Folco Terzani

A piedi nudi sulla terra

Фолько Терцани

Босиком по земле

Воспоминание
 Мне девять лет и я первый раз в Индии. Мне тут
совсем не нравится: везде грязь, нищета, прокаженные
передвигающиеся по улицам на тележках отталкиваясь
окровавленными культями.
Мы идем в большой храм в Дели. Чтобы войти внутрь
нужно снять обувь и это последнее из того, что бы я хотел
сейчас сделать. Иду босиком с ужасом думая о тех болезнях,
которые можно подцепить. Я шокирован на столько, что после
возвращения закрываюсь в комнате отеля смотреть телевизор
и грызть орешки. Выходить на улицу у меня больше нет
никакого желания.

Потом, почти перед отъездом, я выглядываю из окна

наружу и вижу большую оживленную толпу. Вижу троих,
практически голых человек в центре толпы. У них спокойный
вид и очень длинные волосы закрученные над головой в
форме короны. Один держит в руках простейший
музыкальный инструмент с одной струной. Вещей у них
меньше чем у попрошаек, но держатся они как короли.
– Кто же они?
Мы выходим на улицу и в толпе нам говорят что это аскеты —
садху. Они живут одни в джунглях. Мне кажется нереальным,
что существуют такие люди. Я не могу их забыть.

Потом мы уехали и жизнь текла своим чередом. Переезд в

Китай, новые школы, новые друзья...
Когда через десять лет встал вопрос куда поступать, я выбрал
факультет философии в Кэмбридже. Меня интересовали
общечеловеческие экзистенциальные вопросы, но я остался
разочарован их методом преподавания основанном полностью
на логике. Мне он показался сухим и закостенелым.

Поэтому я принял решение: если к концу первого учебного

года у меня будет высший бал, то с философии я ухожу. Если
же нет, то значит я чего то не понял и продолжу обучение.

Они совершили ошибку дав мне высший бал. Я перешел на

английскую литературу. Это значит что последующие два года
я лежал на диване и читал запоем. Больше всего мне нравился
Шекспир. Я был уверен что в мире нет ничего лучше.

В конце обучения, как это всегда бывает, в поисках свежих

кадров прибыли представители банков, мультинациональных
компаний и даже спецслужб. И тут я оказался в странной
ситуации. Я не хочу идти на собеседования так как знаю, если
мне предложат работу, то я соглашусь. Но у меня больше нет
уверенности в том, что моя жизнь идет в верном направлении.
У меня есть ощущение, что мне не по пути с этой системой
ценностей. Это можно сравнить с танком, которому для
движения необходимо чтобы каждый винтик правильно
выполнял свою часть работы. Хотя с другой стороны, может
было бы лучше ему никуда и не ехать? Меня привлекает что
то другое, но что же это я пока сам не знаю.

Так начался длинный и сложный период моей

трансформации. Все мои однокурсники начали работать, они
стали успешны. А я не могу устроиться. Не хочу и не могу.

Меня приняли в киношколу Нью Йорка, но это не улучшило

ситуацию, а скорее наоборот. Когда я просыпаюсь утром глаза
сами-собой блуждают по полкам с книгами: Шекспир, греки,
романтические поэты которыми я был увлечен; но ничего
больше меня не привлекает. Беру в руку си-ди диск с самой
возвышенной музыкой когда либо сочиненной человеком, но
не хочу его слушать. Проблема усложняется тем, что у меня
никаких проблем нет. У меня здоровое тело, холодильник
полон хорошей еды и у меня есть очень милая девушка. Но в
тоже время мне кажется что я живу в тени своей жизни.
 Обсуждать это с психологом я не хочу, посколько не ищу
оправдания; я не хочу освободиться от этого дискомфорта,
наоборот, хочу полностью погрузиться в него и понять что
идет не так. В любом случае я не могу продолжать жить
дальше как обычно. В двадцать три года я решаю оставить
киношколу.

Идея снять документальный фильм приходит ко мне во

время одной свадьбы в Швейцарии. Стояла глубокая ночь и
все были увлечены танцами. Обычно мне нравится танцевать,
но в тот раз у меня не было настроения. Приближается
рассвет и начинают каркать вороны. Я сижу за столом и
смотрю на веселящуюся компанию. Рядом со мной сидит в
молчании какой то тип. Какое то время я разглядываю его и
потом первым начинаю разговор:

– Чем ты занимаешься?
– Да так, в общем то ничем, ...по правде говоря я только что
вернулся после семи лет затворничества в одном
тибетском монастыре.

Такого ответа я никак не ожидал.

– Да ладно? Ну и как там было?

– Ну...можно сказать, это было самое лучшее из того что я
сделал в моей жизни.

Я попросил его рассказать мне всю его историю и когда он

закончил свой рассказ, я решил поехать в тот монастырь,
который находился во Франции, в департаменте Дордонь.

Все практикующие там были с запада. Они с большим

уважением отзывались о своем учителе, пожилом тибетце,
который правда, уже долгое время не жил с ними. Но мне
казалось важным поговорить с ним. В документальном
фильме о тибетских монахах во Франции, самой сильной
сценой должно было быть интервью с тибетским ламой.
Через два месяца такая встреча состоялась.

Я заготовил с десяток вопросов и пришел на встречу. Мастер

говорил только на тибетском, но рядом был его переводчик.
Ответы на первые вопросы прошли гладко, без сюрпризов.
Его монотонность и чистосердечный блеск в глазах...не знаю
что именно это было, но в какой то момент все вокруг меня
стало прозрачным, а потом и вовсе все исчезло в яркой
вспышке света и радости. Мои вопросы тоже исчезли, или
потеряли всякий смысл.

Как только я пришел в себя, то схватил видеокамеру, которая

продолжала снимать, пробормотал «спасибо», и выскочив из
комнаты разрыдался. Французский монах, который меня
сопровождал, подошел чтобы спросить что со мной
произошло.

– Ухх...не знаю, но что то чего я никогда не испытывал в

жизни.
– Аа, хорошо! Значит ты останешься тут с нами?
– Нет, нет, как я могу остаться? Меня ждет девушка и
мне надо закончить работу. Интервью я немного
испортил, но в общем-то я смогу привести его в
порядок во время монтажа и закончить фильм.
– Ну что же, это значит что твой опыт был менее
сильным чем наш.

Возможно так оно и было, мне не хотелось становится

монахом. Однако это был особенный опыт, как будто мне
представилась возможность увидеть новый, никогда не
виданный цвет. Там меня посетила фраза, которую я сразу же
записал: «Я только что увидел что то более реальное, чем
чашка чая».

В последующие месяцы я смонтировал мой первый

короткий документальный фильм, и смог продать его на
телевидение, в котором рассказал о разных любопытных
аспектах тибетского буддизма на западе. Я рассказал в нём
обо всем, кроме той встречи с ламой.

Жить в городе, все равно что жить в зеркальном лабиринте.

На каждом углу, куда бы ты не повернул, только люди и их
творения: здания, машины, дорожные знаки...Это похоже на
одержимость. Ты абсолютно поглощен ритмом города и
бесконечными изобретениями нашей цивилизации. Все
вымощено, расплющено, зацементировано, подсвечено,
раскрашено и укатано. А все остальные животные, которые
могли бы жить рядом с нами, изгнаны отсюда. Иногда мне
хочется посмотреть что происходит за нашим забором.
Потому что в мире, во Вселенной, есть не только это. Не так
ли? Очень легко забыть про то, что есть вокруг, и пребывать в
нашей коллективной ограниченной иллюзии.
Ночью большой город накрыт световой оболочкой сквозь
которую невозможно увидеть звезды. И это огромная потеря,
поскольку нет ничего что можно увидеть, что находилось бы
дальше, чем звезды. Это дает нам перспективу, которой в
городе очень не хватает. Но чтобы увидеть и понять это
необходима темнота. Есть вещи, которые днем или при
обнадеживающем свете фонарей, нам не видны.

Тибетский мастер открыл мне ту форточку, в которую я

захотел смотреть и дальше. Поэтому, когда мне представилась
возможность поехать и взглянуть на то, как живёт одна
современная святая, я не отбросил её сразу же как абсурдную.

По приезду в Калькутту, я сразу же получил что то вроде

хорошей пощечины. Идя вдоль дороги я увидел человека
растянувшегося на земле с глубокой гниющей раной в ступне.
Все проходили мимо с беспечным видом, а он оставался на
месте, по виду собираясь там и умереть. Когда ты еще мал, то
тебе приходят в голову разные вопросы, например: почему в
мире так много несправедливости? В молодости такие
вопросы тебя еще посещают, но потом ты перестаешь
задавать себе подобные вопросы, считая что с этим уже
ничего нельзя поделать. Но в тот момент жестокость ситуации
и боль подали мне сигнал о том, что я должен был что то
предпринять.

На следующий день я постучал в одну деревянную дверь.

Через щель меня осмотрела монахиня и затем дверь
отворилась.

– «Что тебе надо?», спросила она.

Через пару минут я уже стоял перед Мадре Терезой. Она

сидела на коляске и сказала мне, что бы я отвез ее в капеллу. Я
попытался объяснить ей свое появление:

– «Мадре, я пришел сюда, поскольку не знаю»...

Она сухо перебила меня:

– «Не задавай много вопросов. Иди работать с

умирающими!»

И вот я, который был настолько брезглив, что не пил из

одной и той же банки Кока Колы с другим человеком, на
следующее утро пошел туда, куда она мне сказала.
В центральном зале «Casa dei Morenti» (ital. Дом
умирающих) каждый день разыгрывались сцены из фильмов
ужасов, а посреди всего этого ужаса паренёк со светлыми
волосами и сияющими глазами смеялся и обнимал больных.
Инстинктивно я хотел сразу же убежать с криком, но увидев
этого паренька, я почувствовал что еще больше чем убежать, я
хочу быть таким же как он.

Таким образом я остался. В первый день я почти ничего не

сделал. На второй день индийские христианские монахини
взяли меня с собой на улицу. Я был молод и силен, то есть мог
поднимать людей с земли и относить их в Casa dei Morenti.

Тибетский лама показал мне что то за несколько минут, у

Мадре Терезы я остался на шесть месяцев. Здесь я получал то
практическое знание, которого мне не хватало в университете.
В этот период я пытался начать все с чистого листа, уделяя
внимание фундаментальным вещам: бедность и богатство,
здоровье и болезнь, жизнь и смерть. Здесь не было нужды в
теориях или объяснениях. Как говорят индусы: смерть это
величайший гуру. И там мы лицезрели смерть каждый день.

Мать Тереза не тратила слова понапрасну. Если ты

спрашивал её отчего в мире так много страданий, она закатив
глаза к небу отвечала:

- «Спроси у Него».

Она считала, что если ты будешь рассуждать о

философских вопросах, то не сможешь помочь тому, кто
нуждается в твоей помощи прямо сейчас.
Это была сама любовь в действии.

В Калькутте у меня тоже получилось снять

документальный фильм, благодаря которому я смог переехать
в Лос-Анджелес, на голливудские холмы. Мне нравилась
жизнь в крайних ее проявлениях. Но, к сожалению, я не смог
найти работу в кино. Это был хороший урок для меня, очень
полезный. Чем больше проходило времени, тем сильнее мне
была нужна работа, и тем меньше меня хотели брать куда
либо. В этих кругах надо уметь быть своим парнем, всегда на
позитиве, всегда «va tutto bene!» (ital. все в порядке).

Я брался за любую работу, но это была классическая

ситуация в которую многие попадают, когда приходиться
браться за всё что угодно, лишь бы выжить. После некоторого
времени ты начинаешь чувствовать себя зажатым в тиски
обстоятельств, из которых невозможно вырваться. Если ты
остановишься, то очень скоро тебе нечем будет платить за
аренду, и тогда все чаще ты начинаешь задавать себе вопрос: а
это правда именно то, для чего я родился?

Как раз в этот момент я вдруг вспомнил аскетов из Индии,

которых видел в детстве. Я почувствовал ностальгию по
иному образу жизни, который однажды лишь мелькнул передо
мной, но был мне совсем не знаком. Мне захотелось поехать
туда снова и найти их чтобы удостовериться в том, что они и
вправду существуют и посмотреть как они живут день за
днем. Неужели существует иной способ жить на свете, а не
только тот, к которому меня приучали с детства?

Так я захотел снять документальный фильм про индийских

аскетов. Фильмы мне давали алиби перед обществом для
продолжения личного поиска. Кроме этого они приносили
небольшой доход от продажи их на телевидение.

В Индию на этот раз мы отправились втроем. Со мной

поехал мой старый друг по университету, который стал теперь
модным театральным режиссером в Лондоне и ещё одна
отчаянная девушка. Не имея никаких конкретных контактов с
реальными отшельниками, мы решили начать наш trip с
посещения наиболее знаменитых ашрамов. Первым в списке
был ашрам Саи Бабы, на тот момент самого популярного
живого гуру. Потом в списке шел ашрам Ошо и ашрам Шри
Ауробиндо. Но если честно, для меня это было совсем не то,
что я искал.

Но однажды, в одном из таких мест, в разговоре с такими

же путешественниками как и мы, зашла речь про место,
которое было немного в стороне от основных туристических
маршрутов. Не долго думая мы запрыгнули в ночной автобус
и утром вышли в таком сказочном месте, которое меня сразу
же околдовало. Мы оказались в окружении древних развалин,
гор и огромных валунов...тут было не совсем понятно что
вокруг создано человеком, а что природой.

Hampi - это самое красивое место из тех, что я видел в

Индии и я сразу же проникся близостью к нему. Я зашёл в
маленький книжный магазин и спросил у продавца есть ли
поблизости отшельники. Он сказал что есть один, как раз на
другой стороне реки.

Переправившись на другой берег в круглой плетеной лодке,

дно которой было покрыто дегтем, дальше надо было идти
пешком между деревьев и развалин. Наконец я разглядел
развивающийся оранжевый флаг и приблизился к нему. Там
оказался вход в пещеру. На хорошо утрамбованной земле
перед огнем с прямой спиной и суровым видом сидел человек.
Тело его было покрыто пеплом, а волосы были закручены в
форме короны над головой. Вид его вызвал у меня трепет.
Мелькнула мысль: «возможно, он не хочет меня здесь
видеть?»

– «Садись!», произнес он на примитивном английском и

указал мне на джутовый мешок.
– «Чай будешь?»

Рядом с ним сидел еще один чокнутый на вид, чуть

помоложе. Должно быть его ученик. С индусами, которые
приходили и уходили, баба говорил на хинди. Я хотел задать
ему много вопросов, но не знал, как с ним общаться. Здесь я
чувствовал себя очень далеко от моего привычного мира. Из
тех немногих его слов, которые он произнес, мне показалось
что у бабы какой то очень странный акцент.

– «Baba, where you from?», спрашиваю его я.

– «Italy».

Я ошеломлен. На следующий день, вместе с двумя моими

друзьями, я возвратился к Баба Чезаре. Я задал ему вопросы о
его жизни и у него всегда были на готове ясные, иронические
и прямые ответы. Он говорит что если мне правда интересно,
то я могу остаться в соседней пещере, где можно спать. Но
что же я буду делать в таком месте?

– «Ты сможешь смотреть на солнце, которое утром встает, а

вечером садится», произносит он.

Это как раз то, чего мне хочется больше всего, чтобы
откалибровать мысли после стольких лет жизни в городе.
Возле моих скрещенных ног муравьиная процессия
передвигает труп скорпиона. Мои товарищи бросают на меня
суровые взгляды. Я тоже не чувствую себя уверенно. Более
того, из нескольких фраз сказанных этим человеком я
понимаю что у него были проблемы с законом, он сидел в
тюрьме. Меня беспокоит вопрос: что же он такого мог
натворить?

– «Возможно я однажды вернусь», говорю я и мы уходим.

В последующие три года я хорошо познакомился с жизнью

индийских садху, но так и не вернулся к итальянскому бабе. Я
путешествовал в основном в Гималаях и сидя возле огня с
этими тощими и лохматыми людьми отказавшихся от
материального мира, коллекционировал слова и изображения
для моего фильма.

Было в них что то, что меня сильно привлекало. Они не

были похожи на монахов, которые живут в монастырях и
одевают одинаковую униформу, учат одинаковые тексты и
следуют одной доктрине, как Мать Тереза или тибетские
монахи. Это одинокие искатели, путешествующие по стране,
чаще всего пешком, как паломники. Меня всегда поражал
святой Франциск, свободный дух его был ближе к природе.
Он путешествовал и жил в бедности, проповедуя не только о
любви людской, но о любви ко всем созданиям: к волкам, к
птицам...И именно этим садху больше всего напоминали мне
его.

Начать с простоты казалось мне необходимым.

Часто у меня было чувство растерянности перед сложностью
окружавших меня вещей: я использую компьютер каждый
день, но понятия не имею как он работает, каким образом
летает самолет, как iPod помнит всю записанную в него
музыку и как функционирует экономика. Я окружен
механизмами, которые не понимаю. Находясь с садху я
познакомился с элементами: с водой, с землей, с огнем и с
воздухом. Я почувствовал себя счастливым ходя пешком,
купаясь в ледяных гималайских реках и греясь сжавшись у
пламени огня, вдыхая пространство.

По дороге к истоку Ганги я остановился в одном храме. Там,

в конце длинной череды ступеней, была миниатюрная
комнатка. С почерневшими паутинами по углам и маленьким
окном, сквозь которое внутрь попадал единственный луч
света, она походила на дом ведьмы из сказки. Один
темнокожий человек с черными волосами, желтыми глазами и
красной точной на лбу жестом пригласил меня войти. Я сразу
понял что он один из тех кого я ищу.

Его звали Ана Баба и он был молодым аскетом, примерно

моего возраста. Народ приходил поклониться к нему и уходил.
Кто то принес связку бананов и в течении пяти минут все они
были розданы: один достался мне, один попрошайке, один
быку, потом подошла обезьянка и Ана Баба дал один банан и
ей. Кто то дал бабе пятьдесят рупий и он сразу отдал их
одному ребенку. Деньги и вещи протекали сквозь его руки не
задерживаясь у бабы.
К вечеру к Ана Бабе зашел садху музыкант. Усевшись с нами
он стал исполнять наполненные удивительной красотой
бхаджаны, которые вводят слушателя в легкий транс. Потом
на звуки музыки пришли дети. Поздоровавшись с бабой:
«Хари Ом, Махараджи! Хари Оммм!», они стали подигрывать
на примитивных инструментах. Это было замечательно.

В это время мне приходилось постоянно летать из Индии в

Лос Анджелес и обратно. Ана Баба стал моим ориентиром.
Однажды я попросил его сопроводить меня в паломничество
по Гималаям. Он настоящий садху. Когда баба решает что то
сделать, он не готовится. Он встает, берет свою jola (сумка
аскета) и идет. Он не должен никому ничего объяснять, а все
что у него есть умещается в одной наплечной сумке.

Вот так мы и отправились. Первую часть пути мы должны

были проехать на автобусе, так как мое время было
ограничено. Мне всегда нравились Гималаи. То, что мы
привыкли считать горами, для Гималаев всего лишь
основание, самые низкие хребты. Намерение наше было в
течении десяти ней добраться до Кедарнатха и вернуться.
Самые священные места в Гималаях находятся высоко в
горах, на уровне ледников, там где рождаются великие реки.
Зимой они закрыты, но летом туда стекаются потоки
паломников.
Паломничество это путешествие на встречу со своей
кармой. Иди и наблюдай что происходит вокруг. Происходят
интересные, иногда опасные, иногда просветляющие встречи
с новыми людьми и местами.
Перед посадкой в автобус неожиданно появился еще
один баба, который решил поехать с нами. Он был обут в
тапочки и у него имелась не очень симпатичная борода. Звали
его Компьютер Баба, но это было скорее шутливое прозвище.
Он был компьютерным гением с юга Индии, но однажды с
ним что то случилось и он решил оставить прежнюю жизнь и
отправился в Гималаи, но настоящим бабой пока не считался.
Он говорил что его борода загорелась во время пожара и
поэтому не росла достаточно длинной. Но я думаю что он
просто совсем недавно встал на путь. А тапки давали понять
что у него мало опыта. Ана Баба всегда ходил босиком.

В время путешествия к нам присоединились еще двое

садху. Нас в банде было уже пятеро.
По дороге мы встречали аскетов которые жили в хижинах
разбросанных по горам. Некоторые мне запомнились. Шанти
Дас был воплощением спокойствия и физической красоты. Он
жил в окружении обезьян, а вокруг его хижины росли
гигантские кусты крапивы, своими видом намекавшие что
сюда не стоит приближаться. У меня был с собой пряник из
Италии. Я всегда стараюсь возить с собой небольшие подарки.
Еда отшельников достаточно однообразна и скудна, поэтому
пряник с миндалем и изюмом в такой ситуации помогает
общению.

Он пригласил нас на обед и приготовил на всех, но сам

поел последним, только после того как накормил нас. Там, как
и во многих других путешествиях в Гималаях, я
прочувствовал что такое shanti, мир и душевное спокойствие,
вещь которой баба постоянно могут наслаждаться.

– «У вас есть любые вещи, но у нас есть шанти», сказал мне

улыбаясь Шанти Дас. Имя которого означает Слуга
Спокойствия.
Я хотел остаться с ним на пару дней, но Ана Баба сказал
что нам пора идти.

Два дня спустя нам повстречалось то, что я давно желал

встретить: гроза. В дали над горами сверкали молнии и гремел
гром. Пять типов, которые идут в верх, а перед ними говорит,
шумит и ругается бог...Я абсолютно счастлив. Мы
поднимаемся всё выше и выше, начинает накрапывать дождь.
Я еще больше доволен. «Ну сейчас мы увидем, какие это
садху!» - думаю я про себя. Они же продолжают спокойно
идти вперед. Через некоторое время солнце садится и капли
дождя превращаются в снежинки. Я продолжаю оставаться
уверенным. Если ты нуждаешься, но идешь с верой, то
появится пещера, бог тебе её предоставит. По крайней мере
так мне сказали садху.

В общем, мы взобрались на одну гору, где я ожидал

увидеть пещеру чтобы мы могли укрыться. Но она все не
появлялась. Наоборот, начинает темнеть, сильно холодает и
усиливается ветер. Чем выше мы поднимаемся, тем сильнее
становится снегопад. Ана Баба идет босиком. У меня по
крайней мере есть ботинки, две пары носков и рюкзак. Ана
Баба завернут в свое единственное одеяло. В какой то момент
я замечаю, что они все немного обеспокоены. Они не знакомы
с местностью и начинают идти быстрее. Если штука в том,
чтобы довериться...то похоже что это не работает.
Вдруг, в дали, они заметили две каменные хижины, точнее
два заброшенных сарая для скота. Мы кое как размещаемся
там, в тесноте, прижатые друг к другу. Холод собачий. Уснуть
невозможно. Ана Баба начинает повторять мантру Шивы:
«Om Namah Shivaya, Om Namah Shivaya, Om Namah
Shivaya...». И всю ночь все пять человек повторяют эту мантру
вместе. Она отвлекает мой ум от другой мантры, которой он
стал одержим: «Мне холодно, мне холодно, мне холодно!».

После одной такой ночи, можно по настоящему

почувствовать радость первых согревающих лучей солнца.
Когда появляется этот огненный шар прогоняющий темноту и
холод ты чувствуешь огромную благодарность. Но если ты
сидишь в доме со светом и отоплением, тебе никогда не
понять важности солнца. Достаточно солнцу выключиться на
один день и все мы будем мертвы.

Я снова в Лос Анджелесе. На одной вечеринке меня

знакомят с режиссером, документальный фильм которого
номинировали на Оскар и который мне очень понравился. Я
предложил ему поехать в Индию вместе со мной и снять
фильм о садху, который давно вынашиваю. Он ответил:

– Если ты купишь мне билет, то я согласен.

Вместе мы поехали в Индию на праздник Кумбха Мела. Это

мероприятие проходит каждые три года в одном из четырех
основных мест на берегах священных рек, там собираются
сотни тысяч йогов различных направлений и десятки
миллионов паломников. Скорее всего это самый большой в
мире праздник. С нами наш проводник Ана Баба. Видя садху в
бреду и экзальтации, с распущенными волосами, покрытыми
лишь пеплом в дыму от ганжи, мне они кажутся
сумасшедшими...Практика некоторых состоит в физических
аскезах: кто-то держит поднятой одну руку много лет, пока
она не превратиться в сухую палку с длинными ногтями, кто-
то никогда не ложится, другой наоборот лежит на ложе из
гвоздей. И все это на огромной территории.

После большого праздника мы хотим найти кого-то

живущего уединённо: например аскета живущего в пещере —
ведь почти все садху говорят что прожили долгое время в
пещере.

То, в чем мы уверены и что мы с удивление узнали, это то

что зимой в этом районе пещеры пустуют, а в некоторых
случаях они даже закрыты на замок.
Шло время и мой друг режиссёр настроен все более
скептически. У меня стало складываться ощущение, что когда
мы вместе, то никаких особенных встреч не происходит. Я
тоже начал терять веру. Но несмотря на это, когда я был один,
то всегда встречал необычных людей и получал сильный
опыт.
Когда ты путешествуешь с кем то, то карма становится
общей, коллективной. Сумма кармы всей компании в тот
момент. Но смысл в том, чтобы ты переживал свою
персональную карму: для этого ты идешь в горы один. И все
что ты встретишь и увидишь предназначено именно для тебя.
Нет никого, кто бы мог оспорить то, что ты чувствуешь. Но
прежде всего, я начал чувствовать что же на самом деле
означает в этом мире чистота твоего намерения. Если ты
ищешь для того, чтобы получить знание и стать лучше, то
найдешь. Если тебе интересно лишь снять, чтобы
задокументировать, то не найдешь ничего особенного. Будут
фантастические сцены, но без души.
Работа над нашим фильм не продвигалась, я переживал не
самый лучший период в жизни и мы решили вернуться в Лос
Анджелес.
- «Слушай, так не пойдет», сказал я своему другу. «У меня
было ощущение, что можно чему то научиться. Но ты не
особо веришь в это. И сейчас я тоже начинаю терять веру.
Мне надо ехать одному. Это мой последний шанс. Я
постараюсь найти путеводную нить. И когда найду, то позову
тебя».

Через несколько месяцев я снова отправился в Индию. На

одном празднике в Дели у меня произошел разговор о садху с
одним местным журналистом, где я высказался довольно
цинично. В ответ журналист мне рассказал об одном
интересном йоге, имеющим хорошее знание о природе. На
спор я уговорил его отвезти меня к нему и мы договорились
на следующую субботу.
Сколько было приключений в этой поездке! В самом начале
на дороге мы увидели лежащего на земле человека. Видно
было что он сильно страдает.

– «Смотри, он умирает», сказал я своему товарищу.

– «Это его карма», он ответил.

Но я не мог это принять. Я вернулся назад и сделал то,

чему меня научила Мать Тереза: взял его на руки. Стоя
посреди интенсивного движения с человеком у меня на руках,
я поймал рикшу и сказал:

– «В больницу, пожалуйста».

В больнице все на нас смотрели с удивлением. Уложив

человека на стол я спросил медиков могут ли они взять его на
лечение за мой счет. Мне ответили:

– «Не беспокойся, мы позаботимся. Он ведь один из нас».

 После поездки к аскету, мы вернулся в ту же больницу,
чтобы узнать всё ли в порядке у нашего нового знакомого. Нас
провели в палату и показали его кровать: пустую. Плохой
знак. Потом открылась дверь и вслед за медсестрой в палату
вошел он. Увидев меня он упал на колени и стал обнимать
мои ноги и благодарить за то что я спас его жизнь. Тогда я
вытащил из кошелька все деньги, которые у меня были с
собой и сказал: «Новая жизнь!».

Однако, после посещения больницы, мы вернулись к тому

месту, где жил баба. На вид ему было около восьмидесяти лет,
но волосы у него были короткие, жена и семеро детей. Я себе
представлял все наоборот! Жил он в маленьком домике в
небольшом городке, а не в пещере посреди джунглей.
Ухоженный домик со входом и звонком. Однако лицо у него
было необычное, с большими интенсивными глазами и
выдающимся носом. Я сел рядом с ним.
Звали его Ганготри Баба. Он был родом из обеспеченной
семьи; в детстве у него была европейская гувернантка,
поэтому он говорил на замечательном английском, богатом и
старинном. Слабым, почти унылым голосом, таким что мне
пришлось вплотную приблизить одно ухо к его губам, он
начал рассказывать мне истории из иного мира. Я снова стал
ребенком, который слушает сказки и верит в них.
Однажды он стал невидимым, чтобы пройти незамеченным
в толпе. Нет ничего невозможного для йога. Для этого, как и в
боевых искусствах, нужно сконцентрировать свою энергию
внутри себя и не смотреть ни на кого.
В одном из своих многих путешествий он воскресил
недавно умершую девушку. А также он рассказывал что сам
умирал два или три раза: точнее оставлял свое тело, чтобы
помочь кому то в другом месте. Во время этих временных
смертей, жена заботилась о его теле и периодически заливала
воду ему в рот.
Его гуру была женщиной ста шестидесяти лет. Знание
передавалось у неё в семье по материнской линии: от
бабушки к матери, и от матери к дочери. Нужно было всегда
следовать инструкции: для начала в лесу надо найти дерево
баньян и провисеть на нем вверх ногами определенное
количество месяцев. Он рассказывал от первого лица
настолько правдиво и увлекательно, что я был поражен.
Потом его жена достала его фотографию в молодости.
Удивительно, с волосами до земли, он был похож на Йети.
Сильный, со своим выдающимся носом, он вышел из
почтенной семьи, чтобы потом уйти жить и практиковать
глубоко в джунглях. В какой то момент в эту джунгли пришла
семнадцатилетняя девушка и сказала: «Обучи меня всему,
гуруджи». Она была очень красива. Он влюбился в нее и они
сделали семерых детей. Он обрезал свои длинные волосы и
стал семьянином. Он хорошо разбирался в травах, поэтому
стал врачем аюрведом. Чтобы изучить действие микстур, он
все пробовал на себе. В том числе и яд скорпиона.
Правду он говорил или нет, в любом случае, он мне
нравился. Каждому свое. Меня интересовал мир садху и я
попросил обучить меня чему-нибудь.
– «Нет, у меня больше не осталось времени на этой земле.
Быть гуру это большая ответственность. Я не могу тебя
вести и обучать».
Он отказывался и это меня обнадеживало. Поэтому я стал
настаивать. Я не искал чего то слишком вызывающего и
сложного. Да и времени у меня было всего несколько недель.
– «Если у тебя меньше месяца, то нет смысла оставаться со
мной. За столь небольшое время я не смогу тебя ничему
научить. Самый быстрый путь, это пойти в джунгли. Там
есть место где я был много лет тому назад. Местные
жители знают меня. Они о тебе позаботятся».
Он мне посоветовал ходить босиком в джунглях и
внимательно смотреть вокруг и запоминать то, что я вижу.

– «Если ты получишь занозу, остановись и вытащи ее

 сразу же», добавил он. «Единственная опасность
там, это змеи. Если ты повстречаешь такую, которая
захочет тебя перехитрить, возьми палку, ударь её и
прогони».

Он меня благословил и сказал что крестьяне будут кормит

меня раз в день. Так же он меня проинструктировал: утром я
должен был ходить мыться на реку, читать главу из Бхагават
Гиты и Упанишад и повторять мантру, которую он мне дал.
Вечером мне надо было возвращаться для сна в хижину на
краю леса.

В джунглях я провел две недели. Для новичка это целая

вечность, учитывая что нужно постоянно быть на чеку. Выше
по реке было замечательное место: небольшое озеро зелено-
голубого цвета, на берегу которого была скала, под которой
одно время жила группа садху. Наконец-то я занялся
самостоятельной практикой, вместо того чтобы задавать
вопросы.
Были очень поэтичные моменты: однажды ночью
проходил садху, в то время когда я повторял мантру, и сказал
вслух: «Знаешь кто мировые эксперты в повторении мантры?
Сверчки!».
Да, каждую ночь они начинали хором повторять кри-кри-
кри, то увеличивая, то уменьшая ритм.
Это было замечательное время: огромные деревья, пение
птиц, потом тишина прерываемая только шумом реки.
Часами, в компании моей мантры, я слушал как течёт вода в
реке. Я так и не понял зачем нужна была мантра, но
экспериментируя с ней я заметил, что для ее точного
повторения мне приходилось полностью концентрироваться
на одной точке, так что в моей голове полностью исчезали все
другие слова, мысли и суждения.

Однажды ночью вдалеке раздался женский крик: «Hathi,

hathi!». Слон! Крестьяне, которые обо мне
заботились, забегали в суматохе, собаки заливались
истошным лаем, женщины хватали детей и прятались с ними
в домах. Глава семейства поджег связку сухих бамбуковых
веток, которые, возможно, держал наготове. Он сунул их в
огонь и протянул пару горящих веток мне. В это время
прибежали еще пара мужчин с факелами. Сцена из глубокой
древности.
Люди с дикими криками бросались в темноту. Слона не
было видно. Были видны лишь качающиеся на его пути
вершины деревьев. Потом из леса появился зверь и стал
быстро приближаться к нам. Я был в экстазе: он огромен!
Собаки, весь день гонявшие обезьян, чуют опасность, но
ничего не могут поделать перед этим гигантом. Мы бросаем в
него камни, чтобы хотя бы отогнать. Мне нравится
примитивность момента. Возможно, так выглядела бы охота
на мамонта. Один крестьянин говорит мне: «Если он побежит
на тебя, не убегай по прямой!» Слон как корабль или фура,
сметет все на пути, но он слишком большой чтобы
маневрировать зигзагом. Он может схватить тебя своим
хоботом, бросить на землю и затоптать. Тогда тебе конец. Это
зверь которого они по настоящему боятся, больше чем тигра.
Если в случае с другими дикими животными можно просто
спрятаться в доме, то дикий слон легко может разрушить
любую хижину. Настоящее стихийное бедствие.
Борьба, тем временем, продолжалась. Мы преследовали
его, он убегал в темноту, но вдруг он остановился и все сразу
начали пятиться назад. Позабыв про зигзаг, я побежал изо всех
сил по прямой! К счастью, слон решил не нападать, может ему
показалось это ненужной затеей, и он пошел обратно в
джунгли. По возвращению, женщины раздали нам маленькие
бананы, в качестве компенсации за проявленную смелость.
На следующее утро я пошел посмотреть на следы
ночной битвы, чтобы удостовериться что это мне не
приснилось. Но не мог найти никаких следов слона. Поэтому
зову на помощь крестьянина:

– Где же следы? Ведь слон же был тут.

– Так ты стоишь прямо в нем!

Он оказался гораздо больше того, что я искал: отпечаток

огромной ступни с грязью вокруг.

Именно после встречи со слоном я понял где

нахожусь. По сути джунгли это, как сказал один мой знакомый
авантюрист, место где всё “fucking and dying“. Это короткое и
ёмкое описание, поскольку куда ни глянь все спаривается:
желтые стрекозы, жабы, змеи, бабочки...и потом разлагается.
Однажды утром, во время моих прогулок, я обнаружил
мертвую лань облаченную в чёрное одеяло из мух, которые ей
питались. Постоянный цикл смерти и воскрешения.
И я блуждаю босой и смотрю что это за мир тут вокруг
меня.

«Это всего лишь A B C», сказал мне Ганготри Баба, когда

я вернулся к нему.
Я рассказал ему о Мадре Терезе, в каком то смысле она
была моим первым гуру. О её пути абсолютной любви,
который однажды так сильно меня поразил. Он посмотрел на
меня долгим взглядом, и сказал своим еле слышным голосом:

– «Любовь - самая прекрасная вещь в мире. Но любовь это

только половина истории. Посмотри на мир таким, какой он
есть. Без страха и без надежды. Каждая вещь в нем
проявляется, существует и потом исчезает. А потом
появляется вновь».
И тогда я увидел перед собой сменяющие друг друга
времена года, облака изменяющие свои формы и
растворяющиеся в небе, накатывающие цветные волны
полевых цветов, сменяющиеся людские поколения, все
остальное.
Это и есть истина, все остальное лишь надежда и вера. В
какой то момент я остался без слов, растерялся. Это было
откровением. Мать Тереза показала мне какой может быть
настоящая современная святая. Мы привыкли
идентифицировать святость с любовью. А теперь мне
открылось другое понимание: святость это переживание
тотальности бытия, потому что бог повсюду. Видеть его во
всем это и есть святость.

Эта мысль про лишь «половину истории» продолжала

крутиться у меня в голове. Что же было этой половиной?
Постепенно я стал открывать это. Есть не только любовь, есть
также и все остальное. Джунгли тоже этому учили.
Когда мы прощались я спросил старого бабу, увидимся ли
мы на следующей Кумбха Меле. Помню его замечательный
ответ:
– «Мне бы очень хотелось присутствовать на празднике, но
мое тело состарилось. Если я буду еще в этом теле, то не
думаю что смогу присутствовать. Если же я его оставлю, то
буду там обязательно!»
Через несколько месяцев Ганготри Баба оставил тело.

Я вернулся в Италию и вновь услышал про итальянского

бабу, который много лет прожил в Индии. Не тот ли это баба,
которого я встретил несколько лет назад в Хампи? Я сделал
все возможное, чтобы с ним связаться и наконец мы
договорились встретится на одной площади во Флоренции.
Еще только подходя к месту встречи, я уже издали
заметил его. Одетый весь по мариаде (бабовский дресс-код) во
все оранжевое и розовое с длинными дредами закрученными в
тюрбан вокруг головы. Он перешёл дорогу не глядя по
сторонам, но этого и не требовалось, так как всё движение
парализовало перед его изогнутой фигурой, похожей на
фигуру мага Мерлина.
Он не помнил обо мне, но я узнал Баба Чезаре несмотря
на то, что он постарел за восемь лет, и его когда то идеально
прямая спина, теперь уже не была такой прямой.
Я отвез его домой и показал ему свой фильм о садху,
который к этому времени был почти закончен. У меня еще
оставались вопросы к фильму, и он комментировал каждую
сцену так, что мне открывался скрытый смысл тех или иных
слов и действий, которые были скрыты за экзотической
красотой кадров.
Возможно именно в этот момент мне пришла в голову
идея оставить фильм и сконцентрироваться на Чезаре, чтобы
рассказать его необыкновенную историю. Он был мостом
между двумя мирами.
Мы начали общаться и так родилась наша дружба.

Вот так, через несколько месяцев, я вновь оказался в Хампи,

в той самой пещере. Однажды утром, проснувшись на
земляном полу и глядя вверх на группу обезьян, которые
прыгали с ветки на ветку, я понял что во мне созрела мечта,
которую я еще не реализовал: путешествовать по Индии
босиком и без денег.
Поэтому я попросил Баба Чезаре дать мне совет. Но он
сказал:

– «Мы в руках бога. Он позаботится о тебе».

Мы показалось что это немного безответственный совет. Я
был немного обеспокоен. Мне нужны были конкретные
инструкции: куда идти, что брать с собой, как вести себя. Но
он упорно избегал давать мне их. В конце-концов он дал денег
одному местному мальчишке и отправил его на рынок купить
хлопковый жилет, какие носят садху. Затем он сам покрасил
его в оранжевый цвет и дал мне со словами:
– «Одень это и теперь ты станешь Баба Фолько, на одну
неделю».

У меня оставалось одно сомнение. Дело в том что я не

говорил на хинди, кроме нескольких простых фраз. Как я
смогу объяснить людям кто я и что делаю? Баба Чезаре
посоветовал мне стать mauni - то есть тем аскетом, кто
практикует обет молчания. В этом случае я избегу длинных
расспросов. Кто я и чем занимаюсь должно было стать ясно
само-собой. В последствии этот совет оказался очень
полезным в путешествии.

Мне предстояло идти вдоль реки Нармада. Это своего рода

курс молодого бойца для йогов и тех, кто хочет встать на этот
путь. Там обучение шло быстрее и легче, так как эти места
были и остаются традиционными местами паломничества для
индусов, и местные жители там настроены дружелюбно к
паломникам.
Я достиг небольшого ашрама, место моего старта. Там я
оставил все свои вещи: рюкзак, одежду, документы, деньги и
кредитные карты. И тут свершилась еще одна моя мечта.
Несколько раз я слышал рассказы про гигантскую пещеру,
которая была в некотором смысле университетом для садху, но
так ни разу я не смог ее разыскать. Я даже разуверился в ее
существовании. Я рассказал о ней одному садху в этом
ашраме и он мне сказал что недалеко есть такая пещера и он
даже в ней бывал. Поэтому мы решили съездить туда. Проехав
несколько часов на машине мы остановились и дальше
продолжили двигаться пешком.
Скоро мы достигли деревни. Садху спросил у местных где
находиться пещера, но те сказали что не знают ни о какой
пещере. Мы продолжили идти и немного поднявшись в гору
нашли одну небольшую пещеру. Но это было не то, что мы
искали. Тогда мы еще поднялись выше и нашли вторую
пещеру, еще меньше прежней.
– «Это она», сказал садху и велел жестом мне зайти.
Внутри ничего не было, кроме дыры в земле. Нужно было
лезть по пластунски, чтобы протиснуться в эту дыру. Третий
садху подсвечивал путь фонариком. Все трое опустились вниз
и стали протискиваться по узкому и влажному от конденсата
лазу. Ситуация начинала мне не нравиться, у меня появились
признаки клаустрофобии.
Преодолев с трудом этот туннель перед нами открылась
уже огромная пещера, настолько большая что конца ее не
было видно. Луч света нашего единственного фонарика
освещал разные уровни, ниши и альковы. В разные стороны
расходились пути, как в лабиринте. Следуя за нашим
проводником мы прошли в темноте около двадцати минут и
неожиданно оказались в огромном зале накрытым
естественным скальным куполом, как в большом соборе. Там
находились семь дхуни для священных костров и возле
каждого был воткнут трезубец. Садху сказал что эти дхуни
принадлежали семи риши — мудрецам жившим в древности.
Место я впрямь было магическим: здесь царили кромешная
темнота и тишина. Ощущение будто находишься под водой.
Не ощущалось ни холода ни тепла. Пещера поддерживала
естественную температуру земли, также как наше тело
поддерживает температуру в 36,6 градусов. Находясь в этом
месте в отсутствии всех внешних стимулов мы выключили
наш фонарик и просидели там около часа не двигаясь. Потом
они спросили хочу ли я продолжить путь. У меня было такое
искушение, но когда мне сказали что пещера простирается на
несколько километров и выходит к подземной реке, которую
можно перейти и выйти наружу с другой стороны, я решил не
рисковать и остаться тут. У меня были опасения что наш
фонарик может упасть и разбиться и тогда мы уже не сможем
выйти из этого подземного лабиринта.
Меня удивляло, что такое необычное место никому не
известно и даже деревенские жители сказали нам что ничего о
нем не знают. Тогда наш второй проводник рассказал мне, что
раньше тут долгое время жил один йог, эксперт по общению с
духами. Пещера была идеальным местом для его практик, он
прожил в ней много лет и научился перемещаться по ней без
света. Раз в неделю, перед входом в пещеру, он принимал
местных жителей, которые приходили навестить его. С
годами, однако, в нем что то поменялось. Он захотел стать
знаменитым, открыть пещеру для массовых паломников.
В общем, однажды ночью, двадцать семь мужчин из
ближайшей деревни пришли к нему и убили его. Каждый по
разу воткнул в него нож и потом они содрали с него кожу. Они
были против того, чтобы об этой пещере знали. Это древнее
культовое место, где горели костры семи риши, охраняется
теперь кровью и жителями деревни.
Когда я искал подобные места, чтобы снять их, они никогда
не находились. Теперь же, когда у меня не было с собой даже
фотоаппарата, они появлялись передо мной сами.
Мы вернулись в ашрам и я приготовился к путешествию.
Оставив все лишнее, я даже удержался и не стал брать с собой
ручку и блокнот для записей. У меня было мало времени — я
так и хотел чтобы его было мало, поскольку на самом деле
сильно боялся. Ночью перед выходом с реки донесся
душераздирающий стон. Баба сказал что это воют шакалы. Он
также предупредил меня остерегаться варанов и их слюны, а
также следовало избегать растения датура (дурман), которая
растет повсюду. Он объяснил мне что река это богиня, и если
мне что то понадобится, то я должен обращаться к ней
напрямую. И если кто то мне что то даст, то этот дар от неё.
Вот так я и отправился.

Это был одно из самых прекрасных моих путешествий.

Единственное что я знал, это то что мне надо было следовать
за рекой. Местами это было невозможно. Поскольку на пути
следования росли джунгли и идти было невозможно. И тогда
мне приходилось идти в обход до ближайшей деревни и
оттуда искать другой путь к реке. Единственное условие было
не пересекать реку, нужно было всегда идти по течению.
В первую ночь я остановился на ночлег в большом храме. В
тот момент там был праздник на который собрались сотни
садху. Без слов, используя только жесты, объясняю что ищу
место для сна. Мне отвечают что мест нет, все занято. Тогда
один молодой и крепкий телом садху, по виду начальник или
махант ашрама, поскольку он сидит на невысокой кровати, в
то время как остальные сидят на земле, громко говорит чтобы
я садился возле него.
Начинается ссора. Один старый садху собирается
вышвырнуть меня. Я не очень понимаю, поскольку они
ругаются на хинди, но в любом случае не могу за себя
оправдаться, поскольку у меня обет молчания. Стараюсь
оставаться максимально спокойным. Я готов согласиться с
любым решением, несмотря на то что уже поздно и пойти мне
некуда. Тут выскакивает еще один аскет и говорит: «Идем с
нами к реке на омовение!».
Я понимаю что это ловушка, потому что если я пойду
купаться, то они увидят что под моей дхоти у меня обычные
трусы, а садху не носят трусы, они обматываются длинным
отрезом ткани.
Чувствую осуждение. Возможно так и есть, я не один из
них, но я тоже как и они в духовном поиске! Молодой садху
заступается за меня, в то время как я жестами отказываюсь от
купания. Завтра утром обязательно, а сейчас нет, спасибо.
В конце концов компромис найден. Меня отправляют на
верхний этаж, тоже весь битком забитый отдыхающими
аскетами. Тут мне показывают на место, обмазанное еще
свежим коровьим навозом. И я без смущения растягиваюсь на
полу.
С этого момент все идет хорошо. Мне разрешают
участвовать в ночном празднике. Я засыпаю, но по среди ночи
просыпаюсь от звуков музыки. В большом зале, в окружении
сотен садху, пляшут три женщины в сари. Взрывоопасная
ситуация: три женщины и все эти мужчины — аскеты,
конечно, однако...В сумке у меня металические цимбалы, я
достаю их и начинаю подигрывать. И тут до меня доходит: это
не женщины, а трансвеститы!
На следующее утро, чтобы избежать драмы с купанием, я
как можно раньше и тише иду к маханту этого ашрама,
кланяюсь ему чтобы попрощаться и поблагодарить за все. Он
кладет мне в руку пятьдесят рупий, меньше одного евро. У
меня на глазах появляются слёзы. Как иностранец, особенно в
туристических местах, я привык что во мне видят ходячий
кошелек. А сейчас, когда я уязвим, этот щедрый жест трогает
меня до глубины души.
Гордый, с восьмьюдесятью центами в сумке, я ухожу: если
дела пойдут плохо, то по крайней мере смогу купить себе
кусок хлеба.
Каждый день что то происходило. Я погрузился в
настоящую Индию, древнюю. Я встретил группу паломников,
пенсионеров, все одеты в белое. Мужчины и женщины несли
на голове всю свою провизию и кастрюли. Они шли уже
несколько месяцев. Сразу же они меня покормили и
предложили идти с ними. Вечером мы пришли в один храм,
которым руководил один милейший баба с длинной белой
бородой, который пригласил меня ужинать вместе с ним. И
рассказал мне одну историю:

– «Когда я был молод, как и ты, я шел вдоль реки и у меня

были с собой деньги. Тогда я зашел в один магазин и на все
деньги купил конфет и роздал их детям, которых встречал по
пути и у меня снова ничего не было».
Я понял его. На следующий день я достал пятьдесят
рупий, которые мне дали в храме, купил на них конфет и все
роздал, вернувшись таким образом в игру.
Постепенно я начинал входить во вкус: то, что у меня было,
мне не принадлежало. Кто-то дал мне это, а тот получил это от
кого то ещё... Кому, в сущности, принадлежат все вещи?
 Иногда я решал идти в компании с садху, иногда кто то сам
присоединялся ко мне чтобы часть пути пройти вместе со
мной. Пол дня я шагал вдоль реки вместе с одним молодым
бабой, в пустынной местности где не было автобусов,
поскольку мост там обрушился уже во второй раз.
Поговаривали что богиня Нармада его не хочет.
Река была большой. Она то расширялась то сужалась, над
головой пролетали птицы, бакланы и зимородки, рыбы
выпрыгивали из воды.
Мы пересекали песчаную местность когда увидели
приближавшегося садху одетого во все чёрное и с тюрбаном
такого же цвета. Мне стало интересно. Я знал что чёрное
носят агхори, аскеты живущие на местах кремации, среди
мертвых. Мы пересеклись. Я молчал, но мой спутник стал о
чем то дискутировать с ним. Я не успевал следить за смыслом
их беседы, они кричали и злились, но я не понимал мотива.
Затем агхори оголив грудь зычным голосом произнес
единственную фразу, которую я смог понять:

– «Будь осторожен, не играй с агхори!».

Неожиданно он развернул узел, который нес с собой, тоже
чёрного цвета, и вытащил человеческий череп. Перевернул
его, пописал внутрь и тут же выпил все содержимое. Но мой
спутник совсем не удивился этой сцене в стиле havy metal, и
ответил ему что то жёстким тоном. Агхори замолк и мы
разошлись.
Агхори это персонажи, которые могут показаться
безумными. Для них не существует ни зла ни добра, все
является богом. Цель их жестких практик выйти за пределы
двойственности. Поэтому они пренебрегают даже правилам
садху, которые все вегетарианцы, не пьют алкоголь и не
занимаются сексом. Агхори же могут делать все что им
вздумается: пьют алкоголь, могут практиковать секс и едят
мясо, иногда даже человеческое.
 После этого я, как раз, пришел к смашану — это место где
сжигают трупы. Обычно они расположены на берегах реки. Я
шел по мосту и увидел длинную вереницу людей. На
носилках сидел человек одетый безукоризненно и весь
украшенный цветами. Только когда они приблизились я
сообразил что это был труп какого то важного человека,
которого несли на смашан. Люди из толпы увлекли меня за
собой, поэтому я присутствовал на кремации стоя в первом
ряду. Местный агхори, обрадовался моему появлению, он
проникся ко мне симпатией и предложил остаться у него на
ночь.
Какая удача! Иногда мне приходила в голову мысль
остановиться на смашане, посреди дыма погребальных
костров, поразмышлять о нашем непостоянстве, но я не смог.
Мне хватило пройтись босиком по пеплу покойников. И я
вновь отправился в путь.

На другой день мне повстречался садху, который немного

побыл моим гидом. С одной стороны меня расстраивает идея
что я не смог пройти сам, но мы с ним попали в одну
переделку, из которой я бы сам скорее всего не выбрался
целым и невредимым. В то время когда мы проходили по
небольшой деревушке, перед нами появилась дюжина
молодых парней с дубинками. Они остановили нас и
предложили присесть на два пластиковых стула.

– «Спасибо», сказал мой спутник, и сел на землю.

Я решил последовать его примеру. Я слышал что здесь

местные жители поддерживают паломников, но также
говорили что если ты будешь злоупотреблять их
гостеприимством, то тебя могут избить палками и забрать всё,
что у тебя есть. Эти парни народные дружинники, они хотят
посмотреть что у нас в сумках, нет ли чего лишнего. Я
озабочен, так как у моего спутника есть с собой старая
шахматная доска, которую ему кто то подарил вчера.
Он повел себя как настоящий садху и не угодил в ловушку
со стулом. Но они хотят допросить меня, поскольку я
вызываю больше подозрений. Я не отвечаю на их вопросы, за
меня им отвечает мой товарищ. Пока они общаются передо
мной проползает гусеница и я аккуратно беру её пальцами и
переношу в более безопасное место. Тогда они начинают
улыбаться, предлагают нам чай и разрешают нам продолжить
наш путь.
Через некоторое время мне в ступню впился большой шип.
Мне становиться больно идти и похоже что в ране начинается
инфекция. Мы остановились на ночь под большим деревом. Я
спросил совета у своего спутника, как бы он поступил в такой
ситуации. Он ответил что попросил бы помощи у реки. Я
пробую, но ситуация не улучшается. Но я не хочу прерывать
путь из-за этой раны, более того я решил разлучиться с моим
спутником. Такой опыт я вряд ли смогу повторить много раз в
своей жизни, поэтому я хочу прожить его самостоятельно
весь, до конца.
Иду дальше один немного хромая. В этот момент один
пожилой крестьянин машет мне рукой с поля и просит
остановиться. Думаю что он хочет предложить мне чай, но я
уже ничего не хочу. Он настаивает и отводит меня в свою
хижину и ставит на огонь кастрюлю с водой, в то время как я
ерзаю потеряв терпение. Я плохо себя чувствую, не знаю где
нахожусь, у мня мало времени и мне необходимо найти место
для сна...в общем не самый лучший момент.
Когда вода нагрелась, старик, вместо того чтобы заварить
чай, берет в руки мои ноги и начинает их мыть. Вода и его
аккуратные движения действуют как лекарство. Я не знаю что
делать. Бродяга покрытый дорожной пылью, со спутанными
волосами которые не видели шампуня уже много дней, с
косматой бородой...Потом он накормил меня обедом и вложил
мне в руку три гуавы, которые для меня одни из самых
любимых фруктов. Женщины обедают отдельно от мужчин,
но сейчас вся семья собралась для меня. Когда я собрался
уходить, он поклонился и дотронулся до моих ног. Это уже
слишком! Я распростерся на полу перед ним и прикоснулся к
его ногам, как бы говоря: «Это ты достоин уважения, а не я».
Он пытается поднять меня, но я взглядом благодарю его. Он
произносит:

– «Не благодари меня, благодари реку».

После этой сцены прощания я продолжаю свой путь.

Прошла та неделя, которой я располагал. Ситуация

была такой: мне надо было вернуться в ашрам, в котором я
оставил рюкзак и документы, поскольку через два дня у меня
был забронирован билет на самолет из Дели. Но возвращение
пешком заняло бы еще неделю. Хотел я того или нет, но
возвращаться мне надо было на автобусе.
Я находился в храме и один садху мне объяснил какие
автобусы идут в нужном направлении, а так же спросил есть
ли у меня деньги. Я кивнул.

– «Покажи мне их», сказал он.

Я рассмеялся и он вместе со мной. Потом он открыл свою
сумку и вытащил из неё все деньги, которые имел и дал мне
их. В этом вся прелесть: бедные, в отличие от богатых, без
раздумий могут тебе отдать все что у них есть. Он знал, что
рано или поздно кто то даст ему немного денег.
Там было порядка двадцати пяти рупий, меньше половины
одного евро. Именно та сумма, которая была нужна, чтобы
добраться до места моего назначения. В ашраме я нашел свой
рюкзак, никем не тронутый, который воссоединял меня с моей
прежней жизнью. Оттуда я взял такси и доехал до аэропорта и
вернулся домой.
Все сработало идеально. На один короткий момент я
почувствовал себя «в руках бога». Земля вертится, звери и
птицы едят и пьют без банков и супермаркетов.
 Когда я пишу эти строки, прошли уже почти четыре года с
тех пор как я совершил это паломничество. Однажды, когда
состарюсь, я бы хотел снова повторить его.

