Geoarkheologia 3A Estestvennonauchnye Metody V Arkheologicheskikh Issledovaniakh

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ
ТОМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТ ГЕОЛОГИИ И МИНЕРАЛОГИИ ИМ. В.С. СОБОЛЕВА
Я.В. Кузьмин
ГЕОАРХЕОЛОГИЯ:
ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ
В АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЯХ
Томск
Издательский Дом Томского государственного университета
2017
Я.В. Кузьмин. Геоархеология
УДК 551.4+551.79+552.08+56+612.039.8+902.6
ББК 26.82
К89
Рецензенты:
доктор геолого-минералогических наук С.В. Лещинский
доктор исторических наук В.Н. Зенин
кандидат биологических наук Е.Е. Антипина
Кузьмин Я.В.
К89 Геоархеология: естественнонаучные методы в археологических
исследованиях. – Томск : Издательский Дом Томского государ-
ственного университета, 2017. – 396 с.
ISBN 978-5-94621-630-2
В книге изложены основы геоархеологии – междисциплинарного

направления на стыке археологии и естественных наук. Представлены базо-
вые знания по геоморфологии, четвертичной геологии и палеонтологии, па-
леогеографии плейстоцена, методам датирования четвертичных отложений
и археологических памятников, изотопным методам, анализу петрографии и
геохимии артефактов, а также по некоторым другим направлениям (методы
геоинформационных технологий, геофизики, почвоведения, антропологии и
молекулярной биологии).
Для студентов, магистрантов, аспирантов и научных работников – архео-
логов, геологов и географов.
УДК 551.4+551.79+552.08+56+612.039.8+902.6
ББК 26.82
Работа выполнена при поддержке

Программы повышения конкурентоспособности
Томского государственного университета в Лаборатории континентальных
экосистем мезозоя и кайнозоя геолого-географического факультета
Томского государственного университета
и в Институте геологии и минералогии СО РАН
ISBN 978-5-94621-630-2 © Кузьмин Я.В., 2017

© Томский государственный университет, 2017
2
Предисловие
MINISTRY OF EDUCATION AND SCIENCE

OF THE RUSSIAN FEDERATION
NATIONAL RESEARCH TOMSK STATE UNIVERSITY
RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES

SIBERIAN BRANCH
V.S. SOBOLEV INSTITUTE OF GEOLOGY AND MINERALOGY
Y.V. Kuzmin
GEOARCHAEOLOGY:
METHODS OF NATURAL SCIENCES
IN ARCHAEOLOGICAL RESEARCH
Tomsk
Publishing House of Tomsk State University
2017
3
UDC 551.4+551.79+552.08+56+612.039.8+902.6
LBC 26.82
К89
Reviewers:
Doctor of Geological-Mineralogical Sciences S.V. Leshchinsky
Doctor of Historical Sciences V.N. Zenin
Candidate of Biological Sciences E.E. Antipina
Kuzmin Y.V.
К89 Geoarchaeology: Methods of Natural Sciences in Archaeological
Research. – Tomsk : Publishing House of Tomsk State University, 2017. –
396 р.
ISBN 978-5-94621-630-2
In this book, the basics of geoarchaeology – an interdisciplinary field

connecting archaeology and the natural sciences – are presented. The fundamental
information on geomorphology, Quaternary geology and palaeontology,
palaeogeography of the Pleistocene, methods of dating Quaternary sediments and
archaeological sites, isotope methods, analysis of petrography and geochemistry
of artefacts, and some other sciences (geographic information systems,
geophysics, soil sciences, physical anthropology and molecular biology) is
presented.
The book is intended for both undergraduate and graduate students, and for
academic scholars – archaeologists, geologists, and geographers.
UDC 551.4+551.79+552.08+56+612.039.8+902.6
LBC 26.82
This work was supported by the Tomsk State University Competitiveness

Improvement Program at the Laboratory of the Mesozoic and Cenozoic Continental
Ecosystems (Faculty of Geology and Geography, Tomsk State University),
and by the V.S. Sobolev Institute of Geology and Mineralogy, Siberian Branch
of the Russian Academy of Sciences
ISBN 978-5-94621-630-2 © Kuzmin Y.V., 2017

© Tomsk State University, 2017
4
Посвящается памяти
выдающихся российских геоархеологов
Семена Марковича Цейтлина,
Леопольда Дмитриевича Сулержицкого
и Андрея Алексеевича Величко
Никто не обнимет необъятного.
Козьма Прутков. Плоды раздумья (1854)
Идея написания этой книги возникла в июле 1998 г. Начало было по-
ложено в результате беседы автора в окрестностях Денисовой пещеры
(Горный Алтай) с Геннадием Федоровичем Барышниковым, одним из ве-
дущих российских и мировых археозоологов. Он сказал, что через десять
лет я должен написать книгу по геоархеологии. В начале 2000-х гг. архео-
лог Василий Николаевич Зенин упомянул о необходимости создать та-
кую сводку, где понятным для гуманитария – выпускника университе-
та – языком будут изложены основы применения естественных наук в
археологии, с практическими советами по отбору проб. Понимая, что
создание подобной книги потребует много времени и сил, я постепен-
но начал подбирать соответствующие материалы. Этому в значитель-
ной мере способствовали долговременные визиты в США в 1990–
2000-х гг., где в Университете Аризоны (г. Тусон, штат Аризона) к мо-
им услугам была прекрасная библиотека англоязычной литературы по
геоархеологии.
Мой первый контакт с геоархеологией состоялся в начале 1979 г.,
когда я познакомился с археологом Валерием Петровичем Степановым,
работавшим в Лаборатории новейших отложений и палеогеографии
плейстоцена географического факультета Московского государственного
университета. Я был студентом третьего курса кафедры общей физиче-
ской географии и палеогеографии того же факультета. Летом 1979 г. я
принял участие в изучении археологического памятника в бухте Мелко-
водной (Приморье) методами естественных наук. Мы с В.П. Степановым
начали сотрудничать в той области, которая сейчас называется геоархео-
логия; это выразилось в публикациях студенческого уровня (см., напри-
мер: Кузьмин, Степанов, 1982). Желание попробовать свои силы в геоар-
хеологии прочно укрепилось в моем сознании с конца 1970-х гг.
5
Полноценное же начало моей деятельности на стыке естествен-

ных наук и археологии имело место в 1986 г., когда я поступил в очную
аспирантуру Тихоокеанского института географии ДВО РАН (г. Влади-
восток; тема «Природная среда и древний человек в Приморье»).
По собранным и обработанным в 1986–1990 гг. материалам в 1991 г.
была написана и защищена кандидатская диссертация, опубликованная
впоследствии (Кузьмин, 1994). Продолжая геоархеологические исследо-
вания на Дальнем Востоке России и в сопредельных странах Восточной
Азии, я обобщил все имеющиеся на начало 2000-х гг. данные по этому
обширному региону (Кузьмин, 2005а); они легли в основу докторской
диссертации, защищенной в конце 2006 г.
В 1970–1980-х гг. я познакомился с тремя выдающимися россий-
скими (советскими) геоархеологами – С.М. Цейтлиным (1920–1996),
Л.Д. Сулержицким (1929–2012) и А.А. Величко (1931–2015). Семен
Маркович Цейтлин пришел в геоархеологию из геологии; он занимался
изучением четвертичных отложений Сибири. Отсюда был один шаг до
геологии палеолита (Цейтлин, 1964, 1969, 1972, 1975, 1979, 1982, 1987;
Равский, Цейтлин, 1965). Можно с уверенностью сказать, что именно
С.М. Цейтлин (вслед за В.И. Громовым, у которого он учился в аспи-
рантуре в 1950-х гг.) заложил основы современной геологии палеолита
Сибири.
Леопольд Дмитриевич Сулержицкий был представителем роман-
тиков в геологии и изотопной геохронологии. Выходец из всемирно из-
вестной семьи театральных деятелей, он внес значительный вклад в
развитие радиоуглеродного метода датирования, в том числе и археоло-
гических объектов (Сулержицкий, 1995, 1997; Мамонова, Сулержицкий,
1989, 2008).
Андрей Алексеевич Величко в начале 1950-х гг. принял «геоар-
хеологическую эстафету» от Г.И. Лазукова, как он сам об этом рассказал
(Величко, 2009). В дальнейшем А.А. Величко возглавил коллектив в
Институте географии АН СССР (РАН), который систематически зани-
мался проблемами геоархеологии (см., например: Величко и др., 1977,
1997, 2001). Вопросам геологии, стратиграфии и палеогеографии архео-
логических памятников посвящены многочисленные публикации
А.А. Величко на протяжении более чем 50 лет (Величко, 1957, 1961,
1969, 1988 и др.).
Памяти этих ученых, оказавших влияние на мое формирование
как личности и геоархеолога, я посвящаю данную книгу.
6
Помимо очевидного дефицита справочной и учебной литературы

по геоархеологии на русском языке (см. гл. 1), побудительным мотивом
к написанию данной книги стала практика общения с археологами
Москвы, Новосибирска, Владивостока, Санкт-Петербурга, Иркутска,
Читы, Магадана и других городов России. Неоднократно я убеждался в
том, что многим гуманитариям практически незнакомы основы есте-
ственных наук, которые применяются в мировой геоархеологии как ми-
нимум с 1950-х гг. Так, на мой наивный вопрос студента-третье-
курсника (в конце 1970-х гг.) одному из мэтров советской археологии
Д.А. Авдусину «Почему при определении возраста средневековых по-
гребений в Гнёздове (Смоленская область) не был использован радио-
углеродный способ датирования?» я получил следующий ответ: «Мои
коллеги сказали, что данный метод не является достаточно точным».
К сожалению, феномен слабого знакомства российских археологов с
методами, приемами и возможностями естественных наук при изучении
доисторических объектов все еще имеет место. Восполнить недостаток
методической, справочной и учебной литературы по междисциплинар-
ному направлению под названием «геоархеология» призвана данная
книга.
При подготовке текстов и иллюстративного материала я получил
помощь и поддержку от ряда коллег, которым хотелось бы выразить
глубокую признательность; это Е.Е. Антипина, А.Ю. Казанский,
А.В. Панин и А.Н. Сорокин (Москва); С.В. Лещинский и Е.М. Буркано-
ва (Томск); А.Н. Молодьков (Таллин, Эстония); С.В. Святко (Белфаст,
Великобритания); А.В. Гребенников (Владивосток); М.Д. Гласкок (Ко-
7
лумбия, штат Миссури, США); а также А.А. Синицын (Санкт-Пе-

тербург), А.А. Бондарев (Омск) и В.Е. Омелько (Владивосток). Благода-
ря их замечаниям и предложениям данная работа только выиграла. Осо-
бая благодарность С.В. Лещинскому, оказавшему всемерную поддержку
на финальном этапе подготовки книги к изданию.
Естественно, что в содержание глав и разделов этой сводки могли
закрасться ошибки и неточности, ответственность за которые полно-
стью лежит на авторе. Я буду благодарен всем, кто не сочтет за труд со-
общить свои замечания и предложения по содержанию этой книги.
Наиболее простым способом коммуникации является электронная поч-
та; адрес автора для связи: kuzmin@fulbrightmail.org.
Напоследок – об иллюстративном материале обложки этой книги.
В качестве фона для нее выбран Шестаковский яр на р. Кия (Кемеров-
ская область; фото любезно предоставлено С.В. Лещинским), в преде-
лах которого находится одно из крупнейших местонахождений мамон-
товой фауны Северной Азии и палеолитический памятник Шестаково,
изученный комплексом естественнонаучных методов. Фото автора на
обороте сделано на острове Липари близ побережья о. Сицилия; здесь
находится один из важнейших в Средиземноморье источников обсидиа-
на. Читатель найдет более детальную информацию об этих объектах на
страницах данного издания. Итак, в добрый путь!
Ярослав Кузьмин
г. Новосибирск, 18 августа 2017 г.
8
1. Общие сведения
В этой главе сформулированы цель и задачи, которые были по-

ставлены и решены автором в ходе работы, а также кратко изложено со-
держание книги. Даны развернутое определение термина «геоархеоло-
гия» и его связь с другими направлениями естественных наук; приведе-
ны сведения об истории развития геоархеологического направления.
Охарактеризованы основные источники информации по геоархеологии,
которые необходимо освоить читателю.
1.1. Цель, задачи и содержание книги
Основная цель данной работы – знакомство археологов с мето-

дами и приемами геоархеологических исследований, которое позво-
лит корректно поставить междисциплинарную задачу и решить ее с по-
мощью специалистов в области применения методов естественных наук
в археологии.
Книга адресована также геологам и географам, которые зани-
маются изучением природной среды прошлого. Они найдут здесь изло-
жение методов датирования четвертичных отложений и других спосо-
бов (изотопных, геохимических и др.) исследования природных образо-
ваний.
Задачами, которые необходимо решить для достижения постав-
ленной цели, являются:
1) предоставление базовой информации по основным направлени-
ям естественных наук, имеющим прямое отношение к геоархеологии;
2) характеристика возможностей и ограничений аналитических
методов, применяющихся в геоархеологии;
3) знакомство с правилами отбора образцов на различные виды
естественнонаучных анализов;
4) иллюстрация геоархеологических исследований на конкретных
примерах.
Освещение применения методов естественных наук в археологии
на страницах российской учебной литературы до сих пор неудовлетво-
9
рительно. Практически ничего нет по этой теме в основополагающих

учебниках (Мартынов, 2000; Археология, 2006); отдельные вопросы
геоархеологии скупо освещены в других учебных пособиях (Щапова,
1988; Деревянко и др., 1994). Разительным контрастом этим изданиям
является наиболее широко распространенный англоязычный учебник
К. Ренфрю и П. Бана, выдержавший уже семь изданий (в том числе в
цветном исполнении; см. Renfrew, Bahn, 2016), где примерно 40% со-
держания так или иначе связано с геоархеологией.
Таким образом, дефицит доступной студентам, аспирантам и
начинающим исследователям учебной и справочной литературы по
геоархеологии на русском языке очевиден, и данная книга создана с
целью заполнить эту брешь. Насколько известно автору, она представ-
ляет собой первое систематическое изложение основ геоархеологии на
русском языке.
На основании собственного более чем 30-летнего опыта работы
(фактически с 1979 г.) могу заметить, что археологу часто трудно поста-
вить задачу, которую необходимо решить методами естественных наук.
Причина кроется в том, что большинство представителей гуманитарных
наук слабо представляют себе основы геоархеологического подхода, а при-
знаться в этом и попросить совета не позволяет профессиональная честь.
По выражению одного из моих коллег-археологов, при изучении литерату-
ры по четвертичной геологии у гуманитария складывается следующее впе-
чатление: «Читаешь и понимаешь: вроде все написано ясно и правильно, а
только не для нас – не доходит в полной мере до сознания археолога из-за
неадаптированного изложения». Очевидно, что сегодня археолог должен
быть способен правильно поставить перед специалистами-естествен-
никами проблему, которую ему необходимо решить с их помощью.
Таким образом, в настоящее время изучение археологического па-
мятника без сопутствующих геоархеологических исследований является
анахронизмом. Как справедливо замечают многие геоархеологи, куль-
турный слой невозможно полноценно изучить только путем раскопок и
сбора артефактов; для этого требуется применение методов естествен-
ных наук. Стоит напомнить, что еще в середине 1970-х гг. К. Ренфрю
подчеркивал, что требующие ответа вопросы относятся не только к ар-
хеологии и геоморфологии, а к геоархеологии (Renfrew, 1976. P. 5). Ра-
боты по принципу «раскопал – зарисовал – опубликовал» устарели уже
почти полвека назад!
Что первым делом видит археолог в поле? Его взору открываются
рельеф и слагающие его отложения. В ходе разведок и раскопок в куль-
10
турном слое находят разнообразные артефакты и органические остат-

ки (растений и животных). Поэтому археологу необходимо иметь об-
щие представления о том, на какой форме рельефа находится его объ-
ект, каковы происхождение и возраст слагающих эту форму осадков,
какую информацию (прежде всего о возрасте!) можно извлечь из ана-
лиза встреченных на стоянке каменных артефактов, а также изделий из
других веществ (кости, дерева, кожи и т.д.). Автор постарался изло-
жить это доступным широкому кругу студентов, аспирантов и профес-
сионалов языком.
Книга состоит из 5 глав, посвященных основным составным ча-
стям геоархеологии: геолого-геоморфологическому блоку; основам чет-
вертичной геохронологии; изотопным методам в геоархеологии; анализу
горных пород и минералов, из которых изготовлены артефакты; изуче-
нию органических веществ в керамике. Наиболее важная информация
выделена полужирным шрифтом, что должно помочь читателю обра-
тить внимание на главные положения. В конце книги дан указатель ос-
новных терминов, объектов и персональных имен; с его помощью поль-
зователю будет легче сориентироваться в содержании издания.
В качестве стиля подачи материала автор выбрал нечто среднее
между научным трудом (с многочисленными ссылками на источники)
и руководством-учебником (с изложением основ методов). Для удоб-
ства восприятия дается расшифровка происхождения геологических и
географических терминов, с которыми многие археологи знакомы
лишь понаслышке; в некоторых случаях указано правильное ударение
(например, «гéнезис», а не генéзис и т.п.). Для облегчения знакомства с
англоязычной литературой (что совершенно необходимо на современ-
ной стадии развития науки) в тексте даются английские варианты ос-
новных терминов. Практически все упоминаемые в списке литературы
источники просмотрены и прочитаны автором лично. Общее количе-
ство источников – около 1 000; 40% ссылок даны на работы, опублико-
ванные на русском языке; остальные 60% представляют собой англо-
язычные работы. Данная работа во многом является компилятивной,
что обусловлено ее природой сводки-руководства; использовались
прежде всего источники на русском языке, а также основные англо-
язычные сводки (см. § 1.3).
Автор счел, что было бы неверно уклоняться от упоминания о
дискуссионных объектах и результатах их изучения; поэтому в данной
книге приводится информация о ряде археологических памятников, о
которых у исследователей нет единого мнения (как, например, Диринг-
11
Юрях в Якутии или Улалинка на Алтае). В качестве отдельных показа-

тельных результатов геоархеологических исследований в виде вставок
даны примеры комплексных работ, наглядно демонстрирующие воз-
можности естественнонаучных методов в археологии.
Что касается воспроизведенных в тексте рисунков и фотографий,
взятых из работ других исследователей, то хотелось бы отметить, что они
не являются точными копиями того, что опубликовано ранее, а несколько
видоизменены (в основном в техническом отношении, не затрагивая су-
ти). Это, тем не менее, позволяет автору использовать заимствованные
материалы без разрешения от держателей авторских прав.
Теперь о том, чего читатель не найдет в данной книге из-за огра-
ничений объема. Не рассматриваются естественнонаучные аспекты изу-
чения металлических артефактов, связанные с древней металлургией;
не представлены геоархеологические аспекты изучения древнего и
средневекового стекла. Не включен в книгу параграф, касающийся пет-
рографического и химического изучения керамики. Не рассматриваются
вопросы определения источников текстиля и других материалов из рас-
тительных волокон. Отсутствует информация о геоинформационных
технологиях и геофизических исследованиях в археологии, о почвенных
и антропологических методах изучения археологических объектов.
Поскольку в данной книге изложены лишь основы геоархеологи-
ческих исследований, ее нужно воспринимать только как расширенное
введение в геоархеологию. Как метко заметил М. Ватерс (Waters, 1992.
P. XXI), такая монография не является некой «поваренной книгой», с
помощью которой любое лицо, еще не знакомое с основами геоархеоло-
гии, может вести междисциплинарные работы на археологическом па-
мятнике.
Очевидно, что «Никто не обнимет необъятного». Применительно
к настоящей работе это означает, что она является лишь отправной точ-
кой для знакомства археологов и других представителей гуманитарных
наук с геоархеологией. Дать сегодня какое-либо исчерпывающее изло-
жение методов и приемов геоархеологических исследований в рамках
одного тома (300–400 страниц текста, иллюстраций и списка литерату-
ры), по моему мнению, просто невозможно. Автор попытался изложить
основы геоархеологии в кратком виде, доступном для ознакомления в
течение одной-двух недель; настолько это у него получилось – судить
читателям.
12
1.2. Понятие о геоархеологии
Современные археология и геология как научные дисциплины

возникли в конце XVIII – начале XIX в. (Клейн, 2011). В 1860-х гг. по-
явились первые фундаментальные сводки на стыке геологии и археоло-
гии (Лайель, 1864; Леббок, 1876; см. подробнее в § 1.4).
В конце XIX – первой половине XX в. геоархеология (в ее совре-
менном понимании) продолжала развиваться и окончательно оформи-
лась в 1950–1960-х гг. В это время возникли методологическая основа
направления и его терминология, которая существует по сей день.
В первой капитальной сводке по естественнонаучным методам в архео-
логии (Brothwell, Higgs, 1969а; 1-е издание – 1963 г.) были обозначены
основные блоки геоархеологии: 1) датирование; 2) природная среда
(климат, растения, животные); 3) человек (антропологические аспекты);
4) микроскопия и рентгеновские методы; 5) изучение артефактов (сырье
и его источники); 6) статистические приемы; 7) геофизические методы
разведки (Brothwell, Higgs, 1969a, 1969b).
Здесь необходимо сделать пояснение для российского читателя.
В английском языке фраза «Science in archaeology» переводится не как
«Наука в археологии» (иначе получится, что археология – это не
наука…), а как «(Естественно)Научные методы в археологии», т.е. то,
что мы сегодня называем геоархеологией в самом широком смысле. Ар-
хеология в этом конкретном случае рассматривается не как принадле-
жащая к науке («science»), а относящаяся к области искусств («arts»).
Такой же подход нужно применять и к переводу названия одного из ве-
дущих журналов по геоархеологии: «Journal of Archaeological Science».
Наиболее четко методологические вопросы геоархеологии, горячо
обсуждавшиеся в 1970-х гг., освещены в краткой статье К. Ренфрю (Ren-
frew, 1976), где автор недвусмысленно говорит о том, что «поскольку ар-
хеология, по крайней мере, доисторическая археология, получает почти все
свои базовые данные путем раскопок, каждая археологическая проблема
начинается как проблема в геоархеологии (курсив мой. – Я.К.)» («since ar-
chaeology, or at least prehistoric archaeology, recovers almost all its basic data
by excavation, every archaeological problem starts as a problem in geoarchaeol-
ogy»; Renfrew, 1976. P. 2). Также отмечалось, что археологи слишком долго
рассматривали древние памятники лишь как простые стратиграфические
последовательности, с фазами строительства и разрушения, без попыток
достичь понимания того, как эти эпизоды деятельности привели к форми-
рованию культурных наслоений (Renfrew, 1976. P. 5).
13
Ярким примером того, что с самого начала развития археологии она

была комплексной наукой, является пример с первыми раскопками в Рос-
сийской Арктике, что отметили В.В. Питулько и Е.Ю. Павлова (2010.
С. 10). Лейтенант Русского императорского флота Гавриил Андреевич
Сарычев в 1787 г. близ мыса Большой Баранов изучил древнее поселение:
«На берегу ручья нашел я обвалившиеся земляные юрты не в дальнем
одна от другой расстоянии. Сделаны они были сверх земли и казались
круглыми, в диаметре сажени три. По разрытии земли в середине нашли
кости тюленя и оленьи (курсив мой. – Я.К.), также много черепков от
разбитых глиняных горшков и два каменных треугольных ножа…» (Са-
рычев, 2016 [1802]. С. 87–88). Таким образом, уже в конце XVIII в. ис-
следователи, не обладая специальными навыками, обращали внимание на
остатки животных в культурных слоях. По-моему, это прекрасная иллю-
страция упомянутой выше позиции К. Ренфрю (Renfrew, 1976) о междис-
циплинарности современной археологии.
В терминологическом плане существуют два основных подхода к
определению целей и задач дисциплины на стыке естественных наук и
археологии. Первый из них, называемый археологическая геология
(«archaeological geology»), ставит как главную цель применение к ар-
хеологическим объектам различных геологических методов (Rapp,
1975; Rapp, Gifford, 1982, 1985a; Garrison, 2003; Herz, Garrison, 1998).
Второй подход, именуемый геоархеология («geoarchaeology»), понима-
ется чаще всего как применение в археологическом исследовании ре-
зультатов анализов, выполняемых с помощью методов естественных
наук (Butzer, 1960, 1978; Gladfelter, 1977; Hassan, 1979; Thorson, Hol-
liday, 1990; Rapp, Hill, 1998; Canti, 2001).
Принципиальным отличием геоархеологии от археологической
геологии является то, что геоархеологический подход ведет к археоло-
гической интерпретации с помощью идей и методов наук о Земле
(Rapp, Hill, 1998. P. 2). Геоархеология использует экологический подход
в археологии, сформулированный К.Ф. Батцером (Butzer, 1982). Таким
образом, геоархеология понимается шире, чем археологическая геоло-
гия. К такому определению геоархеологии близки позиции ряда росий-
ских исследователей (см., например: Долуханов, 1979; Цейтлин, 1979;
Медведев, Несмеянов, 1988; Медведев, 2008). Детали терминологиче-
ской и методологической дискуссий по этому вопросу можно найти в
работе Е.К. Лич (Leach, 1992).
Продолжает существовать термин «Science in archaeology» (см.,
например: Taylor, 1996). Подводя некоторые итоги более чем 30-лет-
14
нему периоду быстрого развития геоархеологии (с публикации в 1969 г.

книги под редакцией Д. Бротвелла и Э. Хиггса), было отмечено, что ряд
методов (например радиоуглеродный) достиг стадии зрелости (Broth-
well, Pollard, 2001. P. XVII); широкое распространение получили ком-
пьютеры. Тем не менее остается необходимость «учить археологов тео-
рии Гейзенберга», по выражению М. Полларда (Pollard, 1995). В каче-
стве нового направления предлагается исследование поведенческих ас-
пектов с помощью археологии, с широким привлечением геоархеологии
(Brothwell, Pollard, 2001. P. XVIII).
Внутри геоархеологии выделяется ряд направлений: археометрия
(«archaeometry») – изучение методами дистанционного зондирования,
датирования и химического состава артефактов; и биоархеология («bio-
archaeology») – применение методов биологии для исследования фауны
и флоры, использовавшихся древним человеком (Renfrew, 1976).
В дальнейшем термин «биоархеология» стал использоваться в основном
применительно к изучению человеческих остатков (см., например: Bio-
archaeology, 2013; Renfrew, Bahn, 2016. P. 433–476).
Первой (и самой важной) целью геоархеологии является установ-
ление положения объекта (археологического памятника) во временнóм
контексте, путем приложения принципа стратиграфии и абсолютного да-
тирования (Renfrew, 1976; Waters, 1992). Эта цель была в самых общих
чертах достигнута пионерами геоархеологии в конце XIX – первой поло-
вине XX в. Широкое использование методов датирования, которые разви-
вались с 1940-х гг. (см. гл. 3), появилось позднее, во второй половине XX в.
Второй важнейшей целью является выяснение хода естествен-
ных (т.е. природных) процессов формирования археологического па-
мятника (Renfrew, 1976; Waters, 1992), т.е. пространственный кон-
текст геоархеологии. Это направление является относительно моло-
дым, и активно развивается с 1960-х гг. (Schiffer, 1983). Помимо есте-
ственных процессов, необходим также учет культурных (т.е. связанных
с деятельностью древнего человека) влияний на формирование объекта.
Третья важнейшая цель геоархеологии – реконструкция ланд-
шафта (т.е. природной среды), в котором существовал древний человек
(Waters, 1992. P. 11). В природе различают живой (растения и живот-
ные) и неживой (главным образом, рельеф) компоненты.
Положение о геоархеологии как комплексном изучении археоло-
гических памятников в наиболее законченном виде разработано
К.Ф. Батцером (Butzer, 1982); ему принадлежит и авторство самого тер-
мина «геоархеология» (1973 г.). Главное место в методологии К.В. Бат-
15
цера, называемой экологией человека («human ecology»), уделено че-

ловеческой экосистеме, с интеграцией методов физических, биологиче-
ских и социальных наук. Контекстный подход («contextual approach»)
состоит в четырехмерном пространственно-временнóм каркасе, кото-
рый включает в себя культурную среду и природное окружение; эту ме-
тодологию можно применять как к единичному артефакту, так и к серии
древних поселений (Butzer, 1982. P. 4).
Главными компонентами изучения геоархеологическими ме-
тодами, согласно К.В. Батцеру, являются: 1) ландшафтный контекст
(геоморфология; четвертичные отложения; природная среда – главным
образом, животные и растения); 2) стратиграфический контекст (вклю-
чая датирование); 3) процесс формирования культурного слоя; 4) моди-
фикация археологических памятников (нарушения после образования,
вызванные воздействием факторов внешней среды и живых существ);
5) преобразование ландшафта (в результате воздействия человека) (But-
zer, 1982. P. 38).
Современное определение термина «геоархеология» таково:
«...подход к изучению археологических вопросов с использованием ме-
тодов и концепций наук о Земле. Внимание уделяется естественнонауч-
ному аспекту археологических остатков, особенно в геоморфологиче-
ском плане; процессу формирования археологических памятников,
пост-седиментационным преобразованиям; взаимоотношению между
культурными и естественными процессами» (Darvill, 2002. P. 156).
К понятию «геоархеология» близок другой термин – археология
окружающей среды (environmental archaeology). Он означает «изучение
природной среды и ее взаимоотношение с человеком во времени»
(Branch et al., 2005. P. 8; см. также: Dincause, 2000; Darvill, 2002. P. 135;
Renfrew, Bahn, 2016. P. 76, 233–272). Особое внимание уделяется рекон-
струкции природной среды (прежде всего, растительности) вокруг
древнего поселения, а также стратегии использования человеком ресур-
сов ландшафта (растений, животных, каменного и глиняного сырья и
т.п.) в прошлом.
К этим областям на стыке естественных наук и археологии примы-
кает сравнительно новое направление – ландшафтная археология
(«landscape archaeology»). Оно базируется на данных по археологии, ис-
торической географии, экологии и антропологии (Darvill, 2002. P. 221);
наиболее распространено картографирование археологических объектов
с последующим выделением тех, что существовали в одно и то же время.
Кроме этого, проводится интерпретация данных для реконструкции си-
16
стемы социального использования пространства древними сообществами

(см. § 1.4). Преимуществом этого подхода перед традиционной геоархео-
логией является рассмотрение археологических памятников на широком
пространстве.
В моем понимании геоархеология – междисциплинарное научное
направление на стыке естественных наук и археологии, имеющее целью
реконструкцию природно-климатических условий древнего человека,
его геологического возраста, экономики (пищевых и сырьевых ресур-
сов), взаимодействия с природной средой, влияния на естественные
ландшафты, а также выявление иных аспектов жизни древних людей,
которые невозможно получить чисто археологическими методами.
В географической науке, начиная с первой половины XIX в., по-
стоянно присутствовало понимание изучения связи природных условий
территории с проживающими на ней людьми. К середине XX в. был
сформулирован основополагающий принцип изучения природы и чело-
века в их единстве и взаимодействии, который получил развитие и кон-
кретное воплощение во второй половине XX в. Изучение взаимодей-
ствия природной среды и доисторического общества получило название
эволюционная география (Величко, 1985). А.А. Величко (1995. С. 16)
использовал термин «антропосфера», означающий искусственную среду
обитания человечества, которую можно охарактеризовать рядом при-
знаков: наличием искусственных систем обитания, жизнеобеспечения,
информации.
Необходимо отметить, что этнографы и археологи постоянно под-
черкивали необходимость учета географических данных при изучении
древних и современных этносов. Так, например, Дж.Г.Д. Кларк (1953.
С. 19) указывал, что «экономика всякого общества в любое время неиз-
бежно является продуктом какого-то установившегося соотношения
между состоянием культуры и окружающей природой». Природные
ландшафты, по Б.В. Андрианову (1985), являются конкретной средой
обитания общества.
Научным направлением, наиболее детально изучающим взаимо-
связь природной среды с древним человеком, является историческая
география (Жекулин, 1982, 1989): «Историческая география – это наука
о взаимоотношениях общества и окружающей среды в историческом
прошлом. Она показывает, как формировалась современная картина ми-
ра, изучает вопросы изменения ландшафтов в четвертичное время под
влиянием хозяйственной деятельности человека» (Жекулин, 1989.
С. 28–30). Этнология сочетает историю (учения о событиях в их свя-
17
зи и последовательности) и археологию (науки о памятниках) с па-

леогеографией (направлением, изучающим изменения поверхности
Земли): «…наука, изучающая закономерности возникновения, функ-
ционирования и взаимодействия этнических систем» (Гумилёв, 1993.
С. 540). Исследования на стыке географии и этнографии реализуются
также в рамках этнической экологии (этноэкологии) (Крупник,
1989), изучающей следующие вопросы особенности традиционных
систем жизнеобеспечения этносов; специфику использования этно-
сами природной среды и их воздействия на эту среду; традиции ра-
ционального использования природной среды. Экология человека –
междисциплинарная наука, изучающая закономерности взаимодей-
ствия людей с окружающей средой, а также вопросы развития наро-
донаселения, сохранения и развития здоровья общества, совершен-
ствования физических и психических возможностей человека
(Шварц, 1976; Моисеев, 1988).
Одним из основных принципов историко-географических иссле-
дований, важных для геоархеологии, является выделение этапов взаи-
модействия общества и природы (Кузьмин, 2005а. С. 23–24). Крите-
рий их выделения – хозяйственная деятельность человека как основная
сила, преобразующая природные геосистемы. Построение периодиза-
ции взаимоотношений между обществом и природой должно строиться
на основе учета антропогенного фактора как определяющего (Алексеев,
1993. С. 147). При определении хронологических границ этапов взаи-
модействия природы и древнего человека необходимо учитывать, в
первую очередь, появление и развитие отраслей производящего хозяй-
ства – земледелия и скотоводства. Приняв за основу разделение антро-
погеоценозов на два основных типа – с преобладающей ролью природ-
ной среды и с доминированием хозяйственного коллектива (Алексеев,
1993) – можно выделить три принципиальных этапа в эпохи камня и
палеометалла: 1) полностью присваивающего типа; 2) присваивающе-
го типа с появившимся производящим хозяйством (мотыжное земледе-
лие и примитивное скотоводство); 3) производящего типа (пашенное
земледелие и интенсивное скотоводство).
1.3. Основные источники знаний по геоархеологии
В этом параграфе речь пойдет о весьма непростом предмете – ис-

точниках информации по геоархеологии, которая необходима всем тем,
18
кто знакомится с ее основами. К превеликому сожалению, на русском

языке есть очень мало сводок и руководств по этому направлению, а для
знакомства с иностранными источниками нужно владеть английским
языком и иметь доступ к статьям, сборникам и монографиям по геоар-
хеологии. Последнее обстоятельство составляет главное препятствие
для российского исследователя, что хорошо известно автору на соб-
ственном опыте. Хотя за последние 10–15 лет есть положительные из-
менения: появились электронные версии научных журналов, часть книг
доступна (хотя и не полностью) через сайт Google Books. Обо всем этом
речь пойдет ниже; автор решил также дать читателям ряд полезных, по
его мнению, советов по извлечению необходимой информации.
Поскольку литература по геоархеологии (особенно на английском
языке) почти безгранична, автор постарался не перегружать перечень
источников работами, получить доступ к которым в условиях наличия
весьма ограниченных информационных ресурсов российских научных
работников академических институтов, студентов и аспирантов универ-
ситетов сложно и подчас просто невозможно. В списке литературы дан-
ной книги значительное место занимают статьи из научных журналов,
многие из которых можно найти на интернет-платформах (Aca-
demia.edu; ResearchGates) или скачать через сайт Sci-Hub.
В качестве основных источников по геоархеологии следует в
первую очередь выделить ряд учебников и руководств монографическо-
го типа на английском языке. Это книги K. Батцера (Butzer, 1982),
М. Эйткена (Aitken, 1990), М. Ватерса (Waters, 1992), К. Ренфрю и
П. Бана (Renfrew, Bahn, 2016; 7-е изд.), Р. Тейлора и М. Эйткена (Taylor,
Aitken, 1997), Н. Херца и Е. Гаррисона (Herz, Garrison, 1998), Дж. Раппа
и К. Хилла (Rapp, Hill, 1998), Д. Динкоз (Dincauze, 2000), Д. Персэлл
(Pearsall, 2000), Д. Бротвелла и М. Полларда (Brothwell, Pollard, 2001),
Е. Гаррисона (Garrison, 2003), Н. Бранча и др. (Branch et al., 2005),
М. Уолкера (Walker, 2005), М. Малейни (Malainey, 2011), Ф. Менотти и
А. О’Салливана (Menotti, O’Sullivan, 2013), Р. Тейлора и О. Бар-Йозефа
(Taylor, Bar-Yosef, 2014).
Среди упомянутых книг наиболее полезной, по моему мнению,
является учебник археологии К. Ренфрю (см. фото 1) и П. Бана
(Renfrew, Bahn, 2016), выдержавший уже семь изданий и планомерно
обновляющийся. Одна из более ранних версий отсканирована и выло-
жена в Интернете (советую найти, загрузить и изучить). Издательством
Кембриджского университета опубликовано большое количество (более
20) учебников в серии «Кембриджские руководства по археологии»
19
(«Cambridge Manuals in Archaeology»); многие из них имеют геоархео-

логическую направленность (Wheeler, Jones, 1989; Lyman, 1994, 2008;
Brown, 1997; Claassen, 1998; Reitz, Wing, 1999; Chamberlain, 2006;
Conolly, Lake, 2006; Pollard et al., 2007; Serjeantson, 2009).
Фото 1. Профессор Колин Ренфрю и автор (слева), г. Кембридж (Великобритания), 2013 г.

(фото Я.В. Кузьмина)
Крайне полезными источниками по геоархеологии являются две

сводки: Четвертичная энциклопедия (Encyclopedia of Quaternary Scienc-
es, 2013) и Энциклопедия геоархеологии (Encyclopedia of Geoarchaeolo-
gy, 2017); книги вышли в издательстве Elsevier, имеют электронные
версии с возможностью удаленного доступа. В них сконцентрирована
информация об основных терминах и понятиях, касающихся плейсто-
цена, методов изучения археологических материалов и др. Существует
обширная библиография ранних геоархеологических исследований на
английском языке (Rapp, Gifford, 1985b), где читатель легко может
найти ссылки на ряд публикаций до начала 1980-х гг.
Одним из наиболее важных периодических изданий в области
геоархеологии является журнал «Journal of Archaeological Science» (из-
дательство Elsevier), выходящий с 1974 г.; существует также дополняю-
щий его «Journal of Archaeological Science: Reports» (с 2015 г.). Другие
ведущие источники по геоархеологии – журналы «Geoarchaeology»,
«Archaeometry», «International Journal of Osteoarchaeology» и «Archaeo-
logical Prospection» (издательство John Wiley & Sons); «Archaeological
and Anthropological Sciences» (издательство Springer). Статьи геоархео-
20
логического содержания регулярно публикуются в журналах «Antiquity»

и «Radiocarbon» (издательство Cambridge University Press), а также в
других журналах по наукам о Земле (в частности, «Quaternary Interna-
tional» издательства Elsevier).
Поскольку для российского читателя в той или иной мере постоянно
присутствует проблема доступа к информационным ресурсам на англий-
ском языке, можно порекомендовать использовать некоторые открытые
источники Интернета. К ним, в частности, относятся сайты ResearchGate
(https://www.researchgate.net) и Academia.edu (www.academia.edu), где ав-
торами выставлено большое количество статей. Некоторые издания,
например Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA
[PNAS], открывают доступ к полнотекстовым версиям работ через 6 ме-
сяцев после публикации. Журнал «Radiocarbon» предоставляет полный
доступ к статьям, опубликованным до 2013 г. Целый ряд журналов (та-
кие как «PLoS ONE») изначально имеет открытый доступ.
Существует еще один способ получить так необходимую статью,
опубликованную в научном зарубежном журнале: воспользоваться сайтом
Sci-Hub (http://sci-hub.cc). Несмотря на некоторую неопределенность с его
правовым статусом и неоднократные попытки закрыть этот ресурс, он
продолжает существовать. Для успешного пользования этим сайтом необ-
ходимо знать цифровой идентификатор статьи – Digital Object Identifier
(DOI). Он был введен в пользование в 2000 г., и более ранние статьи могут
его не иметь; также существуют и другие опции поиска на этом сайте.
Представляется, что в российских условиях (т.е. при определенной недо-
статочности финансировании науки и образования) использование такого
способа получить необходимую информацию, «легальная» цена которой
составляет десятки и сотни долларов, выглядит оправданным.
На русском языке выпущен ряд учебников по геоморфологии
и четвертичной геологии, которые можно порекомендовать в качестве
базовых источников (Чистяков и др., 2000; Рычагов, 2006; Астахов,
2008). Очень полезным является «Четырехъярусный энциклопедиче-
ский словарь терминов по физической географии» И.С. Щукина (1980),
содержащий также синонимы основных понятий на главных европей-
ских языках. «Геологический словарь» (1978) – это хотя и несколько
устаревший (для геологов), но надежный источник информации для
представителей смежных специальностей. Весьма полезны «Палеогео-
графический словарь» (Маруашвили, 1985), содержащий основные по-
нятия и термины четвертичной геологии и геоморфологии; и «Антропо-
логический словарь» (2003) с базовой терминологией этой дисциплины.
21
Два сборника – «Общие методы изучения истории современных экоси-

стем» (1979) и «Частные методы изучения истории современных экоси-
стем» (1979) – содержат сжатое изложение методов палеогеографиче-
ских, зооархеологических и палеоботанических исследований.
В качестве источника по методам датирования можно также
порекомендовать обзоры автора (Кузьмин, 2001, 2003, 2005б, 2006,
2011а, 2011б, 2011в, 2012, 2013, 2014). В них представлен критический
анализ исследований в области радиоуглеродного датирования археоло-
гических объектов.
Существуют также популярные изложения основ четвертич-
ной геологии, палеогеографии и палеонтологии, написанные специа-
листами (см., например: Верещагин, 1979, 1981; Хотинский, 1981; Зимы
нашей.., 1982; Орешкин, 1987). Они могут помочь гуманитариям пред-
ставить суть работы ученых из области естественных наук.
В отношении источников собственно по геоархеологии, издан-
ных на русском языке, можно упомянуть сборник «Методы наук о Земле
и человеке в археологических исследованиях» (2012; 1-е издание – 2010 г.),
а также ряд брошюр, выпущенных в рамках проведения Сибирском архео-
логической полевой школы (Воробьева, Бердникова, 2007; Агаджанян,
2008; Кулик, Постнов, 2009). Краткое изложение некоторых геоархеологи-
ческих методов можно также найти в монографии автора (Кузьмин, 2005а).
Лаборатория естественнонаучных методов в археологии, входящая
в состав Института археологии РАН (г. Москва), опубликовала книгу по
междисциплинарным исследованиям в археологии (Междисципли-
нарная интеграция.., 2016). Составленная в виде руководства для аспи-
рантов и студентов, она является очень полезным источником по данно-
му направлению. К ней нужно добавить ряд сборников большого фор-
мата, выпущенных коллективом этой лаборатории за последние 10 лет
(Археология и естественнонаучные.., 2005; Аналитические исследова-
ния.., 2009, 2011, 2013).
Большим подспорьем являются библиографические указатели по
археологической литературе на русском языке, выпущенные сотрудника-
ми Института истории материальной культуры РАН (Советская археоло-
гическая.., 1959, 1965, 1969, 1975, 1980, 1983, 1986, 1989, 1997, 1999,
2007; Русская археологическая.., 2003; Археологическая литература..,
2012, 2016). В них в виде отдельных разделов даны публикации по геоар-
хеологии; этот источник значительно облегчает знакомство с предыду-
щими исследованиями. В настоящее время имеется возможность удален-
ного доступа к большинству этих указателей через Интернет.
22
Конечно, в этом параграфе упомянуто лишь небольшое количе-

ство работ, в которых можно найти необходимые сведения по геоархео-
логии. Более подробная библиография представлена в списке литерату-
ры в настоящей книге. Однако для того, чтобы иметь самые свежие дан-
ные о развитии геоархеологии, нужно быть готовым активно искать но-
вейшие сводки и обзоры, в частности, по методам датирования (см.,
например: Шейнкман, 2011).
В процессе поиска источников следует отдавать предпочтение
не Интернету (где полно непроверенной, а часто и просто ошибочной
информации), а печатным учебникам, словарям, справочникам и
энциклопедиям. Использование парадигмы «Все можно откуда-то ска-
чать» неприемлемо, так как Интернет представляет собой, по сути, ин-
формационную «помойку», в которой достоверность и качество разме-
щенных текстов и рисунков совершенно не гарантированы. Поэтому
нужно не просто скачивать (в том числе из Википедии), а получать ин-
формацию из достоверных, проверенных источников.
Напоследок совет начинающим и продолжающим овладевать
основами геоархеологии. Нужно быть готовым к интенсивному поиску
литературы по этому направлению науки и приобрести навыки работы в
библиотеке. От того, насколько детально проведена работа с источника-
ми, насколько полно исследователь владеет знаниями об опубликован-
ных ранее статьях и книгах, зависит его / её научный уровень. Иногда,
взяв в руки публикацию или рукопись на рецензирование, мне приходи-
лось убеждаться в том, что автор недостаточно представляет себе, какой
объем работ проделан в этой области в предшествующие годы. По мое-
му глубокому убеждению, от того, насколько добросовестно прорабо-
таны источники, зависит качество новых работ.
1.4. История геоархеологических исследований:

краткий очерк
Изложение истории геоархеологии само по себе может занять це-

лую книгу, поэтому в данном параграфе ограничимся кратким очерком
зарождения и развития этой дисциплины. Понимание необходимости
изучать древнейшее прошлое человечества с помощью методов наук о
Земле присутствовало у естествоиспытателей конца XVIII – начала
XIX в. (Клейн, 2011. С. 260–286). Геоархеология как научное направ-
ление начало оформляться в середине XIX в. (см. пример № 1).
23
Пример № 1
Основоположники геоархеологии –
Чарльз Лайель (Charles Lyell) и А.А. Иностранцев
Кого можно считать первым геоархеологом? Очевидно, что од-

ним из первых, кто поставил геоархеологию на строго «научные
рельсы», был британский геолог Чарльз Лайель (1797–1875).
Он изложил все накопленные к началу 1860-х гг. данные по
геологическим условиям местонахождений древних людей в
монографии (Lyell, 1863), которая в течение одного года вы-
держала три издания (четвертое издание, существенно допол-
ненное, вышло в 1874 г.). Книга Ч. Лайеля очень скоро была
переведена на русский язык (Лайель, 1864).
Ч. Лайель (1840) Титульный лист книги Ч. Лайеля (1863)
В России первой книгой, посвященной природному окружению

древнего человека, стала монография Александра Алексан-
дровича Иностранцева (Иностранцев, 1882). Наблюдая за
строительством Ново-Ладожского и Сясьского каналов в конце
1870-х гг., А.А. Иностранцев обнаружил археологические наход-
ки, которые тщательно собрал, а также сделал геологическое
описание места их залегания. Все эти данные, а также резуль-
таты анализа находок, изложены в его книге.
24
А.А. Иностранцев Титульный лист книги

А.А. Иностранцева (1882)
Одной из первых фундаментальных работ была монография бри-

танского геолога Ч. Лайеля (Lyell, 1863; см. также: Равикович, 1976.
С. 158–175). Следующей сводкой, касающейся древности человека, бы-
ла книга Дж. Гейки (J. Geikie) (Geikie, 1874). В главе, касающейся гео-
логического возраста палеолита (термин, введенный в 1865 г.
Дж. Леббоком; см. Леббок, 1876 [2011]), Дж. Гейки достаточно убеди-
тельно показал, что он отвечает последнему межледниковью Англии,
предшествовавшему последнему оледенению. Это был несомненный
шаг вперед по сравнению с пионерными работами Ч. Лайеля, Дж. Пре-
ствича и др. (Oakley, 1964).
Геоархеология как научное направление развивалось в конце
XIX – первой половине XX в. в Западной Европе и Северной Аме-
рике (см. обзоры и литературу: Gifford, Rapp, 1985; Rapp, Gifford,
1985a; Waters, 1992. P. 8–10; Meltzer, 2015; Hill, 2017). В археологии од-
ним из первых (с конца XIX – начала XX в.) стал применяться страти-
графический подход – наблюдения над культурными напластованиями
и изучение их взаимоотношений (Rapp, Hill, 1998; Fagan, 2014). Значи-
тельное влияние на развитие геоархеологии в послевоенное время ока-
зали работы трех ученых.
В 1949 г. Уиллард Ф. Либби (рис. 1.4.1) обнародовал первые ре-
зультаты определения возраста органических веществ, полученные с
помощью открытого им радиоуглеродного метода (Libby et al., 1949).
25
Данный способ определения возраста археологических и геологических

объектов очень быстро вошел в практику и широко применяется до
наших дней (см. обзоры: Кузьмин, 2011а; Kuzmin, 2009).
Рис. 1.4.1. У.Ф. Либби (1908–1980) и установка для радиоуглеродного датирования

(конец 1940-х гг.) (Daniel, 1981; с изменениями)
В 1950–1970-х гг. в Олдувайском ущелье (Африка) Луис С.Б. Ли-

ки (L.S.B. Leakey) и Мэри Д. Лики (M.D. Leakey) проводили масштаб-
ные исследования древнейших археологических памятников того време-
ни с широким применением геологических методов (см., например: Lea-
key, 1971, 1979). Интересен тот факт, что Мэри Лики – потомок в четвер-
том поколении Дж. Фрера (J. Frere), нашедшего в конце XVIII в. в Ан-
глии каменные орудия вместе с ископаемыми животными (Frere, 1800).
Обзоры состояния геоархеологии в Западной Европе и Северной
Америке, начиная с 1970-х гг., можно найти в руководствах и сводных
работах (Rapp, Gifford, 1985a; Archaeological Geology.., 1990; Waters,
1992; Rapp, Hill, 1998; Brothwell, Pollard, 2001; Garrison, 2003; Encyclo-
pedia of Geoarchaeology, 2017).
26
В конце XIX в. исследования на стыке археологии и естествен-

