Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Полночный прилив
Малазанская империя –
Стивен Эриксон
Полночный прилив. Сказание пятое из Малазанской книги
павших
Steven Erikson
Midnight Tides
Кристоферу Порожному
Благодарности
Глубочайшая благодарность старой команде: Рику, Крису и Марку – за подробные
комментарии к роману. А также Кортни, Кэму и Дэвиду Кеку за их дружбу. Как всегда,
спасибо Клэр и Боуэну, Саймону Тэйлору и команде «Transworld»; Стиву Доналдсону, Россу
и Перри; Питеру и Нику Краутерам, Патрику Уолшу и Говарду Морхэйму. А также
работникам «Tony’s Bar Italia» – за этот, уже второй роман, который они заправили своим
кофе.
Действующие лица
Тисте эдур
Удинаас
Пернатая Ведьма
Хулад
Виррик
Летери во дворце
На севере
В городе Летерас
Другие
На ледяном уступе северного хребта одинокий яггут начал плести чародейство Омтоз
Феллак. Он видел разорение, которое принесли два одиночник-элейнта со своими армиями, и
не сочувствовал к’чейн че’маллям. Они все равно вымирали, по сотням причин – и совсем не
заботили яггута. И захватчики не беспокоили его. Он давно уже разучился беспокоиться. И
бояться. И, надо признать, удивляться.
Он издали ощутил предательство, отзвук вспышки магии и пролитую кровь. Из двух
драконов остался один.
Привычное дело.
А потом, чуть позже, отдыхая в ходе ритуала, он почувствовал, что кто-то стоит у него
за спиной. Старший бог явился в ответ на жестокий разрыв миров. Как и ожидалось. И все
же… кто именно? К’рул? Драконус? Сестра Холодных ночей? Оссерк? Кильмандарос? Сечул
Лат? Давно привыкший к безразличию, яггут тем не менее уступил любопытству и обернулся
к вновь прибывшему.
Ого, неожиданно… и интересно.
Маэль, Старший властитель морей, был широк и коренаст; темно-синяя кожа
переходила в бледное золото на горле и обнаженном животе. Гладкие светлые волосы
свободно свисали с его широкой, почти плоской макушки. А в янтарных глазах Маэля горела
испепеляющая ненависть.
– Готос, – проскрежетал Маэль, – какой ритуал ты готовишь в ответ?
Яггут нахмурился.
– Они натворили дел. Мне придется чистить.
– Лед, – фыркнул Старший бог. – У яггутов на все один ответ.
– А какой ответ у тебя, Маэль? Потоп или… потоп?
Старший бог смотрел на юг. Мышцы на скулах напряглись.
– Мне обязательно нужен союзник. Кильмандарос идет через прореху.
– Остался лишь один одиночник-тисте, – проговорил Готос. – Видимо, он сразил своего
компаньона, а потом доставил его под присмотр переполненного двора башни Азатов.
– Опрометчиво. Он считает к’чейн че’маллей единственным противником в этом мире?
– Вероятно. – Яггут пожал плечами.
Маэль помолчал какое-то время, потом сказал со вздохом:
– Своим льдом, Готос, не разрушай все это. Наоборот, я прошу тебя… сохранить .
– Зачем?
– У меня есть на то причины.
– Рад за тебя. И какие же?
Старший бог посмотрел сердито.
– Наглый ублюдок.
– А что такое?
– В морях, яггут, время течет явно. В глубинах – течения безграничной древности. На
мелководье шепчет будущее. Приливы и отливы сменяют друг друга бесконечной чередой.
Таковы мои владения. Таково мое знание. Запечатай разорение своим проклятым льдом,
Готос. Заморозь тут само время. Сделай так, и я буду у тебя в долгу… однажды это тебе
пригодится.
Готос обдумал слова Старшего бога и кивнул.
– Пожалуй, можно. Хорошо, Маэль. Отправляйся к Кильмандарос. Прихлопните этого
тисте элейнта и рассейте его народ. Но торопитесь.
Маэль прищурился.
– Почему?
– Я чую далекое пробуждение – увы, не такое далекое, как тебе хотелось бы.
– Аномандр Рейк.
Готос кивнул.
Маэль пожал плечами.
– Предсказуемо. Оссерк встанет на его пути.
– Снова? – Улыбка яггута обнажила массивные клыки.
Старший бог, не сдержавшись, улыбнулся в ответ.
И хотя они улыбались, не было радости на ледяном уступе.
Глава первая
Вот вам сказание. Между приливами, когда исполины опустились на колени и стали
горами. Когда они посыпались на землю, словно балласт с неба, но не могли устоять перед
занимающимся рассветом. Между приливами поговорим о таком исполине. Потому что
сказание о нем.
И потому что оно забавное.
Вот.
В темноте он закрывал глаза. Только днем он держал их открытыми: ночь мешает
зрению; если мало что можно разглядеть, зачем пытаться пронзить взглядом тьму?
Он добрался до края земли и нашел море; и был очарован непостижимым зрелищем.
Очарование обернулось в назначенный день одержимостью. Он смотрел, как качаются вверх
и вниз волны вдоль берега, в неутомимом движении вечно грозя поглотить сушу целиком, но
не справляясь. Он смотрел на море под полуденными штормами, видел, как волны
набрасываются на покатый берег, порой забираясь далеко, но всегда угрюмо возвращаясь.
Когда настала ночь, он закрыл глаза и лег спать. Завтра он вновь посмотрит на море.
Ночью начался прилив, закручиваясь вокруг спящего. Вода пропитывала минералами
плоть, пока исполин не превратился в скалу, камень на берегу. И каждую ночь – тысячи лет –
прилив возвращался, чтобы подтачивать его. Украсть очертания.
Но не до конца. Чтобы увидеть его настоящего, нужно смотреть в темноте. Или сильно
прищуриться при ярком солнце. Смотреть искоса, сосредоточиться на чем угодно, только не
на самом камне.
Из всех даров, что Отец Тень оставил своим детям, этот талант – самый главный.
Отвернись, чтобы увидеть. Поверь, и ты придешь в тень. Где кроются все истины…
Отвернись, чтобы увидеть.
Отвернись.
Белый ворон, спрыгнув с просоленного корня, начал рыться в мусоре. Сначала Трулл
принял его за чайку, задержавшуюся на берегу в быстро угасающем свете, но ворон каркнул
и, держа в бледном клюве ракушку, бочком отошел к воде.
Поспать не удалось. Совет назначили на полночь. Беспокойные нервы зудели; Трулл
пришел на галечный берег к северу от деревни, к устью реки. И теперь, когда тьма
накатывала вслед за сонными волнами, он увидел, что на берегу только они с белым вороном.
Птица донесла добычу до линии прибоя и начала макать ракушку в набегающие волны.
Шесть раз.
Привередливый, решил Трулл, наблюдая, как ворон вспрыгнул на ближайший камень и
начал клевать моллюска.
Белое – зло, само собой. Вспышка цвета кости, свет ненавистной Менандор на рассвете.
И паруса летери, разумеется, белые – ничего удивительного. И чистые воды залива Калач
откроют сияние морского дна, белого от костей тысяч убитых тюленей.
Вскоре надлежало начать восстановление сильно уменьшившихся запасов для шести
племен, чтобы бороться с голодом. Подумав об этом, Трулл по-новому взглянул на
браконьерство. Точно рассчитанный удар по союзу племен, выходка, призванная ослабить
позиции эдур на Большой Встрече. Довод необратимости. Тот же довод они швырнули нам
в лицо, построив поселения на Пределе. «Королевство Летер расширяется, его потребности
растут. А ваши лагеря на Пределе были временными и с войной окончательно опустели» .
Новые независимые корабли неизбежно будут появляться в богатых водах северного
побережья. И за всеми не уследить. Стоит только вспомнить другие племена, жившие когда-
то за границей земель летери, которые получили громадную награду, присягнув на верность
королю Летера Эзгаре Дисканару.
Но мы-то – не другие племена .
Ворон каркнул со своего каменного насеста и, мотнув головой, отшвырнул ракушку,
потом, расправив призрачные крылья, поднялся в ночь. Последний насмешливый крик из
темноты… Трулл сделал охранный жест.
За спиной заскрипели под ногами камни, и он, обернувшись, увидел брата.
– Приветствую, – негромко произнес Фир. – Твои новости взбудоражили воинов.
– А колдун-король?
– Молчит.
Трулл снова принялся изучать темные волны, накатывающиеся на берег.
– Они в упор глядят на те корабли…
– Ханнан Мосаг знает, как отвернуться, брат.
– Он хочет собрать сыновей Томада Сэнгара.
Фир теперь стоял сбоку, и Трулл заметил, как брат пожал плечами.
– Видения ведут колдуна-короля с самого детства, – сказал Фир немного погодя. – Он
хранит кровавые воспоминания с самых темных времен. Отец Тень помогает ему во всем.
Упоминание видений напрягло Трулла. Он не сомневался в их силе – совсем наоборот.
Темные времена принесли тисте эдур раздоры, атаку чародеев, чужеземные армии; а сам
Отец Тень пропал. И хотя магия Куральд Эмурланн не запрещалась племенам, путь был
потерян для них; лишь разрозненные осколки остались в руках ложных королей и богов.
Трулл подозревал, что в мыслях Ханнана Мосага таится куда больше, чем только
объединение шести племен.
– Ты не горишь желанием, Трулл. Ты умело это скрываешь, но я вижу больше других.
Ты воин, который не жаждет схватки.
– Это не преступление, – пробормотал Трулл и добавил: – Из всех Сэнгаров только у
тебя и отца больше трофеев.
– Брат, в твоей храбрости нет сомнений. Но смелость – не главное, что нас связывает.
Мы эдур. Когда-то мы были хозяевами Гончих. Нам принадлежал престол Куральд Эмурланн.
И принадлежал бы по сей день, если бы нас не предали – сначала родственники Скабандари
Кровавого глаза, а затем тисте анди, которые пришли с нами в этот мир. Мы в осаде.
Летерийцы – лишь один из множества врагов. И колдун-король понимает это.
Трулл смотрел, как звездный свет играет на спокойной глади залива.
– Я без промедления вступлю в бой с врагом, Фир.
– Хорошо, брат. Этого хватит, чтобы Рулад замолчал.
Трулл напрягся.
– Он что-то болтает обо мне? Этот неокропленный… щенок ?
– Если он видит слабость…
– Что видит он и что есть на самом деле – не одно и то же, – сказал Трулл.
– Тогда покажи ему разницу, – спокойно произнес Фир.
Трулл промолчал. Он демонстративно не обращал внимания на Рулада с его
бесконечными вызовами и громкими заявлениями – и был прав, ведь Рулад неокропленный.
Но у Трулла были более важные причины: он пытался воздвигнуть стену вокруг невесты
Фира. Конечно, говорить об этом вслух непристойно и вызвало бы шепот недовольства. В
конце концов, Майен – нареченная Фира.
Все было бы проще, уныло подумал Трулл, если бы он понимал саму Майен. Она не
напрашивалась на внимание Рулада, но и не отвергала его. Она ходила по краю приличий,
уверенная в себе, как была бы уверена – и по праву – любая дева, удостоенная чести стать
женой оружейника хиротов. И вновь Труллу пришлось напомнить себе, что это не его дело.
– Я не буду показывать Руладу то, что он и так уже видел. Он не сделал ничего, чтобы
завоевать мое уважение!
– Руладу не хватает тонкости, чтобы понять, что твое нежелание не означает слабость…
– Это его беда, а не моя!
– Ты позволишь слепому старику переходить поток по камням и не поможешь ему? Нет,
ты поведешь его, пока своим внутренним взором он не представит то, что видят все.
– Если все видят, – ответил Трулл, – то слова Рулада не навредят мне, и я могу не
обращать на них внимания.
– Брат, Рулад не единственный, кому не хватает тонкости.
– Ты хочешь, Фир, чтобы среди сынов Томада Сэнгара зародилась вражда?
– Рулад не враг ни тебе, ни кому-то еще из эдур. Он молод и жаждет крови. И ты когда-
то шел по этому пути; вспомни себя в ту пору. Не время бередить раны. А для
неокропленного воина пренебрежение – самая глубокая рана.
Трулл поморщился.
– Я согласен, Фир. Я постараюсь побороть свое равнодушие.
Брат сделал вид, что не заметил иронии.
– Совет собирается в цитадели. Войдем в королевский зал вместе?
– Это большая честь, Фир.
Братья повернулись спиной к темной воде и не заметили скользящей над ленивыми
волнами недалеко от берега тени с бледными крыльями.
Тринадцать лет назад Удинаас был молодым моряком – шел третий год контракта его
семьи с торговцем Интаросом из Трейта, самого северного города Летера. На борту китобоя
«Сила» они возвращались из вод бенедов. Под покровом ночи удалось убить трех китов, и
теперь туши волокли в нейтральные воды к западу от залива Калач, когда заметили погоню –
пять к’орфан, кораблей хиротов.
Жадность капитана обрекла их – он отказался бросить добычу.
Удинаас хорошо помнил лица командиров китобоя и самого капитана, которых
привязали к туше одного кита и оставили на милость акул и дхэнраби; простых моряков
забрали с судна, отняв все железное и вообще все, что приглянулось эдур. На «Силу»
спустили теней-призраков – сожрать и разодрать на части останки летерийского корабля. С
двумя тушами на буксире пять кораблей к’орфан черного дерева отбыли, оставив третьего
кита убийцам глубин.
Даже тогда Удинааса не волновала ужасная судьба капитана и командиров. Он родился
должником, как и отец, и отец отца. Договор ученичества и рабство – два названия одного и
того же. Да и жизнь в рабстве у хиротов не была особенно суровой. За повиновение ты
получал защиту, одежду, жилье, спасающее от дождя и снега, и – до последнего времени –
вдоволь пищи.
Среди множества обязанностей Удинааса в хозяйстве Сэнгаров была починка сетей для
четырех рыболовных кораблей – кнарри, принадлежавших знатной семье. Бывшему моряку
не позволялось покидать сушу, так что он мог только лишь смотреть на морские воды,
починяя сети и крепя к ним грузила, на южном берегу устья реки. Да и не стремился он
бежать от эдур. В деревне было много рабов – все, разумеется, летери, – так что он не скучал
по компании своих, как правило, жалких соплеменников. И уют Летера не манил его пойти
на попытку побега – все равно обреченную. Все равно уют ему был недоступен. А главное,
Удинаас страстно ненавидел море, еще с тех пор, как был моряком.
В неверном свете он видел на другом берегу речного устья двух старших сыновей
Томада Сэнгара и без удивления ловил еле долетающие слова их разговора. Корабли
летерийцев снова нанесли удар – рабы уже знали новости, не успел юный Рулад добраться до
ворот цитадели. Как и следовало ожидать, собрался совет; и Удинаас полагал, что вскоре
начнется бойня, закрутится яростный вихрь стали и чародейства, как и во время любого
столкновения с летери на юге. И честно говоря, Удинаас желал воинам эдур доброй охоты.
Похищенные летерийцами тюлени грозили народу эдур голодом, а в голод первыми страдают
рабы.
Удинаас вполне понимал своих соплеменников. Для летерийцев только золото что-то
значит. Золото – мерило всего. Власть, положение, достоинство, уважение – эти товары
можно купить за деньги. В самом деле, долговые обязательства опутывали все королевство,
определяя отношения, бросая тень на каждое действие. Добыча тюленей – лишь первый ход
в хитроумном плане, который летери применяли бессчетное множество раз, против всех
соседних племен. И эдур, по мнению летерийцев, такие же, как все. Но они не как все,
идиоты !
В любом случае следующий ход будет сделан на Большой Встрече; Удинаас подозревал,
что колдун-король и его мудрые советники пойдут на соглашение, как слепые старцы.
Будто детеныши, захваченные отливом, народы двух королевств неслись головой вперед
в смертельные глубины.
Мимо шли три раба из дома Бунов с вязанками водорослей на плечах. Один из них
обратился к Удинаасу:
– Пернатая Ведьма будет ворожить ночью, Удинаас! Как раз когда соберется совет.
Удинаас принялся сворачивать высохшую сеть.
– Я приду, Хулад.
Рабы ушли, и Удинаас вновь остался один. Взглянув на север, он увидел, как Фир и
Трулл поднимаются по склону к боковым воротам наружной стены.
Свернув сеть, он собрал инструменты в корзинку, закрыл крышку и выпрямился.
За спиной раздалось хлопанье крыльев, и Удинаас обернулся – слишком поздно и темно
для птиц. Белый силуэт скользнул над водой и исчез.
Удинаас моргнул и присмотрелся, убеждая себя, что ему показалось. Нет. Только не это.
Удинаас сделал несколько шагов влево, к открытому песку, и, пригнувшись, мизинцем левой
руки быстро начертил на песке знак-мольбу; правую руку он поднял к лицу и двумя пальцами
на мгновение прижал веки, прошептав молитву:
– Брось костяшки, Спаситель, обрати сегодня ночью свой взор на меня. Странник!
Обрати взор на всех нас!
Он опустил правую руку и посмотрел на начертанный символ.
– Ворон, сгинь!
Вздох ветра, шорох волн. И отдаленное карканье.
Содрогнувшись, Удинаас резко выпрямился и, схватив корзинку, побежал к воротам.
Глава вторая
Хозяйка отпечатков,
любовница тех следов,
которые оставил он,
ведь он странствует путями,
пролегающими среди нас.
Она услышала его шаги задолго до того, как он вышел в дрожащий круг света от
костра. Его поступь насторожила и нереков, сгрудившихся под драными шкурами
полукругом на краю освещенного пространства, – они быстро поднялись и потекли
навстречу твердым шагам.
Сэрен Педак продолжала смотреть на огонь – беспечную трату дров, согревавшую
Бурука Бледного, пока он напивался, мешая вино с белым нектаром; она старалась унять тик
в углу рта, непрошеную и неприятную ироническую усмешку, выражавшую горькое веселье
по поводу близящегося соединения разбитых сердец.
Бурук Бледный вез с собой секретные инструкции – занимавший целый свиток список
поручений от других торговцев, спекулянтов и чиновников; и даже, похоже, от самого
Королевского Двора. И что бы ни подразумевали эти инструкции, их содержание убивало
Бурука. Вино он всегда любил, но без добавления обольстительного разрушителя – белого
нектара. Только в этом путешествии он начал использовать новое топливо для угасающей
души; в этом топливе он готов был утонуть, как в глубинах залива Предела.
Еще четыре года. Наверное .
Нереки обступили пришедшего, десятки голосов сплелись в суеверном бормотании,
словно прихожане молили особо привередливого бога. Он пытался, выдавая лишь глазами,
как неприятны ему бесконечные объятия, сказать каждому что-то – что-нибудь, что не сочли
бы благословением. Он хотел сказать, что вовсе не достоин такого почитания. Он хотел
сказать, что сам – сплошная неудача, как и они сами. Все они потеряны в этом мире с
ледяным сердцем. Он хотел сказать… но Халл Беддикт ничего не говорил. По крайней мере,
ничего столь отважно беззащитного…
Бурук Бледный встрепенулся и заморгал мутными глазами.
– Кто там?
– Халл Беддикт, – ответила Сэрен Педак.
Торговец облизнул губы.
– Старый посланник?
– Да. Хотя я не советовала бы так его называть. Он давно вернул королевский жезл.
– И тем самым предал летери, – засмеялся Бурук. – Бедный честный дурачок. Честь
требует бесчестия, забавно, да? Доводилось видеть ледяную гору в море? Ее без устали
грызут снизу жадные зубы соленой воды. Вот так.
Он запрокинул бутылку, и Сэрен глядела, как дергается его кадык.
– Бесчестье вызывает жажду, Бурук?
Он опустил бутылку, выпучив глаза. Потом слабо улыбнулся.
– Страшную, аквитор. Я как тонущий человек, который глотает воздух.
– Только это не воздух, а вода.
Бурук пожал плечами.
– Сперва удивляешься.
– Потом привыкаешь.
– Ага. И в последние мгновения звезды плывут невиданными потоками.
Халл Беддикт разобрался с нереками и вышел на освещенное место. Ростом почти как
эдур. Завернут в белую шкуру полярного волка, такие же белые волосы заплетены в косу. От
солнца и суровых ветров лицо приобрело цвет дубленой кожи. Серые глаза так поблекли, что
казалось, что человека за ними нет. Нет его и дома – Сэрен Педак это хорошо знала.
Нет, его потерянная плоть и кости, его тело перед нами .
– Погрейся, Халл Беддикт, – предложила она.
Он смерил ее отсутствующим взглядом – так смотреть умел только он.
Бурук Бледный засмеялся.
– А что толку? Его не прогреть через эти шкуры. Хочешь есть, Беддикт? Пить? Вряд ли.
Женщину? Могу предложить одну из нерекских полукровок – крошки ждут в моем
фургоне. – Он шумно глотнул из бутылки. – Будешь?.. Гляньте, он даже не скрывает
отвращения.
Глядя на старого посланника, Сэрен спросила:
– Ты шел через перевал? Снег стаял?
Халл Беддикт посмотрел на фургоны и ответил странным голосом, словно разговаривал
последний раз давным-давно:
– Должно быть.
– Куда ты направляешься?
– С вами, – ответил он, глядя на Сэрен, которая в ответ подняла брови.
Бурук Бледный засмеялся, размахивая бутылкой; последние капли шипели, попадая в
огонь.
– Прекрасная компания! Великолепно! Нереки будут в восторге. – Он покачнулся в
опасной близости от огня, но выпрямился и заковылял к своему фургону.
Сэрен и Халл проводили его взглядами, и Сэрен увидела, что нереки вернулись на свои
спальные места, однако следят блестящими глазами за старым посланником, который
подошел ближе к костру и медленно уселся, протянув к теплу огрубевшие руки.
Порой они мягче, чем кажутся, вспомнила Сэрен. Однако память лишь всколыхнула
давно остывший пепел, и Сэрен просто подбросила полено в голодный огонь перед Халлом,
глядя, как взметнулись в небо искры.
– Он хочет остаться в гостях у хиротов до Большой Встречи?
Она метнула в него взгляд, потом пожала плечами.
– Думаю, да. Поэтому ты решил отправиться с нами?
– Все будет не как с прошлыми договорами, – сказал он. – Эдур больше не разобщены.
Колдун-король правит безраздельно.
– Да, все меняется.
– И Дисканар посылает Бурука Бледного.
Она фыркнула, бросив в костер откатившееся полено.
– Неудачный выбор. Вряд ли он сумеет протрезветь достаточно, чтобы много разведать.
– Семь торговых домов и двадцать восемь кораблей обрушились на лежбища Калача, –
сказал Халл Беддикт, сжимая пальцы.
– Знаю.
– Делегация Дисканара заявит, что разрешения на охоту не давалось. Они осудят
бойню. Потом на этом основании заявят, что старый договор имеет слабину и должен быть
пересмотрен. Потерю тюленей они благородно возместят – бросят золото к ногам Ханнана
Мосага.
Сэрен промолчала. В конце концов, он прав. Халл Беддикт понимает больше, чем
король Эзгара Дисканар – или королевский двор, что не всегда одно и то же.
– Подозреваю, что это еще не все, – произнесла она, наконец.
– То есть?
– Думаю, ты не слышал, кто возглавит делегацию.
Халл хмыкнул.
– Об этом горы молчат.
Сэрен кивнула.
– Представлять интересы короля будет Нифадас.
– Хорошо. Первый евнух не дурак.
– Нифадас будет делить полномочия с принцем Квилласом Дисканаром.
Халл Беддикт медленно повернул к ней лицо.
– Значит, она здорово поднялась.
– Поднялась. И за те годы, что не пересекались пути твои и ее сына… Квиллас мало
изменился. Королева держит его на коротком поводке, и всегда рядом канцлер, чтобы
скормить ему сладкое угощеньице. Ходят слухи, что главный в прибылях семи торговых
домов, которые нарушили договор, не кто иной, как сама королева Джаналл.
– А канцлер не осмеливается покидать дворец, – сказал Халл Беддикт, и Сэрен уловила
насмешку в его голосе. – Поэтому он отправил Квилласа.
Напрасно. Принц не чувствует тонкостей. Он знает, что необразован и туп, поэтому
подозрителен к окружающим, особенно если они говорят что-то, чего он не понимает. Нельзя
на переговорах поддаваться эмоциям.
– Это не секрет, – ответила Сэрен Педак. И стала ждать.
Халл Беддикт плюнул в огонь.
– Им все равно. Королева спустила сына с поводка. Ему позволят барахтаться и бросать
неуклюжие оскорбления в лицо Ханнану Мосагу. Это что – от высокомерия? Или они
действительно хотят войны?
– Не знаю.
– А Бурук Бледный – чьи указания он выполняет?
– Не могу сказать точно. Но он вовсе не рад.
Наступило молчание.
Двенадцать лет назад король Эзгара Дисканар назначил любимого преду гвардии,
Халла Беддикта, посланником. Ему следовало отправиться к северным границам и дальше,
следовало изучить племена, еще населявшие дикие пустоши и горные леса. Халл Беддикт,
хоть и талантливый воин, был простодушен. То, что он полагал познавательным
путешествием, первым шагом к мирному сосуществованию, на деле явилось прелюдией к
захвату. Его подробные описания племен нереков, фараэдов и тартеналов были тщательно
изучены подручными канцлера Трибана Гнола. По описаниям определены слабые места. А
потом все это пригодилось в серии захватнических кампаний.
А Халл Беддикт, связавший себя кровными узами с этими жестокими племенами, был
вынужден смотреть, как предаются его знания и энтузиазм. Подарки, оказавшиеся вовсе не
подарками, привели к долгам, за долги отбирали землю. Смертельный лабиринт,
расчерченный торговцами, купцами, продавцами ложных желаний, поставщиками гибельной
отравы. Сопротивление подавлялось нещадно. Растаптывались гордость, независимость и
самостоятельность. Одним словом, началась война, настолько циничная в своей холодной,
бессердечной поступи, что ни одна честная душа не могла пережить ее спокойно.
Особенно душа, на которой и лежала ответственность. За все .
А нереки по сей день боготворили Халла Беддикта. И полдюжины нищих попрошаек –
все, что осталось от фараэдов. И разбросанные остатки тартеналов, больших, шатающихся и
пьющих в нищих поселках вокруг городов на юге – каждый из них носил татуировку, три
полоски под левым плечом; точно такая же была на спине у самого Халла.
Сейчас он сидел рядом с Сэрен, уставившись на последние огоньки угасающего костра.
Одного из своих гвардейцев он отправил в столицу – доставить королевский жезл.
Посланник перестал быть посланником. И больше не вернется на юг. Он ушел в горы.
Впервые Сэрен встретила его восемь лет назад, в дневном переходе от Высокого форта,
усохшим, словно потерянный на пустоши зверек. И привезла его обратно. По крайней мере, в
каком-то смысле. И все это было не так благородно, как казалось вначале. А могло быть.
Вполне благородно. Не используй я его в своих целях .
Она поддалась эгоистичным желаниям.
Простит ли он ее когда-нибудь? Простит ли она сама себя?
– Бурук Бледный знает все, что нужно знать мне, – сказал Халл Беддикт.
– Возможно.
– Он скажет мне.
Если не захочет, не скажет .
– Несмотря на его инструкции, – сказала Сэрен, – он всего лишь мелкая фигурка в этой
игре, Халл. Глава торгового дома, очень кстати расположенного в Трейте, и имеет опыт
торговли с хиротами и арапаями. – С моей помощью как проводника по землям эдур .
– Ханнан Мосаг пошлет воинов за кораблями, – сказал Халл Беддикт. – Доля королевы
в прибыли этих торговых домов пострадает.
– Думаю, она предвидела потери.
Человек, сидящий рядом, не был наивным юношей, однако он долго оставался вне
хитрых схем и смертельной ловкости рук, составлявших суть летерийцев. Чувствовалось, как
он с трудом продирается через путаные слои замыслов и планов.
– Я начинаю понимать, что она задумала, – сказал он немного спустя таким
безнадежным голосом, что Сэрен отвернулась.
– Тогда, – продолжал Халл, – мы прокляты, что так стремимся смотреть вперед, только
вперед. Как будто путь впереди будет чем-то отличаться от уже пройденного.
Да, и я получаю по голове каждый раз, как оглянусь .
Пора уже перестать оглядываться .
Седа ждал перед дверью и как будто разучивал танец, когда появился Брис.
– Неприятные моменты? – спросил Куру Кван, не глядя на Бриса. – Пока неважно.
Идем.
Пятьдесят шагов вниз по каменным ступеням, по пыльному коридору – и Брис понял,
куда они направляются. Сердце сжалось. Об этом месте он слышал, но никогда там не бывал.
Похоже, королевскому поборнику открыто то, что закрыто для скромного финадда. Впрочем,
эту привилегию можно было предвидеть.
Они подошли к двойным массивным, обитым медью дверям – зеленым, поросшим
мхом. Створки сами собой со скрежетом разошлись.
Узкие ступеньки вели к помосту, подвешенному на уровне колена на цепях, что свисали
с потолка. На полу круглой комнаты была выложена светящимися плитками спираль. Помост
вел на круглую платформу над центром палаты.
– Волнуетесь, финадд? И не напрасно. – Жестом Куру Кван поманил Бриса.
Помост пугающе качался.
– Желание сохранить равновесие становится очевидным, – сказал седа, расставив руки
в стороны. – Нужно найти правильный ритм шагов. Это важно и очень сложно, поскольку нас
двое. Нет, не смотрите вниз – мы еще не готовы. Сначала поднимемся на платформу. Ну вот.
Становитесь рядом, финадд. Давайте посмотрим на первую плитку спирали. Что вы видите?
Брис изучил светящуюся плитку. Почти квадратная, две пяди в длину, чуть меньше в
ширину.
Обители. Седанс. Зал прорицаний Куру Квана . По всему Летерасу встречались
метатели плиток, толкователи Обителей. Разумеется, плитки у них были маленькие, вроде
приплюснутых игральных костей. И только у королевского чародея плитки были такие. С
меняющимися изображениями.
– Я вижу могильник в саду.
– Ага, значит, вы видите правильно. Неуравновешенный разум выдаст себя в такой
ситуации, его видение отравлено страхом и злобой. Могильник – третья с конца плитка
Обители Азатов. Скажите, что вы чувствуете от нее?
– Беспокойство. – Брис нахмурился.
– Точно. Раздражает, да?
– Да.
– Могильник – сильная плитка, она не сдаст своих позиций. Но подумайте еще. Что-то
беспокойное таится под землей. И каждый раз, приходя сюда в последний месяц, я видел, что
эта плитка начинала спираль.
– Или завершала.
Куру Кван наклонил голову.
– Возможно. Разум фехтовальщика может предложить неожиданное. Важно? Увидим.
Начинает или завершает. Так. Если Могильнику не грозит осыпание, почему эта плитка
появляется так упорно? Возможно, мы видим, что есть сейчас, а беспокойство говорит о том,
что будет . Тревожно.
– Седа, вы были во дворе Азатов?
– Был. И башня, и земля не изменились. Обители по-прежнему говорят уверенно и
содержательно. Так, смотрите дальше, финадд. Следующая?
– Ворота в виде распахнутой пасти дракона.
– Пятая в Обители Дракона. Врата. Какое отношение врата имеют к Могильнику
Азатов? Они идут перед Могильником или после? Впервые в жизни я увидел плитку из
Обители дракона в таком сочетании. Мы присутствуем – или будем присутствовать – при
очень важном событии.
Брис взглянул на седу.
– Приближается Седьмое завершение. Это действительно важное событие. Первая
империя возродится. Король Дисканар, преобразившись, возвысится и примет древний
титул Первого императора.
Куру Кван обхватил себя руками.
– Верно, популярная трактовка. В действительности, финадд, предсказание несколько
более… смутное.
Бриса встревожила реакция седы. Он и не представлял, что популярная трактовка вовсе
не точная.
– Смутное? В каком смысле?
– «Король, правящий во время Седьмого завершения, преобразится и станет
возрожденным Первым императором». Верно. Но возникают вопросы. Преобразится – как? И
возродится – во плоти? Первый император был уничтожен с Первой империей, в далеком
краю. Оставив здесь колонии. Мы долгое время существовали в изоляции, финадд. Дольше,
чем вы можете представить.
– Почти семь тысяч лет.
Седа улыбнулся.
– Язык со временем меняется. Значения толкуются превратно. При каждом
переписывании накапливаются ошибки. Даже самые стойкие стражи совершенства – числа –
могут, по какой-то невнимательности, сильно измениться. Сказать вам, что я думаю, финадд?
Если предположить, что пропали несколько нулей?
Семьдесят тысяч лет? Семьсот тысяч?
– Опишите следующие четыре плитки.
Чувствуя легкое головокружение, Брис попытался сосредоточиться на плитках.
– Эту я знаю: Предатель из Пустой Обители. И следующую: Белый Ворон, из Опор.
Третья мне незнакома. Осколки льда, один из них торчит из земли и ярко освещен.
Куру Кван кивнул со вздохом.
– Семя, последняя из плиток в Обители льда. И снова такого расположения прежде не
было. А четвертая?
Брис покачал головой.
– Она пуста.
– Именно. Пророчество закончено. Возможно, заблокировано грядущими событиями,
еще не сделанным выбором. А может, это начало, то, что происходит прямо сейчас. И ведет к
концу – к последней плитке, Могильнику. Непостижимая загадка. Я в растерянности.
– Седа, это кто-нибудь еще видел? Вы обсуждали с кем-то свои затруднения?
– Первый евнух знает, Брис Беддикт. Негоже ему отправляться на Большую Встречу, не
зная знамений. И теперь – вы. Нас трое, финадд.
– Почему я?
– Потому что вы королевский поборник. Ваш долг защищать жизнь короля.
Брис вздохнул.
– Он постоянно отсылает меня.
– Я снова напомню ему, – сказал Куру Кван. – Он должен оставить любовь к
одиночеству или однажды, взглянув в вашу сторону, никого не увидит. Теперь скажите мне,
на что науськивала королева своего сына в старом тронном зале.
– Науськивала? Она утверждала обратное.
– Неважно. Расскажите, что видели, что слышали. Расскажите, Брис Беддикт, что
прошептало вам сердце.
Брис взглянул на пустую плитку.
– Халл может создать проблему, – сказал он глухо.
– Это прошептало вам сердце?
– Да.
– На Большой Встрече?
Брис кивнул.
– Как?
– Боюсь, седа, он может убить принца Квилласа Дисканара.
Глава третья
Лицом к Свету,
преданный Тьмой,
Отец Тень
лежит, истекая кровью,
невидимый и невидящий,
потерянный,
пока его дети
не выйдут на последнюю тропу
и, избавившись
от чужаков,
не возродятся вновь.
Трулл выбрался на причал, держа в правой руке копье, и остановился рядом с Фиром.
Напротив них стояли Томад и Урут. Рулада не было видно.
Не видно, понял Трулл, и Майен.
Краем глаза он заметил, как Фир оглядел толпу встречающих и с невозмутимым лицом
шагнул к Томаду.
– Майен в лесу с другими девушками, – сказал Томад. – Собирают листья морока. Их
охраняют Терадас, Мидик и Рулад.
– Сын… – Урут подошла ближе, всматриваясь в лицо Фира. – Что он сделал ?
Фир покачал головой.
– Они умерли позорной смертью, – сказал Трулл. – Мы не могли видеть, чья рука
принесла им смерть, но это было… чудовищно.
– А тюлени? – спросил Томад.
– Их забрали, отец. Та же рука.
Гнев сверкнул в глазах Урут.
– Это не полное раскрытие. Это вызов демонов .
Трулл нахмурился.
– Я не понимаю, мать. Там были тени…
– И тьма, – вмешался Фир. – Из глубин… тьма .
Урут сложила руки и отвела взгляд. Трулл никогда не видел ее такой опустошенной.
И сам он ощущал все большее беспокойство. Не меньше трех пятых из тисте эдур
занимались чародейством. Пользовались множеством фрагментов из расколотого пути
Куральд Эмурланна. Сила Тени обладала мириадами оттенков. Из сынов Урут только Бинадас
пошел тропой чародейства. И все же слова Фира вызвали понимание у Трулла.
– Выходит, чародейство Ханнана Мосага – не Куральд Эмурланн. – Даже не глядя на их
лица, Трулл понял, что последним понял правду. Он поморщился. – Простите меня за глупые
слова…
– Глупые, только если произносить их вслух, – ответила Урут. – Фир, возьми Трулла и
Рулада. Отправляйтесь к Каменной Чаше…
– Прекрати, – твердо сказал Томад, потемнев лицом. – Фир, Трулл, возвращайтесь в дом
и ждите меня там. Урут, посмотри, что нужно вдовам. Павший воин встречает первые
сумерки среди родни. Нужна искупительная жертва.
Сперва Трулл решил, что мать откажется. Однако Урут, плотно сжав губы, кивнула и
пошла прочь.
Фир махнул Труллу, и они отправились в большой дом, оставив отца на берегу канала.
– Тяжелые времена, – сказал Трулл.
– А очень нужно, – спросил Фир, – стоять между Руладом и Майен?
Трулл захлопнул рот. Вопрос застал его врасплох, уже не отделаешься легкомысленным
ответом.
Фир счел молчание ответом.
– И когда стоишь между ними, за кем ты следишь?
– Я… Извини, Фир. Просто не ждал такого вопроса. Очень нужно, ты спросил. Я
отвечу: не знаю.
– Понятно.
– Его напыщенность… раздражает меня.
Они подошли к двери. Трулл смотрел на брата.
– Фир, а что это за Каменная Чаша? Я никогда не слышал…
– Неважно, – ответил Фир и вошел в дом.
Трулл остался на пороге. Он провел рукой по волосам, повернулся и посмотрел через
площадь. Все, кто встречал воинов, разошлись, как и сами воины. Не было видно и Ханнана
Мосага с его магическим отрядом к’риснан. На берегу осталась одинокая фигура. Томад.
Мы настолько отличаемся от других?
Да. Потому что колдун-король позвал сынов Томада. Чтобы мы стали свидетелями .
Он сделал нас своими слугами. Вот только… он ли хозяин?
Во сне Удинаас стоял на коленях в пепле. Из ран на руках и ногах текла кровь.
Сдавленное горло не давало дышать. Он выпрямился, хватаясь руками за воздух, – а небо
ревело и набрасывалось со всех сторон.
Огонь. Огненная буря.
Он закричал.
И вновь оказался на коленях.
Все стихло, кроме его судорожного дыхания. Удинаас поднял голову. Буря прошла.
Силуэты на равнине. Они бредут и поднимают пыль, взвихривающуюся разодранным
саваном. Их буквально искромсали каким-то оружием; конечности держатся на остатках
сухожилий и мышц. Невидящие глаза; лица, искаженные страхом, лица, видевшие
собственную смерть. Не заметив его, они проходят мимо.
Внутри растет чувство громадной потери. Горе, а потом едкий привкус предательства.
Кто-то заплатит за это. Кто-то заплатит .
Кто-то .
Кто-то .
Это не его слова, это не его мысли, но голос, звучащий в центре черепа, его
собственный.
Рядом прошел мертвый воин. Высокий, чернокожий. Меч отсек ему большую часть
лица; белеет кость, покрытая красными трещинами от свирепого удара.
Что-то мелькнуло.
Рука в железной перчатке обрушилась сбоку на голову Удинааса. Брызнула кровь, и он
рухнул на землю в туче серого пепла.
Рука в перчатке ухватила его за левую лодыжку. Ногу безжалостно дернули вверх.
Удинааса потащили.
Куда мы?
– Дама жестока .
Дама?
– Жестока .
Она ждет нас в конце?
– Ждет не только она .
Он изловчился повернуть голову и посмотрел на борозду, которую прочертил в пепле.
След тянулся до горизонта, и черная кровь наполняла этот неровный желоб. Сколько уже
меня тащат? Кому я наношу рану?
Гром копыт.
– Это она .
Удинаас повернулся на спину и постарался приподнять голову.
Пронзительный крик.
Меч опустился на воина, тащившего Удинааса, и разрубил его пополам. Рука отпустила
лодыжку Удинааса, и он откатился в сторону, а рядом протопали подкованные копыта.
Она сияла ослепительно белым светом. В одной руке – меч, сверкавший подобно
молнии, в другой – топор с двумя лезвиями, с которых что-то капало. А конь…
Только кости, охваченные пламенем.
Громадный конь-скелет мотнул головой. Лицо женщины было скрыто ровной золотой
маской. Шлем из гнутых позолоченных пластин вздымался султаном. Оружие взметнулось.
Удинаас взглянул женщине в глаза.
Он отскочил, поднялся на ноги и побежал.
Копыта зазвенели за спиной.
Дочь Рассвет. Менандор…
Впереди валялись воины, шедшие рядом с тем, что тащил Удинааса. Пламя лизало их
раны, дымилась разорванная плоть. Никто не шевелился. Они снова умирают? Опять и
опять. Снова умирают …
Он побежал.
А потом – удар. Острая кость ударила его в правое плечо, подкинув в воздух. Удинаас
покатился по земле, колотя руками и ногами.
Возникла фигура, в грудь уперся сапог.
Она заговорила – словно зашипела тысяча змей:
– Кровь локи вивала… в теле раба. Чье сердце, смертный, ты выберешь?
Сапог давил на грудь, не позволяя ответить. Он вцепился в сапог руками.
– Пусть ответит твоя душа. Прежде чем ты умрешь.
Я выберу… то, которое всегда было во мне.
– Ответ труса.
Да .
– Осталось мгновение. Можешь передумать.
Вокруг смыкалась тьма. Он чувствовал, как рот наполняется кровью. Вивал! Я выбираю
вивала!
Сапог скользнул в сторону.
Рука в перчатке потянулась к веревке, которую он повязывал вместо пояса. Пальцы
сомкнулись, и Удинаас взмыл над землей, изогнувшись и свесив голову. Мир перевернулся
вверх ногами. Его поднимали, пока бедра не прижались к бедрам женщины.
Тунику задрали на живот. Рука сорвала набедренную повязку. Холодные железные
пальцы обхватили его.
Удинаас застонал и задергался в судорогах.
Рука отпустила, и он упал спиной на землю.
Ухода женщины он не слышал.
Не слышал вообще ничего. Кроме биения двух сердец внутри. Стук приближался и
приближался.
Потом кто-то сел рядом с Удинаасом.
– Должник.
Кто-то заплатит . Он готов был рассмеяться.
Рука тронула его за плечо.
– Удинаас. Где мы?
– Не знаю. – Он повернул голову и посмотрел в испуганные глаза Пернатой Ведьмы. –
Что говорят плитки?
– У меня их нет.
– Представь. Брось их в уме.
– Да что ты в этом понимаешь, Удинаас?
Он медленно сел. Боль ушла. Ни синяков, ни царапин под слоем пепла, осевшего на
кожу. Удинаас одернул накидку, чтобы прикрыть пах.
– Ничего, – ответил он Пернатой Ведьме.
– Тебе не нужно гадание, – сказала она, – чтобы знать, что тут произошло.
– Нужно. – Удинаас горько улыбнулся. – Рассвет. Самая страшная для эдур Дочь.
Менандор. Она была здесь.
– К летери не приходят боги тисте эдур…
– Ко мне пришла. – Удинаас отвел взгляд. – Она меня… э-э… использовала.
Пернатая Ведьма поднялась.
– В тебя попала кровь вивала. Ты отравлен видениями, должник. Это безумие. Во сне
ты не таков, каким тебя видят все.
– Посмотри на тела вокруг, Пернатая Ведьма. Это она их зарезала.
– Они мертвы уже давно.
– Да, но они ходили . Посмотри на эту борозду – один из них волок меня, вот след. А
вот следы копыт ее коня.
Но она, не отводя взгляда, смотрела на Удинааса.
– Это мир твоих собственных фантазий. Твой ум захвачен фальшивыми видениями.
– Брось плитки.
– Нет.
– Пернатая Ведьма, кровь вивала жива. Эта кровь связывает нас с тисте эдур.
– Невозможно. Вивалы – порождение элейнтов, отпрыски драконов, и даже драконы
ими не управляют. Они из Обители, но злобной.
– Я видел Белого Ворона. На берегу. Об этом я и хотел сказать тебе и спешил, чтобы
успеть до того, как ты метнешь плитки. Я пытался прогнать его, а он только посмеялся надо
мной. Когда на тебя напали, я думал, это Белый Ворон. Как ты не понимаешь? Белый, как
лицо Менандор, Рассвета. Вот что Опоры показывали нам.
– Я не поддамся твоему безумию, должник.
– Ты просила меня солгать Урут и другим эдур. Я сделал, как ты сказала, Пернатая
Ведьма.
– Но теперь тобой завладел вивал. И скоро убьет тебя – даже эдур ничего не смогут
поделать. Поняв, что ты в самом деле отравлен, они вырвут твое сердце.
– Ты боишься, что я превращусь в вивала? Это моя судьба?
Она покачала головой.
– Болезнь атакует твой разум. Отравляет чистую кровь твоих мыслей.
– Ты в самом деле здесь, Пернатая Ведьма? В моем сне?
Ее очертания стали прозрачными, зыбкими, и их, словно песок, унес ветер.
Удинаас вновь остался один.
Я никогда не проснусь?
Почувствовав движение в небе, он повернул голову вправо.
Драконы. Десятки драконов в воздушных потоках над мутным горизонтом. Вокруг
сновали, как мошкара, вивалы.
И тут Удинаас кое-что понял.
Они летят воевать .
Тело покрывали листья морока. В последующие дни листья начнут гнить, янтарный
воск пойдет синеватыми пятнами, и одетое в монеты тело превратится в смутную фигуру,
будто закованную в лед.
Тень в воске, замкнувшая воина бенедов навечно. Прибежище для блуждающих теней
внутри пустого ствола.
Трулл стоял у трупа. Ствол черного дерева еще готовили в неосвещенном здании рядом
с цитаделью. Живое дерево сопротивлялось рукам, которые хотели его преобразовать. Но оно
любило смерть, и его можно было уговорить.
Из деревни донесся отдаленный плач – голоса возносились в последней молитве
сумеречной Дочери. До наступления ночи остались мгновения. Наступали пустые часы,
когда даже саму веру следовало сдержать. Ночь принадлежит Предателю. Он пытался убить
Отца Тень в момент высшего торжества и почти преуспел.
Любые серьезные разговоры в это время были запрещены. Во тьме крадется обман,
бурлит невидимая жизнь, которую можно вдохнуть – и заразиться.
Не зарывались мечи у порога домов, где обитают девы. Скрепить брак в этот час значит
обречь его. Дитя рожденное умрет. Любовники не коснутся друг друга. День умер.
Вскоре, однако, появится луна, вернутся тени. Как Скабандари Кровавый глаз вернулся
из тьмы, так вернется и мир. Предателя ждет поражение . По-другому и быть не может,
иначе царства поглотит хаос.
Трулл сам вызвался дежурить в первую ночь. Труп эдур не оставляли без охраны, когда
подкрадывалась тьма – она ведь не разбирает, течет ее дыхание в теплую плоть или
холодную. Мертвец мог дать начало страшным событиям так же, как и живой. Неважно, что
у него нет голоса и он не может поднять руку. Другие готовы говорить за него и выхватить
меч или кинжал.
Ханнан Мосаг объявил это главным пороком среди эдур. Старики и мертвецы первыми
готовы прошептать слово месть . Старики и мертвецы стоят у одной стены, только мертвые
стоят к ней лицом, а старики отвернулись. За этой стеной – забвение.
Междоусобицы теперь были запрещены. За преступление мести наказывался весь род –
бесчестной казнью.
Трулл Сэнгар заметил со своего места во мраке под деревом – рядом с телом, – как его
брат Рулад идет по лесу. В этот темный час он осторожно крался, словно тень, от края
деревни.
В лес, на северную тропу.
Тропа вела на кладбище, где было решено похоронить воина бенедов.
Где бодрствует одинокая женщина.
Может, это первый раз… и ничего не выйдет. Или это очередное свидание из многих.
Она непостижима. Все женщины непостижимы. Но вот он вполне ясен. Рулад поздно
родился и не успел на войну, так что на его поясе нет отметин. Он пустит кровь иначе .
Потому что Рулад должен побеждать. Побеждать во всем. Такова его жизнь, узкий
берег, который он сам сочинил после всех случаев пренебрежения – неважно, настоящего
или им самим придуманного, – после всех моментов, которые, по его мнению, вопиют об
отсутствии достижений .
Это первый раз. И она откажется с отвращением.
Или их руки сплетутся, и тьма породит жар и пот. И предательство.
А он не может двинуться, не может оставить пост над безымянным воином бенедов.
Фир изготовил меч, как велел обычай. Он стоял перед Майен, и клинок лежал на
тыльных сторонах ладоней. На глазах у всех она сделала шаг и приняла оружие. И унесла его
домой.
Они обручены.
Через год – теперь уже осталось пять недель – она выйдет из дверей с этим мечом,
выроет им канавку у порога, положит туда меч и закопает. Железо и земля, оружие и дом.
Мужчина и женщина.
Брак.
До того дня, когда Фир подарил меч, Рулад и не смотрел на Майен. Равнодушие
юности? Нет, эдур не такие, как летери. Год у летери, как день у эдур. Были девушек
прекраснее в благородных домах. Но он обратил на нее внимание только потом.
Бросить пост? В конце концов, воин бенеда – не хирот. И обглоданное морем тело
покрыто медью, а не золотом. Можно ступить на тропу и пройти по следу в темноте.
И найти что? Определенность, острыми зубами грызущую его мысли.
Зачем?
Это все темные часы…
Глаза Трулла Сэнгара вдруг распахнулись. Из леса вышла фигура.
Фигура шагнула вперед. Губы в черной крови. Бледная в слабом свете луны кожа,
грязная и будто покрытая плесенью. Пустые ножны из полированного дерева справа и слева
на поясе. Остатки доспехов. Высокая, но с поникшими плечами.
Глаза как гаснущие угольки.
– Ага, – пробормотал призрак, глядя на кучу листьев. – И что у нас здесь?
Он говорил на языке ночи, родственном языку эдур.
Дрожащий Трулл заставил себя шагнуть вперед, ухватив копье двумя руками и
выставив острие над трупом.
– Он не для тебя. – Горло внезапно сдавило.
Глаза на мгновение вспыхнули, когда бледный призрак взглянул на Трулла.
– Тисте эдур, ты знаешь меня?
– Призрак тьмы, – кивнул Трулл. – Предатель.
Желто-черная улыбка.
Трулл вздрогнул, – призрак сделал еще шаг и пригнулся с другой стороны кучи листьев.
– Прочь отсюда, дух!
– А иначе что ты сделаешь?
– Подниму тревогу.
– Как? Ты теперь можешь только шептать. Горло перехватило. Даже дышать трудно.
Это предательство так давит на тебя, эдур? Неважно. Я много путешествовал, и мне не
нужны доспехи этого воина. – Призрак выпрямился. – Отступи, если хочешь дышать.
Трулл не тронулся с места. Воздух с шипением протискивался в сдавленное горло, руки
и ноги слабели.
– Да, трусость никогда не значилась среди пороков эдур. Ладно, как знаешь.
Призрак повернулся и направился в лес.
Трулл с облегчением набрал полные легкие воздуха, потом еще. Голова кружилась.
– Погоди!
Предатель остановился и снова повернулся лицом.
– Такого никогда не было. Пост…
– Интересовал только голодных подземных духов, – кивнул Предатель. – Или даже еще
печальнее: духов выкорчеванных черных деревьев, впивающихся в плоть, чтобы… ну, что
они сделают? Ничего, как и при жизни. В мире есть мириады сил, тисте эдур, и большинство
из них слабы.
– Отец Тень заключил тебя…
– Да, там я и остаюсь. – Снова жуткая улыбка. – Если только не сплю. Неохотный
подарок Матери Тьмы, напоминание о том, что она не забывает. Напоминание о том, что и я
не должен забывать.
– Это не сон, – сказал Трулл.
– Они были разбиты, – сказал Предатель. – Давно. Осколки рассыпались по полю
битвы. Кому они нужны? Разбитые осколки не воссоединить. Но теперь они складываются
сами по себе. Вот мне интересно: что он сделал с ними ?
Фигура исчезла среди деревьев.
– Это, – прошептал Трулл, – не сон.
Удинаас открыл глаза. Вонь обожженного трупа ощущалась в носу и во рту, застряла в
горле. Над ним нависал низкий косой потолок – грубая черная кора и желтоватые трещины.
Он неподвижно лежал под одеялом.
Уже близок рассвет?
Он ничего не слышал – никаких голосов из соседних каморок. Впрочем, часы перед
восходом луны – тихие. Как и часы, когда все спят. С утра ему опять чинить сети. И вить
канаты.
Возможно, это правда безумия, когда разум только и может, что бесконечно
составлять списки будничных забот и доказывать свою нормальность . Починить сети.
Сплести канаты. Видишь? Я не потерял смысл жизни .
Кровь вивала ни горяча, ни холодна. Она не бурлит. Удинаас не ощущал какой-то
разницы в теле. Но чистая кровь моих мыслей – да, загрязнена . Он откинул одеяла и сел.
Таков путь, и мне придется оставаться на нем, пока не придет момент .
Чинить сети. Вить канаты.
Выкопать могилу для воина бенедов, который только что открыл бы глаза, если бы
они у него были. И увидел бы не черноту облепивших его монет. Увидел бы не синий воск, не
листья морока, становящиеся от воска мокрыми и черными. Увидел бы лицо… кого-то
другого .
Вивалы окружали драконов в полете. Он видел это. Как гончие вокруг хозяина перед
самым началом охоты. Я знаю, почему я там, где оказался. И когда ночь прошепчет ответ –
нет, не прошепчет, провоет, сама Тьма подаст сигнал к погоне .
Удинаас понял, что он среди врагов. Не как летери, обреченный на рабство. Гораздо
большую опасность ощущала его новая кровь, оказавшись посреди эдур и Куральд
Эмурланна.
Пернатая Ведьма, полагаю, могла бы поступить иначе, но Мать Тьма даже в таких
вещах остается невидимой .
Он вышел в главный зал.
И оказался лицом к лицу с Урут.
– Незачем бродить в такой час, раб, – сказала она.
Но он видел, что она дрожит.
Удинаас упал на пол и уперся лбом в потертые доски.
– Приготовь плащи Фиру, Руладу и Труллу – они отправляются сегодня ночью. До
восхода луны. И еду и питье для утренней трапезы.
Он быстро поднялся на ноги, чтобы выполнять, но его остановила протянутая рука.
– Удинаас, – сказала Урут. – Сделай все сам и не говори никому.
Он кивнул.
Из леса выползали тени. Взошла Луна, место заключения настоящего отца Менандор.
Древние битвы Отца Тени создали и сформировали этот мир. Скабандари Кровавый глаз,
стойкий борец со слугами неумолимой убежденности – хоть ослепительно белой, хоть
всепоглощающе черной, – одержал победы, среди которых погребение Брата Тьмы и
пленение Брата Света в далеком небесном мире. Эти победы – дары не только для эдур, но
для всех рожденных и живущих, чтобы однажды умереть.
Дары свободы, воли, лишенной цепей, пока человек сам на себя не накинет эти цепи и
будет носить их, как доспехи.
Трулл Сэнгар видел цепи на летери. Он видел окутывающую их непроницаемую сеть
логических обоснований, где не найдешь ни начала, ни конца. Он понимал, почему летери
поклонялись Пустому трону. И знал, каким образом они оправдывают все свои дела.
Прогресс – необходимость, рост – преимущество. Взаимовыгодность – для дураков, а долг –
движущая сила природы, любого человека и любой цивилизации. У долга свой язык, в
котором есть такие слова, как переговоры, возмещение и поручительство, а закон – лживый
запутанный клубок, который застит глаза справедливости.
Пустой трон. На вершине горы золотых монет.
Отец Тень искал мир, где изменчивость могла бы применить свой коварный яд против
тех, кто избрал своим оружием непримиримость – в ней они черпали мудрость. Где любая
крепость в итоге рушилась бы изнутри от веса цепей, жестко ее опутывающих.
Мысленно он спорил с призраком – с Предателем. Тем, кто пытался убить Скабандари
Кровавого глаза многие тысячи лет назад. Он доказывал, что сама определенность и есть
Пустой трон. Что те, кто знает лишь один путь, начинают боготворить его, даже если путь
ведет к пропасти. Он спорил, и по молчаливому безразличию призрака начал понимать, что
сам вещает – с яростной горячностью – от подножия Пустого трона.
Скабандари Кровавый глаз не сотворил тот мир. Он исчез там, пропал на пути, по
которому не пройти никому другому.
Трулл Сэнгар стоял перед трупом в куче гниющих листьев и чувствовал
опустошенность. Множество путей открыто ему – и все они грязные, пропитанные
отчаянием.
Звук шагов на тропе. Трулл повернулся.
Приближались Фир и Рулад – в плащах. Плащ Трулла Фир нес в руках, а за плечами
висел небольшой походный мешок.
Лицо Рулада разрумянилось – то ли от тревоги, то ли от возбуждения.
– Приветствую тебя, Трулл. – Фир протянул плащ.
– Куда мы отправляемся?
– Отец проводит эту ночь в храме. Молится об указании.
– Каменная чаша, – сказал Рулад, и глаза его блеснули. – Мать отправляет нас к
Каменной чаше.
– Зачем?
Рулад пожал плечами.
Трулл повернулся к Фиру.
– Что за Каменная чаша? Никогда не слышал.
– Старое место. В Кащанской котловине.
– Ты слышал про него, Рулад?
Младший брат покачал головой.
– До сегодняшнего вечера понятия не имел – мать описала. Мы все ходили по краю
котловины. Разумеется, тьма в ее сердце непроницаема; как нам было догадаться, что там
сокрыто священное место?
– Священное место? В абсолютной тьме?
– Смысл этого, – сказал Фир, – станет очевидным очень скоро, Трулл.
Братья тронулись в путь, старший впереди, встали на тропу, ведущую на северо-запад.
– Фир, – позвал Трулл, – Урут говорила с тобой о Каменной чаше прежде?
– Я оружейник, – ответил Фир. – Я видел обряды…
Трулл знал, что среди обрядов была церемония в память всех битв, в которых
участвовали эдур. Он сам удивился, что эта мысль пришла ему в голову в ответ на слова
Фира. Какие скрытые связи хочет открыть его собственный разум и почему он их не видит?
– Томад запретил нам это путешествие, – сказал немного погодя Трулл.
– В делах чародейства, – сказал Фир, – Урут выше Томада.
– А это касается чародейства?
Рулад фыркнул за спиной Трулла.
– Ты стоял рядом с нами в баркасе колдуна-короля.
– Стоял, – согласился Трулл. – Фир, а Ханнан Мосаг одобрит то, что мы делаем? То, что
командует Урут?
Фир промолчал.
– Брат, – сказал Рулад, – ты слишком наполнен сомнениями. Они тебе мешают.
– Я видел, как ты шел по тропе к избранному кладбищу, Рулад. После того, как ушли
сумерки, и до восхода луны.
Если Фир и слышал, то не повернул головы.
– И что с того? – спросил Рулад беспечным тоном.
– Не надо легкомысленно относиться к моим словам, брат.
– Я знал, что Фир занят – следит, как убирают оружие в арсенал, – сказал Рулад. – И
чувствовал в ночи враждебность. Поэтому я встал на скрытый пост рядом с его нареченной,
которая была одна на кладбище. Может, я и неокропленный, но не трус, брат. Я знаю: ты
считаешь, что неопытность – почва, на которой взрастает ложная храбрость. Но для меня
неопытность – невозделанная почва, не готовая для корней. Я занял место брата.
– Враждебность в ночи, Рулад? Чья?
– Я не разобрал.
– Фир, – сказал Трулл. – Ты не хочешь ни о чем спросить Рулада?
– Нет, – сухо отозвался Фир. – Это ни к чему… когда ты рядом.
Трулл захлопнул рот, радуясь, что ночь скрывает его покрасневшее лицо.
После этого долго шли молча.
Тропа пошла вверх, петляя между покрытыми лишайником гранитными скалами. То и
дело приходилось перебираться через поваленные деревья, осторожно преодолевать
скользкие участки. Свет луны поблек, и когда братья достигли верхней точки тропы, Трулл
почувствовал, что близок рассвет.
Тропа повернула на восток – мимо поваленных деревьев и разбитых валунов. Вода,
накопившаяся во впадинах, образовала непроходимые черные лужи поперек тропы. Небо
впереди начало светлеть.
Фир повел братьев прочь от тропы – через каменную осыпь, между кривыми
деревьями. И вскоре перед ними предстала Кащанская котловина.
Громадная глотка, словно рана от удара ножа в камне, по отвесным стенам струится
вода; рана тянется зазубренной линией, начинаясь от залива Хэсан и теряясь в скалах – в дне
пути на восток. Братья очутились у самого широкого места, в две сотни шагов шириной;
пейзаж на той стороне был точно такой же, только чуть повыше – разбросанные валуны,
казалось, кто-то вышвырнул из глотки, а искалеченные деревья словно были отравлены
дыханием из глубины.
Фир расстегнул плащ, снял мешок и подошел к бесформенной куче камней. Он убрал
мертвые ветви, и Трулл увидел, что камни сложены в своего рода пирамиду. Фир снял
верхний камень, сунул руку в отверстие и вытащил связку каната с узлами.
– Снимайте плащи и оружие, – сказал он, неся канат к обрыву.
Найдя конец, он привязал к нему мешок, плащ и копье. Трулл и Рулад поднесли свои
вещи; их тоже привязали к веревке, и Фир начал опускать канат за край обрыва.
– Трулл, возьми второй конец и отнеси его туда, где тень.
Трулл подобрал конец каната и пошел к большому наклонному камню. Положив конец
каната в тень у камня, он почувствовал, как в него вцепились бесчисленные руки. Канат
натянулся, и Трулл отступил назад.
Вернувшись к обрыву, он увидел, что Фир уже начал спускаться. Рулад смотрел вниз.
– Нужно ждать, пока он спустится до дна, – сказал Рулад. – Он три раза дернет за
веревку. Велел, чтобы я спускался следующим.
– Хорошо.
– У нее такие сладкие губы… – пробормотал Рулад, потом поднял взгляд и посмотрел
Труллу в глаза. – Этих слов ты ждешь? Хочешь подтвердить свои подозрения?
– У меня разные подозрения, брат, – ответил Трулл. – У нас есть мысли, выжженные
солнцем, и есть мысли, поглощенные тьмой. Но мысли тени движутся скрытно, подбираясь к
самому краю вражеских владений, чтобы увидеть то, что можно видеть.
– А если видеть нечего?
– Такого не бывает, Рулад.
– А иллюзии? Вдруг ты видишь то, что предлагает воображение? Фальшивые игры
света? Фигуры в темноте? Разве не так подозрения превращаются в яд? А ведь яд вроде
белого нектара – каждый глоток усиливает жажду.
Трулл долго молчал.
– Фир недавно говорил со мной. О том, как человек выглядит, и о том, каков он на
самом деле. О том, что первое может скрывать второе. Что восприятие подтачивает правду,
подобно тому, как вода подтачивает камень.
– О чем ты хочешь попросить?
Трулл взглянул прямо в лицо Руладу.
– Перестань распускать хвост перед Майен.
Рулад криво улыбнулся.
– Хорошо, брат.
Глаза Трулла чуть расширились.
Канат три раза дернулся.
– Моя очередь. – Рулад ухватился за веревку и быстро исчез из виду.
Узлы этих слов слишком свободны . Трулл глубоко вздохнул, продолжая думать об
улыбке Рулада. Странной улыбке. Улыбке как будто от боли, от раны.
Потом Трулл обратился к себе и попытался разобраться, что чувствует сам. Трудно
понять… Отец Тень, прости меня. Я словно… запачкан .
Канат трижды дернулся.
Трулл ухватился за тяжелый канат, ощущая воск, пропитавший волокна, чтобы
предотвратить гниение. Без узлов для рук и ног спуск был бы опасным. Трулл встал на край
обрыва, лицом к стене, откинулся назад. И начал спуск.
По грубому камню текли сверкающие потоки. На поверхности тут и там виднелись
рыжеватые пятна. По стене скакали похожие на блох насекомые. Царапины, оставленные при
спуске Руладом и Фиром, блестели в угасающем свете, как рваные борозды, как раны на
камне.
Узел за узлом, Трулл спускался, а вокруг сгущалась тьма. Воздух стал прохладным и
сырым. Наконец нога уперлась в поросшие мхом валуны, и его подхватили руки.
Он напрягал глаза, пытаясь рассмотреть силуэты братьев.
– Надо было взять лампу.
– Каменная чаша дает свет, – сказал Фир. – Старший Путь. Кащан.
– Этот путь мертв, – возразил Трулл. – Его своей рукой уничтожил Отец Тень.
– Дети его мертвы, брат, но чародейство продолжается. Глаза привыкли? Землю перед
собой видишь?
Разбросанные камни, между ними течет вода.
– Вижу.
– Тогда за мной.
Они пошли прочь от стены. Выбирать дорогу было непросто, шли медленно. Мертвые
ветви, поросшие грибами и мхом; какой-то бледный безволосый грызун нырнул в щель
между камней, втянув за собой хвост.
– Это царство Предателя, – произнес он.
Фир хмыкнул.
– Много ты знаешь.
– Там что-то впереди, – шепотом сказал Рулад.
Странная поверхность огромных камней, без мха или лишайника, напомнила Труллу,
когда он подошел ближе, кору черного дерева. Толстые корни тянулись от основания каждого
обелиска, переплетаясь с корнями от соседних камней. Дальше земля уходила в широкую
впадину, из которой пробивался туманный свет.
Фир провел братьев между торчащими камнями и остановился на краю ямы.
Сплетенные корни тянулись вниз, и в них были вплетены кости. Тысячи и тысячи
костей. Трулл видел кащан – ужасных древних врагов эдур, с мордами рептилий и
блестящими клыками. А кости явно принадлежали тисте. Встречались и изящно изогнутые
кости крыла вивала, а в самом низу сидел массивный череп элейнта: широкая плоская лобная
кость вдавлена внутрь, словно ударом гигантского, облаченного в боевую перчатку кулака.
Из хаотичного ковра на склонах вырос кустарник без листьев с серыми колючими
ветвями. Трулл выдохнул сквозь зубы: куст был каменным, но рос не как кристалл, а как
живое дерево.
– Кащанское чародейство, – сказал, помолчав, Фир, – рождается из звуков, недоступных
нашему уху. Звуки формируются в слова, которые ослабляют скрепы, соединяющие сущее и
прикрепляющие все к земле. Эти звуки сгибают и растягивают свет, как приливная волна. С
этим чародейством они создали крепости, летающие по небу, словно облака. С этим
чародейством они обернули Тьму против самой себя, наделив ее голодом, которого не может
отрицать подобравшийся слишком близко, всепоглощающим голодом, который питается
прежде всего сам собой.
Голос Фира странно изменился.
– Кащанское чародейство эпидемией налетело на Путь матери Тьмы. Так были заперты
врата из Куральд Галейна в другие владения. Так мать Тьма была сослана в самое сердце
Бездны, наблюдать бесконечный водоворот окружающего света. Так кащаны, давно мертвые,
свершили над матерью Тьмой ритуал, который кончится ее гибелью. Когда исчезнет весь
свет. Когда некому и нечему будет отбрасывать Тень.
Когда Скабандари Кровавый глаз обнаружил, что они наделали, было уже поздно.
Конец Бездны неизбежен. На всех уровнях одно и то же, братья. От царств, что мы и
разглядеть не способны, до самой Бездны. Кащаны обрекли всех на смертность, на
беспощадный прыжок к исчезновению. Такова была их месть. Возможно, причиной стало
отчаяние. Или наивысшая ненависть. Глядя на собственное исчезновение, они обрекли на ту
же судьбу все сущее.
Братья молчали. Глухое эхо последних слов Фира затихло.
Потом Рулад хмыкнул.
– Я не вижу признаков последнего схождения, Фир.
– Отдаленная смерть, точно. Даже более отдаленная, чем можно представить. Но она
придет.
– И что нам до этого?
– Нашествие тисте подвигло кащан на этот последний акт. Отец Тень заслужил вражду
всех Старших богов, всех предков. Из-за ритуала кащан вечная игра Тьмы, Света и Тени
однажды завершится. И с ней – всяческое существование. – Фир повернулся к братьям. – Я
открыл вам тайное знание, чтобы вы лучше представляли, что здесь произошло. И почему
Ханнан Мосаг говорит о врагах гораздо могущественнее смертных летери.
Лучик понимания блеснул перед Труллом. Он отвел глаза от чарующего взгляда темных
глаз Фира и посмотрел вниз, в яму – глубоко, до самого черепа убитого дракона.
– Они его убили.
– Уничтожили его телесную суть, да. И пленили душу.
– Скабандари Кровавый глаз. – Рулад затряс головой, словно не веря своим глазам. – Он
не мог умереть. Этот череп не…
– Его, – сказал Фир. – Они убили нашего бога.
– Кто? – резко спросил Трулл.
– Все они. Старшие боги. И элейнты. Старшие боги разжижили кровь в жилах
элейнтов. Драконы произвели отпрыска неописуемо ужасного, чтобы выследить и затравить
Скабандари Кровавого глаза. И Отец Тень был повержен. Старшая богиня по имени
Кильмандарос разбила его череп. А для духа Кровавого глаза создали тюрьму вечной боли,
безмерных мучений, которые будут длиться, пока не исчезнет сама Бездна. Ханнан Мосаг
хочет отомстить за нашего бога.
Трулл нахмурился.
– Старшие боги ушли, Фир. Как и элейнты. У Ханнана Мосага в руках шесть племен
тисте эдур и фрагменты пути.
– Четыреста двадцать с лишним тысяч эдур, – сказал Рулад. – При всех наших
бесконечных поисках мы не обнаружили родичей среди фрагментов Куральд Эмурланн. Фир,
Ханнан Мосаг видит темные мысли насквозь. Одно дело потрясти летери, вызвав демонов, а
если надо, то и с помощью железных клинков. Но теперь мы начнем войну против всех богов
этого мира?
Фир медленно кивнул.
– Вы здесь, – сказал он братьям, – и вы слышали то, что известно. Я рассказал не для
того, чтобы вы встали на колено и превозносили имя колдуна-короля. Он жаждет силы,
братья. Ему нужна сила – и не важны ни ее источник, ни оборотные стороны.
– Ты говоришь, как изменник, – сказал Рулад, и Трулл расслышал странный восторг в
голосе брата.
– Правда? – спросил Фир. – Ханнан Мосаг поручил нам совершить опасное
путешествие. Добыть дар. И доставить ему. Чей дар, братья?
– Мы не можем отказаться, – покачал головой Трулл. – Он просто пошлет других
вместо нас. А нас ждет ссылка или что похуже.
– Конечно, мы не откажемся, Трулл. Но мы не пойдем, как слепые старцы.
– А Бинадас? – спросил Рулад. – Что ему известно об этом?
– Все, – ответил Фир. – Может быть, даже больше, чем известно Урут.
Трулл снова взглянул на заплесневелый череп дракона на дне ямы.
– Почему ты уверен, что это Скабандари Кровавый глаз?
– Потому что череп принесли сюда вдовы. Знание передается из поколения в поколение
женщинами.
– А Ханнан Мосаг?
– Урут знает, что он был здесь. Как он обнаружил правду, остается загадкой. Урут
никогда не рассказала бы обо всем мне и Бинадасу, если бы не отчаяние. Колдун-король
стремится к смертельной силе. Грязны ли его помыслы? Если не были грязны раньше, то
сейчас – да.
Трулл продолжал смотреть на череп. Тупая, жестокая казнь – бронированным кулаком.
– Будем надеяться, – прошептал он, – что Старшие боги действительно ушли.
Глава четвертая
Нереки считали тисте эдур потомками демонов. В крови у них пепел, пятнающий кожу,
а в глазах можно увидеть старость мира, угасание солнца и грубую кожу самой ночи.
Когда воин хиротов по имени Бинадас подошел к нерекам, они запричитали, принялись
колотить себя по лицу и груди и повалились на колени.
Бурук Бледный подскочил к ним и начал осыпать проклятиями, но нереки словно
оглохли. В конце концов торговец повернулся к Сэрен Педак и Халлу Беддикту и захохотал.
Халл нахмурился.
– Это пройдет, Бурук.
– Правда? А весь мир – тоже пройдет? Как смертельный ветер, уносящий наши жизни,
словно пыль? Только чтобы застыть, мертво и бессмысленно – и унять весь это безумный
галоп, лишенный смысла? Ха! Надо было нанимать фараэдов!
Сэрен Педак внимательно смотрела на приближающегося тисте эдур. Охотник. Убийца.
Видимо, из тех, кто умеет подолгу молчать. Бинадаса вполне можно представить у костра в
глуши рядом с Халлом Беддиктом. За весь вечер, ночь и следующее утро они обменяются
лишь полудюжиной слов. Что лишь скрепит, подозревала Сэрен, бездонную дружбу. Эта
мужская загадка всегда сложна для женщин. Когда молчание соединяет пути. Когда
несколько незначительных слов связывают души невыразимым пониманием. Эти связи она
чувствовала, даже видела сама, но всегда оставалась вовне. Озадаченная, расстроенная и
почти неверящая.
Связь между женщинами строится словами. Жесты, выражение лица – все помогает
соткать гобелен, который, как ясно любой женщине, может быть порван только одним
способом – злобным усилием. Дружба между женщинами знает лишь одного врага – злобу.
Поэтому чем больше слов, тем крепче ткань дружбы.
Сэрен Педак большую часть жизни прожила в обществе мужчин, и теперь, появляясь
изредка в своем доме в Летерасе, она ловила на себе тяжелые взгляды знакомых женщин. Как
будто ее выбор ставил под сомнение ее верность, вызывал подозрение. И в обществе женщин
она начала ощущать какую-то неловкость. Они ткали другими нитками, на других станках, не
в ее ритме. Среди них она ощущала себя неуклюжей и грубой, в западне собственной
тишины.
И вот ответ – бегство от города, от своего прошлого. От женщин.
Сейчас, в краткий миг, при встрече двух мужчин, небрежно приветствовавших друг
друга, ее откинули – почти буквально – и отвергли. Они были здесь, на этой земле, на той же
тропе с камнями и деревьями, но словно в ином мире.
Можно, конечно, презрительно фыркнуть и сделать вывод, что мужчины примитивны.
Можно поспорить: будь они незнакомцами, уже ходили бы кругами, обнюхивая друг друга
под хвостом. Заманчивый вывод – он отметает все сложности, предлагает удобные
обобщения. Но встреча двух мужчин, которые дружат, разрушает обобщения, неизбежно
вызывая у женщины гнев.
И, как ни странно, злобное желание встать между ними.
На галечном берегу мужчина смотрит и видит камень, потом другой, потом третий.
А женщина смотрит и видит… камни. И даже это упрощение: мужчина – число
единственное, женщины – множественное. Наверное, в каждом из нас есть и то и другое.
Мы только не хотим в этом сознаться .
Эдур был выше Халла. Коричневые волосы заплетены косичками в палец длиной. Глаза
цвета мокрого песка. Кожа цвета грязного пепла. Юные черты узкого лица, большой рот.
Сэрен Педак знала имя Сэнгара. И, похоже, видела его родственников в делегациях, с
которыми общалась при трех официальных визитах в племя Ханнана Мосага.
– Воин хиротов! – Буруку Бледному пришлось повысить голос, чтобы перекричать вой
нереков. – Приветствую тебя как гостя. Я…
– Я знаю, кто ты, – ответил Бинадас.
Голоса нереков стихли; слышны были только стон ветра над тропой и несмолкаемое
журчание воды, текущей с ледников.
– Я везу хиротам, – продолжил Бурук, – железные заготовки…
– Он хочет проверить, – прервал Халл Беддикт, – крепок ли лед.
– Сезон сменился, – ответил Бинадас Халлу. – Лед покрылся трещинами. На лежбище
тюленей напали браконьеры. Ханнан Мосаг ждет ответа.
Сэрен Педак подошла к торговцу, изучила лицо Бурука Бледного. От алкоголя, белого
нектара и резкого ветра на бледной коже носа и щек набухли кровеносные сосуды.
Затуманенные глаза покраснели. Он даже не отреагировал на слова эдур.
– Печально. К сожалению, среди моих собратьев-торговцев есть такие, кто
предпочитает забыть о договорах. Золото манит. Такому зову никто не в силах противостоять.
– Как и жажде мести, – сказал Бинадас.
Бурук кивнул.
– Верно, все долги должны быть оплачены.
Халл Беддикт фыркнул.
– Золото и кровь – не одно и то же.
– Разве? – удивился Бурук. – Воин хиротов, я представляю тех, кто придерживается и
намерен придерживаться заключенных договоров. Увы, Летер – зверь о многих головах. И за
наиболее жадными будет обеспечен строгий контроль в союзе – между эдур и теми
летерийцами, кто держит слово, объединяющее наши народы.
Бинадас отвернулся.
– Прибереги речи для колдуна-короля, – сказал он. – Я провожу вас до деревни. Это все,
что нам нужно знать.
Пожав плечами, Бурук Бледный направился в свой фургон.
– Подъем, нереки! Теперь дорога только под уклон!
Оглянувшись, Сэрен увидела, что Халл и Бинадас снова повернулись друг к другу.
Ветер донес до нее их слова.
– Бурук врет, – сказал Халл Беддикт. – Он хочет обмануть вас гладкими речами и
посулами, которые не стоят и докса.
Бинадас пожал плечами.
– Мы видели, какие ловушки вы расставляли перед нереками и тартеналами. Каждое
слово – узел невидимой сети. Против нее мечи нереков слишком тупы. Тартеналы слишком
медленны для гнева. Фараэды лишь улыбаются от смущения. Но мы не такие.
– Знаю, – ответил Халл. – Друг, мой народ верит в столбики монет. Одна на другую –
выше и выше, к славным вершинам. Вверх – значит прогресс, а прогресс – естественное
стремление цивилизации. Прогресс, Бинадас, – это верование, из которого произрастает
понятие судьбы. Летери верят в судьбу – в свою судьбу. Они приходят на свет с врожденными
достоинствами, и пустой трон по праву их.
Бинадас улыбнулся словам Халла, но улыбка вышла сухой. Он вдруг повернулся к
Сэрен Педак.
– Аквитор, скажите, пожалуйста, это старые раны омрачают взгляд Халла Беддикта на
летерийцев?
– Судьба наносит раны нам всем, – ответила она. – И мы, летери, гордимся шрамами.
Большинство из нас, – поправилась она, бросив виноватый взгляд на Халла.
– Это одно из ваших достоинств?
– Пожалуй, да. Мы умеем прятать жадность под личиной свободы. А прошлых
порочных поступков предпочитаем не замечать. Прогресс, в конце концов, заставляет глядеть
вперед, а то, что мы натворили в прошлом, лучше забыть.
– Значит, прогрессу, – сказал Бинадас, все еще улыбаясь, – нет конца.
– Наши фургоны катятся под гору, хирот. Все быстрее и быстрее.
– Пока не врежутся в стену.
– Обычно мы пробиваем стены.
Улыбка угасла, и, прежде чем эдур отвернулся, Сэрен заметила в его глазах печаль.
– Мы живем в разных мирах.
– Я бы выбрал ваш, – сказал Халл Беддикт.
Бинадас взглянул на него насмешливо.
– В самом деле, брат?
Что-то в тоне хирота было такое, что у Сэрен Педак волосы на загривке стали дыбом.
Халл нахмурился – ему тоже послышался в вопросе подвох.
Больше не было сказано ни слова; Сэрен Педак отошла в сторону, предоставив Халлу и
Бинадасу возглавить караван. Она смотрела, как они шагают рядом в ногу. Молча.
Халл был явно растерян. Он хотел сделать тисте эдур орудием своей мести и был готов
втянуть их в войну, если потребуется. Но разрушение приводит только к раздорам. Его мечта
обрести душевный покой в крови и пепле вызывала у Сэрен жалость. Однако нельзя
допустить, чтобы жалость заслонила опасность, которую он представляет.
Сэрен Педак не испытывала любви к своему народу. Ненасытная алчность и
неспособность смотреть на мир иначе как с точки зрения выгоды приводили к кровавым
столкновениям с любой чужой державой. Когда-нибудь они столкнутся с ровней. Фургоны
разобьются о стену, более прочную, чем встречались раньше. Тисте эдур? Вряд ли. Они
обладают грозным чародейством, и у летери не было таких яростных соперников, но все
вместе племена насчитывают меньше четверти миллиона. В одной только столице короля
Дисканара жителей более ста тысяч, а есть еще полдюжины городов почти таких же
крупных. С протекторатами – за Драконийским морем и на востоке – метрополия может
собрать и выставить шестьсот тысяч солдат, а то и больше. При каждом легионе будет
мастер-чародей, обученный самим седой, Куру Кваном. Эдур будут разбиты. Уничтожены.
А Халл Беддикт…
Она заставила себя не думать о нем. В конце концов, пусть делает выбор. Да и вряд ли
он захочет слушать ее предупреждения.
Сэрен Педак и сама ощущала неопределенность и смущение. Будет ли она бороться за
мир любой ценой? Какова цена капитуляции? Доступ летери к ресурсам, которые считают
своими эдур. Дары моря. И черное дерево…
Разумеется. Нам отчаянно нужно это живое дерево, материал для кораблей, которые
чинят сами себя, которые режут волны быстрее наших самых лучших галер, которые
противостоят насылаемой магии. Вот что главное .
Но король Дисканар не дурак – он не из тех, кто мог бы лелеять такие устремления.
Куру Кван позаботился бы об этом. Нет, план замыслила королева. Какое самомнение –
считать, что летери смогут справиться с живым деревом. Что эдур так просто выдадут свои
секреты, свое скрытое искусство уговаривать черное дерево, подчинять себе его волю.
Кража тюленей – ложный выпад. Денежные потери – часть более сложного плана,
вложение в надежде на политические дивиденды, которые затем покроют затраты стократно.
И только кто-то, столь же богатый, как королева или канцлер Трибан Гнол, мог бы позволить
себе такие потери. Корабли с экипажами из должников, которым обещано, что долги
простятся в случае смерти. Жизни, отданные во имя детей и внуков. Набрать экипаж
несложно. Кровь и золото…
Сэрен сомневалась в своих подозрениях, но все было похоже на правду; и столь же
неприятно для нее, как и, видимо, для Бурука Бледного. Тисте эдур не отдадут черного
дерева. Вывод очевиден. Будет война. И Халл Беддикт – ее самый горячий сторонник.
Невольный пособник королевы. Неудивительно, что Бурук терпит его присутствие .
А какая роль уготована ей? Я всего лишь сопровождаю это многоходовое безумие.
Держись в стороне, Сэрен Педак .
Она – аквитор. Она делает то, для чего ее наняли. Провожает Бурука Бледного.
И выбирать нечего. Нам – нечего. Все решится на Большой Встрече .
Только эта мысль не утешала.
Впереди, шагах в двадцати, лес поглотил Халла Беддикта и Бинадаса Сэнгара. Тьма и
тени становились ближе с каждым шагом.
– Не стой ко мне близко… Да нет же, Шанд, ближе, чтобы слышать, но не слишком. Как
будто мы незнакомы.
– Ты с ума сошел?
– Неважно. Видишь того человека?
– Какого?
– Преступника, конечно.
– У тартеналов две пары легких.
– У него тоже. Я так понимаю, ты не делала ставку?
– Ненавижу игры.
– Очень смешно, подруга.
– Так что с ним?
– Найми его.
– С удовольствием.
– И купи ему какую-нибудь одежду.
– Обязательно?
– Он ценен не физическими кондициями – во всяком случае, не теми. Вам нужен
телохранитель.
– Мое тело он может хранить в любое время.
– Все, Шанд, на сегодня я закончил разговоры с тобой.
– Вот и нет, Тегол. Вечером. В мастерской. И приведи Бугга.
– Все идет по плану. Нет никакой необходимости…
– Приходи.
– Примерьте.
Тегол уставился на шерстяные штаны, потом протянул руку.
– Скажи, Бугг, есть ли смысл продолжать?
– Вы про штаны или про мое бессмысленное существование?
– Ты набрал команду? – Тегол сбросил юбку и принялся натягивать штаны.
– Двадцать самых жалких недовольных, каких смог найти.
– Обиженные?
– Все как один, и уверен, что все по закону. Некоторых точно нужно было гнать из
профессии.
– Обычно сертификата лишают по идейным соображениям. Главное, убедись, что среди
них нет неумех. Важно хранить секрет, а тут лучшая мотивация – ненависть к гильдии.
– Я не совсем уверен. Кроме того, мы получили несколько предупреждений от гильдии.
– Персонально?
– Письма приходят. Пока. Ваше левое колено будет в тепле.
– В тепле? Тут жарища, Бугг, что бы ни говорил твой ревматизм.
– Значит, штаны на все времена года.
– Да ну? Объясни гильдиям, что мы не собираемся сбивать цену, совсем наоборот. И
команде переплачивать не будем. Никаких премий…
– Не считая доли в предприятии.
– Об этом не говори, Бугг. Посмотри – волосы у меня на правом бедре встали дыбом.
– Они не любят контраста.
– Гильдии?
– Нет, ваши волосы. Гильдии просто хотят знать, откуда я, во имя Странника, взялся. И
как осмелился зарегистрировать компанию.
– Не беспокойся, Бугг. Как только они узнают, на что ты замахиваешься, они решат, что
тебя ждет провал, и перестанут замечать. Разумеется, пока ты не добьешься успеха.
– Что-то я сомневаюсь.
– В чем дело?
– Наденьте лучше юбку.
– Пожалуй, ты прав. Найди еще шерсти. Хорошо бы того же цвета, хотя, пожалуй, не
обязательно. В любом случае у нас вечером свидание с тремя милашками.
– Рискованно.
– Мы будем осмотрительны.
– Во всех отношениях. Я украл эту шерсть.
Тегол снова обернул простыню вокруг талии.
– Приберись тут, ладно?
– Если будет время.
Тегол полез по лестнице на крышу.
Спускаясь к горизонту, солнце заливало окрестные здания теплым свечением. Два
художника поставили мольберты на третьем ярусе, соревнуясь, кто лучше увековечит Тегола
и его постель. Он помахал художникам рукой, чем вызвал, похоже, громкий спор, и, улегшись
на прогретый солнцем матрац, стал смотреть в темнеющее небо.
Он видел своего брата Бриса на Утопалках. На другом берегу канала тот беседовал с
Геруном Эбериктом. Ходили слухи, что Герун будет сопровождать делегацию к тисте эдур.
Ничего удивительного. Король хочет убрать этого зверя из города.
С золотом главная проблема в том, как оно проползает – туда, куда ничто больше не
протиснется. Оно просачивается из тайников, расцветает в безжизненных, казалось бы,
трещинах. Красуется, когда должно бы таиться. Нахально лезет, как сорняк между
булыжниками, и, если захотеть, можно отследить его до самых корней. Внезапные траты
родственников мертвого наемника, и за ними быстрая – хотя и недостаточно быстрая –
необъяснимая смерть. Странная бойня, после которой королевским следователям некого
допрашивать, не у кого выпытывать имя главного заговорщика. Покушение – не шутка,
особенно если мишенью выбран сам король. Потрясающая, почти невероятная удача –
проникнуть в опочивальню Десканара и склониться над жертвой за мгновение до смерти. Тот
чародей прежде не демонстрировал высоких умений в своем искусстве. А забить песком
легкие двух человек – высшее чародейство.
Теголом двигали естественное любопытство и возможные выгоды, и он соображал
быстрее королевских следователей. Он понял, что на заговор потрачено целое состояние,
которое нужно было копить всю жизнь.
Ясно, что только Герун Эберикт знал весь план целиком. Наемники не могли ожидать,
что их наниматель нападет на них. И убьет. Они сражались, и один был близок к успеху. У
финадда остались шрамы на губах и дырка в зубах – все висело на волоске.
Неприкосновенность. Герун Эберикт может замыслить и исполнить все, что пожелает.
Судья и палач, по преступлениям реальным и мнимым, по проступкам большим и малым.
Тегол даже восхищался этим человеком. Не методами – напором. И умением
разработать отчаянный план, от которого дух захватывает, и поставить на кон все…
Конечно, у Бриса как у королевского поборника могут быть какие-то дела с этим
человеком. И все равно неприятно. Нехорошо, когда твой младший брат так близок с Геруном
Эбериктом.
Ведь если у Тегола и есть настоящий противник, равный по уму и превосходящий по
жестокости, то это финадд Герун Эберикт, королевский Вольник.
И он что-то вынюхивает, выискивает… Значит, безопаснее полагать: Герун знает, что
Тегол вовсе не так беспомощен, как считает большинство. Что он не совсем… бездействует.
Это новая нить в сложном, запутанном гобелене.
Наличие неприкосновенности не означает отсутствие врагов. Впрочем, Герун
безукоризненно владеет мечом, а двенадцать присягнувших ему, повязанных кровью
телохранителей охраняют его даже во время сна. В поместье Геруна, считающемся
неприступным, собственный арсенал, особая аптека, где постоянно проживет алхимик,
сведущий в ядах и противоядиях, просторные хранилища и независимый источник воды. В
целом Герун готов к любым неожиданностям.
Только не к необычайной сосредоточенности ума некоего Тегола Беддикта .
Иногда единственное решение – самое простое и очевидное. Увидел сорняк между
булыжниками – вырви его .
– Бугг!
– Что? – отозвался снизу тихий голос.
– Кто сегодня принимал ставки Геруна?
Седая голова слуги появилась в люке.
– Да вы сами хозяин этого ублюдка! Тербл. Если только он не умер от разрыва сердца…
или не покончил с собой.
– Тербл? Вот уж не думаю. Скорее всего, он пакует пожитки. Внезапная поездка на
Внешние острова.
– Ему не добраться и до городских ворот.
– Это если Герун охотится за беднягой.
– А вы бы не стали? С такой выплатой?
Тегол нахмурился.
– А самоубийство? Вот теперь я думаю, что Тербл мог решиться – из-за плачевного
состояния дел. Неожиданно, конечно. У него, насколько я помню, нет родни. Значит, его долг
умер вместе с ним.
– А Герун потерял восемьсот доксов.
– Мелочь. Он стоит пикса, а то и больше.
– А то вы не знаете точно?
