ОТ АВТОРА

Настоящая монография подводит итог многолетней полевой и литературной работы автора в

области антропогенного ландшафтоведения. В известной мере она продолжает опубликованную нами
ранее книгу «Ландшафтная сфера Земли» (1970), в которой было показано, как под влиянием все
усиливающегося воздействия человека на природу ландшафтная сфера вступила в новый,
антропогенный этап своего развития.
Проблема антропогенного ландшафтоведения во многом новая для географической науки.
Решение ее, хотя бы частичное, трудно представить без поддержки большого коллектива. Такую
активную поддержку автор нашел у сотрудников географического факультета Воронежского ордена
Ленина государственного университета имени Ленинского комсомола. В декабре 1968 г., заслушав наш
доклад «Основные этапы и тенденции развития советской физической географии» (Мильков, 1970-6),
Ученый совет факультета принял решение считать антропогенное ландшафтоведение одним из
важнейших направлений в работе географов университета.
Первые итоги работ в области антропогенного ландшафтоведения были подведены на
состоявшейся в Воронеже в мае 1972 г. региональной конференции «Антропогенные ландшафты
Центральных черноземных областей и прилегающих территорий». В работе конференции принимали
участие представители многих вузов страны. С удовлетворением можем отметить, что развиваемые в
настоящей монографии идеи антропогенного ландшафтоведения нашли полную поддержку участников
конференции.
Автор выражает искреннюю признательность своим товарищам по кафедре физической географии
Воронежского университета и всем другим лицам, способствовавшим работе над монографией.

ГЛАВА 1
ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ И ТЕНДЕНЦИИ
РАЗВИТИЯ СОВЕТСКОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ
ГЕОГРАФИИ
Согласно существующим представлениям, к физической географии относятся землеведение,
ландшаф-товедение, палеогеография, все так называемые «частные» географические науки —
геоморфология, гидрология суши, гляциология, океанология, климатология, почвоведение, география
растений, география животных (Авсюк и др., 1963). И хотя в пользу такого широкого взгляда на объем
физической географии высказывается целая группа ведущих советских географов, он не может
считаться общепринятым.
Действительно, климатология, гидрология суши, океанология, геоморфология, почвоведение,
география растений и животных своим возникновением и первоначальным развитием в значительной
мере обязаны физической географии. Но сейчас углубленная специализация многих из этих наук зашла
так далеко, что с физической географией их объединяют только прошлые генетические связи; что
касается наличия у них соответствующих хорологических разделов, то они свойственны не одной
физической географии, а в той или иной форме всем наукам о Земле.
За ограниченное толкование физической географии высказывается С. В. Калесник. В последнее
время он предлагает относить к физической географии лишь общее землеведение, ландшафтоведение и
палеогеографию (Калесник, 1967). А. А. Григорьев и Д. Л. Арманд, понимая физическую географию
широко, именуют землеведение и ландшафтоведение комплексной физической географией в
собственном смысле, слова (Григорьев, Арманд, 1964, стр. 225).
Принимая во внимание сказанное, целесообразно различать физическую географию в широком
смысле слова, куда включаются общее землеведение, ландшафтоведение и все частные науки, и
физическую географию в узком смысле слова, объединяющую общее
землеведение и ландшафтоведение. Именно о физической географии в узком смысле мы и будем
говорить дальше.
ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ СОВЕТСКОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ
БИОГЕОМОРФОЛОГИЧЕСКИЙ ЭТАП (1917—1931)
Он знаменуется утверждением в советской географии марксистско-ленинской методологии.
Общее землеведение тогда не имело своей собственной теории и носило характер компилятивной
справочной научной дисциплины. Популярный для своего времени учебник по общему землеведению А.
А. Кру-бера, выдержавший не одно издание (5-е издание в 1938 г.), представляет набор мало связанных
между собой общих сведений о Земле, морях, климате, реках, ледниках, озерах. Именно про такое
землеведение Л. С. Берг писал как про «совокупность ряда дисциплин» — астрономии, картографии,
физической географии и биогеографии (Берг, 1947, стр. 11).
Теория ландшафтоведения на протяжении биогео-моруфологического этапа делает свои первые
шаги. Наиболее значительными теоретическими исследованиями в этой области являются работы В. П.
Семено-ва-Тян-Шанского «Район и страна» (1928) и Л. С. Берга «Ландшафтно-географические зоны
СССР», ч. 1 (1930). Первая из них, несмотря на излишнюю рациональность, сохраняет до сих пор
определенное значение для работ по физико-географическому районированию. Труд Л. С. Берга
содержит теоретическое введение о географических ландшафтах. Изложенные в нем идеи оказали
большое влияние на последующее развитие советского ландшафтоведения.
С недостаточной разработанностью собственной теории связано большое влияние на физическую
географию частных (отраслевых) географических наук. При этом особенно большое влияние на
физическую географию оказывают геоморфология и биогеография. Из них наиболее тесные связи с
физической географией сохраняет геоморфология. Исторически в нашей стране геоморфология всегда
стояла ближе к геогра-
фии, чем к геологии, и на протяжении первого этапа резкого разграничения между физической
географией и геоморфологией не существовало. Не случайно первый академический институт
географии, открытый з 1930 г., первоначально назывался Геоморфологический институт, затем был
переименован сначала в Институт физической географии, а потом в Институт географии.
Биогеоморфологическая зависимость физической географии на этом этапе отчетливо
прослеживается на многих физико-географических работах. Так, при всем значении для теории
ландшафтоведения монографии Б. Б. Полынова «Пески Донской области, их почвы и ландшафты» (1926
—1927) она представляет собой почвенно-геоморфологическое, а не физико-географическое
исследование. Глубокие по своему содержанию работы И. М. Крашенинникова о природе Южного.
Урала имеют, напротив, ясно выраженную биогеографическую направленность.
Подлинно комплексный характер имеют лишь немногие работы по физико-географическому
районированию. К их числу относятся «Естественные районы Оренбургской губернии» С. С. Неуструева
(1918).
ЭТАП СТАНОВЛЕНИЯ
ФИЗИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ В УЗКОМ СМЫСЛЕ
(1932—1954)
Он характеризуется четким установлением предмета физической географии — географической
оболочки, разработкой основ современного ландшафтоведения. Физическая география приобретает
научную самостоятельность, она не только «питается» достижениями частных наук, но и сама начинает
оказывать на них воздействие.
В 1932 г., накануне Первого Всесоюзного географического съезда, А. А. Григорьев впервые
высказывает положение о том, что поверхность Земли, зона взаимного проникновения литосферы,
атмосферы и гидросферы, представляет собой физико-географическую оболочку, обладающую своими
специфическими качествами. «Поскольку физико-географическая оболочка земного шара обладает
своими особыми качествами, наука должна изучать эту оболочку во всей
ее совокупности, в ее диалектическом единстве. Именно этим и призвана заниматься физическая
география» (Григорьев, 1932, стр. 51).
Обоснованию физико-географической (географической, по С. В. Колеснику) оболочки, выяснению
ее структуры и динамики посвящены в дальнейшем многие работы А. А. Григорьева, переизданные
недавно в особом сборнике (Григорьев, 1966). Широкому признанию географической оболочки как
предмета физической географии способствовало издание учебного пособия С. В. Калесника «Основы
общего землеведения» (1947). Достаточно сравнить учебные пособия по общему землеведению А. А.
Крубера и С. В. Калесника, чтобы получить ясное представление о том большом шаге вперед, который
сделала советская физическая география на протяжении второго этапа.
Большое значение для развития физической географии имел труд Л. С. Берга «Географические
зоны СССР» (1947, 1952). Развитое в нем учение о зонах природы было широко использовано в частных
физико-географических науках (биогеография, климатология, гидрология).
Несмотря на определенные успехи комплексной физической географии в области теории, развитие
ее тормозилось из-за отсутствия собственных кадров. У части географов по-прежнему было
распространено мнение, что комплексная физическая география есть чисто компилятивная наука и
заниматься ею можно по «совместительству». Чаще всего в роли «совместителей» выступали
геоморфологи.
Становлению физической географии в узком смысле как самостоятельной науки содействовали
полевые ландшафтные исследования, которые почти одновременно, в самом начале 50-х годов,
начинают проводиться в Московском, Ленинградском, Воронежском, Львовском и некоторых других
университетах страны.
ЛАНДШАФТНЫЙ ЭТАП (С 1955 ГОДА ДО НАШИХ ДНЕЙ)
Находясь в стадии становления, физическая география длительное время находилась в «тени» за
частными физико-географическими науками. Это особенно проявилось в период работы 2-го съезда
Геогра-
фического общества СССР (1955), на пленарных и секционных заседаниях которого не нашлось
места ни для одного доклада по ландшафтоведению. Вскоре после съезда по инициативе
ландшафтоведов Ленинградского, Московского и Воронежского университетов в Ленинграде при
Географическом обществе СССР проводится первое Всесоюзное совещание по вопросам
ландшафтоведения. Оно нашло широкий отклик среди географов. За ним ^последов ал и пять новых
всесоюзных совещаний, конференции и семинары по вопросам ландшафтоведения. Подавляющая часть
докладов на них представляет обобщение опыта полевых ландшафтных исследований.
Важной качественной особенностью третьего этапа является слияние ландшафтных исследований
с работами по физико-географическому районированию. Инициатива в развертывании работ по физико-
географическому районированию, как и ландшафтных исследований на третьем этапе, принадлежит
географическим факультетам университетов. Итоги работ по физико-географическому районированию
опубликованы в ряде специальных монографий, посвященных крупным регионам и территории СССР в
целом.
Слияние ландшафтоведения с физико-географическим районированием означало признание
ландшафтоведения за науку, изучающую ландшафтные комплексы разных категорий и любого
таксономического ранга.
Ландшафтоведение превратилось в сложившуюся науку со своим объектом изучения, своими
специфическими методами исследования^ разносторонними связями с народным хозяйством
"(Исаченко, 1965; Мильков, 1966). В вопросах теории оно входит в тесные контакты с учением о
географической оболочке, выражением чего служит обоснованный А. А. Григорьевым и М. И. Будыко
периодический закон географической зональности. Теоретические достижения в ландшафтоведении
стали оказывать значительное воздействие на частные физико-географические науки—климатологию,
гидрологию, биогеографию. В географических атласах впервые появляются региональные и
типологические ландшафтные карты. В самостоятельные разделы ландшафтоведения вырастают
геохимия и геофизика ландшафта.
Одновременно с этим дальнейшей специализации подверглась геоморфология. Именно на
протяжении третьего этапа произошло окончательное отделение физической географии от
геоморфологии. Выросли высококвалифицированные кадры ландшафтоведов, специалистов в области
физической географии. «Совместительствовать», заниматься с одинаковой глубиной одновременно
геоморфологией и физической географией, как это было на втором этапе, стало, за редким исключением,
невозможно. Но и на третьем этапе прошлые тесные связи физической географии с геоморфологией
продолжают сказываться. Недавняя близость с геоморфологией находит свое выражение в том, что
часть ландшафтоведов недооценивает роль биотических факторов и, напротив, излишне преувеличивает
значение геолого-геоморфологических условий в формировании ландшафтных комплексов (Н. А.
Солнцев, И. В. Васильева и др.).
ДАЛЬНЕЙШИЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ СОВЕТСКОЙ ФИЗИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ
Дальнейшее развитие современной географии в наш век научно-технического прогресса И. П.
Герасимов видит в переходе ее в качественно новый этап — «конструктивную географию» (Герасимов,
1966, 1970). Термин «конструктивная география» не новый в географической литературе,— напомним
монографию Д. И. Богорада «Конструктивная география района» (1965). Мы не против употребления
этого термина, так как он хорошо выражает прогнозно-преобразовательные тенденции современной
географии.
Однако никак нельзя согласиться с тем содержанием «конструктивной географии», которое
вкладывает в нее И. П. Герасимов. «Конструктивная география», по его словам, несет
«...ответственность за плодотворную теоретическую и практическую разработку всех сложных и
взаимосвязанных проблем дальнейшей рациональной эксплуатации естественных ресурсов Земли,
сохранение и целенаправленное преобразование окружающей человеческое общество природной
среды...» (Герасимов, 1970, стр. 17).
Главными направлениями «конструктивной географии» И. П. Герасимов признает: 1) выявление
природных ресурсов, их рациональное использование и экономическая оценка; 2) изучение стихийных
природных явлений, разработка их прогноза и методов защиты; 3) научные основы борьбы с
загрязнением окружающей среды; 4) преобразование природной среды; 5) охрана природной среды.
Все эти проблемы, несмотря на их исключительную актуальность, нельзя считать
«собственностью» географии. Они в равной мере интересуют и биологов, и геологов, и представителей
технических наук.
Как известно, самостоятельность каждой науки проверяется наличием у нее собственного объекта
исследования и своих методов изучения этого объекта.
Пока ни того ни другого мы не находим у «конструктивной географии». Случайно или нет, но
вместо географических терминов «географическая оболочка», «ландшафт», «комплекс» И. П.
Герасимов, перечисляя направления современного фронта конструктивных научно-исследовательских
географических работ, пред-' почитает говорить о природной среде и окружающей среде. Но изучением
природной и окружающей среды в различных аспектах занимаются самые различные науки,
естественные и социальные, включая философию, и география в этом отношении не может иметь ни
монополии, ни преимущественных прав.
 В свете сказанного не вызывает удивления отрицательная реакция биологов на попытки
«конструктивной географии» взять на себя ведущую роль в разработке наиболее острых проблем
биосферы. Это выявилось, в частности, на Международной конференции по научным основам
рационального использования и сохранения ресурсов биосферы (Париж, 1968 г.), где, по словам И. П.
Герасимова, «...представления о научных задачах конструктивной географии были определены как
«модерные» (Герасимов, 1969, стр. 152), а его предложения о замене терминов «экосистема» на
«геобиоценоз»" или «географический ландшафт» и «экологический» подход на «геоценотический» или
«физико-географический», или «геофизический», были отвергнуты. «Вместе с тем общая сущность всех
этих терминов и понятий, по моему мнению, — утверждает
И. П. Герасимов (1969, стр. 153), — одна и та же, отличаясь, может быть, только
профессиональным аспектом». Однако ставить знак равенства между этими терминами нет оснований,
каждый из них имеет свой точный определенный смысл, понятие «экосистемы» не может служить
полным синонимом не только географического ландшафта, но и биогеоценоза; «экологический» подход
к объекту далеко не идентичен физико-географическому и геофизическому.
Терминологическая нетребовательность во всех случаях есть результат отсутствия четких и ясных
представлений о предмете исследования. Мы говорим о современной географии как системе наук и в то
же время развиваем мысль о «конструктивной географии» как единой науке будущего.
К сожалению, определенная легкость в решении больших вопросов далеко не единичное явление
среди географов. Яркий пример тому статья Н. А. Солнцева (1968), в которой на небольшом числе
страниц «обосновывается» существование едва ли не десятка новых наук, в том числе таких, которым
сам автор статьи затрудняется дать название. Подобный подход к сложным проблемам, а равно и
неоправданная «агрессивность» по отношению к смежным наукам, естественно, не укрепляет позиции
географов в общем фронте научных исследований.
Вместо «конструктивной географии» — единой и универсальной науки — проблемами
планомерного преобразования и управления природной средой будут заниматься специалисты многих
наук, в особенности биологи, географы, геологи, техники, экономисты. Вполне понятно, что в центре
внимания сейчас стоит биосфера, и в вопросах ее изучения дирижерская палочка всегда остается за
биологами. И если мы станем смешивать понятие биосферы с географической оболочкой и поставим
вопрос о пересмотре дирижерства в изучении биосферы, то, бесспорно, окажемся в незавидной роли
человека, покушающегося на чужую собственность. Биосфера лишь составная и более узкая часть
географической оболочки, как бистром — ландшафтной сферы Земли (Мильков, 1970); в признании
этого положения лежит разграничительная линия между физико-географами и биологами, и не только
последними.
Спрашивается, если мы не видим перспектив развития «конструктивной географии», то что мы
предлагаем взамен ее, как нам рисуется развитие географии в ближайшем будущем, в век все
ускоряющегося научно-технического прогресса?
Наряду с перестройкой давно уже сложившихся традиционных научных дисциплин в ближайшие
годы получат развитие многие новые, «стыковые» разделы и даже самостоятельные науки.
В частности, большие перспективы имеет биогеоце-нология, сформировавшаяся на стыке
биологии и физической географии. Биогеоценологии, занимающейся изучением механизма взаимного
обмена веществом и энергией между живой и мертвой природой, мы предложили другое название —
биофизики ландшафта (Мильков, 1968). Наиболее значительные успехи биогеоценология сделала в
области изучения наземных, особенно лесных, ландшафтов (Сукачев, Дылис, 1964; Лавренко, 1971).
Исследования последних лет показывают, что биогеоценологический подход в такой же мере
закономерен и при изучении океанов (Зенкевич, 1967). К сожалению, в биогеоценологии до сих пор
совершенно недостаточное внимание уделяется изучению биогеоценозов, преобразованных и созданных
человеком (Грин и др., 1972).
Еще ближе, чем биогеоценология, стоят к физической географии науки, возникающие на стыке
физической географии с экономической географией.
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ФИЗИЧЕСКОЙ
ГЕОГРАФИИ С ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИЕЙ.
АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
Хотя физическая география и экономическая география— разные науки, из которых одна является
наукой естественной, другая — общественной, они в то же время настолько тесно связаны между собой,
что в совокупности со всеми их подразделениями образуют особую систему географических наук.
Близость физической географии и экономической географии проистекает из того, что
хозяйственная деятельность человека, размещение производства находятся в тесной связи с природными
условиями и вмес-
те с этим сами природые условия меняются под воздействием хозяйственной деятельности
человека. Взаимоотношения физической и экономической географии могут быть выражены формулой:
физико-географические условия ^ хозяйственная деятельность человека.
 Формула физико-географические условия ч^= хозяйственная деятельность человека уже,
ограниченнее по своему содержанию проблемы взаимодействия природы и общества. Старая, но сейчас
особенно актуальная проблема взаимодействия природы и общества породила в последнее время
настоящий поток не всегда продуманных работ с проектами создания новых наук — натурсоциологии
(Забелин, 1959),нооло-гии (Плетников, 1968), геодемологии (Котельников и Саушкин, 1967, и др.).
Справедливую оценку таким работам дает С. В. Калесник: «Ясно одно: для полноценного, т. е.
всестороннего, решения проблемы взаимодействия природы и общества нужен синтез знаний, добытых
многими и разными науками о природе и человеке. Это дело не только географии. Честь и слава
географам за то, что именно они ставят вопрос. Но они не могут и не должны охватывать необъятное»
(Калесник, 1971, стр. 29).
Формула физико-географические условия ^ хозяйственная деятельность человека отражает
необходимый нам географический аспект проблемы взаимодействия природы и общества. Она служит
основой для двух научных направлений, уже получивших развитие в географии.
Первое из них — оценка влияния природных условий на хозяйственную деятельность человека.
Она не имеет ничего общего ни с географическим детерминизмом, ни с инвайронментализмом, ее цель
— объективная оценка природы и природных ресурсов в отношении хозяйственной деятельности
человека, перспектив развития общественного производства. Советские географы хорошо знают, что
влияние природных условий на общественное производство хотя и очень велико, но не является
решающим, что его всегда следует оценивать с учетом определенного социально-исторического фона.
Оценка влияния природных условий на хозяйственную деятельность человека нашла широкое
отражение
в учебном пособии Ю. Г. Саушкина «Введение в экономическую географию» (1958, 1970). Однако
ограничивать ею одной все введение в экономическую географию, как делает Ю. Г. Саушкин, вряд ли
есть основания.
Второе научное направление, зародившееся на стыке физической географии с экономической, —
антропогенное ландшафтоведение.
В наши дни антропогенный фактор стал ведущим в формировании и изменении существующих
природных ландшафтов (Мильков, 1964, 1970). Роль его под влиянием роста населения и техники с
каждым годом продолжает нарастать. Недалеко то время, когда антропогенные ландшафты приобретут
ведущую роль в структуре ландшафтной сферы всей Земли. Именно поэтому представляется
совершенно необходимым разграничивать в ландшафтоведении два раздела: природное
ландшафтоведение и антропогенное ландшафтоведение.
Два основных направления в ландшафтоведении — природное и антропогенное сохранят свое
значение и в том случае, когда природные ландшафты полностью или почти полностью уступят место
антропогенным. Природное ландшафтоведение станет тогда подстилающей палеогеографической
основой при анализе современных (антропогенных) ландшафтов.
Обособление антропогенного ландшафтоведения— объективный процесс, находящий отражение в
работах советских и зарубежных географов. Этот процесс обособления, возможно, даже несколько
отстал от соответствующего выделения антропогенных разделов в некоторых частных географических
науках, особенно в биогеографии. Геоботаники, например, уже давно развивают идею культурных
ландшафтов, или агро-фитоценозов (Бяллович, 1936; Калинина, 1970), а некоторые из них учение об
искусственных посевах растений выделяют в особую науку — агрофитоценологию (Марков, 1969,
Камышев, 1971). В литературе имеются высказывания о выделении антропогенной зоогеографии.
(Попов, Рустамов, 1970), антропогенной геоморфологии и т. п.
АНТРОПОГЕННАЯ ГЕОГРАФИЯ
И АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ,
ИХ МЕСТО В СИСТЕМЕ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАУК
Свыше 100 лет назад, в 1864 г., в Лондоне вышла книга Д. П. Марша «Человек и природа или о
влиянии человека на изменение физико-географических условий» (Marsh, 1864). Через два года книга Д.
П. Марша была переведена на русский язык и опубликована в России (Марш, 1866). В предисловии к
ней Д. П. Марш пишет: «Целью этой книги: указать характер и, приблизительно, размеры изменений,
про-: изведенных человеком в физических условиях обитаемой им планеты, раскрыть опасности
неблагоразумия и необходимости осторожности, когда дело идет о вмешательстве в широких размерах в
непосредственные порядки органического или неорганического мира, — выяснить возможность и
важность восстановления нарушенных порядков, а также возможность и важность материального
улучшения обширных истощенных стран, — и, наконец, разъяснить ту истину, что проявляемая
человеком сила, и по роду, и по степени, принадлежит к высшему порядку, чем силы, проявляемые
другими формами животной жизни, участвующей вместе с человеком на пиру щедрой природы».
Труд Д. П. Марша — серьезное исследование о воздействии человека на природные условия.
Снабженный большим фактическим материалом, проникнутый заботой об охране природы, он не
потерял своего научного значения до наших дней.
 В 1891 г. Россию постигла небывалая засуха. Ответом на нее явился выход статей, а затем и
отдельной монографии В. В. Докучаева (1892) «Наши степи прежде и теперь». В ней В. В. Докучаев
показал, как многовековая деятельность человека — вырубка лесов, распашка степной целины,
неумеренная пастьба скота — привела к коренному изменению южнорусских степей, их иссушению,
истощению черноземных почв, в результате чего засухи стали и более частыми, и более губительными
для урожая.
Вот образец анализа антропогенной перестройки степного ландшафта, сделанного В. В.
Докучаевым (1936, стр. 102): «Все это (вырубка лесов, распашка степной целины. — Ф. М.), даже
при сохранении
прежнего количества падающих на землю атмосферных осадков, неизбежно должно было повлечь
и действительно повлеко за собой следующие результаты: усиленное испарение степных вод, а
вероятно, и увеличение ночного охлаждения степи; уменьшение количества почвенной влаги и
понижение уровня грунтовых вод; чрезвычайное усиление водополей (весенних и дождевых) в открытой
степи и реках, вместе с сокращением их продолжительности и уменьшением количества летнего запаса
вод, как в реках, так и на степных водоразделах; иссякновение и уничтожение одних источников и
заплывание других; энергический, все более и более увеличивающийся смыв плодородных земель со
степи и загромождение речных русел, озер и всякого рода западин песком и иными грубыми осадками;
наконец, усиление вредного действия восточных и юго-восточных ветров, знойных, иссушающих
растительность и источники летом, и холодных, нередко губящих плодовые деревья и посевы зимой и
ранней весной».
В. В. Докучаев не ограничился одной констатацией антропогенной деградации степных и
лесостепных ландшафтов. Выдающаяся заслуга его состоит в том, что он одновременно обосновывает и
практические рекомендации по борьбе с засухами и суховеями — создание полезащитных лесных
полос, устройство прудов, применение высокой агротехники. Больше того, свои рекомендации он
впоследствии проверяет на практике путем организации опытных участков в степи — эталонов
культурного преобразованного ландшафта. Один из таких участков — Каменная степь на юго-востоке
Воронежской области, где сейчас расстилаются поля Института сельского хозяйства Цент-
ральночерноземной полосы имени В. В. Докучаева.
Почти одновременно с монографией В. В. Докучаева в журнале «Землеведение» появляются две
статьи А. И. Воейкова (1894) под одним заглавием «Воздействие человека на природу». В статьях
собран не просто большой материал о последствиях стихийного вмешательства человека в природу
(вырубка лесов, рост оврагов, развитие селей в горах, активизация карста, появление развеваемых
песков и т.п.), но и показаны примеры активного преобразования природы человеком.
Вопросам воздействия человека на природу А. И. Воейков уделял большое внимание и в других
своих работах. Избранные его статьи на эту тему были переизданы в сборнике «Воздействие человека на
природу» (1949).
Значительный интерес представляет изданная в Штутгарте (ФРГ) монография Е. Фельса (Fels,
1954) «Хозяйственная деятельность человека и преобразование земли». Это одна из книг пятитомной
серии «Земля и мировое хозяйство». Для своего времени это почти исчерпывающая сводка, содержащая
богатую информацию. Специальные главы монографии посвящены преобразованию твердой
поверхности, вод (включая побережья морей — польдеры), климата, растительного и животного мира.
Одна из глав названа «Человек в круговороте изменений лика Земли». В заключительной главе
рассматривается хозяйственный ландшафт, составляющий часть культурного. Глава открывается
словами, с которыми нельзя не согласиться: «Все излагаемые в этой книге виды воздействия, как бы ни
многообразны они были, вольно или невольно имеют одинаковый результат. Они все сильнее
накладывают на поверхность Земли отпечаток деятельности человека. Они лишают природный ланд-
шафт его самобытности, глубоко преображают и стирают его без остатка на все больших площадях»
(Fels, 1954, стр. 228).
Процесс, воздействия человека на природу наглядно проявляется в истреблении лесов. По этому
вопросу существует большая литература. Отметим здесь монографию М. А. Цветкова (1957),
показывающую ход истребления лесов в Европейской России за период с конца XVII в. до начала XX
столетия.
Невелика по объему, но очень содержательна работа А. В. Сидоренко «Человек, техника, земля»
(1967). В ней А. В. Сидоренко развивает понятие геологической среды как сферы обитания и
деятельности человека, характеризует деятельность человека как мощный геологический фактор.
Изменение геолого-геоморфологических процессов в условиях большого города показано в
работах Ф. В. Котлова (1962), Ф. В. Котлова, И. А. Брашиной, И. К. Сипягиной (1967). Высокой оценки
заслуживает работа М. И. Львовича «Человек и воды» (1963).
М. И. Львович дает прогноз изменения водного баланса и речного стока под влиянием
хозяйственной деятельности человека, разрабатывает рекомендации по регулированию стока.
 О том, как менялся под влиянием человека животный мир, в особенности география и запасы
промысловых животных, рассказывается в книгах С. В. Ки-рикова (1959, 1960, 1966).
В 1971 г. в переводе с немецкого опубликована . «Сельскохозяйственная экология» В. Тишлера.
Это первая в мировой литературе сводка по биогеоценоло-гии антропогенных сельскохозяйственных
ландшафтов — полей, сенокосов и пастбищ — преимущественно умеренного пояса.
Вопросы воздействия человека на природу тесно переплетаются с ее охраной. Опубликованные
труды по охране природы содержат материал о разностороннем, не всегда осознанном воздействии че-
ловека на природу и его последствиях (Дювиньо и Танг, 1968; Дорст, 1968; Бауэр и Вайничке, 1971 и
др.).
Как видим, сам вопрос о воздействии человека на природу далеко не новый. Однако
опубликованные ранее работы, за небольшим исключением, относятся к антропогенной географии, а не
к антропогенному ландшафтоведению. Антропогенная география изучает воздействие человека на
бескомплексную природу, ее отдельные компоненты; антропогенное ландшафтоведение ту же проблему
решает с позиции воздействия человека на ландшафтные комплексы. И если антропогенная география
прошла уже достаточно сложный путь развития и в ней наряду с общей антропогенной географией
наметилось обособление частных (отраслевых) ее разделов, таких, как агроклиматология,
агрофитоценология, и некоторых других, то антропогенное ландшафтоведение находится в зачаточном
состоянии. До сих пор отсутствуют теоретические исследования, в которых бы вскрывались
специфические черты антропогенных ландшафтов; не разработана типология, а следовательно, нет
необходимых условий для развертывания описательного антропогенного ландшафтоведения.
ГЛАВА 2
ВОПРОСЫ ТЕОРИИ АНТРОПОГЕННОГО ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЯ
Лишь человеку удалось наложить свою печать на природу: он не только переместил различные виды растений и животных, но изменил
также внешний вид и климат своего местожительства, изменил даже самые растения и животных до такой степени, что результаты его
деятельности могут исчезнуть лишь вместе с общим омертвением земного шара. ? ■ Ф. Энгельс. Диалектика природы.
М., 1969, стр. 18.
ЧТО СЧИТАТЬ АНТРОПОГЕННЫМ^ ЛАНДШАФТОМ
К признанию существования в природе антропогенных ландшафтов географы подошли не сразу.
Термина «антропогенный ландшафт» нет в последнем издании «Словаря-справочника по физической
географии» А. С. Баркова (1958). На страницах «Краткой географической энциклопедии» (1960, 1961)
есть статьи об антропогенном рельефе, ландшафте географическом, культурном ландшафте, но нет хотя
бы краткой заметки об антропогенном ландшафте, а если он здесь и упоминается, то только в связи с
культурным ландшафтом.
Автор настоящей монографии давно стоит за признание широкого распространения на
поверхности Земли антропогенных ландшафтов (Мильков, 1960; 1970-а). С удовлетворением можем
отметить, что в недавно вышедшем Энциклопедическом словаре географических терминов (1968)
нашлось место для отдельной, правда небольшой, заметки об антропогенном ландшафте.
Столь медленное распространение идей атропо-генного ландшафтоведения среди географов
вызвано ошибочной трактовкой антропогенного ландшафта некоторыми исследователями. Мы имеем
здесь в виду
прежде всего взгляды С. В. Калесника и Н. А. Солнцева.
По мнению С. В. Калесника, хотя при социализме в природу и внесены очень большие изменения,
однако «основные типы структуры географических ландшафтов СССР остались такими же, как и
прежде» (Калесник, 1965, стр. 216). Распаханы, осушены, орошены десятки миллионов гектаров земель,
сведены или посажены леса, реки перегорожены плотинами, построены сотни городов. И тем не менее
тип климата не переменился от этого, типы почвообразования — тоже, степь осталась степью (хотя и с
культурной растительностью), пустыня — пустыней, тайга — тайгой. «Замена девственной степной
растительности бескрайними полями пшеницы, кукурузы, подсолнуха — это, конечно, большое и
впечатляющее изменение. Но для ландшафта — это перемена одного лишь компонента. И до тех пор,
пока прочие компоненты не придут сопряженно в соответствие с измененным, нельзя говорить о
коренном преобразовании структуры ландшафта» (Калесник, 1965, стр. 216).
С. В. Калесник оспаривает известные слова Ф. Энгельса: «От «природы» Германии, какой она бы-
ла в эпоху переселения в нее германцев, осталось чертовски мало» (Энгельс, 1969, стр. 198—199). Он
пишет по этому поводу: «Я все же думаю, что не так уж «чертовски мало»: геологический фундамент,
рельеф, гидрографическая сеть остались; климат если и менялся, то главным образом не под влиянием
человека; животный мир изменился, но в основном количественно — одни виды уничтожены
(например, зубры), число особей других видов сильно сократилось, однако общий характер уцелевшей
фауны — прежний» (Калесник, 1965, стр. 216).
В рассуждениях С. В. Калесника много слабых мест. Коренная перестройка человеком
растительного покрова — это не простая перемена лишь одного компонента ландшафта. Идея
ландшафтного комплекса основывается на равнозначности всех его компонентов: изменение любого из
них очень скоро проявится на всех других компонентах и ландшафтном комплексе в целом. Исключения
не составляет не только растительность, но и животный мир. Практически трудно допустить полное
уничтожение или коренную пере-
стройку существующих зооценозов в каких-либо лесных урочищах. Но если допустить такую
возможность, то едва ли у кого возникнут сомнения в последующих коренных изменениях всего лесного
урочища вплоть до полного выпадения лесного яруса и перехода лесного урочища в заболоченный луг,
болото или иной другой комплекс. А. А. Молчанов, отмечая исключительно большую роль почвенной
фауны и микроорганизмов в переработке лесного опада, утверждает: «Не будь почвенной фауны и
микроорганизмов, лес погиб бы от своих же отходов» (Молчанов, 1971, стр. 12).
С. В. Калесник не исключает того, что смена растительности может повлечь изменение структуры
ландшафта, но для этого нужно время, с тем чтобы все другие компоненты ландшафта пришли в
соответствие с изменением. Какова длительность этого времени, он не указывает, но если судить по
тому, что такого соответствия на территории Германии не наступило с времен вселения в нее германцев,
то оно должно измеряться многими столетиями.
В действительности в ландшафтном комплексе, как и в любой взаимообусловленной системе,
изменение одного компонента незамедлительно отражается на всех других. Сведение леса тут же
автоматически существенным образом меняет в ландшафте его климатический режим, зооценозы,
глубину залегания и качество грунтовых вод, интенсивность эрозионно-де-нудационных процессов.
Даже такой консервативный компонент ландшафта, как почвы, меняется сравнительно быстро под
влиянием преобразованной растительности. Так, Б. П. Ахтырцев, проанализировав большой полевой
материал о воздействии хозяйственной деятельности человека на почвы среднерусской лесостепи,
пришел к следующему выводу: «Темно-серые лесные почвы типичной и особенно южной лесостепи,
которые не имеют резкой дифференциации минеральной массы по профилю, обладают наибольшими
потенциальными возможностями для превращения в черноземы при смене древесной растительности
травянистой. При длительном воздействии травянистой растительности (1СЮ лет) и последующей
распашке темно-серые освоенные почвы приобретают черноземные признаки» (Ахтырцев, 1968, стр.
46).
В свете сказанного явно несостоятельным оказывается утверждение С. В. Калесника, что
ландшафтная структура зон не изменилась под влиянием деятельности человека, что степь осталась
степью, тайга— тайгой. Напомним классические работы В. В. Докучаева «Наши степи - прежде и
теперь» (1892) и А. А. Измаильского «Как высохла наша степь» (1893), в которых показано, как под
влиянием деятельности человека наши южнорусские степи и лесостепь приобрели другую
ландшафтную структуру по сравнению с их девственным состоянием.
Ставя под сомнение возможность коренного антропогенного преобразования структуры
географических зон, С. В. Калесник такое преобразование, считает возможным преимущественно для
ландшафтных комплексов низшего таксономического ранга. «Очевидно также, — пишет он, — что
геокомплексы, коренным образом преобразованные человеком, искать надо прежде всего среди
таксономических единиц малого ранга: переделать фацию или урочище гораздо легче, чем ландшафт, а
последний легче, чем географическую зону» (Калесник, 1970, стр. 218).
Сходную с С. В. Калесником позицию в отношении антропогенных ландшафтов занимает А. Г.
Исаченко. По его мнению, «деятельность человека, как известно, затрагивает далеко не все
компоненты геокомплекса. Значительному изменению подвергаются прежде всего органический мир,
почва, также гидросеть. Но основные зональные и азональные ландшафтообразу-ющие факторы, такие,
как геологический фундамент, солнечная радиация, циркуляция атмосферы, продолжают действовать
даже в наиболее сильно измененных ландшафтах... Новые черты, создаваемые в ландшафте человеком,
имеют изменчивый, преходящий характер» (Исаченко, 1967, стр. 266. Курсив наш. — Ф. М.).
Ошибочность утверждений А. Г. Исаченко очевидна. И солнечная радиация, и геологический
фундамент существенно меняются в городских и промышленных ландшафтах. Типичные для
промышленных ландшафтов карьерно-отвальные комплексы существуют, как и природные,
неопределенно долго, и про них никак не скажешь, что это временные, преходящие нарушения
естественных ландшафтов.
Еще более сужают круг антропогенных ландшафтов Н. А. Солнцев и его ученики. Они считают,
что в формировании ландшафтов решающую роль во всех случаях имеет геолого-геоморфологический
фактор и только смена литогенной основы определяет переход одного ландшафтного комплекса к
другому. В связи с этим создание культурной растительности, скажем пашни на месте леса или лесной
полосы на месте черноземной степи, не влечет за собой появления новых антропогенных ландшафтов,
поскольку при этом не меняется литогенная основа.
Вот ход рассуждения одной из сторонниц этой точки зрения — А. А. Видиной. «При
крупномасштабных исследованиях следует учитывать в той или иной мере все границы, в том числе и
границы сельскохозяйственных угодий, которые могут меняться в зависимости от целей хозяйственной
деятельности (лес может быть вырублен, часть болот-а — осушена, луг распахан и т. п.). Однако
классификация морфологических единиц ландшафта строится на вполне определенных научных
принципах, не зависящих от сельскохозяйственного использования территории» (Види-на, 1963, стр.
110—111. Курсив наш. — Ф. М.). Таким научным принципом она считает принцип генетической
однородности природных территориальных единиц. Трактуется этот принцип генетической одно-
родности ею крайне односторонне. Опираясь на бездоказательное утверждение Н. А. Солнцева, что во
взаимодействии «живой» и «мертвой» природы ведущая роль во всех случаях принадлежит последней,
А. А. Видина принцип генетической однородности сводит к геолого-геоморфологическому единству
территории. Там, где естественный почвенно-растительный покров хорошо отражает геолого-
геоморфологические различия, выделение ландшафтных комплексов по характеру растительности, по А.
А. Видиной, вполне оправданно. Растительности в этом случае отводится роль индикатора геолого-
геоморфологических условий. Но вот на пашне или на участках, где чередуются леса, залежные и
пахотные земли, принимать во внимание растительность нельзя. В таких случаях для разграничения
ландшафтных комплексов следует опираться только на геолого-геоморфологические рубежи, ибо
именно геолого-геоморфологическая основа, изме-
няя местные гидроклиматические условия, определяла размещение в прошлом естественных
растительных сообществ, а сейчас культурной растительности. И как вывод из всего сказанного:
«Границы сельскохозяйственных угодий недопустимо принимать в качестве границ морфологических
единиц ландшафта, как бы это ни казалось заманчивым из-за внешнего контраста между «однородной»
пашней и соседними перелесками или лугами» (Видина, 1963, стр. 112—113).
Как видим, А. А. Видина недооценивает роль био-ты в формировании ландшафтов. Простой
пример: полезащитная лесная полоса в степи выступает таким мощным трансформатором местных
гидроклиматических условий, настолько меняет почвы и растительность ближайшего окружения, что
далеко не всякие геолого-геоморфологические различия, допустимые на плакорах среднерусской
лесостепи или южнорусских степей, могут быть поставлены в один с нею ряд.
Что касается роли геолого-геоморфологических рубежей, то здесь А. А. Видина стучится в
открытую, дверь. Никто из географов не считал и не будет считать обширное распаханное поле за одно
урочище, если оно, хотя бы в деталях, неоднородно по геологическому строению и рельефу. Возьмем,
например, распаханные орошаемые поля в пределах приадырно-равнинного типа местности Ферганской
котловины. Расположенные на пологонаклонных равнинах, они покрыты светлыми сероземами. А.
Абдулкасимов (1966) различает на этих полях три типа урочищ: 1) распаханные поля с орошаемыми
светлыми глинистыми сероземами, подстилаемыми галечником на глубине более 2 м; 2) распаханные
поля с орошаемыми светлыми суглинистыми и глинистыми сероземами, подстилаемыми галечником на
глубине 1—2 м; 3) распаханные поля с орошаемыми суглинистыми сероземами, подстилаемыми
галечником на глубине 0,5— 1 м.
Огромная роль рельефа и геологического строения в обособлении урочищ бесспорна, но это
обстоятельство не дает права сводить на нет ландшафтообразу-ющее значение других факторов.
В противоположность С. В. Калёснику и Н. А. Солнцеву очень широкую трактовку антропоген-
ного ландшафта дает Н. К. Иогансен. Антропогенны-
ми этот автор считает все типы ландшафта, находящиеся под влиянием человека.
««Антропогенный» — это не значит ландшафт, созданный человеком, но затронутый им в той или иной
степени» (Иогансен, 1970, стр. 57). При таком определении почти все ландшафты Земли оказываются
антропогенными, и к естественным ландшафтам Н. К. Иогансен относит лишь ледяные пустыни
Антарктики, Арктики, ледники горных стран, внутренние массивы тропических и таежных лесов.
Подобное широкое определение антропогенного ландшафта не выдерживает критики. Понятие
антропогенного ландшафта предполагает не наличие в нем лишь следов влияния человека, а само
возникновение ландшафта, формирование его структуры под воздействием человека. Игнорируя этот
генетический момент, мы не сможем найти грани между природными и антропогенными ландшафтами.
Как мы уже писали не один раз (Мильков, 1964, 1970), в настоящее время на земной поверхности нет
девственных ландшафтов, а есть современные ландшафты с теми или иными следами воздействия
человека. Не составляют исключения и упоминаемые Н. К. Иогансеном ледяные пустыни и внутренние
массивы тропических и таежных лесов.
С нашей точки зрения, антропогенными ландшафтами следует считать как заново созданные
человеком ландшафты, так и все те природные комплексы, в которых коренному изменению
(перестройке) под влиянием человека подвергся любой из их компонентов, в том числе и
растительность с животным миром. Антропогенными комплексами в равной мере являются курган в
степи, земляной оборонительный вал, пруд в балке, польдер на берегу моря, полезащитная лесная
полоса, березовая роща на месте вырубленного ельника и т. п.
ОБ УСТОЙЧИВОСТИ ПРОИЗВОДНЫХ (ВТОРИЧНЫХ) ЛАНДШАФТОВ
В недооценке растительности как ландшафтообра-зующего фактора немалую роль играет издавна
укоренившееся в среде ботаников и географов мнение о неустойчивости — обратимости развития —
производ-
 ных (вторичных) ландшафтных комплексов. Очень определенно эта мысль высказана Н. Д.
Солнцевым: «Изменение природного ландшафта человеком не может в корне изменить его тип: если
ландшафт снова предоставить самому себе, то через большее или меньшее время он восстановит все
черты, присущие этому типу» (Солнцев, 1948, стр. 266). Тот же взгляд, хотя и в менее категоричной
форме, развивается в Энциклопедическом словаре географических терминов: производные
географические комплексы (вырубка, пашня, перелог, залежь, мелколиственный лес и т. п.) после
прекращения воздействия на них человека «имеют тенденцию возвращаться к своему естественному
состоянию» (Энциклопедический словарь, 1968, стр. 309).
Изложенный взгляд о неизбежной обратимости производных ландшафтов требует пересмотра.
Действительно, примеры самовосстановления коренных ландшафтных комплексов
многочисленны и хорошо известны. Гарь, вырубка, заброшенное поле в еловой тайге сначала зарастают
мелколиственным лесом из березы и осины, но затем этот мелколиственный лес снова вытесняется
ельником. В Прибалтике такие вторичные ельники в возрасте 100 и свыше лет можно встретить чаще,
чем не тронутые человеком коренные леса. Отличить такие ельники от коренных почти невозможно,
если бы не слой углей, встречающийся в почве. Заброшенная пашня в степях сначала превращается в
залежь с примесью сорных видов, затем сравнительно быстро переходит во вторичную степную целину,
трудно отличимую от девственной.
Но наряду с обратимыми, сукцессионными производными ландшафтами в природе известно не
меньшее число необратимых, устойчивых производных ландшафтов.
В тайге вырубка леса при близком залегании грунтовых вод нередко сопровождается повышением
уровня последних и образованием на месте ранее существовавшего леса болота, весьма устойчивого, не
склонного к самоосушению.
В лесостепной зоне Русской равнины есть далеко выдвинутые на юг сосновые боры типа
Бузулукского в Оренбургской области или Хреновского в Воронеж-
ской. Многие гари и вырубки в таких борах остаются безлесными на протяжении не одного
десятка лет. Даже повторное вмешательство человека — искусственная посадка сосны — во многих
случаях на таких участках не дает положительных результатов. Такова, например, гарь 18/9 г. в
Бузулукском бору. При осмотре ее в 1944 г. было отмечено отсутствие естественного возобновления: и
гибель большей части культур, вытесненных вейником и ковылем (Нестеров, 1949).
Классический пример необратимости производных ландшафтов представляют Алешковские
(Нижнеднепровские) пески. Геродот, посетивший Скифию (причерноморские степи) в V в. до н. э.,
отметил безлесие всей этой страны, за исключением Гилей. Достоверность сообщения Геродота о
наличии в Скифии Гилей— обширного лесного массива — долгое время многими историками ставилась
под сомнение. Археологические и палеоботанические исследования в районе Алешковских песков
подтвердили правдивость Геродота: Алешковские пески вплоть до XII—XIII вв. н. э. были покрыты
лесом с преобладанием суборей, который после истребления его человеком так и не самовосстановился
(Погребняк, 1953). Проводимое сейчас искусственное облесение Алешковских песков далеко не во всех
случаях дает положительные результаты.
Необратимые ландшафты возникают при неумеренной пастьбе скота на супесчаных степях. При
развевании супесей выдуваются в первую очередь более мелкие — глинистые и пылеватые — фракции,
вследствие чего механический состав почв «облегчается». «Естественно, что при этом условии никогда
не может быть полного возвращения к первичной степи» (Лав-ренко, 1940, стр. 211).
Оголенные пески — антропогенная Блэндовская «пустыня» — не одно столетие существуют в
Польше на месте сведенных лесов (Ленькова, 1971).
Большие площади занимают необратимые производные ландшафты в странах Средиземноморья.
Испанские томиллары, южнофранцузские гариги, гречес-ские фриганы ■— конвергентные типы
ландшафтов, возникшие чаще всего на месте сведенных в глубокой древности лесов. Здесь, как правило,
«на однажды обезлесенных площадях лес не возобновляется в тече-
ние столетий» (Шмитхюзен, 1966, стр. 163), а в ряде мест стран Леванта «уничтожение лесов
привело к тому, что оказались в значительной степени смытыми не только почвы, но и кора
выветривания, и никаких условий для восстановления лесов не сохранилось» (Миланова, 1969, стр.
15).
В Африке под влиянием периодических палов на месте сомкнутых сухих лесов формируется
саванна. «Эксперимент, проведенный с защищенным от огня открытым участком, показал, что саванна
может вновь превратиться в лес, иногда в светлый лес, но он всегда будет отличаться от первичного по
сомкнутости древостоя и его составу» (Дорст, 1968, стр. 147. Курсив наш. — Ф. М.).
В южной части Нигера, в условиях полусухого климата, описан оригинальный ландшафт типа
«bro-usse tigree» (White, L970). Здесь, на склонах плато, в одинаковых эдафических условиях
наблюдается чередование полос редколесья (ширина 40—20 м) и голого грунта (ширина 150—50 м).
Голые участки возникли в результате выпаса скота или гибели термитников и обратно не зарастают из-
за корневой конкуренции в условиях мелкой почвы, густо пронизанной повсюду корнями деревьев.
Аналогичный тип растительности описан в Мавритании, Судане и Сомали.
На примере производных (вторичных) ландшафтов, возникших на месте сведенных лесов, мы
считаем возможным вывести следующую закономерность: обратимые, сукцессионные ландшафты
возникают обычно на месте коренных типов с оптимальными условиями существования лесной
растительности; необратимые, устойчивые ландшафты образуются на месте коренных типов с
экстремальными, крайними условиями существования лесной растительности.
РАННЯЯ И ЗРЕЛАЯ СТАДИЯ РАЗВИТИЯ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
Критерием коренного, качественного изменения географического ландшафта С. В. Калесник
считает сопряженное изменение всех его компонентов, в результате которого ландшафт приобретает
новую структуру, отличную от прежней. «Конечно, <— признает С. В. Калесник, — изменение хотя бы
одного компо-
нента географического ландшафта обязательно и автоматически повлечет изменение и других
компонентов. Но процессы эти не мгновенны, и нужно подчас значительное время, чтобы все
компоненты пришли в новое соответствие друг с другом, сложились в новую структуру» (Калесник,
1970, стр. 218).
Если следовать С. В. Калеснику, то только что заполненное водохранилище нельзя считать
ландшафтным комплексом: пройдут годы и даже десятки лет, прежде чем все компоненты его придут в
сопряженное изменение — выработаются абразионные берега, сформируются соответствующие
стоячим или полупроточным водоемам растительность и животный мир, установится определенный
гидрохимический режим и т. д. Свежий карьер или отвал — это тоже не ландшафтный комплекс: надо
ждать неопределенно долгое время, пока карьер или отвал не покроются естественной растительностью,
не оденутся соответствующими почвами, — только тогда они приобретут новую ландшафтную
структуру и, следовательно, станут объектом исследования ландшафтоведов. А до этого времени
ландшафтоведу остается, по-виДимому, не замечать существования карьеров и отвалов и, может быть,
именовать их степной черноземной ровнядью, на месте которой они возникли.
Качественное изменение в структуре ландшафта, соответствующее «дате рождения»
антропогенного комплекса, происходит не на какой-то трудно уловимой условной ступени его
естественного развития, а в момент ломки, перестройки человеком одного или нескольких компонентов
естественного ландшафта.
В развитии большинства антропогенных ландшафтов легко различаются две стадии: 1) ранняя,
неустойчивая и 2) зрелая, устойчивая.
В раннюю, неустойчивую стадию происходит сравнительно быстрая перестройка,
приспособление всех компонентов ландшафтного комплекса к новой обстановке, возникшей благодаря
вмешательству человека. В одних случаях ранняя стадия характеризуется ускоренным ходом
геоморфологических процессов, в других — неоднократной сменой (сукцессией) растительных
группировок и животного мира, в третьих — резким изменением микроклимата или режима грунтовых
вод.
В эту раннюю стадию повышенной динамичностью отличаются отвальные комплексы. Известны
неоднократные случаи крупных оползней и селей — потоков жидкой грязи гидроотвалов. 20 августа
1963 г. произошел оползень на гидроотвале № 1 Лебединского рудника (КМА), когда сместились массы
объемом 500 тыс. м3. Оползнем были нарушены высоковольтные линии, перекрыто русло р. Осколец.
При изучении карьерно-отвальных ландшафтов ранней, неустойчивой стадии развития большое
значение приобретают вопросы рекультивации. Решать их обязаны специалисты с биолого-почвенной,
геохимической и географической подготовкой в тесном союзе с ландшафтоведами.
Длительность ранней, неустойчивой стадии развития весьма различна и зависит от типа
антропогенного комплекса и конкретных местных условий. На водохранилищах она продолжается 10—
20 лет; примерно тот же промежуток времени — 15—20 лет требуется для окончательной усадки и
стабилизации отвалов. Зарастание же песчано-глинистых отвалов естественной растительностью с
устойчивыми группировками происходит обычно еще быстрее ■— на протяжении первых 5—10, реже
10—15 лет.
В зрелую, устойчивую стадию происходит замедленное, эволюционное развитие антропогенных
комплексов. К этому времени они заканчивают выработку своей морфологии — рельефа,
растительность у них приобретает черты, свойственные данному региону (зоне), формируются, хотя и с
некоторым отставанием, почвы.
Антропогенные ландшафты зрелой, устойчивой стадии развития, обладающие развитым
почвенно-рас-тительным покровом, претерпевающие изменения в рельефе, связанные с нормальным
ходом эрозионно-денудационных процессов, требуют при своем изучении во многом тех же методов и
приемов, что и природные комплексы. По закономерностям развития они сходны с природными
комплексами, а порой и неотличимы от последних, если не принимать во внимание их генезис. Таковы
некоторые старые водохранилища, карьеры и отвалы, заросшие древесно-кустарниковой или
травянистой растительностью, спелые лесные посадки и т. д.
СУКЦЕССИОННЫЙ ХАРАКТЕР ДИНАМИКИ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
А
Антропогенные ландшафты, как и природные, находятся в непрерывном развитии. Но это
развитие имеет свои особенности — сукцессионный характер, обусловленный спецификой
антропогенного источника развития ландшафтных комплексов.
В основе всякого развития ландшафтных комплексов лежит взаимный обмен веществом и
энергией, который может протекать лишь при наличии контрастных сред. Контрастность сред —
обязательное условие динамики ландшафтных комплексов и процессов, происходящих в
географической оболочке (Мильков, 1968-а). Создавая антропогенный комплекс, человек усиливает
контрастность сред, активизирует взаимный обмен веществом и энергией. Последнее особенно заметно
проявляется в раннюю, неустойчивую стадию развития антропогенных ландшафтов, когда они проходят
ряд последовательных сукцессионных смен.
Сукцсссионная динамика присуща и некоторым природным ландшафтам (например, в только что
образовавшемся завальном озере в горах или при естественном заболачивании лесов), у антропогенных
же она составляет их важнейшую черту. Объясняется это тем, что антропогенный импульс развития
может повторяться многократно, каждый раз усиливая контрастность сред — непосредственную
причину последующих сукцессионных явлений в ландшафте.
Классический пример многократного повторения антропогенного вмешательства в природу дает
переложная система земледелия — подсечно-огневая в лесных районах и залежная в степях. Она
длительное время господствовала на ранних этапах развития общества, в отсталых странах известна и
сейчас.
Элементы ее — подсека как средство расширения пахотных угодий при трехпольной системе
земледелия — сохранялись на Европейском Севере (Новгородская, Костромская, Вологодская и другие
области) до начала 30-х годов текущего столетия. Участки подсек носили название «пал». Срубленные
летом деревья оставляли сохнуть до следующей весны, когда их сжигали, а «пал» прямо по золе
засевали льном. На следующий год «льнище» отдыхало под паром,
после чего его засевали рожью, а затем овсом, чередуя посевы с паром. Использовав «пал» на
протяжении 6—8 лет, его оставляли зарастать лесом. Через 15— 20 лет, когда «пал» успевал покрыться
молодым лесом— жерденником, лес снова рубили, жгли, а поле засевали льном (Жегалова, 1970).
«Пал», или «льнище», существовал длительное время на одном и том же месте, так как сводить
коренной лес («рамень») было труднее да и почвы под ним были менее плодородные. Исчезнувшие
ныне на Русской равнине «палы» представляли собой неповторимый динамичный антропогенный
ландшафт, слагавшийся из многократного повторения полевого и лесного типов.
Другой пример многократного воздействия человека на развитие антропогенных комплексов,
сходный с «палами», но более растянутый во времени, относится к строительству новых деревень и
починков на территории лесного Севера. В прошлом они возникали часто на пустошах, которые когда-
то были деревнями (Колесников, 1970, стр. 78).
История многократного воздействия на ландшафтные комплексы антропогенного фактора
прослеживается через историко-генетические ряды, о которых говорится в главе «Историческое
антропогенное ланд-шафтоведение».
ВОПРОСЫ КЛАССИФИКАЦИИ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
ПРЕДШЕСТВУЮЩИЕ ОПЫТЫ И ИХ ОЦЕНКА
Вопросам классификации антропогенных ландшафтов посвящена большая литература, но общей
принятой точки зрения до сих пор нет.
У Ю. Г. Саушкина, одного из инициаторов изучения антропогенных ландшафтов, синонимом
антропогенных ландшафтов служат культурные, или измененные людьми, ландшафты (Саушкин, 1946,
1951). Культурным ландшафтом он называет «такой ландшафт, в котором непосредственное
приложение к нему труда человеческого общества так изменило соотношение и взаимодействие
предметов и явлений природы, что
ландшафт приобрел Новые, качественно иные, особен* ности по сравнению с прежним,
естественным своим состоянием» (Саушкин, 1951, стр. 289).
В действительности понятие антропогенного ландшафта шире культурного. Антропогенные
ландшафты включают в себя как собственно-культурные, так и акультурные ландшафты, о
разграничении которых нами будет сказано ниже.
Одна из первых классификаций измененных ландшафтов принадлежит В. Л. Котельникову (1950):
;1. Ландшафт неизмененный — почвенно-раститель-ные группировки не подверглись изменению.
2. Ландшафт слабо измененный — распашка и уничтожение естественной растительности" не
превышают 20%.
3. Ландшафт средне измененный — распашка и уничтожение естественной растительности
колеблются от 20 до 80%.
4. Ландшафт сильно измененный — распашка и уничтожение естественной растительности —
свыше 80%. Сюда же включаются большие города.
5. Ландшафт преобразованный создан по плану в условиях социалистического общества.
Д-. В. Богданов (1951) различает следующие типы ландшафтов по степени воздействия на них
человеческого общества:
1. Первобытный ландшафт, лишь изредка посещаемый человеком (зона вечных снегов в горах, не
используемые под пастбища пустыни).
2. Слабо измененный ландшафт (охотничьи угодья в тайге, пастбища в степях и т. д.).
3. Культурный ландшафт характеризуется тем, что природные связи в большинстве своем
изменены человеком, при этом воздействие человека носит здесь активный, целеустремленный
характер. К числу их относятся поля и сады.
0 Несколько иную классификацию измененных ландшафтов предлагает С. В. Калесник (1955):
1. Первобытные ландшафты.
2. Измененные ландшафты, подвергнутые обычно одностороннему, но всегда стихийному,
неорганизованному воздействию человеческого общества.
3. Преобразованные ландшафты, «подвергнутые коренному, многостороннему и притом
плановому из-
Мейенйю в условиях Социалистического общества» (Калесник, 1955, стр. 425).
К. Г. Раман (1958) на примере Средней Видземе (Латвия) устанавливает четыре антропогенно-
преобразованных ландшафта:
1. Малозатронутые местности (леса, болота).
2. Средне преобразованные местности.
3. Сильно окультуренные местности.
4. Застроенные местности городов и сел.
В. С. Жекулин (1961) применительно к северо-западу РСФСР намечает четыре группы урочищ:
1. Естественные урочища — не измененные или слабо измененные человеком.
2. Естественно-антропогенные — образовавшиеся в результате деятельности человека, а затем
развивающиеся как естественные.
3. Антропогенные восстанавливаемые.
4. Окультуренные — находящиеся под влиянием целенаправленной деятельности человека.
Занимаясь выявлением роли антропогенного фактора в формировании ландшафтов Земли, мы
(Миль-ков, 1964, 1964-6, 1970) подошли к классификации антропогенных ландшафтов несколько с иных
позиций, чем предыдущие авторы.
С нашей точки зрения, следует различать прежде всего ландшафты девственные и ландшафты
современные. Во второй половине XX в. все современные ландшафты, во всяком случае ландшафты
наземного, земноводного, водноповерхностного и ледового отделов, находятся в той или иной степени
под воздействием человека и в определенной мере потеряли свой первобытный, девственный облик. По-
видимому, девственными в настоящее время можно считать лишь комплексы .донного варианта
ландшафтной сферы. В остальных вариантах девственные ландшафты можно лишь реконструировать,
восстанавливать путем исключения из современных измененных ландшафтов антропогенных
наслоений.
Дальнейшая классификация современных ландшафтов по степени и характеру воздействия на них
антропогенного фактора показана на рис. 1.
А. Г. Исаченко признает, что принятое в литературе «деление ландшафтов на естественные и
культурные имеет слишком упрощенный характер» (Исачен-