ных наук стали проводиться в России. Наряду с археологами разведки
вели геологи и другие естествоиспытатели (К.М. Феофилактов, В.В. До-
кучаев, И.С. Поляков и др.). Программу изучения костеносных пещер в
России разработал известный геолог Г.Е. Щуровский (1878).
Первой фундаментальной работой по геоархеологии в России
является книга А.А. Иностранцева «Доисторический человек каменного
века побережья Ладожского озера» (1882 г.) (Соколов, 1981. С. 54–59;
Формозов, 1983. С. 70–84). Он сформулировал одну из основных задач
геоархеологии следующим образом: «…я сделал попытку к реставри-
ровке бытовой и духовной стороны жизни доисторического человека, а
равно попытался восстановить по флоре и фауне климатические усло-
вия каменного века и до некоторой степени рассмотреть влияние клима-
та и географии на его быт и его физическую природу» (Иностранцев,
1882. С. XVII). Монография А.А. Иностранцева носит междисципли-
нарный характер: А.П. Богданов изучил собранные найденные при рас-
копках черепа людей, а посткраниальные остатки были изучены
М.А. Тихомировым; Д.Н. Анучин подробно изучил кости псовых жи-
вотных, М.Н. Богданов – кости птиц, К.Ф. Кесслер – остатки рыб;
И.Ф. Шмальгаузен сделал определения растений из торфов.
Другим примером раннего геоархеологического исследования яв-
ляется работа Н.Ф. Кащенко (1901), в которой изложены результаты
научно документированных раскопок стоянки в Лагерном саду г. Томска
(современное название – Томская стоянка).
История возникновения геоархеологии в России достаточно де-
тально изложена в ряде работ (Формозов, 1983; Павловская геологиче-
ская.., 2004. С. 38–42, 145–150; Васильев, 2008. С. 9–20; Платонова,
2010. С. 137–161; Клейн, 2014а. С. 107–114). В российской (советской)
археологии, начиная с конца XIX в., сформировалось палеоэтнологи-
ческое направление (Д.Н. Анучин, Ф.К. Волков, Г.А. Бонч-
Осмоловский, Б.Ф. Жуков, С.И. Руденко, О.Н. Бадер, М.П. Грязнов,
С.А. Теплоухов, М.В. Воеводский и др.), отличительной чертой которо-
го была тесная связь с естественными науками (Клейн, 2014б. С. 13–27,
40–47, 288–297, 430–447, 468–484).
Среди российских (советских) ученых, внесших значительный
вклад в становление геоархеологии в первой половине XX в., можно
выделить Г.Ф. Мирчинка (1928, 1929, 1934, 1940; см. также: Павловская
геологическая.., 2005. С. 145–150), В.И. Громова (1928, 1932, 1940,
1948, 1961) (см. также: Ларичев, 1972. С. 103–114; На пользу и разви-
27
тие.., 2005. С. 11–29) и Б.А. Колчина (1963, 1965; см. также: Гайдуков,
2005) (рис. 1.4.2).
Рис. 1.4.2. Выдающие российские (советские) геоархеологи
Начиная с 1980-х гг. геоархеологические исследования прочно

вошли в практику совместных работ археологов и представителей
естественных наук на территории СССР (России). В этом направлении
работали и продолжают работать многие ученые. Литературу о развитии
геоархеологии в СССР (России) в 1980–2000-х гг. можно найти в библио-
графических сводках (Советская археологическая.., 1989, 1997, 1999,
2007; Археологическая литература.., 2012, 2016).
28
2. Геолого-геоморфологический блок
Краеугольными камнями геоархеологии являются геоморфология

и четвертичная геология. В данной главе дается краткая характери-
стика их основных понятий, терминов и концепций применительно к
археологическим исследованиям. Результат применения геолого-
геоморфологических исследований – реконструкция истории разви-
тия рельефа и осадконакопления. К этим направлениям примыкает
палеогеография (т.е. «древняя география»), дающая представление о
природной среде прошлого и ее компонентах (климате, растительности,
почвах, животном мире и т.п.). Итогом этих исследований являются па-
леогеографические реконструкции.
В геолого-геоморфологическом блоке можно выделить ряд более
узких дисциплин: ископаемые животные (беспозвоночные, рыбы,
птицы, млекопитающие); палеоботаника, включающая палинологию
(т.е. спорово-пыльцевой анализ), палеокарпологию (или археоботани-
ку) и ряд других методов; и некоторые иные направления (палеопедоло-
гический метод, изотопный анализ, методы датирования и др.), о кото-
рых пойдет речь в других главах.
2.1. Геоморфология
Геоморфология (от греч. geo  земля; morphe – форма; logos –

слово, учение) как наука появилась во второй половине XIX – начале
XX в.; в настоящее время это научное направление продолжает активно
развиваться. Существует значительное количество учебников и других
источников знаний по данной дисциплине. Поскольку целью этой книги
является развернутое введение в геоархеологию, автор ограничился
использованием наиболее проверенных отечественных руководств, ко-
торые легко можно найти в библиотеках (см., например: Рычагов, 2006),
с привлечением некоторых других источников (Waters, 1992 и др.). Дан-
ный параграф по сути представляет собой краткий конспект учебника
Г.И. Рычагова (2006), адаптированный для археологов, с небольшими
дополнениями. Данный параграф – это не подробное изложение гео-
29
морфологии, а лишь ознакомление с ее основами, знание которых со-

вершенно необходимо для археологов; детальное изложение предмета
можно найти в указанном учебнике.
Общие положения
Наиболее употребительны следующие определения: «Геоморфо-

логия – наука о рельефе земной поверхности, его строении (внешнем
облике, морфологии), происхождении, истории развития и современной
динамике» (Рычагов, 2006. С. 9). «Рельеф земной поверхности, являю-
щийся объектом изучения геоморфологии, представляет собой совокуп-
ность геометрических форм этой поверхности, образующихся в резуль-
тате сложного взаимодействия земной коры с водной, воздушной и био-
логической оболочками нашей планеты» (Рычагов, 2006. С. 10).
Рельеф слагается из многократно повторяющихся форм, каждая из
которых состоит из геометрических элементов: граней (или поверхно-
стей), рёбер (пересечения двух граней), гранных углов (пересечения
трех и более граней). Формы рельефа в первом приближении можно
разделить на положительные (например, холм) и отрицательные
(например, карстовая воронка или западина). В плане деятельности эк-
зогенных (от греч. exo – снаружи и genes – рождающий) агентов (т.е.
внешних, или поверхностных); в отличие от эндогенных (от греч.
endon – внутри) (глубинных, или внутренних) факторов рельефообразо-
вания различаются аккумулятивные (созданные накоплением материа-
ла) и денудационные (сформированные за счет выноса слагающих по-
верхность отложений) формы рельефа. По величине наклона поверхно-
сти делятся на субгоризонтальные (с углами наклона < 2) и склоны (уг-
лы наклона > 2). Поверхности могут быть как ровными, так и вогну-
тыми или выпуклыми. Ребра и гранные углы в природе часто теряют
свою выраженность и превращаются в округлые поверхности, а грани
постепенно переходят друг в друга посредством перегибов склонов. Ре-
конструкция исходных форм и элементов рельефа – одна из наиболее
важных задач в геоморфологическом анализе территории.
Формы рельефа по размеру делятся на планетарные (материки, ло-
же океана); мегаформы (площадью в несколько сотен тысяч квадратных
километров; например Большой Кавказ, Альпы, Западно-Сибирская рав-
нина); макроформы (площадью в несколько тысяч квадратных километ-
ров; например Главный Кавказский хребет); мезоформы (площадью в не-
сколько десятков квадратных километров и менее; например долина реки,
30
овраг, балка); микроформы (неровности, осложняющие мезоформы;

например карстовые воронки, береговые валы); наноформы (очень мелкие
неровности; например луговые кочки, мелкие эрозионные рытвины).
Образование планетарных, мега-, макро- и некоторых мезоформ
рельефа обычно связано с действием эндогенных (главным образом тек-
тонических) процессов, тогда как основная честь мезо-, микро- и нано-
форм, как правило, обусловлена экзогенными процессами (аккумуляция
и денудация с помощью водных и воздушных агентов рельефообразова-
ния – деятельности рек, ветра и др.). Формы рельефа, созданные эндо-
генными процессами, называются морфоструктурой; формы, возникшие
под действием экзогенных агентов в результате перемещения вещества на
земной поверхности, – морфоскульптурой. В практике геоархеологиче-
ских работ исследователи обычно имеют дело с мезо-, микро- и нано-
формами. Сочетание форм рельефа, обладающих сходным обликом, стро-
ением, происхождением, а также закономерно повторяющихся на данной
территории, называется генетическим типом рельефа.
Одним из основополагающих принципов геоморфологии является
представление о том, что рельеф формируется и развивается в результа-
те взаимодействия эндогенных и экзогенных процессов (Рычагов, 2006.
С. 25). Основным источником энергии эндогенных процессов являются
недра Земли; сами же процессы проявляются через тектонические
(включая вулканические) факторы (поднятия и опускания земной по-
верхности, разрывы и формирование складок горных пород, внедрение
горных пород из глубины в подповерхностные слои и т.п.). В практике
геоархеологии изучение этих факторов и созданных ими форм и типов
рельефа имеет место достаточно редко. Энергия экзогенных процессов
происходит от воздействия Солнца; оно трансформируется в активность
воды, воздуха и вещества, слагающего поверхностные слои Земли.
К числу экзогенных процессов (а именно с ними чаще всего приходится
иметь дело геоархеологам) относятся: деятельность поверхностных те-
кучих вод и водных масс океанов, морей и озер; растворяющее воздей-
ствие поверхностных и подземных вод; активность ветра и ледников
(как горных, так и покровных, в том числе в геологическом прошлом; в
последнем случае рельеф называется реликтовым); деятельность живых
организмов и человека.
Одной из главных задач геоморфологии является определение ве-
дущих процессов в формировании рельефа, а также выяснение их вре-
меннóго соотношения: например, изначально ледниковый рельеф может
в дальнейшем подвергаться воздействию рек, ветра и т.д. Важнейшую роль
31
в выяснении гéнезиса (происхождения) аккумулятивных форм рельефа иг-

рает изучение слагающих их отложений, существенно отличающихся друг
от друга по составу (см. § 2.2). В случаях, когда в образовании формы или
типа рельефа участвовало несколько факторов со сходным вкладом, можно
говорить о комплексном происхождении рельефа. Важным аспектом гео-
морфологического исследования является определение возраста рельефа,
т.е. стадии его развития по комплексу характерных признаков.
К основным факторам рельефообразования можно отнести
следующие: свойства горных пород (в первую очередь степень их
устойчивости к разрушению экзогенными процессами; также степень
проницаемости для дождевых и талых вод, растворимость, просадоч-
ность и др.); геологическая структура (обусловленная характером за-
легания пород, в том числе с различными физическими свойствами);
климат (Рычагов, 2006. С. 32–45). О последнем необходимо сказать не-
сколько подробнее. Под воздействием атмосферы и воды (а также жи-
вых организмов) на земной поверхности и вблизи нее происходят про-
цессы разрушения и изменения горных пород, которые называются вы-
ветриванием. Различают физический (под действием температуры и
воды) и химический (под влиянием воды, атмосферных газов, органи-
ческих кислот почв, а также живых организмов) типы выветривания.
В результате происходит формирование определенного генетического
типа отложений, называемого элювием (от лат. еluvio – вымываю). Со-
хранившийся от древних эпох элювий, который находится в непереме-
щенном состоянии, носит название кора выветривания. Современный
элювий – это почва, сформировавшаяся на подстилающей ее породе.
Можно выделить три основных типа климата по рельефообра-
зующей роли: 1) нивальный (от лат. nivalis – снежный, холодный) (с
преобладанием твердых атмосферных осадков в течение всего года;
например в полярных районах и в высокогорье); 2) гумидный (от лат.
humidis – влажный) (осадки выпадают преимущественно в жидком ви-
де; их количество больше, чем величина испарения, т.е. увлажнение
имеет избыточный характер; это прежде всего умеренный, тропический
и экваториальные пояса Земли); 3) аридный (от лат. aridis – сухой) (ма-
лое количество осадков и высокая испаряемость, недостаток влаги; это
пустынные регионы материков). Для каждого из типов климата харак-
терны свои преобладающие факторы и процессы рельефообразования,
редко встречающиеся в других климатических зонах.
Поскольку, как уже говорилось выше, эндогенные процессы редко
имеют отношение к практике геоархеологических исследований, глав-
32
ное внимание в данном параграфе сконцентрировано на ведущих экзо-

генных процессах рельефообразования – склоновых, флювиальных, эо-
ловых, волновых, карстовых, гляциальных, мерзлотных и биогенных.
При необходимости можно найти изложение роли эндогенных процес-
сов в образовании и развитии рельефа в соответствующих руководствах
(см., например: Рычагов, 2006. С. 46–126).
Археологу необходимо иметь четкое представление об основных
формах и типах рельефа той территории, где он / она проводит разведки
и раскопки. Поскольку, по мнению большинства ученых, рельеф являет-
ся основой ландшафта (староголл. Lantscap; нем. Landschaft – террито-
рия, однородная по рельефу, климату, растительности, почвам, живот-
ному миру), чаще всего рельеф определял условия существования древ-
него человека – в первую очередь путем контроля водных ресурсов и
растительности. Таким образом, правильное определение основных
черт рельефа района работ дает археологу возможность оценить степень
пригодности тех или иных ландшафтов для обитания древнего челове-
ка, а значит, найти закономерности расположения на местности остат-
ков древних поселений и вести разведки в соответствии с ними. При-
нимая во внимание значительные размеры территории России, фактор
рельефа играет важнейшую роль в поиске древних поселений и других
объектов.
Рельеф склонов и склоновые процессы
Склонами называют участки земной поверхности с углом накло-

на более 2, на которых перемещение вещества происходит в основном
под воздействием силы тяжести, направленной сверху вниз; по некото-
рым оценкам, склоны занимают до 80% поверхности суши, поэтому
происходящие на них процессы являются важнейшими факторами рель-
ефообразования. Склоновые процессы очень разнообразны, что опреде-
ляется соотношением силы тяжести и сил сцепления частиц, слагающих
склоны; в результате происходит как перемещение (удаление) материала
(денудация; от лат. denudatio – обнажение), так и его накопление (ак-
кумуляция; от лат. accumulatio – накопление). По этому признаку скло-
ны делятся на денудационные (выработанные) и аккумулятивные.
Склоновая денудация является одним из основных механизмов фор-
мирования рельефа и поступления обломочного материала для форми-
рования разнообразных отложений – аллювиальных, ледниковых, мор-
ских и т.д.
33
С точки зрения морфологии (т.е. формы), склоны по крутизне

делятся на очень крутые (углы наклона [α]  35), крутые (α = 15–35),
средней крутизны (α = 8–15°), пологие (α = 4–8°) и очень пологие
(α = 2–4°). Участки земной поверхности с α < 2° называют субгоризон-
тальными. По длине склоны можно разделить на длинные (длина
[l]  500 м), средние (l = 50–500 м) и короткие (l  50 м). По форме про-
филя склоны делятся на прямые, выпуклые, вогнутые и ступенчатые
(рис. 2.1.1). Форма профиля имеет значение в плане определения проте-
кающих на склонах процессов.
Рис. 2.1.1. Профили склонов: а – прямой; б – выпуклый; в – вогнутый; г – ступенчатый
По особенностям процессов, отвечающих как за образование

склонов (склоноформирующие процессы), так и за их развитие и пре-
образование (собственно склоновые процессы), можно выделить сле-
дующие типы склонов: 1) гравитационные (α = 35–40° и более); 2)
склоны блоковых движений (α = 15–40°); 3) склоны массового дви-
жения рыхлого материала (α от 2–3 до 40°); они, в свою очередь, де-
лятся на солифлюкционные, дефлюкционные и др.; 4) склоны делюви-
альные (от лат. deluo – смываю), или плоскостного смыва, с крутиз-
ной (как правило) до 2–3°.
По процессам и характеру перемещаемого материала выделяется
ряд склоновых процессов (рис. 2.1.2).
Рис. 2.1.2. Некоторые типы склоновых процессов (Waters, 1992. P. 231; с изменениями)
Обвал – процесс отрыва от массива горных пород крупных глыб и

их перемещение вниз по склону. Курумовые склоны образуются в ре-
зультате скопления глыбового материала (размером от 10 см до 1 м и
более) на наклонной поверхности, с открытым пространством вокруг
34
глыб. Такие скопления носят название курýмы; они являются результа-

том разрушения коренных пород морозным выветриванием (замерзани-
ем воды в трещинах). Глыбы в курумах медленно движутся как вниз по
склону, так и по вертикали. Выделяются линейные курумы, спускающи-
емся по склонам («каменные реки»), и площадные курумы («каменные
моря»), покрывающие вершинные поверхности.
Оползание – процесс перемещения монолитного блока породы
(рис. 2.1.2). Как правило, этот процесс обусловлен гидрогеологической
ситуацией (характером залегания грунтовых вод), когда по водоупорно-
му горизонту, состоящему преимущественно из глины, происходит
сползание массива залегающих выше водоупора отложений. Кровля
(поверхность) водоупорного горизонта является поверхностью сколь-
жения. Скопление оползневых масс называется деляпсием (от лат.
delabor – соскальзывать). Характерными чертами оползневых процес-
сов являются наличие на склоне бугристо-волнистого микрорельефа,
запрокинутых в сторону берега реки террасовидных площадок, наличие
так называемого пьяного леса (деревьев, наклоненных в разные сторо-
ны). Из-за некоторого морфологического сходства крупные оползни мо-
гут быть приняты за речные террасы, хотя на самом деле они являются
псевдотеррасами.
Отседание – процесс, близкий оползанию; разница состоит в том,
что склоны отседания имеют, как правило, более значительную крутиз-
ну (не менее 15).
Осыпание – перемещение по склону более мелкого материала
(щебня и дресвы; в целом размером не более 10 см). Движение материала
в осыпи продолжается до тех пор, пока не будет достигнут угол есте-
ственного откоса, после чего начинается накопление обломков у под-
ножья осыпного склона. Формирующиеся при этом отложения называют-
ся коллювием (лат. сolluvio – скопление). При этом не нужно путать кол-
лювий (английский аналог – scree deposits) с англоязычным термином
«colluvium» (Allaby, Allaby, 2003; Bates, Jackson, 2003; Clark, 2003), озна-
чающим чаще всего «делювий» (используется также термин «slopewash
deposits»). Термин «deluvium» в англоязычных словарях по наукам о Зем-
ле отсутствует; в некоторых из них есть «diluvium», означающий принад-
лежность к плейстоцену (четвертичному периоду), в устаревшем значе-
нии – к библейскому потопу (Англо-русский.., 1988. С. 138).
Солифлюкционные склоны широко развиты в районах с присут-
ствием постоянного промерзания (так называемой вечной мерзлоты)
или хотя бы сезонно-мерзлых грунтов. Солифлюкция (от лат. solum –
35
почва и fluctio – истечение) – медленное движение поверхностного

грунта в слое сезонного промерзания и оттаивания (так называемом де-
ятельном слое). Возникающий на нижней границе деятельного слоя
водоупор обусловливает сильное увлажнение оттаявшего грунта, в ре-
зультате чего он приобретает жидкотекучее состояние. Солифлюкцион-
ное течение имеет место даже при малых углах наклона, начиная с 2–3,
поэтому данный процесс имеет очень широкое распространение в арк-
тической и умеренной климатических зонах. В высоких широтах имен-
но за счет солифлюкции происходит перемещение мелкообломочного
материала от водоразделов в долины рек и других водотоков. Мощность
передвигающегося вниз по склону грунта составляет обычно 20–60 см,
у подножий склона – до 1 м и более. В результате протекания со-
лифлюкционного процесса на склоне образуются натечные терраски,
языки и фестоны (рис. 2.1.2, 2.1.3). Выделяются склоны медленной со-
лифлюкции (скорость движения грунта – от 10 см до 1–2 м в год), ха-
рактерные для большинства регионов с арктическим и умеренным кли-
матом.
Рис. 2.1.3. Солифлюкционные натечные терраски

(Леонтьев, Рычагов, 1979. С. 124; с изменениями)
К солифлюкции близко понятие дефлюкции (от лат. defluo – исте-

каю) – пластичного течения грунтов в виде их медленного выдавлива-
ния под почвенным покровом. К этому механизму близок другой – крип
(англ. creep – оползание) (рис. 2.1.2), представляющий собой медленное
движение материала вниз по склону в результате изменения объема
массы грунта под воздействием попеременного промерзания и оттаива-
36
ния, а также увлажнения и высыхания (для сильно увлажненных глини-

стых пород и грунтов). При дефлюкции и крипе часто происходит раз-
рыв почвенного покрова, в результате чего имеет место движение бло-
ков дернового слоя вместе с подстилающими грунтами, напоминающее
миниатюрные оползни; данный процесс называется децерацией.
Делювиальный процесс является одним из наиболее распро-
страненных механизмов движения материала, происходящих в пределах
склонов. Ведущими агентами этого процесса являются дождевые или
талые воды, стекающие по всей поверхности склона в виде густой сети
тонких струек. У подножия таких склонов образуются отложения, назы-
ваемые делювиальными. Механический состав делювия – в основном
тонкий (суглинки и супеси); текстура (внутренний вид) – неслоистая
или с грубой слоистостью (см. § 2.2). Интенсивность делювиального
процесса зависит от ряда факторов: крутизны и длины склона; состава
грунта; режимов атмосферных осадков и весеннего таяния; микрорель-
ефа склона. Важную роль играет степень задернованности (т.е. наличие
травянистой и древесной растительности); так, в лесу или на лугу с
плотной дерниной делювиальный смыв очень невелик или вообще от-
сутствует, а на незадернованной поверхности (чаще всего на пашне) он
протекает весьма интенсивно даже при очень малых углах наклона
(начиная от 2–3), слабо уловимых невооруженным глазом.
Склоновые процессы способны нарушить условия залегания куль-
турных слоев и привести к «обратной стратиграфии» (рис. 2.1.4) (стра-
тиграфия (от лат. stratum – слой, и греч. grapho – пишу) – последова-
тельность формирования горных пород и других образований, включая
культурные слои), когда более древние артефакты залегают выше,
чем более молодые. В результате эрозии первоначальной дневной по-
верхности (рис. 2.1.4, А) артефакты, находившиеся в непотревоженном
состоянии (лат. in situ – на месте) перемещаются вниз по склону и отла-
гаются в нижней части склоновых осадков (рис. 2.1.4, Б). При даль-
нейшем развитии делювиального процесса переотложению подверга-
ются залегающие ниже артефакты более древнего культурного слоя,
однако в нижней части склона они попадают в вышележащие слои по
отношению к более молодым культурным остаткам. Возникает так
называемая обратная стратиграфия, которая может привести к оши-
бочному выводу о том, какой из слоев в нарушенном залегании более
ранний, а какой – более поздний. Этот пример наглядно демонстрирует
необходимость учета склоновых процессов при археологических раз-
ведках и раскопках.
37
Рис. 2.1.4. Схема нарушения стратиграфии археологического памятника

под воздействием склоновых процессов (Waters, 1992. P. 301; с изменениями):
А – первоначальная позиция (in situ); Б – нарушенное положение
Следует отметить, что склоновые процессы (солифлюкция, де-

лювиальный смыв и др.) часто незаметны глазу археолога, особенно
если он / она находится в конкретной местности в течение ограниченно-
го времени. Тем не менее именно эти процессы играют главную роль
в выполаживании поверхности и формировании таких распростра-
ненных форм рельефа, как придолинные и прибалочные склоны, делю-
виальные и солифлюкционные шлейфы. Эти и некоторые другие скло-
новые процессы (в том числе крип) являются зональными, т.е. проте-
кают в определенных природно-климатических зонах.
Флювиальные процессы и формы рельефа
Данные процессы и формы рельефа являются крайне распростра-

ненными в природе, и с ними часто связаны археологические памятни-
ки, поэтому им уделено больше внимания, чем другим геоморфологиче-
ским типам. Читателю-археологу рекомендуется внимательно ознако-
миться и усвоить основные представления о флювиальных процессах и
формах рельефа.
Совокупность процессов, осуществляемых текучими водами (ли-
нейными водотоками), носит название флювиальные (от лат. fluvius –
река). Водотоки производят эрозию (разрушение; от лат. erosio – разъ-
38
едание) и аккумуляцию (накопление; от лат. accumulo – собираю), со-

здавая эрозионные и аккумулятивные формы рельефа. Особенностью
эрозионной деятельности водотоков является ее избирательность; как
правило, поток вырабатывает русло в более податливых породах, кото-
рые легче разрушить, чем крепкие. Эрозия водотока прямо связана с его
энергией, зависящей от массы воды и скорости течения. Эрозионную
деятельность можно разделить на глубинную (донную), ведущую к
углублению формы, и боковую (приводящую к расширению формы ре-
льефа). Ширина долины водотока зависит от нескольких факторов: ве-
личины водотока; состава пород, которые он прорезает; уклона местно-
сти и др. Углубление русла (наиболее пониженной части долины) огра-
ничено уровнем воды бассейна, куда впадает водоток – моря, озера, дру-
гого водотока. Этот уровень носит название базис эрозии. Общим бази-
сом для рек является уровень Мирового океана. Отложения, формируе-
мые постоянными водными потоками (реками), называются аллюви-
альными (от лат. alluvio – нанос, намыв); общеупотребительным явля-
ется термин аллювий. Отличительной чертой аллювия от других гене-
тических типов отложений (см. § 2.2) является его высокая степень сор-
тировки по размеру, форме и степени окатанности обломков. В резуль-
тате движения в потоке воды происходят окатывание исходного обло-
мочного материала, поступающего в русло (как правило, со склонов до-
лины), и его сортировка. В результате имеет место измельчение облом-
ков; вниз по течению реки аллювий, как правило, становится все более
мелкозернистым.
Существует классификация водотоков по их происхождению. Са-
мыми первыми (элементарными) являются эрозионные борозды и
рытвины (промоины), имеющие сравнительно небольшие размеры
(ширина до 2 м, глубина до 1–2 м). При дальнейшем развитии (доста-
точно большом водосборном бассейне, обеспечивающем поступление
воды) формируются овраги (рис. 2.1.5, А). Их склоны чаще всего кру-
тые, иногда почти отвесные; поперечный профиль – V-образный. Дно
оврагов чаще всего узкое, но часто имеет плоскую форму; ширина дни-
ща не превышает нескольких метров. В процессе роста оврага происхо-
дит уменьшение силы стекающей воды, что приводит к выполаживанию
склонов и зарастанию их растительностью; за счет боковой эрозии рас-
ширяется днище. В результате овраг превращается в балку (рис. 2.1.5, Б).
Самое низкое место в балках и других водотоках называется тальвег
(нем. Talweg). В днище балки часто врезается новый овраг, что приводит
к образованию площадок, сложенных балочным аллювием, – балоч-
39
ных террас. Отличительной чертой этого типа отложений является низ-

кая степень сортировки обломочного материала. В устьях оврагов и ба-
лок происходит формирование конусов выноса. Слагающие их отложе-
ния называются пролювиальными (от лат. proluo – уношу течением).
Сливаясь, конусы выноса формируют у подножья гор (особенно в арид-
ных регионах) подгорные пролювиальные равнины (рис. 2.1.6).
Рис. 2.1.5. Генетический ряд флювиальных форм рельефа равнин

(Леонтьев, Рычагов, 1979. С. 141; с изменениями): А – овраги; Б – балка; В – долина реки.
1 – речной аллювий; 2 – балочный аллювий; 3 – обвально-осыпные осадки;
4 – делювий; 5 – преобладающие размеры форм
40
Рис. 2.1.6. Формирование конусов выноса и пролювиальной равнины

(Waters, 1992. P. 39; с изменениями)
Рис. 2.1.7. Схема формирования долины равнинной реки (№ 1–7, возрастание по мере
усложнения строения) (Леонтьев, Рычагов, 1979. С. 153; с изменениями). 1, 2 – врезание;
3, 4 – формирование врезанных меандр; 5–7 – формирование и развитие свободных меандр
41
Наиболее высоким иерархическим рангом в ряду водотоков явля-

ется речная долина, в которой имеется постоянный водоток. В преде-
лах долины выделяется несколько принципиальных форм рельефа –
русло, пойма, террасы, коренные склоны (рис. 2.1.5, В). В русле вода
находится во время малой степени обводнения, называемой меженью.
Для русла равнинных рек характерна извилистость, выражаемая в су-
ществовании излучин (меандр) (мн. число меáндры; от греч.
Maiandros – древнее название сильно извилистой современной реки
Большой Мендерес в Малой Азии) (рис. 2.1.7).
Пойма – приподнятая над меженным уровнем воды часть дна до-
лины, затопляемая во время половодий; чаще всего пойма покрыта рас-
тительностью. Высота поймы над меженью зависит от максимального
уровня половодий и меняется вниз по течению реки; так, на Волге у Са-
ратова она составляет 11–12 м, у Волгограда – до 7 м, а у Астрахани –
всего 1–2 м. Уровень поймы может быть сходным по высоте с таковой
для первой надпойменной террасы, и выявление их границы требует
определенных навыков. Индикаторами более высокого, чем пойменный,
террасового уровня могут быть специфические почвы (лугового типа) и
наличие растений, не выдерживающих затопления (например, ковыля).
Формирование поймы выглядит следующим образом. При пово-
роте русла реки вода стремится к вогнутому берегу, размывая его. Берег
начинает отступать, увеличивая крутизну изгиба русла и ширину доли-
ны. В потоке возникает винтообразное движение воды (рис. 2.1.8), при-
водящее к углублению русла у вогнутого берега. Песчаные отложения
переносятся потоком и откладываются на выпуклом берегу. Во время
весеннего половодья, когда скорость потока максимальна, формирова-
ние поймы идет наиболее активно. При падении уровня воды образует-
ся прирусловая отмель (рис. 2.1.7, № 2), состоящая из накопленного у
выпуклого берега в основном песчаного материала. В следующее поло-
водье процесс повторяется, и в результате формируются прирусловые
гривы – параллельные дугообразные гряды, разделенные межгривны-
ми понижениями. Откладывающийся во время половодий тонкий ма-
териал, переносимый течением (взвешенные наносы), постепенно пере-
крывает песчаные осадки прирусловой отмели, формируя поверхность
поймы (рис. 2.1.8). Обычно выделяется два уровня поймы: 1) низкая
пойма, заливаемая во время каждого половодья (обычно сопровождает
русло непрерывной полосой, имеет неровную поверхность с валами и
ложбинами); 2) высокая пойма; заливается относительно редко, раз в
несколько лет или даже в несколько десятков лет (она более широкая,
42
чем низкая пойма, и также располагается по обе стороны от русла, за

исключением крутого подмываемого берега; поверхность весьма плос-
кая). Мощность пойменных осадков определяется разницей высот са-
мой глубокой межени и самого высокого половодья; ее называют нор-
мальной мощностью аллювия (рис. 2.1.8).
По строению поймы делятся на аккумулятивные (с нормальной
или повышенной мощностью аллювия, с подошвой аллювиальных
осадков ниже уреза воды в реке) и цокольные (с уменьшенной мощно-
стью аллювия, залегающего на приподнятом основании из отложений
неаллювиального происхождения. В начале формирования цокольной
террасы образуется бечевни́к – узкая наклонная площадка из коренных
пород, прикрытая тонким слоем принесенного рекой обломочного мате-
риала (именно по бечевнику в прошлом ходили бурлаки, таская за собой
баржи).
Рис. 2.1.8. Схема образования поймы равнинной реки (по Е.В. Шанцеру).
1 – крупнозернистые осадки (галька, гравий, крупный песок); 2 – мелко- и тонкозернистые
пески; 3 – прослои заиления (№ 1–3 – русловой аллювий); 4 – пойменный аллювий.
НМА – нормальная мощность аллювия. Цифры в кружках – последовательно
формирующиеся пачки руслового аллювия (№ 1 – самая ранняя; № 7 – самая поздняя)
В строении пойм равнинных рек выделяется несколько фаций

(разновидностей; от лат. facies – лицо, облик) отложений. Русловая фа-
ция залегает в основании поймы; обычно представлена песком с грави-
ем и галькой, иногда в ней выделяется перлювий (от лат. perluo – про-
мываю) – горизонт грубообломочного материала (валунно-галечные
осадки). Находящиеся в самом основании поймы осадки называются
базальным аллювием. Русловой аллювий обладает характерной косой
слоистостью (см. § 2.2). Выше него залегает пойменная фация – супе-
43
си и суглинки с неясной или волнистой слоистостью. В отложениях

пойменных озер формируется старичная фация, представленная гли-
нистыми осадками с тонкой горизонтальной слоистостью, часто с пере-
крывающим их горизонтом торфа. В соответствии с фациальным строе-
нием аллювия внутри поймы выделяются прирусловая, центральная и
притеррасная части.
Образование фаций аллювия происходит в результате меандриро-
вания рек и формирования излучин. Первоначально излучины ограни-
чены коренными берегами (так называемые врезанные меандры), а
пойма представлена лишь прирусловой отмелью (рис. 2.1.7, № 2). По ме-
ре расширения долины, связанного с развитием боковой эрозии
(рис. 2.1.7, № 3, 4), меандрирование происходит целиком в пределах до-
лины (рис. 2.1.7, № 5–7); такие меандры называют свободными. На ши-
рокой пойме, как правило, формируются пойменные озера – стáрицы.
Аллювий развитой долины реки (рис. 2.1.7, № 5–7) называется
перстративным (перестилаемым; от лат. perstratus – перестланный).
В условиях преобладания боковой эрозии образуется инстративный
(выстилаемый; от лат. instratus – наброшенный) аллювий, представлен-
ный в основном русловой фацией (рис. 2.1.7, № 1, 2). В условиях отри-
цательных тектонических движений формируется констративный
(настилаемый; от лат. constratum – настил) аллювий, мощность которого
превышает нормальную.
Терраса – ступенеобразная форма рельефа речной долины, пред-
ставляющая собой выровненную площадку, сложенную аллювиальными
отложениями, отделенную от других террас или коренного борта доли-
ны четко выраженным уступом (рис. 2.1.9). Террасы протягиваются
вдоль русла и поймы реки на значительное расстояние; их существова-
ние говорит о том, что в геологическом прошлом река протекала на бо-
лее высоком уровне, и сегодняшняя терраса есть древняя пойма,
вышедшая из режима затопления. У террасы различают следующие
элементы: уступ, бровку, площадку, тыловой шов (или внутренний
край) (рис. 2.1.9). Поскольку терраса представляет собой когда-то су-
ществовавшую пойму, на ней также встречаются формы рельефа, харак-
терные для последней – прирусловые валы, западины, старицы и ста-
ричные понижения; однако они выражены менее четко, чем на пойме, в
силу более древнего возраста террасы.
Террасы делятся на эрозионные, цокольные и аккумулятивные
(рис. 2.1.10). У эрозионной террасы мощность аллювия очень невелика;
его состав – грубый (валуны, галька). У цокольной террасы подошва
44
аллювия находится выше меженного уровня реки. Аккумулятивная тер-

раса имеет значительную мощность аллювия, явно превышающую нор-
мальную. Встречаются также псевдотеррасы, лишь внешне сходные с
«подлинными» речными террасами. Ими могут быть структурные уров-
ни (сложенные коренными породами), крупные оползни, подмытые ко-
нуса выноса. Необходимо уже в поле проводить идентификацию как
собственно террас, так и террасовидных уровней, которые террасами не
являются.
Рис. 2.1.9. Основные элементы речной террасы; пунктиром показана нижняя граница
аллювиальных отложений поймы и террасы
Рис. 2.1.10. Типы речных террас. 1 – галька; 2 – гравий; 3 – песок; 4 – глина;

5 – щебень (склоновые осадки); 6 – коренные породы
Формирование террас обусловлено врезанием русла реки в корен-

ные породы. Существует несколько причин образования террас:
45
1) возрастание водности речного потока в результате увеличения ко-

личества осадков в водосборном бассейне; 2) изменение положения
базиса эрозии (например, в результате понижения уровня Мирового
океана в эпохи оледенений, см. § 2.2); 3) тектоническое поднятие тер-
ритории. Как следствие одной или нескольких из этих причин, форми-
руется террасовый ряд (рис. 2.1.11). Счет террас ведется снизу вверх:
самая низкая из них, возвышающаяся над поймой, называется первой
надпойменной террасой, следующая по высоте – второй надпойменной,
и т.д. Изучение количества и строения террас в речной долине дает воз-
можность выяснить историю формирования территории, по которой
протекает данная река.
Строение поймы горных рек в целом напоминает таковое для рав-
нинных рек, но с менее выраженной (а иногда и отсутствующей) пой-
менной фацией, а маломощная русловая фация представлена валунами
и крупной галькой. Террасы горных рек обычно имеют небольшую
мощность аллювия; это эрозионные и цокольные террасы.
На поверхности террас (а также в террасовых отложениях) нахо-
дится большое количество археологических памятников, что делает
террасы важным элементом рельефа, и археологам нужно иметь о них
четкое представление. Здесь нужно сделать замечание, основанное на
личном опыте автора. Очень часто археологи, недостаточно знакомые
с основами геоморфологии, называют террасой практически любую
более-менее ровную поверхность, особенно если она находится вблизи
от речной долины. В таких случаях приходится объяснять, что терраса
обладает морфологическими и литологическими признаками, и
при их отсутствии называть выровненную или слабонаклонную пло-
щадку террасой неверно. Видимо, услышав в начале карьеры от стар-
ших коллег красивое слово «терраса», археолог продолжает повторять
ошибки предшественников. Хочется задать вопрос: «На какой террасе
Москва-реки находится Успенский собор Кремля?» (другой вариант:
«На какой террасе реки Оби находится Новосибирский театр оперы и
балета?»). По меткому выражению П.А. Каплина, терраса обладает
«презумпцией невиновности»; другими словами, нужно доказать, что
данная поверхность является террасой, а не предполагать это по опре-
делению. Выходом из столь сложного для многих археологов положе-
ния, на мой взгляд, являются изучение литературы по данному вопро-
су и консультация у квалифицированного геоморфолога, желательно
прямо в поле.
46
Рис. 2.1.11. Формирование речного террасового ряда (Waters, 1992. P. 150; с изменениями).
А – образование террас; Б – направления движений (стрелка вниз – врезание;
стрелка вверх – аккумуляция; стрелка в сторону – боковая эрозия; волнистая стрелка –
врезание с боковой эрозией). П – пойма; Т1, Т2, Т3 – надпойменные террасы (1-я, 2-я и т.д.)
Рельеф, обусловленный волновой деятельностью морей и озер

(краткий очерк)
Поскольку археологические памятники всегда находятся на суше,

здесь дается лишь краткая характеристика данного типа рельефа; по-
дробное изложение можно найти в соответствующих руководствах (Ры-
чагов, 2006. С. 305–338).
47
Необходимо перечислить некоторые основные понятия геоморфо-

логии морских берегов. Линия, по которой уровень водоема (моря,
крупного озера) пересекается с сушей, называется береговой линией
(линией уреза) (рис. 2.1.12). Границы береговой зоны определяются
пределами волнового воздействия; нижняя граница находится на под-
водном склоне, а верхняя определяется линией заплеска, которая зави-
сит от высоты волн. Берег – это полоса суши, примыкающая к берего-
вой линии; рельеф берега формируется при данном уровне моря.
Пляж – элементарная аккумулятивная форма рельефа берега, представ-
ляющая из себя скопление наносов в зоне действия прибойного потока.
Высота пляжа определяется уровнем заплеска и находится в зависимо-
сти от состава осадков (песок, галька или валуны), положения берега по
отношению к преобладающему волнению и некоторых других факто-
ров; в результате высота одновозрастного (современного) пляжа может
для расположенных близко местностей изменяться в пределах до 5–7 м
и более (см., например: Липкин, 1973). Если для формирования пляжа
имеется достаточно места (т.е. коренной берег находится в некотором
отдалении от береговой линии), образуется береговой вал с отлогим
склоном, обращенным к морю, и более крутым, смотрящим на сушу.
Основным фактором формирования рельефа морских берегов яв-
ляются волновая деятельность и связанные с ней волновые течения.
Различают два принципиальных процесса, связанных с действием
волн – аккумуляция (накопление материала) и абразия (разрушитель-
ная деятельность; от лат. abrasio – соскабливание, соскребание). К дру-
гим факторам относятся: приливы и отливы; сгонно-нагонные явле-
ния; цунами (волны, возникающие при подвижках морского дна, свя-
занных с сейсмическими явлениями; от яп. tsunami – волна в заливе);
деятельность рек, выносящих в береговую зону аллювий; деятельность
организмов и др. В результате воздействия волн и других факторов
формируются аккумулятивные береговые формы – террасы, косы, пе-
реймы (тóмболо), пéресыпи и некоторые другие. В условиях прилив-
ных берегов образуется осушка – полоса суши между высотными от-
метками прилива и отлива. При нарастании берега осушка выходит из
режима периодического затопления и превращается в марш (как прави-
ло, покрытый специфической растительностью; нем. Marsch).
Наиболее важны для геоархеологических целей знания о морских
террасах. Их образование связано с колебаниями уровня Мирового оке-
ана в геологическом прошлом, а также с тектоническим поднятием бе-
рега. Комплекс древних береговых форм называется древней береговой
48
линией. Морская терраса – это вытянутая вдоль берега ступень, сфор-

мированная волновой деятельностью. Различают аккумулятивные (с
морскими береговыми осадками), абразионные (сложены только ко-
ренными породами) и цокольные (сформированные морскими отложе-
ниями, с основанием из коренных пород) или эрозионные, террасы
(рис. 2.1.12). Как и у речных террас, выделяются площадка, уступ,
бровка и тыловой шов. У абразионных форм тыловой шов фиксирует
положение древней береговой линии. Для аккумулятивных и цокольных
террас положение уровня моря нужно определять с учетом высоты за-
плеска; таким образом, высота древней береговой линии всегда
меньше, чем собственно высота таких террас (рис. 2.1.12).
Рис. 2.1.12. Типы морских террас
На морских террасах и высоких береговых валах, а также на

осложняющих валы дюнах часто расположены археологические памят-
ники.
Эоловые процессы и рельеф (краткий очерк)
Формы рельефа и процессы, связанные с деятельностью ветра,

называются эоловыми (от Эол – повелитель ветров у древних греков).
49
Для проявления эоловых процессов необходимо сочетание физико-

географических и геологических предпосылок: малое количество осад-
ков; частые и сильные ветры; отсутствие или слабое развитие расти-
тельности; интенсивное физическое выветривание. Поэтому эоловые
процессы наиболее полно проявляются в аридном климате (тропиче-
ские пустыни; холодные пустыни Арктики и Антарктики), хотя они ча-
сто встречаются и в областях с гумидным климатом – там, где есть
большие скопления рыхлого песка (например, на морских берегах и в
речных долинах). Разнообразие эоловых форм рельефа определяется
режимом и скоростями ветров, мощностью песчаных отложений, степе-
нью закрепления грунта растительностью, климатическими условиями
(Рычагов, 2006. С. 289–304).
Среди эоловых процессов выделяются: дефляция (выдувание или
развевание грунта; понятие, сходное с эрозией; от лат. deflatio – выдува-
ние); корразия (механическое воздействие с помощью обломочного ма-
териала, перемещаемого ветром; от лат. corrado – скоблю, соскребаю);
перенос материала и его аккумуляция.
Суть эолового процесса такова: при взаимодействии ветра с пес-
чаной поверхностью возникает ветропесчаный поток наносов. Основ-
ная масса песка (около 80%) перемещается в нижнем слое воздуха тол-
щиной всего 10–20 см. Для того чтобы оторвать от поверхности части-
цы размером 0,1–0,05 мм (крупный алеврит, см. § 2.2), нужна скорость
ветра около 6–9 м/с; для более мелких частиц (мелкий алеврит и пыль,
 0,05 мм) – 10–12 м/с (увеличение скорости связано с повышенным
коагуляционным сцеплением мелких частиц). После мобилизации пыли
и алеврита для их переноса в воздухе достаточно скорости 3–4 м/с (та-
кие ветры наблюдаются постоянно). Частицы упомянутых размеров при
пыльных бурях могут подниматься на высоту до 5–6 км и переносить-
ся на сотни и тысячи километров.
При длительном воздействии ветра на рыхлые осадки происходят
их вынос и образование дефляционных котловин (котловин выдува-
ния). Для начала накопления (аккумуляции) влекомых ветром частиц
необходимо наличие препятствия (например, кустика растения); в ре-
зультате возникает простейшая форма эолового рельефа – холмик-коса.
При его развитии препятствие перекрывается песком и формируется
эмбриональная дюна (или бугор навевания). В дальнейшем дюна
становится выше, ее наветренный (обращенный к ветру) склон – поло-
гим, а подветренный (противоположный направлению ветра) – крутым.
Концы дюн («рога») оттянуты назад по отношению к направлению вет-
50
ра, что придает ей параболическую форму (рис. 2.1.13). Часто дюны

развиваются на других формах рельефа, где обнажены легко раздувае-
мые (преимущественно песчаные) осадки – на прирусловых валах пой-
мы и террас, на береговых валах морских и озерных берегов. Суще-
ствуют прислоненные дюны (при наличии препятствия для их движе-
ния: например, в виде склона коренных пород), достигающие в высоту
до 150 м и более.
В аридных областях из эоловых форм наиболее часто встречаются
барханы – песчаные образования в форме полумесяца, ориентирован-
ные выпуклой стороной навстречу ветру (рис. 2.1.13); в отличие от дюн,
концы барханов обращены против направления ветра. Помимо дюн и
барханов, существуют более сложные эоловые формы – звездчатые
пески, поля линейных (параллельных) дюн (рис. 2.1.13) и др.
С эоловыми процессами большинство исследователей связывает
образование лёссового покрова – плаща тонкозернистых осадков, по-
крывающих огромные территории в Средней и Центральной Азии (см.
подробнее в § 2.2).
Рис. 2.1.13. Некоторые эоловые формы рельефа (Waters, 1992. P. 191; с изменениями).
Стрелками указано преобладающее направление ветра
Карстовые процессы и формы рельефа (краткий очерк)
Как и в случаях с рельефом побережий и эоловыми формами, ар-

хеологу редко приходится сталкиваться с карстовыми явлениями (за ис-
ключением пещер), поэтому здесь дается лишь краткая характеристика
данного типа рельефа. Карст (от названия плато Карст, или Крас, в
Словении) – совокупность форм рельефа, свойственных областям с ши-
роким развитием растворимых горных пород (известняков, доломитов,
гипсов, каменной соли и др.). Сущность карстовых процессов заключа-
ется в растворении пород атмосферными, талыми и подземными водами
и выносе продуктов растворения за пределы развития карста. Таким об-
разом, данные процессы являются преимущественно денудационными
(за исключением образования натёчных форм; см. § 2.2). Главным усло-
вием интенсивного разрушения является достаточное количество угле-
51
кислого газа (CO2), растворенного в воде. Источниками углекислого газа

являются атмосфера (где его содержание равно 0,04%, но при этом он
играет важную роль в растворении горных пород вместе с подземными
водами); биохимические процессы в почвах; разложение органических
остатков; поступление из недр Земли (в районах активного вулканизма).
Карстовые процессы являются весьма специфическими, и их
развитие определяется рядом факторов: 1) рельефом (проявляются в
основном на горизонтальных и пологонаклонных поверхностях);
2) мощностью и чистотой карстующихся пород (например, чем мощ-
нее толща известняка и чем меньше в нем примесей, тем быстрее идет
карстовый процесс); 3) структурой пород (однородные известняки кар-
стуются быстрее, чем с примесью ракушечника или с грубыми облом-
ками); 4) климатом (карстовый процесс идет интенсивнее при увеличе-
нии количества осадков и температуры воздуха); 5) трещиноватостью
пород (при наличии большого количества трещин увеличивается про-
ницаемость массива пород для подземных и атмосферных вод, и кар-
стовый процесс идет быстрее).
Для археологов представление о карсте чаще всего связано с рабо-
той в пещерах, поэтому ниже дается их описание с несколько большей
детальностью, чем других карстовых форм (Рычагов, 2006. С. 217–234).
Пещера – полость в верхней толще земной коры, открывающаяся на
дневную поверхность одним или несколькими входами (Щукин, 1980.
С. 330). Выделяют также скальные навесы (rockshelter) – полости, вре-
занные неглубоко в коренные породы; с ними часто связаны археологи-
ческие памятники.
Заложение пещер в карстующихся горных породах определяется
ориентацией системы трещин, по которым проникают атмосферные и под-
земные воды. При растворении породы возникают каналы, с образовани-
ем магистрального канала, по которому идет основное разрушение и
вынос материала; постепенно образуется подземная река. В ходе развития
карстового процесса часто происходят неоднократная смена направлений
течения подземных вод, возникновение новых и отмирание старых под-
земных рек и каналов. Образование входов в пещеру происходит, как пра-
вило, в результате врезания поверхностной речной сети в карстовый мас-
сив. Различают слепые пещеры (с одним входом) и проходные пещеры
(с двумя или несколькими входами). Для пещер также характерны узкие
(порой непроходимые для спелеологов) полости (галереи), по которым
либо движется вода, либо она передвигалась в прошлом. Галереи часто
имеют выход на дневную поверхность в окрестностях пещеры.
52
В строении пещер и скальных навесов можно выделить ряд

принципиальных форм (рис. 2.1.14). Сверху нависает свод; его край
называется кромкой (или козырьком). Проекция кромки вниз носит
название капельной линии; именно до этого предела в пещеру попадает
атмосферная вода. Часто кромка свода в прошлом была выдвинута впе-
ред, и в этом случае можно выделить древнюю капельную линию. Обра-
зование отложений внутри пещеры происходит за счет разрушения ма-
териала, слагающего потолок и стены (крупные блоки или глыбы, пе-
щерный щебень и более мелкие фракции песчаной размерности), а так-
же в результате отложения сталактитов (свисают с потолка), сталаг-
митов (растут от дна пещеры) и натёчных корок (flowstone). В предвхо-
довой части пещеры находятся упавшие с козырька глыбы и более мел-
кие куски породы, а ниже – обломочный шлейф. В его формировании
участвует как материал, поступающий непосредственно из пещеры, так
и скатившиеся с кромки обломки породы. Древние люди, оставившие
после себя культурный слой, обитали, как правило, в предвходовой ча-
сти пещеры и в районе входа в нее, где существовало естественное
освещение; в глубине пещер находятся в основном места отправления
ритуалов и наскальные рисунки.
Рис. 2.1.14. Обобщенный разрез пещеры (Dincauze, 2000. P. 306; с изменениями)
53
Развитие пещер в связи с обитанием древнего человека можно