Много лет подряд я возвращаюсь в ашрам Баба Чезаре.

Мне нравиться простота этого места. Купаться в реке среди
фиолетовых цветов, наблюдать за животными, открывать
новые пещеры среди камней, умываться без мыла, используя
только пепел: в этом и есть неповторимые моменты, суть
которых сложно описать словами, но тут я чувствую себя
частью бесконечности.
Каждый день на заре, сквозь кроны деревьев можно
наблюдать как поднимается солнце над развалинами древних
храмов, над кучами огромных валунов и в какой то момент
оно ныряет в воду реки Тунгабхадра, окрашивая её в золотой и
оранжевые цвета. В этот момент одежда бабы, которая того же
цвета, словно вспыхивает.
Баба Чезаре сидит там и ждет. Говорит он мало. Делает
еще меньше. Но все что он делает, он делает очень
внимательно. Я прихожу и ухожу, прихожу и ухожу снова, а
он как сидел, так и сидит на одном месте. В то время как он
подкладывает ветку в огонь рукой эксперта, я прошу
рассказать историю его поиска.
Это описание от первого лица, увиденное глазами того,
кто принял правила игры не на неделю, месяц или год, а на
всю жизнь. Не смотря на то, что путь его был пугающе
извилистым, я понимаю что он настоящий искатель истины.
Шаг за шагом он стал частью древнего поиска, который
привел его в эту пещеру. Но именно потому, что история Баба
Чезаре началась в наших городах, его слова подкрепленные
практическим опытом, становятся мостом связующим два
мира. Первый, в котором я вырос, и второй, который меня
всегда инстинктивно манил, но казался недостижимым.
Этот поиск проходит против течения. В то время, когда
большинство старается получить от жизни как можно больше,
садху стараются иметь как можно меньше. Вместо того, чтобы
окунуться в океан материализма, они словно форель в реке
жизни поднимаются вверх по течению, чтобы возвратиться к
изначальному истоку, откуда все появилось. Они ищут не
древнее знание, а знание изначальное, которое всегда было,
есть и будет. Которое неожиданно, именно когда тебе оно
действительно нужно, становиться поразительно актуальным.

Сейчас баба думает о том, чтобы поехать в Италию, и я

хочу ему в этом помочь.
Но есть одна проблема. У него просрочена виза, как уже
бывало не раз. А это уголовно наказуемое нарушение закона в
Индии. Что же делать?

– «Поехали прокатимся в участок, поговорим с начальником

местной полиции», предлагает он. «Ты меня сопроводишь?».

На мой взгляд идея абсурдная. На тарахтящем рикше мы

подъезжаем к высокому забору с ухоженными клумбами у
ворот импозантного здания. Это участок районной полиции.
Охранники у входа смотрят на нас с неприязнью — кто этот
старый баба в сопровождении иностранца? Но они дают нам
зайти внутрь. После недолгого ожидания мы заходим в
кабинет начальника полиции. Это крупный мужчина с усами,
сидящий за письменным столом. Ситуация меня беспокоит, но
видя что баба даже не собирается ничего говорить, мне
приходиться самому объяснить суть проблемы:

– «У бабы закончилась Индийская виза», говорю, «но я бы

очень хотел отвезти его в Италию».
– «Нет, нет! Мы не можем допустить этого!»

У меня опускаются руки.

– «Почему?».
– «Потому что это Хампи. Это священная земля. Нам самим
здесь необходимы такие люди, как бабаджи».

Вот так, после всех долгих лет, когда Баба Чезаре должен
был скрываться от закона, теперь сам глава полиции выражает
ему свое уважение.
В итоге он улыбается, ставит нам печать на официальном
разрешении на выезд и прощается с нами. Он мне одалживает
бабу, а я в свою очередь обязуюсь вернуть его обратно.

Вот оно появилось, Солнце!

Смотри какое оно красивое, с короной из лучей. Видишь
как оно дарит всем свой свет и тепло? Красивым, страшным,
бедным и богатым, каждое утро оно встает для всех. Отдает
себя. Это идея бога. Бедным его даже больше достается,
потому что богатые предпочитают тень. А для бедных это
благословение. Когда встает солнце, они выходят в поля на
работу. У них больше милости божией.

А как же баба? Для них нет разницы. Ночь, день, дождь,

солнце, все одно. Они ищут единство.
 Альба

Ну так вот. С чего все началось? Моя сестра родилась в

сорок втором году и к тому моменту, когда я появился на свет
в Кастрореале на Сицилии, ей было уже три года. А мой отец
служил в Турине в авиации, в отряде пилотов. Предполагаю,
что во время одного из заданий, он заскочил в гости и мать
забеременела. Как там оно было на самом деле, никто мне
никогда не рассказывал. Должен был родиться я, и я родился.
А отец сразу вернулся обратно к себе. Моя мать подождала
его несколько месяцев, и видя что война закончилась, а он не
возвращается, собрала нас и отправилась на поиски моего
отца в Турин. Добирались мы дней пятнадцать или больше.
Коммуникации были разрушены.
Он уже устроил свою жизнь, но видя что приехала его
жена, ему пришлось снять отдельную комнату с
уборной. И они зажили счастливо. Мой отец устроился
клерком на офисную работу в RAI (радио и телевидение
Италии). Но у него была любовница, естественно. В конце-
концов, когда мне было лет восемь или девять, он расстался с
моей матерью и стал жить с любовницей. Моя мать пошла к
нему на работу в RAI и поговорила с руководством.
– Мой муж ушел к любовнице, я не знаю как мне быть
теперь. У меня двое детей...

В итоге отца уволили с работы, но приняли мою мать

гардеробщицей в RAI, где она и проработала всю жизнь.
У отца были проблемы с деньгами. Он работал и
одновременно обучался, и потом нашел новое место в
налоговой инспекции. В то время там было примерно как в
Индии, то есть часто решали вопросы с помощью конвертов.
Так до сих пор происходит, но тогда это было более
распространенной практикой. Особенно ближе к праздникам
заносили конверты с деньгами, ящики с подарками. Знаешь,
он договаривался с фирмами насчет налоговых деклараций,
чтобы те могли заплатить на много меньше налогов. Поэтому
дома у него все было в изобилии. В то время как моя мать
жила на одну зарплату. Ей приходилось с трудом тянуть на
себе дом и двоих детей, в то время как у отца были
автомобили и разные вещи.
Когда родители официально развелись, моя сестра
осталась с матерью, меня же доверили отцу, который
жил со своей очень милой молодой девушкой. Я был по уши
влюблен в эту девушку, которая по утрам ходила в трусах по
квартире. Я был мальчишкой. В общем я вырос там, и
практически был воспитан любовницей отца, которая совсем
недавно сама стала совершеннолетней.
Мне не нравилось учиться в школе. Я часто прогуливал,
говорил что чувствовал себя плохо,
и был отстающим в классе. Но меня не оставляли на второй
год, скорее из-за жалости чем заслуженно. Мне больше
нравилось рисовать лошадей и разные вещи. Поэтому я пошел
в художественный лицей. У меня было призвание к
рисованию. Мне хотелось стать художником.
После окончания художественного лицея меня взяли
на работу в ювелирную мастерскую, там делали золотые
скульптуры, некоторые весом по два-три килограмма. Именно
в этот период я познакомился с одной девушкой в
альтернативном джаз клубе. Она была молода и участвовала в
своего рода авангардном движении. С этой девушкой мне
было хорошо. Она была образованна, мила и добра —
хорошая провинциальная девушка.
Её звали Альба. Но я называл её “моя альба“ - моя зоренька
(ital. alba — rus. заря)). До неё у меня не было близкого
общения с женщинами, поэтому свой первый сексуальный
опыт я получил с ней. Мой отец ругал меня, когда я
возвращался домой после полуночи. Он был достаточно
суровым человеком и я чувствовал что мне пора жить
отдельно. Быть независимым. Поэтому я сразу женился, в
двадцать лет. Я не был еще совершеннолетним.
Совершеннолетие наступало в двадцать один год в то время.
Я женился. Мой отец нашел нам жилье, а семья Альбы
организовала свадьбу, мебель в дом и все
остальное. На церемонии я был одет в tight. Знаешь что такое
tight? Это такой пиджак с двумя хвостами, но не фрак. Tight
больше похож на божью коровку. На мне были брюки в
полоску, серый с жемчужным отливом жилет и бабочка. Все
выглядело очень серьезно. По случаю я купил большую
старую машину, один из тех французских ситроенов с
подножкой и запаской прикрепленной сзади, в стиле Аль
Капоне. “La Traction“ их называли. Она была чёрной, но я
перекрасил её и она стала двухцветной, кремово-ореховой.
Чтобы добавить драмы, в качестве водителя я усадил за руль
одного друга в шляпе. Он сопроводил меня от Турина до
Торре Пелличе где и состоялась свадьба, на берегу озера, на
виду у всей публики, посколько семья Альбы была довольно
уважаемой.
Уже тогда я был экстравертом, мне была симпатична
фашистская партия, которая в то время была
партией отщепенцев, поскольку после войны все должны
были быть коммунистами. Фашисты были теми персонажами,
с которыми постоянно устраивались стычки во время
демонстраций. И надо было быть тверже, поскольку на тебя
постоянно показывали пальцем, со словами: «Ах, это же
фашист!». В общем, мне была симпатична эта группировка,
поскольку она являлась меньшинством. Отец же моей жены в
годы войны был партизаном, поэтому очень скоро появились
разногласия. И когда родилась моя дочь, я назвал её Germana
Vittoria Romana, просто из вредности.
Жениться я тоже решил из вредности, но уже по
отношению к моему отцу, так как ему пришлось
покупать все вещи для свадьбы. В этом случае, даже если он
оплачивал аренду нашей квартиры и давал нам денег на
жизнь, я своими картинами не мог заработать достаточно для
семьи. Поэтому я разработал эту историю с оформлением
витрин. Я ходил по центральным магазинам и говорил что
оформляю витрины для того, чтобы представить их товар в
новом и привлекательном виде для публики. В ту эпоху эта
работа была в новинку. Первый раз я оформлял бесплатно, а
потом, если заказчик видел что в этом есть коммерческий
смысл, то оформляли контракт. Обычно 25000 лир за витрину
в месяц. Были магазины в которых было по две, три, шесть
витрин и у меня появился круг постоянных клиентов. В то
время средняя зарплата рабочего была 80000-90000 тысяч лир
в месяц, а у меня иногда получалось заработать миллион лир.
Мне хорошо платили. В доме царила гармония, родилась моя
первая дочь и Альба сказала мне что она снова беременна. Вот
тогда-то меня арестовали и перевернули мне всю ситуацию.
Альба сама превосходно справлялась с дочкой. Я весь
день работал в центре, встречался с друзьями и ходил в бар.
Работа позволяла, график был довольно свободный. Когда по
вечерам я возвращался домой, то она встречала меня с
ребенком на руках, в том случае если еще не уложила ее в
кроватку в нашей спальной комнате.
Иногда девочка плакала.
– «Слушай, пожалуйста, отнеси её в другую комнату и
закрой дверь», говорил я.
– «Перестань, Чезаре!», отвечала она. «Если я отнесу её
в другую комнату, то я тоже уйду туда».

Должен признаться, что у меня совсем отсутствовала

привязанность к детям, честное слово. То есть у меня
родилась первая дочь, но я не помню чтобы когда-либо брал
её на руки. В какой то момент, когда она уже подросла, я взял
её на прогулку. Дело не в том, что кто то хочет быть таким или
иным, это просто эмоциональный факт. Особенно когда дети
маленькие, я считал что это женское дело. К тому же в
течении дня меня не было дома.
Я был продуктом общества. Работал в социуме, был
главой семьи, у меня была жена и ребенок, две машины, одна
для работы и одна для развлечений. До тех пор пока я не
начал курить и мне вдруг открылось новое измерение с иными
отношениями между людьми.

В то время в Турине открыли новый альтернативный

джаз клуб, в котором было мало публики. Я был художником,
посещал богемные места, и туда как раз приходили
художники, музыканты и так далее. Вход был по карточке,
чтобы попасть туда надо было стать членом клуба. Со своей
женой я познакомился именно в этом месте. Цены были
скромные, подавали бутерброды и вино. Поначалу все лишь
выпивали по стаканчику вина, а потом появилась эта новая
вещь — трава, вся раскрошенная, kif - так её называли. Тот
тип, хозяин клуба, съездил в Марокко или в Индию на машине
и привез её с собой. Иногда он уезжал в такие поездки.
В одной из таких поездок он прикупил немного травы и
научился забивать её в сигареты. Год все это продолжалось. В
то время никто не знал о марихуане. В таком большом городе
как Турин, три или четыре человека курили эту траву. Он
легко угощал ею всех желающих, просто насыпал её в
спичечный коробок и давал. Не делал из этого бизнеса, так
как чувствовал себя одним из первых хиппи в Италии. Ну,
возможно он иногда и продавал её, но делал это открыто для
представителей всех слоев общества, включая проституток.
Ты знаешь что проститутки постоянно курят сигареты? Чтобы
придать себе стиля. В общем эта тема стала расширяться.
Сегодня три, завтра пять, через месяц двадцать, еще через
месяц пятьдесят человек. И огонь разгорелся.
Должен сказать, что когда я начал курить траву, то
ощутил освобождение. То есть это было иное ощущение а
отличии от тех, что я испытывал когда ел или пил. Потому что
я тоже выпивал в то время, мог даже прилично напиться.
Бывало. Я же ходил по дискотекам и другим подобным
местам. Сейчас я не скажу что увидел бога, но я увидел что
есть другой путь.
По началу я продолжал работать как работал, это была
моя жизнь. Травой я баловался от случая к случаю, по вечерам
с друзьями, это не сильно меня интересовало. Потом я дал
хозяину клуба одну свою картину и он насыпал мне в
благодарность целый пакет травы. Тогда я начал курить её
чаще. И куря траву ты мог почувствовать себя менее
свободным от социальных ценностей. Жизнь приобретала
новые цвета, я стал больше улыбаться. Никто не слышал о
том, что это может быть чем то нелегальным. Это были
просто какие то листья, которые кто то привез из-за границы и
их можно было курить. Они расслабляли, добавляли красок и
усиливали все чувства. Даже в своей работе я начинал видеть
формы и цвет по новому. Одежду я подвешивал
на нейлоновых нитях, без манекенов. Это был мой стиль, он
привлекал внимание. Витрины оформлялись таким образом,
что казалось что это не костюмы, а группа живых людей. Я
создавал историю. Мне нравилась эта работа, у меня был
особый стиль, который нравился моим клиентам.
В это же время я организовал свою первую выставку,
потом последовали еще выставки тут и там. Иногда
получалось продать картину одному из моих клиентов. В
конце-концов я снял квартиру в районе Крочетта, это один из
лучших кварталов в городе.
Именно там и случился этот крах из-за одной
недокуренной сигареты. Беспечный, поскольку я работал в их
социуме, и у меня была беременная жена и маленькая дочь.
Полиция забрала меня от них и закрыла в тюрьме. Мне было
двадцать три, двадцать четыре года.
Потом стало известно что хозяин клуба привез из
Марокко большой мешок травы. При обыске у него нашли
этот мешок и назвал имена всех, с кем делился травой,
поскольку думал так: «Чем больше людей будет замешано,
тем меньше вероятность что устроят большой процесс. Не
станут же всех арестовывать!». Но они взяли и арестовали
всех. Они устроили большой процесс и всем дали реальные
срока. В 1968 в Турине было человек двадцать, которые
курили траву. Они арестовали и посадили всех.
Пока меня не было, полицейские пришли ко мне домой
с обыском. Жена была в слезах, дочка ревела. Они вытащили
её из кроватки, чтобы посмотреть не спрятано ли что либо под
матрасом. И ничего не нашли. Потом пришел я и увидел
полный дом полиции. Меня обыскали и нашли половину
сигареты в кармане пиджака. Пакет с травой лежал у меня в
машине, но когда меня спросили есть ли у меня машина, я
ответил что нет. Несмотря на всё это, мне дали год тюрьмы за
одну недокуренную сигарету. Это полный абсурд, которому
нет объяснений. Тогда то и начали появляться недопонимания.
Да не только я, всё наше поколение стало одним большим
движением к свободе от социальных условностей.
В '68 почти произошла народная революция, всем
хотелось свободы. Демократическая страна, которая зиждется
на индивидуальной свободе, а потом тебя берут и сажают за
сигареты...? Марихуана и другие наркотики стали
популярными именно в это время, раньше их попросту не
было. Потом, когда все наркотики запретили и они сразу
завоевали мир. В то время в Европе не было ни героина, ни
кокаина. Чтобы найти более сильные наркотики нужно было
ехать в Амстердам, там можно было купить опиум, который
импортировали из Китая. Именно политика проибиционизма
(от ital. proibire — запрещать rus.) с её абсурдными законами,
оказалась причиной по которой появился черный рынок
наркотиков. Чтобы приобрести пару сигарет с травой, теперь
обычному человеку приходилось иметь дело с трущобами, с
преступниками? Это по твоему нормально?

Я помню, что моя жена всегда приходила навещать

меня в тюрьме. Посещения были разрешены раз в неделю и
она приносила коробки с продуктами. Она приходила с
животом и большими сумками с едой, чтобы поддержать
меня. Мясо передавать запрещали. Разрешали передавать
колбасы, салями, сосиски, ветчину, но только не мясо. Не
знаю почему, но возможно потому что оно могло испортится.
Поэтому, чтобы я мог получить мясо — её семья владела
продуктовым магазином – они фаршировали салями свежим
мясом для меня. Я же вскрывал их, доставал мясо и готовил из
него котлеты или делал мясной соус для пасты. Я устраивал
ужины, готовил на всю камеру, где нас было четыре-пять
человек. Там я впервые открыл в себе талант повара. И
продукты у меня были в достатке, поскольку мне их
приносили.
Тюрьма была еще наполеоновская. Вместо туалета
было ведро, которое по утрам надо было опорожнять, а матрас
был сделан из соломы. Потом, как раз во время моего
пребывания, в тюрьмах происходили беспорядки, поджоги и
так далее. После этого произошли реформы и заключенным
стали выдавать нормальные матрасы, газовые плитки,
кровати. Но до этого в итальянских тюрьмах царило
средневековье.
Мне дали холсты и краски и я рисовал картины. Не
абстракции, а предметные картины. У меня неплохо
получалось и иногда я продавал их работникам тюрьмы, а они
переводили деньги мне на счет в банке. В тюрьме я
познакомился с одним доктором, которому нравился мой
стиль и с которым мы подружились. Я вошел в доверие и уже
после того, как вышел на свободу, я продолжал наведываться
к нему, приносил новые картины. Он стал моим клиентом. К
счастью, даже в тюрьме, бог всегда помогал мне и я смог все
это преодолеть.
Мальчик к меня родился когда я сидел в тюрьме.
Альба принесла показать мне его, как только вышла из
больницы. Общение длилось полчаса. Для встреч был сделан
большой стол на двадцать-тридцать заключенных с
полуметровой стеклянной перегородкой по середине, в конце
стоял полицейский и контролировал. Альба подняла ребенка
над стеклянной перегородкой и передала мне, чтобы я мог
взять его на руки. Ему было всего несколько дней.
Именно в этот период в тюрьме я стал приобщаться к
тяжелым наркотикам. Мне предложил попробовать один тип
из моего окружения, которого судили вместе со мной из-за
истории с травой. У него еще до тюрьмы был опыт
употребления морфина, поэтому он смог наладить connection
с медработниками из тюремной больницы, которые тоже все
были заключенными. Они продавали её по 500 лир за ампулу.
Недорого. Этот же друг научил меня как использовать шприц.
Это был большой стеклянный шприц, и я делал сам себе
уколы. С морфием. Не каждый день, но время от времени
случалось. В тюрьме была своя внутренняя больница с
операционным залом и всем необходимым для операций,
оттуда нам и доставали морфий.
Морфий это токая вещь, которая тебя успокаивает. В
ситуации, когда твоя голова полна разных мыслей, а сам ты
словно молодой лев в клетке, иметь что то, что хоть на время
избавляет тебя от постоянного напряжения и опустошает
голову от тяжелых мыслей, мне казалось более чем
натуральным. Я попробовал её из-за отрицания. Меня
посадили в тюрьму из-за наркотиков, поэтому мне казалось
правильным продолжать их принимать. Это стало моей
работой. Меня стали называть наркоманом, даже не смотря на
то что опыта у меня было совсем мало, не считая нескольких
выкуренных мной косяков.
Когда я вышел из тюрьмы, то моя жена приехала за
мной. Это случилось уже после процесса. Во время процесса
судьи поняли что по большому счету я был там по воле случая
и не нес никакой ответственности в этой истории. Я не
продавал траву и никому её не передавал. Единственная моя
вина состояла в том, что я имел неосторожность выкурить
одну сигарету.

– «Что вы думали вы курите, когда вас угостили этим

табаком», единственное о чём меня спросили на суде».
– «Ну, я думал что это чуть крепче, чем просто Марльборо».

Больше я ничего не сказал. Меня оправдали из-за

нехватки доказательств. Потому что это было
абсурдно давать срок за половину сигареты с травой,
понимаешь? К тому же я никогда не имел проблем с законом,
даже простого задержания у меня до этого не было. Я ничего
не знал о этих криминальных делах, о ворах и так далее — я
ни с кем подобным никогда не пересекался. Не было у меня
этой негативной энергии, которая тебе подталкивает в жизни к
воровской романтике, ты понимаешь? Да, я курил траву, но
никто не знал что это запрещено. То есть тебе даже в голову
мысль о возможном нарушении не приходит. А у меня рухнул
весь мой мир. Даже судьи поняли, что я как с луны упал. Я
провел в камере пятнадцать месяцев и никто не понимал
почему. Был один закон, который гласил что за преступления
связанные с «наркотиками» не полагается во время следствия
нахождение на свободе, так же как за ограбление,
приступления против государства, вымогательство и
убийство.

Вот так, после того как я отсидел больше года и был

оправдан, я вышел на свободу, но моя жизнь уже
не была прежней. Кроме того, что я потерял всех клиентов и
сделал себе плохое имя в своем деле, у меня пропало желание
заниматься оформлением витрин. За тот год что я
отсутствовал появилось очень много оформителей и даже
появилась своя школа. Я попробовал вернуть своих старых
клиентов, но у них работали уже другие люди.
– «Это деликатная ситуация», говорили они. «Вы ведь были
в тюрьме...»
После этого мне уже не хотелось начинать все заново. Да,
когда вышел я был уже другим человеком, знал как украсть
автомобиль например, хотя никогда этого не делал, но
теоретически мог, поскольку слышал тысячу раз как это
делается в деталях! Там внутри каждый рассказывал свои
истории. Я больше не чувствовал себя частью этого общества.
Скорее я наоборот, я чувствовал себя по другую сторону от
социума.
– «Но куда же меня угораздило попасть?»
 В тюрьме шло обучение. В том смысле что ты там
смотришь как на самом деле устроен мир, и понимаешь что
должен быть иной путь, тогда ты начинаешь его искать.
Оставляя позади все социальные предрассудки. Там я оказался
в начале пути, который отдалял меня от классических
социальных схем. Поиск бога начался после. У людей
трансформация всегда происходит поэтапно, никто не может
сразу осознать такие вещи.
Я вернулся к Альбе, но сразу же начались
недопонимания. Она была провинциальной учительницей, не
курила траву и была против курения в доме. Поэтому, после
выхода, когда она говорила мне: «Не кури рядом с детьми и не
кури в доме!», мне казалось что она на стороне судей и
полиции. То есть она тоже часть того общества, с которым я
уже не мог примериться. Это такие моменты, когда ты
опускаешь руки перед системой и говоришь: «Вы правы,
простите меня, я виноват!» или же... Не правда, не правда, это
не справедливо! В общем когда моя жена поставила
ультиматум: «Выбирай, либо мы, либо трава!», я выбрал
траву. Потому что на мой взгляд она была на их стороне, а не
на моей.
К тому моменту когда я вышел в городе были уже
сотни тех, кто курил траву. По всей Италии начался этот бум.
Первый процесс появился в Турине и накрыл меня. Оттуда
уже это пошло по всей стране, как цепная реакция. Пока я
сидел в тюрьме в разных городах страны вспыхивали новые
случаи. Вторым была история с баржей в Генуе, потом в Риме
нашли группу курильщиков, потом в Милане...Они начали
арестовывать народ во всех частях страны. Про это много
писали. Эти темы по долго не сходили с первых полос газет,
поскольку это было что то особенное, не виданное до сих пор.
Вот так в Италии появился этот феномен, именно в этот
момент.
Это было время хиппи, которые передвигались по
миру, приезжали из Америки, из более передовой части
Европы, из Англии. Первые группы хиппи уже
организовались к моменту моего выхода. Так что я легко
влился в поток.
А потом я познакомился с Джильдой.

Джильда курила траву. Сестра Джильды была

девушкой моего друга, который нас и познакомил. У меня уже
было свое прошлое, тюремное. С Джильдой я начал
встречаться еще в то время, когда жил с моей женой, которой
говорил что уезжаю организовывать выставку в Париж, или
ещё куда то. А сам уезжал с другой. Поэтому тем летом Альба
сказала мне: «Послушай, ты все время где то пропадаешь.
Отправь меня с детьми хотя бы на море на две недели». И я
отвез их на море и сказал, что заеду за ними через две недели.
Я сам уехал в Турцию.
С Джильдой мы добрались до Стамбула и жили там
какое то время. Там можно было легко найти истории, вещи, и
что покурить. Джильда даже нашла работу. Она устроилась
моделью в Академию изящных искусств. Она обладала яркой
красотой. Она была высокая, гибкая, брюнетка. Тип
манекенщицы. В Турции мы прожили шесть месяцев и потом
вернулись в Италию. Когда мы вернулись, моя жена уже
оставила дом, в котором мы жили. Естественно, видя что я не
появляюсь, она с моря позвонила своей семье и те приехали за
ней и забрали её жить к себе. Мы потом встретились и
поговорили. Мы официально развелись, и я остался с
Джильдой.
Альба потом всю жизнь рассказывала детям что я
был демоном, что я бросил их после того как отвез на море,
сказав что вернусь, сам укатил в Турцию с другой женщиной.
Что потом мы уже вместе с Джильдой снова угодили в
тюрьму. Мы поехали в Амстердам, поскольку это было то
место, где встречались хиппи, молодежь и наркотики. Мы
несколько раз ездили туда, и однажды в 1970 году нас
остановили для контроля на швейцарской границе, но с
итальянской стороны.
У неё в бумажнике был маленький кусочек гашиша.
Её завели в комнату досмотра и когда она там находилась у
неё произошел приступ паранойи, это бывает. Она взяла этот
кусочек и попыталась спрятать его в штаны. И они это
заметили.
– «Покажите-ка что это такое», ну и так далее.
В общем у неё нашли этот маленький, размером с
ноготь, кусочек гашиша. Его нашли у неё в бумажнике. Но
меня тоже обыскали и ничего не нашли. Однако, что
произошло потом? Произошло то, что нас отконвоировали в
Турин и направили прямиком к тому же судье, который вынес
мне оправдательный приговор на первом процессе! И он
поэтому не долго думая приговорил меня по статье «за
хранение наркотиков», просто по тому что я уже был однажды
под следствием по этой статье. И мне дали еще год тюрьмы.
Вот такие дела.
На самом деле не было даже процесса, поскольку они не
хотели покрыть себя насмешками перед
трибуналом из-за того что судят двух человек по обвинению в
хранении 0,35 граммов гашиша.
Однако же, если они не могли завершить
расследование в течении одного года, то по закону тебя
обязаны были выпустить. Поэтому в нашем случае, они
просто хотели чтобы мы провели год в тюрьме, после чего это
дело ушло в песок и нас выпустили.
Я был очень зол. Поэтому, как только я вышел, то сразу
же уехал. Все что случилось со мной,
подвело меня к тому чтобы уехать из Италии. Я уехал от
отчаяния, поскольку все вокруг меня сильно раздражало.

Я жил с Джильдой до тех пор, пока не повстречал

Клаудию. Клаудия жила с одним типом, а я жил с Джильдой,
понятно?
Клаудия была одной из тех девушек, что жили в
центре Турина, то есть из обеспеченной семьи. Она была
женой одного моего друга, очень альтернативной, можно
сказать new generation. Когда они поженились, то в газете
вышла статья с описанием. Невеста была одета в белое платье
и мини-юбку, что по тем временам выглядело очень
противоречиво... Женщины в то время были еще в поиске,
мини-юбки только появились. Она была молода, современна,
поэтому разыграла эту карту со свадьбой в мини-юбке в
церкви, устроив вокруг этого шоу. Белое платье и мини-юбка!
В общем она выделилась в обществе. И мне нравилось в ней
именно это. Я часто бывал у них в гостях и в итоге
постепенно родилась эта история.
Так получилось, поскольку она уже не жила вместе с
мужем, а жила с своим другом. А муж в свою очередь тоже
был другом её друга. То есть это была история, которая
произошла без драм и долгих дискуссий. К тому же они были
фрики, то есть свободными от ограничений общества. Друг её
был музыкантом, так они и жили вместе.
Я навещал их, мы вместе курили, так и зародилась эта
искра. Я предложил ей принять вместе кислоту, чтобы
посмотреть что это такое. Чтобы выиграть время, поскольку у
каждого из нас его было мало, так как каждый жил
параллельной жизнью. Мы решили принять кислоту по
отдельности, за час до нашей встречи. Так мы встретимся уже
в трипе и придет решение. Поскольку это был момент истины.
Кислота выступала в роли оракула, она должна была дать нам
ясный ответ.
Вот так этот трип объединил нас. Мы решили быть
вместе, поскольку оба чувствовали себя хорошо друг с
другом. После этого, через несколько месяцев, мы вместе
уехали из Италии.
У неё был паспорт, а у меня нет. Я запутался.
Надеялся что мне дадут паспорт, но мне бы его никогда не
дали. Это меня беспокоило.
Однажды листая один журнал, среди разных статей,
мне на глаза попалась история одного типа, который проехал
вокруг света с фотографией своей собаки в паспорте, вместо
своей фото. И никто не разу не обратил на это внимания. Это
было любопытно. Там даже была фотография его паспорта со
вклеенной фотографией собаки с длинными ушами. В то
время паспорта не были пластифицированы, поэтому
переклеить фотокарточку не составляло большого труда. И
этот тип объехал так весь свет!
Тогда я спросил себя: «А из-за чего, собственно, я так
сильно переживаю?».
У меня в наличии был чужой паспорт, который не знаю
каким образом, несколько лет назад был забыт одной
француженкой, которая работала здесь медсестрой. Он просто
лежал несколько лет в ящике шкафа в этом доме, где
постоянно был проходной двор для совершенно разного
народа. Ничего что он принадлежал одной сорокалетней
француженке, а мне было двадцать с чем-то. Я просто заменил
её фотокарточку на мою (а не на собачью), подрисовал печать
и мы отправились в Индию наземным маршрутом. Я ни разу
не был в Индии.
Если ты просто ехал вперед, то добирался за месяц.
Если же ты не спешил и останавливался то тут, то там на
неделю или две, то на дорогу уходило гораздо больше
времени. Сначала мы доехали до Греции. Из Греции мы
попали в Турцию, из Турции в Иран. Из Ирана мы попали в
Афганистан, потом в Пакистан и потом мы прибыли в Индию.
У нас ушло на это пять или шесть месяцев. И меня ни разу не
остановили. В ту эпоху контроль на границах был иным. Я
путешествовал с чужим паспортом, где стояло французское
женское имя и дата рождения была старше моей лет на
пятнадцать, но это все не вызывало у пограничников никакого
интереса. Для них это ничего не меняло. Знаешь, главное
чтобы у тебя был паспорт с именем, датами, с фотографией. В
остальном что их должно было волновать? Это была про-
форма, чистая условность. В то время еще не было борьбы с
терроризмом. К тому же по французски я немного говорил, а
вот по английски нет.
То наше первое путешествие в Индию мы называли
«путешествие по сортирам», поскольку мы посещали все
сортиры, которые встречали. Знаешь какие в Афганистане
были сортиры? Кабинка в поле без защелки. Каждый раз,
когда автобус останавливался, сразу выстраивалась очередь в
пятьдесят человек, по нужде. Мы всегда проскакивали
первыми вместе, мужчина и женщина, в то время как
остальные ожидали своей очереди. Мы были в стрессе, так
остальные нетерпеливо стучали.
– «Эй, чем вы там занимаетесь?» Давайте скорее!»
Я садился спиной к двери с готовым шприцем в руках и
кричал в ответ:
– «Wait, wait! Подождите...!»

Да, «сортирный трип». Я уже экспериментировал со

шприцами, еще во времена первой отсидки, потом немного с
Джильдой. Но это не вошло еще в ежедневную привычку. Но
в том путешествии с Клаудией, это уже была серьезная
ежедневная практика. Мы кололи себе разведенный опиум.
Это была тяжелая вещь, не тот аптечный пастеризированный
морфий. Он разводился в ложке и там еще плавала маковая
соломка, поскольку его упаковывали прямо в поле, сразу во
время сбора. Потом содержимое ложки надо было
отфильтровать через ватку. Но если хоть одна капля шла не
через вену, то это было очень болезненно.
Это была довольно распространенная тема среди хиппи.
Один из десяти сидел на тяжелых наркотиках, ради поиска.
Так достигалось состояние покоя, физического и ментального.
Про противопоказания в то время еще не было известно. Но
постепенно появлялась физическая зависимость, и все мысли
были направленны уже на поиск новой дозы. Приходит
ощущение похожее на голод. Колоться - вещь довольно
отвратительная. Вечером в комнате это можно было сделать
спокойно. В поездке же не всегда была такая возможность.
Поэтому приходилось использовать придорожные сортиры.
Этот трип стал нашей альтернативной школой, поэтому
мы ему и дали такое прозвище: «сортирное путешествие».
Поскольку оно шло в разрез со схемами навязанными нам
обществом. Движение хиппи, стало движением за свободу,
которое привело к начале смены эпох. В этом движении были
свои ценности и инструменты поиска, это были наркотики:
мескалин, опиум, ЛСД, и много чего ещё. Если ты искал
способ выйти за социально навязанные рамки, то это было
тем путем, который многие выбирали.
В первый раз, сразу, клетки твоего мозга начинают
работать с дикой скоростью и мысли сбивают тебя с толку.
Потом ты уже в состоянии организовать это хаос мыслей в
спокойный упорядоченный поток повышенной
чувствительности.
Это ощущение грандиозности мироздания вокруг я
получил когда впервые попробовал кислоту. У меня было
такое чувство, будто клетки моего мозга освободились и
вышли за чувства.
Однажды я принял кислоту в тюрьме. Я вышел во двор, и
почувствовал что некая сила поднимает меня вверх с
огромной скоростью, все выше и выше. Я смотрел вниз и
видел тюремный двор наполненный прогуливающимися
заключенными, их головами, которые двигались туда-сюда.
Потом я поднялся еще и увидел уже не только тюремный
двор, но и дороги за стенами тюрьмы. Потом я поднялся еще и
не видел больше стен, а только эти человеческие точки в
движении. Тюрьма уже потеряла очертания, осталась лишь
планета, где не было понятия внутри и снаружи.
«Что означает быть внутри или быть снаружи?», я
размышлял. «Я нахожусь на этой планете, у себя дома, в
момент бесконечности».
То есть понятие внутри и понятие снаружи являются
иллюзорными. Каждый живет своей собственной жизнью,
ищет способ как прожить её наиболее приемлемо, как внутри,
так и снаружи. Это была спасительная мысль.
Но все относительно. Есть тот, кто ест бутерброд и идет
на ограбление, а есть тот кто ест бутерброд и думает о боге.
Все зависит от наших намерений.

В Европе законы касающиеся наркотиков были очень

суровыми. Но стоило немного отъехать, и уже в Турции, дела
с этим обстояли намного проще. В Иране в то время опиум
был легален и его жевали или пили повсеместно. Большая
часть населения была одурманена опиумом, а вот найти
гашиш было не просто. Как только ты пересекал границу с
Афганистаном, то там тебя уже встречали с подносами
полными гашиша. Там его производили повсюду и старики
курили его прямо на улицах через водный кальян, так же
открыто, как в Италии пьют вино. В каждом обществе эти
привычки были помещены в традиционный уклад жизни. Они
касались всех возрастов и являлись частью ежедневного
ритуала. Легкие наркотики в традиционном обществе
приближали человека к природе, в то время как современный
социум это во многом искусственная вещь.
В те годы путешествовать было легко. Во всех
мусульманских странах, Афганистане, Иране, Пакистане,
царил мир и покой. Граница с Пакистанам выглядела как две
бочки с палкой в виде шлагбаума. Все были очень спокойны,
такого явления как насилие не было и в помине. Были сотни,
тысячи людей, которые постоянно передвигались по этому
маршруту. Это движение началось в шестидесятые годы и оно
пришло из Америки. Сначала пришли битники,
путешественники, потом появились хиппи. Требовалось
совсем не много денег на автобус или поезд, в дороге ты что
нибудь придумывал что бы достать еще немного и покупал
билет до следующей цели. Думаю что среди итальянцев я был
одним из первых, кто стал так путешествовать.
У нас ушло пять-шесть месяцев на этот маршрут. Мы
проехали Пакистан и пересекли границу между Лахором и
Амритсаром, и увидели огни, цвета, сари...Это была Индия.

Наркотики

Мы приехали в Дели в конце 1972 года. В Индии было все.

Был морфий, который стоил одну рупию за ампулу. Были
государственные магазины продававшие ганджу, то есть
официальные государственные магазины. В то время был
всего один отель, где собирались иностранные
путешественники, в районе Фатехпури, напротив Ред Форт.
Сейчас там все иначе, полный бардак. А в то время там был
только один Crown Hotel с круговыми галереями, внутренняя
терасса, дворик и много просторных комнат. Там обычно
проживали человек сто, большинство хиппи разной степени
упоротости. Большинство тех, кто приехал из Европы или
Америки ошивались там. Это было место встречи.
У нас не было туристических целей, скорее у нас были
экзистенциальные цели. Где бы мы не находили
гостеприимство, то старались остаться там на несколько
месяцев. В Дели мы, кстати, провели два или три месяца,
поскольку жить там было легко. Тебе приносили чай в
комнату и жизнь там стоила очень дешево. Мы так и жили,
день за днем, и за отель платили так же. Жили мы за счет
маленьких уловок. И жили все одной семьей. У кого были
деньги, тот их выкладывал. Такова была жизнь хиппи. А если
совсем их не хватало, то я писал своему отцу. Откуда-нибудь
они всегда приходили.
Индия была местом паломничества, поскольку, в
отличии от Европы, это было место free, свободное, где
общество тебя не ограничивало во всем как в Европе.
Полиции почти не было видно. Были несколько жалких на
вид персонажей в одежде с заплатами и допотопными
ружьями, которые иногда появлялись на улицах. Везде царила
такая путаница, что казалось что кругом анархия. Начиная с
дорожного движения. На перекрестках со всех сторон
проезжали с права и слева одновременно на велосипедах,
рикшах, грузовиках или на повозках запряженных быками,
индийцам было абсолютно все равно, все двигались
одновременно.
Через несколько месяцев мы переместились на юг, в
Бомбей, и там сели на корабль до Гоа. Надо было плыть всю
ночь и на утро корабль прибыл в этот филиал рая на Земле. В
тот период там не было ни электричества ни насилия. Были
лишь тропические пляжи, пальмы, кокосы, много манго и
теплое море. Некоторые строили себе хижины прямо на пляже
или там, где хотели, потому что никаких отелей еще не было.
Или можно было арендовать рыбацкий домик на весь сезон,
до марта-апреля. Там было спокойно.
Гоа был тем самым местом на море, куда хиппи со
всего мира старались попасть. Потом уже оно превратилось в
бизнес курорт как и везде, и сейчас там отели, дома,
рестораны. Но в то время фрики были молодыми, по
восемнадцать, двадцать, тридцать лет и они довольствовались
малым.
В ночь полнолуния на пляже устраивалось мегапати.
Там встречались музыканты и художники со всего света.
Многие играли замечательно, но их не интересовала
коммерческая сторона музыки. Они собирались вместе,
играли, и старались сделать по настоящему гармоничный
концерт без усилителей, поскольку электричества не было, в
то время как мы танцевали на пляже.
На весь сезон мы оставались в Гоа, на те пять-шесть
месяцев, пока не становилось слишком жарко и влажно.
Потом мы уезжали на север в гималайские горы. Там тоже
можно было снять дом. Так мы и путешествовали по всей
Индии. Ездили то в Варанаси, то в Пушкар, то в Джайпур —
несмотря на то что Джайпур был местом, куда ездили те, кто
хотел сделать business. Там можно было купить разные
побрякушки.
В зимний сезон народ перемещался на юг, в тепло, а летом все
ехали на север, в горы. Это были сезонные перемещения.
Мы много путешествовали и по Непалу. Поначалу, весь
народ стремился в Катманду, поскольку там находились
знаменитые на весь мир королевские магазины, которые
продавали опиум, чарас, торты из ганджи и тому подобное.
Они были похожи на античные аптеки, наполненные
стеклянными банками и ампулами с разными этикетками.
Делались даже рекламные календари: «В Катманду жизнь
дольше!». Был целый поток молодежи из разных стран,
которые приезжали специально ради этих магазинов на одной
улице, которую потом стали называть Freak Street.

С Клаудией мы прожили вместе семь лет. Так как

ездить туда и обратно было не просто, жить вместе вдали от
Италии был наш сознательный выбор. Мы хотели сами
выбирать как нам жить свою жизнь. И потом мы были частью
одной большой семьи хиппи, с которыми мы делили все наши
опыты. Там все знали друг-друга, куда бы ты ни приехал, то
встречал всегда старых знакомых, или находил новых, тех кто
только приехал в Индию. Мы уже были там более-менее
постоянными жителями.
Наш поиск был поиском альтернативного жизненного
пути.
Многие путают понятие «альтернативный путь» с
политическими предпочтениями. Выбирая быть за левых или
за правых, оставаясь в оппозиции в зависимости от того, кто
руководит в данный момент. На самом же деле, вся политика
варится в одной большой кастрюле. Когда-то я считал себя
фашистом, но потом понял что в этом обществе не имело
никакого смысла быть с той или иной стороны. И я вышел из
всех этих игр.
Это был путь разочарований. Мы все являемся
социальными продуктами, или нет? Каждый из нас был
рожден матерью, которая генетически и ментально
запрограммирована тем обществом, в котором живет. Ребенок
сосет молоко своей матери, впитывает сущность её образа
мысли и всего того, чем живет,как думает и действует его
мать. Так он подрастает до тех пор, пока не начинает
впитывать то, что видит вокруг, образ жизни своего отца, деда,
дятей и тд. Они рассказывают ему что играть в мяч это
хорошо и поэтому нужно ходить на матчи и так далее. Потом
ребенок идет в школу, где уже начинается организованное
воспитание в соответствии с теми приоритетами, что царят в
том или ином обществе. Там формируют его образ мыслей,
чтобы подвести к тому, что когда он вырастет, он нашел
общественно полезную работу. Никакой альтернативы ему не
дают, не говоря уже про религию.
Наркотики же давали возможность выйти за рамки
обычного восприятия жизни, за пределы обычных чувств и
интелекта, за пределы нашего Я. Они могли быть
использованы как инструменты освобождения как от нашего
Эго, так и от социальных рамок.
Попробовав то и это на себе, будь то пейотль, мескалин,
трава, волшебные грибы, яд скорпиона и ты познакомишься с
природой, с тем что растет на нашей планете, или нет?
Питаться ведь можно не только чтобы утолить телесный
голод, можно питаться для того чтобы утолить голод наших
знаний о природе. Почему бы не попробовать то или это?
Сейчас их называют наркотиками. А раньше, в то время когда
не было узких социальных схем и законов или других
искусственно придуманных глупостей это были просто
растения, цветы и фрукты нашей планеты. Следуя чьим
правилам и страхам человек не должен заниматься
самообразованием?
Изначально человечество открывало для себя растения
и их свойства. Люди изучали что такое питание, что такое
медицина, какие эффекты давало то или иное растение. Одно
время люди пили настой ганджи, ели опиум, в Перу жевали
листья коки. Их считали полезными. Тебе давали чуть-чуть и
у тебя пропадал голод, что было довольно актуально. Ясно что
после многих лет регулярного употребления появлялась
зависимость, но зависимость появляется от всего, ты
понимаешь? Так уж устроен человек.
Что произошло потом? Химия смогла синтезировать и
усилить эти вещества. Люди стали делать концентрированные
вещества. «Если этот лист дает эффект, мы этот эффект
усилим в тысячу раз! Мы усилим действие, чтобы создать
коммерческий продукт!». Так появились кокаин, героин и так
далее. Кокаин это всего лишь концентрированный экстракт
листьев коки, а героин это лишь концентрат опиумного мака.
Лекарства делают точно так же. Берут листья, цветы, корни
растений, обрабатывают их специальными процессами, и
получают концентрат. Добывают новые химические продукты
из натуральных веществ, поскольку в природе все вещества
натуральные, не так ли? А вот эффект от таких продуктов,
может сыграть злую шутку с теми кто злоупотребляет
подобными веществами.
Прорывом можно назвать появление кислоты, или ЛСД.
Эти наркотики открыли новую эпоху в искусстве, музыке,
литературе, кино и много где ещё. Это был быстро растущий
феномен. Начинали мы в десятером, через нелелю нас было
двадцать, через месяц уже сорок. Шло по нарастающей. И до
сих продолжается. Поначалу именно хиппи
экспериментировали с ЛСД. Сейчас же наркотики используют
повсеместно, несмотря на запреты. Их продают словно хлеб
возле многих увеселительных заведений. Кокаин вошел в
обиход во всех социальных классах, в том числе среди тех, кто
занимается управлением.
Поэтому в 1954 году американцы предложили создать
международный закон касающийся наркотиков, поскольку у
них были резкие стычки с возникшими альтернативными
группами молодежи. Так они вошли в конфликт с целым
поколением. Хиппи, покуривая травку, продвигали движение
суть которого выражалась в двух словах: Peace & Love. Это
тебе ни о чем не говорит? Америка же была создана ковбоями,
где кто первый пускал в ход пистолет, тот и и прав, поэтому
идея любви и мира не устраивала многих. Хиппи меняли
мировозрение людей и в этом увидели угрозу. Поэтому они
запретили курение травы, именно по причине что оно
освобождает от созданной схемы. Поскольку те кто курить
траву, менее подвержены жажде потребления и в итоге их
сложнее мотивировать впахивать на работе с утра до вечера.
Меньше производишь и меньше потребляешь. Им же нужны
рабы, которые производят и потребляют, и при этом не
понимают зачем. На мой взгляд, меньше потреблять и меньше
производить мне кажется более правильной, или нет?
Работать надо для того, что тебе по настоящему необходимо.
Но наше движение было направлено против социальных
табу, против системы. И молодежь не хотела ничего знать про
весь этот проибиционизм.

Годами Иран был достаточно свободной страной, попасть

туда было легко. Потом они сбросили Шаха и поставили
Аятоллу и усилили границу. Тебя направляли вдоль коридора
где по сторонам были размещены витрины с фотографиями
тех бедолаг, которых поймали с контрабандой. На одном
снимке жандармы держали под руки одного несчастного,
вместе со всем уловом; на других снимках были трусы или
ботинки с двойным дном, тюбик от зубной пасты, гитара с
гашишом внутри. Разные самые изощренные изобретения
были там представлены чтобы нагнетать страх. Поскольку
много хиппи ездили туда за наркотиками.
В те годы я часто бывал и в Авганистане, покупал там
гашиш и привозил его в Индию. Я прожил долгий период в
Мазари-Шариф, в одном месте недалеко от границы с
Советским Союзом, там растет та ганжа, из которой делают
этот необыкновенный сорт гашиша. Многие боялись туда
ехать, так как это были малоисследованные места, с
племенным укладом. Там, на пустынном плато, находились
так называемые farms изолированные одна от другой и каждая
была окружена крепостной стеной по типу военного форта,
где находились до ста пятидесяти человек, все
принадлежащие к одной семье. Они никому не доверяли.
Полиция там не появлялась, поскольку они были вооружены.
На вышках у них были установлены пулеметы. Поэтому, как
ты понимаешь, даже если там появлялся полицейский джип,
они сначала стреляли, а потом уже интересовались целью
визита. Но когда они видели приближающегося пешком
одинокого бедолагу вроде меня, то в тех краях тебя встречали
как родного и устраивали праздник. Там среди этой пустыни,
тебя впускали внутрь, где контакт сразу налаживался. Можно
был подарить пару пустяков, например часы или что то
подобное, а тебе давали три-четыре килограмма пыльцы.
Потом ты проводил вечера у костра вместе с молодыми
людьми, и лепил руками вместе с ними брикеты из пыльцы.
Как объяснить? Для них это не было даже чем то, что можно
назвать денежным обменом или бартером. Это была
искренняя радость от встречи и нового знакомства. Они же
всю жизнь жили там. Но у них были очень хорошие сердца,
они были человечны. В них не было испорченности. Их жизнь
состояла в том, что они брали под контроль один участок
земли с одним ручьем воды, обрабатывали это место в
пустыне, в абсолютной автономии. Так и жили.
Много раз я ходил туда один и с Клаудией, а потом
русские оккупировали Афганистан и закрыли наглухо
границы.

Так как раньше я работал художником, то я продолжил

рисовать. Но в Индии не существует рынка картин, поэтому я
стал делать бизнес. Какое то время я занимался тем, что в
Дели, в Гоа, в Кабуле у меня были знакомые плотники,
которым я объяснял что мне было необходимо, а они
выполняли мой заказ. Бролась деревянная доска, в ней
проделывалось отверстие с одной стороны, в которое
укладывался чарас, потом отверстие герметично закрывалось
и штукатурилось. Потом сверху на этой доске масленными
красками я рисовал иконы под старину. Краски при помощи
пепла покрывались трещинами, создавая видимость
действительно старой картины. Когда брал её в руки, то
складывалось ощущение завершенности и аутентичности этой
иконы. Не было и намека на то, что она была разрезана и
склеена заново. Со всех сторон и с боков были рисунки, в то
время как на лицевой стороне была изображена старинная
икона.
Каждый раз, по возвращении из Афганистана, я
привозил с собой по четыре-пять таких икон. В Афганистане
гашиш ничего не стоил, а в Индии было много курильщиков.
Так что можно было немного заработать на жизнь.
В Гоа появился блошиный рынок. Каждый приносил то,
что хотел продать: джинсы, фотоаппараты, то есть все что
было лишним. У меня тоже были весы и афганский гашиш и
надпись:
IF YOU REALLY WANT TO
BUY — TRY.
Так народ устраивал свою жизнь. Организованная
преступность еще не контролировала наркотики, более того
они были против наркотиков. «Нет, мы наркотики не
трогаем!», говорили они. Они занимались другими делами:
проституцией, грабежом и тому подобным. Долгие годы трава
оставалиась прерогативой хиппи. Они её привозили,
продавали и сами употребляли. Потом, когда процесс курения
приобрел большую популярность и появилась коммерческая
выгода, мафия взяла под контроль этот рынок и это уже была
совсем другая история.
Большой бизнес с использованием самолетов, контейнеров, с
доставкой грузов по несколько сотен килограммов за один раз.
Приходили полные корабли с товаром. Чтобы разгрузить
товар в порту и пройти мимо таможни организация должна
быть на высшем уровне. Поначалу этот поток был небольшим,
поэтому мафия его легко впитала в себя. Этим занимались те,
кто путешествовал в Марокко, Афганистан илиТурцию. В
Индии это был вопрос мелких денег, просто для поддержания
штанов у фриков.

На территории Гоа, конечной точкой являлся Арамболь.

Чтобы добраться туда надо было пересечь две реки. Там
находился знаменитый баньян. Это гигантское дерево
существует до сих пор. Корни свисают у него с веток до
земли и формируют сеть с толстыми стволами и лианами
между них. Он покрывал площадь в сто квадратных метров,
но под этим гигантским лесным зонтом были небольшие
площадки, где собирался народ. Он рос в джунглях и туда
часто приходили лангуры, такие серые обезьяны с черными
мордами и прыгали с ветки на ветку. Иногда под этим деревом
останавливались садху, баба — индийские аскеты. Но не
надолго, обычно на несколько дней отдохнуть и потом снова
отправлялись в путь.
Общество садху было очень необычным, живым, даже по
меркам Индии. Они были свободны. Часто все, что у них
было, это одно лонги, кусок материи оранжевого цвета вокруг
тела. Они не были ограничены рубашками, пиджаками и
штанами как мы. Они выглядели ярко, все курили и их образ
жизни был похож на наш. Это нас сближало. Мы были
похожи, но они выглядели более организованными, в отличии
от нас, которые были просто неорганизованными
путешествующими психами.
Хиппи были немного не в себе, в то время как садху, когда
они появлялись под баньяном, были суперорганизованы. Тут
же появлялись кастрюли, одеяла, приходили местные жители
с подношениями. Они органично вписывались в индийский
социум, жили не работая, знали как усадить публику и как
заставить уйти, если были на причины. Потому что если садху
говорит «Уходи!», то человек встает и уходит. Понимаешь?
Они владеют влиянием на обстановку.
В Индию я приехал уже с длинными волосами, потом я о
них не заботился и они сами скатались в дреды. Сейчас их
принято называть rasta, но они намного древнее чем rasta.
Они образуются сами, автоматически, достаточно их не мыть
и они начинают спутываться между собой. В Индии обычно
их носят именно аскеты. Часто они достигают земли, поэтому
они закручивают их над головой в виде змеи. Кажется что
садху носят их тысячи лет, в качестве символа отказа от
эстетических ценностей. Если ты не стоишь каждое утро
перед зеркалом с расческой в руке, раздумывая: «Сделать ли
мне пробор посередине или сбоку?», не постригаешь их, то
рано или поздно они сами вырастают, так же как вырастет
цветок в джунглях. Предполагается, что на заре человечества,
такие волосы были у всех людей, поскольку не было расчесок.
Садху называют их jata. Это волосы Шивы.
Шива был аскетом, таким же как Иисус. Это основатель
индуизма. Но если Иисус одет в тунику, то Шива носит лишь
набедренную повязку из шкуры тигра. Вместо чёток его шею
обвивает живая кобра. Это очень сильный образ из древности.
Когда он жил? Кто то говорит что семь тысяч лет назад,
кто то говорит что еще раньше. Документально о нем почти
ничего не известно, но путешествуя по Индии и видя его
изображения повсеместно, можно понять что он живет среди
гималайских снегов. Обычно он находится в медитации. У
него длинные jata, и трезубец символ триединства, а так же
напоминание о том, что это оружие, которое он может пустить
в ход. Ведь он путешествует по лесам. В песнях говорится что
он питается священной травой ганжей, которая растет в горах.
Поэтому садху курят эту траву, поскольку для них это
поклонение Шиве, способ единения с ним, его божественное
лекарство.
Джата я открыл для себя именно в Индии. В то время
не так много людей их носили. Потом появился Боб Марлей
со своей группой, и это стало модным. Но когда у Боба Марли
волосы были еще короткими, у меня уже были джата до
плеч. Случалось иногда, что садху приближались ко мне, у
них возникало чувство узнавания своего. Я одевался легко,
как хиппи, в рубашку и лонги. Поэтому садху подсаживались
рядом со мной и спрашивали кто я такой и почему нашу
джата. Мне был симпатичен их стиль и образ жизни. Так мы
иногда и общались.

