Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Малазанская империя –
Черная Фэнтези –
Текст предоставлен издательством http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=19150871
«Память льда. Том 1»: Э; Москва; 2016
ISBN 978-5-699-87046-2
Аннотация
Разрываемый длительными войнами континент Генабакис стал колыбелью для новой
кровожадной империи – Паннионского Домина. Армии таинственного Провидца
захватывают город за городом, буквально опустошая всё на своём пути.
Чтобы противостоять им, объявленное вне закона Войско Дуджека Однорукого
вынуждено объединиться с заклятым врагом Малазанской империи. С теми, кто многие
годы сражался с малазанцами: с кочевым народом рхиви, Каладаном Брудом, Аномандром
Рейком и его народом тисте анди. Ситуацию усложняет то, что кланы древних
неупокоенных воинов, т’лан имассов, тоже приходят в движение и грозят серьёзными
изменениями в расстановке сил.
В этом безумном водовороте сражений, интриг и тайн мало кто знает о природе
настоящей угрозы. О том, кого называют Увечным богом. О том, кто некогда был вызван
сюда из чуждого, враждебного мира, – и теперь начал собственную игру.
Третий роман из величественного эпического полотна «Малазанской Книги Павших» –
впервые на русском!
Стивен Эриксон
Память льда. Том 1
Steven Erikson
Memories of Ice
***
Посвящается Р. С. Лундину
Благодарности
Я хотел бы поблагодарить за поддержку и дружбу следующих: Клэр, Боуэна, Марка,
Девида, Криса, Рика, Кэм, Кортни; Сьюзан и Питера, Девида Томаса Ст. и Мл., Хэрриет и
Криса, Лили и Мину и Смаджа; Патрика Уолша, Саймона и Джейн. Спасибо Дейву Холдену
и его дружелюбным подчинённым (Трише, Синди, Лизе, Танис, Барбаре, Джоанне, Наде,
Аманде, Тони, Энди и Джоди) из «Пицца-Плейс» за столик и горячие напитки. И спасибо
Джону Мини за отвратительные подробности о мёртвом семени.
Действующие лица
Караван-сарай
Капастан
Войско Однорукого
Войско Бруда
Баргасты
Послы из Даруджистана
Колл, посол
Эстрайсиан Д’Арле, советник
Барук, алхимик
Крупп, горожанин
Мурильо, горожанин
Т’лан имассы
Паннионский Домин
Другие
Она встала, когда они приблизились. Пран Чоль принюхался и нахмурился. Яггутка не
открыла свой Путь. Но больше тревожило другое – где дети?
– Встречает нас спокойно, – пробормотал Канниг Тол.
– О да, – согласился заклинатель костей.
– Не верю я этому – нужно её убить, немедленно.
– Она хочет говорить с нами, – возразил Пран Чоль.
– Смертельный риск – удовлетворить это её желание.
– Не могу спорить, вождь клана. Но… что она сделала с детьми?
– Ты их не чувствуешь?
Пран Чоль покачал головой.
– Прикажи копейщикам быть наготове, – сказал он и шагнул вперёд.
В её глазах заклинатель увидел умиротворённость, и это ясное осознание собственной
неизбежной смерти потрясло Пран Чоля. Он подошёл, сперва ступал по щиколотку в воде,
затем выбрался на песчаный островок и встал лицом к лицу с яггуткой.
– Что ты сделала с ними? – требовательно спросил он.
Мать улыбнулась, так что обнажились клыки.
– Они ушли.
– Куда?
– Туда, где ты их не найдёшь, заклинатель.
Пран Чоль нахмурился ещё сильней.
– Это наши земли. Нет в них такого места, где мы бы их не нашли. Ты их убила своею
рукой?
Яггутка склонила голову набок, рассматривая имасса.
– Я всегда думала, что вы все едины в своей ненависти к моему народу. Всегда считала,
что понятия сочувствия и милосердия чужды вашей натуре.
Заклинатель костей долго смотрел на женщину, затем отвёл взгляд и осмотрел мягкую,
глинистую землю.
– Здесь был имасс, – проговорил он. – Женщина. Заклинательница… – та самая,
которую я не смог найти на тропах духа. Которая не захотела, чтобы её нашли. – Что она
сделала?
– Она изучила эту землю, – ответила яггутка. – И нашла врата на юге. Врата в Омтоз
Феллак.
– Хорошо, – проговорил Пран Чоль, – что я – не мать. А для тебя, женщина, хорошо,
что я лишён жестокости. – Он подал знак. Из-за спины заклинателя взметнулись тяжёлые
копья. Шесть длинных, кремниевых наконечников пронзили кожу на груди яггутки, та
пошатнулась, затем согнулась и упала на землю под стук древков.
Так закончилась тридцать третья Яггутская война.
Пран Чоль резко обернулся.
– У нас нет времени на погребальный костёр. Мы должны выступать на юг. Быстро.
Канниг Тол шагнул вперёд, а его воины двинулись к телу, чтобы выдернуть копья.
Вождь клана прищурился, глядя на заклинателя.
– Что тебя тревожит?
– Предательница забрала детей.
– На юг?
– В Морн.
Вождь нахмурился.
– Эта заклинательница костей хочет спасти яггутских детей. Она думает, что Разрыв
ведёт на Омтоз Феллак.
Пран Чоль увидел, как кровь отлила от лица Канниг Тола.
– Спеши в Морн, заклинатель, – прошептал вождь клана. – Мы не жестоки. Спеши.
Пран Чоль поклонился. Затем его окутал Путь Телланн.
II
Падение разорвало чужеродного бога на части. Куски его тела падали на землю в
потоках пламени. Боль его была огнём, криками и громом, этот глас услышала добрая
половина мира. Боль. И ярость. И, подумалось К’рулу, горе. Много времени пройдёт, прежде
чем чужеродный бог начнёт собирать оставшиеся фрагменты своей жизни и тем самым
проявит свою природу. К’рул боялся прихода этого дня. Такое расчленение могло породить
одно лишь безумие.
Призыватели были мертвы. Их погубила та самая сила, которую они вызвали.
Бессмысленно было их ненавидеть, глупо воображать кары, которых они заслуживали. В
конце концов, это был жест отчаяния. Отчаяние толкнуло их на то, чтобы разорвать ткать
хаоса, открыть проход в чуждый, далёкий мир; затем подманить любопытного бога этого
мира ближе, ещё ближе, пока ловушка не захлопнулась. Призыватели искали силы.
И всё это ради того, чтобы уничтожить одного человека.
Старший бог пересёк разрушенный материк, взглянул на ещё живую плоть Павшего
бога, увидел чужеродных червей, которые выбрались из груды гниющего, пульсирующего
мяса и костей. Увидел, чем стали затем эти черви. Даже сейчас, когда К’рул добрался до
изломанного побережья Якуруку, древнего континента рядом с Корелри, они парили над
Старшим богом на широких чёрных крыльях. Чуяли силу в нём, жаждали отведать её вкус.
Но могущественный бог мог не обращать внимания на падальщиков, вьющихся за ним,
а К’рул был могущественным. Ему посвящали храмы. Бессчётные поколения проливали
кровь на его алтарях. Новорождённые города купались в дыме кузнечных горнов,
ритуальных костров, алом отблеске зари человечества. Восстала Первая империя – на
материке в другой половине мира. Империя людей, рождённая из наследия т’лан имассов, у
которых она и приняла своё название.
Но недолго она пробыла в одиночестве. Здесь, на Якуруку, в тени развалин городов
давно вымерших к’чейн че’маллей, возникла другая империя. Жестокая, пожирающая души,
под железной рукой воителя, не знавшего себе равных.
К’рул пришёл, чтобы уничтожить его, явился, чтобы разбить цепи двенадцати
миллионов рабов – даже яггутские Тираны не властвовали над своими подданными с
подобной жестокостью. Нет, чтобы добиться такого уровня тирании над себе подобными,
потребовался смертный человек.
Двое других Старших богов приближались сюда, к Каллоровой империи. Решение было
принято. Эти трое – последние из Старших – положат конец деспотичному правлению
Верховного короля. К’рул чувствовал своих спутников. Оба были уже близко; оба некогда
были ему друзьями, но все они – в том числе и сам К’рул – изменились, отдалились друг от
друга. Это будет их первая встреча за тысячи лет.
Старший бог чувствовал присутствие четвёртого – древнего зверя, который бежал по
его следу. Зверя земли, холодного дыхания зимы, зверя с белой, окровавленной шерстью,
раненного почти смертельно этим Падением. Зверя, который теперь единственным
оставшимся глазом взирал на разорённый край, бывший прежде его домом – задолго до
основания империи. Зверь шёл по следу, но не приближался. И К’рул знал, что тот останется
отстранённым наблюдателем, свидетелем всему, что произойдёт. Старший бог не чувствовал
к нему жалости, но и к боли его равнодушен не был.
Все мы выживаем, как умеем, а когда приходит наш час, ищем место, чтобы умереть
в одиночестве…
Каллорова империя раскинулась от моря до моря, на всём Якуруку, но до сих пор К’рул
не встретил здесь ни души. Повсюду простиралась безжизненная пустошь. Воздух был
серым от пепла и пыли, небо над головой налилось тяжестью, будто расплавленным свинцом.
Старший бог ощутил первый приступ беспокойства, словно холодное дуновение коснулось
его души.
Наверху с карканьем кружили богорождённые падальщики.
Знакомый голос прозвучал в сознании К’рула:
– Брат, я на северном побережье .
– А я на западном.
– Ты встревожен?
– Да. Всё здесь… мертво.
– Сгорело дотла. Жар всё ещё теплится глубоко под слоем пепла. Пепла… и костей.
Вступил третий голос:
– Братья, я иду с юга, где прежде стояли города. Все они уничтожены. Отголоски
предсмертных криков целого континента всё ещё звучит здесь. Может, нас обманывают?
Это всё – иллюзия?
К’рул обратился к первому из Старших, который заговорил с ним.
– Драконус, я тоже ощущаю этот смертный крик. Такая боль… воистину, она страшнее,
чем мука Павшего. Если это не обман, как предполагает наша сестра, то… что же он
наделал?
– Мы все пришли в эту землю, и поэтому все чувствуем то же, что и ты, К’рул, –
ответил Драконус. – Я тоже не уверен в истинности того, что мы видим. Сестра, ты уже
приблизилась к чертогам Верховного короля?
– Да, брат Драконус, – ответил третий голос. – Вы с братом К’рулом присоединитесь
ко мне, чтобы вместе противостоять этому смертному?
– Мы идём.
Открылись врата Путей – одни на крайнем севере, другие прямо перед К’рулом.
Двое Старших богов оказались рядом со своей сестрой на зазубренной вершине холма,
где ветер свистел среди пепла, сплетал из него погребальные венки и швырял в небо. Прямо
перед ними на груде обгорелых костей возвышался трон.
Сидевший на нём человек улыбнулся.
– Как видите, – прохрипел он, презрительно окинув взглядом богов, – я… подготовился
к вашему приходу. О да, я знал, что вы явитесь. Драконус из рода Тиам. К’рул, Открыватель
Троп. – Он перевёл взгляд серых глаз на богиню. – И ты. Милая моя, я-то полагал, что ты
оставила свою… прежнюю сущность. Бродила среди смертных, притворялась второсортной
чародейкой – такой отчаянный риск, хотя, возможно, именно он и привлекает тебя в игре
смертных. Ты стояла на полях сражений, женщина. Одна неверная стрела… – Человек
медленно покачал головой.
– Мы пришли, – проговорил К’рул, – чтобы положить конец ужасам твоего правления.
Брови Каллора приподнялись.
– Вы отнимете у меня то, что я с таким трудом сумел обрести? Пятьдесят лет, любезные
мои соперники, я потратил, чтобы покорить весь континент. Возможно, Ардатха и лукавила –
всегда запаздывала с тем, чтобы прислать мне положенную дань, – но я равнодушен к таким
мелочным выходкам. Она сбежала, вы знали? Сучка. Думаете, вы первые бросили мне вызов?
Круг призвал чужеземного бога. Да, ритуал у них слегка… не удался, что избавило меня от
необходимости собственноручно убивать этих остолопов. А Павший? Что ж, он ещё
некоторое время не оправится, и даже тогда – вы ведь не думаете, что он будет исполнять
чью-то чужую волю? Я бы…
– Довольно, – прорычал Драконус. – Твоя болтовня нас утомляет, Каллор.
– Ну, хорошо, – вздохнул Верховный король. Он склонился вперёд. – Вы явились, чтобы
освободить народ от моей тирании. Увы, я не из тех, кто по собственной воле отдаст власть.
Ни вам, ни кому другому. – Он откинулся на спинку трона, вяло взмахнул рукой. – Потому я
отказываю вам в том, в чём вы бы отказали мне.
И хотя истина была очевидна, К’рул не мог в неё поверить.
– Что ты…
– Вы ослепли? – завопил Каллор, сжимая подлокотники своего трона. – Всё! Их больше
нет! Хочешь разбивать цепи? Валяй – милости прошу! Все и всё вокруг вас теперь на воле!
Свобода! Пепел! Кости! Вот она, свобода!
– Ты и вправду испепелил целый континент? – прошептала Старшая богиня. –
Якуруку…
– Больше нет, и никогда уже не будет. То, что я сотворил, никогда не исцелится. Ты меня
понимаешь? Никогда. И это всё твоя вина. Ваша. Костями и пеплом вымощена дорога
благородства, по которой вы вздумали пройтись. Ваша дорога.
– Мы не можем допустить…
– Всё уже случилось, глупая женщина!
К’рул мысленно обратился к своим родичам:
– Это необходимо сделать. Я сотворю… место для всего этого. В себе .
– Путь, который вместит всё это? – с ужасом переспросил Драконус. – Брат мой…
– Нет, это необходимо сделать. Помогите мне, сотворить это будет нелегко…
– Это сломает тебя, К’рул, – сказала сестра. – Должен быть другой способ.
– Его нет. Оставить континент таким… нет, этот мир ещё слишком молод, чтобы
нести на себе такой шрам…
– А что с Каллором? – спросил Драконус. – Что мы сделаем с этим… созданием?
– Мы отметим его, – ответил К’рул. – Мы ведь знаем его самое сокровенное желание,
не так ли?
– А срок его жизни?
– Долгий, друзья мои.
– Решено.
К’рул моргнул, перевёл тяжёлый взгляд на Верховного короля.
– За это преступление, Каллор, мы назначим тебе соразмерную кару. Знай: ты, Каллор
Эйдеранн Тэс’тесула, будешь жить бесконечной жизнью смертного. Жизнью смертного,
который подвластен разрушительной силе времени, боли от ран, мукам отчаянья. Того, чьи
мечты обратятся в прах. Того, чья любовь истает и расточится, а дни и ночи отмечены будут
тенью призрака Смерти, который всегда будет грозить отнять то, что ты не желаешь отдать.
Заговорил Драконус:
– Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, ты никогда не взойдёшь.
Их сестра сказала:
– Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, всякий раз, когда ты вознесёшься, падёшь. Всё, чего ты
добьёшься, обратится пеплом в твоих руках. То, что ты по своей воле содеял здесь, будет
возвращаться к тебе вновь и вновь.
– Три голоса проклинают тебя, – нараспев проговорил К’рул. – Да будет так.
Человек на троне задрожал. Губы его приподнялись в зловещем оскале.
– Я сокрушу вас. Каждого из вас. В этом я клянусь на костях семи миллионов жертв.
К’рул, ты исчезнешь из мира и будешь забыт. Драконус, то, что ты создашь, обратится против
тебя. А что до тебя, женщина, нечеловеческие руки разорвут твоё тело на поле брани, но
покоя ты не найдёшь – таково моё проклятье тебе, Сестра Холодных Ночей. Каллор
Эйдеранн Тэс’тесула, один голос, произнёс три проклятья. Да будет так!
Они оставили Каллора на троне, стоящем на груде костей. Они соединили силы, чтобы
обернуть цепи вокруг континента, ставшего местом бойни, а затем утащили его на Путь,
сотворённый лишь для этой единственной цели. Осталась лишь голая твердь, которая могла
исцелиться. Это усилие сломило К’рула, оставило раны, которые – он знал – не заживут до
конца его дней. И бог уже чувствовал упадок и забвенье, на которые обречён был его культ.
Так сбывалось проклятье Каллора, – но, к удивлению К’рула, это причиняло меньшую боль,
чем он мог бы вообразить.
…Трое стояли у портала, ведущего в новорождённое, безжизненное владение, и
взирали на своё творение.
Затем Драконус сказал:
– Со времён Всеобщей Темноты я ковал меч. – К’рул и Сестра Холодных Ночей
обернулись к нему, ибо ничего об этом не знали. Драконус продолжал: – Это заняло… долгое
время, но я уже близок к завершению. Сила, вложенная в этот меч, наделена…
необратимостью.
– Тогда, – прошептал, поразмыслив, К’рул, – ты должен внести изменения в план перед
завершением.
– Похоже на то. Мне нужно как следует всё обдумать.
Они долго молчали, а затем К’рул и Драконус посмотрели на свою сестру. Та пожала
плечами.
– Я буду беречься. В роковой час меня поразит предательство – и лишь оно. К нему
невозможно подготовиться, иначе жизнь моя превратится в кошмар из вечных подозрений и
недоверия. На это я не пойду. А до того дня я буду участвовать в смертной игре.
– Хотя бы, – пробормотал К’рул, – осторожнее выбирай, на чьей стороне сражаешься.
– Найди себе спутника, – посоветовал Драконус. – Достойного.
– Мудрые слова. Благодарю вас обоих.
Больше говорить было не о чем. Трое сошлись ради цели, которой теперь достигли.
Пусть и не так, как сами бы того пожелали, но всё же – дело было сделано. А цена –
заплачена. Добровольно. Три жизни и одна – разрушены. Для одного это стало началом
вечной ненависти. Для троих – честной сделкой.
Старшие боги, как уже было сказано, воплощали явления жестокие и неприятные.
Издали зверь наблюдал, как три фигуры расстались и пошли в разные стороны. Его
терзала боль, кровь пятнала белую шерсть, пустая глазница истекала алой влагой, ноги едва
держали огромное тело. Зверь желал смерти, но смерть не приходила. Он жаждал отмщения,
но те, кто ранил его, были уже мертвы. Оставался лишь человек, который разорил и
разрушил дом зверя.
Настанет время расплатиться и по этому счёту…
И последнее жгучее желание коснулось измученной души зверя. Где-то там, среди
пламени и хаоса Падения, он потерял свою подругу и остался один. Но может, она ещё жива.
Может, бродит, раненая, как и он сам, по истерзанным пустошам и ищет его.
Или, возможно, бежала – от боли и ужаса – на Путь, который придал огонь её духу.
Куда бы она ни ушла – если, конечно, осталась в живых – он найдёт её.
Три фигуры вдалеке открыли Пути, шагнули – каждый в собственное Старшее
Владение.
Зверь решил не идти ни за кем из них. Они были юными созданиями, если сравнивать с
ним самим и его подругой, а Путь, на который она могла бежать, был намного древней
владений Старших богов.
Зверя ждала опасная дорога, и страх коснулся его истерзанного сердца.
За открывшимся перед зверем порталом бушевала пронизанная серыми нитями буря
силы. Он колебался лишь миг, а затем прыгнул вперёд.
И исчез.
Глава первая
Фургон был огромный – настоящий дом на высоких колёсах. Странно изогнутый каркас
покрывала сложная резьба, крашеные фигурки на нём приплясывали и карабкались вверх с
мрачными ухмылками. Козлы прикрывал от солнца выцветший тент. Четыре вола стояли в
самодельном загоне в десяти шагах по ветру от лагеря.
Хозяева Риза явно ценили одиночество, поскольку остановились на заметном
расстоянии от дороги и остальных торговцев, отсюда открывался прекрасный вид на
всхолмье к югу от дороги и широкую равнину за ним.
Лежащая на подножке чесоточная кошка следила за приближающимися Ризом и
Остряком.
– Твоя? – спросил капитан.
Риз покосился на охранника, затем вздохнул.
– Да, сэр. Её зовут Белка.
– Любой алхимик или свечная ведьма вылечит чесотку.
Слуге явно стало не по себе.
– Я обязательно этим озабочусь, как только мы прибудем в Сольтан, – пробормотал
он. – Ага, – Риз кивнул в сторону холмов за дорогой, – вот и мастер Бошелен.
Остряк обернулся и увидел высокого, угловатого мужчину, который уже вышел на
дорогу и теперь неторопливо шагал к ним. Дорогой длинный плащ чёрной кожи, высокие
сапоги для верховой езды, серые леггинсы и под свободной шёлковой рубахой – тоже чёрной
– блеск чернёной кольчуги.
– Чёрный, – сказал Ризу капитан, – в Даруджистане был в моде год назад.
– У Бошелена чёрный всегда в моде, сэр.
Лицо торговца была бледным, его вытянутую треугольную форму подчёркивала
аккуратно подстриженная бородка. Блестящие от масла волосы были отброшены назад с
высокого лба.
Глаза у Бошелена оказались матово-серые – такие же бесцветные, как и он сам, – но
встретив их взгляд, Остряк почувствовал приступ животной тревоги.
– Капитан Остряк, – произнёс мягким, учтивым тоном Бошелен, – ваш наниматель
шпионит и даже не слишком скрывается. Но хотя мы обычно не склонны вознаграждать
подобное любопытство в отношении наших дел, на сей раз сделаем исключение. Идите за
мной. – Он взглянул на Риза. – У твоей кошки сильное сердцебиение. Я бы рекомендовал её
незамедлительно успокоить.
– Конечно, хозяин.
Остряк положил ладони на рукояти своих парных сабель и хмуро посмотрел на
Бошелена. Рессоры взвизгнули, когда слуга взобрался на козлы.
– Итак, капитан?
Остряк не шевельнулся. Бошелен приподнял тонкую бровь.
– Уверяю, ваш наниматель был бы чрезвычайно рад, если бы вы исполнили мою
просьбу. Если же, тем не менее, вы боитесь – возможно, вам лучше попросить его подержать
вас за ручку на время нашего общения. Но должен предупредить: вытащить его наружу
может оказаться чрезвычайно сложным предприятием – даже для человека вашего
телосложения.
– Рыбу когда-нибудь ловили? – спросил Остряк.
– Рыбу?
– Та, которая клюёт на любую наживку, – молодая и состариться не успеет. Я работаю с
караванами больше двадцати лет, господин. Не молодой уже. Хотите, чтоб клевало, –
забрасывайте удочку в другом месте.
Бошелен сухо улыбнулся.
– Вы меня убедили, капитан. Продолжим?
– Ведите.
Они пересекли дорогу. По старой козьей тропе поднялись на всхолмье. Лагерь
торговцев по эту сторону реки быстро скрылся из глаз. Выжженная противоестественным
пламенем трава пятнала все склоны и вершины вокруг, хотя кое-где уже начали пробиваться
свежие зелёные ростки.
– Огонь, – заметил на ходу Бошелен, – исключительно важен для трав, что растут в
прериях. Как и миграции стад бхедеринов, которые тысячами тяжёлых копыт утрамбовывают
тонкий слой почвы. Увы, появление коз скоро уничтожит всю зелень на этих холмах. Но я
начал с важности огня, не так ли? Насилие и разрушение равно важны для жизни. Вы не
находите это странным, капитан?
– Странным, господин, я нахожу только то, что почему-то не захватил с собой восковой
дощечки.
– Значит, где-то учились. Как любопытно. Вы ведь мечник, верно? Зачем вам буквы и
цифры?
– А вы – человек букв и цифр, зачем вам видавший виды меч на поясе и дорогая
кольчуга?
– К несчастью, побочным эффектом массового образования является недостаток
уважения.
– Здоровый скептицизм, вы хотели сказать.
– Скорее, презрение к авторитетам. Отвечая на ваш вопрос: вы могли заметить, что у
нас лишь один, довольно пожилой слуга. Никакой охраны. Необходимость в самозащите –
важнейший элемент нашей профессии…
– И что же это за профессия?
Они вышли на хоженую тропу, вьющуюся меж холмов. Бошелен остановился, с
улыбкой взглянул на Остряка.
– Вы меня радуете, капитан. Теперь я понимаю, почему о вас столь высоко отзываются
в караван-сараях. Вы – редкость среди них, умеете работать мозгами. Идёмте, мы почти
пришли.
Они обогнули изломанный склон холма и оказались у края свежего кратера. Земля по
краю представляла собой полосу оплавленной глины вперемешку с обломками каменных
блоков. Остряк прикинул, что кратер, должно быть, около сорока шагов в диаметре и четыре-
пять саженей в глубину. Неподалёку сидел мужчина, также облачённый в чёрное, с лысиной
цвета высохшего пергамента. Несмотря на крупное телосложение, он совершенно бесшумно
поднялся и с текучей грацией обернулся к спутникам.
– Это Корбал Брош, капитан. Мой… партнёр. Корбал, перед нами Остряк – имя,
несомненно, оскорбительно намекает на определённые черты его характера.
Если Бошелен встревожил капитана, то при виде этого человека – его широкого,
круглого лица, глазок, тонувших в складках плоти, толстогубого рта с опущенными
уголками, лица детского и в то же время несказанно чудовищного – по всему телу Остряка
пробежала волна ужаса. И вновь чувство это было глубоко инстинктивным, будто Бошелена
и его партнёра окутывала некая злотворная аура.
– Ясно теперь, почему у кошки сердце колотилось, – тихо пробормотал себе под нос
капитан. Он отвёл взгляд от Корбала Броша и осмотрел кратер.
Бошелен подошёл к Остряку и остановился рядом.
– Вы понимаете, что́ перед вами, капитан?
– Вижу, не дурак. Это яма в земле.
– Очаровательно. Когда-то здесь стоял курган. Внутри был заключён Яггутский Тиран.
– Был.
– Именно. Вмешалась далёкая империя, насколько я могу судить. И с помощью т’лан
имасса смогла освободить это создание.
– Вы, значит, верите этим россказням, – проворчал Остряк. – Если такое произошло, то
куда же он, Худово семя, делся?
– Нас это тоже заинтересовало, капитан. Мы – чужеземцы на этом континенте. До
недавнего времени мы не слыхали ни о Малазанской империи, ни о чудесном городе
Даруджистане. Однако во время нашего, увы, краткого пребывания в нём услышали рассказы
о недавних событиях. Демоны, драконы, убийцы… И Дом Азатов, именуемый Финнэст,
который, хотя и недоступен для входа, уже успел обзавестись обитателями – мы посетили
Дом, разумеется. Более того, мы слышали рассказы о летающей крепости под названием
Семя Луны, которая некоторое время парила над городом…
– Да, я её видел своими глазами. Покинула город за день до меня.
Бошелен вздохнул.
– Увы, похоже, мы прибыли слишком поздно, чтобы лично узреть все эти мрачные
чудеса. Семенем Луны правит владыка тисте анди, как я понимаю?
Остряк пожал плечами.
– Может быть. Я лично слухам не доверяю.
Наконец-то взгляд Бошелена стал жёстким. Капитан внутренне улыбнулся.
– Слухам. Разумеется.
– Это вы мне хотели показать? Эту… яму?
Бошелен приподнял бровь.
– Не совсем. Эта яма — лишь вход. Мы собираемся посетить яггутскую гробницу.
– Благослови вас Опонны, – сказал Остряк и отвернулся.
– Я полагаю, – проговорил у него за спиной Бошелен, – что ваш хозяин настоятельно
порекомендует вам сопровождать нас.
– Да пусть обрекомендуется, – отрезал капитан. – У меня в контракте ничего не
написано про то, чтобы тонуть в жидкой глине.
– Пачкаться в глине в наши намерения не входит.
Остряк покосился через плечо и криво ухмыльнулся.
– Это была фигура речи, Бошелен. Прошу прощения, если вы недопоняли. – Он снова
развернулся и зашагал к тропе. Затем остановился. – Вы хотели увидеть Семя Луны,
господа? – Он указал рукой на юг.
Словно огромная чёрная туча, базальтовая крепость висела над горизонтом.
Гравий заскрипел под сапогами, и Остряк оказался между двумя странными
спутниками, которые пристально смотрели на летающую гору вдали.
– Масштаб, – пробормотал Бошелен, – определить непросто. Сколько до неё?
– Я бы сказал лига, может, больше. Уж поверьте, господа, на мой вкус, она и так
слишком близко. Я уж побыл в её тени в Даруджистане – никак этого было не избежать – и
клянусь, чувство это отнюдь не приятное.
– Не удивлюсь, если так. Что она там делает?
Остряк пожал плечами.
– Летит вроде бы на юго-восток…
– Так вот отчего этот наклон.
– Нет. Её повредили над Крепью. Маги Малазанской империи.
– Серьёзные люди эти маги.
– Они там все и погибли. Ну или почти все. Так говорят. Но хоть они и смогли
повредить Семя Луны, владыка-то остался цел. Если пробить дыру в заборе только для того,
чтобы тебя потом стёр в порошок хозяин дома, – это «серьёзно», можно и так сказать.
Корбал Брош наконец заговорил. Голос у него был высокий и тонкий.
– Бошелен, он нас чувствует?
Его спутник нахмурился, не сводя глаз с Семени Луны, затем покачал головой.
– Я не замечаю подобного внимания, направленного на нас, друг мой. Однако этот
разговор нам стоит продолжить в более узкой компании.
– Хорошо. То есть ты не хочешь, чтобы я убил этого охранника?
Остряк в испуге отступил на шаг и наполовину выдвинул из ножен сабли.
– Попробуешь – пожалеешь, – прорычал он.
– Успокойтесь, капитан, – улыбнулся Бошелен. – У моего партнёра довольно простые
представления…
– Простые, как у гадюки.
– Возможно. Тем не менее, уверяю, вы в полной безопасности.
Хмурясь, Остряк продолжил отступать в сторону тропы.
– Мастер Керули, – прошептал он, – если вы всё это видите, а я думаю, что видите, –
надеюсь, премия мне полагается знатная. И если мой совет для вас что-то значит, я бы
рекомендовал держаться подальше от этих двоих.
За миг до того, как кратер скрылся из виду, Остряк увидел, как Бошелен и Корбал Брош
отвернулись от него и Семени Луны. Они некоторое время смотрели в яму, а затем начали
спускаться вниз и пропали с глаз.
Вздохнув, Остряк развернулся и пошёл обратно к лагерю, поводя плечами, чтобы
избавиться от охватившего мышцы напряжения.
Выйдя на дорогу, он снова поднял взгляд, чтобы посмотреть на Семя Луны, которое
теперь казалось слегка размытым из-за расстояния.
– Эй, владыка, лучше бы ты унюхал запашок этого Бошелена и Корбала Броша. И
сделал с ними то же, что сделал с Яггутским Тираном – если ты, конечно, приложил к этому
руку. Лекари это называют превентивным вмешательством. Надеюсь, что не придёт тот день,
когда мы все горько пожалеем, что ты не проявил к ним интереса.
Уже шагая по дороге, он взглянул на Эмансипора Риза, который сидел на козлах и
одной рукой гладил кошку на коленях. Чесотка? Остряк подумал. Сомневаюсь .
Громадный волк кружил над телом, низко склонив голову так, чтобы бесчувственный
смертный всегда оставался в поле зрения единственного глаза.
На Путь Хаоса редко заходили гости. Из этих немногих самыми редкими были
смертные люди. Волк бродил по этому яростному миру уже столько времени, что даже ему
самому оно казалось бесконечным. Одинокий, потерянный уже так давно, что в его
сознании начали складываться новые образы, рождённые одиночеством; мысли бежали по
непредсказуемым, случайным тропам. Мало кто сумел бы разглядеть разум в диком блеске
его глаза, но разум был там.
Волк кружил с низко опущенной головой. Мощные мускулы перекатывались под
тусклым белым мехом. Единственный глаз буравил лежавшего человека.
Яростное сосредоточение работало, удерживало предмет интереса в состоянии
безвременном – случайное последствие силы, которую волк вобрал в себя на этом Пути.
Волк мало помнил об иных существующих мирах, за пределами Хаоса. Он ничего не знал
о смертных, которые поклонялись ему как богу. Однако определённое понимание пришло к
нему, инстинктивное чувство, которое говорило о… возможностях. О потенциалах. О
выборах, которые стали доступны волку в тот миг, когда он нашёл этого слабого
смертного.
Но всё равно зверь колебался.
Риск был велик. И решение, которое сейчас набирало силу в его голове, заставляло
волка нервно дрожать.
Волк продолжал кружить, подходя по спирали всё ближе и ближе к бесчувственной
фигуре. Наконец взгляд одинокого глаза упал на лицо человека.
И зверь понял, что этот дар – истинный. Ничто иное не могло объяснить то, что
зверь увидел в лице человека. Дух-отраженье, точное в каждой черте. От такой
возможности нельзя отказаться.
И всё же – волк колебался.
Но лишь до того момента, пока перед его внутренним взором не встало древнее
воспоминание. Образ, замороженный, поблекший, источенный временем.
Но этого хватило, чтобы спираль замкнулась.
И всё свершилось.
Глава вторая
Вскоре Мунуг нашёл боковое ответвление тропы. Раз в десятый он обернулся, чтобы
убедиться, не следит ли кто за ним, а затем быстро скользнул между двумя наклонными
валунами, которые обрамляли тайный проход.
Через полдюжины шагов сумрачный лаз закончился, перешёл в тропу, что вилась по
дну глубокой расселины. Тени поглотили торговца, когда он зашагал по ней. До заката
оставалось едва ли сто ударов сердца – задержка с «Мостожогами» может обернуться
катастрофой, если он не поспеет на встречу.
– Известно, – прошептал он, – что боги не славятся склонностью к прощению…
Монеты были тяжёлыми. Сердце гулко стучало в груди. Он не привык к таким
физическим усилиям. Мунуг ведь был мастером, искусником. У него тянулась чёрная полоса,
это правда, он ослаб от опухолей между ног, это несомненно, но талант и смётка лишь
обострились из-за боли и горя, которые ему довелось пережить. «Благодаря этим
недостаткам я и избрал тебя, Мунуг. И благодаря твоему мастерству, разумеется. О да,
мне необходимо твоё мастерство…»
Божье благословение наверняка поможет избавиться от опухолей. А если нет, то три
сотни золотых советов хватит, чтобы оплатить услуги целителя с Дэнулом в Даруджистане. В
конце концов, неразумно полагаться только лишь на божью благодарность за услуги. Мунуг
сказал «Мостожогам» правду об аукционе в Крепи – следует позаботиться о путях
отступления, запасных планах – и хотя ваяние и резьба были отнюдь не главными его
талантами, Мунугу не хватало скромности, чтобы отрицать высокое качество своих работ.
Они, разумеется, ни в какое сравнение не шли с его искусством художника. Ни в какое
сравнение .
Он быстро шагал по тропе, не обращая внимания на неестественный туман, который
окутал одинокого путника. Через десять шагов, когда он миновал врата Пути, склоны и
кряжи восточной Тахлинской гряды совсем исчезли, а туман рассеялся, открыв безликую,
каменистую равнину под болезненным небом. Чуть дальше на равнине стоял укрытый
шкурами шатёр, над которым висел тёмно-синим маревом дым. Мунуг поспешил туда.
Задыхаясь, мастер присел у низкого входа и поскрёбся о кожаный клапан,
прикрывавший его.
Изнутри послышался надсадный кашель, а затем хриплый голос проскрипел:
– Входи, смертный.
Мунуг вполз внутрь. Едкий, густой дым сразу впился ему в глаза, ноздри и горло, но
после первого же вдоха лёгкий холодок начал расходиться от лёгких. Не поднимая головы и
отводя глаза, Мунуг остановился у входа и ждал.
– Ты опоздал, – сказал бог. Дыхание вырывалось из его груди с болезненным
присвистом.
– Солдаты на тропе, повелитель…
– Они нашли её?
Мастер улыбнулся грязному камышу на полу шатра.
– Нет. Они обыскали мешок, как я и предполагал, но не меня самого.
Бог снова закашлялся, и Мунуг услышал, как жаровня со скрежетом двигается по земле.
На угли упали какие-то семена, и дым стал гуще.
– Покажи.
Мастер сунул руку за пазуху и вытащил толстый свёрток размером с книгу. Развернул
его, так что стала видна колода деревянных карт. По-прежнему не поднимая головы, Мунуг
вслепую подтолкнул карты к богу, рассыпав их веером.
Он услышал, как бог затаил дыхание, затем раздался тихий шорох. Когда голос зазвучал
вновь, он был уже ближе.
– Изъяны?
– Да, повелитель. По одному недостатку на каждой карте, как ты и приказал.
– Ах, это меня радует. Смертный, твоё искусство несравненно. Воистину – это образы
боли и несовершенства. Все они измучены, искалечены страданием. Ослепляют око и
разрывают сердце. Более того, я вижу застарелое одиночество на лицах, которые ты
написал. – Холодное веселье прозвучало в следующих словах: – Ты изобразил собственную
душу, смертный.
– Я знал мало счастья, пове…
Бог зашипел.
– И ждать его не стоит! Ни в этой жизни, ни в тысяче других, которые ты обречён
пережить прежде, чем обретёшь спасение – если, конечно, ты пострадал довольно, чтобы
заслужить его!
– Молю не прекращать моих страданий, повелитель, – промямлил Мунуг.
– Лжёшь! Ты мечтаешь об удобстве и довольстве. Ты несёшь с собой золото, которым
надеешься приобрести их, ты собираешься, как шлюха, торговать своим талантом, чтобы
добиться ещё большего – даже не пытайся отрицать это, смертный. Я знаю твою душу – я
вижу её алчность и похоть в этих изображениях. Не бойся, подобные чувства меня забавляют,
ибо они – путь к отчаянию.
– Да, повелитель.
– Теперь, Мунуг из Даруджистана, твоя награда…
Старик завопил, когда огонь вспыхнул в опухолях у него между ног. Извиваясь в
агонии, он скорчился, сжался в комок на грязном камыше.
Бог рассмеялся, ужасный звук сорвался, перешёл в надсадный кашель, который долго
не прекращался.
Боль, как вскоре осознал Мунуг, ослабла.
– Ты исцелён, смертный. Тебе даровано ещё несколько лет жалкой жизни. Увы,
поскольку совершенство мне ненавистно, его не должно быть и среди моих возлюбленных
чад.
– П-повелитель, я не чувствую ног!
– Боюсь, они мертвы. Такова была цена исцеления. Похоже, мастер, теперь придётся
долго ползти туда, куда ты собирался попасть. Но помни, дитя моё, что истинная ценность
лежит в самом странствии, а не в достижении цели. – Бог снова расхохотался, что вызвало
новый приступ кашля.
Понимая, что аудиенция окончена, Мунуг подтянулся, развернулся, пополз, волоча
мёртвый вес бесчувственных ног ко входу, а снаружи лёг, задыхаясь. Боль, которую он теперь
испытывал, шла из самой его души. Он подтащил к себе мешок, положил на него голову.
Мокрый от пота лоб упёрся в твёрдые столбики монет.
– Моя награда, – прошептал он. – Благословенно касание Павшего. Веди меня, о
повелитель, по пути отчаяния, ибо я заслужил в этом мире боль бесконечную…
Из шатра за спиной снова послышался хохот Увечного бога.
– Насладись этим мгновением, дорогой Мунуг! Твоей рукою начинается новая игра. От
касания твоей руки этот мир содрогнётся!
Мунуг закрыл глаза.
– Моя награда…
Дымка ещё долго смотрела вслед торговцу, хотя он уже давно скрылся из виду.
– На самом деле, – пробормотала она, – он не тот, кем кажется.
– Да, все они такие, – согласилась Хватка, поглаживая браслет на руке. – Худов торквес
такой тесный.
– Рука у тебя, капрал, наверное, усохнет и отвалится.
Хватка выпучила глаза.
– Думаешь, он проклятый?
Дымка пожала плечами.
– Я бы на твоём месте попросила Быстрого Бена на него внимательно посмотреть. И
чем раньше, тем лучше.
– Тогговы яйца! Если ты подозревала…
– Я не сказала, что подозревала, капрал. Это ты начала жаловаться, что браслет тесный.
Снять его можешь?
Хватка нахмурилась.
– Нет, Худ тебя бери!
– М-м-м.
Дымка отвела глаза.
Хватка подумала, не пора ли отвесить ей хорошего пинка, но эта мысль посещала
капрала по меньшей мере раз десять за день с тех самых пор, как они вдвоём заступили на
этот пост, и Хватка опять её отбросила.
– Три сотни советов заплатить за то, чтобы рука у меня отвалилась. Чудесно.
– Мысли позитивно, капрал. Тебе будет о чём поговорить с Дуджеком.
– Ну и стерва же ты, Дымка.
Та только польщённо улыбнулась.
– Ладно, а камешек ты этому старику в мешок подбросила?
– Так точно. Слишком он был нервный, чтобы не подбросить. Чуть в обморок не упал,
когда я его второй раз остановила, да?
Дымка кивнула.
– Так что, – проговорила Хватка, раскатывая рукав, – Быстрый Бен его выследит…
– Если он не вытряхнет мешок…
Хватка хмыкнула.
– Да его меньше интересовало содержимое мешка, чем меня. Нет, всё важное он нёс под
рубашкой, тут не ошибёшься. Как бы там ни было, он наверняка расскажет всем, когда
доберётся до Крепи – контрабандистов на этой тропе сразу поубавится, попомни моё слово, я
на это деньги ставлю, – к тому же я ему вбросила намёк на то, что в Разделе проскочить было
бы легче, пока ты советы собирала.
Улыбка Дымки стала шире.
– «Хаос, толпа, всё такое»? Хаос там только в том смысле, что команда Парана не знает,
куда девать все поступления.
– Давай-ка едой займёмся – моранты небось будут вовремя, как обычно.
Обе женщины направились обратно вверх по тропе.
…Через час после заката прибыло звено Чёрных морантов: один за другим, громко
жужжа, кворлы спускались в круг зажжённых фонарей, который выставили Хватка и Дымка.
Один из морантов привёз пассажира, который спрыгнул с седла, как только шесть ножек
кворла одновременно коснулись земли.
Хватка ухмыльнулась, глядя на разразившегося проклятиями человека.
– Давай сюда, Бен…
Он резко обернулся к ней.
– Какого Худа ты тут вытворяешь, капрал?
Её улыбка исчезла.
– Да ничего особенного, чародей. А что?
Тощий темнокожий маг покосился через плечо на морантов, затем поспешил к тому
месту, где стояли Хватка и Дымка. Заговорил, понизив голос:
– Проще всё надо делать, Худ его бери. Я над холмами чуть с седла не упал – тут Пути
вьются, силой несёт отовсюду… – Он вдруг замер, затем сверкнул глазами и шагнул
вплотную к капралу. – И от тебя тоже, Хватка!
– Значит, всё-таки проклятый, – пробормотала Дымка.
Хватка возмущённо воззрилась на подругу и вложила в ответ весь возможный сарказм:
– А ты с самого начала так и думала, да, Хватка? Ах ты лживая…
– Ты себе добыла благословение кого-то из Взошедших! – шипящим шёпотом заявил
Быстрый Бен. – Дура набитая! Которого, Хватка?
Она попыталась сглотнуть, но в горле внезапно пересохло.
– Эм-м… Трича?
– Ну восхитительно!
Хватка нахмурилась.
– А что не так-то с Тричем? В самый раз для солдата – Тигр Лета, Повелитель Битвы…
– Пятьсот лет назад, может, и подошло бы! Трич много веков назад принял облик
одиночника – у этого зверя ни одной человеческой мысли с тех пор не было! Он не просто
неразумен – он безумен, Хватка!
Дымка хихикнула. Чародей резко обернулся к ней.
– И что тут смешного?
– Ничего. Виновата.
Хватка закатала рукав, чтобы показать торквес.
– Вот эти браслеты, Бен, – поспешно объяснила она. – Можешь их с меня снять?
Увидев костяные кольца, маг отшатнулся, затем покачал головой.
– Если бы это был вменяемый, разумный Взошедший, можно было бы попробовать…
договориться. В любом случае это не важно…
– Не важно? – Хватка обеими руками сжала полы его плаща. И хорошенько встряхнула
чародея. – Не важно?! Ах ты червяк скользкий… – Вдруг она остановилась, широко открыла
глаза.
Быстрый Бен посмотрел на Хватку, приподняв бровь.
– Что это ты делаешь, капрал? – тихо процедил он.
– Хм, прости, чародей. – Она отпустила Бена.
Тот со вздохом оправил плащ.
– Дымка, отведи морантов к складу.
– Само собой, – ответила она и двинулась к воинам, которые ждали рядом со своими
кворлами.
– Кто их доставил, капрал?
– Браслеты?
– Забудь про браслеты – ты с ними встряла. Советы из Даруджистана. Кто их доставил?
– Странное дело, – сказала Хватка, пожимая плечами. – Здоровенный фургон появился
вроде как из ниоткуда. Вот на тропе нет никого, а потом – раз! – и уже шесть коней топочут, а
за ними – фургон. Понимаешь, чародей, по этой тропе и тачка двухколёсная не пройдёт, не то
что такая повозка. Охранники вооружены до зубов и на взводе – но это понятно, они ведь
везли десять тысяч советов.
– Тригальцы, – пробормотал Быстрый Бен. – Эта братия меня серьёзно беспокоит… –
Через некоторое время он покачал головой. – Ладно, и ещё: последний маячок, который вы
отправили, – где он?
Хватка нахмурилась.
– А ты не знаешь? Это же твои камешки, чародей!
– Кому вы его отдали?
– Резчику по кости…
– Это его творение у тебя на руке, капрал?
– Ну да, но это была единственная волшебная вещь – я остальные осмотрела: красиво,
но ничего особенного.
Быстрый Бен покосился туда, где закованные в чёрные доспехи моранты грузили на
кворлов упакованные столбики монет под самодовольным взглядом Дымки.
– Ладно, не думаю, что он далеко ушёл. Придётся, видимо, просто пойти и отыскать
его. Много времени не займёт…
Хватка увидела, как он отошёл на несколько шагов, затем сел на землю, скрестив ноги.
Западный ветер с Тахлинских гор принёс с собой ночной холод. Звёзды над головой
проступили резче и отчётливее. Хватка отвернулась и стала наблюдать за погрузкой.
– Дымка! – крикнула она. – Проследи, чтобы они оставили ещё два седла вдобавок к
тому, что для чародея.
– Само собой, – ответила та.
Крепь, конечно, то ещё местечко, но хотя бы ночи тёплые. Хватка уже не девочка, чтобы
ночь за ночью спать на холодной, жёсткой земле. Они неделю ждали этой доставки, и все
кости напоминали ей об этом глухой болью. Зато теперь, благодаря щедрости Даруджистана,
Дуджек сумеет закончить оснащение армии.
Если Опонны улыбнутся, через неделю войско выйдет на марш. На очередную Худом
целованную войну, будто мы не устали. Фэнеровы копыта, Паннионский Домин – это
вообще кто… или что?
Скворец вошёл в сторожку, прикрыл за собой дверь и шагнул к столу писца. Опёрся на
столешницу, вытянув больную ногу. Он вздохнул, глубоко, долго, словно распуская один за
другим тысячи узлов на бесконечной верёвке, а когда вздох окончился, Скворец понял, что
дрожит.
В следующий миг дверь отворилась. Выпрямляясь, Скворец хмуро покосился на
Молотка.
– Я думал, капитан объявил общий сбор, целитель…
– Паран в состоянии ещё худшем, чем вы, сэр.
– Мы же об этом говорили. Береги парня… или ты передумал, Молоток?
– Да нет же! Я чуть коснулся его – и мой Путь Дэнул отбросило, командир.
Только теперь Скворец заметил восковую бледность на круглом лице целителя.
– Отбросило?
– Да. Такого никогда раньше не бывало. Капитан болен .
– Опухоль? Рак? Говори конкретно, чтоб тебя!
– Ничего такого, сэр. Пока что – но будут и опухоли. Он дыру проел в собственном
животе. Это всё из-за того, что он держит внутри. Мне так кажется. Но это не всё – нам
нужен Быстрый Бен. Через Парана чары проходят, словно корни дурмана.
– Опонны…
– Нет, Близнецы давно ушли. По пути в Даруджистан… что-то случилось с Параном.
Даже не что-то. Много чего. Как бы там ни было, он борется с этими чарами, и это его
убивает. Но тут я могу ошибаться, сэр. Нам нужен Быстрый Бен…
– Я тебя услышал. Приставь его к делу, когда вернёмся в Крепь. Только скажи, чтоб
действовал тихо. Не стоит лишний раз беспокоить капитана, ему и так непросто.
Молоток нахмурился сильнее.
– Сэр, я о том… Он вообще в силах принять командование над «Мостожогами»?
– Ты меня спрашиваешь? Если хочешь поговорить с Дуджеком о своих сомнениях,
твоё право, целитель. Если думаешь, что Паран не справится… ты так думаешь, Молоток?
Тот помолчал, затем вздохнул.
– Да нет, наверное. Он такой же упрямый, как ты… сэр. Худов дух, вы вообще уверены,
что не родственники?
– Это наверняка, – отрезал Скворец. – Да средняя полковая псина имеет родословную
более благородную и чистую, чем я. Пока оставим всё как есть. Поговори с Беном и Штырём.
Выясните, что сможете, про эти тайные чары – если боги опять потянули Парана за ниточки,
я хочу знать, кто, а потом уж подумаем зачем.
Молоток сощурился, пристально посмотрел на командира.
– Сэр, во что мы ввязываемся?
– Сам не уверен, целитель, – поморщившись, признался Скворец. Он с ворчанием
перенёс вес с больной ноги на здоровую. – Если Опоннова удача будет с нами, мне даже меч
обнажать не придётся – командирам же обычно это не нужно, да?
– Если бы вы мне дали время, сэр…
– Потом, Молоток. Позже. Сейчас мне нужно обдумать переговоры. Бруд со своей
армией подошёл к Крепи.
– Ясно.
– А капитан твой уже небось гадает, какого Худа и куда ты запропастился. Выметайся
отсюда, Молоток. Увидимся после переговоров.
– Слушаюсь, сэр.
Глава третья
Пологие выступы исполосовали склоны холмов в лиге к северу от Крепи: ещё свежие
шрамы того периода, когда город попытался поглотить степи на границе с равниной Рхиви. С
незапамятных времён эти холмы считались у рхиви священными. Фермеры Крепи заплатили
за свою дерзость кровью.
Однако земля исцелялась медленно; лишь несколько древних менгиров, каменных
кругов и гробниц с плоской крышей остались нетронутыми. Камни и валуны теперь были
свалены в бессмысленные каирны1 рядом с террасами, на которых прежде сеяли маис. Всё
священное, что было в этих холмах, осталось лишь в мыслях рхиви.
Тем, во что веруем, мы становимся на самом деле.
Мхиби натянула шкуру антилопы на тонкие, костлявые плечи. Новый рисунок боли
пролёг этим утром по её телу – свидетельство того, что ребёнок высосал из неё ещё больше
сил миновавшей ночью. Старуха говорила себе, что не чувствует обиды – эту нужду нельзя
было отбросить, да и мало что было в этом ребёнке естественного. Могучие, бессердечные
духи и слепые заклятья сплелись, чтобы выпустить в мир нечто новое, небывалое.
А времени оставалось мало, совсем мало.
Тёмные глаза Мхиби заблестели среди морщин, когда она взглянула на дочь,
возившуюся на одной из террас. Материнский инстинкт не ослабевал. Нелепо было
проклинать его, гневаться на оковы любви, родившиеся от разделения плоти. Несмотря на
все пороки матери, на все нечеловеческие потребности дочери, Мхиби не могла – не хотела –
плести сеть ненависти.
Тем не менее увядание тела ослабило дары сердца, за которые она так отчаянно
цеплялась. Едва ли сезон тому Мхиби была молодой женщиной, ещё незамужней. Она была
горда, не желала принимать полувенки из травы, которые многие юноши оставляли у входа в
её шатёр – она ещё не была готова вплести их в собственный венок и, таким образом,
вступить в брак.
Рхиви были больным народом – как можно было думать о муже, о семье, когда вокруг
бушевала бесконечная, разрушительная война? Она не была слепой, как иные сёстры; она не
желала исполнять «благословлённый духами» долг и рожать сыновей, которые лягут в землю
под Плугом Жнеца. Её мать читала по костям и владела даром памяти всего народа: знала
историю каждого рода до самой Слезы Умирающего Духа. А отец её держал Копьё Войны,
сначала против клана Белолицых баргастов, а затем против Малазанской империи.
Она горько тосковала по ним обоим, но понимала, как их гибель и её собственное
нежелание принять мужское касание сплелись и сделали её идеальным выбором для духов.
Неисчерпаемым сосудом, в который до́ лжно поместить две изломанные души – одну из-за
пределов смерти и другую, спасённую от смерти древними чарами, две личности,
сплетённые в венок. Сосудом, который сможет выкормить такое противоестественное дитя.
Кочевники-рхиви, которые ходили за стадами и не строили стен из камня или кирпича,
называли такие сосуды, созданные, чтобы воспользоваться один раз, а затем выбросить,
«мхиби», и так она нашла для себя новое имя, а теперь в нём отразилась вся суть её жизни.
1 Искусственное сооружение в виде груды камней, часто – конической формы. Воздвигались с различными
целями, например, отмечали места захоронений, важные тропы и т. п. Могут, однако, сооружаться и без особых
целей – просто как место, куда фермеры сносят камни, расчищая поле. – Здесь и далее прим. ред.
Старуха, не набравшаяся мудрости, увядшая, но не прожившая долгих лет, – и от
меня ждут, что я наставлю это дитя – это создание, – которое получает каждый
утраченный мною сезон, создание, для которого отлучение от груди будет означать мою
смерть. Смотри, вот она – играет в обычные детские игры; улыбается, не понимая, что
цену за её существование, за рост плачу я.
Мхиби услышала за спиной шаги, а в следующий миг высокая, чернокожая женщина
замерла рядом с рхиви. Взгляд раскосых глаз остановился на девочке, которая играла на
склоне холма. Ветер прерий бросил ей на лицо прядь длинных чёрных волос. Из-под
чернёной кожаной рубахи блеснул чешуйчатый доспех.
– Обманчивое впечатление, – вполголоса произнесла тисте анди, – она производит,
верно?
Мхиби вздохнула, затем кивнула.
– Совсем не похожа на создание, которое вызывает страх, – продолжила женщина с
полуночной кожей. – На создание, которое становится предметом яростных споров…
– Снова споры?
– Да. Каллор снова взялся за своё.
Мхиби окаменела. Подняла глаза на тисте анди.
– И? Что-то изменилось, Корлат?
– Бруд непреклонен, – ответила после паузы Корлат. И пожала плечами: – Если у него и
есть сомнения, он их хорошо скрывает.
– О да, – проговорила Мхиби. – Но рхиви и наши стада ему нужнее сомнений. Это
расчёт, а не вера. Вот только будем ли мы ему нужны, если будет заключён союз с одноруким
малазанцем?
– Есть надежда, – начала Корлат, – что малазанцы больше знают о происхождении
ребёнка…
– Знают довольно, чтобы оценить потенциальную угрозу? Ты должна объяснить Бруду,
Корлат: то, чем были прежде эти две души, – ничто по сравнению с тем, чем они стали. – Не
сводя глаз с играющей девочки, Мхиби продолжила: – Её создали в сфере влияния т’лан
имасса – его вневременный Путь стал связующей нитью, которую сплёл заклинатель костей
имассов – заклинатель из плоти и крови, Корлат. Этот ребёнок принадлежит т’лан имассам.
Пусть она облачилась в плоть рхиви, пусть несёт в себе души двух малазанских чародеек, но
она теперь – одиночница. И более того – заклинательница костей. И даже это – лишь часть
того, чем она станет. Скажи, зачем бессмертным т’лан имассам заклинательница из плоти и
крови?
Корлат поморщилась.
– Не у меня это нужно спрашивать.
– И не у малазанцев.
– Ты уверена? Разве т’лан имассы не воевали под малазанскими знамёнами?
– Уже не воюют, Корлат. Какая скрытая трещина пролегла между ними? Какие тайные
побуждения скрываются за всем, что бы ни посоветовали малазанцы? Никак не угадаешь,
верно?
– Я полагаю, Каладан Бруд знает о такой возможности, – сухо ответила тисте анди. –
Как бы там ни было, ты можешь присутствовать и принять участие в переговорах, Мхиби.
Малазанский отряд приближается, и Воевода просит тебя прийти.
Мхиби обернулась. Перед ней раскинулся лагерь Каладана Бруда – педантично
организованный, как всегда. Наёмники на западе, тисте анди в центре, а рхиви со стадами
бхедеринов на востоке. Дорога была долгой – с плато Старого Короля, через города Кот и
Клок, а потом по южному ответвлению старой Тропы Рхиви, идущему по равнине, которую
кочевники почитали родиной. Родиной, которую долгие годы раздирают войны, топчут
армии на марше, жжёт летящая с неба морантская взрывчатка… кворлы вьются чёрными
безмолвными точками, ужас приходит на наши стойбища… в наши священные стада.
Но теперь мы готовы пожать запястья своим врагам. С малазанскими захватчиками
и безжалостными морантами мы собираемся сплести свадебные венки – две армии,
которые так долго держали друг друга за горло, сыграют свадьбу, но не ради мира. Нет,
эти воины ищут теперь другого, нового врага…
За лагерем Бруда, на юге вздымались недавно подремонтированные стены Крепи,
чёрные потёки на них – жуткое напоминание о колдовстве малазанцев. Группа всадников
только что выехала из северных ворот города. Пустое серое полотнище флага, означавшего,
что все они теперь вне закона в Империи, развевалось у всех на виду, пока конники скакали
по голой равнине к армии Бруда.
Мхиби подозрительно прищурилась, глядя на это знамя. Ох, старуха, твоё проклятье –
страхи. Не думай о недоверии, не думай об ужасах, которые принесли нам эти захватчики.
Дуджека Однорукого и его Войско объявила вне закона ненавистная Императрица. Одна
кампания завершилась. Другая начинается. О, нижние духи, закончится ли эта война хоть
когда-нибудь?
Девочка подошла к двум женщинам. Мхиби посмотрела на неё, увидела в твёрдом,
уверенном взгляде ребёнка знание и мудрость, казалось, тысяч лет – а может быть, и не
казалось. Вот мы стоим здесь втроём, у всех на виду, – дитя десяти-одиннадцати лет,
молодая на вид женщина с нечеловеческими глазами и согбенная старуха. Но всё это – от
начала до конца – иллюзия, на самом деле всё наоборот. Я – дитя. Тисте анди прожила
тысячи лет, а девочка… сотни тысяч .
Корлат тоже взглянула на ребёнка. Тисте анди улыбнулась.
– Ты хорошо поиграла, Серебряная Лиса?
– Сначала было хорошо, – ответила девочка неожиданно низким голосом. – А потом
стало грустно.
Корлат приподняла брови.
– Почему же?
– Когда-то тут был священный завет – между духами холмов и рхиви. Теперь он
разорван. Духи эти были неисчерпаемыми сосудами боли и страданий. Холмы эти не
исцелятся.
Мхиби почувствовала, как кровь застывает у неё в жилах. С каждым днём её дочь
проявляла всё бо́ льшую чувствительность, которой позавидовали бы мудрейшие поплечницы
любого племени. Но была в этой чувствительности некая холодность, будто за каждым
сочувственным словом скрывался тайный умысел.
– Неужели ничего нельзя сделать, дочь?
Серебряная Лиса пожала плечами.
– Уже и не нужно.
Вот как сейчас.
– Что ты имеешь в виду?
Круглолицая девочка улыбнулась Мхиби.
– Если мы хотим попасть на переговоры, мама, нам лучше поторопиться.
Штабной шатёр Каладана Бруда располагался в самом центре лагеря тисте анди. Мхиби
уже бывала здесь и немного привыкла к ним, но сейчас, шагая вместе с остальными среди
тисте анди, вновь почувствовала их чуждость. Неизмеримая древность и пафос словно
наполняли воздух в проходах между островерхими, узкими шатрами. Высокие, темнокожие
фигуры, мимо которых проходили спутники, почти не говорили друг с другом, да и вообще
обращали мало внимания на Бруда и его свиту – даже на Корлат, правую руку самого
Аномандра Рейка, едва поднимали глаза.
Мхиби никак не могла этого понять – народ, больной равнодушием, апатией, которая
делала даже обычный разговор слишком тяжким усилием. В долгом, измученном прошлом
тисте анди скрывались трагедии. Раны, которые никогда не зарубцуются. Даже страдание,
поняла рхиви, может стать образом жизни. То, что такое существование растянулось на
десятилетия, века, тысячи лет, повергало Мхиби в безмолвный ужас.
Ряды узких, закрытых шатров напоминали некрополь, по которому бродили призраки.
Жутковатое впечатление усилилось при виде изодранных, покрытых странными пятнами
ленточек, привязанных к железным шестам шатров, и самих тисте анди – тонких,
призрачных фигур. Они словно ждали, и от этого чувства вечного ожидания Мхиби всегда
пробирала дрожь. Хуже того, она ведь знала, на что способны тисте анди, видела, как они
обнажают клинки в ярости, а затем сражаются – с чудовищной эффективностью. Видела их
чародейство.
Среди людей холодное равнодушие, проявляющееся в деяниях звериной жестокости,
часто воспринималось как истинное лицо зла – если такой лик вообще существовал, – но
тисте анди ещё ни разу не совершали подобных вопиющих злодеяний. Они дрались под
командованием Бруда, за дело, которое было им чуждо, и немногих погибших в боях просто
оставляли валяться на земле. Рхиви начали собирать эти тела, оплакивать и хоронить по
своему обычаю. Сами тисте анди смотрели на усилия людей с непроницаемым выражением,
будто не могли уразуметь, почему так много внимания уделяют обычному трупу.
Впереди показался штабной шатёр – был он восьмиугольный, растянутую на
деревянном каркасе прежде красную, а теперь выгоревшую на солнце до ярко-оранжевого
цвета парусину частенько латали. Когда-то шатёр принадлежал Багровой гвардии, затем его
выбросили в кучу мусора, откуда шатёр извлёк всадник Хурлокель, чтобы вновь поставить на
службу Воеводе. Как и в случае со знаменем, Бруда мало заботили пышные атрибуты власти
и положения.
Широкий полог у входа был открыт и подвязан, а на передней распорке восседала,
приоткрыв клюв словно бы в беззвучном смехе, великая ворониха. Тонкие губы Мхиби
изогнулись в усмешке при виде Карги. Любимая прислужница Аномандра Рейка уже давно
взялась изводить Каладана Бруда советами и упрёками, будто вывернутая наизнанку совесть.
Она уже не раз испытывала терпение Воеводы – но Бруд терпит её так же, как и самого
Аномандра Рейка. Это нелёгкий союз… все сказания сходятся в том, что Бруд и Рейк уже
очень, очень давно трудятся бок о бок, но доверяют ли они друг другу? Эти отношения
нелегко понять, они скрыты под многочисленными слоями сложностей и двусмысленностей,
тем труднее роль Карги, которая служит мостиком между двумя воителями .
– Дуджек Однорукий! – закричала Карга и безумно каркнула. – Скворец! Я принесла
вам привет от некоего Барука, алхимика из Даруджистана. И от моего повелителя, Аномандра
Рейка, Владыки Лунного Семени, Рыцаря Высокого Дома Тьмы, сына самой Матери Тьмы. Я
принесла вам его… нет, не приветствие даже… но веселие. Да, веселие!
Дуджек нахмурился.
– Что же так веселит твоего хозяина, птица?
– Птица?! – взвизгнула великая ворониха. – Я – Карга, несравненная прародительница
всей громогласной, огромной стаи Лунного Семени!
Скворец хмыкнул.
– Прародительница великих воронов? Ты говоришь за них всех, да? Верю. Видит Худ,
орёшь ты очень громко.
– Выскочка! Дуджек Однорукий, веселие моего хозяина объяснений не имеет…
– То есть – ты просто не знаешь, – перебил бывший Первый Кулак.
– Возмутительная дерзость! Веди себя прилично, смертный, иначе, когда настанет твой
час, я попирую на твоём трупе!
– Клюв обломаешь о мою шкуру, Карга, но, вперёд, попытайся, когда придёт срок.
Бруд заворчал:
– Ты не потерял тот ремешок, чтобы клюв затянуть, Хурлокель?
– Никак нет.
Карга зашипела, пригнула голову и приподняла широкие крылья для защиты.
– Даже думать не смей, остолоп! Только попробуй повторить это оскорбление!
– Так придержи язык! – Бруд обернулся к остальным и знаком пригласил входить.
Сидящая сверху Карга склонила голову набок, рассматривая каждого проходящего снизу
солдата.
Когда настал черёд Мхиби, великая ворониха хихикнула.
– Девочка, что держит тебя за руку, скоро удивит нас всех, старуха.
Рхиви остановилась.
– Что ты почуяла, старая ворона?
Карга беззвучно рассмеялась, прежде чем ответить:
– Имманентность, милая глиняная чашечка, ничего больше. Привет тебе, дитя
Серебряная Лиса.
Девочка некоторое время просто смотрела на великую ворониху, затем сказала:
– Привет, Карга. Я раньше не понимала, что ты и твой род зародились в гниющей плоти
самого…
– Тихо! – заорала Карга. – Эту тайну нельзя разглашать! Ты должна научиться молчать,
девочка, – для твоей же безопасности…
– Для твоей безопасности, ты хотела сказать? – с улыбкой ответила Серебряная Лиса.
– В данном случае да, не буду отрицать. Но послушай старое, мудрое создание, прежде
чем войти в этот шатёр, дитя. Там, внутри, есть те, кто увидит в твоих познаниях – если по
глупости их раскроешь – лишь смертельную угрозу. Откровения могут привести тебя к
смерти. И знай: ты ещё не способна сама себя защитить. Не способна на это и Мхиби,
которую я люблю и ценю, – не в том её сила. Вам обеим понадобятся защитники,
понимаешь?
С невозмутимой улыбкой Серебряная Лиса кивнула.
Не осознавая этого, Мхиби крепче сжала руку дочери, её захлестнула волна эмоций.
Рхиви видела опасность, грозившую им обеим, знала и о могуществе, которое вызревало в
ребёнке. Но в себе я не чувствую силы, ни боевой, ни какой-либо другой. Карга верно назвала
меня «глиняной чашечкой», но то, что я прежде защищала, уже не во мне, – стоит рядом,
беззащитное, слабое дитя. Мхиби в последний раз взглянула на великую ворониху, прежде
чем Серебряная Лиса увела её внутрь. Посмотрела в чёрные, блестящие глаза Карги. Любишь
и ценишь меня, ворона? Да благословят тебя за это небеса.
Центральную комнату штабного шатра почти полностью занимал огромный,
заваленный картами стол из грубо обтёсанной древесины, кривой и покосившийся, словно
делал его вусмерть пьяный плотник. Когда вошли Мхиби и Серебряная Лиса, старый солдат,
Скворец, – уже сняв шлем и зажав его под мышкой – хохотал, не сводя глаз со стола.
– А ты негодяй, Воевода, – протянул он, качая головой.
Бруд нахмурился, глядя на стол.
– Признаю, особой красотой он не отличается…
– Это потому, что его Скрипач и Вал сделали, – сказал малазанец. – В Моттском лесу…
– Кто такие Скрипач и Вал?
– Два моих сапёра, я тогда командовал Девятым взводом. Они устроили очередную
свою растреклятую игру – в карты из Колоды Драконов, – ну и им нужно было на чём-то
играть. Собрали ещё сотню «мостожогов», хоть нас тогда постоянно атаковали, не говоря уж
о том, что армия завязла посреди болота. Игру прервал сильный бой – нас выбили с позиций,
мы отступили, затем вернулись, это всё не больше колокола заняло – и глянь-ка, пока нас не
было, кто-то уволок двухсотфунтовый стол! Ты бы слышал, как ругались сапёры…
Каладан Бруд скрестил руки на груди, продолжая хмуро смотреть на стол. Через
некоторое время он хмыкнул.
– Это подарок от Моттских ополченцев. Он мне хорошо послужил… Передай мои, хм,
комплименты своим сапёрам. Если хочешь, прикажу, чтобы стол вернули…
– Не нужно, Воевода… – Казалось, малазанец хотел сказать что-то ещё, что-то важное,
но затем просто покачал головой.
Мхиби вздрогнула, услышав, как ахнула Серебряная Лиса. Она посмотрела на дочь,
вопросительно приподняв брови, но девочка лишь переводила взгляд со стола на Скворца и
обратно – и улыбалась.
– Дядя Скворец, – внезапно сказала Серебряная Лиса. Все посмотрели на неё, а девочка
невозмутимо продолжила: – Эти сапёры в своей игре… они мухлюют, да?
Бородатый малазанец нахмурился.
– Я бы такое обвинение поостерёгся повторять, особенно если рядом есть кто-то из
«мостожогов». Много денег перешло из рук в руки за этим столом, и всё больше в одни руки.
Мухлевали ли Скрип и Вал? Они выдумали такие сложные правила, что никто не смог бы
сказать наверняка. Так что отвечаю: сам не знаю. – Разглядывая Серебряную Лису, солдат
хмурился всё сильнее, словно его что-то беспокоило.
Что-то… будто почувствовал что-то знакомое… Мхиби начала понимать. Конечно!
Он ведь о ней ничего не знает – о том, чем она стала, чем была. Для него это – их первая
встреча, а она его назвала дядей и ещё – этот голос, низкий, гортанный, знающий… Он
узнаёт не девочку, а женщину, которой она когда-то была.
Все ждали от Серебряной Лисы продолжения, хоть какого-то объяснения. Но она молча
подошла к столу и провела рукой по неровной поверхности. Губы девочки тронула лёгкая
улыбка. Затем Серебряная Лиса подтянула поближе один из стульев и села.
Бруд вздохнул и сделал знак Хурлокелю.
– Найди нам карту Паннионского Домина.
Когда расстелили большую карту, остальные медленно собрались вокруг стола. Через
некоторое время Дуджек хмыкнул.
– Такой подробной у нас нет. Ни одной, – сказал он. – Тут отмечены позиции
паннионских армий – какой давности сведения?
– Трёхдневной, – ответил Бруд. – Там летают родичи Карги, наблюдают за
перемещениями. Заметки о военной организации паннионцев, их обычной тактике отобраны
из разных источников. Как видите, они нацелились на город Капастан. Маурик, Сетта и Лест
пали за последние четыре месяца. Паннионские войска всё ещё на южной стороне реки Серп,
но подготовка к переправе началась…
– Капастанская армия не будет пытаться удержать переправу? – спросил Дуджек. –
Иначе они же сами напрашиваются на осаду. Я так понимаю, никто не ожидает, что город
продержится долго.
– В самом Капастане ситуация несколько запутанная, – объяснил Воевода. – Городом
правят князь и коалиция Высших жрецов, и эти две фракции всегда на ножах друг с другом.
Проблем стало только больше, когда князь вдобавок к своей крошечной дружине нанял отряд
наёмников…
– Какой отряд? – спросил Скворец.
– «Серые мечи». Слыхали о них, командир?
– Нет.
– Я тоже, – сказал Бруд. – Говорят, они откуда-то из Элингарта – крупное
подразделение, больше семи тысяч. Стоят ли они баснословной платы, которую потребовали
с князя, мы скоро узнаем. Видит Худ, их так называемый «стандартный контракт» в два раза
дороже того, что требует обычно Багровая гвардия.
– Их командир просто всё просчитал, – заметил Каллор таким тоном, будто умирал от
усталости или от невыносимой скуки. – У князя Джеларкана больше монет, чем солдат, а от
паннионцев не откупиться – для Провидца это священная война. Хуже того, совет жрецов
командует небольшими храмовыми армиями хорошо вооружённых и обученных солдат. Это
почти три тысячи самых сильных бойцов города, а князю достаются отбросы, которые
поступают в его дружину – Капанталл. К тому же закон воспрещает набирать в неё более
двух тысяч солдат. Долгие годы Совет Масок – коалиция храмов – использовал Капанталл
как площадку для отбора бойцов в свои личные отряды, лучших перекупали…
Мхиби была явно не одинока в подозрении, что, если ему позволить, Каллор будет
витийствовать до вечера: Скворец перебил Верховного короля, как только тот сделал паузу,
чтобы набрать воздуха.
– Выходит, этот князь Джеларкан обошёл закон, призвав наёмников.
– Верно, – быстро откликнулся Бруд. – Но всё равно Совет Масок вытащил на свет ещё
один закон, который запрещает «Серым мечам» вступать в открытый бой за стенами города,
так что бороться за переправу они не будут…
– Кретины! – прорычал Дуджек. – Учитывая, что это священная война, уж храмы-то
должны были бы сделать всё, чтобы создать общий фронт против паннионцев.
– Я полагаю, они считают, будто именно это и делают, – отозвался Каллор с
презрительной ухмылкой, которая адресовалась то ли Дуджеку, то ли жрецам из Капастана,
то ли всем вместе. – И при этом гарантируют, что князь не присвоит себе лишней власти.
– Тут всё сложнее, – возразил Бруд. – Правительница Маурика капитулировала почти
без кровопролития: арестовала всех жрецов в своём городе и выдала их паннионским
тенескаури. Одним махом она спасла свой город и его жителей, наполнила сундуки
храмовыми драгоценностями и избавилась от вечной занозы. Паннионский Провидец сделал
её наместницей, а это намного лучше, чем если тебя разорвут на куски и сожрут тенескаури:
именно так они и поступили со жрецами.