ко, 1965, стр. 212), и, учитывая опыт других исследователей, предлагает следующую
классификацию современных ландшафтов, подвергшихся воздействию со стороны человека:
1. Неизмененные, или первобытные, ландшафты.
2. Слабо измененные ландшафты.
3. Нарушенные (сильно измененные) ландшафты, подвергшиеся длительному, но стихийному,
нерациональному воздействию.
4. Преобразованные, или собственно культурные, ландшафты.
Место и роль антропогенных комплексов в классификации ландшафтов, по В. И. Прокаеву (1965),
изображены на рис. 2.
Собственно-антропогенные ландшафты отличаются тем, что их существование поддерживается
человеком с помощью ряда специальных мероприятий, таких, как искусственное орошение или
осушение болот. Естественно-антропогенные ландшафты, возникнув под влиянием человека, в
дальнейшем совсем или почти совсем не подвергаются воздействиям с его стороны, приобретая
постепенно черты сходных естественных ландшафтов.
В Энциклопедическом словаре географических терминов (1968) разновидностями антропогенного
ланд-

шафта, обусловленными глубиной и характером воздействия человека, служат: измененный

ландшафт, нарушенный- ландшафт, преобразованный ландшафт. В этом словаре есть также и термин
«культурный ландшафт», содержание, которого не отличается от приводимого там же преобразованного
ландшафта.
С. В. Трохимчук (1968) на примере Украинских Карпат предлагает типологию антропогенных
ландшафтов, в принципе сходную с типологией В. Л. Ко-тельникова (1950):
1. Нарушенные ландшафты, которые подверглись длительному, но неглубокому воздействию
человека
(например, пастьба скота).
2. Слабо измененные ландшафты, характеризующиеся тем, что площадь освоенных земель
занимает не более 25% территории ландшафтов.
3. Средне измененные ландшафты, в которых на долю освоенных земель приходится от 25 до 50%
их территории.
4. Сильно измененные ландшафты с освоенными землями от 50 до 75% их территории,
5. Преобразованные ландшафты с освоенными землями свыше 75% их территории.
6. Урбанизованные ландшафты.
Опыт региональной классификации собственно-антропогенных ландшафтов севера
Среднерусской возвышенности предложен В. И. Федотовым (1969). Антропогенные ландшафты этого
района он делит на промышленные и сельскохозяйственные, среди тех и других находит культурные и
акультурные ландшафты, а среди последних — пригодные и непригодные к рекультивации.
Н. И. Ахтырцева (1970), различая на Калачской; возвышенности девственные (восстановленные) и
сов-! ременные ландшафты, делит последние на:
1. Естественные ландшафты, мало измененные вмешательством человека (низинные болота,
черно-ольшаники);
2. Измененные ландшафты, структура которых заметно нарушена под влиянием человека
(байрачные леса, типчаково-полынковые травостои по склонам балок);
3. Ренатурализованные ландшафты типа многолетних залежей в Каменной степи;
-
4. Антропогенные ландшафты, характеризующиеся коренной перестройкой под воздействием
человека если не всех, то хотя бы одного из компонентов природного комплекса.
На территории Калачской возвышенности она описывает группы антропогенных ландшафтов:
полевые, лугово-степные, водные, лесокультурные, селитебные, промышленно-городские.
Н. К. Иогансен (1970) по степени воздействия человека на природу выделяет три категории
ландшафтов: 1) первично измененные, возникшие до сознательной деятельности, ныне фактически не
существующие, 2) сознательно измененные на протяжении нескольких тысячелетий с подразделением
на слабо измененные, измененные и преобразованные ландшафты; 3) планомерно измененные.
Качественные особенности предлагаемых Н. К. Ио-гансеном категорий ландшафтов весьма
сомнительны, а сама терминология по меньшей мере неудачна.
Из зарубежных авторов представляют интерес
классификационные схемы Ф. Ягера (Jaeger, 1934) и А. С. Костровицкого (Kostrowickii,
1970).
Ф. Ягер определяет культурный ландшафт как «общее выражение антропогеографических
явлений» (Jaeger, 1934, стр. 353). Им составлена обзорная мировая карта «Распространение культурного
ландшафта на Земле», на которой нанесены области по видам

культурного ландшафта, а штриховкой показана «степень» культурного ландшафта

(степень воздействия человека на природу). Среди областей фигурируют такие, как область
природного ландшафта арктических народов, область европейского культурного ландшафта, область
русского культурного ландшафта, области центральноазиатского, восточноазиатско-го, индокитайского
и некоторых других ландшафтов. По степени развития культурного ландшафта Ф. Ягер
различает: 1) очень густонаселенный или с большим количеством городов культурный ландшафт, 2)
сомкнутый культурный ландшафт, 3) несомкнутый культурный ландшафт, 4) измененный или
природный ландшафт с мелкими островами культурных ландшафтов, 5) неизмененный природный
ландшафт (пустыни, Арктика) f
А. С. Костровицкий с учетом обогащения или обеднения природных систем различает четыре типа
результатов человеческой деятельности: 1) супплетивный ■— обогащающий (увеличение
экологической емкости и продуктивности системы); 2) компенсационный (ликвидация результатов
неправильного использования среды — внесение удобрений в почву, ре-акклиматизация животных и т.
п.); 3) редукционный (ограничение до минимума роли некоторых элементов природной среды в
городах); 4) деструкцион-иый (элементы природной среды и связи с ними разрушены).
Как правило, полного единодушия в типологии антропогенных ландшафтов нет. В ряде случаев
наблюдается .несогласованность в терминологии. С. В. Трохимчук (1968), например, вкладывает в по-
нятие нарушенных ландшафтов совсем другой смысл, чем А. Г. Исаченко (1965) или авторы
Энциклопедического словаря географических терминов (1968),
Однако главный недостаток предшествующих опытов классификации антропогенных ландшафтов
заключается не в этой неизбежной пока несогласованности разных авторов, а в смещении двух
совершенно различных понятий — классификации антропогенных ландшафтов и районов соотношения
природно-антро-погенных комплексов (PC). Большинство рассмотренных выше опытов классификации
антропогенных ландшафтов касается не собственно этой проблемы, а выделения PC.
НАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО КЛАССИФИКАЦИИ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
Классификация антропогенных ландшафтов означает разделение их на группы по какому-либо
признаку— или наиболее существенному в самой структуре комплекса, или важному для целей
практики. Таких классификаций может быть неопределенно много. Мы предлагаем некоторые из этих
возможных классификаций, с тем чтобы пользоваться предложенной терминологией при дальнейшем
изложении материала.
I. Классификация антропогенных ландшафтов по их содержанию
Она учитывает различия в наиболее важных структурных частях антропогенных комплексов:
1. Сельскохозяйственные комплексы (возделанные поля, культурные луга и т. п.).
2. Лесные комплексы (вторичный лес, искусственные посадки леса).
3. Водные комплексы (пруды, водохранилища).
4. Промышленные комплексы (включая дорож-- ные). -„
5. Селитебные комплексы — ландшафты населенных пунктов, от мелких сел до крупнейших
городов.
Эта классификация антропогенных комплексов нам представляется наиболее важной. Каждый из
этих видов антропогенных комплексов имеет свои специфические особенности и поэтому требует
разработки особых приемов и методов для своего изучения. Все антропогенное ландшафтоведение
можно поэтому подразделить на пять основных разделов: сельскохозяйственное, лесокультурное,
водохозяйственное, промышленное и селитебное ландшафтоведение.
И. Классификация антропогенных комплексов по глубине воздействия человека на природу
Хотя все антропогенные ландшафты и созданы человеком, однако глубина воздействия на
природу в разных их типах неодинакова. Совершенно необходимым представляется различать:
1. Антропогенные неоландшафты — заново созданные человеком, ранее не существовавшие в
природе комплексы. К их числу относятся курган в степи, пруд в балке, польдер на месте морского
мелководья, карьерно-отвальные комплексы и многие другие.
2. Измененные (преобразованные) антропогенные ландшафты, характеризующиеся тем, что
прямое преобразующее воздействие со стороны человека в них испытали отдельные компоненты, чаще
всего растительность. Измененным (преобразованным) ландшафтом является, например, березовая роща
на месте дубравы или полынно-типчаковое пастбище на месте ковыльной степи.
В измененных ландшафтах хотя и наблюдается антропогенная перестройка растительности, но она
не выходит за рамки одного типа-(дубовый лес — березовый лес; ковыльная степь — полынно-
типчаковая степь). Если же в результате деятельности человека в ландшафтном комплексе меняется
один тип растительности на другой, то мы вправе говорить о возникновении антропогенного
неоландшафтного комплекса. Примеры их: полезащитные лесные полосы в Каменной степи, низинное
болото или белоусники (пустоши) на месте вырубленной тайги.
III. Классификация антропогенных комплексов по их генезису
Антропогенные комплексы имеют различный генезис, связанный с тем или иным видом
деятельности человека. Так, можно различать следующие генетические группы антропогенных
ландшафтов:
1. Техногенные ландшафты-—комплексы, возникновение которых связано с различными видами
строительства — промышленным, городским, дорожным, водохозяйственным и т. п. Техногенные
ландшафты отличаются большим разнообразием. К ним в равной мере относятся и карьеры с отвалами,
и водохранилища с прудами, и земляные оборонительные валы.
2. Подсечные, или экстирпативные (от латин. ekstirpo ■— выкорчевывать, очищать от пней и кор-
ней) , ландшафты — комплексы, в своем возникновении связанные с вырубкой лесов (поле, луг,
пустошь, поселок на месте вырубленного леса).
3. Пашенные, или арационные (от латин. аго — пахать), ландшафты — антропогенные
комплексы, сформировавшиеся в результате распашки территории (степной целины, лугов). К их числу
принадлежат полевые ландшафты и различного рода залежи.
4. Пирогенные ландшафты ■— комплексы, обусловленные выжиганием лесов, степей и других
коренных типов растительности с целью использования земель под пашню или улучшения травостоя.
Пироген-пый фактор определяет * структуру многих лесных, степных, лесостепных и саванных районов
земного шара. Огонь, по А. Я. Гордягину (1900), главная причина безлесья разнотравно-луговых степей
и, следова-
тельно, виновник существования самого лесостепного ландшафта. Явно антропогенное
происхождение имеют большинство типов саванн, за исключением влажных (Шмитхюзен, 1966;
Вальтер, 1968). Про безлесные травянистые патаны нагорья Цейлона О. Спейг (1957, стр. 767) пишет,
что, «вероятно, их образование во многом объясняется периодическим выжиганием растительности
человеком».
5. Пастбищно-дигрессионные (пасквально-дигрес-сионные, по Г. Н. Высоцкому) ландшафты •—
комплексы, возникшие в местах неумеренной пастьбы скота. Таковы скотопрогоны, покрытые
спорышем и подорожником; склоны балок в Черноземном центре с разреженным типчаковым и
полынным травостоем или угнетенное редколесье на месте когда-то густой дубравы. Четких
разграничительных критериев между природными ландшафтами, испытавшими те или иные изменения
под влиянием пастьбы, и антропогенными пастбищно-дигрессионными ландшафтами нет.
 Для степей, например, установлено пять стадий пастбищной дигрессии: 1) недостаточного выпаса
(олуговения), 2) умеренного выпаса (ковыльная стадия), 3) угасания ковылей (типчаковая стадия), 4)
тонконогового сбоя, 5) выгона. Тонконоговые сбои (с преобладанием тонконога — Koeleria gracilis) ли-
шены основных компонентов злаковых степей — ковылей и в значительной мере типчака, а по своей
фи-тоценологической структуре и смене фаз развития в течение вегетационного периода они «очень
напоминают группировки с преобладанием многолетних и однолетних эфемеров предгорных равнин
Средней Азии в пределах зоны пустынь» (Лавренко, 1940, стр. 194).
Степь в стадии тонконогового сбоя, как и выгона, мы относим к антропогенным пастбищно-
дигрес-сионным ландшафтам. Вместе с растительностью в таких ландшафтах меняются и почва
(уплотнение), и животный мир. Расширение площади «скотосбоев» — причина резкого увеличения за
последние полтора столетия численности суслика (Кириков, 1966). Резкие изменения на «скотосбоях»
претерпевает фауна беспозвоночных: падает роль специализированных фитофагов (листоедов, гусениц
бабочек и т. д.), возрастает численность видов и особей саранчовых, чаще начинают встречаться
земляные пчелы (Andrenidae).
В степной зоне США на чрезмерно перегруженном бизоньем пастбище численность саранчовых
оказалась выше в 9 раз, клопов в 6, цикад и муравьев в 4—5 раз по сравнению с контрольными
делянками (Тишлер, 1971).

IV. Классификация антропогенных комплексов по целенаправленности их возникновения

1. Прямые антропогенные ландшафты — запрограммированные комплексы, возникающие в
результате целенаправленной хозяйственной деятельности
(пруд в балке, крупное водохранилище в долине реки, распаханные черноземные ровняди,
полезащитные лесные полосы и т. д.).
2. Сопутствующие антропогенные комплексы, непосредственно не созданные человеком. Они
— результат природных процессов, активизированных или вызванных к жизни хозяйственной
деятельностью человека: овраг на месте борозды или дорожного кювета, солончак на окраине
орошаемого поля, болото в зоне подтопления водохранилища, оползень, обрезанный выемкой при
прокладке дороги, различные формы антропогенного карста в районах подземных выработок
известняка, соли, угля. Очень часто сопутствующие антропогенные комплексы являются
господствующими в структуре современных ландшафтов.
V. Классификация антропогенных комплексов
по длительности их существования и степени
саморегулирования
Создание антропогенных комплексов всегда означает вмешательство в установившиеся
взаимосвязи природных ландшафтов. Это приводит к тому, что в ряде случаев происходит
«отчуждение» антропогенных комплексов и — если они полностью предоставлены самим себе — их
разрушение. Разрушение разных антропогенных комплексов совершается с неодинаковой
интенсивностью. Отсюда проистекает различная длительность существования антропогенных
комплексов — от одного и нескольких лет до многих столетий.
Длительность существования — важная черта не только антропогенных, но и природных
ландшафтов. Природные ландшафты хотя и находятся в непрерывном развитии, имея свой возраст и
«век» существования, но изменения в них протекают, как правило, постепенно, эволюционным путем и
большинство из них может быть отнесено к категории долговечных. Напротив, длительность
существования многих антропогенных ландшафтов небольшая и человек вынужден поддерживать их с
помощью специальных мероприятий. Вот почему длительность существования мы рассматриваем в
качестве важнейшего критерия при классификации антропогенных ландшафтов.
По длительности существования антропогенные ландшафты делятся на три группы:
1. Долговечные само регулируемые ландшафты. Ландшафты этой группы существуют длительное
время— порядка нескольких столетий — без каких-либо дополнительных мер со стороны человека для
их поддержания. К долговечным саморегулируемым антропогенным ландшафтам относятся курганы,
земляные валы — остатки оборонительных сооружений, камено-ломенные пустоши, некоторые
водоемы и т. п. Старейшие дошедшие до нас курганы были насыпаны несколько тысячелетий назад.
Возраст хорошо сохранившихся на местности земляных оборонительных валов измеряется многими
столетиями. 250 лет существует Вышневолоцкое (Заводское) водохранилище на р. Цне (Калининская
обл.). Сенежское озеро (Московская обл.) так давно и гармонично вписалось в окружающий ландшафт,
что многие, включая и специалистов, считают его за природный водоем, забыв, что оно образовано
плотиной, построенной в XVIII в. на р. Сестре по указанию Петра I.
2. Многолетние, частично регулируемые ландшафты. Они могут существовать относительно
длительное время — десятилетия и больше, но время от времени нуждаются в охранительных мерах,
своего рода «профилактическом ремонте». Примером их служат ле-сокультурные ландшафты. Раз
посаженные, лесные культуры будут расти, но для нормального своего развития требуют
периодического ухода. Это особенно касается лесных культур на пределе их существования — в
лесостепной и степной зонах, где отсутствие
{зегулярногб ухода ведет рано или поздно к гибели лесных посадок.
К числу многолетних, частично регулируемых ландшафтов принадлежат суходольные луга
лесных зон. В случае прекращения пастьбы скота и сенокошения они через некоторое время покрылись
бы лесом.
Многолетними, частично регулируемыми ландшафтными комплексами являются также пруды и и
большинство водохранилищ. Если не принимать мер против заиления и не проводить периодической
очистки водоемов, большинство из них будет быстро заилено.
3. Кратковременные регулируемые ландшафтные комплексы, существование которых постоянно
поддерживается специальными агротехническими мероприятиями. К их числу принадлежат
возделанные поля — посевы зерновых и технических культур, а также плодовые сады.
VI. Классификация антропогенных комплексов по их хозяйственной ценности
По степени хозяйственной ценности, бонитету, все антропогенные ландшафты делятся на две
категории:
1. Культурные, или конструктивные, ландшафты — обычно прямые, регулируемые человеком
антропогенные комплексы, постоянно поддерживаемые в состоянии, оптимальном для выполнения
возложенных на них хозяйственных, эстетических и других функций. Культурные ландшафты —
результат рационального ведения хозяйства; бонитет, ценность их, как правило, выше тех природных
ландшафтов, на месте которых они возникли. Большая часть наших возделанных полей, полезащитных
лесных полос, прудов, плодовых садов принадлежит к типу культурных антропогенных ландшафтов.
2. Акультурные ландшафты — антропогенные комплексы низкого бонитета, так называемые
бросовые земли, «антропогенный бедленд», возникшие в результате нерационального, неумелого
ведения хозяйства К А. С. Барков (1951) такие ландшафты называл деструктивными.
1
Термин «акультурный ландшафт» был введен нами в 1964 г. (Мильков, 1964-6).
Чаще всего акультурными ландшафтами являются сопутствующие атропогенные комплексы —
овраги, вторичные солончаки на орошаемых полях, заброшенные карьеры и т. п. Вместе с этим
акультурными могут быть и прямые антропогенные комплексы: неухоженная полезащитная лесная
полоса с угнетенными деревьями и сорняками в травяном покрове, давно не чищенный пруд,
превратившийся в низинное болото, и даже посевы зерновых и технических культур, если вследствие
низкой агротехники они заглушены сорняками.
Площадь «антропогенного бедленда» очень внушительная. Эродированные, вторично засоленные
и заболоченные земли, подвижные пески, латеритные и гипсовые коры, заброшенные горные выработки
и т. п., по данным на 1968 г., занимают 4,5 млн. км2, что составляет 3% площади суши (Рябчиков, 1970).
В перспективе это резерв для увеличения площади культурных ландшафтов, но пока площадь
«антропогенного бедленда» продолжает увеличиваться.
PC (РАЙОНЫ СООТНОШЕНИЯ ПРИРОДНО-АНТРОПОГЕННЫХ КОМПЛЕКСОВ)
PC решают проблему районирования, пространственного размещения антропогенных
ландшафтов. В ландшафтной сфере Земли пока преобладают природные комплексы, которые местами
замещены антропогенными. Степень насыщенности ландшафтной сферы Земли антропогенными
комплексами и обозначают PC. Для выделения PC можно принять самые различные градации — в
зависимости от масштаба и целей районирования. Однако за основу представляется целесообразным
взять три вида PC:
Вид PC Удельный вес комплексов по
занимаемой площади (в процентах

Антропоге Природные
нные

1. Антропогенный 75—100 0-25 25-

2. Природно- 75-25 75 75—100
антропогенный 25-0
3. Природный

Представляется заманчивым принятые для PC градации распространить и на конкретные

ландшафтные комплексы — урочища и местности. Скажем, где грань между природным и
антропогенным урочищем, если в лесной балке начинают сводить лес, замещая его вторичным лугово-
степным травостоем? Следует ли и здесь различать три категории урочища — природное, природно-
антропогенное и антропогенное?
Исходя из сущности PC, устанавливаемых по соотношению только антропогенных и природных
комплексов, конкретные урочища и местности — а именно они служат основой для выделения PC —
целесообразнее делить лишь на две категории: природные и антропогенные. Об антропогенном
комплексе следует говорить лишь в том случае, когда антропогенные нарушения охватывают свыше
половины площади конкретного урочища или местности. Так, лесная балка, например, перестает быть
таковой и будет называться лугово-степной балкой, если вторичные лугово-степ-ные группировки будут
занимать 50,1% и более ее площади. Остатки же леса в лугово-степной балке перейдут — в зависимости
от площади и степени обособленности — в ранг или подурочища, или фации.
О ПРИНЦИПЕ ПРИРОДНО-АНТРОПОГЕННОЙ СОВМЕСТИМОСТИ
Антропогенные комплексы любого типа и ранга хотя и обязаны своим возникновением человеку,
создаются тем не менее в конкретных физико-географических условиях с учетом и в тесной связи с
существующими природными ландшафтами. Создавая прямые антропогенные комплексы, человек
стремится к тому, чтобы они наиболее рационально, по возможности гармонично «вписывались» в
природную среду. Все последующее развитие их с момента возникновения протекает под мощным
воздействием процессов, свойственных тем природным ландшафтам, которые служат основой и фоном
для антропогенных комплексов. Забвение этого положения ведет к излишним затратам при создании
антропогенных комплексов и очень часто к быстрому разрушению последних.
Теснейшая взаимосвязь антропогенных комплексов с природными определяется тем, что
первые чаще
всего являются структурной частью природных ландшафтов более высокого таксономического
ранга. Несмотря на все возрастающую роль антропогенных комплексов в строении ландшафтной сферы
Земли, закономерность эта в общей форме сохранится и впредь на неопределенно долгое время: всегда
будут существовать отделы и классы природных ландшафтов, физико-географические страны и
материки — природные региональные единицы высокого таксономического [ ранга. Вот почему при
изучении антропогенных комплексов не может быть резкого противопоставления их природным
ландшафтам. Больше того, изучение ан-\ тропогенных комплексов невозможно без одновремен-■ ного
анализа природных ландшафтов. Принцип при-родно-антропогенной совместимости следует рассмат-
ривать одним из основных в антропогенном ландшаф-товедении.
Природно-антропогенная совместимость находит свое выражение не только в структурной
принадлежности антропогенных комплексов по отношению к природным. На уровне урочищ внутри
одного семейства (Мильков, 1970-в) могут встречаться одновременно и природные, и антропогенные
виды урочищ. Возьмем, например, семейство урочищ степных ровнядей. По почвенному признаку оно
делится на несколько родов и подродов. В свою очередь по характеру травостоя каждый род распадается
на виды урочищ природного (разнотравно-луговая степная черноземная ровнядь, злаковая степная
черноземная ровнядь и др.) и антропогенного (распаханная черноземная ровнядь) происхождения. Это в
равной мере относится к семействам типов местности. В частности, плакорныи тип местности может
быть представлен степным, полевым, пастбищным и другими видами.
Принцип природно-антропогенной совместимости особенно наглядно проявляется при изучении
прудов. В сущности пруды как антропогенные автономные комплексы немыслимы. Они всегда лишь
составная часть более крупного природного комплекса, с которым пруды находятся в сложных
взаимосвязях. Так, пруды плакорного типа местности, создаваемые в ложбинах стока, имеют
незначительную глубину и небольшую емкость. Напротив, пруды склонового типа местности,
устраиваемые в балках, обладают значи-
тельной глубиной, большой емкостью, выраженной береговой линией со следами абразии.
Скорость заиления и зарастания растительностью, а отсюда и длительность существования водоема
находятся в самой прямой связи с окружающей пруд физико-географической обстановкой.
Сказанное дает основание считать родовым признаком у прудов — антропогенного семейства уро-
чищ — их принадлежность к определенному типу местности и тому или иному сложному природному
урочищу или участку.
Что касается видовых различий, то они у прудов связаны со стадией их эволюции, находящей
выражение в степени заиленности и зарастания озерно-болот-ной растительностью. Стадия эволюции в
свою очередь определяется возрастом пруда — временем его создания или коренной мелиорации —
очистки.
Ниже приводим разработанную нами типологию прудов Каменной степи (Мильков и др., 1971), на
конкретном примере иллюстрирующую принцип природно-антропогенной совместимости.
АНТРОПОГЕННЫЕ ПАРАГЕНЕТИЧЕСКИЕ ЛАНДШАФТНЫЕ КОМПЛЕКСЫ
Наряду с региональными и типологическими ландшафтными комплексами в природе широко
распространены парагенетические комплексы. Мы определяем их как систему пространственно
смежных региональных или типологических комплексов, связанных общностью своего происхождения
(Мильков, 1966, 1970). В структуре современной ландшафтной сферы see большую роль начинают
играть антропогенные парагенетические комплексы. Все без исключения антропогенные комплексы
сразу же после своего создания вступают в сложные взаимоотношения со смежными ландшафтными
комплексами. В основе этих взаимоотношений лежит обмен веществом и энергией, составляющий
внутреннюю сущность парагенетиче-ской системы.
Антропогенные парагенетические комплексы прекрасно прослеживаются на примере таких
несхожих между собой ландшафтных комплексов, как водохра-

нилище, полезащитная лесная полоса, орошаемый оазис.

По берегам любого водохранилища формируются зоны геоморфологического, гидрологического и
климатического воздействия, внутри которых не только претерпевают изменения ранее существовавшие
ландшафты, но и возникают в результате абразии и подтопления качественно новые комплексы. Таким
же парагенетическим комплексом является любой пруд самых небольших размеров.
На плакорах лесостепной и степной зон широко распространены парагенетические комплексы
лесная полоса — поле (или залежь). Лесные полосы перераспределяют в полях снежный покров,
влажность почв и глубину залегания грунтовых вод. Под влиянием лесной полосы меняется
микроклимат прилегающих участков поля (залежи): снижается температура воздуха в жаркую погоду,
падает скорость ветра, уменьшается испарение влаги из почвы, возрастает относительная влажность
воздуха. Вблизи лесных полос повышается уровень грунтовых вод, улучшаются водно-физические
свойства почвы, на юге лесостепи и в степных почвах увеличивается содержание гумуса, на некосимых
залежах появляется самосев древесных пород. Урожай сельскохозяйственных культур под за-
шшштшшяшшшт
Щитой лесных полос оказывается выше, чем в безлес* ной местности. Зона влияния лесной
полосы примерно в 30 раз превосходит ее высоту. Именно это расстояние и следует брать за внешнюю
границу парагенети-ческого комплекса лесная полоса — поле (залежь).
Как показывают наблюдения в Каменной степи, лесные полосы не только воздействуют на ранее
существовавшие урочища, но и создают новые — самооблесенные залежи. Больше того, они
вмешиваются в эволюцию типов местности: повышение уровня грунтовых вод, залегающих здесь
вообще неглубоко, вызывает расширение площади междуречного недрени-рованного типа местности за
счет сокращения плакорного.
С нашей точки зрения, вся Каменная степь, покрытая сетью лесных полос, представляет собой
единый парагенетический комплекс. Сама идея В. В. Докучаева преобразования наших степей с
помощью лесных полос и прудов основывается на признании в природе парагенетических
взаимосвязей.
Еще более сложный парагенетический комплекс образуют орошаемый оазис и прилегающие к
нему участки пустыни. С помощью ветра, поверхностного и подземного стока между оазисом и
пустыней осуществляется активный взаимообмен теплом, влагой, солями. По выражению А. В.
Солопова (1971), оазисы и окружающие их пустыни представляют собой единую, тесно
взаимодействующую термогидродинамическую и гидравлическую систему.
Существование парагенетических взаимосвязей и комплексов заставляет изучать не одни
собственно-антропогенные ландшафты, но и их окружение, точнее сказать, изучать антропогенные
ландшафты в неразрывной связи с зоной взаимодействия их с окружающими комплексами.
О ГРАНИ МЕЖДУ АНТРОПОГЕННЫМИ
НЕОЛАНДШАФТАМИ И ТЕХНОГЕННЫМИ
КОМПЛЕКСАМИ
Антропогенные неоландшафты — предмет изучения ландшафтоведа физико-географа — и
техногенные сооружения, не входящие в круг прямых интересов физи-ко-географов, в равной мере
имеют одно, антропоген-
Ное, происхождение. Но далеко не Ёсе антропогенные сооружения можно считать ландшафтными
комплексами. Спрашивается, где проходит грань между антропогенными неоландшафтами и
техногенными комплексами?
С. В. Калесник видит эти различия в том, что антропогенные неоландшафты имеют свои
типологические аналоги в природе (пруд — озеро, канал — река) и сохраняют способность к
саморазвитию, в то время как элементы техногенной среды не обладают способностью к саморазвитию,
и если их не поддерживать, то они будут только разрушаться (города, заводы, электростанции и т. п.)
(Калесник, 1970).
Однако не у всех антропогенных неоландшафтов есть аналоги в природе. Где найти природный
аналог земляным оборонительным валам XVI—XVII вв. в лесостепи Русской равнины? Из приведенных
С. В. Ка-лесником критериев трудно решить, например, такой простой вопрос: является ли
антропогенным неоландшафтом высокая железнодорожная насыпь, — у нее нет природных аналогов,
она постоянно поддерживается человеком в состоянии, необходимом для нормального
функционирования дороги.
Несколько соображений по затронутому вопросу высказывает Е. Нееф. Он считает, что «хотя
ландшафтная экология и направлена на изучение естественного порядка природы, но должна включать и
все изменения, происходящие в результате деятельности человека и вливающиеся в существо природы»
(Neef, 1967, стр. 41). И далее: «Все предметы неприродного происхождения учитываются в ней (в
физической географии.— Ф. М.) лишь постольку, поскольку они связаны между собой законами
природы (пример: скопление холодного воздуха в долинах при возведении железнодорожных насыпей,
причем несущественно, будет ли железная дорога одно- или двухколейная, широкая или узкоколейная,
принадлежит ли она акционерному обществу или государству), или постольку, поскольку они изменяют
природную сущность (пример: все сельскохозяйственные мероприятия по удобрению и обработке
почвы)» (Neef, 1967, стр. 42).
В представлении Е. Неефа, инженерное сооружение имеет для физико-географа лишь косвенный
интерес с точки зрения воздействия его на природные ландшафтные комплексы. Такая постановка
вопроса
не решает затронутой проблемы. Инженерные сооружения интересуют физико-географа не только
с точки зрения их воздействия на природные комплексы — при определенных условиях сами
инженерные сооружения становятся ландшафтными комплексами. Комплекс, созданный человеком,
остается инженерным сооружением, если он не подчиняется' процессам природного развития и
становится антропогенным неоландшафтом, когда его развитие начинает определяться рамками
природных закономерностей. Приведем два примера.
Земляной вал — инженерное сооружение, пока он выполнял оборонительные функции в составе
засечной черты и с этой целью искусственно поддерживался в определенном состоянии. Но этот же
земляной вал, предоставленный саморазвитию, приобретший через несколько десятилетий черты
естественного биогеоценоза, представляет собой ландшафтный комплекс, объект исследования физико-
географов. В этой связи, например, крайне показателен призыв тамбовских краеведов (Бухало, 1969)
охранять «Татарский вал» у окраины города не только как памятник истории, но и как памятник
природы — едва ли не последнее убежище для степной флоры среди распаханных полей.
Ивановский канал, построенный в верховьях Дона в 1707—1709 гг., в период его недолгой
эксплуатации— инженерно-техническое сооружение. Заброшенный, он стал антропогенным урочищем,
и сейчас местами (г. Донской — с. Ренеево Тульской обл.) хорошо прослеживается на пойме в форме
плоскодонного, заросшего разнотравно-луговым травостоем понижения глубиной 0,8—1,2 м, шириной
20—25 м с валообраз-ными повышениями по краям высотой до 1 м (устное сообщение В. В. Козина).
Высокая насыпь на линии действующей железной дороги или грунтовой автомагистрали,
систематически подновляемая, лишенная развитого почвенного и растительного покрова, — инженерно-
техническое сооружение. В этом случае насыпь интересует физико-географа не сама по себе, не ее
технико-эксплуатационные данные, а с точки зрения того косвенного воздействия, которое она
оказывает на компоненты природной среды и на прилегающие ландшафтные комплексы путем
изменения микроклиматических условий, стока
й т. д. Первое входит в задачу антропогенной географии *, второе — антропогенного
ландшафтоведения.
Но та же насыпь — если железная дорога или автомагистраль перестали функционировать, а сама
она заросла естественной растительностью, приобрела почвенный покров и новые черты морфологии —
становится антропогенным неоландшафтом.
Такие «дорожные» ландшафтные комплексы —■ урочища —нам известны, например, в районе с.
Донское Липецкой области. На правом берегу Дона, среди распаханных плоских лощин — верховий ба-
лок — отчетливо поднимаются плосковершинные валы длиной в 195 и 120 м, шириной в плоской
верхней части 7 м, у основания — 10 м, высотой до 2,3 м. Насыпные валы окаймлены кюветами
глубиной 0,5—0,7 м при ширине 2—3 м. Эти земляные валы — остатки дороги Липецк — Елец,
заброшенной, после Великой Отечественной войны 1941 —1945 гг. В настоящее время урочища
«дорожных валов» одеты хорошо сформировавшимся травостоем разнотравно-луговых степей с
преобладанием типчака (Festuca sulcata) и люцерны серповидной (Medicago falcaia). Кроме этих видов в
травостое обычны: костер безостый (Zerna inermis), пырей ползучий (Elytrigia repens), лук круглый
(Allium rolundum), подмаренник желтый (Galium verum), качим метельчатый (Gipsophila paniculata),
тысячелистник обыкновенный (Achillea millefolium), лядвенец рогатый (Lotus corniculatus), икотник се-
ро-зеленый (Berteroa incana), полынь австрийская (Artemisia austiaca), местами — виды подорожника
(Plantago). Расположенные среди пашни урочища «дорожных валов» стали местом концентрации гры-
зунов, в частности сусликов. На площадке в 100 м2 местами насчитывается до 25 жилых нор суслика
крапчатого (Citellus suslicus).
ТАКСОНОМИЯ ТИПОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
Таксономия антропогенных ландшафтов — проблема, к разработке которой географы еще не
присту-
1
К числу таких работ относится, например, исследование Ю. Д. Гусева (1971) о флоре железнодорожных насыпей и
станций северо-запада Европейской России.
миц
пали. Здесь мы рассмотрим лишь один принципиальный вопрос — возможность перенесения в
антропогенное ландшафтоведение типологии комплексов, принятой в природном ландшафтоведении.
Воронежские ландшафтоведы уже в первых своих работах, основанных на полевых
исследованиях, пришли к выводу сначала о необходимости выделения антропогенных урочищ
(Мильков, Бердникова, 1956; Ахтырцева, 1957; Тарасов, 1957), а позже антропогенных типов местности
(Мильков, 1964-а; Абдулка-симов, 1966). Эта точка зрения подверглась в свое время критике со стороны
некоторых московских географов, придерживающихся в вопросах ландшафтоведения взглядов Н. А.
Солнцева (Видина, 1963). Поэтому небезынтересно указать, что в самое последнее время сторонники и
этого направления пришли к заключению о возможности выделять на территории Подмосковного
угольного бассейна комплексы, аналогичные природным, от ландшафта до фации (Мото-рина, Зайцев,
1970).'
Наш опыт изучения антропогенных ландшафтов позволяет различать среди них следующую
таксономическую систему типологических единиц.
1. Антропогенный тип урочища. Антропогенные урочища могут встречаться как виды в
семействе природных урочищ (искусственно обезлесенная луго-во-степная балка в лесостепной зоне)
или образовывать самостоятельные семейства антропогенных урочищ, например пруды. По аналогии с
природными антропогенные урочища могут быть простыми и сложными. Так, большинство прудов
крупных и средних размеров представляет собой сложное урочище, состоящее из взаимосвязанной
системы простых урочищ (иногда подурочищ): прибрежья, центрального глубоководья, вершинного
мелководья. Другой пример простого и сложного урочища — одиночный курган и курганная группа.
2. Антропогенный тип местности (на водохранилищах — тип акватории) — система урочищ,
обусловленная видом хозяйственной деятельности в сходных геоморфологических и
гидрогеологических условиях.
В качестве примера хорошо обособленных антропогенных типов местности приведем
каменоломенные пустоши и тип местности окультуренных гидроотва-
лов. Каменоломенные пустоши — образец акультур-ного промышленного типа местности,
возникшего на месте заброшенных каменоломен. Тип местности окультуренных гидроотвалов —
сочетание зарыбленных озер, низинных болотцев и лугов, лесопосадок и плодовых садов — широко
используется в рекреационных целях.
И каменоломенные пустоши, и тип местности окультуренных гидроотвалов представляют
промышленные неоландшафтные комплексы, не существовавшие до вмешательства человека.
Сельскохозяйственным неоландшафтным комплексом является оазисный тип местности в пустынях. Всё
это — антропогенные семейства местностей. Наряду с ними широко распространены роды и виды
антропогенных местностей, входящих в состав природного семейства местностей (лугово-пастбищный,
склоновый, полевой плакорный и другие типы местности).
3. Антропогенный тип ландшафта — система взаимосвязанных комплексов, возникающая при
определенном виде хозяйственной деятельности. Так, широким распространением в местах добычи
полезных ископаемых открытым способом пользуется карьерно-отвальный тип ландшафта. Это —
азональный антропогенный тип ландшафта, встречающийся в самых различных регионах Земли. Еще
шире — по занимаемой площади — распространен полевой тип ландшафта, соответствующий
возделанным полям.
4. Класс антропогенных ландшафтов — совокупность комплексов, связанная с деятельностью
человека в какой-либо одной отрасли народного хозяйства. Особые классы антропогенных ландшафтов
образуют сельскохозяйственные, промышленные, селитебные, лесокультурные и воднохозяйственные
комплексы.
О ЗОНАЛЬНОСТИ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
Широтная зональность — важнейшая характерная черта ландшафтной сферы Земли и
составляющих ее природных ландшафтов. Насколько эта закономерность сохраняет свое значение для
антропогенных ландшафтов?
 В этом вопросе между природными и антропогенными ландшафтами нет принципиальных
различий,
Хотя сама хозяйственная Деятельность человека HMeef ясно выраженный азональный характер,
развитие возникающих при этом ландшафтных комплексов подчиняется природным закономерностям и
во всех случаях несет на себе печать зональных воздействий. Однако в разных классах антропогенных
ландшафтов зональные воздействия проявляются с неодинаковой силой. Отчетливее и глубже всего
зональность прослеживается на сельскохозяйственных, лесных и водных ландшафтах, с меньшей силой
— на промышленных и селитебных.
Промышленные ландшафты, и в частности карьер-но-отвальный тип ландшафта, бесспорно, в
определенной степени меняются при переходе из одной географической зоны в другую: Особенно это
заметно на характере зарастания промышленных антропогенных комплексов естественной
растительностью. Но в еще большей степени структура и свойства антропогенных ландшафтов зависят
от азональных факторов — геологического строения и гидрогеологических условий мест их
возникновения.
Из селитебных ландшафтов зональная природа достаточно ясно прослеживается на подклассе
сельских ландшафтов. И не по тому, что архитектура и тип застройки сел теснейшим образом связаны с
природными условиями (Куренной, 1971), а вследствие небольшой доли техногенного покрова и
господства здесь измененных антропогенных, а местами и природных ландшафтов, зональная природа
которых не вызывает сомнений. Другое дело городские ландшафты. Преобладающую площадь в них
занимает азональный техногенный покров, а встречающиеся антропогенные ландшафты, часто заново
созданные человеком (неоландшафты), принадлежат к типу регулируемых с крайне ослабленным
воздействием зональных факторов.
Таким образом, среди антропогенных ландшафтов по аналогии с природными следует различать
зональные и азональные комплексы. К первым относятся сельскохозяйственные, лесные, водные и
сельские селитебные ландшафты, ко вторым — промышленные и городские. .^
ГЛАВА 3
ОСНОВНЫЕ КЛАССЫ АНТРОПОГЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ЛАНДШАФТЫ
Сельскохозяйственные ландшафты — наиболее распространенные среди антропогенных
комплексов. Пашни, сады, плантации и сеяные луга занимают (на 1969 г.) 19,0 млн. км2, что составляет
13% от площади всей суши земли (Рябчиков, 1972). К этому следует добавить травяно-кустарниковые
пастбища и луга антропогенного происхождения. Площадь последних точно неизвестна, вместе с
естественными лугами и пастбищами они занимают 28,5 млн. км2, или 19% от площади всей суши
Земли.
Ниже приводится характеристика трех типов сельскохозяйственного ландшафта: полевого,
садового, лу-гово-пастбищного. Разумеется, этим далеко не исчерпывается все разнообразие
сельскохозяйственных ландшафтов, например виноградники или крайне своеобразные рисовые
ландшафты Юго-Восточной Азии, (Спейт, 1957; Куракова, Миланова, 1971), заслуживают, очевидно,
выделения в особые типы.
Типы сельскохозяйственного ландшафта служат связующим звеном между природными
ландшафтами и типами использования земель экономико-географов (Ракитников, 1970). Возделанные
поля, плодовые сады, луга и пастбища, резко отличающиеся друг от друга своей экологией и степенью
саморегуляции, длительное время подвергаются одному и тому же хозяйственному использованию.
Многократно повторяющееся воздействие человека на ландшафтные комплексы в форме различных
типов их хозяйственного использования вызывает в них формирование устойчивых генетических черт,
подлежащих исследованию физико-географов.
ПОЛЕВОЙ ТИП СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОГО ЛАНДШАФТА
Специфические черты полевого типа ландшафта определяются ежегодной перепашкой
почвенного слоя с внесением в него удобрений и созданием искусственных агрофитоценозов.
Если учесть, что общий объем пахотного слоя составляет около 4 тыс. км3, то его перепашка —
огромный, геологических масштабов, процесс по перемещению вещества.
В некоторых районах перемещение вещества, вызванное созданием пахотных угодий,
сопровождается образованием новых антропогенных комплексов (неоландшафтов). Таковы «костры» и
«заборы» — скопления камней, возникшие при очистке почвы от валунов, столь характерные для
Карелии и некоторых районов Северо-Запада («Об улучшении сельскохозяйственного использования
земель...», 1952). Огромное количество валунов, изъятое из почвы, используется для строительства
зданий и покрытия дорог.
Старые пахотные почвы приобретают новые черты, заметно отличающие их от аналогичных
девственных почв (Благовидсв, 1954; Герасимов, 1954; Гаркуша, 1956; Григорьев, Фридланд, 1960;
Долотов, 1955, и др.). В пахотных дерново-подзолистых почвах происходит усиление дернового и
ослабление, а при высокой агротехнике почти полное прекращение подзолистого процесса (Рубилин,
Долотов, 1970). При высокой агротехнике старопахотные дерново-подзолистые почвы имеют большую
мощность гумусового горизонта, более насыщены кальцием и менее оподзолены, чем исходные лесные
почвы. В Эстонии, например, мощность гумусовых горизонтов обрабатываемых дерново-подзолистых
почв на 4—6 см больше, чем у лесных почв, развитых на тех же породах (Лиллема, 1957).
Распахиваемые серые лесные почвы настолько отличаются от исходных серых лесных, что Б. В. На-
деждин (1960) их предлагает называть «серыми антропогенными почвами». В лесостепи при вырубке
лесов и последующей распашке темно-серые почвы приобретают черноземные признаки. «В полевых
условиях подобные почвы легко можно принять за опод-золенные и выщелоченные черноземы.
Очевидно, большинство оподзоленных черноземов лесостепи возникли из темно-серых лесных почв»
(Ахтырцев, Щетинина, 1969, стр. 142).
Черноземы при распашке целинной степи сначала теряют часть гумуса, но затем его содержание
становится устойчивым, соответствующим биологическому круговороту веществ нового культурного
ландшафта. Согласно исследованиям Е. А. Афанасьевой (1964), тучные черноземы Среднерусской
возвышенности под влиянием длительного использования без применения органических удобрений
превратились в среднегумусовые.
При низкой агротехнике плодородие всех пахотных почв снижается, что особенно заметно на
фоне естественных почв, отличающихся высоким плодородием. В этой связи хорошо известен процесс
истощения плодороднейших южнорусских черноземов в дореволюционной России, выразившийся в
снижении их гумусности, разрушении структуры, смыве верхнего слоя и т. п.
! Взгляд на посевы как на своеобразные сообщества полевых культур — агрофитоценозы —
наметился давно, в 30-х годах (Сукачев, 1935, Бяллович, 1936; Камышев, 1939, и др.). Но еще в 1950 г.
В. Н. Сукачев, рассматривая дискуссионные вопросы фитоценологии, вынужден был отнести к таковым
и вопрос о том, можно ли понятие фитоценоза распространять и на культурную растительность.
Дискуссионность этого вопроса, правда в меньшей степени, чем раньше, сохраняется до сих пор.
[Ло определению Н. С. Камышева, агрофитоценоз, или пашенное растительное сообщество, есть
«закономерное сочетание культурных, сорнополевых видов, грибов и других растений,
взаимосвязанных и взаимодействующих друг с другом и со свойственными им условиями обитания»
(Камышев, 1971, стр. 10).
Особенность агрофитоценозов как растительных сообществ заключается в кратковременности их
существования, резком ослаблении процессов эндоэкоге-неза, в непрерывном обновлении процесса
сингенеза '
1
Сингенез — заселение территории растениями, борьба между ними за территорию, сживание растений и
формирование взаимоотношений между ними; эндоэкогенез — изменение расти-
тельности вследствие изменения среды самими растениями в результате их жизнедеятельности (Сукачев, 1950),