– Я образно. Конечно, знаю, до последнего докса. Даже до стриплинга. В любом случае
я сказал, вернее, предположил, что не потеря восьмисот доксов разъярит Геруна. Бегство . И
это единственный след, по которому Герун не может упрямо последовать – по крайней мере,
по своей воле. Значит, Тербл должен покончить с собой.
– Вряд ли он согласится.
– Займись этим, Бугг. До Водоворотов. Найди подходящий труп. Свежий, не высохший.
Добудь у Тербла бутылку или две его крови – в обмен на…
– А что будет? Пожар? Кто же совершает самоубийство огнем?
– Пожар случится из-за оставленной без присмотра масляной лампы. Без присмотра – в
результате самоубийства. Обгорит до неузнаваемости, увы, а стряпчие под присягой покажут,
чья это кровь. У них ведь так принято?
– Вены никогда не лгут.
– Точно. Но могут.
– Верно. Если найдется псих, который обескровит труп и закачает новую кровь.
– Отвратительное дело, Бугг. Хорошо, что займешься им ты.
Морщинистое лицо в люке нахмурилось.
– А Тербл?
– Переправим обычным путем. Он давно хотел завязать. Поставь кого-нибудь в туннеле
– вдруг он рванет раньше, чем мы ожидаем. Соглядатаи Геруна будут нашими главными
свидетелями. Герун не сможет и пикнуть.
– Стоит ли? – спросил Бугг.
– Выбора нет. Он единственный, кто может меня остановить. Я должен остановить его
первым.
– Если он почует, что это вы…
– Тогда я покойник.
– А я без работы.
– Ерунда. Девочки продолжат. Кроме того, ты мой наследник – неофициально, конечно.
– Стоило ли говорить мне об этом?
– Ерунда. Я соврал.
Голова Бугга исчезла.
Тегол улегся. А теперь мне нужен вор. Хороший.
А! Я знаю, кто именно. Бедная девочка…
– Бугг!
Судьба сыграла злую шутку с Шурк Элаль. И дело вовсе не в профессии, ведь
мастерство воровки стало легендарным в преступном мире. Трагические последствия ссоры
с домовладельцем: защищая свою жизнь, Шурк выбросила его в окно. К сожалению, полет
бедолаги был прерван проходящим по улице торговцем. Домовладелец сломал шею. Торговец
тоже.
Неосмотрительная самозащита, приведшая к смерти невиновного – таково было
обвинение. Половина от четырехсот доксов. При иных обстоятельствах Шурк спокойно
заплатила бы штраф, и все закончилось бы. Но поводом к ссоре с домовладельцем как раз
послужил некоторый запас золота, необъяснимым образом пропавший из тайника Шурк. Не
имея ни докса за душой, она отправилась на канал.
Женщина крепкая, с двумя сотнями доксов она, скорее всего, справилась бы – не
зацепись страховочная веревка за спинной плавник трехсоткилограммовой рыбы-волка.
Хищник поднялся на поверхность взглянуть на пловца – и снова ушел на глубину, утащив за
собой Шурк.
Рыба-волк редко заходит в канал и ест только мужчин. Женщин – никогда. Никто не
знает почему.
Шурк Элаль утонула.
Но, как выяснилось, есть мертвецы и есть мертвецы. Шурк и сама не знала, что ее
прокляла одна из ее бывших жертв. Проклятие было полностью оплачено и утверждено
Пустым Храмом. Так что, хотя легкие наполнились грязной вонючей водой, хотя сердце
остановилось и исчезли все признаки работы тела и разума, когда ее в конце концов
вытащили из канала, Шурк – облепленная грязью и растерянная – поплелась домой.
С тех пор от нее шарахались все живые, даже преступники и бездомные. Проходили
мимо, как будто она призрак.
Ее плоть не гнила, только кожа отличалась нездоровой бледностью, нисколько не
пострадали ее реакция и ловкость. Она могла говорить. Видеть. Слышать. Думать. И все это
ее не радовало.
Бугг нашел Шурк там, где и предложил искать Тегол – в переулке за борделем. Как и
каждую ночь, она прислушивалась к несущимся из окон наверху стонам удовольствия –
настоящего или наигранного.
– Шурк Элаль.
Вялый, мутный взгляд уперся в него.
– Я не дарю удовольствия.
– Увы, я теперь тоже. Я пришел предложить тебе контракт от моего хозяина.
– И кто он такой?
– Боюсь, пока не могу сказать. Работа для вора.
– А для чего мне богатства и награды?
– Думаю, это зависит от качеств награды.
Она вышла из темной ниши, где скрывалась.
– А что, по мнению твоего хозяина, мне нужно?
– Обсудим.
– Он знает, что я мертва?
– Конечно. И передает сожаления.
– В самом деле?
– Нет, это я выдумал.
– Меня больше никто не нанимает.
– Поэтому он и решил, что ты не занята.
– Никому не нравится моя компания.
– Ну, помыться не помешает, но он готов проявить снисходительность.
– Я с ним поговорю.
– Очень хорошо. В полночь.
– Где?
– На крыше. С кроватью.
– Он сам ?
– Да.
– К нему в постель?
– Хм, не думаю, что он…
– Рада слышать. Пусть я и мертвая, но не податливая. Я приду. В полночь, на четверть
удара колокола. Если он убедит меня за это время, хорошо. А нет, так нет.
– Четверти часа более чем достаточно, Шурк.
– Ты дурак, если так думаешь.
Бугг улыбнулся.
– Правда?
– Где Бугг?
– Скоро придет. – Тегол лег на диван, задрав ноги, и посмотрел на трех женщин. – Итак,
по какому поводу вы устроили это безрассудное собрание?
Шанд провела шершавой ладонью по бритой макушке.
– Мы хотим знать, что ты затеял, Тегол.
– Именно, – сказала Риссар.
Хеджун стояла, сложив руки на груди; нахмурившись, она добавила:
– Нам не нужен телохранитель.
– Ой, я про него и забыл. А где он?
– Сказал, что ему надо собрать пожитки, – ответила Шанд. – Сейчас появится.
Остальные его еще не видели.
– И поэтому не разделяют твоей радости.
– Она всегда преувеличивает, – сказала Риссар.
– Кроме того, – встряла Хеджун, – зачем нам вообще телохранитель? Мне все равно,
какой у него…
Дверь склада скрипнула, и все обернулись.
Круглая физиономия Ублалы Панга робко появилась в дверях, прямо под козырьком.
– Уважаемый господин! – позвал Тегол. – Прошу, заходите.
Полукровка медлил. Его бледные глаза ощупывали Шанд, Риссар и Хеджун.
– Их три, – сказал он.
– Чего три?
– Женщины.
– Да, точно, – сказал Тегол. – И?..
Ублала нахмурился, недовольно надув губы.
– Не беспокойся. – Тегол приглашающе махнул рукой. – Обещаю, что не дам тебя в
обиду.
– Точно?
– Абсолютно. Заходи, Ублала Панг, будь как дома.
Громадный человек открыл дверь шире и переступил порог.
Стало понятно, что в пожитки Ублалы штаны или набедренная повязка не входят. Он
был голым, как и тогда на канале под водой. Впрочем, тоскливо отметил Тегол, одежда вряд
ли скрыла бы такие причиндалы.
– Хочешь есть? Пить? Положи мешок… да, сюда. Садись… нет, на скамейку, не на стул
– ты его сломаешь. Ублала, этим женщинам нужен телохранитель. Я думал, ты принял
предложение Шанд…
– Я полагал, будет только она.
– А какая разница?
– Так сложнее.
– Пожалуй. Но большую часть времени ты… – Тегол замолчал, вдруг сообразив, что
Шанд, Риссар и Хеджун с самого появления Ублалы не шевельнулись и не сказали ни слова.
Боги, неужели это так важно…
Нисалл три года состояла первой наложницей короля. Никакой официальной власти к
титулу не прилагалось, кроме той, что могла достичь сама женщина. В истории встречались
разные варианты, зависящие от стойкости правящего монарха – и, разумеется, королевы и
канцлера.
В настоящее время наложниц было шесть – молодые младшие дочери влиятельных
семей. Надежная инвестиция в будущее и возможность привлечь внимание принца, а не
только короля. Как и четыре консорта королевы, наложницы жили в отдельных помещениях
дворца. Только первый консорт – Турудал Бризад – и первая наложница имели право
общаться с кем-то кроме короля и королевы.
Брис Беддикт поклонился Нисалл, потом отдал честь преде Уннутал Хебаз.
Присутствие первой наложницы в кабинете преды его не удивило. Нисалл давно решила, на
чьей она стороне.
– Поборник. – Женщина улыбнулась. – Мы с Уннутал как раз говорили о вас.
– Точнее, – добавила преда, – мы строили догадки о содержании вашей сегодняшней
беседы с финаддом Геруном Эбериктом.
– Преда, прошу прощения, что задержался с докладом.
– Зато теперь доклад хорошо отрепетирован, – сказала Нисалл, – раз вы уже отчитались
перед первым евнухом и седой Куру Кваном. Так что нам можете изложить попроще.
Брис нахмурился, глядя на преду.
– Как я понимаю, Герун Эберикт остается одним из ваших офицеров, несмотря на
звание королевского Вольника. Я удивлен, что он еще не доложил вам о подробностях
сегодняшнего разговора.
– А кто сказал, что не доложил? – спросила Уннутал. Потом махнула рукой. –
Бессердечный ответ с моей стороны. Прошу прощения, Брис. Тяжелый день выдался.
– Извинения излишни, преда. Я забылся…
– Брис, – вмешалась Нисалл, – вы теперь королевский поборник. Нет такого места, где
вы могли бы забыться. Даже при самом Эзгаре. Простите преду за резкость. Разговор с
Геруном кого угодно выведет из себя.
– Он довольно самоуверен, – кивнул Брис.
– Заносчив, – хмыкнула Уннутал. – Он не дал вам повода вызвать его на поединок?
– Нет.
– Какая жалость, – вздохнула Нисалл.
– Зато я, похоже, получил предупреждение.
Обе женщины уставились на него. Брис пожал плечами.
– Мне напомнили, что его список пополняется.
– Он намерен убить Бурука Бледного.
– Думаю, да. Первый евнух осведомлен.
– Если бы об этом узнал король, – заговорила Нисалл, принявшись ходить по комнате, –
он, вероятно, решил бы исключить Геруна из состава делегации. Королева и канцлер сочли
бы это победой.
– При построении стратегии важно учитывать, кто что считает, – сказал Брис.
– Слова дуэлянта, – отметила Нисалл. – Но выгода королевы от отсутствия Геруна
слишком велика. С другой стороны, так как Бурук Бледный действует по указаниям из ее
лагеря, мы только выиграем от его отсутствия.
Брису стало не по себе от такого пренебрежительного отношения к человеческой
жизни.
– Как сейчас Бурук?
– Рядом с ним наш шпион, – сказала преда. – Его мучает совесть. Он ищет утешения в
белом нектаре с вином и в беспорядочных половых связях.
– А королева…
– Хочет войны, – договорила Нисалл, кивнув. – Безответственная, жадная, близорукая
морская корова. Прекрасный партнер для самого тупого канцлера в истории Летераса. И
рядом толстый послушный принц, рвущийся поскорее занять трон.
Брис поежился.
– Возможно, если Бурука замучила совесть, он согласится сменить курс.
– Под соколиным взором Мороха Невата? Вряд ли.
Поборник пристально посмотрел на Нисалл. Все это к чему-то ведет, вот только к
чему…
Преда вздохнула.
– Геруну нужно добавить имя в список.
– Морох Неват?
– И это будет сложно.
– Да. Человек исключительный. Во всех отношениях. Несгибаемый.
– Кому он предан?
– Ну как же, разумеется, принцу. Но королевскому Вольнику не разрешено убийство
родственников короля. Геруну понадобится обходной маневр.
– Первая наложница, я не постигаю мотивацию Геруна Эберикта. Мне недоступна
природа его движущих сил.
– Мне доступна, – сказала преда. – Я точно знаю, чего он хочет. И думаю, мы сможем
заставить его расширить список.
– Главный вопрос, – сказала Нисалл, – какую роль будет играть Халл Беддикт.
Брис отвел взгляд. Он чувствовал себя загнанным в угол. Не один брат, так другой.
– Я подумаю.
– Только недолго, финадд, – сказала Уннутал Хебаз.
– День, может, два.
– Договорились. До встречи, Брис.
– Спокойной ночи, преда, первая наложница.
Он вышел из кабинета.
В коридоре, отойдя на несколько шагов от двух часовых, дежуривших у двери, он
остановился. Не думая о любопытных взглядах за спиной, королевский поборник стоял
неподвижно.
В глазах охранников – обладатель трех титулов. Мастер меча, финадд и королевский
поборник – все это вызывает зависть и восхищение. И наверняка они в недоумении. Он
стоял, как будто остался совершенно один в огромном ошеломительном мире: взгляд
устремлен куда-то внутрь, плечи понуро опущены. Они в недоумении, но короткое,
мимолетное сочувствие уже сменилось более сильными чувствами – завистью и
восхищением. И твердым убеждением, что суперспособности приносят многое, включая
одиночество. И что с этим прекрасно можно жить.
– Здесь нет места чувствам, – сказал Тегол, – как ни жаль. Летерас не прощает. Мы не
можем ошибиться. Во имя Странника, Ублала, успокойся. Ты посинел. Шанд, быть
небрежной – это небрежность. Другими словами, нам нельзя так встречаться.
– Ты делом занимаешься? – спросила Риссар.
– Каким?
Бугг кашлянул.
– Завтра я беседую с королевскими архитекторами.
– Наконец-то! – выдохнула Шанд, сидящая за столом. – Пока все, похоже, тихо.
– Хорошо, – сказал Тегол. – Именно такого впечатления мы и добивались.
– Прекрасно, но это впечатление для посторонних. У нас его быть не должно, идиот.
– Приготовления, Шанд. Фундамент. Тут нельзя торопиться. А теперь мне пора.
– Что?
– Уже поздно, меня зовет постель. Приготовьте место для Ублалы. Дайте ему одежду.
Может быть, оружие, с которым он умеет обращаться.
– Не оставляй меня здесь! – застонал Ублала.
– Так нужно для дела, – заверил его Тегол. – Ты здесь в безопасности. Правда, Шанд?
– Разумеется, – проворковала она.
– Прекрати. Или придется нанимать телохранителя для нашего телохранителя.
– Может, у Ублалы есть брат?
Тегол махнул рукой Буггу и направился к двери.
Они вышли на улицу. Кипела вечерняя жизнь. Лавки летом оставались открытыми
допоздна, чтобы подзаработать в пик сезона. Тепло расслабляет и ведет к определенной
ненасытности; позже, в разгар жары, останутся вялость и долги.
Тегол и Бугг свернули с большой улицы вдоль канала и пошли переулками, постепенно
втягиваясь в бедные кварталы. Из тени к ним обращались голоса. Следом плелись
растрепанные дети, грязными руками пытались потянуть Тегола за юбку и со смехом
убегали. Вскоре и дети исчезли, дорога опустела.
– Ах, долгожданная тишина нашей округи! – вздохнул Тегол, подходя к дому. – Вечная
кутерьма меня утомляет.
– У вас созерцательное настроение? – осведомился Бугг.
– Было. Спасибо, уже прошло.
Они вошли, и Тегол направился сразу к лестнице.
– Приберись тут завтра с утра.
– Не забудьте, к вам сегодня ночью посетитель.
– Не во сне?
Тегол забрался на крышу, закрыл люк и стоял, изучая звезды, пока она не вышла из
мрака и не заговорила.
– Ты опоздал.
– Вовсе нет. Полночь. Как жизнь, Шурк?
– Не жизнь, а жалкое существование. День за днем, ночь за ночью. Шаг, другой, третий
– и непонятно куда.
– А когда умираешь, это все меняется?
– Не смеши меня, Тегол Беддикт. Я харкаю, когда смеюсь. Хочешь предложить
контракт?
– Да, требуется небольшая услуга.
– Я не оказывала услуги, когда была жива; с чего мне теперь менять свои привычки?
– Гарантия занятости, уверенность в завтрашнем дне. Ты уже не молода. – Тегол уселся
на кровать, глядя на Шурк. – Хорошо. Я предлагаю цель, на которую не покусится ни один
ныне живущий вор. В самом деле, только искусный маг или мертвец может справиться с
охраной, не оставив следов. Магам я не доверяю, остаешься ты.
– Есть и еще неживые.
– Двое, говоря точнее. Из них никто не профессиональный вор.
– Откуда знаешь, что двое?
– Я знаю много всего, Шурк. Первая – женщина, изменявшая мужу, который в ответ,
потратив все свои накопления, наложил на нее проклятие. Вторая – ребенок; источник
проклятия неизвестен, живет при старой башне за дворцом.
– Да. Я иногда ее навещаю. Она не знает, кто ее проклял. По правде говоря, она вообще
ничего не помнит о своей жизни.
– Дополнительное заклятие, – задумался Тегол. – Любопытно.
– Любопытно? Сейчас цена на первое – полпикса. А сколько за кражу памяти?
– Думаю, вполовину меньше. Да, слишком много мороки ради десятилетней девчонки.
Почему бы просто не убить ее, бросив тело в канал? – Тегол сел прямо. – Знаешь, Шурк, мы
включим в плату расследование этой тайны.
– Я бы не прочь ткнуть ножом в глаз тому, кто проклял ребенка. Но зацепок никаких.
– Ага, так тебе не все равно.
– А я этого и не говорила. Только с чего начать…
– Посмотрим, что можно будет сделать.
Мертвая женщина, наклонив голову, молча смотрела на него.
– Когда-то ты был гением.
– Верно.
– Потом все потерял.
– Да.
– И видимо, потерял уверенность в себе.
– Это вряд ли, Шурк Элаль.
– Все входит в твой демонический план.
– Любой стоящий план – демонический.
– Не смеши меня.
– Стараюсь, Шурк. Так мы договорились?
– Изначально ты не собирался расплатиться за мои услуги секретом проклятия ребенка,
Тегол. Что предложишь еще?
– Готов обсудить. Хочешь воскреснуть по-настоящему? Заново получить дар жизни?
Отомстить тому, кто проклял тебя?
– Это я уже сделала.
– Хорошо. Скажу честно, я не удивлен. А кто был виноват?
– Герун Эберикт.
– Замечательно. Кстати говоря…
– Он – одна из твоих целей?
– Похоже на то.
– Я не одобряю убийства. Да и убить его очень непросто.
– Я не прошу его убивать. Только украсть состояние.
– Герун Эберикт стал еще наглее.
– Верная оценка.
– Допустим, восстановить статус-кво – достойное предприятие.
– Не надо ничего допускать, Шурк. Здесь важнее, кто занимается нарушением
упомянутого статус-кво. Финадд перестал сдерживать свои аппетиты.
– Ты – одна из его целей, Тегол?
– Пока точно не знаю.
– Серьезная задачка – справиться с охраной его поместья.
– Не то слово.
– По поводу моей платы… Я вовсе не хочу жить снова. Но не хочу и умереть
окончательно. Нет, я хочу гарантии подобия жизни.
Тегол задрал брови.
– Я хочу, чтобы моя кожа сияла осязаемой упругостью. Я хочу темные манящие глаза.
Блестящие волосы. Новую одежду, и чтобы меня сопровождал цветочный аромат. И хочу
снова чувствовать удовольствие.
– Удовольствие?
– Сексуальное.
– Может, все дело в компании…
– Не смеши меня.
– Будешь харкать?
– Тебе лучше не видеть, Тегол Беддикт. Тут тоже надо что-то сделать. Этой речной воде
три года.
– Мне вот интересно, как у тебя получается говорить без дыхания?
– Не знаю. Я могу набрать воздух в глотку.
– Ладно, кое-что мы поправим легко, хотя нужно соблюдать осмотрительность.
Остальное, например пробуждение удовольствия, сложнее.
– Обойдется недешево.
– Я уверен, что Герун Эберикт с радостью заплатит.
– А если потребуется все, что у него есть?
Тегол пожал плечами.
– Милая, деньги во всем этом не главное. Я вообще собирался выбросить их в реку.
– Я бы и себе взяла.
– Не смеши меня, Шурк. Серьезно.
– Почему?
– Потому что такой смех заразителен.
– А. Поняла.
– Приходи завтра ночью, мы сделаем из тебя новую женщину.
– Мне бы пахнуть по-новому.
– Не беспокойся. Я знаю людей, которым это по плечу.
Воровка спустилась по наружной стене дома. Тегол, стоя на краю крыши, наблюдал за
ней; когда она добралась до переулка, он позволил себе закатить глаза. Затем повернулся и
направился к постели.
И тут же услышал голоса внизу. Бугг говорил удивленным, но не испуганным тоном. И
говорил достаточно громко – чтобы предупредить Тегола, если вдруг Шурк засиделась.
Тегол вздохнул. Насколько лучше – проще – жилось всего несколько недель назад!
Когда не было никаких планов, схем, задач. А теперь – чуть шевельнулся, и все сразу
захотели тебя увидеть.
Скрипнула лестница, и появилась темная фигура.
Тегол не сразу узнал его и на мгновение поднял брови, прежде чем шагнуть навстречу.
– Вот так неожиданность.
– Твой прислужник, похоже, точно знал, что ты не спишь. Каким образом?
– Дорогой брат, таланты Бугга поистине сверхъестественны.
Брис подошел к постели и рассмотрел ее.
– А если идет дождь?
– Увы, приходится спускаться в комнату. И страдать от непрерывного храпа Бугга.
– Так вот из-за чего ты спишь на крыше?
Тегол улыбнулся, потом сообразил, что в темноте улыбка Брису не видна. Впрочем, и к
лучшему.
– Королевский поборник… Я ведь тебя не поздравил. Поздравляю.
Брис не шелохнулся.
– Ты часто посещаешь склеп? И вообще – посещаешь?
Сложив руки на груди, Тегол обратил взор на канал. Расплывчатое сияние отраженных
звезд ползло через город.
– Прошли годы, Брис.
– С того дня, как ты приходил последний раз?
– Со дня их смерти. Мы по-разному чтим их память. Семейный склеп? – Тегол пожал
плечами. – Подземная комната с каменными стенами, в которой нет ничего важного.
– Понятно. Хотелось бы знать, Тегол, как именно ты чтишь их память?
– Ты и не представляешь.
– Не представляю.
Тегол потер глаза, только сейчас ощутив усталость. Процесс мышления отнимал уйму
энергии – приходилось признать, что он давно не практиковался. Разумеется, мозг занимался
и другими вещами, даже более утомительными. Вспоминал братьев, давних знакомых,
проверял вновь начищенные доспехи, припрятанное оружие, старые приемы – казалось,
забытые, но в действительности просто спящие.
– У нас праздник, Брис? Я что-то пропустил? Были бы у нас кузены-кузины, дяди-тети,
племянники-племянницы, мы могли бы собраться. Посидеть на пустых стульях, где когда-то
сидели мать и отец. Осознать правду – что мертвые говорят в тишине и поэтому никогда не
оставляют нас в покое…
– Мне нужна твоя помощь, Тегол.
Он поднял глаза. В темноте было трудно разобрать выражение лица брата.
– Дело в Халле, – продолжал Брис. – Он нарвется, и его убьют.
– Скажи мне, – прервал Тегол, – ты когда-нибудь задумывался, почему ни один из нас
не нашел жену?
– Я говорю тебе…
– Все просто – из-за нашей матери, Брис. Она была слишком умна. Странник меня
подери, что за недомолвки. Вовсе не отец занимался нашими финансами.
– А ты ее сын, Тегол. Куда больше, чем я или Халл. Когда я смотрю на тебя, когда
слушаю, мне трудно следить за твоими мыслями. Но при чем тут…
– Наши фантастические надежды, Брис. Мы пытаемся. Все мы пытались, правда?
– Проклятье, Тегол, к чему ты клонишь?
– К Халлу, конечно. Ты ведь о нем пришел поговорить? Хорошо. Он встретил женщину.
В каком-то смысле умную, как наша мать. Или, вернее, это она его нашла. Величайший дар
для Халла. А он даже не понял этого, хотя держал буквально в руках.
Брис подошел ближе, злой, словно готовый вцепиться брату в горло.
– Принц захочет его смерти. А не принц, так первый евнух – если Халл выскажется
против короля. Погоди-ка! – Он рассмеялся невеселым смехом. – Есть ведь еще Герун
Эберикт! Кого я забыл? Не помню. Да и неважно. Халл будет на переговорах, и лишь его
намерения неизвестны – никому. Как же вести свою игру, если в ней участвует незнакомый
фактор?
– Остынь, брат, – сказал Тегол. – Я подхожу к сути.
– Давай уже!
– Пожалуйста, тише. Халл нашел ее, потом потерял. Но она все еще там. Сэрен Педак,
Брис. Она защитит его…
Брис зарычал и отвернулся.
– Как мать – отца?
Тегол вздохнул.
– Смягчающие обстоятельства…
– А Халл – сын нашего отца!
– Ты только что спрашивал, как я чту память родителей. Могу сказать, Брис. Вот я
смотрю на тебя. Твоя смертельная грация – мастерство, привитое им, – мне и вспоминать не
нужно. Он и сейчас просто стоит передо мной. Его в тебе больше, чем в Халле. Гораздо
больше. А я, боюсь, действительно похож на нее . Вот. – Тегол беспомощно развел руки. – Ты
просишь о помощи, но не слушаешь, что я говорю. Нужно ли вспоминать судьбу родителей?
– Значит, ты описывал нашу судьбу, – хрипло ответил брат.
– Она могла бы его спасти, Брис. Если бы не мы. Если бы не ее страх за нас. Всю затею
с долгами, ловко подстроенную, чтобы поймать отца в ловушку, она бы легко разбила, но
только, как и я, она не видела ничего в мире, что восстало бы из пепла. И, не видя ничего,
испугалась .
– Значит, не будь нас, мать спасла бы его – удержала в момент наивысшей трусости?
Брис блестящими глазами смотрел на Тегола.
– Думаю, да, – ответил Тегол. – И от них мы получили урок жизни. Ты выбрал
королевскую гвардию, а теперь роль поборника. Тут долг тебя не достанет. Что касается
Халла, он ушел – от золота, от его смертельных ловушек – и искал славы, спасая людей. И
даже когда не получилось… Ты можешь представить себе, что Халл пойдет на
самоубийство? Трусость отца была предательством, Брис.
– А ты, Тегол? Какой урок извлек ты?
– Разница между мной и матерью в том, что у меня нет ноши. Нет детей. Так что, брат,
думаю, я достигну того, чего не смогла достичь она, несмотря на любовь к отцу.
– Тем, что носишь лохмотья и спишь под открытым небом?
– Восприятие укрепляет ожидания, Брис. – На лице брата мелькнула сухая улыбка.
– Допустим. Но Герун Эберикт не так обманут, как ты полагаешь. Как был, признаюсь,
обманут я.
– До сегодняшней ночи?
– Да.
– Ступай домой, Брис, – сказал Тегол. – Сэрен Педак прикрывает Халла и будет
прикрывать, как бы она ни относилась к тому, что он намерен сделать. Она не может
удержаться. Даже у гениев есть слабости.
Снова улыбка.
– И у тебя, Тегол?
– Я говорил вообще. Я всегда исключение из правил.
– И как тебе удается?
– Так я сам устанавливаю правила. Это моя частная игра, брат.
– Во имя Странника, иногда я начинаю тебя ненавидеть, Тегол! Послушай, нельзя
недооценивать Геруна Эберикта…
– Геруном займусь я. Теперь вот что. За тобой следили?
– Я не подумал. Видимо, да. Думаешь, наши голоса были слышны?
– Нет – через завесу, которую Бугг устанавливает перед сном.
– Бугг?
Тегол похлопал брата по плечу и повел к люку.
– Он не всегда совершенно бесполезен. Мы находим скрытые таланты – это
неиссякаемый источник удовольствия. По крайней мере, для меня.
– А не он ли бальзамировал родителей? Его имя…
– Да, Бугг. Там я впервые встретил его и сразу заметил отсутствие у него перспектив.
Вход можно разглядеть только с одного места, и ни с какого другого, Брис. И обычно нельзя
подойти, чтобы тебя не заметили. А тогда – погоня, а это неприятно, и, скорее всего, не
убежишь. Тогда придется убивать. И не на дуэли. Просто казнь. Готов?
– Конечно. Но ты сказал, нельзя подойти, чтобы…
– А, да. Я забыл упомянуть наш туннель.
Брис замер.
– У тебя есть туннель?
– Надо же загружать Бугга работой.
В пяти шагах от затененного участка стены склада, где только и можно было
спрятаться, наблюдая за дверью дома Тегола, Брис Беддикт остановился. Глаза привыкли к
темноте, и он убедился, что там никто не прячется.
Но ощущался запах крови – металлический и густой.
Достав меч, он приблизился.
Ни один человек не остался бы в живых. Черная лужа протянулась на мостовой, лениво
растекаясь по трещинкам между булыжниками. Горло распороли и ждали, пока стечет кровь,
прежде чем забрать труп. След был четко виден: две борозды от пяток, мимо стены склада, за
угол – и с глаз долой.
Финадд подумал – не пойти ли по следу.
А потом увидел отпечаток ноги, оставшийся в пыли, и передумал.
След ребенка. Босого. Утащившего мертвеца прочь.
В каждом городе есть мир ночных обитателей, играющих ночью в собственную игру
хищника и жертвы. Брис знал, что это не его мир, и не желал погружаться в его тайны. Эти
часы принадлежали Белому Ворону и открывались лишь ему.
Брис повернулся и зашагал во дворец.
Похоже, грозный мозг брата не бездельничал. Его безразличие – всего лишь уловка. А
значит, Тегол очень опасен. Слава Страннику, он на моей стороне…
Он ведь на моей стороне?
Старый дворец, который скоро совсем оставят ради Вечного дома, стоял на осевшем
холме, в ста шагах от берега реки. Оставшиеся участки высокой стены показывали, где была
когда-то ограда – от дворца до реки; тут разнообразные постройки были отделены от
остального города.
Эти постройки появились еще до основания Первой империи. Возможно, сами
строители почитали эти земли почти священными, хотя, конечно, для колонизаторов не было
ничего святого. Также возможно, что первые летери обладали более полным тайным знанием
– давно утерянным, – которое заставило их воздать честь жилью яггутов и одинокой,
странной башне в центре.
Истина осыпалась вместе со стенами ограды, и невозможно было найти ответы в пыли
раскрошившегося раствора и хлопьях осыпавшегося шифера. Место, хотя уже и не
огороженное, никто не посещал – по привычке. Сама земля ничего не стоила – в силу
королевского указа, шесть веков назад запретившего разрушать древние постройки и строить
на их месте. Любая попытка оспорить указ в итоге даже не доходила до суда.
Ну и хорошо. Опытные метатели плиток Обителей понимали значение приземистой
покосившейся башни и заросшего двора. И жилищ яггутов, образцов Обители Льда.
Учитывая открывшиеся перспективы, Шурк Элаль была настроена уже не так
скептически, как прежде. Участок вокруг потрепанной серой каменной башни манил к себе
мертвую воровку. Здесь родня, хотя и не по крови. Нет, это семья немертвых, не способных
или не желающих отдаться забвению. Для погребенных в комковатой, глиняной почве вокруг
башни их могилы стали тюрьмой. Азаты не отдавали своих детей.
Она чувствовала, что здесь похоронены и оставшиеся живыми; большинство из них
сошли с ума за долгие века в объятиях древних корней. Другие оставались зловеще
молчаливыми и неподвижными, словно ожидали конца вечности.
Воровка пришла на запретные земли позади дворца. Она видела башню Азатов –
третий, верхний этаж, возвышающийся над покосившимися стенами жилищ яггутов. Ни одно
строение уже не стояло прямо. Все наклонились из-за выдавленной громадным весом глины
или вымытого подземными потоками песка. Вьющиеся растения опутывали стены паутиной,
хотя те, что добирались до умерших здесь Азатов, засыхали у камней фундамента посреди
желтеющей травы.
Шурк не обязательно было смотреть на кровавый след, чтобы найти дорогу. Запах стоял
в душном ночном воздухе, разносился легким ветерком. За поворотом стены, окружающей
башню Азатов, под кривым деревом сидела девочка Кубышка. Лет девяти-десяти… навеки.
Голая, бледная кожа покрыта пятнами, в волосах комками запекшаяся кровь. Перед ней –
труп, уже наполовину скрывшийся в земле.
Пища для Азатов? Или для голодных ночных жителей? Шурк не знала и не хотела
знать. Земля глотает тела, и хорошо.
Кубышка подняла черные глаза, в которых отразились звезды. Если на плесень не
обращать внимания, она может ослепить; пленка на мертвых глазах уже толстая. Девочка
медленно поднялась и пошла навстречу.
– Почему тебе не стать мне мамой?
– Я уже объясняла, Кубышка. Я ничья не мама.
– Я шла за тобой сегодня ночью.
– Ты всегда ходишь за мной, – сказала Шурк.
– Как только ты ушла с крыши, в дом пришел другой человек. Военный. И за ним
следили.
– И кого из них ты убила?
– Того, который следил, конечно. Я хорошая девочка. Я забочусь о тебе. А ты обо мне…
– Я ни о ком не забочусь, Кубышка. Ты умерла гораздо раньше меня. Живешь на этих
землях. Я приношу тебе тела.
– Мне мало.
– Я не люблю убивать; я убиваю только в крайнем случае. И потом, я ведь не одна тебе
помогаю.
– Нет, одна.
Шурк уставилась на девочку.
– Одна?
– Да. Остальные бегали от меня, как теперь бегают от тебя. Кроме того человека на
крыше. Он что, тоже не такой, как все?
– Не знаю, Кубышка. Но теперь я на него работаю.
– Я рада. Взрослые должны работать. Тогда у них мысли заняты. Пустые мысли – это
плохо. Опасно. Они начинают заполняться плохими вещами. И всем плохо.
Шурк наклонила голову.
– И кому плохо?
Кубышка махнула грязной рукой в сторону запущенного сада.
– Беспокойные. И я не знаю почему. Башня теперь все время потеет.
– Я принесу тебе соленой воды, – сказала Шурк. – Для глаз. Их нужно промывать.
– Я прекрасно вижу. И теперь не только глазами. Моя кожа видит. И чувствует вкус. И
мечтает о свете.
– Что это значит?
Кубышка убрала окровавленные пряди от сердцевидного лица.
– Пятеро пытаются выбраться. Я этих пятерых не люблю – я почти всех не люблю, но
этих особенно. Корни умирают. Я не знаю, что делать. Они шепчут, как порвут меня на
куски. Скоро. Я не хочу, чтобы меня рвали. Что мне делать?
Шурк молчала, потом спросила:
– Ты чувствуешь погребенных, Кубышка?
– Большинство со мной не разговаривают; они потеряли разум. Другие меня ненавидят
за то, что я не помогаю. Еще кто-то просит и умоляет… Они говорят через корни.
– А есть те, кто ничего не просит?
– Некоторые все время молчат.
– Поговори с ними. Найди с кем поговорить. С кем-то, кто может тебе помочь. – Кто
сможет стать тебе матерью… или отцом . – Спрашивай, что они думают о том, о сем.
Если кто-то не захочет помочь, не попытается выполнить твои желания в обмен на свободу,
не сочувствует другим, расскажи мне о нем. Все, что знаешь. И я постараюсь дать совет – не
как мать, как товарищ.
– Ладно.
– Хорошо. Но я пришла не за этим, Кубышка. Я хочу знать, как ты убила шпиона?
– Прогрызла горло. Так быстрее всего, и я люблю кровь.
– Почему ты любишь кровь?
– Я мажу волосы, и они не лезут в лицо. И пахнут жизнью, правда ведь? Мне нравится
этот запах.
– Многих ты убила?
– Много. Они нужны земле.
– А зачем они земле?
– Потому что она умирает.
– Умирает? А что будет, если она умрет, Кубышка?
– Все выйдут. А мне тут хорошо.
– Знаешь, Кубышка, – сказала Шурк, – отныне я буду говорить тебе, кого убивать – не
беспокойся, их будет вдоволь.
– Хорошо. Ты очень добра.
Среди сотен существ, похороненных на земле Азатов, только один мог слышать
разговор двух немертвых на поверхности. Башня Азатов уступила место этому обитателю не
от слабости, а по необходимости. Защита оказалась не готова. Да и всегда была не готова.
Сам выбор был ущербен – еще один признак слабеющей власти, дряхлости, предъявляющей
права на самое древнее каменное строение.
Башня Азатов на самом деле умирала. И отчаяние толкало на самые неслыханные шаги.
Выбор среди узников был сделан. Шли тайные приготовления, неспешные, словно
движения корней между камнями, но такие же неотвратимые. Только времени оставалось
мало.
Срочность подгоняла, выдавливая кровь из башни Азатов. Пять существ одного
племени, заточенных еще во времена к’чейн че’маллей, были уже близки к поверхности.
Тоблакаи.
Глава пятая
Словно громом,
где личность обитает между глаз,
ударом сокрушили кость
и душу вытащили,
чтобы сжать в хватке
неискупленной мести…
Глубокий смех Тени грозил безумием тому, кто его слышал. Удинаас выпустил сеть из
рук и прислонился спиной к прогретому солнцем камню. Прищурившись, посмотрел на
яркое небо. На пустынный берег накатывали вялые волны. Удинаас был один – если не
считать духа, который теперь постоянно беспокоил его в часы бодрствования.
Вызванный, потом забытый. Блуждающий, вечно бегущий от солнца, вечно
прячущийся.
– Прекрати, – сказал Удинаас, закрыв глаза.
– Зачем? Я чую твою кровь, раб. Она стынет. Я знал мир льда. После того как меня
убили… да, после. Даже у тьмы есть недостатки, вот меня и похитили. Но я вижу сны .
– Ты все время это повторяешь. Так следуй за ними, дух, и оставь меня.
– Я вижу сны, а ты ничего не понимаешь, раб. Приятно мне было служить? Нет. Нет,
нет и еще раз нет. Я буду следовать за тобой .
Удинаас открыл глаза и уставился на полоску тени между двумя валунами, откуда
исходил голос. По валунам скакали песчаные блохи.
– Почему?
– Почему всегда «почему»? Меня привлекает то, что ты отбрасываешь, раб. Ты
сулишь захватывающее путешествие… Тебе снится сад, раб? Я знаю, что снится, я чую.
Полумертвый и заброшенный, почему бы нет? Выхода нет. И в моих снах он помогает мне
служить. Служит служению. Разве не был я когда-то тисте анди? Был, я знаю. Меня убили
и бросили в грязь, пока не пришел лед. Потом, после многих лет, вырвали на свободу, чтобы
я служил моим убийцам. Моим хозяевам, чья старательность поколебалась. Пошепчемся о
предателях, раб?
– Будешь торговаться?
– Раз позвал меня, зови меня Сушеный. Я вижу сны. Дай мне то, что ты
отбрасываешь. Дай мне свою тень – и я твой. Буду глазами у тебя за спиной, меня никто
больше не увидит и не услышит, только тот, кто угадает и кто силой обладает, но с чего
ему догадаться? Ты раб. И пусть раб хорошо себя ведет, пока пора предавать не придет .
– Я думал, тисте анди должны быть строгими и печальными. И пожалуйста, Сушеный,
не надо стихов.
– Ладно, если отдашь мне тень .
– А другие духи смогут тебя видеть? У Ханнана Мосага…
– Этот олух? Я спрячусь в твоей настоящей тени. Спрятанный. Нельзя обнаружить.
Видишь, никаких стихов. Мы были сильны в те дни, раб. Солдаты войны, вторжения.
Пропитанные холодной кровью к’чейн че’маллей. Нас вел младший сын самой Матери Тьмы.
И мы были свидетелями .
– Чему?
– Тому, как Кровавый глаз предал нашего вождя. Как вонзил кинжал ему в спину. Я сам
пал от меча тисте эдур. Внезапно. Подлое нападение. У нас не было шансов. Ни единого .
Удинаас скорчил гримасу, глядя, как волны прилива борются с течением реки.
– Эдур рассказывают другую историю, Сушеный.
– Так почему я мертв, а они живы? Раз в тот день напали мы?
– Откуда я знаю? И если хочешь прятаться в моей тени, Сушеный, научись молчать.
Пока я с тобой не заговорю. Молчать и наблюдать.
– Сначала, раб, сделай кое-что для меня .
Удинаас вздохнул. Большинство благородных эдур были на церемонии погребения
убитого рыболова вместе с полудюжиной родственников-бенедов, поскольку они
принадлежат к эдур. Меньше дюжины воинов оставалось в здании за спиной Удинааса. Тени-
призраки становились смелее в такие моменты, перелетая по земле между домами и по
стенам.
Раньше он недоумевал, почему так. Но если верить Сушеному, то вот и ответ. Это не
духи предков смертных эдур. Это тисте анди, несвободные души убитых. А мне так нужны
союзники…
– Хорошо, Сушеный, что я должен сделать?
– Когда море еще не поднялось до нынешнего уровня, раб, залив Хэсан был озером. К
югу и западу тянулась земля, соединяясь с западным концом Предела. На этой громадной
равнине были убиты последние мои родичи. Иди по берегу, раб. На юг. Там лежит кое-что
мое – надо найти .
Удинаас встал, отряхнул песок с грубых шерстяных штанов и осмотрелся. Три раба из
цитадели колдуна-короля возле устья реки отбивали одежду о камень. На воде, вдалеке,
виднелась одинокая рыбацкая лодка.
– А далеко идти?
– Рядом .
– Если я уйду слишком далеко, меня убьют.
– Это недалеко, раб .
– Меня зовут Удинаас, так и обращайся ко мне.
– Гордость заговорила?
– Я не просто раб, Сушеный, и тебе это прекрасно известно.
– А вести себя должен, как обычный раб. Я говорю «раб», чтобы ты не забывал.
Выдашь себя – и боль, которую тебе доставят, чтобы вытащить все, что ты, возможно,
скрываешь, будет безмерной…
– Хватит.
Удинаас пошел к воде. Тень от солнца за его спиной протянулась длинная и
чудовищная.
На песчаной полосе накопились выброшенные водоросли и осколки камней. В шаге за
этой полосой низина была заполнена скользкими камешками и галькой.
– Среди камней. Чуть дальше. Три шага, два. Да. Здесь .
Удинаас посмотрел под ноги.
– Ничего не вижу.
– Копай. Нет, слева, отодвинь те камни. И вот этот. Теперь копай. Тяни .
В руке оказался конусообразный, длиной в палец, кусок металла в толстых известковых
наростах.
– Что это?
– Наконечник стрелы, раб. Сотни тысячелетий он полз к этому берегу. Волны приливов
и капризные бури. Так и движется мир…
– Сотни тысячелетий? Ничего бы не осталось…
– Клинок из обычного железа без чародейской обработки, разумеется, исчез бы без
остатка. Наконечник стрелы сохранился, раб, потому что он не сдается. Ты должен
сколоть все, что налипло на него. Возродить его .
– Зачем?
– На то есть причины, раб .
Удинаас выпрямился, засунул находку в поясную сумку и вернулся к сетям.
– Я не буду орудием твоей мести, – пробормотал он.
Смех Сушеного преследовал его среди хруста камней.
Над равниной висел дым, будто тучи, порванные в клочья верхушками деревьев.
– Погребение, – сказал Бинадас.
Сэрен Педак кивнула. Грозы не было, да и лес чересчур пропитался влагой, чтобы
возник пожар. Эдур во время похорон насыпали курган, на котором затем разводили
погребальный костер. Сильный жар спекал покрытый монетами труп и окрашивал камни
могильника в красное. Тени-призраки плясали в огне, посылая дым в небо; все разойдутся, а
тени еще долго будут плясать во мраке.
Сэрен вытащила нож и нагнулась, чтобы счистить грязь с сапог. С этой стороны гор
ветер ежедневно нес с моря волны дождя и тумана. Одежда промокла насквозь. Уже три раза
за это утро тяжело груженные фургоны сносило с дороги; один нерек погиб, придавленный
колесом с железным ободом.
Выпрямившись, Сэрен вытерла нож двумя пальцами в перчатке и убрала в ножны на
боку.
Настроение было паршивое. Бурук Бледный не вылезал из фургона два дня, как и три
его наложницы-полукровки. И все же спуск закончился, и впереди открылась широкая,
довольно ровная дорога к деревне Ханнана Мосага.
Бинадас смотрел, как последний фургон съехал по склону. Сэрен ощущала его
нетерпение – в его деревне кто-то умер. Потом Сэрен взглянула на Халла Беддикта, но ничего
не почувствовала. Он погрузился в себя, будто собирая силы, чтобы предугадать, что их ждет.
А может, старался подкрепить пошатнувшуюся решимость.
– Бинадас, – сказала Сэрен, – нерекам нужен отдых. Дорогу мы найдем. Не обязательно
нас сопровождать, иди к своему народу.
Бинадас подозрительно прищурился в ответ.
Уговаривать бессмысленно. Он будет считать, как считает, какими бы чистыми ни были
ее помыслы.
– И правда, – сказал Халл. – Ты зря задерживаешься, Бинадас.
– Хорошо. Я сообщу Ханнану Мосагу о вашем скором прибытии.
Эдур прибавил шагу и через несколько мгновений исчез среди деревьев.
– Видишь? – спросил Халл.
– Я видела борьбу желания и обязательств. – Сэрен отвернулась.
– Ты видишь лишь то, что хочешь видеть.
Сэрен пожала плечами.
– Как и мы все, Халл.
Он подошел ближе.
– Так не должно быть, аквитор.
Удивленная, она посмотрела ему в глаза, необычайно серьезные.
– И что мне ответить? Мы как солдаты, припавшие к земле за возведенными
укреплениями. Ты сделаешь то, что сочтешь нужным, Халл.
– А ты, Сэрен Педак? Какая дорога ждет тебя?
Всегда одна и та же .
– Тисте эдур нелегко использовать. Они могут выслушать, но не обязательно
послушаются.
– У меня нет надежд, Сэрен, у меня только страхи. Продолжим путешествие.
Она обернулась на нереков, которые сидели у фургонов; от спин поднимался пар. На
безразличных лицах ни следа сочувствия к мертвому соплеменнику, которого они оставили в
могиле, наспех сооруженной из грязи, камней и корней. Сколько нужно сечь народ, прежде
чем он начнет сечь себя сам? Когда бежишь с крутого склона, начинаешь медленно…
Летери верят в жесткую правду. Толчок запускает лавину, и никому не уйти с пути.
Разделение между жизнью и смертью – постоянная борьба за место посреди
всепоглощающего прогресса. Никто не может себе позволить проявлять сочувствие. И
поэтому не ждет сочувствия от других.
Мы живем в недружелюбное время. Впрочем, все времена недружелюбные .
Снова зарядил дождь.
Далеко к югу, за горами, которые они только что преодолели, готовилось крушение
тисте эдур. И, как она подозревала, жизнь Халла Беддикта легко принесут в жертву. Слишком
большой риск он представлял, слишком опасное предательство почти обещал. Ирония в том,
что желания сторон совпадают. Войны хотят все – победу представляют по-разному.
Халл не обладал достаточной проницательностью, чтобы успешно играть в такие игры.
Вот только должна ли она попытаться спасти его…
Из фургона Бурука раздался окрик. Нереки устало поднялись на ноги. Сэрен плотнее
завернулась в плащ и, прищурившись, взглянула на ожидающий их путь. Она почувствовала,
что к ней подошел Халл, но не обернулась.
– В каком храме ты училась?
Она фыркнула, потом покачала головой.
– Турлас, Тайные сестры Пустого трона.
– Прямо напротив Малого канала? Помню. А каким ребенком ты была, Сэрен?
– Ты и сам представляешь.
Краем глаза она заметила, как он кивнул.
– Усердная. Честная. Желающая быть первой.
– Там в специальные журналы записывали достижения учеников. В них все время
встречалось мое имя. Например, у меня было больше всех наказаний за год – двести
семьдесят одно; Темную каморку я знала лучше, чем собственную комнату. Еще меня
обвинили в соблазнении приходящего священника. И можешь не спрашивать – да, обвинили
заслуженно. Но священник поклялся в обратном, чтобы защитить меня. Его отлучили. Позже
я узнала, что он покончил с собой. Если бы я хранила чистоту, я потеряла бы ее тогда.
Халл обошел Сэрен и встал перед ней; нереки тянули мимо первый фургон. Она была
вынуждена смотреть ему в лицо и, помедлив, сухо улыбнулась.
– Я тебя смутила, Халл Беддикт?
– Подо мной прямо лед треснул.
Вспышка гнева прошла, когда Сэрен поняла самоиронию.
– Мы не рождаемся невинными, только неоцененными.
– И, возможно, неоценимыми.
– По крайней мере, несколько лет. Пока внешний мир не обрушится на внутренний – и
начинается жестокая война. Мы не рождены для сочувствия – несмотря на широко
распахнутые глаза и милые манеры.
– Ты рано поняла свою войну.
Сэрен пожала плечами.
– Моим врагом были не начальники, хотя иногда так могло показаться. Врагом было
само детство. Никаких ожиданий со стороны взрослых, их готовность прощать . Меня от
этого тошнило…
– Потому что было несправедливо.
– Детское понятие о справедливости очень своекорыстно, Халл. Я не могла тешить себя
обидами. А почему мы об этом заговорили?
– Я забыл спросить. Тогда. Наверное, я и сам был ребенком в те дни. Внутри – не
внешне.
Сэрен подняла брови, но промолчала.
Халл все равно понял.
– Да, ты права. В чем-то. Но не когда дело касается эдур.
Мимо проехал второй фургон. Сэрен внимательно смотрела на Халла.
– Ты уверен? Ты действуешь по собственной воле. Эдур – меч, но в твоей руке, Халл.
Где тут сочувствие?
– Ты не понимаешь, Сэрен. Мечом буду я.
Мороз пронял ее до костей.
– Что это значит?
Он лишь покачал головой.
– Я не могу тебе доверять, Сэрен. Жди, как все. Только об одном прошу: не становись
на моем пути. Пожалуйста.
Я не могу тебе доверять . Слова резанули по сердцу. Впрочем, вопрос доверия – палка
о двух концах…
Рядом остановился третий фургон. Занавеску на окошке дверцы откинули, и появилась
мертвенная физиономия Бурука.
– И это сопровождение? Кто следит за дорогой? Теперь мы обречены заблудиться!.. Не
говорите, что заново закрутили роман! Сэрен, голубка, таково проклятие любви!.. Просто
сердце кровью обливается!
– Хватит, Бурук. – Сэрен стерла с лица капли дождя и, не обращая больше внимания на
Халла, вышла на дорогу. Нереки торопливо расступились.
Дорога шла вдоль леса черных деревьев, высаженных в знак принадлежности этих
земель эдур. Грубую черную кору свернули в кошмарные образы и скрытые послания тени-
призраки, снующие по бороздкам и трещинам. Духи, которые явились, чтобы наблюдать за
Сэрен и ее спутниками. Непрерывно текущие, как черный туман, между громадными
стволами. Десятки, сотни толпились с обеих сторон дороги. Сэрен замедлила шаги.
Она слышала, как нереки за ее спиной тихо постанывают, как замедляется и затихает
стук колес.
К ней подошел Халл.
– Целую армию подняли, – прошептал он.
В его голосе звучало темное удовлетворение.
– А это точно предки эдур?
Он бросил на нее тревожный взгляд.
– Конечно. Кто же еще?
Сэрен встряхнулась.
– Подгони нереков, Халл. Тебя они слушают. Еще два дня и…
Она замолчала.
На дороге стояла фигура. Кожа цвета беленого холста, ростом с эдур, лицо покрыто
темными полосами, как будто испачканные кровью пальцы провели по худым щекам.
Красные глаза в глубоких глазницах. Старые, сгнившие доспехи покрыты рваной плесенью.
Ножны на поясе справа и слева пусты.
Духи почтительно приникли к ногам фигуры.
Стукнула дверца фургона, и Бурук, завернутый в одеяло, заковылял к Сэрен.
– Могильник и Корень ! – прошипел торговец. – Плитки не солгали!
Сэрен шагнула вперед.
Халл протянул руку:
– Нет…
– Что, нам тут вечно торчать? – отрезала она, отмахнувшись.
Несмотря на всю браваду, она была испугана. Привидения являются в детских сказках и
легендах, иногда в нелепых столичных сплетнях. Сэрен не особенно верила в подобные
явления – только по привычке. Как в шепот истории, предвестие, как во что-то
символическое, а не реальное.
Но даже и тогда она представляла себе нечто более… эфемерное. Намек на
бесформенное лицо, стертые от времени черты. Еле заметное в темноте – вот оно тут, а вот
исчезло.
Но сейчас фигура, стоящая перед ней, была весьма реальна, физически ощутима.
Строгие черты длинного бледного лица, невыразительные, подернутые пленкой глаза,
внимательно следящие за ее приближением.
Как будто только что выбрался из могильника. Но это не… не эдур .
– Однажды, – заговорил призрак на языке тисте, – здесь прополз дракон. Тогда тут не
было леса. Тут была пустошь. Кровью залитая земля. Дракон и проложил эту дорогу. Ты
чувствуешь, смертная? Под твоими ногами – накопленная память; она выталкивает корни,
сгибает деревья. Дракон. – Призрак обернулся, посмотрел на дорогу за своей спиной. – Тот
эдур пробежал, не видя, не думая. Он из рода, предавшего меня. Но… невинный.
Он снова взглянул на Сэрен.
– А ты, смертная, вовсе не такая невинная, правда?
Пораженная Сэрен молчала. За ее спиной заговорил Халл Беддикт:
– В чем ты обвиняешь ее, призрак?
– Во многом. В тысячах и тысячах злодеяний. Ее. Тебя. Ваш род. Боги – ерунда.
Демоны – просто дети. Все предки – неуклюжие фигляры. По сравнению с вами. Интересно,
так всегда? Порок до времени гнездится в лепестках цветка. Тайные семена разложения
прячутся под растущей славой. Все мы по сравнению с вами, все мы ничто.
– Чего ты хочешь? – спросил Халл.
Призраки отошли в сторону, к деревьям, однако новый прилив подкатил к изодранным
сапогам духа. Мыши потекли по дороге бурлящим потоком глубиной до лодыжки. Первые
достигли ног Сэрен, заклубились вокруг. Серо-бурый прилив, бездумное движение.
Множество крохотных существ, захваченных непонятной и непонимающей силой.
Отсюда… дотуда .
Что-то ужасное, пугающее было в этих зверьках. Тысячи, десятки тысяч – всю дорогу
впереди, насколько хватало глаз, покрывали мыши.
– Земля треснула, – сказал дух. – Не осталось ни деревца. Ничего – только трупы. И
крохотные существа, которые ими кормились. Легион Худа. Грязный прилив смерти,
пушистый и неудержимый. Это кажется так… легко. – Немертвый словно встряхнулся. – Я
ничего от вас не хочу. Думаете, вашими путями никто никогда не ходил?
– Мы не слепые, чтобы так думать, – сказала Сэрен Педак. Она еле удерживалась от
того, чтобы пнуть мышей, копошащихся у ее лодыжек, и чувствовала, что близка к
истерике. – Если ты не хочешь – или не можешь – освободить дорогу, у нас не остается
выбора…
Призрак наклонил голову.
– Ты готова пойти на множество маленьких смертей? Во имя чего? Удобства?
– Я не вижу конца твоим мышам, призрак.
– Моим? Они не мои, смертная. Они из моего времени. Из того века, когда они
варварски правили этой землей. Множество тиранов, царящих над пеплом и грязью, что мы
оставили за собой. В моем духе они видят обещание.
– А мы, – прорычал Халл, – должны видеть то же самое?
Призрак начал таять, цвета блекли.
– Если хочешь, – донесся тихий насмешливый ответ. – Конечно, возможно, они видят
твой дух, а не мой.
И призрак исчез.
Мыши потекли в лес, прочь от дороги, послушные какой-то великой силе. Они ныряли
в почву, в тень, в прогнившие стволы упавших деревьев. Были – и нет.
Сэрен подошла к Буруку Бледному.
– Про что ты говорил – «плитки не врали»? Могильник и Корень – плитки из Обители
Азатов, ведь так? Ходил на гадание перед началом путешествия? В Трейте?
Он не смотрел ей в глаза. Лицо побледнело.
– Обители восстают, аквитор. Все .
– Тогда кто это был? – спросил Халл Беддикт.
– Не знаю. – Нахмурившись, Бурук отвернулся. – Какая разница? Земля дышит, из нее
многие выбираются. Седьмое завершение близко, да только, боюсь, все будет не так, как нас
учили. Рождение империи – да, конечно, но кто будет править? Пророчество пугающе
смутное… Дорога свободна – едем дальше.
Он вернулся в фургон.
– И как это понять? – спросил Халл.
Сэрен пожала плечами.
– Предсказания – как сами плитки, Халл. В них можно увидеть что захочешь.
Отзвук ужаса еще сжимал горло, от внезапной усталости она расстегнула и сняла с
головы шлем. Мелкий дождик ледяным компрессом остужал макушку. Сэрен закрыла глаза.
Я не могу его спасти. Я никого не могу спасти .
Халл Беддикт разговаривал с нереками.
Сэрен с усилием открыла глаза и встряхнулась. Шлем привязала к заплечному мешку.
Путешествие продолжалось. Громыхающие, постанывающие фургоны, хриплое
дыхание нереков. Неподвижный воздух, туман, наползающий, словно дыхание истощенного
бога.
Два дня.
В тридцати шагах впереди, невидимый никому, над дорогой пролетел сыч на широких
темных крыльях. Когти и клюв были в крови.
Птица не чувствовала благодарности за щедрость. Не праздновала богатый пир.
Охотник просто охотился, не обращая внимания на страх жертвы. Не обращая внимания и на
Белого Ворона, летящего следом.
В сопровождении двух рабов Майен переступила порог и, сделав еще два шага,
остановилась. Стройная, как ива, с кожей, темнее, чем у многих, и с зелеными глазами. В
длинных коричневых волосах поблескивали бусинки из оникса. Традиционный жакет из
серебристого меха котика и широкий пояс из перламутровых ракушек. На запястьях и
лодыжках – браслеты из китового уса.
Трулл Сэнгар видел в глазах Майен осознание собственной красоты. Что-то темное
сквозило в ее взгляде, словно она вовсе не против с помощью красоты добиться высокого
положения и вместе с ним свободы – пусть и грозящей неприятностями – потакать своим
желаниям.
Желания были разнообразны и говорили не о достоинствах, а о пороке. И вновь Трулла
одолели сомнения, когда он наблюдал, как мать походит к Майен, чтобы произнести
торжественное приветствие.
Прислонившись спиной к стене, Трулл взглянул на Фира. Выражение лица брата
выдавало тревогу, но неизвестно, чем она вызвана – предстоящим наутро походом или
неясным будущим его народа. Рядом Рулад пожирал глазами Майен, словно одно только ее
присутствие утоляло его зверский аппетит.
А Майен смотрела на Урут.
Она впитывает. Как находиться в центре внимания. Сумрак спаси, я что, с ума сошел
– такие мысли лезут из темных закоулков души?
Формальные приветствия завершились. Урут отошла в сторону, и Майен поплыла
вперед, к столу из черного дерева, на котором уже ожидала первая перемена блюд. Майен
заняла место напротив Томада, сидящего во главе. Слева от нее сел Фир, справа – Урут. За
Урут сидел Бинадас, за Фиром – Трулл. Рулад сел справа от Бинадаса.
– Майен, – обратился Томад, когда она села, – добро пожаловать к очагу Сэнгаров.
Жаль, что не скоро все мои сыновья вновь окажутся вместе за этим столом. Их отправляет в
поход колдун-король, и я молюсь об их благополучном возвращении.
– Я привыкла считать, что ледяные поля не таят большой опасности для воинов эдур, –
ответила Майен. – Но я вижу тяжесть и озабоченность в вашем взгляде, Томад Сэнгар.
– Беспокойство старого отца, – сказал Томад с легкой улыбкой. – Только и всего.
Заговорил Рулад:
– Арапаи редко отваживаются заходить на ледяные поля – боятся призраков. Лед может
ослепить, а холод высасывает жизнь, как кровотечение из невидимой раны. Говорят, там есть
и звери…
– Мой брат, – вмешался Фир, – мечтает добыть громкую славу, Майен, чтобы ты
смотрела на нас с благоговейным изумлением.
– Боюсь, он заразит меня только ужасом, – ответила она. – Теперь меня будет
беспокоить ваша судьба.
– Мы готовы ответить на любое нападение! – торопливо воскликнул Рулад.
Оторвать бы длинный язык неокропленному идиоту .
Снова наполнили винные кубки, и заговорила Урут:
– Если не знаешь, чего ищешь, осторожность – самые надежные доспехи. – Она
повернулась к Бинадасу. – Из нас только ты осмеливался заходить за восточные границы
земель арапаев. Какие опасности ждут на ледяных полях?
Бинадас нахмурился.
– Старое чародейство, мать. Но оно, похоже, спит… Во льдах живет племя охотников –
сам я их не встречал, но следы видел. Арапаи говорят, что те охотятся по ночам.
– Охотятся на кого? – спросил Трулл.
Брат пожал плечами.
– Нас будет шестеро, – сказал Рулад. – Мы и Терадас и Мидик Буны, а мастерство
Терадаса известно всем. Хоть он и неокропленный, – добавил Рулад, – Мидик почти равен
мне в мече. Ханнан Мосаг думал, когда выбирал воинов – сынов Томада Сэнгара.
Последние слова повисли в воздухе, словно перегруженные возможными значениями.
Так действовала отрава подозрения. У женщин, Трулл знал, были свои убеждения, и теперь
они, возможно, смотрели на шестерых воинов с сомнением, пытаясь угадать намерения
Ханнана Мосага, угадать, почему он выбрал именно этих. Фир тоже думал о своем, зная то,
что он знал, что теперь знаем мы все – Сэнгары .
Трулл чувствовал сомнения и попытался разобраться в себе. В конце концов, Фир,
главный оружейник всех племен, получил приказ преобразовать армию эдур. От главного
оружейника – в главного воеводу. Странно рисковать Фиром Сэнгаром. А Бинадас всеми
признан одним из самых сильных чародеев союза племен. Вместе Фир и Бинадас были
главными в завоевательных кампаниях, а Терадас Бун – непревзойденный командир при
атаках с моря. Из участников экспедиции наименее ценные – я, Рулад и Мидик . Так все дело в
доверии?
И что это за дар, который они должны добыть?
– В последнее время случались несчастливые события, – сказала Майен, взглянув на
Урут.
Трулл заметил, как нахмурился его отец, но Майен, прочитав одобрение на лице Урут,
продолжила:
– Призраки ходили во тьме в ночь бодрствования. Непрошеные, нарушители в наших
святых местах; тени бежали от них.
– Впервые о таком слышу, – сказал Томад.
Урут взяла кубок и подставила слуге – чтобы наполнил.
– И все же это правда, муж. Ханнан Мосаг и его к’риснан пробудили глубокие тени.
Начинается прилив перемен – и скоро, боюсь, нас сметет.
– Именно мы поднимемся с этим приливом! – возразил Томад, темнея лицом. –
Сомневаешься в победе, жена?
– Я говорю только о приближающейся Большой Встрече. Разве не наши собственные
сыновья рассказали о ком-то из глубин, кто забрал души летерийских охотников на тюленей?
Когда эти корабли доберутся до гавани в Трейте, как, по-твоему, отреагируют летери? Мы
начали танец войны.
– Если бы было так, – возразил Томад, – не было бы смысла вести с ними переговоры.
– Разве только для одного, – вмешался Трулл, вспомнив, что сказал отец, когда Трулл
вернулся от лежбищ Калача. – Чтобы оценить их намерения.
– Все уже давно оценено, – сказал Фир. – Летери попытаются сделать с нами то же
самое, что они сделали с нереками и тартеналами. Большинство из них не видят ошибок или
моральных преступлений в прошлых деяниях. А те, кто видят, не могут или не хотят спорить
с методами, а интересуются лишь целью; они обречены повторять ужасы и трактовать
результат – любой – как проверку твердых принципов. Даже если кровь будет литься рекой
вокруг, они будут обсуждать детали.
– Значит, быть войне, – прошептал Трулл.
– Война идет всегда, брат, – ответил Фир. – Духом, словом и мечом: история пропитана
нескончаемыми столкновениями.
– И треском костей, – сказал Рулад с улыбкой человека, знающего тайну.
Напрасно он задавался, поскольку Томад не мог такого спустить и наклонился вперед.
– Рулад Сэнгар, ты говоришь, как слепой старик с мешком теней. Так и хочется
подтащить тебя по столу сюда и стереть самодовольство с твоей физиономии.
Трулла прошиб пот. В лице брата не осталось ни кровинки. Отец, ты нанес рану более
глубокую, чем можешь представить . Взглянув на Майен, Трулл с удивлением заметил в ее
взгляде жадный интерес, злость и почти неприкрытый восторг.
– Я не так молод, отец, – хрипло сказал Рулад, – и ты не так стар, чтобы такие слова…
Кулак Томада обрушился на стол; чашки и тарелки подпрыгнули.
– Тогда говори, как мужчина, Рулад! Поведай нам о том ужасном знании, которое
распирает тебя уже неделю! Или предпочитаешь по-бабьи вилять бедрами? Думаешь, ты
первый молодой воин, которого тянет к женщинам? Похоть, сын, плохой помощник…
Рулад вскочил на ноги, лицо перекосило гневом.
– И какую сучку ты положишь мне в постель, отец? Кому ты меня пообещал? Во имя
кого? Ты посадил меня на цепь в этой деревне и смеешься, если я пытаюсь сорваться. – Рулад
оглядел всех и остановил взгляд на Трулле. – Когда начнется война, Ханнан Мосаг принесет
жертву. Он должен. Будет перерезано горло, чтобы окропить нос первого корабля. Он
выберет меня?
– Рулад, – сказал Трулл, – я ничего об этом не слышал…
– Выберет! Я буду спать с тремя Дочерьми! Шелтата Лор, Сукул Анкаду и Менандор!
Тарелка выскользнула из рук раба и раскололась о стол, моллюски рассыпались. Когда
раб кинулся наводить порядок, Урут схватила летерийца за запястья и резко вывернула его
ладони.
С красных, блестящих ладоней была содрана кожа.
– В чем дело, Удинаас? – грозно спросила Урут, дернув раба к себе.
– Я упал, – ответил, ахнув, летериец.
– И капаешь кровью в нашу еду? Ты потерял разум?
– Госпожа! – осмелился сказать другой раб, протиснувшись поближе. – Я видел: когда
он пришел, никаких ран не было, клянусь!
– Это он боролся с вивалом! – закричал другой, отшатываясь в ужасе.
– Удинаас одержим! – завизжал еще один раб.
– Тихо! – Урут положила ладонь на лоб Удинаасу и сильно нажала.
Чародейство обвило раба. Он задергался, сделал шаг и упал к ногам Урут.
– Ничего в нем нет, – сказала она, убирая дрожащую руку.
Заговорила Майен:
– Пернатая Ведьма, займись рабом Урут.
Юная летерийка метнулась вперед. Другой раб помог оттащить бесчувственное тело.
– Не вижу ничего ужасного в действиях раба, – продолжила Майен. – Раны
действительно свежие, но он обернул руки тканью. – Она подняла тарелку, открыв беленое
полотно, которым Удинаас обернул руки.
Урут хмыкнула и медленно села.
– Все равно, он должен был мне сказать. И за такой проступок должен быть наказан.
– Вы только что залезли к нему в голову, – ответила Майен. – Этого недостаточно?
Молчание.
Дочери нас побери, интересный будет год . Один год, как требует традиция, а уж потом
Фир и Майен поселятся в собственном доме.
Урут взглянула на молодую женщину и, к удивлению Трулла, кивнула.
– Хорошо, Майен. Ты сегодня гостья, и я исполню твои желания.
Все это время Рулад оставался на ногах, но теперь медленно сел на место.
Томад сказал:
– Рулад, мне неизвестно о планах возродить древнюю традицию кровавого
жертвоприношения при объявлении войны. Ханнану Мосагу не наплевать на жизнь его
воинов, даже неокропленных. С чего ты взял, что тебя ждет такая судьба? Возможно, –
добавил он, – в вашем путешествии тебе представится возможность стать окропленным
воином и стоять с гордостью рядом с братьями. За это я буду молиться.
Пожелание славы, несомненно, было попыткой примирения, и Рулад с неожиданной
мудростью просто кивнул.
Ни Пернатая Ведьма, ни Удинаас больше не появились, но оставшихся рабов хватило,
чтобы прислуживать за столом.
А Трулл никак не мог понять Майен, нареченную Фира.
Мы заперты в возрасте
нашей юности
и тащимся по дорожным камням,
усталые и нагруженные
вашими желаниями.
И неподкованные копыта стучат под костями,
напоминая нам о каждом
зловещем знамении
на холмах, где вы засеяли
мерзлыми семенами
мертвую почву.
Глотая землю
и грызя удила,
мы стремимся в небо, так одиноки
на своем изъеденном пути,
переставляем вспухшие ноги,
и железные звезды сверкают на ваших пятках,
подгоняя нас,
напоминая о вашем жестоком укусе.
Глава шестая
Глава седьмая
Аквитор Сэрен Педак смотрела, как дети эдур играют среди священных деревьев. Тени,
вьющиеся в черной коре стволов, образовывали хаотичный вихрь вокруг детей, похоже, не
обращавших на это никакого внимания. По какой-то неясной причине картина пугала Сэрен.
Много лет назад ей довелось наблюдать, как дети нереков играют среди разбросанных
костей предков, и это потрясло ее куда больше любого поля битвы. Нынешняя сцена
отозвалась в душе так же. Здесь, в деревне колдуна-короля, среди ходящих вокруг жителей и
звенящих в мглистом воздухе голосов, она чувствовала себя потерянной и одинокой.
Вокруг священной рощи шла широкая дорога, вымощенная мохнатыми полосками
коры, вдоль которой были уложены отесанные бревна – в качестве скамеек. В десяти шагах
слева от Сэрен сидел Халл Беддикт, уперев локти в колени и обхватив руками голову. Он
молчал и не шевелился; натянутость приветствий их уже не тяготила, оставив только легкий
налет печали в совместном молчании.
Тисте эдур не обращали внимания на двух находящихся среди них летерийцев. Им – и
Буруку Бледному – предоставили жилища. Первая встреча с Ханнаном Мосагом была
назначена на этот вечер, хотя со дня их приезда прошло пять дней. Обычно приходилось
ожидать день-два. Очевидно, такой необычной отсрочкой колдун-король хотел что-то сказать.
Еще более зловещее предупреждение читалось в том, сколько собралось в деревне эдур
из других племен. Сэрен видела арапаев, мерудов, бенедов и соллантов среди местных
хиротов. Ден-раты, живущие в самых северных районах территории эдур, очень неохотно
покидали родные места. И все равно объединение племен было очевидным и наглядным, и
то, что Сэрен знала понаслышке, теперь явилось во плоти. Прежнего разобщения не было и в
помине. Все изменилось.
Нереки подкатили фургоны к гостевым домикам и теперь жались к ним, не решаясь
идти в деревню. Тисте эдур привыкли не замечать тех, кого считали низшим народом. Это
пугало нереков, как будто само их существование зависело от безразличия эдур. С самого
появления в деревне нереки словно усыхали, не слушая увещеваний Бурука, и не собирались
даже есть. Сэрен пошла искать Халла – чтобы тот поговорил с нереками.
Найдя его, Сэрен поначалу решила, что он заразился той же бледной немочью, что и
нереки. Халл Беддикт выглядел постаревшим, словно конец путешествия потребовал
неимоверных усилий, а впереди ждут еще большие тяготы.
Сэрен Педак отвернулась от играющих детей и пошла к Халлу, который сидел на
скамье-бревне. Мужчины упорны в своей замкнутости, но с нее довольно.
– Нереки умрут с голоду, если ты ничего не сделаешь.
Он даже не показал, что слышит ее.
– Прекрасно! Подумаешь, еще несколько мертвых нереков на твоем счету…
Она ждала вспышки гнева. Она хотела ранить его – только чтобы убедиться, что в нем
еще осталась кровь. Но на ее жестокие слова Халл лишь поднял глаза и ласково улыбнулся.
– Сэрен Педак, нереки ждут от тисте эдур признания, как ждем и мы – хотя летерийцы
вовсе не так чувствительны к моральному ущербу, который нам хотят нанести эдур. Мы ведь
толстокожие…
– Из-за нашей зацикленности на так называемой непогрешимой судьбе, – ответила
она. – И что с того?
– Я всегда думал, – сказал Халл уже без улыбки, – что прочность нашей… брони –
всего лишь иллюзия. Что хвастовство и чванливая надменность прикрывают глубокую
неуверенность. Что мы живем в нескончаемом кризисе, поскольку приписываемая самим
себе судьба носит тысячу масок – и ни одна из них толком не подходит.
– Как же так, Халл Беддикт, они ведь изготовлены по образу идеала?
Он пожал плечами, опустил взгляд и принялся изучать руки.
– Во многом наша броня действительно прочна. Непроницаема для нюансов,
непробиваема для тонкостей. Именно поэтому мы всегда подозрительно относимся к
тонкостям, особенно у посторонних, чужаков.
– Мы, летерийцы, и сами играем в игры обмана, – сказала Сэрен. – Ты рисуешь нас
тупыми болванами…
– Такие мы и есть, – ответил Халл. – Да, мы хорошо представляем свои цели. Но не
замечаем, что каждый наш шаг к цели где-то кого-то уничтожает.
– Даже кого-то из нас.
– Именно так. – Он встал, и Сэрен Педак снова поразилась, какой он крупный. – Я
постараюсь облегчить участь нереков. Однако ответа нужно ждать от тисте эдур.
– Очень хорошо. – Она отступила на шаг и отвернулась. Дети играли среди потерянных
теней. Донеслись шаги – мягкое поскрипывание мокасин по кускам коры затихало.
Очень хорошо.
Она пошла в деревню, по главной улице, через мост, ведущий в открытые ворота во
внутренний двор, где стояли жилища благородных хиротов. Сразу за ними виднелся большой
дом Ханнана Мосага. Сэрен Педак остановилась на площади сразу за частоколом. Детей
здесь видно не было, только рабы занимались своими делами и полдюжины воинов эдур
фехтовали разным оружием. Никто не смотрел на аквитора, по крайней мере, в открытую,
хотя она была уверена, что ее появление не осталось без должного внимания.
Мимо прошли два раба-летерийца с большой сеткой моллюсков. Сэрен подошла к ним.
– Я хотела бы поговорить с матроной эдур.
– Вот она идет, – ответил раб, не оборачиваясь.
Сэрен повернулась.
К ней шла женщина эдур с двумя сопровождающими. Выглядела она молодо, но точно
определить ее возраст не было возможности. Привлекательная, что, впрочем, не редкость. На
ней было длинное шерстяное платье темно-синего цвета, отделанное парчой золотыми
узорами на манжетах.
– Аквитор, – сказала она на языке эдур. – Вы потерялись?
– Нет, миледи. Я хотела бы поговорить с вами от имени нереков.
Тонкие брови поднялись на сердцевидном лице.
– Со мной?
– С эдур, – ответила Сэрен.
– И что же вы хотели сказать?
– Пока тисте эдур не приветствуют официально нереков, те будут голодать и мучиться.
Я хотела бы попросить проявить к ним милосердие.
– Наверняка тут просто какой-то недосмотр, аквитор. Ведь ваша аудиенция у колдуна-
короля назначена уже на этот вечер?
– Да. Но нет гарантии, что нас объявят гостями.
– Вы хотите особого режима?
– Не для себя. Для нереков.
Женщина какое-то время внимательно смотрела на Сэрен, потом спросила:
– А скажите мне, пожалуйста, что это за нереки такие?
Сэрен не сразу сумела взять себя в руки. Поразительная неосведомленность!.. Впрочем,
поразительная, но не такая уж удивительная – она сама себе напредставляла лишнего.
Похоже, летерийцы вовсе не уникальны в зацикленности на себе. Или, в данном случае, в
надменности.
– Прошу прощения, миледи…
– Меня зовут Майен.
– Прошу прощения, Майен. Нереки – слуги Бурука Бледного. По положению – как ваши
рабы. Они из племени, ассимилированного когда-то Летером, и теперь работают, чтобы
оплатить долг.
– Присоединившись к Летеру, они остались должны?
Сэрен прищурилась.
– Не совсем так, Майен. Там были… особые обстоятельства.
– Да, разумеется. Они часто возникают. – Женщина приложила палец к губам и, похоже,
приняла решение. – Ведите меня к этим нерекам, аквитор.
– Простите… Сейчас?
– Да, чем быстрее они воспрянут духом, тем лучше. Или я чего-то не поняла?
– Все так.
– Если, конечно, благословения любого эдур будет достаточно для ваших несчастных
дикарей. И не вижу, как это может повлиять на дела колдуна-короля с вами. – Она
повернулась к своей летерийской рабыне. – Пернатая Ведьма, пожалуйста, сообщи Урут
Сэнгар, что я ненадолго задержусь.
Девушка, названная Пернатой Ведьмой, поклонилась и поспешила к большому дому.
Сэрен проводила ее взглядом.
– Майен, если позволите спросить, кто дал ей такое имя?
– Пернатая Ведьма? Оно ведь летерийское? Те летери, которые родились у нас в
рабстве, получили имена от своих матерей. Или бабушек, не знаю, как у вас принято. Я даже
особо не задумывалась. А что?
Сэрен пожала плечами.
– Древнее имя. Я его слышала всего несколько раз – и только в сказаниях.
– Аквитор, мы идем?
Удинаас сидел на низеньком табурете у дверей и чистил вяленую рыбу. Руки намокли,
покраснели и потрескались от соли, в которой хранилась рыба. Он видел, как появилась
аквитор, как прошла Майен, а теперь подошла Пернатая Ведьма с озабоченным лицом.
– Эй, должник, – рявкнула она, – Урут в доме?
– Да, но подожди.
– Почему это?
– Она говорит с благородными вдовами. Да, они давно там сидят, и нет – не знаю, о чем
они говорят.
– Думаешь, я собиралась тебя спрашивать?
– Как твои сны, Пернатая Ведьма?
Она побледнела и огляделась, словно хотела найти другое место. Однако начал
накрапывать дождик, а под навесом крыши большого дома было сухо.
– Ты ничего не знаешь о моих снах, должник.
– Да разве? В них ты приходишь ко мне каждую ночь. Мы с тобой разговариваем.
Спорим. Ты требуешь от меня ответов. А потом убегаешь.
Она не смотрела ему в глаза.
– Ты не можешь быть там. У меня в голове. Ты для меня никто.
– Мы падшие, Пернатая Ведьма. Я, ты, призраки. Все мы. Мы пыль, которая вьется у
лодыжек завоевателей, шагающих к славе. Со временем мы можем подняться и задушить их,
но это какая-то мелкая месть, правда?
– Ты изменился, Удинаас. Я уже не знаю, кто говорит твоими устами.
Он посмотрел на заляпанные чешуей руки.
– Как мне ответить? Что я не изменился? Вряд ли. Но разве это значит, что
изменившийся – не я? Ради тебя я сражался с Белым Вороном, Пернатая Ведьма. Я вырвал
тебя из его хватки, а ты только клянешь меня.
– Думаешь, я рада, что обязана тебе жизнью?
Он грустно улыбнулся и поднял глаза на Пернатую Ведьму; она смотрела на него, но
тут же отвела взгляд.
– А, понимаю, ты оказалась… в долгу. Передо мной.
– Неправда, – прошипела она. – Меня спасла Урут. Ты ничего не сделал, только
выставил себя дураком.
– Она опоздала, Пернатая Ведьма. А ты упорно называешь меня должником. Как будто,
если часто повторять…
– Замолчи! Не хочу иметь с тобой дела!
– Тебе некуда деваться, хотя если заорешь еще громче, наши головы будут торчать на
пиках за стеной. Чего хочет аквитор от Майен?
Пернатая Ведьма помедлила.
– Приветствия нерекам. Они умирают.
Удинаас покачал головой.
– Такой дар должен подносить колдун-король.
– Думай что хочешь, но Майен решила все сделать сама.
Удинаас вытаращил глаза.
– Серьезно? Она с ума сошла?
– Тихо, дурак! – Пернатая Ведьма отшатнулась. – У нее голова забита предстоящим
браком. Она готовится в королевы и становится невыносимой. А теперь она благословит
нереков…
– Благословит ?!
– Да, так она сказала. По-моему, даже аквитор изумилась.
– Аквитор – Сэрен Педак?
Пернатая Ведьма кивнула.
Они помолчали, потом Удинаас сказал:
– И что, по-твоему, даст такое благословение?
– Может быть, ничего. Нереки – пропащий народ. Их боги мертвы, дух предков утерян.
Только призрак-другой могут прижиться на новоосвященной земле…
– Благословение эдур способно освятить землю?
– Возможно. Не знаю. Могут возникнуть связи. Связи судеб, в зависимости от чистоты
родословной Майен, от всего, что ждет ее в жизни, и от того… – Пернатая Ведьма махнула
рукой и захлопнула рот.
От того, девственница ли она. На как можно сомневаться? Она не замужем, а эдур
строго блюдут такие правила.
– Мы с тобой об этом не говорили, – твердо произнес Удинаас. – Я только сказал, что
тебе надо подождать, как положено. Не тебе судить, срочное ли сообщение Майен. Мы рабы,
Пернатая Ведьма. Мы не принимаем решений и не думаем об эдур и их обычаях.
Она, наконец, взглянула на него.
– Да… Ханнан Мосаг встречается сегодня с летери.
– Знаю.
– Бурук Бледный. Сэрен Педак. Халл Беддикт.
Удинаас печально улыбнулся.
– Если бы ты захотела, к чьим ногам бросила бы плитки?
– Из этих трех? Странник его знает, Удинаас. – Словно почувствовав, что смягчается,
она нахмурилась и выпрямилась. – Постою тут. Подожду.
– Ты собираешься метать плитки сегодня ночью?
Она коротко кивнула, подтверждая, а потом отошла на угол большого дома, почти под
струйки усилившегося дождя.
Удинаас вновь взялся чистить рыбу, обдумывая собственные слова. Падшие. Кто
следит за нашими шагами, интересно? Мы забыты, заброшены и незаметны. Никто не
выбирает специально неправильный путь. Падшие. Почему мое сердце плачет о них? Нет,
не о них, о нас, ведь я, несомненно, среди них. Рабы, крепостные, безымянные крестьяне и
ремесленники, размытые лица в толпе – пятно в памяти, шарканье ног в закоулках истории.
Можно ли остановиться, повернуть и пронзить взглядом тьму? И увидеть падших?
Можно ли вообще их увидеть? И если можно – какие чувства тогда родятся?
По его щекам текли слезы и капали на растертые руки. Он знал ответ, острый и
глубокий, и ответ был… узнавание.
Халл Беддикт подошел к Сэрен Педак, когда Майен ушла. В стороне нереки
разговаривали на своем языке, торопливо и недоверчиво.
– Ей не следовало это делать, – сказал Халл.
– Да, – согласилась Сэрен, – не следовало. Я вообще не поняла, что сейчас произошло.
– Она не объявила их гостями, Сэрен. Она благословила их появление.
Аквитор посмотрела на нереков; их возбужденные, покрасневшие лица ее расстроили.
– О чем они говорят?
– Это старый диалект, я разбираю лишь отдельные слова.
– Я и не знала, что у нереков два языка.
– Они упоминаются в хрониках Первой высадки, – сказал Халл. – Это местный народ,
их территория занимала весь юг. Нереки наблюдали появление первых кораблей. Нереки
приветствовали первых летери, высадившихся на континенте. Нереки-торговцы научили
колонистов, как выжить на этой земле, дали лекарство от лихорадки. Они жили здесь долгое,
долгое время. Два языка? Странно, что не тысяча.
– Ладно, – не сразу ответила Сэрен Педак, – по крайней мере, они приободрились.
Поедят, будут слушаться Бурука…
– Я ощущаю в них новый страх – не парализующий, но вызывающий беспокойные
мысли. Похоже, они и сами не понимают до конца, что значит для них это благословение.
– Ведь эта земля была не их?
– Понятия не имею. Эдур, конечно, заявляют, что были тут всегда, с тех пор как лед
отступил с земли.
– Ах да, я и забыла. Странные мифы о сотворении: ящерицы, драконы и лед,
предательство бога-короля…
Она заметила, что Халл странно на нее смотрит.
– В чем дело?
– Откуда ты все знаешь? Мне Бинадас Сэнгар рассказал это только через много лет –
как дар, скрепляющий нашу дружбу.
Сэрен моргнула.
– Где-то слышала… – Она пожала плечами и вытерла с лица капли дождя. – У всех есть
свои мифы о творении. Либо выдумки, либо воспоминания, совершенно перепутанные и
набитые магией и чудесами.
– Ты на удивление пренебрежительна, аквитор.
– А во что верят нереки?
– В то, что их родила одна мать – бессчетное множество поколений назад; она похитила
огонь и путешествовала по времени, пытаясь найти что-то, что ей нужно – хотя и сама не
знала, что именно. Однажды в путешествии она приняла священное семя и родила девочку.
Внешне эта девочка почти ничем не отличалась от матери, ведь святость была сокрыта,
спрятана она и по сей день. Спрятана среди нереков, которые произошли от этой девочки.
– И так нереки объясняют свой странный патриархат.
– Наверное, – согласился Халл. – Хотя чистота оценивается только по женской линии.
– Интересно, у этой первой матери матерей есть имя?
– А, ты заметила их смешение, как будто это роли, а не разные личности. Девушка, мать
и бабушка – и так сквозь время…
– Не считая скучной роли жены. Мудрость распускается, как цветок на куче дерьма.
Халл пристально посмотрел на нее.
– В любом случае ее называют несколькими связанными именами, обозначающими и
несколько личностей. Эрес, Н’ерес, Эрес’аль.
– Значит, такова суть обожествления нереками предков?
– Такова была , Сэрен Педак. Ты забыла, их культура уничтожена.
– Культура может умереть, Халл, но люди продолжают жить, и в себе они носят семена
возрождения…
– Увы. Если что-то и возрождается, то только извращенное, слабое, ложное.
– Даже камни меняются. Ничто не остается неизменным…
– Мы остаемся. Разве нет? Мы говорим о прогрессе, но на самом деле мы желаем
продолжения настоящего. С его бесконечными излишествами, неуемными аппетитами. Все
те же правила, все та же игра.
Сэрен Педак пожала плечами.
– Мы говорили о нереках. Благородная женщина тисте эдур из племени хиротов
благословила их…
– Еще до того, как нас объявили гостями.
Она подняла брови.
– Еще одно прикрытое оскорбление летерийцев? Одобренное самим Ханнаном
Мосагом? Халл, думаю, ты превзошел самого себя.
– Думай что хочешь.
Она повернулась.
– Пойду прогуляюсь.
Урут встретила Майен на мосту. О чем бы они ни говорили, разговор вышел короткий и
без драмы – по крайней мере, Удинаас со своего места перед большим домом ничего особого
не заметил. Пернатая Ведьма, передав сообщение от своей госпожи, последовала за Урут и
почтительно ожидала шагах в шести – не так далеко, чтобы совсем ничего не слышать.
Потом Урут и Майен пошли бок о бок, рабы двинулись за ними.
Услышав тихий смех, Удинаас напрягся и сгорбился на табурете.
– Тише, Сушеный! – прошептал он.
– Есть области, мертвый раб , – зашептал дух, – где память побеждает забвение и
делает давно прошедшие века реальными, как нынешний. Время отступает. Смерть
сдается. Иногда, должник Удинаас, такая область приближается.
– Хватит, прошу. Мне не интересны твои тупые загадки…
– Хочешь увидеть то, что вижу я? Прямо сейчас? Послать вуаль Тени, чтобы накрыла
твои глаза?
– Не сейчас…
– Поздно.
Перед глазами раба начали разворачиваться картины, тонкие, как паутина; деревня
вокруг словно съежилась, побледнела и размылась. Удинаас пригляделся. На месте поляны
выросли высоченные деревья, дождь пеленой укрывал взъерошенный мох. Море по левую
руку – гораздо ближе – яростно набрасывало серые пенные волны на изрезанный каменный
берег, вздымая брызги к небу.
Удинаас вздрогнул от ярости этих волн – и они тут же пропали во тьме; перед глазами
раба возникла новая сцена. Море скрылось за горизонтом на западе, и осталась каменная
равнина, изрезанная шрамами от ледяных скал. В стылом воздухе повис запах разложения.
Мимо Удинааса пробежали фигуры – то ли одетые в меха, то ли в собственных толстых
шкурах, пятнистых, бурых и черных. Тела высоких существ казались непропорционально
большими под маленькими головами с массивными челюстями. У одного на тростниковом
кукане висели мертвые выдры, другие несли свернутые веревки, сплетенные из травы.
Они молчали, но Удинаас чувствовал, с каким ужасом они вглядывались в северное
небо.
Раб прищурился и разглядел, что привлекло их внимание.
Столб черного дыма поднялся над низкими ледяными склонами. Дым приблизился, и
Удинаас ощутил злобу, исходящую от великого, невероятного колдовства – эту злобу явно
ощущали и высокие мохнатые существа.
Они замерли и тут же побежали дальше – мимо Удинааса…
… и сцена изменилась.
Побитое каменное русло, измельченные валуны, вьющийся туман. Две высокие фигуры
тащили третью – женщину, мертвую или без сознания; распущенные коричневые волосы
скользили по земле. Удинаас вздрогнул, узнав одну из фигур – слепящие доспехи,
подкованные сапоги и серебряный плащ, шлем с забралом. Менандор. Сестра Рассвет. Он
хотел бежать – она не могла его не заметить, – но почувствовал, что не в состоянии
шевелиться.
И вторую женщину он узнал – по страшным статуям, наполовину погрузившимся в
суглинок в лесу вокруг деревни хиротов. Пегая кожа – серая с черным – делала лицо
похожим на боевую маску. Кираса из пятнистого железа. Кожаные наручи и поножи с
цепями, за спиной развевается длинный плащ из кожи тюленя. Пятнистая, неверная Сестра.
Сукул Анхаду.
И он понял, что за женщину они тащили. Сумрак, Шелтата Лор. Любимая дочь
Скабандари, защитница тисте эдур.
Две женщины остановились и отпустили слабые руки третьей; та рухнула на землю, как
мертвая. Две пары широких, с третьим веком, глаз тисте словно уставились на Удинааса.
