Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Мия Корвере стала ассасином и обрела свое место среди клинков Матери Священного
Убийства, однако ничуть не приблизилась к желанной цели – возмездию. Когда по
стране расходится весть о том, что ее смертельные враги появятся в финале
грандиозных игр в Годсгрейве, Мия продает себя в коллегию гладиатов – ради
возможности прикончить злодеев.
* * *
Джей Кристофф
Dramatis personae[1]
Книга 1Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Книга 2Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Книга 3Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Dicta ultima[48]
Благодарности
notes1
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
* * *
Джей Кристофф
Годсгрейв
Jay Kristoff
GODSGRAVE
Copyright © 2017 by Neverafter PTY LTD. All rights reserved.
* * *
Моим врагам
Dramatis personae[1]
Мия Корвере – убийца, воровка и героиня нашей истории – если в нашей истории вообще
можно назвать кого-то героем. Ее отец, Дарий Корвере, был повешен по приказу
итрейского Сената, и, поклявшись отомстить, Мия стала последовательницей самого
опасного культа ассасинов в республике – Красной Церкви.
Хотя Мия провалила испытания, ее посвятили в Клинки (читай: в ассасины) после того,
как она спасла духовенство Церкви во время атаки люминатов.
Мия наполовину итрейка, наполовину лиизианка. А еще даркин – тот, кто может
управлять самой тьмой. Она имеет лишь небольшое представление о своей силе, а
единственный даркин, которого она когда-либо встречала, умер прежде, чем смог дать
ей желанные ответы.
Трагично, я знаю.
Мистер Добряк – демон, спутник или фамильяр (смотря кто спрашивает), созданный из
теней и поглощающий страх Мии. В детстве он спас ей жизнь и утверждает, что почти
не ведает о своей истинной природе, но за ним водится привычка врать время от
времени.
Эклипс – еще один демон из теней, принявший облик волчицы. Эклипс была спутником
лорда Кассия, бывшего главы Красной Церкви. Когда Кассий погиб во время нападения
люминатов, Эклипс последовала за Мией.
Трик – аколит Красной Церкви, а также друг и любовник Мии. Трик был наполовину
итрейцем, наполовину двеймерцем. Прежде чем Трика успели посвятить в Клинки, Эшлин
Ярнхайм несколько раз пронзила ножом его сердце и столкнула юношу с Тихой горы.
Как и было обещано, после его смерти Мия убила дедушку Трика, Мечелома, короля
Двеймерских островов.
Эшлин Ярнхайм – аколит Красной Церкви и бывшая близкая подруга Мии. Эш родилась в
Ваане и является дочерью Торвара Ярнхайма, отставного Клинка. Чтобы отомстить за
увечья, полученные им на службе Матери, он и его дети придумали план, который чуть
не поставил всю Церковь на колени. Но в конечном итоге Мия раскрыла их заговор.
Наив никогда не забывает и не прощает – одна из причин, по которой они с Мией нашли
общий язык.
Солис – шахид песен, учитель Красной Церкви по искусству стали. При их первом
спарринге Мия порезала ему лицо. В отместку Солис отсек ей руку.
Аалея – шахид масок и госпожа секретов. Говорят, в мире есть только две категории
людей: те, кто влюблены в Аалею, и те, кто ее еще не встречал.
Поразительно, правда?
Мариэль ко всем безразлична, кроме своего брата Адоная, к которому, пожалуй, даже
слишком небезразлична.
Дуомо – правая рука Аа на этой земле. Мия начинает биться в агонии от одного вида
реликвии, освященной человеком его веры.
Поэтому прирезать этого сукиного сына довольно проблематично.
Судья Марк Рем – бывший судья легиона люминатов и предводитель атаки на Тихую гору.
Во время кульминационного противостояния с Мией Рем отпускал довольно неоднозначные
замечания в адрес ее брата Йоннена.
Алинне Корвере – мать Мии. Алинне родилась в Лиизе, но позже заняла видное место
среди итрейской знати. Она была гением политики и уважаемой донной с железной
волей. После неудавшегося восстания мужа ее и их малолетнего сына заключили в
Философский Камень, где она умерла, охваченная горем и безумием.
Дарий «Царетворец» Корвере – отец Мии и бывший судья легиона люминатов. Дарий
заключил союз с генералом Гаем Максинием Антонием с целью сделать последнего
королем. Вместе два итрейца собрали армию и двинулись с войском в столицу, но обоих
схватили накануне битвы. Без лидеров армию быстро разгромили. Воины были распяты, а
самого Дария повесили рядом с несостоявшимся королем Антонием.
Йоннен Корвере – брат Мии. Несмотря на то, что во время восстания отца он был еще
младенцем, Юлий Скаева приказал заточить его в камере вместе с матерью. Мальчик
умер прежде, чем Мия успела его спасти.
Аа – Отец Света, также известный как Всевидящий. Три солнца – Саан (Провидец), Саай
(Знаток) и Шиих (Наблюдатель) – это его глаза. В небе почти постоянно светит одно
или два из них, а посему настоящая ночь, или же истинотьма, наступает всего на одну
неделю каждые два с половиной года.
Ная – Мать Ночи, Леди Священного Убийства, также известная как Пасть, сестра и жена
Аа. Ная правит той частью потустороннего, что лишена света и зовется Бездной.
Изначально они с Аа делили власть над небесами на равных условиях. Ная получила от
мужа наказ рожать только дочерей, но впоследствии ослушалась Аа и понесла ему сына.
В наказание муж изгнал ее с небес, позволив возвращаться лишь на короткий период
времени каждые пару лет.
Книга 1
Красная клятва
Глава 1
Запах
Ему требуется какое-то время, чтобы завонять. О, если вы не успели наложить в штаны
перед смертью, велики шансы, что это случится после, – боюсь, так уж устроен
человеческий организм. Но я имею в виду не будничную вонь дерьма, дорогие друзья. Я
говорю о слезоточивом аромате обыкновенной смерти. Ему требуется пара перемен,
чтобы раскочегариться, но, едва он дойдет до нужной кондиции, забыть его уже
невозможно.
Прежде чем кожа трупа потемнеет, глаза мертвеца подернутся белой пленкой, а живот
его вздуется, словно жуткий воздушный шарик, вы почувствуете этот запах. Приторный,
он проскальзывает в горло и крутит вам желудок, словно маслобойка. По правде
говоря, мне кажется, он взывает к чему-то первобытному в смертных. К той части
разума, что боится темноты. Которая точно знает, что кем бы вы ни были, что бы ни
делали, однажды черви получат свое, и все, кого вы любите, умрут.
Но все же трупам нужно время, чтобы засмердеть так сильно, чтобы их можно было
учуять за милю. Посему, когда Слезопийца уловила терпкий запашок, принесенный
ашкахскими ветрами-шептунами, то сразу же поняла, что трупы пролежали там не меньше
двух перемен.
– Похоже на то.
Как и весь ее народ, двеймерка была высокой – два метра ростом, в каждом сантиметре
сплошные мышцы. Кожа у нее была смуглая, лицо украшали замысловатые татуировки,
присущие всем жителям Двеймерских островов. Бровь, молочно-белый левый глаз и щеку
рассекал длинный шрам. Женщина была одета как мореплавательница: носила треуголку и
старый капитанский сюртук. Но бороздила она океаны из песка, а единственной палубой
ей служил пол фургона. Много лет назад, после кораблекрушения, погубившего всю ее
команду и груз, Слезопийца решила, что Мать Океанов от души ее ненавидит.
– Доггер! – крикнула она. – Граций, Лука, берите оружие и идите за мной. Пылеход,
продолжай играть железную песнь. Если кракены сожрут мою задницу, я вернусь из
бездны и сожру тебя.
Женщина кивнула.
– Полей их водой, пока ждешь. Разреши немного размять ноги. Но далеко не отпускай.
Это плохое место для прогулок.
– Да, капитан!
Караван был небольшой: всего два фургона и четыре верблюда, вздувшихся под
солнцами. Двеймерка кивнула своим людям, и те спешились, чтобы осторожно осмотреть
место крушения, держа оружие наготове. В воздухе жужжал гимн крошечных крылышек.
Судя по всему, здесь произошла резня. Песок и фургоны усеивали стрелы. Слезопийца
увидела брошенный меч. Сломанный щит. Широкие мазки запекшейся крови, напоминавшие
каракули безумца, и лихорадочный танец следов вокруг трупов, жарящихся на солнцах.
Лука подкрался к ней сбоку и протянул руку. Но девушка быстро, как ртуть,
развернувшись, пнула его по колену, и мужчина рухнул на песок. Ахнув, лиизианец
обнаружил ее у себя за спиной, гладиус был прижат к суставу между его плечом и
шеей. Его сигарилла чуть не выпала из внезапно пересохших губ.
«А она быстрая».
– Ты путешествовала с семьей?
– А работорговцы?
– Их я тоже похоронила.
– Мы вырежем ему надгробный камень перед тем, как отчалить, – тихо пообещала
Слезопийца.
Тогда слезы пролились, и лицо девушки скривилось, будто ее кто-то ударил. Она
позволила клинку упасть на песок. Лука мгновенно подхватил его и, перекатившись,
встал на ноги. Девушка застыла, словно перекошенный портрет, на ее лицо упала
завеса из слипшихся от крови волос.
Она медленно пошла по пропитанному кровью песку, окутанная роем мух. И, сняв
перчатку, протянула мозолистую руку.
– М…
Девушка могла только кивнуть, длинный черный локон прилип к уголку ее губ.
Слезопийца подала знак Грацию, и здоровяк потащил девушку вокруг обломков фургона,
а затем закинул ее на спину ревущему верблюду. Доггер уже копался в бочках и
сундуках, разбросанных в песках. Лука трогал свежий порез и косился на гладиус в
песке.
– Помоги Доггеру собрать награбленное. Всю воду – в фургоны. Берите все, что может
пригодиться и легко донести. Остальное сожгите.
Чезаре ждал их с унылым видом на месте мехариста. Но его лицо слегка прояснилось,
когда он заметил девушку, стонущую в полубессознательном состоянии на горбу
верблюда Грация.
Граций кивнул.
– Да, капитан!
Капитан вздохнула. Через пару месяцев взойдет третье солнце. Скорее всего, это ее
последняя ходка до окончания истиносвета, а божества будто сговорились поднасрать
ей так, чтобы сгубить весь ее бизнес. Всего через неделю после того, как они
выехали из Раммахда, вспышка кровотока погубила целый фургон с ее товаром. Юного
Циско превратили в фарш, когда он пошел отлить, – вероятно, пыльный призрак, судя
по останкам. А эта духота грозила уничтожить весь ее урожай еще до того, как тот
попадет на рынок. Все, что ей требуется, это еще несколько перемен с прохладным
ветерком. Может, кратковременный дождь. Перед отъездом Слезопийца принесла в жертву
здорового молодого теленка на Алтаре Бурь в Нууваше. Но услышала ли ее Леди
Налипса?
Ни дуновения ветерка.
Ни капельки дождя.
Небывалое везение. Почти как если бы все это было подстроено заранее…
Девушку затолкали в первый фургон к другим женщинам и детям. Клетка высотой почти в
два метра была сделана из ржавого железа. Пол покрывали нечистоты, а вонь потных
тел и мерзкого дыхания чуть ли не перебивала вонь от верблюжьих трупов. Здоровяк по
имени Граций не отличался учтивостью, но слово капитану держал – не стал
домогаться, просто швырнул ее в клетку, захлопнул дверь и провернул ключ.
Наконец она почувствовала, как чьи-то руки осторожно помогают ей сесть. В клетке
было людно, но места хватило, чтобы примоститься в уголке, прижавшись спиной к
решетке. Она открыла глаза, увидела доброе, молодое и грязное лицо с зелеными
глазами.
Глава 2
Огненная месса
Король Франциско XV, суверенный правитель всея Итреи, занял свое место на краю
сцены. Облачен он был в дублет и белоснежные чулки-шоссы, его щеки розовели от
румян, в короне сверкали драгоценные камни. Прижав руку к сердцу, он
продекламировал:
– …Ты осознаешь, что нам уже никогда не вернуть эти тридцать минут нашего
существования?..
Лица гостей прятались под сотнями масок разных форм и тем, от многообразия которых
кружилась голова. Мия увидела квадратные вольто, смеющиеся пунчинелло и домино,
скрывающие лишь половину лица, расписанные и усыпанные драгоценностями, блестящую
слоновую кость и веера из павлиньих перьев. Самыми распространенными мотивами были
три солнца Аа и различные обличья прекрасной Цаны. В конце концов, они праздновали
Огненную мессу, и большинство хотя бы пыталось почтить Всевидящего и его первую
дочь, прежде чем неизбежный гедонизм увеселений развернется в полную силу.[3]
– Бездна и сраная кровь, где он?! – пробормотала она, жадно разглядывая толпу.
– …Столики…
Мия посмотрела на стены над танцующими гостями. Бальный зал сенатора Аврелия был
построен как амфитеатр со сценой в одном конце, сиденьями, расположенными
концентрическими кольцами, и небольшими отдельными столиками, с которых можно было
наблюдать за действом внизу. Сквозь дым и длинные занавески из чистого шелка,
свисавшие с потолка, она наконец заметила высокого юношу, на котором были белый
сюртук и черный галстук. На груди сюртука красовались вышитые золотой нитью две
одинаковые лошади с фамильного герба.
– …Гай Аврелий…
Мия подняла к губам мундштук из слоновой кости и задумчиво затянулась. Лицо юноши
было наполовину скрыто золотой маской-домино с мотивом Троицы, но она разглядела
мужественную линию подбородка и красивую улыбку, пока он что-то шептал на ухо
прекрасной донне в стильном платье.
– …Ну, он ведь сын сенатора. Вряд ли такой юноша будет проводить неночи в
одиночестве…
– Нет, если это будет зависеть от меня. Эклипс, передай Дову, чтобы был начеку.
Возможно, нам придется уезжать в спешке.
– …Дов идиот…
Мия выскользнула из своего угла и поплыла к бальному залу, словно кольца дыма,
которые сорвались с ее губ. Девушка улыбалась в ответ на комплименты и вежливо
отказывалась от приглашений на танец. Беспечно прошла мимо двух стражей в красивых
жакетах, стоявших у лестницы, всем своим видом показывая, что здесь ей и место. В
конце концов, в зале больше не было ни одного незваного гостя. Ей потребовались
пять долгих неночей, чтобы украсть приглашение из дома донны Григорио.[4] А обычай
непременно надевать маски на любой праздник, который завели эти костеродные
недоумки, помогал ей оставаться неузнанной. К тому же она подчеркнула изгибы своего
тела таким образом, чтобы максимально отвлечь внимание от лица.
Мия проверила макияж в зеркале маленькой серебряной косметички и нанесла еще один
багровый слой на губы. Затянувшись в последний раз, раздавила сигариллу каблуком и
ввалилась через бархатные шторки к столику Аврелия.
– Пустяки, ми донна.
– Вы… – Мия тяжело вздохнула, источая неуверенность. Затем сняла маску и начала
обмахивать ею лицо. – Извините, но вы не будете возражать, если я присяду на пару
минут? Здесь жарче, чем под истиносветом, а в этом платье страшно тяжело дышать.
Аврелий прошелся взглядом по лицу Мии, больше не скрытом маской. По черным глазам,
искусно подведенным сурьмой. По молочно-белой коже и пухлым темно-красным губам, по
драгоценному ожерелью и лебединой шее. Мия как бы невзначай поправила корсет, и
взгляд дона украдкой скользнул к ее открытой груди.
Пассия Аврелия была лиизианской красоткой примерно того же возраста, что и Мия, –
судя по виду, дочь местного администрата. Глаза и волосы темные, кожа оливковая,
золото шифонового платья подчеркнуто пудрой на губах и ресницах с металлическим
блеском.
– Я иду к ней на примерку на следующей неделе. Если тетя позволит мне снова выйти
из палаццо. Что-то мне подсказывает, что завтра она отправит меня в женский
монастырь.
Аврелий наблюдал со смешинкой в глазах, как она наливает себе бокал и мгновенно его
осушает.
– Еще?
Аврелий передал ей полный бокал. Мия одарила его понимающей улыбкой и коснулась
запястья юного дона пальцами. Между ними словно прошел аркимический разряд. Аленна
подняла бокал к золотым губам, в ее голосе слышалось легкое раздражение:
– Я не прочь поделиться.
Аленна стояла позади него. Она расстегнула ему жилетку и позволила той упасть на
пол. Ее щеки раскраснелись не только от вина, длинные ногти разорвали шелковую
рубашку, оголяя торс Аврелия. Мия погладила его по твердой груди, скользнула
пальцами ниже, к впадинам и выемкам живота. Юноша ласкал ее шею. Ощутив легкое
покусывание, она застонала от удовольствия и вновь попыталась найти его губы. Но
тут он взял ее свободной рукой за длинные локоны и оттянул голову назад, назад. Ее
кожа покрылась мурашками, когда он снял с нее корсет.
Где-то вдалеке тихо играла музыка, почти не различимая из-за песни их вздохов. Они
быстро спустились по лестнице, Аврелий поторапливал Мию с Аленной игривыми шлепками
по попам. Стражи делали вид, что ничего не видят, когда трио проходило мимо. Мия
прижалась губами к шее Аврелия, когда тот остановился, чтобы одарить лиизианскую
красотку долгим поцелуем. Затем он толкнул Мию к стене и скользнул ладонью между ее
ног, начав действовать своими ловкими пальцами прямо там, в коридоре. Они чудом
дошли до его комнаты.
Спальни, как было принято в костеродных палаццо, располагались под землей, чтобы
владельцы могли в них укрыться от безжалостного света солнц. Воздух здесь был
прохладным, аркимический свет – тусклым и дымным. Корсет Мии приземлился на
половицы, и Аврелий запустил руки ей в платье. Она ахнула, ощутив их на своей
груди, вскрикнула от довольно сильного щипка за набухший сосок. Аврелий снял с нее
платье, и оно упало мятой кучкой к ее щиколоткам. Мия потянулась к ремню парня,
обнаружила там руку Аленны и переплела свои пальцы с пальцами девушки, пока они
вместе пытались расстегнуть пряжку. Аврелий гладил ее по коже, на которой
выплясывал аркимический свет, его ладони скользнули ниже по животу – к мягким
кудряшкам и ноющей промежности.
Когда его пальцы приступили к делу, Мия застонала, колени у нее подкосились. Она
повернула голову и попыталась прильнуть к Аврелию, но он сильнее схватил ее за
волосы, заставляя девушку дышать чаще и стонать. Она выгнула спину, зад терся о его
пах в том же ритме, в каком итреец вырисовывал на ней круги.
Наконец его ремень поддался, лиизианка одним рывком сорвала все пуговицы со штанов,
и пальцы Мии проскользнули внутрь. Спустя секунду она нашла свою цель и улыбнулась,
когда Аврелий застонал от ее прикосновений. Рядом пристроилась Аленна, и девушки
начали вдвоем поглаживать его по всей длине. Юноша вошел пальцем в Мию, и под ее
веками вспыхнули звезды, а ноги стали ватными.
«Не его…»
Глаза Аленны помутнели от недоумения, и она оглянулась через плечо на Аврелия. Юный
дон вопросительно поднял бровь.
Мия вздохнула, по коже вновь побежали мурашки, но внутри нее не было страха.
Откинув голову, она полностью отдалась во власть Аленны, ее ресницы затрепетали,
когда та взяла ее груди в свои руки, погладила бедра, ягодицы. Девушка не
чувствовала ничего, кроме этих рук, этих губ, покусывающих зубов, теплого дыхания
на своей коже. Уста красавицы сомкнулись на ее груди, она посасывала и обводила
языком затвердевший сосок, и Мия застонала, и вся комната закружилась перед
глазами.
– Нет.
Затем провела рукой по коже Аленны, нашла ладонь юного дона на ее бедре и переплела
его пальцы со своими. Лиизианка недовольно вздохнула из-за того, что Мия умыкнула
ее приз. Мия посмотрела юноше в глаза. Затаила дыхание.
Они трудились в дуэте и ублажали Мию, пока она извивалась на мехах. Между ее ног
пробудился такой жар, какого она еще не испытывала; Аленна ласкала ее так, как еще
не удавалось ни одному мужчине. Спина Мии выгнулась, пальцы в волосах девушки
сжались. Она чувствовала солоновато-сладкий вкус Аленны на языке Аврелия. Мия пылко
поцеловала его, впиваясь в губы так сильно, чтобы поцарапать кожу, и багряная
помада смешалась с кровью на их устах. Ее губы заглушили вскрик боли, который издал
юноша, ее язык дразнил, покусывал, танцевал в блеклом подобии того, что творила
лиизианка между ее ног.
Время будто замерло, мир остановился. Оторвавшись от губ Мии, юный дон оставил
дорожку из окровавленных поцелуев на ее шее. Мия стонала, пока он, опустившись
ниже, лизал, всасывал и кусал ее. Аленна заработала с еще большим пылом, лаская
языком пульсирующий клитор, и Мия с трепетом закрыла глаза.
Послышался хриплый вдох, и юного дона вырвало густой алой кровью прямо на грудь
Мии.
– Ч-четыре Дочери…
Аврелий в ужасе наблюдал, как по коже Мии и его рукам растекается багровая
жидкость. Мия приподнялась на локтях, а юноша, царапая горло, завалился навзничь от
еще одного приступа кашля. Аленна, чье лицо было забрызгано красными каплями,
наконец осознала, что происходит. Отпрянув, она набрала побольше воздуха, чтобы
закричать, но Мия мгновенно преодолела расстояние между ними и сжала ее шею в
удушающей хватке.
Девушка пыталась вырваться, но Мия была сильнее, жестче. Пара скатилась на пол, в
груду одежды, а Аврелий забился в конвульсиях и снова зашелся в кашле. Его ногти
впивались в кожу.
– В-вино?..
– Услышь меня, Ная, – прошептала Мия. – Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир.
Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец, мой подарок тебе. Прими его в свои
объятия.
Это худшая часть. Клетка, жара, вонь – все это еще терпимо. Но сколько бы
похитители ни давали ей воды, в этой гребаной пустыне ее всегда было недостаточно.
Когда Доггер или Граций просовывали через решетку ковш, теплая вода казалась
подарком самой Матери. Но от всей этой духоты, пота и давки в фургоне ее губы
потрескались, а язык пересох и распух.
Пленники были прижаты друг к другу, как ломтики засоленной в бочке свинины, от вони
крутило живот. В первую перемену, проведенную в этом пекле, Мия подумала, что
совершила ужасную ошибку.
Подумала. Но не испугалась.
Никогда не бойся.
Итрейцы, Доггер и Граций, выглядели как типичные ублюдки, какие найдутся в любой из
сотен действующих за пределами Ашкаха группировок, торгующих мясом. Как и
наказывала капитан, женщин они не трогали. Но, судя по их голодным взглядам на Мию,
были очень этим недовольны. На досуге мужчины играли в «шлепок» потрепанной колодой
карт, ставя на кон горстку тусклых бедняков.[5]
Вот и все. Шесть работорговцев и запертая железная решетка между ней и свободой,
ради которой любой из этих заключенных готов был убить. Весь этот пот и рвота.
Дерьмо и кровь. Как минимум половина женщин в ее фургоне плакали перед тем, как
уснуть на пару часов. Но не Мия Корвере.
Девушка сидела у выхода из клетки и ждала. Кривая челка лезла в темные глаза. От
запаха пота и грязи некуда было деваться, скопление тел со всех сторон вызывало
тошноту. Но она сглатывала желчь вместе с гордостью, ходила отлить по команде и
держала рот на замке. А если тень под ней и выглядела чересчур темной – по крайней
мере, для нее одной – то внутри фургона все равно было слишком сумрачно, чтобы это
заметить.
До Висельных Садов оставалось еще четыре перемены. Четыре перемены в этой жуткой
духоте, безбожной вони и в непрерывной, тошнотворной качке. Еще четыре перемены.
«Терпение, – шептала она себе, словно молитву. – Если у Отмщения есть мать, то имя
ей Терпение».
До конца неночи было еще около часа. Караван остановился у обочины длинной пыльной
дороги. Выглянув через дырку в брезенте, Мия увидела ряд песчаных утесов,
откидывавших тень на песок. Слишком очевидное – а следовательно, опасное – место
для укрытия, но лучше остановиться в тени, чем ехать еще час и провести всю
перемену под палящими солнцами.
Женщины в фургоне Мии закричали, на караван посыпался град стрел, взрезая брезент.
Мия услышала громкие вздохи, почувствовала шевеление тел позади себя. Одна из
пленниц, юная девушка, упала на пол со стрелой в глазу. Какого-то малыша ранило в
ногу, и он взвыл. Масса тел вокруг Мии вздыбилась, как море во время бури, и
прижала ее к решетке.
– Бездна и кровь…
Послышался топот копыт, шум перьевого ливня. Где-то вдалеке стенал от боли Пылеход,
Слезопийца выкрикивала приказы. Рев раненых верблюдов перекрывал звон стали и
шипение песков. Мия снова выругалась, когда ее ткнули лицом в прутья; пленников
охватила паника.
Потянувшись к сапогу, Мия провернула каблук и достала свои верные отмычки. Спустя
секунду она освободилась от оков и просунула руки между ржавыми прутьями. Девушка
принялась умасливать замок, высунув язык от усердия. В сантиметре над ее головой
пролетела стрела, еще одна вонзилась в дерево рядом с рукой.
Шепот был тихим, как дыханье младенца, и предназначался только для ее ушей.
– …И это тоже…
Мия насчитала с полдюжины налетчиков, окруживших караван. Они были обоих полов и
разных оттенков кожи, носили одеяния из темной кожи и ткани песчаного цвета. Из
трупа Чезаре торчало множество стрел с черным оперением. Мия не видела Луки, а вот
Доггер прятался за кормовым фургоном; рядом с ним лежало тело мертвого Пылехода.
Верблюда Слезопийцы ранили в шею, и капитан с арбалетом в руке укрылась за его
тушей.
Девушка схватила тени под фургоном и собрала их, как швея, затягивающая нить. В
пустыне было так ярко, так не похоже на недра Тихой горы. Но мало-помалу она сшила
лоскутки теней в единый кусок, превратив их в плащ. А под ним Мия стала не больше
пятнышка – грязный отпечаток на портрете мира.
Разумеется, под этим плащом она ни черта не видела. Мия всегда считала, что Богиня
Ночи поступила жестоко, подарив ей невидимость, которая при этом лишает ее зрения.
Однако лучше быть незрячей, чем зарезанной.
Девушка взялась за дело. Низко присела, вытянула руки перед собой и направилась к
утесам впереди. Весь мир превратился в размытые кофейно-черные и молочно-белые
пятна. Вдруг из ниоткуда возникли темные очертания лошади и наездника. Проезжая
мимо, всадник сильно ее толкнул. Мия покачнулась и поплелась вслепую, пока не
споткнулась о валуны и укрылась за ними.
Мия снова кинулась вперед, нащупывая себе путь по скалистому утесу и двигаясь
только на звук. Она по-прежнему слышала, как кричит Слезопийца, подстегивая своих,
но напрягала слух ради едва уловимого свиста стрел и резкого тренькания тетивы. О,
вот и они… и еще раз. Мия поползла вверх и в обход – бесшумная, как очень тихая
мышь, которую назначили Мастером тишины в Железной Коллегии.[7]
Еще одна стрела. Еще одно тренькание тетивы. После каждого выстрела Мия слышала
тихий шепот и гадала, а один ли там стрелок. Теперь она находилась позади них,
спрятавшись за кучкой валунов. И, откинув тени, девушка выглянула из укрытия, чтобы
понять, скольких мужчин ей придется убить.
Оказалось, ни одного.
Камень разбил ей череп с первого удара, но Мия стукнула ее еще пару раз по затылку
– просто на всякий случай. Женщина осела на землю с гортанным бульканьем, дергая
пальцами. Подняв ее лук, Мия натянула тетиву, прицелилась и выстрелила в спину
одной из налетчиц внизу.
Мия посмотрела на тень, сидящую на трупе женщины. Она была маленькой, носила
обличье кота и облизывала полупрозрачную лапу полупрозрачным языком.
– …Это был сарказм… – ответил Мистер Добряк. – …Ты позволила четверым из них уйти…
– …И пока мы одни, мне, наверное, стоит воспользоваться этим шансом, чтобы снова
указать на сумасбродность твоей затеи…
– О да, не приведи Дочери пройдет хоть одна перемена без того, чтобы ты не выносил
мне мозг по этому поводу.
Пленницы по-прежнему жались к своей клетке. Граций, Доггер, Пылеход и Чезаре пали в
бою. Лука лежал со стрелами в плече и голени неподалеку от центрального фургона.
Мия какое-то время наблюдала, как он пытался встать на ноги, но лишь поднялся на
одно колено. Лука не сводил с нее взгляда, ладонью крепче сжимая клинок.
Слезопийцу ранили в ногу. Ее лицо было забрызгано кровью, но руки не дрожали, когда
она нацелила арбалет прямо на Мию. Девушка остановилась шагах в сорока от них и
подняла лук. Тот был неплохим – из рога и ясеня, с выгравированной на нем молитвой,
обращенной к Леди Бурь. С такого расстояния стрела могла бы пронзить даже железный
нагрудник.
– Ну, тогда чего ты хочешь? – прорычала Слезопийца, не сводя глаз с лука Мии. – У
тебя на руках приличные карты, барышня. Как мы сыграем эту партию – зависит только
от тебя.
Глава 3
Тени
Мия лежала на полу голая, в крови, и держала Аленну. Из зала наверху по-прежнему
едва слышно доносилась музыка, никто из гостей сенатора не подозревал, что его
единственного сына убили прямо у них под носом. Мистер Добряк сидел в изголовье
кровати и не сводил взгляда с трупа юного дона. Эклипс облизнулась полупрозрачным
языком, от вздоха тенистой волчицы завибрировали половицы.
– …Это глупо…
– И нет причин ее устранять, – возразила Мия. – Разве что мне за это заплатят. И
вообще, разве один из вас не должен дежурить в коридоре на случай, если кто-то из
стражей решит спуститься?
– …Лжец, я все время стояла на стреме, пока ты хряпал, как свинья у корыта…
– Вы закончили? Мне абсолютно насрать, кто будет сторожить, но одному из вас нужно
выметаться отсюда, поскольку кто-то долж…
– Ми дон?
– …Лживая дворн…
Мия шикнула на них, ее мозг лихорадочно заработал. Со стражей снаружи ее план уйти
незамеченной сгорел синим пламенем. Дов ждал в карете наверху, но и внизу от него
не было бы никакого проку. Мия с легкостью надрала бы стражникам зад, но она была
голая, безоружная, и шум только привлек бы других. Тени в подвальных помещениях
глубоки, но в спальнях – ни одного окна, через которое она смогла бы выбраться…
Мия ударила ее кулаком в висок – один раз, два, пока Аленна не лишилась чувств.
Затем услышала ругань, и в дверь врезалось что-то тяжелое.
– Да заткнитесь вы!
Как только Мия натянула платье на голову, дверь задрожала на петлях. Прощупав
брошенный корсет, она достала стилет из могильной кости. Ворона на рукояти
осуждающе смотрела своими блестящими янтарными глазами. И, потянувшись к теням
вокруг, девушка накинула их на себя, окуная весь мир в черноту и полностью под ней
исчезая.
Дверь распахнулась, в просвете возникли два размытых силуэта. Один выкрикивал имя
Аврелия, направляясь, как надеялась Мия, в сторону кровати. Другой увидел
обнаженную, забрызганную кровью лиизианку на полу и присел рядом с ней. И поскольку
путь к двери был свободен, Мия откинула плащ из теней и побежала.
Зал погрузился в хаос, некоторые побежали вслед за Мией, другие обогнали ее на пути
к выходу. Она порезала от бедра до паха какого-то богатого администрата,
попытавшегося ее поймать; ударила локтем в лицо другого благородного мужа, который
тут же потерял сознание. Клинок в руке и выражение в ее глазах заставили остальных
«благодетелей» отказаться от вмешательства, и, увернувшись, получив толчок в спину
и сделав кувырок, она вылетела через двустворчатые двери в вестибюль. Затем
схватила бокал с подноса потрясенного слуги, выпила залпом золотое вино, и швырнула
его в мчащегося к ней стража. Тяжелый хрусталь отскочил от его головы, и мужчина
распластался на полу.
Мия выбежала через двери во внутренний двор палаццо Аврелия. Позади раздавались
крики «Убийца!», по лестнице мчались еще три стражника, в глаза слепили два солнца.
– Вот дерьмо…
В толпе поднял голову юноша с короткими темными волосами. Он был одет в простую
прямоугольную маску-вольто и наряд слуги. В губах торчала сигарилла. По правой
стороне маски стекали три кровавые слезы. Он не слишком походил на Десницу Церкви
Матери Священного Убийства, но, заслышав второй окрик Мии, он быстро встал на место
возницы в карете.
– Разве, блядь, похоже, что у меня все хорошо?! – рявкнула Мия, мчась к нему.
– О, что, серьезно?
Дов снова выстрелил, попал стражнику в шею и пригнулся, чтобы перезарядить арбалет.
Над головой Мии пролетел шквал стрел, пронзив двух испуганных возниц и одного
особенно раздраженного жеребца. Но, увы, когда Дов снова поднялся с заряженным
арбалетом, один из болтов вошел ему в грудь и повалил юношу на крышу кареты в
фонтане крови. Мия наблюдала, как ее Десница пытается встать, но его губы
окрасились алым, и в конце концов он рухнул с гортанным стоном.
– Похоже на то.
– …Скачи!..
Мия пришпорила коня, и тот поскакал вперед, его копыта поднимали брызги гравия,
которым был засыпан сенаторский двор. В спину летел рев стражей, приказывающих ей
остановиться.[8] Мимо головы пролетел ливень арбалетных болтов, задев круп коня,
еще один погрузился в его филейную часть. Зверь заржал и попытался скинуть Мию, но
та вцепилась в него мертвой хваткой, как тень к ногам хозяина. Жеребец словно
ошпаренный вылетел через ворота на широкие улицы города Галанте. Вдалеке звонили
колокола, разносясь эхом от десятков соборов, куполов и минаретов. Из-за Огненной
мессы площади полнились гуляками, сыплющими проклятьями вслед Мие, пока та мчала на
истекающем кровью коне.
Даже костеродный район Галанте был слишком людным, чтобы и дальше мчаться на всех
парах от стражи. Силы коня, подстегнутого страхом, близились к концу, из-за болта,
попавшего в его зад, он начал хромать. Мия скользнула с ослабшего зверя в толпу
пьяных гуляк. В ушах звенели крики преследователей. Поковыляла по переулку между
одним из многочисленных городских соборов и высоченным зданием администратов,
свернула в муравейник из улочек и подворотен Галанте. Девушка тяжело дышала, перед
глазами все расплывалось, от потери крови дрожали руки – левая полностью онемела.
Мистер Добряк шептал ей на ухо, чтобы она не сдавалась. Наконец Мия обнаружила
ограду из кованного железа, за которой открывалось целое море надгробий и могил,
усеянных зловещими сорняками и яркими цветами.
Некрополь Галанте.
Мия, прихрамывая, пошла между тесными рядами надгробий из мрамора, мшистого гранита
и мрачных мавзолеев, полнившихся целыми поколениями костеродной знати. Наконец она
нырнула под карниз склепа какого-то богатого ублюдка, о котором все давно забыли.
И, потянувшись к теням, сплела их ловкими пальчиками и накинула себе на плечи.
Как обычно, под плащом весь мир почернел. Но Мия все равно услышала стражей
Аврелия, когда те добрались до кладбища, громко топая сапогами по каменным плитам.
Их капитан рявкнул приказ, и группа рассредоточилась по лабиринту из склепов, крипт
и усыпальниц, крики «ассасин!» отбивались от светлого камня.
Мия плохо его видела сквозь завесу теней, но по смутному силуэту было ясно, что
мужчина огромен. Гравий хрустел под его подошвами, пока он медленно разгуливал
среди могил и что-то тихо бормотал. Девушка затаила дыхание и повернула голову
вбок, когда он подошел ближе к ее укрытию. Ощутила, как по спине стекает теплый
ручеек. Ее спутники быстро поглотили вспышку паники, когда Мия поняла, что,
несмотря на плащ из теней, ее кровь оставила след и теперь собиралась лужицей у
ног.
Мужчина взревел, девушка зарычала, пронзая его клинком снова и снова. Они катились
по плитам, Эклипс с Мистером Добряком дружно шептали предупреждения о том, что
вернулись другие стражи. Но враг Мии был гигантом, и, несмотря на всю ее
подготовку, она была ранена и истекала кровью. А любой, кто верит, что быть вдвое
крупнее своего противника – не выгодно, никогда не дрался с человеком, вполовину
меньше себя.
Мия услышала топот сапог. Ее лицо скривилось, когда стражник дернул ее за волосы.
Клинок наконец нашел его шею, и мужчина упал на землю в пенящихся алых брызгах. Мия
с трудом встала, увидела, как приближаются еще четыре стражника.
– …Беги!..
– …Прячься!..
– Где?
– Стой!
– Кто умрет первым? – спросила Мия, сердито глядя на стоявших перед ней мужчин.
По телу Мии прошел мрачный холодок. На запятнанной кровью коже выступили мурашки.
Высоко над головой светили солнца, но здесь, в некрополе, тени были темными, почти
черными. Позади стражей вырос силуэт в плаще с капюшоном, в его руках были зажаты
клинки из могильной кости. Неожиданный гость атаковал стража с арбалетом и снес ему
голову с плеч. Другие закричали и подняли оружие, но силуэт двигался со скоростью
молнии, разя первого, второго, третьего. И не успела Мия моргнуть, как все четверо
лежали мертвые в грязи.
Не человек. Это было ясно. О, под этим плащом угадывались очертания мужчины –
высокого и широкоплечего. Но его руки… бездна и кровь, руки, сомкнувшиеся на
рукоятях клинков, были черными. Сумрачными и полупрозрачными. Пальцы обвивались
вокруг рукоятей, как змеи. Мия не видела лица, но в черноте капюшона извивались
щупальца, скрывая лик хозяина. И хоть на улице было почти глубоколетье, а в небе
пылали два солнца, дыхание существа срывалось белым облачком с губ, и все тело Мии
дрожало в ознобе.
– …Кто ты?
– Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ПРЕДНАЗНАЧЕНА ДЛЯ БОЛЬШЕГО, ЧЕМ ЭТО, – ответило оно. – ТВОЯ ПРАВДА
ЗАКОПАНА В МОГИЛЕ. И ВСЕ ЖЕ ТЫ ОКРАШИВАЕШЬ СВОИ РУКИ АЛЫМ РАДИ НИХ, КОГДА ДОЛЖНА
ОКРАШИВАТЬ НЕБЕСА ЧЕРНЫМ.
– ТВОЕ ВОЗМЕЗДИЕ КАК СОЛНЦА, МИЯ КОРВЕРЕ. ОНО СЛУЖИТ ЛИШЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ОСЛЕПЛЯТЬ
ТЕБЯ.
Повернувшись обратно, она обнаружила, что существо испарилось, будто его никогда и
не было. Ее дыхание по-прежнему висело белым облачком в воздухе, озноб постепенно
унимался, в ушах звенело эхо голоса. Она осмотрелась вокруг, обнаружила только
трупы и могилы, и задалась вопросом, не привиделось ли ей все это.
Очередной свист. Топот сапог. Кровь на ее лице и коже. Мия подхватила плащ одного
из стражей – тот, который меньше всего испачкался. И, надвинув капюшон на лоб,
заковыляла прочь с некрополя так быстро, как только могла. Затем с трудом перелезла
через кованую ограду и исчезла в лабиринте улочек Галанте.
Никогда не бойся.
Рабства.
Караван въехал через широкие деревянные ворота, жара и смрад усилились. На улицах
было людно, гавань полнилась кораблями со всех уголков республики – одни
разгружались, другие загружались до отказа товаром для перепродажи. Наступил
рыночный сезон, когда работорговцы возвращаются с набегов на ашкахское побережье и
дальний восток с трюмами, набитыми свежим мясом. Итрейские легионеры якшались с
лиизианскими купцами, воздух наполнялся звоном монет и горя.
Мия почувствовала, как кто-то встал рядом с ней. Повернувшись, увидела тощую
женщину с бледным лицом, глядящую на улицы.
Капитан открыла клетку и отошла с арбалетом в руке. Вокруг фургона уже собрались
купцы, рассматривая товар внутри и оценивая его стоимость. Наемные головорезы
начали высаживать мужчин из крайнего фургона, оковы пленников пели ржавую песнь,
пока те спрыгивали на утрамбованную множеством ног землю. Мия вышла из фургона,
наблюдая за собравшейся вокруг них толпой.
«Я здесь».
Девушка спрятала улыбку за грязными прядями волос.
Яму вырыли на другом конце рынка, но Мия услышала ее задолго до того, как увидела.
Яростные крики и стоны боли, звон монет и хруст костей. Пока они шли по оживленной
площади, Слезопийцу как минимум десяток раз останавливали торговцы, чтобы узнать
цену Мии. Девушке требовались все силы, чтобы сохранять самообладание, пока они
лапали ее за талию, лезли пощупать зубы своими грязными руками. Но Слезопийца
отклонила все предложения, заявляя, что скоро Мию выставят на продажу в Яме. Отказ
капитана встречали неверием или разочарованием, один торговец даже заявил, что это
«пустая трата хороших сисек». Но Слезопийца твердо стояла на своем, и они
продолжили путь.
– Ты видишь Леонида?
Мия прищурилась и наконец заметила итрейца, сидевшего под широким зонтом. Несмотря
на жару, он был одет в длинный сюртук, а шею его прикрывал туго завязанный платок с
брошью в виде львиной головы. Лицо мужчины было смуглым, тело – пухлым от многих
лет переедания и избытка алкоголя. Рядом с ним сидел еще один итреец, широкоплечий
и поджарый, который пристально наблюдал за тем, что происходит в Яме.
– Красную клятву.
– Это безумие.
Шепот донесся из тени под грязными космами Мии – слишком тихий, чтобы Слезопийца
услышала. Она сняла треуголку и провела рукой по волосам. Затем покосилась на Мию и
вздохнула.
– Загон удовольствий в той стороне, – ответил второй, еще крупнее, кивая в сторону
залива.
– Прочь с дороги, вонючие сукины дети! У меня есть прирожденный боец, которого
нужно заложить, и нет времени, чтобы трепаться с вами, если только вы не хотите
подкинуть монет.
Все оказалось довольно просто. Торговцы человеческим мясом вроде Слезопийцы бродили
по трибунам и пытались втюхать свой товар сангилам. А затем их имуществу по одному
вручали деревянный меч и заставляли драться за свою жизнь.
В центре Ямы работала полудюжина профессиональных бойцов, и каждый из них был горой
мышц и шрамов. Когда на ринг выпихивали новую жертву, один из бойцов быстро
поднимал деревянный меч и рвался снести врагу башку. Зрители делали ставки, толпа
выла и кричала, и, если через несколько минут соперник оставался на ногах, сангилам
давали возможность поучаствовать в торгах. Тех, кто подавал надежды, быстро
разбирали. Тех, кто проигрывал, перепродавали где-то в другом месте в Висельных
Садах.
Регистратор назвал номер Мии. Дверь загона открылась. Косоглазый юноша снял с нее
оковы и вручил исцарапанный деревянный гладиус, который, при обычных
обстоятельствах, она не стала бы использовать даже в качестве полена для растопки.
И, без всяких церемоний, Мию вытолкнули в центр Ямы.
В Яму полетели плевки и брань, сангилы со скучающим видом опускали взгляды в свои
гроссбухи – если это была шутка, никто из них, очевидно, не счел ее забавной. Один
из бойцов посмотрел, подняв бровь, на регистратора, и тот просто кивнул. Мужчина
пожал плечами и поднял деревянный меч, направляясь к Мие. Он был двеймерцем –
широким, как мост, и со смуглой кожей, блестящей от пота.
Мия сделала, как было приказано, не двигаясь с места, пока здоровяк приближался к
ней. Но как только он поднял меч, чтобы пробить ей череп, она пришла в движение.
Быстрая, как тени.
Девушка уклонилась, меч просвистел над головой. Затем ударила своим деревянным
гладиусом по запястью мужчины, сломав тому кость. Несколько сангил подняли головы
на его крик. Мия свирепо ударила соперника по колену и была награждена тошнотворным
хрустом, который раздался, когда сустав вывернулся в другую сторону. Здоровяк с
воем упал, и Мия с намеренной жестокостью воткнула в его горло деревянный клинок,
превращая гортань в кашицу.
– Услышь меня, Ная. Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино.
Эта жизнь, ее конец, мой подарок тебе. Прими его в свои объятия.
– Ты следующий, красавчик.
Тот вышел вперед, Мия шагнула навстречу. Их бой продлился меньше десяти секунд и
закончился в тот момент, когда она оставила след от ботинка в его промежности и
погрузила меч ему в горло по самую рукоять. Девушка повернулась к зрителям и снова
присела в реверансе.
– Сто десять!
Мия улыбнулась, прикрывшись волосами, а сангилы начали торги. Уже через несколько
секунд ее стоимость возросла до двух сотен сребреников – достойная сумма по всем
меркам. Но, подняв взгляд на трибуны, она увидела, что Леонид и Тит не проронили ни
слова. Хотя сангила пристально за ней наблюдал, хотя Слезопийца шептала на ухо
Титу, и тот медленно кивал, Леонид не поднимал голос, чтобы назвать свою цену.
– Ты. Следующий.
– Бери своих друзей, – Мия улыбнулась бойцам рядом с ним. – Я всегда мечтала
попробовать с тремя сразу.
Глава 4
Предложение
Пьетро поднял бровь и вылил немного золотого вина на ее сочащееся кровью плечо. Мия
скривилась от боли и затянулась сигариллой, держа ее дрожащей рукой. Она сидела на
низкой каменной скамье, Пьетро – позади нее, закутанный в традиционную черную робу.
Десница наложил на зад девушки марлевую повязку, которая тут же пропиталась алым, и
теперь зашивал кровавую рану на ее плече.
Мия подняла голову и увидела женщину в дверном проеме, одетую в кожаные штаны,
высокие сапоги и черную бархатную рубашку. Тонкая, как палка; светло-каштановые
волосы подстрижены под мальчика, под глазами пролегают глубокие тени. Ходила она
вальяжно, а на теле было спрятано столько ножей, что любой человек в здравом уме не
знал бы, что с ними делать.
– Можно и так сказ… ай, твою мать! – Мия сердито оглянулась через плечо. – Бездна и
кровь, Пьетро, ты меня штопаешь или платье шьешь?
Златоручка обошла Мию и сняла бинт, прилипший к ране. Девушка снова скривилась.
– Похоже, это больно, – пробормотала Златоручка, глядя на жуткую рану на плече Мии.
– Уж точно не щекотно.
– Ты использовала «плач»?
Мия кивнула.
– Какая жалость.
– Бедному да вору – всякая одежда впору. – Златоручка пронзила кожу иголкой для
очередного шва. – С тех пор, как Ярнхайм нас выпотрошила, первоклассные убийцы в
дефиците. За исключением присутствующих, разумеется.
Мия закусила губу и вздохнула. Епископ говорила правду – в нынешнее время в Красной
Церкви было трудно найти хороших Десниц и Клинков. Галанте никогда не считался
престижным городом назначения, и большинство слуг Наи, которых отправляли сюда,
мечтали о чем-то более грандиозном. Но после атаки люминатов их дела обстояли хуже,
чем когда-либо.
Посему, пока судья Рем орудовал в Тихой горе, люминаты организовывали подобные
нападения по всей Итрее. Часовни в Двейме и Галанте остались нетронутыми.[14] Но
все прочие были уничтожены.
Хуже того, Торвар выдал их имена. Псевдонимы. Последние известные места проживания.
Из-за предательства бывшего Клинка и атак люминатов всего за одну неночь Мать
Священного Убийства потеряла почти три четверти своих ассасинов.
Как и сказала епископ, Красную Церковь выпотрошили; это, наверное, единственная
причина, по которой столь юному Клинку, как Мия, доверили такое жертвоприношение,
как Гай Аврелий. За восемь месяцев, что она служила в Галанте, девушка прикончила
во имя Черной Матери трех мужчин и одну женщину. Большинство Клинков ее возраста
были бы рады отправиться хотя бы на свое первое убийство.
Мия сжала челюсти, пока епископ зашивала ее рану, и подумала о… том… существе,
которое заговорило с ней в некрополе. По правде, оно спасло ей жизнь. Побывав на
волоске от смерти, она должна была бы чувствовать себя потрясенной, но, как обычно,
спутники поглощали любой намек на страх внутри нее – и теперь это происходило вдвое
быстрее, чем когда она ходила только с Мистером Добряком. Мия и близко не ощущала
страха. А посему у нее оставались только вопросы.
«Корона Луны?»
Мия зашипела от боли, когда епископ вылила немного алкоголя на зашитую рану и
перевязала ее бинтом.
– Я знаю только то, что они оставляют меня без убийцы и с кучей глоток, которые
нужно перерезать. Если бы я могла использовать Клинков чаще, чем на одно подношение
за раз, было бы хорошо. Но тогда я нарушу Клятву.[15] Так что, когда увидишь этого
ублюдка Солиса, будь так добра, врежь ему коленом по яйцам вместо меня, лады?
Как оказалось, трое мужчин сразу – это немного больше, чем Мия могла потянуть.
Там, в свете двух солнц, тени были вялыми и тяжелыми. Но сама Мия окрепла – внутри
себя, в своем естестве, – да и в конце концов, она оттачивала этот фокус годами.
Девушка приклеила подошвы верзилы к его собственной тени, тем самым мгновенно
остановив его нападение. Пока он восстанавливал равновесие, она скользнула к нему,
сильно пнула его по колену, ударила прямо в горло и, когда верзила повалился на
спину, сделала пируэт и поймала вылетевший из его руки меч под рев разгоряченной
толпы.
Семипалец вышел вперед и попытался нанести удары ей в лицо, шею, грудь. Мия
парировала, блокировала их и попыталась прорвать его защиту, но Ряболицый стукнул
ее мечом по ребрам прежде, чем она успела сделать выпад, а затем локтем повалил на
землю.
Мия не ослабила хватку, крепко вцепившись в меч, и перекатилась ровно в тот момент,
когда парочка уже собиралась растоптать ей голову. Быстро встав на четвереньки, она
кинула горсть красного песка в глаза Ряболицему и, махнув ногой, повалила
Семипальца на землю. Затем ударила ботинком по яйцам ослепленного Ряболицего
достаточно сильно, чтобы вызвать сочувствие со стороны каждого мужчины в толпе. И,
подначиваемая зрителями, врезала рукоятью ему в лицо, размазав нос бойца по щекам.
– …Сзади…
– …Слева, слева!..
Боец взвыл, когда его губы треснули, толпа заревела. Девушка ударила его кулаками в
челюсть – один, два, три раза. Руки алые. Зубы сжаты. Во рту кровь. Она
представляла улыбающегося консула с красивыми темными глазами. Великого кардинала с
бородой, напоминавшей изгородь, и голосом как падевый мед. Их лица превращались в
кровавое месиво от ее ударов снова…
– …Мия…
…и снова, пока она вспоминала свою мать, брата, отца, всех, кого потеряла, всех,
кого они забрали. Этот мужчина под ней – просто очередной враг, просто еще одна
преграда между ней и той переменой, когда она плюнет на все их ебаные могил…
– …Мия!..
Сангила прищурился на нее. Его экзекутор что-то шепнул ему на ухо. В животе Мии
воспарила буря бабочек, когда Леонид поднял руку и произнес голосом, который
раскатился по всей Яме:
– Тысяча сребреников.
По зрителям прошла волна тихого бормотания, сердце Мии заколотилось. Такие деньги!
По правде говоря, Леонид переплатил – скорее всего, он смог бы перебить цену
большинства своих коллег и половиной от этой суммы. Но Мия знала, что домин Львов
Леонида любил театральщину, а его цена дала понять всем остальным в Яме, что у него
нет настроения торговаться.
Все прошло идеально. Если Мия будет сражаться вместе со Львами Леонида, место в
«Венатус Магни» ей почти обеспечено. А когда игры закончатся, когда она триумфально
взойдет на помост…
Мия похолодела. Она подняла взгляд на трибуны и увидела, как из толпы выходит
человек. Укутанный в длинный плащ, несмотря на жару. Из-под капюшона зрителям
явилось миловидное личико, длинные каштановые волосы и бледная итрейская кожа.
Женщина.
– …Кто это?..
– …О нет…
– Я уже говорил тебе, Леона, – предостерег Леонид. – «Венатус» не место для женщин.
А ложе сангил – не место для тебя.
Леонид фыркнул.
Леона повернулась к Мие. Леонид тоже на нее взглянул. Мия шагнула вперед, о ее
стиснутые зубы колотились мольбы. Но шепот Мистера Добряка ее осадил:
Не-кот был прав. В конце концов, это ее сценарий, и ей досталась самая сложная
роль. Если Мия будет сражаться на арене, служа гладиатской коллегии, то станет ее
имуществом. А имущество не подает голос, пока к нему не обращаются. И определенно
не вмешивается в публичную словесную перепалку между отцом и дочерью…
«Вот дерьмо».
– Хорошо, Леона.
Мия прикончила слишком много людей, рисковала слишком многим, чтобы очутиться
здесь, и теперь не могла просто все бросить. И хотя Леона была неизвестным
фактором, Мия по-прежнему верила в свои силы и в глубине души не боялась потерпеть
неудачу. Позади нее – только кровь и гора, полная предателей. А впереди – песок
«Венатуса» и расплата.
Теперь это ее путь. К лучшему или к худшему, но она должна его пройти.
Легионеры расступились. Мия подняла взгляд на донну Леону, стоящую перед ней.
Вблизи было видно, что женщине не больше двадцати пяти лет. Ярко-голубые глаза,
каштановые волосы, уложенные аккуратными завитками, и небольшая россыпь веснушек на
лице. Она носила золотые украшения и обручальное кольцо с рубином. Под плащом
виднелось платье из нежного лиизианского шелка. Все в ней кричало о достатке. Все,
кроме глаз. Рискнув взглянуть в эти сверкающие, как брильянты, голубые колодцы,
подведенные сурьмой, Мие пришло в голову лишь одно слово для их описания.
Голодные.
Мия замерла, не зная, что сказать. Леона с раздражением покосилась на солдат. Один
из мужчин достал дубинку и ударил Мию по ногам. Девушка вскрикнула и упала на
колени. Зубы сцеплены, окровавленные руки сжаты в кулаки. Но она чувствовала
Мистера Добряка, свернувшегося в прохладе ее тени, слышала, как он шепчет ей на
ухо.
Мия уставилась на хищную птицу с золотым венком. Такую же гордую, яростную и дикую,
как она. И тем не менее вот она, преклоняется, сидя в грязи, как побитый котенок.
Закрыла глаза.
Пробормотала:
– Домина.
Поклонение
Она резко вынырнула из кровавого бассейна, жадно втягивая воздух, в ушах по-
прежнему грохотал пульс, голова кружилась. Девушка была голой, не считая стилета из
могильной кости на запястье и меча из того же материала на талии. Длинные черные
волосы липли, как сорняки, к покрытой кровью коже. В пальцах был зажат
прямоугольный непромокаемый сверток. В бассейне рядом с ней стояли двое Десниц в
темных робах и помогали ей подняться, пока она часто дышала, отплевывалась и
вытирала кровь с ресниц.
Окинув помещение мутным взглядом, Мия обнаружила себя стоящей по пояс в треугольном
мраморном бассейне с кровью, каждая его сторона была длиной около девяти метров –
покои вещателя Адоная в Тихой горе. Комнату испещряли колдовские глифы, в воздухе
висел тяжелый запах бойни. На стенах были кровью нарисованы карты всех городов
республики.
Прямо перед ней на каменном полу сидел крововещатель Адонай. И хоть девушка никому
в этом не призналась бы, в ее животе слегка запорхали бабочки при виде колдуна.
Ткачиха Мариэль из любого могла сделать картинку, но брат был ее шедевром – точеные
скулы и волевой подбородок, кожа призрачно-бледная, взъерошенные волосы –
белоснежные. Он носил шелковую багряную мантию с вырезом на груди, являя всем
впадины и выемки своего торса, будто высеченного из мрамора. Кожаные штаны сидели
так низко на бедрах, что это выглядело почти неприлично, а треугольная линия нижней
части его живот…
Она заставила себя поднять взгляд и посмотреть в его глаза цвета крови.
– И вам, вещатель.
Кинув прощальный взгляд на вещателя, Мия вышла из комнаты. Смыла подсыхающую кровь
и, бесшумно двигаясь, надела черные кожаные штаны, сапоги из волчьей шкуры и темную
льняную рубашку. Стилет из могильной кости спрятала в рукаве, а ножны с
великолепным мечом повесила на талию. Первый принадлежал ее матери, а второй отцу –
Мия забрала меч из руки мертвого судьи Рема. Рукояти обоих клинков были сделаны в
виде вороны в полете с красными глазами из янтаря. Это все, что у нее осталось от
родителей, помимо фамилии.
В помещении высились широкие колонны – они казались толще, чем стволы древнего
железного дерева. Стены усеивали склепы, сквозь огромные витражные окна лился
багровый свет. На плитах были высечены имена всех жертв Красной Церкви – тысячи
жизней, принесенных на алтарь во имя Черной Матери. Но склепы оставались
безымянными. В них покоились слуги Матери, и лишь Она оплакивала их после смерти.
Взглядом Мия нашла склеп на западной стене. Четыре маленькие буквы, которые она
нацарапала на камне своим клинком из могильной кости восемь месяцев назад.
Крупный итреец смотрел своими незрячими глазами на высокие фронтоны. Он был одет в
мантию из дорогой серой ткани, за спиной висел капюшон. На исполосованном шрамами
черепе прорастали короткие светлые волоски, борода была уложена в форме четырех игл
дикобраза. На талии висели вечно пустые кожаные ножны с тиснением в виде
концентрических колец.
Слева от Солиса стоял Маузер, шахид карманов; его привлекательная внешность была
обманчива, поскольку в глазах мерцала многолетняя мудрость. На боку у шахида висел
меч из ашкахской черностали, на рукояти которого переплетались две обнаженные
фигуры с кошачьими головами. Он перекатывал монетку между пальцами правой руки, а в
левой сжимал вычурную трость – во время атаки люминатов шахид получил сильную
травму ног, и теперь будет хромать до конца своей жизни.
Дальше стояла Аалея, шахид масок. Молочно-белая кожа, кроваво-алые губы, завеса из
черных волос обрамляет лицо, из-за которого слово «красота» повесилось бы от стыда.
Она улыбнулась Мие так, будто весь мир был тайной, и лишь она знала ответы. Обещая
поделиться ими, как только они останутся наедине.
Духовенство до сих пор не назначило нового шахида песен – Солис по-прежнему учил
новых аколитов искусству стали, пока не найдется подходящая замена. Раны от
предательства Ярнхаймов еще не зажили, и даже здесь, в месте сосредоточения
церковной власти в республике, струпья все еще были свежи.
Обращение оставило неприятный привкус на языке Мии. После смерти Кассия казалось
вполне логичным, что Леди Клинков станет Достопочтенная Мать Друзилла, и ее решение
назначить Солиса Достопочтенным Отцом, мягко говоря, раздосадовало Мию. Мужчина все
еще ходил с крошечным шрамом на лице, полученным в ту перемену, когда Мия одолела
его в Зале Песен, а ее руку все еще покалывало время от времени в том месте, где он
в отместку отрубил ее. По правде говоря, Мия ненавидела его всеми фибрами души, и
мысль о том, что ей придется выполнять его приказы, вызывала в ней столько же
энтузиазма, сколько у кота вызывал вид ошейника.
Солис злобно пыхтел, его невидящий взгляд был направлен в потолок, мантия
натягивалась на широких плечах. На его фоне все остальные члены Духовенства
выглядели как дети. Мия полагала, что его вид должен был ее запугать, но он только
в очередной раз напомнил, как плохо Солис подходил на эту роль.
– Всего лишь получила царапину, шахид, – она пожала плечами и скривилась, когда швы
на коже натянулись. – Правда, танцевать я смогу не скоро.
– Разве не пять?
– Ты уверена, что не забыла, как убила двеймерского короля в его собственном доме,
не спросив нашего разрешения? – добавила Паукогубица.
ТРИК.
Они дали друг другу клятву. Он – ей, и она – ему. Трик поклялся убить Скаеву и
Дуомо за нее, если она погибнет. А она поклялась, если погибнет Трик, убить его
больного ублюдка-деда Мечелома. По правде говоря, Мия считала, что заслужила право
на это убийство после того, как спасла жизни всех мужчин и женщин, стоящих в этом
зале. Но, возможно, тому, что ее отправили в такую глушь, как Галанте, имелась
причина?
Солис осклабился.
– Не имеет значения, – Солис нахмурился. – Все, что тебе нужно знать, это то, что
случилось чудо из чудес и он доволен твоими результатами. Тебя отправляют за более
крупной рыбой.
Мия бросила на Солиса внимательный взгляд. Его нахмуренный лоб и сжатые челюсти не
оставляли сомнений: она поставила бы все до последней монеты на то, что
Достопочтенный Отец выступал решительно против ее назначения. Но это все равно
произошло. А значит, покровитель был могущественен. Или богат. Или и то, и другое.
Столица Итреи. Только лучшие Клинки Церкви служили в Городе мостов и костей. Там
жили великий кардинал Дуомо и консул Скаева. Если Мия хочет отомстить за родных,
первым делом она должна подобраться поближе к людям, которые их убили.
Если ей каким-то чудом повезло получить желанное место назначения…
Мия нахмурилась.
– Поч…
– Как раз МНЕ решать! – проревел Солис. – Я – Достопочтенный Отец этой конгрегации!
Мне насрать, с кем ты мнешь меха, но Мечелом был гребаным королем! Что если бы он
был покровителем этой Церкви? Мы бы нарушили Закон о Неприкосновенности! Наша
репутация была бы разрушена из-за прихоти ребенка!
– Слушай сюда! – Солис предостерегающе поднял палец, его слепые глаза вспыхнули. –
Мы разберемся со Скаевой. Но по-своему. В свое время. Ты служишь Благословенной
Леди, и во имя Ее, это значит, что ты должна СЛУЖИТЬ, мать твою!
Мия почувствовала, как ее щеки краснеют от ярости. Она уставилась в слепые глаза
мужчины и представила, как достает из рукава стилет из могильной кости. Перерезает
его глотку. Выпускает его теплые внутренности на пол. Но из этого потока гнева
вынырнула одна леденящая мысль, взяла ее за загривок и потрясла, пока Мия не
успокоилась.
«…Он прав».
Она так сильно вцепилась в книгу, которую держала в руках, что костяшки ее пальцев
побелели. Но Мия заставила себя ослабить хватку и произнести слова, которые тяжело
повисли в безмолвной темноте.
Широкие плечи Солиса постепенно расслабились – Мия осознала: он надеялся, что она
взбунтует. Но после долгой и напряженной паузы мужчина достал из-под мантии кожаный
футляр для свитков, запечатанный черным воском.
– Она содержит подробные указания, как найти империю Не Твое Гребаное Дело.
Солис с хмурым видом передал ей футляр. Мия закусила губу, ее мозг напряженно
работал. Восемь перемен – не так уж и много времени, чтобы спланировать подобное
убийство. Ей понадобится помощник, которому можно доверять.
– Боюсь, что нет, – ответила Аалея, словно прочитав ее мысли. – Наив нужна нам
здесь. Поскольку большинство кровавых бассейнов уничтожены, ситуация с поставками
критическая. В некрополе под Годсгрейвом построили новую часовню. Местный епископ
обеспечит тебя Десницей. Адонай уже отправил кровавое послание, чтобы сообщить ему
о твоем прибытии.
Солис наклонил голову, молочно-белые глаза смотрели куда-то выше плеча Мии.
– У тебя есть восемь перемен, чтобы убить эту Донну и заполучить карту. У твоего
покровителя припасены для тебя и другие подношения, если, конечно, ты не погибнешь
в погоне за этим.
Солис ухмыльнулся.
В ее голове гремели вопросы. Кто этот покровитель? Зачем убивать члена банды
браавов? Почему именно ее выбрали в качестве наемницы? Что на той карте?
Ее дело не спрашивать. Ее дело – служить. Чем быстрее она зарекомендует себя, тем
раньше заслужит постоянное назначение в часовню Годсгрейва. И тогда, что бы там ни
говорил Солис, она окажется на шаг ближе к своему отмщению.
– Иди, – наконец сказал он. – Пусть Матерь обретет тебя как можно позже. А когда
это все же случится – поприветствует поцелуем.
Мия взяла под мышку футляр со свитком и свою потрепанную книгу. Низко поклонившись,
медленно попятилась из зала. Когда она вышла в темный коридор с прекрасными
витражными окнами и гротескными костяными скульптурами, из мрака выскользнули две
тени и поравнялись с ней.