Однако в начале моего первого периода в Индии я был

погружен в junkie trip. Меня не интересовали особо ни садху,
ни язык хинди. Для начала мне надо было подучить
английский, которым я не владел. То что я знал, я знал
благодаря дискам Rolling Stones и немного от Клаудии,
которая исполняла на гитаре. У неё был красивый голос и
двенадцатиструнная фолк-гитара, которую она возила всегда с
собой. Когда она пела, я слушал и поглаживал её.
Нам была интересна культура, мы читали Сиддхартху и
другие книги Германа Гессе — он ведь тоже был своего рода
freak, ищущий, не так ли? Потом был Карлос Кастанеда,
Толкиен со своей серией книг, Тибетская книга мертвых,
Автобиография одного йога, Жизнь Миларепы. Целый
коктейль из тибетской, буддистской и индийской культуры
вместе с Тимоти Лири, который был одним из основателей
психоделического движения.
Эти все книги вместе стали базой новой культуры
современных искателей истины, которая стремительно
разрасталась.
Годами мы ездили туда-сюда, в Индию, Афганистан,
Непал, Пакистан, снова в Гоа, но иногда мы возвращались и в
Европу. Продолжалась история с фальшивыми паспортами
которые приходили и уходили. Если заканчивалось действие,
то я выбрасывал старый и находил себе новый паспорт.
Клаудия имела настоящий паспорт, поэтому она иногда
отправлялась в Италию, делала себе новую визу и
возвращалась обратно в Индию. С моими же паспортами мне
можно было без проблем путешествовать только в Азии.
Однажды я заявился в один отель в Бомбее с английским
паспортом. Портье удивился: «Как так: в первый раз ты был
французом, потом итальянцем, а теперь ты англичанин?»
– «Ничего странного», ответил я отшучиваясь, «Я съездил в
Англию, получил гражданство и вернулся». И в этот раз это
прокатило.
Сейчас, честно говоря, я затрудняюсь сказать сколько раз
я проехал земным маршрутом от Европы до Индии и обратно.
Много раз. Помню, что каждый раз, когда я добирался до
Греции, у меня заканчивались деньги, поскольку путешествие
было длинным. В консульствах могли оказать небольшую
финансовую поддержку, но учитывая что у меня всегда были
фальшивые паспорта...В Салониках можно было сдать кровь,
за это тебе давали порядка 50000 лир, бутерброд и бутылку
Кока-колы. На эти деньги можно было взять паром до города
Бриндизи в Апулии, это место самом каблуке Италии.
Мы были словно невидимая сеть из людей, которы знали
друг-друга и поддерживали между собой связь. Мы
встречались каждый день в разных местах, то в guest huses, то
в отелях. По всему hippie trail у нас были meeting poits. Буть
то в Пешаваре, Лахоре, Тегеране, Машхаде или любом другом
месте вдоль пути у нас были свои места встречи. Мы
встречались группами, вместе курили, вместе вмазывались.
Два или три раза я рисковал совсем отъехать из-за
передозировки.
Один раз я был один в Дели, без Клаудии, в Crown Hotel.
Но в комнате было еще два-три человека, которые, как и я
собирались кайфануть. В то время в аптеках был очень
сильный кокаин, его давали коням, как я понимаю, поэтому
его разбавляли смешивали с другими веществами. Мы кололи
всё. В общем я засадил себе конскую дозу кокаина и у меня
парализовало обе руки, так что я не мог больше двигаться.
Пульс стал очень быстрым. Я был парализован лежа на
кровати и попросил тех, кто был в комнате поставить мне укол
героина, чтобы выровнять состояние.
– «Нет, нет, нет!», остальные испугались. «В таком
состоянии ты ещё хочешь уколоться героином?».
Никто не соглашался мне поставить этот укол, до тех пор
пока из соседней комнаты не позвали одно типа, у которого
было больше опыта в junkie trip. Он быстро приготовил
героин и поставил мне укол. Без сомнений. С того момента
сердцебиение пришло в норму и я снова смог двигать руками.
Это были немного трагичные моменты. В то время как
героин замедляет пульс, кокаин наоборот его ускоряет.
Поэтому это две разных смерти. В первом случае происходит
коллапс, остановка сердца, во втором инфаркт, от того что
сердце работает на максимальных оборотах и не выдерживает
такой нагрузки. Поэтому приходилось управлять телом как
радио: нажми ту кнопку, покрути ту ручку чтобы заснуть или
наоборот не спать, в зависимости от того, как использовать
наркотики.
Ты начинал разбираться как работает твоё тело и ум. Это
тоже ценное знание.

В Бомбей мы ездили с Клаудией. Это морской порт,

поэтому там можно было найти всё. На Bhendi Bazaar
находились государственные опиумные курильни, с
комнатами и лежанками. Это было легально. Я на долго
окунулся в опиум. Ты растягивался на матрасе на полу и
специалист по забиванию трубки, обычно из Малазии или
Индонезии, поскольку они лучше других знали свое дело,
надевал шарик с опиумом на иглу и крутил его над огоньком
пламени до тех пор, пока капля расплавленного опиума не
начинала стекать вниз. Он же не давал капле упасть и
закручивал её вокруг иглы пока она полностью на засыхала
полностью. Когда смола засыхала он вставлял её в длинную
бамбуковую трубку с глиняной чашкой на конце, и поджигал
трубку. Приготовление опиумных трубок это целая наука,
поэтому хорошие специалисты очень ценились.
 Из опиума делают морфин и героин. Морфин продавали в
аптеках как обезболивающее, без рецепта. Героин тоже самое,
только сильнее. Все опиаты производные одного растения.
Морфин тебя затягивает, но не сильно, может после
нескольких месяцев или лет регулярного употребления.
Например, после того как я попробовал морфин впервые в
тюрьме, я потом иногда его принимал, потом прекращал,
потом начинал принимать по новой. Но я никогда не
чувствовал себя зависимым от морфина. Я легко начинал и
так же легко прекращал. Лишь после нескольких лет такого не
регулярного употребления морфина я почувствовал что после
того, как прекращаю, то чувствую себя плохо, вплоть до
ломки в животе, рвоты, пропажи аппетита и отсутствии сна
если не было дозы. Отвратительное состояние. Потребовалось
много времени чтобы завязать, думаю что несколько лет.
Я помню что в Пакистане продавали знаменитые таблетки,
которые назывались «Peshawar». Они были очень сильными.
Их изготавливала немецкая фармацевтическая компания
Merck, правда со временем они закончились и компания не
стала возобновлять их производство. В Европе их не
продавали. В какой-то момент хиппи в Пакистане узнали про
эти таблетки и стали их скупать и перепродавать. Однажды,
проезжая по Пешавару, мы с Клаудией наконец-то нашли
аптеку, где они были. В таких классических стеклянных
маленьких бутылочках Merck с запечатанной алюминиевой
гарантийной крышечкой сверху. К счастью, или точнее к
несчастью...я развел несколько таблеток в воде, сделал укол и
увидел яркую вспышку света, взрыв света.

– «Не надо! Не делай этого!», закричал я Клаудии, которая

готовилась повторить мой маневр.

Я ослеп на два дня.

Оказалось что нам продали палёные таблетки. Это был
бизнес. Местные заметили что хиппи скупают эти таблетки в
стеклянных баночках, и стали разбавлять их всем что было
под рукой, антропином например, поскольку он был похож по
виду на «Peshawar», не заботясь о возможных последствиях.
Нам же их продали в аптеке! Это были форменные убийцы.
Умереть от этой гадости ничего не стоило.
Но ты же пойдешь жаловаться в полицию в такой
ситуации, понимаешь? Придется смириться и баста. И такие
вещи случались довольно часто. Всегда был риск нарваться на
левак. Или ты попадал мимо вены и у тебя вырастала
огромная шишка. Или ты пускал по кругу ложку и у тебя
ломался шприц. Когда употребляешь каждый день, все что
угодно может произойти.

Все то время пока я был с Клаудией, с самого начала,

каждый день мы что то да принимали. Сегодня одно, завтра
другое. Куда бы мы не пришли, везде у нас были знакомые,
которые могли достать. Мы жили что бы упороться, и
упарывались чтобы жить. Мы были серьезные кайфожоры.
Мы сами называли это «инъекции неосознанности». Ты
был в полудреме, физически расслаблен и с пустой головой.
Ты лежишь на кровати, мысль витает далеко, так проходили
дни.
Это мир в котором ты ничего не чувствуешь. Ты
прячешься от мира. Ты брошен всеми, для тебя существует
только твой наркотрип, в котором ты сам выживаешь как
умеешь. Тебе не могут помочь даже те, кто трипует вместе с
тобой, поскольку наркотрип вещь сугубо персональная и ты
должен быть в состоянии самостоятельно все разрулить,
найти себе дозу, деньги и так далее. Ты не должен слышать
что нашептывает тебе общество, даже думать об этом нет
смысла. Вся сущность социума, как оно живет, как движется
тебя больше не касается. Ты остаешься в стороне от всех дел,
кроме самых насущных: как достать дозу и как упороться.
Ты свободен даже от сексуальных желаний. Мы с
Клаудией могли месяцами не заниматься любовью, поскольку
никакой потребности в этом не было. Но мы были вместе. Нас
связывало то, что в Индии у нас никого не было из близких.
Мы доверяли друг-другу. Мы заводили новых друзей в
каждом новом месте, но в глубине души мы оставались
близки именно друг с другом.
Иногда мы ссорились, но ненадолго, на два-три месяца, а
потом мирились и начинали все по новой. Завязать вместе
было тяжело, несмотря что было сильное желание закрыть эту
тему. Много раз мы вместе решали бросить, поскольку оба
были опустошены. Только она была более хрупкой. Казалось
что она настроена очень решительно, но у неё не получалось
до конца преодолеть рвоту, диарею, депрессию и боль.
Весь негатив накрывает тебя с головой, когда ты решаешь
наконец завязать. В какой-то момент тебе становиться так
плохо, что ты не можешь ни есть, ни спать. Клаудия, когда ей
становилось совсем плохо, звала меня:
– « Чезаре, еще один разочек!»

И это в тот момент, когда тебе самому очень плохо, а на тебя

еще кто то начинает оказывать давление...

– «Хорошо, но это в последний раз! Завтра точно завязывай.

Ладно, я тоже закончу то что осталось, чтобы уж завтра
совсем не думать об этом».

Противно, но как есть. И это тоже был важный урок жизни.

Так же как тюрьма, однажды, стала для меня школой жизни,
так же и все то негативное что со мной происходило, учили
меня жизни. Эти уроки нужно преодолеть. Если ты
преодолеешь их, то сможешь двигаться дальше. Но кто-то
может и не выдержать и умереть в такой школе. Но будет тот,
кто все преодолеет и пойдет вперед. Многие из тех ребят с кем
мы были знакомы не осилили этого урока. Возможно потому
что у них не было внутреннего поиска. Они зациклились на
кайфожорстве, на сыром злоупотреблении наркотиками в
поисках приятных ощущений без интереса попробовать
выйти за рамки этого временного кайфа. Многие из тех кто
кололись умерли от передозировки. Вопрос лишь в том
насколько тебя хватит?

Это было похоже на больное измерение. Кололся ты или

нет, тебе всегда было плохо. Это был период определенного
застоя и ощущения тошноты от наркотиков непрекращалось.
И в конце концов ты понимаешь что ты еще больше запутался
в ловушке общества, чем раньше. Потому что тебе всегда
нужна новая доза, а наркотики производит социумом. А также
тебе нужны деньги, которые тоже являются социальным
продуктом. Поэтому ты снова и снова погружаешься в
общественные отношения, чтобы достать себе и первое и
второе.

Так вот, если кто то однажды задумается об этом по

настоящему, то он должен хорошо понимать как выйти из
этого замкнутого круга. Я потратил несколько лет чтобы
освободиться.
Но пока ты живешь в тумане, как говорят, то ты остаешься
далек от реальной жизни. А реальность жизни отражается во
всем, в камнях, в шипах, и в том и этом. Уроки ты получаешь
отовсюду, не так ли?
 ПОБЕГ

Нужно было сворачивать с этой трассы. Основная

характеристика трассы, по которой мы мчались, была фраза:
хочешь жить умей мутить. А еще лучше умей вовремя
свинчивать. Иначе попадёшь в колею. «Мутить» на жаргоне
фриков означало уметь решать любые задачи. Можно было
замутить с телочкой, можно замутить вписку на день-два,
можно замутить миллион разных вещей. Но это только на том
маршруте, где проходила наша трасса. Там решением всех
вопросов была способность вовремя свернуть, понимаешь?
Потому что, если бы ты попытался ехать прямо, то ты бы убил
себя! Поэтому тебе надо было сконцентрироваться, чтобы
умело войти в крутой поворот. В этом случае ты мог замутить
всё что тебе необходимо.
Ну да ладно, в любом случае, это все не важно.

После двух лет проведенных в Индии я тоже смог

вернуться в Италию и сразу же сделал выставку живописи. Я
сделал это не для того что бы заявить о себе, а для того чтобы
замутить быстрых денег. Это было тем что я умел делать
хорошо, поэтому я принялся рисовать. Быстро, на одном
дыхании, я приготовил сорок картин в Турине.
Раньше, когда я жил в городе, я рисовал классические
сюжеты, то что постоянно видел: пейзажи, мосты, города.
Обычно на сером фоне, чтобы передать идею того, что люди
создали на планете. Еще я много рисовал Иисусов. Я изучал
выражение Христа: что выражал его лик на кресте? Какой
message должно было передавать выражение лица Христа в
той ситуации? Я делал эти портреты бога, придавая его
взгляду особое выражение, ту силу, которую нельзя встретить
у нормального человека. То выражение, которое изучают все
художники, смесь радости, боли и духовной силы. Такое же
как у Шивы с закрытыми глазами в глубокой медитации; или
когда Шива открывает глаза и с удивлением смотрит на всё
вокруг. Поскольку он находится в божественном измерении,
то он видит мир со всем что в нем одновременно творится, все
хорошее и все плохое, всё правильное и неправильное.
Поэтому он и удалился подальше в Гималаи и живет среди
снегов, чтобы быть в постоянном божественном измерении в
недосягаемости от отвлекающего внешнего давления.
Также нужно заниматься и изучением выражения лица
клоунов. А что выражает клоун? Не только лишь цветной нос.
У клоуна тоже есть своя история, свои проблемы. Бывает что
у него болен сын, а ему приходиться надевать свою
клоунскую маску и идти смешить людей. Он же клоун, ты
понимаешь? Ему может в этот момент хочется плакать, а он не
может плакать, он должен смешить. И он тоже несет свой
крест.
Вот почему клоун важен, но не только он. Материнство
— образ матери с ребенком на руках. Это и привязанность
ребенка к матери, это нежность, это и то, как мать смотрит на
своего ребенка как на часть себя самой, это чудо. Нужно
увидеть и понять это выражение в изгибе рта и в блеске глаз, и
так далее. Все это я рисовал. Объекты моих картин были
более-менее такими.
Но теперь я уже побывал в Индии и был впечатлён
группами детей, которые останавливались на дороге и
начинали меня разглядывать. Поэтому я рисовал большие
картины детей, все голые, с большими животами и с
косичками, которые просто стоят и смотрят на тебя.
Я был связан миром коммерции, поэтому я осознал что
художники это те, кто картины продаёт, а не те кто их рисует.
Именно поэтому самым сложным делом было продать
картины. Нарисовать их было не так уж и сложно. В конце-
концов знай себе рисуй коммерческие картины, прекрасно
зная что их нужно представить потом публике. То есть просто
делай то, что потом купят, не так ли? Если ты начнешь
заниматься художественным поиском, то ты лишь потеряешь
своё время. Ты же живешь в обществе где нужно кушать, где
нужны деньги, поэтому ты обусловлен своим окружением.
Есть поговорка: «Обучись искусству и отложи его в
сторону». Именно поэтому я решил отложить своё искусство в
сторону. После той выставки я перестал рисовать.

В день иннагурации я продал десяток картин, сразу.

Они были коммерческими. Когда я подсчитал все эти деньги,
мне в голову пришла мысль поехать в Пакистан, в Пешавар. Я
хотел смотаться по быстрому, на пятнадцать дней. Но это
было в тот период, когда я был обязан раз в неделю
отмечаться в казарме у карабинеров из-за одной ерунды,
которая произошла чуть раньше. Поэтому пока я был занят
выставкой и не мог отмечаться, в казарму за меня ходила
Клаудия.
«Послушайте, мой парень, Чезаре, сейчас очень занят
выставкой своих картин», говорила она им и показывала
афишу. «Он много работает и сейчас встречает посетителей.
Он никак не может их оставить и приехать сюда. Поэтому я
приехала чтобы сообщить это вам. Но на следующей неделе
он освободится и сам приедет».
Клаудия осталась в Турине присматривать за
выставкой, которая прошла очень удачно. Я продал абсолютно
все картины. Из Пакистана я позвонил моему отцу узнать как
идут дела, и он сообщил мне что Клаудию арестовали. Я был
разгневан, поскольку написал ей чтобы в случае
необходимости она обращалась к моему отцу за помощью.
Полиция, которая проверяла наши сообщения, восприняла это
по своему и у него в студии провели обыск. Что они
собирались там найти?
Но по факту Клаудию закрыли потому, что у неё дома
гостила одна девушка, которую объявили в розыск из-за
наркотиков. Клаудию задержали за компанию, возможно лишь
на несколько дней, поскольку обвинить её в чем то
конкретном они не могли. Но в этом момент на её домашний
адрес пришло моё письмо из Пакистана. Хозяйка дома
сообщила об этом письме в полицию и его доставили прямо в
тюрьму. Но вместо того, чтобы передать это письмо Клаудии,
его передали судье. Судья не открывая письмо вызвал .к себе
Клаудию.
– Знаете, тут для вас пришло письмо из Пакистана. Давайте
мы его сейчас откроем?
И тут, бац! - из конверта ему на столик высыпается
порошок.
Так бы ей не смогли ничего инкриминировать, даже
употребление, но тут я со своим письмом! Так что хотя это и
произошло по моей вине, но её изолировали ещё на четыре-
пять месяцев.
Как только я узнал что её приняли, я сразу же вернулся
из Пакистана. Я нашел другой дом в деревне неподалёку,
незаметный, и привел его в порядок. Она приехала туда после
того, как освободилась. Но к тому времени, все что я привез
из Пакистана, уже закончилось. Поэтому мы ходили по
аптекам в поисках морфия. Я сам выписывал себе рецепты.
Заказываешь в типографии рецептную книжку, пишешь на
бланке что тебе надо и
идешь в аптеку, ты следишь? В Турине аптеки уже были в
курсе о фальшивых рецептах, но в небольших городках в
провинции наркоманов еще не было. С легкой паранойей мы
заходили в эти сельские аптеки и иногда врач, прочитав
рецепт внимательно осматривал нас с головы до ног и
говорил: «Нет, извините, у нас этого лекарства нет» и учтиво
разрешал нам спокойно удалиться. В иных случаях, с
серьезным видом прочитав рецепт, и осмотрев нас,
произносили: «Одну минуточку, надо поискать» и брали в
руку телефонную трубку.
В этот момент надо было бегом уходить оттуда. Но иногда
они были очень заняты работой и сразу давали тебе две
упаковки ампул за раз, как и было написано в рецепте, без
всяких сомнений.
Через пару месяцев ко мне домой приехала полиция и
арестовала меня.

Я только смог раздобыть очередные упаковки морфия.

Таким образом они нашли у меня в карманах новые ампулы,
книжку с рецептами, кроме того у них был ордер на арест в
связи с пересылкой наркотиков из-за границы. Вот так я снова
оказался за решеткой.
У меня уже был опыт, я отсидел в общей сложности два с
половиной года ни за что, за недокуренную сигарету. Теперь
же я проходил по делу о пересылке морфина из Пакистана для
Клаудии. Плюс к этому меня взяли с поличным с ампулами
полученными по фальшивым рецептам. Поэтому я сказал
себе: теперь меня точно долго не выпустят! И тогда я решил
бежать.
В тюрьме я хорошо знал того доктора, которому раньше
продавал картины. Поэтому в тюрьме я первым делом
постарался с ним встретиться, у нас были хорошие
отношения.
«Смотри, в этот раз у меня серьезные проблемы», я ему
сказал. «В Индии я постоянно сидел на морфии, сейчас у меня
начинается ломка, просто голова взрывается. Как мне быть? В
общем, помоги мне, отправь меня в частную клинику...»
Дело в том, что сбежать проще всего можно было
находясь в больнице, которая меньше охранялась, чем тюрьма.
Тюрьмы окружены высокими стенами, на вышках стоят
надсмотрщики с пулеметами. Тогда как в больницах все
гораздо более easy.
«Я не могу», ответил мне доктор. «Частные клиники это
только для привилегированных заключенных. Туда
отправляют только больших промышленников, детей
министров. Как я могу тебя туда направить? Хотя, возможно, я
смогу отправить тебя в городской дурдом».
Так я оказался в туринском сумасшедшем доме. Как и
следует, прибыл я туда в сопровождении эскорта из двух
охранников, которые дежурили у дверей, так как я был
заключенным. Оттуда я смог сообщить Клаудии где нахожусь
и попросил её чтобы она принесла мне домкрат.
На первом этаже, где я находился, можно было
перемещаться достаточно свободно. Клаудия взяла домкрат из
своего фиата чинквеченто и передала его мне через окно. Ну и
вот. Ночью я вставил домкрат между прутьями решетки, но
сделал это неправильно. Поэтому когда я начал крутить ручку,
он сместился в сторону и заклинился. Он не двигался ни
вверх ни вниз. В тот момент я был немного в панике, плюс ко
всему я очень устал, тогда я прилег ненадолго отдохнуть на
кровать и сразу уснул. Когда я проснулся, я думал что мне все
это приснилось. Но когда я бросил взгляд на окно, то увидел
там застрявший в решетке домкрат!
Утром рано у охраны была смена караула, поэтому они
проверяли все ли в порядке. Поэтому с силой, которую может
дать только отчаяние, я потянул потянул домкрат на себя как
только мог и, о чудо, он выскочил!
Но шума от падения этой железяки было много. Поэтому я в
миг схватил домкрат с пола и упал на кровать накрывшись
одеялом. Через секунду в комнате зажегся свет, в глазок
заглянули, увидели меня спящим на кровати и возможно
подумали что шум исходил из другого места.
Теперь мне надо было куда то спрятать домкрат. Если
бы я просто выбросил его в окно, то его бы нашли. Там был
один молодой парень, с Сардинии, который косил от армии.
Он был полукриминальным типом и я поговорил с ним.
– Слушай, у меня тут под матрасом лежит домкрат, но скоро
придут менять простыни и найдут его.
– Дай его мне, я спрячу его в свой шкафчик, у меня не
проверяют.
Потом, когда он его увидел, то сказал:
– Так этим домкратом ты никогда не сможешь раздвинуть
прутья решетки. Тут нужен масляный домкрат, какие
используют для грузовиков.
Его брат занимался такими работами. Поэтому он
сказал мне, чтобы я отправил свою жену к его брату за
нужным домкратом. И я отправил туда Клаудию.
«Послушай, этот домкрат слишком тяжелый для тебя»,
сказал он ей. «Лучше я поеду с тобой. Мы поедем туда ночью,
и вытащим его».
И вот ночью я слышу шумы, которые появляются когда
щелкает домкрат: тра-тра-трак! И вижу как прутья решетки
разъезжаются в стороны.
«Сколько сейчас времени?», спрашиваю я.
Из-за окна мне отвечают: «Полночь».
 «Слушай, в полночь начинается происходит смена
охранников!»
Он сверяет часы и говорит: «Есть еще пять минут, мы
успеем!»
Но в этот самый момент я услышал шаги охранников в
коридоре. Быстро, не предупреждая его, я выглянул за дверь.
Прежние охранники удалялись, а новые приближались, и они
увидели меня.

– «Что ты делаешь?», спросил один из них.

– «У меня сильно болит голова, не могу уснуть. Я звал
чтобы попросить какое-нибудь лекарство, но никто мне не
ответил».
– «А почему ты одет?». Я уже был полностью одет, в
полночь.
– «Ну...»
– «Хмм. Иди ка позови ему санитара!»
Пока один ходил за санитаром, брат сардинца закончил
с решетками и стал звать меня снаружи по имени.
– «Чезаре, Чезаре. Ты где, Чезаре?»
Полицейский услышал этот голос.
– «Похоже что тебя кто то зовет оттуда. Ну ка отойди в
сторону на секундочку!»
Должно быть мой сообщник заметил движение в
комнате потому что оставил всё и дал дёру, а я остался внутри.
Тут вернулся второй полицейский с санитаром, который
принес таблетки от бессоницы.
– «Что тут происходит?»
– «Я не знаю. Я же был в коридоре вместе с вами...» Знаешь,
в тюрьме всегда нужно идти в отказ, даже если тебе приводят
железобетонные факты.
– «Как это ты не знаешь?», сказал один из охранников.
Он попытался меня зацепить своим благожелательным
голосом: «Послушай, Чезаре, я к тебе хорошо отношусь, как
отец. Объясни, что по твоему что тут произошло?»
– «Ну, по моему мнению, я не могу объяснить. Я ждал в
коридоре, чтобы принять таблетки. Возможно, кто то увидел
что в комнате никого нет и захотел проникнуть внутрь
обокрасть потом офис в больнице. Потом появились вы и он
испугался и убежал. Откуда мне то знать? Даже если бы и
захотел, я не смог бы раздвинуть железные решетки».
Пристально посмотрев на меня, он произнес:
– «Нет, это какая то мутная история. Я должен всё доложить
начальству».
Санитар пошел проводить его в офис, где стоял телефон.
Второй охранник тоже в этот момент вышел в коридор и я
остался на минуту один в камере с открытым окном. И тогда я
прыгнул.
В том момент когда я уже весь пролез в окно, второй
карабинер снова зашел в комнату и увидел что я удираю через
решетку. Только я то был очень худым, а он наоборот был
толстым и не мог преследовать меня. Я добежал до
больничной стены, но не мог перелезть, так как она была
достаточно высокой. Я смог зацепиться пальцами за край
стены, но у меня не хватало сил чтобы подтянуться и
перелезть через край, так как я был истощен и долгое время
лежал под капельницей. Я побежал вдоль стены ища другой
способ перелезть и наконец нашел кусок сетки прислоненной
к стене по которой смог вскарабкаться на верх и без сил
свалился вниз с другой стороны. Я уже был на последнем
издыхании пока взбирался на стену, поэтому падая не
рассчитал траекторию и сломал себе ногу.
Потом я огляделся по сторонам и увидел того типа,
который был братом моего знакомого сардинца. Он тоже
перепрыгнул через стену в том же месте что и я, только он
был более ловок. Может у него было больше практики
побегов через стены, а?
– «Ты смог!» говорит он. «Надо отсюда быстро
сматываться! Только машины нет. Её забрали копы вместе с
твоей женой и моим корешем». Это ему сообщили в баре за
углом.
Они припарковали машину, это была ворованная Giulia
Alfa Romeo, прямо тут у стены. Клаудия хотела взять свой Fiat
500, но этот тип сказал: «Нет, возьмем Alfa Romeo, она
быстрее». Еу вот, они поставили машину прямо у стены,
забрались на её крышу и он перелез через стену. А потом,
пока Клаудия и водитель были ещё на крыше, их заметил
проезжавший мимо патруль. У них спросили документы и
оказалось, что машина в розыске. Поэтому их сразу задержали
и увезли.
Сардинец задумался не на долго.
– «Я пойду и найду другую машину», сказал он. «А ты пока
спрячься в том саду». А спрятался в кустах, а он больше не
вернулся. Он просто взял и убежал. У меня была сломана
нога, а он был в полном порядке, поэтому забрать меня с
собой было большой проблемой. Вот почему он решил
бросить меня.
Вокруг рыскала полиция, были слышны сирены. Они
прочесывали местность вокруг с фонариками до тех пор, пока
не обнаружили меня. Меня немного попинали и надавали
лещей и отвели в камеру. Ногу мне загипсовали, но те кто это
делал все время болтали про спорт, про то кто выиграл и кто
проиграл в прошлое воскресенье. Поэтому гипс они наложили
плохо. На следующий день меня отправили в тюрьму.
Там уже была Клаудия, которую теперь обвиняли в
содействии при побеге, что расценивалось как более тяжкое
преступление, чем сам побег. На мне же были все предидущие
обвинения, плюс попытка побега, которое, однако,
заключенному грозило минимальным наказанием.
Оправданием служило то, что для того, кто находится внутри,
тому естественно хочется выйти оттуда. В то же время для
того, кто снаружи содействует организации побега, это может
быть более проблематично. И ей в итоге пришлось отсидеть
ещё несколько месяцев.
В тюрьме нам дали возможность видеться раз в
неделю. Этот судья был добр к нам, поскольку такие встречи
не дают с легкостью. Может быть ещё потому, что нас не
могли посещать родственники, но мы оба находились в
тюрьме, из мужского отделения меня конвоировали в женскую
часть с охранником и монашкой в камере. Так мы по часу
находились вместе.

Поскольку Клаудия уже провела довольно много

времени в тюрьме, потом вышла, потом снова попала внутрь,
поэтому через три-четыре месяца судья выпустил её на
свободу. А через полтора месяца, смилостивившись, досрочно
выпустил и меня под подписку о не выезде. В этот раз я
провел в тюрьме всего семь месяцев, поскольку, по какой то
причине, судья нам симпатизировал. Возможно потому, что
мы же не были настоящими преступниками.
Таким образом в Турине мы провели примерно год, из
которого восемь-девять месяцев за решеткой.

В какой-то момент я почти всё время сидел в тюрьме. Все

происходило с большой скоростью! Меня закрывали на пять
месяцев, только я выходил, как меня снова принимали и
сажали на полгода. Я даже не успевал немного придти в себя,
отдохнуть, как снова оказывался за решеткой. После того как
я расстался со своей женой это происходило постоянно. Почти
все своё время в Италии я проводил находясь в тюрьме. Я
выходил, уезжал, возвращался, случались разные истории и я
снова оказывался в камере.
Когда в последний раз я вышел на свободу, то у меня
уже была передозировка от таких событий. Я организовал
себе очередной фальшивый паспорт и вместе с Клаудией мы
решили окончательно покинуть Италию, чтобы больше уже
сюда не возвращаться.
Паспорта мы одалживали у друзей, их было полно.
Нам давали действующий паспорт с которым мы выезжали,
после чего хозяин паспорта писал заявление в полицию о
потере и ему сразу выдавали новый паспорт. А сделал чистый
левый паспорт было возможно, но это стоило огромных денег.
Бланки чистых паспортов воровались в префектурах, а потом
просто вписывались нужные данные, вклеивали фото и
ставили печать. Но этим занималась организованная
преступность. У них были все нужные печати. Стоил такой
паспорт миллион или полтора миллиона лир. Большие деньги.
Наша система была проще и дешевле. Фотографию я умел
менять сам, техника у меня была отработана так хорошо, что я
делал это и для других. С печатями то же самое. В этом деле я
стал специалистом, ремесленником.

Мы разобрали весь дом и роздали знакомым все вещи и

назавтра запланировали отъезд. В ночь перед отправлением
мы пошли ночевать в отель. Для регистрации попросили
документ и я дал фальшивую идентификационную карточку. Я
даже не знал кому она принадлежала. В общем, ночью в
комнату постучали: «Тук-тук...откройте. Полиция!» Снова!
Ну вот. Они заходят, проверили содержимое пепельницы,
посмотрели под матрасом, тут и там, а потом мне говорят, что
на тот документ, который я предоставил в отеле, было
заявлено в полицию.
– «Как ваше имя?», спрсили меня.
Я колебался, не знал что ответить. Идентификационная
карточка была в руках у полицейского и я хотел посмотреть на
имя.
– «Где вы проживаете?»
– «Ну хорошо», говорю я. «Мне просто хотелось уединиться
с моей девушкой в отеле, но документов у меня не было,
поэтому я взял эту карточку, которую кто то забыл у меня...»
Нас все таки отвезли в отделение. Составили протокол
на нас и я был уверен, что меня снова отправят за решетку,
откуда я только что вышел. То же касалось и Клаудии, с
такими то историями, только представь себе!
– «Дай мне книги, будет хоть что почитать там», сказал я ей.
Книги у нас были с собой в сумке, приготовлены для поездки.
Неожиданно к нам подошел дежурный и говорит:
«Зайдите сюда завтра расписаться в протоколе. Утром здесь
будет старший офицер. В десять утра».
И нас отпустили. А мы рано утром отправились в
Индию. Мы сели на Istanbul Express, который отправлялся из
Германии и шел через Австрию и всю Югославию доезжая до
Стамбула. А оттуда все время вперед по уже знакомым
дорогам.

Иногда проезжали Magic Bus, которые собирали всех

хиппи по пути. Этим занимались старые фрики из Голландии
и Англии. В автобусах у них была музыка и несколько
матрасов. Но мы предпочитали путешествовать
самостоятельно, иначе нам приходилось зависеть как от
ритмов автобуса, так и от его кармы. Иногда автобус ломался
и приходилось ждать по пятнадцать дней в каком нибудь
богом забытом месте, пока его не починят. Но на hippie trail
движение было всегда. Дорога для автобусов и грузовиков
между востоком и западом была одна. Можно было ехать и
автостопом по мусульманским странам, что многие и делали.
Все было достаточно просто.
В какой то момент мы с Клаудией и еще одним парнем
который решил ехать с нами, подъехали к очередной границе,
но было уже пять вечера и КПП был закрыт. Поэтому нам
пришлось провести ночь там, между Афганистаном и
Пакистаном, на Khyber Pass. Там недалеко располагалась одна
недорогая ночлежка с кроватями и новыми одеялами. На
следующее утро мы прошли границу и направились в
Пешавар. На полдороги нас встречает блок пост с полицией,
который тормозит все проезжающие автобусы.
Как только они нас увидели, то приказали: «Вы трое
на выход!».
Автобус отправился дальше, а нас отвели в клетку и
закрыли внутри. Через полчаса заходит большая шишка, три
звезды на погонах и говорит:
– «Одеяло верните!»
Я в полном недоумении: «Одеяло? Какое ещё одеяло?
Клаудия, ты брала какое-нибудь одеяло?»
– «Нет.»
– «Ты взял одеяло?», спрашиваю у нашего попутчика.
– «Да», говорит он.
– «Так отдай обратно им это одеяло!»
Он вытащил одеяло из своей сумки и отдал. У нас с
собой в сумках было полно травы, но никто нас не стал
обыскивать. На этом все закончилось. Нас даже не стали
ругать.
Нас отпустили. Мы сели на первый проходивший
автобус и продолжили путь. Для нас так и осталось загадкой,
почему из-за одного одеяла задействовали военных.

Я был немного озабочен в тот момент, поскольку до

этого, как раз тоже в Афганистане, я был с одним другом, тоже
фриком, с круглыми очками как у Ганди...в общем в одном
антикварном магазине для туристов, он украл карманные
часы. Афганцы, которые зорко следили за хиппи, когда те
заходили в магазин, заметили это. Они догнали нас на улице и
нашли у него эти часы. Часы он им сразу вернул, но местные
не успокаивались.
Говорили что должны отрезать ему руку, как вору.
Понимаешь, у них были свои суровые местные законы,
шариат. Поэтому воров у них не было.
В конце-концов, может потому что он был иностранец,
они не стали этого делать и он спасся. Мы даже заплатили им
за часы после того, как вернули, и тогда продавец успокоился.
Он немного нагнетал драмы, говоря что должен отрезать тому
руку. Может быть он блефовал. Но уже потом нам сказали,
что нам очень повезло и мы легко отделались.
ХАМПИ
 Мауро был старше меня. Я по сравнению с ним был
пацаном. Он жил в джунглях в Гоа, за пляжем. Я же с
Клаудией снимал дом. До места где он жил был час пешего
хода по горным тропам, он же ходил всегда босиком. А у меня
были хорошие афганские ботинки, из кожи, ручной работы.
Мне нравились мои ботинки, в них было удобно. Знаешь как
бывает, когда давно носишь обувь и привыкаешь к ней?
В тот период Мауро приходил к нам домой и у меня не
было впечатления, какое бывает когда находишься рядом с
садху. Он не смог войти глубоко в общество садху, поскольку
не говорил хорошо на хинди. Но он был очень интуитивен и
понимал всё, что ему говорят. Я его считал ищущим
человеком, итальянцем. Он был мне симпатичен поскольку он
был свободен от стандартных схем и структур.
Мауро, как и я, жил в Индии без паспорта, на пределе. В
то время это было проще. Его смыслом было просто жить, так
как он хочет. Каждое утро он выходил из джунглей на берег
моря, бродил между скал и ракушки искал. Ему всегда
удавалось найти много больших и красивых раковин, я таких
не находил никогда. Мне он как раз и рассказывал о знании.
Он был одним из первых, кого я знал, кто был в трипе
божественного поиска. Он говорил о боге и о развитии
сознания человека.
Знание чего? Знание бога. Знание всего того
экстрасенсорного измерения, которое называют богом. Ответы
на все главные вопросы существования, от почему мы
существовуем и что мы тут делаем, до что такое жизнь.
Основные questions человечества. Если мы не задаём себе эти
вопросы, то тогда что мы делаем на этой планете за тот миг
нашей жизни, который для бесконечности словно хлопок
ладоней? Какой в этом всём смысл?
Тогда мы придаём этому всему смысл, и смысл заключается в
познании бога.
Кажется, что по сравнению со всей фауной планеты,
бог дал нам супер мощный мыслительный аппарат, как раз для
того, чтобы мы могли познать бытиё. Но кажется, что
человечество так никогда этого не достигло. Были моменты,
когда бог посылал нам доказательства, которые послужили
рождению той или иной религии. Такими доказательствами
был Шива, Будда, Христос и Магомет, благодаря которым в
разное время и в разных местах, развивались локальные
религии.
Говорить о боге среди хиппи и обычных людей было не
принято. Смотри, если ты начинаешь такой разговор на
западе, то тебя принимают за сумасшедшего. Чтобы говорить
на эту тему приходится ловчить, или нет? Очень сложно
говорить о боге в наших условиях. Приходиться искать
одобрения в обществе прежде, чем приблизиться к этой идее.
Ведь бог это идея, не так ли? Что же такое бог? Это bhakti
(санскрит: преданная любовь к богу), это религиозное
движение, это огонь, это мечта, которую надо уметь
представить.

Однажды мне предстояло пойти к Мауро, который

находился в джунглях недалеко от Анджуны в Гоа. Я был на
противоположной стороне, в Баге. Но я никогда до этого не
ходил босиком, а тропа по которой предстояло идти, была
каменистой. Нужно было пересечь большой холм, чтобы
оказаться с другой стороны. В общем, я решил идти босиком.
До Анджуны то я дошел нормально, а вот на обратном пути
уже начинало смеркаться и я уже не видел куда ставить ноги,
которые к тому времени начали нестерпимо болеть. Наш дом
был у самого подножия этого холма, и когда до дома
оставалось немного я начал звать: «Клаудия, Клаудия,
Клаудияяя...!». Солнце давно село за горизонт и наконец-то
навстречу мне вышла Клаудия с моими ботинками в руках.
Она всё поняла, поскольку была очень восприимчива.
На то Рождество, уже после того как я встретил Мауро,
Клаудия подарила мне shankh, большую ракушку у которой
сточен кончик, чтобы в неё можно было дуть как в трубу. Она
заметила что меня очень привлекает мир садху, поэтому этот
подарок я очень ценил.
У меня к тому уже случались встречи с разными садху.
Был момент когда я жил в Варанаси, а также познакомился со
многими бабами в Харидваре, Ришекеше и в других местах.
Садху можно было встретить повсюду. Однажды с Клаудией
мы оказались в Харидваре во время когда там проходила
Кумбха Мела. Это встреча садху, йогов и аскетов со всей
Индии, которая происходит раз в три года. Их тах были
тысячи! Вокруг была полная неразбериха. На каждом углу
голые, покрытые лишь пеплом нага бабы с дымящимися
чилумами, и потом прошёл целый парад нагов: кто верхом на
слоне, кто на коне, кто на грузовике, кто пешком, скандируя:
Hara Hara Mahadev, Hara Hara Mahdev,
Har Har Mahadev...!!!

Я тогда ещё не был в садху трипе. Мы там оказались,

чтобы найти очередную дозу. Но у меня уже были длинные
волосы, jata, и садху интересовались моей персоной,
поскольку казалось что я тоже в их теме.
Теперь, правда, у меня уже созрело желание завязать с
наркотой. Клаудия же хотела продолжать. Таким образом,
однажды утром, я взял shankh, ракушку садху, которую она
мне подарила, и ушел прочь. Я снял свои ботинки и ушел
босиком, с одной небольшой сумкой и одним одеялом. Какой
был в этом смысл? Было лишь одно желание чистоты и
простоты. Это же так просто взять и всё оставить, дома, вещи,
дела. Тебе так не кажется?
Именно тогда по настоящему начался мой путь аскета.

Я дошел до вокзала и сел на поезд до Хампи, где не разу

ещё не бывал. Там мы договорились встретится с Мауро. В то
время я ещё не одевался во всё оранжевое, в цвет дхармы, а
носил обычную одежду со штанами. У меня были с собой
лонги, ткань используемая как юбка, багажа у меня почти не
было, как и обуви. То есть в принципе был похож на садху.
Есть много садху, которые не носят оранжевые одежды,
однако отращивают бороду и волосы, чтобы было сразу
понятно кто перед тобой. У меня тоже была борода и jata, и
даже если я и не был садху, то хотел бы просто-напросто им
казаться в глазах окружающих. Ведь я был без денег и без
билета, а как всем известно, садху именно так и
путешествуют. Я был лишь в начале пути, но ты ведь
являешЬся ищущим как в начале, так и в конце пути, правда?
То есть я никого не обманывал.
Зашел контролёр.
– «Билет».
– «Я садху».
– «Ах, ты садху?» Тип похоже начинал прикалываться. «А
ты разве не знаешь, что садху ездят по ночам?
Днём нужен билет».
Я не знал правда это или нет.
– «Хорошо, как тогда будем делать?», спрашиваю я.
– «Ты выйдешь сейчас и сядешь на ночной поезд».
Поезд остановился и меня высадили посреди
джунглей. Там не было ни какой станции, не было дорог или
даже тропинок, была одна лишь железная дорога. Идти можно
было либо по рельсам, что было не просто, либо по острым
камням. Я совсем недавно расстался с ботинками и мои ноги
еще были очень нежными. Я прошел несколько километров,
прежде чем дошел до одной деревни. Ноги к тому времени у
меня кровоточили и вид был жалкий. Я остановился под
деревом и местные жители мне оказали первую помощь. Они
признали во мне бабу по страданию.
– «Откуда ты?»
На хинди я говорил совсем немного, было видно что я
иностранец. Они напоили меня чаем, накормили, откуда то
сразу же появился кто-то с чилумом с ганджей. Как только
подошел новый поезд, они посадили меня и так я доехал до
Hubli.
Там я искал поезд, который шел в Hospet. Мне
сказали что он отправляется с первого пути, но я не находил
его, поскольку первый путь был далеко впереди, на старом
вокзале. Я искал его два часа и в конце-концов расплакался.
Так ко мне подошел один человек, узнать что случилось.
– «Почему ты плачешь, баба? Иди за мной», и он привел
меня к поезду.
Поезд отправлялся именно в этот момент и на нём я
прибыл в Hospet, как и положено без денег. Hospet находится
рядом с Hampi, поэтому я пошел на автостанцию, где как мне
сказали, отправляется автобус до Hampi через каждые полчаса
и билет стоит одну рупию. Я обошел станцию и попробовал
попросить одну рупию у людей, но никто мне её не дал.
Время близилось к закату и я отправился пешком по дороге.
Дойти пешком до Hampi было не сложно, там всего
двенадцать километров. Я был в поиске Света, поэтому мне
было не до формальностей.
По дороге я остановился в одном храме переночевать.
Храм был как слева, так и справа от дороги, которая
проходила под аркой. Там останавливались путники, садху,
они разжигали огонь и готовили еду, как обычно делают в
Индии. Я поел риса с ними, напился воды и уснул, а рано
утром отправился в путь.
Каждый раз, проходя мимо красивого места, я
доставал shankh и дул в него. Хотя у меня и не было еще
знания, но мне казалось, что этот звук даёт мне некий контакт.
Предполагается, что бог, даже если он очень занят, когда
звучит shankh, слышит тебя и приходит. Это был
божественный звук, как колокольный звон, будто ангелы
трубят в свои трубы!
С обеих сторон грунтовой дороги тянулись
бесконечные поля сахарного тростника. И вот, ты его видишь,
срываешь, кладешь в рот и жуёшь и это так вкусно что, чтобы
описать, представь у себя во рту большую дольку
сладчайшего и сочнейшего апельсина. Ты не разу не жевал
сахарный тростник? Вот так жуя, я потихоньку дошел до
Hampi. Благодаря сахарному тростнику, я сразу почувствовал
ту лёгкость, с которой там можно жить.
Неожиданно, в Hampi поля заканчивались и
начинался пейзаж наполненный огромными валунами,
который пересекала красивая и чистая река. Это было
захватывающе. Вид такой, словно ты на другой планете.
Подъём шел к перевалу, за которым начинался резкий
спуск в поселок. Это было небольшой городок, довольно в
стороне от мест куда забредали туристы, с небольшим
базаром и с лачугами примостившимися с разных сторон.
Самая заметная достопримечательность которая бросается в
глаза ещё издали, это десятиэтажный храм из гранита, весь
украшенный скульптурами. Туда я сразу и направился. На
входе перед воротами слева и справа в тени расположились
две очереди из нищих, которые просили подаяния у прохожих.
Ну и что с того что они были нищими, я был без денег, за всю
дорогу даже чая нигде выпил, поэтому я сел вместе с ними.
У нищих была своя система, когда кто то кидал им одну
монету, они тут же разменивали её и делили между всех. В то
время были ещё paisa, мелкие монеты по типу копеек.
Поэтому, если кто то из прохожих давал тому, кто ему был
симпатичен монету в одну рупию, то эту рупию разменивали
на сто пайса и делили так, что каждому доставалось по пять
пайса. Так у них было заведено. Вот так я, ничего ни у кого не
прося, просто сидя на одном месте, постоянно находил перед
собой новые монеты.
В то время поесть стоило одну рупию. На банановый
лист, который служил тарелкой, тебе накладывали большую
порцию риса с овощами. Я собрал немного монет и пошел в
ресторан. Тогда там было всего два-три ресторана для
местных, которые посещали храм, туристов в то время ещё не
было.
После обеда я побрел к реке, где был храм Рамы и там я
встретил Мауро. Мы много времени провели в храме Рамы.
Там была гостеприимная атмосфера, постоянно приходили и
уходили паломники и была одна женщина садху, которая
организовывала прием и служила всем садху. Там было
замечательно, а по вечерам готовили на всех что то типа
ризотто.
Через две недели мы с Мауро направились к излучине
реки и организовали сезонное убежище среди древних
храмовых развалин прятавшихся среди огромных валунов.
Мы приходили на подходящее место, выметали
самодельными вениками весь мусор, убирали мешавшие
растения и спали внутри этих развалин. Это были
заброшенные места наполненные муравьями, пауками и тому
подобным. Мы приводили всё в порядок.
Мауро уже бывал в Хампи и знал эти места. Однажды
он триповал три дня под датурой, это растение которое даёт
сильнейшие галлюцинации. Если её неправильно
использовать, можно быстро сойти с ума или даже умереть
или погибнуть. Для начала он отдал своё одеяло, потом
последние вещи, которыми он обладал: свои тяжелые очки, он
плохо видел и свою вставную челюсть. Так он и оставался в
трипе, пока не пришла группа цыганок из Раджастана. Они
взяли его за руки и за ноги и вытатуировали ему третий глаз.
У него остался черный круг на лбу. Это было признанием его
святости со стороны этих женщин. Потом они дали ему шарик
опиума, который помог ему выйти из трипа. Так он снова
оказался в реальности, но остался отмечен таким образом.
Мы немного прожили вместе в этих развалинах на
берегу реки. На заре можно было наблюдать за panikutta,
водными собаками, похожими на маленьких чёрных тюленей,
которые лежали на камнях и попискивали общаясь между
собой. Возможно мы прожили так несколько месяцев. Мы
были достаточно сплоченными, я и он. В Мауро я нашел себе
брата.

Возможно в Италии Мауро был профессором ботаники.

В Индии он экспериментировал со всеми видами трав. Можно
сказать что он был моим первым учителем, поскольку он был
старше меня лет на пятнадцать-двадцать. Вместе с ним мы
экспериментировали с датурой. Мы ходили по окрестностям и
собирали её листья и цветы. Брали только белые, чёрные и тем
более семена не брали, потому что они более
сильнодействующие и для них требуется иной процесс
обработки.
У Мауро было хорошее знание датуры и техник её
приготовления. Он научил меня как готовить из неё отвар
используя сухую палочку растения для помешивания. Датуру
не рекомендуется использовать самостоятельно, не имея
основательных знаний что и как делать. Если другие растения
пробовать можно, то датура только для знатоков. Тот, кто
принимает датуру чтобы словить кайф, тот будет изнасилован
негативными эффектами. Но по крайней мере она не вызовет
зависимости. Но если же ты разок попробуешь её, то
повторить это тебе вряд ли захочется, тому что ты попадешь в
совсем иной мир. Ты попадаешь в мир духов.
Мы приняли её на отрытом воздухе, ночью,
расположившись на огромном валуне, рядом с храмом
который служил нашим укрытием. Снизу была река, сверху
луна.
– «Послушай, сходи принеси сюда наши одеяла из храма»,
сказал мне Мауро перед тем, как начать.
– «Да ладно, потом когда устанем, дойдем и ляжем спать.
Тут идти-то всего пара шагов», ответил я.
– «Нет, послушай меня, принеси их сюда, так будет лучше.
И воды захвати. Так у нас будет под рукой всё, что может нам
пригодиться».
Отвар имел запах и вкус тараканов. У меня не было
опыта подобного трипа. Сознание было в полном
замешательстве. Я слышал разные голоса, но не мог понять
откуда они исходят. В то время как остальные вещества хоть и
оказывают на воздействие на твоё сознание, но оставляют в
нашем измерении, то датура переносит твое сознание в
измерение где живут духи, в мир теней. Там, кроме наших
привычных пяти чувств есть мир, в котором вся наша
физическая реальность воспринимается как иллюзия. В
общем, там ты пытаешься наладить контакт с этими
невидимыми сущностями, которых можно назвать духами. И
если у тебя получится это, то возможно они тебе скажут даже
выигрышные номера спортлото!
Во время трипа я понял что встать и попытаться идти
будет очень проблематично, особенно если нужно попасть в
конкретное место. Я потерял ощущение пространства и
времени. Я разучился ходить. Поскольку под датурой ты
ощущаешь то, как планета вертится. Вот это да, начать
чувствовать вращение Земли! Мы настолько привыкли к её
движению, что не чувствуем его совсем. Лишь на рассвете его
можно уловить, наблюдая за тем, как поднимается над
горизонтом солнце. В это время на миг можно почувствовать
вращение Земли. Потом оно пропадает. Но когда ты
ощущаешь его всем телом, то теряешь баланс. Такое
ощущение, будто идешь по крутящемуся шару.
Первый трип длился всю ночь, а ближе к рассвету мы
заснули прямо под звёздами.
Говорят, что Шива иногда тоже ел датуру. Bhang, datura
pindara, Shiva Shiva Shankara... Оно одно из растений знания.
Во все времена маги, шаманы и ищущие достигали иных
состояний сознания и получали знание через растения.
Например, Дон Хуан у Кастанеды весь основан на этих вещах.
Сейчас пришло время технологии и магию делает она.
Поэтому старая магия, в стиле Властелина колец, ушла в
небытие. Скорее всего большая часть старой магии
основывалась на знании трав и грибов. Достаточно вспомнить
об эффектах лесных грибов и многое становится понятно.
Каждый тип наркотиков зарождается на базе знаний о том
или ином растении, или это не так? Одно растение тебя лечит
от боли в животе, другое от кашля. Самое распространенное
растение в районе Гималаев это ганджа, марихуана, которая
предрасполагает твой ум ко встрече с богом, лечит от
социальных условностей, которые являются ловушкой для
человечества. Она помогает тебе спокойно сесть и
помедитировать. Представляешь себе, целое общество,
которое сидит и неподвижно медитирует, что тогда будет?
Однако именно это самоосознавание и является основной
функцией человека, причиной того, что мы являемся людьми.
Когда говорят что нужно мыслить и делать всё осознанно, это
значит что нужно осознавать движение солнца по небосводу,
наше движение вокруг солнца, наше место во вселенной.
Мы оставались вдвоём с Мауро еще какое-то время, одни,
иногда кто то приходил и останавливался у с нами. Потом
Мауро уехал, или я ушёл, сейчас не помню. Был момент когда
мы то расходились, то снова сходились. Но повадки и
интересы у нас были одинаковые, и образ жизни был
похожий. Мы оба оставили наши дома, вещи и жен чтобы
получить этот жизненный опыт.

Там в Хампи я научился делать чилумы, глиняные

трубки для курения травы, поскольку там жил один садху,
которого звали Чиллум Баба, потому что он был большой
мастер в этом деле. Он делал лучшие в Индии чилумы. Я
вовремя успел с ним познакомится, потому что через год о
нём прошел слух и хиппи увезли его в Гоа, где он начал пить.
Этот бедолага угодил в ловушку майи, иллюзии, от стал
злоупотреблять алкоголем, стал есть яйца и рыбу, в то время
как он был садху, то есть вегетарианцем. Но потом он заболел,
его вернули в Хампи, где он вскоре и умер.
Жаль, потому что он был настоящий скульптор и делал
красивые и прочные трубки с головами кобры слона и в таком
духе. Он готовил смесь из девяти типов глины и чилумы
получались настолько твердыми, что по легенде, если бросить
такой чилум на камень, то он отскакивал оставаясь целым.
Я научился наблюдая за ним. В первый год они у меня
всегда ломались. Я не был знаком с землей, с её свойствами:
почему в глине вдруг образуется трещина или почему чилум
лопается в огне? Пробуя много раз начинаешь понимать и у
тебя получается хорошо. Например, чем жирнее и
маслянистее глина, тем сильнее она усыхает и уменьшается и
в итоге трескается. Даже ребенок может сделать что то из
глины, купленной в художественном магазине, но чтобы найти
правильную глину в джунглях нужно иметь знание. В крайнем
случае можно взять её в термитнике.
Представляешь себе термитники, постройки которые
делают термиты в джунглях? Термиты собирают землю по
зернышку, фильтруют её и строят из неё свои домики. Это
самый быстрое решение, чтобы сделать чилум, потому что
землю не надо ни фильтровать ни бить, чтобы вышел весь
воздух. Да, придется частично разрушить их укрепление, но
они его быстро восстановят. Как только ты его им сломаешь, в
течении этого же дня, так-так-так, они эту ту часть что ты
забрал уже восстановили. Они невероятные!