представить следующим образом (рис. 2.1.15). В карстующихся породах
начинается формирование ниши (№ 1); по мере ее расширения происхо-
дит заселение образовавшегося навеса древним человеком (№ 2).
Рис. 2.1.15. Схема развития скального навеса (Waters, 1992. P. 246; с изменениями)
В пределах навеса идет накопление не только собственно пещер-

ных, но часто и других отложений (эоловых, аллювиальных, склоновых,
биогенных и др.). Постепенно культурный слой первой фазы обитания
перекрывается осадками, и следы пребывания человека в последующее
время отделены от слоя первой фазы стерильными (т.е. без культурных
остатков) слоями (№ 3); одновременно идет процесс углубления навеса.
Когда люди покинули место обитания под навесом, после обрушения его
кромки оба культурных слоя оказались погребенными под завалом (№ 4).
Гляциальный рельеф и деятельность ледников (краткий очерк)
Формы рельефа и процессы, относящиеся к деятельности ледни-

ков, являются важнейшей частью геоморфологии суши, однако в силу
того, что древний человек не мог жить на ледниках, здесь дается лишь
самая краткая характеристика по данному вопросу. Гляциальные рель-
ефообразующие процессы обусловлены деятельностью льда как агента
формирования рельефа и слагающих его отложений. Условием их раз-
вития является наличие оледенения (в настоящее время или в геологи-
ческом прошлом) – длительное существование массивов льда в преде-
лах конкретного региона. Ледник – устойчивое накопление льда на по-
верхности Земли. Все ледники можно разделить на горные (ледники
стока; двигаются вниз по уклону) и покровные (ледники растекания;
движение в них идет от центра к периферии). Последние занимали и
занимают территории площадью в миллионы квадратных километров
(Антарктида, Гренландия). Если перевести объем современных покров-
ных льдов в единицы поверхности Мирового океана, то при воображае-
мом полном таянии ледников Антарктиды и Гренландии уровень океана
поднялся бы на 60 м!
54
Ледники образуются только выше снеговой границы – вообража-

емой линии, над которой лед и снег сохраняются на горизонтальных
поверхностях в течение всего года, т.е. происходит накопление твердых
атмосферных осадков (снега, льда, фирна). В силу пластичности боль-
шой массы льда происходит его движение (течение). В горах скорости
течения ледников составляют от нескольких сантиметров до десятков и
сотен метров в год. По условиям баланса твердых осадков в пределах
ледника выделяются зона аккумуляции (накопления) и зона абляции
(уменьшения объема из-за таяния и испарения; от лат. ablatio – отнятие,
убыль). В зависимости от баланса массы ледников выделяется несколько
фаз в их развитии: наступание, стационарное положение, отступание.
Разрушение горных пород под действием льда и снега в полярных и вы-
сокогорных районах называется нивацией (от лат. nivis – снег). Посколь-
ку сегодня ледники занимают около 16 млн км2 территории земной суши,
они играют важную роль в рельефообразовании, которая усиливалась в
холодные геологические эпохи (периоды оледенений).
На поверхности ледника в зоне абляции широко развиты
морéны – скопления материала, образованного при движении ледника и
разрушении (выпахивании) его коренного ложа; в зависимости от пози-
ции на леднике выделяются боковые и срединные морены. При дли-
тельной остановке движения, обычно следующей за его интенсивным
наступанием, образуются конечные морены, имеющие дугообразную
форму. В тылу таких морен, которые являются естественными плотина-
ми, часто находятся озера. При таянии ледника у его края образуются
флювиогляциальные (от лат. fluvius – река и glacies – лед) или водно-
ледниковые отложения, широко представленные в области покровных
оледенений (см. § 2.2).
Археологу необходимо помнить, что в горных странах долины, в
которых расположены археологические памятники, могли в прошлом
быть заняты ледниками, которые создали соответствующие формы ре-
льефа и отложения. Также в ряде случаев в результате горного оледене-
ния формировались ледниково-подпрудные бассейны, достигавшие
значительных размеров (см., например: Зольников, 2009). Эти факторы
напрямую влияли на жизнедеятельность древнего человека в горах, что
нужно обязательно учитывать при проведении разведок и раскопок.
Покровные ледники в плейстоцене (четвертичном периоде) (по-
следние 2,6 млн лет) занимали огромные пространства в Евразии
(рис. 2.1.16), Северной Америке и в горных системах всего мира (не ме-
нее 40 млн км2, что составляет около 30% территории материков), по-
55
этому археологам необходимо иметь общее представления о рельефе,

оставленном континентальными ледниками. В районах развития древ-
них материковых оледенений выделяют ледниковую (находившуюся
под непосредственным влиянием ледников) и перигляциальную (от
греч. peri – после, около и лат. glacis – лед) зоны (рис. 2.1.17).
Рис. 2.1.16. Приблизительные границы материковых оледенений в плейстоцене

и современной криолитозоны Европы и Сибири (Ehlers, Gibbard, 2004;
Svendsen et al., 2004; Питулько, 2007; Астахов, 2008)
В ледниковой зоне, в свою очередь, выделяют две области – дену-

дации (или экзарации, от лат. exaratio – выпахивание) (зона преимуще-
ственного разрушения) и аккумуляции (зона преимущественного
накопления отложений) (рис. 2.1.17). В области денудации происходило
разрушение коренных пород в результате движения ледника, и сегодня
там можно наблюдать бараньи лбы (округленные выступы склонов или
холмов, а также отшлифованные и исцарапанные ледником скальные
выступы; Щукин, 1980. С. 43) и курчавые скалы (скопления «бараньих
лбов»). В результате экзарационной деятельности ложа ледника выраба-
тывались обширные ложбины ледникового выпахивания, занятые в
настоящее время озерами. В области преимущественной аккумуляции (а
также в области экзарации) находятся следующие формы рельефа:
1) óзы (эскеры) (швед. Ås – гряда, хребет) – извилистые гряды, сложен-
56
ные песком, гравием и галькой и ориентированные параллельно или

перпендикулярно фронту отступания ледника; озы встречаются и в об-
ласти денудации; 2) друмли́ны (ирл. Druman – гребень, гряда) – про-
долговатые асимметричные холмы из моренного материала. В области
аккумуляции также типичны кáмы (шотл. Kame – гребень, первона-
чально англ. Comb; Словарь общегеографических.., 1976. С. 43–44) –
холмы округлой или продолговатой формы с крутыми склонами, состо-
ящие из слоистых флювиогляциальных отложений. Основное место в
области аккумуляции занимает холмистая моренная равнина. Вдоль
края древнего ледника тянется полоса конечноморенных гряд, осо-
бенно хорошо выраженных в рельефе в зоне последнего материкового
оледенения (возраст – 25–10 тыс. лет назад (далее – л. н.)) (рис. 2.1.16).
По мере развития эрозионной деятельности после исчезновения
материкового ледника происходит формирование вторичных морен-
ных и моренно-эрозионных равнин – выполаживаются склоны мо-
ренных холмов, заполняются осадками моренные впадины, зарастают и
превращаются в болота ледниковые озера. В областях наиболее древних
оледенений (между границами максимального распространения льдов и
зоной последнего оледенения, рис. 2.1.16) в результате длительной (не-
сколько сотен тысяч лет) переработки первоначально ледникового рель-
ефа образовались эрозионно-денудационные равнины.
Рис. 2.1.17. Схема взаимоотношения гляциального и флювиогляциального рельефа

в областях материковых оледенений (Рычагов, 2006. С. 259; с изменениями)
57
В перигляциальной зоне древних оледенений, непосредственно

примыкавшей к ледниковым покровам, расположены зáндровые рав-
нины (от исл. sandr – песок), сложенные флювиогляциальными отло-
жениями, преимущественно песчаного состава (рис. 2.1.17). В центре
Русской равнины существуют большие по площади регионы, обязанные
своим происхождением выносу материала от края таявшего ледника –
полесья (например, Мещерская и Припятская низменности). В их пре-
делах широко развиты эоловые формы рельефа на флювиогляциальных
песках.
Мерзлотные процессы и рельеф (краткий очерк)
Условием наличия мерзлотных (криогенных) процессов являет-

ся существование мерзлоты – грунтов, находящихся при отрицатель-
ных температурах либо в течение части года (сезонная мерзлота), либо
на протяжении длительного времени, как минимум несколько веков и
тысячелетий (вечная, или многолетняя, мерзлота). Территория, на ко-
торой развиты мерзлые породы, называется криолитозоной (от греч.
kryos – холод, мороз; lithos – камень и zone – зона). Такие условия в
настоящее время существуют в арктических и субарктических регио-
нах, а также в высокогорье. Поскольку значительная часть регионов
России находится в зоне мерзлоты (см. рис. 2.1.16), археологу нужно
иметь общее представление о мерзлотных процессах и созданном ими
рельефе.
Важнейшим отличием мерзлотных процессов от гляциальных
(связанных с деятельностью ледников) является то, что подземное оле-
денение развивается и существует в условиях резко континентального
климата с длинной, холодной и малоснежной зимой. Таким образом,
гляциальный и мерзлотный типы рельефа являются в целом антагони-
стами, т.е. не могут (и не могли в прошлом) существовать вместе, хотя в
условиях холодного климата у края ледников в некоторых ситуациях
могут протекать мерзлотные процессы.
Важнейшим понятием является деятельный слой – толща отложе-
ний, которые периодически оттаивают и промерзают (обычно ежегодно на
глубину от 1 до 4 м); ниже границы сезонного протаивания (рис. 2.1.18,
№ 14) находится мерзлый слой. Именно в деятельном слое протекают
многие мерзлотные процессы. К ним можно отнести следующие: 1) пуче-
ние грунтов; 2) образование наледей; 3) криогенное выветривание; 4) мо-
розная сортировка; 5) криогенный крип; 6) солифлюкция; 7) морозобойное
58
растрескивание; 8) термокарст и др. Далее кратко охарактеризованы

наиболее распространенные из этих процессов (рис. 2.1.18).
Рис. 2.1.18. Формы рельефа, связанные с мерзлотой (Рычагов, 2006. С. 287; с изменениями).
1 – нагорные террасы; 2 – курумы; 3 – каменные реки; 4 – каменные гирлянды;
5 – солифлюкционные (натёчные) террасы; 6 – солифлюкционный вал пучения;
7 – скольжение камней по переувлажненному грунту; 8 – каменные полосы;
9 – ячеистые структурные грунты; 10 – крупнобугристый рельеф; 11 – трещинные полигоны
(«морозные клинья»); 12 – мелкобугристый рельеф; 13 – полигональные грунты;
14 – уровень сезонного протаивания. Стрелки указывают направления движения материала
вниз по склонам
Под действием мерзлотных процессов образуются нагорные тер-

расы (на плоских поверхностях); курумы и каменные россыпи (пла-
щеобразные скопления глыб и щебня, медленно движущиеся вниз по
склону); каменные реки и полосы (линейно вытянутые скопления
крупнообломочного материала); структурные и полигональные грун-
ты (формы мезо- и микрорельефа, возникающие из-за морозного рас-
трескивания); полигонально-блочный рельеф (на плоских поверхно-
стях, сложенных однородными отложениями; возникает в результате
формирования мерзлотных трещин и их заполнения мелкозёмом); со-
лифлюкцонные формы (натечные террасы, валы пучения и др.).
В условиях резко континентального климата и большой мощности дея-
тельного слоя полигонально-блочный рельеф из-за просадки грунта по
трещинам и частичного смыва в них частиц породы приобретает бугри-
стый характер (рис. 2.1.18, № 10, 12).
59
Термокарст (от греч. therme – тепло и нем. Karst) – образование

просадочных и провальных форм рельефа в результате вытаивания под-
земного льда или оттаивания мерзлого грунта. Основными формами
рельефа, возникающими под действием термокарста, являются котло-
вины, западины и «блюдца»; гроты, ниши и ямы. Наиболее обшир-
ные термокарстовые котловины, занимающие площади до нескольких
километров в диаметре, называются аласами (якут. алáс – поляна, луг,
открытая равнина; Мурзаев, 1984. С. 46). Аласы очень широко распро-
странены в Якутии; в настоящее время можно наблюдать и т.н. палео-
аласы – котловины, возникшие при активном протаивании мерзлоты в
эпоху потепления после максимума последнего оледенения (начиная с
10–12 тыс. л. н.); сейчас многие палеоаласы заняты озерами и лугами.
В условиях аккумуляции отложений (поймы рек, прибрежная зона
арктических морей) при одновременном накоплении отложений и за-
мерзании воды (так называемое сингенетическое промерзание) фор-
мируются ледяные жилы, образующие полигональную сеть
(рис. 2.1.18, № 11). Размеры полигонально-жильных образований со-
ставляют обычно первые метры; поперечники полигонов – до 15–25 м.
Также в зоне аккумуляции встречаются бугры пучения (гидролакко-
литы; от греч. hydor – вода; lakkos – яма и lithos – камень), связанные с
внедрением подземных вод между постоянно мерзлым грунтом и про-
мерзшей частью деятельного слоя. В долинах рек при замерзании выхо-
дящих на поверхность грунтовых вод происходит образование нáледей;
они занимают часть русла реки, в результате чего происходит его суже-
ние и образование ледяной плотины.
Криогенные процессы в геологическом прошлом активно прояв-
лялись в зоне вечной мерзлоты, которая занимала значительную часть
Русской равнины и Сибири (см. § 2.2). В результате происходило нару-
шение структуры отложений и образование криотурбаций (от лат. tur-
batio – беспорядок), имеющих вид завихрений, колец и изгибов. Также
сегодня на пространствах, находящихся в умеренном климате (напри-
мер, Подмосковье), присутствуют реликтовые криогенные формы
рельефа и нарушения отложений – мерзлотные полигоны, криотурба-
ции и др.
С мерзлотой (главным образом) и ледниками (в меньшей степени)
связаны находки человеческих мумий и уникальных предметов, сохра-
нившихся в холодных и сухих условиях. К ним относятся, в частности,
«замерзшие» погребения людей на плоскогорье Укок (Горный Алтай)
(Феномен алтайских.., 2000); мумия «ледяного человека» Этци (Ötzi) в
60
Альпах и сопутствовавшие ему артефакты; находки деревянных луков,

наконечников стрел, остатков одежды на тающих фирновых полях в го-
рах Норвегии и Канады (см., например: Renfrew, Bahn, 2016. P. 68–71).
Работа археолога в районах вечной мерзлоты является весьма спе-
цифической, и сильно отличается от практики разведок и раскопок в
регионах с отсутствием постоянно-мерзлых грунтов. Базовая информа-
ция о приемах и методах археологических исследований в условиях
Арктики представлена в работах В.В. Питулько (Питулько, 2007, 2008;
Питулько, Павлова, 2010).
Биогенный рельеф (краткий очерк)
К биогенного рельефу относят те формы, которые образовались

вследствие деятельности живых организмов (в основном растений и
животных) (Болысов, 2006, 2007). Фитогенные формы связаны с жиз-
недеятельностью растительности, зоогенные – с активностью животно-
го мира. Можно выделить два типа воздействия биогенных факторов на
исходный рельеф – прямое и косвенное.
Важнейшим из прямых факторов биогенного происхождения яв-
ляется органогенное осадконакопление, в недавнем геологическом
прошлом главным образом благодаря образованию торфа (частично
разложившейся отмершей болотной растительности; образование про-
ходит в условиях избыточного увлажнения и слабого доступа воздуха).
В настоящее время болотные комплексы занимают не менее 5 млн км2,
что составляет около 3 % территории суши. Особенно сильно этот фак-
тор проявляется в Западной Сибири, где существует крупнейший в мире
болотный массив – Васюганье (площадь около 54 тыс. км2; мощность
торфа до 10–12 м). В результате накопления торфа в болотах, обычно
приуроченных к понижениям исходной поверхности, происходит вы-
равнивание рельефа.
Другим фактором биогенного характера является вывал деревьев в
лесу и образование искори (выворота). В результате падения дерева об-
разуются искорная яма и искорный бугор (рис. 2.1.19); в дальнейшем
дерево истлевает, и в рельефе остаются небольшие углубления. Если
под деревом находились культурные слои с артефактами, образование
искорей может привести к нарушению первичной стратиграфии, что
необходимо учитывать археологам.
К прямым факторам биогенного рельефообразования можно так-
же отнести заломы на мелководных или узких участках рек (в результа-
61
те перегораживания русла упавшими деревьями и кустарниками), боб-

ровые плотины (как следствие сооружения бобрами в лесной и лесо-
степной зонах препятствий из дерева на пути рек и ручьев), а также
кротовины, сурчины и другие следы роющей деятельности грызунов.
Для археологов важен учет роющей деятельности кротов и сурков, ко-
торая в некоторых ситуациях приводит к сильному нарушению исход-
ных осадков (в том числе и в пещерах), что ведет к переотложению ар-
тефактов как снизу вверх, так и сверху вниз.
Косвенное воздействие биогенного фактора на исходный рельеф
проявляется путем воздействия растительного покрова на геоморфо-
логические процессы (склоновые, флювиальные и др.). Также важна
роль биологического выветривания горных пород (см. подробнее:
Рычагов, 2006. С. 128–136, 351).
Рис. 2.1.19. Нарушение поверхности и культурных слоев в результате падения деревьев

и образования искорей (Waters, 1992. P. 308; с изменениями). 1 – ненарушенное залегание
(in situ); 2 – падение дерева и нарушение стратиграфии (стрелками указаны направления
движения артефактов); 3 – образование ям и бугров; перемешивание артефактов разного
возраста (стрелками указаны направления сглаживания бугров)
62
Геоморфологические карты (краткий обзор)
Итогом изучения рельефа является геоморфологическая карта, на

которой отражена разнообразная информация. Внимательного изучения
карты можно получить представления о пространственных закономер-
ностях различных форм и типов рельефа; понять их генезис, а также
основные черты развития рельефа во времени; установить связь между
рельефом и другими компонентами ландшафта, и многое другое.
По масштабу карты делятся на крупномасштабные (1:100 000 и круп-
нее), среднемасштабные (от 1:200 000 до 1:1 000 000) и мелкомас-
штабные (мельче 1:1 000 000). Наиболее употребительными для геоар-
хеологов являются геоморфологические карты масштаба 1:500 000 (в
некоторых случаях –1:200 000), входящие в обязательный комплект ма-
териалов геологической съемки.
На геоморфологической карте отображаются основные характери-
стики рельефа: 1) морфография (описание внешних черт); 2) морфо-
метрия (числовые данные – длина, ширина, высота, глубина, площадь,
объём и т.п.); 3) генезис; 4) возраст. Для изображения используются
разнообразные приемы – цветной и качественный фоны, изолинии,
штриховка, значки, индексы. Фоновая закраска как наиболее нагляд-
ный способ отображения обычно используется для показа генезиса ре-
льефа. Морфологию наиболее оптимально отражают изолинии; в этом
геоморфологическая карта близка к обычной топографической карте с
горизонталями (линиями, соединяющие точки с одинаковой высотой
или глубиной; даются с определенным шагом – через каждые 5, 10, 20 м
и т.д.). Нужно отметить, что на топографической карте имеется очень
мало другой геоморфологической нагрузки, поэтому она не заменяет
собой карту геоморфологическую. Формы рельефа, из-за своих малых
размеров не выражающиеся в масштабе карты, отображаются внемас-
штабными условными знаками.
В комплекте геологических карт и схем масштаба 1:200 000, кото-
рые находятся в свободном доступе, в том числе на официальном сайте
Всероссийского научно-исследовательского института (ВСЕГЕИ;
г. Санкт-Петербург) (см. http://www.vsegei.com/ru/info/georesource/), есть
геоморфологическая схема масштаба 1:500 000, которая позволяет
археологу быстро определить основные черты строения и генезиса ре-
льефа района работ. Автор настоятельно советует коллегам-археологам
ознакомиться с этими информационными ресурсами и использовать их
в своих исследованиях, чтобы избежать ошибок.
63
В качестве примера приведена геоморфологическая картосхема

Венгеровского района Новосибирской области (Кузьмин и др., 2013)
(рис. 2.1.20).
Рис. 2.1.20. Геоморфологическая картосхема Венгеровского района

Новосибирской области (Кузьмин и др., 2013; с изменениями).
1 – уплощенные водоразделы; 2 – гривы; 3 – озеровидные понижения;
4 – современные озера; 5 – долины рек; 6 – реки
В геоморфологическом плане изученная территория является ча-

стью Барабинской слабоволнистой гривно-озерной равнины; в ее преде-
лах выделяются две крупные единицы (классы) геоморфологического
районирования: 1) водораздельные пространства; 2) речные долины.
Внутри каждого из них выделяются несколько типов рельефа. Водораз-
делы можно разделить на: 1) слаборасчлененные поверхности; 2) гривы;
3) озерные котловины (в настоящее время частично занятые современ-
ными озерами). В долинах рек Оми и Тартаса выделяются: 1) пойма
(высота до 2–2,5 м над урезом); 2) первая надпойменная терраса (высота
до 5–7 м). В долинах рек второго порядка (Кама и др.) можно выделить:
1) уровень современной аллювиальной аккумуляции (пойма, высота до
1–1,5 м); 2) первая надпойменная террасы (высота 2–3 м). Долина Оми
64
(как магистральной реки района работ) имеет хорошо выраженное чёт-

ковидное строение, т.е. чередование озеровидных расширений («зай-
мищ») и сравнительно узких участков.
Существует большое количество работ геоморфологов примени-
тельно к археологическим объектам; ниже приведены лишь некоторые
из них.
Ф. Хассан (Hassan, 1986) провел анализ геоморфологического по-
ложения древних поселений в районе оазиса Эль-Файюм (Faiyum Oasis)
в Египте. Было установлено, что проживание человека в этом регионе,
окруженном Ливийской пустыней, было тесно связано с изменениями
уровня озера в Файюмской депрессии.
Рис. 4.1.21. Геоморфология и стратиграфия стоянок в долине р. Ненана (Аляска, США)

(Powers, Hoffecker, 1989. P. 269; с изменениями); римскими цифрами
обозначены культурные комплексы
В долине р. Ненана (Nenana) на Аляске были проведены работы по

изучению геоморфологического строения, хронологии и строения разре-
зов отложений, в которых залегают археологические памятники (Powers,
Hoffecker, 1989). В результате определены закономерности размещения
культурных слоев на определенных формах рельефа и в четвертичных
отложениях (рис. 2.1.21). Наиболее полным является памятник Драй
Крик (Dry Creek). Осадконакопление началось с отложения лессовидных
алевритов, которые перекрыты погребенной почвой. Выше по разрезу
65
наблюдается чередование лессов и погребенных почв (две верхние – лес-

ного типа). К нижним погребенным почвам приурочены артефакты па-
леоиндейских комплексов денали и ненана (Васильев, 2004. С. 98–116).
В засушливом бассейне Тусон (пустыня Сонора, юго-запад США)
проведены детальные исследования геоморфологии и стратиграфии
древних поселений (Waters, 1992; Waters, Field, 1986). Обитание людей
в долинах рек было связано с историей развития рельефа.
Проблема изучения изменений уровня Мирового океана и его мо-
рей в связи с обитанием древнего человека на морских берегах давно
привлекала внимание исследователей (см., например: Shepard, 1964).
Можно привести несколько примеров геоархеологических работ в усло-
виях морских берегов и шельфа. В Средиземноморье положение архео-
логических памятников по отношению у уровню моря использовалось
для изучения тектонических движений побережий (Flemming, 1969); в
результате было установлено практически повсеместное опускание бе-
регов в течение последних 2 тыс. лет. Поскольку уровень Мирового оке-
ана в позднем плейстоцене заметно изменялся (см. раздел 2.5), на затоп-
ленном континентальном шельфе известны многочисленные археологи-
ческие памятники, представляющие большой интерес (Stright, 1986;
Dixon, Monteleone, 2014).
В течение многих лет определение геоморфологического положе-
ния палеолитических памятников Русской равнины проводила
И.К. Иванова (см., например: Иванова, 1985).
В.В. Питулько и Е.Ю. Павлова (2010) провели детальный анализ
геоморфологии памятников палеолита Северо-Востока Сибири, вклю-
чая стоянки дюктайской культуры долины р. Алдана (Мочанов, 1977).
Опираясь на опубликованные материалы и собственные данные по
строению долин региона, они пришли к выводу о том, что подавляющая
часть памятников дюктайской культуры приурочена к первой надпой-
менной террасе р. Алдан (а не второй террасе, как считали Ю.А. Моча-
нов и С.М. Цейтлин; см. Цейтлин, 1979. С. 216–238). Это имеет прин-
ципиальное значение, так как геоморфологическая позиция объектов
палеолита Алдана в некоторой степени определяла их возраст (Моча-
нов, 1977; Цейтлин, 1979). Также было установлено переотложение ар-
тефактов на ряде памятников и позиция их культурных слоев как не
in situ. Так, например, памятник Верхне-Троицкая (рис. 2.1.22) находит-
ся сегодня на уровне высокой поймы р. Алдана (высота над урезом –
около 10–13 м), хотя по возрасту (около 14.5–18.3 тыс. л. н.) он соответ-
ствует времени образования первой надпойменной террасы.
66
Рис. 2.1.22. Геоморфологическая схема участка долины р. Алдана и положение памятника

Верхне-Троицкая (Питулько, Павлова, 2010. С. 60; с изменениями). 1 – пойма и высокая
терраса (относительная высота 4–12 м); 2 – первая надпойменная терраса
(отн. высота 13–17 м); 3 – вторая надпойменная терраса (отн. высота 20–30 м); 4 – третья
надпойменная терраса (отн. высота 35–40 м); 5 – четвертая надпойменная терраса
(отн. высота 50–60 м); 6 – эрозионно-денудационный рельеф (отн. высота 150–200 м);
7 – озера; 8 – термокарстовые понижения; 9 – бровка; 10 – тыловой шов;
11 – ледяной обрыв; 2 – населенный пункт; 13 – стоянка Верхне-Троицкая
Работы автора в центральной части Барабинской равнины позво-

лили установить либо уточнить геоморфологическую позицию опорных
археологических памятников (рис. 2.1.23; табл. 2.1).
Т а б л и ц а 2.1
Распределение археологических памятников центральной части
Барабинской лесостепи по типам, формам и элементам рельефа (Кузьмин и др., 2014)
Водораздельные поверхности
Археологические эпохи Долины Плоский во- Останец
Бровка Грива
дораздел в долине
Неолит (9)* 1 3 4 1 –
Эпоха бронзы (60)* 3 18 26 10 3
Железный век (52)* – 24 7 17 4
Средневековье (22)* – 10 5 6 1
Позднее средневековье (23)* – 9 3 9 2
Всего 4 64 45 43 10
Итого 4 162
* Общее количество памятников данной эпохи.
67
Рис. 2.1.23. Типичная геоморфологическая позиция археологических памятников

бассейна р. Оми (Новосибирская обл.). А – в районе с. Старый Тартас;
Б – в районе с. Преображенка
Выяснилось, что подавляющая часть объектов древних культур

(не менее 97,5%) располагается в пределах водораздельных про-
странств, что контрастирует с распространенным среди работающих в
этом регионе археологов мнением о том, что их объекты находятся на
«поймах» и «террасах» рек (см., например: Орлова и др., 2007. С. 334;
Marchenko et al., 2015). В действительности лишь единичные памятники
(не более 2,5% от общего количества) можно отнести к «пойменным» и
«террасовым». В пределах водоразделов наблюдается тенденция к кон-
центрации археологических памятников на бровке, находящейся на кон-
такте с долинным типом рельефа; здесь находится около 40% объектов.
На собственно водораздельной поверхности располагается около 54%
памятников различного возраста (примерно поровну – на плоских по-
верхностях и на гривах).
68
2.2. Четвертичная геология
Это направление тесно связано с геоморфологией, поскольку за-

нимается в основном исследованием отложений, слагающих те или
иные формы и типы рельефа. Археолог вряд ли будет самостоятельно
изучать четвертичные отложения, однако ему необходимо иметь пред-
ставление о тех генетических типах осадков, из которых состоит рельеф
района его работ, и о тех природных условиях, которые существовали во
время обитания человека на памятнике. Поэтому здесь, как и в § 2.1,
дается лишь базовая информация на основе существующих учебников и
справочников (Чистяков и др., 2000; Астахов, 2008).
Четвертичная геология изучает четвертичную систему и соот-
ветствующий ей период в истории Земли (Щукин, 1980. С. 485). Чет-
вертичная система (Quaternary) (от 2,58 млн л. н. до современности) –
последняя в общей стратиграфической шкале кайнозоя (Cenozoic) (от
греч. kainos – новый и zoe – жизнь), самой верхней эры стратиграфиче-
ской шкалы (от 65 млн л. н. до наших дней). Стратиграфия есть раздел
геологии, изучающий последовательность формирования горных пород
и их первичные пространственные взаимоотношения (Щукин, 1980.
С. 425). Четвертичная геология начала развиваться в конце XVIII –
начале XIX в.; в настоящее время это динамичная ветвь наук о Земле.
Основные события и процессы в четвертичном периоде

(краткий очерк)
В течение четвертичного периода происходили неоднократные

кардинальные изменения практически всей природной среды: 1) возни-
кали и распадались материковые ледниковые покровы и горные ледни-
ки; 2) менялась в размерах и мощности многолетняя мерзлота; 3) про-
исходили подъемы и опускания уровня Мирового океана; 4) образовы-
вались и разрушались сухопутные «мосты» между материками и ост-
ровными группами; 5) изменялись направления морских и океанских
течений; 6) появлялись и исчезали растительность и некоторые виды
животных; 7) менялись местами магнитные полюса Земли; 8) возникли,
развивались и вымирали гоминиды (человекообразные существа) и т.д.
Ниже приводятся главные термины и понятия четвертичной геологии.
Плейстоцен (Pleistocene) (от греч. pleistos – крупнейший и
kainos – новый) – эпоха материковых оледенений в близком к нам геоло-
гическом прошлом (от 2,6 млн до 11,5 тыс. л. н.). Голоцен (Holocene)
69
(от греч. holos – весь и kainos – новый) – последний отрезок геологиче-

ского прошлого (начавшийся около 11,5 тыс. л. н.); в голоцене не было
материковых оледенений (поэтому для него существует синоним после-
ледниковье), и природная среда постепенно приобрела современный
вид. Вместе плейстоцен и голоцен составляют четвертичный период.
Оледенение (glaciation) – процесс значительного расширения
площади ледников на поверхности Земли (Щукин, 1980. С. 300). В ис-
тории Земли оледенения происходили неоднократно на протяжении по-
следних сотен миллионов лет, но в нашем случае имеются в виду лед-
никовые периоды последних 1–2 млн лет. В узком смысле под оледене-
нием в плейстоцене понимают цикл роста и распада материковых лед-
ников; на протяжении последних 700–800 тыс. лет имели место не ме-
нее 5–6 оледенений. Ледниковые покровы (материковые ледники) –
тип наземных ледников в виде сплошного ледяного щита, мощностью
до 2–3 тыс. м и более и площадью в сотни тысяч и миллионы квадрат-
ных километров (Щукин, 1980. С. 226). В настоящее время ледниковые
покровы занимают основную часть Антарктиды и Гренландии, а также
ряд островов в Арктике и Антарктике.
Межледниковье (interglaciation) – промежуток времени, разделя-
ющий два оледенения; характеризуется исчезновением (или сильным
сокращением) площади материковых ледниковых щитов, потеплением
климата и наличием представителей теплолюбивой флоры и фауны. Бо-
лее короткие отрезки периодов с ледниковыми и межледниковыми
условиями природной среды называются стадиалами и интерстадиа-
лами соответственно. Во время интерстадиалов часто происходило рас-
ширение обитаемого древним человеком пространства (ойкумены).
Эвстазия (от греч. eu – хорошо и statis – стояние на месте) – коле-
бания уровня водоемов (океанов, морей, озер) в результате изменения
объема или формы водных масс. Выделяется несколько типов эвстати-
ческих движений (Маруашвили, 1985. С. 289–290). Для четвертичного
периода наиболее важно понятие о гляциоэвстазии (лат. glacies – лед и
эвстазия) – изменениях уровня Мирового океана и морей в результате
перераспределения воды на Земле между материковыми ледниками и
океанами (при разрастании ледников происходило понижение уровня, а
при таянии – повышение). Гляциоэвстатические колебания уровня
океанов и морей связаны с климатическими изменениями, влекущими
за собой появление и исчезновение ледниковых покровов. Выделяются
два типа колебаний уровня: 1) трансгрессия (от лат. transgressio – пере-
ход, передвижение) – наступление моря на сушу в результате изменения
70
уровня; 2) регрессия (от лат. regressio – обратное движение, отход) –

процесс отступания моря от берега. Изменения уровня Мирового океана
и его морей, связанные с парой «оледенение – межледниковье», назы-
ваются трансгрессивно-регрессивным циклом.
Изостазия (от греч. isostasios – равный по весу) – равновесное
состояние земной коры, при котором не происходит заметных текто-
нических движений. В ходе роста материковых ледников в Фен-
носкандии и Северной Америке в течение плейстоцена неоднократно
возникали ситуации, когда под тяжестью льда увеличивалась нагруз-
ка на земную кору, что приводило к прогибанию земной поверхности
в этих районах. При таянии ледников, а также после их полного ис-
чезновения имели место поднятия земной коры с амплитудой до не-
скольких сотен метров в течение около 10 тыс. лет (после исчезновения
последнего ледникового покрова). Так, скорость поднятия берегов Бот-
нического залива Балтийского моря составлял около 1 м/100 лет, и из-
менения береговой линии можно было наблюдать на протяжении
жизни одного-двух поколений людей. Вертикальные движения зем-
ной поверхности в областях плейстоценового оледенения, связанные
с ледниковой нагрузкой, называются гляциоизостатическими, а са-
мо явление – гляциоизостазией.
Генетические типы четвертичных отложений
Осадки, которые образовались в течение последних 2,6 млн лет, но-

сят название четвертичные отложения; иногда употребляется термин
новейшие отложения, являющийся по сути их синонимом (Руководство
по изучению.., 1987). По своему происхождению (генезису) они делятся
на ряд типов (см. табл. 2.2); в России наиболее распространенной являет-
ся классификация континентальных осадочных образований, разработан-
ная Е.В. Шанцером (1966). Генетический тип – это набор залегающих
вместе осадочных пород, отложенных одним агентом транспортировки в
виде специфического набора фаций (Астахов, 2008. С. 33).
Под фацией понимаются как отложения, образовавшиеся в спе-
цифических условиях, так и условия их накопления (Щукин, 1980.
С. 466). Каждому генетическому типу осадков свойственны определен-
ные формы залегания геологического тела, состав и строение отложе-
ний, пространственное взаимоотношение с рельефом (Зольников, 1998.
С. 10). Основными факторами формирования четвертичных осадков яв-
ляются тектонический (связанный с движениями земной коры) и кли-
71
матический (обусловленный особенностями выветривания, переноса и

отложения продуктов разрушения коренных пород).
Изучение генезиса четвертичных отложений ведется с помощью
фациально-генетического анализа – исследования морфологических
и структурно-вещественных характеристик пород. В строении четвер-
тичных осадков выделяются структура (внешние особенности, относи-
тельные размеры и форма слагающих отложения частиц) и текстура
(совокупность признаков, обусловленная ориентировкой и относитель-
ным положением частей породы; текстурные особенности включают
слои, полосы, линзы и пр.). Существует большое количество осадочных
(седиментационных; от лат. sedimentum – оседание) текстур и структур
(рис. 2.2.1). Важнейшей текстурой является слоистость – строение по-
роды в виде налегающих один на другой слоёв, различающихся по раз-
меру, составу, цвету и некоторым другим признакам. Слоистость обяза-
на своим происхождением изменению динамических условий осадкооб-
разования.
В табл. 2.2 приводится классификация основных генетические ти-
пов континентальных четвертичных отложений (Шанцер, 1966; Зольни-
ков, 1998; Чистяков и др., 2000; Астахов, 2008 и др.), построенная по
иерархическому принципу. Самым высоким уровнем является ряд (по
типу главных экзогенных процессов), следующим – группа (подгруп-
па) (по разновидности агента транспортировки), затем – генетический
тип (по конкретному проявлению геологического процесса).
Элювиальный ряд (от лат. eluo – вымываю) состоит из продуктов
выветривания (процесса физического и химического разрушения поро-
ды), накопившихся на месте своего образования и не подвергавшихся
заметному перемещению. Такие отложения, как правило, формируются
на плоских поверхностях или там, где перемещение минимально
(например, очень пологие склоны). Внутри этого ряда выделяются:
элювиальная группа (элювий, или кора выветривания) – плащеоб-
разно залегающие продукты разрушения, иногда до состояния глины;
Щукин, 1980. С. 206); почвенная группа (почвы – природные тела,
образовавшиеся в результате преобразования поверхности Земли под
совместным воздействием воды, воздуха и живых организмов; отличи-
тельной чертой почв является их плодородие). Отложения элювиального
ряда сохраняют тесную связь с материнскими горными породами, на
основе которых они образовались.
72
Основные генетические типы континентальных (субаэральных)
четвертичных отложений (по Е.В. Шанцеру, 1966)
Ряд Группа, подгруппа Генетический тип
Элювиальная Элювий
ЭЛЮВИАЛЬНЫЙ
Почвенная Почвы
Верховые торфяники
ФИТОГЕННЫЙ Торфяники
Низинные торфяники
Обвальный коллювий
Гравитационная Осыпной коллювий
коллювий обрушения
СКЛОНОВЫЙ Оползневой коллювий
коллювий сползания
(коллювий) Оплывневой коллювий
Делювиальный
Делювиальная
Солифлюкционный
Аллювиальный
ВОДНЫЙ Флювиальная
Пролювиальный
(аквальный)
Озёрная Озерный (лимний)
Терригенный
Пещерная
ПОДЗЕМНО-ВОДНЫЙ Натёчный
Фонтанальная Туфы, травертины
Основные морены
Ледниковая
Абляционные морены
(ортогляциальная)
ЛЕДНИКОВЫЙ Краевые морены
(гляциальный) Водно-ледниковая Внутриледниковые озы
ледниково-речная Приледниковые зандры
ледниково-озерная Ледниково-озерный
ВЕТРОВОЙ Перевеянные Эоловые (перевеянные) пески
(эоловый) Навеянные Эоловые (навеянные) лёссы
Рис. 2.2.1. Примеры текстуры осадков (The Oxford Companion.., 2000. P. 942;
с изменениями). 1 – линзообразная слоистость; 2 – простая косая слоистость;
3 – фестончатая косая слоистость; 4 – ровное залегание слоев; 5 – текстура вдавливания;
6 – «пламенная» текстура; 7 – текстура оползания; 8 – текстура трещин усыхания
(в плане); 9 – текстура трещин усыхания (в разрезе)
73
Фитогенный ряд (от греч. phyton – растение) – это отложения,

формирование которых происходит в результате накопления отмершей
растительности. Наиболее распространенными и важными для археоло-
га и геолога являются торфяники – толщи, состоящие из растительных
остатков, которые разложились не полностью, поскольку находятся в
состоянии избыточного увлажнения и слабого доступа воздуха. Торфя-
ники, которые расположены на месте своего образования, называются
автохтонными (от греч. autochton – местный). Они отличаются от не-
разложившейся полностью растительности, которая подверглась пере-
носу и переотложению (например, текучими водами); такие накопления
называются аллохтонными (от греч. allos – другой и chthon – земля,
почва) торфяниками.
Торфяники по условиям образования делятся на два типа:
1) верховые – образуются на плоских водораздельных пространствах в
условиях высокого уровня грунтовых вод и застаивания влаги, при
близком к поверхности положении водоупора; 2) низинные – развива-
ются в понижениях рельефа в результате зарастания озер, и в этом слу-
чае под торфом залегают озерные отложения в виде сапропеля (гит-
тии); формируются также при заболачивании речных пойм или пони-
жений на водоразделе в условиях обильного поступления вод. При по-
вышении поверхности низинного торфяника он иногда переходит в ста-
дию верхового болота. Состав растительных остатков у верховых и ни-
зинных торфяников разный: в первом случае преобладают сфагновые
мхи; во втором – камыш, осока, тростник, травы и мхи; часто встреча-
ются фрагменты стволов и ветвей деревьев, упавших в болото.
В торфяниках сохраняются остатки поселений древнего человека,
чаще всего жившего по периметру болота или озера на суходоле (воз-
вышенном месте); реже – на высохшей поверхности торфяной залежи,
которая затем продолжила рост. Такие объекты называют торфянико-
выми памятниками (почти полным аналогом является англоязычный
термин wetland sites). В них сохраняются артефакты из дерева, бересты,
коры, кожи и других материалов, которые в суходольных условиях (т.е.
высоко над уровнем грунтовых вод) разлагаются и не доходят до наших
дней. В торфяниках также известны находки мумифицированных остат-
ков людей (см., например: Renfrew, Bahn, 2016. P. 456–457).
В мире в настоящее время ведется активное изучение торфянико-
вых памятников (Coles, Coles, 1989); существует большое количество
литературы по данному вопросу, недавно сведенное в виде справочни-
ка-руководства (Menotti, O’Sullivan, 2013). В России торфяниковые па-
74
мятники известны главным образом в европейской части страны и в За-

уралье. Они являются объектом пристального внимания археологов, ко-
торым удается при раскопках таких объектов получать уникальные мате-
риалы (Некоторые итоги.., 1998; Жилин, 2006; Чаиркина, 2010; Сорокин,
2011, 2014). При разведке этих объектов рекомендуется провести рекон-
струкцию береговой линии водоема, существовавшего во время обитания
близ него древнего человека (Авдусин, 1980. С. 84). Раскопки торфянико-
вых стоянок имеют свою специфику (Авдусин, 1980. С. 216–218).
Склоновый (коллювиальный) ряд включает разнообразные ге-
нетические типы, образование которых происходит в результате склоно-
вых процессов (см. § 2.1). Выделяются две группы – гравитационная
(от лат. gravitas – тяжесть) и делювиальная (см. табл. 2.2). Гравитаци-
онная группа состоит из двух подгрупп: 1) коллювий обрушения;
2) коллювий сползания. В первой подгруппе выделено два генетиче-
ских типа: обвальный коллювий (образуется в результате обрушения
глыб горных пород вниз по склону; чаще всего он наблюдается в горных
районах с сильно расчлененным рельефом; характерно отсутствие сор-
тировки) и осыпной коллювий (обломочный материал, как правило,
имеет размерность щебня – от 1 до 10 см; формируется на крутых скло-
нах, лишенных растительности; наблюдается некоторая сортировка ма-
териала по размеру: более крупные и тяжелые обломки концентрируют-
ся у подножья склона). Коллювий сползания состоит из двух генетиче-
ских типов: 1) оползневой коллювий; образуется при соскальзывании
крупных блоков породы в ходе процесса оползания; эти отложения
называются деляпсием (от лат. delabor – соскальзывать); 2) оплывне-
вой коллювий; состоит из соскользнувших вниз масс осадков сравни-
тельно тонкого состава, часто – делювиальных суглинков и лессов.
Делювиальная группа делится на два типа: собственно делюви-
альный и солифлюкционный. Делювиальный тип осадков (соответ-
ствует англоязычному термину colluvium) чрезвычайно широко развит в
природе; он слагает большинство склонов в районах арктического и
умеренного климатов. Этот тип образует наклонные вогнутые шлейфы,
прислоненные к нижним частям склонов. Механический состав делю-
вия в значительной степени зависит от состава коренных пород, однако
преобладают суглинки и супеси с примесью песка и гравия. В разрезе
делювия наблюдается уменьшение крупности обломков снизу вверх
(рис. 2.2.2, 1); в наиболее классическом виде выделяются три фации:
1) присклоновая (обогащена обломочным материалом); 2) срединная
(с мелким материалом и слоистостью); 3) низовая (периферическая)
75
(состоит из наиболее тонкого материала) (Чистяков и др., 2000. С. 64)

(рис. 2.2.2). Слоистость в делювии параллельна склону или поверхности
шлейфа. Солифлюкционные осадки имеют различный состав (от ва-
лунов и щебня до суглинков и глин; в зависимости от подстилающих
пород). В них, как правило, отсутствует сортировка; эти осадки облада-
ют текстурами течения, направленными вниз по склону (рис. 2.2.3).
II
Рис. 2.2.2. Схема строения делювиального шлейфа (Чистяков и др., 2000. С. 64;
с изменениями). I – пологий склон; II – крутой склон; а – присклоновая фация делювия;
б – срединная фация; в – периферическая фация. Условные обозначения: 1 – песок;
2 – щебень, галька; 3 – супесь; 4 – суглинок; 5 – коренные породы
В делювиальных отложениях часто встречаются погребённые

почвы, которые фиксируют перерывы в осадконакоплении, во время
которых склоны покрывались растительностью; как правило, это проис-
ходило во время потеплений климата. К погребенным почвам в делю-
вии часто приурочены культурные слои древних поселений.
Водный (аквальный) ряд состоит из двух групп: флювиальной
(речной) и озерной (см. табл. 2.2). Отложения флювиальной группы
приурочены в основном к речным долинам. Среди них выделяются два
генетических типа – аллювиальный и пролювиальный.
Аллювий является одним из наиболее изученных генетических
типов четвертичных отложений (Чистяков и др., 2000. С. 68–90). Аллю-
виальные осадки образуются в результате перемещения обломочного
материала водными потоками в виде взвешенных (в толще воды) и вле-
76
комых (т.е. в придонном слое потока путем волочения или перекаты-

вания) наносов. Влекомые наносы перемещаются как прямым волоче-
нием по дну, так и сальтацией (от лат. saltare – прыжок) – скачкообраз-
ным движением донных осадков; они формируют аккумулятивный
микрорельеф в русле реки и специфическую слоистость. Для того что-
бы по дну начал перемещаться мелкий песок, достаточно скорости по-
тока, равной 16 см/с; крупный песок движется при скорости 22 см/с, а
галька – около 1 м/с.
Рис. 2.2.3. Солифлюкционные текстуры течения

(Чистяков и др., 2000. С. 62; с изменениями)
В аллювиальном генетическом типе отложений выделяются три

основных фации: 1) русловая; 2) пойменная; 3) старичная. Русловой
аллювий формируется в условиях высоких скоростей течения воды в
русле реки из влекомых наносов и состоит из наиболее грубого обло-
мочного материала – галек (диаметром менее 10 см) и грубого песка
(0,5–1 мм), иногда – валунов (от 10 см до 1 м). Для русловой фации ха-
рактерна высокая степень сортированности и окатанности частиц (воз-
растают от верховьев реки к ее устью). В тех случаях, когда поток про-
текает по рыхлым отложениям с большим количеством обломочного
материала (например, по древним ледниковым осадкам с большим ко-
личеством валунов), крупные обломки отделяются от мелкого материа-
ла и образуют горизонт перлювия (остаточного аллювия).
Характерная для руслового аллювия горизонтальная слоистость
возникает из-за различной скорости осаждения частиц разного размера
в стоячей воде; в результате вверх по разрезу русловых осадков наблю-
дается постепенное уменьшение размера обломочного материала. Косая
77
слоистость образуется в результате наложения друг на друга аккумуля-

тивных гряд, передвигающихся по дну (рис. 2.2.4). Формирующиеся на
дне песчаные дюны высотой более 10 см (по форме напоминающие
эоловые формы рельефа, см. § 2.1) в ходе движения налагаются одна на
другую и образуют плоско-параллельную (или диагональную) косую
слоистость. Более мелкие дюны (менее 5 см) называются рябью, и их
наложение друг на друга приводит к образованию пачек слойков мень-
шей толщины, чем в случае с песчаными дюнами (Астахов, 2008. С. 47–
50) (рис. 2.2.5).
Рис. 2.2.4. Схема накопления руслового аллювия (Brown, 1997. P. 73; с изменениями).
1 – косая слоистость; 2 – горизонтальная слоистость; 3 – коренные породы;
4 – поверхности трения; 5 – направление течения реки
Пойменный аллювий представлен обычно песками, супесями и

суглинками (иногда глинами); в разрезе отложений он залегает выше
русловой фации. Для пойменной фации характерна горизонтальная сло-
истость, образующаяся при равномерном осаждении наносов в спокой-
ных гидродинамических условиях (разлив воды по пойме, при очень
медленной скорости течения и малой глубине потока). Часто в поймен-
ных осадках можно найти принесенные водой остатки растительности,
смытой с берега выше по течению. В составе пойменного аллювия
можно выделить три субфации: прирусловая, центральная и притер-
расная. Прирусловые осадки – наименее сортированные, для них ха-
78
рактерен грубый состав (пески). Фация центральной поймы имеет тон-

кий (супесчано-суглинистый) состав; иногда несет признаки накопления
гумуса (от лат. humus – земля, почва) (органического вещества почв) и
торфа. В притеррасной фации, наиболее тонкой по составу (глины и
илы), часто присутствуют прослои торфа и погребенных почв.
Рис. 2.2.5. Смена типов слоистости в разрезе руслового аллювия

(Астахов, 2008. С. 46; с изменениями). 1 – крупнолинзовая косая слоистость;
2 – параллельная косая слоистость с прослоями заиления;
3 – тонкая косоволнистая слоистость ряби течения
Старичный аллювий состоит из тонких осадков (глины) с гори-