Менандор заговорила первая:
– Не ожидала тебя здесь встретить.
Удинаас пытался придумать ответ, но тут мужской голос рядом с ним произнес:
– Что вы с ней сделали?
Повернувшись, раб увидел еще одного тисте – на расстоянии протянутой руки от
табурета Удинааса. Ростом выше женщин, закован в белую эмалевую броню, забрызганную
кровью и со следами ударов меча. Разбитый шлем привязан справа у пояса. Кожа белая, как
кость. На левой щеке ветвистой молнией засохла кровь. Пламя сожгло большую часть волос,
красная кожа на макушке потрескалась и кровоточила.
Два длинных меча в ножнах были прикреплены на спине; рукоятки возвышались над
плечами.
– Ничего такого, чего она не заслужила, – ответила Менандор.
Вторая женщина оскалилась.
– У нашего дяди были виды на нашу прелестную кузину. Но пришел ли он, когда она
визжала, моля о помощи?
Покрытый боевыми шрамами мужчина шагнул мимо раба, глядя на тело Шелтаты Лор.
– Это ужасно. Я хотел бы умыть руки – и отказаться от всего.
– Не выйдет, – сказала Менандор со странным весельем. – Мы все отравлены кровью
нашей матери…
Сукул Анхаду повернулась к сестре.
– Ее дочери получили не просто яд! Посмотри на нас! – Она ткнула пальцем в сторону
мужчины тисте. – А ты, отец? Эта стерва летит на пернатых крыльях из тьмы другого
владения, призывно раздвинув ноги, – не ты ли стал первым в очереди? Чистый Оссерк,
первый сын Тьмы и Света… Ты был там, смешав свою кровь с кровью этой шлюхи, – скажи,
ты назвал ее сестрой до того, как трахнул, или после?
Если яд в ее словах и оказал какое-то действие, внешне это не проявилось. Тот, кого
назвали Оссерк, улыбнулся и посмотрел в сторону.
– Не нужно говорить таким тоном о матери, Сукул. Она ведь умерла, дав тебе жизнь…
– Она умирает, давая жизнь всем нам! – Сукул Анхаду подняла кулак, словно скрутив
жгутом воздух. – Умирает и возрождается. Тиам и ее дети. Тиам и ее любовники. Тысяча ее
смертей – и ничего не меняется!
Менандор заговорила спокойным тоном:
– И с кем ты спорил, Оссерк?
Оссерк нахмурился.
– С Аномандром. Он победил меня в тот раз. Если подумать, – Оссерк помедлил, – это
неудивительно. Оружие гнева часто оказывается сильнее брони разума. Однако я его
задержал…
– Чтобы дать Скабандари сбежать? – спросила Менандор. – Зачем? Пусть он родня, но
он предатель и убийца.
Оссерк поднял брови в притворном удивлении и посмотрел на лежащую без чувств
женщину.
– Допустим, ваша кузина не мертва. Соответственно, и я могу указать, что Скабандари
не убил Силкаса Руина…
– Верно, – отрезала Сукул. – Он наказал его похлеще. Если только ты не считаешь, что
вечно грызть землю – завидная судьба.
– Успокойся, – вздохнул Оссерк. – Как ты сама часто повторяла, дитя, измена и
предательство – любимые черты нашей большой семьи. В любом случае мне здесь больше
ничего не нужно. Что вы с ней будете делать?
– Мы подумали, что Силкасу нужна компания.
Оссерк замер.
– Двое из Взошедших драконов в одной земле? Вы придумали суровое испытание для
дома Азатов, доченьки.
– Скабандари захочет освободить ее? – спросила Менандор.
– Скабандари уже не в состоянии освобождать, – ответил Оссерк. – Даже себя самого.
Обе женщины застыли от удивления. Помедлив, Менандор спросила:
– Кто это сделал?
Мужчина пожал плечами.
– Какая разница? Скабандари кичливо полагал, что боги этого мира не в силах ему
противостоять. – Он задумчиво посмотрел на дочерей. – Считайте это предупреждением,
милые. Мать Тьма родила первых д етей вообще без отца. И, что бы ни говорил Аномандр,
они не были тисте анди.
– Мы не знали, – сказала Менандор.
– Теперь знаете. Ступайте аккуратно, дочки.
Удинаас смотрел, как высокая фигура уходит, и вдруг ахнул: очертания Оссерка начали
расплываться, сдвигаться, менять форму. Распахнулись громадные, золото с серебром,
чешуйчатые крылья. Мощным рывком дракон поднялся в воздух.
Сукул Анхаду и Менандор смотрели ему вслед, пока дракон не превратился в уголек на
фоне темного неба.
Сукул хмыкнула.
– Странно, что Аномандр его не убил.
– Что-то сковывает их, ограничивает, о чем ни мы, ни кто-то другой ничего не знает.
– Не исключено. А может быть, все намного проще.
– То есть?
– Им нравится сама игра, – сказала Сукул, скупо улыбнувшись. – А если один убьет
другого, удовольствию конец.
Взгляд Менандор упал на неподвижную фигуру Шелтаты Лор.
– А она? Она ведь взяла любовника из богов этого мира?
– На время. И родила двух ужасных детишек.
– Ужасных? Значит, дочек.
Сукул кивнула.
– Их отец все понимал с самого начала, поэтому и дал им такие имена.
– Да? И что же за имена?
– Зависть и Злоба.
Менандор улыбнулась.
– С этим богом я, пожалуй, встретилась бы как-нибудь.
– Наверное, ему не понравилось бы то, что мы намерены сделать с Шелтатой Лор.
Более того, возможно, прямо сейчас он разыскивает нас, чтобы не дать нам отомстить.
Соответственно, как выражается Оссерк, нам лучше поторопиться.
Удинаас увидел, что две женщины отошли от бесчувственного тела кузины.
Менандор посмотрела на сестру.
– Этот бог, любовник Шелтаты… как его зовут?
Ответ Сукул донесся словно издалека:
– Драконус.
После обе женщины превратились в драконов, величиной почти с Оссерка, – одна
пятнистая, другая ослепительно белая. Пятнистая взвилась в воздух и кругами спустилась к
телу Шелтаты Лор, ухватив ее когтистыми лапами.
Белая поднялась вдогонку за сестрой, и обе понеслись прочь. На юг.
Сцена перед глазами раба быстро померкла.
Удинаас по-прежнему сидел перед большим домом Сэнгара, держа в руке наполовину
очищенную рыбу; рыбий глаз уставился на него беспокойным взглядом тупого удивления –
этот глаз, или точно такой же, Удинаас видел все утро и весь день, а теперь, в сгущающихся
сумерках, глаз снова смотрел – молча и безжизненно. Как будто Удинаас держал в руке вовсе
не рыбу.
Просто глаза. Мертвые, бесчувственные глаза… И даже мертвые обвиняют.
– Хорошо поработал, раб. Достаточно.
Удинаас поднял взгляд.
Перед ним стояли Урут и Майен. Две женщины тисте, не пятнистые и не ослепительно
белые. Просто чем-то похожие на тени.
В шаге позади них замерла Пернатая Ведьма, за ней другие рабы. Большие глаза
Пернатой Ведьмы, полные тревоги, смотрели на Удинааса.
Удинаас поклонился Урут.
– Да, госпожа.
– Возьмешь мазь для рук, – сказала Урут.
– Спасибо, госпожа.
Процессия двинулась в большой дом.
Удинаас смотрел на рыбу, на ее глаз. Потом ковырнул его пальцем.
Сэрен Педак стояла под дождем на берегу, глядя на бесконечный поток воды, которую
ливень превращал в колючую серую кожу; волны с шипением бросались на берег и таяли на
гладких камнях.
Ночь выползла из вычурных теней, накрыв деревню шалью молчания и тьмы. Сэрен
думала о рабах-летерийцах.
Ее народ был удивительно готов к капитуляции. Свобода была священным алтарем, к
которому просители стремились всю жизнь, царапая ногтями гладкий пол, пока кровь не
забрызгает блестящий безупречный камень; но этот алтарь оставался недоступным для
смертных. Любая жертва была оправдана ее именем – священным именем свободы. И все же
Сэрен знала, что богохульство – ложное преступление. Свобода – не бог, а даже если бог,
если она обратила лицо к своим поклонникам, то выражение этого лица обманчиво.
Рабы-летерийцы не были должниками. Они выполняли понятные обязанности, получая
за работу еду и кров. Они могли жениться. Рожать детей, которые не наследовали долги
своих родителей. Число обязанностей не росло, не поглощало все время. В целом потеря
свободы почти ничего не значила для ее сородичей.
Вот девушка по имени Пернатая Ведьма. Словно колдунья из далекого прошлого –
нелепо одетая, зажатая, со странными, как все старинное, манерами. Она будто вышла из
древних историй. Прирожденная заклинательница плиток, которая занимается гаданием,
чтобы служить обществу, а не чтобы набить кошелек. Наверное, имя утеряло свое значение
среди этих рабов. Судьба выкладывалась грязной, потрескавшейся дорожкой,
разворачивалась ужасной мозаикой перед ней – женщиной-ребенком с прикрытыми
капюшоном глазами, следящей за страшным ритуалом.
Услышав за спиной хруст гальки, Сэрен повернулась и увидела раба, присевшего на
корточки у воды. Он окунул ладони в холодную свежую воду, словно хотел спрятаться в
полном окоченении.
Заинтересовавшись, Сэрен Педак подошла к нему.
Он бросил на нее настороженный, боязливый взгляд.
– Аквитор, у эдур это тяжелые часы. Слова лучше не произносить.
– Но мы ведь не эдур? – спросила она.
Раб вынул руки из воды, и Сэрен увидела, какие они красные и опухшие.
– Эмурланн сочится здесь из-под земли, аквитор.
– Тем не менее мы – летери.
Он сухо улыбнулся.
– Аквитор, я – раб.
– Рабство. И свобода от долга. Как тебе обмен?
Он сел; вода капала с пальцев. Дождь прекратился, из леса наползал туман.
– Долг остается, аквитор, и висит над каждым летерийским рабом, хотя этот долг
выплатить нельзя.
Сэрен, пораженная, уставилась на него.
– Но это безумие!
Он снова улыбнулся.
– Почему простое рабство должно все изменить?
Сэрен помолчала, изучая человека, скорчившегося у края воды. С виду вполне
привлекательный, но теперь была видна давящая его тяжесть; ни он сам, ни зачатые им дети
не смогут избавиться от клейма. Это ужасно. Это… по-летерийски.
– Тут есть рабыня, – сказала она, – по имени Пернатая Ведьма.
Он словно вздрогнул.
– Да, местная заклинательница плиток.
– Сколько поколений предки этой женщины жили рабами у эдур?
– Наверное, пару десятков.
– И дар сохранился? В мире Куральд Эмурланна? Потрясающе.
– Правда? – Он пожал плечами и поднялся. – Когда вы со своими компаньонами будете
гостями Ханнана Мосага, Пернатая Ведьма будет метать плитки.
Дрожь охватила Сэрен Педак. Она резко вдохнула и сделала медленный выдох.
– Это очень… рискованно.
– Мы знаем, аквитор.
– Теперь я понимаю.
– Мне нужно работать, – сказал он, не поднимая глаз.
– Конечно, я тебя задержала. Надеюсь, тебе не попадет.
Он еще раз улыбнулся, но промолчал.
Она проводила его взглядом.
Бурук Бледный, завернувшись в дождевик, грелся у костра нереков. В стороне стоял
Халл Беддикт, накинув капюшон.
Сэрен встала рядом с Буруком и посмотрела на жалкие язычки пламени, дым от
которых неторопливо поднимался в воздух. Ночной холод продирал аквитора до костей,
мышцы шеи задеревенели, за глазницами притаилась головная боль.
– Сэрен Педак, – сказал со вздохом Бурук. – Мне нехорошо.
Она многое расслышала в его слабом дрожащем голосе.
– Долгое и дальнее путешествие, – ответила Сэрен.
– И в итоге я стою тут, у болезненного костра. Я не такой дурак, чтобы не понимать
своих преступлений.
Халл за его спиной хмыкнул.
– Преступлений уже совершенных или будущих, Бурук Бледный?
– Нет смысла делить, – ответил торговец и выпрямился. – Сегодня мы станем гостями
Ханнана Мосага. Вы оба готовы?
– Формальности, – сказала Сэрен Педак, – не главное, что нас ждет, Бурук. Колдун-
король собирается высказать недвусмысленную позицию. Мы услышим предупреждение,
которое должны будем передать делегации.
– Намерения тоже ничего не значат, аквитор. Затверженные высказывания, грозные
заявления – вот что ждет нас в ходе этого злосчастного визита. – Бурук обернулся на Халла
Беддикта. – А ты все еще мыслишь по-детски? Глиняные фигурки, которые занимают строго
определенные позиции. Одна говорит это, другая – то, а потом ты переставляешь их, как тебе
выгодно. Четкие сцены, полная ясность… Бедный Халл Беддикт так давно получил нож в
сердце, что проворачивает его каждый день, чтобы убедиться, что он на месте.
– Если считаешь меня ребенком, – прорычал гигант, – то очень даже зря.
– О, теперь сразу видно, что ты не ребенок.
Бурук махнул рукой и направился в сторону цитадели.
Сэрен, держась за спиной Халла – торговец был еле виден в темноте шагах в шести, –
спросила:
– А ты встречал этого Ханнана Мосага?
– Я бывал здесь в гостях.
– У колдуна-короля?
– Нет, в доме Сэнгаров. Практически у самого трона. Старший сын, Фир Сэнгар, –
боевой маршал Ханнана Мосага; он не так называется, но перевод примерно такой.
Сэрен нахмурилась.
– Думаешь, что сегодня увидишь друзей?
– Думал, но оказалось, что не выйдет. Никого из Сэнгаров, кроме патриарха Томада и
его жены, нет в деревне. Сыновья ушли.
– Ушли? Куда?
Халл покачал головой.
– Не знаю. Странно. Остается полагать, что Фир с братьями к переговорам вернутся.
– Колдун-король знает о твоих кровных узах с Бинадасом Сэнгаром?
– Конечно.
Бурук Бледный достиг моста, ведущего во внутренний двор. Туман сгустился, спрятав
мир вокруг трех летерийцев. Над ними нависла громада цитадели.
Широкий арочный вход освещался костром.
– Нет охраны, – пробормотала Сэрен.
– Нет охраны, которую можно увидеть, – уточнил Халл Беддикт.
Бурук поднялся по двум невысоким ступенькам на помост, остановился, чтобы
ослабить застежку на плаще, и вошел. Сэрен и Халл последовали за ним.
Длинный зал был практически пуст. В центре холла стоял стол поменьше обычного,
судя по вытертому участку на покрывающем деревянный пол ковре; большой
пиршественный стол был сдвинут вправо к украшенной гобеленами стене.
У дальней стены палаты, за скромным обеденным столом, летерийцев ждали три стула
с высокими спинками. Напротив сидел колдун-король, уже начавший трапезу. За спиной
Ханнана Мосага, в тени, неподвижно стояли пять воинов эдур.
Это, видимо, к’риснан. Чародеи…
Колдун-король подождал, пока гости сняли верхнюю одежду, и жестом пригласил их
садиться, сказав на сносном летерийском:
– Прошу вас. Я терпеть не могу холодную еду, так что, как видите, бессовестно начал
набивать желудок.
Бурук Бледный низко поклонился.
– Я не знал, что мы опоздали, государь…
– Вы не опоздали, я просто не люблю церемоний. Часто мучаюсь даже от простой
вежливости.
– Аппетит не обращает внимания на требования этикета, государь, – сказал Бурук,
подходя к столу.
– Я был уверен, что летери меня поймут. Итак… – Ханнан Мосаг вдруг поднялся и
жестом остановил их. – Я объявляю моими гостями Бурука Бледного, аквитора Сэрен Педак
и посланника Халла Беддикта. Прошу, садитесь. Я ем только то, что готовят специально для
меня.
Его голос можно было слушать бесконечно, не замечая течения времени; все неудобства
развеялись. Сэрен поняла, что Ханнан Мосаг – очень опасный король.
Бурук Бледный сел на средний стул, Сэрен – слева от него, Халл – справа. Когда они
уселись на стулья из черного дерева, занял свое место и колдун-король, подняв кубок.
– Вино из Тейта, – объявил он. – В честь моих гостей.
– Полученное мирной торговлей, надеюсь, – сказал Бурук.
– Увы, боюсь, что нет. – Ханнан Мосаг почти что с робостью посмотрел в глаза
торговцу и отвел взгляд. – Впрочем, я уверен, здесь собрались закаленные люди.
Бурук поднял кубок и пригубил, затих, будто прислушиваясь, потом вздохнул.
– Только чуть подкислено происхождением, государь.
Колдун-король нахмурился.
– Я полагал, что вкус и должен быть таким.
– Неудивительно, государь, ко всему привыкаешь.
– Как приятно, Бурук Бледный, что привычка снова оказывается главным судьей.
– Летерийцы, увы, образование привычки считают признаком ухудшения жизни.
– Глубокомысленное замечание, Бурук, – сказал Ханнан Мосаг. – Мы еще недостаточно
выпили, чтобы жонглировать словами. Если только вы не утолили жажду в своем жилище –
тогда я в невыгодном положении.
Бурук положил себе кусок копченой рыбы.
– К сожалению, мы до отвращения трезвы. Так что в невыгодном положении скорее мы.
– Каким же образом?
– Вы, государь, угощаете вином с привкусом крови; это выбивает из колеи. И до нас
дошли известия об убийстве летерийских охотников на тюленей. Кровь буквально нас
захлестывает.
Похоже, Бурук Бледный решил говорить прямо. Любопытная тактика, подумала
Сэрен, – и вряд ли ее одобрил бы король Эзгара Дисканар.
– Я уверен, немногие оставшиеся в живых родичи убитых тюленей согласились бы с
вами, когда их уносил ужасный прилив, – задумчиво сказал колдун-король.
– А еще мы узнали, – продолжал Бурук, – что когда корабли вернулись в гавань Трейта,
трюмы, набитые ценной добычей, чудесным образом опустели.
– Неужели?
Бурук откинулся на спинку стула и, взяв двумя руками кубок, принялся изучать темное
содержимое.
Внезапно заговорил Халл Беддикт:
– Колдун-король, меня, например, не расстраивает исход этого вероломства. Охотники
нарушили старое соглашение – и заслужили свою участь.
– Посланник, – сказал Ханнан Мосаг очень серьезным тоном. – Вряд ли с вами
согласятся их горюющие родственники. Я привык считать, что долг – основополагающее
понятие для вашего народа. Злосчастные охотники, видимо, были должниками , нет? Их
довели до отчаяния хозяева, бессердечные, как ваши слова. – Он обвел взглядом троих
летерийцев. – Я один скорблю?
– Возможные последствия этой бойни принесут еще больше горя, государь, – сказал
Бурук Бледный.
– Неизбежно, торговец?
Бурук моргнул.
– Неизбежно, – ответил Халл Беддикт, подавшись вперед. – Колдун-король, вы
говорили о бездушных хозяевах – да, это их кровь должна была пролиться в этом случае. И
все равно они хозяева только потому, что такими их считают должники. Всех отравляет
золото, единственное мерило ценности. Те охотники не меньше виновны в своем
безрассудстве, государь. Они участвовали в той же игре.
– Халл Беддикт, – вмешался Бурук, – говорит только за себя.
– А разве не все мы говорим только за себя? – спросил Ханнан Мосаг.
– Хотелось бы, конечно, государь, но утверждать такое было бы ложью – для меня, для
вас.
Колдун-король отодвинул тарелку и подался вперед.
– А аквитор? Она хранит молчание. – Он взглянул на Сэрен спокойным, мягким
взглядом. – Вы проводили этих людей, аквитор Сэрен Педак.
– Проводила, государь, – ответила она. – Так что моя задача выполнена.
– И своим молчанием вы пытаетесь отгородиться от всего, во что может вылиться эта
встреча.
– Такова роль аквитора, государь.
– В отличие от, скажем, посланника.
Халл Беддикт вздрогнул.
– Я уже давным-давно не посланник, государь.
– В самом деле? Тогда позвольте спросить, зачем вы здесь?
– Он сам вызвался, – сказал Бурук. – Я не считал себя вправе его прогнать.
– Верно. За состав группы, насколько я понимаю, отвечает аквитор. – Ханнан Мосаг
посмотрел на Сэрен.
– Я не видела причин перечить желанию Халла Беддикта нас сопровождать, государь.
– Вот как? Любопытно…
Сэрен прошиб пот.
– Позвольте уточнить, государь. Я вряд ли смогла бы прогнать Халла Беддикта. И
решила сохранить иллюзию, что сама принимаю решения.
Ханнан Мосаг внезапно улыбнулся совершенно обезоруживающей улыбкой.
– Искренний ответ. Прекрасно, аквитор. Теперь вы можете идти.
Она встала, дрожа, и поклонилась.
– Было приятно познакомиться с вами, колдун-король.
– Взаимно, аквитор. Я хотел бы с вами позже побеседовать.
– К вашим услугам, государь.
Не глядя на остальных летерийцев, Сэрен обошла стул и направилась к выходу.
Колдун-король не хотел, чтобы она присутствовала при том, что будет происходить этой
ночью между ним, Халлом и Буруком. Обидно, конечно, но она прекрасно понимала, что он,
возможно, спас ей жизнь.
В любом случае все уже сказано. Интересно, понял ли это Халл Беддикт. Бурук-то, вне
всякого сомнения, понял.
Мы сильно ошибались. Ханнан Мосаг, колдун-король, хочет мира.
Дождь зарядил снова. Сэрен потуже натянула плащ на плечи.
Бедный Халл.
Кто-то встал рядом. Удинаас обернулся и увидел Хулада, его морщинистое лицо было
озабоченным и усталым.
– Что с тобой?
Хулад пожал плечами.
– Я вспомнил, как она метала плитки в прошлый раз… Мне страшно.
Удинаас промолчал. Он удивился, что сам не чувствует такого же страха. Грядут
перемены, это понятно. Говорили, что Пернатая Ведьма испытала на себе неудовольствие
Майен. Видимо, ярость Урут из-за благословения нереков, хотя и выразилась в немногих
тихих словах, была страшна по смыслу. А Майен, в свою очередь, приложилась хлыстом к
спине рабыни.
Разумеется, когда дело доходит до рабов, справедливости не жди.
Удинаас смотрел, как Пернатая Ведьма выходит в центр свободного пространства.
Рабов собралось в громадном сарае куда больше, чем в прошлый раз. Несомненно, их
привлекли исполненные ужаса рассказы о том гадании. Не хуже, чем на Утопалках.
Пернатая Ведьма села на утоптанный пол, и все бросились занимать места – для нее
такая расторопность после побоев была недоступна. Удинаас видел, как напряжены ее
движения – интересно, в какой степени в своих страданиях она винит его. Майен была не
более жестокой хозяйкой, чем другие эдур, и била, к счастью, редко. За серьезные проступки
раба ожидала немедленная смерть, а если не собираешься убивать раба, зачем выводить его
из строя?
На прошлых гаданиях дело не дошло до чтения плиток. Внезапное появление вивала
вернуло Пернатую Ведьму из мира Обителей. Удинаас почувствовал в груди дрожь
ожидания.
Внезапно наступила тишина – Пернатая Ведьма закрыла глаза и опустила голову;
желтые волосы, словно занавес, закрыли лицо. Она вздрогнула, глубоко вдохнула и раскрыла
пустые глаза, в которых росли пятна беззвездного ночного неба, и словно сквозь туман
появлялись спирали света. Удинаас знал, что гадалка глядит в Бездну, лежащую в громадном
забвении меж звезд. Там еще нет ни творцов, ни миров, которые они создадут.
А теперь Опоры. Огонь, Дольмен и Странник. Странник, который придает форму
Обителям…
– Идите со мной к Обителям.
Рабы-летерийцы перевели долго сдерживаемое дыхание.
– Мы стоим перед Дольменом, и все так, как должно быть. – Однако говорила
Пернатая Ведьма напряженным голосом. – Жить – значит бороться с Бездной. Мы растем –
и добиваемся побед, мы перестаем расти – и оказываемся в осаде, мы умираем – и рушится
наша последняя оборона. Такова правда Обители Зверя. Клинок и Кастет, этой войны нам
не избежать. Старость расцарапала лицо и выклевала глаза Старцу. Он покрыт шрамами
и утомлен битвами. Карга хихикает, плюясь горькой слюной, и дергается, когда летает во
сне. Губы Провидца шевелятся, но ничего не слышно. Шаман плетет узор из мертвых на
полях костей, зная, что ни один придуманный узор не сохранится. Следопыт идет уверенно
и целенаправленно, чтобы скрыть, что он заблудился.
Пернатая Ведьма замолчала.
Рабы забормотали. Приглашение к Обителям вышло холодным.
Спаси нас, Странник, мы в беде. В жуткой беде.
Хулад потянул Удинааса за руку и махнул в сторону дальней стены, покрытой тенями,
как грязными разводами. Там, спиной к стене, стояла фигура. Аквитор. Сэрен Педак.
Пернатая Ведьма молчала, напряжение росло.
Удинаас поднялся на ноги и направился через толпу, не обращая внимания на взгляды
рабов, мимо которых он проходил. Он дошел до стены и двинулся вдоль нее к аквитору.
– Что-то не так? – спросила она.
– Не знаю…
Пернатая Ведьма снова заговорила:
– Костяной трон стоит, как престол, на который никто не сядет – ведь теперь его
форма враждебна. Спинка трона изогнулась, ребра опустились, лопатки стали узкими и
острыми. Руки, на которых должны покоиться локти правителя, поднялись – как морды
волка, и в глазах горит дикая жизнь. Обитель Зверя обрела правителей-близнецов.
– Это невозможно, – пробормотала Сэрен Педак.
– И вот перед нами… Обитель Азатов. Ее камни кровоточат, земля волнуется.
Молчаливый бесконечный вопль сотрясает ветви древних деревьев. Азаты в осаде.
Рабы зашевелились, послышались протестующие голоса.
– Обитель Льда! – крикнула Пернатая Ведьма; голова откинулась назад, зубы
обнажились.
Снова тишина.
– Расколотая могильная плита! Трупы разбросаны у разбитого порога. Урквалл
Яггутан таэзмалас. Их нет, чтобы все исправить. Их забыли, и лед не может вспомнить вес
их шагов.
– Что это за язык? – спросила Сэрен Педак.
– Яггутский, – ответил Удинаас и захлопнул рот.
– А кто такие яггуты?
Он пожал плечами.
– Мастера Льда, аквитор. Неважно. Их уже нет.
Она ухватила его за руку и развернула к себе.
– Откуда ты знаешь?
– Обитель Дракона , – произнесла Пернатая Ведьма, покрытая капельками пота. –
Элейнт Тиам пюраке сеторам н’браэль бюрас …
– Драконийские слова, – сказал Удинаас, неожиданно гордый тайным знанием. – «Дети
матери Тиам, потерянные во всем, от чего отказались». Примерно так. Поэзия пропадает в
переводе…
– Элейнты уничтожат все на своем пути, ища мести , – говорила Пернатая Ведьма
скрипучим голосом. – Мы увидим это, когда настанет долгая ночь. Королева мертва и
никогда не восстанет. Консорт корчится на дереве и шепчет с безумием о своем
освобождении. Вассал исчез, влача цепи в том мире, где идти – значит жить, а
остановиться – пропасть. Рыцарь шагает по своему пути и скоро скрестит клинки с
собственной местью. Врата пышут диким огнем. Вивал…
Ее голова вдруг отшатнулась назад, как от удара; кровь потекла изо рта и из носа.
Пернатая Ведьма ахнула, потом улыбнулась красными губами.
– Локи вивал ждет. Дама и Сестра танцуют друг вокруг друга, каждая на своей
половине мира. Пьющий кровь тоже ждет, ждет, когда его найдут. Землемер знает о
лихорадке в своей крови и шатается на краю обрыва…
– Кто-то прервал ее, – прошипела Сэрен Педак, отпуская руку Удинааса.
Но теперь он схватил ее, задержав. Она с удивлением посмотрела на него и попыталась
освободить руку.
Он притянул ее к себе.
– Это не твой мир, аквитор. Никто не звал тебя. Стой молча… или уходи!
– Пустая Обитель стала… – Пернатая Ведьма улыбнулась еще шире, – …стала
переполненной. Бойтесь братьев! Слушайте! Кровь плетет паутину, которая поглотит
весь мир! Никто не спасется, не сбежит!
Правой рукой она рассыпала древние плитки по полу. Со стропил в конце сарая
сорвались голуби, яростно махая крыльями, закружились в безумном вихре, роняя перья.
– Наблюдатели замерли, как каменные! Лица застыли в ужасе. Хозяйки танцуют с
неуемной страстью. – Глаза Пернатой Ведьмы были закрыты, но она уверенно указывала на
плитки по очереди, называя их хриплым скрипучим голосом. – Рыцари пробились через лед,
и холодная тьма раскрывает смертельные объятья. Скороходы не в силах остановиться в
мощном потоке, который тащит их вперед. Спасители…
– Что она говорит? – поразилась Сэрен Педак. – Она называет во множественном числе
игроков Обители Пустого трона – это бессмысленно…
– …столкнулись, и оба обречены, а в разбитом отражении так же стоят Предатели;
вот что ждет нас, нас всех.
Ее голос утих, голова наклонилась вперед, и длинные волосы закрыли лицо.
Голуби все носились и носились кругами – кроме них, в большом сарае ничего не было
слышно.
– Претенденты на Пустой Трон , – прошептала Пернатая Ведьма горестным тоном. –
Кровь и безумие…
Все застыли. Воцарилась полная тишина.
Удинаас медленно отпустил руку Сэрен Педак и с улыбкой обратился к аквитору:
– Она, знаете ли, плохо спала последнее время.
Сэрен Педак вышла наружу, под плотный холодный дождь. Шипящие по каменной
дорожке потоки, ручейки, прорезающие песок; лес, словно стянутый водяными нитями и
веревками. Сердитое ворчание со стороны реки и моря. Мир как будто расплющился под
талой водой.
Сэрен сморгнула холодные слезы.
Она вспомнила играющих детей эдур, их беззаботное щебетание… Совсем недавняя
картинка теперь казалась далекой, как отзвук чужой памяти – о временах обветренных и
обтесанных погодой.
Воспоминания несутся, несутся к морю.
Как бегущие дети.
Глава восьмая
В битве, в которой Терадас Бун заслужил звание окропленного, мерудская сабля попала
ему в правую щеку, пробив кость под глазом и прорезав верхнюю челюсть и часть нижней.
Жестокая рана заживала медленно, а от нитки, которой зашили зияющую дыру, началось
нагноение – еще до того, как товарищи сумели донести воина в ближайший лагерь хиротов,
где врачевательница сделала что могла: избавилась от инфекции, соединила кости. В итоге
остался длинный кривой шрам во впадине правой щеки – и холодный взгляд, говоривший о
невидимых ранах, которых не излечить.
Трулл Сэнгар сидел со всеми в пяти шагах от края ледяного поля и глядел на Терадаса,
который вышагивал вдоль хрустящего края льда и снега; мех рыжей лисы на его плаще
мотался на холодящем ветру. За спиной остались земли арапаев с натянутым
гостеприимством подчиненного племени. Воины-хироты остались одни, а перед ними
протянулся белый растерзанный пейзаж.
Равнина казалась безжизненной, но арапаи рассказывали о ночных охотниках –
странных, укутанных в меха убийцах, которые являлись из темноты и орудовали
зазубренными клинками. Они забирали в качестве трофеев части тела, оставляя за собой тела
обезглавленные и без конечностей. Захватить их в плен не удавалось, а своих павших они
никогда не оставляли.
И все равно они преследовали только охотников эдур, ходивших по двое; на более
внушительные группы не нападали. Арапаи называли их дшеками , что означает
приблизительно «хитрые волки».
– На нас смотрят, – произнес Терадас глухим голосом.
Фир Сэнгар пожал плечами.
– Ледяная пустыня не так безжизненна, как кажется. Зайцы, лисы, пещерные совы,
белые волки, медведи, аранаг…
– Арапаи говорили о громадных зверях, – вмешался Рулад. – Бурая шерсть, вот такие
клыки – мы сами видели бивни…
– Старые бивни, Рулад, – сказал Фир. – И нашли их во льду. Таких зверей больше,
видимо, нет.
– Арапаи считают иначе.
Терадас хмыкнул.
– Они живут в страхе перед ледяной пустыней, Рулад, и поэтому населяют ее
кошмарными зверями и демонами. Все поели? Мы теряем светлое время.
– Да, – сказал Фир, вставая, – надо идти.
Рулад и Мидик Бун разошлись на фланги. Оба были в медвежьих шкурах – черных с
серебристыми воротниками. Руки в подшитых мехом рукавицах – подарок арапаев – сжимали
длинные копья, которыми, как посохами, на каждом шагу пробовали слежавшийся снег.
Терадас выдвинулся вперед, оставив в центре Трулла, Фира и Бинадаса; те тянули сани,
нагруженные кожаными сумками с припасами.
Говорили, что дальше в пустыне подо льдом таится вода, соленые остатки внутреннего
моря, и под тонким покровом снега прячутся пустоты. Под ногами могла ждать опасность, и
идти приходилось медленно.
Над ними кружил ветер, кусая открытые участки кожи; шли, наклонившись навстречу
ледяным порывам.
Несмотря на плотный мех, Трулл задубел от холода – слепой бездумной силы,
желающей во что бы то ни стало победить. Заливающей немотой горло. И приносящей
легкий запах смерти.
Эдур обернули лица шерстяными шарфами, оставив лишь узкие щелочки для глаз.
Разговор быстро прекратился; шли молча, только похрустывал снег под отделанными мехом
мокасинами.
Солнечное тепло и круговорот времен года не могли победить в этих краях. Здесь
царили снег и лед, безразличные к смене сезонов и течению лет.
Трулл наклонил голову набок, чтобы бросить взгляд вверх. Интересно, хранит ли
нависший над ними искристый балдахин замороженные воспоминания о прошлом –
крохотные образы, заключенные в каждом кристалле, все, что происходило внизу.
Множество судеб, еще, наверное, из того времени, как здесь было море. Уже тогда
неизвестные существа рассекали воду на темных узких лодочках… Тысячи лет назад? И это
они однажды стали дшеками?
Летери говорят об Обителях, этих странных пантеонах стихий – а среди них Обитель
Льда. Словно зиму создало чародейство, словно лед и снег были орудиями умышленного
разрушения. Отголоски этих представлений присутствуют и в легендах эдур. Лед вонзается в
землю, чтобы поглотить ее, землю, пропитанную кровью тисте; жестокий захват с трудом
завоеванных территорий был объявлен актом мести, возможно – ледяным плодом проклятия,
произнесенного на последнем дыхании.
Лед – похититель жизни, земли и заслуженной награды. Он заключен в вечной темнице
смерти и крови. И потому заслуживает ненависти.
Путники шли весь день, медленно, но неуклонно двигаясь по изломанному полю
торосов, которое издали казалось ровно белым, а вблизи открывало бесчисленные оттенки
зеленого, синего и коричневого. Они проходили участки, где ветер образовал на плотном
слежавшемся снегу волнистые узоры, как на песчаном берегу. Странные трещины
появлялись там, где невидимые силы тасовали лед, надвигая плиту на плиту, как будто
твердый мир под ними решил переместиться.
Ближе к вечеру их остановил приглушенный вскрик Терадаса. Трулл, который шел,
глядя под ноги, поднял глаза, услышав возглас, и увидел, что Терадас остановился и
подзывает спутников рукой в меховой рукавице. Все поспешили к нему.
Дорогу преграждала широкая расселина – не меньше пятнадцати шагов. Крутые
ледяные стены уходили в темноту, а из глубины поднимался странный запах.
– Соль, – сказал Бинадас, сдвинув шарф с лица. – Приливные озера.
Рулад и Мидик подошли ближе.
– Тянется, похоже, до горизонта, – сказал Рулад.
– Раскол вроде бы свежий. – Бинадас присел на корточки на краю расселины.
– Может быть, лето смогло хоть чуть-чуть изменить эту пустыню, – произнес Фир. –
Мы проходили засыпанные трещины – возможно, они остались после подобных ран в
прошлом.
– Как будем перебираться? – спросил Мидик.
– Я попробую вызвать тени снизу, – сказал Бинадас, но потом покачал головой. – Как-то
мне это не нравится. Если там есть духи, они могут оказаться неуправляемыми. Здесь в снегу
и во льду вплетено столько чародейства… Они не послушают Эмурланн.
– Доставайте веревки, – сказал Фир.
– Сумерки сгущаются.
– В случае чего заночуем внизу.
Трулл бросил взгляд на Фира.
– А если трещина закроется, когда мы будем внизу?
– Вряд ли, – сказал Фир. – Спрячемся в глубине, и нас не будет заметно ночью. Если в
этой земле действительно водятся звери – хотя никаких признаков мы пока не видели, –
лучше с ними не встречаться.
Мокасин скользнул по мокрой гальке, когда Трулл, спустившись по веревке, шагнул в
сторону. Он огляделся, удивившись легкому зеленому свечению. Они в самом деле оказались
на морском дне. Соль подточила лед с краю, выев громадные пещеры с блестящими
колоннами. Воздух был холодный и прогорклый.
В стороне Мидик и Рулад достали из мешков связки дров и начали разводить
небольшой костер. Бинадас и Фир перекладывали сумки с провизией, чтобы уберечь их от
сырой земли, а Терадас отправился исследовать пещеры.
Трулл подошел к мелкому озерцу и присел на корточки у воды. В соленой воде
резвились крохотные серые креветки. У самого берега плавало множество рачков.
– Лед умирает, – раздался над плечом голос Фира.
Трулл поднялся и повернулся к брату.
– Почему ты так сказал?
– Его выедает соль. Думаю, мы оказались в нижней точке древнего дна. Тут собиралась
последняя вода, а потом постепенно испарялась. Эти соляные колонны – все, что осталось.
Если бы весь бассейн был таким, то ледяной покров уже рухнул бы…
– Возможно, он и оседает, – предположил, подходя, Бинадас. – Раз в несколько тысяч
лет. Рушится, а потом соль вновь принимается за дело.
Трулл вгляделся в сумрак.
– Не верится, чтобы такие колоны удерживали столько льда. Видимо, все идет по кругу,
как сказал Бинадас. – Трулл уловил движение – подошел Терадас, держа в руке меч.
– Там тропа, – сообщил Терадас. – И что-то вроде стоянки. Мы не первые спустились
сюда.
Подошли Рулад и Мидик. Никто не сказал ни слова.
Потом Фир спросил:
– И давно там кто-то был, Терадас?
– Несколько дней назад.
– Бинадас и Трулл, ступайте с Терадасом на эту стоянку. Я останусь здесь с
неокропленными.
Тропинка начиналась в двадцати шагах от расселины и петляла среди бесформенных
колонн кристаллизованной соли. Вода мерно капала с тающего потолка. Терадас вел их
вперед; еще через тридцать шагов тропинка закончилась на краю громадной куполообразной
пещеры, где колонн не было.
В центре торчал низкий каменный жертвенник, окруженный подношениями – в
основном ракушками, иногда попадались бивни с резьбой. Впрочем, Трулл бросил на
жертвенник только один взгляд, потому что его внимание привлекла дальняя стена.
Отвесная ледяная стена шагов в сто в ширину – и в этой стене застыли бесчисленные
звери, захваченные в момент панического бегства. Из стены торчали рога, головы и ноги,
поднятые или вытянутые вперед. В замороженных глазах бледно отражался сине-зеленый
свет. Сотни силуэтов уходили в толщу льда.
Ошеломленный зрелищем, Трулл, обойдя жертвенник, медленно приблизился, словно
опасаясь, что в любой момент звери придут в движение и обрушат на путников бесчисленные
копыта.
Подойдя, он рассмотрел под стеной тела зверей, которые вывалились из тающей стены
и рухнули в липкие лужи.
Черные мушки тучей поднялись с гниющей плоти и ринулись к Труллу, словно
стремясь защитить свой пир. Эдур остановился и махал руками, пока насекомые не
вернулись к разлагающимся трупам. Животные – северные олени – бежали по снегу,
лежавшему на морском дне плотным слоем высотой по колено. Трулл видел страх в их глазах
– на расстоянии вытянутой руки за оленями в лед были вморожены голова и плечи
громадного волка с серебристой шкурой и горящими глазами. Голова была поднята, зубы
оскалены. Клыки с большой палец Трулла длиной блестели под оттянутыми губами.
Природная трагедия; жизнь не обращает внимания на катастрофу, которая уже
обрушивается сзади – или сверху. Жестокая рука бога, столь же бесчувственного, как и сами
животные.
Подошел Бинадас.
– Тут сработало заклинание, – сказал он.
Трулл кивнул.
– Бог.
– Возможно, хотя и не обязательно, брат. Некоторые силы достаточно только
освободить. А дальше все катится по инерции.
– Обитель Льда, – сказал Трулл. – Как и описывают летери в своих мифах.
– Рука Наблюдающего, – сказал Бинадас, – который ждал, пока кончится война, чтобы
выпустить эту силу.
Трулл считал, что знает больше других воинов эдур о старых легендах, но, слушая
Бинадаса, понял, что знает ужасно мало.
– Куда ушли силы древности? – спросил он. – Почему мы живем словно… мы одни?
Брат пожал плечами, не спеша отказываться от своего привычного оружия –
многозначительного молчания. Потом все же сказал:
– Мы остались одни, чтобы сохранить святость нашего прошлого.
Трулл поразмыслил, блуждая взглядом по открывшейся картине, по темным существам,
не сумевшим убежать от судьбы, и произнес:
– Наша заветная правда уязвима.
– Перед вызовом – да.
– А соль разъедает лед, и наш мир становится все тоньше под нашими ногами.
– Пока то, что было заморожено… не растает.
Трулл подошел на шаг к обреченному оленю.
– То, что оттаивает, постепенно падает на землю. И гниет, Бинадас. Прошлое усыпано
мухами.
Брат подошел к жертвеннику.
– Те, кто преклоняет здесь колени, приходили несколько дней назад.
– Но они не возвращались тем путем, которым пришли.
– В подземном мире есть и другие дороги.
Трулл обернулся на Тирадаса, только сейчас вспомнив о его присутствии. Воин стоял у
входа в пещеру, клубы пара вырывались изо рта.
– Пойдем к остальным, – сказал Бинадас. – Завтра нам предстоит долгий путь.
Прошла ночь, сырая, холодная, с непрестанным журчанием талой воды. Эдур стояли на
часах по очереди – завернувшись в мех и с оружием наготове. Но ничего не было видно в
призрачном свете. Лед, вода и камень, смерть и кости – слепой триумвират, владеющий
ледовым царством.
Перед самым рассветом путники встали, торопливо позавтракали, затем Рулад
вскарабкался по веревкам, навешенным на вбитые в лед крючья, на две трети высоты, где
расселина сужалась настолько, что можно было перебраться на северную стену, на которой
Рулад принялся вбивать новые крючья. Ожидающих внизу осыпал дождь ледяных осколков,
потом донесся крик Рулада. Мидик начал карабкаться по веревкам, а Трулл с Фиром
обвязывали мешки с продуктами плетеными кожаными шнурами. Последними предстояло
поднять сани.
– Сегодня, – сказал Бинадас, – нужно быть осторожными. Они узнают, что мы были
здесь и обнаружили их сокровище.
Трулл поднял взгляд.
– Мы не оскверняли его.
– Брат, возможно, одно наше присутствие вызовет ярость.
Солнце уже поднялось над горизонтом, когда воины эдур собрались на другом краю
расселины и загрузили сани. Небо было чистое, и все же безветренный воздух обжигал
холодом. Справа и слева от огненного шара солнца висели его маленькие копии – еще более
четкие и яркие, как будто за прошедшую над миром ночь солнце завершило превращение из
давно знакомого во что-то странное и пугающее, опасное для жизни.
Двинулись вперед, по-прежнему с Терадасом во главе.
Лед хрустел под ногами, шипели сани на роговых полозьях, и раздавался странный
отдаленный шорох, словно тишина стала слышимой – Трулл наконец понял, что это течет его
собственная кровь, под звук ударов сердца. Легкие обжигало морозом при каждом вдохе.
Эдур были здесь чужими. Обитель Льда. Она пугает летери, отнимает жизнь…
Зачем Ханнан Мосаг послал нас сюда?
Терадас обернулся.
– Волчьи следы, – сказал он. – И тяжелые – продавливают наст.
Они подошли ближе, сани остановились. Трулл спустил лямку с ноющего плеча.
Следы пересекали их тропу и шли на запад. Огромные следы.
– Это вроде того зверя, которого мы видели вчера вечером, – сказал Бинадас. – На кого
же они охотятся? Мы никого не замечали.
Фир хмыкнул.
– Конечно, не замечали, брат. Мы шумим.
– Все равно, – сказал Бинадас. – Стада оставляют следы. Мы бы уже наткнулись на что-
то.
Они продолжили путь.
Вскоре после полудня Фир объявил привал и обед. Невыразительная ледяная равнина
тянулась во все стороны.
– Тут не о чем беспокоиться, – сказал Рулад, присевший на сани. – Мы заметим любого
человека… или нечеловека. Скажи Фир, сколько еще нам идти? Где этот дар, который мы
должны отыскать для Ханнана Мосага?
– Еще день на север, – ответил Фир.
– Если это в самом деле дар, – спросил Трулл, – то чей?
– Не знаю.
Все помолчали.
Трулл с беспокойством изучал плотный снег под ногами. Что-то зловещее ощущалось в
спокойном морозном воздухе. Словно что-то грозило нарушить их одиночество, какая-то
неизвестная опасность. И все же он был со своими братьями, с воинами-хиротами.
Только почему от этого дара разит смертью?
Еще ночь. Поставили шатры, приготовили еду, выставили часовых. Трулл дежурил
первым. Он обходил лагерь по периметру с копьем в руке, не останавливаясь, чтобы не
заснуть. После еды клонило в сон, а ледяная пустыня словно насылала силу, мешавшую
сосредоточиться. Небо над головой, как живое, меняло разноцветные узоры. Ему уже
приходилось видеть такое, глубокой зимой в хиротских землях, но никогда – так ярко и живо,
под непрестанное шуршание, словно битое стекло хрустит под ногами.
В нужное время он разбудил Терадаса. Воин выбрался из шатра и выпрямился,
поправляя плащ, чтобы укутаться поплотнее, затем обнажил меч и молча посмотрел на живое
ночное небо.
Трулл залез в шатер. Внутри было сыро. Иней рисовал на стенках шатра карты
неизвестных земель. Снаружи доносились шаги Терадаса, отправившегося по кругу. Звук
быстро убаюкал Трулла.
Ему снились несвязные сны. Он увидел обнаженную Майен в лесу – она оседлала
мужчину и начала извиваться от неутоленной страсти. Трулл хотел подобраться поближе,
чтобы разглядеть лицо мужчины, узнать его, – и вдруг оказалось, что он заблудился в
незнакомом лесу; такого ощущения он никогда прежде не испытывал и испугался.
Дрожащий, он стоял на коленях на сырой земле, слыша при этом отдаленные стоны
удовольствия, звериные и ритмичные.
В нем росло желание. Не к Майен, а к тому, что она обрела, в диком освобождении
укрывшись в мгновении настоящего, будущего или прошлого. Ее голод отозвался болью в
нем, словно обломанное острие ножа в груди, колющее при каждом вдохе. Трулл закричал во
сне, отвечая Майен, и услышал ее понимающий смех.
Майен, нареченная брата. Какой-то своей частью он спокойно и рационально, почти
цинично оценивал себя и понимал природу этой паутины, ревности и собственных растущих
аппетитов.
Мужчины эдур к обручению и браку приходили лет через десять – а то и двадцать –
после полного взросления. Женщины эдур ощущали плотский голод гораздо раньше.
Мужчины шептались, что женщины частенько прибегают к услугам рабов-летери, но Труллу
это казалось сомнительным. Просто… немыслимо.
Он проснулся продрогший, ощущая слабость от сомнений и смущения, и некоторое
время лежал в предрассветном полумраке, глядя на пар от собственного дыхания.
Что-то грызло его, но он не сразу сообразил, что именно. Не было слышно шагов.
Трулл выбрался из шатра, поскользнувшись на льду, и выпрямился.
Была очередь Рулада. У потухшего костра Трулл разглядел сгорбленную фигуру брата с
поникшей под капюшоном головой.
Трулл подошел к Руладу. Внезапный гнев охватил его, когда он понял, что брат спит.
Двумя руками он поднял копье и тупым концом с размаху приложился к щеке Рулада.
С приглушенным стоном брат повалился на бок, пронзительно закричал и перекатился
на спину, хватаясь за рукоятку меча.
Острие копья Трулла оказалось у шеи Рулада.
– Ты спал на посту! – зашипел Трулл.
– Я не спал!
– Я видел! Я подобрался прямо к тебе!
– Я не спал!
Остальные уже выбрались из шатров. Фир поглядел на Трулла и Рулада и повернулся к
мешкам.
Трулл, дрожа, глубоко дышал. Он вдруг понял, как несоразмерен был его гнев, затем
вспомнил, какая опасность им грозила.
– У нас были гости, – объявил Фир, выпрямляясь и изучая мерзлую землю. – Но следов
не оставили…
– Тогда откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Рулад.
– Вся еда пропала. Похоже, нам придется поголодать.
Терадас выругался и пошел кругами, отыскивая следы.
Они были рядом с нами. Дшеки. Нас могли убить, спящих. Все потому, что Рулад не
постиг, что значит быть воином.
Больше сказать было нечего, и все это знали.
Кроме Рулада.
– Я не спал! Клянусь! Фир, ты должен мне верить! Я присел на чуть-чуть, чтобы ноги
отдохнули. И никого не видел!
– Еще бы, – прорычал Терадас. – Через опущенные веки!
– Вы думаете, я вру? Я говорю правду, клянусь!
– Хватит, – сказал Фир. – Дело сделано. Отныне будем ставить двух часовых.
Рулад подошел к Мидику.
– Ты-то мне веришь?
Мидик Бун отвернулся.
– Тебя и будить на дежурство пришлось с боем, – произнес он печально.
Потрясенный Рулад замер, уязвленный тем, что счел предательством. Губы сжались,
мышцы на скулах напряглись; он медленно отвернулся.
Звери были в нашем лагере. А Ханнан Мосаг в нас верил…
– Снимаем шатры, – сказал Фир, – и идем дальше.
Трулл без устали оглядывал горизонт; временами его охватывало чувство потрясающей
беззащитности. За ними наблюдают, их преследуют. Пустынность пейзажа – обман.
Возможно, действует какое-то колдовство, хотя это никак не оправдывает Рулада.
Доверие ушло, и Трулл понимал, что теперь Рулад всеми силами будет пытаться его
вернуть. Одна ошибка – и молодого человека ожидает печальный путь. Одинокое
путешествие, полное сражений, где на каждом шагу подстерегают сомнения, реальные и
вымышленные. В поведении братьев и друзей, в каждом жесте, в каждом слове, в каждом
взгляде Рулад увидит нескончаемые упреки. И хуже всего, что он будет недалек от истины.
И от деревни это не утаить. История выйдет наружу, приправленная тихой радостью
недругов и злопыхателей – а их, чуть что, найдется немерено. Пятно на них всех, на весь род
Сэнгаров.
Они шли вперед. На север, весь день.
Вечером Терадас заметил что-то впереди, а вскоре увидели и остальные. Блеск
отраженного солнечного света поднимался над плоской пустыней. Трулл чувствовал, что
предмет неестественно громаден.
– То самое место, – сказал Фир. – Сны Ханнана Мосага были вещими. Мы найдем дар
здесь.
– Тогда идем. – Терадас двинулся дальше.
В снегу и льду появились трещины, дорога пошла на подъем. Гигантская игла когда-то
вышла из-под поверхности в результате катаклизма, разбросав по сторонам куски льда
размером с фургон. Комья грязи, теперь замерзшие и обледеневшие, окружили кристалл
неровным кругом.
Призматические поверхности кристалла ловили и преломляли солнечный свет. Лед
внутри был чистым и прозрачным.
У основания покрытого трещинами бугра – шагах в тридцати от кристалла – путники
остановились. Трулл освободился от лямок, за ним Бинадас.
– Терадас, Мидик, оставайтесь здесь, стерегите сани, – сказал Фир. – Трулл, держи
копье наготове. Бинадас, Рулад – на фланги. Идем.
Они двинулись вверх по склону, обходя глыбы льда.
Мерзкий запах заполнял воздух – запах старой гнили и рассола.
Бинадас скривился.
– Дух, которого Ханнан Мосаг вызвал из океанских глубин, был здесь, подо льдом. Это
его работа, и чародейство живет.
– Эмурланн? – спросил Трулл.
– Нет.
В обхвате кристалл был больше тысячелетних черных деревьев. Бесчисленные грани
поднимались путаным узором; в массе острых поверхностей кроваво отражалось заходящее
солнце.
Фир показал пальцем.
– Вот он. Дар.
И Трулл увидел. Мутная и тусклая тень двуручного меча с чашеобразной гардой;
клинок в трещинах и пятнах – впрочем, возможно, так только казалось из-за непостоянной
толщины льда.
– Бинадас, вплети Эмурланн в копье Трулла. Все, сколько можешь – нужно будет
потратить много, много теней.
Брат нахмурился.
– Потратить? В каком смысле?
– Чтобы освободить дар, тенями придется пожертвовать. И помни: не берись за
рукоятку, когда меч освободится. И не давай призракам сделать это, А они захотят. И
результат будет ужасный.
– Что же это за меч? – прошептал Трулл.
Фир не ответил.
– Если мы хотим разбить кристалл, – сказал, помолчав, Бинадас, – всем лучше
держаться подальше от меня и Трулла.
– С нами ничего не случится, – ответил Фир. – Ханнан Мосаг видел это ясно.
– А что еще было в видении, брат? – спросил Трулл. – Он видел наше обратное
путешествие?
Фир покачал головой.
– Он видел разрушение – до последней льдинки. И все.
– Интересно, почему?
– Сейчас не время для сомнений, Трулл, – сказал Фир.
– Разве? По-моему, как раз самое время.
Братья посмотрели на Трулла.
Он отвернулся.
– Тут что-то не так.
– Потерял мужество? – резко спросил Рулад. – Мы прошли такой путь, а теперь ты
хвост поджал?
– Что за оружие этот дар? Кто создал его? Мы понятия не имеем о том, что собираемся
освободить.
– Таково повеление колдуна-короля, – сказал Фир, мрачнея. – Что, по-твоему, мы
должны делать, Трулл?
– Не знаю. – Трулл повернулся к Бинадасу. – И нет способа узнать секреты?
– Думаю, смогу узнать больше, когда освободим меч.
Фир хмыкнул.
– Так давай начинать, Бинадас.
Их прервал крик Терадаса:
– Волк! – Он показывал на юг.
Белого зверя почти не было видно на снегу; он стоял неподвижно и глядел на воинов.
– Не теряй времени, – сказал Фир Бинадасу.
Там, где стоял Бинадас, голубыми пятнами по снегу закружились тени, начали
накручиваться на копье из черного дерева в руках Трулла и будто ныряли в гладкое древко.
Через толстые рукавицы Трулл не чувствовал перемен, но слышал жалобный звук, который
отдавался в костях. Он вызывал ужас.
– Это все, – выдохнул Бинадас.
Трулл посмотрел на брата, на его бледное лицо, на лоб в капельках пота.
– Они сопротивляются?
Бинадас кивнул.
– Знают, что скоро погибнут.
– Как может умереть тень? – удивился Рулад. – Разве они уже не привидения? Духи
предков?
– Не наших, – ответил Бинадас, но не стал объяснять, махнув Труллу. – Бей лед, брат.
Трулл обернулся через плечо и разглядел далекого волка. Зверь опустил голову и
подобрал ноги.
– Дочерь Сумрак, – прошептал Трулл. – Он сейчас нападет.
Внизу Терадас и Мидик взяли копья на изготовку.
– Давай, Трулл!
От рева Фира Трулл чуть не выронил копье. Сжав зубы, он снова повернулся к
кристаллу и ударил железным наконечником по льду.
В тот же миг Трулл боковым зрением уловил движение со всех сторон, словно силуэты
поднялись прямо из-под снега.
И кристалл взорвался слепящим белым туманом.
Внезапно раздались крики.
Трулл ощутил рывок копья в руках, черное дерево зазвенело, как сталь, когда
бесчисленные тени рванулись на свободу. Их предсмертные крики эхом разнеслись в черепе
Трулла. Оглушенный, он крепче ухватил копье, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь туман.
Рядом загремело оружие.
Рогач с острыми кристаллами почти ткнулся ему в лицо. Трулл крутанул копье,
перехватив руки на древке, и вынудил атакующего отойти вбок. Взмах копья, и Трулл
ощутил, как железный наконечник пронзает кожу и плоть, стучит по ребрам; рывком
высвободив копье, Трулл вонзил его врагу под челюсть.
Видно стало больше. Их окружили дикари, маленькие и свирепые, в белых шкурах;
лица были скрыты за плоскими белыми масками. Орудуя когтистыми рогачами и короткими
копьями с блестящими каменными наконечниками, дшеки наседали со всех сторон.
Фир сражался сразу с тремя, а рядом торчал в мерзлой земле освобожденный ото льда
меч. Дшеки, похоже, отчаянно пытались завладеть им.
Трулл ударил ближайшего противника Фира, пронзив шею дикаря. Хлынула кровь,
залив древко копья. Трулл быстро выдернул оружие и увидел, как последний из дшеков,
нападавших на Фира, покатился прочь, смертельно раненный ударом меча.
Повернувшись, Трулл увидел Бинадаса под грудой тел дшеков. Тени накрыли
извивающиеся фигуры.
Рулада видно не было.
Терадас и Мидик встретили атаку волка; громадный зверь лежал на боку, пронзенный
копьями, лапы еще дергались, даже когда Терадас нанес смертельный удар саблей.
Приближались еще два волка, а с ними полдюжины дшеков.
Еще десятка два дикарей поднимались по склону.
Трулл приготовил оружие.
Бинадас, залитый кровью, выбрался из-под кучи трупов.
– Бинадас, становись за нами, – скомандовал Фир. – Трулл, становись слева. Быстро.
– Где Рулад?
Фир покачал головой.
Становясь слева от брата, Трулл смотрел на распростертые на снегу тела. Там были
только дшеки. И все равно, догадка пронзила его, как удар в грудь. Они должны были
умереть здесь. Они должны были потерпеть поражение.
Дикари бросились в атаку.
Рогачи вылетали у них из рук, острые кристаллы блестели, когда оружие вращалось в
воздухе.
Трулл закричал и защитился копьем. Второй рогач, миновав копье, резанул левое
колено. Трулл охнул от боли и почувствовал, как струится под лосинами кровь, однако нога
держала вес, и он остался стоять.
Вслед за метательным оружием бежали дшеки.
Дюжина ударов сердца на защиту, а потом эдур почти одновременно обнаружили
просвет для контратаки. Меч и копье пронзили плоть, и два дшека упали.
Позади Трулла и Фира раздался вопль; дикари отпрыгнули и разом бросились вправо…
… когда Рулад прыгнул в их середину, держа в руках длинный, с чашеобразной гардой,
меч.
Дикий удар, и голова дшека, слетев с плеч, покатилась по склону.
Новый удар – и фонтан крови.
Фир и Трулл кинулись к сражающимся…
… когда копья пронзили Рулада со всех сторон. Он вскрикнул, окровавленное лезвие
очертило круг над головой, а потом Рулад осел. Толчок повалил его на спину, но меч из руки
он не выпустил.
Дшеки бросились прочь, вниз по склону, роняя оружие, разбежались от нахлынувшего
внезапно страха.
Трулл подошел, скользя по кровавому следу, и, забыв про рану на ноге, опустился на
колени рядом с Руладом.
– Они бегут, – сказал, тяжело дыша, Фир, собравшийся встать между Труллом и
Руладом.
Окоченевший Трулл сорвал рукавицу и попытался нащупать пульс на шее Рулада.
Бинадас подошел, шатаясь, и опустился на землю напротив Трулла.
– Как его дела, брат?
Трулл поднял глаза и смотрел на Бинадаса, пока тот не опустил взгляд.
– Рулад мертв, – сказал Трулл и посмотрел впервые на многочисленные раны на теле
брата, пятна уже замерзающей крови на одежде, пахнущей горькой мочой и едкими
испражнениями.
– Терадас и Мидик идут, – сказал Фир. – Дшеки сбежали.
Но мы были у них в руках… Почему? В этом нет смысла… Рулад. Он мертв. Наш брат
мертв.
Фир присел рядом, протянул руку, чтобы взять меч. Трулл смотрел, как Фир положил
руку на ладони Рулада, сжатые вокруг рукояти меча. Смотрел, как Фир пытается разжать
мертвые пальцы.
И не может.
Трулл оглядел ужасное оружие. Лезвие действительно покрыто пятнами – видимо,
выкованное из железа и какого-то стекловидного материала; поверхность была в трещинах и
неровностях. Пятна крови застывали черным, как следы гниения.
Фир попытался освободить меч.
Рулад не отпускал его.
– Ханнан Мосаг предупреждал, – сказал Бинадас, – помните? Не позволяйте плоти
коснуться дара.
– Но он мертв, – прошептал Трулл.
Сумерки быстро сгущались, воздух остывал.
Появились Терадас и Мидик. Оба были ранены, но легко. Они молча уставились на
Рулада.
Фир нагнулся, приняв решение, и молча стянул рукавицы. Потом выпрямился.
– Несите его с мечом к саням. Завернем тело и меч вместе. Теперь пусть Ханнан Мосаг
берет дар из рук нашего брата.
Никто не проронил ни слова.
Фир посмотрел в глаза каждому и сказал:
– Пойдем ночью. Я хочу убраться отсюда как можно скорее. – Он снова посмотрел на
Рулада. – Наш брат – окропленный. Он умер хиротским воином.
Прошло онемение, и пришли… вопросы. Но что в них толку? Любые возможные
ответы не лучше предположений, рожденных из неопределенности. Сомнения даже сейчас
одолевали мысли Трулла. Куда исчезал Рулад? Ради чего он напал на скопище дикарей? Он
ведь прекрасно понимал запрет прикасаться к дару, тем не менее схватил его.
Многое из произошедшего казалось… бессмысленным.
Даже последним безумным деянием Рулад не ответил на утрату доверия, которая
заставляла его действовать. Ф ир назвал его героем, однако Трулл подозревал, что за этим
что-то кроется. Сын Томада Сэнгара не справился с обязанностями на посту. А теперь он
мертв, и жертва омрачена непонятными намерениями.
Вопросы ничем не помогли Труллу и сменились новой волной накрывших его мучений.
В последнем деянии брата крылось мужество. Хотя бы. Удивительное мужество – когда
Трулл начал подозревать в своем брате… обратное. Я сомневался в нем, постоянно
сомневался.
В его сердце говорила вина, чудовище, сжимавшее когтистые руки, пока душа не
начинала визжать. Этот пронзительный крик слышал только Трулл, но звук грозил свести его
с ума.
А еще хуже была возникшая пустота внутри. Потеря брата. Лицо, на котором никогда
больше не появится улыбка, голос, который Трулл никогда больше не услышит.
Он помогал Фиру заворачивать Рулада и меч в вощеное полотно. Издали доносились
стоны Мидика, которому Бинадас перевязывал раны, вызывая Эмурланн для быстрейшего
заживления. Плотная ткань закрыла лицо Рулада; у Трулла перехватило дыхание, и он
отшатнулся, когда Фир стал перевязывать саван кожаными ремешками.
– Готово, – пробормотал Фир. – Со смертью бороться нельзя, брат. Она является, и от
нее никуда не скрыться, не убежать. Смерть – настоящая тень каждого смертного, а время
прислуживает ей, медленно поворачивая эту тень, пока то, что тянулось позади живущего, не
вытянется перед ним.
– Ты назвал его героем.
– Назвал, и это не пустые слова. Он ушел на другую сторону возвышения – поэтому мы
не видели его – и обнаружил дшеков, которые тайком пытались завладеть мечом.
Трулл посмотрел на брата.
– Я и сам хотел найти ответы. Он убил двух на этой стороне холма, но при этом потерял
оружие. Наступали новые, и Рулад решил, что у него нет выбора. Дшеки хотели захватить
меч… Трулл, все кончено. Он умер, окропленный и мужественный. Я сам видел трупы за
холмом, прежде чем пришел к вам с Бинадасом.
Все мои сомнения… яд подозрений, их гадкий вкус… Забери меня, Дочь Сумрак, – я
выпил слишком много.
– Трулл, ты нужен нам – ты и твое копье в арьергарде, – сказал Фир. – Бинадаса и
Рулада придется везти на санях нам с Терадасом. Мидик пойдет первым.
Трулл смущенно заморгал.
– Бинадас не может идти?
– Он сломал бедро, и у него нет сил вылечиться.
Трулл выпрямился.
– Думаешь, будет погоня?
– Да, – кивнул Фир.
Отступление началось. Пала тьма, поднялся ветер, вихря мелкий снег, низкое небо
налилось серо-белым. Как назло, стало еще холоднее, и меха не согревали.
Стараясь беречь раненую ногу, Трулл спешил в двадцати шагах за санями – еле
видными сквозь метель. Он то и дело проверял, что держит копье в руках – онемевшие
пальцы ничего не чувствовали. Враги уже могли быть совсем рядом, невидимые в темноте и
готовые напасть. Он даже не успеет среагировать, а предупреждающий крик снесет ветром, и
его не услышат. И не вернутся за телом. Необходимо доставить дар.
Трулл упорно хромал, переходя на бег, поглядывая по сторонам, иногда оборачиваясь,
но видел только мутную белизну. Ритмичные уколы боли в колене пробивали нарастающую
смертельную усталость, а от изнеможения замедлялась даже дрожь, охватившая руки и ноги.
О приближении рассвета объявило лишь неохотное ослабление мрака – буря не
унималась, и не становилось теплее. Трулл механически бежал вперед. Руки под рукавицами
ощущали странное тепло, копящееся за запястьями.
Голод утих, как и боль в колене.
Что-то кольнуло его, и Трулл поднял взгляд.
Он ахнул, вдохнув горький воздух, замедлил бег и заморгал, пытаясь разглядеть хоть
что-то через кристаллы льда на ресницах. Мутный свет угасал. Трулл бежал весь день,
совершенно бездумно, а теперь быстро приближалась следующая ночь.
Трулл выронил копье. Он выл от боли, крутя руками, чтобы нагнать больше крови в
холодные, одеревеневшие мышцы. Он сжал кулаки под рукавицами – и испугался, каким
сложным оказалось это простое дело. Пальцам стало теплее, потом горячо, потом их
обожгло, словно огнем. Трулл боролся с мучениями, колотя кулаками по бедрам.
Его окружала белизна, словно реальный мир стерло, уничтожило снегом и ветром. Ужас
охватил Трулла, когда он почувствовал, что не один.
Трулл подобрал копье и огляделся. В одной стороне небо показалось темнее, чем в
других – восток, – и он понял, что двигался к западу. За невидимым солнцем. Теперь
следовало идти на юг.
Пока преследователи не устанут от собственной игры.
Трулл двинулся вперед.
Через сто шагов он обернулся и увидел, как из снежной пелены появились два волка.
Трулл остановился и повернулся к ним. Звери снова пропали.
С бьющимся сердцем Трулл достал длинный меч и воткнул его в плотный снег. Затем
прошел шесть шагов по своим следам и приготовил копье.
Волки снова появились и ринулись в атаку.
Трулл успел выставить копье и опуститься на одно колено, когда на него прыгнул
первый зверь. Древко копья изогнулось, когда наконечник ткнулся в центр грудины волка.
Кость и черное дерево треснули одновременно, а затем словно глыба налетела на Трулла,
подкинув его в воздух. Он упал на левое плечо и покатился, вздымая ледяную крошку.
Катясь, Трулл заметил, что по левому предплечью из-под торчащих в руке черных щепок
течет кровь. Трулл остановился у меча.
Схватив меч и подняв его, Трулл обернулся.
Громада белой шерсти, челюсть с черными деснами широко распахнута.
Взревев, Трулл горизонтально махнул мечом и упал от отчаянного усилия.
Стальной клинок прорубил кости.
Волк рухнул на Трулла, из обрубленных передних лап текла кровь.
Челюсти в безумной злобе сомкнулись на лезвии меча.
Трулл отпихнул волка и выдернул меч из его пасти. Капающая кровь, громадный язык,
вывалившийся на хрустящий лед, мышцы, дергающиеся, словно тварь еще жива. Трулл,
припав к земле, сделал выпад в сторону бьющегося в конвульсиях зверя. Острие меча вошло
в шею.
Волк кашлянул, задергался, будто стараясь убежать, потом затих в красном снегу.
Трулл отпрянул. Он взглянул на первого волка, который лежал там, где копье отняло его
жизнь, прежде чем сломалось. Там стояли три охотника дшека – они снова скрылись в пурге.
Кровь обильно текла по левому предплечью, скапливаясь в рукавице. Трулл прижал
руку к животу. Щепки можно вытащить потом. Охнув, он отложил меч и пристроил левое
предплечье на перевязи для копья. Затем, подобрав меч, двинулся дальше.
Со всех сторон – забвение. В таком забвении расцветают кошмары, а стоит лишь
наполненному ужасом разуму представить их – набрасываются, один за другим, бесконечным
потоком, пока белизна не зальет глаза, пока не придет смерть.
Трулл брел дальше, раздумывая, была ли схватка на самом деле, не решаясь опустить
взгляд, чтобы убедиться, что рука действительно ранена – боялся ничего не увидеть. Он не
мог убить двух волков. Он не мог выбрать единственное направление из возможных, чтобы
встретить атаку. Он не мог воткнуть меч в землю точно в нужном месте за спиной, словно
знал, куда его отбросит удар. Нет, битва – плод воображения. Другие объяснения
бессмысленны.
Он посмотрел вниз.
Щепки кривыми иглами торчали из предплечья. Темный меч в правой руке, клочья
белого меха налипли на кровь у рукоятки. Копья не было.
У меня лихорадка. Мои мысли вытекают из глаз, и я вижу то, чего на самом деле нет.
Даже боль в плече – только иллюзия.
Топот ног за спиной.
Взревев, Трулл развернулся. Свистнул меч.
Лезвие ударило сбоку по голове дикаря. Кость хрустнула, кровь хлынула из глаза и уха.
Дикарь упал.
Второй прыгнул справа. Трулл отпрянул, выставив меч. Он видел, как медленно-
медленно дшек поворачивает копье, чтобы блокировать удар. Видел, как меч минует защиту,
скользит дальше и входит под левую ключицу врага.
Слева третий атакующий направил острие копья в глаза Труллу. Он уклонился, потом
сделал на правой ноге полный оборот и ударил лезвием меча по горлу дикаря. Кровь хлынула
по груди дшека.
Довершив оборот, Трулл продолжил движение. Снег жалил глаза.
Кругом одни кошмары.
Он лежал без движения, и постепенно его укрывал снег; а разум бежал и бежал прочь
от этой лжи, от этого пустого мира, который вовсе не пустой, от густой белизны, которая то и
дело взрывалась движением и вспышками цвета.
Враги, выскакивающие из тьмы и пурги. Моменты безумных схваток, искры и свист
стали, укусы дерева и камня. Бесконечные засады убеждали Трулла, что он внутри
бесконечного кошмара. Каждый раз дшеки появлялись по трое, не больше, и хироту стало
казаться, что это одна и та же тройка, умирающая только чтобы подняться вновь… Так и
будет продолжаться, пока они не добьются успеха, не убьют его.
И все же он сражался, оставляя за собой кровь и тела.
И вдруг белизна исчезла – словно отсеченная невидимым барьером.
Впереди возникли пятна темной земли. Справа мелькнул бледный луч заходящего
солнца, подул легкий ветерок, пахнущий илом.
Слева появились фигуры. Радость наполнила сердце, и Трулл поспешил к ним. Он
больше не одинокий призрак. Рядом с ним родня. Фир, и Бинадас, и Рулад.
Мидик Бун и Терадас бежали навстречу.
Братья, все они – мои братья…
Свет солнца заколебался, подернулся рябью, затем всепоглощающей волной хлынула
тьма.
Сани стояли сбоку, полозья в грязи. На одних покоилась завернутая в полотно фигура,
обложенная глыбами льда и затянутая ремнями. Бинадас лежал на других с закрытыми
глазами и перекошенным от боли лицом.
Трулл медленно сел, чувствуя головокружение и странную оцепенелость. Меха сползли
с него, когда он, покачиваясь, встал и огляделся. На западе поблескивало озеро, серое под
хмурым небом. Дул теплый влажный ветерок.
Разожгли костер; на вертеле жарился тощий заяц, за которым приглядывал Мидик Бун.
В стороне стояли Фир и Терадас, глядя на далекие ледяные поля на востоке, и тихо
беседовали.
Почуяв запах жареного мяса, Трулл подобрался к костру. Мидик Бун посмотрел на него
и тут же отвел взгляд, словно чем-то смущенный.
Пальцы Трулла нещадно ныли, и он поднял их, чтобы рассмотреть. Красные,
ободранные, но, по крайней мере, не отмороженные. Он вообще был почти невредим, хотя
кожаные доспехи были изрезаны и изодраны на груди и плечах, стеганая поддевка покрылась
темно-красными пятнами, а в прорехах виднелись неглубокие раны.
Значит, бесчисленные нападения не были кошмарным сном. Трулл потянулся за мечом и
обнаружил, что на поясе нет ножен. Через мгновение он углядел свой меч, прислоненный к
мешку. Оружие было трудно узнать. Меч погнулся, а лезвие было зазубрено так, словно
мечом орудовали как дубинкой.
Услышав шаги, Трулл обернулся.
Фир положил ладонь ему на плечо.
– Трулл Сэнгар, мы не ожидали увидеть тебя снова. Увести дшеков прочь с нашего пути
– это было смело. Ты спас нам жизнь. – Он кивнул в сторону меча. – Твое оружие поведало
обо всем. Ты знаешь, скольких ты убил?
Трулл покачал головой.
– Нет. Фир, я не нарочно увел их от вас. Я заблудился в пурге.
Брат улыбнулся и промолчал.
Трулл посмотрел на Терадаса.
– Я заблудился, Терадас Бун.
– Неважно, – проворчал Терадас.
– Я думал, что умер. – Трулл посмотрел в сторону, потер лицо. – Я увидел вас и
подумал, что соединился с вами после смерти. Я ждал… – Он покачал головой. – Рулад…
– Он был настоящим воином, Трулл, – сказал Фир. – Дело сделано, нужно двигаться
дальше. Там по дороге живут арапаи – Бинадас смог известить их о нашем положении. Они
помогут нам быстрее добраться домой.
Трулл смотрел на далекие ледяные поля. Вспоминал хруст снежного наста под
мокасинами, порывы ветра, лишающий сил холод. Ужасные дшеки, молчаливые охотники,
объявившие замерзший мир своим. Им нужен был меч. Зачем?
Скольких дшеков могут прокормить ледяные поля? Скольких они убили? Сколько вдов
и сирот обречены на горе? На голод?
Нам нужно было пять сотен воинов. Тогда бы они оставили нас в покое.
– Вон там!
Трулл посмотрел туда, куда указывал Мидик. На север, где дюжина громадных зверей
спускалась со льда – четырехногие, с бурым мехом, с длинными изогнутыми бивнями по
бокам толстого изогнутого хобота.
Тяжелые, величественные, громадные существа шагали к озеру.
Это не наш мир.
Меч ждал в крепкой хватке трупа, обернутого вощеным полотном и укрытого глыбами
льда. Оружие, знакомое с неумолимыми объятиями холода. Это оружие не для рук Ханнана
Мосага.
Если только колдун-король не изменился.
А он, возможно, изменился.
– Иди поешь, Трулл Сэнгар, – позвал его брат.
Сестры хранят нас, раз мы идем и идем. Раз не погибли все там, во льдах. Раз не
проиграли.
Глава девятая
Глава десятая
Раскат грома, тяжелая дробь дождя по крыше. Буря пришла по реке, двинулась на север
и протащила край тяжелых туч над Летерасом. Не по сезону, ненужная, гроза превратила
единственную комнату жилища Тегола в закрытую, задымленную каморку. В комнате стало
на два табурета больше – Бугг позаимствовал на мусорной свалке. И на одном табурете, в
дальнем углу, сидел рыдающий Ублала Панг.
Он рыдал без перерыва уже больше удара колокола, и от содроганий его громадного
тела табурет опасно поскрипывал.
По центру маленькой комнаты шагал туда-сюда Тегол.
Хлюпанье ног на улице, занавеска в дверном проеме отдернута в сторону, – и вошел
Бугг; вода лилась с него ручьем. Он закашлялся.
– Что это у нас горит в очаге?
Тегол пожал плечами.
– То, что рядом лежало, разумеется.
– Но это была ваша шляпа от дождя. Я сам ее сплел, вот этими руками!
– Шляпа от дождя? В этот тростник заворачивали тухлую рыбу…
– Рыбой воняет, точно, – кивнул Бугг, вытирая глаза. – Впрочем, тухлая – понятие
относительное, хозяин.
– Правда?
– У фараэдов это деликатес.
– Ты просто хотел, чтобы я пропах рыбой.
– Лучше вы, чем целый дом, – сказал Бугг, глядя на Ублалу. – А с этим что случилось?
– Понятия не имею, – ответил Тегол. – Ну, какие новости?
– Я ее нашел.
– Прекрасно.
– Надо пойти и забрать ее.
– Выйти из дома?
– Да.
– Под дождь?
– Да.
– Так… – Тегол снова начал вышагивать по комнате. – Это мне не нравится. Слишком
рискованно.
– Рискованно?
– Ну да, рискованно. Я могу промокнуть. Тем более теперь, когда у меня нет шляпы от
дождя.
– А кто виноват, интересно?
– Она уже дымилась – слишком близко к очагу лежала. Я только чуть-чуть подпихнул
ее, и она занялась.
– Я ее сушил.
Тегол остановился на полушаге, рассмотрел Бугга и пошел дальше.
– Это гроза. Грозы проходят. Просто нужна причина потянуть время.
– Да, хозяин.
Тегол развернулся и подошел к Ублале Пангу.
– Дорогой телохранитель, что случилось?
Ублала красными глазами посмотрел на него.
– Вам это неинтересно. Правда. Никому не интересно.
– Разумеется, мне интересно. Бугг, мне ведь интересно? Я ведь такой?
– Точно так, хозяин. Как правило.
– Все из-за женщин, Ублала? Я чувствую.
Гигант кивнул с убитым видом.
– Они тебя побили?
Ублала покачал головой.
– Ты втрескался в одну из них?
– Точно. У меня не было шанса.
Тегол посмотрел на Бугга, потом снова на Ублалу.
– У тебя не было шанса. Странное заявление. Объясни.
– Это нечестно, вот что. Нечестно. Вы не поймете. У вас такого нет. Ну кто я такой?
Всего лишь игрушка? Только из-за того, что у меня большой…
– Погоди, – прервал Тегол. – Давай разберемся, правильно ли я понял, Ублала. Тебе
кажется, что они просто пользуются тобой. И их интересуют только твои… э-э…
причиндалы. Им нужен от тебя только секс. Не преданность, не верность. Они пользуются
тобой по очереди, им наплевать на твои чувства, на твою утонченную натуру. Они и не
думают обнять тебя напоследок или поговорить. Так?
Ублала кивнул.
– И ты из-за всего этого несчастен?
Он снова кивнул, шмыгнул носом, оттопырил нижнюю губу; рот перекосило в скорбной
гримасе, правая щека задергалась.
Тегол смотрел на него несколько мгновений, потом вскинул руки.
– Ублала! Ты что, не понимаешь? Ты очутился в мужском раю! О таком мы все только
мечтаем!
– Но мне нужно что-то большее!
– Нет! Не нужно! Поверь мне! Бугг, ты разве не согласен? Скажи ему!
Бугг нахмурился и кивнул.
– Ублала, все так, как говорит Тегол. Если считать, что это горькая правда, и если
считать, что хозяин обожает наслаждаться горькой правдой, что многие сочтут необычным и
даже нездоровым…
– Спасибо за поддержку, Бугг, – прервал, нахмурившись, Тегол. – Ступай приберись,
ладно?
Он снова повернулся к Ублале.
– Ты – вершина достижения самца, мой друг… Погоди-ка! Ты сказал, у меня такого
нет? Что ты имел в виду?
Ублала моргнул.
– То есть? Э-э… вы тоже на этой вершине, или как вы там ее называете – тоже?
Бугг хрюкнул.
– Он там не был месяцами.
– Ну все, хватит! – Тегол подошел к очагу и вытащил то, что осталось от плетеной
шляпы. Он затоптал пламя, потом водрузил опаленные ошметки на голову. – Ладно, Бугг,
пойдем, вытащим ее. А этот безмозглый гигант пусть горюет тут в одиночестве. Сколько
оскорблений может выдержать чувствительный человек вроде меня?
Над шляпой поползли язычки дыма.
– Она сейчас опять разгорится, хозяин.
– Ну так и от дождя должна быть какая-то польза, да? Пошли.
В узком проулке поток воды глубиной по лодыжку несся к забитому стоку, где уже
собралось небольшое озерцо.
– Вам бы побольше сочувствия проявлять к Ублале, хозяин, – сказал Бугг через плечо. –
Он очень несчастлив.
– Сочувствовать надо тому, у кого маленький член, Бугг. А над этим пускают слюни три
женщины, ты не забыл?
– Вообще-то, отвратительная картина.
– Ты слишком долго был слишком старым, дорогой слуга. В слюнях, по сути, нет
ничего отвратительного. – Тегол подумал. – Или есть?.. Нам обязательно говорить о сексе?
Меня сейчас в тоску бросит.
– Упаси Странник.
– Ладно, где она?
– В борделе.
– Вот это уже действительно печально.
– Похоже на новоприобретенную зависимость, хозяин. Чем больше она его кормит, тем
он голоднее.
Путники пересекли аллею Турола и направились в квартал Проституток. Ливень ослаб,
над головой неслись последние тучи грозы.
– Да, – прокомментировал Тегол, – неподходящие условия для моей самой ценной
сотрудницы. Почему-то мне кажется, что это я должен рыдать в углу, а не Ублала.
– Может, Шурк просто не хочет мешать дело с удовольствием.
– Бугг, ты сказал, что она в борделе.
– Да, верно. Простите… Пришли.
Узкий трехэтажный дом чуть отстоял от других строений и выглядел на несколько
столетий старше своих соседей по улице. На резном фронтоне выделялись две квадратные
колонны из голубого мрамора. Демоницы на барельефе гнулись и извивались в массовой
оргии, а венчали колонны каменные горгульи с зазывно торчащими грудями.
Тегол повернулся к Буггу.
– Это же «Храм». Она что – тут?
– Удивлены?
– Я даже порог переступить не решаюсь. Сама королева Джаналл посещает его лишь
несколько раз в год. Ежегодные членские взносы – десять тысяч доксов… Так говорят – я
случайно слышал. Не помню, от кого.
– Мамаша Делисп, вероятно, очень довольна новым приобретением.
– Еще бы! Ну и как же нам вызволить Шурк Элаль, особенно если она явно там, где ей
хочется быть, а у мамаши не меньше трех десятков головорезов, которые попытаются нам
помешать? Может, сразу признаем, что дело гиблое, и пойдем себе?
Бугг пожал плечами.
– Решайте, хозяин.
– Ладно. – Тегол поразмыслил. – Мне хотя бы словом с ней перекинуться.
– Да, хозяин. Впрочем, большего вы и позволить себе не можете.
– Не говори ерунду, Бугг. Слово ведь ничего не стоит?.. Или…
– Она и за взгляд берет. Наша дорогая мертвая воровка расцвела…
– Благодаря мне! Кто устроил ей ремонт? Полный ремонт в сухих доках плюс свежая
окраска? У нас был уговор…
– Хозяин, говорите это ей, а не мне. Мне прекрасно известно, на что вы готовы пойти,
чтобы утолить свои странные аппетиты.
– Я даже не буду спрашивать, что ты имеешь в виду, Бугг. Звучит омерзительно, а
омерзительные стороны моей души – мое личное дело.
– Именно так, хозяин, именно так. Хорошо, что вас не бросило в тоску.
Тегол посмотрел на Бугга, потом снова переключил внимание на «Храм». Старейший
бордель во всей стране. Говорили даже, что он стоял здесь задолго до того, как вокруг
построили город; вернее, город-то построили именно вокруг него. Смысла в этом не было,
однако смыла нет почти ни в чем, когда речь идет о любви и ее многочисленных ложных, но
притягательных темных сторонах. Тегол задрал голову, чтобы рассмотреть горгулий, и
опаленная шляпа соскользнула с головы на булыжник.
– Так, все. Или я стою здесь и мочу волосы, или захожу внутрь.
– Насколько понимаю, хозяин, моя шляпа от дождя была трагической ошибкой.
– Ты чересчур самокритичен, Бугг. Идем!
Тегол решительно поднялся по ступенькам. Едва он достиг верхней площадки, как
дверь распахнулась. На пороге стоял настоящий великан в капюшоне и плаще, держа руками
в рукавицах массивный обоюдоострый топор.
Потрясенный Тегол замер, и Бугг, поднимавшийся следом, уткнулся в него.
– Прошу прощения, – проговорил Тегол, отходя в сторону и потянув за собой Бугга. –
Головы рубить?
Он сделал приглашающий жест.
Маленькие глазки блеснули из-под капюшона.
– Спасибо, господин, – прохрипел голос. – Вы очень любезны.
Человек шагнул на площадку и остановился.
– Дождь.
– Вообще-то почти кончился. Вон уже небо расчищается.
Гигант с топором повернулся к Теголу.
– Если кто спросит, господин, вы меня не видели.
– Даю слово.
– Спасибо. – Он повернулся к ступенькам и осторожно начал спускаться. – О-ох…
Сырость! О-ох!
Сгорбившись, великан поспешил прочь, огибая глубокие лужи.
Бугг вздохнул.
– Должен признаться, его внезапное появление здорово меня напугало.
Подняв брови, Тегол посмотрел на слугу.
– Серьезно? Бедный Бугг, тебе нужно подлечить нервы. Идем, и не бойся ничего, пока
ты со мной.
Они вошли в «Храм».
Тегол снова остановился – так же внезапно, как и в первый раз, – когда острие ножа
уперлось ему в щеку под правым глазом. Бугг затормозил вовремя, чтобы не уткнуться в
хозяина, за что Тегол был ему безмерно благодарен.
Ласковый женский голосок промурлыкал:
– Вы не прячете лицо, господин. Значит… мы же оба понимаем, что это значит?
– Я пришел за своей дочерью…
– О! Мы здесь не потакаем таким извращенным…
– Вы не поняли – и это, разумеется, можно понять. Я хотел сказать, что пришел забрать
ее, пока не поздно.
– Как ее зовут?
– Шурк Элаль.
– Тогда уже поздно.
– Хотите сказать, что она мертва? Это мне известно. Видите ли, предки ждут ее дома, в
склепе. Они ужасно скучают, а некоторые начинают сердиться. Призраки способны создавать
большие проблемы – не только для вас и заведения, но и для меня. Понимаете?
Нож исчез, и перед Теголом появилась невысокая гибкая женщина. Облегающий рыжий
шелковый костюм, широкий шелковый пояс вокруг осиной талии, тапочки с загнутыми
носами на крохотных ножках. Милое сердцевидное лицо, неожиданно большие глаза, слегка
прищуренные.
Тегол застенчиво улыбнулся.
– Вы, случайно, не мамаша Делисп?
Женщина повернулась.
– Пойдемте. Ненавижу эту комнату.
Тегол в первый раз огляделся. Два шага в ширину, четыре в длину, в конце – дверь,
стены покрыты пышными гобеленами с изображением бесчисленных совокуплений.
– А по-моему… увлекает, – сказал Тегол, следуя за женщиной к двери.
– Запах истощения.
– Истощения? А, ясно.
– Пахнет… сожалением. Ненавижу этот запах. И все тут ненавижу. – Она открыла дверь
и прошла.
Тегол и Бугг поспешили за ней.
Зал занимала главным образом крутая лестница. Обойдя ее, женщина провела гостей в
плюшевую приемную: туго набитые диваны вдоль боковых стен и единственное кресло с
высокой спинкой – у дальней. Пройдя прямо к креслу, мамаша Делисп села.
– Присаживайтесь. Так что там с призраками? Впрочем, неважно. Вам, значит, было лет
десять, когда вы стали отцом Шурк Элаль? Неудивительно, что она о вас не рассказывала.
Даже когда была жива. Любопытно, вы расстроились, что она выбрала карьеру воровки?
– По вашему тону, – произнес Тегол, – я заключаю, что вы подвергаете сомнению
правдивость моих заявлений.
– Какой же вопрос меня выдал?
– Видите ли, я вовсе не такой наивный, как вы считаете. Отсюда моя маскировка.
Женщина моргнула.
– Маскировка в том, чтобы выглядеть мужчиной чуть за тридцать, в промокшем, плохо
сшитом шерстяном костюме…
Бугг выпрямился.
– Плохо сшитом? Ну-ка, ну-ка…
Тегол с силой ткнул слугу локтем в ребра. Бугг хрюкнул и затих.
– Тогда это мощное чародейство. А сколько же вам на самом деле лет?
– Шестьдесят девять… милая.
– Впечатляет. Так вы говорили о призраках?
– Увы, да. Об ужасных, мстительных и не расположенных болтать. Пока мне удается
сдерживать их в семейном склепе, но рано или поздно они выберутся. И начнется
неистовство на улицах – ночь ужаса для всех граждан Летераса. А когда они доберутся
сюда… Даже представить боюсь – дрожь берет.
– И я уже трясусь, хотя совсем по другим причинам. У нас действительно возникла
дилемма. Но меня, признаюсь, беспокоит другая дилемма, моя собственная.
– Да?
– К счастью, вы явились, чтобы предложить мне решение.
– С радостью.
Женщина подалась вперед.
– Верхний этаж – там всего одна комната. Уговорите проклятую демоницу убраться
оттуда! Пока остальные девушки не содрали с меня кожу живьем!