Рис. 5. Полевой плакорный тип местности на Окско-Донском плоскоместье. Фото Ф. Н. Милькова

(Калинина, 1970). Короче: агрофитоценозы — принудительно регулируемые, сингенетические
сообщества растений — высеваемых и сорняков.! Становление аг-рофитоценоза — длительный процесс,
протекавший не одно тысячелетие на протяжении всей истории земледелия (Марков, 1970) J На ход
«филоагроценогенеза», по М. В. Маркову, большое влияние оказывает не только техника, но и система
земледелия, с которой связано, в частности, присутствие тех или иных сорняков.
Но посевы —это не только агрофитоценозы, а агро-биогеоценозы, характеризующиеся
спецификой и других компонентов ландшафтного комплекса. Специфические черты агробиогеоценозов
помимо почв и растительности отчетливо проявляются на микроклимате, водном режиме почв,
животном мире.j
Микроклиматические различия наблюдаются не только между резко отличающимися полями (пар
— пшеница), но и внутри, казалось бы, однородного поля, засеянного разными культурами.
Например, микроклимат участка, засеянного ячменем, теплее и суше, чем участка с люцерной. В
безоблачную ночь ячменное поле сухо, а люцерна покрыта росой (Русин, 1955).
В результате обработки почвы происходит упрощение зооценозов. Из насекомых остаются виды,
способные к факультативной сапрофагии, всеядные, с высоким потенциалом размножения или легко
переносящие неблагоприятные условия (Андрианова, 1970). Но и эти обедненные комплексы насекомых
— обитателей культурных земель — представляют собой закономерные группировки, развивающиеся
по тем же законам, что и естественные биоценозы,' Например, изучение таких комплексов в посевах
пшеницы показывает их идентичность в местах, удаленных друг от друга на сотни километров.
Как считает М. С. Гиляров (1971, стр. 4), «по своей структуре агробиоценозы приближаются к
естественным биоценозам, формирующимся в экстремальных условиях (тундра, пустыня), и обычно
характеризуются малым числом видов при высокой их численности».
Среди сельскохозяйственных ландшафтов черты агробиоценоза наиболее полно выражены в
полевом типе. В садовом и пастбищно-луговом типах ландшафта агробиоценозы обладают чертами,
сближающими их с естественными биоценозами.)
Полевые ландшафты, удивительно разнообразны. Они складываются из большого числа типов
местности. Многие из них представляют собой лишь вид того или иного семейства местностей,
например плакорный черноземно-полевой или междуречный недренирован-ный лугово-черноземный
полевой тип местности (см. об этом в главе 2), но есть и такие, которые, можно считать
неоландшафтами. Мы остановимся на двух^ неоландшафтах — польдерах и орошаемых оазисах.
Польдеры. Польдеры — высокопродуктивные поля, луга, сады и цветники, созданные человеком
на месте мелководных морей. Располагаются они на низменных, опускающихся побережьях. В Западной
Европе их много по берегам Северного моря.
Широко распространены польдеры в Нидерландах. Свыше 40% ее территории лежит ниже уровня
моря. От вторжений моря польдеры защищены плотинами
и дамбами высотой до 15 м. В дамбы заключены также и реки, уровень воды в которых выше
поверхности польдеров. Зелень полей и лугов рассечена прямыми линиями осушительных каналов, а по
их берегам — непременная принадлежность голландского ландшафта — ветряные мельницы. Еще
недавно ветряные мельницы были единственным источником энергии для откачки воды из польдеров.
Сейчас они памятники старины; вода из польдеров в каналы перекачивается с помощью дизельных и
электрических двигателей.
У голландцев многовековой опыт строительства плотин. И все же плотины и дамбы иногда не
удерживают напора воды. Последняя трагическая катастрофа случилась в ночь на 1 февраля 1953 года.
Ураган небывалой силы обрушился на побережье Нидерландов, Бельгии, Северной Франции, Юго-
Восточной Англии. Морские воды, прорвав плотины, хлынули на плодородные польдеры. Местами вода
проникла в глубь страны на 65 км при глубине потока 9 м. В результате катастрофы погибло 1800
человек, нанесен огромный материальный ущерб (Брандт, 1953).
После наводнения 1953 г. правительством Нидерландов был принят перспективный план нового
строительства плотин и дамб. Этот план, находящийся в стадии осуществления, предусматривает новое
наступление человека на море, возникновение новых культурных антропогенных ландшафтов,
отвоеванных в борьбе с водной стихией. За период с 1927 по 1970 г. в Нидерландах было освоено 4
новых польдера общей площадью в 123 тыс. га (Miller, 1970). Если верить зарубежной печати, через 50
лет территория Нидерландов за счет польдеров удвоится с 35 тыс. до 70 тыс. км2 («За рубежом», № 3,
1971).
В последнее время меняется характер использования земель вновь создаваемых польдеров Нидер-
ландов: растет роль городских ландшафтов за счет сельскохозяйственных.
Польдеры известны и за пределами побережий Северного моря.
Небольшие участки их есть на территории СССР. В Калининградской области дельтовая
низменность р. Немана ограждена от моря и разливов реки дамбами высотой от 2 до 4—5 м
(Калининградская область, 1969). Из осушительных каналов вода перека-
чйвается в реку или залив моря, а в засушливые годы эту же систему используют для орошения
польдеров.
Недавно созданные польдеры существуют в Италии, на Паданской равнине, где они занимают
около 1000 км2. «Облик этих новых польдеров весьма своеобразен. Это громадные голые равнины, без
деревьев и без одиноко стоящих селений» (Биро и Дреш, I960, стр. 301). Глинистые почвы этих
польдеров еще недостаточно окультурены и малоплодородны. Возделываемые здесь пшеница, сахарная
свекла и конопля дают невысокие урожаи.
В Японии польдеры, или ваи, занимают значительную часть равнины Ноби и Нагоя по берегам за-
лива Исе. Сооружение оградительных дамб высотой до 10 м началось здесь около тысячи лет назад.
Большая часть польдеров занята рисовыми полями, которые после сбора урожая напоминают болота или
даже пруды. Нижние части польдеров становятся пригодными для обработки только после откачки
воды. В местах, непригодных для разведения риса, высеваются зеленые удобрения, в том числе и клевер.
На заградительных валах — посевы овощей и плантации туты (Треварта, 1949).
Своеобразные польдеры создаются на дне осушаемого озера Хатирогата — второго по величине
(после оз. Бива) естественного озера в Японии. Центральная осушаемая часть его обносится высокой
дамбой.
Орошаемые оазисы. Под влиянием орошения в оазисах коренным образом изменен весь комплекс
природных условий.
Орошение приводит к формированию совершенно новых почв, своего рода антропогенного
аллювия, который у почвоведов принято называть агроирригаци-онным слоем. Образуется он за счет
наилка из воды, подводимой для орошения полей на протяжении не одного столетия. Такие
староорошаемые почвы, достигающие мощности 1—3 м, имеют общие черты: однообразное сложение
при суглинистом механическом составе, наличие гумуса (1—2%) во всей толще аг-роирригационного
слоя, равномерное распределение карбонатов по почвенному профилю, сравнительное богатство
фосфором и другими элементами нищи культурных растений (Розанов, 1960). Поражает высокая,
микробиологическая активность староорошае-
мых почв: содержание бактерий в ней в 4 раза выше, чем под богарой, и в 10 раз больше, чем в
почвах унавоженного картофельного поля Московской области (Федоров, 1954).
Помимо староорошаемых (древнеорошаемых) почв в длительно существующих оазисах Средней
Азии орошение сопровождается формированием других типов почв: 1) почвы на рашах (грубо
перемешанных песчаных и супесчаных ирригационных отложениях) вдоль каналов; 2) обыкновенные
древнеорошаемые; 3) обыкновенные оазисные; 4) древнеорошаемые луговые; 5) оазисные луговые; 6)
оазисные лугово-бо-лотные; 7) оазисные болотные; 8) вторичные солончаки.
На искусственных агроирригационных почвах развит богатый и разнообразный растительный
покров — посевы риса, хлопчатника и других культур, плодовые сады, парки.
Орошение в сочетании с развитой растительностью придает климату' оазисов черты мягкости,
меньшей континентальное™ и сухости по сравнению с окружающими пустынями. Интенсивное
испарение повышает в оазисах абсолютную и относительную влажность воздуха, а наличие древесно-
кустарниковой растительности резко снижает скорость ветра. Вследствие больших затрат тепла на
испарение влаги в оазисах в течение всего вегетационного периода температура воздуха ниже, чем в
пустыне. В крупных оазисах Средней Азии это различие достигает 3° (Сапожнико-ва, 1951). В связи с
этим над оазисами наблюдается инверсия температуры, которая над интенсивно орошаемыми участками
прослеживается на протяжении суток. Происходит снижение суммы температур воздуха за период выше
10°. В больших оазисах Средней Азии это снижение достигает 500°.
САДОВЫЙ ТИП СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОГО ЛАНДШАФТА
Сады, виноградники, плантации чая, кофейного дерева и других древесно-кустарниковых пород
— многолетний тип культурных фитоценозов. Обнаруживая известное сходство с лесокультурными
комплексами, садовый тип сельскохозяйственного ландшафта суще-
ственно отличается от последних менее выраженной саморегуляцией и глубокой антропогенной
перестройкой почвы, вызванной ее постоянной обработкой, внесением удобрений, поливом. Как
правило, почвы садов и виноградников — наиболее плодородные на общем зональном фоне
естественных почв. Узко специализирован в садовом ландшафте животный мир. Борьба с вредителями
садов — одна из труднорешае-мых задач садово-плантационного хозяйства.
Ареал садового типа ландшафта более узкий по сравнению с полевым и лугово-пастбищным. Он
менее выдвинут на север (в южном полушарии — на юг), отсутствует или строго ограничен в районах с
резко континентальным климатом. Внешний вид и структура садового типа ландшафта разнообразны:
колхозные яблоневые сады Липецкой области отличны от виноградников Молдавии или Южного берега
Крыма, виноградники Молдавии не похожи на чайные плантации Грузии, а эти последние — на план-
тации Индии, Цейлона и других тропических стран.
По сравнению с полевым типом ландшафта садовый характеризуется более сложными условиями
рельефа. Сады нередко размещаются на крутых склонах, вследствие чего в структуре их усиливается
роль техногенных элементов (см. ниже), вообще мало свойственных сельскохозяйственным
ландшафтам.
ЛУГОВО-ПАСТБИЩНЫЙ ТИП ЛАНДШАФТА
Он известен в самых различных зонах—от суб-арктики с ее тундровыми и лесотундровыми
оленьими пастбищами до тропических саванн.
Антропогенный характер многих лугов был давно уже показан в работах геоботаников. Про
суходольные луга В. В. Алехин писал: «Это луга заведомо вторичного характера и при отсутствии
воздействия со стороны человека зарастающие опять лесом» (Вальтер, Алехин, 1936, стр. 594).
Антропогенное происхождение в большинстве своем имеют, по В. В. Алехину, и пойменные луга:
«Вообще же можно думать, что речные поймы в огромном большинстве случаев, исключая участки
крайних условий существования (чрезмерная поемность, далекое положение за грани-
цей древесной растительности, безлесный юг с крайне сильным первичным засолением) были до
человека покрыты пойменными сплошными лесами» (Вальтер, Алехин, 1936, стр. 596).
Эти взгляды В. В. Алехина, а также других геоботаников (Еленевский, 1936; Шенников, 1938) на
происхождение лугов сейчас не только общеприняты, но и расширены. Е. М. Лавренко считает
антропогенными не только пойменные и суходольные луга равнин, но и большинство субальпийских и
среднегорных лугов, возникших на месте вырубленных кустарниковых зарослей и лесов (Соколова и
др., 1956 !).
Особенности лугов как типа ландшафтного комплекса подробно охарактеризованы В. Р.
Вильямсом (1922). Его деление поймы на прирусловую, центральную и притеррасную, несмотря на
схематичность, верно схватывает общие черты строения лугово-поймен-ных ландшафтов.
Существование лугов неопределенно долгое время поддерживается систематическим
сенокошением и пастьбой скота. Интенсивность последних и определяет в значительной мере
конкретную ландшафтную структуру лугов. Можно сказать, что сенокошение и пастьба —
регулирующее начало лугов, хотя степень саморегуляции у них самих значительно выше, чем у
полевого и садового типа ландшафтов, и близка, по-видимому, к природному степному типу.
Наиболее ценные в кормовом отношении пойменные луга составляют господствующую группу
урочищ пойменного типа местности, куда помимо лугов включаются и урочища пойменных лесов, и
низинные болота, и озера-старицы.
Что касается суходольных лугов, то они образуют несколько видов у различных семейств типов
местности. По крайней мере совершенно необходимым представляется разграничение суходольно-
лугового и пустошно-лугового типов местности.
Интересно соображение А. П. Шенникова о происхождении луговых пустошей. «Наши луга
делаются пустотными не потому, что испорчены выпасом, а потому, что на них нет выпаса или очень
слаба интен-
1
Авторство Е. М. Лавренко оговорено в сноске этой коллективной работы.
сивность выпаса и не применяются способы поддержания плодородия почвы» (Шенников, 1939,
стр.479). Дело в том, что белоус (Nardus strictum), луговые мхи и многие виды пустотного разнотравья
не выносят пастбищный режим и выпадают при достаточно интенсивном выпасе.
К лугово-пастбищному типу ландшафта помимо лугов относятся степные пастбища на последних
стадиях пасквальнои дигрессии (стадии тонконогового сбоя и выгона). По внешнему виду и способу
использования (пастьба скота) тонконоговый сбой напоминает суходольный луг лесных зон. Однако
состав травостоя, образованного сухолюбивыми степными видами, в тонконоговом сбое ничего общего
не имеет с лугом, важнейшей диагностической чертой которого служит преобладание многолетних
мезофитов (Вальтер, Алехин, 1936; Шенников, 1939).
Среди других типов сельскохозяйственного ландшафта лугово-пастбищный тип выделяется
высокой концентрацией различных вредителей сельского хозяйства. В его урочищах находят
оптимальные условия развития суслики (Citellus) (на сухих пастбищах), полевка обыкновенная
(Microtus arvalis), майские хрущи (Melolontha melolontha, M. hippocastani), долгоносики (Tipulidae),
голые слизни (Decoceras, Arion) (Тишлер, 1971).
Большие площади лугов и степных пастбищ находятся в акультурном состоянии: заросли
кустарником, заболочены и закочкарены, покрыты травостоем низкого качества. Между тем луга и
степные пастбища — важнейший вид кормовой базы животноводства. Резкое увеличение в нашей
стране удельного веса культурных лугов и пастбищ с высевом ценных кормовых трав, внесением
удобрений и искусственным орошением — большая государственная задача. Темп работы в этом
направлении нарастает с каждым годом.
С эталоном культурных пастбищ можно познакомиться на территории Каменной степи —
Института сельского хозяйства Центральночерноземной полосы имени В. В. Докучаева. На каждом из
90 га культурных пастбищ здесь получают более 420 ц многолетних трав — люцерны, тимофеевки
луговой, клевера белого. Искусственно орошаемые и хорошо удобренные земли пастбищ дают
устойчивые урожаи. Пастьба животных
производится на огороженных участках с помощью электропастуха. Пастбища дают до четырех
урожаев в год.
ТЕХНОГЕННЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В СТРУКТУРЕ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ЛАНДШАФТОВ
К числу техногенных элементов, принимающих участие в структуре сельскохозяйственных
ландшафтов, принадлежат террасированные склоны. Терраси- * рование склонов в той или иной форме
практикуется во всех земледельческих странах мира. Впервые оно зародилось, по-видимому, в странах
Азии и Африки (Индия, Цейлон, Китай/Япония, Ява), затем распространилось на другие районы мира. В
Южной Америке террасирование склонов практиковалось инками до прихода европейцев.
На территории СССР —в Грузии, Дагестане и Армении — хорошо сохранились до наших дней
террасы, построенные в XII в. (Федотов, 1961). В Горном Дагестане искусственные террасы с
каменными барьерчиками по краям и часто с насыпными почвами составляют характерную черту
ландшафта.
 Помимо Кавказа, горных районов Средней Азии и Крыма в СССР террасирование склонов с
использованием их под виноградники и сады широко применяется в Молдавии. Здесь на склонах
крутизной от 6 до 10° строят широкие (9,5 м) террасы плантажным способом, а на склонах крутизной 20
—25° создают узкие (3,5 м) террасы выемочно-насыпным способом (Федотов, 1961). Только в 1966 г. в
Молдавии были построены террасы на площади более 16 тыс. га.
Большое впечатление производят террасированные склоны в Китае, Японии, Индонезии и на
Филиппинских островах. Крошечные поля-ступени в виде гигантской лестницы поднимаются в высоту
на сотни метров. Существует два типа террасированных полей—для поливного риса и для суходольных
культур. Особенно трудоемким является создание террасированных полей для орошаемого риса, так как
эти террасы должны иметь совершенно ровную поверхность. Другим техногенным элементом
сельскохозяйст-ренных ландшафтов являются оросительные каналы — арыки в Средней Азии. Среди
орошаемых полей ка-
налы выделяются своим рельефом, особенностями микроклимата, нарушенными, увлажненными
почвами, сорно-полевой растительностью, обилием грызунов. Арыки в Средней Азии такие же
характерные урочища орошаемых оазисов, что и полезащитные лесные полосы в лесостепной и степной
зонах. По наблюдениям, на вновь орошаемых землях Украины формирование арычных биоценозов
происходит очень быстро. Ксерофитные грызуны вытесняются здесь влаголюбивыми плавневыми
видами: обыкновенной и водяной полевками, мышью-малюткой, полевой мышью; появляются водно-
болотные птицы, прудовые лягушки и жерлянки (Лисецкий, 1972).
СОПУТСТВУЮЩИЕ ЯВЛЕНИЯ И КОМПЛЕКСЫ
[_£оздание сельскохозяйственных ландшафтов вызывает к жизни ряд нежелательных
сопутствующих явлений и ландшафтных комплексов. С распашкой и интенсивной пастьбой скота
связано возникновение сельскохозяйственной (земледельческой и пастбищной) водной и ветровой
эрозии, сопровождающейся интенсивным смывом и выдуванием почв, образованием свежих промоин и
оврагов. Новым антропогенным явлением, неизвестным ранее в девственной лесостепи и степи, стали
пыльные («черные») бури.
Размах антропогенной эрозии почв грандиозен. По-видимому, не является преувеличением
предположение, что эрозии подвержена половина всех возделываемых земель мира. Участие в
разработке наиболее рациональных мер по предохранению почв от эрозии применительно к отдельным
регионам — одна из важных задач сельскохозяйственного ландшафто-ведения.
Для полевых орошаемых ландшафтов тяжелым сопутствующим явлением оказывается вторичное
засоление почв и заболачивание. О засолении орошаемых земель как народном бедствии указывается в
документах древнего Вавилона за 2400—2100 лет до н. э. В Средней Азии за один 1963 г. из-за
вторичного засоления было заброшено 119 тыс. га орошаемых земель (Минашина, 1969). Есть сведения
о ежегодном приросте засоленных орошаемых почв на 1 —1,5% от
площади поливных земель (Ковда, Егоров, 1972). Борьба с вторичным засолением орошаемых
почв не менее сложна и трудоемка, чем с эрозией почв,../
СЕЛИТЕБНЫЕ ЛАНДШАФТЫ
В Толковом словаре русского языка Д. Н. Ушакова про селитьбу (от слова «селить») сказано:
«Земельная площадь в городах и др. населенных пунктах, занятая постройками, садами, городскими
проездами» (Ушаков, 1940, стр. 186). От этого четкого и ясного определения селитьбы отходят
составители Краткой географической энциклопедии, ограничивающие селитебные земли земельными
участками только городов и поселков городского типа (Краткая географическая энциклопедия, 1962,
стр. 469).
С нашей точки зрения, селитебные ландшафты — это антропогенные ландшафты населенных
мест: городов и сел. с их постройками, улицами, дорогами, садами и парками.
По степени преобразованности селитебные ландшафты делятся на два типа: городские и сельские
антропогенные ландшафты. ........
Точных и к тому же универсальных критериев для разграничения города и села не существует. «В
разных странах имеются различные критерии, разделяющие городские и сельские поселения. Во всяком
случае город — это относительно большой населенный пункт, преобладающая часть жителей которого
заняла несельскохозяйственным трудом» (Саушкин, 1970, стр. 165). Но даже и это столь общее
определение не отражает всей специфики города. В малых городах многих стран нередко основным
занятием жителей является сельское хозяйство. Что касается минимума жителей для города, то он
сильно колеблется по разным странам: в Японии — 30 тыс. человек, в США — 2,5 тыс., в Канаде— 1
тыс. человек. В СССР минимум жителей для города устанавливается отдельно по каждой союзной
республике, например в РСФСР он составляет 12 тыс. человек, в Грузии и Туркмении — 5 тыс. человек.
И в антропогенных ландшафтах малого города и крупного села порой трудно найти существенные
различия. В целом, однако, городские ландшафты отли-
чаются значительно более глубоким преобразованием природной среды по сравнению с сельскими
ландшафтами.
 СЕЛЬСКИЕ СЕЛИТЕБНЫЕ ЛАНДШАФТЫ
Где бы ни располагалось село -=- в степной зоне или тайге, в горах или на равнине, — его
возникновение всегда сопряжено с коренной перестройкой существовавшего на его месте природного
ландшафта, Раньше всего подвергаются изменению растительность и связанный с нею животный мир.
Как бы ни было мало степное село, на его селитебных землях не встретишь ни ковыля, ни сурка, даже
если они и обычны в ближайших окрестностях. Через некоторое время претерпевают изменения почвы и
формы рельефа: усиливается смыв почв, на склонах появляются овраги, намечается проградация почв
огородных земель и т. п. Заметно меняется в селах поверхностный сток: на севере часты канавы для
сброса избыточных вод, в степях и в лесостепи, напротив, — плотины для их задержки.
Несмотря на коренную перестройку природных ландшафтов, последние сравнительно легко
прослеживаются в пределах даже самых крупных и старых сел. Определение принадлежности сельской
селитебной территории к типу местности и тому или иному семейству сложного урочища не вызывает
затруднений..
На размещение сельских населенных мест оказывают влияние различные факторы — природные,
исторические, экономические. В данном случае нас особенно интересует связь размещения сел с
природными условиями — вопрос, который нашел свое определенное; решение еще в дореволюционной
работе В. П. Семе-нова-Тян-Шанского (1910), а в советское время был развит С. А. Ковалевым (1963).
Внутри крупного физико-географического региона (зоны, провинции) география и «морфология»
сельских селитебных ландшафтов теснейшим образом связаны с типами местности. Одни из них
малопригодны для размещения сел и поэтому бедны ими. Таков, например, плакорный тип местности в
лесостепной и степной зонах Русской равнины, характеризующийся глубоким залеганием уровня
грунтовых вод — единственного источника во-
доснабжения в водораздельных условиях.»Другие, как склоновый тип местности с его близостью
к речной воде и близким залеганием грунтовых вод по балкам, густо заселены.
. Опыт количественной характеристики размещения сельских населенных пунктов по типам
местности предпринят нами (Мильков, 1967) для территории Черноземного центра (Воронежская,
Курская, Орловская, Липецкая, Тамбовская, Белгородская области). Селения для подсчета брались с
областных административных карт 50-х — начала 60-х годов, площадь типов местности и их контуры —
по «Физико-географическому районированию Центральных черноземных областей» (1961) и
«Ландшафтно-типологической карте Черноземного центра» с дополнением автора. В сборе полевого
материала по теме принимали участие студенты ВГУ М. Булатова и Л. Инютина.

В этой таблице не учтена людность поселений. Если учесть, что на плакорах крупных сел нет, то
приуроченность сельского населения к склоновому и пойменному типам местности станет еще более
выраженной. Оговоримся, что многие приречные села размещаются сразу на нескольких типах
местности — на
склоновом и пойменном, надпойменно-террасовом и пойменном.
Принадлежность к типу местности в значительной' мере определяет морфологию — контур — и
внутреннюю структуру села: соотношение и пространственное размещение дворов (и других построек),
огородов, садов, улиц, дорог и скотопрогонов. На склоновом типе местности преобладают линейно
вытянутые вдоль балок и рек села, незаметно сливающиеся в один непрерывный ряд; на плакорном типе
местности — мелкие более или менее компактные поселения, жмущиеся к прудам в вершинах балок или
копанцам; на междуречном недренирбванном типе местности вблизи редких в Черноземном центре
лесных массивов — значительные по размерам села, использующие верховодку.
Из всех структурных частей сельских селитебных ландшафтов только дворы (постройки)
принадлежат к техногенным комплексам, при изучении которых природные ландшафты
рассматриваются в качестве палеогеографической основы. Все остальные структурные части —
огороды, сады, улицы, дороги принадлежат к категории современных ландшафтных комплексов
антропогенного типа. Рельеф этих частей в большинстве своем унаследован от природных ландшафтов,
и они образуют или род, или вид природного семейства урочищ.
Непременная принадлежность сельских селитебных ландшафтов многих зон — сплошной зеленый
покров из птичьей гречихи (Polygonum aviculare) на дорогах и улицах. Обедненный растительный
покров, отсутствие распашки сказываются на почвенном покрове дорог и улиц.
Своеобразны земли огородных урочищ. Они хорошо удобрены и, несмотря на интенсивное
использование, отличаются высоким плодородием. Эта черта огородных земель особенно заметна в
зонах тайги и смешанных лесов, где естественное плодородие зональных подзолистых и дерново-
подзолистых почв низкое. В зоне черноземных почв указанная закономерность выдерживается далеко не
всегда: огородные земли по своему плодородию хотя и превосходят старопахотные, но во многих
случаях уступают целинным.
ГОРОДСКИЕ ЛАНДШАФТЫ
Город как тип ландшафта моложе сельских поселений (Девис, 1965; Грушка, 1963). По Э. Грушка,
первые города возникли в Междуречье около 4 тыс. лет до н. э. К. Девис образование первых небольших
городов относит к еще более раннему времени — 6000—5000 лет до н. э.
В городах живет сейчас не менее трети всего человечества, одних крупных городов с населением
более 100 тыс. человек в каждом около 2 тыс. В наиболее урбанизованных странах большая часть насе-
ления проживает в городах. Много городов принадлежит к числу сверхкрупных, с населением более 1
млн. человек. В СССР таких городов-«миллионеров» в 1970 г. было 10.
В густонаселенных странах встречаются агломерации — скопления городов, перерастающие в
«сверхагломерации» — мегалополисы типа Рура или побережья Северного моря от Гента до
Амстердама в Западной Европе, Атлантического побережья от Бостона на севере до Вашингтона на юге
в США.
С развитием общества наблюдаются тенденция роста городов и увеличение доли городского
населения. Тенденция эта стала особенно заметной в наше время. В ФРГ, например, ежегодно
застраивается 260 км2 земли, ранее находившейся под лесами и пашней. Уже к началу 60-х годов 10%
всей территории этой страны находилось под камнем и цементом. В Великобритании города занимают
около 12% всей ее территории («Современное состояние природной среды (биосферы) на территории
Европы...», 1971). Пройдет, очевидно, немного десятилетий, и преобладающая часть населения Земли
станет городской. В этой связи городское ландшафтоведение следует рассматривать одним из ведущих
разделов антропогенного ландшафтоведения.
Природные условия городов отличаются большим своеобразием. На большей части территории
города почти нацело уничтожена растительность, а почвы одеты сверху асфальтом и камнем.
Растительность, очень далекая от естественной как по своему флористическому составу, так и по
группировкам, сосредоточена на ограниченной площади парков и скверов, а
также однорядных озеленительных полос на улицах. \ Тем не менее город есть подлинная
экосистема не только со своей «каменной» литогенной основой и специфической растительностью, но и
особым животным миром.
Городская фауна наземных позвоночных г. Мелитополя (по наблюдениям 1964—1968 гг.) состоит
из 10 видов млекопитающих, 100 видов птиц, 3 видов рептилий и 2 видов амфибий (Филонов, 1969). В
городе обособляется до пяти типов местообитаний, каждое из которых летом характеризуется своим
набором видов позвоночных животных: 1) постройки и застроенные кварталы, 2) парки и лесопарки, 3)
сады, 4) открытые" пространства пустырей, склонов балок и дорог, 5) водоемы.
Многолетние наблюдения (с 1948 г.) показали богатую фауну птиц г. Харькова: обнаружено 82
вида, из них гнездящихся — 36, пролетных — 21 и зимующих — 33 (Лисецкий, 1969). В Ленинграде
гнездятся 53 вида птиц — 19,7% от всей орнитофауны Ленинградской области, в Москве — 50 видов
птиц — 23%,' орнитофауны Московской области (Строков, 1970).
Богатство и разнообразие орнитофауны-—общая черта городского биоценоза. Птицы легко
приспосабливаются к культурным ландшафтам, и «настоящих беглецов от культуры среди птиц почти
нет» (Гладков, Рустамов, 1965, стр. 127). Преобладают среди птиц представители отряда воробьиных, в
некоторых городах доля их достигает 80% и больше.
Асфальтовое и каменное покрытие создает в городах совершенно новые условия для
поверхностного стока. Значительная часть его отводится в искусственную подземную канализационную
сеть, остатки сбрасываются по открытым водосливам в ближайшую речную сеть.
Город не только загрязняет воды протекающих в нем рек, но и меняет саму гидрографическую
сеть. В Москве, Марселе и ряде других крупных городов на месте скрытых под асфальтом рек
благоустроенные улицы с многоэтажной застройкой.
Приморские крупные города существенным образом меняют очертания береговой линии.
Воздействие города на береговую линию сложное, многозначное, что хорошо видно на примере Японии.
В районе го-
родов Токио и Осака установлено очень энергичное оседание поверхности, вызванное главным
образом откачкой подземных вод. В Токио интенсивное опускание города, местами до 20 см в год,
охватило площадь в 300 км2. Средняя скорость опускания в Осака на площади в 90 км2 составляет 10
см/год (Котлов, 1963). И здесь же, на восточном берегу Токийского залива, человек отвоевывает у моря
новые участки суши путем засыпки мелководий. В районе Кобе для размещения портовых сооружений и
городских кварталов создаются на мелководье два искусственных острова площадью в 436 и 600 га. 100
га первого острова уже было засыпано к 1971 г.
Значительные антропогенные изменения претерпевает береговая линия Финского залива в районе
Ленинграда. Здесь намечено в ближайшее время «отнять» у моря и использовать под городскую
застройку 270 га земель («Известия», 25 января 1972 г.).
Многосторонне воздействие городов на рельеф. В ряде случаев оно приобретает региональный
характер. Выше было отмечено опускание поверхности городов Токио и Осака. Пожалуй, еще более
поразительные данные относительно г. Мехико. Осадка Мехико под влиянием откачки вод за период с
1880 по 1960 г. достигла 6—7 м. Осадке способствуют геологические особенности города,
расположенного в Мексиканской впадине, заполненной рыхлыми четвертичными и третичными
отложениями. Откачка воды в них составляет 812 160 м3 в сутки (Котлов, 1963). Скорость осадки г.
Мехико за период с 1947 по 1952 г. достигла в разных частях города 19—45 см/год. Начиная с 1952 г.
откачка воды несколько сократилась, снизилось и оседание города до 8—10 см в год.
В городах много искусственных форм рельефа. Это выемки вдоль дорог на крутых склонах,
засыпанные отходами балки и овраги, а также различного рода искусственно приподнятые, насыпные
комплексы. В Ленинграде искусственно «приподнята» на 3 м и сейчас застраивается затоплявшаяся
ранее западная часть Васильевского острова. Мощность насыпных грунтов в Байковых оврагах г. Киева
достигает 44 м (Котлов, Брашнина, Сипягина, 1967). В г. Воронеже, в устье Ботанической балки,
мощность антропогенных отложений составляет около 20 м; на месте широкой
устьевой части балки здесь создана крупная искусственная площадка, территория которой
продолжает расширяться, хотя и сейчас по ней проложены железная и асфальтированная шоссейная
дороги, трамвайная линия. Рядом с этим антропогенным комплексом в балку спускается узкий насыпной
вал, не отличающийся от естественного. Когда-то по нему проходила колея трамвайной линии, сейчас
перенесенная в другое место.
При заполнении оврагов намывной пульпой в случае неправильных расчетов может возникнуть
угроза возникновения антропогенных селей, особенно опасных в городской черте. Один из них случился
в Киеве в Бабьем Яру — очень глубоком (до 53 м) и длинном овраге. Здесь было намыто до 4 млн. м3
пульпы, которая 13 марта 1961 г. пришла в движение и устремилась вниз по оврагу со скоростью 5
м/сек. В район Подола выплыло 700 тыс. м3 намывных грунтов, при этом было затоплено 25 га
городской территории при толщине земляного вала в устьевой части в 6 м (Котлов, Брашнина,
Сипягина, 1967).
В последние десятилетия в связи с ростом техники заметно увеличилась селитебная территория
приречных городов за счет искусственного повышения уровня пойменных земель. Интересный случай
антропогенной трансформации поймы в надпойменную террасу известен в Киеве. Здесь в районе
Подола поверхность пойменной террасы Днепра была приподнята за счет насыпных и намывных
грунтов на 2—15 м, после чего она была густо застроена. Вследствие этого некоторые геологи
приподнятую часть поймы стали относить к надпойменной террасе, что нашло отражение даже на
некоторых геологических картах города (Котлов, Брашнина, Сипягина, 1967).
Крупный город обладает своим специфическим климатом (Кратцер, 1958). Для него характерны
повышенная запыленность и задымленность атмосферы, более высокая температура воздуха (до 1—2°),
большая повторяемость туманов и моросящих осадков, общее снижение скорости ветра с резким
усилением его на узких улицах и перекрестках. В промышленных центрах задымленность атмосферы
ведет к значительному снижению годовых сумм солнечной радиации — вдвое в Нью-Йорке и на 40% в
Руре. Во время тем-
пературных инверсий на многие промышленные города Запада опускается смог — густой туман,
пропитанный копотью и сажей, трудно переносимый людьми с легочными и сердечно-сосудистыми
заболеваниями.
В Харькове на 10—17% ослаблена прямая солнечная радиация, на 5% уменьшена
продолжительность солнечного сияния, на 1 —1,5° повышена температура воздуха, на 5—10 дней
короче период со снежным покровом, на 3—5, иногда на 8 дней больше повторяемость туманов
(Дубинский, Бабич, Лотошникова, 1971).
Климатические особенности города весьма зримо прослеживаются по фенологическому ходу
весны. В Воронеже вишня, слива и яблоня зацветают на два-три дня раньше, чем в ближайших его
окрестностях.
 Таковы в общих чертах особенности физико-географических условий городов. Как видим,
природа здесь настолько изменена, что восстановление ее девственного облика возможно далеко не во
всех случаях.
Город — сложный объект, изучением которого в разных аспектах занимаются экономисты,
архитекторы, историки, археологи, геологи, климатологи, зоологи, ботаники и другие специалисты. Нас
интересует здесь место в изучении города не просто физико-гео-графа, а ландшафтоведа. Установить
такое место — задача не из простых, так как городское ландшафто-ведение пока делает первые шаги.
Мы можем назвать здесь лишь отдельные статьи, порой сугубо дискусси- -онные, А. С. Крюкова (1956,
1964, 1967), Я. Р. Дорф-мана (1961, 1964), М. М. Койнова (1964), Ф. Н. Миль-кова (1964-6), А. Г.
Исаченко (1966), Е. Д. Смирновой (1966), Ф. В. Тарасова (1969, 1971) и др.
Принимая во внимание специфику городской природы, задачей ландшафтных исследований в
городе мы считаем:
1. Выявление и характеристику восстановленных (догородских) ландшафтов — физико-гео-
графических провинций \ районов и подрайонов, типов
1
Территория города чаще всего располагается в пределах одной провинции. Интересным примером, когда через город
проходит не только провинциальная, но и зональная граница, служит Киев. Основная территория Киева находится в
лесостепной
провинции Подольской и Приднепровской возвышенностей, левобережье — в лесостепной провинции террасовых
равнин Приднепровской низменности, а север — в Полесской провинции смешанных лесов.
местности, урочищ. При изучении восстановленных ландшафтов помимо полевых наблюдений
большое значение приобретает использование архивных и археологических материалов, исторических
источников.
2. Выявление, картирование и характеристику современных городских ландшафтов, развитых на
участках, лишенных техногенного покрова. Это не только сады, скверы и парки, но и включенные в
городскую черту целые куски «живой» природы в виде антропогенных лугов, вторичных, а иногда и
коренных лесов. Включение «живой» природы в структуру вновь создаваемых городов особенно харак-
терно для стран социализма, В той или иной мере процесс этот наблюдается повсеместно. «Развитие на-
селенных мест неудержимо идет от компактных и замкнутых поселений (город как противоположность
окружающей среды) к заселенной территории» (Грушка, 1963, стр. 276).
3. Выявление и характеристику ланфшафтно-техногенных комплексов. Это уже область
прикладного архитектурно-городского ландшафтове-дения, синтезирующего карты техногенного
покрова, восстановленных и современных ландшафтов.
Составление очень важных для городского ланд-шафтоведения карт техногенного покрова не
входит в задачу ландшафтоведов. Они— первичный материал, основа, такая же, как и используемые в
ландшафто-ведении топографические карты. Большинство техногенных городских комплексов,
созданных строителями и архитекторами (здания, мосты и т. д.), так и не становятся ландшафтными
комплексами, оставаясь на протяжении всего своего существования инженерными сооружениями. Для
географа-ландшафтоведа они представляют интерес не сами по себе, а как один из компонентов
ландшафтно-техногенных комплексов, с одной стороны, и как фактор воздействия на рядом
расположенные ландшафтные комплексы путем перераспределения стока, изменения скорости и
направления ветра и т. п. — с другой.
Если при составлении карт восстановленных и современных городских ландшафтов мы вправе
пользоваться методикой и терминологией, разработанными в природном ландшафтоведении, то менее
ясен вопрос с картированием ландшафтно-техногенных комплексов. Простое использование здесь таких
таксонов природного ландшафтоведения, как тип местности и тип урочища, представляется
неоправданным. Едва ли кто серьезно решится выделять на территории Москвы «урочище Кузнецкого
моста», хотя близкие к этому предложения и высказывались некоторыми орнитологами (Строков,
1970).
При изучении ландшафтно-техногенных комплексов, бесспорно, полезным окажется опыт
систематики городских ландшафтов, накопленный строителями и архитекторами. По-видимому, вполне
целесообразно использовать такие устоявшиеся архитектурно-строительные термины, как микрорайон,
массив, участок.
Особого внимания заслуживают данные ландшафтной архитектуры, стремящейся к гармоничному
слиянию архитектурных объектов с природными ландшафтами («Ландшафтная архитектура», 1963;
Залесская, 1964; Саймондс, , 1965). Трактовка архитектурного ландшафта несколько отлична от
трактовки географического ландшафта. Архитектурный ландшафт — это взаимосвязанная в
эстетическом отношении гармоничная система природных ландшафтов и создаваемых человеком
строительных, дорожных и садово-парковых объектов. Некоторые архитекторы с целью упорядочения
терминологии, предлагают различать три понятия, придавая им таксономическое значение (сверху
вниз): ландшафт, пейзаж, вид (Залесская, 1964).
Таким образом, в городском ландшафтоведении следует четко разграничивать восстановленные и
современные ландшафты, ландшафтно-техногенные комплексы и техногенные объекты. Как далеко
может завести забвение этого положения, можно судить по статье Ф. В. Тарасова (1971), в которой в
качестве примера одной из структурных единиц «городского ландшафта» — массива — на равных
правах перечисляются массивы пашен, акватории небольших водохранилищ, аэродромы, карьеры с
отвалами горных пород, садовые массивы и даже небольшие рабочие
или дачные поселки. Здесь в одну таксономическую ландшафтную единицу объединены
качественно различные и несопоставимые объекты: пашня, водохранилище, карьер с отвалами горных
пород, являющиеся антропогенными ландшафтами, и аэродромы с рабочими поселками, относящиеся к
ландшафтно-тех-ногенным комплексам.
ТИПЫ ГОРОДСКОГО ЛАНДШАФТА
А

'Городские ландшафты азональны;, поэтому нельзя признать удачной попытку некоторых авторов
классифицировать их в соответствии с зональными типами естественных ландшафтов.
В основу выделения типов городского ландшафта мы положили три взаимосвязанных показателя:
1) степень озелененности; 2) этажность застройки; 3) «каменистость» — степень застроенности
зданиями, доля асфальтового, брусчатого и другого каменного покрытия. Эти три показателя достаточно
хорошо раскрывают сохранность в городе антропогенных ландшафтов, их соотношение с ландшафтно-
техногенными комплексами.
1. Садово-парковый тип городского ландшафта характеризуется максимальной для города
озелененностыо, «открытыми» (незаасфальтированными) почвами, сложными, фаунистически богатыми
биоценозами. Участие ландшафтно-техногенных комплексов в этом типе ландшафта незначительно.
2. Малоэтажный тип городского ландшафта представляет собою сложную мозаику небольших по
площади ландшафтно-техногенных комплексов (одно- и двухэтажные постройки) и антропогенных
ландшафтов в виде садов и огородов. Как и в предыдущем типе, преобладают «открытые» почвы, но
биоценозы здесь беднее по сравнению с садово-парковыми ландшафтами. Развиты по окраинам
крупных городов и в мелких городах с преобладанием частной (индивидуальной) застройки.
3. Многоэтажный тип городского ландшафта. Преобладают ландшафтно-техноген-ные
комплексы в форме многоэтажных зданий, заасфальтированных дворов и площадей. Уцелевшие ланд-
шафтные комплексы сильно преобразованы, отлича-
ются низкой озелененностью, фаунистически бедными биоценозами, резким преобладанием
«закрытых» почв.
Под «закрытыми» почвами мы понимаем скрытые под асфальтом и другим каменным покрытием
почвы городских улиц, площадей и дворов. Строение их, пожалуй, лучше, чем что-либо другое,
раскрывает историю развития городских ландшафтно-техногенных комплексов.
4. Заводской тип городского ландшафта. Хотя территория современного завода по степени
озелененности во многих случаях мало уступает многоэтажному типу городского ландшафта, она тем не
менее имеет много специфичного. Ее характеризует массивность «закрытых» почв (асфальтовое и
каменное покрытие в виде крупных сплошных массивов) и высокая степень насыщенности
техногенными объектами особого функционального назначения. Вот почему биоценозы заводской
территории отличны от биоценозов других, хотя бы и рядом лежащих типов городского ландшафта.
У типов городского ландшафта, сочетание которых определяет внутреннюю структуру города,
представляется целесообразным различать зонально-провинциальные варианты. Они отражают
специфику основных зональных и региональных черт природы.
При изучении городов всегда принимают во внимание так называемую пригородную зону. По
словам Джорджа Уэруэйна (1965, стр. 411), «пригородная зона— это по сути дела продолжение города
как реальное, так и потенциальное». И все же мы не склонны выделять ее территорию в особый —
пригородный .— тип городского ландшафта. В ней в разных сочетаниях находят выражение уже
известные нам типы городских и сельских селитебных, водных, лесных и сельскохозяйственных
антропогенных ландшафтов. Пригородная зона — реальность при экономико-географическом изучении
городов, их функциональном зонировании, но она не находит места при картировании антропогенных
объектов в ландшафтно-типологичес-ком аспекте.
ПРОМЫШЛЕННЫЕ ЛАНДШАФТЫ
С каждым годом возрастает роль промышленных антропогенных ландшафтов в структуре
географической оболочки Земли. Общеизвестны взгляды и выводы В. И. Вернадского и А. Е. Ферсмана
о масштабах и роли в жизни Земли промышленной деятельности человека. В наши дни А. В. Сидоренко
(1967, стр. 50— 51) пишет: «Деятельность человека, преобразующего лик Земли, выступает теперь как
разумно направленный геологический фактор. Человек не только механически перемещает вещество
Земли, но и играет роль грандиозного геохимического, гидрологического, инженерно-геологического
агента». Ежесуточно из недр Земли сейчас добывается около 20 т минерального сырья на душу
населения (Виноградов, 1970).
При добыче полезных ископаемых, строительстве каналов, дамб, дорог, трубопроводов,
планировке строительных площадок человечество ежегодно перемещает около 6 тыс. км3 земли. Только
во время одного сверхмощного взрыва при строительстве про-тивоселевой плотины в Малоалматинском
ущелье (окрестности Алма-Аты) в 1966 г. было поднято в воздух и уложено в плотину свыше 2,5 млн. м3
скальных пород. В процессе техногенеза происходит «оже-лезнение» поверхности планеты: количество
добытого к 1934 г. железа составило 32,2 т/км2 населенной части Земли, а его поступление на уровне
добычи 1964— 1965 г. добавляет ежегодно еще 6 т/км2. Биогенное же поступление железа под тайгой
равно всего 56— 100 кг/км2, под лиственными лесами— 130—140 кг/км2. Техногенное поступление
микроэлементов в почву на 1—2 порядка превышает поступление биогенное. Вследствие этого должна
исчезнуть недостаточность микроэлементов, свойственная отдельным регионам (Глазовская, 1968).
Добыча природного газа вызывает дегазацию земной коры, заполнение порового пространства горных
пород водой, что создает новый гидрологический режим целых регионов (Сидоренко, 1967).
Особого внимания заслуживает фронт все ускоряющегося роста добычи полезных ископаемых.
При сохранении темпов роста мировой добычи полезных ископаемых на современном уровне в 2000
г. мировой
объем добычи полезных ископаемых по сравнению с 1950 г. будет больше в 13,5 раза, в то время
как с 1900 по 1950 г. он возрос лишь в 3,4 раза (Мельников, 1967). Показательны в этом отношении
темпы роста добычи нефти. С 1859 по 1970 г. добыто около 30 млрд. т нефти. На протяжении 60-х годов
добыча нефти более чем удвоилась, достигнув в 1969 г. 2,2 млрд. т. Ожидается, что в 1980 г. ее добыча
составит 3,5—4 млрд. т, а в 2000 г. — 6 млрд. т (Fellmann, 1970). Добыча угля за последние 20 лет (1950
— 1970 гг.) составила 37% от 125 млрд. т, добытых за всю историю, и железа-—50% от 10 млрд. т,
извлеченных за всю историю человечества (Виноградов, 1970).
Особенно велика роль в создании антропогенных неоландшафтов открытых или карьерных
разработок полезных ископаемых. Это один из наиболее экономичных и перспективных видов
разработки полезных ископаемых. В Директивах XXIV съезда КПСС по пятилетнему плану развития
народного хозяйства СССР на 1971 —1975 гг. сказано о необходимости развивать опережающими
темпами добычу угля открытым способом и довести в 1975 г. удельный вес добычи угля этим способом
в общей добыче до 30%. В целом по СССР в ближайшее время общий объем вскрышных пород
возрастет до 14 млрд. м3 (Мельников, Сим-кин, 1968).
Карьерно-отвальный тип ландшафта. В местах добычи полезных ископаемых открытым спо-
собом возникают своеобразные антропогенные комплексы — карьеры с отвалами (внутренними и внеш-
ними). Учитывая широкое распространение и разнообразие карьерно-отвальных комплексов, мы
выделяем их в особый карьерно-отвальный тип ландшафта. Сюда же, на правах особого типа местности,
включаются и терриконники, которые хотя и являются отвальными комплексами, но возникают не при
открытой, а при подземной добыче полезных ископаемых.
Площадь карьерно-отвальных ландшафтов только на территории СССР измеряется сотнями тысяч
гектаров. К 1965 г. площадь заброшенных карьеров на территории РСФСР составляла 60,7 тыс. га;
примерно такая же площадь находилась здесь под отвалами действующих карьеров. На Украине в это
время площадь, нарушенная горными работами, превышала
28 тыс. га. По данным Н. И. Горбунова, в СССР карьеры занимают общую площадь не менее 2
млн. га (Горбунов, 1970). Добыча полезных ископаемых открытым способом резко возрастает с каждым
годом, и соответственно растет — до 35 тыс. га ежегодно (Овчинников, 1967)—площадь с карьерно-
отваль-ными комплексами-. В ГДР карьерно-отвальные комплексы одной буроугольной
промышленности занимали к 1965 г. 56 тыс. га, из них 22 тыс. га рекультивировано. К 1980 г. площадь
карьерно-отвальных комплексов в ГДР возрастет еще на 50 тыс. га (Бауэр, Вайничке, 1971). В ФРГ
только открытые разработки гравия, песка и глины ежегодно захватывают 2700 га. Возникающие при
этом нерекультивируемые площади оцениваются в 30 тыс. га (Heintze, 1970).
Карьерно-отвальные комплексы — образец глубочайшего воздействия человека на ландшафтную
сферу Земли. Здесь происходит полная трансформация не только растительности и почв, но и рельефа, и
геологического строения, грунтовых и подземных вод. В карьерах, как отрицательных формах рельефа с
нарушенной растительностью, формируется особый микроклимат («Микроклимат карьеров Урала»,
1970). Глубина карьеров колеблется от нескольких метров до 500 м и глубже, ширина карьерного поля
может достигать 5 км (Боярский, Черток, 1966). Ежегодно на поверхность выбрасываются миллиарды
кубических метров бесплодной породы. Только при подготовке Михайловского и Лебединского
карьеров в районе КМА было снято 170 млн. м3 горной породы. Для осушения этих карьеров ежегодно
откачивается до 120 тыс. м3 воды, что вызвало изменения уровня и режима подземных вод в
окружающем районе (Сидоренко, 1967).
Карьерно-отвальные ландшафты стали характерными для многих горнорудных районов страны —
Урала, Кузбасса, Донбасса, КМА, Хибин и др.-Ландшафты их во многом определяются двумя фактора-
ми — составом отвалов и глубиной залегания грунтовых вод. С химико-минералогическим и
механическим составом пород отвалов связаны процессы естественного зарастания и возможности их
биологической рекультивации, а глубокое залегание или близость грунтовых вод вызывают
формирование ландшафтов

Iразличной увлажненности — от очень сухих до болотных и озерных включительно.