Мхиби выдохнула сквозь зубы:
– Разорвут и сожрут?
– Да, – сказал Воевода. – Тенескаури – это крестьянская армия Провидца – фанатики,
которых Провидец даже не пытается снабжать продовольствием. Он их благословил
кормиться и вооружаться так, как получится. Если хоть часть слухов верна, каннибализм –
ещё не худшее…
– Мы слышали подобные слухи, – перебил Дуджек. – Итого, Воевода, перед нами
вопрос – попытаемся спасти Капастан или позволим ему пасть? Провидец наверняка знает,
что мы идём – его последователи разнесли культ далеко за пределами границ Домина, в
Даруджистан, Крепь, Сольтан, – значит, он понимает, что мы будем переходить реку Серп –
рано или поздно, так или иначе. Если он возьмёт Капастан, получит и самый широкий брод.
А нам останется только старый брод к западу от Сольтана, где раньше был каменный мост.
Понятно, что наши инженеры смогут там навести понтонный мост, если принесём с собой
древесину. Это вариант сухопутный. Есть, конечно, и два других…
Карга, которая уже умостилась на краю стола, каркнула:
– Только послушайте его!
Мхиби кивнула, она понимала ворониху и тоже лишь диву давалась.
Дуджек нахмурился, глядя через стол на Каргу.
– Птица, в чём дело?
– Воистину ты – ровня Воеводе! Слово в слово ты говоришь вслух то, что он думает! О,
сколько поэзии в том, как вы, словно два отточенных клинка, сходились в бою последние
двенадцать лет?
– Заткнись, Карга, – приказал Бруд. – Капастан будет осаждён. У паннионцев серьёзные
силы – мы выяснили, что армию возглавил септарх Кульпат, самый способный из всех
септархов Провидца. Он ведёт с собой половину от общего числа беклитов – то есть
пятьдесят тысяч пехотинцев – и подразделение урдомов в дополнение к обычным
вспомогательным войскам. Капастан город небольшой, но князь хорошо потрудился над
укреплением стен, и сама планировка города отлично подходит для того, чтобы медленно
отступать, укрепляя один квартал за другим. Если «Серые мечи» не высунутся далеко для
первой схватки, Капастан сумеет продержаться какое-то время. Тем не менее…
– Мои Чёрные моранты могут высадить несколько подразделений в городе, – сказал
Дуджек, оглянувшись на молчаливого Вывиха, – но если мы не получим прямого
приглашения и разрешения, возникнут серьёзные трения.
Каллор фыркнул.
– Это ещё мягко сказано. Какой же город в Генабакисе согласится добровольно
впустить малазанские легионы? Хуже того, вам придётся тащить с собой продовольствие – и
не сомневайся, Первый Кулак, – не говоря уж об открытой враждебности капанцев.
– Ясно одно, – вступил Скворец, – нужно установить предварительный контакт с
Капастанским князем.
Серебряная Лиса хихикнула, так что все вздрогнули.
– Так всё разыгрываешь, дядя! Но ты ведь уже привёл в действие план, который
предлагаешь. Вы с одноруким солдатом всё продумали до последней детали. Вы собираетесь
освободить Капастан, пусть и не напрямую – вы двое никогда ничего не делаете напрямую,
да? Хотите спрятаться за событиями – классическая малазанская тактика, если такая вообще
существует.
На лицах малазанцев, словно на лицах опытных игроков, какими, впрочем, они и
являлись, не дрогнул ни один мускул.
Каллор захихикал, его смех прозвучал как тихое дребезжание старых костей.
Мхиби внимательно посмотрела на Скворца. Девочка ведь очень пугает, да? Клянусь
духами – и меня тоже, а я знаю много больше твоего, господин .
– Что ж, – пророкотал через некоторое время Бруд, – я рад, что мы согласны в главном –
Капастан не должен пасть, если мы сумеем этому помешать, и снимать осаду лучше не в лоб,
учитывая обстоятельства. Нужно, чтобы нас видели – основную массу твоих сил, Однорукий,
и моих: пойдём маршем по суше, с предсказуемой скоростью. Этим мы подскажем септарху
Кульпату, каковы должны быть сроки осады – для него и для нас. Я полагаю, мы также
согласны в том, что Капастан не должен стать нашей единственной целью.
Дуджек медленно кивнул.
– Как бы мы ни старались, город всё равно может пасть. Если мы хотим одолеть
Паннионский Домин, бить нужно в сердце.
– Согласен. Скажи, Однорукий, какой город ты выбрал для первого сезона этой
кампании?
– Коралл, – мгновенно ответил Скворец.
Все посмотрели на карту. Бруд ухмылялся.
– Похоже, мы и вправду думаем одинаково. Когда доберёмся до северной границы
Домина, словно копьё, метнёмся на юг, быстро освободим города… Сетту, Лест, Маурик –
вот уж наместница обрадуется, – затем сам Коралл. За один сезон мы перечеркнём всё, чего
Провидец добился за последние четыре года. Я хочу, чтобы этот культ трещал по швам,
чтобы покрылся трещинами сверху донизу.
– Да, Воевода. Значит, пойдём по суше, так? Никаких барж – это заставило бы Кульпата
торопиться. Осталось прояснить последний вопрос, – продолжил Скворец, переводя взгляд
серых глаз на единственного, за вычетом моранта, участника совета, который ещё не
говорил. – Чего нам ждать от Аномандра Рейка? Корлат? Тисте анди будут с нами?
Та лишь улыбнулась.
Бруд откашлялся.
– Как и вы, – сказал он, – мы тоже предприняли некоторые шаги. Уже сейчас Семя
Луны движется к Домину. Но прежде чем оно достигнет территории Провидца, Семя…
исчезнет.
Дуджек приподнял брови.
– Впечатляюще.
Карга захихикала.
– Мы мало знаем о чарах, которые стоят за властью Провидца, – продолжил Воевода, –
по сути, знаем лишь, что они существуют. Как и ваши Чёрные моранты, Семя Луны
предоставляет нам тактические возможности, которые глупо было бы не использовать. –
Ухмылка Бруда стала шире. – Как и ты, Первый Кулак, мы хотим избежать
предсказуемости. – Он кивнул в сторону Корлат. – Тисте анди владеют могучим
колдовством…
– Его не хватит, – вмешалась Серебряная Лиса.
Корлат нахмурилась, глядя на девочку.
– Это смелое заявление, дитя.
Каллор зашипел:
– Не верьте ничему, что она говорит. Хуже того, как прекрасно знает Бруд, я считаю её
присутствие на этой встрече глупостью – она нам не союзник. Она всех нас предаст,
попомните мои слова. Предательство – её самый старый друг. Услышьте меня все вы. Это
создание – чудовище.
– Ах, Каллор, – вздохнула Серебряная Лиса, – тебе обязательно нужно всегда так
выражаться?
Дуджек обернулся к Каладану Бруду.
– Воевода, по правде сказать, я несколько обескуражен присутствием этой девочки –
кто она такая, Худа ради? Она, кажется, владеет сверхъестественными знаниями. На вид –
ребёнок лет десяти…
– Она куда старше, – проскрипел Каллор, глядя на Серебряную Лису жестоким,
ненавидящим взглядом. – Взгляни на старуху рядом, – прорычал Верховный король. – Ей
едва сравнялось двадцать зим, Первый Кулак, а этот ребёнок появился из её чрева не больше
шести месяцев тому. Чудовище кормится жизненной силой своей матери – нет, не матери
даже, несчастного сосуда, который выносил этого ребёнка, все вы поёжились, когда
услышали про людоедство тенескаури, так что скажете о создании, которое пожирает живую
душу той, что его породила? Более того… – Он замолчал, явно сдержался, чтобы не сказать
лишнего, и сел. – Её следует убить. Немедленно. Прежде чем её сила превзойдёт нашу.
В шатре воцарилась тишина.
Будь ты проклят, Каллор. Это ты хочешь показать нашим новообретённым
союзникам? Раскол в лагере. И… о, нижние духи… будь ты дважды проклят, она ведь не
знала. Она не знала…
Дрожа, Мхиби взглянула на Серебряную Лису. В широко распахнутых глазах девочки
блестели слёзы.
– Правда? – прошептала она. – Я кормлюсь тобой?
Мхиби закрыла глаза, горько пожалела, что не может утаить от Серебряной Лисы
правду, утаить навсегда. Рхиви сказала:
– Это не твой выбор, дочь. Это просто часть того, чем ты стала, я принимаю это… – Но
ненавижу эту чудовищную жестокость. – … как должна принять и ты. В тебе таится
жажда, Серебряная Лиса, сила древняя и неоспоримая – ты тоже знаешь её, чувствуешь…
– Древняя и неоспоримая? – проскрипел Каллор. – Тебе неведома и малая доля правды,
женщина. – Он перегнулся через стол, схватил Серебряную Лису за тунику, подтащил к себе.
Когда их лица оказались на расстоянии дюйма друг от друга, Верховный король оскалился. –
Ты ведь там, внутри, да? Я знаю. Я чую. Выходи, сука…
– Отпусти её, – приказал Бруд низким, тихим голосом.
Ухмылка Верховного короля стала шире. Он отпустил девочку, медленно отодвинулся.
Сердце Мхиби яростно колотилось, она поднесла дрожащую руку к лицу. Когда Каллор
схватил её дочь, Мхиби овладел безотчётный ужас, ледяной волной прокатился по телу,
лишая силы руки и ноги, без труда сметая материнский инстинкт – защитить, – так что сама
Мхиби и все остальные увидели её страх, трусость. Рхиви почувствовала, как слёзы стыда
наполняют глаза, катятся по морщинистым щекам.
– Тронешь её ещё раз, – продолжил Воевода, – я тебя изобью до беспамятства, Каллор.
– Воля твоя, – ответил древний воитель.
Скрипнула кожа доспехов – Скворец повернулся к Каладану Бруду. Лицо командира
потемнело, выражение на нём застыло суровое.
– Не сделай ты этого, Воевода, я бы сам ему пригрозил. – Он пронзил Верховного
короля железным взглядом. – Поднимать руку на ребёнка? Я не бил бы тебя, Каллор, я бы
тебе сердце вырвал.
Верховный король ухмыльнулся.
– В самом деле? Я уже дрожу от страха.
– И так сойдёт, – пробормотал Скворец. Вдруг его затянутая в перчатку рука
взметнулась, описала дугу и врезалась в лицо Каллора. На стол брызнула кровь, голова
Верховного короля резко откинулась назад. От сильного удара он зашатался. Каллор сжал
кулак на рукояти меча, меч зашипел… и замер. Остановился выдвинутым из ножен
наполовину.
Верховный король больше не мог шевельнуть рукой, поскольку его запястья держал
Каладан Бруд. Каллор напрягся, вены вздулись на шее и на висках, но он ничего не добился.
Затем Бруд, видимо, сжал кулаки сильнее, потому что Верховный король ахнул, разжал
пальцы, меч с глухим стуком скользнул обратно в ножны. Бруд наклонился к Каллору, но
Мхиби всё равно расслышала тихие слова:
– Прими то, что заслужил, Каллор. С меня довольно твоей наглости на этой встрече.
Ещё раз решишь испытать моё терпение, и по лицу тебя ударит мой молот. Ясно?
После долгой паузы Верховный король хмыкнул.
Бруд отпустил его.
В шатре воцарилось молчание, никто не шевелился, все не сводили глаз с крови на лице
Каллора.
Дуджек вытащил из-за пояса платок – твёрдый от засохшей мыльной пены для бритья –
и бросил Верховному королю.
– Оставь себе, – пробурчал малазанец.
Мхиби встала за спиной у бледной, перепуганной Серебряной Лисы, положила ладони
на плечи дочери.
– Хватит, – прошептала она. – Пожалуйста.
Скворец снова повернулся к Бруду, он больше не обращал на Каллора внимания, словно
тот перестал существовать.
– Объясни, пожалуйста, Воевода, – спокойно проговорил командир, – что это за ребёнок
такой?
Сбросив руки матери с плеч, Серебряная Лиса поднялась, замерла, будто собиралась
убежать. Затем покачала головой и судорожно вздохнула.
– Нет, – сказала она, – должна ответить я, и только я. – Она посмотрела на мать – их
взгляды на краткий миг встретились, – затем ещё раз оглядела остальных. – За всё, –
прошептала девочка, – должна ответить я, и только я.
Мхиби протянула руку, но не коснулась.
– Ты должна принять это, дочь, – сказала она и сама почувствовала хрупкость своей
решимости, поняла – с новым приступом стыда, – что и остальные её заметили. Ты должна
простить… простить себя сама. Ох, нижние духи, я не смею произнести такие слова – я
потеряла на это право, теперь уж наверняка потеряла …
Серебряная Лиса обернулась к Скворцу.
– Теперь правда, дядя. Я родилась из двух душ, одну из которых ты знал очень хорошо.
Рваную Снасть. Другая душа вышла из расчленённого, изуродованного тела Высшей
чародейки по имени Ночная Стужа – на деле лишь обожжённых костей и мяса, хотя часть её
сохранилась благодаря заклятью. Рваная Снасть… умерла… внутри сферы воздействия Пути
Телланн, исходившей от т’лан имасса…
Только Мхиби заметила, как вздрогнул знаменосец Артантос. А что об этом знаешь
ты, господин? Но вопрос недолго занимал её внимание – слишком трудно было сейчас
размышлять и делать выводы.
– Под этим воздействием, дядя, – продолжала Серебряная Лиса, – что-то произошло.
Нечто неожиданное. Явился заклинатель костей из далёкого прошлого, и Старший бог, и
смертная душа…
Продолжая прижимать платок к лицу, Каллор глухо фыркнул.
– «Ночная Стужа», – пробормотал он. – Никакого воображения… К’рул-то хоть знал?
Ах, какая ирония…
Серебряная Лиса продолжала:
– Эти трое собрались, чтобы помочь моей матери, этой рхиви, которая понесла под
сердцем невозможного ребёнка. Я родилась в двух местах одновременно – среди рхиви в
этом мире и в руках заклинателя костей на Пути Телланн. – Девочка помолчала, задрожала,
будто исчерпала последние силы. – Моё будущее, – прошептала она после долгой паузы,
обхватив себя руками, – принадлежит т’лан имассам. – Она вдруг резко обернулась к
Корлат. – Грядёт Соединение, и вам понадобится их сила в будущей войне.
– Богомерзкая случка, – прохрипел Каллор, оторвав руку с платком от лица. Он гневно
сощурился, кожа под пятнами крови побелела, точно пергамент. – Как я и боялся… ах,
глупцы! Все вы здесь. Глупцы…
– Соединение? – повторила тисте анди, не обращая внимания на слова Верховного
короля. – Зачем? Для чего они собираются, Серебряная Лиса?
– Это мне решать, ибо я существую, чтобы приказывать им. Приказывать им всем. Моё
рождение стало знаком к Соединению – повелением, которое услышал каждый т’лан имасс в
этом мире. А теперь те, кто может, собираются. Они идут сюда .
Голова у Скворца шла кругом. Мало того, что раскол в армии Бруда оказался очень
серьёзным, а уж откровения этого ребёнка… мысли разбежались, ушли по спирали вниз…
только чтобы всплыть совсем в другом месте. Штабной шатёр словно отступил в туман, а сам
командир очутился в мире хитроумных планов, мрачных предательств и их кровавых,
неожиданных последствий – в мире, который от всей души ненавидел.
Воспоминания встали перед ним словно призраки. Канонада у Крепи, уничтожение
«Мостожогов», атака на Семя Луны. Эпидемия подозрений, водоворот отчаянных планов…
А’Каронис, Беллурдан, Ночная Стужа, Рваная Снасть… Список погибших чародеев,
который можно было бы швырнуть к ногам Высшего мага Тайшренна, оказался начертан
кровью бессмысленной паранойи. Скворец отнюдь не скучал по Высшему магу, хотя и
подозревал, что тот совсем не так далеко, как кажется. Объявив вне закона, Ласиин развязала
нам руки… но всё это ложь. Лишь они с Дуджеком знали правду – остальное Войско
искренне считало, что Императрица объявила их предателями. Они были преданы лишь
Дуджеку Однорукому и, быть может, мне тоже. И видит Худ, эту преданность нам
придётся испытывать в этой войне …
Но она знает. Девочка знает. Он не сомневался в том, что это – возрождённая Рваная
Снасть. Чародейка проглядывала тут и там – в чертах лица, в позах, движениях, в сонном,
понимающем взгляде. От этого у Скворца голова шла кругом – нужно время, необходимо
обдумать все последствия…
Рваная Снасть возродилась… Худ тебя побери, Тайшренн, – нечаянно или нет, но что
же ты наделал?
Скворец не помнил Ночную Стужу – они никогда не разговаривали, так что знал он её
только понаслышке. Возлюбленная теломена, Беллурдана, владевшая чарами Высшего
Рашана, была среди избранников Императора. И её тоже предали, как и «Мостожогов»…
У неё, как говорят, был жёсткий характер, точно внутри скрывался зазубренный,
запятнанный кровью железный клинок. Скворец видел, как то, что осталось от этой
женщины, бросило тень на ребёнка – мягкий блеск глаз Рваной Снасти, казалось, стал чуть
более тусклым, и от этого у командира сердце было не на месте.
Ох, Худ. Одно из последствий вдруг улеглось на своё место в его голове – с гулким
грохотом. Ох, боги, простите нам наши глупые игры…
В Крепи его ждал Ганос Паран. Любовник Рваной Снасти. Что он подумает о
Серебряной Лисе? Из взрослой женщины стала в миг младенцем, затем из младенца –
десятилетней девочкой за шесть месяцев. А ещё через шесть месяцев? Двадцатилетней
девушкой? Паран… ох, парень… может, именно горе прожигает дыру у тебя в животе?
Если так, что же сотворит с тобой это возрождение?
Пока он пытался осознать слова девочки и всё то, что увидел в её лице, мысли
малазанца устремились к Мхиби, которая стояла позади Серебряной Лисы. Скворца
захлестнуло горе. Как суровы боги. Старуха, скорее всего, умрёт в течение года, станет
жестокой жертвой на алтаре нужд своего ребёнка. Жуткое, зловещее извращение
естественной роли матери .
Последние слова девочки словно огнём обожгли командира. «Они идут сюда». Т’лан
имассы – Худов дух, будто без них было просто. Кому верить? Каллор, сам – холодный,
бесчеловечный ублюдок, назвал её чудовищем. Он бы её убил, если бы мог. Это ясно. Я не
подниму руку на ребёнка… но ребёнок ли это?
И всё же… Худов дух! Она ведь возрождённая Рваная Снасть, отважная, благородная
женщина. И Ночная Стужа, Высшая чародейка, которая служила Императору. И ещё –
самое странное, самое тревожное: она – новая правительница т’лан имассов…
Скворец моргнул, снова увидел перед собой шатёр и людей в нём. Молчание,
пронизанное беспокойными мыслями. Его взгляд вновь метнулся к Серебряной Лисе –
малазанец увидел бледность юного, круглого личика, с уколом сочувствия отметил, как
дрожат руки девочки – и вновь отвернулся. Тисте анди, Корлат, внимательно смотрела на
него. Их взгляды встретились. Какая удивительная красота… а Дуджек – уродлив, как
собака. Вот ещё одно доказательство того, что я не ту сторону выбрал тогда, много лет
назад. Нет, в этом смысле я её не интересую точно, что-то другое она пытается мне
сказать… Через некоторое время Скворец кивнул. Серебряная Лиса… она пока ребёнок, да.
Глиняная табличка, ещё едва тронутая. Да, тисте анди, я тебя понимаю .
Те, кто будет рядом с Серебряной Лисой, могут повлиять на то, чем она станет. Корлат
хотела переговорить с ним с глазу на глаз, и командир принял предложение. Скворец
пожалел, что рядом нет Быстрого Бена – в таких ситуациях маг из Семи Городов чувствовал
себя как рыба в воде. А командир уже и так растерялся. Паран, несчастный ты негодяй. Что
я тебе скажу? Устроить тебе встречу с Серебряной Лисой? Да и смогу ли я её
предотвратить, когда ты узнаешь? И вообще, моё ли это дело?
С трудом одолев отвращение к себе самой, Мхиби придала своим мыслям жестокую
ясность. Она слушала всё, что говорила Серебряная Лиса, отмечала каждое слово и то, что
скрывалось между слов. Рхиви обхватила себя руками, пошатнулась под градом откровений
из уст дочери. Всё в ней восставало против такого отчаянного разглашения тайн – сколько
опасностей это вызовет! Но теперь Мхиби начала понимать, в каком положении оказалась
Серебряная Лиса – эти признания были на деле мольбой о помощи.
Ей нужны союзники. Она знает, что одной меня мало, нижние духи ей это наглядно
показали – здесь и сейчас. Более того, она знает, что эти два лагеря, столь долго бывшие
врагами, должны соединиться. Родившись в одном, она тянется к другому. Всё, что было
когда-то Рваной Снастью и Ночной Стужей, взывает к прежним друзьям. Отзовутся ли?
По лицу Скворца она не могла ничего прочесть.
Может, он согласен с Каллором. Чудовище. Мхиби заметила, как малазанец обменялся
взглядами с Корлат, и задалась вопросом, что же это значит.
Думай! В природе всех здесь собравшихся разрешать всякую ситуацию тактически,
отбрасывать личные чувства, оценивать, взвешивать, балансировать. Серебряная Лиса
вышла на свет; заявила претензию на положение, сравнимое с властью Бруда, Аномандра
Рейка и Каллора. Может, Дуджек Однорукий теперь гадает, с кем ему на самом деле
договариваться? Понимает ли он, что все мы объединились только лишь из-за него – что
целых двенадцать лет кланы баргастов и рхиви, отряды и дружины из нескольких десятков
городов, тисте анди, Рейк, Бруд и Каллор, не говоря уж о Багровой гвардии – все мы стояли
плечом к плечу лишь из-за Малазанской империи? Из-за самого Первого Кулака.
Но теперь у нас новый враг, и бо́ льшая часть его природы ещё неведома, что породило
среди нас… хрупкость – и это ещё мягко сказано! – которую Дуджек Однорукий теперь
видит.
Серебряная Лиса утверждает, будто нам понадобятся т’лан имассы. Только злобного
старого Императора радовали немёртвые союзники – даже Каллор отшатнулся, когда
понял, что́ ждёт нас. Хрупкий союз теперь скрипит и трещит по швам. Ты слишком
мудрый человек, Первый Кулак, чтобы не испытывать серьёзных сомнений.
Первым после Серебряной Лисы заговорил однорукий старик. Он обратился к девочке с
неторопливыми, тщательно взвешенными словами:
– Т’лан имассы, с которыми знакома Малазанская империя – это армия, которой
командует Логрос. Из твоих слов можно заключить, будто существуют и другие армии, о
которых мы никогда не слышали. Почему, дитя?
– Последнее Соединение, – ответила Серебряная Лиса, – произошло сотни тысяч лет
назад, на нём был проведён Обряд Телланна, который вплёл Путь Телланн в каждого из
имассов. Этот обряд сделал их бессмертными, Первый Кулак. Жизненная сила целого народа
была связана во имя священной войны, которой было суждено продлиться тысячелетия…
– Против яггутов, – прохрипел Каллор. Под маской подсохшей крови его лицо
скривилось в усмешке. – Если не считать горстки Тиранов, все яггуты были пацифистами.
Единственное их преступление – то, что они существовали…
Серебряная Лиса резко обернулась к старому воину.
– Не смей говорить о несправедливости, Верховный король! У меня сохранилось
довольно воспоминаний Ночной Стужи, чтобы знать об Имперском Пути – месте, которым
ты, Каллор, правил до того, как малазанцы его присвоили. Ты разорил и уничтожил целое
царство – погубил всё живое, не оставил ничего, кроме пепла и обожжённых костей. Целый
континент!
Ухмылка высокого воителя была жуткой.
– Ага, ты всё-таки там. Прячешься, я полагаю, искажаешь правду в ложные
воспоминания. Прячешься, жалкая, проклятая женщина! – Его ухмылка стала жёсткой. –
Если помнишь это, должна помнить и то, что не стоит испытывать мой нрав,
заклинательница! Рваная Снасть. Ночная Стужа… милое дитя …
Мхиби увидела, как её дочь побледнела. Между ними… я чувствую давнюю вражду –
как же я раньше этого не поняла? Древняя память – связь между ними. Между моей
дочерью и Каллором – нет, между Каллором и одной из душ внутри неё …
В следующий миг Серебряная Лиса снова перевела взгляд на Дуджека.
– Отвечаю на твой вопрос: Логрос и кланы под его рукой получили задание охранять
Первый Престол. Остальные армии отправились уничтожать последние цитадели яггутов –
яггуты возвели ледовые стены. Омтоз Феллак – Путь льда, Первый Кулак, Путь смертного
холода, Путь, почти лишённый жизни. Яггутское чародейство грозило миру… уровень моря
упал, целые виды вымерли – всякая горная гряда обратилась стеной. Лёд тёк белыми реками
вниз по склонам. Кое-где слой льда был глубиной в лигу. Смертные имассы оказались
отрезаны друг от друга, потеряли единство. Они не могли преодолеть такие стены. Начался
голод…
– Война против яггутов началась задолго до того, – огрызнулся Каллор. – Они пытались
защищаться, и кто бы не пытался на их месте?
Серебряная Лиса просто пожала плечами.
– Став нежитью Телланна, мы смогли пересечь ледовые стены. Цена за уничтожение
врага была… высокой. Ты ничего не слышал об этих армиях, потому что многие из них были
полностью уничтожены, а иные, вероятно, продолжают войну в далёких, негостеприимных
землях.
На лице Первого Кулака возникло печальное выражение.
– Сами воины Логроса однажды покинули Империю и скрылись в пустошах Ягг-одана,
а когда вернулись… их стало намного меньше.
Девочка кивнула.
– Войска Логроса откликнулись на твой призыв?
Она нахмурилась и сказала:
– Я не знаю наверняка – ни про кого из них. Они услышали. Все придут, если смогут, и
я чувствую приближение одной армии, по крайней мере, мне так кажется.
Ты многого не говоришь нам, дочь. По глазам вижу. Ты боишься, что мольба о помощи
останется неуслышанной, если скажешь слишком много.
Дуджек вздохнул и обратился к Воеводе:
– Каладан Бруд, продолжим обсуждение стратегии?
Солдаты вновь склонились над картой под тихое карканье Карги. Вскоре Мхиби взяла
дочь за руку и повела к выходу. Корлат присоединилась к ним у полога. К удивлению Мхиби,
следом вышел и Скворец.
Прохладный вечерний ветер приятно холодил кожу после духоты в тесном шатре. Все
молчали, но не сговариваясь отправились вместе к пустой площадке между лагерем тисте
анди и стойбищем баргастов. Там, задержавшись, малазанец пристально посмотрел на
Серебряную Лису.
– Я вижу в тебе многое от Рваной Снасти, девочка. Сколько её памяти, сколько её
воспоминаний о жизни в тебе осталось?
– Лица, – ответила Серебряная Лиса с едва заметной улыбкой. – И связанные с ними
чувства, командир. Мы с тобой были союзниками какое-то время. Мы были, я думаю,
друзьями…
Он мрачно кивнул.
– Да, были. Ты помнишь Быстрого Бена? Остальных солдат моего взвода? А Локона?
Тайшренна? Ты помнишь капитана Парана?
– Быстрый Бен, – неуверенно прошептала она. – Маг? Из Семи Городов… человек со
множеством секретов… да, – она снова улыбнулась, – Быстрый Бен. Локон – не друг, угроза –
он причинил мне боль…
– Он мёртв.
– Я рада. Тайшренн – это имя недавно слышала. Любимый Высший маг Ласиин – мы
состязались с ним, когда я была Рваной Снастью, и тогда, когда я была Ночной Стужей. Нет
преданности, нет доверия – мысли о нём спутанные.
– А капитан?
Что-то в его голосе заставило Мхиби насторожиться.
Серебряная Лиса отвела глаза.
– Я с нетерпением жду новой встречи с ним.
Командир откашлялся.
– Он сейчас в Крепи. Это, конечно, не моё дело, девочка, но ты подумай о последствиях
такой встречи… если он, кхм, узнает… – Он замялся, смешался и замолчал.
Нижние духи! Капитан Паран был любовником Рваной Снасти – мне следовало
ожидать чего-то подобного. Души двух взрослых женщин…
– Серебряная Лиса… доченька…
– Мы его видели, мама, – отозвалась девочка. – Когда гнали бхедеринов на север,
помнишь? Солдат, которого не брали наши копья? Я узнала его – узнала, кто он. – Она снова
повернулась к капитану. – Паран знает. Передай ему, что я здесь. Пожалуйста.
– Хорошо, девочка. – Скворец поднял голову и оглядел стойбище баргастов. –
«Мостожоги»… зайдут сюда… в любом случае. Капитан теперь ими командует. Уверен,
Быстрый Бен и Молоток тоже будут рады возобновить знакомство…
– Ты хочешь приказать им меня осмотреть, – сказала Серебряная Лиса, – чтобы помочь
тебе решить, достойна ли я твоей поддержки. Не бойся, командир, меня такая перспектива не
пугает – во многом я и для самой себя загадка, мне тоже любопытно узнать, что́ они
обнаружат.
Скворец криво усмехнулся.
– Честность да прямота у тебя, девочка, от нашей чародейки. Жаль только, такт не
сохранился.
Корлат заговорила:
– Командир Скворец, я полагаю, нам нужно кое-что обсудить.
– Да, – согласился малазанец.
Тисте анди обернулась к Мхиби и Серебряной Лисе.
– Сейчас мы покинем вас.
– Конечно, – ответила старуха, стараясь сдержать эмоции. Солдат, которого не брали
копья – о да, я помню его, дитя. Старые вопросы… наконец получили ответ… и породили
тысячу новых… – Пойдём, Серебряная Лиса, пора продолжить твоё обучение обычаям
рхиви.
– Хорошо, мама.
…Скворец посмотрел вслед двум рхиви.
– Она сказала слишком много, – промолвил он какое-то время спустя. – Переговоры
хорошо шли, всё почти наладилось… а потом девочка заговорила…
– Да, – тихо произнесла Корлат. – Она владеет тайным знанием – знанием т’лан
имассов. Памятью длиной в тысячи лет этого мира. Сколько всего видел этот народ…
Падение Увечного бога, приход тисте анди, последний полёт драконов в Старвальд
Демелейн… – Она замолчала, глаза Корлат подёрнулись пеленой.
Скворец посмотрел на неё, затем сказал:
– Никогда не видел великого во́ рона в таком… волнении.
Корлат улыбнулась.
– Карга думает, будто тайна рождения их Во́ ронов нам неизвестна. Позор рода – так они
сами думают, во всяком случае. Но Рейк равнодушен к… моральной стороне вопроса, как и
все мы.
– Что же такого позорного?
– Великие во́ роны – создания противоестественные. Явление чуждого существа,
которое затем назвали Увечным богом, было… жестоким. Части его тела отрывались, падали
огненными шарами на землю, раскалывая её. Из этой плоти, впитав часть силы Увечного
бога, родились великие во́ роны. Ты видел Каргу и её родню – они пожирают магию, именно
она – их истинная пища. Атакуя великого во́ рона магией, лишь сделаешь его сильнее,
увеличишь его защиту. Карга – Первородная. Рейк полагает, будто скрытый в ней
потенциал… ужасен, и поэтому старается держать её и весь их род поближе к себе.
Корлат помолчала, затем повернулась к малазанцу.
– Командир Скворец, в Даруджистане мы столкнулись с одним вашим магом…
– Да. С Быстрым Беном. Он скоро будет здесь, я хочу послушать его соображения.
– Ты упоминал его в разговоре с девочкой. – Корлат кивнула. – Должна признать, этот
чародей вызвал у меня некоторое восхищение, я буду рада с ним познакомиться. – Их
взгляды встретились. – И я рада познакомиться с тобой. Серебряная Лиса сказала правду,
когда говорила, что доверяет тебе. Думаю, я тоже тебе доверяю.
Малазанец смущённо заёрзал.
– Мы не так часто встречались, чтобы я мог заслужить такое доверие, Корлат. Но я
надеюсь его оправдать.
– В девочке живёт Рваная Снасть, женщина, которая хорошо тебя знала. Хоть я не была
знакома с этой чародейкой, я нахожу, что эта женщина – с каждым днём она всё больше
проявляется в Серебряной Лисе – обладала удивительными качествами.
Скворец медленно кивнул.
– Она… была мне другом.
– Много ли ты знаешь о событиях, которые привели к этому… возрождению?
– Немного, – ответил он. – Мы узнали о смерти Рваной Снасти от Парана, который
нашёл её… останки. Она умерла в объятьях мага-теломена, Беллурдана, который отправился
в пустошь с трупом своей возлюбленной, Ночной Стужи, видимо, чтобы похоронить её.
Рваная Снасть была уже в бегах, и Беллурдан, вероятно, получил приказ её вернуть. Всё так,
как говорит Серебряная Лиса, насколько мне известно.
Корлат отвела глаза и долгое время молчала. Когда тисте анди заговорила, её вопрос –
такой простой и логичный – заставил сердце Скворца бешено забиться.
– Командир, мы чувствуем в девочке Рваную Снасть и Ночную Стужу – она и сама
признаёт их. Но где же тогда этот теломен, Беллурдан?
Скворец сумел лишь глубоко вздохнуть и покачать головой. Видят боги, я не знаю …
Глава четвёртая
Когда фургон, покачиваясь, покатился вверх по склону, из-за него появились Драсти и
Скалла Менакис, оба с ног до головы в грязи. Ухмыляясь, Остряк опёрся о козлы.
– Так нам и надо, нечего было с тобой биться об заклад, – проворчал Драсти. – Всегда
ты выигрываешь, мерзавец.
Скалла печально смотрела на свою перепачканную одежду.
– Низинская кожа… Она же задубеет! – Скалла вперила суровый взгляд голубых глаз в
Остряка. – Чтоб тебя! Ты же из нас самый здоровый! Сам должен был толкать, а не сидеть
тут да радоваться, что выиграл!
– Суровые уроки жизни – в этом весь я, – ответил Остряк и заухмылялся ещё шире.
Изысканный чёрно-зелёный костюм Скаллы был покрыт коричневой жижей, а тяжёлые
чёрные волосы свисали, прикрывая лицо, и с них капала мутная вода. – Ладно, на сегодня
хватит. Давайте-ка отведём фургон на обочину, а потом вам обоим, похоже, придётся
искупаться.
– Худ тебя побери! – рявкнул Драсти. – А мы, по-твоему, чем занимались?
– По звукам судя, тонули. Выше по течению, кстати, вода почище. – Остряк снова
подобрал поводья. Переправа измотала коней, они не хотели идти, и капитану пришлось их
уговаривать сдвинуться с места. Он остановил фургон на некотором расстоянии от брода.
Поблизости раскинулись лагеря других торговцев: одни тоже только что переправились,
иные готовились преодолеть брод на пути к Даруджистану. За последние несколько дней хаос
у переправы только усилился. Последние булыжники, которыми было когда-то выложено дно
реки у брода, отпихнули в сторону или втоптали глубоко в ил.
Чтобы перебраться через реку, им потребовалось целых четыре колокола, и Остряк
несколько раз сомневался, что фургон вообще сумеет переправиться. Он спрыгнул с козел и
осмотрел коней. Скалла и Драсти, переругиваясь, зашагали вдоль берега вверх по течению.
Остряк мрачно посмотрел на массивную повозку, которая преодолела брод
непосредственно перед ними, а теперь стояла в пятидесяти шагах от фургона Керули. Пари,
конечно, вышло нечестным. Лучше не придумаешь. Его подручные были уверены, что
сегодня их фургон на переправу не попадёт. Не сомневались, что огромная повозка завязнет и
придётся ещё несколько дней сидеть на берегу, прежде чем остальные торговцы достаточно
озвереют, чтобы приказать своим слугам помочь вытащить её из реки.
Остряк считал иначе. Бошелен и Корбал Брош были не из тех, кто станет терпеть
подобные неудобства. Они ведь треклятые чародеи всё-таки. Слуга, Эмансипор Риз, даже
не потрудился слезть с козел и легким подёргиванием поводьев направил волов вперёд.
Огромная повозка будто поплыла через брод и даже не вздрогнула, когда колёса коснулись
неровного, илистого дна. Нечестное пари, да. Ну хоть сам я сухой и чистый остался .
Странности на переправе заметили многие, так что к лагерю магов теперь не особенно
подходили, тем большим было удивление Остряка, когда он заметил, что к повозке чародеев
шагает вооружённый охранник. Этого человека капитан хорошо знал. Даруджиец, Бук,
работал с небольшими караванами, заключал контракты с торговцами победнее. Предпочитал
работать в одиночку, и Остряк знал почему.
Наниматель Бука ещё утром попытался переправиться. Ветхий фургон посреди реки
развалился на куски, под беспомощные завывания торговца обломки и тюки с товаром
поплыли вниз по течению. Купца Бук сумел спасти, но с потерей товаров контракт потерял
силу. Когда охранник упросил других торговцев взять нанимателя с собой обратно в
Даруджистан, тот сдержанно поблагодарил Бука за труды и отпустил на все четыре стороны.
Остряк думал, что Бук тоже отправится в город. У него ведь осталась хорошая, крепкая
лошадь. Дня три пути, не больше.
Но вот сейчас Бук стоял – высокий, худой, в полном снаряжении, пластинчатый доспех
наново смазан, арбалет за спиной, меч у пояса – и тихо разговаривал с Эмансипором Ризом.
Остряк не слышал ни слова, но мог уловить ход разговора по жестам и позам обоих.
Когда они обменялись несколькими репликами, капитан заметил, что Бук чуть сутулился.
Седобородый охранник отвёл взгляд. Эмансипор Риз пожал плечами и полуотвернулся,
словно заканчивая разговор.
Затем оба повернулись к повозке, а в следующий миг изнутри появился Бошелен,
надевая на ходу свой широкий чёрный кожаный плащ. Под взглядом чародея Бук
выпрямился, дал на краткие вопросы не менее лаконичные ответы, затем вежливо кивнул.
Бошелен положил руку на плечо слуги, и тот чуть не упал от этого лёгкого касания.
Остряк тихонько и сочувственно хмыкнул. Да уж, от такого прикосновения обычный
человек поди и в штаны бы наложил, видит Королева… Храни нас Беру, Бука ведь только
что наняли. Дайте боги, чтоб он об этом не пожалел .
Пожары в больших домах в Даруджистане уносили много жизней, особенно если дело
доходило до газа. Тот, который погубил жену, мать и четверых детей Бука, был страшней
прочих. То, что в это время сам Бук лежал мертвецки пьяным в подворотне не более чем в
сотне шагов от дома, не слишком помогло ему оправиться. Как и многие другие охранники,
Остряк ожидал, что Бук после этого возьмётся за вино всерьёз. Но тот поступил с точностью
до наоборот. Вместо того чтобы опуститься, стать жалким пропойцей, он начал заключать
одиночные контракты с небогатыми, уязвимыми торговцами. Бедных купцов на дорогах
грабили куда чаще, чем богатых. Парень собрался на тот свет. Только быстро и даже,
может, с честью. Хочет бороться до конца, как боролась, если верить рассказам, его семья.
Одна беда, трезвым – а он не пьёт ни капли с той злосчастной ночи – Бук очень уж хорошо
дерётся, и это могут с досадой засвидетельствовать призраки по меньшей мере дюжины
разбойников .
Ледяной ужас, который будто пронизывал воздух вокруг Бошелена и особенно Корбала
Броша, отпугнул бы любого вменяемого охранника. Но если человек собрался умирать, ему
всё будет видеться иначе, верно?
Эх, дружище Бук, надеюсь, ты о своём выборе не пожалеешь. Спору нет, кровь и ужас
ходят следом за твоими новыми нанимателями, только тебе скорей придётся быть им
свидетелем, чем жертвой. Может, ты уж достаточно пострадал?
Бук зашагал прочь, чтобы забрать свою лошадь и припасы. Когда вернулся, Остряк
успел развести костёр. Он увидел, как Бук уложил свои вещи и обменялся несколькими
словами с Эмансипором Ризом, который тоже принялся готовить еду, а затем седой охранник
обернулся и поймал на себе взгляд Остряка.
Бук подошёл.
– День перемен, дружище Бук, – сказал со своего места у огня Остряк. – Я заварил чаю
для Драсти и Скаллы – они вернутся с минуты на минуту. Хочешь кружку?
– Спасибо, Остряк. Принимаю твоё предложение. – Он подсел к капитану.
– Жаль, что так вышло с фургоном Мёрка.
– Я его отговаривал. Увы, он к моим советам не прислушался.
– Даже после того, как ты его из реки вытащил и воду из лёгких откачал?
Бук пожал плечами.
– У него испортилось настроение из-за того, что чуть не поцеловался с Худом. – Он
покосился на повозку своих новых нанимателей, в уголках печальных глаз залегли
морщины. – Ты уже беседовал с ними, так?
Остряк сплюнул в огонь.
– Ага. Лучше бы ты со мной посоветовался, прежде чем браться за этот контракт.
– Я ценю твой совет, Остряк, и всегда ценил, но ты бы меня не переубедил.
– Знаю, потому больше об этом ни слова не скажу.
– А другой, – проговорил Бук, принимая от Остряка жестяную кружку, которую затем
сжал обеими руками, чтобы подуть на горячую жидкость, – я его уже разок видел.
– Корбал Брош.
– Хоть бы и так. Он ведь убийца, ты же понимаешь.
– Честно говоря, я между ними обоими особой разницы не вижу.
Бук покачал головой.
– Нет, я не об этом. В Даруджистане, помнишь? Чудовищно изуродованные тела
находили в Гадробийском квартале две недели подряд. Каждую ночь. Потом следователи
обратились за помощью к магу и будто разбудили осиное гнездо – этот маг что-то узнал. И
перепугался насмерть. Дело замяли, конечно, но я выяснил кое-какие детали. Подключили
гильдию Воркан. Сам Совет предложил им контракт. Задача: найти убийцу любыми
средствами – законными и не очень. После этого смерти прекратились…
– Что-то такое припоминаю, смутно, – хмурясь, проговорил Остряк.
– Ты ведь в «Умниковой корчме» торчал дни напролёт и не просыхал.
Остряк поморщился.
– Да, понимаешь, положил глаз на Летро… Взял контракт, а когда вернулся…
– Узнал, что она взяла и вышла замуж за другого, – кивнул Бук.
– Не просто за другого! – возмутился Остряк. – За этого надутого индюка Парсемо!..
– Твоего старого нанимателя, как я припоминаю. Но всё равно. Кто был убийцей?
Почему смерти прекратились? Гильдия Воркан не стала требовать награды от Совета.
Смерти прекратились, потому что убийца уехал из города. – Бук кивнул в сторону массивной
повозки. – Это он. Корбал Брош. Круглолицый, с пухлыми губами.
– Отчего ты так в этом уверен, Бук? – Похолодало. Остряк налил себе вторую кружку
чаю.
Охранник пожал плечами, глядя в огонь.
– Просто знаю. Кто может смириться с убийством невинных?
Худов дух, Бук! Я оба смысла этого вопроса вижу – а ты? Ты его собрался убить. Или
погибнуть.
– Послушай, дружище. Мы, может, уже и за пределами городской юрисдикции, но если
маги в Даруджистане так переполошились – и учитывая то, что гильдия Воркан может всё
ещё иметь здесь интерес – вопросы юрисдикции значения не имеют. Давай пошлём туда
весточку – если, конечно, ты прав и можешь предъявить доказательства, Бук, – а пока просто
следи за ним. И всё. Он чародей, запомни моё слово. У тебя нет шансов. Казнь оставь магам
и гильдии убийц.
Бук поднял глаза на подходивших Драсти и Скаллу Менакис. Оба закутались в одеяла, а
в руках несли свёртки с выстиранной одеждой. По встревоженным выражениям лиц Остряк
понял, что они расслышали по меньшей мере последние его слова.
– Я-то думал, ты уже на полпути обратно в Даруджистан, – заметил Драсти.
Бук посмотрел на охранника поверх кружки.
– Ты такой чистый, друг мой, что тебя и не узнать.
– Ха. Ха. Ха.
– Я себе нашёл новый контракт, если хочешь знать, Драсти.
– Ты – идиот! – рявкнула Скалла. – Когда ты мозги обратно в кучку соберёшь, а, Бук?
Ты уже Худ знает сколько лет не улыбался. Ты собрался совать голову во все медвежьи
капканы по очереди?
– Только до тех пор, пока один из них не сработает, – ответил Бук, встречая
разъярённый взгляд Скаллы. Он поднялся, выплеснул в сторону остатки напитка из кружки. –
Спасибо за чай… и совет, друг мой Остряк. – Кивнув Драсти, а затем – Скалле, охранник
направился к повозке Бошелена.
Остряк мрачно посмотрел на Скаллу.
– Ты – сама деликатность, дорогая моя.
Скалла зашипела.
– Да он просто дурень! Ему нужна женская рука на рукоятке, вот что я скажу. Очень
нужна.
Драсти фыркнул.
– Претендуешь?
Скалла Менакис пожала плечами.
– У него не с внешностью проблема, а с характером. У тебя же всё наоборот, обезьяна.
– Увлеклась моим характером, а? – Драсти ухмыльнулся Остряку. – Слушай, а давай ты
мне снова нос сломаешь – выпрямим его, будет как новенький. Что скажешь, Скалла?
Распахнутся для меня стальные лепестки твоего сердца?
Она ехидно улыбнулась.
– Всем известно, Драсти, что меч у тебя двуручный и большой, поскольку кое-что
другое – не очень.
– Зато есть в нём поэтическая жилка, – заметил Остряк. – Стальные лепестки – лучше и
не скажешь.
– Не бывает никаких стальных лепестков! – фыркнула Скалла. – И цветов железных не
бывает. А сердце – не цветок, это большая, красная мышца у тебя в груди. Зачем такая
поэзия, от которой толку никакого? Ты такой же идиот, как Бук и Драсти, Остряк. Меня
окружают тупоголовые кретины.
– Таков твой удел в этой жизни, увы, – протянул Остряк. – Вот, выпей чаю – тебе явно
нужно… согреться.
Она приняла кружку, а Остряк и Драсти тщательно старались друг на друга не
смотреть.
Через несколько мгновений Скалла откашлялась.
– Что это за дело – «оставь казнь гильдии убийц»? В какую беду Бук себя втравил на
этот раз, Остряк?
Ох, Маури, да она и вправду только о нём и думает. Капитан нахмурился, глядя в
огонь, подбросил несколько кизяков в костёр и лишь потом ответил:
– У него появились… подозрения. Мы… хм, теоретизировали…
– Тогга с два, баран упрямый. Выкладывай!
– Бук решил поговорить со мной, а не с тобой, Скалла, – раздражённо прорычал
Остряк. – Есть у тебя вопросы – ему и задавай, а меня – оставь в покое.
– Так и сделаю, чтоб тебя!
– Только вряд ли чего добьёшься, – несколько необдуманно заметил Драсти, – даже
если сделаешь большие глаза и надуешь розовые губки…
– И это будет последнее, что ты увидишь, когда я ножом продырявлю жестяной насос у
тебя в груди. Ах да, и воздушный поцелуй на прощанье.
Брови Драсти поползли вверх.
– Жестяной насос? Скалла, милая, я не ослышался?
– Заткнись, я не в настроении.
– Ты всегда не в настроении, Скалла!
В ответ она лишь презрительно улыбнулась.
– Вслух можешь не говорить, – вздохнул Остряк.
Капитан Паран увидел Быстрого Бена, тот прислонился к неровной стене рядом со
входом в гарнизон, обхватил себя руками и явно был не в духе. Четверо караульных
сгрудились в десяти шагах от мага, им определённо было не по себе.
Паран подвёл своего коня, передал поводья выскочившему из ворот конюху, затем
подошёл к Быстрому Бену.
– Ты выглядишь разбитым, маг. И это заставляет меня нервничать.
Семигородец скривился.
– Ты не хочешь знать подробностей, капитан. Уж поверь.
– Если дело касается «Мостожогов», Бен, мне лучше быть в курсе.
– «Мостожогов»? – Маг невесело рассмеялся. – Это куда больше, чем горстка
ворчливых солдат. Но пока что я никакого решения не нашёл. Найду – всё расскажу. А пока я
бы советовал взять свежего коня – мы должны явиться к Дуджеку и Скворцу в лагерь Бруда.
Немедленно.
– Вся рота? Я ж её только расквартировал!
– Никак нет, сэр. Ты, я, Молоток и Штырь. Там у них какие-то… неожиданности, я так
понимаю. Не спрашивай, какие, – сам не знаю.
Паран поморщился.
– За остальными двумя я уже послал, сэр.
– Хорошо. Пойду поищу себе другого коня. – Капитан отвернулся и направился в
гарнизон, пытаясь не обращать внимания на жгучую боль в животе. Всё занимало слишком
много времени – армия проторчала в Крепи уже несколько месяцев, и городу это было не по
нраву. Дуджека объявили вне закона, поэтому имперская поддержка не прибыла, а без
административной инфраструктуры малазанцы продолжали исполнять тревожную,
неприятную роль оккупантов.
Малазанская система завоеваний всегда следовала определённому набору правил –
систематически и эффективно. Победоносная армия никогда не оставалась на месте дольше,
чем было необходимо, чтобы мирно передать власть крепкому и полноценному гражданскому
управлению по-малазански. Солдат никто не учил управлять городом – с этим куда лучше
справлялись бюрократы, привыкшие манипулировать экономикой города. «Дёргай за эти
ниточки, и все для тебя запляшут» — так считал Император и раз за разом подтверждал
свою правоту. Даже Императрица не предпринимала никаких попыток отойти от подобных
методов. Чтобы перехватить «ниточки», нужно было, с одной стороны, установить твёрдую
систему судопроизводства, а с другой – внедриться на все чёрные рынки, которые
существовали в городе на время захвата. «Уничтожить чёрный рынок невозможно, поэтому
лучше всего на нём доминировать». С этой задачей обычно справлялись Когти.
Но у нас ведь нет агентов Когтей, верно? И писцов да клерков тоже нет. Мы не
захватили чёрный рынок. Мы даже с «белой» экономикой едва справляемся, о гражданской
администрации и говорить нечего. Однако продолжаем вести себя так, будто имперская
поддержка вот-вот прибудет. Но мы её не дождёмся. Не понимаю я этого всего.
Без даруджистанского золота армия Дуджека голодала бы. Началось бы массовое
дезертирство, солдаты один за другим бежали бы в надежде вернуться под крыло Империи
или вступить в отряд наёмников или охранников караванов. Армия Однорукого рассыпалась
бы на глазах. Верность никогда не может одолеть голодный желудок.
Не без суматохи конюхи всё же сумели найти для Парана нового коня. Капитан устало
забрался в седло и поехал к выходу из гарнизона. Послеполуденное солнце только-только
бросило прохладные тени на выжженные улицы города. Из домов начали появляться жители
Крепи, хотя мало кто рисковал подходить близко к малазанскому гарнизону. Стража
пестовала подозрительность ко всем, кто задерживался рядом, а штурмовые арбалеты в руках
солдат всегда были взведены.
Кровь пролилась у входа в гарнизон и в самом здании. Нападение Пса Тени не
пережили более двадцати малазанцев. Паран до сих пор не мог толком вспомнить
произошедшее. Зверя отогнала Рваная Снасть… и сам капитан. Но для дежуривших солдат
мирный пост обратился ночным кошмаром. Нападение застало их врасплох, и подобной
трагической беспечности малазанцы больше не намерены были допускать. Такой Пёс,
конечно, всё равно легко пробился бы через их ряды, но солдаты хотя бы умерли, сражаясь, а
не разинув рот от удивления.
Паран отыскал взглядом Быстрого Бена, Молотка и Штыря, маги уже тоже были в
сёдлах. Из них троих капитан хуже всего знал Штыря. Этот коротышка был одновременно и
магом, и сапёром, так, во всяком случае, говорили. Он вечно пребывал в мрачном
расположении духа, что не располагало к задушевным разговорам, как, впрочем, и вонючая
чёрно-седая рубаха до колен, по слухам сотканная из волос матери Штыря. Паран натянул
поводья, остановился рядом с магом и взглянул на рубаху. Худов дух, а ведь и вправду похоже
на волосы старухи! От этого открытия его затошнило ещё больше.
– Ты – вперёд, Штырь.
– Так точно, капитан. Серьёзно потолкаться придётся, когда доберёмся до Северной
Рыночной площади.
– Что же, найди нам другой маршрут.
– В переулках, сэр, небезопасно…
– Так приоткрой свой Путь – настолько, чтобы волосы встали дыбом. Ты ведь можешь
это сделать?
Штырь покосился на Быстрого Бена.
– Ну-у-у, сэр, мой Путь… он вызывает… всякое.
– Опасное?
– Да нет, не очень…
– Исполняй, солдат.
– Так точно, капитан.
Быстрый Бен с каменным лицом отъехал назад, чтобы быть замыкающим, а Молоток –
тоже молча – поскакал рядом с Параном.
– Есть мысли о том, что происходит в лагере Бруда, целитель? – спросил капитан.
– Не особенно, сэр, – отозвался Молоток. – Только… ощущения. – Поймав
вопросительный взгляд Парана, он добавил: – Там большие силы смешались, сэр. Не одни
Бруд и тисте анди – этих я знаю. И Каллора тоже, к слову. Нет, там ещё что-то. Иная сила.
Старая, но в то же время новая. Чем-то похоже на т’лан имассов…
– Т’лан имассов?
– Возможно. Честно говоря, я не уверен, капитан. Но она там сильнее всех прочих.
Сердце Парана ёкнуло.
Рядом завопила кошка, метнулась серой молнией вдоль стены сада и скрылась из глаз.
Снова послышался ор – на этот раз с другого конца узенькой улочки. По спине Парана
побежали мурашки. Он встряхнулся.
– Меньше всего нам сейчас нужен новый игрок. Ситуация и так не сахар…
Из соседнего переулка вывалились две собаки, сцепившись в отчаянной драке.
Перепуганная кошка зигзагом обошла рычащих тварей. Все лошади вдруг одновременно
отпрянули, прижали уши. Справа в сточной канаве капитан увидел – и ошеломлённо
распахнул глаза – два десятка крыс, которые трусили следом за малазанцами.
– Да что за Худ?..
– Штырь! – окликнул сзади Быстрый Бен. Ехавший впереди чародей обернулся в седле,
на его обветренном лице застыло совершенно несчастное выражение.
– Расслабься немного, – приказал Быстрый Бен не без теплоты в голосе.
Штырь кивнул и повернулся обратно.
Паран отмахнулся от роя мух, который вился прямо у него перед лицом.
– Молоток, а к какому Пути обращается Штырь? – тихо спросил он.
– Тут не в Пути дело, сэр, а в том, как он его направляет. Это ещё мягкие последствия.
– Для кавалерии, наверное, просто кошмар…
– Мы же пехота, сэр, – с сухой усмешкой напомнил Молоток. – В любом случае я видел,
как он один останавливал атаку врага. Сами понимаете – очень полезный талант…
Никогда прежде Паран не видел, чтобы кошка с разбегу врезалась головой в стену.
Глухой стук сменился отчаянным царапаньем когтей, когда ошалевшее животное попыталось
отпрыгнуть назад. Эти звуки привлекли внимание двух псов. В следующий миг они
бросились в погоню за кошкой. Все трое исчезли в соседнем переулке.
У капитана нервы уже натянулись до предела, да и боль в животе не проходила. Можно
позвать Быстрого Бена и приказать ему ехать впереди, но его силу заметят – издалека
почувствуют, – а я не хочу так рисковать. Да и сам он, наверное, тоже.
В каждом квартале, куда въезжали малазанцы, поднималась дикая какофония –
шипение кошек, вой и лай собак, рёв мулов. Повсюду бегали крысы – бездумно, как
лемминги.
Когда Паран счёл, что они уже обогнули рыночную площадь, он окликнул Штыря и
приказал закрыть Путь. Чародей покорно кивнул и подчинился.
Вскоре они оказались у Северных ворот и выехали на поле недавней битвы. Признаки
осады ещё можно было разглядеть среди жухлой травы. Гниющие обрывки одежды, блеск
клёпок, выцветшие добела кости. Летние цветы голубым морем окружили свежие курганы в
двух сотнях шагов слева, и море это наливалось синью тем сильнее, чем ниже опускалось за
холмы солнце.
Паран радовался относительной тишине равнины, несмотря на тяжёлый, затхлый запах
смерти, который просачивался в самые кости, пока малазанцы пересекали поле. Похоже, мне
на роду написано проезжать по таким местам. С того самого дня в Итко-Кане, когда осы
меня жалили за то, что отрывал их от кровавого пиршества, я всё время иду следом за
Худом. Чувствую себя так, будто никогда и не знал ничего, кроме войны и смерти, хотя на
самом деле лишь несколько лет прошло. Ох, Королева грёз, я себя чувствую таким старым…
Паран нахмурился. Жалость к самому себе способна занять слишком важное место в мыслях,
если не следить за ней и не подавлять в зародыше.
Увы, это привычка унаследована от матери с отцом. И сколько бы ни получила в
наследство сестрица Тавор, она всё отдала мне. Тавор и в детстве была холодной и
практичной, а ещё больше – когда выросла. Если кто-то и сумеет спасти наш Дом от
Ласиин во время чисток знати – лишь она. Не сомневаюсь, что я бы ужаснулся, узнав, какую
тактику она избрала, но Тавор никогда не смирится с поражением. Так что лучше она, чем
я. Тем не менее Парана терзали тревожные мысли. С того дня, как армию объявили вне
закона, они почти не получали вестей из других частей Империи. Слухи о грядущем
восстании в Семи Городах не утихали, хотя его уже много раз предсказывали и такие
пророчества ещё ни разу не сбывались. На этот раз Паран сомневался.
Что бы ни случилось, Тавор позаботится о Фелисин. Хоть этим можно утешиться…
От мрачных размышлений его отвлёк голос Молотка:
– Я так понимаю, штабной шатёр Бруда стоит в лагере тисте анди, капитан. Прямо
впереди.
– Штырь с тобой согласен, – заметил Паран. Маг безошибочно вёл их к странному –
даже с такого расстояния, – более того, диковинному лагерю. С виду никто не дежурил у
частоколов. Да что там, капитан вообще никого не видел.
– Похоже, переговоры прошли по плану, – проговорил целитель. – Нас ещё не
нашпиговали стрелами.
– Меня это тоже обнадёживает, – отозвался Паран.
Штырь поехал по широкому проходу между высоких, унылых шатров тисте анди.
Начинались сумерки; потрёпанные, поблекшие обрывки ткани на стойках шатров теряли
остатки цвета. Несколько тёмных, призрачных фигур появились из боковых проходов, но не
обратили на маленький отряд никакого внимания.
– Тут и не захочешь – утратишь присутствие духа, – тихо пробормотал Молоток.
Капитан кивнул. Будто едем и едем в сумрачном сне …
– Это, наверное, и есть шатёр Бруда, – добавил целитель.
У простого и практичного шатра ждали двое, не сводили глаз с Парана и его солдат.
Даже в сумраке капитан сразу их узнал.
Малазанцы натянули поводья, остановили лошадей, затем спешились и подошли.
Скворец не стал терять времени даром:
– Капитан, мне нужно поговорить с твоими солдатами. Командир Дуджек желает
побеседовать с тобой. Потом можем собраться все вместе, если захочешь.
Подчёркнутая сухость слов Скворца насторожила Парана. В ответ он просто кивнул,
затем, когда бородатый командир зашагал прочь с Молотком, Быстрым Беном и Штырём,
капитан перевёл взгляд на Дуджека.
Старый солдат внимательно посмотрел на Парана, затем вздохнул.
– Мы получили известия из Империи, капитан.
– Как, сэр?
Дуджек пожал плечами.
– Никаких прямых контактов, разумеется, но источники у нас надёжные. Отбраковку
знати Ласиин провела… тщательно. – Он помолчал, затем сказал: – У Императрицы новый
адъюнкт…
Паран медленно кивнул. Ничего удивительного. Лорн погибла. Нужно было взять кого-
то другого на эту должность.
– Есть ли новости о моей семье, сэр?
– Твоя сестра Тавор спасла всё, что смогла, парень. Владения Паранов в Унте,
пригородные имения… большинство долгосрочных контрактов. Но всё равно… твой отец
умер, а вскоре мать решила… присоединиться к нему по ту сторону Врат Худа. Мне очень
жаль, Ганос…
Да, это похоже на неё, верно? Жаль? Да, и мне.
– Спасибо, сэр. Честно говоря, эти новости потрясли меня меньше, чем вам может
показаться.
– Боюсь, это не всё. То, что тебя объявили вне закона, сделало Дом… уязвимым. Вряд
ли у твоей сестры оставался другой выход. Отбраковка планировалась жесточайшая.
Очевидно, Тавор уже некоторое время готовилась. И хорошо понимала, что будет. Детей
аристократов… насиловали. Затем убивали. Приказ не оставлять в живых ни одного
благородного ребёнка добрачного возраста официально, разумеется, не звучал. Может,
Ласиин и вправду не знала, что происходит…
– Прошу вас, сэр, если Фелисин погибла, так и скажите, но избавьте меня от
подробностей.
Дуджек покачал головой.
– Нет, этой судьбы она избегла, капитан. О чём я и пытаюсь тебе сказать.
– И что же Тавор продала, чтобы добиться этого… сэр?
– Даже заняв пост адъюнкта, Тавор получила лишь ограниченное влияние. Она не
могла себе позволить открыто проявлять… снисхождение – так, по крайней мере, я понимаю
её намерения…
Паран закрыл глаза. Адъюнкт Тавор. Что ж, сестрица, свои амбиции ты не скрывала.
– Фелисин?
– Отправилась на Отатараловые рудники, капитан. Не на всю жизнь, это точно. Когда
огонь в Унте поутихнет, её наверняка вывезут – тихо, без шума…
– Только если Тавор сочтёт, что это не угрожает её репутации…
Дуджек оторопел.
– Её репу…
– Не среди знати, конечно: аристократы могут звать её чудовищем сколько пожелают,
уверен, это и происходит, но ей плевать. И всегда было плевать. Я говорю о
профессиональной репутации, командир. В глазах Императрицы и двора. Для Тавор только
это имеет значение. Так что она отлично подходит на роль адъюнкта. – Голос Парана звучал
ровно, слова – размеренно и спокойно. – В любом случае, как вы и сказали, ей нужно было
принимать решение, а что до этой ситуации… я виноват в произошедшем, сэр. Отбраковка –
изнасилования, убийства, смерть моих родителей, всё, что выносит теперь Фелисин, – моя
вина.
– Капитан…
– Всё в порядке, сэр. – Паран улыбнулся. – Дети моих родителей – все как один –
способны практически на всё. Мы способны пережить последствия. Может, нам не хватает
обычной совести, а может, мы и в самом деле чудовища. Спасибо за новости, командир. Как
прошли переговоры? – Паран как мог старался не замечать горя в глазах Дуджека.
– Хорошо, капитан, – прошептал старик. – Через два дня вы отправляетесь в путь – все,
кроме Быстрого Бена, который вас потом догонит. Не сомневаюсь, что твои солдаты готовы
к…
– Так точно, сэр, готовы.
– Очень хорошо. Это всё, капитан.
– Сэр.
Тьма опустилась, точно саван. Паран стоял на большом кургане, лицо его ласкал лёгкий
ветерок. Он сумел выйти из лагеря так, чтобы не столкнуться со Скворцом и «мостожогами».
Ночь требовала одиночества, и он почувствовал себя дома на этой братской могиле, звенящей
памятью о боли, страдании и отчаянии. Среди мертвецов внизу – сколько взрослых голосов
зовут своих матерей?
Смерть и умирание заново превращает нас в детей, в последний раз, для последнего
детского крика. Многие философы утверждали, что мы навсегда остаёмся детьми, глубоко
под ороговевшими слоями, из которых складывается броня взрослости.
Броня тянет вниз, ограничивает тело и душу внутри. Но защищает. Удары
смягчаются. Чувства теряют остроту, так что остаётся лишь терпеть синяки, а те
вскоре сходят.
Капитан задрал голову, так что мускулы шеи и плеч возмущённо запротестовали. Он
смотрел на небо, моргая от боли, плоть натянулась, обхватила кости, словно оковы
заключённого.
Но выхода нет, так ведь? Воспоминания и откровения въедаются как яд, их уже не
вытравить. Он набрал полную грудь остывающего воздуха, будто пытался вдохнуть саму
холодность, беспристрастность звёзд, их равнодушие и твёрдость. Страдание ничего не
приносит. Взгляни хоть на тисте анди.
Что ж, хоть живот успокоился… готовится, наверное, к очередному приступу…
Во тьме над головой промчались летучие мыши, выхватывая из воздуха добычу. На юге
умирающим очагом мерцала Крепь. Далеко на западе вздымались пики Морантских гор.
Паран не сразу заметил, что обхватил себя руками, словно пытался удержать всё внутри. Он
не привык плакать или проклинать всё вокруг себя. Его вырастили и тщательно воспитали в
духе холодной отстранённости, который лишь укрепился благодаря опыту военной службы.
Если это достойное качество, то в нём она меня превзошла. Тавор, ты и вправду мастер в
этом искусстве. О, милая Фелисин, какая жизнь тебя теперь ждёт? Уж точно не
защитные объятья аристократии .
Позади послышались шаги.
Паран закрыл глаза. Хватит новостей, пожалуйста. Хватит таких откровений.
– Капитан. – Скворец положил руку на плечо Парану.
– Тихая ночь, – заметил тот.
– Мы тебя искали после разговора с Дуджеком, Паран. Серебряная Лиса смогла тебя
отыскать с помощью своей силы. – Он убрал руку. Встал рядом, принялся рассматривать
звёзды.
– Кто такая Серебряная Лиса?
– Думаю, – пророкотал бородатый солдат, – это тебе самому решать.
Паран нахмурился, посмотрел на командира.
– Сейчас у меня нет настроения для загадок, сэр.
Скворец кивнул, не сводя глаз с поблёскивавшего полотна небес.
– Придётся потерпеть, капитан. Я могу тебя повести вперёд шаг за шагом или
отправить в полёт одним пинком под зад. Возможно, когда-нибудь ты вспомнишь этот
момент и будешь мне благодарен за такой выбор.
Паран прикусил язык и проглотил язвительный ответ.
– Они ждут нас у подножия кургана, – продолжил Скворец. – Более… частной встречи
я не сумел устроить. Только Молоток, Быстрый Бен, Мхиби и Серебряная Лиса. Солдаты
твоего взвода здесь на случай, если у тебя возникнут… сомнения. Оба истощили сегодня
свои Пути, чтобы убедиться в истинности произошедшего…
– Сэр! – взорвался Паран. – Что вы хотите этим сказать?
Скворец посмотрел в глаза капитану.
– Девочка-рхиви, Серебряная Лиса. Это возрождённая Рваная Снасть.
Паран медленно развернулся, посмотрел вниз, туда, где во тьме виднелись четыре
фигуры. Там стояла девочка-рхиви, окутанная рассветной аурой, тенью силы, которая
пробудила дикую кровь в его жилах. Да. Это она. Стала старше, уже видно, какой будет.
Проклятье, женщина, никогда ты не умела сделать всё просто. Всё напряжение вдруг
будто вытекло из него, оставило слабым, дрожащим. Паран продолжал смотреть на
Серебряную Лису.
– Она ведь ребёнок.
Но я знал, верно? Я давно знал, только не хотел об этом думать… а теперь – выбора
нет.
Скворец проворчал:
– Она быстро растёт. В ней жадные, нетерпеливые силы, слишком могущественные для
тела ребёнка. Уже скоро…
– Будут соблюдены приличия, – сухо закончил Паран, не замечая замешательства
Скворца. – Тогда всё будет хорошо, а теперь? Кто не скажет, что я – чудовище, даже если мы
будем просто держаться за руки? Что я могу ей ответить? Что ей ответить? – Он повернулся к
Скворцу. – Это невозможно – она ведь ребёнок!
– А внутри неё – Рваная Снасть. И Ночная Стужа…
– Ночная Стужа! Худов дух! Что произошло… как?!
– Тут ответ найти нелегко, парень. Лучше спроси у Молотка и Быстрого Бена – и у
самой Серебряной Лисы.
Паран невольно отступил на шаг.
– Поговорить с ней? Нет. Я не могу…
– Она этого захотела, Паран. И ждёт тебя.
– Нет. – Капитан невольно вновь посмотрел вниз. – Я вижу Рваную Снасть, да. Но это
не всё – и дело не только в Ночной Стуже – она теперь одиночница, Скворец. Создание,
которому она обязана своим рхивийским именем и силой превращения…
Командир сощурился.
– Откуда ты знаешь, капитан?
– Просто знаю…
– Плохой ответ. Быстрому Бену пришлось попотеть, чтобы это выяснить. А ты «просто
знаешь». Откуда, Паран?
Капитан поморщился.
– Я почувствовал, как Быстрый Бен проверял меня – когда думал, будто я занят другим.
Видел тревогу в его глазах. Что он выяснил, командир?
– Опонны отстали от тебя, но что-то иное заняло их место. Что-то дикое. У Бена шерсть
на загривке дыбом встаёт всякий раз, когда ты оказываешься рядом…
– Шерсть. – Паран улыбнулся. – Удачное слово. Аномандр Рейк убил двух Псов Тени –
я был там. Видел. Ощутил кровь умирающего Пса – на своём теле, Скворец. Какая-то часть
этой крови бежит теперь в моих жилах.
Голос командира прозвучал невыразительно:
– Что ещё?
– А должно быть что-то ещё, сэр?
– Да. Быстрый Бен кое-что разнюхал – дело далеко не только в крови Взошедшего. –
Скворец помедлил, затем сказал: – Серебряная Лиса придумала тебе рхивское имя.
Джен’исанд Рул.
– Джен’исанд Рул.
– Переводится как «Странник-в-Мече». Она говорит, это значит, что ты сделал нечто,
чего ещё не делал никто – ни смертный, ни Взошедший, – и это изменило тебя, сделало
непохожим на всех остальных. Ты отмечен, Ганос Паран, но никто – даже Серебряная Лиса –
не знает, что это предвещает. Расскажи мне, что произошло.
Паран пожал плечами.
– Рейк обнажил свой чёрный меч, чтобы убить Псов. Я попал вслед за ними… внутрь
этого меча. Духи Псов были там пленены, скованы вместе со всеми… остальными. Думаю, я
освободил их, сэр. Не могу быть уверен. Знаю только, что они теперь в другом месте и более
не скованы.
– Они вернулись в наш мир?
– Не знаю. Джен’исанд Рул… почему важно то, что я побывал внутри меча?
Скворец хмыкнул.
– Это не у меня надо спрашивать, капитан. Я-то лишь повторяю слова Серебряной
Лисы. Хотя вот что мне только что пришло в голову. – Он приблизился на шаг. – Ни слова об
этом тисте анди – ни Корлат, ни Аномандру Рейку. Сын Тьмы – непредсказуемый ублюдок,
как ни посмотри. А если легенда о Драгнипуре истинна, проклятье этого клинка таково, что
никто не может выбраться из его темницы – души жертв скованы там… навечно. А ты
обошёл проклятье и, похоже, помог Псам сделать это. Создал тревожный… прецедент.
Паран горько улыбнулся окружающей тьме.
– Обошёл. О да, я много чего обошёл обманом, даже саму смерть. – Но не боль. Нет,
от неё сбежать мне пока не удаётся. – Думаешь, Рейк высоко ценит свою веру в…
окончательность приговора меча?
– Очень похоже на то, Ганос Паран, верно?
Капитан вздохнул.
– Верно.
– А теперь пойдём вниз, поговорим с Серебряной Лисой.
– Нет.
– Да чтоб тебя, Паран! – зарычал Скворец. – Тут на карту поставлено больше, чем одни
только ваши с ней охи-вздохи! В этой девочке скрыта сила – огромная и… неведомая. Каллор
бы убил её, получи он только такой шанс. Серебряная Лиса в опасности. Вопрос в том, будем
мы её защищать или решим не вмешиваться? Верховный король называет её чудовищем,
капитан. Если Каладан Бруд отвернётся в неподходящий момент…
– Он убьёт её? Почему?
– Я так понимаю, он боится силы внутри неё.
– Худов дух, это же просто… – Паран запнулся, осознав лицемерность такого
утверждения. Просто ребёнок? Вряд ли. – Защитить от Каллора, говоришь? Опасная
позиция, командир. Кто поддерживает нас?
– Корлат и, как следствие, все тисте анди.
– Аномандр Рейк?
– Этого мы пока не знаем. Корлат не доверяет Каллору. К тому же она сдружилась с
Мхиби, и это привело её к такому решению. Обещает обсудить его со своим Владыкой, когда
тот прибудет сюда…
– Прибудет сюда?
– Да. Завтра, возможно, с самого утра, и если так, лучше избегай его.
Паран кивнул. Одной встречи довольно.
– А Воевода?
– Сомневается, как нам кажется. Но Бруду нужны рхиви и их стада бхедеринов. На
данный момент, по крайней мере, он – главный защитник девочки.
– А что по этому поводу думает Дуджек? – спросил капитан.
– Он ждёт твоего решения.
– Моего? Храни нас Беру, командир, я ведь не маг, не жрец! И в будущее девочки я не
могу заглянуть.
– В Серебряной Лисе живёт душа Рваной Снасти, Паран. Её нужно позвать,
вытащить… на первый план.