Деревянные перила представляли собой непрерывную волну любовно вырезанных
грудей, отполированных и натертых бесчисленными потными ладонями. Они никого не
встретили на пути и достигли верхнего этажа, тяжело дыша – это все из-за крутизны
лестницы, сказал себе Тегол, остановившись перед дверью и вытирая руки о влажные штаны.
Бугг стоял рядом, опустив голову и тяжело дыша.
– Странник побери, что они втирали в это дерево?
– Не знаю, – признался Тегол, – но я еле двигаюсь.
– Может, передохнем? – предложил Бугг, утирая пот с лица.
– Дельная мысль.
Немного погодя Тегол постучал в массивную деревянную дверь.
– Войдите, – раздалась приглушенная команда.
Тегол открыл дверь и вошел в комнату. За его спиной Бугг прошипел:
– Странник спаси, сколько сисек!
Панели на стенах и потолок продолжали тему, начатую деревянными перилами –
буйство молочных желез. Даже пол под толстыми коврами был неровный.
– Навязчивая идея… – начал Тегол, но его прервали.
– А, – донесся голос с огромной кровати перед ними. – Это ты.
Тегол прокашлялся.
– Шурк Элаль.
– Если ты явился за услугами, – сказала она, – тебе, наверное, будет приятно узнать, что
большой топор палача – это все, чем тут могут похвастаться.
– Он промок под дождем, – сказал Бугг.
Тегол бросил на слугу удивленный взгляд.
– При чем тут это?
– Не знаю. Просто замечание.
– Я не уйду, – заявила Шурк. – Если вы насчет этого.
– Придется, – парировал Тегол. – Мамаша настаивает.
Она села в кровати.
– Проклятые коровы! Я отняла у них всех клиентов, и они хотят меня прогнать!
– Похоже, так. – Тегол пожал плечами. – Но чему ж тут удивляться? Послушай, Шурк, у
нас был уговор.
Она помрачнела.
– И я должна держать слово? Допустим, но у меня возникла проблема по части
некоторых аппетитов…
– Хотел бы я помочь…
Шурк подняла брови.
– То есть я имел в виду… я имею в виду… Я не знаю, что я имею в виду. – Тегол вдруг
просиял. – Я познакомлю тебя с Ублалой, несчастным телохранителем, которому не хватает
высоких отношений.
Брови поднялись еще выше.
– А собственно, почему нет? Ты не обязана говорить ему, что мертва! Он и не заметит,
тут я уверен! Что касается твоих аппетитов, не думаю, что будут проблемы, хотя есть три
женщины, которые, возможно, очень расстроятся… Ладно, с этим я разберусь.
– Думаю, можно попробовать, но ничего обещать не буду. А теперь выйдите,
пожалуйста, мне нужно одеться.
Тегол и Бугг, переглянувшись, выполнили просьбу, тихо прикрыв за собой дверь.
Бугг взглянул на хозяина.
– Потрясающе, – сказал он. – Хозяин, мое восхищение…
– Хватит пялиться на перила, Бугг.
– Э… да. Вы правы.
Мамаша Делисп ждала у подножия лестницы. При виде Шурк Элаль, спускающейся за
Буггом, ее лицо перекосило гримасой отвращения.
– Странник вас благослови, Тегол Беддикт. За мной должок.
Тегол вздохнул.
– Я же чувствовал, что вы мне не верите.
– Шерстяные штаны, – сказала она в ответ. – Я слышала, что их все заказывают.
Тегол бросил взгляд на Бугга. Слуга поднял брови и сказал:
– Я не предатель, хозяин. И не волнуйтесь, все остальное – лишь жалкое подражание.
– Учтите, мамаша Делисп, – сказал Тегол, – возможно, я только прикидываюсь Теголом
Беддиктом. Это было бы умно, правда?
– Для вас – слишком умно.
– Пожалуй.
Мимо Бугга протиснулась Шурк Элаль.
– Не люблю, когда на меня не обращают внимания. Вы все меня не замечаете, как будто
я…
– Мертвая? – спросила Делисп.
– Я хочу пояснить, почему я оставляю этот дом: я тоже в долгу перед Теголом
Беддиктом. Пусть я мертвая, но не бесчестная. Так или иначе, Делисп, я должна получить
кое-какое вознаграждение. Шестьдесят процентов, насколько я помню…
– Зачем тебе столько денег? – возмутилась мамаша. – Сколько существует нарядов для
секс-убийц? Сколько мешков специй тебе нужно, чтобы хранить свежесть? Нет, погоди, я не
хочу знать ответ. Шестьдесят процентов… Ладно, дай мне день-другой – я не храню здесь
столько монет. Куда доставить?
– В дом Тегола Беддикта.
– Погоди, – возразил Тегол. – Я не смогу обеспечить…
– Я их быстро потрачу, – заверила Шурк.
– Ладно, хотя меня это не радует. Подозрения начнут расти, как…
– Прекратите пялиться на перила, хозяин.
– Странников сон!.. Идем отсюда.
Гроза прошла. Вода текла по улицам, но люди уже снова выходили из домов. Начинало
темнеть. Шурк Элаль остановилась на нижней ступеньке лестницы «Храма».
– Я приду к тебе на крышу, Тегол Беддикт. В полночь.
– А как же Ублала Панг?
– Я передумала.
– Ублала Панг выжил на Утопалках. Он прошел по дну канала. У вас много общего,
если подумать.
– И он солидно оснащен, – добавил Бугг.
Тегол скривился.
– Приведи его на крышу ночью, – сказала Шурк.
– Вы сговорились сделать меня несчастным, да? Уходите с глаз моих, оба. Я
прогуляюсь. Бугг, когда вернешься домой, приберись. Шанд наверняка скоро явится буянить.
Скажи ей, меня не будет до завтра. Очень важное дело…
– Какое важное дело?
– Не знаю. Придумаю что-нибудь. Как продвигается работа по фундаменту?
– Копаемся.
– Так разберись.
– Вы не поняли, хозяин. Все идет по расписанию.
– Все я понял, я просто злюсь. И пойду искать более разумных собеседников. – Он
повернулся сказать последнее слово Шурк, но той уже не было. – Проклятая воровка. Ступай,
Бугг. Погоди, что на ужин?
– Листья банана.
– После рыбы?
– Разумеется, нет, хозяин.
– А после чего?
– Что в них было завернуто, определить невозможно. И, пожалуй, это к лучшему.
– Боги, как мы выживаем?
– Хороший вопрос, хозяин. Действительно непостижимо.
Тегол какое-то время смотрел на слугу, потом жестом отпустил его.
Бугг повернул направо, так что Тегол пошел налево. Потеплевший воздух все же был
свежим после дождя. Мокрые собаки рылись в мусоре, скопившемся в лужах. Коты гонялись
за тараканами, выползшими из стоков. Нищий нашел кусочек мыла и стоял голый под
потоком воды из треснувшего водосточного желоба, намыливаясь и напевая жалобную
песенку, популярную сто лет назад. Жители воспользовались неожиданным ливнем и
освобождали ночные горшки из окон, чтобы не тащиться несколько десятков шагов до
ближайшей общественной свалки. Отходы жизнедеятельности плавали в лужах, а потоки
несли по канавам облепленные мухами островки, которые слипались в жужжащие плоты,
сочащиеся желто-коричневой жижей.
Прекрасный вечер в городе Летерасе, решил Тегол и осторожно принюхался, прежде
чем глубоко вдохнуть и с удовольствием выдохнуть. Он добрался по улице до канала
Квилласа и пошел в сторону реки. Справа торчал лес мачт рыболовных лодок,
пришвартованных на время бури. Брезент снимали, экипажи торопливо работали черпаками
– чтобы успеть выбраться на открытую воду, пока не угас дневной свет. На пристани
полдюжины городских гвардейцев пытались выловить в мутной воде труп, а толпа зевак
подавала советы солдатам с баграми. В небе кружили чайки.
Тегол миновал старый дворец и, свернув в переулок, прошел запутанным путем до
башен. Одна башня явно отличалась строением от других – она была не круглой, а
квадратной. Странные треугольные окна заросли дикой лозой. Почерневшая деревянная
дверь пряталась в тени. Тегол не мог понять, как такая дверь могла сохраниться – обычное
дерево рассыпалось бы в прах столетия назад.
Во дворе никого не было видно.
– Кубышка! Детка, ты здесь?
Неопрятная фигурка появилась из-за дерева.
Тегол с уважением произнес:
– Классный фокус, девочка.
Она подошла к нему.
– Тут ходит художник – рисовать башню. Он и меня хочет нарисовать, но я прячусь за
деревьями. А он сердится. Ты – тот человек, который спит на крыше своего дома. Очень
многие пытаются за тобой шпионить.
– Да, я знаю. Шурк говорила, что ты, э-э… занимаешься ими.
– Она сказала, что ты сможешь выяснить, кто я.
Тегол смотрел на девочку.
– Ты часто в последнее время видишь Шурк?
– Только раз. Ее всю починили. Я еле узнала.
– Мы и тебе можем такое устроить, если захочешь.
Неряшливое, испачканное землей личико сердито сморщилось.
– Зачем?
– Зачем? Чтобы ты была не так заметна. Разве не приятно тебе было бы выглядеть как
Шурк сейчас?
– Приятно?
– Ну хотя бы подумаешь об этом?
– Ладно. Ты вроде бы добрый. И вроде бы мне нравишься. Мне многие не нравятся, но
ты нравишься. Можно, я буду звать тебя папой? Шурк – моя мама. Не по-настоящему, но я
так ее зову. А еще я хочу братьев и сестер. – Девочка помолчала и спросила: – Ты поможешь
мне?
– Постараюсь, Кубышка. Шурк сказала, что башня разговаривает с тобой.
– Не словами. Мыслями. Чувствами. Она боится. В земле есть кто-то, кто хочет помочь.
Когда он выберется, он нам поможет. Он мой дядя. А плохие меня пугают.
– Плохие? Кто? Они тоже в земле?
Девочка кивнула.
– Они могут выбраться из земли раньше, чем твой дядя?
– Если смогут, они нас всех уничтожат. Меня, дядю и башню. Они так сказали. И тогда
освободятся остальные.
– А остальные тоже плохие?
Девочка пожала плечами.
– Они почти не говорят. Только одна. Она сказала, что сделает меня императрицей. Я
хочу быть императрицей.
– Ну, я бы ей не слишком доверял. Такие обещания слишком подозрительны.
– Шурк тоже так говорит. Но у нее такой милый голос. Она хочет дать мне много
угощений и подарков.
– Будь осторожна, девочка.
– Тебе снятся драконы, папа?
– Драконы?
Кубышка повернулась.
– Темнеет, – бросила она через плечо. – Мне нужно убить кого-нибудь… может, этого
художника…
Турудал Бризад, консорт королевы Джаналл, стоял, опираясь на стену, пока Брис
Беддикт отрабатывал с учениками последние упражнения на контратаку.
Зрители часто посещали тренировки гвардейцев короля, хотя присутствию Турудала
Брис немного удивился – обычно приходили люди, которых интересовало обращение с
оружием. Консорт был известен своей ленью – привилегией, которая в дни дедушки Бриса
была совершенно неприемлемой для молодых здоровых летерийцев. В семнадцать юноша в
обязательном порядке отправлялся на четырехлетнюю военную службу. В те дни внешних
угроз было предостаточно. Синецветье на севере, вольные города-государства на архипелаге
в Драконийском море и различные племена на восточных равнинах давили на Летер,
натравливаемые на пограничные заставы очередным захватническим режимом далекого
Коланса.
Синецветье теперь платило дань королю Эзгаре Дисканару, города-государства были
раздавлены, и на островах осталась лишь горстка козопасов и рыбаков, а Коланс замкнулся в
изоляции после какой-то гражданской войны несколько десятилетий назад.
Брису было трудно представить человека, который не в состоянии защитить себя – по
крайней мере, взрослого человека, – но Турудал Бризад был именно таков. В самом деле,
консорт называл себя предтечей, провозвестником такой жизни, когда военная служба – удел
должников и умственно неполноценных. Хотя Брис поначалу усмехался, когда ему
пересказывали слова Бризада, его недоверие пошатнулось. Летерийская армия была по-
прежнему сильна, но все больше увязывалась с экономикой. Каждая кампания давала
возможность обогащения. И среди гражданского населения – торговцев, коммерсантов и
всех, кто обслуживал бессчетные потребности цивилизации, – мало кто думал о военной
подготовке. Теперь на военных смотрели со скрытым презрением.
Пока мы им не понадобимся, разумеется. Или пока они не найдут способ получать
прибыль от наших действий.
Брис завершил тренировку и задержался посмотреть – кто уйдет, а кто останется для
самостоятельных занятий. Большинство остались, что порадовало. Ушли только двое – Брис
знал, что это шпионы королевы в охране. Как ни смешно, об этом знали все.
Брис убрал меч в ножны и подошел к Турудалу Бризаду.
– Консорт.
– Финадд. – Консорт легко наклонил голову.
– Вы не заблудились? Не помню, чтобы я видел вас здесь раньше.
– Дворец словно опустел, не находите?
– Да, – рискнул Брис. – Явно меньше криков.
Турудал Бризад улыбнулся.
– Финадд, принц молод. Некоторая порывистость вполне естественна. Канцлер хотел
бы с вами побеседовать – в удобное для вас время. Полагаю, вы вполне оправились после
похода?
– Королевские врачеватели, как обычно, проявили высокое мастерство, консорт.
Благодарю за внимание. О чем канцлер хочет поговорить со мной?
Консорт пожал плечами.
– Я не спрашиваю. Я только передаю, финадд.
Брис посмотрел на консорта.
– Я принимаю приглашение Трибана Гнола. Через удар колокола?
– Прекрасно. Будем надеяться, что это не распалит вражду между канцлером и седой.
Брис удивился.
– А существует вражда? Я не слышал. Если не считать обычного столкновения
мнений… – Он подумал и добавил: – Я разделяю ваше беспокойство, консорт.
– Вы замечали, финадд, что мир приводит к противоборству?
– Нет, поскольку такое замечание абсурдно. Противоположность мира – война, а война
– крайнее проявление противоборства. По-вашему, получается, что жизнь сводится к
колебанию между противоборством в мире и противоборством на войне.
– Не так уж и абсурдно, – сказал Турудал Бризад. – Мы постоянно ощущаем стресс. И
внутри себя, и вовне. Мы можем много говорить о поисках равновесия, но в душе каждого
горит желание вражды.
– Если в душе у вас разлад, консорт, – сказал Брис, – то вы умело это скрываете.
– Здесь этого умения у всех в избытке, финадд.
Брис выпрямился.
– У меня нет намерения наслаждаться враждой. Я по-прежнему скорее не согласен с
вашим допущением. Так или иначе, сейчас я должен вас покинуть, консорт.
Возвращаясь в свою комнату, Брис обдумывал слова Турудала Бризада. Возможно, в
них скрывалось предупреждение; впрочем, если не считать обычного предположения, что все
не так, как кажется, – а во дворце это самоочевидно, – Брис не мог постичь тонких
намерений консорта.
Что касается Бриса, стресс был заложен в его складе ума. Он родился с готовыми
взглядами на мир, и взгляды эти огранились природой и воспитанием. Возможно, на каком-то
примитивном уровне борьба за жизнь – это стресс, но это не то же самое, что борьба,
порожденная активным разумом, с бурей желаний, чувств, тревоги и ужаса, безжалостный
диалог со смертью.
Брис давно понял, чем именно привлекли его боевые искусства. Мир сражений, от
дуэли до военных кампаний, был по сути редукционистским, простым и недвусмысленным.
Угрозы, соглашения и уступки прописывались длиной летерийского клинка.
Самодисциплина давала средство управлять своей судьбой, и это позволяло снизить вред от
стресса, особенно если понять, что смерть использует слепой шанс, когда не остается других
средств, и остается лишь принять последствия, как бы ни были они жестоки. О высоких
материях можно, если захочется, порассуждать на досуге – но не лицом к лицу с врагом,
когда в дело идут клинки.
Физические законы накладывают некоторые ограничения, и Брису нравилась ясная
предсказуемость – достаточная в качестве основы, вокруг которой можно строить жизнь.
Жизнь Турудала Бризада была не столь определенной. Внешние данные, привлекающие
людей, были его единственным аргументом, а никакие упражнения не в состоянии сдержать
бег неумолимого времени. Разумеется, могут помочь алхимия и чародейство, однако темный
прилив неохотно идет на уступки – он подчиняется собственным непреложным законам.
Хуже того, сила Бризада зависела от прихоти других. Пусть он хоть какой профессионал,
каждый его партнер – бездонный колодец необузданных чувств, желаний поймать Бризада в
ловушку. Внешне, разумеется, все правила соблюдались. В конце концов, он консорт. У
королевы есть муж. Канцлеру древними законами запрещены любые официальные
отношения и с женщинами, и с мужчинами. У Турудала Бризада не было никаких прав;
зачатые им дети не получили бы ни имени, ни власти – а королеве надлежало следить, чтобы
такой беременности не случилось. До сих пор она блюла запрет.
И все же ходили слухи, что Джаналл отдала сердце Бризаду. Трибан Гнол вполне мог
сделать то же, и это привело бы к разрыву давнего союза между королевой и канцлером. В
таком случае Турудал Бризад мог стать ареной битвы. И понятно, что он страдал от стресса.
Но чего хотел сам консорт? Отдал ли он кому-то свое сердце? Кому?
Брис пришел в свою комнату, снял пояс и доспехи, потом избавился от пропитанного
потом исподнего. Полил себя ароматным маслом и соскреб его деревянным гребнем. Поверх
чистой одежды он надел парадные доспехи, вместо тяжелого учебного меча вложив в ножны
на поясе свой обычный меч. В последний раз окинув взглядом скромное жилище, Брис
заметил, что перевязь ножей на полке лежит неправильно, – комнату перерыл очередной
шпион. Разумеется, он не был столь небрежен, чтобы неправильно положить на место ножи –
их переложил тот, кто шпионил за шпионом, чтобы дать Брису знать, что прошел очередной
поиск невесть чего. Как и каждую неделю.
Брис положил ножи правильно и вышел.
– Входите.
Брис перешагнул порог и замер, оглядывая захламленную палату.
– Сюда, королевский поборник.
Брис пошел на звук голоса и увидел седу, подвешенного на кожаных ремнях,
свисающих с потолка. Куру Кван висел лицом вниз на высоте человеческого роста, а на
голове у него был странный металлический шлем с многочисленными линзами,
укрепленными в щелевых оправах перед глазами. На полу лежала древняя пожелтевшая
карта.
– У меня мало времени, седа, – сказал Брис. – Я призван канцлером. Что вы делаете?
– Это важно, дружок?
– Чтобы я знал, чем вы занимаетесь? Нет, наверное, я просто из любопытства.
– Нет, я про встречу с канцлером.
– Не могу сказать. Похоже, меня рассматривают центральной фигурой в какой-то игре,
которую я не постигаю. В конце концов, король редко спрашивает моего мнения по
государственным вопросам; и я безмерно рад, потому что стараюсь не влезать в такие
материи. Так что у меня нет возможности влиять на мнение государя, да и желания нет.
– С помощью этого устройства, – сказал Куру Кван, – я хочу доказать, что наш мир
имеет форму шара.
– В самом деле? А разве древние колонисты из Первой империи не показали
очевидность этого факта? Они же совершили кругосветное плавание.
– Да, но это физическое доказательство, а не теоретическое. Я хочу прийти к тем же
выводам с помощью гипотез и теорий.
– Чтобы проверить достоверность метода?
– Нет-нет! Эта достоверность не подвергается сомнению. Нет, дружок, я хочу проверить
достоверность физических наблюдений. В конце концов, можно ли доверять тому, что видят
глаза? А вот если математическое подтверждение поддержит результат практических
наблюдений, это уже кое-что.
Брис огляделся.
– А где ваши помощники?
– Я их отправил к королевскому шлифовальщику – мне нужны еще линзы.
– Давно отправили?
– Кажется, утром. Да, сразу после завтрака.
– Значит, вы висите тут целый день.
– И поворачиваюсь туда-сюда, причем не по своей воле. Есть силы, дружок, невидимые
силы, которые дергают нас постоянно. И эти силы, мне кажется, сейчас в конфликте.
– В конфликте? Это как?
– Земля у нас под ногами приводит в действие императив – это заметно по тому, как
кровь приливает к моему лицу, как легко затылку, как невидимые руки тянут меня вниз…
Возникают весьма любопытные галлюцинации. Однако есть и противоположная, не такая
мощная сила, которая тоже тянет меня – другой мир, который движется у нас над головами…
– Луна?
– На самом деле лун как минимум четыре, дружок; остальные не только находятся
далеко, но и время от времени перестают отражать солнечный свет. Их очень трудно увидеть,
хотя, судя по древним текстам, так было не всегда. Причины снижения их яркости до сих пор
неизвестны; полагаю, к этому имеет отношение громада нашего мира. И может оказаться, что
луны вовсе не так удалены, что они гораздо ближе, только маленькие. Относительно,
конечно.
Брис рассматривал карту на полу.
– Оригинал? Что нового вы увидели через линзы?
– Честно говоря, дружок, я держал карту в руках, она просто упала. Зато в награду я
получил озарение. Все континенты когда-то были соединены. Какие же силы, хочется
спросить, растащили их? Кто передал приглашение канцлера?
– Что?.. А, Турудал Бризад.
– Какой мятущийся, несчастный юноша! В его глазах печаль… или, по крайней мере, в
его манерах.
– Разве?
– И что он сказал?
– Он говорил о вражде между вами и канцлером.
– О вражде? Впервые слышу.
– Ну, значит, ее нет.
– Нет-нет, дружок, наверняка есть. Сделайте одолжение, разузнайте о ней для меня,
хорошо?
Брис кивнул.
– Разумеется, седа. Если смогу. Это все?
– Все.
– Давайте, я, по крайней мере, помогу вам спуститься.
– Совсем ни к чему, дружок. Кто знает, сколько еще озарений меня ждет?
– А еще вы можете потерять конечности – или сознание.
– Пока мои конечности на месте?
Брис решительно направился к седе, подставив левое плечо под бедра Куру Квана.
– Я вас освобождаю.
– Будьте уверены, дружок, я запомню ваши слова.
– И еще несколько слов я скажу вашим помощникам, когда разберусь с канцлером.
– Не обижайте их, пожалуйста. Они ужасно забывчивые.
– Меня они не скоро забудут.
Сложив руки за спиной, Трибан Гнол шагал по кабинету.
– Какова готовность армии, финадд?
Брис нахмурился.
– Преда Уннутал Хебаз гораздо лучше ответит на этот вопрос, канцлер.
– Она сейчас недоступна, так что я спрашиваю вас.
В кабинете они были вдвоем. Два охранника дежурили в коридоре. Свечи в плошках
источали аромат редких коланских пряностей, создавая несколько религиозную
атмосферу. Храм золотых монет, а этот человек – верховный жрец.
– Согласно предписанию, армия и флот должны находиться в состоянии готовности,
канцлер. Резерв запасов достаточен для продолжительной кампании. Как вы знаете,
контракты с поставщиками предусматривают, что в случае возникновения конфликта
потребности армии обеспечиваются в первую очередь.
– Да, да, финадд. Но мне нужно мнение солдата. Готовы ли солдаты короля воевать?
Способны ли?
– Я считаю, что да, канцлер.
Трибан Гнол остановился и взглянул на Бриса блестящими глазами.
– Ловлю вас на слове, финадд.
– Я бы не посмел высказать мнение, канцлер, если бы не был уверен.
Гнол внезапно улыбнулся.
– Прекрасно. Скажите, вы уже нашли себе жену? Видимо, нет, хотя вряд ли есть
девушка из благородной семьи, которая не согласилась бы немедленно на такой союз.
Приходится жить с прошлым, финадд, и то, как мы справляемся с ним, определяет нашу
жизнь.
– Простите, канцлер, к чему вы клоните?
– История вашей семьи, финадд, хорошо известна, и я с глубоким сочувствием
отношусь к вам и вашим несчастным братьям. Особенно к Халлу, за которого я искренне
беспокоюсь, учитывая его склонность влезать в серьезные дела. Должен признаться, я им
недоволен, поскольку не желаю зла вам и вашей родне.
– Меня поражает, канцлер, как щедро вы расширяете список своих забот. Смею
предположить, что вы приписываете Халлу слишком большую силу…
– Думаете, я тут раздаю грозные предупреждения? – Гнол небрежно махнул рукой и
вновь начал шагать по кабинету. – Я не настолько глуп. Разве охотник на тюленей
предупреждает зверя о сети, которую собирается набросить? Вряд ли. Нет, финадд. Только
учтите, что больше я не буду расточать сочувствие вам и вашим братьям.
– Рад слышать, – ответил Брис.
Ответом стал ядовитый взгляд.
– Будьте добры закрыть за собой дверь, финадд.
– Разумеется, канцлер.
В коридоре Брис вздохнул. Он не сумел ничего выяснить о предполагаемой вражде
между Гнолом и Куру Кваном. Похоже, единственное, чего он добился – пополнил собой
список врагов канцлера.
Брис снова вздохнул.
Нет у него невозмутимой целеустремленности Халла. Нет и хитрости Тегола. Он только
и умеет, что хорошо управляться с мечом. А что в этом толку, если нападающие орудуют
инсинуациями и угрозами в словесном фехтовании?
Пришлось признать, что нужен совет.
А значит – впереди новая дуэль, на этот раз с собственным братом.
По крайней мере, у Тегола нет желания его ранить. Благослови его Странник, у Тегола,
кажется, вообще нет желаний.
– Мое единственное желание, – с определенным раздражением произнес Тегол, – чтобы
ужин начинался с настоящей еды. С этакой основополагающей предпосылки, что есть
придется что-то питательное в лучшем смысле слова.
Он поднял один мятый лист, осмотрел его, запихал в рот и начал жевать, сердито
разглядывая Бугга.
– Хозяин, для некоторых обезьян листья банана составляют основной источник
питания.
– В самом деле? Они еще не вымерли?
– Не знаю. Просто моряк рассказывал однажды в баре.
– Это был пьяница и лжец.
– А, так вы его знаете?
Тегол огляделся.
– Где Ублала? Он мне нужен – пусть Шурк Элаль оценит его…
– Размер?
– Полезность. Где он?
– На крыше. Томится.
– На крыше – хорошо. Томится – плохо. Может, ему нужно с кем-то поговорить, как
думаешь?
– С вами, хозяин? Нет.
– Передай еще лист. И не жалей соуса – или что это за хрень.
– Второй вариант правильный.
– Хрень? И ты не знаешь, что это?
– Нет, хозяин. Просто натекло. Может, с листьев, может, еще с чего.
Тегол побледнел и медленно отставил тарелку.
– Мне пришла в голову мысль.
Бугг широко раскрыл глаза и тоже отодвинул тарелку.
– Пожалуйста, хозяин, не надо ее думать.
– Она упорно просится обратно.
– Мысль?
– Нет, еда. – Тегол внезапно поднялся. – Надо выйти на воздух.
– Ничего если я с вами?
– Конечно, Бугг. Ведь в процессе приготовления этого блюда ты явно отключил свои
чувства. И, видимо, истощился от усилий.
Их внимание привлек звук шагов в переулке, потом занавеска на входе отодвинулась
вбок.
– О, Шанд, а мы все гадаем, когда же ты появишься!
– Ты лжец и вор, Тегол Беддикт.
– С кем я имею дело, – пробормотал Бугг.
Шанд ворвалась в маленькую комнату, а за ней появились Риссар и Хеджун.
Тегол отступил к дальней стене – впрочем, до нее было всего шага два.
– Ну что сказать… Я впечатлен.
Шанд остановилась.
– Чем?
Тегол заметил, как она сжала кулаки.
– Вашей энергией, само собой. Теперь мне ясно, что вас троих следует более активно
вовлекать в наше сомнительное предприятие.
– Он опять за свое! – прорычала Риссар.
– Мы ведь хотели избить его сразу, – добавила Хеджун. – Смотри, что он делает. Шанд,
удар колокола назад ты говорила…
– Неважно, что я говорила, – отрезала Шанд. – Ты сказал «активно вовлекать», Тегол.
Наконец-то. Давно пора – и хватит ходить вокруг да около, склизкий гад. Говори, если
намерен жить.
– Разумеется, – улыбнулся Тегол. – Прошу, располагайтесь поудобнее…
– Нам и так удобно. Говори.
– Вы какие-то напряженные…
– Тегол!
– Как угодно. Итак, я назову вам имена – запомните их. Хорул Эстеррикт из «Оливок из
Карго». Миррик Блант, старший из Блантов, владелец «Летерийской стали Бланта» и
«Вооружений Бланта». Ступл Гнил, хлебный магнат из Форта Шайх. Его брат, Чистейш,
производитель эля. Эрудинаас, королева растабачных плантаций в Диссенте. Финансисты –
Брук Стиффен, Хорул Риннесикт, Крейт Чижев из Летераса, Гепар Угодливый из Трейта.
Ростовщики Друз Тенникт, Пралит Пефф, Барракта Ильк, Устер Таран, Листри Маулликт –
все из Летераса. Тарав Скрытный из номера одиннадцать, в доме Чобора на Тюленьей улице
в Трейте. Этих запомнили?
Шанд смотрела застывшим взглядом.
– А есть еще?
– Примерно дюжина.
– Их надо убить? – спросила Хеджун.
– Спаси Странник, нет! Начните приобретать акции их предприятий. Разумеется, под
чужими именами. Добивайтесь сорока девяти процентов. Тогда мы сможем сделать ход.
Цель, конечно, контрольный пакет, но для этого нужен внезапный удар – и тут важно точно
выбрать момент. В любом случае, когда закончите – я имею в виду покупать, – ничего не
предпринимайте, приходите ко мне.
– И на что мы все это будем покупать? – спросила Шанд.
Тегол махнул рукой.
– Денег полно. Ваши деньги, которые я вложил, дали хорошую прибыль. Пора ее
использовать.
– Хорошая прибыль – это сколько?
– Больше чем достаточно…
– Сколько?
– Ну, точно я не подсчитывал…
Заговорил Бугг:
– Около пикса.
– Странник благослови! – Шанд уставилась на Тегола. – Но я не видела, чтобы ты хоть
что-то делал!
– Если бы ты, Шанд, видела, это означало бы, что я не слишком осторожен. Итак, для
начала займитесь теми, кого я назвал. Следующий список дам позже. Все, у меня назначены
встречи…
– Что за встречи?
– Самые разные. И еще: прошу не вламываться больше в парадную дверь. Рано или
поздно это заметят, и ничего хорошего не выйдет.
– А что вы тут ели? – неожиданно спросила Риссар, наморщив нос.
– Самое разное, – пробормотал Бугг.
– Все, – сказала Шанд компаньонкам. – Пойдем домой. Может, Ублала объявится.
– Наверняка объявится, – сказал Тегол, с улыбкой провожая трех женщин до порога. –
Выспитесь. Вам предстоят тяжелые деньки.
Хеджун обернулась.
– В «Оливках из Карго» – Хорул какой?..
Шанд потащила Хеджун в переулок.
Все еще улыбаясь, Тегол поправил занавеску, закрывающую вход. Потом повернулся.
– Вроде хорошо прошло.
– У Риссар был нож, – сообщил Бугг. – Припрятанный у запястья.
– Правда?
– Да, хозяин.
Тегол пошел к лестнице.
– Надеюсь, у тебя тоже был нож под рукой?
– У меня вообще нет ножей.
Тегол замер.
– А где все наше оружие?
– У нас нет никакого оружия, хозяин.
– Никакого? А было?
– Нет. Только деревянные ложки…
– Но ты умеешь с ними управляться?
– Вполне.
– Тогда хорошо. Ты идешь?
– Я мигом, хозяин.
– Обязательно приберись. Тут ужасная помойка.
– Если найду время.
Ублала Панг лежал ничком на крыше, у кровати.
– Ублала, – сказал Тегол, подходя, – что-то случилось?
– Нет, – послышался приглушенный ответ.
– Что ты делаешь на полу?
– Ничего.
– Мы ожидаем гостью, которая хочет с тобой познакомиться.
– Прекрасно.
– Тебе бы стоило произвести хорошее впечатление.
– Хорошо.
– Но это будет непросто сделать, Ублала, пока ты лежишь вот так. Я когда вошел,
подумал, что ты мертв. – Тегол поразмыслил. – А знаешь, может, и хорошо…
Раздалось шарканье ног, и из тени выступила Шурк Элаль.
– Это он?
– Ты рано, – сказал Тегол.
– Разве?.. Ты вызвал колдуна, чтобы его оживить, или как?
– Вызвал бы, если бы он умер. Ублала, встань, сделай милость. Я хочу представить тебя
Шурк Элаль…
– Это мертвая? – Ублала и не подумал шевельнуться. – Воровка, которая утонула?
– Ты, я смотрю, настроен против меня, – горестным тоном сказала Шурк.
– Мы еще не дошли до главного, – сказал Тегол. – Ублала, вставай. У Шурк есть
потребности. Ты можешь их удовлетворить, а взамен Шанд, Риссар и Хеджун от тебя
отстанут…
– С чего это? – недоверчиво спросил Ублала.
– С того, что Шурк им велит.
– Я?
– Слушайте, – пробормотал в отчаянии Тегол, – вы все отказываетесь мне помогать!
Вставай, Ублала.
– Да не обязательно, – вмешалась Шурк. – Просто переверни его.
– Замечательно. Грубо, но мило. – Тегол присел на корточки рядом с Ублалой, подсунул
под него руки и потянул. Ноги Тегола заскользили, он рычал, мычал и тянул снова и снова…
Безрезультатно.
– Прекрати, – сказала Шурк странным голосом. – Ты меня смешишь. А мой смех дорого
обойдется.
Нависнув над Ублалой, Тегол уставился на Шурк.
– Дорого?
– Конечно, столько специй… Скажи, Ублала, что ты видел, когда шел по дну канала?
– Ил.
– Что еще?
– Мусор.
– Еще? По чему ты шел?
– Тела. Кости. Раки, крабы. Старые сети. Разбитые горшки, мебель…
– Мебель? – встрепенулся Тегол. – Пригодная мебель?
– Ну, там был стул. Но я не стал садиться.
– Тела, – напомнила Шурк. – Какова была изначальная глубина канала?
Тут появился Бугг, и Тегол посмотрел на слугу, ожидая ответа от него.
– Ну? Ты должен знать, раз ты инженер и все такое.
– Я только делаю вид, что я инженер, – уточнил Бугг.
– Так сделай вид, что знаешь ответ на вопрос Шурк!
– Говорили, что если семь человек встанут один другому на плечи, то верхний
дотянется до поверхности. Большие торговые суда проходили по всей длине.
– Я был недалеко от поверхности, – сказал Ублала и перевернулся, не подумав о Теголе,
который ахнул, отлетев в сторону. – И почти мог достать рукой. – Ублала поднялся и начал
отряхиваться.
– Горы мусора, – прокомментировал Бугг.
– Я не лгу, – обиделся Ублала.
– Я ничего такого не говорил.
– Любопытно, – промолвила Шурк, – кто же убивает всех этих людей?
– Неважно, – сказал Тегол. – Шурк Элаль, позволь представить тебе Ублалу Панга.
Канал, ночная прогулка – правда, мило? Не в канале, я имею в виду. Вдоль него, для
разнообразия. Гуляй не хочу…
– Я собираюсь ограбить дом Геруна Эберикта, – сказала Ублале Шурк. – Но снаружи
охранники. Можешь разобраться с ними, Ублала Панг?
Гигант поскреб подбородок.
– Ну не знаю. Я вообще-то против них ничего не имею…
– А они тебя не любят.
– Не любят? Почему?
– Без причины. Просто не любят.
– Тогда и я их не люблю.
– Это ты только так говоришь, а где доказательства?
– Доказательства? Ладно. Пошли.
Шурк взяла Ублалу под ручку и повела к дальнему краю крыши.
– Тут нужно прыгнуть на соседнюю крышу, – сказала она. – Вряд ли у тебя получится,
Ублала. По крайней мере, тихо.
– Еще как получится.
– Поглядим…
Тегол долго смотрел им вслед, затем повернулся к Буггу. Слуга пожал плечами.
– Вот они, тонкости мужской натуры, хозяин.
После долгого дождя ночной воздух был восхитительно прохладным. Брис Беддикт
вышел из дворца через боковой ход и пошел кружным путем к дому брата. Хотя время
близилось к полуночи, на улицах было людно.
Он никогда не чувствовал себя уютно в переполненном лабиринте под названием
Летерас. Лицо богатства обычно таилось, оставляя на поверхности неприглядную
физиономию нищеты, порой совершенно ошеломительной. Помимо должников были
пропащие – те, кто окончательно сдался; и среди них встречались не только беженцы из
присоединенных племен, но и летерийцы – в огромных количествах. При стремительном
росте и развитии королевства, казалось, все больше населения оставалось за бортом, и это
пугало.
В какой момент истории Летераса ненасытная жадность стала достоинством?
Нельзя оставлять всех этих людей за бортом. Они вовне и могут только наблюдать с
растущим отчаянием и завистью. Что случится, когда на смену беспомощности придет
ярость?
Ряды армии теперь пополнялись за счет представителей низших классов. Их
привлекали обучение, приемлемый заработок и набитый желудок, однако эти солдаты отнюдь
не в восторге от общества, которое поклялись защищать. Действительно, многих влекли
мечты о трофеях, добыче и славе. Но эти сокровища добываются только во время агрессии,
причем успешной. А если армия окажется в обороне? Они будут сражаться, защищая свой
дом, своих любимых. Конечно, будут. Значит, беспокоиться не о чем?
Брис повернул в переулок, ведущий к дому Тегола, и услышал рядом звуки перебранки.
Вслед за грохотом падающих вещей раздался крик.
С крыши Тегола, наверное, соседнюю улицу будет видно. Брис поспешил дальше и
эфесом кинжала постучал в притолоку. Никто не отозвался. Отведя занавеску, он заглянул
внутрь. Одинокая масляная лампа, слабое свечение очага – и голоса откуда-то сверху.
Брис вошел в комнату и полез по шаткой лестнице.
Тегол и его слуга смотрели вниз с края крыши – видимо, наблюдали за
продолжающейся склокой.
– Тегол, – позвал Брис. – Не позвать ли городскую стражу?
Брат обернулся и покачал головой.
– Ни к чему, брат. Все сейчас закончится. Как думаешь, Бугг?
– Полагаю, что так – старушке уже почти нечего швырять.
Брис подошел поближе и посмотрел вниз. Громадный мужчина деловито
высвобождался из пыльной кучи обломков, пригибаясь каждый раз, как над ним пролетал
предмет, брошенный старушкой в дверях.
– Что там случилось? – спросил Брис.
– Мой коллега, – сказал Тегол, – прыгнул отсюда вон на ту крышу. Приземлился, по-
моему, очень тихо. Но крыша, увы, не выдержала. Сам видишь, он очень большой.
Несчастный коллега наконец освободился. Похоже, при падении он зацепил и большую
часть стены.
– А зачем он прыгал с твоей крыши, Тегол?
– На спор.
– С тобой?
– Нет, я таким не занимаюсь.
– А с кем? Не с твоим же слугой?
Бугг фыркнул.
– Чтобы я? Ни в коем случае, финадд!
– С другой гостьей, – объяснил Тегол. – Она уже ушла, хотя, наверное, недалеко. Где-
нибудь в тени поджидает дорогого Ублалу.
– Ублалу? Ублала Панг? Ну точно, теперь узнал… Коллега? Тегол, этот человек –
преступник…
– Который доказал свою невиновность в канале…
– При чем тут невиновность, – возразил Брис. – Просто несгибаемая воля.
– Странник, несомненно, обуздал бы эту волю, будь Ублала виновен в преступлениях, в
которых его обвиняли.
– Тегол, в самом деле…
Тегол уставился на брата, задрав брови.
– Ты, солдат короля, сомневаешься в нашей юридической системе?
– Тегол, сам король в ней сомневается!
– Все равно, Брис… А кстати, зачем ты сюда пришел?
– Мне нужен совет.
– Ага, тогда, может, перейдем в более укромное место моей крыши? Идем – вон тот
дальний угол подойдет.
– А внизу не лучше было бы?
– Было бы, если бы Бугг прибрался, наконец. А так в моем жилище полный бедлам.
Внизу я не могу сосредоточиться ни на мгновение. Кишки крутит от одной мысли…
– От ужина, – пояснил за спиной хозяина Бугг.
Братья, обернувшись, посмотрели на него.
Бугг робко повел рукой.
– Тогда я буду внизу.
Братья проводили его взглядами.
– При дворе есть противоборствующие группировки. Интриги. Похоже, некоторые силы
хотят втянуть меня в эти игры, а я просто хочу остаться верным королю.
– Ага, а некоторые силы не так верны королю?
– Ничего не докажешь. Более того, это вопрос толкования – как правильнее служить
интересам короля и королевства.
– Две совершенно разные вещи – интересы короля и интересы королевства… Ладно. –
Тегол сложил руки на груди и посмотрел на город. – Итак, есть группировка королевы: это
принц Квиллас, канцлер Трибан Гнол и первый консорт, Турудал Бризад. Кого-то пропустил?
Брис, уставившись на брата, покачал головой.
– Еще офицеры, охрана, всякие шпионы.
– И собственно группировка короля. Седа Куру Кван, первый евнух Нифадас, преда
Уннутал Хебаз и, возможно, первая наложница Нисалл. И, конечно, ты.
– Я не хочу входить ни в какие группировки…
– Ты – королевский поборник, брат. Как я понимаю, у тебя нет выбора.
– Тегол, я совершенно беспомощен в интригах.
– Никогда так не говори. Никогда.
– И как это поможет?
– Пусть знают, что ты умнее их. Хуже того – что тебе все известно. Что ты видишь их
насквозь…
– Ничего я не вижу, Тегол. И не умнее.
– Умнее. Просто веди себя как на дуэли. Вообще, воспринимай все как дуэль. Ложный
выпад, защита, отход – все эти штуки.
– Тебе хорошо говорить, – пробормотал Брис.
Братья погрузились в молчание, глядя на темный город. Масляные лампы освещали
набережную, но сама вода оставалась черной, как сажа – словно лента забвения среди
приземистых громадных зданий. По улицам ползли огоньки – люди с фонарями шли по
делам. Но в целом царила мгла.
Брис смотрел на ближайшую террасу, где на растяжках висели несколько фонарей – как
маленькие луны.
– Я думал о Халле, – сказал он наконец.
– Я бы не ждал ничего хорошего, – сказал Тегол. – Помыслы нашего брата никак не
связаны с самосохранением. Боюсь, у него в голове засело, что он скоро умрет.
Брис кивнул.
– И еще, – добавил Тегол. – Уходя, он попытается забрать с собой как можно больше
летерийцев. По одной этой причине Халла надо остановить. Во что бы то ни стало.
– А от меня будут ждать мести за его убийство.
– Не обязательно, – сказал Тегол. – В конце концов, главное – твоя преданность королю.
– Превыше даже верности семье?
– Да.
– Если я ничего не сделаю, это сочтут трусостью. Хуже того, не думаю, что смогу
встретиться с убийцами Халла и не схватиться за меч.
– А ведь придется, Брис. Впрочем, – добавил Тегол, – я-то никакими запретами не
связан.
Брис пристально посмотрел на брата.
– Ты готов мстить за Халла?
– Будь уверен.
И тут Брис улыбнулся.
Тегол взглянул через плечо и кивнул.
– Прекрасно, брат. Когда встретишься с ними, покажи эту улыбку. Она перепугает их до
смерти.
– Внешне мы трое кажемся такими разными…
– Мы и есть разные, – ответил Тегол. – Когда дело доходит до методов, каждый
движется своим путем. И в то же время мы, увы, вынуждены жить с одинаковым прошлым, с
очень неприятным наследием. – Тегол пожал плечами и подтянул спадающие штаны. – Три
камня в потоке. Одна и та же вода обтекает их, но каждый принимает свою форму.
– И кто же из нас песчаник?
– Халл. Его обтесало больше всех, брат. Намного больше. Ты – базальт.
– А ты, Тегол?
– Видимо, какая-то смесь, с печальным непредсказуемым результатом. Но я переживу.
– Ты-то переживешь, – заметил Брис, – но что будет с нами?
– Тут ты можешь помочь мне, брат.
– Да?
– Полагаю, во дворце есть те, кто собирает закрытую информацию. Записывает всякие
события, статистику и прочее.
– Их там целая армия, Тегол.
– Ну вот. Ты мог бы для меня кое-что разузнать?
– В каком плане?
– Люди, пропавшие в Летерасе. Сколько в год, все такое.
– Как пожелаешь. А зачем?
– Сейчас мне просто любопытно.
– Что ты затеял, Тегол?
– То да сё…
– Будь осторожен. – Брис поморщился.
– Буду. Чувствуешь запах? Бугг заваривает чай.
– По запаху на чай не похоже.
– Бугг полон сюрпризов. Пойдем вниз. Мне, например, очень пить хочется.
Шурк Элаль наблюдала, как Ублала Панг приближается к паре охранников, которые
только что повернули за угол наружной стены поместья. Они только и успели в испуге
поднять глаза, как Ублала одному сломал челюсть, а второго стукнул в висок. Оба рухнули на
землю. Ублала подождал, глядя на охранников, потом отправился искать других.
Шурк вышла из тени и приблизилась к стене. На охранный камень были нанесены
чары, но явно настроенные на проникновение живого. Тепло тела, влажное дыхание, биение
сердца. Защита, настроенная на движение, обходится гораздо дороже, и ее ставят только в
самом доме.
Шурк добралась до стены, оглянулась последний раз и начала быстро подниматься.
По верху стены были укреплены острые как бритва куски металла, которые начали
впиваться в укрепленную подкладку перчаток. Шурк подтянулась, и острия, пронзив
несколько слоев кожи, вонзились в ладони – так хватка получилась прочнее. Разрезы
придется потом зашить, чтобы туда не лезли всякие насекомые, которые ищут пристанища.
Приподнявшись на руках, она оглядела территорию. Никого не увидев, повернулась и
свесилась на другую сторону. Освободила левую руку от металлических шипов, уцепилась за
край стены пальцами, затем освободила правую руку и быстро спустилась в тень под стеной.
Десяток стражников стояли между ней и ее целью. Мужчины… нет, сейчас об этом
думать нельзя. Потом, с Ублалой. К сожалению, безмозглый зверек внутри ее не ведал ничего
о сладости предвкушения. Он знал только голод, а голод нужно утолять. Вот разница,
подумала Шурк, между существами живыми и мертвыми. Назойливость,
неудовлетворенность, бремя аппетитов. Она и забыла.
Четыре стражника стояли у входа в поместье: по одному с двух сторон двойных дверей
и еще два – на ступенях широкой лестницы. Часовые явно скучали. Окна на первом этаже
были закрыты ставнями. На следующем этаже балконы – маленькие двери наверняка
охраняются чарами. На верхнем этаже – три маленькие выступающие комнаты, выходящие в
сторону входа; крутые крыши крыты шифером. Крыша за этими выступами плоская,
окруженная невысоким бортиком, а на ней – целый лес растений в горшках и миниатюрных
деревьев. И скрытых наблюдателей.
Что и говорить, с виду неприступно.
Именно так, как ей нравится.
Шурк направилась к ближайшему строению – хозяйственному сараю с покатой
крышей, повернутой ко двору. Аккуратно, маленькими шажочками она прошла вдоль стены
сарая и стала ждать.
У передних ворот раздался громкий стук.
Четыре охранника у входа в дом выпрямились и переглянулись. Улицы и переулок за
стенами патрулировали по крайней мере восемь их товарищей. Для гостя поздновато, да и
хозяина Геруна Эберикта нет дома. Впрочем, может, он прислал посыльного. Но тогда
патрульные подали бы сигнал… Да, дело явно нечисто.
Два охранника, стоявшие внизу лестницы, отправились к воротам, положив руки на
рукояти мечей.
Когда они были на полпути к воротам, стук прекратился. Охранники замешкались,
доставая мечи.
До ворот осталось два шага.
Двойные массивные створки влетели во двор, накрыв обоих часовых обломками дерева
и бронзы. По инерции Ублала пронесся над лежащими воротами и погребенными
охранниками.
На верхних ступенях раздались крики тревоги, и оставшиеся два стражника бросились
к гиганту.
– Я же ничего вам не делал! – взревел Ублала. По крайней мере, Шурк решила, что он
прокричал именно это – слова было трудно разобрать из-за гневного негодования. Гигант
бросился на охранников.
Сверкнули мечи. Ублала как будто просто отмахнулся – один меч кувырком унесся в
воздух, второй царапнул плитку у ног гиганта. Снова взмах руки – первый охранник
повалился наземь, второй закричал, неуклюже отступая. Ублала ухватил его за руку и
притянул поближе.
– Я хочу мяса вволю!..
Или:
– Я никому не позволю!..
Под аккомпанемент невнятных выкриков Ублала поднял охранника в воздух. Бедняга
болтался, мотая конечностями. Ублала бросил его на землю и огляделся.
Охрана неслась к нему со всех концов поместья.
Он тревожно хрюкнул, повернулся и побежал к воротам.
Шурк взглянула на крышу. Четыре фигуры смотрят на убегающего гиганта, двое
готовят дротики.
Но Ублала уже проскочил арку ворот.
Шурк обогнула сарай и проскользнула вдоль стены поместья. Она тихо поднялась по
лестнице на площадку и вошла в неохраняемый вход. Снаружи гремели приказы оборонять
двор, однако никому и в голову не пришло оглянуться на входные двери.
Шурк очутилась в приемной, где стены были покрыты фресками, на которых Герун
бесстрашно защищал короля Эзгару Дисканара. Шурк вытащила нож, чтобы нацарапать усы
на мужественном грозном лице Геруна, затем поспешила через арку в большую комнату,
устроенную по типу тронного зала, хотя сам трон – богато украшенное чудовище с высокой
спинкой – стоял во главе длинного стола, а не на специальном помосте.
В каждом углу зала была богато украшенная дверь. За пятой дверцей, узкой и
неприметной, видимо, начинался коридор для прислуги.
Все обитатели, несомненно, перебужены. Но раз это слуги – все до единого
должники, – они прячутся под кроватями от жуткого шума.
Шурк вошла в маленькую дверь. За ней открылся тесный и плохо освещенный коридор.
В ряд шли каморки с занавесками вместо дверей – жалкие жилища прислуги. Ни лучика
света не пробивалось из-под драпировки, но Шурк слышала шуршание ног в одной
комнатенке в середине коридора и сдавленное дыхание в комнате поближе, по левую руку.
Рукой в перчатке она обхватила рукоять боевого ножа, прикрепленного под мышкой, и
обратной стороной лезвия корябнула по ножнам. Снова нервное дыхание. Испуганный писк.
Медленно пройдя по узкому коридору, Шурк достигла разветвления. Проход направо
вел в кухню. Налево лестница уходила вверх и под землю, в подвалы. Шурк повернулась к
коридору, которым только что прошла, и грубым мужским голосом прошипела:
– Отправляйтесь спать. Просто обход. Никого тут нет, крошки. Успокойтесь.
– Кто это? – спросил голос.
– Да какая разница? – отрезал другой. – Прист, тебе сказали – иди спать.
Прист не угомонился.
– Я просто его не узнаю…
– Ну да, – парировал второй, – а ты ведь не садовник, а прямо герой у нас, да, Прист?
– Я лишь говорю…
Шурк подошла к занавеске, отодвинула грязную тряпку в сторону и скользнула в
тесную комнату. Воняло землей и удобрениями. В темноте у стены лежал сжавшийся в комок
мужчина, натянувший одеяло до подбородка.
– А, Прист, – пробормотала негромко Шурк и подошла еще на шаг. – Ты умеешь
хранить молчание? Надеюсь, да, ведь я собираюсь побыть с тобой. Не беспокойся, –
добавила она, расстегивая пояс, – будет весело.
Через два удара колокола Шурк подняла голову с мускулистой руки садовника, стараясь
расслышать что-нибудь за его молодецким храпом. Бедняга совсем измотался – хотелось
верить, что Ублала будет справляться лучше, – а все его последовавшие сюсюканья были
отвратительны. Эхо боя часов затихло, и наступила полная тишина.
Охрана вернулась вскоре после того, как Шурк скользнула в каморку Приста. По
громким разговорам и сердитым упрекам стало ясно, что Ублала благополучно скрылся, хотя
вызывали домашнего лекаря – значит, без столкновений не обошлось. Поместье наскоро
обыскали, но каморки прислуги не трогали – охране не пришла в голову мысль о
проникновении. Какая беспечность. Явно указывает на отсутствие воображения. В общем,
все, как она предполагала. У чересчур властного хозяина инициатива наказуема.
Шурк высвободилась из по-детски вялых объятий Приста и, поднявшись, начала
приводить в порядок одежду и снаряжение. У Геруна должен быть кабинет рядом с личными
комнатами. У таких, как Герун, всегда есть кабинет. Он возвышает их в собственных глазах.
И защита должна быть серьезная – дорогая и надежная магия. Однако не настолько
сложная, чтобы запутался сам финадд. Следовательно, механизм отключения должен быть
очень простым. Еще нужно, разумеется, учитывать, что Геруна нет дома. Значит, нужно
иметь в виду и дополнительные предосторожности; скорее всего, это будет живой человек,
ведь остальные системы запросто могут сработать случайно.
В коридоре стояла тишина. Шурк вернулась к развилке и повернула налево.
Поднимаясь по лестнице, она ставила ноги по краям ступенек, где крепления не давали
доскам предательски скрипнуть.
Дойдя до первой площадки, Шурк подошла к двери и замерла. По нижней кромке двери
была натянута веревка – ее оставил слуга, последним выходивший из коридора. Порой
простейшая сигнализация срабатывала там, где подводила самая мудреная, просто потому,
что вор ожидал каких-то хитростей. Шурк освободила веревку и повернула задвижку.
Она попала в следующий проход для прислуги, параллельный парадному коридору,
судя по плану поместья Геруна. Одинокая дверь обнаружилась там, где и ожидалось, – справа
в дальнем конце. Освободив еще одну ловушку-веревку, Шурк вошла в дверь. В коридоре
было темно; в противоположной стене – три двери, за которыми тоже не было видно света.
Итак, личные комнаты Геруна Эберикта. На ближней двери с трудом можно было
различить множество магических знаков.
Шурк подобралась ближе, чтобы изучить символы.
И застыла на месте, когда из конца коридора донесся глухой голос:
– Все из-за некомпетентности. Так он сказал. И теперь я должен отработать.
Шурк медленно повернулась. Кто-то сидел на стуле, вытянув ноги и свесив голову
набок.
– Ты покойница, – сказал человек.
– Это угроза или просто наблюдение?
– Просто мы похожи, – был ответ. – Такое случается не часто.
– Я знаю, каково тебе. Значит, Герун посадил тебя сторожить его комнаты.
– В искупление.
– За некомпетентность.
– Да. Герун, знаешь ли, никого не увольняет. Он убивает, а потом, смотря насколько он
рассердился, хоронит или оставляет на время при себе. Думаю, в конце концов он меня
похоронит.
– Не отпустив душу?
– Он частенько забывает о таких вещах.
– Я пришла, чтобы украсть все, что у него есть.
– Будь ты живая, я бы, конечно, убил тебя зверски и мучительно. Я бы поднялся со
стула и пошел, шаркая ногами, растопырив руки и хватая воздух. Я издавал бы жуткие звуки,
стонал и шипел, как будто желаю вонзить зубы тебе в шею.
– Да, этого вполне достаточно, чтобы отпугнуть вора. Живого, я имею в виду.
– Достаточно, и мне, наверное, было бы приятно.
– Но я не живая…
– Именно. И у меня к тебе есть один вопрос – очень серьезный.
– Хорошо. Спрашивай.
– Почему ты, мертвая, так замечательно выглядишь? Кто тебя стрижет? Почему ты не
воняешь, как я? Тебя набили травами, что ли? Ты носишь грим? Почему белки глаз такие
чистые? Почему губы такие блестящие?
Шурк помолчала.
– Это все, что тебе нужно знать?
– Да.
– Если хочешь, я познакомлю тебя с нужными людьми. Они и тебе помогут.
– Правда? И маникюр?
– Обязательно.
– А зубы подточить? Знаешь, сделать острые и страшные…
– Ну, не представляю, каким страшным ты станешь с модной прической, в гриме, с
ухоженными ногтями и блестящими губами.
– Ты думаешь, острые зубы не напугают людей?
– А почему не оставить эти? Знаешь, многие пугаются гниения, или кишащих
насекомых, или вони, как из разрытой могилы.
– Интересно. Хорошая мысль.
– Рада помочь. Теперь скажи, мне нужно опасаться этих знаков?
– Нет. Собственно, я могу показать тебе всю сигнализацию.
– А этим ты себя не выдашь?
– Не выдам? Так я же пойду с тобой. Если ты нас обоих вытащишь отсюда.
– Ага, поняла. Я уверена, что мы справимся. Как, кстати, тебя зовут?
– Харлест Эберикт.
Шурк встрепенулась.
– Ох. Ты ведь умер десять лет назад – так говорил твой брат.
– Десять лет? Всего-то?
– Он говорил, что ты упал с лестницы, кажется. Или что-то вроде того.
– С лестницы. Или рухнул с балкона. Или и то, и другое.
– Так что ты сделал – или не сделал, – что заслужил такое наказание?
– Я не помню. Помню только, что я некомпетентный.
– Это было задолго до того, как Герун спас жизнь королю. Как он мог позволить себе
чародейство – привязать твою душу к телу?
– Думаю, это была услуга за услугу.
Шурк снова повернулась к двери.
– Здесь его кабинет?
– Нет, это дверь его любовного гнездышка. Тебе нужна другая – вон та.
– Нас сейчас никто не может услышать, Харлест?
– Нет, стены толстые.
– И еще одно, – сказала Шурк, глядя на Харлеста. – Почему Герун не скрепил твою
верность с помощью магии?
Бледное пятнистое лицо вытянулось от удивления.
– Как можно, мы ведь братья!
Преодолев сигнализацию, двое немертвых стояли в кабинете Геруна Эберикта.
– Здесь он почти не держит монет, – сказал Харлест. – В основном документы на
владение. Он рассредотачивает состояние, чтобы сохранить его.
– Очень мудро. Где печать?
– На столе.
– А вот это совсем не мудро. Сделай одолжение, начинай собирать расписки. – Шурк
подошла к столу и подняла тяжелую украшенную печать и сложенные рядом толстые листы
воска. – Воск специального цвета?
– О да. Он заплатил кучу денег. – Харлест стоял у стены и отодвинул гобелен, за
которым открылся встроенный шкаф. Внутри обнаружились свитки и маленькая ювелирная
коробочка.
– А в ней что?
Харлест поднял коробочку и перебросил ее Шурк.
– Наличные. Говорю же, он не хранит здесь много.
Шурк изучила замок. Никаких ловушек не обнаружилось, и, сдвинув замок, она
открыла крышку.
– Не хранит много? Харлест, коробка полна алмазов.
Мужчина, держа в обнимку свитки, подошел ближе.
– Видимо, изъял из хранилища.
– Собирался потратить на что-то дорогое, – сказала она. – Что ж, придется ему
обойтись.
– Герун придет в ярость, – заметил Харлест, качая головой. – Бросится нас искать и не
успокоится, пока не найдет.
– И что сделает? Будет пытать? Мы не чувствуем боли. Убьет? Мы и так мертвы…
– Он заберет свои деньги…
– Не сможет, если их уже не будет.
Харлест нахмурился.
Шурк, улыбаясь, закрыла коробочку.
– Это все равно что сбросить Геруна с балкона или спустить с лестницы – только
финансово, а не физически.
– Но он ведь мой брат.
– Который тебя убил и даже на этом не остановился.
– Верно.
– Хорошо, уходим через балкон. Мой компаньон сейчас начнет новый отвлекающий
маневр. Харлест, ты со мной?
– А можно мне хотя бы клыки оставить?
– Обещаю.
– Ладно, пошли.
Близился рассвет, и над землей поднимался пар. Кубышка сидела на горбатом корне и
смотрела, как последняя нога исчезала в почве. Человек в борьбе потерял сапог, и теперь
пальцы ноги дернулись перед тем, как их поглотила темная земля.
Он боролся упорно, но с оторванной челюстью и заливающей горло кровью долго не
протянул.
Кубышка облизала пальцы.
Хорошо, что дерево еще голодное.
Плохие под землей начали охоту, убивая всех слабых. Скоро останется всего горстка –
но самых худших. И тогда они выйдут.
Этой ночью ей пришлось долго искать жертву на улице – кого-нибудь с дурными
мыслями, кого-нибудь, кто оказался не там, где надо. Становится труднее, поняла Кубышка.
Она прислонилась к стволу спиной и провела грязными пальцами по сальным волосам,
размышляя о том, куда подевались преступники и шпионы.
Ее друг, погребенный под самым старым деревом, сказал ей, что попал в ловушку. Он
не может двинуться дальше, даже с ее помощью. И хотя спасение близко, нет уверенности,
что оно подоспеет вовремя.
Кубышка подумала про этого человека, Тегола, который приходил прошлой ночью
поговорить. Он вроде бы хороший. Может, он знает, что делать… Кубышка повернулась на
корне и уставилась на квадратную башню. Да, может, он знает, что делать теперь, когда
башня умерла.
Глава одиннадцатая
Тянет к берегу, как будто в куче неписаных правд душе смертного можно отыскать
понимание того, что значит стоять на краю земли и глядеть в бездонную неизвестность, в
море. Податливый песок и камешки под ногами вселяют неуверенность, наскрипывают
обещание распада и разложения всего, что казалось незыблемым.
В мире собраны все простые символы, отражающие состояние человеческого духа, а в
диалоге есть все значения и оттенки, легионами встающие перед глазами. Наблюдателю
остается их принять или отвергнуть.
Удинаас сидел на полупогребенном в песке стволе дерева, и прибой цеплялся за его
мокасины. Он видел море таким, как оно есть, – растворенная память прошлого,
свидетельство настоящего и благодатная почва будущего, лик самого времени. Он видел, как
приливы с неизменным шепотом текут, словно кровь холодной луны, и отбивают время –
измеренное, а значит, измеримое. Не надейся унять приливы.
Чуть ли не каждый год раба-летерийца, зашедшего по грудь в воду, чтобы забросить
сети, хватал глубинный поток и уносил в море. Некоторых волны потом приносили назад –
безжизненных, распухших и объеденных крабами. Иногда прилив выбрасывал на берег
трупы – жертв неизвестных катастроф, обломки кораблей. От жизни – к смерти; необъятная
пустыня водных просторов приносила ту же весть снова и снова.
Изможденный, Удинаас сидел, не сводя глаз с бурунов на рифах, с белой полосы,
пляшущей в ритме биения сердца, и повсюду виднелись наплывающие волны смысла. В
тяжелом сером небе. В пронзительных криках чаек. В туманном дожде под стонущим ветром.
Песок струйками вытекал из-под его мокасин. Начало и конец, край известного мира.
Она убежала из Дома Мертвых. Девушка, к ногам которой он бросил свое сердце.
Надеялся, что она хотя бы посмотрит… Странник побери, да пусть хоть схватит и сожрет, как
оскалившийся зверь. Что угодно, только… не убегать.
В Доме Мертвых он упал без сознания – есть ли тут смысл? Е го, видимо, отнесли в
большой дом Сэнгаров, на место. Потом он проснулся – через какое время, неизвестно;
спросить было некого. В доме не было ни единого раба. Еду не готовили – ни тарелок, ни
других признаков того, что вообще кто-то ел. В очаге под белым пеплом теплились несколько
угольков. Снаружи, за тихим ветром и каплями дождя, царила тишина.
С затуманенной головой, медленно и неуклюже Удинаас разжег огонь. Нашел дождевик
и вышел из дома. Никого не увидев, он направился к берегу – смотреть на пустое полное
море и пустое полное небо. Измученный тишиной и ревом ветра, криками чаек и плевками
дождя. Один на берегу посреди шумного буйства.
Мертвый воин, который остался жить.
И летерийская жрица, которая сбежала, когда у нее просили помощи и утешения для
соплеменника-летерийца.
Удинаас подозревал, что все эдур собрались в цитадели колдуна-короля. Упрямцы
сошлись в жестокой битве; и, словно остров, вокруг которого ревут бури, восстал из Дома
Мертвых Рулад Сэнгар. Укрытый золотом, одетый в воск – ему даже ходить невозможно с
таким весом, если только монеты не сняли. Если не уничтожили искусное творение
Удинааса…
Это будет больно. Мучительно больно, но необходимо, причем без отлагательств. До
того, как монеты прирастут к плоти и коже.
Рулад – не труп; он не немертвый – немертвые не кричат. Он снова живой. Его нервы не
спят, мозг кипит, запертый в золотую темницу.
Как и я когда-то. Как заперт каждый летериец. Да, в него вдохнули жизнь, он
воплощенная поэзия, однако его слова для летерийцев, а не для эдур.
Только один смысл выпадал из ужасных событий, только одно не давало успокоиться.
Удинаас не сомневался: Рулад сойдет с ума. Умереть и вернуться в тело, которое больше тебе
не принадлежит, которое принадлежит лесу, листьям и могильной земле… Что это за
путешествие? Кто открыл проход и зачем?
А все меч. Несомненно. Меч, который не отпускает его рук. Потому что с Руладом
Сэнгаром ничего не закончилось. Смерть ни при чем. История не завершилась.
Дар, похоже, предназначался Ханнану Мосагу. Но кем?
Ханнан Мосаг не получит его. Меч выбрал Рулада. И теперь угрожающе навис над
колдуном-королем.
Это разорвет союз племен. Сметет Ханнана Мосага и его к’риснан. Если, конечно,
Рулад Сэнгар не подчинится власти колдуна-короля.
Было бы проще, окажись на его месте Фир или Трулл. Наверное, даже Бинадас. Однако
меч выбрал Рулада, страстно желающего войны юношу с тайными мечтами и бунтарской
душой.
Я смог вернуть его, унять крики. Предоставил отсрочку от сумасшествия. За это
время он может собраться и все вспомнить.
Удинаас подумал, что, возможно, совершил ошибку. Возможно, было бы милосерднее
не мешать безумию.
А теперь я буду у него рабом.
Вокруг лодыжек закружилась пена. Начинался прилив.
– Как будто в деревне призраков, – проворчал Бурук Бледный, мыском сапога подвигая
полено ближе к огню и морщась от плотного дыма.
Сэрен Педак посмотрела на него, пожала плечами и потянулась к закопченному
чайнику, стоящему на плоском камне у костра. Сквозь кожаную перчатку она чувствовала
жар ручки, наполняя чашку. Чай крепко настоялся, но она сделала большой глоток горькой
жидкости. Лишь бы теплый.
– И сколько еще это будет продолжаться?
– Уймись, Бурук, – посоветовала Сэрен. – Принятое решение вряд ли будет
удовлетворительным – если вообще тут можно принять решение. Мы видели собственными
глазами. Мертвый человек поднялся, но поднялся слишком поздно.
– Ханнану Мосагу нужно просто отрубить парню голову – и порядок.
Она не ответила. В каком-то смысле Бурук был прав. Они сами видели, как два брата
Сэнгара вывели из дверей младшего – фигуру из воска и золота, бывшую прежде Руладом.
Красные рубцы на месте глаз; голова поднимается к серому небу – и откидывается назад.
Заплетенные в косы волосы, залитые воском, свисают, как лохмотья изодранного паруса. И
течет слюна из распахнутого рта, пока Рулада ведут к цитадели.
Эдур собрались на мосту. На дальнем берегу, со стороны деревни, вдалеке от домов
благородных семей у цитадели. Сотни эдур, и еще больше рабов-летерийцев, молчаливые,
оцепеневшие, охваченные ужасом. Потом большинство эдур пошли к цитадели. Рабы словно
растворились.
Сэрен заподозрила, что Пернатая Ведьма бросает плитки – но не в большом сарае, как в
прошлый раз. По крайней мере, когда Сэрен зашла проверить, там никого не оказалось.
Время остановилось. Лагерь Бурука с забившимися в палатки нереками как будто стоял
на туманном острове, окруженный неизвестностью.
Халл куда-то пропал. В лесу скрывались руины, и Сэрен слышала о странных
артефактах, полустертых с лица земли, далеко на северо-востоке. Древний лес давал богатую
пищу истории. Разрушение и распад завершали каждый цикл, и истощенный мир получал
множество деталей, чтобы строить новое целое.
Но исцелялась только сама земля. Живущим на ней исцеление не гарантировали.
Племена вымирали; последний зверь вида, последний представитель расы в конце концов
оставался один. Перед тем как закроет глаза, и видение в них погаснет.
Сэрен хотелось отстраниться, взглянуть со стороны, издалека. Ей нужна была холодная
мудрость, нужно было видеть мир в широкой перспективе. С большого расстояния даже горы
кажутся плоскими, а долины между пиками не заметны. Точно так же жизнь и смерть – пики
и долины отдельных людей. Такое видение помогало не впасть в панику.
– Ну и где, во имя Странника, делегация? – спросил Бурук.
– От Тейта дорога трудная. Идут.
– Лучше бы им прибыть до всех этих событий.
– Боишься, Рулад станет угрозой договору?
Бурук не отрывал глаз от пламени.
– Меч оживил его. Или тот, кто выковал его и прислал эдур. Видела клинок? Он
пятнистый. Я сразу подумал про одну из Дочерей, которых они боготворят, про пятнистую…
как ее?
– Сукул Анхаду.
– Может, она и в самом деле существует. Богиня эдур…
– Тогда дар сомнительный. Эдур боятся Сукул Анхаду; поклоняются они Отцу Тени и
Дочери-Сумраку, Шелтате Лор. – Сэрен допила чай и снова наполнила жестяную кружку. –
Сукул Анхаду… Что ж, не исключено, хотя не припомню историй, чтобы боги и богини эдур
проявлялись так открыто.
Она сделала глоток и скривилась.
– Дырку в животе прожжешь, аквитор.
– Поздно, Бурук.
– А если не Анхаду, то кто? Ведь откуда-то меч появился.
– Не знаю.
– Да, похоже, и знать не хочешь. Безразличие тебе не к лицу, аквитор.
– Это не безразличие, это мудрость, Бурук. Странно, что ты не видишь разницу.
– Значит, от мудрости твои глаза лишились жизни, а мысли – остроты? Мудрость делает
тебя безразличной к кошмарному чуду, которое мы видели вчера?
– Конечно, а что же еще?
– Отчаяние!
– И с чего же мне отчаиваться?
– Не меня нужно спрашивать.
– Верно…
– И все же попробую ответить. – Бурук достал фляжку и, вытащив пробку, сделал два
быстрых глотка, потом вздохнул и откинулся назад. – Чувствуешь ты все тонко, аквитор, –
что, наверное, важно в твоей профессии. Но ты не способна отделять дело от всего
остального. Чувствительность, в конце концов, – это всеобъемлющая уязвимость. С ней ты
легко испытываешь боль, шрамы не хотят заживать и открываются от малейшего тычка.
Бурук сделал еще глоток; его лицо расслабилось от смеси сильного алкоголя и нектара,
и слова полились свободнее.
– Халл Беддикт. Он лезет напролом. В ту судьбу, которую выбрал сам, – и она убьет его
или сломает. Ты хочешь как-то помочь, возможно, даже остановить его, но ничего не
получается. Ты не знаешь, как это сделать, и считаешь, что тут твоя вина. Твое поражение.
Твоя слабость. И за судьбу, которая падет на него, ты винишь не его, а себя.
Пока Бурук говорил, Сэрен упорно разглядывала горький осадок на дне кружки. Глаза
скользили по мятому ободку, потом по пальцам в грязных порезанных кожаных перчатках.
Подушечки пальцев потертые и темные, швы расползаются, на костяшках надулись пузыри.
А под перчатками кожа, плоть, мышцы, сухожилия. И кости. Руки – такой необычный
инструмент, удивилась Сэрен. Орудия труда. Оружие. Неуклюжие и ловкие, затекшие и
чувствительные. Есть в племенах охотники, которые могут разговаривать одними жестами.
Но руки не ощущают вкус. Не слышат. Не плачут. Поэтому и убивают запросто.
А изо рта вылетают стремительно звуки, привычно облачаясь в значения страсти,
красоты, ослепляющей ясности. Или грязные, или тихо ранящие, убийственные и злые. Или
все сразу. Язык – оружие гораздо более опасное, чем бесчисленные мечи, копья и
чародейство. Постоянно разжигаемая война против всех. Разметка и охрана границ, вылазки
и прорывы, поля, усеянные трупами, как гнилыми фруктами. Слова вечно ищут союзников,
вечно ищут священное оправдание…
Сэрен вдруг поняла, как устала. Устала от всего. Мир в молчании, молчании внутри и
снаружи, в одиночестве и истощении.
– Что молчишь, аквитор?
***
Глава двенадцатая
– «Пять крыльев отдадут тебя в рабство». Признаюсь, хозяин, смысл этой поговорки от
меня ускользает.
Тегол запустил обе пятерни в шевелюру, распутывая пряди.
– Речь про Вечный дом, Бугг. Пять крыльев дворца, рабство у стоп Странника, стоп
судьбы. Империя пробудилась.
Они бок о бок стояли на крыше.
– Но пятое крыло проседает… А четыре крыла?
– Столкновение чаек. Ну и жара, сущее пекло! Какие у тебя на сегодня дела?
– Встреча с дворцовым инженером Грюмом. На него произвело впечатление, как мы
укрепили склад.
– Прекрасно. – Тегол еще мгновение вглядывался в даль, затем повернулся к слуге. –
Оно оправдано?
– Впечатление? Полы совершенно сухие и не проседают, на новой штукатурке ни
трещины. Владельцы в восторге…
– Я думал, владелец я.
– А вы разве не в восторге?
– Твоя правда. Я, то есть все мои составляющие, в восторге.
– Так я и написал ему в ответ.
– А инвесторы?
– Тоже в восторге.
– Что ж, – вздохнул Тегол, – видно, такой выдался день…
– Да, хозяин.
– И это все?
– Нет, надо раздобыть еды, а потом навестить Шанд с подругами и заново продиктовать
им ваш список. Они его подзабыли.
– А ты помнишь?
– Да. Особенно мне пришлось по душе пиво Чистейша Гнила.
– Благодарю.
– Но вы же не от начала до конца все придумали?
– Нет, местные – настоящие, иначе наши дамы заподозрили бы подвох. А так на какое-
то время отвлекутся. Надеюсь…
Что еще?
– Очередная встреча с гильдиями. Могут понадобиться деньги на взятки.
– Вздор! Стой на своем – их скоро ожидают хлопоты на другом фланге.
– Забастовка? Я не слышал…
– Разумеется. Инцидент, который к ней приведет, сейчас в стадии подготовки. Ты
знаешь, что дворцовый инженер обязан нанимать только членов гильдии? Нужно уладить
это, пока у нас не начались неприятности.
– Будет сделано. Еще надо проверить, как там Шурк и ее новоявленный приятель.
– Да, Харлест Эберикт… Признаюсь, не ожидал. Сколько вообще мертвых рыщет по
городу?
– Очевидно, больше чем мы думаем, хозяин.
– Почем знать, может, добрая половина населения… Вон те на мосту, и там, с
корзинками…
– Не исключено. А вы имеете в виду в прямом смысле или переносном?
– Ах да, есть же разница… Кстати, как там дела у Шурк с Ублалой?
– Как по маслу.
– От твоего остроумия просто дух захватывает! Собираешься в их тайное укрытие? И
на сегодня все?
– Нет, это только с утра. Во второй половине…
– Можешь кое-куда заглянуть по дороге?
– Куда?
– В гильдию крысоловов.
– Крысий дом?
– Хочу предложить им контракт, – кивнул Тегол. – Мне надо встретиться,
неофициально, с их главой. Желательно завтра вечером.
Бугг посерьезнел.
– Та самая гильдия…
– Знаю.
– Могу заскочить по пути в каменоломню.
– Превосходно. А зачем тебе в каменоломню?
– Так, любопытно. Чтобы выполнить мой последний заказ, они разрыли очередной
холм и кое-что нашли.
– Что именно?
– Понятия не имею. Только они вызывали некроманта, и от незадачливого растяпы
осталось лишь несколько волосков да ногти.
– Хм, любопытно. Держи меня в курсе.
– Как всегда, хозяин. А у вас какие планы?
– Думал снова прилечь…
Брис поднял взгляд от подробнейшего перечня и просверлил взглядом сидящего
напротив писаря.
– Здесь, видимо, ошибка.
– Что вы, как можно!
– Если это только пропавшие, о которых заявили, то сколько же еще не заявленных?
– Процентов тридцать или сорок сверх того. Смотрите свитки с синей каймой. На
выступающей полке.
– Где-где?
– На полке, что выступает из стены. Вон там.
– Что означает синяя кайма?
– Настоящую реальность, ту, что существует независимо от статистики. Статистика
используется для официальных отчетов, а мы опираемся на настоящую, или измеримую,
реальность.
– Двойная бухгалтерия?
– Иначе эффективно управлять страной невозможно. Пойдут бунты, анархия… На
такой случай, конечно, тоже предусмотрена настоящая реальность, только она невеселая.
– Но… – Брис снова посмотрел на свиток, – семь тысяч пропавших за год!
– Шесть тысяч девятьсот двадцать один.
– Расследование проводилось?
– Отдали подрядчикам.
– Деньги на ветер…
– О нет, потрачены с умом.
– Как так?
– Достойная сумма, которую можно указывать в официальных заявлениях.
– И кто подрядчик?
– Эти сведения в другом кабинете. В палате контрактов и королевских грамот.
– Первый раз слышу. Куда мне?
Писарь встал и направился к узкой двери, втиснутой между шкафами.
– Прошу за мной.
В помещении чуть больше чулана с пола до потолка высились стеллажи. Порывшись в
отсеке у дальней стены, писарь вытащил и развернул свиток.
– Вот он. Относительно новый контракт, три года. Текущие расследования,
своевременные отчеты раз в полугодие, никаких замечаний, одобрены и утверждены.
– Кто подрядчик?
– Гильдия крысоловов.
Брис нахмурился.
– Ничего не понимаю.
Писарь пожал плечами и убрал свиток на место.
– Напрасно. Гильдия компетентна в самых разнообразных…
– Компетентность, судя по всему, тут вещь второстепенная.
– Не могу с вами согласиться. Пунктуальность, отсутствие нареканий. Контракт дважды
продлялся. Компетентность не вызывает сомнений.
– Количество крыс в городе – тоже. Достаточно пройтись по улице.
– Их численность контролируется. Если бы не гильдия, страшно подумать…
Брис промолчал.
На лице писаря читалось упрямство.
– Нам не в чем упрекнуть гильдию крысоловов!
– Что ж, благодарю за труды. Провожать меня не нужно. Всего доброго.
– И вам. Рад был оказать услугу.
В коридоре Брис помедлил, потирая глаза. После пыльного архива требовалось срочно
выйти на так называемый свежий воздух.
Семь тысяч исчезновений за год. Кошмар.
Любопытно, на что наткнулся Тегол? Б рат оставался для Бриса загадкой. Он
совершенно очевидно что-то задумал, хоть и не подает виду. Оглушительное банкротство,
столь неожиданное и болезненное для финансового рынка, представилось Брису ловким
ходом брата в его большой непонятной игре.
Сама мысль о существовании такой игры вызывала тревогу. Тегол временами
обнаруживал пугающую беспощадность и недюжинные способности и, кроме того, запросто
преступал закон.
С учетом вышесказанного, чем меньше он знает о делах Тегола, тем лучше. Брис не
хотел проверять на прочность собственные принципы. Как и вышло с Халлом. О мама, слава
Страннику, что ты умерла и не видишь, во что превратились твои сыновья. С другой
стороны, ведь не без твоего участия?..
Вопросы без ответов. В последнее время их стало слишком много.
Брис вернулся в знакомые галереи дворца. Предстояло упражнение в боевых
искусствах, и он поймал себя на том, что с нетерпением ждет связанной с ним блаженной
усталости, которая заглушит какофонию мыслей.
У мертвых есть очевидные преимущества, размышлял Бугг, приподнимая каменную
плиту на полу в конторе склада и глядя на верхнюю ступеньку лестницы, уходящей в
зияющую черную дыру. Мертвые беглецы не нуждаются в пище и воде. Да и в воздухе, если
на то пошло. Спрятать их – пара пустяков.
Он спустился по двадцати трем ступеням в переход, наскоро пробитый в глине и для
прочности обожженный. Десять шагов вперед к кривой каменной арке с треснувшей
каменной же дверью, покрытой иероглифами. Таких старых гробниц осталось раз-два и
обчелся. Большинство давно рухнули под тяжестью города или просто ушли в землю и стали
недосягаемы. Ученые бились над расшифровкой странных символов, а простые граждане с
давних пор задавались вопросом, зачем вообще нужны эти двери. Прочитать древние знаки
удалось лишь частично; ясно, что они содержат проклятие и мистически связаны со
Странником. В общем, достаточно причин держаться подальше. Тем более что во
взломанных гробницах не обнаружилось ничего ценного, а безликие каменные саркофаги,
как ни странно, оказались пусты. Ходили также непроверенные слухи, что грабителей
постигла страшная участь.
Засов на этой двери слетел в результате неравномерного проседания грунта, и,
поднатужившись, ее можно было приоткрыть.
Бугг зажег фонарь от небольшой жаровни, поставил его на пороге, а сам уперся плечом
в дверь.
– Это ты? – донесся из темноты голос Шурк.
– Ну да.
– Врешь. Это не ты, это Бугг. А где Тегол? Мне надо с ним потолковать.
– Ему неможется.
Бугг поднял фонарь и протиснулся внутрь.
– Где Харлест?
– В саркофаге.
С большого каменного гроба была снята крышка. Бугг пристроил фонарь на краю и
заглянул внутрь.
– Харлест, что ты здесь делаешь?
– Предыдущий жилец был высокий, очень даже. Здорово, Бугг. Что делаю? Лежу.
– Ясно. Но почему?
– Стульев-то нет.
Бугг обернулся к Шурк Элаль.
– Где брильянты?
– Вот. Ты нашел то, о чем я просила?
– Да. Цена приемлемая, на размер твоего состояния почти не повлияет.
– Тегол может забирать остальное, кроме доходов из борделя.
– Ты точно не хочешь свою долю? Хозяина вполне устроит и половина. В конце концов,
ты же рисковала.
– Нет, я вор, всегда могу украсть снова.
Бугг огляделся.
– Пока потерпите здесь?
– Почему нет? Сухо и в основном тихо. Только мне нужен Ублала Панг.
– А мне – острые клыки и когти, – донеслось из саркофага. – Шурк сказала, ты
поможешь.
– Уже занимаюсь, Харлест.
– Хочу быть страшным. Это очень важно. Я уже тренируюсь шипеть и рычать.
– Не беспокойся. Страшен будешь до судорог. Ну, мне пора…
– Не так быстро, – перебила Шурк. – Про ограбление болтают?
– Нет. Если поразмыслить, и неудивительно. Исчезает мертвый брат Геруна, и в ту же
ночь какой-то великан избивает стражу. Вот и все, что достоверно известно. Кто осмелится
войти в охраняемый кабинет?
– Если есть человечину, мясо будет гнить в животе и вонять, да? – встрял Харлест. –
Приятно. Запах погибели.
– Чего запах?.. Шурк, они, видимо, не подозревают, что их ограбили. А если бы и знали,
то без хозяина шагу бы не сделали.
– Да, наверно. Ладно, не забудь прислать Ублалу Панга. Передай, что я скучаю. По нему
и его…
– Передам обязательно. Что-нибудь еще?
– Дай подумать.
Бугг ждал.
– Да, вот, что ты знаешь о гробницах? В этом саркофаге раньше было тело.
– С чего ты взяла?
На него уставились безжизненные глаза.
– Мы чувствуем.
– А…
– Так что ты знаешь?
– Немного. Письмена на двери сделаны на языке вымершего народа форкрул ассейлов.
В Опорах их собирательно олицетворяет личность, именуемая Странником. Гробницы
принадлежат другому исчезнувшему народу, яггутам, которые отражены у нас в Обители
Льда. Двери защищали от их заклятых врагов, т’лан имассов. Имассы неотступно
преследовали яггутов, включая тех, кто отказывался от своего места в мире, предпочитая
подобие смерти: их души возвращались в Обитель, а плоть оставалась здесь, в таких
гробницах. Но имассам и этого было мало. Форкрул ассейлы взяли на себя роль
беспристрастных арбитров и в основном ее придерживались. Вот, собственно, и все. – Бугг
пожал плечами.
Во время этого монолога Харлест Эберикт медленно приподнялся и теперь во все глаза
смотрел на лакея. Шурк Элаль, как свойственно мертвым, не шевелилась. Потом произнесла:
– Еще вопрос.
– Слушаю.
– Нынче везде прислуга так подкована?
– Насколько мне известно, нет. Я за долгие годы нахватался всякой всячины.
– Которой не знают даже ученые? Или ты сочиняешь на ходу?
– До чистого вымысла стараюсь не опускаться.
– И как, удается?
– Не всегда.
– Тебе пора, Бугг.
– Да. Вечером пришлю Ублалу.
– А это обязательно? – встрял Харлест. – Я не извращенец глядеть на…
– Не извращенец? Будет врать-то! – отрезала Шурк.
– Хорошо, я вру. Очень удобная ложь, и я не собираюсь от нее отказываться.
– Удобно не значит эффективно.
– Это ты про свои планы на вечер?
Бугг поднял фонарь и медленно ретировался. Задвинув дверь на место, он отряхнул
руки и поднялся в контору. Затем опустил плиту на место и направился с чертежами на
новый объект.
Последним приобретением строительной компании Бугга было внушительное здание
пансиона для отпрысков богатеньких семей, типичный и крайне популярный образчик
школы-тюрьмы. Калечение детских душ прекратилось, когда однажды дождливой весной
подвальные стены не выдержали напора грязи вперемешку с мелкими человеческими
костями, и во время очередного собрания пол главного актового зала провалился, погребя
детей и преподавателей в огромной яме черной тухлой жижи. Добрая треть утонула, причем
половину тел так никогда и не извлекли. Причиной объявили строительные дефекты.
Разразился скандал.
С тех пор, вот уже пятнадцать лет, здание пустовало и, по слухам, кишело
привидениями разъяренных классных надзирателей.
Купить его удалось по весьма скромной цене.
Перво-наперво укрепили грозящие обрушиться верхние этажи, потом занялись
подвалом. Когда останки погибших отправили на кладбище, в глине и песке до широкого
пласта гравия были пробурены шахты. В них залили цемент и поставили по кругу
вертикальные металлические прутья; до половины их высоты слоями засыпали гравий и
цемент. Сверху опустили известняковые колонны с выемками для прутьев. Далее
строительство пошло по традиционной модели: колонны, контрфорсы, декоративные арки и
прочие мало интересовавшие Бугга детали.
Бывшую школу превращали в роскошный особняк, чтобы затем перепродать богатому
коммерсанту или аристократу, обделенному вкусом. И те и другие имелись в избытке, посему
трудностей с возвратом инвестиций не предвиделось.
Бугг пробыл на стройплощадке недолго, отбиваясь от прорабов, совавших ему на
подпись свитки с описанием бесчисленных модификаций и уточнений. Лишь удар колокола
спустя ему удалось наконец подшить чертежи и сбежать.
Улица, переходившая в дорогу на каменоломню, была крупной транспортной артерией
столицы. Одна из старейших в городе, она шла параллельно каналу. Строения вдоль
подтопленной береговой насыпи из гальки, щебня и глины обветшали меньше, чем в других
районах. Некоторые насчитывали двести лет и казались почти заграничными – так
основательно забылся их архитектурный стиль.
Высокий и узкий Крысий дом втиснулся между массивными каменными зданиями:
храмовым архивом и монолитным сердцем гильдии уличных инспекторов. Несколько
десятилетий назад одаренный резчик любовно украсил известняковый фасад с двумя
колоннами изображениями крыс. В количестве, не поддающемся исчислению. Крысы
скачущие, танцующие, развратничающие. Крысы на поле битвы, на отдыхе. Крысы,
пирующие мертвыми телами, кишмя кишащие на столах меж дремлющих собак и пьяной
прислуги. Картину обрамляли чешуйчатые хвосты, и, когда Бугг поднимался по ступенькам,
ему чудилось, будто крысы корчатся и ухмыляются.
Он стряхнул наваждение, помедлил, а затем решительно вошел.
– Сколько, когда началось и как запущено?
Вход в приемную почти полностью преграждал стол из цельного куска серого
синецветского мрамора. Он занимал всю комнату, за исключением небольшого пространства
справа. По-прежнему не поднимая глаз от амбарной книги, секретарь прибавил:
– Ответь на вопросы, а затем скажи, что и где вы готовы заплатить, и разовый ли это
заказ или интересуют ежемесячные посещения. Только имей в виду: долгосрочные контракты
мы сейчас не заключаем.
– Нет.
Секретарь отложил перо и поднял голову. Темные глазки подозрительно блестели из-
под жестких сросшихся бровей. Перепачканные чернилами пальцы почесали нос, который
подергивался, будто секретарь вот-вот чихнет.
– Мы не несем ответственности.
– За что?
– Ни за что. – Он снова занялся носом. – И не принимаем петиций. Если ты за этим,
убирайся восвояси.
– Какие петиции?
– Любые. Жилищные кооперативы тоже должны ждать своей очереди, как и все
остальные.
– Меня прислал хозяин, он желает встретиться с руководством и обсудить контракт.
– Мы перегружены…
– Цена не имеет значения, – оборвал Бугг и улыбнулся, – в разумных пределах.
– А, значит, все-таки имеет! Пределы вполне могут быть неразумными. Случается,
между прочим, и частенько.
– Вряд ли моего хозяина интересуют крысы.
– Стало быть, сумасшедший… Однако любопытно. Правление собирается сегодня
вечером. Твоему хозяину выделят немного времени в конце заседания, я помечу в повестке
дня. Что-нибудь еще?
– Нет. В котором часу?
– С девятым колоколом, не позже. Задержится – не пустят. Втолкуй ему хорошенько.
– Мой хозяин всегда пунктуален.
Секретарь скроил мину.
– Из этих?.. Сочувствую. А теперь сгинь! Я занят.
Бугг неожиданно наклонился и ткнул ему в глаза. Пальцы вошли безо всякого
сопротивления. Секретарь отдернул голову и насупился.
– Очень недурно, – улыбнулся Бугг, отступая. – Мое почтение штатному чародею.