Временами мы пересекались с Мауро и начинали по

новой. Наши тропы шли параллельно. До той поры пока он не
уехал в Италию и остался там на несколько лет. Он замутил с
одной девушкой двадцати лет, ему же было шестьдесят как
минимум. Потом он вернулся с ней в Индию и рассчитывал
обучить её чему-то. Они жили в хижине возле границы с
Махараштрой, в дали от Гоа и фриковских тусовок и хиппи,
поскольку эту девушку у него быстро бы увели. Они жили в
одной удалённой рыбацкой деревне где она ничего не
понимала. Не было никого кто бы хоть чуть-чуть говорил по
английски.Он занимался всем, делал покупки и прочее.
Однажды он заскочил в автобус на ходу, по индийски
зацепился за поручень в последний момент. Автобус был
переполнен, на одном из поворотов он упал и умер. Попробуй
пойми. Заплатил за свой кармический поворот. Поэтому он
недолго наслаждался этой молодой девушкой, она стала
вдовой почти сразу.

С факиром я повстречался по дороге в Хампи. Мне ещё

нравилось выходить «в город», выпить сладкого йогурта,
взять печенек, что то ещё. То что мог предложить рынок. Он
же никогда не ходил в Хампи, который был всего в нескольких
километрах. Предпочитал оставаться на реке. Там была
маленькая мусульманская мечеть, несколько деревьев вокруг и
небольшая пещера в которой он жил. Он мог жить либо там,
либо в любом
другом месте. Вещей у него не было, кроме одной бамбуковой
удочки. Он странствовал, клал платок на землю как матрас и
там останавливался.
Роста он был невысокого, сухой, из одежды одни лонги.
Еще у него было зелёное одеяло, которое днем он накручивал
на голову в виде тюрбана, а вечером набрасывал на плечи.
Он знал места где рыбачить. Выбирал место на берегу
реки, где двигалась быстро, как ручей и рыба перемещалась.
Дольше пяти минут он никогда не рыбачил. Он входил в воду
до колен, забрасывал леску и рыба клювала. Именно столько,
сколько ему было надо. После того, как я его встретил я стал
ходить с ним месяц или два. Однако мне он не сделал удочки.
Он входил в воду и вылавливал две рыбы — нас же было двое.
Я тоже в то время ещё не стал полностью вегетарианцем,
какими являются большинство хинду. Мы жарили на углях
свежую рыбу.
Огонь он добывал с помощью кремния. Даже чилум он
зажигал так. Нужна практика, чтобы зажечь чилум кремнием,
но он делал это быстрее, чем другой бы зажег спичками. У
него была своя техника, он подкладывал сверху сухую
соломку, которая очень восприимчива к искрам и загорается
сразу.
Волосы у него были не сильно длинные, но лохматые, и
борода. Без бороды у тебя look более социальный. Но не
натуральный. Потому что естественно бог дал нам бороду и
стричь её похоже на насилие. Женщинам вот не дал. Если бы
он хотел, чтобы её не было, он бы её и не давал нам. Этот баба
всегда имел что то зелёное на себе, зелёный шарф, зелёные
лонги, или зелёный тюрбан. Обычно мусульманские баба
одеваются в зеленое и называются факиры.
Он был замечательный человек и хороший персонаж.
Довольствовался малым. Он без сомнений был прекрасным
примером человека, живущего лишь милостью божией.

В первый год в Хампи я переболел малярией пять раз.

Любой другой испугался бы и уехал. Но я остался. Если бог
мне их послал, значит я их заслужил. Значит я их принимаю.
Случалось что я месяц был без врача и лекарств, наедине с
ежедневными атаками лихорадки. Я видел близкую смерть, по
настоящему видел. Даже если стояла сильная жара на улице, я
чувствовал холод, дрожал и продолжал мерзнуть под
несколькими одеялами. Потом становился тёплым, и всё на
время проходило.
Во время малярии тебе плохо в течении двух-трёх
часов во время кризиса, но как только кризис прошел, то ты
снова в норме. Нет никаких признаков. Можешь спокойно
есть, ходить. Каждый день температура у меня подскакивала
до 41с градуса, потом уходила и до следующего дня я был в
порядке, до тех пор пока она не возвращалась в тоже время. В
первый раз я даже не думал идти к доктору, так как не знал
что это малярия.
Однако со временем эти приступы тебя изматывают,
особенно в таком жарком месте. У меня начинались видения.
Даже больше чем видения, мысленная каша. Я думал о каких
то абсурдных несуществующих вещах, например мне казалось
что по моему лицу ползает мышь.
– «Что я такое думаю!»
Я чувствовал, что мой разум покидает меня. Так вот я и
лежал, время от времени смачивал кусок ткани свежей водой
и прикладывал его ко лбу. Когда ткань нагревалась я её
переворачивал другой стороной. Это единственное лекарство
чтобы окончательно не сойти с ума, когда находишься
находишься один на один с высокой температурой. Через
месяц болезнь прошла сама. Как и при любой болезни, есть
антитела которые работают за нас. Потом я научился узнавать
малярию и искоренял её хинином. Однако, кажется, что если
ты один раз подцепил её, то она может вернуться. Ко мне она
возвращалась все последующие годы, обычно в сезон ветров,
перед тем как ветер нагонит дождевых облаков, в это время
стоит сильная жара, но дождь еще не идёт.
Постепенно Хампи стал моим местом. Я возвращался
туда каждый год. Я много времени проводил с другой стороны
реки Тунгабхадра, там куда сейчас приплывают на лодках. В
то время туда добирались вброд, там где вода не была
глубокой. Но течение там было довольно сильным, поэтому
было необходимо раздеться, свернуть все вещи и разместить
их на голове чтобы не замочить, вода же доходила тебе до
плеч. Проще всего, было в этом случае, было добраться
вплавь.
Я успел пожить во всех храмах вдоль реки, поскольку
тогда в Хампи не было ни одной комнаты сдающейся в наём и
ни одного отеля. Люди, который туда приходили, были готовы
жить в джунглях, на камнях вдоль реки, под открытым небом.
Там был один разрушенный храм куда я часто
приходил. Местные жители, которые там появлялись, стали
меня узнавать. Они приходили по утрам, приносили молоко и
фрукты, или ещё что-то. Они знали что я там, поэтому
приходили. Я готовил на всех еду, народ собирался у меня
потому что я создавал хорошую атмосферу. У меня уже был
жизненный опыт, я уже долгое время путешествовал по
Индии, был в разных ситуациях, и даже если я ещё не был
мастером огня, кое-какие знания уже имел.

ОГОНЬ

Когда я был ещё в начале своего пути, на рассвете, я

оказался в горах возле долины Куллу-Манали. Гималаи
замечательны тем, что ганджа там растёт повсюду, как сорное
растение. Но эта зона была знаменита среди фриков тем, что
там делали гашиш особо высокого качества. Его называют
чарас или malana cream. В общем, я там оказался благодаря
одному английскому фрику, у которого был свой фургон с
кроватями и кухней, на нём он меня и привез туда. Мы
познакомились в Ришекеше. Мы ехали весь день и наконец
оказались в городке Манди, съехали с основной дороги и
припарковались возле реки. Вода в реке была свежей, течение
бодрое, с белой пеной. Мы остановились на песчаном берегу,
приготовили ужин, поели и легли спать.
Утром, после чая и завтрака, он мне сказал что у него
есть с собой марки с ЛСД, которые он привез из Англии. Ну
что делать, мы приняли каждый по марке и стали смотреть на
величественные горы перед нами. Через полчаса начался
трип, не знаю уж что за видения к нему пришли, я ему сказал
одну шутку, слово за слово,
не знаю честно что на него накатило, в итоге он завелся,
собрал все вещи и заскочил в фургон и уехал прочь. Просто
бросил меня там. Я смотрю на удаляющийся фургон, на горы
вокруг меня, без денег и в кислотном трипе.
Ничего не поделаешь, Я побрел дальше пешком прямо
по дороге. Я знал что до Куллу идти шестьдесят километров.
Дорога была прорыта с краю горы и шла резко вверх. Но я
шёл уверенным шагом. Идешь, идешь, идешь и ни одной
живой души не встречаешь. Наконец я дошел до вершины
одного холма, никого и ничего вокруг нет, только сильный
ветер, который задувает мне в уши и пронизывает до костей.
Вдруг вдоль дороги вижу небольшое святилище со статуей
внутри. Святилище было из камня, чуть приподнято над
землёй, размером примерно метр на два, типа могилы. Я
залез внутрь и свернулся калачиком возле статуи, чтобы
отдохнуть. Через какое-то время пришли два местных типа:
– «Ты что тут делаешь?»
– «Куллу!»
Они сказали мне что идти ещё двадцать пять
километров, то есть несколько часов ходу.
– «Почему бы тебе не остановится тут и перекусить что
нибудь с нами?»
– «Куллу, Куллу, Куллу...» продолжал повторять я как
мантру, которая доставит меня в рай. Я тогда едва говорил на
хинди, чтобы быть в состоянии объясниться как следует.
Ближе к вечеру я продолжил путь и дошел до одного
поселения. Я прошёл сорок километров пешком и люди видя
меня еле волочившего ноги, говорили:
– «Иди сюда, выпей чаю».
И я остановился. Тогда старик, который предложил мне
чай, стал разминать мои одеревенелые ноги. Он расслабил
мои затвердевшие мускулы. Это было что-то абсолютно новое
для меня, впервые в жизни незнакомец мне делал массаж.
Никто ничего не покупал и не продавал. Это было
замечательное чувство. Подарок. Настоящее пространство
любви.
Я ещё не понимал тогда, не знал этой преданности,
которой выражают простые люди, когда встречают садху, и
видят в нем проявление бога, поскольку единственная
причина по которой это происходит, это потому что люди
делают это для бога. Поскольку люди в Индии признают
садху по его заслугам, по его страданиям и победе духа над
плотью. Они тоже хорошо знают что такое страдание, поэтому
сразу же готовы протянуть руку помощи. Тем самым
признавая божественное пространство.
Если ты приходишь с деньгами, то это другая история.
Тот же, кто путешествует без денег, босиком, в каком он
находится измерении если не в божественном? Или, по
крайней мере, в таком поиске. И индусы, в этот момент
узнавания, спонтанно начинают делать sewa, то есть служить
садху, или точнее богу, которого видят в нём. Зная что то, что
они делают, они делают для бога, тому кто находится в
высшем измерении, и сами таким образом входят в этот поток.

После массажа ног я снова отправился в путь. Я шёл, шёл

и наконец-то пришёл в Куллу. По прибытию я сразу спросил у
местных где находиться ближайший храм, где можно
остановиться. Они странно меня смотрят, потому что я был
похож на зомби.
– «Иди в Bhuthath, там где сжигают трупы».
Bhuthath стоял на берегу реки, в небольшом удалении от
города. Через пару километров я добрел до него. Солнце уже
село и начинало темнеть, когда я подошёл к храму. Я был
босой, одет в одни лишь лонги. Я предпочитал ходить в
лонгах по Индии, мне так было удобнее. К тому же я уже был
на пути к освобождению, поэтому путешествовал как садху,
хотя настоящим садху ещё не был. На храмовой территории
под большой крышей собралось много бабов. Они
разместились группами вокруг костров и готовили ужин.
Когда они увидели меня приближавшегося к ним в полном
изнеможении, они сразу приняли меня как одного из них.
– «Ах, баба, иди к нам!»
Они усадили меня и подали мне ужин.
– «Ты будь здесь, никуда не уходи», сказал мне гуру.
«Будешь спать возле dhuni».
Он указал мне место как раз у самого священного огня. Это
было самоё почётное место. Дхуни это квадрат в земле, в
котором постоянно горит огонь и туда воткнут трезубец
Шивы. Все остальные садху имели своё место под крышей,
но он не отправил меня к ним, а оставил именно возле дхуни.
Это был символичный жест, он многое значил в их системе
ценностей. Никто другой не спал там.
– «Если кто то приходит таким образом», сказал гуру этого
храма, «если он пришел босиком, издалека, без одеяла, это
значит что он отмечен богом».
Он сразу заметил, что я был одет очень легко, кроме
одной маленькой сумочки, в которой почти ничего не было, у
меня не было других вещей с собой. Я был почти парализован
от усталости. К тому же я пришел с юга и то единственное
легкое покрывало что я имел, не спасало от холода. Тут
наверху в горах было холодно. Поэтому мне дали одеяла
чтобы спать.
Приходишь и находишь любовь. Они то знают, что
дорога усыпана острыми камнями, и после целого дня пути
ты уже никакой, поэтому тебя обязаны принять и обогреть, без
лишних вопросов. Кроме имени и вида, кроме того что я был
иностранцем, для них я прежде всего был свидетельством,
символом.
Когда я проснулся я не мог подняться. Ноги болели,
спину ломило, я был обессилен и почти не мог двигаться. Я
оставался в таком состоянии три дня в Bhutnath. Потом я
задержался ещё на десять дней. Впервый раз мне позволили
находится так близко от дхуни. С садху я уже был знаком, я не
раз встречал их в Индии, но никогда они не принимали меня
полностью, не позволяли сидеть близко от их огня. Обычно у
дхуни сидели только баба, публику держали немного в
стороне. Кстати, во всех храмах, куда я приходил, мне
рекомендовали держаться подальше от дхуни. Это была форма
защиты, быть подальше чтобы не ошибиться и не накосячить,
это я усвоил. Потому что если бы ты бросил в этот огонь
любую мелочь, например спичку или ещё что-то, то разборок
было не избежать. Можно было получить по полной
программе.
– «В чей пепел ты бросаешь свой мусор?»
Дхуни это передовая застава бабов. Поэтому, положив меня
там спать, они впервые приняли меня за своего.
Для меня это должно было что-то значить. Это была своего
рода моя инициация. С того момента я стал тоже ощущать
себя немного садху и стал посещать храмы.
В Куллу я увидел как ухаживать за дхуни. Садху сидел
у огня и собирал образовавшийся пепел, который потом
раздавался паломникам и приверженцам. Всем кто приходил,
он ставил знак пеплом на лбу и немного клал на язык, как
причастие. Баба, которые приходили одни или компаниями,
подходили и рассаживались поближе. Это было местом
поклонения. Каждое утро садху тщательно чистил место
вокруг дхуни, просеивал внимательно землю смешанную с
коровьим навозом, смешивал с водой и наносил новым слоем
на дхуни, украшал его цветами. Как прикасаться к дхуни, как
за ним ухаживать, всё это было для меня открытием. Дхуни
это огонь горящий для поклонения божеству. Он как ожившая
статуя бога. Тут совершается утренняя и вечерняя пуджа,
религиозная церимония. Потому что дхуни это элемент огня.
А солнце тогда что? Тоже самое. То есть, если делать
церемонию поклонения огню, то это тоже самое что
поклоняться богу солнца.
 В традиции индуизма солнцу придаётся огромное
значение. Есть в йоге утреннее приветствие солнцу, у всех
садху есть свои особые способы поклонения солнцу,
поскольку они живут на открытом воздухе. У луны тоже есть
своё значение иного рода, она более связана с нами, это наш
спутник. В то время как солнце это наш общий отец, не
правда ли? Мы кружим вокруг него вместе с нашими семью
братьями, семью планетами.

Сейчас я не помню кто рассказал мне эту историю.

Возможно мне рассказал её Мауро. Он рассказывал её так.
Однажды жил брамин у которого был один попугай из
Кералы. Тот брамин заботился о своём попугае с любовью и
даже держал его в специальной клетке из золотой проволоки.
Каждое утро он давал ему печенье, изюм, лист салата, пшено,
пакору. В общем всё что вкусного готовили в доме он
приносил своему попугаю.
В один прекрасный день брамину нужно было уехать
далеко по его делам.
– «Послушай, дорогой мой, я отправляюсь в Кералу, там где
живет много твоих друзей. Если я их встречу, что мне им
передать?»
– «Да, да», говорил попугай. «Расскажи им как мне тут
хорошо, в этой золотой клетке, с печеньками и листиками
салата и другой вкуснятиной, которую ты мне приносишь»
– «Хорошо, обещаю что передам им это».
Проходя по керальскому лесу, брамин повстречал
большую стаю таких же попугаев сидящих на одном дереве.
– «Эй вы, послушайте меня! Я должен с вами поговорить!»
Тогда один попугайчик спрыгнул с ветки и сел тому на руку.
– «Послушай», говорит ему брамин. «У меня есть один
похожий на тебя попугай, такой же маленький и так же
раскрашенный. Он просил передать тебе привет и сказать что
он живет в моём доме, в золотой клетке и я кормлю его
изюмом,печеньками, листьями салата и всей остальной
вкуснятиной, которую готовят у меня дома, и он счастлив...»
В то время как он это рассказывал, попугайчик закатил
глаза и с распростёртыми крыльями упал на землю. Брамин
своими руками поднял это маленькое тельце с земли.
«Что же такое с ним случилось, почему он умер? Что такого я
ему сказал? У него не выдержало сердце, когда он узнал как
хорошо живется моему попугаю в моём доме и он умер от
счастья?»
Грустный и озадаченный брахман вернулся домой и сразу
пошел навестить своего попугая.
– «Послушай, дорогой мой, я встретил в Керале твоего
друга попугая и рассказал ему как тебе живётся хорошо, что
ты ешь и какая у тебя золотая клетка. Всё ему рассказал. А он
закатил глаза и упал замертво на землю!»
Слушая эту историю его попугайчик, который
раскачивался на палочке, упал ничком на дно клетки
распахнув крылья. Брахман золотым ключиком открыл дверку
золотой клетки, осторожно вытащил попугайчика и положил
его на ковер. И сел рядом с опущенными руками.
«Боже мой, боже мой! Что же я сделал, что же я такого
сказал? Это эпидемия убивает попугаев, они умирают у меня
на руках!» В отчаянии он зовёт служанку. «Сита, Сита!
Принеси платок! Сита, ты где?»
Но видя что ответа нет, он бежит в соседнюю комнату
и берёт платок, чтобы завернуть в него трупик птицы. Когда
же он возвращается, то не находит попугая.
– «Дорогой, драгоценный мой попугайчик, где же ты?»
– «Я тут», отвечает попугай с подоконника.
– «Иди же сюда...!»
Но попугай прыгает в окно и улетает крича:
– «Дайте мне умереть, дайте мне умереть!».

И вот это: «Дайте мне умереть!» это мантра, которую я

повторяю больше всего. Ты должен исчезнуть, умереть для
общества, чтобы стать свободным.
 Когда я смог снова передвигаться я оставил наконец это
место, где меня так хорошо приняли, я наконец
оказался в городке Манали. Там был другой храм, в центре
которого стояло dhuni, к которому я сразу же направился что
бы сесть рядом.
«Chalo, chalo!»
Местный баба стал кричать и сразу прогнал меня. Но мне так
сильно понравилась атмосфера возле dhuni в храме Bhutanath,
хорошо ухоженное, оштукатуренное свежим коровьим
навозом каждый день, что я решил сделать такое же для меня.
Своё первое дхуни я соорудил в Dhungri, недалеко от
Manali, в одной заброшенной хижине с немного
провалившейся крышей. Я расположился с сухой стороны, но
когда шел дождь, то вода заливала комнату все равно. Через
какое-то время приехала Клаудия по своим делам. Она
осталась жить в Гоа, но мы иногда встречались, через раз.
Клаудия, однако, не оставила прошлое, и поэтому поселилась
в гостинице неподалёку, поскольку у меня дождь проникал в
дом.
Я зажег этот огонь и заботился о пепле. Убирал
чёрные не прогоревшие кусочки, я получал знание какое
дерево лучше горит и как получить наиболее белый пепел. Я
получал знание об огне, о его свойствах, о самом элементе.
Для этого нужно жить с ним вместе, нужно следить за его
эмоциями, как он реагирует, как ведет себя, как поддерживать
его живым всю ночь. Это твой союзник, огонь, видишь? Он
наполняет пространство. Он дает тепло и свет и даже
развалина становится домом. Можно сделать чай, а можешь
обжечь руки. Это и созидание и разрушение, как и Шива, как
бог. Иди спроси у людей каменного века что для них значил
огонь, когда они его открыли!
Для меня огонь дхуни был моей компанией. Я мог
часами смотреть на него, как в телевизор. А есть те, кто так
прожил жизнь.
 Огни я зажигал повсюду, чтобы приготовить еду. Я
брал три камня, сверху ставил кастрюлю и готовил. Но у меня
ещё не было выработано отношение к дхуни, как к капле
солнца на земле. А в этот раз это уже было настоящее дхуни, с
тем восприятием, которое мне передали в храмах. Я сделал
отверстие в земле, чтобы содержать там пепел и вокруг сделал
пол из коровьего навоза для стерильности. Если этого не
сделать, то когда будешь готовить сегодня тут упадёт одна
капля, завтра там, сделаешь чай и рассыпешь немного сахара,
придут муравьи и через пару дней тебе придется бежать
оттуда.
Когда у тебя есть дхуни, перед тем как начать есть,
первый кусочек, того что ты приготовил, ты всегда
предлагаешь огню. Так еда благословляется. Все остальное
делится со всеми присутствующими вокруг огня. Люди
приходили, много или не очень. И вот ты знаешь, для того кто
верит, в этот момент, ты словно частичку бога кладешь
внутрь. А если не веришь, то какой в этом смысл? Ты же не
ешь просвирку, чтобы живот наполнить. Надо осознавать что
в тебя входит дух божий, что это питание бога, его сила
которая входит в тебя.
Бог это что? Идея, образ. Это образ который нужно
постичь, переработав, ища его, или не так? Даже просто
перебирая информацию об образе бога...Это и есть путь.
Здесь в Dhungri я объявил себя садху. Не имея никаких
чётких правил.
ПЕРВЫЙ ГУРУ
 На рынке в Бомбее я купил себе оранжевые жилет и
лонги. В Dhungri я сделал сам чётки из семян рудракши и
носил их на шее, как делают все баба шиваиты. Я всегда был
эстетом и старался одеваться со стилем, выбирал особые
ткани и фасон одежды ещё когда жил в Италии. Я же в своё
время оформлял витрины и
старался быть одетым, как говорят, по последнему писку
моды.
Однажды я шел по кварталу, возле отеля в котором я
остановился, когда ко мне подошел один индийский садху.

– «Ок, ты одет как садху, носишь чётки, и так далее. Но

какие мысли у тебя в голове?»
Он говорил на хорошем английском. Среди садху мало
кто говорит по английски, и те кто им владеют, обычно
довольно странные люди. Его звали Ганеш Баба. Он был один
из тех кто тусил с хиппи, мутил свои дела. Он располагался
возле киоска с соками и все проходившие там хиппи
предлагали ему пропустить стаканчик. После трёх-четырёх
стаканов ему уже не хотелось есть. Но так как он был баба, то
мог передать хотя бы крупицу своего знания, тем, кто даже не
имел минимального шанса в жизни что-то понять.
– «Почему ты выбрал одежду этого цвета?», спросил он
меня. «Кто твой гуру?»
– «Какой ещё гуру? У меня его нет».
– «Тогда почему на тебе этот цвет?»
– «Я пошел на рынок и купил там себе лонги такого цвета и
надел их».
Он серьёзно посмотрел мне в глаза.
– «Послушай, это совсем не так!». У него на лице было
выражение...как бы сказать: «Да ты совсем спятил? Ты
одеваешься так ради эстетики, как show-man, а мы тут не в
игры играем. Постарайся быть честным с самим собой».
Когда ты надеваешь этот цвет, люди в Индии
кланяются и прикасаются к твоим ногам в знак уважения.
Я чувствовал что это был обман, что я не готов. Поэтому в
какой-то момент у меня созрела мысль, что поиск должен
продолжаться, надо идти дальше, понимаешь? Это не так, что
ты одеваешься как садху для вида, лишь потому, что тебе
оранжевый цвет понравился. В Италии есть поговорка: L'abito
non fa il monaco. То есть, если любой из нас оденет тунику, он
же не станет автоматически монахом, ясно? Нет смысла. Уже
и так полно тех, кто облачается в одежды священников, но по
факту они не имеют никакой духовной силы, они просто
шоумэны. Но по крайней мере они закончили семинарию и у
них есть лицензия. Я же никакой семинарии не оканчивал.
Вот тогда в моём сознании и произошёл перелом, момент
осознания, после которого я снял с себя все оранжевые
одежды и долгое время их не одевал.
Чем больше я учился верить, тем больше господь давал
мне понимания и тем дальше я продвигался на духовном пути.

Первого моего гуру я встретил в Бомбее, когда мне было

около тридцати лет. После этого моё погружение в dharma, в
духовность, стало более осознанным. Я частенько
возвращался в Бомбей, и как то снова повстречал Ганеш Бабу,
который отвел меня в Banganga, это квартал в Бомбее где
находится священное озеро окруженное со всех сторон
храмами, возле Chowpatty Beach. Он жил там, прямо на берегу
озера. Как только я спустился по лестнице, с левой стороны я
увидел этого бабу, который стоял возле открытой двери своего
маленького храма.
Рядом был его огромный пёс, которого он кормил с
тарелки. Само-собой разумеется что этот пёс был
вегетарианцем, он слизывал рис с тарелки который тут же
исчезал в его пасти. Баба быстро собирал упавшие зернышки
риса и клал их обратно в тарелку, до тех пор пока пёс не
закончил всё. Он сам практически ел вмсете с собакой, но
больше беспокоился о собаке. Именно с тем вниманием, с
каким он кормил своего пса, выражалась его жизнь...То есть
святого ты можешь узнать по тому как он действует, как
движется, с какой экспрессией, даже по тому, как он моет
стакан.
Будду прозвали «Совершенный». Как можно рассказать
про это совершенство? Ты видишь это в выражении его лица,
в его состоянии и в образе жизни, в искрах в его глазах и в
методах взаимодействия с окружающим миром.
Я разговорился с этим бабой, покурил с ним, даже не
помня его имени. Надо бы вспомнить. В любом случае, ему
было порядка пятидесяти лет и говорили что он мастер игры
на ektara. Это простейший музыкальный инструмент,
сделанный из палки, к которой приделана большая сухая
тыква, которая служит в качестве усилителя звука. На вроде
гитары, только с одной струной.
Он был замечательным человеком, с которым приятно
выкурить чилум. Он управлял своим маленьким храмом,
готовил еду, делал пуджу Кришне и жил в этом миниатюрном
пространстве. Мы хорошо проводили время, вместе ели,
курили, иногда встречали посетителей, которые заходили в
храм. Я тогда ещё не мог хорошо понимать хинди, чтобы
общаться с ним, а он не говорил ни слова по английски.
Однако между нами установилась хорошая вибрация. Не было
даже необходимости особо разговаривать. Я и не был никогда
мастером разговорного жанра. В основном ловил откуда дует
ветер.
 Он никогда не играл у себя в храме. Но однажды его
пригласили выступить в одном большом храме в городе.
– «Пойдем со мной», позвал он меня.
Мы оказались среди других музыкантов, которые играли
на tabla, барабанах, цимбалах, а гуру исполнял на своём
однострунном инструменте и пел бхаджаны с большим
воодушевлением. Музыканты и публика следовали его ритму,
песни становились всё более эмоциональными, я чувствовал
что они проникают в самую глубину моего сердца. В один
момент, когда гуру начал нараспев исполнять бхаджан
посвященный Шиве, я настолько проникся, что не сдержался
и зарыдал во весь голос. В этот миг музыканты перестали
играть
и все пораженные моим состоянием направили на меня всё
своё внимание. Вдруг в храме погас свет и я очутился в
полнейшей темноте.
Я встал и пошёл на ощупь в темноте, абсолютно ничего
не видя, и продолжая рыдать.
– «Куда я иду?», спрашивал я сам себя.
Я не видел куда ступаю, поэтому я сел на пол скрестив ноги.
Неожиданно включился свет и я увидел что нахожусь прямо
напротив большого черного отполированного лингама,
фаллического символа Шивы, вкопанного метра на полтора в
землю передо мной. Если бы я сделал ещё шаг, то упал бы
лицом на лингам!
Теперь, когда включился свет, все смотрели на меня и
переговаривались между собой. Казалось, что бог подвел
меня к черте, шагнув за которую я бы упал и сильно разбился,
но в последний миг остановил меня. Со стороны брахманов,
которые руководили церемонией, это было расценено как
чудо. В конце-концов, один за другим они подошли ко мне, и в
качестве признания этого чуда, кланялись со сложенными на
груди руками, оставляя возле моих ног по небольшой купюре,
как подношение: кто десять рупий, кто двадцать, кто пять, кто
две. По их представлениям это был хороший знак,
позитивный, потому что в тот момент меня посетил дух
божий. Поэтому они обязаны были сделать символичное
подношение, в знак признания.
Это выглядело как спонтанное признание того, что я на
пути. Это подтолкнуло меня продолжать поиск. Это также был
первый раз, когда я получил подношение. С этими слезами я
освободился от всего, что было у меня на сердце, и
почувствовал себя наконец-то одним из садху. И гуру, мастер
игры на эктаре, предложил остаться жить с ним в храме.
Вот так я остался на год в Бомбее, в Банганге, в храме на
холме над пляжем Чоупатти. Такие дела. Он объяснил мне что
такое лингам, научил тому как должен сидеть йог, как надо
вставать утром и как делать пуджу. Даже если я и не
участвовал, поскольку с помощью слов было сложно понять
суть, я наблюдал за его действиями. Таким образом он
передал мне первые наставления.
Наставления гуру, помимо его слов, сильнее передаются
через наблюдение за его действиями. Можно просто
находиться в поле его состояния стабильного покоя, наблюдая
как он моет свои ведерки в этом тесном пространстве.
Мне он дал одно имя. Я сам попросил его. Поскольку я
уже был трипе садху, более-монее, поэтому многие баба
спрашивали: «Как тебя зовут?»
– «Меня зовут Чезаре.»
– «Нет, твое духовное имя.»
– «Духовного имени у меня нет.»
Много раз такое случалось. Не иметь имени в обществе
садху было плохо, поскольку по имени становится понятно к
какой семье ты принадлежишь.
– «А кто твой гуру?»
– «У меня нет гуру.»
Казалось, что просто необходимо иметь гуру, поскольку
все меня об этом спрашивали. Поэтому, раз все к этому шло, я
попросил его об имени.
– «Послушай, дай мне имя! Тогда те, кто меня об этом
спрашивают, смогут наконец-то успокоиться.»
Тогда он дал мне инициацию. Это не была прямо таки
настоящая инициация, так как для этого требуется больше
времени. Обычно два-три года как минимум. Но по крайней
мере он дал мне имя. Mohan Giri.

Я уходил и возвращался снова к нему. На следующий

год я съездил в Афганистан и привез для гуру хороших
сигарет. Потом я остался с ним до тех пор, пока не
познакомился с одной девушкой.
В основном я жил при храме. Был рядом с гуру, ел у
него, делал вместе с ним и местными жителями пуджу. Но я
всё ещё чувствовал себя хиппи. Поскольку траву, деньги и
другие вещи гуру не давал мне. Поэтому я садился в автобус,
ехал до Колабы, это квартал где собирались в Бомбее фрики.
Там я мог намутить денег, гашиш и тому подобное,
соответствующие навыки у меня были.
В один прекрасный день, может быть через полтора
года, во время очередного посещения Колабы я познакомился
там с одной девушкой. В тот вечер я не ужинал с гуру. Я
привел эту девушку в храм, но не хотел чтобы она там
ночевала, поэтому попросил у гуру кастрюлю, чтобы
приготовить еду на берегу озера. Он дал мне всё необходимое
и мы с девушкой пошли к озеру, поужинали и потом забрались
под одно одеяло, спровоцировав странные движения.
На следующий день я вернулся в храм, но бабы там не
было. Я пришел на другой день, и потом еще через день. Но
баба уехал и больше не возвращался. Я больше никогда не
встречал моего первого гуру.
 ТЮРЬМА

Прошло много лет с тех пор как я находился в Индии,

нелегально, до той поры когда меня впервые загребли по
статье «No passport» и отправили за решетку. В сезон дождей
я вернулся в горы, к моему дхуни в домик с
полуразвалившейся крышей, и однажды туда пришла
полиция.
– «Passport!»
– «No passport.»
И меня увели. Первый раз я оказался в индийской
тюрьме. Тогда и началась моя via crucis, эта история с «No
passport» и с кучей тюрем, где я проводил по полгода каждый
раз. Но что такое паспорт? В десяти заповедях не написано
что надо иметь паспорт, или я ошибаюсь?
Но в Индии, по крайней мере, я легче относился к факту
пребывания за решеткой. Это не был сильный шок для меня.
Когда я заходил, там мне выдавали одеяла и я готовил себе
постель. В Куллу давали по семь-восемь штук. Пару штук
кладешь вниз, а пятью закрываешься сверху. В горах холодно,
дождь, снег и влажность. Камеры были открыты, то есть
решетки на окнах были, а стекол не было. Это все равно что
спать на улице.
Я уже был привыкший к таким условиям, к тому же
найти что покурить не являлось проблемой. В тюрьме Куллу
сами охранники приносили траву. Тебе они продавали её в два
раза дороже, чем купили снаружи, но все равно это было не
дорого. К тому же ганджа там растёт по всюду вдоль дорог,
как сорняк. Когда меня выводили наружу для процесса
(практически каждые десять дней, потом переносили)
достаточно было сказать конвоиру что «надо бы отлить», и он
отводил меня в кусты за здание трибунала, где росли
пятиметровые кусты конопли. Я быстро успевал нарвать
травы и спрятать в рубашку. Когда я возвращался в камеру, то
раскладывал её под матрасом, где она сохла. В общем, тюрьма
там была чуть более приемлемой, чем в Италии.
Если у меня была трава, я был спокоен. Когда травы не
было, я отказывался возвращаться в камеру. Пассивно
сопротивлялся.
– «Послушайте, вы делайте как хотите», говорил я судье
прямо, не пряча лица. «Это ведь ваша работа. Имейте только в
виду что я баба, holyman, а все баба курят траву. Поэтому мне
всё равно куда вы меня отправите, главное чтобы у меня была
трава.»
Я был твёрд и уверен в своих словах. У меня не было
покорного выражения лица, как у тех, кто стоя перед ним
смотрят в пол, поскольку верят в миф о судье, как о человеке,
который решает кому жить, а кому нет.
И судья мне её давал.
– «Купите ему две толы травы», говорил он охранникам, «и
отведите его в камеру.»
Так его совесть была чиста. Казалось, что он
симпатизировал мне. Может быть потому, что я не задавал
вопрос «когда меня выпустят?», который задавали все. Такой
человек им казался сидхой, тот кого не интересует
собственная судьба. Тот, кого интересует лишь есть ли у него
немного травы, которая за несколько рупий продавалась на
ближайшем рынке и которая, как сорняк росла вокруг
полицейского участка в Куллу.
В камере у меня было немного свободного
пространства, поэтому я начал делать чиллумы из глины,
которые уже успел хорошо освоить в Хампи. По большому
счету из любой земли можно делать чиллумы, и я
довольствовался той, которую находил на территории
тюрьмы. Там был один ночной охранник, который курил, и я
слепил для него один красивый чиллум. Но ведь сначала надо
его обжечь, правильно?
– «Принеси мне дров и я обожгу его в камере», говорил
я.
– «Нет, по уставу запрещено разводить огонь в камерах.»
Тогда мы разожгли огонь снаружи, на границе между
внутри и снаружи камеры. Я был внутри с остальной
дюжиной заключённых, а он был с другой стороны. Мы
обожгли этот чиллум и потом вместе раскурили его. Обожгли
и раскурили. После полутора месяца проведенных в
полицейском участке в Куллу, состоялся процесс и меня
приговорили к шести месяцам заключения и этапировали в
Дхарамсалу. Там у меня была одиночная камера в которой я
смог сделать дхуни.
Как мне удавалось доставать дрова? Там были
повара, которые закончив готовить на всех, приносили мне
оставшиеся угли. Были ещё те, кто занимался огородом и они
приносили мне ветки и куски дерева, которые находили в
земле. Всё население тюрьмы следило за этим огнем, так как
это была единственная дхуни на территории тюрьмы. Если
кому-то надо было что-то разогреть или сделать чай, то
приходили ко мне, к тому же у меня был сахар и специи.
Я смог откладывать небольшие деньги делая
чиллумы и продавая их на волю. Иногда, например, меня
конвоировали пешком к доктору за два-три километра, и не
всегда, но бывало что по дороге попадались иностранцы и я
их останавливал.
– «Эй! Шагай вперед!», говори сразу конвоиры. Тогда я им
говорил все как есть. Поскольку уже сидел ни за что, разве
нет? Я же ничего не крал и никого не грабил, не совершал
богохульных актов. Просто у меня не было паспорта. Кризис
идентичности. Вот и всё.
– «Спокойно!», говорил им я. «Подождите одну минуту, я
занимаюсь public relations. Дайте мне хотя бы шанс продать
мои чиллумы. Я и так сижу в тюрьме ни за что.»
В конце-концов они соглашались подождать. Я
предлагал купить мои чиллумы по небольшой цене. Однажды
так на дороге я встретил одного иностранца, который
заинтересовался мной и моими чиллумами. Он стал навещать
меня раз в неделю и покупать все мои чиллумы, оказывая мне
этим хорошую поддержку. На эти деньги я мог покупать то,
что мне было необходимо, готовил на всех индийский чай с
молоком и специями. В камере я был один, но утром её
открывали и оставляли открытой. Днём тебе позволялось
иметь встречи с другими заключёнными, можно было ходить
из одной камеры в другую, перемещаться по территории
тюрьмы, естественно не выходя наружу. После ужина дверь в
камеру снова запирали.
Этот огонь горел постоянно, в месте где других огней
не было. О нём заботились все, поскольку он горел для блага
всех обитателей тюрьмы. Это место превратилось в своего
рода тюремный храм.

В то время, как я отбывал этот срок, в камеру напротив

посадили одного итальянца, которого взяли с полкило
гашиша. В Индии тоже многое стало меняться. Сроки
увеличились и начал действовать новый закон против
наркотиков, по которому ему светило от десяти до двадцати
лет заключения. Ну что поделать, этот тип сходил с ума, не
спал по ночам из-за мысли о таком большом сроке.
В одно прекрасное утро послышался металлический
удар о землю. Охранница женского отделения хлопнула
дверью туалета и на землю упала железная перекладина, типа
свиной ноги. Они стали смотреть и увидели, что эта свиная
нога вывалилась из угла, где была пробита небольшая
сквозная дыра наружу. Виден был даже свет с той стороны. То
есть кто-то ночью вырыл дыру, чтобы сломать стену в
сортире, но не успел закончить и спрятал с дыру эту железяку,
прикрыв сверху мокрым щебнем.
Ну и началась драма: тюрьма блокирована, попытка к
бегству, вот это всё...
Началось расследование, но ответ был найден почти сразу,
потому что ночные охранники видели несколько раз этого
итальянца сидящим на своей постели. Кроме того, за два-три
дня до этого, не хватало одного повара на кухне и меня
попросили делать chapati, лепешки. Обычно я их не делал, но
в этот раз им не хватало одного человека и пару дней этим
занимался я. В то время, как я делал лепешки, тот итальянец
проник на кухню, куда заходить было запрещено, похитил там
эту железку и спрятал её в своей камере.
Ну и вот, вызвали этого типа. Там уже стояла с
бамбуковыми палками наготове бригада надзирателей, и они
его обработали так, что живого места не оставили. Когда
вызвали меня, он ещё лежал там на полу, без сознания.
Присутствовал начальник тюрьмы и и весь личный состав.
– «Кто то пытался отсюда сбежать», сказал начальник.
– «Послушайте, это точно не я», говорю им, «мне выходить
скоро.»
– «Но он был в камере напротив твоей. Тоже иностранец,
как и ты. Железяка, которой он орудовал, была украдена с
кухни, когда ты там делал чапати. Сейчас не надо мне
говорить, что ты ничего не знал.»
– «Смотрите, здесь у каждого свой особенный случай. Даже
если передо мной будет течь кровь, я залезу молча на мою
шконку и буду сидеть тихо. У меня своя реальность. Что
думает тот, что делает этот, кто как дрочит в камере, мне
совершенно не интересно. У меня своя жизнь тут, я стараюсь
ни во что не влезать и выйти как можно скорее отсюда.»
– «Бац!» - и мне прилетела хорошая пощёчина.
В тот момент, со всеми этими полицейскими с палками
вокруг, было достаточно любой малости, нервного слова «Эй,
что ты делаешь!», чтобы спровоцировать их и они бы сделали
из меня ещё одну отбивную за пару минут. Я же взял
небольшую паузу и подумал о том, чему учил Иисус.
– «Можете мне ещё вот сюда врезать», попросил я,
поворачиваясь другой щекой. «Может быть тогда станет ясно
что тут происходит.»
Тогда они остановились.
Я же на самом деле был не в курсе. Тот итальянец ничего
мне не сказал о своём плане. Ясно же, что если он хотел
сбежать, то не стал бы рекламировать своё намерение. У
каждого своя история. Более того, он знал что мне скоро
выходить и я бы не стал рисковать.
Этого парня связали потом цепями к двери камеры на
пятнадцать дней. Он должен был есть и спать в цепях. Когда я
вышел, он был ещё закован.

Меня решили освободить за двадцать дней до

окончания срока, поскольку дирекция видя мой образ жизни
считала что я являюсь садху, то есть стою на духовном пути. В
тюрьме не было дров, но несмотря на это
в дхуни никогда не гас огонь, было не понятно каким образом.
Об этом доложили начальнику и он пришел посмотреть чем
там занимается итальянский бабу в своей камере. Когда
подошел, ему на встречу выплыло такое густое облако дыма,
что он не смог войти внутрь и ему пришлось удалиться. В то
время как я сидел там в дыму весь день, как в апноэ.
– «Посмотрите ка, если он сидит так весь день в этом
дыму», сказал он, «значит это точно садху или факир!»
 Я же уже привык.

После окончания срока тебе выдают листок, где

написано, что ты отсидел свои положенные по закону полгода
за « No passport». Это на случай если тебя снова остановят для
проверки документов.
– «Вот смотрите, я только что вышел!»
И тебя оставляют в покое. Это если они были
великодушны. А если нет... Вот так мне пришлось побывать в
тюрьме ещё много раз. Три раза в Куллу Манали, один раз в
Андра Прадеш и один раз в Гоа. Пять месяцев тут, два месяца
здесь, восемь месяцев там. С другой стороны я не мог
вернуться в Италию из-за серии обвинений, поэтому своё
наказание я отбывал в Индии. Меня закрывали всегда из-за
«No passport» и никогда из-за травы. У меня её никогда не
находили. Поэтому я проводил положенные месяцы, выходил
со справкой об отсидке и продолжал жить в Индии.
Но я скажу тебе, что в тюрьме у меня всегда была
отличная жизнь. Я адаптировался к жизни там, благодаря
многократному опыту. Когда я заходил в камеру, то
приветствовал всех профессионально стирал одеяла, которые
мне передавали и излучал то чувство спокойствия, в котором
не было боли или грусти.
Там я знакомился с Индией. Уже несколько лет я жил в
этой стране, но поначалу мне хватало английского языка и я
не интересовался изучением хинди. Когда я оказался в
индийской тюрьме, оказалось что я уже немного могу
говорить и воспринимать звуки и некоторые фразы на хинди.
С той поры мой лексикон сильно обогатился, поскольку в
тюрьме я говорил только на нём. Индийский язык я хорошо
выучил именно в тюрьме.
После этого я начал часто посещать храмы.
 ХРАМЫ

«Меня зовут Мохан Гири, мой гуру такой-то из храма

Кришны в районе Банганг в Бомбее. Я на пути.»
В храмах это являлось гарантией того, что я не был
очередным бродягой, недавно сбежавшим из дома, а
находился в одном с ними социальном контексте. Если они
хотели знать, к какой линии передачи садху я принадлежу, то у
меня был готов ответ.
«Я нахожусь в поиске бога вне формы и имени».
Меня немного осуждали, за то что я не принадлежал ни
к каким конкретным религиозным орденам, но меня
принимали таким как есть. Обычно храмы открыты для всех.
Ходишь, смотришь вокруг, получаешь darshan — то есть
смотришь что и как в этом храме, затем идешь к гуру, который
этим храмом руководит, прикасаешься к его ногам в знак
преданности и своего расположения.
Я был в Индии, без паспорта. Куда мне было идти?
Храмы и ашрамы были обязательны для посещения, там не
спрашивают документов. Так я и путешествовал, от храма к
храму, от ашрама к ашраму. С самого начала я выучил
«салямалейкумы», как они работали, обычные приветствия,
поклоны и ритуалы, просто для того чтобы иметь место где
можно поесть и переночевать бесплатно.
Раньше, когда я был ещё с Клаудией, тоже случалось в
путешествиях остановиться в ашрамах. Максимум что у меня
было это фальшивый паспорт с шестимесячной визой. Когда
виза заканчивалась, надо было идти и жить у кого-то или идти
в храм. Мы посещали храмы даже если толком в них не
разбирались. Наши скитания были странными. Но даже если
мы и не были тогда садху, всегда встречали радушный приём.
«Maharaja, великий царь», говорил я, поскольку именно
так принято обращаться к садху. «Я итальянец. Apna aurat.
Это моя спутница. Мы приехали в Индию на даршан. Мы
путешествуем по всем храмах для даршана. Где мы можем
остановиться?»
И он давал нам место.
Или говорил: «Уходите прочь!» Кто-то иногда
говорил: «Женщинам тут нельзя останавливаться».
Тогда мы шли в другой храм. Обычно, когда мы бы с
Клаудией, нас укладывали раздельно. В Омкарешваре, на
берегах реки Нармада, мы спали на двух кроватях, и
проснувшись утром Клаудия обнаружила что спала
раскрытой.
«Ох, я не могу найти моих трусиков!», сказала она. «Но
вчера вечером, когда я пошла спать, они точно были на мне!»
Она их искала повсюду, но так и не нашла. Ночью кто-
то так деликатно стянул их с неё, что она даже не заметила.
Бывает, к тому же она была уставшей от путешествия. Вокруг
со всех сторон спали садху, с кем мне надо было выяснять
отношения? Я не стал ломать комедию и мы ушли оттуда на
всякий случай, а то как бы следующей ночью их незаметно не
сняли с меня!

Мы с Клаудией плотно сидели на системе, поэтому

искали такие ситуации, где нам можно было бы уединиться.
Был период, когда я умудрялся колоться в храмах, и при этом
не палиться. Если же приходилось давать объяснения, то я
говорил что болен и должен принимать это лекарство. Тогда
ещё это прокатывало с садху, поскольку не было так сильно
распространено.
С тех пор как я оставил Клаудию, прошло несколько
лет пока я окончательно не завязал, хотя у меня уже было
намерение покончить с этим. Я бросал на месяц, потом месяц
мог употреблять снова. Я хорошо был знаком с этой средой и,
обязательно, где бы я ни появлялся, находился кто-то, кто
узнавал меня и предлагал мне тяжелые наркотики, поскольку
они привыкли к тому образу, который я из себя раньше
представлял.
Поэтому, чтобы бросить, мне пришлось поменять мой
образ жизни и покинуть эту колею. Я перестал ходить в те
места, которые посещал раньше. Я больше не наведывался ни
в Crown Hotel в Дели, ни в Бомбей, ни в Манали и в Гоа. Я не
встречался больше с иностранцами, с фриками, с хиппи и с
продавцами опиума. Я стал путешествовать внутрь Индии, в
такие места где говорили только на хинди, в те края где я
никогда не бывал.
Я захотел отказаться от наркотиков, поскольку они шли
в разрез с жизнью садху, с жизнью посвященной поиску. Чем
дальше я шёл по новому пути, тем дальше удалялся от
старого. Но бросить окончательно очень сложно. Меня
закрывали в тюрьмах и больницах, но так и не смогли отучить
меня от этого. После десяти лет регулярного употребления, не
получиться просто взять и бросить. Нужна какая-то
альтернатива. Путь поиска дхармы, поиск правильной жизни,
стало для меня альтернативой, чтобы стереть всё то, с чем я
себя идентифицировал до этого момента. Теперь же я
претендовал на то, что живу как садху и что получаю знание
садху. Либо я бы обманывал самого себя, либо, чтобы это
сработало по настоящему, мне пришлось окончательно
завязать с прошлым.
Именно в Хампи я смог завязать окончательно, в этом
освобождающем месте, где не было абсолютно никаких
тяжелых наркотиков. В голове у меня уже созрела идея
покончить с героином. Я перестал употреблять имея дозу
героина в кармане — а это очень не просто. Надо хотеть этого
по настоящему. Если кто то завязывает с этим делом из-за
того, что его посадили в тюрьму, или потому что просто доза
закончилась и нигде достать, или по тысяче других причин —
все это никогда не действует. Последнюю дозу я закопал под
лингам сделанный песка возле реки, осознавая что ночью вода
поднимется на те самые десять сантиметров и унесёт всё с
собой.
Трава это одно, «хмурый» это совсем другая история.
Он у тебя в крови, он затягивает тебя, он создаёт зависимость,
желание. Все твои мысли крутятся вокруг него, где найти, как
замутить какой-нибудь business, чтобы можно было купить
дозу. В то время как ганджа растёт повсюду в Индии,
свободно.

Садху во все времена курили очень много травы, это их

культура, очень древняя. Может порядка 80 процентов садху
курят. Но потом, обычно годам к пятидесяти, перестают
курить. В контексте индуизма, ганджа полностью
интегрирована в эту религиозную традицию, поскольку её ел
Шива. Иисус пил вино, ведь так? А Шива ел траву. Может
быть он не курил, но ел, как шпинат. Таким образом она
вошла в культуру.
Во время больших праздников, таких как
Махашиваратри, «великая ночь Шивы», делают bhang,
напиток из ганджи с молоком, сахаром и миндальными
орехами и раздают его всем, включая детей. Как миндальное
молоко. Все довольны, счастливы и расслабленны. Алкоголь
же скорее является больше демоническим средством,
негативным, так он видеться в обычном индийском обществе.
Помнишь, Иисус во время свадьбы в Ханаане сказал:
«Наполните сосуды водой!». Потом произнес мантру, вода
превратилась в вино и им напоили присутствующих. Он что
хотел напоить там всех? До сих пор во время мессы попы
пьют вино. Для индусов это является довольно бесовским
делом. То есть вот что происходит: христиане катят бочку на
хинду, говоря что их религия — хуепоклонничество,
поклонение фаллосу, языческий культ и целый поток тому
подобной критики. В то же время для среднего индуса
христианство это дьявольщина, где пьют вино даже во время
пуджи, точнее мессы. Там есть момент, когда священник
разворачивается и махом выпивает стакан вина, ясно?
Поедают мясо коровы шесть дней в неделю, и один день едят
рыбу. Можно сказать для вегетарианца это полный абсурд,
разве нет?
Раньше в Индии алкоголь был под запретом, зато были
государственные магазины по продаже ганджи и гашиша.
После убийства премьер министра Индиры Ганди в 1984 году,
усилилось международное давление на Индию по принятию
суровых законов ограничивающих оборот наркотиков. За этим
последовала отмена законов запрещающих продажу алкоголя
и стали открываться продающие алкоголь магазины, в
американо-западном стиле. Население сразу набросилось на
алкоголь, именно потому что раньше он был запрещён, и
сейчас мы имеем то, что огромный народ начал бухать не
просыхая и не приходя в сознание.
В Италии нас спасает то, что у нас за плечами
тысячелетняя знание того как пить и сколько, в то время как в
Индии такого знания нет от слова совсем. Народ бухает не
организованно, на пустой желудок, потому что так сильнее
«вставляет» - то есть деньги потрачены не зря! Пьют в стиле
«дайте мне умереть», без тормозов. Убивая себя. Бухают все,
полицейские в первую очередь. Это основная причина почему
в Индии стало больше насилия. Это теперь другая страна. За
сорок лет я увидел как поменялась страна, на генетическом
уровне. Раньше тут было гораздо спокойнее. Ненасилие
зависит от того, в том числе, чем ты питаешься.