зонтальной слоистостью, обусловленной периодическим затоплением
старичного понижения водами реки, которая несет очень мелкий мате-
риал. Старичная фация часто обогащена органическими остатками (в
том числе прослоями торфа) и гумусом, но иногда в ней прослеживают-
ся песчаные прослои – свидетельства очень мощных половодий, когда
до старицы доходят потоки с высокой скоростью течения, несущие гру-
бый материал. Режим осадконакопления в старицах имеет не только ал-
лювиальный, но и озерный характер.
Что касается отложений, из которых состоят речные террасы, то
они во многом сходны с таковыми для поймы. Все представленные вы-
ше черты характерны для аллювия равнинных рек. В условиях горных
стран аллювий имеет некоторые особенности: в нем преобладает русло-
вая фация; плохо представлена пойменная фация; выделяются фации
подпруживания и природных экранов. Последние представляют со-
бой осадки, сформированные в условиях наличия препятствий, которые
79
сужают речную долину. В предгорьях аллювий имеет в основном галеч-

ный состав, в подгорно-равнинной части – песчаный. В некоторых клас-
сификациях выделяется аллювий временных водотоков (Чистяков и др.,
2000. С. 87–90).
Очевидно, что древний человек не мог жить в русле реки во время
формирования аллювия; он обитал на поверхности речных террас, вы-
шедших из режима затопления, а также на незатопляемых (сезонно или
практически постоянно) участках пойм. В некоторых случаях (напри-
мер, в долине р. Мензы в Забайкалье; см. Константинов, Шлямов, 1987)
культурные слои, приуроченные к пойменной фации аллювия, залегают
в погребенных почвенных горизонтах и перекрываются отложениям
фации половодья. В результате многократного повторения этих процес-
сов возникла пачка слоистых осадков, состоящая из сочетания наилков
и культурных слоев. Такие объекты представляют большой интерес с
точки зрения геоархеологии, так как дают надежную картину археоло-
гической стратиграфии.
Пролювиальный генетический тип характерен для устьевых ча-
стей эрозионных долин. Наиболее часто пролювий встречается в обла-
стях с сухим климатом (пустыни, полупустыни). Для пролювия харак-
терно зональное строение по простиранию, выражающееся в смене от-
ложений по крупности (см. рис. 2.1.6): в вершине конуса выноса нахо-
дятся грубые галечники и валунники; в средней части – гравийно-
песчаные осадки; в нижней части – глинистые отложения, часто с со-
лончаками и солеными озерами на поверхности. В пролювиальном типе
выделяются отложения конусов выноса врéменных потоков (со сред-
ней и хорошей степенью сортированности; представлены в основном
гравийно-галечными разностями) и сухих дельт (имеют более тонкий
состав, чем предыдущая фация; сухие дельты могут занимать значи-
тельные территории, площадью до нескольких тысяч квадратных кило-
метров). Конусы выноса и сухие дельты иногда сливаются в обширные
предгорные шлейфы (рис. 2.1.6), ширина которых может достигать
несколько десятков километров, а протяженность – сотни километров.
Озерная группа состоит из одного генетического типа – озерно-
го, или лимния (от греч. limne – озеро). Для озерных осадков характер-
на зональность: в береговой зоне формируются песчано-галечные от-
ложения (пляж и подводный склон); в центральной части озера – тонкие
осадки (глины и илы). В некоторых случаях в наиболее глубокой части
озера формируются отложения с тонкой слоистостью, где каждый про-
слой отвечает одному году; количество таких годичных слоев может со-
80
ставлять тысячи и десятки тысяч. Такие природные «архивы» с годич-

ной разрешающей способностью имеют важнейшее значение для изу-
чения природной среды и вариаций содержания радиоуглерода в атмо-
сфере (Bronk Ramsey et al., 2012; см. детали в § 3.1), как и длинные по-
следовательности озерных осадков – например, в Байкале (Shichi et al.,
2007; Гольдберг и др., 2008).
По степени минерализации (наличия в воде растворенных ве-
ществ) озера делятся на пресные (менее 1 г/л), солоноватые (1–25 г/л)
и соленые (более 25 г/л), а по степени проточности – на сточные (те, из
которых вытекают реки) и бессточные (без связи с Мировым океаном
или крупным водным бассейном). Среди озерных осадков выделяются
три типа: 1) терригенные (от лат. terra – земля и греч. –genes – рожда-
ющий); 2) биогенные (от греч. bios – жизнь); 3) хемогенные (от греч.
chemeia – химия).
Терригенные отложения образуются за счет привноса в озеро
обломочного материала – как реками, так и в результате разрушения бе-
регов волнами. Они характерны для крупных проточных пресноводных
озер в зоне гумидного климата (например, Ладожское и Онежское озе-
ра). Пляжевые и прибрежные фации представлены песчаным и гравий-
но-галечным материалом; глубоководные – глинами. Осадки в цен-
тральной части таких озер часто обогащены органическим веществом,
выносимом реками, и имеют темно-серый оттенок.
Биогенные осадки – это в основном сапропель (гиттия) (от
греч. sapros – гнилой и pelos – ил, грязь), который выглядит как
студнеобразная жирная масса разных оттенков (от сине-зеленого до ро-
зового); состоит из остатков организмов (растительных и животных),
отложившихся при недостатке кислорода в придонных слоях озера. Ча-
сто сапропель залегает на самом дне котловин, которые сейчас заняты
торфяниками (например, Горбуновское болото на Среднем Урале). Если
древние люди обитали в прибрежной зоне озера, то выбрасываемые ими
в воду культурные остатки могли перекрываться озерными отложения-
ми, и тогда есть вероятность сохранения в сапропеле органических ар-
тефактов. К биогенным отложениям также относятся трепелы и диато-
миты, состоящие из остатков диатомовых водорослей, имеющих скелет
из кремнезёма (химическая формула SiO2).
Хемогенные осадки образуются в результате выпадения в осадок
на дне озер минеральных веществ – карбонатов кальция (общая форму-
ла – CaCO3 и др.), известных как мергель (нем. Mergel) и известняк
(с примесью глинистого материала). В некоторых соленых озерах вода
81
является по сути рассолом (минерализация 20–30% и выше; например, в

Мертвом море или в Розовом озере близ г. Дакара в Сенегале), и в ре-
зультате выпадения солей в осадок образуются залежи карбонатов,
сульфатов (Na2SO4 и CaSO4) и хлоридов (NaCl и KCl).
Подземно-водный ряд состоит из двух групп – пещерной и фон-
танальной (см. табл. 2.2). Пещерная группа делится на два генетиче-
ских типа: 1) терригенный (нерастворимые остаточные глины, образо-
вавшиеся в результате развития карстового процесса и выноса раство-
ренных веществ; присутствуют в большинстве пещер; включают в себя
продукты разрушения стенок и свода – глыбы, щебень и другие облом-
ки, упавшие или скатившиеся на пол пещеры); 2) натёчный (хемоген-
ный) (состоит из отложений, образовавшихся в результате выпадения в
осадок растворенных веществ).
С.А. Несмеянов (1989) предлагает выделить отдельный пещер-
ный генетический комплекс, для которого характерны: 1) смена гене-
тических типов на очень коротком расстоянии; 2) присутствие типов
отложений, которые практически не встречаются на земной поверхно-
сти; 3) неоднократное вложение разновозрастных толщ друг в друга по
эрозионным врезам. Также отмечаются малая мощность толщ в пещер-
ном комплексе; необычная фациальная пестрота отложений (Несмеянов,
1989. С. 88).
В составе хемогенного типа выделяются: 1) натечные корки;
2) сталактиты (от греч. stalaktos – натекший по капле), растущие с по-
толка пещер; 3) сталагмиты (от греч. stalagma – капля), нарастающие с
пола пещеры навстречу сталактитам (см. рис. 2.1.16). Сталагмиты и ста-
лактиты образуются очень медленно, и их возраст составляет иногда де-
сятки тысяч лет. Они являются важными природными «архивами», со-
храняющими данные об изменениях природной среды (Wang et al., 2001).
Фонтанальная группа включает в себя отложения, образовавши-
еся из источников подземных вод при их выходе на поверхность и поте-
ре растворенных газов (так называемая дегазация). Такие образования
называются травертины, или известковые туфы (ит. travertino; от лат.
lapis tiburtinus – тибурский камень); они представляют собой пористые
породы, образующие накопления с выраженной слоистостью; распола-
гаются на самых разных формах рельефа (склонах, террасах рек и т.д.),
осложняя их строение.
Отложения ледникового ряда представлены несколькими груп-
пами и подгруппами (см. табл. 2.2). Генезис и строение ледниковых от-
ложений изучены геологами-четвертичниками детально, однако архео-
82
логу следует помнить, что в отложениях, сформированных ледниками,

артефакты присутствуют только в переотложенном состоянии. В связи с
этим здесь дается лишь краткая характеристика осадков этого генетиче-
ского ряда; детали можно найти в соответствующих руководствах (Чи-
стяков и др., 2000. С. 101–113; Астахов, 2008. С. 55–107).
Собственно ледниковая группа состоит из нескольких генети-
ческих типов морен (рис. 2.2.7) (Гляциологический словарь, 1984.
С. 203–205). Они возникают в результате экзарационной и аккумуля-
тивной деятельности ледника. Внутри движущегося ледника выделяют
донную, внутреннюю и абляционную морены. Последняя выделяет-
ся как особый генетический тип, своим возникновением обязанный
проецированию моренного материала, заключенного в тело ледника
(рис. 2.2.6), на коренное ложе при таянии последнего. Основная мо-
рена формируется в результате вытаивания материала, находившегося
в толще льда; различают чешуйчатую морену (образующуюся при
движении льда по внутренним сколам и последующем его вытаива-
нии) и монолитную морену (представляет собой материал, вытаяв-
ший из толщи медленно двигавшегося послойно-пластическим обра-
зом льда). Краевые морены фиксируют длительные остановки ледни-
ка, в результате чего происходила аккумуляция вытаявшего материала;
в рельефе они образуют валы и гряды, протягивающиеся на сотни ки-
лометров и имеющие характерный в плане рисунок крупных фестонов,
отвечающих ледниковым лопастям.
Рис. 2.2.6. Схема строения ледниковых отложений

(Чистяков и др., 2000. С. 102; с изменениями)
Среди этих генетических типов чаще всего встречается основная

морена, плащеобразно покрывающая большие территории (рис. 2.1.16).
В ней иногда присутствуют отторженцы – блоки (как правило, осадоч-
ных горных пород), отделенные ледником от коренного ложа и перене-
83
сенные на значительные расстояния (рис. 2.2.6). Примером небольшого

отторженца гранитов является пьедестал памятника Петру Первому на
Сенатский площади Санкт-Петербурга (так называемый Медный всад-
ник). Основная морена состоит из массы несортированного и беспоря-
дочно распределенного материала – от глины и песка до крупных валунов
и глыб (иногда достигающих нескольких метров). Поскольку центром
происхождения ледниковых покровов Русской равнины была Скандина-
вия (рис. 2.1.16), ледники принесли горные породы из этой области за
сотни километров в южном и юго-восточном направлениях. Такие валу-
ны называют эрратическими (от лат. erraticus – блуждающий).
Водно-ледниковая группа состоит из нескольких генетических
типов отложений (см. табл. 2.2). Отдельно выделяются внутриледни-
ковые озы, которые образуются в подледниковых каналах, обязанных
своему существованию крупным ледниковым трещинам; при вытаива-
нии материал озов проецируется на подстилающую поверхность.
Наиболее широко распространен генетический тип приледниковых
зандров (песчаных равнин), сложенный водноледниковыми (флювио-
гляциальными) осадками (рис. 2.1.17). Они располагаются у бывшего
края ледника, иногда занимая полосы длиной в сотни километров (см.
§ 2.1). Характерной чертой этих отложений являются слоистость слага-
ющих их песков, а также линзы гравия и гальки в песчаных толщах.
Ледниково-озерный тип обязан своему происхождению приледнико-
вым озерам, где во время дегляциации (таяния ледника) происходило
накопление тонких и хорошо сортированных слоистых осадков.
Интересной и важной для четвертичной геологии разновидностью
ледниково-озерных отложений являются ленточные глины – донные
осадки приледниковых озер, формировавшиеся у края тающего ледника
(Астахов, 2008. С. 89). Иногда внутри них встречаются отдельные валу-
ны (так называемые дропстоуны; англ. dropstone), упавшие на дно озе-
ра при таянии айсбергов со вмерзшими в них обломками. Механизм об-
разования ленточных глин таков: в приледниковом озере летом из-за
интенсивного таяния откладывались пески мощностью до нескольких
сантиметров, а зимой (в условиях замерзшего водоема, малого таяния
льда и стоячей воды) – слойки глины толщиной в несколько миллимет-
ров. Пара таких слоев отвечает одному календарному году. Поскольку
край Скандинавского ледникового щита отступал в целом синхронно,
можно проследить одновозрастные слои ленточных глин на большом
расстоянии, а также оценить время, прошедшее со времени отступания
ледника. Этот метод, называемый варвохронологией (от шв. varv –
84
лента, слой), был разработан в начале XX в. Г.Я. де Геером (см., напри-

мер: Флинт, 1963. С. 303–305) и сыграл важную роль в развитии четвер-
тичной геохронологии до появления радиометрических методов во вто-
рой половине XX в.
Эоловый ряд обязан своему происхождению деятельности ветра.
Он делится на две группы отложений: 1) перевеянные; 2) навеянные
(см. табл. 2.2). Перевеянные осадки образуются из-за воздействия ветра
на другие генетические типы отложений, которые способны разрушать-
ся и переноситься движением воздуха. Они слагают разнообразные
формы эолового рельефа – дюны, барханы и др. (см. § 2.1). Характерной
чертой этих отложений является сложная перекрестная косая слои-
стость, представляющая собой чередование срезающих друг друга вол-
нистых слоев (Астахов, 2008. С. 124–125). Различная мощность пачек и
углов наклона слоистости обусловлена тем, что в ходе образования
толщи направление и сила ветра неоднократно менялись. Как правило,
эоловые пески хорошо отсортированы. Выделяются покровные пески,
слагающие плащеобразные покровы, мощностью до 1–5 м.
Навеянные отложения образуются из выпадающей на поверхность
пыли, поднятой ветром в районах раздувания и перенесенной на значи-
тельные расстояния (сотни и первые тысячи километров). Наиболее ти-
пичные отложения этой группы носят название лёсс (нем. Löss, или
Lö, – свободный, рыхлый). Это пылеватые (с преобладанием частиц
размером 0,05–0,005 мм), рыхлые, пористые осадки, неяснослоистые
или с отсутствием слоистости; часто с включениями карбонатных стя-
жений или рассеянного карбоната кальция (CaCO3), поэтому вскипают,
если капнуть на них раствором соляной кислоты. Залегание лессов в
природе – плащеобразное; они покрывают поверхности речных террас,
водораздельных пространств, предгорий и низкогорий (до высоты около
2 000–2 500 м). В толщах лессов (в некоторых районах мощностью до
100 м, а в Китае – до 300 м), которые способны держать вертикальные
стенки высотой до нескольких десятков метров, встречаются разделяю-
щие отдельные лессовые горизонты погребенные почвы, которые фик-
сируют этапы прекращения накопления эоловых отложений. К почвам
часто приурочены находки культурных слоев. Существует термин, объ-
единяющий отложения эолового генезиса, залегающие к югу от грани-
цы материковых оледенений, – субаэральная формация (Астахов,
2008. С. 130–132).
Лессы чрезвычайно широко развиты на территории Европы, Азии
(рис. 2.2.7) и Северной Америки; занимаемая ими площадь составляет
85
13 млн км2. Существует несколько теорий происхождения лесса (водная,

эоловая, почвенная, мерзлотная и др.), иногда взаимоисключающих.
В настоящее время большинство ученых признает образование лессов в
безлесных ландшафтах, в холодных и сухих условиях плейстоценовых
похолоданий, под действием ветрового переноса пыли. К северу от гра-
ницы материковых оледенений распространены сходные с лессами от-
ложения – лессовидные суглинки, которые также относятся к эоловому
генетическому ряду. Они обладают меньшей мощностью, чем типичные
лессы (до 1–5 м), содержат меньше карбонатов.
Рис. 2.2.7. Распространение лессов в Центральной, Восточной и Северной Азии
К образованиям, связанным с деятельностью ветра, относят также

ветрогранники – гальки и валуны пирамидальной формы с одним ост-
рым ребром, отшлифованные песчаными струями. Они свидетельству-
ют о наличии пустынных ландшафтов с сильными ветрами во время их
формирования. Сегодня такие камни находят в областях с гумидным
климатом (например, в Прибайкалье), что говорит о гораздо более суро-
вых условиях времени образования ветрогранников в плейстоцене.
Помимо рассмотренных выше генетических типов четвертичных
отложений, необходимо сказать о роли мерзлоты в формировании плей-
стоценовых осадков. Хотя мерзлотные процессы не создают собствен-
ных отложений (кроме участия в развитии солифлюкции и некоторых
других явлений), они иногда трансформируют уже существующие осад-
ки, особенно в зонах современных и древних мерзлых грунтов. Приме-
ром влияния мерзлоты на отложения являются археологические памят-
86
ники в среднем течении р. Ангары (Опокина и др., 2013). В разрезе сто-

янки Сосновый Тушамский на 2-й террасе р. Ангары невооруженным
взглядом видны многочисленные нарушения залегания поздненеоплей-
стоценовых отложений. Такие процессы могли происходить в условиях
промерзания водонасыщенных рыхлых отложений при увеличении
криогенного давления; для этого было необходимо наличие мерзлых
водоупоров сверху и снизу. Полученные данные свидетельствуют о том,
что древний человек обитал в условиях вечной мерзлоты (Опокина и
др., 2013. С. 157). Изучение следов мерзлотных процессов проводилось
также в высокогорье Алтайской страны, где известны захоронения в
курганах (Слагода и др., 2011).
Очевидно, что такие процессы могли протекать практически по всей
Сибири и на основной части Русской равнины в позднем плейстоцене, ко-
гда южная граница многолетней мерзлоты проходила от устья р. Днепра к
оз. Балхаш. Поэтому археологу необходимо иметь в виду, что он может
столкнуться с проявлениями мерзлотных процессов не только в Арктике
(Питулько, 2007, 2008), но и в сравнительно «теплых» сегодня регионах.
Необходимо сказать также о культурном слое – термине, знако-
мому каждому археологу. Его определяют как «слой со следами дея-
тельности человека» (Матюшин, 1995. С. 110), «слой, образующийся в
результате хозяйственной деятельности человека и процессов есте-
ственного почвообразования на месте его проживания» (Антропологи-
ческий словарь, 2003. С. 133); есть более развернутая формулировка:
«Культурный слой есть исторически сложившаяся система напластова-
ний, состоящая в основном из органических и строительных остатков,
образовавшихся в результате деятельности человека» (Авдусин, 1980.
С. 25). Детали археологического подхода к понятию «культурный слой»
изложены в работе Д.А. Авдусина (1980. С. 24–32). Как видно из этих
примеров, только второе определение включает природную компоненту
формирования культурного слоя, а ведь она часто является не подчи-
ненной антропогенной составляющей, а основной – особенно когда речь
идет о памятниках каменного века.
Представители естественных наук, работающие в области геоар-
хеологии, предлагают такое определение: «Культурный слой можно
определить как целостное природно-историческое тело, представлен-
ное вещественными остатками искусственного происхождения (ар-
тефактами) и органоминеральным субстратом (“культуросодержа-
щей” породой или заполнителем)» (Сычева, 1999. С. 12; курсив в ори-
гинале). С таким подходом можно полностью согласиться, так как он
87
учитывает природу формирования и трансформации культурного слоя.

В соответствии с этим и стратиграфия археологического памятника
имеет триединую природу: геологическую (литологическую), почвен-
ную и археологическую (Сычева, 1999. С. 14).
Таким образом, в образовании культурного слоя заметную роль
играют природные процессы (включая пост-седиментационные нару-
шения мерзлотными и другими процессами; см. выше и § 2.1), и их иг-
норирование было бы серьезной методической ошибкой. Детали геоло-
го-географического подхода к изучению культурного слоя можно найти
в соответствующих публикациях (Леонова, Несмеянов, 1991; Сычева,
1994; Сычева и др., 2000).
Литология четвертичных отложений (краткий очерк)
Раздел четвертичной геологии, изучающий состав и строение

рыхлых осадков, называется литологией (от греч. lithos – камень и log-
os – учение, слово). Важнейшей характеристикой отложений является
их гранулометрический (от лат. granulum – зернышко и metreo – изме-
ряю) состав. Под ним понимается процентное соотношение обломков
различного размера, слагающих четвертичные осадки (Зольников, 1998.
С. 5–9). Все частицы делятся на: 1) грубозём и мелкозём; 2) окатан-
ные и неокатанные (только для грубозема); 3) по размеру (табл. 2.3).
В природе очень редко встречаются отложения, состоящие из частиц
одного размера, поэтому существует классификация смешанных осад-
ков (см., например: Зольников, 1998. С. 7).
Гранулометрическая классификация четвертичных отложений (Зольников, 1998)
Грубозём (диаметр более 1 мм)

Размер Окатанные Неокатанные
Более 10 м Гигантские глыбы
1–10 м Глыбы
10 см – 1 м Валуны Отломы
1–10 см Галька Щебень
1 мм – 1 см Гравий Дресва
Мелкозём (диаметр менее 1 мм)
0,1–1 мм Песок
0,01–0,1 мм Алеврит (пылеватые частицы)
Менее 0,01 мм Пелит (глинистые частицы)
88
Определить принадлежность конкретных осадков к тому или ино-

му гранулометрическому типу можно только с помощью анализа в ла-
бораторных условиях, поэтому в поле чаще всего применяется другая
классификация. Для этого используется способность осадка при не-
большом смачивании сворачиваться в кольцо. Песок (содержание фрак-
ции 0,1–1 мм более 60%) не скатывается даже в шарик. Сýпесь (количе-
ство пелита менее 20%) образует зачаточный шнур. Легкий сýглинок (с
содержанием пелита 20–30%) сворачивается в шнур. Средний сугли-
нок (количество пелита 30–40%) уже образует кольцо из шнура, но с
трещинами. Тяжелый суглинок (с содержанием пелита 40–50%) обра-
зует шнур, который можно свернуть в кольцо без трещин. Следует от-
метить, что для получения навыков такого определения требуется прак-
тика в присутствии специалиста, хотя сама процедура не является
сложной.
Главными задачами комплексного литологического анализа чет-
вертичных отложений (Руководство по изучению.., 1987. С. 24–66; Ме-
тоды палеогеографических.., 2010. С. 9–37) являются установление за-
кономерностей формирования состава отложений и выявление тенден-
ций его изменения в связи с условиями литогенеза (от греч. lithos – ка-
мень и genesis – происхождение) (процессов образования и изменения
осадочных горных пород). Основными направлениями литологических
исследований являются: 1) фациально-генетическая идентификация от-
ложений; 2) расчленение разреза на стратиграфические единицы; 3) ре-
конструкция условий осадконакопления (Методы палеогеографиче-
ских.., 2010. С. 10). Наиболее распространено литогенетическое изу-
чение отложений, направленное на определение размера и сортирован-
ности осадков в зависимости от гидродинамической и физико-гео-
графической обстановок; это дает возможность определить их генети-
ческий тип.
Выделяются следующие основные методы литологического ана-
лиза: 1) гранулометрический (определение размерности и степени
сортировки осадков в разрезе и по простиранию); 2) минералогиче-
ский (анализ минералов песчано-алевритовой и глинистой размерно-
сти); 3) петрографический (изучение крупных обломков) (Руководство
по изучению.., 1987. С. 25–29; Судакова и др., 1987).
С помощью гранулометрического анализа можно определить
генезис отложений и этапы формирования палеорельефа. Для его про-
ведения существует значительное количество приборов разной степени
сложности (Руководство по изучению.., 1987. С. 30–31). На основании
89
результатов анализов вычисляются различные коэффициенты (моно-

фракционности, гравийности и др.), которые помогают диагностировать
генетическую принадлежность отложений.
Минералогический анализ примеряется для изучения состава
песков, алевритов и глин. Для песчано-алевритовой размерности под
микроскопом проводится идентификация минерального состава зерен,
что дает возможность выявить источники питания (т.е. области сноса,
откуда в данный район переносился рыхлый материал), фациально-
генетическую обстановку осадконакопления, генетический тип и (по
аутигенным минералам, т.е. образовавшихся непосредственно в осад-
ке в процессе литогенеза; от греч. authigenes – местное происхождение)
ландшафтно-географические условия времени накопления отложений.
Анализ глинистых минералов (размером менее 0,001 мм) позволяет вы-
яснить области питания материалом, постседиментационные (т.е.
имевшие место после отложения данных осадков) преобразования.
Определение глинистых минералов проводится в основном с помощью
электронных микроскопов и рентген-дифракционных приборов (Руко-
водство по изучению.., 1987. С. 61–63).
Петрографический (от греч. petros – камень и grapho – пишу)
анализ используется в основном в геологии ледниковых отложений для
реконструкции направлений распространения ледниковых покровов с
помощью руководящих валунов, или валунов-индикаторов, принесен-
ных издалека и происходящих из области коренного залегания пород с
яркими диагностическими признаками и небольшой площадью распро-
странения; они, по сути, являются эрратическими валунами. Помимо
петрографического определения валунов и гальки, изучаются также
степень выветрелости, форма и характер поверхности, ориентировка
обломков. Петрографический состав аллювия позволяет судить о том,
какими породами сложен водосборный бассейн. Определение горных
пород, из которых изготовлены каменные орудия, является важным
направлением геоархеологических исследований (см. § 5.1). Изучение
каменного материала обычно ведется с помощью анализа тонких шли-
фов (пластинок толщиной 0,025–0,03 мм, которые рассматриваются в
проходящем свете под микроскопом), изготовленных из обломков. Ино-
гда с помощью шлифов проводится изучение состава рыхлых отложе-
ний с ненарушенной структурой.
Помимо этих методов, в литологии используется анализ физико-
механических свойств отложений – плотности, удельного и объемного
веса, влажности, пористости, пластичности, прочности. Он способству-
90
ет более надежному определению генезиса осадков (Руководство по

изучению.., 1987. С. 35–41).
Стратиграфия плейстоцена (краткий очерк)
Одним из «краеугольных камней» четвертичной геологии являет-

ся стратиграфия – раздел, занимающийся изучением последовательно-
сти формирования отложений и их пространственными взаимоотноше-
ниями. В результате проведения исследований, основанных на сумме
знаний из областей литологии, хронологии, палеогеографии и др., со-
ставляется стратиграфическая шкала. Глобальная стратиграфическая
шкалы утверждается Международным союзом геологических наук. Ее
самой крупной единицей является эра (например, кайнозойская,
0–65 млн л. н.); за ней следует система (четвертичная, неогеновая и
др.), эпоха (плейстоцен и голоцен) и субэпоха (нижний, средний и
поздний плейстоцен).
В 2009 г. была принята новая шкала для четвертичного периода
(табл. 2.4). Ее главным отличием от предыдущей шкалы, принятой в
1948 г. и дополненной в 1982 г., является включение в четвертичный пе-
риод гелазского яруса (возраст около 1,8–2,6 млн л. н.), который ранее
входил в неогеновую систему (Gibbard et al., 2010). Таким образом, в
настоящее время нижняя граница четвертичного периода проведена на
уровне 2,58 млн лет назад, что соответствует границе палеомагнитных
эпох Матуяма и Гаусс (см. § 3.5). В большинстве утвержденных Межве-
домственным стратиграфическим комитетом России схем нижняя гра-
ница четвертичного периода проводится на уровне 1,8 млн л. н. Гло-
бальным стратотипом (конкретным геологическим объектом, выбран-
ным в качестве эталонного) является разрез Монте Сан Никола (Monte
San Nicola) на юге о. Сицилия (Италия); ранее им был разрез Врика
(Vrica) в области Калабрия (Италия). Российские подразделения стра-
тиграфической шкалы четвертичного периода отличаются от меж-
дународных; самым значительным является то, что часть «международно-
го» раннего плейстоцена (возраст 1,8–0,8 млн л. н.) называется в России
эоплейстоценом, а средний и поздний плейстоцен схемы 2009 г. – не-
оплейстоценом (Стратиграфический кодекс, 2006. С. 62).
По принципу разделения геологических тел можно выделить
морфолитостратиграфию (основана на литологических или фациаль-
но-морфологических признаках), биостратиграфию (на основании
охарактеризованных остатками организмов геологических тел), клима-
91
тостратиграфию (с использованием периодических изменений клима-

та, зафиксированных в вещественном составе пород и в остатках орга-
низмов), магнитостратиграфию (на основании магнитных свойств по-
род) и сейсмостратиграфию (с использованием сейсмометрических
границ) (Стратиграфический кодекс, 2006. С. 35–54). Таким образом,
при создании стратиграфических шкал и схем используется вся доступ-
ная информация о составе, свойствах и возрасте отложений.
Подразделения четвертичного периода (схема 2009 г.; Gibbard et al., 2010)
Возраст начала,
Период Эпоха, субэпоха
млн л. н.
Голоцен 0,012
Четвертич- Поздний 0,126
ный Плейстоцен Средний 0,781
Ранний 2,588
Следует отметить, что развитие знаний о четвертичном периоде ино-

гда существенно обгоняет официально принятые шкалы и схемы. Так,
сводка данных по территории СССР по состоянию на начало 1980-х гг.
(Стратиграфия СССР.., 1982, 1984) в настоящее время явно устарела,
хотя и содержит базовую информацию, все еще полезную для геологов
и археологов. Сводки и обзоры по территории России (см., например:
Лазуков, 1980, 1989; Свиточ, 1987; Чистяков и др., 2000; Астахов, 2008)
также неполны или устарели, что неудивительно, если принять во вни-
мание гигантские размеры России, накопление новых данных и дина-
мичное развитие методов изучения четвертичного периода. Выходом из
этого положения является получение знаний из самых свежих источни-
ков информации в виде статей в журналах и сборниках, книг и контак-
тов со специалистами по каждому региону.
Помимо сводных стратиграфических шкал, существуют некото-
рые другие подразделения четвертичного периода, основанные на ана-
лизе длинных последовательностей отложений. Из них наиболее широ-
ко применяются изотопная стратиграфия колонок океанических
осадков и ледяных кернов (нем. Kern – цилиндрическая колонка, по-
лученная в результате бурения) Антарктиды и Гренландии. Детальное
изложение принципов изотопной стратиграфии можно найти в руковод-
стве Г.А. Вагнера (2006. С. 432–438), а также в сводке С.Д. Николаева и
др. (Николаев и др., 1989). Поскольку изотопно-стратиграфическая лек-
сика прочно вошла в арсенал исследователей четвертичного периода,
археологам нужно иметь о ней четкое представление.
92
Для изучения изменений климата, которые находили отраже-

ние в океанских осадках, используются два стабильных (т.е. не ра-
диоактивных; см. гл. 3) изотопа (разновидности атомов одного элемен-
та) кислорода – с атомным весом 16 (16O) и 18 (18O). В природе кисло-
род состоит на 99,8% из изотопа 16O и лишь на 0,2%  из изотопа 18O.
Установлено, что при испарении с поверхности океана воды (H2O) про-
исходит обогащение осадков, выпадающих затем в виде дождя и снега,
легким изотопом 16O; таким образом, увеличивается доля молекул воды
H216O. В результате изотопный состав льда в материковых щитах во
время оледенений обогащался изотопом 16O, а при таянии ледниковых
покровов происходил его возврат в океан, и тогда доля изотопа 18O в
ледниках увеличивалась, а в океанах – уменьшалась (рис. 2.2.8).
Рис. 2.2.8. Схема соотношений изотопного состава кислорода между океаном

и материковыми ледниками в межледниковое и ледниковое время
(The Oxford Companion.., 2000. P. 861; с изменениями)
Наиболее распространенными носителями информации об изо-

топном составе кислорода в океанах являются фораминиферы (про-
стейшие морские организмы размером до 1–2 мм; их раковина состоит
из карбоната кальция CaCO3, куда входят изотопы кислорода). Отмер-
шие раковины фораминифер отбираются из длинных колонок океаниче-
ских осадков, полученных в результате бурения. Установлено, что изо-
топный состав карбоната кальция фораминифер зависит от двух факто-
ров: 1) изотопного состава кислорода воды; 2) температуры воды. К со-
жалению, для древних отложений не существует информации об изо-
93
топном составе кислорода в тогдашней воде, поэтому получаемая кри-

вая изменения отношения 16O / 18O в строгом смысле слова является не
палеоклиматической, а палеогляциологической, т.е. отражает измене-
ния объема материковых льдов. Это, в свою очередь, связано с измене-
ниями климата, поэтому данные изотопно-кислородной стратиграфии
океанических осадков широко применяются в настоящее время.
Для определения соотношения изотопов 16O и 18O используются
специальные приборы – масс-спектрометры (Руководство по изуче-
нию.., 1987. С. 94–96; см. также § 4.1). Для упрощения анализа устанав-
ливается не собственно концентрация изотопов в веществе, а разница
отношения 16O / 18O между конкретным образцом и общеупотребитель-
ным стандартом (см. подробнее § 4.2). Отношение выражается грече-
ской буквой «дельта» () в тысячных долях (промилле, ‰) (см. § 4.2).
Рис. 2.2.9. Изменения изотопного состава кислорода фораминифер в колонке V28–238

(Shackleton, Opdyke, 1973; с изменениями)
В 1970-х гг. была получена изотопно-кислородная кривая для все-

го плейстоцена (Shackleton, Opdyke, 1973) (рис. 2.2.9). Она имеет пило-
образный характер, обусловленный чередованиями теплых и холодных
эпох за последние 1,5–2 млн лет. Хотя вариация 18O за последние 700–
800 тыс. лет составляет не более 1‰, точность приборов, определявших
эту величину, была гораздо выше – до  0,07‰ (The Oxford Companion..,
2000. P. 863).
В практику четвертичной геологии и палеоклиматологии вошла
нумерация выделенных Н. Шеклтоном и Н. Опдайком (Shackleton,
Opdyke, 1973) морских изотопных стадий (МИС) (англ. Marine Isotope
Stage, MIS или Oxygen Isotope Stage, OIS): теплые стадии (начиная со
стадии 1, т.е. голоцена) имеют нечётные номера, а холодные – чётные
(рис. 2.2.9). Палеомагнитная граница между эпохами Брюнес и Матуяма
(возраст – 780 тыс. л. н.; см. § 3.5) приходится на стадию 19. Изотопно-
кислородная стратиграфическая шкала широко используется в настоя-
щее время (см., например: Bassinot et al., 1994).
94
Сходные по методологии работы были проведены на материковых

ледниках Гренландии и Антарктиды. Поскольку изотопный состав кис-
лорода воды зависит от температуры при испарении воды с поверхности
океанов, кривая 18O имеет палеоклиматический смысл, и по ее ходу
можно проводить корреляцию (лат. correlatio – соотношение) (т.е. со-
поставление, сравнение) данных по ледниковым покровам с таковыми
для океанов. На рис. 2.2.10 в качестве примера приведена одна из по-
следних по времени кривых для Гренландии (Rasmussen et al., 2014;
Seierstad et al., 2014). Помимо изотопов кислорода, в ледниковых кернах
определяют и другие параметры – соотношение изотопов водорода (2H
или D) и азота (15N), содержание метана (CH4), ионов кальция (Ca2+) и
др. Следует иметь в виду, что стадии в ледниковых кернах (см. рис. 2.2.10)
не соответствуют таковым в колонках океанических осадков (см. рис. 2.2.9).
Рис. 2.2.10. Изменения изотопного состава кислорода в ледяном керне GISP2

за последние 100 тыс. лет (Seierstad et al., 2014; с изменениями). Кружками
с точками показаны реперные уровни с рассчитанным возрастом; серые полосы
соответствуют межстадиальным условиям
Помимо океанских осадков и материковых льдов, изотопные дан-

ные (18O) получают и для наземных отложений, главным образом кар-
бонатных образований в пещерах (сталагмитов), возраст которых может
составлять сотни тысяч лет. Примерами таких работ являются результа-
ты исследований пещеры Хулу (Hulu) в Китае (Wang et al., 2001).
Литература по применению методов четвертичной геологии в геоар-
хеологических исследованиях настолько обширна, что ее практически не-
возможно охватить одним взглядом. Существует библиография ранних
геоархеологических исследований на английском языке (Rapp, Gifford,
1985b). Результаты изысканий на ряде опорных археологических памятни-
ков Северной Америки представлены в книге М.Р. Ватерса (Waters, 1992).
Ниже приведены результаты некоторых работы российских (советских)
исследователей, а также работ в южной Англии и Северной Америке.
95
На протяжении нескольких десятилетий одним из лидеров в россий-

ской геоархеологии палеолита, с широким применением классических ме-
тодов четвертичной геологии, был С.М. Цейтлин. В 1960–1970-х гг. он
изучил большое количество археологических памятников палеолита
Сибири и составил общую схему геологической периодизации палеоли-
та Северной Азии (Цейтлин, 1979). Работы С.М. Цейтлина актуальны и
сегодня.
Н.Б. Леонова с соавторами (Леонова и др., 2006) провели деталь-
ный анализ геологических условий залегания культурных слоев класте-
ра стоянок в районе Каменной Балки в низовьях р. Дон (Приазовье) и
получили реконструкцию формирования рельефа и отложений в позд-
нем палеолите (14–15 тыс. л. н.). Авторами составлены карты рельефа,
четвертичных отложений, геологические разрезы через район располо-
жения археологических памятников. Эти работы представляют собой
все еще редкий в России пример тесного сотрудничества археологов с
геологами и географами.
В.В. Питулько и Е.Ю. Павлова (Питулько, Павлова, 2010) провели
анализ геологии и геоморфологии опорных памятников палеолита Се-
веро-Восточной Сибири и установили основные закономерности их
геологии и хроностратиграфии. Они пересмотрели существовавшие ра-
нее представления о возрасте дюктайской культуры долины р. Алдана и
геоморфологической позиции ее стоянок, а также дали новую интерпре-
тацию стоянки Берелёх на крайнем Северо-Востоке Азии. Авторы в
этой работе впервые ввели в научный оборот данные по геологии и хро-
нологии Янской стоянки в районе устья р. Яны (Питулько, Павлова,
2010. С. 77–121).
Я.В. Кузьмин (Кузьмин, 1994) провел анализ рельефа и отложе-
ний опорных памятников палеолита и неолита Приморья, установил
их приуроченность к определенным формам рельефа, выяснил обста-
новки природной среды, в которых существовали стоянки каменного
века региона.
И.Д. Зольников с соавторами (Зольников и др., 2017) провели гео-
археологические работы на опорном памятнике позднего палеолита Си-
бири – Афонтова Гора II. Они выявили основные черты геологического
строения этого объекта, до недавнего времени остававшиеся дискусси-
онными, и построили модель формирования четвертичных отложений в
пределах памятника. Доказано существование оползневых нарушений
культурного слоя, которые имели место в самом конце плейстоцена
(около 13, 9 тыс. л. н.).
96
А.Г. Браун обобщил результаты изучения условий залегания арте-

фактов в аллювиальных отложениях р. Темзы (Великобритания)
(рис. 2.2.11), проводившихся на протяжении многих десятилетий, начи-
ная с конца XIX в. (McNabb, 2012).
Рис. 2.2.11. Условия залегания артефактов в аллювиальных отложениях верхнего течения

р. Темзы (Brown, 1997. P. 158; с изменениями)
Значительный объем исследований по изучению строения четвер-

тичных отложений и палеогеографии древних поселений проделан в
Северной Америке (см. обзор: Waters, 1992). Так, были детально изуче-
ны стратиграфия и хронология голоценовых памятников долины р. Сан-
та Круз (Santa Cruz) в Аризоне (Waters, 1988). В пределах Великих рав-
нин США изучена геология древних поселений (Holliday, 1987, 1997), а
также сделано обобщение условий залегания и строения разрезов стоя-
нок древнейшего в Северной Америке археологического комплекса кло-
вис (Clovis), с обширной библиографией (Holliday, Miller, 2013).
Для территории России существует большое количество работ, где
методы четвертичной геологии и палеогеографии использованы в гео-
археологических целях; среди них можно назвать монографические
публикации по Беломорью (Девятова, 1976), Русской равнине (Много-
слойная палеолитическая.., 1977, 1987; Величко и др., 1997; Позднепа-
леолитическое поселение.., 1998; Homo Sungirensis.., 2000) и Сибири
(Геология и культура.., 1982; Деревянко и др., 2003а, 2003б; Инешин,
Тетенькин, 2010).
97
2.3. Плейстоценовые животные

(беспозвоночные, рыбы, птицы, млекопитающие)
Большое значение для археологов и геологов имеют находки ис-

копаемых остатков животных (прежде всего рыб, птиц и млекопитаю-
щих, а также насекомых и моллюсков) на древних поселениях. Их изу-
чение относится в широком смысле к палеонтологии (от греч. palaios –
древний; ontos, род. падеж от on – существо и logos – учение) – науке,
изучающей органический мир прошлых геологических эпох. Примени-
тельно к геоархеологии существуют более узкие понятия: археозооло-
гия и зооархеология, которые представляют собой кальки с англоязыч-
ных archaeozoology и zooarchaeology.
Изучение фауны животных является отдельной областью науки, тре-
бующей серьезной подготовки по биологии, поэтому археозоологические
исследования проводятся специалистами, имеющими соответствующее
образование и опыт работы. Археологу необходимо сотрудничать с ними, а
для применения археозоологических методов – иметь представление об
основах этого направления. Изложение базовых данных основано на соот-
ветствующих учебниках и руководствах (Комплексное изучение.., 1981;
Комплексные биостратиграфические.., 1987; Руководство по изучению..,
1987, 2000; Wheeler, Jones, 1989; Claassen, 1998; Reitz, Wing, 1999; Broth-
well, Pollard, 2001; Агаджанян, 2008, 2010; Serjeantson, 2009; Методы па-
леогеографических.., 2010).
Одним из фундаментальных направлений в археозоологии (как и в
палеонтологии в целом) является тафономия (от греч. taphos – могила,
погребение и nomos – закон) – изучение закономерностей захоронения и
образования местонахождений ископаемых животных и растений. Ос-
новы тафономии были заложены И.А. Ефремовым (1950). Примени-
тельно к ископаемым животным и растениям существует ряд понятий,
связанных с историей формирования их сообществ. Совокупность сов-
местно обитающих животных называется биоценозом (от греч. bios –
жизнь и koinos – общий) (Щукин, 1980. С. 53). В результате гибели жи-
вотных, но еще до их захоронения в отложениях, образуется танатоце-
ноз (от греч. thanatos – смерть). При попадании в осадки формируется
тафоценоз (от греч. taphos – могила); в ходе фоссилизации (от лат. fos-
silis – ископаемый) (т.е. превращения органических остатков в окамене-
лости; см. Щукин, 1980. С. 474) образуется ориктоценоз (от греч. ory-
ktos – вырытый, ископаемый). С тафо- и ориктоценозами имеют дело
палеонтологи, изучающие ископаемые остатки.
98
2. Геолого-морфологический блок
Выделяются первичные и вторичные местонахождения ископае-

мых остатков (Методы палеогеографических.., 2010. С. 238–239).
В первичных местонахождениях не происходит значительного перемещения
и переотложения костей после гибели организма; к ним относятся в первую
очередь природные ловушки (типа нефтяных луж); озерно-болотные и лес-
совые отложения; кротовины (заполненные осадками ходы роющих живот-
ных в почвах). Вторичные местонахождения отличаются от первичных тем,
что в них ископаемые остатки перемещены с места гибели животного. Это,
прежде всего, аллювиальные, лиманные и флювиогляциальные отложения;
пещеры; стоянки древнего человека. Во вторичных местонахождениях
наблюдается смешение остатков ископаемых животных различного возрас-
та, что должно учитываться при интерпретации результатов анализа.
Необходимо сказать несколько слов о систематике животных, т.е.
об их классификации (описании и размещении в системе всех живу-
щих сегодня и вымерших организмов). Начиная с работ великого нату-
ралиста XVIII в. Карла Линнея в настоящее время наиболее важными
для построения естественной системы животных являются следующие
подразделения (в порядке убывания иерархической значимости): тип 
класс  отряд  семейство  род  вид.
Из беспозвоночных в геоархеологических целях наиболее часто
исследуются остатки насекомых (принадлежат к типу членистоногих).
Собственно изучением этих животных занимается наука энтомология (от
греч. entoma – насекомые); существует термин палеоэнтомология. Коли-
чество видов насекомых, по распространенному среди биологов мнению,
составляет как минимум 1 млн (по другим оценкам – их в природе не ме-
нее 1,5–2 млн видов). Чаще всего в практике геоархеологических работ
ученые имеют дело с ископаемыми жуками. От них сохраняются в ос-
новном покровные части, состоящие из устойчивого к разрушению веще-
ства хитина. Наиболее благоприятные условия для находки остатков жу-
ков отмечены в тех ситуациях, где затруднен доступ кислорода – это от-
ложения озер, торфяных болот, аллювиальные осадки (особенно глини-
стые); они хорошо сохраняются также в мерзлых грунтах и аридных
условиях. Мощные культурные слои античных и средневековых городов
с высоким содержанием органики также способствуют сохранности
остатков насекомых. Существует некое эмпирическое правило: если в
отложениях есть находки плодов и семян растений (см. § 2.4), высока ве-
роятность обнаружить ископаемых насекомых (Robinson, 2001).
Преимуществом использования этой группы животных для
геоархеологических целей является тот факт, что насекомые обитают,
99
как правило, в строго определенных климатических и экологических

условиях. За последние несколько миллионов лет не отмечено суще-
ственной эволюции среди насекомых, и их экологические предпочтения
сегодня вполне могут быть проецированы в прошлое. Поэтому степень
детальности в реконструкции природной среды времени существования
археологического памятника с использованием ископаемых насекомых
весьма высока (в отличие от анализа пыльцы и спор; см. § 2.4).
Общую информацию по отбору образцов на анализ ископае-
мых насекомых можно найти в работе С.В. Киселева (1987). Как пра-
вило, необходима проба весом около 10 кг (средней величины ведро),
иногда – до 50 кг (3–4 ведра). Отобранный грунт промывается в воде;
при этом рекомендуется пропускать его через сито с размером ячеек
0,5–1 мм. Суглинистые отложения предварительно замачиваются на не-
сколько часов (или на сутки), что способствует распадению породы на
естественные частицы и упрощает промывку. Отмытые остатки насеко-
мых высушиваются на бумаге и упаковываются для отправки в лабора-
торию. Необходимо еще до начала отмывки четко задокументировать
положение отобранных проб грунта на плане и в разрезе памятника и
сопроводить образцы подробными этикетками (с указанием объекта,
положения образца, даты и фамилии человека, который провел опробо-
вание).
Гораздо чаще в практике работ археологам приходится сталки-
ваться с находками раковин моллюсков (принадлежат к одноименному
типу). Их можно в первом приближении разделить на морских, прес-
новодных и наземных; по морфологии раковин выделяются два глав-
ных типа моллюсков – одностворчатые (брюхоногие), или гастроподы
(Gastropoda) (от греч. gaster – желудок и лат. poda – нога), и пелецепо-
ды (Pelecypoda) (от греч. pelekys – секира и лат. poda – нога), или дву-
створчатые (Bivalva) (от лат. bi – два и valvae – створка, ставня) (см.
фото 2). Раздел биологии, изучающий моллюсков, называется малако-
логия (от греч. malakos – мягкий).
Раковина моллюсков на 90–95% состоит из карбоната кальция, кото-
рый имеет две кристаллические разновидности, обусловленные различия-
ми в строении кристаллической решетки – кальцит и арагонит. Чаще всего
раковины изначально состоят из арагонита, который в ископаемом состоя-
нии постепенно преобразуется в кальцит (Комплексное изучение.., 1981.
С. 66–78). От 5 до 10% составляет рогообразное органическое белковое
вещество – конхиолин; он образует внутреннюю поверхность раковины.
100
А Б В
Фото 2. Внешний вид раковин моллюсков (масштаб в сантиметрах).

