Вы находитесь на странице: 1из 3

ОДЕЯЛО.

Посвящено Диане П, за воплощение сказки в жизнь.

Ей было холодно. Подбородок, будто в рыданиях дрожал, то ли от страха, то ли от предвкушения,


веки Ее были опущены. Синева ночного неба уже касалась лунул ногтей и трепетно целовала губы,
увлекая любовницу с собой, и только плотно закрытое окно мешало их единению.

Мальчику было страшно. Но этот страх не раззадоривал его как прежде, не делал из него героя, а
только медленно тянул что-то из его хрупкого тела, и даже слеза не могла перекатиться за
ресницы.

- Эй, ты чего? – он говорил почти шепотом. – Ты чего, говорю? Вставай. Ну! Давай! Что с тобой?

Мальчик тряс Ее за плечо, но едва дотронувшись, уже знал, что Она не ответит ему сейчас.

Старая, ветхая комнатка была не слишком защищена от непогоды и зимняя стужа вступала сюда
хозяйкой каждый раз, и каждый раз мальчик приходил и пытался защитить Ее. Он таскал свои
небольшие курточки с заплатками, немного испачканные уличной копотью, вязал Ей мягкие
шарфы из одолженных клубочков шерсти, надвигал на брови шапку – точно, как делала его мама,
но в этот раз этого было недостаточно. Холод вокруг стал слишком суров, и даже сейчас, когда
мальчик своим дыханием старался отогреть ее ладони, они замерзали, стоило ему прекратить.

- Так не пойдет. Это неправильно. Я сейчас что-нибудь придумаю, не переживай. Сейчас, что-то…

Дело прогнало страх, и голос зазвучал бодрее. Конечно, сейчас он что-нибудь придумает, ведь на
самом деле он очень-очень умный мальчик, он прилежно делает домашнее задание и уже знает
таблицу умножения, так что он просто не может не придумать. Особенно, когда это так
необходимо. Юноша обвел пристальным взглядом комнатушку, исследуя каждую ее часть, чтобы
понять, с чем он имеет дело – так всегда наставлял ему папа. А папа был очень умный – он носил
очки и сам чинил велосипед. И мальчик понимал, что сейчас самое время быть папой. Утвари тут
было немного, не нашлось бы даже самого чахлого примуса и пары чашек, да и кроме кровати
некуда было садиться, но зато в углу, обособленно, будто нарочно стояла швейная машинка! Он
видел такую же дома, и видел, как мама сосредоточено хмурилась, гладя ее по лакированному
черным рукаву. Ну конечно! Конечно же! Нужно всего-то сшить для Нее одеяло! И тогда она
обязательно-обязательно не замерзнет, и не будет больше дрожать. Мальчик всегда это знал –
нет места безопаснее, чем под одеялом.

- Подожди, я очень быстро! – Крикнул он, уже сбегая по лестнице. Щеки его раскраснелись, а
горло немного саднило от холодного воздуха, но теперь перед ним была целая гора одеял –
самых разных, от шерстяных в ромбик, до белых пуховых, и немного поеденных молью, словом,
всех, которые удалось найти. Машинка задребезжала под юношеской ладонью, но та осталась
непреклонна. Все затряслось, заворчало, зацокало, нитки ползли в разные стороны, но шов
наконец-то начал получаться. Уже при догоревшей свечке он заканчивал свою работу, дошивая
последний плед. Одеяло вышла огромным – он постарался на славу, но даже без примерки было
понятно, что Ее этим еще не укроешь. Не хватало еще половины.
- Нда… Но ничего, я очень быстро! – Снова сказал мальчик и затопал по ступенькам. Вся одежда,
что была у него, пошла в работу. И махонькое пальтишко из габардина, в котором он гордо шагал
в школу, и льняная ночная сорочка, и шапки, и перчатки, и носки, и даже отстиранный носовой
платок. Немного потерев подбородок, мальчик снял и всю одежду, что была на нем, и бросил к
остальной куче. Куда как много ткани – этого точно должно хватить, - подумал он и снова сел
шить. Руки его сами уже находили края одежд, ножницы лихо распарывали ненужные швы, а
машинка одобрительно тарахтела, будто мурча. Звезды уже начали заволакиваться тучами, когда
все было пришито. Пестрое, состоящее из разных заплаток, собранное из всех его вещей и всех
воспоминаний, одеяло действительно стало в два раза больше, но, как на зло, в самом центре не
хватало еще лоскутка.

Через эту дырочку точно проберется сквозняк, нельзя это так оставлять! Точно нельзя! – Он снова
внимательно посмотрел по сторонам, но уже все полотно, которое можно было отыскать, стало
частью его одеяльного творения, и сам мальчик стоял нагой. Страх, унюхав его сомнения, снова
высунул свою вытянутую мордочку из норы. Юноша закусил губу.