Отказ от денег подразумевает отказ от гарантий,

которые деньги дают. Эти гарантии иллюзорные, негативные.
Для того кто идёт с богом, гарантия это бог. Тот, кто
заставляет тебя идти. В обществе гарантия это деньги, дома,
вещи. Они же тоже дают тебе некие гарантии, правда ведь?
Тогда то я и начал своё путешествие без денег по
Индии получая практическое знание жизни. По началу, как
только я знакомился с хорошим садху, то старался следовать за
ним, пытался наладить общение. И он, признавая во мне более
молодого ищущего, предлагал мне чай или пищу. Так я и
передвигался, вдоль основных маршрутов пилигримов,
переходя от одной группы садху к другой, поскольку они были
хорошо организованы, я же был абсолютно не
организованным. У них всегда была еда, я не понимал как это
так у них получалось. У них всё всегда было, я мог в этом не
сомневаться.
Однажды, я потратил все свои последние деньги на
покупку красивого медного ведёрка. Было очень кстати иметь
его с собой, для всех целей оно годилось, принести воды,
приготовить еды, помыть вещи, самому помыться. Ну так вот,
в поезде я познакомился с двумя садху, и прибыв на какую-то
станцию они мне говорят: «Пойдем, сядем и перекусим».
– «Но смотрите», говорю им я, «у меня денег нет.»
– «Нет проблем. Сейчас выйдем на станции и поедим.»
Мы сошли с поезда.
– «Ты здесь подожди пять минут», говорят они мне.
Они быстро прошли по базару и вернулись с рисом и
зеленью и разложили всё это передо мной. В то время как я
ел, один из садху обратил моё внимание на то, что некоторые
зёрна риса упали на землю.
– «Собери», сказал он. «Съешь всё до последнего
зёрнышка!»
Это тебе давало возможность понять ценность каждого
мелкого зёрнышка. Сохрани то, что можно сохранить.
Когда потом в очередной раз я путешествовал с другой
группой садху, пользуясь их расположением и принимая от
них угощения завтраком и чаем, один из гуру подозвал меня:
«Идем прогуляемся со мной». Он взял меня за руку и провел
через базар, останавливаясь возле каждого магазинчика.
– «Bole', Bom Shankar!», громко произносил он.
Он декламировал как maharaja, как царь, который
приветствует свой народ. Он останавливался, приветствовал,
благословлял всех кто подходил и ему в руку давали деньги в
качестве подношения. Это не было просьбой о милостыне! То
есть у него не было страдающего лица, которое обычно
свойственно нищим попрошайкам. Это было народным
признанием maharaja, которое вызывало в людях
импульсивное желание сделать подношение.
– «Bole', bom Shankar!»
Вот так я обучился базовым техникам, с ними мне стало
намного проще. Я просто ставил свою чашку перед продавцом
чая и тот наполнял мне её чаем без лишних слов. Я рос.
 Так я начал серьёзную стажировку, знакомился с гуру,
жил рядом с ними. В начале, коглда я бывал в ашрамах, садху
хорошо принимали меня, были очень заботливыми и милыми,
полными доброты. В ту эпоху, иностранцев, которые
посещали храмы было очень мало. Однако когда ты сам
становишься садху всё меняется. Будучи новичком с тобой
начинают обращаться как «деды» обращаются с новобранцем
в армии.
Когда ты начинаешь жить в обществе садху, то ты
начинаешь понимать, что они являются солдатами дхармы. То
есть они различаются по рангам и у каждого есть своя роль и
своё место в иерархии. Есть тот, кто скажет: «Эй, сделай
это!», и другой кто-то молча идёт и делает. Зависит от того,
как долго ты на пути и насколько ты продвинулся. Обычно,
тот кто моложе, оказывает помощь более пожилому. Точно так
же, как в семье. Внук или сын всегда к твоим услугам, без
вопросов. Потому что это их обязанность! Куда бы ты ни
пришел и с каким бы садху ты не повстречался, ты общаешься
с ним как с братом.
Но чем на самом деле занимаются баба, кроме того что
курят, готовят чай на огне и живут подаянием?
В поисках подсказок для понимания с шёл от одного храма к
другому. Если где то мне говорили, что там-то и там-то живёт
действительно мощный гуру, я шёл в то место чтобы увидеть
его, побыть рядом с ним и послушать что он говорит. Оттуда я
шёл в другой ашрам. Не так как раньше, чтобы поесть и
переночевать. А чтобы узнать больше о пути, познакомится с
разными гуру. Так я прошел и проехал всю Индию, с севера на
юг и с востока на запад. Я уже был более-менее подготовлен к
их образу жизни, к их схемам. Когда я приходил в очередной
храм то даже касался правой рукой ступеней на входе и брал
совсем немного храмовой пыли и наносил себе на лоб, как
тилак. Это были символы распознавания, немного драмы со
стороны того, кто понимал где он находиться. Но я чувствовал
что храм это то место, где можно сконцентрироваться на
факте, что ты пришел сюда для встречи с богом. Так я это
ощущал. Как бы то ни было, меня там принимали.
Я опирался на всю йоговскую систему, как на большую
организацию. Когда садху приходит в храм, то ему нет нужды
идти на рынок за подаянием, как делают нищие. Обычный
нищий бродяга, приходя в новое место, даже если он одет в
оранжевые одежды, будет сразу разоблачён.
«Скажи мне, когда ты приветсвуешь дхуни, как ты это
делаешь?»
Если он не знает как, то будет сразу понятно, что это
фальшивый садху. Многие обманщики переодеваются в
оранжевые одежды, что бы намутить чего-нибудь на рынке.
Настоящий же садху, приходя в храм, сначала знакомится со
средой, потом находит какого-нибудь бабу, который ему может
рассказать какие владельцы магазинчиков относятся более
лояльно к аскетам. Обычно в любом городке есть четыре-пять
магазинчиков с хорошими людьми, больше расположенных к
подношениям и которые всегда рады знакомству с новым
садху. Посиди с ними, немного поболтай и тебе что-нибудь
дадут.
Кроме этого, как правило, руководитель ашрама может
дать садху «на проезд», когда те отправляются в путь, именно
столько, сколько необходимо чтобы добраться до следующего
храма. Ни больше ни меньше, однако когда ты доберешься, то
найдёшь как раз то, что тебе будет нужно завтра.
Если бог того хочет.
Если кто-то идёт по духовному пути, то им руководит
бог напрямую. Говорят, что бог пишет на каждом рисовом
зёрнышке, имя того в чей рот оно должно попасть. Обычные
люди должны работать, чтобы есть, правильно? Сколько
посеешь, столько и пожнёшь: действие и результат. А
священник какую работу делает? Так же и баба не делают
ничего, кроме того что работают бабами, монахами,
священниками. Есть тот кто делает эту работу хорошо и те кто
делают плохо. Кто-то делает с большой верой, кто-то с
меньшей верой. Есть тот, кто дальше продвинулся, и тот кто в
самом начале, как и во всём. Но дело святых заключается в
том, чтобы быть свидетельством веры, поэтому они не могут
ходить на работу или заниматься бизнесом.

Много раз так случалось, я приходил на вокзал, и

садился в первый отправляющийся поезд.
Приходил контролёр: «Куда ты едешь?»
– «Я не знаю. Ты же контролёр. Скажи мне куда идёт поезд
и до куда мне следует ехать, поскольку я сам не могу сказать
тебе этого».
И это было правдой. Я не имел ни билета, ни денег, ни
направления. И он, ничего не возражая, говорил мне куда идёт
поезд. Всё зависит от того, какой стиль общения ты выберешь.
Если ты искренен, и не занимаешь место среди пассажиров ,
но садишься в тамбуре на полу напротив туалета, тебя
оставляют в покое. Но если в Индии садху говорит не те
слова, то у него могут отнять сумку.
– «Покажи-ка мне что у там у тебя есть!»
Если там найдут деньги, то у него всё отберут и его разденут
его до гола. Если же у него сумке нет ничего ценного, то
никаких проблем. Когда я мог, то покупал билет, но я привык
жить опираясь на свою внутреннюю силу, которая появляется
благодаря твоему образу жизни. Понял? Быть или иметь.
-- «Скажи мне ты, куда мне ехать, где мне сойти, где я
должен спать. Я сойду, расстелю на земле одеяло и лягу
спать.»
После такого ответа контролёр испытывал ко мне
симпатию, угощал чаем и оставлял в покое.

Шаг за шагом я становился ближе к миру садху и

начинал учиться задавать правильные вопросы. И жизнь
становилась поиском.
– «Почему ты так одеваешься?»
Они просто хотят быть независимыми от навязанных
обществом ценностей. Кто живут в обществе, возможно и не
должны надевать галстук каждое утро, но одевать хотя бы
майку обязаны. Если же ты на пути и живёшь в джунглях, то
ты простым куском ткани прикрываешь своё достоинство и
плевать ты хотел на насмешки общества.
– «Почему вы все вегетарианцы?»
Когда я жил с Клаудией, то ел мясо и рыбу, вёл
беспорядочную жизнь, жил как наркоман. Но именно живя
среди садху я смог снова найти веру и всё больше приходил к
пониманию, поскольку научился задавать правильные
вопросы.
– «Чтобы начать воспринимать сверхъестественное, ты не
должен есть мяса, maharaja», мне сказал один баба. «Пройдёт
несколько месяцев и ты сам увидишь изменения, верь мне.»
Есть говядину для среднего индуса это больше, чем
самый тяжёлый грех. Потому что корова это мать, она даёт
своё молоко, чтобы дать жизнь твоим детям. Коровий навоз,
вместо того чтобы загрязнять, как и экскременты остальных
животных (включая наши), стерилизует и укрепляет стены
хижин и землю вокруг дхуни. При сжигании сухого навоза
чистится воздух и пространство, дым отпугивает комаров и
других насекомых. Я даже находясь в суете городов, корова
всегда остаётся мирным животным.
Тот кто есть коровье мясо, переродится коровой. Это
ли не карма? Ты перерождаешься постоянно, выше или ниже,
в соответствии с тем стилем жизни, который ты вёл. И в то
время как тебя будут вести на убой, ты на мгновение сможешь
осознать: «Ничего себе, я раньше ел коров, но никогда бы не
смог даже представить, что однажды меня тоже забьют на
мясо!»
Один из вспомогательных инструментов к
освобождению это пост. Потому что питание является одной
из основных привязанностей. Обычно мы едим больше, чем
нам необходимо. Садху же стараются есть чуть меньше, чем
следует. Обычно оставляя треть желудка свободным. Это
влияет на состояние, ты чувствуешь себя легче. Меньше мяса,
больше духа. Возможно, что однажды даже сможешь
подняться в воздух!
Питание это важно, оно необходимо, чтобы построить
твоё тело. И не только физическую оболочку, но также и
ментальную часть. Человек больше не питается от земли,
почти всё наши продукты прошли через технологическую
обработку, включая современную химию, усилены
консервантами и так далее, которые вредны для здоровья. Мы
подверглись генетическим изменениям, которые ослабляют
нас, не правда ли?
У сегодняшней молодёжи головы забиты всеми этими
химическими продуктами, хлебом, молоком, напитками,
снэками. Если с детства тебя пичкали всем этим дерьмом, то
ты со временем становишься социальным продуктом, так ты
формируешься на генетическом уровне. Общество держит это
под своим контролем.
Сейчас общество всё взяло в свои руки. Даже воду
нельзя пить, поскольку её очистка тоже под контролем
общества! Но раньше ведь общество не было таким
всепроникающим, правда? Люди всё больше зависимы, а
рамки становятся всё уже. Учиться быть независимыми от
социума становиться всё сложнее.

За последние сто лет человек потерял гораздо больше

знаний, чем приобрел. В том смысле что знание природы,
знание естественных циклов растений появилось на заре
человечества. Это практическое знание было довольно
сложным, поскольку съедая один лист растения невозможно
разобраться сразу годиться ли оно в качестве питания или в
качестве лекарства. Необходимо съесть его несколько раз,
посмотреть какие эффекты оно даёт, обсудить это в группе.
Ты так не думаешь?
Тысячи лет планета жила и развивалась в одном и том
же ритме, с быками, лошадьми и деревенским укладом. Люди
знали какие листья и травы использовать в качестве лекарства,
что можно есть летом и что зимой. Магазинов раньше было
мало, максимум что продавалось в них это инструменты для
обработки земли.
Потом, после войны, вдруг начался технологический
бум, для которого в двадцатом веке, то есть в течении
последнего столетия, они придумали всё. А огромный багаж
знаний, которые передавались от родителей к детям, оказался
забыт. Есть те, кто думают что это хорошо, поскольку мы
научились упаковывать помидоры в коробочки, у нас есть
компьютеры, самолёты и всё что хочешь. Но посмотри на
возникающие противопоказания! Передозировка
технологиями привела к тотальному загрязнению: огромное
количество мусора, который не понятно как переработать,
выбросы ядовитых газов в атмосферу. Говорят даже, что это
привело к глобальному потеплению на планете, так что
начали таять ледники. Это что, шутки?! Кому от этого лучше?
По моему всем только хуже.
Звери в лесах на нашей планете организованы
наилучшим образом чтобы находить себе пропитание. В то
время как человеку приходиться пахать в поте лица, чтобы
есть. Но, есть мнение, что сейчас и этого недостаточно. Это
приводит к стрессу. Обнаружилось множество фиктивных
необходимостей, поэтому теперь человеку нужно не только
зарабатывать на еду, но чтобы и одеваться, чтобы купить
телевизор, машину, бензин. Нас всех поймали в ловушку
потребления, рыночных предложений. «Моё», «твоё», это
упаковывают, то разливают, всё для длительного хранения... А
что такое эти предложения рынка? Это дьявол. А дьявол это
что? Diaballein в переводе с греческого означает «разделять»,
поэтому дьявол это тот, кто разделяет. Бог объединяет, а рынок
разъединяет. Вот он дьявол!
Но если, по большому счёту, всё что нас окружает, всё
здесь создано богом и по его желанию, то какой рынок нам
нужен здесь? Это земля, всё растёт из земли. Достаточно
человеку иметь маленький клочок земли, вспахать его и скоро
там вырастает то, что ему необходимо, салат, картошка. Ешь
на здоровье. Понятно? Это и есть настоящий рынок.
Посмотри как всё организовано. Посади одно семечко, а
вырастут сто. Что еще нужно?
Для хорошей жизни не нужно много. Горсть риса и
чечевицы. Это такая мелочь. Если человек ошибся дорогой, то
нужно вернуться к развилке и повернуть на правильный путь.

В начале я много читал, потом я осознал, что от чтения

ты не получаешь практического знания. Только информацию.
Практическое знание это наблюдение и опыт. Когда читаешь
книги целыми днями, то забываешь жить в реальности.
Поэтому я стал читать всё меньше. Потому что прочитанная
информация это прошлое, это чья-то идея о неком факте,
событии или месте. Вместо этого ты должен реализовать свою
идею, нет? Ты должен получить своё индивидуальное знание.
Человек ходит и смотрит, потом останавливается и
думает о том, что его окружает. Каждый муравей, если за ним
понаблюдать, совершенен, со своими двумя глазками и
антенками. Передвигается самостоятельно, бензином
заправлять его не надо. Улавливает вибрации. Если нет помех,
то он идет спокойно, если поставить перед ним палец, то
насторожиться. Он останавливается, антенны шевелятся, как
бы спрашивая «Что тут происходит? Почему?». Тебе не
кажется, что он совершенен? Хотя на деле, в то время как
остальные создания живут сегодняшним днём, муравьи
аккумулируют и складывают про запас. Это такие маленькие
бургеры.
Я искал знания и их доказательства. Доказательствами
были гуру: то, как они двигались, как разговаривали, как
общались. На пути реализации религия индуизма очень
продвинута, поскольку это живая традиция. Есть разные
школы садху, каждая со своими системами и техниками. Йога
например, или pranayama, то есть техника регулировки
дыхания, или медитация. Точно так же, как жизнь Иисуса
Христа или Будды стали религиозными учениями, таким же
образом были различные гуру, которые указали свои пути
реализации.
У меня были огромное количество встреч с садху, один
такой, другой сякой, но не легко подитожить и разобраться во
всём, чему они учат. В какой-то момент, возможно
эмоционально, я был больше подвержен к восприятию их
учений. Это могло зависеть от тона голоса, от особого блеска
в глазах.
Почему они были гуру? У каждого своя причина. Но в
глубине, то что их объединяет, это то что они живут
внимательно. В этом свидетельстве возникает мысль о
совершенстве, которое божественно, и которое находится за
пределами классической автоматизированной рутины жизни.
Одно из их основных качеств это быть постоянно в
настоящем моменте, держать ум внимательным ко всему, что
происходит. Даже к проползающему мимо муравью. Любая
момент совершенен, поэтому нужно выделить его, увидеть,
прожить. Это значит быть гуру. Решать мирно все
создающиеся ситуации, жить правильно и в гармонии с
окружающей средой, с самим собой, с богом. В мире,
понимаешь?
Учения гуру за пределами слов, они в них самих, они
ведь мастера жизни. Мастера чего? Просто жизни!
«Все говорят, а садху делают». И обычно говорят мало.
Был один баба, который взял обет молчания и сел под
деревом. С годами всё больше людей приходило к нему,
посмотреть или поклониться, до тех пор пока они не
построили храм у него за плечами, а перед ним сделали
площадку. В один прекрасный день баба встал со своего
места, сделал двадцать шагов и сел под другое дерево. В этом
весь дух садху.

Бог очень проявлен в Индии, как выражение. Его

можно заметить в силе поклонения, в пилигримах, которые
останавливаются со сложенными руками перед лингамом или
касаются стоп гуру. В тоже время таких эмоций больше не
увидишь на западе, но будучи вместе с садху, я часто видел
такие сцены. Дело в том, что когда видишь садху, весь их мир,
у тебя есть доказательство дхармы, религии, чего больше нет
в современном западном мире. Этого нет ни у священников ни
у епископов: они не являются демонстрацией веры. То есть
предполагается что они занимаются религией, но по факту,
при встрече с ними это сложно увидеть или почувствовать.
Посмотри как на западе отдалили народ от религии!
Священники (как и многие современные гуру сейчас),
запутались в ремесле священника, вместо того чтобы
стараться быть в контакте с богом. Кто из них занимается
поиском в этом направлении? Многие из них живут в мире
своих корыстных интересов, и их больше не интересует ни
поиск, ни что они сами могут предложить ищущим. Могут ли
они транслировать в мир идею о боге?
Раньше во многих садху чувствовалась духовная сила
и то, что они по настоящему искали этот путь. Сегодня даже
многие садху увлечены погоней за обладанием различными
вещами. Они теперь моются мылом, например. На одной
Кумбхамеле где я побывал, в Уджайне, так много народа
приняло участие в купании в реке Шипра, использовав мыло в
таком большом количестве, что сдохла рыба. В какой-то
момент поверхность реки покрылась тушками несчастной
дохлой рыбы. Представь только, они умерли от шока!

Ram Giri, Kalyan Puri, Guru Gao...садху знали о них, и

искали возможности повстречаться с людьми, которые в их
иерархии стояли на особом месте, имели большую духовную
силу, и знания высокого уровня.
«Есть один садху в одном местечке в Раджастане...»
И тогда я тоже шел туда. Но не в поиске моего гуру.
Поскольку, в глубине души, меня не интересовала эта история
моего гуру, твоего гуру. Гуру служат всему человечеству, или
не так? Когда я встречал одного, то оставался немного с ним,
наблюдал за его движениями и слушал то, что он хотел
сказать, помогая в то же время по хозяйству в его ашраме.
Был один гуру в штате Хариана, куда я направился в
компании еще двух-трёх садху, которого звали Guru Gao. Он
вообще жил в клетке, в каких держат львов, с дхуни по центру.
Все кто приходил стояли снаружи клетки, внутрь к себе он
никого не впускал. Он был достаточно известный гуру. В том
числе потому, что если кто то передавал ему половину рупии,
то он через решетку передавал обратно связку бананов. Был
такой нерациональный обмен. Обычно, если кто-то давал
несколько рупий, то садху передвал ему щепотку пепла,
вместо связки бананов!
В его храме было довольно много приверженцев,
приходили даже правительственные министры. Но он не
хотел, чтобы кто-либо приближался к нему.
«A-le-e-e-e-k!», произносил он на распев.
Alek значит «один». Для всех, но один, сам по себе.
Потому что на пути ты всегда один. Иисус не был один? От
его учеников, которые были с ним, были его частью, после
того как случилась беда и след простыл. Вот видишь почему
каждый одинок на своём пути.
«Alek», это мантра у садху.

Раньше Индия была бедной, и в этом контексте садху

были для неё всем. Когда не было лекарств и не было школ,
были они, которые шли с севера на юг с гималайскими
растениями и семенами с равнин, со многими знаниями,
которые передавались от гуру к ученику. Приходя в деревни
они играли на эктаре, давали советы людям, лечили травами,
рассказывали историю Рамы и учили письму. У них была своя
важная социальная функция.
Сейчас им сложнее найти свою роль. Музыку можно
скачать с интернета, лекарства берут в аптеках, а не в лесу,
новости приходят через радио и телевидение. Телевизор это
новый гуру.
– «Кто это сказал?»
– «В телевизоре сказали».
– «Аа, понятно. Значит это так и есть!»
Таким образом поменялись и ценности. Раньше садху
был ценен именно своим самопожертвованием — то есть
нагой йог покрытый пеплом спящий возле дороги -, то теперь
ценится тот, у кого большой ашрам и машина с водителем.
Чем больше у него вещей, тем он ценнее. В нынешнем
обществе не смотрят что ты за человек, а смотрят на то,
какими вещами ты обладаешь или не обладаешь. Поэтому об
одном гуру, у которого был огромный ашрам и целый флот из
Rolls-Royce, типа Раджниша, у которого был один на каждый
день, говорят: «Это действительно настоящий гуру!». В то
время как другого, покрытого пеплом, который сидит на углу
улицы, прогоняют прочь. «Ehi, chalo, chalo! Уходи отсюда,
что ты тут делаешь?!»
Ты понимаешь? Он вызывает беспокойство. Он
больше не входит в их схемы.

Если ты отрекаешься, то отрекайся от всех

социальных ценностей, ставь все на один уровень: золото,
бриллианты, камень, лошадь, листок, всё что является частью
планеты, или нет? Мы тоже её часть. Мы все песчинки, из
которых состоит планета. Это не теория, это так и есть. Мы
должны ясно понимать то, чем мы на самом деле являемся.
Как только ты перестаёшь придавать социальное значение
вещам, то сразу приходит понимание того, что всё здесь
создано создателем. Ты следишь за тем что я хочу сказать?
Поэтому, идея о том что одна песчинка более важная
или более ценная, чем другая песчинка, это иллюзорная идея,
которую формирует рынок. Потому что изначально это всё
составные молекулы земли. Мы все являемся
микроорганизмами на планете. Чем больше ты живёшь с
пониманием этого факта, тем больше чувствуешь себя частью
целого... И когда ты начинаешь не только понимать эту идею,
но и жить в соответствии с этим видением, то это и есть бог.
Пространство бога бесконечно, оно вне различий, оно
за пределами красоты и уродства, за циклами дня и ночи, оно
вне добра и зла. Бог это единство. Этот поиск единства за
пределами дуальных игр, является поиском бога.
Когда кто-то находится вне различий, вокруг него
появляется мощный ореол. Ореол это символ света, который
становиться видимым в следствии совершенства его бытия.
Поэтому иногда случается встретить особенных людей.
Может не на сто процентов, но в некоторых гуру видишь
особый свет.
По причине того, что ты являешься частью всего,
частью планеты, частью космического движения, то ты
можешь даже ощущать то, что происходит где нибудь ещё.
Тебе ни разу не случалось подумать о чём-то и оно потом
быстро происходило? Это не значит, что ты подумал и
поэтому оно произошло. Ты думаешь потому что в этот миг
оно уже происходит или проявляется, а ты улавливаешь то
незаметное движение вибрации, которое только создаётся. Ты
улавливаешь его за миг, до того как оно возникнет, потому что
ты сам часть этого движения.
Достаточно жить чуточку сконцентрировано.
 ПЛОЩАДЬ

Я даже не знал могу ли вернуться. После выставки в

Турине в '74 году я все еще был под следствием и с подпиской
о невыезде. Поэтому я был обязан регулярно отмечаться в
суде и заняться лечением от наркозависимости. Но вместо
этого я нелегально уехал из Италии, оставив эту ситуацию в
подвешенном состоянии, и больше не возвращался.
Вернулся я в Италию дерзким образом лишь осенью
1979 под фальшивым именем. Меня арестовали в Гималаях, у
меня не было паспорта и я дал те данные, которые были в
моем последнем паспорте с которым я въехал в Индию, и
который не был моим.

– «Как тебя зовут»? спросили меня.

– «Pincopallino». Я назвал то имя, по которому въехал в
страну.
– «Где и когда ты пересек границу Индии»?
– «В Амритсаре» сказал я, уточнив год и месяц.

Они проверили меня и это оказалось правдой, нашлась

копия визы. Таким образом меня осудили под именем
Pincopallino. По прошествии шести месяцев меня обязали
посетить итальянское консульство. В консульстве мне сразу
же выдали справку для возвращения с моей фотографией, а
так же обратный билет до Италии. На то же самое подставное
имя.
Так как прошло несколько лет и у меня было новое имя, то
по своему незнанию я был спокоен. Когда я приземлился в
римском аэропорту, то там посмотрели на мою справку
( «Заявляет что его имя Pincopallino») и меня отвели
ненадолго в сторону. Такая была обычная практика.
«Послушайте, нужен кто-то, кто сможет подтвердить ваше
имя и подписать опознавательный лист, где будет сказано что
ваше настоящее имя Pincopallino. Какой номер телефона у
ваших родителей?»
«Вы знаете, у них нет телефона...» Слово за слово, в конце-
концов один офицер сказал: «Посмотрим, есть ли у него
судимости».
Они посмотрели в своих архивах и, как оказалось,
судимостей не было.
«Нет, ответ отрицательный. Давай, иди!»
И меня отпустили.
 В Турине, первым делом, я пошел к моему отцу. Он сказал
мне обрезать волосы и пойти работать к нему в офис. Он бы
нашел для меня какое-нибудь дело.
«Потому что в Италии нельзя так жить! Здесь надо
работать!»
Поэтому я стал искать место, где можно остановиться.
Сначала я пошел в дом к одной знакомой художнице, но в
какой то момент она меня попросила оттуда уйти. Потом я
нашел Скит.
Недалеко от Турина есть холм который называется
L'Eremo ( Скит отшельника). Я там никогда прежде не был, и
решил посмотреть на это место. Когда-то давно там жил
отшельник, но теперь все было заброшено. Там была
небольшая пещера, в которой жил отшельник. Потом там
построили огромный монастырь. Но со временем и монастырь
опустел и пришел в упадок. В саду еще росли плодовые
деревья с фруктами на ветках, а рядом был лес полный
сухостоя. Я словно открыл для себя Америку!
Я остался там на месяц. Возле бывшего монастыря
располагалась больница. В этом месте я нашел все, что мне
было необходимо, даже колодец из которого ведром можно
было доставать воду. Рядом с колодцем был огород с капустой,
баклажанами и прочими овощами. Кто его держал? Это был
больничный повар из Сардинии. Так как земля пустовала и
была вода в колодце, он организовал там огород. Так он
обеспечивал себя свежими овощами.
Однажды он повстречал меня и остался доволен.
Сардинцы сильно привязаны к простой жизни на земле и я
жил там «в джунглях» с живым огнем, без проблем.
«Бери с огорода то, что хочешь!»
Иногда он приносил мне продукты из больницы. Куски сыра,
ящики молока. Я же наполнял коробки хурмой, яблоками и
грушами. Был момент когда всего было в изобилии в этом
своеобразном ашраме.
Но в какой-то момент появилась полиция. Ее вызвали из
больницы, поскольку выяснилось, что этот повар
приносил мне продукты с кухни. Поэтому его обвинили в
краже, а меня в пособничестве, поскольку я принимал сыр и
молоко. Его уволили с работы, а ко мне явились полицейские
и все разрушили.
«Уходи отсюда!» говорили они, ломая ящики. «Эта земля
принадлежит Церкви и ты не можешь тут оставаться! Уходи
пока мы и тебя не поломали!»
«Но, простите, куда же мне идти?» Я приехал из Индии,
нашел это место, где же мне жить теперь?»
«Нет, нет, нет!»
«Куда мне идти, в городской парк?»
«Вали куда хочешь!»
Мне пришлось уйти.

В центре Турина было место, большая ухоженная площадь

с цветами и деревьями. Там я сделал дхуни и зажег огонь. Я
поселился там, под большим платаном прямо посреди
площади. Иам я оставался три месяца, с ноября по январь.
Зимой в Турине под открытым небом, это было довольно
заметно, не правда ли? По началу не было сильно холодно.
Начались дожди, потом пошел снег и тогда я организовал
небольшую хижину под деревом. Я был одет в лонги и
обычную индийскую накидку и ходил босиком. Я не
принимал компромиссы. По утрам вода из фонтана была
ледяной и я раздобыл жестяное ведро, чтобы греть воду на
огне, который всегда горел, чтобы мыться.
Эта была моя жизнь. Я не делал ничего плохого, в смысле
не занимался бизнесом. Я просто жил там посреди площади,
где народ занимался свои бизнесом. Кто то продавал и кто-то
покупал. Я был в центре всего этого. Баста, я был спасен.
Потом что произошло? С того момента как я там
обосновался, вся публика которая тусовалась на площади
стала проходить через меня. С костром, который всегда горел,
стали приходить люди из всех слоев общества. Как из
высшего, так и из самого низшего, криминального. Плюс все
те, кто не спит по начам. Приходили и те кто торговали
товаром и те кто покупал у них товар. И однажды вечером
пришла полиция. Кто с перепугу скинул гашишь и его нашли
под деревом.
«Арестовать святого!»
Они забрали меня, но не тронули сорок человек что там были
в тот момент.
«Это что за игра?!» я сказал им. «Вы нашли гашиш под
деревом, а арестовываете меня? Да, я там живу. Но это не мой
дом...»
Они попытались привлечь меня к этому делу, но по факту у
них не получилось этого сделать. Я им сказал: «Это не мой
гашиш.» Мой или не мой, но я курил с теми, кто приходил
под дерево.
«Ааа, так ты Баба'? Значит куришь!» говорили бандиты и
давали мне блоки контрабандных сигарет. Таково было мое
взаимодействие с окружающей действительностью.
Но судья, которая оказалась женщиной, вместе с
государственным адвокатом решили что обвинение полная
ерунда.
«Где вы живете?» она спросила.
Я рассказал ей все свои обстоятельства. «Сначала я жил в
Скиту на холме. Потом пришла полиция и меня прогнали
оттуда. Это было хорошее, чистое место.» Они знали про
Скит, место это известное. «А сейчас на живу на площади.
Скажите куда мне идти. Или можете отвезти меня к себе
домой, я сяду возле батареи и буду там сидеть. Найдите
решение.»
«Ладно, а где вы прописаны? Куда нам писать, если нам
будет нужно с вами связаться?»
«Ну, я живу там на площади под большим платаном. Это то,
что я смог сам организовать себе.»
«Проживает на площади Кавур.» Так мне написали. И сразу
отпустили.

С тех пор полиция меня больше не трогала. Более того, у

нас наладились дружеские отношения. Они иногда приходили
и интересовались не видел ли я девчонок сбежавших из дома.
И когда приходи на задание и проводили обыски, меня не
трогали.
«Аа, Бабу мы знаем.»
Все называли меня «Баба.»

Я всегда ходил босиком, даже в Италии я был в трипе. У

меня образовалась прочная как гранит подошва. Это как иметь
суперспособности, сидхи. Когда ты молод, можно ходить по
битому стеклу, по шипам, по горячим углям и по снегу, везде.
Сейчас у меня уже здоровье не то. Теперь я надеваю
шлепанцы, скорее для общества, которое настолько
ограничено обувью, что при виде босого человека получает
шок! Можно быть наряженным в одежду любого цвета,
который пожелаешь, можешь быть без всего, но если ты без
обуви, то это видится как тяжелый грех. На тебя смотрят
потрясенно. У них срабатывает защитный механизм при
общении с тобой. Вот поэтому я одеваю шлепки. Просто,
чтобы не создавать негативных эмоций.
В Индии, когда я в первый раз оказался в Хампи, там все
ходили босиком. Возможно, один из ста ходил в шлепанцах.
Сейчас все их носят. Когда мне случается пройти босиком,
люди смотрят странно, даже не смотря на то, что я баба'.
Кажется странным. Как же так? Кто знает почему люди с
негативом относятся к тому, кто не носит обуви. Социальный
стереотип мышления.
Не смотря на это в Индии все еще осталось немного
понимания. Часть публики, возможно, не будет принимать
тебя всерьез, потому что предпочитают видеть богатого
туриста, а бедный путешествующий хиппи не имеет права на
существование. Однако, для тех кто понимает, ты в два раза
более достоин, поскольку думают что ты полностью отказался
от всего. На западе же больше не признают бога. Потому что,
если бы кто то на западе обладал таким знанием, то он сразу
бы увидел связь между тем, кто ходит босиком и бедным
Христом. Ты уловил? Это измерение поиска и освобождения.
Когда же нет знания о боге, то ты просто босой сумасшедший,
поскольку не можешь себя организовать и одеть обувь. Либо
ты ходишь босиком ради эксцентричности, чтобы привлечь
внимание. Могут найтись любые возможные доводы, кроме
основного: ради освобождения ты снимаешь с себя все,
обмазываешься пеплом и идешь.

В общем я там и остался. У меня был прочный шалаш,

сделанный из жердей с ближайшей стройки с платформой на
которой я спал, под которой текла вода когда шел дождь. А
снаружи, под навесом, горел огонь.
В конце-концов тебя начинают воспринимать как факт,
понимаешь? Зависит именно от твоих организаторских
способностей, от того какое пространство ты создаешь вокруг
себя, так к тебе и будут относиться. Если тебя примут за
бродягу, то тебя выгонят. Но в тот раз они увидели нечто
большее. Уже тогда я готовил на всех, прям на площади. У
меня был огонь, я ставил сверху кастрюлю и готовил ризотто
или пасту. Я кормил всех, кто проходил. В любом случает там
всегда было полно народа. У нас было все. Иногда приходил
кто-нибудь из университета с пачкой тарелок с уже готовой
едой из столовой. Похоже, что когда в конце смены там
оставались тридцать-сорок тарелок, то кто-то говорил «Я беру
их!», давал им какую-то сумму денег, и приносил все к дхуни.
Мне приносили овощи, кофе, сахар, чай...Эх, мы были на
площади, но все было как обычно в джунглях!
 Ну вот. По этому случаю про это место говорили по радио и
показывали по телевизору. Вся эта документация должна быть
в каком-нибудь публичном архиве, поскольку они снимали
этого бабу, который жил на площади и поддерживал огонь
там.
Сносили пятисотлетний дом прямо напротив дхуни, я
подружился с архитектором, который присылал мне балки из
черешни. Вруууум! - и краном, который стоял во дворе дома,
мне доставляли балки прямо к порогу. Я укладывал две-три
балки в огонь и был спокоен. Знаешь, сколько ты мерзнешь,
столько потом тепла впитываешь. Приводишь в баланс
элементы.
По началу местные жители искоса смотрели на этого
сумасшедшего, который стал жить под деревом. В первый
месяц постоянно подглядывали из окон. Потом, когда в
декабре я все еще был на том же месте, вместе с огнем
который никогда не гас...
Появлялись доказательства, если хочешь, магического
свойства. Часто зимой на город опускался густой туман и
окутывал все, но вокруг огня туман рассеивался. Поэтому
посреди тумана было светящееся поле в виде купола
диаметром десять метров. Те, кто открывал окно и видел
яркое гало по середине площади, оставался поражен таким
эффектом.
Постепенно появилась взаимная симпатия с местными
жителями. Вокруг площади было много домов и мне стали
приносить разные подношения. Кастрюли пасты, свитера,
зимняя одежда, одеяла...
«Там же собираются эти бедолаги»...так думали местные.
Той зимой в Турине я в открытую поддерживал этот огонь
постоянно живым. По ночам одеяла у меня поднимался пар,
столько тепла было на площади, посреди общественного
парка.
Полиция часто проводила там свои рейды. Там же
собирались проститутки, gli orecchioni, студенты, короче
народ на любой вкус и цвет. А все потому, что шел слух что
есть место где ночью можно посидеть в тепле у огня. Это был
заметный прецедент для такого города, разве нет?
В конце-концов появился один парень, который остался
очарован таким образом жизни. Он приблизился к дхуни и
остановился на несколько дней, это было необычно,
поскольку никто не оставался спать, все просто приходили и
уходили.
Галено, так его звали. Он жил в съемной квартире, ему
всего хватало для жизни, но у него была смелость чтобы
остаться ночевать у меня несколько дней.
«Баба» сказал он наконец. «У меня есть дом где полно
вещей. Я продам все, что у меня есть и поеду с тобой в
Индию».
На площади, после того как мы сказали что собираемся в
Индию, появились еще три человека, которые захотели
поехать с нами.
Наверное, в начале февраля, наша небольшая группа
отправилась в путь. У двоих из нас были паспорта, у троих их
не было. У Галено был абсолютно новый паспорт, у меня была
его идентификационная карта, а третьему Галено отдал свой
просроченный паспорт. Поэтому, чтобы прибыть в Стамбул,
на греческой и турецкой границе, у нескольких человек было
одно и то же имя.
Отправились мы впятером, а в Индию прибыли втроем. В
Стамбуле у одного типа, несмотря на то что у него был
хороший паспорт, закончились деньги и он стал сильно
беспокоится по этому поводу. Более того, он был
единственным у кого деньги были с самого начала. Но когда
деньги закончились, он отдал свой паспорт одному из нас и
вернулся обратно.
Там я выменял свою идентификационную карту на паспорт.
В Султанахмете было место встречи кучи народа со всего
света. Я нашел одного типа, который возвращался из Индии с
ветхим паспортом, м который искал идентификационную
карту, чтобы вернуться в Италию, а я как раз искал паспорт. То
есть мы обменялись документами. Среди хиппи было полно
таких историй. Отношения были братскими.
Для виз же существовал целый рынок, где их подделывали.
Их рисовали от руки, но выглядели они так, словно были
только что напечатаны. Даже лучше оригинальных. Такие там
были мастера. Был там один типок, которого за его мастерство
прозвали Консул.
На иранской границе развернули обратно еще одного нашего
попутчика, того, которому достался просроченный паспорт
Галено. Правка оказалась неудачной, были видны изменения,
и его отправили домой. Так нас осталось трое: Галено, и тот
тип, которому достался хороший паспорт того, который решил
соскочить в Стамбуле. Это уже был период, когда путь via
terra из Европы в Индию уже начал становиться очень
рискованным, но пока еще работал. Афганистан уже был
оккупирован русскими, поэтому гам пришлось проехать через
весь Иран до границы с Пакистаном, без захода в Khyber Pass.
Это было сложное путешествие, зимой. В какой-то момент
мы оказались недалеко от границы Ирана и СССР. Вот где
было холодно! Наш поезд сломался и его не могли починить
несколько дней. Вокруг на земле лежал зернистый снег, сухой
как песок, знаешь как где-то в степях России, когда ты там
ступаешь, то он поднимается в воздух. А на мне, как обычно,
не было никакой обуви. Однажды я пошел на поиски чая.
Обычно за чаем ходили те, у кого была обувь, но в тот раз
пошел я. Ох, после этого я слег с бронхитом и высокой
температурой. В поезде, говорю тебе, это настоящая драма.
Им пришлось укрывать меня всеми своими спальными
мешками.
Через несколько месяцев нашего пребывания в Индии, наш
третий компаньон потерялся. Даже не какая история с ним
приключилась, должно быть он вернулся в Италию. Этот
парень вырос на улице и ничего не боялся.
Галено же остался со мной на два-три года. Он стал своего
рода учеником. Я уже несколько лет тусил в Индии, и со мной
он сразу же погрузился в этот поток, для знакомства с
которым обычному человеку требуется несколько лет. После
такого ускоренного курса обучения он ушел в
самостоятельное плавание и замутил себе пещеру недалеко от
Маланы. Понятия не имею как он смог прожить в ней годы.
Там всегда было влажно и невозможно встать в полный рост.
Только пастухи изредка забредали туда, когда переводили свои
стада по горам на новые пастбища. Но у них он научился куче
вещей. Они приносили ему корни одного ароматического
растения, которое он научился готовить. Сначала надо было
их растолочь, потом добавить немного гхи...В общем целая
история. Еще он научился прясти пряжу и вязать из нее
свитера, теплые носки, делать чарас и варенье из черники и
земляники, которые растут в горах вокруг. Он приобрел
хорошее знание для жизни в той местности.
Малана это одно из тех мест где получается лучший чарас.
Впервые, когда он там оказался вместе со мной, я научил его
как правильно катать. В тех местах этим занимаются целые
деревни: женщины, дети, все и у него тоже стало получаться
отлично. Он там уже лет двадцать живет, в Гималаях на
высоте 2600 метров. Там холодно и ничего не растет, кроме
картошки и двух-трех видов злаков. Он остался там и больше
не спускался вниз.
Туда на верх никто не ходит. Полиция тоже там не
показывается, поскольку это изолированная деревня и жители
там суровые. Представляешь, мы даже не могли дотронутся
руками до их домов. Там проживает особая каста людей, к
которым ни ты не можешь прикоснуться, ни они к тебе.
Правда в той деревне была пара семей harijan, вне касты. У
них мы могли остановиться. Они были единственными, к
кому можно было прикасаться.
Остальные жители это особая каста со множеством своих
правил. Если дотронешься до их дома, то они должны были
сделать пуджу и принести в жертву козленка. Если ты куришь
с ними, то нельзя передавать им чилум из рук в руки. Его
следует положить перед ними на землю и они его сами
поднимают. Все у них так. Это племенные законы. Они и
физически отличаются от остальных, поскольку смешиваются
между собой. Эта каста берет начало от одного риши,
мудреца, который жил в тех краях. Они женятся друг на друге,
даже братья и сестры. Они и выглядят не важно. Живут сами
по себе на недоступной высоте в одиночестве. Но место
красивое, одно из самых красивых.
Галено до сих пор там, в этой абсурдной пещере, которая
наполняется дымом, и где нельзя встать во весь рост. Немного
в синяках, у него болят колени от постоянного сидения, но это
его жизнь. Он совершенно один, высоко в горах, в трех-
четырех часах хотьбы от Malana, который и так довольно
изолирован от мира. Он скорее стал настоящим горцем, одним
из них, чем бабой'. Надо сказать что нет особой разницы
между горцем и бабой, это лишь социальное определение.
Сидхартха, когда перевозил людей через реку, не был бабой,
он был лодочником. То есть это ни о чем особом не говорит.
Бабы', теоретически, не носят штаны и обувь. Галено, пока
был со мной, следовал пути садху, ходил босиком. Но в
Malana другие ценности. Там холодно, поэтому ему пришлось
одеть теплые штаны и ботинки. Он подготовил себя для
жизни в горах на той высоте, также как и местные. Там нельзя
ходить босиком. Зимой даже садху туда не ходят. Потому что
это горы, там ты или организован, или ты возвращаешься
вниз.
После многих лет жизни в той сырой пещере, местные
стали думать что он отмечен богом и признали его. Они
помогали ему и давали ему то, в чем он нуждался. В конце-
концов они построили ему небольшой домик рядом с
пещерой, одну комнатку. Потому-что Галено там местный
баба'.
Браво, Галено. Я нашел его на площади в Турине.
 ЗМЕЯ

Я был заядлым курильщиком, поэтому каждый год

проводил несколько месяцев в горах. Это было место встречи.
Все собирались там, посколько летом на равнине было
слишком жарко, а когда приходит мунсун то добавляется еще
и сильная влажность. Зато в горах сезон дождей лучше
переносится, поскольку вода не застаивается. В горах время
мунсуна это сезон сбора чараса. Ближе к июню начинаются
дожди и в сентябре растения созревают. С десятого сентября
начинается сбор чараса, смолы которая производит ганжа.
Сбор длится до ноября, когда выпадает первый снег.
После этого все уезжают.
Я много времени проводил в горах. И там, в Manikaran,
Himachal Pradesh, я повстречал своего второго мастера. Его
звали Mohan Puri. Среду садху он был хорошо известен. С
ним я прожил несколько лет. Тем более что к этому времени у
меня было ощущение что я стал другим человеком. У меня
было духовное имя и парампара, я был из храма Chowpatty
Beach, а мой мастер был тем то и тем то. То есть меня
признали как настоящего садху.
Manikaran это центр паломничества для садху, поскольку
там есть горячие источники. Прямо в городе теку ручьи с
горячей водой. Можно не иметь ни кастрюли, ни огня, можно
обойтись без всего. Заверни рис в тряпку, опусти в ручей и
через двадцать минут он готов. Так даже чечевицу готовили,
просто оставляли в воде на пару часов и они всплывали на
поверхность словно клецки.
Говорят что туда пришел Шива, воткнул свой трезубец в
землю и пошла кипящая вода. Там вся зона наполнена
источниками и ручейками которые бегут между камней.
Ночью, если ты неосторожно наступишь не туда, можно
обжечься. Иногда случалось что кто-то мог упасть и
погибнуть. А рядом там протекает река Parbati, которая несет
свои ледяные воды с заснеженных вершин гор. Есть место где
воды этой реки соединили с горячими источниками и там
можно купаться.
У гуру было свое место как раз там, на теплых камнях. У
всех кто приходил он просил одну сигарету. Но только для
того, чтобы завязать отношения. Если кто-то пытался
подарить ему всю пачку, он отказывался.
«Нет, нет, у меня нет ни карманов ни сумки. Держи их у
себя!» отвечал он.
Напротив был большой сикхский храм Gurudwara, он же
построил себе жалкую лачугу из балок в которой спал. Она
была настолько мала, что внутри мог поместиться только он
один. Пол в ней был всегда теплый, словно с подогревом,
поскольку рядом протекали горячие воды. Ночью он стелил на
полу два одеяла и спал на них.

Этот мой новый учитель, Mohan Puri, приехал в Manikaran

сорок лет назад со своим другом сикхом. Знаешь кто такие
сикхи? Это последователи гуру Нанака. У них особый тюрбан
на голове. Мой гуру и этот сикх, начинающий аскет, которого
звали Saint Baba, были друзьями с детства и выросли вместе.
Воспитание и обучение которое они получили были очень
похожими, только сикх не курил (у сикхов курение не
приветствуется), а Mohan Puri курил. Но в остальном они
были похожи.
Они вместе нашли свободное место в Маникаране, метров
пятьдесят в диаметре. Вместе они его оккупировали и стали
обустраивать, направляя воду, которая струилась из земли. Со
временем Saint Baba стал большим гуру. Построил
семиэтажный храм, строил мосты, стал владеть домами и
землей вокруг, автомобилями и кормил всех; в то же время
мой гуру остался нищим, с одним лишь одеялом при себе.
Saint Baba на сорокадевяти квадратных метрах построил
ашрам с туалетами и так далее и постепенно оградил
территорию забором, поставил ворота с замками. Mohan Puri
остался на том же одном квадратном метре, где он
остановился сорок лет назад, в своей деревянной лачуге.
По твоему, кто был ближе всего к святым?

Mohan Puri курил, а между курильщиками есть особая

связь. В том момент, когда я его повстречал, мгновенно
возникла эта связь. Я увидел этого лысоватого старика с
серым одеялом на плечах, в хэбэшной кепке. Он не выглядел
как гуру. Но был очень открытым.
«Оставайся здесь» сказал он мне как только мы
познакомились.
Он был свободен, освобожденный. Лет шестьдесят ему было,
может чуть больше. Когда было жарко он сидел с оголенным
торсом. Когда было холодно, он брал два-три лонги, сшивал
их вместе и засовывал внутрь старое одеяло. Получалось что
то плотное, вроде ватного одеяла, в которое он закутывался и
ходил по окрестностям. В общем, у него не было схем
поведения.
Обычно садху не носят кофт, они закутываются в одеяло.
У них нет ни вещей ни домов, поэтому они стараются иметь
при себе минимальный багаж. У одного одеяла есть много
способов использования: можно на нем сидеть, можно
укрываться ночью, можно накинуть его на плечи при ходьбе,
если холодно. В то время как разные кофты это излишество,
которое лишь утяжеляет в путешествии. Кроме того садху не
должны одевать сшитые вещи. Знаешь, это все маленькие
детали, которые на самом деле определяют поиск простого
существования.

Мой новый мастер был замечательным человеком. Он

познакомил меня со всеми местными жителями с
привилегированной позиции, а не с позиции туриста. Мы
заходили в дома людей, смотрели как они доят своих коров,
нам подносили в дар молоко и масло. Короче, наконец то я
почувствовал себя «в своей тарелке», в этой долине.
Его хижина была настолько крошечной, вдвоем мы едва
помещались, но для дхуни места уже не было. Вместо дхуни у
него был масляный светильник, в котором всегда горел огонь.
Поэтому его работой было собирать масло в качестве
подаяния, чтобы поддерживать огонь в этом светильнике. Он
ходил с небольшой бутылочкой и когда она была полная, то
ему хватало этого масла на сутки.
Рядом с хижиной гуру была небольшая площадка и
старинное здание в стиле караван сарая, в котором
останавливались садху. Но дхуни не было.
«Сделай дхуни» сказал он мне однажды.
Там было одно место, где можно было набрать коровьего
навоза. Когда он брал навоз голыми руками, лицо его
светилось от радости. Он смешал навоз с землей и помог мне
сделать дхуни. Потом он дал мне возможность следить за
дхуни. Когда приходили садху, они останавливались там.
Mohan Puri был старожилом этих мест. У него было святое
спокойствие. Он стал моим учителем, и я долгое время
прожил вместе с ним и говорил уже только на хинди. Теперь
отношения стали более ясными, поскольку лучше понимал то,
что он мне говорит. При нём я начал одеваться в огненно-
оранжевый цвет садху. Сначала я одевал то, что попадется под
руку. Поскольку я жил подаянием, если мой друг мне давал
белые лонги, то я одевал белое, если в полоску, то я одевался в
полоску. Потом гуру дал мне правильный цвет.
 Но я заметил, что одеваяться в оранжевое, требовало от
меня большей ответственности. Публика ожидала
определенного поведения. В Индии оранжевый это цвет бога
и поэтому, когда люди видят что на тебе оранжевый, то
автоматически начинают поклоняться тебе. Они делают тебе
подношения, стакан риса или чая, помогают по хозяйству.
Случалось что люди подходили и касались моих ног, чтобы
получить благословение.
Именно поэтому я чувствовал огромную ответственность
когда стал одеваться в оранжевый цвет и от modus vivendi
святого, в роль которого ещё не вошёл. Вот почему, даже
несмотря на то что гуру и дал мне цвет, часто я не торопился
его одевать, предпочитая оставаться инкогнито. Потом, так
сказать, по заявкам общественности, произошло развитие этой
ситуации.
«Но ты же ведешь себя как садху, сидишь как садху,
делаешь дхуни как садху, живешь как садху» сказал мне кто-
то. «Так и одевайся как садху!»
И потом Mohan Puri, гуру из Маникарана, дал мне новое
имя.
«Имя «Puri» носят те садху, которые живут в деревнях, в
тесном контакте с местными жителями» говорил он. «Но ты
житель сельвы, дхунглей, поэтому твоя карма быть «Giri».
Hans Giri.»
Hans значит гусь, а giri значит гора. Он назвал меня
«Горный гусь», наверное ещё из-за моей походки. Я начал
хромать с той поры, когда сломал ногу при побеге из тюрьмы.
В горах я старался ступать аккуратнее по камням, немного как
гусь в джунглях. После этого инцидента я не мог больше
бегать, и если приходилось много ходить пешком, то на
следующий день я весь блокировался. Особенно по утрам,
когда было холодно, я часто ощущал боль в ноге и не мог ей
двигать. Но мы никуда не торопились, останавливались на
день, даже на два, до тех пор пока не могли снова продолжить
путь.
 Вместе с этим гуру мы прошли Гималаи вдоль и поперек.
Помню однажды мы шли по горам и я, неосторожный, хотел
«пустить дым в глаза», показать что я аскет. Словно дурак из
колоды карт таро, который стоя на обрыве смотрит на солнце,
собака кусает его за зад в этот момент. Так же и я старался
идти босиком с верой смотря не под ноги, а на небо.
«Почему ты смотришь в высь и не глядишь куда ставишь
ноги?» сказал мне гуру.
Он никогда не говорил не резко и не повышал голос, а
наоборот, если нужно было указать на что то, то он делал это с
огромным смирением. Он не говорил: «Смотри лучше на
солнце», а говорил: «Смотри под ноги, там камни и
колючки!». Актуально и по делу.
Помню еще однажды он остановился перед необъятной
панорамой, откуда открывался вид на долину, леса и
заснеженные пики гор.
«Ты видишь это, и это, и вон ту гору напротив, ты видишь?
Это всё моё! Всё моё!»
« Как это, всё твоё?»
«Эх, а чьё же ещё? Всё это наше. Мы здесь живём. Это наша
земля!»
Он был хорошим бабой, очень веселым и очень простым.
Когда ты живешь простой натуральной жизнью, то тебе
проще осознать бога. Ходить по горам, жить в джунглях, спать
под деревом, купаться в ледяных реках это всё освобождает от
навязанных схем поведения и приближает тебя к нему. Если
достичь значит освободиться от социальных ограничений, то
это проще происходит в джунглях, где нет влияния общества.
Вот почему традиционно ученики удаляются в горы или в лес
вместе с гуру на двенадцать лет — подальше от базарной
яркой суеты, сладостей и кисок. Подальше от всех
отвлекающих ум вещей и желаний.
Это школа для обучения такой жизни, после которой
окружающая среда больше не сможет поглотить и растворить
тебя. Ученик в этой школе должен научиться быть полностью
автономным. Он должен научиться питаться теми растениями,
которые найдет на месте, как делали раньше и быть в
состоянии отличить полезное растение от вредного. Одного
этого знания уже достаточно чтобы приблизиться к богу.
В один прекрасный момент ты осознаешь что жизнь в
гармонии с природой более чиста и это и есть настоящая
жизнь. Поэтому ты уходишь с базара. Базар это свет неоновых
ламп. Здесь же лишь пепел и огонь. Совсем другое. Сложно
жить без привязанностей. Отшельник старается обойтись
лишь тем, что жизненно необходимо, стараясь не смешиваться
с миром явлений.

Уже много лет я не носил обуви. Даже если мне

приходилось путешествовать далеко, ехать на поездах и так
далее. Для похода в туалет я тоже не одевал тапок. Если их нет
совсем, то их и не одеть. Поэтому, каждый раз выходя из
туалета мне приходилось мыть ноги. Нельзя же с грязными
ногами ходить. Особенно если ты садху и тебе их все время
трогают. Нужно следить за собой.
Когда начинаешь ходить босиком, то на ногах у тебя
появляются глаза. То есть ты осознаешь что у тебя под
ногами, будь то трава, камни, колючки. В ботинках ты ничего
не чувствуешь, можешь ходит не глядя и думать о всякой
ерунде; а вот босиком надо внимательно смотреть куда идёшь.
Развивается внимание и начинаешь понимать что у тебя под
ногами. Чувствуешь контакт с землёй.
Ступни человека это его корни. Обувь это изолятор,
который прерывает электрический импульс между тобой и
землей. При ходьбе босиком происходит постоянный массаж и
ступни раскрываются, в то время как приношении обуви
ступни постоянно сжимаются. Для сравнения, кисти рук и
ступни это примерно тоже самое, так ведь? Теперь представь
что нужно на всю жизнь кисти заключить в тесные формы —
они будут парализованы. Без обуви ступни тренируются и
усиливаются. Снизу образуется твердый защитный слой кожи
и после двух-трех месяцев не всякая колючка может
проколоть этот слой. Можешь ходить где угодно. Даже ночью
я всегда ходил босиком. Поэтому я не понимаю почему люди
до сих пор продолжают носить обувь.
Но в любом случае, всякий кто находиться в этом трипе,
кто хочет попробовать ходить босиком, не важно кто он, он
уже ученик. Он уже тот, кто хочет понять поближе что это за
история. Тогда то ты и увидишь «сокровища дхармы», потому
что будет больно от острых камней и шипов, однако твой ум
усилит тебя и ты осознаешь на практике идею что через боль
приходит хорошее знание.
Даже спать на твердом для меня стало нормой. Тот, кто
привык отдыхать на земле, когда ему приходиться отдыхать на
матрасе, спит как бог! Нет худа без добра. В то же время, тот
кто привык спать на матрасах, когда ему приходиться ночевать
на земле, не может заснуть всю ночь. Это логично? Добро и
зло, свет и тьма, одно придаёт смысл другому. Мерой одного,
определяется ценность другого. То есть что это значит? Что из
одной негативной ситуации, получается одна позитивная, и из
одной позитивной получается негативная. Аскет сначала
собирает шипы, и лишь потом розы.
Факиры ходят по горячим углям и спят на гвоздях
понимая, что проходя через боль они получают хорошее
знание. Как святые, которые отдавали себя на растерзание
львам, чтоы попасть в рай. Да, во всех религиях есть идеи
отречения, смирения и умерщвления плоти.
Что это такое «умерщвление плоти»? Когда Иисус говорил
что нужно возненавидеть отца, мать, детей и в конце-концов
свою жизнь, что он имел ввиду? Что это означает? Это всего
лишь слова? Возненавидеть собственную жизнь, чтобы
достичь бога, ох не просто!
Умерщвление плоти это освобождение от оков эго.
Умерщвляя эго, ты отправляешь его под дождь и не
заботишься о себе и о том что с тобой может случиться,
потому что ты часть всего. То есть у тебя есть более широкое
понимание, которое приходит к тебе с потерей собственной
индивидуальности, и позволяет идти за пределы
привязанностей эго. Что такое эго? Эго это корень страхов,
разве нет? «Я боюсь». Но если тебя нет, то чего можно
бояться? Ты зомби, а зомби ничего не боится. У него нет
страха быть уничтоженным, не быть больше «я», исчезнуть,
то есть умереть. «Дайте мне умереть!» Смысл в том, чтобы
освободить себя от своего я, во имя бога. И если ты сможешь
и не будешь больше отдельной единицей, тогда ты выходишь
за пределы жизни и смерти. Ты есть Всё, а Всё не рождается и
и не умирает. Ты понимаешь?
Умерщвление плоти это упражнение смирения. Как посты,
так и другие практики для освобождения от привязанностей.
Мусульмане, как наиболее пылкие, хлещут себя цепями,
чтобы освободиться от страха боли. Так же есть среди садху
течение aghori, которые живут в местах где сжигают мёртвых,
и иногда они съедают кусочек мертвечины.