– Потому что Рваная Снасть нас никогда не предаст. Да. Теперь понимаю.
– И не стоит корчить такое несчастное лицо, Паран.
Да ну? А если бы ты оказался на моём месте, Скворец?
– Хорошо, веди.
– Похоже, – проговорил Скворец, спускаясь с вершины, – нам придётся присвоить тебе
звание, равное моему, капитан. А то ты никак не разберёшься, кто тут кому приказы отдаёт.
До рассвета оставалось совсем немного времени, когда другие взводы начали выходить
из шатра. Солдаты смеялись, хлопали друг друга по спине и звенели туго набитыми
кошельками. Когда последний голос затих вдали, Хватка устало опёрлась о стол. Штырь – по
его волосяной рубахе градом катился пот – застонал и уронил голову, с глухим стуком
врезавшись лбом в толстую доску.
Вал шагнул ему за спину и поднял руку.
– Отставить, солдат, – буркнула Хватка. – Совершенно ясно, что весь этот треклятый
стол перекосился, а может, и не работал никогда…
– Работал! Мы со Скрипом накрепко…
– Только его ведь украли, прежде чем вы его по-настоящему опробовали, так?
– Да не важно! Говорю тебе…
– Заткнитесь все, – сказал Штырь, медленно поднимая голову. По его узкому лбу
пробежали глубокие морщины, когда маг ещё раз хмуро посмотрел на столешницу. –
Перекосился… А ты ведь, наверное, права, Хватка. – Он принюхался, будто пытался поймать
какой-то запах, затем присел на корточки. – Ага-а. А ну-ка, помогите мне вытянуть лежанки.
Никто не шелохнулся.
– Помоги ему, Вал, – приказала Хватка.
– Под стол залезть помочь? Поздновато прятаться…
– Это приказ.
Продолжая ворчать, сапёр наклонился. Вдвоём они вытащили сложенные лежанки.
Затем Штырь залез под стол. Внизу медленно разгорелся чародейский свет, а потом маг
присвистнул.
– Вот она! Нижняя столешница!
– Обалденная наблюдательность, Штырь. Ты бы там ещё ножки обнаружил.
– Да нет, идиот! На нижней столешнице что-то нарисовано… одна большая карта –
только я её не узнаю.
Нахмурившись, Вал забрался к магу.
– Что ты несёшь? Ничего мы там не рисовали… Худовы портянки! Это ещё что
такое?!
– Красная охра, похоже. Такой вроде баргасты рисуют…
– И рхиви, – пробормотал Вал. – А это кто, в центре, с собачьей головой на груди?
– Мне откуда знать? Одно скажу – рисунок свежий. В смысле, недавно нарисовали.
– Так сотри его к треклятой матери.
Штырь выполз из-под стола.
– Худа с два – там охранных чар как паутины, и не только охранных. – Он распрямился,
перехватил вопросительный взгляд Хватки, затем пожал плечами. – Новая карта.
Независимая, неаспектированная. Хочу себе копию создать, под размер Колоды, а потом
попробовать сделать расклад с ней…
– Да пожалуйста, – отмахнулась Хватка.
Из-под стола вынырнул Вал, он вдруг оживился.
– А хорошая мысль, Штырь! За расклады тоже можно денег брать. Если новая
Независимая карта взаправду заиграет, вычислишь новые связи, новые отношения, а когда их
все выучишь…
Штырь ухмыльнулся.
– Мы устроим новую игру. Точно!
Дэторан застонала.
– Я все деньги проиграла.
– Не ты одна, – рявкнула Хватка, злобно глядя на сапёров.
– В следующий раз всё получится, – заявил Вал. – Вот увидишь.
Штырь согласно закивал.
– Уж простите нам нехватку энтузиазма, – процедила Дымка.
Хватка развернулась к баргасту.
– Тротц, посмотри-ка на этот рисунок.
Воин фыркнул, затем опустился на четвереньки. С кряхтением протиснулся под стол.
– Тут темно, – сообщил Тротц.
Вал посмотрел на Штыря.
– Подсвети ему там, идиот!
Маг презрительно ухмыльнулся, затем взмахнул рукой. Под столом вновь разгорелось
чародейское свечение.
Некоторое время Тротц молчал, затем выбрался обратно и поднялся.
– Ну? – спросила Хватка.
Баргаст покачал головой.
– Рхиви.
– Рхиви не играют с Колодой, – возразил Штырь.
Тротц оскалился.
– Баргасты тоже!
– Мне нужна дощечка, – пробормотал Штырь и поскрёб щетину на узком подбородке. –
И стило, – продолжал он, не обращая внимания на остальных, – и краски, и кисточка…
Маг вышел из шатра, все посмотрели ему вслед. Хватка вздохнула и в последний раз
возмущённо глянула на Вала.
– Не самое удачное начало службы в седьмом взводе, сапёр. У Мураша чуть сердце не
остановилось, когда он целый столбик монет проиграл. Так что твой сержант сейчас,
наверное, потрошит лесных голубей, достаёт чёрную печёнку и шепчет твоё имя – кто знает,
может, удача тебе улыбнётся и демон его не услышит.
Вал скривился.
– Ха. Ха. Ха.
– По-моему, она не шутит, – заметила Дэторан.
– Ну и ладно! – вспылил Вал. – У меня на этот случай «ругань» припасена, и я уж
позабочусь, чтоб вас всех с собой прихватить.
– Вот это командный дух, – одобрил Тротц и широко ухмыльнулся.
Хватка хмыкнула.
– Ладно, солдаты, пошли отсюда.
Паран и Серебряная Лиса стояли поодаль от остальных, глядя, как в небе на востоке
проступают медные и бронзовые полосы. Над головой выцветали последние звёзды,
холодный, бесстрастный узор уступал теплу голубого и безоблачного дня.
Последние часы были для Парана мучительно, болезненно неловкими и странными,
казалось, они тянулись вечно, но теперь им на смену пришло эмоциональное истощение, а с
ним – лихорадочное спокойствие. Капитан замолчал, боясь разрушить это хрупкое ощущение
внутреннего покоя, зная, что оно – лишь иллюзия, трагическое затишье перед бурей.
«Рваную Снасть нужно вызвать на передний план». Это он сделал. Стоило лишь
посмотреть друг другу в глаза – ожили все общие воспоминания, и они стали для Парана
жгучим проклятьем. Ребёнок. Я смотрю на ребёнка и оттого страшусь всякой мысли о
близости – пусть она и была прежде зрелой женщиной. Той женщины больше нет. Есть
ребёнок. Но не только это мучило капитана. Другая личность, вплетённая словно чёрная
железная проволока во всё, что было некогда Рваной Снастью. Ночная Стужа, чародейка,
любовница Беллурдана – куда бы она ни пошла, теломен следовал за ней. Ни о каком
равенстве в этих отношениях не могло быть и речи, а теперь Ночная Стужа проявлялась
ожесточённой, требовательной волей. Ожесточённой горечью. Против Тайшренна…
Императрицы, всей Малазанской империи и Худ знает кого и чего ещё. Она знает, что во
время Канонады под Крепью её предали. Сначала её, а затем – на равнине – Беллурдана. Её
возлюбленного.
Серебряная Лиса заговорила:
– Не нужно бояться т’лан имассов.
Паран моргнул, встряхнулся.
– Ты уже говорила. Потому что ты – командуешь ими. Но все мы не можем не
задумываться над тем, что́ ты собираешься делать с армией нежити? В чём значение этого
Соединения?
Серебряная Лиса вздохнула.
– На самом деле, всё просто. Они собираются, чтобы получить благословение. От меня.
Капитан повернулся к ней.
– Почему?
– Я – заклинательница костей из плоти и крови, первая за сотни тысяч лет. –
Серебряная Лиса помрачнела. – Но прежде они будут нам нужны. Во всей своей силе. Ужасы
ждут нас всех… в Паннионском Домине.
– Остальные должны узнать об этом… благословении – что оно значит, Серебряная
Лиса, – и больше узнать об угрозе, которая ждёт нас в Паннионском Домине. Бруд, Каллор…
Девочка покачала головой.
– Моё благословение – не их дело. Это только моё дело. Как и сами т’лан имассы. Что
до Панниона… Мне самой нужно узнать больше, прежде чем я решусь говорить. Паран, я
открыла тебе это всё ради того, чем мы были друг для друга, и того – чем стали.
А чем мы стали? Нет, сейчас не время для этого вопроса.
– Джен’исанд Рул.
Серебряная Лиса нахмурилась.
– Этой части тебя я не понимаю. Однако есть и другое, Паран. – Она заколебалась, а
затем сказала: – Скажи, что ты знаешь о Колоде Драконов?
– Почти ничего. – Но он улыбнулся, ибо в этом вопросе услышал голос Рваной Снасти
больше, чем за всё время этой встречи.
Серебряная Лиса глубоко вздохнула, задержала дыхание, затем медленно выдохнула,
снова перевела полуприкрытые глаза на восток.
– Колода Драконов. Своего рода структура, ограничивающая саму силу. Никто не знает,
кто её создал. Я считаю – Рваная Снасть считает, – что каждая карта – врата на Путь, и
прежде было больше карт, чем сейчас. Могли существовать иные Колоды – вполне могут
существовать и сейчас…
Паран внимательно посмотрел на неё.
– У тебя есть и другое подозрение, верно?
– Да. Я сказала, что никто не знает, кто создал Колоду Драконов. Но есть иная
сущность, не менее загадочная, и сама по себе – тоже структура, ограничивающая силу.
Подумай о терминах, которыми мы описываем Колоду Драконов. Дома… Дом Тьмы, Дом
Света, Жизни, Смерти… – Серебряная Лиса медленно обернулась к нему. – Подумай о слове
«Финнэст». Его значение, как понимают т’лан имассы, «Обитель Льда». Давным-давно среди
Старших рас «Обитель» была синонимом нашего «Дома» в значении и употреблении, то есть
означало то же, что и «Путь». Где содержится источник силы и власти яггута? В Финнэсте. –
Она помолчала, заглядывая в глаза Парану. – «Треморлор» по-трелльски означает «Дом
Жизни».
Финнэст… Дом Финнэста в Даруджистане… Дом Азатов.
– О Треморлоре я никогда не слышал.
– Это Дом Азатов в Семи Городах. В городе Малазе, в вашей Империи, стоит Мёртвый
Дом – Дом Смерти…
– Ты считаешь, что Дома Азатов и Дома Колоды – одно и то же.
– Да. Или они каким-то образом связаны. Подумай об этом!
Вот чем Паран и занимался. Ни о Колоде, ни о Домах он почти ничего не знал – и не
мог понять, как сам вообще может быть с ними связан. Ему стало ещё тревожней,
беспокойство отдалось болезненным спазмом в животе. Капитан нахмурился. Он слишком
устал, чтобы думать, но думать было необходимо.
– Говорят, старый Император, Келланвед, с Танцором смог войти в Мёртвый Дом…
– Келланвед и Танцор с тех пор Взошли и ныне правят Домом Тени. Келланвед стал
Престолом Тени, а Танцор – Котильоном, Узлом, Покровителем Убийц.
Капитан ошеломлённо уставился на неё.
– Что?
Серебряная Лиса усмехнулась.
– Это вполне очевидно, если поразмыслить, не так ли? Кто из Взошедших обратил
внимание на Ласиин… с тем, чтобы её уничтожить? Престол Тени и Котильон. С чего бы
кому-то из Взошедших вообще волноваться о судьбе некой смертной женщины? Если только
ими не движет жажда мести.
Перед глазами Парана встала давняя картина – дорога на побережье Итко-Кана,
чудовищная бойня, плоть, разорванная огромными клыками – Псы. Псы Тени, щеночки
Престола … С того дня капитан пошёл в жизни иной тропой. По следу юной женщины,
которую одержал Котильон. С того дня его жизнь начала разваливаться на куски.
– Постой! Ведь Келланвед и Танцор вошли в Мёртвый Дом — почему же они не
приняли его аспект, аспект Дома Смерти?
– Я сама об этом думала – и вижу одну возможность. Владение Смерти уже было
занято, Паран. Король Высокого Дома Смерти – Худ. Я полагаю, что всякий Дом Азатов
скрывает в себе все врата, выходы на все Пути. Если сумеешь войти в Дом, сможешь…
выбирать. Келланвед и Танцор нашли пустующий Дом, незанятый престол – и заняли
место правителей Тени. Тогда появился Дом Тени, стал частью Колоды Драконов.
Понимаешь?
Паран медленно кивнул, судорожно пытаясь уложить всё это в голове. В животе
разлилась болезненная дрожь – волевым усилием он подавил её. Но какое отношение это всё
имеет ко мне?
– Дом Тени был некогда Обителью, – продолжила Серебряная Лиса. – Это легко
заметить, в нём нет такой же иерархической структуры, что в остальных Домах. Это
звериное, дикое владение, которое долгое время не знало иного правителя, кроме Псов.
– А что же Независимые карты?
Серебряная Лиса пожала плечами.
– Неудавшиеся аспекты? Необходимая сила случайности, неожиданности? Азаты и сама
Колода – это структуры упорядочивающие, однако всякий порядок нуждается в свободе,
иначе он застывает, становится хрупким.
– А где же в этом порядке моё место? Я – ничто, Серебряная Лиса. Косолапый
смертный.
О, боги, не втягивайте меня в это – в то, к чему всё, похоже, идёт. Пожалуйста .
– Об этом я думала, Паран, долго и глубоко. Аномандр Рейк – Рыцарь Дома Тьмы, –
сказала она, – но где же сам Дом? Прежде всех прочих была Тьма, Мать, породившая всё.
Значит, должно быть древнее владение, Обитель, или даже нечто более древнее, чем сами
Обители. Средоточие врат в Куральд Галейн… ненайденное, скрытое, Первая Рана,
срощенная душой, запечатанная живым духом.
– Душой, – пробормотал Паран, и по спине у него побежали мурашки, – или целым
легионом душ…
Серебряная Лиса тихо выпустила воздух сквозь зубы.
– Прежде Домов были Обители, – продолжил с безжалостной логикой Паран. – И те и
другие неподвижные, выстроенные. Как дома в поселениях. Но прежде поселений… люди
кочевали . Дома образовались из Обителей, Обители из… врат, пребывающих в постоянном,
непрестанном движении… – Он зажмурился. – Повозка, нагруженная бессчётными душами,
запечатывающими врата во Тьму…
И я послал двух Псов в эту рану, видел, как они прошли сквозь печать… клянусь Бездной
…
– Паран, что-то произошло – с Колодой Драконов. Явилась новая карта. Независимая,
но, как мне кажется, доминирующая. У Колоды никогда не было… Господина. – Серебряная
Лиса повернулась к нему. – Я думаю, что теперь у неё есть Господин. Ты.
Глаза капитана распахнулись; он уставился на неё, сначала ошеломлённо, затем с
насмешкой.
– Это же чушь, Рва… Серебряная Лиса. Только не я. Ты ошибаешься. Наверняка…
– Не ошибаюсь. Мою руку направили силы, чтобы изобразить карту, на которой – ты…
– Какую карту?
Она не ответила, но продолжала, будто не услышала:
– Кто направил меня? Азаты? Или иная, неведомая сила? Я не знаю. Джен’исанд Рул.
Странник-в-Мече. – Серебряная Лиса посмотрела ему в глаза. – Ты – новый Независимый,
Ганос Паран. Рождённый случайностью или нуждой, цель которой ясна лишь самим Азатам.
Ты должен найти ответ на вопрос о смысле собственного создания, постигнуть цель того, чем
стал.
Он иронически приподнял брови.
– Ты ставишь передо мной высокую задачу? Ждёшь подвига? Уволь, Серебряная Лиса.
Бестолковые, бесцельные мужчины подвигов не совершают. Это задача для лупоглазых
героев из эпических поэм. Я не верю в цели – больше не верю. Они – лишь самообман. Ты
ставишь мне эту задачу, но тебя ждёт горькое разочарование. Как и самих Азатов.
– Незримая война уже началась, Паран. Сами Пути подверглись нападению – я
чувствую некую силу в Колоде Драконов, хоть и не могу пока её нащупать. Собирается…
армия, а ты – солдат – часть её.
О да, так говорит Рваная Снасть.
– У меня и видимых войн – по горло, Серебряная Лиса…
Когда девочка посмотрела на капитана, её глаза блеснули.
– Возможно, Ганос Паран, это всё – одна и та же война.
– Я не Дуджек и не Бруд – я не умею выстраивать планы… кампаний. Меня… меня
просто разрывает на части.
– Я знаю. Ты ведь не думал, что сможешь скрыть от меня свою боль? Я вижу её в твоём
лице, и моё сердце рвётся на части.
Капитан отвёл глаза.
– Я вижу сны… ребёнок в ране. Он кричит.
– Ты убегаешь от этого ребёнка?
– Да, – дрожащим голосом признался он. – Эти крики… ужасны.
– Ты должен бежать к этому ребёнку, любимый. Бегство ожесточит твоё сердце.
Капитан обернулся к ней. «Любимый» – такие слова, чтобы манипулировать моими
чувствами?
– Кто этот ребёнок?
Серебряная Лиса покачала головой.
– Я не знаю. Жертва незримой войны, наверное. – Она попыталась улыбнуться. – Твою
отвагу уже испытывали прежде, Паран, но ты выдержал.
Он поморщился и пробормотал:
– Никогда не поздно сдаться.
– Ты – Странник-в-Мече. Карта существует.
– Мне плевать.
– Ей тоже, – парировала Серебряная Лиса. – У тебя нет выбора…
Паран накинулся на неё.
– Тоже мне новость! Спроси у Опоннов, как я справился! – Он дико расхохотался. –
Сомневаюсь, что Близнецы оправятся. Ошибка, Снасть, я всегда – ошибка, неверный выбор!
Она долго смотрела на капитана, а затем – возмутительно – просто пожала плечами.
Паран вдруг остыл, отвернулся. Посмотрел на Мхиби, Скворца, Молотка и Быстрого
Бена. Все четверо за это время даже не шевельнулись. От такого терпения – да что там, от
такой веры — капитану захотелось кричать. Вы ошиблись. Все вы ошиблись! Но Паран
понимал, что они не станут и слушать.
– Я ничего не знаю о Колоде Драконов, – глухо повторил он.
– Если у нас будет время, я научу тебя. Если не будет, найдёшь свой собственный путь.
Паран закрыл глаза. Боль в животе возвращалась, росла, вздымалась волной, от которой
уже было не отмахнуться. Конечно. Рваная Снасть именно так и поступила бы. Всё у тебя
получилось, Скворец. Теперь она ведёт, остальные – следуют. Хороший солдат – капитан
Ганос Паран …
В мыслях он вернулся в жуткое, кошмарное царство внутри меча Драгнипура, где
легионы скованных душ неустанно тащили громадную повозку… а в сердце её – холодная,
тёмная пустота, из которой тянулись цепи. В повозке едут врата, врата в Куральд Галейн, на
Путь Тьмы. Меч собирает души, чтобы запечатать их… какова же рана, что требует
стольких душ… От приступа боли капитан застонал. Маленькая ручка Серебряной Лисы
коснулась его локтя.
Паран едва не отшатнулся.
Я вас всех подведу.
Глава пятая
на битву, на битву!
К бешеной ярости
непрошеной памяти льда.
Два дня – семь лиг сквозь облака чёрного, липкого пепла, а на белоснежной телабе
госпожи Зависти не появилось ни единого пятнышка. С ворчанием Ток Младший сорвал с
лица затвердевшую повязку и медленно опустил свой тяжёлый мешок на землю. Он никогда
бы не подумал, что будет рад увидеть безликую, поросшую травой равнину, но после
вулканических полей холмистая степь, которая раскинулась на севере, манила, словно
райский сад.
– Этот холм сгодится для лагеря? – поинтересовалась госпожа Зависть, подходя к
Току. – Он же совсем на виду. Вдруг по равнине бродят разбойники?
– Не спорю, разбойники обычно умом не отличаются, – ответил малазанец, – но даже
самый тупой из них задумается, прежде чем бросить вызов трём сегулехам. Здесь, на
вершине, ветер отгонит кусачую мошкару, госпожа. В низине разбивать лагерь я бы не
советовал – это ведь прерия.
– Склоняюсь перед твоей мудростью, о разведчик.
Ток закашлялся, выпрямился, чтобы оглядеть окрестности.
– Что-то я нигде не вижу твоих четвероногих друзей.
– И твоего костлявого товарища тоже. – Она вдруг испуганно посмотрела на Тока. –
Думаешь, они попали в беду?
Он озадаченно посмотрел на госпожу Зависть и промолчал.
Она приподняла бровь, затем улыбнулась. Ток быстро отвернулся, начал копаться в
мешке.
– Поставлю-ка я лучше палатки, – пробормотал он.
– Я ведь ещё вчера вечером пыталась дать понять, что мои слуги вполне способны
справиться с такими бытовыми мелочами, Ток Младший. Я бы предпочла, чтобы ты принял
для себя более высокую роль на время этого великого приключения.
Ток помолчал.
– Хочешь, чтобы я замер в героической позе на фоне заката, госпожа Зависть?
– Именно!
– Мне забыли сообщить, что я создан исключительно для твоего развлечения.
– Ну вот, опять ты надулся. – Она подошла ближе, положила лёгкую ладонь ему на
плечо. – Не злись на меня, пожалуйста. Мои слуги ведь совершенно не способны поддержать
интересную беседу, верно? Да и твой друг Тлен тоже не блещет остроумием и манерами. А
щеночки, конечно, почти идеальные спутники – всегда слушают и никогда не перебивают, но
хочется ведь и остроумного диалога. В этом походе, Ток, нам не обойтись друг без друга, так
пусть нас свяжут узы дружбы.
Продолжая смотреть на свёрнутые палатки, Ток Младший довольно долго молчал,
затем вздохнул.
– Для остроумного диалога я не слишком-то гожусь, госпожа, увы. Я – солдат и почти
ничего больше.
И шрамы солдатские – кто же посмотрит на меня и не отшатнётся?
– Это не скромность, а хитрость, Ток.
Он вздрогнул, услышав в её голосе стальную нотку.
– Ты получил образование куда лучшее, чем можно ожидать от обычного
профессионального солдата. И я слышала довольно твоих перепалок с т’лан имассом, чтобы
оценить остроумие. С чего вдруг такая стеснительность? Откуда неловкость?
Руку с его плеча она не убрала.
– Ты – чародейка, госпожа Зависть. А магия заставляет меня нервничать.
Зависть отдёрнула руку.
– Понимаю. Точнее, не понимаю, Ток Младший. Твой дружок т’лан имасс был сотворён
магическим обрядом такой силы, какой этот мир давным-давно не видел. Даже его
кремнёвый меч напичкан чарами под завязку – он не может ни сломаться, ни раскрошиться, с
лёгкостью пробьёт защитные заклятья. Ни один Путь от него не защитит. Я бы не поставила
и гроша на любой другой клинок, пока этим владеет Тлен. Да и сам он… Он ведь своего рода
герой, не так ли? Среди т’лан имассов Тлен – особенный. Ты себе даже представить не
можешь, какой силой – какой мощью — он обладает. Тлен тоже заставляет тебя нервничать,
солдат? Что-то незаметно.
– Да уж! – буркнул Ток. – Он ведь труп усохший, кожа да кости. Тлен-то ко мне не
прижимается при всякой возможности. Он ведь не мечет в меня улыбки, будто копья, в самое
сердце. Он-то не посмеивается над тем, что когда-то у меня было лицо, от которого люди не
шарахались.
Госпожа Зависть широко распахнула глаза.
– Я не насмехаюсь над твоими шрамами, – тихо проговорила она.
Ток покосился на трёх неподвижных сегулехов в неизменных масках. Ох, Худ, я всё
испортил. Ухмыляетесь там под масками, да, воины?
– Прошу прощения, госпожа, – выдавил он. – Я сожалею об этих словах…
– Но не отказываешься от них. Хорошо же, я принимаю вызов.
Ток воззрился на неё.
– Вызов?
Зависть улыбнулась.
– Ты явно сомневаешься в искренности моей к тебе приязни. Придётся постараться
доказать обратное.
– Госпожа…
– А если будешь и впредь пытаться меня оттолкнуть, узнаешь, что меня оттолкнуть не
так-то легко.
– Зачем, госпожа Зависть?
Ты хочешь добиться того, чтобы все мои защитные стены рухнули… лишь для
развлечения?
Её глаза вспыхнули, и Ток отчётливо понял, что не ошибся. Боль вошла в него, словно
холодное железо. Малазанец принялся разворачивать первую палатку.
Подошли Гарат и Баальджагг, начали крутиться вокруг госпожи Зависти. В следующий
миг облако пыли поднялось над охряной травой в нескольких шагах от Тока. Возник Тлен –
на плечах он держал тушу вилорогой антилопы, которую тут же с глухим стуком сбросил на
землю.
Никаких ран на теле животного Ток не увидел. Наверное, перепугалась до смерти .
– Ах, чудесно! – воскликнула госпожа Зависть. – Сегодня будем обедать как
аристократы! – Она обернулась к сегулехам. – Принимайся за дело, Сену, тушу нужно
разделать.
Похоже, не в первый раз.
– А вы двое… хм-м, к чему бы вас приставить? Бездельничать негоже. Мок, ты
соберёшь кожаную ванну. Вон там поставь, на холме. О воде и благовонных маслах не
беспокойся, этим я сама займусь. Турул, распакуй мои гребни и халат, будь так добр.
Ток оглянулся через плечо и заметил, что Тлен смотрит на него. Разведчик криво
усмехнулся. Т’лан имасс подошёл ближе.
– Мы можем начать делать стрелы, солдат.
– Ага, как только поставлю палатки.
– Хорошо. Я принесу материал. Мы должны сделать себе инструменты.
Ток за годы службы поставил столько палаток, что работа ничуть не мешала ему
следить за тем, как готовится Тлен. Т’лан имасс встал на колени рядом с антилопой и без
видимого усилия отломал оба рога у самого основания. Затем отодвинулся в сторону, сбросил
с плеча кожаную сумку, развязал тесёмку, чтобы та развернулась на земле, внутри показались
полдюжины крупных кусков обсидиана, собранных на лавовой равнине, и набор разных
камней с морского берега у яггутской башни, а также костяной тростник и пара мёртвых
чаек, притороченных к мешку Тока.
Малазанец не уставал удивляться – да что там, поражаться – ловкости и сноровке
иссохших, почти бесплотных рук неупокоенного воина. Руки художника. Выбрав один из
кусков обсидиана, т’лан имасс взял крупный камень с берега и тремя быстрыми ударами
отделил три длинных, тонких лезвия вулканического стекла. Ещё несколько ударов привели к
появлению осколков разной толщины и размера.
Тлен отложил в сторону ударник и обсидиан. Рассмотрев осколки, выбрал один, взял
его в левую руку, а правой потянулся за рогом антилопы. Кончиком переднего отростка на
роге т’лан имасс принялся отбивать совсем мелкие осколки по краям большего.
Рядом с Током вздохнула госпожа Зависть.
– Какое удивительное искусство. Как думаешь, во времена, когда мы ещё не научились
ковать металл, все им владели?
Разведчик пожал плечами.
– Похоже на то. Малазанские учёные утверждают, что железо научились ковать только
полтысячи лет назад – народы континента Квон-Тали, во всяком случае. До того все
пользовались лишь бронзой. А до бронзы – медью и оловом. А ещё раньше – почему бы и не
камнями?
– Ага, так и знала, что ты получил хорошее образование, Ток Младший. Человеческие
учёные, к сожалению, обычно размышляют исключительно о человеческих достижениях.
Среди Старших рас искусство ковки металлов было весьма развито. Меч моего отца тому
пример.
Ток хмыкнул.
– Колдовство, зачарование. Они заменяют собой технический прогресс, подменяют
обычное земное знание.
– Да уж, солдат, взгляды на магию у тебя довольно радикальные. Но чудится мне в этих
словах некая заученность. Какой же разочарованный книжник – чародей-неудачник, вернее
всего – вложил тебе в голову такие мысли?
Ток невольно ухмыльнулся.
– Да, это точно. Только не книжник, а Высший жрец.
– Ну, конечно, культы рассматривают всякое развитие – чародейское ли, мирское ли –
как потенциальную угрозу. Тебе стоит взять за правило проверять источники, Ток Младший,
иначе будешь только по-обезьяньи повторять предрассудки других.
– Говоришь точь-в-точь как мой отец.
– Лучше бы ты прислушивался к его советам.
Лучше бы. Но я им не следовал. Убирайся из Империи, так он сказал. Выбери какое-
нибудь местечко вдали от двора, куда не дотянутся генералы и Когти. И не высовывайся,
сынок…
Поставив последнюю, третью палатку, Ток подошёл к Тлену. В семидесяти шагах от
них, на вершине соседнего холма, Мок установил кожаную ванну на деревянном каркасе.
Туда направилась госпожа Зависть в сопровождении Турула, который нёс в руках аккуратно
сложенный халат и купальные принадлежности. Волчица и пёс сидели рядом с Сену, который
разделывал антилопу. Время от времени сегулех бросал им отдельные куски.
Тлен тем временем изготовил четыре костяных инструмента – изогнутый ножик, что-то
вроде скребка размером с ноготь большого пальца, полукруглое лезвие с тщательно
заострённой внутренней стороной и сверло или шило. Теперь он взялся за три первых,
крупных обсидиановых скола.
Присев на корточки рядом с т’лан имассом, Ток осмотрел законченные инструменты.
– Ага, – проговорил он через некоторое время, – начинаю понимать. Это для того,
чтобы делать древки и оперение, да?
Тлен кивнул.
– Антилопа даст нам всё, что нужно. Жилами перевяжем. Из шкуры сделаем колчан и
ремешки.
– А вот этот, полукруглый?
– Древки из костяного тростника нужно выправить.
– Ага, понятно. А клей или смола нам не нужны?
– В идеале – да. Однако это безлесая равнина, так что обойдёмся тем, что есть.
Оперение привяжем жилой.
– Послушать тебя, Тлен, – выходит, будто сделать наконечники легко, но что-то мне
подсказывает: это не так.
– Бывает камень-песок, бывает камень-вода. Острые инструменты можно сделать из
камня-воды. Пробойные – из камня-песка, но только самого твёрдого.
– А я-то всю жизнь думал, что камень – это просто камень.
– В нашем языке много названий для камня. Названий, которые говорят о его природе,
описывают его предназначение, рассказывают его прошлое, именуют духа, который в нём
заключён, открывают…
– Хорошо! Хорошо! Я тебя понял. Давай о чём-нибудь другом поговорим?
– Например?
Ток посмотрел на соседний холм. Над кромкой ванны виднелись только голова и колени
госпожи Зависти. Позади блистал закат. Сегулехи – Мок и Турул – стояли рядом, спиной к
хозяйке.
– О ней.
– О госпоже Зависти я не знаю почти ничего, кроме того, что уже сказал.
– Она была… спутницей Аномандра Рейка?
Тлен снова начал отбивать тонкие, полупрозрачные осколки обсидиана от лезвия, так
что в нём уже начал угадываться копьевидный наконечник.
– Поначалу их было трое – временных спутников. Аномандр Рейк, Каладан Бруд и
чародейка, которая впоследствии Взошла и стала Королевой грёз. Это событие вызвало
драматические события – так, во всяком случае, рассказывают. К Сыну Тьмы
присоединились госпожа Зависть и одиночник по имени Осрик. Новая троица начала
странствие по миру. Каладан Бруд тогда пошёл собственной дорогой, его несколько веков не
видели в этом мире. Когда он наконец вернулся – примерно тысячу лет назад, – он принёс
молот, которым владеет и поныне: оружие Спящей богини.
– А Рейк, Зависть и Осрик – они чем занимались?
Т’лан имасс пожал плечами.
– Об этом лишь они сами могут поведать. Они расстались. Осрик исчез – никто не знает
куда. Аномандр Рейк и госпожа Зависть продолжали быть вместе. Говорят, они расстались –
поссорившись – незадолго до того, как Взошедшие собрались, чтобы сковать Павшего. Рейк
помогал им. Госпожа отказалась. О ней я больше ничего не знаю, солдат.
– Она – чародейка.
– Подтверждение тому – у тебя перед глазами.
– Горячая вода в ванне, которая появилась из ниоткуда?
Тлен положил перед собой готовый наконечник и потянулся за следующей заготовкой.
– Я говорил о сегулехах, Ток Младший.
Разведчик хмыкнул.
– Зачарованы – принуждены служить ей… Худов дух, она их превратила в рабов!
Т’лан имасс остановился, посмотрел на Тока.
– Тебя это беспокоит? Разве в Малазанской империи нет рабов?
– Есть, конечно. Должники, мелкие воришки, пленные с войн. Но это же сегулехи,
Тлен! Самые ужасные воины этого континента. Их все боятся, особенно потому, что они
нападают без предупреждения и по им одним известным причинам…
– Общаются они, – проговорил Тлен, – большей частью без слов. Утверждают своё
положение позой, лёгким жестом, направлением взгляда и наклоном головы.
Ток заморгал.
– Правда? Ого. Так почему тогда они не убили меня давным-давно, я ведь в этом ничего
не понимаю?
– Твоя тревога в их присутствии выдаёт подчинение, – ответил т’лан имасс.
– Прирождённый трус, да, это я. Но ты, как я понимаю, не выказываешь никакой…
тревоги.
– Я не склоняюсь ни перед кем, Ток Младший.
Малазанец помолчал, раздумывая над словами Тлена. Затем сказал:
– Старший из них – Мок – у него на маске только две полосы. Думаю, я знаю, что это
значит, и если я прав… – Он медленно покачал головой.
Немёртвый воин поднял голову и, не сводя глаз с лица разведчика, ответил:
– Юноша, который бросил мне вызов, Сену, он был… хорош. Если бы я не предвидел
его удара, позволил ему полностью обнажить мечи, наш бой мог быть долгим.
Ток нахмурился.
– Как ты понимаешь, хорош или плох, если он даже не успел достать мечи из ножен?
– Это не мешало ему парировать ими мои удары.
Единственный глаз Тока широко раскрылся от изумления.
– Он отбил твой удар полувыдвинутыми мечами?
– Да, первые два, но не третий. Мне нужно лишь увидеть, как двигается старший, как
легко ступает по земле, как он ловок, чтобы оценить его мастерство. Сену и Турул признают
его за старшего. По маске ты определил, что он занимает высокое положение среди своего
народа.
– Третье, я так думаю. Третье сверху. Говорят, существует легендарный сегулех с белой
маской. Из фарфора. Его никто не видел, кроме самих сегулехов, конечно. Они ведь каста
воинов. И правит ими сильнейший боец. – Ток обернулся, чтобы посмотреть на двух воинов
вдалеке, затем покосился через плечо на Сену, который склонился над антилопой в десяти
шагах от них. – Зачем же они пришли на материк?
– Можешь спросить у младшего из них, Ток.
Разведчик ухмыльнулся Тлену.
– Значит, тебе тоже хочется это узнать. Ну, извини, я за тебя грязную работу не сделаю,
поскольку у меня ранг ниже. Он может сам решить поговорить со мной, но я начать беседу не
могу. Хочешь получить ответы – придётся самому задавать вопросы.
Тлен отложил рог и заготовку, затем поднялся под тихий перестук костей. Т’лан имасс
подошёл к Сену. Ток не отставал.
– Воин, – обратился к сегулеху Тлен.
Тот прекратил разделывать тушу, чуть заметно склонил голову.
– Что заставило тебя покинуть родину? Что привело тебя с братьями сюда?
Сену ответил на одном из даруджийских диалектов, который показался Току несколько
архаичным.
– Мастер Каменный Меч, мы – карательная армия народа сегулехов.
Если бы кто угодно другой, а не сегулех, заявил такое, Ток бы расхохотался. Но сейчас
только сжал зубы.
Тлен, похоже, тоже был обескуражен, поскольку прежде чем заговорить, долго молчал.
– Каратели. Кого же сегулехи решили покарать?
– Тех, кто вторгся на наш остров. Мы убиваем всех, кто приходит, но поток не иссякает.
Эта задача поручена Чёрным Маскам – посвящённым первого уровня в оружейной школе,
ибо враг приходит безоружным, а значит, не достоин дуэли. Но такая резня нарушает
дисциплину обучения, пятнает сознание и столь вредна для сосредоточенности. Было решено
отправиться в землю этих иноземцев и убить того, кто шлёт своих людей на наш остров. Я
дал тебе ответ, мастер Каменный Меч.
– Ты знаешь, как именуются эти люди? Как сами себя называют?
– Жрецами Панниона. Они приходят проповедовать. Нас это не интересует. Они не
слушают. А теперь предупреждают, что пришлют армию на наш остров. Чтобы показать, как
мы желаем такого исхода, мы послали им много даров. Они решили оскорбиться нашим
приглашением к войне. Мы признаём, что не понимаем их, и оттого устали говорить с этими
паннионцами. Отныне лишь наши клинки будут говорить от имени сегулехов.
– Но госпожа Зависть опутала вас своими чарами.
У Тока перехватило дыхание. Сену снова качнул головой, но промолчал.
– К счастью, – продолжил Тлен своим обычным, сухим и беспристрастным тоном, – мы
теперь идём в Паннионский Домин.
– Этому решению мы рады, – пробурчал Сену.
– Сколько лет прошло с твоего рождения, Сену? – спросил т’лан имасс.
– Четырнадцать, мастер Каменный Меч. Я – посвящённый одиннадцатого уровня.
…С квадратных кусков мяса на вертеле, шипя, капал в огонь жир. Госпожа Зависть
вынырнула из сумрака, за ней показались сегулехи. Она надела толстый, тёмно-синий халат,
нижняя кромка которого касалась укрытых росой трав. Волосы женщина заплела на затылке
в одну толстую косу.
– М-м-м, какой аромат – просто умираю от голода!
Ток краем глаза заметил, как Турул небрежно повернулся, поднимая руки в перчатках.
Оба меча вылетели из ножен быстрее, чем мог уловить глаз, затем последовала молниеносная
атака. Когда яркая сталь столкнулась с кремнем, посыпались искры. Тлен отступил на
полдюжины шагов, отбивая своим клинком град ударов. Оба воина скрылись во мраке за
кругом света костра.
Волчица и пёс зарычали и бросились за ними.
– Это возмутительно! – взорвалась госпожа Зависть.
Сноп искр вспыхнул шагах в десяти от них, но этого света было недостаточно, чтобы
Ток смог разглядеть что-то большее, чем движение рук и плеч. Он покосился на Мока и Сену.
Молодой сегулех по-прежнему сидел у костра и занимался ужином. Старейшина в
двухполосной маске стоял неподвижно, следил за дуэлью, хотя вряд ли мог разглядеть что-то
большее, чем Ток. А может, ему и не надо ничего видеть…
В ночи снова вспыхнули искры.
Госпожа Зависть приглушённо хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
– Я так понимаю, что ты умеешь видеть в темноте, госпожа, – пробормотал Ток.
– О да. Это очень незаурядная дуэль – я никогда не… хотя нет, всё сложнее. Старое
воспоминание проснулось, когда ты назвал их сегулехами. Аномандр Рейк когда-то сражался
с двумя десятками сегулехов, они нападали один за другим. Рейк инкогнито посетил их
остров, но ничего не знал об обитателях. Приняв человеческий облик и соорудив себе маску,
он решил пройтись по главной улице города. Рейк от природы гордец, так что, разумеется, не
выказал никакого почтения ни к одному из встречных…
Ночь вновь вспыхнула искрами, затем последовал быстрый обмен ударами, который
завершился громким вскриком. Затем клинки снова сошлись.
– Два колокола. Ровно столько продлился весь визит Рейка на остров и общение с его
жителями. Он описывал жестокость этого короткого боя, говорил о собственных смятении и
усталости, о том, что вынужден был отступить на свой Путь, чтобы только успокоить
бешеное сердцебиение.
Внезапно прозвучал новый голос, холодный и хриплый:
– Чёрный Клинок.
Они обернулись к Моку.
– Это было много сотен лет назад, – сказала госпожа Зависть.
– Память о достойном противнике не угаснет среди сегулехов, госпожа.
– Рейк сказал, что на маске последнего мечника, с которым он бился, было семь знаков.
Мок чуть склонил голову.
– Эта маска по-прежнему ждёт его. Чёрный Клинок заслужил Седьмое место. Госпожа,
мы желаем, чтобы он его занял.
Зависть улыбнулась.
– Быть может, тебе вскоре представится возможность передать ему приглашение лично.
– Это не приглашение, госпожа. Это приказ.
Она звонко, заливисто расхохоталась.
– Ах, милый мой слуга, нет на свете никого, кого Владыка Тьмы не встретил бы
прямым, твёрдым взглядом. Считай, что я тебя предупредила.
– Значит, наши клинки встретятся, госпожа. Он – Седьмой, я – Третий.
Зависть обернулась к нему, скрестила руки на груди.
– В самом деле! Ты хоть знаешь, куда попали души тех двадцати сегулехов, которых он
убил… включая Седьмого? В рабство внутри Драгнипура, вот куда. Вечное. Тебе не
терпится присоединиться к ним, Мок?
Из темноты за пределами светового круга послышался ещё один тяжёлый удар, затем
наступила тишина.
– Если сегулех умер, он проиграл, – заявил Мок. – О проигравших мы не думаем.
– Это касается и твоего брата? – тихо поинтересовался Ток.
В отблесках костра показался Тлен, кремнёвый меч он нёс в левой руке, а правой тащил
за шиворот обмякшее тело Турула. Голова сегулеха безвольно качалась из стороны в сторону.
Пёс и волчица шли за ними по пятам, виляя хвостами.
– Ты убил моего слугу, т’лан имасс? – спросила госпожа Зависть.
– Нет, – ответил Тлен. – У него сломаны запястье и несколько рёбер, также он получил с
полдюжины ударов по голове. Оправится, я думаю. Рано или поздно.
– Ну, боюсь, это нас не устраивает. Принеси его сюда, пожалуйста. Ко мне.
– Его не следует лечить магически, – заявил Мок.
И тут госпожа Зависть вспылила. Она резко развернулась, тонкую фигурку окутало
облако серебристой энергии. Волна силы покатилась прочь от неё, ударила Мока так, что
сегулех взлетел в воздух. И с глухим стуком упал на землю. Яркое сияние померкло.
– Слугам не следует мне приказывать! Знай своё место, Мок. Надеюсь, одного
напоминания достаточно. – Зависть снова перевела взгляд на Турула. – Я его исцелю. В конце
концов, – продолжила она уже более мягким тоном, – как известно, всякой культурной даме
нужны как минимум трое слуг.
Женщина положила руку на грудь сегулеху. Турул застонал.
Ток взглянул на Тлена.
– Худов дух! Да он тебя хорошо отделал!
– Очень давно я не встречал настолько достойного противника, – сказал Тлен. – Тем
сложнее было бить мечом только плашмя.
Мок медленно поднимался на ноги. При этих словах т’лан имасса он замер, затем
медленно повернулся к неупокоенному воину.
Будь я проклят, Тлен, ты, кажется, заставил Третьего призадуматься.
– Сегодня – больше никаких дуэлей, – строго приказала госпожа Зависть. – Иначе я не
стану сдерживать свой гнев.
Мок небрежно отвёл глаза от т’лан имасса.
Госпожа Зависть выпрямилась и вздохнула.
– Турул исцелён. Я почти устала! Сену, милый мой, принеси тарелки и приборы. И
элинское красное. Нас ждёт уютная, тихая трапеза, заждалась, я бы даже сказала. – Она
игриво улыбнулась Току. – И остроумная застольная беседа, м-м?
Теперь застонал уже сам Ток.
С самого прибытия кучер в глубоком капюшоне будто уснул. Дверцы огромного резного
экипажа распахнулись, показалась нога в небесно-голубой туфле. Перед экипажем,
запряжённым шестью лошадьми в украшенной драгоценными камнями сбруе, полукругом
выстроились представители союзных армий: Дуджек, Скворец, Вывих и капитан Паран
слева, а Каладан Бруд, Каллор, Корлат, Серебряная Лиса и Мхиби – справа.
Рхиви измучили события прошлой ночи, а тяжёлый разговор с Брудом только усилил
изнеможение – молчать под градом суровых вопросов Воеводы было тяжело, но, как она
думала, необходимо. Встреча её дочери с Параном прошла куда более натянуто и непросто,
чем Мхиби описывала Бруду. И прошедшие часы отнюдь не сделали положение менее
неудобным. Хуже того, эта встреча, кажется, пробудила что-то в Серебряной Лисе – девочка
вычерпала у Мхиби много сил с того момента, тянула год за годом угасающую жизнь матери.
Кто стоит за этой отчаянной жаждой к моей жизненной силе – Рваная Снасть? Или
Ночная Стужа?
Скоро всё это закончится. Я с радостью приму освобождение в объятьях Клобука. У
Серебряной Лисы теперь есть союзники. Они сделают всё, что нужно, уверена – о, духи
рхиви, прошу вас, сохраните её. Моё время прошло, но окружающие продолжают
требовать от меня… Нет, я не могу, не могу больше…
Нога в голубой туфле закачалась, пока не нащупала наконец землю. За ней последовали
пухлая лодыжка, колено и бедро. Пузатый коротышка был одет в кричащие разноцветные
шелка, которые самым возмутительным образом не сочетались друг с другом. Пухлая ручка
поднесла к мокрому лбу блестящий алый платок. Твёрдо встав обеими ногами на землю,
даруджиец испустил громкий вздох:
– Ох, пламенное сердце Огни, ну и жарища!
Каладан Бруд шагнул вперёд.
– Привет тебе, представитель града Даруджистана, от освободительных армий. Я –
Каладан Бруд, а это Дуджек Однорукий…
Пузатый коротышка подслеповато мигнул, снова утёр лоб и расплылся в улыбке.
– Представитель града Даруджистана? Воистину так! Никто иной, говорит Крупп, не
справился бы лучше, пусть он – лишь обычный горожанин, любопытный простолюдин,
который прибыл только затем, чтоб доброжелательным взором обозреть сие судьбоносное
событие! Крупп самым уместным образом польщён таким формальным – да что там, в
высшей мере обходительным – приветствием! Какой же пышный приём заготовили, гадает
Крупп, эти могучие воины для встречи официальных послов Совета Даруджистана? От
предвкушений и ожиданий сердце Круппа грозит вот-вот выскочить из груди! Взгляните же
на юг – се мчится сюда карета советников!
Хихиканье великой воронихи прозвучало в молчании, последовавшем за витиеватой
речью даруджийца.
Вопреки своему страху и горю Мхиби улыбнулась. О да, конечно. Этого человека я
знаю. Она шагнула вперёд и, не удержавшись, сказала:
– Я бывала в твоих снах, господин.
Крупп прищурился, глядя на неё, а затем встревоженно распахнул глаза. Он снова
промокнул лоб платком.
– Любезнейшая, хоть всё возможно на земле…
Карга снова хрипло засмеялась.
– Тогда я была моложе, – добавила Мхиби. – И беременна. С нами был заклинатель
костей… и Старший бог.
На круглом, красном лице отразилось узнавание, которое тут же сменилось ужасом.
Впервые он будто потерял дар речи. Даруджиец ещё несколько мгновений смотрел на неё,
затем перевёл глаза на девочку. Рхиви заметила, как он сощурился. Почуял, что́ происходит
между нами. Мгновенно. Как? И почему я так уверена в этом? Насколько же глубока наша с
ним связь?
Каладан Бруд откашлялся.
– Добро пожаловать, горожанин Крупп. Мы уже знаем об обстоятельствах рождения
девочки – Серебряной Лисы. А ты, стало быть, тот самый смертный. Однако личность
Старшего бога остаётся для нас загадкой. Который из них? Ответ на этот вопрос может во
многом определить наши… отношения с этим ребёнком.
Крупп заморгал, глядя на Воеводу. Промокнул мягкий второй подбородок платком.
– О, Крупп понимает. Воистину разумеет! Внезапное напряжение пронзило сие
достопочтенное собрание, м-м? Вопрос о боге. О да-а. Неопределённость, неуверенность – о
как они ненавистны Круппу из Даруджистана… наверное, а быть может, и нет. – Он
оглянулся через плечо на подъезжающую карету официальной делегации, снова утёр лоб. –
Слишком скорый ответ может сбить с толку, да что там – дать вовсе неверное представление
о делах и деяниях. Ох, силы небесные, как же быть?
– Разрази тебя гром! – Крик исходил от кучера роскошной кареты, которая уже
подъехала совсем близко. – Крупп! Какого Худа ты здесь делаешь?!
Человечек в шелках развернулся и попытался отвесить решительный поклон, успеха он
добился лишь частичного, однако движение всё равно вышло довольно элегантным.
– Любезный друг Мурильо! Ужели ты поднялся на новую ступень в мире смертных,
взявшись за новое ремесло? Или, быть может, лишь слегка отклонился в сторону от старого?
Крупп и не догадывался, что ты наделён талантом править мулами…
Человек на козлах скривился.
– Видишь ли, лошади, которых выбрал Совет, необъяснимым образом исчезли за миг до
нашего отправления. Лошади, позволь добавить, неотличимо похожие на тех, которых вы с
Мизой умудрились где-то приобрести.
– Какое удивительное совпадение, друг Мурильо!
Дверца кареты распахнулась и наружу выбрался широкоплечий, лысеющий мужчина.
Его грубоватое лицо потемнело от гнева, когда он шагнул к Круппу. Пухлый горожанин
раскинул руки для объятий, но на всякий случай отступил на шаг.
– Дражайжий и старейший друг мой и товарищ! Добро пожаловать, о советник Колл. А
кто это пожаловал с тобой? Ах, не кто иной, как советник Эстрайсиан Д’Арле! Итак, ныне
собрались здесь все истинно важные представители прекрасного града Даруджистана!
– Себя-то в этот список не спеши вносить, Крупп, – прорычал Колл, продолжая
наступать на коротышку, который теперь пятился к собственному экипажу.
– Отчего же, отчего же, дружище Колл? Я здесь как представитель мастера Барука…
Колл остановился. Скрестил на груди могучие руки.
– Вот в самом деле? Алхимик, значит, избрал тебя своим посланником?
– Ну, положим, не совсем в этих выражениях, конечно. Мы с Баруком состоим в столь
долгой и близкой дружбе, что слова зачастую вовсе излишни…
– Довольно, Крупп. – Колл повернулся к Каладану Бруду. – Прими мои глубочайшие
извинения, Воевода. Я – Колл, а этот господин – Эстрайсиан Д’Арле. Мы здесь, чтобы
представлять Правящий Совет Даруджистана. Присутствие этого… хм, Круппа… не было
запланировано и, по сути, нежелательно. Если позволите, я сейчас пошлю его восвояси.
– Увы, похоже, он нам нужен, – ответил Бруд. – Будьте покойны, я всё объясню. Теперь
же, полагаю, мы можем продолжить разговор в моём штабном шатре.
Колл гневно воззрился на Круппа.
– Успел уже намолотить какого-то возмутительного вранья?
Толстяк изобразил обиду.
– Крупп и истина с самого детства неразлучны, дружище Колл! Да что там – счастливо
женаты! Только вчера отметили рубиновую свадьбу – мы с повелительницей правды. Крупп
совершенно и безоговорочно нужен – везде, всегда и во всём! Таковой долг Крупп должен
принять и исполнить с подобающей скромностью…
Тихо рыча, Колл протянул руку, чтобы схватить коротышку за грудки.
Вмешался Эстрайсиан Д’Арле. Советник положил ладонь на плечо Коллу.
– Успокойтесь, – прошептал он. – Всем, я полагаю, совершенно очевидно, что Крупп
говорит только от имени самого Круппа. Мы за него не отвечаем. Если он и вправду может
оказаться полезен, так это ему следует доказывать и убеждать нас.
– И Крупп докажет! – воскликнул Крупп, снова сияя.
Карга подлетела и запрыгала по земле рядом с ним.
– Тебе, господин, следовало родиться великим вороном!
– А тебе – собакой! – откликнулся коротышка.
Карга замерла, пошатнулась, полурасправив крылья. Склонила голову набок и
прошептала:
– Собакой?
– Лишь ради того, чтоб я смог почесать тебя за ушами, милочка!
– Почесать? За ушами?!
– Что ж, не собакой, так, может, попугаем?
– Попугаем?!
– Отличный выбор!
– Хватит! – рявкнул Бруд. – Так! Все вы – следуйте за мной!
Воевода резко развернулся и, громко топая, зашагал в сторону лагеря тисте анди.
Одного взгляда от Мхиби хватило, чтобы Скворец расхохотался. В следующий миг к
нему присоединился Дуджек, а потом и все остальные. Серебряная Лиса чуть сильнее сжала
руку матери.
– А ведь Крупп уже показал себя, – тихо проговорила она, – верно?
– Верно, дочь моя, ещё как показал. Идём, поможем гостям догнать Воеводу.
Как только все, оказавшись в шатре, начали снимать плащи и перевязи с оружием,
Паран подошёл к советнику Коллу.
– Рад снова тебя увидеть, – сказал капитан и добавил чуть тише: – Хотя, сдаётся мне, в
солдатских доспехах тебе было удобнее, чем в этих одеждах.
Колл поморщился.
– Тут ты прав. Знаешь, иногда я вспоминаю тот вечер в Гадробийских холмах с чем-то
вроде ностальгии. Мы тогда были собой, только самими собой. – Он взглянул в глаза
капитану и едва заметно вздрогнул от того, что в них увидел. Мужчины пожали друг другу
руки. – Времена были попроще…
– Необычный тост, – проговорил новый голос, и оба обернулись, чтобы увидеть рядом
Скворца с глиняным кувшином в руке. – Кружки у вас за спиной, советник, на этом вот…
«столе». У Бруда слуг нет, так что я решил взять на себя эту почётную обязанность.
Придвигая три кружки поближе, Паран нахмурился, глядя на стол.
– Да это же днище телеги – солома из щелей торчит до сих пор.
– Зато понятно, почему тут воняет, как на конюшне, – добавил командир, разливая
алчбинский эль. – Большой стол Бруда прошлой ночью пропал.
Колл приподнял бровь.
– Кто-то украл стол?
– Не «кто-то», – ответил Скворец, поглядывая на Парана. – Это твои «мостожоги»,
капитан. Готов побиться об заклад на столбец монет.
– Да на кой же Худ он им?
– Вот это тебе предстоит выяснить. К счастью, Воевода пожаловался только на
неудобство.
Зазвучал глубокий голос Каладана Бруда.
– Если вы все изволите рассесться, мы сможем перейти к делу и обсудить вопросы
снабжения и фуража.
Крупп первым опустился в кресло – во главе самодельного стола. В одной руке он
держал кружку, в другой – несколько рхивских сладких пирожков.
– Такая пасторальная атмосфера! – вздохнул он, круглое лицо даруджийца чуть
порозовело от удовольствия. – И традиционные сладости степей для услаждения вкуса. К
тому же эль превосходен, чудесно охлаждён…
– Да заткнись ты! – зарычал Колл. – И что ты делаешь в этом кресле?
– Как что? Сижу, разумеется, дружище Колл. Наш общий друг, алхимик…
– Шкуру бы с тебя спустил заживо, если бы узнал, что ты припёрся сюда, да ещё и
утверждаешь, что представляешь его.
Брови Круппа взлетели, он поперхнулся, закашлялся так, что во все стороны полетели
крошки. Коротышка поспешно допил эль и рыгнул.
– Клянусь Бездной, какое неуместное замечание! И к тому же совершенно ошибочное,
заверяет всех Крупп. Барук крайне заинтересован в наилучшем исходе сего почтеннейшего
собрания легендарных героев. Успех грядущего мероприятия – первейшая из его забот, и
алхимик обещает сделать всё, что только будет в его – и его преданного слуги Круппа –
немалых силах.
– У твоего хозяина есть конкретные предложения? – спросил Бруд.
– Бессчётное число предложений самого конкретного толка, сударь мой Воевода. Столь
много их, что, если собрать и объединить все эти предложения и советы, постигнуть и
описать их можно будет лишь в самых общих выражениях! – Коротышка понизил голос. –
Неопределённость и кажущаяся бессодержательность этих общих мест, великомудро
отмечает Крупп, лишь показывает наглядно всеохватность планов мастера Барука. – Его
усыпанные крошками губы растянулись в широкой улыбке. – Однако, прошу вас, давайте же
примемся за дело, иначе встреча сия затянется до заката и приведёт к необходимости
подавать великолепнейший ужин с самыми сухими винами, а также таким разнообразием
сладостей, что Круппу останется лишь стонать от величайшего наслаждения!
– Не приведите боги, – пробормотал Колл.
Эстрайсиан Д’Арле откашлялся.
– Нам видятся лишь некоторые небольшие затруднения с обустройством линий
снабжения вашей объединённой армии, Воевода и Дуджек Однорукий. Самое заметное из
них связано с разрушенным мостом к западу от Даруджистана. На реке Серп немного
подходящих переправ, поэтому, когда яггутский Тиран уничтожил каменный мост, возникли
непредвиденные трудности…
– Однако, – перебил Крупп, поднимая пухлую ручку, – разве мосты не служат
единственной цели – перейти с одного берега реки на другой? Разве таковое стремление не
подразумевает некоторые ожидания по поводу планов передвижения армий, кои ведомы сим
военачальникам? Крупп же теряется в догадках… – Коротышка потянулся за следующим
пирожком.
– Как и все мы, – процедил советник Д’Арле.
Дуджек подозрительно покосился на Круппа и откашлялся.
– Хм, нехотя, конечно, но приходится признать, что тут есть зерно смысла. – Он бросил
быстрый взгляд на Эстрайсиана. – Переправа через Серп будет представлять трудность,
только если мы пойдём южным маршрутом, который предполагает, что армия переправится в
самом начале похода.
Оба советника нахмурились.
– Мы же собираемся, – пояснил Бруд, – оставаться к северу от реки и идти прямо на
Капастан. Наш маршрут пройдёт севернее Сольтана… намного севернее. А потом повернём
на юго-восток.
Колл заговорил:
– Ты описал прямой маршрут на Капастан, господин, – для своих сил. Однако такой
маршрут потребует от нас бо́ льших усилий для обеспечения снабжения. Мы не сможем
подвозить припасы по реке. А сухопутный караван такого размера станет тяжёлым
испытанием для наших возможностей.
– Прошу вас понять, – добавил Эстрайсиан Д’Арле, – для того чтобы удовлетворить
потребности ваших армий, Совету придётся иметь дело с частными предпринимателями.
– Какая потрясающая деликатность! – воскликнул Крупп. – Дело это, о товарищи по
оружию, заключается в следующем: Совет Даруджистана состоит из представителей разных
благородных домов, каждый из коих имеет интересы в торговых предприятиях. Сбрасывая со
счетов тот приводящий в замешательство факт, что Совет предоставляет вашим армиям заём,
на который вы, в свою очередь, собираетесь приобрести припасы у Совета, сама природа
перераспределения указанных сумм имеет высочайшее значение для некоторых членов
Совета. Соперничество, тайные договорённости, вероломство – всё здесь! Даже вообразить
трудно, отмечает Крупп, какая хитроумная паутина противовесов, угроз, интриг и обманов
тут сплелась! Инструкции, выданные этим двум достойным представителям, несомненно
предельно ясны, не говоря уж о том, что весьма противоречивы. Оттого эти советники
связаны таким узлом, который сами боги не сумели бы распутать! Посему придётся Круппу,
низкородному, но достойному жителю прекрасного града Даруджистана, предложить свой – и
мастера Барука – план.
Колл склонился вперёд и потёр глаза.
– Ну, тогда рассказывай, Крупп.
– Разумеется, снабжением должен руководить человек непредвзятый и чрезвычайно
компетентный. Не член Совета, вдобавок избавленный от внутренних требований, которые
столь сильно мучат досточтимых советников. Искусный также в делах торговых.
Прирождённый организатор. В целом превосходный…
Колл внезапно стукнул кулаком по столу, так что все вздрогнули. Советник напустился
на Круппа:
– Если ты вдруг вообразил себя в этой роли – себя, наглого барыгу, скупщика краденого
у мелких карманников да портовых воров…
Но пухлый коротышка воздел руки и откинулся на спинку кресла.
– Любезный друг Колл! Ты бесконечно польстил мне таким предложением! Однако же
бедный Крупп слишком занят улаживанием собственных мелких делишек, чтобы браться за
подобное предприятие. О нет, после плодотворного совещания со своим преданным и
мудрым слугой Крупом мастер Барук предлагает иную кандидатуру…
– Да что происходит? – выходя из себя, прошипел Колл. – Барук даже не знает, что ты
здесь!
– О, небольшая путаница, недостатки средств связи, ничего больше. Само желание
алхимика ясно Круппу как день, в этом он заверяет всех и каждого! И хотя Крупп мог бы
небезосновательно приписать себе все лавры за грядущее предложение, увы, он должен
склониться пред алтарём правды и признать небольшой – однако жизненно важный! – вклад
мастера Барука. Да что там, только вчера почтенный алхимик вслух дивился поразительным
талантам упомянутого кандидата, и если уж это нельзя счесть намёком на его желания, то
что же тогда, любезный Колл, можно?
– Извольте уж высказаться прямо, – проскрежетал Эстрайсиан Д’Арле.
– И Крупп с радостью это сделает, дружище Советник! Кстати, как поживает ваша дочь,
Ваза? Она и вправду пошла под венец с тем отважным юношей, героем Празднества? Крупп
безмерно огорчён тем, что не смог присутствовать на этом, вне всяких сомнений,
торжественнейшем событии…
– Которому ещё только предстоит состояться, – рявкнул Д’Арле. – Она в добром
здравии, благодарю. Однако ты истощаешь моё терпение, Крупп…
– Увы и ах, Крупп может лишь мечтать о том, чтоб истощиться. Ну что ж, указанный
кандидат – это не кто иной, как новообразованный торговый союз, известный как
Тригалльская гильдия. – Сияя, он вновь откинулся на спинку и сплёл пальцы на животе.
Бруд повернулся к Коллу.
– О такой гильдии я никогда не слышал…
Советник нахмурился.
– Как и сказал Крупп, она лишь недавно пришла в Даруджистан. Откуда-то с юга – из
Элингарта, я думаю. Мы только однажды воспользовались их услугами, чтобы организовать
чрезвычайно затруднительную поставку средств для Дуджека Однорукого.
Колл перевёл взгляд на Эстрайсиана Д’Арле, который пожал плечами, затем заговорил:
– Тригалльцы не подавали заявок на контракты по снабжению объединённых армий.
Они даже представителей своих не прислали на собрания. Когда Совет использовал их
услуги, я полагаю, это произошло путём субподряда. – Советник подозрительно уставился на
Круппа. – Учитывая отсутствие интереса со стороны гильдии, откуда у тебя – точнее, мастера
Барука – появилась мысль о том, что Тригалльская торговая гильдия вообще может быть
допущена к рассмотрению, не говоря уж об избрании её в качестве посредника?
Крупп налил себе ещё кружку эля, отхлебнул, затем довольно причмокнул.
– Тригалльская торговая гильдия не подавала заявку потому, что все прочие соискатели
легко запросят за свои услуги куда более низкую цену. Иными словами, они недёшевы.
Точнее, их услуги обычно стоят баснословных денег. В одном тем не менее можно быть
уверенным: они сделают то, на что подписались, в точности, несмотря даже на самую… хм,
кошмарную… логистику.
– А ты, разумеется, вложил деньги в эту гильдию, да, Крупп? – Лицо Колла
потемнело. – Вот уж непредвзятый совет – и Барук вообще ни при чём. Ты сюда явился по
поручению этой самой Тригалльской гильдии, да?
– Крупп заверяет: конфликт интересов – лишь кажущийся, дружище Колл! Истина,
точнее сказать, в схождении. Нужды наши самоочевидны, как, впрочем, и средства для их
удовлетворения! Счастливое совпадение! Теперь же Крупп собирается вновь приобщиться к
изысканным сластям рхиви, пока вы будете обсуждать преимущества высказанного
предложения, чтобы, вне всяких сомнений, прийти к благоприятному – и неизбежному –
решению.
…Карга чуяла в воздухе чары. Незнакомое что-то. Нет, не тисте анди, не
пробуждённые духи рхиви… Она кружила над лагерем, искала, напрягая все свои чувства.
День сменился вечером, вечер – ночью, а переговоры в шатре Бруда всё не кончались.
Ворониха быстро заскучала от нескончаемых споров о маршрутах для караванов и
обсуждений, сколько тонн каких припасов нужно поставлять еженедельно, чтобы прокормить
две армии на марше. Спору нет, этот невыносимый человечек, Крупп, был весьма забавен,
примерно как разжиревшая крыса, которая пытается проползти по туго натянутой верёвке –
можно слегка похихикать. За чудаковатыми манерами и делаными позами скрывался остро
отточенный ум, это Карга знала наверняка, да и наблюдать, как он отвоевал место во главе
стола и огорошил советников из Даруджистана, было весьма любопытно… но лишь до тех
пор, пока ворониха не учуяла магию где-то в лагере.
Ага, вон там, в большом шатре внизу… я ведь его знаю. Туда рхиви относят, чтобы
обмыть, тела тисте анди. Изогнув крылья, Карга полетела вниз по узкой спирали.
И приземлилась в нескольких шагах от входа. Полог был закрыт, но кожаные ремешки
не представляли трудностей для острого клюва Карги. В следующий миг она оказалась уже
внутри, беззвучно и незаметно подпрыгивая под огромным столом – который она с тихим
смешком мгновенно опознала – среди сваленных в кучу лежанок.
О стол сверху опирались четыре фигуры, шептались, переругивались. До слуха Карги
донеслось постукивание деревянных карт, так что она склонила голову набок.
– Опять он, – сипло протянула женщина. – Ты вообще перетасовал треклятую Колоду,
Штырь?
– Да чтоб… конечно, перетасовал, капрал. Хватит спрашивать. Смотри, четыре раза к
ряду, разные расклады, тут всё просто. Обелиск доминирует – дольмен времени стоит в
сердце всего. И ясно как день – он активен, первый раз за десятки лет…
– Может, это всё тот перекос? – вмешался другой голос. – У тебя же нет врождённого
дара, как у Скрипа, Штырь…
– Да хватит уже, Вал, – взорвалась Хватка. – Штырь сделал довольно раскладов, чтоб не
сомневаться в нём, уж поверь мне.
– Но ты же только что сказала…
– Заткнись!
– Вдобавок, – пробормотал Штырь, – как я уже говорил, эта новая карта имеет
установленное влияние – она как клей, который всё остальное удерживает, если её видишь,
всё становится понятно.
– Как клей, говоришь? – задумчиво проговорил четвёртый – женский – голос. –
Думаешь, она связана с новым Взошедшим?
– Без понятия, Дымка, – вздохнул Штырь. – Я говорю, влияние – установленное, но вот
какой у него аспект – не знаю. И совсем не потому, что я – неумеха. Оно будто ещё… не
пробудилось. Пока – пассивное присутствие. Ничего больше. Но когда пробудится…
полыхнёт знатно, как мне кажется.
– Так что у нас тут, маг? – спросила Хватка.
– Всё то же. Солдат Высокого Дома Смерти по правую руку от Обелиска. Маги Тени вот
здесь – тоже первый раз появились. Я бы сказал, что готовится колоссальный обман. Капитан
Высокого Дома Света внушает кое-какую надежду, но его накрывает тень Вестника Худа –
хоть и не прямо, тут, думается мне, есть зазор. Убийца Высокого Дома Тени, похоже, обрёл
новое лицо, так мне кажется… и это очень знакомое лицо.
Сапёр по имени Вал хмыкнул.
– Надо бы позвать Быстрого Бена…
– Точно! – ахнул Штырь. – Лицо Убийцы – это же Калам!
– Вот ублюдок! – прорычал Вал. – Что-то подобное я и подозревал. Когда они со
Скрипом вот так свалили – сами понимаете, что это значит…
– Догадываемся, – мрачно отозвалась Хватка. – Но одно ясно как день, Штырь, верно?
– Ага. Семь Городов вот-вот восстанут – если ещё не восстали. Вихрь… Худ небось
сейчас ухмыляется. Не по-доброму ухмыляется.
– Есть у меня пара вопросов к Быстрому Бену, – пробормотал Вал. – Срочных вопросов.
– И про новую карту у него спроси, – подсказал Штырь. – Если ему не лень ползать под
столом, пусть сам посмотрит.
– Ага…
Новая карта в Колоде Драконов? Карга запрокинула голову, мысли её неслись вскачь.
Новые карты – всегда беда, особенно сильные. Лучшее тому подтверждение – Дом Тени… Её
глаза – сначала один, затем, когда ворониха вынырнула из мира абстрактных мыслей, другой
– отыскали наконец изображение на нижней стороне столешницы.
И встретили взгляд пары человеческих глаз, блестящих, словно живых.
Мхиби вышла из шатра, от усталости голова у неё шла кругом. Серебряная Лиса уснула
в кресле под очередную многословную речь Круппа, расписывавшего все преимущества
Контрактного статута Тригалльской торговой гильдии, и Мхиби решила не будить девочку.
На самом деле она уже некоторое время хотела оказаться вдали от дочери. Рядом с
Серебряной Лисой чувствовалось нарастающее давление, неутолимая жажда, которая
каждый миг вытягивала из матери всё больше жизненного духа. Жалкая попытка бежать,
разумеется, не имела смысла. Жажда была безграничной, никакое расстояние не смогло бы её
ослабить. Бегство из шатра, уход от дочери – всё это имело разве что символическое
значение.
Кости гудели от глухой, нескончаемой боли, она накатывалась волнами, которые мог
приглушить на время лишь самый глубокий сон – и такой сон приходил к Мхиби всё реже.
Из шатра появился Паран, подошёл к ней.
– У меня к тебе один вопрос, Мхиби. Потом я оставлю тебя в покое.
Ах, бедный, истерзанный человек. Что же ты хочешь знать?
– Спрашивай, капитан.
Паран оглянулся на спящий лагерь.
– Если бы кто-то хотел спрятать стол…
Мхиби удивлённо моргнула, затем улыбнулась.
– Ты найдёшь их в Шатре саванов – туда сейчас никто не ходит. Пойдём, отведу тебя.
– Просто объясни, куда идти, и я…
– Ходьба облегчает боль, капитан. Сюда. – Она прошла между первыми двумя рядами
шатров. – Ты пробудил Рваную Снасть, – проговорила Мхиби через некоторое время. – Она
стала главной личностью моей дочери. И, думаю, мне это нравится.
– Я рад, Мхиби.
– Какой была эта чародейка, капитан?
– Щедрой… возможно, даже слишком. Её уважали и любили.
Ах, капитан, ты столько всего держишь в себе – во тьме, в цепях. Бесстрастность –
это порок, а не добродетель. Неужели не понимаешь?
Он продолжил:
– Как рхиви ты, наверное, воспринимаешь малазанскую армию на этом континенте
неудержимым, неумолимым чудовищем, пожирающим один город за другим. Но это ведь не
так. Плохое снабжение, превосходящие силы противника, незнакомая местность – по всем
статьям это Войско Однорукого рвали на куски. Когда пришёл Бруд с тисте анди и Багровой
гвардией, кампания захлебнулась. Часто лишь кадровые маги стояли между Войском и
полным уничтожением.
– Но была ещё и морантская…
– Да, но она не столь надёжна, как тебе кажется. Алхимическая взрывчатка изменила
методы и способы ведения войны, не говоря уж о мобильности кворлов. Войско стало во
многом полагаться на них.
– Ага, я вижу слабый свет внутри Савана – вон там, впереди. Ходили слухи, будто с
морантами не всё в порядке…
Паран бросил на рхиви быстрый взгляд, затем пожал плечами.
– Среди них произошёл раскол, вызванный чередой поражений, которые потерпели
Золотые – элитные войска морантов. Сейчас с нами лишь Чёрные, хотя Синие продолжают
летать над морем в Семь Городов.
Оба вздрогнули, когда из-под полога шатра внезапно выскочила Карга. Она неуверенно
пошатнулась, упала на живот в трёх шагах от Мхиби и малазанца. Ворониха резко вскинула
голову, одним глазом посмотрела на Парана.
– Ты?! – зашипела Карга, а затем взмахнула широкими крыльями и взвилась в небо.
Тяжёлые, заполошные взмахи крыльев с хлопаньем уносили её всё выше во тьму. Через миг
ворониха исчезла из виду.
Мхиби покосилась на капитана. Тот хмурился.
– Прежде Карга не боялась тебя, – пробормотала женщина.
Паран пожал плечами.
Внутри Савана зазвучали приглушённые голоса, затем наружу одна за другой
потянулись фигуры, первая из которых несла в руке фонарь с закрытой заслонкой.
– Смирно! – рявкнул капитан.
Женщина с фонарём вздрогнула, затем резко отдала левой рукой честь.
– Сэр! Мы тут кое-что нашли, сэр, только что – в этом шатре. Обнаружили похищенный
стол, сэр!
– Вот оно что, – протянул Паран. – Отличная работа, капрал. Вы с солдатами выказали
примерное усердие.
– Рады стараться, сэр!
Капитан шагнул к шатру.
– Он, говоришь, внутри?
– Так точно.
– Что ж, военный этикет требует, чтобы мы немедленно вернули стол Воеводе, не так
ли, Хватка?
– Так точно, сэр.
Паран помолчал, оглядел солдат.
– Вал, Штырь, Дымка. Всего четверо. Полагаю, вы справитесь.
Капрал Хватка заморгала.
– Сэр?
– Донесёте стол, я имею в виду.