– Нет, ну вы это слышали? – прошипела Мия. – Этот ублюдок назвал меня аколитом!
– …Ты так говоришь, будто ублюдочность Солиса стала для тебя открытием… – ответил
Мистер Добряк.
– Черная Мать, довольно! – рявкнула Мия, потирая виски. – Последнее, что я хочу
сейчас слышать, это как вы препираетесь, словно две старые девы.
Ее спутники притихли, в темноте звучало лишь эхо бестелесного хора. Мия сделала
глубокий вдох, пытаясь держать свой пресловутый темперамент в узде. Духовенство по-
прежнему относилось к ней как к новичку. Несмотря на все, что она сделала. Но, по
крайней мере, ее отправляли в Годсгрейв. Покровительство этого загадочного
благодетеля было неожиданным, но, по правде говоря, Мия радовалась, что хоть кто-то
оценил усилия, которые потребовались, чтобы убить судью и сотню его людей. Если он
приведет ее к Скаеве и Дуомо – тем лучше.
Солома заплесневела, ведро в углу покрылось коркой из грязи и мух. Мию вывели из
Ямы; проходя через ворота, она увидела, как Слезопийца кивнула ей на прощание.
Четверо хорошо вооруженных легионеров провели ее через оживленный рынок и наконец
заперли в клетке в большом здании администратов. Ее стоимость определили, но деньги
пока не выплатили. У Мии остается несколько часов, прежде чем домина получит над
ней полную власть. Несколько часов, чтобы собрать воедино клочки своего плана.
Мия хмуро посмотрела на Мистера Добряка. Он был всего на тон темнее теней,
откидываемых на пол решеткой. Соседние клетки пустовали, но Мия все равно не
повысила голос.
– …Мы должны были сделать так, чтобы тебя купил Леонид. Вместо этого тебя приобрела
его дочь. Гадюка никак не может об этом знать. Они с Эклипс будут ждать нас в
коллегии Леонида в Уайткипе, как и планировалось…
Мия вздохнула.
– …Уверен, я найду корабль, на который можно проникнуть. Но что будешь делать ты?..
– …И где мне велеть гадюке тебя встретить? Где коллегия твоей новой донны?..
Мия показала не-коту костяшки и заправила грязные волосы за уши. Она по-прежнему
была покрыта запекшейся кровью, потом и пылью. Усевшись на солому, она попыталась
стереть из памяти лица мужчин, которых убила в Яме. Ей нужно было произвести
впечатление – так она и поступила… некоторым образом. Мия и прежде убивала десятки
людей, стоявших у нее на пути. И все же эти бойцы просто выполняли свою работу…
– Я не это имела…
– …Ты не можешь себе позволить жалеть тех мужчин, Мия. На такой глубине твое
сострадание только послужит якорем, который утянет тебя на дно. Ты должна быть
такой же жестокой и суровой, как люди, на которых ты ведешь охоту…
В коридоре раздались шаги, и не-кот испарился, как дым. Мия подняла голову и
увидела, как администрат открывает ее клетку. Коренастый бородатый мужчина был одет
в белую мантию с тремя солнцами Итрейской республики. Рядом с ним стоял юноша в
рясе послушника с короткими рукавами, держа в руках высокий стул и шкатулку из
красного дерева.
Донна Леона бесшумно шагнула в клетку, за ней последовал самый мускулистый мужчина,
которого Мия когда-либо видела. Он был итрейцем, на вид – немного за тридцать. Края
пышной бороды блестели сединой, густые волосы собраны в длинный хвост. Кожа у него
была сморщенной, словно мятый лист бумаги; бровь, щеку и губу рассекал длинный
шрам, искажая черты лица, из-за чего оно выглядело вечно насупленным. Глаза мужчины
были налиты кровью, и он грузно опирался на трость с набалдашником в виде львиной
головы. Опустив взгляд, Мия увидела, что к его левой ноге ниже колена крепился
железный штырь.
Он хмуро изучил Мию серо-стальными глазами, и его голос захрустел словно гравий:
– Это девчонка.
– Я заметила.
– Она убила пятерых бойцов за пять минут, – отчеканила Леона. – И стоила каждой
монеты.
– В эту поездку мы приобрели еще два вполне достойных экземпляра. И не тебе меня
осуждать, экзекутор. Если бы ты вчера не осушил все Сады, то был бы рядом со мной
этим утром, когда я делала покупку.
– Слишком молодая. Пройдут годы, прежде чем она будет готова к арене.
– Я тоже ею была, – тихо ответила донна. – И это никогда не делало меня хуже в
твоих глазах.
– Разве мой отец не говорил то же самое обо мне, когда я посещала коллегию? И разве
не ты попросил разрешения меня оставить? Чтобы я могла учиться?
– Это совершенно другая история, ми донна. Вы – дочь домина. А эта соплячка будет
спать в казарме со всеми остальными.
– И пока она не проявит себя на Отсеве, ты позаботишься о том, чтобы мое вложение
оставалось в целости и сохранности, – холодно произнесла Леона.
Здоровяк хмуро взглянул на Мию. На долю секунды она встретилась с ним глазами. В
черных зрачках девушки пылала ярость, она мысленно пообещала себе:
Мие потребовались все силы, чтобы сдержаться и не ударить его коленом по яйцам.
Чтобы не выбить ему все зубы изо рта и не станцевать на его голове.
Мужчина сердито на нее смотрел, его лицо стало еще мрачнее, чем оно было из-за
шрама. Тут явно не обошлось без острого меча, подумала Мия. Наверняка он заработал
его где-то на арене. Экзекутор двигался как боец. Грациозно и властно, даже
невзирая на отсутствие половины ноги.
«А он быстрый…»
Мия почувствовала, как ее грубо схватили за волосы и оттянули назад голову. Ахнула
от боли.
«Терпение…»
Администрат и его послушник прошли в клетку. Юноша поставил высокий стул рядом с
Мией, открыл шкатулку из красного дерева и протянул ее администрату. Внутри Мия
увидела коллекцию железных игл. Порошки в закупоренных склянках и пузырьки с
чернилами. Ее тень начала разрастаться, в животе набухал страх. Она знала, что это
неизбежно. Что все это предусмотрено планом. И все же…
Мия вспомнила, как ее бичевала ткачиха Мариэль, и чуть не рассмеялась над его
словами. В глазах донны Леоны тоже заплясала смешинка.
– Ставлю сотню сребреников, что ничего подобного не произойдет.
– Но вы человек, который решил рассказать мне о том, что я и так прекрасно знаю? –
голос Леоны стал острым, как бритва. – Я выросла в лучшей гладиатской коллегии во
всей Итрейской республике. Я знаю, как наносится проклятое рабское клеймо. А теперь
приступайте.
Администрат окунул иглу и поднял ее к лицу Мии. Послушник стоял позади нее и держал
голову. Девушка заставила себя не шевелиться и стиснула зубы. Пристроив сталь к
щеке Мии, администрат поднял тонкий ювелирный молоток. Мия затаила дыхание. И, без
дальнейших прелюдий, администрат вбил иглу в ее щеку и прямо в кость под ней.
Черное пламя. Огненная агония. Глаза Мии расширились, зрачки сузились; боль
пронзила череп и лишила воздуха в легких. Ее колени подкосились, в глазах вспыхнули
черные звездочки. Администрат отошел, явно ожидая, что Мия упадет. Но, с набухающей
тенью и вздымающейся грудью, девушка осталась стоять на ногах.
Тот пожал плечами и, больше не делая театральных пауз, продолжил вбивать иглу в
щеку Мии. Еще раз и еще раз. Небольшая очередь из трех крошечных ударов, но каждый
отдавался громом в ее голове.
тукТУКТУК
тукТУКТУК
тукТУКТУК
тукТУКТУК
Хуже всего было ожидание. Мгновение между одной очередью и следующей. Эта
кратчайшая передышка, казавшаяся вечностью, в предвкушении новой волны боли.
Бичевание Адоная, ткачество Мариэль… ничто из пережитого Мией в жизни и близко не
походило на эти ощущения, и еще хуже становилось от горькой мысли, что в эти
мгновения, для всего мира за пределами клетки, ее жизнь перестает принадлежать ей
самой.
тукТУКТУК
все мольбы
кровоточащую щеку
дрожь в ногах
Мия выстояла.
– Четыре Дочери, ты вечно чем-то недоволен! – Леона вздохнула. – Идем. Пусть она
отдохнет. Скоро ей понадобятся все ее силы.
Донна взяла лицо Мии в ладони, ласково погладила израненную щеку большим пальцем. В
глаза девушки впились сапфирово-голубые колодцы.
– …Воронье Гнездо?..
– Это было родовое гнездо семьи Корвере. Моей семьи. Консул Скаева отдал его судье
Рему в качестве награды за то, что тот подавил отцовское восстание против Сената.
– …Ты в порядке?..
Отец держит ее за руку, пока они бредут по полю высоких солнц-колокольчиков. Мать
стоит на верхушке зубчатой стены из охристого кирпича, и холодный ветер играет
прядями ее длинных темных волос. Мия выросла в Годсгрейве – отцовская должность
судьи не позволяла ему надолго покидать Город мостов и костей. Но иногда, в
глубоколетье, они ездили в Воронье Гнездо на пару недель, просто чтобы провести
время вместе. Это были самые счастливые перемены в жизни Мии. Вдали от давящей
тесноты столицы и отравы ее политики. Там ее родители выглядели счастливее. Ближе и
роднее. Там родился ее брат Йоннен. Она помнила, как их навещал генерал Антоний,
потенциальный король, которого потом повесили рядом с отцом. Он и ее родители
засиживались с ним допоздна, выпивали, смеясь и о-о-о, наслаждались жизнью.
– …Мне пора идти. Нашел корабль, направляющийся в Уайткип. Я скажу гадюке, чтобы
искала тебя в Вороньем Гнезде…
Мысль об этом должна была вселить в нее ужас. Мия знала, что не будь сейчас с ней
Мистера Добряка, так бы и произошло. На протяжении семи лет, с тех самых пор, как
умер ее отец, кот из теней всегда был рядом. Девушка знала, что он должен уйти, как
и то, что она не справится своими силами. Но мысль о том, чтобы остаться одной,
жить в страхе, который он обычно испивал до последней капли…
Глава 6
Смертность
Глядя сверху на бесконечные ряды полок, Мия не могла сдержать улыбки. Она выросла
внутри книг. Какой бы мрачной ни становилась ее жизнь, отгородиться от боли было
так же просто, как открыть обложку. Дитя убитых родителей и неудавшегося восстания,
она успела побыть и ученым, и воином, и королевой, и захватчиком.
«Небеса даруют нам лишь одну жизнь, но с помощью книг мы проживаем тысячу».
Не задавая лишних вопросов, летописец Элиус достал из-за уха запасную сигариллу,
которую он всегда держал при себе, прикурил ее от своей и протянул Мие. Та
прислонилась к стене, скривившись, когда швы на плече натянулись, и выдохнула серый
дым.
– Хорошо?
Мия подняла фолиант, который перенесла через Кровавую Тропу. Кожаный переплет был
запятнан, потрепан и местами порван. От странных символов, вытесненных на обложке,
болели глаза, страницы пожелтели от времени.
– Могу поспорить, это вряд ли стало бы приятным дельцем для всех заинтересованных
сторон.
Старик улыбнулся.
Летописец оставил фолиант в комнате Мии прямо перед самой ее отправкой в Галанте. В
последовавшие за этим месяцы она бесчисленное количество раз изучала страницы
книги. Прискорбная правда заключалась в том, что Мия по-прежнему не понимала и
половины текста и, честно говоря, в последние перемены совершенно в нем
разочаровалась. Но после той встречи в некрополе Галанте ее интерес к книге
необычайно возрос.
Книгу написала женщина по имени Клео – даркин, как и Мия, которая тоже
разговаривала с тенями. Клео жила в те времена, когда Республики еще не было, и ее
книга стала своеобразным путевым дневником, описывающим подробности путешествия по
Итрее и миру. В ней рассказывалось о встречах с другими даркинами – встречах,
которые, судя по всему, заканчивались тем, что Клео пожирала своих новых знакомых.
Самым странным в истории женщины было то, что во время своих странствий она
повстречала десятки других даркинов. И, судя по наброскам ее автопортретов, Клео
сопровождали десятки спутников в разнообразных обликах – лисы, птицы, змеи и прочие
твари. Целый тенистый зверинец в ее распоряжении.
Мия же за всю свою жизнь встретила лишь одного даркина – лорда Кассия. И лишь двух
духов – Мистера Добряка и Эклипс.
К сожалению, Клео не упоминала, кем или чем может быть эта «Луна».
Дневник был написан на тайном языке, которого Мия прежде не встречала, но Мистер
Добряк и Эклипс смогли его прочесть. Самое странное, что на карте мира
дореспубликанской эпохи, напечатанной в книге, целиком отсутствовал залив
Годсгрейва. Вместо него в море, в том месте, где ныне располагалась столица Итреи,
была изображена суша – полуостров сопроводили знаком «Х» и тревожным примечанием:
«Сюда он упал».
– Ты просила меня найти книгу о даркинах, я это сделал. Я же не обещал, что после
ее прочтения ты станешь более просвещенной.
Элиус усмехнулся.
– Я всегда начеку. Если найду еще что-нибудь любопытное, отправлю тебе в комнату.
Но на твоем месте я бы не питал особых надежд.
Мия кивнула, затягиваясь сигариллой. На самом деле читальня Наи была библиотекой
мертвых. В ней хранились копии всех книг, которые были уничтожены за всю историю
письменности. Боле того, в ней имелись и труды, которые вообще никогда не были
написаны. Мемуары убитых тиранов. Теоремы распятых еретиков. Шедевры гениев,
погибших раньше своего времени.
– А что?
– Так помнишь?
– И что еще?
– Вы сказали, что, возможно, мне здесь не место, – наконец ответила Мия. – Что уже
тогда попахивало дерьмецом, а сейчас и подавно. Я показала, чего стою. Если бы не
я, все Духовенство приколотили бы к крестам в Годсгрейве. И меня уже вконец
достало, что все здесь, похоже, об этом забывают.
– Тебе не видишь иронию в том, что ты заслужила свое место в секте убийц спасением
полудюжины жизней?
– И еще вы знаете, почему я здесь. Моего отца повесили как предателя, на потеху
толпе. Мать умерла в тюрьме вместе с моим младшим братом. Мудаки, которые в этом
виновны, должны умереть. Вот что я чувствую по этому поводу.
– Вот что я знаю: некоторые ответы можно получить. Но самые важные нужно заслужить.
– …Элиус всегда был таким. Таинственность дает ему ощущение собственной важности…
– Эклипс, ты уверена, что лорд Кассий никогда не пытался выяснить природу своего
естества? Он был главой всей конгрегации. И ты говоришь, что он ничего не знал о
даркинах? Клео? Луне? Вообще ничего?
Мия вздохнула, сжимая переносицу. Она не понимала, как Кассия могла не интересовать
правда о себе. Что касается Мии, это занимало ее мысли еще с детства. Старик
Меркурио и Мать Друзилла говорили, что ее избрала Богиня.
Мия вспомнила свою битву с Эшлин на улицах Последней Надежды. Нападение на Гранд
Базилику в четырнадцать лет. В обоих случаях одного взгляда на троицу – священный
символ Аа – хватило, чтобы причинить ей невероятную боль. Бог Света ее ненавидел.
Она это чувствовала. Так же твердо, как землю под своими ногами. Но почему? И
какое, ради бездны, имеет ко всему этому отношение «Луна»?
А еще Рем.
«Гребаный Рем».
– Да, – кивнула Мия, бесстрашно встречая взгляд этих кроваво-красных глаз. – Раны
заживают со временем, но у меня его нет, учитывая, куда я направляюсь.
– Она держит путь в Годсгрейв. Как молвил Отец Солис, в объятья нового покровителя.
И хоть она подлатана, кровь все одно точит. – По Адонаю прошла легкая дрожь. – Я
чую ее аромат.
Мия взглянула в его блестящие глаза с белоснежными ресницами. Он подался ближе, еще
ближе, и на одну ужасную, трепетную секунду Мия подумала, что он ее поцелует. Но
вместо этого Адонай заговорил, понизив голос; его губы коснулись ее уха, едва
слышно шепча:
Адонай направил на ней взгляд своих багряных глаз, его голос стал острым, как
могильная кость на ее запястье.
Мия посмотрела на Мариэль. Снова в мерцающие алые глаза Адоная. В голове теснились
мысли о Годсгрейве. Браавах. Украденных картах, тайных покровителях и Духовенстве,
которое, казалось, не испытывало к ней ничего, кроме гнева.
Оно вырастало над утесами и пронзало небо, охристый кирпич золотился в свете двух
горящих солнц. Крепость была вырезана в скале и некогда служила домом для одной из
двенадцати самых знатных семей республики.
Воронье Гнездо.
Хрясь!
Кнут ударил ее по лопаткам, ярко-красная боль вернула Мию из мира грез в
реальность.
Мия рискнула бросить на экзекутора полный ненависти взгляд. Мужчина нависал над ней
с длинным кнутом в руке. По ее лицу стекал пот, волосы липли к коже. В награду за
медлительность она получила второй удар по спине. Ее руки горели от перенапряжения,
но Мия все равно отжалась еще раз. Перед глазами поплыли черные пятна. Двое мужчин
рядом последовали ее примеру, пыхтя от усталости.
Путешествие из Висельных Садов заняло почти три недели. Каждую перемену Мия и еще
два раба, которых Леона приобрела на рынке, выходили на палубу и выполняли
упражнения; звук кнута экзекутора уже преследовал ее во сне.
Вторым был здоровый итреец по имени Сидоний. Ему было около тридцати, и он выглядел
крепким, как гробовой гвоздь. Ярко-голубые глаза и бритая голова. Он был явно не
таким добродушным, как Маттео, и смотрел на Мию так, будто хотел трахнуть и/или
убить ее. Она пока не определилась, в каком порядке. Сидоний, по всей видимости,
тоже. Самым странным было его клеймо – грубое, будто выжженное раскаленным клинком.
Одно слово, вырезанное прямо на груди.
ТРУС.
После еще тридцати двух отжиманий экзекутор подал знак, чтобы трио остановилось, и
Мия уткнулась лицом в пол палубы, ее руки дрожали.
– Мышцы верхней части твоего тела больше похожи на шутку, – прорычал здоровяк. –
Вот только мне не смешно.
– Встаньте.
Мия медленно поднялась, глядя на океан. Рубцы на спине пощипывало от пота. Тронутые
проседью волосы экзекутора разметал морской бриз, его борода щетинилась, взгляд
обострился. Прошли долгие минуты в тишине, прерываемой лишь криками чаек и шумом
далекого порта.
Хрясь!
Юноша согнулся от удара хлыстом по спине.
Когда она была маленькой, у ее родителей были рабы – как и у каждой знатной семьи в
республике. Но к няне Мии, Каприче, относились почти как к члену семьи, а мажордом
ее отца, лиизианец по имени Андриано Варнесе, продолжал служить судье даже после
того, как выкупил свою свободу.[18]
Ни когда она боролась за свою жизнь в детстве, ни когда поклялась служить Черной
Матери, Мия по-настоящему не понимала, что значит не принадлежать самой себе.
Теперь эта мысль обжигала ее, как воспоминание об игле, вбиваемой в плоть. Снова и
снова. Какое унижение. Какой позор.
Что, если этот гамбит действительно глупая идея, как предупреждал Мистер Добряк?
После короткой поездки в фургоне она ступила во внутренний двор Вороньего Гнезда.
Сердце заныло в груди. Крепость выглядела так знакомо; пейзаж, звуки… Черная Мать,
даже запах – ничего не изменилось! Кроме одного: на охристых каменных стенах, где
когда-то парила Ворона Корвере, теперь висел фамильный герб Марка Рема – красный
сокол на черно-белом фоне.
Они выстроились в ряд, словно ожидающие поверки легионеры. Тринадцать мужчин и две
женщины, одетые в набедренные повязки и металлические доспехи с кожаными вставками
– наплечники, поножи для голеней и тому подобное. Мокрая от пота кожа блестела в
свете двух горящих солнц, придавая им вид бронзовых статуй. Мужчины и женщины,
которые сражались на аренах «Венатуса», выживали и погибали под вопли охмелевшей от
крови толпы.
Гладиаты.
Когда донна Леона вышла из фургона, они ударили кулаком в грудь и прокричали все,
как один:
– Домина!
Женщина вошла под высокую каменную арку и скрылась в крепости за ней. Мия
проследила за ней взглядом, наблюдая, как та общается со слугами, как двигается.
Леона немного напоминала ее мать, Алинне. Она б…
Хрясь!
Мужчина стоял перед ними со своим орудием в одном руке. Другой он, нагнувшись,
зачерпнул горсть охристой земли и позволил ей медленно просыпаться сквозь пальцы.
Он посмотрел Мие и остальным новоприбывшим в глаза и произнес голосом, напоминавшим
трение камня о камень:
Хрясь!
Кнут взметнулся в воздух между ними и оставил кровавый порез на груди Маттео. Юноша
попятился, его миловидное лицо исказилось от боли. Гладиаты дружно осклабились.
Она заметила двеймерку с такими длинными дредами, что они почти доставали до земли.
Татуировки, которые обычно двеймерцы наносили на лица, покрывали все ее тело,
струясь по смуглой коже, как черные водопады. Рядом стояла ваанианка примерно того
же возраста, что и Мия, со светлыми волосами, собранными в пучок, и ярко-зелеными
глазами. Она была босой и казалась чуть ли не щуплой на фоне своих коллег. Мия
надеялась увидеть в глазах этих девушек намек на солидарность или сочувствие, но
обе смотрели сквозь нее, словно она была сделана из стекла.
Мия хранила молчание, живот продолжало крутить. Она сомневалась, что на вопрос
экзекутора существовал правильный ответ, а даже если его и дадут, вряд ли он это
признает. Зато она была уверена, что одному из двух рабов, с которыми она прибыла,
хватит глупости, чтобы…
Хрясь!
Мия обратила взгляд своих черных глаз на выстроившихся в ряд улыбающихся мужчин.
По его плечам струились длинные черные волосы, обрамляя столь утонченное лицо,
словно его вылепила сама ткачиха. Он был стройным и поджарым, но более гибким, чем
многие из его товарищей, в напряженных линиях рук таился намек на пугающую
скорость, на животе бугрились мышцы. Мужчина носил тонкий серебряный торквес –
единственный гладиат с украшением. Когда Мия взглянула в его темные горящие глаза,
то ощутила, как ее тошнота усиливается, а живот урчит, словно от внезапного
отчаянного приступа голода.
«Я уже испытывала подобное прежде…»
Он повернулся к бойцам, подняв кулак в воздух; его шрам сморщился, когда мужчина
прокричал:
– Сангии э Глория!
– Кровь и слава! – опять хором ответили гладиаты и ударили себя кулаками в грудь.
Голод
Внутри у Мии все перевернулось, когда она поняла, чей это голос. Повернувшись к
краю бассейна, она встретилась глазами со стройной рыжеволосой итрейкой. Они были
ровесницами, но девушка выглядела выше и жилистей. Ее зеленые глаза мерцали
звериной, хищнической хитростью. На лице была россыпь веснушек, руки она прятала в
широких рукавах длинной черной робы.
Робы Десницы.
Мия узнала бы ее везде – девушку, которая была как заноза в заднице на протяжении
всего времени ее обучения в Тихой горе. Девушку, которая винила отца Мии в смерти
собственного. Девушку, которая поклялась ее убить.
Рыжая кивнула.
Девушка просто таращилась на нее, тени внизу начали корчиться. Рыжая осмотрела Мию
с головы до пят и бросила какой-то льняной комок.
Комком оказалась мантия, Мия накинула ее на свое липкое от крови тело и пошла за
Джессаминой по извивающимся коридорам, оставляя алые следы. Здесь было душно, в
воздухе чувствовалась давящая вонь железа и крови.
Мия заметила, что стены и потолок были сделаны из тысяч и тысяч человеческих
костей. Бедра, ребра, хребты и черепа формировали темный лабиринт, полный теней, –
кто бы ни придумал построить новую часовню Матери Священного Убийства в обширном
некрополе Годсгрейва, он определенно ценил здешнюю атмосферу. В скелетообразных
руках на стенах были зажаты аркимические сферы, озарявшие коридоры тусклым сиянием.
Но хотя Мию окружали останки множества тысяч людей, все ее внимание было приковано
к девушке, идущей впереди. Сплевывая густую кровь, она смотрела на Джессамину так,
словно у той вот-вот вырастет вторая голова.
Мия знала, что после посвящения Джессамину помазали в Десницы, но она так
погрузилась в работу в Галанте, что не потрудилась узнать, куда назначили рыжую.
Как теперь выяснилось, из всех городов республики, куда ее могли бы отправить,
старому заклятому врагу Мии достался именно Годсгрейв.
– Я никогда не боюсь.
Спустя час Мия стояла перед дверью в кабинет епископа Часовни Годсгрейва. На ней
были сапоги по колено, черные кожаные штаны и камзол из черного потертого бархата.
Волосы тщательно расчесаны. Сбоку висит отцовский меч из могильной кости,
материнский стилет прячется в рукаве-колокольчике.
Юноша остановился и осмотрел Мию с головы до пят, будто удивляясь встрече с ней.
Его губы изогнулись в легкой улыбке, а руки начали жестикулировать на безъязыком.
Привет.
Тишь кивнул.
Восемь месяцев.
Неужели?
Слегка поклонившись, юноша прижал кончики пальцев друг к другу и ушел по коридору –
тихий, как тень. Мия наблюдала, как он удаляется, с легкой грустью. Они с Тишью
вместе учились, будучи аколитами. Он помог ей в последних испытаниях, а она, в
благодарность, спасла ему жизнь во время нападения люминатов. Но странный юноша,
как всегда, держался особняком.
Джессамина открыла дверь и впустила Мию внутрь. Девушка вошла в кабинет епископа и
окинула взглядом комнату. Костяные стены были заставлены полками, заполненными
неаккуратными стопками бумаг, Пачки пергаментов, в свитках или просто
нагроможденные друг на друга, а также сотни книг, стоявшие в беспорядке или
разбросанные по полу – все выглядело так, будто в библиотеке пьяницы взорвалась
сфера чудно-стекла. На стеллаже вдоль одной из стен разложено оружие со всех
уголков республики: солнцестальный клинок люмината; ваанианский боевой топор;
обоюдоострый гладиус с одной из гладиатских арен; рапира из лиизианской стали. Все
они блестели в тусклом аркимическом свете.
За широким деревянным столом, почти скрытый качающейся стопкой документов, с пером
между жирными пальцами, сидел епископ Годсгрейва.
– Так-так, – ухмыльнулся Меркурио. – Я думал, это Молчун снова вернулся поныть. Как
оно, вороненок?
– Ты была в Галанте. И если твои зенки вдруг разучились видеть, я был немного
занят. Итак, хватит этих прелюдий. Адонай послал весточку о твоем прибытии. Ты
получила указания?
Мия была застигнута врасплох. Меркурио так и не простил ей то, что она провалила
свое последнее испытание. И хотя старик всегда будет любить ее, он, кажется, по-
прежнему был… немного разочарован. Как и все остальные в Духовенстве, ее бывший
учитель умел таить обиду. Само собой, Мию это печалило – Меркурио взял ее под свое
крыло и растил на протяжении шести долгих лет. И хотя девушка никому ни за что не
призналась бы, но она тоже любила этого старого ублюдка.
Как бы там ни было, Мия была Клинком, а он – ее епископом, и его тон тут же ей
напомнил, где она находится. Мия достала футляр со свитком, который отдал ей Солис.
Он был сделан из кожи, так что подпадал под действие магики Адоная – то, что
никогда не знало пульса жизни, не могло пройти через Кровавую Тропу. Мия наблюдала,
как Меркурио разворачивает пергамент и, прищурившись, изучает его.
Епископ кивнул и поднял рисунок, изображавший жертву Мии. На нем была женщина с
мрачным выражением лица и еще более мрачными глазами. Одетая в дорогой сюртук и с
искусно уложенными в завитки волосами, недавно вошедшими в моду среди костеродных
дам. В правый глаз был вставлен (очень по-дурацки, как показалось Мие) монокль.
Мия посмотрела в глаза своему бывшему учителю. Она знала этот тон – так Меркурио с
ней разговаривал, когда поймал ее на краже сигарилл в детстве. Девушка оглянулась
на Джессамину. Тихо вздохнула.
– Спасибо, епископ.
– Неебическое пожалуйста.
– Пускай Мать…
– Да-да, всем по черным поцелуям. А теперь, будь так добра, свали на хрен?
– Ни для кого не секрет, что мы с тобой ненавидим друг друга, как гребаный яд. Но
теперь ты – моя Десница. Я должна доверять тебе, Джесс.
Зеленые глаза рыжеволосой вспыхнули, и она ответила:
– …Заткнись…
Мия скрестила руки, топая ногой по полу. В коридоре воцарилась тишина, нарушаемая
лишь удаляющимися шагами Джессамины.
«Даркин…»
Но, Черная Мать, что это значит? Прежде Мия встречала лишь одного даркина, но лорд
Кассий умер прежде, чем успел что-либо рассказать ей об их природе. Возможно,
Фуриан тоже что-то знал? Возможно, он обладал всеми…
Гладиаты поделились на пары для спарринга. Мия увидела, как они используют разные
комбинации оружия, разные стили борьбы. Ваанианка взяла лук из железного дерева и
начала решетить мишени в другом конце двора. Фуриан выбрал два одинаковых меча и
принялся избивать один из тренировочных манекенов так, словно тот оскорбил его
мать.
Мия и ее товарищи жарились под палящими солнцами, пока экзекутор кудахтал над своей
собакой. Впервые за месяц девушка увидела улыбку на лице этого ублюдка, хотя из-за
шрама она все равно была кривоватой. Закончив, экзекутор вошел в каменный круг и
щелкнул пальцами.
Мия боковым зрением уловила какое-то движение, заметила, как из тени небольшого
здания в углу двора выбежала девочка. Лиизианка, загорелая и тощая, с длинными
растрепанными волосами. Ей не могло быть больше двенадцати, но три аркимических
круга на щеке говорили о том, что их обладательница была исключительно ценным
рабом.
«За какие же навыки могли так высоко оценить столь юную девочку?»
– Подойди. Покажи, из чего ты сделан, мальчик. Личинка, принеси ему хер и что-то,
за чем можно спрятаться.
Маттео нахмурился и выполнил череду выпадов в голову, грудь, живот. Экзекутор был
сильным, как бык, но из-за своей железной ноги двигался медленно, а маневры Маттео
оказались на удивление хороши. Юноша наступал на бугая, меч стучал о меч, при
столкновении их щитов в воздух взметалась пыль. Мия заметила, что гладиаты дрались
лишь для виду, а на самом деле с интересом наблюдали за схваткой.
Маттео стал более агрессивным: как и Мия, он явно думал, что экзекутор – настоящий
мастер клинка. Но на фоне яростных атак юноши тот полностью ушел в защиту. Маттео
наносил удар за ударом, доминируя в бою, пока экзекутор не оказался у края круга.
Он легко переносил вес с одной ноги на другую и двигался быстро и изящно, несмотря
на железный штырь. Уже через пару мгновений он выбил меч из руки Маттео, ударил его
клинком по животу и сбросил юношу в песок.
Экзекутор, на лбу которого даже не выступил пот, навис над пытавшимся отдышаться
Маттео.
– Чему ты научился?
– Арена – не место для уличной шпаны, – экзекутор нахмурился, и его шрам сморщился.
– Это шахматная доска. И на ней мы ведем величайшую на свете игру. Хитрый противник
может притвориться слабым. Позволить тебе измотать себя, тем временем изучая твой
стиль, и при этом даже не вспотеть. Чрезмерная самонадеянность привела к концу
тысячи дураков, которые звали себя гладиатами. Запоминай, иначе это приведет к
твоему концу. А теперь свали с моей гребаной арены.
Возможно, дело было в жаре, или же в трех неделях, на протяжении которых она
терпела выходки этого куска дерьма. Возможно, без присмотра Мистера Добряка ее
легендарный норов решил выйти поиграть. Или же всему виной был Фуриан, наблюдавший
за ней своими темными глазами с противоположной части двора. Какой бы ни была
причина, Мия схватила Сидония за плечи и врезала ему коленом по яйцам.
Сидоний согнулся пополам, вытаращив глаза. Мия сомкнула пальцы за его шеей и
ударила его коленом в лицо. Уже через секунду девушка оседлала обидчика и принялась
молотить его кулаками по челюсти. Зубы стиснуты, кровь в ее…
Хрясь!
Кнут щелкнул, оставив полосу агонии на ее лопатках. Она со стоном отползла, чтобы
убраться подальше от экзекутора и избежать следующего удара. По группе гладиатов
прошла волна смеха. Экзекутор сердито смотрел на Мию, не сворачивая кнут.
– Ты только что нанесла материальный ущерб своей домине, мелюзга. Если после этого
он не пройдет Отсев, ты выплатишь компенсацию за его жизнь?
Личинка ласково помогла Сидонию подняться и вывела его из круга. Экзекутор смотал
кнут, повесил его на ремень и снова глотнул из фляги, а Мия тем временем с мрачным
лицом подняла меч и щит. В животе у нее горела ярость, челюсти крепко сжались. Она
чувствовала на себя взгляд блестящих темных глаз Фуриана, ее наполняли голод и
тошнота.
Для нее он был мертвым грузом. Каждый удар отдавал в локоть и плечо. Как бы
отчаянно девушка ни хотела себя показать, она понимала, что экзекутор с ней просто
играет. Позволяет уклоняться, изворачиваться, уставать все больше с каждой
секундой, попутно изучает ее манеру драться и готовится нанести смертельный удар.
Но Мия не какая-то бесполезная груша для битья или тренировочный манекен. И пусть
будет она проклята, если позволит так с собой обращаться! Поэтому, стремясь
показать этому мужчине, на что она в действительности способна, Мия прищурилась и
потянулась к теням у его ног.
Никто бы этого не заметил – тень экзекутора едва дрогнула. Мия не могла толком
ухватить железный штырь; солнца светили слишком ярко, ее хватка была слишком
слабой. Но вот подошва его ботинка отлично склеилась, прямо как это получалась у
нее в Яме, горе и в сотне других мест раньше. Глаза экзекутора округлились, когда у
него не получилось занять правильную стойку. Мия прицелилась ему в горло, усиливая
хватку на тенях и намереваясь показать этому ублюдку, который считал ее пустым
местом, чего конкретно она стоит.
Тени ускользнули от нее, просочились сквозь пальцы, как песок, отпустив подошву
здоровяка. Тот ударил ее щитом по лицу, и Мия отлетела назад. Она попыталась
увернуться, но меч экзекутора ткнул ее в спину, и, вскрикнув от боли, она упала на
песок. Деревянный клинок вонзился в паре сантиметров от ее головы, но девушка
успела вовремя перекатиться, одновременно бросая горсть песка в лицо противнику.
Экзекутор спокойно отгородился щитом и ответил ей суровым пинком в живот железным
штырем.
– Нет, – отрезал экзекутор. – Я хотел тебя оценить. И теперь знаю о тебе более чем
достаточно. Иди, смой свое поражение. Час уже поздний. Твое обучение начнется
завтра.
Маттео медленно подошел и помог Мие встать с колен. Скривившись, ощущая закипающий
внутри гнев, она посмотрела в противоположную сторону двора. Ей удалось схватить
тень экзекутора – это точно. Девушка проворачивала этот трюк сотни раз – и легко бы
одолела противника. Но что-то… нет, кто-то отнял у нее контроль над тенями и сделал
так, чтобы одолели ее.
Глава 8
Молитвы
– О, я прекрасно знаю, что мы торчим тут уже неделю, это же мне приходится мириться
с твоим непрерывным гребаным курением!
– …И предоставляются добровольно…
С тех пор, как она прибыла в Город мостов и костей, прошло семь перемен, и
единственное, что не давало животу Мии превратиться в сплошной комок нервов, это
спутники, поселившиеся в ее тени. Задав пару вопросов старым знакомым в Малом
Лиизе, Мие с Джессаминой удалось за одну перемену выследить свою жертву – место,
где хоронились Щеголи, было известно большинству отщепенцев, населявших Малый Лииз.
Но проблема заключалась не в том, чтобы найти их логово. А в том, чтобы проникнуть
внутрь.
Крепость Щеголей была хорошо охраняемым пятиэтажным палаццо под названием «Собачий
корм». Нижние этажи выглядели как обычная таверна, заполненная посетителями и
похабными песнями. Третий этаж – притон черниломанов, а два верхних – бордель.
Входную дверь сторожили головорезы – каждый размером с гору. Они носили дорогие
сюртуки и напудренные парики, которые никоим образом не могли скрыть шрамы на их
лицах или мышцы под одеждой. И хотя на здании не было вывески, которая отличала бы
его от соседних, оно принадлежало браавам, и все местные в точности знали, что
происходит за этими дверьми.[19]
Разведка прошла безупречно – благодаря возможности послать две струйки ожившей тьмы
в здание, чтобы подслушать разговоры и изучить каждую щель, девушки знали все, что
произойдет этим вечером. Но это не значило, что им будет легко провернуть свое
дельце.
Мия ощутила дрожь в своей тени, поцелуй холодного ветра. Эклипс возникла из тьмы у
ее ног и встряхнулась с головы до хвоста.
– …Она на верхнем этаже, угловой кабинет. Всю перемену Донна раздавала приказы,
пила, курила и неоднократно занималась сексом…
– Значит, у нас два варианта, – пробормотала Мия. – Перехватить карту прежде, чем
она попадет в здание, и уже после прикончить Донну, или дождаться продавца и убить
двух зайцев одним выстрелом.
– В том-то и проблема.
– В этом я ужасна.
– …Ты совершенствуешься…
– Лжец.
– …Мы могли бы провести здесь всю неночь, заплетать друг другу косички и
сплетничать о мальчишках…
Наступила неночь, снаружи завывал ветер. Вместе с ним с океана прибыл летний шторм,
теплый дождь полился тонкой завесой, два солнца спрятались за серой маской. Но
неблагоприятная погода редко вынуждала жителей Годсгрейва сидеть по домам в
выходные, и посему улицы все равно были заполнены людьми, направляющихся к местам
увеселений.
Малый Лииз считался одним из самых бедных районов Годсгрейва, но лиизианцы обладали
собственным шиком, и в детстве, проведенном здесь, Мия всегда находила яркие цвета
и стиль их нарядов прекрасными. По правде говоря, они напоминали ей о матери, а
что-то в мелодиях и ароматах этого места взывало к крови в ее жилах. Свой наряд Мия
умыкнула из гардеробной часовни, одевшись так, чтобы слиться с местными; на ней
были кожаные штаны, сапоги длиной по колено, корсет поверх бархатной рубашки,
сверкающее ожерелье – и все это разных оттенков кроваво-алого. Если ее здесь убьют,
по крайней мере, она будет стильно выглядящим трупом.
Вблизи привратники выглядели еще более пугающе. Они стояли под навесом у входа в
таверну, но оба успели немного намокнуть и смотрели не слишком приветливо.
Джентльмен слева был почти одинаковым в ширину и высоту, а его напарник выглядел
так, словно слопал на завтрак собственных родителей.
– Подождите, ми донна.
– Сброду?
Ко входу подошли четверо пьяных матросов, которые идеально подходили под описание
«сброда», которое встречается в бестселлере дона Фиорлини «Итрейский словарь:
учебник определений».
– …Таких, как я?
– Сколько вы хотите?
Сирота прищурился.
– Два священника?
– Ну-у?
Привратники расступились, чтобы пропустить еще одну группу гуляк (которые несли
уличный указатель и немного встревоженную овцу), попутно пожелав им хорошего
вечера. Все вновь прибывшие были мужчинами. Мельком заглянув в заведение, Мия
заметила, что внутри все до единого посетители тоже мужчины. И где-то в ее голове
на нее снизошло Озарение и сняло перед ней шляпу.
– …Что тогда?
Мия надулась.
Мия вздохнула.
– …Учитывая, как прошло твое детство, неудивительно, что тебе не хватает навыков
общения с людьми…
– Да, – Мия предостерегающе подняла палец. – Услышу еще хоть одно и официально
внесу твое имя в «Книгу Обидчиков».
Мистер Добряк поднял полупрозрачную лапу и прижал ее к месту, где у него должен был
находиться рот. С неба по-прежнему лил теплый дождь, капая в лицо Мии. Джессамина
закончила привязывать длинный шелковый трос к железному крюку и покорно передала
другой его конец своему Клинку.
– А эти штаны – тоже твоя идея? – Джессамина окинула Мию оценивающим взглядом. –
Поскольку они определенно не делают чести твоей заднице.
– Как и тво…
– Ми донна, я…
– Не доннкай мне тут! – Джесс шагнула ближе, выпуская пар. – Вот какой пример ты
подаешь нашему сыну? О, пресвятые Четыре Дочери, почему я не прислушалась к словам
матери? А ведь она предупреждала меня о тебе!
Бесстрашная.
Добравшись до крыши борделя рядом с «Кормом», она выглянула из-за дымоходной трубы
и совсем не удивилась, обнаружив возле двери на чердак двух несчастных браавов,
стоявших под одним зонтом. Мия была уверена, что могла бы с легкостью устранить
охранников белым чудно-стеклом из мешка – если бы она кинула аркимические сферы к
ногам мужчин, те бы выпустили достаточно большое облачко «синкопы», чтобы охранники
мгновенно потеряли сознание. Но чудно-стекло взрывалось с довольно громким хлопком,
а шум мог поднять тревогу.
– Что?
Не-кот прокашлялся.
Эклипс кивнула на угловые окна на верхнем этаже. Они были зашторены и не давали ни
намека на то, что происходило за ними.
Мия спустилась на узкий выступ третьего этажа борделя и прыгнула сквозь пелену
дождя на балкон «Собачьего корма». Выждав пару секунд, чтобы прислушаться к звукам
внутри, заглянула в замочную скважину двери в спальню. На кровати с балдахином
спали вповалку четверо мужчин разной степени обнаженности, на мехах рядом с ними
валялись пустые чернильные иглы. Для всего мира они были мертвы.
Тихая, как тень, Мия достала отмычки из каблука сапога, умаслила замок балконной
двери и скользнула внутрь. Квартет не очнулся от своих навеянных чернилами грез.
Девушка смахнула капли дождя и уже начала красться мимо кровати, как вдруг
послышался тихий стук. Мия с молниеносной скоростью пронеслась по комнате и
спряталась за дверью в тот же момент, как та медленно начала приоткрываться.
Внутрь вошла девочка в золотой маске куртизанки. Выглядела она как подросток, но
одета была как женщина – в платье из черной потертой тафты и дешевого шифона. Она
несла серебряный поднос с четырьмя красивыми кубками и графином с жидкостью
лазурно-морского цвета. Увидев спящих черниломанов на кровати, служанка замолчала и
повернулась, чтобы закрыть дверь и приглушить шум, доносящийся снизу.
В небе за балконной дверью сверкнула молния. Из-за спины девочки возникла рука и
забрала ее поднос. Другая накрыла ей рот.
– Я не желаю тебе зла, милая, – сказала ассасин. – Даю слово. Я уберу руку, если
пообещаешь не кричать.
…Почти ребенок?
«Дочери, а я кто?»
Мия знала, что должна возвращаться к своим делам. Донна была наверху, карта – в
пути, а ей требовалось прикончить первую и украсть вторую до утра. Но было в этой
девочке что-то такое… Просто одна из дюжины, работающих в этих стенах. Какова
вероятность, что Мия сама не оказалась бы в подобном месте, если бы ее не нашел
Меркурио? Если бы ее жизнь сложилась немного иначе?
Мия знала, что это мягкосердечие. Что она должна быть сталью. И все же…
– Ты этого хочешь?
Та часто заморгала.
– Чего?
Мия улыбнулась.
– Звучит неплохо.
– Выбора не было.
– Меня поймают.
Девушка увидела свое отражение в глазах служанки, когда небо вновь расколола
молния. Мертвенно-бледная кожа. Могильная кость на поясе. Тени в глазах.
Лицо за маской оказалось истощенным. На губе заживала старая рана. Красивые глаза
выглядели усталыми.
– Худшие из них.
– Этим вечером сюда должны доставить пакет. Тебе что-нибудь об этом известно?
Девочка покачала головой.
– Белль.
– Какую услугу?
Мию и Маттео увели с арены два стража в латах и плащах с символом семьи Рем. Глядя
на сокола на их груди, Мия ощутила, как нарастает неприятное чувство в ее животе.
Сидоний, хромая, вышел из лазарета в задней части крепости. После драки с Мией
мужчине зафиксировали нос деревянной шиной и наложили швы на лоб. Девочка по имени
Личинка вышла следом, подошла к крупному мастифу и позволила ему слизать кровь
Сидония с ее пальцев. Она посмотрела на Мию и вновь скромно улыбнулась.
Сидоний поднялся на дрожащих ногах, его лоб и губы кровоточили. Мия наблюдала за
магистрой уголком глаза. Женщина напоминала мажордома ее отца – лиизианца по имени
Андриано, – который управлял этим домом, когда на стенах еще развевался герб семьи
Корвере. Он тоже был рабом, но вел себя как свободный человек. Антея, похоже, была
сделана из того же материала.
– Задавай.
– Сокол – символ Марка Рема, – кивнула женщина. – Да благословит и сохранит его Аа.
Это был его дом, полученный в награду за службу республике после Восстания
Царетворцев. Ныне он отправился на вечный покой у Очага, и замок перешел во
владения его вдовы, твоей новой домины.
Мия понятия не имела, где сейчас Мистер Добряк, но почти слышала его упрек у себя в
ушах. Она не только проворонила место в желанной коллегии, но еще и попала в
рабство к жене судьи, которого сама же и убила. С каждой новой переменой ее замысел
все ниже и ниже спускался по канализационной трубе…
Дарий Корвере использовал просторный нижний уровень для проживания в суровые летние
месяцы, но теперь его переоборудовали в казарму. Помещение поделили на шесть
клеток, огражденных рядом тяжелых железных прутьев.
«Очень щедро со стороны донны позволить своим питомцам жить под землей…»
Проходя мимо клеток, Мия заметила свежую солому, огромные кандалы. На стенах сияли
аркимические сферы. В казарме пахло дерьмом и потом, но, по крайней мере, здесь
было прохладно. Стража провела их в конец длинного коридора, где обнаружилась
большая купальня в завесе густого пара. Магистра запустила Мию и ее спутников
внутрь, стража осталась снаружи. Мажордом выжидательно посмотрела на них.
Другая девушка возраста Мии залилась бы краской. Стала бы дрожать или просто
отказалась бы это делать. Но Мия рассматривала свое тело как очередное оружие, не
менее опасное, чем любой клинок. Ткачиха Мариэль одарила ее достаточно острыми
изгибами, чтобы убить человека, если появится надобность, а Мия загубила столько
жизней, что и не сосчитать.
Женщина подняла точеную седую бровь, ожидая вопросов. Спустя несколько мгновений
коротко кивнула.
Итреец усмехнулся и осторожно коснулся рукой сломанного носа. Хоть она и устроила
ему взбучку, похоже, Сидоний не принял это близко к сердцу, и Мия решила, что он
один из тех, кто выражает свои чувства посредством насилия. Из тех, кто войдет в
таверну и выбьет все дерьмо из первого попавшегося человека, который косо на него
посмотрит, но стоит драке закончиться, как он будет называть своего противника
«братом» и купит ему выпивку. После того как она поставила его на место, мужчина,
казалось, был настроен более добродушно. И все же, наблюдая, как Сидоний трогает
свои новые швы, Мия не знала наверняка, что бы он предпочел: трахнуть ее или убить.
– Без понятия. Но она ловко управляется с иглой. И умело. Ее ждет много работы
после Отсева.
Сидоний фыркнул.
Сидоний кивнул.
– Так что на твоем месте я оставил бы это дерьмо при себе, деревенщина.
Маттео пробормотал извинения и замолк. Шли минуты, юноша возился с мылом, в конце
концов уронил его и начал шарить руками в воде.
Маттео пожал плечами, из-за пара его темные кудряшки липли к коже.
– Меня продал отец. Всему виной карточные долги. Отделался от меня ради денег.
– У дяди, – юноша провел пальцами по волосам; Мия невольно засмотрелась, как играют
мышцы на его руке, пока распутывала свои колтуны. – Я собирался присоединиться к
легиону. Надеялся, что однажды меня отправят в крупный город. Всегда хотел увидеть
Город мостов и костей.
– Что это?
– Свободу?
– Гладиат может выкупить свою свободу, если выиграет достаточно монет. Но гладиат,
который победит в «Магни», получит свободу от самого бога.
– Да.
– Ну, чтобы почтить бога Света во время истиносвета, каждого нищего в Годсгрейве
кормят из казны республики. А чемпиону «Магни» дарует свободу сам великий кардинал.
Облаченный в одни лохмотья, прямо как Аа в евангелии.
Мия взглянула на рябь на воде. Представила все это снова, как делала на протяжении
уже многих месяцев. Великого кардинала Дуомо, стоящего на расстоянии вытянутой руки
и одетого в тряпье бедняка.
– Все? Да, это все, что тебе нужно сделать. Просто победить в величайших играх в
республике. Сражаясь с лучшими гладиатами под солнцами. Эта коллегия пока даже не
прошла отбор, чтобы участвовать в играх.
– И мы трое пока очень далеки от арен, – проворчал Сидоний. – Прежде чем мы вообще
попадем в число гладиатов, нам нужно пережить Отсев.
– Никто не знает, как будет проводиться новый Отсев, – добавила Мия. – Эдиторы
меняют его каждый год. Но следующий будет проходить через две недели. В Блэкбридже.
– …Да.
Глава 9
Шаги
Мия медленно шла по коридору, держа в руках серебряный поднос. Мимо проходили
другие служанки, разнося напитки, мисочки с фиолетовыми грезоцветами и пузырьки с
чернилами. Рубашку она оставила в комнате, но под платьем с корсетом по-прежнему
были штаны, меч, стилет и мешочек с чудно-стеклом на поясе. Она шла осторожно,
надеясь, что всем своим видом демонстрирует грациозность, а не девушку с небольшим
оружейным складом, болтающимся в промежности.
Мия дошла до лестницы в конце коридора и вознамерилась молча протанцевать мимо двух
каменных глыб, стоявших по бокам. Но тут один из них заговорил, и девушка замерла.
– Хер господний, мужик, да пусть идет, – ответил Лазло. А затем нежно провел
пальцем по руке девушки, и ей потребовались все силы, чтобы не стряхнуть его ладонь
со своего плеча. – Поднимайся, голубка.
У Мии волосы на голове встали дыбом от мысли, что взрослый мужчина называет
четырнадцатилетнюю девчушку своей «голубкой». Она начала осторожно подниматься по
ступенькам. Судя по словам Дарио, карта еще не прибыла, но продавец должен был
скоро приехать. Слыша, как по крыше барабанят капли, Мия шла по роскошному
коридору, завешанному портретами обнаженных красавиц и красавцев. В конце ее ждали
двустворчатые двери с двумя стражами по бокам; благодаря сведениям, добытым Эклипс,
она знала, что за ними находится кабинет Донны.
Пятеро мужчин, плюс Донна, плюс все, кого привезет с собой владелец карты.
Почувствовав, как ее тень пошла рябью, Мия поправила парик и беспечно направилась к
кабинету, одаряя мужчин улыбкой.
– Белль, ты не должна б…
Прежде чем Донато успел возразить, Мия постучала ногой по двери. Через секунду та
распахнулась, и девушка оказалась лицом к лицу с высоким двеймерцем с искусными
татуировками, его широкая грудь была обтянута дорогим жилетом с золотыми
пуговицами. Он хмуро посмотрел на стражей у дверей.
Окинув стражей еще одним мрачным взглядом, двеймерец бросил через плечо:
– Белль. И выпивка.
Голос, низкий и хриплый, донесся из теней, и Мия наконец распознала его как
женский. Когда его обладательница вышла на свет, Клинок увидела темные волосы и
острые, как кинжалы, скулы. Она носила монокль на серебряной цепочке на шее и как
раз натягивала шелковую рубашку на голову. Мия мгновенно узнала ее по рисунку из
футляра Солиса – Донна, предводительница Щеголей.
Мия изобразила, как она надеялась, вежливый смешок и поставила поднос туда, куда
приказали. Стражи едва обращали на нее внимание – двое стояли достаточно близко,
чтобы попасть под воздействие чудно-стекла, а ее тень могла бы сдержать как минимум
одного. С юношей на кровати не будет проблем. Пять шагов – и она вскроет глотку
Донны. Все зависело лишь от того, кого приведет с собой продавец кар…
Мия кивнула, сливаясь с тенями. Затем услышала тихое бормотанье за дверью в будуар,
грохот грома за окном. Мимо стражей протиснулся человек. Определенно женщина,
низенькая, облаченная в свободную гранитно-серую мантию, слегка намокшую от бури,
бушевавшей снаружи. В складках капюшона, прикрывавшего и нижнюю часть лица, можно
было разглядеть только ярко-голубые глаза. К телу женщины было прикреплено
множество лезвий, и сердце Мии забилось быстрее, когда она высмотрела деревянный
тубус с картой, перекинутый через плечо.
В этих глазах.
В этом голосе…
«Не может быть…»
– Ну, так веду дела я, – ответила Донна. – У меня есть два золотых правила в этой
жизни, малышка, – никогда не доверяй мужчине, который плохо отзывается о своей
матери, и никогда не доверяй женщине, которая носит маску без какой-либо на то
причины.
Гостья закатила глаза, но все же сняла капюшон, и за спину упали длинные золотистые
косички. А затем открыла лицо, которое ассасин знала почти так же хорошо, как свое
собственное. Сердце Мии ушло в пятки.
В их последнюю встречу они стояли друг против друга на пыльной дороге Последней
Надежды. Нападение люминатов провалилось, судью убили. Но троица на шее Эшлин
сдерживала Мию достаточно долго, чтобы предательница успела сбежать.
Донна кивнула стражнику, который подкинул девушке звенящий мешочек. Эшлин поймала
его прямо в воздухе, развязала и достала одну монету. Не медного бедняка, не
железного священника, а…
Золото.
Эшлин сняла с плеча тубус и бросила его Донне. Женщина открыла крышку с тихим
щелчком и наполовину вынула свернутый пергамент. Мия заметила странные надписи,
серповидный символ в углу.
– Что ж, – вздохнула Эшлин. – Как бы мне ни была приятна ваша компания, я приметила
симпатичную рыжеволосую девчушку внизу, так что…
– Боюсь, что нет, – ответила предводительница браавов. – Великий кардинал дал нам
довольно четкие указания, что с тобой делать после обмена.
За окном вновь загремел гром, щель между занавесками осветилась блеском молнии.
Донна прислонилась к столу и улыбнулась.
Глаза Донны расширились. Эшлин прыгнула в сторону, Мие хватило ума нырнуть за
кровать, прежде чем тубус с громоподобным шумом взорвался. Части тела Донны
разлетелись по всей комнате; женщина умерла прежде, чем коснулась пола. Трое
стражей загорелись аркимическим огнем, двеймерец вылетел за двери, его жилет был
объят пламенем. Остальных бандитов разметало по будуару, как горящую солому.
– …Мия!..
– …Ты цела?..
Эшлин убрала ладони с ушей, поднялась с пола. Прихватив мешок с золотом и достав
короткий клинок из-за пояса, вонзила его в стонущего браава, лежащего рядом.
Удостоверившись, что Донна мертва, она быстро добила оставшихся стражей и
повернулась к служанке в дымящемся шифоновом платье, распластавшейся рядом с
кроватью.
Голубые, как небо, глаза вперились в тенистого кота на плече Мии. А затем в его
хозяйку.
– …Мия?
Мия прищурилась сквозь дымку, увидела Лазло, Дарио и еще троих Щеголей у двери в
кабинет. Мужчины с ужасом смотрели на представшее перед ними зрелище. Дарио ошалело
уставился на труп их предводительницы. Лазло был окутан серым дымом.
Не произнеся ни слова, Эшлин кинулась к окну, метнув перед собой кинжал и разбив им
стекло. Щеголи всей толпой ринулись в погоню, и, скорее инстинктивно, чем
обдуманно, Мия залезла рукой под платье и швырнула белое чудно-стекло им под ноги.
Аркимическая сфера взорвалась с громким хлопком, и густое белое облако «синкопы»
поглотило головорезов.
Мия выбросила эти вопросы из головы, отшвырнула остатки намокшей юбки и кинулась
бежать. Выглянув над крышей борделя, увидела, как Эшлин приземлилась на мостовую –
слишком далеко, чтобы достать до ее тени. Не страшась падения, ассасин прыгнула за
край, перебираясь с окна на окно, ее пальцы побелели от хватки на скользком от
дождя камне. Добравшись до земли, она помчалась по улицам Годсгрейва и вылетела на
Мост Слез.[23]
Эшлин бежала так, словно у нее на хвосте была сама Мать, петляла в толпе с
легкостью дыма. Мия гналась за ней, как минимум дважды теряла свою цель из виду,
заплутав в лабиринте каналов и кривых переулков, сворачивала не туда, куда нужно.
Но Мистер Добряк, перепрыгивая с крыши на крышу, парил над навесами и фронтонами,
словно ветер, и перекрикивал летнюю бурю:
– …Левее, левее…
Эш потянулась к поясу, достала еще один трос с кошкой. Метнув его в сторону
водостока базилики, пролетела над пропастью и вскарабкалась на крышу. Мия
разогналась, надеясь преодолеть это расстояние прыжком, но хоть Мистер Добряк и
пожирал ее страх, она знала, что оно слишком велико. Резко остановившись у края,
она стала наблюдать, как Эшлин взбирается по черепице. С учащенным дыханием.
Колотящимся в груди сердцем.
Эшлин достигла вершины крыши собора и повернулась к Мие. Ее отросшие светлые волосы
намокли от дождя и липли к загорелой коже. Ясные голубые глаза напоминали опаленное
солнцами небо. Мия почувствовала, как ее ладони сжимаются в кулаки, когда
вспомнила, что Эшлин сделала с Триком.
Ваанианка улыбнулась. Прижала два пальца к глазам, а затем показала на Мию, говоря
на безмолвном языке жестов, безъязыком.
Я тебя вижу.
Девушка подошла к краю пропасти, уходящей вниз под этим грязно-серым небом. Из-за
скрытых солнц тени стали почти неразличимыми, но она по-прежнему чувствовала два
горящих глаза Аа. Тонкой пелены туч и дождя было недостаточно, чтобы обуздать божий
гнев, и Мия ощущала, как он опаляет ей затылок. И все же…
«И все же…»
Она знала тьму. Знала ее песню. Помнила, что испытывала во время истинотьмы. Как
просачивалась сквозь трещины и поры этого города, растекалась по катакомбам под его
кожей. Помнила тьму, откидываемую ею к ногам, тьму, жившую в ее груди, чреве, всех
местах, которые солнца никогда не касались. И, сцепив зубы, дрожа, Мия потянулась к
этим теплым и пустым местам, протянула руку к тени колокольни
И шагнула
через
пространство
между ними.
Голова пошла кругом, живот скрутило, по горлу поднималась желчь, земля заходила
ходуном. Мия качнулась назад, зашаталась и чуть не рухнула на кованый забор внизу.
Девушка обнаружила себя на крыше базилики, дождь облизывал черепицы под ее ногами.
Часто заморгав, она попыталась восстановить равновесие, и в этот миг Эшлин вышла из
круга ослепительного света с кинжалом в руке.
– …Мия!..
Она едва успела уклониться, прогнувшись назад за долю секунды до того, как клинок
рассек воздух. Мия вытащила меч из могильной кости, попыталась занять подходящую
позу. Желчь во рту. Пот в глазах.
– …Мия!..
Троица Аа.
Мия зашипела, словно ошпаренная. Мистер Добряк взвыл и отполз по крыше. Колокола
базилики начали отбивать время, и к ним присоединилось бесчисленное количество
других соборов по всему Городу мостов и костей. Мия упала на колени, ее стошнило.
От боли хотелось кричать, вид этих трех солнц – из белого, розового и желтого
золота – ослеплял. Она вжалась в стенку колокольни и подняла руки перед глазами,
чтобы прикрыться от ужасного опаляющего света.
– Иди… на х-хуй…
– Я все гадала, пошлет ли тебя за мной Друзилла. Думаю, из всех них ты знала меня
лучше всего, – Эш намотала цепочку со священным символом на палец. – Так что я
решила сохранить эту вещицу на всякий случай. Но передай это дряхлой суке, что,
если она жаждет моей смерти, то пусть явится сама. Поскольку я определенно приду за
ней. За ней и всей ее гребаной шайкой.
– Мне жаль, что это оказалась ты, Мия, – вздохнула Эш. – Ты всегда мне нравилась.
Ты лучше, чем то место. Эти убий…
Магистра вернулась в купальню ровно через двадцать минут, принеся стопку новой
одежды. Даже Сидонию хватило ума не заставлять ее ждать.
Мия натянула все, что ей дали, и обернулась в поисках верхней одежды. На ней была
набедренная повязка из серого льна с подкладкой, придерживаемая кожаным поясом.
Грудь тоже прикрывала полоса льна с подкладкой, кожаные сандалии со шнуровкой
доставали до середины голеней. На ее товарищах одежды было и того меньше – только
сандалии и набедренные повязки, но зато с плотными кожаными вставками, чтобы
защитить их достоинства от несчастных случаев на тренировке. С приближением
истиносвета наружи становилось все жарче и жарче, так что отсутствие теплой одежды
никого не смутило. Но простора для фантазии почти не оставалось…
– Последний раз повторяю, вам разрешено говорить в моем присутствии только тогда,
когда вас спрашивают, – отчеканила магистра. – Забудешь об этом еще раз, и я устрою
тебе достойное напоминание. Ты вполне можешь умереть на арене и без языка.
Сидоний пробубнил извинение, Мия со вздохом помогла ему встать. Итреец был не из
самых светлых умов на ее пути, но, живя как псы, блох не выбирают.
– Ешьте, – приказала магистра, откидывая длинную седую косу за плечо. – Завтра вам
понадобятся силы.
Почувствовав ее взгляд, Фуриан поднял голову, но быстро отвел глаза. В голове Мии
горели вопросы, стукаясь о ее стиснутые зубы.
«Терпение».
Повара отодвинула в сторону чья-то мощная рука и взяла черпак. Мия узнала крупного
лиизианца с лицом, напоминавшим упавший пирог. Его голова была почти полностью
обрита, оставался только крошечный кустик из темных волосков, похожих на лобковые.
Рябое лицо, кривоватая улыбка – не улыбка плута, а, скорее, улыбка человека,
которого слишком часто роняли на голову в детстве.
– Спасибо, брат.
Мия заметила, что все остальные гладиаты внимательно за ними наблюдают. Волоски на
ее шее встали дыбом.
– Еще раз назовешь меня «братом», и я не только нассу тебе в ужин, но и утоплю тебя
в гребаной моче. Под этой крышей мои братья и сестры – гладиаты, – Мясник ударил
себя кулаком в грудь. – А ты, пока не переживешь Отсев, ничто.
Лиизианец вернулся на свое место, гладиаты хлопали его по спине. Мия стояла с
миской в руке, в нос ударила вонь свежей мочи.
Трио нашло пустую скамью, Мия с Сидонием насупленно смотрели, как гладиаты доедают
свой ужин. Взглянув на их печальные лица, Маттео предложил Сидонию, а затем и Мие
поделиться своей порцией каши. Итреец будто не верил своим глазам, девушка тоже
пораженно на него уставилась.
– Ты уверен?
Мия пожала плечами, и они с Сидонием без заминки проглотили свою долю. В столовую
вошел крупный мастиф, вынюхивая на полу объедки. Затем приблизился к Маттео, глядя
на уже пустую миску и виляя коротким хвостом.
– Прости, приятель, – вздохнул Маттео. – Если бы у меня хоть что-то осталось, я бы
поделился.
Мия исподтишка наблюдала, как юноша гладит пса и чешет его за ухом. Когда мастиф
застучал задней лапой по полу от удовольствия, Маттео улыбнулся.
– У меня дома были гончие. Я всегда умел находить общий язык с собаками.
Его улыбка стала шире, темные глаза заблестели. Юноша был слишком миловиден для
такого места. Но Личинке, похоже, нравилась его внешность. Она опустила голову,
чтобы скрыть румянец, и уползла.
Когда ужин был окончен, гладиатов повели вниз, в клетки. Мия, Сидоний и Маттео
замыкали ряд. Единственные слова, которые им говорили, были приказами; единственное
внимание, которое им уделяли, было толчками и ухмылками. Спустя всего пару часов
существования на самом дне общества Мия осознала, что это новая жизнь начинает ей
надоедать. Она задавалась вопросом, где сейчас Мистер Добряк, добрался ли он уже до
Уайткипа, встретился ли с…
– Видимо, наш чемпион слишком хорош, чтобы спать с плебеями, – пробурчал Сидоний. –
Избалованный дрочила.