А – двустворчатый моллюск (одна створка); Б – гастропода;
В – двустворчатые моллюски рода венерид (род Mercenaria) (фото Я.В. Кузьмина)
Моллюски обитают в самых разных условиях – от морских глубин

до сухих степей и тундры, и являются чуткими индикаторами среды
обитания. Поэтому они могут быть с успехом использованы для рекон-
струкции природных условий времени их существования. За последние
несколько миллионов лет эволюция моллюсков не была очень быстрой,
поэтому чаще всего для палеогеографических целей используются из-
менения ареалов (от лат. area – площадь, участок) – площадей распро-
странения или областей обитания различных видов. Детальное изложе-
ние методики применения моллюсков для палеогеографических целей
можно найти в соответствующих руководствах (см, например: Ком-
плексное изучение.., 1981).
Самые ранние находки раковин моллюсков известны на стоянках
нижнего палеолита (ашель, около 300 тыс. л. н.; Claassen, 1998. P. 1–2).
Для геоархеологических целей особую ценность представляют так
называемые раковинные кучи – скопления раковин моллюсков на
прибрежных поселениях, образовавшиеся в результате того, что древ-
ние люди выбрасывали их после отделения мягких тканей, употребляв-
шихся в пищу (рис. 2.3.1). Эти образования имеют, как правило, голоце-
новый возраст, не древнее 10–12 тыс. лет. Помимо собственно моллюс-
ков, в «раковинных кучах» хорошо сохраняются другие ископаемые
остатки – кости рыб, птиц, млекопитающих и человека. В связи с этим
такие объекты являются весьма перспективными в геоархеологическом
101
отношении. Изучение «раковинных куч» имеет давнюю историю; уже в

середине XIX в. на них обратили внимание скандинавские археологи
(см., например: Леббок, 2011 [1876]. С. 174–195; см. также: Claassen,
1998. P. 3–4). Показательными регионами, где в настоящее время прово-
дятся интенсивные геоархеологические исследования «раковинных
куч», являются Япония, Корея и Дальний Восток России (Приморье и
о. Сахалин) (Кузьмин, 2005а. С. 148–185); Северная Европа; Северная и
Южная Америка.
Рис. 2.3.1. Разрез «раковинной кучи» Бойсмана 2 (Приморский край);

светлые слои имеют повышенную концентрацию раковин моллюсков
(Джалл и др., 1994)
Двустворчатые моллюски имеют мягкое тело, покрытое мантией

и заключенное в раковину из известкового материала. Раковина состоит
из двух симметричных створок (см. фото 2; А, В), которые в ископаемом
виде распадаются; часто створки находят вместе, что говорит об отсут-
ствии посмертного перемещения и положении в позиции in situ. Мор-
фология (т.е. форма) раковин чрезвычайно разнообразна; она зависит от
условий и образа жизни моллюска. У одностворчатых моллюсков ра-
ковина спиральная, обычно башенковидная, иногда – колпачковая (фо-
то 2; Б); она состоит из определенного количества оборотов с уменьша-
ющимся кверху радиусом.
Найденные в отложениях и на археологических памятниках рако-
вины моллюсков изучаются с помощью морфологического метода, ос-
нованного на исследовании формы и размера. Помимо этого, карбонат-
102
ное вещество раковины можно изучать с помощью хронологических

методов (см. § 3.1–3.3); наиболее распространено радиоуглеродное да-
тирование. Также широко практикуется палеотемпературный анализ на
основе измерения соотношения изотопов кислорода 16O и 18O в ракови-
нах моллюсков (см. § 4.2). Менее распространен в настоящее время
анализ соотношения магния, кальция и стронция в раковинах – Ca/Mg и
Ca/Sr (Комплексное изучение.., 1981. С. 95–104).
Рис. 2.3.2. Линии роста моллюсков (Claassen, 1998. P. 24, 160; с изменениями,
масштаб приблизительный). А – поперечный разрез раковины двустворчатого моллюска
венерки (Mercenaria mercenaria); Б – линии роста при большом увеличении
В раковине наблюдаются два основных структурных слоя – гомо-

генный и призматический (рис. 2.3.2, А); они отличаются друг от друга
внутренним строением (Claassen, 1998. P. 22–25). Рост раковины мол-
люска происходит постоянно; при изъятии организма из водной среды
или употреблении в пищу рост прекращается. На этом основан метод
изучения сезонности вылова (сбора) моллюсков, который дает важную
информацию о способе добычи пищи древними людьми. Обычно на ра-
ковинах морских моллюсков невооруженным взглядом хорошо видны
линии годичного роста (рис. 2.3.2, А); при более сильном увеличении
можно заметить дневные, двухнедельные и другие линии (рис. 2.3.2, Б;
рис. 2.3.3, В). Интенсивность роста меняется в течение времени жизни
моллюска; наиболее быстрый рост наблюдается в первые годы, а затем
он замедляется.
На явлении постоянного роста раковины основан метод склеро-
хронологии (от греч. skleros – твердый, chronos – время, logos – уче-
ние) – изучение слоев роста карбонатных минералов (кальцита и араго-
нита) (Золотарев, 1989). Различают объекты живой природы (в основ-
103
ном моллюски и кораллы) и неживой материи (спелеотемы и др.), в ко-

торых присутствуют слои роста (Панин, 2014. С. 15–16), но чаще всего
термин «склерохронология» относится к моллюскам (Andrus, 2011).
Рис. 2.3.3. Линии роста моллюска саксидомус (Saxidomus gigantea) на южном побережье
Британской Колумбии (Канада) в период 28 мая – 9 июля 1987 г. (Hallmann et al., 2009.
P. 2363; с изменениями). А – высота приливов и фазы Луны (квадратиком показан участок,
увеличенный в части Г); Б – график роста раковины; В – вид линий роста при среднем
увеличении (С – сизигия; К – квадратура); квадратиком отмечен участок, увеличенный
в части Г; Г – вид последних линий роста при сильном увеличении (1)
и график прилива перед отбором образца (2)
Скорость роста раковины моллюска обычно зависит от времени

года и температуры воды; наибольшая скорость характерна для весны и
лета, наименьшая – для осенне-зимнего периода. На подсчете дневных
линий роста от точки начала (зимнее время) в данном году основан ме-
тод определения сезонности сбора (см., например: Koike, 1979; см. так-
же Monks, 1981. P. 202–209). В некоторых случаях можно определить
время сбора моллюска с точностью до двух недель и даже более деталь-
но (Hallmann et al., 2009). Следует иметь в виду, что далеко не все виды
моллюсков имеют хорошо выраженные линии роста, соответствующие
дням, двухнедельным периодами и годам (Andrus, 2011).
104
Продемонстрировать принцип работы склерохронологии можно

на примере линий роста моллюска саксидомус (Saxidomus gigantea) на
приливном западном побережье Северной Америки (Hallmann et al.,
2009). В его структуре четко выделяются линии, связанные с квадратур-
ным (самым низким) и сизигийным (наиболее высоким) приливами, име-
ющими двухнедельный цикл; более широкие линии отвечают квадратур-
ному приливу (см. рис. 2.3.3, В). Можно также увидеть и более тонкую
структуру, отвечающую времени суток в течение приливно-отливного цик-
ла; самая последняя линия роста соответствует приливу высотой менее 2 м
(рис. 2.3.3, Г). Авторы делают вывод о том, что при использовании сакси-
домусов из «раковинных куч» можно не только определить сезон сбора, но
также получить более детальную информацию: был ли моллюск собран во
время подъема или опускания уровня моря; какой в это время был при-
лив – квадратурный или сизигийный; происходил ли сбор моллюсков днем
или ночью (Hallmann et al., 2009. P. 2363).
Иногда раковины морских моллюсков, находимые на археологи-
ческих памятниках вдалеке от побережья, например на палеолитиче-
ских стоянках в Костенках (Воронежская обл., Россия) на расстоянии
700 км от Черного моря (сообщение А.А. Синицына, 2016 г.), выступа-
ют в качестве экзотических находок, которые указывают на обмен на
больших расстояниях (см. § 5.1–5.2).
Найденные при раскопках остатки раковин моллюсков необходи-
мо аккуратно упаковать в коробки из твердого материала (пластика или
картона) и снабдить их подробными этикетками. Нужно по возможно-
сти собирать все раковины, в том числе и небольшие фрагменты, кото-
рые могут быть определимы хотя бы до рода. После этого коллекцию
следует передать специалисту-малакологу.
Находки костей рыб на древних поселениях также важны для ар-
хеологии. Отрасль науки, занимающаяся изучением рыб (принадлежат к
типу хордовых), называется ихтиологией (от греч. ichthys – рыба). Самые
ранние случаи употребления рыбы в пищу известны в Олдувайском уще-
лье (Африка) около 1,95 млн л. н. (Metheney, Beaudry, 2015. P. 171–173), но
наиболее интенсивно рыболовство стало практиковаться в мустьерское
время (начиная со 120–150 тыс. л. н.) и в начале позднего палеолита (как
минимум 40 тыс. л. н.), продолжаясь до настоящего времени. Изучение
остатков рыб крайне важно для средневековой археологии Европы, когда
торговля рыбными продуктами достигла континентальных масштабов, что
было связано с религиозными причинами (запретом католической церкви
есть мясо три дня в неделю). Основная информация по анализу остатков
105
рыб на археологических памятниках приведена в ряде сводок (Wheeler,

Jones, 1989; Руководство по изучению.., 2000. С. 27–29).
Всех рыб в первом приближении можно разделить на хрящевых и
костистых (костных). У первых скелет состоит из мягкой хрящевой
ткани; в ней отсутствуют нервы и кровеносные сосуды. В ископаемом
виде части скелета этих рыб практически не сохраняются; можно найти
только твердые зубы (например, акул).
Важным элементом рыбных остатков являются отолиты («ушные
камни») (от греч. otos – род. падеж слова «ухо», lithos – камень) – образо-
вания из карбоната кальция во внутреннем ухе (рис. 2.3.4). Они растут в
течение всей жизни организма и имеют четко выраженную структуру се-
зонных и годовых линий прироста. С помощью анализа отолитов можно
получить информацию о времени года, когда была выловлена рыба, жи-
вущая в водах умеренных широт, где выражены сезонные изменения тем-
пературы воды (Wheeler, Jones, 1989. P. 114–116). Для определения сезона
вылова используются также другие части рыбного скелета (в порядке убы-
вания надежности): чешуя, крышечные кости и позвонки (Wheeler, Jones,
1989. P. 155). Кроме анализа скелетных частей, для изучения сезонности в
некоторых случаях можно использовать данные об экологии рыб, которые
мигрируют к побережью в определенные сезоны (например, проходные
виды лосося, тунец, сельдь, треска, мойва и др.).
Рис. 2.3.4. Отолиты тихоокеанской сельди (Gadus macrocephalus)
Возраст рыбы можно определить по годовым кольцам роста на

чешуе, позвонках, поперечных срезах грудных шипов (у осетровых и
сомовых рыб), плоских костях черепа (Руководство по изучению..,
2000. С. 28). В некоторых случаях возможно использовать для этих це-
лей и отолиты.
Важным методическим моментом в изучении ископаемых
остатков рыб и других организмов является определение мини-
106
мального количества особей (МКО) (minimal number of individuals,

MNI) (Wheeler, Jones, 1989. P. 149–153). Такой подход позволяет избе-
жать ошибки в выяснении количества рыбы, найденной на памятнике,
связанной с переоценкой из-за подсчета несколько раз костей одной и
той же особи. Для определения МКО нужно использовать те кости, кото-
рые присутствуют в единственном числе; для рыб это части скелета головы
(предсошник; затылочная и верхнезатылочная кости; нижняя часть клино-
видной кости; основная клиновидная кость; парасфеноид). Нужно также
отдавать себе отчет в том, что найденная на памятнике единственная кость
(особенно крупного животного, как, например, мамонт или кит) не дает
оснований полагать, что люди употребили в пищу всю особь, как это сде-
лал, например, Ю.Е. Вострецов (1998. С. 384) (см. § 4.1).
Для получения рыбных костей из культурных слоев рекомендует-
ся проводить просеивание и флотацию (отделение плавающих остат-
ков от более тяжелых фрагментов с помощью промывания отложений
водой). Примером того, насколько отличается полнота нахождения
остатков рыб при простых раскопках и при просеивании с флотацией,
служит ситуация в средневековом Йорке (Великобритания) (Wheeler,
Jones, 1989. P. 39). Если в первом случае были найдены кости только
двух видов рыб, то с использованием просеивания и флотации удалось
получить остатки уже шести видов.
Как и в случае с другими ископаемыми остатками, кости и чешую
рыб после их извлечения необходимо высушить и упаковывать для от-
правки в лабораторию специалистам-ихтиологам. Необходимо также
задокументировать положение отобранных проб на стоянке и прило-
жить к ним подробные этикетки.
Птицы (составляют одноименный класс в типе хордовых) пред-
ставляют собой важный объект изучения среди костных остатков жи-
вотных на археологических памятниках (Руководство по изучению..,
2000. С. 24–27; Serjeantson, 2009). Наука, изучающая птиц, – орнитоло-
гия (от греч. ornithos, род. падеж от ornis – птица).
Скелет птицы состоит из черепа, позвоночника, конечностей и их
поясов. Многие из костей являются полыми, с возможностью попадания
в полости воздуха, что делает их легкими по весу. Все кости черепа, за
исключением нижней челюсти, сращены между собой; стенки мозговой
коробки тонкие. Челюсти лишены зубов и образуют клюв.
На стоянках древнего человека находят кости как диких, так и домаш-
них птиц. Среди последних, как правило, преобладают куры (Gallus gallus
domesticus), а также гуси, утки, голуби и индейки (Serjeantson, 2009. P. 71–75).
107
Археологические памятники с находками костей птиц можно разде-

лить на две группы: 1) открытые поселения; 2) стоянки в пещерах (Руко-
водство по изучению.., 2000. С. 24–25). Последние заметно отличаются в
плане лучшей сохранности костного материала. На объектах открытого
типа, как правило, преобладают кости представители отрядов курообраз-
ных (глухари, тетерева и куропатки) и гусеобразных (лебеди и гуси; реч-
ные и нырковые утки). Пещерные памятники обычно имеют сходный со-
став фауны птиц (с доминированием тетеревиных и гусиных); при этом в
пещерах разнообразие видов пернатых гораздо выше, чем на стоянках от-
крытого типа. Это связано с тем, что в пещерах часто обитают хищные
птицы, погадки (спрессованные непереваренные остатки пищи, отрыгива-
емые в виде комка) которых сохраняют кости добытых хищником птиц и
мелких грызунов. Данные о рационе хищных птиц в пещерах не связаны с
деятельностью доисторического человека, но имеют значение для рекон-
струкции животного мира окрестностей пещеры в прошлом.
Для археологов кости птиц служат, прежде всего, индикаторами
охоты древнего населения, а также содержания домашних животных.
Птицы никогда не составляют основную часть охотничьих трофеев на
доисторических и средневековых памятниках, однако в ряде случаев (на
островах, в арктических и антарктических регионах, на морских побе-
режьях) они были важной частью системы жизнеобеспечения в про-
шлом (Serjeantson, 2009. P. 251–255).
Изменения ареалов птиц, зафиксированные в археологических
материалах, являются важными источниками информации о менявших-
ся природных условиях прошлого и о миграциях пернатых (Serjeantson,
2009. P. 365–374). Размеры ископаемых птиц (особенно курообразных,
гусеобразных и хищных) часто превышают таковые для современных
представителей, что можно объяснить как изменениями природной сре-
ды, так и влиянием охоты человека в недавней истории. С помощью
анализа археологической авиафауны можно в некоторых случаях сде-
лать выводы о сезонности обитания стоянок и добычи птиц, поскольку
для многих видов пернатых существуют четко выраженные миграции.
Кости птиц использовались древними людьми как заготовки для
изготовления некоторых типов орудий, главным образом проколок и
шильев, а также иголок, заколок, бусин. На ряде памятников позднего
палеолита и неолита найдены примитивные музыкальные инструменты
типа дудочек и флейт, изготовленные из трубчатых костей птиц (Ser-
jeantson, 2009. P. 217–221); когти крупных хищных птиц использова-
лись как амулеты.
108
Помимо костных остатков, на древних стоянках иногда находят

скорлупу яиц пернатых. Наиболее часто в ископаемом виде сохраняется
скорлупа страусов, имеющая высокую механическую прочность и тол-
щину до 1–2 мм; из нее в палеолите Центральной Азии изготавлива-
лись украшения типа бус. Скорлупа яиц страусов может быть датиро-
вана радиоуглеродным методом (см. § 3.1).
Млекопитающие (составляют одноименный класс в типе хордо-
вых) являются самой большой группой животных, остатки которых
находят на археологических памятниках. Их можно разделить на круп-
ные (весом более 3–4 кг) и мелкие виды (весом от 3–5 г до 3–4 кг); при
этом важность последних для геоархеологии и четвертичной геологии
не уступает таковой для крупных представителей.
Изучение ископаемых остатков мелких млекопитающих в настоящее
время является динамично развивающимся направлением (Агаджанян,
1987, 2008, 2010; Руководство по изучению.., 1987. С. 174–177; Методы
палеогеографических.., 2010. С. 237–257). По мнению большинства иссле-
дователей, к ним можно отнести представителей следующих отрядов: гры-
зуны (Rodentia), насекомоядные (Insectivora), рукокрылые (Chiroptera) и
зайцеобразные (Lagomorpha); всего около 210 видов. Значимость этой
группы животных для геоархеологических целей состоит в том, что они
обитают практически во всех географических зонах – от арктической
тундры до тропиков. Кости мелких млекопитающих (см. фото 3) обычно
встречаются гораздо чаще, чем таковые от более крупных животных, что
делает их перспективными объектами для реконструкции природных
условий и определения геологического возраста отложений.
Фото 3. Нижняя челюсть грызуна с зубами (уссурийская белозубка, Crocidura lasiura)

(фото В.Е. Омелько)
109
Наиболее часто остатки этой группы млекопитающих находят в от-

ложениях аллювиального, озерного, лиманного и пещерного генезиса, а
также на стоянках древнего человека. Что касается видового состава, то
чаще всего встречаются ископаемые кости и зубы грызунов и зайцеоб-
разных, несколько реже – насекомоядных; остатки представителей руко-
крылых приурочены в основном к пещерам.
Также важно то, что мелкие млекопитающие (в отличие от более
крупных видов) достаточно быстро эволюционировали в течение плей-
стоцена, что привело к образованию ряда эволюционных стадий, пред-
ставленных определенными видами животных, которые легко опреде-
лимы по их остаткам – главным образом зубам и нижним челюстям.
Основной эволюционной тенденцией в отношении мелких млекопита-
ющих за последние несколько миллионов лет были гипсодонтия и
усложнение структуры жевательной поверхности. Гипсодонтия – это
особое состояние, при котором зубы с высокой коронкой теряют корни.
В результате зуб получает возможность расти всю жизнь, бесконечно
выдерживая стирающую нагрузку.
В ископаемом состоянии чаще всего встречаются предкоренные
(премоляры, от лат. praemolares; обозначается лат. буквой P) и корен-
ные (моляры, от лат. molares; обозначается лат. буквой M) зубы мел-
ких млекопитающих; индексы указывают на номер зуба и его положе-
ние (в верхней или нижней челюсти). Например, M1 означает первый
коренной зуб в нижней челюсти (рис. 2.3.5). Хорошая сохранность зу-
бов объясняется тем, что они состоят из плотного вещества дентина,
покрытого эмалью; это делает их устойчивыми к воздействиям внеш-
ней среды. Морфологические отличия зубов мелких млекопитающих
позволяют относительно легко идентифицировать их до вида или даже
подвида. Таким образом, появляется возможность проводить весьма
дробное расчленение четвертичных отложений на основе анализа видо-
вого состава (Агаджанян, 2009).
Наиболее часто остатки мелких млекопитающих находят в аллю-
виальных отложениях, где они концентрируются в косослоистых пес-
чаных пачках русловой фации. В таких местонахождениях зубы, как
правило, слегка окатаны, длинные кости повреждены, целые черепа
практически не встречаются. Видовой состав усреднен, так как в орик-
тоценоз попадают остатки животных с достаточно большой территории
(водосборного бассейна реки).
110
Рис. 2.3.5. Зубы мелких млекопитающих плейстоцена (Агаджанян, 1987. С. 43;

с изменениями) (× 8–20); последовательность зубов в квадратах – слева направо).
1 – M1 и M3 полёвки Mimomys pusillus; 2 – M1 и M3 полевки Mimomys intermedius;
3 – P3 зайца рода Lepus; 4 – M3 пищухи рода Ochotona; 5 – M1 и M3 полевки
Pliomys episcopalis; 6 – M3, M3 и M1 полевки Clethrionomys sokolovi; 7 – P4 выхухоли рода
Desmana; 8 – P3 пищухи рода Ochotona; 9 – изменчивость M1 полевки
Allophaiomys pliocaenicus; 10 – M1 полевки Pitymys hintoni; 11 – M1 полевки
Pitymys gregaloides; 12 – M1 полевки Microtus oeconomus; 13 – M1 полевки Microtus ex gr.
middendorfi-hyperboreous; 14 – изменчивость M1 пеструшки Lagurodon aranke;
15 – M1 пеструшки Prolagurus praepannonicus; 16 – изменчивость M1 пеструшки
Prolagurus pannonicus; 17 – M1 пеструшки Lagurus transiens
Другим перспективным объектом для поиска фоссилий этой груп-

пы являются пещеры, скальные ниши и гроты (Агаджанян, 1987. С. 37–
38). Здесь концентрация остатков животных происходила в основном
благодаря деятельности хищных птиц и древнего человека. Попадание
костей в пещеру было связано с их доставкой хищными птицами и мле-
111
копитающими и накоплением в виде погадок и экскрементов. Видимо,

некоторые грызуны обитали вблизи человека и использовали остатки его
пищи. Таким образом, видовой состав фауны отражает природную среду
в окрестностях пещеры (территорию радиусом в несколько километров).
Сохранность остатков в пещерах обычно хорошая. В целом формирова-
ние ориктоценозов мелких млекопитающих в условиях естественных ме-
стонахождений и стоянок древнего человека подчиняется общим тафо-
номическим закономерностям (Агаджанян, 2010. С. 16–23).
Для видового определения остатков мелких млекопитающих ис-
пользуется анализ признаков и промеров. В современной палеонтоло-
гии часто присутствуют две крайние тенденции: одна группа ученых
стремится объединить находки в уже известные таксоны, другая –
наоборот, выделить как можно больше новых родов и видов. В англий-
ском научном жаргоне их обозначения звучат как «ламперы» (от lump –
объединять, рассматривать в целом) и «сплиттеры» (от split – делить,
расщеплять). Как справедливо заметил А.К. Агаджанян (1987. С. 51),
«порочно и то и другое». Важнейшей задачей ученого является наибо-
лее точно определить степень родства находки с уже известными груп-
пами организмов, а не втискивать их в существующие рамки или без-
удержно плодить новые единицы классификации. Это необходимо
иметь в виду археологам, когда они имеют дело с ископаемым материа-
лом по мелким млекопитающим.
Экологический облик фаунистического комплекса мелких
млекопитающих определяется количественным соотношением входя-
щих в него видов (Агаджанян, 2010. С. 31). Также при интерпретации
видового состава группы мелких млекопитающих необходимо прини-
мать во внимание тафономические особенности распределения и часто-
ты встречаемости разных видов (Агаджанян, 1987. С. 52). Так, лучше
всего в ископаемом состоянии сохраняются кости норных животных (в
основном сусликов и полевок); иногда – леммингов; остатки древесных
видов (белок и летяг) встречаются гораздо реже. В целом можно ска-
зать, что степные виды мелких млекопитающих сохраняются гораздо
лучше лесных. Таким образом, присутствие даже небольшого количе-
ства костей таких животных, как белки, сони, лесные мыши и земле-
ройки, говорит о широком развитии лесных ландшафтов в прошлом
вблизи местонахождения. Есть виды, которые в ископаемом состоянии
встречаются крайне редко: это, например, кроты и выхухоли; их при-
сутствие даже в виде единичных костей и фрагментов свидетельствует
о широком распространении.
112
Для сбора остатков мелких млекопитающих необходимо просеять или

промыть водой грунт через сито с диаметром ячейки не более 1 мм. Песча-
ные осадки можно пропускать через сито без промывки, но для суглинистых
отложений использование воды обязательно. Зубы мелких млекопитающих
выглядят как маленькие столбики (рис. 2.3.5, № 7); их размер в сечении не
более чем у спички (примерно 1  1 мм), длина обычно не превышает 3–
5 мм (Агаджанян, 2010. С. 15). Найденные фоссилии сушат, складывают в
подходящие емкости (лучше всего подходят небольшие стеклянные пробир-
ки или пузырьки с крышкой), снабжают этикетками с указанием деталей
места отбора и передают специалистам для углубленного изучения.
Остатки крупных млекопитающих – важнейшие объекты изучения
в геоархеологии (Руководство по изучению.., 1987. С. 164–173; Lyman,
1994, 2008; Reitz, Wing, 1999). Они являются представителями отдельного
класса, в который не входят более мелкие животные. Основными направ-
лениями изучения этой группы животных являются: 1) реконструкция
природной среды времени обитания; 2) датирование отложений, в которых
залегают остатки крупных млекопитающих; 3) получение информации о
хозяйственной деятельности древнего человека (охота, скотоводство).
Крупные млекопитающие населяют практически все регионы
Земли; они часто сохраняются в ископаемом состоянии, что делает их
важным элементом палеонтологических исследований. Общеизвестно,
что расселение животных контролируется в основном условиями
природной среды (климата и растительности) и биологической
конкуренцией. Это дает возможность использовать данные о наличии
тех или иных видов млекопитающих в палеогеографических целях.
В отличие от мелких представителей класса млекопитающих, у более
крупных животных в течение последних 1–2 млн лет не прослеживается
быстрая эволюция, что обусловливает другой подход к их изучению в ис-
торическом плане. Важными событиями в плейстоцене являются выми-
рания (исчезновения в процессе развития живой природы) отдельных ви-
дов и родов, связанные (как правило) с изменениями природной сре-
ды, неоднократно происходившими в течение четвертичного периода
(пример № 2). Часть вымираний, относящихся к последним 5–10 тыс. лет,
была связана с хозяйственной деятельностью человека.
В российской четвертичной палеонтологии и палеогеографии
утвердился исследовательский подход, основанный на выделении фау-
нистических комплексов – групп видов, возникших в одном регионе и
имевших близкие экологические особенности, а также сходные ареалы
(Громов, 1948; Вангенгейм, 1977).
113
Пример № 2
Причины вымирания мамонтов – извечный вопрос…
Почему вымерли мамонты? Изучение хронологии вымирания
мамонтов на основе прямого радиоуглеродного датирования их
останков позволило выяснить, что еще около 28–15 тыс. л. н.
они обитали во всей северной Евразии; стремительное сокра-
щение ареала мамонтов начинается около 12 тыс. л. н., и в ин-
тервале 9–12 тыс. л. н. они заселяли лишь северную часть Во-
сточной Европы и сибирское Заполярье, включая острова (Су-
лержицкий, 1995, 1997; Никольский, Питулько, 2013; Stuart et
al., 2002; Kuzmin, 2010; Puzachenko et al., in press). Так все же
почему вымерли мамонты? Наиболее вероятный ответ: повли-
яло изменение природных условий в конце плейстоцена (около
12–8 тыс. л. н.), создавшее неблагоприятную для мамонтов об-
становку (Лещинский, 2009; Nikolskiy et al., 2011; MacDonald et
al., 2012 и др.). Есть и другие объяснения: охота древнего чело-
века (Nogués-Bravo et al., 2008), нарушения ДНК (Rogers,
Slatkin, 2017), эпидемия (MacPhee, Marx, 1997), воздействие
инопланетного тела (Firestone et al., 2007), хотя некоторые из
них не выдерживают критики.
Схемы положения датированных радиоуглеродным методом

остатков мамонтов (Puzachenko et al., in press; с изменениями)
114
Каждый фаунистический комплекс отражает стадию эволюцион-

ного развития фауны. Для его обоснования важно, чтобы входящие в
комплекс животные обитали одновременно на данной территории, име-
ющей значительные размеры (например, Русская равнина). Набор видов
не должен быть сходным с таковым для других комплексов, т.е. обязан
быть уникальным. Также важно, чтобы был надежно обоснован геоло-
гический возраст данного комплекса, который должен иметь историче-
скую связь с предыдущим и последующим комплексами (Руководство
по изучению.., 1987. С. 165).
В северной части Евразии (примерно соответствующей террито-
рии бывшего СССР) для плейстоцена (в современном его объеме, вклю-
чая эоплейстоцен и плейстоцен 1980-х гг. в советской стратиграфиче-
ской схеме) выделено несколько основных фаунистических комплек-
сов: одесский, таманский, тираспольский, сингильский, хазарский
и верхнепалеолитический (Вангенгейм, 1982. С. 271–283). В их соста-
ве одной из самых важных групп животных является отряд хоботных
(включает слонов, мастодонтов и мамонтов; представители двух по-
следних родов и семейств вымерли). Изменения формы, размеров и ви-
да жевательной поверхности зубов ископаемых слонов в течение по-
следних 2–3 млн лет (рис. 2.3.6) дали возможность проводить расчлене-
ние отложений с достаточной степенью детальности. Таким образом,
ископаемая фауна крупных млекопитающих имеет важное страти-
графическое значение.
Как и в случае с мелкими млекопитающими, процесс образова-
ния ископаемых сообществ крупных животных определяется тафо-
номическими закономерностями. Наиболее часто костные остатки
залегают в аллювиальных отложениях, в осадках озер и болот, на стоян-
ках древнего человека. Необходимо помнить, что многие представители
фауны крупных млекопитающих совершали (и совершают) сезонные
миграции из одной географической зоны в другую, и находка таких ви-
дов на определенной территории может не иметь экологического значе-
ния (как, например, в случае с северным оленем).
В строении кости крупных млекопитающих выделяется несколько
типов костной ткани (рис. 2.3.7): 1) плотная компактная ткань (покрыва-
ет кость сверху, а также составляет основную часть окончаний (эпифи-
зов) длинных (или трубчатых) костей); к последним относятся: бедрен-
ная, большеберцовая и малоберцовая кости; плечевая, локтевая и луче-
вая кости; пястные и плюсневые кости; фаланги пальцев; 2) губчатая
ткань, более рыхлая, чем плотная ткань; имеет ячеистое строение; со-
115
ставляет основу плоских и губчатых (коротких) костей: свода черепа,

тазовых костей, грудины, лопаток, ребер, костей запястья и предплюс-
ны; 3) костный мозг (мягкая ткань, заполняющая внутренние полости
костей).
Рис. 2.3.6. Вид жевательной поверхности коренных зубов ископаемых и современных

слонов (Руководство по изучению.., 1987. С. 170; с изменениями) (масштаб
приблизительный). 1 – мастодонт Борзона (Mastodon borzoni); 2 – овернский мастодонт
(Anancus arvernensis); 3 – плосколобый слон (Protelephas planifrons); 4 – слон Громова
(Archidiscodon gromovi); 5 – южный слон (Archidiscodon medidionalis); 6 – трогонтериевый
слон (Mammuthus trogontherii); 7 – шерстистый мамонт (Mammuthus primigenius); 8 – лесной
слон (Palaeoloxodon antiquis); 9 – современный индийский слон (Elephas indicus);
10 – современный азиатский слон (Loxodonta africana)
В археозоологии используется несколько количественных пара-

метров при анализе костных остатков: 1) общее количество костей и
их фрагментов; 2) количество неопределимых костей; 3) количество
определимых костей (number of identified specimens, NISP); 4) мини-
мальное количество особей. Важным показателем активности челове-
ка является также частота встречаемости скелетных элементов (по-
звонков, ребер, длинных костей и т.д.).
116
Рис. 2.3.7. Общее строение кости крупного млекопитающего

(Price, Burton, 2011. P. 50; с изменениями)
Кости крупных млекопитающих, находимые на стоянках древнего

человека, часто несут на себе следы разделки человеком (cutmarks),
выглядящих как царапины на поверхности кости (рис. 2.3.8). Анализ
порезов позволяет получить информацию о способах охоты и утилиза-
ции животных (Reitz, Wing, 1999. P. 128–131). Следы других воздей-
ствий человека на кости и зубы млекопитающих (варки, жарки на горя-
чих камнях и т.п.) также важны для геоархеологии, и их анализ дает
возможность углубленно изучать стратегию жизнеобеспечения древнего
человека (см., например: Turner et al., 2013).
Рис. 2.3.8. Порезы на плюсневых костях животных, нанесенные человеком

при разделке туши: 1 – благородный олень; 2 – косуля
(Reitz, Wing, 1999. P. 129; с изменениями) (масштаб приблизительный)
117
Важным параметром для геоархеологии является сезонность до-

бычи животных. Для ее определения чаще всего используют те части
скелета, которые имеют структуры роста, например, цемент зубов (Кле-
везаль, 2007). Определение пола и возраста крупных млекопитающих
дает возможность выявить черты охоты древнего человека, а также спо-
собы содержания и утилизации домашних животных. Для этого исполь-
зуются в основном данные о зарастании скелетных швов, последова-
тельности прорезания зубов и степени изношенности зубной эмали
(Reitz, Wing, 1999. P. 159–169).
Помимо прямого употребления животных в пищу, кости и другие
остатки (бивни и рога) крупных млекопитающих (особенно так называ-
емой мегафауны, с весом не менее 44 кг; Martin, 1984; Owen-Smith,
1999) иногда использовались древним человеком для сооружения жи-
лищ и укрытий (см., например: Soffer, 2003). Согласно наиболее усто-
явшимся взглядам, кости и другие остатки крупнейших представителей
мегафауны (главным образом шерстистого мамонта Mammuthus primi-
genius) собирались человеком в местах концентрации умерших есте-
ственным образом животных, а не были результатом широкомасштаб-
ной охоты (Soffer, 1993; Nikolskiy et al., 2011; Pitulko, Nikolskiy, 2012;
Никольский, Питулько, 2013; Nikolskiy, Pitulko, 2013), хотя для позднего
палеолита (24–12 тыс. л. н.) существуют противоположные точки зре-
ния (см., например: Аникович, Анисюткин, 2001).
Важным аспектом археозоологии является изучение домашних
животных и процесса доместикации. Для этого используется набор
морфологических параметров, отделяющих диких животных от домаш-
них (Reitz, Wing, 1999. P. 287–297), а в последние 10–15 лет – данные по
ДНК (Larson et al., 2007, 2010; Larson, Burger, 2013; Frantz et al., 2016).
Основными домашними животными являются собака, свинья, овца, ко-
за, корова, лошадь, кошка, северный олень, а также ряд других млеко-
питающих и птиц (Reitz, Wing, 1999. P. 282–283; cм. также: Larson et al.,
2014). В настоящее время активно развивается методика геометриче-
ской морфометрии (geometric morphometrics, GMM), тесно связанная с
изучением доместикации (Owen et al., 2014; Evin et al., 2015, 2016). Об-
щий обзор состояния дел с исследованием процесса появления домаш-
них животных в Евразии можно найти в сборнике под редакцией
С. Колледж и др. (Colledge et al., 2013).
Показать сложность изучения доместикации животных можно на
примере самого древнего «друга человека» – собаки. В течение долгого
времени считалось, что первые собаки появились в финальном палеоли-
118
те и мезолите Ближнего Востока и Европы (15–10 тыс. л. н.); свидетель-

ством процесса одомашнивания принимались небольшие изменения,
связанные с укорочением морды, «скучиванием» зубов, более крутым
профилем черепа от орбиты глаз к носу (см., например: Clutton-Brock,
1995). В дальнейшем ряд исследователей сделал выводы о том, что пер-
вые шаги в процессе доместикация дикого предка собаки – волка (Canis
lupus) – имели место гораздо раньше: от 17 тыс. л. н. (Sablin,
Khlopachev, 2002) вплоть до 36 тыс. л. н. (Germonpré et al., 2009, 2012).
Появились также данные о собакоподобном существе на Алтае возрас-
том около 33 тыс. лет (Ovodov et al., 2011; Druzhkova et al., 2013; Thal-
mann et al., 2013). Детальный анализ имеющихся данных показал, что
сегодня ответить однозначно на вопрос «Являются ли каниды (собако-
подобные животные) старше 15 тыс. лет ранними представителями
одомашненных волков?» невозможно. Причина этого состоит в том, что
нам еще очень мало известно о морфологии и ДНК плейстоценовых
волков (от которых, в конце концов, и произошли собаки Евразии). По-
сле обсуждения ситуации (Crockford, Kuzmin, 2012; Larson et al., 2012;
Boudadi-Maligne, Escarguel, 2014; Drake et al., 2015) работы по изучению
древнейших собак продолжились (Frantz et al., 2016).
Отбор остатков крупных млекопитающих из археологических па-
мятников не представляет особых трудностей, и ничем принципиально
не отличается от процедуры сбора мелких животных. Обычно просеи-
вание отложений не требуется, поскольку кости и зубы крупных млеко-
питающих легко видны (как правило) невооруженным взглядом. Необ-
ходимо по возможности собирать все кости и их фрагменты для после-
дующего детального археозоологического анализа; в противном случае
теряется значительный объем информации.
Поскольку литература по археозоологии крайне многочисленна и
разнообразна, ниже приводятся лишь отдельные примеры применения
методов палеонтологии к изучению остатков животных на археологиче-
ских памятниках.
Исследования методами естественных наук (биологии, палеонто-
логии, четвертичной геологии) многочисленных остатков раковин
моллюсков, употреблявшихся в пищу прибрежными обитателями
Дальнего Востока (Япония, Россия, Корея) (Ларичев, 1978; Джалл и
др., 1994; Алексеева и др., 1999; Кузьмин, 2005а; Akazawa, 1981;
Suzuki, 1986; Komoto, 1997), дало возможность установить главные
промысловые виды беспозвоночных, а также основной сезон их сбора
(Koike, 1986).
119
Для изучения сезонности вылова рыбы на мезолитических «рако-

винных кучах» небольшого острова Оронсей (Гебридские острова, Ве-
ликобритания) были изучены отолиты сайды (Pollachius virens). Удалось
выяснить, что у некоторых оставивших «раковинные кучи» людей ры-
боловный промысел осуществлялся с конца июня до конца августа, то-
гда как на других объектах – с начала сентября до конца ноября или
конца декабря (Mellars, Wilkinson, 1980; Wheeler, Jones, 1989. Р. 158–
159). В России, к сожалению, изучение остатков рыб из археологиче-
ских памятников идет достаточно медленными темпами (см. обзор:
Цепкин, Соколов, 1990).
Н.М. Ермолова (1978) провела детальный анализ ископаемых
остатков крупных млекопитающих на ряде стоянок палеолита, мезолита
и неолита в долинах рек Ангары и Енисея. Полученные данные были
использованы для реконструкции природной среды второй половины
позднего плейстоцена на юге Сибири, а также для выяснения охотничь-
их стратегий обитателей региона в каменном веке. Так, было определе-
но, что в эпоху палеолита основным объектом охоты был северный
олень (Rangifer tarandus), а в мезолите – косуля (Capreolus pygargus).
Л.Г. Динесман с соавторами (Динесман и др., 1996) выяснили, ка-
кие животные и в каком количестве добывались носителями древнеэс-
кимосских культур Чукотки за последние 2 тыс. лет. Было установлено,
что древние эскимосы охотились на 8 видов морских и 4 вида сухопут-
ных млекопитающих, 47 видов птиц. Обитатели стоянок постоянно до-
бывали таких крупных животных, как серый кит (Eschrichtius gibbosus)
и гренландский кит (Balaena mysticetus), достигающих веса от 35 до 75–
150 тыс. кг; морж (Odobenus rosmarus) (весом до 1 500–2 000 кг), а так-
же нерпу и тюленей.
А.К. Каспаров (2006) исследовал состав дикой промысловой фау-
ны и домашних животных южного Туркменистана и сопредельных ре-
гионов в неолите – железном веке. В частности, была установлена стра-
тегия использования в пищу домашних видов (мясное и молочное жи-
вотноводство), в том числе сезонность забоя животных. П.А. Косинцев
с коллегами (Косинцев и др., 2013) изучил кости лошадей на ряде стоя-
нок Зауралья, Западной Сибири и северного Казахстана. Было показано,
что в голоцене население охотилось на дикую лошадь – тарпана (Equus
ferus). П.А. Косинцев (1988) обобщил данные по археозоологии голоце-
на юга Западной Сибири и Урала.
В сборнике статей, посвященном столетию со дня рождения вы-
дающегося советского археозоолога В.И. Цалкина (Новейшие археозоо-
120
логические.., 2003), представлен ряд обзорных работ по применению

археозоологического метода на территории России (Антипина, 2003;
Карху и др., 2003; Косинцев, 2003). В монографическом сборнике «The
Origins and Spread of Domestic Animals in Southwest Asia and Europe»
(Colledge et al., 2013) отражены результаты работ по крупномасштабно-
му проекту (выполнялся в 2007–2011 г.), посвященному изучению ар-
хеозоологии памятников мезолита и раннего неолита Леванта, Малой
Азии и Европы.
Археологи часто используют в своих работах результаты археозо-
ологических исследований, что позволяет им более надежно установить
отрасли древней экономики, чем по типологии каменных и костяных
орудий (см., например: Рыболовство и морской.., 1991; Жилин, 2004).
2.4. Палеоботаника (палинология, палеокарпология,

диатомовый метод)
Данное направление имеет дело с ископаемыми остатками расте-

ний, которые изучаются в палеонтологических и палеогеографических
целях уже более 100 лет. Это фрагменты тканей, плодов и семян, иногда
видимые невооруженным глазом; пыльца и споры, для изучения кото-
рых необходим микроскоп. В англоязычной литературе подобные рабо-
ты объединяются в направление, называемое палеоботаника (paleobot-
any) или палеоэтноботаника (paleoenthnobotany) (Pearsall, 2000); суще-
ствует также термин археоботаника (archaeobotany).
Палеоботанические исследования можно разделить на несколько
основных направлений: палинология (от греч. paline – тонкая пыль и
logos – слово, учение) – изучение ископаемых спор и пыльцы; па-
леокарпология (от греч. palaios – древний и karpos – плод) – исследо-
вание плодов и семян; диатомовый анализ, имеющий дело с ископае-
мыми остатками диатомовых водорослей. Микроскопические кремне-
вые остатки растений – фитолиты – также являются объектами палео-
ботанического анализа (в основном с 1970-х гг.; Pearsall, 2000. P. 395–
399). В некоторых случаях изучается ботанический состав торфа (отло-
жений, сформированных из остатков растений, не подвергнувшихся
полному разложению); применяется палеоксилологический (от греч.
palaios – древний и xylon – дерево) метод – анализ ископаемой древеси-
ны (включая обугленные остатки). Начиная с 1980-х гг. проводятся
успешные работы по определению ботанического состава крахмали-
121
стых остатков (starch remains) растительной массы на орудиях труда,

связанных с собирательством и обработкой растений (главным образом,
на зернотерках) (Pearsall, 2000. P. 178–182; см. также: Piperno et al.,
2000, 2004; Revedin et al., 2010).
До попадания в рыхлые отложения (т.е. захоронения в осадках)
основная растительная масса разрушается на поверхности, и в ископае-
мое состояние переходят лишь ее некоторые компоненты, представлен-
ные наиболее прочными частями (в основном пыльцой и спорами). Па-
леоботанический анализ позволяет реконструировать растительный по-
кров прошлых геологических эпох и их климатические условия, а также
проводить стратиграфическое расчленение отложений плейстоцена и
голоцена.
Как и изучение фауны ископаемых животных (см. § 2.3), палеобо-
таника является отдельным направлением палеонтологии на стыке гео-
логии и ботаники, и ее применение в геоархеологии под силу только
квалифицированным специалистам. Общие сведения, касающиеся па-
леоботанических методов, можно найти в соответствующих руковод-
ствах (Руководство по изучению.., 1987, 2000; Комплексные биострати-
графические.., 1987; Алешинская и др., 1991; Методы палеогеографиче-
ских.., 2010; Методы наук о Земле и человеке.., 2012).
Из разделов палеоботаники наибольшее распространение получи-
ла палинология. Это объясняется тем, что в плейстоценовых отложе-
ниях часто присутствуют ископаемые пыльца и споры. Пыльца и спо-
ры – это микроскопические образования, служащие для размножения
растений; пыльца образуется во время цветения у голосемянных (в ос-
новном у хвойных пород деревьев) и покрытосемянных (цветковых)
растений (главным образом, у лиственных пород деревьев и кустарни-
ков, а также у травянистой растительности), споры – у высших споро-
вых растений (в основном у мхов, папоротников, хвощей и плаунов).
Размеры пыльцевых зерен и спор очень невелики – около 10–200 мик-
рон (1 микрон = 0,001 мм). Строение наружной оболочки, состоящей из
устойчивых к разрушению высокомолекулярных веществ (полленина и
пропетина), чрезвычайно разнообразно (рис. 2.4.1), что позволяет под
микроскопом определять до семейства и рода ископаемые пыльцу и
споры. В качестве опорной коллекции используются пыльца и споры
современных растений, собранные с конкретных видов.
Образуемые ежегодно растениями в большом количестве пыльца
и споры рассеиваются в воздухе, переносятся водой и ветром, а затем
попадают на поверхность суши, на дно рек, озер, морей и океанов; часть
122
их переходит в ископаемое состояние (процесс фоссилизации). При по-

падании микроскопических растительных остатков в современные от-
ложения образуются субфоссильные (их также называют рецентные и
современные) спектры. Извлеченные из четвертичных осадков комплек-
сы пыльцы и спор называются ископаемыми спектрами. Для правильной
интерпретации ископаемых спектров проводится специальное изучение
современного спорово-пыльцевого «дождя» (путем установки уловителей
летучих пыльцы и спор в типичных природных обстановках – в лесу, на
лугу, пашне, опушке леса, в степи, лесотундре и т.п.).
Рис. 2.4.1. Морфологическое разнообразие пыльцы и спор

(Руководство по изучению.., 1987. С. 143; с изменениями). А – пыльца древесных пород
(1 – сосны; 2 – березы; 3 – ольхи); Б – пыльца травянистых растений
(4 – злаков (Gramineae); 5 – полыни (Artemisia); 6 – маревых (Chenopodiaceae));
В – споры (7 – сфагновых мхов (Sphagnales); 8 – плаунов (Lycopodium);
9 – папоротников (Polypodiaceae))
Понятие спектр – важнейшее в палинологии; оно означает «сово-

купность пыльцы и спор, как выпадающих на поверхность, так и обна-
руживаемых в ископаемом состоянии, выраженная в виде процентных
соотношений» (Руководство по изучению.., 1987. С. 143). Знание совре-
менных спектров необходимо для того, чтобы определить, как в составе
пыльцы и спор отражается сегодняшняя растительность. Ископаемые
123
спектры дают возможность реконструировать растительность, а также

климат прошедших времен.
Процесс формирования спорово-пыльцевых спектров чрезвычай-
но сложен и зависит от ряда факторов (геолого-геоморфологического,
геохимического, климатического, биологического и др.). Важнейшим
обстоятельством является то, что еще до перехода в ископаемое состоя-
ние пыльца и споры переносятся ветром на различные расстояния в за-
висимости от типа растений. Так, пыльца сосны (род Pinus) может пе-
ремещаться на десятки и сотни километров, в том числе в безлесные
регионы (тундра, арктическая пустыня, современные ледники Арктики).
Пыльца других древесных пород – ели (Picea), березы (Betula), ольхи
(Alnus) – переносится ветром на сравнительно небольшие расстояния
(километры и первые десятки километров). Пыльца пихты (Abies), дуба
(Quercus), липы (Tilia), вяза (Ulmus), граба (Carpinus) и других широко-
лиственных пород, а также большинства кустарников и травянистых
растений, споры мхов и папоротников оседают в непосредственной бли-
зости от продуцирующих их растений. Следует также иметь в виду, что
пыльца и споры переносятся текучими водами (в Сибири – с юга на
север).
Таким образом, при интерпретации спорово-пыльцевых спектров
обязательно учитывается степень перемещения микрофоссилий. Дру-
гой важной составляющей анализа спектров является учет продуктив-
ности различных видов растительности, поскольку известно, что она
изменяется в значительных пределах (Руководство по изучению.., 1987.
С. 145). Наконец, пыльца некоторых видов (например, лиственницы
(Larix)) плохо сохраняется в ископаемом состоянии, и присутствие
даже единичных зерен лиственницы говорит о ее значительном распро-
странении. Необходимо также учитывать возможность переотложения
пыльцы и спор геологическими процессами (эрозия, транспортиров-
ка) из древних осадков в более молодые.
Формирование спорово-пыльцевых спектров в отложениях раз-
личного генезиса имеет свои особенности. Так, в аллювиальных осад-
ках происходит некое усреднение состава спектров, которые отражают
растительность водосборного бассейна реки в целом, не выходя за пре-
делы первых километров и десятков километров от места опробования.
В болотных отложениях и осадках небольших озер формируются спек-
тры, характерные для ближайшего окружения водоема или болота.
В спектрах отложений больших озер находит отражение состав расти-
тельности значительного по размеру региона. Осадки озер и болот яв-
124
ляются наиболее перспективными в плане проведения палинологиче-

ского анализа.
Помимо преимуществ палинологического метода перед другими
палеоботаническими анализами (определяемых, как правило, широкой
распространенностью пыльцы и спор в отложениях плейстоцена и го-
лоцена), необходимо отметить и его недостатки. Так, практически не-
возможно определить пыльцу и споры до вида (чаще всего – на уровне
семейства и рода); спорово-пыльцевые спектры не всегда адекватны со-
ставу произраставшей в прошлом растительности; в некоторых случаях
бывает трудно оценить роль дальнего заноса пыльцы и степень ее пе-
реотложения, особенно из отложений ближайшего по времени климати-
ческого цикла. Современная палинология учитывает эти осложнения;
для оценки степени достоверности получаемых реконструкций необхо-
дима проверка независимыми методами.
Для проведения палинологического анализа нужно выделить ис-
копаемые остатки из рыхлых осадков; эта работа проводится в специа-
лизированной лаборатории. Сначала отложения освобождают от карбо-
натов (путем обработки раствором соляной кислоты) и растворимой ор-
ганики (с помощью раствора щелочи). Далее проводится фракциониро-
вание в тяжелой жидкости (йодистом кадмии; удельный вес 1,8–
2,3 г/см3). Затем производится центрифугирование (с очень высокой
скоростью вращения); при этом менее плотные органические остатки
(включая пыльцу и споры) всплывают на поверхность, а часть мине-
ральных частиц, имеющих больший удельный вес, погружается на дно
емкости. Выделенные микрофоссилии анализируются с помощью био-
логического микроскопа при 100–400-кратном увеличении.
Результатом спорово-пыльцевого анализа являются списки опре-
деленных специалистом микрофоссилий, которые чаще всего представ-
ляются графически в виде диаграммы (рис. 2.4.2). На ней в левой части
приводится схематическая колонка отложений, из которых получены
палинологические данные. Процентный состав спорово-пыльцевого
спектра дается по семействам и родам для каждой группы растительно-
сти (пыльца деревьев; пыльца кустарников и трав; споры и др.).
Итог палинологического анализа – реконструкция зонального
типа растительности (в соответствии с классификацией географиче-
ских поясов и зон Земли; см. Географический энциклопедический..,
1988. С. 108) и климатических условий времени накопления изучае-
мых отложений. Для этого используются сравнение полученных в ходе
анализа спорово-пыльцевых спектров с современными данными для
125
конкретного региона и выявление степеней сходства или отличия иско-

паемых спектров от рецентных (в том числе с помощью математических
методов) (Климанов, 1976, 1994; Букреева и др., 1986). Внутри диа-
граммы проводится выделение сравнительно однородных по составу
спектров отрезков (так называемых климатостратиграфических еди-
ниц; см. Методы палеогеографических.., 2010. С. 94), отвечающих
опробованным отложениям; их чередование свидетельствует об измене-
нии состава растительности и климата. Самыми дробными климато-
стратиграфическими единицами являются фазы и подфазы, характери-
зующие зональные особенности палеофитоценозов (от греч. palaios –
древний и phyton – растение и koinos – общий), т.е. совокупности расте-
ний на однородной территории (Щукин, 1980. С. 471). Им на спорово-
пыльцевых диаграммах отвечают палинозоны и субпалинозоны.
С учетом состава современных спектров можно реконструировать тип
растительности и условия ее существования для каждой из палинозон.
Рис. 2.4.2. Пример спорово-пыльцевой диаграммы (Руководство по изучению.., 1976. С. 208;

с изменениями). 1 – содержание пыльцы древесных пород; 2 – содержание пыльцы
травянистых растений; 3 – содержание спор
По составу спорово-пыльцевых спектров можно проводить каче-

ственную реконструкцию климатических условий с относительной
оценкой «теплее современного» или «холоднее современного». Развитие
математических методов в геологии и биологии дало возможность по-
лучать количественные параметры древних климатов с определением
среднегодовых температур и количества осадков (Методы палеогеогра-
фических.., 2010. С. 81–84).
126
По палинологическим данным возможно выделить похолодания и

потепления, которые являются инструментом корреляции при изучении
изменений природной среды. Детальное изложение процедуры интер-
претации спорово-пыльцевых данных можно найти в соответствующих
источниках (Руководство по изучению.., 1976. С. 210–215; Методы па-
леогеографических.., 2010. С. 70–97).
В настоящее время выработаны методические приемы получения,
обработки и интерпретации палеоботанических данных для археологи-
ческих целей (Лебедева, 2008; Спиридонова и др., 2008. С. 6–20;
Pearsall, 2000). Наиболее оптимальным в методическом плане является
изучение разрезов отложений как самого археологического объекта, так
и осадков в непосредственной близости от него с последующей корре-
ляцией полученных данных (Левковская, 1987; Göransson, 1988). Одна-
ко такая «идеальная» схема далеко не всегда может быть реализована,
так как в ряде регионов трудно найти достаточно полные разрезы отло-
жений. В этом случае основным объектом палинологических иссле-
дований становится культурный слой древнего поселения (Федорова,
1958, 1965; Левковская, 1977; Ефимова, Малолетко, 1980; Гунова, Крен-
ке, 1985; Верховская, Кундышев, 1996; Верховская и др., 1996 и др.).
Специфика изучения палиноспектров археологических памят-
ников состоит в том, что надежные спорово-пыльцевые данные могут быть
получены из отложений, которые накапливались непосредственно во
время обитания человека – как правило, это должен быть достаточно
мощный культурный слой. Моменту обитания человека также отвечают
отложения пола полуподземного жилища (но не его заполнение!).
Отбор образцов на спорово-пыльцевой анализ проводится сле-
дующим образом. На предназначенном для изучения разрезе четвертич-
ных отложений или археологическом памятнике делается зачистка (на
глубину не менее 30–50 см) обнажения от верха до подстилающих от-
ложений (или до уреза воды в реке), из которой отбираются (обычно с
интервалом в 20–30 см, а в некоторых случаях – 5–10 см) пробы осадка
весом около 100–200 г каждая. Отбор должен проводиться специальным
инструментом (ножом, совком), который для каждого последующего
образца должен быть очищен от отложений предыдущей пробы; для
этого инструмент нужно вымыть водой и насухо протереть. Для предот-
вращения загрязнения зачищенной стенки обнажения осадком, который
сыпется сверху вниз во время взятия проб, рекомендуется проводить
отбор снизу вверх по разрезу, предварительно отметив на стенке ин-
тервалы глубин, откуда будут взяты образцы.
127
Собранные образцы упаковываются в плотную бумагу (типа

крафт) или полиэтиленовые пакеты; если осадок является влажным,
пробы необходимо вскоре после отбора просушить до улетучивания
влаги (при этом исключив попадание в пробу пыльцы и спор из возду-
ха). Нельзя допускать появления в образце плесени или других по-
добных образований. Непосредственно после упаковки пробы в пакет
нужно сделать на нем запись об объекте исследования, глубине отбора,
а при необходимости – раскопе и квадрате, где взята проба. Желательно
также перед упаковкой вложить внутрь образца этикетку, написанную
карандашом (которая, в свою очередь, должна быть помещена в поли-
этиленовый пакет, предохраняющий бумагу от гниения), с указанием
тех же параметров объекта, что и на поверхности пакета. Необходимо
также дать в полевом дневнике краткое описание растительности в рай-
оне взятия проб. Обязательным является полевое описание отложений
изученного разреза, которое прилагается к пробам (см. детали: Руковод-
ство по изучению.., 1987. С. 16–23).
Палеокарпологический метод также широко применяется в гео-
археологии. В англоязычной литературе часто используются термины
plant macrofossils (растительные макрофоссилии) и plant macrore-
mains (растительные макроостатки). Преимуществами этого метода яв-
ляется то, что ископаемые плоды и семена можно определить до вида и
подвида; семена и плоды соответствуют одному сезону или году; пере-
нос карпоидов от места их образования крайне невелик. Главный недо-
статок палеокарпологического исследования – невысокая степень со-
хранности карпоидов в четвертичных отложениях и культурных слоях
по сравнению с микрофоссилиями (пыльцой и спорами). Особенно ши-
роко палеокарпологический метод используется при изучении древнего
земледелия и собирательства растений (Zohary, Hopf, 1994).
Обычно в ископаемом состоянии (особенно на археологических
объектах) хорошо сохраняются обугленные остатки плодов и семян рас-
тений (рис. 2.4.3). В органогенных осадках (торфяники), аллювии и озер-
ных отложениях можно обнаружить и необугленные растительные остат-
ки. Для идентификации рода и вида карпоидов используются коллекции
современных образцов. Методика палеокарпологических исследований
изложена в ряде руководств (Комплексные биостратиграфические.., 1987;
Руководство по изучению.., 2000; Лебедева, 2009; Pearsall, 2000).
Важнейшими составляющими палеокарпологических работ явля-
ются поиск и получение фактического материала, поскольку карпоиды
часто не видны невооруженным глазом. Для этого разработана методика
128
обогащения образцов; наиболее эффективна флотация (т.е. концентра-

ция) отложений культурного слоя водой. Удельный вес ископаемых пло-
дов и семян составляет 0,3–0,6 г/см3, поэтому они всплывают при зама-
чивании в воде (удельный вес 1,0 г/см3). Применяются как ручной, так и
механизированный способы флотации. В первом случае измельченный
осадок пропускается через сито с диаметром ячеек 0,2 мм, и получен-
ные органические остатки после просушки собираются для дальнейше-
го просмотра в лаборатории. Во втором случае необходимо иметь уста-
новку для промывки отложений (рис. 2.4.4); существует несколько раз-
новидностей такой аппаратуры (Pearsall, 2000. P. 19–52).
Рис. 2.4.3. Обугленные зерновки проса обыкновенного (Panicum miliaceum)
Рис. 2.4.4. Принципиальная конструкция установок для флотации отложений.