- Делааа… - протянул он, почесывая лохматую макушку. – А, точно!

Мальчик подошел к пыльному зеркалу и решительно схватился за ножницы. Чик-чик – длинные


локоны цветом в жженую карамель падали к его ногам, а отражение становилось все уродливее.

- Ничего-ничего, - подбадривал он, - Новые отрастут еще лучше. – И ножницы продолжали


безжалостно лязгать.

Волос к волосу – ровница. Ровница скручена – ниточка. Нитка к нитке льнет – вот и ткани кусочек.
Не мог нарадоваться себе мальчик и с улыбкой приштопал клочок. Но, как ни старался он, не
хватило клочка, чтобы закрыть дыру. Дырка стала уже совсем небольшой, практически
незаметной в таком массив, и можно было бы махнуть рукой уже. Подумаешь – дырочка! Да и
тем паче, такая крохотная. Дырки везде бывают, от старости там протрется или мышь проест.

Что за вздор!? – вскинулся он, - это, конечно, бывает, чтобы мышь проела или моль, но где это
видано, чтобы новое одеяло с дыркой отдавали!? Э-не, так дело не пойдет.

Кожа уже побелела от холода, и дощатый пол царапал босые ступни, но мальчишка упрямо
бродил из угла в угол, очень-очень стараясь что-то придумать. Ничего больше не было под рукой –
он излазил все, куда только мог дотянуться, залез и под кровать, и на подоконник. Он даже
попробовал собрать в банку плотный туман за окном, но тот рассеивался, только оказываясь в
комнате, а паутина из угла рвалась в неосторожных руках. Совсем беда – нечего было больше
пришить, нечего выткать. И горло снова защипало, как от воздуха, и нос захлюпал. Ногти
вонзились в ладонь.

- Ну нет! Не бывать такому! – с криком подскочил он к зеркалу и приставил ножницы к груди.


Лезвие тряслось, и руки не могли его унять. Снова стало страшно. Так страшно, что даже вдохнуть
нельзя. Он зажмурился.

Больно тебе будет, мальчик. Очень больно. Как когда зуб вырывал, только больнее, гораздо
больнее. У тебя и та лунка еще не затянулась, а это только зуб! Сердце свое из груди вырезать –
да разве можно это? Сердце не волосы, мальчик. Сердце одно у человека, на целую жизнь – одно,
и не отрастет оно, не сплетется заново, и нельзя его ни заменить, ни подлатать. Не боишься ты?
Подумаешь, дырочка. Оставь ее, и иди дальше.
Мальчик все так же не дышал, только нащупывал языком пустулу во рту, с мягким розовым
внутри. Зуб вырывать было больно. Больно и страшно. А тут… Но сердце, то самое, про которое
велся разговор, сердце мальчика уже так колотилось о кости, так колотилось о его тело, что
медлить было нельзя – оно так и грозилось разорваться.

- Не бывать такому! – и ножницы глубоко вошли в грудину. Под кожей открылось красное
вперемешку с белым, и упорства едва хватало, чтобы разрезать кости. В зеркало смотрела
большая дыра, больше, казалось, чем в одеяле, и в ней продолжало трепетать красное, увитое
сосудами сердце. Мальчик коснулся его. Больно, действительно больно – все лицо уже от слез
мокрое, тело все дрожит, видно уже плохо, но сердце бьется и бьется. Будто само в руки просится.

Пусть так, - подумал он. – Еще лучше. – И отрезал все сосуды мальчик, и вынул сердце в холодную
комнату, и распорол его посередине, и залатал им дырку. Скользкое оно было, мокрое, такое
живое и такое теплое – он бы и подумать не мог, что такая мощь в его теле жила.

Красивое, разноцветное одеяло теперь было всем, и только теперь оно было закончено. Едва
двигаясь, согнувшись под неподъемной ношей, мальчик донес его до кровати. Он укрыл Ее
целиком. Наконец целиком. Укутал Ее, взбил покрывало помягче, старательно подоткнул все
уголки – не оставляя сквозняку ни единого шанса. И лег рядом. Его собственная дыра ужасно
саднила и ныла. Мороз забрался внутрь, заполонил собой пространство и теперь еще сильнее
мешал дышать. Мальчик больше не мог плакать. Он не мог ни смеяться, ни злиться, ни радоваться
как прежде. Не трогали его стихи, не веселил рассвет, не мочил дождь. Но губы мальчишки все
равно замерли в улыбке – и он был счастлив. Счастлив, потому что сердце его теперь вмещало
целый мир.

Вам также может понравиться