– Кхм, с вашего позволения, я бы позвала ещё нескольких солдат…
– Не стоит. Поутру мы выступаем, я хочу, чтобы рота хорошо отдохнула, лучше больше
никого не будить. Вы вчетвером, я так думаю, управитесь за час, не больше, так что даже
останется время собрать вещи. Ну, капрал, лучше времени зря не терять, м-м-м?
– Так точно. – Хватка мрачно повернулась к своим солдатам. – Закатывай рукава, и за
работу. Штырь, у тебя проблема?
Но тот лишь стоял с отвисшей челюстью и ошеломлённо смотрел на Парана.
– Штырь?
– Идиот, – прошептал маг.
– Солдат!
– Да как же я сразу не понял? Это же он. Ясно как день…
Хватка шагнула вперёд и отвесила магу оплеуху.
– Да говори уже, будь ты проклят!
Штырь ошалело уставился на неё, затем нахмурился.
– Не бей меня больше, а то будешь жалеть до конца своих дней.
Хватка не отступала.
– Если я тебя ещё раз ударю, солдат, ты уже не встанешь. И следующая угроза окажется
для тебя последней. Это понятно?
Маг встряхнулся, его глаза снова метнулись к Парану.
– Всё изменится, – прошептал он. – Ещё не сейчас. Нужно подумать. Быстрый Бен…
– Штырь!
Он вздрогнул, затем коротко кивнул Хватке.
– Стол поднять, так точно. Давайте, да, принимаемся за работу. Берись, Вал. Дымка.
Мхиби смотрела вслед четырём солдатам, которые снова скрылись внутри Савана.
Затем обернулась к Парану.
– В чём дело, капитан?
– Понятия не имею, – ровным голосом ответил он.
– Чтобы перенести этот стол, понадобится больше четырёх пар рук.
– Я полагаю, да.
– Но ты им не дал позвать помощников.
Капитан покосился на рхиви.
– Конечно нет. Худов дух, да ведь они его и украли!
…До рассвета оставался один колокол. Оставив Хватку и её невезучих солдат возиться
со столом и распрощавшись с Мхиби, Паран добрался до лагеря «Мостожогов», который
располагался у юго-западного края стана Бруда. Несколько солдат стояли в карауле у
частокола, они небрежно отдали честь проходившему мимо капитану.
Паран с удивлением обнаружил у центрального костра Скворца. Командир седлал
высокого, гнедого мерина. Паран подошёл ближе.
– Встреча уже завершилась, сэр? – поинтересовался он.
Командир мрачно посмотрел на капитана.
– Начинаю подозревать, что она никогда не закончится, если дать Круппу волю.
– Значит, эту его торговую гильдию не приняли с распростёртыми объятьями.
– Наоборот! Приняли и утвердили, хотя её услуги обойдутся Совету в целое состояние.
Теперь у нас есть гарантии, надёжные линии снабжения. То, что нужно.
– Так почему же собрание продолжается, сэр?
– Ну, похоже, к нашей армии прикомандированы… посланники.
– Только не Крупп…
– Именно. Достойный Крупп. И Колл – подозреваю, он ждёт не дождётся возможности
сбросить богатое одеяние и снова надеть доспехи.
– Думаю, так и есть.
Скворец в последний раз подтянул подпругу и развернулся к Парану. Он хотел было
что-то сказать, но замешкался, а затем произнёс нечто другое:
– Чёрные моранты отвезут вас с «Мостожогами» к подножию Баргастской гряды.
Капитан удивлённо распахнул глаза.
– Неблизкий путь. А потом?
– А потом, когда доберётесь до места, Тротц выходит из-под твоего командования. Он
установит контакт с Белолицыми баргастами – таким образом, каким сочтёт нужным. Ты и
твоё подразделение должны обеспечить ему эскорт, но в переговоры не вмешивайтесь. Нам
нужны Белолицые – весь клан.
– И переговоры будет вести Тротц? Храни нас Беру.
– Он вполне способен тебя удивить, капитан.
– Ясно. Если он преуспеет, мы должны выдвигаться на юг?
Скворец кивнул.
– Да. Снимать осаду с Капастана. – Командир вложил ногу в стремя, поморщившись,
подтянулся и сел в седло. Подобрал поводья, глядя на капитана сверху вниз.
– Вопросы?
Паран осмотрелся по сторонам, разглядывая спящий лагерь, затем покачал головой.
– Я бы тебе пожелал Опонновой удачи…
– Спасибо, не стоит, сэр.
Скворец кивнул.
Мерин вдруг задрожал, неуклюже отпрыгнул в сторону, взвизгнул от ужаса. По лагерю
прокатился порыв ветра, срывая палатки вместе с неглубоко вбитыми в землю колышками.
Раздались тревожные крики. Паран смотрел в небо, глядя, как огромная чёрная тень плывёт к
лагерю тисте анди. Полупрозрачная аура окутывала могучее драконье тело – серебристо-
белая, мерцающая. В животе у Парана вспыхнула боль, мощная, но милосердно недолгая.
Приступ миновал, оставив капитана дрожать на ветру.
– Худов дух, – выругался Скворец, пытаясь успокоить коня и оглядываясь по
сторонам. – Что это было?
Он не видел того, что открылось мне, – нет в нём нужной крови.
– Прибыл Аномандр Рейк, сэр. Спустился на землю среди своих тисте анди. – Паран
посмотрел на хаос, воцарившийся в сонном лагере «Мостожогов», затем вздохнул. –
Рановато, конечно, но можно и сейчас начинать, раз уж так вышло. – Капитан шагнул вперёд
и громко закричал: – Всем подъём! Снимать лагерь! Сержант Мураш, разбудить поваров.
– Т-так точно, сэр! Что это нас подняло?
– Порыв ветра, сержант. Пошевеливайся.
– Так точно, сэр!
– Капитан.
Паран обернулся к Скворцу.
– Сэр?
– Думаю, в ближайшие несколько колоколов ты будешь занят. Я возвращаюсь в шатёр
Бруда – хочешь, я пришлю сюда Серебряную Лису? Чтобы попрощаться?
Капитан помедлил, затем покачал головой.
– Нет, сэр, спасибо.
Расстояние для нас больше не преграда – личная, тонкая связь, слишком хрупкая,
чтобы открыть её другим. Само её присутствие в моей голове – мучение.
– Всего хорошего, командир.
Скворец ещё несколько мгновений пристально смотрел на него, затем кивнул. Он
развернул мерина и пустил рысью.
Мхиби увидела, как молодой капитан согнулся вдвое, упал на колени, словно в агонии.
Она перевела взгляд на дочь – как раз вовремя, чтобы заметить, как магические канаты
развернулись, змеёй поползли прочь от Серебряной Лисы, скользнули мимо неподвижных
фигур Бруда и Скворца, а затем устремились вверх, коснулись стола.
Четыре ножки хрустнули одновременно. Крупп заверещал и рухнул вниз, грохнулся
шёлковым колобком прямо в толпу тисте анди. Послышались стоны, крики боли и удивления.
Стол замер, так что нижняя сторона обратилась к Рейку и Каллору мерцающим магическим
изображением Парана. Ниточки чар потянулись вниз, окутали стоящего на коленях капитана
блестящими, серебристыми цепями.
– Ого-о, – протянул хрипло голос рядом, – это самая большая карта Колоды, какую я
только видел.
Мхиби, с трудом отведя взгляд, уставилась широко распахнутыми глазами на гибкого,
темнокожего мага, который теперь стоял рядом с ней.
– Быстрый Бен…
«Мостожог» шагнул вперёд, поднимая руки.
– Простите за вмешательство! Но хотя многие из вас хотят немедленно разрешить это
противоборство, позвольте заметить, что не слишком… хм, мудро… было бы прибегать к
насилию теперь, когда стало ясно, что истинное значение всего происходящего ещё не
определено. Опасность поспешных действий прямо сейчас… Гм-м, я полагаю, вы понимаете,
о чём я.
Аномандр Рейк некоторое время разглядывал мага, затем слабо улыбнулся и вложил в
ножны Драгнипур.
– Осторожные слова, но мудрые. Кто же ты такой, господин?
– Простой солдат, Сын Тьмы. Явился, чтоб забрать своего капитана.
В этот момент из ворчащей толпы тисте анди, которые, несомненно, обзавелись
многочисленными синяками, смягчив падение Круппа, появился сам даруджиец. Смахивая
пыль со своих шёлковых одеяний, он будто ненароком подошёл и остановился точно между
сгорбленным Параном и Аномандром Рейком. Затем Крупп поднял глаза и по-совиному
заморгал.
– Какое нелицеприятное завершение послеобеденного отдыха Круппа! Ужели собрание
наше завершилось?
Капитан не чувствовал силы, которая вливалась в него. Парану казалось, что он падал,
падал, падал… пока не ударился о жёсткие плиты пола с такой силой, что зазвенели доспехи.
Боль ушла. Хватая ртом воздух, мелко дрожа, он поднял голову.
В тусклом, отражённом свете ламп капитан разглядел узкий зал с низким сводом.
Странную, неровную стену справа украшали двойные двери; слева, напротив дверей,
открывался широкий коридор с нишами в боковых стенах. Повсюду он видел камень –
грубый, неотёсанный, похожий на кору дерева. На дальнем конце коридора – в восьми шагах
от Парана – находилась тяжёлая дверь, обшитая почерневшими, изъеденными листами
бронзы. У самого порога он заметил два бесформенных вороха.
Да где же?.. Как?..
Паран с трудом поднялся, опираясь о стену. Его взгляд вновь привлекли тёмные груды у
бронзовой двери. Пошатываясь, капитан подошёл ближе.
Два тела. Мужчина, затянутый в кожаный доспех убийцы. На его узком, чисто
выбритом лице застыло умиротворённое выражение, длинные чёрные косы поблёскивали от
масла. Старомодный арбалет валялся тут же.
Рядом лежала женщина, её плащ вытянулся и перекрутился, будто мужчина волоком
тащил её через порог. Лоб её уродовала тяжёлая, влажно поблёскивающая рана, и, судя по
пятнам крови на полу, были и другие.
Оба они даруджийцы… постой-ка, я ведь видел этого мужчину. На Празднестве
госпожи Симтал… и эту женщину! Она ведь глава Гильдии…
Раллик Ном и Воркан, оба исчезли в ту злосчастную ночь. Значит, я в Даруджистане.
Выходит, что так .
Он припомнил слова Серебряной Лисы, в которых теперь звенела истина. Паран
нахмурился. Стол – карта, на которой изображено моё лицо. Джен’исанд Рул, Независимая
карта, недавно в Колоде Драконов… силы её неизвестны. Я странствовал внутри меча.
Теперь, похоже, могу пройти… куда угодно .
Даже сюда, сюда… в Дом Финнэста. О боги, я оказался в Доме Азатов!
Паран услышал звуки, шаркающие шаги, которые приближались к двойной двери
напротив, и медленно обернулся, нащупывая рукоять меча на поясе.
Дверь распахнулась.
Капитан зашипел сквозь зубы, отступил на шаг, выхватывая клинок из ножен.
Перед ним стоял яггут – почти лишённый плоти, так что наружу торчали обломки
сломанных рёбер, с рук жуткими клочьями свисали обрывки кожи и мышц. Худое,
изуродованное лицо скривилось, когда яггут оскалил клыки.
– Добро пожаловать, – пророкотал он. – Я – Рейст. Страж, пленник, проклятый. Азат
приветствует тебя так, как только может запотевший камень. Вижу, в отличие от тех двоих,
что спят у порога, тебе двери не нужны. Да будет так. – Он сделал ещё шаг, затем склонил
голову набок. – А-а, ты здесь не во плоти. Только в духе.
– Как скажешь. – Мысли капитана вернулись к ночи Празднества. К бойне во дворе
поместья. Воспоминаниям о магии, взрывах и его собственном неожиданном путешествии во
владения Тени, к Псам и Котильону. И это – точно такое же путешествие… Паран
разглядывал стоявшего перед ним яггута. Худ меня бери, это создание – Яггутский Тиран,
тот, которого освободили Лорн с т’лан имассом… точнее, то, что от него осталось.
– Почему я оказался здесь?
Ухмылка яггута стала шире.
– Следуй за мной.
Рейст вошёл в коридор и повернул направо, он шаркал и неуверенно ступал босыми
ногами так, словно все кости под кожей были сломаны. В семи шагах коридор заканчивался
дверью и ещё одной – по левую руку. Её-то и распахнул яггут, открыв взору Парана
полукруглый зал с винтовой лестницей из укрытой корнями древесины. Никаких источников
света не было, но капитан обнаружил, что вполне сносно видит.
Они спустились вниз, ступени под ногами казались приплюснутыми ветвями, которые
тянулись в разные стороны от единого ствола. Воздух потеплел, наполнился влагой и
сладковатым запахом гумуса.
– Рейст, – проговорил на ходу Паран, – убийца и глава Гильдии… ты сказал они спят –
как давно они лежат здесь?
– Я не знаю счёта дней внутри Дома, смертный. Азат забрал меня. С того времени
несколько чужаков желали войти, испытывали двери магией, ходили по двору, но Дом
отказал им всем. Эти двое лежали у порога уже тогда, когда я очнулся, и не шевелились с тех
пор. Видимо, Дом уже выбрал.
Как Мёртвый Дом избрал Келланведа и Танцора.
– Это хорошо, но можешь ли ты их разбудить?
– Я и не пытался.
– Почему?
Яггут остановился, оглянулся на капитана.
– В этом не было нужды.
– Они тоже стражи? – спросил Паран, когда оба продолжили спуск.
– Не совсем. Моих сил достаточно, смертный. Они… нечаянные, невольные слуги, быть
может? Твои слуги.
– Мои?! Мне не нужны слуги – я не желаю этого. Более того, мне всё равно, чего там
от меня ожидает Азат. Дом зря возлагает на меня надежды, Рейст, и это ты ему от меня
можешь передать. Скажи, пусть найдёт другого… кем там он хотел меня сделать.
– Ты – Господин Колоды. Такие вещи невозможно отменить.
– Кто?! Худов дух, яггут, вот этот выбор Азату лучше отменить и побыстрее, –
прорычал Паран.
– Его невозможно отменить, как я и сказал. Нужен Господин, и вот – ты здесь.
– Но я этого не хочу!
– Я умываюсь слезами над таким горем, смертный. Кстати, мы пришли.
Оба остановились на площадке. По ощущениям Парана они спустились вниз на шесть-
семь этажей. Каменные стены исчезли, остались лишь мрак и дрожащее сплетение корней
под ногами.
– Дальше я идти не могу, Господин Колоды, – сказал Рейст. – Ступай во тьму.
– А если откажусь?
– Я убью тебя.
– Жестокий ублюдок этот твой Азат, – пробормотал Паран.
– Я убью тебя не по воле Азата, а за потраченные время и силы. Смертный, у тебя нет
чувства юмора.
– А у тебя, думаешь, есть? – парировал капитан.
– Если откажешься идти дальше… ничего не будет. Если не считать моего раздражения.
Азат терпелив. Ты пойдёшь туда – рано или поздно, однако привилегия моего водительства
была дарована лишь единожды – и более не повторится.
– То есть в другой раз я буду лишён твоей жизнерадостной компании? Как же мне с
этим жить?
– Плохо, если есть в мире справедливость.
Паран посмотрел во тьму.
– А она есть?
– Ты это спрашиваешь у яггута? Кстати, мы вечно тут будем стоять?
– Ладно, ладно, – вздохнул капитан. – Выбери любое направление.
Рейст пожал плечами.
– Для меня они все одинаковы.
Невольно ухмыльнувшись, Паран шагнул вперёд. Затем остановился и обернулся.
– Рейст, ты сказал, что Азату нужен Господин Колоды. Зачем? Что происходит?
Яггут снова оскалился.
– Началась война.
Паран подавил внезапную дрожь.
– Война? В неё вовлечены Дома Азатов?
– Никто и ничто не останется в стороне, смертный. Ни Дома, ни сами боги. Ни ты сам,
человек, ни один из твоих краткоживущих, мелочных товарищей.
Паран скривился.
– У меня и без того достаточно войн, Рейст.
– Все они – одна война.
– Не хочу даже думать об этом.
– Так не думай.
Через некоторое время Паран понял, что его яростный взгляд не производит на яггута
ни малейшего впечатления. Капитан развернулся и пошёл дальше. На третьем шаге он
почувствовал под сапогом не корень, а каменную плиту. Тьма вокруг рассеялась, в
призрачном, желтоватом свете открылся огромный зал. Его края в сотне или больше шагов,
казалось, уплывают обратно во мрак. Ни следа Рейста или деревянной лестницы. Внимание
Парана было приковано к плитам у его ног.
На выцветшей каменной поверхности были вырезаны карты Колоды Драконов. Нет, не
только Колода Драконов – тут есть карты, которых я не узнаю́ . Потерянные Дома и
бесчисленные забытые Независимые. Дома и… Капитан шагнул вперёд, присел на
корточки, чтобы рассмотреть одно из изображений. Стоило Парану сосредоточиться на нём,
мир вокруг начал блекнуть, и капитан почувствовал, будто погружается в резную картину.
Холодный ветер коснулся лица, воздух пах глиной и мокрой шерстью. Паран
почувствовал землю под сапогами, холодную, мягкую. Где-то вдалеке закаркали воро́ ны.
Странная хибара, которую капитан разглядел на плите, стояла теперь перед ним, длинная,
приземистая, сложенная из гигантских костей и длинных бивней, на которые были натянуты
толстые, бурые шкуры. Дома… и Обители, первые попытки строительства. Когда-то люди
жили в таких хижинах, будто внутри грудной клетки дракона. О боги, насколько же
огромные бивни! Каким бы зверям ни принадлежали эти кости, они, наверное, были
гигантами…
А я, похоже, могу странствовать, куда пожелаю. В любую карту любой Колоды, какая
только существовала. В потоке восторга и удивления, который охватил его, скрывалось и
течение ужаса. В Колоде было несколько чрезвычайно неприятных мест.
А это?
У входа в хибару курился маленький, выложенный камнями очаг. Дым окутывал
деревянную раму, на которой коптились полоски мяса. Только теперь Паран заметил, что
поляну окружали старые черепа, принадлежавшие, несомненно, зверям, чьи кости пошли на
основу хибары. Все черепа были повёрнуты внутрь, и по длинным, пожелтевшим молярам
капитан заключил, что эти животные предпочитали растительную, а не мясную пищу.
Паран подошёл ко входу в хибару. С костяной рамы свисали черепа хищников, так что
ему пришлось пригнуться.
Обитатели, судя по всему, ушли поспешно. Будто всего несколько мгновений назад…
В дальнем конце помещения стояли два трона, приземистых, крепких, сложенных из костей,
на возвышении из окрашенных охрой человеческих черепов – ну, по крайней мере, очень
похожих на человеческие. Больше напоминают т’лан имассов…
Знание само пробудилось в его сознании. Паран знал, как называется это место, знал
глубоко в душе. Обитель Зверей… задолго до Первого Престола… здесь было сердце силы
т’лан имассов – их духовный мир, когда имассы были ещё плотью и кровью, когда у них ещё
были духи, которым можно было поклоняться, которых можно было почитать. Задолго до
того, как они провели Обряд Телланна… и в итоге пережили собственный пантеон …
Значит, эти владения покинуты. Потеряны для своих создателей. Что же тогда такое
Путь Телланн, которым ныне пользуются т’лан имассы? Ага, этот Путь, наверное, родился
из самого Обряда, стал физическим воплощением Обета Бессмертия. И его аспектом стала
не жизнь, даже не смерть. Аспектом стала… пыль. Прах.
Некоторое время Паран стоял неподвижно, пытаясь осознать неизмеримую глубину
трагедии, которую, как бремя, несли в себе т’лан имассы.
Ох, они пережили собственных богов. Живут и вправду в мире пыли и праха –
бесплотная память, вечное существование… без конца и края. Парана затопило чувство
непереносимой, глубокой горечи. Храни нас Беру… какое же одиночество! Они так давно
одиноки… но теперь собираются, сходятся к ребёнку, взыскуют благословения… и чего-то
большего…
Паран отступил – и вновь оказался на каменной плите. Усилием воли капитан оторвал
взгляд от изображения Обители Зверей – но почему там два трона, а не один? – теперь он
знал название этой карты. Его внимание привлёк другой камень, в дюжине шагов слева.
Пульсирующее алое сияние окрашивало воздух над покрытой резьбой плитой.
Паран подошёл ближе, взглянул под ноги.
Большую часть камня занимало изображение спящей женщины. Плоть её словно
переплеталась, свивалась. Паран медленно присел на корточки, прищурился. Кожа женщины
казалась бездонной, в ней открывались всё новые и новые детали, чем больше капитан
всматривался. Кожа и не кожа. Леса, каменные гряды, тёмное дно океана, расселины в теле
мира – это же Огнь! Это Спящая богиня .
Затем он увидел изъян, пятно гноящейся тёмной плоти. Паран содрогнулся от приступа
тошноты, но не отвёл глаза. Там, в самом сердце этой раны, он разглядел сгорбленную,
изломанную фигуру. Скованную. Прикованную к телу Огни. От фигуры по цепям тёк в жилы
Спящей Богини яд.
Она почувствовала, что болезнь приближается, запускает в неё свои когти.
Почувствовала… и решила уснуть. Менее двух тысяч лет назад она решила уснуть.
Попыталась сбежать из темницы собственного тела, чтобы биться с тем, кто собрался
погубить её тело. Она… о боги верхние и нижние! Она сотворила из себя оружие! Весь свой
дух, всю свою силу вложила в один предмет… молот, способный сломать… всё, что угодно.
И Огнь нашла человека, способного поднять этот молот…
Каладана Бруда.
Но разбить цепи значит освободить Увечного бога. А освобождённый Увечный бог
будет мстить – так, что никакой жизни в мире не останется. И всё же Огнь, Спящая богиня,
не сочла это важным. Она просто начнёт всё сначала.
Теперь Паран понял, увидел истину – он отказывается! Этот ублюдок притивится!
Чтобы не выпустить Увечного Бога, который уничтожит всех нас, Каладан Бруд
противится богине!
Хватая ртом воздух, Паран оторвался от изображения, рывком поднялся, покачнулся – и
вновь оказался рядом с Рейстом.
Клыки яггута блеснули.
– Оказалось ли знание для тебя даром или же проклятьем?
Слишком прозорливый вопрос…
– И тем и другим, Рейст.
– И что из двух ты выберешь?
– Не понимаю, о чём ты.
– Ты плачешь, смертный. От радости или от горя?
Паран скривился, утёр лицо.
– Я хочу уйти, Рейст, – проворчал он. – Хочу вернуться…
Пока все смотрели в другую сторону, Мхиби ускользнула с плаца, скрылась между
рядами островерхих шатров тисте анди, а затем развернулась и попыталась бежать. Кости и
мышцы возмутились, а в жилах пылали паника и ужас.
Она заковыляла прочь, глаза застилали слёзы, дыхание хрипло вырывалось из груди,
перемежаясь тихими всхлипами. Ох… милостивые духи… взгляните на меня. Смилуйтесь
надо мной, молю вас. Смотрите, как я спотыкаюсь и хромаю – смотрите! Пощадите меня,
нижние духи! Я требую! Заберите мою душу, жестокие предки, молю вас!
Медные браслеты на запястьях и лодыжках – обычные амулеты рхиви от болей в костях
– касались высохшей кожи, холодные как лёд, как прикосновения насильника, равнодушные
к страданиям, к надрывному стуку сердца.
Духи рхиви отреклись от неё, насмехались, презирали её.
Старуха закричала, пошатнулась и рухнула на колени. Удар о землю выбил воздух из её
груди. Извиваясь, она повалилась в грязь между рядами шатров.
– «Плоть, – прошептал кто-то рядом с ней, – есть жизни внутри. Это, дорогая подруга, –
слова рождения, что произносятся в сотнях вариантов на бесчисленных языках. В них –
радость и боль, утрата и самопожертвование, в них воплощаются оковы материнства… и
более того, они – оковы самой жизни.
Мхиби подняла голову, пряди седых волос болтались перед лицом.
Карга сидела на центральной распорке шатра, ворониха подобрала крылья, глаза её
влажно поблёскивали.
– Мне тоже ведомо горе, милая моя. Не говори никому, что видела меня такой –
размякшей от любви. Как же мне тебя утешить?
Мхиби покачала головой, прохрипела:
– Никак.
– В ней больше тебя, чем других, больше, чем этой женщины, Рваной Снасти, и Ночной
Стужи, больше, чем т’лан имассов…
– Видишь меня, Карга? Видишь? – Мхиби поднялась на четвереньки, затем села и
посмотрела на ворониху. – От меня только кожа да кости остались. И боль. Я высохла,
рассыпаюсь, – о нижние духи, с каждым мигом этой жизни, этого чудовищного
существования я становлюсь всё ближе и ближе к… к… – Её голова упала на грудь. – … к
ненависти, – закончила она шёпотом. Рхиви содрогалась от рыданий.
– И поэтому желаешь умереть сейчас, – сказала Карга. – Да, я понимаю. Нельзя
доводить мать до ненависти к собственному ребёнку… но ты слишком многого требуешь от
себя.
– Она украла мою жизнь! – закричала Мхиби, костлявые руки сжались в кулаки так,
что от них отлила кровь. Старуха смотрела на эти кулаки широко распахнувшимися глазами,
словно это были чужие руки, костистые, мёртвые… – Ох, Карга, – тихо всхлипнула она. –
Она украла мою жизнь…
Ворониха расправила крылья, спрыгнула с распорки, затем мягким полукругом слетела
вниз, на землю рядом с Мхиби.
– Тебе следует поговорить с ней.
– Я не могу!
– Она должна понять…
– Она знает, Карга, она знает. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я попросила дочь
перестать расти? Эта река течёт непрестанно, безостановочно…
– Реки можно оградить дамбами. Направить… в другое русло.
– Но не эту, Карга.
– Я не принимаю этих слов, любимая моя. И я найду способ. Клянусь тебе.
– Нет никакого способа – не трать время попусту, подруга. Юность моя погибла, её уже
не вернуть ни алхимией, ни чарами: Телланн – неприступный Путь, Карга. Что он
востребует, того не вернёшь. Даже если ты сумеешь остановить поток, что тогда? Оставишь
меня старухой на грядущие десятилетия? Год за годом – в темнице этого тела? Это не
милосердно, – нет, это было бы жестокое проклятье. Оставь меня, прошу…
Сзади раздались шаги. В следующий миг Корлат присела рядом с Мхиби, обняла и
прижала к себе.
– Пойдём, – прошептала тисте анди. – Пойдём со мной.
Корлат помогла Мхиби подняться на ноги. Рхиви стыдилась собственной слабости, но
все защитные барьеры пали, она утратила даже гордость, чувствовала в душе лишь
беспомощность. Я ведь была юной девушкой. Что толку неистовствовать от этой
утраты? Годы мои утекли, всё кончено. Жизнь внутри угасает, а снаружи – расцветает. В
этой битве не смог бы победить ни один из смертных, но когда же, духи, вы поднесёте мне
дар смерти? Отчего отказываете мне в прекращении?
В объятьях Корлат Мхиби чуть выпрямилась. Хорошо же. Раз уж вы всё равно
прокляли мою душу, то и самоубийство не принесёт мне большой боли. Ладно, духи, я дам
вам свой ответ. Разрушу ваши планы.
– Отведи меня в мой шатёр, – сказала рхиви.
– Нет, – ответила Корлат.
Мхиби выгнулась, гневно уставилась на тисте анди.
– Я сказала…
– Я слышала, Мхиби. Слышала больше, чем ты бы хотела. Отвечаю – нет. Я останусь с
тобой, и я не одинока в своей вере в…
Рхиви фыркнула.
– Вере? Ты же из тисте анди! За дурочку меня держишь, что рассказываешь о вере?
Лицо Корлат напряглось, она отвела взгляд.
– Может, ты права.
Ох, Корлат, прости меня, прости за это – я бы забрала эти слова назад, клянусь…
– Тем не менее, – продолжила тисте анди, – я не оставлю тебя в отчаянии.
– Мне не впервой быть пленницей, – отрезала Мхиби, снова с гневом. – Но
предупреждаю тебя, Корлат, предупреждаю всех вас, ненависть нашла во мне плодородную
почву. И своим сочувствием, всяким благородным намерением вы питаете её. Умоляю, дай
мне покончить с этим.
– Нет, и ты недооцениваешь нашу решительность, Мхиби. Ты не сумеешь нас
оттолкнуть.
– Тогда вы и вправду доведёте меня до ненависти, и заплатить придётся всем, что я
только ценю и люблю в себе, всем тем, что вы когда-то ценили.
– И обессмыслишь все наши усилия?
– Не по своему выбору, Корлат, об этом я тебе и говорю – у меня больше нет права
выбора. Я отдала его. Своей дочери. А теперь – и тебе. Ты сотворишь из меня злобное
создание, и прошу тебя, умоляю, если есть в тебе хоть капля жалости, позволь мне окончить
этот ужасный путь.
– Я не дам тебе разрешения покончить с собой, Мхиби. Если, чтобы жить, тебе нужно
ненавидеть, да будет так. Отныне ты под опекой – и защитой – тисте анди.
Рхиви обмякла, признавая поражение. Попыталась найти слова, чтобы выразить
обуревавшие её чувства, но похолодела, когда нашла.
Жалость к себе. Вот как низко я пала…
Хорошо, Корлат, пока что – твоя взяла.
– Огнь умирает.
Каладан Бруд и Аномандр Рейк были одни в шатре, напряжение между ними так
окончательно и не угасло. Судя по звукам снаружи, чародей Быстрый Бен умудрился
спустить огромную деревянную карту с неба на землю и теперь обсуждал с кем-то, что
делать с ней дальше.
Сын Тьмы снял перчатки, уронил их на столешницу, прежде чем посмотреть на
Воеводу.
– Кроме того единственного, чего ты не должен делать, есть ли другие возможности?
Бруд покачал головой.
– Это старый выбор, друг мой. Осталась лишь одна, как и прежде. Я – Тэннес, Путь
самой богини, и что терзает её, терзает и меня. Да, я мог бы разбить того, кто заразил её…
– Увечного бога, – прошептал Рейк и замер. – Он целую вечность пестовал свою
ненависть – он не знает пощады, Бруд. Это старая история. Мы согласились – ты, я, Королева
грёз, Худ – мы все договорились…
Широкое лицо Воеводы задрожало. Он встряхнулся, точно медведь, отвернулся.
– Почти двенадцать веков этому бремени…
– А если она умрёт?
Он покачал головой.
– Не знаю. Её Путь погибнет, это наверняка, однако успеет впустить Увечного бога на
все иные Пути… и затем все они погибнут.
– А с ними – магия.
Воевода кивнул, затем глубоко вздохнул и выпрямился.
– Думаешь, это будет так ужасно?
Рейк фыркнул.
– Ты полагаешь, разрушения на этом закончатся. Похоже, не важно, какой из двух
вариантов мы выберем, Увечный бог победит.
– Похоже на то.
– Но сделав свой выбор, ты даруешь этому миру и всем его обитателям ещё несколько
поколений жизни…
– Жизни и смерти, кровавых войн и смертоубийств. Снов, надежд и трагических
развязок…
– Не стоит думать об этом, Каладан. – Рейк шагнул ближе. – Ты уже сделал,
продолжаешь делать всё, чего только можно было от тебя требовать. Мы были там тогда,
давным-давно, чтобы разделить твоё бремя. Однако потом, похоже, все мы – каждый из нас –
отступил, занялся собственными делами… бросил тебя…
– Не говори так, Аномандр. Это ничего не даёт. Есть и более насущные дела, которые
стоит обсудить, раз уж нам выпала редкая возможность поговорить наедине.
Широкий рот Рейка растянулся в тонкой усмешке.
– Верно. – Он покосился на выход из шатра. – Там… – Рейк вновь обернулся к Бруду. –
Учитывая болезнь Тэннеса, был ли твой вызов блефом?
Воевода оскалил подпиленные зубы.
– В некоторой степени, но не полностью. Вопрос не в том, смогу ли я использовать
силу, а в природе этой силы. Переполненной ядом, отравленной хаосом…
– То есть можно ожидать более свирепую мощь, чем твоя обычная буря? Это
настораживает, Бруд. Каллор знает?
– Нет.
Рейк хмыкнул.
– И лучше ему не знать.
– Да, – проворчал Воевода. – Так что неплохо бы тебе самому проявить сдержанность в
следующий раз, Рейк.
Сын Тьмы отошёл налить себе вина.
– Странно, могу поклясться, что именно это я и сделал.
– Мы должны поговорить о Паннионском Домине.
– Это сложная загадка, Каладан. Тайна более зловещая, чем мы предполагали вначале.
Там много слоёв силы, один под другим. Подозреваю, что в самом сердце лежит Путь Хаоса
– и великие во́ роны со мной согласны.
– Слишком близко к тропе Увечного бога, чтобы быть случайностью, Рейк. В конце
концов, яд Скованного происходит от Хаоса.
– О да. – Рейк улыбнулся. – Любопытно, не так ли? Думаю, очевидно, кто кого
использует…
– Возможно.
– Война с Паннионским Домином станет для нас серьёзным испытанием.
Бруд поморщился.
– Девочка говорила: нам понадобится помощь .
Сын Тьмы нахмурился.
– Будь добр, объясни.
– Т’лан имассы, друг мой. Неупокоенные легионы идут сюда.
Лицо Рейка помрачнело:
– Это вклад Дуджека Однорукого?
– Нет, девочки. Серебряной Лисы. Она – заклинательница костей из плоти и крови.
Первая за очень, очень долгое время.
– Расскажи мне о ней.
Воевода заговорил и говорил долго, а когда закончил, в шатре воцарилась тишина.
Глава шестая
К Закатным воротам Сольтана через канал протянулся широкий арочный мост. И мост,
и сам канал нуждались в серьёзном ремонте – известковый раствор потрескался, а в щелях
между камнями фундамента зеленела трава. Сольтан, один из древнейших городов на
равнине Виде́ния, раньше стоял на берегу реки Серп, богател на перекрёстке
внутриконтинентальных торговых путей, но затем, после одной-единственной дождливой
весны, река потекла по новому руслу. Корселанов канал выстроили, чтобы восстановить
выгодную связь с речной торговлей и обеспечить выход к четырём глубоким озёрам, два из
которых располагались на самом старом русле, для причалов и таверн. Особого успеха
сольтанцы не добились, и следующие четыреста лет город медленно и неотвратимо приходил
в упадок.
Остряк нахмурился ещё сильнее, когда направил своего коня по мосту и увидел впереди
низкие, толстые стены Сольтана. По ним бежали вниз бурые потёки. Капитан уже чуял в
воздухе запах помоев и нечистот. Между зубцами толпились люди, но среди них было мало
стражников или солдат. Город отослал свою знаменитую Конную гвардию на север, на
помощь Каладану Бруду в войне против Малазанской империи. Оставшиеся солдаты не
стоили даже своих сапог.
Он обернулся, когда повозка его нанимателя с грохотом въехала на мост. Сидевший на
козлах Драсти помахал Остряку рукой. Скалла держала поводья, и Остряк видел, как её губы
шевелятся, несомненно, извергая поток проклятий и жалоб. Вскоре Драсти сник и опустил
руку.
Остряк вновь перевёл взгляд на Закатные ворота. Стражников не было видно, да и
повозки можно было счесть по пальцам одной руки. Мощные деревянные створки висели
нараспашку и, судя по всему, не закрывались уже давно. Это окончательно испортило
капитану настроение. Он остановил коня и подождал, пока фургон поравняется с ним.
– Мы же тут не задержимся, верно? – спросила Скалла. – Проедем насквозь, прямо к
Рассветным воротам, да?
– Так я ему посоветовал, – сказал Остряк.
– Какой прок от нашего опыта, если хозяин не слушает наших советов? Ответь, Остряк!
Капитан просто пожал плечами. Керули несомненно слышал каждое слово, и Скалла
несомненно это знала.
Они подъехали к арке ворот. Улица впереди резко сужалась, превращалась в тенистый
переулок, зажатый под верхними этажами домов, который выступали так далеко, что едва не
касались друг друга. Остряк снова выдвинулся вперёд и скакал перед экипажем. Из-под
копыт прянули грязные куры, но толстые, чёрные крысы в канавах лишь на миг отвлеклись
от пожирания отбросов, чтобы покоситься на колёса проезжавшей мимо повозки.
– Мы скоро бортами за стены начнём задевать, – заметил Драсти.
– Если протиснемся через Перекошенный проезд, дальше всё будет хорошо.
– Вот именно, Остряк: «если». Тут, конечно, на стенах полно грязи, которая сойдёт за
смазку…
Улочка впереди сузилась до бутылочного горлышка, известного как Перекошенный
проезд. Бесчисленные фургоны торговцев протесали глубокие борозды в стенах соседних
домов. Мостовая была усыпана сломанными спицами и отломанными досками бортов.
Остряк прекрасно знал, что в этом квартале царят законы мародёрства. Любая повозка,
которую угораздило застрять в Проезде, считалась законной добычей, и местные были
готовы с мечами в руках доказать своё право на товар. Сам Остряк пролил здесь кровь лишь
однажды – шесть или семь лет тому. Ночка выдалась лихая. За несколько жутких часов он со
своими охранниками истребил примерно полквартала головорезов и грабителей, прежде чем
повозку удалось разобрать, положить на катки и провести через узкое место.
Повторения Остряк не хотел.
Втулки колёс несколько раз царапнули по стенам, но затем – Скалла разразилась
потоком проклятий, а Драсти ухмыльнулся, пригибаясь под свисающим с верёвки мокрым
бельём, – экипаж выскочил на площадь за Перекошенным проездом.
Площадь под названием «Шкафчик У» никто специально не создавал. Она
самообразовалась на стыке тринадцати улочек и переулков различной ширины. Таверна, к
которой все они прежде вели, сгорела чуть ли не век тому назад, осталась лишь неровная
площадка, выложенная каменными плитами и булыжниками, получившая таинственным
образом название «Шкафчик У».
– Правь на Мукозиновую улицу, Скалла, – приказал Остряк, указывая на широкий
проспект с восточного края площади.
– Да помню я, – огрызнулась та. – Боги, какая вонь!
Стайка беспризорников выследила экипаж, и теперь они шли следом, словно
бескрылые стервятники – грязные, рябые лица детей были мрачны и слишком серьёзны. Все
молчали.
Остряк первым направил коня на Мукозиновую. В грязных окнах иногда мелькали
лица, но сама улица оставалась пустынной. Никого… ни здесь, ни впереди. Это не к добру .
– Капитан, – окрикнул его Драсти.
Остряк не повернулся.
– Чего?
– Пацаны-то все… сбежали.
– Ясно. – Остряк ослабил в ножнах свои гадробийские сабли. – Заряжай арбалет,
Драсти.
– Уже.
Знаю, но вслух это всем объявить – нелишне.
В двадцати шагах впереди на улицу вышли три фигуры.
Остряк прищурился. Высокую женщину в центре он узнал.
– Здравствуй, Нектара. Вижу, ты расширила свои владения.
Женщина с рассечённым шрамом лицом улыбнулась.
– Какие люди, это же Остряк. И Драсти. А кто ещё? Ба, это ведь Скалла Менакис?
Несомненно столь же груба и неприступна, как и прежде, хоть я и бросаю своё сердце к
твоим ногам.
– Это глупо, – процедила Скалла. – Шаг у меня тяжёлый.
Нектара заулыбалась ещё сильнее.
– А сердце от каждого шага бьётся всё быстрее, любовь моя.
– Сколько? – спросил Остряк, натягивая поводья в десяти шагах от женщины и двух её
молчаливых телохранителей.
Выщипанные брови Нектары взлетели.
– Сколько? Нисколько на этот раз, Остряк. Мы ведь на территории Гарно – нам
разрешили проехать. Мы обеспечиваем вам охрану.
– Охрану?
Капитан обернулся на звук открывшегося окошка экипажа. Появилась рука мастера
Керули, вяло поманила Остряка.
Тот спешился. Подошёл к повозке, заглянул в окошко на боковой двери, чтобы увидеть
круглое, бледное лицо Керули.
– Капитан, мы должны встретиться с… правителями этого города.
– С королём и Советом? Но зачем…
Торговец тихо рассмеялся.
– Нет-нет. С истинными правителями Сольтана. Большими деньгами и сложными
переговорами удалось собрать вместе хозяев и хозяек всех территорий и районов. К ним я и
хочу обратиться сегодня вечером. Ты можешь принять охрану, которую нам предложили.
Поверь, всё хорошо.
– Что ж ты раньше не сказал?
– Я не был до конца убеждён, что переговоры прошли успешно. Дело сложное, ибо это
сами хозяева и хозяйки попросили о… содействии. Я, в свою очередь, должен постараться
заслужить их доверие в том смысле, что представляю наиболее эффективную силу из всех,
которые способны оказать упомянутое содействие.
Ты? Да кто же ты тогда такой, Худа ради?
– Ясно. Ладно, доверяй этим бандитам, раз уж тебе так угодно, но боюсь, в этом мы с
тобой не будем единодушны.
– Понятно, капитан.
Остряк вернулся к своему коню. Подбирая поводья, он обернулся к Нектаре.
– Веди.
…Сольтан был городом с двумя сердцами, они качали кровь разных оттенков, но
одинаково злобную и развращённую. Упершись спиной в стену, Остряк сидел в битком
набитой таверне с низким потолком и, прищурившись, разглядывал пёстрое собрание убийц,
вымогателей и воров, чьё право на власть измерялось страхом.
Слева к той же стене прислонилась Скалла, а на скамье справа восседал Драсти.
Нектара перетащила свой стул и круглый столик поближе к Скалле. Из кальяна перед
хозяйкой поднимался густой дым и окутывал её меченное ножом лицо приторными,
смолистыми клубами. В левой руке Нектара сжимала мундштук кальяна, а правую положила
на затянутое в кожаные леггинсы бедро Скаллы.
Керули стоял в центре залы, обратившись лицом к большинству преступных главарей и
королев города. Руки коротышка сцепил над своим простым серым шёлковым поясом, его
чёрный шёлковый же плащ поблёскивал, словно расплавленный обсидиан. Странная тесная
шапочка покрывала лысое темя, её покрой вызвал в памяти головные уборы, изображённые
на древнейших гобеленах и барельефах Даруджистана. Керули заговорил тихим, хорошо
поставленным голосом:
– Я весьма рад тому, что присутствую на этом знаменательном собрании. У всякого
города есть свои тайные покровы, и для меня большая честь быть свидетелем того, как они
частично приподнимаются. Разумеется, я понимаю, что многие из вас считают меня
вылепленным из того же теста, что и ваши заклятые враги, но уверяю: это не так. Вы
выразили озабоченность тем, что в Сольтан хлынул поток жрецов из Паннионского Домина.
Они говорят о городах, которые недавно обрели священную защиту под рукой Паннионского
Провидца, и рассказывают простолюдинам о торжестве закона, равно применяемого ко всем
без исключения гражданам, о правах и прописанных привилегиях, о благодатном наведении
порядка вопреки местным традициям и обычаям. Они сеют семена раздора среди ваших
подданных – воистину опасный прецедент.
Среди хозяев и хозяек пробежал одобрительный шепоток. Остряк с трудом сдержал
улыбку, глядя на манерную благовоспитанность, которую пытались изображать эти уличные
головорезы. Повернув голову, капитан потрясённо обнаружил, что рука Нектары скользнула в
разрез на леггинсах Скаллы и покоилась теперь где-то в паху. Сама Скалла раскраснелась,
полуприкрыла глаза, на губах её застыла слабая улыбка. Ох, Королева грёз, теперь-то
понятно, почему девять десятых мужиков в зале пыхтят, будто набегались, не говоря уж о
том, почему так налегают на вино. Остряк и сам потянулся за кубком.
– Да замочить их всех! – прорычала одна из хозяек. – Брюхо вспороть каждому такому
жрецу – и дело с концом, такое моё мнение.
– И сделать их мучениками за веру? – откликнулся Керули. – Прямой удар не принесёт
пользы, как и в других городах. В этой борьбе оружие – информация, дамы и господа, точнее,
дезинформация. Эти жрецы ведут кампанию оболванивания. Паннионский Домин, хоть и
вводит всюду закон и порядок, представляет собой тиранию, которая проявляет
невообразимую жестокость по отношению к своим подданным. Наверняка вы слышали о
тенескаури Провидца, армии бездомных и нищих… Всё, что вам рассказывали, – правда, без
преувеличений. Людоеды, насильники мёртвых…
– Дети Мёртвого Семени, – произнёс один из мужчин, склонившись вперёд. – Это
правда? Это вообще возможно? Чтобы женщины выходили на поле боя, пока тела солдат ещё
не остыли, и…
Керули мрачно кивнул.
– Среди младшего поколения тенескаури… есть Дети Мёртвого Семени. Они – лучшее
доказательство того, что это возможно. – Он помолчал, затем продолжил: – В Домине
имеются свои правоверные, жители изначально Паннионских городов, им принадлежат все
те права и привилегии, о которых говорят жрецы. Никто другой не может стать правоверным.
Не-граждане – хуже, чем рабы, ибо они вещи — объекты любой возможной жестокости, им
не стоит рассчитывать на милосердие или защиту закона. Единственный выход для них –
стать тенескаури, сравниться в бесчеловечности с мучителями и причинять страдания
другим. Жителей Сольтана, если Домин завладеет этим городом, выгонят из домов – всех до
единого, – лишат имущества, не дадут ни еды, ни воды. Им останется лишь дикость – путь
тенескаури. Дамы и господа, хозяева Сольтана, в этой войне мы должны сражаться оружием
истины, обнажить ложь Паннионских жрецов. Это потребует особенной организации,
распространения заранее подготовленных слухов и истинных сведений. И в этом деле, друзья
мои, вы не имеете себе равных. Простонародье Сольтана должно само выгнать этих жрецов
из города. Людей нужно подвести к этому решению, к этому действию, но не кулаками и
ножами, а словами.
– С чего ты взял, что это сработает? – решительно спросил один из главарей.
– У вас нет другого выхода, – ответил Керули. – Если не сработает, Сольтан окажется в
руках паннионцев.
Керули продолжал, но Остряк уже не слушал. Полуприкрыв глаза, он внимательно
рассматривал своего нанимателя. Этот контракт устроил один посредник в Даруджистане.
Впервые Остряк увидел торговца рано утром у Напастиных ворот: туда Керули пришёл
пешком и одет был так же, как и сейчас. Экипаж пригнали несколько мгновений спустя –
наёмный, из местной конюшни. Керули вошёл внутрь, и с тех пор за весь долгий путь Остряк
разговаривал с нанимателем всего дважды.
Тогда я подумал, что он – маг. Теперь скорее сказал бы, что жрец. Но какому же богу
он служит? Очевидных признаков не заметно. И это само по себе уже о многом говорит. В
Керули вообще нет ничего очевидного, кроме, может быть, бездонного кошелька, вновь и
вновь оправдывающего щедрость. Какие там новые храмы появились в Даруджистане в
последнее время? Не припомню… ах да, в Гадробийском квартале. Посвящённый Тричу, хотя
кому только в голову может прийти поклоняться Тигру Лета? Этого я никак не пойму…
– … убийства.
– Но последние две ночи было тихо.
Главари уже разговаривали между собой. Керули слушал очень внимательно, но
молчал.
Остряк заморгал, чуть ровней сел на скамье. Наклонился к Драсти.
– Что там говорили про убийства?
– Необъяснимые убийства – четыре ночи подряд, что-то вроде того. Местная проблема,
и, как я понял, уже решилась.
Капитан хмыкнул, затем снова опёрся о стену, стараясь ничем не выказать, что весь
покрылся холодным потом. Быстро добрались, хорошо нас обогнали – их экипаж двигался с
чародейской скоростью. Но он бы застрял на улицах Сольтана. Слишком широкий, слишком
высокий. Должно быть, остановились в Придорожье. В двух десятках шагов от Рассветных
ворот… Прав ты оказался, дружище Бук?
– Мне было скучно, просто невыносимо. А ты как думал? – Скалла плеснула себе вина
в чашу. – Нектара сумела развеять скуку и – если судить по красным, потным рожам – не
только для меня. Все вы – свиньи.
– Не мы же это всё делали на людях, – возразил Остряк.
– И что? Смотреть-то вас никто не заставлял? А что, если бы у меня был ребёночек на
руках и сиська наружу?
– Вот на это , – заявил Драсти, – я бы точно таращился.
– Ты омерзителен.
– Ты не поняла, дорогая. Не на сиську – хотя это наверняка восхитительное зрелище, – а
на тебя с ребёночком! Ха! С ребёночком!
Скалла лишь презрительно усмехнулась.
Они сидели в задней комнате таверны и только что закончили есть.
– В любом случае, – со вздохом проговорил Остряк, – встреча затянется до утра, а
потом только нашему хозяину посчастливится поспать – в повозке. Нам выделили комнаты
наверху, с практически чистыми постелями – так что предлагаю ими воспользоваться.
– То есть именно поспать, дорогая Скалла, – пояснил Драсти.
– Даже не думай, я дверь запру, недомерок.
– А Нектара, видно, знает тайный стук.
– Убери эту улыбочку, Драсти, а то я тебе помогу.
– Да почему вообще тебе всё веселье достаётся?
Скалла ухмыльнулась.
– Порода сказывается, дворняжка. У меня есть, у тебя – нет.
– И образование небось, да?
– Именно.
В следующий миг дверь распахнулась, и вошёл Керули.
Остряк, откинувшись на спинку стула, уставился на жреца.
– Ну что, удалось тебе завербовать на службу своему делу местных громил, убийц и
вымогателей?
– До некоторой степени, – ответил Керули, подходя к столу, чтобы налить себе вина. –
Война, увы, – вздохнул он, – разворачивается на нескольких фронтах одновременно. И эта
кампания, боюсь, будет долгой.
– Поэтому мы направляемся в Капастан?
Жрец некоторое время внимательно смотрел на Остряка, затем отвернулся.
– У меня там другие задачи, капитан. Наш краткий визит сюда, в Сольтан, –
несущественное дело для большой картины.
И что же это за «большая картина», жрец? Остряк хотел спросить вслух, но не
стал. Этот наниматель уже начинал действовать капитану на нервы, и он подозревал, что
какой бы ответ ни получил, будет только хуже. Нет, Керули, оставь свои тайны при себе.
Под аркой Рассветных ворот было темно, холодно и мокро, как в могиле.
Непосредственно за ней начинались халупы и хижины Придорожья, дым над которым
золотился в первых лучах солнца.
Потирая красные глаза и расчёсывая блошиные укусы, Остряк пустил коня рысью, как
только выехал на солнечный свет. Он проторчал у ворот в Сольтане почти два колокола, хотя
Скалла и Драсти вывели экипаж с пассажиром из города за колокол до рассвета. Они сейчас,
скорее всего, уже проехали пару лиг по приречной дороге.
Бо́ льшая часть грабителей на этом отрезке дороги в Капастан квартировалась в
Сольтане – вторая половина пути, на капанской территории, была несравненно более
безопасна. Наводчики болтались у Рассветных ворот и отмечали караваны, идущие на
восток, так же, как их коллеги у Закатных, высматривали торговцев, направлявшихся в
Даруджистан. Остряк задержался, чтобы выяснить, не задумали ли местные головорезы
перехватить Керули, но никто не бросился в погоню, словно подтверждая слова жреца о том,
что их отряду была гарантирована безопасность. Но не в правилах Остряка было верить
разбойникам на слово.
Он пришпорил коня и поскакал лёгким галопом, чтобы вырваться из облака пыли и мух
Придорожья, а также оторваться от полуслепых, лающих собак. Выехал из предместья на
каменистую приречную дорогу. Холмистая равнина Виде́ния плавно уходила влево до самой
Баргастовой гряды. Справа виднелся заваленный валунами берег – по большей части
заросший травой, – а за ним покачивались камыши заливных лугов.
В конце концов через несколько сотен шагов собаки отстали, и капитан остался на
дороге один. Он помнил, что вскоре торговый тракт исчезнет, канал справа пересохнет, а
дорога превратится в песчаную тропу, украшенную муравейниками, белёсым плавником и
пучками пожелтевшей травы, – разливы реки каждую весну смывали накатанные колеи.
Заблудиться, конечно, было невозможно, если держаться русла реки Серп на юге.
Трупы он обнаружил менее чем в лиге от Придорожья. Разбойники устроили отличную
засаду, выскочили из глубокой расселины, которую прорыл сезонный ручей, и наверняка
мгновенно окружили повозку жертвы. Но чёткий план им не помог. Трупы лежали по обе
стороны от дороги дня два, максимум – три, раздувшиеся, почерневшие на солнце. Мечи,
наконечники дротиков, пряжки и вообще всё металлическое расплавилось от яростного жара,
не тронувшего, однако, одежду и кожаные ремни. Некоторые разбойники носили шпоры, да и
выбраться так далеко без лошадей было бы трудно, однако ни следа животных поблизости не
было видно.
Остряк спешился и прошёлся среди мертвецов. Он обнаружил, что следы колёс экипажа
Керули – он тоже остановился, чтобы осмотреть побоище, – наложились на другие. Более
широкая, более тяжёлая повозка, запряжённая волами.
Никаких видимых ран на трупах не было.
Сомневаюсь, что Бук успел хотя бы меч вытащить из ножен…
Капитан забрался в седло и продолжил путь.
Ещё через пол-лиги он увидел своих спутников, а вскоре уже скакал рядом с экипажем.
Драсти приветственно кивнул.
– Хороший денёк, а, Остряк?
– В небе ни облачка. Где Скалла?
– Взяла одну из лошадей и поехала вперёд. Должна скоро вернуться.
– С чего бы это?
– Хотела убедиться, что придорожный лагерь… свободен. Ага, вот и она.
Остряк хмуро посмотрел на Скаллу, когда та натянула поводья и остановилась перед
ними.
– Это была очень глупая затея, женщина.
– Да всё это путешествие – глупая затея, как по мне. В придорожном лагере три
баргаста – и нет, их никто не зажарил, как тех разбойников. К тому же Капастан через
считаные дни возьмут в осаду: может, мы поспеем укрыться за стенами и застрянем внутри, а
между дорогой и нами окажется вся паннионская армия, или не успеем, и тогда с нами
поразвлекаются эти проклятые тенескаури.
Остряк помрачнел ещё больше.
– Куда же направляются эти баргасты?
– Пришли с севера, но теперь идут туда же, куда и мы – хотят посмотреть на Капастан
поближе, и не спрашивай, зачем – они ведь баргасты, верно? Мозги размером с грецкий орех.
Мы должны поговорить с хозяином, Остряк.
Дверца экипажа распахнулась, и наружу выбрался Керули.
– Не нужно, Скалла Менакис, у меня всё в порядке со слухом. Ты сказала – три
баргаста. Из какого клана?
– Из Белолицых, если судить по раскраске.
– В таком случае мы пригласим их путешествовать с нами.
– Хозяин… – начал Остряк, но Керули перебил его.
– Мы прибудем в Капастан задолго до осады, я полагаю. Септарх, командующий
паннионскими силами, известен своим методичным и последовательным подходом. Как
только я окажусь в городе, ваши обязательства будут исполнены, и вы сможете немедленно
отправиться обратно в Даруджистан. – Тёмные, жутковатые глаза жреца впились в Остряка. –
Мне сказали, у вас нет привычки нарушать условия контракта, иначе бы я вас не нанял.
– Нет, господин, мы не собираемся нарушать контракт. Тем не менее стоит обсудить
варианты – что, если Капастан окажется в осаде до того, как мы туда доберёмся?
– В этом случае я не потребую, чтобы вы погибли в какой-нибудь отчаянной вылазке,
капитан. Если так случится, я хочу лишь, чтобы меня высадили на безопасном расстоянии от
позиций противника, и тогда я самостоятельно проберусь в город. Но такой маскарад лучше
совершать в одиночку.
– Ты хочешь пробраться через паннионские кордоны?
Керули улыбнулся.
– Я обладаю умениями, как раз подходящими для такого предприятия.
Вот как?
– А что с баргастами? С чего вы взяли, что им можно доверять и даже пригласить
путешествовать с нами?
– Если им нельзя доверять, лучше пусть остаются у нас на виду, верно, капитан?
Остряк хмыкнул.
– Тут ты прав, хозяин. – Он обернулся к Драсти и Скалле, медленно кивнул.
Драсти в ответ лишь покорно улыбнулся. Скалла, как и следовало ожидать, была менее
лаконична.
– Это бред! – Она воздела руки к небу. – Ладно! Хорошо! Поехали прямо в пасть к
дракону – почему нет? – Скалла развернула коня. – Поехали, покидаем кости с баргастами,
да?
Остряк, морщась, смотрел ей вслед.
– Она – просто сокровище, верно? – со вздохом пробормотал Драсти.
– Никогда не видал, чтоб ты так втюхивался, – буркнул, покосившись на него, Остряк.
– Недостижимое, вот что меня привлекает. Я безнадёжно страдаю, печально вздыхаю о
безответной любви. Вижу во сне её и Нектару… и себя – между ними…
– Хватит, Драсти, это уже мерзко.
– Кхм, – проговорил Керули, – я, пожалуй, вернусь в экипаж.
Баргасты явно были родичами, женщина – старшая. Белая краска придавала их лицам
вид черепов. На плечи спадали вымазанные красной охрой косицы, в которые были вплетены
костяные фетиши. Все трое были облачены в доспехи из просверленных монет – медных и
серебряных, явно из какого-то клада – чеканка показалась Остряку старинной и незнакомой.
На руках – перчатки с нашитыми с тыльной стороны монетами. С собой троица несла
небольшой арсенал – связанные сулицы, метательные топоры и окованные медью боевые
секиры на длинных рукоятях, мечи с загнутыми крюком клинками, а также большой набор
ножей и кинжалов.
Баргасты стояли по другую сторону маленького, выложенного камнями очага, в
котором едва дымились угли, а Скалла сидела на коне слева от них. Небольшая кучка заячьих
костей указывала на недавнюю трапезу.
Взгляд Остряка остановился на баргастке.
– Наш хозяин приглашает вас путешествовать вместе с нами. Согласны?
Тёмные глаза женщины блеснули, когда она посмотрела на экипаж, который Драсти
подогнал к краю лагеря.
– Не многие торговцы всё ещё отваживаются ехать в Капастан, – сказала она. – Дорога
стала… опасной.
Остряк нахмурился.
– Это как? Паннионцы отправили диверсионные группы за реку?
– Мы такого не слышали. Но в диких землях разгуливают демоны. Нас отправили,
чтобы узнать о них правду.
Демоны? Худов дух!
– Когда вы узнали об этих демонах?
Баргастка пожала плечами.
– Два-три месяца назад.
Капитан вздохнул, медленно спешился.
– Ну, будем надеяться, что всё это выдумки.
Женщина ухмыльнулась.
– Мы надеемся на обратное. Я – Хетан, а вот мои недотёпы-братья, Кафал и Неток. Это
первая охота Нетока с его Смертной ночи.
Остряк покосился на огромного, мускулистого юношу.
– Вижу, он просто в восторге.
Хетан обернулась, прищурилась и посмотрела на брата.
– У тебя зоркий глаз.
Клянусь Бездной, ещё одна женщина без чувства юмора…
Перебросив ногу через седло, Скалла Менакис спрыгнула на землю, так что вверх
взмыло облачко пыли.
– У нашего капитана шуточки примитивные, Хетан. Он их ляпает, как воловьи лепёшки
поперёк дороги, и попахивают они не лучше. Не обращай на него внимания, если только не
любишь заморачиваться.
– Я люблю убивать и объезжать мужчин – и мало что сильнее, – проворчала Хетан,
скрестив на груди мускулистые руки.
Драсти быстро слез с козел и с широкой улыбкой направился к баргастке.
– Меня зовут Драсти, и я очень рад познакомиться с тобой, Хетан!
– Его можешь убить, когда тебе вздумается, – процедила Скалла.
День тянулся медленно, и Баргастова гряда на севере от часа к часу становилась всё
ближе, пока из далёких вершин не превратилась в череду выветренных, пологих холмов.
Многие из них – те, что ближе к дороге, – были священными местами, на их макушках
красовались перевёрнутые стволы деревьев – это баргасты, согласно обычаю, привязывали
духов к месту (по крайней мере, так сказала Хетан, шагавшая рядом с Остряком, который вёл
своего коня в поводу). Капитана верования и обряды интересовали мало, но он всё равно
полюбопытствовал, зачем баргасты закапывают на холмах деревья ветвями вниз.
– Смертные души – жестоки, – объяснила Хетан и сплюнула, словно подчёркивая свои
слова. – Многих нужно привязывать, чтоб не блуждали и не творили зла. Поэтому с севера
привозят дубы. Поплечники вырезают заговоры на стволах. Мертвеца пригвождают в могиле
под деревом. Призывают духов и хранителей, ставят и другие ловушки по краям тёмного
круга. Но всё равно иногда души сбегают – попадаются в силок, однако способны ходить по
земле. Тех, кто возвращается в кланы, где жили прежде, быстро уничтожают, так что они
научились держаться подальше – оставаться здесь, на равнинах. Иногда такие чучелка
сохраняют верность своему смертному роду и посылают сны нашим поплечникам, чтобы
предупредить об опасности.
– Чучелки, говоришь? Что ты имеешь в виду?
– Может, сам увидишь, – ответила Хетан, пожимая плечами.
– Сны о демонах послало вам такое чучелко?
– Да, и другие духи. То, что столь многие попытались сообщить нам…
Делает угрозу куда реальней, да, понимаю. Капитан оглядел горизонт, гадая, что ждёт
их дальше.
Скалла ехала в пятидесяти шагах впереди. Сейчас Остряк её не видел, поскольку дорога
огибала усыпанный валунами холм и скрывалась из виду шагах в тридцати. Скалла имела
возмутительную привычку игнорировать приказы – он ведь сказал: всегда оставаться в
пределах видимости. Братья-баргасты разошлись в стороны, шли сбоку от экипажа на таком
расстоянии, как того требовал ландшафт. Кафал скакал по каменистому склону холма, а
Неток решил идти ближе к реке и шагал сейчас в густом облаке мошкары. Учитывая, каким
толстым слоем вонючего жира баргасты натирали тело, Остряк подозревал, что насекомые
просто в отчаянии – вьются вокруг тёплого тела, но не могут ужалить.
Жир этот вчера ночью, конечно, пришёлся не совсем кстати, припомнил Остряк, но
капитан всё равно справился и щеголял теперь обширной коллекцией синяков, царапин и
укусов. Хетан оказалась… темпераментной.
Кафал закричал. В тот же миг вновь появилась Скалла. Она возвращалась медленной
рысью, и это слегка успокоило Остряка, хотя было ясно, что они с баргастом на холме
увидели что-то впереди. Капитан бросил взгляд в сторону, увидел, что Кафал припал к земле,
не сводя глаз с чего-то на дороге впереди, однако оружия не достал.
Скалла натянула поводья, на лице у неё застыло напряжённое выражение.
– Там впереди фургон Бошелена. Он… сломан. Там была схватка. Жёсткая.
– Живых видела?
– Нет, только волы, и они выглядят спокойными. Но и тел нет.
Хетан повернулась к брату на холме и перехватила его взгляд. Баргастка сделала
полдюжины условных жестов, и, выхватив сулицу, Кафал двинулся вперёд, а затем скрылся
из виду.
– Ладно, – вздохнул Остряк. – Оружие к бою – пойдём посмотрим, что там.
– Мне прикрывать тыл? – спросил Драсти с козел.
– Нет.
За холмом дорога выровнялась и пошла по равнине. В сорока шагах впереди они
увидели массивный экипаж Бошелена и Корбала Броша: фургон лежал на боку, заднюю ось
оторвало, обломки валялись неподалёку. В нескольких шагах от него мирно пощипывали
траву прерии волы. Во все стороны от фургона протянулись полосы выжженной земли, от
которых разило магией. Невысокий курган позади экипажа был расколот надвое,
перевёрнутое дерево, которое стояло на вершине, раскололось, точно в него ударила молния.
Из чёрного провала, где прежде находилась погребальная камера, всё ещё поднимался дым.
Кафал медленно приближался к кургану, выводя левой рукой в воздухе охранные знаки, а
правой уже занёс сулицу для броска.
Неток трусцой бежал к ним от берега реки, сжимая двуручную секиру. Он замер рядом
с сестрой.
– Кто-то вырвался, – прогудел баргаст. Его маленькие глазки бегали по сторонам.
– И по-прежнему рядом, – кивнула Хетан. – Прикрой брата.
Неток двинулся прочь. Остряк подошёл к ней.
– Говоришь… из этого кургана вырвался дух или призрак?
– Да.
Баргастка обнажила крючковатый меч и медленно зашагала к фургону. Капитан
последовал за ней.
Скалла подъехала и остановилась, прикрывая экипаж Керули.
В боковой части фургона зияла громадная дыра, на её краях виднелись зазубрины,
похожие на зарубки от меча, но таких больших клинков Остряк никогда не встречал. Он
вскарабкался наверх, чтобы заглянуть внутрь, с некоторым ужасом подозревая, что́ может
увидеть.
Но там было пусто – ни одного тела. Кожаную обшивку стен изрубили в клочья, резную
мебель разбили. Два массивных сундука, которые прежде были надёжно прибиты к полу,
оторвали. Крышки сорваны – содержимое разбросано на земле.
– Худ меня побери, – прошептал капитан, у которого внезапно пересохло в горле. В
одном из сундуков лежали грифельные доски – теперь разбитые, – которые кто-то тщательно
покрыл магическими символами, но в глазах у Остряка потемнело от содержимого второго
сундука. Слипшаяся масса окровавленных… органов. Печени, лёгкие, сердца, сшитые вместе
в чудовищно узнаваемой форме. Когда это создание было живо – а капитан нутром чуял, что
до недавнего времени оно жило, – чудовище напоминало человечка ростом примерно до
колена, если бы поднялось на своих бескостных липких конечностях. Из безглазого и,
насколько Остряк мог различить в полумраке, лишённого чего бы то ни было похожего на
мозг тела продолжала сочиться жидкая, водянистая кровь.
Некромантия, но не демонического рода. Это искусство тех, кто изучает смертность
– воскрешение и нежить. Эти органы… вырезали из живых людей. Людей, убитых
безумцем. Будь ты проклят, Бук, зачем же ты связался с этими ублюдками?
– Они внутри? – спросила снизу Хетан.
Капитан высунулся и покачал головой.
– Только мусор.
С козел подал голос Драсти:
– Глянь-ка вперёд, Остряк! Гости.
Четыре фигуры: две в чёрных кожаных плащах, одна – низенькая и кривоногая, а
последняя – тощая и высокая. Выходит, без потерь. Но напал на них кто-то злобный. Очень.
– Это они, – пробормотал Остряк.
Хетан хмуро посмотрела на него.
– Знаешь этих людей?
– Да, но только одного хорошо. Стражника – того, что высокий и седой.
– Они мне не нравятся, – прорычала женщина, меч дрогнул, когда она перехватила
рукоять поудобнее.
– Лучше держитесь в стороне, – посоветовал Остряк. – Скажи братьям. Поверь, не
стоит гладить против шерсти этих двоих. Бошелена – который с бородкой – и Корбала Броша
– это который… ну, второй.
Кафал и Неток вернулись к сестре. Старший из братьев хмурился.
– Его забрали вчера, – сказал он. – Охранные чары снимали. Медленно. До того, как
курган взломали.
Продолжая стоять на перевёрнутом фургоне, Остряк прищурился. Бук и слуга,
Эмансипор Риз, выглядели измотанными, но по виду чародеев можно было вообразить, что
они просто отправились прогуляться. Однако колдуны вооружились. В руках они держали
цельнометаллические арбалеты, взведённые и заряженные. В квадратных колчанах у пояса
оставалось лишь несколько стрел.
Спустившись с экипажа, Остряк пошёл к ним навстречу.
– Рад тебя видеть, капитан, – с лёгкой улыбкой проговорил Бошелен. – Вам повезло, что
на пути от реки мы вас обогнали. С самого Сольтана дорога нам выпала отнюдь не мирная.
– Это я уже понял, господин. – Остряк покосился на Бука. Его друг выглядел лет на
десять старше, чем во время их последней встречи. И отвёл глаза.
– Вижу, ваш отряд несколько увеличился за последнее время, – заметил Бошелен. –
Баргасты, да? Удивительно, что этот народ можно обнаружить и на других континентах,
причём называют они себя так же и соблюдают, насколько можно заметить, практически
идентичные обычаи. Что же за колоссальная история погребена и утрачена в их невежестве?
– Обычно, – тихо проговорил Остряк, – в таких случаях «погребена» употребляют в
переносном смысле. Но вы, похоже, восприняли его буквально.
Человек в чёрном плаще пожал плечами.
– Любопытство, увы. Мы просто не могли упустить такую возможность. Никогда не
можем удержаться. Однако выяснилось, что дух, которого мы приняли в наши объятья – хотя
и являлся при жизни могущественным шаманом, – не смог поведать нам ничего нового.
Баргасты – древний народ и были некогда несравнимо более многочисленны. А также
славились как непревзойдённые мореходы. – Взгляд его невыразительных, серых глаз
остановился на Хетан. Тонкая бровь медленно приподнялась. – Но это не вопрос падения с
высот цивилизации в дикость. Просто вечный… застой. Их система верований, поклонение
предкам – худший враг всякого прогресса. Во всяком случае, так я могу заключить, глядя на
доступные свидетельства.
Хетан молча оскалилась, глядя на чародея. Кафал заговорил, и в его голосе звенела
ярость:
– Что вы сделали с нашим духовным родичем?
– Почти ничего, воин. Он уже сумел преодолеть внутренние заслоны, однако попался в
одну из ваших шаманских ловушек – куколку из палок и тряпок. Милосердно ли предлагать
им такие подобия тел в форме силков? Мне это кажется ошибкой…
– Плоть, – проговорил тонким, тихим голосом Корбал Брош, – подошла бы им куда
больше.
Бошелен улыбнулся.
– Мой компаньон весьма искусен в подобных… делах, мне же эта дисциплина
малоинтересна.
– Что тут произошло? – спросил Остряк.
– Это ясно, – взорвалась Хетан. – Они вломились в тёмный круг. Потом на них напал
демон – один из тех, за которыми охотимся мы с братьями. И эти… люди… сбежали и как-то
от него оторвались.
– Не совсем так, любезная, – возразил Бошелен. – Во-первых, создание, которое на нас
напало, – не демон. В этом можете положиться на моё слово, ибо именно в демонах я, так уж
вышло, очень хорошо разбираюсь. Однако, как ты и предположила, на нас было совершено
нападение. В то время, как мы были заняты курганом. Если бы Бук не предупредил нас, мы
могли бы понести ещё больший материальных ущерб, не говоря уж о здравии наших менее
подготовленных спутников.
– Так если не демон, – вклинился Остряк, – то что же?
– Гм-м, на этот вопрос не так уж легко ответить, капитан. Нежить – вне всяких
сомнений. Под управлением далёкого хозяина. Чрезвычайно могучее существо. Нам с
Корбалом пришлось волей-неволей выпустить всех наших слуг, чтобы отогнать это
чудовище, однако же последовавшая погоня не принесла нам выгоды. Хуже того, мы
потеряли очень многих из этих слуг, когда явились ещё два немёртвых охотника. И хотя ту
троицу мы отогнали, это лишь временное затишье. Они вновь нападут, и если придут
бо́ льшим числом, боюсь, силы наши – и я имею в виду всех нас – подвергнутся
жесточайшему испытанию.
– С вашего позволения, – сказал Остряк, – я бы хотел переговорить со своим хозяином и
Хетан с глазу на глаз.
Бошелен склонил голову.
– Милости прошу. Корбал, спутники мои, давайте пока осмотрим наш злосчастный
экипаж.
Взяв Хетан под руку, Остряк подвёл её к повозке Керули, где уже ждали Драсти и
Скалла. Кафал и Неток последовали за сестрой.
– Они сделали рабом нашего духовного родича, – прошипела Хетан, глаза её сверкали,
как угли. – Я их убью… всех убью!
– И погибнешь прежде, чем сделаешь второй шаг, – огрызнулся Остряк. – Это чародеи,
Хетан. Хуже того – некроманты. Корбал практикует искусство нежити. Бошелен призывает
демонов. Две стороны монеты с Черепом. Худом проклятые, злобные… и смертельно
опасные. Ты меня понимаешь? Даже не думай их испытывать.
Изнутри фургона послышался голос Керули:
– Куда важнее, друзья мои, то, что очень скоро нам, я боюсь, понадобятся эти
ужасные люди и их зловещие силы.
Остряк нахмурился и обернулся. Ставни приоткрылись ровно настолько, чтобы
образовалась тоненькая щель.
– Что это за немёртвые охотники, хозяин? Ты знаешь?
Керули долго молчал, прежде чем ответить.
– У меня есть… подозрения. Как бы там ни было, они сплели нити силы и раскинули их
по земле так, что могут почуять малейшую дрожь. Мы не сумеем пробраться
незамеченными…
– Так давайте повернём назад, – взвилась Скалла. – Сейчас, пока ещё не слишком
поздно.
– Но уже слишком поздно, – возразил Керули. – Нежить продолжает прибывать из-за
реки, с юга, и служит Паннионскому Провидцу. Охотники подходят всё ближе к Сольтану. Я
бы даже предположил, что позади их больше, чем на пути отсюда до Капастана.
Какая новость, мастер Керули, – и очень тебе на руку.
– Мы должны, – продолжал человек в фургоне, – заключить временный союз с этими
некромантами, пока не доберёмся до Капастана.