– Что меня выдало? – крикнул секретарь, когда Бугг уже взялся за дверь.
– Слишком похож на крысу, сразу видны пристрастия создателя. Но работа отменная.
– Десятилетиями такого не было! Кто ты, во имя Странника?!
– Чтобы узнать, – отозвался Бугг, снова поворачиваясь к выходу, – подай петицию.
– Погоди! Кто твой хозяин?
Бугг помахал на прощание.
Спустившись с крыльца, он повернул направо. Предстоял долгий путь в каменоломню,
а солнце, как предсказывал Тегол, немилосердно раскаляло воздух.
Бриса вызвали к седе. Он спустился по ступенькам и свернул в галерею. Куру Кван
рассеянно ходил взад-вперед, бормоча что-то себе под нос.
– Звали, седа?
– Скверно, финадд, очень скверно. Не постигаю. Нужна свежая голова, то есть не моя.
Может быть, ваша. Подойдите.
Брис впервые видел седу столь удрученным и озабоченным.
– Что случилось?
– Хаос, финадд, во всех Обителях. Началось прямо на глазах. Взгляните сами. Плитка
Опор, Дольмен. Видите? К каменному столбу привязана съежившаяся фигура. И все в дыму,
который застилает мой ум. Дольмен захвачен.
Брис уставился на плитку и разглядел призрачный силуэт. Чем дольше он смотрел, тем
более смутным тот становился.
– Захвачен кем?
– Кем-то со стороны, чужаком.
– Богом?
Не останавливаясь, Куру Кван потер изрезанный морщинами лоб.
– Да, то есть нет. Мы не придаем значения так называемым богам. По сравнению с
Обителями – просто нахальные выскочки. Большинства на самом деле даже не существует,
всего лишь проекции людских желаний, надежд, страхов… Хотя, конечно, иногда этого
вполне хватает.
– В каком смысле?
Куру Кван покачал головой.
– Меня беспокоит Обитель Азатов. Центральная плитка, Каменное сердце. Вы ее
чувствуете? Каменное сердце Азатов умерло, друг мой. Остальные плитки сгрудились вокруг,
натянулись, словно кровь прилила к ране. Гробница взломана, Вход беззащитен. Вы должны
сходить в квадратную башню, финадд. И не забудьте оружие.
– Что искать?
– Все, что покажется подозрительным. Раскопанная земля, например. Но осторожнее –
обитатели могил не мертвы.
– Хорошо. – Брис разглядывал соседние плитки. – Что-то еще?
Куру Кван остановился, вскинув брови.
– Еще? Пробудилась Обитель Дракона: Вивал, Пьющий кровь, Врата, Консорт.
Странник стал в центр Опор. Стая стягивается, а Оборотень превратился в химеру. Охотница
Обители Льда идет по снежным тропам, оживают Дитя и Семя. Пустая Обитель, как сами
видите, затемнена. За Пустым троном чья-то тень. И взгляните – Спаситель и Предатель
срослись, стали одним целым. Как такое возможно? Бродяга, Хозяйка, Наблюдатель и
Скороход затуманены и находятся в непонятном движении. Мне страшно, финадд.
– Что слышно о делегации?
– Ничего. С момента их прибытия к Колдуну-королю всякая связь с ними потеряна –
беспрецедентные по силе чары эдур. Так что причин для беспокойства немало, немало…
– Мне лучше идти немедленно, пока светло.
– Хорошо. Жду вас с докладом.
– Слушаюсь.
Дорога в каменоломню петляла вверх по склону. Росшие по обеим сторонам молодые
деревца покрывала белая пыль.
Бугг на секунду остановился отереть со лба пот и песчинки.
Только что попались навстречу две повозки с каменотесами, и обозленный прораб
сообщил неутешительные новости: пока все не успокоится, бригада отказалась продолжать
работу.
При добыче известняка нечаянно обнажился вход в пещеру, в которой, очевидно, с
очень давних пор, было заключено странное существо. Троих каменотесов затянуло внутрь,
они едва успели вскрикнуть. Вызванному на подмогу некроманту повезло не больше.
Поднявшись на гребень холма, Бугг посмотрел вниз на геометрически правильные
известняковые стены глубокого карьера. Неподалеку от места последних разработок зияла
пещера.
Он спустился к ней, не доходя шагов двадцать.
В воздухе повеяло лютой стужей. Нахмурившись, Бугг отошел в сторону и присел на
известняковый блок. Земля слева от пещеры покрывалась инеем: он стремительно
расползался и змейкой бежал к ее темному входу. Под чьей-то ногой хрустнул лед, и в
клубящемся тумане возникла женская фигура. Высокая, нагая до пояса, с серо-зеленой
кожей. Длинные светлые волосы, светло-серые глаза с вертикальными щелями зрачков,
серебристые клыки, пышная грудь. Единственным предметом одежды, не считая мокасин на
кожаных тесемках и широкого пояса с полдюжиной острых ножей, служила короткая юбка.
Внимание женщины было приковано к пещере. Уперев руки в бедра, она вздохнула.
– Он не выйдет, – произнес Бугг.
Она оглянулась.
– Естественно, я же здесь.
– Что он за демон?
– Голодный и безумный, но трусливый.
– Это ты его сюда упекла?
Она кивнула.
– Будь прокляты эти людишки! Всюду суют свой нос!
– Вряд ли они знали, яггут.
– Это не оправдание. Вечно что-то роют, роют! Все им мало!
Бугг кивнул.
– И что теперь?
Она снова вздохнула.
Иней у ее ног стремительно превращался в острые ледяные наросты, заползал в
пещеру, исходя паром, разбухал на глазах. Каменные стены заскрипели и с треском лопнули.
Посыпался песок, полетели вниз известняковые глыбы.
Бугг прищурился на скованное льдом причудливое существо.
– Халибарал?.. Странник нас побери, Охотница, хорошо, что ты вернулась!
– Нужно найти ему другое место. Какие будут предложения?
После небольшой паузы Бугг просиял улыбкой.
Брис осторожно обходил валуны, полускрытые жухлой травой. Разрушенные стены
круглых башен сияли в горячем неподвижном воздухе, точно расплавленное золото.
Стрекоча, бросались врассыпную кузнечики. Под ногой что-то хрустнуло, и Брис глянул
вниз. На земле кипела жизнь: туда-сюда ползали огромные неуклюжие насекомые с
матовыми панцирями. Многих он видел впервые, но, поскольку они все спасались бегством,
слишком беспокоиться не стал.
Вдали показалась квадратная башня Азатов. За исключением примитивной
архитектуры, ничем особенным она не выделялась. Седа говорит, что сооружение из камня и
дерева может обладать чувствами и жить своей жизнью. Непонятно… Здание предполагает
наличие создателя, а меж тем Куру Кван утверждает, будто башня возникла сама по себе,
ставя под сомнение все известные законы причинно-следственной связи, которые
поколениями ученых считались абсолютной истиной.
Прилегающая территория была менее таинственной, хоть и более опасной. Посреди
заросшего двора, окруженного остатками низкой стены, отчетливо виднелись холмики. Там и
сям росли корявые чахлые деревца – иногда прямо на могилах. Напротив главного входа от
сложенных всухую каменных столбов, увитых ползучими растениями, вела вглубь мощеная
дорожка.
Брис пошел налево вдоль стены и тут же заметил, что многие могилы просели, словно
подрытые изнутри. Трава на холмиках почернела, как будто побитая гнилью.
Он еще мгновение изучал двор, а затем двинулся дальше по периметру, вернулся к
столбам и сделал первый шаг на мощеную дорожку. Плита под ногой качнулась с глухим
стуком. Брис зашатался и кое-как удержал равновесие.
От входа в башню донесся звонкий смех.
Брис поднял голову.
Из тени появилась девочка.
– Я тебя знаю. За тобой следили, а я ходила за ними и убивала.
– Что здесь случилось?
– Всякое плохое. – Она подошла ближе, лохматая, с пятнами плесени на коже. – Ты мой
друг? Я должна была помогать башне. Но она все равно умерла, и они начали друг друга
убивать. Все, кроме того, кого выбрала башня. Он хочет с тобой поговорить.
– Со мной?
– С кем-нибудь из моих взрослых друзей.
– А кто еще твои друзья?
– Мама Шурк, папа Тегол, дядя Ублала и дядя Бугг.
Брис помолчал.
– Как тебя зовут?
– Кубышка.
– Сколько человек ты убила за последний год, Кубышка?
Она наклонила голову.
– Я не умею считать больше восьми и двух.
– Вот как…
– Много раз по восемь и два.
– Куда деваются тела?
– Я приношу их сюда и запихиваю в землю.
– Всех?
Она кивнула.
– А где твой друг? Тот, что хочет поговорить.
– Я не знаю, друг он или нет. Иди за мной. Ставь ногу, куда я.
Она взяла его за руку, и Брис усилием воли подавил дрожь от прикосновения холодной
и влажной ладони. Они сошли с дорожки и осторожно двинулись между могил по неверной,
проседающей под ногами почве. Насекомых как будто прибавилось. Похоже, башню Азатов
словно поразило внезапное одряхление.
– Впервые вижу таких жуков, – заметил Брис. – Большие…
– Старые, того времени, когда родилась башня. В земле остались яйца. Самые
противные – те коричневые, как палочка, с головами на каждом конце. Грызут мне ноги, если
я долго сижу на одном месте. И их тяжело давить.
– А желтые, с шипами?
– Они не мешают, едят только птиц и мышей. Пришли.
Девочка остановилась у неровной могилы, на которой росло самое высокое дерево. Его
странно чешуйчатую кору покрывали причудливые серые и черные полосы, а ветви отходили
от ствола не под острым углом, а дугой. Корни оплели всю могилу.
Брис нахмурился.
– И как же мы побеседуем, если я здесь, а он там?
– Он не может выйти. Ты должен закрыть глаза и ни о чем не думать, как ты делаешь,
когда сражаешься.
Брис вздрогнул.
– Это он тебе сейчас сказал?
– Да, но он не может говорить через меня, потому что я знаю мало слов… и всякого
другого. Он должен тебе показать. Он говорит, тебе не в первый раз.
– Тут, я смотрю, ничего не скроешь…
– Почти. Но он отплатит тем же, чтобы вы могли друг другу доверять. В некотором
роде.
– В некотором роде? Это он так выразился?
Она кивнула.
– Что ж, ценю за честность. Хорошо, давай попробуем, – улыбнулся Брис и закрыл
глаза.
На самом деле сознание воина во время битвы не совершенно пустое, а скорее холодно-
отстраненное и сосредоточенное. Концентрация достигалась при помощи определенного
алгоритма, подчиняющегося жестким законам прагматической необходимости. Воин
наблюдал, оценивал и в то же время полностью выключал эмоции, несмотря на то, что все
его чувства бодрствовали.
Брис ощутил, как входит в это привычное, дающее уверенность состояние.
И поразился воле, которая влекла его за собой. На мгновение он поддался панике, но
поборол ее, понимая, что сопротивляться бессилен.
Небо над головой преобразилось. Тучи сталкивались, меняли очертания. В клубящемся
бледно-зеленом тумане образовалась рваная темная дыра, которая могла бы поглотить луну.
Сквозь нее, точно по туннелю, летел бесконечный поток предметов. Они шумно вспарывали
воздух, словно мир сопротивлялся вторжению.
Впереди, в долине, раскинулся большой город с дорожками и террасами садов. К небу
возносились высоченные башни. Вокруг, сколько хватало взгляда, раскинулись крестьянские
поля, над которыми кружили странные тени.
Он оторвался от этой картины и опустил глаза на каменные плиты в красных пятнах.
Вниз, к мощеной площадке с синими колоннами ряд за рядом шли сотни высоких ступеней.
Справа находился крутой обрыв. С дрожью в теле Брис внезапно осознал, что рядом на
плоской верхушке пирамидального сооружения есть кто-то еще. Призрачная высокая фигура
пристально смотрела в небо на зловещую черную дыру.
Предметы обрушивались на землю далеко не с такой скоростью, какой можно было
ожидать. На площадке между колоннами раздался громкий треск – там упала массивная
каменная скульптура. Причудливый получеловек-полузверь сидел на корточках,
мускулистыми руками обхватив свой член. Плечи и голова напоминали бычьи. Вторая пара
ног обвивала его бедра, и Брис разглядел, что странное существо сидит на женщине. Словно
на воздушной подушке, соскользнули вниз и со звоном рассыпались сотни глиняных плиток,
покрытых письменами.
Фрагменты зданий – известняковые блоки, угловые камни, стены из необожженного
кирпича, оштукатуренные, плетеные… Обрубки конечностей, обескровленные туши коров и
лошадей, стадо, очевидно, козье, вывернутое наизнанку и хлопающее на ветру
внутренностями. Люди с темной кожей, точнее, их ноги, руки и туловища.
С неба плавно, точно снег, опускались крупные бледные предметы.
Сквозь дыру протискивалось что-то огромное и озаренное молниями.
В голове прозвучал мягкий голос:
– Что ж, моя тень, дай себе волю странствовать и стань свидетелем. Они воевали с
Каллором во имя благородной цели. Но то, что они здесь сделали…
Брис не мог оторвать глаз от ревущей сферы света. В ней виднелись конечности,
увитые, точно цепями, горящими дугами.
– Что… Что это?
– Бог, Брис Беддикт, воюющий бог. Ибо у него были соперники, другие боги.
– Это видение прошлого?
– Прошлое живет и поныне. Стоя здесь, узнать невозможно. Как оценить начало, конец?
Сегодня – как вчера, а завтра – как сегодня. Мы не знаем. Или, быть может, знаем, но –
удобства и спокойствия ради – предпочитаем не видеть, не думать. – Фигура повела рукой. –
Кто-то говорит, двенадцать магов, кто-то говорит, семь. Неважно. Ибо они вот-вот обратятся
в прах.
Массивная сфера завывала и быстро увеличивалась в размере. Брис понял, что она
упадет на город.
– И вот, попытавшись изменить положение вещей, они уничтожают сами себя и свою
цивилизацию.
– То есть у них не получилось.
Фигура не ответила.
Бог ударился оземь. Ослепительно полыхнуло, пирамиду под ногами потряс взрыв,
площадка внизу пошла трещинами. Дым взметнулся столбом и накрыл все вокруг, погружая
мир во мрак. Порыв ветра пригнул деревья на крестьянских полях, повалил колонны на
площадке. Деревья внезапно запылали.
– От безысходности, подогреваемые кипящей яростью, они призвали с небес бога и
погибли. Значит ли это, что замысел не увенчался успехом? Нет, я не про Каллора. Я про
беспомощность, которая вызвала желание перемен. Если бы их души стояли сейчас с нами, в
мире будущего, и видели, к чему привели их действия, то осознали бы, что все, к чему они
стремились, свершилось. То, что было сковано цепью, до неузнаваемости искорежило стены
темницы. Яд выплеснулся наружу и поразил все живое.
– Ты не оставляешь надежды.
– Извини. Не ищи ее среди своих правителей, они суть сосуды с ядом. Ты им нужен,
пока они могут тобой повелевать. Они ждут исполнения долга и покорности и щедро
потчуют тебя пламенными речами. Они жаждут последователей, и горе тем, кто сомневается
или перечит. Цивилизация за цивилизацией безропотно покоряется тирании. Напуганные
спешат склониться перед кажущейся необходимостью, веря, что необходимость означает
подчинение, а подчинение – своего рода стабильность. На фоне массы покорных диссиденты
сразу заметны, их без труда клеймят позором и убирают с дороги. Сомнениям и возражениям
нет места. Жертва надевает личину тирана, самодовольную и непреклонную, и войны
плодятся, точно паразиты. А люди гибнут.
Брис смотрел на огненный смерч, окутавший недавно еще прекрасный город. Он не
знал, какая цивилизация его породила. Да и какая разница?
– В твоем мире, – продолжала фигура, – вот-вот сбудется пророчество, и на трон
взойдет император. Ты принадлежишь цивилизации, которая рассматривает войну как
продолжение экономики. Груды костей становятся основой вашей торговли, и вы не видите в
этом ничего зазорного…
– Некоторые видят…
– Неважно. Ваша история покорения народов говорит сама за себя. Вы хотите
поработить тисте эдур. Заявляете, что каждый случай уникален. Неправда, все они
одинаковы. Вы думаете, ваша военная мощь служит доказательством правоты вашего дела.
Но я скажу тебе, Брис Беддикт: судьба не предопределена и победа не гарантирована. Ваш
враг ждет, он затаился среди вас. Ему не нужно прятаться за чужой личиной – агрессивности
и мнимой угрозы достаточно, чтобы вы отвели взгляд. Он говорит с вами на одном языке и
использует ваши же слова против вас. Он насмехается над вашей верой в истины, ибо сделал
себя их судьей.
– Летер не тирания…
– Ты о вашем милосердном короле? Глупец! Он существует только потому, что ему
позволяют! Вами правит жадность, безобразный тиран в золотом ореоле славы. Его нельзя
победить, можно только уничтожить. – Еще один взмах руки в сторону огненного хаоса. – В
этом ваша единственная надежда на спасение. Ибо жадность пожирает сама себя, когда
больше нечего запасать, когда от бесчисленных легионов трудяг остались только кожа да
кости, а в зеркале отражается мерзкое лицо голода. Павший бог приник к земле, сея
разрушение. Возрождение и смерть, возрождение и смерть, и с каждым витком сила духа и
надежда на лучшее все слабее.
– Зачем этот бог нас мучает?
– Ему ведома одна лишь боль, и он жаждет ею поделиться, выместить ее на всем
сущем.
– Почему ты мне это показал?
– Это символ вашей погибели. Ты теперь свидетель.
– Зачем?
– Я посоветовал тебе не возлагать надежду на лидеров. Однако надежда жива. Ищи ее в
том, кто рядом, в незнакомце на другой стороне улицы. Наберись храбрости и попробуй ее
перейти. Не гляди ни в небо, ни под ноги. Надежда говорит с тобой голосом сострадания и
честных сомнений. Больше я сказать не могу…
Видение таяло.
Брис открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему стоит у могилы, сжимая холодную
ладонь девочки. Сгущались сумерки.
– Теперь ты мне поможешь? – спросила Кубышка.
– Обитатель могилы ничего об этом не говорил.
– Он всегда так.
– Он почти не показал мне себя. Я даже не знаю, кто он такой. Или что такое.
– Знаешь.
– Он не пытался ни в чем меня убедить. И все же я видел… – Брис тряхнул головой.
– Ему нужна помощь, чтобы выбраться наружу. Другие тоже хотят выйти, и у них скоро
получится. Они хотят сделать больно мне и всем остальным.
– А тот, кому мы должны помочь, их остановит?
– Да.
– Что я могу сделать?
– Ему нужны два меча. Остроконечные, из лучшей стали. Прямое, обоюдоострое
лезвие, тонкое, но прочное. Узкая рукоять, тяжелые навершия.
Брис задумался.
– Может, в арсенале что-нибудь и сыщется… Он хочет, чтобы я принес их сюда?
Кубышка кивнула.
Ему нужна помощь. Но он о ней не попросил.
– Хорошо. Только мне нужно переговорить с седой.
– Ты ему доверяешь? Он хочет знать, доверяешь ли ты этому седе.
Брис открыл было рот, чтобы сказать «да», и остановился. Обитатель могилы обладает
недюжинной силой и не станет никому подчиняться. Куру Квану такое придется не по вкусу.
С другой стороны, разве у него, Бриса, есть выбор? Седа велел разузнать, что приключилось
с башней Азатов… Он оглянулся.
– Башня умерла?
– Да, от старости и слабости. Она боролась слишком долго.
– А ты по-прежнему убиваешь людей в городе?
– Только плохих. Одного-двух за ночь. Некоторые деревья еще живы. Они больше не
могут пить кровь башни, и я их кормлю другой кровью, чтобы они удерживали чудовищ под
землей. Но деревья все равно умирают.
– Хорошо, – со вздохом произнес Брис. – Я вернусь с мечами.
– Я знала, что ты мне понравишься. И что ты хороший. Из-за твоего брата…
Брис нахмурился и снова вздохнул. Потом мягко высвободил руку.
– Береги себя, Кубышка.
– А я так хорошо спал! – проворчал Тегол, шагая рядом с Буггом.
– Не сомневаюсь, хозяин. Но вы сами просили о встрече.
– Так быстро! Ты ничем не вызвал нездоровый интерес?
– Разумеется, иначе вы бы не удостоились аудиенции.
– Скверно, Бугг. Ты назвал мое имя?
– Нет.
– Посвятил их в подробности моего грандиозного плана?
– Нет.
– Тогда что же?
– Что цена не имеет значения.
– Не имеет значения? – Тегол замедлил шаг. – И сколько, по-твоему, я согласен
заплатить?
– Не знаю. Вы мне ничего о контракте не объяснили.
– Это потому, что я тогда еще не решил!
– А теперь решили, хозяин?
– Я думаю. И надеюсь что-нибудь сообразить к тому времени, как мы будем на месте.
– То есть речь может идти и о больших деньгах…
Лицо Тегола просветлело.
– Ты прав, может. И следовательно, цена не имеет значения.
– Вот именно.
– Я рад, что мы друг друга поняли. Ты просто чудо, Бугг!
– Благодарю, хозяин.
Они продолжили путь и вскоре остановились перед Крысьим домом. Тегол воззрился на
необычный фасад.
– Они все на меня смотрят.
– Вам тоже так кажется?
– Неприятно быть объектом внимания тысяч грызунов. Что они такого знают, чего не
знаю я?
– Учитывая размер их мозга – вряд ли многое.
Тегол еще секунду рассматривал крыс, а затем медленно поморгал и повернулся к
Буггу.
Слуга и бровью не повел. Наконец откашлялся и произнес:
– По-моему, пора.
Секретарь изучал все ту же амбарную книгу и, как прежде, не потрудился взглянуть на
посетителей.
– Вы рано. Я сказал прийти вовремя.
– Не рано, – отозвался Тегол.
– Разве?
– Да. Но колокол уже звонит, и если ты будешь точить лясы, мы действительно
опоздаем.
– К этому нелепому разговору я не имею никакого отношения, совершенно никакого.
Вверх по лестнице до самого конца, там только одна дверь. Постучись, входи, и помоги тебе
Странник. Да, а лакей может остаться здесь, при условии, что больше не станет тыкать мне
пальцами в глаза.
– Он не останется.
– Нет?
– Нет.
– Отлично. В таком случае убирайтесь оба.
Тегол первым протиснулся мимо стола.
– Ты ткнул ему в глаза? – осведомился он на ступеньках.
– Рассудил, что это поможет привлечь внимание.
– Внимание – это хорошо, только я немного встревожен.
– Обстоятельства требовали решительных действий.
– И часто такое случается?
– Боюсь, что да.
Они стояли на верхней площадке. Тегол решительно постучал и, напоследок смерив
Бугга подозрительным взглядом, распахнул дверь.
Зал кишел крысами. Они бегали по полу и мебели, качались на хрустальной люстре,
сидели на плечах и выглядывали из складок одежды шести членов правления: трех мужчин и
трех женщин.
На вошедших обратились тысячи глаз-бусинок.
Тегол поддернул брюки.
– Благодарю всех за…
– Ты Тегол Беддикт, – перебила женщина слева.
Вся она словно состояла из окружностей: лицо, голова, туловище, грудь, темные и
блестящие, точно застывший деготь, глазки. Из торчащих вверх всколоченных волос
выглядывали три крысы.
– Да, и мне любопытно, что здесь делают все эти твари? – улыбнулся Тегол.
– Идиотский вопрос! – огрызнулся сосед округлой дамы. – Мы гильдия крысоловов.
Куда еще девать пойманных грызунов?
– Я думал, вы их убиваете.
– Только если они отказываются дать признательные показания. – Член правления по
какой-то неведомой причине сопроводил свои слова презрительной ухмылкой.
– Признательные показания? Крысы? Каким образом?
– Не твое дело, – вклинилась первая женщина. – Я Оникс. Рядом со мной – Сверк. За
ним лучший крысолов Ормли, Блестка, Баберд и Рубин. По твоей милости, Тегол Беддикт,
мы понесли большие финансовые потери.
– Не сомневаюсь, что вы от них оправились.
– Не в том дело! – вмешалась худая блондинка по имени Блестка.
Она была такой маленькой, что из-за стола виднелись только плечи и голова. Ей
приходилось вытягивать шею, чтобы за скачущими крысами видеть собеседника.
– Если мне не изменяет память, вы потеряли чуть меньше полпикса, – рассудительно
произнес Тегол.
– Откуда ты знаешь? – резко спросил Сверк. – Это конфиденциальная информация!
– Просто угадал, уверяю вас. Как бы то ни было, я собираюсь предложить вам контракт
на аналогичную сумму.
– Полпикса?!
Улыбка Тегола стала еще шире.
– Вот теперь вы все внимание. Превосходно!
– Абсурдная сумма, – впервые подал голос Ормли. – Что ты хочешь взамен? Чтобы мы
завоевали Коланс?
– А вы можете?
Ормли нахмурился.
– Зачем тебе это, Тегол Беддикт?
– Задача непростая, – озабоченно произнесла Блестка. – Нагрузка на наш штат…
– Сложно, но осуществимо, – перебил Сверк. – Придется взять народ из камер на
Островах…
– Постойте! Не нужно завоевывать Коланс!
– Вот, уже на попятную! – фыркнула Оникс. Она откинулась назад, и из ее шевелюры,
пискнув, шлепнулась на пол крыса. – Терпеть не могу таких партнеров.
– Я не пошел на попятную. Про Коланс начал не я, а лучший крысолов Ормли…
– Ну, значит, он тоже никак не определится. Два сапога пара.
Тегол резко обернулся.
– Я же решительный? Скажи им, Бугг. Ты когда-нибудь видел меня в нерешительности?
Слуга нахмурился.
– Бугг!
– Я думаю!
– Совершенно ничего не понимаю! – донесся голос Блестки из-за особенно большой
кучи крыс.
– Я не удивлен, – ровно отозвался Тегол.
– Назови свои условия! – потребовал Ормли. – Учти, закрытыми мероприятиями мы не
занимаемся.
– В каком смысле?
– Стану я попусту сотрясать воздух! Вот если бы польза вышла, верно?
– Мне-то откуда знать?
– О том и речь! Так что за контракт?
– Хорошо, я объясню, но предупреждаю, схема сложная.
– Ой, мне уже не нравится!.. – жалобно протянула Блестка.
Тегол тщетно попытался разглядеть ее за копошащимися грызунами.
– Довольно-таки странно. Гильдия крысоловов процветает именно благодаря
сложностям. В конце концов, ваше поле деятельности значительно шире, нежели, так сказать,
отлов крыс. Согласитесь! Главная ваша неофициальная функция – заказные убийства.
Неофициальная, поскольку, разумеется, деятельность сия незаконна и к тому же неприятна.
Вы также в некотором смысле и воровская гильдия, хотя не все еще свободолюбивые воры
вам покорились. Кроме того, вы выполняете на удивление благородную функцию по
подпольному перемещению нищих беженцев из ассимилированных приграничных племен. А
еще…
– Хватит! – взвизгнула Оникс и уже несколько спокойнее добавила: – Баберд, пригласи
главного следователя. Клянусь Странником, этого субъекта нужно разъяснить!
Тегол вскинул брови.
– Будет больно?
Оникс злобно ухмыльнулась и прошипела:
– Терпение, сейчас увидишь!
– А разумно угрожать потенциальному работодателю?
– Почему нет?
– Ты слишком много знаешь, – подал голос Ормли. – Нам это не нравится.
– Уверяю, ваш труд вызывает во мне восхищение. Собственно, мой контракт потребует
всего спектра ваших услуг. Я не мог не навести заранее справки! Согласны?
– Откуда нам знать? – отозвался Ормли. – Про контракт ты пока не сказал ровным
счетом ни слова.
– Я к этому подхожу.
Позади открылась дверь, и мимо Тегола с Буггом широким шагом прошла женщина.
Осторожно ступая, она остановилась справа от стола, прислонившись к стене и скрестив на
груди руки.
– Главный следователь Рукет, – снова заговорила Оникс, – возникла досадная помеха.
На высокой стройной женщине с коротко стриженными рыжеватыми волосами была
одежда из светлой кожи, как принято в южных землях нереков, словно она только что из
степей. Хотя, разумеется, ближайшие степи находились в ста с лишним лигах к востоку. На
первый взгляд безоружная. Удивительные желто-коричневые глаза почти кошачьего оттенка
медленно сосредоточились на Теголе.
– Он?
– А кто ж еще! – огрызнулась Оникс. – Не слуга же!
– Почему нет? – протянула Рукет. – По-моему, слуга опаснее.
– Вот-вот! – подхватила Баберд. – Он ткнул моему секретарю в глаза.
– Правда? – Сверк вздрогнул и пырнул двумя пальцами воздух. – В глаза? Прямо так?
– Да. – Баберд свирепо поглядела на Бугга. – Обнаружил оптическую иллюзию! Какой
прок их создавать, если он является и запросто их продырявливает!
Тегол резко обернулся к слуге.
– Мы выйдем отсюда живыми?
– Как знать, хозяин…
– И все потому, что ты ткнул секретаря в глаза?
Бугг пожал плечами.
– Какие они нервные!
– Ваша правда, хозяин. Лучше перейти к подробностям контракта. Вам не кажется?
– Пожалуй. Надо их отвлечь.
– Идиоты, мы же вас слышим! – воскликнула Оникс.
– Вот и прекрасно! – Тегол осторожно сделал шаг, стараясь не наступить на бурлящий
под ногами живой ковер. – Итак, нужно удалить из города беженцев из других племен. Куда?
На острова. Какие именно, вскоре сообщу. Но сначала туда надо доставить все необходимое
для жизни. Закупки за мой счет. Детали согласуете с Буггом. Во-вторых, вы, как я понял,
проводите по заказу Короны расследование исчезновений. И, естественно, не говорите им
правды. Я же хочу ее знать. В-третьих, мне нужна защита тыла – в скором времени меня
попытаются убить. Что я предлагаю взамен? Полпикса и перечень надежных инвестиций.
Что до последнего пункта, я советовал бы вам безоговорочно придерживаться моих
рекомендаций и закрыть глаза на расходы…
– Хочешь стать нашим финансовым советником? – не веря своим ушам, воскликнула
Оникс. – Тех потерь…
– Можно было бы избежать, существуй между нами более тесное сотрудничество,
такое, как мы начинаем теперь.
– А что с беженцами-должниками? – осведомился Ормли. – Если они исчезнут, на
бирже опять случится обвал.
– Нет, такую слабую струйку никто не заметит…
– Как можно не заметить?
– Мы отвлечем внимание…
– Что за гадость ты задумал, Тегол Беддикт? – вспыхнул глазками Ормли. – Значит,
прошлый раз не был случайностью или просчетом?! У тебя в руках оказалась ниточка, и ты
за нее потянул – посмотреть, что получится. Да ты самый опасный человек в Летере! С какой
стати нам вообще выпускать тебя отсюда живым?
– Все очень просто: на сей раз я беру с собой друзей. Вопрос, друзья ли вы?
– А что, если главный следователь займется тобой прямо сейчас?
– Мой план уже в действии, убьете вы меня или нет. Но, конечно, если я умру,
грядущих катастрофических последствий не избежит никто.
– Погодите, – вмешалась Оникс. – Что ты там болтал про расходы? Финансовые советы
не бесплатны?
– Естественно.
– И сколько?
– Около четверти пикса.
– То есть ты нам платишь половину, а мы возвращаем четверть?
– И остаетесь в выигрыше.
– Резонно, – пробормотал Сверк, хватая со стола крысу и откусывая ей голову.
Все глаза, включая звериные, обратились на него.
Сверк это заметил, еще секунду с хрустом пожевал и сказал с набитым ртом:
– Прощу прощения, увлекся.
Он поглядел на безголовую тушку и сунул ее за пазуху, с глаз долой.
Блестка испустила жалобный стон.
– Сверк, ну что она тебе сделала?!
– Я же извинился! – сглотнул тот.
Тегол наклонился к слуге.
– Если бы ты ткнул им в глаза…
– Трое, по всей вероятности, стали бы возражать, хозяин.
– Можно угадаю?
– Я весь внимание.
– Ормли, Баберд и Рукет.
– Вы меня поражаете.
– О чем вы там шепчетесь? – резко осведомилась Оникс.
Тегол улыбнулся.
– Так вы принимаете мое предложение?
Брис застал седу в рабочем кабинете. Куру Кван склонился над столом, где лежал
перевернутый мертвый краб без нижней пластины панциря, и медными щипчиками
ковырялся в крабовых внутренностях.
Позади булькал на огне котел с крышкой.
– Удивительное строение, финадд!.. Но я отвлекся, а делать этого при нынешних
обстоятельствах не следует. – Он отложил инструмент, приподнял крышку и отправил краба в
котел. – Что вы мне расскажете?
– Башня Азатов мертва.
Куру Кван подвинул крышку на место и сел в кресло. Потер глаза.
– Какие тому есть физические доказательства?
– Их немного, должен признать. Но рядом живет девочка, и башня с ней некоторым
образом общалась.
– Хранительница? Странно, что Обитель выбрала ребенка. Разве только прежний
Хранитель умер… И все равно странно.
– Это еще не все. На обитателя одной из могил возложена роль защитника. И девочка,
Кубышка, считает, что он в состоянии уничтожить других – которые вот-вот выберутся
наружу.
– Стало быть, Обитель в отчаянии пошла на сделку. Что еще этой Кубышке известно о
защитнике?
– Он постоянно разговаривает с ней и через нее. Сейчас он в ловушке, и я не знаю, чем
все закончится. Я тоже разговаривал с этим незнакомцем.
Куру Кван поднял глаза.
– Он проник в ваше сознание? Что он вам показал?
Брис покачал головой.
– Он не пытался ни в чем меня убедить, не выдвигал аргументов. Я стал свидетелем
события, произошедшего, как я понимаю, давным-давно.
– Что за событие?
– Призывание бога группой чародеев, ни один из которых в ходе ритуала не выжил.
Глаза Куру Квана расширились.
– Существенно? Во имя Странника, надеюсь, что нет!
– Вам что-то известно, седа?
– Боюсь, немногое. И незнакомец был свидетелем катастрофы?
– Да, случайно.
– Значит, он живет уже очень давно.
– Он опасен?
– Разумеется. Вряд ли кто-то здесь сравнится с ним по силе. Положим, он уничтожит
прочих обитателей двора. Что дальше?
– Уничтожит? Я что-то сомневаюсь. Зачем ему держать слово, если башня мертва?
– Обитель не зря его выбрала. Или вы в это не верите, финадд?
– Не знаю. Он попросил оружие, два меча. Я склонен удовлетворить его желание.
Седа задумчиво кивнул.
– Согласен. И вы, без сомнения, намеревались подыскать что-нибудь в арсенале… Для
такой личности простое оружие не подойдет. Нет, нужно наведаться в мое личное
хранилище.
– А оно у вас есть?
– Разумеется. Одну секунду. – Куру Кван подошел к котлу и большими щипцами извлек
огненно-красного краба. – В самый раз. Надо немного остудить. Идемте.
Брис думал, что знает каждый закоулок старого дворца, однако седа повел его по
совершенно незнакомым подземным переходам. По внутренним ощущениям финадда, они
находились теперь где-то под рекой.
Стены комнаты с низкими сводами были увешаны оружием. Брис зацепил
прихваченный по дороге фонарь за крюк в балке и подошел к мечам.
– Зачем вам частная коллекция, седа?
– Большинство тут необычные и старинные. Я увлекаюсь методами ковки, особенно не
местными. К тому же оружие заколдовано.
– Все?
Брис снял со стены меч, который очень точно подходил под описание Кубышки.
– Да. Этот не трогайте, финадд, он проклят.
Брис вернул его на место.
– Собственно, они все здесь прокляты, – озабоченно продолжал Куру Кван. – Как же
поступить…
– Поискать в арсенале.
– Терпение, финадд. Природа проклятий такова, что позволяет иногда находить
приемлемое решение. Два меча, говорите?
– Зачем проклинать оружие?
– Чаще всего ненамеренно, обыкновенная оплошность. Да и заклятие во многих
случаях не работает. Металл сопротивляется, и чем лучше ковка, тем выше сопротивление.
Чародейство основано на использовании дефектов, как физических, так и образных. А, ваши
глаза затуманиваются… Не обращайте внимания. Давайте посмотрим среди старинных!
Седа подвел его к дальней стене, и Брис тут же приметил идеальный клинок:
обоюдоострый, узкий и длинный, с простой рукоятью.
– Летерийская сталь, – произнес он, дотрагиваясь.
– Да, синяя техника, древнейшая, как вам хорошо известно. Сталь в некотором смысле
даже более высокого качества, чем современная. Хотя у нее свои недостатки.
Брис взвесил оружие в руке.
– Навершие нужно заменить, а в остальном… – Он поднял глаза. – Тоже проклят?
– Не больше, чем остальное оружие той поры. Сердцевина, как вы знаете, состоит из
плетеных стальных жгутов по шестьдесят нитей каждый. На эту основу наплавлены пять
слоев. Клинок чрезвычайно гибкий, почти не ломается. Минус только один. Коснитесь им
какого-нибудь меча. Несильно.
Брис подчинился, и меч завибрировал странным несмолкающим плачем.
– В зависимости от того, какой частью нанести удар, получается свой звук. Общий
эффект выходит очень сильным и долгим.
– Похоже на предсмертный стон козы.
– На клинке письмена. Прочитаете?
Брис пригляделся, разбирая причудливые буквы.
– Ну, проклятие вполне безобидное. И это все?
– Насколько я понимаю, оно самозатачивающееся. Щербины и зазубрины затягиваются,
хотя какие-то потери металла неизбежны. Не любой закон природы можно обмануть. – Седа
снял другой меч. – Этот, скорее всего, великоват…
– Ничего. Незнакомец очень высок.
– Высок, говорите?
Брис кивнул, перехватил первый меч левой рукой и принял у седы второй.
– Странник возьми! Тяжелый! Для меня, по крайней мере.
– Сарат вепт. Возраст примерно четыре поколения. Один из последних в этой технике.
Принадлежал тогдашнему королевскому поборнику.
Брис нахмурился.
– Урудату?
– Хвалю за познания.
– Я встречал его изображения на фресках и коврах. Очень сильный…
– О да. И, по дошедшим до нас сведениям, очень быстрый.
– Поразительно, учитывая вес меча. – Брис вытянул руку. – Лезвие немного гнется. Это
оружие левши.
– Да.
– Что ж, незнакомец сражается обеими руками и просит два меча, следовательно…
– В некотором роде амбидекстр. Совершенно верно.
– Заклятие?
– Что он рассыплется со смертью хозяина.
– Но…
– Еще одна промашка. Таким образом, два внушительных меча из синей стали. Что
скажете?
Брис еще раз осмотрел оружие, глядя на игру аквамарина в слабом свете фонаря.
– Прекрасны. По-моему, подойдут.
– Когда отнесете?
– Завтра. Не имею желания разгуливать там ночью.
Он снова вспомнил холодную ладонь Кубышки. Ему и в голову не пришло, что он
забыл упомянуть одну на первый взгляд несущественную деталь.
Кубышка была не просто ребенком.
Она была мертвой.
Благодаря забывчивости Бриса седа испугался меньше, чем мог бы, и на перекрестке
двух дорог была выбрана та самая…
Теплый и нежный ночной ветерок шевелил мусор в сточных канавах. Тегол и Бугг
помедлили на крыльце Крысьего дома.
– Я совсем вымотался, – заявил Тегол. – Нужно прилечь.
– Не хотите сперва перекусить, хозяин?
– А ты что-нибудь раздобыл?
– Нет.
– Значит, перекусывать нечем.
– Верно.
– Зачем же спрашиваешь?
– Из любопытства.
Тегол упер руки в бока и воззрился на слугу.
– Послушай, это не по моей вине нас там чуть не взяли в оборот!
– Не по вашей?
– Ну, не только по моей. Ты тоже хорош! Ткнуть секретарю в глаза!
– Хозяин, это же вы меня туда послали, потому что у вас явилась идея предложить им
контракт.
– Но пальцами в глаза!..
– Хорошо, хорошо, поверьте, я сожалею, и весьма!
– Сожалеешь, и весьма?
– Ладно, весьма сожалею.
– С меня хватит, я иду спать… Посмотри, какой бардак!
– Я приберусь, хозяин, если дойдут руки.
– С этим сложностей возникнуть не должно, а, Бугг? Что ты за сегодня сделал?
– Да всего ничего, ваша правда.
– Как я и думал. – Тегол подтянул брюки. – Ладно, идем, пока что-нибудь не стряслось.
Глава тринадцатая
Из пелены белой
И смертного ужаса солнца
Выходим мы, мрачные тени,
От которых не скрыться.
Из пелены белой
И хриплого воя ветра
Выходим мы, темные духи,
От которых не скрыться.
Из пелены белой
И суетной бахромы снега
Выходим мы, волки меча,
От которых не скрыться.
Марш дшеков
Глава четырнадцатая
О, где темнота
Минувших дней,
Заливавших мир
Божественным светом.
Сияла молодость,
Взбираясь ввысь,
Кричала в восторге,
Смеялась вдали,
Летела с потоком
Стремительных дней,
Когда ночи и тени
Сжигало
Бессмертное пламя.
О, где темнота,
Что тихо пришла,
Когда умерло солнце,
И поведала тайну
Жаркого спуска
К этой секунде.
Глава пятнадцатая
От сверкающих скал шли волны тепла, солнце беспощадно палило узкую тропу. Тени
попрятались в расщелинах, скукожившись в ожидании сумерек, точно летучие мыши. Сэрен
Педак остановилась подождать Бурука. Опустила наземь поклажу, потянула пропитанную
потом стеганую подкладку под доспехами. Материал отлепился от спины. На Сэрен не было
и половины обычного обмундирования, остальное убрано в узел, но даже и это малое после
утомительного восхождения к перевалу немилосердно сковывало движения.
Из-за гребня в двадцати шагах за спиной не доносилось ни звука. Она уже решила
проверить, как там ее подопечный, когда слух уловил неясную брань. Бурук из последних сил
карабкался по склону.
Бедолага.
Всю дорогу их преследовали призраки. От этих созданий даже воздух казался
неспокойным, точно заряженным. Спать было невозможно – мешал постоянный то ли шепот,
то ли шелест. Тени, улавливаемые краем глаза, накалили и вымотали нервы до предела.
Секунду Сэрен сердито смотрела на полуденное солнце, затем отерла со лба пот и песок
и пошла по тропе. Через какую-то тысячу шагов – граница. День на то, чтобы спуститься к
реке. Без обоза они наймут лодку и доберутся в Трейт. Еще день.
А дальше? Что с нашим договором? С мысла в нем больше нет. Скорее всего, ее
отпустят, по крайней мере на время войны. Значит, можно вернуться в Летерас. Однако Бурук
Бледный об этом не заговаривал. Собственно, с тех пор, как они покинули деревню хиротов,
он все больше молчал.
Сэрен обернулась. Бурук выбрался на плоский участок тропы. Весь в пыли и поту, лицо
и шея пунцовые.
– Передохнём здесь.
Он закашлялся и сердито фыркнул:
– Зачем?
– Нам нужен отдых.
– Тебе – нет. А за других не говори! Я в порядке, аквитор. Веди меня к реке.
В ее поклаже были их вещи и запас еды. Торговец нес только палку, которую Сэрен
выстругала из молодого деревца. Добротная некогда одежда превратилась в лохмотья, чулки
были изорваны об острые камни. Он сгорбленно стоял перед ней, опираясь на посох и тяжело
дыша.
– Я намерена отдохнуть, – повторила она после небольшой паузы, – а ты как знаешь.
– Терпеть не могу, когда на меня пялятся! – неожиданно выкрикнул Бурук. – Смотрят и
смотрят! Проклятая тень! Сыт по горло! – С этими словами он проковылял мимо.
Сэрен вскинула узел на плечо. В одном она была с Буруком полностью согласна: чем
скорее закончится это путешествие, тем лучше.
Через десяток шагов она его догнала, потом оставила позади.
Когда Сэрен добралась до просеки, где проходила установленная сто лет назад граница,
Бурука Бледного снова не было слышно. Она остановилась, сбросила ношу и приблизилась к
отвесной гладкой стене, вспоминая, когда в последний раз касалась этой странной и на
удивление приятной черной поверхности.
Есть загадки, которые остаются непознанными, а другие постепенно проясняются –
благодаря злой судьбе или коварному плану – и раскрывают омерзительные секреты.
Она коснулась руками теплого блестящего камня и ощутила, как тело наполняют силы.
Перед взором бежал нескончаемый поток фигур, не обращавших на нее никакого
внимания. Все лучше, чем вечно подглядывающие тени. С эрен прижалась лбом к стене,
закрыла глаза.
Шепот. Язык, похожий на тисте эдур. Она прислушалась…
– …и того, кто во главе, нельзя одолеть. Он непобедим.
– Он питается нашей яростью, нашей мукой.
– Из трех вернется один. Наше спасение…
– Глупости. Каждая смерть приводит к новому всплеску власти, победа невозможна.
– Нет нам места… Мы только служим. Только истекаем ужасом, точно кровью, и
начинается уничтожение…
– Наше в том числе.
– Да, наше в том числе.
– Как ты думаешь, она вернется? Как вы думаете? Я уверен. Вернется со своим
сияющим мечом. Она – как восходящее солнце, а солнце всегда восходит, и мы бросаемся
врассыпную от его режущего смертоносного света…
– Уничтожение – это хорошо. Превратимся в безжизненные осколки, все кончится…
– Здесь кто-то есть.
– Кто?
– Смертная. Две хозяйки одной Обители. Одна из них здесь и подслушивает.
– Похитим ее ум!
– Хватай ее душу!
– Выпусти нас!
Сэрен отшатнулась от черной стены, зажала уши руками и, тряся головой, неверными
шагами двинулась прочь.
– Довольно! – простонала она. – Пожалуйста! Перестаньте!
Голоса и крики стали дальше, глуше.
– Хозяйка? – прошептала она. Ничья я не хозяйка. Просто еще одна любительница
одиночества. Поневоле… Никаких голосов, никаких определенных целей… или жаркого огня.
Только пепел, как у Халла. Жалкие остатки былых надежд. Но, в отличие от мужчины,
которого, как ей раньше казалось, она любила, Сэрен не преклонила во имя определенности
колени перед очередным идолом. Она больше не желает господ, равно как и бремени
дружбы.
– Что с тобой? – раздался позади надтреснутый голос.
Она тряхнула головой и устало поднялась на ноги.
– Ничего, Бурук… Граница.
– Я не слепой.
– Выйдем на дорогу, и можно устроить привал.
– Считаешь меня слабаком?
– Ты, как и я, устал до изнеможения. К чему притворяться?
Внезапно его лицо исказила мука, он отвернулся.
– Погоди, скоро увидишь.
– Что с нашим договором?
Он по-прежнему стоял спиной.
– Придем в Трейт – и все, я тебя отпускаю.
– Так тому и быть. – Она направилась к своей поклаже.
Развели небольшой костер из остатков дров. Тени плевать хотели на границы и
носились по краю мерцающего света. Повышенный интерес. Сэрен знала: теперь она
помечена, из-за духов стены.
Хозяйка Обители. Хозяйки. Она одна из двух. Ложь, ошибка. Какой Обители?
– Когда мы познакомились, ты была молодой, – неожиданно произнес Бурук, не
отрывая глаз от пламени.
– А ты – счастливым. И что с того?
– Счастье… Да, привычная маска, я частенько ее надевал. Радостная весна, с ее
бесконечными предательствами, обманом и кровью, которой то и дело обагрялись мои руки.
– О чем ты?
– О долгах, аквитор. О да, для всех я уважаемый купец умеренного достатка…
– А на деле?
– Мечты умирают, Сэрен Педак. Самоуважение теряется. Стоишь, боясь пошевелиться,
и смотришь, как твои руки уродуют любую мечту, любое желанное представление о себе, об
истинном твоем лице. Какой смысл об этом говорить…
Она подумала, прищурилась.
– Тебе угрожают.
Он не возразил.
– Ты должник?
– Долги начинаются с малого. Они почти незаметны, временны. В качестве расплаты
тебя просят что-то сделать. Подлое что-то. Предать, например. И все – ты в их власти. Ты
снова в долгу, боишься, как бы правда не выплыла наружу, благодарен, что тебя не уличили.
А подлый поступок растет, если у тебя есть совесть… – Он вздохнул. – Завидую
бессовестным, честное слово.
– Разве нельзя выпутаться?
Не поднимая глаз от пламени, Бурук почти весело произнес:
– Конечно, можно!
Его тон, так контрастирующий со всем уже сказанным, Сэрен испугал.
– Перестань быть им полезным…
– Да, это, видимо, единственный выход. Так и сделаю. – Он поднялся. – Пора спать.
Утром выйдем к реке и сможем до самого Трейта болтать ногами в воде.
Она уснула не сразу, слишком вымотанная, чтобы думать и бояться.
Над костром смешались искры и звезды.
На закате следующего дня путники достигли Пристани Крейга. Три ветхих строения
были окружены военными палатками. Повсюду сновали солдаты, у пристани стоял
великолепный корабль. Над гербом седы полоскался на слабом ветру королевский штандарт.
– Здесь маги, – заметил Бурук, когда они спускались к лагерю, через который лежал
путь к гостинице.
– Да, а солдаты – в качестве эскорта. Боевых действий ведь еще не было?
– Может, на море, – пожал он плечами. – Война, я думаю, началась.
Сэрен указала вперед рукой и остановила Бурука.
– Смотри! Те трое.
Он недовольно хмыкнул.
Фигуры появились со стороны палаток. За ними на некотором расстоянии следовали
солдаты. Троица остановилась на полпути между лагерем и путниками.
– Узнаешь ту, что в синем, аквитор?
Она кивнула. Некал Бара, волшебница Трейта, почти столь же могущественная, как
седа.
– А слева от нее, в черном меху, – Арахатан, командующий магами в батальоне
Мерзлой Глины. Третьего я не знаю.
– Энедиктал, – подсказал Бурук. – Коллега Арахатана из батальона Змеиных Ремней.
Три самых могущественных мага севера. Задумали какой-то ритуал.
Она направилась в их сторону.
– Сэрен! Не надо!
Не обращая внимания, она сбросила наземь поклажу. Маги ее заметили. В сумерках
было видно, что Некал Бара иронично вскинула брови.
– Аквитор Сэрен Педак!.. Воистину, Странник к тебе благосклонен.
– Вы хотите атаковать? Этого делать нельзя!
– Кто ты такая, чтобы нам приказывать! – фыркнул Энедиктал.
– Ударите по деревням?
– Только приграничным, – отозвалась Некал Бара. – Они достаточно далеко, чтобы мы
могли полностью проявить свою силу. За этими горами, верно? Если есть на то воля
Странника, именно там сейчас собралась армия эдур.
– Уничтожим зазнавшихся ублюдков! – добавил Энедиктал. – Положим конец
идиотской войне, прежде чем она начнется!
– Там дети…
– Тем хуже для них.
Не говоря больше ни слова, маги заняли позицию в двадцати шагах друг от друга,
лицом к склону холма и вздымающимся вершинам гор.
– Нет! – крикнула Сэрен.
Ее окружили мрачные солдаты в шлемах.
– Или здесь, женщина, – произнес один, – или на полях сражений, где тоже умирают
люди. Не двигайся и молчи.
Подошел Бурук Бледный.
– Оставь, аквитор.
Она бросила на него свирепый взгляд.
– Думаешь, он не отомстит?! Не развеет чары?!
– Может не хватить времени. Или он сумеет защитить свою деревню, но остальные…
Ее внимание привлекла вспышка света. Повернувшись, Сэрен обнаружила, что рядом
осталась только Некал Бара. В двухстах шагах виднелась фигура Энедиктала. В
противоположной стороне – Арахатан. Снова вспышки, и чародеи удалились от Некал Бары
вдвое дальше.
– Растягиваются, – заметил Бурук. – Мощный будет удар.
– Через этих троих работает сам седа, – заявил один из солдат. – А дальше, на целую
лигу, – другие маги. От четырех деревень останется мокрое место.
– Так нельзя… – прошептала Сэрен.
Между неподвижными магами вспыхнуло сине-зеленое свечение. Оно закручивалось в
тугой жгут, точно молния, вокруг соединяющей их невидимой нити. Сияние бурлило, как
морская пена, потрескивало и выбрасывало полощущиеся продолговатые языки пламени.
Рев и шипение нарастали. Жгут натянулся и лопнул, его концы полетели по обе
стороны холмов.
Сэрен смотрела, как с сумасшедшей скоростью растет сила и языки пламени хлещут,
точно гигантская истрепанная морем анемона.
Клокочущая энергия рассеяла тьму, вокруг бешено плясали тени.
Внезапный крик.
Землю под ногами сотряс страшный рев. Фигуры пошатнулись, волна света
взметнулась ввысь, скрывая небо на севере. Ее гребень переливался ослепительной зеленью,
а дуга была красновато-желтой и пенной.
Трава вокруг магов почернела, обратилась в пепел и была унесена вихрем.
Внизу раздался рев и отчаянные крики. Один из солдат качнулся вперед. Светящаяся
волна сорвала с него доспехи, одежду, содрала волосы и кожу и, выбросив фонтан крови,
поглотила плоть. Горемыка не успел даже упасть, как его кости уже исчезли, и перед
пенящейся стеной на обожженной земле остался лишь одинокий ботинок. Вверх взметнулось
что-то кроваво-красное.
Рядом зашипело.
Сэрен рухнула, сопротивляясь мощной струе холодного воздуха, и вцепилась пальцами
в камни. Остальные в ужасе последовали ее примеру. Истошно закричал еще один солдат.
Внезапно рев прекратился, точно в горле перехватило дыхание, и волна широким
занавесом поднялась вверх, обнажая холм, перевал и скругленные древние вершины бледных
гор.
Снежные шапки и ледяные склоны на мгновение окрасились в болезненный желто-
зеленый цвет, точно их разбудил неожиданный закат.
Волна света осела где-то за хребтом, и горы вновь превратились в черные силуэты.
Краем глаза Сэрен увидела, как Некал Бара упала на колени.
Внезапная вспышка, точно штормовая волна, разбилась о скалы. Ночное небо
прорезали огромные огненные щупальца.
Вниз по черным склонам стремительно бежала серая рябь.
Сэрен вдруг поняла.
– Ложись!!!
Рябь достигла основания холма. Несколько чахлых деревьев одновременно вырвало с
корнем, точно невидимой гигантской рукой.
Оглушительный рев перешел в странную тишину.
В темноту, танцуя, улетала черепица с далекого здания, его северная стена наклонялась
и падала, увлекая за собой остальные. Сэрен в оцепенении поднялась на четвереньки.
Рядом стояла Некал Бара. Ее волос и одежды бушующий вокруг ураганный ветер не
касался.
Сквозь странный плотный воздух капал грязный дождь. Терпко пахло колотым камнем
и горелым деревом.
Ветер стих, дождь усилился. Мир снова окутала тьма, и если по ту сторону хребта еще
горело пламя, отсюда его заметно не было.
Шатаясь, подошел Бурук Бледный с заляпанным грязью лицом.
– Он не поставил защиту, аквитор! Как я и говорил – не хватило времени!
– Странник меня возьми! Вот это силища! – выкрикнул один из солдат.
Понятно, почему Летер никогда не проигрывает. Даже волшебники Оникс из
Синецветья были сломлены магами седы. Первосвященники, шаманы, Ведьмы и самозваные
чародеи – ни один не смог устоять против такого могущества.
Сэрен мутило. Она чувствовала слабость и опустошенность.
Это не война. А что?.. Странник нас спаси, у меня нет ответа, нет слов, чтобы
описать эту бойню. Бессмысленно, кощунственно. Мы забыли о чести. Забыли само слово.
Неважно, виновен или нет, – ты обречен уже самим фактом существования. Против воли
люди превращаются в символы, схематичные образы, вместилище всех бед и страданий.
Мы наполняем плоть врага разрушительными болезнями, делаем его дыхание
смертоносным. А то, что больно, подлежит уничтожению, чтобы не допустить
распространения заразы…
– Вряд ли они успели что-то почувствовать, – безжизненно произнес Бурук.
Верно. Страдать нам.
Они не сопротивлялись. Ханнан Мосаг, Рулад, раб Унинаас и Пернатая Ведьма. Халл
Беддикт. Имена быстро пронеслись в голове, и Сэрен с дрожью увидела лицо Трулла
Сэнгара. Нет, при чем тут он? Я ведь думала о Халле. Нет…
– Но они умерли.
– Все до единого, – подтвердил Бурук. – Надо выпить.
Он потянул ее за руку.
Она не двинулась с места.
– Идти некуда.
– Таверна под гостиницей цела, она и осаду выдержит. Там сейчас пьют солдаты за
погибших товарищей. Бедняги. Я имею в виду покойных. Пошли, Сэрен. Я намерен кутить.
Она оглянулась. Маги исчезли.
– Дождь, аквитор. Идем.
Он плотнее сжал ее руку, и она позволила себя увести.
– Что случилось?
– Ты в шоке, аквитор. Неудивительно. Вот, выпей чаю. Капитанский. Солнышко светит
– давненько его не было видно.
Стремительное течение несло баржу. Невысокое солнце отливало бледной медью, над
водной рябью дул теплый ветерок.
Она взяла кружку.
– К закату будем на месте, скоро покажется береговая линия. Или, по крайней мере,
дым.
– Дым… – повторила она. – Да, дыму будет.
– Есть и хорошая сторона. Скоро ты от меня избавишься.
– Если война отменяется, то нет.
– Я в любом случае намерен освободить тебя от дальнейших обязанностей.
Сэрен взглянула на него, силясь собраться с мыслями. В памяти всплыла прошлая ночь.
Таверна. Горланящие солдаты. На следующий день, то есть сегодня, пойдут разведчики. Она
припоминала детали, царившее там странное возбуждение, жуткое, как огонь масляных
ламп.
– Почему?
– Ты больше мне не нужна.
– Эдур попросят мира, хлопот у тебя будет по горло. – Она отхлебнула чай.
Он медленно и как-то обреченно кивнул.
– Я и забыла. Ты ведь собираешься сделаться ненужным…
– Именно. Достаточно мне шпионить.
– Оно и к лучшему, Бурук.
– Несомненно.
– Останешься в Трейте?
– О да. В конце концов, это мой дом, и я решил больше никогда его не покидать.
Сэрен пила. Мята и еще что-то приторное, от чего язык и мысли ворочались все
медленнее.
– Ты отравил чай, – невнятно произнесла она.
– Что поделаешь, Сэрен Педак, пришлось. Начал еще вчера. Никак нельзя, чтобы ты
сейчас ясно мыслила. Ты снова уснешь. Вечером тебя разбудит портовый рабочий – я об этом
позабочусь. Все будет хорошо.
– Опять предательство?.. – Она проваливалась в сон.
– Последнее, дорогая. Если сможешь, запомни вот что: мне не нужна была твоя
помощь.
– Помощь…
– Хотя… – донесся издалека его голос, – ты всегда владела моим сердцем.
Сэрен разлепила глаза. Голова раскалывается. Ночь. Она лежит под плащом, накрытая
по самый подбородок, и ее медленно покачивает. Судя по слабому поскрипыванию, она на
барже, которая пришвартована к каменному пирсу.
Застонав, аквитор села.
Послышался какой-то шорох, у носа возникла высокая кружка.
– Выпей, детка.
Голос был незнакомым. Она оттолкнула руку.
– Нет-нет, пей! Эль, чистый холодный эль. Голова пройдет. Он сказал, тебе будет лихо.
Мне, когда переберу, всегда помогает.
– Я не пила…
– Все одно спала ты не обычным сном. Давай, девочка, надо тебя поднять. У меня жена
хворая. Уже третий колокол отзвонил, а я не люблю бросать ее одну. Но он мне заплатил…
Странник меня возьми, честный человек столько и за год не заработает! Просто за то, чтобы
посидеть с тобой, убедиться, что ты проснулась и можешь ходить.
Она с трудом встала на ноги.
Сморщенный горбатый старик поставил кружку и поднял соскользнувший плащ.
– Поворотись-ка. Пряжка у меня. Сегодня студено – вон как тебя трясет. Повернись, вот
так, умница.
– Спасибо.
Тяжелый плащ оттягивал плечи, в голове пульсировало.
– У меня была дочь. Один богатый забрал ее за долги. Жива она, нет ли… У него девок
не сосчитать. Это еще в Летерасе. После уж оставаться там мы не могли. Не ровен час –
встретишься. Или тело найдешь. Знаешь, как оно… В общем, на тебя она была похожа,
высокая такая же… Выпей!
Сэрен взяла кружку, сделала три больших глотка.
– Так-то лучше.
– Мне пора. И вам тоже, к вашей жене.
– Пора, девочка. Идти-то можешь?
– Где мои вещи?
– Он унес. Сказал, заберешь в сарае за его домом. Так и сказал: в сарае. И чтобы в дом
не совалась. Несколько раз повторил…
Она повернулась к лестнице.
– Помогите.
Грубые руки под мышками, на бедрах, ногах… Потом он уже не доставал.
– Как могу, дочка, не взыщи, – раздалось снизу тяжелое дыхание.
Сэрен вылезла на пирс.
– Спасибо вам.
В городе было тихо, если не считать собачьей свары где-то за углом. Сэрен спешила, то
и дело спотыкалась. Как и обещал старик, эль притупил головную боль, а мысли сделал
ясными, даже слишком.
Показалось жилище Бурука Бледного, старый ухоженный дом посередине улицы
недалеко от речных складов.
За ставнями черным-черно.
Сэрен взбежала по ступенькам и пнула дверь.
Четыре удара, и замок поддался. Проснулись соседи, кто-то звал охрану. Вдалеке
зазвонил колокол.
Она прошла по рухнувшей двери в прихожую. Тихо, слуг не видать. По темному
коридору, на второй этаж, снова по коридору к его спальне. Шаг, еще шаг…
Туда, где в полумраке он висел с раздутым лицом. Опрокинутый стул. Узкая кровать.
Сэрен яростно вскрикнула.
На лестнице послышались тяжелые шаги.
Она снова закричала. Вопль перешел в сиплый всхлип.
Ты всегда владела моим сердцем.
Дым сизым широким плащом поднимался к небу и окутывал северные земли.
Затуманивая, но не пряча.
Обветренное замкнутое лицо Ханради Халага, который смотрел на пепелище, ничего не
выражало. Рядом с командиром мерудов молча стоял Трулл Сэнгар, гадая, почему Ханради не
присоединился к солдатам, разбивающим лагерь на лесистых склонах.
– Халл Беддикт не обманул, – скрипуче произнес Ханради. – Атакуют первыми.
Деревни бенедов, хиротов и арапаи.
Ночь красных огней. Четыре деревни, включая его, Трулла, родную, сровняли с землей.
В окрестных холмах сновали воины, женщины, дети и старики эдур, их рабы. Дороги
назад нет. Летерийские чары уничтожили наши дома… но дома пустые, деревни, где
остались одни вороны. Да горстка несчастных нереков, превратившихся в пепел.
– Трулл Сэнгар, – произнес Ханради Халаг, – вчера вечером прибыли три тысячи наших
союзников. О тебе наслышаны. Знают всех сыновей Томада Сэнгара, но тебя особенно.
Предводительствует ими доминант. Громаден даже среди своих. Космы серо-черные. Зовут
Б’нагга…
– Меня все равно, – прервал Трулл. – Их так же бесстыдно используют, как и нас, и
конца этому не видно. С Б’наггой я не знаком.
– А он, повторяю, тебя знает. И хочет поговорить.
Трулл отвернулся.
– Посмотри правде в глаза, Трулл Сэнгар…
– Когда-нибудь я тебя разгадаю, Ханради Халаг. Твою сущность, которую ты так ловко
прячешь. Сначала тебя подчинил Ханнан Мосаг. Теперь ты присягнул моему брату,
императору-самозванцу. Неужели ради этого объединялись племена? О таком будущем ты
мечтал?
– Самозванец… За такие слова тебя могут убить или изгнать.
– Рулад сейчас с западной армией… – огрызнулся Трулл.
– А тени здесь.
– Шпионы? Император не доверяет соплеменникам? Не терпит возражений? Кто-то
должен говорить правду!
– При мне больше ни слова, я с тобою не согласен. Ты дурак, Трулл Сэнгар, просто
дурак. Злишься, потому что завидуешь.
Он повернулся и зашагал вниз к узкой тропе, а Трулл остался один на гребне холма.
Правда ли, что Ханради не отбрасывает тени? Забыл посмотреть…
Внизу среди деревьев копошились тысячи его соплеменников.
Три сухопутные армии и четыре флотилии – все население тисте эдур. Лагерь
раскинулся на лигу в ширину и две в длину. Трулл впервые видел столько эдур в одном месте.
Хироты, арапаи, солланты, бенеды…
На краю армии Фира двигались приземистые существа в звериных шкурах. Трулл
похолодел. Союзники…
Дшеки, которые поклоняются мечу, а теперь пришли на помощь эдур, своим бывшим
врагам…
Закат и вся прошлая ночь ознаменовались чудовищной магией летери, ее немыслимой
мощью и потрясающей жестокостью. В этой войне будут драться за каждую пядь, а для
летерийцев завоевание и уничтожение – синонимы. Отплатит ли Рулад той же
монетой? Возвращаться нам некуда, мы вынуждены оккупировать юг. Но мы не можем
стереть их города… Или можем?.. О н тяжело вздохнул. Надо снова поговорить с Фиром.
Брат вжился в роль командующего армией. Его передовые подразделения, опережающие
основные силы на полдня, вот-вот выйдут к Высокому форту. Армия соединится с ними,
перейдя реку Каттер у Узкой Стремнины, по старому каменному мосту, которому не одно
столетие.
И будет битва.
Для Фира время вопросов прошло.
Почему я так не могу? Т руллу никак не удавалось ощутить уверенность или хотя бы
обреченность. Его по-прежнему терзали мысли о том, что впереди.
Он спустился по склону в толпу дшеков из армии Фира. Сказал себе, что не обязан с
ними разговаривать…
Воины эдур приводили в порядок оружие. Женщины читали заклинания, чтобы сделать
лагерь невидимым. Среди деревьев мелькали тени, большинство из них устремлялись на юг.
Там и сям на недавно протоптанных к вершинам тропах стояли огромные неподвижные
демоны. Их бронзовые доспехи покрывала зеленая медянка, лица были спрятаны под
тяжелыми шлемами с помятыми нащечниками ниже скул. Обоюдоострые топоры и булавы,
разнообразное оружие для ближнего боя… Не так давно вызванные чарами демоны были
редкостью. Ритуалы совершали женщины, используя задабривание и обман. Эти существа
обречены участвовать в чужой войне, выйти из которой можно только мертвым. В армии
Фира их несколько сотен. От этой мысли стало плохо.
Дети помогали ставить палатки. Вырваны из игр, брошены в новый мир. А если
замысел провалится?..
Трулл заметил Фира у потухающего костра. Дым низким венком окутывал ему ноги. По
обе стороны расположились приставленные императором к’риснан. Рядом стоял Ханради
Халаг.
В их сторону направлялся какой-то дшек. Тот самый предводитель – судя по спутанным
волосам с серыми прядями и плоскому морщинистому лицу в бесчисленных шрамах. На
одежде из тюленьей кожи висели тесемки с узелками и ракушками. На узком поясе под
округлым брюшком красовались другие мелкие трофеи – фрагменты доспехов и украшений
эдур. Дерзкое напоминание о былой вражде.
Как его назвал Ханради? Доминант Б’нагга.
Глаза дшека были желтыми, белки в синих прожилках – мутно серыми. Выражение –
полубезумное.
Острые зубы сверкнули в свирепой улыбке.
– Ты посмотри, кто идет, Фир Сэнгар! Непобедимый! – Он говорил на наречии арапаи, с
сильным акцентом.
Фир обернулся на брата. Тот нахмурился и, обращаясь к дшеку, произнес:
– На юге нет ледяных пустошей.
– Наш злейший враг – парша, Истребляющий. – Широкая усмешка подчеркнула
иронию. – Фир Сэнгар, твоим братом по праву можно гордиться. Не раз мои охотники
пытались одолеть этого воина один на один. В своем обличье и в чужих – все напрасно, он
выходил победителем. Невиданная сноровка и лютость!
– Из всех, кого я обучал, Б’нагга, – отозвался Фир, – Трулл был и остается лучшим.
Трулл вздрогнул, не веря своим ушам, помрачнел еще больше.
– Хватит, Фир! Император передал что-нибудь с призраками? Доволен ли он неудачной
попыткой летери? Клокочет ли яростью?
– Ни один эдур не погиб, Трулл Сэнгар, – промолвил к’риснан. – И благодарить за это
надо Халла Беддикта.
– Ах да, предателя. Ты забыл про нереков в деревнях!
Колдун пожал плечами.
– Мы не могли им приказать.
– Оставь свой гнев, брат, – промолвил Фир. – Уничтожили деревни летерийцы, не мы.
– Верно. А мы теперь отомстим.
– Да. Призраки донесли, что к перевалу поднимается армия.
О нет! Уже?
Б’нагга рассмеялся.
– Устроим засаду? Послать туда моих волков?
– Летери еще не дошли до моста, – отозвался Фир. – Нужно занять его первыми. Пока
что они двигаются медленным маршем и, видимо, не ждут серьезного сопротивления.
– Оно и понятно, – произнес Ханради. – Кто захочет ввязываться в сражение, когда
неприятель выше тебя по склону? Вылазка пробная; при первом же столкновении они
отступят к Высокому форту.
– Отправь вперед половину своих воинов, Б’нагга. Наблюдайте за противником, но не
показывайтесь ему на глаза.
– С ними наверняка команда магов, – произнес все тот же к’риснан.
Фир кивнул.
– Они не должны ничего заподозрить. Отведите тени, оставьте не больше десятка.
Пусть думают, что это обитатели здешних мест. Ханради Халаг, воины должны быть готовы
выступить немедленно. Ты поведешь их лично.
– Выдвинемся еще до полудня.
Трулл проводил глазами предводителя мерудов и произнес:
– Летерийские маги усложняют дело.
К’риснан хмыкнул:
– У них достойные соперники.
Трулл кинул взгляд на обоих чародеев – сыновей вождей племен, не старше Рулада.
К’риснан понимающе улыбнулся.
– Мы соединены с Ханнаном Мосагом, а через него – с самим императором. Еще
никогда эдур не обладали такой огромной и смертоносной силой.
– И вас это ничуть не пугает? Вы хоть знаете источник этой силы? Ханнан Мосаг знает?
А Рулад?
– Сила исходит от императора, через меч.
– Это не ответ…
– Хватит, Трулл! – оборвал Фир. – Я велел собрать отряд из нашей деревни. Ты это
сделал?
– Да. Пятьдесят воинов, половина из них – неокропленные, как ты приказывал.
– Разделил их на группы, выбрал командиров?
Трулл кивнул.
– Займите позицию на другой стороне моста и ждите, пока подойдет со своими
Ханради.
– А если разведчики летери подоспеют первыми?
– Оцени их силу и действуй на свое усмотрение. Только, Трулл, не стой насмерть.
Небольшой стычки хватит, чтобы остановить их наступление, особенно если они не знают,
сколько вас. А теперь – вперед!
– Хорошо.
Спорить не имело смысла, сказал он себе, направляясь к воинам. Никто не хочет его
слушать. Самостоятельное мышление уничтожено без сопротивления, на его место пришла
тупая решимость принимать все без вопросов. Увы, Трулл обнаружил, что не в силах
сдерживаться. Он не мог смолчать, даже когда видел в глазах собеседников закипающий гнев
– гнев на то, что он осмеливается бросить вызов, думать иначе и так подрывает их
собственную уверенность.
Всеобщее воодушевление нарастало, а он все больше противился и в каком-то смысле
становился таким же упрямым, как они, загоняя себя в крайнюю оппозицию. Он хотел
побороть это безапелляционное упрямство, но чувствовал, что проигрывает битву.
Крайности не помогут. Они лишь ведут к изоляции и утрате доверия.
Воины ждали в полной готовности. Трулл знал всех по именам. Он набирал их так,
чтобы они уравновешивали друг друга по мастерству и боевому духу. Соответственно,
многие не рады видеть его своим предводителем, ибо его недовольство войной хорошо
известно. Однако он знал, что они пойдут, куда он их поведет.
Благородных среди них не было.
Трулл подошел к капитану. Алрада Ан обучался военному искусству вместе с ним и
всему предпочитал мерудскую саблю. Он был левшой, что достаточно редко встречалось
среди эдур, зато другой рукой ловко орудовал коротким широким ножом. Поперечины на
конусообразной рукояти меча блокировали оружие противника. В результате бесконечных
упражнений его левое запястье стало почти вдвое толще правого, а умелые движения
сломали не одно копье.
Алрада его ненавидел, по причине, которую еще предстояло выяснить. Впрочем,
теперь, мысленно поправился Трулл, не без оснований.
– Капитан!
Темные глаза, как всегда, избегали его взгляда. Кожа Алрады была необыкновенно
смуглой. В длинных распущенных волосах просматривались светлые пряди. Вокруг вились
тени – еще одна отличительная особенность этого воина.
– Предводитель!
– Сообщи десятникам, что мы выступаем. Минимум снаряжения – нужно двигаться
быстро.
– Уже сделано, ждали только тебя.
Трулл подошел к своему оружию, вскинул на плечо небольшую кожаную котомку,
выбрал четыре копья. Остальное соберут и привезут рабы, когда вместе с основной армией
осторожно двинутся на юг.
Воины, глядя на него, встали.
– Бегом до южного края моста. За перевалом каждая группа посылает вперед дозорного,
сходит с тропы и спускается к мосту. Быстро и бесшумно.
– Предводитель, если сойдем с тропы, быстро не получится, – заговорил десятник.
– Ну так поторопимся, Канарт.
– Предводитель, – не успокаивался десятник, – мы потеряем скорость…
– Я опасаюсь тропы за перевалом. Вперед!
Он мысленно проклял себя. Командующий не должен объяснять свои решения, приказа
достаточно. И, кстати, десятник не должен высказывать сомнения вслух. Нехорошее начало.
Одна группа впереди, затем Трулл и остальные с Алрадой в конце – отряд двинулся в
сторону перевала ритмичной рысцой. Промелькнули расступившиеся перед ними воины
Ханради Халага. Лагерь быстро остался позади.
Трулл испытывал удовольствие и облегчение от заданного темпа. Мысли растворялись
в ритме бега, мимо проплывали деревья, все более чахлые и редкие по мере приближения к
вершине.
Когда они остановились на южной окраине перевала, солнце в безоблачном небе было
уже высоко. От бега и жары взмокли. Трулл с удовлетворением отметил, что ни один воин не
запыхался, все дышали глубоко, полными легкими, чтобы выровнять пульс. Попили воды,
перекусили вяленой лососиной и тонкими лепешками с толчеными кедровыми орехами.
Утолив голод и отдохнув, разобрались по группам и без единого слова нырнули в
редкий лесок по обе стороны тропы.
Трулл присоединился к Канарту. Они медленно двинулись вниз в тридцати шагах к
западу от тропы. Другая группа шла на расстоянии пятнадцати шагов, а третья с небольшим
отставанием спускалась между первыми двумя. К востоку от тропы было сделано то же
самое.
Десятник не скрывал недовольства, постоянно норовя вырваться вперед, пока почти не
догнал дозорного. Трулл делал ему знаки, однако Канарт притворялся, что не замечает.
Примерно на середине спуска дозорный пригнулся и предостерегающе вытянул назад
руку.
Все замерли. Сгустившийся сосновый лес, точно армия почерневших стволов, не
позволял видеть дальше пятнадцати шагов. Подлесок почти отсутствовал, но склон с
заросшими мхом валунами и гниющим валежником был неровным и опасным. Ближайший к
Труллу воин из группы справа тоже остановился, подняв руку и не спуская с него глаз.
Дозорный что-то шептал Канарту. Десятник развернулся и осторожно поднялся к
Труллу.
– На дороге разведчик, фараэд. Скорее всего, из армии летери. У него хороший обзор,
шагов семьдесят пять, а то и больше.
Трулл оглянулся на воинов, подозвал одного.
– Возвращайся к третьей группе, Бадар. Пусть кто-нибудь поднимется на сто двадцать
шагов, выйдет на тропу и будет спускаться, словно он дозорный. Передашь это, и сразу сюда.
Бадар кивнул и бесшумно исчез.
– А мы? – осведомился Канарт.
– Подождем. Потом вместе с соседней группой спустимся и устроим ловушку.
– А с той стороны тропы?
Хороший вопрос. Он разделил воинов, забыв о связи. Просчет.
– Будем надеяться, они тоже заметили разведчика и верно рассудили, что неслышно
подкрасться к фараэду невозможно.
Десятник молча кивнул. Указывать на промах Трулла не было необходимости. Да и на
свой, если на то пошло.
Можно сказать, поквитались. Ну хоть так!
Вскоре Бадар вернулся и чуть заметно кивнул. Трулл жестом приказал воинам
следовать за собой.
Соединившись с фланговой группой, он быстро изложил свой план.
Когда спустились на шестьдесят шагов, Трулл махнул – поворачивайте к тропе.
Канарт указал рукой.
– С той стороны – Ретал со своими. Они прочитали твои мысли.
Трулл кивнул.
– По местам. Снимем, когда поравняется.
Удары сердца. Накаленные солнцем камни. Жужжание насекомых.
Тяжелые шаги. Неожиданно фараэд очутился совсем близко.
Быстро, так что не разглядеть, он показался из-за поворота и проскочил мимо.
На уровне голени полетели копья.
Разведчик их перепрыгнул.
Кто-то выругался, и мимо Трулла просвистело копье. Железный наконечник вонзился
бегущему между лопатками. Хрустнул позвоночник. Фараэд взмахнул руками, рухнул и затих
в десяти шагах ниже по тропе.
В тишине медленно оседала пыль.
Трулл подошел к скорченному телу. Лет четырнадцать или пятнадцать, совсем еще
мальчик. В глазах на перепачканном лице застыло изумление, рот перекошен от ужаса.
– Мы убили ребенка…
– Врага, – поправил Канарт. – Вини летерийцев, предводитель. Это они гонят детей на
войну… Хороший бросок, Бадар! Теперь ты окроплен.
Бадар подошел вынуть копье.
У изгиба тропы показалась третья группа.
– Я его даже не заметил, – произнес кто-то.
– Наш первый трофей, – провозгласил Алрада Ан.
Труллу стало нехорошо.
– Убери тело с тропы, десятник Канарт, присыпь кровь. Надо идти.
На самом деле мост был и не мостом вовсе. Трулл видел его раньше: монолитный
каменный диск с зазубринами на ободе, по которому, не касаясь плечами, свободно
проходило восемь человек. Диск был вертикально вклинен над тесниной, где ревел Каттер.
Нижняя его часть терялась во мраке и водяной пыли. Отряду предстояло перейти по крутому,
скользкому краю в лесок на другой стороне. Внизу, на расстоянии трех человеческих ростов,
уходила в скалу с южной стороны гладкая и прямая, как копье, ось с ногу толщиной.
Один уже перешедший мост эдур вернулся с докладом: никаких признаков разведчиков
или недавних стоянок не обнаружено. Одинокий фараэд был, видимо, послан далеко вперед
основных сил или же отправился на вылазку по собственному почину. Смелость и смекалка
стоили ему жизни.
Трулл подошел к краю гигантского колеса и увидел тонкий молочный слой между
идеально круглым диском и неровной поверхностью горы. Стер пальцем эту пленку, пока не
открылся почти незаметный зазор между конструкцией и скалой. Настолько узкий, что не
воткнуть клинок. Диск, в самом деле диск – немыслимым образом вклиненный поперек
ущелья. Что еще более странно, он едва заметно вращался. Если поставить ногу на
ближайшую зазубрину и терпеливо ждать, в конце концов – несколько дней или неделю
спустя – сойдешь на той стороне.
Загадка… Трулл подозревал, что конструкция задумывалась отнюдь не как мост. В
голову сразу пришла мысль… Нет, вряд ли. Есть гораздо более простые способы отмерять
время…
Трулл выпрямился, жестом велел переходить.
Алрада шагнул первым.
Рассредоточились. Валуны, сосны, редкие дубы… Сейчас воины осторожно двинутся
вниз в поиске хорошей оборонительной позиции, откуда просматривается дорога.
Трулл пригнулся, вглядываясь вперед. Вдруг стоявший рядом Алрада отдернул ногу и
тихо выругался.
– Что такое, капитан?
– Шевелится. Вот здесь.
Выпуклый и неестественно гладкий валун ушел в землю глубже, чем другие камни.
Смахнув с него грязь, Трулл обнажил ряды таинственных символов на неизвестном языке.
Снизу и по сторонам письмена были окружены глубокими линиями. Под нижней чертой
просматривалась еще строка.
Трулл оглянулся на мост.
– Пошевелился?
– Да. Несильно.
– Был какой-то звук?
– Нет, я скорее почувствовал. Как будто стронулось что-то огромное…
Трулл внимательно поглядел на валун, провел пальцами по буквам.
– Узнаешь язык?
Алрада пожал плечами и отвернулся.
– Надо идти, предводитель.
– Ты уже видел такие письмена?
– Не на камне, на льду. Не важно…
– На льду?
– Еще до объединения охотился с ден-ратами. На северо-востоке, в ледяных морях.
Однажды наткнулись на стену с такими письменами – ледяную гору в двадцать человек
высотой и пол-лиги в ширину. На следующий год ее уже не было, она ушла в воду.
Трулл знал, что Алрада, как и Бинадас, немало странствовал, связан тесными узами со
многими эдур из противоборствующих племен и тоже не одобрял захватнические походы
Ханнана Мосага. По всем расчетам, они должны бы быть с ним друзьями.
– Что говорили о них твои товарищи ден-раты?
– Что их оставил Клыкастый человек. – Он снова пожал плечами. – Ерунда, миф.
– Человек с клыками?
– Его изредка видят… Старики рассказывали. Серо-зеленая кожа, белые, как китовый
ус, клыки. Всегда на севере, на снегу или льду. Предводитель, сейчас не время.
Трулл вздохнул.
– Спускаемся.
Вскоре Канарт учуял запах гниющей плоти.
Оказалось – дохлая сова у тропы.
Летер знавал тяжелые времена. Давным-давно. Первая империя отправляла корабли
во все стороны света. Были составлены карты побережья шести континентов и восьмисот
одиннадцати островов, открыты старинные методы чародейства, обнаружены древние
руины, сокровища, свирепые примитивные племена, народы не человеческой расы, пустить
кровь которым не составило труда. Баргасты, трелли, тартеналы, фенны, мары, ягги,
кринны, дшеки… Основывались колонии. Войны и завоевания, бесконечные завоевания… Пока
всему не пришел конец. Первая империя уничтожила сама себя. В городах появились и с
ужасающей быстротой расплодились чудовища.
Одного императора сменили семеро, разбросанные по свету и погруженные в безумие.
Великие города обратились в пепел. Погибли миллионы.
У кошмара было имя. Т’лан имасс.
Два слова, внушающие ненависть и ужас. Два слова – и только. Память о том, кто или
что такое т’лан имасс, стерлась в последовавшем хаосе.
И даже это немногое мало кто из летерийцев теперь помнил. Да, они слышали про
Первую империю, падение древней цивилизации предков и пророчество о ее возрождении, но
на этом познания заканчивались.
Удинаас больше не мог похвастаться блаженным неведением. В мире теней
беспокойное прошлое продолжало жить и дышать. Его преследовали голоса давно умерших.
Сушеного, призрака тисте анди, ничуть не заботили желания раба, его мольба о тишине,
просьбы остановить страшную какофонию горя, которое, видимо, и удерживало тени вместе.
Удинаас знал достаточно горя и от живых, а разбираться в загадках давно минувших
дней считал затеей нестоящей.
Т’лан имасс.
Т’лан имасс…
Что ему до заклятых врагов далекого прошлого?
Сушеный с хриплым смехом сообщил, что сейчас у них под ногами прах четырех с
лишним тысяч т’лан имассов.
И у праха есть глаза, раб. Стоит ли бояться? В общем-то, нет. Им почти все равно.
Они не восстанут и не порешат всех вас, что, впрочем, в любом случае не удалось бы. Но
скажу тебе, раб, они бы постарались.
– Если они – прах, – пробормотал Удинаас, – то никого они не порешат.
Он сидел, прислонившись спиной к отлогой каменной стене над огромным лагерем
эдур. Император его прогнал. Неповоротливый золотой болван пребывал в дурном
настроении, утомленный необходимостью волочить за собой свой вес, спорами с Ханнаном
Мосагом и бесконечными заботами по перемещению армии из десятков тысяч воинов с
семьями. Не все тебе слава…
Прах может восстать, Удинаас. Превратиться в воинов из иссохшей плоти с
каменными мечами. Откуда они пришли? Какой военачальник их прислал? Они не отвечают
на наши вопросы. Как всегда. Среди них нет шаманов. Они потерялись, как и мы.
Призрак вгрызался в мозг хуже клеща. Удинаас устал слушать и уже сомневался в его
существовании. Может, это просто продукт безумия, персонаж, порожденный умом, чтобы
объяснить бесчисленные голоса, шепчущие в голове. Изобретатель секретов и полчищ
привидений… Разумеется, он стал бы доказывать обратное. Даже внезапно мелькнул бы в
боковом зрении бестелесной тенью. Но раб знал, что и глаза могут обмануть. Больное
восприятие.
Призрак прячется в крови Вивала. А тот прячется в тени призрака. Игра взаимного
отрицания. Император ни о чем не догадывается, Ханнан Мосаг и к’риснан – тоже. Пернатая
Ведьма, Майен, Урут, тени, охотничьи собаки, птицы и жужжащие насекомые – никто ничего
не подозревает.
Абсурд.
Удинаас считал Сушеного химерой – этот вывод он делал рациональной, скептической
частью мозга, узелком сознания, который призрак тщетно пытался развязать.
Кровь Вивала. Сестра Рассвет, вооруженная мечом повелительница, известная среди
эдур под именем Менандор, – она и ненасытное место у нее между ног. Инфекция и что-то
вроде изнасилования. Ему казалось, теперь он понял связь. Он на самом деле был заражен, и,
в полном соответствии с предсказанием Пернатой Ведьмы, нечеловеческая кровь сводила его
с ума. Нет никакой сияющей белой потаскухи, которая взяла его семя; только лихорадочный
бред, видения власти и неотступные мысли об украденной славе.
Раб при полоумном тисте эдур. Раб, на которого смело наступают все кому не лень.
Существо ничтожное и бесполезное, если говорить начистоту.
Пернатая Ведьма никогда не будет ему принадлежать. И точка. Голая правда без
прикрас внушала ужас, и ему не хватало духу об этом думать.
Сумасшедшие строят дома с глухими стенами, а потом ходят вокруг, стремясь внутрь,
где ждет уютное совершенство. Люди, планы и откровенная ложь пресекали все усилия, и в
этом состояла суть обмана. Ведь снаружи дом выглядит настоящим, надо только еще немного
поцарапаться в каменную дверь, постучать, поколотить – и преграда рухнет.
Снова и снова, кругами. По глубокой колее безумия.
На скалу кто-то карабкался. Пернатая Ведьма. Подтянулась, выбралась наверх и села
рядом. Движения резкие, словно в лихорадке.
– Моя очередь убегать? – спросил он.
– Возьми меня с собой, должник. В царство снов, где я видела тебя раньше.
– Ты с самого начала была права. Оно не существует.
– Мне надо туда попасть. Я хочу посмотреть своими глазами.
– Нет. Я не смогу.
– Идиот, я открою путь! Я это умею!
– А дальше что?
– Дальше выбирай. Отведи меня к призракам, Удинаас.
– Здесь не самое подходящее место…
Она схватила его за руку. В ладонь впечаталась плитка.
Со всех сторон полыхнул ослепляющий огонь.
Что-то толкнуло Удинааса в спину, и он полетел вперед сквозь пламя. В мире, который
он только что покинул, он сейчас падает на каменистый склон и катится вниз к деревьям. Но
мокасины скользнули по ровной пыльной земле.
Он упал на колено. Пернатая Ведьма тоже благополучно преодолела стену огня.
Что ты наделала?
Его схватили сзади, приподняли, бросили навзничь. Он ощутил шеей холодный
неровный край камня. Пернатая Ведьма вскрикнула.
Удинаас поморгал в оседавшем облаке пыли.
Над ним стоял человек. Невысокий, мускулистый. Мощные плечи и необыкновенно
длинные руки, желтая гладкая кожа. Длинные черные волосы, обрамляющие широкое лицо с
крупными чертами, распущены. Темные глаза поблескивают из-под нависшего лба. Облачен
в грубую меховую накидку из кусков разного цвета и происхождения с бледной мятой
внутренней стороной.
– Пет тол ул хавра д ара.
Слова казались странно усеченными, точно он с трудом ворочает языком, или связки
его недостаточно развиты.
– Я тебя не понимаю.
Вокруг собирались соплеменники незнакомца. Пернатая Ведьма выругалась – ее тоже
швырнули на землю.
– Арад хавра д ара. Эн’аралак хавра д’драх.
Бесчисленные шрамы. Сломанное предплечье срослось неровно, шишкой. Левая скула
вдавлена, широкий нос приплюснут и скошен на сторону. Старые раны.
– Я не говорю на твоем языке.
Воин отвел от его шеи острие меча, отступил и сделал знак рукой.
Удинаас поднялся.
Люди в шкурах.
Ущелье. С трех сторон крутые скалы в вертикальных трещинах. В некоторых пещерах
вполне можно жить. Что они и делают…
Слева виднелся выход из ущелья. А вдалеке – раб широко раскрыл глаза – разрушенный
город, который словно с корнями вырвали из земли и разбили вдребезги. Под вспученными
мощеными улицами просматривался деревянный каркас. Приземистые здания покосились.
Упавшие колонны, треснувшие дома, полы, комнаты с мебелью. Там и сям огромные куски
тающего льда.
– Что это? – промолвила сзади Пернатая Ведьма.
Он обернулся.
– Удинаас, куда ты нас привел? Кто эти дикари?
– Вис вол’раэле абси’арад.
Он посмотрел на воина, пожал плечами и снова вгляделся в далекий город.