Как тип ландшафта карьерно-отвальные комплексы отличаются большим разнообразием. Мы
отметим здесь несколько наиболее распространенных его типов местности.
1. Обнаженный (лишенный или почти лишенный растительного покрова) карьерно-отвальный
тип местности. Это отвалы или очень свежие, не успевшие приобрести более или менее развитого
растительного покрова, или сложенные малопригодными и полностью непригодными для
биологического освоения токсичными грунтами (по классификации А. И. Савич, Г. А. Зайцева, 1969).
Преобладают холмистые и волнистые, реже плоские, сглаженные поверхности. Это разнообразие форм
рельефа связано с разными способами складирования отвалов и их возрастом.
Выделение этого типа местности может вызвать сомнения, так как в большинстве своем
обнаженные отвалы лишь одна из ранних стадий их развития и они рано или .поздно закрепляются
растительностью. Возражение это мы считаем необоснованным: в центре антропогенного
ландшафтоведения стоят современные комплексы, то, что есть сегодня, а не то, что возможно будет
впоследствии, не условия местопроизрастания, а то, что произрастает в определенных физико-
географических условиях.
Первым этапом зарастания малопригодных для биологического освоения отвальных грунтов
являются водоросли, преимущественно сине-зеленые (Неганова, 1969). Дальнейшее появление и
развитие растительности всецело связано с физико-химическими особенностями грунтов. Так,
например, в Криворожском железорудном бассейне чистые глинистые отвалы зарастают сразу же после
отсыпки, каменистые же зарастают очень медленно, за счет 2—3 видов, которые появляются, и то лишь
местами, спустя 6—10 лет (Ефанов, 1969). Там же шламовые поля горно-обогатительных комбинатов,
занимающие площадь 3 тыс. га, образуют настоящую «индустриальную пустыню», лишенную
растительности (Добровольский,, Ефанов, 1969).
Обнаженный карьерно-отвальный тип местности — один из наиболее распространенных среди
карьерно-
отвального типа ландшафта, требующий значительных затрат при рекультивации.
2. Терриконники ■— тип местности, образованной высокими, мощными, преимущественно
конусообразной формы, отвалами, возникающими при подземной добыче полезных ископаемых.
Местами терриконы составляют характерную черту целых ландшафтных районов. Только в украинской
части Донбасса насчитывается свыше 800 терриконов высотой 30—45 м, в отдельных случаях —до 90 м.
Склоны даже старых, осевших терриконов отличаются большой крутизной — до 25—30° и больше.
Поверхность их часто изъедена неглубокими радиальными рытвинами. Это наиболее трудный для
рекультивации тип отвалов. Большая мощность, сыпучесть, бесплодность, а нередко и токсичность
грунтов, сухость, горение терриконов и высокая температура породы — все это создает исключительные
трудности для биологической рекультивации терриконов, а сами они зарастают крайне слабо, оставаясь
на многие годы мертвой, безжизненной пустыней, загрязняющей воздух и земли ближайших
окрестностей. В Донбассе 85% разновозрастных терриконов совсем не покрыто растительностью, а доля
целиком покрытых растительностью терриконов составляет лишь 4%: (Рева, Бакланов, 1970).
С крутых незакрепленных склонов терриконов измельченная горная порода водой и ветром
сносится на окружающие участки, засоряя поля и улицы поселков. В Подмосковном буроугольном
бассейне такие участки В. И. Федотов (1969) выделяет в особые.урочища распаханных приотвальных
пространств, отличающиеся крайне низкой урожайностью сельскохозяйственных культур.
3. Тип местности карьерно-отвальных пустошей. Большинство отвалов через определенный —
часто значительный — промежуток времени покрывается растительностью, более спокойными, менее
резкими при этом становятся формы рельефа. Пионерами в зарастании отвалов выступает сорно-полевая
растительность, позже появляются лугрво-степные и лесные виды.
Примером карьерно-отвальных пустошей могут служить средневозрастные (до 40—50 лет)
глинисто-каменистые отвалы Криворожского бассейна. Они,
как правило, полностью покрыты травянистой растительностью, общее покрытие которой на
вершинах — 70—90%, на склонах — 30—60%. Встречаются дре-весно-кустарниковые заросли
естественного происхождения. Хорошо развиваются и плодоносят на отвалах акация белая, лох
узколистный, берест (Ulmus cam-pestris), клен ясенелистный (Acer negundo), ясень пенсильванский
(Fraxinus pennsytvanica) и др. (Ефа-нов, 1969).
В Челябинском буроугольном бассейне сухие суглинистые гидроотвалы уже через 5 лет
превращаются в бобово-разнотравно-злаковую пустошь, устойчиво сохраняющуюся и позже 10 лет. Но
там же отвалы из углистых аргиллитов и сланцев остаются на стадии обнаженных с редкими островками
солянково-лебе-довой растительности и в возрасте свыше 10 лет (Тар-чевский, Чибрик, 1969).
Особую разновидность этого типа местности составляют черноземные пустоши. Само сочетание
слов

«черноземные пустоши» звучит необычно: мы привыкли видеть на черноземах или возделанные

поля, или степную залежь, но не бесплодные пустоши. Возникают они в местах беспорядочной
выработки чернозема экскаваторами для цветочных городских хозяйств. Неровная, мелкобугристая
поверхность таких «черноземных карьеров» очень быстро, буквально на второй-третий год, покрывается
сорно-полевой, а позже степной растительностью. Подобная черноземная пустошь площадью свыше 10
га, находящаяся у южной окраины г. Воронежа, на 6—7-й год оделась разнотравно-злаковым травостоем
с отдельными кустами ясене-листного клена и боярышника.
При достаточной влажности грунтов и отсутствии выпаса травянисто-кустарниковые пустоши
эволюционируют в лес. Так «частично удовлетворительно обле-сились естественным путем»
невыровненные сланцевые отвалы в Эстонии (Каар, 1969, стр. 20). Естественными лесами зарастают
карьеры и отвалы Кельнского буроугольного бассейна, пройдя предварительно стадию вейниковых
«степей» (Bauer, 1970). В степной зоне. Воронежской области небольшие довоенные карьерно-
отвальные комплексы Журавского месторождения охры зарастают древесно-кустарниковой
растительностью с преобладанием плодовых деревьев— яблони, груши, вишни. Таков, например, карьер
по склону балки Прищепной.
4) О зерно-холмистый обнаженно-пустошный тип местности. Приведем описание одного из
ландшафтных участков этого типа местности, составленное по полевым наблюдениям В. И. Федотова в
1971 г. на территории разработок бурого угля в Подмосковном бассейне.
Участок «Каменка-1» находится вблизи г. Кимов-ска Тульской области. На ровной, слегка
волнистой р-авнине образовался сильно пересеченный рельеф с линейно вытянутыми грядами и
хаотично насыпанными холмами. Относительная высота гряд и холмов достигает 15—20 м3 а крутизна
склонов —25—30° и более. Межгрядовые понижения часто заняты обширными озерами. Озера имеют
преимущественно прямоугольную форму, вытянутую с северо-запада на юго-восток по направлению
открытых выработок. Ширина озер средней части равна 80—ПО м, а к краям она^
сужается до 30—40 м, длина — 800—700 м, глубина — до 30—40 м. Вода озер имеет голубой
цвет. Уровень водного зеркала в озерах лежит на 2—3 м выше естественной поверхности, окружающей
ландшафтный участок «Каменка-1». Береговая линия отличается высокой изрезанностью. Повсюду
наблюдаются неглубокие бухты и заливы. Среди акватории озер часто встречаются небольшие
островки, возвышающиеся на 2—3 м над зеркалом воды.
Отвалы участка сложены кварцевыми ожелезнен-ными песками и супесями тульского горизонта,
серыми и коричневыми песками, темно-серыми суглинками, надугольными глинами бобриковского
горизонта карбона, мезозойскими темно-серыми и буровато-желтыми глинами и суглинками,
четвертичными глинами и лёссовидными суглинками с примесью чернозема.
Растительность отвалов крайне бедна. Из древесных пород поселяются тополь белый (Populus
alba), осина (Populus tremula), береза бородавчатая (Ве-tula verrucosa). В травянистой растительности
господствуют обычные сорные виды: вьюнок полевой (Convolvulus arvensis), хвощ полевой (Equisetum
arven-se), живокость полевая (Delphinium consolida), осот полевой (Sonchus arvensis), донник
лекарственный, пырей ползучий и др. Главными факторами, сдерживающими произрастание растений
на отвалах угольных разработок, являются высокая кислотность грунтов (рН 3,0—4,5) и отсутствие
влаги.
Начало вскрышных работ относится к 1956— 1957 гг., а конец — к 1969 г. Таким образом, возраст
возникших антропогенных урочищ колеблется от 1 года до 13—14 лет.
Антропогенный ландшафтный участок «Каменка-1» слагают шесть типов антропогенных урочищ:
1) гря-дообразные сильно зарастающие отвалы с лёссовидными четвертичными суглинками на
поверхности, 2) межгрядовые котловины, заполненные водой (озе; ра), 3) слабо зарастающий
мелкосопочник с суглинками и песками мезозойского возраста на поверхности, 4) крупные
грядообразные незарастающие отвалы с надугольными глинами на поверхности, 5) песчаные
незадернованные отвалы, 6) свежие котловины, частично заполненные водой.
Другой пример озерно-холмистого обнаженно-пус-
тошного типа местности — Даниловский участок Жу-равского месторождения охры (юг
Воронежской области). Участок общей площадью около 15 га с карьером, выработан-
ным в середине 50-х годов. В его рабочей части длиной около 500 м и шириной до 80 м размеща-
ются озера глубиной к концу лета до 2—3 м, используемые населением для отдыха. Остальная
территория карьера — холмистые и волнистые отвалы суглинков и глин четвертичного и палеогенового
возраста с небольшими озерками в понижениях. Крутые склоцы отвалов почти лишены растительности,
выровненные поверхности и мелкие понижения закреплены злаково-разнотравным травостоем и
самосевом древесно - кустарниковых пород — лоха, клена ясе-нелистного, клена татарского (Acer
tataricum), вишни степной, бобовника (Amygdalus nana). В песчаных карьерах .нижних надпойменных
террас с близким залеганием уровня грунтовых вод могут возникать крупные — во всю площадь карьера
— и глубокие с устойчивым уровнем воды озера. Площадь озера в песчаном карьере Липецкого
силикатного завода (левобережные террасы р. Воронеж) — 50 га, глубина — до 18 м. Озеро,
расположенное среди соснового бора, с чистой водой привлекает рыболовов и туристов, на его берегах
размещается пионерский лагерь.
Менее увлажненные песчаные карьеры лишены рзер, но могут быть почти спдощь покрыты
густей-
 шими зарослями тростника и рогоза (например, карьер у с. Сенцово Липецкой области).
5) Каменоломенный бедленд — акультурный тип местности, возникающий на месте
каменоломен. Он характеризуется сложной поверхностью — наличием ровных участков — днищ
карьера, провалов, остан-пов, полуразрушенных отвалов, иногда озер, бедной пустотной
кустарниково-травянистой или угнетенной лесной растительностью. От отвальных типов местности он
отличается повышенной каменистостью, широким развитием плоских донно-карьерных урочищ,
урочищ крутостенных обрывов и Ограниченным участием отвальных комплексов. Здесь длительное
время сохраняются совершенно бесплодные, голые урочища типа «известняковой каменистой пустыни»
или эродированной поверхности известняковых отвалов (см рис. 9).
Как тип местности имеет очень широкий ареал. Часты каменоломенные пустоши в Подмосковье,
на месте бывших разработок каменноугольного известняка. На Ижорском плато (Ленинградская
область)
 Рис. 9. Ландшафтно-типологическая карта Студеновского
известнякового карьера. Составлена Ф. Н. Мильковым и
В. Н. Двуреченским по материалам полевой съемки 1970—-1971 гг.
Сельскохозяйственные ландшафты
Полевой плакорный тип местности: 1 — урочища распаханных слабо наклонных ровнядей на выщелоченных черноземах. Полевой склоновый
тип местности: 2 — урочища огородов в днище лога
на аллювиальных слоистых почвах. Садовый, склоновый тип местности: 3—урочища садов на пологих склонах с выщелоченными черноземами.
Пастбищный склоновый тип местности: 4 — сухая крутостенная рытвина с разреженным типчаково-полынным травостоем; 5—крутые склоны лога,
хорошо задернованные разнотравно-типчаковой растительностью.
Пастбищный плакорный тип местности: 6 — разнотравно-типчаково-поле-
вицевая ровнядь на выщелоченных черноземах
Селитебные ландшафты
7~малоэтажный тип городского ландшафта; 8 — сельские селитебные ландшафты; 13 — заводской тип городского ландшафта.
Промышленные ландшафты
Карьерно-отвальный тип ландшафта. Каменоломенный известняковый
бедленд. Донно-карьерные урочища: 9 — ровное голое днище свежего выработанного поля известняка; 10 — послевоенное днище известнякового карьера
с разреженной разнотравной растительностью и небольшими конусовидными отвалами известнякового шлама; 11—послевоенное выработанное днище карьера,
усеянное глыбами известняка, заросшее естественной кленово-тополево-сосновой порослью; 12 — крутостенные (современные и послевоенные) уступы добычи
известняка, голые, или с очень редкой разнотравной растительностью; 14—современные водоотводы карьера с пес-чано-суглинистыми валами вдоль траншей,
лишенные растительности. Отвальные урочища: 15 — старые петровские отвалы и шурфы, покрытые степной разнотравно-типчаковой растительностью; 16 —
довоенные, крутосклонные конусовидные известняковые отвалы, покрытые разнотравно-тип-чаково-костровым травостоем, с куртинами древесно-кустарниковой
поросли; 17 — послевоенные ступенчато-бугристые, известняково-суглини-сто-песчаные отвалы с полынно-пижмово-костровым травостоем, наложенные на
степные ровняди на выщелоченных черноземах; 18 — обнаженная, местами с редкой разнотравной растительностью, песчано-суглинистая ровнядь современной
вскрыши в выработанном днище карьера; 19 — обнаженный выровненный свежий отвал известнякового шлама; 20 —■ отвалы готовой продукции; 21 — озерки и
пруды; 22 — песчаное русло временного водотока; 23 — осоково-болотная растительность вокруг озерков.
карьеры Строительных известняков «местами тянутся на десятки километров и образуют
основные формы его морфоскульптуры на водораздельных поверхностях» (Азбукина, Федоров, 1970,
стр. 79). Подобные участки в северной Эстонии получили название «лунный пейзаж». Необычный вид
имеют каменоломенные пустоши по берегам р. Волхова: ниже г. Волхова по берегам этой реки на
десятки километров тянутся старые каменоломни в форме террасовых уступов шириной до 150—200 м
и более.
Некоторое представление о структуре каменоло-менных бедлендов дает составленная нами
совместно
 С В. H. Двуреченскйм ландшафтная карта СтуденоЁ-ского известнякового карьера (по материалам
полевой съемки 1970—1971 гг.). Этот карьер был избран для ландшафтного картирования в связи с
разновозраст-ностью его отдельных участков — от отвалов петровских времен до насыпаемых в
настоящее время (см. карту).
Выше был охарактеризован известняковый вариант каменоломенного бедленда. Сходные черты
имеют заброшенные нерекультивированные каменоломни по добыче песчаника, писчего мела, гранита и
другого каменного материала.
6) Тип местности окультуренных гидроотвалов. В качестве эталона он достаточно хорошо
выражен в районе разработок Латненского месторождения огнеупорных глин (бассейн Девицы,
Воронежская область), где общая площадь карьеров с гидроотвалами достигает 340 га. В Придонском
меловом физико-географическом районе лесостепной провинции Среднерусской возвышенности на
месте черноземных плакор-ных и склоновых типов местности возник новый структурный элемент —
глубокие котловинообразные понижения с озерами, низинными болотами, песчаными «ровнядями» с
посадками сосны и кустарников, песча-но-глинистыми отвальными холмами и грядами, находящимися в
разной стадии искусственного облесения (иногда с посадками плодовых садов). Высота действующих
отвалов на Стрелицко-Бахчеевском руднике достигает 40 м, старых отвалов — 25—30 м.
Каждый крупный гидроотвал не одно, а система взаимосвязанных урочищ — ландшафтный
участок. Весьма характерен в этом отношении гидроотвал № 1. Он сложен смесью суглинка и песка.
Ширина его 500 м, длина свыше 1 км, высота 20 м. Отвал старый, свыше 10 лет, с устойчивыми, хотя и
крутыми, склонами, развитой растительностью, с двумя прудами-озерами на плоской поверхности.
Вокруг озер-прудов, зарыбленных, с гнездовьями уток, концентрически располагаются урочища:
1) крутой стенки отработанного карьера, к которой причленен гидроотвал. Сложенная
лёссовидными суглинками, стенка карьера поднимается на высоту до 5—10 м при крутизне в 60°. В
одном месте стенку прорезает овраг, осложненный оползнем. В раститель-

ном покрове преобладает белокопытник ненастоящий (Petasites spurius);

2) низинного тростникового болота с участием рогоза широколистного (Typha latifolia), сусака
(Buto-tnus umbellatus), ситника развесистого (Juncus effu-sus), хвоща болотного (Equisetum palustre),
водяного перца (Polygonum hydropiper), осоки вздутой и сероватой (Carex rostrata, С. canescens), череды
трехраз-дельной (Bidens tripartita);
3) ивняковых зарослей на плоской суглинисто-пес-чаной поверхности. Ивняк (Sallx cinerea, S.
viminalis) довольно густой с примесью серебристого тополя (Ро-pulus alba) искусственной посадки.
Развит влаголюбивый травостой из клевера лугового (Trifolium pra-tense), лапчатки гусиной (Potentllla
anserina), люцерны хмелевой (Medicago lupulina), лютика едкого (Ranunculus acer);
4) лугов на плоской песчано-глинистой поверхности. В составе травостоя лугов встречаются:
лапчатка
гусиная и серебристая (Potentilla anserina, P. argen-tea), клевер луговой и ползучий (Trifolium
pratense, Т. repens), люцерна хмелевая; ближе к ивняковой заросли распространены более влаголюбивые
виды: мятлик расставленный и луговой (Роа remota, P. рга-iensis), ситники развесистый и лягушачий
(J'uncus effusus, J. bufonius), овсяница луговая (Festuca pra-tensis) и др. На лугах пасут скот, уток и гусей,
с чем связано присутствие на них птичьей гречихи (Polygonum aviculare);
 5) зарослей донника лекарственного (Melilotus officinalis) на плоских песчано-суглинистых
поверхностях. Ярко-желтый ковер донника отличается густотой и значительной высотой — до 1,5 м и
выше. Под его пологом угнетенное разнотравье. В середине лета донник скашивается на корм скоту.
Территория гидроотвала готовится для разбивки парка. Начало его — посадки лесных полос из белой
акации (Robinia pse-udoacacia), достигающей высоты 3—5 м в возрасте 5—6 лет. Почва под посадками
обогащена завезенным черноземом;
6) суглинисто-песчаных склонов гидроотвала с древесно-кустарниковой и разнотравно-сорной
растительностью. Крутой (до 25—30°), местами террасированный склон гидроотвала рассечен сетью
микроложбин глубиной 10—30 см, шириной до 50 см. Хорошо сформировавшийся растительный покров
в ряде случаев нарушен неумеренным выпасом. Преобладают следующие виды: лядвенец рогатый
(Lotus cornicu-latus), люцерна хмелевая, клевер ползучий, астрагал эспарцетный (Astragalus onobrychis),
донник лекарственный, тысячелистник обыкновенный (Achillea millefolium), полынь австрийская
(Artemisia austriaca), василек шероховатый (Centaurea scabiosa), икотник серо-зеленый (Berteroa
incana). На правах подурочи-ща выделяются посадки белой акации и лоха серебристого (Elaeagnus
argentea), образующие труднопроходимые заросли высотой до 4—5 м.
С небольшими отклонениями такая ландшафтная структура повторяется и на других гидроотвалах
Стрелицко-Бахчеевского рудника. При песчано-сугли-нистом составе отвалов эти отклонения вызваны
здесь возрастом и приемами рекультивации. На более старых отвалах озера эволюционировали во
влажные лу-
га, часть которых засажена ивняком (отвал восточнее пос. Бахчеево). На более молодом и
опесчаненном гидроотвале № 2 у пос. Стрелица озеро есть, но вследствие молодости и недостаточной
рекультивации широкое развитие на нем получили мелкохолмистые песчаные урочища, слабо
закрепленные или совсем не закрепленные растительностью. Напротив, глубокой рекультивации
подвергся старый отвал без озера у пос. Стрелица. Поверхность его искусственно выровнена и покрыта
слоем завезенного чернозема мощностью в 10 см, а затем разбита на индивидуальные садовые участки
рабочих поселка. Сады занимают 15 га и дают неплохой урожай плодов. Выращивают здесь различные
сорта яблонь, грушу, вишню, малину, крыжовник.
Мы не случайно назвали этот тип местности «окультуренным». В нем сочетаются процесс естест-
венного зарастания и искусственной рекультивации отвалов. Учитывая трудоемкость и высокую
стоимость затрат при полной рекультивации отвалов, можно полагать, что «окультуренные» комплексы
имеют большие перспективы для своего развития.
С ростом карьерно-отвальных комплексов все острее становится проблема их рекультивации.
Сейчас уже можно говорить о начавшемся широком, повсеместном наступлении человека на им же
созданные карьерно-отвальные комплексы. Рекультивация предполагает выравнивание поверхности,
создание почвенного слоя и последующее использование территории карьеров и отвалов для
сельскохозяйственных, лесо-хозяйственных и строительных целей. В соответствии с видом
хозяйственного использования можно различать следующие рекультивированные типы местности
карьерно-отвального типа ландшафта:
1. Пастбищный рекультивированный тип местности. Создаваемые на рекультивируемых
отвалах пастбища с посевами трав по своей продуктивности обычно не уступают, а превосходят
естественные угодья. В Канзасе (США) 80% всех имеющихся пастбищ расположены на
рекультивированных отвалах (Мотори-на, 1970).
2. Лесной рекультивированный тип местности. Лесная рекультивация — одна из наиболее
распространенных. Используются для посадок преимущественно
местные породы сначала мелиоративного характера, а затем хозяйственно ценные. Список
древесных пород очень разнообразен и зависит от конкретных физико-географических условий и
состава отвалов. В лесной и лесостепной зонах хорошие результаты дает культура сосны обыкновенной
(Pinus silvestris).
3. Полевой рекультивированный тип местности. Рекультивация отвалов под пашню — одна из
дорогостоящих. Чтобы отвалы можно было использовать под посевы сельскохозяйственных культур,
требуется строго выровнять их поверхность, нанести значительный слой почвы и в ряде случаев на
протяжении нескольких лет практиковать почвоулучшающие мелиоративные севообороты. Прекрасные
результаты дает перекрытие отвалов слоем лёсса мощностью в 1 — 1,2 м. Опыт удачной полевой
рекультивации накоплен на Украине. Горняки «Ватутинуголь» передали колхозу имени Ватутина свыше
500 га рекультивированных земель, используемых теперь под посевы пшеницы, ржи, ячменя, кукурузы
(Падалка, 1970). Всего на Украине планируется в 1971 — 1975 гг. рекультивировать 34 355 га земель, из
них под пашню — 65% (Етеревская, Шкляр, Другов, 1971).
4. Рекультивированный озерно-парковый тип местности. Облесение, сохранение прудов-озер
или искусственных водоемов создает благоприятные предпосылки для превращения обнаженных и
пустошных отвалов в зоны отдыха, спортивной охоты и рыболовства.
 Поучителен пример рекультивации территории открытых разработок угля, проводимой с 1943 г.
одной угольной компанией в США. На площади более 10 тыс. га ею создано 16 рекультивированных
участков, 300 искусственных озер, высажено 26 млн. деревьев. Ежегодно в рекультивированных угодьях
бывает до 200 тыс. посетителей. Затраты на рекультивацию окупаются доходами, получаемыми от про-
дажи лицензий на охоту и рыболовство (Reclamation... 1969) К
Подобную озерно-парковую рекреационную зону можно создать в окрестностях Воронежа на
базе
1
Данные приводятся по реферативному журналу. Геогрз фия, 8Л113, 1970.
карьерно-отвальных комплексов Латненского месторождения огнеупорных глин.
С помощью различных приемов в парках за короткий срок можно создать искусственные
биогеоценозы, близкие к естественным. Опыты создания участков луговой степи в Ставропольском
ботаническом саду путем пересадки дерна из естественных сообществ показывают, что стабилизация
процессов формирования растительного сообщества в этом случае происходит на 5—7-й годы
(Скрипчинский, Танфильев, Дударь и Пешкова, 1971).
Рекультивация требует больших материальных затрат. По предприятиям Урала, например,
стоимость рекультивации 1 га колеблется от 200 до 1700 руб. (Дороненко, Элькин, 1969), в
Чехословакии — от 40 до 140 тыс. чешских крон (Ленькова, 1971). Но эти расходы при умелом
использовании рекультивируемых земель быстро окупаются. Не следует забывать, что
нерекультивированные земли остаются в обнаженном состоянии или непроизводительной пустошью не-
определенно долгое время. Начавшееся в последние годы широкое развертывание рекультивационных
работ в нашей стране и за рубежом (Моторина, Забелина, 1968) вселяет уверенность, что скоро площадь
обнаженных отвалов и отвальных пустошей будет сокращаться, несмотря на рост открытой добычи
полезных ископаемых.
Тип ландшафта торфяно-болотных пустошей. Особый тип промышленных ландшафтов
образуют торфяно-болотные пустоши. Они возникают на месте разработок торфа. Площадь их очень
велика. Только на территории РСФСР в середине 60-х годов торфяно-болотные пустоши составляли бо-
лее 300 тыс. га; площадь их ежегодно увеличивается здесь на 20—25 тыс. га (Марков, Носков, 1968).
Торфяно-болотные пустоши производят безотрадное впечатление. На неровной, изрытой,
переувлажненной, часто с мелкими озерками поверхности разбросаны отдельные деревья и кусты,
иногда заросли черной и серой (на севере) ольхи (Alnus glutinosa, A. incana), сосны, пушистой березы
(Betula pubes* pens), различных видов ив. Травяной покров, бедный на пустошах верховых болот,
значительного разнообразия достигает на низинно-болотных пустошах (ка?
мыш, тростник, осока, рогоз, аир, вязолистная таволга и т. п.).
Рекультивация торфяно-болотных пустошей трудна. Не всегда возможным оказывается их
осушение поверхностным дренажем, а уже осушенные пустоши нуждаются для превращения их в
сельскохозяйственные угодья в значительных дозах органических и минеральных удобрений. С этой
целью рекомендуется вырабатывать не всю торфяную залежь, а оставлять нижние горизонты торфа в
качестве удобрения при рекультивации торфяно-болотных пустошей. Легче и успешнее проходит лесная
рекультивация торфяно-болотных пустошей. В некоторых местах в торфяных карьерах налажено
прудовое рыбное хозяйство.
Промышленный (индустриальный)
карст. В геолого-геоморфологической литературе промышленный карст принято называть
антропоген- > ным, а возникающие при этом формы рельефа нередко именуют псевдокарствовыми
антропогенными формами. Мы предпочитаем говорить о промышленном карсте, так как возникновение
этих форм связано с промышленной деятельностью людей, преимущественно подземной разработкой
полезных ископаемых К
Подземная добыча полезных ископаемых происходит на глубине нескольких сот метров и глубже.
Золотые рудники углубились в Южной Африке до 3950 м, в Индии — до 3800 м. В таких районах
возникает густой лабиринт подземных камер и галерей, обусловливающих при неглубоком их залегании
обрушение кровли с образованием провалов на земной поверхности. В результате возникают формы
рельефа, по морфологии трудно отличимые от естественных карстовых.
Лабиринт подземных камер и галерей на некоторых разработках известняка, доломита и гипса в
Среднем Поволжье достигает в суммарном объеме 3—4 млн. м3. Возникающие в таких местах проваль-
ные ямы, колодцы и воронки, поражающие местами до 20—25 % всей территории, имеют диаметр от 20
до 60 м, в глубину — до 15—20 м (Чарушин и др., 1969).
1
Случаи антропогенного непромышленного карста редки: один из них — провально-просадочные явления на
поверхности земли над пещерами Киево-Печерской лавры (Котлов, Братнина, Сипягина, 1967),
В процессе развития такие свежие крутостенные провалы эволюционируют в неглубокие и
широкие с задернованными склонами воронки и чаши, почти не отличаемые от аналогичных
образований естественного карста (Чарушин, 1970).
Промышленный карст отмечен в бассейне Пахры, у с. Никитинского (Московская область). Над
местом подземных выработок известняка, проводившихся здесь более 50 лет назад, образовалась
ложбина с многочисленными воронками на ее пологих склонах (Пушкова, 1968).
Широко распространен промышленный карст в Подмосковном буроугольном бассейне, Донбассе,
Кузбассе и в других промышленных районах. В Тульской области вблизи шахт по добыче бурого угля
очень обыкновении западины и воронки диаметром 5—8 м при глубине до 15 м (Федотов, 1969).
В Липецкой области промышленный карст связан с ныне прекратившимися подземными
выработками железных руд. Так, в Задонском районе этой области, недалеко от поселка Донского
рудника, встречается множество провалов, напоминающих карстовые воронки глубиной до 7 м при
ширине до 7—8 м. Имеются как свежие, так и задернованные воронки. Участки между воронками
заняты типчаково-полевицево-тон-коногово-разнотравной залежью на выщелоченных черноземах.
Общее количество воронок, по приблизительным подсчетам В. Н. Двуреченского в 1971 г., около 600 на
площади 70—80 га.
Здесь же, на другом провальном участке площадью 40—50 га, широко представлены западины
округлой формы до 60—70 м в диаметре при глубине 2—3 м.
Среди промышленного карста особенно активен соляной карст.
По наблюдениям в Закарпатье (район Солотвино), закладка неглубоких соляных рудников и
эксплуатация рассолов иногда приводят к бурному развитию карста и быстрому формированию
характерного карстового ландшафта. Возникающие при этом воронки глубиной до 10 м иногда
заполнены водой; в некоторых озерах даже водится рыба (Кореневский, 1956). Промышленный соляной
карст весьма характерен для Илецкого соляного купола. В результате беспо-