В Маникаране построили новый полицейский участок,

поскольку тема производства чараса стала активно расти. Это
был основной местный бизнес. Однажды полицейские
пришли к гуру. Они увидели там меня, задали вопросы и
хотели меня увести с собой.
«Не, он со мной» сказал гуру.
Мент взбесился. «Как ты смеешь говорить что мне делать
или не делать?! Как тебя зовут?»
«Меня зовут Mohan Puri.»
«Ну и кто ты такой»
«Да никто особенный.»
Тогда маршал внимательно оглядел лица присутствующих
там местных и понял что он нормальный чувак, хороший гуру
для этого места, который сидит там сорок пять лет. Знаешь,
сорок пять лет на одном месте имеют значение. И в конце-
концов меня никуда не увели. Он гарантировал за меня. Он
был позитивный баба, очень хороший баба, его уважали там,
поскольку за ним ничего не было.

Гуру я пробовал там как лекарство, по чайной ложке за раз.

Если я проглатывал две-три ложки, то у меня потом болел
живот. Поэтому я уходил, но потом возвращался, а Mohan Puri
был моим ориентиром. Я даже дал его адрес своему отцу и
написал: «Давай приезжай, посмотришь на ситуацию». Я
хотел познакомить его с гуру, поскольку мой отец был
бухгалтером и не воспринимал всерьёз пространство
духовного поиска.
К сожалению, когда мой отец приехал и пытался найти
меня в Маникаране, меня там не было. И никто не знал где я
нахожусь. По правде сказать я был в одном городке в двадцати
километрах, без возможности передвигаться, поскольку меня
укусила ядовитая змея.
Я поехал навестить одного друга, Беппе из Милана,
который снял дом в тихом и удаленном месте. Однажды
утром, после того как я сходил по большому в джунглях, я
возвращался по тропинке обратно в дом, как неожиданно
почувствовал жгучую боль в ноге. Я сразу понял что меня
укусила змея, хотя я и не знал как кусают змеи. Но это точно
не могла быть крыса. У меня не было фонарика, но я смог
увидеть её тень, которая исчезла в траве.
Обеспокоенный, я немного ускорился чтобы вернуться
домой. Там меня ждали двое друзей.
«Так, надо разбудить хозяина дома, он местный и должен
знать что делать в таких ситуациях!»
Индус осмотрел рану и спросил какой длины была змея.
«Да, эта ядовитая». Он сказал, что здесь их много, и что это
разновидности гадюк. Иногда кто то погибал лт их укусов.
«Нужно срочно вызвать доктора!»
Он наложил мне крепкий жгут на лодыжку и на икру и вместе
с моим другом Беппе помчался бегом к доктору. Мы
находились в двух-трёх километрах от города, поэтому им
пришлось поторапливаться. Я остался в доме и место укуса
начало разбухать. Оно раздувалось так быстро, что это было
даже заметно невооруженным взглядом, как при надувании
воздушного шарика. Я до этого видел фильмы Текса
Вильямса, где в таких случаях делали надрез и высасывали
кровь.
«Давай, надо разрезать!» сказал я тому парню, который
остался со мной.
Он нашел нож с ржавым лезвием и сделал два надреза на
ране, из которой потекла кровь[, которую он высосал. Он
высасывал и выплевывал, высасывал и выплевывал. В
ожидании, с ногой которая раздувалась как волынка, я собрал
все фильтры, которые остались после героина который мы
приняли, и засадил их один за другим. Это был конец моей
истории с героином, но теперь я принял все что было в
наличии, поскольку был обеспокоен этой историй со змеёй.
Возможно, это было не лучшее лекарство, но по крайней мере
оно избавило меня немного от паранойи.
Наконец появился аюрведический доктор. Он наложил на
рану кашицу из перетёртой на камне древесины одного дерева
и дал мне выпить ложку масла из листьев какого-растения. Я
проваливался в сон, голова качалась туда-сюда, глаза были
полузакрыты.
«Прошу вас, абсолютно, не давайте ему заснуть!»
Он поставил мне какой-то укол, не вакцины, но чего-то что
немного увеличивало пульс, который был совсем слабым и
ушёл.
Из-за змеиного яда у меня вспыхнула инфекция и вся стопа
оказалась поражена ей. Вместо того, чтобы заживать, вокруг
раны стало отваливаться мясо. Нога распухла очень сильно и
я не мог ходить. У меня ушел месяц, на то чтобы встать на
ноги и собраться в обратный путь.
Тот парень, что высасывал кровь, получил серьёзные
проблемы с желудком и ему было ещё хуже чем мне. В то же
время мой дружок Беппе рассказывал шутя всем вокруг, что
нашел змею, которая меня укусила, мертвой.
«После того, как змея укусила Чезаре, она сама умерла от
отравления!»
Еще долго гуляла история о том, что змея умерла, а я
выжил.
Когда я наконец-то вернулся в Маникаран, мне сказали, что
мой отец только что уехал. Тогда я сразу отправился в столицу,
в Дели, на его поиски, но его уже там не было. Он вернулся в
Италию, потому что у него украли бумажник, оставив его без
единой лиры, как какого-нибудь фрика. Но он
продемонстрировал настоящую предпринимательскую жилку,
и пока жил в гостинице в ожидании денег из Италии, водил
только что прибывших туристов на базар, где уже
познакомился с продавцами и мог намутить немного денег.
По вине змеи, я не смог встретиться с моим отцом, который
приехал аж в Индию, чтобы найти меня.
Через несколько лет я вновь приехал в Маникаран. Он сильно
изменился. В прошлом там было мало народа, поскольку
дорога заканчивалась за несколько километров до города. А
сейчас тут были автобусы, пансионаты и туристы, которые
расслаблялись в термальных источниках. Гуру тоже больше не
было. Никто не знал куда он делся и что с ним случилось,
умер он или нет. Когда садху уходит, то он уходит. Иди, потом,
попробуй найти его.

ПОСТ
 После расставания с Клаудией прошло несколько лет в
течении которых я не совокуплялся ни с одной женщиной. Я
выбрал путь воздержания, поскольку у меня уже было
накоплено много опыта в интимной сфере, так что эта тема
была достаточно хорошо мной изучена. Но по возвращению в
Хампи, пока я жил в разрушенном храме, я познакомился с
одной девушкой которая мне очень нравилась. Она была
француженкой. Однажды я встретил её возле реки и мы
вместе искупались. Случайная встреча, полчаса, поцелуи и
объятия, но без занятий любовью.
Я обычно находился перед храмом, поскольку оттуда
хорошо были видны все, кто проходил мимо. Я жил за счет
публики, которая мне приносила что-то. Я был бабой, который
жил в этой старинной структуре из гранита и постоянно
курил, поэтому некоторые семена ганджи падали на землю и
вокруг и прорастали. Это всё производило определённый
эффект.
Через несколько дней пришла француженка. Если кто-то
заходил в полуразрушенный храм, то видел внутри ровную
площадку и за ней просторную пещеру. С наружи она была
незаметна, публика её не видела и не знала о её
существовании. Поэтому мы уходили туда, когда хотели
остаться наедине. Она была очень красива и я чувствовал что
могу влюбиться, в том числе потому что на протяжении
нескольких дней мы занимались любовью и я был весь
пропитан ею. Я испытывал к ней сильное притяжение.
Однажды она сказала: «Я пойду в банк чтобы снять
деньги».
До того момента мы жили там, возле дхуни, я готовил еду и
мы вместе ели. Про деньги мы не разу не говорили, в том
числе потому что в них не было никакой необходимости. Мы
были там, вместе. Все что нужно приходило само в качестве
подаяния. Ну что, она так привыкла к тому что деньги нужны
всегда, поэтому если их не было то шла за ними в банк.
Нормально, не так ли? Я же привык жить без банков. Утром я
просыпался, пил горячий чай, слушал как каркает ворон сидя
на дереве кар-кар-кар, и потом смотрел как будет
разворачиваться день. Народная примета, если вороны сильно
каркают с утра, то днем придёт народ. Однако она вернула
меня в социальную реальность. Я увидел себя в рамках этих
отношений, со всеми вытекающими последствиями и
привязками, ответственностью и ценностями связанными с
этим типом отношений, которые уводили меня в сторону от
того стиля жизни и свободного поиска, который я выбрал.
Поэтому, когда она ушла в банк, я взял своё одеяло и свою
сумочку, пошел на автобусную остановку и отправился в путь.

У меня была информация, что должна состояться одна

важная встреча для садху на юге Индии, в одном месте под
названием Srisailam. В том районе километры джунглей, где
как я слышал, жили группы отшельников, которые
придерживались старых ценностей. В любом случае, я взял
автобус до Шрисайлама, чтобы приехать как раз к празднику
Shivaratri.
Shivaratri это главный праздник Шивы, как Рождество для
христиан, и по обычаю за три дня до праздника держится
пост. В крайнем случае можно есть немного фруктов и орехов.
После первых двух дней я чувствовал сильный голод. Я
решил пойти к ресторану, где раздавали еду для бедных, там
надо было получить билет. Когда одна щедрая душа
проходила и оплачивала такой билет, первая линия
ожидающих своей очереди бедняков могла войти и получить
свою порцию риса и чечевицы. Я сел в ряд вместе с ними.
В этот момент появился полицейский инспектор увидел
меня одетого как садху сидящего в очереди в ожидании еды.
«А ты кто такой?»
«Чезаре. Italian baba.» Я не врал.
В итоге он меня забрал и увел в участок. Он увел меня по
моей ошибке. Игра кармы. Я не сделал ничего плохого, но не
должен был есть. В это время, особенно если ты садху, нельзя
прикасаться к пище. Это было неправильное действие.
Когда меня отвели в полицейский участок многие баба
пришли защищать меня. Потому что я был с ними, я был один
из них.
«Освободите его, освободите его!»
Для них это было очередное давление со стороны власти в
отношении религии. Хорошо, я ошибся, потому что был
голоден, но арестовывать меня за это... Садху уже были
недовольны правительством, постольку власти решили
построить дамбу на реке Кришна и затопили античные термы.
« Я уже подписал распоряжение о заключении под стражу»
сказал судья. «Теперь я ничего не могу поделать.»
Тогда садху, в отместку, вернулись ко мне и дали мне
указание.
«Ты не беспокойся, но больше ничего не ешь. Остальное
сделаем мы. Вот увидишь, что скоро тебя отпустят.»
Когда меня привели в тюрьму я ничего не ел. С того момента
из динамиков большого храма, когда включали вечерние
песнопения, бабы постоянно говорили обо мне. На распев они
рассказывали историю историю про иностранно бабу,
которого упекли за решетку только за то, что он баба.
В то же время, в камере, меня поддерживали трое моих
сокамерников. Пищу я не принимал, пил только чай. Поэтому
утром и после обеда, когда разносили горячий чай, остальные
делили свой чашки чая так, чтобы дать мне дополнительную
чашку.
По причине того что я не ел, то и не ходил по большому. Но
каждое утро всех арестантов выводили за стены тюрьмы в
сопровождении охранников, чтобы опорожниться. В самой
тюрьме туалетов не было. Нас рассаживали всех в круг, в
джунглях, самых опасных даже в цепях и с направленными на
нас стволами ружей мы должны были какать. Не самая
расслабляющая ситуация.
Я не испражнялся, но ходил прогуляться. Целый день я
сидел в камере и это была единственная возможность чтобы
подышать свежим воздухом. После того как все сделали свои
дела, нас сопровождали до колонки с водой под открытым
небом, чтобы помыться.
Посты всегда приближают тебя к богу. Это одна из самых
простых практик для достижения определенных состояний,
чтобы состоялся контакт. Первые три-четыре дня наиболее
сложные, а потом чувство голода пропадает. Ты ощущаешь
себя таким легким, что словно паришь над землей.
Однажды утром, когда нас повели справлять нужду, солнце
только-только вставало. Видна была лишь его половина и всё
вокруг было окрашено в красный цвет. Я шел в середине
цепочки, впереди и позади меня были люди, но в тот момент я
остановился. Я сделал шаг в сторону и в то время как
остальные продолжали идти вперёд, я медленно и
сконцентрировано посмотрел на солнце.
«Брат, тут происходит разное, но ты всегда там, о
великий...!»
И со сложенными руками я поприветствовал восходящее
солнце и слегка поклонился ему. В тот момент, как я
поприветствовал солнце, я почувствовал такую легкость,
словно приподнялся над землей. Это было переживание
похожее на левитацию. Я попробовал идти, двигать ногами,
но я почувствовал что мои ноги висят в воздухе. Потом, через
несколько секунд, я снова ощутил что стою на земле. Я
оглянулся на остальных, но по моему никто не заметил ничего
странного. Все спокойно шли дальше, как ни в чём ни бывало.
Я тоже вернулся в строй и зашагал вместе со всеми.
Потом в меня закралось сомнение, что мне показалось это. В
конце-концов я не ел уже много дней и у меня могли быть
галлюцинации. В любом случая это меня прокачало. Уже сама
ситуация в которой я находился была достаточно странной, в
том плане что я стал любимчиком всей деревни и был у всех
на устах.

Чем дольше это продолжалось, тем больший резонанс

приобретала эта история. Дошло до того что моё дело
отправили в Бомбей.
«Посмотрите, тут у нас итальянский баба, который не ест
уже целый месяц.»
Эта новость попала даже в газеты и двое чиновников из
правительства пришли поговорить со мной. Я не не слишком
хорошо их принял. Они спрашивали о том кто я, как меня
зовут, что бы я хотел поесть и почему у меня нет паспорта.
«Да что вам от меня нужно? Мой гуру сказал, садху не
должен иметь ничего, он должен поменять своё имя и
потерять свою личность. Имя просто «баба'» и баста! А ты
приходишь ко мне и спрашиваешь где мой паспорт?»
Через пятнадцать дней прислали ещё двоих. Они задавали
те же вопросы. «Кто ты, откуда, кто твой отец?» и так далее. И
записывали. Они меня сильно разозлили. Никто из них не
пытался установить со мной нормальные отношения. И
поэтому я говорил им всё что думаю прямо в лицо.
«Эй, я садху. Встаньте на ноги и поклонитесь! Что тут
происходит?!»
В тот момент я был в сильно изменённом состоянии, в
божественном измерении, именно по причине того что уже
очень давно ничего не ел. При этом чувствовал себя очень
легко. В общем общался с этими типами таким образом, сухо.
Так само получалось. Добавлял немного драмы, потом
вставлял пару шуток, оставлял их в недоумении и
возвращался в свою камеру.
Боюсь показаться нескромным, поскольку я его лично не
видел, но в какой то момент прошел слух что пришел один из
сыновей Индиры Ганди, первого министра Индии, чтобы
ознакомиться с ситуацией. Но в отличии от остальных
политиков, которые приходили ко мне, он не общался со мной
на прямую, я лишь слышал его голос во время его разговора с
директором тюрьмы. Тюрьма была маленькая, она состояла из
трёх камер и комнаты директора.
«Пришёл Ганди, пришёл Ганди!» напевал один из
полицейских охранников.
Это очень характерно для тех мест на юге Индии в штате
Андра Прадеш. Народ там очень цветастый. Охранник,
который делал обход, напевал эту новость для того чтобы
передать её заключённым. Так же поступали и сами
заключённые по вечерам, нараспев общаясь между камерами,
рассказывая новости прошедшего дня. Особенно этим
занималась моя камера, передавая новости о том, что со мной
происходило и чем я занимался, поскольку в тот момент я был
в центре внимания.
В общем разлетелась эта новость, о том что приходил
молодой Ганди. Сейчас я не могу тебе сказать
гарантированно, так оно было на самом деле или нет. В любом
случае этому политическому персонажу доложили ситуацию.
«Отказывается от еды.»
«А он настоящий садху?»
«Он говорит да.»
«Ну что же, поститься для садху это нормально!»
Сказав это он собрался уходить. Но как только он вышел из
карцера, он увидел кучу народа, которые были заряжены
историями про меня доносившимися из храмового
громкоговорителя. Городок был маленький и бабы, которые
управляли храмом, продолжали протестовать против моего
ареста. Они рассказывали на распев про меня каждый день.
Таким образом весь городок был за меня.
«Да что же вы делаете, отпустите его!»
«Почему вы заперли этого человека? Он ничего не сделал!»
«Это садху, у него не должно быть паспорта!»
«Выпустите его, выпустите его!»
Я всё это слышал находясь в камере и в какой-то момент мне
показалось, что я услышал ответ.
«Хорошо, он уже вышел!»
И тогда я сказал себе: «Значит я уже на свободе. Раз так сказал
Ганди, значит я свободен.» Важная персона уже уехала, а я по
прежнему был под стражей. Я слышал постоянное
недовольство людей проходивших мимо тюрьмы. Городок
кипел от возмущения. Казалось что даже охранники боятся
выходить на улицу, поскольку местные жители кричали: «Да
сколько можно! Выпустите наконец его!» На них
выплёскивалось народное недовольство. Ситуация была
напряженная. На рассвете пришли два охранника.
«Готовь свои вещи и на выход!»
Какие вещи? Когда меня арестовали у меня было всего одно
одеяло, да и его уже кто то забрал. Всё что у меня было это
лишь одна черная набедренная накидка. Я так исхудал, кожа
да кости, живот втянут. После месяца голодания я был похож
на маму Кали, богиню разрушения!»
Когда охранники доставили меня на автостанцию, они
хотели заставить меня дожидаться автобуса в офисе.
«Нет, нет. Я уже насиделся!» сказал им я.
И я сел на землю прямо на остановке. Через две минуты
подошел один садху с гроздью винограда завернутого в газету
и положил её в мою руку. Потом подошел один тип,
дотронулся до моих ног, назвал меня «баба» и и дал мне две
пакоры. И тут началось паломничество всего населения
городка, которые всё приносили и приносили кто что мог на
тарелках, подносах или завернутое в листья. Скоро вокруг
меня уже толпились сотни людей и я, ясное дело, не мог
съесть всё, что мне предлагали. Я брал и тут же раздавал все
подношения. Сцена, ты не поверишь, просто чудо жизни! Так
я снова начал питаться.
Там я почувствовал себя по настоящему бабой. После
долгого голодания я повстречался с дхармой, подношения и
признания местных жителей мне оплатили сполна все мои
лишения. Но это не значит, что меня освободили - нет, нет!
Меня всего лишь решили переправить в другую тюрьму
побольше, подальше от этого напряженного городка.
 Хайдерабад это большой город. Там есть тюрьма, где
содержаться тысяча заключённых мусульман и тысяча хинду.
В мусульманской части есть мечеть, а там где содержаться
хинду есть храм Шивы. В этой тюрьме больше двух тысяч
заключённых. Это как население небольшого городка. Ты
представь себе только эту структуру, камеры, столовые, дворы
для прогулок! Ну ладно. Меня определили в мусульманскую
часть, вот попробуй их понять почему именно туда.
Там были огромные длинные камеры, каждая на семьдесят-
восемьдесят человек, люди располагались вдоль стен, а в
конце камера находилась параша. Кровати как раз
заканчивались возле отхожего места. Перед парашей на
площади в несколько квадратных метрах всегда было влажно,
поскольку сто человек, которые весь день пользуются
туалетом, создают большую влажность. Такая вонь там
стояла, словами не описать. В первый день мне показали моё
место: в конце камеры, как раз возле параши. Я был ослаблен,
исхудавший из-за голодания, и находиться там мне не
хотелось совсем. Я взял все свои пожитки и положил их возле
двери. Возле входа было немного свободного места.
«Я останусь тут.» И положил там свои вещи.
Тут подошёл один тип и говорит: «Нет, здесь ты не можешь
находиться. Возвращайся к параше!»
«Нет, смотри, я только что пришел, я устал. Оставь меня в
покое, я останусь на этом месте, а когда придет охрана, то они
решат вопрос и переведут меня в другую камеру.»
Я уже бывал в тюрьмах, поэтому более-менее знал как надо
общаться. Потом подошел другой тип.
«Эй ты, иди на своё место. Здесь ты не можешь
находиться!»
«Как так не могу? Почему ты мне об этом говоришь? Ты
здесь один из многих, так же как и я. Пока мне ни один
охранник не сказал уходить отсюда, хотя двое или трое уже
прошли мимо. Пусть они мне скажут, где я могу находиться. А
ты кто такой, чтобы говорить где мне сидеть?»
Тогда он взял меня за руку и попытался оторвать меня от
места, где я сидел. А еду там выдавали в больших
алюминиевых мисках. Тогда я взял эту миску и со всего
размаха врезал ему прямо в лицо. Ни когда бы не подумал, что
могу это сделать! В этот момент все восемьдесят человек
вскочили со своих мест чтобы бить меня. Потом подошел
здоровенный громила, и пока остальные держали меня,
наносил мне удары по лицу. Они меня отделали в кашу. Я
думал что это конец. Минут через пятнадцать-двадцать
пришли охранники, открыли двери и вытащили меня оттуда.
Я был в жалком состоянии.
Из мусульманского сектора меня перевели в сектор хинду.
И там уже заключённые меня приняли как родного,
позаботились, подлечили, вытерли кровь. «Баба, баба...» и так
далее. Там, суки, меня чуть убили, здесь же проявили заботу о
бедолаге. Там каждый одинок. Между мусульманами и хинду
есть конкуренция, правильно? Если первые избили меня,
исхудавшего, то вторые помогли. Доктор прописал мне есть
мясо два раза в неделю и пить литр молока в день. И
постепенно я набрался сил.
Но мне срезали дреды. Мои спутанные волосы, с тех пор
как началась эта история, сильно выросли. Путешествуя по
этапу, из одной тюрьмы в другую, у меня на голове завелись
миллионы вшей. Обычно, с помощью пепла их популяция
регулируется, но там у меня не было пепла, да и ничего
другого тоже не было. Но я заметил, что когда встряхивал
волосы и с них сыпались вши, то пробегающие мимо муравьи,
сразу их замечали, подвирали и уносили прочь. Это были
достаточно большие муравьи, но не кусачие. Поэтому я
разработал защиту от вшей, которая заключалась в том, что я
клал голову на муравейник, когда ложился спать. Когда они по
цепочке поднимались на мою голову я наблюдал потом, как
они спускаются и каждая несёт с собой во рту одну вошь. Но в
конце-концов срезать волосы было необходимо. Помню что
тюремный цирюльник держался на приличном расстоянии и
брал мои волосы кончиками пальцев, поскольку вши
выпрыгивали в разные стороны. Потом волосы унесли и
сожгли.
Баста. Даже там в хайдерабадской тюрьме были, как среди
мусульман так и среди хинду, были пара камер где продавали
ганджу по двадцать пять пайса за пакетик. Четверть рупии,
цена очень приемлемая, скорее всего даже ниже, чем можно
было бы найти за стенами тюрьмы. Алкоголь быль под
полным запретом, а вот к траве отношение было нормальным.
Если кто то курил её, то на это смотрели снисходительно. Но у
меня не было денег.
Ты представляешь, заключенные курили ганджу из трубок,
которые они выточили из кусков кирпичей. Потом там
появился я. Во дворе тюрьмы я заприметил хорошую жирную
глину. Тогда я начал лепить чилумы. Трубки я делал
профессиональные: змеи, кобры, слоны...они шли на расхват.
За один чилум мне давали два-три пакета ганджи. Я был
хорошо организован.
Представляешь, в этой тюрьме никто не использовал
спички. Там все использовали камень, белый кварц, куски
которого находили прямо в земле на зоне и небольшое огниво
из стали — чирк-чирк — вылетала искра и готово. По
старинке. Вот так две тысячи зэков зажигали себе сигареты —
курение в карцере это основной род деятельности, разве нет? -
с помощью огнива. Такой был стиль этой тюрьмы и те, кто
попадал в него сразу осваивали эту технику. Экономия денег
на спичках.
Мне это напомнило факира, с которым я познакомился
однажды в Хампи. Он говорил что спички это зло!
Попрубуй зажечь огонь от камня, в поиске нового измерения,
которое не обусловлено обществом и его продуктами. В каком
бы месте ты не находился, ты всегда сможешь зажечь огонь,
даже в тюрьме. Это индивидуальное осознание своей силы.
В один прекрасный момент кто-то спросил меня: «Ты когда
должен выйти отсюда?»
« Откуда мне знать. Они всё решают, когда арестовывать и
когда выпускать. Однажды меня выпустят.»
«Так сходи в офис и спроси. Тебе ответят, правильно?»
Тогда я пошёл в офис: «Скажите, когда меня выпустят?»
Служащий посмотрел в бумаги и сказал: «Завтра.»
Так как у меня кроме моих чёрных лонги ничего не было,
мне выдали рубашку с изображением парусных лодок и пять
рупий. Как только я вышел из ворот тюрьмы я сразу
направился в магазинчик напротив и купил две пакоры и
чашку чая. И зашагал пешком в сторону вокзала.

На вокзале в Хайдерабаде жил один гуру по имени Sri

Ram Das. Он уже умер. Он умер во время своего
паломничества по Гималаям, когда шел в Амарнатх. Он погиб
под лавиной, которая накрыла тридцать человек и его в том
числе, беднягу. Да, вот так бывает. Когда я пришел к нему в
ашрам, который находился прямо на вокзале, он предложил
мне остановиться там несколько дней, пока он не разрулит с
билетом до того места, куда мне бы хотелось поехать. Ашрам
этот был там изначально, поэтому он знал всех
железнодорожных служащих, машинистов и кассиров.
По началу он организовал малюсенький храм прямо на
первом пути. Но со временем храм стал огромным и занимал
уже весь перрон, поэтому станция начиналась теперь со
второго пути. Если ты придешь сейчас в этот ашрам, то ты
даже не поймешь что находишься на вокзале. Там
непрерывно, двадцать четыре часа в сутки, звучит музыка и на
распев рассказываются истории из Рамаяны. Туда приходит
очень много последователей. Там держат очень тучных коров,
которых я не видел нигде в Индии, кроме этого ашрама. И
надо сказать что в этом ашраме не пьют молоко, его целиком
оставляют телятам.
Ашрам на Nampally Station, самом большом вокзале
Хайдерабада, это целый город теперь. Надо обязательно
посетить его если тебе доведется побывать в Хайдерабаде.
После смерти гуру из Гималаев позвали одного его ученика и
он взял ситуацию в свои руки. И у него хорошо получается. Я
иногда бываю там. Последний раз когда я там был они
организовали для меня билет в поезде с кондиционером.

После освобождения из хайдерабадской тюрьмы я

вернулся в Италию. Волосы у меня были короткие, потому что
мне их обрезали. Поэтому я стал более приемлем в обществе,
правильно?
«Послушай, ты всю жизнь путешествуешь повсюду. Давай,
остановись немного» сказал мне мой отец. «Ты вернулся ко
мне, поэтому сейчас я помогу тебе немного. Скажи в чем ты
нуждаешься и я всё тебе организую. А ты будешь
художником.»
Он снял мне дом, который стоил два миллиона лир в месяц.
Это была огромная квартира с лестницей, которая спускалась
в лавку на первом этаже. Место люксовое. И по воле случая
нашелся Галено, который, в то время как я сидел в
Хайдерабаде, он мотал срок в Маникаране. Мы вышли
параллельно, и волшебным образом встретились в Турине.
Поэтому он мне помог привести в порядок дом, магазин и всё
остальное.
В этот раз я решил попробовать по настоящему. Я в
очередной раз побывал в тюрьме, пережил длительное
голодание и другие совершенно абсурдные истории в
Хайдерабаде. Когда я оказался в Турине я был опустошен и
находился в стрессовом состоянии. Возможно я бы остался в
Италии. Я уже почти убедил себя чтобы снова начать жить
буржуазной жизнью в хорошем доме и в окружении разных
вещей и снова начать рисовать.
 И тут бог взял меня за колпак. В то время как я пытался
получить прописку чтобы оформить контракт на дом, в
регистрационном офисе поняли где я нахожусь и мне пришло
извещение по одному из моих последних процессов. Я должен
был отсидеть семь месяцев. Поэтому я пришел к своему отцу
и сказал: «Послушай, пап, я не смогу. Надо сворачивать всё.»
«Да перестань! Ты только отремонтировал квартиру.
Отсиди спокойно эти семь месяцев. Я присмотрю за домом,
пока ты будешь на зоне. Найдем тебе хорошую тюрьму
неподалеку, такую чтоб режим был не сильно строгий,
закроишь с этой историей и баста.»
«Я только что отсидел семь месяцев в Хайдерабаде, а ты
предлагаешь мне сесть ещё на семь? Я так всю мою жизнь
проведу за решеткой! Нет, нет, оставим эту затею, я
возвращаюсь в Индию. Помоги мне в этом.»
Мой отец помог мне и на этот раз. Он дал мне денег, я
организовал себе паспорт и отправился, вместе с Галено, на
поиски новых приключений.
 ДЕВАТА

Некоторое время я жил в пещерах высоко в

Гималаях на четырех тысячах метрах над уровнем моря, на
границе с Тибетом. Там был иной воздух. Иногда облака
опускались низко и мы оказывались погружены в них. Это
было словно находиться на небесах.
Из долины Маникарана, где я прожил немного со своим
учителем, тропа поднимается вверх к поселениям
разбросанным на склонах гор. Трава там растёт повсюду и во
время сезона сбора туда приезжало много народа со всех
концов, чтобы перетирать растения и делать чарас. Там есть
ещё одно место, Khirganga называется, с теплым водопадом,
туда приходили искупаться все те, кто работал на сборе.
Вокруг вид на красивые заснеженные горы, которые здесь
становятся покатыми образуя возвышенность с мягким
подъемом.
Это было место встречи и сортировки.
Там неподалеку была пара пещер и я вместе с ещё одним
садху обосновался в одной из них. Мы сделали там дхуни из
коровьего навоза и так далее. Двое бабы в пещере, хорошо
организованные, на видном месте, это даршан (лицезрение
проявления божества прим.пер.), не так ли? После купания
народ приходил на чай и рассказывали истории, приносили
заварку, сахар. Приходили те, кто собирал чарас и те, кто
собирал dhoop (древесная смола прим. пер.) для изготовления
благовоний. Нужно было всего лишь остановиться на одном
месте на долго и ждать. Люди оставляли кусочек того, кусочек
другого и после трёх месяцев сидения можно было
возвращаться с двумя-тремя сумками благовоний и с заначкой
чараса высшего качества. Хорошее было место.
В Гималаях есть много деревень достичь которых можно
только пешком. Чтобы дойти до школы дети проходят по
десять километров, зимой по снегу через лес. Это дети гор,
sujjar, так их называют. Когда они подрастают, то начинают
пасти коров высоко в горах. Утром, после дойки коров, они
привязывают к спине две канистры двадцати литровые
канистры с молоком и бегом спускаются вниз, чтобы продать
его на базаре в Маникаране. На вырученные деньги они
покупают сахар, яблоки, всё что им нужно, поскольку на
высоте где они живут мало чего растёт. Потом бегом
возвращаются назад. Тропа всегда идет вверх. Когда мне
приходилось подниматься по ней, я выходил на рассвете и
приходил после заката. Жить в этих горах означает быть в
состоянии носить тяжести из долины до высоко стоящей
деревни. Кто это делает является мужчиной.
Там в горах в каждой деревне почитается своя devata, своя
богиня или божество. Это золотые или серебрянные
статуэтки, одетые в изысканные одежды, которых носят на
носилках с балдахином по деревне во время праздников. Два
носильщика впереди и двое позади. Во время этих праздников
проводили очень сильную церемонию с медиумом, который
впадал в транс во время которого в него вселялась дэвата. Во
многих местах эти церемонии стали теперь немного
фальшивы: делают шоу с драмой, дрожью и танцем.
Становиться всё меньше настоящих медиумов готовых на
такой ритуал, это довольно опасно, не так ли? Что то типа
очевидной смерти. Те же, кто решается и делает всё по
настоящему, в того приходит божество и та деревня
процветает, потому что за ней присматривает эта высшая сила.
Малана, например, была изолированная от мира деревня,
которая стала известной из-за высокого качества чараса,
который там собирали. Туда проник поток денег и иллюзий.
Многие стали выпивать, и развлекаться тяжелыми способами,
начался бардак. Там жил один аутентичный медиум, который
проводил церемонии в соответствии со старыми традициями.
И во время очередного праздника, когда он был в трансе,
божество, через него, объявило о том, что в деревне больше
нельзя пить алкоголь. Все прекратили пить. Те же, кто хотели
продолжать пить, должны были спуститься в долину и найти
себе другую деревню. То есть, в тот момент, как алкоголь
начал набирать популярность, дэвата закрыла эту тему и
поселение стало более дисциплинированным.
На склоне той горы была ещё одна деревня, окруженная
сосновым лесом с вековыми деревьями. В той деревне было
чуть больше двух десятков изб построенных из дерева и
камня, и ещё там был небольшой храм. Когда я там оказался,
то храм был необитаем. Я зажег в нём огонь и остановился
там. Эта структура была защищена стенами с трёх сторон, а
вход был открыт и оттуда открывался вид на долину Манали.
Посреди деревни протекал ручей с чистейшей горной водой, в
него был положен огромный ствол дерева, который направлял
поток воды в то место, куда местные приходили мыться.
Жители гор не часто моются, максимум раз в неделю,
поскольку вода в реках ледяная, но для садху, особенно если
они живут в храме, это обязательная ежедневная процедура. Я
совершал омовение утром, но не слишком рано, поскольку
дожидался когда первые лучи солнца упадут на источник.
Пять минут страха!
С местными я общался редко. Были разные мнения на
счёт этого иностранного бабы, кто то верил, кто то нет.
«Да кто это такой? Приходит, заселяется в храм
самовольно. Уже два года подряд он появляется и потом
исчезает...!»
Я купил новый колокол, поскольку в храме его не было, и
хотел повесить его в день праздника. Но тут появился один
местный брамин, из высшей касты, выходец из той семьи что
построила этот храм.
«Потолок храма инкрустирован деревянными
скульптурами. Чтобы подвесить колокол нужно проделать
отверстие в потолке. Но тогда потолок, на изготовление
которого ушли годы, будет испорчен. Поэтому нет, нет. Я
категорически против!»
Вот такую тему он задвинул. Тогда я обратился к группе
harijan, стоящих на низшей ступени кастовой системы. Однако
они сказали что не могут решать такие вопросы.
«Но можно спросить у дэваты» сказали они.
Я был настроен скептически, но утром в день праздника я
захотел присутствовать на церемонии дэваты, о которой
рассказывал, чтобы самому разобраться шоу это или нет.
Медиумы, которые впадают в транс, они не из браминов, они
все из harijan. Только они обладают этим знанием. Там
используются шаманские техники. Обычно медиумы это люди
которые ничем по жизни не занимаются. Они могут бухать
целыми днями и бездельничать. Обычно это люди с
неполноценной психикой. У них сильного интеллектуального
аппарата, который бы мог противостоять тому феномену, с
которым им приходиться сталкиваться во время транса, ты
понимаешь?
Поначалу музыка следовала сердечному ритму: та-тум,
та-тум, та-тум,та-тум, та-тум, но постепенно ритм
начинал ускоряться. Трубы гудели, ритм барабанов
усиливался. В какой-то момент мне показалось что медиум
сопротивляется потоку. Дело в том, сто для того чтобы
попасть по ту сторону, нужно перестать цепляться за своё
сознание. Поэтому, часто, страх смерти выступает в роли
предохранителя.
«Эй, что ты делаешь!» закричал один из местных и крепко
схватил медиума за воротник. «Для чего мы тебя держим
здесь, чтобы ты бухал целыми днями? Сейчас давай,
работай!»
Мне показалось что местные специально спровоцировали
этот театр, чтобы встряхнуть его. Та-та-тум, та-та-тум, ТА-ТА-
ТУМ, ТА-ТА-ТУМ, ТА-ТА-ТУМ! Барабаны пошли в разнос.
Один человек пускал облака дыма горящих благовоний прямо
перед лицом медиума. Словно сцена из сеанса чёрной магии.
Неожиданно медиум повалился на спину, шапка упала с
головы и покатилась в сторону, волосы распустились и изо рта
пошла пена. Казалось что он умирает.
Вся деревня окружила его и люди стали кланяться и
задавать ему вопросы:
«Когда мне выдавать замуж мою дочь?»
«Продавать ли мне участок земли?»
«Где мне построить дом?»
Оракул отвечал на их вопросы не своим пещерным голосом,
голосом духа. Я смотрел на эту сцену, и в этот момент к
медиуму приблизилась группа harijan.
«Баба купил новый колокол. Скажи, как нам поступить:
следует ли повесить этот колокол в храме или нет?»
«Храм это мой дом!» ответил дух. «Всё что происходит в
храме происходит по моей воле. Поэтому раз этот баба
пришел и остановился в этом храме, значит его попросил об
этом я. Он купил колокол потому что это я ему сказал купить
его. Повесьте колокол немедленно!»
На минуту наступил момент тишины, все впали в ступор.
Потом дэвата, через медиума, продолжала.
«Снимите с меня платок...» Там находилась статуэтка
дэваты с позолоченным лицом, покрытая шелком. «И
положите его на бабу!»
Тогда они сняли с дэваты желто-золотистый платок и
возложили его мне на голову. Это было похоже на
коронование и я зарыдал. Потом медиум, не выходя из транса,
взял в руки шпагу и начал танцевать. Черный козлёнок
стоявший рядом стал жалобно блеять. Мужчины с голыми
торсами тянули его за веревку. Шпага взмыла в воздух.
Неожиданно козлёнок замолк, широко распахнул глаза и
ожидал в молчании. Он всё осознал. В этот момент, говорят,
дух дэваты выходит из медиума и входит в козлёнка.
Трак! - и ему отсекли голову. Брызнула кровь.
Тут же бегом его унесли, разделали и разрезали на куски
которые положили в большую кастрюлю чтобы сделать соус,
прасад, который потом роздали всем жителям деревни. Это
горные пастухи, это их культура, подчас довольно жесткая.
Я же вернулся к своему дхуни и забил для себя чилум, а что
мне ещё оставалось делать? Мне нужно было прикрыть ту
сильную эмоцию, которая вырвалась у меня на публике. Я
получил такое послание — которое указывает то, что оно
указывает. После этого события женщины на перегонки
старались принести мне самые вкусные блюда. Прошел слух
по окрестностям, что появился иностранный баба, у которого
есть особая связь с дэватой. Однажды пришел один
деревенский житель и предупредил, что скоро придут
незванные гости посмотреть на меня.
«Баба, завтра придёт полиция!»
В тот же день я ушёл. Полиция не слушает доводов. Дэвата
или не дэвата, баба или не баба. Они делают свою работу и
баста.

Я спустился в город и в тот момент как переходил через

дорогу увидел на перекрёстке полицейских. Знаешь, полиция
стоит на перекрёстках потому что могут наблюдать за всеми
кто проходит мимо. Как только проходит кто-то с одеялом на
плече и с металлическим ведёрком для воды в руке, то есть
садху или аскет, в полне возможно что ему зададут
уточняющие вопросы. В Индии сейчас стало много
фальшивых садху. Множество попрошаек переодеваются в
садху чтобы получать больше подношений, их можно
встретить на вокзалах и базарах. Это вороватые товарищи. Но
часто также и опасные люди маскируются под садху. Это факт.
Я шел стараясь не смотреть в сторону группы полицейских,
но они заметили этого странного садху, который старался
смотреть в другую сторону. Как только я перешёл дорогу, как
почувствовал что кто-то положил мне руку на плечо.
«Баба, пойдем со сной. Шеф хочет с тобой поговорить.»
Он подвёл меня к своему начальнику и на миг я ощутил
словно весь мир рухнул. У меня перед глазами промелькнули
все несчастья которые я пережил. «Ты кто такой? Откуда
идёшь?», и я оказываюсь в камере. Так всегда оно
происходило.
В такие момент начинаешь соображать быстрее. Я
научился тому, что всегда есть верный способ, которым нужно
преодолевать испытания. Я решил блефовать и вести себя так
словно я индийский садху. На хинди я уже говорил достаточно
бегло, акцент у меня был северно-индийский, поскольку я
выучил язык в штате Химачал Прадеш. Поэтому, прежде чем
начальник успел задать мне вопрос я уже опередил его:
«Bole, bom Shankar! Продекламировал я. «Ну что, как
дела, как поживаешь?» А дети то у тебя есть?»
Он уже имел трёх-четырёх детей.
«Хорошо, хорошо! Я вот только что потерял своего гуру и
оказался здесь. Когда он руководил ашрамом каждый день
было что поесть. А сейчас, когда его не стало, я сверху
спустился сюда в низ.»
Это была игра слов, чтобы оставаться расплывчатым:
«Спускаюсь с верху и иду вниз» это классическое выражение
которым пользуются садху, чтобы не давать чётких
объяснений.
«Мой гуры был брамином» продолжал я. «Пока он был
жив, мы были хорошо организованы. Ты ведь знаешь, что
если брамин даёт сто, то он берет двести!»
Мы оба рассмеялись. Эта история с брамином пришла
мне в голову совершенно неожиданно. Этот прикол иногда
использовал мой гуру в Маникаране, так как его гуру был
брамином и он отпечатался у меня в голове. Он видел что мой
цвет кожи немного светлее чем принято в тех краях, но я
настолько погрузился в трип что...
«Послушай баба, хочешь чаю?»
«Нет, я уже выпил сегодня утром»
В моём ведерке лежало несколько свежих цветов. Я взял их
и, один за другим, положил по цветочку в руку всем четырём
полицейским.
«Shivaya Namaha! Славься Шива!»
Так я сними попрощался и ушёл. Я был так счастлив
словно я был властелином мира. Впервые я спасся
рассказывая неправду. Я вспомнил, что когда меня впервые
арестовали в Италии за половину недокуренной сигареты в
кармане, то адвокат сказал мне: «Твоя ошибка была в том,
что ты сознался что ты выкурил другую половину!»
С той пор больше мне не приходилось попадать за
решетку, поскольку я так поднатарел в языке что мог слиться с
окружающей обстановкой. И в какой то момент у меня
прошел страх снова оказаться в тюрьме.

СУМКА
 Иногда я возвращался повидаться с Клаудией, которая
жила в Гоа. Но я не останавливался в домах, а уходил жить в
джунгли под баньян. Раньше в Гоа повсюду были лишь
маленькие рыбацкие деревушки, сейчас это большой базар.
От автостанции до пляжа сплошная вереница магазинов с
безделушками по обеим сторонам дороги, italian pizza, french
restaurant, handicraft, shopping и hotel растянулись на
несколько километров. Бизнес привносит массу необратимых
изменений: провели электричество и появились ди-джей с
большими динамиками для рэйв тусовок, где под музыку Goa
trance и techno тысячи людей собираются специально тысячи
людей со всего мира. Party шли всю ночь на пролёт и лучшую
музыку придерживали к рассвету, когда начинало всходить
солнце.
Гуляя по Гоа я познакомился с испанцем, Мариано, и с
ним мы стали неразлучными приятелями. Вместе ходили на
party. Когда я танцевал, то со стороны это было немного
похоже на эпилептический кризис, пальцы в стороны, а руки
болтаются в воздухе. Я закидывал марочку с кислотой и
танцевал всю ночь в поисках точки баланса. Танцевал я
словно вот-вот упаду, такой у меня был стиль.
С Мариано я познакомился за год до встречи в Гоа, возле
дхуни в горах и ему понравилась эта атмосфера. Мы так же
собирали чарас вместе в одном и том же районе, в горах над
Маникараном. Мариано делал на этом бизнес, он деньги
зарабатывал этим. Я же бизнесом не занимался и жил на
подаяния.
«Сегодня утром спущусь в низ, в Маникаран» сказал
однажды Мариано.
«Пожалуй, я тоже пойду» ответил я. «Таким образом
поможешь мне намутить чашку чая.»
«Да ну, ты постоянно просишь. Нет, баста!»
И он отправился в путь один. Я нашел его на полдороге перед
одним чай-шопом. Там были три индуса, которые играли в
карты, среди них был так же хозяин заведения, у которого
Мариано просил чая.
«Нет, тебе я не буду делать чай. Иди дальше»
«Да как так? Я хучу только выпить чая. Деньги чтоб
заплатить у меня есть.»
«Нет, нет, нет, никакого чая. У нас сейчас есть важные
дела!»
Местные не очень жаловали хиппи, которые их раздражали.
В этот момент я как раз и оказался рядом.
«Ооо, баба, махараджи! Будешь чай?» произнес хозяин.
«Да, с удовольствием!» говорю я.
Мариано стал ругаться с хозяином.
«Ладно, не обращай внимания, это мой друг» пришлось
мне сказать хозяину. «Если будешь делать чай для меня, то
сделай и для него тоже.»
С тех пор между мной и Мариано стал налаживаться
небольшой connection.

Естественным образом случилось так, что я на долго

обосновался в Гоа. Я зажег огонь, сезонный дхуни, в
джунглях. Под деревьями ты более защищён. Возле дхуни у
меня была даже родниковая вода которая текла постоянно. С
помощью черепицы я направил поток так, чтобы вода
собиралась в небольшое углубление. Получилось что то вроде
ванной. От вида на море это место отгораживал только ряд
кокосовых пальм.
Мариано был частым посетителем дхуни. Время от
времени от появлялся чтобы выкурить один-другой чилум. Он
в это время был богатым, так как работал, и жил с девушкой
немкой, у которой был дом в Гоа. Но в их отношениях были
контрасты. Когда его девушка уехала, он перебрался ко мне,
чтобы быть возле дхуни. Он был со мной рядом, хотя пока
ещё и не стал бабой. Мы прожили на этом месте пару лет и
вместе ним управлялись с этим дхуни.
Меня уже довольно хорошо знали, уже много лет я так
путешествовал, поэтому приходило много народа. Вечером
пляж превращался в место встречи для десятков фриков,
которые приходили туда посмотреть на закат и забить чилум.
Потом в темноте все расходились по домам. Каждое утро, по
пути на работу, один индийский паренёк, Махадэв его звали,
приходил с подносом сладостей чтобы сделать подношение
дхуни. В Индии жива ещё идея подношения богу в виде
поклонения дхуни. После этого он относил сладости на пляж
чтобы продать их.
Я сидел возле дхуни и никуда не отдалялся. Всё делалось
автоматически. Всем занимался народ, закупкой продуктов и
всем прочим. Я всегда готовил не зная на сколько человек
расчитывать. Иногда я готовил на двоих и потом неожиданно
приходили ещё пятеро. Но еда всегда предлагалась если
приходили люди и наш messange означал делиться, то есть:
«We share».
«Подходите, подходите, оставайтесь на обед!»
«Да вы же приготовили немного...»
Ну что ты им скажешь?
«We share, no problem!»

В одной расщелине в камне недалеко от дхуни жила

небольшая зелёная змейка. Ну и что с того? Однажды
солнечным днём собралось там человек десять и змея
высунула голову из своей норы, чтобы понаблюдать за ними.
Кто то принес фрукты, папайю, ананас, манго и не знаю что
ещё, и как обычно мы их разделили на дольки, чтобы каждому
досталось по кусочку. Первый кусочек предложили огню и
потом Мариано обошел всех чтобы раздать фрукты. Когда он
дешёл до змейки, то в шутку протянул ей кусочек банана.
Змея высунулась полностью, взяла из его руки банан и -
drinnn! - вернулась в свою нору.
Невероятная вещь, поскольку обычно змеи не едят
бананов. Но сцена произвела большое впечатление на
публику.

Получается что уже целую жизнь я так и живу, от места к

месту, с той поры как началась эта история. И кто же мне их
даёт, по твоему, эти самые деньги? Моё знание, если хочешь, о
том как жить в Индии без денег. Многого не надо. Съешь
немного риса, выпьешь стакан молока и порядок. Всё, меня не
интересует теперь всё остальноё. Потом ты привыкаешь так
жить не суетясь, и делая лишь то, что необходимо.
Более того, в какой то момент я осознал что деньги...
Мы однажды сидели с Марьяно и грели чай на огне, как
появился один фрик. Он сел ненадолго рядом и осмотрел всю
ситуацию вокруг. Огонь, пальмы, покой. Он молчал. Я не знаю
что он принял, может марку с кислотой или что то другое. В
какой то момент он схватил свою сумку и высыпал всё её
содоржимое передо мной. Потом он оставил и саму сумку и
ушёл. Там были немецкие марки, немного долларов, много
рупий, двое часов, бумаги, бумажник, перочинный ножик и
тому подобное. Всё то что берет с собой каждый, когда
путешествует.
Ну и вот, мы остались сидеть там в ожидании.
«Что дальше будет? Подождём немного, он же вернётся.»
Мы собрали все вещи обратно в сумку, закрыли её и
поставили в угол и потом ждали два дня. Но этот тип не
вернулся. Между тем, как только появились эти деньги,
появились и разногласия между нами.
«Давай, пойдем тратить деньги» - говорил Марьяно.
И тут тебе в голову начинают приходить разные мысли о
тех вещах, которые могли бы пригодиться. Но ведь
содержимое сумки он высыпал передо мной, не так ли?
«Погоди немного, может завтра утром придёт.»
Одни часы я подарил одной девушке. Потом, когда стало ясно
что этот тип не вернётся, я взял деньги и отправился в Хампи.
Там я впервые почувствовал себя в контрасте с местом.
Если раньше я вёл себя определённвм образом, поскольку жил
за счёт подаяний, в ии с окружающей обстановкой, то тут в
один миг я вдруг я оказался закрыт для всего вокруг и стал
находиться в состоянии защиты. Я не хотел их показывать, эти
деньги, не хотел особо их тратить, не хотел чтобы у меня их
просили, не хотел того, не хотел этого. Вылезли наружу все те
обычно спрятанные эмоции, что в какой то момент начинаешь
видеть негативную сторону денег.
Когда я путешествовал без всего у меня были
уважительные и скромные отнощения с окружающей средой.
Но когда у тебя есть деньги, то ты приходишь и говоришь:
«Сколько это стоит?»
 ПОСЛЕДНИЙ
ГУРУ

Я провёл в Хампи несколько лет прежде чем

встретить гуру. Я нашел его на дороге. Я был в компании
трёх-четырёх человек и мы только закончили переправляться
через реку, где то вплавь, где то пешком если глубина
позволяла, когда в одном небольшом озерце окруженным
большими камнями мы заметили старичка, совершавшего
омовение. Он был худощав, в набедренной повязке, с бородой
и гривой длиннющих волос серебристого цвета, которые
покрывали ему спину словно платье невесты. Когда он нас
заметил, он прекратил купание и -tra-tra-tra — вмиг вырос
перед нами.
Мы остановились, обменялись несколькими формальными
словами и выкурили вместе пару чилумов. Он жил в
джунглях, в том месте где люди редко появлялись. Он заметил
как мы переправляемся через реку и пришел нас
поприветствовать. Он сказал нам что живёт в храме в
Rishimukh, он находиться на острове посредине реки, где в
далёкие времена жили риши, ясновидящие. Потом мы
продолжили путь на Pampa Sarovar, там была конечная цель
нашего пути.
В итоге я стал часто навещать его.
Раньше я всегда жил на другой стороне реки, среди
разрушенных храмов с комарами и обезьянами. Это была
территория древнего царства обезьян и их предводителя
господа Ханумана, о котором много расказывается в эпосе
Ramayana. Но обезьяны тут были опасностью. Мы
просыпались на рассвете от их щума, они переворачивали всё
вверх дном, устраивали бардак. Обычно приходилось перед
сном класть сумку под голову, как подушку. Надо было
постоянно быть на чеку. Как только ты уходил к реке чтобы
искупаться, то они тут же появлялись. Однажды утром я встал
чтобы пойти в туалет и когда вернулся то сумки уже не было.
Я пощел на поиски и увидел обезьян на вершине валуна с
моей сумкой, из которой они выкидывали вниз все вещи:
паспорт, бумаги, деньги. Такие номера повторялись
ежедневно. Когда мы покупали продукты, обезьяны
чувствовали запах. Тогда мы стали строить из камней
конструкции, чтобы спрятать продукты и вещи, но это не
помогало. Обезьяны посылали своих детёнышей на дело и те
проникали внутрь наших загорождений. У обезьян нет
понятия о воровстве. Для них это норма, то что ты нашел, то и
можно есть. И если они находят еду, которую никто не съел,
значит она для всех. Они постоянно нас грабили. Настоящие
террористы.
Во время моих вылазок к гуру я обнаружил, что на другой
стороне реки нет обезьян и гораздо меньше комаров. Тогда я
перебрался туда. Это был ещэ и повод быть поближе к этому
персонажу, который вызывал у меня доверие и духовный
трепет.
Я обосновался недалеко от него и зажег огонь в дхуни под
термитовым деревом, которое давало хорошую тень. Я уже
был профессионалом и организовал таким обоазом, что дхуни
оставалась в тени дерева в самое жаркое время с одинадцати
часов утра до трёх часов дня. Рядом лежало сухое срубленное
кем то высоченное термитовое дерево. Поговаривали, что оно
было настолько высоким, что те кто забиранись на него могли
видеть купол главного храма в Хампи. В кроне его могли
запросто разместиться для сна пара человек, вот представь
какое это было дерево! Поэтому вокруг были тонны дров
высокого качества, знаменитого в тех краях тем, что если
бросить это дерево в воду, оно тонет, настолько оно твёрдое.
«Баба, ты не беспокойся» мне сказал гуру. «Оставайся и
жги столько дров, сколько хочешь.»
Гуру Махалинга Свами был интересным человеком. Он
жил в небольшой комнатке возле храма Луны. Это был очень
важный храм в прошлом, он был построен пятьсот лет назад,
когда Хампи находился в центре богатого и сильного царства
Виджайянагар. Его построили из гранитных блоков, а рядом
соорудили колоссальный мост через реку, чтобы соеденить
храм с городом. Когда Виджайянагар был взят мусульманами,
завоеватели стерли всё подчистую, выкинули лнгам из храма
и разрушили статуи. Несколько сотен лет храм стоял
заброшенным посреди джунглей.
В тот период когда я жил по другую сторону реки этот
храм занял Мауни Баба, котторый «зажег» ашрам. Он
обосновался там и посадил сто деревьев папайи. Когда он
собрал первый урожай и продал фрукты он на вырученные
деньги организовал свой ашрам. Мауни Баба ничего не тронул
в древнем храме Луны. Свой ашрам он организовал рядом.
Внутри храма он держал коров.
Мауни Баба звался так потому что он не разговаривал. Он
взял обет молчания на двенадцать лет. Точно так же как есть
те, кто стоит на одной ноге двенадцать леть или те, кто держат
поднятой одну руку до тех пор, пока та не атрофируется, или
те кто делают медитацию на солнце в огненном круге. Они
очень милые, mauni, поскольку у них развит метод общения
без слов, очень экспрессивный. Это целая школа молчания,
которая помогает тебе упростить механизмы происходящие в
голове. Тренируясь так, у тебя развивается иной способ
мыслить. Вместо того чтобы спросить себя «Что я должен
сказать?», ты спрашиваешь себя «Что я должен сделать?», а
это разные вещи. Мауни Баба объяснялся с помощью жестов.
Более того, он был одним из тех не многих людей, которых
было проще понять, посколько тот кто говорит теряется в
словах. Он же был очень схематичен в своих выражениях и те
немногие вещи которые которые он выражал были очень
доходчивыми.
Тебе доводилось встречать кого-нибудь кто взял обет
молчания? Они просты в своих выражениях. Не будут же они
рассуждать о сложных вещах жестами. «Ты хочешь есть?»,
«Сходи за водой!»
Мауни Баба руководил храмом Луны вместе с одним
больным лепрой, который всегда находился возле двери.
Лепрозорный у входа занимался публикой, которая приходила
и уходила. Но туда мало кто приходил, поскольку храм был в
полуразрушенном состоянии. Пальцы рук и ног у него были
слегка стёрты, так же как и нос. Пальцы он переодически
посыпал пеплом для стерилизации, поскольку он не был пока
ещё в активной фазе. По всей Индии до сих пор полно
активных леброзных больных. Люди с ними разговаривают, но
не прикасаются к ним, и когда дают им монеты, то не суют их
в руку, а бросают перед ними.
Потом леброзный умер и освободилась его комната, в
которой и стал жить мой гуру.