А – ручной способ; Б – механизированный способ
129
На археологических памятниках наиболее перспективными для

опробования на палеокарпологический анализ являются отложения пола
жилищ и других сооружений; хозяйственные ямы; очаги, зольники и
углисто-золистые прослои; именно на них нужно обращать первооче-
редное внимание. При отсутствии явных признаков данных образова-
ний проводится отбор проб по равномерной сетке квадратов в пределах
раскопа с последующей промывкой. Высокой перспективой обнаруже-
ния растительных остатков обладают стоянки в торфяных отложениях.
Полученный в результате промывки материал поступает в лабора-
торию, где специалист-карполог под бинокулярным микроскопом (с
увеличением до 200 крат) проводит определение плодов и семян.
Палеокарпологический метод является одним из основных спосо-
бов изучения древнего земледелия, поскольку позволяет определять
карпоиды до вида и подвида, что совершенно необходимо для разделе-
ния растений на дикие и культурные разновидности.
Анализ фитолитов в геоархеологии является менее распростра-
ненным, чем палинологический и палеокарпологический методы. Фи-
толит – образование из двуокиси кремния (SiO2), повторяющее строе-
ние клетки растения (Руководство по изучению.., 2000. С. 13–14). Фор-
мы фитолитов специфичны для каждого вида, что позволяет проводить
их диагностику; также важно то, что фитолиты практически не переме-
щаются от места произрастания растений (за исключением переноса
водой). Наиболее перспективно изучение фитолитов в погребенных
почвах. Детали фитолитного анализа и примеры его применения в гео-
археологии можно найти в соответствующих руководствах (Руководство
по изучению.., 2000. С. 12–17; Pearsall, 2000. P. 355–496).
Диатомовый анализ успешно применяется в четвертичной геоло-
гии уже более 100 лет. Его объектом являются диатомовые водоросли –
микроскопические одноклеточные низшие растения (размеры от 4 мик-
рон до 2 мм; преимущественно – 20–200 микрон), живущие отдельно
или в виде колоний (рис. 2.4.5). Клетки диатомовых водорослей покры-
ты оболочкой-панцирем из кремнезема, что делает их весьма устойчи-
выми к факторам разрушения. Форма панциря диатомовых чрезвычайно
разнообразна, что позволяет надежно проводить диагностику этого
класса растений до вида.
Диатомовые водоросли обитают в разнообразных обстановках
(практически во всех географических зонах – от Арктики до Антаркти-
ды), главным образом с наличием воды: в океанах, морях, реках, озерах,
прудах, болотах, горячих источниках, болотах, почвах; также в снегах и
130
льдах (Руководство по изучению.., 1987. С. 150). Наиболее перспективны-

ми из континентальных отложений для изучения диатомовым методом яв-
ляются аллювиальные и озерные осадки. Диатомовый анализ хорошо заре-
комендовал себя при изучении генезиса отложений, поскольку диатомовые
водоросли являются чуткими индикаторами среды обитания.
Количество и видовой состав диатомовых тесно связаны со сле-
дующими факторами природной среды: 1) освещение; 2) температура;
3) химический состав воды; 4) циркуляция воды в бассейне. Распреде-
ление диатомовых водорослей в природной среде подчиняется законам
географической зональности, что дает возможность использовать их для
реконструкции условий формирования отложений и климатических па-
раметров среды. Результаты анализа диатомовой флоры обычно выра-
жаются в виде диаграмм, сходных по принципам построения с выше-
приведенной палинологической диаграммой.
Рис. 2.4.5. Общий вид колоний диатомовых водорослей (Руководство по изучению.., 1976.
С. 217; с изменениями) (вид внемасштабный). 1 – бесформенная студенистая; 2 – кустистая;
3 – нитевидная; 4 – звездчатая; 5 – цепочковидная; 6 – лентовидная
Извлечение панциря диатомовых водорослей из отложений во

многом сходно с таковым для пыльцы и спор (Руководство по изуче-
нию.., 1976. С. 224–225); изучаются диатомовые в основном при помо-
131
щи светового микроскопа (увеличение 700–1 000 крат). Отбор образцов

на диатомовый анализ также принципиально не отличается от методики
опробования отложений на спорово-пыльцевой анализ.
Комплекс палеоботанических методов применяется в геоархеоло-
гии как минимум с начала XX в., особенно интенсивно – с 1940-х гг.
(Pearsall, 2000. P. 1–10, 263–270). В качестве примеров использования
методов палеоботаники в геоархеологии можно назвать следующие. Ра-
боты Е.А. Спиридоновой на палеолитических памятниках Костенков-
ской группы, а также на других объектах в бассейне р. Дона (Спиридо-
нова, 1991) были направлены на реконструкцию основных характери-
стик природной среды (растительности и климата) времени обитания
древнего человека в мустьерское время и в позднем палеолите. Много-
летние работы скандинавских палеоботаников позволили получить дан-
ные о природной среде древнего человека в голоцене на юге Фен-
носкандии (Berglund, 1985, 1986, 1988; Göransson, 1986, 1988, 1995).
Палеоботанические методы являются основными при изучении
процесса зарождения и распространения культурных растений, т.е. зем-
леделия (см., например: Исаченко, 2009). Поскольку литература по дан-
ному направлению чрезвычайно обширна, ниже приводятся ссылки на
сводные работы, которые можно принять за основу. В качестве сравни-
тельно свежих обзоров по этой теме можно упомянуть специальный
выпуск журнала «Current Anthropology» (Price, Bar-Yosef, 2011) и сбор-
ник под редакцией С. Колледж и Дж. Конолли (Colledge, Conolly, 2007);
базовым источником является монография Д. Зохари и М. Хопф
(Zohary, Hopf, 1994).
На территории Евразии земледелие появляется в пределах так
называемого Плодородного полумесяца – региона в пределах Ближнего
Востока, богатого водными ресурсами. В этой части Азии проведены
многочисленные исследования доместикации растений на основе па-
леоботанических методов (Moore et al., 2000; Hillman et al., 2001).
Палеоэтноботанические исследования на юге Восточной Европы
и в Средней Азии дали возможность получить исчерпывающую инфор-
мацию о характере древнего земледелия на этих территориях (Лисицы-
на, Прищепенко, 1977; Лисицына, 1978; Harris, 2010). В центральных
районах Русской равнины было проведено исследование средневекового
земледелия (Лебедева, 2005; Алешинская и др., 2008; Спиридонова и
др., 2008). Серия работ посвящена возникновению земледелия на осно-
ве риса и проса в Восточной и Юго-Восточной Азии (Fuller et al., 2009,
2013; Lu et al., 2009; Lee, 2011). Ряд публикаций касается истории появ-
132
ления культурных растений в плейстоцене (около 44–49 тыс. л. н.) в эк-

ваториальной зоне между Евразией и Австралией – на о. Новая Гвинея
(Denham et al., 2003; Summerhayes et al., 2010).
В последние десятилетия для изучения происхождения земледе-
лия используются методы анализа ДНК остатков культурных растений,
находимых на древних поселениях (Brown et al., 2009; Jones et al., 2012;
Larson et al., 2014).
Антропогенные индикаторы были определены при изучении спо-
рово-пыльцевых спектров ряда памятников неолита и палеометалла
Приморья и Приамурья (Кузьмин, Чернюк, 1993, 2000; Kuzmin,
Chernuk, 1995); также сведены воедино данные по древнейшему земле-
делию в Приморье (Кузьмин, 2005а; Kuzmin, 2013).
Показательным в плане демонстрации возможностей палеобота-
нических методов для целей археологии стало изучение мумифициро-
ванных останков так называемого ледяного человека (Ice Man), также
известного как Этци, который был найден в 1991 г. в Альпийских горах
(Dickson et al., 2000; Oeggl et al., 2007). На основании анализа содержи-
мого прямой кишки Этци (Dickson et al., 2000; Holden, 2002) было уста-
новлено, что незадолго до кончины – не более чем за два дня до смер-
ти – он ел пищу, в состав которой входили культурные злаки (пшеница и
овес). Возможно, что зерна были изжарены на горячих камнях, когда в
пищу попали мелкие кусочки угля, найденные в кишечнике Этци (Hold-
en, 2002). Исследование растительных макро- и микроостатков в ки-
шечнике Этци (Oeggl et al., 2007) позволило выяснить, что в течение
последних примерно 33 ч жизни он проделал длинный путь из лесной
зоны (абс. отметки 1 200 м над ур. м. и ниже) в безлесный пояс выше
границы леса (высота около 2 500 м и более) и далее в зону вечных
льдов (выше 3 000 м). На этом основано предположение о том, что спу-
стившийся в долину Этци за 9–12 ч до смерти вступил в конфликт с
населением своей общины и был вынужден бежать в горы, где за 4–7 ч
до кончины он съел пищу из злаков, а затем взобрался в альпийскую
зону, где и скончался (Oeggl et al., 2007. P. 860).
Синтез проведенных в послевоенные годы работ по влиянию
древнего человека на растительность и ландшафты представлен в ряде
обзорных и сводных публикаций (Гуман, Хотинский, 1981; Старкель,
Хотинский, 1985; Berglund, 1986, 1988; Behre, 1988; Behre, Jacomet,
1991; Simmons, 1996).
Диатомовый анализ применяется непосредственно для геоархео-
логических целей реже, чем спорово-пыльцевой и палеокарпологиче-
133
ский (Mannion, 1987; Battarbee, 1988; Jiggins, Cameron, 1999; De la

Fuente, 2002). Обычно с его помощью проводятся определения генезиса
отложений, в которых (или на поверхности которых) залегает культур-
ный слой памятника. Особенно важны такие работы в тех регионах, где
происходили неоднократные изменения уровня моря (например, на по-
бережье Балтийского моря в мезолите и неолите), что непосредственно
влияло на условия обитания древнего человека. Известны также работы,
в которых с помощью диатомового анализа предпринимались попытки
выделить различные источники глины (как местные, так и отдаленные)
для производства керамики, исходя из состава и экологии диатомей, со-
хранившихся в керамическом тесте (Tuji et al., 2014).
2.5. Палеогеографические реконструкции плейстоцена

и голоцена (краткий обзор)
Результатом исследования окружающей среды прошлого является
палеогеографическая реконструкция. В ней находят отражение такие
компоненты природной среды, как: 1) рельеф; 2) конфигурация берего-
вой линии; 3) границы ледниковых покровов; 4) зоны распространения
древней мерзлоты; 5) фауна животных; 6) структура почвенного покро-
ва; 7) основные типы растительности и ландшафтов; 8) палеоклимати-
ческие показатели (среднегодовая температура, годовое количество
осадков). Глобальные реконструкции климата среднего – позднего
плейстоцена и палеоклиматические кривые базируются на изучении
изотопного состава кислорода донных осадков Мирового океана и ледя-
ных кернов Антарктиды и Гренландии (см. § 4.2). Поскольку оледене-
ния и межледниковья были главными природными событиями плейсто-
цена, именно они являются основными объектами воссоздания приро-
дой среды.
Существует ряд глобальных и региональных обзоров по природ-
ной среде и климатам позднего плейстоцена и голоцена Северного по-
лушария (Tarasov et al., 1999a, 1999b, 2000; Hubberten et al., 2004; Man-
gerud et al., 2004; Svendsen et al., 2004). Начиная с 1980-х гг. были опуб-
ликованы сводки по природной среде позднего плейстоцена крупных
регионов Северной Америки и Евразии (Late Quaternary.., 1983a, 1983b,
1984; Природные условия.., 1986; The Quaternary Period.., 2004; Ehlers,
Gibbard, 2004; Ehlers et al., 2011).
В данном параграфе дается базовая информация о палеогеогра-
фических реконструкциях плейстоцена и голоцена, в основном для
134
территории России и Северного полушария. Более детальное знаком-

ство возможно с помощью соответствующей литературы (Развитие
ландшафтов.., 1993; Динамика ландшафтных.., 2002; Эволюция экоси-
стем.., 2008; Палеоклиматы и палеоландшафты.., 2009; Климаты и
ландшафты.., 2010).
Для выяснения глобальных климатических изменений в последние
200–300 тыс. лет используются результаты изучения ледяных кернов
Гренландии (Rassmussen S. et al., 2014) и, в меньшей степени, Антаркти-
ды (Petit et al., 1999). При этом возраст льда основной части керна (древ-
нее 14,5 тыс. лет; см. Вагнер, 2006. С. 425–426) не может быть определен
методами четвертичной хронологии и является расчетным, т.е. установ-
лен на основе модели формирования и растекания материкового ледяного
покрова. Тем не менее палеоклиматические реконструкции для послед-
них 100–130 тыс. лет, основанные на данных по ледникам Гренландии,
широко используются в настоящее время (Dating, Synthesis.., 2014).
По сверхдлинному ледяному керну (длина – 3 623 м) со станции
«Восток» (Антарктида) получены данные по изотопному составу атмо-
сферного кислорода и климату последних 420 тыс. лет (Petit et al., 1999).
Они включают четыре полных ледниковых – межледниковых цикла
(рис. 2.5.1). Разница средних температур между ледниковыми и меж-
ледниковыми эпохами для центральной Антарктиды составляет 8–12С.
Голоцен (последние 11,5 тыс. лет) выступает как уникальная эпоха от-
носительной стабильности климата; в более раннее время температура
воздуха значительно изменялась каждые несколько тысяч лет
(рис. 2.5.1). Выводы по керну станции «Восток» согласуются с резуль-
татами изотопно-кислородного анализа океанических осадков.
На основе данных по изотопному составу кислорода морских ор-
ганизмов (раковин фораминифер; см. § 4.2) составлены палеоклимати-
ческие (точнее, палеогляциологические) кривые, отражающие глобаль-
ные изменения климата. В настоящее время в качестве стандартных
признаны и широко используются шкалы, составленные Ф. Бассино с
соавторами (Bassinot et al., 1994), и Л. Лисеки и М. Раймо (Lisiecki,
Raymo, 2005). В силу методических ограничений для плейстоцена изо-
топно-кислородный метод используется как климатостратиграфический
(Методы палеогеографических.., 2010. С. 277–280). На основании хро-
нологических данных для конкретных объектов (разрезов отложений,
археологических памятников и т.п.) геологи-четвертичники и геоархео-
логи проводят корреляцию изучаемых ими образований с изотопно-
кислородной кривой (см., например: Fu et al., 2014).
135
Рис. 2.5.1. Изотопно-кислородные и палеотемпературные данные ледяного керна станции

«Восток» (Petit et al., 1999; с изменениями). А – вариации изотопов кислорода;
Б – палеогляциологическая кривая (Bassinot et al., 1994) (цифры курсивом обозначают
некоторые изотопные стадии и подстадии); В – изотопная палеотемпературная кривая
Начиная с 1970-х гг. (Shackleton, Opdyke, 1973; Martinson et al.,

1987) изотопно-кислородные данные по раковинам фораминифер из
глубоководных осадков Мирового океана широко используются для ре-
конструкции глобальных изменений климата Земли (Bradley, 1999; Ваг-
нер, 2006. С. 432–436; см. также § 2.2). В настоящее время выделены
основные ледниковые и межледниковые эпохи для последних 300–
400 тыс. лет (рис. 2.5.1).
Необходимо иметь в виду, что для глубоководных отложений су-
ществует очень мало прямых определений возраста; в качестве репера
обычно используется граница палеомагнитных эпох Брюнес и Матуяма,
датируемая около 780 тыс. л. н. Возраст собственно изотопно-кисло-
родных стадий является расчетным, исходя из астрономической тео-
рии климата (Вагнер, 2006. С. 427–431).
Реализация программы SPECMAP в 1970-х гг. (Imbrie et al., 1984;
Pisias et al., 1984) привела к созданию глобальной палеоклиматической
кривой для последних 250–300 тыс. лет (рис. 2.5.2). Впоследствии была
предпринята попытка уточнить ее хронологию (Thomson, Goldstein,
2006) на основе корреляции пиков климатических событий с колебания-
ми уровня Мирового океана, датированными урановыми методами
(см. § 3.2). Исследование показало, что возраст основных палеоклиматиче-
ских событий в целом хорошо согласуется с независимыми данными по
изменениям уровня океана, которые также отражают глобальный климат.
136
Рис. 2.5.2. Кривые SPECMAP (А; цифрами обозначены изотопно-кислородные стадии

и подстадии) и изменений уровня Мирового океана (Б) (Thomson, Goldstein, 2006;
с изменениями). Х-1, Х-3, Х-11 – события Хайнриха.
Ледниковые эпохи показаны серой заливкой
Следует обратить внимание на выделенные на кривой изменений

уровня океана так называемые события Хайнриха (Heinrich events)
(рис. 2.5.2). Под ними понимаются эпизоды, когда в результате усиления
сброса айсбергов из Лаврентийского ледникового щита Северной Амери-
ки в Атлантический океан в донных осадках глубоководных впадин обра-
зуются прослои грубого материала. Эти события хорошо коррелируются
с пиками на гренландских изотопно-кислородных кривых; для последних
40 тыс. лет их выявлено не менее 13 (Bradley, 1999. P. 261–268).
В 1970–1990-х гг. проводились работы по моделированию климата
последних 20–25 тыс. лет (программы CLIMAP и COHMAP; Global
Climates.., 1993), включая время максимума последнего оледенения
(Last Glacial Maximum, LGM), датировавшегося тогда около 18–20 тыс. л. н.
которое было сильнейшим за последние 130 тыс. лет похолоданием.
В настоящее время хронологические рамки этого события несколько
расширены; принято, что максимум оледенения датируется около 22–
16 тыс. радиоуглеродных лет назад, или 26–19 тыс. календарных лет
137
назад (Clark et al., 2009). Результаты моделирования достаточно хорошо

соответствуют имеющимся фактическим данным (Webb et al., 1993).
Рис. 2.5.3. Границы Каспийского моря в плейстоцене (Леонтьев и др., 1977; с изменениями;
Свиточ, 2003). 1 – современная береговая линия; 2 – береговая линия водоема во время ре-
грессий; 3 – граница максимальной трансгрессии в плейстоцене (апшеронское время,
около 1 млн л. н.); 4 – граница позднехвалынской трансгрессии
(там, где она отличается от апшеронской) (около 12–18 тыс. л. н.)
Помимо глобальных климатических событий, исследователи про-

водят реконструкции отдельных компонентов природной среды – бере-
говой линии океанов, морей и крупных озер; растительности на опреде-
ленные хронологические срезы; состава фауны животных и др.
В качестве примера реконструкции контуров побережий можно
привести Каспийское море. Его очертания в плейстоцене сильно изменя-
лись; в максимальную фазу (нижний плейстоцен; схемы 2009 г., см. § 2.2,
рис. 2.5.3) размеры сильно превосходили современные. В конце позднего
плейстоцена (позднехвалынское время) акватория Каспия также превы-
шала сегодняшнюю. Во время понижения уровня (регрессий) размеры
озера были существенно меньше тех, что мы имеем в наши дни.
138
Изменения уровня Мирового океана и его морей являются

важной составляющей палеогеографических реконструкций позд-
него плейстоцена и голоцена. Для более ранних отрезков четвертично-
го периода существует небольшое количество надежных кривых коле-
баний уровня океана (см. рис. 2.5.2), поскольку затруднительно опреде-
лить возраст индикаторов древних береговых линий – пляжевых осад-
ков, кораллов и т.п. Для конца позднего плейстоцена и голоцена схемы
2009 г. известно большое количество реконструкций, начиная с 1960-х гг.
(см., например: Комплексное изучение.., 1995).
В качестве примеров реконструкции растительности можно
привести данные по территории бывшего СССР (Динамика ланд-
шафтных.., 2002. С. 64–105). Наиболее показательны хронологические
срезы времени максимума последнего оледенения (фото 4) и клима-
тического оптимума голоцена (фото 5).
Фото 4. Палеогеографическая реконструкция максимума последнего оледенения

на территории бывшего СССР (Динамика ландшафтных.., 2002; с изменениями).
1 – ледниковые щиты и шапки; 2 – горные ледники; 3 – тундровые ландшафты:
а – перигляциально-тундровая зона, б – горные тундры; 4 – перигляциальная степь;
5 – бореальная растительность; 6 – степная зона: а – равнинные степи, б – горные степи;
7 – неморальная растительность; 8 – пустыня; 9 – границы трансгрессивных и регрессивных
бассейнов (показаны серым цветом); 10 – южная граница многолетней мерзлоты
139
Фото 5. Палеогеографическая реконструкция оптимума голоцена на территории

бывшего СССР (Динамика ландшафтных.., 2002; с изменениями). 1 – тундра (а – равнинная;
б – горная); 2 – лесотундра; 3 – бореальная растительность (хвойные леса); 4 – неморальная
растительность (широколиственные леса); 5 – лесостепь; 6 – степь; 7 – пустыня;
8 – границы трансгрессивных бассейнов (показаны серым цветом)
Во время максимального похолодания (16–22 тыс. л. н.) на

данной территории была широко развита перигляциальная (т.е. прилед-
никовая) растительность, представленная формациями, сочетавшими
тундровые, степные и (отчасти) лесные элементы. Фенноскандия, про-
странство шельфа между архипелагами Шпицберген и Земля Франца-
Иосифа, а также значительная часть островов Новой Земли были заняты
континентальными ледниковыми щитами, а в наиболее высоких горных
странах материка существовали ледниковые шапки; были широко раз-
виты горные ледники. Практически вся северная часть Евразии была
покрыта безлесной перигляциально-тундровой растительностью, не
имеющей современных аналогов. Южнее нее располагалась перигляци-
ально-степная (лесостепная) зона, в пределах которой в речных долинах
сохранялась лесная растительность (представленная в основном лист-
венницей и березой). На Восточно-Европейской равнине в состав дре-
востоя в речных долинах входили также широколиственные элементы
(дуб, вяз и липа). Лесная бореальная зона (от лат. borealis – северный),
представленная хвойными лесами с березой, имела подчиненное поло-
140
жение в пределах южного Урала, Казахского мелкоспопочника (отдель-

ные лесные «острова»), на юге Восточной Сибири и на Дальнем Восто-
ке России. Неморальная лесная зона (от лат. nemoralis – лесной) с ши-
роколиственными древесными породами была максимально сýжена и
занимала в основном Закавказье; в небольших масштабах такая расти-
тельность присутствовала на южном Урале и в Крыму. Степная и пу-
стынная зоны занимали главным образом территорию Средней Азии.
В горных системах Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии были
широко развиты высокогорные тундровые формации.
В климатическом оптимуме голоцена (около 5 500 л. н.) макси-
мального развития достигает лесная широколиственная растительность.
Тундровая зона имела минимальную ширину и занимала лишь самый
север Кольского полуострова, север Ямала и Таймыра, Приморские
низменности Северо-Востока Сибири и Чукотку. Зона горной тундры
была очень ограниченной по своим размерам (высокогорье Кавказа;
плато Путорана; наиболее высокие части горных систем Северо-
Востока Сибири). К югу от тундры находилась узкая полоса лесотунд-
ры. Лесная бореальная зона располагалась на огромной территории, вы-
ходя на севере Русской равнины на побережье Северного Ледовитого
океана, а в Западной Сибири продвигаясь на 300–500 км к северу от ее
современной границы. В ее пределах отдельные широколиственные по-
роды (в основном вяз, а также липа и дуб) произрастали вплоть до
65 с.ш. (в Западной Сибири – до 58 с.ш.). На юге бореальной зоны
были широко развиты смешанные хвойно-широколиственные леса.
Лесная неморальная зона занимала центральную часть Русской равни-
ны (шириной до 1 200–1 300 км), побережье Балтийского моря, Кавказ и
юг Дальнего Востока России. Граница распространения широколист-
венной растительности располагалась на 800 км севернее ее современ-
ного предела. К югу от бореальной и неморальной зон находились лесо-
степи (в виде узкой полосы и отдельных массивов в пределах лесной
зоны), зона степей (на самом юге – полупустыня), а еще южнее – ланд-
шафты пустыни. Уровень окраинных (Балтийское и Белое) и внутрен-
них (Каспийское и Аральское) морей превышал современный, и часть
сегодняшней суши была занята морскими бассейнами.
Для севера Русской равнины и Сибири проведена реконструкция
пределов распространения ледниковых щитов плейстоцена
(рис. 2.5.4). Наибольшую территорию занимал ледник самаровского
времени (средний плейстоцен схемы 2009 г.); его южная граница нахо-
дилась в 150 км южнее устья р. Иртыша; по другим данным, близ устья
141
р. Демьянки. Несколько меньшим по размерам было московское (тазов-

ское) оледенение конца среднего плейстоцена. В позднем плейстоцене
ледниковые покровы практически не распространялись к югу от 64 с.ш.;
одним из региональных центров оледенения было плато Путорана.
Рис. 2.5.4. Границы плейстоценовых ледниковых покровов на севере Русской равнины

и в Сибири (Astakhov, 2011; с изменениями). Сокращения: моск. – московское оледенение;
дон.? – предположительно донское оледенение; таз. – тазовское оледенение.
Цифры и значки соответствуют опорным разрезам (Astakhov, 2011)
Поздневалдайский (сартанский в Сибири; условный знак «позд-

нее, 20 тыс. л. н.», рис. 2.5.4) ледник был самым небольшим по разме-
рам и практически не покрывал материковую часть севера Русской рав-
нины и Сибирь, занимая лишь Фенноскандию, северо-запад Русской
равнины, острова Новой Земли, архипелаги Шпицберген и Земля Фран-
ца-Иосифа, и часть акватории Баренцева моря между ними (Astakhov
et al., 2016).
142
3. Геохронологический блок
Хронология является одной из важнейших характеристик археологи-

ческого памятника; по меткому выражению одного англоязычного геоар-
хеолога, это «спинной хребет» (backbone) любого археологического иссле-
дования. Таким образом, необходимость надежного определения возраста
древних поселений очевидна. Серьезным (по мнению некоторых ученых,
революционным) толчком в развитии датирования в геоархеологии
стала разработка в конце 1940-х гг. радиоуглеродного метода (см. § 3.1).
Вслед за этим в 1950–1960-х гг. началось активное развитие других техно-
логий определения возраста, а также расширение практики использования
уже известных способов датирования (как, например, дендрохронологиче-
ского) и их применения совместно с новыми методиками.
В настоящее время в геоархеологии используется большой набор
способов определения возраста (табл. 3.1). Почти все они (кроме денд-
рохронологического, археомагнитного и палеомагнитного) основаны на
явлении радиоактивности, т.е. на естественном распаде атомов некото-
рых элементов, сопровождающемся различными видами излучений:
альфа (α), бета (β) и гамма (γ). Радиоактивный распад происходит с
определенной скоростью (которую для каждого изотопа можно весьма
точно определить), не зависящей от внешних условий, таких как давле-
ние, температура, влажность и др. Зная скорость распада, можно
определить время, прошедшее с того момента, когда количество
данного изотопа в объекте датирования начало необратимо умень-
шаться; в этом выражается суть радиометрических методов опреде-
ления возраста (рис. 3.1.1).
Возникающее при распаде радиоактивных изотопов излучение
воздействует также и на окружающие вещества, чем вызывает в них из-
менения, которые накапливаются со временем. Имея количественное
выражение этих изменений, а также зная их величину в течение одного
года, можно определить количество лет, в течение которого данный объ-
ект подвергался изменениям, вызванным радиацией; такие методы да-
тирования называются дозиметрическими (рис. 3.1.1).
В отношении предельного геологического возраста, который мо-
жет быть определен с помощью различных методов датирования, можно
сказать следующее (рис. 3.1.2).
143
Рис. 3.1.1. Общая классификация методов датирования,

построенных на явлении радиоактивности
Рис. 3.1.2. Диапазоны действия различных способов датирования, применяемых

в геоархеологии (черным цветом выделены наиболее распространенные методы),
и соответствующие им эпохи материальной культуры и гоминиды
144
Наибольший возрастной диапазон имеют палеомагнитный, калий-

аргоновый и аргон-аргоновый методы, а также датирование с помощью
космогенных изотопов бериллия (10Be) и алюминия (26Al) и метод треков;
он выходит за пределы последнего миллиона лет. К ним близки методы
электронного парамагнитного резонанса (ЭПР), урановых рядов и люми-
несцентные методы, однако нижняя граница их применения редко пре-
вышает 500–600 тыс. лет. Наиболее часто используемые методы – ра-
диоуглеродный и дендрохронологический – имеют более узкие воз-
растные рамки, не превышающие 50 тыс. лет в первом случае, и 12–
13 тыс. лет – во втором.
Материалами для датирования в четвертичной геохронологии яв-
ляются различные вещества и соединения (табл. 3.1); детальный обзор
дан в книге Г.А. Вагнера (2006. С. 37–74).
Материалы и методы датирования в геоархеологии
(  подходящий для данного материала метод)
Дендрохронология
Археомагнетизм
Люминесценция
Палеомагнетизм
Урановые ряды
Радиоуглерод
Метод треков
Калий-аргон
Be, 26Al
ЭПР
Материалы / Методы
10
Древесный уголь,

древесина
Кольца деревьев  
Растительные остатки 
Текстиль и другие

плетеные изделия
Изделия из кожи

(обувь и др.)
Бумага, пергамент,

папирус
Сажа и сажистые
вещества (пигменты 
красок и др.)
Костные остатки жи-
 
вотных, птиц и рыб
Кости и зубы человека  
Зубная эмаль живот-
  
ных и человека
Мягкие ткани

животных и человека
145
О к о н ч а н и е т а б л. 3.1
Дендрохронология
Археомагнетизм
Палеомагнетизм
Люминесценция
Урановые ряды
Радиоуглерод
Калий-аргон
Be, 26Al
ЭПР
Материалы / Методы
10
Волосы животных

и человека
Пыльца, споры и фи-

толиты растений
Яичная скорлупа 
Хитиновые покровы

насекомых
Раковины моллюсков   
Органический
отощитель и липиды 
в керамике
Керамика, кирпич  
Печи для обжига
 
керамики
Смола, воск 
Строительный раствор 
Чугунные изделия

и шлаки
Торф, сапропель 
Карбонатные вещества
  
(включая спелеотемы)
Гумус 
Корка пустынного

загара
Рыхлые осадки   
Вулканические породы     
Вулканические стекла
    
и пеплы
Тектиты  
Скальные выходы

(каменоломни)
Существует целый ряд способов определения возраста, которые

либо крайне редко используются в практике геоархеологических иссле-
дований, либо не применяются вовсе. К ним, например, относятся три-
тиевый и гелиевый методы (Вагнер, 2006. С. 141–149); датирование по
степени гидратации (Вагнер, 2006. С. 333–347) и рацемизации амино-
146
кислот (Вагнер, 2006. С. 370–387); свинцовый метод (Вагнер, 2006.

С. 113–114) и ряд других способов датирования (Walker, 2005). По при-
чине своей «экзотичности» в данной книге они не рассматриваются;
при необходимости узнать о них больше нужно обратиться к упомяну-
тым руководствам (Вагнер, 2006; Walker, 2005; Malainey, 2011). Наибо-
лее распространенным способом определения возраста археологиче-
ских объектов с 1950-х гг. является радиоуглеродный метод, поэтому
именно ему в данной главе уделено основное внимание. Археологиче-
ские аспекты датирования изложены в деталях в книге Л.С. Клейна
(2014в).
3.1. Радиоуглеродный метод
Основные положения
Радиоуглеродный метод датирования (но никак не радиокарбон-

ный или радиокарбоновый – это кальки с английского «radiocarbon»,
употребление которых в научной литературе неверно и нежелательно)
имеет дело с определением возраста органических остатков (дерева, уг-
ля, костей и т.п.). Название метода происходит от двух слов – «радиоак-
тивность» и «углерод» (англ. «radioactivity», «carbon»). Оно означает,
что в качестве объекта изучения выступает радиоактивный изотоп угле-
рода 14С (произношение – «Цэ-четырнадцать»). Данный метод отно-
сится к группе анализов космогенных нуклидов, т.е. изотопов, обра-
зующихся в результате воздействия на вещество космических лучей.
На русском языке наиболее полное описание радиоуглеродного
датирования применительно к археологии можно найти в руководстве
Г.А. Вагнера (2006. С. 157–198); краткое изложение дано также в ряде
других работ (см., например: Фирсов, 1976. С. 10–13; Сулержицкий,
1979; Пуннинг, Раукас, 1983. С. 81–97; Купцов, 1986. С. 226–241; Орло-
ва, 1995; Кузьмин, 2011а; Панин, 2014). Примеры использования в ар-
хеологии можно найти, в частности, в книге П.А. Ваганова (1984. С. 66–
84). Недавно появилось обновленное издание руководства по радио-
углеродному датированию и его применению в археологии (Taylor, Bar-
Yosef, 2014). В данном параграфе после изложения основ метода приве-
дены конкретные примеры его применения в практике современных ар-
хеологических исследований.
147
Радиоуглеродный метод был открыт и разработан в конце

1940-х гг. учеными Университета Чикаго (США) под руководством
У.Ф. Либби (см. рис. 1.4.1) (Taylor, 2014). Первая статья с обоснованием
принципа работы метода была опубликована в марте 1949 г. (Libby et al.,
1949). В ней было показано, что с помощью радиоуглеродного (далее –
14
С) анализа можно определять возраст геологических или историче-
ских событий, имевших место от недалекого прошлого (первые сотни
лет назад) до примерно 40–50 тыс. 14С л. н. Можно сказать, что 14С ме-
тод произвел переворот в представлениях о времени в современной
науке; за его разработку У.Ф. Либби в 1960 г. был удостоен Нобелевской
премии по химии. С 1970-х гг. данный способ определения возраста уг-
леродсодержащих веществ стал общепризнанным и чрезвычайно широко
распространенным, в результате чего число исследователей в этой обла-
сти геоархеологии составляет сейчас сотни и, вероятно, первые тысячи.
Химический элемент углерод (С) в природе присутствует в виде
трех изотопов (см. определение термина в гл. 4) – 12С, 13С и 14С. Два
первых являются стабильными и не распадаются; изотоп 14С радиоак-
тивен, т.е. его содержание (при отсутствии поступления) со временем
уменьшается. На измерении отношения между изначальным коли-
чеством 14С и его остаточным содержанием и построен радиоугле-
родный метод. Содержание изотопа 12С в природе составляет 98,89%,
13
С – 1,11%, а 14С – всего 10–10%, поэтому для измерения количества 14С
применяется специальная высокочувствительная аппаратура.
Кратко физическая основа радиоуглеродного метода состоит в
следующем. Изотоп 14С постоянно образуется в стратосфере Земли (от
лат. stratum – слой и греч. sphaira – шар) – слое атмосферы на высотах
от 8–16 до 45–55 км – в результате бомбардировки атомов азота (N)
нейтронами, получающимися при взаимодействии молекул газов с кос-
мическими лучами (рис. 3.1.3, уровень «Образование»). В течение всего
нескольких лет «новорожденный» 14С попадает в общий кругооборот
углерода Земли в атмосфере и биосфере путем реакции с кислородом
(окисления) и образования молекул углекислого газа (14СО2; рис. 3.1.3,
уровень «Распределение»). Больше времени требуется на проникнове-
ние СО2 в водную оболочку Земли (десятки и сотни лет). Углекислый
газ, в состав которого входят все три изотопа углерода, участвует в фо-
тосинтезе, и изотоп 14С попадает в живое вещество биосферы (содержа-
ние 14С в нем составляет 4% от общего количества).
В результате медленной диффузии происходит проникновение
СО2 в Мировой океан (содержание изотопа 14С в нем составляет 94%).
148
В атмосфере находится около 2% от общего количества изотопа 14С. Та-

ким образом, все биологические объекты Земли, обладающие свой-
ством к фотосинтезу (т.е. растения), а также организмы, потребляющие
их в пищу (т.е. животные, включая человека), являются слабо радиоак-
тивными, что совершенно не вредит здоровью.
Рис. 3.1.3. Цикл изотопа 14С в атмосфере, гидросфере и биосфере Земли

(Кузьмин, 2011а; с изменениями)
До тех пор, пока организм, в котором есть изотоп 14С, находится в

состоянии обмена веществ с окружающей его средой (например, дерево
получает углерод в виде углекислого газа из атмосферы или травоядное
животное поедает растительность; см. рис. 3.1.3), содержание 14С в нем
находится в равновесии с концентрацией изотопа в атмосфере и остает-
ся постоянным (это есть так называемая современная активность 14С,
неоднократно измеренная). Когда организм отмирает, обмен углеродом с
внешней средой прекращается, и количество изотопа 14С начинает по-
149
степенно уменьшаться (рис. 3.1.3, уровень «Распад»). Радиоактивный

распад происходит с постоянной скоростью; для 14С период полураспа-
да равен 5 730 годам (т.е. через данный промежуток времени в организ-
ме остается половина изначального содержания изотопа 14С).
Следует отметить, что первоначально период полураспада изо-
14
топа С был определен У.Ф. Либби как 5 568  40 лет, и только бо-
лее чем 10 лет спустя он был уточнен (Godwin, 1962). Для того чтобы
избежать разночтений с полученными до 1962 г. датами, было принято
решение считать величину полураспада углерода-14 как 5 570 
30 лет (Mook, 1986). Некоторые лаборатории (например, в Китае)
вплоть до недавнего времени использовали при расчетах «правильную»
величину (5 730 лет). Для того чтобы привести эти даты в сравнимое
состояние с другими значениями 14С возраста (полученными в боль-
шинстве лабораторий мира для «договорного» значения периода полу-
распада 14С), необходимо разделить дату на коэффициент, равный 1,03.
Так, например, полученная в Китае 14С дата стоянки Нанжуантоу (Nan-
zhuangtou) 10 510  110 л. н. (лабораторный индекс BK 87075) (Lu, 1999.
P. 48) после пересчета превратится в значение, равное 10 210  110 л. н.
В противном случае 14С даты китайских лабораторий будут выглядеть
искусственно удревненными.
Таким образом, для определения возраста 14С методом необходи-
мо определить два параметра: 1) начальное количество 14С в организме
по отношению к стабильным изотопам 12С и 13С в состоянии равновесия
(когда организм жив и обменивается 14С с окружающей средой); 2) со-
держание 14С в ископаемых остатках. Зная это, можно установить,
сколько же времени прошло с момента смерти субстанции, содержащей
изотоп 14С. Данная модель, созданная У.Ф. Либби с коллегами в 1949 г.,
не претерпела принципиальных изменений, хотя в своем развитии 14С
метод прошел через ряд значительных обновлений – по меткому выра-
жению известного британского ученого Колина Ренфрю (C. Renfrew),
«революций».
Основными объектами, возраст которых можно определять с
помощью 14С метода, являются: 1) древесный уголь (сгоревшая в очаге
древесина, а также рассеянные в культурном слое мелкие частицы угля);
2) древесина (хорошо сохранившиеся либо истлевшие стволы, ветки и
кора деревьев и кустарников); 3) мягкие ткани, кости (включая кальци-
нированные из погребений по типу сожжения), зубы и волосы человека;
4) мягкие ткани, кости, зубы, рога, бивни, шкура и волосы млекопита-
ющих, костные остатки птиц (включая скорлупу яиц; см., например: Ku-
150
rochkin et al., 2010) и рыб; 5) остатки крови на артефактах; 6) раковины

морских и пресноводных моллюсков; 7) остатки насекомых; 8) плоды и
семена растений; 9) текстиль, циновки, другие тканые и плетеные изде-
лия из растительных и животных материалов; 10) бумага и пергамент;
11) выделанная кожа животных (например, обувь); 12) сажистый пиг-
мент наскальных и пещерных изображений; 13) карбонатный строи-
тельный раствор (в древней кладке); 14) пустынный загар на петрогли-
фах; 15) органические вещества на поверхности керамики (смола, воск,
пищевой нагар и др.) и в керамическом тесте (липиды, органический
отощитель); 16) чугунные изделия.
Помимо них, в ряде случаев (главным образом в четвертичной гео-
логии) в качестве объектов датирования используются также следующие
вещества: торф и растительные остатки; сапропель (обогащенный орга-
никой осадок в пресноводных озерах); кораллы; различные карбонатные
образования (сталактиты и сталагмиты, известковые корки, травертины,
известковистые осадки в озерах, конкреции в почвах и четвертичных от-
ложениях и др.); гумусовое вещество почв; пыльца, споры и фитолиты
растений; фораминиферы (простейшие организмы с карбонатной ракови-
ной); рассеянный в осадках органический и неорганический углерод, и
некоторые другие вещества. Таким образом, список материалов для ра-
диоуглеродного датирования весьма обширен; объединяет их то, что все
они содержат в своем составе углерод, в котором присутствует изотоп
14
С. Для различных объектов существуют разные способы химической
подготовки, информация о которых есть в специальных изданиях (Арсла-
нов, 1987. С. 112–161; Вагнер, 2006. С. 178–198).
Важным для археолога является знание о количестве материала,
необходимого для получения надежной 14С даты. Эту информацию
можно найти в табл. 3.2; следует обратить внимание на то, что для
жидкостно-сцинтилляционного метода вес образца указан в грам-
мах, а для метода ускорительной масс-спектрометрии (УМС) – в
миллиграммах (т.е. в тысячных долях грамма).
Принципиальным для пользователя является вопрос о хронологи-
ческих границах 14С метода; другими словами, объекты какого возраста
можно изучать с его помощью? В настоящее время нижний предел
14
С датирования составляет около 50 тыс. лет (т.е. около 53 тыс. ка-
лендарных л. н.). При этом даты более 45–47 тыс. л. н. следует рассмат-
ривать как близкие к пределу возможностей метода; иными словами,
они могут быть и так называемыми запредельными (т.е. выходящими за
рамки чувствительности имеющихся приборов). Что касается верхней
151
границы метода, то она равна примерно 250–300 лет (около 1600–

1650 гг. н. э.). В силу специфики калибровочной кривой XVIII–XX вв. н. э.,
получить надежный календарный возраст для более молодых образцов
невозможно; отдельной областью исследований является определение
возраста «молодых» материалов (после 1955 г.; см. Кузьмин, 2011а).
Количество материала, необходимое для 14С датирования
(см. Руководство по изучению.., 1987. С. 226; Higham, 2013; с изменениями автора)
Необходимое количество (для Необходимое

Материал для датирования жидкостно-сцинтилляционного количество
метода), г (для УМС метода), мг
Древесный уголь 5–10* 5–10
Древесина 10–20 10–20
Торф 100–200 100–1 000
Растительные остатки (вклю-
10–20 10–20
чая плоды и семена)
Остатки животных тканей
200 10–20
(кожа, шерсть, мягкие ткани)
Кости животных и человека 100–500** 500–1 000
Раковины моллюсков 20–50 15–20
Карбонаты (в том числе
100 15–20
пещерные образования)
Ископаемая почва 1 000–5 000 500–1 000
Текстиль и другие ткани 10–20 5–20
*В некоторых случаях (особенно для палеолитических объектов) может потребоваться до
20–30 г углистого вещества (например, из заполнения очагов).
**Для палеолитических объектов в некоторых случаях необходимо до 1–2 кг костного мате-
риала.
Археологу, намеревающемуся предоставить образцы для 14С датиро-

вания, необходимо помнить о том, что данный метод является разруша-
ющим, т.е. необходимо собрать некоторое количество материала, кото-
рое в ходе анализа будет навсегда потеряно. Данное обстоятельство
раньше часто останавливало исследователей, когда требовалось опреде-
лить возраст ценных предметов (например, Туринской плащаницы; см.
пример № 3). Однако с появлением в 1980-х гг. УМС аппаратуры количе-
ство необходимого для анализа вещества стало настолько ничтожным, что
им чаще всего можно пожертвовать без видимого вреда изделию.
Радиоуглеродная дата выражается в следующем виде: 14С лет
назад (л. н.) (14С years before present; сокращенно: BP, или B.P.) со ста-
тистической ошибкой измерения «плюс-минус» (); например: 3 650 
30 л. н. (в англоязычной литературе: 3650  30 BP). Обычно сразу за 14С
датой приводится индекс лаборатории (см. ниже).
152
Ошибки измерения 14С возраста
При выдаче заказчику результатов определения 14С возраста лабо-