рядочных выработок соли поверхность купола еще во времена П. И. Рычкова была усеяна ямами и
озерками (Рычков, 1762). Несмотря на упорядоченность в дальнейшем разработок соли, антропогенная
закарсто-ванность поверхности Илецкого купола не уменьшалась, а продолжала возрастать.
Примечательно в районе Илецкого соляного купола антропогенное оз. Развал. Оно образовалось в
1906 г. в результате затопления соляного карьера. Озеро имеет форму прямоугольника длиной 300 м,
шириной 240 м, глубина его около 20 м. Над уровнем рассола поднимаются крутые берега, наполовийу
сложенные каменной солью. Озеро не замерзает и зимой, а летом хорошо прогревается только тонкий
верхний слой воды; ниже, уже с глубины 2—3 м и до дна, круглый год отрицательная температура около
—8, —10°. На дне озера образовалась многолетняя залежь гидрогалита — гидрата хлористого натрия,
обычно наблюдающегося лишь зимой в качестве временного продукта.
Режим оз. Развал весьма своеобразен, а его существование настолько длительно и устойчиво, что
Центральная лаборатория охраны природы АН СССР включила его, несмотря на антропогенное
происхождение, в число возможных постоянных природных заказников всесоюзного значения
(«Примечательные природные ландшафты СССР и их охрана», 1967).
Долгое время в Илецком соляном куполе большой известностью пользовалась антропогенная
пещера. Старая Камера—место подземной выработки соли. В 1919 г. над Старой Камерой возникла
карстовая воронка диаметром более 50 м и глубиной до 20 м, а на дне Старой Камеры образовалось
озеро. Сравнительно недавно вся Старая Камера была заполнена водой, в образовавшейся над ней
огромной воронке возникло новое озеро, получившее название Воронко-вого (Дзенс-Литовский,
1966).
В Бахмутской котловине, в районе городов Сла-вянска и Артемовска, провалы и просадки,
связанные с промышленным соляным карстом, охватывают более 150 га площади. На руднике имени
Шевченко вокруг шахтного ствола обрушилась поверхность земли на площади около 60 тыс. м2. Обвал
сопровождался подземным гулом и взрывом сжатого воздуха.
Громадные камеры и галереи длиной в десятки километров созданы при подземной добыче
каменной, калийной и магниевой солей в разных местах земного шара. «Целые соляные подземные
города с улицами, залами, озерами, церквами и столовыми выработаны под землей в соляных копях
Велички, в Польше» (Дзенс-Литовский, 1966, стр. 68).
В США и некоторых зарубежных странах широко распространено искусственное выщелачивание
солей для подземного хранения нефти и газа. Такие искусственные соляные резервуары создаются в
последнее время и на территории нашей страны.
В местах развития промышленного карста возникают большие затруднения с новым
строительством, возведением опор; под угрозой оказываются железные дороги, мосты, газопроводы и
водопроводы, существующие сооружения. В качестве примера можно сослаться на повреждение зданий,
вызванное промышленным карстом, в некоторых городах.
ВОДНЫЕ АНТРОПОГЕННЫЕ ЛАНДШАФТЫ
К водным антропогенным ландшафтам относятся водохранилища и пруды.
От озер водохранилища отличаются прежде всего генезисом. Поэтому нельзя признать
правомерным причисление к водохранилищам зарегулированных озер, как это делают американские
авторы (Фортунатов, 1970), а у нас С. Л. Вендров (1970).
Точных разграничительных критериев между водохранилищами и прудами не существует. В
большинстве стран Западной Европы к водохранилищам относят водоемы с регулируемой полезной
емкостью более 1 млн. м3. Таких водохранилищ (эксплуатируемых и строящихся) к началу 60-х годов во
всех странах мира было около 5000 с суммарной полезной емкостью, близкой к 2047 км3 (Фортунатов,
1963). К 1970 г. количество водохранилищ близко к 6000 (Фортунатов, 1970).
В СССР к началу 1970 г. выявлено 921 действующее водохранилище, из них объемом свыше 50
млн. м3 186, от 10 до 50 млн. м3 — 206 и от 1 до 10 млн. м3 — 529 (Левит и др., 1970). Общее число
водохранилищ и прудов в СССР к началу 70-х годов превысило 120 тыс., из них водохранилищ с
площадью зеркала не менее 10 км2 было немногим более 120 (Вендров, 1970). По подсчетам А. Г.
Авакяна (1968), площадь водного зеркала водохранилищ ГЭС в СССР составляет 118 296 км2, их
полезный объем — 449,8 км3; через 30—40 лет площадь водохранилищ возрастет до 246 426 км2 и будет
примерно равна площади водного зеркала всех озер страны (без Каспийского и Аральского морей).
Роль и значение водохранилищ в структуре ландшафтной сферы Земли с каждым годом будут воз-
растать, что определяется растущими запросами человечества в воде. Назначение и хозяйственное., ис-
пользование водохранилищ настолько разнообразное, что возникает необходимость их типизации по
этому признаку. М. А. Фортунатов (1970) различает по значению и хозяйственному использованию
следующие основные типы водохранилищ: 1) обслуживающие водоснабжение, 2) обслуживающие
потребности сельского хозяйства, 3) созданные для выработки электро-
энергии, 4) обслуживающие водный транспорт и лесосплав, 5) создаваемые для защиты от
наводнения, 6) создаваемые для рыбного хозяйства, 7) обслуживающие рекреационные потребности
населения.
В развитии водохранилищ, как и у других антропогенных неоландшафтов, хорошо
прослеживаются ранняя и зрелая стадии.
В раннюю, неустойчивую стадию, охватывающую на крупных водохранилищах 2—4 десятилетия,
наблюдается крайне активный ход геоморфологических процессов в береговой полосе и мелководье.
Происходит формирование берегов с прибрежными отмелями и дна с профилем устойчивого
равновесия. Наиболее энергично переработка берегов протекает, как правило, у мысовидных выступов,
достигая за первые 10— 15 лет на Цимлянском водохранилище 220 м, Каховском — 140, Камском — 95,
а на Братском водохранилище у пос. Артумей — 759 м (Бахтиаров и др., 1970).
Большой динамичностью характеризуются в это время биологические процессы. Происходит
перестройка фитопланктона. Как показали наблюдения на Волге, он становится однообразнее, вместо
диатомовых водорослей в летнее время перевес получают сине-зеленые (Гусева, Приймаченко и др.,
1968). Широко распространено «цветение» молодых водохранилищ — массовое развитие сине-зеленых
водорослей, связанное с высокой биологической активностью почв затопляемых территорий. В
Куйбышевском водохранилище, например, средняя численность сине-зеленых водорослей в июле и
августе колеблется от 100 до 420 млн. клеток (Боровкова, 1970).
В раннюю стадию на протяжении первых 10— 20 лет происходит на мелководьях становление
новых группировок гидрофильной высшей растительности. За короткий период протекает целый ряд
смен растительности, неодинаковых в разных географических условиях. Так, например, на
Иваньковском и Угличском водохранилищах установлены четыре смены господствующих группировок
— от нитчатых водорослей и свободноплавающей растительности до болотных группировок с
господством хвоща приречного (Equ-iseturn fluviatile), вахты (Menyanthes trifoliata) и телореза
(Stratiotes aloides) (Экзерцев, Белавская
и др., 1968). На водохранилищах Нижней Волги обнаружены три смены растительности, из
которых заключительная характеризуется господством сообщества рогоза узколистного (Typha
angustifolia) и тростника (Phragmites) на большей части водохранилища, частухи (Alisma plant ago-
aquatic а) и стрелолиста (Sagittaria sagittifolia) в его верховьях.
Коренную перестройку испытывает животный мир, в частности ихтиофауна. Для нее установлены
два этапа формирования: на первом из них наблюдается преобладание хищных и скороспелых видов
рыб, на втором — снижение численности хищных рыб и резкое усиление роли бентофагов. На
Рыбинском водохранилище в последние годы намечается третий этап, характеризующийся увеличением
численности планк-тофагов и моллюскоядных форм плотвы (Гордеев, 1968).
В зрелую, устойчивую стадию происходит спокойное, эволюционное развитие водохранилищ. В
зрелую стадию резко ослабевают геоморфологические процессы — заканчивается выработка берегов и
ложа одохранилища, формируются устойчивые группировки растительности, стабилизируется
животный мир. Водохранилища приобретают черты, во многом сходные со своими естественными
аналогами — озерами.
С вступлением в стадию зрелости у москворецких, волжских и других водохранилищ лесной зоны
наблюдается заметное количественное обеднение донных биоценозов. Начав свою'жизнь как эвтрофный
водоем, водохранилище скоро приобретает черты мезоотроф-ности (Соколова, 1971). Процесс этот
прямо противоположен развитию естественных ледниковых озер умеренного пояса от олиготрофной
стадии к мезотроф-ной и эвтрофной.
Есть у водохранилищ еще одна существенная особенность, отличающая их и в зрелую стадию
развития от озер. Это высокая годовая и внутригодовая амплитуда уровней водохранилищ, значительно
превосходящая таковую у озер.
Колебания уровня приводят к формированию у водохранилищ широкой зоны временного
затопления и осушения, достигающей площади в несколько тысяч квадратных километров. На ее
территории возникают своеобразные земноводные ландшафты, обладающие
повышенной Динамичностью всех своих компонентов. Широкое распространение здесь получают
низинно-болотные комплексы.
Следует, однако, иметь в виду, что уровенный режим водохранилищ постоянно определяется не
одними природными факторами, как у озер, а в значительной мере деятельностью человека —
регулированием стока ГЭС и планом эксплуатации водного хозяйства. Это находит свое выражение в
огромных площадях осушки водохранилищ при сработке уровня воды. По сумме трех водохранилищ —
Куйбышевского, Камского и Цимлянского за период с 1956 по 1960 г. она достигает почти половины
всей площади зеркала водохранилищ при НПГ (нормальном подпорном горизонте) (Вендров, 1961).
Глубина сработки водохранилищ, как правило, не превышает 6—8 м, но на высоконапорных гидроузлах
достигает 10—50 м и более (Авакян, Шарапов, 1968). - '■
Исключительная роль в эволюции водохранилищ и прудов принадлежит процессам заиления.
Высокая интенсивность их — важнейшая черта, отличающая водохранилища от озер. Чтобы пруд и
водохранилище могли существовать длительное время, требуется периодическая их очистка.
Заиление водохранилищ наиболее интенсивно происходит в горах. Многие водохранилища в
Средней Азии и на Кавказе были полностью заилены через несколько лет после их постройки (Вендров,
1961). Особенно выделяются в этом отношении водохранилища на реках Мургаб и Теджен.
Гиндукушское водохранилище с объемом 15 млн. м3 за 13 лет заилилось полностью. Построенное в 1950
г. первое Тедженское водохранилище за первые 7 лет эксплуатации потеряло 40% емкости
(Бердышев, 1970).
Довольно интенсивно идет заиление прудов в лесостепной и степной зонах. Небольшие пруды
здесь могут быть полностью занесены через 10—12 лет и быстрее. В Молдавии около половины
обследованных прудов имеют срок заиления 8—10 лет, в Черноземном центре 10% из обследованных
прудов заиливаются меньше чем за 50 лет (Бердышев, 1970). В истории известны случаи, когда пруды
эксплуатируются многие десятки лет, но они при этом подвергаются очистке.
В крупных равнинных водохранилищах процессы заиления становятся заметными через одно-два
десятилетия. Например, объем Куйбышевского водохранилища уменьшился за первые 14 лет
существования с 58 до 53 км3 (Вендров, 1970).
Каждое водохранилище — единый ландшафтный комплекс с присущей ему водной массой
(Буторин, 1969), особенностями микроклимата, морфологии берегов и дна, с характерными для него
процессами заиления и зарастания. Вместе с тем водохранилище — это крайне сложный ландшафтный
комплекс, требующий расчленения на более простые составные части.
Имеется целый ряд опытов физико-географического районирования водохранилищ (Тарвердиев,
1963; Матарзин, Мацкевич, 1970, и др.). Наиболее интересной нам представляется таксономическая
система единиц районирования, разработанная для камских водохранилищ Ю. М. Матарзиным и И. К.
Мацкевич (сверху вниз): плес — гидрографический район (озе-ровидные расширения, значительные по
протяженности сужения и т. п.) — гидрографический участок (небольшие краевые плесы, заливы в
устьях малых рек, части районов, резко отличающиеся по морфо-метрическим показателям) — зона
(глубоководная, мелководная, прибрежная, зона сработки) — подзона.
По поводу таксономической системы Ю. М. Матар-зина и И. К. Мацкевича напрашивается три
критических замечания: 1) она носит сугубо формальный, «морфометрический» характер без указания
качественных ландшафтных различий; 2) выделяемые ими гидрографические районы несопоставимы с
физико-географическими районами по своим площадным размерам (6 районов на одном Камском
водохранилище, площадь зеркала которого при НПГ составляет всего 1915 км2; 3) в одну систему
объединены региональные (плес, район) и типологические (зона, подзона) единицы.
Водохранилище, как и любая другая акватория, представляет сочетание региональных и
типологических единиц. Однако размеры подавляющей части водохранилищ таковы, что они лишь
составная часть соответствующих региональных единиц наземных ландшафтов (зоны, провинции,
района). И только самые крупные из них, площадью- в несколько тысяч
квадратных километров типа Куйбышевского, Рыбинского и некоторых других, образуют
самостоятельный аквальный ландшафтный район или даже их группу. Основанием для расчленения
крупного водохранилища на аквальные ландшафтные районы служит:
1) ландшафтно-генетические различия залитой водохранилищем территории, служащей сейчас
его ложем;
2) наличие в водохранилище обособленных водных масс; 3) различия в ландшафтно-
типологической структуре.
Второй региональной единицей, специфичной для водохранилищ, является плес. Плесы
выделяются на крупных водохранилищах сложной конфигурации, обычно повторяющей рисунок речной
долины.
Типологические ландшафтные единицы на водохранилищах представлены типом ландшафта,
типом акватории и типом урочищ.
Из типов ландшафта хорошо выражены два — мелководных и глубоководных ландшафтов.
Мелководный тип ландшафта. Понятие мелководий, мелководных ландшафтов широко
распространено в литературе о водохранилищах (Урбан, 1958; Потапов, 1962; Мельников, 1967;
Матарзин, Сорокин, 1970-а, 1970-6; Экзерцев, 1970; Экзерцев, Белавская и др., 1968). В качестве нижней
границы мелководных ландшафтов большинство авторов принимает глубину 2 м при НПГ. Граница эта
чисто гидродинамическая— до глубины 2 м волны активно взаимодействуют с дном. Нам кажется, что
данная граница мелководий нуждается в пересмотре. С ландшафтной точки зрения более важной
представляется нижний предел распространения макрофитов. При его определении эталоном могут
служить установленные для зарастающих озер пояса растительности.
В. Н. Сукачев в зарастающем озере установил 6 зон растительности: 1) мелководная зона, 2) зона
камышей, 3) зона водяных лилий, 4) зона широколистных рдестов, 5) зона макрофитов, 6) зона микро-
фитов. К зоне макрофитов он относил крупные, частично споровые, но главным образом цветковые рас-
тения. «Здесь находим целые подводные луга из ха-ровых водорослей (Chara, Nitella), роголистника
(Ceratophyltum demersum), узколистных рдестов (Ро-tatnogeton obtusifolius, P. mucronatus),
некоторых
мхов (Calliergon glganteum). Еще ближе к берегу следует зона широколистных рдестов
(Potamogeton perfoliatus, P. praelongus, P. lucens). Здесь глубина воды не более 4—5 м, чаще же меньше»
(Сукачев, 1926, стр. 21).
Эти же зоны, или пояса, растительности в зарастающем озере принимает В. В. Алехин: Глубину
пояса широколистных рдестов он определяет в 3—5 м (Алехин, 1951)..
С. Г. Лепнева вместо зон широколистных рдестов и макрофитов В. Н. Сукачева различает: 1) зону
погруженных растений (преимущественно рдесты, в том числе и узколистные), идущую до глубины 3 м,
а в озерах с прозрачной водой — до 4—5 м; 2) зону хар или подводных лугов, распространяющуюся до
глубины 5—12 м, а местами еще глубже (Лепнева, 1950). Основываясь на сказанном, нижнюю границу
мелководных ландшафтов в водохранилищах, как и в озерах, целесообразно отодвинуть до глубины 5
м при НПГ. Это далеко не означает, что все глубины мелководной зоны водохранилищ уже освоены
макрофитами. Развитие последних здесь тормозится значительными колебаниями уровня
водохранилищ и низкой прозрачностью воды. В водоемах с более или менее стабильным уровнем воды
в вегетационный период типа Горьковского и Учинского макрофиты проникают до 2—3 м и глубже
(Лукина, 1968; Потапов, 1959). В частности, пояс рдестов и урути (Myriophyllum spicatum) в
Учинском водохранилище идет на глубину до 3,5 м (Тихомиров, 1963). На камских водохранилищах в
первые 2—3 года их существования макрофиты встречались на глубине до 3—4,5 м и даже до 6 м
(Матарзин, Сорокина, 1970-а).
Изучение мелководий волжских водохранилищ показывает, что их флора богаче флоры
естественных водоемов соответствующей площади (Экзерцев, 1970). Это связано со своеобразием среды
водохранилищ, совмещающих одновременно черты, свойственные в одних местах реке, в других —
озеру, в третьих — болоту или пересыхающему водоему. Поясность растительности хорошо выражена
только на водохранилищах с более или менее устойчивым летним уровнем. На водохранилищах
переменного уровня формируются оригинальные фитоценозы, характеризующиеся
присутствием одновременно погруженных, воздушно-водных и луговых растений.
Акватории с глубиной до 5 м выделяются не только присутствием макрофитов, но и свойствами
вод- -ных масс, которые летом здесь хорошо прогреваются и под влиянием волнения (перемешивания)
имеют почти одинаковую температуру во всей толще. В мелководьях происходит основная аккумуляция
твердого речного стока. Обогащенность вод детритом и минеральными взвесями создает на мелководьях
необходимые предпосылки для развития богатой органической — растительной и животной •— жизни.
На мелководьях расположены нерестилища ценнейших промысловых рыб. Они — прекрасные
охотничьи угодья с водоплавающей дичью. Хозяйственный интерес представляют заросли макрофитов.
Глубоководный тип ландшафта охватывает акватории водохранилищ с глубинами более 5 м при
НПГ. В прудах этот тип ландшафта встречается редко, а на равнинных водохранилищах занимает
небольшую площадь. Более высок его удельный вес в водохранилищах горных и предгорных районов. У
глубоководных водохранилищ Сибири (Братское, Красноярское, Бухтарминское, Саянское, Усть-
Каменогорское и др.) высота подпора достигает 45—200 м, а средние глубины превышают 30—35 м
(Подлипский, Широков, 1970). В этих глубоких водохранилищах летом наблюдается заметное — до 15
—20° — термическое расслоение по глубине.
Глубоководья характеризуются накоплением вдоль берегов продуктов абразии и заилением дна
тонкозернистыми наносами. Помимо отсутствия макрофитоз глубоководный тип ландшафта отличается
от мелководного количественным и качественным составом фито- и зоопланктона, бентоса,
ихтиофауны.
Тип акватории — следующая после типа ландшафта типологическая единица, соответствующая
типу местности наземных комплексов. Опытов выделения ее нет. В качестве примера типа акватории
мелководных ландшафтов можно считать «зону выклинивания» гидрологов, которая является
«попеременно рекой (весной), озером (летом), дельтой (осенью, зимой)» (Вендров, 1955, стр. 24). По-
видимому, целой группой типов 'акватории следует считать зону временного
осушения в течение вегетационного периода, где создаются крайне своеобразные земноводные
условия для развития растительности и животного мира.
Тип акватории распадается на систему типов урочищ. Урочища обособляются по характеру
глубин (рельефу дна), грунтов, группировок растительности и животного мира. Затопленное устье балки
или подводная грива, выделяющаяся среди остального мелководья густыми зарослями макрофитов, —
примеры распространенных урочищ.
Водохранилище или пруд не только зависят от окружающих их наземных ландшафтов, но в свою
очередь и сами оказывают на них заметное преобразующее воздействие. Водохранилища и береговая
«зона воздействия» образуют единый парагенетический комплекс.
У крупных равнинных водохранилищ «зона воздействия» может достигать значительной ширины,
у горных она ограничивается сравнительно узкой полосой. Площадь, охватываемая влиянием
Рыбинского водохранилища, примерно равна площади его акватории'— 4550 км2 (Ретеюм, 1970).
«Зона воздействия» водохранилища по характеру и глубине влияния на ландшафты
подразделяется на три полосы:
1. Полоса прямого геоморфологического воздействия. Она ограничивается узкой береговой
территорией, подвергшейся абразионной переработке. К числу вновь возникших урочищ относятся
обрывы, осыпи, оползни.
2. Полоса прямого гидрогеологического воздействия. Ее ширина определяется уровнем воды в
водохранилище и геологическим строением побережья. На Рыбинском водохранилище в радиусе до 250
м от уреза глубина залегания грунтовых вод непосредственно связана с уровнем водохранилища и
происходит сильное, почти ежегодное, подтопление. Еще дальше, в радиусе до 1000 м от уреза,
подтопление наблюдается только в годы с высоким уровнем водохранилища (Ретеюм, 1970). В местах
подтопления формируются новые низинно-болотные комплексы. В частности, на берегах Рыбинского
водохранилища установлена трансформация сосняка черничника на дерново-подзолистой супесчаной
почве в сосняк травяной или
сфагновый на перегнойно-глеевой или торфянисто-глеевой почве (Московский, 1970).
3. Полоса климатического влияния. Ширина полосы и глубина климатического влияния зависят от
площади и объема водохранилища, а также от его положения в системе географических зон (Вендров,
Дьяконов и др., 1970).
Шире и глубже всего климатическое влияние проявляется на равнинных водохранилищах с
плоскими берегами типа Рыбинского.
 Альбедо воды Рыбинского водохранилища летом и осенью ниже, чем берегов. Весной и летом над
водохранилищем наблюдается дневное размывание нижней облачности. Все это приводит к тому, что в
июне суммарная радиация в центре водохранилища на 12% больше, чем на берегу. Акватория
водохранилища обладает положительной аномалией радиационного баланса. Рыбинское водохранилище
мелководное, оно быстро прогревается. Разность температуры вода — воздух отрицательна лишь в мае
(—1,0°), а затем на протяжении всего теплого периода она положительна, нарастая от июня (1,0°) к
сентябрю (3,8°). Охлаждающее влияние водохранилища проявляется до мая включительно, с июня по
ноябрь наблюдается отепляющий эффект. На мысах и полуостровах южной части водохранилища
средняя температура летнего сезона стала на 1,5—2,0° выше (Ретеюм, 1970). Продолжительность
безморозного периода вблизи водоема увеличилась в зависимости от местоположения на 10—43 дня.
Охлаждающий эффект водохранилища сказывается в радиусе до 4—6 км от берега, отепляющее влияние
— до 4—10 км от берега, иногда до 15— 20 км. Максимальные размеры полосы эпизодического влияния
в практически значимых размерах (не менее 0,3° для средней месячной температуры воздуха в теплое
полугодие), наблюдающегося в отдельные годы на подветренном юго-восточном берегу Рыбинского
водохранилища, достигают 30—50 км (Вендров, ,Малик, 1964).
Пруды, обладая незначительными размерами, представляют собой урочище или группу урочищ
соответствующего типа местности наземных ландшафтов. Местами они настолько распространены, что
становятся характерными урочищами определенных физико-
Географических районов. Например, только на территории Черноземного центра (Липецкая,
Тамбовская, Воронежская, Курская и Белгородская области) в 1965 г. насчитывалось 5648 прудов с
водной поверхностью 22 859 га. Общее количество прудов и водоемов на территории РСФСР в 1966 г.
составляло 40 114, на территории УССР в 1961 г. —22 061 (Бер-дышев, 1970).
Многие черты прудов —размеры и морфология, интенсивность заиления, характер зарастания и
многое другое — определяются их принадлежностью к определенному типу местности. В условиях
лесостепной и степной зон Русской равнины резко отличаются один от другого три типа прудов:
1. Ложбинные и лощинные пруды п л а-корного и междуречного недренирован-ного типов
местности характеризуются незначительной глубиной и небольшими объемами воды. Часто это копани
— водоемы с искусственно углубленными днищами.
2. Пруды склонового типа местности, сооружаемые в балках и верховьях долин, отличаются
значительной глубиной и достаточно большими объемами воды. Здесь нередко вблизи плотин встре-
чаются участки, которые следует относить к глубоководному типу ландшафта.
3. Пруды пойменного типа местности, обладающие своеобразным режимом. Это проточные и
полупроточные озера-пруды на маловодных речках, перегороженных плотинами. В Румынии система
таких озер-прудов носит название «мостиште» (Арманд, 1946).
Если указанные три группы можно считать родами семейства прудов, то видовые отличия их
определяются по характеру зарастания и степени заиленности.
Особенность прудов как ландшафтных комплексов — их динамичность. Жизнь их неотделима от
водосборов. Поэтому углубленное изучение прудов предусматривает одновременно и исследование всей
водосборной площади. Между водосборными комплексами и прудом протекает энергичный
взаимообмен веществом и энергией. Частичное отражение этот взаимообмен находит в водном балансе
и балансе твердого стока. Слагаемые водного баланса пруда: поверх-
ностный сток-|-подземный сток4-осадки = масса воды водоема+забор на хозяйственные нужды-f
спуск через водослив+испарение+инфильтрация — должны найти в каждом конкретном случае
количественные характеристики.
В результате заиления и зарастания каждый пруд довольно быстро переходит в новый тип
ландшафта — низинное болото. Чтобы предотвратить этот неизбежный процесс, во многих странах, в
том числе и в СССР, прибегают к периодической осушке прудов и оставлению их под паром. Такое
«омоложение» прудов часто происходит естественным путем вследствие прорыва плотин или
высыхания в засушливые и малоснежные годы.
Надежный способ борьбы с заилением прудов — облесение их берегов. В условиях Черноземного
центра пруды, окаймленные лесными полосами, заиливаются в 3—4 раза медленнее, чем полевые пруды
(Сухарев, Пашнев, 1968), а по другим данным — в 4—10 раз (Мильков и др., 1971). Облесенность бере-
гов и эпизодическое естественное «омоложение» ведут к тому, что_даже небольшие пруды могут
существовать многие десятки лет. Таковы, например, Верхне-Хорольский, Ново-Хорольский и
некоторые другие пруды в Каменной степи (Воронежская обл.), созданные еще в 1895 г.
Пруды, как и крупные водохранилища, не только зависят от окружающих наземных ландшафтов,
но и сами воздействуют на них, образуя системы парагене-тических комплексов. Ниже плотины
вследствие просачивания воды нередко возникают осоково-тростни-ковые болота. В результате подпора
грунтовых вод в верхней части прудов образуются низинные болотца, мезофильные луга, иногда
солонцы. По склонам балок вблизи плотины активизируются оползневые процессы. Размыв водослива в
весеннее половодье или во время ливней служит причиной появления ниже плотины быстро растущих
донных оврагов. В 1960 г. мы наблюдали такой овраг ниже плотины пруда в балке Черненькой вблизи
дер. Александровки Аннинского района Воронежской области. Длина его — 320 м, глубина до 8 м.
Пруды оставляют след в ландшафтах и после того, как прекращают свое существование. В
лесостепной и
Степной зонах Русской равнины далеко не редкое явление в сухих балках задернованные,
прорванные плотины с чашеобразным расширением впереди — местонахождение бывшего пруда.
СОПУТСТВУЮЩИЕ ЯВЛЕНИЯ И ПРОЦЕССЫ В ПРИРОДНЫХ ВОДНЫХ ЛАНДШАФТАХ
Деятельность человека сопровождается загрязнением окружающих его природных вод — рек,
озер, морей. Общемировой сток загрязненных вод по своей хмощности равен стоку р. Амазонки.
Многие реки промышленных районов напоминают сточные канавы, почти полностью лишенные
прежней ихтиофауны.
Под влиянием хозяйственной деятельности человека происходят сравнительно быстрые
необратимые типологические изменения озер. Промышленные отходы и канализационный сток, смыв с
полей минеральных удобрений обогащают воды озер фосфором и азотом, что повышает в них уровень
продукционно-биологических процессов, способствует обеднению придонных слоев воды кислородом.
Ранее олйготрофные озера быстро эволюционируют в другой тип — евтрофные озера. При этом резко
ухудшается санитарное состояние озерных вод, снижается их качество для целей водоснабжения,
ухудшаются условия существования ценных промысловых рыб, требовательных к кислороду.
Евтрофирование озер под влиянием антропогенного фактора установлено для многих районов
Западной Европы и Северной Америки. Процесс этот хорошо изучен на примере озер Швейцарии и
Северо-Германской низменности. Признаки евтрофирования многих озер Швейцарии отмечались уже с
1825 г. (Россоли-мо, 1967). Резкий переход от олиготрофного состояния к евтрофному произошел в 1890
—1900 гг. в Цюрихском озере. Несколько позже, начиная с 30-х годов текущего столетия, процесс
евтрофирования охватил одно из крупнейших озер Европы — Боденское.
Признаки евтрофирования озер под влиянием антропогенного фактора установлены также и на
территории СССР.
В Валдайском озере, относящемся к олиготрофно-му типу, обнаружено повышенное содержание
азота
и фосфора, обеднение кислородом придонных слоев, большое количество в отдельные годы
фитопланктона (Шилькрот, 1967). Аналогичные изменения замечены и в других озерах Валдайской
возвышенности — Велье, Уклейно, Пестово, Селигер (Шилькрот, 1967-а; Покровская, Россолимо,
1967).
Следует иметь в виду, что защитную барьерную роль от загрязнения озер выполняют заросли
макро-фитов на мелководье, задерживающие соединения азота и фосфора.
Антропогенное евтрофирование озер — один из аспектов проблемы превращения вещества и
энергии в ландшафте. «Нет никакого сомнения, что так же, как и в озере, в ландшафте в целом
возникают особые закономерности динамики вещества вследствие все возрастающего обогащения его
состава антропогенными компонентами. Озеро как накопляющий элемент ландшафта тесно связано со
всем комплексом процессов превращения вещества в ландшафте, в известной степени отражает их в
своем режиме и является соответственно источником информации в ландшафтных исследованиях»
(Россолимо, 1968, стр. 54).
К сопутствующим водным комплексам относятся антропогенные озера. Они в отличие от прудов
не создаются специально, а возникают попутно, порой неожиданно для самого человека, в связи с
разными видами хозяйственной деятельности.
Довольно обычны антропогенные озера в карьер-но-отвальном типе местности. Здесь они
представлены двумя типами — донно-карьерными и отвальными. В питании и тех и других могут
принимать участие как подземные, так и поверхностные воды. Известны озера также в котловинах
промышленного карста.
Редкий случай образования антропогенного озера произошел в окрестностях г. Стрый
(Прикарпатье). 20 лет назад здесь во время проходки газовой скважины произошел выброс метана.
Вспыхнувший факел был потушен, а на месте буровой образовалась котловина диаметром свыше 200 и
глубиной до 25 м. Котловина скоро заполнилась водой, и через некоторое время во вновь возникшем
озере появилась рыба («Советская Россия», 4 сентября 1971 г.).
ЛЕСНЫЕ АНТРОПОГЕННЫЕ ЛАНДШАФТЫ
ЛЕСНЫЕ ПЕРВИЧНО-ПРОИЗВОДНЫЕ
НАТУРАЛИЗОВАННЫЕ И ЛЕСОКУЛЬТУРНЫЕ
ЛАНДШАФТЫ
История человечества — это одновременно и история вольного или невольного истребления
лесного покрова Земли. В железный век, 3—1,5 тыс. лет назад, леса одевали 47% суши; в наше время
этот процент снизился до 27 (Man's Role.., 1956). В Европейской России только за два столетия,
прошедшие с конца XVII в. по 1914 г., была вырублена почти 7з часть существовавших лесов (Цветков,
1957). За короткий 50-летний период (I860—1914 гг.) лесистость Белоруссии снизилась с 43,5 до 28,4%
(Переход, Гинзбург, 1955). Многие крупные районы и целые страны из лесных в историческое время
превратились в безлесные.
В классе лесных антропогенных ландшафтов различаются два подкласса: 1) лесные первично-
производные натурализованные; 2) лесокультурные. К первым относятся так называемые вторичные
или производные леса, возникающие на месте вырубок или гарей антропогенного происхождения
(например, березняки и осинники на месте вырубленных коренных ельников), ко вторым —
искусственные посадки. В дальнейшем мы будем говорить преимущественно о лесокультурных
ландшафтах, до последнего времени мало привлекавших внимание физико-географов. Что касается
лесных первично-производных натурализованных антропогенных ландшафтов, то они с достаточной
полнотой изучены геоботаниками по той же методике, что и коренные природные леса.
ГЕОГРАФИЯ И ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ЛЕСОКУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ
Лес всегда играл исключительную роль в жизни человека. Поэтому одновременно с его
истреблением очень рано возникла проблема создания . искусственных посадок леса ■— лесных
культур. В России, несмотря на ее относительное богатство лесами, первые опыты закладки лесных
культур относятся к отдаленному прошлому — первой половине XVIII в. Во BTQ-
рой половине этого же столетия появляются работы Фокеля, А. Т. Болотова и П. И. Рычкова о
способах разведения лесов, в том числе и в степях. Трудами многих поколений ученых — В. Е. Граффа,
М. К- Тур-ского, Ф. К. Арнольда, Н. С. Нестерова, Г. Ф. Морозова, Г. Н. Высоцкого, П. С. Погребняка и
многих других — создана самобытная отечественная школа лесоводства. Становление ее проходило в
тесной связи с развитием ботанической географии, но самостоятельно от последней и нередко опережая
ее. Классификация типов насаждений с давнего времени стояла в центре внимания лесоводов, в
ботанической же науке «в ту пору еще не существовало отрасли знания, специально посвященной
учению о растительных сообществах, благодаря чему лесоводство в этом направлении должно было
развиваться совершенно самостоятельно» (Морозов, 1949).
Во многих странах Западной Европы чаще можно встретить массивы лесных культур, чем
естественные леса. Велика доля лесокультурных ландшафтов и на территории СССР. На Украине
искусственные посадки занимают 27% общей площади лесов («Леса СССР», 1966), в Черноземном
центре (Воронежская, Белгородская, Курская, Липецкая, Тамбовская) вместе с полезащитными
полосами — около 30% (Вере-син, 1970).
Большим разнообразием отличается состав пород лесокультурных ландшафтов. В посадках
практически можно встретить все виды древесных пород, слагающих естественные леса. Вдобавок к
этому в древостое культурных ландшафтов весьма обычны экзоты — породы, отсутствующие в
естественных насаждениях, завезенные из удаленных географических районов. В лесокультурных
ландшафтах СССР первое место принадлежит сосне. На ее долю приходится примерно 2/з объема всех
лесокультурных работ в стране (Рубцов, 1969). На юге смешанных лесов и в лесостепи значительные
площади заняты культурой дуба.
Ареал лесокультурных ландшафтов очень широк. Помимо лесных зон (тайга, смешанные леса) и
лесостепи, где они распространены больше всего, лесо-культурные ландшафты известны и в лесотундре,
и в степях, и в полупустынях. Естественно, что меньше всего трудностей при создании их возникает в
лесных
зонах, обладающих оптимальными условиями для произрастания леса. В других, зонах
приживаемость и последующее развитие лесных культур во многом определяется выбором места,
составом пород и способами посадки, «агротехникой» ухода за насаждениями. Последнее
обстоятельство играет едва ли не решающее значение. «Опыт лесхозов ЦЧО учит, — утверждает В. И.
Рубцов (1969, стр. 41), — что для обеспечения успеха хороший уход за культурами зачастую имеет
большее значение, чем сам способ создания культур. При хорошем уходе можно вырастить культуры,
созданные самыми различными способами, но нет таких способов создания культур, которые могли бы
обеспечить в условиях лесостепи успех выращивания лесных культур без ухода».
Сохранность лесных культур в лесостепной и степной зонах во многих случаях далека от
желаемой. В Хреновском бору сохранность дореволюционных культур сосны составила всего 15%;
культур сосны за столетний период их выращивания сохранилось 40,3%, из них около 7з относится к
неудовлетворительным (Вересин, 1970). В Бузулукском бору посадки проводятся с 60—70-х годов
прошлого века, Всего до 1936 г. здесь было посажено культур на площади 6342 га, из них к 1944 г.
погибло 4880 га, т. е. 77%' от посаженного (Нестеров, 1949). В Шиповом лесу за 80-летний период (1875
—1954) удовлетворительных культур дуба сохранилось всего 12,5% (Алентьев, 1960). В целом по
Черноземному центру из дореволюционных посадок всех культур сохранилось лишь около 30%
(Рубцов, 1966).
Вместе с тем даже в условиях лесостепи и степи есть много удачных примеров создания и
длительного существования лесокультурных ландшафтов.
 В 1696 г. в урочище Большая Черепаха, близ Таганрога, была посажена дубовая роща, которая
успешно принялась и существовала на протяжении почти двух с половиной столетий. В 1942 г. рощу
вырубили немецко-фашистские оккупанты.
В 1843 г. В. Е. Графф на Приазовской возвышенности приступил к созданию Велико-
Анадольского лесничества. Сейчас здесь на месте голой степи раскинулся на площади свыше 2500 га
вековой дубовый и ясеневый лес. В Велико-Анадольском лесу сохрани-
лись дубы, посаженные В. Е. Граффом в середине прошлого века.
Прекрасно чувствуют себя многолетние полезащитные лесные полосы в Каменной степи. Лесная
полоса №■ 9 посадки 1895 г., состоящая из дуба (Quercus robur), клена остролистного (Acer platanoides)
и вяза обыкновенного (Ulmus laevis), образует насаждения I бонитета. Запас древесины в ней составляет
429,4 м3/га, прирост 4,7 м3/га. В лесной полосе № 75 посадки 1902 г. запас древесины равен 442,8" м3/га,
прирост — 7,2 м3/га (Мильков, Нестеров и др., 1971). Хорошее впечатление оставляет более чем 90-
летнее насаждение (посадка двухлетками весной 1880 г.) лиственницы на территории Воронежского за-
поведника вблизи ст. Графская. Насаждение состоит из стройных деревьев высотой до 30 м и более с за-
пасом древесины в возрасте 76 лет в 735 м3/га, с учетом же ранее выбранных стволов — 826 м3/га
(Черно-бровцев, Соловьев, 1963).
Все лесокультурные ландшафты принадлежат к типу многолетних, частично регулируемых
антропогенных комплексов. При удачном выборе пород, семян, типе посадки и необходимой
лесотехнике они могут существовать многие десятки лет и даже не одно столетие. При этом посадка с
течением времени приобретает те черты структуры в кустарниковом, травяном и наземном покрове, а
также почвах, которые присущи естественному типу леса в аналогичных условиях. Замечательно, что
формирование типа насаждения, близкого к естественному типу леса в сходных условиях
местопроизрастания, происходит даже и в том случае, если посадка создана за пределами природного
ареала древесной породы. Классический пример тому Линдуловская роща.
Линдуловская лиственничная роща близ ст. Рощи-но под Ленинградом >была заложена в 1738 г.
путем посева по жнитву семян лиственницы Сукачева (Larix Sukaczewii), вывезенных из-под
Архангельска. Сейчас она занимает 20 га, из которых только часть приходится на спелые насаждения
очень высокого бонитета. За 235 лет, прошедших после посадки, роща превратилась в особый тип
лесного культурного ландшафта, резко отличный от окружающих его ельников-церничникор, Для нее
характерны еловый подлесок и
густой травяной покров из высоких злаков и крутшо-травья, относящихся в большинстве своем к
дубравным и «полудубравным» видам: бор (Milium effu-sum), перловник (Melica nutans), сочевичник
(Orobus vernus), фиалка удивительная (ViolamirabHis), сныть (Aegopodium podagraria), медуница
(Pulmonaria ob-scura), ландыш (Convallaria majalis) и т. п. В травяном покрове рощи есть и таежные
виды, такие, как кислица (Oxalis acetosella) и майник (Majanthemum bifolium). Обращает внимание почти
.полное отсутствие мохового покрова.
Благодаря развитому травяному покрову почвы под лиственничной рощей из сильно
оподзоленных превратились в дерновые.
Лиственничники Линдуловской рощи приобрели черты, сближающие их с древним типом
травяеых лиственничников Русской равнины и Сибири, развитых на суглинистых почвах, часто
карбонатных. В этих природных травяных лиственничниках, так же как и в Линдуловской роще, из-за
мощной злаковой дернины отсутствует естественное возобновление (Ни-' ценко, 1959).
Очевидно, с течением времени лиственничную рощу вытеснит ельник, но и в этом случае ее следы
надолго сохранятся в характере почв и присутствии дубравных элементов в травяном покрове.
Процесс самоперестройки искусственной посадки в тип леса, свойственный данному
местопроизрастанию, отчетливо прослеживается в искусственных чистых древостоях сосны с
судубравными условиями местопроизрастания. После этапа густых жердняков здесь под пологом сосны
разрастается дуб (Quercus ro-bur), ильмовые (Ulmus), рябина (Sorbus aucuparia), клен татарский (Acer
tataricum), бузина красная (Sambucus racemosa), появляются дубравные элементы в травяном покрове. В
качестве примера подобной самоперестройки искусственной посадки в тип леса, близкий к
естественному, остановимся на 110-летней культуре сосны в 146-м квартале Углянского лесничества
Воронежского лесхоза. Как самая старовозрастная и лучшая в Воронежской области посадка сосны, она
в 1969 г. была объявлена памятником природы. По названию лесничества будем в дальнейшем
именовать ее Углянской рощей,
Расположена Углянская роща в глубине У сиамского бора, на склоне ручья Маклачок, в 8 км к
северо-западу от ст. Тресвятская. Площадь ее 1,9 га. Почвы рощи серые лесные супесчаные, слабо
оподзолен-ные. В рельефе ее выражены два уровня плоских террас, соединенных склоном крутизной 20
—25°. Посадка (1861 г.) рядовая, самосевными дичками, по-видимому, на месте пашни. Бонитет
насаждения 1а. В столетнем возрасте средняя высота деревьев 35 м (отдельные деревья до 41 м),
средний диаметр — 37 см, запас стволовой древесины на гектаре — 797 м3. Стволы сосен стройные,
«мачтовые», выход деловой древесины очень высок —83%. Естественным путем под полог сосны
проникли, образовав второй ярус высотой до 15—20 м, дуб, осина, липа, рябина; такое же естественное
происхождение имеет развитый подлесок из татарского клена, бузины (Sambucus racemosa), черемухи
(Padus racemosa), .бородавчатого бересклета (Euonymus verrucosa), крушины слабительной (Rham-nus
cathartlca), груши (Pyrus communis).
Очень разнообразен кустарничковый и травяной покров Углянской рощи. По наблюдениям В. В.
Козина летом 1971 г., здесь широко распространена малина (Rubus idaeus), образующая нередко
ассоциации бора малинника. Обыкновенны ландыш (Conval-laria majalis), сныть (Aegopodium
podagraria), копытень (Asarum europaeum), майник двулистный (Maj-anthemum bifolium), осока
волосистая (Carex pilosa), купена лекарственная и многоцветковая (Polygona-tum officinale, P.
multiflorum), вороний глаз (Paris quadrifolia), ясменник пахучий (Asperula odorata), будра плющевидная
(Glechoma hederacea).
Как видно, Углянская роща в процессе саморазвития из чисто соснового насаждения превратилась
в сложный кустарниковый бор, близкий к субори.
В последние два десятилетия происходит общее ухудшение состояния рощи. Прирост древесины с
15 м3 в 1946 г. упал до 5—7 м3 в настоящее время.
ВОПРОСЫ ТИПОЛОГИИ ЛЕСОКУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ
Задолго до появления первых ландшафтных работ у лесоводов возникло особое направление в
изучении
лесов, которое по праву может быть названо ланд-шафтно-типологическим.
В центре лесной типологии стоит понятие типа леса, или типа (насаждения \ введенного в
литературу Д. М. Кравчинским (1883).
По Г. Ф. Морозову, учение о типах насаждений должно составлять научную основу лесоводства. С
введением понятия «тип насаждения» лесоводство приобретает в истинном смысле слова
географический элемент. «Распределение насаждееий в простраестве по лику земли закономерно.
Типичные черты (насаждений. — Ф. М.) должны быть приурочены к определенному климату, рельефу,
геологическим условиям, почве и грунту... Лес и его территория должны слиться для нас в единое целое,
в географический индивидуум или ландшафт» (Морозов, 1949, стр. 406). Одно подразделение
насаждений по составу или господству породы недостаточно, так как большинство пород могут
произрастать в разных условиях, давая насаждения разных качеств. По этой причине «выделу насаж-
дений может соответствовать процесс выделения типов условий местопроизрастания» (Морозов, 1949,
стр. 412).
Типологическая классификация лесов, по Г. Ф. Морозову, не ограничивается выделением одних
типов насаждений, а имеет следующий вид (сверху вниз): зона, подзона, область (район), подобласть,
тип лесного массива, тип насаждения. В выделении зон ведущим фактором служит климат, областей
(районов) — геологические условия, грунт, типов лесного массива — рельеф, типов насаждений —
почвенно-грунтовые условия.
Как видим, в единую типологическую систему Г. Ф. Морозовым неправомерно объединены регио-
нальные и типологические единицы. Его региональные единицы — зоны и области (районы) —
соответствуют географическим зонам и провинциям. Сложнее такую аналогию установить для типа
лесного масси-
1
Термины «тип леса» и «тип насаждений» обычно считают синонимами. Представляется более целесообразным
различать эти два термина, применяя тип насаждения к лесным культурам, а тип леса—к лесам естественного происхождения.
(
П. С. По-гребняк (1968) использует термин «тип насаждений» как синоним древостоя,
ва, неуДачность наименования которого подчеркивает сам Г. Ф. Морозов (1949, стр. 422), и типа
насаждения.
В каждом районе, утверждает Г. Ф. Морозов, можно различать типы рельефа и к ним свести типы
лесных массивов. На территории бывшей Воронежской губернии, например, все леса можно расчленить
на такие типы лесного массива: 1) тип лесного массива по нагорным правым берегам рек (дубравы), 2)
тип леса в аллювиальной долине рек, 3) боры над-луговых террас, 4) леса переходного пояса от надлу-
говой террасы к степи, на черноземных супесях и темно-серых песках, 5) колочные образования на водо-
разделах (солоди), 6) байрачные лески верховьев оврагов и балок (Морозов, 1930).
Типы лесного массива Г. Ф. Морозова — это лесные группы урочищ или ландшафтные участки
(Миль-ков, 1970) соответствующих типов местности. При этом нельзя не обратить внимание на
замечательное совпадение местопроизрастаний типов лесного массива с типами местности,
различаемыми сейчас воронежскими географами. Местопроизрастание первого типа лесного массива Г.
Ф. Морозова отвечает приречному (склоновому) типу местности, второго — пойменному типу
местности, третьего и четвертого — надпойменно-террасовому типу местности, пятого — меж-
дуречному недренированному типу местности, шестого — плакорному типу местности.
Тип лесного массива в свою очередь распадается на типы насаждений. Например, в нагорном
лесу встречаются следующие типы насаждений: 1) дубравы на темно-серых лесных почвах, 2) дубравы
на серых и светло-серых почвах, 3) дубравы на солонцеватых почвах, 4) дубравы на нижних частях
овражных склонов и по тальвегу оврагов. В борах надлуговых террас различаются такие типы
насаждений: 1) сухой бор на высоких дюнных всхолмлениях, 2) боры на пологих дюнных всхолмлениях,
3) сосновые насаждения на сухих болотах и в обширных междюнных котловинах, 4) сосна на моховых
болотах, 5) сосновые насаждения, расположенные вблизи переходной полосы, на пологих всхолмлениях
с песчаными почвами, подстилаемыми суглинками.
Не вызывает сомнений, что типы насаждений
Г. Ф. Морозова в данном случае близко соответствуют урочищам ландшафтоведов.
Таким образом, типология лесных ландшафтных комплексов впервые и достаточно детально
разработана Г. Ф. Морозовым. Как и географ, он рассматривал лес в неразрывной связи с
местопроизрастанием, в значительной мере как функцию последнего.
Некоторые видные последователи Г. Ф. Морозова (преимущественно украинские лесоводы Е. В.
Алексеев, П. С. Погребняк и др.), хотя и рассматривают тип леса как взаимопроникающее единство типа
древостоя и местообитания, тем не менее явно переоценивают значение последнего в типологии лесов.
Тип леса, по П. С. Погребняку, «отражает данное конкретное местообитание всеми своими древостоями,
коренными и производными и даже лесосеками и вырубками». (Погребняк, 1968, стр. 416. Курсив наш.
— Ф. М.).
Чтобы не грешить против элементарной логики, тип леса немыслим без определенного древостоя.
В противном случае можно говорить о классификации только местообитаний (местопроизрастаний), а
не леса — единства местообитания с древостоем.
Недооценка роли древостоя (породного состава) в учении о типах насаждений П. С. Погребняка и
его учеников тесно связана с другой серьезной ошибкой этой школы лесоводов — игнорированием
антропогенного фактора в формировании типов насаждений. Это находит, мы бы сказали, законченное
выражение у Д. В. Воробьева. «На .месте каждой коренной ассоциации в процессе разрушения и
восстановления образуется очень большое количество производных (временных.— Ф. М.) лесных
ассоциаций, перечисление которых затруднительно или даже невозможно. Да и практическое значение
их не всегда велико, так как многие из них являются очень неустойчивыми, недолговечными»
(Воробьев, 1953, стр. 17). Не случайно поэтому при систематическом описании типов' лесов
Европейской части СССР Д. В. Воробьев о производных типах говорит беглой скороговоркой и то
далеко не во всех случаях, хотя именно эти производные насаждения являются сейчас
господствующими в лесах многих районов нашей страны.
Роль древостоя особенно значительна в типологии
лесокультурных ландшафтов. Состав древостоя культур не слепое производное типа
местообитаеия, он определяется запросами народного хозяйства. К тому же нельзя недооценивать
преобразующее воздействие самой лесной породы на среду своего обитания, в чем мы имели уже
возможность убедиться на примере Линдуловской рощи.
Рассматривая лесные антропогенные ландшафты как единство древостоя, созданного человеком, и
местообитания, мы считаем ошибочной саму постановку вопроса о том, древостой или местообитание
следует учитывать при их типологии. И древостой, и местообитание, взятые в их неразрывной связи,
составляют основу типологии лесокультурных ландшафтов.
В этой связи ближе к нашей трактовке лесных антропогенных ландшафтов стоят взгляды другой
школы лесоводов, возглавляемой В. Н. Сукачевым. Истоки ее связаны также с Г. Ф. Морозовым, его
более поздними работами. Тип леса рассматривается В. Н. Сукачевым как подлинный биоценоз, ядром
которого служат характер древесных пород и их экология. В его .представлении тип леса объединяет
множество участков леса, однородных не только по составу одних древесных пород, но и по другим
ярусам растительности, животному миру, лесорастительиым условиям, внутренним и внешним
взаимосвязям, восстановительным процессам (Сукачев, Зонн, 1966). Учение о типах леса закономерно
переросло у В. Н. Сукачева в учение о лесной биогеоценологии (Сукачев и Дылис, 1964).
Понятие биогеоценоза идентично понятию географической фации (Сукачев и Дылис, 1964). В
связи с этим изучение собственно лесных географических фаций (биогеоценозов) —задача
биогеоценологии, или биофизики ландшафта (Мильков, 1968).
Нас, ландшафтоведов, географическая фация интересует лишь как структурная часть урочища.
Именно на уровне фаций тесно переплетаются интересы географов с лесоведами и лесоводами, общим
связующим звеном для которых служит лесной биогеоценоз.
Подобно другим антропогенным комплексам лесокультур ные ландшафты представляют собой в
зависимости от занимаемой площади составную структурную часть более крупных природных
комплексов —
региональных (зоны, провинции, районы) и типологических (типа ландшафта, типа местности,
типа сложного урочища). Как самостоятельные комплексы лесо-культурные ландшафты выступают
преимущественно на уровне типов урочищ. Именно здесь при их выделении мы и сталкиваемся с
проблемой местообитания и древостоя как диагностических признаков. В решении ее на помощь
приходит наша трактовка типа урочищ как семейства урочищ, распадающегося на роды и виды
(Мильков, 1970).
Возьмем простейший случай. Балка склонового типа местности в Черноземном центре
представляет семейство урочищ. Цирковидная балка в мелу — один из родов семейства балок.
Цирковидная балка в мелу, одетая дубравой; цирковидная балка в мелу с тимь-янниками и лугово-
степным травостоем вторичного происхождения; цирковидная балка в мелу с березняками вторичного
происхождения; цирковидная балка в мелу с культурой сосны — все это различные виды урочищ —
природных и антропогенных — одного семейства балок. Совокупность всех видов семейства и образует
тип балочного урочища.
Цирковидная балка в мелу с березняками вторичного 'происхождения и аналогичная балка с
культурой сосны — одинаково антропогенные виды урочищ. Однако .первый из этих видов, согласно
предложенной ранее классификации, относится к измененным антропогенным ландшафтам, второй — к
антропогенным неоландшафтам, заново созданным человеком.
Нередко лесокультурный ландшафт входит в качестве простого урочища или подурочища в
сложное природное урочище. Таковы урочища противоэрозион-ных лесных полос в балках лесостепной
и степной зон. Иногда на правах подурочищ сложного урочища выступают не один, а несколько
участков культур разного состава и возраста. Такова, например, ландшафтная структура «Грошева
леса» на территории Новосильской зональной агролесомелиоративной станции, из 12 подурочищ
которого 4 относятся к лесо-культурным, а два представляют заброшенный плодовый сад. В тех
случаях, когда лесные культуры имеют характер сплошного массива, распадающегося на ряд
ур'очищ, мы вправе говорить о лесокультурном ландшафтном участке.
При картировании лесокультурных урочищ помимо описания рельефа и состава почв важнейшее
значение приобретает характеристика древостоя. В последней мы не только вправе, но и обязаны
широко использовать опыт лесоводов. Характеристику древостоя целесообразнее давать в такой
последовательности: господствующие виды по ярусам (в древесном, кустарниковом, травяном), бонитет,
возраст, высота деревьев — в м, диаметр ствола — в см, полнота насаждения. В сжатом виде
информация о лесокультурном урочище приобретает вид короткой формулы. Ниже мы приводим
подобную формулу для одного из урочищ «Грошева леса»:
9 Дуб 1 Ясень I (бонитет) 8 (высота, в м)0,6 (полнота Крушина 20 (возраст) 10 (диаметр
насаждения) _____________________________ствола, в см) 2q
Злаки Склон N эксп. 3°, Л2
(серые лесные почвы)
Изучение лесокультурных ландшафтов, как и других антропогенных комплексов, возможно в двух
аспектах. Первый из них — рассмотренный выше— предполагает анализ лесокультурных ландшафтов в
связи с общей характеристикой более или менее крупных современных ландшафтных комплексов; лесо-
культурные ландшафты анализируются в этом случае как одна из многих структурных частей этих
последних. Второй аспект, вызванный обычно прикладными, практическими задачами, выдвигает в
центр внимания сами лесокультурные ландшафты. Здесь знание современных ландшафтных
комплексов, структурной частью которых являются лесные культуры, необходимо лишь в той мере, в
какой это диктуется познанием лесокультурных ландшафтов. В этом втором случае возможно как свое
частное районирование лесокультурных ландшафтов, так и свои различные варианты классификации
лесокультурных ландшафтов — по их назначению, составу пород, конструкции (способу посадки) и т. д.
Сюда же следует отнести и морфологическую классификацию, согласно которой все лесокультурные
ландшафты делятся на массивные и ленточные. К ленточным лесокультурным ландшафтам
принадлежат полезащитные, государственные, приовражные и придорожные лесные полосы.
Опыт изучения лесных полос как ландшафтных комплексов был предпринят на примере
Каменной степи: С этой целью нами была предложена классификация лесных полос, в которой все
лесные полосы Каменной степи рассматриваются условно в качестве семейства урочищ (Мильков и др.,
1971).
 БУДУЩЕЕ ЛЕСОКУЛЬТУРНЫХ ЛАНДШАФТОВ
Лесные культуры уже сейчас составляют примерно Уб часть всех современных лесов мира.
Удельный вес лесокультурных ландшафтов в общей лесной площади будет неизменно нарастать. В
нашей стране за минувшую пятилетку лес возобновлен на площади свыше 11 млн. га, из них более 1,5
млн. га приходится на противоэрозионные насаждения и полезащитные полосы. В среднем в СССР
сейчас ежегодно производятся посев и посадка на 1 200—1 300 тыс. га лесных
культур и помимо этого на 700—800 тыс. га осуществляются мероприятия по естественному
возобновлению лесов.
Наряду с ростом площади лесокультурных ландшафтов большие изменения претерпевает их
качественный состав. Успехи биологической науки, и в частности генетики и селекции древесных
пород, открывают большие возможности для создания высокопродуктивных лесокультурных
ландшафтов, своего рода фабрик по производству древесины. Плантации селекционных сортов тополя,
создаваемые в последние годы в разных странах, в том числе и в СССР, дают ежегодный прирост
древесины 35—40 м3/га (Васильев, 1969). Плантации эвкалипта, южной сосны, кипариса, пихты
исполинской, тсуги, занимающие в странах с мягким климатом общую площадь до 4,5— 5,0 млн. га,
приносят больше дохода, чем земледелие или садоводство.
В свете сказанного выделение лесокультурных ландшафтов в особый класс и раздел
антропогенного ландшафтоведения нам представляется не только обоснованным, но и необходимым.
ПРОЧИЕ АНТРОПОГЕННЫЕ КОМПЛЕКСЫ
Курганные урочища. Курганы — наиболее известные, элементарно простые антропогенные
неокомплексы. Это земляные, иногда с участием камня насыпи в виде холма правильной округлой
формы1. Чаще всего это могильники, но есть и сторожевые курганы. Высота их небольшая. Степные
курганы поднимаются на высоту до 5—6 м, редко выше. Скифский царский курган Чертомлык на
Нижнем Днепре, близ Никополя, имеет высоту 20 м, окружность — 350 м. Другой нижнеднепровский
курган, Солоха, достигает в высоту 18 м (Арциховский, 1954). Сопки ильменских славян, относящиеся к
IV в., достигают 10—15 м высоты. В предгорьях Заилийского Алатау есть курганы вы-
1
Есть курганы и другой формы. Древнеславянское племя кривичи оставило нам в верховьях Волги, Западной Двины и
Днепра так называемые «длинные» курганы. «Это узкие, низкие валообразные насыпи, достигающие до 50 м длины при 1 м вы-
соты» (Арциховский, 1954, стр. 194).
сотой до 10—15 м при диаметре основания около 80 м (Жандаев, 1963).
:,_■
Курганы встречаются в различных частях света, а в нашей стране — в ее самых различных
зонах. Помимо общепринятого названия они известны в одних местах под названием могил (УССР),
в других — мар (Заволжье)., в третьих — сопок (Северо-Запад), соя (Костромская обл.) и т. д. Они
составляют почти непременную принадлежность открытого лесостепного и степного ландшафта.
Весьма характерны они также и для лесных зон. «Курганов 11 —13 вв.- под Москвой множество»,
— пишет Л. Н. Пушкова (1968, стр. 65). По берегам Пахры только на участке от г. Подольска до ее
устья обнаружено до 500 курганов высотой до 3 м.
Возраст курганов измеряется от нескольких тысячелетий (бронзовый век) до нескольких сот лет.
Местами наблюдаются крупные скопления курганов. На севере Куйбышевской области, в нижнем
течении Черемшана, курганы эпохи поздней бронзы, расположенные в несколько рядов, тянутся на
протяжении свыше двух километров (Смирнов, Мерперт, 1953). В ландшафтном отношении
большой интерес представляют групповые курганы конца 1-го — начала 2-го -тысячелетия н. э. —
славянские кладбища, насчитывающие в одной группе до нескольких сот могильников. В Гнездовской
группе курганов на Днепре — кладбище древнего Смоленска — на площади около 2 км2 обнаружено
до 2500 курганов. По-видимому, еще крупнее Гочевская группа курганов на р. Пеле (Курская обл.),
где было сосредоточено, по одним данным, 3648 курганов, по другим — более 4000 (Липкинг,
1966).
Большое впечатление оставляет группа славянских могильников IX—X вв. на высоком правом
берегу Во* ронежа в районе Лысой горы, вблизи северной окраины г. Воронежа. Здесь в дубово-
ясеневом лесу, по данным глазомерной съемки 1969 г., плотно расположено 227 могильников,
высотой до 2—3 м, диаметром в основании 8—-10 м (см. рис.). Основная масса могильников (147 из
227) имеет высоту от 1 до 2 м, 21 могильник — от 2 до 3 м, иногда немного выше. Часть
могильников (43) нарушена раскопками. Дуб и ясень высотой около 20 м одинаково равномерно

Рис. 13. Общий вид урочища «Воронежские могильники». Рис. Н. Густомесова

одевают и межмогильные участки, и сами могильники. На могильниках типичный для снытьево-
осоковых дубрав травяной покров и серые лесные почвы с хорошо обособленным элювиальным
горизонтом с кремнеземистой присыпкой (Ахтырцев, 1969).
В открытых степях курганы делятся на две группы: распаханные и нераспаханные.
Распаханные курганы обычно не превышают 1,5— 2,0 м высоты, выположенные склоны их
незаметно сливаются с водораздельной поверхностью. С каждым годом они теряют резкость очертаний
и в недалеком будущем только по особенностям почвенного покрова можно будет догадываться о
местонахождении в прошлом курганных комплексов. с
Нераспаханные курганы хорошо очерчены на местности, основание их отделено от пашни крутым
уступом, значительной крутизной отличаются и склоны. Большая часть нераспаханных курганов
покрыта сорно-полевой растительностью и служит своеобразным питомником вредителей полей
(суслики, мышевидные грызуны). Наиболее высокие и крупные из них покрыты степным травостоем и
дерезняками. Один из таких хорошо сохранившихся степных курганов высотой в 8,5 м расположен в 3
км к югу от с. Новая Ус-' мань. В условиях сплошной распаханности плакоров курганы нередко
оказываются единственными носите-
лями доагрикультурной растительности, и их травостой принимается во внимание при
геоботаническом районировании „территории.
Количество нераспаханных курганов в лесостепи и степях продолжает сокращаться. По
визуальным наблюдениям студента ВГУ А. В. Бережного, из 47 курганов, замеченных вблизи
автомагистрали Воронеж—Ростов на участке Новая Усмань — с. Шеста-ково (Воронежская область), 33
кургана были распаханными и лишь 14 нераспаханными.
Сравнение погребенных под курганами почв с современными, изучение использованных при
сооружении кургана материалов дает интересные данные для палеогеографических выводов. В
частности, изучение погребенных почв под курганами и самих курганов бронзового века приводит к
выводу о древности ландшафта волжско-камской лесостепи на Русской равнине (Смирнов, Мерперт,
1953; Маданов и др., 1967), а исследования Б. П. Ахтырцева (1969) дают • основания говорить о
весьма длительном 'существовании на одном месте лесостепной дубравы в Воронежской области.
Таксономический ранг курганов не всегда соответствует урочищу. Одиночные курганы
небольших размеров чаще являются составной частью или природного, или антропогенного сложного
урочища. Одно сложное урочище —« Воронежские могильники» — образует, например, вся курганная
группа в районе Лысой горы.
Урочища земляных оборонительных валов. В некоторых местах Черноземного центра и в смежных
с ним лесостепных районах характерным антропогенным типом урочищ являются земляные
оборонительные валы. Они — остаток засечных оборонительных линий, сооружавшихся русским
народом для охраны границ своего государства от нашествия татар. Большинство засечных линий
создавалось в XVI—XVII вв., и земляные валы имеют, таким образом, 300-летний и старше возраст.
 Земляные валы в составе засечных линий сооружались на плоских степных водоразделах, где не
было естественных преград. Поэтому они и сейчас резко обособляются на местности. Чаще всего валы
имеют вид вполне сформировавшихся степных комплексов с
черноземными почвами и степным травостоем. Среди распаханных полей валы, как и курганы,
являются последним прибежищем для естественной степной растительности.
. Прекрасно сохранился земляной Татарский вал к юго-востоку от г. Тамбова. Высота его
достигает 4—5 м, ширина плоской вершины около 1,5—2,0 м, в основании— 12—14 м; перед валом —
два рва глубиной в 1,0—1,5 м.
Вал одет типично степным травостоем. Согласно описаниям (неопубликованным) пробных
площадок 1 м2, выполненных М. А. Бухало 9 мая 1969 г., вершина вала С проходной дорожкой и
выбоинами скота занята перистоковыльно-типчаковой ассоциацией. Общее проективное покрытие
почвы высшими растениями 80%; задернение плотнодерновинное составляет 60% от всей площади
покрытия травостоем. Аспект светло-серый от вегетирующего ковыля перистого. Травостой страдает от
усиленного выпаса и сенокошения. Средняя высота его 30 см. Среди растений пробной площадки
отмечены: ковыль перистый (Stipa pennata) — сор.2, типчак (Festuca sulcata) — сор.ь мятлик луковичный
(Роа bulbosa) — sp., мятлик узколистный (Рои angustifolia) — sp., келерия сизая (Ко-elerla glauca) —
sol., осока ранняя (Carex praecox) — sp. — sol., вероника весенняя (Veronica verna) —sol., вероника
простертая (V. prostrata)—sol., полынь австрийская (Artemisia austriaca) — sol., незабудка
мелкоцветковая (Myosotis micrantha) — sol., смолевка обыкновенная (Silene latifolia) — sol.
Здесь же, на склоне вала 3-Ю-З экспозиции, описана ковыльно-типчаковая ассоциация, основными
компонентами которой являются типчак, келерия Де-лявиня (Koeleria Delavignei), ковыль перистый. Для
нее характерно единичное присутствие другого вида ковыля — тырсы (Stipa capillata).
Остепненность нижних частей склонов вала меньше, ковылей нет, усиливается роль мезофильных
видов.
Такой же хорошей сохранностью отличается земляной вал к востоку от г. Усмани, входивший
ранее в Белгородскую засечную черту. Протягиваясь с севера на юг на 6 км, он поднимается в высоту на
3,5— 4 м при ширине в верхней плоской части от 3 до 4,5 м

и крутизне склонов до 25—30°. С востока к валу примыкает ров глубиной до 2 м и шириной 3—5
м. Черноземные почвы вала покрыты в верхней части сильно стравленным полынно-злаковым
травостоем с преобладанием типчака, житняка гребневидного (Agropy-ron pectiniforme) и австрийской
полыни.
Как и в Татарском валу, здесь часты норы сусликов, иногда попадаются лисьи норы.
Менее эффектны, но достаточно хорошо обособлены в ландшафтном отношении остатки древнего
оборонительного вала Белгородской засечной черты между селами-Нежеголь и Мало-Михайловка в
Белгородской области. Начинается вал в верхней части склона долины р. Нежеголь у восточной
окраины с. Неже-голь, затем поднимается на придолинный склон водораздела Нежеголь—Короча и
тянется вблизи бровки долины Нежеголи в северо-восточном направлении к с. Мало-Михайловка.
Протягиваясь по высокому правобережью Нежеголи, вал отчетливо выделяется на окружающей
местности, возвышаясь на 1,0—1,5 м при ширине его 8—10 м, крутизне склонов б—7°.
Меньше по протяжению, но еще более внушительны по высоте и ширине земляные
оборонительные валы средневековых городов-крепостей. Высота оборо -нителыных земляных валов
Кашкинекого городища в Волжской Болгарии достигает 10 м. Более тысячи лет славянским городищам
бассейна Дона. Но и сейчас вокруг них видны земляные валы высотой до 4 м и рвы глубиной более 2 м
(Москаленко, 1953). В Киеве оборонительные земляные валы стали составным элементом планировки и
застройки города.
Как и в случае с курганами, изучение земляных оборонительных валов имеет
палеогеографический интерес. Сравнение погребенных под валами почв с современными на территории
Волжско-Камской лесостепи свидетельствует о их большой близости, что говорит о неизменности здесь
за этот период физико-географических условий (Маданов и др., 1967).
ГЛАВА 4
ВОПРОСЫ ГЛОБАЛЬНОГО
И РЕГИОНАЛЬНОГО В АНТРОПОГЕННОМ
ЛАНДШАФТОВЕДЕНИИ
Прошло уже много тысячелетий с того времени, когда человек стал могучим фактором
изменения природы и ландшафтная сфера Земли вступила в новый, антропогенный этап своего развития
(Мильков, 1970). Правда, длительное время воздействие человека ограничивалось наземным и отчасти
земноводным вариантами ландшафтной сферы. Огромные пространства водного, земноводного и
ледового вариантов находились вне сферы воздействия человека. Про океан, например, А. И. Воейков
еще в 1894 г. писал, что «он чрезвычайно мало доступен влиянию человека» (Воейков, 1949, стр. 67).
Паковые льды Центральной Арктики и ледниковый щит Антарктиды до середины XX столетия
оставались лишь далекой мечтой немногих ученых-путешественников. И только совсем недавно,
буквально несколько десятилетий назад, воздействие человека на ландшафты Земли приобрело
поистине глобальный характер.
Изменился состав атмосферы Земли. За последние 100 лет человек добавил в атмосферу 360 млрд.
т углекислоты, вследствие чего концентрация углекислого газа в воздухе за это время возросла на 13%.
Планетарный характер приобрело загрязнение воздуха, охватившее почти всю тропосферу. По
сравнению с 30-ми годами загрязнение атмосферы сейчас возросло в 3 раза (Давитая, 1971). В
результате атомных взрывов содержание радиоактивного стронция в умеренных и субтропических
широтах северного полушария на май 1957 г. повысилось в 3—4 раза по сравнению с южным
полушарием и высокополярными широтами (Глазов-ская, 1968).
На наших глазах меняются ландшафты океанов: для морских зверей, рыб и птиц опаснее, чем
прямая охота и лов, стало загрязнение океанов, заметное не только у побережья, но и в наиболее
удаленных от
него акваториях. По наблюдениям Тура Хейердала, более 10% водной поверхности
Атлантического океана, пересеченной «Ра-1» в 1969 г., было загрязнено отходами нефти. В самом
центре Атлантики, сообщает он, «мы попали в настолько загрязненный участок, что отказались от
мысли искупаться, чтобы не испачкаться в этом море нефтяных шариков размером от горошины до
сандвича» (Хейердал, 1971). Еще большее загрязнение океана наблюдалось в 1970 г. во время плавания
«Ра-2». Одна из записей в бортовом журнале гласит: «Степень загрязнения воды поражает вооб-
ражение».
На ледниковом щите Антарктиды возникли постоянные поселки исследователей, а на его
поверхности вместе со снегом только за 22 года применения в мире ДДТ выпало 2300 т этого препарата.
В условиях столь интенсивного воздействия человека на ландшафтную сферу Земли возникает
проблема охраны природы, ее ресурсов от неблагоприятных последствий антропогенных изменений
ландшафтной сферы. Проблема эта выходит за рамки отдельных государств или районов нашей планеты
и имеет, несомненно, международное значение. Однако в настоящее время наибольшие возможности
для ее решения имеются в социалистических странах, развитие экономики которых основано на
всенародной собственности на средства производства и природные ресурсы, на научно обоснованных
планах ведения народного хозяйства. В СССР рациональное использование, сохранение и
воспроизводство природных ресурсов, бережное отношение к природе является составной частью про-
граммы коммунистического строительства. Реальным подтверждением этого служат решения XXIV
съезда КПСС, Государственный пятилетний план развития хозяйства СССР на 1970—1975 гг., принятые
за последние годы Основы земельного, водного законодательства Союза ССР и союзных республик,
Основы государственного законодательства о здравоохранении, действующие во всех республиках
Союза ССР законы об охране природы и, наконец, принятое 20сентября 1972 г. постановление
Верховного Совета СССР «О мерах по дальнейшему улучшению охраны природы и рациональному
использованию природных ресурсов». В Советском Союзе в широких масштабах ве-
дутся большие работы по предупреждению ветровой и водной эрозии почв, улучшается
использование водных ресурсов, лесных богатств, полезных ископаемых, серьезное внимание уделяется
мерам по предупреждению загрязнения воздуха и водоемов, увеличиваются объемы капитальных
вложений на строительство сооружений для очистки сточных вод, газоочистных и пылеулавливающих
установок и т. д. Вместе с тем Советский Союз расширяет сотрудничество в области охраны
окружающей среды с зарубежными государствами и международными организациями. Конкретным
выражением такого сотрудничества служит, в частности, соглашение между СССР и США, подписанное
23 мая 1972 г.
Однако рост экономики, техники и численности людей на Земле ставит перед всем человечеством
новые задачи по дальнейшему улучшению охраны природы и использования ресурсов. Важная роль в
решении этих задач принадлежит науке, в том числе и антропогенному ландшафтоведению.
Всеместный, глобальный характер воздействия современного человека на ландшафтную сферу
делает необходимым различать в антропогенном ландшафто-ведении два раздела: глобальное (общее) и
региональное антропогенное ландшафтоведение. Каждое из них имеет свои задачи и нерешенные
проблемы.
ГЛОБАЛЬНОЕ (ОБЩЕЕ) АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
В задачу глобального ландшафтоведения входит изучение процесса антропогенизации
ландшафтной сферы Земли в целом и ее отдельных вариантов. Точнее всего степень антропогенизации
могла бы быть выражена через PC (районы соотношения природных и антропогенных комплексов), но
для определения их требуются точные количественные данные, которыми мы пока не располагаем ни в
отношении ландшафтной сферы в целом, ни по ее отдельным вариантам. По-видимому, единственные
глобальные количественные характеристики, доступные сейчас, — это данные о составе атмосферы, и в
частности уже упоминавшийся уровень содержания углекислоты в воздухе. Но

и эти количественные характеристики, косвенно характеризующие глобальную антропогенизацию

