
он уже ушел.
Василий Васильевич нарушил паузу:
– Вот тут вы ошибаетесь, полковник. Знаете, нехорошо,
когда человек угоняет чужой автомобиль, особенно
199
государственный. Но имеются особые противоугонные
устройства. Сядешь за руль, и тут же получишь укол в задницу.
Такой, что через пять минут шарики за ролики заходят. Можно
даже разбиться. Хорошо, если через те же пять минут на ходу
заклинит двигатель. Конечно, человек скоро очухается. Но
совсем уже в другом месте.
Пауза была длинной. Добрые десять минут. Нотариус ерзал
на стуле. Все остальные продолжали держать паузу.
– Перестаньте трепаться! – заорал Сайр. – Через
несколько минут дом взлетит на воздух! Со всеми нашими
потрохами.
Господин Левски покачал головой:
– Перестаньте пугать людей, Йозес. Дом, как дом.
– Кныш, беги! Ты переиграл меня! Беги, оставайся жить!
Левски спокойно посмотрел на часы:
– Несколько минут – небольшое время, можно
подождать.
Мы сидели молча. Первым не выдержал Сайр. Он вытер
свободной рукой пот со лба:
– В подвале хранятся ядерные чемоданы. Азиат дал сигнал
на взрыв. Все, поехали, господа – идиоты!
Действительно, внизу что – то ухнуло, раздался звон
выбитого стекла.
Сайр окаменел.
– Не удивляйтесь, Йозес. – добродушно сказал Левски. –
Азиат действительно успел скомандовать. Детонатор сработал.
Только вместо ядерного заряда вам подсунули фуфло. Ядерных
чемоданов пока еще не существует. Вы еще скажите спасибо,
люди Усама бен Ладена вам бы голову оторвали за такой товар.
200
Задаток то вы получили! Слышите шум вертолета? За нами
прилетели, Йозес…
***
Ранним утром мы без остановки проскочили словацкую
границу. Наскоро позавтракав в ужгородской «молочарне»,
Василий Васильевич повеселел и подгонял шофера,
приговаривая о желании поскорее увидеть родную семью. После
перевала я провалился в сон и пришел в себя уже на окраине
Львова.
– Алексею Тарасовичу от меня сердечный привет и
благодарность. Вы на него, пожалуйста, не сердитесь, Юра.
Большое дело сделали, честное слово!
Ох, Василия Васильевича в больших дозах принимать
трудно…
Подниматься со мной в Лешкину «кавалерку» Василий
Васильевич не захотел.
– Ну, с богом! Вас там ждут. Мы на днях наведаемся к вам с
Харольдом Леонидовичем. Скажу по секрету, у него к вам
интереснейшее предложение. Карточку, кредитную карточку, не
потеряйте! Большие деньги…
«Кавалерка» Леха. Круг замкнулся. Кныш, Лось, Максимов,
Кныш…
Я позвонил в дверь.
– Открыто! – издалека раздался звонкий женский голос. В
прихожей меня никто не встретил. В ярко освещенной солнцем
гостинице за столом сидели Лех и Оленька.
– Привет, бродяга, – поднялся Лешка. – Опаздываешь,
бездельник. Эта женщина ждет тебя здесь два месяца… А по
моему, всю жизнь!
201
202