ратория указывает его значение плюс-минус среднеквадратическое от-
клонение (обозначается также греческой буквой “сигма” – ). Послед-
нее есть статистическая величина, характеризующая ошибку измере-
ния активности изотопа 14С. На практике среднеквадратическое от-
клонение позволяет оценить, насколько отдельные измеренные величи-
ны (в данном случае – активность атомов 14С) могут отличаться от сред-
него значения, которое и сообщается пользователям как 14C дата. Зна-
чение сигмы ни в коем случае не является показателем точности
14
С даты (и того календарного интервала, который получается после ее
калибровки). Разъяснение этого можно найти в книге Л.В. Фирсова
(1976. C. 31–33).
Среднеквадратическое отклонение определяется как квадратный
корень из дисперсии случайной величины (в данном случае – измерения
активности изотопа 14С) и вычисляется по следующей формуле:
1
σ= ( − ̅) .
Среднеквадратическое отклонение говорит прежде всего о степе-

ни однородности набора значений параметра. Большое значение сигмы
указывает на существенный разброс индивидуальных измерений; ма-
ленькое значение, соответственно, показывает, что они плотно сгруппи-
рованы вокруг средней величины. Главная функция сигмы в 14С да-
тировании, как и во многих других направлениях физической науки,
заключается в определении погрешности серии измерений.
Поскольку измерения величин подчиняются закону нормального
распределения, то в интервал  1  попадает 68,2% от всех измерений; в
интервал  2  – 95,4% величин; в интервал  3  – 99,6% значений.
На практике можно ограничиться доверительными интервалами (т.е.
отрезками, которые включают в себя 14С возраст с данной надежностью)
с  1  и  2 ; второй выбор ( 2 ) более предпочтителен.
Таким образом, о 14С дате 5 тыс.  50 л. н. можно сказать, что
«подлинный» 14С возраст с вероятностью 68,2% ( 1 ) находится в ин-
тервале 4 950–5 050 л. н., а с вероятностью 95,4% ( 2 )  внутри от-
резка 4 900–5 100 л. н. При этом даже во втором случае сохраняется
153
очень небольшая вероятность (4,6%) того, что «подлинная» 14С дата

находится вне интервала 4 900–5 100 л. н.
Исходя из практики 14С датирования, надежным являются да-
ты, для которых значение  составляет 2–3% от 14С возраста,
например 1 тыс.  20–30 лет. С увеличением 14С возраста величина 
возрастает; так, при использовании жидкостно-сцинтилляционной аппа-
ратуры для палеолита в интервале 10–20 тыс. л. н. она составляет около
150 лет; около 35 тыс. л. н. – примерно 450 лет; а около 47 тыс. л. н. –
970 лет (Kuzmin, Keates, 2005. P. 775). В УМС-лабораториях на отрезке
10–20 тыс. л. н. величина   около 70–100 лет; при возрасте 35 тыс. л. н. –
около 300 лет; в интервале 40–45 тыс. л. н. – около 600–800 лет (Kuzmin,
Keates, 2005).
Радиоуглеродные лаборатории и аппаратура для анализа
В середине 2010-х гг. в мире насчитывалось примерно 150–

200 радиоуглеродных лабораторий; их список (с адресами и ссылками
на интернет-страницы) доступен на сайте основного периодического
издания по данной тематике – журнала «Radiocarbon» (http://www.radio-
carbon.org/Info/lablist.html).
Первая радиоуглеродная лаборатория в СССР была организована в
1956 г. в г. Ленинграде при Радиевом институте АН СССР и Ленинград-
ском отделении Института археологии АН СССР (последнее в настоя-
щее время – отдельный Институт истории материальной культуры
РАН). В Сибири первая лаборатория была основана в 1969 г. в Институ-
те геологии и геофизики СО АН СССР (ныне – Институт геологии и
минералогии СО РАН, г. Новосибирск). В настоящее время в России ре-
ально работают 6 лабораторий (г. Москва – Геологический институт
РАН, Институт географии РАН, Институт проблем экологии и эволюции
РАН; г. Санкт-Петербург – Институт истории материальной культуры
РАН, Санкт-Петербургский государственный университет; г. Новоси-
бирск – Институт геологии и минералогии СО РАН). В стадии станов-
ления находится лаборатория Центра коллективного пользования «Гео-
хронология кайнозоя» СО РАН (г. Новосибирск), использующая ускори-
тельный масс-спектрометр.
Применяемую при 14C датировании аппаратуру кратко можно оха-
рактеризовать следующим образом. В конце 1940-х – начале 1950-х гг.
для измерения содержания 14С в образцах использовался громоздкий
сеточно-стенной счетчик Гейгера–Мюллера с твердым углеродом как
154
носителем изотопа 14С. В 1950-х гг. началось массовое применение про-

порциональных газовых счетчиков, в которых носителем 14С является
газ. С 1960-х гг. в практику работ прочно вошли жидкостно-
сцинтилляционные счетчики (использующие жидкие носители, главным
образом бензол); эти приборы все еще являются весьма распространен-
ными на сегодняшний день (в частности, в России). В 1970-е гг. появи-
лись первые ускорительные масс-спектрометры (Accelerator Mass Spec-
trometer, AMS). В последние годы в мире наблюдается быстрый рост
количества УМС лабораторий (Кузьмин, 2011а).
Принципиальным отличием жидкостно-сцинтилляционной
аппаратуры от ускорительных масс-спектрометров является то, что
в первом случае измерение содержания 14С происходит путем подсчета
актов радиоактивного распада данного изотопа, сопровождающегося
β-излучением (см. например: Сулержицкий, 1979. С. 222–227), а во вто-
ром – подсчета количества атомов каждого из трех изотопов углерода
(см., например: Левченко и др., 2006). Таким образом, при использова-
нии метода УМС размер необходимого для анализа образца примерно в
одну тысячу раз меньше, чем в случае с жидкостно-сцинтилляционным
счетчиком (см. табл. 3.2). В настоящее время из-за все более жестких
требований к безопасности труда количество лабораторий, использую-
щих жидкостно-сцинтилляционные счетчики, сокращается (так как ис-
пользуемый в них бензол является сильным канцерогеном), а число
УМС лабораторий непрерывно растет.
Необходимо дать краткое описание аппаратуры УМС на примере
установки Университета Аризоны (г. Тусон, штат Аризона, США) про-
изводства компании National Electrostatics Corporation, с рабочим
напряжением 3 млн электрон-вольт (рис. 3.1.4, А). В общем виде прин-
цип ее работы выглядит так: отрицательные ионы углерода С¯ (вклю-
чающие и 14С¯), получаемые в ионном источнике (рис. 3.1.4, Б) при об-
лучении графитовой мишени, изготовленной из углерода образца, раз-
гоняются в ускорительном танке (рис. 3.1.4, В) и поступают в детектор
(рис. 3.1.4, Г), где происходит подсчет их количества. Определив число
атомов 14С в образце и зная активность изотопа 14С в «современных»
материалах (собранных до начала ядерных испытаний в атмосфере в
1950-х гг., см. ниже), можно установить возраст образца.
Среди археологов бытует мнение о том, что 14С даты, полученные
методом УМС (особенно для палеолитических объектов), удревнены по
сравнению с возрастом, полученным «традиционным» способом (т.е. с
помощью жидкостно-сцинтилляционной установки).
155
Рис. 3.1.4. Ускорительный масс-спектрометр лаборатории Университета Аризоны

(Кузьмин, 2011a; с изменениями). А – общий вид; Б – пульт управления и источник ионов С¯
(в центре); В – ускорительный танк (справа); Г – детектор изотопов углерода
Это в корне неверно, так как различия между двумя вышеупомя-

нутыми методами датирования состоят лишь в способе измерения коли-
чества атомов 14С, а в остальном (нижняя граница чувствительности;
требования к отбору образцов и их подготовка и др.) метод УМС мало
чем отличается от жидкостно-сцинтилляционного варианта. Другим
распространенным заблуждением является то, что УМС даты якобы бо-
лее точные, чем «традиционные». Ситуация совершенно обратная:
наиболее точные измерения активности 14С (в частности, при составле-
нии калибровочных кривых, см. ниже) получены с помощью жидкост-
но-сцинтилляционной аппаратуры. Таким образом, принципиальным
в методе УМС является лишь то, что с его помощью можно полу-
чить 14С дату по очень небольшому образцу, содержащему около 1 мг
углерода (например, обугленному зернышку злака), и даже по еще
меньшей пробе (см. табл. 3.2).
156
Факторы, осложняющие интерпретацию результатов

14
С датирования
В 14С методе присутствует ряд осложняющих факторов, которые

необходимо знать археологу и геологу для того, чтобы правильно оце-
нить достоверность будущих 14С дат. К наиболее распространенным из
них относятся: 1) «эффект резервуара»; 2) собственный возраст образца
(в частности, эффект «старого дерева»); 3) загрязнение атмосферы, гид-
росферы и биосферы Земли «искусственным» 14С при испытаниях
ядерного оружия в 1950–1960-х гг. Отдельно будет рассмотрена пробле-
ма вариаций содержания изотопа 14С в природной среде прошлого и
связанная с ней процедура калибровки 14С дат. Так называемый «эф-
фект резервуара» состоит в том, что скорость попадания 14С из верх-
них слоев атмосферы в датируемые объекты неодинакова. Так, для жи-
вых организмов, использующих 14С из атмосферы (т.е. растения, а далее
по трофическим цепям – наземные животные) (см. рис. 3.1.3), время
ассимиляции «нового» 14С составляет несколько лет. Эта величина пре-
небрежимо мала по сравнению с собственным возрастом объектов, со-
ставляющим применительно к археологии сотни и тысячи лет. Однако
для организмов, получающих 14С из водной среды (главным образом
моллюски, рыбы, млекопитающие, а также люди, поедающие эти про-
дукты), этот интервал составляет уже как минимум несколько сотен лет
(см., например: Ван дер Плихт и др., 2016). Таким образом, время диф-
фузии переносящего изотоп 14С углекислого газа в водную среду
(см. рис. 3.1.3) существенно больше, чем для наземных обстановок, и
это необходимо учитывать. Так, собственный возраст раковин морских
моллюсков, а также организмов более высоких трофических уровней
(рыб и млекопитающих, особенно хищных) в Мировом океане состав-
ляет не менее 200–400 лет; это лишь некие средние величины. Глубин-
ные водные массы океанов обеднены изотопом 14С в силу того, что об-
мен с поверхностными слоями воды происходит очень медленно, в тече-
ние тысяч лет. Как результат этого, в зонах апвеллинга (подъема глу-
бинных вод; например, у тихоокеанского побережья Южной Америки и
Аляски, в Беринговом море) расхождение между кажущимся и истин-
ным 14С возрастами морских организмов составляет до 1 000 лет, а в
некоторых случаях и больше. Существует база данных значений по-
правки на «эффект резервуара» (обозначается как «R», а разница между
локальной и общеокеанической величинами – как «ΔR»), находящаяся в
свободном доступе в Интернете (см.: http://calib.qub.ac.uk/marine/). Ни-
157
же на конкретных примерах показано влияние данного фактора на 14С

даты образцов морского происхождения.
Еще более сложным и пока недостаточно изученным является
«эффект резервуара» в пресноводных и солоноватоводных бассейнах,
где величина расхождения между кажущимся (т.е. радиоуглеродным) и
истинным возрастами может составлять тысячи лет! К этому близка
проблема интерпретации датирования нагара на керамике, с которой
сегодня сталкиваются многие исследователи, имеющие дело с датиро-
ванием памятников Северной и Восточной Европы (см., например:
Fischer, Heinemeier, 2003). В районах широкого распространения карбо-
натных горных пород (главным образом известняков и доломитов) рас-
творенный в воде СО2 из атмосферы будет неизбежно разбавляться уг-
леродом из карбонатов, имеющих весьма древний возраст (сотни тысяч
и миллионы лет) и поэтому уже не содержащих изотопа 14С. Потребле-
ние такой «смеси» углерода живыми организмами (моллюски, рыба,
млекопитающие), проживающими в озерах и реках, приведет к значи-
тельному удревнению их 14С возраста.
Собственный возраст образца в некоторых случаях играет важную
роль в получении достоверных 14С дат. Так, хорошо известен эффект
«старого дерева» («old wood»); он заключается в том, что в ряде регио-
нов Земли произрастают долгоживущие виды деревьев и древовидных
кустарников, и возраст внутренних частей таких объектов (для которых
уже прекратился обмен углеродом с атмосферой; см. § 3.4) может со-
ставлять сотни и даже первые тысячи лет. Ведь с помощью 14С метода
можно определить лишь время, прошедшее со времени гибели объ-
екта, а в деревьях рост (и, как следствие, обмен изотопом 14С со внеш-
ней средой) происходит только в самых внешних годичных кольцах. Ес-
ли отобрать фрагмент долгоживущей древесины (или образец угля от ее
сгоревшей в костре сердцевины), то его 14С возраст будет составлять
некую величину, расходящуюся с датой рубки или гибели дерева (см.,
например: Фирсов, 1976. С. 41–44).
В некоторых случаях, относящихся в основном к историческому
времени, при реконструкциях зданий использовались бревна от преды-
дущих построек (особенно в регионах с засушливым климатом и огра-
ниченными лесными ресурсами), и их 14С возраст существенно отлича-
ется от такового, известного по письменным источникам. При датиро-
вании подобных образцов можно получить явно удревненную 14С дату.
И хотя для территории России известно очень небольшое количество
долгоживущих видов деревьев, данный фактор необходимо принимать
158
во внимание еще до отбора образцов. Выходом из потенциально затруд-

нительного положения может быть использование короткоживущих
объектов (семян культурных и диких растений, собственный возраст
которых составляет, как правило, один-два года; тонких веточек деревь-
ев и кустарников, имеющих небольшой возраст).
Другим фактором, лимитирующим возможности 14С метода, явля-
ется загрязнение природной среды «искусственным» изотопом 14С.
В 1950-х гг. в связи с началом испытаний водородных бомб в атмосфере
произошло образование «лишнего» 14С в результате испускания в мо-
мент взрыва большого количества нейтронов (см. рис. 3.1.3, уровень
«Образование»). Несмотря на то, что ядерные испытания в атмосфере
прекратились в 1963 г., природный фон активности 14С был сильно
нарушен (рис. 3.1.5).
Рис. 3.1.5. Ход содержания изотопа 14С в атмосфере Земли с начала ядерных испытаний
(1945–1952 гг.) до настоящего времени (Wild et al., 1998; с изменениями)
К 1965 г. содержание 14С в атмосфере превысило его «до-

бомбовое» (т.е. фоновое) количество почти в два раза (около 190% по
отношению к уровню 1950 г.); в океане превышение активности изотопа
14
С выше современной в результате техногенного воздействия отмечено
с 1970-х гг. Количество 14С в атмосфере все еще не вернулось к исход-
ному состоянию: сейчас активность 14С составляет около 105–110% от
159
таковой 1950 г. (рис. 3.1.5); появился термин «послебомбовый 14С»

(«post-bomb 14С»).
В силу данного эффекта вся географическая оболочка Земли (ат-
мосфера, гидросфера и биосфера) оказалась загрязненной избыточным
(по отношению к естественному, природному ходу событий) изотопом
14
С, и использовать напрямую для датирования объекты, появившиеся
после 1955 г., невозможно. К археологии это не имеет прямого отноше-
ния, так как обычно исследователь имеет дело со следами деятельности
человека, возраст которых составляет не менее нескольких сотен лет.
Однако существуют археологический и исторический аспекты «после-
бомбового 14С», связанные с выявлением подделок древних мумий и
картин старых мастеров (см., например: Kretschmer et al., 2004; см. так-
же: Кузьмин, 2005б. С. 181).
Калибровка 14С дат
Одним из наиболее важных аспектов радиоуглеродного метода для

археологов и геологов являются соотношение 14С и календарного (астро-
номического) возрастов и калибровка 14С дат. История вопроса вкратце
такова. При разработке 14С датирования в конце 1940-х – начале 1950-х гг.
У.Ф. Либби и его коллеги принимали, что количество изотопа 14С в об-
менном резервуаре (т.е. географической оболочке Земли; см. рис. 3.1.3)
оставалось постоянным в течение последних нескольких десятков тысяч
лет. Однако уже в конце 1950-х гг. голландский исследователь Х. де Фриз
установил, что существует систематическое расхождение между 14С
датами и календарным (астрономическим) возрастом тех объектов,
для которых последний точно установлен (например, дендрохронологи-
ческие шкалы с известным возрастом древесных колец).
Возникшая ситуация потребовала создания инструмента для вы-
яснения взаимоотношения двух возрастных шкал. Это стало возможным
с помощью высокоточного 14С датирования образцов древесины из не-
прерывных дендрошкал (с шагом образцов 10–20 лет), для которых был
точно известен календарный возраст. В результате многолетних работ
были определены величины расхождений между 14С и истинным воз-
растами вплоть до 12 500 календарных лет назад (кал. л. н.) (см.: Reimer
et al., 2013). Для более отдаленного времени использовались результаты
изучения кораллов (с годовыми слоями роста) и отложений озер с годич-
ной слоистостью (см., например: Bronk Ramsey et al., 2012). Более по-
дробно о калибровке 14С дат можно узнать из ряда публикаций (см.,
160
например: Арсланов, 1987. С. 88–105; Дергачев, Векслер, 1991. С. 126–

138; Ван дер Плихт, 1998; Вагнер, 2006. С. 169–174). Наиболее свежая
информация о состоянии дел с калибровкой 14С возраста содержится в
специальном выпуске IntCal13 журнала «Radiocarbon» (Reimer, 2013).
Иллюстрацией расхождения между 14С и календарным возрастами
является график на рис. 3.1.6. В идеальном случае (при идентичности
двух шкал) взаимоотношение обеих хронологий представляло бы собой
прямую линию, однако в реальности радиоуглеродный возраст ведет
себя по отношению к календарному нелинейно. Так, для отрезков 0–600
и 2 400–12 000 л. н. (новое время, эпоха бронзы, неолит и мезолит) 14С
даты моложе, чем соответствующий им календарный интервал, так как
кривая первого находится ниже прямой линии. Для времени 600–2 400 л.
н. (Средневековье и ранний железный век) характерно обратное соотно-
шение: 14С даты систематически древнее, чем календарный возраст, или
близки к нему (рис. 3.1.6; границы интервала обозначены стрелками).
Для более отдаленных периодов, т.е. древнее 12 тыс. л. н. (соответствует
палеолиту), 14С даты, как правило, моложе значений календарного воз-
раста. Общая информация по этому вопросу и по калибровке 14С дат есть
в обзорных работах (см., например: Bronk Ramsey et al., 2006).
Помимо этого общего тренда, на графике соотношения 14С и ка-
лендарного возрастов отчетливо видно, что имеют место кратковре-
менные и достаточно резкие изменения данного соотношения, назы-
ваемые в специальной литературе «зигзаги», «флуктуации» или «зубцы»
(по-англ. – «wiggles», т.е. «виляния» или «покачивания») (Ван дер
Плихт, 1998; Вагнер, 2006. С. 173). Отмечены и резкие однонаправлен-
ные изменения: так, около 450–350 гг. до н. э., в течение всего 100 ка-
лендарных лет 14С возраст совершает «прыжок» в сторону его
уменьшения на 320 14С лет. Это есть окончание так называемого
гальштатского платó (750–450 гг. до н. э.) на калибровочных кривых;
причиной подобных резких флуктуаций были, видимо, изменения маг-
нитного поля Земли, связанные с солнечной активностью, а также коле-
бания климата (см. подробнее: Дергачев, Векслер, 1991. С. 98–207).
Отмечаются на калибровочных кривых и плоские участки, так
называемые плато, когда по ходу времени 14С возраст практически не
меняется. Все эти закономерности оказывают непосредственное влия-
ние на возможности калибровки 14С дат (см. ниже).
Таким образом, очевидно, что для 14С шкалы времени существует
своя, не до конца установленная продолжительность единицы ее изме-
рения (года). Если 14С даты сравниваются между собой, не так уж важно
161
знать, чему равна эта величина. Однако когда исследователи начинают

оперировать календарными шкалами «до нашей эры» и «нашей эры»,
часто происходит методическая ошибка: сравниваются радиоуглерод-
ные и астрономические годы, путем простого вычитания из 14С даты
1 950 лет (т.е. времени начала отсчета «14С шкалы»), или вычитания из
цифры 1 950 лет 14С даты (если последняя сравнительно «молодая»).
Рис. 3.1.6. Расхождение между радиоуглеродным (сплошная линия) и календарным

(пунктирная линия) возрастами за последние 12 тыс. лет
(по данным Б. Кромера и др.; Вагнер, 2006. С. 161, с изменениями)
Работы по выяснению различий между 14С и астрономическим

возрастами начались в 1960-х гг. К началу 1980-х гг. были составлены
согласованные таблицы и графики перевода 14С дат в календарные
(Klein et al., 1982), а в 1993 г. они были уточнены и приняты междуна-
родным сообществом ученых в качестве опорных для голоцена (т.е. по-
следних 10 тыс. лет; см. Stuiver, Reimer, 1993). Тогда же появились и
первые компьютерные программы калибровки (Stuiver, Reimer, 1993;
van der Plicht, 1993). В настоящее время разработан ряд программных
продуктов для калибровки 14С дат и их дальнейшей обработки стати-
стическими методами; они доступны в Интернете (см. http://www.radio-
carbon.org/Info/index.html#programs). Для позднего плейстоцена (10–
45 тыс. л. н.) пока не создано надежной калибровочной кривой; работа
162
над ней продолжается (Bronk Ramsey et al., 2012; Reimer, 2013).

В настоящее время наиболее общепринятой является калибровочная
кривая IntCal13 (Reimer et al., 2013).
Археологам и геологам необходимо четко представлять себе, как
проводится калибровка 14С дат. Ее процедура заключается в следую-
щем. В компьютерную программу (например, Calib 7.0.2, находящуюся
в свободном доступе: http://calib.qub.ac.uk/calib/) для образцов наземно-
го происхождения (уголь; древесина; кости наземных животных; чело-
века и т.п.) вносятся: 1) значение 14С возраста; 2) величина среднеквад-
ратического отклонения; 3) лабораторный код образца, название памят-
ника, другие номера образца (при необходимости). При калибровке об-
разцов морского происхождения (прежде всего раковин моллюсков; а
также костей морских млекопитающих и людей, интенсивно употреб-
лявших в пищу морепродукты) необходимо дополнительно сделать сле-
дующее: внести величину ΔR; выбрать калибровочную кривую (для чи-
сто морских образцов – Marine13; для образцов смешанного происхож-
дения, например костей человека, – Mixed Marine NHem, с указанием
доли пищи морского происхождения).
Программа генерирует одно либо несколько значений календарно-
го возраста, соответствующих 14С дате. В настоящее время наиболее
распространенными являются программы Calib и OxCal. Они основаны
на данных калибровочного выпуска журнала «Radiocarbon» 2013 г. и
калибровочной кривой IntCal13 («Calibration data set: intcal13.14c»; см.
Reimer et al., 2013).
Возможно задавать для калибровки значения возраста в календар-
ных лет назад (кал. л. н.; cal BP), и в годах до н. э./н. э. (гг. до н. э./н. э.;
cal BC/AD), а также для среднеквадратического отклонения  1 сигма
(«one sigma ranges») или  2 сигма («two sigma ranges»). Вот как выгля-
дят результаты калибровки двух 14С дат: 3 500  35 л. н. и 25 000 
400 л. н. с помощью программы Calib 7.0.2 (табл. 3.3).
На рис. 3.1.7 дан график калибровки случайно выбранной 14С да-
ты. При выборе  2 сигма она соответствует одному календарному ин-
тервалу (точки пересечения с калибровочной кривой – черные с белой
каймой и крестиком внутри); при использовании  1 сигма (точки пере-
сечения – белые кружки с крестиком внутри) число календарных интер-
валов возрастает.
163
Примеры калибровки 14С дат
14
С дата, Калиброванная дата, Площадь под Калиброванная дата, Площадь под
лет назад  1 сигма кривой, %  2 сигма кривой, %
Голоцен (неолит, эпохи бронзы и железа, Средневековье)
1883–1861 гг. до н. э. 20,01 1918–1741 гг. до н. э. 98,3
3500  35
1853–1771 гг. до н. э. 79,99 1710–1700 гг. до н. э. 1,7
3500  35* 1880–1770 гг. до н. э. – 1920–1700 гг. до н. э. –
3 810–3 832 кал. л. н. 20,0 3 690–3 867 кал. л. н. 98,4
3500  35
3 720–3 802 кал. л. н. 80,0 3 649–3 659 кал. л. н. 1,6
3500  35* 3 830–3 720 кал. л. н. – 3 870–3 650 кал. л. н. –
Плейстоцен (мезолит, палеолит)
25 000  400 28 631–29 501 кал. л. н. 100,0 28 182 – 30 126 кал. л. н. 100,0
25 000  400* 28 630–29 500 кал. л. н. – 28 180–30 130 кал. л. н. –
* Рекомендуемые значения (полученные программой CALIB 7.0.2 календарные даты объ-
единены в один интервал и округлены до 10 лет).
Рис. 3.1.7. Графический пример калибровки 14С даты 2 400  60 л. н.
Необходимо дать ряд практических советов по интерпретации по-

лученных данных. Во-первых, следует понимать, что весьма часто од-
ному значению 14С возраста соответствуют не один, а два и более ин-
тервала календарного возраста. Это происходит потому, что имеет место
неоднократное пересечение калибровочной кривой (рис. 3.1.8, А). Про-
грамма калибровки вычисляет степень вероятности (площадь под кри-
164
вой («relative area») в долях единицы, см. выше; см. также табл. 3.3, в
процентах) для каждого из этих интервалов; подробно об этой процеду-
ре можно ознакомиться в книге Г.А. Вагнера (2006. С. 169–173). Однако
если для одного из них степень вероятности гораздо выше, чем для дру-
гого (см. пример для даты 3 500  35 л. н. с  2 сигма), это еще не озна-
чает, что интервал с более высокой вероятностью предпочтителен.
Рис. 3.1.8. Пример графического выражения калибровки 14С дат

(Вагнер, 2006. С. 171; с изменениями). А – одной 14С дате соответствуют
два календарных интервала; Б – 14С дате соответствует широкий календарный интервал;
В – 14С дате соответствует узкий календарный интервал
Оба отрезка календарного возраста находятся в пределах довери-

тельного интервала для данной величины сигма (в данном примере
95,4%). Для того чтобы выбрать один из них как наиболее достоверный,
необходимо иметь независимые данные, например результаты дендро-
хронологического датирования. Чаще всего такая информация отсут-
ствует, поэтому методически верным будет объединения всех воз-
можных интервалов в один (см. табл. 3.3); при этом необходимо также
округлить полученные календарные даты до ближайших 10 лет.
Во-вторых, на точность календарной даты влияет форма калибро-
вочной кривой. Если она сильно наклонена по оси 14С возраста, то ка-
лендарная дата будет иметь достаточно узкие пределы (рис. 3.1.8, В); в
противном случае интервал календарного возраста будет весьма боль-
шим (рис. 3.1.8, Б). Последнее особенно характерно для «плоских»
участков калибровочной кривой. Так, для скифского времени в силу по-
падания 14С дат на «гальштатское» плато невозможно получить необхо-
димую точность календарных дат при обычном датировании угля, дре-
весины или костей (см. ниже пример с могильником Уландрык-4).
165
Хотя калибровка 14С возраста и является одной из «революций» в

развитии радиоуглеродного метода, ее не следует абсолютизировать.
На мой взгляд, не совсем объяснимо стремление некоторых археологов
калибровать «все и вся», и публиковать уже только калиброванные даты.
Необходимо помнить, что сравнивать можно только сравнимое, и если
исследователь оперирует только некалиброванными датами (особенно
для палеолита), то такой анализ вполне приемлем. Альтернативой явля-
ется сравнение между собой уже калиброванных дат, однако при этом
не нужно забывать, что калибровка 14С дат древнее 30 тыс. л. н. пока
является предварительной в силу отсутствия детальной кривой соот-
ношения 14С и календарного возрастов.
Требования к отбору образцов на 14С датирование
Пользователю – геологу и археологу – чрезвычайно важно знать о

том, какое количество материала необходимо для проведения каче-
ственного 14С датирования, поскольку отбор образцов (как правило)
происходит в ходе полевых работ, и вернуться для получения дополни-
тельных проб практически невозможно. Это, естественно, не относится
к коллекционному материалу, сохраняющемуся в приемлемых условиях
иногда десятки и первые сотни лет. В табл. 3.2 дается информация о не-
обходимом для датирования объеме различных углеродсодержащих со-
единений, с которыми чаще всего имеют дело археологи и геологи.
Очевидно, что указанные размеры являются лишь ориентирами, помо-
гающими исследователю собрать представительный образец.
При отборе проб на датирование в поле полезно помнить некое
эмпирическое правило – размер образца, отбираемого при раскопках
без взвешивания или другого способа измерения (так сказать, «на
глазок»), как правило, меньше, чем это требуется. Поэтому можно
посоветовать проводить отбор несколько бóльшего объема материала
для жидкостно-сцинтилляционного датирования, поскольку аппаратура
УМС (для которой ограничения по весу образцов на несколько порядков
ниже, см. табл. 3.2) в России практически отсутствует, а стоимость ана-
лиза методом УМС в несколько раз выше, чем «традиционным» в Рос-
сии жидкостно-сцинтилляционным способом. Также нужно помнить о
том, что чем древнее предполагаемый возраст памятника, тем
больше материала для датирования требуется собрать археологу –
для объектов палеолита его необходимо приблизительно в 2–3 раза
больше, чем для стоянок мезолита, неолита и эпохи металлов.
166
В отборе образцов на 14С датирование существуют определенные

правила, выработанные многолетней практикой. Главное из них – не
допустить попадания в образец «постороннего» углерода, который мо-
жет существенно исказить реальный возраст объекта. Детальное описа-
ние правил и требований к отбору образцов можно найти в «Руковод-
стве по изучению...» (1987. С. 223–228).
В качестве упаковочного материала в настоящее время наиболее
удобны полиэтиленовые мешки с замком (zip lock), которые легко мож-
но приобрести в торговых сетях. Для угля и древесины потребуются
сравнительно небольшие мешочки (не более 5  10 см), а для гумуса,
почвы, костей – мешки несколько большего размера (до 10  30 см).
В качестве упаковочного материала можно использовать и алюминие-
вую фольгу, и стеклянные банки (чисто вымытые и высушенные) с ме-
таллической или пластиковой крышкой. Категорически запрещается ис-
пользовать для упаковки любые разновидности бумаги, картона или ва-
ты, а также матерчатые мешочки (часто использующиеся геологами для
отбора образцов отложений).
Перед отбором образцов (особенно угля и древесины) из археоло-
гических памятников необходимо тщательно зачистить участок слоя, из
которого проводится отбор, чтобы избежать загрязнения «посторонней»
органикой и углем (древесиной) из выше- и нижележащих культурных
слоев, если таковые имеются на памятнике. Положение найденных в
ходе раскопок органических материалов, которые будут переданы на 14С
анализ, надлежит по возможности задокументировать с помощью фото-
аппарата в позиции in situ, а также обязательно замерить их расположе-
ние (номера раскопа, квадрата, слоя, пласта и т.п.; глубину залегания –
как от земной поверхности, так и от условного репера).
Образец следует аккуратно очистить от вмещающей породы и
уложить в полиэтиленовый пакет, который нужно плотно закрыть. Ес-
ли образец является влажным, то его (во избежание появления плесе-
ни) перед упаковкой необходимо высушить в тени, разостлав на куске
полиэтилена или алюминиевой фольги. Не нужно опасаться осторож-
ных прикосновений к образцам голыми руками при условии, что руки
являются сухими; в качестве альтернативы можно отбирать образцы с
помощью чистого металлического или пластмассового пинцета. Ни в
коем случае нельзя очищать образцы путем промывания их в воде
(кроме дистиллированной) или обработки какими-либо химическими
веществами.
167
На пакете необходимо написать несмываемым маркером: 1) назва-

ние памятника; 2) дату отбора; 3) положение образца в плане и разрезе
(раскоп, квадрат т.п.; глубина залегания); 4) фамилию отобравшего об-
разец. Надписанный пакет лучше всего упаковать в бумагу или крафт, с
вложением внутрь этикетки, на которой указаны те же сведения, что и
на полиэтиленовом пакете; сверху на бумажном пакете необходимо ука-
зать название памятника, дату отбора и вид анализа. Ни в коем случае
нельзя вкладывать написанную на бумаге этикетку в полиэтиленовый
мешок, где уже находится образец.
К образцу необходимо также приложить чертеж памятника, с точ-
ным указанием того места в плане и разрезе, откуда был отобран обра-
зец. Это позволит избежать дополнительных усилий, направленных на
«реконструкцию» первичного положения объекта после получения не-
удовлетворительной даты.
В практике 14С датирования принято сопровождать образец напе-
чатанным паспортом, в котором обязательно дается следующая инфор-
мация: 1) дата взятия образца; 2) место взятия образца (название архео-
логического памятника); 3) стратиграфическое положение образца (глу-
бина залегания от поверхности; номер литологического слоя; номера
культурного слоя, квадрата и раскопа); 4) тип отложений, в которых за-
легал образец (песок, супесь, суглинок, глина, гравий, галечник и т.п.);
5) положение уровня грунтовых вод в момент отбора и степень увлаж-
ненности отложений, в которых залегал образец (при наличии вечной
мерзлоты нужно указать глубину деятельного слоя, т.е. сезонного про-
таивания); 6) наличие корешков растений, остатков животных (типа хи-
тиновых покровов жуков, костей млекопитающих и птиц, раковин мол-
люсков и др.); 7) глубина проникновения корней современных растений;
8) перечисление других видов анализов, на которые отобраны образцы
(литологический, спорово-пыльцевой, диатомовый и др.); 9) археологи-
ческая культура и эпоха, к которой относится культурный слой, из кото-
рого отобран образец; 10) фамилия, имя и отчество отобравшего обра-
зец, его координаты (место работы, почтовый адрес и телефон, адрес
электронной почты).
Публикация 14С дат
Важной для археологов и геологов является культура публика-

ции результатов 14С датирования образцов, полученных в ходе раско-
пок. Необходимо указывать следующие основные характеристики
168
14
С дат: 1) 14С возраст (т.е., например: 3 500  35 л. н.); 2) индекс лабо-
ратории и номер даты (например, Ле-10432 или СОАН-3474); 3) вид да-
тированного материала (уголь, кость, нагар на керамике, раковины мол-
люсков и т.д.); 4) глубина залегания образца (от поверхности или услов-
ного уровня; в последнем случае полезно также указать высотное отно-
шение этого уровня к отметке земной поверхности); 5) название памят-
ника, его географические координаты (широта, долгота); 6) номер слоя,
раскопа, квадрата, откуда отобран материал; 7) культурная принадлеж-
ность датированного слоя или объекта; 8) имя автора археологического
исследования, время проведения раскопок. При датировании костного
материала принципиально важным является определение качества
материала (коллагена); в связи с этим необходимо указывать выход
коллагена из кости, а также значение соотношения стабильных изотопов
углерода (δ13С, см. § 4.1) и отношение содержания углерода к азоту
(C:N) в коллагене (см., например: Brock et al., 2012).
Имея указанные данные, любой исследователь при необходимости
может самостоятельно провести процедуру калибровки 14С даты. Когда
публикуется только калиброванная дата – например, в случае с неоли-
тическим могильником Венгерово-2А в Западной Сибири (Молодин и
др., 2012, 2016), восстановить изначальную величину 14С возраста за-
труднительно; в любом случае это будет в той или иной мере неточно.
«Подгонка по зубцам» (wiggle-matching) с помощью 14С метода
Сочетанием радиоуглеродного датирования и дендрохроноло-

гического анализа является «подгонка по зубцам» (wiggle-matching),
или «сопоставление флуктуаций» (Вагнер, 2006. С. 173); применяются
также термины «согласование вариаций» и «стыковка флуктуаций»
(Панин, 2014. С. 33). Она основана на сопоставлении хода 14С воз-
раста калибровочной кривой с индивидуальной серией, полученной
при датировании последовательности древесных колец конкретно-
го образца. При датировании методом подгонки по зубцам нужно полу-
чить не менее 5–10 высокоточных 14С дат по 10-летним пакетам древес-
ных колец, а затем сравнить график хода 14С возраста с опорной калиб-
ровочной кривой Северного полушария (Stuiver et al., 1993 и др.).
Примером подгонки по зубцам «плавающей» дендрошкалы явля-
ется работа по датированию индивидуальной шкалы скифского могиль-
ника Уландрык-4 (Горный Алтай) (Kuzmin et al., 2004a). Датирование
индивидуальной дендрошкалы длиной 363 года проводилось парал-
169
лельно в двух лабораториях – Университета Аризоны (University of Ari-

zona) (г. Тусон, штат Аризона, США) и Высшей технической школы
Цюриха (Eidgenössische Technische Hochschule Zürich) (г. Цюрих, Швей-
цария). Даты были получены по 10-летним пакетам годичных колец
(рис. 3.1.9). Результаты датирования позволили сделать следующие вы-
воды: 1) подгонка по зубцам серии 14С дат Университета Аризоны дати-
рует конец дендрошкалы около 312 г. до н. э.; 2) стыковка флуктуаций
серии 14С дат Высшей технической школы Цюриха дает время оконча-
ния дендрошкалы около 312 +13/–21 г. до н. э. Таким образом, совпадение
результатов двух независимых исследований имеет место в пределах
10–15 лет, что также хорошо видно на графиках сопоставления 14С дат с
калибровочной кривой (рис. 3.1.9, А–Б). Следует отметить, что незави-
симое исследование с помощью абсолютной региональной дендрошка-
лы «Монгун» (Слюсаренко, 2010; Мыглан и др., 2012) полностью под-
твердило выводы по возрасту Уландрыка-4, сделанные на основании
подгонки по зубцам (см. § 3.4).
Рис. 3.1.9. Привязка по зубцам «плавающей» дендрошкалы могильника Уландрык-4

(Kuzmin et al., 2004a; с изменениями). А – сопоставление 14С дат Аризоны с INTCAL98;
Б – сопоставление 14С дат Цюриха с INTCAL98
В некоторых случаях применение подгонки по зубцам позво-

ляет решить неясные вопросы истории и археологии. В этом смысле
показателен пример с крепостью Пор-Бажин на озере Тере-Холь (Рес-
публика Тува, Россия) (Панин и др., 2014), где решен вопрос о том, кто
же построил ее – Баян-Чор (умер в 759 г. н. э.), один из каганов времени
Третьего Уйгурского каганата; или его сын Бёгю-каган (правил в 759–
779 гг.)? Последний в 763 г. утвердил манихейство в качестве государ-
ственной религии каганата. Анализ ствола лиственницы из стены кре-
пости (рис. 3.1.10) показал, что она была срублена в 770-х гг., что ис-
170
ключает Баян-Чора как возможного строителя и позволяет сделать вы-

вод о Бёгю-кагане как создателе этого необычного для Центральной
Азии сооружения.
Применение байесовской статистики при обработке 14С дат
C конца 1980-х – начала 1990-х гг. в археологии началось исполь-

зование методов байесовской статистики применительно к 14С датам.
Начало байесовским методам положил в середине XVIII в. британский
ученый Т. Байес (T. Bayes), но реально приложение этого подхода нача-
лось в 1950-х гг. Теорема Байеса (или «формула Байеса») – одна из ос-
новных теорем элементарной теории вероятностей, которая позволяет
определить возможность какого-либо случая при условии, что про-
изошло другое статистически взаимозависимое с ним событие. Та-
ким образом, по формуле Байеса можно более точно пересчитать веро-
ятность, беря в расчет как уже ранее известную информацию, так и
данные новых (последующих) наблюдений. Байесовская вероят-
ность – это интерпретация понятия вероятности, используемая в байе-
совской теории. Вероятность определяется как степень уверенности в
истинности суждения; для этого при получении новой информации ис-
пользуется теорема Байеса.
Применительно к археологии байесовский подход означает, что
обладание изначальной информацией о последовательности собы-
тий, которые датирует 14С метод (например, позиция скелетов в мно-
гослойном захоронении; принадлежность памятников к археологиче-
ским культурам или эпохам, для которых известна их хронологическая
последовательность), позволяет надежно и с высокой точностью
определить время начала и конца археологической фазы (культуры
и т.п.), для которой имеются 14С даты. Первоначальное знание о по-
следовательности событий является обязательным для использова-
ния методов байесовской статистики.
Результаты моделирования последовательности 14С дат методом
байесовской статистики выглядят следующим образом (рис. 3.1.11).
На графике белыми контурами показаны календарные интервалы для
14
С дат (лабораторные номера дат даны в левой части); черными конту-
рами – результаты определения последующей плотности (posterior dis-
tribution), основанной на изначальной информации о последовательно-
сти 14С дат. Моделирование байесовским методом проведено для двух
археологических фаз объекта Wayland’s Smithy – Wayland’s Smithy I и
171
Wayland’s Smithy II. Нужно отметить, что определение времени нача-

ла и конца этих фаз с помощью байесовской статистики является
на порядок более точным, чем это можно получить простым («руч-
ным») анализом календарного возраста серии 14С дат. В этом заклю-
чается принципиальное преимущество данного статистического метода
применительно к археологии.
Рис. 3.1.10. Подгонка по зубцам ствола лиственницы крепости Пор-Бажин

(Панин, 2014. С. 35; с изменениями)
Использование байесовского подхода к калиброванным датам тре-

бует определенных навыков; в настоящее время компьютерная про-
грамма OxCal, находящаяся в свободном доступе (https://c14.arch.ox.
ac.uk/embed.php?File=oxcal.html), позволяет проводить все необходимые
операции. Поскольку такую работу лучше всего вести совместно со
специалистами в области 14С датирования, здесь не дается детальная
характеристика данного метода, а на конкретном примере показаны
преимущества байесовского метода. Общая информация о приложении
байесовского подхода к археологии может быть найдена в обзорных ра-
ботах (см., например: Buck et al., 1994) и в справочнике по программе
OxCal.
172
Рис. 3.1.11. Пример байесовского анализа последовательности 14С дат

(Bayliss, 2009; с изменениями)
Анализ частоты 14С дат
С 1980-х гг. началось использование массивов 14С дат для изуче-

ния динамики заселения отдельных территорий (Rick, 1987).
Это направление динамично развивалось в 1990–2000-х гг.; в настоящее
173
время активно продолжаются работы, связанные с количественным ана-

лизом больших массивов 14С дат (Williams, 2012). В качестве исходной
посылки выступает тезис о том, что количество 14С дат отражает (есте-
ственно, лишь в первом приближении) количество археологических па-
мятников и, соответственно, размеры человеческих популяций в данное
время. Есть и другие методические ограничения в использовании этого
подхода, однако в силу хронологической определенности (на основе то-
го, что каждый памятник имеет 14С дату или серию дат) он обладает
несомненным преимуществом по сравнению с простым разделением
археологических памятников на эпохи и культуры, хронология которых
часто либо не совсем ясна либо слишком широка, и потому является не-
определенной.
Анализ больших массивов 14С дат в археологических целях в
настоящее время является одним из способов реконструкции динамики
заселения и освоения конкретных регионов (см., например: Blackwell,
Buck, 2003; Соколов и др., 2004; Ugan, Byers, 2007; Bocquet-Appel et al.,
2012; Williams et al., 2013; Contreras, Meadows, 2014). Для того чтобы
эта методика приносила надежные результаты, нужно не менее 200–
300 радиоуглеродных дат для каждой территории, которая подвергается
анализу (Williams, 2012).
Автором совместно с другими исследователями для рекон-
струкции процесса заселения древним человеком Сибири в палеолите
разработана методика подсчета «эпизодов заселения» (см., например:
Кузьмин, 2008; Kuzmin, Keates, 2005). Каждый эпизод заселения по-
нимается как факт присутствия человека на стоянке, во время которо-
го он принес органический материал (древесину, кость и т.п.), по ко-
торому впоследствии получена 14 С дата. Имеющиеся в распоряжении
14
С даты группируются в события (т.е. «эпизоды заселения»), про-
должительность каждого из которых не превышает 1 000 14С лет,
независимо от того, относятся ли даты в пределах 1 000 лет к одному
культурному слою или получены для разных слоев на одном памят-
нике. Величина в 1 000 лет выбрана из-за того, что среднее значение
стандартного отклонения (сигма) для 14 С дат палеолита Сибири
(Кузьмин и др., 2011; Vasil’ev et al., 2002) составляет около 450–
500 лет. Таким образом, для вероятности 68,3% ( 1 σ) величина ин-
тервала составляет около 1 000 лет, а для вероятности 95,4% ( 2 σ) –
около 2 000 лет. Реконструкция времени обитания человека на стоян-
ках палеолита с более высокой точностью (менее 1 000 14 С лет) не-
возможна в силу свойств массива имеющихся данных. Именно по-
174
этому выглядит приемлемым объединение в единый «эпизод заселе-

ния» 14 С дат из разных культурных слоев конкретного памятника, ес-
ли разница между датами не превышает точности анализа, опреде-
ленной как около 1 000 14 С лет.
Рис. 3.1.12. Распределение частоты «эпизодов заселения» для палеолита Сибири

(Kuzmin, Keates, 2013; с изменениями)
Объединение 14С дат в «эпизоды заселения» позволяет избежать

ошибок в реконструкции динамики заселения, связанных с тем, что для
ряда памятников имеется несколько 14С дат, полученных для единого
культурного слоя. При сравнении с памятниками, имеющими единич-
ные 14С даты, возникает ложный эффект более интенсивного освоения
памятников, имеющих больше определений 14С возраста. Этот прием
позволяет также избежать ошибок, связанных с практикой осреднения
серий 14С дат на конкретном памятнике. Определение среднего значения
нескольких 14С дат, полученных по различному материалу и отражаю-
щих неоднократные эпизоды присутствия человека в данном месте, и
выбраковка тех значений 14С возраста, которые значительно отличаются
от некой «средней» величины (см., например: Dolukhanov et al., 2002),
являются шагами в неверном направлении. Вычисление средних зна-
чений в данном случае есть методическая ошибка, поскольку про-
175
цесс накопления датируемого материала не является случайным и не

может быть исследован статистическими методами.
В качестве примера использования данных о частоте 14С дат для ар-
хеологических целей можно привести работы автора с коллегами (Кузьмин,
2008; Kuzmin, Keates, 2005, 2013). В результате анализа около 800 14С дат по
170 памятникам палеолита Сибири, сгруппированным в 400 «эпизодов за-
селения», удалось выяснить следующее (см. рис. 3.1.12): 1) интенсивность
заселения Сибири вплоть до 37 тыс. л. н. была невелика (менее 5 эпизодов
на 1 000 лет); 2) в интервале 36–21 тыс. л. н. она существенно увеличивает-
ся (в среднем 12,3 эпизода на 1 000 лет; 3) практически экспоненциальное
увеличение интенсивности обитания начинается около 20 тыс. л. н.; 4) не
наблюдается резкого уменьшения количества населения (или его исчезно-
вения) во время максимума последнего похолодания (согласно новейшим
данным, 22–16 тыс. л. н.; Clark et al., 2009).
В исследованиях, основанных на количественном анализе масси-
14
вов С дат для эпохи палеолита, одной из наиболее сложных проблем
является обработка серий значений 14С возраста, для которых наблюда-
ется значительная (иногда до нескольких тысяч лет) вариация возраста в
пределах одного культурного слоя. Исследование представительных
массивов 14С дат стоянок Мальта, Авдеево и Сунгирь (не менее
2025 измерений для каждого объекта) показало, что общее время по-
сещения их древним человеком могло быть весьма длительным, в пре-
делах 1 000–3 000 14С лет (Соколов и др., 2004). Для серии дат по стоян-
ке Мальта сделан вывод о том, что «период активности существенно
превосходит ошибку измерения» (Соколов и др., 2004. С. 101). Таким
образом, длительное обитание палеолитических стоянок (период ак-
тивности у Соколова и др., 2004), проявлявшееся в многократных по-
сещениях и проживании в течение определенного времени (дни и меся-
цы; возможно, годы), является устойчивым явлением и не может быть
игнорировано при анализе серий 14С дат.
Интерпретация результатов 14С датирования:

отдельные примеры
Для археолога чрезвычайно важно понимать, как соотносятся во

времени датируемые вещества и обитание человека на стоянке (или
погребение). Очень распространенной ошибкой начинающих исследо-
вателей (но и не только их!) является априорное представление о том,
что любой углеродсодержащий объект в культурном слое напрямую
176
связан с присутствием древнего человека. Это предположение часто

оказывается неверным, и результат датирования не соответствует ожи-
даемому значению возраста, как будет показано ниже на конкретных
примерах. Отсюда у некоторых ученых (и не только у археологов) до
сих пор сохраняется скептическое отношение к 14С методу. По моему
мнению, единственным и окончательным мерилом достоверности
получаемых 14С дат является здравый смысл. Это, естественно, не
умаляет значения иных (не зависящих от 14С метода) приемов датирова-
ния и других способов (например, стратиграфического контроля), кото-
рые могут быть использованы для независимой проверки полученных
результатов.
Поскольку радиоуглеродный метод применяется в археологии в
наши дни чрезвычайно широко, невозможно дать примеры по каждо-
му из основных направлений. Автор подготовил и опубликовал се-
рию рецензий на материалы конференций, прошедших в 2000–
2011 гг., где проиллюстрировал использование радиоуглеродного ме-
тода в археологических исследованиях (Кузьмин, 2001, 2003а, 2005б,
2006, 2011б, 2012, 2013а, 2014), а также опубликовал ряд обзоров
(Кузьмин, 2011а, 2011в; Kuzmin, 2009). Поэтому ниже охарактеризо-
ваны лишь отдельные работы, важные для археологов и геологов (см.
также пример № 2).
Радиоуглеродное датирование костей
Кость является одним из наиболее сложных материалов для