ландшафтов, относятся скорее к антропогенной географии, чем к антропогенному ландшафтоведению.
Вместо количественных данных ,в глобальном антропогенном ландшафтоведении приходится пока
широко использовать качественные, сравнительные характеристики.
Процесс антропогенизации в разной мере захв'атил все варианты ландшафтной сферы. По степени
нарастания процесса антропогенизации варианты ландшафтной сферы можно поставить в такой ряд:
донный, ледовый, водноповерхностный, земноводный, наземный. Близки к девственным, не затронутым
ан-тропогенизацией, очевидно, абиссальные и ультраабиссальные ландшафты донного варианта. Что
касается класса батиальных ландшафтов с их терригенными осадками, то они, во всяком случае часть
их, находятся под воздействием человека.
Качественные критерии могут 'быть положены в основу классификации географических зон по
степени их антропогенизации:
1. Неизмененные, естественные — холодные арктические и антарктические пустыни и
полупустыни.
2. Слабо измененные — тундра, лесотундра, северная тайга, влажные тропические леса, пустыни
умеренных и субтропических и тропических широт.
3. Сильно измененные — смешанные леса, южная тайга, северная полупустыня умеренных,
широт (Евразия), сухие саванны и редколесья.
4. Преобразованные — лесостепь, степь, влажные саванны.
Лесостепь, степь и влажные саванны относятся к преобразованным зонам не только вследствие их
высокой сельскохозяйственной освоенности, но и исключительно важной роли антропогенного фактора
в формировании этих типов ландшафта.
Большие перспективы в мелкомасштабном изучении антропогенных ландшафтов имеет
ареографи-ческий метод. Он заключается в изображении на карте ареалов — в виде сплошных областей
распространения или значков — основных классов и типов антропогенного ландшафта. В выборе
способа изображения ареала, играет роль специфика объекта и наличие исходного материала.
 Рис. 15. Картосхема глобальной географии городских ландшафтов. Составлена Ю. В. Поросенковым
1 _ крупнейшие городские агломерации и агломерированные районы; 2 — территории с доминирующим распространением крупных городских ланд-
шафтов; 3 — территории со значительным распространением крупных городских ландшафтов; 4 — скопления городских ландшафтов, возникшие в
слабозаселенных районах; 5 — крупные городские ландшафты в условиях густого сельскохозяйственного заселения; 6 — территории со средним распространением
городских ландшафтов; 7 — территории с редкой сетью городских ландшафтов, в том числе и крупных; 8 — незначительное развитие городских ландшафтов; 9 —
единичные городские ландшафты в условиях слабозаселенных территорий.
Так, определенное представление о глобальной географии городских ландшафтов дает
составленная по нашей просьбе Ю. В. Поросенковым картосхема размещения крупнейших городских
агломераций и территорий с различной густотой распространения городских ландшафтов.
Географию водных антропогенных ландшафтов отражает, например, размещение крупнейших
водохранилищ мира. Если к таковым причислить водохранилища с водной поверхностью более 100 км2,
то больше всего они распространены в следующих странах: США —136, Канада —45, СССР — 40,
Индия —23, Австралия — 11, Мексика — 11, КНР — 8, ЮАР — 5, Финляндия — 4 (Fels, 1970). Уже
этот неполный перечень стран — владелиц крупнейших водохранилищ достаточно хорошо рисует их
географию.
Общую картину промышленных ландшафтов передают контуры округов и провинций
горнорудных антропогенных комплексов (о содержании последних сказано ниже). Помимо округов и
провинций горнорудных антропогенных комплексов на карте 16 изображены области широкого
распространения сопутствующих промышленных ландшафтов в местах добычи нефти и газа.
Разнообразный статистический и картографический материал имеется по глобальной географии
сельскохозяйственных ландшафтов. Структура земельных угодий — пашня, сады, пастбища — находит
широкое отражение в национальных атласах, началась публикация Мирового атласа сельского хозяйства
(World Atlas of Agriculture, 1969), содержащего карты использования земель, составленные по единой
международной (программе.
 Рис. 16. Картосхема глобальной географии промышленных
ландшафтов. Составлена Н. Н. Вельским
под редакцией Ф. Н. Милькова
1 — провинции антропогенных горнорудных ландшафтов; 2—округа антропогенных горнорудных ландшафтов; 3 — области
широкого распространения сопутствующих промышленных ландшафтов в местах добычи нефти . и газа.
Сельскохозяйственные ландшафты не просто деталь, а важнейшая структурная часть наземного
варианта ландшафтной сферы. Наиболее высокой долей сельскохозяйственных ландшафтов среди
материков отличается Европа, в которой только пашня с огородами и садами занимает 32,2% площади, а
среди географических поясов выделяются сельскохозяйственной освоенностью умеренные,
субтропические и субэкваториальные (Кулакова, Рябчиков, 1967). Закономерность эта видна и на карте
обрабатываемых земель М. Беша (1966, стр. 46), в состав которых включены пахотные земли и площади
под древесными культурами.
РЕГИОНАЛЬНОЕ АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
В центре внимания регионального антропогенного ландшафтоведения стоят три вопроса: 1)
выявление PC (районов соотношения антропогенных и природных комплексов), 2) анализ структуры
антропогенных комплексов, 3) районирование антропогенных комплексов. Понятно, и здесь
ареографический метод сохраняет свое значение, особенно в тех случаях, когда анализу подвергается
крупная территория (отдельные материки и целые страны). При характеристике антропогенных
ландшафтов СССР трудно обойтись без обзорных карт с ареалами полевых ландшафтов (северная
граница земледелия), ландшафтов овражных земель, садовых ландшафтов, промышленных
(горнорудных) ландшафтов и т. п. Но в конечном итоге ареографический метод играет в региональном
антропогенном ландшафтоведении подсобную роль.
По характеру контуров PC могут быть двух типов:
1) административно-хозяйственного, котла PC совпадают с границами административных
районов, об-
ластей и отдельных хозяйств (колхозов, совхозов, лесхозов) ;
 2) ландшафтно-географического, при котором PC ограничены рамками ландшафтных комплексов
— от физико-географического района до зоны и страны.
PC административно-хозяйственного типа удобны тем, что для их составления существует
'больше исходного материала. Данные о структуре земельных угодий — пашне, лугах, пастбищах, лесах,
болотах и т. п. — приурочены обычно к единицам административно-территориального деления и
конкретным хозяйствам. PC второго, ландшафтно-географического типа, естественно, стоят ближе к
целям географического исследования, но их составление не всегда возможно, так как требует
значительных дополнительных затрат времени для обработки исходного материала и его соответствия
новым ландшафтным границам.
Однако и располагая данными о земельных угодьях, трудно установить долю антропогенных
ландшафтов в структуре района, так как искусственные посадки леса не всегда отделены от
естественных лесов, принадлежность естественных пастбищ к антропогенным комплексам может быть
определена только с помощью полевых исследований и т. д. В этих условиях для определения PC
необходим поиск такого показателя, который был бы не только простым для использования, но и
хорошим синтезирующим выразителем степени антропогенизации. Такой показатель, очевидно, не
может быть универсальным, он будет меняться в зависимости от конкретных условий. '
Л. И. Куракова и А. М. Рябчиков (1971) делают попытку обосновать «коэффициент
относительной измененное™ ландшафта» под влиянием антропогенного фактора. Коэффициент этот
определяется ими как среднее арифметическое (в процентах) трех показателей: 1) распаханности, 2)
площади с уничтоженной естественной растительностью, 3) площади с измененным рельефом (овраги,
отвалы карьеров, искусственные террасы и т. п.). Коэффициент этот мог появиться лишь при отсутствии
у авторов статьи ясности в определении антропогенного ландшафта. Нетрудно видеть, что
площади с уничтоженной естественной растительностью одновременно перекрывают и два других
показателя и что они сами по себе служат более
надежным критерием степени антропогенизации, чем предлагаемый «среднеарифметический»
коэффициент.
С нашей точки зрения, достаточно надежным показателем антропогенизации в зоне смешанных
^есов и в южной тайге Русской равнины является лесистость. В девственном состоянии смешанные леса
и южная тайга были сплошь покрыты лесами; исключение составляли открытые 'болота, никогда не
занимавшие большой площади. В настоящее время около 7з площади этих зон распахано; огромные
пространства заняты лугами и пастбищами, которые здесь все без исключения относятся к категории
антропогенных комплексов; (Многие массивы открытых болот осушены; значительные площади
находятся под селитебными — сельскими и городскими, а также промышленными ландшафтами. На
долю лесов остается немногим более 7з площади зоны смешанных лесов и южной тайги Русской
равнины. Но и леса не на всей площади являются природными комплексами, часть их насажена
человеком или принадлежит к типу производных березово-осиновых молодняков. Эта антропогенная
часть лесного фонда приблизительно компенсируется не всегда строго учтенной площадью природных
ландшафтов открытых болот К
В качестве примера возьмем территорию Белоруссии. Из общей ее площади (207,6 тыс. км2) под
лесами находится 32,2%, под пашней — около 27%, под лугами—около 20%- Лесокультуры,
составляющие не более 15% всех лесов республики («Растительный покров Белоруссии», 1969), по
своей площади однозначны ландшафтам открытых болот (доля всех болот близка к 10%). Это
обстоятельство дает основание видеть в лесистости Белорусской ССР приближенный показатель
степени антропогенизации республики.
На рис. 17 изображены PC для севера Белоруссии. В качестве основы для них были использованы
совпадающие по времени данные: карта лесистости в Атласе БССР (1958) и материалы по физико-
географическому районированию БССР В. А. Дементьева (1960).
Закономерно, что PC высокого таксономического ранга складываются из более мелких PC,
относящихся к разным типам. Территория всей Белоруссии или физи-
Облесенные болота включаются обычно в лесную площадь.
 Рис. 17. PC (районы соотношения антропогенных и
и природных комплексов) северной Белоруссии.
Составлена Ф. Н. Мильковым
А. — административно-хозяйственного типа (северная Белоруссия), Б — ландшафтно-географического типа (западная часть физико-географи-
ческой провинции Белорусско-Валдайского поозерья). 1 — антропогенные PC; 2 — природно-антропогенные PC.
ко-географической провинции Белорусско-Валдайского поозерья относится к одному природно-
антропогенному типу PC, а на уровне административного или физико-географического района здесь
встречаются и пригодно-антропогенные и антропогенные PC. В таежной Сибири внутри физико-
географической провинции, относящейся к одному природному типу PC, могут встречаться природные,
природно-аятропогенные и антропогенные физико-географические районы.
Лесистость как показатель степени антропогениза-ции теряет свое значение в северной и средней
тайге и в зоне лесостепи.
В северной и средней тайге доля искусственных посадок незначительна, а площадь открытых
болот настолько возрастает, что без учета их, по одной лесистости нельзя составить верного
представления о степени антропогенизации.
В типичной и южной лесостепи леса и в девственном состоянии не были преобладающим типам
растительности. Вдобавок к этому значительная часть их сейчас принадлежит к антропогенным
лесокультурам. Равные права с лесом имела здесь в прошлом степная целина. Если большая часть лесов
вырублена, то степи почти сплошь распаханы или используются под усиленный выпас и находятся на
стадии тояконогово-го сбоя и выгона, т. е. являются антропогенными комплексами. И все же остатки
естественных лесов и степной целины — вот наиболее существенные представители природных
ландшафтов в современной типичной и южной лесостепи, доля которых в общей земельной площади
свидетельствует о степени антропогенизации территории. Что касается заливных лугов, то площадь их в
этой зоне исчисляется отдельными, а в некоторых районах десятыми долями процента; к тому же далеко
не всегда в степной зоне и южной лесостепи ясно их антропогенное происхождение. То же самое
относится к болотам. Болота и луга целесообразно учитывать в конкретных региональных условиях,
например при характеристике районов, прилегающих к поймам крупных рек (Волга, Обь) или вы-
деляющихся повышенной заболоченностью (Бараба).
В имеющихся источниках лесистость обычно привносится общая, с учетом лесокультур. Долю
последних удается определить по литературным и фондовым
 Рис. 18. Ландшафтно-типологическая карта рудника по добыче
огнеупорных глин. Составлена Ф. Н. Мильковым по материалам
полевой съемки В. В. Шепиловой в 1969—1970 гг.
Цифры на карте означают время насыпки отвалов.
Сельскохозяйственные ландшафты: 1 — пойменный лугово-пастбищный тип
местности; 2 — плакорный черноземно-полевой тип местности. Селитебные ландшафты: 3 — малоэтажный городской тип ландшафта. Промышленные
ландшафты. Карьерно-отвальный тип ландшафта. Тип местности окультуренных гидроотвалов: 4 — крутые обнаженные склоны (стенки) рабочих карьеров,
сложенные лёссовидными суглинками; 5 — заросшие растительностью крутые склоны отработанных карьеров; 6 — донно-котловинные урочища с разреженной
растительностью; урочища отвальных участков: 7 — пруды; 8 — тростниковое болото; 9 —
ивняковые влажные заросли; 10 — луга на плоских участках с влажными суглинисто-песчаными грунтами; 11 — суглинисто-песчаные ровняли, покрытые
донником; 12 — песчаные ровняди с разреженной растительностью; 13— свежие холмистые обнаженные песчаные поверхности с разреженной растительностью; 14
— свежие намывные песчаные ровняди, лишенные растительности; 15 — холмистые поверхности суглинисто-песчаных отвалов с молодыми древесно-
кустарниковыми посадками; 16—крутые склоны песчаных разновозрастных отвалов с разреженной растительностью; 17— плодовый сад с привозным черноземом
на плоской поверхности отвала; 18—песчано-глинистые закустаренные склоны старых отвалов; 19 —пес-чано-глинистые пустошные склоны старых отвалов; 20 —
молодая лесная полоса паркового типа с привозной почвой на суглинистых песчаных отвалах; 21 — посадка сосны на песчано-суглинистом отвале.
материалам. Сложнее выявить степную целину, которая используется под пастьбу скота и
фигурирует в земельных угодьях в качестве пастбищ. Качественная грань между нею и антропогенным
пастбищем нам известна, но реальные контуры тех и других можно получить только после полевых
исследований. Не располагая данной возможностью, мы предлагаем для типичной и южной лесостепи, а
также северной (черноземной) степи Русской равнины следующий условный критерий разграничения
антропогенных пастбищ от степной целины: все степные пастбищные угодья являются антропогенными
в районах, где доля пастбищных угодий ко всей земельной площади не превышает 10%; степные
пастбища как природные комплексы свойственны районам с удельным весом пастбищ выше 10% всей
площади, величина их в этом случае определяется по формуле N (доля пастбищ ко всей площади в %) =
10.
Требует пояснения, почему в качестве критерия ан-тропогенизации пастбищ принята величина 10,
а, скажем, не 5 или 20% доли пастбищ ко всей земельной площади. Величина эта получена в итоге
нашего полевого знакомства и анализа литературных источников о пастбищах Черноземного центра.
Распределение степных пастбищ но Черноземному центру выглядит следующим образом: Белгородская
область — 12,7% от всей территории, Воронежская—12,4, Курская — 7,5, Липецкая —5, Тамбовская —
6,2% (Ненароков, 1964). В Липецкой, Тамбовской и Курской областях степей, близких к естественному
состоянию, не сохранилось или они очень редки, за исключением давно охраняемых человеком участков
в государственных заповедниках (Центральночерноземный заповедник имени В. В. Алехина, Галичья
гора). В Воронежской и Белгородской областях степных пастбищ, по своей
структуре приближающихся к целинным степям, значительно больше. Не считая Каменной степи,
в Воронежской области объявлены заповедеьши 8 степных участков. Все они расположены на
территории административных районов, хорошо обеспеченных пастбищами— от 11% (Репьевский,
Лискинский) до 20% (Подгоренский).
Формула N = 10 применима не только для Черноземного центра, «о и для Украины, лесостепного
Поволжья и Заволжья. Но уже для лесостепной Сибири она нуждается в уточнении и еще более строгой
проверке в зоне полупустынь.
Нетрудно видеть, что при составлении PC нами были оставлены в стороне селитебные,
промышленные и водные антропогенные ландшафты. Не означает ли это их игнорирование, тем более
недопустимое, что местами доля их настолько велика, что они приобретают региональное значение?
Опасения эти 'неосновательны. Достоинство лесистости и сохранившейся степной целины как
синтезирующих показателей ант-ропогенизации средней полосы состоит в том, что они отражают
удельный вес в структуре территории всех без исключения классов и типов антропогенных ландшафтов,
включая селитебные, промышленные и водные.
Структура антропогенных ландшафтов раскрывается путем картирования типологических единиц
(классов, типов ландшафта, типов местности, типов урочища) и районирования.
При (Мелкомасштабном картировании на карту наносятся классы и типы антропогенных
ландшафтов, при средне- и крупномасштабном — типы местностей (акваторий) и типы урочищ. В
настоящее время наименее разработана систематика среднего звена — типов местности (акваторий), что
вызывает известные затруднения при среднемасштабном картировании. Затруднения эти могут быть
преодолены лишь при условии широкого развертывания полевых работ, в процессе которых будут
выявляться новые антропогенные типы местности.
Как и в природном ландшафтоведении, наибольшим разнообразием отличаются антропогенные
урочища. При их выделении ведущую роль играют четыре признака: форма рель: hg, литология, почвы и
ра-
стительность, возраст (стадия развития). Описание антропогенных урочищ содержится в работах
А. Аб-дулкасимова (1966), В. И. Федотова (1969), Ю. И. Глущенко (1971) и некоторых других авторов.
В качестве образца крупномасштабного картирования антропогенных комплексов приводим
составленную нами ландшафтно-типологическую карту одного из рудников по добыче огнеупорных
глин.
РЕГИОНАЛЬНЫЕ ЕДИНИЦЫ АНТРОПОГЕННЫХ КОМПЛЕКСОВ
В главе «Вопросы теории антропогенного ланд-шафтоведения» мы рассмотрели типологию
антропогенных ландшафтов, которая, как нам кажется, не вызывает особой дискуссии. w
Менее ясной представляется проблема районирования антропогенных комплексов. Сама
постановка вопроса о выделении особых региональных единиц в антропогенном ландшафтоведении
может показаться спорной на том основании, что антропогенные комплексы обычно являются составной
структурной частью региональных единиц физико-географического районирования, играя там наряду с
природными комплексами то большую, то меньшую роль. Последняя может быть отражена через PC
ландшафтно-географического типа, выделенные на основе принятой сетки единиц физико-
географического районирования. Однако в ряде случаев, чаще всего на уровне районов, реже —
провинций, антропогенный фактор становится решающим в обособлении не только типологических, но
и региональных единиц. В самостоятельную региональную единицу могут быть выделены крупный
массив пашни в тайге, отвоеванный у моря польдер, значительное по размерам водохранилище и т. п.
Следовательно, региональные различия антропогенных ландшафтов раскрываются с помощью
общего физико-географического районирования, с показом степени антропогенизации выделенных
единиц, а также тех регионов, обособление которых обязано деятельности человека.
Ставя под сомнение целесообразность общего (комплексного) антропогенного
районирования, мы
допускаем возможность его частного районирования применительно к отдельным классам. В этом
'случае едва ли можно говорить об универсальной таксономической системе, — скорее каждый класс
антропогенных ландшафтов должен иметь свою таксономию единиц частного районирования. Оставляя
этот вопрос в стороне ввиду его полной неразработанности, приведем для иллюстрации таксономию
частного районирования промышленных антропогенных ландшафтов (снизу вверх):
1. Район горнорудных антропогенных ландшафтов. Охватывает антропогенные ландшафты
одного крупного месторождения полезных ископаемых. Такой район составляют, например, все
карьерно-отвальные комплексы Латненского месторождения огнеупорных глин.
2. Округ горнорудных ландшафтов. Включает в себя все антропогенные ландшафты зна-
чительного по размерам бассейна одного или нескольких полезных ископаемых. Примером служит
округ горнорудных полезных ископаемых Подмосковного буроугольного бассейна.
3. Провинция горнорудных антропогенных ландшафтов. Объединяет антропогенные ландшафты,
возникающие при разработке различных полезных ископаемых, месторождения которых
территориально и генетически связаны между собой. Примеры — Уральская,' Кольская провинции
горнорудных антропогенных ландшафтов.
 Антропогенные ландшафты разных классов и типов — сельскохозяйственные, промышленные,
селитебные, лесные, водные — существуют не изолированно один от другого, а вместе с природными
образуют взаимосвязанные системы — региональные единицы общего (комплексного) физико-
географического районирования. Составными частями таких региональных единиц почти всегда
являются села или города в сочетании с возделанными полями, искусственными водоемами, посадками
леса. По занимаемой площади шире всего распространены сельскохозяйственные ландшафты. Их чаще
всего и приходится учитывать при физико-географическом районировании.
Тесно взаимодействуя с природными комплексами, антропогенные ландшафты всегда имеют
региональ-

Рис. 19. Полевой тип сельскохозяйственного ландшафта

с полезащитными лесными полосами в Каменной степи
Фото Б. И. Скачкова
ную окраску, несут на себе печать принадлежности к определенной единице физико-
географического районирования.
Районные различия антропогенных ландшафтов хорошо прослеживаются в Черноземном центре
— территории, которая на первый взгляд кажется очень однородной. С этой целью достаточно сравнить
антропогенный ландшафт Окско-Донского шюскоместья и мелового юго-востока Среднерусской
возвышенности. В первом случае подавляющее развитие получил полевой тип ландшафта,
представленный крупномассивными контурами на плакорном и междуречном недре-нированном типах
местности; лугово-пастбищный тип имеет ограниченное распространение по немногочисленным здесь
вершинам балок, речным долинам и посевам многолетних трав на водоразделах. Во втором
случае полевой тип представлен более мелкими контурами с извилистыми границами;
значительно шире распространен лугово-пастбищный тип, приуроченный к густой сети балок.
Понятно, районные различия антропогенного ландшафта не ограничиваются рисунком и
соотношением основных типов сельскохозяйственных комплексов. Различия распространяются и на
набор культур и севообороты. Но эти последние признаки характеризуют больше провинциальные и
зональные различия антропогенного ландшафта, нежели районные.
Чтобы убедиться в резких провинциальных различиях антропогенного ландшафта, достаточно
сравнить украинскую лесостепь с заволжской: первая почти сплошь распахана, во второй до сих пор
заметная роль принадлежит пастбищам; украинская лесостепь—свекловично-зерновая область с
крупным производством конопли, льна, табака, бахчевых и овощных культур, развитым садоводством и
виноградарством, заволжская лесостепь — зерново-животноводче-ская область со значительными
посевами бобовых культур, картофеля, овощей и сахарной свеклы; трудно спутать с каким-либо другим
украинское село, укрытое в сплошной зелени садов, с горящими на солнце мальвами в палисаднике; так
не похожи на них более строгие и менее озелененные села Заволжья.
В зоне смешанных лесов резко отличаются по своей структуре ландшафты Полесья и Прибалтики.
Провинциальные особенности антропогенного ландшафта местами настолько выпуклы, что
некоторые из них получают свое собственное название. Таков бо-каж — культурный ландшафт на
западе и северо-западе Франции. «Изгороди из кустарников и деревьев по окраинам небольших участков
земли устраиваются в 'местностях западной Франции, где жилища более разбросаны, почва и климат
более влажны, культурных лугов больше и где крупный скот содержится чаще всего на открытом
воздухе; отсюда — этот своеобразный ландшафт, обозначаемый словом «бокаж»» (Мар-тонн, 1950, стр.
427).
Необычный антропогенный ландшафт «тука-дуку-ри» («кучевое земледелие») известен в
котловине Сува, в Японии. Суть его состоит в том, что на ровном
рисовом поле насыпают кучи земли высотой в среднем до 7з м и 1—2 м в диаметре. На каждой
кучке высаживается одно фруктовое дерево, чаще айва, иногда яблоня, груша или виноградная лоза;
иногда выращиваются также и овощи. В случае наводнения и гибели посевов риса эти культуры спасают
крестьянина от голода (Треварта, 1949).
В дельте р. Чжуцзян (Жемчужной) на юго-востоке Китая важнейшую структурную часть
антропогенного ландшафта составляют рыбные пруды, занимающие 38% ее площади и дающие 67%
улова рыбы (Бес-сарабов, Куракова, 1965), остальная площадь дельты — под сахарным тростником,
рисом, тутовыми деревьями.
На плантациях кофейного дерева, какао, гевеи в тропических странах ведущую роль в
антропогенном ландшафте приобретают лесные культуры. Вообще же оптимальным
сельскохозяйственным ландшафтом для многих тропических стран оказывается многоярусное сочетание
смешанных посевов с древесными насаждениями, естественной моделью которого служит экосистема
тропического дождевого леса (Iglozirike Matthias, 1971).
В густонаселенных и горнорудных районах эта ведущая роль-часто переходит к селитебным и
промышленным ландшафтам. Случаи преобладания в структуре региональных единиц промышленных,
селитебных, водных и лесокультурных ландшафтов чаще всего наблюдаются на уровне районов, реже
— провинций.
Специфика антропогенных ландшафтов заключается в том, что формирование их региональных
особенностей зависит не только от природных, но и социально-экономических условий. Так,
упоминавшийся бокаж — производное в равной мере и влажного западноевропейского климата, и
мелкого частного землевладения. Крупномассивные поля, рассеченные прямолинейными лесными
полосами, с прудами по вершинам балок отражают одновременно специфику и лесостепной природы
Окско-Донского плоскоместья, и социалистического сельского хозяйства.
О СООТНОШЕНИИ ПРИРОДНЫХ И АНТРОПОГЕННЫХ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ЗОН
Сейчас уже всем ясно, что традиционные физико-географические (природные) зоны фиксируют не
современные, а восстановленные ландшафты, а сама комплексная физическая география в значительной
мере занимается не тем, что есть в действительности, а тем, что было в прошлом и что может быть в
будущем, если исключить вмешательство человека. И если прошлое — девственная природа нам
необходима для познания современных и создания новых антропогенных ландшафтов, то говорить о
будущем ландшафтных комплексов без учета деятельности человека в настоящее время так же нелепо,
как представлять природу без воздуха, без воды или без минерального вещества.
Отрыв физической географии от действительности особенно нетерпим в преподавании этой науки
в высшей и средней школе. А между тем здесь по-прежнему говорят о существовании «зоны смешанных
лесов», хотя последние сохранились лишь на 7з ее территории, или о «зоне степей», хотя настоящую
степную целину на всей Русской равнине можно встретить только по заповедникам.
Сказанное в такой же мере относится ко многим освоенным районам за пределами СССР. Вполне
справедливо, например, утверждение Г. Д. Бессарабова и А. М. Рябчикова (1966, стр. 40), что «для таких
издавна обжитых районов, как ИндоТангская низменность, Южный Китай, Ява, карты природных ланд-
шафтов без учета их хозяйственного изменения просто неправдоподобны». На этой же позиции стоят
венгерские географы. При составлении ландшафтной карты Венгрии они поставили своей целью
«пространственное изображение реальных ландшафтных типов, образующихся под действием
природных и общественных факторов» (Печи, 1971, стр. 109).
Не решая здесь вопроса о количестве антропогенных зон, считаем, что уже сейчас характеристику
географических зон следует давать по двум рубрикам: 1) зоны природные (восстановленные), зоны
антропогенные (современные). В этом отношении хороший пример дают геоботаники, которые уже
давно состав-
ляют отдельно карты восстановленного и карты современного растительного покрова '.
Ниже приводим систему географических зон восточноевропейского ряда, выраженного в СССР на
Русской равнине и Кавказе.
В предложенной нами характеристике современной лесостепной зоны требует пояснения ее
определение как первично-производной натурализованной. Под первично-производными
натурализованными ландшафтами мы подразумеваем антропогенные комплексы, по своей структуре и
развитию очень близкие к какому-либо природному типу. Таким первично-производным
натурализованным ландшафтом является северная лесостепь, возникшая на месте сведенных человеком
лиственных и смешанных лесов. Другой пример —суходольные и многие пойменные луга лесных зон. В
тропических странах к числу первично-производных натурализованных ландшафтов относится влажная
саванна.
Первично-производный натурализованный ландшафт может подвергнуться новому
антропогенному преобразованию. Подобное явление мы наблюдаем в случае размещения пашни,
пастбища или лесокультур на месте луговых степей северной лесостепи или влажных саванн. В отличие
от первично-производных натурализованных такие ландшафты целесообразно называть вторично-
производными.
Границы антропогенных зон в большинстве своем смещены на север по сравнению с их
природными (восстановленными) аналогами. Размеры этого смещения, так же как и соотношение
антропогенных региональных комплексов с природными на всех других таксономических уровнях,
относятся к числу нерешенных вопросов, нуждающихся в дальнейшей разработке.
Для полноты картины характеристики современных (антропогенных) зон следовало бы снабдить
количественными показателями, раскрывающими степень их антропогенизации. В большинстве
случаев мы пока
1
См. интересные карты восстановленного и современного растительного покрова Московской области и Горьковского
края В. В. Алехина (1934, 1934-а).
Географические Русской равнины и Кавказа
зоны
Природные Антропогенные
(восстанов- (современные)
ленные)
1 . Ледяная зона 1 . Ледяная зона с измененным
под воздействием человека
животным миром

2 Тундровая зона 2 . Тундровая зона с лугово-

пастбищ-ными комплексами
3 Лесотундровая 3 . Пастбищная лесотундровая с
зона промышленными и полевыми
ландшафтами вокруг редких городов
4 Таежная зона 4 . Лесотаежная зона с лугово-
пает-бищными, реже полевыми,
ландшафтами, а также
промышленными комплексами
вокруг немногочисленных городов
5 Смешанных 5 Лесопольная зона
. лесов смешанных и
Русской равнины южнотаежных лесов Русской
равнины со значительным
развитием полевых, лугово-
пастбищных, лесо-культурных,
сельских и городских селитебных,
промышленных ландшафтов
6 Лесостепная 6 Полевая и первично-
. производная натурализованная
лесостепная зона со значительным
развитием лугово-пастбищных,
садовых (на западе), селитебных и
местами промышленных
ландшафтов
7 Степная зона 7 Полевая степная зона со
. . значительным развитием лугово-
пастбищных, садовых (на западе),
селитебных и местами
промышленных ландшафтов
8 Полупустынная 8 Пастбищная полупустынная с
. зона . участием полевых ландшафтов на се-
вере и промышленных ландшафтов в
местах добычи полезных иско-
паемых
9 Пустынная зона 9 Пастбищная пустынная
. уме- . умеренно-
ренного пояса го пояса с очагами полевых
ландшафтов и промышленными
комплексами вокруг
немногочисленных городов и
поселков
1 Средиземноморс 1 Средиземноморская садово-
0. кая 0 ку-
(полусухих рортно-селитебная
субтропиков)
1 Влажных 1 Садово-плантационная (чай,
1. субтропи- 1 цит-
 ческих лесов русовые) зона влажных
субтропических лесов
не располагаем такими данными. За неимением таковых косвенное представление о степени
антропогени-зации зон дает структура сельскохозяйственного использования их территории.
Сельскохозяйственное использование территории географических зон СССР (по Н. Н. Розову, 1963)

Аналогичным образом может быть составлена характеристика географических зон и других стран
и частей света. Ниже приводим систему географических зон для Африки ].
Для Южной Азии попытка соотношения природных (восстановленных) и антропогенных
(современных) зональных ландшафтов предпринята Г. Д. Бессарабо-вым и А. М. Рябчиковым (1966).
1
Система географических зон Африки составлена по нашей просьбе для настоящей монографии профессором М. П.
Заброд-ской.
Географические зоны Африки

Природные
(восстановленные Антропогенные (современные)
)
1 Зона влажных 1. Зона влажных тропических
тропи- лесов
ческих лесов с большими участками вторичного
тропического леса и саванн, с полями
переложно-подсечного земледелия лесо-
плантационного типа вокруг крупных
населенных пунктов и портовых
городов
2 Зона тропических 2. Зона тропических саванн
саванн
а) подзона а) подзона вторичной влажной
лесоса- са-
ванн ванны со значительным развитием
подсечно-огневого земледелия са-
ванно-плантационного потреби-
тельского типа и селитебных, а
местами промышленных ланд-
шафтов
б) подзона сухой б) подзона сухой саванны с
са- очагами
ванны переложно-огневого земледелия,
саванно-плантационного и потре-
бительского типа со значительным
развитием отгонно-пастбищных и
селитебных ландшафтов, местами
промышленных комплексов
3 Зона тропических 3. Зона тропических
. по- полупустынь с
лупустынь очагами пастбищных ландшафтов
(кочевое и полукочевое скотоводство)
4 Зона 4. Зона тропических пустынь с
. тропических пу- оча-
стынь гами оазисного земледелия
 5 Зона 5. Зона субтропических
. субтропических полупустынь
полупустынь с очагами оазисного земледелия и
значительным развитием пастбищных
ландшафтов
6 Зона 6. Зона вторичных
. субтропическая средиземномор-
средиземноморск ских ландшафтов со значительным
ая развитием садово-плантационных,
селитебных, реже полевых, ланд-
шафтов
7 Зона 7. Зона сильно окультуренных
. субтропическая ланд-
влажная шафтов влажных
субтропических лесов со значительным
развитием садово-плантационных,
пастбищных, полевых и селитебных
ландшафтов
ГЛАВА 5
ИСТОРИЧЕСКОЕ АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
История веков запечатлена не только в археологических памятниках, летописях, государственных
актах, но и в антропогенных ландшафтах. Выявить в антропогенных комплексах «срезы времени» —
наслоения веков, десятилетий, а в некоторых случаях и отдельных лет — задача исторического
антропогенного ланд-шафтоведения. Историческое антропогенное ландшаф-товедение — это история
формирования антропогенных ландшафтных комплексов от девственной природы до наших дней,
история воздействия человека на природу в историко-географическом освещении.
Историческое антропогенное ландшафтоведение есть палеогеография современных ландшафтов.
Познание возраста и сущности многих современных ландшафтов — лесостепи и степей, саванны, среди-
земноморских маквисов и многих других — зависит от успехов исторического антропогенного
ландшафтове-дения, от глубины оценки антропогенного фактора в их формировании. Успешное
развитие исторического ланд-шафтоведения возможно только в тесном союзе ланд-шафтоведения с
исторической наукой, археологией, палеогеографией, палеоботаникой и палеозоологией.
Историческое антропогенное ландшафтоведение обнаруживает самые близкие связи с
исторической географией. Последняя является исторической дисциплиной и в своих исследованиях
опирается на периодизацию, принятую в исторической науке. Она прослеживает, «как исторически
сложилась современная география изучаемой страны или территории» (Яцунский, 1950, стр. 31). В
задачу исторической географии входит реконструкция природы, населения и хозяйства прошлых
исторических времен. Раздел ее, занимающийся восстановлением природных ландшафтов опре-
деленных исторических эпох, В. К. Яцунский (1950) называет исторической физической географией. И
хотя в этом разделе много внимания уделяется анализу
изменения природы под воздействием человека, историческая физическая география В. К.
Яцунского и историческое антропогенное ландшафтоведение далеко не «одно и то же.
Прежде всего историческое антропогенное ланд-. шафтоведение значительно уже исторической
географии, точнее, ее физико-географического раздела. Историческое антропогенное ландшафтоведение
восстанавливает не смену всех — природных и антропогенных т— ландшафтов на протяжении всех
исторических эпох, а смену только одних антропогенных ландшафтов на отрезке времени,
определенном их существованием. Если в исторической географии географическая наука повернута
лицом к истории, то в историческом антропогенном ландшафтоведении история обращена к географии.
В этой связи и периодизация — этапы развития антропогенных комплексов — в историческом
антропогенном ландшафтоведении исходит не из исторической науки, а из развития самих
антропогенных комплексов.
Историческое антропогенное ландшафтоведение находится в стадии становления. Одной из
ранних работ в этой области является монография В. В. Докучаева «Наши степи прежде и теперь»
(1892). Много внимания историческому антропогенному ландшафто-ведению уделяет Ю. Г. Саушкин в
своих «Географических очерках природы и сельскохозяйственной деятельности населения в различных
районах Советского Союза» (1947) К.
В нашей монографии «Лесостепь Русской равнины» (Мильков, 1950) историческому
антропогенному ландшафтоведению отведена особая глава: «Воздействие человеческого общества на
ландшафт лесостепи в историко-географическом освещении». Представляется, что структура этой главы
и сейчас достаточно полно отражает задачи исторического антропогенного лавдшафтоведения
применительно к лесостепной проблеме. Из более поздних исследований отметим работы А. Т.
Харитонычева (1960), Э. Л. Файбусо-вич (1961), Л. Н. Пушковой (1968), В. С. Жекулина
1
В этой интересной монографии Ю. Г. Саушкин не избегает ряда преувеличений, что особенно заметно в пятом очерке
«Зерновое хозяйство возвышенных частей черноземной полосы с сильным развитием эрозии почв».
 (1972), СВ. Трохимчука (1968), А. А. Неулыбиной (1970), касающиеся роли антропогенного
фактора в формировании современных ландшафтов отдельных регионов — Горьковского правобережья,
Псковской и Новгородской областей, Москворецко-Окской равнины, Стрыйско-Санской котловины в
Украинских Карпатах, Пермского Приуралья.
Историческая глубина «срезов времени» — реконструируемых антропогенных ландшафтов —
определяется длительностью хозяйственного использования территории, масштабом и типом
изучаемого комплекса, а также целью поставленного исследования. Так, историю формирования
антропогенных ландшафтов Средиземноморья или украинской и среднерусской лесостепи следует
начинать с неолита, в то время как северотаежные антропогенные ландшафты ведут свою историю с
'более близкого к нам времени. Если лесостепной ландшафт украинских и среднерусских провинций в
целом отличается большой древностью, то плакорный полевой тип местности, полезащитные лесные
полосы, пруды, «скотосбои», карьерно-отвальные комплексы имеют хотя и разный, но более молодой
чозраст. Вдобавок к этому каждый из перечисленных относительно молодых антропогенных комплексов
имеет свою историю формирования, изучение любого из них невозможно без методов исторического
ланд-шафтоведения. Например, предшественником «ското-сбоя» в лесостепи может быть целинная
разнотравно-луговая степь и «мягкая» залежь, и плакорная дубрава, и байрачный лес. Не выявить такого
прямого предшественника в каждом конкретном урочище «скотосбоя» — значит не уяснить до конца
его современные ландшафтные особенности и возможные пути рекультивации.
ИСТОРИЯ ФОРМИРОВАНИЯ МАЛЫХ АНТРОПОГЕННЫХ КОМПЛЕКСОВ
История малых антропогенных комплексов — конкретных урочищ и местностей — во многих
случаях устанавливается сравнительно легко. Для ее восстановления прибегают к таким достоверным
данным, как рассказы старожилов, старые карты, архивные и

Рис. 20. Историко-генетический ряд одного из действующих

железорудных карьеров. Составлен Ф. Н. Мильковым.
Полевая съемка Т. В. Битриковой в 1969—1970 гг.
А. Ландшафтно-типологическая структура 'железорудного карьера в 1970 г.
Сельскохозяйственные и селитебные ландшафты. Пойменный лугово-пастбищный тип местности: 1 — разнотравно-злаковые луга; 2 — ивняки и
черноолынаники; 3 — пруды-отстойники; 4 — молодые парковые посадки; 5 — низинные болота. Пойменный полевой tun местности: 6 — огороды и пашня.
Склоновый пастбищный тип местности: 7 — урочища пологих склонов с разнотравно-бобово-злаковым травостоем; 8 — урочища крутых склонов балок и речной
долины с разнотравно-злаковым травостоем. Склоновый селитебный тип местности: 9 — заброшенные сады и парки; 10 — городские селитебные ландшафты; 11
— сельские селитебные ландшафты; 12 — промышленные площадки. Склоновый полевой тип местности: 13 — урочища пологих распаханных склонов с
карбонатными черноземами. Плакорный пастбищный run местности: 14 — урочища пологих черноземных склонов плато с разнотравно-степным травостоем.
Плакорный полевой тип местности: 15 — распаханные ровняди на типичных черноземах; 16 — распаханные ровняди на карбонатных черноземах; 17—распа-
ханные ровняди на выщелоченных черноземах; 18 — огороды на карбонат-
но-черноземных ровнядях. Промышленные ландшафты. Карьерно-отвальный тип ландшафта. Обнаженный и пустошный типы местности: 19 —
волнисто-бугрис-гые песчано-суглинистые, реже меловые отвалы с разреженной разнотравно-бобовой и сорной растительностью; 20—волнистые отвалы девонской
глины с очень редкой солянковой растительностью; 21 — действующий карьер богатых железных руд; 22 — террасированные обнаженные склоны карьера,
сложенные разновозрастными породами; 23 — крутые обнаженные склоны отвалов; 24 — песчаные склоны гидроотвалов, слабо задернованные разнотравно-
бобовой, реже древесно-кустарниковой растительностью; 25 — песчаные обнаженные ровняди гидроотвалов; 26 — рабочие гидроотвалы, песка; 27 — рабочие
железнодорожные отвалы песка; 28 — наклонные песчано-меловые бугристые пустоши; 29 — речной канал; 30 —
оползень. Границы типов местности: 31— плакорного ~и склонового; 32 -*-
склонового и пойменного.
опубликованные исторические материалы, археологические остатки. В частности, много
полезного дает анализ русских летописей, писцовых книг, актов, статистических справочников,
литературных историко-географических источников прошлого, таких, как «Книга Большому Чертежу»,
составленная в 1627 г.,. «Дневные записки» участников академических экспедиций 1768—1774 гг.,
«Топография Оренбургская» П. И. Рычкова (1762), «Историческое, географическое и экономическое
описание Воронежской губернии» Е. Болховитинова (1801), труды Д. И. Багалея по истории заселения и
хозяйственного* освоения южнорусской лесостепи и степей, и многих других.
Круг литературных источников, используемых для восстановления истории формирования малых
антропогенных комплексов, необычайно широк. Нам, например, для установления хода
антропогенизации средне-

Б. Восстановленная (середина 50-х годов) ландшафтная структура района железорудного карьера.

Сельскохозяйственные и селитебные ландшафты. Пойменный лугово-пастбищный тип местности: 1 — злаково-разнотравные, частично заболоченные
луга; 2 — осоковые болота; 3 — ивняки и черно-ольшаники; 4 —. огородные урочища. Склоновый полевой тип местности: 5 — пологие распаханные склоны с
карбонатными черноземами; 6 — пологие распаханные склоны с выщелоченными черноземами. Склоновый лугово-пастбищный тип местности: 7 —
задернованные, злаково-разнотравные склоны логов на перегнойно-карбонатных и глубокогумусных почвах; 8 — пологие склоны речной долины с остепненным
злаково-бобовым травостоем на карбонатных почвах; 9 — крутые, остепненные склоны балок со смытыми почвами; 10 — пологие остепненные склоны долины с
выщелоченными черноземами; 11 —луговые днища логов; 12 — овраги; 13—бай-рачная дубрава. Селитебные ландшафты: 14—сельские на склоновом типе
местности; 15 — городские,на плакорном типе местности. Плакорный полевой тип местности. Распаханные ровняди: 16 — на карбонатных черноземах; 17 — на
типичных черноземах; 18 — на выщелоченных черноземах.
Прочие урочища: 19 — русло реки.
Границы типов местности: 20 — плакорного и склонового; 21 —
склонового и пойменного.
русской лесостепи не один раз приходилось прибегать к сравнительному анализу трех известных
зоогеогра-фических исследований, подробно освещающих одну и ту. же территорию в разные отрезки
времени: 1) Н. А. Северцов. Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии.
М., 1855 (переиздано в 1950 г.); 2) С. И. Огнев и К. А. Воробьев. Фауна наземных позвоночных
Воронежской губернии. М., 1923; 3) И. И. Барабаш-Нишфоров. Звери юго-восточной части
Черноземного центра. Воронеж, 1957. Другой ценнейший источник для восстановления истории
антропогенных малых комплексов Черноземного центра — сборник «Степи Центральночерноземной
области» под редакцией Б. А. Келлера.. М.—Л., 1931. В нем излагается подробная характеристика
многих ныне исчезнувших степных массивов —■ предшественников полевых ландшафтов.
Конечным итогом изучения малых антропогенных комплексов в историческом аспекте служит
составление историко-генетических рядов, крайними звеньями которых являются современные
антропогенные комплексы и исходные природные ландшафты. Таких историко-генетических рядов
может быть необычайно много. Вот некоторые из них только для урочища полевой черноземной
ровняди:
1) полевая черноземная ровнядь — разнотравно-луговая степь;
2) полевая черноземная ровнядь — вторичная залежная степь — полевая черноземная ровнядь —
разнотравно-луговая степь;
3) полевая черноземная ровнядь — «скотосбой» — разнотравно-луговая степь;
4) полевая черноземная ровнядь — «скотосбой» — вторичная залежная степь — полевая
черноземная ровнядь — разнотравно-луговая степь.
В тайге и смешанных лесах полевые урочища могут иметь такие историко-генетические ряды:
1) полевое урочище — лес;
2) полевое урочище —суходольный луг — лес;
3) полевое урочище — пустошь — лес;
4) полевое урочище — пустошь — суходольный луг — лес;
5) полевое урочище — вторичный лес — пустошь—■ полевое урочище — лес;
6) полевое урочище — болото (мелиоративный ряд);
7) полевое урочище — луг—болото (мелиоративный ряд).
У карьерно-отвальных комплексов, возникающих в обжитых районах, историко-генетический ряд
предполагает наличие трех узловых звеньев: карьерно-от-вальный ландшафт — восстановленный
сельскохозяйственный ландшафт — девственный (доагрикультур-ный) ландшафт. Нами была проделана
работа (со сбором полевых и архивных материалов) по составлению историко-генетического ряда для
одного из крупных действующих железорудных карьеров. В итоге ее получены три картосхемы: 1)
современные карьер-но-отвальные комплексы (1970 г.); 2) восстановленные пастбищно-полевые и
селитебные ландшафты района рудника в середине 50-х годов; 3) девственные (доагрикультурные)
лесостепные ландшафты района рудника.
Сравнивая эти картосхемы, нетрудно видеть, что в карьерно-отвальных комплексах изменению
подверглись буквально все компоненты ландшафта, включая гидросеть: вместо меандрирующего русла
естественной реки на схеме карьерно-отвальных комплексов появился искусственно вырытый
прямолинейный канал.
Отдельные звенья историко-географических рядов иногда прослеживаются в самих ландшафтах ■
— в форме остаточных реликтовых комплексов.
В некоторых местах Западной Украины характер-

В. Восстановленные доагрикультурные ландшафты района железорудного карьера.