Мия проследила за взглядом итрейца и увидела, что Фуриана увели дальше в крепость,
а не оставили в казарме.
Мия закатила глаза и вздохнула. Девушка схватила Сидония за гульфик и крепко сжала.
Тот взвизгнул.
– Ты точно знаешь, как ладить с женщинами, Сид, – вздохнул Маттео, закидывая вторую
руку итрейца себе на плечи.
Теперь Мия поняла, почему донна позволяла своему имуществу спать в темноте и
прохладе. Похоже, несмотря на всю свою любовь к драгоценным Соколам, Леона не
хотела, чтобы кто-нибудь из них вылетел из гнезда.
– Похоже, я слишком долго не был в этих стенах, – прорычал он. – Если у вас есть
силы, чтобы сидеть и болтать, подобно девицам у ткацкого станка, то вы определенно
поработали недостаточно упорно.
Проходя мимо клетки Мии, он едва одарил ее взглядом. Затем экзекутор заковылял
обратно к подъемной решетке, голубые глаза мерцали во мраке.
– Отдыхайте, Соколы, – громко произнес он. – Завтра вас ждет долгая перемена. Это я
вам обещаю.
– Еще раз назовешь меня трусом, я убью тебя и всю твою ебаную семью.
– А?
Мясник фыркнул.
– Полные невежды.
– Поэтому его прозвали Алым Львом, – сказал Мясник. – Он заслужил свою свободу под
знаменем Леонида, ясно? Его ногу так изувечили, что потом ее пришлось отрезать. –
Он осклабился, глядя на Сида. – По-прежнему хочешь с ним станцевать, малыш?
Она прождала час, пока грудь каждого не начала опускаться и подниматься в ритме
сна. Маттео что-то бормотал. Сидоний тихо сопел. Девушка осмотрелась во мраке,
желая убедиться, что все гладиаты уснули. Затем закрыла глаза. Задержала дыхание
и шагнула
из теней
в своей клетке
в тени
холла.
Комната поплыла перед глазами, и ей пришлось опереться на стену. Мия почти ощущала
жар от опаляющих солнц в небе. Низко пригнувшись, она выглянула за решетку, затем
повернулась к клеткам. Убедившись, что ее отсутствие никем не замечено, прокралась,
тихая как шепот, наверх, в крепость.
Без Мистера Добряка или Эклипс, кроющихся в тенях, ее сердце гулко стучало, ладони
взмокли от страха. Она знала схему здания, как свое собственное имя, но без лишней
пары глаз чувствовала себя очень одиноко. Мия могла бы дождаться возвращения
тенистого кота с новостями из Уайткипа, но ее вопросы – нет. С тех пор, как умер
отец, девушка гадала, кто же она. Теперь все ответы она может найти всего в
нескольких шагах от себя…
Она двигалась быстро, в голове звучали уроки шахида Маузера. Мия прислушивалась к
топоту стражей, дежуривших на нижних этажах. Внутри патрулировали лишь двое, и
избежать встречи с ними по пути на кухню оказалось достаточно легко: она пряталась
за шелковыми занавесками, исчезая из их поля зрения.
Кухня пустовала, тощего повара нигде не было видно. Зато кладовая полнилась едой, и
Мия буквально нырнула в нее лицом, набивая себе желудок. Если она хочет пережить
Отсев, ей нужно много сил. Девушка стащила две железные вилки и бесшумно
выскользнула из помещения.
А за ней…
Мия достала две вилки из набедренной повязки, согнула зубья о стену. Прислушиваясь
к шагам стражей, присела перед замочной скважиной и принялась за работу. Вскоре
замок щелкнул, дверь открылась, и, оглянувшись через плечо, девушка шагнула внутрь.
В ту же секунду две руки крепко сдавили ей шею, перекинули через чье-то широкое
плечо и бросили на пол. В глазах поплыли звездочки, а она сильно стукнулась головой
о каменную плиту. В горло впился локоть. Мия часто заморгала, увидела пару
блестящих карих глаз, красивое лицо, обрамленное струящимися локонами черных волос.
Фуриан Непобедимый.
Он сидел на ней сверху, выдавливая весь воздух из легких. В такой близости от него
грызущая тошнота, которую Мия испытывала в его присутствии, стала всепоглощающей,
из болезненного ощущения превратилась в жуткий голод. Но необходимость дышать была
более насущной.
Мия ткнула одной из вилок в подмышку чемпиона. Одного точного выпада было бы
достаточно, чтобы пронзить его ребра и сердце под ними. Девушка потыкала вилкой по
его коже, пытаясь не задохнуться, когда Фуриан сильнее надавил локтем на ее
гортань.
Она тоже посильнее воткнула сталь, молча впиваясь в него взглядом. И, наконец,
Фуриан ослабил давление, отклоняясь достаточно, чтобы позволить ей дышать.
Его голос был низким и мелодичным. Глаза как темный шоколад – услада с нотками
горечи. Мия изо всех сил старалась не обращать внимания, что его тело,
прижимавшееся к ней, было абсолютно обнаженным.
Глава 10
Тайны
Обе были бесшумны. Никаких боевых кличей или ругательств. Никаких острот. Обе
обучались искусству смерти у лучших убийц республики, и хорошо помнили свои уроки.
Эшлин достала два стилета из рукавов и отразила удар Джессамины. Мия, смаргивая
капли дождя и щурясь от ужасного опаляющего света, заметила, что оружие Эш окрашено
ядом. И хотя у Джессамины было преимущество из-за более длинного клинка, Эш хватило
бы одной царапины, чтобы ее прикончить.
Мия нащупала свой меч, попыталась встать. Но у нее ничего не вышло – не получится,
пока на шее предательницы по-прежнему висит треклятая троица. Каждый раз, когда
ваанианка двигалась, свет солнц отражался от медальона и пронзал Мию. Стиснув зубы,
она едва находила силы, чтобы сдерживать всхлип, – о том, чтобы встать и сражаться,
и речи быть не могло.
Мистер Добряк сбежал, Эклипс тоже не могла приблизиться из-за троицы. Она осталась
одна. В животе набухал жуткий страх, ужас перед лицом бога и его ненавистью.
– Рада снова тебя видеть, Джесс. И каково тебе живется девочкой на побегушках?
Рокот грома.
– Скажи мне, – Эшлин чудом увернулась от атаки Джесс, – каково это было на вкус,
когда тебя поставили в пару с девушкой, которая обманом лишила тебя места Клинка?
– ЗАТКНИСЬ!
– Слезь… с м-меня!
– Я тебе покажу позорную смерть.
Джессамина сомкнула пальцы на шее Эш и снова ударила ее свободной рукой. Только она
начала замахиваться для очередного удара, как сквозь бурю раздался голос.
Рыжая не оглянулась, сосредоточив взгляд налитых кровью глаз на Эшлин. Мия встала,
ноги у нее подкашивались, но все она равно медленно пошла по крыше, держа меч из
могильной кости.
– Она н-нужна нам живой, – Мия сплюнула рвоту с языка. – Она обманула браавов. Но
они з-заплатили целое состояние. Я ни за что не поверю, что она просто сожгла столь
ценную карту. Допустим, карта у нее есть, но мы не сможем ее найти, если Эш умрет.
Мия вздохнула.
Мия прорычала имя Джесс под грохот грома. Эшлин схватила Десницу за воротник и
дернула на себя. Джессамина отчаянно вцепилась в ее запястье, пытаясь остановить
падение, но в следующий миг рыжая свалилась с крыши и с тошнотворным хрустом
приземлилась на забор, ограждавший территорию базилики, прямо на кованные пики.
Ваанианка вытерла костяшками разбитую губу. Пощупав шею, обнаружила, что троица
пропала.
Та подняла меч.
– Ты УБИЛА ее!
Руки Эшлин были алыми от крови.
Вновь зазвонили колокола базилики – на сей раз подавая сигнал тревоги. Во дворе
внизу начали собираться аколиты, крича: «Убийство! Убийство!» Мия шагнула вперед,
занеся меч. Поскольку троица валялась где-то за стеной здания, Мистер Добряк и
Эклипс вернулись, заполняя ужасающую пустоту внутри нее силой ледяной стали. Ноги
Эш приклеились к собственной тени – ей было некуда бежать. Но Мия сказала
Джессамине правду: если она убьет Эшлин, то не найдет карту. А после последней
взбучки от Духовенства она никак не могла вернуться с пустыми руками.
– …Люминаты, Мия…
– Я ценю твои чувства, Эклипс, – прошептала Мия. – Но моя цель – выжить, чтобы
продолжить борьбу позже.
– Что ж. Ты можешь уйти с этой крыши двумя путями. Лицом или ногами вниз?
Мия вонзила острие клинка в кожу Эшлин. Могильная кость была тверже стали и
достаточно острой, чтобы рассечь камень. Одно легкое движение…
– Попытаешься сбежать или даже вдохнуть не так, как мне нравится, и мы окрасим
мостовую новым оттенком Эшлин. Тебе все ясно?
Меч дрогнул.
– Ясно?
Эш скривилась.
– Кристально ясно.
Мия сняла пояс с талии.
– Вытяни руки.
– Шевелись.
Она повела Эшлин к водосточной трубе за колокольней. Изо рта горгульи лилась
дождевая вода на землю, которая была в десяти метрах от них.
Эш насупилась, но, несмотря на все свое нытье, без особых проблем слезла по
водостоку. Мия последовала за ней, Мистер Добряк настойчиво шептал предупреждения
ей на ухо. Девушки побежали по территории базилики, мимо некрополя, усеянного
фамильными склепами. Когда они перелезали через железный забор, из-за угла здания
появился отряд люминатов, послышались крики: «Стоять!» Мия дернула за пояс,
обмотанный вокруг запястий Эш, и потащила пленницу по улице.
Мия кинула мешочек широкой дугой, осыпая толпу ливнем из блестящего золота. Люди
среагировали моментально и поразительно буйно, быстро осознав, что каким-то чудом с
неба свалилось целое состояние. Народ выбегал из таверн и лавок; нищие, пекари,
мясники, – все они перекрыли путь отряду люминатов, дерясь, крича и пихая друг
друга в стремлении схватить золото.
Ваанианка взвыла, Мия поволокла ее прочь сквозь усиливающийся дождь. Они побежали
по широкому мосту, направляясь в лабиринт трущоб за зданиями администратов и там,
наконец, Мия загнала Эшлин в небольшую нишу.
Потянувшись к теням вокруг, Мия дернула за них ловкими пальцами, сплетая в плащ и
накидывая его себе на плечи. Крутанув запястьем, она окутала и Эшлин, совсем как в
ту перемену, когда они вломились в комнату вещателя Адоная. Воспоминания о тех
временах в Красной Церкви навели Мию на мысли о Джессамине; картина с телом
Десницы, повисшим на кованых пиках, отпечаталась в ее памяти.
Весь мир почернел под плащом, но Мия все равно слышала, как легионеры
перекрикивались друг с другом, обыскивая глухие переулки Годсгрейва. Девушки ждали
бесконечно долгие минуты, прижимаясь друг к другу под тенями Мии.
– Тогда хорошо, что я не собираюсь тебя убивать, – ответила Мия. – Мистер Добряк,
проверь крыши. Эклипс, иди вперед и убедись, что путь к часовне свободен.
Мия ощутила, как тени вокруг покрываются рябью, не-кот и не-волчица выскользнули из
тьмы у ее ног. Мистер Добряк взобрался по стене, прыгая от тени к тени, Эклипс
растеклась по мостовой и исчезла дальше по улице. Девушка слышала, как бьется
сердце Эш, чувствовала слабый аромат лаванды и пота на ее коже.
– Стилет у твоего горла покрыт дозой «синкопы», Эш. Мне не очень хочется усыплять
тебя и тащить на своем горбу, но если придется… А теперь завали хлебало.
– Эшлин, рук не хватит, чтобы пересчитать все болты, которые я на это клала.
– Мне нужно было Духовенство, Мия. Все остальные просто оказались не в том месте и
не в то время.
– Нет, – ответила Мия. – Но лишь потому, что Адонай прикончил его прежде, чем у
меня появилась такая возможность. Вы убили Трика. Нарушили свою клятву. Предали
Церковь.
– Не испытывай свою удачу, Эшлин, – Мия усилила хватку. – Мой отец мертв.
Это заставило Мию остановиться. В воздухе повис немой вопрос. Дождь затихал, но
небеса по-прежнему оставались мрачно-серыми. Эшлин сделала глубокий, прерывистый
вдох.
Мия просто покачала головой, отказываясь вестись на эту уловку. Эшлин Ярнхайм была
полна лжи. Она врала на протяжении всего их обучения в Церкви. Врала Духовенству,
Мие, всем, кого когда-либо встречала. Она пронзила сердце Джессамины на крыше
базилики и теперь целилась в сердце Мии. Каждое ее слово сочилось ядом.
– Ты несешь чушь.
– Почему, по-твоему, Скаева до сих пор жив? Половина Сената хочет закопать его под
землю. Думаешь, у них не хватило бы денег, чтобы нанять Клинка и прикончить его,
если бы он не подпадал под Закон о Неприкосновенности? Юлий Скаева гребаный
ублюдок, но он не тупой. Он годами был покровителем Церкви.
– Они бы никогда…
– Они ассасины, само собой, они бы это сделали! В деяниях Красной Церкви нет ничего
святого. Они убивают людей за деньги. Половина из них психопаты, остальные – просто
садисты. Они не слуги какой-то Богини Ночи, они ебаные шлюхи!
Эшлин слегка повернула голову, несмотря на клинок у горла. Просто чтобы взглянуть
Мие в глаза.
– Не спорю. Но сейчас я не вру, Мия. Если ты доставишь меня обратно в Церковь, меня
убьют, и ты никогда не узнаешь правду о том, что они сделали.
– В Церкви.
Мия по-прежнему лежала под чемпионом Коллегии Рема, его предплечье сдавливало ей
шею. Мышцы на руке и груди мужчины напряглись. Она прижала вилку к его ребрам – на
сей раз достаточно сильно, чтобы пронзить кожу.
– Да я могу тебе зубы выбить за то, что ты вообще осмелилась со мной заговорить!
Как ты сюда пробралась?
Она понятия не имела, что на нее нашло. Хотя Мия и находила лорда Кассия
привлекательным, ее реакция на его присутствие не была столь… плотской. Возможно,
потому, что она никогда не находилась в такой близости с Лордом Клинков? Возможно,
потому, что была моложе? В чем бы ни крылась причина, когда она посмотрела на
Фуриана, ее дыхание участилось. Бедра заныли. В животе затрепетали бабочки.
Фуриан пересек комнату, сдернул серую простыню с кровати и обмотал ее вокруг пояса,
чтобы выглядеть приличнее.
– Что чувствую?
Мия поднялась с пола, заправила волосы за уши. Боковым зрением заметила какое-то
движение и посмотрела на тени, отбрасываемые ими на освещенную свечами стену. На
свою. И на его.
Чемпион попятился и поднял три пальца – защитный знак Аа против зла. После этого
тени застыли, только слегка трепеща в свете свечей.
– …Мой кто?
– Твой демон, – сказала Мия. – В моей тени живут двое. Обычно, по крайней мере. В
каком облике ходит твой? И где он?
– Я не знаю никаких демонов, – прорычал Фуриан, – кроме того, что стоит сейчас
передо мной.
«Вожделение».
– Убирайся отсюда, девчонка. Я – чемпион этой коллегии и набожный сын Аа. Гладиаты
не якшаются с плевелом, а я не якшаюсь с еретиками.
«Неужели?»
Его тень корчилась на стене, руки потянулись к шее тени Мии. Девушка попятилась, но
тень не сдвинулась с места, ее волосы извивались и скручивались, как змеиное
гнездо. Внутри нее вновь пробудились голод и тошнота, смешавшись с бурлящей
яростью.
Этот мужчина ничего не знал о даркинах. Ничего не знал о себе. Здесь ей ответов не
найти. Только больше вопросов.
И чем дольше она оставалась в этой комнате, тем больше была вероятность, что ее
поймают.
Мия медленно пятилась, не желая поворачиваться спиной к Фуриану и прислушиваясь к
звукам снаружи. Ничего не услышав, бесшумно открыла дверь и посмотрела по сторонам
коридора. Удостоверившись, что там никого нет, оглянулась через плечо на чемпиона
коллегии, чья тень продолжала извиваться на стене.
Мия напомнила себе, зачем она здесь. Чтобы стать победителем «Венатуса Магни», ей
придется одолеть этого мужчину, и неважно, даркин он или нет. Какая бы между ними
ни возникла мрачная связь, она отходила на второй план: он стоял между ней и
победой.
И возмездием.
«Будь посему».
Хрясь!
Хрясь!
Хрясь!
Вот под какую песню Мия коротала время, жарясь под опаляющими солнцами. Голос
экзекутора был куплетом, звуки ударов кнута – ритмом, а ворчание, вздохи и брань
мужчин и женщин – припевом.
Со дня ее прибытия в Воронье Гнездо прошла неделя, но эти семь перемен будто
тянулись годами. Экзекутор не знал пощады, обучая их с Маттео и Сидонием обращению
со всеми видами оружия, всем стилям борьбы, всем трюкам и фокусам, в которых он был
подкован за долгие годы игр. Они дрались в кругу, на разных уровнях двора, во снах.
Каждая запинка наказывалась ударом кнута. Каждый неверный шаг. Каждая
незначительная ошибка.
Хрясь!
Хрясь!
Хрясь!
Мия подняла взгляд и увидела донну Леону на широком балконе. Та была облачена в
струящийся белый шелк, на ее запястьях блестело золото, каштановые волосы заплетены
в косу.
– Начать пахать? – сплюнул Маттео. – А что, ради бездны, по его мнению, мы делали
всю неделю?
Мия с легкостью отразила его удары, а шквал ответных выпадов заставил юношу
отступить назад. Она снова колотила его щит, сплевывая песок с языка.
– Бездна и кровь, ты бьешь меня так, словно я сделана из стекла! Бей нормально!
– Возьми свои гребаные яйца в руки! – сказала она. – Может, мать учила тебя, что к
нам нужно относиться, как к нежным цветкам, а может, ты просто думаешь членом. Но
на арене нет девушек. Ни матерей, ни дочерей. Ни сыновей, ни отцов. Только враги.
Будешь волноваться о том, что между ног твоего соперника, и тебе снесут башку. И
какой тогда будет прок от твоего гребаного члена?
– Гладиаты! Смирно!
Она показала рукой на Фуриана. Гладиаты проревели его имя и застучали мечами по
щитам.
Осквернитель Каши вышел из ряда, сверкая своей улыбкой ребенка, которого слишком
часто роняли, и показал костяшки гладиатам позади.
– Наша легенда песков, самый могучий Сокол в этой коллегии, чемпион Талии – Фуриан
Непобедимый!
Мужчина вышел вперед под крики товарищей, держа в каждой руке по мечу. Его взгляд
был прикован к балкону; когда он низко поклонился, длинные черные волосы упали на
точеные скулы и квадратную челюсть. Мия посмотрела на его тень, но не заметила
ничего необычного. А вот ее собственная слегка пошла рябью, как гладь воды, в
которую бросили камешек.
– И наконец, – сказала Леона. – Наши три новобранца рискнут жизнями в Отсеве, чтобы
заслужить себе место среди вас или погибнуть в процессе. Молитесь, чтобы Аа был к
ним благосклонен, а Цана направила их руки к победе. – Леона посмотрела на свою
стаю и развела руки. – Сангии э Глория!
Все гладиаты подняли глаза к небу и попросили первую дочь Аа принести им победу. Но
Мия не взывала ни к Всевидящему, ни к его воинственной дочери. Аа показал себя ее
врагом, а Цана никогда не помогала ей раньше.
Посему Мия опустила взгляд к песку. К черной тени, собравшейся лужей у ее ног.
Гадая, ответит ли ей богиня после всего, что она сделала.
Глава 11
Гром
Кровь застилала глаза, стекала в рот, стучала в висках. Стоя обнаженной в бассейне,
она посмотрела на вещателя в другом конце комнаты. Бледная кожа и еще более бледные
волосы, губы изогнуты в слабой улыбке. Белки распахнутых глаз налиты кровью.
– Пока нет.
Мия тихо вышла из купальни во мглу Красной Церкви. В воздухе звенел гимн
призрачного хора, пока она поднималась по винтовой лестнице и шла по коридорам из
черного камня с бесконечным спиралевидным узором. Наив однажды сказала, что узоры
на стенах были песней о том, как найти путь во мраке. Размышляя обо всем, что
поведала ей Эшлин, девушка вдруг обнаружила, что хотела бы знать слова этой песни.
Если ваанианка сказала правду, Мия будет совершенно потеряна.
«Не может».
Мия взглянула на высокую статую Наи, на меч и весы в ее руках. Возможно, всему
виной была игра света, но богиня выглядела мрачнее, чем обычно.
Шаги Клинка отдавались эхом в гулком зале, пока она шла по кругу, проводя пальцами
по пустому склепу с именем Трика. Мия подумала о своем друге. О его мудрых советах.
Об утешении, которое она находила в его объятиях. Он был твердой почвой в мире,
который с каждой неночью становился все более шатким…
Мия обернулась и увидела в арке шахида Аалею. Ее темные глаза сверкали. Она была в
кроваво-красном с головы до ног, цвет помады сочетался с платьем. На плечи падали
черные кудри, кожа сияла алебастровой белизной. Такая женщина могла бы показаться
холодной, как глубокозимье, в неправильном свете. Но улыбка Аалеи была теплой, как
бокал золотого вина.
– Мне нужна хотя бы одна неночь в собственной кровати, – ответила Мия. – Но Донна
мертва. И карта почти у меня.
Аалея кивнула на пустой склеп Трика. Мия тоже на него посмотрела, не произнеся ни
слова. Шахид провела пальцами по его имени, вырезанному в камне.
– Не так, будто часть меня умерла, – девушка пожала плечами. – Но да, скучаю.
– Я тоже однажды любила, – наконец произнесла женщина. – Думала, что это место и
выбранная мною жизнь не смогут осквернить то, что казалось столь непорочным. –
Шахид провела пальцами по губам. – Я любила того мужчину, как Ночь любила День. И
обещала ему, что мы всегда будем вместе.
Мия притихла, представляя навеянный Аалеей образ. Ее взгляд был прикован к склепу.
Она пыталась не вызвать подозрений, но последнее, чего ей сейчас хотелось, это
стоять здесь и рассуждать о любви и потере с серийным убийцей. Особенно если в
словах Эшлин была хоть крупица правды…
– Эта участь не для Клинков, – Аалея взяла руку Мии и прижала ее к губам. – Все
когда-нибудь кончается, Мия. Но в этом знании есть своя прелесть. Чем ярче пламя,
тем быстрее оно гаснет. Но его тепло может согревать нас вечность. Даже от любви,
продлившейся всего одну неночь. Для таких людей, как мы, нет вечных обещаний.
Мия посмотрела на статую наверху. На глаза, которые преследовали ее, куда бы она ни
пошла.
– Мой отец говорил, что хороша та история, которая вовремя заканчивается. Если
рассказывать ее слишком долго, можно обнаружить, что счастливых концов не бывает.
Аалея улыбнулась.
– Мудрый мужчина.
– Не настолько мудрый.
– Я знаю свой путь, шахид. Порой горе – это все, что заставляет меня по нему идти.
Пульс Мии участился, кожу начало покалывать. В такой близости она могла учуять розы
и мед в парфюме шахида. Глядя в эти темные, подведенные сурьмой глаза, она снова
задалась вопросом, была ли в запахе Аалеи какая-то аркимия или…
– Уверена, что так и будет, милая, – ответила Аалея, улыбаясь шире. – Что ж,
оставлю тебя наедине с воспоминаниями. Не позволяй Достопочтенному Отцу обнаружить
тебя здесь без добычи, если только, конечно, тебе не хочется услышать, как он
буянит.
– …Она опасная…
– Я уже не знаю, что думать. Так что давай побыстрее покончим с этим.
Мия присела у основания статуи Наи и под светом из кровавых витражных окон начала
изучать имена, вырезанные в камне. Одно за другим. Тысячи. Спираль, начинающуюся у
ног богини. Имена королей, сенаторов, легатов и лордов. Священников и проституток,
нищих и ублюдков. Имена каждого, принесенного в жертву Черной Матери.
Ее единственной компанией были хор и Мистер Добряк; сама девушка работала молча.
Гадая, что делать, если Эшлин сказала правду. Пару раз ей пришлось прятаться в плащ
из теней, когда в зал забредали Десницы или новые аколиты. Но большую часть времени
ее никто не прерывал. Стоя на коленях в сумраке, она читала имена мертвых,
смешивающиеся в голове.
Мия помнила ту перемену, когда он умер. Ее отец. Стоя перед петлей и вопящей
толпой. Кардинал Дуомо с бородой, напоминавшей изгородь, и широкими плечами стоял
на эшафоте. Юлий Скаева с угольно-черными волосами и глубокими темными глазами был
наверху, облаченный в консульскую мантию, окрашенную фиолетовым и кровью. Они
пришли для того, чтобы посмотреть, как предводителей восстания повесят за
преступления против великой Итрейской республики. Судья Дарий Корвере и генерал Гай
Антоний набрали армию и собирались повести ее на собственную столицу. Но накануне
вторжения пришло спасение, и предводителей мятежа доставили в руки республиканских
властей.
Мия была слишком юной, чтобы задавать вопросы. А затем – слишком ослепленной, чтобы
задаваться ими самой.
Но как?
– …Мия…
При звуке голоса Мистера Добряка она резко подняла голову, зрачки расширились во
тьме.
– …О, Мия…
Она стремглав поползла по полу к тому месту, где стоял кот из теней. Изучила имена,
вырезанные в граните. Ее отца и Антония повесили перед народом Годсгрейва – даже
если люди Красной Церкви были замешаны в их поимке, казнь свершили не они. Но если
кто-то погиб во время захвата, то, возможно…
Высеченное на камне, как и обещала Эшлин. Одно-единственное имя среди тысяч. Имя
раба, который выкупил свою свободу, но все равно остался на службе у ее отца.
Правая рука Дария Корвере. Его мажордом. Человек, который должен был быть со своим
судьей, когда тот готовился напасть на столицу. Человек, который должен был
оставаться с ее отцом до последнего.
Андриано Варнесе.
Красная Церковь участвовала в поимке ее отца. Вот кто виноват в том, что восстание
было подавлено. Почему еще имя мажордома ее отца было бы вырезано здесь на камне?
Как еще могли схватить генерала и его судью в лагере с десятью тысячами их людей?
Все это время она обучалась в логове убийц, чтобы отомстить ублюдкам, которые
повесили ее отца. Ни секунды не предполагая, что убийцы, у которых она училась,
сами приложили руку к этой смерти.
Эш сказала правду.
Всё. От и до.
Девушка находилась в камере под ареной и смотрела сквозь прутья на пески снаружи.
Рядом с ней стоял Маттео, его темные глаза округлились от удивления. Сидоний ходил
взад-вперед по их маленькой клетке, словно запертый зверь, жаждущий сорваться с
цепи. Или же мечтающий сбежать. Мия посмотрела на слово «ТРУС», выжженное на его
груди. Снова подумала о том, чем он его заслужил.
– Мудрый мужчина.
– Не настолько мудрый…
Поездка в фургоне из Вороньего Гнезда в Блэкбридж заняла почти неделю. Как обычно,
Мию, Маттео и Сидония держали отдельно от истинных гладиатов, и ни один из них не
снизошел до того, чтобы перемолвиться с ней словом. Тем не менее их хорошо кормили,
и, возможно, из сочувствия к грядущему, Мясник воздерживался от осквернения их
ужинов. После шести перемен они прибыли в тенистый каньон гор Дракспайн и въехали в
обширный метрополис Блэкбриджа.[25]
Теперь они ждали под огромной городской ареной. Первое представление уже началось –
публичные убийства, спонсируемые местными администратами. Мия наблюдала, как пески
орошаются кровью, а гладиаты казнят осужденных преступников, еретиков и беглых
рабов, чтобы раззадорить аппетит толпы перед будущим кровопролитием.
Поскольку Мия и двое других новобранцев были обычным имуществом, они должны были
драться первыми. Отсев был кровавым зрелищем, и эдиторы всегда пытались устроить
грандиозное шоу для толпы. Но зрители все равно предпочитали схватки своих героев,
а не массовую резню безымянных бедолаг, независимо от того, насколько впечатляюще
их убивали. Как только Отсев закончится, начнутся бои настоящих гладиатов.
Глядя на пропитанный кровью песок, Мия чувствовала дрожь. Давно забытое чувство
страха медленно набухало в ее животе, колени подкашивались. Пустота из-за
отсутствия Мистера Добряка и Эклипс пожирала изнутри, принося почти физическую
боль. Она вцепилась в прутья, чтобы скрыть дрожь в руках, и мысленно отругала себя
за трусость.
«Ты боролась, чтобы оказаться здесь. Все это – твой замысел. А теперь ты стоишь
здесь и трясешься, как гребаный ребенок…»
Мия представила Дуомо и Скаеву, руководящих казнью ее отца на Форуме. Орущую толпу,
требующую крови судьи. Глядя на трибуны арены, она видела те же лица, то же жуткое
наслаждение. Тех же людей, которые радовались смерти ее отца.
– Время пришло, – мрачно произнес он. – Вас ждет смерть или слава. Вам решать, что
принимать как данность, а что заслужить.
Маттео спросил дрожащим голосом:
Маттео выглядел так, будто уже готов был выблевать завтрак на свои сандалии.
Сидоний снова зашагал взад-вперед, проводя рукой по щетинистой голове. Мия
переминалась с ноги на ногу, ее живот скрутило.
Экзекутор посмотрел на них, и впервые за все время девушке показалось, что она
увидела намек на сочувствие в его глазах.
– Все гладиаты однажды были на вашем месте, – сказал он. – И я среди них. С чем бы
вы ни столкнулись на этой арене, страх – единственный враг на вашем пути. Покорите
свой страх – и сможете покорить весь мир.
– Механизм под полом арены, – ответила Мия. – Эдиторы контролируют все, что
происходит на песках, снизу.
– Не давай слабину, – сказала Мия, сжимая его руку. – Держись рядом со мной.
– У тебя есть план, вороненок? – пробормотал Сидоний.
Крыша над головой Мии затряслась, на новобранцев посыпалась пыль, люди на трибунах
затопали ногами в ответ.
Мия надела шлем на голову, проверила гладиус. Без Мистера Добряка в ее груди будто
образовалась зияющая дыра.
Другие части пола тоже раскололись, вверх поднялись скрытые платформы, механические
шестеренки внизу крутились все быстрее. Мия увидела осадные башни из дерева, таран,
укрытый толстым слоем шкуры, тяжелую баллисту и две катапульты с бочками горящей
смолы. На каменных стенах крепости развернулись алые знамена с гербом старого
королевства Ваана. Мия посмотрела на красную корону на своем щите, на алые гребни
на шлемах вокруг.
– …Вот дерьмо.
Решетка плавно поднялась. Стражи копьями вытолкали Мию и ее приятелей под яркий
солнечный свет. Их встретили насмешками – в основном зрители были итрейцами, и они
неодобрительно орали при виде своих древних врагов.[26] Стражи вывели участников на
песок арены к открытым воротам небольшой крепости. И, загнав их внутрь, закрыли за
ними двери.
Крепость была метров шесть высотой и четыре с половиной метра шириной. По ее углам
маячили башни повыше, стены украшали зубцы. Внутри Мия увидела, что сооружение было
построено вовсе не из камня, а из плотного гипса, укрепленного тяжелым деревянным
каркасом. Группа недоуменно разбрелась, большинство не знало, чего ждать.
– Поднимайтесь, ублюдки!
– Я, – ответил Маттео.
Мия взяла лук и повесила колчан через плечо, а второй вручила Маттео. Когда он брал
его, девушка сжала руку юноши и посмотрела ему в глаза.
Маттео кивнул. Вокруг них, на трибунах, бурлил океан людей. Стены арены поднимались
на пять метров над песком, по краям располагались ложи для костеродных и политиков.
В одной из них Мия увидела донну Леону, сидящую с остальными сангилами. Ее фигуру
обтягивало золотое платье, длинные каштановые волосы были уложены вокруг головы,
как венок победителя. Но, несмотря на всю ее красоту и знатное происхождение, ее
имущество все равно играло роль побежденных.
Решетка в другом конце арены поднялась, и стражи вывели новый отряд участников. Они
были вооружены так же, как Мия и ее товарищи, но имели золотые гребни на шлемах и
три глаза Аа, нарисованные на щитах. При виде них толпа взревела в знак одобрения и
затопала ногами, сотрясая землю. Большая часть группы заняла позицию у деревянных
осадных башен, а остальные встали у баллисты и катапульт на краю арены.
– Лучники, стреляйте по их башням! Мне нужно, чтобы шестеро из вас стояли у ворот и
были готовы к тарану, остальные – встаньте вдоль стен, чтобы отразить войска! По
два человека на участок, поднимите щиты и стойте спина к спине, все ясно?
– Я тот ублюдок, который спасет ваши жалкие жизни! – рявкнул Сид. – Если только,
конечно, у кого-нибудь из вас, убогих овцеебов, не появился план получше? А теперь
хватайте мечи и отправьте этих сукиных детей в бездну, где им и место!
Мия еще с секунду на него пялилась, подняв бровь. Но увидев, что Сид не в
настроении спорить, и зная, что она входит в число убогих овцеебов без плана
получше, она повернулась и прицелилась из лука в надвигающиеся башни. Маттео взял
стрелу и тихо пробубнил, с улыбкой глядя на Сида:
Болт из баллисты ударил в него, как молот. Лицо Мии забрызгала кровь, а Маттео,
охнув, свалился с башни и упал головой в песок. Раздался тошнотворный хруст, из
груди юноши торчали семьдесят сантиметров стали и дерева, шея вывернулась под
совершенно неправильным углом.
Замок сотряс разрушительных грохот, когда одна из катапульт метнула бочку с горящей
смолой. Снаряд разбился о стену, и жидкий огонь хлынул на мужчин и женщин внутри.
Толпа одобрительно заревела под выстрел второй катапульты, бочка врезалась в фасад
и подожгла деревянные ворота. С зубчатых стен посыпались люди, покрытые горящим
маслом, и, крича, попытались сбить огонь, катаясь по песку. Мия с Сидонием низко
пригнулись, глядя друг на друга круглыми глазами.
Полудюжина Золотых кинулась между башнями, держа в руках таран. Мия снова
выстрелила, но команда пряталась под защитной шкурой. Стены затряслись, когда они
ударили по воротам, затряслись даже больше, когда в угоду зрителям очередная бочка
жидкого огня ударила по тыльной башне крепости. Бочка взорвалась ярко и яростно,
испепелив еще троих Красных на стенах. Они с криком упали, еще одна свалилась с
болтом из баллисты в груди.
– Ну, нам нечем им ответить, кроме мата! – крикнул Сидоний. – Ваанианцы проиграли
осаду Блэкбриджа, вороненок! Здесь все подстроено заранее!
Еще одна бочка взорвалась, толпа охмелела от ярости. Замок горел, ворота срывались
с петель. В зубчатые стены врезалась первая осадная башня, и с нее, кровожадно
крича, спрыгнуло полдюжины людей. Сидоний побежал вдоль стены и с ревом вонзил меч
в живот одного из них. Мия беззвучно встала, потянулась к тени Золотого воина и
приклеила его к месту. Затем отмахнулась от меча второго мужчины и столкнула его
щитом со стен, прежде чем погрузить клинок в грудь первого соперника. На ее губы
брызнула теплая кровь с медным привкусом. Девушка гадала, как бы использовать свой
дар, чтобы зрители ничего не заметили, но в воцарившемся хаосе, дыме и огне никто
все равно не мог увидеть ее игру с тенями.
Ворота снова затряслись, дерево раскололось. Еще один точный удар – и они прорвутся
внутрь. Очередной Красный свалился со стены с болтом в животе, очередная бочка
взорвалась на земле перед крепостью, обрызгивая ее горящим маслом. Оставаться там и
защищать стены не было никакого смысла – Мия порезала еще одного Золотого, вспоров
ему брюхо и вывалив кишки на землю, – в конечном счете катапульты подожгут весь
замок.
Она вспомнила свои уроки в Зале Масок с шахидом Аалеей. На передний план начал
выступать ассасин. Девушка знала, что могла сразиться на мечах даже с лучшими из
них, но ее настоящим преимуществом перед людьми, дерущимися и умирающими вокруг,
было то, чему она обучилась в Красной Церкви. Ее остроумие. Ее хитрость.
Мия посмотрела на лица вокруг. На лицо мужчины, которого только что убила, скрытое
шлемом. И, сорвав шлем с головы мертвого Золотого, засунула руку в его рассеченные
внутренности и достала большую теплую пригоршню. Затем надела шлем с золотым
гребнем вместо собственного и крикнула Сидонию:
Мия размазала кровь по шее и груди, прижала разорванные кишки к животу и, сделав
глубокий вдох, прыгнула со стены. Тяжело приземлившись на песок у крепости,
закачалась и упала на бок. Вокруг нее вздымался черный дым, деревянный каркас
треснул, зрители закричали, когда ворота сломались. По арене пронесся грохот, и
новая бочка врезалась в стену. Мия свернулась в клубок, чтобы защититься от горячих
капель масла.
Толпа не обращала на нее внимания – судя по ее ране, она была ходячим мертвецом.
Команда за катапультой тоже никак не среагировала на девушку; золотой шлем означал,
что она одна из них, но каждый боец сражался, спасая собственную шкуру. Посему
никто не прибежал на помощь и не остановил ее, когда она заковыляла по песку; кровь
и кишки капали на ноги.
Мия споткнулась для правдоподобия и, охнув, подняла голову. Она была уже близко, до
катапульты и трех управлявших ею мужчин оставалось всего пара метров. Застонав, она
подползла еще ближе, помогая себе рукой. И когда катапульта оказалась в паре шагов,
девушка ожила, кинула ком внутренностей в лицо первому Золотому и погрузила гладиус
в его грудь.
Мужчина с воем упал. Прежде чем двое других успели понять, что произошло, Мия убила
еще одного, его кровь фонтаном полилась на песок, и он упал с душераздирающим
криком. Последний попытался нащупать меч, но Мия выбила его из рук противника,
виляя вправо и влево. А затем, сверкнув гладиусом, подарила его Пасти.
но ее меч пронзил его горло до самой кости и застрял в позвоночнике. Мия вытащила
клинок, резанула по ногам другого мужчину, метнула меч в грудь последнего. Лезвие
вошло в плоть и ребра, сбивая соперника на песок в фонтане крови, и вторая
катапульта затихла.
Зрители начали понимать, что что-то не так. Золотые прорвались в крепость, у ворот
и на стенах завязалась кровавая битва. Но все больше людей указывали на невысокую
бледную девушку в алом среди умолкнувших орудий. Она присела у тел повергнутых
мужчин, сняла шлем и окунула золотой гребень в красную лужу на песке, окрашивая его
в новый цвет. И, надев шлем на голову, она помчалась с мечами в руках прямо на
команду баллисты.
Ни матерей.
Ни дочерей.
Только враги.
Мия устало вздохнула и подняла меч. Глубокая рана на бицепсе правой руки сильно
кровоточила, голова кружилась. Поправив шлем и надев щит на раненую руку, она пошла
обратно по окровавленным горящим пескам, чтобы сразиться со всеми, кто остался в
живых. Толпа кричала и топала ногами в такт ее шагам – хоть девушка и носила цвета
врага, желание увидеть победу «своих» уступило место чистой кровожадности, а эта
хрупкая с виду девчушка только что убила почти дюжину людей за пару минут.
Кроваво-алый.
Мия скинула щит и громко засмеялась, увидев Сидония среди избитых, истекающих
кровью мужчин. За ними зиял проем от ворот, внутри стен все превратилось в бойню,
на полу лежали десятки мертвых Золотых и Красных. Одним из них был Маттео, его
милые глаза были широко распахнуты, но уже ничего не видели.
Мия попыталась отделаться от грусти, зная, что от нее нет пользы. Теперь это ее
мир. Жизнь и смерть, разделенные тонкой гранью росчерка меча. И с каждым росчерком
она становилась на шаг ближе к отмщению.
Толпа заорала в ответ, воздух рассекли фанфары. Испачканная кровью с головы до ног,
Мия заковыляла вперед и протянула руку Сидонию. Мужчина улыбнулся, взял ее за
предплечье и заключил в медвежьи объятия.
– Ну что, съели, ублюдки?! Меня никому не убить, слышите? МЕНЯ НИКОМУ НЕ УБИТЬ!
Мия посмотрела на ложе костеродных, увидела аплодирующую донну Леону. Рядом с ней
стоял экзекутор со скрещенными руками и вечно насупленным выражением. Но вдруг,
почти незаметно, мужчина склонил голову. Это была почти похвала.
Мия повернулась кругом, глядя на океан лиц, слушая опьяневшие от крови крики,
громоподобный топот ног. И на крошечное мгновение перестала быть Мией Корвере,
сиротой, даркином, ассасином и воплощением расплаты. Девушка широко развела руки,
капая алым на песок, и услышала ответный рев толпы. И всего на долю секунды забыла,
кем она была.
Гладиатом.
Глава 12
Озарение
– Ты знал?
– Бездна и кр…
Его сердце замерло, когда старик увидел стилет из могильной кости в руке своей
протеже. Во мраке позади нее стояла блондинка, одетая в наряд из черной кожи. Ее
лицо было как будто знакомо ему, но Меркурио никак не мог ее вспомнить…
Девушка в мгновение ока оказалась рядом. Епископ зашипел, когда она взяла его за
горло и прижала стилет к яремной вене.
– Отвечай!
– Я дал тебе этот стилет, – напомнил он, сглатывая с прижатым к горлу клинком из
могильной кости.
– Тем не менее. Никогда не думал, что обнаружу его у своего горла, вороненок.
– Они убили моего отца, Меркурио, – произнесла она дрожащим голосом. – Хоть и не
собственными руками. Они передали его Скаеве для казни!
– Ты знал?
Старик посмотрел на свою ученицу и не увидел страха перед кинжалом в его руке. Не
увидел страха смерти в ее глазах. Только ярость.
– На протяжении шести лет я тренировал тебя для испытаний Церкви, – тихо ответил
он. – Зачем, ради Черной Матери, я бы это делал, если бы знал, что Церковь помогла
Скаеве убить твоего отца?
– Ну, а зачем Церкви вообще меня тренировать, если они помогли его убить, Меркурио?
Ее рука со стилетом дрожала, пока она смотрела в его глаза. Старик видел в ней
Клинка – убийцу, выращенного из девушки, которую он им послал. Отправляя ее сюда,
он знал, кем Мия станет. Знал, как это на ней отразится. Нельзя подарить кого-то
Пасти, не отдав частичку себя. Но под всем этим Меркурио по-прежнему видел ЕЕ.
Беспризорницу, которую подобрал на улицах Годсгрейва. Девчонку, которую пригласил
под свою крышу и обучил всему, что знал. Девушку, которую даже после ее провала все
равно любил как родную.
Мия смотрела на него еще мгновение. Убийца, которым она стала, боролся с девушкой,
которой она была. И медленно, очень медленно она убрала стилет. Меркурио отвел
клинок от ее ноги и спрятал его обратно в подлокотник, после чего откинулся на
спинку кресла.
Блондинка достала книгу из-под плаща и положила на стол перед ним. Черная. Кожаная.
Ничем не украшенная.
В комнате воцарилась тишина, Мия смотрела куда угодно, только не в глаза Эшлин.
После затянувшегося неловкого молчания она повернулась к гроссбуху, перевернула
страницы и нашла имя в длинном списке покровителей и их платежей. Имя, написанное
жирным курсивом, ярко-черное на фоне желтеющей бумаги.
Юлий Скаева.
Само собой, он знал, что Скаева тайно платил Церкви. По правде говоря, это было
вполне логично для людей, которые могли себе позволить наполнять казну Наи. Видите
ли, в том и вся прелесть Неприкосновенности – пожертвуйте Церкви достаточно денег,
чтобы считаться покровителем, и попадете под защиту Красной клятвы. Король Ваана
поступал так годами. На самом деле это гениально. Последователи Наи могли купаться
в золоте, не пошевелив для этого и пальцем.[27]
Может ли быть?..
– Красная Церковь схватила моего отца, – сказала Мия сдавленным от боли голосом. –
И передала его Сенату. С тем же успехом они могли убить его самолично.
– …Чего я не понимаю, так это зачем Скаева приказал Рему напасть на гору, если
Церковь и так у него в кармане?..
– Не называй меня «девочкой», старый урод, – рявкнула Эшлин. – Мой отец был в
сговоре с Ремом, помнишь? Судья ненавидел Скаеву до усрачки. Да, он выполнял
приказы консула, но Рем был одним из правоверных Аа, как и Дуомо. Использование
Красной Церкви для грязной работы делало Скаеву еретиком в глазах Рема. А если бы
он уничтожил Церковь, то перекрыл бы Скаеве доступ к его кучке наемных убийц.
– Вот только наш прославленный великий кардинал никогда не нанимает Церковь для
священного ебаного убийства. – Эшлин пролистала гроссбух, показывая непомерные
платежи от Дуомо шестилетней давности. – Он просто платит ежегодный взнос из казны
Аа. Это обеспечивает его неприкосновенность, понимаете? Так он знает, что Скаева не
сможет просто перерезать ему глотку, пока он спит. У кардинала и консула взаимная
ненависть, и оба пошли бы почти на все, чтобы убить друг друга.
– …Сдается мне, что записывать все это в гроссбух было фантастически глупой идеей…
– Они прятали его в закрытом хранилище, – сказала Эшлин тенистой волчице. – Внутри
логова самых опасных ассасинов в республике. И единственный ключ висел на шее одной
из самых одаренных убийц в мире. Учитывая, через что мне пришлось пройти, чтобы
заполучить его, возможно, это не так уж и глупо, как тебе кажется.
– Так что здесь про… – старик моргнул, окинул взглядом комнату. – …Подождите, а
где, бездна ее побери, Джессамина?
Мия с Эшлин обменялись долгими смущенными взглядами. Губа Эшлин была разбита и
опухла после драки на крыше, ее глаз заплыл и почернел.
– Если тебе от этого полегчает, Джесс ранила меня первой, – Эшлин пожала плечами. –
Просто я ранила ее последней. И… неоднократно.
– Так что ты тут делаешь? – требовательно спросил епископ. – Семь перемен назад Мию
отправили убить предводительницу браавов и украсть карту. Она возвращается с самой
разыскиваемой предательницей в истории Церкви. Какое ты имеешь ко всему этому
отношение?
Девушка усмехнулась.
– Он нанял меня, чтобы добыть ее, – сказала Эш, прислоняясь к стене и скрещивая
руки. – Когда нападение на Церковь пошло наперекосяк, мы с отцом восемь месяцев
бегали от Клинков, отправленных нас убить. К тому времени, как отец умер, мы
потратили большую часть наших денег. Дуомо и Рем вместе планировали уничтожить
Церковь, так что я знала, как связаться с кардиналом. Оказывается, он как раз искал
человека с моими… навыками.
– Умение проникнуть куда нужно. Устроить западню. Сделать грязную работу. Он узнал
о другом способе перевесить чашу весов и убрать Красную Церковь раз и навсегда. Без
нее он сможет убить Скаеву, поставить на должность нового сговорчивого консула и
грести деньги лопатой.
Мия прищурилась.
Эш пожала плечами.
– Кое-что опасное.
– Они не вернулись.
– Значит, ты явилась в Годсгрейв сама, чтобы продать карту Дуомо? – спросила Мия.
Эш кивнула.
– Щеголи выступают его посредниками. У Дуомо хватает монет, чтобы держать многих
людей на коротком поводке. Я не знала, попытается ли он вонзить нож мне в спину, но
предполагала худшее. Я единственная из ныне живущих, кто знает, что кардинал
работал против Скаевы, чтобы уничтожить Церковь.
– Ну, кто-то знал, что Дуомо работаем с Щеголями, – сказал Меркурио. – И что в тот
вечер им должны были доставить карту. И этот кто-то нанял Мию, чтобы…
Девушка посмотрела в пол, словно пыталась найти правду, которую случайно обронила.
Заправила волосы за уши. Беспокойство отразилось на ее лице.
– Мой покровитель потребовал именно меня для этого подношения, – выдохнула она. –
«Ту, что убила судью легиона люминатов». По крайней мере, так сказало Духовенство.
И я принесла в жертву еще троих по просьбе того же покровителя.
– …Кого ты убила?
– Ходили слухи, что Гай Аврелий намеревался выдвинуть свою кандидатуру против
Скаевы на консульских выборах, – ответил Меркурио. – А Цицери организовывал
расследование о неконституционности выдвижения Скаевы на должность на четвертый
срок.
Мия села на корточки и уперлась руками в каменные плиты. Рядом с ней возникла
Эклипс, Мистер Добряк облизывал ее руку иллюзорным языком.
– …Ублюдок…
– А значит, он знает, что Дуомо работает против него. Он знает, что, куда бы ни
вела эта карта, она представляет угрозу для Церкви, и использует Клинков, чтобы
уничтожить ее.
– Защищает свой маленький культ убийц. – Эшлин посмотрела на Мию, качая головой. –
Что я тебе говорила? Все они продажные шлюхи. Мало того, что они помогли убить
твоего отца, так Церковь еще и заставила тебя резать глотки по приказу сукиного
сына, виновного в его казни. Солис. Маузер. Паукогубица. Аалея. Друзилла. Они
должны умереть, Мия. Все до последнего.
– Скаева.
Мия выплюнула это слово, словно яд. Зубы обнажились в оскале. Она сердито
посмотрела на Эшлин, медленно качая головой.
– Я могу убить его за тебя, – предложила Эшлин. – Он может мыться с ней на шее,
спать с ней под гребаной подушкой, но ни одной троице меня не остановить. Я
прокрадусь внутрь и перережу ему глотку, а затем мы прикончим Скаеву и Це…
– Нет, – перебила Мия. – Они мои. Оба.
– Но зачем Красной Церкви тебя тренировать, если они помогли убить твоего отца?
– Может, они думали, что я никогда не узнаю? Может, Кассий приказал им обучать
меня, потому что знал, что я даркин? Может, этот выблядок Скаева посчитал это
забавным? Или же они думали, что, когда я убью большое количество людей, достаточно
ожесточусь, мне просто станет все равно?
Он снова посмотрел на гроссбух. На имя Скаевы. Человека, который возвел себе трон в
республике, избавившейся от монархии много столетий назад. Человека, который считал
себя выше закона, чести и морали. Но, по правде, Меркурио и сам давно отринул
большинство из этих добродетелей. Все во имя веры.
– Ты. Со мной?
– Я с тобой.
Ответ повис в комнате, как меч над их головами. Меркурио знал, что это значит и к
чему приведет. Понимал, насколько в действительности могуществен враг, против
которого они намеревались сражаться.
– Чудесно, – кивнула Эшлин. – Значит, теперь нам осталось только придумать, как
тебе убить кардинала, к которому ты физически не можешь приблизиться, и в это же
время убить самого охраняемого консула в истории Итрейской республики.
Мия с Меркурио притихли. Старик задумчиво нахмурил лоб. Глаза Мии сузились, изучая
книжные полки, но не находили ответов на их корешках. Она посмотрела на другую
стену – с коллекцией оружия Меркурио. Солнцестальный клинок люминатов, ваанианский
боевой топор, гладиус с гладиатской арены Лииза…
Глупо.
Безумно.
Невозможно.
Вотум витус.[28]
Во двор падали лучи солнц, Мия чувствовала, как пот стекает по ее оголенным рукам и
животу. Она стояла на коленях в круге рядом с Сидонием. Над ними возвышался Аркад в
сверкающем нагруднике с тиснением в виде двух львов, исцарапанный и мятый от многих
лет сражений. Донна Леона в прекрасном шелковом желтом платье наблюдала за ними с
балкона.
Итреец смотрел на Мию затуманенными темными глазами, на его голове красовался новый
серебряный венок. Она наблюдала, как он дрался в Блэкбридже, и его победа
(«непревзойденный», как называли его эдиторы, «безупречный») лишь разожгла ее
любопытство. Ее тень затрепетала, когда он порезал ладонь, смешивая свою кровь с
кровью гладиатской семьи на остром лезвии. Мужчина уронил алые капли на песок, а
затем вошел в круг и встал перед Сидонием и Мией. Опустив взгляд с его горящих глаз
и мужественного подбородка на тьму у ног, Мия увидела, что его тень тоже дрожит.
«Все они».
«Препятствие».
Мия кивнула и провела лезвием по ладони. Боль была яркой и вполне реальной, делая
весь мир четче. Она здесь. Полнокровный член коллегии. Перед ней простиралась
пустыня из песка и океан крови. Но в конце девушка видела великого кардинала Дуомо
в лохмотьях бедняка и без троицы на шее. Консула Скаеву, протягивающего руки, чтобы
надеть на нее венок победителя.
– И кровью останемся.
По кругу прошла волна ободряющих криков. Экзекутор показал жестом, чтобы Мия с
Сидонием встали, и их окружили гладиаты. Мечница улыбнулась Мие, ваанианка Брин
прижала ее к груди и прошептала: «Ты хорошо сражалась». Мясник так сильно хлопнул
ее по спине, что она чуть не упала, остальные протягивали окровавленные руки или
по-дружески били ее кулаком в предплечье. Только Фуриан держался в стороне – но был
ли тому виной почетный статус чемпиона или их вражда, Мия не знала.
Донна Леона улыбнулась им, как богиня своим детям, и широко развела руки.
– Наши победы в Блэкбридже принесли нам еще больше славы и обеспечили местом в
«Венатусе» Стормвотча, который состоится через четыре недели!
Гладиаты возликовали, а Сидоний крепко обхватил рукой шею Мии и радостно закричал.
Девушка рассмеялась и оттолкнула здоровяка, но обнаружила, что ее голос невольно
присоединяется к всеобщему хору.
Леона хлопнула в ладоши, и три слуги покатили огромную бочку к столам и скамейкам
на веранде.
– Пейте, мои Соколы! – Леона улыбнулась. – Поднимите тост за своих новых брата и
сестру. Тост за славу! И тост за наши многочисленные будущие победы!
Тремя часами спустя Мия лежала в своей клетке, в ее голове все плыло.
Она пыталась пить с умом, но Сид брюзжал каждый раз, когда девушка замедляла темп,
да все гладиаты пили так, словно от этого зависела их жизнь. Мия полагала, что это
имело смысл – для людей, у которых ничего нет, и которые рисковали жизнью каждый
раз, выходя на песок, кратковременная передышка и полная чаша наверняка казались
раем. Посему она изо всех сил старалась играть свою роль и пила наравне с новой
семьей, улыбаясь в ответ на их похвалы.
Похоже, двеймерке Мечнице она особо приглянулась, хотя остальные гладиаты коллегии
тоже не обделили Мию добрым словом. Ее хитрость на арене – переодеться в цвет врага
и сыграть раненую, чтобы приблизиться и нанести удар – показалась большинству
членов новой семьи просто гениальной.
Все посмотрели на Фуриана, насупившегося во главе стола. Мия встретила его сердитый
взгляд, наблюдая, как мужчина кривит губы в насмешке.
Теперь она сидела в своей клетке, прутья медленно кружились. Прежде чем свет погас,
из клетки Мечницы вновь послышалось пение. Мия предположила, что это своеобразная
молитва. Но теперь на казарму опустилась тьма, и слышны были только звуки сна.
Сидоний лежал на спине и храпел, как умирающий бык, прерываясь лишь для того, чтобы
напердеть так громко, что пол под Мией вибрировал. Девушка нахмурилась и пнула
итрейца, который с ворчанием перекатился на бок.
– Гребаная свинья, – выругалась она, зажимая нос. – Мне нужна собственная клетка.
– Мистер Добряк!
Мия улыбнулась, когда к ней приблизились демоны и нырнули в ее тень, словно та была
черной водой. Ее накрыла волна утешительного холода, проходя рябью по всему телу и
оставляя после себя железное спокойствие. Она почувствовала, как Мистер Добряк
расхаживает по ее плечам, извиваясь между локонами и не тревожа ни единого волоска.
Эклипс свернулась вокруг Мии и опустила свою иллюзорную голову на колени хозяйки.
Девушка провела по ним ладонями, их очертания задрожали, как черный дым. Она не
осознавала, как сильно по ним скучала, пока спутники не вернулись.
– …Я скучала по тебе…
– Когда вы вернулись?
Мистер Добряк потерся о ее ухо, и Мие стало щекотно. Его ласка была как поцелуй
дыма сигариллы.
– …Да…
– Тогда ведите.
Девушка согнулась пополам и выблевала пару чаш вина на камень, прикрывая рот, чтобы
приглушить звук. Несколько гладиатов заворошились в казарме, и Мия быстро скрылась
обратно в тенях, борясь с тошнотой. Она прислонилась к стене, чтобы та перестала
кружиться. Вытерла рот ладонью и сплюнула на камень.
– Черная Мать, напомните мне в следующий раз, что не стоит этого делать пьяной.
– …Идем…
– …Это громадная крепость на вершине скалы, которую видно с любой точки города, как
ты…
Собрав горсть теней, Мия накинула их на плечи. Ее пальцы были уже не такими ловкими
от выпитого, но в конце концов весь мир затянуло мутно-черным и грязно-белым, и она
стала почти такой же слепой, как в перемену своего рождения. Тихо шепча, спутники
направили ее через передний двор, мимо патрулирующей стражи в затененную нишу у
входных ворот. Тогда Мия закрыла глаза
и шагнула
тень
через
дорогу.
Девушка упала на колени и прижала руки к животу, борясь с желанием выблевать все
содержимое желудка. Спустя пару минут в грязи она восстановила дыхание и вытерла
слезы с глаз.
– …Ты в порядке?..
– Обязательно. Но времени мало. Гладиаты встают рано утром, но если кто-то каким-то
чудом заметит мое отсутствие посреди неночи…
– …Вино позаботится о том, чтобы твои сокамерники крепко спали до той поры…
Мия слышала шум моря с юга, звон портовых колоколов внизу, чувствовала знакомый
запах города в тени крепости. Известный как Вороний Покой, он служил домом трем-
четырем тысячам людей – оживленный торговый порт, возникший под защитой крепости.
Здания из красного камня и белой штукатурки ютились на крутых скалах, клонясь в
сторону воды. В воздухе звучала песнь чаек.
Спутники привели ее в запутанный лабиринт улочек у пристани. Там Мия откинула плащ
и осторожно пошла по извилистым проулкам, в соленом воздухе воняло мусором. Они
прибыли к небольшой таверне, и Мистер Добряк кивнул на гостевые комнаты наверху.
Мия посмотрела по сторонам, убеждаясь, что рядом никого нет, и начала взбираться.
Достигнув террасы второго этажа, перелезла через железные перила и постучала по
стеклу.
Девушке потребовалась пара секунд, чтобы привыкнуть к темноте после яркого уличного
света. Но в конце концов она увидела силуэт, развалившийся на старом диване и
вытянувший перед собой длинные ноги. Она была одета в черные кожаные штаны,
короткий корсет и рубашку из темного шелка. Светлые волосы пришлось перекрасить,
чтобы не выдать себя, и теперь они стали кроваво-красными, как у Джессамины. Но эти
глаза было невозможно забыть.
Книга 2
Кровь и слава
Глава 13
Выход
Эш улыбнулась, заправляя рыжие волосы за уши. Новый цвет был уловкой – если по
какому-то трагическому стечению обстоятельств кто-то из Церкви увидит их с Мией
издалека, Эшлин сможет сойти за Джессамину. Хлипкий обман, но, как любезно напомнил
Мистер Добряк, весь этот план был хлипким, как мышцы у шахматиста.
Тем не менее Мия благодарно склонила голову и, закрыв глаза, откинулась на старый
кожаный диван, наслаждаясь каждой каплей никотина в крови.
Ассасин открыла глаза и посмотрела на нее сквозь ресницы. Мистер Добряк запрыгнул
на диван, обвив хвостом плечи хозяйки. Эклипс свернулась вокруг ее талии и положила
голову на колени. Ни один из ее спутников не доверял Эшлин, и даже после того, как
они вместе затеяли этот план, Мия тоже не могла на нее положиться полностью. Эш
убила Джесс. Убила Трика. Убила всех, кто стоял на ее пути к расплате.
«Но так ли она отличается от тебя?»
Эш помотала головой.
Из-под пола донесся смех Эклипс. Мистер Добряк склонил голову, глядя на ваанианку,
и прошептал голосом, похожим на дым:
– …Какая наглость…
Эшлин усмехнулась, достала кинжал из-за пояса и вонзила в яблоко, лежавшее в миске
с фруктами на столе. Ловко крутанув запястьем, подкинула его в протянутую руку Мии.
– …Прекрати…
Эш проигнорировала тени и подняла бровь, глядя на Мию. Девушка шумно откусила кусок
яблока и долго его пережевывала, прежде чем ответить:
– У тебя всегда был талант к преуменьшению, Корвере, – Эшлин нанизала на клинок еще
одно яблоко и начала ловкими движениями счищать кожуру. – Живешь в крепости,
которая принадлежала твоему отцу перед тем, как его повесили за измену. Находишься
в собственности жены судьи, которого ты убила. В манеже, которому не больше
полугода, и всего с одним венком за душой. И как твои успехи?
– Если мне понадобится, чтобы кто-то констатировал очевидное, у меня уже есть
Мистер Добряк, Эшлин.
– …Некоторые вещи достаточно важны, чтобы указывать на них дважды…
– Я тебе уже говорила, Мия. Я могу убить Дуомо за тебя. Я тоже обучалась в Церкви.
Мы можем хоть сейчас поплыть обратно в Годсгрейв и…
– Нет, я тебе уже говорила, – девушка нахмурилась. – Дуомо мой. Скаева мой. Я хочу
смотреть этим ублюдкам в глаза, когда они будут умирать. Хочу, чтобы они знали, что
это была я.
Эш взяла зубами еще один ломтик и подняла бровь, глядя на Мистера Добряка. Эти двое
расходилась во всем остальном, но когда дело касалось безумного плана Мии, они были
на одной волне.
– …Мия, возмо…
– Нет! – рявкнула она. – Это единственный путь. И у нас был уговор, Эшлин. Ты
поможешь мне убить Скаеву и Дуомо, а мы с Меркурио поможем тебе уничтожить
Духовенство.
– Хорошо подколола.
– Я тренировалась.
Тем не менее Мия приставила к Эш Эклипс – девушка и вдохнуть не могла, чтобы демон
об этом не узнал. Плавая в море с драками, никогда не помешает компания – хотя бы
для того, чтобы драки могли полакомиться кем-то другим, кроме тебя.
Эшлин потянулась, как кошка, и съела еще кусочек яблока.
– …Напротив, лично я считаю, что об этом стоит говорить так громко и часто, как
только возможно…
– …И почему я не удивлен…
– Ладно, ладно, хватит, – сказала Мия. – Мне пора возвращаться в свою роскошную
вонючую клетку в Вороньем Гнезде, пока никто не заметил моего отсутствия. Мы должны
узнать о Леоне все, что возможно. О ее отце можно написать целую книгу, но сама
донна для нас загадка.
– Ну так? Выкладывай.
– Я пробыла здесь всего одну перемену, так что мне еще многое предстоит узнать. Но
я знаю, что три года назад Леона вышла замуж за Рема. Она приглянулась ему на
последних играх «Магни», и вскоре после них Рем попросил ее руки у Леонида. Очень
удачная партия. Для дочери обычного сангилы выйти замуж за судью легиона люминатов…
Полагаю, это показывает, насколько велико политическое влияние ее папаши.
– Брак по договоренности?
– Как всегда у людей такого уровня, – Эшлин отрезала тонкий ломтик и взяла его
губами. – Хотя, насколько я могу судить, Леону никто не заставлял. Рем был богат.
Красив. На пике политической карьеры. Она многое выигрывала, ложась с ним в
постель. Так что на твоем месте я бы не разглагольствовала о том, что это ты
перерезала ему глотку.
– О, проклятье, я же как раз хотела это сделать!
– Что насчет Аркада? – пробубнила Мия, вновь шумно вгрызаясь в яблоко. – Он годами
был чемпионом Леонида. Почему он служит экзекутором Леоны, а не ее отца?
– Ну, мне потребуются любые козыри, какие только можно добыть, – Мия вытерла губы,
встала и потянулась. – Так что чем больше ты разведаешь о моей домине, тем лучше.
– Мия.
Она повернулась к Эшлин, подняв бровь. Девушка словно не знала, куда девать руки, и
дергала себя за край штанов.
И с этим она ушла. Вниз по стене и вдоль переулка, натягивая тени на голову.
Крадучись вверх по дороге в Воронье Гнездо и прислушиваясь к указаниям Мистера
Добряка, ведущего ее к долгожданному отдыху.