– Я хочу подойти поближе.
– Они тебе не дадут, – возразила она.
Был только один способ проверить. Удинаас сделал несколько шагов.
Воины молчали.
Мгновение спустя его догнала Пернатая Ведьма.
– Это город мекросов. Дерево под улицами устойчиво к воде, не гниет. Смотри, остатки
пристани. Вон корабельная рея. Впервые вижу такой город, но много слышал. Да, точно.
Вырван из моря. Отсюда и лед.
– Свежие курганы…
Обложенные камнями холмики сырой земли вокруг руин.
– Дикари хоронили мертвых мекросов, – произнес он.
– Их сотни…
– И в каждой – сотни тел.
– Боялись заразы.
– Или, несмотря на внешность, у них доброе сердце.
– Не будь идиотом, должник. На это ушли многие месяцы.
Он помолчал.
– Это только один клан, Пернатая Ведьма. Здесь живут почти четыре тысячи.
Она схватила его за руку, развернула к себе.
– Объясни!
Он вырвался и пошел вперед.
– Призраки все помнят. Свою жизнь, тела. Настолько, что кажутся живыми, из плоти и
крови. Их имя т’лан имассы…
У нее перехватило дыхание.
– Обитель Зверя…
Он бросил на нее взгляд.
– Что?
– Костяной насест, Старец, Карга, Провидец, Шаман, Охотник и Следопыт. Похитители
Огня. У Эрес’аль.
– Эрес’аль… Богиня нереков. Выдуманная – так говорят наши ученые и маги, чтобы
оправдать их порабощение. Возмутительная ложь! Но разве на плитках Обители Зверя
изображены не животные?
– Только на дешевых. А на старых, более точных, – низкие смуглые дикари в звериных
шкурах. Не притворяйся, что не знаешь, Удинаас. Ты сам нас сюда привел.
Они подошли к ближайшим курганам. Сырая земля была сплошь усеяна пожитками
покойных: черепками, драгоценностями, железным оружием, золотом, серебром, маленькими
деревянными идолами, обрывками ткани.
Пернатая Ведьма издала звук, похожий на смех.
– Оставили все добро наверху, вместо того чтобы закопать. Чудно!
– Может, чтобы мародеры не разрывали могилы и не тревожили мертвых.
– Ну да, повсюду сплошные мародеры…
– Трудно сказать. Я мало знаю это место. – Он пожал плечами.
Она бросила на него раздраженный взгляд.
Теперь разрушенный город был ближе: массивные деревянные колонны, обросшие
ракушками; черные сморщенные жгуты водорослей; балки, поддерживающие здания; в
глыбах грязного пористого льда – гниющая плоть, не человеческая. Длинная голова ящера на
свернутом обрубке шеи. Вспоротый живот. Трехпалые лапы с когтями. Зазубренные хвосты.
Покореженное оружие и одежда из кожи, обрывки яркой, блестящей, как шелк, ткани.
– Что все это такое?
Удинаас пожал плечами.
– На город обрушился лед. И лед, очевидно, непростой.
– Зачем ты нас сюда привел?
Он повернулся к ней, с трудом подавляя гнев, медленно выдохнул.
– Пернатая Ведьма, какую плитку ты держала в руке?
– Огонь, из Опор. – Она запнулась. – В первый раз я солгала, что больше ничего не
видела. То есть никого…
– Ты видела ее, так?
– Да, Сестру Рассвет… пламя…
– И что она со мной сделала?..
– Да, видела, – прошептала она.
Удинаас отвернулся.
– Значит, это не выдумка. Не плод моего воображения. Не безумие…
– Как несправедливо! Ты… Ты ничто! Должник! Раб! Вивал предназначался мне!
При виде ее ярости Удинаас отшатнулся, сообразив. Выдавил из себя горький смешок.
– Ты сама его призвала? Ты жаждала его ядовитой крови, но не вышло, он выбрал меня.
Если бы я мог, я бы с тобой поменялся. С удовольствием… Нет, неправда, как бы ни хотелось
верить… Радуйся, что эта кровь не течет в твоих жилах. Это действительно проклятие!
– Лучше быть проклятой, чем… – Она запнулась, отвела взгляд.
Он всмотрелся в ее бледное лицо в обрамлении светлых вьющихся волос, которые
шевелил слабый ветерок.
– Чем что, Пернатая Ведьма? Чем быть рабой, рожденной от рабов? Обреченной
бесконечно выслушивать мечты о свободе – слово, которое ты не понимаешь и, вероятно,
никогда не поймешь. Плитки должны были служить тебе, а вовсе не твоим соплеменникам. В
этих плитках тебе почудился шепот свободы. Или того, что ты за нее приняла. Так и ли иначе,
проклятие – не свобода. На каждом шагу западни, капканы, которые удерживают тебя в
поединке недоступных пониманию сил. Выбирая смертных, силы эти, очевидно,
предпочитают рабов, поскольку те изначально осознают характер предполагаемых
отношений.
Она бросила на него сердитый взгляд.
– Но почему ты?
– А не ты? – Удинаас отвел глаза. – Наверное, потому, что я не мечтал о свободе. До
того, как стать рабом, я был должником, как ты мне все время напоминаешь. Долги – тоже
своего рода рабство, замкнутый круг. Лишь единицы могут сбросить с себя эти цепи.
Она подняла руки, поглядела на ладони.
– Не верится. Мы здесь или не здесь? Все такое настоящее…
– Сомневаюсь.
– А можно остаться?
– В мире плиток?
– Ты не об этом мечтаешь во сне, верно?
Он поморщился, скрывая улыбку, – в вопросе нечаянно прозвучал намек.
– Нет. И я тебя предупреждал.
– Все ждала, когда ты это скажешь. Только не таким скорбным тоном.
– Думала, разозлюсь?
Пернатая Ведьма кивнула.
– Злости было много, но она прошла.
– Как ты ее поборол?
Он поглядел ей в глаза, покачал головой и снова обернулся на руины.
– Разрушение, побоище… Ужасно.
– Может, они заслужили…
– Вопрос «заслуженности» должен подниматься крайне редко. Если вообще должен. Он
ведет к беспощадным суждениям и неумолимой жестокости. Зверство, совершенное во имя
справедливости, порождает новые зверства. Мы, летери, уже и так прокляты своей
праведностью, не нужно усугублять.
– Ты живешь мягко в очень жестком мире.
– Я уже сказал: злость мне знакома.
– Но ты ее гасишь, прежде чем она кому-то навредит.
– То есть гасить злость приходится мне одному?
– Боюсь, что так.
Он вздохнул.
– Пойдем обратно.
Бок о бок они зашагали в сторону дикарей и их пещерной деревни.
– Если бы понять, что они говорят, – произнесла Пернатая Ведьма.
– Их шаман умер.
– Будь ты проклят, Удинаас!
В ущелье тем временем кое-что изменилось – появились четыре женщины и мальчик
человеческой расы.
Воин обратился к мальчику; тот ответил на его языке, затем показал на Удинааса и
Пернатую Ведьму, нахмурился.
– Летери.
– Ты меня понимаешь? – спросил Удинаас.
– Почти.
– Ты мекрос?
– Почти. Должники летери. Мама с папой. Они убежали и жили с мекросами. На
свободе.
Удинаас показал на разрушенный город:
– Твой дом?
– Почти.
Он взял за руку одну из женщин.
– Здесь.
– Как тебя зовут?
– Руд Элаль.
Удинаас бросил взгляд на Пернатую Ведьму. На торговом наречии мекросов «руд»
означало «найденыш». Хотя откуда ей знать…
– Найденыш Элаль, так ты меня лучше понимаешь?
Лицо мальчика просветлело.
– Да! Хорошо! Ты моряк, как мой папа.
– Эти люди спасли тебя?
– Да. Они бентракты. Или когда-то были. Что это значит? Не знаешь?
Удинаас покачал головой.
– А еще кто-нибудь выжил, Найденыш?
– Нет, все умерли. Или еще были живы, но потом умерли.
– А ты как спасся?
– Я играл. Вдруг что-то загремело, и люди закричали, улица поднялась и треснула, и
наш дом провалился. Я покатился к большому пролому с ледяными клыками и ударился о
чьи-то ноги. Она стояла, как будто улица была ровная.
– Она?
– Это торговый язык, да? – перебила Пернатая Ведьма. – Я начинаю понимать. Вы с
Хуладом между собой на нем говорите.
– Она была как белый огонь. Очень высокая. Она наклонилась и подняла меня. –
Мальчик показал, как его схватили за ворот старой рубахи. – И сказала: «Нет, дудки!» Потом
мы пошли сюда по воздуху, высоко-высоко. А она все ругалась.
– Она еще что-нибудь говорила?
– Что ей нелегко далось это зачатие, и она не позволит какому-то треклятому безногому
ублюдку все испортить. Пусть даже не мечтает. А что такое зачатие?
– Так я и думала, – пробормотала Пернатая Ведьма по-летерийски.
Нет.
– Потрясающие глаза, – продолжила она. – Наверное, в мать. У тебя они гораздо темнее,
мутнее. Но рот…
Нет!
– Сколько тебе? – с трудом произнес Удинаас.
– Не помню.
– Сколько тебе было, когда лед разрушил город?
– Семь.
Удинаас победоносно повернулся к Пернатой Ведьме.
– Да, – повторил мальчик, – семь недель. Мама все говорила, что я слишком быстро
расту. Я, наверно, высокий для своих лет.
Пернатая Ведьма почему-то криво улыбнулась.
Воин снова заговорил.
Мальчик кивнул.
– Улшун Прал хочет задать тебе вопрос.
– Спрашивай, – удивленно произнес Удинаас.
– Раэ’д. Веб энтара тог’рудд н’лан н’вис тхал? Лист вах олар н’лан? Сте схабин?
– Женщины боятся, что я их съем, когда подрасту. Они хотят знать, что едят драконы. Я
не понимаю, что все это значит.
– Как их можно съесть? Они же… – Удинаас запнулся. Странник меня возьми, они ведь
не знают, что они мертвые! – Скажи им, что бояться нечего, Найденыш.
– Ки’бри арастешабин бри пор’тол тун логдара кул абси.
– Улшун Прал говорит, они обещали ей заботиться обо мне, пока она не вернется.
– Энтара тог’рудд ав?
Мальчик покачал головой и ответил воину на его языке.
– Что он спросил? – осведомился Удинаас.
– Не отец ли ты мне. Я сказал, что мой папа умер. Мой папа Арак Элаль умер.
– Скажи ему, Удинаас, – промолвила Пернатая Ведьма на языке летери.
– Нечего тут говорить.
– Ты оставишь его этой… женщине?
Он резко обернулся.
– А что я, по-твоему, должен сделать? Забрать его с собой? Нас ведь на самом деле даже
здесь нет!
– Т’ун хавра’ад эвентара. Т’ун веб вол’раэле бри реа хан д Эн’ев?
– Улшун Прал теперь тебя немного понимает. Он говорит, здесь есть дыры. Хочешь
посмотреть?
– Дыры? – переспросил Удинаас.
– Врата! – фыркнула Пернатая Ведьма. – Он имеет в виду врата! Я их чувствую. Очень
мощные, Удинаас.
– Хорошо.
– Мне там не нравится, – сказал мальчик. – Но я пойду с вами. Тут недалеко.
Они направились к одной из больших пещер, ступили в прохладную тьму. Около
двадцати шагов неровный пол поднимался вверх, затем пошел вниз. Стены небольших
углублений покрывали рисунки красной и желтой охрой: контуры древних животных,
стоящих, бегущих, пронзенных копьями. Дальше на стенах и потолке неуверенные черные
штрихи – т’лан имассы пытались изобразить самих себя. Красные, точно цветы, отпечатки
рук.
Из вертикальной трещины в стене лились разноцветные блики, как будто там горело
неземное пламя. Проход сузился и вывел наружу, на почти горизонтальную площадку
потемневшей породы. Небольшие валуны, сдвинутые вплотную друг к другу, обозначали
закручивающуюся внутрь тропинку к центру площадки. Посередине высилась пирамида из
плоских камней, сложенных в виде примитивной фигуры: ноги, цельный широкий камень
вместо бедер, еще три на туловище, прямоугольные торчащие в стороны руки, продолговатый
покрытый лишайником камень вместо головы. Рядом располагалась приземистая
двенадцатигранная башня. Внешний ее слой был гладким и блестящим, точно кристалл; под
ним мерцали разные цвета, и казалось, что каждая грань вращается, уходя в темную дыру.
В воздухе царило напряжение, точно неведомые силы едва удерживались в хрупком
равновесии.
– Ви хан онралмашалле. С’рил к’ул хавра Эн’ев. Н’вист’. Лан’те.
– Давным-давно люди Улшуна пришли сюда с заклинательницей костей. Бушевал
ураган. Из отверстий появлялись все новые звери, очень злые. Никто не знал, что это такое.
Воин-имасс разразился продолжительной тирадой.
– Заклинательница поняла, что проходы надо запечатать, призвала силы камня и земли,
а потом приняла это новое тело. Она будет стоять здесь вечно.
– Однако ее жертва не позволяет т’лан имассам отсюда уйти, – заметил Удинаас.
– Да, но Улшун и его люди довольны.
– Ви трух ларпахал. Ранаг, бхед, тенаг толларпахал. Кул хавра тхелар. Кул.
– Это – тропа, то, что мы назвали бы дорогой, – произнес Найденыш, хмурясь
непонятным словам. – Кочуют туда-сюда стада. Они приходят как будто ниоткуда, всегда
приходят.
Естественно – это же призраки воспоминаний, как сами т’лан имассы.
– Дорога ведет сюда? – спросила Пернатая Ведьма на ломаном торговом наречии.
– Да.
– А где она начинается?
– Эпал ен. Вол’сав, тхелан.
Мальчик вздохнул, раздраженно скрестил руки.
– Улшун говорит, нас затопило… То, откуда начинается дорога, затопило саму дорогу. И
все вокруг. Дальше ничего нет. Только забвение, несознаваемое.
– То есть мы внутри замкнутого мира? И какой Обители он принадлежит?
– А эвброкс’л лист Тев. Сталвальд Демелейн Тев.
– Улшун рад, что ты слыхала про Обители. У него алмазы в глазах. Это значит, он
доволен и удивлен. Он называет эту Обитель Старвальд Демелейн.
– Впервые слышу, – нахмурилась она.
Т’лан имасс принялся перечислять и говорил долго. Удинаас узнавал отдельные имена.
Мальчик пожал плечами.
– Т’иам, Калс, Силаннах, Ампелас, Окарос, Каросис, Соррит, Атрахал, Элот, Антрас,
Кессобан, Алкенд, Караталлид, Корбас… Олар. Элейнт. Драконы. Чистые драконы. Место,
откуда начинается дорога, запечатано кровью тех, кто давным-давно сюда пришел: Драконус,
К’рул, Аномандарис, Оссерк, Силкас Руин, Скабандари, Шелтата Лор, Сукул Анхаду и
Менандор. Он говорит, меня спасла Менандор. – Мальчик вдруг широко раскрыл глаза. – Она
была не похожа на дракона!
Улшун что-то сказал.
Найденыш кивнул.
– Ясно. Он говорит, вы сможете здесь пройти. Они будут ждать вашего возвращения,
зажарят для вас молодого тенага. Вы ведь вернетесь?
– Если получится, – отозвалась Пернатая Ведьма и повернулась к рабу: – Да, Удинаас?
– Мне откуда знать? – пробурчал он.
– Будь повежливей.
– С тобой или с ними?
– Со всеми. И особенно с сыном.
Он не хотел про это слушать и принялся разглядывать переливающуюся башню. Дверей
много, не меньше двенадцати. То есть, двенадцать разных миров? Какие они? Что за
создания их населяют? Демоны? Может, это и есть истинное значение слова «демон» –
существо, вырванное из своего мира? Привязанное, как раб, к новому хозяину, которому дела
нет до его жизни и благополучия, который пользуется им, как инструментом, пока этот
инструмент нужен, а потом выбрасывает.
Я устал от сочувствия. Устал его испытывать. Но принимать от других – готов.
Бальзам на раны. «Будь повежливей». Забавно слышать это из ее уст. О н обернулся к
мальчику. Мой сын. Нет, только семя. Она взяла только это, ничто другое ей не было
нужно. Ее привлекла кровь Вивала. Да. Не сын, семя.
Растет слишком быстро. Интересно, все драконы так? Неудивительно, что женщины
испугались. Удинаас вздохнул.
– Спасибо, Найденыш. И поблагодари Улшун Прала. Молодой тенаг… Слюнки текут! –
Он повернулся к Пернатой Ведьме. – Сможешь выбрать нужную дорогу?
– Нас притянет наша плоть. Идем, кто знает, сколько времени прошло в том мире. – Она
взяла его за руку и повела мимо каменной фигуры. – Воображаемые миры… Только
представь, что мы увидели бы, если бы могли выбирать…
– Они не воображаемые, они настоящие. В этих мирах привидения – это мы.
Пернатая Ведьма хмыкнула, но ничего не возразила.
Удинаас напоследок оглянулся. Мальчик, Найденыш, рожденный от раба и женщины
драконьей крови, лишенный заботы обоих родителей. А рядом примитивный дикарь,
который верит, что все еще жив, охотник и вожак, с аппетитом, желаниями и будущим.
Трудно сказать, который из двух более жалок. От взгляда на обоих разрывалось сердце. Как
будто у горя есть оттенки…
Он резко повернулся.
– Хорошо, веди нас.
Она крепче сжала его руку и потянула за собой в стену вспыхивающего света.
Атри-преда Йан Товис, которую ее подчиненные из потомков давно исчезнувших с лица
земли местных рыбаков называли Сумрак (именно так переводилось ее имя), стояла на
массивной стене Северной башни, глядя на воды моря. За нею от подножия сторожевой
башни вела на юг широкая дорога: две лиги через старый лес, треть лиги по крестьянским
полям, – прямо к воротам укрепленного Предела Фентов.
Именно по этой дороге она и собиралась уходить, причем спешно.
Рядом с нею в третий раз откашлялся финадд – тонкий, как лоза, беспокойный мужчина
с бескровным лицом.
– Хорошо, – произнесла Сумрак.
Финадд вздохнул с нескрываемым облегчением.
– Я соберу расчеты, атри-преда.
– Тебе еще предстоит принять решение.
– Какое?
– Сколько, по твоим оценкам, на нас идет кораблей эдур?
Финадд повернулся на север, прищурился.
– Восемьсот или девятьсот рейдерских лодок. Меруды, ден-раты, бенеды. И большие
транспортные, я таких раньше не встречал. Около пятисот.
– Транспортные сделаны по типу наших, вместимость – пятьсот солдат. На каждые
четыре – одно судно с провиантом и оружием. Положим, у них такое же соотношение.
Значит, четыреста транспортных кораблей, под завязку набитых воинами. Двести тысяч. В
рейдерской лодке помещается от восьмидесяти до ста человек. Допустим, сто. Тогда общее
число – девяносто тысяч. Итого почти триста тысяч.
– Да, атри-преда.
– Сегодня утром пять тысяч эдур высадились у Первого Девичьего форта. Наши
оседлали оставшихся лошадей и сейчас изо всех сил гонят в Предел Фентов, где стоит мой
гарнизон.
– Напрашивается вывод, что это основная часть флота эдур или даже основная часть
всей их самоубийственной нации.
– Нет, такой вывод не напрашивается. Мы никогда точно не знали их численности.
– Предел Фентов может обороняться неделями, атри-преда. За это время подоспеет
подмога, и мы сомнем серых ублюдков.
– Моя команда магов в городе, – произнесла она после короткого молчания. – Три
сомнительных чародея, один из которых пьет не просыхая, а двое других грызутся из-за
старой обиды. Посмотри, как темно море под теми кораблями, финадд! Жители Трейта
отлично знают, что это значит.
– Не понимаю…
– Отступай с нами, финадд. Или готовься сразу капитулировать.
Ее собеседник изумленно открыл рот.
Сумрак отвернулась и пошла к ведущей во двор лестнице.
– Я сдаю Предел Фентов.
– Атри-преда! Мы можем отойти в Трейт! Мы все!
Она остановилась на третьей ступеньке.
– В Каттерском море засекли третью флотилию. Нас уже отрезали.
– Странник нас возьми!
– Если бы он только мог… – тихо пробормотала она.
Вопросы закончились. Началось вторжение.
Мой город падет. В который раз.
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Молодой нерек сидел на корточках на границе священной земли, вокруг вился пепел,
змеящаяся река несла потоки грязи в мертвый залив. Остальные, усевшись в кружок у
ритуального кострища, продолжали спорить. Молодой нерек знал: нужно лишь подождать.
Священная земля. Они собрались здесь, а вокруг бушевали магические бури, что
уничтожили деревню хиротов и повергли наземь лес. Пожары, полыхавшие несколько
последующих дней, их тоже не коснулись. Теперь зола остыла, искры больше не плясали на
ветру, а запруду из раздувшихся тел лесных животных в устье реки прорвало прошлой ночью
и унесло в море, к поджидающим там акулам.
Брат по ножу подошел и присел рядом.
– Их не пускает страх. Но тот же самый страх заставит их согласиться.
– Знаю.
– Я поверил тебе сразу же, как только ты рассказал про сны.
– Да.
– Наш народ не видел снов с того дня, как нас покорили летерийцы. Наши ночи
опустели, и мы решили – так оно и будет, пока не умрет последний из нас и народа нереков
не станет. Но я видел истину в твоем взгляде. У нас с тобой на двоих один нож. Я не
усомнился.
– Знаю, брат.
Старейший из нереков окликнул их сзади голосом, хриплым от гнева:
– Решено. Вы пойдете оба. Древними путями, чтобы не задерживаться.
Молодой нерек и его брат по ножу встали и повернулись к говорящему.
– Идите, – кивнул тот. – Разыщите Халла Беддикта.
Двое нереков ступили на хрустящую золу и зашагали на юг. Возвращение снов открыло
и древние пути, через миры и между мирами. Дорога не будет долгой.
Фир Сэнгар привел его на уединенную полянку; звуки готовящейся к выступлению
армии доносились сюда приглушенно и как бы издалека. Стоило Труллу сделать первый шаг
на открытое место, как брат повернулся. В горло Трулла уперлось предплечье, а вес Фира
толкал его назад, пока Трулл не уткнулся спиной в ствол.
– Ты будешь молчать! Ч тоб никто больше, включая меня, не слышал твоих сомнений!
Я не убил тебя на месте единственно потому, что ты мой брат. Трулл, ты понял?
Ему с трудом удавалось дышать, однако он даже не шелохнулся, глядя брату прямо в
глаза.
– Почему ты не отвечаешь?
Он по-прежнему не проронил ни слова. Скрипнув зубами, Фир убрал руку и отступил
на шаг.
– А может, все-таки убьешь? – Трулл, все еще опираясь спиной на ствол, улыбнулся. –
Лучше всего ударом сзади. Ножом, без предупреждения. В противном случае, боюсь, тебе
придется нелегко.
Фир отвернулся, потом кивнул:
– Да.
– Ножом в спину.
– Да.
– Потому что, будь у меня в руках копье, каждый из нас может умереть с равным
успехом.
Ярость стала постепенно уходить из взгляда Фира.
– Этому нужно положить конец, Трулл. Вот-вот начнется битва…
– Ты сомневаешься в моей способности сражаться?
– Нет, в твоем желании.
– Что ж, тут ты сомневаешься справедливо. Однако я выполню твои приказы. И стану
убивать летерийцев ради тебя.
– Ради императора. Ради нашего народа…
– Нет, Фир, ради тебя. В противном случае тебе действительно стоило бы усомниться в
моей способности сражаться. Лучше всего – даже удалить меня от командования. И от всей
этой абсурдной войны. И услать меня подальше, в самые северные деревни ден-ратов – надо
думать, там найдется тысяча-другая эдур, отказавшихся от похода.
– Никто не отказался.
– Да быть не может!
– Разве что горстка.
– Думаю, побольше, чем тебе кажется. Предупреждая твой вопрос – я и сам подумывал
к ним присоединиться.
– Рулад бы тебе не позволил. И был бы вынужден тебя убить.
– Знаю.
Фир принялся расхаживать по полянке.
– К’риснаны говорят, что Рулада вчера убили. В Трейте. А потом он вернулся. Брат,
сомнений больше нет. Императора не остановить. Его мощь отныне будет только расти…
– Ты все понял неверно.
Прервав речь, Фир озабоченно оглянулся.
– Что ты имеешь в виду?
– «Императора не остановить». Мне это видится совсем не так.
– Очень хорошо, Трулл, и как же тебе это видится?
– Наш брат обречен умирать раз за разом. Умирать, восставать, потом снова умирать.
Наш с тобой брат, Фир, наш младшенький. Вот как мне это видится! И ты хочешь, чтобы я
подчинился той силе, которая с ним это делает? Чтобы я ей служил? Поставил ей на службу
свое копье? Построил для нее империю? Думаешь, он умирает безболезненно? Без страха?
Шрамов не остается? Как ты полагаешь, Фир, сколько времени он сможет сохранять
рассудок? Юный воин в жуткой золотой броне, но плоть под ней изранена и искалечена,
оружие врагов раз за разом пронзает его – а он знает все, знает, что его будут убивать опять и
опять…
– Замолчи! – Словно ребенок, Фир зажал руками уши и отвернулся. – Замолчи!
– И кто его на это обрек?
– Замолчи!
Трулл подчинился. Скажи, брат, ты ведь чувствуешь себя таким же беспомощным,
как и я?
Лицо Фира вновь окаменело.
– Хорошо, Трулл, высказывай свои сомнения, если не можешь иначе – но только мне
одному. Без свидетелей.
– Договорились.
– А сейчас нас ждет битва.
– Ты прав.
На опушке леса к югу от реки Каттер кто-то спугнул стадо оленей; высоко подпрыгивая
и бросаясь из стороны в сторону, они неслись сейчас поперек поля будущей битвы. Морох
Неват стоял рядом с королевой и принцем на земляном валу перед стенами Высокого форта.
Перед ними выстроились в ряд четверо неподвижных магов отряда Джаналл, завернувшихся
в плотные плащи, чтобы защититься от утренней свежести, а по обе стороны вдоль
укрепленного вала вытянулись роты тяжелой пехоты из батальона королевы. По краям
каждой роты стояли телеги, на них разместилось по баллисте, заряженной магазином на
тридцать шесть дротиков. Над баллистами нависали зарядные устройства с
дополнительными магазинами, расчеты в тяжелой броне толпились вокруг, бросая
встревоженные взгляды на лес к северу от себя.
– Эдур на подходе, – объявил принц Квиллас, – скоро мы их увидим.
Посреди поля олени вдруг успокоились и принялись щипать траву.
Морох бросил взгляд на восток, где на валу поменьше расположились еще две роты.
Проход между валами, узкий и глубокий, упирался прямо в угловой бастион городской стены
и полностью простреливался оттуда баллистами и онаграми.
Магический отряд принца из трех чародеев послабее расположился вместе с
небольшим охранением на валу с южной стороны Сухого рва, между выступающих с обеих
сторон городских стен. Старый ров, выкопанный давным-давно для защиты от наводнений,
вился в сторону невысоких холмов в тысяче шагов к северу. Вдоль Сухого рва было насыпано
еще три вала, занятых передовыми подразделениями бригады Зеленых Курток. На
восточном, самом большом из валов, высился каменный равелин, там командование бригады
разместило собственный отряд магов.
С других сторон Высокий форт также окружали валы, на них разместились
батальонные и бригадные резервы, включая подразделения тяжелой кавалерии. Гарнизон
самого Высокого форта стоял на стенах и бастионах.
Морох полагал, что битвы не избежать и что она станет решающей. Подлая атака эдур,
приведшая к падению Трейта, здесь не пройдет, порукой тому – одиннадцать магов в рядах
летерийцев.
– Призраки! – воскликнул кто-то из офицеров королевы, и внимание Мороха снова
вернулось к отдаленной полосе деревьев. Олени, вытянув шеи, тоже уставились на границу
леса. Мгновение спустя они сорвались с места, на этот раз – на юго-запад, и, достигнув леса,
скрылись в тумане.
По ту сторону поля битвы – которое в мирное время служило пастбищем – в просветах
между стволами возникали призраки, формой более или менее напоминающие людей. Они
стекались в плотную вытянутую массу, триста шагов в ширину и с полсотни глубиной.
Следом появились огромные, тяжко ступающие демоны в два человеческих роста, числом
около сотни, и выстроились клином позади призраков. Наконец по обе стороны клина вышли
воины, справа – тисте эдур, слева – приземистые дикари в меховых куртках.
– Это еще кто? – вопросил принц Квиллас. – На левом фланге – это ведь не эдур?
– Какие-нибудь нереки, – пожала плечами королева. – Думаю, их вряд ли больше
тысячи, и ни оружием, ни броней они похвастаться не могут.
– Расходный материал, – согласился Морох. – Похоже, кое-чему эдур успели от нас
научиться.
К северу от малого вала выстраивалась похожая группировка, с той разницей, что тисте
эдур стояли там на обоих флангах.
– Сначала нападут призраки, – предположил Морох, – следующие за ними демоны
попытаются прорвать наши ряды. Ага, а вот и сигнальные флаги от Зеленых Курток. Надо
думать, перед ними тоже появился противник.
– Если бы эдур командовал ты, – спросил Квиллас, – ты что, так бы и поступил? Уж
очень это очевидный план.
– Если во главе войска стоит какой-нибудь болван, так все и будет, – возразила Джаналл.
– Маги займутся друг другом, так что исход битвы решит меч… – Морох на мгновение
призадумался и решил: – Я бы воспользовался Сухим рвом. И организовал внезапную атаку
на ваших магов, принц.
– Последние пятьдесят или шестьдесят шагов им все равно придется наступать в
открытую, финадд. Стрельба с бастионов сметет врага, но даже если нет, в западный фланг с
вала ударит рота Зеленых Курток.
– Ослабив таким образом защиту самого вала. Значит, Сухой ров в качестве
отвлекающего маневра, а резервные силы тем временем атакуют и захватывают вал.
– Вал, финадд, находится под защитой самого большого из бастионов. Ответный
обстрел оттуда уничтожит тисте эдур.
Поразмышляв еще немного, Морох кивнул.
– Все так, принц. Готов признать, я не вижу никакого маневра, который дал бы эдур
превосходство.
– Именно так, – подтвердил принц.
– Пожалуй, слишком тихо, – заметил Морох после паузы, в течение которой противник
продолжал выстраивать ряды.
– Это все призраки и демоны, финадд. Солдаты не очень-то любят иметь с ними дело.
– Маги их уничтожат, – объявила Джаналл. На ней были роскошные доспехи, шлем
инкрустирован золотом и серебром. Меч – из лучшей летерийской стали, но эфес обвит
золотой нитью, а навершием служили жемчуга, оправленные в серебро. Под накидкой,
расшитой бисером, – броня из стальной чешуи. Вряд ли королеве придется сегодня обнажать
меч. И тем не менее… Развернувшись, финадд жестом подозвал адъютанта и отвел его в
сторонку:
– Подготовь для королевы коней. В укрытии к югу от западного бастиона.
– Слушаюсь!
Что-то не так, почувствовал Морох, глядя вслед торопливо удаляющемуся адъютанту.
Он поднял глаза к небу. Серые тучи. Если сквозь них не пробьется солнце, быть дождю. Он
вернулся на свое место и вновь окинул взглядом ряды противника:
– Они уже построились. Почему я не слышу речевок? Выкриков, ритуальных
проклятий?
– Ожидают теплого приема, – усмехнулся Квиллас. – Ужас запечатал их уста.
По строю магов королевы пробежало движение. Джаналл это заметила.
– Предупредить всех в строю! Противник начал колдовство.
– Какое именно? – уточнил Морох.
Джаналл лишь покачала головой.
– Мошонка Предателя, – пробормотал про себя финадд. Все было не так. Совсем не так.
Обнажив саблю, Алрада Ан усмехнулся.
– Никогда не понимал вас, копьеносцев. Схватка, Трулл Сэнгар, будет на короткой
дистанции. Копье просто вышибут у тебя из рук.
– Пусть попробуют. Черное дерево выдержит любой удар, сам знаешь. Моя хватка –
тоже.
Позади клина демонов стоял к’риснан. Второй колдун был в другой группировке, также
позади демонов. Группировкой командовал Ханради Халаг, и к’риснан был его сыном.
Б’нагга и его тысяча дшеков были едва различимы в низине к западу, еще тысяча
продвигалась сейчас по рву, третья тысяча стояла на восточном фланге, прикрывая призраков
и демонов. Трулл только сейчас сообразил, что ничего не знает об огромных бронированных
чудищах, призванных на битву к’риснанами. Даже того, как демоны себя называют.
Воины арапаев и хиротов лишь частично вышли из леса, противник мог видеть не
больше трети от их общего числа. Наблюдатель пришел бы к выводу, что основные силы
сосредоточены в центре – восемнадцать тысяч хиротов и мерудов под командованием
Ханради Халага. В действительности скрытые в лесу силы Фира включали в себя двадцать
три тысячи воинов эдур, не считая также сосредоточенных здесь бесчисленных призраков.
Вокруг к’риснана заструилась серая дымка, образовав подобие жидкой паутины,
которая начала загустевать и подниматься вверх. Дымка стала выбрасывать тонкие, словно
нити, побеги и окутывать ближайшие ряды эдур. Побеги множились, извиваясь, словно
корни, обволакивая все вокруг, за исключением призраков и демонов. Внутри серой
шевелящейся стены стремительно нарастало колдовство. Трулл почувствовал его
прикосновение и едва сдержал приступ тошноты.
Со стороны летерийского отряда магов взметнулась ответная волна бушующего огня,
застыла ревущей стеной перед валом и вдруг с дикой силой ринулась вперед, через поле.
Так, неожиданно, и началась битва.
Трулл видел, как на него несется огненная стена. В последний момент серая паутина
тоже рванулась вперед, столкнулась с пламенем и отбросила его вверх, подобно пылающим
колоннам, столбам, увитым серебряным огнем. В этом огне Трулл стал различать сверкание
костей, тысяч, сотен тысяч, словно в них превращалось то, что питало пламя. Колонны
вздымались все выше, в пятьдесят раз выше его роста, в сто, в двести, заполнили все небо!
Потом волна стала опрокидываться, столбы пламени склонились назад, к летерийским
траншеям.
Как только они устремились вниз, к земле, призраки, из леса и стоявшие в передней
линии войска, тоже бросились в атаку. Клиновидные построения демонов будто растаяли в
воздухе следом за ними. Этого сигнала и ждали Трулл и другие командиры.
– Оружие к бою! – Труллу пришлось заорать во всю глотку, иначе никто бы его не
услышал.
Волна рухнула. Сначала – на землю, которая взорвалась, обугливаясь, как если бы в нее
одновременно ударило множество кирок. Пыль, огонь, звук сыплющихся на равнину костей,
подобный граду, барабанящему по стальным листам. Потом – все дальше, вверх по склону
валов.
Следом хлынуло море призраков.
– Вперед!
Эдур бежали по перепаханному дымящемуся полю. За их спиной из леса выходили
тысячи и тысячи новых воинов.
Трулл видел, и намного ярче, чем хотел бы, как град пылающих костей достиг первого
ряда окопов. Рой алых брызг – и вверх полетели куски человеческой плоти, вздымаясь,
словно стена, в которой плясали оторванные конечности. Осколки брони, расщепленные
бревна, волосы, кожа…
Волна обрушилась на магический отряд королевы, кости сыпались прямо туда, где
только что стояли волшебники. Мгновение спустя осколки костей брызнули обратно, словно
отброшенные взрывом, однако там, где только что было четверо магов, теперь осталось лишь
двое, окровавленных, оглушенных. Перед одним, словно прямо из-под изорванной земли,
вырос демон и взмахнул палицей. Маг сложился пополам, словно в нем не осталось ни одной
кости, тело взлетело в воздух. Последняя волшебница, чудом уклонившись от очередного
взмаха смертоносного оружия, взмахнула рукой, и на демона обрушился дождь из дротиков –
Трулл услышал, как тот завопил от боли. Демона охватило магическое мерцание, он
развернулся и, тяжело рухнув, заскользил по покрытому кровью склону. Палица отлетела в
сторону.
Среди уцелевших летерийских солдат появились и другие демоны, их продвижение
можно было следить по отлетающим в разные стороны телам.
Откуда-то с юго-востока пришла еще одна магическая волна – вращающийся,
стреляющий молниями столб, который пересек поле и обрушился на сонмища рвущихся
вперед призраков. Те тысячами таяли под ударом неистового вихря. Волна докатилась до
войска Ханради Халага, выкосив в наступающих цепях широкую просеку. Сын вождя
мерудов контратаковал, вверх снова взметнулись столбы серых кувыркающихся костей, вал
на востоке окутался дымом и грохотом. Однако на поле битвы остались сотни мертвых или
умирающих эдур.
Оглохнув и наполовину ослепнув от дыма и пыли, Трулл и его воины достигли склона
и, вскарабкавшись наверх, попали в первую линию траншей. Перед ними была канава,
казалось, вся заполненная мясом, ломаными костями, вывернутыми наизнанку органами,
рваными ремнями и осколками брони. Вонь лопнувших кишечников и горелой плоти не
давала дышать. Давясь от тошноты, Трулл прокладывал себе путь вперед; мокасины
проваливались в теплое, а когда он вытаскивал ногу, она была вся в крови и желчи.
Впереди кипел бой. Вооруженные молотами и палицами демоны крушили нападающих
на них со всех сторон летерийцев, другие, с обоюдоострыми топорами, буквально
выкашивали солдат вокруг себя. Однако выстрелы баллист накрывали их одного за другим.
Трулл увидел, как демон, в которого попали сразу два дротика, покачнулся, и на него
набросились с мечами…
В этот момент он и его отряд тоже схлестнулись с противником.
Морох Неват пробивался сквозь пыль, орущих солдат и неподвижные тела, выкрикивая
имя принца. Квилласа нигде не было. Не видно было и Джаналл. От магического отряда
осталась лишь одна волшебница, раз за разом атакующая противника, находящегося где-то
далеко от нее. Рота тяжелой пехоты выдвинулась, чтобы прикрыть волшебницу, но
пехотинцы один за другим падали под ударами наступающих тисте эдур.
Из ушей финадда, контуженного, когда на вал обрушился водопад костей, текла кровь,
однако меча он не потерял, и добрая летерийская сталь уничтожала призрака за призраком.
Потом он увидел воина эдур, пробивавшегося к волшебнице во главе десятка соплеменников;
копье у воина в руках двигалось так стремительно, что его было почти не разглядеть. Морох
был слишком далеко, от воина его отделяли завалы из тел; ему оставалось лишь смотреть,
как, продравшись сквозь последний ряд пехоты, тот бросился на волшебницу, вонзил копье
ей в грудь, вздел вверх – древко копья опасно изогнулось – и отбросил дергающееся в
конвульсиях тело в сторону. Из раны хлынул фонтан крови.
В ужасе отшатнувшись, Морох Неват начал пробираться к южному склону вала. Срочно
нужна лошадь. Лошади, подвести лошадей поближе. Для принца. Для королевы…
Откуда-то с востока донесся чудовищный рев, земля затряслась. Морох Неват
оступился, левая нога поскользнулась в кровавой жиже и потеряла опору, в паху финадда
что-то лопнуло. Все тело пронзила острая боль. Выругавшись, он полетел вниз, даже не
пытаясь остановить падения, видя, как приближается искалеченная земля. Тяжелый удар,
чудовищная боль в левой ноге, в копчике, во всем позвоночнике. Не переставая браниться, он
пополз вперед, потеряв при падении меч.
Кости. С неба сыпались пылающие кости; поражаемые ими солдаты словно взрывались
на месте. Чудовищное давление, сам воздух с криком метался вокруг. И, заглушая остальные
звуки – жуткая какофония стонов, которые издает, одновременно умирая, тысяча человек.
Звук, который Морох Неват уже никогда не забудет. Да что же за силу разбудили эти
выродки?
Сопротивление летерийцев было сломлено, они бежали вниз по южному склону вала.
Призраки сшибали их с ног, преследующие тисте эдур рубили в спину. Трулл Сэнгар в
поисках наблюдательного пункта вскарабкался на кучу трупов. На тех двух валах к востоку,
что были видны отсюда, противник был полностью разгромлен. Дшеки, перекинувшись в
серебристых волков, атаковали из рва при поддержке призраков и смяли то, что осталось от
летерийской обороны. Магический обстрел прекратился.
По другую сторону волки под предводительством Б’нагги прошли на юг, обходя
передовой вал, и напали на резервные позиции к западу от города. Там располагалась
кавалерия, но кони обезумели, когда среди них оказались огромные хищники. К дшекам
присоединился десяток демонов, обратив летерийцев в паническое бегство, которое смяло и
увлекло за собой южные отряды. За отрядом Б’нагги двигались эдур из арапаев.
Трулл обратил взгляд на север. И увидел там своего брата, стоящего в одиночестве
рядом с телом на самом краю поля битвы. К’риснан.
– Трулл.
Он обернулся.
– Алрада Ан. Ты ранен?
– Напоролся на меч – в руке мертвеца.
Длинная глубокая рана шла от левого локтя воина до самого плеча.
– Отыщи целительницу, пока ты не истек кровью.
– Отыщу. Я видел, как ты убил Ведьму… – Алрада Ан не стал развивать тему.
– Где Канарт? – спросил Трулл. – Я не вижу своих людей.
– Отряд рассеялся. Канарт выносил из схватки Бадара. Тот был смертельно ранен.
Трулл смотрел на кровь и клочья плоти, покрывавшие наконечник копья.
– Он был так молод.
– Он был окропленным, Трулл.
Трулл поднял взгляд на стену Высокого форта. Он мог разглядеть лица стоящих на ней
солдат. Гарнизон крепости только что стал свидетелем полного уничтожения летерийцев,
составлявших внешнюю линию обороны. Соседний бастион продолжал стрелять из баллист
по демонам в пределах досягаемости.
– Мне нужно к брату, Алрада. Попробуй собрать воинов. Не уверен, что битва окончена.
Скорчившись у западной стены, Морох Неват смотрел, как с десяток волков перебегают
между кучами трупов. Их шерсть была покрыта кровью. Вот они окружили раненого солдата
– челюсти защелкали, дергающееся тело вытянулось и замерло.
Быстро они его… И никаких колебаний.
Лошадей он так и не нашел.
На ближайшем валу, шагах в восьмидесяти, группа тисте эдур обнаружила принца
Квилласа. Не сказать чтобы в полном порядке, но живого. А королева? Неужели лежит где-то
под грудами тел? Бисер рассыпан и втоптан в грязь, богато украшенный меч так и покоится в
ножнах, честолюбиво сиявшие глаза потухли и уже не обращают внимания на этот мир…
Невозможно!
А возможны эти груды тел летерийцев, павших целыми бригадами и батальонами?
Магия воюющих сторон не уравновесила друг друга. Одиннадцать летерийских магов
были сметены контратакой эдур, после чего битва превратилась в бойню. Именно эта
несправедливость грызла сейчас Мороха сильней всего. Он сам и его народ всегда
побеждали, и это стало восприниматься как естественный, законный порядок вещей.
Что-то пошло не так. Нас обманули. Миропорядок перевернут. С лова повторялись в
голове со все возрастающей горечью. Нас нельзя победить. За любую неудачу мы отомстим
десятикратно. Все снова будет, как прежде. Как и должно быть. Никто не вправе
посягать на наше предназначение.
Начал накрапывать дождь.
Воин эдур заметил его и стал приближаться, обнажив меч. Когда высокая фигура встала
перед Морохом Неватом, дождь хлынул как из ведра. Воин обратился к нему на торговом
наречии:
– Не похоже, солдат, чтобы тебя ранило.
– Кажется, порвал сухожилие, – ответил Морох.
– Больно, наверное.
– Ты меня убьешь?
– Разве ты не знаешь? – удивился воин. – Гарнизон капитулировал. Высокий форт пал.
– И что с того?
– Мы – завоеватели, солдат. Какой нам смысл убивать собственных подданных?
Морох презрительно отвернулся.
– Завоеватели – летерийцы, нас же никто никогда не завоевывал. Ты думаешь, эдур,
одна битва что-то решает? Вы попросту раскрыли свои карты, такого больше не повторится.
Еще немного, и это мы вас завоюем, а не вы нас.
– Как хочешь, – пожал плечами воин. – Только знай: все укрепления на границе пали.
Трейт, Высокий форт, Форт-Шайх. Ваши хваленые бригады отброшены, ваши маги мертвы.
Королева и принц у нас в плену. Мы начинаем поход на Летерас!
Тисте эдур развернулся и зашагал прочь. Морох Неват какое-то время смотрел ему
вслед, потом огляделся. И увидел летерийских солдат, которые разбредались с поля битвы –
безоружные, но не раненые. Кто-то ковылял в сторону просеки, кто-то на юг, на Каттер.
Просто разбредались, и все.
Мы снова соберем войска. Отступим, чтобы вооружиться. Поражения можно
избежать. И нужно.
Морщась от боли, Морох попытался встать, когда его окликнул знакомый голос. Он
поднял глаза и узнал офицера из свиты королевы. Офицер подбежал к нему.
– Финадд, я так рад, что вы живы…
– Мне нужна лошадь!
– У нас есть лошади, финадд…
– Как королева попала в плен? – перебил его Морох. И почему ты не пал, ее защищая?
– К нам прорвался демон, – ответил офицер. – Никто не успел и глазом моргнуть.
Пришел именно за ней. Мы были бессильны…
– Ладно. Помоги мне встать. Я должен ехать на юг, и мне нужен целитель.
Дождь превратил обугленную почву в болото, от колдовских костей не осталось и
следа. Трулл услышал справа от себя жалобные стоны и приостановился. Пройдя в том
направлении десяток шагов, он наткнулся на демона.
Четыре тяжелых дротика пронзили его в разных местах. Существо лежало на боку,
морда была искажена гримасой боли.
Трулл опустился рядом на корточки.
– Ты понимаешь мою речь?
Веки существа поднялись, маленькие синие глазки, сверкнув, уставились ему в глаза.
– Судия жизни. Отвергатель милосердия. Я умру здесь.
Голос оказался неожиданно тонким, как у ребенка.
– Я позову целительницу…
– Зачем? Снова сражаться? Переживать этот ужас и горе?
– У себя в мире ты не был воином?
– Я забрасывал сети. На теплых отмелях под желтым небом. Мы забрасываем сети.
– Вы все?
– Что это за война? Зачем я убит? Почему больше не увижу реку? Свою семью, детей?
Мы хоть победили?
– Подожди, я скоро вернусь, обещаю. – Встав, Трулл продолжил свой путь туда, где
стоял Фир, а теперь и с десяток других. К’риснан был жив, вокруг сгрудились целительницы
– но, похоже, никто из них не мог помочь корчащемуся в грязи молодому колдуну.
Приблизившись, Трулл разглядел его получше. Тело колдуна было перекорежено, кожа
отслаивалась влажными лоскутами.
Шагнув навстречу, Фир преградил Труллу дорогу.
– Это – магия меча. Идущая через оружие от дарителя к Руладу, а от него – тем, кого он
избрал. Вот только… – Фир мгновение поколебался, – тело не в состоянии ее выдержать.
Уничтожая врагов, магия меняет и ее носителя. Так сказали мне женщины.
Лицо брата побелело; ни триумфа, ни удовлетворения от одержанной сегодня победы
Трулл разглядеть на нем не смог.
– Он выживет?
– Женщины полагают, что да. По крайней мере, в этот раз. Однако повреждения
необратимы. Сын Ханради мертв.
– Из-за этого же? – спросил Трулл. – От магии меча?
– Частично. По большей же части, судя по тому, как он обгорел, – от удара летерийских
магов. Они сопротивлялись дольше, чем мы рассчитывали.
Трулл обернулся к Высокому форту.
– Летерийцы сдались?
– Буквально только что. Прислали депутацию. Гарнизон сейчас разоружают. Я думаю
оставить Ханради командовать фортом. Он сильно пал духом.
Ничего не ответив, Трулл обогнул Фира и подошел к собравшимся вокруг к’риснана
женщинам.
– Кто-то из вас, будьте добры… У меня есть работа для целительницы.
– Раненые воины, – кивнула одна из женщин, арапайка. – Да, там от меня будет больше
пользы. Я иду с тобой.
– Это не эдур. Демон.
Женщина застыла на месте.
– Что еще за дурь? Моя помощь нужна эдур, у меня нет времени на демонов. Пусть
подыхает, всегда можно призвать новых.
Внутри Трулла что-то надломилось. Не успел он ничего понять, как тыльную сторону
правой ладони уже пронзила острая боль, а женщина оказалась перед ним на земле, на
изумленном лице – кровь. Потом в ее глазах вскипела ярость. Фир оттолкнул Трулла в
сторону:
– Что… ты… творишь?!
– Я хочу, чтобы демона исцелили. – Трулл весь трясся, в то же время поражаясь, что не
чувствует никакой вины перед поднимающейся из грязи женщиной. – Исцелили, освободили
и отправили обратно в его мир.
– Трулл…
Женщина заскрежетала зубами, потом зашипела:
– Я пожалуюсь императрице! Пойдешь в изгнание!
Ее товарки сгрудились вокруг, глядя на Трулла с откровенной ненавистью. Он понял,
что своим поступком надломил что-то и внутри их. Жаль.
– Что с этим демоном? – спросил Фир.
– Он умирает.
– Значит, скорее всего, уже умер. И хватит об этом, Трулл. – Фир обернулся к
женщинам: – Немедленно отправляйтесь к нашим воинам. Я распоряжусь, чтобы к’риснана
доставили в лагерь.
– Мы все расскажем императрице, – повторила первая целительница, стирая кровь с
лица.
– Разумеется. Как вам будет угодно.
Целительницы удалились в дождь.
– Брат, боевая ярость еще кипит в тебе…
– Ничего подобного.
– Слушай меня! Это – оправдание твоему проступку. Ты попросишь прощения и
выплатишь виру.
– Мне нужна целительница! – Трулл повернулся, чтобы идти. Фир грубо ухватил его за
плечо, но Трулл вывернулся и зашагал прочь. Он разыщет целительницу. Ту женщину из
хиротов, что знает его мать. Главное, чтобы слух о случившемся не успел разойтись. Демону
надо помочь.
Трулл пришел в себя, когда вновь пробирался между трупами. Вокруг лежали эдур,
погибшие в магической атаке, свидетелем которой он был. Обгоревшие, обожженные
настолько, что черты лиц полностью стерлись. Он никого не узнавал, да и никто не узнал бы.
Трулл бродил среди трупов, а дождь лупил с такой силой, что казалось – вокруг него все
движется, кипит жизнь. Однако со всех сторон были лишь мертвые.
Одинокая неподвижная фигура неподалеку. Женщина, руки бессильно опущены. Она
ему знакома – одна из матрон. Старшая сестра Ханради Халага – высокая, с ястребиным
лицом и глазами, словно ониксы. Он остановился прямо перед ней.
– Мне нужно, чтобы вы исцелили демона.
Похоже, она его даже не заметила.
– Я никому не могу помочь. Мои сыновья… я даже найти их не могу.
Он взял ее за руку и крепко сжал.
– Идемте со мной.
Не сопротивляясь, она дала увести себя от раскиданных тел.
– Демон?
– Да. Я не знаю, как они себя называют.
– Кенилл’ра. На их языке означает «спать спокойно» или что-то в этом роде. Оружие
для них ковали меруды.
– Это оружие нанесло сегодня немало увечий.
– И не только оно, воин.
Он поднял глаза и увидел, что на лицо женщины вернулось осмысленное выражение.
Теперь она тоже крепко держала его за руку.
– Ты – Трулл Сэнгар, брат императора.
– Да.
– Тот, кто ударил женщину арапаев.
– Похоже, некоторые новости распространяются стремительно, причем непонятным для
меня образом.
– Между женщинами это именно так.
– И тем не менее вы мне помогаете?
– Исцелить демона? Да, если он еще жив.
– Но почему?
Она не ответила.
Им удалось отыскать существо, хотя и не сразу. Демон уже не стонал, однако женщина,
отпустив руку Трулла, присела рядом с ним.
– Он еще жив, Трулл Сэнгар.
Возложив ладони на огромную грудь существа, женщина закрыла глаза. Капли дождя
стекали по ее щекам, словно само мироздание вместе с ней оплакивало павших.
– Надо вытаскивать дротики. Ты будешь тянуть, только не дергай, а я придержу. По
одному, не торопясь.
– Я хочу, чтобы его освободили.
– Я не могу этого сделать. Подобное запрещено.
– Тогда пусть он будет под моим началом.
– Ты – брат императора. Кто посмеет возразить тебе?
– Еще какой-нибудь брат императора?
У него немного отлегло от сердца, когда он увидел, что ее тонкие губы тронула улыбка:
– С братьями разбирайся сам, Трулл Сэнгар. А сейчас – тяни.
Демон открыл маленькие глазки. Ощупал своими ручищами места, где недавно зияли
раны, потом вздохнул.
Целительница шагнула в сторону.
– Я закончила. Надо собирать тела погибших.
– Благодарю вас, – сказал ей Трулл.
Ничего не ответив, она зашагала прочь, отирая с лица дождевые капли.
Демон поднялся на ноги.
– Я снова буду сражаться.
– Если мое слово еще что-то значит, то нет, – возразил Трулл. – Теперь я твой командир.
– Не сражаться? Разве это честно, Отвергатель? Видеть, как мои сородичи умирают, но
не разделить с ними ни опасность, ни судьбу. Так печально – умереть вдали от дома.
– Тем более один из вас должен выжить, чтобы сохранить память о погибших. И это
будешь ты. Как твое имя?
– Сирень.
Трулл посмотрел на небо. Похоже, ливень не собирался прекращаться.
– Пойдем со мной. Мне нужно поговорить с братом.
Воины тисте эдур вступали в город. Ворота были выбиты магическим ударом во время
битвы, куски рваной бронзы и расщепленные доски усеяли раскисшую почву вперемежку с
трупами.
Демон подобрал рядом с телом одного из родичей топор и теперь нес его на плече.
Двигался Сирень, несмотря на размеры, почти беззвучно, умеряя шаг, чтобы не обгонять
Трулла. Дышал демон странно. За глубоким вдохом следовал другой, не столь глубокий, но
сопровождавшийся слегка посвистывающим выдохом, причем было непохоже, чтобы выдох
этот шел через широкий, плоский нос существа.
– Сирень, ты уверен, что полностью исцелен?
– Уверен.
Они приблизились к валу, на котором раньше стояли четверо магов, трое из которых
были уничтожены первым же магическим ударом. Сейчас на вершине вала стоял Фир с
группой командиров. И двое пленников.
Трулл вместе с демоном поднимались наверх. Взбираться было непросто, навстречу им
в потоках красной грязи медленно соскальзывал один труп за другим. За струями дождя
мелькали призраки, словно все еще кого-то преследуя. С запада доносились низкие раскаты
грома.
Когда они наконец оказались наверху, Трулл обнаружил, что один из пленников – принц
Квиллас. Судя по всему, не раненный. Второй была женщина в заляпанных грязью доспехах.
Шлема на женщине не было, судя по кровавым потекам на левой щеке, ее ранило в голову. В
глазах застыло потрясенное выражение.
Фир повернулся навстречу Труллу с демоном.
– Брат мой, – произнес он ровным голосом, – похоже, к нам в плен попали два члена
королевской семьи.
– Так это королева Джаналл?
– Принц ожидает, что мы запросим за них выкуп, – продолжал Фир. – Похоже, он не
слишком-то понимает свое положение.
– И в чем же оно заключается?
– Император желает получить обоих в свое распоряжение.
– Фир, демонстрировать пленных публике не в наших обычаях.
В глазах Фира мелькнуло раздражение, однако голос его оставался ровным:
– Вижу, твой демон исцелен. Чего ты хочешь теперь?
– Чтобы этого кенилл’ра отдали под мою команду.
Фир некоторое время рассматривал огромное существо, затем пожал плечами и
отвернулся.
– Как тебе будет угодно. А сейчас оставь меня, Трулл. Я поговорю с тобой позже… без
свидетелей.
Трулл дернулся, как от удара.
– Ну и прекрасно!
Мир окончательно рухнул и восстановлению не подлежит.
– Ступай.
– За мной, Сирень! – Трулл чуть задержался, чтобы еще раз взглянуть на принца
Квилласа, и увидел ужас во взгляде молодого летерийца. Император Рулад требует его к себе
вместе с королевой. Зачем?
Они пересекали поле битвы под негромкий рокот лупящего без разбору ливня, а вокруг
были лишь смерть и разорение. Иногда на пути попадались отдельные силуэты: тисте эдур,
разыскивающие павших товарищей, призраки в бессмысленном патруле. Раскаты грома
приближались.
– Рядом должна быть река, – сказал вдруг Сирень. – Когда нас сюда призвали, пахло
рекой. Той же самой, что под мостом у города.
– Да, – подтвердил Трулл, – это река Каттер.
– Я хотел бы на нее взглянуть.
– Почему нет?
Они отклонились к северо-западу, достигли проложенной дровосеками дороги вдоль
леса и шли по ней, пока деревья справа не поредели и за ними не показалась река.
– Ах, – пробормотал Сирень, – какая маленькая…
Трулл смотрел на быструю воду, покрывавшую сверкающей пленкой округлые валуны.
– Бросающий сети, – сказал он наконец.
– Это когда я дома, Отвергатель.
Тисте эдур спустился к берегу. Нагнулся, опустил запятнанную кровью руку в ледяную
воду.
– Здесь что, нет рыбы? – удивился Сирень.
– Наверняка есть, а что?
– Там, где я живу, в реке водится н’пурель, усатая рыба. Одна такая может заглотить
целиком маленького кенилл’ра, а те, что живут в озерах поглубже, справятся и со взрослым
вроде меня. Разумеется, мы избегаем глубин. А здесь не бывает таких?
– В море, – ответил ему Трулл, – водятся акулы. Ну и, конечно, ходят байки про
монстров покрупней, включая таких, что способны потопить целый корабль.
– Н’пурель выползают на берег, когда им приходит пора сбрасывать кожу, и какое-то
время живут на земле.
– Вот это действительно необычно, – обернулся к демону Трулл. – И вообще, похоже,
забрасывание сетей – довольно опасное занятие.
Сирень пожал плечами.
– Не опасней, чем охота на пауков, Отвергатель.
– Можешь звать меня Трулл.
– Нет, ты Судия жизни, Отвергатель свободы. Ты Похититель моей смерти.
– Ну как знаешь.
– Расскажи мне, что это за война.
– Бессмысленная.
– Все войны бессмысленны. Разгром и унижение вскармливают лишь ненависть и
желание отомстить.
– Можно сломить дух побежденных, – возразил Трулл. – Сломить полностью, без
остатка, как у нереков, фараэдов, тартеналов…
– Я не знаю, что это за народы, Отвергатель.
– Это те, кого покорили летерийцы, против которых мы сражаемся в этой войне.
– И ты полагаешь, что их дух сломлен?
– Именно, Сирень.
– Все может оказаться не так просто.
– Возможно, – пожал плечами Трулл.
– А под вашим господством им было бы легче?
– Вряд ли.
– Но раз ты это понимаешь, Отвергатель, почему ты сражаешься?
За спиной заскрипела под мокасинами галька. Трулл выпрямился и увидел, что к ним
приближается Фир, в руке сжимая летерийский меч. Трулл хотел было вытащить копье –
сейчас оно было на перевязи у него за спиной, – однако передумал. Что бы он там ни говорил
раньше, сражаться с братом Трулл был не готов.
– Это оружие, – произнес Фир, останавливаясь в пяти шагах от него, – выковано из
летерийской стали.
– Я видел много такого на поле битвы. Оно устояло против магии к’риснанов,
уничтожившей все остальное. А вот мечи и наконечники копий уцелели. – Трулл
внимательно смотрел на брата. – И что же?
Поколебавшись, Фир отвел взгляд к реке.
– Вот не пойму… Как им удается ковать такую сталь? Летерийцы порочны, они
погрязли в грехах. Они не заслуживают подобных успехов в ремесле!
– Почему же они, а не мы? – уточнил Трулл, потом улыбнулся. – Фир, летерийцы всегда
смотрят вперед, жажда прогресса у них в крови. Мы, эдур, никогда не обладали подобной
силой воли. Да, у нас есть черное дерево, но оно было всегда. Наши предки принесли его с
собой из Эмурланна. Наш взгляд устремлен в прошлое, брат…
– В те времена, когда нами правил Отец Тень, – перебил его Фир, заметно помрачнев. –
Ханнан Мосаг прав. Мы должны поглотить летерийцев, возложить на них ярмо и поставить
их естественную страсть к прогрессу себе на службу!
– И чего же мы этим добьемся, брат? Мы-то сопротивляемся переменам, не испытываем
к ним ни малейшего благоговения. В отличие от летерийцев, нам в таком мире будет очень
неуютно. Кроме того, я вовсе не уверен, что их образ жизни – правильный. И подозреваю,
что внутри их вера в прогресс значительно более хрупка, чем снаружи. В конце концов, им
всегда приходится подкреплять ее силой. – Трулл кивнул на меч.
– Нам следует направлять их, Трулл. Ханнан Мосаг это понимал…
– Все это уже в прошлом, Фир. Мосаг не собирался воевать с летерийцами.
– Сразу – да, не собирался, но к тому шло. Мне рассказал к’риснан. Мы утратили Отца
Тень. Нужен был новый источник веры…
– Безликий?
– Да будь ты проклят, Трулл! Ты ведь тоже склонился перед ним, как и все мы!
– И я по сей день не могу понять, почему. А ты, Фир? Ты сам не задумываешься,
почему так поступил?
Брат отвернулся, бившая его дрожь была видна даже на расстоянии:
– Я видел, что он не сомневается.
– Ханнан Мосаг? И ты лишь последовал за ним? Как и каждый из нас, надо думать. Мы
все как один преклонили колени перед Руладом, предполагая друг в друге уверенность,
которой на самом-то деле и не было…
С диким криком Фир развернулся, меч взлетел над его головой, обрушился вниз…
…и застыл в воздухе. Тяжелая рука демона перехватила предплечье Фира, так что он не
мог пошевельнуться.
– Пусти меня!
– Нет, – ответил Сирень. – Этот воин похитил мою смерть. Теперь я похищаю его.
Фир попытался вырваться, затем, поняв всю безнадежность попыток, обмяк.
– Теперь можешь отпустить, – сказал демону Трулл.
– Если он нападет снова, я убью его, – ответил демон, но руку Фира выпустил.
– Мы все пошли за Ханнаном Мосагом, – продолжил Трулл, – но разве мы знали, что у
него на уме? Он был наш колдун-король, и мы шли за ним. Подумай вот о чем, Фир. Он искал
для нас новый источник силы, отвергая тем самым Отца Тень. Как и все мы, колдун-король
знал, что Скабандари Кровавый глаз мертв, и даже если его дух не умер, для нас он потерян
навеки. И тогда Мосаг заключил договор… с кем-то другим. И отправил нас с тобой,
Бинадаса, Рулада и Бунов за даром от этого другого. Наша вина, Фир, в том, что мы не
задавали вопросов, не усомнились в его словах. Мы совершили ошибку, и все то, что
происходит сейчас и что еще произойдет – следствие той ошибки.
– Он был наш колдун-король, Трулл!
– Обретший абсолютную власть над всеми эдур и не собиравшийся от нее отказываться
ни при каких обстоятельствах. Продавший ради этого свою душу. Как и мы все,
склонившиеся перед Руладом.
Глаза Фира опасно сузились.
– Брат, я слышу в твоих речах измену.
– Измену кому? Чему? Будь добр, скажи мне, я очень хочу знать ответ. Видел ли ты лик
нашего нового бога?
– Будь на моем месте Бинадас, – прошептал Фир, – ты уже был бы трупом.
– И такова будет судьба любого, кто посмеет высказать несогласие с властями нашей
прекрасной новой империи?
Фир опустил взгляд на меч, который все еще держал в руке. Потом разжал пальцы.
– Тебя ждут воины. Через два дня мы снова выступаем в поход. На юг, на Летерас. – Он
отвернулся и зашагал прочь.
Трулл смотрел ему вслед, затем перевел взгляд на реку.
– Когда-нибудь мы поймем, что к чему, Сирень.
Демон не ответил.
Подойдя к ближайшему камню, Трулл присел, уронил голову на руки и заплакал.
Через какое-то время демон подошел и встал рядом. Тяжелая рука опустилась Труллу на
плечо.
Глава девятнадцатая
Тело под пирсом было едва различимо, просто белесое пятно, сопротивлявшееся
напору волн. Акула, выскочившая рядом с ним из воды, чтобы вцепиться в бок, оказалась
едва ли не самой крупной из тех, что успели попасться на глаза Удинаасу, пока он сидел и
смотрел на гавань, свесив ноги с причала.
Чайки и акулы. Пиршество, растянувшееся на целое утро. Раб чувствовал себя
зрителем, которому природа дает нескончаемое представление, определенная
предсказуемость которого его странным образом удовлетворяла. Пожалуй, даже забавляла.
Те, кто владеет, те, кем владеют… Для пожирателей падали не было ни малейшей разницы.
Скоро император призовет его к себе. Где-то за разбитыми воротами Трейта сейчас
выстраивалась армия, готовясь к маршу в глубь материка. В городе оставался большой, даже
слишком большой гарнизон из бенедов, дабы способствовать восстановлению мира и
нормальной жизни. Бывшего вождя ден-ратов назначили губернатором. То, что находящийся
под его началом гарнизон состоял не из его соплеменников, случайностью не было. Вслед за
успехом, как обычно, пришла подозрительность.
Всем этим занимался Ханнан Мосаг. Император последнее время был… не совсем в
себе. Рассеян. Подавлен. Слишком часто в его глазах вспыхивало безумие.
Майен избила Пернатую Ведьму до бессознательного состояния, еще немного, и
вообще убила бы. В большом шатре, позаимствованном из обоза батальона Мерзлой Глины и
ставшем штаб-квартирой эдур, творилось насилие. Над рабынями, над пленницами.
Возможно, Майен делала с остальными то же самое, что с ней самой делал Рулад. Тот, кто
хотел ее оправдать, мог бы и поверить. Большая часть из сотен благородных горожанок,
захваченных тисте эдур, по приказу губернатора уже вернулась домой; вероятно, многие
теперь были беременны полукровками.
Вскоре губернатор начнет принимать делегации от многочисленный гильдий и
купеческих союзов. Тогда новую власть можно будет считать установившейся.
Разумеется, в том случае, если победоносное контрнаступление летерийцев не
освободит пограничные города. В слухах, естественно, недостатка не было. Морские баталии
между флотилиями эдур и летерийцев. Тысячи моряков, ушедших на дно. В шторме, что
разразился далеко на западе прошлой ночью, видели начало магической войны. Седа Куру
Кван наконец-то вступил в бой всей своей чудовищной мощью. Гавань была забита трупами
летерийцев, однако в море умирали эдур.
Согласно наиболее причудливому из слухов, островная тюрьма во Втором Девичьем
форте отразила целую серию атак эдур и продолжала держаться, поскольку среди
полутысячи осужденных солдат оказался маг, некогда составлявший конкуренцию самому
седе. Потому-то в Трейте и стояла армия эдур – они не хотели оставлять за спиной очагов
сопротивления.
Удинаас знал: все это не более чем слухи. Возможно, сопротивление и не полностью
подавлено, но император не обращал на него ни малейшего внимания. Летерийская же
флотилия так пока и не появилась. Корабли эдур контролировали море Каттер вплоть до
самого Оула на юге.
Он подтянул ноги и встал. Прошел обратно через весь пирс. На улицах было тихо.
Большую часть следов побоища – тела, ломаную мебель и черепки – уже вывезли, а
прошедший накануне дождь отмыл кровавые потеки. Однако в воздухе еще стояла дымная
вонь, а на стенах домов виднелись следы жирной копоти. Окна оставались без стекол, в
проемах выбитых дверей зиял мрак.
Удинаас никогда особенно не любил Трейт. Город кишел преступниками и
опустившимися потомками нереков и фентов, а рынок был переполнен некогда священными
иконами и реликвиями. Теперь предметы ритуального искусства продавались как сувениры.
Церемониальные посохи вождей, врачебные кошелки шаманов. Фентские сундуки предков,
прямо с костями. Улицы и переулки вдоль гавани были переполнены торгующими собой
детьми нереков, и все вокруг отдавало самодовольством, словно это и есть самый
правильный миропорядок, в котором каждый занимает уготованное ему место. Летерийцы-
господа, окруженные низшими расами; низшей расе должно служить, а их культуре – пойти
на продажу.
Вера в свое предназначение диктовала вполне определенную мораль.
Но вот явились дикари и установили новый порядок, доказав, что предназначение –
иллюзия. Город застыл в шоке, и лишь наиболее предприимчивые из торговцев не сдавались,
полагая, что новые правила ничем не будут отличаться от старых, что естественный порядок
вещей не зависит от конкретных правителей. В то же время они считали, что в финансовых
играх летерийцам нет равных, так что в конце концов победа останется за ними, а вот
дикарям придется цивилизоваться. И это докажет, что в предназначении нет ничего
иллюзорного.
Удинаас подумал, что, возможно, они и правы. В конце концов, все не так просто.
Продолжительность жизни тисте эдур очень, очень велика, культура – одновременно
устойчивая и глубоко укорененная. Консервативная. Во всяком случае, до недавних пор. До
Рулада. Пока им не завладел меч.
Некоторое время спустя он прошел через внешние ворота и оказался рядом с лагерем
эдур. Море палаток вмещало в себя не армию, а целый снявшийся с места народ, у которого
вовсе не было привычки к кочевой жизни. Периметр лагеря патрулировали призраки. Они не
обратили на раба особого внимания, и он миновал посты. Его собственного приятеля,
Сушеного, давно не было слышно, но Удинаас знал, что тот никуда не делся. Просто затаился
вместе со своими тайнами. Иногда до Удинааса, словно откуда-то издалека, доносился его
смех – причем, как правило, в совершенно неподходящее время.
Шатер Рулада стоял в самом центре лагеря. Вход охраняли демоны, одетые в броню из
вываренной кожи и вооруженные палицами. Лица демонов целиком скрывали шлемы.
– Ну сколько сегодня из шатра вытащили трупов? – поинтересовался Удинаас, проходя
мимо. Ни один из демонов не ответил.
Внутри шатер разделялся на четыре комнаты занавесями из плотной ткани,
закрепленными на бронзовых рамах. Помещение у входа тянулось на всю ширину шатра.
Вдоль стен стояли скамейки. Справа от входа были свалены различные припасы в бочонках,
ящиках и глиняных горшках. Вход в главную залу располагался между двух занавесей.
Войдя туда, Удинаас обнаружил, что император стоит у подножия трона. Рядом с
деревянной платформой подножия на трофейной кушетке со странно отсутствующим
выражением лица расположилась Майен. В тени у стены позади императрицы стояла
Пернатая Ведьма; ее опухшее лицо покрывали синяки. Лицом к императору и спиной к
Удинаасу стояли Ханнан Мосаг и Халл Беддикт. Призрака-телохранителя колдуна-короля
видно не было.
– …нет ни малейшего сомнения, – закончил фразу Ханнан Мосаг.
Со лба Рулада, куда его ударила рука солдата, ломая шею, отвалились монеты. На коже
остались следы в виде шрамов, со складкой там, где лобная кость от удара провалилась
внутрь. Внутренние повреждения исцелились, так что самой вмятины уже не было. Глаза
императора настолько налились кровью, что походили сейчас на мутно-красные лужицы. Он
какое-то время смотрел на Ханнана Мосага, явно не отдавая себе отчета, что по его
изуродованному лицу пробегают спазмы, потом уточнил:
– Потерянные сородичи? Как это понимать?
– Тисте эдур, – ответил Ханнан Мосаг ровным голосом. – Выжившие с поры, когда наш
народ был рассеян. После того как мы потеряли Скабандари Кровавого глаза.
– Откуда такая уверенность?
– Я увидел их во сне, император. Мое сознание проникало в иные миры, лежащие
рядом с нашим вдоль…
– Куральд Эмурланна.
– В одном из миров живут кенилл’ра, демоны, которых мы призвали к себе на службу. В
другом обитают тени погибших в наших битвах прошлого.
Халл Беддикт кашлянул.
– Колдун-король, не те ли это миры, что мой народ называет Обителями?
– Возможно, хотя я сомневаюсь.
– Неважно, – бросил Рулад Халлу и принялся расхаживать взад и вперед. – Ханнан
Мосаг, и хорошо ли живут наши потерянные сородичи?
– Не слишком, государь. Некоторые утратили память о прошлой славе. Другие были
покорены…
Император резко повернул голову.
– Покорены?
– Да.
– Наш долг их освободить, – отчеканил Рулад и снова принялся расхаживать. Никто
ничего не сказал, единственным звуком, последовавшим за этими словами, было зловещее
позвякивание золотых монет.
Удинаас тихонько прошел вперед и встал позади трона. То, как легко Рулад позволял
колдуну-королю собой манипулировать, вызывало в нем чувство, близкое к жалости. За
всеми этими монетами, за разноцветным мечом скрывался всего лишь неопытный и
развращенный юный эдур. Ханнан Мосаг был вынужден уступить трон перед мощью Рулада,
но от амбиций правителя вовсе не отказался.
– Мы построим корабли, – заговорил наконец император. – Думаю, такие же, как у
летерийцев. Большие, пригодные для дальних плаваний. Ты сказал, что там сохранились и
миры тисте анди? Мы их завоюем и обратим в рабство, они станут корабельной обслугой.
Приступим, как только падет Летер, как только наша империя победит.
– Государь, когда я говорил про другие миры… некоторые из них позволят нам
путешествовать быстрей. Между ними есть… врата. Я найду способ их открывать, управлять
ими. Если в этих скрытых мирах есть моря, мы сможем плавать так быстро…
– Моря? – расхохотался Рулад. – Даже если морей нет, тебе придется их создать!
– Государь?
– Открой один мир над другим. Выпусти воду из океанского мира в пустынный.
Глаза колдуна-короля чуть расширились.
– Это приведет к чудовищному… опустошению.
– Ты хочешь сказать – к очищению? В конце концов, разве империя эдур должна
ограничиться одним миром? Смотри шире, Ханнан Мосаг. – Он сделал паузу, поморщился,
словно его свело внутренней судорогой, и продолжил напряженным голосом: – Именно это и
дает власть. Да, именно это. Способность видеть явления во всей их… огромности. Видеть
потенциал. Кто после этого устоит перед нами? – Он резко развернулся: – Удинаас? Где ты
был?
– В гавани, император.
– С какой целью?
– Смотрел, как пируют акулы.
– Ха! Ты слышал, Ханнан Мосаг? А ты, Халл Беддикт? Вот кто проявил истинное
хладнокровие – наш собственный раб! Значит, наш выбор был верным. А теперь скажи нам,
Удинаас, веришь ли ты в эти сокровенные миры?
– Если истина не лежит на поверхности, император, неужели следует закрывать на нее
глаза? Как я могу не верить?
Ханнан Мосаг вздрогнул, его глаза сузились. Неожиданно прозвучал негромкий и
неторопливый голос Майен:
– Пернатая Ведьма утверждает, что он одержим.
На несколько ударов сердца все умолкли. Рулад медленно приблизился к Удинаасу.
– Одержим? Кем же, Майен? Рабыня не сообщила тебе подробностей?
– Вивалом. Разве вы не помните тот случай?
– Урут Сэнгар его проверила, императрица, – возразил Ханнан Мосаг.
– Да. И ничего не нашла. Не нашла яда в крови.
Рулад пристально вглядывался в лицо раба.
– Удинаас?
– Я тот, кого вы видите, господин. Если во мне и есть яд, я об этом ничего не знаю.
Госпожа Урут была вполне уверена, иначе она сразу же приказала бы меня убить.
– Тогда откуда подобные обвинения со стороны Пернатой Ведьмы?
– Возможно, – пожал плечами Удинаас, – она хочет отвлечь от себя внимание, чтобы
побои были не столь жестокими.
Рулад вытаращил на него глаза, потом резко повернулся.
– Побои? Нам сообщили, что шальная магическая атака…
– Ну и кто здесь отвлекает от себя внимание? – усмехнулась Майен. – А вы что же,
ставите слова раба выше слов собственной жены?
Похоже, император решил не продолжать.
– Разумеется, нет, Майен. – Он повернулся к Ханнану Мосагу. – А ты что скажешь?
Сдвинутые брови Ханнана Мосага демонстрировали прямо-таки безупречный баланс
между недоумением и заботой.
– О чем я должен высказать свое мнение, государь? О том, течет ли в жилах этого
Удинааса кровь вивала, или о том, что ваша супруга избивает свою рабыню?
Майен усмехнулась.
– О Рулад, разве я могла надеяться, что вы мне поверите? Моя рабыня ведет себя
возмутительно. Сказать по правде, я подумываю о том, чтобы взять другую, половчей и не
столь… критически настроенную. Можно подумать, у рабыни есть право что-то одобрять
или не одобрять.
– Не одобрять? – переспросил император. – Что и почему?
– Скрывается ли внутри Удинааса вивал? – потребовала Майен, тверже усаживаясь на
кушетке. – Ханнан Мосаг, проверьте этого раба!
– Кто здесь приказывает?! – взвизгнул Рулад так, что все застыли на месте.
Взлетевший в воздух меч императора вздрагивал вместе с судорогами, сотрясавшими его
тело. – Вы здесь решили с нами шутки шутить?
Майен, с расширившимися от нескрываемого ужаса глазами, вжалась в спинку
кушетки. Император вперил в нее яростный взгляд, затем перевел его на Ханнана Мосага,
потом опять на нее.
– Всем удалиться, – выдохнул он наконец. – Всем, кроме Удинааса. Немедленно!
Ханнан Мосаг открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и направился к выходу
из шатра, Халл Беддикт проследовал за ним. Майен, набросив на себя расшитое серебром
покрывало с кушетки, заторопилась следом, Пернатая Ведьма старалась не отставать.
– Жена!
Она замерла.
– В семье Сэнгаров никогда не считалось достойным избивать рабов. Немедленно
прекрати. Если рабыня не справляется, найди другую. Тебе понятно?
– Да, государь.
– Оставь нас.
Когда все удалились, Рулад, опустив меч, некоторое время изучал Удинааса, потом
заговорил:
– Мы отнюдь не закрываем глаза на попытки нас использовать. Колдун-король считает,
что мы слишком молоды и мало что знаем, но ему самому ничего не известно об истинах, что
были нам открыты. Майен… Когда мы с ней, она словно мертвая. Нам следовало оставить ее
Фиру. Мы совершили ошибку. – Он моргнул, словно приходя в себя, и уставился на Удинааса
с неприкрытым подозрением. – А ты, мой раб? Какие тайны скрываешь от меня ты?
Удинаас опустился на одно колено и ничего не ответил.
– От нас ничего не скрыть! – объявил Рулад. – Подними-ка взгляд, Удинаас.
Он повиновался и увидел, что над ним склоняется призрак.
– Тень обследует тебя, раб. Если ты прячешь в себе яд, она его найдет.
Удинаас лишь кивнул. Давай, Рулад. Я устал. Скорей бы уже все кончилось.
Призрак подался вперед и обволок его:
– Ах-ах, сколько тут тайн!
Удинаас, узнав голос, закрыл глаза. Как остроумно, Сушеный. Надо полагать, ты сам
вызвался?
– Среди нас очень много пострадавших в бою, потерявших своих. Этот сукин сын нас
совсем не жалеет. Думаешь, после такого у него найдется много добровольцев? Мое
преимущество в том и заключается, что я не подчинен и всегда смогу отказаться там, где
мои сородичи не смогли бы. Ты думаешь, он способен заметить разницу? Практика
показала, что нет! – Долгий, отдающий безумием смех. – И знаешь, что я обнаружил,
Удинаас? Оставайся с этим сумасшедшим. Дело в том, что он направляется в Летерас, а
ты именно там нам и нужен.
Удинаас вздохнул. Зачем?
– Всему свое время. А, так мелодрама тебя не устраивает? Ну не повезло тебе, ха-ха.
Загляни в меня, если не боишься, и сам все узнаешь. Ты ведь можешь, а?
Нет! Иди уже!
Сушеный выскользнул из Удинааса и опять переливался перед ним в виде туманной
человекоподобной тени.
Рулад, отняв одну руку от меча, закрыл лицо ладонью.
– Почему нам лгут? Им нельзя доверять! Никому!.. Встань, Удинаас. Ты один не лжешь.
Только тебе и можно верить. – Рулад подошел к трону и сел. – Нам надо подумать. Нам надо
понять, что происходит. Ханнан Мосаг… он ведь завидует нашей силе, да?
Поколебавшись, Удинаас кивнул.
– Да, государь. Завидует.
В глазах Рулада вспыхнул красный огонь.
– Рассказывай дальше, раб.
– Мне не подобает…
– Это нам решать, что тебе подобает. Говори.
– Вы отобрали у него трон, государь. И меч, который, как он полагал, должен был по
праву принадлежать ему.
– А, так он все еще хочет получить меч! – Рулад вдруг рассмеялся грубым, леденящим
душу смехом. – Да и пусть заберет! Хотя нет, это исключено. Ну а наша жена?
– Майен сломлена. Флиртуя с вами, она не имела на вас видов. Вы были просто
младшим братом жениха, а она искала союзника в семействе Сэнгаров. – Удинаас замолчал,
видя, что Рулада вновь сотрясают спазмы, что эмоции уже довели его до самого края, до
пропасти, и если он рухнет в эту пропасть, ничего хорошего не будет. Мною владеет яд,
жаждущий мести, исполненный злобы. Ни эти мысли, ни намерения мне не принадлежат.
Помни об этом, Удинаас, или ты окажешься даже хуже, чем Ханнан Мосаг. – Государь, –
продолжил он мягче, – Майен не знает, что делать. И мучается. А помочь ей можете только
вы.
– Ты просто хочешь спасти ту рабыню, – хрипло прошептал император.
– Пернатая Ведьма испытывает ко мне лишь ненависть, государь. Я – должник, а она –
нет. Моя страсть к ней – непозволительная наглость, за которую она меня наказывает.
– Твоя страсть?
Удинаас кивнул.
– Хотел бы я спасти ее от побоев? Конечно, хотел бы, государь. Так же, как и вы бы
захотели на моем месте. Да вы ее и спасли, вот только что.
– Потому что это… отвратительно. Так кто же ты, Удинаас? Раб. И должник… Можно
подумать, это как-то дополнительно тебя принижает в глазах других рабов.
– Летерийцы ничего не забывают, даже попав в рабство. Эту истину, государь, тисте
эдур так и не поняли. В бедности и богатстве, на свободе и в рабстве мы возводим для своей
жизни одни и те же декорации и разыгрываем в них одни и те же драмы. В конце концов,
совершенно неважно, вознесет нас предназначение или уничтожит, – все будет так, как
предрешено, и судьба наша в руках Странника.
Рулад не отрывал глаз от лица Удинааса.
– Халл Беддикт пытался объяснить мне то же самое, но он плохой оратор, и у него
ничего не вышло. Получается, Удинаас, мы можем их завоевать, можем распоряжаться их
телами точно так же, как сейчас распоряжаемся твоим и плотью остальных рабов, однако ту
веру, которая руководит ими, руководит всеми вами, победить невозможно?
– Только уничтожить ее вместе с нами, государь.
– А Странник что же, судия каждой судьбы?
– Да, государь.
– И он действительно существует?
– В физическом смысле? Не знаю. Но это неважно.
– Ты прав, раб, – кивнул Рулад. – Неважно.
– Если вы завоюете Летер, государь, он вас поглотит. Ваш дух. Вашу… невинность.
Лицо Рулада искривилось в странной улыбке.
– Невинность. И это говорит столь короткоживущее существо. Нам следовало бы
оскорбиться. И головы тебя лишить. Ты заявил, что эту войну не выиграть… И что нам
думать?
– Ответ на этот вопрос – в вашей плоти, государь.
Рулад опустил взгляд. У него отросли длинные ногти, желтые и искривленные. Он
постучал ногтем по монете на груди.
– Надо покончить с самой идеей богатства. И денег. Уничтожить иллюзию,
заключенную в понятии цены.
Удинаас был поражен. Возможно, Рулад молод и наполовину безумен, но он отнюдь не
глуп.
– Ага, – произнес император, – мы видим твое изумление. Похоже, нас все
недооценивают, включая собственного раба. Однако, Удинаас, у тебя тоже весьма острый ум.
Хвала Сестрам, что ты – не король Эзгара Дисканар, ибо в подобном случае нам пришлось
бы нелегко.
– Король, быть может, и не опасен, государь, однако окружен опасными людьми.
– Да, седа, Куру Кван. Почему он до сих пор не вступил в схватку?
– Я задаюсь тем же вопросом, государь, – покачал головой Удинаас.
– Мы еще побеседуем с тобой, Удинаас. Но больше никто не должен об этом знать. В
конце концов, что подумают окружающие – император советуется с рабом, как обустроить
будущую империю! Поскольку мы оставим тебя при себе в качестве раба, не так ли? В глазах
остальных ты так и будешь рабом. К тому же мы опасаемся, что если тебя освободить, ты нас
покинешь. – Голос Рулада внезапно задрожал.
Странник меня забери, ему нужен друг…
– Государь, я вас не оставлю. Это я возложил монеты на вашу кожу, и нет мне
прощения. Поэтому я останусь с вами, до самого конца.
Рулад отвел от Удинааса жуткий взгляд своих багровых от боли глаз.
– Разве ты способен понять меня, Удинаас? Я так…
Напуган.
– Да, государь. Способен.
Император закрыл глаза ладонью.
– Она готова утопиться в белом нектаре.
– Да, государь.
– Мне следовало бы отпустить ее… но я не могу! Ты понимаешь, почему, Удинаас?
– Она носит вашего ребенка.
– У тебя действительно яд в крови, Удинаас, иначе откуда ты столько знаешь…
– Подумайте, государь, не послать ли вам за Урут. За вашей матерью. Майен
нуждается… в ком-нибудь.
Рулад, не отрывая от глаз искалеченной руки, кивнул.
– Скоро мы соединимся с армией Фира, через пять или шесть дней. Урут тоже прибудет
туда. Тогда… да, я поговорю с матушкой. Мое дитя…
Мое дитя. Нет, невозможно. Найденыш у мекросов. Нет смысла и думать.
Я ведь не злодей… а только что поклялся быть на его стороне. Странник меня забери,
что же я наделал?
В долине внизу пылала ферма, но никто вроде бы пожар не тушил. Все разбежались.
Сэрен Педак продолжила обрезать волосы пастушьим ножом, который дал ей один из солдат,
стараясь, чтобы они были как можно короче. Поклявшийся стоял неподалеку вместе с Корло,
магом отряда. Они тоже смотрели на огонь вдали и негромко беседовали.
Где-то к юго-востоку от Дреша, в полудне пути от побережья. Она не могла поверить,
что вторгшиеся эдур уже поблизости, однако дороги были забиты беженцами, стремящимися
на восток, к Летерасу. В толпе часто попадались дезертиры, а по канавам тут и там валялись
трупы – жертвы грабежа или изнасилования.
Похоже, среди разбойников, что устроили охоту на беженцев, изнасилования стали
излюбленным способом досуга. Доведись Сэрен передвигаться в одиночку, она, скорее всего,
уже была бы мертва. В каком-то смысле так было бы даже легче. Поскольку означало бы
конец ее мучениям, терзающему ощущению утраченной чистоты. В памяти снова и снова
возникала картина того, как Стальные Прутья убивает мародеров. И ее собственный хриплый
голос, призывающий его остановиться во имя милосердия.
Странник свидетель, теперь она об этом жалела. Следовало дать ему поработать над
подонком. А еще лучше было бы взять его с собой. С вырезанными глазами, отрубленным
носом, без языка. Сейчас она могла бы срезать с него кожу, полоску за полоской, вот этим
самым ножом. Как-то раз она слышала историю про торговца в одном отдаленном селении,
взявшего привычку насиловать молоденьких девушек, пока однажды ночью женщины не
устроили ему засаду. Торговца избили, связали ему руки, потом плотно обмотали бедра
тканью, в которую были насыпаны колючие терновые ветки, и привязали на спину
собственного коня. От острых шипов животное обезумело. Где-то на лесной тропинке коню
удалось наконец избавиться от всадника, который к тому моменту уже истек кровью.
Согласно рассказу, на лице покойника было написано страдание большее, чем способен
перенести простой смертный, что же до того, что осталось у него между ног…
Она срезала последнюю прядь грязных волос и бросила в костер. Вонь была
чудовищной, однако, натолкнись на человеческие волосы колдун в составе одной из шаек или
просто шаман-одиночка, он не преминул бы их использовать. Как ни печально, когда
подобным людям выпадает возможность подчинить себе чужую душу, мало кто способен
устоять перед искушением.
Корло что-то крикнул солдатам, и внезапно они бросились вниз по склону к горящей
ферме. На вершине остались лишь Сэрен и Стальные Прутья. Гвардеец подошел поближе.
– Ты их слышишь, подружка?
– Кого?
– Лошадей. В конюшне. Огонь перекинулся на крышу. Фермер не забрал с собой
лошадей.
– Странно.
Он присел на корточки, так что их глаза оказались на одном уровне.
– Удивительно, что почти никто из местных не умеет ездить верхом.
Она опять взглянула на ферму.
– Скорее всего, хозяин разводил коней для армии. Сама идея кавалерии пришла к нам из
Синецветья – как и большая часть кавалерийских лошадей. До той поры наша культура не
знала верховой езды. Ты ведь не видел летерийскую кавалерию на параде? Сущий хаос. И это
спустя – сколько? – шестьдесят лет. При том, что наших конников тренируют синецветские
офицеры.
– Вам следовало импортировать из Синецветья собственно кавалерию. Раз они в этом
мастера, надо пользоваться. Чужой образ жизни так просто не позаимствуешь.
– Наверное. Вы все, я так понимаю, умеете ездить?
– Да. А ты?
Она кивнула, вложила нож в ножны и поднялась.
– Я брала уроки у одного из вышеупомянутых синецветских офицеров.
– Ты служила в армии?
– Нет, он был моим любовником. Какое-то время.
Стальные Прутья тоже выпрямился.
– Смотри, они все-таки успели. Пойдем и мы.