Пойменный лесолуговой тип местности: 1 — луга, заливные леса. Лесной склоновый тип местности: 2 — байрачные дубравы; 3 — долинно-склоновые
дубравы; 4 — долинно-склоновые остепненные дубравы с ландшафтом «переполяний». Плакорный степной тип местности: 5 — ландшафт «переполяний»; 6 —■
разнотравно-луговые степи
ную черту ландшафта составляют узкие террасы по склонам холмов и гряд. Происхождение их
антропогенное. Это результат длительной распашки склонов малоземельными крестьянами до
воссоединения Западной Украины с Украинской ССР. Узкие полоски пашни вдоль склона, разделенные
межами, препятствовавшими смыву почвы, привели к образованию террас. После коллективизации
сельского хозяйства крутые склоны не распахиваются и террасы, заросшие лугово-кустарниковой
растительностью, производят впечатление естественных комплексов (Луц-кий, 1957).
В тайге есть участки лесов с хорошо сохранившимися следами пашни, заброшенной еще в начале
XVII—XVIII вв. В таких лесах прослеживается пахотный слой почвы, заметны борозды пашни, встре-
чается луговая растительность, обычно не свойственная ельникам-зеленомошникам.
В разных местах северо-запада Курской области известны своеобразные урочища неясного
происхож-
дения — «ямки». Вот что пишет Ю. Липкинг о таких «ямках» у с. Арбузове Дмитриевского
района Курской области: «На площади в 20—25 гектаров вся поверхность изрыта конусообразными
круглыми ямками глубиной в 4—5 метров и диаметром в 10—■ 20 метров. От каждой ямы отходит
коридор-выход. Ям сотни. Они поросли деревьями» (Липкинг, 1966, стр. 37). Есть предположение, что
«ямки» —остатки древних жилищ. Более вероятно предположение Ю. Лилкинга, что мы имеем здесь
дело со следами горных выработок эпохи раннего железа (VIII—III вв. до н. з.).
Аналогичные урочища в форме сильно оплывших ям известны и в других местах древних
выработок различных полезных ископаемых, например на территории Донбасса. Более молодые по
возрасту «ямки»—■ места дореволюционной добычи суглинков — встречаются у с. Мало-Михайловка
Шебекинского района Белгородской области. Здесь на площади в 2—3 га поверхность усеяна
неглубокими (до 1,5—2 м) овальными ямами, сейчас заросшими боярышником и татарским кленом.
Очень долго сохраняются в ландшафтах следы заброшенных поселений человека. На протяжении
многих веков, а иногда и нескольких тысячелетий легко определяются по формам рельефа, почвам (на-
сыщенность почвенного профиля фосфатами), растительности остатки древних укрепленных поселений
или городов — городища. В Черноземном центре слово «городок» — название урочищ, где раньше
были укрепления, — настолько распространено, что мы его включили в словарь местных
географических терминов.
В Горном Крыму в районе средневекового города Мангуп, окончательно заброшенного во второй
половине XVIII в., образовался своеобразный лесостепной ландшафт с лесными группировками (вишня
— Сега-sus vulgaris, вяз — Ulmus foliacea, грабинник — Саг-pinus orientalis, лещина — Corylus avellana,
ясень — Fraxinus excelsior и др.) на месте домов, стен и луговой степи на ровных участках. На пологих
склонах прослеживается система террасок, возникших на месте развалин домов. В том же Горном
Крыму, северо-западнее Алушты, известны следы поселения, за-
брошенного в XV в. Покрытое вековым (120—150 лет)
широколиственным лесом, это место уже давно по характеру растительности не выделяется в
окружающем ландшафте (Талиев, 1901). Единственный след бывшего поселения — равнинность
площадки, по-видимому во многом искусственной, на которой оно было расположено 1.
В Узбекистане холмы, образовавшиеся на месте древних крепостей и поселений, имеют
собственное название —тепе, тепа (Ланге, Пшенин, 1969). Холмы аналогичного происхождения на
междуречье Тигра и Евфрата поднимаются на высоту до 15—20 м. При раскопках же обнаруживаются
культурные слои вплоть до V—VI тысячелетия до н. э. (Грушка, 1963).
Поселения и кладбища в Средней Азии длительное время—часто много веков, а то и свыше
тысячелетия — существуют на одном месте. Они ежегодно опахивались по контуру, а распаханные
между ними участки подвергались усиленному делювиальному смыву. В результате на месте
первичного полого-выпуклого склона формируются слабо наклонные терра-совидные площадки,
разделенные плосковершинными холмами, ограниченными резкими уступами высотой от 1 до 5 м, реже
— до 10 м. Такие террасовидные площадки К. О. Ланге и Г. Н. Пшенин называют антропогенными
делювиальными «педиментами». «Антропогенные делювиальные «педименты» и всегда сопро-
вождающие их плосковершинные останцовые холмы являются типичным ландшафтом освоенных или
недавно осваивавшихся лёссовых подгорных равнин Ферганы и Приташкентского района» (Ланге, Пше-
нин, 1969, стр. 356).
Крайне своеобразны в ландшафтном отношении земли древнего орошения, широко
распространенные в Средней Азии. Только в низовьях рек Амударьи и Сырдарьи они занимают площадь
от 4,5 до 5 млн. га, причем большая часть их была орошена к концу I тысячелетия до н. э. (Толстов,
1969).
Про земли древнего орошения Хорезма Г. В. Андрианов, Н. И. Базилевич и Л. Е. Родин (1957,
стр.
1
По наблюдениям Г. Е. Гришанкова, любезно предоставившего их в наше распоряжение.
517) пишут: «Эти земли представляют собой величественный памятник трудовой деятельности
многих поколений хорезмских земледельцев. На обширных, ныне пустынных, пространствах
разбросаны развалины старинных крепостей, замков, усадеб, следы густой сети древних каналов, дамб,
мелких арыков, искусно планированные участки давно не паханных, когда-то возделываемых полей».
Следы прежних оазисов сохраняются длительное время и достаточно хорошо прослеживаются по
прошествии нескольких тысячелетий даже через маскирующий их покров подвижных песков. Причиной
этого служит образование защитных такырообразных кор. Особый тип урочищ образуют древние
каналы. Они имеют вид невысоких валов с округлым верхом и обычно хорошо демаскируются более
густой, чем на древних полях, кустарниковой растительностью.
Самые древние орошаемые земли расположены на юго-востоке Туркмении. Здесь в
неолитическом оазисе Геоксюр обнаружены оросительные системы, относящиеся к III тысячелетию до
н. э. Есть данные, что начало искусственному орошению в Геоксюре было положено еще во второй
половине IV тысячелетия до н.э. (Лисицына, 1969).
Древний возраст наложил свой отпечаток на антропогенные комплексы Геоксюра. В частности,
характерны оплывшие холмы — следы древних поселений, возникшие на месте сырцовых построек.
Землям древнего орошения свойственны свои специфические почвы и «чашечный», или
«ирригационный», рельеф.
Уже при подготовке полей к орошению проводится большая работа по сглаживанию их
поверхности: срезаются повышения, заполняются почвой понижения. На сглаженной поверхности
создается искусственный микрорельеф в виде многочисленных валов, дамб, бугров, рвов. С течением
времени возникает необходимость в перепланировке полей, которая, многократно повторяясь, создает
крайне запутанный, сложный узор следов орошения.
Оросительная вода бывает, как правило, мутная и оставляет на орошаемых землях массу
взвешенных веществ. Большая часть наносов, грубая по механическому составу, оседает в
ирригационной сети и
вблизи каналов, глинистые же и илистые частицы попадают на поля и во внутриоазиеные
депрессии. В итоге наращивание поверхности за счет ирригационных наносов происходит быстрее
вблизи каналов и медленнее в понижениях, что и ведет к образованию «чашечного», или
«ирригационного», рельефа. Мощность ирригационного слоя на землях древнего орошения может быть
очень значительной. В Мургабском оазисе она достигает 3,0—3,5 м, не считая прерывистых слоев
окультуренных почв нерегулярного периода орошения (Минашина, 1969).
ИСТОРИЧЕСКОЕ АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ МАКРОКОМПЛЕКСОВ
История развития антропогенных макрокомплексов— типов ландшафта, зон, стран — отличается
большей сложностью по сравнению с историей ранее рассмотренных малых комплексов. Здесь
возникают трудности двоякого рода. Во-первых, далеко не всегда находятся прямые исторические
свидетельства для восстановления прошлого макроландшафтов. Поэтому для их реставрации
приходится прибегать к комплексному географическому анализу, конечные выводы которого нередко
носят предположительный характер. Во-вторых, история развития антропогенных макрокомплексов
настолько растянута во времени, что не всегда представляется возможным отличить роль ант-
ропогенного фактора в их формировании от факторов природных (изменения климата, естественная
эрозия и т. п.).
Познакомимся с историей развития антропогенных макрокомплексов на примере некоторых
крупных регионов.
ЛЕСОСТЕПЬ РУССКОЙ РАВНИНЫ
Лесостепная зона занимает значительную часть южной половины Русской равнины. В настоящее
время это типично антропогенная зона, которая в соответствии с господствующими антропогенными
комплексами может быть названа как полевая лесостепная
зона. Распаханность в центральных и западных провинциях ее достигает 70—80%.
Лесостепь как тип ландшафта сформировалась на Русской равнине во второй половине неогена
(Миль-ков, 1950). Человек появился здесь значительно позже и длительное время — на протяжении
большей части палеолита — не оказывал существенного влияния на ее природу. Это воздействие
человека на природу становится более заметным в конце палеолита.
По мнению И. Г. Пидопличко, исчезновение мамонта и носорога на Русской равнине связано не с
изменением природной обстановки после отмирания ледника, а с истреблением их человеком в верхнем
палеолите и неолите (Пидопличко, 1951). Уменьшение численности животных—одна из причин, по П.
П. Ефи-менко (1953), снижения роли охоты в жизни человека в эпипалеолитическое время.
Занимаясь собирательством, верхнепалеолитический человек изменял географию растений. Он
еще не владел топором, но в его распоряжении уже было другое могущественное средство воздействия
на природный ландшафт — огонь. Создавая неумышленно или с целью охоты степные палы и лесные
пожары, верхнепалеолитический человек выступал активным сторонником степей в их борьбе с лесом.
Воздействие палеолитического человека на ландшафт лесостепи было рассеянным. Помимо
малочисленности палеолитический человек не имел постоянной «прописки»: охотник, рыболов и
собиратель плодов, он перемещался с места на место, не оставляя заметных следов в ландшафте. И
только к концу"палеолита становится характерной оседлость, возникают первые поселения человека, а
следовательно, и первые антропогенные селитебные урочища с многоочаговыми жилищами (Костенки,
Воронежская область).
Более мощным и глубоким становится воздействие человека на ландшафт лесостепи Русской
равнины в неолите, бронзовом и железном веках. Возрастает плотность населения, и, самое главное,
неолитический человек помимо охоты и рыболовства стал заниматься земледелием и скотоводством.
Воздействие человека на природу в неолите, носило селективный, выборочный характер: для
земледелия использовались лишь немногие районы и участки
С наиболее благоприятными почвенно-климатйческймй условиями, для скотоводства — места,
богатые естественными пастбищами.
Земледелие раньше всего появилось на территории правобережной украинской лесостепи. Оно
было известно здесь уже «на самой заре неолитической эпохи» (Хвойко, 1907, стр. 2). Земледелие стало
ведущей отраслью хозяйства у народов трипольской культуры, наиболее полно изученной из
неолитических культур на территории СССР.
Памятники трипольской культуры (III—II тысячелетие до н. э.) распространены на правобережной
Украине (несколько поселений есть также на левобережье) и в Молдавии. Основная масса их сосредото-
чена в лесостепной зоне; позднетрипольские поселения идут южнее, до Одессы включительно. Кроме
возделывания пшеницы и ячменя трипольцы занимались скотоводством, отчасти охотой и
рыболовством. Поселения трипольцев, встречавшиеся на небольшом расстоянии одно от другого,
располагались на высоких черноземных плато по берегам мелких речек. В размещении их главную роль
играл фактор близости к черноземным водоразделам, пригодным для возделывания пшеницы.
Некоторые из трипольских поселений достигают значительных размеров. Поселение Владимирова в
Побужье, насчитывающее 200 наземных жилищ, тянется с севера на юг на 900 м'и с запада на восток —
на 800 м (Пассек, 1949).
Судя по остаткам фауны и большому количеству дерева в постройках Триполья, ландшафт того
времени был типично лесостепным, более влажным и облесенным, чем в настоящее время. Т. С. Пассек
(1949, стр. 147) его рисует следующим образом: «По древним балкам, прорезывающим плато, текли
более значительные, чем сейчас, реки, впадающие в Днепр, а берега их в древности были покрыты
лесом. На плато оставались свободные участки для земледелия и для пастбищ». В поздний этап
трипольской культуры наряду с водораздельными поселениями появились приречные — по песчаным
террасам и поймам рек. Это скотоводческо-земледельческие группы," выделившиеся из основной массы
трипольских земледельцев, испытывая потребность в пастбищах, приступили к освоению речных пойм.
Таким образом, на правобережной Украине уже 4—5 тыс. лет назад были широко развиты не
девственные, а антропогенные лесостепные ландшафты (полевые, пастбищные, селитебные). К этому
времени относится появление здесь сельскохозяйственной эрозии почв, а также образование первых
антропогенных оврагов.
Оседлое земледельческое население заселяет без перерыва украинскую приднепровскую
лесостепь со времен трипольской культуры. Правобережная украинская лесостепь — район наиболее
древних антропогенных сельскохозяйственных ландшафтов на Русской равнине.
Антропогенные сельскохозяйственные ландшафты среднерусской и волжской лесостепи моложе.
Земледелие проникло сюда намного позже, долгое время эти районы были во власти скотоводов.
Пастьба скота и палы были основным средством воздействия скотоводов на степные и лесостепные
ландшафты.
Анализ историко-археологического материала привел нас (Мильков, 1950) к выводу, что
девственной лесостепи на Русской равнине не было уже к концу I — началу II тысячелетия нашей эры
— периоду расцвета феодальных государств Киевской Руси на западе и волжских болгар на востоке.
Крупные города, пашенное земледелие с плугом «рало», обилие различных видов домашнего скота —
все это говорит не только о высоком уровне хозяйственного развития Киевской Руси, но и об очень
широком распространении в то время антропогенных ландшафтов. О развитии антропогенных
ландшафтов на востоке лесостепи говорит тот факт, что основой хозяйства у волжских болгар служило
плужное земледелие с посевами пшеницы, ржи, ячменя, проса, гороха (Смирнов, 1940).
Последовавшее затем татарское нашествие привело к разрушению многих городов и сельских
поселений, резкому сокращению полевых антропогенных ландшафтов на большей части лесостепи.
Новый, современный этап антропогенизации лесостепной зоны Русской равнины связан с
хозяйственным освоением ее территории Московским государством и быстрым превращением
центральной и западной лесостепи в основную зерновую базу крепостнической России. Вырубка леса,
распашка пашни, неумеренная
пастьба скота, степные палы изменили не только растительность и животный мир, но и почвы
(смыв), рельеф (образование оврагов, бугристых развеваемых песков по песчаным террасам), грунтовые
воды (опускание их уровня), климат (усиление засух и суховеев). Произошло антропогенное иссушение
лесостепи, смещение степей на север. При низкой агротехнике, в условиях дореволюционной России,
черноземы теряли свое плодородие, широкое распространение получили акультурные ландшфаты
сильно эродированных склонов — «скотосбои» и пустоши по балкам (Докучаев, 1892; Измаильский,
1893).
В послеоктябрьский период, в условиях социалистического сельского хозяйства с его высокой
агротехникой, антропогенные ландшафты лесостепи приобрели новые черты. Обязательным
компонентом их стали полезащитные и приовражные лесные полосы, пруды по балкам. Большие усилия
предприняты по прекращению смыва почв и оврагообразования. Резко повысилась урожайность полей.
Такова общая картина истории развития антропогенных комплексов на территории лесостепи
Русской равнины. Однако этот процесс протекал неодинаково не только при движении с запада на
восток, с чем мы уже познакомились ранее, но и с севера на юг, что вызвано преимущественно
различиями в природе северной, типичной и южной лесостепи.
 Подзона северной лесостепи на серых лесных поч вах и оподзоленных черноземах в девственном
состоянии была сплошь покрыта лесами, образуя пояс широколиственных и сосновых лесов на южной
границе лесных зон — смешанных лесов и тайги. Под влиянием человека она стала вторично безлесной,
ее дерново-подзолистые и светло-серые лесные почвы деградировали в темно-серые лесные и
оподзоленные черноземы, возросло эрозионное расчленение территории, с юга проникли и хорошо
прижились степные элементы фауны, в частности суслики. Процесс антропогенной трансформации
лесных ландшафтов в севернолесостеп-ные местами прослежен документально. А. Т. Хари-тонычев
(1960, стр. 122) пишет про горьковское правобережье: «Там, где еще в XVI веке росли девственные
дубравы, не задетые хозяйственной деятельностью человека, в материалах генерального межевания
(конец XVHl в.) указываются «черноземистые» почвы».
Подзона типичной лесостепи на выщелоченных и типичных черноземах в настоящее время сильно
обезлесена и в подавляющей своей части почти сплошь распахана. В девственном состоянии лесами на
серых лесных почвах была покрыта почти половина ее территории. В доагрикультурное время на месте
типичной лесостепи размещалась северная лесостепь.
Подзона южной лесостепи на обыкновенных и частично типичных черноземах характеризуется на
Русской равнине настолько низкой облесенностью, что многие исследователи, следуя Л. С. Бергу,
причисляют ее к степной зоне, с чем нельзя согласиться, так как водораздельные леса на ее территории,
иногда в форме крупных массивов (Шипов лес, например), продолжают встречаться и сейчас, а в
недавнем прошлом их было значительно больше. Подзона южной лесостепи на Русской равнине в
девственном состоянии имела типично лесостепные ландшафты с широким распространением типичных
и отчасти выщелоченных черноземов.
Иной облик, чем сейчас, имел в доагрикультурное время север степной географической зоны. В
литературе имеется достаточно свидетельств значительной облесенности севера южнорусских степей в
прошлом. Сводка этих материалов в свое время была сделана И. Палимпсестовым. В наше время это
показано С. В. Кириковым (1959) на примере географии лесных животных!. В девственном состоянии
подзона северных степей на Русской равнине имела, бесспорно, южнолесостепную природу,
своеобразные реликты которой сохранились и до наших дней в виде густейших байрачных дубрав. На
Среднерусской возвышенности (юг Воронежской области) нам известно много случаев, когда эти
байрачные леса поднимаются до вершин водораздельных увалов.
Следовательно, антропогенизация лесостепного ландшафта на юге Русской равнины выразилась в
отчетливом смещении этой зоны и лежащих к югу от нее степей в северном направлении. Процесс
наступления
1
Удивительнее всего, что в XVI в. в степном Поднепровье и степях Перекопского перешейка обитал «степной» бурый
медведь.
степей на лесостепь, лесостепи на лесную зону В. Р. Вильяме длительное время пытался увязать с
природным процессом саморазвития почв. Но в последние годы своей жизни и он был вынужден при-
знать антропогенную природу смещения степей на север (Вильяме и Филиппович, 1937).
ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА
Согласно Физико-географическому атласу мира (1964, карты растительности и физико-
географического районирования), вся Западная Европа покрыта широколиственными лесами. На карте
физико-географического районирования этого атласа в Западной Европе выделены два господствующих
зональных типа ландшафта: 1) западноприокеанские широколиственные постоянно влажные леса и 2)
широколиственные умеренно влажные леса умеренно континентального климата. Но это такая же
фикция, как и ковыльные степи, изображаемые на Русской равнине. Карты эти рисуют картины
тысячелетней давности.
Энергичное истребление лесов в Западной Европе началось в неолите. Как и в лесостепи Русской
равнины, воздействие неолитического человека на природу носило здесь селективный (выборочный)
характер. Леса выкорчевывались раньше всего на ровных местах, покрытых плодородными почвами на
лёссовидных суглинках. Эти же места продолжали осваиваться и позднее — в бронзовый и железный
века, в историческое время. Связь расселения человека с естественными ландшафтами настолько тесна,
что геоботаники указывают на прямое совпадение ареалов некоторых растительных группировок с
современными земледельческими ландшафтами Германии и Швейцарии, заселенными с времен неолита
(Шмитхюзен, 1966).
В Германии особенно много лесов было истреблено в период VII—XIII вв., который немецкие
авторы называют «периодом великого корчевания». Уничтожение лесов здесь продолжалось до XV в.
«В последующие столетия из-за войн, аграрных кризисов и эпидемий во многих местах выявилась
обратная тенденция, но все же можно считать, что соотношение лесных и открытых пространств, каким
оно было в XV в.,
в основных чертах сохранилось до наших дней» (Бауэр, Вайничке, 1971, стр. 123—124).
По данным на 1953 г., лесистость Западной Европы составляла 22,1% (Лоуинталь, 1960). За
последнее столетие лесистость ряда районов Западной Европы возросла за счет искусственных посадок.
Так, например, лесистость Франции повысилась с 16,8% в 1850 г. до 20,7% в 1952 г. Лесистость ГДР
повысилась с 25,6% в 1952 г. до 27,2% в 1965 г.
Особенность существующих лесов Западной Европы — их высокая степень окультуренности. Это
или однообразные- по составу искусственные посадки, или вторичные леса, восстановившиеся после
неоднократных рубок, или в сильнейшей степени преобразованные многовековым пользованием рощи
К Естественные, близкие к девственным леса в Центральной Европе — большая редкость.
За исторический период существенно изменился состав лесов Западной Европы. В неолите здесь
господствовали широколиственные — дубово-буковые — леса. Сейчас половина лесной площади
Западной Европы покрыта хвойными лесами (Лоуинталь, 1960). Причина такого изменения заключается
в вырубке дуба и бука, произрастающих на плодородных почвах и к тому же обладающих ценной
древесиной при одновременном широком внедрении в лесокультуры хвойных пород.
Преобладающий антропогенный ландшафт равнин Центральной Европы — поля и культурные
луга с окультуренными перелесками или искусственно насаженными живыми изгородями.
Вместе с этим на бедных почвах достаточно широко развиты различные пустоши. Среди них
можно различать:
1. Пустоши и верещатники на кислых почвах.
2. Саварты — своеобразные пустотные пастбища на известковых почвах в Шампани, покрытые
травами с господством Brachypodium pinnatum и Festuca duriucula. Через несколько лет здесь
появляются кусты Rubus и шиповника, иногда вяза и можжевельника.
1
По степени окультуренности немецкие авторы различают: Forsten — леса, сильно преобразованные человеком, и
Waldern —-леса, близкие к природным.
3. Гаренны — дальнейшая стадия облесения са-варт. Характерны рощицы обыкновенного и
пушистого дуба (Quercus robur, Q. pubescens).
Многие пустоши используются для рекреационных целей, ландшафты их оберегаются от
дальнейшей деградации. Такова широко известная Люнебургская пустошь — ныне природный парк в
ФРГ. Предшествовавшие ей леса были окончательно сведены к 1800 г. Сейчас пустотные участки,
поросшие вереском и можжевельником, перемежаются с перелесками. Интересно подчеркнуть, что
сохранение существующего ландшафта пустоши невозможно без постоянного выпаса овец, поедающих
всходы древесной растительности (Lotschert, 1970).
СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ
«Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и в других местах выкорчевывали леса,
чтобы получить таким путем пахотную землю, и не снилось, что они этим положили начало нынешнему
запустению этих стран, лишив их, вместе с лесами, центров скопления и сохранения влаги» (Энгельс,
1969, стр. 153). Такова в самой сжатой форме картина последствий воздействия человека на
современные ландшафты Средиземноморья, нарисованная Фридрихом Энгельсом.
История развития антропогенных ландшафтов в Средиземноморье имеет свои специфические
особенности. Древность воздействия сочетается здесь с неблагоприятными для восстановления лесов
природными условиями — сухим климатом средиземноморского типа, сложным раздробленным
рельефом, широким распространением карстующихся мезозойских известняков.
Только здесь известны древнейшие антропогенные урочища позднего палеолита, хорошо
выраженные в рельефе до сих пор. Это кучи раковин в виде крупных холмов площадью до 10 тыс. м2 и
высотой до 5 м, встречающиеся по всему берберскому побережью Африки (Ефименко, 1952). В Тунисе
их называют «рам-мадьи», в других местах — «улиточниками» и зольниками. «Это скопления серого и
черного мелкозема, золы и камней и, кроме того, раковин улиток, других ку-
хонных отбросов и остатков орудий» (Алиман, I960, стр. 18). Именно в Средиземноморье, на его
восточном побережье, впервые появляется «дикая жатва» — предшественник земледелия, о чем говорят
находки кремневых лезвий серпов в памятниках натуфийской культуры конца палеолита.
Уже на рубеже IV—III тысячелетий до н. э. в Средиземноморье возникли первые
рабовладельческие государства (Египет, Месопотамия), а вместе с этим появились и первые города.
Древние города ни по занимаемой площади, ни по населению не были очень большими, но воздействие
их на окружающие ландшафты было огромным. Афины в пору расцвета (VB. до н. э.) насчитывали всего
от 120 до 180 тыс. жителей, Сиракузы и Карфаген были, по-видимому, несколько многолюднее (Девис
Кингсли, 1965).
Вырубка лесов с глубокой древности, распашка лесных земель или использование их под
пастбища с чрезмерным выпасом привели к сносу почв, оголению известняков, активизации карста.
Опустошение земель Средиземноморья закончили козы. «Козы положили начало гибели части земель
земного шара, и в первую очередь района Средиземноморья» (Дорст, 1968, стр. 157). Будучи крайне
неприхотливой, коза не просто выстригает траву, а вырывает ее с корнем, лишая пастбища тем самым
надежды на естественное восстановление. При отсутствии травы и подроста коза взбирается на деревья,
поедая их ветви.
По данным Ж- Дорста, в Испании, когда-то сплошь покрытой лесами, сейчас последние занимают
не более 7в ее территории. «В Греции под лесами находилось 65% территории страны, а ныне эта цифра
сократилась до 15% (из них продуктивные леса составляют всего 4%), и в связи с этим сохранилось
менее 2% обрабатываемых земель — все остальные поражены глубокой эрозией и в ряде случаев
совершенно истощены» (Дорст, 1968, стр. 140).
Когда-то господствовавшие в Средиземноморье вечнозеленые ксерофитные и хвойные леса из
различных видов дуба, сосны и кедра (на востоке) 1 уступили
1
Горы Ближнего Востока, в девственном состоянии покрытые лесами из ливанского кедра (Cedrus libani), были оголены
человеком задолго до н. э. В библейские времена ливанский кедр считался самым дорогим и благородным деревом,
использовав-
шимся только при строительстве царских дворцов и храмов. Заготовкой кедровой древесины для царя Соломона
занималось 80 тыс. дровосеков. Ныне в Ливане кедр встречается лишь в двух-трех местах, а в самом крупном лесном массиве
насчитывается всего около 400 деревьев кедра (Ленькова, 1971).
место безрадостным зарослям кустарников и трав. К ним относятся следующие ландшафтные
комплексы явно антропогенного происхождения:
1. Маквисы — густые заросли вечнозеленых кустарников невысоких деревьев. Развиты они в
относительно влажных районах западного Средиземноморья. Типичные представители маквисов —
земляничное дерево (Arbutus andrachne, A. unedo), олеандр (Neri-ит oleander), древовидный
можжевельник (Juniperus excelsa), фисташка (Pistacia lentiscus). Заросли ладанника (Cistus ladaniferus),
принимающие участие в структуре маквисов, П. Биро и Ж. Дреш (1960) считают самостоятельной
формацией.
2. Гарига — разреженные заросли низкорослых вечнозеленых кустарников и полукустарников,
развиты в засушливых районах западного Средиземноморья. Для гариги характерны кустарниковый дуб
(Quercus coccifera), испанский дрок (Spartium juceum), тимьян (Thymus vulgaris), розмарин (Rosmarinus
officinalis).
3. Пальмитос — разновидность гариги, образованной карликовой пальмой (Chamaerops humilis).
Известен на юге Пиренейского полуострова, Балеарских островах, в Сицилии.
4. Томилляры — группировки низкорослых, сильно ароматичных жестколистных
полукустарников. Термин заимствован из испанского народного языка, где под этим названием известен
тимьян (Thymus). Вместе с тимьяном в томиллярах обыкновенны лаванда (Lavandula viridis, L. stoecha) и
розмарин.
5. Фригана — разреженная группировка нагорных ксерофитов из колючих полукустарников и
многолетних трав. Распространена на бедных каменистых почвах в восточных районах
Средиземноморья. Она образована шалфеем (Salvia), молочаем (Euphorbia acanthothamnos), астрагалом
(Astragalus), акантоли-моном (AcanthGlimon), эспарцетом (Onobrychis).
6. Шибляк — заросли низкорослых колючих листопадных кустарников и трав на Балканском
полуострове. В его составе держи-дерево (Paliurus spina-christi),
шиповник (Rosa), боярышник (Crataegus), терн (Pru-nus spinosa), грабинник (Carplnus orientalis).
Наибольшее впечатление производят в Средиземноморье антропогенные ландшафты голого
известнякового карста. Широкой известностью пользуется Ди-нарский Карст — система карстовых
плоскогорий в Югославии. На сотни километров здесь тянутся бесплодные каменистые пастбища,
лишенные растительности белые известняковые склоны, карровые поля, трещины и воронки. Зелеными
оазисами выглядят лишь густозаселенные днища польев, покрытые мел-коземистой почвой и
обеспеченные водой. Память о былых лесах Динарского Карста осталась в названиях поселков —
Буковица, Грабовица, Ясеново, Яворско и т. п. (Грацианский, 1955).
Среди культурных сельскохозяйственных ландшафтов Средиземноморья преобладает садовый
тип, часто с искусственным орошением. В ряде районов большое значение имеет культура хлопчатника
и риса. Зелень виноградников и плантаций цитрусовых, как и синее жаркое небо юга, еще сильнее
подчеркивают бесплодие антропогенных пустошей и настоящих каменистых пустынь
Средиземноморья.
ГИЛЕИ И САВАННЫ ТРОПИЧЕСКОЙ АФРИКИ
Гилей и саванны — два типа ландшафта, господствующие на огромных пространствах
тропической Африки. Два типа ландшафта с разной судьбой в новейшее время: первый — угасающий,
деградирующий под влиянием человека, второй — неуклонно расширяющий свой ареал.
Хотя археологические памятники Африки далеки от полного изучения, имеющийся материал
свидетельствует, что этот материк в разных его частях был заселен с древнейших времен людьми
самобытных культур (Алиман, 1960). Выявление процесса ,антропогени-зации Африки затруднено тем,
что в верхнечетвертичное время на ее территории наблюдались неоднократные колебания влажности
климата, вследствие чего в динамике ландшафтов не всегда можно отличить антропогенные воздействия
от климатогенных.
Все без исключения исследователи Африки (Гар-руа, 1954; Ричарде, 1961; Вальтер, 1968;
Обревилль,
1960; Черч, 1959; Aubreville, 1949, и др.) отмечают наступление саванн на гилей, быструю
деградацию естественных лесов этого материка под влиянием вырубки и палов.
Г. Вальтер (1968) считает, что климатически обусловленные саванны в Африке встречаются
только в районах с годовым количеством осадков менее 600 мм. Преобладают же производные,
вторичные саванны, возникшие на месте различных типов леса. «Причиной их возникновения являются
палы, искусственно пускаемые каждыд год человеком для выжигания сухой травы. Даже в
малонаселенных областях этим путем" можно изменить растительный покров на обширной территории.
При регулярных пожарах в конце концов достигается известное равновесие — возникает растительный
покров, представленный сомкнутым травостоем, на фоне которого разбросаны огнестойкие древесные
породы. После прекращения пожаров вновь восстанавливается первоначальная лесная растительность,
остатки которой сохранялись во влажных ущельях, на незадернованных термитниках или скалистых
выступах. На путешественника подобный ландшафт производит впечатление вполне естественного
образования, такое же, как европейские луга или верещатни-ки; при кратковременном пребывании здесь
часто нелегко сделать вывод о происхождении этого ландшафта, и только тщательное изучение
позволяет говорить об антропогенном характере этих образований» (Вальтер, 1968, стр. 277).
П. Ричарде также считает, что многие типы саванн являются последствием пожарищ (Ричарде,
1961). По П. А. Баранову (1956), антропогенная саванна занимает основную часть общей территории
африканских саванн.
В зависимости от глубины и продолжительности воздействия человека, а также влажности
климата эволюция антропогенных ландшафтов, возникших на месте сведенной гилей, совершается по
двум схемам: обратимой (гилея — плантация— вторичный лес — гилея) и необратимой (гилея —
плантация — травяная саванна — кустарниковая саванна). Наглядно эта эволюция отражена на схеме Р.
Силланса (Sillans, 1958, стр. 299).
В наступании саванн на гилей в Африке исключи-
 Рис. 21. Карта восстановленных (3—4 тыс. лет назад) (А) и современных (Б) географических зон Африки. Составлена
М. П. Забродской 1 — гилей;' 2 — саванны; 3 — тропические и субтропические полупустыни; 4 — тропические пустыни; 5 — средиземноморская зона;
6 — влажные субтропические леса
тельная роль принадлежит огню, приобретающему здесь, по выражению Жана Дорста, «характер
общественного бедствия». А. Обревилль (Aubreville, 1949) связывает с огнем преобразование
ландшафтов всего континента. И все же один огонь, без участия топора не привел бы к столь
значительной деградации гилей.
По А. Обревиллю (Aubreville, 1949), северная граница гилей в Африке под влиянием деятельности
человека отступила на расстояние от 30 до 100—130 км, уступив свое место влажным саваннам.
На рис. 21, составленном М. П. Забродской, показано соотношение современных и
доисторических природных зон Африки, имевших место примерно 3— 4 тыс. лет назад.
Невольно напрашивается аналогия между судьбой леса и лесостепи на Русской равнине и гилей в
Афри-
ке под влиянием антропогенного фактора. И там и здесь — отступание леса, и там и здесь —
возникновение на месте сведенных лесов нового зонального подтипа ландшафта — северной лесостепи
на Русской равнине, влажной саванны в Африке. Аналогия эта может быть распространена и на другие
районы тропиков, где соприкасаются гилей и саванны.
ГЛАВА 6
ПРОГНОЗНОЕ (ПЕРСПЕКТИВНОЕ) АНТРОПОГЕННОЕ ЛАНДШАФТОВЕДЕНИЕ
ВИДЫ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ПРОГНОЗОВ
Прогнозное (перспективное) ландшафтоведение составляет важнейший раздел антропогенного
ландшаф-товедеиия в современную эпоху. Воздействие человека на ландшафтную сферу нарастает все
ускоряющимися темпами. Закономерность эта хорошо проявляется в сокращении длительности
выявленных нами периодов антропогенного этапа развития ландшафтной сферы Земли (Мильков, 1970):
Древнейший период — 30 000 лет
Древний период — 7 000 лет
Новый период — менее 3 000 лет
Новейший период — начало периода относится к середине 40-х годов XX столетия.
До новейшего периода воздействие человека на природу протекало такими сравнительно
невысокими темпами, что большой потребности в прогнозировании изменений природы под влиянием
хозяйственной деятельности человека не возникало. В новейший же период, характеризующийся
небывалым ростом научно-технического прогресса, ландшафтно-антропогенный прогноз стал
жизненной необходимостью. Под влиянием деятельности человека за короткое время не только
существенным образом меняются природные ландшафты крупных регионов, но и возникают каче-
ственно новые антропогенные комплексы. Предвидеть эти изменения, с тем чтобы по возможности
избежать нежелательных последствий вмешательства человека, должен ландшафтно-антропогенный
прогноз. Он ставит своей целью выявление качественных и количественных характеристик изменений
ландшафтных комплексов на ближайшее и отдаленное будущее под влиянием антропогенного фактора.
Значение прогноза высоко оценено в различных естественных и социальных науках, связанных с
различ-
ными сторонами развития природы и человеческого общества. На западе нашла широкое
признание специальная наука — футурология. Исключительно важную роль играет прогноз в
"географии. Значение географических прогнозов для жизни человека, его хозяйственной деятельности,
их место в географической науке показаны в общей форме в работах И. П. Герасимова (1966, 1969-а), К.
К. Маркова (1963), М. С. Эй-генсона (1963), Ф. Н. Милькова (1966), Ю. Г. Саушки-на (1968, 1970), Т. В.
Звонковой и Ю. Г. Саушкина (1968) и некоторых других авторов. К. К. Марков (1963) для
прогнозирующей географии предлагает особое название — неогеография, или преобразовательное
землеведение. Постановка прогнозной тематики становится особенно актуальной и своевременной в
свете решений XXIV съезда КПСС.
Существуют различные виды географических прогнозов: географический, физико-
географический, экономико-географический, гидрологический, климатический, ландшафтный,
ландшафтно-геохимическийит. п. В этом перечне прогнозов нас интересует место, занимаемое
прогнозом антропогенных изменений ландшафтных комплексов. Отсюда уже сейчас ясна необ-
ходимость классификации географических прогнозов.
Такая попытка классификации географических прогнозов сделана JO. Г. Саушкиным (1968, 1970-
а). Он предлагает различать:
1. Прогнозы естественного развития природных процессов.
2. Прогноз «исторической природы», изменяемой человеком в процессе его деятельности.
3. Прогноз освоения, истощения, восстановления, охраны и целенаправленного изменения
природных ресурсов, условий жизни и труда.
Классификация Ю. Г. Саушкина далеко не отражает всего разнообразия географических
прогнозов. Мы предлагаем следующую классификацию географических прогнозов:
I. Географический прогноз —.установление важнейших перспективных линий развития
взаимосвязанной системы: физико-географические условия — хозяйственная деятельность человека.
II. Физико-географический прогноз — прогноз изменения природной среды.
А. Отраслевой:
1. Природно-отраслевой прогноз — прогноз изменения отдельных компонентов природной среды
или группы их под влиянием естественных (природных) факторов.
2. Антропогенно-отраслевой прогноз — прогноз изменения отдельных компонентов природной
среды или группы их под влиянием антропогенного фактора.
Б. Ландшафтный:
1. Природно-ландшафтный прогноз — прогноз изменения ландшафтных комплексов под
влиянием природных факторов.
2. Антропогенно-ландшафтный прогноз — прогноз изменения ландшафтных комплексов под
влиянием антропогенного фактора. .
АНТРОПОГЕННО-ЛАНДШАФТНЫЙ ПРОГНОЗ
В настоящее время уже имеется целый ряд достаточно обоснованных опытов физико-
географического отраслевого прогноза глобального и регионального масштабов. Пожалуй, лучше
других разработан гидрологический прогноз. Мы имеем здесь в виду прежде всего работы М. И.
Львовича и его сотрудников. Трудно переоценить, например, значение составленных ими
ориентировочных прогнозов преобразований водного баланса суши земного шара на перспективу (Льво-
вич, 1967) и расходования водных ресурсов СССР в 2000 г. при различных вариантах использования
воды (Львович, Коронкевич, 1971). Более узкий, региональный аспект имеют прогнозы уровня, точнее,
судьбы Аральского моря в связи со все возрастающими в Средней Азии расходами воды на орошение, а
также предложения о преобразовании кругооборота влаги на территории Средней Азии («Проблемы
преобразования природы Средней Азии», 1967).
Широкое распространение получили глобальные климатические прогнозы. Они предсказывают
возможные изменения климата в близкой и далекой перспективе под влиянием хозяйственной
деятельности и носят во многом гипотетический характер.
По расчетам М. М. Ермолаева (1967), при определенном темпе роста производства уже через 300
лет количество «антропогенного» тепла, рассеянного в гео-
графическом пространстве, достигнет величины поступающей солнечной радиации, что сделает
невозможным существование жизни на Земле. Поэтому еще раньше, через 150—200 лет, практически
встанет вопрос об искусственном удалении «антропогенного» тепла за пределы географической
оболочки.
Не менее далеко идущие климатические прогнозы делает М. И. Будыко. В последней из своих
работ по этому вопросу он приходит к выводу, что «промышленное развитие человечества будет
сопровождаться окончанием климатических условий четвертичного периода и восстановлением того
климата, который существовал на нашей планете к концу третичного времени» (Будыко, 1971, стр. 19).
Основанием для этого служит расчет, что в сравнительно близком будущем «антропогенное» тепло
повысит температуру воздуха на 1,5° — величину, вполне достаточную для полного таяния полярных
льдов, находящихся в неустойчивом состоянии.
По другим данным, через 50—60 лет содержание углекислоты в воздухе под влиянием
деятельности человека может удвоиться, что повлечет повышение температуры земной поверхности на
4° (Глазовская, 1968), и менее чем через 100 лет возможны существенные изменения газового состава
атмосферы, связанные со все возрастающим расходованием кислорода (Давитая, 1971).
Значительный интерес вызывают прогнозы изменения климата Арктики и Субарктики путем
строительства плотины в Беринговом проливе (Борисов, 1962) и советского Дальнего Востока с
помощью ряда гидротехнических мероприятий в Татарском проливе (Борисов, 1970).
Столь краткое изложение существующих климатических и гидрологических прогнозов не
означает их недооценки с нашей стороны. При всем их значении они отраслевые, а не ландшафтные
прогнозы, несмотря на, казалось бы, комплексный подход в освещении поставленных проблем.
Комплексность в освещении проблемы, не критерий для разграничения отраслевого прогноза от
ландшафтного. Она в одинаковой мере свойственна и отраслевому, и ландшафтному прогнозу. Плох тот
климатический или гидрологический прогноз, который не учи-
тывал бы все разносторонние взаимосвязи климата или вод с другими компонентами природной
среды. В такой же мере сами отраслевые физико-географические науки — климатология, гидрология,
биогеография и другие — при современном уровне знаний не могут избежать комплексного подхода в
разработке своих специфических проблем, но от этого они не становятся частью или разделом
ландшафтоведения.
Специфика, отличительная особенность ландшафтного прогноза состоит в другом — в
предсказании предстоящих изменений не природных условий вообще и не отдельных их компонентов, а
природных территориальных — ландшафтных- — комплексов. Целью ландшафтного прогноза является
не только предсказание будущего облика уже существующих ландшафтных комплексов, но и
предсказание зарождения и становления новых комплексов, ныне отсутствующих.
В своих построениях ландшафтный прогноз опирается на закономерности развития ландшафтных
комплексов, на всесторонний анализ источников непрерывных преобразований этих сложных
природных систем. Основными, универсальными источниками развития ландшафтных комплексов, как
было нами показано ранее (Мильков, 1964), являются четыре: тек-тогенный, клйматогенный,
биогенный, антропогенный. И хотя все эти четыре источника действуют на ландшафтные комплексы не
изолированно один от другого, а в совокупности, в интегрированном виде, в каждом отдельном случае
легко можно найти ведущее звено развития. У одних комплексов таким ведущим звеном оказывается
тектогенный источник, у других — клйматогенный, у третьих — биогенный, но чаще всего в со-
временных условиях в роли ведущего фактора развития ландшафтных комплексов выступает
деятельность человека. Именно поэтому мы и предлагаем различать два вида ландшафтного прогноза —
природно-ланд-шафтный и антропогенно-ландшафтный.
Простейший случай природно-ландшафтного прогноза — указание на расширение площади
склонового типа местности за счет сокращения плакорного, рост овражно-балочных урочищ в пределах
Калачской возвышенности под влиянием неотектонического поднятия. Или прогноз эволюции култуков,
бэровских буг-
ров и солончаковых комплексов, связанной с опусканием уровня Каспийского моря.
Природные изменения ландшафтных комплексов в большинстве своем протекают в таком
замедленном темпе, что при краткосрочном антропогенно-ландшафтном прогнозе учет их лишен
практического смысла. Представим себе, что нам поручено составить прогноз изменений ландшафтных
комплексов в долине реки сразу же после сооружения водохранилища, проектные сроки строительства
которого всего 3—4 года. Естественно, что прогноз в этом случае строится исключительно на учете
проектных данных водохранилища и его взаимодействия с существующими ландшафтными
комплексами. Колебания климата или тектонические движения за 3—5 лет настолько незначительны,
что проследить воздействие этих импульсов на развитие ландшафтных комплексов представляется
невозможным. Другое дело долгосрочный антропогенно-ландшафтный прогноз, рассчитанный на
многие десятилетия. Совершенно невозможно предсказать, например, эволюцию крупного
водохранилища через 30—50 лет после его заполнения без учета изменения природных факторов (в
первую очередь климата и стока), судьбу промышленного лесного насаждения на юге лесостепи и в
степях, не принимая во внимание колебаний климата и уровня грунтовых вод, будущее селитебных
комплексов на берегу Каспия, забыв о колебаниях уровня этого моря. Природно-ландшафтный прогноз
в этом случае играет роль обязательного выборочного [ фона для антропогенно-ландшафтного прогноза.
Опытов антропогенно-ландшафтного прогнозирования по существу нет. Больше известно работ
по при-родно-ландшафтному прогнозу, которого мы здесь не касаемся. Из опубликованных
исследований представляют интерес опыты прогнозирования в районах про* ектируемых
водохранилищ.
 По утверждению Б. А. Корнилова (1970, стр. 50), «основной задачей комплексных физико-
географических исследований с целью прогноза динамики природы под влиянием вновь созданного
водоема являет-
'' Учет наиболее важных звеньев, меняющихся в зависимости от прогнозируемых объектов.
ся определение размеров и положения территории, в пределах которой будет происходить
изменение природы под влиянием водохранилища». Именуя эту территорию береговой полосой, он дает
ее районирование для проектируемого Печорского водохранилища. В районе водохранилища были
организованы физико-географические исследования на двух профилях. Эти исследования включали
топографические, геологические, гидрогеологические, климатологические, почвенные и
геоморфологические работы. Обобщая данные этих профилей, Б. А. Корнилов выделяет зоны
гидрологического, гидрогеологического, активного климатического и эпизодического климатического
влияния. Далее им подсчитана площадь зоны влияния по всем физико-географическим районам
береговой полосы Печорского водохранилища.
На основе ландшафтной карты и анализа свойств (Ьаций, подурочищ и урочищ К. Н. Дьяконовым
(1965) составлена прогнозная карта береговой полосы проектируемого Печорско-Вычегодско-Камского
водохранилища с выделением: 1) зоны формирования берегов и периодического затопления, 2) зоны
подпора грунтовых вод, 3) зоны постоянного и эпизодического климатического влияния. Ландшафтное
содержание береговых зон подтверждается приводимым в работе фрагментом прогнозной ландшафтной
карты, на которой в зоне гидрогеологического влияния нанесены группы фаций с разной глубиной
залегания уровня грунтовых вод, а в зоне климатического влияния — урочища с постоянным и
эпизодическим влиянием.
В другой работе К- Н. Дьяконов (1970) дает прогноз воздействия проектируемого Печорского
водохранилища на леса прибрежной зоны. Опираясь на ландшафтную карту, он определяет площади зон
гидрогеологического и климатического влияния Печорского водохранилища по провинциям, подтипам
и видам ландшафта, намечает предполагаемые изменения в составе лесов для каждого из этих выделов.
ВОПРОСЫ ТЕОРИИ АНТРОПОГЕННО-ЛАНДШАФТНОГО ПРОГНОЗА
Недостаточный практический опыт в антропогенно-ландшафтном прогнозировании сочетается
со .ела-
бостью теории. В самой общей форме вопросы теории антропогенно-ландшафтного прогноза
поставлены в работах В. С. Преображенского (1967), Л. Ф. Куни-цына, Л. И. Мухиной и др. (1969), Л. Ф.
Куницына (1970). Антропогенно-ландшафтный прогноз этими авторами рассматривается как одна из
сторон взаимодействия системы: инженерные сооружения — природные комплексы.
Бесспорными являются следующие общие положения указанных выше авторов:
1) природные комплексы и инженерные сооружения, взаимодействуя между собой, образуют
новую, со своими специфическими закономерностями природно-техническую систему
(Преображенский, 1967);
2) взаимодействие природно-технической системы проявляется по-разному в зависимости как от
ранга комплекса, так и от ранга сооружения;
3) перспективность балансового метода при изучении природно-технических систем,
позволяющего количественно оценить процесс взаимного обмена веществом и энергией между
природными комплексами и техническим сооружением.
Вместе с тем напрашивается сразу же серьезное критическое замечание в адрес В. С.
Преображенского, Л. Ф. Куницына и Л. И. Мухиной. Антропогенное вмешательство в природу далеко
не ограничивается созданием инженерных сооружений (технических устройств). Любой пруд и тем
более крупное водохранилище — это сложный антропогенный ландшафтный комплекс, вызванный к
жизни инженерным сооружением (плотиной) К Невозможно считать инженерными сооружениями и
заброшенные, нерекультивированные карьерно-отвальные комплексы. При самой богатой фантазии к
инженерным сооружениям нельзя причислить ни лесокультурные, ни полевые ландшафты.
Развивая второе положение, Л. Ф. Куницын дает рисунок-схему распространения воздействия
инженерного сооружения на природные комплексы разного таксономического ранга (Куницын, 1970,
стр. 43). Порочность этой схемы в ее «одномерности». Природные комплексы отличаются один от
другого не только од-
1
Сомнительность трактовки искусственного водохранилища только как инженерного сооружения вынужден признать
Л. Ф. Куницын (1970).
ним таксономическим рангом, но и принадлежностью к разным категориям. Существует три
категории ландшафтных комплексов: региональные, типологические и парагенетические комплексы
(Мильков, 1966, 1970), причем каждая из категорий имеет свою собственную систему таксономических
единиц.
Объективное существование в природе ландшафтных комплексов разных категорий признает Л.
Ф. Ку-ницын (1970), когда он на севере Западной Сибири выделяет, с одной стороны, «природно-
технические» районы, т. е. региональные единицы, а с другой стороны, «группы природных
комплексов»: пойменных, дренированных равнин, недренированных равнин, которые нельзя иначе
рассматривать как типологические единицы.
Совершенно необходимым в ландшафтно-антропо-генном прогнозе представляется учет
парагенетических комплексов. Последние представляют собой систему пространственно-смежных,
генетически сопряженных региональных или типологических комплексов. Например, составляя прогноз
развития ландшафтных комплексов дельты Волги, следует принимать во внимание деятельность
человека не только в самой дельте, но и на территории смежных с нею ландшафтных комплексов,
включая весь бассейн этой реки. Известно, что под влиянием водохранилищ, особенно Волгоградского,
в дельте Волги снизилась высота и длительность половодий, уменьшился объем стока в весеннее поло-
водье, резко упало поступление взвешенных наносов. Это привело к тому, что со второй половины XX
в. начался антропогенный этап формирования волжской дельты. «Этот этап характеризуется гораздо
большим, чем раньше, развитием в дельте земледелия, обвалования, сенокосов и выпаса. Регулирование
стока Волги резко уменьшило рост дельты в вертикальном и горизонтальном направлениях, а
естественное обмеление авандельты потребовало устройства в ней искусственных протоков и прокосов.
Все это приведет к тому, что та часть волжской дельты, которая сформируется при дальнейшем
обмелении на месте авандельты, будет сильно отличаться от современной» (Беле-вич, 1971, стр. 75). .
Здесь мы вынуждены напомнить мысль, развитую нами в одной из предыдущих работ (1970).
Сложность
антропогенно-ландшафтного прогноза состоит в том, что антропогенные «толчки», импульсы,
распространяются в ландшафтной сфере не прямолинейно и с неодинаковой скоростью на разных ее
участках.
Причина этого заключается в особенностях структуры ландшафтной сферы, которая состоит из
множества вложенных один в другой, перекрывающих друг друга, тесно взаимосвязанных комплексов
неодинакового таксономического ранга и разных категорий.
По-видимому, необходимым звеном антропогенно-ландшафтного прогноза севера Западной
Сибири Л. Ф. Куницын считает выделение на ее территории «природно-технических» районов,
отражающих типы взаимодействия природных комплексов и инженерных сооружений. Каждый из
природно-технических районов «характеризуется определенным, присущим только ему составом
природных комплексов и компонентов, своеобразным «набором» природных ресурсов и определенными
отраслями промышленности, со свойственной этим отраслям системой технических устт ройств и
инженерных сооружений» (Куницын, 1970, стр. 44). Всего в таежной зоне Западной Сибири им
выделено 7 природно-технических районов, в качестве примера приводим название двух из них:
1) Северо-Сосьвинский с преобладанием северотаежного газолесопромышленного типа
взаимодействия природных комплексов и технических систем;
2) Среднеобский с преобладанием среднетаежного нефтепромышленного типа взаимодействия
природных комплексов и технических систем.
Не отрицая правомерности подобного районирования, мы сомневаемся в его значимости для целей
антропогенно-ландшафтного прогноза, так как остается неясным отношение сетки «природно-
технических» районов к физико-географическому районированию Западной Сибири. Мы обращаем на
это особое внимание по той причине, что в последние годы широкое распространение получили
различные виды «прикладного» физико-географического районирования, никак не связанные с сеткой
«общенаучного» физико-географического районирования. Вместо пользы такие произвольные виды
«прикладного» районирования наносят ущерб ландшафтному районированию, давая повод
для сомнений в объективности существования физико-географических районов.
Важнейшей целью антропогенно-ландшафтного прогноза следует считать составление
прогнозных ландшафтных карт, отображающих предстоящие изменения в ландшафтных комплексах под
воздействием антропогенного фактора. Эти изменения ландшафтных комплексов могут быть самого
различного вида: появление неоландшафтов, происходящее за короткий срок чаще всего на уровне
урочищ, участков и конкретных местностей; видовая трансформация, охватывающая комплексы самого
различного масштаба — от конкретных урочищ до целых провинций и зон1; нарушение структуры
существующих комплексов под воздействием различного рода сопутствующих явлений и процессов
(например, загрязнение воздушного бассейна и окружающих водоемов, понижение уровня грунтовых
вод при промышленном строительстве). Основой такой карты во всех случаях должна служить жесткая
сетка современных ландшафтных комплексов, так как только сравнение с ней позволит выявить
масштаб и глубину предстоящих изменений.
В качестве образца нами совместно с И. С. Шевцовым составлена прогнозная ландшафтная карта
Черноземного центра. На сетке физико-географических районов, обоснованной воронежскими
географами («Физико-географическое районирование Центральных черноземных областей», 1961),
здесь отражены ожидаемые ландшафтные изменения, связанные с планами хозяйственного развития на
ближайшие 5— 10 лет.
 Настоящую главу мы хотели бы закончить соображениями о «гибкости» антропогенно-
ландшафтного прогноза. По этому поводу есть высказывание
1
Яркий пример видовой антропогенной трансформации ландшафта провинций — распашка миллионов гектаров
степной целины в 50-х годах на территории Заволжья, Казахстана и юга Западной Сибири. Другой пример — происходящая на
наших глазах массовая перестройка структуры сельскохозяйственных ландшафтов в Бразилии, выразившаяся в переводе
лесокультур-ных (плантационных) и полевых типов в пастбищный. Своеобразная антропогенная деградация части
сельскохозяйственных ландшафтов ожидается в странах Европейского экономического сообщества, где к 1980 г. около 5 млн.
га сельскохозяйственных земель будет переведено в разряд бросовых (Moser, 1971).