Мия подумала о том, как на нее смотрела Эшлин. Об их прощальном поцелуе перед тем,
как она покинула гору. Несомненно, для Эшлин все это было для вида. Частью игры,
чтобы не испортить замысел по захвату Духовенства. Мия это знала. Все это знали.
Эшлин Ярнхайм была как отрава. Но воспоминание о том поцелуе вернуло ее к неночи в
кровати Гая Аврелия, ко вкусу лиизианской красотки на его губах. Она гадала, было
ли это все для виду с ее стороны – просто очередная уловка, чтобы подобраться ближе
к сыну сенатора? Гадала, не наслаждалась ли этим какая-то часть нее, а даже если и
так, имело ли это значение?
через
пространство
между ними.
Она упала на колени в песок, голова кружилась, яркий свет двух солнц в небе опалял
голову. По крайней мере, действие алкоголя прошло, и ее перестало тошнить, но
ощущения все равно были далеки от приятных. Капитан стражи донны, наблюдательный
мужчина по имени Ганник, обернулся на звук падения Мии в грязь. Но она была скрыта
плащом из теней, и он ничего не увидел и медленно повернулся обратно.
Прошло несколько минут, прежде чем Мия смогла собраться с силами и встать. Она
медленно прокралась по двору под шепот Мистера Добряка и обошла здание сбоку, чтобы
добраться до открытой веранды сзади. Спустившись наощупь по лестнице, девушка
наконец нашла железную решетку, отделявшую казарму от остальной виллы. Замерев на
пару секунд, морально приготовилась, с ужасом предвкушая грядущее головокружение, и
потянулась к теням своей маленькой грязной клетки. И, крепко зажмурив глаза,
шагнула
в черноту
у ног
В темной казарме жар солнц почти не обжигал, но Мию все равно чуть не стошнило,
рвота с бульканьем поднялась по ее пищеводу и наполнила рот. После крыши базилики
ей все лучше и лучше давались шаги между тенями – словно мышцы, сила ее крепла от
тренировок. Но, судя по всему, столь частые шаги плохо на ней сказывались, в
особенности, когда в небе так ярко светили солнца. Мия с трудом сглотнула, присела
на солому и оперлась на камень, чтобы мир перестал кружиться. Прислушавшись к
клеткам вокруг, не услышала ничего, кроме сопения и вздохов.
Она выждала еще пару секунд, мир постепенно переставал кружиться. И, наконец,
убедившись в безопасности своей клетки, откинула плащ из теней и часто заморгала во
тьме подвала, наткнувшись взглядом прямо на открытые глаза Сидония.
Мия молниеносно пересекла клетку, сжала горло мужчины и прикрыла ему рот ладонью.
Сидоний зацарапал ее, мышцы напряглись, изо рта вырывалось мычание, пока они
боролись. Сид был крупнее, Мия – быстрее, они бесшумно возились в соломе. Каждый
давил другого удушающей хваткой, вены на шеях вздулись, глаза Сида наполнились
слезами.
Даже пока Мия его душила, хватка мужчины не слабла. Ее горло сдавило, легкие
горели, кровь перестала поступать в мозг. Она еще не успела прийти в себя после
шагов между тенями и не знала, кто сдастся первым. Не имела ни малейшего понятия,
что сделает этот крупный итреец, если она…
– И что?
– Ты знаешь. Кто я.
Мужчина скривился, пытаясь сглотнуть. И прошептал так тихо, что она едва
расслышала:
– Даркин.
– Говори тише, мать твою! – сплюнула Мия, кидая взгляд на другие клетки.
Мия с Сидонием смотрели друг на друга из разных углов клетки. В его взгляде
присутствовал страх – страх неизведанного, страх ее сущности. Но, несмотря на это,
Сид сохранял спокойствие, держал рот на замке и разглядывал ее с любопытством.
– Разве к этому времени ты не должен звать стражу? – спросила Мия. – Кричать, что
меня должны пригвоздить к кресту за колдовство?
– …Должна признать, что ты воспринял эту новость лучше, чем большинство людей.
Мия посмотрела Сидонию в глаза, внимательно его изучая. Мужчина был остряком,
головорезом и полным придурком, когда дело касалось женщин. Но он не был глупцом.
Она ему не доверяла, отнюдь. Но они вместе истекали кровью на песках Блэкбриджа, а
это что-то да значило. Тем не менее Мия ни за что не поделится информацией о себе,
если он не предложит что-то взамен…
– Лииз, – ответил Сид. – Ваан. Итрею. Я был везде, куда вело меня знамя.
Мия подняла бровь. Вспомнила, как Сидоний вел себя во время Отсева. Как выкрикивал
приказы, словно человек, привыкший командовать. Как придумывал тактику, словно…
Он покачал головой.
– Рему? – Сид фыркнул. – Этому предательскому говнюку? Бездна, нет. Я служил его
предшественнику. Истинному судье, девочка. Дарию гребаному Корвере.
Ее сердце подскочило в груди. Язык прилип к нёбу. Черная Мать, этот мужчина служил
ее отцу.
– Меня там не было, когда армию Корвере и Антония разгромили, – Сид потер клеймо на
груди, его голос стал отстраненным. – Всегда гадал, смог бы я что-нибудь изменить в
ином случае…
Итреец провел рукой по своим коротким темным волосам. Кивнул на стены вокруг. На
решетки, за которыми они сидели.
Итак. Сидоний не просто служил ее отцу. Он оставался верным, даже когда против него
обернулась вся республика…
Зубы Пасти, такого она и представить не могла! Встретить под этой самой крышей
одного из людей отца? Если после кровавой битвы в Блэкбридже между ними
установилась хрупкая связь, то сейчас грудь Мии буквально затопили чувства к этому
мужчине. От того, как Сидоний говорил о ее отце, ей хотелось расцеловать этого
тупого болвана.
Мия потерла ноющее горло, тень девушки пошла рябью, когда Мистер Добряк начал пить
ее страх. Она мало с кем обсуждала свой дар. Люди боялись того, чего не понимали, и
ненавидели то, чего боялись. Но несмотря на всю ее странность, Сидоний больше не
испытывал ничего похожего на страх.
«А он чудак…»
– Но после меня тошнит, – добавила она. – И я могу делаться невидимой. Но при этом
сама становлюсь почти слепой. По правде говоря, это не самый чудесный дар, который
можно представить.
– А твой спутник?
– В каком-то смысле.
– Тогда почему, во имя Всевидящего и всех его гребаных Дочерей, ты до сих пор
здесь, вороненок?
Глава 14
Дыхание
В ясном небе ярко светили два солнца – тлеющий желтый Шиих и кроваво-красный Саан
на прекрасном бескрайнем голубом фоне.[29] Над бесконечным песочным океаном мерцал
жар, и Мия обругала Всевидящего в сотый раз за перемену.
– Нет! – рявкнул экзекутор с края круга. – Что ты прыгаешь, как гребаный черный
кролик? Если продолжишь так танцевать на этой жаре, то только изнуришь себя до
потери сознания. Щит – это оружие, как и твой меч. Защищайся от ударов соперницы,
выведи ее из равновесия!
Мия подняла правой рукой большой выгнутый прямоугольник из дерева и железа. Он был
тяжелым, как кучка кирпичей, и крепился старой веревкой. Честно говоря, она
ненавидела эту хрень, но Аркад сказал правду – девушка потела, как свинья, от этих
постоянных виляний. Она пыталась следовать его наставлениям, но когда Мечница
замахнулась и ударила по ней, как гром, Мия инстинктивно проскользнула мимо и
стукнула мечом по ее подколенному сухожилию.
– Нет!
Экзекутор проковылял через круг и достал стальной гладиус, который всегда брал с
собой на тренировки.
Мия ощетинилась, думая, что Аркад собирается ее ударить. Но вместо этого он воткнул
меч в землю прямо посреди круга. Затем щелкнул пальцами, подзывая Личинку, которая,
как всегда, стояла в тени небольшого сарая в углу двора.
Аркад вновь встал у края круга и приказал Мечнице нападать. Поскольку Мия не могла
уклониться, ей пришлось использовать щит; удары женщины падали на нее, как разряды
грома, сотрясая всю руку, пока, наконец, дряблая веревка, крепящая щит к
предплечью, не лопнула. От отдачи узловатая кожаная рукоятка в ладони Мии резко
дернула вверх. И тогда, после череды влажных хрустов, три пальца девушки вышли из
суставов.
– Ааааай! – застонала она, хватаясь здоровой рукой теперь уже за ушибленные пальцы
ноги.
Мия подняла дрожащую руку. Ее мизинец торчал под совершенно неимоверным углом,
безымянный и средний пальцы были скрючены. Аркад покрутил ее руку так и эдак, пока
Мия ежилась и ругалась.
Тень Мии набухла, Мистер Добряк упивался ее страхом от мысли, что последует дальше.
Личинка осмотрела ее пальцы, почесывая подбородок. И ласково, как падающая листва,
взяла Мию за мизинец.
– Да.
Мия сморгнула горячие слезы, ее рука пульсировала от боли. Но, глядя на свой
мизинец, она увидела, что Личинка все сделала правильно и вернула его в сустав так
аккуратно, как только возможно. Сделав глубокий вдох, она села обратно и покорно
протянула руку.
– Я посчитаю до трех.
Та грустно кивнула.
– Остался последний.
Вздохнув, Мия села обратно, ее рука тряслась от боли, когда Личинка ласково взяла
средний палец. Она мрачно посмотрела на девушку и предупредила:
Мия моргнула.
– Я знаю. Я…
– …очень хороша в этом, – в унисон произнесли они.
Возможно, дело было в том, что они находились в крепости, где она сама выросла.
Возможно, в озорной мудрости, мерцающей в этих темных глазах, и в том, как Личинка
беззастенчиво общалась со взрослыми. Но, по правде, девчушка немного напоминала Мие
саму себя…
Мия вспомнила первую перемену, когда ее так прозвали. Свою первую перемену со
стариком Меркурио. Тот выбил все дерьмо из какой-то шпаны в подворотне, укравшей
брошь Мии. На следующую перемену после того, как повесили ее отца. Она была дочерью
предателя, разыскиваемой самыми могущественными людьми в республике. Но это не
помешало Меркурио взять ее под крыло, дать крышу над головой, спасти ее жизнь.
– Меня так прозвал мой друг, – сказала Мия. – Когда я была маленькой. У меня было
украшение в виде вороны. В честь нее мне и дали кличку.
Донна посмотрела на дочь – глаза круглые, улыбка желтая, хрупкая и слишком, слишком
широкая. Мистер Добряк возник на полу рядом с Мией, и донна Корвере зашипела,
словно ошпаренная. Отпрянула от прутьев и оскалила зубы.
Мия опустила взгляд в каменный пол. Посмотрела на засохшие брызги бурой крови. И
ответила:
– Ее больше нет.
Мия решила, что это приятная мысль. Та, которую, без сомнений, с незапамятных
времен пели сиротам по всему миру. Но даже если в стиле ее борьбы было что-то от
отца, а в манере речи – что-то от матери, они все равно мертвы. Если они и
присутствовали рядом с ней, то лишь в виде призраков на плечах, шепчущих одинокими
неночами обо всем, что могло бы быть.
Мия покрутила травмированную руку так и эдак. Она по-прежнему болела, но уже не так
сильно. Через неделю или около того она будет как новенькая.
Личинка вышла из лазарета, Мия поплелась за ней. Девочка вернулась на свое место в
тени, а экзекутор проковылял к Мие, попутно отхлебывая из фляги, висевшей на бедре.
Взяв девушку за запястье, хмуро осмотрел ее травмированную руку.
Аркад посмотрел вверх на балкон. Там стояла донна Леона, ее длинные каштановые
волосы струились вниз локонами, шелковое платье было голубым, как небо. Рядом с ней
стоял щеголеватый лиизианец в сюртуке, который был слишком красивым для окружающей
среды и слишком теплым для нынешней погоды. По бокам от него маячили два грузных
охранника в кожаных безрукавках.
По его приказу во дворе стало тихо, все гладиаты повернулись к своей госпоже.
Аркад поклонился.
Хоть он и хорошо это скрывал, Мия все равно заметила недоумение в глазах
экзекутора. Какой бы ни была причина «продажи», Леона определенно не посоветовалась
с ним по этому поводу.
– Два раба влюбились друг в друга, – сказал Бьерн. – Они хотели пожениться, но
домин запретил им. Поэтому они перерезали горло своему господину и сбежали неночью.
Им удалось добраться до Донспира, прежде чем их поймали. Знаешь, что с ними сделали
администраты?
– Ага, – кивнула Брин, приглаживая волосы. – Но не только их. Они высекли и распяли
каждого раба в доме домина, чтобы показать пример остальным. Пощадили только одного
– раба, который рассказал администратам, где искать убийц. И за преданность
республике его заставили орудовать хлыстом во время порки.
Губы Мии скривились от этой мысли. Живот скрутило. Она знала, что жизнь раба в
республике сурова и зачастую коротка. Знала, что наказание за мятеж просто ужасное.
Но, Черная Мать, насколько же оно зверское…
Бьерн кивнул.
– Все видели. Администраты приказали привести всех рабов из каждого дома в Покое,
чтобы они стали свидетелями. Самому младшему мальчику, которого они распяли, было
не больше восьми.
– Как гладиату, тебе живется лучше, чем большинству, – ответила Брин. – Кровь.
Слава. Будь благодарна.
– А ты благодарна?
Брин посмотрела на деревянный меч в своей руке. На своего брата Бьерна, стоящего
рядом. На небо над головой и на песок под ногами.
Мия наблюдала, как Матилия ведут к воротам. Он замер перед решеткой, чтобы кинуть
прощальный взгляд на своих братьев и сестер, и помахал рукой. Брин помахала в
ответ, Бьерн сжал кулак и прижал его к сердцу. А затем Матилия толкнули в спину, и
итреец исчез из виду.
Мия покачала головой, гадая, что бы она сделала на его месте. Сражалась бы в
тщетном акте неповиновения, чем обрекла бы на смерть своих братьев и сестер? Или
тихо шагала бы к своей смерти? Каково бы ей было, если бы она взаправду жила в этой
коллегии? Если бы у нее не было возможности выйти за эти стены в любой момент, и
она оказалась бы по-настоящему заперта? Без власти. Без права выбирать свое
будущее.
– В Ваане есть одна поговорка, – ответил Бьерн. – «В каждом вдохе живет надежда».
Глава 15
Правильность
– …Эти люди не твоя семья и не друзья. Все они лишь средство для достижения цели…
Другие гладиаты были не в настроении обсуждать Матилия и молча жевали свою еду. Но
Мясник сидел мрачный и что-то бормотал себе под нос, качая головой. Под конец ужина
он не выдержал, больше не в силах молчать.
– Я про Мати, ты, тупица хренов, – ответил Мясник, сердито глядя на него. – Продать
его этому хитрому мешку говна Кайто? Он заслуживал лучшего, чем гребаная яма.
– Где?
– Довольно, – рыкнул Фуриан. Чемпион твердо на них посмотрел, его темные глаза
горели. Челюсти были сжаты. Мышцы напряжены. – Ешь свой ужин, Мясник.
– Это воля домины, – ответил он. – Она – хозяйка коллегии. И ты слишком склонен об
этом забывать. Но напомни мне, брат, кем ты был, прежде чем они с экзекутором
выкопали тебя из дерьма?
– Гребаным мулом, вот кем ты был, – сплюнул Фуриан. – Носил сумки на рынок для
морщинистой старой донны и трахал ее по команде. А что насчет тебя, Волнозор?
– Домина кормит нас, – сказал он. – Обеспечивает крышей над головой. Дает нам
возможность сражаться за славу и честь в «Венатусе», вместо того чтобы жить на
коленях или на спинах. И ты говоришь, что это неправильно? Мы все обязаны ей
жизнью. Включая Матилия. Вот что правильно.
Толпа.
Сид был в плохом расположении духа, когда Мия вернулась в их клетку после купальни,
и девушка не стала его беспокоить. Вместо этого она прислонилась к прутьям и
сделала вид, что задремала, гадая, как можно использовать себе на пользу
преданность итрейца ее отцу. Там, лежа в темноте, она прислушивалась к тихому
бормотанию из клетки Мечницы и хранила молчание, пока не убедилась, что все
гладиаты уснули. Мия прошептала имя Сида, но он не шевельнулся. Затем почувствовала
холодное дуновение в затылок.
– …Куда направимся?..
– …Аркад попросил о встрече с Леоной. Ему приказали прийти к ней после того, как
она примет ванну…
Мия кивнула.
– Веди.
Ее тень пошла рябью, и Мистер Добряк исчез, перебегая через крепко запертую
решетку. Мия потянулась к теням в холле. Поймать их было по-прежнему трудно, ее
хватка на секунду ослабла, когда она сосредоточенно нахмурилась, сделала глубокий
вдох и
шагнула
тень
за решеткой.
Мир перевернулся с ног на голову, и Мия чуть не упала, придерживаясь травмированной
рукой за стену и еле сдерживая ругательства. Девушка низко опустила голову, длинные
темные волосы упали на чернильно-черные глаза.
– …Идем…
Она помнила, как отец ухаживал за лошадьми во дворе. Как ее мать читала у эркерного
окна в своей комнате. Помнила ту неночь, когда под этой самой крышей родился ее
брат Йоннен. Как отец расплакался, когда взял младенца на руки.
Она так четко его помнила. Как от него пахло. Как он целовал ее мать в оба века и,
наконец, в гладкий лоб оливкового цвета.
Хороший человек.
Любящий муж.
Верный солдат.
Мия помотала головой, ругая себя за глупость. Это неважно. Королевство ее отца было
шириной в семьдесят сантиметров и глубиной в два метра, а два человека, убивших
его, по-прежнему говорили и дышали. Вот что важно. Вот о чем она должна думать.
Вверх на четвертый этаж. Когда Гнездом владели родители Мии, там был склад, но
поскольку теперь в подвале обитали Соколы, верхний этаж принадлежал хозяйке дома.
Тихо, как шепот, Мия прокралась по длинному коридору к едва различимым голосам,
доносившимся из купальни.
Тогда Мия подумала об Эшлин. О поцелуе, случившимся перед тем, как она покинула
Церковь. О поцелуе, продлившемся на секунду дольше, чем требовалось. Или же
недостаточно долго?
Девушка помотала головой. Обругала себя за наивность. Эшлин Ярнхайм убила Трика.
Эшлин Ярнхайм предала Церковь и священную клятву, чтобы отомстить за отца…
Магистра преданно ждала у бассейна и накинула длинный халат на свою госпожу. Леона
выглядела задумчивой, покусывая ноготь и глядя на небольшую статую Трелен,
служившую в качестве крана. Она вздохнула, когда магистра попыталась помассировать
ей плечи, чтобы избавить от напряжения.
Леона улыбнулась.
– Эти руки привели тебя в этот мир, – магистра улыбнулась в ответ. – Эта грудь тебя
вскормила. Я не всегда знаю, что творится в твоей голове, но точно знаю, когда ее
наполняют мрачные мысли.
– Так не бойся, милая. Посмотри, как далеко ты зашла. Посмотри на все, что ты
построила.
– Я так и делаю. Но все, что я построила, на грани краха, Антея, – Леона глубоко
вдохнула и сжала зубы. – Мне нужны деньги. Марк мало что мне оставил, помимо этих
стен и средств, чтобы их укрепить. Он не был мудр в своих тратах.
– …Нет, – вздохнула Леона. – Марк был хорош, но я никогда его не любила. И… мне
претило, что я в нем нуждалась. Это делает меня ужасным человеком?
Вновь наступила тишина, Леона кусала ногти и смотрела в стену. Здесь донна
выглядела моложе, чем во дворе; на глазах у доверенных людей она не боялась
откинуть броню и становилась похожей на девочку из своих снов. Магистра продолжала
массировать ей плечи, время от времени закусывая губу. Когда она вновь подала
голос, в нем четко слышалась тревога.
– Нет, Антея.
Наблюдая за ними из теней, Мия ощутила внезапную грусть. Она видела, что Антея
искренне волновалась о Леоне, видела, как за прошедшие десятилетия истончился
барьер между ними. Но как бы Антея ни беспокоилась о своей госпоже, она всегда
будет служанкой. Хоть она и кормила Леону собственной грудью, Антея никогда не
будет ее матерью.
Тем не менее одно дело подслушивать разговор, который может решить ее судьбу, и
совершенно другое – вторгаться в столь личную беседу. В информации крылась сила, а
сила – это всегда преимущество. И Мия услышала достаточно.
Мия с Мистером Добряком скользнули за одну из длинных тяжелых штор. Она могла
просто спрятаться в плащ из теней и подслушать разговор экзекутора с Леоной, но, по
правде, ей хотелось видеть их лица. Узнать, надевала ли Леона ту броню, которую
носила за пределами крепости, для встреч с легендой арены, служившему ей вместо
мужчины, благодаря которому он стал чемпионом.
Аркад проковылял в зал и обнаружил его пустым. Сцепив челюсти, он сел за длинный
стол и стал ждать. Мия отметила, что он помылся, расчесал бороду и свои длинные
волосы с проседью. Из-за шрама на лице и обветренной кожи было трудно судить, но
девушка предположила, что ему около тридцати пяти. Жизнь на песках сурово на нем
сказалась, но его телосложение, чистый магнетизм от жизни, проведенной в борьбе за
победы перед обожающей толпой…
Мужчина вздрогнул и быстро поднялся, когда в двери позади него возникла Леона с
бутылкой вина и двумя кубками. При виде нее его глаза слегка расширились, да и сама
Мия невольно подняла бровь. Волосы Леоны до сих пор были влажными, она была босиком
и по-прежнему в слабо перевязанном халате. Если присмотреться под нужным углом, то
места для фантазий не останется.
Мия заметила небольшую ухмылку на лице Леоны, когда она подошла к столу и села.
Женщина налила себе вина в кубок и закинула ногу на соседний стул. Халат задрался,
обнажая ее до самого бедра.
– …Ми донна?
– Боюсь, оно отвратительное. Но подходит для этой встречи. Вот. – Леона подалась
вперед, налила в кубок и толкнула его по столу. Аркад смотрел куда угодно, только
не на ее грудь, почти ерзая на своем стуле.
«Так она выводит его из равновесия, – поняла Мия. – Он старше на десять лет. Вдвое
больше нее. Воин сотен сражений, чемпион «Магни», а бедный ублюдок даже не знает,
куда смотреть, когда она заходит в комнату».
– Итак, – начала Леона, откидываясь на спину стула и отпивая вино. – У тебя есть
мысли. Самые неотложные, которыми ты просто обязан поделиться.
– Матилий, ми донна.
– И что?
Аркад посмотрел на молодую женщину, сидящую напротив него. Мия увидела секундную
нежность в ее взгляде, но она быстро сменилась сталью.
– Матилий был гладиатом, – сказал Аркад. – Он выиграл славу и честь для этой
коллегии. Для вас, донна. Он не был лучшим среди наших воинов, это правда, но он
отдавал себя целиком, служа вам.
– Этого было недостаточно. У меня полно ртов, которые нужно кормить, и все они
стоят денег. Наши долги растут с каждой переменой, а мой мешок с деньгами пуст.
– Ты видел, как она сражалась в Блэкбридже? – спросила Леона. – Видел, как она
зажгла толпу?
– Для этого у нас есть Фуриан! – чуть ли не прокричал Аркад, поднимаясь со стула. –
Непобедимый – чемпион этой коллегии! А эта мелюзга даже не может поднять гребаный
щит!
– Тогда пусть дерется в стиле караваджо. С двумя мечами. Без щита. Толпе это
понравится, как понравится и она. Девушка ее роста режет на кусочки мужчин, которые
вдвое выше нее? И при такой-то внешности? Четыре Дочери, да зрители ничего не
увидят из-за своего стояка!
– Так и есть, – Леона начала водить пальцами по кромке своего халата на уровне
декольте. – И безмерно тебе благодарна за нее.
– Поэтому, при всем уважении, но мое мнение должно иметь вес. Я знаю вас с детства.
Знаю, что вы выросли на «Венатусе». Но между тем, чтобы наблюдать за игрой из ложи,
и управлять коллегией, есть огромная разница.
– Ты забываешься, экзекутор.
– Дочери тому свидетели, я помню, как он относился к вам и вашей матери. И ваша
злость вполне понятна. Но, боюсь, что то, как вы легкомысленно превзошли отца на
торгах за эту девчонку, только доказывает, насколько затуманен ваш разум, когда
дело касается семьи. Я же мыслю ясно. Я годами боролся на песках и много лет
тренировал гладиатов вашего отца после этого. Говорю вам, эта девчонка – не
чемпион. У нее лисья хитрость, но она и вполовину не такой хороший гладиат, как
Фуриан. Придет время, когда коварство и остроумие ей не помогут. Когда останется
лишь она, меч и мужчина, которого нужно убить.
Когда Мия услышала слова Аркада, ее живот ухнул. Она думала, что впечатлила его
своим показательным выступлением в Блэкбридже, но мужчина, похоже, был слеп к ее
достоинствам.
Леона опустила взгляд, и Аркад опомнился, садясь обратно на стул и виновато бормоча
себе под нос. Донна допила остатки вина и бесконечно долгие минуты смотрела на
пустой кубок. Когда она заговорила, ее голос стал таким тихим, что Мия едва его
слышала.
– Возможно, с моей стороны было поспешно тратить столь крупную сумму. Но я… я не
хотела, чтобы он опять выиграл. Мама предупреждала меня в детстве. «Никогда не
перечь своему отцу. Он всегда побеждает».
– …Сколько?
– Это не имеет значения, – сказал Аркад. – Мы можем выплатить все долги деньгами за
продажу Вороны. А затем приведем Фуриана прямо к «Магни». У нас есть три «Венатуса»
перед началом истиносвета, три венка, чтобы пройти отбор на игры. Вы получите свою
победу, донна, – поклялся Аркад. – Если позволите мне вручить ее вам. Поверьте в
меня. Как я верю в вас.
Но Аркад…
Пламя в его глазах. Страсть в голосе, когда он давал клятву. Он был чемпионом
самого жестокого соревнования, которое придумала республика. Старше ее на десять
лет. Отделенный барьером знатного происхождения и рабского прошлого.
И все же…
Мия покачала головой. Пять минут наблюдения – и она уже точно знала, почему Аркад
покинул Леонида, чтобы служить его блудной дочери.
Леона поводила пальцем по краю кубка и кивнула в ответ на какие-то свои мысли.
«Черная Мать…»
– Если только она не покажет себя самой Цаной во плоти? – Леона тяжко вздохнула. –
Тогда да. Я продам ее.
Мия тихо стояла в тенях и пристально наблюдала. Пыталась понять свою домину и найти
способ заставить ее передумать. Если бы она придумала, как низвести Фуриана с
пьедестала и добиться уважения донны… Возможно, отравив его перед битвой?
Фуриан.
Мия показала тенистому коту костяшки. Мистер Добряк лишь рассмеялся в ответ. И, не
издавая больше ни звука, они скрылись в своих излюбленных тенях.
Глава 16
Мед
Вжжжууууух.
Вжжжууууух.
Вжжжууууух.
– Хорошая работа, – похвалила Брин, стоя рядом. – Где ты научилась так стрелять?
Блондинка быстро выпустила полдюжины стрел. Три попали в сердце пугала, две в горло
и последняя в голову.
– Ты бы видела, как она стреляет рабочей рукой, – сказал Бьерн, проходя мимо
девушек со связкой кожаных снастей на плече.
Близнецы покинули Воронье Гнездо рано утром, как делали каждую вторую перемену. Мия
пошла с ними по приказу экзекутора, плетясь сзади, как собака без кости. Аркад
проводил их до ворот крепости, и девушка изо всех сил старалась не хмуриться,
вспоминая, как экзекутор отзывался о ней прошлой неночью. Аркад не упоминал о
предстоящей перепродаже, но над ее головой все равно висел меч. Он даже не дал ей
возможность проявить себя, нет. Было ясно, что экзекутор просто хотел от нее
избавиться.
По правде говоря, это ранило ее гордость. Больше, чем должно было. Мия не знала,
почему ей хотелось его одобрения. Но вскоре раненая гордость превратилась в
пылающую ярость. Мия больше не могла тратить время впустую – продажа другому
господину была риском, который попросту ей не по карману. Ей нужно было показать,
на что она способна. Но не Аркаду, а донне Леоне.
Если откинуть тот факт, что она спала с Фурианом, Мия подозревала, что донна по-
прежнему видела в ней некую ценность. Мия зажгла зрителей в Блэкбридже, и реакция
толпы запалила уголек уважения в груди Леоны. Девушке нужно было превратить эту
искру в пламя.
Четыре стража донны Леоны повели ее, Брин и Бьерна по густому лесу за Вороньим
Гнездом. Через полмили они дошли до продолговатой площадки, длиной около мили,
отмеченной плоскими камнями на охристом песке. В одном ее конце находилась конюшня,
и Бьерн отправился туда со своим снаряжением и упряжью, пока Брин выпускала колчан
за колчаном стрел в три мишени-пугала.
Стражи стояли в тени, не обращая на них никакого внимания. Мия вдруг осознала, до
чего легко было бы близнецам сбежать – несколько стрел в грудь каждого стража, две
лошади, и парочка уже поднимала бы пыль на горизонте. Но даже если бы им как-то
удалось скрыться в республике с клеймом на щеках, они бы приговорили всех остальных
гладиатов в коллегии Леоны к казни на арене.
Стоило отдать должное администратам – эти бессердечные ублюдки знали свое дело.
Пальцы Мии были сильно повреждены, и подолго держать лук она не могла, посему по
большей части просто наблюдала за Брин. Девушка могла стрелять с завязанными
глазами и одинаково хорошо обеими руками. Опустошив очередной колчан, она сняла
сандалии и сжала лук между пальцами ног. А затем с удивительной сноровкой, какой
Мия никогда не встречала, выгнула спину и выстрелила ногой, пронзая пугало в
сердце.
– Кстати о выпендреже… – пробормотала Мия.
– Это все детский лепет, когда ты и твои мишени не двигаются, – она пожала плечами.
Повернувшись к конюшне, крикнула брату: – Бездна и кровь, Бьерн, ты лошадей
запрягаешь или просишь их выйти за тебя замуж?
Ваанианец вышел из конюшни, держа большой щит и выводя пару лошадей, запряженных в
длинную гладкую колесницу. Они были белыми, как облака, их мускулы словно вырезали
из мрамора. При виде их Мия невольно почувствовала небольшой укол грусти, подумав о
собственном жеребце – Ублюдке. После того, как он спас ее от смерти в ашкахской
пустыне, Мия решила отпустить его на свободу, а не запирать в конюшне Красной
Церкви. Она надеялась, что он нашел себе какое-то приятное местечко и наплодил
столько собственных ублюдков, сколько возможно.
Мия осмотрела парочку, тянущую колесницу. Как и все другие лошади, которых она
встречала, они боялись ее, так что девушка старалась держаться в сторонке. Тот
факт, что единственный конь, который терпел ее, получил кличку Ублюдок, многое
говорил об отношении Мии к лошадям в целом, но она могла отличить прекрасный
экземпляр от обычного.
– Жеребцы думают членом. Кобылы же знают, как себя вести в кризисных ситуациях.
Лошади прямо как люди, да, братец?
Мия наблюдала, как близнецы мчатся по дороге, быстро набирая скорость. Волосы Брин
развевались на ветру, бронзовая кожа Бьерна блестела в солнечном свете.
– Стреляй, вороненок!
Бьерн поднял щит и с легкостью блокировал выстрел. Затем через небольшой зазор в
щите выпустил четыре стрелы, две из которых приземлились в грязь у сандалий Мии, а
еще две вонзились в двух ближайших пугал.
Брин ранила еще одно пугало, а ее брат свесился с колесницы под опасным углом и
подобрал свободной рукой небольшой камешек с дороги. Мия нахмурилась, пытаясь
избавиться от чувства, что ее выставляют дурочкой.
Девушка начала выпускать стрелу за стрелой, пока пара ехала по кругу. И хоть
целилась она хорошо, вскоре Мия поняла, что близнецы были мастерами своего дела.
Щит Бьерна был неприступным, а его навыки по управлению лошадьми могли сравниться
лишь с талантом сестры в стрельбе из лука. В какой-то унизительный момент он
блокировал стрелу, летящую прямо в горло Брин, одновременно наклонившись с
колесницы, чтобы подобрать камень, и держа поводья гребаными зубами. Тем временем
Брин изрешетила каждое пугало десятком стрел, иногда делая паузу и заставляя Мию
танцевать под выстрелами в ноги.
Спустя девять кругов ваанианцы остановились перед ней. Бьерн спрыгнул с колесницы и
низко поклонился.
– Наш отец разводил лошадей, – ответил Бьерн. – А Брин с пеленок орудовала луком,
как демон.
Мия покачала головой. Знала, что не стоит спрашивать. Не стоит сближаться с ними.
Но, по правде, ей нравились близнецы. Добрая улыбка Бьерна и самоуверенность Брин.
Брин шмыгнула.
– Из-за неурожая. Три года назад. У деревни не хватало зерна, чтобы выплатить дань
итрейским администратам. Они заковали нашего лэрда в железные кандалы и выпороли
всю его семью, надев на них колодки.
– Нам это не понравилось, – объяснил Бьерн. – Мы с Брин были слишком юными, чтобы
отец позволил нам пойти, но все, кто мог держать в руках меч, направились к дому
магистрата. А затем заточили его в колодки и высекли в ответ.
– Ему это не понравилось, – добавила Брин. – Что было дальше, можешь сама
догадаться.
– Да, – кивнул Бьерн. – Пять центурий этих ублюдков. Убили всех мятежников. Сожгли
все дома. Продали всех, кто еще мог стоять на ногах. Включая меня и сестру.
– Думаешь, итрейцам не плевать? – Бьерн криво улыбнулся. – Вся республика или даже
королевство до нее – они построены на свободном труде. Но теперь Лииз, Ашках, Ваан
– все под контролем Итреи. Так откуда берутся новые рабы? Когда не осталось земель
для завоевания?
– Это…
– Да.
– Это жизнь в республике, – пожала плечами Брин.
Мия вздохнула. Ее черные, как вороново крыло, волосы прилипли к мокрому от пота
лицу.
За всю жизнь она ни разу не ставила под сомнение правильность системы. Никогда не
останавливалась, чтобы осмотреться вокруг, увидеть людей внизу. Тех, кто ходил как
немые призраки по их дому в Ребрах. Мужчин и женщин, которые одевали ее, готовили
еду, учили числам и буквам. Без сомнений, ее родители заботились о них. Награждали
тех, кто хорошо служил. Но все же они служили. И не потому, что хотели. А потому,
что иначе их ждали порка и смерть.
Девушка почувствовала себя так, будто с нее сняли азуритовые очки. И тогда ей
предстал во всей жуткой красе истинный кошмар республики, в которой она выросла.
И все же…
Скаева.
Дуомо.
Их имена горели ярким пламенем в ее разуме. Словно маяк, вечно ведущий на свет,
независимо от тьмы вокруг. Несправедливость и жестокость системы – да, Мия их
заметила. Но что в действительности она могла сделать, чтобы это исправить? Не
рискуя всем, ради чего трудилась? Закрывая глаза, Мия по-прежнему видела своего
отца, раскачивавшегося на веревке на Форуме. Свою мать в Философском Камне – свет
гаснет в ее глазах, когда она отталкивает окровавленную руку Мии и шепчет на
последнем издыхании:
Эти воспоминания вызывали в ней гнев, а гнев был приятен на вкус. Напоминал ей, кто
она и что здесь делает. Мия здесь, чтобы одолеть величайших гладиатов в республике.
Чтобы предстать победительницей перед убийцами своей семьи и вскрыть их глотки одну
за другой. Но ничего не выйдет, если ее продадут, как кусок говядины на рынке.
Посему, невзирая на боль в травмированной руке, она вложила еще одну стрелу в лук и
кивнула Брин.
– Так что, по всей видимости, она заложила все до последней сандалии, – сказала
Мия, затягиваясь сигариллой. – И Аркад убедил ее продать меня, чтобы заплатить
кредиторам.
– Ублюдок.
– После того, как я убила дюжину людей в Блэкбридже! Ему плевать на всех на арене,
кроме Фуриана. «Он чемпион этой коллегии». «Он принесет вам победу, ми донна». О
да, принесет он ей победу, ебарь дынный! Прямо после того, как доведет ее до
оргазма. Слышала бы ты стоны этой парочки…
Мия выдохнула облачко серого дыма, словно ее легкие воспламенились.
– Вчера Аркад привязал меня на поводок в круге. Чуть не сломала себе руку этим
дурацким щитом. А еще называл меня «девочкой», словно это синоним к «дерьму
собачьему»!
– …Будь у меня настоящие когти, маленькая гадюка, я бы отрезал тебе язык прямо изо…
Эш кивнула.
– Она почти наверняка в долгу перед начальником порта. Возможно, перед строителями,
которые работали над Гнездом. И ее швеи буд…
– Да-да, я поняла, – перебила Мия. – Скорее всего, нам придется убить половину
Покоя. Чего мы делать не будем. Если коллегия хорошо выступит, Леона сможет
обеспечить себя покровительством какого-нибудь богатого костеродного ублюдка после
следующего «Венатуса». Так что пока нам лучше сосредоточиться на…
– …Пока не знаем…
Эш снова кивнула.
Эш пожала плечами.
– Она не первая богатая женщина, которая платит хорошему кобелю, чтобы избавил ее
от зуда в промежности. Наверное, секретность их отношений даже добавляет остроты
ощущений.
Мия жевала виноград, задумчиво сморщив лоб. Вкусный плод был приятным разнообразием
в бесконечной череде рагу и каши, которые подавали гладиатам на завтрак и ужин
каждую перемену.[31]
И все же Мия была с ней. Доверяла ей. Она знала, что Эшлин желает Духовенству
смерти. А Мия с Меркурио – ее надежда на возвращение в гору, чтобы закончить
начатое. Но было ли их общей ненависти к Красной Церкви достаточно? Или Эш затеяла
многоходовку? Ведь у нее это бывало.
– Направляйся в Стормвотч с Эклипс. Чем больше нам известно, тем больше шансов на
победу, которую Леоне придется вознаградить. Полагаю, я прибуду туда за пару
перемен до начала «Венатуса». К тому времени я должна знать все.
Эш кивнула, доедая виноград и вытирая губы рукавом.
– …Даркин…
– Но я беспокоюсь.
Мия уставилась на Эшлин. На ее глаза. Руки. Губы. Девушка просто пялилась на нее,
позволяя тишине задать вопросы вместо себя.
Мия их проигнорировала.
– Уже уходишь?
Девушка кивнула.
Эш ничего не ответила, наблюдая, как Мия идет к окну, перелезает через подоконник и
исчезает из виду. Не попрощавшись. Не оглянувшись.
Глава 17
Стормвотч
Как она и говорила Эшлин, гладиаты Коллегии Рема еще неделю тренировались под
палящими солнцами, прежде чем направиться в Стормвотч. Рука Мии достаточно зажила,
чтобы вернуться к обучению спустя пару перемен, хотя, учитывая, сколько внимания
уделял ей Аркад, девушка могла и не стараться – было ясно, что все надежды
обеспечить место в «Венатус Магни» возлагались на Фуриана, Брин и Бьерна. Подслушав
донну Леону с магистрой, Мистер Добряк узнал, что о продаже Мии уже велись
переговоры. Заинтересованных покупателей было несколько – дом удовольствий в
Уайткипе, местный магистрат, нуждающийся в телохранителе, в которого время от
времени можно будет совать свой член, и, разумеется, Варро Кайто со своим
Пандемониумом. Но ни одного настоящего сангилы.
Мия наблюдала, как эквиллы с ревом кружат по арене, удары копыт их лошадей
вибрировали сквозь каменные стены. Брин и Бьерн хорошо справлялись – на четвертом
круге они уже занимали второе место. Но если ваанианцы были талантливыми, то
команда Леонида просто поражала воображение. Отец Леоны покупал только лучших, и
его эквиллы были не исключением: двеймерец сагмай, чей щит с гербом льва казался
непробиваемым, и привлекательный лиизианец флагиллай, чьи навыки в стрельбе из лука
не уступали, а то и превосходили способности Брин.
Несмотря на смертельный выстрел Брин в сагмая другой команды, Львы Леонида попросту
выступили лучше и после девяти кругов одержали победу. Камнегуб и Армандо вместе
сошли с колесницы, переплетя пальцы и подняв руки в воздух в знак победы, и толпа
вокруг них разразилась громовыми криками. Все прекрасно знали, что пара
встречалась, и их потрясающее мастерство вкупе с любовью, которую они проявляли
друг к другу, делали их любимчиками зрителей. Тот факт, что их никто не мог
победить, тоже способствовал.
Мие было жаль Брин с Бьерном и еще больше жаль, что Коллегии Рема по-прежнему
недоставало третьего венка. Но, по правде, ее мысли занимало другое. Она покосилась
на Мечницу, на бледно-зеленоватый оттенок ее кожи под татуировками.
Глаза Мечницы расширились, и, упав на колени, она вновь облевала весь пол. Сидоний
продолжал лежать на месте, едва выдавив из себя стон, когда рвота забрызгала его
сандалии. Мясник откатился от лужи, его собственные щеки раздулись.
– Хотя бы блюй снаружи… клетки, сестра, – просипел он.
Из ее рта вырвалась очередная струя рвоты, на сей раз попав по Волнозору, который,
в свою очередь, тоже плюхнулся на колени и сблевал через решетку. Вонь накатывала
на Мию густыми теплыми волнами, пока она стояла на цыпочках, прижимая губы к
прутьям и вдыхая сравнительно приятный аромат крови и лошадиного дерьма.
– Кроме Брин и Бьерна, – ответил Аркад, косясь на Мию. – И Вороны. Даже Фуриана
распирает из всех дыр. Один Всевидящий знает, что случилось.
– Пищевое отравление, – объявила Личинка, присев у лужи рвоты. Просунув руку между
прутьями, она прижала ладонь к взопревшему лбу Мясника. – Кажется, не фатальное. Но
вскоре они начнут мечтать о смерти.
– Бездна и кровь, – сплюнула Леона. – Нужно выпороть этого повара! У нас не хватает
трех венков для «Магни», это первый «Венатус», где мои гладиаты сражаются против
отцовских, а мои острейшие клинки больны, как моряки в первую неделю в море? – ее
глаза сузились от внезапного озарения, и она повернулась к Аркаду. – Ты же не
думаешь, что это он подстроил, верно?
– Возможно, хоть…
Сидоний шлепнулся о стену, когда из его рта хлынул фонтан рвоты. Личинка и Леона
отскочили в отвращении. Донна выудила душистый платок из рукава платья и прижала
его ко рту, а могучий итреец прохрипел неразборчивые извинения и тут же наложил
себе в набедренную повязку.
– Выгляни через окошко, девочка. Ничего в этой арене не привлекает твое внимание?
– Либо эдиторы не хотят, чтобы зрители прыгали на арену, либо не хотят, чтобы то,
что они выпустят на песок, прыгнуло на зрителей, – ответила она.
– Что бы это ни была за чертовщина, вряд ли от нее смердит хуже, чем здесь, –
девушка посмотрела на Леону, сжав челюсти. – Ваши эквиллы только что проиграли
людям вашего отца, домина. И лишь один из ваших гладиатов может держать меч. Если
вы жаждете получить лавры победителя или что-то доказать, похоже, у вас нет выбора.
Леона прищурилась на словах «что-то доказать». Но Мия сказала правду – у нее был
только один шанс получить награду победителя в этом «Венатусе». Только один способ
возместить часть расходов, добиться славы и получить еще один венок для участия
коллегии в «Магни».
В глубине души Мия по-прежнему не доверяла соучастнице. Она все еще ждала, когда та
нанесет удар. Но Эш не соврала; Эклипс это подтвердила. Она отравила гладиатов,
оставила Мию стоять на ногах – и все это чтобы убедить Леону, что Мия единственная
надежда на победу, в коей та так нуждалась. И все же…
И все же…
– Только в том случае, если я не выиграю, домина, – ответила Мия. – Но, честно
говоря, вам нечего терять.
Никто не знал, что может превзойти песчаного кракена, но все пускали слюни от
предвкушения. Люди топали в едином ритме, раскатывавшемся эхом по механическим ямам
под ареной. А затем, словно в ответ, грохоча из глубин, послышался животрепещущий,
леденящий душу рев.
Толпа одобрительно закричала, и Мия стиснула зубы, услышав, как люди скандируют имя
Скаевы. Она выкинула мысли о консуле из головы и сосредоточилась на предстоящей
задаче. Никто из бойцов в камере перед ареной не имел ни малейшего представления,
но Мия в точности знала, что ждет их под этим полом. И даже с таким козырем в
рукаве понимала, что схватка будет не на жизнь, а на смерть.
Мие выдали кольчатый наручник на правую руку, железные наплечники и поножи, а также
кожаную юбку и нагрудник. Броня никак ей не поможет в бою с будущим противником, но
все же это лучше, чем сражаться с голой задницей и улыбкой на лице. На шлеме
красовался алый плюмаж – цвет штандарта домины. Штандарта Рема. Эта мысль
раздражала, но Мия тоже ее откинула. Здесь не было места для гордыни. Для боли.
Только для стали. И крови. И славы.
Мечи покоились в ее руках как родные – качественная лиизианская сталь, острая, как
бритва. Они ей пригодятся, как и все силы, если она хочет пережить битву.
Решетка перед ними с содроганием поднялась, издавая металлический скрежет. Мимо Мии
на арену вышел гигант, поднимая копье и щит под шум галдящей толпы. Его шлем был
сделан в форме волчьей головы, солнечный свет отражался от стальных наручей и
нагрудника.
На песок вышел двеймерец и поднял двуручную мотыгу больше Мии. Он пошел кругом по
арене, топая ногами по земле, и толпа подхватывала ритм, пока весь мир не
превратился в гром.
Так оно и продолжалось. Эдитор объявлял все коллегии, грозные гладиаты с не менее
грозными прозвищами занимали свое место на песке и заводили толпу театральными
жестами. Мия с любопытством отметила, что Леонид не выставил своего воина на
Ультиму – необычное явление для коллегии, пользовавшейся авторитетом. Девушка
задумалась, имел ли он какое-то представление о природе их врага…
На песках перед Мией выстроилось больше двух десятков воинов, когда эдитор
воскликнул:
– От Коллегии Рема…
Мия вышла под солнечный свет, поднимая два меча над головой. Ее встретили
замешательством, слабыми аплодисментами и парой насмешек со стороны тех, кто ждал
чемпиона Коллегии Рема, а не неизвестную тощую девчонку, едва достающую ему до
пупа. Никто из них понятия не имел, кто перед ними.
«Скоро».
Мия почувствовала, как дрожит земля под ногами, услышала, как пришел в движение
огромный механизм под землей. Из песка, словно зубы, выросли каменистые островки –
высокие и смертельно острые. Центр арены разверзся; песок посыпался вниз, когда яма
расширилась. И, словно из самой бездны, из нее поднялся кошмар, подобных которому
Мия еще не встречала.
Чудище взревело, сотрясая всю землю. Толпа закричала в ответ, вставая на ноги,
ликуя и радостно завывая. Ни один из них еще не видел ничего подобного, но все
слышали сказки. Кошмар из глубин пустыни. Страшнее песчаного кракена. Ужаснее сотни
пыльных призраков. Слово, которое вселяло панику в каждого владельца каравана и
торговца, путешествующих по ашкахской пустоши.
Монстр снова взревел, поднимая конец тела, который, как предположила Мия, служил
ему головой. Его шкура была бескостной, покрытой трещинками и коричневой, как
старый кожаный переплет. Двигался червь, словно недогусеница, кидаясь на кричащую
толпу. Но железный ошейник и длинная цепь, крепившаяся к полу арены, не давали ему
подобраться близко к зрителям. Осознав, что находятся вне опасности, они
разразились аплодисментами и радостными воплями.
Пока все взгляды были прикованы к червю, Мия развернулась и прошла тридцать шагов
по песку, пока не оказалась под статуей Цаны на внутренней стене. Вонзив меч в
землю, девушка присела и склонила голову, будто молилась богине. Но правой рукой
она шарила в песке у края арены.
Поначалу Мия ничего не могла нащупать. Ее тень пошла рябью, живот затопило льдом,
мысль, что Эшлин ее предала, поднялась, словно пыльный призрак, на задворках…
«Нет».
«Вот оно».
Мужчина шумно набрал воздух, звук разошелся по всей арене. Его кошка просто
зевнула.
И ни один гладиат
не шевельнул
ни
одним
мускулом.
– …Честно говоря, не могу их винить… – раздался шепот на ухо Мие, когда она
вернулась к воинам.
Зрители начали терять терпение, некоторые заулюлюкали, пока гладиаты стояли, будто
парализованные.
– Сражайтесь, трусы!
Подойдя к чудищу сбоку, Мия снова пронзила его клинком и почувствовала, как зверь
содрогается. Его кровь была темно-бордовой, почти черной, окрашивая ее по локти.
Когда гигантский монстр скрючился, девушка потянулась к наплечнику и достала
мешочек, который Эшлин спрятала в песке. Достала оттуда три стеклянные алые сферы.
Чудно-стекло.[36]
Вытащив меч, Мия просунула руку в рану и оставила сферы во внутренностях монстра.
Блювочервь взвыл от боли и перекатился на бок, чтобы раздавить обидчицу. Девушка
быстро отпрыгнула в сторону и чудом не была размазана по одной из острых каменных
глыб, когда червь замахал хвостом. Чудно-стекло активировалось под давлением –
обычно ударом о стену или пол, – но Мия надеялась, что нажима мышц чудища и его
веса будет достаточно, чтобы разрушить аркимические процессы, которые помогали
стеклу оставаться в твердом состоянии. Поднявшись на ноги и отбежав подальше, она
услышала тихий хлопок, почти заглушенный криками толпы и ревом чудовища. Чудно-
стекло взорвалось, и из бока блювочервя выплеснулся пузырящийся поток крови и
плоти.
Зрители возликовали – они понятия не имели, что сделала девушка, но видели, что ей
удалось ранить зверя. Блювочервь взвыл, в его глотке забулькал пищевод, на Мию
волнами накатывала вонь крови, гари и желчи.
Блювочервь повернул слепую голову к Мие и испустил жуткий вой. Девушка кинулась к
кучке остальных гладиатов, пытаясь найти укрытие среди камней и убраться из зоны
досягаемости зверя на цепи.
Монстр быстро пополз за ней следом и врезался всей массой тела в землю в попытке
раздавить жертву. Арена задрожала, Мия споткнулась. Другие гладиаты рубили и резали
червя, но он, похоже, полностью сосредоточился на той, что ранила его больнее.
Поддавшись отчаянию, Мия обернулась, не переставая отползать от монстра в
безопасную зону, и подняла руку, чтобы приклеить его к собственной гигантской тени.
Реакция была моментальной. Ужасающей. Чудище замерло, словно все его мышцы внезапно
напряглись. И, издав душераздирающий рев, стрельнуло по песку к Мие – рот разинут,
разъедающая слюна капает, цепь натягивается от рывков. Измученный металл
заскрежетал, послышался громкий звук напряженной стали, и цепь, крепящая червя к
полу, порвалась пополам.
– …Вот дерьмо…
– …Вот дерьмо…
– Вот дерьмо!
Блювочервь заметался по песку – он был слишком крупным, чтобы Мия могла сдержать
его своими манипуляциями с тенями. Девушка прыгнула в сторону, когда его хвост
прошелся широкой дугой по арене, превращая камень в щебень, а гладиатов – в
кровавое месиво. Но ему удалось зацепить Мию в прыжке, и она врезалась в каменистый
островок, перед глазами поплыли черные звезды. Упав, девушка потеряла контроль над
тенями, и червь взревел от пламенной ярости.
– …Любопытно…
Чудище вновь гневно заревело, его плоть пошла бугорками, в глотке пузырились и
булькали внутренности. Но поскольку тени больше его не отвлекали, оно осознало, что
освободилось от своих пут, и повернуло слепую голову в сторону вибраций
скандирующей толпы. И когда зрители тоже поняли, что цепь больше не сдерживает
зверя, то истошно завопили в безумной панике.
Мия потянулась к наплечнику; ее кровь застыла в жилах, когда рука не нашла мешочка
с чудно-стеклом. Она шарила по песку вокруг, пока червь полз к стене арены; битое
стекло и огненные горшки, окружающие ее, теперь казались жалким средством защиты,
учитывая размеры и ярость монстра. На арену выбежал отряд люминатов с
солнцестальными клинками и с криками: «За республику!», «Люминус инвикта!» бросился
в атаку. Поскольку червю было явно насрать на республику, свет или все остальное,
он снова выблевал свой желудок и поглотил весь отряд в массе розового с гнильцой и
разъедающей кислоты.
Глаза Мии пощипывало от пота, крики толпы почти оглушали. На арене воцарился хаос,
люди бежали сломя голову к выходам, другие оставались на местах, будто их
парализовало, и кричали от ужаса.
Блювочервь встал на дыбы и зарокотал, сломанный ошейник свободно висел на шее. Из-
за железной решетки выбежали двадцать новых легионеров с мечами и щитами, но,
взмахнув гигантским хвостом, монстр размазал их по стене. Его толстую кожистую
шкуру испещряли десятки ран от копий и клинков, на песок стекала темно-красная
кровь.
– Прекрасно.
Слава
Делая ее расчетливой.
Сильной.
Бесстрашной.
Разум девушки активно работал. Взгляд изучал стены арены, раздавленные камни,
окровавленный песок, мчащегося на нее монстра. И наконец, там, между ней и ползущим
монстром, под кучей обломков и грязью она увидела его.
Мешочек с чудно-стеклом.
Одни клялись, что видели, как девчонка отпрыгнула в сторону – так шустро, что этого
никто не заметил, – полностью избежав брызг желчи зверя. Другие заявляли, что во
всей этой пыли, крови и хаосе попросту было слишком трудно понять, что конкретно
произошло, кроме того, что она двигалась быстро, как ртуть. А были и те – их
считали безумцами и пьяницами, – кто божился Всевидящим и всеми четырьмя пресвятыми
Дочерьми, что эта девчонка, этот демон в коже и кольчуге попросту исчезла. В одну
секунду она была погребена под внутренностями блювочервя, а в следующую стояла в
десяти шагах от него, в длинной тени на песке.
Зверь замер, по его телу прошла волна дрожи. Мия залезла ему на шею, отбросила один
меч в сторону и зацепилась за сломанное копье, погруженное в кожистую шкуру.
Обхватив червя бедрами, пальцами и чистой сумасбродностью, она замахнулась
лиизианской сталью и, издав вопль, вонзила ее в плоть за крошечным ухом монстра.
Существо взвыло, в его пищеводе набух пузырь крови и вырвался через рот. Толпа
понятия не имела о том, что оно проглотило сферы; понятия не имела о взрыве,
который превратил добрую часть желудка червя в кровавый суп. Все, что они знали,
ошеломленно наблюдая с открытыми от восхищения ртами, это что девчонка вонзила свой
меч, зверь закачался взад-вперед, как пьяница в сортире, и, издав булькающий вздох,
рухнул замертво на землю.
– Ворона!
Имя повторялось, подобно эху, клич подхватывало все больше и больше людей. Десятки,
затем сотни, затем тысячи – и все одновременно скандировали, словно клятву, словно
мольбу: «Ворона! Ворона! Ворона!», пока Мия, хромая, шла вдоль туши блювочервя с
высоко поднятым над головой мечом. Зрители затопали ногами в такт кричалке, все
быстрее и быстрее, слово и гром их топота сливались в
«ВоронаВоронаВоронаВоронаВорона!»
– ВоронаВоронаВоронаВоронаВорона!
– ВОРОНАВОРОНАВОРОНАВОРОНАВОРОНА!
Мия закрыла глаза, упиваясь этой атмосферой, позволяя ей просочиться сквозь поры
своей кожи.
Сангии э Глория.
Она повернулась к ложам сангил и посмотрела на восторженную донну Леону, вскочившую
с места. Взглянула на клетку гладиатов с Сидонием, Мечницей и Мясником у прутьев,
кричавших ее имя и стучавших кулаками по железу. И, наконец, в толпе, среди моря
улыбающихся лиц, увидела девушку. Длинные рыжие волосы. Голубые, как ясные небеса,
глаза. Со светящейся, как солнца, улыбкой, Эшлин подняла руку, вытянув пальцы.
В ту неночь Коллегия Рема пировала, как костеродные. Длинный стол в камерах под
ареной был заставлен едой и вином, братья и сестры гладиаты поднимали тост за
победу Мии, словно древние лорды и леди. Фуриан сидел во главе стола, как король,
поскольку это место было отведено чемпиону. Но если это королевство, то теперь у
него появилась королева. Сидя в конце стола, с серебряным венком победителя на
копне длинных черных волос, Мия Корвере подняла чашу с вином и улыбнулась, как
безумная.
– Волнозор?
Только Фуриан хранил молчание, отхлебывая свое вино так, словно оно было отравлено.
[38] Его взгляд, полный подозрений и хладной ярости, не отрывался от Мии. Девушка
догадывалась, что, несмотря на недомогание, он наблюдал за ее сражением и наверняка
чувствовал, как она призывала тьму. Но отрицать блистательность данной победы было
невозможно, и как бы вид серебряного венка на ее макушке не заставлял его сердце
обливаться кровью, Непобедимый мудро держал свою желчь при себе.
«Скоро».
– Смирно!
– Спокойно, мои Соколы, – она подняла руки, указывая им сесть обратно. – Я не стану
отрывать вас от пиршества. Со всех улиц звучит имя Коллегии Рема, и все вы
заслужили этот временный отдых.
Донна улыбнулась, когда они подняли чаши и выпили за ее здоровье. Женщина потратила
время, чтобы переодеться в платье с открытыми плечами и сочетающийся с ним корсет
из прекрасного жатого бархата того же каштанового оттенка, что и ее волосы. Мия
гадала, сколько же серебра Леона на него потратила. Сколько платьев привезла сюда
из Гнезда. Сколько ей стоил этот треклятый праздничный пир, и где, ради бездны, она
добыла деньги. Столь ограниченная в расходах и готовая продать Мию в дом
удовольствий всего перемену назад…
Боковым зрением Мия увидела, как Фуриан смотрит на свою домину, возможно, надеясь
на жест или знак. Но, будучи верной своему образу, высокая, гордая и о, такая
правильная Леона даже не удостоила его взглядом.
– Домина.
Мия вышла за Леоной из клетки, чувствуя спиной прожигающий взгляд Фуриана. Аркад и
магистра последовали за ними; когда пожилая женщина закрывала дверь, Сидоний вновь
начал расписывать битву, используя бутылку вина и зубочистку в качестве наглядного
пособия.
– Хорошо звучит, не правда ли? – хихикнула Леона. – Менестрели уже поют о твоей
победе в городской таверне. Ты будешь гордостью банкета, жемчужиной на моей короне.
И нас осыплют монетами – городская элита будет бросать предложения о
покровительстве к моим ногам! Взгляды всех сангил будут прикованы к тебе, пылая от
зависти.
«Всех сангил…»
«Как любимый питомец, – поняла Мия. – Как собака у ног хозяйки. Которую продадут в
ту же секунду, как она гавкнет не по команде.
Сидеть.
Перекатись.
Сыграй мертвую.
Умри».
Думая о Дуомо.
Думая о Скаеве.
Эшлин налетела на Мию, как только та влезла в окно таверны, и крепко обвила ее
руками. Девушка кивнула: «Да, да», и высвободилась из хватки ваанианки, зашторивая
окна. В конце концов, она была самой известной персоной в Стормвотче, а улицы
полнились гуляками, празднующими «Венатус». Солнца опаляли глаза, на теле
проступали синяки от сегодняшних побоев, и после пира с братьями и сестрами
гладиатами Мия чувствовала себя несколько пьяной. Окинув взглядом крохотную
комнату, она не обнаружила в ней стульев – лишь одну койку с матрасом, тонким, как
ломтик дорогого сыра.
Но вся эта неправильность постепенно заражала ее, как болезнь. Каждую перемену с
клеймом на щеке ей становилось все труднее и труднее игнорировать людей, которые не
могли просто избавиться от своих оков с помощью теней, как она. Не только гладиаты.
Вся республика была хорошо смазанным механизмом из людских страданий. Теперь, когда
ей открыли глаза, Мия не могла этого развидеть. И не хотела.
Но она также понимала, что ничего не исправит. Девушка даже не могла помочь другим
членам коллегии, не провалив свой план. Она слишком многое поставила на карту,
чтобы попасть сюда. И не только она. Меркурио. Даже Эшлин. И все ради общего блага,
верно? Верила ли она сама в это? Что республике будет лучше без тирана в
консульском кресле?
– Зубы Пасти, да что не так? – раздраженно вздохнула Эш. – За тебя поднимает тост
весь город. Ты получила лавры, заслужила благосклонность донны и обеспечила свою
коллегию будущим. Все прошло так, как ты хотела, а ты сидишь хмурая, как летняя
буря.
Мия закусила губу. Думая, стоит ли вообще что-либо объяснять. Она посмотрела на
Эшлин, в темных глазах вспыхнули огоньки, когда девушка затянулась сигариллой. Вино
в желудке развязало ей язык, но недоверие в жилах заставляло крепко сжать челюсти.
– И что с ним?
– Я помню.
– Как?
– Без понятия. Знаю только то, что каждый раз, когда я призывала тени в ашкахской
Пустыне Шепота, на мой зов откликались песчаные кракены, и крайне злые. Червь на
арене отреагировал точно так же. Я пыталась приклеить его к тени, и он чуть не
слетел с гребаных катушек.
– Ученые из Великой Коллегии говорят, что песчаные кракены и другие звери ашкахской
пустоши были изменены колдовской скверной, оставшейся после разрушения империи.
«Корона Луны».
Мия пожала плечами, внутри нее нарастало уже знакомое раздражение. Кассий ничего о
себе не знал. Фуриан даже не хотел. Меркурио и Мать Друзилла сказали, что она
Избранница Матери, но что, ради бездны, это значило?
«ТВОЯ ПРАВДА ЗАКОПАНА В МОГИЛЕ. И ВСЕ ЖЕ, ТЫ ОКРАШИВАЕШЬ СВОИ РУКИ АЛЫМ РАДИ НИХ,
КОГДА ДОЛЖНА ОКРАШИВАТЬ НЕБЕСА ЧЕРНЫМ».
– О, неужели?
– Потому что я тебе не доверяю. И не хочу, чтобы ты думала, будто можешь затащить
меня в постель, просто чтобы я оказалась у тебя в кармане.
– Думаешь, я…
– Пошла ты!
– Не потому, что ты ненавидишь Духовенство так же сильно, как я. Не потому, что все
это тебе на руку. О, нет, упаси Мать! Все потому, что ты так обо мне заботишься.
Мия фыркнула.
– У меня два демона из теней, которые буквально пожирают мой страх, Эшлин. Я ничего
не боюсь.
– Мистера Говнюка и Волчка здесь нет, – огрызнулась Эш. – Сейчас здесь только ты да
я. И несмотря на все твое бахвальство, эта мысль пугает тебя до усрачки. Судя по
запаху, тебе пришлось выпить целую бутылку вина, чтобы набраться храбрости и
отослать их. Но ты все же отослала. И при этом слишком труслива, чтобы признать
истинную причину, почему ты это сделала.
– Не делай вид, что ничего не чувствуешь, – сказала Эш. – Это написано в каждой
линии и изгибе твоего тела. Ты меня знаешь, Мия Корвере, но я знаю тебя не хуже. И
знаю, чего ты хочешь.
Мия заскрежетала зубами, одна рука сжалась в кулак. Она и сама не понимала,
хотелось ли ей врезать ваанианке или…
Между ними пролегал океан лжи. Предательство Эш. Убийство Трика. Уверенность, что
она сделает и скажет все что угодно, лишь бы добиться желаемого. Но в ее словах
тоже была доля правды. Из всех, кого Мия знала, лишь один человек помог ей в
темнейший час нужды – Эшлин Ярнхайм.
Мия не могла этого отрицать. Мягкие губы приоткрылись в тусклом свете. Длинные
рыжие волосы волнами струились по плечам. Ее кожа была гладкой, на щеках проступала
злость, окрашивая их румянцем. Круглые голубые глаза окаймляли длинные темные
ресницы. От ее взгляда пальцы Мии начало покалывать, живот связало узлом. С пением
вина в жилах она уставилась в эти голубые, как опаленное небо, колодцы и увидела
свое отражение – свои глаза, в которых читалось то же, что и в глазах Эшлин.
Вожделение.
Вожделение.
Но…
Она боялась не своих чувств к девушкам, как, наверное, думала Эшлин. В конце
концов, у нее прежде уже была интимная связь с одной. И хоть та золотая красотка в
кровати Аврелия была просто средством для достижения цели, Мия признавала, что
могла бы найти способ поцеловать сына сенатора раньше. Могла бы прикончить его
прежде, чем почувствовала эти золотые губы между своих ног, насладилась вкусом
девушки на языке Аврелия.
Эшлин Ярнхайм.
Воровке.
Врунье.