– Ну-у, – протянул Остряк, – они явно считают, что это очевидное решение.
– Они – практичные люди, невзирая на все их прочие… недостатки.
– Баргасты с ними не пойдут, – прорычала Хетан.
– Не думаю, что у нас есть выбор, – вздохнул Остряк. – Это касается и тебя с братьями,
Хетан. Много ли толку в том, чтобы найти этих немёртвых охотников и тотчас быть
разорванными на куски?
– Думаешь, мы не готовы к такой битве? Долго мы стояли в костяном круге, капитан,
покуда все шаманы собранных кланов танцевали плетенье силы. Долго в костяном круге.
– Три дня и три ночи, – прорычал Кафал.
Неудивительно, что она мне чуть сердце не выцарапала вчера.
Керули сказал:
– Этого может оказаться недостаточно, если вы по-настоящему привлечёте к себе
внимание Паннионского Провидца. Капитан, сколько дней пути отсюда до Капастана?
Ты не хуже меня знаешь.
– Четыре, хозяин.
– Не сомневаюсь, Хетан, что вы с братьями способны проявить некоторую стоическую
выдержку на такое короткое время? Мы прекрасно понимаем ваше возмущение. Осквернение
кургана священного предка – тяжкое оскорбление. Но разве ваш народ не склонен к
определённому прагматизму в этих вопросах? Резные заговоры, плетёные ловушки?
Считайте это подобной же необходимостью…
Хетан сплюнула и отвернулась.
– Ты сказал правду, – согласилась она некоторое время спустя. – Необходимость. Ладно.
Остряк вернулся к Бошелену и остальным. Чародеи присели на корточки над разбитой
осью фургона. В воздухе стоял тяжёлый запах расплавленного металла.
– Капитан, – сказал Бошелен, – ремонт не займёт много времени.
– Хорошо. Говоришь, этих тварей трое – как далеко они отсюда?
– Наш друг-шаман не отстаёт от охотников. До них меньше лиги, и уверяю тебя, они
смогут – если пожелают – покрыть это расстояние за несколько сотен ударов сердца.
Времени у нас будет немного, но, я полагаю, хватит на то, чтобы подготовиться к обороне.
– Зачем вы едете в Капастан?
Чародей взглянул на Остряка, приподняв бровь.
– Без особой на то причины. По самой природе своей мы – путешественники. Прибыв
на западное побережье этого континента, мы устремили взоры на восток. А дальше
Капастана на востоке ничего нет, верно?
– В каком-то смысле, да. Суша выдаётся дальше на восток к югу отсюда, за Элингартом,
но тамошние королевства и города-государства, по сути, не более, чем владения разбойников
и пиратов. К тому же, чтобы туда добраться, вам придётся пройти через Паннионский Домин.
– И это, как я понимаю, будет нелегко.
– Просто не доедете.
Бошелен улыбнулся, вновь склонился над осью и сосредоточился. Подняв глаза, Остряк
наконец перехватил взгляд Бука. Лёгкое движение головы, и капитан – неохотно – отошёл в
сторону.
– Ты в беде, друг мой, – тихо проговорил Остряк.
Бук нахмурился, промолчал, но по глазам было видно, что он и сам это понимает.
– Когда доберёмся до Капастана, бери у них расчёт и даже не оглядывайся. Я знаю, ты
не ошибся в своих подозрениях, Бук, я видел, что́ было внутри фургона. Видел. Они тебя
хуже, чем убьют, если попытаешься что-то учудить. Понимаешь? Хуже.
Охранник невесело усмехнулся, прищурился, глядя на восток.
– Думаешь, мы туда доберёмся, Остряк? Не бойся – мы не доживём до следующего
рассвета. – Он напряжённо посмотрел на капитана. – Ты не поверишь, если скажу, что́
использовали мои наниматели – кошмарную орду прислужников, стражей, духов-убийц и
собственные их силы! Худ бы нас всех побрал! И всего этого едва хватило на то, чтобы
отогнать одно из этих чудищ, а когда прибыли двое других, уже нам пришлось бежать. Вся
орда разорвана в клочья, останки разбросаны на лиги по этой равнине. Остряк, я видел, как
демонов рубили в капусту. Конечно, эти двое и бровью не повели, только это не важно.
Вообще не важно. – Он заговорил ещё тише. – Они сумасшедшие, друг мой. Глубоко,
безнадёжно, совершенно сумасшедшие! А бедняга Манси с ними уже больше трёх лет – что
только он мне понарассказал… – Бук содрогнулся.
– Манси? А! Эмансипор Риз. А кошка где, кстати?
Бук хрипло хохотнул.
– Сбежала – как и все лошади, а их была дюжина, после того, как эти безмозглые
разбойники попытались напасть на нас. Сбежала, едва лишь я её отодрал от спины Манси,
куда она запрыгнула, когда Пути пошли вразнос.
Когда чародеи закончили чинить и поднимать фургон, все двинулись дальше. До заката
ещё можно было пройти лиги две. Скалла вновь выехала вперёд, Кафал и Неток заняли свои
места по бокам. Эмансипор правил фургоном, а чародеи скрылись внутри.
Бук и Остряк шли в нескольких шагах перед экипажем Керули и долгое время почти не
говорили. Затем капитан тяжело вздохнул и посмотрел на друга.
– Как ни крути, Бук, а есть люди, которые не хотят, чтобы ты погиб. Они видят, как тебя
проедает изнутри, и переживают за тебя…
– Чувство вины – хорошее оружие, Остряк, точнее, долго было хорошим. Но меня уже
больше не ранит. Если решил переживать, так привыкай. Мне самому – плевать.
– Скалла…
– Достойна большего. Не стоит ей связываться со мной. Да я и не хочу, чтобы меня
спасали. Так ей скажи.
– Сам скажи, Бук, а когда она тебе за это двинет в глаз, вспомни, что я предупреждал.
Сам скажи – я ей про то, как ты себя жалеешь, рассказывать не буду.
– Отвали, Остряк. Я тебя как следует отделаю, прежде чем ты меня достанешь своими
саблями.
– Ну, вот это просто очаровательно – решил подбить одного из последних своих друзей
на то, чтобы тебя убить? Я, похоже, ошибся, это не просто жалость к себе, да? Ты одержим не
трагической гибелью родных, Бук, ты собой одержим. Чувство вины поднимается, как
приливная волна, а раздутое «я» – дамба, и ты только и знаешь, что набрасывать на неё новые
кирпичи. Стена всё растёт и растёт, а ты знай глядишь на мир с высоты – с треклятой
ухмылочкой.
Бук побледнел, он дрожал.
– Если ты так это видишь, – прохрипел он, – почему вообще зовёшь меня другом?
Беру ведает, я и сам уже начинаю гадать. Остряк набрал полную грудь воздуха,
сумел взять себя в руки.
– Мы давно с тобой друг друга знаем. И никогда не скрещивали клинки.
И оба любили напиваться целыми днями напролёт, только ты бросил… а я нет. Тебе
для этого понадобилось, чтобы погибли все, кого ты любил, и боюсь, мне потребуется то
же. Слава Худу, что она вышла за этого жирного купчишку .
– Это не так чтоб слишком много, Остряк.
Мы – два сапога пара, мерзавец – отвлекись от своего эго и сам увидишь. Но капитан
промолчал.
– Солнце почти зашло, – заметил через некоторое время Бук. – Они нападут, когда
стемнеет.
– Как от них защищаться?
– Никак. Это невозможно. Судя по тому, что я видел, рубить их – как по дереву голыми
руками молотить. И они быстрые. Боги, какие же они быстрые! Нам всем конец, Остряк.
Силы Бошелена и Корбала Броша на исходе – заметил, как они потели, чтобы починить
фургон? Эти двое выжаты досуха.
– Керули тоже маг, – сказал Остряк. – Ну, скорее жрец.
– Тогда будем надеяться, что его бог за нас вступится.
И какие же на это шансы?
Когда солнечный свет покраснел на горизонте у них за спиной, они разбили лагерь.
Скалла отвела волов и коней в небольшой, обтянутый верёвкой крааль рядом с повозками –
так у них останется возможность убежать прочь от реки, если придётся.
Пока на костерке готовилась еда – Драсти вызвался куховарить, – в лагере воцарилось
подавленное, отрешённое настроение. Ни Керули, ни двое чародеев так и не вышли из своих
экипажей.
Вокруг бездымного пламени вились мотыльки. Потягивая горячее вино, Остряк с
некоторой горечью наблюдал за их бездумным, гибельным полётом.
Темнота сгущалась, звёзды над головой становились всё ярче. Когда с ужином было
покончено, Хетан поднялась.
– Драсти, иди со мной. Быстро.
– Госпожа? – переспросил тот.
Остряк подавился вином и закашлялся. Скалле пришлось некоторое время колотить его
по спине, прежде чем капитан смог говорить. Моргая слезящимися глазами, он ухмыльнулся
Драсти.
– Ну, ты слышал, что дама сказала.
Остряк увидел, как глаза его друга раскрываются всё шире.
Терпение Хетан лопнуло, она шагнула вперёд и схватила Драсти за руку. Вздёрнула на
ноги и потащила куда-то в темноту.
Глядя ей вслед, Скалла нахмурилась.
– Это всё к чему вообще?
Мужчины дружно молчали.
Скалла обернулась и гневно уставилась на Остряка. Вскоре она чуть не задохнулась от
потрясения, сообразив.
– Возмутительно!
– Дорогуша, – рассмеялся капитан, – после Сольтана тебе, пожалуй, не следует так
говорить.
– Не «дорогушай» мне тут, Остряк! А нам, остальным, что прикажешь делать? Сидеть и
слушать, как они там пыхтят и стонут в кустах? Отвратительно же!
– Да ладно, Скалла. В этих обстоятельствах всё вполне понятно…
– Я не об этом, идиот! Она же выбрала Драсти! Боги, меня сейчас стошнит! Драсти!
Да посмотри вокруг – тут есть ты, и, будем честны, какая-нибудь диковатая, грубая бабёнка
могла бы соблазниться. И Бук – высокий, гордый, с измученной душой – точно стоит с ним
разок-другой покувыркаться. Но Драсти? Этот волосатый павиан?
– У него большие руки, – пробормотал Остряк. – Так Хетан сказала вчера… кхм, вчера
вечером.
Скалла уставилась на него, затем наклонилась вперёд.
– Она тебя отымела вчера! Да?! Эта вертлявая, грязная дикарка тебя поимела! Да я по
твоей роже вижу правду, Остряк, даже не думай врать!
– Ну, ты же видела – какой же теплокровный мужчина смог бы устоять?
– Ла-адно! – протянула Скалла, вставая. – Бук! Поднимайся, чтоб тебя.
Тот отшатнулся.
– Нет… я не могу… я, кхм… прости, Скалла…
Она зарычала и резко обернулась к двум молчаливым баргастам.
Кафал улыбнулся.
– Выбери Нетока. Он ещё не…
– Ладно! – Она взмахнула рукой. Юноша неуверенно поднялся.
– Руки большие, – заметил капитан.
– Заткнись, Остряк.
– Только идите в другую сторону, пожалуйста, – добавил он. – Чтобы не споткнуться
об… что-то неприглядное.
– Вот уж точно. Пошли, Неток.
Они скрылись в темноте, баргаст трусил за Скаллой, как щенок на поводке.
Капитан обернулся к Буку.
– Ну ты и дурак!
Тот лишь покачал головой, глядя в огонь.
Эмансипор Риз потянулся к кастрюле, в которой грелось вино со специями.
– Всего бы две ночки ещё, – пробормотал он. – Вот всегда так.
Остряк сперва непонимающе уставился на старика, затем ухмыльнулся.
– Ну, мы ещё живы – кто знает, может, Опонны тебе улыбнутся.
– Для разнообразия, – проворчал Риз.
– Как ты вообще связался со своими хозяевами?
– Долгая история, – пробормотал он, пригубив вино. – Слишком долго рассказывать.
Моя жена, понимаешь ли… В общем, они сказали, что будут путешествовать…
– Ты что, хочешь сказать, что выбрал меньшее из двух зол?
– Боги упасите, господин!
– Ага, то есть теперь жалеешь.
– Этого я тоже не говорил.
Внезапно из темноты раздался протяжный крик, от которого все вздрогнули.
– Интересно, это кто из них так? – поинтересовался Остряк.
– Никто, – ответил Риз. – Кошка моя вернулась.
Дверца фургона распахнулась. В следующий момент снаружи появилась облачённая в
чёрное фигура Бошелена.
– Наше чучелко возвращается… поспешно. Я бы рекомендовал тебе собрать остальных
и вооружиться. Что до тактики – попытайтесь перерезать этим охотникам сухожилия. И
пригибайтесь в ближнем бою – они предпочитают горизонтальные удары. Эмансипор, будь
добр, присоединись к нам. Капитан Остряк, тебе, вероятно, следует предупредить своего
хозяина, хотя он, несомненно, уже знает.
Остряк внезапно похолодел, вскочил на ноги.
– Да мы же в такой темноте ни Худа не увидим!
– Этому горю помочь легко, – ответил Бошелен. – Корбал, дорогой друг, – окликнул он
своего компаньона, – широкий круг света, будь так добр.
Всё вокруг вдруг залило мягкое, золотистое сияние, распространившееся по меньшей
мере на тридцать шагов во все стороны.
Кошка снова заорала, и Остряк краем глаза заметил, как коричневое тельце молнией
метнулось обратно во тьму. Хетан и Драсти уже приближались, торопливо заправляя одежду.
Скалла и Неток тоже подошли. Капитан вымученно улыбнулся.
– Не хватило времени, я так понимаю, – сказал он.
Скалла поморщилась.
– Полегче – это всё-таки его первая попытка.
– Ага, конечно.
– И очень даже жаль, – добавила она, натягивая дуэльные перчатки. – Он
многообещающий, хоть и вымазан жиром.
Баргасты собрались вместе, Кафал воткнул в каменистую землю ряд сулиц, а Хетан
достала толстую нить и связала всех троих вместе. С узлов на ней свисали фетиши из перьев,
и Остряк подумал, что расстояние между каждым воином будет около пяти или шести
саженей. Когда оба закончили, Неток вручил им двусторонние секиры. Все трое положили
оружие у ног и взяли в руки по сулице. Хетан завела тихое, рокочущее песнопение, братья
подхватили.
– Капитан.
Остряк оторвал взгляд от баргастов и обнаружил, что рядом стоит мастер Керули. Он
скрестил руки на животе, шёлковый плащ поблёскивал, словно вода.
– Я могу предложить лишь ограниченную защиту. Не отходите далеко от меня – ты,
Драсти и Скалла. Держитесь поближе. Сосредоточьтесь на защите.
Обнажив свои сабли, Остряк кивнул. Драсти встал слева от капитана, ровно удерживая
перед собой тяжёлый двуручный меч. Скалла заняла место справа с рапирой и стилетом
наготове.
За неё он боялся больше всего. Слишком лёгкое оружие для такого боя – Остряк
вспомнил отметины на стенке фургона Бошелена. Здесь в дело пойдёт грубая сила, а не
ловкость.
– На шаг назад, Скалла, – сказал он.
– Не глупи.
– Я не в рыцарство играю, Скалла. Маленькие дырочки не свалят нежить.
– Поглядим – увидим.
– Оставайся рядом с хозяином – защищай его. Это приказ, Скалла.
– Поняла, – проворчала она.
Остряк вновь повернулся к Керули.
– Господин, кто твой бог? Если ты обратишься к нему, чего нам ожидать?
Круглолицый жрец чуть нахмурился.
– Ожидать? Боюсь, я понятия не имею, капитан. Силы мо… моего бога лишь недавно
пробудились от тысячелетий сна. Мой бог – Старший .
Остряк недоверчиво уставился на него. Старший? Старшим богам ведь перестали
поклоняться из-за их жестокости, да? Что же тут будет? Ох, Королева грёз, храни нас .
Он увидел, как Керули вытащил кинжал и оставил тонким лезвием глубокий порез на
своей левой ладони. Кровь капнула на траву у ног жреца. В воздухе вдруг повис тяжёлый
запах скотобойни.
В круг света внезапно ворвалось небольшое чучелко, связанное в подобие фигуры
человека из палочек и веток, чародейство вилось за ним словно дым. Дух шамана в ловушке .
Остряк почувствовал, как земля дрожит от тяжких шагов: глухой, неумолимый топот,
словно от копыт боевого коня. Нет, скорее от сапог великана. Пар пять, может быть,
больше. Звук приближался с востока.
Призрачные фигуры показались на грани светового круга, затем вновь исчезли. Земля
перестала дрожать, когда чудовища разошлись в стороны.
Песнопение баргастов внезапно прервалось. Остряк покосился на них. Все трое
смотрели на восток и держали сулицы наготове. У их ног густели клубы тумана. Скоро Хетан
с братьями совсем укроет непроглядный морок.
Тишина.
Знакомые, перетянутые кожей рукояти сабель в руках Остряка вдруг показались
скользкими. Он слышал стук собственного сердца в груди. Пот тёк, капал с подбородка и губ.
Капитан всматривался во тьму за пределами светового круга. Ничего. Солдатский миг, за
мгновение перед битвой – кто бы выбрал такую жизнь? Стоишь с остальными, всем
грозит одна опасность, но всем одиноко. В холодных объятьях страха, с чувством, что всё,
чем ты являешься, может прерваться миг спустя. О, боги, не завидую я солдатам …
Плоские, широкие, клыкастые лица – мертвенно-бледные, точно живот змеи, –
возникли из темноты. Глаза – тёмные провалы. Головы некоторое время будто висели в
воздухе на высоте двух ростов человека. Затем в круг света скользнули покрытые чёрными
пятнами железные мечи. Клинки входили в запястья чудовищ – кистей рук не было видно, –
и Остряк сразу понял: одного удара такого меча хватит, чтобы легко разрубить напополам
человеческое бедро.
Они были похожи на рептилий – шагали на задних ногах, как гигантские бескрылые
птицы, склонившись вперёд, балансируя длинными, заострёнными хвостами. На немёртвых
созданиях виднелись поношенные доспехи: пластины на плечах, на корпусе по обе стороны
от выступающей грудины и на верхней части бёдер. Металлические каски, низкие и
длинные, прикрывали голову и затылок, широкие щитки на щеках соединялись над рылом и
выгибались в высокий наносник.
Остряк услышал шёпот Керули:
– К’чейн че’малли! Это охотники К’елль. Перворождённые всякого помёта. Родные
дети Матроны. Древняя память, забытое знание – даже для Старших богов. В сердце моём
теперь смятение.
– Да какого Худа они ждут? – зарычал капитан.
– Им тревожно – туманное облако, чары баргастов. Это неизвестная величина для их
хозяина.
Капитан недоверчиво проговорил:
– Паннионский Провидец повелевает этими…
Пять охотников напали одновременно. Головы метнулись вперёд, клинки взвились,
словно марево в воздухе. Трое бросились к баргатам, метнулись в густой, клубящийся туман.
Двое других атаковали Бошелена и Корбала Броша.
За миг до того, как первый охотник достиг облака тумана, из мглы вылетели три сулицы
и вонзились в чудовище. Магия вошла в иссохшее, безжизненное тело с таким звуком, словно
копья ударили – даже пронзили – ствол дерева. Тёмно-серая мышечная ткань, медно-красные
кости и обрывки горящей шкуры полетели во все стороны. Голова охотника закачалась на
разбитой шее. К’чейн че’малле запнулся, затем рухнул, но двое его сородичей уже скрылись
в колдовском облаке. Изнутри послышались тяжёлые удары железа по железу.
Остальных двух охотников после первых же шагов к Бошелену и Корбалу Брошу
охватили бурлящие, чёрные волны чародейства. Магия взрезала их тела, растекалась
кислотными пятнами, выжигая шкуру. Чудовища промчались сквозь этот вихрь, не замедлив
шага, и сошлись с двумя магами – оба надели длинные, до колен чернёные кольчуги, оба
сжимали полутораручные мечи, от клинков которых поднимались клубы дыма.
– …Сзади! – завопил вдруг Драсти.
Остряк резко обернулся.
И увидел, как шестой охотник мчится среди перепуганных лошадей, направляясь прямо
к Керули. В отличие от остальных к’чейн че’маллей у этого шкура была покрыта сложными
узорами, а вдоль хребта дыбился ряд стальных шипов.
Остряк толкнул Керули плечом, так что тот упал. Пригнувшись, капитан успел поднять
обе сабли вовремя, чтобы встретить горизонтальный удар одного из массивных клинков
чудовища. Гадробийская сталь оглушительно зазвенела, сила удара, будто разряд молнии,
пробежала вверх по рукам. Остряк скорее услышал, чем почувствовал, как сломалось левое
запястье, обломки костей тёрлись друг об друга, изгибались, а после онемевшие пальцы
выпустили сабли – и те полетели прочь, вертясь в воздухе. Второй клинок охотника должен
был разрубить капитана напополам, но со звоном врезался в двуручный меч Драсти. Оба
клинка сломались. Драсти отпрыгнул, его грудь и лицо заливала кровь из порезов,
оставленных бешеным градом железных осколков.
Когтистая, трёхпалая лапа ударила Остряка снизу так, что капитан захрипел и взлетел в
воздух. Боль взорвалась в черепе, когда Остряк врезался головой в челюсть охотнику.
Раздался омерзительный костяной хруст.
Оглушённый Остряк мешком рухнул на землю, так что воздух вышибло из лёгких.
Неимоверная тяжесть навалилась на него, когти пробили доспех, вонзились в тело. Три
пальца сомкнулись на груди, сдавили, ломая кости, потащили куда-то вперёд. Чешуйки с
доспеха позвякивали, с треском отваливались, пока капитана волочило по пыли и камням.
Погнутые пряжки и застёжки врезались в землю. Ослеплённый, судорожно размахивающий
руками и ногами, Остряк почувствовал, что когти входят всё глубже. Он закашлялся, и рот
наполнился пенистой кровью. Мир потемнел.
Капитан почувствовал, что когти дрогнули, словно отозвались на какой-то мощный
удар. За ним последовал ещё один, и ещё. Когти судорожно дёрнулись. Затем Остряка вновь
вздёрнуло, он полетел в воздухе. Ударился о землю, покатился, врезался в разбитые спицы
фургонного колеса.
Остряк чувствовал, что умирает. Знал, что умирает. Он заставил себя открыть глаза,
отчаянно пожелал ещё разок взглянуть на мир – хоть что-то, что угодно, лишь бы отогнать
это непреодолимое чувство печали и растерянности. Почему не мгновенно? Быстро? Зачем
так – медлить, постепенно угасать? Боги, даже боль стихла – почему же не гаснет
сознание? Зачем терзать меня знанием того, что я вот-вот потеряю?
Кто-то кричал предсмертным криком, который Остряк сразу опознал. О да, кричи –
непокорно, ужасно, яростно, – кричи на паутину, пока она не сомкнётся, не окутает тебя.
Пошли волну звука в смертный мир – напоследок… Крики стихли, наступила тишина,
только заполошно стучало сердце в груди Остряка.
Он знал, что глаза открыты, но ничего не видел. То ли светоносное заклятье Корбала
Броша рассеялось, то ли капитан уже погрузился в свою собственную тьму.
Сердце запинается. Бьётся медленнее, затихает, как стук копыт бледного коня, который
мчится прочь по дороге. Всё дальше, дальше, дальше…
Глава седьмая
Родившись на тёмном, как вино, море, ветер с воем промчался по-над пологим берегом,
невысоким, усыпанным кирпичами холмом Восточной стражи, где тусклый свет факелов
пробивался через старые ставни крепости. Вой перешёл в визг, когда ветер врезался в
безрастворные стены города и вспрыснул солёной влагой гладкие камни. Затем ночной бриз
взлетел к бойницам, просвистел меж мерлонов и скатился вниз, на извилистые, узкие улочки
Капастана, где не было в тот час ни души.
У парапета угловой башни, нависавшей над старой казармой, в одиночестве стоял
Карнадас – лицом к буре, кабаний плащ развивается под ударами ветра. Хотя зубцы парапета
перекрывали подход с юго-востока, он мог различить отсюда предмет своего пристального
внимания – в пяти сотнях шагов вдоль северной стены.
Мрачный, похожий на утёс дворец князя Джеларкана был одним из уникальных зданий
Капастана. Лишённое окон строение из серого камня представляло собой хаотическое
сочетание фасадов, выступов, скатов и бессмысленных с виду навесов. Дворец поднимался
заметно выше обходившей его стены, и внутренним взором наёмник уже видел, как летят в
него огромные валуны с поля за стенами, врезаются в здание, превращают в развалины.
Это недостойно. Где осталось утешительное знание нерушимого, циклического закона
истории, приливов и отливов войны и мира? Мир – это время ожидания войны. Время
приуготовлений… или время зажмуриться, отмахнуться от неизбежного, закрыться в
глупости и чесать языками под защитой крепких стен.
Во дворце Смертный меч Брухалиан застрял на очередной встрече с князем и
полудюжиной представителей Совета Масок. Командующий «Серых мечей» выдерживал
подобные запутанные забеги с, как казалось Карнадасу, нечеловеческим терпением. Я бы не
вынес подобной безумной пляски так долго – ночь за ночью, неделя за неделей. Тем не менее,
удивительно, чего можно добиться, даже если споры не стихают ни на миг. Сколько
предложений Смертного меча – и князя Джеларкана – уже приняты, хотя эти ублюдки в
масках продолжают в своём невежестве ворчать и ныть, зачитывать бесконечные списки
возражений и поправок. Слишком поздно, глупцы, – мы уже сделали всё, что смогли… чтобы
спасти ваш треклятый город.
Перед внутренним взором Карнадаса встала тщательно раскрашенная, гибкая маска
одного из жрецов в Совете – жреца, которого их отряд должен был бы считать союзником.
Рат’Фэнер говорил от лица Вепря Лета – бога – покровителя «Серых мечей». Но тебя
обуревают политические амбиции, как твоих соперников в Совете. Ты преклоняешь колени
перед кровавым клыком Лета, но… это ведь лицемерие?
Ветер завыл – единственный ответ на безмолвный вопрос Карнадаса. Тучи над далёкой
бухтой вспыхнули молнией. Рат’Фэнер был жрецом в сане Владыки скипетра, опытным в
храмовой политике человеком, достигшим высшего посвящения, какое только мог получить
смертный в освящённых стенах Фэнера. Но Вепрь Лета – не цивилизованный бог. Саны,
чины, одеяния с заколками из слоновой кости… светская пышность, мелочная гордыня,
погоня за мирской властью. Нет, я не должен ставить под сомнение веру Рат’Фэнера – он
служит нашему богу по-своему .
Вепрь Лета был гласом войны. Тёмный и ужасный, древний, как само человечество.
Песнь битвы – вопли умирающих и злорадная, нестройная, звенящая музыка оружия,
железных щитов, тяжких ударов, свистящих стрел… И – помилуй нас всех – глас сей
перерастает в рёв. Нынче не время прятаться за стенами храма. Не время для глупых
политических игрищ. Мы служим Фэнеру, шагая по пропитанной тёплой кровью земле, с
обнажённым для скорой расправы оружием. Мы – звон и грохот, кузнечные мехи ярости,
боли и ужаса …
Рат’Фэнер не был единственным Владыкой Скипетра Бога-Вепря в этом городе. С
одним существенным отличием: хотя Рат’Фэнер и имел подобные амбиции – преклонить
колени перед кабаньим плащом, смиренно принять древний, давно незанятый титул
Дестрианта, – Карнадас его уже получил.
Карнадас мог поставить Рат’Фэнера на место, просто дав знать о собственном статусе в
жреческой иерархии. На место? Да я могу сместить этого негодяя одним жестом. Но
Брухалиан запретил Карнадасу это сладостное откровение. И переубедить Смертного меча не
удалось. Время для такого деяния ещё не приспело, говорил он, стоит оно ныне слишком
дёшево. Терпение, Карнадас, время настанет…
Тяжело принять подобное…
– Добра ли ночь, Дестриант?
– О, Итковиан! Я вас не увидел в темноте. Нынче ночью бушует буря Вепря. Давно ли
вы здесь стоите, Кованый щит?
Как долго ты в своей замкнутой, холодной манере разглядываешь собственного
Верховного жреца? Ах, неучтивый Итковиан, когда же ты обнажишь свою истинную
сущность?
В темноте разглядеть выражение лица было невозможно.
– Лишь несколько мгновений, Дестриант.
– Сон избегает вас, сударь?
– Нет, когда я ищу его.
Глядя на кольчугу воронёной стали под серым плащом Кованого меча, на его краги,
доходящие до середины запястий, скользкие и почерневшие от дождя, Карнадас медленно
кивнул.
– Я и не заметил, что рассвет уже так скоро. Долго ли вы предполагаете отсутствовать?
Итковиан пожал плечами.
– Недолго, если они и вправду перешли реку с большими силами. В любом случае я
могу взять с собой лишь два крыла. Однако если мы обнаружим лишь разведывательные
отряды, нанесём первые удары против Домина.
– Наконец-то, – проговорил Дестриант, морщась от очередного порыва ветра,
ринувшегося сквозь бойницы.
Некоторое время оба молчали. Затем Карнадас откашлялся.
– Что же, позвольте спросить, привело вас сюда, Кованый щит?
– Смертный меч вернулся с последнего собрания. Он желает поговорить с вами.
– И он сидит и терпеливо ждёт, пока мы здесь болтаем?
– Я полагаю, да, Дестриант.
Оба «Серых меча» повернулись к винтовой лестнице, ведущей вниз. Они спустились по
скользким, резным ступеням между стекавшими с обеих сторон потоками воды. На третьем
сверху этаже из уст наёмников начали вырываться облачка пара. До появления «Серых
мечей» в этих казармах никто не жил почти сто лет. Холод, просочившийся в толстые стены
старой цитадели, никак не удавалось изгнать. Цитадель была одним из самых крупных
строений в Капастане, древнее, чем Даруджийская крепость (которую называли Пленником с
тех пор, как там обосновался Совет Масок), да и всякого иного здания, не считая дворца
князя Джеларкана. А дворец этот возвели не человеческие руки, это наверняка. Готов
поклясться в том щетиной Фэнера.
Оказавшись на первом этаже, Итковиан толчком распахнул скрипящую дверь, которая
вела прямо в центральный Круглый зал. В огромном, почти лишённом мебели чертоге стоял
в одиночестве Брухалиан, его неподвижная фигура у камина казалась почти призрачной,
несмотря на высокий рост и крепкое телосложение. Смертный меч стоял спиной к
пришедшим, его длинные, вьющиеся чёрные волосы были распущены и свисали почти до
широкого ремня.
– Рат’Трейк полагает, – не оборачиваясь пророкотал командир, – что на равнинах к
западу от города появились незваные гости. Демонические чудовища.
Карнадас отстегнул застёжку плаща и стряхнул с него воду.
– Рат’Трейк, вы сказали? Признаюсь, я не могу понять внезапной претензии Тигра на
истинную божественность. То, что культ Первого героя сумел протолкаться в совет храмов…
Брухалиан медленно повернулся, мягкий взгляд его карих глаз остановился на
Дестрианте.
– Недостойное соперничество, сударь. Пора Лета вмещает не один из голосов войны.
Или яростных духов баргастов и рхиви вы также желаете отлучить от обители битв?
– Первые герои – не боги, – прорычал Карнадас, растирая лицо, вымерзшее на ветру до
бесчувствия. – Они ведь даже не племенные духи, сударь. Кто-то из прочих жрецов
подтвердил слова Рат’Трейка?
– Нет.
– Так я и…
– Разумеется, – продолжил Брухалиан, – они в той же мере сомневаются и в том, что
Паннионский Домин собирается осадить Капастан.
Карнадас захлопнул рот. Верно, Смертный меч .
Брухалиан перевёл глаза на Итковиана.
– Вы развернули крылья, Кованый щит?
– Да, сударь.
– Вам не кажется, сударь, что было бы глупо, – заметил Смертный меч, – бездумно
отбросить такое предупреждение во время разъезда?
– Я ничего не отбрасываю, сударь. Мы будем бдительны.
– Как и всегда, Кованый щит. Вы можете принять командование над крыльями, сударь.
Да хранят вас Клыки Вепря.
Итковиан поклонился, затем вышел из комнаты.
– Итак, дражайший жрец, – проговорил Брухалиан, – вы готовы целиком положиться на
это… приглашение?
Карнадас покачал головой.
– Нет, не готов. Я не могу распознать личность отправителя, как и его намерения –
дружественные нам или враждебные.
– Однако приглашение ждёт ответа?
– Да, Смертный меч, ждёт.
– Так ответим же. Сейчас.
Глаза Карнадаса распахнулись чуть шире.
– Сударь, быть может, нам следует призвать Гриву, на случай, если мы примем врага
среди нас?
– Дестриант, вы забываетесь. Я – собственный клинок Фэнера.
О да, но хватит ли этого?
– Не спорю, сударь. – Карнадас вышел на расчищенное место в центре зала. Закатал
мокрые рукава рубашки, затем сделал лёгкий жест левой кистью. Перед жрецом появился
небольшой шар пульсирующего света. – Это послание – на нашем наречии, – сказал он,
разглядывая шар, – языке Фэнерова Устава, что предполагает довольно близкое знакомство с
нашим отрядом и его бессмертным покровителем. Такое знакомство – само по себе послание.
– Но вам ещё предстоит распознать его смысл.
На обветренном лице Дестрианта на миг мелькнуло мрачное выражение.
– Список возможных смыслов невелик, Смертный меч. Подобное знание указывает на
гордыню отправителя либо намекает на братское соучастие.
– Открывайте приглашение, сударь.
– Как прикажете. – Карнадас вновь взмахнул рукой. Шар засветился ярче, затем начал
расти, свет его ослаб, сфера стала прозрачной. Дестриант отступил на шаг, чтобы дать ей
место, пытаясь скрыть тревогу из-за огромной силы, которая стояла за таким способом
общения. – Сударь, там внутри души. Не две или три – дюжина, может быть, даже больше, –
но все они вплетены в одну. Я никогда не видел ничего подобного.
Внутри шара проступила фигура – темнокожий мужчина, худой, в лёгком кожаном
доспехе, сидит скрестив ноги. На лице незнакомца отразилось лёгкое удивление. Позади
«Серые мечи» смогли разглядеть внутреннюю стенку небольшого шатра. Перед незнакомцем
стояла жаровня, свет которой придавал его глазам жутковатый блеск.
– Обратитесь к нему, – приказал Брухалиан.
– На каком языке, сударь? На нашем родном, элинском?
Человек в шаре склонил голову набок, прислушиваясь к тихому разговору.
– Чудной диалект, – сказал он по-даруджийски, – явно происходит от даруджийского.
Вы меня понимаете?
Карнадас кивнул.
– Да, похоже на капанский.
Незнакомец напрягся.
– Капанский? Значит, получилось! Вы в Капастане, отлично! И вы, выходит, –
правители города?
Дестриант нахмурился.
– Вы нас не знаете? Ваше… послание предполагает некоторую осведомлённость о
нашем Уставе…
– Ну да, данное плетение моих Путей как бы отражает мысли тех, кто его нашёл –
только жрецов, конечно, для того и делалось. Я так понимаю, вы из капастанского храмового
совета? Как он там называется – Совет Масок, да?
– Нет, – буркнул Брухалиан, – не из него.
– Продолжай, пожалуйста. Вот теперь я заинтригован.
– Рад это слышать, сударь, – ответил Смертный меч и шагнул вперёд. – Ваше
приглашение открыл Дестриант Карнадас – он стоит рядом со мной – по моей просьбе. Я –
командующий «Серых мечей»…
– Наёмники?! Худов дух! Если б я хотел выйти на кучку сверхдорогих вояк…
– Сударь. – Голос Брухалиана прозвучал тихо, но твёрдо. – Мы – армия Вепря Лета.
Посвящённые Фэнера. Каждый из нас – солдат, который сам избрал этот путь. Каждый знает
священные писания, благословлён дланью Дестрианта именем Клыкастого Кабана. Верно,
мы – отряд… вояк. Но мы также и свой собственный храм, в котором насчитывается более
семи тысяч аколитов – и число их растёт с каждым днём.
– Ладно, ладно, господин, я понял. Погоди-ка – говоришь, вас становится больше?
Город дал вам разрешение набирать новых последователей?
Брухалиан улыбнулся.
– Капастан вооружён лишь наполовину, сударь. Здесь сохранились пережитки кочевого
прошлого – и весьма своеобразные. Женщинам запрещено постигать искусство войны.
Однако же Вепрь Лета не признаёт подобных произвольных ограничений…
– И вам это сходит с рук? – Незнакомец расхохотался.
– Новых аколитов пока всего двенадцать сотен. Поскольку многих вторых и третьих
дочерей в этом городе выбрасывают на улицу, никто из правителей пока не заметил
уменьшения их числа. Итак, полагаю, я дал вам достаточное представление о нас. Теперь
ответьте, кто вы такой, сударь?
– Вот это было грубо с моей стороны. Я – Адаэфон Бен Делат. Чтоб было проще, зовите
меня Быстрым Беном…
– Вы из Даруджистана? – поинтересовался Карнадас.
– Худа с два!.. То есть я хотел сказать, нет, не оттуда. Я с… хм, с Каладаном Брудом.
– Это имя мы слышим с тех пор, как пришли на север, – заметил Брухалиан. –
Военачальник, который воюет против захватнической империи.
– Ну, эта захватническая империя… самоустранилась. В любом случае мы хотим
передать послание правителям Капастана…
– Если бы это было так просто, – пробормотал Карнадас.
Смертный меч кивал.
– В таком случае вам предстоит выбрать, сударь. Совет Масок и князь города,
Джеларкан, равно претендуют на это звание. В самом Совете присутствует множество
фракций, что приводит к некоторым разногласиям. «Серые мечи» отвечают перед князем.
Наша задача проста – сделать захват Капастана слишком дорогим предприятием для
Паннионского Домина. Расширение владений Провидца завершится под стенами этого
города. Посему вы можете передать послание своего военачальника мне и, таким образом,
князю. Или же продолжить попытки связаться с Советом Масок.
– Мы догадывались, что не всё так просто, – вздохнул Быстрый Бен. – Мы почти ничего
не знаем о вашем отряде. Точнее, очень мало знаем. Благодаря этому разговору, я уже кое-что
понял. – Взгляд чужеземца метнулся к Карнадасу. – Дестриант. По Уставу Фэнера это
означает «Верховный Священнослужитель», верно? Но только в военном деле – в храме на
освящённой земле, то есть на поле битвы. Жрец Фэнера в Совете Масок признаёт, что ты его
превосходишь по сану, как тигр – кошку?
Карнадас поморщился.
– Он не ведает о моём истинном сане, сударь. На то есть причины. Я впечатлён вашими
познаниями в том, что касается жречества Фэнера. Даже не впечатлён. Поражён.
Быстрый Бен вздрогнул.
– Ага, да. Спасибо. – Он повернулся к Брухалиану. – А ты – Смертный меч бога. –
Чужестранец вдруг замолк, словно только сейчас понял, что́ эти слова означают, глаза его
широко распахнулись. – Ого, вот как. Думаю, Воевода одобрит моё решение передать
послание вам. Да нет, я просто уверен в этом. Хорошо. – Он вздохнул, затем продолжил: –
Каладан Бруд ведёт армию, чтобы освободить Капастан. Осада – уверен, вы это хорошо
понимаете – не просто неизбежна, она начнётся со дня на день. В общем, хитрость в том, как
нам успеть добраться к городу вовремя…
– Сударь, – хмуро перебил его Брухалиан, – насколько велика армия Каладана Бруда?
Поймите, против нас выступит, вероятно, шестьдесят тысяч паннионцев – опытных солдат,
не новичков. Понимает ли ваш военачальник, в какую бурю бросается ради нас?
– Ну, сравнимого числа солдат у нас нет. Но мы припасли для паннионцев несколько
сюрпризов, – ухмыльнулся Быстрый Бен. – Теперь, Дестриант, нам нужно посоветоваться. Я
обязан доложить обо всём Воеводе и его офицерам. Если нет возражений, я бы предложил
продолжить этот разговор через один колокол.
– Возможно, сударь, было бы лучше отложить его до поздней ночи, – сказал
Брухалиан. – Мои дневные часы посвящены делам – и проходят прилюдно. Как и часы князя
Джеларкана.
Быстрый Бен кивнул.
– Значит, за два колокола до следующего рассвета. – Он вдруг оглянулся по сторонам. –
Нужно найти шатёр побольше…
В следующий миг чужеземец пропал из вида. Сфера вновь сжалась, затем медленно
растворилась в воздухе по знаку Карнадаса. Дестриант обернулся к Брухалиану.
– Какая неожиданность.
Смертный меч фыркнул.
– Мы должны правильно настроить князя, сударь. Возможно, армиям этого
военачальника и удастся слегка побеспокоить силы осаждающих, но вряд ли они добьются
чего-то большего. Мы должны удостовериться, что Джеларкан мыслит реалистично… если
мы вообще ему расскажем.
В этой войне мы не победим. Да. Тут никаких ложных надежд.
Брухалиан спросил:
– Что вы думаете об этом Быстром Бене?
– Это человек многих тайн, сударь. Бывший жрец Фэнера, скорее всего. Его познания
слишком точны.
– Вы сказали, много душ вплетены в одну?
Карнадас поёжился.
– Должно быть, я ошибся, – сказал он. – Возможно, ритуал потребовал помощи других
магов, их я и почувствовал.
Брухалиан долго и пристально смотрел на своего жреца, но ничего не сказал. Через
некоторое время он отвернулся.
– Вы выглядите уставшим, сударь. Поспите немного.
Карнадас медленно поклонился.
Лицо новенькой приняло цвет выбеленного пергамента. Она сидела на земле, глядела в
пустоту, забрызганная кровью одного или обоих солдат, которые отдали жизни, защищая её.
Итковиан стоял рядом, молчал. Жестокость этого боя могла сломить волю капанки.
Настоящая служба должна закалять, а не уничтожать. Неспособность Кованого щита верно
оценить опасность превратила будущее этой женщины в мир пепла и праха. Две
ослепительно внезапные смерти будут преследовать её до конца дней. Итковиан ничего не
мог ни сказать, ни сделать, чтобы облегчить эту боль.
– Кованый щит.
Он взглянул на новенькую, удивляясь, что она вообще заговорила, да ещё и таким
решительным голосом.
– Да, новобранец?
Женщина огляделась по сторонам, прищурилась, рассматривая легионы немёртвых
воинов, стоявших неподвижно повсюду.
– Их тут тысячи.
Призрачные фигуры восстали над выжженной травой прерии, шеренга за шеренгой.
Будто сама земля выбросила их из своей плоти.
– Да. Я бы сказал, более десяти тысяч. Т’лан имассы. Предания об этих воинах дошли
до нас, – предания, которым я бы не поверил, – но это наша первая встреча с ними. Притом
весьма своевременная.
– Теперь мы вернёмся в Капастан?
Итковиан покачал головой.
– Не все из нас. Не сейчас. На равнине ещё есть эти к’чейн че’малли. Пран Чоль –
безоружный, какой-то их жрец или шаман – предложил совместное патрулирование, и я
согласился. Я поведу восемь человек на запад.
– Приманка.
Он приподнял бровь.
– Верно. Т’лан имассы странствуют невидимо глазу и смогут окружить нас в любой
момент. Если бы они оставались видимыми во время охоты, к’чейн че’малли, скорее всего,
бежали бы, по крайней мере, до тех пор, пока не собрались в таком количестве, чтобы
бросить вызов всей армии. Лучше убивать их по двое-трое за раз. Новобранец, я придам тебе
в сопровождение одного солдата для немедленного возвращения в Капастан. Нужно
доложить Смертному мечу. С вами двоими невидимо отправится взвод т’лан имассов.
Эмиссары. Мне сказали, что к’чейн че’маллей на пути отсюда до города нет.
Женщина медленно поднялась.
– Сударь, с этим справится и один всадник. Вы меня возвращаете в Капастан, чтобы
избавить… от чего? От зрелища к’чейн че’маллей, изрубленных на куски этими т’лан
имассами? Кованый щит, в этом решении нет ни милосердия, ни сочувствия.
– Похоже, – проговорил Итковиан, глядя на огромную армию, выстроившуюся на
холмах перед ними, – вы для нас не потеряны. Вепрь Лета презирает слепую покорность. Вы
поедете с нами, сударыня.
– Благодарю, Кованый щит.
– Новобранец, надеюсь, вы не обманываете себя тем, что увиденная гибель ещё
нескольких к’чейн че’маллей заглушит вопль внутри вас. Солдатам выдают доспехи для
защиты плоти и костей, но им самим приходится ковать броню для души. Звено за звеном.
Женщина посмотрела на пятна крови на своей форме.
– Уже начала.
Итковиан некоторое время молчал, разглядывая её.
– Капанцы совершают ошибку, отказывая в свободе своим женщинам. Теперь я это
вижу воочию.
Женщина пожала плечами.
– Я не одна такая.
– Займитесь своим конём, солдат. И направьте ко мне Сидлис.
– Да, сударь.
Итковиан смотрел, как она идёт к коням и оставшимся солдатам, которые проверяли
подпруги, сбрую и снаряжение. Женщина присоединилась к ним, поговорила с Сидлис, та
кивнула и направилась к Кованому щиту.
Пран Чол подошёл чуть раньше.
– Итковиан, наш выбор сделан. Посланники Крона собрались и ждут твоего
посыльного.
– Понятно.
Рядом остановилась Сидлис.
– В Капастан, Кованый щит?
– С невидимым эскортом. Доложи непосредственно Смертному мечу и Дестрианту. Без
свидетелей. Т’лан имассы должны поговорить с «Серыми мечами» и больше ни с кем. Во
всяком случае, пока.
– Да, сударь.
– Смертные, – безучастно обратился к ним Пран Чоль, – Крон повелел мне сообщить
вам некоторые сведения. Эти к’чейн че’малли были некогда известны как охотники К’елль.
Избранные чада Матроны, рождённые для битв. Однако же они – нежить, и сила, что ими
управляет, хорошо скрывается – где-то на юге, как мы полагаем. Охотников К’елль
освободили из гробниц у Разрыва, в месте, именуемом Морн. Нам неведомо, носят ли
теперешние карты этого материка такие древние названия…
– Морн, – Итковиан кивнул. – К югу от равнины Ламатат, на западном побережье, к
северу от острова, где живут сегулехи. Наш отряд происходит из Элингарта, что граничит на
востоке с равниной Ламатат. Мы не знаем никого, кто бывал в Морне, но это название
переносили с древнейших карт на новые. Считается, что там ничего нет. Совсем ничего.
Заклинатель костей пожал плечами.
– Курганы, наверное, сильно засыпало. Много времени утекло с тех пор, как мы в
последний раз были у Разрыва. Вероятно, охотниками К’елль командует Матрона. Мы
полагаем, что она наконец сумела вырваться из собственного узилища. Таков враг, с которым
вы столкнулись.
Кованый щит нахмурился, покачал головой и сказал:
– Угроза с юга исходит от империи, именуемой Паннионским Домином, там правит
Провидец – смертный человек. Сообщения об этих к’чейн че’маллях появились лишь
недавно, а Паннионский Домин захватывает новые территории уже несколько лет. –
Итковиан набрал было в грудь воздуха, чтобы продолжить, но заметил, что десять тысяч
иссохших лиц вдруг обратились к нему. Во рту пересохло, сердце сильно забилось.
– Итковиан, – хрипло проговорил Пран Чоль, – это слово – «Паннион». Имеет ли оно
особое значение для местных жителей?
Кованый щит покачал головой, но не решился ответить вслух.
– «Паннион», – сказал заклинатель костей. – Это яггутское слово. Яггутское имя.
День клонился к вечеру, Ток Младший сидел у костра, глядя единственным глазом на
спящую волчицу. Баальджагг – как там Тлен её назвал? Ай? – могла похвастаться мордой
более узкой и длинной, чем у волков, которых малазанец видел в Чернопёсьем лесу, в сотнях
лиг к северу отсюда. В холке она была на две-три ладони выше, чем крупные северные волки.
Покатый лоб, маленькие уши, а клыки – не меньше, чем у льва или равнинного медведя.
Несмотря на могучие мускулы, общее сложение волчицы говорило скорее о скорости и
выносливости, чем о грубой силе. Баальджагг, судя по всему, была способна и быстро убить,
и часами преследовать жертву, покрывая лигу за лигой.
Волчица приоткрыла один глаз, взглянула на Тока.
– Вы же вроде все вымерли, – пробормотал малазанец. – Исчезли в этом мире сотни
тысяч лет назад. Что же ты здесь делаешь?
Сейчас волчица была единственным спутником Тока. Госпожа Зависть воспользовалась
Путём, чтобы посетить город Низину в ста двадцати лигах к северо-западу и пополнить
припасы. Какие ей вообще нужны припасы? Ароматические масла? Такое объяснение
казалось Току сомнительным, но даже природная подозрительность не помогла ему
распознать настоящую причину её ухода. Госпожа забрала с собой Гарата и Мока. Сену и
Турула оставлять здесь безопасно, как я понимаю. Тлен их обоих уже одолел. И всё равно,
что же заставило Зависть нарушить своё правило о «минимум трёх слугах»?
Тлен рассыпался в облачко пыли примерно полколокола назад, ушёл на охоту.
Оставшиеся сегулехи пребывали в мрачном настроении и даже не подумали завязать
разговор с не имеющим ранга малазанцем. Оба молча стояли в стороне. Закатом любуются?
Отдыхают от навязчивого внимания?
Ток задумался о том, что происходит далеко на севере. Дуджек решил выступить против
Паннионского Домина. Новая война с неведомым врагом. Войско Однорукого стало Току
семьёй или, по крайней мере, тем, что заменяет семью ребёнку, рождённому в армии.
Другого мира он не знал. И эту семью преследовали шакалы смерти. Какая же война ждёт
их? Грандиозные, кровавые битвы или ползучие манёвры, борьба за перелески и высоты,
длительные осады? Ток подавил приступ нетерпения, которое копилось день за днём на этой
бесконечной равнине, копилось и грозило проломить все барьеры, которые он возвёл в своём
сознании.
Будь ты проклят, Локон! Зашвырнул меня на другой конец мира! Конечно, Путь этот
был полон хаоса, как и сама кукла, что использовала его против меня. Но почему Путь
выплюнул меня в Морн? И куда пропали месяцы жизни? Ток уже начинал сомневаться в
своей вере в совпадения, и это выбивало почву из-под ног. В Морн, к раненому Пути… в
Морн, где лежал в чёрной пыли и ждал отступник-т’лан имасс – не меня ждал, по его
словам, а госпожу Зависть. И не какой-нибудь т’лан имасс, а тот, с которым я уже
встречался прежде. Единственный т’лан имасс, с которым я встречался прежде. А потом
– сама госпожа Зависть со своими треклятыми слугами-сегулехами и четвероногими
спутниками – нет, хватит об этом, Ток…
Ладно. Теперь мы путешествуем вместе. На север, куда всем нам нужно попасть. Вот
ведь удача. Какое совпадение!
Току очень не нравилось чувство, что его используют, им манипулируют. Он уже видел,
чего это стоило его другу, капитану Парану. А ведь Паран сильнее меня – я это с самого
начала увидел. Он от ударов лишь вздрогнет – и пойдёт дальше. Есть у него какая-то
внутренняя броня, которая позволяет сохранить рассудок .
А у меня, увы, нет. Если прижмёт, я, скорее всего, свернусь калачиком и буду скулить.
Ток покосился на сегулехов. Похоже, друг с другом они тоже не собирались
разговаривать. Сильные, молчаливые. Ненавижу таких. Раньше терпел, теперь ненавижу.
Итак… вот сижу я боги знают где, а рядом только одно вменяемое существо –
вымершая волчица. Ток вновь посмотрел на Баальджагг.
– А где же твоя семья, зверюга? – тихо спросил малазанец, глядя в тёплые, карие глаза
ай.
И получил ответ: марево ярких цветов внезапно вспыхнуло в мёртвой глазнице –
сложилось в картину. Родичи нападают на трёх мускусных быков, охотники и жертвы
погружаются в глубокую жидкую грязь, – в гибельной, безвыходной ловушке. Точка обзора
низко, у самой земли, движется по кругу у края провала, снова и снова. Сознание Тока
наполнило отчаяние. Скулёж. Безответная любовь. Паника в холодном воздухе.
Растерянность юной волчицы.
Бегство. Путь по солончакам и песчаным отмелям умирающего моря.
Голод.
Затем – стоящая перед ней фигура. Надвинутый капюшон, одежда из груботканой
чёрной шерсти, рука – обмотанная до самых пальцев кожаными ремешками – тянется к ней.
Тепло. Ласка. Физически ощутимое сочувствие, одно прикосновение ко лбу зверя. Касание
Старшей богини, догадался Ток. И голос: «Ты – последняя. Самая последняя, и ты будешь
нужна. В будущем … Потому я обещаю, что приведу к тебе… потерянного духа.
Вырванного из тела. Подходящего, разумеется. Оттого поиск мой может занять много
времени. Потерпи, малышка… а пока – прими этот дар…»
Волчица закрыла глаза, провалилась в глубокий сон – и одиночество исчезло. Она уже
бежала по бесконечной тундре среди своих сородичей. Вечность прекрасных снов,
исполненных радости, дар, который омрачала лишь горечь бодрствования – часов, лет, веков,
тысячелетий… одиночества.
Баальджагг, несравненная среди айев мира сновидений, властная мать бесчисленных
детей во вневременной земле. Всегда вдоволь добычи, никогда не грозит голод. На горизонте
иногда видны фигуры двуногих. Редко. Никогда не подходи близко. Иногда встречаются
родичи. Лесные агкоры, белые бендалы, желтошерстные ай’тоги с далёкого юга – имена,
вплетающие свой смысл в бессмертные мысли Баальджагг… вечный шёпот от тех айев,
что присоединились к т’лан имассам во время Соединения. Совсем иное бессмертие…
Острые, одинокие глаза Баальджагг видели больше в этом мире, чем можно постичь.
Но вот наконец явился дар, оторванный дух – пришёл к её душе, они слились, стали одним
целым. А в этом – новая потеря, новая боль. Теперь волчица ищет… нечто. Стремится… к
восстановлению…
Чего ты просишь у меня, зверь? Нет, – ты ведь просишь не у меня, верно? Ты хочешь
чего-то от моего спутника, немёртвого воина. Оноса Т’лэнна. Его ты ждала, странствуя с
госпожой Завистью. А что же Гарат? Ещё одна загадка… о которой я подумаю в другой
раз…
Связь разорвалась. Ток заморгал, откинул назад голову. Баальджагг спала рядом с ним.
Дрожа, он ошеломлённо заозирался в наступивших сумерках.
В дюжине шагов стоял лицом к малазанцу Тлен, на плече у него болталась пара зайцев.
Ох, храни меня Беру. Видишь? Мягкий внутри. Слишком мягкий для этого мира, его
запутанных историй и бесконечных трагедий.
– Чего волчица хочет от тебя, т’лан имасс?
Воин склонил голову набок.
– Прекращения одиночества, смертный.
– И ты… ты дал ответ?
Тлен отвернулся, бросил зайцев на землю. Когда он заговорил, Тока потрясло
неприкрытое горе, прозвучавшее в голосе т’лан имасса.
– Я ничем не могу ей помочь.
Холодный, безжизненный тон исчез, и впервые Ток увидел то, что скрывалось под
мёртвым, иссушенным обликом.
– Никогда раньше не видел тебя в печали, Тлен. Я думал…
– Ты ошибся, – сказал т’лан имасс, его голос вновь прозвучал безучастно. – Ты сделал
оперенье для стрел, Ток Младший?
– Да. Так, как ты мне показал. Готовы – двенадцать самых уродливых стрел, какие я
только имел счастье держать в руках. Спасибо, Тлен. Глупо, конечно, но я очень горд ими.
Тлен пожал плечами.
– Они тебе послужат.
– Надеюсь, ты прав. – Ток с кряхтением поднялся. – Я приготовлю еду.
– Это работа Сену.
Ток покосился на т’лан имасса.
– И ты туда же? Они сегулехи, Тлен. Не слуги. Пока госпожи Зависти нет здесь, я буду с
ними обращаться как со спутниками. И почту за честь путешествовать с ними. – Малазанец
обернулся и заметил, что оба воина пристально на него смотрят. – Даже если они не
пожелают говорить со мной.
Он забрал зайцев у т’лан имасса, присел на корточки у очага.
– Скажи мне, Тлен, – проговорил Ток, начав свежевать первого зверька, – ты не видел,
когда ходил охотиться… следов других путников? Неужели никого, кроме нас, нет на равнине
Ламатат?
– Я не видел никаких признаков присутствия торговцев или других людей, Ток
Младший. Стада бхедеринов, антилопы, волки, койоты, лисы, зайцы и редкие равнинные
медведи. Хищные птицы и падальщики. Разные змеи, ящерицы…
– Настоящий зверинец, – пробормотал Ток. – Так почему же я ничего не вижу, когда
оглядываю горизонт? Ничего. Ни зверей, ни даже птиц.
– Равнина велика, – ответил Тлен. – К тому же сказываются эффекты Пути Телланна,
который окружает меня – пусть и сильно ослабленные. Кто-то тянет из меня жизненную силу,
и взял её очень много. Не спрашивай об этом. Однако силы моего Телланна всё равно
отпугивают зверей. Животные стараются держаться подальше, если могут. Но за нами идёт
по следу стая ай’тогов – желтошерстных волков. Впрочем, они тоже побаиваются. Однако
рано или поздно любопытство победит.
Ток вновь перевёл взгляд на Баальджагг.
– Древняя память.
– Память льда. – Т’лан имасс пристально посмотрел на малазанца. – По этим и иным
твоим словам я могу заключить, что нечто произошло – некое единение душ – между тобой и
волчицей. Как?
– Ничего не знаю ни о каком единении душ, – ответил Ток, продолжая смотреть на
спящую Баальджагг. – Мне явились… видения. Думаю, она поделилась со мной
воспоминаниями. Как? Понятия не имею. В них были эмоции, Тлен, – такие, что впору
отчаяться. – Через некоторое время малазанец вновь принялся свежевать зайца.
– Всякий дар – обоюдоострый.
Ток скривился, начал потрошить зверька.
– Обоюдоострый. Похоже на то. Начинаю думать, что есть какая-то правда в этом
поверье – потеряешь глаз, получишь дар истинного зрения.
– Как ты лишился глаза, Ток Младший?
– Раскалённый осколок Лунного Семени – капля в смертоносном дожде, который
вызвала Магическая Канонада.
– Камень.
Ток кивнул.
– Камень. – Затем остановился, поднял взгляд.
– Обелиск, – проговорил Тлен. – В древней Колоде Обителей он назывался Менгиром.
Смертный, которого коснулся камень – хэн’ре арал лих’фэйл. Я даю тебе новое имя. Арал
Фэйл.
– Не помню, чтобы я просил у тебя новое имя, Тлен.
– Об имени не просят, смертный. Имя заслуживают.
– Ха, то же самое говорят «Мостожоги».
– Это древняя традиция, Арал Фэйл.
Худов дух!
– Ладно! – взорвался Ток. – Только не понимаю, чем это я заслужил…
– Тебя отправили на Путь Хаоса, смертный. Ты выжил – само по себе невероятное
событие – и по медленной воронке добрался до Разрыва. Затем, когда портал в Морне должен
был тебя поглотить, он вышвырнул тебя прочь. Камень лишил тебя одного глаза. И ай
избрала тебя, чтоб разделить боль своей души. Баальджагг разглядела твоё великое
достоинство, Арал Фэйл…
– Да не хочу я никаких новых имён! Худов дух! – Под старым, покрытым коркой пыли
доспехом по его телу катился пот. Ток отчаянно пытался придумать способ сменить тему,
отвести разговор от себя. – А твоё-то что значит? Онос Т’лэнн – это на каком?
– «Онос» значит «человек без клана», «Т’» – сломанный. «Лэ» – «потрескавшийся», а
«энн» – кремень. Вместе «Т’лэнн» – «испорченный кремень».
Ток смерил т’лан имасса долгим взглядом.
– Испорченный кремень.
– Есть разные уровни смысла.
– Я догадался.
– От единого куска отбиваются лезвия, каждому – своё применение. Если внутри куска
проходят трещины или скрыты фрагменты кристаллов, невозможно предсказать, какой будет
форма осколка. Всякий удар по нему будет приносить лишь бесполезные сколы –
надтреснутые, негодные. Бесполезные. Так было с семьёй, в которой я родился. Все в ней –
негодные сколы.
– Тлен, я в тебе недостатков не вижу.
– В чистом кремне все зёрна расположены ровно. Все – в одном направлении. В них
есть единство цели. Рука, что придаёт форму такому кремню, может бить уверенно. Я был из
клана Тарада. Тарад ошибочно доверился мне. Клана Тарада больше нет. На Соединении
Логроса избрали вождём кланов, рождённых в Первой империи. Он рассчитывал, что моя
сестра, заклинательница костей, войдёт в число его слуг. Она отреклась от обряда, и оттого
Логросовы т’лан имассы стали слабее. Первая империя пала. Мои братья, Т’бэр Тэндара и
Хан’ит Ят, повели охотников на север и не вернулись. Они тоже оказались негодны. Меня
избрали Первым Мечом, но я оставил т’лан имассов Логроса. Я странствую в одиночестве,
Арал Фэйл, и тем совершаю самое страшное преступление, ведомое моему народу.
– Нет, постой, – возразил Ток. – Ты ведь сказал, что идёшь на второе Соединение – ты
возвращаешься к своему народу…
Неупокоенный воин ничего не ответил, лишь медленно повернул голову и посмотрел на
север.
Баальджагг поднялась, потянулась, затем подошла к Тлену. Огромная волчица села и,
замерев, стала смотреть туда же, куда и т’лан имасс.
Ток Младший внезапно похолодел. Худов дух, куда же мы идём-то? Он покосился на
Сену и Турула. Сегулехи наблюдали за малазанцем.
– Проголодались, я так понимаю? Вижу ваше нетерпение. Если хотите, могу…
Ярость.
Холодная, смертоносная.
Нечеловеческая.
Ток вдруг оказался где-то далеко, смотрел на мир звериными глазами, но на этот раз не
глазами волка. И видел не образы далёкого прошлого, но текущие события, за которыми
рокотал водопад воспоминаний. В следующий миг всякое чувство самости исчезло, его
личность смыло потоком мыслей другого существа.
Так давно жизнь не принимала подобного облика… не знала слов, сознания.
А ныне – слишком поздно.
Мускулы судорожно напряглись, так что кровь хлынула из порезов и ран на шкуре.
Столько крови, что она пропитала землю под его телом, потекла, окрашивая траву, вниз по
склону холма.
Течёт, возвращается. Вновь обрести себя – сейчас, в самом конце. И память
пробудилась…
Последние дни – как же давно они миновали – были исполнены хаоса.
Ритуал распался – неожиданно, непредсказуемо. Безумие охватило одиночников.
Безумие раскололо самых могучих его сородичей, разбило единство во множество, породило
диких, кровожадных д’иверсов. Империя сама разрывала себя на куски.
Но это было давно, так давно…
Я – Трич. Это лишь одно из многих имён. Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны. Беззвучный
Охотник. Я был там – в конце, когда осталась лишь горстка выживших, когда т’лан
имассы покончили с нами. Жестокая, милосердная бойня. У них не было выбора – теперь я их
понимаю, хотя тогда никто из нас не смог бы простить. Раны были слишком свежими.
О боги, мы ведь разорвали на части Путь – там, на далёком континенте. Земли на
востоке обратили в расплавленный камень, который остыл и превратился в нечто,
убивающее магию. Т’лан имассы пожертвовали тысячами своих, чтобы вырезать раковую
опухоль, которой мы стали. То был конец – упоительной надежды, ярчайшей славы. Конец
Первой империи. Гордыня – взять себе название, которое по праву принадлежало уже т’лан
имассам…
Мы бежали – горстка выживших. Рилландарас, старый друг, мы рассорились,
столкнулись, затем вновь боролись уже на другом материке. Он зашёл дальше всех, сумел
найти способ контролировать дары – одиночника и д’иверса. Белый Шакал. Ай’тог. Агкор.
И другой мой спутник, Мессремб – куда он ушёл? Добрая душа, искалеченная безумием, но
преданный, всегда верный друг…
Восхождение. Жестокая встреча – Первые герои. Тёмные, дикие.
Помню травянистую равнину под темнеющим, вечерним небом. Волк на далёком
гребне, его единственный глаз – словно вспышка лунного света. Странное воспоминание,
острое, как когти, пришло ко мне сейчас. Почему?
Я тысячи лет бродил по этой земле, глубоко погружался в зверя, а человеческие
воспоминания таяли, уходили, исчезали. И всё же… воспоминание о волке проснулось во
мне…
Я – Трич. Воспоминания возвращаются щедрым потоком, а тело моё холодеет,
становится совсем холодным.
Он несколько дней выслеживал таинственных зверей, его вело неутолимое
любопытство. Незнакомый запах, привкус смерти и старой крови. Бесстрашный, он думал
лишь о том, чтобы принести гибель, как делал это уже так давно, не зная себе равных. Белый
Шакал исчез в туманах ушедших веков, сгинул, а если и не умер, то всё равно что погиб.
Трич сбросил его с обрыва в бездонную пропасть. С тех пор у него не осталось достойных
врагов. Гордыня тигра вошла в легенды – нетрудно было поддаться самоуверенности.
Четверо к’чейн че’маллей отступили, с холодной решимостью ждали.
Я рвал их. Кромсал плоть, ломал кости. Повалил одного, глубоко вонзил клыки в
безжизненную шею. Ещё миг, ещё один удар сердца, их бы осталось трое.
Совсем чуть-чуть…
Трич умирал от дюжины смертельных ран. Он уже давно должен был умереть, но
цеплялся за жизнь со слепой, звериной решительностью, рождённой яростью. Четверо
к’чейн че’маллей оставили его – с презрением, зная, что он уже не поднимется, лишённые
представления о милосердии.
Лёжа на траве, Тигр Лета помутившимися глазами смотрел, как немёртвые враги уходят
прочь, с удовлетворением заметил, как висящая на тонком обрывке кожи рука одного из них
наконец оторвалась и упала на землю – и осталась валяться, хозяин просто не обратил на неё
внимания.
Затем, когда к’чейн че’малли выбрались на гребень ближнего холма, его глаза
вспыхнули. Гибкое, вытянутое чёрное тело возникло среди его убийц. Сила потекла, словно
чёрная вода. Первый немёртвый охотник усох под её ударом.
Схватка переместилась вниз по склону холма, так что Трич уже не видел её, но звуки
боя продолжали пробиваться сквозь рокот уходящей жизни. Тигр начал ползти, подтягивать
себя вперёд – дюйм за дюймом.
Через несколько мгновений все звуки по ту сторону холма стихли, но Трич продолжал
двигаться, оставляя позади широкий кровавый след. Он не сводил янтарных глаз с гребня
холма, воля к жизни сжалась в нечто звериное, животное, неспособное уверовать в
собственную гибель.
Я это видел. Антилопы. Бхедерины. Бесполезная борьба, слепой бунт против смерти,
попытки сбежать, хотя кровь из глотки уже течёт мне в пасть. Ноги молотят воздух,
будто бегут, спасаются, хоть я уже начал трапезу. Я это видел, а теперь – понимаю.
Тигр повержен воспоминаниями о добыче.
Он уже забыл, в чём смысл борьбы, зачем нужно выбраться на гребень, знал лишь, что
должен это сделать, завершить последнее восхождение, увидеть, что именно лежит на той
стороне.
Что лежит на той стороне. Да. Солнце уже спустилось к горизонту. Бесконечный
простор дикой прерии. Последний взгляд на мир, прежде чем я провалюсь в проклятые
Врата Худа.
Она возникла перед Тричем – худая, мускулистая, гладкокожая. Женщина, невысокая,
но крепкая, на плечах – шкура пантеры, чёрные длинные волосы нерасчёсаны, но всё равно
блестят в последних лучах умирающего света. Миндалевидные глаза, янтарные, как и у него
самого. Округлое, сужающееся книзу лицо, грубоватые черты.
О суровая королева, отчего твой вид разбивает мне сердце?
Женщина приблизилась, села, уложила массивную голову тигра себе на колени.
Маленькие ладони стёрли кровь и засохшую пену у его глаз.
– Они уничтожены, – сказала женщина на древнем наречии, языке Первой империи. –
Это было легко – ты измотал их, Беззвучный Охотник. Воистину, от легчайшего касания они
просто развалились на куски.
Врёшь.
Она улыбнулась.
– Наши дороги уже пересекались, Трич, но я не приближалась, помня твою ярость и
гнев, когда мы уничтожили вашу империю.
Они давно остыли, имасс. Вы сделали лишь то, что было необходимо. Вы исцелили
раны…
– Имассы не могут поставить это себе в заслугу. Другие исцеляли разбитый Путь. Мы
лишь перебили твой народ – тех, кого смогли найти. Это – наше особое умение.
Убивать.
– Да. Убивать.
Я не могу принять свой человеческий облик. Не могу его найти в себе.
– Слишком много времени прошло, Трич.
Теперь я умираю.
– Да. Я не владею умениями целителя.
Трич внутренне усмехнулся.
Лишь умениями убийцы .
– Лишь убийцы.
Тогда положи конец моим страданиям.
– Это говорит человек. Зверь бы никогда о таком не попросил. Куда пропало твоё
упрямство, Трич? Где твоя хитрость?
Издеваешься надо мной?
– Нет. Я здесь. Как и ты. Скажи, кто же тогда третий?
Третий?
– Кто освободил твою память, Трич? Кто вернул тебе – тебя? Сотни лет ты был зверем,
мыслил как зверь. Из такого забвения нет возврата. Однако…
Однако я здесь.
– Когда твоя жизнь уйдёт из этого мира, Трич, ты попадёшь, как мне кажется, не к
Вратам Худа, а… в другое место. Ничего не могу сказать наверняка. Но я чувствую
движение. Старший бог вновь действует, быть может, – самый Старший из всех. Он делает
незаметные ходы. Некоторые смертные были избраны и сейчас изменяются. Зачем? Чего
хочет этот Старший бог? Не знаю, но думаю, что он желает отвести смертельную – и
огромную – угрозу. Думаю, началась игра, которая долго ещё будет разыгрываться.
Новая война?
– Не ты ли – Тигр Лета? Война, в которой, как счёл Старший бог, ты будешь нужен .
Горькое веселье затопило мысли Трича.
Я никогда не был «нужен», имасс .
– Произошли изменения. И похоже, со всеми нами.
Так значит, мы снова встретимся? Я бы этого хотел. Я бы желал вновь увидеть тебя
в облике полуночной пантеры.
Женщина рассмеялась низким, гортанным смехом.
– И вот – пробуждается зверь. Прощай, Трич.
В этот, последний миг она увидела то, что тигр лишь чувствовал. Тьма сомкнулась
вокруг него, мир сжался. Поле зрения сузилось… из двух глаз… до одного.
Один. Он смотрел, как на широкую, укрытую травой прерию опускалась ночь, видел,
как огромный тигр-оборотень устало замер над тушей могучего ранага, которую терзал
прежде. Заметил парные огоньки его холодного, вызывающего взгляда. Всё это… так
давно…
Затем тьма.
Затянутая в перчатку рука отвесила ему крепкую пощёчину. Ток Младший осоловело
приоткрыл единственный глаз и увидел раскрашенную маску Сену.
– Ух…
– Странное время, чтобы спать, – ровным тоном произнёс сегулех, выпрямился и
отошёл.
В воздухе разлился сладковатый запах жареного мяса. Ток со стоном перекатился на
бок, затем медленно сел. Внутри звенело эхо воспоминаний – невыразимая печаль,
полуосознанное раскаяние, бесконечно долгий последний вздох. О, боги, только не надо
больше видений. Пожалуйста. Малазанец попытался собраться с мыслями, огляделся. Тлен
и Баальджагг словно и не шелохнулись: оба стояли неподвижно и смотрели на север с – как
вдруг понял Ток – нескрываемым напряжением. И ещё он понял почему.
– Она недалеко, – сказал он. – Быстро приближается.
С наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие; древние,
такие древние глаза .
Тлен обернулся.
– Что ты видел, Арал Фэйл? Куда странствовал?
Малазанец неуверенно поднялся на ноги.
– Ох, храни меня Беру, как же я проголодался. Съел бы и сырую антилопу. – Он
замолчал, глубоко вздохнул. – Что я видел? Я стал свидетелем смерти Трича, т’лан имасс.
Трейка, как его в этих местах называют, Тигра Лета. Где? К северу отсюда. Недалеко. И нет, я
не знаю, почему это произошло.
Тлен помолчал, затем просто кивнул и сказал:
– Хэн’ре арал лих’фэйл. Менгир, сердце памяти. – Он резко обернулся, Баальджагг
внезапно вскочила, шерсть у неё на загривке поднялась.
Пантера, прихода которой ожидал Ток, наконец явилась: огромная, в два человеческих
роста длиной, глаза немногим выше глаз Тока, иссиня-чёрный мех поблёскивает. Пряный
запах покатился перед нею, словно мощный выдох, и одиночница начала превращаться,
замерцало неверное марево, будто сама тьма проваливалась внутрь себя. Затем перед ними
возникла невысокая женщина. Она смотрела на Тлена.
– Здравствуй, брат.
Т’лан имасс медленно кивнул.
– Сестра.