Поколебавшись, Сэрен Педак проговорила:
– Я ведь так и не сказала тебе спасибо, Стальные Прутья.
– Если бы ты утонула, на тебя было бы не так приятно смотреть.
– Нет, благодарить за это я пока не готова. А вот за то, что ты сделал с теми людьми…
– В Гризе, в долине Д’Авор, у меня есть правнучка. Примерно твоего возраста… Ладно,
идем, подружка.
Она спускалась следом за ним по склону. Правнучка. Чушь какая. Не настолько же он
стар. Странное все-таки чувство юмора у этих Поклявшихся.
Корло и солдаты вывели из горящей конюшни дюжину лошадей вместе с упряжью.
Когда Сэрен и Стальные Прутья приблизились, один из солдат разразился проклятиями:
– Вы только взгляните на стремена! Неудивительно, что эти болваны не могут ездить!
– Нога ставится вот в эту выемку, там, где изгиб, – объяснила Сэрен.
– А если она соскользнет? – потребовал объяснений солдат.
– Ты падаешь с лошади.
– Поклявшийся, нам надо будет все переделать – раздобыть кожи попрочней…
– Разрежь на полосы лишнее седло, – велел ему Стальные Прутья, – и постарайся что-
нибудь устроить. Только имей в виду – до заката мы должны выехать.
– Слушаюсь!
– По-настоящему устойчивое стремя, – объяснил Поклявшийся, – напоминает половину
башмака, так что туда можно вставить ногу, а поперечная перекладина служит для опоры.
Полуклюв прав. Всадники из Синецветья упустили из виду совершенно очевидную и
необходимую вещь. Вряд ли они были хорошими наездниками…
– Мой любовник, – нахмурилась Сэрен, – как-то упомянул, что эта упряжь делается
специально для Летера. Что на родине они пользуются другой разновидностью.
Пристально взглянув на нее, Стальные Прутья вдруг расхохотался, но ничего не сказал.
Сэрен вздохнула.
– Неудивительно, что от нашей кавалерии так мало пользы. У меня никогда не
получалось удерживать в стремени ногу и при этом не давать ей поворачиваться то туда, то
сюда.
– Они что же, еще и вращаются?
– Увы.
– Хотел бы я как-нибудь глянуть в глаза одному из этих всадников.
– Странный народ. Поклоняются кому-то, называемому Чернокрылый Господин.
– Похожи на летерийцев?
– Нет, заметно выше ростом. Кожа очень темная.
Задержав на ней взгляд, Стальные Прутья уточнил:
– Лицом походят на тисте эдур?
– Нет, черты более тонкие.
– Живут долго?
– По правде говоря, я мало что о них знаю. Никто из летерийцев не знает, да и знать не
желает. Мы завоевали Синецветье. Покорили. В любом случае их там было не слишком
много, и они предпочитают изоляцию. Живут в небольших городках, насколько я слышала. В
полумраке.
– Почему вы разошлись?
– Да примерно поэтому. Ему никогда ничего не нравилось. Меня утомил его скепсис,
его цинизм, его манера поведения – словно все, что он видит, он видел до этого тысячу раз…
Конюшня уже пылала, сильный жар заставил их отойти подальше, а на пастбище
неподалеку обнаружилось полдюжины тел – семья коннозаводчика. Последние несколько
колоколов жизни выдались для них крайне несчастливыми. Осматривавшие тела солдаты
молчали, но их застывшие лица говорили сами за себя.
Пока трое из отряда не похоронили тела, Стальные Прутья запретил Сэрен
приближаться.
– Мы нашли след, – сообщил он. – Если не возражаешь, подружка, мы пойдем по нему.
Хотелось бы потолковать с теми, кто убил эту семью.
– Я тоже хочу взглянуть на следы, – ответила она.
Стальные Прутья махнул Корло рукой, и тот отвел ее к рощице на юго-восточном краю
поляны. Сэрен вгляделась в отпечатки ног, уходящие в сторону просеки.
– Их человек двадцать или даже больше, – заключила она.
– Дезертиры. На них доспехи, – кивнул маг.
– Или они тащат на себе награбленное.
– Скорее всего, и то и другое.
Сэрен бросила на собеседника изучающий взгляд.
– Похоже, вы, гвардейцы, очень даже уверены в себе?
– Если дело касается битвы – да, подружка, так оно и есть.
– Я видела в Трейте, как дерется Стальные Прутья. Но он, я так понимаю, скорее
исключение…
– Среди нас – да, но не среди Поклявшихся. Против Джупа Алата ему пришлось бы
нелегко. Или, скажем, против Башки. Это не считая тех, кто в других ротах – Полулорда,
Сплина, старшего Черного…
– Это все Поклявшиеся?
– Да.
– А что значит быть Поклявшимся?
– Значит, что они принесли клятву своему князю вернуть его земли. Понимаешь, князь
был изгнан императором Келланведом. И пока не вернулся. Однако обязательно вернется,
может статься, ждать уже недолго.
– Похоже, на стороне князя опытные бойцы.
– Это точно, подружка, особенно если учесть, сколько времени клятва сохраняет им
жизнь.
– То есть?
Маг явно занервничал.
– Похоже, я и так уже сказал лишнего. Не обращай внимания, подружка. Главное, ты
видела след, который оставили за собой подонки. Они даже не пытались его скрыть;
следовательно, тоже весьма самоуверенны, правда? – Маг грустно улыбнулся. – Мы покажем
им, что такое истинная кавалерия. Я имею в виду – когда используются настоящие стремена.
Обычно мы не сражаемся верхом, однако порой…
– По правде сказать, я заинтригована.
– И только, подружка? А отомстить ты не хочешь?
Она отвернулась.
– Пойду пройдусь… Одна, если не возражаешь.
– Не забредай далеко, – пожал плечами маг. – А то Поклявшийся, по-моему, все
принимает близко к сердцу.
Вот ведь… некстати.
– Не буду.
Лес носил следы многолетней вырубки – множество пней, широкие промежутки между
деревьями. Сэрен услышала, как Корло за спиной развернулся и зашагал к поляне. Как
только вокруг воцарилась тишина, она сразу же пожалела об одиночестве. Нахлынули
желания – нездоровые и неприятные. Она уже никогда не почувствует себя чистой – эта
истина толкнула ее мысли в противоположную сторону, как будто что-то в ней хотело
загрязнить собственную плоть еще больше, до самого предела. А почему бы и нет?
Совсем одна, напуганная сама собой и кипящими внутри нее страстями, Сэрен шла
вперед, не разбирая дороги. Все глубже в лес. Пней вокруг, уже совсем прогнивших, было все
меньше, палых ветвей и даже целых упавших деревьев – все больше. Вечереющее солнце
едва пробивалось сквозь кроны.
Физические повреждения ничего не значили. Не несли никакого смысла. Впрочем, у
боли смысл есть, хотя бы в том, что она напоминает: ты еще не умерла. Раз к нормальной
жизни возврата нет, следует поискать другие удовольствия. Заботливо их взращивать, учить
тело и душу новым радостям, более темным…
На поляне впереди возвышались какие-то фигуры.
Сэрен резко остановилась.
Неподвижные, наполовину вросшие в землю среди высокой травы, отклонившиеся в
разные стороны от вертикали. Статуи. Это ведь были земли тартеналов, вспомнила Сэрен. До
того, как летерийцы обрушились на окрестные племена. Даже имя города Дреш было
тартенальским, как и названия окрестных поселений – Деннера, Лана, Броуса.
Всего пять статуй. Формой напоминают людей, однако настолько изъедены временем,
что черт уже почти не различить, от вырезанных в граните глазниц остались лишь
неглубокие впадины. Все по пояс в земле – значит, будь они видны целиком, каждая была бы
ростом с тартенала. Что-то вроде пантеона, подумала она, но имена и лица соскоблены
чередой столетий, прошедших с тех пор, как на лужайке состоялось последнее богослужение.
Летерийцы тогда почти стерли тартеналов с лица континента. Из всех их
многочисленных завоеваний это было ближе всего к полному геноциду. Вспомнились строки
из исторического трактата, написанного непосредственным свидетелем тех событий: «Они
обороняли свои священные города с ужасом, написанным на лицах, словно в случае
поражения наружу вырвалось бы нечто чудовищное…». Сэрен огляделась. Ничего – кроме
безмерного чувства покинутости и забвения.
На подобные мрачные страницы летерийской истории, как она знала, было принято
закрывать глаза. Для культуры, согласно которой летерийцы считались носителями
прогресса, дарующими свободу от оков первобытной жизни, изуверских традиций и
порочных ритуалов, их как бы не существовало. Летерийцы были избавителями, именем
цивилизации освобождавшими несчастные народы от власти жестоких тиранов. То, что
летерийцы склоняли их при этом под собственное ярмо, обычно игнорировалось. В конце
концов, к успеху и цели вела только одна дорога – вымощенная золотом, поддерживаемая в
исправности сборщиками налогов; и пройти по ней были достойны лишь свободные.
Свободные довольствоваться тем, что ничего не меняется. Свободные понять, что
от них ничего не зависит. Свободные подвергаться унижениям и эксплуатации. Свободные
быть проданными за долги. Свободные стать жертвой насильника.
И познать несчастье. Признавалось естественным, что кто-то движется по дороге
успеха быстрей остальных. Что всегда найдутся те, кто способен лишь ползти. Или даже
будет отброшен на обочину. В конце концов, законы природы тоже не отличаются мягкостью.
Те, кто поклонялся статуям, умерли, пытаясь их защитить, но жертва была напрасной.
Память не хранит верности прошлому, забирая из него лишь то, что требуется в настоящем.
Интересно, подумала Сэрен, а у тисте эдур то же самое? Подвергают ли они часть
собственного прошлого намеренному забвению, придают ли нелицеприятной правде такую
форму, что она превращается в утешительную ложь? Страдают ли от того же самого
недостатка, от необходимости переписывать историю, чтобы справиться с глубоко
укорененной неуверенностью в себе, той пустотой внутри, которая отдается болезненным
эхом собственной ничтожности? Не было ли все летерийское стремление к прогрессу не чем
иным, как безнадежной попыткой чего-то достичь, в то время как в глубине души, на
инстинктивном уровне всегда существовало смутное понимание, что игра ничего не значит, а
победа в ней лишена смысла?
Понимание должно было быть смутным, поскольку ясности достичь нелегко, а
летерийцы не любят ничего нелегкого и обычно себя не утруждают. Они предпочитают
простейшие эмоции, а сложные рассуждения их либо сердят, либо вызывают подозрения.
Сэрен коснулась ладонью плеча ближайшей статуи и с удивлением обнаружила, что
камень под рукой теплый. Вероятно, нагрелся на солнце. Хотя нет, для этого он слишком
горяч! Сэрен поспешно отдернула руку – еще немного, и она бы обожглась.
Она почувствовала беспокойство и, вздрогнув, отступила на шаг. И только сейчас
увидела вокруг статуй кольца желтой травы, иссохшей от постоянного жара.
Похоже, боги тартеналов вовсе не умерли.
Иногда прошлое возвращается, чтобы разоблачить ложь. Существующую лишь
благодаря человеческой воле, общественному мнению. И может статься, что вместе с
разоблачением прольются потоки крови. З аблуждение привело к краху и ее саму.
Летерийское чувство превосходства. Воинственное невежество эдур. И мое трепетное
отношения к собственной плоти.
Позади послышался шорох. Она резко обернулась.
На краю поляны стоял Стальные Прутья:
– Корло сказал – здесь, в лесу… что-то не может найти покоя.
– Лучше бы он имел в виду лишь меня, – вздохнула Сэрен.
Стальные Прутья наклонил голову и криво усмехнулся. Сэрен подошла ближе.
– Тартеналы. Я-то думала, что знаю эту местность. Тропы, старинные могильники,
священные места. В конце концов, знать все это – моя обязанность как аквитора.
– И я надеюсь, что твои знания нам пригодятся, – кивнул Поклявшийся. – Я бы не
слишком хотел вступать в Летерас под звуки фанфар.
– Согласна. Мы будем бросаться в глаза даже среди толпы беженцев. Тебе стоит
подумать о том, где взять одежду, не так сильно похожую на униформу.
– Ох, подружка, вряд ли это поможет. Нас в любом случае примут за дезертиров и
загонят в ряды обороняющихся. Но это не наша война, и мы не особо хотели бы иметь с ней
дело. Возникает вопрос: сможешь ли ты провести нас в Летерас незаметно?
– Смогу.
– Хорошо. Ребята уже почти закончили со стременами.
Она бросила прощальный взгляд на статуи.
– Любопытно, да, подружка?
– Что именно?
– То, как долго живут старые обиды.
Сэрен снова обернулась к нему.
– Обиды? Тебе, я так понимаю, отлично знакомо это чувство?
– Корло слишком много болтает, – нахмурился Стальные Прутья.
– Если ты хочешь вернуть своему князю земли, что ты здесь-то делаешь? Я в жизни не
слыхала про императора Келланведа; похоже, до его империи отсюда неблизко.
– Ну да, так оно и есть. Пойдем, нам пора.
– Прости, – сказала она, пробираясь следом за ним через лес. – Я сую нос не в свое
дело.
– Это точно.
– Взамен ты тоже можешь задать мне любой вопрос.
– И ты ответишь?
– Возможно.
– То, что с тобой случилось в Трейте, совсем нехарактерно для женщин твоего типа.
Как я понял, торговец, которому ты служила, покончил с собой. Он что, был твоим
любовником?
– Не был… Но ты прав, вышло нехарактерно. Дело не только в Буруке Бледном, хотя
мне следовало догадаться – по дороге назад он мне добрый десяток раз говорил чуть ли не
напрямую. Наверное, я просто не желала верить. У императора тисте эдур есть летерийский
советник…
– Халл Беддикт?
– Да.
– Ты его знала раньше?
Она кивнула.
– И теперь тебе кажется, что он тебя предал. Не просто как одну из летери, но тебя
лично. Ну да, согласен, неприятно…
– А вот тут ты ошибаешься, Стальные Прутья. Я не чувствую, что он меня предал, в
том-то и беда. Я слишком хорошо понимаю его – и его выбор.
– Жалеешь, что не осталась с ним?
– Нет. Я видела, как Рулад Сэнгар – император – возвращается к жизни. Если бы ими
правил Ханнан Мосаг, колдун-король… может статься, я и решилась бы разделить судьбу
тисте эдур. Но император…
– Возвращается к жизни? Что ты имеешь в виду?
– Он был мертв. Безнадежно мертв. Погиб в походе за мечом для Ханнана Мосага – на
этом оружии что-то вроде заклятия. Меч так и не смогли забрать у него из рук.
– Их надо было просто отрубить.
– К тому, подозреваю, и шло. Но тут он вернулся.
– Ловко. Интересно, прокатит ли у него в следующий раз.
Они уже достигли опушки и увидели, что остальные на конях и ждут их. Последняя
фраза Поклявшегося вызвала у Сэрен подобие улыбки:
– Если слухи не врут, уже прокатило.
– Его опять убили?
– Да. В Трейте. Какой-то солдат, причем вовсе не летериец. Просто подошел и сломал
ему шею. Даже не задержался, чтобы выковырять золотые монеты…
– Худов дух, – пробормотал Стальные Прутья уже совсем рядом с лошадьми. –
Остальным хоть не рассказывай.
– Почему?
– Про меня и так говорят, что я неудачно выбираю врагов, вот почему.
На расстоянии одного дня пути от поляны со статуями жило одиннадцать тартеналов.
Один из них, Старый Дед Эрбат, был давным-давно избран для ритуала, который с тех пор
без особой охоты и исполнял, объезжая каждый месяц на своей двухколесной тележке одну
семью за другой. На фермах, где тартеналы тянули лямку должников у землевладельца из
Дреша, поселились и представители других народов. Дети-полукровки высыпали наружу
навстречу Старому Деду, швыряли ему в спину гнилые овощи, пока он подъезжал к
выгребной яме, хохотали и орали гадости в его адрес – а он кидал в тележку раскисшие
нечистоты, лопату за лопатой.
Для тартеналов все, что существовало в окружающем их физическом мире, имело
также и символическое значение, и эти значения были связаны между собой, формировали
систему, часть их тайного языка. Дерьмо было золотом. Моча – пивом. Полукровки почти
совсем забыли древний язык, однако традиция, в соответствии с которой Старый Дед Эрбат
объезжал фермы, сохранилась, хотя ее значение уже мало кто понимал.
Когда он заканчивал объезд, оставалось лишь одно дело – отогнать вонючую тележку с
ее влажным, черным от мух содержимым к полузаросшей просеке в Лошадином лесу, а по
ней дойти до поляны с вросшими в землю статуями.
В этот раз, едва достигнув поляны сразу после заката, он понял – что-то здесь
изменилось. Изменилось в месте, где никогда ничего не менялось за всю его жизнь.
На поляне кто-то побывал, скорее всего – тем же самым днем, только раньше. Старый
Дед Эрбат стоял и смотрел на статуи, на выгоревшую траву, на чуть заметное свечение, с
которым от выветрившегося гранита исходил жар. Потом скривился в гримасе, обнажив
почерневшие пеньки зубов – все, что осталось с того дня, как много лет назад он впервые
попробовал летерийские пирожные. Взявшись за деревянную лопату, он понял, что руки
дрожат.
Зачерпнув лопатой свой груз, Эрбат направился к ближайшей статуе. Швырнул дерьмо
на камень. Сказал: «Плюх!» и кивнул.
Шипение, потом дым. Клякса почернела и обуглилась с негромким присвистом.
– Ага! Могло быть хуже? Вот ты мне сам и скажи, Старый Дед Эрбат. Могло быть
хуже? Нет, говорит вам Старый Дед Эрбат, не думаю. Ах, ты не думаешь? Скажи еще, что ты
не уверен. Старый Дед Эрбат говорит, надо подумать – только что тут думать? Ты прав, вот
что, хуже быть не могло. Золото. Золото и пиво. Чтоб его подрали, это золото, чтоб его
подрали, это пиво, чтоб его подрали, вот это вот все. – От ругательств ему слегка
полегчало. – Ну и ладно. – Он снова зашагал к тележке. – Посмотрим, может, они будут
довольны, когда я вывалю всю телегу. А еще, Старый Дед Эрбат, у тебя полный пузырь. Ты,
как всегда, подгадал. Возлияние! За дело, Старый Дед Эрбат, за дело.
– А если и это не поможет, что тогда, Старый Дед Эрбат? Что тогда?
– Тогда я всем расскажу, вот что – если только меня станут слушать.
– И что же тогда?
– А то, что нам придется отсюда бежать.
– А если они не станут слушать?
– Тогда я один убегу, вот что.
Он зачерпнул еще лопату.
– Золото. Золото и пиво…
– Сандалат Друкорлат. Так меня зовут. И я – не тень. Больше не тень. Ты мог бы уделить
мне хоть немного внимания. У нахтов и то манеры получше твоих. Если ты и дальше будешь
только сидеть и молиться, я тебя ударю.
Она приставала с самого утра. Он просил ее уйти – тщетно. Он уже и забыл, как сильно
может раздражать невозможность побыть в одиночестве. Незваная, нежеланная гостья,
постоянно напоминающая о его слабостях. Сейчас еще и стукнет.
Вифал вздохнул и наконец открыл глаза. Впервые за день. Даже в полумраке жилища
свет больно резанул по зрачкам. Она стояла прямо перед ним – силуэт, но силуэт безусловно
женский. Для бога, постоянно закутанного в покрывала, Увечный на удивление спокойно
относился к наготе своих избранников.
Избранников. И где это, ради Худа, он ее нашел? Не тень. Больше – не тень. Ее
собственные слова. Получается, раньше она была тенью. Что ж, похоже на него. Никого
живого он найти не смог. Даже для миссии милосердия. Разве для человека, измученного
одиночеством, найдется лучший товарищ, чем тот, кто умер невесть как давно? Услышь
же меня. Я с ума схожу!
Она занесла руку для удара. Он отшатнулся.
– Хорошо, ладно! Сандалат как тебя там. Приятно познакомиться…
– Сандалат Друкорлат. Я – тисте анди…
– Тоже очень приятно. На случай, если ты не заметила – я поглощен молитвой…
– Ты поглощен молитвой уже вторые сутки подряд! Думаю, что вторые сутки. Во
всяком случае, нахты за это время ложились спать. Один раз.
– Правда? Подумать только.
– А ты кто такой?
– Я? Оружейник. Мекрос. Единственный выживший, когда мой город был уничтожен…
– Как тебя зовут!
– Вифал. Вовсе незачем так орать. Здесь никто не орет. Порой слышны какие-то крики,
но не мои. Во всяком случае, до сих пор…
– Закрой рот. У меня есть вопросы, и ты мне на них ответишь.
Не слишком молодая, понял он, когда глаза привыкли к свету. Впрочем, он и сам не
слишком молод. А жаль: молодым легче подружиться между собой. Им нечего терять.
– Откуда такая властность, Сандалат?
– Неужели я тебя обидела? Тогда тысяча извинений. Где ты взял одежду?
– У бога, где же еще?
– У какого бога?
– Который в палатке. В глубине острова. Заблудиться невозможно. Я даже удивлен – ты
сказала про двое суток? Чем ты все это время занималась? От берега всего-то…
– Закрой рот. – Она запустила руки в волосы.
Лучше бы оставалась силуэтом, подумал Вифал.
– Я думал, ты ищешь ответов. Вот и спросила бы у…
– Я понятия не имела, что он бог. Слышала от него только кашель и смех. Надеюсь, что
это был смех…
– Не переживай, именно смех. Он болен.
– В каком смысле?
– На голову.
– Итак, сумасшедший кашляющий бог и лысый мускулистый жрец. И еще трое нахтов.
И все, на острове больше никого нет?
– Есть крылатые ящерицы, ящерицы, живущие в земле, ящерицы, живущие в камнях. В
кузнице есть ящерицы-крысы…
– А где ты берешь пищу?
Он скосил глаза на маленький столик.
– Ее посылает бог.
– Вот как. А что же он еще посылает?
Тебя вот послал.
– Думается, все, что ему взбредет в голову.
– И твою одежду?
– Да.
– Мне тоже нужна одежда.
– Да.
– Что значит «да»? Раздобудь мне одежду!
– Я его попрошу.
– Думаешь, мне приятно стоять вот так, нагишом, перед незнакомым человеком? Нахты,
и те таращатся.
– Я не таращился.
– Неужели?
– Во всяком случае, не нарочно. Я только что заметил, что ты разговариваешь со мной
на летерийском торговом наречии. Как и я с тобой.
– Ты просто на редкость наблюдателен.
– Наверное, потому, что много тренировался. – Он встал. – Похоже, ты не дашь мне
продолжить молитву. Во всяком случае, пока не получишь одежду. Так что пойдем,
поговорим с богом.
– Сам иди и говори. Я не пойду. Просто принеси мне одежду, Вифал.
Он посмотрел ей в глаза.
– Ну хоть тогда-то ты… расслабишься?
Она ударила его ладонью сбоку по голове. Просто застала меня врасплох , подумал
Вифал, выползая из обломков стены, которую пробил телом. Он поднялся и застыл,
покачиваясь, а мир вокруг него бешено вращался. Разъяренная женщина, которая тоже вышла
наружу и, похоже, примеривалась ударить еще. Накренившееся море. Трое нахтов на лужайке
неподалеку, покатывающиеся от беззвучного хохота.
Он заковылял к морю. Сзади спросили:
– Куда направился?
– К богу.
– Тебе в другую сторону.
Он развернулся.
– Она меня учить будет, что на этом острове где! Ей нужна одежда. Да пусть мою
забирает!
Он принялся стаскивать рубаху через голову.
В следующий момент он лежал на спине, глядя сквозь выбеленную ткань на слепящее
солнце…
…которое вдруг погасло. Она продолжала говорить:
– …полежи еще, не вставай. Удар получился слишком сильный, но я не нарочно. Боюсь,
у тебя трещина в черепе.
Да ладно, он у меня тверже наковальни. Все в порядке. Смотри, вот я встаю… а, не
больно-то и хотелось. На солнышке даже лучше. От рубахи пахнет. Морем. Песком, когда
отлив, а в лужах гниет дохлая живность. Как во Внутренней Гавани. Никак не добьюсь от
пацанов, чтобы они перестали там купаться. Повторяю им раз за разом… черт, да они
ведь мертвы. Все мертвы – пацаны, подмастерья…
Маэль, когда же ты услышишь меня?
– Вифал?
– Все дело в шатре. Вот что нахты пытались до меня донести. Что-то насчет шатра…
– Вифал?
Надо бы поспать.
След вел на восток – сперва параллельно дороге на Броус, затем, когда лес слева
поредел, свернул южней, ближе к насыпи. Миновали еще одну ферму, никого там не застав.
Судя по всему, мародеры ферму разграбили и позаимствовали там фургон на деревянных
колесах. Полуклюв пришел к выводу, что они не так уж далеко впереди и к рассвету Багровая
гвардия их настигнет.
Сэрен ехала рядом со Стальными Прутьями. В новых стременах сапоги держались
прекрасно, она никогда еще столь уверенно не чувствовала себя на лошади. Совершенно
очевидно, что синецветцы долго и успешно дурачили летерийцев, и Сэрен заподозрила, что
этот факт выявил фундаментальную и доселе неизвестную слабость ее народа. Своего рода
доверчивость, происходящую от неудачного сочетания наивности и самоуверенности. Если
Летер устоит против вторжения эдур, а обман Синецветья выйдет наружу, реакция
летерийцев, подумала она, будет совершенно детской. Синецветье еще неоднократно
подвергнут наказаниям, разнообразным, однако непременно злобным.
Две женщины из отряда разобрали на первой ферме решетку для сушки шкур и
изготовили из жердей полдюжины импровизированных пик. На заостренных, обожженных в
огне остриях пик сделали поперечные засечки, так что наружу из древка торчали подобия
толстых шипов. Кончики смазали кровью коннозаводчика и его семейства, свидетельствуя,
что намерены отомстить.
Ехали всю ночь, остановившись лишь четырежды, чтобы дать отдых лошадям. На
привалах все члены отряда, кроме одного, успевали поспать по четверть колокола – этому
солдатскому умению Сэрен даже не пыталась подражать. К тому моменту, как небо на
востоке побледнело и в низинах завиднелся туман, она уже чувствовала вялость, а в глаза
словно песку насыпали. У дороги на Броус миновали лагерь беженцев; разбуженная старуха
сообщила, что бандиты проезжали мимо и забрали с собой все, что нашлось ценного,
прихватив также двух девушек вместе с матерью.
Через какие-то двести шагов они увидели и дезертиров. Фургон стоял прямо посреди
насыпи; двух быков, что его тащили, привязали под большим раскидистым дубом к югу от
дороги. С одного из колес свисали цепи, под ним скрючились три спящие фигурки. Рядом с
фургоном еще дымились остатки большого костра.
Остановившись на расстоянии, Багровая гвардия изучала бандитов.
– Все спят, – заметила одна из женщин.
– Кони недостаточно тренированы для атаки сомкнутым строем, – решил Стальные
Прутья. – Пойдем так – четыре, один, четыре. Один – это ты, аквитор, и держись поплотнее к
первой четверке.
Она кивнула. Тем более что и не собиралась возражать. Ей дали запасной меч, и она
знала, как им распоряжаться. Однако для атаки должны были использоваться пики.
Солдаты подтянули ремешки на шлемах и, надев перчатки, перехватили пики так,
чтобы хватка приходилась на треть от конца. Сэрен обнажила меч.
– Порядок, – заключил Стальные Прутья. – Корло, не давай им проснуться, пока мы не
будем в тридцати шагах. Тогда буди, и порезче, пусть паникуют.
– Слушаюсь, Поклявшийся. Эх, а ведь давненько мы уже, да?..
– Живых брать? – уточнил Полуклюв.
– Нет.
Стальные Прутья встал в первый ряд, слева от него – Полуклюв, справа – две женщины.
Кони пошли рысью, потом – легким галопом. Пятьдесят шагов… Никто из дезертиров даже
не шелохнулся. Сэрен оглянулась на Корло, тот улыбнулся, поднял руку и пошевелил
затянутыми в перчатку пальцами.
Она увидела, что пленницы рядом с фургоном приподнимаются, потом – торопливо
заползают под него.
Пики опустились, кони перешли на полный галоп.
Неожиданное движение среди спящих дезертиров. Они начали вскакивать на ноги,
раздались изумленные вскрики, потом – дикий вопль.
Первый ряд разделился, обходя фургон. Поколебавшись мгновение, Сэрен резко
приняла влево, успев рассмотреть, как под фургоном блестят широко раскрытые глаза. Она
уже поравнялась с высоким колесом.
Впереди четыре пики нашли цель, три из них ударили бегущим в спину, пронзая их
насквозь.
Рядом с Сэрен вдруг очутился дезертир. Она взмахнула мечом, разрубив ему плечо, так
что того развернуло, брызнула кровь. Выругавшись, поскольку удар вышел неловким, она
оттолкнулась от седла и привстала на стременах. Снова занесла меч.
Всадники первой четверки осадили коней и тоже обнажили мечи. Всадники второго
ряда позади Сэрен разошлись в стороны, преследуя тех, кто бросился в канавы по обе
стороны дороги. Они убивали бегущих холодно и невозмутимо.
Справа в бок Сэрен попытались ткнуть копьем. Она отбила древко и развернулась в
седле, поскольку конь уже пронес ее мимо. Меч завибрировал в руке от удара о шлем
нападавшего. Лезвие застряло, и она дернула изо всех сил. Сорванный с головы шлем
пролетел вперед по дороге, весь в красных брызгах и вмятый сбоку.
Какое-то мгновение она видела, как в десяти шагах впереди Стальные Прутья сеет
смерть с леденящей душу легкостью. Он прочно сжимал поводья одной рукой, направляя
коня, а меч плясал вокруг в убийственном танце.
Кто-то прыгнул на нее и ухватил за правую руку. Сэрен вскрикнула от боли и
почувствовала, что падает с лошади.
Над ней вдруг нависло бородатое, искаженное гримасой лицо, словно нападавший
хотел впиться поцелуем ей в губы. Но тут лицевые мускулы расслабились, глаза налились
кровью, вздутые вены на висках расплющились, расцвели синяками под кожей. Снова кровь
– фонтаном из ноздрей. Хватка ослабла, нападавший рухнул навзничь.
Рядом вдруг возник Корло с длинным тонким кинжалом в руке.
– Вернись в седло, подружка! Хватайся за меня!
Не выпуская меча, Сэрен с помощью Корло выпрямилась в седле.
– Спасибо!
– Осаживай, подружка, мы уже заканчиваем.
Она огляделась. Трое гвардейцев и Стальные Прутья слезли с коней и двигались между
мертвыми и умирающими, пронзая мечами каждое тело. Она обернулась назад.
– Тот… человек… что с ним случилось?
– Я поджарил ему мозги, аквитор. Поклявшийся велел за тобой приглядывать.
Она вытаращила глаза.
– Что же это за магия такая?
– Может, как-нибудь расскажу. А ты неплохо врезала подонку по голове. Сукин сын
чуть не достал тебя копьем.
И верно. О на почувствовала, что ее трясет.
– Так вот что у тебя за специальность, Корло! Очень… малоприятная.
– Да, аквитор.
К ним подошел Стальные Прутья:
– Как вы там?
– Все в порядке. Никто не ушел?
– Трупов двадцать один.
– Все здесь, – кивнул маг.
– Оружие успели обнажить всего с полдюжины. Ты хорошо их держал, Корло. Чистая
работа.
– Вот так вы обычно и побеждаете в битвах? – поморщилась Сэрен.
– Мы пришли сюда не биться, – возразил Стальные Прутья. – Это была казнь,
подружка. Корло, маги среди них были?
– Один, начинающий. Я его сразу убрал.
Казнь. Верно. Лучше думать об этом именно так. Казнь, не резня. В конце концов, это
были убийцы и насильники.
– А мне ты никого не оставил, Поклявшийся?
Он прищурился.
– Нет. Никого.
– Ты не хочешь, чтобы я сделала… то, что мне хочется. Так?
– Верно, подружка. Не хочу.
– Почему?
– Вдруг тебе понравится?
– А твое-то какое дело, Стальные Прутья?
– В этом нет ничего хорошего, вот и все. – Он отвернулся. – Корло, проверь, как там
пленницы под фургоном. Если им нужна помощь, исцели их.
Он прав. Сукин сын прав. Мне могло понравиться. Мучить кого-то беспомощного. И в
этом не было бы ничего хорошего, ведь мне захотелось бы еще. О на попыталась вызвать в
памяти то, что ощутила, когда лезвие меча ударило по шлему дезертира. До боли
тошнотворное чувство – и одновременно болезненное удовольствие.
Мне больно. Однако я могу сделать больно другим. Так больно, что эти две боли
уравновесят друг друга, и останется… покой. Я правильно понимаю? Покой? Или скорее
оцепенение, холодное и бездушное?
– Ладно, Стальные Прутья, не позволяй мне… Вот только, – она посмотрела на него
снизу вверх, – это не поможет. И ничто не помогает.
– Да. Пока – не помогает.
– И никогда не поможет. Знаю, ты думаешь, время лечит. Но имей в виду, Поклявшийся,
я каждое мгновение переживаю то, что случилось. Каждое. С тех пор не прошло и
нескольких дней. А кажется, все случилось с моим последним вздохом. С каждым вздохом.
Она прочитала в его глазах сострадание и испытала приступ совершенно необъяснимой
ненависти.
– Я подумаю, как тебе помочь, подружка.
– И долго ты будешь думать?
– Еще не знаю.
Она опустила глаза на меч, что сжимала в руке, на пятна крови и спутанные волосы,
прилипшие к лезвию. Отвратительно. Однако предполагается, что меч можно вытереть.
Что железо вновь станет чистым и сверкающим, словно оно всегда было всего лишь
полосой металла. Никак не связанной с тем, что она сделала, с собственной историей, с
тем, для чего предназначена. Т олько Сэрен не хотела вытирать клинок. Ей нравилось, как он
сейчас выглядит.
Тела мародеров бросили лежать там, где их застигла смерть. Не стали выдергивать пики
из холодеющей плоти. Взяли лишь столько пищи из фургона, сколько могли, остальное пусть
заберут беженцы. Среди мертвых было пятеро юнцов никак не старше пятнадцати лет. Их
путь оборвался рано, однако, заметил Полуклюв, они сами выбрали скользкую дорожку,
значит, так тому и быть.
Сэрен никого не было жалко.
Глава двадцатая
Толпы беженцев заставили свернуть конников с главной дороги, но Сэрен Педак знала
множество тайных маршрутов в обход городов – пастушьи тропинки, проселки камнетесов и
дровосеков, тайные лазы контрабандистов. Группа прошла по краю заросшего кустарником
карьера, где когда-то добывали известняк, в четырех лигах севернее Броуса. Справа садилось
за деревья солнце.
Аквитор поравнялась с Корло.
– Давно хотела поинтересоваться вашей ворожбой. Никогда не слышала, чтобы магия
подавляла волю.
– Ничего удивительного, – пробурчал маг. – В таком захолустье, как ваше, даже
чародействуют нетворчески. Никакой утонченности, заботы о культивации силы. В вашем
краю почти все двери на запоре. Сомневаюсь, что за последние десять тысяч лет в здешнем
подходе к магии хоть что-то поменялось к лучшему.
– Что ж, спасибо за лестный отзыв. Не объяснишь неучу вроде меня, в чем тут дело?
Корло тяжело вздохнул.
– С чего начать?
– Чем вы действуете на человеческий ум?
– Моккрой. Так называется мой Путь.
– Я-а-сненько. А что такое Путь?
– Ну-у… Уже на этот вопрос трудно ответить. Путь – это магическая тропа. Силы,
правящие всеми видами бытия, аспектны. Что означает…
– Аспектны? Как в Обителях?
– Обители, – маг покачал головой, – это когда люди сидят в повозке с квадратными
колесами и нахваливают, как им удобно ехать. Такова суть Обителей. Они создавались в
мире, которого давным-давно нет, где хозяйничали грубые, буйные, неразборчивые силы.
Путь, если угодно, – колесо, только круглое, а не квадратное.
– Все равно непонятно, Корло.
Тот почесал бороду.
– Проклятые блохи!.. Ну хорошо. Итак, тропы аспектной магии… Одни силы
родственны, другие – нет. Неродственные силы отталкивают, родственные – притягивают.
Представь себе реку – вся вода течет в одну сторону. Есть там, конечно, всякие водовороты,
омуты и прочее, но основная масса воды неизбежно сходит вниз. О водоворотах я потом
расскажу. Путь – та же река, только невидимая. Само течение неосязаемо, мы замечаем
только его эффект. Взять, к примеру, толпу на площади – разум одного сливается с разумом
других в единое целое. Бунты, публичные казни, даже войны – все это лишь внешние
проявления Моккры. Но маг, открывший для себя Путь Моккры, способен проникнуть в
речные воды глубоко-глубоко – до самого дна. Такой маг может запросто прыгнуть в реку и
плыть себе по течению. Нашел водоворот – вышел на берег, но уже в другом месте.
– Значит, путь – физическое явление?
– Если маг решил его использовать таким способом, то да. Однако Моккра – не совсем
удачный пример. Сами по себе водовороты обычно никуда не ведут. Они суть колдовство
разума, а разум намного более ограничен, чем нам кажется. Взять хотя бы Меанас, еще один
Путь. Он аспектен теням и иллюзиям, это – детище Тира, Путь Света. Отдельный, но в то же
время родственный. Тот, кто вошел в Меанас, способен проникать сквозь тень. Невидимкой,
со скоростью мысли… или близко к тому. А что до иллюзий, Меанас сродни моему Пути,
ведь Моккра позволяет манипулировать разумом или, по крайней мере, восприятием через
искусное изменение форм света, тени и тьмы.
– Тисте эдур тоже используют Меанас?
– Гм… Не совсем. Доступ в их Путь, Куральд Эмурланн, заказан обычным смертным.
Это – Тень, но она больше похожа на Обитель, чем на Путь. Кроме того, Куральд Эмурланн
разбит на мелкие фрагменты. Тисте эдур подобрали один из осколков – не более того.
– Ладно. Моккра, Меанас, Тир… Есть еще?
– Много, подружка, очень много. Рашан, Руз, Тэннес, Худ…
– Худ? Кажется, о нем помятуют, когда налагают проклятие?
– О да. Это – Путь Смерти. Имя самого бога. Тут что еще важно? Пути могут включать
в себя целые царства, даже миры. Переступи черту – и очутишься в мире, где в небе десять
лун и невиданные созвездия. Кое-где есть даже по два солнца. Или в краю, кишащем душами
мертвых. Кстати, если войти во врата царства Худа, выйти обратно уже не получится. Вернее,
возвращаться просто опасно. Каждый маг подыскивает себе Путь сообразно своей природе
или врожденным наклонностям. С прилежанием и дисциплиной Путь можно одолеть, а его
силы подчинить своей воле. Некоторым это дано от рождения. Таким людям приходится
затрачивать меньше усилий.
– Выходит, достаточно зайти в Моккру, и ты сразу же можешь влиять на мысли?
– Вроде того. Я подыгрываю естественным человеческим страхам. Достаточно
замутить воду или напустить в нее теней-страшилок. Организм жертвы сам доводит дело до
конца.
– Организм? Как это?
– К примеру, ведешь ты двух коров на бойню. Одну забиваешь быстро, так что та не
успевает понять, что к чему. Вторую же тащищь по тропе дальше, вокруг – трупный смрад,
крики умирающих животных. Какой бы глупой ни была корова, она все же поймет, что с ней
сейчас сделают. А поняв, исполнится ужасом. В этот момент ее убивают. Отрежь мяса от той
и от другой и попробуй на вкус. Будет ли он одинаковый, как думаешь?
– Понятия не имею.
– Не будет. В кровь напуганной коровы проникнут горькие флюиды. Вот что делает
страх. Горькие, вредные флюиды… Такое мясо лучше не есть. Я о чем… разум, проглотив
наживку, реагирует на бесплотные страхи и наветы, кровь портится, из-за этой порчи страх
только усиливается, и ум превращает пустую выдумку в уверенность.
– Как если бы вторая корова просто воображала, что ее ведут на бойню, а на самом деле
шла по пастбищу?
– Точно.
Сэрен некоторое время изучала спину угрюмого гвардейца Стальные Прутья,
качавшуюся впереди.
– А теперь, подружка, – нарушил молчание Корло, – расскажи, с какой стати ты затеяла
эти расспросы.
Аквитор ответила не сразу.
– Корло, ты и с памятью что-нибудь в состоянии сделать? Умеешь погасить
воспоминания?
Стальные Прутья впереди полуобернулся в седле и смерил Сэрен взглядом.
– Ты уверена, что тебе это надо? – тихо спросил Корло.
– Умеешь или нет?
– Я могу сделать так, что ты перестанешь их замечать и придавать им значение, но тебя
будет постоянно тревожить странная пустота внутри. Как будто ты что-то потеряла и
силишься, но не можешь вспомнить. Отсюда и до помрачения рассудка недалеко. Кроме того,
тело все равно помнит. Ты будешь невольно реагировать на запах, вид, вкус, не понимая
причины. Пребывать в нескончаемой тревоге. Твой характер переменится.
– Тебе уже приходилось это делать?
Маг кивнул и, помедлив, добавил:
– Есть еще один выход.
– Какой?
– Боль доставляют не сами воспоминания, а то, как ты к ним относишься. Ты нынешняя
воюешь с собой из прошлого. Не знаю, как лучше объяснить…
– И так понятно.
– Я могу помочь изменить твое отношение…
– То есть?
– Остановить войну.
– И что я тогда почувствую?
– Ты сумеешь выплакать свое горе. Все до капельки. – Маг перехватил взгляд
девушки. – Когда наплачешься – полегчает. Надо все выпустить из себя за один раз, но только
один – обещаю не затягивать. Слезы ведь тоже дело рискованное. Могут ранить, как и само
насилие. Поэтому я не позволю тебе попасть в ловушку бесконечных повторов. Человек
привыкает к облегчению, как к наркотику. Оно превращается в разрушительную идею фикс.
Если зациклиться на упражнениях в скорби, они потеряют смысл, станут рутиной,
подделкой, самообманом, поблажкой слабости. Это до добра не доведет.
– Как все мудрено!
– Что есть – то есть. Войну нужно остановить одним махом, чтобы потом заглянуть в
память, а там – ничего! Так, легкое сожаление… Какое человек чувствует в отношении
наделанных за время жизни ошибок, за которые уже перестал себя винить. Сожаление – да,
но не самоистязание! Именно второе – твой истинный враг. Ведь я прав? Часть твоего
естества нашептывает, что ты сама во всем виновата.
Сэрен только молча кивнула в ответ.
– Из-за этого ты и казнишься.
Еще один кивок.
– Поклявшийся, надо бы… – возвысил голос маг.
Гвардеец поднял руку в перчатке.
– Слышу!
Всадники остановились.
Корло помог девушке спешиться. Та пристально посмотрела на него.
– Ты что, уже начал?
– Нет, подружка, ты сама начала. Помнишь, что я говорил о врожденных способностях?
У тебя их хоть отбавляй.
– Я никогда не пла́чу, – заметила Сэрен, сворачивая за магом с тропы в ближайший
перелесок.
– Естественно. Путь и так у тебя в голове, ты полжизни изощренно манипулировала
своим разумом, как заправский верховный маг. Все делала, лишь бы процесс не прекращался,
так ведь?
Аквитор остановилась и посмотрела назад.
Стальные Прутья, едва различимый отсюда, следил за ней взглядом от обочины дороги.
– Не обращай внимания. Он просто беспокоится за тебя. Его не будет рядом, когда ты…
– Нет. Пусть лучше идет с нами.
– Зачем?
– Когда я начну биться у тебя на груди, Корло, могу запросто сломать пару ребер.
Служивый покрепче будет.
Маг выпучил глаза и рассмеялся.
– Поклявшийся! Чего там застрял, иди к нам!
Лишь многим позже до Сэрен дошло, что Путь не так уж сложен для понимания. Силы
природы, естественные наклонности, схемы событий – Корло немного раскрыл ей глаза на
эти неприметные факторы, но откровение наступило благодаря знанию, таившемуся внутри
ее самой.
Примитивное миропонимание замечает только четыре стихии и дальше этого не идет.
Словно вселенная сводится к четырем доступным созерцанию понятным явлениям. Корло же
обратил внимание Сэрен на иные стихии. Впустив в себя истину, она будто заново открыла
мир, увидела, как он заиграл новыми красками, пугающими своим жутким величием.
Стало ясно: время – тоже стихия. Промежутки бытия между событиями, состоящие из
бесчисленных других событий, пронизанные сложной сетью причин и следствий и
развернутые в плоскости, словно вытканные на гобелене картины, создавали вереницу сцен,
которые – если взглянуть на них отстраненно – раскрывали свой секрет: все они
существовали здесь и сейчас.
Ужасный вывод: она всю жизнь ходила по кругу, проигрывая одни и те же сцены.
Навязала себе свою собственную однообразную сеть событий и принимала чувство
безысходности за оправданную, единственно возможную реакцию. Какая ограниченность
ума – поступать так, обладая почти сверхъестественным восприятием множественности
перспектив, готовых проявиться в любом предмете! Она намертво застряла в этом капкане –
колдовском заклятии по имени «скорбь», поклонении демонам самобичевания, чьи фигуры
раз за разом возникали на гобелене – в разных сценах, но с привычным оскалом.
Выход из замкнутого круга дался на удивление легко – так разматывается целый
клубок, стоит потянуть за одну ниточку. Если Корло и приложил какие-то усилия, то
невероятно тонкие, – ей показалось, что всю работу она выполнила сама. Маг сидел напротив
девушки с внимательным, спокойным видом на поляне, которую они выбрали для ритуала,
шагах в тридцати от дороги. Как ни странно, Сэрен не стыдилась плакать в его присутствии.
Стальные Прутья сначала нервно ходил туда-сюда, а с появлением первых слез
остановился и одной рукой обнял девушку за плечи. Сэрен уткнулась лицом в мужскую шею.
В другое время и в другом месте сцена показалась бы пошлой. Циничный разум мог
легко бросить обвинение в притворстве, подразумевая, что чистым порывам полагается быть
сокровенными, анонимными. Как будто искренность существует только в уединении, а
остальное – всего лишь показуха, неизбежно фальшивое притворство.
В изнеможении после мощного, неожиданно короткого выброса, когда в душе осталась
одна пустота, в момент отстраненного покоя Сэрен, сбросив путы эмоций, подвела итог. Она
сама выдумала и поверила – так было проще, – что Бурук Бледный не хотел расставаться с
жизнью. От ее внимания ускользнули те легкость и свобода, что звучали в его словах в
последние проведенные вместе дни. А ведь он уже тогда все для себя решил. Понимал, что
грядет война, и готовился сыграть свою роль в ее приближении. Бурук вырезал себя из
гобелена. В то время как она продолжала обманывать себя, вовсю используя свои задатки к
магии, лишь бы не сойти с пути скорби и самообвинения, пока это не превратилось в
привычный утешительный ритуал.
Потерпев неудачу, Сэрен мучила сама себя.
Нет, изнасилование, конечно, не плод больного воображения. Надо совсем спятить,
чтобы такое выдумать. И все же она сама выткала сцену насилия, снабдив ее жуткими
подробностями.
Не все в себе стоит лелеять.
Сэрен вволю наплакалась о своей ущербности, слабости и человеческой немощи. При
двух свидетелях, каждый из которых, вне сомнения, мог рассказать свою собственную
печальную историю.
Что было, то прошло. Старая привычка потеряла смысл. Измотанная, аквитор крепко
заснула и пробудилась, лишь когда начало светать. Отряд сделал привал на поляне. Все
спали, за исключением Стальных Прутьев – воин ворошил угли небольшого костра, пытаясь
вернуть его к жизни.
Сэрен обнаружила, что накрыта одеялом. Она поежилась от утреннего холода и
сырости, поплотнее завернулась в шерстяную ткань и подошла к Поклявшемуся.
– Хорошо отдохнула, аквитор? – спросил тот, не глядя на нее.
– Да, спасибо. Мне, пожалуй, следует извиниться…
– Не за что. Я слышал конский топот на юге.
– Броус где-то рядом. Там есть небольшой гарнизон.
– Броус – город?
– Поселок. Вокруг – каменные руины, оставшиеся от древней святыни тартеналов, но
не они ее построили.
– Откуда ты знаешь?
– Размеры не те.
– Слишком малые?
– Слишком большие даже для тартеналов.
Стальные Прутья с прищуром посмотрел на девушку и поднялся на ноги.
– Пора готовить завтрак.
– Какой командир, – с улыбкой сказала Сэрен, – сам стряпает для своих подчиненных?
– Я всегда просыпаюсь первым, – буркнул тот, подтаскивая к костру мешок с
припасами.
Интересно, сколько раз он так делал, подумала Сэрен, наблюдая за приготовлениями.
Сколько было таких полян и рассветов, сколько раз вставал он раньше всех? В принципе,
такой характер был ей не в новинку. В Пустой Обители имелись два воплощения с похожими
чертами – Путник и Бродяга. Оба отличались друг от друга лишь тонкостями побудительных
мотивов.
За Поклявшимся приятно было наблюдать.
Маг Корло, откашливаясь, выпростался из-под одеяла и подошел к костру.
– Где мой чай?
– Почти готов, – откликнулся воин.
– Голова разболелась. Что-то затевается.
– Я слышал конский топот. И крики.
– Больше не заваривай. Мне хватит.
Поклявшийся зачерпнул жидкость из котла и наполнил подставленную оловянную
кружку.
Сэрен заметила, что рука мага дрожит.
– Диадему доставать?
– Э-э… не стоит. Постараемся обойтись без нее.
– Слушаюсь.
– Диадему? – спросила Сэрен. – Ту, что открыла проход в Трейте?
Корло, бросив на девушку острый взгляд, кивнул.
– В диадему вплетено много обрядов. Целых сорок штук. Нам пригодился бы обряд
ускорения, он позволяет двигаться быстрее обычного. Но злоупотреблять им не следует.
Потом наступает трясучка, которая с каждым разом становится все хуже.
– У тебя сейчас от нее руки дрожат?
Маг отпил травяного настоя и посмотрел на руку.
– Нет. Не от нее.
– Из-за того, что сейчас происходит в Броусе?
– Похоже на то.
– Пора будить остальных, Корло, – сказал Стальные Прутья. – Аквитор, не лучше ли
обойти Броус стороной?
– Это не так легко сделать. На востоке от нас – гряда холмов. Ни дорог, ни тропинок.
Если идти этим маршрутом, потеряем целый день, а то и два.
– Понятно.
– Я займусь лошадьми, – предложила Сэрен.
– Потом присоединяйся – позавтракаем.
– Слушаюсь!
От мимолетной улыбки Поклявшегося у девушки потеплело на душе.
Руины начались задолго до того, как путники вышли к поселку. Большинство строений
зарылись в лесную почву, выставив наружу кривые горбы. Могучие корни деревьев облепили
камни, но не смогли проделать ни единой трещины в булыжниках загадочной породы.
Древние насыпи сплетались в прорезающую лес запутанную сеть дорог. На них лежал
толстый слой палой листвы, не причинявший поверхности никакого видимого ущерба.
Подъехав к окраине леса, всадники заметили на поляне россыпь зданий с куполами, за ними
– частокол Броуса, над которым серыми погребальными венками поднимался дым.
Все постройки имели центральный вход с портиком в виде сводчатой галереи и
дверными проемами, одинаковыми в высоту и ширину, размером в три человеческих роста.
– Худов дух! – свистящим шепотом произнес Корло. – Гробницы к’чейн че’малли –
хибарки в сравнении с этими домами.
– Я и тех-то не видела… – вставила Сэрен.
– Ты меня удивляешь. В этих местах полно следов их пребывания. К’чейн че’малли
были похожи на помесь ящерицы и дракона, только двуногую. Целая пасть острых зубов. На
базарах Трейта еще попадаются лавки, торгующие остатками их клыков и костей. К’чейн
че’малли, подружка, в древние времена правили всем континентом – еще до того, как
прибыли первые люди. Гробницы этой расы похожи на здешние дома, но они меньше.
– Вот как? Считается, что эти дома построили тартеналы. Внутри, однако, никогда
ничего не находили.
– Причина проста – к’чейн че’малли не успели ими воспользоваться.
Группа молча поравнялась с первой постройкой. У околицы поселка толпилась сотня
или больше солдат и работников. Они раскапывали небольшой продолговатый могильный
холм. Упряжки лошадей стаскивали с вершины облицовочные камни, землекопы вгрызались
в холм с боков.
– Туда лучше не соваться, – пробормотал Корло.
Всадники натянули поводья.
– Что они там делают? – спросил Стальные Прутья.
– Я бы не сказал, что они ведут археологические изыскания.
– Вам не к лицу перенимать уклончивую манеру изъясняться у портовых крыс, –
включилась в разговор Сэрен.
– Ладно, – отрывисто бросил маг. – Я имел в виду, что могильники эти – чужие.
Хоронили кое-как, набросали обережных заклинаний. В поселке есть маг, он их сейчас
снимает.
– Неужели все?
– Почти. Оставил парочку. Похоже, пытается не выпустить наружу то, что внутри.
– Нас заметили, – предупредила Сэрен.
К путникам направилась группа конников под командованием офицера.
– Ты с ним знакома? – спросил Поклявшийся.
– Финадд Арлидас Таллид. Командир гарнизона Броуса.
– И?
– Неприятный тип.
Отряд финадда насчитывал шестнадцать всадников. Подъехав, Арлидас мотнул головой
в сторону Сэрен.
– Аквитор, я узнал тебя. Откуда путь держите?
– Из Трейта.
– Дорога не близкая. Полагаю, вы успели удрать еще до падения города?
Сэрен промолчала.
Финадд окинул взглядом солдат Багровой гвардии. Их вид явно пришелся ему не по
вкусу.
– Вовремя подоспели. Мы набираем людей на службу.
– Они и так уже на службе, – ответила Сэрен. – В моей охране. Я еду в Летерас, на
аудиенцию с королем.
Арлидас скривился.
– Чего ради? Он сидит там на троне и боится даже нос высунуть. А седа совсем из ума
выжил. Поэтому я решил объявить независимость. Мы еще зададим трепку проклятым
серокожим.
Сэрен невольно рассмеялась.
– Независимость? Поселка Броус? Как теперь тебя величать – императором?
– Вы зашли на нашу территорию, аквитор, а значит, и ты, и твоя охрана должны
выполнять мои приказы. Я рад, что вы все при оружии – у нас лишнего не осталось.
– Мы не пойдем к тебе на службу, финадд, – откликнулся Стальные Прутья. – И
предлагаю не заострять вопрос, иначе твое войско поредеет у тебя на глазах.
Арлидас оскалил зубы.
– Вас всего шестеро, не считая аквитора…
– Финадд, – позвал оторвавшийся от общей массы всадник, круглый, волосатый, с
маленькими глазками и весь покрытый разводами засохшей грязи. – Вон тот – маг. – Он
указал на Корло.
– А ты разве не маг, чертов нерек-полукровка? – рявкнул финадд.
– Объясни ему, – сказал Корло коллеге. – Тебя зовут Настойчивый, не так ли? Вот и
прояви настойчивость.
Полукровка облизнул губы.
– Господин, он нас убьет. Всех до одного. Даже не вспотеет. Вас, финадд, он убьет
первым. Потом вытащит из вашей головы мозги и бросит их в котел с кипящим маслом.
– Тебе пора к могильнику, Настойчивый, – посоветовал Корло. – Демон вот-вот
вырвется на волю. Поторопитесь его связать.
Маг финадда крутнулся в седле.
– Странник побери! Он прав. Финадд, мне пора! Можем не успеть! – С этими словами
толстяк развернул коня и поскакал во весь опор.
Арлидас по очереди смерил взглядом Сэрен, Стальные Прутья и Корло, прорычал нечто
нечленораздельное и махнул рукой солдатам:
– Назад, к могильнику! Быстрее, мать вашу!
Всадники ускакали.
Сэрен взглянула на Корло.
– Ну вы и напустили на них страху.
Маг лишь ухмыльнулся.
– Поехали отсюда, пока они не опомнились, – предложил Поклявшийся. – Эх, мне бы
так научиться!
– Хотеть не вредно, – с улыбкой произнес маг.
– Когда вдали над дорогой поднимается пыль, в этом всегда есть что-то зловещее, тебе
не кажется?
Трулл Сэнгар сощурился, чтобы разглядеть характерное пятно на востоке.
– Не беспокойся, Сирень. Скорее всего, это колонна отцовского войска на подходе.
Часть ее недавно захватила Манс.
– Тяжкая была битва, – вздохнул демон. – Двое из моего рода не вернулись.
– Соболезную.
Они разбили полевой лагерь на окраине Тетила, готовясь к длительному марш-броску
до самого Первого Простора, где их армии было суждено объединиться с войсками
императора для удара по Летерасу с юго-востока.
Трулл осмотрел вверенную ему роту. Десяток воинов столпились вокруг десятника
Канарта. Тот, размахивая руками, о чем-то оживленно толковал. Капитан Алрада Ан,
навострив уши, стоял чуть поодаль.
С тех пор как Трулл завел личного демона-телохранителя, воины стали держаться от
него подальше, командиры отрядов даже не замедляли шаг при виде начальника, когда тот
подходил отдать приказ. Конечно, Трулл был неправ, выделяя одного демона из массы
других, как бы давая понять, что этот экземпляр обладал особым интеллектом и
своеобразием. Реакция сородичей была понятна, если учесть обычное отношение тисте эдур
к подчиненным им кенилл’ра. Но Трулл чувствовал, что дело не только в этом.
На марше из Высокого форта и сородичи-воины, и женщины все больше чурались
Трулла Сэнгара. Никаких официальных санкций еще не объявляли, однако племя уже
вынесло свой молчаливый приговор. Именно на таких негласных формах наказания
держалась сплоченность эдур – неприятие отступника, отлучение его от общества
демонстрировались открыто, на устрашение другим. Трулл все прекрасно понимал и не
возмущался.
Не будь с ним демона, он бы чувствовал себя намного более уязвленным и одиноким.
Но даже в компании Сирени Трулл не обольщался. Демон – пленник, иначе бы давно удрал.
Поэтому дружба их была напускная, и Трулл при всем желании не мог поверить в ее
искренность.
Фир не разговаривал с братом с момента выхода из Высокого форта. Приказы
передавали через Б’наггу, который либо не замечал окружающей Трулла напряженности,
либо не придавал ей значения.
Рядом сидели королева с сыном, которых Трулл и его рота сопровождали из форта.
Пленники ехали в запряженной быками повозке. Летерийский врач обработал неглубокие
раны принца. Королеве выделили личную служанку для стряпни и других поручений. Эта
поблажка позволила супруге короля напустить на себя привычный надменный вид. Тем не
менее обе благородные особы не отличались разговорчивостью.
Алрада Ан протиснулся через толпу солдат.
Трулл заговорил первым.
– Капитан, что так взволновало десятника Канарта?
Темнокожий воин нахмурился.
– Ты, Трулл Сэнгар.
– Вот как? Предупреждаешь меня о мятеже?
Тот явно смутился.
– Я тебе не союзник. По меньшей мере в данном деле. Канарт намерен ходатайствовать
перед Фиром о назначении нового командира.
– Мне же будет легче. Тогда что тебе надо?
– Хочу, чтобы ты извинился раньше, чем Канарт подаст прошение.
Трулл отвел взгляд. На юге по другую сторону Тетила раскинулись сельские угодья.
Поля пустовали – ни работников, ни скота. Недавно прошли теплые дожди, кругом зеленела
свежая сочная трава.
– Твоя мать, если не ошибаюсь, рабыня из Синецветья? Вот почему ты так и не стал по-
настоящему одним из нас…
– Мне нечего стыдиться. Если ты хотел меня задеть…
Трулл выдержал жесткий взгляд капитана.
– Вовсе нет. Мне известно, что я тебе неприятен. Твоя неприязнь началась задолго до
того, как я… ударил женщину. Веришь ли, я всегда тобой восхищался, твоей силой,
стремлением преодолеть свое происхождение…
– Преодолеть? – Алрада холодно улыбнулся. – Я манией величия не страдаю. Пока мать
была жива, она успела раскрыть мне множество тайн. Наше племя выжило на войне, в
которой ему было определено сгинуть без следа. Считалось, что эдур истребили весь народ
Синецветья. Вам очень хотелось в это верить.
– Я теряю нить разговора, Алрада. О какой войне ты говоришь?
– Не о войне – о подлой измене. Эдур и анди объединились против к’чейн че’малли.
История эдур все извратила. На самом деле преданы были анди, а не эдур. Скабандари
Кровавый глаз убил Силкас Руина коварным ударом в спину. Все, что вам рассказывают с
самого детства и что вы до сих пор считаете истиной, – ложь. – Улыбка капитана стала
совсем ледяной. – И ты после этого называешь лжецом меня?
– Разве синецветы и тисте анди одно и то же племя?
– Наша кровь разбавлена, но она все та же.
Трулл опять отвел взгляд. Выдержав паузу, он кивнул собственным мыслям.
– У меня нет причин считать тебя лжецом, Алрада. В твоей версии больше смысла.
Если бы предали нас, мы бы сегодня были как анди – жалкими остатками сломленного
народа.
– Не такие уж мы жалкие.
– Ты считаешь, что Синецветье еще способно сопротивляться? Разве ваше племя не под
протекторатом Летераса? Не подчинилось хозяйской воле?
– Мы долго ждали удобного момента, Трулл Сэнгар. Ведь правду все равно не скроешь
– как только эдур захватят Синецветье, сразу откроется, что в жилах местной знати течет
кровь анди.
– Возможно.
Оба на время умолкли. Молчание первым нарушил Алрада Ан:
– Я не испытываю личной ненависти к тебе, Трулл. Я ненавижу всех тисте эдур.
– Понятно.
– Неужели? Посмотри на тени-призраки. Эдур заклинаниями связали их и заставили
сражаться на своей стороне. Призраков ждет гибель и небытие от стальных летерийских
клинков – от такого сплава у них нет защиты. Они – тисте анди, тени тех, кто пал жертвой
измены много веков назад.
– Капитан говорит правду, Трулл Сэнгар, – вступил в разговор демон. – Призраков
лишили воли, как и нас, кенилл’ра. Это не духи ваших предков.
– От меня ничего не зависит, – ответил Трулл, повернулся и пошел прочь. На пути через
лагерь все ловко избегали встречи с ним, словно дорогу расчищала магия. Трулл не потерял
способности к раскаянию. Он многое бы дал, чтобы отыграть назад момент, когда вышел из
себя и не сумел обуздать гнев. Женщина, пожалуй, была права. В первую очередь лечить
следовало раненых бойцов эдур. Демоны могли подождать. Не следовало поднимать на нее
руку.
Оправдания, впрочем, бессмысленны. Он поступил недопустимо – точка.
Трулл подошел к штабной палатке.
Всадники, которых он видел на дороге, уже прибыли. С ними – его мать Урут. Она едва
успела спешиться, как из палатки вышел к ней Фир. Трулл успел перехватить слова
матери: …едва стою на ногах. Если на марше кончится провиант, позволь мне первой дать
команду забить лошадей.
Тут она заметила Трулла и кивком пригласила подойти ближе.
– Ты совершил ужасную ошибку, сын мой. Тем не менее женщина в лагере явно
погорячилась, повела себя недопустимо. Наказания здесь должна выносить я, а не толпа.
Она повернулась к Фиру.
– У вас тут воины или дети малые? Хватаются ручонками за мамину юбку? Разве твой
брат Трулл струсил на поле боя?
– Нет, – ответил Фир. – В его храбрости никто не сомневается.
– Для тебя и твоей рати, Фир, ничто иное не должно иметь значения. Запомни это, мой
старший сын. Твой брат хотел спасти раненого товарища.
– Демона…
– А разве демоны не участвовали в бою под Высоким фортом? Разве многие из них не
отдали жизнь за нашу победу? После битвы целители должны исполнять волю воинов. Не
лекарям судить, кто достоин их внимания, а кто нет. Будь я здесь, сама бы ударила эту
женщину за подобную дерзость. Теперь, выходит, любая баба из племени эдур может мнить
себя императрицей Майен? Пока я здесь хозяйка, будет так, как я скажу. Поставь своих
людей на место, Фир. Напомни им о подвигах Трулла во время путешествия за мечом
императора. И что он первый принес весть о летерийцах, охотившихся на клыкастых
тюленей. Но главное, Фир, не отворачивайся от родного брата! Или ты хочешь бросить вызов
и мне?
У Фира словно гора с плеч свалилась.
– Я бы не посмел, – произнес он с улыбкой.
Трулл, поколебавшись, сказал:
– Мать, Фир недоволен, потому что я усомнился в необходимости этой войны. Я
проявил легкомыслие, высказав сомнения вслух…
– Непослушание императору – опасное дело. Фир не зря вышел из себя, мне тоже
противно такое слышать. Один лишь император вправе остановить поход; но он этого не
сделает. Зачем высказывать сомнения Фиру, мне или кому угодно? А Рулада здесь нет.
– Я понял, – ответил Трулл и посмотрел на брата. – Фир, прости. Мне следовало сразу
пойти к Руладу…
– Он не стал бы тебя слушать.
– И все-таки.
Братья некоторое время молча сверлили друг друга взглядом. Урут вздохнула.
– Довольно!.. Трулл, это и есть твой демон?
Тот обернулся и увидел в пяти шагах Сирень.
– Да.
Урут подошла ближе.
– Кенилл’а, твой род все еще имеет над тобой власть в родном краю?
Демон почтительно склонил голову.
– Тираны остаются на месте, госпожа, война еще не закончилась.
– Ты ведь не солдат?
Сирень пожал плечами.
– Даже кенрилл’а хотят есть, госпожа.
– Среди тех, кого мы призвали, оказалось мало годных к военной службе.
– Мы проигрываем войну. Четыре башни кенрилл’а уже пали. Корабли ковалахрай
стали появляться в верховьях реки Чирад.
– Завтра утром я отправляюсь на воссоединение с императором. Остается одна ночь.
– Для чего? – спросил Трулл.
– Для переговоров с тираном кенрилл’а. Похоже, наступил подходящий момент для
формального альянса.
– Они очень недовольны, что тисте эдур их обокрали, – заметил Сирень.
Урут бросила через плечо:
– Ты – батрак, демон. От тебя потребуется лишь указать дорогу в ваш край. Твое
мнение никого не интересует.
Трулл проводил мать глазами до штабной палатки. Посмотрев на брата, он заметил, что
тот не спускает с него глаз.
– Ты пришел о чем-то поговорить? – спросил Фир.
Трулл, помешкав, ответил:
– Мои воины скоро придут просить тебя назначить им нового командира. Я решил не
дожидаться и сложить с себя полномочия.
– Полномочия… – Фир усмехнулся. – Разве мы превратились в регулярную армию
наподобие летерийской? С сержантами, лейтенантами, капитанами?
– У нас есть командиры.
– Никаких отставок, Трулл.
– Что ж… Канарт все равно скоро попросит о разговоре с глазу на глаз.
– В разговоре ему не откажут, но результат его не обрадует. Еще немного, и мы
объединимся с братьями. Я знаю, что у тебя наболело и ты хочешь излить душу Руладу. Будь
осторожен! Все не так, как было раньше. Наш народ изменился.
– Я заметил, Фир.
– Заметить-то заметил, но не разобрался.
– А ты разобрался?
Фир вместо ответа пожал плечами. Постояв еще немного, он направился к палатке.
– Твоя мать задумала опасную игру, – подал голос Сирень.
– Не она, а император. – Трулл повернулся к демону. – Твой род тоже воюет?
– Мое дело – ставить сети.
– Если прижмет, ваши тираны и тебя призовут на службу.
– Кенрилл’а правят давным-давно, Трулл Сэнгар. Они обленились и одряхлели. Не
видят, что им скоро конец. Почему-то история не умеет учить. Сколько бы павших империй и
цивилизаций ни вошло в ее нескончаемые безупречные скрижали, каждая новая верит, что
уж она-то будет жить вечно, что ее-то не тронут правящие природой всех вещей неукротимые
силы разложения. – Демон вперил глазки в Трулла. – Я лишь расставляю сети. Тираны с
императорами приходят и уходят, цивилизации достигают расцвета и гибнут, но рыбаки
всегда будут забрасывать сети, крестьяне пахать землю, а пастухи пасти стада. Мы – те, с
кого начинаются цивилизации, а когда очередной из них приходит конец, новая опять
начинается с нас.
Любопытная речь, отметил про себя Трулл. Редко кто-либо выражал крестьянскую
мудрость столь стройным языком.
– Все верно, Сирень… если только этих рыбаков, пахарей и пастухов не укокошат.
– Я говорил не о нас самих, а о нашей миссии. Кенрилл’а, эдур, летерийцы –
преходящи. Непреходяща историческая миссия.
– Даже если перебьют всех до одного?
– Жизнь вернется. Она всегда возвращается. Когда один источник переполняется
нечистотами, жизнь находит себе новый.
– Мать распорядилась, чтобы ты показал ей дорогу в свой мир. Как это можно сделать?
– Путем принесения меня в жертву. Дорога – моя кровь.
– Я не для того тебя выхаживал, чтобы теперь принести в жертву, Сирень.
– Ты не сможешь помешать, Трулл Сэнгар.
– Еще посмотрим. Есть какой-нибудь способ освободить тебя?
Демон, помолчав, признался:
– Твоя кровь может создать новую связь между мной и тобой, исключая всех
остальных. Я буду полностью в твоей власти.
– И я могу скомандовать, чтобы ты вернулся в свой край?
– Да.
– А обратно тебя можно будет вызвать?
– Только ты и сможешь это сделать, Трулл.
– Разве ты хочешь, чтобы я стал твоим повелителем?
– В противном случае я умру.
– Ты раньше говорил, что предпочел бы смерть рабству.
– Если выбирать, идти на войну или умереть, то да.
– Но если ты вернешься домой…
– Это самый лучший вариант.
Тисте эдур вынул нож.
– Что нужно делать?
Трулл вошел в палатку к Фир и Урут.
– Мать, – позвал Трулл.
Та обернулась, нахмурилась.
– Что опять натворил?
– Я отправил своего демона домой. Тебе придется найти другого.
Она скользнула взглядом по ране на его ладони, из которой еще сочилась кровь.
– Понятно. Есть ли предел твоему упрямству, сын мой?
– Я дорого заплатил за спасение жизни этого демона.
– И что с того?
– Ты хотела принести его в жертву, чтобы попасть в его край…
– Тебе демон так сказал? Он соврал, сын мой. На самом деле, убив его, я бы оборвала
связь между ним и его миром. Он тебя обманул. Но теперь вы связаны в пару. Ты можешь
вызвать его обратно и наказать, как посчитаешь нужным.
Трулл склонил голову набок.
– Знаешь, мать, на его месте я, пожалуй, поступил бы точно так же. Нет, я не жалею,
что отправил его домой. Пусть там и остается.
– Где его, скорее всего, отправят на другую войну.
– Это уже не моя забота, – пожал плечами Трулл.
– Мне все труднее тебя понимать, сын, и я устала от попыток.
– Извини. Союз, который ты хочешь предложить тиранам демонов, – какой от него прок
императору? Что Рулад намерен предложить взамен?
– Тебя действительно это волнует?
– Да.
Урут переглянулась с Фиром и вздохнула.
– Корвалахрай – мореплаватели. Они проникли в самое сердце края кенрилл’а по
руслам могучих рек, погрузив на корабли все свое племя. Сила Рулада такова, что он
способен изменить на некоторое время течение рек. Катаклизм уничтожит флот вторжения.
Эдур это тоже на руку. В итоге мы получим новых демонов для ведения войны, возможно,
пару-другую младших кенрилл’а, которые научены боевым искусствам гораздо лучше
подчиненных им кенрилл’ра.
Урут повернулась к Фиру.
– Найдите мне другого демона.
– Будет сделано.
– И уединенное место.
Фир кивнул.
– Трулл, возвращайся в свою роту.
Шагая в расположение роты, Трулл против воли улыбался. Сирень перед тем, как
исчезнуть, радовался как ребенок. И все же ход мысли демона трудно было понять. Он,
конечно, отдавал себе отчет, что, обнаружив обман, Трулл мог впасть в ярость, вернуть его и
жестоко покарать. Интересно, почему он решил, что этого не произойдет?
Мое безволие настолько очевидно, что даже демоны его замечают.
Похоже, воин из него не получился. Трулл так и не приобрел привычку исполнять
приказы и отбрасывать посторонние мысли во имя дела. Вождь не получился тоже. Люди
пойдут только за тем, кто заразит их слепой горячей уверенностью в своей правоте.
Хуже того, Трулла терзали сомнения по поводу изменений в характере Рулада. Фир
даже в юности не проявлял свойственное Руладу напыщенное высокомерие, не рисовался и
не позерствовал. Такие черты, возможно, простительны для военачальника, но Фир
придерживался иного стиля управления. Рулад брал нахрапом, Фир – спокойной
уверенностью. Трулла тревожило, что характер Рулада стал только хуже.
Я им чужой.
От этой мысли он вздрогнул и замедлил шаг. Как бы не сбиться с пути, не заплутать
среди своих же соплеменников.
Нет, это тисте эдур переменились, а я остался прежним.
Войска двигались маршем по южной местности под названием Покос, по заросшим
кустарником вырубкам, где когда-то шумел Кричащий лес, через сожженный городок
Осадное Место, медленно поднимаясь по Дозорной тропе на вершину Дозорной гряды. Три
дня ушло на переход по древним холмам, где почти всю растительность сгрызли дикие козы,
пока не показалась Моховая дорога. Свернув на северо-восток, колонна вышла по берегу
реки Моховой к городу Ребро, где имелся брод.
Отступавшие летерийские войска полностью разграбили все села еще до подхода
императора и его армии. Халл Беддикт не нашел ни одного не разоренного тайника с
провиантом и снаряжением. Если бы не помощь теней-призраков, войска тисте эдур было бы
нечем кормить, и наступление захлебнулось бы – вариант для Рулада абсолютно
неприемлемый. Враг дрогнул. Его следовало добить.
Удинаас вспомнил, как однажды ел копченого угря из реки Моховой во время стоянки
торгового корабля в дрешском доке. Вкуснотища, если только не забывать, что волосатую
шкурку нужно обсасывать, но ни в коем случае не глотать. Один раб рассказал, что угрей с
тех пор переселили в озеро Дреш, дав начало новой породе – рыба стала крупнее и
агрессивнее. Оказалось, что угри, выловленные из реки, просто не доживали до зрелого
возраста – их пожирали острозубые рыбы-хищники. В озере они не водились. И только когда
дети начали исчезать во время купания в озере Дреш, местные сообразили, что виной тому
взрослые угри. Пришлось наловить саблезубых рыбин в реке и выпустить их в озеро. Они
мутировали, изменив повадки, и стали невероятно прожорливы. Теперь начали пропадать
даже взрослые купальщики. Раб, рассказавший историю, со смехом закончил: «Тогда они
недолго думая отравили в озере все живое. Теперь ни рыбы половить, ни искупаться».
Из этой истории можно извлечь сразу несколько полезных уроков, подумал Удинаас,
если их вообще стоило извлекать из идиотских поступков.
Привал сделали у дороги в дневном переходе от Ребра. Императора одолела неведомая
лихорадка. Рулад сдался на попечение лекарей и теперь спал, других новостей Удинаас не
слышал. Дело шло к вечеру, солнце расцвечивало поверхность реки в золотисто-алые тона.
Удинаас бродил по речному берегу и время от времени швырял в воду камешки,
разрушая позолоту. Он больше не ощущал себя рабом или кабальным. Император приблизил
его к себе – у всех на виду и всем на удивление.
Позади послышался хруст гальки. По берегу, оскальзываясь, шел Халл Беддикт,
здоровенный детина, от вида его мышц становилось неуютно. Глаза верзилы лихорадочно
блестели, но, в отличие от Рулада, болезнь была тут не при чем.
– Удинаас!
Раб молча следил за приближением великана, сопротивляясь инстинкту, требующему
занять покорную позу. Что было, то прошло. Просто он не успел завести себе новые
привычки.
– Я везде тебя ищу.
– Зачем?
– Состояние императора…
Удинаас пожал плечами.
– Походная лихорадка, ничего страшного…
– Я не об этом, раб.
– Я тебе не раб, Халл Беддикт.
– Извини. Ты прав.
Удинаас подобрал очередной камешек, вытер налипшую с нижней стороны слизь и
запустил его по поверхности воды. Оба молча сосчитали всплески, после чего Удинаас
ответил:
– Я понимаю твое желание выделиться среди других летерийцев в стане чужой армии.
Что с того – мы здесь все подневольные, и оттенки рабства уже не так важны как прежде.
– Ты верно говоришь, Удинаас, только никак не возьму в толк, к чему ты клонишь.
Бывший раб отер руки от каменной крошки.
– Кто может стать лучшим наставником для побежденных летерийцев, если не бывшие
летерийские рабы эдур?
– Надеешься на новый статус для себя и других рабов?
– Кто знает. Иначе как тисте эдур смогут управлять? Полагаю, ты тоже не прочь
включиться в реорганизацию, если тебе позволят.
Его собеседник кисло улыбнулся.
– Я, похоже, не пригодился, Удинаас.
– Воздай хвалу Страннику, он к тебе благосклонен.
– Меня не удивляет, что ты так думаешь.
– Любые планы возврата к прошлому – пустая трата времени. Все твои, все прежние
поступки летерийцев – ошибки, опрометчивые решения – мертвы. Один ты этого не видишь.
Что бы ты ни делал, это не снискало славы и не принесло ровным счетом ни-че-го.
– Но ведь император внимал моим советам.
– На этой войне? Когда это его устраивало – да. Ты что, рассчитываешь на ответную
милость? – Удинаас повернулся и посмотрел Халлу в глаза. – А-а, вижу, что рассчитываешь!
– Я надеюсь на взаимность, Удинаас. Для тисте эдур это не пустое понятие, на ней
основана вся их культура.
– Там, где одна сторона лелеет надежду, не может быть взаимности. Фр-р-р – и нет ее!
Об этом я и толкую: мы могли бы многому научить побежденных летерийцев.
– Я связан кровной клятвой с Бинадасом. И ты смеешь обвинять меня в непонимании
обычаев тисте эдур? Мне редко приходилось слышать такие упреки. Ты напоминаешь мне
Сэрен Педак.
– Твоего проводника? Я видел ее в Трейте.
Халл подошел ближе.
– Во время сражения?
Удинаас кивнул.
– Ей здорово досталось, но она уцелела. Теперь у нее надежная охрана. Уверен, что она
до сих пор жива.
– Кто же ее охраняет?
– Точно не знаю. Какие-то иноземцы. Один из них убил Рулада и его нареченных
братьев. – Удинаас подобрал еще один камешек. – Ты только посмотри, Халл Беддикт, целая
река золота течет прямо в заходящее солнце.
Он бросил камень, разрушив зеркальную идиллию. Через некоторое время поверхность
воды вновь разгладилась.
– Ты сам видел, как их убили?
– Видел. Этот чужак – страшная сила.
– Пострашнее вернувшегося из мертвых Рулада?
Удинаас промолчал, отошел к самой кромке воды. Посмотрел на отмель с
просвечивающим дном реки, где кишели мальки угрей.
– Ты соображаешь, какая нас ждет судьба, Халл Беддикт?
– Нет. А ты?
– Как озеро Дреш.
– Не понял.
– Неважно, проехали. Ну, мне пора возвращаться. Император проснулся.
Халл побрел за следом.
– Вот так, значит, проснулся, и все? А как ты узнал?
– Тени зашевелились. Рулад заставляет мир дрожать. Вернее, – поправился Удинаас, –
малую часть мира. Но эта часть растет. В любом случае он переборол лихорадку. Пока еще
слаб, но уже в ясном рассудке.
– Расскажи, – попросил Халл Беддикт на подступах к лагерю, – что ты знаешь о
Пернатой Ведьме.
Удинаас скорчил недовольную мину.
– Зачем?
– Она перестала быть рабыней Майен. Прислуживает нынче лекарям. Это ты устроил?
– Распоряжение императора, Халл.
– И ты еще говоришь, что никак на него не влияешь? Мало кто в это теперь поверит.
– Мы нужны друг другу.
– Что ценного ты можешь предложить Руладу?
Дружбу.
– Я не лезу к нему с советами, не пытаюсь на него повлиять. Мне нечего ответить на
твой вопрос.
Вернее, я просто не хочу.
– Ведьма делает вид, что терпеть тебя не может. Только я не верю.
– А я верю.
– Моя догадка – она в тебя втюрилась. Но ввиду дурацких запретов и предрассудков
нашего народа, будет до конца отпираться. Сколько ты задолжал, Удинаас?
– Не я – мой отец. Семьсот двадцать два докса на тот день, когда меня обратили в
рабство.
Халл остановил собеседника.
– Всего-то?
– Беддиктам легко говорить. Для большинства летерийцев это неподъемная сумма.
Особенно если с процентами.
Удинаас двинулся дальше.
– Кто держатель долга?
– Один мелкий ростовщик из Летераса. А что?
– Как его зовут?
– Хальдо.
Подумав немного, Халл фыркнул.
– Тебя это забавляет?
– Еще как. Удинаас, мой брат Тегол владеет Хальдо с потрохами.
– Владел, может быть. Я слышал, что в наши дни Тегол больше ничем не владеет.
– Позволь мне рассказать небольшую историю о моем братце. Ему было лет десять от
роду, когда долг семьи выкупил один зарвавшийся делец. Облюбовал собственность, которую
решил у нас оттяпать, и неожиданно предъявил долг к погашению. Мы не могли заплатить
все сразу. Разумеется, сквалыга был об этом прекрасно осведомлен. В семье думали, что во
время кризиса Тегол, как и положено, каждый день ходил в школу и ни о чем не подозревал.
Факты всплыли значительно позже. Оказалось, он втянул в долги своего школьного учителя.
На небольшую сумму, но учителю ничего не оставалось, как прикрывать прогулы
мальчишки, пока тот вовсю занимался бизнесом у канализационного стока в реку. Два
нанятых работника-нерека фильтровали сточные воды. Сток выбрали в богатом районе и чего
там только не находили! Например, драгоценности – кольца, серьги, жемчуг. Однажды им
привалила настоящая удача: они выловили целое ожерелье, и у Тегола с нереками завелись
деньжата.
– Они его продали?
– О нет. Они возвращали найденное в обмен на денежную награду. Вскоре неизвестное
лицо полностью погасило долг нашей семьи, а чуть позже ростовщик сам пошел по миру,
когда ему одновременно предъявили к оплате сразу несколько его собственных расписок.
– Привет от благодарных партнеров, – хмыкнул Удинаас.
– Может быть. Кто это сделал, так и не выяснилось. А Тегол как воды в рот набрал. Я
лишь через год соединил ниточки, и то не все… О чем бишь я? Тегол – финансовый гений
дьявольского размаха. Он и нищий? Не смешите мои тапочки. Отошел от дел? Такого не
может быть. Со временем я научился лучше отслеживать махинации братика. Хальдо – не
единственный ростовщик, работающий на Тегола.
– Выходит, я – должник семейства Беддиктов? – спросил Удинаас, когда они
остановились перед императорской палаткой.
– Уже нет. Я отменяю твой долг. Не сходя с этого места. Уверен, что Тегол меня простит,
если, конечно, удастся прижать его к стенке.
Удинаас посмотрел на Халла долгим взглядом.
– Понятно. В знак взаимности?
– А вот с тебя я ничего не рассчитываю получить, Удинаас.
– Отлично. Ты быстро усвоил урок.
– Беседовать с тобой – одно удовольствие, – с порога ответил Халл Беддикт.
Удинаас скромно улыбнулся.
Лицо, шею и грудь сидящего на троне заливали ручьи пота, струившиеся между и
поверх облепивших тело золотых монет. В глазах императора светилось осознание жуткой
истины. Его трясло как от укуса бешеной собаки.
– Уди-и-наас, – прохрипел он, – как видишь, мы здоровы.
– В южных краях, император, встречаются странные болезни…
– Мы не болели. Мы… странствовали.
Кроме них, в палате никого не было. Ханнан Мосаг пошел разбираться с частями, в
которых вспыхнули угрожавшие единству армии межплеменные распри. Майен не отходила
от других женщин – прошел слух, что скоро явится вызванная к’риснан Урут Сэнгар. В
палатке императора висел запах кислого пота.
– Очевидно, путешествие выдалось долгим и трудным, – сказал Удинаас. – Хотите
выпить вина? Перекусить?
– Пока нет. Мы… кое-что сделали. Нечто ужасное. Ради альянса. Когда мы ударим по
летерийской армии у стен Летераса, ты увидишь, какую победу мы одержали. Мы… рады.
Да, рады.
– Но напуганы собственной силой.
Бегающие глаза императора остановились на Удинаасе.
– Похоже, от тебя ничего не скроешь. Да, напуганы. Мы… затопили целый мир. Наши
корабли скоро пройдут по фрагменту Куральд Эмурлана искать клан наших предков. И
поборников… – Рулад вцепился ногтями себе в лицо. – Я затопил целый мир!
Надо его чем-то отвлечь, подумал Удинаас.
– Поборников? Кто это такие, император?
– Достойные соперники, Удинаас. Искусные воины, превосходящие даже наших. Без
них мы не справимся.
– Чтобы укрепить вашу силу.
– Да. Нужна сила. Многое еще предстоит сделать…
Удинаас украдкой осмотрелся по сторонам.
– В таком случае ваш страх оправдан.
– Почему? Объясни.
– Страх – свидетельство мудрости, понимания своей ответственности.
– Мудрости? Ну конечно! Мы раньше упускали это из виду. Нам страшно, потому что
мы умнеем.
Ох, бедняжка. Хоть бы не рассмеяться.
– Чем вы привлечете этих… поборников?
Рулад, дрожа от озноба, выставил правую руку с мечом.
– Кто из них удержится, чтобы не откликнуться на мой зов? Только тот, от кого и так
нет проку в сражении. Никуда они не денутся, даже если пока сомневаются. Мир широк,
Удинаас. Шире, чем ты думаешь. Есть другие империи и земли, великие народы и расы. Мы
отправим дальние экспедиции и найдем тех, кто нам полезен. А когда-нибудь всех завоюем.
До последнего королевства. До последнего континента.
– Поборников следует обмануть, император. Пусть думают, что, убив вас, они одержали
победу. Должно казаться, будто вы бросили им вызов самонадеянно. Нельзя допустить,
чтобы они узнали о власти меча и его влиянии.
– Верно говоришь, Удинаас. Мы вдвоем определим лик будущего. Ты ни в чем не
будешь нуждаться.
– Государь, я и так ни в чем не нуждаюсь. Мне не нужны обещания. Ой, извините… Я
хотел сказать, что действую не ради обещаний.
При виде внезапной му́ ки, скорби и тоски в черных глазах Рулада у раба все сжалось
внутри, отчего он чуть не отвел взгляд в сторону.
– Теперь можно и вина выпить, – глубоко несчастным тоном предложил император. –
Два бокала – только ты да я. Давай выпьем, ни о чем не думая. Если под разговор, то лишь о
пустяках.
Удинаас подошел к столу, на котором стоял кувшин летерийского вина.
– Я однажды был в Дреше, – сказал он, до краев наливая два бокала. – Ел копченого
угря из реки Моховой. Хотите, расскажу историю о тамошних речных угрях?
Раб приблизился с бокалами к трону.
– Разговор не о важном?
Удинаас, чуть подумав, кивнул.
– В таком случае хотим.
Сэрен Педак и гвардейцы скакали во весь опор, приближаясь к Диссенту. Древние
крепостные стены давным-давно растащили по камешку местные стройподрядчики, и город
хаотически разрастался, проглатывая общинные земли и сельские угодья. А теперь сам был
проглочен тремя ставшими на постой армиями.
– Дикая Багровая бригада, батальон Змеиных Ремней, бригада Рубак, – перечисляла
Сэрен, рассматривая штандарты.
– Сможем ли мы проехать прямо через их порядки? – спросил Стальные Прутья.
Девушка, обернувшись, кивнула.
– Думаю, да. Извините, что отвлеклась. Просто меня сильно удивило, как мало в городе
передовых частей…
– Здесь неудобно вести сражение, – прикинул Поклявшийся. – Вряд ли король намерен
ждать эдур в этом месте. Ну-ка, сможешь ли назвать позицию получше?
– Крепость Бранс на холмах в нескольких лигах на северо-восток от Диссента.
– Диссент – ближайший крупный город?
– Второй после Летераса.
– Тогда здесь лишь временный лагерь. Когда тисте эдур подойдут ближе, все три армии
выступят к крепости Бранс. При условии, что у местного воеводы есть хотя бы начатки
мозгов. В любом случае, остальные летерийские войска вполне могли уже выдвинуться к
башне, оставив в городе только тех, для кого хватит припасов.
– Надеюсь, ты прав. Но даже если так, вряд ли это что-либо изменит.
– До моря далеко, Сэрен. Демон, которого эдур посадили на цепь, сюда не достанет. Это
несколько выравнивает шансы.
А ты, я погляжу, оптимист!
– До Дальней башни – еще сутки, в Летерас прибудем на следующий день, задолго до
заката.
– Быстрее никак нельзя, аквитор? Может, солдаты в лагере согласятся поменять
лошадей?
– Если я потребую.
– Как аргумент – твое желание встретиться с королем?
– Именно.
– А тебе это надо? Встречаться с королем?
– Нет.
Воин на время умолк. Сэрен ждала продолжения.
– Что будешь делать, когда доберемся до Летераса?
– Подмету для начала.
– Что-что?
– Мой дом – на замке. Я не успела предупредить прислугу, их всего-то двое.
– Не боишься оставлять имущество без присмотра?
Сэрен улыбнулась.
– У меня нет ничего ценного, Стальные Прутья. Ворам нечем поживиться. Разве что
мебель стащат. Но бдительные соседи вряд ли такое допустят.
– Тогда нам придется расстаться, аквитор, и подыскать нового хозяина. Хотелось бы
побыстрее отплыть.
Если успеете до того, как эдур займут город и перекроют входы-выходы.
– Выходит, так.
– На борту всем места хватит…
– Я – летерийка. – Сэрен покачала головой. – Боюсь, мне некоторое время придется
посидеть дома.