Убийце.
Предательнице.
– Как я могу тебе доверять? – спросила Мия. – После всего, что ты сделала?
– Если бы я желала тебе смерти, Мия…
Эшлин подняла руку к лицу Мии. Ее пальцы задели щеку, вызывая головокружительный
прилив теплоты, который не имел никакого отношения к солнечному свету или выпитому
вину. Ваанианка подалась вперед, взгляд опустился к губам Мии. Ее дыхание
участилось, лицо находилось всего в сантиметре от девушки, в паре миллиметров. И
тогда Мия посмотрела в другую часть комнаты и
шагнула
в тень
от занавесок.
Призвав к себе Эклипс, она накинула тьму на плечи и голову и прокралась по неночным
улицам. Из окон таверн и дверей сигарилловых клубов по-прежнему доносились тосты в
честь ее победы, раскатываясь эхом по воздуху. Страх вытекал из нее, как яд из
раны, пока Эклипс плыла в тени хозяйки, делая ее расчетливой, сильной и
бесстрашной.
Мия не могла доверять Эшлин Ярнхайм. В этом она не сомневалась. А вот мысли о том,
как она будет стоять над трупами людей, уничтоживших все, что она любила? Чувству
холодной стали в руке, теплой крови на лице и знанию, что все, ради чего она
трудилась последние семь лет, наконец-то находилось на расстоянии вытянутой руки?
«Ничто».
Глава 19
Сдача
Мия знала, что Квинт Мессала просидел на посту губернатора Стормвотча шесть лет –
его назначили вскоре после Восстания Царетворцев. Поскольку он был другом детства
консула Скаевы и потомком одной из двенадцати знатных семей республики, его
богатство и власть служили поводом для зависти всех, кто знал губернатора, и,
похоже, Мессала был только рад раздуть это чувство. Мия не могла вспомнить более
расточительной вечеринки или более роскошного дома. Комната, в которой она сидела,
была украшена замысловатым гипсовым рельефом, сусальным золотом и люстрами из
двеймерского хрусталя. Костюму мужчины, который подал ей ужин, могли бы
позавидовать большинство костеродных донов.
Мия коротала время за мрачными размышлениями о своей ссоре с Эшлин, как вдруг за
ней явился Аркад. Он был одет в свой лучший наряд, на камзоле красовались соколы и
львы. Мия надела вчерашнюю броню, хотя ее и пришлось долго оттирать до блеска. Шлем
не вернули, но тут ничего не поделаешь. Шансы на то, что слуга Красной Церкви
присутствовал на званом вечере, были малы, и все же, направляясь к банкетному залу
с экзекутором впереди и двумя стражами по бокам, Мия чувствовала себя абсолютно
голой и идущей прямиком в логово струпопсов.
– Не открывай рот, пока к тебе не обратятся. Помни, что все взгляды будут прикованы
к тебе. Вряд ли ты видела что-то подобное, но люди в этом помещении змеи, девочка.
Они убивают шепотом. Награждают золотом и разрушают репутацию одним словом. Если
опозоришь имя своей домины, клянусь Всевидящим, я заставлю тебя пожалеть об этом.
«Черная Мать, его огненная страсть к этой женщине могла бы осветить истинотьму…»
– Да, экзекутор.
Довольный ответом, он открыл дверь в обеденный зал и проковылял внутрь. Мия ждала,
сомкнув руки за спиной. Изнутри доносились звуки струнной музыки и голоса.
Мия кивнула в знак благодарности, радуясь, что новость о ее победе по-прежнему была
актуальна. Если перед «Венатусом» и существовал шанс, что Леона продаст ее, то
теперь ему пришел такой же конец, как блювочервю. Домине придется придумать какой-
то другой способ выплатить долги кредиторам – хотя, если сегодня все пройдет
хорошо, то это не составит трудностей. Богатые костеродные довольно часто
предлагали свое покровительство коллегиям-фаворитам, а поскольку сейчас на устах у
всех жителей были Соколы Рема, у Леоны не должно возникнуть проблем с привлечением
инвестиций.
Будущее коллегии было обеспечено.
– Уважаемые гости, дорогие друзья, благодарю, что пришли в мой скромный дом этой
неночью. Мы с моей любимой женой бесконечно горды видеть вас здесь. Да присмотрит
за вами Всевидящий и да благословят вас Четыре Дочери.
Мия знала этот мир. В конце концов, она в нем выросла. Дочь из костеродной семьи,
воспитанная в подобной роскоши. Столько богатства и так мало рук, обладающих им.
Королевство слепцов, возведенное на спинах сломленных и раненых.
То вожделение.
Мия обратила внимание на других сангил в зале, узнавая их символы. Грузный мужчина
с мечом и щитом Коллегии Траяна. Однорукий здоровяк мог быть только Филлипи, бывшим
гладиатом, который открыл собственный манеж. И там, среди них, Мия увидела тучного
мужчину в сюртуке с вышитыми золотыми львами. Она мгновенно его узнала – того, кто
предложил купить ее за тысячу сребреников и уступил из-за одной монеты.
Леонид.
Мия заметила, что он по-прежнему сидел близко к Мессале, хоть и не выставлял своего
бойца на Ультиме. Это вновь ее озадачило, как и откровение Леоны, что губернатор
давно отдавал предпочтение Львам Леонида. Окинув взглядом зал, любой другой увидел
бы обычный банкет. Но Мия видела паутину – липкие нити закручивались вокруг гостей,
посылая вибрации в самый центр. А в нем расположилась донна Леона с кубком у губ,
беспечно сидя по правую руку от паука.
«Таким образом самые опасные чудовища добиваются своего, – осознала она. – Пытаясь
выглядеть так же, как все остальные».
Рядом с Леонидом стоял его лысый дородный экзекутор Тит, шелковая рубашка
натягивалась на его крупных ручищах. А за ним Мия приметила зловещую фигуру, ростом
как минимум в два с хвостиком метра, одетую в плащ с капюшоном, несмотря на жару.
«…Его чемпион?»
– Милая Ворона.
Мия промаршировала в зал, как и приказали, в ногу с ней пошла стража. Гости были не
настолько глупыми, чтобы ей аплодировать – в конце концов, Мия собственность, а
хозяева не хлопали, когда питомец успешно исполнял трюк. Но она все равно
чувствовала аркимические разряды в воздухе; любопытство, восхищение, даже желание.
Всего перемену назад десятки тысяч людей топали ногами и выкрикивали ее имя. Это
придавало ей некую важность, осознала девушка. Тот же магнетизм, который Аркад
носил в качестве доспехов, которого стремились достичь другие гладиаты в зале.
Пускай первобытный. Пропитанный кровью.
Мия поклонилась.
– Это ты оказываешь честь нам, как и твоя домина, – мужчина улыбнулся донне справа
от себя и чокнулся с ней кубком. – Благодарю вас за щедрость, Леона, что дали
возможность посмотреть на нашу спасительницу вблизи.
Леона улыбнулась.
Леона улыбнулась шире, купаясь в лучах славы. Затем стрельнула едким взглядом в
сторону отца, и Мия заметила, как лицо Леонида покраснело от злости. И вдруг, будто
ей пришла в голову какая-то мысль, донна посмотрела на своего экзекутора и изогнула
губы в коварной ухмылке.
– Для меня будет честью поставить Ворону против вашего лучшего бойца, – ответила
Леона. – Э навиум, разумеется.[39]
И все же…
– Варий, возможно, ты будешь столь любезен, чтобы оказать нам эту честь?
Мужчина кивнул, забрал гладиус у соседнего стража и подкинул его Мие. Схватив его
прямо в воздухе, она взглянула на донну Леону, которая просто ободряюще кивнула, в
то время как Фуриан – явно раздраженный, что его затмили – сердито смотрел на Мию
из-за спины домины. Слуги губернатора расчистили пространство в центре комнаты, и
Мия заняла позицию, подняв меч и пытаясь отмахнуться от своих опасений. Страж
достал собственный гладиус и, поклонившись губернатору, сосредоточился на
противнице.
– Прошу прощения, уважаемый губернатор, – раздался голос. – Могу я вмешаться?
Леона взглянула на отца поверх голов гостей, ее лицо – маска полного спокойствия.
Но волосы Мии встали дыбом. Теперь она увидела подстроенную ловушку. С помощью пары
ласковых слов Мессала обманом заставил Леону вручить Мие меч в руки, и теперь
Леонид мог выставить свою дочь трусихой, если она откажется от брошенного вызова.
Тем не менее она знала, что мужчина не так глуп, чтобы предлагать поединок без
какого-либо преимущества.
Похоже, донна и сама наконец-то осознала опасность, переводя взгляд с хозяина дома
на своего отца и храня молчание слишком долго.
Мия увидела, как Аркад что-то шепчет на ухо донны. Но Леона раздраженно подняла
руку, и мужчина замолчал. Она вновь окинула взглядом помещение, лица собравшихся
костеродных – людей, среди которых она сидела бы как равная, если бы по-прежнему
была замужем за судьей. Покровителей, в которых нуждалась ее коллегия, чтобы
оставаться на плаву. Мия видела отчаянное желание впечатлить в ее глазах. То же
желание, которое заставило женщину бездумно поднять стоимость в Садах, тратиться не
по средствам, одеваться так, будто она посещала званые ужины каждую перемену. И
когда сердце Мии ухнуло от зрелища того, как ее домину легко обвели вокруг пальца,
а за зубами загромыхало предупреждение, Леона кивнула и улыбнулась.
– Я лишь хотела избавить тебя от позора, сангила Леонид. Но я с радостью приму твое
предложение. Моя кровавая красавица сразится с любым мужчиной из твоего манежа,
сталь к стали.
По залу прошла волна взбудораженного ропота, когда боец Леонида вошел в круг для
спарринга. Такого сюрприза никто не ожидал – увидеть, как чемпионы скрещивают мечи
для личной забавы костеродных. Гости широко улыбались, обнажая потемневшие от вина
зубы, их пульс участился при мысли о крови и зрелищах. Мия подняла меч, на лезвии
отразился солнечный свет.
Леонид опустил руку. И когда толпа ахнула от любопытства, его претендентка скинула
мантию, чтобы явить себя.
«Зубы Пасти…»
«Шелкопряд».
«Он сыграл на ее чувствах, как на лире. Если я проиграю, жители города все равно
будут воспевать мое имя. Но люди с влиянием и властью… они будут воспевать только
Львов Леонида. И все шансы Леоны на покровительство сгорят синим пламенем».
– Вот именно.
По правде говоря, Мия еще никогда в жизни не чувствовала себя так неуверенно, но у
нее не было выбора – ее провал будет подразумевать, что коллегия так и останется по
уши в долгах, а все предыдущие труды окажутся на грани риска. Посему девушка
повернулась к одному из стражей, расхваливавших ее победу перед входом в зал, и
посмотрела на клинок на его поясе.
Толпа притихла, музыка остановилась, все, что Мия слышала, это громоподобное биение
своего сердца.
Быстро, как ртуть, Мия ударила обоими клинками, которые Ишках парировала четырьмя
своими. Зазвенела сталь. Протанцевав вперед, девушка сделала выпады в голову и
грудь, но ее противница с легкостью их отразила. Решив перейти в атаку, самка-
шелкопряд осыпала Мию шквалом ударов – ее клинки пролетали так быстро, что с
шепотом размывались перед глазами. Ассасин попятилась, отчаянно блокируя мечи, пока
ей не пришлось выйти за край круга. Костеродные разбежались в стороны, не сводя
глаз с ее клинков. Но самка не наступала, а вернулась на свое место в центре круга,
дожидаясь Мию и наставив мечи сверкающим веером.
Девушка наклонила голову, почувствовала, как хрустнула шея. Откинула волосы с глаз.
И, шагнув к противнице, осыпала ее новым стальным залпом.
Она всегда гордилась своим умением орудовать клинками – Мия усердно тренировалась с
Меркурио и даже усерднее в Красной Церкви, ее природная скорость дополнялась
абсолютным бесстрашием и поразительной меткостью. Но даже лучшие из ее предыдущих
противников дрались с двумя треклятыми мечами, – а никак не с шестью. На каждый ее
удар у шелкопрядицы уже был готов блок. Каждый раз, когда Мия оставляла себя
открытой, Ишках переходила в наступление. У нее имелось преимущество в росте,
размахе, скорости. Хуже того, Мия знала, что та боролась даже не в полную силу.
Прямо как Аркад и предупреждал ее в первую перемену, когда она ступила на песок в
Вороньем Гнезде, Ишках изучала ее стиль, готовясь нанести фатальный удар.
Никто в зале бы этого не заметил – тьма лишь слегка дрогнула. Но когда самка
шагнула для выпада, то обнаружила, что ее ноги прилипли к мозаичной плитке и
длинным теням, откидываемым солнцами снаружи. Секундного замешательства было вполне
достаточно, и Мия со всей силы нанесла череду ударов, которые прорвались сквозь
защиту Ишках и оставили длинную рваную рану на ее плече – всего в паре сантиметров
от горла. Толпа изумленно ахнула, из раны брызнула зеленая, как тополиные листья,
кровь. Мия выбила меч из руки Ишках и прицелилась для низкого удара, чтобы сбить
соперницу с ног.
А затем, прямо как в первую перемену, когда она ступила на песок в Вороньем Гнезде,
Мия разбила бровь о плитку, в голове по-прежнему звенело. Впившись пальцами в пол,
она сморгнула кровь с глаз и сделала выпад ногой, пытаясь сбить противницу. Ишках
отошла вбок, как танцовщица, и прижала мечи к горлу Мии.
Зубы оскалены.
Щеки Леоны разрумянились от гнева, когда она взглянула на отца и шагнула к нему со
сжатыми кулаками. Аркад что-то прошептал – Мия не расслышала слов, – и женщина
замерла с красным лицом и пылающими глазами.
– …Сдавайся, Мия…
Еще перемену назад она триумфально стояла перед десятками тысяч людей, и каждый из
них выкрикивал ее имя. А теперь лежала на животе, как побитый щенок, и костеродные
перед ней весело подхихикивали. Мия посмотрела на Фуриана с бурлящей в груди
яростью, края ее тени пошли рябью. Она чувствовала тьму в себе, черноту, желающую
потянуться к Непобедимому и вырвать ему одну кровавую конечность за другой. Но
клинки у горла, воспоминания о семье, мысль, что ни один человек в этом зале не мог
знать, кто она на самом деле – все это помогло утихомирить злость и оставить ее
охлаждаться в груди. Не забыть, нет. Не простить. Никогда.
– Ты сама себя обманула, – процедил ее отец. – Когда создала эту жалкую коллегию. Я
предупреждал тебя, Леона. Арена не место для женщин, а ложе сангил – не место для
тебя.
– Если считаешь себя обманутой, – заявил он, – то пусть все решат Аа и Цана.
Следующий «Венатус» пройдет через пять недель в Уайткипе. Я выставлю свою Ишках
против твоей Вороны. И раз ты так отчаянно в нем нуждаешься, милая дочь, я поставлю
одно из своих мест в «магни» на победителя. Но на сей раз поединок будет на смерть,
верно?
– Боюсь, это неравный поединок, – раздался голос. – А толпа так или иначе будет
ликовать.
Все взгляды направились на обладателя баритона. Аркад, Алый Лев Итреи, встал рядом
со своей госпожой, испепеляя взглядом бывшего хозяина. Его лицо нахмурилось, шрам
откидывал длинную тень на одну сторону. Мия видела хладную враждебность в его
глазах, когда он смотрел на мужчину, за которого однажды боролся и истекал кровью.
– Справедливое замечание. И пусть кто-то скажет, что Леонид не знает, чего жаждет
зритель. – Мужчина осмотрел собравшихся костеродных, его внутренний циркач вышел на
передний план. – Значит, привезите в Уайткип трех своих лучших чемпионов. Ишках
сразится со всеми. Шесть клинков против шести. Никакой пощады, никаких сдач.
Поединок, который прославится на века, а?
– Я бы…
– Согласна.
Донна вихрем вылетела из зала, Фуриан последовал за ней. Аркад с Леонидом еще с
секунду смотрели друг на друга – бывший владелец и бывший чемпион, ставшие
заклятыми врагами. Экзекутор проковылял к Мие и в ожидании навис над ней. Девушка с
трудом поднялась на ноги, тихо постанывая, ее ресницы слипались от крови, в голове
стучало от боли. Она поплелась за экзекутором к выходу из зала.
И все же…
Уткнуть этого сукиного сына лицом в его собственное дерьмо заняло первое пламенное
место в ее списке приоритетов.
Глава 20
Трое
– Определенно Фуриан, – заявил Аркад.
– Нам нужны еще два венка до начала истиносвета, экзекутор, – ответила Леона. – А в
Уайткипе пройдет последний «Венатус» перед «Магни».
– Наши эквиллы могут выиграть венок. Брин и Бьерн лишь с малым отрывом заняли
второе…
– Да, а вдруг они проиграют? – перебила Леона. – Даже если мы победим на Ультиме
после этого, нам все равно будет не хватать одного венка. Мы рискнем дважды, если
откажемся от поединка отца. И рискнем единожды, если примем его. Единственный
способ гарантировать себе место на арене Годсгрейва, это одолеть гребаную
шелкопрядицу.
Пожилая женщина задумчиво наморщила лоб, возвращаясь к работе над прической Леоны.
– Такие прецеденты случались уже много раз, – ответил Аркад, возясь с набалдашником
своей трости. – Хорошо зарекомендовавшие себя коллегии часто соблазняют менее
опытных сангил на участие в состязании один на один, обещая место в «Магни».
– Без «магни» у нас нет будущего! – рявкнула Леона. – Нашу Ворону выпороли на
глазах у всех костеродных Стормвотча! Теперь никто с мешком золота к нам и близко
не подойдет!
– Ми донна…
– Если следующие слова, которые сорвутся с твоего языка, не будут: «Это прекрасная
идея, ми донна, и кстати, ваши волосы выглядят восхитительно», то я не хочу их
слышать, Аркад.
– Ее одолели в палаццо Мессалы, да, но простой люд об этом не знает. Зрители будут
ждать, что она прольет кровь под нашим знаменем. Четыре Дочери, Аркад, она почти
единолично убила блювочервя! Ты сам сказал, что поединок с шелкопрядицей был
нечестным. Ворона выиграла лавры для нашей коллегии и оказала мне честь перед целой
ареной. Наверняка она заслуживает хоть какого-то уважения?
– Она не поднимет щит, даже чтобы спасти свою шкуру. Но ее караваждо был… сносным.
– …Мясник?
– Волнозор?
– Он хорошо владеет мечом, но, боюсь, в нем еще слишком много от вышибалы.
– Если позволите высказать свое мнение, домина? – подала голос магистра.
– О да, эта перемена настала, – шумно выдохнул Аркад. – Советуемся с няней. С кем
дальше? С юнгой?
– Говори, магистра.
Пожилая женщина подняла седую бровь, взглянув на экзекутора, прежде чем сказать:
– Мечница!
– Нет!
В бок Мии впился тренировочный меч, и она рухнула на колени. Мечница атаковала со
свирепым криком, но Аркад уже уклонялся, стукая вторым клинком по предплечью
женщины. Она налетела на Фуриана, и пинок от Аркада свалил их на землю.
Они тренировались всю перемену, и каждую перемену с тех пор, как вернулись в
Воронье Гнездо. Остальные гладиаты тоже без дела не сидели, но, по правде, все
взгляды были сосредоточены на четверке в кругу, в котором Аркад надирал задницы
своим соперникам. В небе низко светили два солнца, ярко-золотое и кроваво-красное,
опаляя мир всем жаром глубоколетья. Если сильно присмотреться, можно было увидеть
легкий намек на голубизну на горизонте, знаменующую медленное прибытие третьего
глаза Аа.
– Сложная задача, – проворчала Мечница, – когда двое из нас больше нападают друг на
друга.
Мию стукнули деревянным мечом по виску, и она отлетела в сторону. Аркад обезоружил
Мечницу и, блокировав Фуриана, обезвредил его ударом локтя в челюсть. Перекатившись
по песку, чтобы подобрать оружие, Мечница выругалась, когда экзекутор кинул оба
клинка и попал ей в горло и сердце.
Мужчина стоял с пустыми руками и испепелял взглядом поверженное трио, его грудь
часто поднималась и опускалась.
– Кобель, значит? – Фуриан поднялся с песка, Мия тоже мгновенно вскочила на ноги.
Пара продолжала стоять, не сводя друг с друга глаз, готовые перейти в атаку. Мия
чувствовала, как ее тень рвется вперед, словно вода за плотиной. Девушка даже не
сомневалась, что, не держи она тень в узде, та бы уже тянулась по песку к Фуриану с
руками, обернувшимися когтями. Ассасин сцепила зубы, пытаясь успокоиться и
смаргивая пот с глаз. Если она потеряет самообладание и все увидят, кто она на
самом деле…
Мечница подняла свои мечи и, промаршировав через двор, начала свирепо колотить по
тренировочным манекенам. Мия чуть помедлила, но все же последовала за ней, по-
прежнему не сводя глаз с Фуриана. Чувствуя хладную ненависть наряду с тошнотой и
голодом в своем желудке, которые появлялись каждый раз, когда он был рядом.
Мия фыркнула.
– Тогда что между вами происходит? – Мечница остановилась, чтобы связать свои
дреды, достающие до земли. – С ваших языков капает яд, но глаза постоянно ищут друг
друга.
Мия понимала, что женщина говорила правду. Она бы одолела ту шелкопрядицу, если бы
не вмешательство Фуриана. Вместо этого ее публично избили, а Леона потеряла все
шансы на покровительство среди костеродных Стормвотча. И все же…
Они с Мистером Добряком и Эклипс много раз перечитывали дневник, подбирая разные
слова, но суть по-прежнему оставалась неуловимой. Что, ради бездны, это значило?
«Многие были одним. И станут снова; один под тремя, чтобы поднять четвертого,
освободи первого, ослепи второго и третьего. О Мать, чернейшая Мать, кем же я
стала?»
Женщина снова начала бить манекена, прищурив глаза. Мия посмотрела на Фуриана,
стоявшего в другой части двора, ее живот связало узлом ненависти.
– О, конечно, – кивнула Мечница. – Все равно что биться головой о стенку. Честь. –
Хрясь! – Дисциплина. – Хрясь! – Вера. Это определяющие его принципы. Но самое
главное, Непобедимый – чемпион, а ты – угроза для него. – Женщина пожала плечами. –
Самая непримиримая пропасть между людьми – это всегда гордыня, вороненок.
– Да, – кивнула Мечница. – Я знаю его наизусть. Нас заставляли читать священные
писания со всей республики. – Хрясь! Хрясь! – Суффи в Фэрроу хотят, чтобы ты изучил
разные точки зрения о мире, прежде чем принять тебя в орден. Познаешь мир –
познаешь себя.
Мия наклонила голову, косясь на свою сестру по коллегии. Теперь все складывалось.
Татуировки по всему телу. Пение, которое она время от времени слышала из-под двери
Мечницы.
– Слишком распространенная.
– Назвала?
– В детстве вас отвозят на остров Фэрроу, – ответила она. – В храм Трелен. Суффи
поднимает вас над океаном и спрашивает Мать, какая вас ждет дорога, после чего
нарекает соответствующим именем.
Мия посмотрела по сторонам коридора – просто на всякий случай. Мистер Добряк следил
за патрулем стражей, так что они никак не могли ее поймать. Но без своего спутника
Мия чувствовала в животе клубок голода и тревоги, ухудшавшийся в присутствии
мужчины, к которому она сама же и пришла. Девушка спрятала украденную вилку/отмычку
в набедренную повязку и в ожидании замерла на пороге в комнату Непобедимого.
Ожидая.
Ожи
дая.
– Если так желаешь, – ответил Фуриан с кислой миной. – Хотя, будь я на твоем месте,
то не стал бы тратить воздух попусту.
Мия насупилась и прошла внутрь, закрывая за собой дверь. Окинув взглядом комнату,
увидела, что та ничуть не изменилась с ее прошлого визита – святыня Цаны, грубая
троица Аа, нарисованная на стене, горящие благовония.
По крайней мере, на этот раз Фуриан был одет, хотя в стенах коллегии это мало что
значило. Его торс был оголен, бугрясь мышцами, кожа загорела до бронзового оттенка
от тренировок под солнцами. Вылитый золотой бог, только прибывший с кузницы. А еще
невыносимый придурок, выплюнутый из глубин бездны.
Девушка посмотрела на свою тень, как та парит, словно дым, к стене и протягивает
полупрозрачные руки к Фуриану. Тень Непобедимого дрогнула в ответ, но, прилагая
явные усилия, он держал ее в узде, прожигая Мию взглядом своих бездонных темных
глаз.
Мия сжала челюсти и усмирила свою тень. Та неохотно отошла, волосы развевались,
будто на ветру, руки оставались протянутыми, как в знак прощания с возлюбленным.
Тогда она подумала об Эшлин. Ощутила секундный укол необъяснимой вины. Она желала
двоих и никого, не давая никаких обещаний. Но, в сравнении с Фурианом,
предательница с медовыми губами и отравленным языком казалась совершенно простым
вариантом…
– Ты смеешь…
– Еще как смею, – перебила Мия. – В этом и разница между мной и большинством.
– Убирайся, Ворона.
Его тень увеличилась, ползя по стене в сторону тени Мии. Та набухла в ответ,
скручиваясь и вытягиваясь, как змея, превращая руки в когти. Девушка могла
поклясться, что температура в комнате резко упала, волоски на ее шее встали дыбом,
живот скрутило от голода, грозящего поглотить ее целиком…
– Нет.
Она закрыла глаза и помотала головой. Заставляя тьму вернуться обратно внутрь себя.
Все пошло не так, как планировалось. Она должна была сдерживать свой норов,
говорить разумно. Мия не знала, что с ней делало присутствие Фуриана, почему оно
пробуждало жажду насилия, что вообще все это значило. Все, что она знала, это…
– Ишках не гребаный человек! Ты видел, как она сражалась в палаццо Мессалы. Будь у
нее два клинка, любой из нас составил бы ей достойную конкуренцию. Но с шестью? В
битве на смерть? Она порежет нас на гребаные кусочки!
– Как ты живешь сама с собой? – Непобедимый покачал головой. – Без веры в Отца или
в его Дочерей, без веры в себя? Только в тени, тьму и обман.
– Не совершай ошибку, думая, что знаешь меня, Фуриан, – Мия посмотрела на его
дрожащую тень и помотала головой. – Ты даже себя не знаешь.
– Проваливай.
Глаза Фуриана округлились, лоб омрачила злость. Он поднял руку, чтобы толкнуть Мию,
но она ушла в сторону, ударила по руке сверху и сжала ее в захвате. Мужчина
вцепился ей в запястье и ударил противницу спиной о дверь. Пара рычала, ругалась и
пыхтела. В такой близости Мия чувствовала запах его пота, теплоту кожи, прижатой к
ней, клубок похоти, гнева и голода. Сквозь набедренную повязку ощущался жар его
члена, твердевшего у ее бедра. Ей хотелось поцеловать его, укусить, прижать,
удушить, трахнуть, убить. Зубы оскалены, сердце выпрыгивает из груди, губы всего в
сантиметре от…
– Милосердный Аа… – выдохнул Фуриан.
Мия проследила за его взглядом к их теням на стене, и у нее сперло дыхание. Тени
переплелись, как змеи, изгибаясь, корчась и скручиваясь, словно дым. Они полностью
потеряли очертания – просто две аморфные струйки тьмы, переплетенные друг с другом.
Мия осознала, что они вдвое темнее, чем должны быть, прямо как когда с ней ходили
Мистер Добряк или Эклипс. В комнате стало заметно прохладнее, на коже выступили
мурашки, все тело дрожало от вожделения.
– Вот, – сплюнул он, показывая на троицу на стене, – кто я есть. Верный, набожный
сын Аа. Омытый его светом и воспитанный его писанием. Вот, – показал на деревянные
мечи, – кто я есть. Гладиат. Неуязвимый. Нерушимый. Непобедимый. И таким и
останусь, даже если между мной и «магни» будут стоять тысячи шелкопрядов.
– Значит, все, что имеет значение, это «магни»? Неужели свобода так важна для т…
– Дело не в свободе, – рявкнул он. – И это очередное отличие между мной и тобой.
Для тебя роль гладиата – это маска. Для меня песок, толпа, слава – причина, чтобы
просыпаться каждое утро. Повод, чтобы дышать.
Фуриан промаршировал через комнату и, на секунду прижав ухо к двери, распахнул ее.
Затем злобно покосился на Мию, явно не желая больше к ней прикасаться.
У нее не вышло его убедить. И близко нет. Дурацкая гордыня! Идиотское чувство
чести. Страх того, кем и чем он являлся. Мия ничего из этого не понимала. И хоть
оба были даркинами, по правде, они совершенно разные люди. Какая бы связь ни
сплотила их тени, здесь, в этой жизни, в этой плоти, они были так же похожи, как
истиносвет и истинотьма.
– Что сделало тебя таким? – тихо спросила Мия. – Кем ты был до всего этого?
Глава 21
Просьба
Мия присела на пол клетки, страдая от головокружения после шагов. В казарме царила
почти кромешная тьма, тишина нарушалась лишь тихим сопением и прерывистым шепотом
гладиатов вокруг. Сидоний лежал на боку на соломе, слегка приоткрыв глаза. Мистер
Добряк предупредил Мию, что он не спит, но мужчина все равно был в курсе ее тайн.
Ну, некоторых из ее тайн…
Мия улыбнулась и подкинула ему кусок сыра, который украла с кухни. Итреец
улыбнулся, откусил щедрый кусок и сказал с полным ртом:
– Ха! Ты хорошо меня знаешь, – здоровяк улыбнулся и поднял сыр в качестве тоста. –
Но, Четыре Дочери, мне нравится твой стиль.
– А, так вот, где ты пропадала. И как он себя показал? Обычно мужчины, которые
расхаживают с такой бравадой, таким образом пытаются компенсировать горошинку в
штанах.
Мия вспомнила ощущения от члена Фуриана у своего бедра и сжала ноги, чтобы усилить
ноющее чувство. После встречи с Непобедимым она никак не могла успокоиться. Была
неугомонной и преисполненной желанием. Пытаясь игнорировать это все и мыслить
здраво.
– Ну, скажу тебе как бывший путешественник, ты бы удивилась, как сильно помогает
быстрая дрочка в исправлении напряженных международных отношений.
– Ну ты и свинья.
– Я не боюсь ее, нет. Но она орудует мечом лучше всех, кого я встречала.
– Предостаточно.
– И какая же? – Мия вздохнула. – Убить Фуриана во сне и надеяться, что Леона
поставит нас с Мечницей с кем-то, кто не такой невыносимый мудак?
– Улетааааай, вороненок.
– Не вариант.
Сид фыркнул.
Мия вздохнула.
– Поверь мне, Сидоний, – ответила Мия. – Последнее, что я здесь делаю, так это
играю.
– Ну, будь по-твоему, – Сид снова откусил кусок сыра и задумчиво покачал головой. –
Скажу честно, ты напоминаешь мне одну женщину. Охренительное сходство. У вас
одинаковые глаза. Одинаковая кожа. И она тоже была сплошной загадкой.
– О ком ты говоришь?
После Мия не помнила, как пришла в движение. Только приятный хруст, когда ее кулак
врезался в челюсть Сидония, и громкий треск, когда его голова отскочила от стены.
Здоровяк выругался, попытался отмахнуться от нее, пока она царапала ему горло, била
в щеку, висок, нос.
– Ты совсем с катушек…
– Отвали от меня!
– …Мия, перестань…
– Возьми их обратно!
– О чем ты?
Шепот Мистера Добряка пробился сквозь алую дымку в ее голове и привел девушку в
чувство. Не-кот сказал правду – если они продолжат драться, экзекутор наверняка
услышит шум, и их, скорее всего, высекут. Мия в последний раз пнула Сидония,
который с бранью перекатился по полу. Мужчина сел в углу, как побитая собака, а Мия
забилась в противоположный. Оба тяжело дышали и сердито смотрели друг на друга с
разных сторон забрызганного кровью камня.
– Что, р-ради бездны… это было? – выдавил Сид, его голос поднялся чуть ли не на
октаву.
– О ко…
Сидоний посмотрел на стены вокруг них. Снова на девушку. Мия видела, как в его
голове медленно складывается пазл, невозможная математика, и все становится по
своим безумным местам. Эта девушка, которая отказывалась покидать крепость, хотя
могла уйти в любой момент. Эта девушка, которая настроилась сражаться в самом
жестоком состязании в истории республики, просто чтобы добиться свободы, которую
могла получить в любое время. Значит, если дело не в свободе…
– Ты… Ты их?..
Мия ощутила, как внутри нее что-то набухает. Под болью от драки с Сидом, под
пульсом, стучащим в голове и налитых кровью глазах. Тяжесть. От каждой перемены в
окружении напоминаний о прошлой жизни, напоминаний о том, кем она могла бы стать,
обо всем, чего ее лишили. Раздражение и голод, которые она испытывала в присутствии
Фуриана, недоумение и вожделение, которые питала к Эшлин, чистый магнетизм
поставленной перед ней задачи. Мия не чувствовала страха перед всем этим, нет,
существа в ее тени не позволили бы такому случиться. Но она чувствовала грусть.
Сожаление о том, что было и могло бы быть.
– Мир, Ворона, – пробормотал Сид, трогая кровоточащую губ. – Если я тебя обидел, то
прошу прощения. Я не… Я не мог…
Мужчина пораженно на нее посмотрел, затем вновь окинул взглядом стены вокруг.
Красный камень, железные прутья, ржавые цепи. Ничто из этого не могло ее удержать.
И все же она по-прежнему была здесь…
Мия сидела в темноте и чувствовала его жалостливый взгляд, ползущий, словно блохи,
по ее коже. Она не могла этого вынести – проявленную слабость, скорбь в глазах
Сида. Проведя окровавленными костяшками по глазам, девушка ощутила, что ее норов
вновь берет над ней верх. Злость была приятнее – гораздо приятнее, чем жалость к
себе. Пальцы покалывало от адреналина после драки, ноги тряслись. Ей хотелось
сбежать, бороться, закрыть глаза и утихомирить бурю в голове, чтобы время замерло
хотя бы на секунду.
С ее стороны было глупо так себя выдать. Позволить ярости управлять собой,
позволить Сиду угадать, кто она. Но было ли это ошибкой?
Он знал ее отца. Верно ему служил. И по-прежнему боготворил его, даже после
стольких лет.
Или хотела узнать кого-то, кто тоже знал ее родителей? Кто понимал долю того,
каково ей было здесь находиться?
Вдали простиралось будущее и пустые пески арены Годсгрейва. Кровь впереди, кровь
позади. Каждый миг ее жизни вел к этому маршруту, этому отмщению, этой прямой, не
разветвляющейся дороге.
Не хотела лежать в этом месте, которое служило ей домом, а теперь – лишь блеклым
напоминанием обо всем, что могло бы быть.
– Ворона?
Чего Мия точно не хотела, так это чтобы он так на нее смотрел. И когда Сидоний
поднялся с соломы и сел рядом с ней, обняв крупной рукой за плечи, она поняла, что
последнее, что ей было необходимо, это его утешения. Мия не нуждалась в сочувствии.
Не желала сидеть в неуклюжих, слегка неудобных объятиях и плакать, словно
напуганный ребенок. Это время давно осталось позади. Оно мертво и похоронено, как
ее семья. Теперь она – Клинок Красной Церкви. Не слабая и хрупкая, как стекло. Мия
была сталью.
«Чем ярче пламя, тем быстрее оно гаснет, – сказала ей Аалея. – Но его тепло может
согревать нас вечность. Даже от любви, продлившейся всего одну неночь. Для таких
людей, как мы, нет вечных обещаний».
Глядя в глаза Сидонию, она наконец поняла, чего хочет.
Не вечности, нет.
И, не произнося ни слова,
на тень у лестницы
Звуки гавани. Солдаты кричат: «Все чисто!», патрулируя по неночным улицам. Ветер,
дующий с океана на Воронье Гнездо, приятно холодил кожу, и Мия задрожала после
духоты казармы. Ее рука замерла у окна, будто не решаясь постучать.
– …Это неразумно…
– …Мия, я…
– Иди.
Не-кот беззвучно покинул ее, тень девушки истончилась и побледнела. Как только
Мистер Добряк ушел, она почувствовала, как он змеится и ползет по ее животу –
страх, который всегда преследовал Мию в отсутствие демона. Страх от этого визита.
Страх от того, что он подразумевал и к чему мог привести. Страх того, кто и что
она. И прежде чем он успел слишком глубоко впиться своими когтями в ее плоть,
девушка дважды постучала костяшками по стеклу.
Из комнаты не доносилось ни звука. Мию начал охватывать ужас при мысли, что,
возможно, ее там нет, что она ушла после их ссоры, предала ее и оставила позади,
доказывая, что все это недоверие и подо…
Ее глаза округлились, увидев разодранные костяшки, рану над заплывшим глазом, синяк
на челюсти.
Вопрос затих, когда Мия прижала палец к ее губам. Они замерли на секунду; две едва
соприкасающиеся девушки, и весь мир вокруг них затаил дыханье. Недоумение в глазах
Эшлин начало медленно рассеиваться, пока Мия ласково, как перышком, водила по ней
пальцем. Медленно и нежно обвела гладкий изгиб верхней губы, пухлую и мягкую
нижнюю. Точеную щеку, линию челюсти. Эш задышала чаще и полностью проснулась,
осмыслила, изумилась, кожа ее голых рук покрылась мурашками. И когда она приоткрыла
губы, чтобы заговорить, возможно, чтобы возразить, Мия подалась вперед и заставила
ее замолчать.
– Мия, я…
Пара рухнула на кровать, Эш сорвала повязки с груди и бедер Мии, испуская стон,
когда зубы девушки легонько укусили ее за шею. Любые вопросы затерялись в страсти,
дыхание выходило слишком быстро, чтобы говорить, губы приоткрылись. Эш прильнула к
Мие всем телом, кожа к коже, и каждый сладостный секрет оказался у кончиков ее
пальцев. Они спустились по ребрам к изгибам бедер и сомкнулись на ягодицах, в то
время как Мия обвила ее одной ногой, прижимая ближе к себе.
Ее губы были теплыми, мягкими и сладкими, как мед, все тело извивалось, пока пальцы
Мии водили взад-вперед по набухшему клитору. Эш была такой горячей, влажной,
трепещущей, что голод в девушке вырос до невыносимых размеров.
– Я хочу попробовать тебя на вкус, – выдохнула она, водя носом по шее Эшлин.
– О да… да…
Мия медленно, как тающий лед, спустилась ниже. Провела языком по линии горла,
улыбаясь, когда Эш выгнула спину и поджала пальцы ног. Спустившись к набухшей
груди, взяла ее в рот, облизывая и всасывая, при этом не прекращая работать рукой
между бедер. Внутри нее горела жажда, царила засуха пустыни, и был лишь один способ
ее утолить. Мию притягивало вниз сладкой, мрачной гравитацией.
Всегда и только вниз.
Ниже, ниже к гладким раздвинутым ногам, лаская Эшлин языком и подбираясь все ближе
к опьяняющему источнику жара. На впадинке между бедром и пахом Эш была небольшая
темная родинка, и Мия медленно ее облизала, мрачно улыбаясь.
– Пожалуйста, Мия…
Та поджала губы и легонько подула на свою цель, от чего Эшлин задрожала. Мию уже
пробовали на вкус раньше, но сама она никогда этого не делала; предвкушение
свернулось в ее животе и вызывало трепет по всему телу. Она хотела оттянуть время,
насладиться каждой секундой, каждым острым ощущением, но Эш запустила руку в ее
волосы и, прерывисто ахнув, опустила голову ниже.
Когда она увеличила темп, Эшлин потерялась в себе, глаза закатились, тело
наполовину свисло с кровати, с уст срывался торопливый шепот: «не останавливайся,
не останавливайся». Мия никогда еще не знала такой силы; каждое ее движение, каждое
прикосновение языком или губами встречались стонами, мольбами, трепетом по всему
телу.
Время потеряло всякое значение, каждая секунда могла длиться год, каждый год длился
ровно в течение одного удара сердца. Между девушками нарастал жар, от которого Эш
поднялась даже выше, стала жарче, ярче, ее стоны – громче, протяжнее, пока она не
натянулась, как струна, выгнув спину и сдавив голову Мии между ног. Каждая мышца
напряглась, носочки вытянулись вверх, и ваанианка закричала так, будто наступил
конец мира.
После этого все тело Эш обмякло, дыхание выходило рывками. Мия продолжала выводить
легкие круги, наслаждаясь ее вкусом и силой своего маленького триумфа.
Ухмыльнувшись, она сильнее лизнула языком складки Эш, от чего та простонала:
«Хватит, Богиня, хватит», и сдалась, когда девушка ласково притянула ее к себе.
Эшлин обняла Мию, их тела слились воедино, тонкие руки обвили талию, губы
сомкнулись в еще одном затяжном, голодом поцелуе. На их языках смешивался вкус
ваанианки, и Мия почувствовала, что тонет в нем, ее веки с трепетом закрылись. Все
было так правильно, сладострастно и блаженно, что она не хотела, чтобы это когда-
нибудь заканчивалось.
– О? – Мия улыбнулась, касаясь губ Эшлин. – Что-то я не слышала жалоб в тот момент.
– Неужели?
– Скажи «пожалуйста».
– Я… ах!
Мия ахнула, когда Эшлин оттянула ее голову за волосы и сильно шлепнула по ягодице.
Губы девушки ласкали ее шею, зубы царапнули яремную вену, ногти выводили линии огня
и пламени на ноющих бедрах.
Пальцы Эш протанцевали по ней – легонько, как дуновение ветра. Живот Мии напрягся,
когда ваанианка спустилась ниже, ее язык вырисовывал сужающуюся спираль вокруг
вздымающейся груди.
Сквозь шторы просачивался мягкий свет. Эшлин спустилась ниже, и Мия закрыла глаза,
не желая ни видеть, ни слышать, ни говорить, только чувствовать. По ее телу
струился водопад поцелуев, руки Эш были будто повсюду одновременно. Ноги
раздвинулись сами по себе, жар между ними приносил сладкую агонию, дыхание выходило
чаще, сердце яростно забилось в предвкушении. Внутри нее проклевывалось чувство,
подобно которому она еще никогда не испытывала – ни с Триком, ни с Аалей, ни с
Аврелием и его золотой красавицей. Желание Мии возросло до обжигающего предела,
когда Эшлин наклонилась между ее ног и обдала горячим дыханием ноющую промежность.
– Скажи…
– …«пожалуйста».
Девушка подняла голову, глядя вдоль своего тела на Эшлин, готовую поглотить ее.
Сердце колотилось, в легких не хватало воздуха, голова шла кругом. И, вновь закрыв
глаза, упала головой на подушку и отдала себя в полное распоряжение ваанианки,
расслабляя мышцы.
С ее уст сорвался низкий протяжный стон, когда Эшлин приступила к работе, ее губы и
язык выплясывали в темноте. Мия понятия не имела, где она этому научилась; у Аалеи,
какого-то нового или же бывшего любовника. Но, Богиня, это было ослепительно. Эш
была маэстро, играющим старую как мир мелодию. Жар пульсировал в Мие все рьянее при
каждом прикосновении языка, она едва могла дышать, комкая простыню в кулаках.
Девушка чуть не потеряла голову, когда Эшлин просунула в нее палец, сгибая его,
поглаживая этот тлеющий жар, от чего пальцы на ногах Мии поджались.
– О Богиня…
Мия притянула ее для поцелуя, их губы впились друг в друга, по телу до сих пор
проходили волны дрожи от оргазма. Отстранившись после долгой, сладкой вечности,
Эшлин плюхнулась на матрас и довольно вздохнула.
Мия встала с кровати, ее колени подгибались. На верхнем ящике нашла свой серебряный
портсигар, прикурила одну сигариллу кремневым коробком и скользнула под одеяло.
Эшлин обвила ее руками, взяла за ладонь и поцеловала разодранные костяшки, прежде
чем прижаться ближе уткнуться лицом в шею Мии. Та затянулась сигариллой, чувствуя,
как сладкий и тяжелый дым наполняет ее легкие.
Вместо ответа она вытянула руку. Обычно та была твердой, как камень, в ее ладони
еще ни разу не дрожал меч. Но сейчас рука тряслась.
Эш вытянула руку, и хоть она пыталась это скрыть, Мия увидела, что та тоже дрожала.
Девушка чувствовала грудь ваанианки, прижатую к своему телу, как ее сердце билось в
том же громоподобном ритме. Переплетясь с ней пальцами, ощутила, как между ними
потрескивает аркимический разряд. Поняла, что по-прежнему не утолила свою жажду.
Эш скривилась.
Щедро затянувшись сигариллой, Мия вдохнула теплый дым. Затем, подняв Эшлин пальцем
за подбородок, наклонилась и поцеловала ее с приоткрытыми губами, выдыхая ей в рот.
Ее губы были сладкими от ароматической бумаги. Когда поцелуй углубился, на их
языках заплясали струйки дыма с запахом гвоздики. Эш наклонила голову и вдохнула,
прижимаясь всем телом к Мие. Та гладила ее по спине, чувствуя, как кожа Эшлин
покрывается мурашками, между ног вновь появилось то приятное ноющее чувство.
Ваанианка страстно поцеловала Мию, втягивая ее язык, прежде чем отстраниться.
Мия пожала плечами, снова затягиваясь. Обняла Эшлин рукой за плечи, когда та
устроилась у нее под боком. Какое-то время они лежали в молчании, прислушиваясь к
звукам неночи снаружи. Мия присмотрелась к девушке в своих руках, к ее изящным
изгибам, одинаковым впадинкам в начале позвоночника, пальцы убрали длинные локоны
кроваво-алых волос и явили…
«Богиня…»
– Что?
– Я никак не считаю, – Эшлин выпрямила плечи, делая все возможное, чтобы татуировка
скрылась из виду. – Поэтому и спрашиваю.
– Эш, я понятия не имела. Почему у тебя татуировка в виде карты Дуомо на спине?
– Не татуировка, – ответила она, кивая на два круга на щеке Мии. – Она
аркимическая, как твое клеймо.
В голове Мии запылали десятки вопросов. Что такого важного в этой карте, что Эшлин
навечно нанесла ее на свою кожу? Чего хотели Скаева и Дуомо, раз так открыто
действовали друг против друга, дабы заполучить ее? Куда она вела? И как во всем
этом замешана девушка, которую она только что сжимала в объятиях?
– Например?
– Но почему?
– Потому что я думала обо всем, что привело меня к этому моменту. О том, что
сделало меня такой, какая я есть, и какой я могла бы быть, если бы мне дали выбор.
А затем я больше не хотела об этом думать.
– Больше это для тебя ничего не значило? – лицо Эшлин оставалось каменным, голос
невыразительным, но Мия видела, что в этих голубых, как опаленное небо, глазах
назревала буря. – Просто отвлечение?
– Я думала обо всем, что могло бы у меня быть, если бы имелся выбор, – наконец
сказала Мия. – И поняла, что его никогда не было. С тех пор, как убили отца, я
встала на этот путь. Не отрицая. Не пытаясь свернуть. Поэтому мне хотелось выбрать
что-то для себя. Что-то, что могло бы принадлежать только мне. Мой выбор.
– И я выбрала тебя.
Эшлин просто смотрела в ответ, опухшие губы приоткрылись при выдохе, и Мия
наклонилась для долгого, нежного поцелуя. Ваанианка прильнула к ней, подняла ладони
к щекам, теряясь в сладости поцелуя, который пробрал Мию до самых костей. Она
неохотно отстранилась, всматриваясь темными глазами в Эшлин.
– Нет. А я?
А она? Изменилось ли что-нибудь? Разве все не осталось как прежде? Вопросы об этой
карте – куда она вела, почему Дуомо ее хотел, что все это значило – все так же
висели между ними. Эшлин Ярнхайм все еще была девушкой, которая пойдет на все,
чтобы добиться желаемого. Будет врать, жульничать, красть, убивать. У нее были
секреты. И она была опасной.
Чем больше они проводили времени вместе, тем больше сходства она находила в этой
девушке, которую должна презирать.
Эшлин улыбнулась, прижимаясь к ней лбом. Мия закрыла глаза, прислушиваясь к звукам
снаружи, к медленно затихающим прохладным неночным ветрам. У нее накопились
вопросы. Слишком много вопросов. Но скоро начнется новая перемена, экзекутор
разбудит их для очередного сеанса пота, избиений и гребаного Фуриана, и все это –
забытое на долю блаженной секунды в объятиях девушки – вернулось быстрым потоком.
Мия вспомнила, кто она. Что она. Открыла глаза и вздохнула.
– Я хочу остаться.
– Знаю, – выдохнула Эш, покусывая ее нижнюю губу. – Просто обещай, что вернешься.
– Скажи «пожалуйста».
– Я и не просила, помнишь?
Глава 22
Тишина
Мия вздохнула и закрыла глаза, погружаясь ниже в источающую пар воду. Та сомкнулась
над головой девушки, звуки купальни моментально приглушились, весь шум мира снаружи
свелся на нет.
Задержав дыхание, девушка плыла в невесомости под водной гладью. Мия на секунду
вспомнила о бассейне Адоная, о Кровавой Тропе из Тихой горы. Подумал о Солисе,
Друзилле и остальных. О роли, которую они сыграли в крахе ее семьи.
Чем они сейчас занимались? Несомненно, помогали Скаеве обеспечить себя четвертым
сроком. Купались в деньгах, как свиньи в грязи. Но консул, а, следовательно, и
Духовенство, наверняка уже теряли терпение из-за отсутствия прогресса в поисках
карты Дуомо. Как от них отбивался Меркурио?
Уже не в первый раз Мия осознала, как сильно рисковал ради нее бывший наставник.
При этой мысли она почувствовала стыд, что когда-либо смела подозревать, будто
Меркурио может ее предать. По правде говоря, Мия скучала по нему. По его советам,
хриплому голосу курильщика, даже по ублюдочному темпераменту. Но довольно скоро она
вернется в Годсгрейв и выйдет на пески арены. Тогда они и увидятся. И после, когда
дело будет сделано.
Мия критично рассматривала мужчину, пока тот тянулся за мылом. Волнозор был демоном
на песке, возможно, немного недисциплинированным, но сильным, как бык. Она могла
поспорить, что его руки с легкостью обхватили бы все ее горло и разломали бы череп,
если бы он приложил достаточно усилий, а представить его в трико и играющим в
какой-то пантомиме было так же легко, как представить, что у нее вдруг выросли
крылья.
– Ты прощена, – улыбнулся Волнозор – Мой отец тоже так говорил. Видишь ли, он
воспитывал меня искусству стали. С детства учил ломать людей голыми руками. Он
намеревался вырастить из меня почетного стража-бару, как его отец перед ним. Назвал
меня глупцом, когда я сказал, что хочу быть трагиком. В конце концов, суффи не
назвала меня Сценолюбцем. Но мне не нравилась мысль, что за меня решают, кем я могу
и не могу быть. Поэтому все равно попытался. Эта мечта преследовала меня во снах.
Но лучшие мечты случаются наяву.
Мия знала, что стоит помалкивать. Что ей не нужно знать больше об этом мужчине. И
все же…
Волнозор вздохнул.
– Эмилия, одна из наших актрис. Она приглянулась какому-то сыну богача. Его звали
Павлом. Донна ясно дала понять, что не заинтересована в его ухаживаниях, и мне
пришлось пару раз выводить его из театра, когда он слишком злоупотреблял золотым
вином, но в этом не было ничего необычного. Все-таки, это не наилучший район
города. Все шло действительно хорошо. Труппа начала зарабатывать деньги, количество
зрителей возрастало. Я усердно учился и должен был играть свою первую роль в одном
из спектаклей – короля волхвов в «Марке и Мессалине», знаешь его?
– В ту перемену я должен был выступать в паре с девушкой. Но, похоже, даже после
отказов Эмилии и моих выволочек малыш Павел не привык получать отказы.
– Но он был сынком важной шишки. Только показания коллег по театру спасли меня от
виселицы. Вместо этого меня отдали в рабство, а вырученные деньги отдали Павлу в
качестве компенсации за сломанные руки.
– Но вот цена за твои действия? – Мия обвела рукой каменные стены, железные прутья.
– Она несет чушь. Пытается очернить мое доброе имя и выставить в нелестном свете. Я
никогда в жизни за это не платил, а вышеупомянутая барышня чувствовала себя на
сцене как рыба в воде, заверяю вас.
– Ее актерская игра заключалась в том, что она делала вид, будто ты ей нравишься, –
фыркнула Брин.
– Ай!
– Дочери тому свидетели, некоторым из нас это очень не помешает, – сказала Брин.
Волнозор согнул свою мясистую руку и послал мощную волну прямо в глаза Брин. Бьерн
вступился за сестру, размахивая руками, как мельница, и случайно попал в Мию.
Девушка присоединилась к ним, и вскоре все четверо начали настоящую войну –
яростно, как белые драки, брызгаясь, ругаясь и смеясь. Волнозор поднял Мию и кинул
в другую часть ванны прямо в голую грудь Бьерна, а затем сжал голову Брин в захвате
и окунул ее под воду, пока та пиналась и раз…
Мия убрала мокрые волосы с глаз и обнаружила магистру с упертыми в бока руками в
дверях купальни. Она, как обычно, выглядела безукоризненно, длинная седая коса была
закинута на плечо. Тон повысился от негодования.
– Вы – гладиаты Коллегии Рема, и за чем я вас застаю? Вопите и дурачитесь тут, как
шайка младенцев! Так вы показываете свое уважение домине?
– Простите, магистра, – сказал Волнозор, отпуская шею Брин. – Это всего лишь
минутная забава, не более. На улице все жарче, перемены становятся длиннее и…
Улыбка сошла с лица Мии, вся радость улетучилась. Гладиаты опустили головы, как
отчитанные дети. Магистра сказала правду, и все это понимали – если коллегия
потерпит неудачу, их, скорее всего, продадут, как дешевое мясо, и лишь Всевидящий
знает кому. Быть может, другому сангилу, но более вероятно – в Пандемониум. Все их
жизни висели на волоске.
Зубы Пасти, до чего было приятно забыть обо всем на мгновение. Но Мия сцепила
челюсти, набралась решимости. Здесь она обмякла. Не физически – под надзором Аркада
она стала жилистее и сильнее, чем когда-либо. Но сближаться с остальными гладиатами
было ошибкой. Какими бы они ни были хорошими, мужчины и женщины этой коллегии всего
лишь пешки на игральной доске. Пешки, которыми, вероятно, придется пожертвовать,
чтобы подобраться к королю.
«Эти люди не твоя семья и не друзья, – напомнила она себе. – Все они лишь средство
для достижения цели».
– Сильнее.
Леона оперлась на стену и вжалась коленями в матрас, откинув назад голову. Фуриан
держал ее за талию, его ладони соскальзывали со взмокшей от пота кожи. Все тело
женщины дрожало при каждом движении его бедер. От их силы сотрясалось изголовье
кровати, со стен осыпалась каменная пыль.
Ее чемпион повиновался, взбрыкивая как жеребец. Донна потянулась назад, царапая его
плоть, притягивая ближе к себе, и тогда он схватил ее за каштановые волосы, чтобы
войти в нее во всю обжигающую длину. Леона закрыла глаза, потрясенная по глубины
души и трепеща всем телом, ее рот широко открылся.
– Домина…
– О Дочери, да.
– Домина, я не могу…
Фуриан еще несколько раз стремительно в нее вошел, а затем отодвинулся. Все его
тело напряглось, и мужчина кончил ей на ягодицы и спину. Леона опустила голову,
впиваясь ногтями в его кожу и закусывая губу, чтобы подавить крик. Запыхавшись,
донна рухнула лицом на кровать и замурчала, как кошка.
Непобедимый лег рядом с ней, его грудь часто вздымалась, тело обмякло. Хоть кровать
была узкая, он изо всех сил старался не касаться женщины – судя по всему, донна
предпочитала обходиться без ласк после соития. Прислонившись к стене, он облизнул
губы и вздохнул, пытаясь успокоить быстро бьющееся сердце.
– Не больше, чем мне, – ответил Фуриан. – Я начал подозревать, что вы забыли обо
мне.
– Ах, – вздохнула женщина, закатывая глаза. – Вот кто яблоко раздора. Но я не питаю
страсти к женщинам, Фуриан. И тем более к ревности.
– Вы ставите ее бороться в паре со мной, – пробормотал он. – Словно она ровня мне.
Но у нее нет чести. Она…
– Она выиграла лавры для этой коллегии, – отрезала Леона. – Стала любимицей толпы.
И дала нам одну треть ключа, который откроет ворота в «магни».
– Я и сам могу одолеть шелкопрядицу вашего отца, домина, – прорычал Фуриан. – Мне
не нужна ничья помощь, и уж точно не какой-то коварной мелюзги, которую мой враг
уже победил.
Леона вздохнула. Встав с кровати, собрала одеяло и небрежно вытерла семя со своей
кожи.
– Леона…
– Чемпион?
– Так и было! Он отключился прямо в обеденном зале и спал как гребаный мертвец!
Снова стук.
– Фуриан?
На пороге стоял Аркад, его лицо покрылось красными пятнами от выпитого. Мужчина
слегка покачивался, в дыхании остро чувствовалось золотое вино. Он осмотрел
чемпиона с головы до пят.
– Извини. Ты спал?
– Гм-м.
Аркад протолкнулся мимо и проковылял в комнату, его железная нога стучала о камень,
цок, топ, цок, топ. Затем поискал взглядом, куда бы присесть, и, наконец, плюхнулся
на кровать. Набитый соломой матрас просел под его весом, и Леона подавила вскрик,
когда тот врезался в ее голову, из-за чего она стукнулась лбом о пол. Ругаясь себе
под нос, женщина распласталась на полу, как непослушный ребенок, прячущийся от
родителей.
– Тут воняет.
– Все из-за жары, экзекутор. С каждой переменой Саай все ближе крадется к
горизонту.
Аркад сморщил нос.
Экзекутор кивнул, будто в ответ каким-то собственным мыслям, его глаза стали
отстраненными. Он посмотрел на свои руки. Затем в темные глаза Непобедимого.
– На пути к славе.
Мужчина вздохнул и заерзал, просевший матрас придавил Леону к полу. Донна дышала
рывками, ее грудь крепко прижималась к камню, лицо исказилось от паники. Если она
проронит хоть звук, если экзекутор поймает ее в этой комнате…
– Мне нужно, чтобы ты начал работать с Вороной, – ответил Аркад, слова прозвучали
немного неразборчиво из-за алкоголя. – Мне нужно, чтобы ты сражался вместе с ней, а
не против нее.
Фуриан насупился.
Аркад моргнул.
– …Что?
– Как ты можешь так говорить? – Аркад нахмурился. – Хер господний, мне она нравится
не больше, чем тебе, но ты видел, как она боролась в Стормвотче. Ее победа над
блювочервем…
– Что ты видишь?
– Да. Стены, которые дают тебе убежище, крыша, которая бережет твою спину от солнц.
Знаешь, что произойдет, если мы не обеспечим себя местом в «магни»?
– Вы смеете…
– Это было много перемен назад, – ответил он. – Я уже другой мужчина. Я набожный
сын Всевидящего и гладиат, который живет, чтобы чтить свою домину.
– У тебя есть опыт и воля, чтобы привести нас прямиком к «магни», Фуриан. Я не
вытаскивал тебя из болота, чтобы ты мог искупить грехи прошлого. Я вытащил тебя,
потому что увидел чемпиона, как я сам. Ты можешь выиграть свою свободу. Снова
ходить среди нас, как мужчина, а не животное, каким был раньше. Но те, кто ни за
что не борются, и погибают впустую. А если будешь бороться только ради себя, то и
умрешь в одиночку.
– Тогда докажи это, – прорычал Аркад. – Сражайся вместе с Вороной, а не против нее.
И когда шелкопрядица будет повержена, а наше место в «магни» – обеспечено, когда
столкнешься с Вороной на великих играх э мортиум, то сможешь доказать, что ты тот,
кого я в тебе вижу.
– Или умри в одиночку, – повторил он. – И утяни с собой на дно этот дом.
Экзекутор качался, как дерево во время бури, хватаясь за плечо Фуриана больше для
того, чтобы не упасть, чем оказать поддержку. Но хоть от него и разило золотым
вином, хоть он едва держался на ногах, похоже, его слова попали в цель.
Фуриан сжал челюсти. Но в конечном итоге кивнул.
Аркад кивнул и заковылял к двери, цок, топ, цок, топ, обернувшись на пороге, чтобы
вновь посмотреть на Фуриана.
– Доми…
– Ты говорил, что был торговцем до всего этого, – перебила она, останавливая взгляд
блестящих голубых глаз на Непобедимом. – Купцом.
– А по словам Аркада звучало иначе. Он назвал тебя животным. Сколько грехов может
совершить простой торговец, чтобы так ожесточенно бороться ради их искупления?
Сев на кровать, увидел, что Леона оставила свое нижнее белье. Собрав его в руки,
смотрел на него с долгое время, погрузившись в свои мысли. Поводил пальцами по
шелку и кружеву. Вдохнул ее запах. И, наконец, нагнулся и спрятал белье под матрас,
в тени под своей кроватью.
– …Эх…
Глава 23
Уайткип
По центру арены стоял один гладиат, купаясь в этом громе. Ослепляющее пламя двух
солнц отражалось от двух длинных заточенных цепей, которые обматывали его тело. Он
был одет в блестящую сталь, одну руку защищала чешуйчатая наруча, а голени –
поножи. Его лицо скрывалось за полированным шлемом, изготовленным в форме
раззявленной пасти драка.
Когда зрители закричали громче, а стены Уайткипа затряслись от топота ног, гладиат
принялся за работу всерьез. Вскрывал трахеи и животы, отсекал ноги и руки, а для
эффектного финала отрубил последнему заключенному голову прямо с плеч.
Мия стояла в клетке и смотрела сквозь прутья на песок. Игры почти подошли к концу –
до Ультимы оставались только гонки эквилл и предстоящий поединок с шелкопрядицей.
Чуть ранее от их коллегии выступил Мясник, но боец от Коллегии Тацита задал ему
хорошенькую трепку – его жизнь уберегла лишь мольба о пощаде, обращенная к
эдиторам. Волнозор и Сидоний дрались в бестиарии с двумя десятками других гладиатов
против стаи ваанианских саблезубых медведей. Паре удалось убить трех зверей, но в
финальном подсчете очков их превзошли два охотника из Коллегии Траяна. С разницей
всего в два очка.
Ныне пара сидела в клетке с Мией и пыталась подлатать раны и пострадавшую гордость.
Мясник был с Личинкой, которая зашивала ему голову и ребра. Мечница сидела спиной к
арене и слушала, как затихает фурор снаружи. Женщина заняла себя тем, что вплетала
крючковатые ножи в кончики своих дредов и тихо напевала под нос. Клинки были длиной
в восемь сантиметров и острыми, как бритва. Мечница облачилась в нагрудник из
вареной кожи, наплечники и поножи из темного железа. На скамье рядом с ней покоился
шлем со срезанной макушкой.
– Скоро выйдут Брин и Бьерн, – сказала Мия.
– Нервничаешь?
По правде говоря, был и не один. Эшлин прибыла в Уайткип на неделю раньше гладиатов
из Коллегии Рема и с тех пор постоянно тайком прокрадывалась на арену. Передавая
сообщения через Эклипс, она в точности рассказала Мие, как эдиторы планировали
придать пикантности зрелищу схватки между чемпионами Коллегий Рема и Леонида. Более
того, Эш приготовила особенный подарок, чтобы склонить чашу весов в их пользу.
Мия закрыла глаза, прислушиваясь к шуму далекого моря.[42] По другую его сторону
находился Годсгрейв – если забраться на высокие стены Уайткипа, то можно было
увидеть Ребра. Мие оставалось сделать последний шаг к «магни».
Из поднятой решетки в южной части арены вышли два огромных ваанианца и забрались на
колесницу с вытесненными рычащими волками. Крылья на их шлемах и светлые волоски
бород блестели на солнце, когда мужчины подняли руки, чтобы поприветствовать
ревущую толпу.
Выехала вторая колесница, запряженная гнедыми жеребцами. Эквиллы были разных полов,
как Брин и Бьерн, но судя по луку в руке, в этой паре флагиллаем выступал мужчина.
Демонстрируя потрясающие акробатические навыки, он встал на лошадей и вытянул руки
в стороны, подначивая зрителей.
Мия не единственная, кто это понимал. Мечница, стоявшая рядом, вытянулась струной.
Волнозор крепко схватился за прутья, Сидоний затаил дыхание. Мия вспомнила фразу
близнецов, сказанную в Вороньем Гнезде. Поговорку, популярную на их родине.
– Не забывай дышать.
Треск поводьев. Удары копыт. Мия стиснула зубы, когда гонка началась, все команды
быстро набирали скорость. Когда колесницы с ревом понеслись по дороге, лучники
начали выпускать одну стрелу за другой в беспомощных заключенных, пытаясь убить как
можно больше, чтобы набрать очки. Зрители вопили, приговоренные кричали, песок
окрасился алым.