Мой гуру поразил меня тем, что жил в этой комнате,

которая была всегда открыта. Двери там не было и туда
заходили коты, собаки, истории, люди, белки, вороны.
Поэтому в ней не было ничего. Я был восхищён тем, что он
живёт в абсолютной простоте. Если ему требовалось
приготовить еду, то он находил какого-нибудь мальчишку и
посылал его в деревню, чтобы тот купил только то, что ему
было необходимо в тот момент. Он не держал ничего про
запас, ни риса, ни муки, ни сахара. Он не покупал литр масла,
а покупал грам двадцать, лишь для того чтобы приготовить
что-то один раз.
Махалинга Свами было, наверное, лет семьдесят. Он уже
был староват для того чтобы рулить ашрамом, так как это
всегда подразумевает активную деятельность. Поэтому это
занятие он оставил Мауни Бабе. Сам же он жил в своей
комнатке возде входа в храм и делал свою пуджу отдельно. Он
не хотел брать на себя лишнюю ответственность и заниматься
посетителями, или же готовить на всех. Еду он себе готовил
самостоятельно. Два острых перца и шесть чапати утром,
очень вкусных, либо пикантнейший жаренный рис.
Ну и вот, иногда он приходил навестить меня к моему
дхуни у термитового дерева, либо я приходил к нему на чай, в
знак признательности к духовности выраженной в нём самом.
Он был очень восприимчивый, казалось что он всё понимает.
Ты ему говорил два слова, а он понимал четыре. Это меня и
привлекало в нём. Он понимал рисунки в умах людей.
«Как тебя зовут?» спрашивал он.
Он по слогам повторял твоё имя и потом давал тебе чёткие и
ясные указания что делать в жизни. Или же, иногда, приходил
кто нибудь и просил: «Баба, почитай мою руку!». Сам он
никогда не предлагал никому почитать линии руки, но если
его просили об этом, то он не отказывался. Многие баба
имеют знания в пальмологии.
Однако он был очень сухой. Я имею ввиду его отношения с
самсарой. Он всегда держался особняком, отстранённо, поэто
все вокруг были им немного недовольны. Мало помогали ему,
например, казалось будто были обижены на него, поскольку
он не создавал привязанностей ни с кем. Он казался царём,
который командует своими поддаными.
«Бери, делай, иди...!»
Он всех держал на дистанции.
«Самсара» говорил он.
Люди приходили чтобы сделать что то полезное и таким
образом выразить своё почтение к богу. Тогда почему он
должен их благодарить? Никому он не предлагал остаться на
обед с ним. Только в случае если это был его духовный брат
или другой баба. Или я. Но никто другой.
Я старался быть рядом с ним как можно больше. Однажды
он посмотрел на мою ладонь. Потом он попросил показать
ему мои ступни и осмотрел их, там есть карта. Он сказал что
увидел, что в одной из предидущих жизней я был риши,
ясновидящим, и жил в этих местах, в Rishimukh. Поэтому я и
поселился здесь снова. Он сказал что я сделал что то
негативное из-за чего мне пришлось переродиться в Италии,
но томом я всё же снова нашёл Путь и вернулся.
И скажу тебе, когда я пришел сюда, я ясно почувствовал что
уже бывал в этом месте. Иначе почему я именно тут
остановился?! Я тебе скажу больше: у меня было ощущение,
что под одним из камней спрятаны сокровища. На
протяжении многих лет у меня в голове была эта мысль. Даже
сейчас, когда я смотрю на это место, я думаю что где то тут
зарыты сокровища, поскольку вся эта зона полна странных
вещей. Однако я пока не пробовал их найти. В каких
сокровищах я нуждаюсь?
Нет, я получил заметное признание в округе, которрого
достаточно чтобы жить там. В конце-концов, если мы
постоянно перерождаемся, то в один прекрасный момент
осознанности, можно же вдруг вспомнить, а?

Махалинга Свами стал садху после того как встретил своего

гуру. Всегда есть передача от гуру к ученику. У него тоже
раньше были жена и дети. Скорее всего была и работа. Я знаю
что до сих пор его семья жила где то в ста километрах отсюда,
поэтому он иногда исчезал и мне говорили, что он уезжал
чтобы навестить их. Однако об этом он особо не говорил. Они
владели землёй, которой распоряжались теперь его дети, жена
и брат.
Он же был в путешествии уже много лет. Жизнь его была
полна практического опыта, он знал лечебные растения и
снадобъя. Он обошёл пешком всю Индию, как в старые
времена. Он был античным персонажем. Его образ жизни был
его учением. То как он вставал, как сидел, как готовил, как
обращался с публикой. Иногда очень плохо!
Он не делал ничего особенного. Утром он ходил на реку
мыться и приносил обратно небольшой кувшин с водой. Этого
кувшина ему хватало на весь день. Рядом с тем местом где он
мыл тарелку у него росли пара фиолетовых цветов, типа
барвинок: вода которая использовалась для мытья стека вниз и
увлажняла эти цветы.
Вот так он и жил, по старинке.
Он был darshanamurti, человек на которого стоило
посмотреть. Те кто был в паломничестве приходили
посмотреть на него. В Индии принято посещать садху
живущих в джунглях. Он был на своём месте, сидел словно
статуя со скрещенными ногами.
Мы иногда ссорились с гуру. Находиться рядом с ним было
не просто, поэтому я предпочитал жить отдельно. Я спал
рядом с дхуни под термитовым деревом возле реки. Дерево
было толстым, с выпуклым стволом. Там жил обычный для
деревьев народ: птицы, белки, муравьи. Место было
стратегическим. Оттуда видны были пиллигримы, иногда
группы человек по пятдесят, которые переправлялись в брод
через реку. В том месте течение реки настолько сильное, что
может тебя унести. Поэтому молодые вставали в цепь держась
за руки, чтобы старики цепляясь за них могли благополучно
перейти на другой берег. Нужна сильная вера чтобы
продолжать такое паломничество.
Моя кожа стала смуглой и шелушащейся от постоянного
пребывания на солнце. Утром я вставал и шел искупаться на
реку. Передо мной открывался простор реки, а правее на
другом берегу виднелся храм Витталы, за которым вставало
солнце. Когда я стоял в воде со сложенными руками, то
первую пуджу я совершал обращаясь к солнцу. Как например:
Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё!...» Не
форма, а твоё отношение имеет значение. Бог он вне формы.
Молитвы созданы потому что не у всех хватает фантазии
чтобы придумать свой способ выражения, поэтому и
используют эти формулы уже кем то собранные. Но в
сущности, что есть молитва Отче наш? Это твоё обращение к
богу, в котором ты говоришь: «Ты велик, Ты выше всех нас,
Ты наблюдаешь за нами, контроллируешь нас, даёшь нам
силы на поиск Тебя, чтобы узреть Тебя...» . Ты говоришь всё
что угодно. И даже если ты ничего не говоришь, он всё равно
всё понимает, разве нет? Понимаешь, молитвы ты
придумываешь в том случае, когда тебе необходимо
высказаться. Достаточно ведь всего лишь одного мгновения
чтобы твоя молитва была услышана. В этот миг ты
попападаешь в его измерение, в то бесконечное и
созидательное движение, не так ли?

Махалинга Свами никогда не говорил мне: «Я твой гуру, а

ты мой ученик», однако вместе мы отлично жили.
Традиционно, в момент когда гуру даёт инициацию, то
ученику бреют все волосы. Я этого никогда не делал. Волосы
мне срезали в тюрьме. Но после нескольких месяцев под
деревом я стал плохо себя чувствовать, у меня был жар и
волосы постоянно были грязными от пота. Я почувствовал
неприязнь к своим тяжелым спутанным космам, к этим джата,
которые доходили мне до плеч. Так что без чьей либо
подсказки и в знак признания того, что я встретил гуру
автоматически появилась идея срезать волосы.
«Да нет, что ты, оставь волосы» сказал Махалинга Баба,
когда я рассказал ему про эту мысль. «Это багаж гуру!»
На самом деле, в мире йогов, джата это своеобразный
паспорт, своего рода гарантия того, что ты уже долго на пути.
Но у меня было настолько сильное желание срезать волосы и
бороду, что в конце-концов гуру позвал деревенского
цирюльника и мы организовали большой праздник по этому
поводу. Пришли музыканты чтобы играть и петь
традиционные песнии, и там под термитовым деревом, меня
побрили под ноль, после чего я принёс волосы в жертву реке.
После этого у меня начался новый период в жизни.
Во время этой церемонии Махалинга Баба дал мне белые
лонги и передал мне технику покраски ткани в цвет садху.
Получился античный оранжево-розовый оттенок, похожий на
цвет облаков когда они начинают наполняться светом на
восходе или на закате солнца. Это называется bhagvanrang,
цвет бога, и с тех пор я стал постоянно носить этот цвет. До
этого я защищался от этого, я чувствовал ответственность,
поскольку знал что
это серьёзное признание, то же самое как надеть и носить
францисканскую тунику.
Потом мы обсудили вопрос о том, какое йогическое имя мне
дать. Но у меня уже было столько фальшивых паспортов
всегда с разными именами, что я не нуждался в ещё одном
имени! К тому же мой первый гуру уже дал мне одно имя,
второй гуру дал мне ещё одно имя, и вот теперь в третий раз...
«Послушай, на протяжении последних лет уже были
попытки давать мне разные имена, в потом потом они все
потерялись где-то» сказал я. «Сначала меня звали так, потом
сяк, если сейчас дать мне ещё одно имя, то получиться
путанница. Я себя называю Чезаре и все знают меня под этим
именем. И мне оно подходит.»
Он тоже был согласен.
«Ну ладно, давай, иди, будешь теперь swami. Свами Чезаре
Махалинга.»
Свами означает «учитель», Махалинга было именем линии к
которой принадлежал гуру. А потом, со временем, я стал
просто Баба Чезаре.

Под термитовым деревом я прожил два года, потом на один

год я переехал под другое дерево на том же берегу реки и как
следствие я провёл один сезон на скальной равнине в
натуральной комнате между каменных валунов. Но все эти
места были временными, до тех пор пока летом с жарой не
приходил сезон дождей и начинался подъём уровня воды и
возникала опасность того, что вода всё смоет. Я строил дхуни,
организовывал всё что мне было необходимо, чтобы быть
вынужденным потом перебираться в горы. Это продолжалось
постоянно. И на следующий год я всё переделывал заново.
Постепенно созрело желание обосноваться на постоянной
основе в этом районе и подготовить такое место, куда бы не
могла добраться вода реки и где бы можно было жить
круглый год. Я оговорил об этом с гуру.
«Выбери себе место и оставайся там» сказал мне он.
«Да я уже выбрал»
Была одна пещерка, закрытая с трёх сторон. Я случайно
нашел её во время одной из прогулок по местности, в
недоступном месте, поскольку там было полно колючек.
Перед ней была плотная растительность и никто туда не
ходил, даже чтобы пописать. Браться сковозь растительность
и внутри пещеры обнаружил ровную чистую площадку,
поскольку в постоянной тени камней ничего не росло. Я ещё
немного разравнял её, сделал небольшой проход и начал
приводить это место в порядок.
Там есть разные пещеры и иногда в них кто-нибудь
поселяется. Эти тенистые места, защищенные от дождя и
ветра, воодушевляют на медитацию. Садху обычно живут
именно в таких лесных структурах, нежели посреди городов,
где проживается коллективная карма. В одиночестве, конечно.
Уйти в пещеру это тоже акт освобождения. Ты отдаляешся от
общества, от суеты, от людей и базаров, от всех социальных
ценностей. Почему ты идёшь на этот шаг? Чтобы достичь
бога, чтобы понять его, чтобы попасть в его измерение. Чтобы
смешать себя с землёй и найти себя во всём.
Дхуни в этой пещерке захотел зажечь мой гуру. Он взял
свои щипцы для огня, сделал символическую дыру в земле,
отодвинул её к краям и несмотря моим настойчивым
попыткам объяснить, что я уже был ветераном по
строительству дхуни, поскольку зыжигал их повсюду, он взял
два куска дерева и немедленно, в этом месте и своими руками,
зажег там огонь. С тех пор началась другая история.
 САНТА

Я познакомился с Сантой в Гоа, на берегу моря. Ей шёл

двадцать первый год и она была очень красива. На
протяжении последних лет я избегал близкого общения с
женщинами. Я не хотел никаких историй, поскольку у меня их
уже было много. Да, иногда могло так получиться, что какая
то женщина появлялась, но я старался держать их на
расстоянии, как можно подальше. Но если уж что то и
случалось, то ок, пять минут страха. Хотя ничего постоянного
не было, так, мимолётные истории. Была та француженка,
потом одна немка, милашка. Когда меня арестовали однажды,
она решила арестоваться вместе со мной, чтобы быть рядом.
Она была психиатором и возможно увидела в моём безумии
какие то указания. Такое бывает. Жизнь она ведь за границами
нашего выбора. У меня был свой поиск, который я хотел
продолжать. А искал я покоя, пустоты ума и автонимии.
Сделай сам и живи сто лет как король.
Санте я тоже пробовал сказать нет, но сердцу не
прикажешь.
Она приехала из Италии и оказалась на севере Индии в
Маникаране. Там она встретила гуру в хижине, Мохан Пури,
который сказал ей что она должна встретиться с неким Баба
Чезаре, который поможет ей в её мистико-религиозном
поиске. Поэтому она и приехала в Гоа, поскольку узнала что у
меня там дхуни.
В Хампи в плане движухи было очень тихо, поэтому я иногда
уезжал ненадолго в Гоа, чтобы проветриться. Обычно я не
задерживался там больше пятнадцати дней, но именно в один
из таких приездов меня впечатлила эта одинокая девушка на
пляже одетая словно циганка. Я подошёл чтобы
познакомиться и она мне сказала что уже слышала обо мне и
приехала сюда чтобы встретиться со мной.
«Пойдём, я отведу тебя в одно место» сказал я ей.
Возле основного дхуни был Марьяно с публикой, но чуть
выше в лесу я сделал персоналный дхуни. Нужно было
карабкаться по скалам, чтобы добраться туда.
«Где я нахожусь?» повторяла она.
Это было красивое место, un porto franco in giungla, настоящие
джунгли с лианами. Попадались сколопендры, типа
тысяченожек, но длиной сантиметров по тридцать, красные,
фиолетовые, чорные и ядовитые. А так же там было много
змей. В одном влажном месте я вырыл ямку и там по капле
стала выходить чистая вода, которую мы собирали чтобы
утолить жажду.
 Она была девушкой приехавшей с запада, наполненная
доброй волей и вдохновением. У меня было знание о том как
жить в джунглях в Индии, которое я получил от других садху.
Поэтому она оказалась в этой теме неожиданно и у нас
получился долгий совместный поиск. Когда начался монсон
мы построили хижину из пальмовых листьев своими руками,
без чьей либо помощи.
То место мы сделали пригодным для жилья — ну ладно,
для жилья факиров! За нашей спиной, там где мы спали, была
влажная каменная стена полная тех самых сколопендр,
которые ползали по ней. Но не я не Санта ни разу не
волновались по поводу их присутствия, впрочем как и они не
беспокоились нашим. У нас было то, что называется «хорошее
соседство». Постепенно как дхуни наполнялся пеплом, мы
брали его и посыпали им землю, и у нас получалось
пепельное ложе на которое сверху мы клали циновку. Пепел
не нравится насекомым. Это нечто, что они не могут опознать.
Он чист, стерилен, в нём отсутствуют микроорганизмы. В нём
нет пищи для насекомых, они не распознают его как элемент.
Пепел нас защитил.
Всегда жива такая надежда что лучше нести вперед знамя
дхармы, религии, вместе со своей боевой подругой. Но у меня
однако были опасения насчёт совместной жизни с ней,
поскольку я знал не по наслышке как любовь ударяет в голову
и притягивает некоторые ситуации. Идийская молодёж не
могут так запросто
заниматься любовью, они ждут свадьбы. Есть такая идея, что
от физического общения, от поцелуя, от смешения жидкостей
рождается любовь. Это механизм данный богом. Поэтому
именно от занятия любовью проистекает это чувство. И
поэтому двое не ищут радостей на стороне, а остаются вместе
для воспитания ребенка, который ещё должен родиться,
минимум на пять лет, так сказано в Текстах.
Я уже бывал женат, жил с Джильдой, потом много лет с
Клаудией и жизненные ситуации всегда деградировали. Я не
искал себе жены, поэтому максимум того что бы я мог
принять это была ученица.
«Баба, я хочу быть с тобой» помню как она мне говорила.
«Я не требовательна. Почему ты меня не целуешь?»
«Почему ты хочешь целовать кого то беззубов, что в этом
такого?»
Когда она улыбалась было видно множество её белых зубов.
У меня же, бедолаги, когда я её повстречал был тризубец: три
зуба сверху и ни одного с низу.
«Но я тебя люблю. С зубами или без, таким какой ты есть!»
В конце-концов я решился. Я увидел самсару во всей
разворачивающейся красе, и решил выйти из игры, оставив её
там.
Потом однажды я пошёл собирать сухие коровьи лепешки
для дхуни и она пришла собирать эти сокровища со мной. С
вдохновением. Мы находили эти кучки сушеного навоза и
там, баста, там и состоялась наша свадьба коровьх лепешек.
Вместе мы собрали их полный мешок и влюбились.
Мы уеденились и остались вместе на семь лет.

Мы провели пару месяцев там, в Гоа, пока у неё не

закончилась индийская виза.
«Нет, я не вернусь домой!» говорила она.
«Да зачем тебе это? Виза скоро закончится, у тебя паспорт в
порядке. Не дожидайся окончания визы, а то потом тебя ждёт
жизнь вне закона. По крайней мере ты езжай в Италию.»
«Я останусь с тобой даже без визы.»
«Да ладно, зачем эти жертвы? Если ты любишь меня, то
можешь съездить и вернуться.»
«Что ты хочешь, чтобы я тебе привезла?»
«I marrons glaces — засахаренные каштаны.»
Она улетела в Италию, сделала новую визу и вернулась. Она
привезла полную сумку разных подарков: сладости,
шампанское и marrons glaces!
«С такой всю жизнь проживешь» говорили мне люди.
Мы решили вместе поехать в Хампи. Я купил и покрасил для
неё ткань в цвет античной розы тем методом, который был
мне передан, растирая комки земли по поверхности ткани. Из
этой ткани она сделала себе замечательную юбку, лиф и
платок, котрые ей самой очень нравились. Она надела эти
розовые одеяния и сразу же пошла в народ показать себя, как
будто была приглашена на элегантный бал.

Мой гуру был в Хампи, поэтому мы направились к нему и

я представил ему Санту. Гуру увидел что мы были очень
сблизились и по началу был настроен скептически. Он не
понимал почему такая молодая девушка решила жить с таким
стариком как я, которому было на двадцать пять лет больше.
Но он принадлежал, вернее мы принадлежим, к такой линии
садху, в которой позволяется жить с женщиной. Кроме того у
него самого была когда-то семья, так что эта ситуация его не
слишком беспокоила.
Знающий гуру, именно благодаря тому что он обладает
своим практическим опытом, не говорит тебе «Нет, так не
надо!» Это будет лишь признак того, что ты не до конца
видишь структуру созидания. Любой баба думает как понять
самому, а не о том поймёшь ты или нет. Публика будет
критиковать тебя, но баба вряд ли будет так делать. Он чётко
знает что у каждого свой путь.
В индуизме идея безбрачия не является основной. Так как
эта религия базируется на объеденении мужского и женского
начал, это фаллическая религия, секс там был изучен со всеми
его pro&contro. Kamasutra, с десятками позиций для занятий
любовью, вышла из одного из многих мистических течений
индуизма. И этим не занимались спрятавшись где то в лесу.
Есть храмы на фасадах которых в камне вырезаны фигуры
людей занимающихся сексом. Христиане о таком даже
мечтать не смеют!
Потом есть tantra, которая для опустошения головы доводит
секс до крайностей, до групповых соитий. Ты в курсе что при
занятии любовью, после оргазма, твоя голова пустеет? Есть
специальные техники для достижения особых состояний
сознания. Например, есть гуру в Индии, которые практикуют
тантру до сих пор так как это делали в давние времена, с
семью ученицами, где одна красивее другой!
Так же и в ситуации жизни с одной женщиной...нужно
смотреть на каком уровне строятся эти отношения. С
Клаудией у нас было совместное наркоманское прошлое, с
Сантой же мы вместе занимались духовным поиском. Она
была такой ученицей, которая делала абсолютно всё. Без
лишних разговоров. Пару лет она вообще ни на что не
роптала. Она научилась мыть, подметать, использовать пепел,
растирать коровий навоз и делать дхуни. Она делала самые
тяжелые работы. Она работала как сумашедшая и с огромным
смирением и поклонением.
Она просыпалась на рассвете и шла на реку за водой. В
течении дня ей приходилось сходить раз десять туда с
кувшинами, вверх и вниз, и день ото дня её мускулы
становились всё сильнее. Мы пили только речную воду.
Поскольку на нашей планете с начала времен воду брали
всегда из источников, из рек и колодцев и характеристики
воды всегда отличались. Другой воды не было у человечества.
А сейчас появилась вода в пластиковых бутылках, в которых
не понятно что. По моему в неё что то добавляют. Полуается
нечто отвратительное. Эта вода, которая годами может
храниться в бутылках, пугает меня. Предпочитаю речную
воду, у которой по крайней мере есть натуральные элементы.
Это вода протекает по лесу, через листья, растения, цветы и
минералы. В реке живут рыбы, значит вода хорошая.
Это отречение было очень заметным в такой красивой
девушке. Потому что она была действительно очень красива
когда шла босыми ногами по земле, особенно учитывая что
она была из хорошей семьи и имела возможности жить в
комфорте. Она была Санта, святая, с этим ничего не
поделаешь. Она одевалась в розовую тунику и пепел, которым
также чистила свои джата. Она была моей лучезарной
Золушкой! Я был тем кто, можно сказать, жил чтобы узнавать
святых, и я распознал в ней святость. Потому что было видно
что в ней есть нечто большее, чем возможность иметь очередь
из членов, как бывает с двадцатилетними одинокими
девушками. Нет, она была в поиске иного измерения. И у неё
получилось, так как она была молода и открыта для жизни. У
неё не было социальных схем, которые есть у более зрелоей
женщины.
И во мне проснулась сексуальность. По началу я не хотел
этого, но в какой то момент я не упускал возможности чтобы
забраться на неё, в любое время суток я запрыгивал на Санту.
Потому что она случилась в моей жизни.

Вместе мы начали приводить в порядок наш небольшой

грот, который я нашел. Натом месте где гуру зажег огонь мы
соорудили настоящий дхуни, расчистили вокруг, сделали
ступеньки, вырезали колючие растения, передвинули камни,
насыпали песка чтобы выровнять пложадку и сделали пол из
утрамбованной земли смешанной с коровьим навозом.
Перед пещерой я раскидал семена тыквы, из которой
делают кувшины для воды, вместе с сухими цветами, и после
сезона дождей всё вокруг заполнилось желтыми цветами,
бархатцами и этими тыквами. Их выросло много, штук
пятьдесят, больших и маленьких. И уни были уже сухими,
поэтому нужно было лишь высыпать семена и внутри у них
помещалось два-три литра воды. Так что мы неожиданно
оказались засыпаны кувшинами для воды, а перед нами было
целая поляна цветов посреди джунглей.
Мы решили остаться тут. Вход в грот мы закрыли
тросниковой стенкой с дверью и стали жить там, готовили на
дхуни и спали возле огня. Из пещеры ничего не было видно и
никто не видел нас. Напртив входа мы оставили плотную
стену растений, в качестве маскировки. Мы даже бельё не
развешивали на видном месте, чтобы не привлекать внимание.
Но достаточно было выдти и открывался вид на простор. Мы
садились там каждое утро смотреть на восход.
Что хорошего в пещерах, так это то что когда снаружи
жарко, то внутри всегда прохладно за счет тени камней,
которая гораздо эффективнее чем тень от дерева. Но когда
идёт дожд в них всегда немного сыро. Мы сделали так, что
вода которая просачивалась сквозь камни, стекала в отверстие,
правда когда этот слив забивался, то пол заливало водой.
В сезон дождей, с июля по сентябрь, реки наполнялись,
воды было очень много и течение становилось сильным, то
перейти вброд становилось невозможно. Когда река так
поднималась, мы оставались практически изолироваными.
Иногда какой-нибудь лодке всё же удавалось привезти нам
продукты. Это хороший сезон, в нём есть что то от
затворничества, правда? Никто не приходит, совсем нет
посетителей. Ты готовишь чай — а что ещё делать? Молишь
бога что он поможет тебе.
Неизвестно, кто был в этой пещере до нас. Кто то говорил
что раньше тут жили пантеры, поскольку были найдены
несколько костей, или то что это было место кобр. В Индии
считают что кобрам нравиться жить возле термитников.
Термиты белые и мягкие, для змей это вроде пудинга! Дело в
том что сразу возле пещеры был старый термитник,
заброшенная гиганская конструкция. Гораздо выше
человеческого роста. Казалось что это лунная постройка. Из
его тончайшей просеянной земли, без камешков, мы начали
строить ашрам.
Это было очень спокойное место, вдали от публики, где мы
с Сантой укрылись от мира. В тот момент это было мне
необходимо, без необходимости что-то объяснять. Мы
дышали, готовили еду и были счастливы.

Я никогда не думал о том, чтобы создать ашрам, но всё

случилось само-собой. Любой баба, который выполняет
публико-социальную деятельность, когда решает где-то осесть
не строит дом, а делат ашрам, место поклонения. С Сантой мы
вместе прошли этот путь. Мы организовали ашрам и вместе в
нём управлялись. Если бы не она, я бы не смог организовать
его сам, поскольку делать его в одиночку не было смысла. Я
приходил и уходил, был всегда в пути.
Пока мы были там спрятаны, но постепенно место
расширилось и стало публичным. Для того чтобы сделать всё
как надо пришла сначала группа брахманов, священников,
потом пришли все садху, которые жили в окресностях, чтобы
устроить праздник. Они благословили дхуни и мы провели
пуджу, как делается обычно перед началом деятельности
ашрама. Мы больше не были кландестинами, ситуация стала
официальной. Мы сами теперь cтали подношением
окружению, публике.

Однако в скором времени вознкли дискуссии с

национально настроенными местными, котырые захотели
прогнать нас оттуда. Мы «оккупировали» участок в джунглях,
а я даже не был резидентом этих мест. Управлял ашрамом как
своим пространством, да ещё и жил с женщиной.
«Как так, иностранцы занимают нашу землю?»
Однажды вечером в ашрам заявились около пятидесяти
воиственно настроенных мужчин. Они пришли с палками,
чтобы напугать. Я отправил их к гуру. Любому, кто
интересовался тем, что я тут делаю, я отвечал что местный
гуру, Махалинга Свами, сказал мне остановиться тут и зажег
мне огонь своими руками на этом месте. Поэтому я здесь!
На следующий день мы отправились на приём к raja города
Хампи, чтобы рассказать ему эту историю. Он являлся
потомком цара Виджаянагара и наш рассказ произвел на него
впечатление. Он сказал: «Не беспокойся, вечером никто к тебе
приходить больше не будет». В последствии оказалось что
появилось появилось правило, после девяти вечера никто из
местных не имел права переправляться через реку, чтобы
попасть Ришимукх. У него была такая власть.
 Мы остались там, потому что у нас была поддержка
окружающего общества. Кроме моего гуру и раджи, был ещё
Ram Das, гуру Pampa Sarovar, самого большого храма в
округе, который присылал нам своего ученика, мальчишку со
связками дров или с мешками из мешковины полными
коровьих лепешек. Мы всегда с поклоном относились к Рам
Дасу. Он хорошо управлял Pampa Sarovar, который является
важным местом паломничества. Несмотря на то что перед
этим храмом было озеро полное лотосов и там было встречи
для сорока-пятидесяти садху которые приходили и уходили,
сам он спал под манговым деревом, на открытом воздухе. Он
приручил лань и ночью ложась спать клал голову на свою
лань, в качестве подушки. Красавчик!
Местные тоже приходили к нам с цветочной рассадой, или с
молоком от своих коров, либо помогали что то сделать по
хозяйству. Приходили даже из соседнего городка проходя
десятки километров пешком неся на плечах связки травы, да
такие большие, что не видно было человека, казалось что
трава идёт сама по себе. В дар. Индусы очень выносливы. И
они делали это не думая: «Я же устану! Для кого я это делаю,
ради чего?»
Кгда они наконец приходили, то присаживались с
удовлетворённием. Мы пили вместе чай или курили чилум, и
они чувствовали то - как сказать? - ощущение правильной
жизни, потому что они делали что то для бога.
Иногда неожиданно появлялся Мариано. Когда он приходил
он одевал лонги цвета дхармы, а когда уходил одевал снова
штаны и рубашку. То есть он еще был на распутье. Казалось
что он стыдился показываться на публике в облике садху. Он
говорил что для того чтобы путешествовать лучше оставаться
инкогнито.

Автоматически, когда ты руководишь ашрамом, к тебе

приходят пелегрины, путешественники, преданные. И ты их
принимаешь, делаешь чай, готовишь еду и предлагаешь
ночлег. Так мы стали ближе к миру и нас признало окружение.
Ашрам это место встречи, бабовская застава. Садху мы
видели разных, со всей Индии. Хампи и Ришимукх
священные места, поэтому много заинтересованных садху
приходили сюда. И ашрам начал становиться знаменит.
Иногда приходили нищие и им тоже мы оказывали помощь.
Был один, который постоянно возвращался и нужно было
всегда дать ему немного денег и напоить чаем, иначе он не
уходил. Прикидывался дурачком.
«Почему ты сюда пришёл? Почему ты не пойдёшь на базар
просить подаяние?!»
«Но если я не пойду сначала в дом к богу» говорил он, «кто
и что тогда мне подаст?»
Я отвечал, что раз уж он пришел в качестве преданного, тем
более заявился с утра пораньше, он как минимум должен был
омвться в реке и появиться свежим и чистым перед богом.
«Купаться нет, сейчас холодно. Я потом искупаюсь.»
«Ну вот потом и приходи.»
Он упомянал бога лишь потому, что это помогало ему
намутить что-нибудь. Он не был дурачком. Голова у него
соображала. Он прикидывался дурачком чтобы «не платить
налоги» как говорится.
Потом появилась Дурга. Ей было тридцать три года и её
бросил муж. Она путешествовала в одиночку. О ней тоже
говорили, что она сумашедшая, но скорее всего она была
просто фриком. Она должна была найти иной способ жить и у
неё уже было много разного жизненного опыта. Но садху
более свободны, чем обычное общество, и принимают всех.
Однажды пояаились обезьяны, которые смогли
переправиться через реку. Иногда приходил худющий кот,
который настоятельно мяукал. Коты, вот настоящие факиры!
Без сумки, без одеяла, они живут за счёт любви ближнего. Но
если ты их не покормишь, то уж две-три мыши они себе
раздобудут сами.
 Ашрам уже встал на ноги, но его ещё можно было оставить.
Там не было ни статуй ни сокровищ. Поэтому иногда мы с
Сантой путешествовали вместе по Индии. Она получала
знание о жизни в храмах, которое отличается от
туристического путешествия с отелями и пансионатами. Было
достаточно сказать что мы держали ашрам в Ришимукхе и нам
сразу открывали все двери. Мы тоже поднимались на
рассвете, помогали немного по хозяйству, присутствовали на
пудже, автоматически. Клаудия, в тличие от Санты, не была
садху и с богом у неё отношения не складывались. Санта же
одевалась как садху и ходила босий по городам и вокзалам.
У меня был маршрут с севера на юг страны, чтобы передать
ей мой опыт и знания полученные за двадцать лет в Индии.
Но она с опережением прошла курс молодого бойца. За пару
лет она начала неплохо говорит на хинди, хорошо
ориентировалась, спала на земле, путешествовала без денег.
Это был замечательный пример такой молодой девушки,
которая вышла за рамки обычных ценностей, чтобы следовать
этой идее.
Но всё же путешествовать с молодой девушкой означало
всегда в два раза больше проблем, нежели путешествовать
одному, особенно если ты баба. Нужно всегда кому-то давать
объяснения, кто то постоянно будет стоять у тебя над душой.
Много лет это создавало мне плохую репутацию.
Однажды гуру одного храма дал нам комнату, которая
естественно выглядела как простецкая хижина открытая с
четырёх сторон для хорошего обмена воздуха. Санта была
очень уставшей и поэтому легла на пол тут же уснула. Но во
время сна полы её юбки задрались вверх оголив ноги и зад,
поэтому все кто проходил мимо останавливались перед
хижиной посмотреть со всех четырёх сторон на это.
Естественно скоро весть об этом дошла и до ушей гуру.
«Забирайте ваши вещи и уходите» сказал он.
«Но куда мы пойдём? Солнце садится, а мы далеко от
ближайшей деревни...»
 «Нет, нет, нет, уходите!»
«Когда, завтра утром?»
«Прямо сейчас!»
Но мы спали везде: на вокзалах, на пляжах, в любом саду и
много раз просто на улице. Клали на землю два одеяла и когда
сверху накрывались ещё одним одеялом, то никто не мог знать
о том что мы иностранцы.
Иногда я думаю об этом и понимаю, что так путешествовать
с женщиной было довольно опасно.

УЧЕНИК

Мариано говорил всем что он мой ученик, но я в тот

период не был согласен с этим.
«Пожалуйста, не создавай мне плохой репутации» говорил я
ему.
«Лучше езжай на Кумбха Мелу и найти себе там своего
гуру».
Кумбха Мела это грандиозное место встречи садху.
«Но какого гуру я должен найти?»
«Найди себе одного из тех нага бабов, которые своим
членом поднимают камни. Раз у тебя тоже есть такой прибор,
то изучи все тонкости и займись делом. Дело полезное, куда
бы ты не пришел, везде сможешь разрулить своим хером.
Вот так он и отправился на Кумбха Мелу где нашел такого
индийского гуру, который обучил его наматывать член на
палку, делать chabi это называется. Этот гуру мог тянуть
рикшу своим членом, он не ставил рекордов. Есть те, которые
тянут вагон поезда таким образом. Гуру обучил Мариано
некорым техникам и тот переодически практиковался в этом
деле то тут, то там. Однако он не стал последователем этого
гуру и не никогда больше не приезжал навестить его в
Бенарес в его ашрам.
Он был настоящим Наго Бабой. Это семейство йогов
которые ходят обнаженными. Земля ведь тоже голая,
пправильно? Смысл в том чтобы освободиться от
приобретённых культурных запретов. Иногда, как раньше в
пещерах. Попробуй узнать себя, представь себя человеком,
который живёт в пещере, без общества, без социальных
конструкций, без табу. Люди когда жили в пещерах были
голыми, разве нет? У них не было чувства стыда и не было
надобности прятать свои половые признаки. Понятно, что
когда было холодно, то прикрывались шкурами, однако
необходимость постоянно быть одетыми это культурная
деформация. Не знаю кто её придумал. Сейчас, например,
если ты выйдешь на улицу с торчащим наружу членом тебя
арестуют! Или нет? В то же время в Индии, если ты Нага
Баба, у тебя есть лицензия ходить по улице так, как ьебя
создал Господь. Без запретов, словно зверь. Быть нагим,
значит жить по законам природы. Когда тебе холодно, собери
дрова, разожги их и оденься в огонь. Это то что греет лучше
всего.
 Быть обнаженными, для нага бабов, это путь
освобождения. Это определяет всё их существование, потому
что тот кто на этом пути должен быть очень осознанным во
всём, как сидеть, как вставать, как быть на публике. В то
время как ты, оказавшись голым, будешь в смятении, они же
благодаря своим практикам остаются невозмутимыми. Это и
есть даршан, видеть их совершенно нормальными, без
паранойи, обнаженными.
Мариано, в любом случае, продолжал носить одежду.

Каждый раз, когда я уезжал куда-нибудь, ашрамом

руководил Мариано. Однако Мариано был довольно
вспыльчив с публикой и когда он перегревался то случались
конфузы. Как в тот раз, когда он бросил курицу в дхуни. Он
даже не пытался её спрятать! Ашрам только вставал на ноги и
он появился с парой дружков и с живой курицей в руке, чтобы
приготовить её там, на дхуни. Ну ты понимаешь, в том месте
где мяса не едят!
Потом была драма, когда он плюнул в лицо Ананда Гири,
гуру соседнего ашрама, которому было семьдесят лет. После
этого собрался совет из из двенадцати брахманов, чтобы
решить прогнать его или нет. В конце-концов они решили
оставить его, приняв во внимание то что я уже много лет был
там и был уже не так молод, и мне одному было бы довольно
сложно управляться. Мариано был хорошим помошником для
меня. Поэтому для первого раза они закрыли на это глаза.
В любом случае, там в джунглях он был для меня защитой.
Он был крепок, не в том смысле что мог надавать щей, а
скорее потому что мог получить и выдержать. Однажды один
крупный тибетец пришел пьяным в ашрам. Мариано
попытался прогнать его, но тот не хотел уходить и они
повздорили. Они сцепились и вместе покатились вниз по
каменной лестнице ашрама. В тот момент Мариано ударился
головой и оценил твердость гранита. Докатившись до самого
низа Мариано остался лежать под тибетцем, чтобы тибетец не
поранился слишком сильно.
Мариано, когда был кальчишкой, рос на улице. Я с ним
познакомился в Индии, когда он только приехал из Испании.
Он был совсем молодой, ему было лет двадцать. Он оставил
дом в период битников и тусил по Европе, спал на площадях и
жил уловками. Заходил в супермаркеты чтобы украсть два
куска сыра. Он много где жил и знал много разных мест.
Много времени он прожил на улице и в Италии, пока его не
выгнали из страны. Он был «уличный».
Я уличный парень, а ты пытаешься меня обмануть...

Я никогда не давал инициации Мариано. Иницацию ему дал

его гуру. Но он никогда не был со своим гуру, а всегда жил со
мной. И не смотря на то, что я не хотел нести этой
ответственности, в конце-концов он официально стал моим
учеником, поскольку все так говорили. В какой-то момент он
был при мне всегда, свовно мой сын. То, что было моим, было
и его. Он научился тому как жить в джунглях, как делать
чапати, как зажигать огонь и как с ним управляться, как мыть
вещи в реке. Этими знаниями я старался направить его в
сторону нашего стиля жизни. Он никогда не жил так, как
живуд садху, поскольку его путь до самого последнего
момента был путём хиппи.
Он прожил этот опыт и впитал его. Он автоматически стал
вставать рано утром, помогал по хозяйству, носил воду с реки.
Он был силён и привык таскать тяжести. Его походка, когда н
нёс два ведра, изменилась, казалось что он пританцовывает.
От реки тропинка идёт резко вверх, но он поднимался без
остановки, не опуская вёдер чтобы передохнуть. Я стал думал
что поэтому его руки стали чуточку длиннее.

В храме нет границы которая ясно даёт понять где

кончается ашрам и начинаются джунгли. Мы расположились
впрямо в лесу. Джунгли это значит что там никто не живёт,
дикие места. Там между камней ползают змеи. Много раз в
храме появлялась кобра. Однажды. в моё отсутствие,
приползла кобра и осталась на три дня. Мариано, не смотря на
это, каждое утро ходил делать пуджу вместе с коброй, которая
расположилась рядышком. Он всегда был готов к опасным
миссиям.
Иногда, пока было ещё темно, он бегал к одному далёкому
озеру, где росли большие розовые колокольчики, которые
утром раскрываются, а днем увядают на солнце. Он собирал
их и бегом возвращался, чтобы разложить их вокруг дхуни.
Он делал это спонтанно, из чистого поклонения. Он ощущал
что может сделать что то большее для бога.
Те кто только начинают идт по пути дхармы, должны
прежде всего иметь такое понимание бога. Первый шаг это
всего лишь урегулирование собственной жизни согласно этой
идее, «усвоить правила», как говорят христиане. Это значит
что нужно регилировать то что ты ешь, когда ты вечером
ложишься спать и когда нужно вставать утром. Потому что
если утром у тебя есть обязанности, то значит что этим
функциям передаётся божественная энергия, поэтому ты
ложишься спать пораньше чтобы проснуться в нужное время,
правильно? Постепенно эта идея крепнет и создаёт те
ценности, которые позволяют тебе чувствовать то, что ты
живёшь правильно. В социуме ценностей больше не
существует. Ну какие есть ценности сейчас? Сейчас жить
правильно означает жить так, чтобы тебя не заметила
полиция, иначе тебе выпишут штраф! Поэтому ты, прежде
чем припарковаться, сначала смотришь есть ли поблизости
полицейский, и уже потом паркуешься. По крайней мере тот
кто совершает ограбление, если это ему сошло с рук, доволен.
Но жить правильно значит сравнивать себя с господом, вести
себя и жить во имя его. Из этого понимания проявляется
дхарма, то есть правильная жизнь.
Как выглядит истинное начало пути? Это не то какие
одежды ты одеваешь, не не то что ты ешь, это не
одурманивающие вещества, не начало далёкого путешествия:
это лишь поиск контакта с господом. Достаточно лишь начать
размышлять об этом. Потом дорога сама будет открываться
перед тобой, поворот за поворотом, когдаа ты идёшь по ней то
начинаешь замечаешь где то камни, колючки, где то воду...
Мариано мог бы спокойно продолжать делать то что он
всегда делал: хипповать, путешествовать, продавать и
покупать, иметь женщин и вещи. Его отказ заключался в том,
что он перестал делать бизнес. Со временем он превратился в
кавалера дхармы, он был настоящим бойцом и верил в то что
делал. Это было всё чем он занимался. На самом деле ему
было достачно малого, пара кусочков хлеба. Он стал садху,
вёл себя как садху, следовал всем практикам и упражнениям
садху, жил со мной в ашраме.
Ученик делает всё, от поддержания порядка в ашраме до
массажа гуру, он ходит за дровами или на рынок за
необходимыми продуктами, моет кастрюли, делает
приговления к пудже. Абсолютно всё. Он делат то что
необходимо в данный момент. Когда ты живёшь с гуру, гуру
твой капитан. Если капитан говорит что нужно что-то сделать,
ему нельзя ответить «Не, мне сейчас неохота. Я потом это
сделаю, а лучше завтра». Это такое обучение: вера и
послушание.
Делая то, что тебе говорит гуру вырабатывается
скромность и ты освобождаешься от собственного я. Все
ученики обязаны пройти через это. Здесь нет выбора,
поскольку если у тебя есть иной выбор ты больше не ученик,
и ты можешь уйти и заниматься чем то другим что тебе
интересно, правильно? Со мной было тоже самое, если я
приходил в чей то ашрам на встречу садху и мне говорили
«Мой кастрюли!», я забирался в большой почерневший котёл
и отскребал его.
Обучение у гуру нельзя получить с помощью слов, взяв у
него интервью. Ты должен быть его учеником. Иди и начни
делать что то по хозяйству, возможно даже несколько лет,
чтобы понять как он живёт. Ты должен находиться в
постоянном присутствии, быть наблюдательным. Говорят что
отношения с гуру глубже чем у отца с сыном, поскольку с
отцом могут случаються стычки и соревнования, но с гуру
они не должны возникать. Мариано по отношению ко мне
имел чистосердечную преданность. Он слушал меня и делал
то, что я говорил. Он прожил со мной лет пятнадцатьв
ашраме. Если я был с ним суров, то только потому, что
настаивал на том чтобы сформировать ученика достойного
уровня.
Потм он встретил одну финку, влюбился и ушёл. Но на
самом деле он прожил со мной больше канонически
необходимых для обучения двенадцати лет. Возможно настал
момент двинуться с места.
С Димитрием мы тоже прошли вместе часть пути.
Димитрию был лет на двадцать моложе меня. Когда я с ним
познакомился ему было лет двадцатьпять. Возможно он тоже
что то увидел в этом виде поиска, во мне, в этом стиле жизни.
Поэтому, когда однажды мы встретилсь в Гоа, он захотел
уехать со мной. Поэтому он немного следовал за мной. Он
сошел с дорожки хиппи, чтобы увидеть что то новое. У меня
не было особой программы, я часто направлялся куда
придётся и события созревали по ходу действия. Так мы
добрались до Гималаев и прожили вместе пару месяцев в
одной пещере.
В тот период меня арестовали и мы договорились
встретиться с ним в Омкарешваре. Там мы забили стрелку. Но
когда я туда приехал, он уже стал учеником другого бабы,
который дал ему инициацию. Он поменял имя: теперь его
звали Narayan Das. Но он всё равно был хорошо расположен
ко мне. Мы немного пробыли там, потом он остался, а я
пошел своей дорогой.
Димитрий был сидхом, тем кто идёт прямиком к своей
цели. Он стал Naga Tyagi, это те йоги кто носят повязку из
банановых листьев. Если ему нужно было идти в деревню, то
он укрвыался куском ткани, иначе на нём была бы лишь эта
банановая повязка, и при этом сам он был весь в пепле. Он
был очень продвинутый, стал изучать санскрит, потом на
долго взял обет молчания, а после этого научился исполнять
традиционные религиозные песни. Он даже стал
разговаривать стихами. Когда ты его спрашивал о чём-нибудь,
он тебе отвечал стихами из Бхагават Гиты или Рамаяны, или
рассказывал анекдоты. У него было хорошее знание
священных текстов.
В течении довольно короткого времени он превзошел
своего гуру, который сам немного запутался в майе, в
иллюзии, обзавелся домом, вещами и женщиной. Димитрий
же жил один, покрытый пеплом на берегу реки Нармада.

Однажды я вернулся в Европу и повстречался с его

матерью, которая спросила видел ли я Димитрия. Но я его
давно не видел.
«Последний раз когда мы встречались было три года тому
назад, когда он приехал в ашрам в Хампи.»
«Раньше он иногда мне писал или звонил. Но вот уже два
года как от него нет вестей.»
«Знаете, садху может где то затеряться надолго. У него не
всегда может быть возможность чтобы писать письма.»
«Пожалуйста» мне сказала его мама, «раз уж ты садху, и
тебе там открыты все двери, попробуй узнать где он. Может
быть ты сможешь разузнать...Если тебе нужны средства для
его поиска, то на вот, возьми».
И дала мне двести евро.
Я же по настоящему никогда особо его не искал. Однако в
тот год проходила Кумбха Мела и возвращаясь оттуда я заехал
в Омкарешвар и посетил ашрам его гуру, который уже даже не
был больше его гуру.
«Ах, этот...так он умер» сказал он. «Уже два или три года
прошло. У него был дхуни возле реки и там его нашли
мертвым. Скорее всего от лихорадки, малярия».
«И вы не сообщили ни в консульство, ни его семье? Его
мать ничего не знает!»
«Какая семья? Мы никому ничего не сообщили. Умер садху
и баста.»
Тело его сожгли там же на берегу. Что поделать, теперь он
уже был полностью принят в общество садху.

СЕМЬЯ

Проошло уже два или три года как мы вместе жили в

ашраме, когда Санта забеременела. Это естественно. Это же
всем понятно, что если этим заниматься регулярно, то рано
или поздно это может произойти!
«Лучше сообщить об этом твоим родителям» сказал я.
«Тогда нам пришлют посылку подарков вместе с marrons
glaces.»
Ну вот, она сообщила своим родителям и сказала им сто
хочет родить ребенка в Индии. Тогда приехал её отец, чтобы
оценить обстановку. Он приехал, серьёзный, вместе с её
братом, и они увидел как мы живём в Хампи, в пещере, с
плотными зарослями джунглей вокруг, с колючками, с
полноводной рекой в сезон дождей.
Однако у нас всего было в достатке. Мы даже к их приезду
специально собрали штабель дров, чтобы показать что у нас
отличный дом.
«Нет, смотрите, ребята» сказал он. «Как ты собираешься
здесь рожать, в этой обстановке?! К тому же твоя мать хочет
помогать тебе при родах...»
«Я не поеду в Италию» ответила она. «Потму что он не
может поехать. Я не разлучусь с ним из-за беременности. Мне
не так важно где родиться этот ребенок, главное я хочу быть с
ним.»
«Это не проблема, я всё устрою. Это моя работа.» Её отец
был миланским адвокатом. «Поедем сейчас в консульство в
Бомбей и посмотрим что можно сделать.»
В общем, он взял нас обоих и мы поехали в Бомбей.
У Санты виза тоже была просрочена на два года, но её отец
смог сделать ей разрешение на выезд. Мне же в итальянском
консульстве сказали, что я не могу ни выехать из Индии, ни
въехать в Италию без риска быть сразу же арестованным.
Тогда она отправилась в Италию вместе с отцом, который
по приезду должен был урегулировать мою ситуацию, чтобы и
я смог потом приехать к ним. И вот через несколько недель
Санта связалась со мной и сообщила, что я должен буду
выехать из Непала. На границе между Индией и Непалом не
было контроля, это ты должен был идти и искать
пограничников, если тебе это было необходимо. А так вся
дорога была свободна.
Отец Санты прислал мне билет первого класса, поскольку
рейс Катманду-Милан был забит битком и других билетов не
было. Он бы обо мне сразу же мог забыть, но его дочь была
беременна моим ребенком, хотела иметь меня рядом и
оказывала на него давление.
Я перешел границу пешком, задекларировал потерю
паспорта и смог вылететь.

Как только я прилетел в Италию я прямиком отправился в

дом родителей Санты и в её комнате, там где нам приготовили
матримониальную кровать мы забили чилум. В этот момент
появился её отец.
«Эй! Не думай что я вытащил тебя из Индии и ты теперь
можешь курить в моём доме!»
«Где же я тогда должен курить? То что мы курим, ты
знаешь. Ты же был в Индии и знаешь каковы наши
привычки.»
«Ну да, но здесь я не могу вам этого разрешить. У меня есть
имя и работа! Идите курить на улицу!»
«Да как, ты же наш отец, так?» ответил я. «Объясни мне что
ты имеешь ввиду. Вместо того чтобы сказать «Пожалуйста,
будьте осторожны ребятки, закрывайте дверь, шкерьтесь, так
как здесь закон суров, не то что в Индии», ты отправляешь
меня на улицу курить чилум?»
Замечу, что он бывал у нашего дхуни и видел сколько людей
там сидело и курило весь день. Здесь же был адвокат и
поэтому «Только не моём доме!»
Ну что же...попробуй понять какой эпохальный переполох
мы устроили там. Её отец уже познакомился со мной в Хампи,
но мать ещё нет. Когда я появился в их доме она была в
отчаянии.
«Как такое возможно, ты двадцать леть воспитывашь дочь,
а потом она оказывается в такой ситуации? Её забирает какой
то баба. Как такое могло произойти?!
Но в любом случае это факт, всё было именно так. Её дочь
была беременна нашим ребенком. Они старались избегать
конфликтов, но в конце-концов их было не избежать.
«Послушайте, я приехал сюда не для того чтобы быть
таким образом ограничен» сказал я. «Всю жизнь я стараюсь
быть свободным от любых ограничений, от этих страхов.»
Таким образом, после двух дней пребывания в этом доме,
я забрал их дочь и мы ушли.

Мы имели адрес ребят, которые приезжали навестить нас в

ашраме в Индии. Мы отправились в Тоскану, чтобы там
подготовиться к родам в джунглях. Это была государственная
земля в долине Mugello, удаленная от ближайшего городка на
несколько километров. Там протекала речушка с достаточно
широким водопадом и рядом с ним мы поставили хижину.
Мне помогли её построить наши друзья, которые жили в
полутора километрах от нас.
В ней была лишь одна комната. По среди хижины росли два
дерева, мы не захотели их срезать. С одной стороны было
дхуни, вокруг которрого могли зазместиться четыре-пять
человек. Стены мы сделали из камня, поскольку от водопада
довольно сильно веяло влажностью, а вход мы оставили
открытым, чтобы попадало солнце. В любом случае
получилось неплохое гнёздышко, мы там всё хорошо
организовали. Вечером мы опускали плотный пластиковый
тент и закрывались, утром же мы его открывали словно
занавес в драматическом театре.
Там мы и остановились там, возле водопада, на период
беременности.
Даже в этот период я не оставлял работы садху. Я
продолжал жить жизнью садху, возле дхуни, неся слово
божие. Туда тоже постоянно шел народ, это был «дхуни у
водопада.»
Каждое утро я обмалывал жхуни коровиьм навозом,
который придаёт ему слегка золотистый эффект. У меня это
вошло в привычку, в Хампи я делал тоже самое. На другой
стороне реки было крестьянское хозяйство и поле на котором
свободно паслись коровы. Мы пешком ходи на этот луг и
собрали коровьи лепешки. Свежие для покрытия дхуни, сухии
для того чтобы класть в огонь.
 Утром мы ходили купаться на водопад, там где вода была
глубокой, а освежившись садились отдыхать. Однажды, мы
уже довольно долго были в этом месте, в семь часов утра и мы
уже искупались, я разложил цветы, зажег благовония, сделал
пуджу, всё что положено, и мы сидели у огня и пили чай, я
увидел что к нам приближается полиция. Я изжалека их
увидел, они были вооружены. Поэтому я пошёл им на встречу.
«Послушайте, там у меня беременная жена. Пожалуйста,
постарайтесь не вызывать у неё плохих эмоций.»
Они сразу же убрали оружие. Они увидели нас, сидящим у
огня, она беременна, оба одетые в розовые одеяния, с
чашками чая, вокруг лежали цветы и пахло благовониями,
поэтому они были околдованы. Они увидели что вокруг всё в
идеальном порядке, они увидели нечто необыкновеное, некий
свет...Это неуловимые ощущения, разве нет? Мы не выглядели
как двое хиппи на пикнике на берегу реки.
«Ах, вы беременны?» сказал капитан. «А где вы планируете
рожать?»
Мы сразу же вступили с ними в отношения е рассказали им
что планируем ехать родать во Fiesole.
«А вот моя жена рожала в Borgo» продолжал он. «А почему
бы вам не поехать туда? Там отличные доктора.»
«Ну знаете, я прочитал в одной статье что во Fiesole есть
возможность водных родов...»
Я пригласил их войти.
«Нет, нет, мы не можем, мы в обуви.» сказал он.
Он был сообразительный, этот капитан, нетрадиционный. Он
заметил что мы оба были босиком и понял что в дом заходят
без обуви. Так мы с ним продожили болтать о том и о сём.
Потом мы спросили почему они пришли и он ответил что
поступил звонок от одного из местных крестьян, который
видел двух сумашедших собирающих коровий навоз руками.
Поэтому они приехали посмотреть. Но никаких претензий у
них не было.
«Послушайте, в либом случае» сказал он перед уходом,
«когда у вас появится ребенок, постарайтесь основателнее
подготовить ваш дом здесь. Потому что с этим пластиком на
крыше могут возникнуть лишние вопросы. Вам необходимо
построить хижину посерьёзнее, иначе социальные службы
могут создать вам проблемы.»
После этого мы сделали новую крышу с деревянными
балками и у нас получилось что то вроде швейцарского шале!