– Ты состарился, – заметила она и грациозно шагнула вперёд.
Баальджагг попятилась.
– Ты – нет.
Улыбка превратила грубоватое лицо в образ удивительной красоты.
– Спасибо, Онос. Я вижу, твоя спутница – смертная волчица-ай.
– Не более смертная, чем ты сама, Килава Онасс.
– Вот как? Побаивается таких, как я, разумеется. Тем не менее прекрасный зверь. –
Женщина протянула руку.
Баальджагг подошла ближе.
– Я – имасс, – прошептала женщина. – Да, из плоти и крови. Как и ты. Вспоминаешь?
Огромная волчица опустила голову, подобралась к Килаве, прислонилась плечом к
плечу женщины, а та зарылась лицом в шерсть зверя, глубоко вдохнула запах, затем
вздохнула.
– Это нежданный дар, – прошептала она.
– И более того, – сказал Ток Младший.
Всё у него внутри перевернулось, когда женщина посмотрела на малазанца: в этом
взгляде была такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг
понял, что является предметом этой чувственности не больше, чем всякий другой, на кого
она обратила свой взор. Вот какими были имассы прежде, до Обряда. Такими бы и остались,
если бы, подобно ей, отказались от его силы. В следующий миг глаза женщины сузились.
Ток кивнул.
– Я видела тебя, – сказала Килава. – Ты выглядывал из глаз Трича…
– Из обоих глаз?
Она улыбнулась.
– Нет. Лишь из одного – того, которого у тебя больше нет, смертный. Я хочу знать, что
Старший бог задумал… для нас.
Ток покачал головой.
– Я не знаю. Увы, не помню, чтобы мы встречались. Даже на ухо ничего не шепчет.
– Брат Онос, кто этот смертный?
– Я нарёк его Аралом Фэйлом, сестра.
– И дал ему каменное оружие.
– Дал. Непредумышленно.
– Ты – может быть…
– Я никакому богу не служу, – прорычал Тлен.
Её глаза вспыхнули.
– А я служу? Это не наши деяния, Онос! Кто осмелился манипулировать нами?
Заклинательницей имассов и Первым Мечом т’лан имассов – вертеть так и сяк! Не побоялся
нашего гнева…
– Довольно, – вздохнул Тлен. – Мы с тобой – разные, сестра. Никогда не ходили в ногу.
Я направляюсь на Второе Соединение.
Она напоказ презрительно ухмыльнулась.
– Думаешь, я не слышала призыва?
– Но кто призыватель? Ты знаешь, Килава?
– Не знаю и знать не хочу. Я не приду.
Тлен вскинул голову.
– Тогда зачем ты здесь?
– Это моё дело.
Она стремится… возместить. Осознание заполнило мысли Тока, и сейчас он
отчётливо понимал, что это знание принадлежит не ему, но Старшему богу, который теперь
говорил с ним напрямую. Голос просы́ пался в мысли малазанца, словно мелкий песок.
Исправить давнее преступление, исцелить старый шрам. Ваши дороги ещё пересекутся.
Впрочем, это не важно. Последняя встреча меня беспокоит, но она, скорее всего,
произойдёт годы и годы спустя. Ах, я проявляю недостойное нетерпение. Смертный, дети
Паннионского Провидца страдают. Ты должен придумать способ освободить их. Это
трудно – и невообразимо рискованно, – но мне придется послать тебя в объятья Провидца.
Не думаю, что ты меня простишь.
Ток с трудом вывел свой вопрос на первый план мыслей: Освободить? Зачем?
Странный вопрос, смертный. Мной движет сострадание. Подобные деяния приносят
невообразимые дары. Видящий Сны показал мне это, и, воистину, сам ты скоро это узришь.
О какие дары…
– Сострадание, – проговорил Ток, которого потрясло внезапное исчезновение Старшего
бога. Малазанец моргнул, увидел, что Тлен и Килава уставились на него. Лицо женщины
побледнело.
– Моей сестре, – сказал Первый Меч, – неведомо сострадание.
Ток пристально посмотрел на немёртвого воина, пытаясь вспомнить, что говорилось
прежде – до… богоявления. И не мог вспомнить.
– Брат Онос, ты уже должен был понять, – медленно произнесла Килава, – что всё
изменяется. – Женщина вновь окинула взглядом Тока, затем улыбнулась, но уже грустно. –
Теперь я уйду…
– Килава. – Тлен шагнул вперёд под лёгкий скрип костей и высохшей кожи. – Обряд,
который отрезал тебя от родни, рассечение кровных уз… быть может, Второе Соединение…
Выражение её лица смягчилось.
– Дорогой брат, призывателю нет до меня дела. Моё древнее преступление не смыть.
Более того, подозреваю, на Втором Соединении тебя ждёт не то, чего ожидаешь. Но я…
благодарю тебя, Онос Т’лэнн, за доброе намерение.
– Я сказал, что… мы не… ходим в ногу, – прошептал немёртвый воин, с трудом
выталкивая каждое слово. – Я был зол, сестра, но это старый гнев. Килава…
– Старый гнев, да. Но тем не менее ты был прав. Никогда мы не ходили в ногу друг с
другом. Прошлое вечно идёт за нами по следу. Возможно, когда-нибудь мы залечим общие
раны, брат. Эта встреча дала мне… надежду. – Она на миг положила руку на голову
Баальджагг, затем отвернулась.
Ток смотрел ей вслед, пока Килава не исчезла под покровом сумерек.
Затем он обернулся, вновь услышав тихий перестук костей под сухой кожей. И увидел,
что Тлен упал на колени, опустил голову. Труп не мог бы проливать слёзы, но всё же…
Ток заколебался, затем подошёл к немёртвому воину.
– Ты солгал, Тлен, – сказал малазанец.
Мечи с шипением вырвались из ножен, Ток обернулся и увидел, что Сену и Турул
приближаются к нему с оружием в руках.
Тлен поднял руку:
– Стойте! Вложите клинки в ножны, сегулехи. Меня не трогают оскорбления – даже те,
что произносит человек, которого я бы назвал другом.
– Это не оскорбление, – ровным голосом возразил Ток, вновь оборачиваясь к т’лан
имассу, – а наблюдение. Как ты назвал обряд? «Рассечение кровных уз». – Он положил руку
на плечо Тлену. – Мне ясно, что, по сути, рассечение это не удалось. Кровные узы на месте.
Быть может, в этом ты сумеешь найти утешение, Онос Т’лэнн.
Мёртвая голова поднялась, провалившиеся глазницы темнели под костяной кромкой
шлема.
О, боги, я смотрю и ничего не вижу. Он смотрит и видит… что? Ток Младший
судорожно пытался придумать, как поступить, что сказать теперь. Мгновения тянулись, затем
он пожал плечами и протянул руку.
И был поражён, когда Тлен принял её.
С кряхтением – все мышцы взвыли – малазанец поднял т’лан имасса на ноги. Худ меня
побери, это же самый тяжёлый мешок с костями, какой я только… ладно, не важно .
Молчание нарушил Сену, его голос прозвучал твёрдо:
– Каменный Меч и Каменная Стрела, придите. Трапеза ждёт нас.
Худов дух, чем же я это всё заслужил? Онос Т’лэнн. И – ни много ни мало – уважение
сегулехов… Из всех дней невероятных чудес этот явно получает корону победителя.
– Я хорошо знал лишь двух смертных людей, – проговорил Тлен. – Оба себя
недооценивали, первая – настолько, что это привело её к смерти. Этой ночью, друг Арал
Фэйл, я расскажу тебе, как погибла адъюнкт Лорн.
– И в этом рассказе, конечно, скрыт урок, – иронично прокомментировал Ток.
– Разумеется.
– А я-то думал провести ночь, играя в кости с Сену и Турулом.
Сену рявкнул:
– Иди и ешь, Каменная Стрела!
Ого! С фамильярностью я, похоже, слегка перегнул палку.
…Кровь залила канавы совсем недавно. Солнце и отсутствие дождя сгустили поток до
черноты. Мертвенная река была такой глубокой, что скрывала булыжники, которыми был
вымощен сток. Она медленно катилась к мутным водам бухты.
Живых в Низине не осталось. Подходя к городу по материковой дороге, она видела
груды угля от погребальных костров и сочла, что бойня унесла по меньшей мере тридцать
тысяч.
Гарат выбежал вперёд, скользнул под арку ворот. Госпожа Зависть последовала за псом
неспешным шагом.
Город когда-то был красив. Крытые медью купола, тонкие минареты, поэтично
извилистые улочки под сенью резных балкончиков, укрытых цветущими растениями.
Лишившись заботливого ухода, маленькие садики пожухли и посерели. Когда госпожа
Зависть вышла на главную улицу, под ногами зашуршала сухая листва.
Торговый город, купеческий рай. Над гаванью вдали возвышались мачты бессчётных
кораблей – ни одна не шелохнулась, значит, все до единого суда затопили, посадили на
илистое дно бухты.
После бойни прошло дней десять, не больше. Госпожа Зависть слышала дыханье Худа,
лёгкий вздох при виде такого изобильного подношения, нервное беспокойство от понимания
того, что́ это означает. Ты встревожен, любезный Худ. И это – самый дурной знак…
Гарат без тени сомнения вёл её вперёд, как и предполагалось. Старый, почти забытый
переулок, неровные, потрескавшиеся булыжники мостовой под десятилетним слоем мусора.
Затем покосившийся домик, камни фундамента высечены куда аккуратнее, чем те, из которых
сложили стены. За дверью – единственная комната, пол выложен толстыми досками и усыпан
тростником. Неказистая мебель в полном беспорядке, бронзовая плита над сложенной из
кирпича печкой, догнивающие объедки. Детский игрушечный фургончик завалился набок.
Пёс начал кружить на месте в центре комнаты.
Госпожа Зависть подошла, отбросила ногой тростниковую циновку. Никакого люка.
Жители и не догадывались, что́ скрывается под их домом. Она открыла свой Путь, провела
рукой над досками: дерево рассыпалось в пыль, так что образовалась круглая дыра в полу. Из
темноты вырвался влажный, солоноватый воздух.
Гарат подобрался к краю, затем спрыгнул и скрылся из виду. Госпожа Зависть
услышала снизу поцокивание когтей.
Со вздохом она последовала за псом.
Никакой лестницы не было, а каменные плиты на полу лишь через некоторое время
остановили замедленное магией падение. Обострив зрение, она огляделась по сторонам,
принюхалась. Храм состоял из одного этого зала – убогого, с низким потолком, хотя балки,
конечно, уже давно сгнили. Алтаря не было, но Зависть знала, что для этого Взошедшего
подобную функцию выполнял весь каменный пол. В давние, кровавые дни…
– Понимаю, что́ пробудило для тебя это место, – проговорила женщина, глядя на Гарата,
который уже улёгся и засыпал. – Столько крови, кровь текла вниз и капала, капала на твой
алтарь. Честно говоря, мне больше нравится твоя обитель в Даруджистане. Там храм куда
более величественный, почти достойный моего высочайшего присутствия. А здесь… – Она
сморщила носик.
Лежавший с закрытыми глазами Гарат вздрогнул.
– Добро пожаловать, госпожа Зависть.
– Твой призыв был непривычно спутанным, К’рул. Это работа Матроны и её немёртвых
охотников? Если так, звать меня сюда было необязательно. Я прекрасно осведомлена об их
умениях.
– Пусть он покалечен и скован, госпожа Зависть, но этот бог никогда не действует
настолько прямо. Его игра выдаёт умелую руку мастера. Всё не так, как он хочет нам
показать, а к невольным слугам он столь же жесток, как и к врагам. Подумай, например, о
Паннионском Провидце. Но нет, в Низину смерть пришла с моря. Пронизанный Путём
флот. Убийцы-нелюди с холодными глазами. В своих бесконечных поисках они теперь
бороздят океаны мира.
– В поисках чего, позволь спросить?
– Достойного противника, ни много ни мало.
– И как же называются эти жуткие убийцы-мореходы?
– По одному врагу за раз, госпожа Зависть. Тебе стоит поучиться терпению.
Женщина скрестила руки на груди.
– Ты меня разыскал, К’рул, и уж будь покоен, я не предполагала ещё хоть раз с тобой
встретиться. Старшие боги ушли – и скатертью дорожка, как по мне, в том числе и моему
отцу, Драконусу. Разве мы с тобой были спутниками двести тысяч лет назад? Думаю, нет,
хотя признаюсь, что помню то время смутно. Не врагами, это точно. Но друзьями?
Союзниками? Наверняка нет. Но вот ты пришёл. Я собрала твоих собственных невольных
слуг, как ты и просил. Ты хоть представляешь себе, сколько сил у меня уходит на то, чтобы
держать в узде троих сегулехов?
– Да-да, а где сейчас Третий?
– Лежит без чувств в половине лиги от города. Нужно его любой ценой удерживать
подальше от этого т’лан имасса – видят боги, я его с собой притащила не ради приятной
компании. Но ты меня не понял, К’рул. Сегулехов невозможно контролировать. Я даже не
уверена, кто над кем смеётся, когда дело касается этих трёх ужасных воинов. Мок вызовет на
бой Тлена. Запомни мои слова – хоть я бы с удовольствием посмотрела на эту схватку! Тем не
менее гибель любого из них не пойдёт на пользу твоим планам, как я понимаю. Турул почти
сумел одолеть Первого Меча, если не знаешь. Мок его порубит в щепки…
Негромкий смех К’рула заполнил её сознание.
– Надеюсь, это произойдёт не раньше, чем Мок и его братья прорубятся в тронный
зал Паннионского Провидца. К тому же Онос Т’лэнн куда умнее, чем тебе кажется. Пусть
сразятся, если того пожелает Мок. Однако, я полагаю, Третий может удивить тебя
своей… сдержанностью.
– Сдержанностью? Скажи, К’рул, мог ты вообразить, что Первый Сегулех пошлёт
воина такого высокого ранга – Третьего! – во главе своей карательной армии?
– Признаюсь, нет. Ради того, чтобы заставить Провидца разделить силы, я
рассчитывал на три-четыре сотни посвящённых Одиннадцатого уровня. Этого бы хватило,
чтобы Провидец решил перебросить армию-другую на юг, прочь от наступающих
малазанцев. Тем не менее, учитывая отсутствие Второго, а также растущее мастерство
Мока, уверен, у Первого были на то веские причины.
– Остался последний вопрос. Зачем я вообще оказываю тебе услугу за услугой?
– А ты дерзишь, как и всегда. Хорошо же. Ты отвернулась, когда в прошлый раз в тебе
была нужда. Увы, но всё-таки собралось достаточно сил, чтобы Сковать его – пусть и
дорогой ценой, которую твоё присутствие могло бы уменьшить. Но даже скованный,
Увечный бог не сидит без дела. Его терзает бесконечная, мучительная боль, он разбит,
изломан внутренне и внешне, но сумел обратить это в силу. Топливо для своей ярости,
жажды отмщения…
– Идиоты, которые его призвали, давно мертвы, К’рул. Отмщение – это лишь предлог.
Увечный бог одержим амбициями. Жажда власти кроется внутри его прогнившего,
сморщенного сердца.
– Может быть – а может быть, и нет. Время покажет, как говорят смертные. Так
или иначе, госпожа Зависть, ты не откликнулась на призыв, когда мы собирались его
Сковать. Я не потерплю такого отступничества во второй раз.
– Ты? – Женщина насмешливо ухмыльнулась. – Разве ты мне хозяин, К’рул? С каких
это пор…
Её сознание внезапно заполонили видения, госпожа Зависть зашаталась. Тьма. Затем
хаос, дикая, бесцельная мощь, целая вселенная, лишённая смысла, контроля, значения. В
этой буре летят сущности. Заблудшие, испуганные рождением света. И вдруг – боль, будто от
перерезанных вен, тепло вытекает прочь – решительное установление порядка, сердце, из
которого ровным, мощным потоком течёт кровь. Два предсердия – Куральд Галейн, Путь
Матери-Тьмы, и Старвальд Демелейн – Путь… драконов. А кровь – поток силы – теперь
мчится по венам и артериям, которые разветвляются, принизывают всё мироздание… и это
принесло мысль, от которой тело женщины похолодело. Эти вены, артерии – это же Пути!
– Кто создал это? Кто?!
– Госпожа, – ответил К’рул, – ты получила ответ, и будь я проклят, если стану
поощрять твою дерзость. Ты – чародейка. Клянусь Гривой Света, силу твою питает кровь
моей вечной души, и в этом деле ты мне будешь покорна!
Госпожа Зависть сделала неуверенный шаг – видения оставили её, голова кружилась,
сердце глухо стучало в груди. Женщина резко втянула воздух.
– Кто знает… правду, К’рул? – О том, что, шагая по Путям, мы двигаемся по твоей
плоти. О том, что, когда мы зачерпываем силу Пути, зачерпываем твою кровь. – Кто?
В ответе угадывалось небрежное пожатие плечами.
– Аномандер Рейк, Драконус, Озрик и немногие другие. Теперь и ты. Прости меня,
госпожа Зависть, я не желаю быть тираном. Моё присутствие на Путях всегда было
пассивным – ты вольна действовать по собственному разумению, как и всякое другое
существо, плывущее в моей бессмертной крови. У меня есть лишь одно оправдание. Увечный
Бог, этот чужак из неведомого мира… Госпожа Зависть, мне страшно.
Когда эти слова улеглись в её сознании, женщина похолодела.
Через некоторое время К’рул продолжил:
– По глупости мы потеряли союзников. Дассем Ультор был сломлен тем, что Худ
забрал его дочь во время Сковывания – это был сокрушительный удар. Дассем Ультор,
возрождённый Первый Меч …
– Думаешь, – медленно спросила она, – Худ бы не тронул её, если бы я откликнулась на
призыв?
Может, это я виновата в трагедии Дассема Ультора ?
– Лишь сам Худ мог бы ответить на этот вопрос, госпожа Зависть. И скорее всего,
соврал бы. Дассем, его Поборник – Дэссембрей – набрал силу, уже сравнимую с его
собственной. Мало проку размышлять над такими вопросами, кроме того, чтобы выучить
очевидный урок: бездействие – смертоносный выбор. Подумай: из-за гибели Дассема
империя смертных теперь стоит на краю хаоса. Из-за гибели Дассема новый человек воссел
на Втором Престоле. Из-за гибели Дассема… да что там, покатились костяшки домино, их
не счесть. Дело сделано.
– Чего ты от меня хочешь теперь, К’рул?
Была нужда – показать тебе истинные размеры угрозы. Этот Паннионский Домин –
лишь часть целого, но ты должна отвести моих избранников в самое его сердце.
– А потом? По плечу мне справиться с силой, которая там обосновалась?
– Возможно. Но идти по этой тропе, быть может, неразумно, госпожа Зависть. Я
полагаюсь на твоё собственное суждение, твоё и других, невольных слуг и преданных
служителей. Действительно, ты можешь попробовать рассечь узел, что скрывается в
сердце Домина. Или придумаешь способ его ослабить, освободить всё то, что пробыло в
заточении триста тысяч лет.
– Хорошо, будем импровизировать. Какая радость! Можно мне уйти? Я изнываю от
желания вернуться к остальным, в особенности к Току Младшему. Он такой очаровательный.
– Береги его, госпожа. Шрамы и увечья – вот что Скованный ищет в своих слугах. Я
попытаюсь сохранить от его хватки душу Тока, но прошу и тебя – будь настороже. К тому
же… есть что-то в этом человеке, что-то… дикое. Однако придётся дождаться
пробуждения этой силы, прежде чем мы обретём понимание. Да, и последнее…
– Что?
– Твой отряд приближается к территории Домина. Когда вернёшься, не пытайся
использовать Путь, чтобы ускорить странствие.
– Почему?
– В землях Паннионского Домина, госпожа, моя кровь отравлена. Справиться с этим
ядом сумеешь ты, но не Ток Младший.
Гарат проснулся, поднялся и потянулся. К’рул исчез.
– Ничего себе, – прошептала госпожа Зависть, она вдруг покрылась потом. – Отравлена.
Клянусь Бездной… мне нужна ванна. Идём, Гарат, необходимо забрать Третьего. Как
думаешь, разбудить его поцелуем?
Пёс покосился на женщину.
– Представляешь, на маске две полосы – и отпечаток накрашенных губ! Кем он тогда
станет – Четвёртым? Или Пятым? Как они считают губы, как думаешь? Верхнюю отдельно,
нижнюю отдельно – или обе вместе? Это нужно выяснить.
…Пыль и тёмный вихрь чародейства взвились над холмами впереди.
– Кованый щит, – сказал Фаракалиан, – наши союзники уже захлопнули ловушку?
Итковиан нахмурился.
– Не знаю. Несомненно, мы выясним это, когда они сочтут нужным вернуться и
сообщить нам.
– Однако, – пробормотал солдат, – там, впереди, идёт бой. И суровый, судя по явленной
магии.
– С этим утверждением, сударь, я не буду спорить, – ответил Кованый щит. – Всадники,
строй – обратный полумесяц, руки к оружию. Медленной рысью до зоны видимости.
Потрёпанное крыло, сменив строй, двинулось вперёд.
Итковиан прикинул, что они сейчас оказались недалеко от торгового тракта. Если эти
к’чейн че’малли напали на какой-то караван, исход предрешён. Прихвати торговцы с собой
одного-двух магов, мог завязаться бой, и, судя по запаху серы, который приносил ветер,
именно так дело и обстояло.
Когда всадники приблизились к склону холма, на гребне поднялся ряд т’лан имассов,
неупокоенные воины стояли спиной к Итковиану и его «Серым мечам». Кованый щит
насчитал дюжину. Возможно, остальные были заняты в битве, место которой солдаты по-
прежнему не видели. Итковиан приметил заклинателя Пран Чоля и направил своего нового
коня в сторону немёртвого шамана.
Всадники выехали на гребень. Чародейские взрывы прекратились, все звуки битвы
затихли.
Внизу тянулся торговый тракт. Караван состоял из двух фургонов – один был заметно
больше второго. Оба уничтожены, разорваны на куски. Повсюду валялись деревянные
обломки, обрывки плюшевой обивки и одежды. На невысоком холме справа лежали три
фигуры, земля вокруг них почернела. Ни одна не двигалась. Около фургонов виднелись ещё
восемь тел, лишь двое были в сознании – облачённые в воронёные кольчуги мужчины
медленно поднимались на ноги.
Все эти подробности лишь на миг задержались в сознании Кованого щита. Среди
расчленённых трупов пяти к’чейн че’маллей бродили сотни огромных, поджарых волков – с
провалившимися глазами, такими же, как у т’лан имассов.
Разглядывая безмолвных, жутковатых созданий, Итковиан обратился к Пран Чолю:
– Это… ваши звери, сударь?
Заклинатель костей пожал плечами.
– На время мы с ними расстались. Т’лан айи часто сопровождают нас, но не подчинены
нам… если не считать самого Обряда. – Шаман долго молчал, затем продолжил: – Мы
думали, они погибли. Но, похоже, они тоже услышали призыв. Три тысячи лет мы не видели
т’лан айев.
Итковиан наконец перевёл взгляд на заклинателя костей.
– Я слышу нотку радости в вашем голосе, Пран Чоль?
– Да. И печали.
– К чему печалиться? Судя по всему, эти т’лан айи не потеряли ни одного в бою против
к’чейн че’маллей. Четыре, пять сотен… против пяти. Скорая расправа.
Немёртвый шаман кивнул.
– Их род хорошо умеет убивать большого зверя. Источник моей печали – ущербное
милосердие, смертный. На Первом Соединении наша любовь к айям – последним
оставшимся – повела нас тропой жестокости. Мы решили включить их в Обряд. Наши
себялюбивые нужды стали проклятьем. Всё, что делало живых айев благородными, гордыми
животными, было у них отнято. Ныне, как и мы сами, они стали лишь пустыми телами –
оболочками, которые терзают мёртвые воспоминания.
– Даже как нежить они не лишены величия, – заметил Итковиан. – Как и вы сами.
– Величие есть в т’лан айях, о да. Но среди т’лан имассов? Нет, смертный. Его нет.
– Здесь мы расходимся в мнениях, Пран Чоль. – Итковиан обернулся, чтобы обратиться
к солдатам. – Проверьте павших.
Кованый щит спустился по склону к двум мужчинам, которые стояли рядом с
обломками большего из двух экипажей. Их кольчуги были изорваны в клочья. Из ран текла
кровь, собиралась в лужицы у ног. Что-то в этих двоих встревожило Итковиана, но он
решительно отбросил это чувство.
Бородатый мужчина обернулся к Кованому щиту, когда тот натянул поводья и встал
рядом.
– Приветствую тебя, воин, – произнёс незнакомец с акцентом, который показался
Итковиану странным. – Удивительные события только что тут произошли.
Несмотря на внутреннюю дисциплину, чувство тревоги и беспокойства усилилось. Тем
не менее Кованый щит сумел сохранить ровный тон голоса:
– Истинно так, сударь. Я поражён, учитывая внимание, какое охотники К’елль проявили
к вам двоим, что вы ещё стоите на ногах.
– Мы – довольно выносливые люди. – Его невыразительный взгляд скользнул по земле
за спиной Кованого щита. – Увы, нашим спутникам этого качества не хватило.
Фаракалиан, переговорив с солдатами, которые присели на корточки рядом с павшими,
направил коня к Итковиану.
– Кованый щит, из трёх баргастов на холме один мёртв. Другие двое ранены, но
выживут, если получат необходимую помощь. Из остальных лишь один уже не дышит.
Множество ран требуют ухода. Двое вполне могут умереть, сударь. Никто из них ещё не
пришёл в себя. Более того, все они, похоже, погружены в необычайно глубокий сон.
Итковиан покосился на бородача.
– Вам известно что-либо об этом необычайном сне, сударь?
– Боюсь, нет. – Он повернулся к Фаракалиану. – Господин, среди живых не видел ли ты
высокого, худощавого, седоватого мужчину и другого – намного ниже и старше?
– Видел. Первый, впрочем, стоит у самых врат.
– Мы бы не хотели его потерять, нужно сделать абсолютно всё возможное…
Итковиан вмешался:
– Солдаты «Серых мечей» искусны в ремесле целителей, сударь. Они сделают всё, что в
их силах, большего нельзя требовать.
– Разумеется. Я… очень огорчился.
– Это понятно. – Кованый щит обратился к Фаракалиану: – Обратитесь к силе
Дестрианта, если потребуется.
– Слушаюсь, сударь.
Итковиан посмотрел вслед подчинённому.
– Воин, – заговорил бородач, – меня зовут Бошелен, а моего спутника – Корбал Брош.
Хочу спросить, эти ваши немёртвые слуги – четвероногие и иные…
– Не слуги, Бошелен. Союзники. Это т’лан имассы. Волки – т’лан айи.
– Т’лан имассы, – прошептал тоненьким голоском тот, кого назвали Корбалом Брошем;
глаза его внезапно вспыхнули, когда он всмотрелся в фигуры на гребне холма. – Нежить,
порождённая самым великим некромантическим ритуалом в истории! Я хочу с ними
поговорить! – Он обернулся к Бошелену. – Можно? Пожалуйста!
– Как пожелаешь, – ответил Бошелен, равнодушно пожимая плечами.
– Погодите, – воскликнул Итковиан. – Вы оба ранены, и этим ранам нужен уход.
– В этом нет необходимости, Кованый щит, однако я благодарю тебя за заботу. Мы
исцелимся… быстро. Прошу, обрати свои усилия на наших спутников. Кстати, удивительное
дело – наши волы и лошади не пострадали – видишь? Это удачно: пригодится, когда я
закончу ремонтировать наш фургон.
Итковиан оглядел обломки, на которые теперь обратил внимание Бошелен.
«Ремонтировать»?
– Сударь, мы должны незамедлительно вернуться в Капастан. У нас не будет времени…
ремонтировать… ваш экипаж.
– Это не займёт много времени, обещаю.
Внезапный вскрик заставил Кованого щита обернуться к холму – как раз вовремя,
чтобы увидеть, как Корбал Брош катится вниз по склону, получив удар тыльной стороной
ладони от Пран Чоля. Чародей грохнулся о землю и скатился к подножию.
Бошелен вздохнул.
– Увы, ему недостаёт хороших манер, – проговорил он, глядя на спутника, который
неуверенно поднимался на ноги. – Виной тому замкнутость, даже не так – изоляция в
детстве. Надеюсь, т’лан имассы не слишком оскорбились. Скажи, Кованый щит, эти
немёртвые воины долго помнят обиды?
Итковиан позволил себе внутренне улыбнуться.
Спроси об этом у следующего яггута, которого встретишь в этом мире.
– Это мне не ведомо, сударь.
Вверх, прочь из тьмы, отчаянная, заполошная борьба. Взрывные приступы боли, будто
стена огня встаёт перед глазами, дрожащее эхо ран, разорванной, пробитой плоти – его
собственной плоти.
Глухой стон – собственный – заставил его прийти в себя. Он лежал на наклонной
плоскости, чувствовал под собой туго натянутую шкуру. Было движение – ложе
подпрыгивало, покачивалось, цеплялось за что-то, но это движение уже стихло. Он открыл
глаза и увидел, что лежит в тени. Слева виднелась каменная стена, рядом, можно дотянуться.
В воздухе чувствовался запах лошадей, пыли и – совсем рядом – пота и крови.
Солнечный свет омывал здание слева, поблёскивал на размытых фигурах, которые там
двигались. Солдаты, кони, невероятно огромные, поджарые волки.
Гравий захрустел под сапогами, и тень вокруг стала глубже. Моргая, Остряк поднял
взгляд.
Лицо Скаллы осунулось, было покрыто пятнами засохшей крови, волосы свисали
толстыми, неряшливыми верёвками. Она положила руку ему на грудь.
– Мы добрались до Капастана, – дрожащим голосом сказала Скалла.
Он с трудом кивнул.
– Остряк…
В её глазах появилась боль, и он внутренне похолодел.
– Остряк… Драсти погиб. Они… они его бросили, похоронили под камнями. Они его
бросили. И Неток… Неток, тот милый мальчик… такой удивлённый, такой невинный. Я его
сделала мужчиной, Остряк, – хоть это, по крайней мере. Умер – мы их обоих потеряли. – Она
резко отодвинулась, пропала из поля зрения, но Остряк слышал быстро удаляющиеся шаги.
Появилось новое лицо – незнакомое: молодая женщина в шлеме, ласковое выражение.
– Мы теперь в безопасности, сударь, – проговорила она с капанским акцентом. – Вас
магически исцелили. Я скорблю о ваших потерях. Все мы скорбим – «Серые мечи». Будьте
покойны, сударь, демонам за вас отомстили…
Остряк перестал слушать, отвёл глаза, уставился в чистое голубое небо над головой. Я
тебя видел, Драсти. Ублюдок этакий. Бросился наперерез этой твари, встал между нами. Я
видел, будь ты проклят .
Труп под камнями, лицо во тьме, вымазанное пылью, никогда больше не улыбнётся.
И новый голос:
– Капитан.
Остряк повернул голову, с трудом выдавил слова из сведённой судорогой глотки:
– Всё, Керули. Ты на месте. Сделано. А теперь, Худ тебя побери, убирайся прочь с глаз
моих.
Жрец склонил голову, попятился от бурлящей ярости Остряка, отодвинулся, затем
исчез.
Глава восьмая
Яггут с удивлением обнаружил, что Увечный Бог сотворил небольшой шатёр вокруг
места своего заточения. Изломанный, поверженный, покрытый кровоточащими ранами,
которые никогда не исцелятся, Король Цепей представлял собой истинный лик тщеславия.
Гетол замер перед входом. И громко произнёс:
– Сними завесу – я не собираюсь вползать к тебе на животе.
Шатёр задрожал, затем растаял, являя взору сидящую на влажном глиняном полу
фигуру в бесформенной мантии с надвинутым клобуком. Над жаровней между ними
поднимался дымок, изуродованная рука потянулась к углям, подгоняя к скрытому в тени
капюшона лицу струйки сладковатого дыма.
– Самый, – хрипло сказал Скованный, – самый губительный поцелуй. Твоё
неожиданное желание отомстить было… ощутимо, яггут. Твоя вспыльчивость поставила под
удар тщательно составленные планы Худа. Ты ведь это понимаешь? Именно это так…
разочаровало Владыку Смерти. Его Вестник должен быть покорным. У его Вестника не
должно быть ни собственных желаний, ни амбиций. Не очень подходящий… хозяин… для
такого яггута, как ты.
Гетол осмотрелся.
– Я чувствую жар снизу. Мы приковали тебя к плоти Огни, привязали к её костям – и ты
отравил её.
– Да. Я – гниющий шип в теле богини… который рано или поздно убьёт её. А со
смертью Огни погибнет и этот мир. Когда её сердце остынет, иссякнет и живительный поток
её даров. Эти цепи нужно разбить, яггут.
– Все миры умрут, – рассмеялся Гетол. – Не я стану слабым звеном в цепи, Увечный бог.
Я ведь всё-таки тоже был здесь, когда тебя Сковали.
– Ха, – прохрипело существо, – но ведь ты и есть слабое звено. Всегда был им. Ты
думал, что сможешь заслужить доверие Худа, и не смог. И то был не первый провал – нам
обоим это известно. Когда твой брат, Готос, призвал тебя…
– Довольно! Уж и не поймёшь, кто из нас увечен.
– Мы оба, яггут. Мы оба.
Бог вновь поднял руку и медленно взмахнул ладонью. В воздухе возникли
лакированные деревянные карты, обращённые лицевой стороной к Гетолу.
– Узри, – прошептал Увечный бог, – Дом Цепей…
Единственный зрячий глаз яггута сузился:
– Что́ ты сделал?
– Я больше не останусь в стороне, Гетол. Я… вступлю в игру . И обрати внимание –
место Вестника… пустует.
Гетол хмыкнул.
– Не только Вестника.
– О да, это только начало. Любопытно, кто заслужит право стать Королём в моём Доме?
В отличие от Худа, я приветствую личные амбиции. Привечаю независимость мысли. И даже
поощряю желание отомстить.
– Колода Драконов будет противиться тебе, Скованный. На твой Дом… пойдут войной.
– Так было всегда. Ты говоришь о Колоде как о живом существе, но её создатель
обратился в пыль, мы оба это знаем. У неё нет хозяина. Взгляни только на возрождение Дома
Теней. Достойный внимания прецедент. Ты нужен мне, Гетол. Я приму твои… изъяны. Все в
моём Доме Цепей должны быть увечны – телом или духом. Взгляни на меня, взгляни на это
искалеченное, измученное тело: мой Дом – отражение того, что ты видишь перед собой. А
теперь обрати свой взор на внешний мир, кошмар боли и поражений и есть основа Владений
смертных. Очень скоро, Гетол, у меня будут легионы последователей. Ты в этом
сомневаешься?
После долгого молчания яггут наконец проворчал:
– Дом Цепей нашёл себе Вестника. Что прикажешь, повелитель?
Полог палатки откинулся, и в круг света вступила тисте анди. Взгляд её фиолетовых
глаз упал на Скворца.
– Командир, мой повелитель просит тебя незамедлительно прибыть в его шатёр.
Скворец поднял брови.
– Сейчас? Что ж, я приму приглашение.
Он медленно поднялся, щадя больную ногу.
– Я тебя ещё разгадаю, – произнёс Быстрый Бен, буравя взглядом Круппа.
– Крупп категорически отрицает наличие всех и всяческих сложностей, присущих его
натуре, о подозрительный чародей. Простота – любовница Круппа – пребывает в счастливом
сговоре с его дорогой супругой – Правдой, конечно же. В давнем и преданном союзе живут
эти трое…
Он продолжал говорить, когда Скворец покинул шатёр и зашагал с Корлат через лагерь
тисте анди. Через несколько минут командир покосился на женщину позади.
– Я думал твой господин в отъезде – он не показывался уже много дней.
– Он по-прежнему с нами, – ответила Корлат. – Аномандр Рейк недолюбливает
штабные совещания и тому подобное. Карга держит его в курсе всех событий.
– Интересно, чего же тогда Рейк хочет от меня?
Корлат чуть заметно улыбнулась.
– На этот вопрос он сам и ответит, командир.
Скворец замолк.
Шатёр Рыцаря Тьмы ничем не отличался от жилищ других тисте анди – никакой
охраны, обычная палатка примерно посередине ряда, освещённая одиноким фонарём. Корлат
замерла перед пологом.
– Мой долг исполнен. Входи, командир.
Аномандр Рейк сидел в обитом кожей походном кресле, вытянув длинные ноги. Такое
же кресло пустовало напротив, рядом располагался низкий столик с графином вина и парой
кубков.
– Спасибо, что согласился прийти, – сказал Рыцарь Тьмы. – Присаживайся.
Скворец опустился в кресло.
Рейк потянулся вперёд и наполнил оба кубка, затем передал один командиру, тот с
благодарностью принял вино.
– С определённой точки зрения, – произнёс тисте анди, – даже жизнь смертного может
казаться долгой. Исчерпывающей. Сейчас я размышляю о природе случайностей. О
мужчинах и женщинах, которые временно идут в ногу, шагают по параллельным тропам. О
тех, чьи жизни коснулись друг друга, пусть и мимолётно, но решительно изменились
благодаря этой краткой встрече.
Из-под полуприкрытых век Скворец разглядывал собеседника.
– Я не вижу особой угрозы в переменах, Владыка.
– Рейк. Просто Рейк. Что до твоих слов, то я… скорее, согласен. Однако среди
командования чувствуется некоторое напряжение, о котором, не сомневаюсь, тебе известно.
Малазанец кивнул.
Рейк колко посмотрел Скворцу прямо в глаза, затем небрежно отвёл взгляд.
– Взаимные подозрения. Проявились давно сдерживаемые амбиции. Новое
соперничество, старая вражда. Такое положение дел ведёт к… раздробленности. Каждый сам
за себя. Пока же, если мы выдержим, чутьё вернётся, вместе с… надеждой.
Взгляд удивительных глаз вновь упал на командира, но опять задержался лишь на
мгновение.
Скворец медленно, беззвучно втянул воздух.
– И природа этой надежды?
– Чутьё – как только жизни коснутся друг друга, не важно, насколько мимолётно,
подсказывает мне, кому можно доверять. Ганосу Парану, к примеру. Впервые мы встретились
на этой равнине недалеко от нынешнего лагеря. Орудие Оппонов отделяли мгновения от
гибели в пастях Гончих Престола Тени. Смертный, в очах которого явно читались все его
утраты, все поражения. Живи он или умри – мне его судьба была безразлична. Но всё же…
– Тебе он понравился.
Рейк улыбнулся и пригубил вино.
– О да, верное замечание.
Воцарилось тишина, мужчины молча сидели, глядя друг на друга. Спустя долгое время
Скворец медленно выпрямился в кресле – начал понимать.
– Предполагаю, – наконец сказал он, разглядывая вино в кубке, – Быстрый Бен тебя
заинтриговал.
Аномандр Рейк склонил голову набок.
– Естественно, – полувопросительно ответил он, выказывая лёгкое удивление.
– Впервые я встретил его в Семи Городах… в священной пустыне Рараку, если быть
более точным. – Прежде чем продолжить, Скворец заново наполнил кубки, затем уселся
обратно. – Это довольно долгая история, – надеюсь, тебе достанет терпения.
Рейк улыбнулся краешком рта.
– Хорошо. Думаю, она того стоит, – блуждающий взгляд Скворца остановился на
фонаре, который висел на распорке, рассеивая темноту золотистым светом. – Быстрый Бен,
Адаэфон Делат, средней руки маг на службе у одного из Семи Святых Защитников во время
неудавшегося мятежа, что начался в Арэне. Делат и одиннадцать других магов входили в
специальный отряд одного из Защитников. Но маги нашей осаждающей армии ни в чём им
не уступали – Беллурдан, Ночная Стужа, Тайшренн, А’Каронис, Тесормаландис, Крепыш.
Могучие чародеи, которые не считались ни с чем, исполняя волю Императора. В общем,
город, в котором окопался Защитник, был взят, стены разрушены, на улицах резня, безумие
битвы охватило нас всех. Дассем убил Святого Защитника – Дассем и его сторонники,
которых он называл своим Первым Мечом – они прогрызли себе путь через ряды врагов.
Увидев смерть своего повелителя и разгром армии, маги Святого Защитника бежали. Дассем
приказал мне с отрядом отправиться в погоню, прямо в пустыню. Нашим проводником был
местный житель, которого недавно приняли в Когти.
На широком, чёрном лице Калама Мехара поблёскивал пот. Скворец видел, как
проводник ёрзает в седле, видел, как он передёргивает могучими плечами под запылённой,
грязной телабой.
– Они по-прежнему вместе, – пророкотал проводник. – Им бы разделиться… и вас
заставить сделать то же самое. Или выбирать, за кем гнаться, командир. Следы ведут в
пустыню, господин, в самое сердце Рараку.
– Как далеко ушли? – спросил Скворец.
– Полдня, не больше. И пешком.
Командир, сощурившись, вгляделся в охряное марево пустыни. Семьдесят солдат ехали
за ним, собранные на скорую руку морпехи, сапёры, пехота и кавалерия; все – из практически
уничтоженных взводов. Почти у каждого за плечами три года осад, битв и погонь. Те, кого
Дассем Ультор решился отправить, те, кем мог бы в случае чего пожертвовать.
– Господин, – вклинился в мысли Скворца Калам. – Рараку – священная пустыня. Место
силы…
– Веди, – прорычал Скворец.
Пыльные вихри чертили бессмысленные узоры на пустой бесплодной равнине. Отряд
ехал рысью, изредка переходя на шаг. Солнце взбиралось всё выше по небу. Где-то позади всё
ещё пылал город, но перед солдатами раскинулся необъятный простор, словно освещённый
пожаром.
Первый труп нашли после полудня. Изодранная, обожжённая телаба развевалась на
горячем ветру, а под ней – скорчившаяся, иссушённая фигура, лицо обращено к небу, пустые
глазницы – бездонные ямы. Калам спешился и долго осматривал тело. Наконец он поднялся и
обернулся к Скворцу.
– Кебхарла, наверное. Она была скорее учёным, чем магом, знатоком тайн. Господин,
здесь что-то странное…
– Да ладно? – растягивая слова, спросил командир. Он подался вперёд в седле,
разглядывая тело. – Кроме того, что она, судя по виду, погибла сотню лет назад, тебе ещё
что-то кажется странным, Калам?
Лицо проводника резко помрачнело.
Какой-то солдат за спиной Скворца прыснул.
– Эй там, весельчак, выйди-ка вперёд, – приказал командир, не оборачиваясь.
К нему подошёл худощавый юноша в великоватом, богато украшенном шлеме Семи
Городов.
– Сэр! – козырнул солдат.
Скворец уставился на него.
– Боги, сними ты этот шлем, парень, – мозги испечёшь. И скрипку – эта проклятая
штуковина всё равно сломана.
– Шлем холодным песком покрыт изнутри, сэр.
– Чем?
– Холодным песком. Похож на мелкую крошку, сэр, но можно пригоршню в костёр
бросить, и он совсем не нагреется. Странная вещь, сэр.
Командир поражённо посмотрел на шлем.
– Бездной клянусь, его же носил сам Святой Защитник!
Юноша торжественно кивнул.
– А когда меч Дассема отсёк ему голову, шлем и полетел, сэр. Прямо мне в руки.
– И скрипка тоже?
Солдат с подозрением сощурил глаза.
– Никак нет, сэр. Скрипка моя. Купил её в Малазе, хочу научиться играть.
– И кто же её проломил, солдат?
– Это был Вал, сэр, – вон он, стоит рядом с Хваткой.
– Да он ни Худа играть не умеет! – крикнул указанный солдат.
– На такой уж точно не умею. Она ж сломана. Вот закончится война, я её и починю,
верно?
Скворец вздохнул.
– Возвращайся в строй, сэр Скрипач, и чтоб больше ни звука от тебя, ясно?
– Ещё кое-что, сэр. У меня дурное предчувствие… насчёт… насчёт всего этого.
– В этом ты не одинок, солдат.
– Ну, э-э-э, да, но…
– Командир! – позвал солдат по имени Вал, понукая своего скакуна вперёд. – Чутьё
этого парня, сэр, – оно ещё не подводило. Он говорил сержанту Упору не пить из фляги, да
тот не послушал и помер, сэр.
– Отравлен?
– Никак нет, сэр. Мёртвая ящерица. Попала в глотку. Упор задохнулся насмерть из-за
дохлой ящерицы! А Скрипач – хорошее имя. Скрипач. Ха!
Скворец выдохнул:
– Боги. Всё, хватит, – он снова повернулся к Каламу. – Вперёд.
Тот кивнул и забрался обратно в седло.
Одиннадцать пеших магов, без припасов в безжизненной пустыне – погоня должна
закончиться быстро. Вечером малазанцы нашли ещё одно тело, такое же иссохшее, как и
первое; а когда солнце окрасило багрянцем горизонт, нашли на тропе и третье. Прямо по
курсу, в полулиге от них, поднимались выбеленные, изрезанные зубы известняковых утёсов,
подсвеченные алым закатом. Следы выживших магов, по словам Калама, вели туда.
Кони были измучены, как и солдаты. Вода – на исходе. Скворец объявил привал, и воины
разбили лагерь.
После трапезы, когда часовые заняли свои места, командир подошёл к Каламу Мехару.
Убийца подбросил брикет навоза в пламя костра, потом проверил воду в помятом
котелке, который висел на треноге над огнём.
– Травы в этом чае уменьшат жажду, которая придёт завтра, – прогудел уроженец
Семи Городов. – Мне повезло, что они у меня есть – травы редкие и найти их всё труднее.
Моча от них будет густая, как похлёбка, но недолго. Будешь потеть по-прежнему, однако
ж это нужно, чтобы…
– Я знаю, – перебил его Скворец. – Мы пробыли достаточно на этом треклятом
континенте, чтобы кое-что выучить, глава Пятерни.
Мужчина скользнул взглядом по устраивавшимся на отдых солдатам.
– Всё время об этом забываю, командир. Вы все такие… молодые.
– Как и ты сам, Калам Мехар.
– А что я в своей жизни видел, господин? Едва ли достаточно. Телохранитель Святого
фалах’да в Арэне…
– Телохранитель? Зачем подменять слова? Ты был его личным убийцей.
– Я хотел сказать, что мой путь только начался, господин. Ты, твои солдаты – то,
что вы видели, то, через что прошли… – Он покачал головой. – Это всё там, в ваших глазах.
Скворец внимательно посмотрел на проводника, молчание затягивалось.
Калам снял котелок с огня и зачерпнул две чашки пахнущего лекарствами отвара,
протянул одну командиру.
– Мы догоним их завтра.
– Да ну? Мы тряслись в седле целый день, вдвое быстрей солдатской побежки. И
насколько мы нагнали этих треклятых магов? На колокол? Два? Не больше двух. Они
используют Пути…
Убийца, нахмурившись, медленно покачал головой.
– Тогда я потерял бы след, господин. Если бы они хоть единожды ступили на Путь, все
следы от них стёрлись бы.
– Да. Но они ведут вперёд, без разрывов. Почему?
Калам покосился на огонь.
– Не знаю, господин.
Скворец хлебнул горького чая, поставил жестяную чашку на землю возле убийцы и
ушёл.
День сменялся днём, погоня вела их через разбитые ущелья, овраги и пересохшие русла
рек. Были найдены ещё трупы, такие же иссушенные фигуры. Калам опознавал их одну за
другой: Рениша, чародей Высшего Меанаса; Келугер, жрец-септим Д’рек, Червя Осени;
Наркал, боевой маг, посвящённый Фэнера и претендент на титул Смертного меча этого
бога; Уллан, одиночница, жрица Солиэль.
Голод и жажда начали взимать дань с преследователей. Лошади пали, их туши
освежевали и съели. Выжившие животные исхудали настолько, что выпирали кости. Если
бы не следы магов, которые безошибочно вели Калама и остальных от одного скрытого
родника к другому, они все погибли бы в этой безжалостной пустыне.
Сэт’алахд Круль, ягг-полукровка, который однажды отбросил Дассема Ультора на
полдюжины шагов яростной контратакой с полыхающим благословеньем неведомого бога
мечом в руках; Этра, госпожа Пути Рашан; Бирит’эрах, маг Пути Серка, который умел
призвать бурю с ясного неба; Геллид, ведьма Пути Тэннес…
Теперь остался лишь один, последний чародей, – по-прежнему впереди, неуловимый.
Его присутствие обнаруживали только слабые отпечатки ног.
Преследователей объяла тишина. Тишина Рараку. Она изменила, отточила, закалила
их на солнце. Кони были им под стать, тощие и строптивые, неутомимые и с безумным
взором.
Скворец не сразу понял, что именно видит в лице Калама, когда тот смотрит на него
и солдат, не сразу осознал, что в сощуренных глазах убийцы мелькает недоверие, восхищение
и даже страх. Однако и сам Калам изменился. В своих странствиях он никогда не уходил
далеко от родных земель, но теперь – будто прошёл вдоль и поперёк целый мир.
Рараку овладела ими всеми.
Вверх по крутому, каменистому руслу, через выветренную расселину с покрытыми
пятнами и рытвинами известняковыми стенами – а там, в естественном амфитеатре,
сидел, скрестив ноги, и ждал последний маг.
Его одежда превратилась в лохмотья, сам он был истощён, тёмная кожа
потрескалась и шелушилась, глаза поблёскивали жёстко и ломко, словно обсидиановые.
Калам натянул поводья так, будто для этого требовалось мучительное усилие. Он
повернул коня, встретился взглядом со Скворцом.
– Адаэфон Делат, маг Меанаса, – прохрипел он, потрескавшиеся губы скривились в
ухмылке. – Он никогда не был силён, господин. Сомневаюсь, что он окажет сопротивление.
Скворец промолчал. Направил скакуна мимо убийцы и подъехал к чародею.
– Один вопрос, – проговорил маг практически шёпотом, однако его голос ясно разнёсся
по амфитеатру.
– Какой?
– Да кто вы такие, во имя Худа?
Скворец приподнял бровь.
– Это важно?
– Мы пересекли всю пустыню Рараку, – произнёс чародей. – По ту сторону этих гор
лежит дорога в Г’данисбан. Вы гнали меня по Святой Пустыне… боги, никто такого не
стоит. Тем более я!
– С тобой было ещё одиннадцать магов.
Адаэфон Делат пожал плечами.
– Я – моложе всех, и уж точно – здоровее. Но вот и моё тело наконец не выдержало.
Не могу идти дальше… – Его тёмные глаза скользнули за спину Скворцу. – Командир, твои
солдаты…
– Что с ними?
– Они и больше… и меньше, чем прежде. Уже не те, кем были когда-то. Рараку,
господин, сожгла мосты к их прошлому, все до одного – всё ушло. – Маг с удивлением
встретил взгляд Скворца. – И они – твои. Сердцем и душой. Они твои.
– Больше, чем ты думаешь, – ответил Скворец. Он повысил голос: – Вал, Скрипач, мы
на месте?
– Так точно! – гаркнули оба в один голос.
Скворец увидел, как внезапно напрягся чародей. Миг – и командир обернулся в седле.
Калам неподвижно сидел на коне в дюжине шагов позади, пот струился по его лицу. По
бокам от него, чуть позади – Скрипач и Вал, арбалеты нацелены на убийцу. Улыбаясь,
Скворец вновь повернулся к Адаэфону Делату.
– Вы двое сыграли в удивительную игру. Скрипач почуял тайное общение – царапины
на камнях, положение тел, загнутые пальцы – один, три, два, – сколько вам там нужно было
для шифра. Можно было всё это закончить ещё неделю назад, но мне стало… любопытно.
Одиннадцать магов. Когда первая из них открыла тебе своё тайное знание, которым она не
могла воспользоваться, – это был вопрос торговли, попытка отсрочить смерть. Что
оставалось другим? Смерть от руки Рараку – или моей. Или… своего рода спасение. Но
спасение ли? Кричат ли они внутри тебя, Адаэфон Делат? Стенают ли, пытаясь
выбраться из новой тюрьмы? Но всё равно я кое-чего не понимаю. Вся эта ваша игра с
Каламом – ради чего?
Иллюзия измождённости медленно спала с мага, открывая взору крепкого, здорового
молодого человека. Он выдавил натянутую усмешку.
– Крики… немного стихли. Даже тень жизни лучше, чем объятья Худа, командир.
Можно сказать, мы достигли… равновесия.
– А ты теперь владеешь невообразимой силой.
– Заметной, не спорю, но сейчас у меня нет желания её использовать. Спрашиваешь
про нашу игру, Скворец? Это была лишь игра выживания. Поначалу. Если совсем честно, мы
думали, ты не дойдёшь. Рассчитывали, что Рараку тебя приберёт, – оно так и вышло, по-
своему. Правда, не так, как я ожидал. То, чем стали вы с твоими солдатами…
Он покачал головой.
– То, что случилось с нами, – произнёс Скворец, – случилось и с тобой. И с Каламом.
Маг медленно кивнул.
– Потому и произошла эта судьбоносная встреча. Господин, мы с Каламом пойдём за
тобой. Если примешь нас.
Скворец проворчал:
– Император вас у меня заберёт.
– Только если ты ему расскажешь, командир.
– А Калам? – Скворец бросил взгляд на убийцу.
– Когти будут… недовольны, – пробормотал Калам. Затем улыбнулся. – Тем хуже для
Стервы.
Скривившись, Скворец повернулся дальше, оглядывая солдат. Череда лиц, будто
высеченных из камня. Отряд, собранный из отбросов армии, – ныне обрёл единое, нерушимое
сердце.
– Боги, – еле слышно прошептал он, – что же мы сотворили здесь?
Первым кровопролитным заданием «Мостожогов» было возвращение Г’данисбана –
маг, убийца и семьдесят солдат ворвались в мятежную цитадель, которую защищали
четыре сотни воинов пустыни, и сокрушили их в одну ночь.
Свет фонаря потускнел, но стены шатра уже озарял новорождённый рассвет. Лагерь
постепенно просыпался, тишина, которая последовала за рассказом Скворца, заполнилась
звуками.
Аномандр Рейк вздохнул.
– Перенос душ.
– Да.
– Я слышал о перемещении одной души в специально подготовленный сосуд. Но
перенос одиннадцати душ – одиннадцати магов! – в уже занятое тело двенадцатого… – Тисте
анди поражённо покачал головой. – Какая дерзость. Теперь понятно, почему Быстрый Бен
просил меня более не пытаться постичь его природу. – Он поднял взгляд. – Однако сегодня,
этой ночью, ты раскрыл его тайну. Я не спрашивал…
– Ожидать вопроса, Владыка, было бы самонадеянно, – ответил Скворец.
– Тогда ты понял меня.
– Чутьё, – улыбнулся малазанец. – Я своему тоже доверяю, Аномандр Рейк.
Тисте анди поднялся с кресла. Скворец последовал его примеру.
– Я удивился, – произнёс Рейк, – когда ты решил защищать Серебряную Лису.
– Я тоже, – когда ты смог сдержаться.
– Да, – пробормотал Рыцарь Тьмы, он вдруг отвёл глаза и слегка нахмурился. – Тайна
ангелочка…
– Прошу прощения?
Тисте анди улыбнулся.
– Я вспомнил свою первую встречу с неким человеком по имени Крупп.
– Боюсь, Владыка, что Крупп – одна из тех загадок, которые я не в состоянии разгадать.
Если честно, я думаю, она всем нам не по зубам.
– Кто знает, может, ты и прав, Скворец.
– Быстрый Бен уезжает сегодня утром – к Парану и «Мостожогам».
Рейк кивнул.
– Я постараюсь держаться в стороне, чтобы не беспокоить его.
Спустя мгновение тисте анди протянул руку. Они обхватили запястья друг друга, крепко
сжали.
– Это был приятный вечер, – сказал Рейк.
Скворец поморщился.
– Я не мастак байки травить. Благодарю за терпение.
– Быть может, мне удастся рассчитаться в следующий раз – у меня тоже есть несколько
историй.
– Нисколько не сомневаюсь, – насилу выдавил Скворец.
Они разжали руки, и командир повернулся к выходу.
За спиной у него Рейк добавил:
– И последнее. Серебряной Лисе нет нужды меня бояться. Более того, я прикажу
Каллору вести себя соответственно.
Некоторое время Скворец смотрел себе под ноги.
– Благодарю, Владыка, – выдохнул он и вышел.
О нижние боги, сегодня у меня появился друг. Когда мне в последний раз доставался
подобный дар? Не могу вспомнить. Худов дух, не могу.
Стоя у входа в шатёр, Аномандр Рейк смотрел, как видавший виды мужчина,
прихрамывая, уходит прочь. Сзади послышался тихий цокот когтистых лапок.
– Хозяин, – проворчала Карга, – думаешь, это было мудро?
– Что ты имеешь в виду? – рассеянно осведомился тот.
– Есть определённая цена за дружбу с такими короткоживущими смертными – как ты и
сам помнишь по собственному печальному опыту.
– Аккуратнее, ведьма.
– Будешь отрицать правоту моих слов, Владыка?
– И в краткости можно найти несравненную ценность.
Ворониха склонила голову набок.
– Искреннее наблюдение? Тревожное предсказание? Изощрённая и горькая мудрость?
Сомневаюсь, что ты объяснишь подробней, верно? Оставишь меня терзаться любопытством,
расклёвывать вопросы до изнеможения. Свинья!
– Моя дорогая, слышишь, падалью потянуло? Клянусь, я слышу. Иди-ка, поищи её.
Прямо сейчас. Немедленно. А когда набьёшь брюхо, найди Каллора и приведи ко мне.
Заворчав, ворониха выпрыгнула наружу, мощно взмахнула крыльями и тяжело
поднялась в небо.
– Корлат, – тихо позвал Рейк. – Подойди сюда, пожалуйста.
Он вернулся в глубь шатра. Почти мгновенно перед Рыцарем Тьмы возникла Корлат.
Рейк продолжал стоять лицом к задней стенке.
– Владыка?
– Мне нужно покинуть вас на некоторое время. Я чувствую необходимость побыть с
Силаной.
– Она будет рада твоему возвращению, Владыка.
– Несколько дней отлучки, не больше.
– Понимаю.
Рейк обернулся к ней.
– Не откажи в защите Серебряной Лисе.
– С радостью.
– Следи за Каллором, незаметно. Если он оступится, вызови меня незамедлительно и,
не колеблясь, обрушь на него всю мощь тисте анди. По крайней мере, я увижу, как его
собирают по кусочкам.
– Всю мощь, Владыка? Мы не совершали такого уже очень, очень давно. Ты уверен, что
это необходимо для уничтожения Каллора?
– Я не могу знать наверняка, Корлат. Зачем рисковать?
– Хорошо. Я начну готовиться к объединению наших Путей.
– Вижу, тебя это всё равно беспокоит.
– Одиннадцать сотен тисте анди, Повелитель.
– Я знаю, Корлат.
– При Сковывании нас было лишь сорок, но мы уничтожили Владения Увечного Бога –
пусть и новорождённые, признаю. Лишь сорок, Владыка. Одиннадцать сотен… мы рискуем
опустошить весь этот континент.
Глаза Рейка подёрнулись дымкой.
– Я бы рекомендовал проявить выдержку, Корлат, если окажется необходимым всем
вместе применить Куральд Галейн. Бруд будет недоволен. Полагаю, в любом случае Каллор
не станет вести себя опрометчиво. Это всё меры предосторожности.
– Да, Повелитель.
Аномандр Рейк отвернулся в глубь шатра.
– Это всё, Корлат.
Мхиби видела сон. Вновь – как и давным-давно – она блуждала по тундре, под ногами
хрустели мох и лишайник, дул сухой ветер, приносил с собой запах мёртвого льда. Шла она
без привычной боли, не слышала хрипа в груди, когда вдыхала морозный воздух. И поняла,
что вернулась на место рождения дочери.
Путь Теланн, место не «где», а «когда». Время юности. Юности мира. И моей.
Она подняла руки, увидела их янтарную гладкость, жилы и вздутые вены были почти не
видны, скрыты упругой плотью.
Я молода. Я такая, какой должна быть.
Это был не подарок. Пытка. Она знала, что это сон; знала, что́ увидит, когда проснётся.
Небольшое стадо каких-то древних, давно вымерших животных мерно катилось,
рокотало, сотрясая твёрдую землю под её обутыми в мокасины ногами, шло в том же
направлении, что и она, – вдоль холмов. Горбатые спины зверей то появлялись, то исчезали
над гребнем, будто мутный поток цвета жжёной умбры. Что-то внутри неё дрогнуло,
отозвалось тихим торжеством при виде величия этих существ.
Родня бхедеринов, только крупнее, с развесистыми широкими рогами, массивные,
царственные.
Взглянув вниз, она остановилась. Дорогу дальше пересекали следы. Обутые в шкуры
ступни оставили дыры в ломком лишайнике. Восемь, девять человек.
Имассы из плоти и крови? Заклинатель костей Пран Чоль и его спутники? Кто
разгуливает в моих снах на этот раз?
Она моргнула и уставилась в пахнущую плесенью темноту. Тупая боль пронзила
истончённые кости. Волоски на узловатых руках встали дыбом от холода. Мхиби
почувствовала, как глаза наполняются влагой, сморгнула, посмотрела на расплывающееся
скошенное перекрытие шатра из шкур и сделала медленный мучительный вдох.
– О духи рхиви, – прошептала она, – заберите меня сейчас, молю. Оборвите эту жизнь,
пожалуйста. Ягган, Ирут, Мендалан, С’рэн Таль, Пахрид, Нэпрул, Манэк, Ибиндур –
заклинаю вас всех, заберите меня, о духи рхиви…
Хриплое дыхание, тяжёлый стук сердца… духи оставались глухи к её молитвам. С
тихим всхлипом старуха села и потянулась к одежде.
Неверной походкой она заковыляла к мутному свету. Лагерь рхиви медленно
просыпался. Мхиби почувствовала непрекращающийся гул, дрожью отдающий по земле,
потом услышала мычание бхедеринов и выкрики юношей из племени, которые охраняли
стада ночью. Из ближних шатров начали выходить рхиви, тихо выводя голосами ритуальное
приветствие рассвету.
Ирут мэт инал барку сэн нэтрал… ах’рхитан! Ирут мэт инал…
Мхиби не пела. Ей новый день жизни не сулил радости.
– Девочка моя, у меня есть кое-что специально для тебя.
Она обернулась на голос. Даруджиец Крупп вразвалочку подошёл к ней, держа в
пухлых ручках небольшую деревянную шкатулку.
Рхиви выдавила из себя кривую улыбку.
– Прости, если я не решусь принять твой подарок. Прошлый опыт…
– Крупп зрит сквозь морщинистый покров, моя дорогая. Во всех смыслах. Так, сегодня
его полуночной возлюбленной стала Вера – преданная советница, чьё нежное прикосновение
Крупп столь высоко ценит. Корыстные интересы, – продолжил он и подошёл ближе, не сводя
глаз с шкатулки, – несут зачастую счастливые, пусть и неожиданные дары. В недрах этой
скромной скорлупки лежит сокровище, которое я тебе предлагаю, дорогая моя.
– Мне не нужны сокровища, Крупп, но я благодарю тебя.
– Крупп уверяет: это история, достойная рассказа. В запутанной паутине тоннелей, что
ведут к прославленным пещерам с бесценным газом, которые лежат под прекрасным
Даруджистаном, там и сям находили высеченные в камне чертоги. На стенах отобразились
бесчисленные удары сделанных из рогов заступов, и на сих волнистых поверхностях
обнаружили славные сцены из седого прошлого. Нарисованные слюной и углём, гематитом и
кровью, соплями и Худ знает чем ещё, но и это не всё. Воистину, есть кое-что сверх того!
Пьедесталы, вырезанные в форме грубых алтарей, а на алтарях – это!
Он откинул крышку шкатулки.
Сначала Мхиби думала, что видит набор кремнёвых лезвий, укреплённых на странных
браслетах, сделанных, по виду, из того же хрупкого материала. Потом её глаза распахнулись
шире.
– Да, – прошептал Крупп. – Сделаны как будто из кремня. Но, нет, они медные.
Холодной ковки, когда сырая руда добывается из залежей в скале, а затем сбивается ударами
камней. Слой за слоем. Обретая форму, превращаясь в символ наследия. – Он поднял взгляд
маленьких глаз на Мхиби. – Крупп видит боль в твоих скрюченных костях, моя дорогая, и он
глубоко опечален. Эти медные вещицы – не орудия, но украшения, которые носят на теле –
ты найдёшь у лезвий застёжки, подходящие для кожаного шнурка. Там есть браслеты на руки
и ноги, торквесы и… эм… ожерелья. Своей силой они… облегчат твою боль. Медь, первый
дар богов.
Смущённая тем, что так расчувствовалась, Мхиби смахнула слёзы с испещрённых
морщинами щёк.
– Спасибо тебе, милый Крупп, друг мой. Наше племя хранит знание о лечебных
свойствах меди. Хоть она и не лечит старость…
Глаза даруджийца блеснули.
– История Круппа ещё не закончена, девочка. В те чертоги привели учёных, острые умы
которых были посвящены тайнам древности. В каждом зале – по алтарю… всего восемь… и
каждый посвящён иной силе. Рисунки представляли грубые, но непреложные изображения.
Традиционные образы. Восемь пещер, каждую из которых легко распознать. Мы знаем руки,
сотворившие каждую из них, – художники потрудились указать свои имена, а лучшие
провидцы Даруджистана подтвердили эту истину. Мы знаем, моя дорогая, имена тех, кому
принадлежали эти украшения. – Он полез в шкатулку и извлёк лезвие. – Ягган. – Крупп
положил его обратно и достал ножной браслет. – С’рэн Таль. А этот маленький, будто
детский, наконечник стрелы… Манэк, проказник из легенд рхиви – насмешник, верно? О да,
Крупп чувствует сходство с этим маленьким пройдохой, Манэком. Ведь несмотря на все игры
и обманы, у него было большое сердце, да? А вот торк. Ирут. Видишь, как отполирован? В
него заключили сияние рассвета, в этот кованый металл…
– Невозможно, – прошептала Мхиби. – Духи…
– Были когда-то из плоти и крови, дорогая моя. Когда-то были смертны. Самые первые
рхиви, возможно? Вера, – сказал он с мечтательной улыбкой, – всегда желанная гостья. Итак,
по завершении утренних омовений Крупп ожидает узреть, как эти вещицы украсят тебя. В
дни грядущие, ночи будущие стойко храни, о Святой Сосуд, эту веру.
Мхиби не могла вымолвить ни слова. Крупп протянул ей шкатулку. Старуха приняла её,
ощутила тяжесть в руках.
Как ты узнал? Именно этим утром, когда я пробудилась в пепле одиночества,
разочаровалась в том, во что верила всю жизнь. Как, милый мой обманчивый человечек, как
ты узнал?
Вздохнув, даруджиец сделал шаг назад.
– От необходимости нести сие тяжкое бремя Крупп ужасно устал и изголодался!
Указанная шкатулка чуть не оторвала сии утончённые цивилизацией длани.
Рхиви улыбнулась.
– Тяжкое бремя, Крупп? Об этом я могу тебе кое-что рассказать.
– Не сомневаюсь! Однако не отчаивайся, девочка, обрести когда-нибудь справедливую
награду. – Он подмигнул, после чего развернулся и засеменил прочь. Через несколько шагов,
Крупп остановился и обернулся. – О, Крупп также сообщает, что у Веры есть близняшка,
воистину сладостная, имя ей – Сны. Отречься от таковой сладости – значит отказаться и от
истинных даров Веры, девочка.
Он пошёл дальше и вскоре скрылся из глаз. И вправду похож на Манэка. Ты что-то
здесь спрятал, Крупп? Веру и сны. Мечтания о надежде и желаниях? Или просто пустые
сны?
Чей же след я видела сегодня ночью?
Тёмный, затхлый воздух был заполнен блёклым туманом. Быстрый Бен чувствовал, как
движется сквозь него, боролся, словно пловец против бурного течения. Через несколько
мгновений он прекратил прощупывать дорогу, скользнув на другой Путь.
Здесь идти было чуть легче. Какая-то инфекция просочилась сюда из физического мира,
отравила всякий магический Путь, который он пробовал. Преодолевая тошноту, маг
принуждал себя идти вперёд.
Чувствуется вонь Увечного бога… но враг, на чьи земли мы идём – Паннионский
Провидец. Оно, конечно, очевидный способ защиты, легко объясняет такое совпадение.
Только вот, с каких это пор я вдруг поверил в совпадения? Нет, это сочетание запахов
скрывает глубоко зарытую правду. Влияние этого ублюдка должно было быть сковано, его
тело разрушено, но я всё равно чувствую его руку – даже здесь, – дёргающую за невидимые
нити.
Слабая улыбка коснулась губ мага. Достойный вызов.
Он сменил Пути снова и оказался на дороге… кого-то. Впереди мертвенной, ледяной
волной ощущалось чьё-то присутствие. Ну, тут никаких сюрпризов – я ведь иду по краю
Владений Худа. И всё-таки… Тревога барабанила внутри, словно мелкий град. Маг подавил
нервозность. Путь Худа сопротивлялся неведомой проказе лучше многих из тех, по которым
пытался пройти Быстрый Бен.
Глинистая земля под ногами была сырой и промозглой, холод просачивался в мокасины
чародея. Тусклый бесцветный свет падал с низкого, будто потолок, неба. Разлившийся по
воздуху туман был маслянистым, таким густым по сторонам, что Путь казался туннелем.
Быстрый Бен замедлил шаг. Скользкая земля уже не была гладкой. Глубокие разрезы
рассекали её – символы, выписанные столбцами, абзацами. Чародей подозревал, что это
какое-то примитивное письмо, но… Он присел, потрогал борозды.
– Свежие… Или вечные. – Слабое покалывание, маг отдёрнул руку. – Защитные чары,
наверное. Или сковывающие.
Осторожно перешагивая через вязь символов, Быстрый Бен мягко пошёл дальше.
Он обогнул широкую воронку, заполненную раскрашенными камушками –
подношениями Худу от какого-то святого храма, наверное, – благодарения и молитвы на
тысячах языков, от неисчислимых просителей. И вот они лежат здесь. Незамеченные,
заброшенные или забытые. Даже священники умирают, Худ, – почему бы не поставить их
прибраться тут? Из всех наших черт, помогающих пережить переход в Смерть,
одержимость следует считать наивысшей.
Борозды теперь располагались гуще, так что чародею пришлось ещё больше замедлить
шаг. Стало трудно найти неповреждённое место, куда он мог бы поставить ногу.
Связывающие чары – шепчущие клубки проявленной силы, здесь, на земле Владений Худа.
В дюжине шагов впереди в кругу знаков виднелось что-то маленькое и грязное. Чем
ближе Быстрый Бен подходил, тем сильнее хмурился. Словно остатки очага… ветки и
пожухлая трава на круглом плоском камне.
А затем камень задрожал.
Ага, эти связывающие чары касаются тебя, малыш. Твоя душа поймана. То, что я
когда-то сделал с этим магом, Локоном, кто-то сделал с тобой. Очень любопытно. Он
подошёл так близко, как мог, а затем медленно опустился на корточки.
– Выглядишь паршиво, друг, – произнёс маг.
Крохотная головка-жёлудь медленно склонилась набок, затем отпрянула назад.
– Смертный! – зашипело существо на языке баргастов. – Нужно сказать кланам! Я не
могу идти дальше – смотри, оградительные чары действуют, они замкнули паутину – я в
ловушке!
– Вижу. Ты был Белолицым, шаман?
– И остаюсь им!
– Но из кургана своего сбежал – и избегал связывающих чар своих родичей, по крайней
мере какое-то время. Ты правда думаешь, что они обрадуются твоему возвращению,
Старший?
– Меня вытащили из моего кургана, дурак! Ты держишь путь в кланы – я это ясно
читаю в твоих глазах. Я расскажу тебе свою историю, смертный, и чтобы они узрели правду
в твоих словах, я открою тебе своё истинное имя…
– Смелое предложение, Старший. А что мне помешает просто подчинить тебя своей
воле?
Существо вздрогнуло, и в его голосе послышалось рычание.
– А ты, похоже, ничем не лучше моих прежних хозяев. Я – Таламандас, рождённый у
Первого Очага в Клане Узла. Первый ребёнок на этой земле – ты понимаешь, что это значит,
смертный?
– Боюсь, не очень, Таламандас.
– Мои прежние хозяева – проклятые некроманты – прорвались, смертный, почти
вырвали тайну моего истинного имени – прорвались, как я уже сказал, грубыми когтями,
безразличными к боли. Знай они моё имя – смогли бы выведать тайны, которые даже мой
народ давно забыл. Ты знаешь предназначение деревьев на наших курганах? Нет. Воистину,
они удерживают душу, не дают её уйти, но почему ? Мы пришли на эти земли с моря,
рассекая безбрежные воды на резных челнах – мир был молод тогда, а наша кровь – густа от
скрытых истин нашего прошлого. Взгляни на лица баргастов, смертный, – нет, взгляни на
черепа баргастов, лишённые кожи и мышц…
– Я видел… баргастские черепа, – медленно ответил Быстрый Бен.
– Ага! А ты видел их подобия… оживлённые ?
Маг нахмурился.