Рис. 22. Прогнозная (на ближайшие 5—10 лет) ландшафтная

карта Черноземного центра. Составлена Ф. Н. Мильковым и
И. С. Шевцовым
1 _ места нового появления или расширения площади карьерно-отвальных ландшафтов; 2 — районы предполагаемого изменения свойств и режима
водных комплексов и воздушного бассейна под влиянием промышленного строительства; 3 — места появления дорожных комплексов вокруг новых
железнодорожных линий; 4 — новые водохранилища; 5 — места наибольшего расширения площади лесокультурных ландшафтов; 6 — места значительного роста
площади городских селитебных ландшафтов; 7 — изменение ландшафтных комплексов вокруг проектируемых и прогнозных объектов; 8 — границы физико-
географических районов и их номера, принятые в монографии «Физико-географическое районирование Центральных Черноземных областей»; 9 — граница
лесостепной и степной зон
Т. В. Звонковой и Ю. Г. Саушкина (1968, стр. 8), что «прогноз не должен быть «жестким»,
категорическим. Чем более он будет гибок и многовариантен, тем больше будет приближаться к
действительности». Здесь мы видим попытку превратить в достоинство основной недостаток
географического прогноза — его приблизительность. Мы стремимся и должны стремиться к точности,
«жесткости» прогноза, а его многовариантность расценивать как неизбежное зло при нашем неполном
знании механизма развития ландшафтных комплексов.
ЗАКЛЮЧЕН И Е
В современных условиях — в век все нарастающего научно-технического прогресса —
антропогенное ландшафтоведение представляет собой наиболее перспективный раздел географической
науки. В нем, в антропогенном ландшафтоведении, видится нам один из путей подлинного синтеза
физической и экономической географии, ликвидации сложившегося давно разрыва в изучении
природной основы и хозяйственной деятельности людей.
Антропогенные ландшафты — реально существующие в настоящее время комплексы, возникшие
в результате активного взаимодействия природной среды и хозяйственной деятельности человека.
Антропогенный ландшафт есть не что иное, как природный комплекс, созданный человеком. Между
природными и антропогенными ландшафтами нет иного различия, кроме их происхождения:
возникновение и развитие первых связано с климатогенным, тектогенным и биогенным источниками
развития, вторых — с деятельностью человека.
Не противоречит ли настоящий вывод предложению различать в ландшафтоведении два основных
раздела — природное ландшафтоведение и антропогенное ландшафтоведение (Мильков, 1971)?
Несмотря на общую принадлежность к физико-географическому циклу, разграничение природного и
антропогенного ландшафтоведении представляется совершенно необходимым вследствие
специфичности и в определенной мере управляемости антропогенного фактора, во-первых, и все
возрастающей роли антропогенных ландшафтов в структуре ландшафтной сферы, во-вторых. Предлагая
разграничивать антропогенное ландшафтоведение от природного, мы далеки от того, чтобы про-
тивопоставлять их одно другому. И природное, и антропогенное ландшафтоведение есть части общей
науки о природно-территориальных комплексах.
Генезис антропогенных ландшафтов — вмешательство человека в природу — определяет их*
специфику и вместе с тем дает необходимый материал для прог-
нозирования в виде планов хозяйственного развития. Антропогенно-ландшафтный прогноз
следует рассматривать в качестве необходимого звена в мероприятиях по преобразованию и охране
природы. Выявляя желательные и нежелательные тенденции развития комплексов, он может стать
основой для внесения коррективов в планы хозяйственного строительства.
Предлагая вниманию читателей «Очерки антропогенного ландшафтоведения», мы далеки от
мысли, что все поставленные в ней вопросы нашли полное решение. Учитывая новизну и сложность
поставленных проблем, мы будем удовлетворены, если монография послужит толчком к началу новых
широких исследований по антропогенному ландшафтоведению.
Среди многих вопросов антропогенного ландшафтоведения, ждущих своего решения, особенно
актуальны: 1) типология антропогенных комплексов, основанная на полевом выявлении типов урочищ,
типов местности и типов ландшафта; 2) районирование антропогенных комплексов, обоснование
таксономической системы региональных единиц; 3) дальнейшее развитие принципа природно-
антропогенной совместимости, разработка соотношения природных и антропогенных комплексов; 4)
выявление особенностей сукцессионной динамики и стадий развития антропогенных комплексов; 5)
методика полевого картирования антропогенных комплексов; 6) разработка теории антропогенно-
ландшафтного прогноза.
В свете всего сказанного в коренном изменении нуждается преподавание физической географии в
высшей школе. В курсах физической географии СССР и зарубежных стран основной акцент следует
делать не на восстановленные, ныне не существующие, а современные ландшафты. Наряду с природным
ландшаф-товедением крайне желательно чтение специального курса по основам антропогенного
ландшафтоведения. Впервые чтение курса «Основы антропогенного ландшафтоведения» мы начали в
1971/72 учебном году для студентов географического факультета Воронежского университета. В
сторону антропогенного ландшафтоведения должна быть повернута и производственная практика
студентов физико-географов.
Вопросы антропогенного ландшафтоведения должны занять большое место в курсе
краеведения —
важной дисциплины в системе вузовской подготовки учителей. Знание основ антропогенного
ландшафтове-дения позволит развернуть учителю в своем районе разностороннюю краеведческую
работу с практической направленностью (Мильков, 1969).
Необходим также пересмотр методики полевых исследований. Скажем, традиционная методика
полевого физико-географического изучения целинных степей или таежных лесов не может без больших
коррективов применяться к изучению полевых сельскохозяйственных и тем более городских
ландшафтов.
В целом антропогенное ландшафтоведение побуждает физико-географов к более тесному союзу с
экономической географией и практикой. Принадлежность к физической географии не мешает
антропогенному ландшафтоведению оставаться стыковой наукой, сохраняющей теснейшие связи с
экономической географией. Близость антропогенного ландшафтоведения к экономической географии
отражает генетическую сторону антропогенных ландшафтов.
Особенность генезиса антропогенных ландшафтов делает необходимым при их изучении учет не
только природных условий, но и социально-исторических. Многие современные черты
сельскохозяйственных, промышленных, водных, лесных ландшафтов нельзя понять без самого
внимательного анализа того социально-экономического фона, на котором эти ландшафты зародились и
развивались. Тесно связанная с антропогенным ландшафтоведением охрана природы, как показал
недавно прошедший в Праге международный симпозиум «Марксизм-ленинизм и проблемы окружа-
ющей среды», стала острой социальной проблемой нашего времени («Защита природной среды», 1972).
Успешное занятие антропогенным ландшафтоведением предполагает также более близкое
знакомство физико-географов с такими смежными дисциплинами, как земледелие, лесоводство,
луговодство, агроклиматология, мелиорация, архитектура и некоторые другие. Возникающие при этом
трудности велики, но перестройка физической географии лицом к последствиям хозяйственной
деятельности человека необходима, если только мы не хотим превращения ее в чисто ретроспективную
науку, изучающую вчерашний день.
Л ИТЕРАТУРА
Энгельс Ф. Диалектика природы. М., 1969.
Абдулкасимов А. Вопросы классификации антропогенных ландшафтов Средней Азии. — «Научные записки
Воронежского отдела Географического общества СССР». Воронеж, 1966.
Абдулкасимов А. Роль антропогенного фактора в формировании современных ландшафтов. — В кн.: «Вопросы
природного районирования Узбекистана». Ташкент, 1966.
Авакян А. Б. Предпосылки и перспективы создания новых водохранилищ в СССР. — «Известия АН СССР», серия
географ., 1968, № 3.
Авакян А. Б., Шарапов В. А. Водохранилища гидроэлектростанций СССР. Изд. 2-е. М., 1968.
Авсюк Г. А. и др. География в системе наук о Земле. — «Известия АН СССР», серия географ., 1963, № 4.
Азбукина Е. Н., Федоров Н. П. К вопросу о значении техногенного фактора в развитии современного рельефа. —
«Вестник ЛГУ», вып. 3, серия геология и география, 1970, № 18,
Алентьев П. Н. Опыт культур дуба в Шиповом лесу. — «Научные записки Воронежского лесотехнич. ин-та», т. 20.
Воронеж, 1960.
Алехин В. В. Карты современного и восстановленного растительного покрова Московской области (1 : 1 500 000). Атлас
Московской области. М., 1934.
Алехин В. В. Геоботанические карты Горьковского края в части бывшей Нижегородской губернии (современной и
восстановленной растительности) (1:1500 000 с объяснительной запиской). Л., 1934-а.
Алехин В. В. Растительность СССР в основных зонах. Изд. 2-е. М., 1951.
Алиман А. Доисторическая Африка. Пер. с франц. М., 1960.
Андрианов Б. В., Базилевич Н. И. и др. Из истории земель древнего орошения Хорезма. — «Известия В ГО», т. 89, вып. 6,
1957.
Андрианова Н. С. Экология насекомых. М., 1970.
Арманд Д. Л, Нам и внукам. Изд. 2-е. М., 1966.
Атлас БССР. Минск — Москва, 1958.
Афанасьева Е. А. Образование и режим мощных черноземов. — В сб. «Черноземы ЦЧО и их плодородие». М., 1964.
Ахтырцев Б. П. Лесные почвы среднерусской лесостепи. Ав-тореф. докт. дисс. Воронеж, 1968.
Ахтырцев Б. П., Щетинина А. С. Изменение серых лесных почв среднерусской лесостепи в процессе
сельскохозяйственного освоения. Саранск, 1969.
Ахтырцев Б. П. О погребенных лесных почвах. — В сб.: «Вопросы ландшафтной географии». Воронеж, 1969.
Ахтырцева Н. И. Типы местности и урочища бассейна реки Подгорной. — «Труды Воронежского ун-та», т. 54.
Воронеж, 1957.
Ахтырцева Н. И. Структура и качественная оценка ландшафтных комплексов Калачской возвышенности. Автореф.
канд. дисс. Воронеж, 1970.
Арциховский А. В. Основы археологии. М, 1954.
Баранов П. А. В тропической Африке. М., 1956.
Барков А. С. О надвигании пустыни на саванну и саванны на тропический лес. — «Известия АН СССР», серия географ.,
1951, № 5.
Бауэр Л., Вайничке X. Забота о ландшафте и охрана природы. Пер. с нем. М., 1971.
Бахтиаров В. А. и др. Вопросы изменений природных условий и народного хозяйства в кадастре водохранилищ СССР.
— «Мат-лы межвузовской научной конференции по вопросам изучения влияния водохранилищ на природу и хозяйство
окружающих территорий». Калинин, 1970.
Белевич Е. Ф. Факторы развития дельты Волги. — «Известия АН СССР», серия географ., 1971, № 3.
Берг Л. С. Географические зоны Советского Союза, т. 1. Изд. 3-е. М, 1947; т. 2. М., 1952.
Бердышев В. Д. Проблема борьбы с заилением водохранилищ. — В сб. «Заиление водохранилищ и борьба с ним». М,
1970.
Бессарабов Г. Д., Куракова Л. И. Использование дельт Юго-Восточной Азии на примере Иравади и Чжу-цзян. —
«Вестник МГУ», серия географ., 1965, № 5.
Бессарабов Г. Д., Рябчиков А. М. Измененные природные ландшафты муссонных тропиков Азии и опыт их классифика-
ции. — «Вестник МГУ», серия географ., 1966, № 5.
Бёш Ганс. География мирового хозяйства. Пер. с англ. М., 1966. ' '■
Биро П. и Дреш Ж. Средиземноморье, т. 1. Пер. с франц. М., 1960.
Благовидов Н. Л. Сущность окультуривания подзолистых почв. — «Почвоведение», 1954, № 2.
Богданов Д. В. Культурные ландшафты долин северо-западного Памира и возможности их преобразования. — «Вопросы
географии», сб. 24. М., 1951.
Борисов П. М. К проблеме коренного улучшения климата. — «Известия В ГО», т. 94, вып. 4. М., 1962.
Борисов П. М. Татарский пролив и климат. — «Известия АН СССР», серия географ., 1970, № 5.
Боровкова Т. Н. Ход испарения с поверхности Куйбышевского водохранилища во время «цветения» воды. «Первая
конференция по изучению водоемов бассейна Волги». — Тезисы докладов. Тольятти, 1968.
Боярский В., Черток М. Недра, открытые солнцу. М., 1966.
Будыко М. И. Энергетика биосферы и ее преобразования под воздействием человека. — «Известия АН СССР», серия
географ., 1971, № 1.
Брандт Д. М. Нидерланды. М., 1953.
Бухало М. А. Татарский вал — природный памятник Там-бовщины. — «Вопросы вузовского и школьного краеведения».
Тамбов, 1969.
Бяллович Ю. П. Введение в культурфитоценологию. — «Советская ботаника», 1936, № 2.
Вальтер Г. Растительность земного шара. Эколого-физиоло-гическая характеристика. Тропические и субтропические
зоны. Пер. с нем. М., 1968.
Вальтер Г., Алехин В. Основы ботанической географии. М.— Л., 1936.
Васильев П. В. Лесные ресурсы СССР сегодня и завтра. М., 1969.
Вендров С. Л. О динамике береговой зоны Цимлянского водохранилища. — «Известия АН СССР», серия географ., 1955,
№ 5.
Вендров С. Л. Роль водохранилищ в преобразовании природы. — «Известия АН СССР», серия географ., 1961, №• 4.
Вендров С. Л., Малик Л. К. Опыт определения влияния крупных водохранилищ на местный климат. — «Известия АН
СССР», серия географ., 1964, № 4.
Вендров С. Л. Проблемы преобразования речных систем. Л., 1970.
Вендров С. Л., Дьяконов К. Н. и др. Влияние водоемов на климат побережий в различных географических зонах. — Сб.
«Влияние водохранилищ лесной зоны на прилегающие территории». М., 1970.
Вересин М. М., Прошлое, настоящее и будущее лесов Центрального Черноземья. — Сб. «Природа Липецкой области и
ее охрана». Воронеж, 1970.
Вересин М. Леса воронежские. Воронеж, 1971.
Видина А. А. Методические вопросы полевого крупномасштабного картографирования. — Сб. «Ландшафтоведение». М.,
1963.
Вильяме В. Р. Естественноисторические основы луговодства, или луговедения. М., 1922.
Вильяме В. Р., Филиппович 3. С. Значение трудов А. А. Измаильского для агрономической науки и познания природы
степей.— В кн.: А. А. Измаильский. Как высохла наша степь. М.—Л., 1937.
Виноградов А. П. Роль наук о Земле в техническом прогрессе. — «Вестник АН СССР», 1970, № 4.
 Воейков А. И. Воздействие человека на природу. — «Землеведение», 1894, № 2, 4. (Перепечатано в кн.: А. И. Воейков.
Воздействие человека на природу. М., 1949.)
Воробьев Д. В. Типы лесов Европейской части СССР. Киев, 1953.
Гаркуша И. Ф. Окультуривание почв как современный этап почвообразования. Горки, 1956.
Гарруа К. П. Африка — умирающая страна. М., 1954.
Герасимов И. П. Научные основы систематики и классификации почв. — «Почвоведение», 1954, № 8.
Герасимов И. П. География в Советском Союзе (Введение). —■ Сб. «Советская география. Итоги и задачи». М., 1960.
Герасимов И. П. Конструктивная география: цели, методы, результаты. — «Известия В ГО», т. 98, вып. 5, 1966.
Герасимов И. П. Международная конференция по научным основам рационального использования и сохранения
ресурсов биосферы. — «Известия АН СССР», серия географ., 1969, № 1.
Герасимов И. П. Научно-технический прогресс и география. — «Мат-лы V съезда Географического общества СССР». Л.,
1970.
Гиляров М. С. От редактора. — В кн.: В. Тшилер. Сельскохозяйственная экология. Пер. с нем. М., 1971.
Гладков Н. А., Рустамов А. К. Основные проблемы изучения птиц культурных ландшафтов. — «Современные проблемы
орнитологии». Фрунзе, 1965.
Глазычев С. Н. Краткий очерк истории развития городского ландшафтоведения. — «Вопросы географии. Ученые
записки Волгоградского педагогич. ин-та», вып. 35. Волгоград, 1970.
Г лазовская М. А. Техногенез и проблемы ландшафтно-геохи-мического прогнозирования. — «Вестник МГУ», серия
географ., 1968, № 1.
Глущенко Ю. И. К типологии антропогенно-природных комплексов Керченского полуострова. — «Проблемы географии
Крыма». Симферополь, 1971.
Горбунов Н. И. Химико-минералогические признаки пригодности вскрышных пород для использования при
биологической рекультивации. — Сб. «Рекультивация в Сибири и на Урале». Новосибирск, 1970.
Гордеев Н. А. Новый этап в формировании ихтиофауны Рыбинского водохранилища. «Первая конференция по изучению
водоемов бассейна Волги». — Тезисы докладов. Тольятти, 1968.
Гордягин А. Материалы для познания почв Западной Сибири. — «Труды общества естествоиспытателей при Казанском
ун-те», т. 34, вып. 3. Казань, 1900.
Грацианский А. Н. Природа Югославии. М., 1955.
Григорьев А. А. Предмет и задачи физической географии. — В кн.: «На методологическом фронте географии и
экономической географии». М.—Л., 1932.
Григорьев А. А. География. Краткая географическая энциклопедия, т. 1. М., 1960.
Григорьев А. А., Арманд Д. Л. Физическая география. Краткая географическая энциклопедия, т. 4. М., 1964.
Григорьев Г. И., Фридланд В. М. О разработке классификации почв по окультуренности. — Сб. «Изменение почв при
окультуривании, их классификация и диагностика». М., 1960.
Грин А. М. и др. Очередные задачи биогеоценологии и итоги работ биогеоценологических стационаров (БГЦС). —
«Известия АН СССР», серия географ., 1972, № 2.
Грушка Э. Развитие градостроительства. Братислава, 1963.
Гусев Ю. Д. Расселение растений по железным дорогам северо-запада Европейской России. — «Ботанический журнал»,
т. 56, № 3, 1971.
Гусева К. А., Приймаченко А. Д. и др. Фитопланктон р. Волги от верховья до Волгограда. «Первая конференция по
изучению водоемов бассейна Волги». — Тезисы докладов. Тольятти, 1968.
Давитая Ф. В. Загрязнение землей атмосферы и изменение ее газового состава. — «Известия АН СССР», серия географ.,
1971ч № 4.
Девис Кингсли. Зарождение и развитие городов на земном таре. — Сб. «География городов». Пер. с англ. М., 1965.
Дементьев В. А. Система физико-географических районов Белоруссии. — Сб. «Физическая и экономическая
география». Минск, 1960.
Дзенс-Литовский А. Н. Соляной карст СССР. Л., 1966.
Добровольский И. А., Ефанов А. Т. Шламовые поля горнообогатительных комбинатов Криворожского бассейна и некото-
рые вопросы их рекультивации. — «Рефераты докладов и сообщений IV Уральского научно-координационного совещания по
проблеме «Растительность и промышленные загрязнения»». Свердловск, 1969.
Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь. М., 1936. (Впервые напечатано в 1892 г.)
Долотов В. А. К вопросу изучения и классификации окультуренных почв. — «Почвоведение», 1955, № 7.
Дорошенко Е. П., Элькин А. Я- Горно-техническое восстановление нарушенных территорий и задачи исследовательских
и проектных работ. — «Рефераты докладов и сообщений IV Уральского научно-координационного совещания по проблеме
«Растительность и промышленные загрязнения»»!. Свердловск, 1969.
Дорст Ж. До того как умрет природа. Пер. с франц М., 1968.
Дорфман Я. Р. Опыт применения ландшафтного анализа в разработке перспективного плана развития г. Черновцы. —
«Мат-лы к V Всесоюзному совещанию по вопросам ландшафтоведения». М., 1961.
Дорфман Я. Р. Ландшафтные исследования для целей градостроительства. — «Географический сборник», вып. 8. Львов,
1964.
Дубинский Г. П., Бабич А. Д. и др. Климат города Харькова. — «Мат-лы Харьковского отдела Географического общества
Украины», вып. 8, 1971.
Дьяконов К. Н. Ландшафтные исследования в районах влияния водохранилищ. — «Известия АН СССР», серия географ.,
1965, № 5.
Дьяконов К. Н. Опыт прогноза воздействия Печорского водохранилища на леса прибрежной зоны. — Сб. «Влияние
водохранилищ лесной зоны на прилегающие территории». М., 1970.
Еленевский Р. А. К вопросу о происхождении лугов. — «Ученые записки Горьковского ун-та», 5, 1936.
Ермолаев М. М. Географическое пространство и его будущее. — «Известия ВГО», т. 99, вып. 2, 1967.
Етеревская Л. В., Шкляр Г. Г. и др. Современное состояние и перспективы использования рекультивированных земель в
Украинской ССР. — Сб. «Прогнозирование использования земельных ресурсов УССР и Молдавской ССР», ч. 2. Киев, 1971.
Ефанов А. Т. Естественное семенное возобновление древесных растений на скалистых и глинистых отвалах
Криворожского бассейна. — «Рефераты докладов и сообщений IV Уральского научно-координационного совещания по
проблеме «Растительность и промышленные загрязнения»». Свердловск, 1969.
Ефименко П. П. Первобытное общество. Изд. 3-е. Киев, 1953.
 Жандаев М. Ж. Антропогенные формы рельефа предгорий Заилийского Алатау. — «Вопросы географии Казахстана»,
вып. 10. Алма-Ата, 1963.
Жегалова С. К. Материалы по истории земледелия и земледельческой техники Европейского севера XIX века. — В кн.:
«Аграрная история Европейского севера СССР». Вологда, 1970.
Жекулин В. С. К вопросу о типологии ландшафтов Северо-Запада РСФСР. — «Ученые записки Латвийского ун-та», т.
37, 1961.
Жекулин В. С. Сельскохозяйственная освоенность ландшафтов Новгородского края в XII—XVI вв. — «Известия ВГО»,
т. 104, вып. 1, 1972.
Забелин И. М. Теория физической географии. М., 1959.
Забродская М. П. Антропогенная эволюция ландшафтов саванн Африки. — «Известия ВГО», т. 100, вып. 3, 1968.
Загоровский В. П. Белгородская черта. Воронеж, 1969.
Зайцев Г. А. Лесная рекультивация территорий, нарушенных промышленностью. Автореф. канд. дисс. М., 1970.
Залесская Л. С. Курс ландшафтной архитектуры. М., 1964. «Защита природной среды». — «Проблемы мира и социализ-
ма», 1972, № 6.
Звонкова Т. В., Саушкин Ю. Г. Проблемы долгосрочного географического прогноза. — «Вестник МГУ», серия
география, 1968, № 4.
Зенкевич. Л. А. Материалы к сравнительной биогеоценологии суши и океана. — «Журнал общей биологии», т. XXXVIII,
№ 5, 1967.
Измаильский А. А. Как высохла наша, степь. М.—Л., 1937. (Впервые напечатано в 1893 г.)
Иогансен Н. К. Классификация антропогенных ландшафтов. — «Вестник ЛГУ», № 24, 1970.
Исаченко А. Г. Основные вопросы физической географии. Л., 1953.
Исаченко А. Г. Основы ландшафтоведения и физико-географическое районирование. М., 1965.
Исаченко А. Г. Ландшафтоведение, архитектура и организация пригородных территорий. — «Известия ВГО», т. 98, вып.
5, 1966.
Исаченко А. Г. Основные принципы физико-географического районирования. «Geograficky casopis», XIX, 4. Bratislava,
1967.
Каар Э. Облесение отработанных сланцевых отвалов в Эстонии. — «Рефераты докладов и сообщений IV Уральского
научно-координационного совещания по проблеме «Растительность и промышленные загрязнения»». Свердловск, 1969.
Калесник С. В. Основы общего землеведения. М.—Л., 1947. Изд. 2-е. М., 1955.
Калесник С. В. Некоторые итоги новой дискуссии о «единой» географии. — «Известия ВГО», т. 97, вып. 3, 1965.
Калесник С. В. Развитие общего землеведения в СССР за советские годы. — «Известия ВГО», т. 99, вып. 5, -1967.
Калесник С. В. Общие географические закономерности Земли. М., 1970.
Калесник С. В. О некоторых недоразумениях в теории советской географии. — «Известия ВГО», т. 103, вып. 1, 1971.
Калинина А. В. Естественные и искусственные фитоценозы. — Сб. «Теоретические проблемы фитоценологии и
биогеоценологии». М., 1970.
«Калининградская область. Очерки природы». Калининград, 1969.
Камышев Н. С. Пашенные сочетания как фитоценозы. — «Труды Воронежского ун-та», 11, бот. отд., вып. 2, 1939.
Камышев Н. С. Некоторые основные проблемы агрофито-ценологии. «БМОИП, отдел биологии», т. LXXVI, вып. 2,
1971.
Кириков С. В. Изменения животного мира в природных зонах СССР. «Степная зона и лесостепь». М., 1959; «Лесная зона
и лесотундра». М., 1960.
Кириков С. В. Промысловые животные, природная среда и человек. М., 1966.
Ковалев С. А. Сельское расселение. М., 1963.
Ковда В. А., Егоров В. В. Старые и новые проблемы почвенных мелиорации в зоне орошения. — «Почвоведение», 1972,
№ 4.
Койнов М. М. Ландшафты города Львова. — «Доклады и сообщения Львовского отдела Географического общества
УССР». Львов, 1964.
Колесников П. А. Некоторые вопросы аграрных отношений на Европейском севере в период позднего феодализма. — В
кн.: «Аграрная история Европейского севера СССР». Вологда, 1970.
Кореневский С. М. Влияние соляного карста на развитие ландшафтов Закарпатья и Прикарпатья. «Второе совещание по
ландЩафтоведению». — Тезисы докладов. Львов, 1956.
Корнилов Б. А. Физико-географические исследования в районе Печорского водохранилища. — Сб. «Влияние
водохранилищ лесной зоны на прилегающие территории». М., 1970.
Котельников В. Л. Задачи советского ландшафтоведения в связи с участием географов в выполнении Сталинского плана
преобразования природы — «Вопросы географии», сб. 23. М., 1950.
Котельников В. Л., Саушкин Ю. Г. Население и природа. — Сб. «Научные проблемы географии населения». М., 1967.
Котлов Ф. В. Изменение природных условий территории Москвы под влиянием деятельности человека. М., 1962.
Котлов Ф. В. О региональном характере распространения некоторых инженерно-геологических явлений. — Сб.
«Природные физико-геологические и инженерно-геологические процессы и явления». М., 1963.
Котлов Ф. В., Брашнина И. А. и др. Город и геологические процессы. М., 1967.
Кравчинский Д. М. Лесовозращение. СПб., 1883.
Краткая географическая энциклопедия, т. 1. М., 1960; т. 2. М., 1961; т. 3. М., 1962.
Кратцер П. А. Климат города. Пер. с нем. М., 1958.
Крюков А. С. Физико-географические условия г. Сталинграда и воздействие на них человека. — «Вопросы географии»,
сб. 38. М., 1956.
Крюков А. С. Методы физико-географического изучения городов. — Сб. «География населения в СССР». М., 1964.
Крюков А. С. Типология ландшафтов городов. — Сб. «Вопросы географии городов». Волгоград, 1967.
Куницын Л. Ф. Освоение Западной Сибири и проблемы взаимодействия природных комплексов и технических систем.
— «Известия АН СССР», серия географ., 1970, № I.
Куницын Л. Ф., Мухина Л. И. и др. Некоторые общие вопросы технологической оценки природных комплексов при
инженерном освоении территории. — «Известия АН СССР», серия географ., 1969, № 1.
Куракова Л. И., Миланова Е. В. Ландшафты орошаемых земель зарубежной Азии. — В сб. «Природные ресурсы и куль-
турные ландшафты материков». М, 1971.
Куракова Л. И., Рябчиков А. М. Антропогенные ландшафты Юго-Восточной Азии. — В сб. «Природные ресурсы и
культурные ландшафты материков». М., 1971.
Куракова Л. И., Рябчиков А. М. Освоение и изменение ландшафтов суши. — «Вестник МГУ», серия география, 1967, №
5.
Куренной В. Н. Ландшафт и народное жилище. — «Природа», 1971, № 12.
Лавренко Е. М. Степи СССР. — Сб. «Растительность СССР», т. II. М—Л., 1940.
Лавренко Е. М. Основные проблемы биогеоценологии и задачи биогеоценологических исследований в СССР. —
«Журнал общей биологии», XXXII, № 4, 1971.
Ланге О. К-, Пшенин Г. Н. Антропогенные делювиальные пе-дименты подгорных лёссовых равнин Ферганы и
Приташкентско-го района. — «Известия ВГО», т. 101, вып. 4, 1969.
«Ландшафтная архитектура». — Сб. М., 1963.
Ленькова А. Оскальпированная земля. Пер. с польск. М., 1971.
Лепнева С. Г. Жизнь в озерах. — В кн.: «Жизнь пресных вод СССР», т. III. М—Л., 1950.
«Леса СССР», т. 1. М, 1966.
Лидов В. П. Антропогенный фактор в развитии ландшафтов. —• «География и хозяйство», сб. 8. М, 1960.
Лиллема А. И. Почвы и почвенные районы Эстонской ССР. — В сб. «Вопросы генезиса и географии почв». М., 1957.
Липкинг Ю. О чем рассказывают курганы. Воронеж, 1966.
Лисецкий А. С. Птицы .города Харькова. — Сб. «Синантро-пизация и доместикация животного населения». М., 1969.
Лисецкий А. С. Оросительные каналы — новые места резервации грызунов на орошаемых землях и пути расселения пой-
менных видов. — «Природные и трудовые ресурсы Левобережной Украины и их использование», т. XIII. М., 1972.
Лисицына Г. Н. Орошаемое земледелие энеолитических племен юго-восточной Туркмении. — В кн.: «Земли древнего
орошения и перспективы их сельскохозяйственного использования». М., 1969.
Лоуинталь Д. Западная Европа. — В кн.: «География лесных ресурсов земного шара». Пер. с англ. М, 1960.
Лукина Е. В. Прибрежно-водная растительность Горьковско-го водохранилища. «Первая конференция по изучению
водоемов бассейна Волги». — Тезисы докладов. Тольятти, 1968.
Луцкий С. Л. Роль деятельности человека в формировании и внешнем облике современных ландшафтов западных
областей УССР. «Научные записки Львовского ун-та», т. 40. — «Географический сборник», вып. 4. Львов, 1957.
Львович М. И. Человек и воды. М., 1963.
Львович М. И. Водные ресурсы земного шара и их будущее. — «Известия АН СССР», серия географ., 1967, № 6.
Львович М. И., Коронкевич Н. И. Ориентировочный прогноз использования и охраны водных ресурсов СССР на уровне
2000 г. — «Известия АН СССР», серия географ., 1971, № 2.
Маданов П. М., Войкин Л. М. и др. Вопросы палеопочвове-дения и эволюции почв Русской равнины в голоцене. Казань,
1967.
Марков В. Д., Носков И. Ф. Состояние выработанных площадей торфяных месторождений на территории РСФСР. — Сб.
«Природные условия и возможности использования торфо-карь-ерных площадей». М., 1968.
Марков К. К. Преобразовательное землеведение (неогеография) и коммунистическое строительство. — Сб. «Советская
география в период строительства коммунизма». М., 1963.
Марков М. В. Агрофитоценоз как основной объект изучения агрофитоценологии, науки об искусственных посевах
растений. — «Мат-лы первого межвузовского научного совещания по вопросам агрофитоценологии». Казань, 1969.
Марков М. В. Агрофитоценоз и процесс его становления. —^ Сб. «Теоретические проблемы фитоценологии и
биогеоценологии»-.
М., 1970.
Мартонн Э. Основы физической географии, т. III. Биогеография. Пер. с франц. М., 1940.
Мартонн Э. Физическая география Франции. Пер. с франц. М., 1950.
Марш Джордж Перкинс. Человек и природа или о влиянии человека на изменение физико-географических условий.
Пер. с англ. СПб., 1866.
Матарзин Ю. М., Мацкевич И. К. Вопросы морфометрии и районирования водохранилищ. — «Вопросы формирования
водохранилищ и их влияния на природу и хозяйство», вып. 1. Пермь, 1970.
Матарзин Ю. М., Сорокина Н. Б. Формирование высшей водной растительности в Камском водохранилище. —
«Вопросы формирования водохранилищ и их влияния на природу и хозяйство», вып. 1. Пермь, 1970-а.
Матарзин Ю. М., Сорокина Н. Б. Формирование мелководий камских водохранилищ. —, «Вопросы формирования
водохранилищ и их влияния на природу и хозяйство», вып. 1. Пермь, 1970-6.
«Материалы региональной конференции «Антропогенные ландшафты Центральных черноземных областей и
прилегающих территорий»». Воронеж, 1972.
Мельников Н. В. Проблемы использования природных ресурсов. — «Вестник АН СССР», 1967, № 7.
Мельников Н. В., Симкин Б. А. Открытый способ разработки полезных ископаемых — новая отрасль горного
производства. — «Развитие горных работ в СССР». М., 1968.
Мельникова Г. Л. Природные условия мелководий крупных равнинных водохранилищ. — «Известия АН СССР», серия
географ., 1967, N° 2.
«Микроклимат карьеров Урала». Свердловск, 1970.
Миланова Е. В. Современные ландшафты Леванта. Авто-реф. канд. дисс. М., 1969.
Мильков Ф. Н. Лесостепь Русской равнины. М., 1950.
Мильков Ф. Н., Бердникова 3. П. Типы местности и урочищ колхоза имени Чапаева, Калачеевского района Воронежской
области. —■ «Труды Воронежского ун-та», т. 46. Воронеж, 1956.
Мильков Ф. Н. К проблеме развития современных ландшафтных комплексов. — «Известия ВТО», т. 96, вып. 1, 1964.
Мильков Ф. Н. Природные зоны СССР. М., 1964-а.
Мильков Ф. Н. Географический ландшафт и ландшафтная архитектура. — «Известия ВГО», т. 96, № 5, 1964-6.
Мильков Ф. Н. Парагенетические ландшафтные комплексы. — «Научные записки Воронежского отдела
Географического общества СССР». Воронеж, 1966.
Мильков Ф. Н. Карта типов местности и ее прикладное значение для целей сельского хозяйства. — «Географический
сборник», вып. 2. Казань, 1967.
Мильков Ф. Н. Основные проблемы физической географии. М., 1967-а.
Мильков Ф. Н. Памяти Владимира Николаевича Сукачева. — «Научные записки Воронежского отдела Географического
общества СССР». Воронеж, 1968.
Мильков Ф. Н. Контрастность сред и ее географические следствия. — Сб.: «Философия и естествознание», вып. 2.
Воронеж, 1968-а.
Мильков Ф. Н. Антропогенное ландшафтоведение и вопросы краеведения в высшей школе. — «Вопросы вузовского и
школьного краеведения». Тамбов, 1969.
Мильков Ф. Н. Ландшафтная сфера Земли. М, 1970.
Мильков Ф. Н. Словарь-справочник по физической географии. М., 1960; изд. 2-е. М., 1970-а.
Мильков Ф. Н. Основные этапы и тенденции развития советской физической географии. — «Научные записки
Воронежского отдела Географического общества СССР», вып. 1, 1970-6.
Мильков Ф. Н. Географический принцип и топонимический барьер в типологии урочищ. — «Известия ВГО», 1970-в, т.
102, вып. 2.
Мильков Ф. Н. Ландшафтные участки и парагенетические ландшафтные комплексы района Галичьей горы. — В кн.:
Мильков Ф. Н., Дроздов К. А. и др. Галичья гора. Воронеж, 1970-г.
Мильков Ф. Н. О «конструктивной» географии и некоторых возможных путях развития физической географии. —
«Научные записки Воронежского отдела Географического общества СССР», 1971.
Мильков Ф. Н. и др. Каменная степь. Воронеж, 1971.
Минашина Н. Г. Изменение почвенного покрова в связи с исторической динамикой использования земель древнего
орошения. — В кн.: «Земли древнего орошения». М., 1969.
Миротворцев К Н. О значении деятельности населения в формировании природных ландшафтов. — «Труды
Воронежского ун-та», т. 24. Воронеж, 1951.
Молчанов А. А. Энергетический баланс биогеоценозов. --«Природа», 1971, № 6.
Морозов Г. Ф. Учение о типах насаждений. М.—Л., 1930.
Морозов Г. Ф. Учение о лесе. Изд. 7-е, М.—Л., 1949.
Москаленко А. Н. Из древнейшего прошлого Гремяченского района Воронежской области. — В кн.: «Природа и
хозяйство Гремяченского района Воронежской области». Воронеж, 1953.
Московский Б. Д. К вопросу п нлнннни водохранилища на примыкающие к ним прнроиние меим.чеы и, «Мат-лы межву-
зовской научной конференции по ширинам и (унция влияния водохранилищ на природу н ко itillciMii окружающих
территорий». Калинин, 1970.
Моторина Л. В. Рскулы иипиич н-мечь, нарушенных промышленностью. — «Известия ЛИ < < < I'*, еерия географ.,
1966, № 5.
Моторина Л. В. К проблеме погппиоилепни территорий, нарушенных при добыче пиле ших in iinimeMUN Сб.
«Восстановление земель после промышленных р.-мраоотк». М., 1967.
Моторина Л. В. Проблемы Гитлш шп <ыно чтаиа восстановления земель, поврежденных промышленное гыо, - -
«Вопросы географии», сб. 82. М., 1970.
Моторина Л. В., Забелина М. М, Обтр шрубсжного и отечественного опыта по рекультниицни leppn lopuii, нарушенных
горнодобывающей промышленное п.ю. М., 1!)6Н,
Моторина Л. В., Зайцев Г. А Природные ландшафты и промышленность. — Сб. «Рекультивация и Сибири и на Урале».
Новосибирск, 1970.
Надеждин Б. Б. К вопросу о принципах классификации почв.—«Почвоведение», 1960, № 1.
Неганова Л. В. О составе иодорт .чей, развивающихся на промышленных отвалах. ■ • «Рефери n.i докладов и сообщений
IV Уральского иаучно-коорднпацпоипоп) совещания по проблеме «Растительность и промышленные загрязнения»».
Свердловск, 1969.
Ненароков М. И. Состояние естественных пастбищ на склонах. — В кн.: «Улучшение естественных пастбищ на
склонах». Воронеж, 1964.
Нестеров В. Г. Общий очерк Бузулукского бора. — В кн.: Е. Д. Годнее и др. Бузулукскпп бор, т. 1. М.—Л., 1949.
Неулыбина А. А. О роли антропогенного фактора в формировании природных комплексов Иренско-Сылвенского
поречья.— «Ученые записки Пермского ун-та», № 230. Пермь, 1970.
Ниценко А. А. Линдулонская лиственничная роща. — «Ботанический журнал», т. 44, № 9, 1959.
Обервилль А. Тропическая Африка. — В кн.: «География лесных ресурсов земного шара». М., 1960.
«Об улучшении сельскохозяйственного использования земель нечерноземной полосы Европейской части СССР». М.,
1952.
Овчинников В. А. Взаимосвязь природных и горнотехнических факторов при рекультивации земель, нарушенных
открытыми горными работами. — Сб. «Восстановление земель после промышленных разработок». М., 1967.
Падалка И. Там, где были «шрамы земли». «Правда», 13 августа 1970 г.
Парсон Р. Природа предъявляет счет. Пер. с англ. М., 1969.
Пассек Т. С. Периодизация трипольских поселений. — «Мат-лы и исследования по археологии СССР», № 10. М.—Л.,
1949.
Переход В. И., Гинзбург Г. А. Изменение лесистости Белорусской ССР. — «Сборник научных работ», вып. VI (Ин-т леса
АН БССР). Минск, 1955.
Печи М. Изучение топологии геосистем в Венгрии. «Топология геосистем-71». — Мат-лы к симпозиуму. Иркутск, 1971.
Пидогушчко И. Г. О ледниковом периоде, вып. 2. Биологические и географические особенности представителей
четвертичной фауны. Киев, 1951.
Плетников Ю. К- Предмет географии и наука о взаимодействии общества с природой. — Сб. «Природа и общество». М.,
1968.
Погребняк П. С. Нижнеднепровские пески и проблема их освоения. — «Природа», № 8, 1953.
Погребняк П. С. Общее лесоводство. Изд. 2-е. М., 1968. Подлипский Ю. И., Широков В. И. Изменение температурного
режима воды в нижнем бьефе крупных ГЭС Сибири. — «Мат-лы межвузовской научной конференции по вопросам изучения
влияния водохранилищ на природу и хозяйство окружающих территорий». Калинин, 1970.
Покровская Т. Н., Россолимо Л. Л. Черты евтрофирования озера Селигер. — В сб. «Типология озер». М., 1967.
Покшишевский В. В. О некоторых задачах комплексных физико-географических исследований городов. — «Вопросы
географии», сб. 28. М, 1952.
Попов В. А., Рустамов А. К. Антропогенная зоогеография. «Межвузовская зоогеографическая конференция, 5-а», ч. 1.
Казань, 1970.
Потапов А. А. Зарастание водохранилищ при различном режиме уровней. — «Ботанический журнал», т.
44, № 59, 1959.
Потапов А. А. Зарастание мелководий водохранилищ Европейской части Союза ССР гидрофитами, их хозяйственное
использование и санитарно-эпидемиологическое значение. Авто-реф. докт. дисс. М., 1962.
Преображенский В. С. Новые вехи советской физической географии.— «Природа», 1967, № 8.
«Примечательные природные ландшафты СССР и их охрана». М., 1967.
Прокаев В. И. Учет антропогенной дифференциации природных условий при физико-географическом районировании.
— «Вестник МГУ», серия география, 1965, № 5.
«Проблемы преобразования природы Средней Азии». Сборник. М., 1967.
Пуляркин Б. А. Плантационное хозяйство — закономерности размещения и особенности культурного ландшафта. —
«Известия АН СССР», серия географ., 1971, № 1.
Пушкова Л. Н. Москворецко-Окская равнина в процессе освоения человеком. — «Ученые записки Московского
областного педагогического ин-та», т. 207, 1968.
Ракитников А. Н. География сельского хозяйства. М., 1970. Раман К. Г. Типология географических ландшафтов
Средней Видземе. Автореф. канд. дисс. Рига, 1958.
«Растительный покров Белоруссии» (с картой 1:1000 000). Минск, 1969.
Рева М. Л., Бакланов В. И. Некоторые результаты фитоме-лиорации терриконов Донбасса. — Сб. «Охрана природы на
Урале», вып. 7. Свердловск, 1970. _'
Ретеюм А. Ю. IIечспеиис нрир" mi,m \I НЧШЙ И IDIHIX влияния Рыбинского UI>'UI*|I.MIII шит It iинiiHt in■ 1и\|и|||11лищ
лесной зоны на прилп .iKiiiiin i• |• |>м 11>|<iui s\ I'l/n
Розанов A. II. Д|)гш|1т ini и ...... и .п.. in >i i и и шиш, В кн.:
Доклады советских ппчпоиедпи к \П А\ • < и фпаниму конгрессу в США. М., I960.
. Розов Н. Н. Земельные |нч yjn-м i n I lpiipn>iiiuc ресурсы
Советского Союза, их пени и, ннкнпм и i......|.....ницщ)!!». М.,
1963.
Россолимо Л. Л. llriidp.iiiiMMi' мини"! (ми i ы|г изменения озер культурных ланд1иа(|>i• >и i о -Inn..........i .....p»
M., 1967.
Россолимо Л. Л. Ilyili р.нппшч u M'|I и |. \ 'ii,i \ pi|i,ix ./ЫНД-
шафтах. — «Известия ЛИ ('.(.( Г-, < i pn>......р »ф , l'"»M, JSfl» I.
Рубилин Е, В., Дологоп И I Мни............ п.ниш сельскохозяйственного использования па in ь.....|и.и- MI......им и I'I-IIO под-
золистых почв. — «Вестник JII.V-, I'dii, .N" d
Рубцов В. И. Леса Центрши.ни Черни паники рчипцм, «Леса СССР», т. 3. М., 1966.
Рубцов В. И. Культуры menu м штигимш II1/1, 2-е. М,, 1969.
Русин Н. П. Климат ссльскиммяж тпшыч .....н-11 .'I , 1!)Г)5.
Рынков П. И. Топогра(|)пя (>pi in \ \>\ i к<>ii i \ гм-(щIIн В кн.:
«Оренбургские степи в трудах II. II Рычмкы, • A Ии р. мпиня, С. С. Неуструева». М., 1949. (Впсриые и.ни■гн.иш
и lid'.' г)
Рябчиков А. М. Антропогенный <|>.и% тр щмппнпн к'осфе-ры.—'«Вестник МГУ», серия географии, I'dll, ЛЬ '.'
Рябчиков А. М. Структура и динамики ими ф. ры, ?? естественное развитие и изменение челпиекпм Д\ I'd".'
Саймоне Дж. О. Ландшафт и армией i \ рп Пер i ,nu i М , 1965.
Сапожникова С. А. Некоторые исигшини ш кипым n.иксов в условиях Средней Азии. — «Известии ИМ > , i 'И, ими
А, 19Г)1.
Саушкин Ю. Г. Культурный лаидниф! IЬщр<,, ы нмира-
фии», вып. 1, 1946.
Саушкин Ю. Г. Географические очерки прпр<> n.i и сельски-" хозяйственной деятельности населении и р.илнчньи
р.нЬншх Советского Союза. М, 1947.
Саушкин Ю. Г. К изучению ландшафиш < < ( Р, 1пменгнных в процессе производства. — «Вопросы i em pai|inn ■■, си,
'.'I M,, 1951.
Саушкин Ю. Г. Географический прпиим пи гроши енных про* цессов в природе. — «География в школе . I'ldM, № '1,
Саушкин Ю. Г. Географические нрт по 1Ы, — «I Ipupmui», i968-a, № 7.
Саушкин Ю. Г. Введение в экономическую reni рпфию. Изд. 2-е. М., 1970.
Саушкин Ю. Г. Географические прогни u.i, И ки I ещ-рц-фический ежегодник. «Земля и люди 19/1». М, 19/0 а
Семенов-Тян-Шанский В. П. Город и дереини м I пропей-ской России. — «Записки Русского Географический» oniiieenwi
no отделению статистики», т. 10, вып. 2. СПб., 1910.
Семенов-Т ян-Шанский В. П. Район и страна. М Д., 1928.
Сидоренко А. В. Человек, техника, земля. М., I *>(17.
Скрипчинский В. В., Танфильев В. Г. и др. Искусетиенпос восстановление первичных типов растительности как
составной части биогеоценозов. — «Ботанический журнал», т. 56, № 2, 1971.
Смирнов А. П. Очерки по истории древних Булгар. — «Труды Государственного исторического музея», вып. 11. М.,
1940.
Смирнов А. П., Мерперт И. Я. Археологическая экспедиция на строительстве Куйбышевской гидроэлектростанции в
1952 году. — «Вестник АН СССР», 1953, № 1.
Смирнова Е. Д. Опыт составления ландшафтных карт для обоснования архитектурных проектов. — В кн.: «Вторая
научно-техническая конференция по картографии». — Тезисы докладов. Л., 1966.
«Современное состояние природной среды (биосферы) на территории Европы и пути ее сохранения и улучшения», ч. 1.
М., 1971 (ротапринт).
Соколова Л. А. и др. Луга и травяные болота. «Растительный покров СССР». Пояснительный текст к «Геоботанической
карте СССР». М. 1 : 4 000 000. М.—Л., 1956.
Соколова Н. Ю. Донная фауна и особенности ее формирования в малых водохранилищах бассейна Волги. Сообщение 2.
«БМОИП, отд. биолог.», т. LXXVI, вып. 3, 1971.
Солнцев Н. А. Природный географический ландшафт и некоторые общие его закономерности. — «Труды Второго
Всесоюзного Географического съезда», т. 1. М., 1948.
Солнцев Н. А. К теории природных комплексов. — «Вестник МГУ», серия география, 1968, № 3.
Солопов А. В. Взаимовлияние оазисов и пустынь. — «Проблемы освоения пустынь», 1971, № 4.
Спейт О. X. К. Индия и Пакистан. М., 1957.
Строков В. В. Орнитофауна некоторых городов. Советского Союза и ее динамика. — «Вопросы географии», сб. 82. М.,
1970.
 Сукачев В. Н. Болота, их образование и свойства. Изд. 3-е. Л. — Лесной, 1926.
Сукачев В. Н. Дендрология с основами лесной геоботаники. Л., 1934.
Сукачев В. Н. Терминология основных понятий фитоценологии.— «Советская ботаника», 1935, № 5.
Сукачев В. Н. О некоторых основных вопросах фитоценологии. — «Проблемы ботаники», 1. М.—Л., 1950.
Сукачев В. Н., Зонн С. В. Методические указания к изучению типов леса. Изд. 2-е. М., 1961.
Сукачев В. Н. и Дылис В. Н. (редакторы). Основы лесной биогеоценологии. М., 1964.
Сухарев И. П., Пашнев Г. С. Пруды Центрально-Черноземной полосы. Воронеж, 1968.
Талиев В. И. Флора Крыма и роль человека в ее развитии. — «Труды общества испытателей природы при Харьковском
ун-те», т. XXXV. Харьков, 1901.
Тарасов Ф. В. Типы местности и урочища территории колхоза «Тихий Дон» Давыдовского района, Воронежской облас-
ти. — «Труды Воронежского ун-та», т. 54. Воронеж, 1957.
Тарасов Ф. В. К проблеме изучения физико-географической среды советских городов. — «Научные записки
Воронежского отдела Географического общества СССР», 1971.
Тарасов Ф. В. Некоторые аспекты ландшафтной структуры г. Воронежа. — «Научные записки Воронежского отдела
Географического общества СССР», 1970, вып. 2.
Тарвердиев Р. Б. Некоторые вопросы районирования водохранилищ. — «Мат-лы первого научно-технического
совещания по изучению Куйбышевского водохранилища», вып. 1. Куйбышев, 1963.
Тарчевский В. В., Чибрик Т. С. Закономерности формирования естественной растительности на отвалах при открытой
добыче угля в Челябинском угольном бассейне. — «Рефераты докладов и сообщений IV Уральского научно-координационного
сове-. щания по проблеме «Растительность и промышленные загрязнения». Свердловск, 1969.
«Тезисы докладов Всесоюзного научно-технического совещания по рекультивации земель, нарушенных горными
работами». М., 1968.
Тишлер В. Сельскохозяйственная экология. Пер. с нем. М., 1971.
Толстое С. П. Об использовании данных исторических наук для практики народного хозяйства. — В кн.: «Земли
древнего орошения и перспективы их сельскохозяйственного использования». М., 1969.
Треварта Г. Япония. Пер. с англ. М., 1949.
Трохимчук С. В. Изменение ландшафтов Стрыйско-Санской котловины в Украинских Карпатах за историческое время.
Ав-тореф. канд. дисс. Львов, 1968.
Урбан Б. Э. Изучение мелководий. — «Труды 1-го научно-технического совещания по проектированию, строительству и
эксплуатации водохранилища», вып. 1. Львов, 1958.
Ушаков Д. Н. (ред.). Толковый словарь русского языка, т. 4. М., 1940.
Уэруэйн Джордж. Пригородная зона. — В сб. «География городов». Пер. с англ., М., 1965.
Файбусович Э. Л. Об учете хозяйственного воздействия человека при ландшафтных исследованиях. — «Мат-лы к V Все-
союзному совещанию по вопросам ландшафтоведения». М., 1961.
Федоров М. В. Почвенная микробиология. М., 1954.
Федотов В. И. Опыт классификации и типологии антропогенных комплексов известнякового севера Среднерусской
лесостепи.— «Вопросы ландшафтной географии». Воронеж, 1969.
Федотов В. С. Террасирование склонов под сады и виноградники Молдавии. Кишинев, 1961.
«Физико-географическое районирование Центральных черноземных областей». Воронеж, 1961.
Филонов К. П. Фауна наземных позвоночных города Мелитополя. — Сб. «Синантропизация и доместикация животного
населения». М., 1969.
Фортунатов М. А. Проблема сооружения водохранилищ и предварительные итоги их учета в различных частях света.
— «Мат-лы первого научно-технического совещания по изучению Куйбышевского водохранилища», вып. 1. Куйбышев, 1963.
Фортунатов М^ А. Типизация и группировка водохранилищ различного хозяйственного назначения. — «Мат-лы
межвузовской научной конференции по вопросам изучения влияния водохранилищ на природу и хозяйство окружающих
территорий». Калинин, 1970.
Хвойко В. В. Начало земледелия и бронзовый век в Среднем Приднепровье. — «Труды 13-го Археологического съезда»,
том 1. М., 1907.
Хейердал Тур. Угроза мировому океану. — «Литературная газета», 29 сентября '1971 г.
Цветков М. А. Изменение лесистости Европейской России с конца XVII столетия по 1914 год. М., 1957.
Чарушин Г. В. Новейшие провалы в среднем Поволжье. — «Известия ВГО», 1970, т. 102, вып. 6.
Чарушин Г. В., Хабибулина Ф. С. и др. Своеобразный рельеф на месте горных выработок. — «Природа», 1969, № 10.
Чернобровцев М. С, Соловьев К. П. Старейшая культура лиственницы польской в Воронежской области. — «Известия
Воронежского отделения Всесоюзного ботанического общества». Воронеж, 1963.
Черч Р. Дж. Г. Западная Африка. М., 1959.
Шенников А. П. Луговая растительность СССР. — Сб «Растительность СССР», т. 1. М.—Л., 1938.
Шилькрот Г. С. Черты типологических изменений Валдайского озера. — Сб. «Антропогенный фактор в развитии озер».
М., 1967.
Шилькрот Г. С. Сравнительная гидрохимическая характеристика некоторых озер Валдайской возвышенности. — В сб.
«Типология озер». М., 1967-а.
Шмитхюзен И. Общая география растительности. Пер. с нем. М., 1966.
Шульман Н. К. К вопросу об антропогенных ландшафтах. — «Записки Амурского областного музея краеведения», 6, №
1, 1970.
Эйгенсон М. С. Физико-географический прогноз. — Сб. «Советская география в период строительства коммунизма». М.,
1963.
Экзерцев В. А. О возникновении новой флоры и растительности в зоне мелководий волжских водохранилищ. — «Мат-лы
межвузовской научной конференции по вопросам изучения влияния водохранилищ на природу и хозяйство окружающих терри-
торий». Калинин, 1970.
Экзерцев В. А., Белавская А. П. и Кутова Т. Н. Растительность волжских водохранилищ. «Первая конференция по изуче-
нию водоемов бассейна Волги». — Тезисы докладов. Тольятти, 1968.
Энциклопедический словарь географических терминов. М., 1968.
Яцунский В. К- Историческая география как научная дисциплина.— «Вопросы географии», сб. 20. М., 1950.
Aubreville A. Climats, forests et desertification de J'Afrique tropical. Paris, 1949.
Bauer Hermann Josef. Untersuchungen zur biozonologischen Sukcession im ausgekohlten Kolner Braunkohlenrevier. «Natur
und Landsch.», 1970, 45, N 8.
Buchwald K. Der Mensch in der Industrie Gesellschaft und die Landschaft. «Natur», 1962, 70, N 3—4.
Fellmann Walter. Die Welterdolwirtschaft. «Geogr. Ber.», 15, N 56, 1970.
Fels E. Der wirtschaftende Mensch als Gestalter der Erde. Stuttgart, 1954.
Fels E. Die grofie Staussen der Erde. «Z. Wirtschaftsgcorg», 14, N 8, 1970.
Heintze G. Nutzbarmachung von Abbauflachen. «Natur und Landsch.», 45, N 4, 1970.
Jgbozurike Matthias U. Ecological -balance in tropical agriculture. «Geogr. Rev.», 61, N 4, 1971.
Jaeger F. Versuch einer antropogeographischen Gliederung der Erdoberflache. «Petermanns Mitteilungen», T. 80, N 12, 1934.
Kostrowicki A. S. Z problematyki badawczej Systemu czlo-wiek-szodowsko «Prz. geogr.», 1970, 42, N 1.
Lotschert W. Heidelandschaft. Entstehung und Erhaltung. «Naturschutz- und Naturparke», 3, N 58, 1970.
«Man's Role in Changing the Face of the Earth.». An International Symposium. Ed. by W. L. Thomas. Chicago Univ. Press.
Chicago, 1956.
Marsh G. P. Man and Nature. London, 1864.
Miller G. Basic data on the economy of the Netherlands. «Overs. Bus. Repts.», N 12, 1970.
Moser H. Modellvorhaben zur Entwicklung neuer Landschafts-strukturen: Beispiel Speesart. «Natur und Landsch.», 1971, T. 46,
N 10.
Neef E. Die theoretischne Grundlagen der Landschaftslehre. Gotha/Leipzig, 1967.
«Reklamation creates new resource». «Coal Age», 74, N 12, 1969.
Rikli M. Das pfalnzenkleid der Mittelmeerlander. Bd. 6, I—II. Bern, 1943—1945.
Sillans R. Les savanes de l'Afrique centrale. Paris, 1958.
Walter G. Grasslander und4 savannen in Tropen. «Scientia», 100, N 7—8, 1965.
White L. P. Brousse tigree patterns in Southern Niger. «J. Ecol.», 58, N 2, 1970.
«World atlas of Agriculture». Novara, 1969.