Эдиторы стояли в толпе с подзорными трубами, отмечая цвет оперения стрел каждой
команды и подсчитывая, кто сделал больше смертельных выстрелов. На западной и
восточной сторонах трибуны стояли доски, на которых шустрые дети писали общее
количество очков каждой команды, вставляя камни в выемки. Сидоний указал на счет.
– Мы лидируем.
Толпа взревела, отвлекая Мию от очков. Команда Филлипи сразу выбрала агрессивную
стратегию, позабыв о заключенных и стреляя по врагам. Их лучник активно пускал
стрелы с черным оперением в Брин и Бьерна, острия со свистом рассекали воздух.
Бьерн защищал сестру щитом, а та, убив одного из последних заключенных,
развернулась на пятках и открыла ответный огонь, заставляя лучника Филлипи
спрятаться в укрытии. Тем временем Львы Леонида обменивались выстрелами с Волками
Тацита; трибуны заликовали, когда Армандо ловко попал в бедро вражеского лучника.
Прозвучали фанфары.
Снова упали короны. Прозвучали фанфары, земля задрожала, когда песок разверзнулся.
Вдоль дороги выросли деревянные баррикады, обвитые бритвенно-острыми лозами. Будто
риска столкновения было недостаточно, баррикады одновременно вспыхнули пламенем.
Сагмаям пришлось больше сосредоточиться на управлении колесницами и меньше на
защите партнеров, и поскольку скорость замедлилась, нагнать соперников стало легче.
Стрелы летели со всех сторон; Мия выругалась, когда Брин задел выстрел, который
Бьерн не успел вовремя перехватить. А затем, под вой ликующих зрителей, Волкам
Тацита удалось попасть в Камнегуба, стрела с белым оперением глубоко погрузилась в
его голень.
Мия покачала головой, глядя как Брин и Бьерн спускаются все ниже по таблице.
Женщина издала булькающие звуки, второй выстрел вонзился ей в грудь. Лошади задели
еще одну баррикаду, полностью ломая перекладину, и тогда колесница перевернулась и
врезалась в обмотанные лозами обломки.
Брин подняла кулак в знак победы, а когда Бьерн подобрал еще одну корону, Мия с
друзьями завопили от восторга. С этими пятью очками Коллегия Рема вернулась на
первое место. Победа была уже близко.
Брин подняла лук и прицелилась, лучник Волков сделал то же самое спереди. Толпа
вскочила на ноги, думая, что Камнегуб и Армандо вот-вот попадут под перекрестный
огонь. Но в последний момент Камнегуб, показывая поразительное мастерство, схватил
одно колесо голыми руками и крепко его замкнул. Из-за этого колесница сделала
крутой вираж в сторону, и выстрелы врагов пролетели мимо. Армандо встал из укрытия
и атаковал Волков, стрела с шепотом пролетела прямо мимо щита удивленного сагмая и
вонзилась в шею лучника. Толпа взревела, флагиллай пошатнулся и свалился в грязь.
Колесница Волков задела баррикаду, из-за чего та закачалась. Когда три стрелы Брин
вонзились в щит Камнегуба, Армандо снова выстрелил и попал в колено и грудь
погонщику Волков. При падении его нога зацепилась за колесницу, и мужчину протащило
еще около тридцать метров по земле, прежде чем он освободился.
Толпа бесновалась, опьянев от кровопролития. Бьерн подобрал еще одну корону, Дикая
и Роза взмокли от пота. Камнегуб бил поводьями по своим жеребцам, пытаясь увеличить
расстояние между ними и Соколами. После двух смертельных выстрелов по Волкам Львы
ныне лидировали – все, что им требовалось, это сохранять дистанцию и поспевать
подбирать венки за Соколами, и тогда победа будет за ними.
– Последний круг!
Вся арена вскочила на ноги, от шума по коже и позвоночнику Мии проходила дрожь.
Сидоний бормотал себе под нос, поторапливая близнецов, Мечница тихо молилась,
Волнозор будто окаменел. У лошадей уже пена шла изо рта, зрители выли, огонь
трещал, Мистер Добряк разбух в тени Мии, когда в ее животе попытался укорениться
страх, челюсти девушки крепко сжались. Она наблюдала, как Бьерн рьяно бьет по
лошадям, пытаясь сократить расстояние, чтобы сестра смогла нанести смертельный
удар. Их лица исказились от отчаяния. Кожу покрывала кровь. В воздухе чувствовался
запах смерти.
Ей хотелось, чтобы Брин и Бьерн победили. Несмотря на то, что с ее стороны было
глупо считать их друзьями, Мия их знала. Они ей нравились. Она не хотела, чтобы они
погибли. Но девушка с удивлением осознала, что также не хотела, чтобы погибли
Камнегуб с Армандо – со своими надеждами, мечтами и страхами. И все ради венка,
который в любом случае не имел значения.
На Соколов Рема.
Бьерн натянул поводья, пытаясь заставить лошадей уйти влево, но они набрали слишком
большую скорость. Колесо закатилось под ноги Дикой, и кобыла со ржанием упала.
Перекладина колесницы врезалась в песок, и Мия с товарищами ахнули,
«О нет…»
когда вся платформа смялась, словно сухой пергамент, и взлетела высоко в воздух.
Брин и Бьерн раскидало в разные стороны, как тряпичных кукол. Толпа застонала,
когда близнецы приземлились на землю. Брин упала на песок плечом, но ее брату не
так повезло. Бьерн влетел головой в одну из горящих баррикад, Мия скривилась от
влажного хруста ломающихся костей. Ваанианец пробил ограждение насквозь и
прокатился еще шесть метров по земле, останавливаясь скрюченной кучкой прямо у
окошка их камеры.
– Мать Океанов, – выдохнула Мечница.
Зрители были поражены – обе команды эквилл так и не доехали до финиша. Камнегуб и
Армандо неподвижно лежали в обломках своей колесницы, спина молодого лучника
изогнулась под ужасающим углом, его партнер тоже не шевелился. Но после нескольких
секунд в звенящей тишине толпа вновь начала ликовать.
Мия прищуренно посмотрела сквозь дым и увидела, что Брин задвигалась. Девушка
медленно поднялась на колени, снимая шлем с плюмажем. Под пристальным взглядом Мии
и рев зрителей лучница неуверенно встала на ноги.
От нее до финишной линии было где-то около пятнадцати шагов. Все, что ей
требовалось, это пойти по прямой, и Соколы получили бы свою победу. Ваанианка
начала ковылять к ней, держась за ребра, хромая и спотыкаясь, толпа скандировала:
«Брин! Брин! Брин!» Лучница сплюнула кровь на песок, ее лицо исказилось, взгляд
сосредоточился на финише.
Девушка остановилась. Мия затаила дыхание, вся арена затихла. В глазах Брин
читалось недоумение. А затем она побежала к Бьерну, спотыкаясь, хромая и тяжело
дыша. Он лежал лицом в песке всего в двух шагах от клетки гладиатов. Брин упала на
колени рядом с ним и осторожно его перевернула.
Мия увидела кровь на его губах. Широко распахнутые голубые глаза смотрели на
опаленное солнцами небо. Брин схватила его окровавленными руками и потрясла.
– …Б-брат?
Брин низко наклонилась и прижала ухо к губам брата. Ничего не услышав, снова его
потрясла. А затем ее лицо исказилось в крике.
На арену промаршировали стражи, облаченные во все черное. Пока они осматривали тела
падших Львов, Брин подняла своего брата на руки и начала рыдать, вопить, завывать.
Сердце Мии сжалось от боли, по щекам скатывались слезы. Сидоний не шевелился,
словно превратившись в статую. Волнозор повесил голову, когда Брин крикнула:
– БЬЕРН!
Мия закрыла глаза. После всего произошедшего все оказалось впустую. Ни лавров. Ни
славы. Ничего. А затем, с обжигающим чувством в животе и морозом по коже, она
услышала, как толпа начинает свистеть. Глядя сквозь прутья, увидела, что зрители
вскочили на ноги и начали кидать еду и плевать на песок. На песок, запятнанный
кровью восьми человек, семь из которых умерли просто ради их развлечения. Семь
человек со своими надеждами, страхами и мечтами – и теперь все они просто трупы.
Глава 24
Обсидиан
Пусто.
Вот как Мия чувствовала себя внутри, слушая нетерпеливый топот зрителей на
трибунах, пока работники арены волокли труп Бьерна с арены. Не обращая внимания на
лезущие в глаза длинные волосы, она занялась тем, что начала пристегивать кожаный
нагрудник к груди, железные поножи к голеням. Каждое движение расчетливое.
Методичное.
Механическое.
– …Ты в порядке?..
– …Мия?..
К двери в их камеру подошли стражи, одетые в черное. Позади них шел Фуриан в
сверкающей броне и со шлемом Соколов на голове, на шее блестел серебреный торквес
чемпиона. Рядом с Непобедимым ковылял Аркад, его лицо ничего не выражало. Впереди
всех шла донна Леона в прекрасном длинном небесно-голубом платье, сурьма на ее
глазах размазалась из-за слез. Когда стражи открыли дверь в клетку, Мия встретилась
со взглядом домины, пытаясь оценить степень ее горя.
Было ли оно искренним? Или таким же пустым, как место в ее груди?
– Ее брат умер на арене, домина, – сказал Сидоний. – Как еще ей может быть?
– Я…
Мия по-прежнему смотрела на Леону. Обдумывая все, что знала о женщине. Донна
выросла среди насилия арены. Но хоть она и управляла манежем из мужчин и женщин,
которые боролись и погибали ради забавы зрителей, должно быть, в ней еще теплились
какие-то человеческие эмоции. Мия видела намеки на них в купальне с магистрой,
возможно, даже в ее извращенной симпатии к Фуриану. В ней крылось что-то большее,
чем обыкновенная жажда превзойти отца. Покажет ли им донна свою истинную печаль или
отправит «мстить за падшего брата» и попутно добудет себе место в «магни»?
– Я…
– …Хорошо, домина.
Их провели по недрам арены, гул толпы вибрировал в стропилах над головой. Трио
прибыло в просторную зону ожидания из черного камня и с железной решеткой, на пол
арены вели четыре широкие ступеньки. Мию омыла волна криков зрителей, и она сжала
челюсти, потупив взгляд в пол.
Фуриан кивнул.
– Да, экзекутор.
Мия лишь смотрела, вспоминая слова Аркада в комнате Непобедимого, которые передал
ей Мистер Добряк. Зная, что для этого мужчины она была лишь неудобством, камешком,
на который он наступит по пути к «магни». Он использовать ее только для того, чтобы
возвысить Фуриана, добиться своей цели.
Леона больше ничего не говорила, и пара покинула зону ожидания, после чего за ними
заперли дверь. Фуриан покосился на девушку, но его лицо пряталось за шлемом
Соколов. Мечница не сводила глаз с арены, вытягивая дреды через макушку шлема, и
надела его на себя. Затем подняла тяжелый железный щит с вытесненным красным
соколом и взмахнула головой; острые клинки, которые она вплела в кончики волос,
блестели в солнечном свете.
Мия сжала и разжала пустые руки, ее тень задрожала, весь голод, вожделение и
неугомонная энергия, которые она испытывала в присутствии Фуриана, начали всплывать
на поверхность. Девушка даже не потрудилась взять щит – он все равно бесполезен в
ее руках. Мистер Добряк и Эклипс набухли в тени, давя бабочек, пытающихся взлететь
в ее животе, и убивая их одну за другой.
– Бой пройдет э мортиум, без сдачи и пощады! Сангила Леонид поставил на кон свое
место в «Венатусе Магни»! Если Соколы Рема победят, его дочь, сангила Леона из
Коллегии Рема, получит разрешение выступить на великих играх в Годсгрейве, которые
пройдут через шесть недель!
Ей хотелось покончить с этим кровавым шоу, с Дуомо и Скаевой, и провести тысячу лет
в горячем источнике, чтобы смыть с себя эту кровь и вонь…
Большой остров, на котором проходили гонки эквил, опустился обратно в механизм под
полом арены. Перед ними простирался обыкновенный светлый песок, испачканный свежей
кровью.
– Ждите здесь, – приказал капитан стражи. – Не двигайтесь, пока эдиторы не дадут
команду, или вас дисквалифицируют.
– Фуриан, – вздохнула девушка. – Количество того, чего знаю я и не знаешь ты, могло
бы заполнить Великую гребаную Соль.
Мия посмотрела на врага, усилившийся ветер поднимал пыль с песка между ними. Ишках
выпрямилась в полный рост, полностью состоя из блестящего хитина и мышц, ее губы
были белыми, как облака. Она сняла львиную шкуру, и по бокам расцвели три пары рук.
Темно-зеленая кожа сияла в свете солнц, невыразительные глаза равнодушно смотрели
на своих противников.
Другие участки песка тоже пришли в движение, весь пол арены разделился на череду
узких платформ. Отличаясь высотой и габаритами, они начали медленно кружить вокруг
центрального постамента, петляя, вертясь, проходя над и под друг другом, как
взаимосвязанные частички какого-то гигантского циферблата. Трио переглянулось,
Мечница прошептала молитву Трелен.
Ошеломленная толпа завопила что есть мочи. Мия и ее товарищи оказались где-то в
семи метрах над землей. Она снова посмотрела на механическое чрево арены – если
кто-то упадет с края на эти крупные скрежещущие шестеренки, то превратится в
кровавое пюре между маслянистыми металлическими зубьями.
Широкая круглая платформа в центре арены застонала, и Мия увидела с десяток клинков
разной длины, поднимавшихся рукоятками вверх из песка. Короткие мечи, длинные, а
также заостренные изогнутые скимитары, которым отдавала предпочтение Изгнанница.
Все они были черными, острыми, как бритва, и сверкали в лучах солнц.
– Без колдовства, Ворона, – предупредил он. – Мы заслужим этот венок или славную
смерть.
Мия присела, как спринтер, сосредоточив взгляд на двух мечах в центре круга.
– Удачи, сестра, – сказала Мечница. – Удачи, брат. Да защитит вас Леди Океанов.
– Да, – кивнул Фуриан. – Да благословит и сохранит вас Аа, и да направит Цана ваши
руки.
Мия сморгнула пот с глаз. Шум зрителей превратился в гром в ее ушах. Она посмотрела
на бурлящую толпу, выискивая девушку с крашеными рыжими волосами и голубыми, как
небеса, глазами. Ее тень дрожала по краям, покрываясь крошечными волнами, которые
будто тянулись к Фуриану.
Мия побежала так быстро, как только могла. Дыхание обжигало легкие, взгляд не
сводился с мечей. Шелкопрядица помчалась к ним с противоположного края арены под
галдеж топы. Мечница отставала от Мии всего на пару шагов, длинные ноги с легкостью
отталкивались от земли, а Фуриан замыкал строй.
Мия повернулась как раз в тот момент, когда Ишках нанесла удар, ее клинки
превратились в размытое пятно. Девушка не осмеливалась блокировать их острым краем
– обсидиан может расколоться, если ударить под неправильным углом, а у шелкопрядицы
хватало запасных мечей. Вместо этого она протанцевала в сторону, поднимая песок,
виляя влево, вправо и прогибая спину, когда один из выпадов прошел прямо над ее
подбородком. Свалившись на спину, Мия кувыркнулась назад и села на корточки прямо у
края платформы, опасно качаясь над волнующимся морем из мелющих металлических
шестеренок.
– …Осторожно!..
Меч Фуриана был по-прежнему цел, у Мии остался только один, а клинок Мечницы лишь
слегка покрылся трещинами. У Ишках осталось всего два скимитара и три врага. Она
атаковала двумя мечами одновременно, рассекая ими воздух и заставляя Соколов отойти
назад. Фуриан перешел в защиту, пытаясь оттолкнуть ее щитом, когда мог. Мечница и
Мия боролись плечом к плечу, женщина приняла один из выпадов Ишках на щит и, резко
дернув вниз, разломала скимитар пополам. Шелкопрядица орудовала последним клинком и
сломанной половиной второго, целясь в живот и горло Мечницы. Фуриан блокировал
высокий удар щитом, Мия парировала низкий, ломая последний скимитар у рукоятки.
Издав свирепый боевой клич, двеймерка перешла в нападение, врезаясь в живот
шелкопрядицы щитом и толкая ее с платформы. Из Ишках вырвался отчаянный стрекочущий
звук, и она схватилась за край пролетающей мимо платформы, чтобы замедлить свое
падение, а затем вскарабкалась в безопасность.
Три Сокола встали плечом к плечу, пытаясь отдышаться. Шелкопрядица вращалась вокруг
центрального постамента на собственной платформе, сомкнувшись с ними взглядом
белесых глаз. Она по-прежнему держала рукояти сломанных мечей и разглядывала оружие
врагов. Обсидиан был хрупким, но не до такой степени. Хоть клинки Соколов и были
исцарапаны и сколоты местами, скимитары Изгнанницы оказались такими же ломкими, как
осенние листья. Почти как если бы…
– Хватит болтать, – сплюнула Мечница. – Давайте просто зарежем эту уродливую суку.
Соколы подняли оружие, готовясь к атаке.
Мия услышала грохот и повернулась к платформе у края арены. Ее сердце ухнуло вниз,
когда песок задрожал, и из грязи выросли десять новых обсидиановых клинков.
Сплюнув пыль с языка, девушка покачала головой и, несмотря на обжигающий жар двух
солнц в небе, все равно потянулась к тени Ишках. Ощутила ее в своей хватке, такую
прохладную, темную и сплетающуюся, как змеи, вокруг ног Изгнанницы. Шелкопрядица
споткнулась и упала на колени, шлем свалился с ее головы в механизм внизу. Но
внезапно тени резко вырывались из хватки Мии, и тьма просочилась сквозь пальцы.
Хрясь! Мечница кинула щит в лицо противницы. Ишках взвизгнула и попятилась. Трибуны
заликовали, увидев, что край щита задел глаз, разбивая его, как яичную скорлупу, из
раны засочилась зеленая жидкость. Мия с трудом поднялась на ноги и, ахая от боли,
подхватила новую пару клинков. Двеймерка перепрыгнула через яму с механизмом, и
когда Ишках завизжаааааала, подняла треснутые мечи, чтобы блокировать атаку.
Клинки рассыпались от первого же удара, разъяренная Изгнанница нанесла глубокую
рану в плечо соперницы и сломала один из мечей о шлем Мечницы. Женщина упала на
колени, в ее черепе звенело. Но когда Ишках замахнулась для смертельного удара,
подоспел Фуриан, с воем перепрыгивая через пропасть и врезаясь щитом во врага. Пара
упала на землю в клубке конечностей, щит Фуриана проехался по песку.
Меч Мии сверкнул в воздухе, блокируя удар. Ишках атаковала, ломая ее клинок у
рукояти и делая выпад в голову. Девушка отпрянула, вскрикивая, лезвие задело ее лоб
и щеку, кровь застила глаза. Попятившись, она упала на колено, и Изгнанница свирепо
пнула ее в грудь, огонь в сломанных ребрах раскалился добела. Раненая, Мия поползла
по грязи, едва успевая вовремя остановиться, чтобы не свалиться за край платформы.
Издав громкий клич, Мечница сильно покрутила головой, и ее длинные дреды рассекли
воздух. Заточенные клинки, вплетенные в кончики волос, впились в лицо и предплечья
Ишках. Двеймерка атаковала с мечами в руках, столкнувшись нос к носу с высокой
шелкопрядицей над обмякшим телом Фуриана. Ее клинки свистели, кружили, пели в
воздухе, разбивая одно из оружий Ишках и глубоко погружаясь в ее бок. Мечница
крутанула запястьем, ломая обсидиановое лезвие прямо в ране, и брызнула зеленая
кровь. Ишках завизжала и напала в ответ, разрезая предплечье, которым Мечница
попыталась прикрыться от удара, до самой кости. Свободной рукой она врезала по лицу
женщины, клинок пролетел в сантиметре от ее горла, и когда двеймерка пригнулась,
Ишках ударила ее коленом в лицо.
Хрустнула кость, спина Мечницы выгнулась, шлем слетел в головы, нос превратился в
кровавое месиво. Прижимая руку к раненому боку, Ишках направилась к откатившейся
женщине и со всей силы пнула ее в солнечное сплетение, из-за чего та покатилась
дальше по платформе. Мия поднялась, из поцарапанной щеки текла кровь. Ахнув, она
увидела, что Мечница вот-вот упадет за край.
– …Мия, нет!..
Это было неразумно. Откровенно глупо. Ее целью была победа, а не героизм, и Мечница
не являлась ее подругой. Но, издав полный отчаяния крик, Мия прыгнула через
платформу, вонзила оставшийся меч глубоко в песок и схватила двеймерку за запястье.
Мечница с визгом свалилась за край и потянула девушку за собой. Та взвыла,
останавливая их падение. Одной рукой Мия крепко держала Мечницу, другой – рукоять
меча, в груди бушевало пламя от сломанных ребер. Трибуны изумленно загудели,
кровоточащее лицо девушки сморщилось от боли. Ее ребра прижимались к боку
платформы, в трех метрах ниже работали колоссальные шестеренки, продолжая кружить
всю арену. Руки стали сколькими от крови, тело – мокрым от пота.
– Отпусти!
– С ума сошла? Карабкайся!
Ишках стояла на коленях, прижимая руки к жуткой ране в боку, нанесенной двеймеркой,
из лопнувшего глаза и изрезанного лица сочилась зеленая кровь. Скривившись, она
поползла по песку и взяла упавший меч. А затем, под восторженный ропот зрителей,
поднялась с силой горы.
Ишках начала идти к ним, в ее лезвиях отражался солнечный свет. Мия сморщилась,
пытаясь держаться крепче, пока Мечница подтягивалась вверх. Ее ребра стенали, лицо
пульсировало, зубы скрежетали от боли. Руки были заняты, она не могла схватить
тени, не могла потянуться к тьме, как делала множество раз прежде…
– …Мия, смотри!..
Непобедимый поднял голову, увидел, как Мечница пытается залезть наверх по плечу
Мии, измазанное кровью лицо девушки, шелкопрядицу, застывшую в нескольких шагах от
того, чтобы прикончить их обеих.
Мечница перелезла через край и протянула ей руку. Ишках замахнулась, находясь всего
в двух шагах от них. И, согнув пальцы, ощерившись, Непобедимый потянулся к теням и
запутал в них ноги шелкопрядицы.
Ишках взвыла, зеленая кровь забила фонтаном. Толпа бесновалась и рычала от ярости.
Мия повернулась, припадая к песку, и подсекла ногу соперницы, из-за чего та рухнула
на колени. Арена взорвалась, шум стал оглушительным, семьдесят тысяч голосов
нарастали в крещендо: «Убей! Убей! Убей!» С палящими солнцами над головой, с
гудящей кровью в жилах, с колотящимся в груди сердцем Мия закричала, замахнулась
двумя руками и, вложив в этот удар всю свою силу, злость и боль, отрубила Ишках
голову с плеч.
В ее лицо брызнула теплая и липкая зеленая кровь. Тело Ишках задрожало, шесть рук
судорожно задергались. Она свалилась с края платформы и полетела к мелющим
шестеренкам внизу. Мия скривилась при звуке влажного хруста и отвела взгляд,
продолжая держать в руке окровавленный обсидиан.
И все же…
Повернувшись, Мечница сжала руку Мии и подняла ее высоко к небу, крича зрителям:
– Как ее зовут?!
– Как ее зовут?!
– ВОРОНАВОРОНАВОРОНАВОРОНА!
Мрачное наслаждение в животе.
И подняла меч.
Книга 3
Игра
Глава 25
Гниль
– Держите его!
Мия сидела в темном углу клетки, прижимая окровавленную тряпку к поцарапанной щеке.
Ее ребра пылали, адреналин битвы покидал вены, руки дрожали. Наверху орала толпа.
Ультима была в самом разгаре, каменный пол вибрировал от свирепой финальной битвы.
Мечница сидела рядом, ее руку обмотали тканью, которая уже пропиталась алым, и Мия
прижимала намокший бинт к рваной ране на спине женщины. Обе остро нуждались в том,
чтобы им наложили швы, на полу уже собралась лужа крови. Но у Личинки дел было по
самые гланды.
Фуриан снова заорал во всю глотку, содрогаясь от ног до макушки, эхо его боли
прокатывалось по недрам арены. Мужчину положили на каменную плиту, экзекутор и трое
стражей Леоны пытались его сдержать. От брызг яда шелкопрядицы его шея, подбородок
и грудь покрылись волдырями и сочились кровью. Казалось, он обезумел от агонии,
мышцы рук и груди вздувались при криках.
Аркад надел тяжелые железные кандалы на руки, ноги и талию Фуриана, приковывая его
цепями к плите. Но Непобедимый продолжал изгибаться, сдирая кожу на запястьях и
щиколотках об оковы и колотясь затылком о камень. Мия знала, что такое боль, –
благодаря кровавому бичеванию в горе, нанесению татуировки в камере в Висельных
Садах. Но она ни разу в жизни не видела подобной агонии.
– При всем уважении, домина, но вы уже много месяцев не давали мне денег на
пополнение запасов!
Фуриан снова испустил крик, широко раззявив рот, и от напряжения кровь на шее
засочилась быстрее. Скривившись от боли в сломанных ребрах, Мия встала и
проковыляла к сундучку Личинки. Липкими от крови пальцами начала перебирать
пузырьки и баночки с порошками и жидкостями, в голове звучали уроки Паукогубицы.
– Для этого тебе и нужен болотный лист, – перебила Мия. – Окуни его в… ай, я сама
все сделаю. А ты пока наложи швы Мечнице. Она заливает кровью весь гребаный пол.
– Я могу его усыпить, – ответила Мия. – Экзекутор, мне нужна ваша фляга.
Аркад потянулся за пазуху и достал серебряную флягу. Мия вылила свою смесь в виски
и хорошенько ее взболтала.
– Ты в порядке?
Боль от раны на щеке и сломанных ребер была невыносимой, но теперь у нее заныли и
горло с грудью; каким-то образом чувства Фуриана передавались ей, ухудшая ее
состояние.
Единственным ответом был булькающий вой, полный страданий, так что Мия просто
вылила содержимое фляги ему в рот. Он подавился, пытаясь выплюнуть смесь, но она
накрыла ладонью его обгоревшие губы и рявкнула:
– Глотай!
Чемпион дернулся, натягивая цепи, из его глаз полились слезы. Но все же выполнил
приказ; кадык на его изувеченном горле скакнул вверх, когда он проглотил обжигающее
пойло. Чтобы травы подействовали, потребовалось несколько минут – в конце концов,
материал у Мии был не из лучших. Но постепенно корчи Непобедимого затихали, крики
перешли в стоны, и, казалось, прошла вечность в темных недрах под окровавленным
песком, когда наконец налитые кровью глаза Фуриана с трепетом закрылись.
– …Мия?..
– …Мия!..
Она проснулась в трюме корабля, сверху скрипели балки, со всех сторон доносился шум
волн. Открыв глаза, девушка ощутила прохладное, легкое, как перышко, прикосновение
к своему затылку и услышала вздох облегчения у своего уха.
– …Наконец-то…
Гамак, на котором она лежала, раскачивался и пружинил, во рту было сухо, как в
пустыне. Сквозь небольшой иллюминатор просачивался яркий свет, снаружи виднелись
две бескрайние полосы разных оттенков голубого; ясно-опаленного и темно-океанского.
Ребра горели, как тлеющий огонь. Мия подняла руку к лицу, нащупала бинт на щеке и
лбу, покрытый запекшейся кровью.
– Не трогай, – раздался голос. – Чтобы быстрее зажило, лучше оставить раны в покое.
Мия подняла взгляд и увидела Личинку с ее темными глазами и милой улыбкой. Она
стояла над Фурианом, мужчина раскачивался на соседнем гамаке. Посмотрев на свою
тень, Мия пришла к выводу, что тень Фуриана покинула ее, пока они спали. Тем не
менее тошнотворное чувство осталось, в груди набухала тоска по недостающей частичке
себя.
Где?
Эклипс? Эшлин?
Фуриан?
– …Дела плохи…
Мия кивнула, осматривая каюту. Раньше она здесь не бывала – каждое путешествие их
запирали в камере. Помещение было тесным, единственным убранством служили сундучок
Личинки с лекарствами и деревянные ящики. С потолка свисали три гамака, Мия
отдыхала в среднем. Слева от нее лежала на животе Мечница, ее глаза были закрыты,
правую руку и спину обматывали окровавленные повязки. Справа находился чемпион
Коллегии Рема – без сознания и мокрый от пота. Его торс и горло покрыли зеленоватой
мазью, но раны от яда шелкопрядицы все равно выглядели ужасно. Среди запахов трюма,
моря и пота затесалась пока еще слабая вонь начинающегося гниения.
– А… Ф-Фуриан?
– С ним дела обстоят похуже. Инфекция пустила корни в его ранах, и я боюсь, что она
обернется сепсисом крови. Мне нужно вернуть его в Гнездо.
– Мы плывем так быстро, как только позволяют Леди Трелен и Леди Налипса.
Мия села, скривившись, в голове все поплыло. Ее щека опухла, ребра ныли, и она
чувствовала стянутые швы на коже. Девушка забрала у Личинки вторую чашку и выпила
залпом воду.
– Да, – ответила донна, проходя в каюту. – Наше. Моего отца можно описать разными
словами, вороненок. Он змей. Лжец. Ублюдок. Но ни один сангила не осмелится
отказаться от столь публичного пари. Учитывая, сколько венков он выиграл, у него
были лишние места. Он может себе позволить отдать одно нам. Но теперь, благодаря
жертве Брин и Бьерна, у него нет эквилл. А благодаря твоей отваге, нет и чемпиона.
– Вы мне скажите.
Внезапно эта мысль запылала ярче, чем боль от ранений. В детстве она никогда не
была симпатичной – что такое красота, она узнала лишь после того, как Мариэль
соткала ей лицо в Тихой горе. И, по правде, Мия наслаждалась силой, которой та
наделяла.
Девушка гадала, что скажет Эшлин. Как будет смотреть на нее теперь, и возненавидит
ли она свое отражение в этих голубых, как опаленные небеса, глазах. На секунду она
пожалела, что не может вернуться в гору, где Мариэль исправила бы все изъяны одним
мановением руки. Мия знала, что теперь этот вариант для нее навеки под запретом,
раз уж она пошла против Церкви. А значит, эти шрамы и клеймо на лице ей придется
нести до самой смерти.
Взгляд донны вернулся к Фуриану, пальцы так сильно сжались на серебряном торквесе,
что побелели костяшки пальцев. Мия гадала, как часто навещала его донна с момента
отплытия из Уайткипа. Неужели она действительно была к нему неравнодушна? Что бы
сказал на это все Аркад, если бы знал…
Леона часто заморгала, будто очнулась от сна. Но затем кивнула и позволила увести
себя. Дойдя до двери в каюту, она остановилась и оглянулась на Мию.
Как и предполагала Личинка, его инфекция переросла в сепсис. К тому времени, как
они прибыли в Вороний Покой, плоть на его груди и горле потемнела, приторная вонь
гниения окутывала мужчину, как туман. Личинка с Мией делали все возможное, чтобы он
не очнулся, но он все равно часто просыпался и терял сознание. В бодрствовании
чемпион почти ничего не понимал, а во сне бормотал навеянную лихорадкой чепуху. Что
будет значить его смерть для коллегии Леоны, Мия не имела ни малейшего
представления.
– Ну да.
Мия заглянула в ведро и увидела большой извивающийся ком; сотню крошечных белых тел
с черными головами, слепо кусающими воздух. Девушка прижала ладонь ко рту, по ее
горлу начала подниматься желчь при виде этих ползающих, корчащихся…
Мия посмотрела на плоть на шее и торсе Фуриана. Инфекция проникла глубоко: раны
покрывал гной, мышцы и кожа разлагались. Вены под раной потемнели от заражения,
распространяя его дальше с каждым биением сердца.
– Свежее?
– Ага.
– Две банки на полке за твоей спиной. Неси их сюда.
Личинка невесело улыбнулась и начала выкладывать личинок на рану, посыпая ими, как
солью, гнилую плоть. Несмотря на гениальность идеи, Мию тошнило от этого зрелища, и
она начала записывать на вощеной дощечке список всего, что потребуется, чтобы
держать Фуриана в бессознательном состоянии, остановить распространение сепсиса и
избавить его от лихорадки. Затем девушка показала список Личинке. Та долго
всматривалась, но затем кивнула и передала его Леоне.
– Антея, отправляйся в город, – приказала она. – Найди все, что просит Ворона.
– Домина, но стоимость…
Пожилая женщина посмотрела на Мию с Личинкой, поджав губы. Но затем вернула взгляд
к своей госпоже и низко поклонилась.
Магистра вышла во двор вместе с дощечкой. Донна Леона осталась, не сводя глаз с
Фуриана и кусая измученные ногти.
Приказ.
Надежда.
Отчаянная мольба.
Палец принес им ужин, тощий повар смотрел на Фуриана так, будто тот был уже мертв.
Вскоре после этого явился Клык в поисках объедков, и поскольку Мия по-прежнему
страдала от боли в ребрах и тошноты из-за методов лечения Личинки, она скормила
мастифу большую часть своей порции, почесывая его за ушами, пока он вилял своим
коротким хвостом. Донна Леона тоже отказалась от еды, молча сидя на стуле и не
отрывая взгляда с Непобедимого. Ее глаза покраснели и припухли. Щеки впали.
Задаваясь вопросами.
Аркад кивнул.
– Я бы предпочла оста…
– Я останусь.
Грехи.
Аркад оглянулся через плечо на хозяйку, на то, как она смотрит на своего чемпиона,
и поджал губы. А затем направился в крепость и пошел по коридору, его шаги
сопровождала мелодия: цок, топ, цок, топ. Брови хмуро сдвинуты, губы сжаты в тонкую
линию, огрубевшие от работы с мечами ладони стиснуты в кулаки.
Мужчина зашел в комнату Фуриана. Сложил руки и окинул ее взглядом. Святыню Цаны под
крошечным окном. Троицу Аа на стене. Тренировочный манекен и мечи. Небольшой сундук
со скудным имуществом Непобедимого.
Закрыв за собой дверь, Аркад подошел к сундуку. Скривившись, присел и начал рыться
в вещах – два серебряных венка, выигранных в Талии и Блэкбридже. Рукоять сломанного
меча. Заплесневелая колода карт и несколько игральных костей. Запасная набедренная
повязка. Гребень из рыбьего скелета. Горсть медных бедняков.
Аркад встал, хмуро осматривая комнату. Его лицо еще больше помрачнело, глаза
заблестели от злости. Он шагнул к кровати и, смяв подушку, скинул ее на пол, сорвал
простыню, ощупал соломенный матрас. Раздраженно выругавшись, перевернул его и кинул
в стену. И там, под ним, он увидел.
Экзекутор поднял его к носу и глубоко вдохнул. Слабый аромат жасминового парфюма.
Тот же запах, который он учуял, когда приходил сюда перед «Венатусом», заявив
Непобедимому, что его мыло пахнет как женское.
– Ебаный ублюдок…
– Ах ты неблагодарный…
Экзекутор привел комнату в порядок, снова застелил постель, разгладил простыню. Его
лицо побледнело, челюсти сжались. Вернув спальню в первоначальный вид, мужчина
развернулся и вылетел из комнаты. Цок, топ, цок, топ. Ковыляя по коридору со
штормовыми тучами в глазах, дошел до своей спальни и захлопнул дверь.
Глава 26
Серебро
Прошло семь перемен, но мало что изменилось – лихорадка Фуриана ослабла, но не ушла
полностью. Опарыши делали… что ж, они делали именно то, для чего их вывели. Процесс
был, мягко говоря, отвратительным, и когда Личинка снимала перевязки, Мия почти не
могла вынести этого зрелища. И было по-прежнему не ясно, приносили ли они какую-то
пользу.
Гладиаты находились не в лучшем расположении духа. Их радовала победа на арене и
место в «Венатусе Магни», которое все же удалось заполучить Соколам Рема. Но цена,
которую они заплатили…
Аркад собрал их по приказу домины; свет солнц бил в глаза, как молоты, гладиатам
Коллегии Рема, построившимся на песке. Ребра Мии невыносимо болели, раны на лице
чесались под грязными от запекшейся крови бинтами. Было странно видеть мир одним
глазом под повязкой – ей недоставало глубины, баланса. Девушка знала, что ей пора
встретиться с Эшлин – прошлой неночью к ней в клетку явилась Эклипс, сообщив, что
их корабль прибыл в Вороний Покой. Но учитывая ситуацию, сложившуюся в крепости,
Мия не рисковала идти на встречу. Фуриан мог очнуться в любой момент, и если
Личинка обратится к ней за помощью с травами посреди неночи, и стражи обнаружат ее
пропажу…
Она коснулась бинта на лице. Мия пока не набралась храбрости, чтобы взглянуть на
себя в зеркало. И лишь гадала, что там увидит.
Мясник стоял с заведенными за спину руками, переминаясь с одной ноги на другую, как
обычно. Несмотря на поражение в Уайткипе, он казался довольным, что заслужил пару
новых шрамов в свою коллекцию.
Сидоний молча ждал, скрестив руки на клейме «ТРУС» на своей широкой груди. Его
короткие волосы начали отрастать, голубые глаза блестели в лучах солнц. Как всегда,
он стоял рядом с Мией и не отходил далеко, если была такая возможность. В клетке
мужчина пел ей дифирамбы, заявляя, что ее поединок с шелкопрядицей был величайшим
из всех, что он когда-либо видел. Но о родителях не расспрашивал. Не задавал
вопросов, на которые Мия пока не была готова отвечать. Несмотря на все свое
бахвальство и громкие слова, несмотря на глупое поведение в обществе женщин,
Сидоний знал, когда говорить, а когда лучше помолчать.
Волнозор стоял по другую сторону от Сидония, будто прирос к земле. Он бился как
демон против саблезубых медведей на арене; им с Сидом не хватило всего пары очков
до собственных венков. Мие трудно было представить, как этот мужчина расхаживал бы
по сцене в шелковых чулках-шоссах, зачитывая рифмованные куплеты. С гордой осанкой
и блестящей на солнцах кожей он выглядел как прирожденный воин.
«И он мне не друг».
Брин стояла рядом с Отоном и Феликсом и выглядела так, будто не спала ни минуты с
битвы в Уайткипе. Было так странно видеть ее без близнеца – Мия даже поймала себя
на том, что осматривается в поисках Бьерна. Ваанианка ходила как призрак. С
налитыми кровью глазами и пустым взглядом, обхватившая себя руками.
«И она тоже…»
А Фуриан?
Женщина выглядела усталой, но, по крайней мере, на сей раз она оделась в более
привычной для себя манере. Ее белое платье струилось к сандалиям, ткань
заколыхалась, когда донна остановилась на горячем песке. Волосы Леоны были
заплетены в косы, уложенные вокруг макушки, как венок победителя, который она
держала в правой руке.
– Хоть нам и пришлось заплатить высокую цену, но победа, которую мы так долго
жаждали, уже у нас в руках. С этим венком мы получили место в играх «Венатус
Магни», которые состоятся ровно через пять недель. До свободы осталось рукой
подать, и вскоре со всех углов Города мостов и костей будет звучать имя Коллегии
Рема!
На сей раз крики гладиатов прозвучали гораздо громче. Похоже, несмотря на глубину
горя, обещание свободы могло любого заставить позабыть о своих бедах. Волнозор
хлопнул Сида по плечу, Мясник ударил себя кулаками по бокам и взревел. Мысли о
борьбе в «Магни» было достаточно, чтобы их сердца затрепетали, и Мия поймала себя
на том, что ее кровь начинает течь быстрее, как у всех остальных. Она мысленно
представила себе Скаеву и Дуомо.
«Скоро, ублюдки…»
– Трое из вас могут стоять с гордо поднятой головой, – заявила Леона. – Самые
лучшие и храбрые среди всех, кто тренировался в этих стенах под бдительным надзором
нашего уважаемого экзекутора.
– И все же, – продолжила она, – лишь один из вас нанес смертельный удар Изгнаннице.
Лишь один гладиат, чьи доблесть и отвага навеки вымостили нам путь к славе.
Мия покосилась на Мечницу, но сделала, как было приказано, кланяясь своей госпоже.
Леона сосредоточила на ней взгляд своих светящихся голубых глаз.
– Если мы хотим победить в «Магни», – продолжила Леона, – если Соколы Рема хотят
добиться славы, которая принадлежит нам по праву, я считаю, это должно быть сделано
твоей рукой и ничьей иной. Но, по правде говоря, независимо от того, что будет
дальше, ты заслужила его, Ворона.
Сидоний взревел, и остальные гладиаты последовали его примеру, топая ногами и стуча
кулаками по груди. Мия снова посмотрела на Мечницу, пораженная такой
несправедливостью. Двеймерка с Фурианом сражались так же яростно, как она, и
рисковали не меньше – без них Мия бы не одолела Ишках. Но только ее имя купалось в
лучах славы. Только Мию назвали чемпионом.
«Ради этого ты работала, – напомнила она себе. – Все, что от тебя требуется, это
еще несколько недель играть свою роль».
– Это ты оказываешь нам честь, Ворона. И продолжишь это делать в Городе мостов и
костей. Но уже не в кожаных лоскутах и с обрезками стали, нет. Отныне ты будешь
сражаться под нашим знаменем как чемпион. И должна выглядеть соответствующе.
– Узрите.
Несомненно, это были лучшие доспехи, которые доводилось видеть Мии. Но они, должно
быть, стоили целое состояние. Которое Леона не могла себе позволить.
Голос донны затих, когда во дворе появился страж с юношей в шапке с пером. На его
щеке значилось клеймо с одним кругом, но он был одет в дорогую ливрею, слегка
запыленную в дороге. Камзол мальчика украшали Львы Леонида.
«Любимая дочь,
Юноша уже начал потеть и дергал себя за воротник камзола, словно тот его душил.
Отчаянно желая поскорее покончить с этим, он прочистил горло и продолжил:
«Из достоверных источников среди моих деловых партнеров я узнал, что Коллегия Рема
имеет серьезную задолженность перед своими поставщиками. Чтобы избавить себя от
унижения, что мою дочь потащат в суд как должницу, я позволил себе выплатить все
долги твоим кредиторам и объединил их в единую сумму, которую ты теперь должна
выплатить Коллегии Леонида с еженедельно увеличивающимся процентом».
– Что?
«Твое первое погашение в количестве трех тысяч двухсот сорока трех серебряных
священников я жду к концу месяца, ровно через три недели. Если ты не предоставишь
указанную сумму, у меня не останется иного выбора, как запросить карательную
компенсацию через магистратский суд и претендовать на владение твоей коллегией,
имуществом и другими финансовыми активами в качестве возмещения.
Пожалуйста, не думай, что я держу зло или гнев на тебя в своем сердце, моя дорогая.
Это, как ты мне однажды сказала, просто бизнес».
«Если бы только твоя покойная мать могла увидеть, как многого ты добилась. Со всем
уважением, твой любящий о-отец Леонид».
Во дворе воцарилась такая тишина, что Мия могла бы услышать вздохи Мистера Добряка.
Глядя на гонца, она поняла, что бедный ублюдок понятия не имел о содержании письма.
Судя по лицам Волнозора и Отона, малец наверняка ожидал, что его потащат по склону
и скинут в море.
– О-он также пожелал, чтобы я передал вам подарок, ми донна, – сказал юноша. –
Чтобы отпраздновать вашу победу.
Увидев этикетку, Леона вся содрогнулась от гнева. Мия не знала причины, но на донну
вид этой бутылки подействовал, как вид крови на белого драка. Она с явным усилием
сделала глубокий вдох, и лишь дрожь кулаков выдавала ее ярость. А затем, выпрямив
спину, ответила юноше обычной формальностью:
– Д-да, ми донна?
– Пожалуйста, передай отцу мои соболезнования по поводу смерти его чемпиона. Скажи,
что я нетерпением жду, когда моя Ворона зарежет его следующего в Годсгрейве.
Во дворе воцарилась тишина, нарушаемая лишь далекими криками чаек и тихой песней
моря. Леона прошла по песку, взяла бутылку золотого вина и посмотрела на этикетку.
Затем обвела взглядом своих гладиатов. Ее щеки раскраснелись от гнева. Они так
отчаянно боролись, так далеко зашли, но даже сейчас, когда до победы оставался один
шаг, их коллегия все равно находилась на грани катастрофы. Где, во имя Дочерей, они
возьмут такие деньги?
С прищуренными глазами.
И сжатыми кулаками.
Внутрь проковылял Аркад, – цок, топ, цок, топ, – и страж закрыл за ним дверь. Леона
не отрывалась от бухгалтерской книги, сжимая в пальцах перо, которым выписывала
цифры аккуратным курсивом. На столе рядом стояла закрытая бутылка «Албари,
семьдесят четвертого». Аркад замер перед ней, глядя на бутылку и переминаясь.
– С чего вдруг?
– Я знал, что он жестокий мужчина, но… – Аркад вздохнул, его голос смягчился от
печали: – Ваша мать была хорошей женщиной, ми донна. Вы не заслуживаете такого
оскорбления. А она не заслуживала того, что он с ней сделал.
Экзекутор прошелся взглядом по полу, словно пытался найти там подходящие слова. Он
мог быть богом на песках, но здесь, наедине с донной, под ее ясно-голубым взглядом,
мужчина казался беспомощным, как младенец.
– Если когда-нибудь…
Он помедлил и с трудом сглотнул. Сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду.
– Я уже не та девочка, которая провела все детство на цыпочках, потому что боялась
в очередной раз разозлить монстра, с которым жила. Я уже не та девочка, которая
пряталась под столом, когда этой бутылкой наносились удар за ударом. Я сангила.
Домина этой коллегии. А ты – мой экзекутор. И дешевая выходка моего отца лишь
укрепила мою решимость победить в Годсгрейве.
Аркад просто смотрел на нее, на его лице ясно читались скорбь и злость.
– Мне не нужны утешения, – продолжила Леона с гневом в глазах. – Мне нужно увидеть
этого ублюдка на гребаных коленях. Если хочешь служить мне, Аркад, молю тебя, служи
тем, за что я тебе плачу. Приведи меня к победе.
В дверь постучали.
– Хорошо.
В кабинет вошла Антея и закрыла дверь. Леона выпрямилась на стуле и взяла перо,
всем своим видом источая образцовое самообладание. Магистра остановилась перед ней,
откинув длинную седую косу, и склонила голову.
– Разумеется.
– Я знаю, что отец давит на вас финансово. Мне бы не хотелось обременять вас
очередными проблемами. Я долго думала, стоит ли вообще говорить об этом, но…
– И что с ним?
– Он знает.
– Что знает?
Лицо Мии расплылось в улыбке и тут же скривилось, когда Личинка намазала ее щеку
алоэ и мятой. Рану слегка покалывало. Девочка кивнула каким-то своим мыслям и
наложила новую повязку на лицо Мии, осторожно закрепив ее.
– Рана быстро заживает, – сказала она. – В следующий раз сможем обойтись без
повязок.
– Взбодрись, вороненок, – раздался хриплый голос позади нее. – Даже при всей твоей
миловидности нельзя называть себя настоящим гладиатом, пока не заработаешь парочку
шрамов.
– Все зависит от того, как ты росла, – девочка пожала плечами. – Попробовав на вкус
сырую крысу, перестаешь быть таким привередливым в еде, уж поверь мне.
Мия кивнула и закусила губу, вновь поражаясь, до чего эта маленькая девочка
напоминала ей себя. Она тоже росла в суровых условиях, как Мия после смерти
родителей. Не боялась высказывать свое мнение. Возможно, была умнее, чем нужно.
Девушка знала, что это лишнее. Что это слабость.
Но Личинка ей нравилась.
– Давай сюда.
– Мечница?
– Благодарю.
Женщина поставила миску на плиту рядом с собой. Мия наблюдала, как она осторожно
берет ложку здоровой рукой, гадая, что с ней станет, если правая так и не
восстановится. Как быстро этот мир избавится от гладиата, который не может поднять
меч?
В лазарет забрел Клык и с надеждой посмотрел на миску Мии, виляя хвостом. Девушка
почесала крупного мастифа за ухом, но ужин оставила себе.
– Сама посмотри.
По правде говоря, Непобедимый выглядел немного лучше. К его лицу возвращался цвет,
и, коснувшись лба, Мия обнаружила, что лихорадка спала. Морщась от тревоги, она
убрала повязки и присмотрелась. Несомненно, раны выглядели ужасно; яд шелкопрядицы
разъел мышцы и кожу на груди и шее. Но вместо гнилого, сочащегося кровью месива,
которое она видела в прошлый раз, раны приобрели здоровый, чистый розовый оттенок.
Вид извивающихся толстых личинок, ползающих по изувеченной плоти Фуриана, по-
прежнему вызывал тошноту, да и пахло от него далеко не розами. Но, слава Черной
Матери, гнилое мясо исчезло.
Полностью потеряв аппетит, она отдала всю миску с ужином Клыку, который довольно
заурчал, с удовольствием поедая рагу.
– Ну, это скорее искусство, чем наука, понимаешь? – ответила Личинка, вытирая нос
рукавом. – Думаю, через пару перемен можно будет снять с него опарышей. Мама
говорила топить их в горячем уксусе, но мне их жалко, учитывая, какую работу они
проделали. После этого раны нужно будет держать в чистоте и регулярно мазать, а
Фуриану – спать. Его лихорадка еще полностью не прошла, а инфекция может и вернутся
при плохом раскладе. Он пока не поправился, но, с нашей помощью, его шансы велики.
– Как по мне, так это волшебство, – Мия восхищенно покачала головой, улыбаясь
Личинке. – И всему этому тебя научила мама?
– Да. Она бы научила меня большему, будь у нее время. Иногда я гадаю, сколько
знаний она забрала с собой в могилу.
По правде, она действительно думала о тех, кого убивала. В последнее время все чаще
и чаще. Смерть люминатов, убитых в горе, было легко оправдать. Но всех после них?
Сенаторского сына и магистрата, которых она убила по поручению Скаевы? Тех людей в
Яме Висельных Садов? Гладиатов, которых она заколола на арене? В каком-то смысле
они проложили ей дорогу в эту коллегию и к глоткам консула и кардинала. Но снимало
ли это с нее вину?
– Я думаю, что конечный результат оправдывает средства, – ответила она. – Если этот
результат воспрепятствует моему концу.
– Приходится.
– Прости, мальчик, – сказала она, присев, чтобы почесать пса под челюстью. – Ты уже
все съел. Куда тебе еще?
Мастиф снова заскулил, на сей раз жалобней. Затем понюхал руку Мии и начал
наматывать небольшие круги, поджав свой короткий хвост. Сел на задние лапы, издал
звук, как будто пытался выкашлять проглоченный комок шерсти. И, посмотрев на
девушку своими большими карими глазами, пес выблевал на пол струю ярко-алой крови.
– Ворона…
Мия подняла взгляд и увидела, как из уголка губ девочки вытекает струйка крови.
– Вот дерьмо…
«Яд…»
Осуществление: пероральное.
Эффективность: смертельная.
– Ты…
– Да, блядь, уверена! У тебя есть коровье молоко на кухне? Или сливки?
– Но я…
– Живо, Палец!
– Четыре Дочери…
– Д-да.
– Несите его на кухню. Сейчас же! – Мия повернулась к стражам, стоявшим за своей
госпожой. – Ты – неси Личинку, вы двое – несите Мечницу. Быстрее!
Мия взяла в охапку все пузырьки и баночки и побежала по двору вместе со стражей, а
Леона кинулась к себе в комнату. Личинка снова закашлялась, Мечница стонала.
Веранда больше походила на поле боя, гладиаты распластались в лужах крови. Волнозор
лежал лицом вниз, Брин опиралась на стол, с ее губ срывались густые ленты крови и
слизи, Сидоний валялся на спине. Экзекутор стоял посреди этой кровавой бойни и с
ужасом смотрел на все округлившимися глазами.
На кухне Палец стоял над большой кастрюлей и перемешивал кипящее молоко. Мия
оттолкнула его и начала добавлять ингредиенты, осторожно отмеривая дозы, несмотря
на спешку. Терять нельзя было ни секунды – каждый миг приближал Личинку и остальных
к смерти. Но, как всегда, спутники в ее тени превращали девушку в сталь, и ее руки
не дрожали. Первое правило ядоварения: плохо смешанное противоядие хуже, чем
никакого противоядия.
Пот в глазах. Пульс громыхает под кожей. Личинка снова закашлялась, на ее губах
лопнул ярко-красный пузырь.
– Это подой…
Мия выхватила его, взяла кухонный нож и сорвала раму с зеркала. Поднеся лезвие к
задней стороне зеркала, начала яростно соскребать серебристое покрытие, сверкающие
хлопья металла сыпались на кухонную скамью. Личинка снова закашлялась, ее голова
безвольно болталась, словно у девочки сломалась шея.
Смесь была готова. Мия набрала полную глиняную чашку и повернулась к девочке.
Личинка стала бледной, как труп, и неподвижной, как водная гладь. Глаза донны
округлились, сорочку и руки забрызгала кровь девочки.
– Отнеси по чашке всем, кто отравился, – сказала Мия Пальцу. – Сперва тем, кто без
сознания. Пусть сделают как минимум три глотка. Влей через воронку, если придется.
Иди, иди!
Мия забрала Личинку из рук Леоны, часто дыша. Положив девочку на спину, вытерла
кровавую пену с губ и открыла ей рот. Крепко держа чашку, влила щедрую дозу.
Мия массировала девочке горло, затем слегка встряхнула ее. Личинка не реагировала,
не шевелилась, не дышала. Просто безвольно висела в руках, как сломанная кукла.
Клинок в Мие уже видел все это прежде. Но девушка в ней, та, которая смотрела на
Личинку и видела в ней бледное отражение самой себя, отказывалась в это верить. Она
молилась о чуде, как в книгах, которые читала в детстве. Чтобы к ним приехал принц
на белом коне и разбудил Личинку поцелуем. Или крестная фея с полными карманами
магики, исполняющая желания.
– Пожалуйста, малышка.
«Забавно, но когда лишаешь мира человека, то забираешь не только его, ведь так?»
– …Ворона?
Глава 27
Раскол
Мия не помнила, когда она в последний раз по-настоящему плакала.
Проливала пару-тройку слез время от времени, но это сложно было назвать горем.
Настоящим первобытным горем, когда всхлипы просто вырываются изнутри, сотрясая тебя
до костей и оставляя после себя лишь пустоту. Она не плакала, когда провалила
последнее испытание Церкви. Не плакала, когда Эшлин убила Трика. Не плакала, когда
Духовенство провело тихую мессу и закрыло пустой склеп юноши в Зале Надгробных
Речей.
Она стояла в лазарете над безжизненным телом Личинки, и ее живот крутило от злости.
Девочке расчесали волосы и вытерли кровь с лица. Она выглядела так, будто спала.
Рядом с ней, такой же умиротворенный, лежал Отон. Глаза крупного итрейца были
закрыты, морщинки от беспокойства, испещрявшие его лицо, когда он боролся на
песках, ныне разгладились.
Это чудо, что из всех погибли только двое – будто слово «только» имело право на
существование. Личинка попросту была маленькой и приняла слишком много яда. Отон
был взрослым мужчиной и сильным, как бык. Но он быстро уплел весь свой ужин и уже
шел за добавкой, когда вдруг подействовал яд, а потом было уже слишком поздно. Если
бы не Мия, Соколов погибло бы куда больше – все, если быть точными. Кто бы ни
отравил их ужин, он не ожидал, что рядом найдется обученный ассасин, который
приготовит противоядие. Так что большинство гладиатов пострадали от внутреннего
кровотечения различной степени, но сваренная ею смесь спасла всех от смерти.
Клык лежал на заляпанном кровью пледе, глаза пса навеки закрылись. Экзекутор чуть
не разрыдался, когда обнаружил мастифа в луже крови на полу лазарета. Теперь он
сидел рядом с ним и гладил пса своей мозолистой ладонью. Его пальцы дрожали. От
злости или горя – Мия не знала.
Леона повернулась к Пальцу. Повар дрожал между двумя стражами, державшими его за
руки. Жиденькие волосы мужчины падали на глаза, все тело тряслось.
Леона прищурилась, но она видела правду на его лице так же четко, как Мия. Тощее
тело повара содрогалось от всхлипов. Глаза наполнены горем. Либо Палец был актером,
достойным лучшего театра во всей республике, либо же мужчина искренне страдал из-за
смерти Личинки.
– И так просто сложилось, что ты отдала свою порцию моему псу и смотрела, как он
умирает? А затем, по счастливой случайности, нашла ингредиенты, чтобы спасти жизни
своих товарищей?
– Раз мы ищем змею среди своих, я бы посоветовал начать с той, кто лучше всех
разбирается в ядах. Что думаете?
И тогда Мию охватила ярость – яркая и ослепительная. Она шагнула к Аркаду, сжав
кулаки. Мужчина встал с поразительной скоростью, расправил плечи и опустил
подбородок. Его рык отдавался в груди у девушки:
– Экзекутор, довольно, – рявкнула Леона. – Ворона – чемпион этой коллегии. Она уже
стоит на верхушке горы. Ради Всевидящего, чего она добилась бы, убив всех моих
Соколов, не говоря уже о Личинке?
– Кто вообще мог этим чего-то добиться? – спросила магистра, окидывая взглядом
комнату. – Если мы ищем убийцу, сперва нужно найти мотив. Кому от этого может быть
выгода?
– Он бы не посмел…
– Да, – кивнула Мия. – Но даже учитывая награду с Уайткипа, вам удалось придумать
какой-то способ добыть три тысяч сребреников, кроме продажи нескольких гладиатов в
Пандемониум?
– Тогда что произойдет, если все ваши гладиаты умрут, и продавать будет некого?
– Ваш отец способен пойти на убийство, чтобы добиться своего? И неужели мужчина с
такими деньгами не смог бы подкупить одного из ваших стражей? Или, быть может,
кого-то даже более близкого вам?
– Лишь на то, что существуют два вида преданности, – ответила Мия. – Та, что
оплачивается любовью, и та, что оплачивается серебром.
– Домина, это…
Леона подняла руку, обрывая возражения магистры. Затем повернулась к капитану своей
стражи и приказала ледяным тоном:
– Ганник, я хочу, чтобы вы обыскали все спальни в этой крепости. Каждый сундук,
каждый ящик, каждую щель. Вы со своими подчиненными разделитесь на группы по трое и
не будете обыскивать собственные вещи, все понятно?
– Да, домина.
Ганник развернулся на пятках, собрал остальных стражей и двинулся через двор.
Мрачно нахмурившись, Аркад кинул последний взгляд на своего убитого пса, на убитую
девочку, и пошел следом.
– Ганник займется этой проблемой. Возьми Пальца и соберите дров для костра, – она
кинула быстрый взгляд на тело Личинки. – Нельзя позволять им лежать в этой жаре.
Нужно отправить их к Очагу и в ласковые объятия Леди Кеф.
Окинув Аркада с головы до пят, Мия увидела, что его зрачки расширились, дыхание
участилось. Кажется, сработал инстинкт «борись или беги».
Он был омерзительным.
Они положили Личинку и Отона на дрова, которые принесли Аркад с Пальцем. Не самые
грандиозные похоронные дроги в мироздании, но все топливо, найденное на кухне, было
сложено аккуратными рядами в алтарь высотой больше метра. Умершие были облачены в
простые хлопковые сорочки, их лица оставили открытыми для небес. Донна Леона прочла
тихую молитву Всевидящему над их телами. Им на грудь возложили венки из цветов. Под
языки положили по одной маленькой монетке из красного дерева.[45]
Большинство гладиатов сдерживали свое горе, но Брин плакала в открытую – это уже
вторые похороны за неделю, и рана от потери брата вновь засочилась кровью. Из
остальных гладиатов только Сидоний позволил себе заплакать, и его широкие мощные
плечи содрогались от всхлипов. Мия пыталась разгадать его, то клеймо на груди, то
пошлое шутовство – все это противоречило мужчине, который с таким восхищением
отзывался о ее отце и пытался утешить ее во тьме.
Пламя разгорелось, к яркому небу поплыл дым. Вдалеке шумели волны. Кричали чайки.
Донна Леона читала грустную молитву Аа.
Закончив обряд, она опустила голову и торжественно отошла от костра. Мия наблюдала,
как женщина бредет по двору, дым щипал не закрытый повязкой глаз. Теперь она знала,
что Леона – порождение жестокости, в которой она выросла, и в глубине души они не
так уж отличались. Сложись детство Мии иначе, она легко могла бы стать точно такой
же хозяйкой этой крепости. Но часть ее не могла не винить донну во всем
случившемся. Если бы только этой коллегии не существовало, если бы только Личинку
продали не сюда…
Леона поднялась на веранду в тот момент, когда из крепости вышел капитан стражи.
Мия наблюдала за ними боковым зрением, Ганник тихо говорил, поглядывая на Аркада.
Затем вручил своей госпоже что-то, походившее на скомканный кусок ткани, и у Мии
екнуло в желудке.
Мужчина отошел от горящего костра. В его глазах появился тот же страх, который Мия
заметила в лазарете.
– Ми донна?
Гладиаты смотрели во все глаза, на заднем фоне по-прежнему полыхал костер. Аркад
окинул взглядом воинов, которых сам обучал, и его лицо помрачнело. Он едва мог
смотреть Леоне в глаза, в его голосе сквозил стыд.
– Это нашли в твоей комнате, – перебила Леона. – Под матрасом. Теперь я понимаю,
почему ты так хотел помочь в поисках Ганнику с его стражами. Но скажи мне,
уважаемый Аркад, почему мое нижнее белье нашли среди твоих вещей?
– Ми донна, я…
– А это что?
Посмотрев на Аркада и уловив набухающий в нем страх, Мия забрала пузырек у донны.
Открыв его, принюхалась, обмакнула палец, попробовала на вкус и мгновенно дважды
сплюнула. Скривив губы, она повернулась к Леоне.
Сердитые глаза женщины наполнились слезами, когда она посмотрела на Аркада, ее губы
задрожали, все тело сотрясала ярость.
– Ты.
– Не отрицаю, я наш…
– Ты знаешь меня с детства, Аркад! Я считала тебя человеком чести, который видел
праведность моего дела. Я считала твое увлечение безобидным, но теперь вижу, как
оно превратилось в яд прямо у меня на глазах. – Женщина потрясла шелковой тряпкой
перед его лицом. – Теперь я вижу, какой ты на самом деле! Теперь я понимаю, почему
ты был со мной все эти годы!
– …Что?
– Может, он пообещал тебе меня? Как сломанный трофей, который ты сможешь прятать
под матрас со всеми своими грязными маленькими секретами? Ты отравил моих гладиатов
и убил одиннадцатилетнюю девочку, просто чтобы добиться своего? После того, что он
сделал с моей матерью? Улыбаясь, как змея, и предлагая мне свое утешение?
– Я считаю тебя лжецом, – сплюнула Леона. – Считаю тебя убийцей. Считаю унылым
стариком, которым управляет похоть, треклятая выпивка и воспоминания о былой славе,
которая испортилась и сгнила! – Донна втянула воздух сквозь стиснутые зубы. – Я
считаю тебя точно таким же ублюдком, как мой отец. И хочу, чтобы ты убрался из моей
коллегии.
– Леона, я…
– Прочь! – проревела та. – Или клянусь Всевидящим и всеми его Дочерьми, я проявлю к
тебе то же сострадание, которое ты проявил к ребенку, что сейчас на костре!
Женщина вся дрожала, по ее щекам лились горькие слезы. Но ее челюсти сжались, зубы
оскалились. Аркад съежился, как старый башмак, его грудь часто вздымалась, лицо
побелело. Посмотрев на лица гладиатов, он увидел лишь презрение и гнев. Мужчина
снова повернулся к Леоне, в его глазах читалась боль, с уст сорвалась последняя
отчаянная мольба:
– Прошу…
Аркад обвел взглядом двор, но не нашел там друзей. Его глаза переполнялись слезами.
Он открыл рот, чтобы заговорить, но не нашел слов, чтобы оправдаться. Мужчина
всматривался в лица бывших подопечных, но не обнаружил ни одного, кто заступился бы
за него. Мия видела, что с его языка рвались слова, но, посмотрев в глаза Леоны, он
увидел только ненависть и ярость. И поскольку иного выбора не оставалось, Аркад
развернулся и заковылял к воротам.
– Забери их! – крикнула Леона, кидая кружевные тряпки ему в спину. – Пусть они
согревают тебя неночами!