– Нет, но видел похожие, грубее, черты чуть более выраженные…
– Чуть более, да. Грубее? Неудивительно, мы ведь никогда не голодали, море щедро
кормило нас. И более того, тартено тоблакаи были среди нас…
– Вы были т’лан имассами! Худов дух! Выходит… ты и твои родичи отвергли Обряд…
– Отвергли? Нет. Мы не успели прибыть вовремя – охота на яггутов вынудила нас
пуститься в моря, жить среди льдов на безлесых островах. И вдали от родичей, среди
старшего народа – тартено – мы изменились… а наши дальние родичи – нет. Смертный, как
только земля оказала нам щедрость и дала рождение, мы закопали свои ладьи – навсегда.
Отсюда и пошёл обычай ставить деревья на курганах – чего уже не помнит никто из наших
потомков. Это было так давно…
– Расскажи мне, Таламандас. Но сперва ответь на такой вопрос. Что ты будешь делать…
если я освобожу тебя от этих оков?
– Ты не сможешь.
– Это не ответ.
– Ладно, хоть это и бессмысленно. Я попробую освободить Первые Семьи – да, мы
духи, и ныне нам поклоняются живые кланы. Но древние оковы делали нас – во многом –
детьми. Их создавали с добрыми намереньями, но всё равно сотворили проклятье. Мы
должны стать свободными. И обрести истинную мощь…
– Чтобы Взойти и стать истинными богами, – прошептал Быстрый Бен, глядя широко
распахнутыми глазами на неуклюжую фигурку из травы и веток.
– Баргасты отказываются меняться, живущие сейчас думают так же, как думали
жившие прежде. Поколение за поколением. Наш род вымирает, смертный. Мы гниём
изнутри. Ибо пращурам мешают наставлять на верный путь, не дают обрести свою истинную
силу – нашу силу. Отвечая на твой вопрос, смертный, – я бы спас живых баргастов, если бы
мог.
– Скажи мне, Таламандас, – прищурившись, спросил Быстрый Бен, – выживание – это
право или привилегия?
– Последнее, смертный. Последнее. И её нужно заслужить. Я жажду получить шанс.
Ради всего своего народа я жажду получить шанс.
Чародей медленно кивнул.
– Достойное желание, Старший. – Он поднял руку ладонью вверх, посмотрел на неё. –
В этой глине есть соль, не так ли? Я чую её. Глина обычно безвоздушна, безжизненна.
Непокорна неустанным слугам земли. Но соль, да…
На его ладони рыхлый кусок обрёл форму, заизвивался.
– Иногда, – продолжил он, – самые простые существа могут побороть наимощнейшие
чары, самым простым путём, какой только можно вообразить.
Несколько шевелящихся скрученных червей – алых, будто кровь, тонких, длинных,
рифлёных, с похожими на лапки жгутиками по всей длине, – упали на расписанную узорами
землю.
– Они родом с далёкого материка. Питаются солью, похоже, их полным-полно в шахтах
на высохших морях Сетты, особенно в засушливый сезон. Они могут превратить самый
прочный камень в песок. Или, если сказать другими словами, несут воздух в безвоздушное.
Маг опустил ком наземь, наблюдая за тем, как черви расползаются, начинают
закапываться.
– И плодятся быстрей опарышей. Ага, видишь вон те знаки – там, на краю? Начинают
крошиться – чувствуешь, как слабеют?
– Смертный, кто ты такой?
– В глазах богов, Таламандас? Всего лишь маленький соляной червь. А теперь я
послушаю твою историю, Старший…
Глава девятая
– Что для тебя мерило жизни, Ток Младший? О, милый, мне хочется услышать твои
соображения. Дела ведь – самая грубая мерка, не так ли?
Он бросил на неё сердитый взгляд.
– А ты, госпожа, считаешь, что благих намерений достаточно?
– Разве в благих намерениях нет ничего ценного? – пожала плечами Зависть.
– Что именно ты пытаешься ими оправдать? И для кого – для меня или для себя?
Она неодобрительно посмотрела на Тока и ускорила шаг.
– Какой ты скучный, – фыркнула она, вырываясь вперёд. – Я лучше поговорю с Тленом
– его настроение не крутится как юла!
Да уж, оно просто повисло безжизненно и колышется на ветру.
Это не совсем так, осознал он мгновение спустя. Неделю назад т’лан имасс выказал
полную силу своих чувств. Когда ушла его сестра. Наверное, никто не защищён от мук
сердца. Он положил руку на плечо Баальджагг, прищурился и всмотрелся в далёкие холмы
на северо-востоке и размытые горы за ними.
Хребет отмечал границу Паннионского Домина. У подножия этих гор есть город, если
верить словам госпожи. Бастион. Зловещее название. Чужаков тут не любят… Так какого
Худа мы вообще туда направляемся?
Войско Однорукого фактически объявило войну этой теократической империи.
Осведомлённость Тлена вызывала вопросы, но не сомнения. Всякое описание Паннионского
Домина увеличивало вероятность того, что Дуджек… возмутится. Старый Первый Кулак
презирал тиранию. Что по-своему иронично, ведь Император был тираном… наверное.
Хотя, опять-таки, может, и нет. Деспотом – несомненно. Самовлюблённым, быть может,
даже слегка безумным… Он нахмурился, оглянувшись назад на трёх сегулехов. Блестящие
глаза под жёсткими масками. Дрожа, Ток вновь начал разглядывать хребет.
Что-то где-то идёт наперекосяк. Может, прямо здесь. С тех пор, как она вернулась
из Низин с Моком, чью маску украшал алый, щедро оставленный поцелуй – Худов дух, он
вообще знает? На месте Сену или Турула осмелился бы я ему сказать? Да, с тех пор, как она
вернулась, всё изменилось. Молниеносный проблеск в её глазах – лишь на миг, но меня не
обманешь. Ставки возросли, и я – в игре, правил которой не знаю. И игроков, выставленных
против меня, тоже не знаю.
Он моргнул, когда вдруг вновь увидел рядом госпожу Зависть.
– Тлен сказал что-то не то? – спросил он.
Она недовольно наморщила носик.
– Ты когда-нибудь гадал, Ток Младший, что этот нежить думает о тебе?
– Нет. То есть я даже не помню, размышлял ли я на эту тему, госпожа.
– У них ведь когда-то были боги, знаешь ли.
Он бросил на неё быстрый взгляд.
– В самом деле?
– Ну, или духи. Земля, и скала, и дерево, и зверь, и солнце, и звёзды, и олений рог, и
кость, и кровь…
– Да-да, госпожа. Я уловил суть.
– Привычка перебивать – самая грубая твоя черта, молодой человек. Если это типично
для вашего поколения, неудивительно, что мир катится по спирали в Бездну. На чём я
остановилась? Духи. Все теперь вымерли. Все – лишь пыль. Имассы пережили собственных
божеств. Сложно представить, но они совершенно безбожны во всех смыслах, Ток Младший.
Вера… теперь лишь прах. Скажи, милый, как ты представляешь свою загробную жизнь?
Ток хмыкнул.
– Врата Худа? По правде говоря, госпожа, я стараюсь не думать об этом. Какой смысл?
Мы умираем, и наша душа проходит в них. Думаю, это уж Худу или кому-то из его слуг
решать, что с нею делать дальше – или не делать.
Её глаза блеснули.
– Или не делать. Да.
По коже Тока пробежали мурашки.
– А как бы ты поступил, – спросила госпожа Зависть, – если бы знал, что Худ ничего
не делает с твоей душой? Что ей остаётся лишь скитаться, навеки заблудшей, безо всякой
цели? Что она существует без надежд, без снов и мечтаний?
– Это правда, госпожа? Ты это знаешь? Или просто подначиваешь меня?
– Конечно подначиваю, юный мой возлюбленный. Откуда мне знать что-то про древнее
Владение Худа? Хотя, с другой стороны, если подумать о физических проявлениях этого
Пути – кладбища в ваших городах, одинокие забытые курганы, не похоже на места,
располагающие к праздничному настроению, да? Подумай обо всех праздниках и святых
днях Худа. Рои мух, покрытые кровью служители, карканье ворон и лица, покрытые пеплом
погребальных костров. Не знаю, как ты, но я не вижу в происходящем ничего весёлого.
– Не могли бы мы сменить тему разговора, госпожа? Эта меня отнюдь не подбадривает.
– Я просто размышляла про т’лан имассов.
Разве? Хм… точно. Он тяжело вздохнул.
– Они воюют с яггутами, госпожа. Это их цель, и её, кажется, им довольно. Как мне
представляется, им мало нужны духи, боги или даже вера. Они существуют, чтобы вести
свою войну, и пока в этом мире дышит хотя бы один яггут…
– А разве яггуты где-то ещё остались? Те, что ещё дышат?
– Откуда мне знать. Спроси Тлена.
– Я спросила.
– И?
– И… он не знает.
Ток споткнулся, замедлил шаг, недоумённо взглянул на неё, а потом – на т’лан имасса
впереди. «Он не знает?»
Ток не нашёлся с ответом.
– Что, если война закончилась? Что делать дальше т’лан имассам?
Он задумался, затем медленно произнёс:
– Второй обряд Соединения?
– К-х-м-м…
– Конец? Конец для т’лан имассов? Худов дух!
– И ни один дух не ждёт их, не готовится принять все эти уставшие, измотанные души.
Конец, конец. Боги, она, возможно, права. Он неотрывно глядел на укрытую мехами
спину Тлена, его переполняло чувство потери. Огромной, невыразимой потери.
– Ты можешь ошибаться, госпожа.
– Могу, – добродушно согласилась она. – Ты надеешься, что я ошибаюсь, Ток
Младший?
Он кивнул.
– Почему? – спросила она.
Почему? Нечеловеческие существа, что поклялись быть орудиями массового
истребления. Жестокие, смертоносные, неумолимые. Безжалостные сверх всякой меры.
Ток кивнул в сторону т’лан имасса, идущего впереди.
– Потому, что он – мой друг, госпожа Зависть.
Они говорили, не понижая голоса. На словах Тока Тлен обернулся, и взгляд тёмных
глазниц из-под тяжёлых надбровных дуг, казалось, на миг остановился на малазанце. Затем
голова снова повернулась вперёд.
– Призывательница Соединения, – медленно проговорила госпожа Зависть, – находится
среди вашей малазанской карательной армии, Ток Младший. Мы сойдёмся в Паннионском
Домине. Мы, они, оставшиеся кланы т’лан имассов. Несомненно, сражений там будет в
избытке. Уничтожать империи никогда не бывает просто. Уж я-то знаю – уничтожила
несколько на своём веку.
Ток молча посмотрел на неё.
Госпожа Зависть улыбнулась.
– Увы, они подходят с севера, тогда как мы идём с юга. Наше дальнейшее путешествие
будет непростым.
– Признаюсь, я задумывался об этом, – сказал Ток. – Как именно мы собираемся
пересекать враждебную территорию фанатиков?
– Просто, любовь моя. Мы прорежем себе дорогу.
Боги, если я останусь в этой компании – точно умру.
Госпожа Зависть всё ещё улыбалась, не сводя глаз с Тлена.
– Как раскалённый нож сквозь лёд, мы пронзаем сердце… замёрзшей, безвременной
души. – Слегка повысив голос, она добавила: – Или так мы предполагаем, верно, Онос
Т’лэнн?
Т’лан имасс остановился.
Баальджагг выскользнула из-под руки Тока, потрусила вперёд. Пёс Гарат шёл за ней
след в след.
Малазанец развернулся, услышав, как три пары мечей вылетают из ножен.
– Ого, – заметила госпожа Зависть. – Что-то приближается.
Ток снял с плеча лук и упёр его в землю, чтобы натянуть тетиву, тревожно окинул
взглядом горизонт.
– Я ничего не вижу… но поверю вам всем на слово.
Спустя мгновение к’чейн че’малле перемахнул линию хребта в ста шагах впереди –
огромный, он нёсся вперёд на двух ногах с такой скоростью, будто летел над землёй. Клинки
сверкали на концах его рук.
Ай и пёс отшатнулись.
Встреча с этим существом пробудила в Токе болезненные воспоминания о смерти
Трейка, у малазанца перехватило дыхание.
– Охотник К’елль, – сказал Тлен, – безжизненный.
Т’лан имасс ещё не взялся за кремнёвый меч. Он развернулся, посмотрел на трёх
сегулехов. На короткий миг они будто замерли, глядя друг на друга, затем Тлен кивнул.
Сегулехи двинулись навстречу к’чейн че’маллю – Мок в центре, Сену справа, а Турул –
слева, оба на шаг впереди от Третьего.
– Рискованно, – прошептала госпожа Зависть.
– Пришло время, – сказал Тлен, – оценить их в деле. Здесь, на границе Домина, мы
должны узнать какова… острота нашего ножа.
Ток положил стрелу на тетиву.
– Что-то подсказывает мне, что парочка прутиков от меня не помешает, – пробормотал
он, вспоминая смерть Трейка.
– Ошибаешься, – откликнулся Тлен. – Пока нет надобности проверять мощь камня
твоих стрел.
– Мощь, значит? Ладно, но не в этом проблема. У меня ведь всего один глаз, Тлен. И я
ни Худа не могу оценить расстояние, а эта тварь – быстрая .
– Оставь её сегулехам, – посоветовал т’лан имасс.
– Как скажешь, – ответил Ток, пожимая плечами. Его сердце продолжало биться в
бешеном темпе.
Сену и Турул уже проскочили мимо чудовища, нанося жестокие, безошибочные удары,
даже не поворачиваясь, при этом, словно змеи, без особых усилий увиливали от хлещущего
воздух хвоста охотника.
Мок стоял прямо перед тварью, не отступал ни на шаг.
Огромные лапы зверя рухнули по обе стороны от Третьего – обе руки были отрублены в
плечевых суставах обходящими с флангов братьями. Мечи Мока дёрнулись вверх, вонзились,
провернулись, рванули и отодвинулись так, что массивная голова чудовища ещё миг
балансировала на кончиках клинков, сгибавшихся под её весом. Затем Третий отбросил груз
в сторону и отпрыгнул вправо, едва избежав падающего вперёд обезглавленного тела.
К’чейн че’малле с грохотом рухнул на землю, судорожно ударяя ногами и хвостом.
Затем движения прекратились.
– Ну, – сказал Ток, переведя дыхание, – было не так уж и сложно. Выходит, эти твари
выглядят страшней, чем есть на самом деле. Ну и отлично. Теперь можем просто прогуляться
по Домину, верно? Поглазеем на достопримечательности Бастиона, а потом…
– Ты несёшь чушь, – сообщила госпожа Зависть. – Это очень непривлекательно, Ток
Младший. Пожалуйста, немедленно прекрати.
Захлопнув рот, Ток смог только кивнуть в ответ.
– А теперь давай пойдём и осмотрим к’чейн че’малле. Мне, например, любопытно.
Ток смотрел, как она пошла вперёд, потом неуверенно заковылял следом. Проходя мимо
т’лан имасса, он изобразил болезненную улыбку.
– Думаю, теперь ты можешь расслабиться, да?
Бессмертное лицо повернулось к нему:
– То, как Третий обезглавил его, Ток Младший…
– Да?
– Я бы так не смог. Я никогда не видел такого… умения.
Ток остановился, сузив глаза.
– Тлен, это было великолепно, но разве ты не ровня ему по скорости?
– Возможно.
– А смог бы он сделать это, если бы его братья не подрезали руки? Что, если бы тварь
атаковала ногами, а не челюстями? Тлен, этот к’чейн че’малле пытался одновременно
одолеть всех трёх. Глупо. Высокомерно.
Т’лан имасс склонил голову.
– Высокомерие – недостаток нежити, Ток Младший.
Улыбка Малазанца стала шире.
– А твоё только что пошатнулось, Тлен? Незнакомые ощущения, да?
Ток пожал плечами и уже собрался было отвернуться и догнать госпожу Зависть, когда
кремнёвый меч вдруг оказался в руках Тлена.
– Я обязан бросить ему вызов.
Улыбка сползла с лица Тока, он шагнул к т’лан имассу.
– Погоди, друг. Ты не обязан…
– Я должен бросить ему вызов. Немедленно.
– Но почему?
– Первый Меч т’лан имассов не должен знать себе равных, Арал Фэйл.
– Боги, и ты туда же!
Т’лан имасс направился к сегулехам.
– Подожди, Тлен…
Первый Меч оглянулся.
– Ты разделяешь мои сомнения в себе, смертный, несмотря на свои прежние слова.
– Проклятье, Тлен, сейчас не время! Подумай! Нам нужны все вы – все целые.
Невредимые…
– Довольно слов, Арал Фэйл.
Братья стояли вокруг павшего к’чейн че’малля. Госпожа Зависть присоединилась к ним
и склонилась, разглядывая труп чудовища.
Преисполненный страха, Ток поравнялся с Тленом, который твёрдым шагом двигался к
сегулехам.
Первым их заметил Сену. Он медленно обнажил свой меч, делая шаг назад. Спустя
секунду Турул сделал то же самое. Мок медленно повернулся лицом к т’лан имассу.
– Бездна вас побери! – рявкнула госпожа Зависть, выпрямляясь. Её лицо потемнело. –
Не сейчас! – Она взмахнула рукой.
Мок рухнул. Тлен, пошатнувшись, остановился.
– Разбуди его, госпожа, – проскрежетал он.
– И не подумаю. Сену, вы с Турулом должны сделать волокуши для своего спящего
брата. Сами его и потащите.
– Госпожа…
– Я разговариваю не с тобой, т’лан имасс, – чтобы подкрепить своё заявление, Зависть
скрестила руки на груди и повернулась к Тлену спиной.
Некоторое время никто не шевелился. Затем Первый Меч наконец-то спрятал свой меч
в ножны.
– Он не может спать вечно, госпожа Зависть, – сказал т’лан имасс. – Ты только оттянула
неизбежное.
Она не ответила.
Ток глубоко и тяжело вздохнул.
– Какая очаровательная женщина, – тихо охнул он.
Та услышала и повернулась с улыбкой, от которой его сердце замерло.
– Правда? Вот спасибо!
– Это не то, о чём ты… – Он запнулся.
Она подняла одну бровь.
– О чём я?
– Ни о чём.
Ох, боги, ни о чём!
Внутренние кельи храма рассыпались в пыль, а Ток стоял снаружи и смотрел, как два
сегулеха снимали с крюков трупы крестьян и заменяли их недавно зарезанными телами
воинов провидомина. Кальт, с единственной колотой раной в сердце, был среди них.
– Он сражался с яростной решительностью, – прошептала госпожа Зависть на ухо
Току. – Его топор был повсюду, но Турул, казалось, едва двигался. Парировал почти
незаметно. Затем лениво потянулся и ударил капитана-провидомина прямо в сердце. Дивное
зрелище, Ток Младший.
– Не сомневаюсь, – прошептал он. – Скажи, теперь Провидец знает о нас?
– О да! И уничтожение этого храма причинит ему настоящую боль.
– Он отправит Худову тучу войск против нас.
– Если только может освободить одну из армий с северного фронта, это кажется
вероятным. Конечно, он испытает потребность как-то ответить нам, хотя бы для того, чтобы
замедлить наше передвижение.
– Мне, похоже, можно возвращаться, хоть прямо сейчас, – буркнул Ток.
Она приподняла бровь.
– Тебе не хватает уверенности?
– Госпожа, я не сегулех. Я не ай на грани Восхождения. Я не т’лан имасс. Я не собака,
которая может на равных сразиться с Гончей Тени. И я не ведьма, которая может заживо
вскипятить человека щелчком пальцев!
– Ведьма? Я оскорблена! – Она двинулась к нему, скрестив руки. Её глаза горели. –
Ведьма! Ты хоть раз видел, чтобы я щёлкала пальцами? О Бездна, что за безвкусный образ!
Он невольно сделал шаг назад.
– Просто фигура речи…
– Просто заткнись! – Она взяла его лицо в руки, подтянула опасно близко к себе. Её
полные губки слегка приоткрылись. Ток пытался отстраниться, но его мышцы будто
растаяли.
Неожиданно она насупилась и остановилась.
– Нет, пожалуй, нет. Ты мне больше нравишься… свободным. – Мрачное выражение
лица смягчилось. – По крайней мере, большую часть времени. Хотя ты испытал моё терпение
сегодня утром.
Госпожа Зависть отпустила Тока. Ещё мгновение разглядывала его лицо, после чего с
улыбкой отвернулась.
– Я думаю, мне нужно переодеться. Сену! Когда закончишь, найди мне мой гардероб!
Ток медленно покачнулся. Он дрожал, испуганный уверенным, инстинктивным
осознанием того, что мог бы сделать этот поцелуй. А поэты пишут об узах любви! Ха! Она
воплощает то, о чём они пишут фигурально. Если бы у желания была богиня…
Взвился водоворот пыли, и Тлен появился из земли перед Током. Т’лан имасс повернул
голову и уставился на спящего рядом с наружными вратами Мока, после чего сказал:
– Охотники К’елль идут за нами. – Казалось, что т’лан имасс собирался сказать что-то
ещё, но потом он опять просто растворился в пыли.
– Видишь, – обратилась госпожа Зависть к малазанцу. – Теперь ты, наверное, рад, что я
настояла на том, чтобы ты немного поспал?
…Они подошли к перекрёстку, отмеченному парой наполовину закопанных в землю
менгиров, которые опирались на небольшой холмик между двумя мощёными дорогами.
Когда-то на поверхности менгиров были вырезаны тайные знаки, но ветер и время сделали
своё дело, и пиктограммы истёрлись.
Госпожа Зависть встала перед обелисками, подпёрла одной рукой подбородок и стала
изучать символы.
– Занятно. Корни этого языка уходят в имарийский. Могу предположить, что это
геностелийский.
Ток вытер со лба налипшую на пот пыль.
– И что же там написано? Дай угадаю: «Всякий пришедший сюда будет разорван
напополам, освежёван, обезглавлен и сильно избит».
Она окинула его взглядом и приподняла бровь.
– Тот, что справа, указывает дорогу на Кель-Тор, тот что слева – на Бастион. Тем не
менее кое-что занятное есть в этих обыденных сообщениях. Очевидно, Паннионский Домин
когда-то являлся геностелийской колонией – геностилийцы были умелыми моряками, милый.
Увы, их расцвет завершился много веков назад. Но следы этого величия мы видим перед
собой, ведь до Геностелийского архипелага отсюда полмира.
Хмыкнув, Ток взглянул на насыпную дорогу к Бастиону.
– Возможно, их города и сохранились, но судя по тому, что мы знаем, паннионцы
некогда были горным народом. Пастухи. Варвары. Враги племён даруджийцев и
гадробийцев. Эту твою колонию завоевали, госпожа Зависть.
– Но так ведь всегда происходит, верно? Цивилизация процветает, а потом орда
хрюкающих дикарей с близко посаженными глазками появляется из ниоткуда и давит эти
цветы. На заметку Малазанской империи.
– «Никогда не стоит игнорировать варваров», – прошептал Ток. – Это слова императора
Келланведа.
– На удивление мудрые слова. И что с ним случилось?
– Его убила женщина с близко посаженными глазками… но она была из
цивилизованного общества. Напанка… если можно назвать напанцев цивилизованными. В
любом случае она была из самого сердца империи.
– Мой милый, Баальджагг выглядит беспокойной. Нам стоит продолжить путь,
особенно учитывая всех этих немёртвых двуногих ящериц, что плетутся за нами.
– Тлен сказал, ближайшим до нас пару дней пути. Как далеко Бастион?
– Мы прибудем туда к закату завтрашнего дня, если на этих указателях ещё начертано
верное расстояние.
Они зашагали по дороге, сегулехи следовали за ними, таща волокушу. Брусчатку под
ногами, хотя и погружённую глубоко в грунт, покрывал травяной ковёр. В этом сезоне
путешественников было немного, если таковые вообще случались, и Ток за целый день
никого так и не увидел на дороге. Несвежие останки рогатого скота и овец по обе стороны
дороги служили доказательством того, что тут водятся волки. Не было видно ни одного
пастуха, гонящего стадо, а из всех домашних травоядных только козы и лошади способны
пережить возвращение к дикой жизни.
Когда они в полдень устроили себе привал на окраине очередной заброшенной
деревушки – на этот раз без храма, – Ток ещё раз проверил своё оружие, потом разочарованно
зашипел и посмотрел на госпожу Зависть, которая сидела напротив.
– В этом нет никакого смысла. Домин расширяется. Очень жадно. Армиям нужна еда. И
городам тоже. Если фермеры поставляют только призраков, то откуда, во имя Худа, они берут
провизию?
Госпожа Зависть лишь пожала плечами.
– Эти вопросы не ко мне, любовь моя. Приземлённые материи и экономика кажутся мне
смертельно скучными. Возможно, ты найдёшь ответ на свой бессмысленный вопрос в
Бастионе.
– Бессмысленный?
– Ну да. Домин расширяется. У них есть армии и города. Это факты. А детали уже для
книжных червей, Ток Младший. Разве тебя не должны волновать более увлекательные
вопросы – вроде твоего выживания?
Он уставился на неё и медленно моргнул.
– Госпожа Зависть, я уже всё равно что ходячий труп. Зачем думать о выживании?
– Это абсурд! Я слишком ценю тебя, чтобы увидеть, как тебя попросту зарежут. Ты
должен научиться доверять мне, милый.
Он отвёл глаза.
– За деталями, госпожа, скрывается правда. Знать своего врага – вот основной принцип.
Можно использовать свои знания. – Он замялся, но продолжил: – Детали могут раскрыть
истину, особенно когда речь идёт о мотивах и интересах тех, кого выбираешь в союзники.
– Понимаю. И что же ты хочешь знать?
Он встретился с ней взглядом.
– Что именно ты здесь делаешь?
– Ток Младший, неужели ты забыл? Твой т’лан имасский товарищ сказал, что секреты
Разрыва в Морне можно узнать только в Домине.
– Это лишь повод, госпожа, – пробурчал он. – Ты манипулируешь. Всеми нами. Мной,
сегулехами, даже самим Тленом. – Он указал на собаку. – Гарат твой щенок. Он мог быть
Гончей Тени…
– Он мог быть, это правда, – улыбнулась она, – но я тем не менее верю: он не хочет.
– Что это значит?
– Ты очень легко раздражаешься, мой милый. Если тебя оставили дрожать посреди
широкой и глубокой реки – расслабься и плыви по течению. У меня всегда это получалось,
уверяю тебя. А что до манипуляций, неужели ты правда думаешь, будто у меня есть силы
повлиять на т’лан имасса? Сегулехи же, хм, уникальны. У нас один путь, в конце концов, и
это приводит к тому, что принуждения не возникает.
– Не возникало, госпожа. Но возникнет.
Она пожала плечами.
– И наконец: у меня нет власти над Гаратом или Баальджагг. В этом я тебя уверяю.
Он ухмыльнулся.
– Остаюсь только я.
Она потянулась к нему, легонько положила свою тоненькую ладошку ему на руку.
– А в этом, милый, я просто женщина.
Он стряхнул её руку.
– В твоём очаровании есть чары, госпожа Зависть. Не пытайся убедить меня в
обратном.
– Чары? Что ж, думаю, это можно назвать и так. А ещё тайной, да? Чудом, волнением.
Надеждой и возможностями. Желание, милый, наиболее заманчивая магия. А ещё, любовь
моя, это магия, от которой у меня самой нет защиты…
Она наклонилась ближе, её глаза были полуприкрыты.
– Я не буду принуждать тебя поцелуем, Ток Младший. Неужели не видишь? Ты должен
сам решить поцеловать меня, иначе я и вправду лишу тебя воли. Что скажешь?
– Пора идти, – сказал он, вставая. – Очевидно, честных ответов я от тебя не услышу.
– Я только что их тебе дала! – парировала она, также поднимаясь.
– Достаточно, – сказал он, собирая свою амуницию, – я не хочу играть, госпожа
Зависть. Играй где-то в другом месте.
– Как же ты мне не нравишься, когда ведёшь себя подобным образом!
– Только не дуйся, – пробормотал он, ступая на дорогу.
– Я сейчас выйду из себя, молодой человек! Слышишь меня?
Он остановился и оглянулся.
– Мы успеем пройти ещё несколько лиг при дневном свете.
– Да чтоб тебя! – она топнула ногой. – Ты такой же, как Рейк!
Единственный глаз Тока медленно расширился, после чего он ухмыльнулся.
– Дыши глубже, дорогая.
– Он всегда говорил точно так же! Возмутительно! Всё снова происходит точно так
же. Да что с вами всеми?
Он засмеялся, не обидно, а с неожиданной теплотой.
– Пойдём, Зависть. Я наскучу тебе детальным рассказом о моей юности. Это убьёт
некоторое время. Я родился на корабле, знаешь ли, и это было за пару дней до того, как Ток
Старший узнал о своём отцовстве. Моя мама была сестрой капитана Картерона Креста.
Видишь ли, Крест был человек с характером…
…Земли за стенами Бастиона были опустошены. Усадьбы превратились в черные груды
тлеющих развалин; по обе стороны дороги земля оказалась взрыта, будто израненная плоть.
Пейзаж вокруг приземистых стен небольшого города был усыпан остатками массивных
кострищ, похожих на посыпанные белом пеплом курганы. И ни живой души.
Дым нависал над многоярусными жилищами Бастиона. Над серыми завитками белыми
флагами маячили чайки. Их приглушенные крики были единственным звуком, слышным
Току и госпоже Зависти, когда отряд приближался к внешним городским воротам. Сильный
запах пожарища поглощал вонь озера, лежавшего с другой стороны города. Воздух был
тёплым и пыльным.
Ворота оказались приоткрыты. Когда путники приблизились, Ток заметил движение за
аркой – словно чей-то силуэт быстро промелькнул, тёмный и беззвучный. У Тока сдали
нервы.
– Что здесь произошло? – громко поинтересовался он.
– Нечто очень неприятное, – кивнула госпожа Зависть.
Они замерли в тени арки, где воздух неожиданно стал чересчур сладким, отдавая
запахом палёной плоти. Ток зашипел сквозь зубы.
Баальджагг и Гарат – оба вновь обрели скромные размеры – рысью подались вперёд,
опустив головы.
– Мне кажется, на вопрос о снабжении действительно существует довольно мрачный
ответ, – сказала госпожа Зависть.
Ток кивнул.
– Они едят своих же мертвецов. Не думаю, что входить в город будет разумно.
Она повернулась к нему.
– Разве тебе не интересно?
– Не настолько, чтобы покончить с собой.
– Ничего не бойся. Давай посмотрим поближе.
– Зависть…
Её глаза выражали решительность.
– Если местные будут достаточно глупы, чтобы угрожать нам, они познают мой гнев. И
гнев Гарата тоже. И если ты, милый, думаешь, что сейчас тут руины, то ты получишь ценный
урок о том, что такое перспективы. Пошли.
– Так точно.
– Фамильярность порождает несерьёзность. Понятно. Как жаль.
Два сегулеха и их командир, который всё ещё был без сознания, двигались в трёх шагах
позади. Ток и госпожа Зависть добрались до площади.
Длинные человеческие кости были разделены и сложены вокруг внутренних стен,
некоторые запёкшиеся на жаре, другие красные и сырые. Строения, выходившие фасадом на
площадь, почернели, дверные проёмы и окна зияли пустотой. Кости различных животных:
собак, мулов, лошадей и волов – лежали вокруг, обглоданные и раздробленные.
Три человека, которые, очевидно, были жрецами, ждали их в центре площади. Наголо
бритые, тощие и бледные, облаченные в свои бесцветные робы. Один из них шагнул
навстречу приближающимся Току и Зависти.
– Добро пожаловать, чужаки. Служитель увидел вас на дороге, и мы втроём поспешили
поприветствовать вас должным образом. Вы выбрали благоприятный день, чтобы посетить
славный Бастион; увы, в этот день ваши жизни также подвергнутся великой опасности. Мы
будем стараться направить вас и таким образом увеличить ваши шансы пережить жестокое…
перерождение города. Если вы последуете за нами… – Он указал на боковую улочку, – на
улицу Илтары, мы сойдём с пути исхода, но сможем стать свидетелями чуда.
– Прекрасно, – ответила госпожа Зависть. – Мы благодарим вас, святые отцы.
До боковой улочки было не больше пятидесяти шагов, тем не менее за время, которое
они шли, тишина города быстро сменилась нарастающим ропотом, сухим шёпотом, идущим
из сердца Бастиона. К концу пути Баальджагг и Гарат оказались по бокам госпожи Зависти.
Сэну и Турул прислонили волокушу к стене углового здания и снова повернулись к площади,
положив руки на рукояти мечей.
– Жители Бастиона приняли объятья нашей Веры, – сказал жрец. – Такое принятие
приходит подобно лихорадке… лихорадке, которую может унять только смерть. И всё же мы
должны помнить, что Принятие впервые случилось здесь, в Бастионе, четырнадцать лет
назад. Провидец вернулся с Горы, произнося Слова Правды, и сила этих слов вырвалась
наружу, пульсируя… – Голос жреца ломался под воздействием какой-то сильной эмоции,
вызванной его собственными словами. Он склонил голову, а всё его тело тряслось.
Другой священник продолжил за него:
– Вера впервые расцвела именно здесь. Той ночью в Бастионе остановился караван из
Элингарта. За одну-единственную ночь все чужаки были награждены. И спустя девять
месяцев на этот смертный свет появился Первый Ребёнок Мёртвого Семени. Ныне он достиг
совершеннолетия. Это событие, которое вызвало новый расцвет веры – произошло второе
Принятие, уже под командованием Первого Ребёнка, Анастера. Сейчас вы увидите его –
рядом с ним его мать – во главе недавно обращённых тенескаури. Война ждёт их далёко на
севере, где лежит бесславный город Капастан, который должен быть награждён.
– Святые отцы, – сказала госпожа Зависть так громко, чтобы её услышали через рёв
кричащей толпы, – прошу, простите моё невежество. Ребёнок Мёртвого Семени – что вы
имеете этим в виду?
– В моменты награды те мужчины, которые не разделяют нашу веру, госпожа, часто
невольно проливают семя жизни… и излитие это продолжается, когда жизнь покидает тело.
Именно в этот момент, положив труп под себя, женщина может оседлать его и таким образом
принять семя мёртвого мужчины. Дети, рожденные в результате подобного зачатия, –
святейшие родственники Провидца. И Анастер первый из них, достигший совершеннолетия.
– Это, – сказала госпожа Зависть, – необычно…
Ток впервые на своей памяти увидел, как её лицо болезненно побледнело.
– Дар Провидца, госпожа. Ребёнок Мёртвого Семени несёт видимое доказательство
того, что смерть целует жизнь – доказательство самого Вознаграждения. Мы знаем, что
чужеземцы боятся смерти. Верующие – нет.
Ток прокашлялся и наклонился к священнику.
– А когда эти тенескаури покинут Бастион… в городе останется хоть кто-то живой?
– Принятие неизбежно для всех, господин.
– Другими словами, те, кого не поразила лихорадка, были… вознаграждены?
– Верно.
– А потом съедены.
– У тенескаури есть нужды.
Беседа подошла к концу, когда толпа жителей, хлынувшая с главной улицы, заполонила
площадь. Во главе толпы ехал юноша, он единственный сидел на коне – покрытой язвами,
пожилой, чахлой тягловой кляче с изогнутой спиной и шеей. Когда юноша проехал вперёд,
он неожиданно обернулся туда, где стояли Ток и другие. Затем указал на них длинной тонкой
рукой и вскрикнул.
Это был бессловесный пронзительный звук, но последователи хорошо его поняли.
Сотни лиц повернулись и уставились на незнакомцев, после чего люди кинулись к чужакам.
– Ох, – выдохнула госпожа Зависть.
Второй священник отскочил назад.
– Увы, нашей защиты недостаточно. Приготовьтесь к своей награде, чужаки! – сказал
он и помчался прочь вместе с двумя другими жрецами.
Госпожа Зависть подняла руки и неожиданно оказалась окружена парой огромных
зверей. Оба ринулись навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и повалились первые
тела.
Сегулехи протиснулись мимо Тока. Сену остановился рядом с Завистью.
– Разбуди нашего брата, – прокричал он.
– Согласна, – сказала она, – Тлен, без сомнения, тоже появится, но я подозреваю, они
будут слишком заняты для того, чтобы сражаться друг с другом.
Кожаные ремни лопнули, когда Мок буквально взмыл в воздух, уже держа оружие в
руках.
А вот и я, забытый всеми. Ток принял решение.
– Повеселитесь тут от души, – сказал он, отходя по боковой улочке.
Пока ай и пёс прогрызали путь сквозь воющую толпу, госпожа Зависть развернулась,
широко открыв глаза.
– Что? Куда это ты?
– Я принял Веру! – крикнул он. – Эта толпа несётся прямо на малазанское войско, хотя
ещё не знает об этом. И я иду с ней.
– Послушай, Ток! Мы сотрём это жалкую армию и бледного коротышку в порошок! Нет
никакой нужды…
– Не уничтожай их! Прошу, Зависть. Прорежьте себе путь, да, но они нужны мне.
– Но…
– Нет времени! Я всё решил! Если удача Опоннов будет сопутствовать мне – мы ещё
встретимся. Иди, ищи свои ответы, Зависть, а я найду друзей!
– Подожди…
С последней волной Ток развернулся и побежал по улице.
Оглушающая вспышка волшебства толкнула его в спину, но он не обернулся. Зависть
вымещала злость.
Худ её знает, она только что могла потерять самообладание. Боги, любимая, оставь
кого-то из них в живых.
Он повернул направо и опомнился лишь посреди толпы орущих крестьян, рвущихся,
как и он, к основной артерии города, куда хлынули Верные. Он ворвался в безумный поток и
начал кричать – бессловесно, как кричат немые, – с бездумной фанатичностью продираясь
через поток.
Как листок посреди широкой и глубокой реки…
Глава десятая
Он получил крепкую оплеуху, боль утихла быстро – прежде, чем он успел осознать, что
всё это значит, – осталось лишь щекочущее онемение, с которым он был готов легко
скатиться обратно в бесчувственность. Но тут же получил вторую пощёчину.
Остряк приоткрыл глаза.
– Проваливай, – промямлил он и снова зажмурился.
– Ты пьян! – прорычала Скалла Менакис. – И воняешь. О, боги, одеяло всё заблевал.
Так, с меня хватит, пусть хоть сгниёт здесь! Сам возись, Бук. Я пойду обратно в цитадель.
Остряк услышал удаляющийся стук сапог по неровным доскам пола в его убогой
комнатушке, услышал, как дверь со скрипом раскрылась, а затем с грохотом захлопнулась.
Вздохнул и перекатился набок, чтобы провалиться обратно в сон.
На лицо вдруг упала холодная, мокрая тряпка.
– Утрись, – произнёс Бук. – Ты, друг, мне нужен трезвым.
– Никому я не нужен трезвым, – пробурчал Остряк, отбрасывая тряпку. – Оставь меня в
покое, Бук. Хоть ты-то можешь понять…
– Вот именно, я могу. А ну сядь, чтоб тебя!
Крепкие руки схватили Остряка за плечи, вздёрнули. Он сумел схватить Бука за
запястья, но в пальцах не осталось силы, так, слабенько подёргаться. В голове загудела боль,
налилась под закрытыми веками. Остряк перегнулся вперёд, его стошнило, желчь полилась
изо рта и через ноздри на пол между потёртыми сапогами.
Позывы к рвоте утихли. В голове внезапно прояснилось. Сплюнув, Остряк скривился:
– Это была не просьба, ублюдок ты этакий. Ты не имеешь права…
– Заткнись.
С ворчанием Остряк уронил голову на руки.
– Сколько дней?
– Шесть. Ты свой шанс упустил, Остряк.
– Шанс? Ты о чём вообще?
– Слишком поздно. Септарх с паннионской армией перешёл реку. Вторжение
официально началось. Говорят, по фортам за стенами города ударят ещё до заката. И возьмут
их. Армия там немаленькая. Опытные солдаты, которые уже провели не одну осаду – и все
успешно…
– Хватит. Ты слишком много болтаешь. Я не могу думать.
– Ты имеешь в виду: «не хочешь». Драсти мёртв, Остряк. Пора протрезветь и
оплакивать его.
– Кто бы говорил, Бук.
– Я уже всё оплакал, друг. Давным-давно.
– Худа с два.
– Ты меня не понял. Как всегда. Я горевал, но горечь ушла. Теперь… не осталось
ничего. Огромная, тёмная пещера. Пепел. Но ты не такой, как я, – может, ты и думаешь,
будто такой же, но на деле – нет.
Остряк потянулся, попытался нащупать мокрую тряпку, которую сбросил на пол. Бук
подобрал её и вложил ему в руку. Прижав ткань к раскалывавшейся голове, Остряк застонал.
– Бессмысленная, глупая смерть.
– Всякая смерть бессмысленна и глупа, друг. До тех пор, пока живущие не придадут ей
смысл. Какой смысл ты придашь смерти Драсти? Прими мой совет, пустая пещера
утешения не даёт.
– Да не хочу я никакого утешения!
– Лучше бы хотел. Нет цели более важной, уж поверь мне. Драсти был и мне другом.
«Серые мечи», которые нас нашли, сказали, что ты был ранен, а он сделал то, что и должен
был сделать друг – защитил тебя. Встал над тобой и принял на себя удар. И погиб. Но он
добился того, чего хотел, – спас твою шкуру. И это – его награда, Остряк? Хочешь взглянуть в
глаза его призраку и сказать, что дело того не стоило?
– Не должен он был этого делать!
– Но причина ведь не в этом?
В комнате воцарилась тишина. Остряк поскрёб щетину и наконец поднял взгляд на
Бука.
По щекам пожилого мужчины бежали слёзы. Поймав на себе взгляд Остряка, он
вздрогнул, отвернулся.
– Скалла готова тебя своими руками задушить, – пробормотал Бук, подходя к
одинокому оконцу. Распахнул ставни. В комнату хлынул солнечный свет. – Она потеряла
друга, а теперь, быть может, и второго.
– Она там потеряла двоих, Бук. Этот баргаст…
– Да, верно. Мы почти не видели Хетан и Кафала с самого приезда. Они завязались с
«Серыми мечами» – что-то там назревает, думается мне. Об этом может больше знать Скалла
– она ведь тоже живёт в цитадели.
– А ты?
– По-прежнему на службе у Бошелена и Корбала Броша.
– Ох, ну и дурак же ты, Худом мазанный.
Утерев лицо, Бук отвернулся от окна и натянуто улыбнулся.
– Добро пожаловать обратно.
– Да провались ты в Бездну, ублюдок!
Кованый щит Итковиан стоял у ворот цитадели – в полном доспехе и латных перчатках,
забрало поднято, однако нащёчники на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел
сотню ударов сердца назад. Остальные опаздывали, но в этом не было ничего удивительного;
как и в пунктуальности Итковиана. Он уже давно привык дожидаться Брухалиана и
Карнадаса, и похоже, оба баргаста, которые должны были присоединиться к ним на встрече,
так же не придавали этому особого значения.
Совет Масок примет их, несмотря на такое оскорбление, – и не в первый раз.
И такое презрение, увы, взаимно. Диалога не получится. Никто в такой ситуации не
выигрывает. А бедный князь Джеларкан… оказался прямо между двумя лагерями, которые
люто ненавидят друг друга.
Кованый щит провёл утро на стенах Капастана, смотрел, как размеренно располагается
под городом армия Домина. По его наблюдениям, септарху Кульпату дали под командование
десять полных легионов беклитов, облачённых в красные с золотом мундиры пехотинцев в
островерхих шлемах. Именно из этих беклитов состояло ядро войск Домина – то есть
половина знаменитой Сотни Тысяч. Кульпатовых урдомов – элитной тяжёлой конницы –
было не меньше восьми тысяч. Когда враги пробьют брешь, именно урдомы первыми хлынут
на улицы города. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами, то есть
средней пехотой; по меньшей мере, тремя крыльями бетруллидов, лёгкой кавалерии; а также
дивизией дэсанди – инженеров и сапёров – и стрелков-скаланди. Всего около восьмидесяти
тысяч солдат.
Дальше, за строго организованными лагерями армии септарха, землю покрыла
клокочущая людская масса, которая скатывалась вниз, к самому берегу реки на юге, и
заходила на каменистое взморье на востоке, – тенескаури, крестьянская армия, и с ней –
Жёны Мёртвого Семени и их жуткое, крикливое потомство; «падальщики», отряды,
созданные, чтобы выискивать старых и немощных среди своих, а вскоре – и среди
беспомощных жителей Капастана. От одного вида этого безумной от голода орды
разлеталась на осколки профессиональная отстранённость, с которой Итковиан смотрел на
легионы Кульпата. Кованый щит спустился со стены потрясённым, разбитым – впервые в
жизни.
За городом скопилась уже сотня тысяч тенескаури, и с каждым колоколом
переполненные баржи подвозили всё новых и новых. Итковиан физически ощущал,
исходившие от них волны зверского голода.
Капанталл – дружинники князя – стояли у бойниц бледные, как трупы, молчаливые,
практически неподвижные. Поднявшись на стены, Кованый щит был поражён их страхом;
спускаясь, он уже его разделял, ощущал будто холодный нож в груди. Отрядам джидратов в
пригородных фортах ещё повезло – их смерть близка, неминуема и придёт от клинков
профессиональных солдат. Судьба Капастана и его защитников, похоже, окажется куда
ужаснее.
Тихий перезвон собранной из монет брони ознаменовал приближение баргастов.
Итковиан присмотрелся к шедшей впереди женщине. Лицо Хетан, как и её брата Кафала,
покрывал пепел. Они будут носить эти знаки траура столько, сколько посчитают нужным, и
Кованый щит сомневался, что доживёт до того дня, когда баргасты их смоют. Даже под
слоем пепла есть в этой женщине суровая красота .
– Где горный медведь и его щуплый детёныш? – грубо спросила Хетан.
– Смертный меч Фэнера и Дестриант только что вышли из здания позади вас, Хетан.
Та оскалила зубы.
– Хорошо, идём, поговорим с этими сварливыми жрецами.
– Признаться, я по-прежнему не совсем понимаю, зачем вы испросили эту аудиенцию,
Хетан, – проговорил Итковиан. – Если вы собираетесь объявить о прибытии племён
баргастов нам на помощь, Совет Масок – неподходящее для этого место. Жрецы немедленно
попытаются использовать вас и ваш народ в своих дрязгах, затащить в бездонную,
болезнетворную трясину интриг и соперничества. Если вы не желаете говорить с «Серыми
мечами», я настоятельно рекомендую вам обратиться к князю Джеларкану…
– Слишком много болтаешь, волк.
Итковиан замолк на полуслове, его глаза сузились.
– В постели тебе будет не до разговоров, – добавила она. – Обещаю.
Кованый щит резко обернулся к подошедшим Брухалиану и Карнадасу. Отдал честь.
– Вы раскраснелись, сударь, – заметил Дестриант. – А со стены спустились бледней
обычного.
Хетан хрипло хохотнула.
– Он скоро ляжет с женщиной – в первый раз.
Карнадас приподнял брови, глядя на Итковиана.
– Но как же ваши обеты, Кованый щит?
– Мои обеты в силе, – прохрипел солдат. – Она ошибается.
Брухалиан хмыкнул.
– Между тем, вы ведь, кажется, в трауре, Хетан?
– Скорбеть – значит чувствовать медленную смерть цветка, горный медведь. Завалить
мужчину в постель – значит вспомнить яркую славу цветка.
– Придётся вам сорвать другой, – с лёгкой улыбкой сказал Карнадас. – Кованый щит,
увы, дал монашеские обеты…
– Так он насмехается над своим богом! Баргасты знают Клыкастого Фэнера! В его
крови есть огонь!
– Огонь битвы…
– Желания, детёныш!
– Довольно, – пророкотал Брухалиан. – Сейчас мы пойдём в Пленник. Я должен вам
сообщить некоторые известия, на это потребуется время. Следуйте за мной.
Они вышли через ворота цитадели, повернули налево и пересекли площадь у южной
стены города. Подобные открытые пространства – случайное наследие независимых
племенных Лагерей – почти без усилий превращались в простреливаемые «мешки». На
подходах соорудили укрепления – из камня, дерева и промоченных тюков сена. Когда в
стенах пробьют брешь, враг хлынет на площадь – под перекрёстный обстрел. Князь
Джеларкан потратил половину своей казны на стрелы, луки, баллисты, мангонели и другие
орудия убийства. Сеть засад и укреплений опутывала город – в полном соответствии с
планом Брухалиана, предполагавшим размеренное, организованное отступление.
Ни одной пяди не сдавайте, пока там не будет паннионской крови по щиколотку.
Немногочисленные ярко одетые горожане быстро убирались с дороги «Серых мечей»
и пепельнолицых баргастов.
Брухалиан заговорил:
– Мы с Дестриантом держали совет с Кроновыми т’лан имассами. Бек Охан сообщил,
что они предлагают союз против к’чейн че’маллей. Против смертных людей они биться не
станут. Далее он сообщил, что охотники К’елль собрались в лиге к северу от города, числом
около восьми десятков. Это позволяет мне предположить, что они и окажутся начальным
гамбитом септарха Кульпата – атакуют северные ворота. Появление подобных чудовищ
посеет ужас в сердцах защитников. Ворота падут, охотники войдут в город, и начнётся бойня.
Тогда Кульпат пошлёт своих урдомов на остальные ворота. К закату Капастан должен
пасть. – Он помолчал, будто пробуя на вкус свои слова, затем продолжил: – Несомненно,
септарх весьма в себе уверен. К счастью для нас, охотники К’елль не дойдут до северных
ворот, ибо четырнадцать тысяч т’лан имассов и не меньшее число т’лан айев преградят им
путь. Бек Охан уверяет, что эта преграда будет совершенной и окончательной.
– Если принять на веру эти утверждения, – проговорил Итковиан, когда они подошли к
Старому Даруджийскому кварталу, – септарху Кульпату придётся на ходу менять свой план.
– В спешке и замешательстве, – добавил Карнадас.
Брухалиан кивнул.
– И предугадывать его решения выпало нам.
– Он не узнает, что т’лан имассов интересуют лишь к’чейн че’малли, – заметил
Кованый щит. – По крайней мере, узнает не сразу.
– И это ограничение будет лишь временным, – сказал Дестриант. – Когда произойдёт
Соединение, т’лан имассы могут посвятить свои усилия иной, новой цели.
– Что нового мы узнали о призывательнице?
– Она сопровождает армию Бруда.
– Как далеко они?
– В шести неделях пути.
Хетан фыркнула.
– Не торопятся.
– Это небольшая армия, – проворчал Брухалиан, – и движется она осторожно. Я не
вижу ничего предосудительного в избранном темпе марша. Септарх собирается взять
Капастан за один день, но ему отлично известно, что крайний срок осады – шесть недель.
Когда его первая попытка не принесёт успеха, он отступит, чтобы подумать. И вероятно,
будет размышлять довольно долго.
– Мы не продержимся шесть недель, – прошептал Итковиан. Он окинул взором ряд
храмов, стоявших на главной улице Старого Даруджийского квартала, его взгляд задержался
на стенах древней крепости, которая называлась ныне Пленником.
– Мы должны, сударь, – твёрдо ответил Брухалиан. – Кованый щит, прошу вас дать свой
совет. Во время осады Сетты у Кульпата не было к’чейн че’маллей. Сколько она
продолжалась?
– Три недели, – немедленно отозвался Итковиан. – Сетта – более крупный город, чем
Капастан, и защитники там были хорошо организованы под единым руководством. Они
сумели растянуть на три недели осаду, которая в иных обстоятельствах продлилась бы не
более семи дней. Сударь, Капастан меньше, защитников у него меньше – и эти защитники в
раздоре друг с другом. Более того, со времени взятия Сетты число тенескаури возросло
вдвое. И, наконец, беклиты и урдомы закалились в тяжёлых боях. Шесть недель, сударь? Это
невозможно.
– Мы должны сделать невозможное возможным, Кованый щит.
На скулах Итковиана заиграли желваки. Он промолчал.
Когда впереди показались высокие ворота Пленника, Брухалиан остановился и
обернулся к баргастам.
– Вы слышали нас, Хетан. Если кланы Белого Лица поднимут копьё войны, сколько
воинов пойдут в бой? Как скоро они прибудут сюда?
Женщина ухмыльнулась так, что блеснули зубы.
– Кланы никогда прежде не объединялись ради войны, но если бы объединились,
воинов Белого Лица было бы семьдесят тысяч. – Она заухмылялась шире – холодно,
вызывающе. – Сейчас они этого не сделают. Не пойдут. Не помогут. Вам надежды не дадут.
– Вслед за Капастаном жадный взор Домина остановится на вашем народе, Хетан, –
сказал Итковиан.
Та пожала плечами.
– Какова же тогда, – пророкотал Брухалиан, – цель вашей аудиенции в Совете Масок?
– Когда настанет пора ответить, я отвечу жрецам.
Итковиан заговорил:
– Мне дали понять, что вы отправились на юг, чтобы узнать о природе к’чейн
че’маллей.
– Не было нужды болтать о задании, волк. Мы исполнили одно задание из тех, что дали
нам поплечники кланов. Настала пора исполнить второе. Теперь – вы нас представите этим
дурням или нам придётся идти самим?
– Тебе следует извиниться, – сообщила Скалла Менакис, выйдя из круга для тренировок
и схватив тряпку, чтобы утереть пот с лица.
Остряк вздохнул.
– Ага. Прости, девочка…
– Не передо мной, идиот! Что толку извиняться за то, чем ты был и всегда будешь? –
Она замолчала, разглядывая узкое лезвие своей рапиры, нахмурилась, увидев зазубрину на
внутренней стороне, на расстоянии ладони от острия, и бросила взгляд на женщину-
новобранца из «Серых мечей», которая осталась в круге и теперь ждала нового соперника. –
А она, конечно, зелёная, но быстро учится. Извиниться же, олух, ты должен перед мастером
Керули…
– Он мне больше не хозяин.
– Он наши шкуры спас, Остряк, и твою, в частности.
Скрестив руки на груди, Остряк приподнял бровь.
– Да? И как он это сделал? Вырубился при первом же наскоке – чудное дело, я как-то не
заметил ни громов, ни молний от его Старшего бога, этого его злобного Господа…
– Мы все попадали, кретин! Нам бы пришёл конец. Но этот жрец выдернул наши
души и унёс так далеко, что для чувств к’чейн че’маллей мы и были мёртвыми. Ты что, не
помнишь снов? Снов! Он нас выдернул прямо на Путь этого Старшего бога. Я всё в точности
помню…
– Ну, думаю, я был слишком занят – помирал взаправду, а не во сне, – огрызнулся
Остряк.
– Да, умирал! И от этого Керули тебя тоже спас. Свинья ты неблагодарная! Меня
подбросил в воздух какой-то к’чейн че’малле, а потом я очнулась… в каком-то другом
месте… и надо мной стоял огромный призрачный волк. И я поняла – мгновенно поняла,
Остряк, – что этот волк никого ко мне не подпустит. Он охранял… меня .
– Какой-то прислужник этого Старшего бога?
– Нет, у него нет слуг. Зато у него есть друзья. Не знаю, как ты, но понять это – как я
поняла тогда про гигантского волка, – понять, что бог может искать друзей, а не безвольных
рабов… проклятье, я с ним, Остряк, душой и телом. И я буду за него сражаться, потому что
знаю, что он будет биться за меня. Ужасные Старшие боги – ха! Да как по мне, он стоит
больше всех этих сопливых, склочных дураков со своими храмами, сокровищницами и
обрядами.
Остряк ошеломлённо уставился на Скаллу.
– Похоже, у меня продолжаются галлюцинации, – пробормотал он.
– Забудь обо мне, – сказала Скалла, вкладывая рапиру в ножны. – Керули и его Старший
бог спасли тебе жизнь, Остряк. Поэтому сейчас мы пойдём к нему, и ты извинишься, а если
мозгов хватит, поклянёшься стоять рядом с ним в будущих событиях…
– Вот Худа с два! Нет, поизвиняюсь, конечно, не вопрос, но ни с какими богами я дела
иметь не хочу – Старшими там или помладше, а значит, и со жрецами тоже…
– Ну, я знала, что мозгов тебе не хватает, но должна была предложить. Пошли. Куда
подевался, Бук?
– Не знаю. Он, хм, просто привёл меня сюда.
– Старший бог и его спас. И Манси. Видит Худ, этим двум некромантам было глубоко
плевать, выживут Манси с Буком или умрут. Если ему мозгов хватит, Бук разорвёт этот
контракт.
– Ну, Скалла, из всех нас только тебе мозгов на всё хватает.
– Уж это я знаю.
Они вышли из цитадели. Остряк по-прежнему страдал от похмелья, но живот,
наполненный едой, а не вином и элем, равно как и целебное воздействие жреца «Серых
мечей» Карнадаса, сделали его походку более уверенной и притупили головную боль. Ему
пришлось шагать шире, чтобы угнаться за стремительной Скаллой. Красота воительницы,
конечно, привлекала внимание, но решительный шаг и мрачный взгляд расчищали дорогу в
толпе, и немногочисленные, запуганные жители Капастана спешили убраться с её пути.
Они обошли кладбище, оставив вертикальные глиняные гробы по правую руку.
Следующий некрополь уже маячил впереди, склепы и погребальные урны отличались там
даруджийской архитектурой, которую Остряк хорошо знал по Даруджистану, и Скалла
свернула налево, в узкий, неровный переулок между низкой стеной кладбища и внешним
краем площади Тура’ла. В двадцати шагах за ней находилась открытая площадка поменьше.
Они пересекли её и оказались на восточном краю Храмового квартала.
Остряку наконец надоело тащиться за Скаллой, будто собачка на поводке.
– Слушай, – зарычал он, – я же только что из этого квартала. Если Керули поселился
где-то рядом, почему ты за мной просто не зашла, чтоб не бегать лишнего?
– Я зашла, но ты вонял, как трактирный сортир. В таком-то виде ты хотел показаться на
глаза мастеру Керули? Тебе нужно было почистить одежду и поесть, а я всё это время
нянчиться с тобой не собиралась.
Остряк поутих, но продолжал бормотать что-то себе под нос. О, боги, как бы я хотел,
чтоб в мире были одни только нежные да щебечущие женщины. Он подумал ещё немного
и нахмурился. С другой стороны, это был бы какой-то кошмар. Мужчине пристало
раздувать из искры пламя, а не гасить его…
– Рот закрой, размечтался тут, – рявкнула Скалла. – Пришли.
Остряк заморгал, вздохнул, затем уставился на маленькое ветхое здание – грубые,
изъеденные каменные блоки, с которых практически везде обвалилась штукатурка; плоская
крыша на прогнувшихся от старости балках; чтобы пройти в дверной проём, им со Скаллой
пришлось бы согнуться в три погибели.
– Вот здесь? Худов дух, жалкое местечко.
– Он – скромный человек, – процедила Скалла, уперев руки в бока. – Его Старший бог
невысоко ценит помпезность и церемонии. Как бы там ни было, учитывая недавнюю
историю, дом стоил гроши.
– Историю?
Скалла нахмурилась.
– Чтобы освятить землю для этого Старшего бога, нужно пролить кровь. В этом доме
вся семья покончила с собой меньше недели назад. Керули…
– Обрадовался?
– Сдержанно обрадовался. Он, разумеется, скорбел о безвременной смерти жильцов…
– Разумеется.
– А затем предложил цену на аукционе.
– Конечно.
– В общем, теперь это храм…
Остряк вдруг обернулся к ней.
– Постой-ка. Я же не вляпаюсь ни в какую секту, когда войду, да?
Скалла самодовольно ухмыльнулась.
– Как сам пожелаешь.
– И я не желаю! Понятно? И лучше бы Керули это тоже понять. И его старому божку,
кстати! Никаких коленопреклонений, и даже алтарю не кивну, а если так нельзя, то я лучше
тут постою.
– Расслабься, никто от тебя ничего не ждёт, Остряк. С чего бы?
Он постарался не обращать внимания на издевательский вызов в глазах Скаллы.
– Ладно, веди меня, женщина.
– Как всегда. – Скалла подошла к двери и потянула её на себя. – Местные меры
безопасности: эти двери не высадить, они все открываются наружу и по размеру больше
проёма. Хитро, да? «Серые мечи» собираются сражаться за каждый дом, когда стены падут –
паннионцам несладко придётся.
– Защитники Капастана ожидают того, что утратят контроль над городскими стенами?!
Оптимистично, нечего сказать. Все мы в смертельной ловушке, а этот фокус Керули с вроде
бы мёртвыми телами мало нам поможет, когда тенескаури решат поджарить нас на второе.
– Какой же ты унылый вол, а!
– Такова цена ясного взгляда на вещи, Скалла.
Та пригнулась, чтобы попасть внутрь, и жестом позвала Остряка за собой. Он
помедлил, затем нахмурился и вошёл.
Они оказались в крошечной прихожей: голые стены с несколькими нишами для ламп,
глиняный пол и ряд железных крючков без одежды. Напротив – ещё один дверной проём,
завешенный кожаным фартуком. Пахло щелочным мылом с лёгкой примесью желчи.
Скалла расстегнула застёжку плаща и повесила его на крючок.
– Жена выползла из жилой комнаты, чтобы умереть здесь, – сказала она. –
Внутренности волочились по полу следом. Возникло подозрение, что её самоубийство не
было добровольным. Ну или она потом передумала.
– Может, торговец козьим молоком постучал в дверь, – предположил Остряк, – и она
спешила отменить заказ?
Скалла некоторое время молча смотрела на него, будто оценивая, затем пожала
плечами.
– Какое-то слишком сложное объяснение, но кто знает? Возможно.
Скалла отвернулась и скользнула во вторую комнату под шелест кожи.
Остряк вздохнул и пошёл следом.
Главная комната занимала всё остальное пространство дома; заднюю стену разделяли
несколько альковов – кладовых и похожих на камеры-одиночки спален, сводчатый коридор
вёл от неё в сад во дворе. В одном из углов комнаты сгрудились лавки и сундуки. Прямо
перед ними располагался открытый очаг в углублении и горбатая хлебная печь, от которых
исходил сильный жар. В воздухе стоял густой запах свежего хлеба.
Мастер Керули сидел, скрестив ноги, на плиточном полу слева от очага. Жрец склонил
голову, на лысине блестели крупные капли пота.
Скалла шагнула вперёд и упала на одно колено.
– Мастер?
Керули поднял голову, на его круглом лице появилась улыбка.
– Я очистил их таблички, – проговорил жрец. – Они обрели мир. Их души выстроили
достойный мир-сон. Я слышу, как смеются дети.
– Твой бог милосерд, – прошептала Скалла.
Закатив глаза, Остряк подошёл к сундукам.
– Спасибо, что спас мне жизнь, Керули, – пробурчал он. – Извини, что я так это
воспринял. Припасы твои, похоже, не пострадали. Это хорошо. Ладно, теперь я, пожалуй,
пойду…
– Подожди, капитан.
Остряк повернулся.
– У меня есть кое-что, – сказал жрец, – для твоего друга, Бука. Это… поможет… в его
деле.
– Да? – Остряк избегал подозрительного взгляда Скаллы.
– Вон там, во втором сундучке. Верно, железном. Да, открывай. Видишь? На мотке
тёмно-серого войлока.
– Глиняная птичка?
– Да. Пожалуйста, скажи ему, чтобы размолол её в порошок, затем смешал с
остуженной водой, которая кипела по меньшей мере сотню ударов сердца. А затем Бук
должен её выпить – всю до капли.
– Ты хочешь заставить его пить грязную воду?
– Глина облегчит боли в животе, а также предоставит иные преимущества, которые он
обнаружит в должное время.
Остряк заколебался.
– Бук не самый доверчивый человек, Керули.
– Скажи, что иначе добыча ускользнёт от него. Легко. Скажи также, что, дабы добиться
того, чего он хочет, ему понадобятся союзники. Вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по
этому поводу. Другие союзники найдут его – со временем.
– Ладно, – буркнул Остряк, пожимая плечами. Он взял глиняную птичку и положил в
поясной кошель.
– О чём это вы говорите? – тихо поинтересовалась Скалла.
Остряк весь напрягся от этого мягкого тона, поскольку обычно он предшествовал
разрушительному взрыву её темперамента, но Керули лишь улыбнулся шире.
– Это частное дело, милая Скалла. У меня есть и для тебя поручение – потерпи,
пожалуйста. Капитан Остряк, отныне между нами нет долгов. Иди с миром.
– Ага. Спасибо, – растерянно проворчал тот. – Я сам найду выход.
– Мы ещё с тобой потом поговорим, Остряк, – пригрозила Скалла. – Правда ведь?
Это если ты меня найдёшь.
– Конечно, девочка моя.
Через несколько мгновений он уже стоял на улице и чувствовал себя до странности
подавленным доброй, милосердной натурой старика. Некоторое время капитан стоял
неподвижно, глядя на спешивших мимо местных жителей. Будто муравьи в разбитом
муравейнике. А скоро и вовсе муравейника не останется …
Скалла посмотрела вслед Остряку, затем обернулась к Керули.
– Ты сказал, есть для меня поручение?
– Нашему другу, капитану, предстоит пройти тяжёлой дорогой.
Скалла нахмурилась.
– Остряк не ходит «тяжёлыми дорогами». Едва запахнет жареным, он тут же бежит в
другую сторону.
– Иногда выбора нет.
– И что мне с этим делать?
– Его время почти настало. Уже скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с
ним.
Она нахмурилась сильнее.
– Это уж от него зависит. У него просто дар пропадать без следа.
Керули повернулся к печи.
– Я полагаю, – прошептал он, – этот дар ему скоро изменит.
Глава одиннадцатая
Тысяча черепов на шестах плясали над гребнем, горящие косы из промасленной травы
создавали пламенную гриву над выцветшими гримасами смерти. Голоса взвивались и
спадали, сливаясь в дрожащем, монотонном песнопении. Рядом с тем местом, где стоял
Паран, молодые воины состязались с короткими крюк-ножами в руках. Время от времени
кровь брызгала в круговой очаг клана и шипела – баргасты, похоже, считали выяснение
отношений важнее всего прочего.
Среди взводов «Мостожогов» бродили женщины баргастов, выдёргивали солдат обоих
полов и тащили в крытые шкурами шатры. Поначалу капитан хотел запретить все амурные
похождения, но затем отбросил эту мысль как нереализуемую и немудрую. Завтра или
послезавтра все мы можем погибнуть .
Здесь собрались кланы Белого Лица. Шатры и юрты племён Сэнан, Гилк, Ахкрата и
Барахн, а также многих других, покрывали долину. Паран прикинул, что на зов Хумбролла
Тора откликнулись примерно сто тысяч баргастов. Они явились на совет, но не только.
Явились, чтоб принять вызов Тротца. Он – последний из своего клана, на его теле –
татуировки и шрамы, рассказывающие историю его племени, историю длиной в пятьсот
поколений. Он пришёл как родич, чтоб оживить кровные узы… и не только, хотя никто так
и не удосужился объяснить мне, что ещё подразумевал вызов Тротца. Ублюдки молчаливые.
Слишком много тут тайн…
Нит’ритальский воин влажно захрипел, когда воитель враждебного клана распорол ему
горло крюк-ножом. Голоса заревели, послышались проклятия. Сражённый воин извивался на
земле у очага, жизнь его растекалась блестящей лужей вокруг тела. Его убийца обходил
костёр под торжествующие крики толпы.
Не обращая внимания на презрительное шипение и проклятья со стороны баргастов, к
капитану подошёл Чёрный морант, Вывих.
– Любовью ты здесь не пользуешься, – заметил Паран. – Не знал, что моранты залетают
для охоты так далеко на восток.
– Не залетают, – ответил Вывих. Его голос прозвучал тонко и глухо из-под хитинового
шлема. – Это древняя вражда, рождённая памятью, а не опытом. Память эта ложна.
– Вот как? Я бы посоветовал не пытаться донести до них твоё мнение.
– Да, это бессмысленно, капитан. Мне любопытно узнать, этот воин, Тротц, – он
действительно исключительно искусный боец?
Паран поморщился.
– Он во многих знатных передрягах побывал. Думаю, за себя постоять может. Честно
говоря, я никогда не видел его в бою.
– А те из «Мостожогов», что видели?
– Отзываются презрительно. Но они обо всём отзываются презрительно, так что я не
уверен, можно ли верить их словам. Скоро сами увидим.
– Хумбролл Тор избрал своего бойца, – сообщил Вывих. – Одного из собственных
сыновей.
Капитан подозрительно прищурился, глядя в темноте на Чёрного моранта.
– Где ты это услышал? Ты что, понимаешь язык баргастов?
– Он похож на наш. Весть об этом выборе у всех на устах. Младший сын Хумбролла,
ещё не стал мужчиной, два месяца до Смертной Ночи – обряда взросления. Родился с
клинками в руках. Не знал поражений в поединках, даже против опытных воинов. Тёмное
сердце, не знает жалости… описаний ещё много, но мне скучно их повторять. Скоро мы
увидим этого искусного юношу. Всё остальное – лишь пустая трата дыхания.
– И всё равно я не могу понять, зачем вообще понадобился этот поединок, – заявил
Паран. – Тротц ведь ни на что не претендует – история прямо записана на его коже. Какие
могут быть сомнения в её подлинности? Он ведь баргаст с ног до головы – только посмотри
на него.
– Он претендует на право вождя, капитан. История племени указывает, что его род
берёт начало от Первых Основателей. Его кровь чище, чем у этих кланов, поэтому он должен
бросить вызов, чтобы подтвердить своё положение.
Паран поморщился. Живот скрутило узлами. Во рту появился кислый привкус, который
не могли смыть ни вино, ни эль. Во сне его преследовали видения – холодная пещера под
Домом Финнэста, резные плиты, древние, бездонные образы из Колоды Драконов. Даже
сейчас, если закрыть глаза и ослабить волю, он чувствовал, будто падает, проваливается в
Обитель Зверей – дом т’лан имассов, где стоит пустой трон из оленьих рогов. Видение
обладало мощью физического присутствия, ощутимого всеми чувствами, будто Паран в теле
перенёсся в это место. И время… если только это время – не сейчас, а трон – не стоит и не
ждёт… ждёт нового обладателя. Интересно, то же чудилось Императору? Когда он
оказался перед Троном Тени? Могущество, власть над ужасными Псами, всё это – в одном
шаге?
– Тебе плохо, капитан.
Паран покосился на Вывиха. На полуночно-чёрной броне моранта играли отсветы огня,
создавали иллюзию глаз в складках шлема. Единственным доказательством того, что под
хитиновой бронёй скрывается человек из плоти и крови, была безвольная, изуродованная
кисть правой руки. Усохшая, раздавленная некромантической хваткой духа рхиви… вся рука
обвисла, как мёртвая. Медленно, но неотвратимо, бесчувствие будет подниматься… к
плечу, затем к груди. Через год этот человек умрёт – чтобы спасти его, понадобилось бы
целительное касание бога, а это вряд ли случится.
– Живот свело, – ответил капитан.
– Обманываешь недосказанным, – заметил Вывих. Затем пожал плечами. – Как
пожелаешь. Я не буду допытываться.
– Мне нужно от тебя кое-что, – сказал через некоторое время Паран, пристально глядя
на очередной поединок перед кругом-очагом. – Если ты и твой кворл не слишком устали…
– Мы довольно отдохнули, – сказал Чёрный морант. – Проси, и я исполню.
Капитан набрал полную грудь воздуха, затем со вздохом выдохнул и кивнул.
– Хорошо. Спасибо.
Одинокий дротик взметнулся в небо навстречу Вывиху, когда Чёрный морант и его
пассажир пошли на снижение. Кворл метнулся в сторону, затем резко спикировал в круг.
Собравшиеся воины разразились хохотом и проклятьями, но больше агрессии не проявляли.
Паран в последний раз оглядел взвод, стоявший в охранении вокруг Тротца и Грунта,
затем трусцой побежал туда, где Вывих и покрытый волдырями Молоток спускались с кворла
под вызывающие выкрики и потрясание оружием.
– Дайте им дорогу, чтоб вас! – заорал капитан, отталкивая в сторону сэнана, который
стоял у него на пути. Тот восстановил равновесие, затем оскалил подпиленные зубы и
вызывающе зарычал. Паран проигнорировал его. Через пять шагов он оказался рядом с
Вывихом и Молотком.
В глазах целителя плескалась тревога.
– Капитан…
– Да, становится всё жарче, Молоток. Иди за мной. Вывих, тебе, наверное, лучше
убраться отсюда подальше…
– Согласен. Я вернусь к взводу сержанта Мураша. Что случилось?
– Тротц выиграл схватку, но войну мы можем проиграть. Шевелись, пока тебя не
проткнули.
– Да, капитан.
Схватив одной рукой целителя, Паран развернулся и начал проталкиваться сквозь толпу.
– Ты нужен Тротцу, – сказал он на ходу. – Дело плохо. Горло сломано…
– Так как же он, Худово семя, до сих пор жив?!
– Грунт проделал дырку над лёгкими, и ублюдок через неё дышит.
Молоток нахмурился, затем медленно кивнул.
– Умно. Только, капитан, от меня Тротцу будет немного пользы…
Паран резко повернул голову.
– Лучше постарайся. Если он умрёт, мы все погибнем.
– Мой Путь…
– В Бездну оправдания, просто исцели его, будь ты проклят!
– Слушаюсь, сэр, но, просто чтоб вы знали, это меня, скорее всего, убьёт.
– Фэнеровы яйца!
– Это хороший обмен, сэр. Я понимаю. Не волнуйтесь, я исцелю Тротца – вы все уйдёте
живыми, только это сейчас и важно.
Паран остановился. Он закрыл глаза, чтобы совладать с внезапным приступом боли в
животе. Сквозь стиснутые зубы он прошипел:
– Как скажешь, Молоток.