Когда начались схватки я отвез Санту в роддом во Fiesole.

Я держал её за руку во время родов. Мы ожидали мальчика и
когда увидели что родилась девочка у нас не было на готове
никакого имени.
«Как её звать?» спарашивали нас все.
«Как завать...вам виднее (Veda lei)» отвечал я.
Иак и повелось, стали звать её Веда. И по вечерам мы вместе
напевали песенку:

Veda, Veda, Veda, Веда, Веда, Веда

Veda e provveda Веда все устроит
Veda provvedera', Веда все настроит
Veda, Veda, Veda, Веда, Веда, Веда
Vedanta, Veda Веданта, Веда
Veda dove si va Куда Веда не
пойдёт
Veda dov'e Shiva Веда к Шиве
попадёт

Мы прожили возле водопада больше месяуа с нашей

новорождённой дочкой, до тех пор пока не случилось
наводнение. Приближалась зима и все реки Тосканы
наполнились водой. Арно во Флоренции поднялся до уровня
старого моста Ponte Vecchio. У нас уровень реки так сильно
поднялся что водопад исчез и вода била прямо в стену
хижины. С помощью камней и цемента мы соорудили стенку,
которая немного отводила поток в сторону, но вода
просачивалась всё равно. Наше место стало островком по
середине реки, со всех сторон омываемый водой.
Мы постоянно мониторили ситуацию. Это был наш дом, мы
в нём жили и поэтому каждую минуту наблюдали как
меняется ситуация. С одной стороны вода продолжала
прибывать и была уже по колено. Но дождь не перставал и
если бы уровень воды продолжил подниматься был риск что
только что везведённая стена рухнет под её напором и тогда
нас бы унёс поток. Это было серьёзно. Мы стали размышлять
о том, что пора менять место и как раз явился один наш друг,
чтобы обсудить куда нас можно перевезти. Но в этот же
момент явились представители разных служб: пожарники,
карабинеры, полиция и социальные ассистенты. Целая
очередь из машин и людей. Их позвали жители соседнего
городка, которые говорили: «Там психи возде реки. Что они
там делают с маленьким ребенком?» Они думали что совсем
не ничего не осознаём.
Дымил и горел в полную силу наш костёр, который мы
поддерживали чтобы согреваться, наша хижина походила на
речной пароход. Тогда пожарники в резиновых сапогах нас
«спасли». Они выселили нас из хижины и отвезли в
полицейский участок, где мы сразу же простыли, поскольку
там не отапливали и было холодно.
Начальники всех служб собрались вместе, чтобы решить
нашу судьбу. После собрания начальник полиции,
замечательный человек с которым мы уже были знакомы,
пришел ко мне.
«Понимаете, я не чувствую себя в праве критиковать ваш
образ жизни, поскольку вы мне кажетесь разумным
человеком. Однако, с точки зрения закона, вы не можете
держать ребенка в таких условиях. Вы рискуете тем, что у вас
её могут забрать.»
Социальные ассистенты могли бы сказать что держать
ребенка в джунглях подхлдит под статью о плохом обращении
с детьми.
 «Вы не можете оставаться в той хижине потому что это
опасно. Вам следует жить в обычном доме.»
Поэтому мы дали капитану номер телефона отца Санты,
который с ним созвонился.
«Как так, вы выставили на улицу этих ребят?» он
возмутился. «Как вы могли отправить вашу дочь рожать у
реки?»
«Да с ним невозможно договориться» отвечал тот.
«У вас разве нет дома?»
«Да, конечно, дома у нас имеются. Но с ним невозможно ни
о чём договориться!»
Потом они всё решили. У этой семьи было много
недвижимости по всей стране. Они нашли для нас флигель
рядом с виллой где жила бабушка.

Бабушка Санты имела виллу с садом, который был в

пятьдесять раз больше чем городской парк. Раньше, перед тем
как передать её курии, у них во вдадении была ещё церковь на
вершине холма. Нам выделили домик возле виллы, но без
отопления, а время было зимнее. Но мы могли брать дрова из
её запасов и обогревались с помощью камина.
Мо городку мы ходили всегда босиком с нашей мленькой
дочкой на руках. Однажды утром мы втроём решили пойи на
мессу в церковь. Мы зашли в церковь слегда подпрыгивая и
должно быть сразу же не понравились священнику, который
привык к смиренным прихожанам, которые разговаривают
шепотом. При входе я взял не три капли святой воды, а целую
пригошню и обрызгал ею Санту и нашего ребенка. Это тоже
заметил местный священник и похоже что это так же ему не
очень понравилось. Ну в любом случае мы зашли в церковь в
наших туниках брильянтово-розового цвета, босиком, и всё
кто был в церкви огрлянулись чтобы посмотреть на то, что за
народ зашёл. Что это за бородато-волосатые люди?
В конце мессы прихожане встроились в очередь чтобы
получить просвирку ия тоже пристроился скромненько в
конце.
«Нет, тебе не положено» сказал священник, когда подошла
моя очередь.
«Почему мне нельзя?»
«Потому что ты принадлежишь к другой религии.»
Просвирку я ел много раз ещё ребенком, поскольку я прошёл
и первое причастие и миропомазание. Однако священник
отправил нас восвояси и в итоге Веду мы так никогда и не
крестили. Хотя мы то как раз хотели покрестить её там,
поскольку здесь это и был дом бога.
Бабушка принадлежала к знатному роду в этой местности,
её семья стояла у истоков этого городка. Было время когда вся
земля в округе принадлежала только им. Именно поэтому в
местной полиции мне выдали внутренний паспорт, который в
иурине мне не хотели выдавать мотивируя это тем что у них
нет на меня никакой информации, и что я никогда не работал
и не имел никакой прописки много лет. В то время, имея
такую «крышу», здесь мне впервые в жизни выдали
настоящий паспорт.
Наступил мемент когда я перестал быть вне закона. Тут всё
наладилось благодаря тому что у меня была гарантия в лице
отца и бабушки Санты, и было даже место жительства.
Говорю тебе, у них было самое большое количество
собственности в городке, земля с вековыми деревьями и
воротами на входе, которые они просили постоянно
закрывать. Мне грустно было видеть местных ребятишек,
которые собирались поиграть на на мизерной площадке
городского парка сразу за воротами виллы.
Вся эта недвижимость стояла пустой, совершенно пустой.
На вилле жило только две старушки, бабушка и сестра
бабушки, которая была не в себе и никогда не выходила из
своей комнаты. Но она не была сумашедшей, но они решили
считать её таковой, потому что у сумашедших нет свободы
воли, и так им было проще управлять имуществом семьи. По
факту две сестры были единственными прямыми
наследницами и та что была хитрее, прибрала всё к рукам.
Я помню что мы часто приходили в комнату к
«сумашедшей», поскольку с ней было интересно.
«Поздравляю!» сказала она однажды, когда увидела нас.
«Поздравляю с чем? Сегодня никто из нас не празднует
день рождения.»
«Да, но сегодня первое ноября, то есть день всех святых!»
Ум у неё хорошо был развит.

После рождения ребенка, я позвонил Мариано и попросил

оказать нам помощь. Он приехал из Индии и мы с ним в двоём
на месяц отправились в Assisi, потусили там и потом
вернулись.
В Assisi до сих пор ощущается присутствие святого
Франциска. Не останавливается поток паломников,
приезжают целые автобусы из Норвегии, из Франции, со всей
европы собираются люди чтобы побывать на месте его
samadhi, там где похоронен святой. Люди приезжают для
поклонения и с желанием помогать нуждающимся. Похоже,
что полиция там пострянно проверяет нищих, и не позволяет
им задерживаться там более трёх дней. Эх, очень много денег
там подают.
С Мариано мы славно провели это время. В любом месте,
где бы мы не останавливались, всегда находился какой-нибудь
человек, который сам сувал деньги прямо нам в руки. Вот,
клянусь тебе! Всегда, просто на площади, кто-то подходил и
давал нам что-нибудь. Возможно их привлекала наша
привычка сидеть как йоги.
Обычно же люди не садятся на землю. В том смысле, что если
ты ощущаешь себя комфортно, то просто садясь на землю ты
уже что-то транслируешь, что не вписывается в
общепринятую норму. То, как ты себя ведёшь даёт
информацию. Достаточно просто сесть. Всё становиться сразу
понятно. Когда мы шли по улице, то выходил хозян
магазинчика и предлагал нам взять бутылку вина. Всё как
завещал святой Франциск.
«Вы без денег?»
«Да.»
«Тогда пройдитесь по окресностям.» И он нам рассказал
какие монастыри есть в округе.
Там люди ищут святого. И вокруг ощущается присутствие
святого. Местные тоже живут благодаря святому, поскольку
вся их деятельность связана с паломниками. Это их бизнес,
однако и они ощущают это присутствие. Иначе нет никакого
объяснения тому что монахи и монахини в шесть утра
начинают на распев читать мессы все вместе, гармонично.
Есть случаи, когда святость становиться свидетельством
понятным для всех. Франциск, каждой минутой своей жизни
являлся свидетельством святости. Прежде всего благодаря
своей простоте, поскольку пространство бога просто по своей
природе. Именно поэтому святой Франциск запросто мог
приблизится к волку, к Папе, к своим врагам.
Хорошее место Assisi. Я потом туда ещё пару раз
возвращался. Место оказывает тебе помощь. Я остановился
возле одной витрины со сладостями. Не потому что был
голоден, а просто по тому что они были кружевной работы,
очень тщательно сделаны. Штрудель, торты, пирожные и тому
подобное. Два синьёра сразу же приблизились.
«Заходите, берите что захотите!»
«Нет, нет, я не голоден» я сказал. «Я остановился только
чтобы полюбоваться.»
«А вы где остановились? У вас есть место чтобы
переночевать?»
«Я только приехал, но думаю что-нибудь найдётся.»
Потом мы пошли в один женский монастырь который был
неподалёку. Они предлагали бесплатные комнаты для
преданных, поэтому и нам полагалась одна.
«Мы двое паломников из Индии, которые приехали
поклониться Святому Франциску. В Индии я управляю
небольшим ашрамом» сказал я.
 Оказалось что там было несколько монахинь из Индии, с
которыми я переговорил по быстрому. Тогда они позвали
старшую сестру и она дала нам идеально чистую комнату с
туалетом на улице. У них было всего десять мест для гостей,
но никого кроме нас не было. После мессы монахини подали
нам монашеский суп и немного сыра и после мы легли спать.
Где бы мы не останавливались, в любом ашраме, то есть в
любом монастыре, везде нам давали конверт с деньгами
внутри. В монастыре святого Франциска при входе был ящик
с пожертвованиями, один монах сунул в него руку, вытащил
оттуда охапку банкнот и отдал её нам.
Assisi волшебное место. Мариано там понравилось.

Обычно билеты на поезд мы обычно покупали, если у нас

были деньги. Чтобы добраться из Assisi в Рим билеты нам
оплатила христианская благотворительная организация
Каритас. Но в Assisi мы прибыли без билетов, говоря
контроллёрам что едем в паломничество. Нас оставляли в
покое.
Есть поколение людей которые так путешествуют по всей
Европе: панки, не панки, битники, парни и девушки которые
убегают из дома и путешествуют с одного фестиваля на
другой меняя города. У них хорошие спальные мешки,
благодаря которым они ночуют где захотят. Есть вокзалы и
много других мест где можно заночевать под навесом. У них
есть connections во всех городах и площадях. Когда живешь
под открытым небом то ты всегда в курсе того что происходит
вокруг. На площади всегда видно какой ветер дует.
Это место встречи, одни люди уходят, другие приходят.
Те кто так живут специалисты в плане намутить. Они
выбирают такой образ жизни, поскольку понимают что жить
без денег в обществе потребления не такая уж сложная
проблема. Всегда есть переизбыток пищи, спальных месшков,
одеял, поэтому не надо мне рассказывать что для жизни
нужны деньги! Деньги, как и вещи, крутятся. Поэтому у них
нет нужды ни в домах ни в привязанностях. Естественно, если
ты хочешь потреблять все те вещи, к которым люди привыкли,
то разумеется тебе необходимы деньги. Но если тебе
достаточно экзестенциального минимума, то что необходимо
для питания и сна, то это не проблема. Бомжи тоже так живут.
Бомж ты или баба зависит лишь от того, насколько ты
убеждён. Всё зависит от образа мышления.
С Мариано мы добрались до Неаполя. Мы вышли из
вокзала, немного прошлись, посетили две или три площади и
на одной из площадей присели отдохнуть на каменную стенку.
Подошли два марокканца и сели рядом с нами. У Мариано
был с собой shankh и эти типы поинтересовались что это
такое.
«Это ракушка.»
«А для чего она?»
«Ну, чтобы быть в контакте с богом. Можно позвонить ему,
как по телефону. Когда тебе что-то очень нужно, ты звонишь
ему и он помогает тебе.»
«Ну тогда, давай, позвони!»
Мариано берет ракушку и дудит в неё: Bu-bu-buuuuuuu!
Когда звук затих, на против нас материзовались парень и
девушка которые забивали косячок.
«Эй, ребятки, как дела?»
Между курильщиками всегда есть простое
взаимопонимание. Это не что что то личное. Мы выкурили
пару чилумов с ними и пошли дальше своей дорогой.
«Так, Мариано, а что мы будем есть сейчас?»
У него было больше опыта жизни на улице, он уже
нищенствовал в Испании и Италии, меняя одну площадь на
другую, поэтому лучше меня ориентировался в обстановке.
«Надо поспрашивать вокруг» ответил он.
«Тут мы не в Индии! Здесь никто ничего тебе не даст за
просто так.»
Но тут он был прав. Он вошел в первую попавшуюся
пиццерию.
«Послушайте, мы пеллегрины» сказал он. «Мы добрались до
Неаполя и хотели бы тоже попробовать вашу знаменитую
неаполитанскую пиццу!»
Они сразу же приготовили нам две специальных пиццы,
именно так как их готовят в Неаполе, с поджаренными
краями, с сыром и помидорным соусом, всё как положено.
Упаковали их в пакет вместе с бутылкой минеральной воды и
подали нам.
Потом мы вернулись на вокзал, чтобы найти подходящее
место где можно переночевать.
«Послушай, Махарадж» сказал я Мариано. «Ты не в курсе,
где мы сможем тут разместиться? Я бы не хотел чтобы так
получилось, что потом нас оттуда прогнали.»
Тогда мы спросили у карабинеров, где бы они посоветовали
нам расположиться для сна. Казалось, что они остались
довольны тем, что их приняли во внимание.
«Послушайте, мы завтра рано утром уезжаем. Сегодня
ночью мы остановимся на вокзале. Где тут можно
разместиться так, чтобы не... ?»
«Ложитесь спокойно в галерее, вот там» нам сразу же
ответил карабинер. «Именно там лучше всего, так как если вы
ляжете в другом месте, то в четыре утра тут начнут делать
уборку, вас разбудят и попросят оттуда. А в галерее они не
прроходят, поэтому вы можете спать спокойно.»
Народ, который спит на вокзалах, не понятно почему
распологается на тележках с сумками. Они садятся на них,
кладут картон на две тележки, развешивают пластиковые
пакеты. Мы же разложили наши одеяла посреди галлереи, на
подобие двух кроватей, и спокойно легли спать. Так, как
делают целые семьи на вокзалах в Индии. Поэтому утром,
когда мы проснулись, то на нас дивились все.
Тут же подошел местный «резидент», чтобы
познакомиться и отвести нас в бар угостить капучино. На всех
вокзалах есть персонажи, которые постоянно живут там. Они
живут за счёт попрошайничества, и у них всегда водятся
какие-то деньги. Мы же милостыню не выпрашивали, а жили
за счёт веры.
«Мы прибыли из Индии, так мол и так...» Нужно всегда
давать объяснения. Потом он сопроводил нас на наш путь, мы
сели в поезд и поехали обратно.

Несколько месяцев мы прожили в Италии у бабушки, на я

помню что не чувствовал себя комфортно. Я уже давно уёл из
дома моих родителей, от жены и вещей чтобы заниматься
иным типом поиска. Я бы мог, как говорится, систь в кресле и
расслабиться, разве нет? Но нет же. Вопреки всем я хотел
вернуться в мой ашрам, чтобы продолжить свой путь. Отец
Санты предложил нам дом, лишь бы мы остались в Италии,
но мы его не приняли. И когда дочьке исполнилось пять или
шесть месяцев мы поехали в Индию.

САМСАРА
 Когда в 1993 году мы вернулись в Хампи с Ведой, мой
гуру играл с ней, брал её на руки или ложился на спину, а она
заползала ему на живот. Ему нравилось. Каждый день в
течении года приходила одна женщина, которая купала её и
делала ей аюрведические массажи. Потом водила вокруг неё
дымящимися ароматическими палочками чтобы успокоить
нервную систему и малышка каждый раз засыпала. Санта
кормила её грудью. Подгузники мы не использовали, там ведь
всегда жарко. Когда она какала, мы убирали и сразу же
чистили это место коровьим навозом.
Для Санты мы соорудили отдельную хижину, чтобы она
могла уедениться там спокойно с ребенком, я же проводил
время у дхуни вместе с публикой. Но управляться с ребенком
было сложнее, чем управлять ашрамом. По мере её
взросления нам стало проще, поскольку окружение стало
оказывать нам помощь. Когда она начала самостоятельно
ходить местные дети, которые приносили молоко в ашрам,
утром забирали её с собой в деревню, а вечером возвращали
обратно. Знаешь, дети играют с другими детьми, им нравится
быть вместе.
Помню, однажды мы спустились к реке. Веда была совсем
маленькой, ей было два или три года, и вдруг она начала
бежать вниз как угорелая по этой каменистой тропинке. Я
закрыл глаза от страха, но чудесным образом она добежала до
самого низа и нигде не споткнулась.
В Индии дети не играют с игрушками. Ну, можно увидеть
что они крутят на палке старое велосипедное колесо. Или
берут жука скарабея, блестящего с зеленоватым переливом и
длинными рогами, привязывают нитку к одной лапке и ходят с
ним, а он трепещет и пытается улететь. Однажды я видел как
один отец поймал большого скорпиона, размером с ладонь,
удалил ему ядовитое жало на хвосте, привязал к нему нитку и
дал своему сынишке в качестве игрушки. Скорпион
прохаживался, tic-tic-tic, а ребенок шел за ним держа его за
нитку. Казалось что он радиоуправляемый! Так дети познают
окружающий мир и природу, разве нет?
В то же время дити на западе имеют целые коробки
наполненные пластиковыми игрушками, но так ли уж они им
интересны? А потом вырастают в людей, которые до свадьбы
всё еще играют в игрушки. В Индии же детей приучают к
ответственности с очень раннего возраста. В какой то момент
они начинают играть в жизнь.

Когда мой гуру узнал что у него рак горла, он снова начал
курить и умер. Он уехал в Solapur в штате Maharashtra, но
наказал: «Хочу чтобы мой самадхи был в Rishimukh», поэтому
его тело поместили в автобус и привезли сюда. И мы занялись
организацией его самадхи. Пришли мужчины и выкопали
достаточно глубокую яму, в ней они сделали небольшой грот
и посадили в него гуру в позиции йога лицом на восход.
Потом они высыпали на него два мешка соли и закопали. Так,
чтобы он лучше сохранился, как анчоус под солью.
Есть разные типы смербти для йогов. Есть jivan samadhi,
при котором йог садиться в позу лотоса и постепенно умирает.
Есть прижизненное самадхи, это когда йог перед смертью
садиться и его закапывают ещё живым. Есть также ganga
samadhi, при котором йог садиться на дно реки и потихоньку
глотает воду.
Гуру был на моей стороне, он дал мне гарантии, чтобы я
мог остаться в этом месте. Теперь я был там перманентно.
Понятно что я был расстроен когда он умер, не смотря даже
на то что у нас возникли с ним небольшие разногласия. Я был
очарован им, тем как просто он жил, в своей абсолютно
пустой комнате. Потом я познакомил его с одним богатым
учеником и он начал аккумулировать вещи, одежду, мешки с
рисом и мукой, сумки и сумочки. Установил дверь.

Даже когда я встречался с женщинами я никогда не говорил:

заведу себе жену, дом и буду жить спокойно. Переодически
мы путешествовали по Индии и с нашим маленьким
ребенком. Во время одного из наших паломничевств мы
поехали в Omkareshwar на пойск одного гуру, который как
говорили, жил в джунглях без ничего или почти. Мы наняли
лодку чтобы переплыть на другой берег реки, нас оствали в
месте где не было никаких деревень и лодка уплыла. Мы
направились в сторону небольшого храма, который имел
заброшенный
вид и бабы там не оказалось. Может быть он пришел туда
чтобы заниматься своими делами и потом пронёсся слух о том
что он там живёт, но туда стало приходить слишком много
народа, поэтому он сменил место.
Но факт в том что мы оказались в джунглях в обеденное
время с маленьким ребенком и совсем без еды. Ну и вот: «Что
же делать? Что мы будем есть?» и так далее. Мы шли с
ребенком на руках немного расстороенные как вдруг увидели
одно большое дерево. Под деревом кто то сделал пуджу, там
были ароматические палочки и всё такое. А так же амфора из
терракотты. Мы заглянули внутрь — она была наполнена
рисовыми зёрнами.
Обычно после пуджи его разбрасывают, не бывает такого
чтобы его так оставили. Кастрюли у нас не было, но была эта
амфора. Мы были на берегу реки, то есть вода рядом. А огонь
я умел разводить. Казалось, что господь организовал для нас
обед на весь день! Только соли не хватало.
Когда ты начинаешь ыидеть во всём бога, ты остаёшся в
контакте с ним и думаешь: «Будет пища? Если есть на то воля
господа!», значит ты его позвал. Он даёт тебе свидетельства.
Ты не можешь сказать: «Ну, возможно бог и сужествует. Если
в полдень он мне намутит обед, значит он есть.» Так не
работает. Когда к Христу приходили и говорили: «Ах, так ты
тот кто делает чудеса? Давай, покажи нам что нибудь!», ясно
что там никаких чудес не происходило. Искалеченным и
лепрозным он сначала задавал вопрос: «Так ты веришь в то,
что я могу сделать что то для тебя?» В тот момент когда они с
верой отвечали да — происходило чудо.
 Именно такую веру можно охарактеризовать как Путь.
Потому что дхарму нельзя понять логически: но когда
веришь, тогда тебе будет дано понимание. Нужно полностью
положиться на того, кто разрешает все проблемы. Поэтому
когда ты говоришь: «Я должен сделать, должен создать,
должен организовать...», достаточно думать что это не ты
делаешь, а господь который всем руководит. И чем больше ты
так думаешь с верой, тем больше он проявляет себя и
регулирует ситуацию. Это ключ.
Что такое дхарма? Это постоянное наблюдение за своим
эго. Зажечь палочку благовоний следуя одной идее или
прогуляться на природе в поиске чистого божественного
измерения, той чистоты которой является земля.
Я понял что нет ничего что нужно понять. Нужно только
верить, верить без опасений. Чем больше веришь, тем больше
он проявляется в деталях, в тех историях что происходят в
жизни постоянно, которым нельзя дать рационального
объяснения.

Обычно йог или баба не женятся. Однако есть некоторые

течения, где йогам не возбраняется жениться. Есть некоторые
садху, которые живут с женщиной и это работает. Например
риши, которые жили обособленно за тысячи лет до нас на тех
же камнях и которые дали миру веды, практиковали дхарму и
имели семью. Брамины тоже женяться и передают своим
детям религиозное знание.
У Санты тоже было много веры и наш ребенок стал
замечательным человеком. Мы хорошо потрудились. Когда
женщина находиться в духовном поиске, и её дети это плод
любви, в этом нет ничего негативного. Но нужно быть
внимателным к тем отношениям, которые возникают в этой
дуальности, нужно наблюдать за тем что внутренний поиск и
желание отречения не входят в противоречия с
партнёром...необходимо чтобы вы оба разделяли эти
ценности.
 По началу Санта, пока любовь-морковь, принимала этот
образ жизни. Но после рождения ребенка она стала
отказываться от него. Она стала гуру, потому что мать всегда
первый гуру для ребенка. По мере взросления Веды
соревнования между нами становились всё острее, появились
взаимные критики. Например вечером мы ссорились, а утром
я представал перед господом и должен был делать пуджу, но
мой ум не мог сконцентрироваться.
Мы прожили вместе семь лет, но отношения уже не были
прежними. Наша связь стала отношения мужа и жены. И все
цвета поблекли.

До четырёх лет Веда росла в Хампи. Каждый год мы

возвращались в Италию, поскольку родители Санты хотели
видеть внучку и они присылали нам билеты на самолёт. И там
начинались обычные социальные игры. Её родители
советовали ей оставить меня, а они бы взяли на себя все
затраты на ребенка и на неё. Естественно её отец говорил что
в джунглях ребенок не может научиться ничему хорошему, чт
там есть змеи, что играя с местными детьми она уже начала
говорить на местном языке kannada, который никто не
использует. В общем н неё оказывали давление чтобы она
осталась в Италии.
Однажды я пошёл вместе с Сантой чтобы получить
индийскую визу, но в последний момент она отказалась ехать
со мной. Она видела сокровища дхармы, но в конце-концов
осталась в плену у своего окружения, которое на передой
повторяло: «Ну хватить, ты красивая, ты мать, у тебя есть
ребенок который должен холить в нормальную школу...» И она
решила остаться в Милине.
Я вернулся в Индию в одиночестве. Я не менял дхарму на
карму. То есть, пока они следовали мне, ок, но я не мог
следовать им. Я должен был продолжать свою работу, которая
являлась единственным и самым важным моим занятием.
Ну что же, тут тоже всё зависит от ценностей, от того что
ты считаешь добром и что злом. Что было бы лучше, растить
её, девочку, со мной в джунглях или оставить её расти в
большом европейском городе?
Санта могла бы остаться. Не столько со мной, а скорее в том
мире. Она предала дхарму. Со мной у неё был момент поиска,
я всегда видел в ней в каком то смысле ученицу, может из-за
большой разницы в возрасте. Она бы спокойно могла идти
самомтоятельно по пути дхармы, даже с иным гуру. Она
хорошо ориентировалась, многое видела и могла запросто
продолжать жить в этой среде, не возвращаясь назад чтобы
стать социальным продуктом. И девочка тоже могла бы
вырасти там. Она бы жила вместе с йогами.

Перед тем как поехать в Италию мы дали добро на

строительство небольшого храма Шиве в том домике, который
мы построили для Санты и ребенка. И когда я возвращался я
знал знал что храм должен быть готов. Не хватало лишь
лингама, фаллического символа, который является основным
элементом в храме Шивы. Его я нашел во время моего
возвращения при странных обстоятельствах.
Я приехал в Хампи когда была уже ночь. Тогда я спустился
к реке и стал ожидать первых признаков зари, чтобы
посмотреть на Rishimukh. Уровень воды был высоковат,
течение сильное. Я вошел в воду. Приходилось бороться с
течением чтобы добраться к противоположному берегу, как
вдруг примерно на середине реки, между затонувшими
колоннами старого рухнувшего давно моста я споткнулся об
один идеально блестяще-черный камень, на вроде оникса. Я
сразу понял что это. В нем была симметрия и гармония, как в
скульптуре.
Я не мог взять его, поскольку он был тяжелый. Но как
только я пришел в ашрам я рассказ что нашел лингам. Тогда
Мариано и ещё пятнадцать человек пошли на его поиски в
реке. Вода была мутной и они потратили довольно много
времени прежде чем отыскать лингам. Наконец-то один
мальчик, котрый водил коров на выпас и хорошо знал
территорию, громко закричал:
«Лингам! Лингам!»
И народ вытащил его из воды. Так появился лингам.
Индуизм основан мужском и женском началах, лингам и
йони. Откуда происходит человечество? Именно благодаря
этому союзу. Потуму как, если они не встретятся, то ничего не
произойдёт, правильно? То есть лингам это фаллогинератор. У
нас, возможно, его персонефицируют с Адамом. Адам и Ева
были первыми. То есть они являются лингамом и йони.
Так как храм был уже построен, то этот камень сразу же
водрузили туда, в бывший дом Санты, которая случайно, или
по божьей воле, решила остаться в Милане. То есть теперь,
наконец-то, у нас путь был свободен, чтобы по серъёзному
заняться храмом. Храм это следующая стадия ашрама. Ашрам
может быть просто местом встречи, в то время как храм это
уже место поклонения.
Ram Das, наш друг и гуру Pampa Sarovar, пришел что бы
взглянуть на лингам. Он немедленно захотел оставить тысчу
рупий и послал двух рабочих чтобы они наломали тысячу
камней для перестройки ашрама в храм. Вокруг всё
забурлило. Как раз в Pampa Sarovar под одним деревом
находилось старинное йони без лингама, которое нашли когда
чистили пруд с лотосами. Так они и стояло там без лингама
довольное долгое время. Тогда мы в четвером отправились
туда чтобы погрузить йони на повозку запряженную быками и
призти её к нам.
Потом был праздник в эту честь, на котором деревенские
женщины зажигали маслянные светильники и расставляли их
вокруг нового храма вместе с цветами, фруктами и другими
подношениями. Собрались двеналцать садху и многие
брамины, которые речитативом читали мантры, в то время как
мы устанавливали лингам в йони, как символ соединения
мужского и женского. Это длилось много часов. Теперь уже
наше место официально было классифицировано как храм
Шивы.
Shiiiiv, Shiv, Shiv, Shiv, Shiva...
Говорят что любая религия ведёт к богу. Так как в разные
периоды вера в бога ослабевала, то чтобы напомнить о ней,
господь дал людям, им отмеченным, возможность быть его
представителями и нести вперёд его месседж. И он
продолжает приходить к таким людям. Поэтому были такие
события, которые отмечали целые эпохи: эра Шивы, Кришны,
Будды, Христа, Магомета и так далее.
Какая из религий правильная? Любая религия это тропинка
к богу. Какая бы ни была и как её практиковать это уже вне
компетеции бога. Более того, чем сильнее становится твоё
осознование бога, тем понятнее тебе всё становится и ты
уходишь от религии. То есть Иисус Христос, Шива, Будда это
тварищи по аскезе, разве нет? Но уних не было какой то своей
религии к которой они принадлежали, В Индии Шиву считают
богом. Я жил в Индии вместе с индусами. Индия была моим
учителем, поэтому верю в то что он аватар бога, один из тех
кто был отмечен богом. Точно так же я верю в то, что были и
другие подобные люди. Каждый зовёт по своему.
Ноя не считаю Шиву выше других. Нет, Нет, абсолютно не
считаю таковым. Более того, необходимо в кажлом из них
найти всё, и во всём смочь увидеть каждого.

Мой отец всегда мне помогал, когда я приезжал из Индии и

уезжал обратно. Было досаточно сделать несколько картин и
отнести ему и он был доволен. Его дом был весь заполнен его
книгами, когда он умер. Мне позвонила моя сестра сказать об
этом. Была необходима моя подпись чтобы разблокировать
наследство, банковский счёт, и она поторапливала меня
поскорее вернуться. Но у меня были другие взгляды на это. Я
поехал в итальянское консульство в Бомбей и подписал отказ
от всего наследства. Я никогда ничего не сделал для своего
отца и ехать сейчас туда чтобы забрать его дом и его вещи
было бы неправильно. Я всегда был с ним в контрасте. Он
хотел чтобы я был там, чтобы работал, чтобы пошел по его
стопам и продолжал вести его бухгалтерскую фирму, кторую
он открыл и от которой меня воротило. Он хотел всего этого
от меня, но я это всегда отвергал.
Итак, я подписал отказ и автоматически моя часть
наследства перешла моим детям, тем, которе были у нас с
Альбой, моей первой женой.
Есть те, кто мне говорят: «Ты бы мог жить сейчас
припеваючи, и ты отказался?»
Но бы мог всю жизнь жить не плохо. Я бы мог заниматься
всем чем пожелаю. Только я не делал ничего чтобы намутить
побольше денег, больше того минимума, которого мне было
достаточно для жизни. Я никогда не собирался делать денги, в
том числе и потому что они ограничивают и не дают пойти
дальше. Многие люди, типа моего отца, проводят жизнь делая
деньги, и нельзя сказать что онидостигают каких то высоких
целей. Говорят же проще верблюду пройти в угольное ушко,
чем богатому войти в царствие небесное. И это не мои слова.
Зачем мне нужно было становиться богатым? Жизнь дала
мне всё, что мне было необходимо. Моя жизнь прошла без
социального стресса, без болезненных решений, я жил с
богом в душе большую часть моей жизни, занимаясь лишь
поклонением ему. О чём большем можно ещё мечтать?

На следующий год я вернулся в Италию и спросил у своей

матери, чем закончилась история с детьми и наследством. Она
всегда поддерживала с ними связь.
«Всё в порядке.» А потом говорит: «Почему ты им не
позвонишь?»
Вот так впервые я позвонил им.
«Пронто, это Чезаре.»
«Чезаре кто?»
«Да ладно, ваш отец.»
Тишина.
«Ну и что?»
 «Что, что...В общем хотел узнать как у вас дела и
познакомиться с вами.»
Вот так я встретился впервые в Турине, после долгих лет, со
своим сыном. Ему было лет сорок. Мы что то выпили с ним,
он рассказал мне как было поделено наследство между ним и
сестрой. Германы в этот момент не было и мы увиделись с ней
спустя несколько дней. Мы пообедали вместе и поговорили.
Она занимается дизайном тканей, художница, это от меня ей
передалось и у неё отлично получается. Она ездит в Америку,
в Париж на показы мод. Собиралась покупать виллу на холме.
После обеда она говорит мне: «Ну так что ты собираешься
делать? Куда мне тебя отвезти?»
«Хм, лучше вы скажите мне что делать, я это сделаю.»
«Ну, возвращайся в Индию!»
С тех пор пор мы больше не виделись, хотя несколько раз
говорили по телефону. В общем двое моих детей из Турина
хорошо интегрировались в социальную систему. У сына
сейчас есть свой сын, то есть я уже дедушка. Мне бы хотелось
познакомиться с моим внуком, но пока не было окказии.
Помню я однажды как только приехал из Индии, я позвонил
своему сыну и сказал что хотел бы встретиться с ними, но он
мне сказал что не может, поскольку должен идти на
баскетбольный матч.
Санту я смог сразу забыть. Больше того, в течении двух
месяцев я просыпался утром в ашраме, в одиночестве, и
думал о ней. Я долго прожил вместе с Сантой, поэтому вся
моя эмоцианальная система оказалась в ловушке. Потом,
меньше чем через полгода, неожиданно появилась другая
девушка, осталась на несколько дней, потом уехала, потом
вернулась из Европы на велосипеде и осталась на сезон,
потом уехала снова и через некоторое время написала мне что
она беременна.
Я много раз, заходил и выходил из самсары. Это значит что
мне было не достаточно первого опыта, да и второго тоже. Я
должен был вновь и вновь пройти этими маршрутами,
сознавая боль и радость предидущих раз. Если у тебя
остались ещё желания, господь говорит тебе: «На, держи, всё
тут, можешь поглядеть! Иди и сам разбирайся что к чему!»
И ты снова попался. И снова все те же проблемы.
Есть события которые повторяются, господь тебе
предлагает похожие ситуации именно для того чтобы ты был
готов продолжать свой путь, понимаешь? «Тот кто не
возненавидит отца своего и мать свою, жену и детей, боатьев
и сестёр, тот не может стать моим учеником.» Не так ли
говорил Иисус? Вот такая вот история.
До тех пор пока ты увлечён семейными отношениями, или
другими вещами которые предлагает тебе общество, ты не
сможешь освободиться. Оставить детей это основная
прерогатива включенная в этот контест.
Будда ушел из дома сразу после рождения своего сына. В
истории про Сидхартху он занимается делами, жениться,
делает сына, а потом оставляет всё, уходит к реке и
реализуется. То же самое и апостолы, но когда они оставили
свои дома и своё добро чтобы идти вслед за богом, нам никто
не говорит сколько у них было детей. В ту эпоху обычно
заводили много детей, как минимум десяток на каждого. Кто
знает сколько детей было у святого Петра, который был
рыбаком? У него была лодка, семья, дети большие и малые.
Однако он ставил всё, включая лодку, которая была символом
силы, и пошёл вслед за Христом. За идеей, которая была, ну в
общем немного странной. Ему потом говорили его
родственники: «Вот, посмотри, как закончил этот тип!»
В этом и весь абсурд. Релиния, то есть духовный путь, он
абсурдный, ты улавливаешь? Потому что он вне любой
системы, за рамками социальных ценностей. Он за рамками
мирской игры, потому что это более высокий уровень, это
игра Вселенной.
Говорят что нужно оставить всё, отца и мать, жену, детей и
даже собственную жизнь если это необходимо для духовного
пути.
 Это вечная война.

БОГОМ
ОТМЕЧЕННЫЕ

Меня спрашивают, почему я выбрал такую жизнь. Но я не

выбирал. Я никогда даже не думал о тм, чтобы так жить. Кто
по своей воле выберет жизнь нищего бедолаги? Господь для
меня её выбрал. Всё собралось как мозаика, кусочек за
кусочком. Не было никакого окончательного откровения,
никакого ключевого момента. Все моменты сливаются в
единый поток жизни, которая состоит из череды
незначительных событий. Представь себе путь без пункта
назначения, который открывается постепенно, шаг за шагом.
Моя жизнь полна неправильных поступков. Наркотики,
тюрьмы, жены, оставленные дети: это моя сансара.
Важно что после всех ошибок, ты моднимаешься,
переосмысливаешь всё заново и идёшь правильной дорогой.
Из грязи в князи. Если путь проступков приводит к богу,
значит это естественный путь одного аскета, которому
предстоит преодолеть моря и горы чтобы придти к господу.
 Что было, то было.
Нужно освободиться от социальных схем, от
привязанностей, быть осознанными в еде, жить на природе,
жить преданно и становиться чище. У меня сразу же возникло
представление что тюрьма это своего рода монастырь, затвор.
Там быстро прекращается то взаимоотношение между
мыслью и действием, которое есть на свободе. Ты весь
сконцентрирован в своих мыслях и поэтому у тебя
вырабатывается иной способ видеть вещи.
Из всего того что случалось я усвоил урок. Все, как
позитивное так и негативное, было школой. Без выбора. Это
все различные знаки, которые господь тебе предоставляет в
жизни, чтобы ты смог подойти к определенной идее.
Идея бога это полное безумие. Это мечта, это видение. Все
те, кто пытались найти слова чтобы описать его, закончиои
тем что стали использовать настолько грандиозные слова что
не всякий может выявить главное: «Неизмеримый»,
«Всепроникающий»...! Мироздание создателя насколько
велико, что земные ценности на базе которых появлялись
языки, не могут вместить его. Даже способы описания стали
безумием. Создатель всего за пределами понятий. Какое
описание ты можешь дать богу? Это высокое напряжение, без
формы и без имени. А мы находимся внутри этого.
То есть ты не можешь прочесть описание бога в книге,
понятно? Ты должен сам понять это пройдя ряд стадий,
осознавая то, кто ты есть. И кто же мы? Мы земля, рябь на
земной поверхности. Мы молекулы, которые составляют
целостность планеты Земля, так же как молекулы из которых
состоят наши тела это мы. Поэтому мы должны
идентифицировать себя с планетой, а не с самими собой,
потому что наша идентификация с собой иллюзорна.
Мы живём за счет света и тепла солнца, да или нет? Это
причина по которой солнце во многих религиях занимает
место бога. Вот оно у нас, солнце, мы видим его и понимаем
что это величайшая вещь. Куда бы ты ни пошел, откуда бы ни
посмотрел солнце везде одинаковое. В любом контексте, в
любом обществе солнце остаётся быть солнцем, для всех.
Вездесущее и всесильное. Есть что либо сильнее солнца? Оно
великое, вечное. Каждое утро появляется, пунктуально: «Я
снова здесь, вот он я!». Оно на виду, оно делится своими
лучами, поддерживает всех. То есть это бог для всех, разве
нет?
Если же ты начинаешь идентифицировать бога с религиями,
то ты путаешься. Кажется что каждый хочет иметь своего
персонального бога. Если ты христианин, то
идентифицируешь его с Христом, если мусульманин то с
Аллахом, если хинду то с Шивой. То есть это скорее
социальная идентификация. Но поиск бога за рамками
общества.
Отсюда происходит вселенское осознование. Это даже не
осознование солнца. Это максимум. Осознование солнца всё
еще лишь маленькая часть, но уже очень значительная, потому
что солнце у нас на виду, нет? И ты должен понимать что
наматываешь круги вокруг солнца, ты должен чувствовать это
наше общее перемещение. Мы находимся в солнечной
системе, то есть мы часть движения всей системы, мы часть
солнца.
Мы имеем некое ощущение единения или идентификации.
Однако эта идентификация не должна быть только с
сонцем, но со всем, поскольку мы часть планеты в нашей
солнечной системе среди миллионов других солнечных
систем... Видишь что бог — созидание, имеется в виду — это
нечто слишком сложное. Миллионы солнечных систем!
Таково его величие что ему нет предела ни во времени ни в
пространстве. Нашими глазами и другими органами чувств
невозможно прочувствовать всю картину. Мы дожны
проецировать свою мысль за пределы форм, цветов и
свидетельств, за пределы чувств.
Мы находимся в композиции мироздания, мы тут по самую
шею! Независимо от того как проявляется и как двежется этот
фермент на планете земля, которым мы являемся, независимо
от наших детей, жён, структур, наших эмоций и идей, то есть
за рамками всего того, чем мы являемся и осознаём.
Чем мы являемся по сути? Богом, или нет? Или сыном
божьим, называй как хочешь. Мы являемся людьми чтобы
осозновать эту великую истину, величайшую из возможных.
Вот такая вот жизнь.

Я искал реализацию и продолжаю её искать. Стараюсь

двигаться вперёд в этом направлении. Настоящий искатель
изучает идею бога за рамками религий. Религии это как
зеркальце для жаворонков или приманка для дураков.
Поскольку бог он кто, шиваит, буддист или католик?
С тех пор как я уехал из Итали я более-менее всё время жил
на востоке. Почти сорок лет я был в путешествиях. Только в
Хампи, после иннагурации ашрама, я прожил больше
двадцати лет. Я долго жил в том месте. Деревенские дети,
которые приносили мне немного дров или молока от своих
коров, сейчас женатые мужчины и уже имеют своих детей.
Я до сих пор занят работой в храме: котора заключается в
том, чтобы делать пуджу, то есть религиозную церемонию,
встречать посетителей, управлять делами, готовить еду, идти
спать в определённый час, чтобы проснуться перед рассветом.
Весь день расписан в интересах храма. Вечером валюсь с ног.
Когда трудишься во имя господа, то не можешь сказать «Нет!»
и думать о том чтобы что то не сделать или же наоборот
сделать в спешке, чтобы закончить поскорее. Более того,
думаешь как бы сделать побольше, потому что делать каждый
раз чуть-чуть больше ситуация вокруг расцветает, делая же
меньше все увядает. И это нужно делать с любовью. Без
любви не стоит делать что либо во имя господа. Потому что
если ты не можешь сделать или не хочешь, то бог же не
просит тебя делать это.
Делаю пуджу каждое утро в районе пол шестого, когда из
ночи появляется день, когда из темноты приходит свет,
первый свет солнца. Это магический момент. Сначала ничего
не видно, потом солнце подаёт сигнал: «Я иду!». Птички
начинают просыпаться, доносятся первые звуки природы. В
Индии это называется bhaktikatai, момент поклонения.
Пуджа это признание того что бог есть, и утром ей
необходимо заниматься в первую очередь. Если он создатель
всего сущего, то мы многим ему обязаны, разве нет? Первая
мысль утром о том чтобы идентифицировать солнце как
проявление господа, поэтому мы делаем эту церемонию.Там
мы каждое утро можем встречать появление создателя. Все
садху так делают. Каждый делает свой вид пуджи. У всех есть
дхуни или статуэтки богов, разные штучки, или же они
обращаются к солнцу. Это утренние моменты — первая
мысль во время омовения, или во время перебирания чёток,
или в тот момент когда йог садится в медитацию, либо когда
делает физические упражнения из йоги surya namaskar,
приветствие солнцу — всё равно первая мысль это
концентрация на той идее что бог, много или не так много,
регулирует их жизнь.
Первое что нужно сделать это локализировать эту мысль
и укрепиться в ней. Если бог это идея, нужно усилить этц
идею, служить этой идее и и увидеть как она материализуется,
понятно? Практически ты материализируешь идею бога теми
четырьмя вещами, которые ты готовишь для пуджи. Ёто один
камень или четыре кусочка железа, однако ты с ними
обращаешься как если бы это был сам бог. Ты моешь их
чистой водой, зажигаешь им благовония, раскладываешь для
них цветы. Потому что же такое бог? Это просто идея. И так
как ты не можешь делать подношения идее, ты её должен
материализовать.
Это вещи которые просто делаются без ожидания какого
либо подтверждения.
Для чего нужно то, что я делаю? Ни для чего. Но потом
ничего и всэ вдруг пересекаются. Три полоски, которые я
делаю пеплом на лбу, маслянный светильник, запах
благовоний, колокольчики, морская раковина, огонь, цветочки,
для чего всё это?
То что мы делаем социуму не нужно. Это ничего
производит, не делает деньги, не помогает никому. Возможно
никто даже не догадывается о том что ты делаешь. Но это
делается для бога. В течении всего дня — как ты садишься,
что говоришь, что думаешь — думай о нём. Когда ты должен
что то сказать, остановись на мгновения и спроси себя: это
понравиться ему? Если нет, то для кого ты это делаешь, для
общества, или чтобы понравиться полиции? За рамками
текущих законов ты создаёшь цепочку своих ценностей перед
господом.
Когда ты просыпаешься по утру ты говоришь: «Боже
мой!», когда пьёш первый горячий чай: «Боже мой!», когда
ребенок наконец то засыпает вечером: «Боже мой!!!». Даже
когда всё идет из рук вон плохо. Потому что хорошо это или
плохо, что ты знаешь о том? Тогда ты принимаешь всё.
Абсолютно всё. И снова повторяешь: «Боже мой!», не так ли?
Прими всё и потом из плохого появиться и хорошее.
Когда утром ты делаешь пуджу на все четыре стороны
света — в сторону деревни, в сторону каменных скал, в
сторону реки, в сторону огня -, от этого становиться всем
чуточку лучше. Ты трубишь в раковину чтобы привлечь
внимание господа в этот момент в этот уголок земли, чтобы
сказать ему: «Ок, мы тут! Мы здесь для тебя».
Ну а так то это всё ни к чему. Или по крайней мере это
нужно лишь для бога, если только по странной случайности
этот бог существует.

Ночью я всегда мало сплю. В ашраме я сплю со страхом

божьим. Я просываюсь в два часа ночи и смотрю на часы:
«Могу ещё часик другой поспать!» Если я просыпаюсь в два
тридцать: «Ах, ещё только полтретьего!»7 Потом я
просыпаюсь и снова смтрю который час. И так до
полчетвертого, когда я встаю. Почему так рано? Потому что
это именно то время, которое необходимо чтобы
подготовиться к пудже. Если бы времени требовалось меньше,
тогда я бы вставал позднее. В кровати так хорошо! Мариано
когда просыпался, был всегда немного не в себе. Вот так
браток, это дисциплина которая поддерживает идею о боге.
Даже когда у меня была маляри и жар, я не переставал это
делать.
Для меня единственная альтернатива которая может быть,
единственная контркультура социуму, это поиск бога. Других
вариантов просто нет. Небольшие альтернативы которые
появились в последнее время, как например экологическая
тема, это как оппозиуионная партия в политике, но это по
прежнему политическая партия. Так же как и хиппи —
peace&love, всё что хочешь — но потом они были впитаны в
структуру общества через работу, деньги и через все
остальные вещи. Беспокойство о том чтобы всё иметь и
ничего не давать.
Лучше это или хуже я не знаю. Ценности зависят от точки
зрения. Например для масс-медиа, для публики, садху это
уличный сумашедший, бедолага который отказался от
привязанностей, от дома. В то же время садху думает что
сумашедшие это они, те кто остаётся жить в сансаре. Это они
живут в неведении, потому что отказываются от
осознанности, от бесконечно великого пространства, которое
может быть богом, чтобы затеряться в своих материальных
историях, в иллюзии.
Как говориться: «То, что является ночью для обычных
людей, для садху является днём».

Храм в Rishimukh сейчас сделан на славу, но он всё время

развивается. Его обязательно посещают паломники когда
бывают в этих местах. В храм приходят чтобы ощутить что ты
не где-то на рынке, а что ты в месте где есть спокойствие.
Вопросы, которые обсуждаются на базаре, одного типа, в то
же время в храме атмосфера более расслабленная. Баба, перед
тем как спросить как тебя зовут, говорят: «Подходи, садись.
Выпей чаю, выкури чилум».
Бабе не интересно кто ты. Ты часть всего.
Особенно тот, кто находиться в путешествии, когда
приходит в храм чувствует себя там дома так, как ни в каком
другом месте. Он ощущает иную вибрацию. Это субъективное
впечатление, но в глубине все ощущают, что в тропическом
климате они вдруг оказываются в безупречном месте, где
ощущается чистота и свежесть. Вода течёт по лингаму, цветы
остаются свежими. Ашрам это алтернативное решение жизни.
Это как школа жизни в джунглях. Чтобы сходить по большому
нужно пройти по скалам, купаться в реке, готовить на огне.
Тем кто приходит - добро пожаловать, тем кто остаётся -
хорошего времяпрепровождения, тем кто уходит -
счастливого пути.
Всё больше индийских паломников и иностранцев
посещают его. С одной стороны это хорошо, но есть и
негативная сторона. Многие приходят чтобы только покурить,
или ещё раньше приходили посмотреть на мои волосы.Когда я
их поднёс в виде подношенния реке они были длинной
полтора метра. С такими джата на голове их интересовало
только это! Сразу доставали фотоаапарат.
«Распусти их, собери...»
Но в чём ценность волос? Когда то jata, dread, были
символом тех кто живёт на улице, тех кто отказались от
эстетических принципов. Потом он вошли в моду. После этого
я их обрезал, не так давно. Нашелся кто-то кто дал за мои
дреды тысячу евро — я даже не ожидал что у меня есть что
то, что имеет такую ценность на рынке.
Таким образом мы объеденили приятное с полезным и на эти
деньги мы привели в порядок тросниковые крыши ашрама.
Теперь, когда у меня на голове ничего нет, они
поинтересуются тем, что есть внутри?
Работа по ашраму отнимает у меня много энергии. Эта
структура храма, не могу до конца понять, приблизила она
меня или отдалила. Поэтому я иногда думаю о том чтобы
оставить всё это и вернуться в Италию. То что касается меня,
то в Италии мне требуется больше смирения. Поскольку там
я, по большому счёту, бедный иммигрант, бедолага, самый
нищий из всех кто есть вокруг.
Но в Индии я кое-кто, люди прикосаются к моим стопам,
присаживаются рядом чтобы послушать меня, и так далее.
Это приподнимает тебя на одну ступеньку чуть выше,
правильно?
В Индии я ощущаю себя богатым, сейчас. У меня есть
вещи, колокола, одеяла. Мв всегда пили воду из реки, но в
этом году кто-то установил кран с фильтром для воды. Потом
кто-то подарил нам бойлер, правда он потом сломался. Зимой,
чтобы согреть утром воду приходиться как и прежде разжечь
огонь, поставить большую кастрюлю с водой и сесть в
ожидании напротив в темноте. Двенадцать лет мы прожили в
Хампи без электричества, с маслянными светильниками. Не
потому что у меня не было денег на это, но просто я об этом
даже не думал, в нём не было необходимости в джунглях.
Потом ашрам расширился и электричество появилось, кто-то
провёл его. Многие жители деревни что напротив не имеют
электричества. Недолгое время мы даже держали коров,
поэтому ко мне слали приходить и просить денег. Я стал той
фигурой, с которой не имел ничего общего.
Эта история стала слишком большой. В начале, когда в тени
одного валуна возле реки, я выкопал яму в земле и зажег два
куска дерева, я чувствовал себя гораздо спокойнее. У меня
было меньше обязанностей, меньше вещей, меньше порядка
надо было наводить, делать, руководить.
Что же делать сейчас? Если честно я никогда не
задумывался о будущем. Я иду с верой. У меня нет проектов.
Поживём-увидем как будут развиваться события, что будет
происходить. Им же то же требуется своё время для
ферментации, правильно? Всё разворачивается само собой.
Готовлю чай, курю чилум, живу момент за моментом.
Достаточно оставаться толлерантным.
Господь не готовит мне программу заранее, он держит меня
всегда в подвешенном состоянии.

Я думал о том чтобы вернуться туда, где я родился.

Поблаголарить родную землю которая меня вырастила, чтобы
сказать ей что я родился на ней, но умирать буду в другом
месте. Я бы хотел извиться за то что поеду умирать в Индию,
где мне проще умереть чем на родине.
Я думал о том чтобы представился тем людям, которые
сейчас живут в моём родном городке Castoreale, без эпатажа,
без форсирования идеи о людях с длинными волосами или
одетых в цветные одежды, без разных опозновательных
знаков которые могут создать помехи в их восприятии. Если у
тебя есть признание людей, оно должно быть самим по себе.
Это они сами дожны сказать: «Похоже что это один из тех
кто отмечен богом, это видно по тому как он сидит, как
говорит, как он живёт, по тому как он двигается».
Они сами должны увидеть и понять святой я или нет.
Один человек приезжает туда. Выходит из автобуса и
останавливается на площади. Там недалеко есть кафе.
Заказывает себе лимонную граниту, поскольку её там делают
вкусной.
Потом кто то спросит его: «Откуда ты?»
«Хм, я из Castoreale. Вот вернулся в свой родной город
чтобы посмотреть кто тут сейчас живёь. Хорошие ли тут люди
или так себе...»