– Понятно. В общем, предложение остается в силе…
– Спасибо.
Опять в бега.
Корло у них за спиной крикнул:
– Полегче, подружка! Моккра – опасная штука, если отпустить вожжи.
Поклявшийся повернулся и внимательно посмотрел на нее.
Сэрен лишь пожала плечами.
Две армии тисте эдур увидели друг друга сквозь дым над руинами, выйдя в
окаймленную холмами долину. В клубах пепла роились призраки, воины, вскинув оружие,
рвали утреннюю тишину торжествующими возгласами.
Довести до конца формирование единого войска не удалось. Третья часть сил под
командованием Томада Сэнгара и Бинадаса все еще пробивалась вдоль дороги Картографов с
востока на юг к Белому мысу. Они должны были соединиться с двумя другими армиями у
крепости Бранс, и тогда судьбу и Летера, и всей империи эдур решила бы одна-единственная
битва.
Трулл стоял, опершись на копье, не испытывая ни малейшего желания присоединиться
к безудержному ликованию. В долине севернее руин кувыркались и ходили колесом сотни
скворцов, но крики птиц тонули в победном гаме.
Ряд воинов на противоположной стороне разомкнулся, пропуская вперед одиночный
главный штандарт, под которым отсвечивала золотом фигура с мечом.
Боевой клич грянул с удвоенной силой.
Трулл поморщился от оглушительного шума. Оторвав взгляд от Рулада на вершине
холма, он заметил приближающегося Фира.
– Трулл! Б’нагга, ты и я – лошади уже ждут – скачем к императору!
В глазах Фира сверкала ярость, от которой становилось не по себе.
– Скачи первым, брат, – ответил Трулл.
Езда галопом в стан армии Рулада будила странные ощущения. Трулл не любил
лошадей и верховую езду. Они неслись по сожженной земле, мимо полегшего скота, кучами
сваленного по обоим сторонам ведущей в город дороги. Рев войска, словно прибой, бил в
спину, подгонял вперед.
Поднимаясь вверх по склону, Трулл успел как следует рассмотреть брата-императора.
Рулад горбился под грузом налепленных на тело монет. Его трудно было узнать. На фоне
кожи цвета грязного снега резко выделялись темные глазницы. По левую руку от императора
стоял Ханнан Мосаг, по правую – раб Удинаас. Халл Беддикт расположился в трех шагах за
спиной колдуна-короля.
Всадники натянули вожжи и спешились. Подскочившие рабы увели коней.
Фир шагнул вперед и преклонил колено. С другой стороны долины докатилась
очередная волна крика.
– Брат мой, – произнес Рулад хриплым ломким голосом, – встань.
Император подался вперед и положил облепленную монетами руку на плечо Фира.
– Мне многое надо сказать тебе, но позже.
– Как будет угодно, император.
Затравленный взгляд Рулада нащупал Трулла.
– Трулл!
Тот опустился на колено, глядя прямо перед собой.
– Да, император?
– Поднимись. У нас и к тебе есть слово.
Кто бы сомневался.
– Мать хорошо доехала?
Искра раздражения.
– Доехала.
Рулад хотел было что-то добавить, но передумал и повернулся к Б’нагге.
– Дшеки готовы, Б’нагга?
– Да, император, – ответил тот со зловещей улыбкой.
– Мы рады. Ханнан Мосаг расскажет тебе замысел предстоящего сражения. Для таких
дел приготовлен отдельный шатер. Халл Беддикт вычертил подробные карты.
Б’нагга поклонился и отступил к колдуну-королю и Халлу Беддикту. Все трое
повернулись и ушли.
– Братья наши, – произнес Рулад, шевеля мечом в левой руке, – идем. Подкрепимся и
выпьем в нашем шатре. Удинаас, веди.
Раб шагнул в толпу воинов. Эдур расступались перед невзрачным летерийцем, за ним
гуськом следовали император, Фир и Трулл.
После короткого шествия по аллее из потных тел они приблизились к командному
шатру. По обе стороны входа на часах стояли призраки. Как только раб и трое братьев
оказались внутри, Рулад резко повернулся и, выставив ладонь, остановил Трулла.
– Ты еще долго намерен толкать меня под руку, Трулл?
Тот скосил глаза на упертую в грудь ладонь.
– Похоже, что здесь толкаешься только ты, Рулад.
После мгновения напряженной тишины император разразился лающим смехом и
отступил назад.
– Подколки, как в старые времена, да? Когда мы все были такими… – Взмах мечом. –
До всего этого… – Отсутствующий взгляд на мгновение сфокусировался на Трулле. – Мы
скучали по тебе. – Рулад улыбнулся Фиру. – По тебе тоже. Удинаас, вина!
– Летерийский напиток, – заметил Фир.
– Я полюбил его вкус, брат.
Трулл и Фир прошли за Руладом во внутренние покои, где раб уже разливал густое вино
в три летерийских кубка из золота и серебра. Трулл был сбит с толку, внезапный просвет в
поведении Рулада поразил его, отозвался болью, причину которой он не мог сформулировать.
Император вместо трона выбрал треногий кожаный стульчик за приткнутым к стене,
заваленным яствами столом. Рядом стояли еще два стула-близнеца. Рулад поманил:
– Идите сюда, братья. Присядьте с нами. Мы знаем, мы поняли… Любовь между нами,
братьями, была, увы, неискренна.
Опускаясь на низкий стульчик, Трулл заметил, что Фир тоже ошеломлен.
– Не следует бежать от памяти, – продолжал Рулад, принимая кубок из рук Удинааса. –
Родная кровь не должна постоянно жечь огнем. Пусть иногда она просто… греет.
Фир кашлянул.
– Мы тоже по тебе скучали… император.
– Довольно! Не надо титулов! Рулад – так нарек меня наш отец, как нарек всех своих
сыновей – именами предков из династии Сэнгар. Не забывайте.
Удинаас вручил вино Фиру. Тот обхватил кубок напряженными пальцами.
Трулл взглянул на приближающегося раба и был потрясен выражением в его глазах.
– Спасибо, Удинаас.
Рулад дернулся и настороженно произнес:
– Он подчиняется мне.
– Разумеется, Рулад.
– Хорошо. Фир, я должен рассказать тебе о Майен.
Медленно выпрямившись, Трулл заметил, как дрожит вино в кубке. Взгляд раба
успокаивал, словно говоря «все в порядке».
– Мы последнее время редко видимся, – неуверенно отозвался Фир.
– Даже наша мать ее редко видит. Майен хворала. – Рулад бросил на Фира нервный
взгляд. – Прости меня, брат, я не должен был этого делать. А теперь уже… – Он осушил
кубок одним глотком. – Удинаас, еще! Скажи им, Удинаас. Объясни так, чтобы Фир понял.
Раб наполнил кубок и отступил назад.
– У нее родится ребенок, – сказал он, избегая встречаться взглядом с Фиром. – Теперь
никто не сомневается, что ее сердце отдано вам. Конечно, Рулад хотел по-другому. По
крайней мере сначала. Но теперь он передумал. Однако ребенок… все осложняет.
Кубок в кулаке Фира почти не шевелился, но Трулл заметил, что вино вот-вот
прольется, словно рука брата онемела, лишившись силы.
– Продолжай, – выдавил Фир.
– Среди вашего народа не было таких случаев и нет правил на этот счет. Рулад
расторгнет брак с Майен, отменит все свои прежние решения. Только ребенка не отменишь…
Теперь вы понимаете, Фир Сэнгар?
– Он будет наследником престола?
Рулад издал отрывистый смешок.
– Нет, Фир, какой там наследник! Разве ты еще не понял? Отныне и навсегда престол –
мое личное бремя.
Бремя? Сестры в помощь, что заставило тебя прозреть, Рулад? Кто привел тебя в
чувство? Т рулл быстро глянул на Удинааса и чуть не упал со стула от внезапной
догадки. Удинаас? Раб?!
Удинаас кивнул, хотя смотрел на Фира.
– Воин, который взрастит ребенка, будет считаться его отцом во всем, кроме имени.
Никакого обмана. Все все будут знать. Если его начнут чураться…
– То будут иметь дело со мной, – закончил Фир, – при условии, конечно, что я
соглашусь принять обратно Майен, бывшую жену императора, и воспитывать первенца-
подкидыша как собственного ребенка.
– Вы все верно говорите, Фир Сэнгар, – кивнул Удинаас.
Трулл потянулся и осторожно поправил кубок в руке Фира. Застигнутый врасплох брат
глянул на него и мотнул головой.
– Рулад, а что по этому поводу думает мать?
– Майен изводит себя белым нектаром. Побороть такую зависимость непросто. Урут
намерена…
Фир, прикрыв глаза, издал приглушенный стон.
Рулад потянулся к нему, словно желая утешить, однако замялся и перевел взгляд на
Трулла.
Тот молча кивнул.
От легкого прикосновения Фир вздрогнул и открыл глаза.
– Брат, я страшно сожалею, – проговорил Рулад.
Фир долго смотрел младшему брату в лицо и наконец сказал:
– Мы все сожалеем. О многом… Что Урут говорит о ребенке? Он здоров?
– Физически – да. Но он унаследует материнский голод. Будет тяжело… Ты этого не
заслужил, Фир.
– Возможно. Но я принимаю на себя это бремя. Ради Майен. И ради тебя.
Наступило долгое молчание. Братья пили вино и чувствовали присутствие… той
стороны жизни, которую Трулл не столько позабыл, сколько считал навсегда утраченной. Они
сидели как братья – в кругу равных.
Долину накрыла ночь. Удинаас принес еды и еще вина. Через некоторое время Трулл
встал и прошелся по покоям шатра. Рулад и Фир едва заметили отсутствие брата.
Трулл нашел Удинааса в каморке за холщевым пологом.
Раб, сидя на низком стульчике, ужинал. Он заметно удивился неожиданному гостю.
– Прошу тебя, не прерывай ужин, Удинаас.
– Вы что-то от меня хотели, Трулл Сэнгар?
– Нет. Да. Что ты сделал?
Раб склонил голову набок.
– В каком смысле?
– С ним… Что ты с ним сделал, Удинаас?
– Ничего особенного, Трулл Сэнгар.
– Нет, мне нужен ответ. Кто ты для него?
Удинаас отставил тарелку и отхлебнул вина.
– Полагаю – тот, кто не боится его.
– И все?.. Погоди! Я понял. Но как же так? Почему ты его не боишься?
Удинаас вздохнул, и Трулл лишь сейчас заметил, насколько раб измотан.
– Вы, эдур, видите только меч. Или золото. Власть… Наводящую ужас, жестокую
власть. – Удинаас пожал плечами. – Я же вижу, чем он ради нее жертвует и что ему грозит. Я
все-таки летериец. Мне ли не знать, что такое долг. – Он поднял глаза. – Трулл Сэнгар, я – его
друг. Не более того.
Несколько ударов сердца Трулл всматривался в лицо раба.
– Не предавай его, Удинаас. Будь с ним до конца.
Летериец отвел взгляд, отпил вина.
– Удинаас!
– Я слышал, – отрывисто ответил раб.
Трулл повернул к выходу. Задержавшись, он оглянулся.
– Не хочу уходить, не поблагодарив. За то, что ты сделал для него, за то, что ты дал ему,
большое тебе спасибо, Удинаас.
Раб кивнул, уставившись в пол. Потянулся за тарелкой.
В главном покое Трулл застал возвратившегося Ханнана Мосага, который беседовал с
Руладом.
– …Халл говорит, что она рядом с городом вниз по реке. Около дня пути отсюда.
Переход нельзя откладывать, клянусь, император.
Рулад сидел, вперив взгляд в противоположную стену.
– Пусть армии отправляются к крепости Бранс. Идти кратчайшим путем, без остановок.
Я тоже выступаю, со мной – Фир и Трулл. Нас поведет Халл Беддикт.
– Еще к’риснан, – подсказал колдун-король, – с нашими новыми союзниками – двумя
демонами кенрилл’а.
– Отлично. Пусть тоже идут. Встретимся у крепости.
– Что случилось? – спросил Трулл.
– Какая-то сущность выпущена на свободу, – ответил Ханнан Мосаг, – надо
разобраться.
– Кем выпущена? Для чего?
Колдун-король пожал плечами.
– Непонятно, кто за этим стоит. Но похоже, что выпустили ее против нас.
– Какой-нибудь демон?
– Да. Я ощущаю чужое присутствие и волю, не более того. Движется от Броуса.
Трулл покивал головой.
– Только Бинадаса здесь недостает.
Рулад внезапно оживился.
– Почему?
Трулл, улыбнувшись, промолчал.
Через секунду Фир понимающе хмыкнул.
Рулад тоже расплылся в улыбке.
– Да уж. Некомплект…
Ханнан Мосаг обвел взглядом всех троих.
– Я ничего не понял.
Император хохотнул – резко, с досадой.
– Ты решил втянуть нас в еще одну авантюру, колдун-король?
Ханнан Мосаг побледнел.
Заметив это, Рулад снова рассмеялся, на этот раз весело.
Фир и Трулл подхватили смех, оставив Ханнана Мосага в полном недоумении.
Перебрали слегка, подумал Трулл, приходя в себя. Это все от вина.
Сэрен Педак и Багровые гвардейцы, направив лошадей через придорожную канаву,
остановились на краю зеленого луга. Из городских ворот вышел авангард Купеческого
батальона. Аквитор разглядела в первом ряду преду Уннутал Хебаз на серой лошади с белой
гривой. Лошадь раздраженно мотала головой и нетерпеливо била копытом.
– Если зазевается, зверюга ее сбросит, – заметил Стальные Прутья. – Посадит задницей
прямо на дорогу.
– Дурная примета для начала похода, – поддержала Сэрен.
Через некоторое время преда обуздала лошадь.
– Придется подождать, – прокомментировал Стальные Прутья.
– Пропустим хотя бы Королевский и Купеческий батальоны. Не знаю, какие еще силы
остались в Летерасе. Если батальоны и бригады не успели подтянуться с юга, считай, нам не
повезло.
Немного подумав, Сэрен добавила:
– Если здесь пересечь поле, можно выйти по прибрежной дороге к Рыбачьим воротам.
Мне добираться до дома через две трети города, зато тебе, Поклявшийся, не надо будет долго
искать корабль, на который ты записался.
Стальные Прутья пожал плечами.
– Мы доставим тебя прямо к порогу, аквитор.
– Совершенно необязательно…
– Мы по-любому так сделаем.
– Ну, если вы не против…
– Вперед, к Рыбачьим воротам! Веди, аквитор!
Арьергард Королевского батальона вышел на плац перед Вечным домом и теперь шагал
парадным строем по аллее Седьмого Завершения. Король Эзгара Дисканар, наблюдавший за
движением войск с балкона первого флигеля с самого рассвета, когда вручил преде приказ на
выдвижение, наконец вернулся во внутренние покои.
Церемония коронации должна была вот-вот начаться, но Брис Беддикт знал, что еще
оставалось некоторое время, прежде чем его позовут.
С ним на балконе стояли четыре личных стражника. Брис жестом подозвал одного из
них.
– Найди посыльного.
– Слушаюсь, господин.
Брис ждал, оглядывая город. Атмосфера стояла гнетущая, и не только из-за духоты и
влажности. Когда скрылся хвост колонны, улицы обезлюдели. До битвы у крепости Бранс
оставалось еще несколько дней, но большинство не сбежавших горожан, видимо, решили не
вылезать из домов.
Прибыл посыльный – женщина, которая часто выполняла подобные поручения. Брис ей
полностью доверял.
– Передай сообщение моему брату Теголу. Он у себя дома.
– На крыше?
– Надеюсь. Передай – пусть пока с нее не слезает. Отдельное сообщение – брату
шаванкрату, охраннику Тегола. Передай лишь одно имя – Герун Эберикт. Это все.
– Слушаюсь, господин.
– Ступай.
Женщина поспешила прочь. Брис прошел по узкому коридору вдоль второго этажа
дворцового крыла. В его дальнем конце ступени вели вниз к притвору залы под главным
куполом. Там на каменной скамье сидел финадд Морох Неват.
– Я ждал тебя, Брис.
– Надеюсь, не устал? Что тебе от меня надо, финадд?
– Ты веришь в богов?
Брис не сразу нашелся, что ответить.
– Боюсь, до меня не доходит, как данный вопрос относится к делу.
Морох Неват достал из сумки на поясе потертую плитку, какими пользуются рыночные
гадалки.
– Когда ты последний раз говорил с Турудалом Бризадом?
– Консорта нет во дворце – ни в одном из них – со вчерашнего дня. Первый евнух
Нифада объявил розыск, считается, что Турудал бежал. Я не очень удивлен…
Морох бросил ему плитку. Брис инстинктивно поймал ее левой рукой и взглянул на
керамическую поверхность. Пожелтевшие углы, сетка мелких трещин, от надписи остались
лишь несколько фигурных черточек, но Брис узнал символ.
– Плитка Странника. При чем тут она, Морох?
Воин поднялся со скамьи. Похудел, отметил про себя Брис. И постарел лет на десять с
того дня, когда присоединился к договорной делегации.
– Он никуда не пропадал. Этот гад все время сидел у нас под носом.
– О ком ты?
– О Страннике, первом консорте Турудале Бризаде.
– Но это… нелепо!
– Мне в голову приходят слова покрепче.
Поборник отвел взгляд.
– Что привело тебя к столь необычному выводу, Морох?
– Турудалы Бризады существовали в каждом поколении. Под разными именами,
конечно, но все они – это он. Посмотри на гобелены, картины. Пройдись по королевской
галерее, Брис, пока ее не вывезли. Он совершенно не скрывался, просто никто не удосужился
приглядеться.
– И зачем ему это нужно, как ты думаешь?
Морох скорчил гримасу.
– Странник попросил меня об одолжении.
Брис хмыкнул.
– Он – бог. Зачем ему твоя помощь?
– Он сказал, что ты будешь слишком занят.
Брис вспомнил последний разговор с Турудалом Бризадом. Конец моей
объективности… И ли что-то в этом роде. Слова, брошенные напоследок.
– Признаться, у меня есть сомнения, Морох Неват.
– Отложи их пока что в сторону, Брис. Я хочу попросить совета. Предположим самое
худшее.
– Говоришь, бог просит о помощи? Думаю, что следует взвесить вероятные мотивы, а
также чем обернется принятие или отклонение просьбы.
– Верно.
– Выполнение просьбы пойдет Летеру на пользу?
– Он говорит, что да.
– Где он сейчас?
– Где-то в городе. Утром смотрел со стены на исход последней группы беженцев – так
мне доложила стража.
– Тогда, по-моему, ты должен сделать то, о чем тебя попросили.
– И пренебречь долгом защиты короля?
– Божество, видимо, заранее знает, что эту задачу возложат на меня.
– Мы почти равны, ты и я.
– Мне это известно.
– Ты считаешь, что из нас двоих ты лучше. Я думаю иначе.
– Не нам решать, Морох.
Тот молча смотрел на него еще некоторое время и наконец произнес:
– Благодарю тебя за совет, финадд.
– У меня не поворачивается язык, но все же: да пребудет с тобой Странник, Морох
Неват.
– Не смешно, – пробурчал, удаляясь, меченосец.
Брис вышел в главный коридор, прикидывая в уме расположение комнат. Стены были
оттерты от грязи, полы вымыты. Стража и сановники ходили туда-сюда в ожидании начала
церемонии. Многие бросали взгляды на свернувшегося калачиком человека, спящего посреди
коридора.
Вздохнув, Брис приблизился к Куру Квану.
– Седа!
Старик что-то пробурчал и повернулся к Брису спиной.
– Седа, проснись!
Приподняв голову, Куру Кван нащупал на полу линзы и нацепил их на нос.
– Кто меня звал?
– Это я, Брис Беддикт.
– А-а, финадд. – Куру Кван выгнул спину и посмотрел вверх. – Выглядишь молодцом.
А вот ты нет.
– Седа, вот-вот начнется церемония. Посторонись, если не хочешь, чтобы король
перешагивал через тебя во время торжественного выхода.
– Нет! – Старик распластался на каменном полу. – Ни за что! Это мое место!
– Хочешь, чтобы он пошел в обход? Седа, ты рискуешь навлечь на себя королевский
гнев.
– Существенно? Ничуть! – Куру Кван поскреб пальцами пол. – Это – мое. Передай ему,
финадд. Предупреди короля.
– О чем?
– Меня нельзя двигать с места. Я испепелю любого, кто попытается это сделать, Брис
Беддикт!
Брис огляделся. Вокруг них росла толпа любопытных. Финадд скривился.
– Всем разойтись!
Люди бросились врассыпную.
Оставшись со стариком без свидетелей, Брис присел перед ним на корточки.
– В прошлый раз у тебя были с собой краски и кисточки. Где они?
– Краски? Кисточки? Их здесь нет. Они далеко отсюда. Финадд, король желает тебя
видеть. Он готов к началу процессии. Нифадас идет сюда. Будет жаловаться – не переживай.
Народу собралось не так уж много, верно? Существенно? Еще как. Пусть король не обращает
на меня внимания, так будет лучше. Растолкуй ему, Брис.
Финадд выпрямился.
– Хорошо, седа.
– Вот и ладненько. Ступай, чего стоишь?
– Неправильный запах.
Демон кенрилл’а был выше конного тисте эдур, черты лица – черного, как точеный
базальт, – резче, чем у Сирени. Торчавшие изо рта верхние и нижние резцы отсвечивали
серебром. Подбитый мехом ошейник, покрытый коркой соли и потемневший от патины
жилет из медной чешуи и тяжелый кожаный пояс с огромным тальваром в ножнах. Серые
лосины из тонкой кожи. Второй демон рядом отличался лишь выбором оружия. Двумя
руками в перчатках он сжимал массивный чекан.
Второй кенрилл’а осклабился.
– Пахнет едой.
– Мозгом из раздробленных костей, – подхватил первый демон.
Смрад, о котором они говорили, исходил от гниющих трупов. Всадники выехали на
край поляны, за которой маячил палисад Броуса. На лугу виднелись могильники и
образовавшийся после раскопок ров. Вокруг – ни души.
– Братья, – призвал император, – спешимся и приготовим оружие.
Трулл легко соскочил с лошади.
– К’риснан, ты что-нибудь чувствуешь?
Лицо молодого воеводы арапаев исказила гримаса отвращения. Он кивнул.
– Там, в городе. Оно уже знает, что мы здесь.
Рулад взялся за рукоять меча обеими руками и поднял его в положение для отражения
удара.
– Удинаас, остаешься с лошадьми. Фир, стой слева от меня. Трулл – справа. К’риснан,
отойди назад на пять шагов. Демоны, занять места на флангах.
– Можно сначала подкрепиться?
– И пописать. Я хочу пи-пи.
– Об этом следовало подумать до отъезда, – огрызнулся первый демон.
– А ты чего не поел? Лошадей лишних у нас завались.
– Тихо, вы оба! – прошипел император. – Только вас и слышно всю дорогу. Молчать,
иначе прибью.
– Ну и глупо, – ответил второй кенрилл’а. – Я чую не только еду. Там есть кто-то живой,
и он мне не нравится.
– Я ощущаю его вкус, – подхватил второй демон. – От него тянет блевать.
– Хватит!
– Извиняюсь за младшего братика.
– А я – за старшего.
Ну какие из них тираны? Т рулл достал копье и встал рядом с Руладом.
Группа пересекла поляну. У края рва они увидели первых мертвецов. Кто-то сбросил
изувеченные тела на дно глубокого раскопа, как в братскую могилу. Мертвая плоть потемнела
и вздулась, вокруг гудели мухи.
Воины обошли вокруг ямы и приблизились к околице. На земле лежали опрокинутые
могучей силой ворота, тяжелая обшивка разбита в щепы. Где-то в городе тявкала собака.
По другую сторону городской стены землю усеивали десятки трупов. Двери всех домов,
насколько хватало глаз, были выбиты. Справа две лошади маялись в узде у перевернутой
повозки. От усталости и давления хомута одна из них неуклюже присела задом на землю.
Трулл, поколебавшись, двинулся к ним, на ходу доставая нож. Остальные задержались,
наблюдая, как он перерезает сбрую, выпуская животных на свободу. Обе коняги уже не могли
скакать и лишь медленно поплелись прочь на дрожащих ногах.
Трулл вернулся и занял место рядом с Руладом.
– Сюда идет, – объявил первый демон.
В конце главной улицы показалась стая шныряющих между постройками скворцов.
Казалось, что навстречу тисте эдур и кенрилл’а катится кипящая черная масса. В самом ее
центре, переливаясь всеми красками спектра, шагала высокая фигура. Кожа белая, ядовито-
желтые волосы свисали с черепа, как веревки. Существо облачилось в кожаную амуницию,
покрытую морщинами и черными пятнами гнили. У него были странные руки и ноги.
– Похоже, безоружно! – воскликнул Фир.
– И все же это его рук дело, – громким шепотом произнес сзади к’риснан.
Скворцы взмыли вверх, до уровня крыш. Фигура остановилась в десяти шагах.
– Вы с миром, – сказала она на летерийском наречии, – не так ли?
– Я – император Рулад из племени тисте эдур. Кто или что ты, незнакомец?
– Я – форкрул ассейл. По прозвищу Безмятежный.
– Выходит, ты демон?
– Демон?
– Здесь не твой мир.
– Не мой?
Рулад полуобернулся.
– К’риснан, изгони его.
– Не могу, император.
– Твое присутствие шумно и несет разлад, – произнес Безмятежный.
Наблюдая за движениями форкрула ассейла, Трулл понял, что в руках и ногах существа
имеются лишние суставы, а поперек грудины вделано что-то, напоминающее верею.
Казалось, фигура вот-вот рассыплется.
– Разлад? – переспросил император.
– Еще раз: я желаю мира.
– Если тебе и вправду нужен мир, Безмятежный, достаточно повернуться и уйти.
– Если уйду от вас, приду к другим. Нельзя отступать перед разладом, он устремится
вслед за мной. Мир нужно утверждать там, где ты есть. Он наступит сам, если прекратить
разлад.
С этими словами форкрул ассейл сделал шаг вперед.
– Берегись! – прорычал один из демонов.
Безмятежный придвинулся еще ближе, стая скворцов шрапнелью взметнулась в небо.
Трулл ударил существо древком копья. Рука Безмятежного перехватила его;
неожиданный поворот сустава, и черное дерево, сначала треснув, сломалось, обнажив по
всей линии надлома багровую сердцевину. Удивляться не оставалось времени. Безмятежный
выбросил вперед левую руку и двумя пальцами коснулся виска Трулла.
Воин успел сместиться в сторону, однако толчок чуть не оторвал ему голову. Стой он на
ногах потверже, попытайся сопротивляться, сломалась бы шея. Но пригнувшись и опустив
плечо, Трулл лишь потерял равновесие и полетел на землю.
Запоздав на мгновение, Фир бросился вперед и наискось рубанул мечом по колену
противника.
Колено вдруг отогнулось назад, поменяв угол наклона. Одновременно форкрул ассейл
левой рукой схватил меч за лезвие. Выдернув оружие из кулака Фира, он сжал пальцы и
согнул меч.
Пусть неудачно, Трулл и Фир действовали по плану. Их атака с флангов должна была
заставить Безмятежного раскрыться, чтобы Рулад мог нанести завершающий удар. Рулад
бешено вращал мечом, со свистом рассекая воздух, но так и не смог достать соперника.
Форкрул ассейл, казалось, пропускал удары сквозь себя.
Отшвырнув искореженный меч Фира, Безмятежный сам двинулся в атаку.
Он воткнул пальцы, словно колья, в грудь Рулада, между ребер, вмяв в нее монеты,
пронзил сердце и отпрянул назад.
Император рухнул на землю.
Безмятежный резко повернулся к Фиру – и тут же отскочил шагов на восемь,
уворачиваясь от удара чеканом, который вспахал уличную грязь.
Вперед бросился второй демон, и Безмятежному пришлось отступить еще дальше.
Демон работал массивным тальваром так резво, словно в лапах у него был небольшой
кинжал.
Трулл поспешно вскочил на ноги. Он развернулся, чтобы добежать до лошади и взять
новое копье. Удинаас уже торопился ему навстречу с целой охапкой оружия.
Трулл выдернул из нее копье и, повернув назад, перепрыгнул через тело Рулада.
Форкрул ассейл, пропуская удар тальвара над собой, уклонился влево. Он еще отбивался
руками, когда получил от демона мощный удар ногой в бок.
Безмятежный опрокинулся, грохнулся о землю и два раза перевернулся, но тут же
вскочил на ноги.
Демон подбирался с правой от форкрула ассейла стороны.
За мгновение до того, как они сцепились, Трулл метнул копье.
Бросок застиг Безмятежного врасплох. Копье ударило его под левую ключицу,
развернув к нападающим спиной. Демон рубанул тальваром по правому бедру форкрула
ассейла, клинок зазвенел, наткнувшись на кость. Демон вытащил лезвие из раны.
Трулл, не оборачиваясь, протянул руку. В нее скользнуло новое копье. Он подбежал
ближе.
Отступая и шатаясь, форкрул ассейл выдернул копье из плеча, одновременно голыми
руками отклоняя удары тальвара. С другой стороны на него бежал с занесенным чеканом
второй демон.
Голубая кровь струилась из двух ран на теле Безмятежного, но они затягивались прямо
на глазах. Непрошеный гость отскочил еще на шаг, повернулся и побежал прочь.
Кенрилл’а хотели броситься в погоню.
– Стойте! – крикнул Трулл. – Пусть бежит.
Удинаас стоял над поверженным Руладом, а чуть дальше – к’риснан с застывшей на
юном лице маской ужаса.
– К’риснан!
Безумный взгляд остановился на Трулле.
– Безмятежный отразил мою силу. Когда император умер, она… ударила обратно в
меня.
Подошли демоны.
– Отдайте его нам, – предложил тот, что с тальваром, протирая окровавленное лезвие.
– Да, – кивнул другой. – Раньше мы слыхом не слыхали ни о каких форкрулах ассейлах,
но теперь нас не проведешь.
– Оно нам не по нраву, – заявил первый демон.
– Совершенно не по нраву.
– Догоним его и предъявим.
Заговорил Фир:
– Удинаас, сколько еще? – Он глазами показал на Рулада.
– Недолго, – ответил раб.
– Подождем?
– Думаю, так будет лучше.
Потирая лицо, Фир поднял и осмотрел свой меч, потом отбросил его в сторону. Они с
Труллом переглянулись.
– Даже черное дерево не выдержало, – сказал Трулл.
– Я видел. Второе копье – отличный бросок, брат.
Тем не менее братья понимали: если бы не кенрилл’а, их бы сейчас не было в живых.
– Можно уже в погоню? – заныл первый демон.
Фир, помедлив, кивнул.
– Валяйте.
Оба чудища припустили по улице.
– Заодно и поедим.
– Котелок у тебя варит, брат.
Где-то в городе продолжала тявкать собака.
– Надо ему помочь, – сказала Сандалат Друкорлат.
Они стояли на краю луга, переходящего в пляж. Юный тисте эдур лежал на песке,
свернувшись клубком, и пронзительно кричал.
– Он здесь не в первый раз, – заметил Вифал.
– Как черепушка? – поинтересовалась Сандалат.
– Болит.
Тисте эдур замолчал, сотрясаемый дрожью, приподнял голову и увидел кузнеца-
оружейника мекросов, а рядом с ним – женщину тисте анди. Голова воина снова поникла.
– Вифал!
Кузнец приподнял брови, скривившись от мгновенной боли, и сказал:
– Обычно он со мной неразговорчив. – И, обращаясь уже к юноше, продолжил: – Рулад,
я не настолько жесток, чтобы приветствовать твое очередное появление.
– Кто она, эта… предательница?
Сандалат фыркнула.
– Смешно! Разве он похож на меченосца богов? Мы обознались.
– Даже если ты права, – прогудел Вифал, – я не собираюсь ему это сообщать.
Рулад кое-как поднялся.
– Оно меня убило!
– Да, убило, – согласился Вифал, – хотя я не знаю, о ком ты говоришь.
– О форкруле ассейле.
Сандалат напряглась.
– Аккуратнее надо выбирать себе врагов, эдур.
Раздался полуистерический хохот. Рулад начал подниматься на холм.
– Я его не выбирал, женщина!
– Право выбора – большая редкость, эдур.
– Что она здесь делает, Вифал?
– Увечный бог решил, что мне будет скучно с тремя безмозглыми нахтами.
– Она твоя любовница?
– Не говори глупостей, – окрысилась Сандалат.
– Поддерживаю, – согласился с ней Вифал.
Рулад прошел мимо.
– Я должен вернуть свой меч, – пробормотал он, направляясь прочь от берега.
Пара повернулась и продолжала наблюдать за ним.
– Не тот ли это меч, – тихо спросила Сандалат, – что приказал тебе выковать бог?
Вифал кивнул.
– Моей вины в этом нет.
– Тебя заставили.
– Да.
– Зло – не сам меч, а тот, у кого он в руках.
Оружейник смерил женщину взглядом.
– Мне плевать, если ты опять раскроишь мне череп, но ты мне все больше действуешь
на нервы.
– Могу заверить, что испытываю к тебе такие же чувства.
Вифал отвернулся.
– Пойду в палатку.
– Куда же еще? – огрызнулась она вслед. – Поплачься своему богу. Ему еще не надоело
слушать твое жалобное нытье?
– Надеюсь, он проявит свою милость, – обронил Вифал.
– С какой стати?
Оружейник не ответил и благоразумно спрятал лукавую улыбку.
Брис Беддикт с расстояния десяти шагов от трона наблюдал за торжественным входом
короля Эзгары Дисканара в купольную залу. На вельможном челе были написаны досада и
раздражение – ему только что пришлось обойти вокруг разлегшегося на полу седы Куру
Квана. Привычная невозмутимость не сразу вернулась на лицо Эзгары.
В тронной зале короля ожидала кучка сановников и стражников. Справа от престола
расположился первый евнух Нифада с короной Летера на кроваво-алой подушечке. Первая
наложница Нисалл преклонила колени слева от тронного помоста. Помимо Бриса и шести
его охранников, в зале находился финадд Герун Эберикт с шестью солдатами подчиненной
ему дворцовой стражи.
Коронацию в день Седьмого Завершения, хотя, возможно, и не сам этот день – дебаты о
реальной дате так ничего и не прояснили, – могли наблюдать лишь немногие избранные.
Естественно, поначалу все замышлялось иначе. Планы смешали беспрерывные мятежи.
Список гостей пришлось сильно урезать в интересах безопасности, но и в этом составе Бриса
беспокоило присутствие Геруна Эберикта.
Король подошел к помосту, волоча шелковый шлейф мантии по отшлифованному
мраморному полу.
– Сегодня, – торжественно провозгласил Нифада, – Летер обретает статус империи.
Стражники вязли на караул. Эзгара Дисканар ступил на помост и медленно обвел
взглядом залу.
Первый евнух остановился перед ним и вытянул руки с подушечкой.
Король взял корону и примостил себе на голову.
– С этого дня, – объявил Нифада, сделав шаг назад, – Летером правит император. – Он
повернулся лицом к остальным. – Император Эзгара Дисканар.
Стража приняла стойку «вольно».
Вот и все.
Эзгара – на троне.
Постаревший, дряхлый и растерянный.
Окна дома были плотно закрыты ставнями. Дорожка заросла сорняками, вдоль стен по
обе стороны крыльца вились дикие виноградные лозы. С улицы доносилась вонь пожарищ и
откуда-то из квартала Ползучих гадов в центре города, за Отстойным озером – отдаленный
гул толпы, свидетельство очередного мятежа.
От Рыбачьих ворот Сэрен Педак и Багровая гвардия пустили лошадей шагом. На
грязных улицах – следы грабежей, тут и там – трупы горожан, мертвые кавалерийские
лошади. Подозрительные личности поспешно ныряли в переулки и боковые улочки.
Сожженные здания, своры набежавших с заброшенных хуторов и лесов голодных собак,
стайки жмущихся по углам беженцев – столица королевства Летер, похоже, утонула в пороке
и варварстве задолго до появления на горизонте вражеских армий.
Сэрен поразило то, с какой быстротой рухнули привычные устои. Несмотря на ее
собственное презрение к некоторым повадкам своего народа, глубоко в душе аквитор
сохраняла веру в природную жизнестойкость летерийцев. А теперь взору предстала картина
внезапного, бесповоротного развала. На волю выплеснулись алчность и жестокость. Страх и
паника отзывались в людях скотством и безразличием к чужой беде.
Всадники проезжали мимо тел местных жителей, брошенных посреди улицы умирать
мучительной смертью от потери крови.
По широкой аллее рядом с каналом полдня назад пронеслась озверевшая толпа. Следы
борьбы показывали, что на своем пути она смяла пытавшихся противостоять ей солдат.
Выходящие на улицу особняки и здания были разорены и разграблены. Мостовая стала
липкой от крови, на ней отпечатались следы от колес десятков повозок – очевидно, гарнизон
все же вернулся и вывез погибших солдат.
Стальные Прутья и гвардейцы почти всю дорогу хранили молчание. Даже подъехав к
дому Сэрен, они не спешились и не убрали руки с оружия, не ослабили бдительности.
Аквитор соскочила на землю.
Чуть помедлив, Стальные Прутья и Корло последовали ее примеру.
– Непохоже, чтобы дверь взломали, – заметил маг.
– Я же говорила – у меня нечем поживиться, – ответила Сэрен.
– Не нравится мне это, – проворчал Поклявшийся. – Если вдруг нагрянет беда…
– Не нагрянет. Мятежи скоро прекратятся. Чем ближе армия эдур, тем спокойнее будет в
городе.
– В Трейте все было наоборот.
– Верно, но здесь не Трейт.
– Не пойму, почему ты так решила, – покачал головой воин.
– Ступай искать свой корабль, Поклявшийся. – Сэрен повернулась к остальным. –
Спасибо всем вам. Мне очень повезло, что я встретила вас и нашла в вашем лице верных
спутников.
– Будь здорова, подружка, – пожелал Корло.
Та положила руку на плечо мага и молча заглянула ему в глаза.
Маг нахмурился.
– Полегче с этим.
– Ты почувствовал?
– Еще бы. Сразу голова разболелась.
– Извини.
– Постарайся не забывать, Сэрен Педак: Моккра – опасный Путь.
– Постараюсь.
– Когда найду нового заказчика и пристрою свой отряд, – сказал Поклявшийся, – еще
раз зайду на огонек. Так что можешь пока не хлюпать носом.
– Лады.
– Максимум сутки, и мы снова увидимся, аквитор.
Девушка кивнула.
Гвардейцы сели на коней и отъехали от дома.
Сэрен проводила их взглядом. Ключ от хитрого замка хранился под второй от порога
тротуарной плитой.
Дверь под нажимом заскрипела. Хозяйка дома вошла и прикрыла ее за собой. В нос
ударил запах пыли.
Мрак и тишина.
Она постояла немного в самом начале коридора. Открытая дверь в его дальней части
вела в комнату, освещенную пробивавшимся из двора сквозь занавески солнечным светом.
Взгляд уперся в кресло с высокой спинкой в муслиновом чехле.
Шаг, еще шаг. У самого входя в комнату в коридоре лежал гниющий труп совы – словно
та улеглась поспать. Сэрен бочком прошла мимо, шагнула в комнату и ощутила легкий
сквозняк из разбитого окна, в которое, видимо, и влетела сова.
Тени. Безмолвие. Легкий запах тлена.
Сэрен никогда не чувствовала себя столь одинокой.
В Летерасе роты Геруна Эберикта прокладывали себе путь в плотной толпе горожан,
отряженных в процессию сторонников короля и направлявшихся к Вечному дому на
праздник коронации. Теперь в ознаменование славной даты гости короля поливали мостовую
собственной кровью. В это же время десятки тысяч скворцов все больше сужали круги
вокруг старой башни, известной некогда как башня Азатов, а теперь ставшей Обителью
Смерти. Тегол Беддикт слез с крыши и по темным улицам спешил к Селуш по делам Шурк
Элаль. Девочка Кубышка, когда-то мертвая, а сейчас очень даже живая, сидела на ступенях
старой башни и, тихо напевая, плела венки из травы. Лучи солнца удлинялись, разрезая
дымный туман на косые полосы.
Звон колоколов провозгласил рождение новой империи.
И наступление Седьмого Завершения.
Однако писари ошиблись. День Седьмого Завершения только приближался.
До него оставались еще двое суток.
Прислонившись к стене неподалеку от старого дворца и скрестив руки, первый консорт
Турудал Бризад, бог по имени Странник, смотрел в небо на тучу скворцов и слушал низкий
дребезжащий колокольный звон.
– Какая мерзость эти скворцы, – пробормотал он себе под нос.
Двое суток.
Боюсь, вы еще пожалеете об этой ошибке в расчетах.
Очень пожалеете.
Теплая речная вода стала кровью демона, сосудом, по которому она поднималась,
потоком, давящим на его стенки. Демон знал: где-то впереди – сердце, источник силы, чужой
и в то же время знакомой. Хозяин сердца ничего не подозревал, иначе бы не подпустил
демона так близко, ибо спрятанная в сердце сила, стоило придать ей направление, могла
разорвать любые оковы.
Подземные русла, пронизавшие пространство под раскинувшимся на берегах реки
великим городом, хранили некий секрет. Демону было поручено притащить в город целый
флот, чье присутствие теперь волновало поверхность вод. Отсюда можно легко дотянуться до
страшного сердца и внезапным броском схватить его множеством рук. Наесться досыта и
обернуться свободным и сильным, как дюжина богов. Подняться подобно вождю жестокого
мира древних времен. Повелительно, неотвратимо, неистово, яростно.
Карабкаясь вверх из черного речного ила, как огромный краб, демон пропускал сквозь
себя вековые тайны – их много скопилось на дне древней реки. Слой за слоем ложились на
дно реликты из былых преданий – зацепившиеся за обломки грязные сети, затонувшие
корабли, неровные ряды запечатанных, еще хранящих земные богатства амфор. Повсюду
валялись гниющие кости – течение сметало их в кучки на дне карстовых воронок, – а еще
глубже, в плотном иле, в объятиях тьмы, лежали мослы, которые давление сплющило и
превратило в кристаллические решетки, напоминающие каменные скелеты.
Покой, понял демон, не наступает даже после смерти. Глупые люди, чья жизнь коротка,
а желания безмерны, явно считают иначе и мечутся, как мысли, над медленным хороводом
почвы и скал. Вода же способна устремиться вперед, обгоняя всех и вся, а может стоять на
месте почти без движения. Именно в ней проявляет себя священная сила богов, но сама вода
ничего не чувствует.
Демон знал: эту силу можно взнуздать. Боги научились ею пользоваться и теперь
повелевают океаном. Однако океан питается от рек и ключей, бьющих из толщи скал.
Морские боги на самом деле зависят от богов рек и внутренних водоемов. Демон, древнее
божество-дух источника, решил восстановить нарушенное равновесие. Ждущая под городом
сила поставит на колени даже морских богов.
Мысли об этом, их необычная четкость были слаще сладкого. Демон пробовал реку на
вкус, ее яркое течение, обильные стоки с берегов. Внутри демона просыпалось сознание.
Какое наслаждение!
– Хороша затычка.
Шурк повернулась к Теголу. Тот улыбнулся с невинным видом.
– Ну, если ты соврал, Тегол Беддикт…
– Чтобы я соврал? Да никогда! – Тегол встал с пола и принялся мерить шагами
захламленную комнатку. – Можешь гордиться своей работой, Селуш. Ловко ты подоткнула
кожу вокруг самоцвета – ни одной морщинки не видно.
– Если только не хмуриться, – вставила Шурк Элаль.
– Даже тогда лишь ма-аленькая складочка…
– Что ж, тебе виднее.
Селуш торопливо сложила материалы в мешок.
– Я так и знала. Опять будет буча.
– Тебе следовало бы ее поблагодарить, Шурк, – предложил Тегол.
Трогая кончиками пальцев вставленный в лоб самоцвет в серебряной оправе, воровка,
помешкав, со вздохом сказала:
– Спасибо, Селуш.
– Я не тебя имела в виду, – ответила женщина. – Тисте на подходе. Летер проиграл
войну, страшно, что теперь будет. Помяните мои слова – в моду войдет серая кожа. Мне,
однако, недосуг менять подход к делу, – неожиданно просветлев, добавила она. – Смешивать
грунт для мертвенно-бледных оттенков я уже умею. – Посмотрев на Шурк Элаль, женщина
продолжила: – Работа с тобой и мне пошла на пользу, Шурк. Назову новую серию «Мертвая
воровка в полночь».
– Забавно.
– Спасибо. Но о комиссионных даже не заикайся.
– Мне бы и в голову не пришло.
– Ну, пора, – сказала Селуш, закидывая мешок на плечо. – Пару дней посижу в подвале.
Чего и вам советую.
Тегол обвел взглядом комнату.
– У меня нет подвала, Селуш.
– Я всегда говорила: главное – подать идею. Пока!
Зашелестела занавеска, и женщина скрылась.
– Сколько сейчас времени? – спросила Шурк Элаль.
– Почти рассвет.
– Где твой слуга?
– Не знаю. Где-то шляется.
– Серьезно?
Тегол хлопнул в ладоши.
– Давай поднимемся на крышу. Посмотрим, как мой стражник-молчун отреагирует на
твою красоту.
– Что он там делал все это время?
– Наверное, стоял прямо над входом на случай появления непрошеных гостей. Чего, к
счастью, не случилось. Посыльная от Бриса не в счет.
– Как можно остановить лазутчика, стоя на крыше?
– Полагаю, слетев вниз шквалом из мечей, ножей и дубинок и в мгновение ока
вышибив наглецу мозги. А ты хотела бы, чтобы он окликнул нас, побежал к задней лестнице,
спустился вниз и тогда уж сполна отомстил за нашу смерть?
– За твою смерть. Я и так мертвая.
– Ты, разумеется, права. Извини.
– Неудивительно, что ты в растерянности, Тегол, – произнесла Шурк, обеими руками
откидывая назад текучие черные волосы, – от этого жеста привлекательно всколыхнулась ее
грудь. – Раньше тебя не интересовали мои достоинства.
– Ага, достоинства. Удачное выражение, под ним можно понимать все что угодно. Так
мы идем приветствовать зарю или как?
– Если настаиваешь… Только ненадолго. Ублала начнет волноваться.
– Харлест ему растолкует, что мертвым незнакомо чувство времени, Шурк.
– Он что-то бормотал о четвертовании Харлеста, когда я уходила.
Шурк первой направилась к лестнице, ведущей на крышу.
– Ты, кажется, говорила, что он запечатан в саркофаге, – заметил Тегол.
– Зато его хорошо слышно. Он грозно шипит и царапает крышку изнутри. Это
действует даже на мои мертвые нервы.
– Будем надеяться, что Ублала не успеет ничего натворить.
Они начали подъем.
Небо бледнело на востоке, но воздух сохранял свежесть. Телохранитель молча указал на
реку.
Ее поверхность кишела судами флота эдур – сотни рейдерских баркасов и барж, черные
полотнища парусов. На флагманских кораблях из бортов выдвинулись весла. Высадка
десанта могла начаться через удар колокола.
Тегол некоторое время наблюдал картину, затем посмотрел на северо-восток. Столбы
белой пыли вчерашней битвы рассеялись, лишь легкий дымок вился над развалинами
крепости, подсвечиваемый высоко над горизонтом первыми утренними лучами. Вдоль
западной дороги двигалось вытянутое пыльное пятно, оно приближалось по мере восхода
солнца.
Тегол и Шурк долго стояли молча. Наконец женщина отвернулась и сказала:
– Мне пора.
– Не лезь на рожон, – посоветовал Тегол.
Шурк задержалась на верхней ступеньке лестницы.
– А ты, Тегол Беддикт, не слезай с крыши. И не отпускай далеко стражника.
– Хороший совет.
– Герун Эберикт не преминет заглянуть к тебе в гости.
– К тебе тоже.
У западных ворот неистовый перезвон колоколов возвестил о приближении армии эдур.
Воровка скрылась в люке.
Тегол повернулся лицом к западу. Спину пригревало. Денек будет жаркий, подумал он.
Рука Нисалл покоилась на плече короля, но Брис видел, что наложница едва держится
на ногах. Она почти всю ночь не смыкала глаз, сидя рядом с Эзгарой Дисканаром, словно ее
любовь могла уберечь короля от беды. Измученный правитель провалился в сон, он сидел на
троне, как мертвец, – грузно, опустив голову на грудь. Ночью корона соскользнула с его
головы и теперь валялась рядом с помостом.
Канцлер Трибан Гнол некоторое время тоже сидел рядом, но ушел с последней сменой
караула. Ставший похожим на призрака после потери королевы и принца Турудал Бризад
заметно постарел и осунулся. Он бродил по коридорам, ни с кем не разговаривая.
Финадд Морох Неват куда-то делся, но Брис не сомневался, что мечник, если будет
нужно, вернется. Несмотря на свалившиеся на него невзгоды, Морох был отважным воином.
Слухи о его поведении у Высокого форта, по мнению Бриса, не стоили слюны, вылетавшей
изо рта ругавших его придворных.
Первый евнух Нифадас вместе с Брисом Беддиктом взял под свою команду остатки
дворцовой стражи. Каждый вход был перекрыт баррикадами и охранялся как минимум
тридцатью стражниками, за исключением Королевского прохода, в который выживший из
ума седа запретил кому-либо заходить. Вокруг дворца в разных точках Летераса занимал
позиции местный гарнизон под началом финадда Геруна Эберикта. Солдат было слишком
мало, чтобы удерживать ворота или стены, но они все равно готовились к бою. По крайней
мере, так думал Брис. Последнее время он почти не отходил от трона, а Герун, взяв на себя
командование гарнизоном, больше не появлялся во дворце.
Благодаря заклинанию Нифады королевский поборник крепко проспал на скамье у
главного входа в тронную залу добрые полдюжины ударов колокола. Слуги разбудили его к
завтраку – день начинался с неестественной обыденностью. Озябнув под доспехами в
пропотевшей одежде, Брис быстро поел и подошел к сидящему напротив него на другой
скамье Нифадасу.
– Первый евнух, теперь ваша очередь отдыхать.
– Поборник, мне не нужен отдых. У меня было мало работы, я совершенно не устал.
Брис заглянул ему в глаза. Взгляд евнуха – острый и настороженный – совершенно не
походил на маску ленивого безразличия, которую тот обычно являл миру.
– Как вам угодно, – ответил Брис.
Первый евнух улыбнулся.
– Наступает наш последний день, финадд.
Брис нахмурился.
– Нет никаких причин считать, что эдур лишат вас жизни, Нифадас. Ваша мудрость, как
и канцлера, еще пригодится.
– Мудрость? Вы мне льстите, финадд.
Первый евнух замолчал.
Брис глянул на трон и приблизился к Нисалл.
– Первая наложница, король не скоро проснется. – Он взял женщину за руку. – Не
волнуйтесь, – продолжал Брис, почувствовав сопротивление, – прилягте вон на той скамье,
она недалеко от трона.
– Почему, Брис? Почему все рухнуло так быстро? Непостижимо.
Брис вспомнил тайные встречи, на которых Нисалл с Уннутал Хебаз и Нифадас с
королем в раздиравших королевский двор атмосфере всеобщей подозрительности плели
козни и интриги. В то время первой наложнице было не занимать уверенности в себе, глаза
ее светились хитростью. Летерийцы относились к эдур с их землями как к жемчужине,
которую осталось лишь выковырнуть из раковины.
– Не могу знать, Нисалл.
Первая наложница позволила отвести себя от тронного помоста.
– Так тихо… Уже утро?
– Да, солнце встало.
– Он не покинет трон.
– Ясное дело.
– Ему… страшно.
– Вот, Нисалл, ложитесь здесь. Возьмите подушки. Не очень удобно, но…
– Ничего. Все хорошо. Спасибо.
Глаза женщины закрылись, как только она улеглась. Брис постоял немного рядом.
Первая наложница крепко спала.
Финадд развернулся и прошел в коридор с низкими сводами. Чуть поодаль на
центральной плите пола, свернувшись калачиком, спал седа.
Над стариком склонился Герун Эберикт. С мечом в руке.
Брис осторожно подошел.
– Финадд!
Герун бросил на него равнодушный взгляд.
– Королевская вольница имеет предел, Герун Эберикт.
Тот лишь оскалил зубы.
– Он выжил из ума, Брис. Убить его – акт милосердия.
– Не тебе судить.
Герун склонил голову набок.
– Ты решил помешать?
– Да.
Поколебавшись, Герун отступил назад и вставил меч в ножны.
– Считай, что ему повезло. Еще пара ударов сердца и…
– Почему ты здесь?
– Все мои солдаты уже расставлены по местам. Что еще делать?
– Командовать ими.
Герун громко фыркнул.
– У меня сегодня есть дела поважнее.
Брис промолчал, взвешивая, не стоит ли прикончить наглеца прямо на месте.
Герун, словно угадав мысли поборника, осклабился еще шире.
– Возвращайся к своим обязанностям, Брис Беддикт. – Он подал знак, и в коридор
вошла группа подчиненных ему стражников. – Тебе положено сложить голову за короля. В
любом случае, – бросил он, удаляясь, – ты лишь подтвердил мои предчувствия. За это –
отдельное спасибо.
Что важнее – честь или родная кровь?
– Я понял, чего ты хочешь, Герун Эберикт. И предупреждаю: на этот раз ты не сможешь
прикрыться королевской вольницей.
– Ты от имени короля говоришь? Брис Беддикт, не много ли ты на себя берешь?
– Король приказал тебе командовать гарнизоном и оборонять город, никто не разрешал
тебе оставлять пост и заниматься сведением личных счетов.
– Оборонять город? Ты ведь не дурак, Брис. Если гарнизону угодно героически стоять
до конца, я им не помеха. Мне же хочется пережить проклятое нашествие. Тисте эдур меня
совершенно не пугают. – С этими словами он повернулся и вышел в сопровождении личной
гвардии.
Честь или родная кровь? У меня нет выбора. Тегол, прости меня.
Бугг, почти никого не застав на стене, не удивился. Ни один стражник не преградил
дорогу; всю гарнизонную охрану, похоже, бросили на защиту узких мест города. Станут ли
солдаты сопротивляться всерьез, сказать было трудно. Однако с их появлением улицы быстро
опустели.
Слуга, облокотившись на зубец стены, наблюдал за продвижением армии эдур по
западной дороге. Поглядывая время от времени в левую сторону, он одновременно следил за
приближением флота и гигантского демона смерти под ним. Существо это занимало
пространство реки почти на половину лиги. Грозная жестокая тварь жаждала освободиться
от магических оков.
Распахнутые настежь Западные ворота никем не охранялись. Авангард армии эдур
подошел к ним на тысячу шагов и настороженно замедлил шаг.
Бугг вздохнул и посмотрел на еще одну фигуру, стоящую на стене.
– Вам, кажется, следует поторопиться.
Художника хорошо знали в Летерасе. Пышная грива переходила в растрепанную
бороду, закрывавшую подбородок и шею; на лице едва виднелись курносый носик и голубые
глазки. Жилистый коротыш писал картины, – то возбужденно подпрыгивая, то стоя на одной
ноге, – на холстах, чей размер не позволял вместить задуманное полностью. Отсутствие
перспективы давным-давно возвели в ранг сначала индивидуальной манеры, а потом и
оправданного стиля, если только художественный стиль нуждается в каких-либо
оправданиях. Услышав совет Бугга, художник скривился и поджал одну ногу, оперев ступню
о колено другой ноги.
– Сцена, глупый вы человек, выжжена у меня в мозгу, прямо за левым глазом! Я ничего
не упускаю. Ни одной мельчайшей подробности. Вот увидите, историки еще прославят мой
сегодняшний труд. Прославят!
– Так вы уже закончили?
– Почти, еще совсем немножко, чуть-чуть, да. Со всеми подробностями… У меня опять
получилось. Вот что потом скажут. Да, получилось.
– Разрешите взглянуть?
Живописец вдруг насторожился.
– Я ведь и сам почти историк, – добавил Бугг.
– Правда? Выходит, я читал ваши труды? Вы знамениты?
– Знаменит? Возможно. Но вряд ли вы что-либо читали – я пока еще ничего не написал.
– А-а, вы – лектор!
– Философ, плывущий по океану истории.
– Ай как хорошо! Я бы мог написать этот сюжет.
– Вы позволите взглянуть на картину?
Широкий жест испачканной разноцветной краской руки.
– Подойдите ближе, дружище. Вот, оцените мою гениальность.
Балансирующий на мольберте холст был больше в ширину, чем в высоту, как и
подобает картине, запечатляющей панораму исторического момента. Ширина полотна
примерно равнялась расстоянию между пальцами разведенных в стороны рук. Бугг, пытаясь
разобраться в замысле художника, обошел вокруг мольберта.
Он увидел всего два цвета, разделенных неровной диагональю. Кричаще красный в
правой части картины и грязно-коричневый – в левой.
– Шедеврально! – воскликнул Бугг. – А что здесь изображено?
– Вы что, слепой? – Художник ткнул кисточкой в полотно. – Колонна! Эдур наступают,
целая армия! Ну и штандарт, конечно. Штандарт!
Бугг, отодвинувшись и прищурившись, посмотрел на крохотную красную точку –
штандарт передового отряда.
– Ага, теперь ясно.
– Блеск моего таланта ослепил вас, не так ли?
– Вы совершенно правы. Он лишил мои глаза способности видеть, а ум – понимать.
Художник ловко переступил с ноги на ногу и замер, задумчиво посматривая на колонну
эдур.
– Пока я творил, они, конечно, успели подойти ближе. Жаль, не захватил с собой второй
холст, чтобы отобразить новые детали.
– Ну можно прямо на стене…
Кустистые брови выгнулись дугой.
– Глубоко… Вы воистину философ.
– Однако мне пора.
– Да-да, хватит меня отвлекать. Мне надо сосредоточиться.
Бугг без шума спустился по каменным ступеням.
– Прекрасный урок, – пробормотал он себе под нос, выходя на улицу. – Главное –
детали. Как много еще предстоит сделать…
Бугг шел по пустынным улицам, избегая крупных перекрестков, где громоздились
баррикады и в нервном ожидании расхаживали солдаты. Вскоре слуга свернул за угол и
приблизился к разрушенному храму. Рядом с руинами стоял Турудал Бризад; он встретил
подходящего Бугга взглядом.
– Есть предложения? – спросил бог по имени Странник.
– В каком смысле?
– Избранный мною смертный не пришел.
– Вот как? Плохи дела – дшеки уже ворвались в город.
– Да. А с кораблей высадились первые эдур.
– А сам чего?
– Не могу. Мой аспект связан определенными ограничениями.
– А-а, понимаю: подтолкнуть, потянуть, нажать…
– Верно, но больше этого – ни-ни.
– Ты и так действовал предельно открыто.
Странник кивнул.
– Что ж, твои затруднения мне понятны.
– Потому и спрашиваю – предложения есть?
Слуга погрузился в раздумья – бог терпеливо ждал – и, вздохнув, произнес:
– Может быть. Жди здесь. Если получится, я тебе кого-нибудь пришлю.
– Хорошо. Уверен, ждать придется не слишком долго.
– Надеюсь, что нет. Все зависит от моего красноречия.
– Тогда опасаться нечего.
Бугг ускорил шаг, пересекая территорию порта. Идти было, к счастью, недалеко, и он
быстро добрался до Фасадной улицы, успев заметить, что десант тисте эдур захватил только
главный причал. Не торопятся, подумал Бугг, значит, уверены в себе. Высадку никто не
пытался остановить.
Бугг поспешил к малым причалам и, наконец, нашел то, что искал, – двухмачтовый
шустрый кораблик, давно не крашенный, но вполне исправный. На палубе – ни души, однако,
ступив на сходни, Бугг тут же услышал голоса и топот сапог.
Гость достиг середины палубы, когда дверь в рубку распахнулась, и из нее появились
две вооруженные мечами женщины.
Слуга замер на месте и поднял руки.
Из-за женских спин возникли еще три фигуры, воительницы посторонились, уступая
дорогу. Высокий, с седой гривой мужчина в темно-красной накидке. С ним – второй, явно
какой-то маг. Третье лицо было Буггу знакомо.
– Доброе утро, Шанд. Вот, значит, куда тебя отправил Тегол.
– Бугг, что, ради Странника, тебе здесь надо?
– Сойдет вместо приветствия. А эти бравые солдаты и есть новый экипаж, нанятый
Шурк Элаль?
– Кто этот человек? – спросил седоволосый у Шанд.
Та скривилась.
– Слуга того, кто меня нанял. Он же – хозяин вашего работодателя. Раз этот тип здесь,
быть беде. Что стоишь, Бугг, говори уж.
– Для начала неплохо бы нас представить, Шанд.
Женщина закатила глаза.
– Стальные Прутья…
– Поклявшийся воин Багровой гвардии, – с улыбкой перебил ее Бугг. – Извини.
Продолжай.
– Корло…
– Его верховный маг. Опять же извини, но этого достаточно. Времени совсем мало. Мне
нужно взять этих людей с собой.
– Зачем мы тебе понадобились? – спросил Стальные Прутья.
– Вы должны убить бога дшеков.
Лицо Поклявшегося омрачилось.
– Нам уже приходилось с ними иметь дело.
Бугг кивнул.
– Если дшеки доберутся до своего бога, они, естественно, будут его защищать.
– Где он? Далеко?
– Пара улиц отсюда, в заброшенном храме.
Воин кивнул.
– Чей это бог – одиночников или д’иверов?
– Д’иверов.
Поклявшийся повернулся к Корло. Маг ответил:
– Приготовьтесь, солдаты, нас ожидает схватка.
– А что я скажу Шурк, если она явится? – спросила Шанд.
– Мы не надолго, – сказал Стальные Прутья, вынимая меч.
– Погоди-ка! – Шанд подскочила к Буггу. – Как ты узнал, что мы здесь?
Слуга пожал плечами.
– Видать, Странник подтолкнул. Береги себя, Шанд, и передавай привет Хеджун и
Риссар. Лады?
Пятьдесят шагов безлюдной мощеной дороги отделяли наступавших от зияющего
пустотой въезда в Летерас. Трулл Сэнгар оперся на копье и посмотрел на Рулада.
Одетый в меха император, нахохлившись, ходил туда-сюда, как дикий зверь, не спуская
глаз с городских ворот. Ханнан Мосаг и уцелевшие в битве к’риснан выдвинулись на десять
шагов, окруженные медленно ползущим вперед облаком теней-призраков.
Призраки достигли входа и после небольшой задержки хлынули в город.
Ханнан Мосаг вернулся туда, где ждали император с братьями.
– Наше чутье не подвело нас, император. Присутствие седы не дает о себе знать. В
гарнизоне остался лишь десяток младших магов. Призраки и демоны легко справятся. Мы
быстро прорвемся через баррикады и выйдем к Вечному дому еще до обеда. Самое
подходящее время для восхождения на трон.
– Баррикады, – кивая, повторил Рулад. – Отлично. Мы желаем сражаться. Удинаас!
– Я здесь. – Раб выступил вперед.
– На этот раз останешься при дворе под началом Урут.
– Император?
– Мы не хотим рисковать тобой, Удинаас. Но если мы падем в бою, пусть за тобой
пошлют без промедления.
Раб поклонился и отошел назад.
Рулад рывком повернулся к отцу и братьям.
– Пора идти на штурм Летераса. Мы станем империей!
Войска двинулись к воротам.
Трулл на мгновение задержал взгляд на Ханнане Мосаге, пытаясь угадать его тайные
планы, и пошел догонять братьев.
Халл Беддикт вступил в Летерас со второй ротой. Через двадцать шагов он отошел в
сторону и остановился, наблюдая за осторожным продвижением эдур. Никто не обращал на
него ни малейшего внимания. Из-за приоткрытых ставень выглядывали бледные лица. Над
доками кружили и наперебой орали перепуганные чайки. Где-то впереди, у первой
баррикады завязался бой. Глухо ударила магия, раздались крики.
Бессмысленное истребление. Халл надеялся, что солдатам гарнизона хватит ума не
корчить из себя героев. Какой резон продолжать борьбу? Летер пал. Оставалось изгнать
беспомощного короля с двуличными советниками. Для Халла Беддикта в этом заключался
единственный положительный момент войны.
Он заранее смирился с гибелью брата. Хотя Брис еще жив, его кончину никто и ничто
не могло предотвратить. Поборнику суждено умереть, защищая короля. Трагичная, ненужная
смерть, но таков летерийский обычай. Что бы Халл или кто-то другой сейчас ни сказали,
никто их не послушает.
Разум Халла окончательно очистился от пепла. Вчера была резня, сегодня –
смертоубийство. Он пошел на измену, надеясь дожить до того дня, когда придет конец
разнузданному сумасбродству его народа. Мысль о том, что и Брису придется отдать жизнь
за эту победу, всколыхнула новую волну пепла в душе Халла. Кто теперь простит его…
Даже если так, остается выполнить еще один долг. Когда в город вошла третья рота
тисте эдур, Халл нырнул в переулок.
Он хотел поговорить с Теголом, объясниться, сказать брату, что разобрался в его
хитростях и тайных планах. Возможно, Тегол – единственный в Летерасе, кто не осудит
Халла. Хоть бы он простил.
За то, что много лет назад не оказался рядом, чтобы спасти родителей.
За то, что не смог спасти Бриса.
Если простит – ничего больше не надо.
Удинаас в толпе других придворных рабов ждал своей очереди войти в Летерас.
Передавали, что в городе кто-то еще сопротивляется. Рядом стояла Урут, а с ней Майен в
тяжелой накидке, с пустым лицом и с глазами затравленного зверька. Урут не отпускала
сноху ни на шаг, словно боялась, что та сбежит. Не из сочувствия к ней самой – главная
забота теперь была о ребенке.
Бедняжка Майен.
Удинаас знал, каково ей. Его охватила странная лихорадка, кровь кипела от нетерпения.
Тело под балахоном обливалось потом. Кожу жгло как огнем. Он держался из последних сил,
боясь потерять самообладание.
Это чувство налетело внезапно, как паника в мыслях, как безотчетный страх. И все
нарастало…
Превозмогая головокружение, Удинаас собрался с мыслями и понял, в чем дело. Раба
охватил ужас.
В нем просыпался вивал!
Ведомые Б’наггой, дшеки ворвались в город. Наклонив головы, одиночники как один
искали запах своего бога. Различив его среди кочующих по Летерасу испарений кислого
страха, Стая рванулась вперед, ее коллективное сознание затуманила ярость.
Радостный вой девяти тысяч волков заполнил город, рассыпаясь по улицам эхом,
нагоняя ужас на притихших горожан. Девять тысяч белошерстых бестий в едином неистовом
порыве устремились по улицам, сходящимся в одной точке у старого храма.
Б’нагга присоединил свой голос к леденящему кровь вою, его сердце прыгало от дикой
радости. Демоны, призраки, тисте эдур, проклятые императоры престали существовать; все
они – лишь временные союзники. Теперь к власти в Летерасе придут дшеки. Империя
одиночников с богом-императором на троне. Рулада порвут на части, все эдур, наконец,
станут просто кровоточащим сладким мясом, им проломят головы, а содержимое сожрут.
День закончится таким побоищем, что уцелевшие запомнят его на всю жизнь.
Семьдесят три лучших солдата за спиной Мороха Невата сомкнули щиты. Его рота
прикрывала самый важный мост через Главный канал – подходящее место для последнего
представления. Третий ярус находился прямо за спинами солдат, на нем уже появились
первые зеваки. Жители Летераса падки до азартных зрелищ. Такую возможность для пари и
ставок они не упустят. Что ж, на миру и смерть красна, подумал Морох Неват.
После сегодняшнего дня никто больше не будет смотреть искоса и сплетничать о
малодушии финадда под Высоким фортом. Невелико утешение, но хоть кое-что.
Морох вспомнил, что обещал помочь Турудалу Бризаду, но тот нес такое, во что
поверить было невозможно. Сказки о богах и прочем в исполнении крашеного консорта
подождут до следующего раза. Или следующей жизни. Пусть пижон-любовник пропавшей
королевы и наглец-канцлер воюют сами. Морох же скрестит мечи с тисте эдур.
Если те позволят. Скорее всего, впереди ждет недостойная смерть от колдовства.
Один из солдат шумно вздохнул.
Финадд кивнул, наблюдая за первыми эдур, появившимися на главной аллее.
– Не давайте смять стену из щитов, – прорычал он, выступая вперед на пять шагов. –
Отряд эдур маленький. Отправим их души в нужник Странника.
Солдаты ответили на дерзкие слова победными криками, их голоса осипли от ожидания
кровавой схватки. Мечи загрохотали по краям щитов.
Морох улыбнулся. Кажется, заметили.
– Посмотрите на них, друзья мои. Они уже задергались.
Рев одобрения сзади.
Тисте эдур, помешкав, двинулись дальше. Первым шел воин в золотых доспехах.
Морох где-то его видел…
– Странник благослови, – прошептал он и обернулся. – Император! Тот, что в золоте. –
Он быстро сделал еще четыре шага, остановившись у самого края моста. Поднял меч. – Иди
сюда, проклятый урод! Иди сюда и сдохни!
Бугг указал на улицу.
– Вон, смотри, Турудал Бризад, это он нуждается в твоих услугах. Будет недоволен, дай
ему в ухо. Мне надо идти, но я скоро вернусь.
С севера и востока раздался пронзительный вой.
– Опаньки, – сказал Бугг. – Вам пора начинать. А мне надо кое-куда еще, – добавил он,
бегом направляясь к Страннику.
Стальные Прутья кивнул.
– Оружие на изготовку. Не будем зря тратить время. Сколько их там, Корло?
– Шестеро. Их любимое число.
– Пошли.
Бугг не добежал до обернувшегося навстречу ему Турудала пятнадцать шагов, когда
Поклявшийся со своими ратниками, разгоняясь, протопали мимо.
Странник, вскинув брови, издали указал на вход в разрушенный храм.
Багровые гвардейцы изменили курс и, не снижая темпа, пробежали мимо.
На ходу Стальные Прутья прокричал богу «Радвидеть, встретимсяпозже». Командир и
его солдаты, не колеблясь, нырнули в темный проем.
Раздались звериный рев, крики людей и оглушительный грохот магии.
– Этот – мой! – проворчал Рулад, воздев клинок и направляясь к преграждавшему вход
на мост одинокому летерийскому мечнику.
– Император, – попытался остановить его Ханнан Моссаг. – Мои к’риснан сами
справятся.
Рулад оглянулся.
– Нет! – взвизгнул он. – Без боя нельзя! Мы – воины! Летерийцы заслужили достойную
смерть. – Император сделал шаг назад. – Этот мечник храбр. Я хочу убить его сам!
Фир прошептал на ухо Труллу:
– Вернее, сам хочет быть убитым. Я узнал летерийца. Он приезжал с делегацией.
Трулл кивнул. Он тоже узнал финадда, капитана летерийской гвардии, телохранителя
принца Квилласа.
Рулад не ведал, на кого нарвался.
Император приблизился к сопернику, держа наготове покрытый крапинами меч.
Морох Неват усмехнулся. Рулад Сэнгар, оживший мертвец. Если верить слухам, потом
его убили в Трейте. На этот раз я позабочусь, чтобы ты больше не ожил. Изрублю тебя на
куски. Ф инадд внимательно следил за приближением императора.
Морох был готов к быстрой атаке, но скорость, с которой клинок свистнул рядом с его
головой, застигла его врасплох. Финадд все же успел пригнуться и уклониться вправо. С
оглушительным звоном меч соперника ударил по шлему, сорвав его с головы Мороха.
Финадд, не выходя из низкой стойки, отпрыгнул назад, но тут уже выпрямился. Треть
его меча была измазана кровью. Он поймал нападавшего на контрприем.
Рулад, пошатнувшись, отступил назад, из его правого бедра толчками хлестала кровь.
Ведущая нога всегда уязвима.
Посмотрим, какой из тебя танцор, император.
Морох тряхнул головой, чтобы избавиться от звона в ушах. Мышцы и сухожилия спины
и шеи безъязыко вопили от боли – ему хорошо досталось. Но обе руки пока действовали.
С пронзительным криком Рулад снова бросился в атаку.
Замах мечом обеими руками, небольшая пауза – достаточная, чтобы увернуться от
поспешного защитного выпада Мороха, – потом мощный удар.
Финадд изогнулся в попытке уйти из-под острия меча. Правое бедро, по которому
полоснул зазубренный клинок, загорелось огнем. Из него брызнула алая влага. Оказавшись в
мертвой зоне, Морох под острым углом воткнул собственный меч в левую подмышку
императора. Преодолев преграду из золотых монет, скользнув по ребрам, лезвие, чиркнув по
внутренней стороне лопатки, нацелилось в позвоночник.
Меч Рулада вскинулся словно сам собой. Император, изменив хватку, развернул его
острием вниз. По диагонали меч вошел в правое бедро Морока, поверх берцовой кости,
пронзив пах.
Рулад резко нажал на рукоять сверху вниз, острие его меча врезалось в низ живота
финадда. Император выпрямился, толкнув оружие вверх, загоняя его еще глубже в туловище
Мороха, ближе к сердцу, кромсая левое легкое. Острие меча вышло наружу с левой стороны
позади ключицы.
Умирая, Морох вложил все оставшиеся силы в последний толчок. Рулад сложился на
острие. Раздался хруст сломанного позвоночника.
Широко улыбаясь багровыми губами, Морох Неват повалился на скользкую мостовую.
Рядом с ним рухнул Рулад.
Над Морохом нависла фигура одного из братьев императора.
Откуда-то далеко послышался голос:
– Как тебя зовут, финадд?
Он попытался ответить, но захлебнулся кровью. Моя имя – Морох Неват. Это я убил
вашего поганого императора.
– Ты и вправду поборник короля? Ваши солдаты на мосту тебя так зовут. Ты и есть тот
самый финадд?
Нет, гады. Встреча с ним вам еще предстоит.
С этой приятной мыслью Морох Неват умер.
Как быстро происходит исцеление и возвращение к жизни! Заглушая волчий вой,
отзывающийся эхом в хоре обреченных, император издал душераздирающий крик.
Рота солдат на мосту, замолчав и вытаращив глаза, наблюдала, как залитый кровью
Рулад, дрожа, поднялся и выдернул меч из туловища финадда. Его глаза светились
сумасшествием и ужасом.
– Удинаас!
Безнадежность и одиночество. Душа корчилась в агонии.
– Удина-а-ас!
Отчаянный крик сына достиг ушей матери, стоявшей в двухстах шагах на главной
аллее. Она обернулась, ища взглядом раба среди свиты. В то же мгновение Майен, с воплем
растолкав других женщин, выскочила на аллею и пропала из виду.
Застыв на месте, Урут не сразу сообразила, что делать.
– Удинаас, где ты?
Ее окружали испуганные, растерянные лица. Хорошо знакомые лица. Но среди них не
было одного – Удинааса.
Раб сбежал.
Урут набросилась на челядь с кулаками.
– Найти! Найти Удинааса!
Ее трясло от злости. На Удинааса. На всех летерийцев.
Изменники. Мой сын предан.
О-о, они дорого за это заплатят.
Со всех концов города доносились звуки борьбы. Захватчики, как вода, текли по
улицам, где их встречали потерявшие всякую надежду солдаты. Пугливо перебегая из одного
укромного уголка в другой, под навес густых зарослей во дворе, Кубышка роняла слезы. О
ней все позабыли.
Пятеро убийц почти выбрались на свободу. Их могильник разваливался, через широкие
разломы проглядывала тьма. Пять приглушенных голосов слились в низкий, как бой
барабанов, гул, который неумолимо поднимался к поверхности.
– Ох, куда все подевались? – хныкала девочка. – Где мои друзья?
Кубышка неуверенно подошла к захоронению, где покоился ее единственный союзник.
Он был на месте, очень близко. Она протянула руку и… какая-то сила протащила ее сквозь
вздыбившуюся толщу горячей земли и выбросила на скользкий от жидкой грязи берег. Перед
ней под серыми небесами расстилалась зловонная топь.
На расстоянии протянутой руки из темной воды возникла чья-то фигура. Белесая кожа и
длинные волосы залеплены грязью.
– Кубышка! – раздался натужный голос. – Посмотри сзади, достань…
Девочка глянула через плечо и увидела торчащую из трясины пару мечей.
– Кубышка, передай их сюда…
Услышав влажный шлепок, она быстро обернулась. Голые руки еще одного существа
вцепились в туловище ее друга – женские, жилистые, покрытые узлами мышц. Белокожего
тащили назад; он ударил локтем в бешено кривляющееся лицо, внезапно вынырнувшее из
болотной жижи. Брызнула кровь. Но сцепленные руки не разомкнулись.
Обе фигуры утонули в кипящей пене.
Поскуливая, девочка подползла к мечам. Она вытащила их из грязи и, двигаясь на
четвереньках, подтянула к самой воде.
В толчее волн мелькали руки и ноги.
Дрожа всем телом, Кубышка ждала.
Как легко снова быть рабом, отдать все тело, волю, каждый мускул и орган,
пульсирующую в венах кровь во власть вивала! Удинаас почти перестал видеть своими
глазами мелькающие внизу улицы. Внезапная яркая вспышка сознания, и вот он среди троих
волков-одиночников; те как один обернулись, зарычали, оскалили зубы, а его пальцы
превратились в когти, которые вонзились в волчью плоть, сомкнулись вокруг грудной клетки,
выдрали с корнем часть ребер. Огромный узловатый кулак ударил сбоку по морде
бросившегося на него зверя, хрустнула шея, волчья голова бессильно повисла, жизнь в глазах
дшека угасла.
И снова полет.
Он нужен хозяину. Здесь и сейчас. Без промедления.
Он – раб. Ни за что не отвечает. Он лишь орудие.
Удинаас понял, что яд покорности уже начал действовать.
Сильнее и сильнее.
Нет ничего нового в том, что тебя используют другие. Посмотри на эти
раскоряченные трупы. Бедные летерийские солдаты погибли ни за что ни про что.
Защищали уже издохшее королевство, разделив его судьбу, как и подобает гражданам.
Королевство застоя на службе у бога праха, его храмы – кривые аллеи, борозды между
камнями мостовой.
Нет мира приторнее, друзья мои. Здесь понятия чести, веры и свободы растоптаны и
присыпаны тонким слоем ненависти, зависти и двуличия. Любой принцип – как былинка на
смрадном ветру, клонится то туда, то сюда. Мир, не желающий нарушать мутную дрему
святой апатии.
Им будет править бог праха…
Навстречу неслась дюжина волков.
Придется задержаться.
Удинаас раскрыл зубастую пасть.
– Как у тебя это получается? – спросил Бугг.
Странник глянул искоса.
– Ты о волках?
– Они везде, но только не здесь, хотя должны были давным-давно явиться.
Бог пожал плечами.
– Я постоянно их отталкиваю. Боялся, что будет труднее. А вот вожак у них хитрый, его
не так легко сбить с толку. Кроме того, зверью мешает кто-то еще…
– Кто?
– Он не за нас.
Крики в храме затихли. Наступила тишина, пять-шесть ударов сердца спустя
послышались бормотание и ругательства.
Первым вышел маг. Корло пятился задом, волоча за собой обмякшее тело, за каблуками
которого тянулись две кровавые дорожки.
Бугг обеспокоенно шагнул вперед.
– Живой?
Корло, сам сплошь покрытый порезами и царапинами, бросил на слугу диковатый
взгляд.
– Какое там…
– Прошу прощения, – пробормотал Странник.
Из проема вышли остальные гвардейцы. Все были ранены, один – тяжело, оторванная
правая рука воина болталась на розовых сухожилиях, глаза остекленели от болевого шока.
Корло хмуро уставился на Турудала Бризада.
– Лечить умеешь? Пока мы тут не истекли кровью…
Последним храм покинул Стальные Прутья, на ходу возвращая меч в ножны. Командир
гвардейцев тоже был весь перепачкан кровью, но не своей. На лице – пугающе грозное
выражение.
– Мы думали, там волки. Будь ты проклят! – прорычал он басом, глядя в упор на
Странника, который, возложив руки на тяжело раненного солдата, сращивал разорванную
плоть. Воин корчился от боли.
Турудал Бризад пожал плечами.
– У меня не было времени долго объяснять, какие именно твари вас встретят,
Поклявшийся. Если ты не забыл, конечно.
– Проклятые кошки.
– Ты хотел сказать «кошкоящеры»? – вставил один из гвардейцев, сплюнув кровь. –
Иногда мне кажется, что природа взбесилась.
– Ты не ошибся, Полуклюв, – ответил Корло, прикрывая веки лежащей у его ног
мертвой стражницы.
Стальные Прутья внезапно бросился наперерез Страннику, вскинув на ходу обе руки.
Гигантский белый волк, стуча когтями, выскочил из аллеи и, нагнув голову, метнулся к
Турудалу Бризаду, который даже не успел обернуться.
Поклявшийся поймал зверя на лету, схватив его левой рукой за правую ногу чуть ниже
плеча, а правой сдавив горло под оскаленной пастью. Он поднял волка и хрястнул головой о
мостовую, размозжив нос, череп и плечи. Судорожно задергались конечности, одиночник
перевернулся на спину и сдох, изрыгая желтую пену и поливая улицу мочой. Ноги волка
перестали дергаться, струя мочи через некоторое время тоже иссякла.
Стальные Прутья отошел от трупа.
Полуклюв неожиданно рассмеялся.
– Он тебя обоссал!
– Помалкивай! – буркнул гвардеец, осматривая ноги. – Худ меня забери, ну и вонища!
– Пора возвращаться на корабль, – пробормотал Корло. – Везде шастают волки. Я не
уверен, что сумею долго их сдерживать.
– Зато я сумею. Особенно теперь, – отозвался Турудал Бризад.
– Что изменилось, кроме того, что мы порезали на кусочки Большую стаю?
Странник ткнул пальцем в мертвого одиночника.
– Это – Б’нагга, вождь дшеков. – Он перевел удивленный и в то же время
признательный взгляд на Бугга. – Молодец, хороший выбор.
– Его отряд даже против ассейла выстоял, – пожал плечами Бугг.
Глаза бога расширились. Он повернулся к Стальным Прутьям.
– Я обеспечу вам спокойный проход к кораблю.
– Проклятье! – воскликнул Бугг. – Они лезут наружу!
– Не всех прикончили? – спросил Стальные Прутья, озираясь вокруг и хватаясь за
рукоять меча.
– Не здесь. Однако недалеко. – Бугг смерил воина оценивающим взглядом.
Стальные Прутья нахмурился.
– Корло, отведи отряд на корабль. Давай, старина, не подкачай.
– Тебе не обязательно…
– Обязательно. После того как меня обоссал этот волчара, мне нужно на ком-нибудь
сорвать злость. Ведь будет еще одна схватка, я прав?
Бугг кивнул.
– Большая стая по сравнению с ними, возможно, покажется тебе котятами.
– Возможно-невозможно… Говори прямо.
– В этом бою будет трудно победить.
– Отлично, – огрызнулся Стальные Прутья. – Чего стоим?
Слуга вздохнул.
– Тогда следуй за мной. Мы идем к мертвому Дому Азатов.
– Мертвому? Худ меня забери, да это просто летний праздник какой-то!
Летний праздник? Мне положительно нравится этот верзила.
– И мы явимся на него без приглашения, Поклявшийся. Еще не передумал?
Стальные Прутья глянул на мага, который, побледнев, слушал, отрицательно мотая
головой.
– Как отведешь бойцов, Корло, возвращайся и найди нас. И постарайся не опаздывать.
– Поклявшийся!
– Ступай!
Бугг посмотрел на Странника.
– Ты тоже с нами?
– Душой, – ответил тот. – Боюсь, у меня осталось еще одно важное дело. И кстати, –
добавил он, заметив, что Бугг и Стальные Прутья готовы идти, – дорогой слуга, большое тебе
спасибо. И тебе тоже, Поклявшийся. Не скажешь ли, сколько Поклявшихся осталось в
Багровой гвардии?
– Понятия не имею. Несколько сотен, наверное.
– Разбросаны по всем краям…
Седовласый воин ухмыльнулся.
– До поры до времени.
– Надо бежать, – вмешался Бугг.
– Не отстанешь? – спросил Стальные Прутья.
– Я бегаю быстрее волн в ураган, – ответил Бугг.
Брис остался один в коридоре. Вой наконец стих. Шум не проникал сквозь толстые
дворцовые стены. Сражался ли гарнизон вокруг Вечного дома или уже сдался – понять было
невозможно. Оборона изначально не имела шансов на успех.
Услышав странный звук, Брис затаил дыхание. Он опустил глаза и уставился на седу,
лежавшего на полу лицом к тронной зале.
Куру Кван повел головой и чуть приподнялся.
Со стороны седы донесся тихий смех.
Дорога. Та самая. Дрожа от радости, демон бросился ко входу в пещеру, вытаскивая из
широкого речного потока свою массивную раздувшуюся тушу. Все дальше вглубь, сжимаясь
для рывка в туннель под городом, по которому еще текла сладкая от гнили вода из старого
болота – сущий нектар для демона.
Вот-вот он сделает последний рывок, освободится от хватки своего хозяина. Который в
этот момент занят и ничего не замечает, о чем еще пожалеет.
Сейчас, сейчас.
Демон устремился вперед, заполнил собой пещеру, ввинтился в узкий, извилистый
туннель.
К сердцу. Чудесному, славному сердцу всемогущества.
Демона жгло двойное пламя радости и жажды. Так близко…
Протиснуться, – путь становился все у́же, – проползти под огромным гнетом камней и
почвы, еще чуть-чуть…
Места вдруг стало больше – и в ширину, и в высоту. Какое блаженство! Приветливая
теплая вода.
Вот оно, сердце, гигантская каверна под озером, душа города, власть…
Брис расслышал, как Куру Кван сказал:
– Пора, дружище Бугг.
Не добежав тридцать шагов до заросшего двора башни Азатов, Бугг остановился как
вкопанный и с улыбкой склонил голову набок.
Стальные Прутья замедлил бег и обернулся.
– В чем дело?
– Найди девочку. Я присоединюсь к тебе позже.
– Бугг!
– Я быстро, Поклявшийся. Мне надо кое-что сделать.
Гвардеец, помедлив, кивнул и побежал дальше.
Бугг прикрыл глаза. Яггутская Ведьма, услышь меня. Помнишь мою услугу у
каменоломни? Настало время… взаимности.
В голове слуги зазвучал голос Ведьмы – поначалу далекий, он быстро приблизился. «Я
слышу тебя, торопыга. Мне ясно, чего ты хочешь. Ах, ну ты и хитрец!»
О нет, на этот раз я не могу приписать все заслуги только себе.
Демон расширился, заполняя каверну. Сердце было повсюду. Впитывая силу, его плоть
оживала. Оковы начали таять.
Осталось дотянуться и ухватить покрепче.
Вот оно – могущество тысяч богов.
Демон протянул множество загребущих цепких рук.
В пустоту…
Откуда ни возьмись раздался голос смертного.
Седа произнес всего одно слово – тихо, но четко: «Попался!»
Обман! Мираж! Ловушка!.. Демон бешено метался в вихре бурого ила в поисках
выхода. Но выход из туннеля был наглухо закрыт. Гладкая ледяная поверхность обожгла
холодом. Демон отшатнулся.
Тогда – через озеро. Наверх! Быстрее, быстрее…
Урсто Хубатт с бывшей любовницей Пиносель успели изрядно набраться еще до
падения Летераса. Парочка распевала песни, празднуя конец долговой кабалы, выделывая
кренделя на скользкой от плесени дорожке, ведущей в обход Отстойного озера. С обочины за
ними настороженно наблюдали крысы и кивающие головами голуби.
Когда вино закончилось, между собутыльниками вспыхнула перебранка.
Началось с малого. Пиносель издала громкий вздох.
– Теперь ты можешь на мне жениться.
До ее приятеля не сразу дошел смысл сказанного, а когда дошел, его припухшие глазки
широко раскрылись в недоумении.
– Жениться? На тебе? А сейчас чем тебе плохо, вишенка моя?
– Чем плохо? Я хочу, чтобы меня уважали, толстый блохастый олух! Разве я не
заслужила? Женись на мне, Урсто Хубатт! Все равно нас захватили. Женись!
– Ладно, ладно…
– Когда? – потребовала женщина, чувствуя, что рыба вот-вот сорвется с крючка.
– Когда? Ну-у… – Урсто лихорадочно думал, что ответить.
В этот момент вонючая зеленая поверхность Отстойного озера набухла, став похожей
на плоскую кучу удобрений из морских водорослей, и побледнела до молочной белизны. Вся
вода в озере в одно мгновение замерзла, и от поверхности повалил пар.
Ледяной ветер ударил в лицо Урсто Хубатта и Пиносель.
Из глубины озера донесся глухой удар.
Урсто Хубатт вытаращил глаза и разинул рот.
Наконец он покорно опустил плечи.
– Сегодня же, милая. Я женюсь на тебе сегодня.
Эпилог
Глоссарий
Летерийские протектораты
Карн
Коршенн
Пилотт
Рябые острова
Синецветье
Соседние королевства
Коланс
Летерийская армия
Обители
Плитки
Обитель Зверя
Костяной трон
Старец
Карга
Провидец
Шаман
Охотник
Следопыт
Обитель Азатов
Каменное сердце
Хранитель
Вход
Тропа
Каменщик
Гробница
Гость
Могильник
Корень
Стена
Обитель Дракона
Королева
Консорт
Вассал
Рыцарь
Врата
Вивал
Дама
Пьющий кровь
Землемер
Обитель Льда
Ледяной трон
Бродяга
Охотница
Закройщик
Оруженосец
Дитя
Семя
Пустая обитель
Пустой трон
Странствующий рыцарь
Хозяйка
Наблюдатель
Скороход
Спаситель
Предатель
Опоры (независимые)
Оборотень
Стая
Странник
Топор (Эрес)
Ворон (Белый Ворон)
Огонь
Дольмен
Клинок
Кастет
Бридл
Второй Девичий форт
Высокий форт
Гедри
Дезден
Диссент
Дреш
Карго
Крепость Бранс
Летерас
Майнер-Шлюз
Манс
Оул
Первый Девичий форт
Первый Предел
Предел Фентов
Пять Углов
Старый Гедур
Старый Каттер
Тетил
Трейлс
Трейт
Третий Девичий форт
Трюс
Форт Шайх
Харнесс