Экзекутор замер, оглядываясь через плечо. Но, не проронив ни звука, повесил голову
и пошел дальше. Мия наблюдала за его уходом, не зная, что думать. Ревность могла
подвигнуть людей на все, и Аркад действительно носил на груди львов своего бывшего
господина. Должно быть, открытие, что его любимая женщина спала с Фурианом, стало
ужасным ударом, а любовь легко могла превратиться в опухоль, если ее поливать
предательством. Но часть Мии не могла поверить, что он так жестоко предал бы Леону…
Опираясь на магистру и продолжая плакать, донна покинула двор. Мия снова посмотрела
на костер, где языки пламени поднимались все выше. Жар ласкал ее кожу. Дым целовал
язык. Все висело на волоске. Конец был уже близко. Мия стольким рисковала ради него
и очень хотела побыстрее до него добраться.
И все равно девушка по-прежнему не могла вспомнить, когда плакала в последний раз.
В купальне клубился пар, его жар опалял кожу. Мия со вздохом погрузилась в воду, и
тепло смягчило боль в ребрах. Нырнув, она попыталась приглушить свои мысли,
заставить умолкнуть свои сомнения и ярость и просто насладиться минутной тишиной.
Хотя бы на секунду. Хотя бы на миг.
В купальню вошла Брин, словно пребывая во сне. Ее глаза были налиты кровью, щеки
раскраснелись. Не глядя на Мию, она сняла одежду и окунулась под воду, смывая слезы
с кожи. Девушка пробыла там слишком долго, и Мия уже забеспокоилась, но Брин
наконец-то вынырнула. Ее лицо обрамляли мокрые светлые волосы. Забившись в угол
ванны, ваанианка будто окаменела, как статуя, глядя на рябь на воде и не произнося
ни слова.
– Угу.
– …Угу.
Мия подняла взгляд и увидела, как мимо стражей у входа в купальню проходит Сидоний.
Закрыв за собой дверь, он разделся и погрузился в воду. Его глаза были широко
распахнуты, дыхание участилось.
– В чем дело?
– В нашей гребаной домине, – прорычал итреец. – Я только что узнал от Милани, одной
из служанок. Леона послала гонца к Варро ебаному Кайто с приглашением на завтрашний
ужин!
– А ты как думаешь? Она планирует продать нас в Пандемониум! – сплюнул Сид. – Судя
по всему, список уже готов. Милани видела его на столе.
– Ей нужны деньги, – рыкнул Сидоний. – Она не может купить нового погонщика, чтобы
сформировать команду эквилл. Но после твоего показательного выступления в Уайткипе
за тебя дадут целое состояние.
– Она продаст всех с ебаным пульсом! – ответил Сид. – Ей нужны три тысячи
серебряных священников, и она ставит все на то, что ты победишь в «Магни», Ворона.
Все остальные для нее просто мешки с монетами.
– Дерьмо.
– Я хочу услышать, как ты скажешь, что тебя не продадут, словно мусор, умирать в
Пандемониум! – рявкнул он. – Потому что, клянусь Четырьмя ебаными Дочерьми, я точно
туда не поеду.
– Имею в виду, что экзекутора больше нет, как и его кнута, – ответил Сидоний. –
Имею в виду, что эти стражи мягче, чем дерьмо младенца, а мы – полноценные
гладиаты. Мы могли бы убить их тренировочными мечами, если бы захотели. Особенно
если нападем неожиданно.
– Ты говоришь о мятеже? Совсем с ума сошел? Хочешь, чтобы тебя казнили на «Магни»?
– Да.
– А теперь ее просто продадут, как мясо? Потому что у нее травмирована правая рука?
– Здоровяк посмотрел на Брин. – Твой брал отдал жизнь за эту коллегию. И вот как
Леона намерена почтить его жертву? Отдав его сестру такому ублюдку, как Варро
Кайто? Я этого не потерплю, – отрезал Сид. – Не могу. И не буду.
– Как и я.
Трое гладиатов посмотрели на нее. После того, как Мия показала себя на арене, все
они прониклись к ней уважением. И хоть она видела несправедливость сложившейся
ситуации, хоть знала, что на их месте почти наверняка спорила бы о том же…
– Я лишь советую проявить терпение, – настаивала Мия. – Завтра Леона с Кайто вместе
поужинают, но сделку ведь заключат не сразу. Домина тоже могла погорячиться, как мы
сейчас. Возможно, со временем она поймет свою глупость и найдет другой способ.
Придумает какую-то уловку, которая поможет избежать продажи. Уверена, она не желает
прощаться ни с кем из нас.
– Если ты думаешь, что в этой женщине есть хоть капля благородства, – сказал
Волнозор, – то ты дура, которой я тебя никогда не считал. Леона думает о своей
славе и только.
Гладиаты хмуро переглянулись. Но, похоже, их спор затух, и каждый впал в угрюмое
молчание. Поскольку Мие было больше нечего сказать, нечем утешить, она наконец-то
вылезла из ванны, вытерлась, оделась и тихо вышла из купальни.
Пока она шла по коридору к своей камере, ее разум активно работал. Девушка знала,
что не может позволить случиться восстанию – иначе весь ее план полетит в бездну.
Но если она позволит донне поступить по-своему, если Леону не переубедить, Сиду,
Мечнице и Брин придет конец. Никто не выживал в Пандемониуме. Даже величайшие бойцы
держались не дольше пары месяцев.
Мия чувствовала на себе взгляд Сида. Как обычно, мужчина хранил молчание, когда они
оставались одни. И ни капли на нее не давил.
Просто смотрел.
Он не моргал.
И молчал.
– Да, бездна тебя побери, говори, что хотел! В гребаной купальне ты так не
скромничал. Но стоит нам остаться одним, и ты внезапно проглотил язык?
– Ты преследовал меня как гребаный кровавый ястреб с тех пор, как узнал, кто я. И
ни разу ни о чем не спросил, ни разу. Тем не менее, стоит пройти шепоту о… – Мия
осмотрелась и понизила голос, – …о восстании, как ты сразу разошелся.
– Я знаю, что ему было бы стыдно за то, во что превратился этот дом.
– …Да.
– Что выкладывать?
– Осуждение, которое так явно гремит за твоими гребаными зубами. «Ты можешь
покинуть эти стены в любой момент, Ворона, и не имеешь права нас останавливать.
Даже если мы не преуспеем, администратам тебя никогда не поймать. Ни одна клетка
тебя не удержит».
– Разве это то, что я думаю? – спросил мужчина. – Или что ты думаешь?
– Меня не было рядом, когда это произошло, – продолжил Сид. – К тому времени я уже
сидел в цепях. Но я слышал, как все было. Слышал, что донна Корвере стояла на
стенах Форума, над воющей толпой. Прижимая к себе маленькую девочку. Должно быть,
речь шла о тебе, верно? То еще зрелище, чтобы показывать своей дочери.
– Твоя мать.
– Да, это было грубо с моей стороны, – Сидоний вздохнул. – Но мне трудно подобрать
лестные слова о твоей матери, Мия. Зная о ней то, что я знаю.
– Только то, что у Алинне Корвере было больше амбиций, чем у судьи Дария и генерала
Антония вместе взятых. Половина центурионов твоего отца были в нее влюблены. Треть
Сената была у нее в кулаке, – Сидоний сложил руки под подбородком. – Как, по-
твоему, она этого добилась? Алинне не была мастером клинка, каким выросла ее дочь.
Она была политиком. Думаешь, такая женщина смогла бы почти поставить республику на
колени, не сделав этого сама пару-тройку раз?
– Даже не смей.
– Я знаю, что ты пытаешься отомстить за них. Знаю, что ты считаешь это правильным.
Мне просто интересно, считала бы ты это правильным, если бы знала, какой женщиной
была твоя мать. Или каким мужчиной был твой отец.
– Скажешь хоть одно плохое слово о моем отце, – прошептала Мия, – и клянусь Черной
Матерью, я прикончу тебя прямо в этой клетке. Он делал то, что считал наилучшим для
республики и народа. Он был человеком, следовавшим зову сердца.
– Я любил твоего отца, Мия. И служил ему так, как только мог. Было у него такое
свойство. Вселять преданность в своих людей… Думаю, все мы любили его по-своему. –
Сид посмотрел на Мию в упор. – И да, он был человеком, следовавшим зову сердца.
Только не так, как ты думаешь.
– …О чем ты говоришь?
Сид вздохнул.
Дыхание перехватило.
– …Что?
– Все это знали, – пожал плечами Сид. – По крайней мере, их люди. Всем было
плевать. Даже твоей матери, до тех пор, пока они помалкивали об этом. Она вышла
замуж за должность, а не за мужчину. Их брак был построен на дружбе. Возможно, даже
на своеобразной любви. Но в первую очередь – на амбициях. Твой отец обрел верность
люминатов. Нам было все равно, что будущий король и его Царетворец время от времени
спали в одной постели. Некоторые даже считали это романтичным. – Сидоний подался
вперед и произнес твердым и мрачным голосом: – Но не говори мне, что восстание
началось из-за любви Дария Корвере к свободе или народу, Мия. Оно началось из-за
его любви к Антонию. Генерал хотел стать королем. А твой отец хотел быть тем, кто
наденет корону на его голову. Коротко и ясно.
Мия вспомнила те неночи в Вороньем Гнезде, когда их посещал генерал. Она всегда
звала его «дядей Антонием». Он с ее родителями трапезничали вместе и пили вино, их
смех разносился эхом по длинным коридорам из красного камня.
А потом…
– Больно, не так ли? – вздохнул Сидоний. – Когда узнаешь, что те, кто дали тебе
жизнь, были такими же простыми смертными, как все мы? Что мир не такой, каким ты
его считала?
Мия вытерла слезы дрожащими руками. Вспоминая, как отец целовать ее мать. В оба
века и, наконец, в гладкий лоб оливкового цвета.
Но в губы – ни разу.
Если между ними не было обмана, какая ей разница, с кем спали ее родители? Может,
они и не любили друг друга, но они определенно любили ее; хоть в этом Мия была
уверена. Они научили ее полагаться на свой ум, быть сильной, никогда не бояться. И
она скучала по ним обоим, даже сейчас. Словно в ту перемену, когда их забрали, в ее
груди вырезали дыру.
Но если ее отец не был народным героем, как она полагала, если он просто пытался
свергнуть Сенат в собственных эгоистичных целях…
«Нет».
Нет, Скаева и Дуомо все равно заслуживали смерти. Они все равно схватили ее мать и
брата и бросили их погибать в темнице Философского Камня.
– Я знаю, чего это тебе будет стоить, – прошептал Сидоний. – Позволить начаться
восстанию под этой крышей. Но подумай о Брин. О Мечнице. О Мяснике и обо мне.
Неужели мы заслуживаем смерти в какой-то безбожной дыре только потому, что Леона
ненавидит своего отца, а ты слишком сильно любишь своего?
Между ними повисла тяжелая, как свинец, тишина. Мия окинула мужчину взглядом; этого
мужчину, которого приняла за распутного глупца, бандита, возможно, даже за труса,
как было написано на его груди. Теперь она поняла, что он совсем не такой. И все
же…
– Шесть лет в цепях за свои принципы. Вот чем мне пришлось заплатить. Но знаешь,
чему я научился за все эти годы, вороненок?
– …Нет.
Глава 28
Шрамы
– …Это неразумно…
Мия присела в переулке, нашла плащ, который для нее оставила Эш, и накинула его на
плечи. Красться по Вороньему Покою в такую жару в плаще с капюшоном – не самый
лучший способ отвести от себя подозрения, но проще так, чем бродить вслепую под
мантией из теней.
– Мне нужно поговорить с ней, Мистер Добряк, – сказала Мия, надевая капюшон на
голову. – Она вернулась две перемены назад, а в коллегии уже случилось столько
всего.
– …М-м-м…
Мистер Добряк запрыгнул ей на плечо и обвил шею хвостом. Мия вышла из проулка и
направилась по улице Рыбаков к таверне. Час был поздний, ветер с океана норовил
сдуть с нее капюшон. По дороге ей попались несколько рассеянных слуг, бегущих по
своим делам, а в гавани звонили колокола, но не считая таких же бездельников, как
она, улицы были пусты.
– Если бы Эш желала мне смерти, то уже десять раз могла бы меня прикончить.
– …Пусть так, но ее участие мешает тебе мыслить здраво. У нас скопилось столько
вопросов ко всему происходящему, а ты, похоже, даже не пытаешься искать ответы…
– …Оно сказало, что твое возмездие служит лишь для того, чтобы ослеплять тебя, Мия…
– Хочешь сказать, что мне стоит забыть о том, что сделали Скаева и Дуомо?
Они завернули за угол в проулок, ведущий к задней части таверны. В воздухе воняло
мусором и гнилью. Мия откинула капюшон, а Мистер Добряк спрыгнул на сломанный ящик
и начал вылизывать полупрозрачную лапу.
– Слушай, я уже месяцами чувствую себя пешкой, которая видит лишь половину
игральной доски. Вопросы так громыхают в моей голове, что я едва не глохну. Но
ответы на них никуда не денутся до окончания истиносвета, а вот возможность
прикончить Скаеву с Дуомо будет упущена. Наш план и так на грани краха из-за
восстания. Все зависит от следующих нескольких перемен.
С уст Мии уже был готов сорваться упрек, но прежде чем она успела его произнести,
ее тень пошла рябью, а по коже прошелся знакомый мороз. На земле возник темный
силуэт, гладкий и напоминающий волка, и обвился вокруг ее ног.
– …Ты вернулась…
– …Привет, Эклипс.
– …Я скучала…
– …Ой, умоляю…
– …Скажи, моя дорогая дворняга, ты заранее готовишь эти глупые угрозы или просто
импровизируешь?..
Кот из теней зашипел, волчица из теней зарычала. Но, почувствовав рябь в черноте у
своих ног, Мия поняла, что ее спутник ушел. Она присела и провела руками по Эклипс,
наслаждаясь легчайшим ощущением прохладного бархата под своими пальцами.
– Все хорошо?
Загривок Эклипс по-прежнему стоял дыбом, но под прикосновением Мии она понемногу
успокоилась. Лизнув руку хозяйки полупрозрачным языком, тенистая волчица тихо
ответила:
– Нормально.
– …Как пожелаешь…
Мия улыбнулась и пошла дальше по проулку, радуясь, что хоть один из ее демонов
делал, что ему сказано. Найдя нужный дом, она залезла по водостоку на балкон за
окном Эшлин и почувствовала, что хватка Эклипс начинает слабеть, а в животе
пробуждаются бабочки. Ощущение по-прежнему было ей непривычным, холодным, скользким
и тошнотворным. Из-за него Мия чувствовала себя крошечной. Слабой.
Окно открылось и появилась Эшлин, омытая ярким солнечным светом. На секунду Мия
забыла о крови, гибелях и страхе и просто наслаждалась ее видом. Этой девушки,
которая снова рисковала жизнью – собирая информацию в Уайткипе, ослабляя клинки
Изгнанницы, чтобы уравнять шансы, и безоговорочно следуя за Мией по всей
республике.
Мия закрыла глаза и обвила ее талию, позволяя Эшлин осыпать свое лицо поцелуями.
Взяв ее за руку, Эш повела девушку к кровати, усадила и крепко обняла. Несмотря на
боль в сломанных ребрах, боль от последних перемен, Мие стало легче дышать, когда
она вдохнула лаванду и запах хны, уткнувшись в волосы Эшлин. Просто от того, что ее
обнимали, и она могла обнять в ответ.
– …Я тоже.
– Да неужели?
– Нет, – Эшлин закатила глаза. – О твоих спутниках. Какие они разные. Проводя все
время вместе с Эклипс, я неплохо ее узнала. Они с Мистером Конгениальностью как
истиносвет и истинотьма. Он язвительный, ворчливый и вообще гребаная заноза в
заднице. Эклипс попроще, она более непосредственна и не задает вопросов. А затем
поняла, что эти качества очень напоминают вас с лордом Кассием. Ты сама говорила,
что он никогда не пытался узнать правду о том, что значит быть даркином.
– Думаешь…
Мия задумчиво закусила губу, и на вкус она была как здравая мысль. Если говорить
откровенно, ее спутники действительно ужасно напоминали своих первых хозяев.
Агрессивный, черный юмор и язвительное остроумие тенистого кота. Беспрекословная
преданность тенистой волчицы и склонность к насильственному решению любой проблемы.
И если это правда, разве его мысли не были наилучшим мерилом того, что она думала?
И задумалась…
– Должно быть, пробраться туда незамеченной и так было трудно, – наконец сказала
она. – Да и все хорошо, что хорошо кончается.
Эш закусила губу.
Эшлин поднялась на локти и ласково провела пальцем по повязке на лбу и щеке Мии.
– …Покажи мне.
Мия покачала головой, ее живот взбунтовался.
– Эшлин, я не…
Страх. Набухающий в животе, как яд. Ей захотелось, чтобы Мистер Добряк и Эклипс
немедленно вернулись. Жизнь была гораздо легче, когда не приходилось думать о
последствиях и боли. Спутники делали Мию сильной, позволяли ей быть кошмаром на
песках и не думать о том, кому она причиняла боль, или кто причинял боль ей. Вместе
с ними она была сталью. Без них…
Несмотря на всю ее болтовню о том, что лучше быть опасной, чем красивой, Мия по-
прежнему боялась того, как она выглядела под этой повязкой. Или того, что она
увидит в глазах Эшлин, когда снимет ее. Но тут начал пробуждаться старый добрый
норов. Гнев, который был ее соратником на протяжении всех лет между этой переменой
и той, когда убили ее отца. Какая разница, как она выглядит?
Мия потянулась к повязке и развязала ее. Бинт, покрытый коркой запекшейся крови,
прилип к ране, и ей пришлось резко за него дернуть, кривясь от боли. Эшлин не
шевелилась, глядя на нее своими прекрасными голубыми глазами. Мия посмотрела на
свое отражение в зеркале. Рана рассекала ее бровь и резко загибалась, как крюк, на
левой щеке со швами, наложенными твердыми, как железо, руками Личинки.
Девушка наклонилась и легонько, как перышко, поцеловала лоб Мии. Опустившись ниже,
оставила с полудюжину ласковых поцелуев вдоль линии раны и, наконец, прильнула к
губам.
– Отнюдь.
– Так не прибедняйся, Корвере. В мире не осталось никого, кто мог бы делать то, на
что ты способна. Ты самый смелый человек, которого я знаю. Богиня, когда ты
прыгнула за Мечницей, я так испугалась… – Эшлин покачала головой и игриво шлепнула
Мию по ноге. – Больше не делай таких глупостей, поняла?
– Я не могла дать ей упасть, Эшлин.
– Почему?
– Я знаю, для чего мы здесь, Эшлин. Я не герой. Не гребаная спасительница. Это мой
план, помнишь?
– …Что? Почему?
– А ты, блядь, как думаешь? – Мия сложила руки и прислонилась к стене, держа в
зубах сигариллу. – Они хотят поднять бунт. Сидоний пытается убедить меня помочь им.
Он знает, что я могу выйти из клетки и освободить остальных. Если они нанесут удар
неночью, то порежут стражей Леоны, как ягнят на заклании.
– …Что?
Мия хмуро взглянула на девушку на кровати. Ее страх пожирал старый добрый гнев.
– Ты напоминаешь мне об этом каждый раз, когда мы ссоримся. Это нечестно, Мия.
– Слушай, мне жаль, что Трик умер, – ответила ваанианка. – Я знаю, что ты была к
нему небезразлична. Мне он тоже нравился. Но в этом и суть, Мия. У всех есть люди,
которые к ним неравнодушны. У гладиатов, которых ты убила на арене, у люминатов,
которых зарезала в горе, – каждый из них был чьей-то дочерью или чьим-то сыном. У
каждого из них был человек, который будет их оплакивать. Но то, чем мы занимаемся,
важнее одного человека или даже тысячи. Мы говорим о будущем республики. И это все,
ради чего ты трудилась.
– Ты была рождена для этого. И мне кажется, ты это знаешь. В тот же момент, когда
твой отец решил восстать против республики, тебе были предначертаны великие и
ужасные деяния. Но судьба не выбрала бы тебя, будь ты недостаточно сильной для
этого бремени. Я понимаю, что ты напугана. Понимаю, что тебе больно. Но мы уже так
близко! Ты можешь это сделать. Ты самый сильный человек, которого я знаю! Это одна
из причин, по которой я люблю тебя, Мия Корвере.
– …Что ты сказала?
– …Мия…
Девушка едва могла дышать, ее сердце выскакивало из груди. Оторвав взгляд от глаз
Эшлин, она увидела знакомый силуэт на подоконнике. Не-кот вылизывал лапу своим не-
языком.
Она бежала вверх по склону, как безумная. Сзади развевался плащ, Мия даже не
пыталась скрыться под мантией из теней. Если кто-то из Покоя ее заметит, пусть так
– последствия того, что чемпиона коллегии увидит случайный незнакомец на улице,
блекнут в сравнении с тем, что произойдет, если стражи обнаружат ее отсутствие в
клетке. С ее стороны было глупо так рисковать ради этого визита, когда ситуация в
коллегии столь нестабильная. Мия проклинала себя за дурость и пыталась забыть тот
факт, что Эшлин Ярнхайм…
Девушка откинула эту мысль, боль пронзала ее ребра каждый раз, когда нога
приземлялась на дорогу.
– Знаю.
– Знаю.
– …Точно?..
Мия стиснула зубы и побежала быстрее, вновь мысленно себя ругая. Мистер Добряк был
прав. И Эшлин тоже. Она и вправду обмякла. Мия, которую она знала, была
решительной. Целеустремленной. Пламенно жаждущей одного и только одного. Девушка
больше не могла позволить этим родственным чувствам взять над ней верх. Из-за них
она шла на слишком большой риск. Если она не преуспеет и все испортит…
Мия откинула мантию и появилась во мраке казармы среди вздохов, сопения и звуков
сна. Сидоний, лежащий в устланном соломой углу, медленно открыл глаза – мужчина,
который, судя по всему, обладал удивительной способностью чувствовать, когда она
возвращалась. Или же когда уходила.
– Я сплю спокойно, Мия, – прошептал он. – И верю, что однажды и ты так сможешь.
– Да, я займусь им, – вздохнула Мия. – Отведите меня в лазарет, будьте любезны.
Страж открыли клетку, и Мия встала. Сидоний наблюдал, как ее повели из казармы в
крепость. Ее разум по-прежнему активно работал, пытаясь решить, что делать с
зарождающимся восстанием Сида, обдумывая все плюсы и минусы. В голове отдавалось
эхо слов Эшлин и Мистера Добряка. Сердце девушки разрывалось – жажда возмездия,
которая руководила ею все эти годы, состязалась с мыслью о смерти остальных
гладиатов.
Что важнее?
Отмщение за отца и мать, которых, как оказалось, она едва знала? Или жизни людей,
которые, как бы она это ни отрицала, стали ее друзьями?
Хотя время было позднее, в лазарете слышался гул голосов. Пройдя внутрь, Мия
увидела на плите Фуриана, мокрого от пота. Его руки и ноги были связаны, бинты на
груди запятнаны кровью.
– Этот идиот пытался сорвать с себя перевязки, – пробормотал Ганник. – Нам пришлось
его обездвижить.
– Оставьте меня с ним, – сказала Мия страже. – Я позабочусь о его ранах. Если
передадите Пальцу, чтобы вскипятил уксус, буду вам очень признательна.
Кивнув своим подчиненным, Ганник приставил двух стражей к двери в лазарет и пошел
звать повара. Мия заметила, что Мечницы уже не было на ее плите. Должно быть, в
какой-то момент неночи женщину переместили обратно в клетку – еще слишком рано,
чтобы продавать ее Кайто. А значит, они с Фурианом будут одни…
Мужчина осмотрел ее сверху донизу, и его красивый лоб омрачился морщинками. Как
всегда, когда они были вместе, в Мие проснулся голод. Фуриан по-прежнему выглядел
ужасно, его длинные волосы слиплись от пота, кожа была бледной. Но он проснулся и
полностью пришел в сознание, и теперь смотрел на серебряный торквес на ее шее.
– Значит, она отдала тебе мой торквес еще до того, как я успел остыть, и бросила
меня гнить?
– Личинки поедают плоть, зараженную ядом Изгнанницы. Они спасли тебе жизнь. И если
не успокоишься и не перестанешь трепыхаться, то у тебя снова пойдет кровь. – Мия
ходила вдоль полок, собирая ингредиенты. – Но вот боль вряд ли приносит тебе
удовольствие. Я придумаю что-нибудь, чтобы ее снять.
– Как?
– Аркад подсыпал нам в ужин дозу «погребальной песни». Личинка и Отон погибли до
того, как я успела приготовить противоядие.
– …Аркад?
– Да.
– Дерьмо собачье, – прошептал Фуриан. – Он был гладиатом. Такой мужчина, как он,
смотрел бы врагу в глаза и убил бы его мечом, а не горькой жижей.
Девушка пожала плечами и, осторожно понюхав чашку с водой, высыпала в нее порошок.
Подойдя к Фуриану, она поднесла снадобье ко рту мужчины, наблюдая, как его тень
дрожит и покрывается рябью по краям. Ее собственная тень подкралась ближе, словно
ее тянуло магнитом. В голове мерцали десятки вопросов. Кто я? Кто мы? Почему? Кто?
Как?
– Это всего лишь лист морфия и немного джин-сусла, – сказала она. – Но они уменьшат
боль.
– Ты спас мне жизнь, Фуриан, – добавила Мия. – Этот долг я не скоро забуду. Желай я
тебе смерти, то сделала бы так, чтобы ты никогда не проснулся. А теперь пей.
Бывший чемпион хмыкнул и выпил варево Мии. Затем вздохнул и вновь опустил голову на
плиту, глядя в потолок и напрягая скованные запястья.
– Нет, – Фуриан покачал головой. – Прежде, чем ты дала мне снотворное. Когда я
лежал на плите и кричал. Когда твоя… когда наши тени соприкоснулись.
Мия нахмурилась, вспоминая тот миг под ареной Уайткипа. Когда ее тень потемнела,
она ощутила больше боли, а не меньше, – агония Фуриана прибавилась к ее
собственной. Девушка предполагала, что разделила с ним бремя, но, судя по всему,
она уменьшила его боль, забрав ее себе?
Почему?
Кто?
Как?
Фуриан ничего не сказал, наблюдая за ней красивыми темными глазами. Она видела, что
отвар начинает действовать, разглаживая морщинки боли на его лице.
Непобедимый долго хранил молчание и просто смотрел перед собой. Когда он вновь
заговорил, то слова прозвучали неуверенно, словно он не привык делать комплименты.
– Это был комплимент? – спросила Мия. – Бездна и кровь, похоже, я добавила слишком
много морфия в твой чай.
– Не дай этому вскружить тебе голову, девочка. Я верну свой торквес, как только
смогу поднять меч. Не сомневайся, когда я буду сражаться на «Магни», то выйду как
чемпион этой коллегии.
Мия покачала головой, вновь пытаясь разгадать этого мужчину. Он относился к ней
исключительно с презрением, называл их способности управлять тьмой колдовством. Но
когда коса нашла на камень, он использовал тени, чтобы Соколы смогли одолеть
Изгнанницу. Несмотря на свою мораль, похоже, он был готов пожертвовать чем угодно
ради победы.
– Это не причина, – вздохнула Мия. – Ты не был рожден гладиатом. У тебя была иная
жизнь до всего этого.
– Я бы так ее не назвал.
– Что ты делал?
– Я наполнял места, подобные этому. Плоть – мой хлеб, кровь – мое вино.
– Ты осуждаешь меня.
– Не больше, чем я.
Фуриан закрыл глаза, делая глубокий вдох. На секунду Мие показалось, что он уснул.
Но в конце концов он заговорил, его голос отяжелел от усталости и чего-то более
мрачного. Сожаления? Стыда?
– Он молился, чтобы Аа простил нас, – ответил Фуриан. – Стоя на доске, пока под ним
кружил десятиметровый штормовой драк. И этот ублюдок начал молиться за нас.
– Я никогда не видел ничего подобного. И поэтому позволил ему жить. Тогда я не знал
настоящей причины. Он плавал с нами почти год. Обучил меня Евангелию от
Всевидящего. Дал понять, что я потерян, что я не более, чем животное, но еще могу
стать человеком, если приму Свет. Но еще он сказал, что я должен искупить все зло,
которое совершил. Посему, спустя год чтений и споров, ненависти, буйства и слез
долгими неночами, я впустил Всевидящего в свою жизнь. Повернулся спиной к тьме. Я
причалил в Висельных Садах. И продал себя.
– Но… зачем?
– Я знал, что Аа даст мне возможность искупить все, если я вручу свою судьбу в его
руки. И он отправил меня сюда. В место скорби, непорочности и страданий. Но в
конце, на песках «Магни», когда я преклонюсь перед великим кардиналом, пропитанный
своей победой, он не просто объявит меня свободным, но и свободным человеком. Не
животным, Ворона. Человеком. И тогда я искуплю свою вину.
Фуриан кивнул и сделал глубокий вдох, будто очистил свою кровь от яда.
Мия услышала шаги позади, стук в дверь лазарета. В помещение вошел Ганник с двумя
стражами, несущими горячую кастрюлю.
Мия вернулась в клетку в сопровождении двух стражей. Сидоний открыл глаза, когда за
ней закрыли дверь и провернули механический замок. По пути Мия осторожно наблюдала
из-под ресниц, отмечая, какой ключ на железной связке открывал решетку казармы, а
какой – ее клетку.
Правильно ли это?
Поймут ли они в конечном итоге, что она сделала как лучше для всех?
– Кто он. О чем думает. Откуда взялся, – девушка покачала головой. – Он мечтает
только о «Магни». И никогда не пойдет на то, что подвергнет игры риску. Думаю, он
все еще слишком слаб, чтобы нам помешать, но когда мы восстанем, он ни при каких
обстоятельствах не встанет с нами.
– Когда мы восстанем?
– Да, брат.
– Мы.
Глава 29
Восстание
Три перемены назад Мию переселили в комнату чемпиона, так что впервые с момента
прибытия в Воронье Гнездо Сид оказался наедине с собой. Наедине со страхом
будущего, взятого на себя риска, судьбы, которая их ждала в случае провала. Он
возлагал такие надежды на Мию, и от нее зависело почти все. Сидоний верно служил
Дарию Корвере и видел, как черты, которые восхищали его в судье, проявлялись в его
дочери. Храбрость. Ум. Свирепость. Но Мия потеряла отца, когда была еще ребенком, а
с тех пор попала в компанию теней и убийц.
Три неночи тому назад донна Леона провела встречу с Варро Кайто, и, прячась под
столом, пока они пили и трапезничали, демон Мии подслушал каждое слово. Судя по
всему, Леона потчевала торговца мясом сладкими речами и сладким вином,
договариваясь о продаже Брин, Мясника, Феликса, Албания, Мечницы и самого Сидония.
Сумма вышла кругленькая, покрывающая первый платеж отцу, но цена была слишком
высока. Коллегия будет выпотрошена, останутся только Мия, Волнозор и Фуриан. Леона
ставила все на свою последнюю попытку в «Магни». Но она не учла, что ее Соколы и
сами решили кинуть монетку.
Ужин прошел в тишине, гладиаты были подавлены. Все обсуждения плана проходили
шепотом в купальне или у тренировочных манекенов. Все согласились, что шансы на
победу настолько малы, что провалятся в трещину мостовой, и Сид чувствовал запах
страха. Одно дело рисковать жизнью на арене, и совсем другое бунтовать против
республики. Администратов. Самого Сената. Они понимали, что обратного пути уже не
будет. Клеймо на их щеках поблекнет только после смерти, так что им не скрыть свое
положение. Быть рабом-беглецом в республике значит всегда находиться в бегах.
Это напомнило Сидонию о его службе в легионе. Неночь перед битвой всегда была самой
худшей. В то время его поддерживала вера в Аа. Преданность судье. Утешения братьев-
люминатов и уверенность, что их дело правое. Всего этого не стало – только чистая
советь и клеймо труса на груди в доказательство о ней. Вместо братьев-люминатов у
него были братья и сестры гладиаты. Вместо веры во Всевидящего и приказов судьи –
вера в его семнадцатилетнюю дочь.
Сидоний услышал тихий стук, слабый звон металла, упавшего на камень. Мясник тоже
его услышал и встал, схватившись руками за прутья клетки. Мия могла освободить их,
либо силой сломав механизм, чтобы он открыл двери клеток, либо добыв ключ у патруля
стражей. Сид понятия не имел, какой вариант она выберет. Но в его животе все
затрепетало, когда он увидел силуэт, крадущийся по лестнице в холл подвала, с
деревянной дубинкой в одной руке и железным ключом в другой.
Провернув ключ в механизме, Мия открыла двери клеток и подняла решетку. Сидоний
скривился от тихого скрежета камня о железо. Гладиаты вышли из казармы в холл,
свирепо улыбаясь, но при этом явно нервничая. Сидоний быстро обнял Мию и прошептал:
Та покачала головой.
Мия повела группу по лестнице, где на ступенях лежали четверо стражей Леоны.
Мужчины были облачены в доспехи из черной кожи, их шлемы украшал плюмаж из
соколиных перьев. Среди них валялся и капитан Ганник. Они были избиты до
бессознательного состояния. Гладиаты быстро переоделись в их доспехи – Сидоний,
Волнозор, Мясник и Феликс. Вареная кожа защитит их в случае беды, а шлемы,
закрывающие скулы, прекрасно скроют татуировки.
Все взяли оружие – деревянные дубинки и короткие мечи. Было слышно, как далекие
колокола в Вороньем Покое отбили четыре часа, перекрывая шум волн, бьющихся о
скалистый берег. Сквозь открытые окна лился яркий свет двух солнц, шелковые шторы
качались от движения крадущихся по крепости гладиатов.
Они тихо спустились в вестибюль к закрытым входным дверям. Мясник и Волнозор сняли
деревянный брусок, и гладиаты сгрудились у порога.
Мясник начал поднимать решетку, а Мечница и Албаний раздели последних двух стражей
и застегнули на себе ремешки нагрудников. Для Мии мужские доспехи были слишком
велики, да и стражей было меньше, чем гладиатов. Так что она накинула себе на плечи
плащ, который достала Аа знает откуда, и надвинула капюшон на глаза.
Гладиаты кивнули и так спокойно, как только могли, ровной шеренгой вышли за решетку
и направились вниз по дороге. Мия замыкала ряд, низко надвинув капюшон. Доспехи
Волнозора давили в широких плечах, рука Мечницы по-прежнему была обмотана
запятнанными кровью бинтами – под пристальным вниманием их маскировка раскроется.
Но время было позднее, в порту под Гнездом – тихо. Если повезет, их обман
продержится достаточно долго, чтобы они смогли проникнуть на борт.
Шагая впереди, Сидоний пытался держать нервы под контролем. Жребий брошен, что бы
ни случилось дальше – все в руках судьбы. Но, Дочери, до чего же было трудно
сдерживаться и не бежать отсюда со всех ног. Группа шла по пыльной дороге,
окружавшей Воронье Гнездо, Сид смотрел на синие воды Моря Мечей. Дойдя до города,
они обогнали нескольких фермеров, направлявшихся на рынок, гонца, бегущего по
поручению хозяина, и мальчишек, собравшихся вокруг украденного куска хлеба. Никто
не обращал на них никакого внимания.
Затем он увидел высокие мачты кораблей, возвышающиеся над гаванью, и его сердце
забилось чаще. Мужчина задумался об огромном синем океане и о том, куда они возьмут
путь – куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Сид посмотрел на других гладиатов и
рискнул улыбнуться – Брин улыбнулась в ответ, Волнозор прошептал: «Держитесь». Они
подошли еще ближе, почувствовали запах соли в воздухе, крики чаек были как музыка
для ушей, каждый шаг приближал их к…
– Да, донна.
Желудок Сида сделал кувырок, когда он понял, что легионеры услышали торговку, и все
четверо пересекли улицу. Их центурион увидел яркий плюмаж на шлеме Сидония и
поприветствовал его:
– …Ганник?
Гладиаты побежали, подняв оружие. Центурион и его люди лихорадочно доставали мечи,
их лица побледнели от паники. Стражей Леоны они отделали дубинками и кулаками, но
здесь пощады не будет – перед ними стояли полностью вооруженные итрейские
легионеры, обученные убивать. Волнозор проткнул клинком грудь центуриона, нанизав
его, как свинью на вертел. Мясник блокировал удар другого, крутанулся на месте и
перерезал ему глотку, в соленый воздух брызнули алые капли. Торговка побежала по
улице, крича: «Убийство! Убийство!» Сверкнув мечом, Сидоний прикончил еще одного
легионера. Албаний убил последнего, выбив землю из-под его ног, прежде чем вонзить
клинок под ключицу.
«Мятеж!»
«Соколы бунтуют!»
Мясник и Волнозор изо всех сил налегали на весла, каждый гребок приближал их к
«Славолюбцу». Мечница прикрывала глаза от блеска воды, показывая на пустые мачты.
– Паруса сняты.
– Спокойно, брат, – кивнул двеймерец. – Я научился ходить под парусом, когда ты еще
сосал сиську матери.
Сидоний услышал топот и тихую ругань над их головами. Прищурившись через решетку,
увидел два дерущихся силуэта, темные на фоне солнц. Одним из них была Брин – он
узнал ее по пучку. Но силуэт позади, обхвативший ее рукой за шею, напоминал…
Кто-то ахнул, раздался влажный шлепок, и Брин упала в трюм, со стоном приземляясь
на моток веревки. И когда Сид открыл рот, чтобы крикнуть предупреждение, люк над
ними захлопнулся, запечатывая всех в недрах «Славолюбца».
Сидоний присел рядом с Брин, девушка была едва в сознании, на ее горле остались
красные отметины. Он посмотрел сквозь решетку, живот скрутило, во рту внезапно
пересохло.
Сидоний поднял взгляд и с дрожью втянул воздух, увидев на палубе донну Леону.
Вместо неночной сорочки она была одета в черное, глаза подведены сурьмой, коса
заплетена так, словно она собралась на войну.
– После всего, что я для вас сделала, – сказала Леона, глядя вниз на запертых в
трюме гладиатов. – После того, как вытащила вас из болота. Вскормила и приютила под
своей крышей. Облекла вас славой и честью имени своей коллегии. И вот ваша
благодарность?
– Она сделала то, на что не хватило смелости ни одному из вас, – ответила Леона. –
Осталась верной своей домине.
– Ты тупая ебаная манда! – взревел Мясник, стукая кулаком по люку. – Я убью тебя на
хуй!
– Все, что я слышу, это предательских крыс, пищащих в яме, которую сами и выкопали.
Мясник бил по люку своим мечом. Волнозор давил на решетку над их головами. Из
главной каюты «Славолюбца» появились несколько стражей и окружили донну – вторая
смена, которая должна была сейчас спать в своих койках. Теперь сомнений не осталось
– Леона знала, что будет; что все надежды, которые они возложили на дочь Дария
Корвере…
Сидоний сжал кулаки, глядя сквозь решетку. Мия встретилась с ним взглядом, темные
глаза затуманились, лицо было мрачным и бледным. Шрам, рассекающий щеку, придавал
ей зловещий вид, жестокость и бессердечность, которых он никогда не замечал раньше.
И все же ему показалось, что он заметил слезы на этих темных ресницах, ее длинные
волосы разметались неночным ветром и черным ореолом окружили голову.
– Ворона?
– Просто для меня это слишком важно, Сид, – прошептала она.
– Да, вороненок.
– Мне тоже…
Глава 30
Интерлюдия
Первый был маленьким, тонким, как шепот, и по форме напоминал кота. Он ходил в этом
облике на протяжении семи лет и едва помнил, чем был раньше. Частичкой более
глубокой тьмы, чьего сознания хватило ровно на то, чтобы выползти из черноты под
кожей Годсгрейва и найти себе подобного.
Мию.
В перемену их встречи она потеряла отца. Его повесили и заставили танцевать перед
простонародьем. Она закричала, заставив тени содрогнуться, и он последовал на зов,
пока не нашел ее у юбки матери. В разуме девочки ярко горел образ отца, когда он
коснулся ее. Но еще она потеряла кота. Его шею сломал голыми руками судья, который
украл должность и жизнь ее отца. Менее глубокая рана. В конце концов, кот казался
куда более подходящим обличьем. Гораздо лучшим, чем ее отец. Чем проще вид, тем
легче полюбить.
Она назвала его Мистером Добряком. Имя хорошо прижилось. Но где-то в глубине себя
кот, который не был котом, знал, что его зовут иначе.
Второй спутник был крупнее и носил свой облик куда дольше. Она нашла своего Кассия,
когда он был совсем мальчишкой. Побитым. Голодающим. Подвергавшимся насилию
несчетное количество раз. Дитя итрейских дебрей, притащенное в цепях в Город мостов
и костей, где он чуть не утонул в своем горе. Народ мальчика охотился на волков –
это он помнил даже в худший момент своей жизни. А еще мальчик помнил, что волки
были сильными и яростными. Поэтому она стала его волком, и вместе они охотились на
тех, кто смел вставать на пути.
– …Сделано…
– …Я передам Эшлин, что она может снять этот глупый торговый рюкзак…
– …Как так вышло, что тот, кто питается страхом, боится сам?..
– …Я ничего не боюсь…
– …С превеликим удовольствием…
Волчица, которая не была волчицей, начала исчезать, как шепот на ветру. Но просьба
не-кота заставила ее замереть.
– …Стой…
– …Что?..
– …Чего?..
– …С чего бы?..
– …Те, кто не боится огня, сгорают. Те, кто не боится меча, истекают кровью. И те,
кто не боится смерти…
– …Она уже не та, какой была прежде. Она никогда не была такой бесстрастной. Такой
безрассудной…
– …Скоро придет расплата, Эклипс. Она ждет нас в Городе мостов и костей. Я ее
чувствую. Как это треклятое солнце на горизонте. Подкрадывающееся ближе с каждым
вдохом…
– …Я тебя ненавижу…
Эклипс рассмеялась.
– …Вот и славно…
Он едва помнил, чем был раньше. Частичкой более глубокой тьмы. Личиночное сознание,
мечтающее о плечах, увенчанных полупрозрачными крыльями.
Мие.
Глава 31
Истиносвет
Годсгрейв.
Мия стояла на палубе «Славолюбца», волосы развевал морской ветер, взгляд был
направлен на Город мостов и костей. Гавань была забита, сотни парусов усеивали этот
колышущийся синий ковер, люди приехали со всех уголков республики, чтобы
отпраздновать величайший праздник Аа в блистательной столице.
Пока они плыли из Вороньего Гнезда, Саай уже успел взобраться на горизонт, голубой
шар присоединился к золотому и алому родичам в небе. Жара была невыносимой, Мию от
нее тошнило, Мистер Добряк, свернувшийся в ее тени, чувствовал себя таким же
несчастным. Девушка ощущала всю ярость Отца Света, бьющего по ней своими лучами,
как молотами по наковальне. Опустив голову, Мия шла по палубе, под которой сидели
люди, некогда считавшие ее подругой.
Мия избежала той же участи лишь потому, что помогла схватить повстанцев, а Фуриан –
только благодаря больничной койке и показаниям Леоны под присягой администратов.
Домина взяла у Варро Кайто залог за продажу своих гладиатов, но поскольку по
Вороньему Покою быстро расходились новости о восстании, она не смогла завершить
обмен – никто в здравом уме не купит воинов, которые взбунтовались против своей
хозяйки.
Посему донна просто украла залог Кайто и вышла в море, выбрав живописный маршрут к
Годсгрейву и решив побеспокоиться о разъяренном торговце мясом после триумфального
возвращения из столицы. С полученными деньгами, мешком из Уайткипа и небольшим
пособием, которое ей выплатили за казнь на арене, ей хватило средств, чтобы
погасить первый платеж отцу. Но если Леона не покинет Годсгрейв победительницей
«Венатуса Магни», ее карьере придет конец.
Все.
Большую часть детства Мия провела там, в доме своих родителей. Куда большую, чем в
Вороньем Гнезде, если говорить откровенно. Сидя с матерью и слугами, играя с
младшим братом. Если Воронье Гнездо было их прибежищем, то Годсгрейв был их миром.
Ей никогда не удавалось надолго сбежать из него.
От мысли о семье у Мии защемило в груди, глаза затуманились. Все, что она сломала и
украла, все отобранные жизни, пройденные мили, годы обучения – вскоре все будет
оправдано. Через две короткие перемены начнутся игры «Магни». Через две короткие
перемены она сразится за свою жизнь и предстанет перед Дуомо и Скаевой на
окровавленном песке, а затем прокричит свое имя, перерезая им глотки от уха до
гребаного уха.
Мия оглянулась через плечо на тени трюма, чувствуя их взгляды на себе. Тех людей,
которые звали ее подругой.
Мия посмотрела на очертания Годсгрейва, когда Фуриан встал рядом с ней у перил.
Длинные черные волосы Непобедимого развевались от морского бриза, бронзовая кожа
блестела от тонкого слоя пота. Его грудь была покрыта шрамами, корка еще не сошла,
но за те три недели на корабле мужчина почти исцелился. Несмотря на три солнца,
горящих в небе, тень Мии задрожала, когда он наклонился ближе. Опустив взгляд вниз,
она увидела, что тень Фуриана сделала так же.
Мужчина посмотрел на Город мостов и костей, темные глаза щурились от яркого света.
– О, я знаю, – кивнул Фуриан. – И знаю, что домина имеет право назначать палача.
Просто не думал, что ты согласишься закопать Сидония и остальных в могилу.
Фуриан улыбнулся.
– Что сделала?
– Да-да, все это я знаю, – прорычал Фуриан, теряя терпение. – Чего я не понимаю,
так это почему ты им не помогла.
– Потому что я не гребаный герой, Фуриан. Если хотят помощи, пусть помогут себе
сами.
– Не прикасайся ко мне.
Мия посмотрела в эти горько-шоколадные глаза, тьма задрожала у ее ног. Однажды она
думала, что они с Фурианом такие же разные, как истиносвет и истинотьма. Но теперь
поняла, что это ложь. Между ними было глубокое сходство – как у крови и кости. Оба
пленники прошлого. Оба запредельно одержимы победой в «Магни». Фуриан – для
искупления, а Мия – для отмщения.
Девушка сжала челюсти и покачала головой. Испытывая соблазн ответить. Взглянуть ему
в глаза и увидеть, наградит ли он ее хоть каплей понимания. Он, как никто другой,
должен ее понять. Но Мия знала, что это бесполезно. Фуриан искал прощения за свои
грехи от самого бога. Мия стремилась отрезать руки того же бога за их грехи. Чтобы
один из них выиграл, другому придется проиграть. И никто из них не уступит победу.
Это не сказка. Между ними не было теплых чувств: ни любви, ни дружбы. Только
соперничество.
Кап.
Серебро у горла.
Кап.
Кап.
Железо в сердце.
Мия сидела в темноте под ареной и просто слушала. С потолка капала соленая вода,
ударяясь о пол камеры. Все эти годы. Все эти мили.
Кап.
Кап.
Девушка не ответила.
Кап.
Кап.
И молчала.
Кап.
Шорох метлы затих за ее дверью. Она услышала шелест ткани, тихую мелодию металла,
легкий щелчок механического замка на двери. В клетку прошел мужчина, его спина
сгорбилась от старости, седые волосы топорщились над парой знакомых пронзительных
глаз.
– Меркурио!
Мия вскочила с пола и крепко обвила его руками. Епископ Годсгрейва широко улыбнулся
и заключил ее в не менее бурные объятия. Она чуть не расплакалась, почувствовав,
как печаль и боль последних перемен внезапно немного поубавили в весе. Напряжение
спадало с нее на равнодушный каменный пол. Мия так сильно его сжала, что старику
стало трудно дышать, и он гладил ее по спине, пока она наконец не ослабила хватку и
не вытерла кулаками глаза.
– Хорошо выглядишь.
– А вот ты видала деньки и получше, – ответил он, касаясь шрама на ее щеке. – Как
ты тут справляешься?
– Неплохо, – Мия пожала плечами. – Из-за истиносвета сложно работать с тенями. Еда
дерьмовая. И я умираю от желания покурить.
– Ну, с первым и вторым никак помочь не могу, – сказал епископ. – Но вот с третьим…
– Наша юная донна Ярнхайм посвятила меня в подробности ваших приключений вне
Годсгрейва, – сказал Меркурио. – Слава Черной Матери, что она не писала мне
регулярные отчеты, а то меня хватил бы гребаный удар.
– Кстати говоря, через пару перемен после твоего отбытия у меня произошла
любопытная встреча, – продолжил Меркурио. – В некрополь заглянула одна из твоих
подружек.
– Я знаю, чего тебе стоила эта помощь. Знаю, чем ты рисковал, чтобы я могла
оказаться здесь. Скаева и Дуомо лишили меня семьи, но с тобой я обрела новую.
– Даже не мечтай.
– Своей жизнью.
– Даже если нет, уже немного поздно менять песню, – она пожала плечами. – Так что я
буду танцевать, пока она не закончится, и посмотрю, куда приведут меня шаги.
– Просто помни, – Меркурио нахмурился, – что это не должно быть финальным актом
твоей пьесы.
– Я не хочу умирать, – Мия вздохнула и затушила сигариллу о стену. – Честно говоря,
быть самым разыскиваемым убийцей во всей республике звучит гораздо интереснее.
– Возможно, я солгал.
Глава 32
Ласка
Фуриан шел вдоль извилистого канала по району костеродных, его сопровождали стражи
Коллегии Рема. Время было позднее, жара лишь немного смягчилась прохладными
неночными ветрами, дующими с Моря Безмолвия. Из каждой таверны, сигариллового клуба
и борделя лились звуки увеселений, красивые доны и донны прогуливались за ручку, в
воздухе звучали задорные песни.
Стражи провели его по Мосту Утешения, затем по краю Хребта и остановились у ряда
богатых вилл. Здания, построенные из светлого камня и охристой черепицы, приютились
в тени пятого Ребра, на каждом подоконнике стояли горшки с цветами. Не самые
роскошные дома во всей республике, само собой, но ближе ко дворцу, чем любое
жилище, где он когда-либо спал.
Стражи сопроводили его к двери, где ждала магистра в струящемся платье цвета
морской волны и с суровым выражением на лице.
Она лежала на кровати, длинные каштановые волосы изящными завитками обрамляли лицо.
Ее ресницы были подкрашены черной сурьмой, губы алели на фоне бледного лица. На ней
было платье из белого шелка – тонкого, как паутинка, – нежные изгибы фигуры и
соблазнительная тень между бедер просвечивали сквозь ткань. Ее запястья украшали
тонкие золотые цепочки, глаза мерцали, как поверхность океана.
Мия сидела в своей темной камере на простой койке, набитой соломой, мрак рассеивала
лишь маленькая аркимическая сфера. Время было позднее, жара лишь немного смягчилась
прохладными неночными ветрами, дующими сквозь зарешеченное окошко в двери. Она
слышала далекий звон стали, скрежет механизма под песками арены, эхо грома толпы
по-прежнему раскатывалось по трибунам.
– Можете уделить мне минутку вашего времени? – спросила она. – Будьте так любезны.
Она прошла в камеру, закрывая за собой дверь. Из-за тусклого освещения ее черты
были неразличимы, но Мия все равно мгновенно ее узнала. Девушка сняла шлем, и на
плечи упали длинные рыжие волосы. Ее ресницы не были припудрены, губы – не
накрашены. На ней был кожаный нагрудник и юбка, на груди блистали три солнца
итрейского легиона. Ее запястья украшали плотные кожаные браслеты, голубые глаза
сияли, как опаленное солнцами небо.
Донна оседлала его, волосы упали на лицо. Ее поцелуй стал более страстным, бедра
терлись о его промежность. Взяв Фуриана за руки, она прижала их к своей груди. Жар
ее кожи, запах парфюма, музыка вздохов наполняли комнату.
Ее поцелуи спустились ниже, руки начали расстегивать пояс, чтобы снять набедренную
повязку. Она оставила дорожку из пламенных поцелуев на его израненной груди, на
бугрящихся мышцах живота. Женщина слизывала капельки пота с его кожи, опускаясь все
ниже и ниже.
Эшлин оседлала ее, волосы упали на лицо Мии. Их поцелуй стал более страстным, бедра
терлись друг о друга. Взяв Мию за руки, ваанианка прижала их к своей груди. Жар ее
кожи, запах пота, музыка вздохов наполняли комнату.
Ее поцелуи спустились ниже, руки начали расстегивать пояс, чтобы снять набедренную
повязку. Она оставила дорожку из пламенных поцелуев на ее вздымающейся груди, на
напряженных мышцах живота. Девушка слизывала капельки пота с ее кожи, опускаясь все
ниже и ниже.
– Не останавливайся.
– …Что такое?
– Это не любовь.
– …Что такое?
Мия лишь покачала головой и крепче прижала ее к себе. Они лежали на плаще Эшлин на
крошечной соломенной койке в мрачной яме, на губах по-прежнему играл вкус друг
друга. Вокруг были только камень и железо. Весь мир был против них. На зловещем
горизонте уже маячила смерть. Но в этот простой миг ничто из этого не имело
значения.
Ничто.
– Это любовь.
Глава 33
Начало
Мия сидела у себя в камере и слушала смертельную песнь, доносящуюся сверху, ноты
бьющейся о сталь стали, барабанную дробь копыт, хор обезумевшей от крови толпы.
Мистер Добряк и Эклипс плавали в ее тени, дрожащей по краям, и пытались поглотить
страх, набухавший в груди. Как она ни старалась, теперь его было трудно заглушить.
Демоны делали все возможное, но Мия все равно его чувствовала, как эти ненавистные
три солнца над головой. На ее коже до сих пор оставался запах Эшлин. Напоминая обо
всем, что она может потерять.
Мия сложила руки вместе, чтобы те перестали дрожать. Напомнила себе, кто она. Где
находится. Обо всем, что разрушится, если она потерпит неудачу.
– Ты готова?
Та кивнула.
– А вы?
Леона моргнула.
– Сейчас у вас на глазах убьют ваших гладиатов, домина, – ответила Мия. – Я думала,
что, возможно, вы немного сожалеете об этом.
– Мое единственное сожаление – о том, что я так долго заботилась об этом гнезде
изменников. В следующем сезоне все будет иначе. Клянусь! Получив деньги за «Магни»,
я наберу в коллегию только лучших гладиатов и найму экзекутора, на которого можно
положиться, что он выкует из них истинных богов.
– Он был гладиатом. Мастером меча. Даже если он узнал, что вы спали с Фурианом,
неужели вы правда думаете, что он отравил бы за это всю коллегию? Зная, что он
испытывал к вам, и чего вам будет стоить, если ваш отец добьется своего?
– …Даже не знаю, с чего начать, – громко заявила Леона. – Во-первых, как ты смеешь
предполагать…
– Я могла бы быть такой же, как вы, если бы судьба была добрее и жестче. Я знаю,
что произошло с вашей матерью. Знаю, какое у вас было детство. То, чем вы стали, не
беспричинно. Вы жестокая и щедрая. Храбрая и безжалостная. Вы мне нравитесь и в то
же время противны, но без вас у меня бы ничего не вышло. Поэтому, когда перемена
подойдет к концу, я отблагодарю вас так, как только могу. Уверена, вы не
посчитаете, что этого достаточно, и близко нет. Но это лучшая благодарность, на
какую я способна, Леона.
Над ними взревела толпа, в воздухе громко и четко прозвучали фанфары, сигнализируя
о конце гонки эквилл. Мия посмотрела на женщину и медленно кивнула.
Она стояла перед железной решеткой, облаченная в черную сталь. Крылья сокола на
плечах, алые перья за спиной. Собственное ее лицо скрывалось за ликом богини, и
лишь глаза виднелись в прорезях шлема.
– Мы благодарим сангилу Леону из Коллегии Рема за то, что обеспечила нас скотом для
праведного заклания! Жители Итреи, мы представляем вам… осужденных!
В северном конце арены поднялась решетка, и сердце Мии ухнуло, когда она увидела
семерых людей, плетущихся под солнечный свет в сопровождении насмешек толпы.
Сидоний и Волнозор, Мечница и Брин. Феликс, Албаний и Мясник. К пленникам
определенно не проявляли милосердия – все выглядели слабыми и истощенными. Их
вооружили ржавыми клинками и одели в смехотворную броню. Всего пара кусочков кожи
на груди и голенях, которые никак не помогут против хоть немного обученного бойца.
Решетка поднялась, и Мия вышла под беспощадную жару, ее тень съежилась, Мистер
Добряк и Эклипс зашипели от страданий. При виде нее толпа заревела – кроваво-алые
перья, доспехи черные, как истинотьма, прекрасное безжалостное лицо вылеплено из
полированной стали. Как по команде, пески вокруг нее вспыхнули языками пламени, и
трибуны одобрительно загалдели. Мия последовала за огненными столпами к центру
арены, изумленная масштабами этого шоу.
Мия посмотрела на ложе консула с рифлеными колоннами и навесом от солнца. Там сидел
Сенат Годсгрейва, старики с блестящими глазами в белых тогах с фиолетовой окаемкой.
Их окружала небольшая армия люминатов, в чьих руках горели солнцестальные мечи. Она
увидела большой стул, отделанный золотом, опасно напоминающий трон. Но стул
пустовал.
«Скаевы нет».
Прозвучали фанфары, возвращая внимание Мии обратно к песку. К ней шли Сидоний и
остальные, держа в руках ржавые мечи. Эти поединки не предполагались как равные, но
бывшие Соколы Рема все равно были гладиатами. Побитые, ушибленные, истощенные, но
их семеро, а она одна. Ржавый меч все равно мог порезать до кости, если ударить с
достаточной силой, а ядовитый язык мог ранить даже глубже.
– Итак, – сказал Волнозор, останавливаясь в шести метрах от нее. – Они отправили
вас заносить топор, ми донна? Полагаю, это логично.
Мия посмотрела на семерку, на лица людей, которые однажды звали ее подругой. Во рту
пересохло. Тело обливалось потом.
Прозвучали фанфары, толпа заорала, а донна Леона подошла к своему месту в ложе
сангил. Магистра поприветствовала ее улыбкой, поднимая зонтик над головой госпожи,
чтобы прикрыть ее от горящих глаз Отца Света.
Окинув взглядом соседние места, Леона увидела Тацита, Траяна, Филлипи и остальных
завсегдатаев, окруженных экзекуторами и слугами, облаченных в яркие цвета своих
коллегий. Их гербы украшали знамена за спинами. И прямо слева от нее, под ревущим
золотым львом, одетый в экстравагантный сюртук и с ягодой винограда в зубах…
– Дорогая дочь, – Леонид улыбнулся, поднимая голос, чтобы перекричать гул толпы. –
Мое сердце возрадовалось при виде тебя.
– Ты поймешь, что я полна сюрпризов, отец, – крикнула она в ответ. – Уверена, твоя
Изгнанница подтвердила бы это, если бы моя Ворона не снесла ей голову с плеч.
Сангилы вокруг них заулыбались и зашептали, мысленно добавляя один балл к счету. Но
Леонид лишь фыркнул и закинул еще одну ягоду в рот.
– Я уже привык, моя дорогая, – вздохнул он. – Как я только что говорил Филлипи, не
уверен, что стыд позволил бы мне явить свое лицо народу, если бы большую часть моей
коллегии казнили за мятеж.
– Ты еще помнишь, что такое стыд, отец? – спросила Леона. – Я думала, что он
похоронен вместе с женой, которую ты забил до смерти.
Оживление вокруг них поубавилось, сангилы обменивались смущенными взглядами. Лицо
Леонида помрачнело, магистра опустила руку на плечо Леоны.
– Вы слишком далеко заходите, домина, – прошептала она. – Разве мудро так его
оскорблять?
Которых жаждала.
Вновь прозвучали фанфары, бой начался, Ворона двигалась быстро, как ее соименница.
Ей нужно было как можно скорее сравнять чаши весов, отсеять самых слабых Соколов,
пока они не одолели ее простым количеством. Посему девушка кинулась прямо на
Феликса, проезжая по песку под его широким косящим ударом, и подобралась к нему
вплотную. Время в плену отразилось на нем хуже всех, реагировал он медленно,
поэтому со скоростью, которая сделала ее чемпионом коллегии, Ворона вонзила кинжал
в его кожаный нагрудник и в сердце за ним.
Толпа взревела, Феликс прижал руки к раненой груди и упал на песок, вверх брызнула
ярко-алая кровь. Ворона двигалась так быстро, что размывалась из виду. Она пнула
песок в глаза Волнозору и накинулась на Брин. Ваанианка была демоном с луком и
стрелами, но с мечом – уже не таким дарованием. Ворона отбила ее удар тяжелым
гладиусом, оставила небольшой порез на бедре. Брин вскрикнула и попятилась, а
Ворона забежала ей за спину и вонзила клинок под наплечник и в спину.
Кровь. Хлынула из раны. Блеснула на стали Вороны. Отразилась в глазах зрителей. Они
заорали, когда ваанианка повалилась вперед в багряную лужу, а Волнозор взвыл и
кинулся на Ворону с обезумевшим лицом. Мужчина замахнулся ржавым клинком в
ужасающем ударе сверху вниз, сталь со свистом рассекла воздух. Но недели голодания
в «Славолюбце» ослабили его ноги, из-за чего он быстро терял равновесие и долго его
восстанавливал. Один быстрый выпад поставил его на колени, руки прижались к груди,
между пальцами засочилась кровь.
– Нет!
Смаргивая грязь с глаз, Мечница снова пошла в атаку, но Ворона прогнулась, и удар
пролетел над ее подбородком. Длинные дреды женщины вздыбились, когда она рванула за
соперницей и выбила гладиус из ее руки. Оставшись с одним кинжалом, Ворона ударила
двеймерку кулаком в лицо и нырнула под очередной удар, хватая длинные волосы
Мечницы. Девушка дернула ее на себя, и женщина попятилась, налетая прямо на лезвие.
Зрители одобрительно закричали, Мечница рухнула на колени, из ее рваного нагрудника
на живот потекла кровь, а затем она упала лицом в песок.
«…предательница…»
«…отец…»
«…нет…»
А Ворона?
Вместо этого она сделала вид, что целится в бок, и порезала его запястье. Меч
Сидония закрутился в воздухе и упал на песок. Ворона ударила его по ногам, ставя на
колени. И когда толпа взревела, зашла ему за спину, взмахнув волосами, и скользнула
кинжалом за ворот нагрудника, пронзая хребет. Лицо Сидония исказилось от боли, из
раны брызнул сверкающий алый поток. Он повалился вперед, на песке растеклась
красная лужа, и трибуны возликовали.
«Магни»
После казни Мию, еще покрытую кровью, быстро увели с песка прямиком в просторную
камеру ожидания. Ей обработали царапину и дали воду, после чего приказали ждать.
Хоть у нее во рту и было сухо, как в пустыне, вместо того чтобы пить, она
использовала воду, чтобы смыть кровь с дрожащих рук.
Но даже когда вся вода исчерпалась, ее пальцы все равно остались липкими.
Мия наблюдала, как мимо пробегает отряд железных священников, стражи приводили в
камеру по несколько гладиатов за раз. Она узнала некоторых с палаццо губернатора
Мессалы; Рагнара из Ваана, чемпиона Коллегии Тацита; Мирожора, чемпиона Мечей
Филлипи. Но вскоре их собрались десятки, а затем сотни, стоящих по всей камере в
броне из кожи и стали.
Температура была удушающей, стены истекали потом. Слуги ходили с ведрами и ковшами,
бойцы жадно пили, но Мия лишь попросила еще воды для рук. Она оттирала пятна с
казни и старалась не смотреть на алую лужу, собирающуюся у ног.
Глядя на нее.
«Удачи, Мия».
– …Мы с тобой…
– Ты хорошо сражалась.
Мия не поднимала голову. Ей не нужно было видеть, чтобы понять, кто перед ней
стоял. На этот вопрос уже ответила тошнота в желудке. Похоть, голод и ноющая тоска.
Ее тень миллиметр за миллиметром тянулась к нему, как железо к магниту. Губы
девушки изогнулись в горькой ухмылке, когда она ответила:
– Я не был уверен… как буду себя чувствовать, наблюдая за тобой. Все-таки они были
моими братьями и сестрами. Когда они пали от твоих клинков… – Фуриан вздохнул. – Я
едва мог в это поверить. Наверное, я ожидал какого-то подвоха. Какой-то уловки,
игры или помилования в последнюю минуту.
– Игры?
– Почему все до сих пор ведут себя так, будто это гребаная игра?
Взгляды собравшихся воинов обратились к железной решетке. Мия увидела силуэты трех
эдиторов снаружи. Самый старший из трио вышел вперед, глядя на гладиатов. Его
длинная борода была заплетена в косичку, глаза разные – один карий, другой зеленый.
Вокруг его шеи обмотался полосатый питон.
– Гладиаты коллегий Итреи, – обратился он. – Каждый из вас и ваших господ заслужил
свое место на песках «Венатуса Магни», пройдя множество испытаний и битв. Скоро
начнется величайшее зрелище в итрейском календаре, и вы сразитесь и умрете ради
славы республики перед обожающей толпой. Те, кто падет, все равно останутся
легендами. А тот среди вас, кто останется к концу «Магни», будет вознагражден
свободой Рукой самого Бога. «Магни» – это грандиозная битва; каждый воин начнет
поединок на песке. Каждому из вас дадут цветную повязку на руку, чтобы обозначить,
кому вы преданы. Гладиатов из одной коллегии поставят вместе, но вы не обязаны
придерживаться этой преданности на протяжении всего поединка. Никогда не забывайте
– все должны пасть, чтобы один поднялся.