– Бестолочь нас зовёт…
– Да, иди, целитель.
– Слушаюсь, сэр.
Молоток высвободил руку и направился к взводу.
Паран заставил себя открыть глаза.
Только посмотри на этого ублюдка. И глазом не моргнул, узнав о том, что ему
предстоит. И с шагу не сбился. Да кто… что это за солдаты?
Сшитый из шкур шатёр Хумбролла Тора заполнял дым. Высокий вождь стоял в
одиночестве, спиной к очагу – чёрный силуэт на фоне языков пламени.
– Что ты хочешь мне сказать? – пророкотал он, когда Паран опустил за собой кожаный
полог.
– Тротц жив. Он подтверждает своё право вождя.
– Но у него нет племени…
– У него есть племя, вождь. Тридцать восемь «мостожогов». Он это показал стилем,
который избрал для поединка.
– Я знаю, что он нам показал…
– Но кто понял?
– Я, и только это имеет значение.
Наступила тишина. Паран оглядел шатёр и его нехитрое содержимое, попытался найти
приметы, которые позволили бы понять характер стоявшего перед ним воина. Пол укрывали
шкуры бхедеринов. В стороне лежали полдюжины копий, одно расколотое. Под стенкой
стоял одинокий деревянный сундук, выдолбленный из цельного ствола дерева, достаточно
большой, чтобы уложить в нём трупы в три слоя, в полный рост. Крышка была откинута, так
что можно было рассмотреть большой, сложный замок. Напротив сундука лежали
скомканные одеяла, в которых, видимо, спал Тор. Нашитые на стенки монеты блестели со
всех сторон, а с конического потолка свисали на тесёмках другие – потемневшие от дыма за
долгие годы.
– Ты утратил власть, капитан.
Паран моргнул, посмотрел в тёмные глаза вождя.
– Это хорошо, – сказал он.
– Никогда не признавайся, что не хочешь власти, малазанец. То, чего боишься в себе
самом, запятнает всякое суждение о том, что сделает твой преемник. Страх скроет от тебя его
мудрость, равно как и глупость. Тротц никогда не был вождём – я это увидел по глазам, как
только он вышел из вашего строя. Теперь ты должен присматривать за ним. Ясным взором. –
Баргаст повернулся и подошёл к сундуку. – У меня есть мёд. Выпей со мной.
О, боги, мой желудок…
– Спасибо, вождь.
Хумбролл Тор извлёк из сундука глиняный кувшин и две деревянные кружки.
Откупорил кувшин, на пробу понюхал, затем кивнул и налил.
– Подождём ещё день, – сказал он. – Затем я обращусь к кланам. Тротц сможет
говорить, он заслужил своё место среди вождей. Но я скажу тебе сейчас, капитан. – Баргаст
протянул Парану кружку. – Мы не пойдём на Капастан. Мы ничего не должны этим людям.
Каждый год всё больше наших молодых уходят в этот город, принимают их образ жизни. Их
торговцы не приносят нам ничего ценного, много врут и обещают, они бы мой народ догола
раздели, если бы могли.
Паран глотнул крепкой медовухи, почувствовал, как она обожгла горло.
– Не Капастан ваш истинный враг, вождь…
– Паннионский Домин пойдёт против нас войной. Я это знаю, малазанец. Они возьмут
Капастан и выставят оттуда армии прямо на наши границы. А затем выступят в поход.
– Если ты это понимаешь, почему не…
– Двадцать семь племён, капитан Паран. – Хумбролл Тор осушил свою кружку, утёр
губы. – Из них лишь восемь вождей поддержат меня. Мало. Нужны все. Скажи, этот ваш
новый вождь, он умеет переубеждать словами?
Паран поморщился.
– Не знаю. Он ими редко пользуется. Впрочем, до сих пор ему было и не нужно. Завтра
увидим, я полагаю.
– Твоим «Мостожогам» по-прежнему грозит опасность.
Капитан оцепенел, уставился на медовуху в кружке.
– Какая? – спросил некоторое время спустя.
– Барахны, гилки и ахкрата – эти кланы объединились против вас. Уже сейчас они
говорят другим о двуличности. Ваши целители – некроманты, они проводят ритуал
воскрешения, чтобы вернуть Тротца обратно к жизни. Белолицые не любят малазанцев. Вы
вступили в союз с морантами. Вы покорили север – как скоро вы обратите жадный взор на
нас? Вы – равнинный медведь у нас под боком, толкаете нас на схватку с южным тигром.
Охотник всегда знает, что на уме у тигра, но никогда – что на уме у медведя.
– Похоже, судьба наша по-прежнему висит на волоске, – заметил Паран.
– Завтра увидим, – сказал Хумбролл Тор.
Капитан осушил свою кружку и поставил её на край сундука. В животе уже разгорались
сигнальные костры. За сладковатым вкусом мёда во рту он чувствовал привкус крови.
– Я должен проверить своих солдат, – сказал он.
– Дай им эту ночь, капитан.
Паран кивнул, затем вышел из шатра.
В десяти шагах от полога его ждали Хватка и Дымка. Капитан нахмурился, когда
женщины торопливо подошли к нему.
– Опять добрые вести наверняка, – пробормотал он себе под нос.
– Капитан.
– В чём дело, капрал?
Хватка моргнула.
– Ну, хм, мы дошли. Я подумала, нужно доложить…
– Где Мураш?
– Нездоровится ему, сэр.
– Съел что-нибудь?
Дымка ухмыльнулась.
– Вот это смешно. «Съел что-нибудь».
– Капитан, – поспешно вклинилась Хватка, бросив на Дымку испепеляющий взгляд. –
Мы на время потеряли Быстрого Бена, потом вернули, только он не просыпается. Штырь
думает, это шок. Его затащили на баргастский Путь и…
Паран чуть не подпрыгнул.
– Что, говоришь, с ним сделали?! Веди меня к нему. Дымка, найди Молотка, и оба к
нам, живо! Ну, Хватка? Чего встала? Веди!
– Так точно.
Седьмой взвод свалил своё снаряжение в лагере «Мостожогов». Дэторан и Вал
разворачивали шатры, на них мрачно взирал бледный, дрожащий Мураш. Штырь сидел
рядом с Быстрым Беном, бездумно перебирая пальцами пряди своей изодранной волосяной
рубахи и хмуро глядя на бесчувственного мага. Чёрный морант, Вывих, стоял неподалёку.
Солдаты из других взводов сидели поодаль, поглядывали на новоприбывших, но не
приближались.
Капрал Хватка подвела Парана к Штырю и Быстрому Бену. Капитан покосился на
другие взводы.
– Что это с ними? – поинтересовался он вслух.
Хватка хмыкнула.
– Видите, как Валу рожу разнесло? Дэторан не в настроении, сэр. Мы все думаем, что
она втрескалась в бедолагу-сапёра.
– И проявила свои чувства вот так ?
– Она дама суровая, сэр.
Капитан вздохнул, отодвинул Штыря в сторону и присел на корточки, чтобы осмотреть
Быстрого Бена.
– Рассказывай, что случилось, Штырь. Хватка сказала, это был баргастский Путь.
– Так точно, сэр. Но учтите, это я только предполагаю. Мы взобрались на курган…
– Умно, нечего сказать, – буркнул Паран.
Маг пригнулся.
– Да, но это ж был не первый, на который мы залезли, а остальные все были вполне
сонные. В общем, духи сцапали Быстрого Бена и утащили с глаз долой. Мы чуток
подождали. И они его выплюнули обратно, вот просто так. Капитан, Пути прогнили. Всерьёз
прогнили. Бен сказал, это Паннион, только на самом деле не Паннион, а тайная сила за ним.
Сказал, мы все вляпались.
Послышались шаги, и Паран обернулся навстречу Дымке и Молотку. За ними шёл
Тротц. Солдаты других взводов приветствовали его настройными выкриками, за которыми,
впрочем, тут же последовал презрительный свист. Тротц оскалил зубы и сменил направление.
Какой-то солдат рванул в сторону, точно перепуганный кролик. Баргаст ухмыльнулся шире.
– Вернись сюда, Тротц, – приказал Паран. – Нам нужно поговорить.
Пожав плечами, огромный воин развернулся и подошёл.
Молоток тяжело опёрся на плечо Парана, опускаясь на колени рядом с Беном.
– Извините, капитан, – прохрипел он. – Я себя неважно чувствую.
– Я тебя не попрошу вновь использовать Путь, целитель, – сказал Паран. – Но мне
нужно привести в себя Быстрого Бена. Есть предложения?
Молоток прищурился и поглядел на чародея.
– Я не сказал, что ослаб, сэр, только что чувствую себя неважно. Мне помогли исцелить
Тротца. Духи, как я теперь думаю. Может, даже баргастские. Они меня заново собрали, как-
то, зачем-то, и видит Худ, меня следовало собрать наново. Теперь чувствую себя так, будто у
меня чужие руки, чужие ноги… – Он протянул руку и положил ладонь на лоб Быстрому Бену,
затем хмыкнул. – Он возвращается. Защитные чары заставляют его спать.
– Можешь ускорить дело?
– Конечно.
И целитель отвесил магу пощёчину. Быстрый Бен раскрыл глаза.
– Эй! Ну и скотина же ты, Молоток.
– Хватит жаловаться, Бен. Капитан хочет с тобой поговорить.
Взгляд тёмных глаз чародея быстро метнулся к Парану, затем перескочил на
маячившего у капитана за спиной Тротца. Быстрый Бен ухмыльнулся.
– Вы все мне должны.
– Не обращайте внимания, – сказал Молоток Парану. – Он это всё время талдычит. О,
боги, какое самомнение. Будь здесь Скворец, он бы тебя по голове приложил, маг, и мне
страсть как хочется его подменить.
– Даже не думай. – Быстрый Бен медленно сел. – Как обстоят дела?
– Наши головы по-прежнему под топором, – тихо сообщил Паран. – У нас тут немного
друзей, а враги становятся всё смелее. Власть Хумбролла Тора слаба, и он сам это знает. То,
что Тротц убил его любимого сына, тоже не слишком помогло делу. Но всё равно вождь на
нашей стороне. Более или менее. Ему глубоко плевать на Капастан, но он понимает, какую
опасность представляет Паннионский Домин.
– Плевать на Капастан, значит? – Быстрый Бен улыбнулся. – Это я могу изменить.
Молоток, у тебя в теле поселились гости?
Целитель заморгал.
– Что?
– Чувствуешь себя странно, да?
– Ну…
– Да, он так сказал, – вмешался Паран. – Что тебе об этом известно?
– Всё. Капитан, мы должны пойти к Хумброллу Тору. Все трое, нет, четверо – ты тоже
нужен, Тротц. Да какого Худа, давайте и Вывиха с собой возьмём – он знает куда больше, чем
показывает, – и я, конечно, не вижу улыбочку под шлемом, морант, но я знаю, что ты
ухмыляешься. Штырь, твоя рубаха воняет. Так что отвали, пока меня не стошнило.
– Я твою шкуру защищал – и вот благодарность, – проворчал Штырь, отступая.
Паран поднялся и опять перевёл взгляд на шатёр Хумбролла Тора.
– Ну, снова здорово.
Приближался закат, долину окутали длинные тени. Баргасты вернулись к диким танцам
и поединкам с какой-то лихорадочной энергией. Сидя в тридцати шагах от шатра Хумбролла
Тора среди брошенных доспехов, Хватка поморщилась.
– Вот ублюдки, сидят там до сих пор. А нам вообще нечего делать – только смотреть,
как эти дикари друг дружку калечат. Сдаётся мне, Дымка, это ещё не конец.
Темноглазая женщина рядом с ней нахмурилась.
– Хочешь, найду Мураша?
– А толку? Слышишь сопение? Это наш сержант катает ту девочку из барахнов. Сам
явится очень скоро – с довольной рожей…
– А девочка в трёх шагах позади…
– Вся такая недоумевающая…
– «И это всё?»
– Она просто моргнула, вот всё и пропустила.
Подруги злорадно засмеялись. Затем Хватка вновь помрачнела.
– Можем завтра отправиться на тот свет, что бы там Быстрый Бен ни наплёл Тору. Но
пока всё по плану капитана, так что сегодня ночью можем развлекаться…
– «С рассветом является Худ».
– Точно.
– Тротц сделал в этой драке, что следовало, – заметила Дымка. – Так по-простому всё и
должно было быть.
– Ну, я бы всё равно выбрала с самого начала Дэторан. Не было бы тогда никакой недо-
ничьей. Она бы этого пацана уделала. Говорят, наш расписной баргаст просто стоял и ждал,
когда крысёныш на него накинется. Дэторан бы пошла вперёд и вышибла мозги прежде, чем
пёрышко бы упало…
– Там не перо было, а булава.
– Да без разницы. Всё равно Тротцу не хватает её злобности.
– Всем не хватает. Кстати, я только заметила: она ведь так и не вернулась, хотя уже
давненько утащила в кусты этого воина-гилка.
– Утешается – Вал-то сбежал и спрятался. Бедолага – это я про гилка. Он уже небось
мёртвенький.
– Надеюсь, она это заметила.
Женщины замолчали. Поединки у костров шли быстро и с такой яростью, что
собиралось всё больше зрителей-баргастов. Хватка крякнула, увидев, как ещё один воин
рухнул с ножом соперника в глотке. Если всё и дальше пойдёт в том же духе, им завтра
придётся строить новый курган. Хотя они и так, может, начнут – курган для
«Мостожогов». Она огляделась, высматривая одиноких «мостожогов» в толпе дикарей.
Дисциплина рассыпалась в прах. Надежда, вспыхнувшая при вести о том, что Тротц жив,
развеялась, как только стало ясно, что баргасты их всё равно, наверное, перебьют – просто по
злобе.
– Воздух какой-то… странный, – сказала Дымка.
Да уж… будто сама ночь горит огнём… будто мы в самом сердце невидимого пожара.
Торквесы на руке Хватки были горячими и постепенно нагревались ещё больше. Похоже,
пора опять окунуть их в бочку с водой, надолго не помогает, но хоть так.
– Помнишь ту ночь в Чернопёсьем лесу? – тихонько спросила Дымка. – Отступление…
Когда мы напоролись на погребальные площадки рхиви… зловещие духи поднялись из
пепла костров…
– Да, Дымка, неплохо помню.
И если бы Чёрные моранты нас не углядели и не вытащили…
– Такое же чувство, Хватка. Тут гуляют духи.
– Но не большие – это предки тут собираются. Явились бы большие – у нас волосы
дыбом стояли бы.
– Это правда. Но где они? Где самые зловредные из баргастских духов?
– Явно не здесь. Если Опонны нам улыбнутся, завтра они тоже не придут.
– Скорее придут. Вряд ли они захотят пропустить такое событие.
– Слушай, ты не пыталась хоть разок начать думать о хорошем, а, Дымка? Худов дух!
– Да я же просто гадаю. – Женщина пожала плечами. – Ладно, – добавила она,
вставая. – Пойду, погуляю какое-то время. Может, вызнаю что-нибудь.
– Ты по-баргастски понимаешь?
– Нет, но иногда самые важные сообщения обходятся без слов.
– Ты – такая же, как и все остальные, Дымка. Это, может, наша последняя ночь на
земле, а ты уходишь.
– Но в этом-то и весь смысл, верно?
Хватка посмотрела вслед растворившейся в тенях подруге. Треклятая женщина… а я
теперь сижу тут, как дура, и трясусь. Откуда мне знать, где засели серьёзные баргастские
духи? Может, спрятались за каким-то холмом. Готовятся выскочить завтра поутру и
напугать нас всех до усрачки. И откуда мне знать, что там завтра решит этот
баргастский вождь? По головке погладит или горло перережет?
Из толпы вынырнул Штырь и подошёл к ней. Словно плащ, его окутывал запах жжёных
волос, лицо было мрачным. Маг присел на корточки.
– Дело плохо, капрал.
– Вот так новость, – огрызнулась Хватка. – Что там?
– Половина наших солдат напились в стельку, а остальные их быстро догоняют. То, что
Паран с дружками ушёл в шатёр и не выходит, все приняли за дурной знак. К рассвету мы ни
на что не будем способны.
Хватка покосилась на шатёр Хумбролла Тора. Силуэты внутри уже некоторое время не
шевелились. Какое-то время спустя она кивнула.
– Всё в порядке, Штырь. Не волнуйся. Иди, повеселись.
У мага отвисла челюсть.
– «Повеселись»?
– Ага. Забыл? Ну, там, отдых, удовольствие, чувство радости. Иди, она же где-то там
ходит сейчас, а тебя через девять месяцев тут уже не будет. Оно, конечно, сними ты эту
рубаху, у тебя было бы шансов побольше – ну, хотя бы на эту ночь…
– Нельзя! Что Мама подумает?
Хватка внимательно посмотрела на перепуганное, бледное лицо чародея.
– Штырь, – медленно и внятно сказала она, – твоя мать умерла. Её здесь нет, она за
тобой не следит. Можешь не слушаться, Штырь. Честное слово.
Маг пригнулся, будто невидимая рука отвесила ему подзатыльник, и на миг Хватке
показалось, будто на его темени отпечатались костяшки пальцев, а потом он быстро убежал,
бормоча что-то себе под нос и мотая головой.
Ох, боги… может, все наши предки здесь! Хватка оглянулась. Ты только подойди
поближе, папочка, я твою Худову глотку-то перережу, как и в первый раз…
От усталости слезились глаза. Паран вышел из шатра. Серое небо едва светилось. Над
долиной неподвижно висели туман и дым костров. Если что здесь и двигалось – стая волков
на гребне вдалеке.
Но они не спят. Все здесь. Истинная битва завершилась, и вот я вижу их перед собой –
стоят тёмные божества баргастов, встречают зарю… впервые за тысячи лет встречают
смертную зарю… Кто-то остановился рядом с капитаном.
– Ну?
– Старшие духи баргастов вышли из Молотка, – сказал Быстрый Бен. – Целитель спит.
Чувствуешь их, капитан? Духов? Все стены рухнули, Старшие воссоединились со своими
младшими родичами. Забытый Путь больше не забыт.
– Это всё прекрасно, – пробормотал Паран, – но нам ещё нужно снять осаду с города.
Что будет, если Тор поднимет знамя войны, а его соперники воспротивятся?
– Не посмеют. Не смогут. Все поплечники Белолицых проснутся, ощутят, как всё
изменилось, как окрепла новая сила. Они её почувствуют, узнают её природу. Более того,
духи расскажут, что их повелители – истинные боги баргастов – заперты в Капастане. Духи-
Основатели пробудились. Пришло время освободить их.
Капитан некоторое время смотрел на чародея, затем сказал:
– Ты знал, что моранты – родичи баргастов?
– Более или менее. Тору это не понравилось – а как завоют племена! – но если сами
духи приняли Вывиха и его народ…
Паран вздохнул. Мне нужно поспать. Но я не могу.
– Пойду соберу «Мостожогов».
– Новое племя Тротца, – с ухмылкой сказал Быстрый Бен.
– А почему он тогда храпит?
– Ему эта ответственность в новинку, капитан. Тебе придётся его учить.
Учить чему? Как жить под бременем власти? Я и сам с этим не могу справиться.
Достаточно лишь взглянуть в лицо Скворцу, чтобы понять: никто не может – никто, у
кого ещё есть сердце. Мы учимся лишь одному: скрывать свои мысли, прятать чувства,
хоронить человечность глубоко в душе. А этому научить нельзя, только показать.
– Иди, разбуди этого ублюдка, – прорычал Паран.
– Слушаюсь, сэр.
Глава двенадцатая
Лучи заходящего солнца окрасили горную цитадель у озера в цвет разведённой водой
крови. Вокруг вились кондоры – в два раза тяжелее великих воронов, на выгнутых шеях –
ошейники, взгляд прикован к толпе у стен крепости, бурлившей среди многочисленных, как
звёзды, походных костров.
Одноглазый тенескаури, который был когда-то разведчиком в Войске Однорукого, с
глубокой сосредоточенностью следил за их движениями, будто в полёте кондоров на фоне
темнеющего неба можно было прочесть некое божественное откровение. Воистину, он
уверовал – так полагали те, кто знал его в лицо. Онемел от величия Домина с того самого дня
в Бастионе, три недели назад. С самого начала в его единственном глазу светился дикий
голод, древний огонь, шептавший о волках в безлунной тьме. Поговаривали даже, что сам
Анастер, Первый среди Детей Мёртвого Семени, приметил этого человека, приблизил его во
время долгого странствия и даже дал ему лошадь, чтобы тот скакал вместе с помощниками
Анастера во главе человеческого моря.
Разумеется, лица подручных Анастера сменялись с жестокой регулярностью.
Бесформенная, умирающая с голода армия ждала ныне у ног Паннионского Провидца.
На заре он выйдет на балкон главной башни Обзора и поднимет руки в знак святого
благословения. Животный рёв, который всякий раз вздымался в ответ на это благословение,
сломил бы слабого, но Провидец, хоть и был очень стар, слабым, обычным человеком не был.
А был он воплощением Панниона, Господа, единственного истинного бога.
Когда Анастер поведёт армию тенескаури на север, на другой берег реки, а оттуда – на
Капастан, он понесёт с собой силу, имя которой – Провидец. И всех врагов, что осмелятся
встать перед ними, изнасилуют, сожрут, сотрут с лица земли. Не было и тени сомнения в
головах сотни тысяч тенескаури. Лишь убеждённость, острый, как бритва, железный меч,
сжатый хваткой бесконечного, отчаянного голода.
Одноглазый продолжал смотреть на кондоров, хотя свет уже почти померк. Быть может,
шептали некоторые, он сообщается с самим Провидцем и взирает не на самих птиц, а на
цитадель Обзора.
Так крестьяне приблизились к правде настолько, насколько были способны. Ток
Младший действительно рассматривал высокую крепость, древний монастырь,
изуродованный военными пристройками: продольными стенами с бойницами для обстрела,
массивными проездными башнями над воротами, глубокими окопами. Строительство
продолжалось, инженеры и каменщики явно собирались работать всю ночь напролёт в свете
огромных жаровен, в которых полыхал огонь.
Да, торопись, безумствуй в последних приготовлениях. Испытывай то, что
испытываешь, старик. Для тебя это чувство внове, но мы его хорошо знаем. Оно
называется «страх». Семь охотников К’елль ты послал вчера на юг – тех, что миновали нас
на дороге… они не вернутся. А магический огонь, который окрашивает небо на юге ночью…
он приближается. Неумолимо. Причина проста – ты разозлил госпожу Зависть. А в гневе
она довольно неприятная особа. Посещал ты место бойни в Бастионе? Посылал своих
любимых урдомов, чтобы вернулись с подробным отчётом? Задрожали коленки от этих
вестей? А должны бы. Волчица и пёс, огромные, бесшумные, рвут на части строй
человеческих тел. Т’лан имасс, с безумной скоростью размахивающий кремнёвым мечом,
крошит на куски твоих прославленных, отборных воинов. И сегулехи, о да, сегулехи.
Карательная армия численностью в три солдата, они пришли в ответ на твою гордыню…
Боль в животе стала глухой; голод затянулся узлом, сжался, стал почти неощутимым
ядром нужды, нужды, что сама по себе умирала с голоду. Его рёбра остро и заметно
выпирали под туго натянутой кожей. Живот распух. Суставы постоянно болели, а зубы
начали шататься. Теперь он знал лишь пьянящий, горьковатый вкус собственной слюны,
который время от времени смывали вода с каплей вина из бочонков на повозках или глоток из
редкого кувшина эля, что приберегали для избранных подручных Первого Ребёнка.
Другие подручные – да и сам Анастер – питались хорошо. Они пожирали бесконечные
трупы, которые появлялись благодаря ускоренному маршу. Их кипящие котлы вечно были
полны. И в этом заключалось преимущество власти.
Так метафора стала реальностью – вижу, вижу, как мои старые циники-учителя
согласно кивают. Здесь, среди тенескаури, жестокая истина предстала неприкрытой.
Наши правители едят нас. Всегда ели. И как я мог считать иначе? Я ведь был солдатом.
Был жестоким продолжением чьей-то чужой воли.
Ток изменился, и сам охотно это признавал. Его душа не выдержала чудовищных
ужасов, которые он видел повсюду, невообразимой аморальности, рождённой голодом и
фанатизмом. Ток изменился, искорёжился до неузнаваемости, превратился в нечто новое.
Потеря веры – веры во что бы то ни было – и в первую очередь во врождённую доброту
собственного вида – сделала его холодным, бесчувственным и жестоким.
Но Ток не ел человечины. Лучше пожирать себя изнутри, переваривать собственные
мускулы, слой за слоем, растворять всё, чем я был прежде. Это – моё последнее задание, и
вот оно началось. Тем не менее Ток уже начал осознавать более глубокую истину:
решимость его слабела. Нет! Гони прочь эту мысль .
Ток понятия не имел, что́ увидел в нём Анастер. Ток притворялся немым, отказывался
от предложенного мяса, всё, чем он проявлялся в этом мире – собственным присутствием,
остротой единственного глаза, отмечавшего любую деталь, – и однако же Первый каким-то
образом заметил его в толпе, призвал и сделал своим подручным, лейтенантом.
Но я никем не командую. Тактика, стратегия, бесконечные трудности управления
армией, даже такой беспорядочной, как эта, – я сижу на сборах Анастера молча. Моего
мнения не спрашивают. Я ни о чём не отчитываюсь. Чего же он от меня хочет?
Подозрения кипели во тьме под спокойной гладью мыслей. Ток гадал, а вдруг Анастер
как-то понял, кто он на самом деле. Вдруг готовится передать прямо в руки Провидцу?
Возможно – в этом новом мире всё было возможно. Абсолютно всё. Сама реальность будто
сдалась, отказалась от собственных законов: и мёртвые зачинали живых, животная любовь в
глазах женщин, когда они осёдлывали умирающих пленников, жгучая надежда на то, что они
заберут последнее семя трупа, когда уйдёт жизнь, будто умирающее тело само искало
последней возможности избежать окончательного забвения, когда душа уже погружалась во
мрак. Любовь, а не похоть. Эти женщины отдали своё сердце мгновению смерти. Если семя
проклюнется…
Анастер был старшим в первом поколении. Бледный, долговязый юноша с
желтоватыми глазами и прямыми, чёрными волосами, он вёл армию вперёд, сидя верхом на
тягловой лошади. Лицо его отличалось нечеловеческой красотой, словно за совершенной
маской не было никакой души. Мужчины и женщины, молодые и старые, все приходили к
нему, молили прикоснуться, но Анастер отказывал всем. Близко он подпускал лишь свою
мать; та гладила его по волосам, клала потемневшую от солнца, морщинистую руку на плечо.
Её Ток боялся больше всего остального, больше, чем Анастера и его непредсказуемой
жестокости, больше, чем Провидца. Что-то демоническое светилось в её глазах. Она первой
оседлала умирающего мужчину, выкрикивая Ночные обеты, положенные молодожёнам в
первую брачную ночь, а затем завыла как деревенская вдова, когда мужчина умер под ней.
Эту историю часто рассказывали. Ей было множество свидетелей. Другие женщины
тенескаури жались к ней. Возможно, их привлекал этот акт власти над беспомощным
мужчиной; возможно, отчаянная кража невольно пролитого семени; возможно, её безумие
попросту было заразно.
Во время перехода от Бастиона армия наткнулась на деревню, которая отвергла Объятья
Веры. Ток видел, как Анастер выпустил свою мать и её последовательниц, видел, как они
брали мужчин и молодых мальчиков, как их ножи наносили смертельные раны, как тела
сплетались над трупами – о, так не дано было и самым жутким зверям! И мысли, которые
пришли к нему тогда, оказались глубоко врезаны в саму душу Тока. Они ведь были когда-то
людьми, эти женщины. Они жили в деревнях и сёлах, таких же, как эта. Они были жёнами
и матерями, ухаживали за домом и домашними животными. Они танцевали, плакали,
молились и подносили жертвы прежним богам. Жили обычной жизнью .
Какой-то яд скрывался в Паннионском Провидце и неведомом боге, который говорил
через него. Яд, который порождал сходные воспоминания. Память, способную рассечь даже
самые древние узы. Быть может, преданный ребёнок. Ребёнок, которого за руку отвели… к
ужасу и боли. Вот на что это похоже – всё, что я вижу вокруг. Мать Анастера, ставшая
жутким чудовищем, искалеченным для кошмарной роли. Мать – не мать, жена – не жена, и
женщина – не женщина.
Послышались крики – группа всадников приближалась от ворот во внешней стене
Обзора. Ток повернул голову, рассмотрел гостей, пока они скакали в быстро сгущавшемся
сумраке. Доспехи. Командир-урдо, по сторонам от него – два провидомина, а позади – отряд
урдомов, трое в ряд, всего семь рядов.
А за последними всадниками – охотник К’елль.
Лёгким жестом Анастер призвал своих подручных к невысокому холму, который
выбрал для штаб-квартиры. С остальными подошёл и Ток Младший.
Белки глаз Первого были цвета мёда, а зрачки – шиферно-серые. Отсветы факелов
плясали на его алебастрово-белом лице, делали губы до странности красными. Он уже сидел
– без седла – на своей крупной, усталой лошади, сгорбился, разглядывая собравшихся
офицеров.
– Вести, – хрипло прошептал Анастер.
Ток никогда не слышал, чтобы он говорил громче. Вероятно, юноша просто не мог
повышать голос из-за врождённого дефекта гортани или языка. А может, никогда не считал
нужным.
– Мы с Провидцем беседовали силой мысли, и теперь я знаю больше, чем даже
придворные в святых стенах Обзора. Септарх Ультентха из Коралла был призван к Провидцу,
что породило много досужих вымыслов.
– Какие вести, – спросил один из подручных, – с северной границы, о Славный
Первый?
– Подготовка практически завершена. Боюсь, дети мои, мы придём слишком поздно,
чтобы принять участие в осаде.
Со всех сторон послышались встревоженные вздохи.
Боюсь, голод наш не отступит. Вот что значили на самом деле слова Анастера.
– Говорят, Каймерлор, городок на востоке, не принял Объятья Веры, – сказал другой
офицер. – Возможно, о Славный Первый, нам…
– Нет, – отрезал Анастер. – За Капастаном нас ждут баргасты. Как нам сообщают, их
сотни тысяч. Меж ними раздор. Они слабы в вере. Мы обретём всё, чего ищем, дети мои.
Мы не доживём. Ток это знал наверняка, как и все остальные. Наступила тишина.
Анастер не сводил глаз с подъезжавших солдат.
– Провидец, – сказал он, – приготовил для нас подарок. Он понимает, что нам нужно
питаться. Похоже, – спокойно продолжил он, – жители Коралла оказались… недостойны. Вот
истина превыше всех выдумок. Нам нужно лишь пересечь спокойные воды Ортналова
Разреза, чтобы наполнить животы, и этот прибывший урдо несёт нам весть о том, что нас уже
ждут суда для переправы.
– И тогда, – зарычал один из подручных, – будем пировать!
Анастер улыбнулся.
Пировать. О, Худ, прошу, прими меня… Ток чувствовал, как в нём поднимается голод,
чувственное, животное желание, которое, как он понял, одолеет волю, сломит все преграды.
Пировать – о, боги, как же я изголодался!
– Это ещё не все вести, – продолжил миг спустя Первый. – Урдо получил и второе
задание. – Болезненный взгляд юноши упал на Тока Младшего. – Провидец потребовал
привести к нему Отказника, того, что с одним глазом – глазом, который – ночь за ночью –
менялся на нашем пути из Бастиона, хоть сам он того и не заметил. Отказник станет гостем
Провидца. Отказник с волчьим глазом, что светится в темноте. Ему не понадобится странное
каменное оружие – я лично его сохраню.
Стрелы с обсидиановыми наконечниками и кинжал мгновенно забрали у Тока и
передали Анастеру.
Подъехали солдаты.
Ток подошёл к ним, упал на колени перед конём урдо.
– Ему выпала честь, – сказал Анастер. – Забирайте его.
Ток испытывал искреннюю благодарность, облегчение гудело в его истончившихся
венах. Он не увидит стен Коралла, не увидит, как десятки тысяч жителей разорвут на куски,
не увидит изнасилований, не увидит себя в толпе, которая будет пожирать плоть, свою
законную награду…
Над растущими укреплениями трудились рабочие, их грязные, пыльные фигуры
казались демоническими в свете пламени. Ковыляя позади боевого коня урдо, Ток смотрел на
их лихорадочную деятельность с циничным равнодушием.
Камень, земля и дерево не были препятствием для колдовства госпожи Зависти, которое
он уже видел в деле в Бастионе. Как в древних легендах, сила её катилась широкой волной,
вырывала жизнь из всего, чего касалась, поглощала строй за строем, улицу за улицей,
оставляя позади сотни остывающих тел. Она ведь была, напомнил себе Ток с какой-то
пламенной гордостью, дочерью Драконуса – Старшего бога.
Как он слышал, Паннионский Провидец уже бросал против неё чародеев, но магия им
не помогла. Госпожа Зависть легко отбила их атаки, разбила силы, а затем спустила на магов
Гарата и Баальджагг. К’чейн че’малли пытались добраться до неё, но погибали под напором
чародейства. Пёс Гарат играл с теми, кого упускала госпожа, обычно один, а иногда – в
компании Баальджагг. Оба были заметно быстрее немёртвых охотников и куда умнее.
Рассказывали, что случились уже три яростные битвы, в которых легионы паннионских
бетаклитов при поддержке конных бетакуллидов и стрелков-скаланди, а также доминского
аналога отряда кадровых магов выступили против горстки врагов так, будто это была равная
по силам армия. В этих битвах родились шепотки – истории о т’лан имассе – создании, о
котором паннионцы ничего не знали и которого называли просто Каменным Мечом, – и
сегулехах, двух в первых битвах, но уже трёх – в последней. Каменный Меч держал один
фланг, а сегулехи – другой. В центре стояла госпожа Зависть, а Гарат с Баальджагг скользили,
точно изодранные плащи ночи, всюду, где только хотели.
Три битвы, три разгромленные армии, тысячи погибших, остальные пытались бежать,
но всех их настигал неумолимый гнев госпожи Зависти.
Моя миловидная подруга ужасна, как сам Паннионский Домин. Столь же ужасна… и
внушает такой же страх. Тлен и сегулехи позволяют бежать тем, кто выступил против
них; им довольно победы и не нужно большего. Даже пёс и волчица прекращают погоню. Но
не Зависть. Немудрая тактика – теперь враги знают, что отступить невозможно, и будут
драться до последнего. Сегулехи не избегнут ран, как, впрочем, и Гарат с Баальджагг. Даже
Тлена можно завалить горой трупов, хотя он просто рассыплется в пыль и вновь соберётся
в другом месте. Однажды кавалерийская атака оказалась всего в дюжине шагов от самой
госпожи Зависти. Один меткий дротик и…
Ток не жалел, что оставил их. Оставшись с ними, он бы не выжил.
Когда они приблизились к укреплениям у внешних ворот, Ток увидел провидоминов у
бойниц – огромных и молчаливых. Даже взвод в полдюжины таких воинов представлял
заметную угрозу, а здесь их было несколько десятков. Им под силу не просто замедлить
сегулехов. Эти способны остановить их. Вот последняя линия обороны Провидца …
К внутренним воротам Обзора вела единственная насыпь – крутая и узкая. Во рвах по
обе стороны от неё виднелись человеческие кости. Пришедшие поднялись наверх. Через
сотню шагов – миновали арочный свод врат. Урдо приказал своему отряду ставить лошадей в
стойла, затем спешился. Стоя между двух провидоминов, Ток видел, как охотник К’елль
вошёл в ворота, тяжело топая и низко опустив руки-клинки. Чудовище бросило на малазанца
взгляд безжизненных глаз, а затем заковыляло куда-то прочь по неосвещённому деревянному
коридору, который шёл вдоль стены.
Урдо поднял забрало шлема.
– Отказник, слева от тебя вход в башню Провидца. Он ждёт тебя внутри. Ступай.
А может, и не пленник. Может, просто диковинка. Ток поклонился офицеру, затем,
устало переставляя ноги, вошёл в темный дверной проём. Хотя, скорее всего, Провидец
просто знает, что ему не стоит меня бояться. Я уже – в тени Худа. Осталось совсем
недолго.
Весь нижний этаж башни состоял из одного зала с высоким сводом, потолок
представлял собой перевёрнутый, запутанный лабиринт из упоров, балок и арок – обычных и
декоративных. Из центра вниз спускалась до высоты ладони над полом бронзовая винтовая
лестница, которая медленно, со скрипом крутилась на месте. Зал был погружён во мрак,
который разгоняла лишь единственная жаровня, стоявшая у стены напротив входа, – тем не
менее, Ток без труда разглядел невзрачные каменные блоки стен и полное отсутствие мебели.
Его шаги сразу же отозвались гулким эхом, когда малазанец пересёк зал, шлёпая по
неглубоким лужицам.
Ток положил руку на перила лестницы. Массивный кованый пролёт неудержимо
потащил его за собой, продолжая вращаться, так что малазанец чуть не упал.
Поморщившись, он запрыгнул на первую ступеньку. Этот ублюдок – наверху небось, в
качающейся комнате. Да у меня сердце разорвётся на полпути туда. А он будет сидеть и
ждать аудиенции, которая не состоится. Да уж, вот так шуточка, сам Худ ей ухмыляется.
Ток начал подниматься.
Сорок две ступени спустя он оказался на втором этаже. Малазанец осел на холодную
бронзу лестничной площадки. Руки и ноги горели огнём, мир болезненно покачивался перед
единственным глазом. Он положил мокрые от пота руки на неровную, изрытую поверхность
металлического листа, моргая и пытаясь сосредоточиться.
Света в комнате не было, но единственный глаз Тока мог различить все детали:
открытые подставки с пыточными инструментами, низкие койки из грязных, толстых досок,
кучу тёмных, задубевших тряпок под одной из стен и – на каждой стене, будто искусно
вышитые гобелены – человеческие кожи. Полные, вплоть до кончиков пальцев и ногтей,
растянутые в жуткие, огромные подобия людей, плоские лица, лишь камень стены
подсказывал, где раньше были глаза. Ноздри и рты были зашиты, волосы сбиты набок и
свободно подвязаны.
По телу Тока побежали волны невыносимого отвращения, страшные, обессиливающие
судороги. Он хотел закричать, выпустить ужас наружу, но мог лишь хватать ртом воздух.
Дрожа, малазанец заставил себя встать, посмотрел на уходившие вверх ступени и вновь
начал подниматься.
Комнаты сменялись комнатами, обстановка тонула в серых тенях, а он продолжал
карабкаться вверх по бесконечной лестнице. Время для него исчезло. Башня, которая теперь
стонала и скрипела со всех сторон, покачиваясь на ветру, стала восхождением всей его
жизни, тем, ради чего он родился, единственной жизненной целью смертного. Холодный
металл, камень, слабо освещённые комнаты, сперва встающие перед глазами, затем уходящие
вниз, словно восходы и закаты тусклого солнца. Шли эоны, цивилизации рождались и
умирали, и всё это ради иллюзии славы.
Его лихорадочный разум терял связи, одну за другой, скатывался всё глубже в колодец
безумия, но тело продолжало из последних сил карабкаться, ступень за ступенью. О, милый
Худ, найди меня. Умоляю. Забери от ног этого больного бога, положи конец этому
позорному разложению – когда я предстану перед ним наконец, я превращусь в ничто…
– Лестница кончилась, – сказал ему старческий, дрожащий и высокий, голос. –
Подними голову, я хочу взглянуть в твоё пугающее лицо. У тебя нет сил? Позволь мне.
Чужая воля просочилась в тело Тока, энергия незнакомца наполнила здоровьем и силой
каждый мускул. Однако вкус у неё был отвратительно-водянистый. Ток застонал, попытался
бороться, но воля подвела его. Дыхание выровнялось, сердцебиение замедлилось, и
малазанец поднял голову. Он стоял на коленях на последней площадке кованой бронзовой
лестницы.
В деревянном кресле сидел – сгорбленный и неестественно изогнутый – труп старика.
Его глаза светились, будто были лишь тонкой бумагой, прикрывавшей свет фонаря, – грязной,
изорванной. Паннионский Провидец был мёртв, но внутри безжизненного тела обитало
существо, приводившее его в движение, существо, которое Ток воспринимал как похожую на
человека ауру силы.
– Ах, теперь я вижу, – проговорил голос, хотя губы трупа не шевелились. –
Действительно, это не человеческий глаз. Воистину волчий. Примечательно. Мне сказали, ты
не разговариваешь. А теперь заговоришь?
– Если хочешь, – ответил Ток, и его голос прозвучал с непривычки так хрипло, что он
сам его не узнал.
– Прекрасно. Я так устал слушать лишь самого себя. Твой акцент мне незнаком. Ты
наверняка не житель Бастиона.
– Малазанец.
Суставы трупа заскрипели, когда тело наклонилось вперёд, глаза загорелись ярче.
– Действительно. Дитя этой далёкой, могущественной империи. Но ты явился с юга,
хотя мои шпионы сообщают, что армия твоих соотечественников идёт от Крепи. Как же ты
так потерялся?
– Я ничего не знаю об этой армии, Провидец, – сказал Ток. – Теперь я – тенескаури,
лишь это важно.
– Смелое заявление. Как тебя зовут?
– Ток Младший.
– Давай пока забудем о малазанской армии, хорошо? До недавнего времени с юга моему
государству ничего не угрожало. Но всё изменилось. Меня раздражает новый, упрямый враг.
Эти… сегулехи… и их вызывающие беспокойство, пусть и счастливо немногочисленные
союзники. Они – твои друзья, Ток Младший?
– У меня нет друзей, Провидец.
– Даже среди других тенескаури? А как же Анастер, Первый Ребёнок, который однажды
поведёт в бой целую армию Чад Мёртвого Семени? Он сказал, что ты… уникален. А как же
я? Разве я не твой повелитель? Разве не я распахнул тебе объятья?
– Я не знаю наверняка, – глухо сказал Ток, – кто из вас распахнул мне объятья.
Сущность и труп одновременно отшатнулись при этих словах Тока, марево образов
резануло глаз. Два существа, живое прячется за мёртвым. Сила прибывала, нарастала так,
что Току начало казаться, будто мёртвое тело вот-вот рассыплется в прах. Руки и ноги
спазматически подёргивались. Вскоре яростная волна схлынула, и тело вновь замерло.
– Не только волчий глаз, раз ты видишь столь ясно то, что никто другой пока не сумел
различить. О, чародеи смотрели на меня, переполненные до краёв своими прославленными
Путями, и не заметили ничего подозрительного. Мой обман был непроницаем. Но ты…
Ток пожал плечами.
– Я вижу то, что вижу.
– Которым глазом?
Он вновь пожал плечами. На этот вопрос ответа у него не было.
– Но мы говорили о друзьях, Ток Младший. В моих святых объятьях смертный никогда
не будет одинок. Анастер, я вижу, обманулся.
– Я не сказал, что мне одиноко, Провидец. Я сказал, что у меня нет друзей. Среди
тенескаури я – единое целое с твоей святой волей. Но что мне женщина, которая идёт рядом,
усталый ребёнок, которого я несу, мужчины вокруг… если они умрут, я съем их. Не бывает
друзей в такой компании, Провидец. Только будущая еда.
– Однако ты отказываешься есть.
Ток молчал.
Провидец вновь наклонился вперёд.
– Но теперь ведь не откажешься, верно?
И вот безумие накрывает меня тёплым одеялом.
– Если хочу жить.
– А жизнь важна для тебя, Ток Младший?
– Не знаю, Провидец.
– Так давай проверим, ладно? – Иссохшая рука взметнулась вверх. Перед током
затрещал разряд чар. Маленький столик появился перед малазанцем, на нём – дымящиеся
куски варёного мяса.
– Вот пища, которая тебе нужна, – провозгласил Провидец. – Сладкая плоть.
Приобретённый вкус, так мне сказали, во всяком случае. Ага, вижу, голод вспыхнул в твоём
волчьем глазу! Действительно внутри тебя зверь – какое ему дело до происхождения этого
мяса? Тем не менее советую тебе есть медленно, иначе сжавшийся желудок может отвергнуть
всё, что ты ему предложишь.
С тихим стоном Ток повалился на колени подле столика, протянул руки. Зубы заболели,
когда он начал жевать, к соку мяса примешивался вкус собственной крови. Ток проглотил
кусочек, почувствовал, как желудок сжался вокруг него. Усилием воли малазанец заставил
себя остановиться, подождать.
Провидец поднялся с кресла, неуклюже подошёл к окну.
– Я выяснил, – проговорило древнее существо, – что смертные армии не способны
справиться с угрозой, которая приближается с юга. И вот я отвёл войска и займусь этим
врагом собственноручно. – Провидец обернулся и внимательно осмотрел Тока. – Говорят,
волки избегают человеческой плоти, если у них есть выбор. Не думай, что я лишён
милосердия, Ток Младший. Мясо, что лежит перед тобой, – оленье.
Я знаю, ублюдок. Похоже, у меня не только глаз волчий, но и чутьё тоже. Малазанец
взял ещё кусочек.
– Это уже не важно, Провидец.
– Прекрасно. Чувствуешь, как сила возвращается в твоё тело? Я позволил себе исцелить
тебя – медленно, чтобы уменьшить травму для духа. Ты мне нравишься, Ток Младший. Хотя
мало кто это знает, я могу быть добрейшим господином. – Старик вновь посмотрел в окно.
Ток продолжал есть, чувствуя, как жизнь возвращается к нему, и не сводил взгляда
единственного глаза с Провидца. Он прищурился, заметив силу, которая начала собираться в
одержимом трупе старика. Холодное оно, это чародейство. Запах льда на ветру – это
память, древняя память, но чья?
Глава тринадцатая
Мошкара вилась над высокой травой прерии, чёрными клубами катилась над
поблекшей, дрожащей на ветру зеленью. Волы ревели под ярмом, их глаза покрывали сгустки
обезумевших насекомых. Мхиби видела, как её сородичи-рхиви ходят среди животных,
мажут вокруг глаз, ушей, ноздрей и пастей смесью жира и толчёных семян цимбопогона.
Мазь помогала, пока бизоны находились под опекой рхиви, которые и сами пользовались
чуть более жидким вариантом того же средства. Большинство солдат Бруда тоже
воспользовались какими-то вонючими, но вполне эффективными снадобьями, а тисте анди
оказались насекомым совершенно не по вкусу. На этот раз мошкару привлекло пиршество из
тысяч незащищённых малазанских солдат.
Ещё один мучительный переход по этому Худом забытому континенту для усталой
армии чужеземцев, чужаков, которых здесь много лет ненавидели, презирали, боялись.
Армии наших новых союзников в серых сюрко, с бесцветными знамёнами без герба их
повелителя. Они идут за одним человеком и не спрашивают ни об оправданиях, ни о цели.
Мхиби надвинула пониже груботканый капюшон, когда солнце пробилось через тучи на
юго-западе. Она сидела спиной к армии в рхивийской повозке, разглядывая вещевой обоз и
сопровождавших его малазанских солдат.
А Бруд внушает подобную преданность? Он – военачальник, который впервые нанёс
поражение малазанской армии. Та вторглась в наши земли. Цель наша была очевидна, и мы
бились за Воеводу, который способен сравниться с любым врагом. И сейчас мы тоже
встали против новой угрозы для своей родины, а Бруд решил вести нас. И всё же, если он
прикажет нам пойти в Бездну – последуем ли мы за ним? А я сама, зная то, что я теперь
знаю, – последую ли?
Мысли Мхиби переметнулись с Воеводы на Аномандра Рейка и его тисте анди. Все они
– чужаки в Генабакисе, но сражаются ради него, во имя свободы его народов. Власть Рейка
над тисте анди – нерушима и абсолютна. Да, они и глазом не моргнут – шагнут в Бездну.
Глупцы .
А теперь в ногу с ними идут малазанцы. Дуджек Однорукий. Скворец. И десять тысяч
непоколебимых душ. Что же дало этим мужчинам и женщинам такое твёрдое чувство чести?
Она начинала побаиваться их отваги. В изношенном теле Мхиби обитала сломленная
душа. Обесчещенная собственной трусостью, лишённая всякого достоинства, переставшая
даже быть матерью. Потерянная для других рхиви. Я всего лишь пища для дочери. Я её
видела – издалека, не близко, – она подросла, налилась – бёдра, груди, лицо. Эта их Рваная
Снасть была явно не изящной газелью. Она пожирает меня – новая женщина с сонными
глазами, широкими полными губами, волнистой, чувственной походкой…
Сзади к повозке подъехал всадник, его доспехи позвякивали, пыльный плащ хлопал на
ветру, когда он остановил боевого коня. Забрало начищенного шлема оставалось поднятым,
так что видна была коротко подстриженная борода с проседью и решительные глаза.
– Меня ты тоже отошлёшь прочь, Мхиби? – проворчал он, пуская коня шагом, чтобы
двигаться вровень с повозкой.
– Мхиби? Эта женщина умерла, – ответила та. – Можешь уезжать, Скворец.
Она видела, как малазанец стащил с широких, покрытых шрамами рук перчатки из
дублёной кожи, а затем долго смотрел на них, положив на луку седла. Есть в этих руках
грубость каменщика, но, однако, и привлекательность. Любая женщина, если только она
ещё жива, пожелала бы их прикосновения…
– Хватит глупить, Мхиби. Нам нужен твой совет. Корлат говорит, тебя терзают сны. Ты
кричишь о приближающейся угрозе, огромной и смертоносной. Женщина, твой страх
пощупать можно – даже сейчас. Я вижу, как мои слова снова разожгли его в твоём взгляде.
Опиши свои видения, Мхиби.
Пытаясь побороть болезненное сердцебиение, она грубо, надломленно захохотала.
– Все вы глупцы. Хотите бросить вызов моему врагу? Моему смертельному,
всесильному врагу? Хочешь обнажить меч и встать на моё место?
Скворец нахмурился.
– Если это поможет.
– Не нужно. То, что гонится за мной во снах, придёт за всеми нами. О, быть может, мы
смягчаем его ужасное лицо, тёмный клобук, неразличимая человеческая фигура, даже
ухмылка черепа, которая поражает на миг, но остаётся всё же знакомой – почти приятной. И
мы возводим храмы, чтобы приглушить уход в его вечные владения. Мы строим ворота,
возводим курганы…
– Твой враг – смерть? – Скворец оглянулся, затем вновь посмотрел ей в глаза. – Это
чушь, Мхиби. Мы с тобой оба слишком стары, чтобы бояться смерти.
– Лицом к лицу с Худом! – закричала она. – Вот что я теперь вижу, глупец! Он – маска,
за которой скрывается нечто, что ты не в состоянии даже осознать. Я видела! Я знаю, что
меня ждёт!
– Значит, ты уже не жаждешь смерти…
– Я тогда ошибалась. Верила в мир духов своего племени. Чувствовала призраков
своих предков. Но они – лишь воплощённая память, чувство самости, которое отчаянно
удерживает себя одной лишь силой воли. Дрогнет воля – и всё потеряно. Навсегда.
– Забвение столь ужасно, Мхиби?
Она наклонилась вперёд, схватилась за борт повозки скрюченными пальцами так, что
ногти вошли в старое дерево.
– По ту сторону ждёт не забвение, невежда! Нет, представь себе место, где толпятся
раздробленные воспоминания – память о боли, об отчаянии, – все те эмоции, что глубже
всего врезаются в душу. – Она ослабла, откинулась назад, медленно вздохнула и прикрыла
глаза. – Любовь улетает, как пепел, Скворец. Даже личность стирается. А то, что от тебя
остаётся, обречено на вечность боли и ужаса – поток осколков памяти от каждого – от всех, –
кто жил прежде. В своих снах… я стою на краю. Во мне нет силы – моя воля уже выказала
себя слабой, недостаточной. Когда я умру… я понимаю, что меня ждёт, что жадно хочет
пожрать меня, алчет моей памяти, моей боли. – Мхиби открыла глаза, встретила его взгляд. –
Это истинная Бездна, Скворец. Превыше всех легенд и сказаний, это – истинная Бездна. И
она живёт сама в себе, поражённая отчаянным голодом.
– Сны могут быть лишь воображаемым воплощением наших собственных страхов,
Мхиби, – сказал малазанец. – Ты выдумала справедливое наказание за то, что расцениваешь
как поражение дела всей своей жизни.
Её глаза сузились.
– Прочь с глаз моих, – прорычала Мхиби. Отвернулась, надвинула капюшон пониже,
отгородилась от внешнего мира – всего, что лежало за пределами вздувшихся, грязных досок
дна повозки. Уходи, Скворец, уноси свои острые, как меч, слова, холодную, неприступную
броню невежества. Нельзя ответить на всё, что я видела, простым, жестоким
утверждением. Я не камень для твоих грубых рук. Узлы во мне крепче твоего зубила.
Твои острые, как меч, слова не рассекут моё сердце.
Я не смею принять твою мудрость. Я не смею…
Ах, Скворец. Сукин ты сын.
…Командир скакал лёгким галопом сквозь клубы пыли, пока не добрался до авангарда
малазанской армии. Там он обнаружил Дуджека, по одну сторону военачальника ехала
Корлат, а по другую – даруджиец, Крупп, который неловко ёрзал на своём муле, отмахиваясь
руками от туч мошкары.
– Истинная чума – сей пагубный гнус! Крупп в отчаянии!
– Скоро поднимется ветер, – проворчал Дуджек. – Мы подходим к холмам.
Корлат подъехала ближе к Скворцу.
– Как она, командир?
Тот поморщился.
– Не лучше. Душа её скорчилась и иссохла так же, как и тело. Выдумала себе такой
образ смерти, от которого готова бежать в ужасе.
– Ц-ц-ц… Серебряная Лиса чувствует себя брошенной матерью. Это ведёт к
озлобленности. Она больше не рада нашему обществу.
– И она тоже? Это уже, кажется, превращается в состязание воль. Изоляция –
последнее, что ей нужно, Корлат.
– В этом – она точное подобие своей матери, как ты только что заметил.
Он тяжело вздохнул, поёрзал в седле. Мысли бросились врассыпную; Скворец устал,
нога болела и отказывалась повиноваться. Сон не шёл к нему. Никаких вестей о Паране и
«Мостожогах». Магические Пути стали непроходимы. Неизвестно, началась ли осада
Капастана или нет, тем более что случилось с городом. Скворец уже начал жалеть, что
отослал Чёрных морантов. Армии Дуджека и Бруда быстро шагали в неизвестность; даже
великую ворониху Каргу и её родню никто не видел уже больше недели.
Это всё из-за треклятых Путей и болезни, которая их теперь наполняет…
– Опаздывают, – пробормотал Дуджек.
– Лишь немного задерживаются, убеждает всех и каждого Крупп. Вспомните же
последнюю доставку. Уже почти стемнело. Всего три коня осталось в первом фургоне,
остальных убили, а упряжь отрезали. Четверо акционеров погибли, их души и сбережения
рассеялись по всем ветрам преисподней. А госпожа каравана? Почти при смерти.
Предзнаменование ясное, друзья мои – Пути поражены. И чем ближе мы подходим к Домину,
тем зловонней становится… хм, вонь.
– Но ты утверждаешь, что они вновь прорвутся к нам.
– Именно так, Крупп утверждает и настаивает, Первый Кулак! Тригалльская торговая
гильдия чтит свои контракты. Не стоит их недооценивать. Ныне пришёл день доставки
припасов. Посему указанные припасы и будут доставлены. И если были благоразумно
учтены скромные пожелания Круппа, среди таковых припасов окажутся ящики с
наилучшими противомоскитными средствами, какие только способны создать искусные
алхимики Даруджистана!
Скворец склонился к Корлат.
– В какой части строя она идёт? – тихо спросил он.
– В самом хвосте, командир…
– Кто-то за ней приглядывает?
Тисте анди покосилась на него и нахмурилась.
– А нужно?
– Откуда мне знать, Худ его бери?! – огрызнулся он. Затем нахмурился. – Прошу
прощения, Корлат. Я сам её поищу. – Скворец развернул коня, пустил лёгким галопом.
– У гнева порог низкий, – пробормотал Крупп, глядя вслед командиру. – Но не такой
низкий, как Крупп! Все грубые слова пролетают у него над головой безо всякого вреда и
теряются в эфире. А те стрелы, что направлены ниже, ах, они лишь отскакивают от Круппова
обильного бесстрастия…
– Брюха, ты хотел сказать, – заметил Дуджек, вытирая пыль со лба, затем наклонил и
сплюнул на землю.
– Кхм! Равномерно смягчённый Крупп лишь улыбается в ответ на колкости Первого
Кулака. Именно в прямолинейной грубости солдат и следует купаться утончённому человеку
на марше, в десятках лиг от всякой цивилизации. Вот оно, противоядие от насмешек
городских нищих, освежительный бальзам против изысканно-сардонических уколов знати –
зачем колоть иголкой, когда можно ударить молотом, а? Крупп глубоко вдыхает – однако не
настолько глубоко, чтоб закашляться от пыльной вони природы! – сию простую беседу.
Интеллекту следует перестроиться с ловкого придворного танца со всеми его сложными,
затейливыми па на дикарскую пляску под громовой топот сапог…
– Худ нас всех побери, – прошептала Корлат Первому Кулаку, – тебе удалось задеть его
за живое.
Ответная ухмылка Дуджека выражала глубокое удовлетворение.
Скворец направил коня прочь от колонны, а затем натянул поводья и стал ждать
подхода арьергарда. Повсюду были видны рхиви, они шли поодиночке или небольшими
группами, несли на плечах свои длинные копья. Загорелые кочевники шагали легко, будто их
не коснулись жара и многие лиги, оставшиеся позади. Стадо бхедеринов гнали параллельно с
колонной, в трети лиги к северу. В промежутке между ними тёк постоянный поток рхиви,
которые либо возвращались от стада, либо направлялись к нему. Иногда в него вплеталась
повозка – пустая на пути на север, гружённая тушами при движении на юг.
Вдали показался арьергард, пообок от которого скакали разъезды: отряды малазанцев в
достаточном количестве, чтобы удержать внезапное нападение, выгадать время, чтобы
колонна успела развернуться и прийти на помощь. Командир снял с седла мех с водой,
глубоко глотнул, пристально рассматривая своих солдат.
Удовлетворённо кивнув, он пустил коня шагом, щурясь в клубах пыли, которыми был
окутан арьергард.
Она шла в этой туче, будто желала скрыться. Её походка так живо напоминала Рваную
Снасть, что Скворец невольно почувствовал, как по спине побежали мурашки. В двадцати
шагах позади неё шагала пара малазанских солдат, за плечами – арбалеты, шлемы надеты,
забрала опущены.
Командир подождал, пока троица пройдёт мимо, затем направил коня следом. В
несколько мгновений он нагнал пару морпехов.
Те подняли глаза. Честь отдавать не стали, как было принято по уставу на поле боя. Та
женщина, что оказалась ближе к Скворцу, коротко кивнула в знак приветствия.
– Командир. Явились свою долю пыли проглотить, да?
– А вы обе как заслужили такую привилегию?
– Сами вызвались, сэр, – ответила вторая женщина. – Это ж Рваная Снасть там идёт. Ну,
да, мы знаем, она теперь называет себя Серебряной Лисой, только нас не надуришь. Это
наша кадровая чародейка, как есть.
– И вы решили прикрывать ей спину.
– Так точно. Честный обмен, сэр. Всегда.
– И вас двоих довольно?
Первая женщина ухмыльнулась из-под полузабрала.
– Мы до Худа хорошо умеем убивать, сэр, я и сестра моя. По две стрелы за семьдесят
ударов сердца пускаем – каждая. А когда на то времени нет, берёмся за длинные мечи, по
одному в каждую руку. А когда они погнутся, вытянем свиноколы…
– А когда железо закончится, – прорычала другая, – зубами грызть будем, сэр.
– Сколько ж у вас было братьев?
– Семь, да они все сбежали, как только смогли. И папаня тоже, но мамке без него
лучше, и это она не просто так, со зла сказала, а чистую правду.
Скворец подъехал ближе, закатывая левый рукав. Наклонился с коня и показал
морпехам своё предплечье.
– Видите шрамы? Нет, не эти, вот эти.
– Хороший укус, – отметила ближайшая женщина. – Только зубки маленькие.
– Ей тогда пять лет было, ведьме крохотной. А мне шестнадцать. Первая драка, в
которой я проиграл.
– А что, командир, из неё вырос знатный солдат, да?
Скворец разогнулся, поправляя рукав.
– Худов дух, нет! Как только ей стукнуло двенадцать, отправилась куда глаза глядят,
чтобы выйти замуж за короля. Так она сказала, во всяком случае. Больше никто из нас её не
видел и не слышал.
– Бьюсь об заклад, она и вышла, – заявила первая женщина, – если хоть в чём-то на вас
похожа.
– А вот теперь я чуть не подавился, солдат. И не только пылью. Продолжайте!
Скворец поехал вперёд рысью, пока не догнал Серебряную Лису.
– Теперь они готовы за тебя умереть, – сказала женщина, как только командир
поравнялся с ней. – Я знаю, – добавила она, – ты это делаешь не нарочно. Нет ничего
расчётливого в том, что ты ведёшь себя как человек, друг мой. Это и делает тебя таким
смертоносным.
– Неудивительно, что ты тут одна-одинёшенька топаешь, – ответил он.
Серебряная Лиса криво ухмыльнулась.
– Мы с тобой очень похожи, знаешь ли. Всего-то нам надо – руки сложить чашечкой, а
десять тысяч душ уже мчатся к нам в ладони. И время от времени каждый из нас это
осознаёт, и тогда внезапная, огромная тяжесть загоняет нас чуть глубже внутрь. И то, что
было мягким, становится чуть меньше, чуть слабее.
– Не слабее, Серебряная Лиса. Скорее, сгущается, становится более избирательным. То,
что ты вообще чувствуешь это бремя, доказывает: это чувство живо и здравствует.
– Всё же, если поразмыслить, есть разница, – заявила Серебряная Лиса. – Тебе – десять
тысяч душ. Мне – сотня тысяч.
Скворец пожал плечами.
Серебряная Лиса собиралась продолжить, но позади вдруг раздался громогласный
треск. Они обернулись и увидели, как в тысяче шагов за колонной распахнулся ревущий
портал, из которого хлынула багровая река. Морпехи подались назад, когда поток
приблизился к ним.
Высокие травы со всех сторон почернели, заколыхались, а затем пожухли и опали.
Вдалеке послышались крики рхиви, которые увидели зарево.
Из разрыва вынырнул фургон Тригалльской торговой гильдии, он горел чёрным огнём.
Пламя окутывало даже лошадей, которые пронзительно, ужасно ржали, выскочив на залитую
красным равнину. Несчастные животные сгорели в один миг, так что фургон покатился
дальше по инерции, рассекая алый поток. Одно из передних колёс подломилось. Гигантская
повозка покачнулась, развернулась так, что с боков посыпались обгоревшие тела, затем
накренился в языках чернильного пламени.
Второй фургон, который выехал из портала, тоже был охвачен чародейским огнём, но
он ещё не потерял управления. Ореол защитных чар окружал запряжённых цугом лошадей,
но начал рассеиваться, как только они вылетели на открытое пространство, шлёпая копытами
по крови, которая продолжала хлестать из разрыва. Возница стоял на козлах, точно безумный
призрак в плаще, пылавшем чёрным пламенем. Он заорал предупреждение двум морпехам, а
затем накренился вбок и натянул поводья. Кони вильнули в сторону, развернули огромный
фургон на двух колёсах, а в следующий миг он уже вновь с треском опустился на все четыре.
Один из стражников, которые цеплялись за бока фургона оторвался и плюхнулся прямо в
растекающуюся реку. Из багрового потока поднялась окровавленная рука, а затем безвольно
упала и скрылась из виду.
Кони и фургон промчались всего в дюжине шагов от двух морпехов, замедлили ход,
выбравшись из реки, чёрное пламя начало угасать.
Появился третий фургон, а затем ещё один, и ещё. Потом из портала выкатился экипаж
размером с дом, он мчался на двух десятках колёс с железными спицами, окружённый
мерцающей стеной чародейства. Его тянули более тридцати ломовых лошадей, и даже такого
числа не хватило бы, если б не явно заметная магия, которая приняла на себя бо́ льшую часть
невообразимого веса фургона.
За ним портал внезапно захлопнулся, разбрызгав во все стороны кровь.
Командир взглянул вниз и увидел, что его конь стоит по бабки в постепенно
замедлявшемся потоке. Скворец покосился на Серебряную Лису. Та замерла неподвижно и
смотрела на странную жидкость, которая касалась её голых голеней.
– Это кровь, – медленно, почти недоверчиво проговорила она. – Его кровь.
– Кого?
Серебряная Лиса подняла взгляд, на её лице отразилось смятение.
– Старшего бога. Моего… друга. Вот что наполняет Пути. Он ранен. Чем-то. Ранен…
быть может, смертельно – о, боги! Пути!
Прорычав проклятие, Скворец подобрал поводья и пришпорил коня, чтобы подъехать к
гигантскому фургону.
В резных бортах были выбиты внушительные вмятины. Почерневшие пятна указывали,
где раньше цеплялись стражники. От всех экипажей поднимался дым. Наружу начали
вываливаться фигуры, они спотыкались, будто ослепли, и стонали так, словно их души
вырвали из тела. Стражники падали на колени в мутную кровь и плакали или просто
склонялись в потрясённом молчании.
Когда Скворец подъехал ближе, рядом с ним открылась дверца.
На воздух неуверенно выбралась женщина, ей помогли спуститься по ступенькам. Как
только её сапоги опустились в алую, смешанную с травой грязь, она оттолкнула спутников.
Командир спешился.
Хозяйка каравана склонила голову, но воспалённые глаза смотрели твёрдо, и она
выпрямилась.
– Прошу прощения за опоздание, господин, – проговорила она хриплым от
изнеможения голосом.
– Я думаю, вы найдёте другой маршрут обратно в Даруджистан, – заметил Скворец,
разглядывая фургон у неё за спиной.
– Решим, когда оценим повреждения, – женщина повернулась к туче пыли на востоке. –
Ваша армия разбила лагерь на ночь?
– Такой приказ, несомненно, уже отдан.
– Хорошо. Мы не в том состоянии, чтобы вас догонять.
– Я заметил.
Три стражника – акционера – подошли со стороны первого фургона, согнувшись под
весом огромной, звериной лапы, оторванной у самого плеча, из которого всё ещё капала
кровь. Три когтистых пальца и два противопоставленных подёргивались на расстоянии
ладони от лица стражника. Все трое ухмылялись.
– Мы так и думали, что она ещё тут, Харадас! Остальные три потеряли, правда. Но всё
равно – красота, да?
Чародейка Харадас на миг прикрыла глаза и вздохнула.
– Нападение произошло в начале пути, – объяснила она Скворцу. – Два десятка
демонов, наверное, столь же потерянных и перепуганных, сколь и мы сами.
– Так зачем же им было нападать на вас?
– Да не нападение это было, господин, – заявил один из стражников. – Они просто
хотели с нами выехать из этого кошмара. Мы бы им подсобили, да только они были слишком
тяжёлые…
– И отказ от претензий не подписали, – заметил другой стражник. – Мы им предлагали
долю…
– Хватит, господа, – вмешалась Харадас. – Унесите это.
Но трое мужчин подошли слишком близко к переднему колесу великанского фургона.
Как только демоническая рука коснулась обода, она решительно сомкнулась. Трое
стражников отскочили, оставив руку болтаться на колесе.
– Ну, просто великолепно! – взорвалась Харадас. – И когда же мы это отцепим?
– Когда пальцы сотрутся, наверное, – ответил один из стражников, хмуро глядя на
руку. – Какое-то время будет трясти, крошка. Уж извини.
Со стороны армейской колонны приближался отряд всадников.
– Ваше сопровождение, – заметил Скворец. – Мы попросим тебя подробно рассказать о
путешествии, госпожа. Я бы предложил тебе отдохнуть сегодня вечером и передать
управление распределением своему заместителю.
Женщина кивнула.
– Хорошая мысль.
Командир огляделся в поисках Серебряной Лисы. Она продолжила путь, позади
неотвязно двигалась пара морпехов. Кровь бога запятнала сапоги солдат и ноги рхиви.
На равнине, примерно на две сотни шагов, земля превратилась в багровое, смятое
одеяло, изорванное и неопрятное.
Мхиби видела сон. Она цеплялась за край обрыва, руки с побелевшими костяшками
ухватились за искривлённые корни, мелкий песок и земля сыпались в лицо, а она отчаянно
старалась не сорваться.
Внизу ждала Бездна, наполненная бурей расчленённых воспоминаний, потоками боли,
страха, ярости, зависти и тёмных страстей. Эта буря жаждала поглотить её, тянулась к ней, а
Мхиби не могла защититься.
Руки её слабели.
Воющий ветер вцепился в ноги, дёрнул, оторвал от уступа, и Мхиби упала, полетела
вниз, добавив собственный вопль к яростной какофонии бури. Ветра швыряли её то в одну
сторону, то в другую, Мхиби вертелась в воздухе, кувыркалась…
Что-то жёсткое, твёрдое ударило её по бедру, соскользнуло. Могучий порыв ветра
обрушился на тело. Затем вновь удар – когти сомкнулись на поясе, холодные как сама смерть.
Резкий рывок, от которого подбородок вонзился в грудь, и вот Мхиби уже не падала, а
поднималась – её уносило всё выше и выше.
Рёв бури начал стихать внизу, затем сдвинулся в сторону.
Мхиби извернулась и посмотрела вверх.
Над ней парил немёртвый дракон – невероятно огромный. Иссохшиеся обрывки кожи
тянулись за лапами, почти прозрачные крылья грохотали. И это создание несло её куда-то
прочь.
Мхиби повернулась, чтобы посмотреть вниз.
Под ней раскинулась безликая, серовато-коричневая равнина. В земле были видны
длинные трещины, наполненные мерцающим льдом. Вдруг она заметила тёмное пятно,
текущее по склону холма. Стадо. Я уже была здесь. В этой земле, во сне… тут были следы
…
Дракон вдруг накренился, подогнул крылья и начал быстро, по спирали спускаться к
земле.
Мхиби заверещала – но с потрясением поняла, что воет не от ужаса, а от восторга. О,
верхние духи, вот каково это – летать! О, теперь я познала истинную зависть!
Земля устремилась навстречу. За миг до смертельного столкновения драконьи крылья
дважды хлопнули, поймали поток, а затем, подогнув лапы, змей бесшумно помчался на
расстоянии вытянутой руки над глинистой землёй. Когда движение вперёд замедлилось, лапа
опустилась и когти разжались.
Мхиби приземлилась с почти неслышным звуком, перекатилась на спину, затем села и
увидела, что громадный дракон вновь набирает высоту, с грохотом взмахивая крыльями.
Мхиби опустила глаза и увидела молодое тело – собственное. Закричала от жестокости
этого сна. Снова закричала, свернулась клубком на холодной, мокрой земле.
Ах, зачем ты меня спас! Зачем? Только чтобы проснуться – о, нижние духи –
проснуться…
– Она просто пролетала мимо. – Тихий голос – незнакомый, но говорящий на языке
рхиви – прозвучал в её голове.
Мхиби резко вскинула голову. Огляделась по сторонам.
– Кто говорит? Где ты?
– Мы здесь. Когда будешь готова увидеть нас – увидишь. Похоже, у твоей дочери воля –
под стать твоей. Так приказать величайшей из заклинательниц костей – о да, она явилась в
ответ на призыв девочки. На Соединение. Отклонилась с дороги, немного. Но тем не менее…
мы поражены.
– Моя дочь?
– Ей всё ещё больно от суровых слов – мы это чувствуем. Оттого мы поселились здесь.
Этот круглый коротышка скрывает обсидиановые лезвия под покровом плоти. Кто бы мог
подумать? «Она отдала тебе всё, что имела, Серебряная Лиса. Пришла пора тебе давать в
ответ, девочка. Крупп не одинок в том, что отказывается бросить её на произвол судьбы».
Ах, он открыл её глаза тогда, отбросил одержимость собственными личностями, а она – в то
время лишь ребёнок – услышала его слова, хотя тогда он говорил лишь во сне. Услышала. О
да… Так что же, – продолжил голос, – теперь ты нас увидишь?
Мхиби уставилась на свои гладкие ладони, молодые руки, а затем закричала:
– Хватит мучить меня этим сном! Хватит! О, хватит…
Её глаза раскрылись в пыльном мраке шатра. Боль пронзила истончённые кости,
усохшие мускулы. Рыдая, Мхиби свернулась в клубок всем своим дряхлым, измученным
телом.
– О, боги, – прошептала она, – как же я тебя ненавижу. Как я тебя ненавижу!
Глоссарий
Паннионский Домин
Капастан
Фэнер/Теннерок
Трейк/Трич
Д’рек
Худ
Огнь
Тогг
Беру
Маури
Опонны
Солиэль и Полиэль
Королева грёз
Фандерея
Дэссембрей
Престол Тени
Старшие Пути
Король
Королева (Королева грёз)
Поборник
Жрец
Вестник
Солдат
Ткач
Каменщик
Дева
Король (Худ)
Королева
Рыцарь (прежде – Дассем Ультор)
Маг
Вестник
Солдат
Пряха
Каменщик
Дева
Король
Королева
Поборник
Жрец
Капитан
Солдат
Швея
Строитель
Девица
Король
Королева
Рыцарь (Сын Тьмы)
Маг
Капитан
Солдат
Пряха
Каменщик
Жена
Независимые
Взошедшие