Мужчина позволил им пару секунд поразмыслить над его словами, холодными и твердыми,
как железо.
Мия спрятала мечи в ножны, все еще пытаясь стереть красные пятна с пальцев. Между
гладиатами начали ходить стражи, раздавая повязки красных, синих, золотых и белых
цветов. И тогда она почувствовала. Страх. Набухающий в сердцах и разумах всех
воинов, просачивающийся сквозь камень и густо повисший в воздухе. Каждый из них
смотрел в глаза смерти и знал, что выживет лишь один. Некоторые расхаживали взад-
вперед, били себя в грудь и бормотали что-то под нос. Другие молчали, борясь со
своим страхом в тишине. Остальные посматривали на товарищей, ища утешения, хотя
знали, что вся преданность забудется еще до финальных фанфар.
Сквозь толпу протолкнулся страж и привязал кусок ткани к руке Фуриана, чтобы
обозначить его верность. Потребовав, чтобы Мия встала, обмотал вокруг ее бицепса
другой кусок ткани. Оба были красными, как пятна, которые ей так и не удалось
смыть.
Прозвучали фанфары, пол затрясся под их ногами. Крик эдитора эхом пронесся по
арене, и зрители завопили в ответ.
Она вышла под ослепительный свет вместе с Непобедимым. Толпа закричала – одни
Спасительнице Стормвотча («Ворона! Ворона! Ворона!»), другие чемпиону Талии
(«Непобедииииииимый!»). Когда пара встала среди других гладиатов с красными
повязками, в воздухе звонко прозвучал голос эдитора:
Все зрители поднялись, раздался громкий звон фанфар, и от этого звука по коже Мии
пробежали мурашки.
– С тех пор, как предатели Царетворцы пытались поставить нашу славную республику на
колени, прошло семь лет! Семь лет восхитительного порядка, семь лет благоразумия и
процветания, семь лет справедливости и света!
Сердце Мии забилось быстрее, во рту внезапно пересохло. Она знала, что сейчас
будет, кто сейчас будет. Семь лет кровавых обещаний, убийства и стали, вопросов и
молитв. Фуриан посмотрел на Мию, его тень пошла рябью, а ее начала пульсировать и
расцветать, протягивая черные щупальца к Сенату, к люминатам, к…
Его появление было как удар в живот. Спустя столько времени Мия думала, что,
возможно, ее чувства притупились. Но боль вонзилась ножом в ее грудь, заставляя
пошатнуться, тень девушки дрожала и корчилась, несмотря на три солнца, пылающие
наверху.
Он был высоким и до боли красивым, темные волосы проредили едва заметные седые
прожилки. На нем была длинная тога насыщенного фиолетового цвета и золотой венок на
лбу. Когда он улыбнулся, казалось, сами солнца засияли ярче, и толпа взревела в
экстазе. Рядом с ним стояла прекрасная женщина с темными волосами и зелеными
глазами, облаченная в дорогие шелка и золотые украшения. В ее объятиях сидел
мальчик лет шести-семи. У него были темные волосы, как у матери, и отцовские
бездонные черные глаза. На его груди была вышита символика легиона люминатов, но на
шее не висела троица.
Скаева обнял рукой свою жену и показал три пальца в знаке Аа. Толпа ответила тем
же, сотни тысяч людей подняли руки, выкрикивая его имя. Челюсти Мии сжались так
крепко, что свело зубы. Она затаила дыхание, поскольку дышать стало слишком больно.
От вида, как он улыбается рядом со своей семьей, в то время как ее собственную
беспечно закопал в могилу…
Окруженный морем люминатов, железом и солнцесталью, Скаева подошел к кафедре в
консульской ложе.
– Мой народ! – крикнул он, его слова эхом прошлись по трибунам. – Мои
соотечественники! Друзья! В этот самый священный праздник мы собрались под глазами
Всевидящего в самой величайшей республике, которая когда-либо существовала!
– Нам нужно держаться вместе! И с вашей помощью мы будем держаться вместе! От себя,
от моей любимой жены Ливианы и сына Люция… – Скаеве пришлось помедлить, поскольку
аплодисменты заглушили его голос, – …от моей семьи, друзья, мы благодарим вас за
бдительность, мужество, но больше всего – за веру! В Бога и в нас!
Мия не сводила глаз со Скаевы, внутри нее кипела ненависть. Ее пальцы неосознанно
потянулись к стилету из могильной кости, спрятанному под железным браслетом на
запястье. К стилету из могильной кости, который Алинне Корвере однажды приставила к
горлу Скаевы – в ту перемену, когда он лишил Мию всего ее мира.
«Терпение».
«Терпение».
– Мой сын сказал, что я, как всегда, слишком много говорю, – улыбнулся Скаева, и
среди зрителей послышался смех. – Он напоминает мне, что мы здесь собрались не
просто так. Так что, пожалуй, начнем?
– Теперь я передам слово нашему любимому великому кардиналу, моему дорогому другу
Франческо Дуомо, чтобы он произнес молитву.
Все глаза посмотрели на духовенство Аа в первом ряду. Великий кардинал Дуомо встал
у другой кафедры, сосредоточив на Скаеве свои темные глаза, в которых мерцала
скрытая злоба, и низко поклонился. Затем мужчина заговорил в механический рог, его
голос раскатился по арене – вязкий, как ирис, и сладкий, как тьма.
– Благодарю, славный консул, – произнес он. – Пусть Аа вечно омывает вас Светом. Да
будет ваше правление долгим и плодотворным.
Улыбка Скаевы заострилась, но он ответил поклоном.
– Всемогущий Аа, Отец Света, творец всего, в этот самый священный праздник мы
благодарим тебя за твою любовь, твою бдительность и множество благословений.
Оставайся всегда негасимым в наших сердцах и благослови тех, кто умрет здесь во
славу нашей республики. Во имя Твое, мы молим тебя.
– Да начнется «Магни»!
Они не заслуживали такого счастья. Чтобы у Скаевы были жена и ребенок, когда он
оставил ее ни с чем. Чтобы Дуомо играл в благочестие и говорил о любви, когда он
разрушил весь ее мир. Она посмотрела на гладиатов вокруг: каждый из них
препятствие, каждый меч – помеха, каждая глотка – камешек на пути к сердцам этих
ублюдков.
Мия моргнула и взглянула на мужчину рядом с собой. Фуриан смотрел на нее со смесью
ужаса, страха и жалости. А затем посмотрел на тень у ее ног.
Толпа замерла, когда громкий дрожащий стон прошел по всей длине арены. Четыре
группы гладиатов – красных, белых, золотых и синих – стояли в противоположных
точках вокруг продолговатой арены, собравшись кучками человек по шесть. Мия
наблюдала, как земля перед ней разверзлась, песок каскадом посыпался в механические
недра арены. Зрители вскочили на ноги, пытаясь лучше рассмотреть, как четыре
гигантских силуэта вырастают из-под пола. Тяжелые корпуса из железного дерева,
длиной в пятнадцать метров, с фантастическими тварями, вырезанными на носах, и
десятками блестящих весел, усеивающих бока.
– Жители Итреи! – крикнул главный эдитор. – Сенат и Железная Коллегия нашей славной
республики с гордостью представляют вам битву Сиуолла![47]
– Это?..
Мия покачала головой. Наверху катапульты. Вокруг вражеские корабли. Внизу чудовища.
– Знаю.
– Все закончится лишь одним способом, – сказала она. – И мы оба это знаем. Но я
пойду на тебя в лоб. Это, по крайней мере, я могу тебе обещать.
Внизу, в недрах арены, Меркурио закончил загружать тачку, поставив на нее тяжелое
ведро, и скривился от боли. По правде говоря, он был слишком стар для такой гнили.
Его гребаный артрит вновь вышел поиграть, да и две последние перемены, что он ходил
здесь в лохмотьях, никак не облегчили его опоясывающий лишай.
Меркурию вздохнул.
– Не знаю, заметила ли ты, девочка, но Мия Корвере и безумие идут в паре, как
сигариллы и дым.
Эшлин улыбнулась.
– О, я заметила.
– И?
По камню над ними раскатились аплодисменты. Эшлин повезла тачку, и пара скрылась во
тьме.
Толпа разразилась криками, когда прозвучали фанфары, все мужчины, женщины и дети
поднялись на ноги. После пяти перемен бойни, пяти перемен под палящими солнцами,
пяти перемен ослепительных зрелищ, игры «Венатус Магни» наконец начались.
Вскоре после этого Мирожор Филлипи взял на себя командование Синим кораблем, и его
гребцы тоже начали грести к крепости. На палубе Белого корабля начался настоящий
бедлам, Драки Траяна боролись за главенство с гладиатами из других трех коллегий.
Толпа взревела, когда судно превратилось в бойню, а доски стали скользкими от
крови.
Глядя на Красных, Леона увидела, что их галера уже плывет к крепости, Кровавые
ястребы Артимеда стояли за штурвалом. Ворона с Фурианом замерли у носа корабля с
оружием наготове. Но, присмотревшись, Леона увидела около дюжины Львов Леонида,
собирающихся у них за спинами. Не желая ждать, пока они доберутся до крепости,
гладиаты Леонида вознамерились прикончить ее надежды на победу прямо здесь и
сейчас.
Донна посмотрела на своего отца и обнаружила, что тот смотрит в ответ, улыбаясь.
Львы без лишних слов перешли в атаку, Мия с Фурианом развернулись им навстречу,
сталь ударила о сталь. Трибуны возликовали от внезапного и кровавого предательства,
Мие с Фурианом пришлось пятиться назад по палубе, пока их спины не оказались у
ростра на носу.
Несмотря на численное превосходство врагов, пара с умом подошла к выбору поля боя –
носовая часть была узкой, поэтому Львы не могли нападать всей толпой, и их
численность лишилась своего преимущества. Мия потянулась к теням у ног атакующих
Львов, но попросту не смогла их удержать под тремя горящими солнцами. Ей пришлось
полагаться только на скорость, на тренировки с Меркурио, Солисом, а затем и
Аркадом; на перемены, недели и месяцы, которые она провела с различными клинками в
руках.
Доза была небольшой, чтобы они не уснули. Но Мия знала, что любой, кто сделал хоть
пару глотков, уже должен был почувствовать ее действие, и, похоже, Львы сильно
изнывали от жажды перед началом поединка. Мия сделала вид, что прыгает вправо, Лев
споткнулся и выругался, когда она оставила глубокий порез на его бедре. Он снова
сделал выпад, но девушка ушла вбок, ее удары отскакивали от его щита, меч выпал из
неуклюжих пальцев и покатился по палубе.
Фуриан двигался гибко, как вода, длинные черные волосы развевались за спиной. Он
протаранил бегущих Львов своим широким щитом, отразил выпад клинком, ответный удар
выбил меч из руки врага, и тот полетел в воду. Катапульты выпустили еще один залп,
бочка пролетела над водой и ударила по корпусу их корабля. Пламя расцвело,
громоподобный взрыв заглушил толпу. Мужчины с криками попадали на палубу и с воем в
воду, зубы драков сверкали и скрежетали в алой пене. Среди пляшущих искр поднялся
черный дым наряду со смрадом горящего масла и плоти. Мия подняла меч и снова
ударила по врагу.
Мия покачала головой. Запыхавшаяся. Голодная. На палубе вокруг них воцарился хаос,
гладиаты нападали друг на друга, пока Львы атаковали Мию и Фуриана, их
кратковременный альянс подошел к концу. Сталь била о сталь, воздух пронзали крики
боли, еще одна бочка с горящей смолой взорвалась в небе и облила жидким огнем их
палубу. Львов окружили сзади, Фуриан и Мия сражались за свои жизни на носу корабля.
Она увидела, что Золотой корабль доплыл до крепости, и гладиаты захватили контроль
над механическими катапультами. Белая галера почти полностью воспламенилась, Синий
корабль находился в не менее плачевном состоянии, древесина заскрипела, а люди
закричали, когда мачта упала прямо на крепость. Синие издали боевой клич и полезли
по веревочной лестнице на зубчатые стены, Золотые ринулись им навстречу.
Еще одна огненная бочка попала по Красной галере, на сей раз в корму, поджигая
гладиатов за штурвалом. Гребцы заработали активнее, отчаянно желая достичь крепости
и сбежать из своего воспламенившегося гроба. Но поскольку штурвалом, объятым
пламенем, никто больше не управлял, корабль занесло, и весла рассыпались в щепки,
врезавшись в постамент. Судно содрогнулось, Фуриан упал на колени, Мия еле
удержалась.
– Пошли! – крикнула она, пряча мечи в ножны и с разбега прыгая через перила.
Леонид сердито выругался, вскочил на ноги и взревел. Сквозь завесу дыма было трудно
разобрать, но, похоже, у великого сангилы осталось очень мало бойцов, участвующих в
битве. Леона наблюдала, как тонули Красная и Белая галеры, гребцы прыгали за борт,
решив, что лучше попытать счастья с драками, чем сгореть заживо. Вода превратилась
в бурлящий суп из спинных плавников, раздвоенных хвостов и криков, зрители
заликовали, когда их крошечный океан приобрел красный оттенок.
«…но не пронзает…»
Донна поднялась, прищуриваясь сквозь черный дым на то, как Ворона сражается на
зубчатых стенах вместе с Фурианом. Пара была просто сокрушительной, расправляясь со
всеми перед собой и медленно продвигаясь от края крепости. Но ее подозрения
подтвердились. Даже когда появлялась возможность заколоть оппонента кинжалом,
Ворона использовала его лишь для отражения ударов. Во время казни она вонзала
клинок с кровавым остервенением, но на «Магни»…
– Домина?
– Вы не…
Завязав на лице плотные платки, они вошли в комнату и закрыли за собой дверь с
четкой табличкой из дерева: «МОРГ».
Мия сражалась на зубчатых стенах, камень стал скользким от крови. Гладиаты рубили и
кололи друг друга, сталь звенела о сталь, воздух наполняли боевые кличи. Мирожор,
чемпион Филлипи, покрылся алым от пят до макушки, размахивая могучей двуручной
мотыгой, под ударом которой броня и щиты мялись, как бумага. Рагнар из Коллегии
Тацита еще стоял на ногах и выл, как безумец, согнувшись и перекидывая вражеского
гладиата через плечо в воду.
Бойня была ужасной, трупы собирались грудами, в живых оставалось около двадцати
гладиатов, когда сражение начинали почти три сотни. Мия никогда в жизни не видела
подобного кровопролития. Фуриан сражался рядом с ней, его руки по подмышки были
испачканы багряным.
Их тени полностью переплелись, все четыре – Мии, Фуриана, а также Мистер Добряк и
Эклипс свернулись в черноте под их ногами. Она смутно слышала рев толпы и
наблюдала, как ее мечи выплясывают в воздухе будто сами по себе. Более того, Мия
слышала Фуриана, его сердцебиение, дыхание, а среди всего этого, среди крови, дыма
и оглушительного воя охмелевшей от убийств толпы, она поняла, что слышит…
Его голод. Его тоску. Его мысли о Леоне были пропитаны скорбью и горечью. Его
желание получить венок победителя отдавалось эхом в каждом биении сердца. На
секунду она так глубоко это почувствовала, что испытала искушение просто откинуть
меч и позволить ему одолеть себя. Похоже, Фуриан тоже ее чувствовал, косясь на
консульское ложе и на великого кардинала среди своей трусливой паствы, его челюсти
сжались от ненависти.
Дыхание обжигало легкие, глаза щипало от пота, пульс стучал под кожей. Ее клинок
пел в воздухе, руки болели, но где-то вдалеке, такую слабую среди рева зрителей,
рева огня, рева этих трех солнц, ослепительно сияющих в небе, она услышала ее.
Тьму.
Под водой.
Под мраморной корочкой на костях этого города. Тень Мии сплелась с тенью Фуриана,
растекаясь по ней, как кровь по камню.
– …Мия…
Фуриан вонзил свой меч в грудь очередного врага, его руки стали скользкими от
крови.
– Я чувствую нас…
Девушка убила еще одного гладиата, нырнув под его удар и перерезав его подколенное
сухожилие.
Мирожор замахнулся мотыгой и кинулся на Мию, шумно топая по камню. Она чувствовала,
как сзади сцепились Рагнар и Фуриан, клинок к клинку. Даже с «синкопой» в жилах эти
мужчины были чемпионами, ветеранами десятков кровопролитий, крепкие, как сталь. Но
Мия по-прежнему чувствовала Фуриана, их тени полностью сплелись, превращаясь в
клубок на камне, танцующий в крови. Казалось, будто у нее появились две пары глаз,
два сердца, два разума, двойная сила, двойная воля, двойная ярость. Мирожор
прицелился мотыгой в ее голову, и Мия ощутила руку Фуриана на своей, как он
направляет ее в блок. Непобедимый ударил Рагнара и ощутил хватку Мии на своем мече.
Они объединились, не зная себе ни конца, ни края, ни где заканчивалась она, ни где
начинался он. Там, под этими палящими солнцами, пусть и всего на секунду, но,
похоже, головоломка нашла свой недостающий элемент.
Мия ударила гладиусом под коленом Мирожора, разрезав сухожилие до кости. Фуриан
обезоружил Рагнара молниеносным ударом, но ваанианец протаранил Непобедимого и
толкнул на пол. Они царапались и бились на скользком от крови камне. И когда руки
Рагнара сомкнулись на шее Фуриана, у Мии перехватило дыхание. Она ахнула, давясь, и
почувствовала, как мотыга Мирожора врезала ей по ребрам. Оба даркина закричали от
боли. Мия выпустила из пальцев кинжал, клинок со звоном приземлился на пол и
проехался по камню, останавливаясь возле Фуриана и Рагнара.
Рагнар сильнее сжал горло Непобедимого, Мия отчаянно пыталась вдохнуть. Мирожор
толкнул девушку на пол, ударил кулаком в голову, сбил с нее шлем, обезоружил. Она
не могла дышать, не могла видеть, хватка Рагнара на Фуриане душила ее. Зрители
заорали во всю глотку, и тогда Фуриан протянул руку вдоль пола и нащупал пальцами
рукоять упавшего кинжала Мии. Мирожор стукнул ее голову о камень, и еще раз, и еще,
и еще, глаза девушки резал солнечный свет.
Зрители ахнули.
– Эй.
Сидоний почувствовал, как его легко пнули в руку. Его живот крутило, но гладиат не
открывал глаза и не осмеливался дышать.
– Я все еще вижу твое рабское клеймо, мертвец. Хорошо, что ребята, притащившие ваши
трупы, не потрудились снять шлемы. Время идти.
Сидоний чуть приоткрыл глаза и увидел над собой старика в рваных лохмотьях. У него
были ярко-голубые глаза, копна седых волос и горящая сигарилла во рту.
Сидоний села на полу морга, окруженный сотнями мертвых тел. Увидел стройную девушку
в доспехах стража, склонившуюся над «трупом» Волнозора и хлопавшую его по плечу.
Мечница встала, снимая шлем, все еще покрытая кровью. Скривившись, Сидоний снял
собственный шлем, потянулся за пазуху и достал проткнутый пузырь из-под нагрудника.
Он чувствовал липкую сгустившуюся куриную кровь на спине.
– Ведро в тачке, – сказал Меркурио. – Мойтесь, одевайтесь. Нам нужно уйти до того,
как закончатся игры «Магни». А значит, времени мало.
Соколы Коллегии Рема по очереди смыли с себя кровь, как могли, и переоделись в
принесенную одежду. В доспехи обезвреженных стражей у двери и в лохмотья. Сидоний
надел стальной шлем, кожаный нагрудник и посмотрел на каменный потолок, услышав
радостный вопль толпы.
Поправив шлем, Сидоний выпрямил плечи. Затем вместе с товарищами вышел в коридор.
Недра арены были практически пусты, все глазели на представление наверху. Они
быстро прокрались по коридору вслед за Эшлин к небольшому служебному выходу,
запертому на замок.
Эшлин взломала его и открыла дверь в небольшой проулок. Снаружи валялись у стены
два стража – мертвые или спящие, Сид не знал. Но еще он увидел небольшой торговый
фургон и симпатичную блондинку на месте возницы. Она оглянулась на них и
улыбнулась.
– Это Белль, – сказал Меркурио. – Она перевезет вас через акведук. На материке вас
ждет работорговка по имени Слезопийца.
– Она в долгу перед Мией, – ответила Эшлин. – В самом большом, какой может быть.
Она подготовила бумаги, подтверждающие, что вы выкупили свою свободу. И знает
администратов, которые уберут ваше клеймо. А теперь идите.
– Идите.
Брин и остальные уже сели в фургон. Волнозор протянул руку Сиду и затянул его в
кузов. Девочка ударила поводьями, и они двинулись в путь, прыгая по мостовой улиц
Годсгрейва.
Сидоний сел на место возницы рядом с ней, пытаясь выглядеть уверенно в своих
доспехах. Но его руки дрожали, колени подгибались, все эти испытания будто
выпотрошили его изнутри. После долгих недель подготовки, притворства и молитв, что
им удастся как-то провернуть этот замысел, адреналин скисал в его венах, делая
усталым и…
– Потому что голоса в твоей голове, твердящие об обратном, это просто страх.
Никогда его не слушай.
Улыбка девочки стала шире, и она взглянула на простирающуюся перед ними дорогу.
– Страх – трус.
Мия ахнула, когда Мирожор снова ударил ее головой о камень, его пальцы надавили ей
на глазницы. И, вытащив стилет из могильной кости с запястья, она вонзила клинок
под подбородок чемпиона, протыкая его голову прямо до мозга.
Мужчина издал булькающие звуки и свалился на пол. Вскочив на ноги, Мия подхватила
гладиус и, оскалившись, побежала вдоль стены. Рагнар продолжал сжимать шею Фуриана,
подняв взгляд на приближающуюся девушку. Он поднял руку, чтобы защититься от удара,
но в его жилах по-прежнему текла «синкопа», и ее лезвие из лиизианской стали
проткнуло его запястье, шлем и плоть с костью под ним. Мия вытащила клинок, тело
чемпиона упало в алых брызгах.
Фуриан столкнул с себя труп и поднялся на ноги. В его руках по-прежнему был зажат
подпружиненный кинжал Мии, темные глаза вперились в ее. Толпа ревела от жажды
крови. Из сотен мужчин и женщин, которые вышли на песок, остались лишь двое. И хоть
зрители не слышали слов, которыми обменивались Соколы вдалеке, крики их соперников,
гул крови в жилах, все знали, что поединок скоро закончится. Тот факт, что они были
соратниками из одной коллегии, не имел никакого значения. Этот поединок мог
закончиться лишь одним способом.
Мия с Фурианом смотрели друг на друга в центре резни, их тени извивались у ног.
Если раньше они переплетались, сливаясь в идеальную черноту, то теперь
скручивались, корчились и царапали друг друга от ярости.
– Ты ничего не знаешь о чести, не так ли? Ты вроде говорила, что ты не герой? Что,
если им нужна помощь, то пусть помогут себе сами?
– Они и помогли себе сами, Фуриан, – ответила Мия. – Мы помогли друг другу.
– И почему?
– Но она их ждет, – сплюнул он. – Как предателей, которыми они и являются. Когда
меня назовут победителем, первым делом я расскажу эдиторам о твоей уловке. И вся
твоя ложь будет напрасной.
– Нет!
Непобедимый побежал по каменному полу, высоко подняв окровавленный меч. Рев толпы
вернулся громоподобным потоком, оглушительной волной, звенящей в ее черепе. Время
ползло секунда за секундой, рот Фуриана открылся в крике, руки занесли меч.
Но и погибать не хотела.
– …Мия?..
– …Мия!..
И посему она пришла в движение, дорогие друзья. Как ветер. Как ртуть. Как тени.
Скользнула под удар, нацеленный на ее горло, сталь со свистом миновала плоть. Тьма
под ними царапала и разрывала друг друга, чернильно-черная на кроваво-алом фоне,
превращаясь в комок ненависти, голода и скорби. Тенистый кот зашипел, тенистая
волчица зарычала, когда девушка, Клинок, гладиат, задела кончиком меча шею
Непобедимого, пробегавшего мимо.
Алые брызги. Прерывчатый вдох. Мия ощутила его боль и прижала руки к горлу, словно
это ей нанесли смертельную рану. Больше никаких пузырьков, наполненных куриной
кровью. Никаких уловок. Никаких игр. Его кровь была реальной, как солнечный свет на
ее коже.
Мия увидела сияющий бледный шар, нависший над ней в небесах. Почти как солнце, но
не красное, не голубое, не золотое и не опаляющее свирепым жаром. Шар был
призрачно-белым, отбрасывая светлое сияние и длинные тени к ее ногам.
«И станут снова».
Мия опустила голову. Тяжело задышала. Воздух обжигал ее легкие. Она чувствовала
себя наполненной и опустошенной одновременно. Триумфально. Все эти мили, все эти
годы, вся это боль – и она наконец-то это сделала.
Она победила.
Но что-то…
…что-то изменилось.
И, опустив взгляд, Мия увидела свою тень, ныне неподвижную, как водная гладь,
собравшуюся на окровавленном камне перед ней.
Нет
А значит, казнь…
Леона повернулась обратно к арене, увидела Ворону, стоящую посреди бойни. Девушка
подняла свой окровавленный гладиус, и зрители взревели. Все вскочили на ноги – от
духовенства церкви Аа до плебеев и до самой консульской ложи. Скаева тоже встал,
держа на плечах своего сына, и громко поддерживал победительницу.
– Я не предлагаю вам пить, донна, – ответил он, настойчиво сунув кубок ей в руки.
Женщина зарычала, готовая отругать старого глупца за его дерзость. Но затем увидела
год урожая на бутылке. Этикетку, которую знала с детства, отпечатавшуюся в ее
разуме. В голове возник образ, как эта бутылка, забрызганная кровью, была зажата в
руке ее отца, пока мать кричала.
Старик повернулся и устремил на нее взгляд своих ледяных голубых глаз. Затем всучил
поднос в руки возмущенной женщине, потянулся за пазуху туники и достал дорогую
гвоздичную сигариллу, сунул ее в рот.
– Знаете, – прорычал он, – в бездне подготовлено особое место для тех, кто убивает
маленьких девочек.
Сердце Леоны замерло. Она посмотрела на Антею, затем на своего отца. Будучи не из
тех людей, кто отказывается от дорогой выпивки, мужчина поднял кубок с Албари
семьдесят четвертого – его голубые глаза мерцали, глядя на дочь, – и выпил золотое
вино вместе со своими коллегами. Возможно, он посчитал это случайностью. Возможно,
ему было все равно. Но отпив из кубка, Леонид посмотрел на дочь и одарил ее мрачной
улыбкой.
Леона смотрела на кубок, протянутый стариком. На его дне притаился тонкий кусочек
пергамента с шестью словами, выведенными черными чернилами.
– Если захотите найти его, Аркад в Блэкбридже, – сказал он. – На вашем месте я бы
не возвращался в Воронье Гнездо, если цените свою хрупкую шейку. У вас все заберут.
Дом. Коллегию. Деньги. Вам придется оставить свое имя позади. Но зато у вас будет
жизнь, если уйдете сейчас. Боюсь, это все, чем она захотела вас отблагодарить.
Старик вновь хмуро посмотрел на Антею, после чего развернулся и пошел по ложе
сангил к лестнице. Леона вновь взглянула на своего отца, на магистру. В ноздри
ударил запах погребального костра. В голове звучало эхо голоса Мии:
Леона кивнула стражам, собрала подол платья и пошла к лестнице. Затем остановилась
и вновь оглянулась на магистру.
– О, и еще, Антея, – она кивнула на поднос в руках пожилой женщины. – Налей себе
вина, пока меня не будет.
«Терпение».
Мия стояла на центральном постаменте – суровая, как камень вокруг нее. В голове
всплывало воспоминание о том светящемся шаре в небе. О том голосе, эхом
раскатывающемся в ее голове. Несмотря на три солнца наверху, ее власть над тьмой
окрепла после смерти Фуриана. Стала глубже, даже насыщеннее, тень у ног покрывалась
рябью, волнами, растекалась по каменным плитам к…
«Скаева».
«Дуомо».
– …Они идут…
Мия видела, как они спускаются к краю арены. Толпа расступалась перед ними, как
море, перед волной люминатов, шагающих впереди. Девушка услышала механический стон;
вода, кишащая драками, вспенилась, когда из-под пола арены поднялась большая
каменная арка. Морская вода стекала с нее ручьями, пока она становилась на место,
создавая широкий мост от края арены до центрального постамента. Скаева стоял в
другом конце, поднимая три пальца, чтобы благословить обожающую толпу, на его
плечах по-прежнему сидел сын.
Мия сосредоточилась на Скаеве в его роскошной фиолетовой тоге, позади него шел
Дуомо в кроваво-красной мантии кардинала. Пока она наблюдала, слуги забрали его
кардинальский посох и сняли облачение. Под мантией великий праведник был одет в
сорочку из потрепанной мешковины. Его ноги были босы. Мужчина снял кольца, золотые
браслеты и наконец – священную троицу Аа с шеи.
Оголенный.
Пока толпа скандировала и кричала, слуги быстро смыли кровь, собрали упавшее оружие
и кинули в воду к трупам их хозяев, после чего поспешили обратно по мосту. Мия
осталась одна, окруженная люминатами со всех сторон, сотня против ее одной.
Прозвучали фанфары. Началось торжественное шествие. Первым шел Дуомо, его широкие
плечи выпрямились, борода топорщилась. Он поднял три пальца и шествовал по мосту в
окружении легионеров. Дальше шел Скаева, приветствуя ликующую толпу, сын на его
плечах держал золотой венок победителя. Мия не поднимала голову, злобно наблюдая
из-под ресниц за приближением кардинала. Люминаты вокруг нее расступились, чтобы
позволить ему пройти.
Дуомо остановился перед ней и посмотрел с ласковой улыбкой. Прошли годы с тех пор,
как он видел ее в последний раз. У нее было новое лицо и новые шрамы, много
говорившие о ее жизни. Но, глядя в его глаза, Мия пыталась увидеть хоть толику
узнавания. Понимания, кто преклоняется перед ним. Какого-то признания всего, что он
сделал.
Ничего.
Скаева неспешно шел позади своего собственного отряда люминатов. Вместе с сыном
махал рукой толпе. И, когда он и его свита подошли ближе, ближе, среди упрямых
бабочек, трепещущих в животе, Мия ощутила его. Уже знакомое чувство.
Голод.
Вожделение.
«Зубы Пасти…»
О, Черная Мать…
«…Скаева?»
Ее желудок ухнул вниз. Глаза округлились. Но ведь она видела его во время
истинотьмы, когда напала на Базилику Гранде. Там, среди скамей в святом доме Аа, он
спокойно сидел рядом с верующими в Отца Света и никак не реагировал на священный
символ. Но…
О, Черная Мать…
«Мальчишка…»
Сын Скаевы.
Она встретилась с ним взглядом, лоб мальчика недоуменно сморщился. Темные волосы и
темные глаза, прямо как у нее. И когда невыносимое чувство спустилось еще ниже, к
самым пяткам, тогда в его лице, линии скул или, быть может, в форме губ Мия
увидела…
…она увидела.
– Ты уже имеешь все, что хотел, – сказала Алинне. – Свою ничтожную победу. Свою
драгоценную республику. Полагаю, это греет тебя по ночам.
Консул Юлий посмотрел на Мию, его улыбка стала темной, как синяк.
«Нет…»
Донна Корвере беззвучно, одними губами пыталась произносить слова. В отчаянии она
царапала себе кожу, впилась руками в грязные волосы. Стиснула зубы и закрыла глаза,
из которых по щекам полились слезы.
Что он с…
…нет.
– Я голодный…
Мия потупила взгляд в пол. Ее сердце громыхало, несмотря на все усилия Мистера
Добряка и Эклипс. Пульс под кожей участился. Мысль была слишком отталкивающей,
чтобы в нее поверить, слишком мерзкой, слишком ужасающей, но, вновь посмотрев на
мальчика, она увидела. Форму глаз матери. Изгиб ее губ. В голове пронеслись
воспоминания о младенце, с которым она играла в детстве, шесть лет и целую жизнь
тому назад. Они затопили ее разум и грозили излиться из горла в форме крика.
«Йоннен.
«Терпение».
– Отец Света! – крикнул Дуомо. – Творец огня, воды, бури и земли! Мы призываем тебя
быть свидетелем на твоем священном празднике! По праву сражений и испытаний, перед
твоими всевидящими глазами, мы называем эту рабыню свободной женщиной и молим тебя
оказать ей честь своей милостью! Встань и произнеси свое имя, дитя, чтобы все знали
своего победителя!
«Терпение».
Резонанс.
Предостережение.
Благословение.
– Мия Корвере.
Страх выбелил его прекрасное лицо, темные глаза расширились от ужаса. Люминаты
попытались ее остановить, но она была быстрой, как тень, острой, как бритва, и
твердой, как сталь. Скаева закричал, снимая сына с плеч, глаза мальчика округлились
от страха. И когда желудок Мии сделал кувырок, консул поднял перед собой сына, как
щит. Самый трусливый среди трусов, он кинул мальчишку прямо в лицо Мие.
Она вскрикнула, вытянув руки, пока ребенок размахивал ими в полете. Мир замедлился,
солнца били ей спину, жар огня на солнцестальных лезвиях опалял кожу. Мия поймала
мальчика, крепко прижав его к себе свободной рукой. И, поднявшись на носочки, она
закружилась, как танцовщица, длинные темные волосы взметнулись, а рука с клинком
прочертила сверкающую дугу.
Безупречно.
Ее кинжал вонзился по рукоять в грудь Скаевы. Консул ахнул, его глаза расширились.
Лицо Мии скривилось, шрам натянулся на щеке, жилы наполнились едкой, как кислота,
ненавистью. Все те мили, все те годы, вся та боль – они собрались в мышцах ее руки,
напряглись и туго натянулись, когда она дернула клинок вбок, разрезая ребра и его
сердце пополам. Девушка оставила дрожащий стилет в его груди, ворона на рукоятке
улыбалась своими янтарными глазами, из раны брызнула темная кровь. И, по-прежнему
прижимая мальчика к груди, по-прежнему кружась, как поэзия, как картинка, она
прыгнула назад, за край зубчатых стен.
И упала.
Одни клялись, что девушка упала с мальчишкой в руках прямо в пасть голодного
штормового драка. Другие заявляли, что она погрузилась под воду, но избежала
драков, скрывшись через трубы, с помощью которых море затопило арену. А были и те –
их воспринимали как безумцев и пьяниц, – кто божился Всевидящим и всеми четырьмя
пресвятыми Дочерьми, что эта тощая девчонка, этот демон, облаченный в кожу и сталь,
который только что убил двух самых высокопоставленных людей в республике, попросту
исчез. В одну секунду девушка летела к воде в длинной тени крепости, а в следующую
полностью пропала.
Глава 36
Годсгрейв
Эшлин шла в тени Ребер, пересекла широкий мраморный мост Правой Руки. Воздух
медленно наполнялся песней звонких колоколов, по городу эхом раскатывались
панические крики. Мимо пробежал мальчишка с округлившимися глазами, размахивая
шляпой и крича во всю глотку:
В темноту.
Тишину.
И в безопасность.
– Ты готов о…
Сердце Эшлин замерло в груди. За столом Меркурио, сложив руки под подбородком,
сидела пожилая женщина с вьющимися седыми волосами. С виду она казалась милой
старушкой, ее глаза мерцали, пока она осматривала Эшлин. Хоть женщина и сидела в
кресле епископа, она выглядела бы уместнее у домашнего очага, с внуками на коленях
и чашкой чая в руке.
Эшлин окинула взглядом кабинет. Во мраке стояли еще четыре фигуры – ее поджидало
все Духовенство Красной Церкви. Аалея со смертельно-черным взглядом и кроваво-алыми
губами. Паукогубица в изумрудно-зеленом платье. Маузер с глазами старика и улыбкой
юноши. И, наконец, Солис, чьи незрячие глаза смотрели в потолок, но все равно
умудрялись испепелять ее взглядом.
– Некоторые среди нас очень надеются, что то же можно будет сказать о тебе, дитя.
– Или что? – спросила Эшлин, разозлившись. – Ты не можешь убить меня, как отца,
старая сука. Карта нанесена на мою кожу аркимическим путем. Если я умру, она навеки
будет утеряна.
Из спальни Меркурио вышел мужчина, и живот Эшлин наполнился льдом. Он был высоким и
до боли красивым, темные волосы проредили едва заметные седые прожилки. На нем была
длинная тога насыщенного фиолетового цвета и золотой венок на лбу.
– Если бы мы желали вам смерти, вы бы уже давно погибли, – сказал консул Скаева. –
Так что, пожалуйста, присядьте, прежде чем нам придется прибегнуть к… неприятным
мерам.
Они знали.
– Вы хотели убить кардинала Дуомо, – прошептала она. – Но не могли нанять для этого
Церковь. Его защищала Красная клятва. Лишь Клинок смог бы его прикончить… но это
должен был быть Клинок, готовый предать Духовенство. Таким образом, репутация
Церкви сохранена, а ваш враг все равно мертв.
– О нет, – Скаева улыбнулся шире. – Этот венок уже куплен. Но жестокое убийство
великого кардинала на глазах у всей столицы во время самого священного праздника
Аа? Скажите вместе со мной, донна Ярнхайм. Вечные. Чрезвычайные. Полномочия.
– Достаточно.
– Это было… прискорбно, – ответил консул, его челюсти пошли желваками. – Мальчик не
должен был сопровождать моего двойника на торжество. Моя жена… видите ли, она не
может иметь детей. Поэтому она часто ему потакает, возможно, даже слишком. – Губы
Скаевы вновь изогнулись в смертельной улыбке. – Но да неважно. У меня есть любимый
учитель. А теперь и любимая. И какой бы она ни была хладнокровной, думаю, даже моя
дочь не причинит вреда своему брату.
– …Дочь?
Позади него виднелись и другие люди, хмурые, сердитые – все Клинки, без сомнений.
– Время идти, Эшлин, – сказала Друзилла.
Эшлин вскочила на ноги и побежала, из ушей шла кровь, одежда дымилась, в голове все
плыло из-за взрыва. Держа в руке меч из могильной кости, она помчалась через
некрополь, а несколько Клинков Церкви гнались за ней по пятам. Петляя по
извилистому лабиринту, она добралась до верхнего уровня и выбежала на кладбище, три
солнца ударили ей в спину. Ей нужно было добежать до гавани, нужно…
Ваанианка моргнула. Перед глазами все поплыло. Мир закружился. Она посмотрела на
кровь на своих дрожащих пальцах, на кровь, сочащуюся из раненого бедра, на клинок,
который ранил ее, и наконец заметила странный цвет стали.
Яд.
По ней прошел мрачный холодок. На запятнанной кровью коже выступили мурашки. Высоко
над головой светили солнца, но здесь, в некрополе, тени были темными, чуть ли не
черными. Позади Клинков вырос силуэт в плаще с капюшоном, в его руках были зажаты
клинки из могильной кости. Неожиданный гость атаковал ближайшего ассасина и отрубил
ему голову с плеч. Другие быстро развернулись и подняли оружие, но силуэт двигался
со скоростью молнии, разя первого, второго, третьего. И не успела Эшлин моргнуть,
как все четыре Клинка лежали мертвыми и кровоточащими на каменной плитке.
Не человек. Это было ясно. О, под этим плащом виднелось очертание мужчины –
высокого и широкоплечего. Но его руки… бездна и кровь, руки, сомкнувшиеся на
рукоятях клинков, были черными. Сумрачными и полупрозрачными. Пальцы обвивались
вокруг рукоятей, как змеи. Эшлин не видела лица, но в черноте капюшона извивались
щупальца, опуская тот ниже, чтобы скрыть лик хозяина. И хоть на улице царил
истиносвет и в небе пылали три солнца, дыхание существа срывалось белым облачком с
губ, и все тело Эшлин дрожало от озноба.
– …Кто ты?
Существо откинуло капюшон. Бледная кожа. Дреды извиваются, как живые существа.
Кромешно-черные и пустые глаза. Но даже с ядом, курсирующим по жилам, и чернеющим
вокруг миром, Эшлин все равно узнала его лицо.
– …Трик?
Dicta ultima[48]
«Нет».
Я слышу, как вы произносите это слово, как если бы сидел с вами в одной комнате. Я
вижу, как если бы свернулся в тени у ваших ног, как вы склоняетесь над книгой в
своих руках, лицо хмурится, с губ готово сорваться ругательство. К вам медленно
приходит понимание, что страницы закончились. Я слышу. Я вижу.
А как же Мия и Йоннен? Скаева? Меркурио, Эшлин и Трик? Тайны даркинов? Корона Луны?
Я обещал вам разруху, оставленную ею позади. Мерцающий свет на воде, испившей Город
мостов и костей. Все эти вопросы остались без ответов, но книга уже закончилась?
Не бойтесь, маленькие смертные. Песня еще не спета. Это лишь затишье перед
крещендо. Лишь вторая часть из трех.
Терпение.
Закройте глаза.
И идите за мной.
Благодарности
Аманде, Питу, Дженифер, Полу, Джозефу, Гектору, Янгу, Стивену, Джастину, Рафалю,
Черил, Мартину и всем в Сент-Мартин Пресс; Наташе, Кейт, Эмме, Джейми, Дому и всем
в Харпер Вояджер UK; Рошелль, Элис, Саре, Андреа и всем в Харпер Австралия; Мие,
Мэтту, ЛТ, Джошу, Трейси, Саманте, Стефани, Стивену, Стиву, Джейсону, Керби,
Мегазавру, Вирджинии, Вильме, Кэт, Стеф, Венди, Марку, Молли, Тово, Оррсому, Цане,
Льюису, Шахин, Сорайе, Эми, Джесси, Кейти, Луис, Тори, Сиану, Казу, Мэри, Марку,
Тине, Максиму, Заре, Бэну, Клэр, Джиму, Роуи, Уизу, Сэму, Эли, Рафэ, АмберЛуис,
Каро, Мелани, Барбаре, Джудит, Роуз, Трэйси, Алине, Луиз, Адель, Джорди, Кайли,
Ирине, Джо, Андреа, Пьетре, Юлию, Энтони, Антонио, Эмили, Робину, Дрю, Уильяму,
Чайне, Дэвиду, Аарону, Терри (RIP), Дугласу (RIP), Джорджу, Маргарет, Трэйси, Йену,
Стиву, Гэри, Марку, Тиму, Мэтту, Джорду, Людовику, Филипу, Рэнди, Оли, Кори,
Мэйнарду, Заку, Питу (RIP), Роббу, Йену, Маркусу, Тому (RIP), Тренту, Винстону,
Энди (RIP), Тони, Кэт, Кайли, Николь, Курту, Джеку, Максу, Поппи и каждому
читателю, блогеру, влогеру, букстаграммеру и всем другим видам книжных сутенеров,
которые помогли распространить новость об этой серии.
И вам.
* * *
notes
Примечания
Да, дорогие друзья, это был сарказм. Признайтесь, вы скучали по мне, не так ли?
Три грамма токсина под названием «казус», который Мия подсыпала в чай донны за
перемену до того, гарантировали, что костеродная не явится на званый вечер сенатора
Аврелия – как правило, взрывные залпы из всех телесных отверстий любому портят
настроение перед «междусобойчиком». В обычной ситуации, тем более имея дело с
пожилым человеком, Мия использовала бы дозу поменьше. Но за те пять перемен,
которые она потратила на изучение палаццо Григорио, старуха успела показать себя
первоклассной мегерой, которая только и делала, что кричала на портрет покойного
мужа и избивала своих рабов. Так что Мия не особо винила себя, что дала карге
слишком большую дозу.
5
Как вы помните, дорогие друзья, итрейские монеты названы в честь тех, у кого они
чаще всего водятся. Медяки называются «бедняками». Сребреники – «священниками». И в
зависимости от социального положения того, у кого вы спросите, золотые монеты
нарекут либо «мудаками», либо «вали отсюда, грязный плебей, пока мои люди не
оторвали тебе гребаные ноги».
Как правило, хищники ашкахской пустоши не забираются дальше Великой Соли, а самые
крупные песчаные кракены водятся только в глубинах Пустыни Шепота. Иногда мелкие
экземпляры заплывают на юг, если им не хватает еды, но в последние годы несколько
предприимчивых группировок, орудующих на юге Ашкаха, принялись отлавливать этих
заблудших кракенов и продавать их для зрелищных поединков, которые проводят на
грандиозных играх «Венатус Магни», устраиваемых в честь Аа во время праздника
истиносвета.
Сволочи.
Поскольку рабский труд был главной опорой королевства, Франциско не мог позволить
разгореться мятежу. Когда группа рабов восстала против своих хозяев и захватила Юр-
Дазис, король отправил целый легион под командованием печально известного генерала
Аттикуса Дио, чтобы подавить бунт. И хоть осажденные повстанцы храбро сражались, в
итоге их взяли измором, и они согласились сдаться, если Аттикус пообещает им
помилование. Генерал поклялся, что мятежники просто вернутся к рабскому труду.
Естественно, Аттикус не сдержал слова. Как только мятежники сложили оружие, тысячи
тел были развешены на городских стенах как предупреждение для любого, кто решится
восстать. Некоторые из первых виселиц по-прежнему украшают город, а мятежных рабов
ждет та же участь, что и во времена монархии, – смерть на стене под палящими
солнцами.
Франциско был так доволен своим генералом, что переименовал Юр-Дазис в Висельные
Сады в его честь.
Любопытно, что спустя почти двадцать лет после этого сам Аттикус собирался
возглавить восстание против внука Франциско – юного короля Франциско IV. А когда
бунт провалился, генерала отвезли в Ашках и повесили на стенах того же города,
который он освободил два десятилетия тому назад.
10
11
Рабство в республике – дело крайне систематизированное, и контролирует его целая
армия администратов. Рабы бывают трех основных категорий, невольников клеймят
аркимическим символом на щеке, указывающим на их положение.
12
Один хитрый парень, торговец по имени Карлино Гримальди, решил, что лучший способ
выделиться при новом мировом порядке – вложить несколько фургонов денег в Церковь
Аа. Он построил самый первый собор Аа во всем Лиизе; это высокое здание под
названием Базилика Лумина находится прямо в центре Галанте. Возведенное из редкого
фиолетового мрамора и украшенное прекрасными витражами, оно чуть не обанкротило
своего покровителя. Однако результат был настолько впечатляющим, что кардинал
Галанте назначил Гримальди губернатором города. Вскоре местная знать лезла из кожи
вон, чтобы выслужиться перед духовенством Аа, и церкви Всевидящего, наряду с
храмами Четырех Дочерей, начали появляться в Галанте с той же скоростью, с какой
сыпь выступает в промежности проститутки после прибытия флота в город.
И хоть впоследствии его распяли за уклонение от уплаты налогов, Карлино все равно
вошел в историю Лииза как Исключительно Умный Ублюдок. Даже по сию перемену
подлизываться к власть имущим в Лиизе называется «провернуть Гримальди».
13
Златоручка начала свою карьеру с воровства на улицах Элая, и, даже став Клинком
Матери, она не потеряла сноровку в искусстве быть незаметной. Говорят, что она
двигалась как сама тьма, и могла вывихнуть себе оба плеча, чтобы с легкостью
протиснуться даже в самые труднодоступные места.
14
Люминаты обошли обе часовни стороной: ту, что в Галанте, построили совсем недавно,
и Ярнхаймы о ней не знали, а ту, что в Двейме, перенесли на новое место прошлой
зимой, поскольку из-за необычайно сильных ливней и плохих труб ее подвал (а,
следовательно, и бассейн с кровью) затопило.
Вместо того чтобы снова наполнить бассейн, Духовенство решило построить новую
часовню на более высоком месте в городе Сиуолл и покинуть затопленную в Фэрроу. И
если тайное строительство новой часовни Матери Священного Убийства посреди крупного
метрополиса кажется вам дорогостоящим и трудоемким удовольствием, задумайтесь о
следующем:
15
Среди людей, нанимающих убийц, хорошо известно, что Красная Церковь руководствуется
кодексом если не чести, то как минимум поведения, известного как Красная клятва.
Его правила таковы:
Первые три правила были придуманы при зарождении Церкви, но правила Верности и
Иерархии кодифицировали после пресловутого события в ее истории, известного как
«Сказание о Флавие и Далии».
В довершение всей этой несуразицы оба задания поручили одному Клинку – женщине по
имени Далия. Красивая, хитрая и несравненно владеющая кинжалом, Далия три года
охраняла Флавия. За это время они стали любовниками, и Далия прикончила многих его
врагов – всех, кроме самого ярого оппонента, Старейшины Тиберия. Тиберий был тем
сенатором, который нанял Церковь для убийства Флавия, и по Закону о
Неприкосновенности он был под защитой, пока это убийство не осуществится. Однако
Тиберий умирал от Старого Доброго Сифилиса и очень хотел увидеть перерезанную
глотку Флавия прежде, чем покинет этот бренный мир.
Флавий поступил умно и предложил Далии выйти за него замуж, чтобы укрепить их союз,
– он полагал, что невеста лучше убережет его от любых потенциальных убийц, чем
просто наемница. А потом поступил глупо, отказавшись от покровительства Красной
Церкви в ту же перемену, в которую Далия приняла его предложение.
В их брачную ночь Далия заколола своего мужа. Мнения расходятся насчет того,
плакала ли она в тот момент. Женщина принесла голову Флавия больному Старейшине
Тиберию в качестве доказательства выполнения заказа. Удостоверившись, что репутация
Церкви осталась незапятнанной, а Тиберий перестал быть ее работодателем, защищаемым
Законом о Неприкосновенности, Далия замахнулась своим кинжалом и избавила Старый
Добрый Сифилис от забот.
После этого инцидента было решено составить настоящие правила, предписывающие как
Церкви следует вести свои гребаные дела.
16
Поднимаясь по лестницам горы, Мия часто считала количество ступенек. И каждый раз
оно не совпадало, что ее ничуть не удивляло. Некоторые из более «темпераментных»
лестничных пролетов, как те, что вели к Залу Песен, менялись постоянно: лестничные
пролеты, ведущие к Небесном алтарю, казались чуть ли не ленивыми по сравнению с
ними. Довольно любопытно, что количество ступенек, ведущих к Залу Надгробных Речей,
оставалось неизменным.
17
Первый – с помощью администрата, после того как раб выкупит или заслужит свою
свободу. Второй – с помощью ашкахского колдовства. Третий – отрубить кусочек
собственного черепа, но, поскольку отсутствующая щека так и намекает на статус
беглеца, боль едва ли того стоит. И, наконец, скончавшись – из-за некоего грубого
подобия на ашкахскую кровавую магию аркимическое клеймо раба связано с его жизнью,
и когда той приходит конец, отметина на щеке постепенно растворяется в течение
следующих нескольких минут.
Таким образом, большинству рабов удается получить свободу только в объятиях смерти.
18
19
Как выразилась Мия в первой части нашего приключения (весьма незабываемо), так
называемый «народный сенатор» – отвратительная манда, дорогие друзья.
Но не тупая.
20
Независимо от того, насколько правдивы эти слухи, стоит отметить, что новичка в
«Собачьем корме» встречает откормленный пес, сидящий у очага, а также острый, как
бритва, тесак, висящий над барной стойкой.
21
Притча из Евангелия от Аа. В одну прекрасную перемену мудрый бог Света решил
проверить благородство своих подданных. Посему он переоделся в лохмотья нищего и
сел перед грандиозным храмом, построенным в его честь, поставив рядом миску для
милостыни.
Мимо прошел король в своей золотой короне, и нищий попросил о монете. Но король ему
отказал.
Затем пришел раб, и Аа, будучи мудрым, ни о чем не просил, поскольку мужчине было
нечего дать. Но увидев, в каком тяжком положении находится нищий, раб снял с себя
плащ – свое единственное имущество – и накинул его на плечи старого бедняка. Тогда
Аа отбросил свою маску и встал, а изумленный раб пал на колени.
«Прошу, – молвил Аа. – Встань. Ведь даже в бедности ты не лишен достоинства. Волею
моею ты больше никогда не будешь преклоняться».
И тогда бог Света наградил раба свободой. Тот был очень доволен. И никто не задался
вопросом, что бы раб дал следующему нищему, если бы первый не оказался богом, или
не задумался о том, что с точки зрения экономической политики королю не имеет
смысла разгуливать по улицам и раздавать обездоленным деньги налогоплательщиков,
когда государственная инфраструктура остро нуждается в капитальном ремонте, и
почему создатель Вселенной не нашел занятия получше, чем спуститься на землю и
морочить людям головы.
Пф-ф-ф.
Притчи.
22
Ну, настолько элегантно, насколько это возможно с мечом из могильной кости и мешком
аркимических взрывчаток, прижатых к промежности.
23
На самом же деле мост был назван так – задолго до того, как окружающий его район
стал местом произвола, – из-за слезообразной каменной кладки, поддерживающей
основной свод.
24
25
Видите ли, за шесть месяцев, проведенных в городе, Эйдис и Ульф очень привязались
друг к другу. Но когда воительница рассказала отцу, что беременна от его союзника,
старик Хальфштад воспринял эту новость хуже, чем ожидалось. Заявив, что Ульф
запятнал честь его дочери, он напал на своего товарища-хюслэрда прямо на городской
площади. Люди Ульфа кинулись на защиту своего лэрда, подчиненные Хальфштада
присоединились к битве, чтобы защитить своего, и не успел кто-либо понять, что
происходит, как ваанианские войска начали сгонять напряжение, накопленное за
полгода, убивая друг друга сотнями.
Оба хюслэрда погибли во время потасовки. Вскоре после этого Блэкбридж захватили
итрейцы, и вся страна оказалась открыта врагу. Через два года Ваан стал первым
вассальным государством великого королевства Итрея.
И если вы назовете мне довод в пользу календарного метода лучше, чем этот, дорогие
друзья, то я съем свое перо.
26
27
Да-да, я так и слышу ваши вопросы, дорогие друзья. Прямо как если бы сидел у вас за
спиной. (Не бойтесь, я не сижу у вас за спиной). Но вы наверняка спрашиваете: если
Красная Церковь не может убить тех, на кого она в настоящее время работает, почему
все просто не платят им взносы, чтобы спать спокойно по неночам? Отличный вопрос,
дорогие друзья, но ответ очень прост:
Король или консул могут себе позволить платить Церкви на постоянной основе. Но вы
должны помнить, дорогие друзья, что Красная Церковь – это культ убийц, а не
вымогателей. И было бы довольно трудно поддерживать репутацию самых опасных
ассасинов в республике, если бы им все время платили за то, чтобы они никого не
убивали.
28
Истоки Обета Крови окутаны тайной, но многие полагают, что он берет начало в
древней Ашкахской империи и основан на мифе о прославленном принце-воине Андрае.
Подвиги Андрая были настолько легендарными, что пережили даже падение самой
империи. Он был типичным героем тех времен – умным не по годам, непобедимым в бою
и, по общему мнению, с шишкой, как у коня. В основном он спасал принцесс, убивал
чудищ и плодил бастардов, хотя попутно он, очевидно, нашел время, чтобы изобрести
лиру, ткацкий станок и, как ни странно, родильный стул. Его самым заклятым врагом
был легендарный Вор Лиц, Тарик, который, среди прочих своих деяний, украл
черностальный меч Андрая и переспал с его матерью, сестрой и дочерью – причем все
это, как сообщалось, в один и тот же вечер.
29
Хотя Ашкахская империя прекратила свое существования тысячелетия тому назад при
таинственных магических обстоятельствах, остатки языка живут в Итрейской республике
и по сию перемену. Названия трех солнц – Шиих (Наблюдатель), Саан (Провидец) и Саай
(Знаток) – наиболее очевидный пример, но любопытно отметить, что имена итрейского
пантеона тоже имеют ашкахское происхождение.
«Аа» на ашкахском значит «все», а «Ная» – «ничего». Большую часть своего времени
итрейские ученые спорят друг с другом на званых ужинах, обсуждая, поклонялся ли Аа
и Нае народ древнего Ашкаха, и возможно ли, что на самом деле религия республики
гораздо старше самой республики. Обычно в процессе потребления огромного количества
вина.
30
Эквиллы – это подгруппа гладиатов; традиция, позаимствованная у лиизианцев и
принятая Итрейской республикой с огромным энтузиазмом. Гонки эквилл – это яркое
событие любого «Венатуса», а мужчины и женщины, принимающие в них участие, могут
завоевать такую же известность, как любой воин на песках.
Успешное прохождение круга также приносит два очка. Ранение одного из членов
противоположной команды эквилл награждается тремя очками, смертельный выстрел –
пятью. Также на дорогу изредка кидают лавровые венки, известные как короны, и
команда эквилл получает по очку за каждую подобранную с песка корону. Тем не менее
выстрел по лошадям противоположной команды наказывается вычетом десяти очков –
состязание должно проводиться между самими эквиллами, и добросердечные читатели
будут рады узнать, что нападение на зверей считается неспортивным поведением.
31
После Блэкбриджа Мия узнала, что истощенного повара, готовящего для донны Леоны,
звали Пальцем, хотя никто в манеже не знал почему. Большинство гладиатов
подозревали, что кличку дали из-за его худобы – тонкий, как палец, – хотя Мясник
настаивал, что он был членом банды браавов, чей излюбленный метод бандитизма
заключался в том, чтобы отрубать не самые жизненно важные конечности людей и
засовывать их в отверстия, которые, как правило, не предназначались для этого.
Каким бы ни было происхождение прозвища, кулинарное мастерство Пальца впечатляло
чуть больше, чем умение пьяного слепца находить ночной горшок. Его каша больше
походила на сопли, а за одним ужином Мия обнаружила что-то подозрительно
напоминавшее кость человеческого пальца ноги в своем рагу.
Само собой разумеется, Клык, который вечно околачивался у столов в надежде чего
подожрать, с каждой неночью все больше привязывался к Мие.
32
Стормвотч – это порт на северо-западе Итреи и один из самых древних городов
республики. Все начиналось довольно скромно – с обычного маяка на северных берегах
залива Бурь, который должен был предупреждать корабли о коварных рифах. Несмотря на
все потуги, кораблекрушения случались настолько часто, что на побережье
образовалось сообщество бездомных, которые в конечном итоге и построили город,
известный как Стормвотч.
Несколько лет спустя разразился скандал, когда смотритель маяка, Флавий Северис,
был обвинен собственным другом, Даннилием Калидием, в том, что специально направлял
корабли на скалы для увеличения своего благосостояния. Калидий построил второй маяк
в южной части залива и основал еще один город – Клаудвотч.
33
34
Всего лишь четырехметрового, но чудище все равно успело убить семерых, прежде чем
его отправили на покой.
35
Несмотря на то, что песчаный кракен часто считается главным хищником ашкахской
пустыни, он все же уступает истинным хозяевам глубин пустоши. Существо столь
ужасное, что в него трудно поверить, блювочервь делает все возможное, дабы
разрушить иллюзию о любом намеке на человеколюбие у творца Вселенной.
У блювочервя есть два сморщенных рта – по одному на каждом конце тела, – которые
также служат в качестве задних проходов (этой цели может служить любое отверстие и
выбирается оно совершенно произвольно, в зависимости от настроения вышеупомянутого
блювочервя). У него нет ни челюстей, ни зубов, и он не может схватить добычу ртом.
Вместо этого – возможно, в самом отвратительном методе потребления пищи во всем
животном мире – существо выблевывает весь свой желудок изо рта, поглощая жертву
клубком извивающихся отростков с едкой кислотой, а затем шумно втягивает все
обратно, включая несчастную добычу.
36
Белое выпускает белое облачко токсина, известного как «синкопа», и используется для
того, чтобы обезвредить противников.
Три цвета, три вкуса. Все довольное простые, хотя вы бы удивились, если бы знали,
сколько новеньких Клинков сгоряча выбирали не тот мешочек и доставали неправильную
сферу. Становится немного неловко, когда осознаешь, что черная сфера, брошенная к
собственным ногам, чтобы отвлечь внимание противника, на самом деле белая, и ты
только что самолично себя вырубил – хотя и не так печально, как кинуть горсть
красных и осознать, что случайно оторвал себе ноги.
Однако, как правило, такую ошибку Клинки могут позволить себе лишь раз.
37
«Трагедия Пифия и Просперо» – это сага, написанная знаменитым бардом Талией. Хоть
ее и запретило Духовенство Аа, она остается одной из самых старых и известных пьес
в истории, появившись за много веков до Итрейского королевства. Пьеса основана на
древнем мифе и разворачивается в те времена, когда Мать Ночи еще правила на небесах
Итреи.
Увы, если в названии есть слово «трагедия», пожалуй, глупо ожидать счастливого
конца; в финальном противостоянии Пифия отравили. Умирая в объятиях возлюбленного,
он произносит пылкую речь о силе надежды, верности и любви – которую многие считают
лучшим монологом из всех когда-либо выведенных на пергаменте. Просперо, наследник
колдовства своего отца, отправляет тело возлюбленного на небеса в виде созвездия,
названного в его честь.
Несмотря на запрет Духовенства и тот факт, что большинство копий было уничтожено во
время сожжения книг в Ярком свете XXVII в. P.R., монолог Пифия часто цитируется в
наше время. Ходят слухи, что несколько полных версий пьесы тайно сохранились –
записанные по памяти актерами, которые играли ее, или спрятанные от пуритан в
церкви Аа. Тем не менее копии встречаются редко и почти стали мифом среди итрейских
театральных трупп. Любой актер, утверждающий, что читал ее, скорее всего, просто
лживый придурок.
38
Хоть они все равно орудуют настоящей сталью, раненый гладиат может в любое время
обратиться к эдитору, чтобы тот завершил поединок, протянув ладонь в знак прошения,
и тогда падшему сопернику не наносят смертельный удар в конце боя. Травм все равно
предостаточно, но несчастные случаи со смертельным исходом случаются редко. Таким
образом сангилы могут проверить на прочность манеж конкурента и построить репутацию
своей коллегии, при этом избегая неудобств и затрат из-за потери бойца каждый раз,
когда проигрывают сражение.
40
41
Франциско не сомневался, что опера – его путь к вечной славе и популярности среди
подданных. Он не жалел денег на ее подготовку и, вообразив себя достойным певцом,
решил, что сам сыграет свою роль на премьере. Оперу проводили на арене Годсгрейва,
и ее посетили все члены костеродной знати, как и девяносто тысяч жителей. Чтобы
толпа гарантировано оценила каждый миг сего шедевра, Франциско XII приказал
запереть все выходы, как только начнется увертюра.
Выступление длилось так долго, что за его время две женщины успели родить, а
несколько сотен граждан рискнули сломать ноги и быть казненными за попытку
спрыгнуть со стен арены на улицу. Особо хитрый придворный барон Гаспаре Джанкарли
сымитировал сердечный приступ, чтобы стражи позволили его семье вынести хладный
труп с арены.
42
43
• Ребра Годсгрейва
• Акведук Годсгрейва
• Пылепады Нууваша – ряд массивных скал, найденных на юге Ашкаха, которые проливают
огромные лавины пыли с Пустыни Шепота в океан внизу.
45
Известные как «репары», эти монеты выплачиваются Богине Кеф в обмен на поддержку ее
Очага в ином мире.
Так как Богиня Земли дремлет в течение уже многих веков и валюта ей без надобности,
деревянные монетки подкидывают в Очаг, чтобы помочь ему гореть. Пламя в Очаге было
подарком от сестры Кеф, Цаны, Богини Огня, которая считала несправедливым, что их
мать Ная получила полное владычество над мертвыми. Посему она создала костер, чтобы
дать праведным душам место, где можно собираться и греться в холоде вечной ночи.
Видите ли, Цана ненавидит свою мать. Почти так же сильно, как ее отец.
46
Главными архитекторами были муж и жена; дон Феодот и Агриппина из семьи Аррия.
Феодот был человеком исключительного таланта, когда дело доходило до механики, но
его жена – чистый гений. Пара посвятила всю свою жизнь строительству этого
сооружения – ходили слухи, что Агриппина даже родила их сына Агриппу на чертежном
столе.
Спустя три перемены после того, как во внешнее кольцо арены поместили последний
камень, Агриппина умерла. Убитый горем из-за смерти возлюбленной, Феодот
присоединился к ней почти неделю спустя. Статуи пары стоят бок о бок с
переплетенными руками в Ряду Мечтателей Железной Коллегии как символ силы упорства,
амбиций и страсти.
Табличка на постаменте статуй гласит: «В любви и камне – бессмертны».
Без кульминации.
Без сарказма.
Я подумал, что вам не помешает прочесть что-то милое, учитывая, что сейчас
произойдет…
47
Как вы, наверное, догадались, сопротивление длилось примерно столько же, сколько
требуется борделю, заполненному пьянчугами, оприходовать лучшую бутылку золотого
вина.
48