14
С датирования. После попадания костей в культурные слои либо чет-
вертичные отложения происходит постепенная деградация коллагена
(животного белка, по которому проводится датирование). Это приводит
к разрыву связей в изначально длинных молекулах коллагена, что ведет
к уменьшению их размера и атомного веса. Считается, что чем более
деградирован коллаген (что можно установить в первом приближении
по его содержанию в кости – в современных образцах оно равно 20–
23%), тем более чувствителен образец к различным загрязнениям.
177
Пример № 3
Радиоуглеродное датирование Туринской плащаницы:
история без конца
Феномен Туринской плащаницы, как и ее 14С датирование,
можно сравнить разве что с детективом, принадлежащим перу
Агаты Кристи; в кратком изложении он выглядит так. Первые
сведения о льняном полотнище размером 4,3  1,1 м, которое
(как это провозглашалось) служило погребальным покрывалом
Иисуса Христа, относятся к середине XIV в. В 1353 г. влиятель-
ный французский рыцарь Жоффруа де Шарни (Geoffroi de
Charny) впервые показал плащаницу, на которой был виден
контур человеческого тела со скрещенными на животе руками,
в церкви городка Лири (Lirey) в области Шампань. Нужно пом-
нить, что непосредственно перед этим в Европе разразилась
одна из самых чудовищных эпидемий чумы (1347–1350 гг.), и
желание чуда среди заметно уменьшившегося населения кон-
тинента было как никогда сильным.
Общий вид Туринской плащаницы (с образом человека,

сегодня видимым только на негативе фотографии)
178
Хозяин реликвии Ж. де Шарни вскоре погиб в битве при Пуатье

(1356 г.), а его наследники продолжали демонстрировать релик-
вию и получать неплохие доходы от продажи паломникам сувени-
ров. Так продолжалось до 1453 г., когда плащаница была продана
герцогу Савойскому. В 1502 г. она была выставлена в выстроен-
ной специально для этого церкви в г. Шамбери (область Савойя;
ныне – Франция), где в 1532 г. случился сильный пожар, повре-
дивший плащаницу. С 1578 г. реликвия находится в г. Турине, где в
1694 г. получила окончательную «прописку» в соборе Св. Иоанна
Крестителя. Теперь плащаницу можно увидеть в редких случаях,
когда к ней открывается доступ верующих. Для получения доходов
от потока паломников Савойский дом всегда подогревал веру в то,
что именно этим куском полотна было обернуто тело Христово.
Однако хорошо известно, что еще в 1389 г. Пьер д’Арси (Pierre
d’Arcis), епископ г. Труа (Troyes), куда входил приход Лири,
написал папе (точнее, антипапе) Клименту VII письмо, в кото-
ром уведомил понтифика о том, что плащаница и изображе-
ние человека на ней являются плодом работы местного
ремесленника, и даже сообщил, что знает его имя (которое,
однако, не было указано). Письмо это сохранилось до наших
дней и признано подлинным. Так почему обман не был широко
анонсирован? Дело в том, что один из герцогов Савойских –
Амадеус VII – в 1439 г. был избран папой под именем Феликс V.
Официально он считается антипапой, но от этого его влияние
не уменьшилось; он, естественно, помог на время «забыть» о
существовании неудобного для Савойского дома документа.
Впоследствии о письме П. д’Арси вспоминали и забывали...
С годами образ человека на плащанице потускнел и практиче-
ски исчез, и только в 1898 г. фотограф Секондо Пиа снова уви-
дел его, но уже только на негативе, полученном им при съемке
реликвии. Это вызвало интерес к Туринской плащанице, в том
числе со стороны ученых.
Нужно отметить, что римско-католическая церковь никогда не
признавала ее подлинной! Другими словами, ее церковные
иерархи ни разу не сделали заявлений о том, что плащаница
связана с Иисусом Христом. Видимо, поэтому разрешение на
14
С датирование, одним из авторов идеи которого был ученый из
США Г. Гоув (H. Gove), было дано сравнительно легко. В конце
1980-х гг. ученые получили согласие на отбор образцов ткани Ту-
14
ринской плащаницы для проведения С анализа УМС методом.
В присутствии архиепископа Турина кардинала Анастасио Балле-
стреро (Anastasio Ballestrero) 21 апреля 1988 г. от плащаницы в
том месте, где не было заметных подновлений или следов обуг-
ливания, была отделена полоска размером 10  70 мм, которую
затем разделили на три части (весом около 50 мг каждая) для
179
УМС датирования в лабораториях Университета Аризоны (г. Тусон,

штат Аризона, США), Оксфордского университета (Великобрита-
ния) и Высшей технической школы г. Цюриха (Швейцария). Весь
процесс отбора был тщательно заснят фото- и видеокамерами.
Результаты анализа, опубликованные в журнале Nature
16 февраля 1989 г. (Damon et al., 1989), уверенно показали
средневековый возраст ткани – 689  16 л. н. (средневзвешен-
ное значение), что соответствует календарному интервалу око-
ло 1260–1390 гг. н. э. Этот вывод соответствует надежным ис-
торическим сведениям о времени и месте появления данной
реликвии (середина XIV в.). Казалось бы, в вопросе о «древ-
ности» Туринской плащаницы можно поставить точку, но… не-
способность некоторых религиозных кругов смириться с круше-
нием многолетнего мифа заставляет их предпринимать шаги
для опровержения этих результатов любыми способами.
Ярким примером такого рода «ревизии» является попытка груп-
пы Д.А. Кузнецова, человека с репутацией международного мо-
шенника (Meacham, 2007), доказать, что при пожаре 1532 г. ткань
плащаницы абсорбировала «молодой» углекислый газ (если до-
пустить, что изделию не около 630 календарных лет, а все 2 000,
прошедших со времени земной жизни Христа) (Kouznetsov et al.,
1996), и поэтому ее средневековый возраст, установленный в
1989 г., является сильно омоложенным. Повторение «экспери-
мента» Д.А. Кузнецова с соавторами показало, что ничего по-
добного не наблюдается (Jull et al., 1996). Ключом к объяснению
мотивов этой попытки является благодарность, приведенная в
статье Д.А. Кузнецова и др. (Kouznetsov et al., 1996. P. 120); они
выражают признательность Фонду Ги Берто (Guy Berthault
Foundation), представляющему собой организацию креациони-
стов (людей, верящих в то, что весь наш мир создан неким Твор-
цом). Как говорится, «Кто платит, тот и заказывает музыку».
14
Противники результатов С датирования Туринской плащаницы
продолжают и сегодня пытаться их опровергнуть, привлекая для
этого все мыслимые (а подчас и немыслимые) способы – как ска-
зано в Библии, «И еще более искали убить Его [Христа]...» (Иоан.
5: 18). Таким попыткам, вероятно, не будет конца. Недавнее тща-
тельное исследование льняной ткани, использованной для полу-
14
чения С даты в Университете Аризоны в 1988 г., подтвердило,
что она ничем не отличается от основной части плащаницы
(Freer-Waters, Jull, 2010). В общем, как говорит главная героиня
голливудского мюзикла «Король и я» (1956 г.) в исполнении Дебры
Керр, «Библия – это не книга науки, а книга веры». Те, кто не верит
в достоверность средневекового возраста Туринской плащаницы,
вряд ли изменят свое мнение под воздействием научных аргумен-
тов. Впрочем, вопросы веры наука не рассматривает...
180
Многолетняя практика 14С датирования плейстоценовых костей

позволила сделать ряд эмпирических выводов, которые дают воз-
можность оценить степень достоверности 14С дат по кости (Brock et
al., 2010a, 2010b, 2012): 1) содержание коллагена в образце не должно
быть (как правило) менее 1%; 2) отношение атомарного азота к углероду
(C/N) в коллагене должно быть равно 2,9–3,6; даты образцов с выходя-
щими за этот интервал величинами часто являются недостоверными;
3) выход углерода из коллагена должен составлять (как правило) около
30–40%. Также важно, чтобы в публикации результатов указывались
значения соотношения стабильных изотопов углерода (δ13С) и азота
(δ15N), отношение углерода к азоту, содержание коллагена в образце и
выход углерода из коллагена.
Список 14С дат скелетов стоянки Сунгирь
(по Kuzmin et al., 2014, Nalawade-Chavan et al., 2014)
14
Скелет C дата, л. н. Номер и индекс Календарный возраст, кал. л. н.*
S-1 22 930  200 OxA-9036 26 880–28 250
S-1 19 160  270 AA-36473 22 250 –23 650
S-1 27 050  210 KIA-27006** 31 090–31 590
S-1a 26 300 + 220/–230 GrA-21507 30 540–31 240
S-1a 21 310 + 240/–250 GrA-21513 24 820–26 190
S-1 28 890  430 OxX-2464-12*** 32 160–34 580
S-2б 23 830  220 OxA-9037 28 080–29 280

S-2 27 210  710 AA-36474 30 390–33 140
S-2 26 200  640 AA-36475 29 560–31 570
S-2б 30 100  550 OxX-2395-6*** 33 310–36 240
S-2б 25 020  120 OxA-15753** 29 520–30 240
S-2 26 190  120 GrA-34760 30 610–31 150
S-3в 24 100  240 OxA-9038 28 400–29 460

S-3г 26 190  640 AA-36476 29 550–31 560
S-3в 25 430  160 OxA-15751** 29 650–30 620
S-3в 24 830  110 OxA-15754** 29 420–30 160
S-3в 30 000  550 OxX-2395-7*** 33 210–36 210
S-3 26 000  410 KIA-27007** 29 780–31 260
S-3г 24 170 + 120/–130 GrA-28182 28 530–29 390
* Калибровка проделана с помощью программы CALIB 6.1.1 (c  2 сигма).
** Датирование проведено по коллагену, выделенному по методу ультрафильтрации.
*** Датирование проведено по гидроксипролину, выделенному из коллагена.
a
Датировался один и тот же образец.
б
Датировался один и тот же образец (Marom et al., 2012).
в
Датировался один и тот же образец (Marom et al., 2012).
г
Датировался один и тот же обугленный коллаген.
181
К сожалению, практически все российские 14С лаборатории до са-

мого последнего времени не сообщали эти параметры, а также не изме-
ряли величины C/N, δ13С и δ15N, что делает анализ некоторых получен-
ных ими 14С дат, явно не соответствующих данным других лабораторий
(см., например: Vartanyan, 2013), практически невозможным.
Помимо анализа собственно коллагена, извлеченного из костей
путем растворения в кислоте (Сулержицкий, 1997; Brock et al., 2010b),
иногда применяется метод ультрафильтрации коллагена с помощью
фильтра, оставляющего молекулы с атомным весом более 30 килодаль-
тонов (Brock et al., 2010b). Некоторые исследователи (см., например:
Brock et al., 2007) считают, что применение ультрафильтрации суще-
ственно повышает надежность 14С дат, особенно для образцов древнее
20 000 лет (Higham et al., 2006). Однако в ряде случаев – например, с
прямым датированием скелета человека стоянки Костенки XIV (Марки-
на Гора) (Kuzmin, Keates, 2014. P. 758) – дата, полученная без ультра-
фильтрации, совпадает с таковой, для которой использовался ультра-
фильтрованный коллаген.
Рис. 3.1.13. График распределения 14С дат для погребений Сунгиря

(Kuzmin et al., 2014; с изменениями) (см. табл. 3.4)
182
В последние годы усилился интерес к разработанному в 1980–

1990-х гг. методу 14С датирования индивидуальных аминокислот,
составляющих коллаген – в частности, гидроксипролина (см., напри-
мер: Marom et al., 2012; Nalawade-Chavan et al., 2014). Исследователи
считают, что именно эта аминокислота, имеющая происхождение ис-
ключительно от живой материи, является наиболее надежным соедине-
нием для 14С датирования образцов, подвергшихся загрязнению (Marom
et al., 2012). В частности, для демонстрации этого вывода использован
археологический и антропологический объект Сунгирь (Русская равни-
на), где были неоднократно датированы три скелета людей эпохи позд-
него палеолита. Большая серия 14С дат для погребений Сунгиря являет-
ся сложной по своей структуре: в ней присутствуют явно омоложенные
значения (табл. 3.4; рис. 3.1.13) (Kuzmin et al., 2004b, 2014). К сожале-
нию, для Сунгиря отсутствует какой-либо независимый возрастной ре-
пер (как, например, вулканический пепел в Костенковской группе па-
мятников, имеющий точный возраст; см. § 3.6), что не позволяет оце-
нить достоверность серии. Можно лишь предположить, что возраст по-
гребений должен быть близок к таковому для костей животных из ниж-
ней части культурного слоя (Kuzmin et al., 2014), однако и это вывод не
является непререкаемым. Вероятно, проблема значительного разброса
14
С дат для Сунгиря так и не будет решена. Тем не менее этот пример
хорошо иллюстрирует проблемы, существующие при 14С датировании
костного материала.
В последние 15–20 лет благодаря широкому применению УМС да-
тирования стало возможным проводить определение 14С возраста каль-
цинированных костей из погребений по типу кремации, где собственно
коллаген выгорел, а остался только перекристализованный биоапатит
(минеральная часть кости). Проведенные методические работы (см.,
например: Lanting et al., 2001) показали надежность 14С дат, получаемых
по кальцинированным костям. Однако при этом важно знать, что кости по
цвету должны быть совершенно белыми; это говорит о том, что процесс
выгорания коллагена был полным (Hüls et al., 2010; Van Strydonck et al.,
2010). Датирование кальцинированных костей проведено на некоторых
объектах эпохи бронзы Западной Сибири (Molodin et al., 2012).
Прямое 14С датирование ископаемых остатков

палеолитических людей
В связи с широким развитием УМС метода с конца 1990-х гг. ста-
ло возможным получать прямые 14С даты находок остатков древнего
183
человека (т.е. не по костям животных из этого же слоя, например).

В настоящее время очевидно, что только прямое определение возраста
ископаемого человека дает надежную информацию о его древности.
Этот вывод стал еще более очевидным, когда по нескольким костным
остаткам человека из пещеры Фогельхерд (Vogelherd) в Германии,
найденным, предположительно, в культурных слоях начала позднего
палеолита (ориньяк), были получены гораздо более молодые 14С даты,
чем возраст костей животных из этих же слоев (около 30–36 тыс. л. н.):
от 3 980 до 4 995 л. н. (Conard et al., 2004). «Молодые» 14С даты были
получены в ходе прямого датирования ряда других находок человека
предположительно времени позднего палеолита в Центральной Европе
(Street et al., 2006).
Другим показательным примером было прямое 14С датирование
кости человека из региона Ордос в северном Китае, которая много лет
считалась палеолитической, хотя была найдена на поверхности. Дата
кости оказалась практически современной: 220  30 л. н. (AA-55454),
или 1641–1947 гг. н. э. ( 2 сигма) (Keates et al., 2007). Это вызвало раз-
дражение и нездоровый скептицизм китайских археологов, когда ин-
формация была анонсирована на конференции в 2005 г. Тем не менее
параллельное датирование показало практически такой же возраст:
275  25 л. н. (KIA-23614) (Shang et al., 2006). Данное исследование яв-
ляется хорошей иллюстрацией правила – поверхностные находки мо-
гут иметь любой возраст, несмотря на их «ископаемый» вид и поло-
жение по соседству с археологическими памятниками или разрезами
четвертичных отложений, откуда (по мнению исследователей) они мо-
гут происходить.
Прямое 14С датирование керамики
Первые попытки прямого определения 14С возраста керамики (по

органическому веществу в ней) предпринимались еще в 1960-х гг. (Tay-
lor, Berger, 1968), однако они были ограничены необходимостью иметь
большое количество исходного материала. С появлением технологии
УМС эти исследования возобновились (Hedges et al., 1992; Delque Količ,
1995; Bonsall et al., 2002). Важнейшим вопросом в определении возраста
керамики 14С методом является следующий: каково происхождение да-
тируемого углерода? Если он выделен из органического вещества (тра-
ва, навоз и т.п.), то его можно продатировать и получить возраст внесе-
ния органики (практически совпадает с моментом создания сосуда). Ес-
184
ли же это некий «общий» углерод, который всегда есть в глине, из кото-

рой изготовлена керамика, то его возраст в первую очередь относится к
самому сырью, а не ко времени изготовления сосуда.
Нами разработана методика выделения углерода из керамики с
примесью травы, на примере древнейших неолитических культур
Дальнего Востока России (O’Malley et al., 1999). Фрагменты керамики
были разделены на две фракции – внешнюю (в основном глина) и внут-
реннюю (глина с травой); датировалась внутренняя фракция. Извлече-
ние углерода из керамики проводилось двумя способами: 1) окислением
с окисью меди (СuО); 2) окислением в атмосфере избытка кислорода
(O2) (рис. 3.1.14). Использовались два температурных режима: 1) 400°С
(в течение одного часа); 2) 800°С (в течение 30 мин); для нагревания
применялась переносная электрическая печь. Также было проведено
сжигание керамики с окисью меди в огне горелки Бунзена (температура
около 1 000°С) в течение 10 мин, без разделения на внешнюю и внут-
реннюю фракции.
Полученный углекислый газ (CO2) использовался для изготовле-
ния графита, с последующим измерением содержания изотопа 14С на
УМС аппаратуре Университета Аризоны. Для каждого из образцов газа
измерялось соотношение изотопов углерода 13С/12С (δ13C).
Анализ полученных результатов датирования керамики и их сопо-
ставление с 14С датами по углю из тех же культурных слоев показал, что
при использовании окиси меди 14С возраст керамики является на не-
сколько тысяч лет завышенным; еще более явное удревнение можно ви-
деть при сжигании образца с окисью меди (температура 1 000°С). В том
случае, когда в качестве окислителя выступает кислород, наилучшие
результаты получаются при низкой температуре – 400°С. Вероятно, при
таком режиме из керамики высвобождается прежде всего углерод из
остатков травы, а для выделения углерода из собственно глины требует-
ся более высокая температура.
Рис. 3.1.14. Извлечение углерода из керамики с органической примесью

(O’Malley et al., 1999)
185
Другая методика прямого 14С датирования керамики была разра-

ботана Н.Н. Ковалюхом и В.В. Скрипкиным (см., например: Zaitseva et
al., 2009). Ими проводилось растворение керамического теста в плави-
ковой кислоте (HF) и последующее датирование оставшегося углерода.
Эта технология несет в себе методическую ошибку, так как неясен ис-
точник извлекаемого из образца углеродсодержащего вещества. Со-
ответственно, нельзя однозначно ответить на принципиальный вопрос:
«Какое событие характеризует 14С дата: время образования глины или
момент изготовления сосуда?» Очевидно, что глина может иметь
весьма древний возраст (до сотен тысяч и миллионов лет), и тогда 14С
дата показывает некий «средний» возраст глиняного сырья и, воз-
можно, каким-то образом попавшей в керамическое тесто органи-
ки. Археологический смысл таких возрастных определений очень не-
ясен (см. также: Ван дер Плихт и др., 2016. С. 71–82).
Представляется, что с методической точки зрения 14С даты, по-
лученные по керамическому тесту без органической примеси –
например, для неолитических культур Поволжья (Васильева, 2013) – не-
достоверны, т.е. не могут быть использованы как показатели древности
данного археологического памятника. Археологи должны знать, что мно-
гочисленные определения 14С возраста, полученные в последние годы по
керамике (см., например: Выборнов и др., 2008, 2014; Vybornov et al.,
2012), являются по сути бесполезными. К сожалению, некоторые иссле-
дователи, попавшие в заблуждение из-за того, что часть 14С дат по кера-
мике без органики близка к возрасту, полученному по другим материалам
(уголь, кости, нагар на керамике), убеждены в правомерности результатов
датирования собственно керамики, и доказать им ошибочность методики
прямого 14С датирования таких объектов по методу Н.Н. Ковалюха и В.В.
Скрипкина практически невозможно. Ситуация с датированием керамики
Поволжья и смежных регионов осложняется наличием в глине, служив-
шей сырьем для изготовления сосудов, примеси пресноводных моллюс-
ков; это может дополнительно искажать 14С возраст в силу присутствия
«эффекта резервуара» (Ван дер Плихт и др., 2016. С. 77–82).
Для 14С датирования керамики в последние годы используются
липиды (жиры животного или растительного происхождения), которые
попадают в керамическое тесто в процессе приготовления пищи и со-
храняются в нем. Показательным примером является датирование ли-
пидов в керамике, найденной при раскопках деревянной неолитической
мостовой Свит Трак (Sweet Track) в графстве Сомерсет (Англия) (Ber-
stan et al., 2008). Полученные 14С даты – 3 770–3 640 гг. до н. э. и 3 710–
186
3 540 гг. до н. э. – практически совпали с результатами независимого денд-

рохронологического датирования этого объекта (3 807–3 797 гг. до н. э.).
Учет «эффекта резервуара» при 14С датировании
Влияние на 14С даты собственного возраста морских организмов
хорошо иллюстрирует пример с неолитическим могильником Бойсма-
на 2 на Дальнем Востоке России (Kuzmin et al., 2002a). Поскольку вели-
чина поправки на «эффект резервуара» (R) для Японского моря состав-
ляет около 400 лет (Kuzmin et al., 2001), то для населения с высокой (не
менее 60–70% от общей протеиновой диеты) долей пищи морского про-
исхождения расхождение между кажущимся и реальным 14С возрастом
может составлять несколько сотен лет (в случае с объектом Бойсма-
на 2 – около 300 лет). Для других дальневосточных морей, где величина
R может составлять вплоть до 1 000 лет (см. Kuzmin et al., 2007), учет
поправки на «эффект резервуара» является обязательным.
При датировании костей человека из районов, где древнее населе-
ние активно использовало пищевые ресурсы из пресноводных водоемов
(главным образом, рыбу), влияние «эффекта резервуара» также может
быть весьма значительным (см. обзоры: Кузьмин, 2013. С. 184; Кузьмин,
2014. С. 167; Ван дер Плихт и др., 2016. С. 25–32). Это показано, в част-
ности, на примерах датирования неолитического могильника Осторф
(Ostorf) на севере Германии (Olsen et al., 2010); погребений кобанской,
сарматской и аланской культур на объекте Клин Яр (Ставропольский
край) (Higham et al., 2010); культур эпохи бронзы северного Кавказа
(Shishlina et al., 2014; Ван дер Плихт и др., 2016); погребений епископов
г. Турне (Бельгия) (Boudin et al., 2014); археологических памятников по-
бережья озера Байкал (Bronk Ramsey et al., 2014; Schulting et al., 2014).
Будет уместным закончить раздел по 14С методу цитатой из книги
Л.С. Клейна (2014в. С. 298): «Революционность радиоуглеродного метода
состояла не в коренном перевороте в исторических представлениях, не в
радикальности пересмотра хронологии (такие сдвиги уже бывали), а в сте-
пени достоверности и широте применимости. Это та база абсолютной хро-
нологии, которая рассредоточена по всей земле – ведь повсюду есть орга-
нические остатки. К ней незачем продвигаться в отдаленные земли и стро-
ить длинную цепь синхронизации. Ныне радиоуглеродный метод проверен
и откорректирован, и чем дальше, тем менее вероятны сколь-нибудь значи-
тельные поправки. Нужно лишь понимать статистическую, вероятностную
природу его результатов, а также учитывать все установленные искажа-
ющие эффекты (курсив мой. – Я.К.)».
187
3.2. Прочие радиометрические методы датирования

(урановых рядов, калий-аргоновый и др.)
Помимо радиоуглеродного анализа, в геоархеологических иссле-

дованиях достаточно широко используются другие способы определе-
ния возраста, основанные на измерении содержания в веществе радио-
активных изотопов. К числу наиболее распространенных относятся:
1) метод урановых рядов (uranium series, U-series); 2) калий-
аргоновый метод (potassium-argon, K–Ar); 3) аргон-аргоновый (Ar–
Ar) метод (как разновидность K–Ar метода); 4) методы анализа ряда
космогенных нуклидов, в основном изотопов бериллия 10Be и алюми-
ния 26Al; в некоторых случаях – изотопа хлора 36Cl. К ним примыкает
метод треков. Подробнее о перечисленных методиках можно ознако-
миться в руководстве Г.А. Вагнера (2006. С. 75–157, 199–218) и других
изданиях (Купцов, 1986. С. 116–191; Пуннинг, Раукас, 1983. С. 99–111).
Метод урановых рядов
Данный метод состоит из нескольких индивидуальных видов ана-

лизов, которые сходны методологически. В природе элемент уран (U)
присутствует в виде двух радиоактивных изотопов – 238U (содержание
99,3% от общего количества U) и 235U (0,7%); это так называемые мате-
ринские изотопы. Их распад через цепь промежуточных продуктов при-
водит к образованию стабильных изотопов свинца (206Pb и 207Pb соответ-
ственно). По ходу распада образуются так называемые дочерние изотопы,
среди которых для целей хронологии наиболее важны торий 230Th (для
238
U) и протактиний 231Pa (для 235U); см., например, схему распада 238U:
238
U → (4,47 × 109 лет) 234U → (2,45 × 105 лет) 230Th → … →
(7,52 × 104 лет) 206Pb (стабильный)
Важнейшей посылкой урановых методов датирования является то,
что изотопы урана растворимы в воде и легко переносятся от ис-
точника (горные породы) до объекта изучения (пещерные карбонаты,
зубы и кости животных и человека). Соединения тория практически
нерастворимы в воде и не попадают в объекты датирования, а образу-
ются в них в результате распада урана.
Если датируемые образцы представляют собой закрытую систему
относительно изотопов урана и тория (т.е. в ней нет обмена с окружаю-
щей средой; например, в кристаллической решетке минерала), то при-
188
мерно через 5–6 периодов полураспада дочерних изотопов (75,2 тыс. лет),
т.е. через 350–500 тыс. лет, наступает практическое равновесие между
содержанием материнского и дочернего изотопов (рис. 3.2.1:
230
Th / 234U → 1,0). Если происходит нарушение системы (например,
растворение водой и вынос ураносодержащего вещества с его последу-
ющим осаждением в пещерах), то после отложения материнского изотопа
урана процесс накопления дочернего изотопа 230Th начинается снова; он
продолжается до той поры, пока активности не сравняются. На опреде-
лении степени неравновесия построена группа методов урановых
рядов. В геоархеологических исследованиях наиболее распространены
торий-урановый (Th/U) и протактиний-урановый (Pa/U) методы.
Рис. 3.2.1. Изменение соотношения 230Th / 234U со временем

(Malainey, 2011. P. 111; с изменениями)
Торий-урановый (230Th – 234U) метод основан на том факте, что

соединения, содержащие изотоп 234U (образующийся при распаде широ-
ко распространенного в природе 238U), легко растворяются и мигрируют
вместе с водой, в том время как соединения 230Th практически нерас-
189
творимы. При формировании объекта датирования (например, натеч-

ного камня в пещерах) происходят захват изотопа 234U и его осаждение
в карбонатном натечном веществе. После этого 234U начинает распа-
даться с образованием 230 Th. Если измерить активности обеих изото-
пов и выяснить степень неравновесия системы 230 Th – 234U, можно
определить время формирования объекта. Так, например, соотноше-
нию 230Th / 234U = 0,6 соответствует возраст, равный около 130 тыс. лет
(рис. 3.2.1). Практический диапазон действия данного метода со-
ставляет от 10 до 350–400 тыс. лет.
Протактиний-урановый (231Pa – 235U) метод отличается от то-
рий-уранового лишь тем, что в качестве объекта измерения анализируе-
мых изотопов используется протактиний 231Pa, соединения которого
(как и 230Th) нерастворимы в воде. Поскольку количество изотопа 235U в
природе невелико, условием проведения данного анализа является его
достаточно высокое содержание в исследуемом материале. С помощью
протактиний-уранового метода возможно датирование объектов возрас-
том от нескольких тысяч лет до 150–250 тыс. лет.
Для проведения анализа методом урановых рядов используются два
типа аппаратуры. В начале развития метода использовались счетчики α- и
γ-излучения. С их помощью проводилось измерение содержания изото-
пов урана и тория; при этом сам образец не разрушался. Однако точность
измерения данными методами невелика; она сильно зависит от формы
образца и ряда других факторов (Вагнер, 2006. С. 106–108). Так, при ис-
пользовании гамма-спектрометра необходимо, чтобы размер образца и
содержание в нем урана были достаточно велики. Обычно данная раз-
новидность анализа применяется при датировании ископаемых
остатков человека, имеющих большую антропологическую ценность.
В настоящее время при датировании методом урановых рядов
наиболее часто используются термоионизационные масс-спектрометры
(Thermal Ionization Mass Spectrometer, TIMS), позволяющие напрямую
измерять содержание изотопов. Это оборудование является весьма ред-
ким, а сам анализ – дорогостоящим и разрушающим (необходимо отде-
лить часть образца, которая в ходе анализа будет потеряна). Однако не-
значительное количество датируемого материала (например, эмали зу-
бов – всего несколько миллиграммов) делает проблему разрушения об-
разца вполне решаемой. Преимуществами TIMS перед неразрушаю-
щими методами являются более высокая точность результатов дати-
рования и увеличение нижней возрастной границы до 500 тыс. лет
(Latham, 2001).
190
Методы урановых рядов имеют ряд серьезных ограничений и

условий в их применении, которые необходимо знать пользователю.
Главное из них – датируемая система (например, натечная корка в пе-
щере) должна оставаться «закрытой» после ее формирования; други-
ми словами, не должно иметь место поступление дополнительного коли-
чества урана (как правило, вместе с грунтовыми водами) после образова-
ния датируемых отложений или его выщелачивание. Это ограничение
часто не выполняется (или невозможно установить, что оно строго вы-
полняется), что приводит к ошибкам в оценке возраста объекта.
Другое важное ограничение – в системе на момент ее форми-
рования не должно быть тория (230Th). Оно также иногда не выполня-
ется, так как пещерные карбонаты (сталактиты, сталагмиты, натечные
корки и др.) бывают загрязнены указанным изотопом, поступившим в
систему в момент ее создания, главным образом вместе с так называе-
мым детритом (detritus) – микроскопическими частицами глины и пы-
ли, адсорбирующими радиоактивные вещества. Другим источником по-
ступления тория могут быть фрагменты обломочных пород, поступаю-
щие с водным потоком в систему во время формирования карбонатных
образований. В результате возраст объекта может быть омоложен на ве-
личину до 10 тыс. лет (Latham, 2001. P. 65).
Для торий-уранового метода необходимо также знание соот-
ношения изотопов 234U/238U в момент образования объекта; чтобы в
случае нарушения их равновесного состояния ввести поправку. Это
условие не распространяется на протактиний-урановый метод.
В определении возраста методами урановых рядов применяется две
модели поступления урана: 1) ранний захват (early uptake, EU), т.е. по-
глощение урана вскоре после попадания костей и зубов в пещерные от-
ложения; 2) линейный захват (linear uptake, LU), т.е. постепенная абсорб-
ция урана на всем протяжении нахождения материала в отложениях.
В соответствии с ними рассчитывается возраст; разница между получае-
мыми значениями в зависимости от модели может достигать тысяч и да-
же первых десятков тысяч лет. Детали выбора модели поступления урана
изложены в руководствах (см., например: Latham, 2001. P. 67–68).
Основными объектами датирования методами урановых ря-
дов применительно к археологии являются: 1) пещерные образования –
так называемые спелеотемы (сталактиты, сталагмиты, натечные корки;
Richards, Dorale, 2003); 2) травертины (пресноводные карбонатные от-
ложения, образующиеся при разгрузке на поверхности богатых раство-
ренным карбонатом кальция вод); 3) зубы животных и человека (эмаль и
191
дентин); 4) кости животных и человека. В отношении объема вещества

для двух первых объектов обычно не существует проблем, так как они
имеются в достаточном количестве. Для датирования костей и зубов
необходимо 10–20 г вещества в случае использования α- и γ-
спектрометрии, или около 100–200 мг для метода TIMS.
При датировании костей и зубов методами урановых рядов поль-
зователю необходимо понимать, что возможность миграции урана пред-
ставляет серьезную проблему, от решения которой в значительной сте-
пени зависят результаты датирования.
Отбор образцов на датирование урановыми методами не пред-
ставляет трудности. Необходимо взять тот материал, который будет под-
вергнут датированию (спелеотемы, травертины, зубы и кости живот-
ных), аккуратно упаковать его в полиэтиленовый пакет, сделать на нем
надпись с указанием деталей отбора (объект и конкретный разрез; тип
отложений, в которых залегает образец; глубина залегания; наличие
грунтовых вод).
При отборе образцов спелеотем, или «вторичных карбонатов» по
Г.А. Вагнеру (2006. С. 121–124), важно иметь в виду, что вещество
должно по возможности иметь светлую окраску (темный цвет указыва-
ет, как правило, на присутствие глинистого вещества, которое является
носителем тория, крайне нежелательного при проведения датирования);
при анализе образца в лаборатории необходимо определить, не произо-
шла ли перекристаллизация карбонатного вещества из арагонита в
кальцит (при этом происходит нарушение «закрытости» системы).
В качестве примера использования метода урановых рядов в ар-
хеологии можно привести результаты прямого датирования черепа че-
ловека современного анатомического облика (Homo sapiens sapiens) из
местонахождения Омо Кибиш 1 (Omo Kibish 1) (Aubert et al., 2012). По-
лучена дата 162  14 тыс. лет, что, по мнению авторов, подтверждает
ранее сделанный вывод о том, что Омо Кибиш 1 является самым ран-
ним представителем H. sapiens sapiens (см. новейшие данные: Richter et
al., 2017). Методом TIMS было проведено датирование спелеотем ниж-
непалеолитического памятника в пещере Кесем (Qesem) в Израиле
(Barkal et al., 2003). Другие примеры применения метода урановых ря-
дов в археологии можно найти в обзоре А. Пайка и П. Петтитта (Pike,
Pettitt, 2003).
Прямое датирование скелета неандертальца BC7 в пещере Табун
(Tabun) в Леванте методом урановых рядов показало возраст 90 +
36 тыс. / –16 тыс. л. н. (т.е. в интервале 80–126 тыс. л. н.) (Coppa et al.,
192
2005). По скелету C1 из Табуна был получен возраст 47  3 тыс. л. н.

(Schwarcz et al., 1998). Впоследствии датирование методом ЭПР показа-
ло более древние значения возраста скелета C1: 112  29 тыс. и 143 
37 тыс. л. н. (Grün, Stringer, 2000). Нужно отметить, что точное место-
положение этого гоминида в стратиграфической последовательности
Табуна неизвестно. Критический обзор хронологии древних людей Ле-
ванта представлен У.Р. Фаррандом (Farrand, 1994).
Калий-аргоновый и аргон-аргоновый методы
Калий-аргоновый (40K – 40Ar) метод реже применяется в архео-

логии, чем анализ на основе урановых рядов. Это связано с тем, что с
его помощью можно определять возраст вулканических образований,
обычно не связанных напрямую с обитанием человека. Однако в тех
случаях, когда артефакты и остатки гоминид перекрываются или под-
стилаются вулканическими породами, калий-аргоновое датирование ис-
пользуется достаточно широко.
Основа метода – распад радиоактивного изотопа калия 40K с
образованием стабильного изотопа аргона 40Ar. Период полураспада
40
K составляет около 1,3 млрд лет, поэтому данный метод широко при-
меняется в геологии. Этому способствует и то, что калий является од-
ним из наиболее распространенных в природе химических элементов.
В качестве объектов изучения выступают в основном вулканические
породы (например, базальты), а также вулканические пеплы и туфы
(сцементированные или спекшиеся обломки вулканических пород; Гео-
логический словарь, 1978. Т. 2. С. 328–329); иногда проводится датиро-
вание природных стекол (обсидианов и тектитов). В качестве проверки
результатов датирования предлагается использовать совпадение значе-
ний возраста, получаемых по разным минералам – носителям калия
(Купцов, 1986. С. 14).
Важнейшими условиями для применения данного метода явля-
ются: 1) отсутствие утечки изотопа аргона 40Ar из исследуемой системы
(как правило, калийсодержащих минералов); 2) невозможность захвата
при кристаллизации минералов изотопа аргона 40 Ar, а также привноса и
выноса калия; 3) отсутствие в изучаемых минералах изотопа 40Ar, ад-
сорбированного из воздуха (Пуннинг, Раукас, 1983. С. 112). Обычно
нарушения «закрытости» минерала, в котором присутствуют измеряе-
мые изотопы, происходят при нагревании или выветривании вулканиче-
ских пород; в этом случае получаемый калий-аргоновый возраст будет
193
меньше, чем реальный. Выходом из данной ситуации является отбор

для датирования образцов невыветрелых горных пород.
Аргон-аргоновый (39Ar – 40Ar) метод является разновидностью
калий-аргонового способа датирования; его основное преимущество –
сравнительно высокая аналитическая (инструментальная) точность:
около 1% для раннего плейстоцена и древнее. В последнее время ис-
пользуется нагревание калийсодержащего минерала с помощью лазера
(в отличие от использования в традиционном аргон-аргоновом методе
облучения образца быстрыми нейтронами, что возможно лишь в ядер-
ном реакторе). Также для датирования с помощь лазера можно исполь-
зовать очень маленькие навески, не более 1 мг (Вагнер, 2006. С. 82).
Отбор проб на калий-аргоновый и аргон-аргоновый методы дати-
рования не представляет особых сложностей; необходимо получить
пробу весом не менее 100–200 г, задокументировав точное положение в
разрезе, и дав описание слоев объекта датирования.
Одним из первых примеров удачного использования калий-
аргонового метода в геоархеологии было датирование маркирующих
горизонтов вулканических туфов в Олдувайском ущелье (Восточная
Африка) (Evernden, Curtis, 1965). В качестве более свежей иллюстрации
использования аргон-аргонового метода в археологии можно привести
работу П. Ренне с соавторами (Renne et al., 1997); было проведено дати-
рование санидина (калиевого полевого шпата) из пемзы, собранной на
«вилле Поппеи» возле г. Неаполя, погребенной при извержении вулкана
Везувий 24 августа 79 г. н. э. Время образования пемзы – 1 925  94 л. н.,
т.е. около 72  94 г. н. э. (22 г. до н. э. – 166 г. н. э.); оно хорошо согласуется
с историческим возрастом – 1 918 л. н. Ошибка измерения составила не
более 5%; ранее точность данного метода для «молодых» (позднеплейсто-
ценовых и голоценовых) объектов составляла не менее 10%.
К вышеупомянутым радиометрическим способам определения

возраста примыкает датирование по трекам деления урана (fission track
dating), поскольку в нем также используется явление радиоактивности.
Оно основано на том, что изотоп урана 235U распадается спонтанно (по-
мимо более обычного для него распада с испусканием альфа-частиц).
При этом происходит образование нейтронов, которые нарушают кри-
сталлическую решетку минерала, в составе которого находится 235U.
Нарушения под микроскопом выглядят в виде черточек – треков (track)
194
длиной до 10–15 микрон (рис. 3.2.2); их количество зависит от времени,

прошедшего с момента образования минерала. Зная, сколько в веще-
стве треков, можно определить его возраст.
Подробно о методе треков изложено в руководстве Г.А. Вагнера
(2006. С. 219–242) и монографии В.М. Купцова (1986. С. 99–109); о его
применении в геологии – в книге И.С. Чумакова с соавторами (Чумаков
и др., 1992). Ниже дается самая общая характеристика этого вида датиро-
вания, поскольку оно сравнительно редко используется в геоархеологиче-
ских исследованиях – главным образом в тех случаях, когда культурные
слои перекрываются или подстилаются вулканическими породами.
Рис. 3.2.2. Треки деления урана в кристалле апатита (Кошкин, 1987. С. 76; и изменениями)
Основными объектами изучения методом треков являются вулка-

нические стекла (обсидиан, перлит), пемза, а также некоторые минера-
лы – циркон и апатит (наиболее предпочтительные), сфен, гранат, эпи-
дот. Они обычно присутствуют в эффузивных (т.е. излившихся на по-
верхность; от лат. effusio – разлитие) вулканических породах (главным
образом, в базальтах), а также в пепловых прослоях, образовавшихся в
ходе деятельности вулканов. Кроме них, данный метод был использован
195
для определения возраста импактных (т.е. образовавшихся при столкно-

вении с земной поверхностью крупных метеоритов) стекол – тектитов.
Нижний возрастной предел метода составляет более 10 млн лет.
При датировании методом треков проводится облучение мате-
риала нейтронами в ядерном реакторе, поэтому процедура анализа
является сложной и достаточно дорогостоящей. Чтобы треки стали более
заметны, отшлифованная поверхность образца подвергается травлению
кислотой. Затем под микроскопом ведется подсчет плотности треков; их
количество является исходной величиной для определения возраста. По-
мимо этого, необходимо знать количество урана в исследуемом образце.
Среди ограничений метода наиболее важны следующие: 1) спо-
собность треков к «залечиванию», т.е. их исчезновение со временем при
определенных условиях; 2) треки пропадают при нагревании минера-
ла – это так называемый «отжиг треков» (например, для вулканического
стекла, начиная со 100С; Купцов, 1986. С. 101); 3) при датировании
«молодых» объектов необходимо, чтобы содержание урана в них было
достаточно высоким.
Также необходимо помнить, что метод треков позволяет датировать
горные породы и минералы, а не изготовленные из них артефакты. Это, в
частности, относится к изделиям из высококачественного вулканического
стекла – обсидиана. Только в случаях, когда при нагревании обсидиано-
вого орудия или отщепа произошел отжиг треков, можно определить
время теплового воздействия. Такие случаи весьма редки, поэтому по-
добные исследования в настоящее время практически не ведутся.
При отборе образцов на датирование методом треков необходимо
собрать достаточное количество материала, так как минимальный раз-
мер анализируемых частиц составляет 0,1 мм (Вагнер, 2006. С. 229).
Можно посоветовать отбирать не менее 10–20 г осадка (типа вулканиче-
ского пепла или пемзы), или образец вулканической породы весом 50–
100 г. Образцы упаковываются в обычную тару (бумага, пластиковый
пакет и т.п.); никаких специальных мер предосторожности при этом не
требуется.
С помощью метода треков была предпринята попытка датировать
пепловые накопления древних очагов во всемирно известной пещере
Чжоукоудянь (Zhoukoudian) в Китае (Guo et al., 1991). Поскольку при
нагревании происходит «залечивание» треков, авторы использовали ми-
нерал сфен, выделенный из пепла, собранного в слое 4 (верхняя часть
отложений, где также были сделаны находки остатков пекинского чело-
века – одного из представителей Homo erectus). Возраст отложений
196
слоя 4 составил 306  56 тыс. лет; ранее методом треков была получена
дата для залегающего гораздо ниже слоя 10 Чжоукоудяня – 462  45 тыс.
лет. Согласно датированию с помощью метода 10Be/26Al, возраст памят-
ника существенно древнее, около 720 тыс. лет (Shen et al., 2009).
Другим примером использования метода треков в археологии яв-
ляется исследование стоянок нижнего палеолита в бассейне Бозё (также
Байсэ и Босэ) (Bose Basin) на юге Китая. Здесь артефакты (включая дву-
сторонние рубила) обнаружены, как это заявляют авторы, в отложениях
речных террас вместе с тектитами (Hou et al., 2000). На основании воз-
раста тектитов около 761–816 тыс. лет, полученного аргон–аргоновым
методом, авторы датируют памятники с рубилами этим интервалом –
около 803 тыс. л. н. (Hou et al., 2000. P. 1624). Необходимо заметить, что
возраст так называемых австралазийских микротектитов, широко развитых
в Юго-Восточной Азии, был установлен в конце 1960-х гг. методом треков
– 710  10 тыс. лет (см., например: Gentner et al., 1970).
Тем не менее факт совместного нахождения тектитов и арте-
фактов не может быть использован для доказательства возраста
последних, так как тектиты после своего образования могли пере-
отлагаться и попадать в более молодые осадки (см., например:
Koeberl et al., 2000). Таким образом, невозможно надежно определить
возраст археологических объектов подобным образом. Проблемы в да-
тировании памятников бассейна Бозё признаются и другими исследова-
телями (Деревянко, 2008. С. 16). Несмотря на очевидность ошибки кол-
лектива авторов под руководством Я. Хо (Hou et al., 2000), эта дата про-
должает тиражироваться (см., например: Хуан и др., 2005; Wang et al.,
2008). В последнее время опубликованы данные о том, что практически
все бифасиальные орудия, упомянутые в статье Хо и др. (Hou et al.,
2000) как собранные in situ, т.е. в плейстоценовых осадках, были на са-
мом деле найдены на поверхности (Gao, 2011). Все это не позволяет
принять древний (около 800 тыс. лет) возраст стоянок в бассейне Бозё.
Методы космогенных нуклидов (краткие сведения)
Датирование с помощью космогенных нуклидов бериллия (10Be) и

алюминия (26Al) основано на том, что они образуются под воздействием
космического излучения и накапливаются в различных природных об-
разованиях. Изотопы 10Be и 26Al формируются не только в атмосфере,
но и в горных породах, где под воздействием проникающих к земной
поверхности космических лучей из атомов кремния (Si), содержащихся,
197
например, в кварце (SiO2), возникают радиоактивные 3H, 10Be, 26Al, 36Cl

и 41Ca; это так называемые in situ космогенные нуклиды. Поскольку да-
тирование с помощью 10Be и 26Al наиболее широко применяется в гео-
логии (Вагнер, 2006. С. 149–157, 201–203; см. также: Granger, 2006;
Granger, Muzikar, 2001), здесь дается их краткая характеристика приме-
нительно к геоархеологии.
С помощью 10Be и 26Al возможно определять возраст экспони-
рования (т.е. нахождения под потоком космических лучей) скальных
поверхностей, что используется, например, при датировании источни-
ков каменного сырья (Verri et al., 2004). Если минеральные зерна, в ко-
торых образовались изотопы 10Be и 26Al, в дальнейшем выходят из ре-
жима экспонирования (например, эродируются из коренных пород и от-
кладываются в пещерах, тем самым становясь недоступными прямому
воздействию космических лучей), то возможно установить момент вы-
хода системы из-под влияния космического излучения.
Такая ситуация была использована при датировании пещеры
Чжоукоудянь (Shen et al., 2009), с помощью определения времени по-
падания зерен кварца в пещерные отложения с артефактами и человече-
скими останками; также датировались кварцевые орудия. Возраст арте-
фактов из слоев 8–9 оказался равен около 720 тыс. лет, а кварцевых зе-
рен – около 770 тыс. лет.
Известно несколько примеров датирования с помощью космоген-
ных нуклидов (10Be и 26Al) ключевых археологических и палеоантропо-
логических объектов в Южной Африке. В пещере Стеркфонтейн (Sterk-
fontain) возраст австралопитека StW 573 на основании датирования со-
ответствующей ему брекчии был равен 3,67  0,16 млн л. н.; древней-
шие орудия олдованского комплекса датированы 2,18  0,21 млн л. н.
(Granger et al., 2015). В расположенной неподалеку от Стеркфонтейна
пещере Сварткранс (Swartktans) время обитания парантропа (Paranthro-
pus robustus) в результате датирования методом космогенных нуклидов
установлено в интервале около 2,2–0,96 млн л. н. (Gibbon et al., 2014).
3.3. Дозиметрические методы (люминесцентные,

электронного парамагнитного резонанса)
Эта группа методов датирования носит название «дозиметриче-

ские», поскольку в них используются природные дозиметры – минера-
лы или другие объекты, запасающие в себе воздействие, вызванное ра-
198
диацией (так называемые радиационные повреждения) (рис. 3.3.1), ко-

торое затем анализируется для получения данных о возрасте. Из них в
археологии и геологии наиболее часто применяются два метода: люми-
несцентный (luminescence) и электронного парамагнитного резонан-
са (electron paramagnetic resonance, EPR), однако за рубежом чаще ис-
пользуется термин «электронный спиновый резонанс» (ЭСР; electron
spin resonance, ESR).
Рис. 3.3.1. Принцип работы дозиметрических методов датирования
Явление люминесценции, известное еще в древности, детально

изучалось физиками с конца XIX в. В развитие люминесцентного спо-
соба датирования применительно к археологической керамике значи-
тельный вклад в 1960-х гг. внес М.Дж. Эйткен (M.J. Aitken). Метод
определения возраста с помощью оптической люминесценции был
предложен в 1980-х гг. (Huntley et al., 1985). Необходимо отметить, что
люминесцентное датирование постоянно развивается, в результате чего
появляются новые модификации этого метода и их приложения в геоло-
гии и археологии.
199
Люминесцентные методы датирования
Эти методы определения возраста получили широкое распростра-

нение в геоархеологии; на них необходимо остановиться достаточно
подробно, поскольку многие археологи (как следует из моего собствен-
ного опыта) слабо представляют себе их физическую основу. Это также
относится к набору объектов, которые можно датировать люминесцент-
ными методами, и к способу отбора образцов.
Наиболее хорошо разработанными и широко используемыми раз-
новидностями люминесцентного датирования являются: 1) термолю-
минесцентный (ТЛ) метод (thermoluminescence, TL); 2) метод оптиче-
ски стимулированной люминесценции (ОСЛ) (optically stimulated lu-
minescence, OSL). Их принципиальным отличием является способ полу-
чения люминесцентного сигнала: либо с помощью нагревания (ТЛ), ли-
бо при воздействии световых импульсов с различной длиной волны
(ОСЛ), в том числе с инфракрасным излучением (ИК-ОСЛ) (infrared op-
tically stimulated luminescence, IR-OSL).
Определение физического явления, на которой основаны все по-
добные методики, таково: «Люминесценция (от лат. lumen, род. падеж
luminus – свет; и -escent – суффикс, обозначающий слабое действие),
свечение веществ, избыточное над их тепловым излучением при данной
температуре и возбужденное каким-либо источником энергии. Возника-
ет под действием света, радиоактивного и рентгеновского излучений,
электрического поля, при химических реакциях и при механических
воздействиях. Примеры люминесценции – свечение гниющего дерева,
некоторых насекомых, экрана телевизора» (Российский энциклопедиче-
ский.., 2001. С. 865).
Для датирования важно то, что при радиационном воздействии на
определенные породообразующие минералы (обычно кварц или поле-
вой шпат) в них происходит накопление энергии, которая высвобожда-
ется при лабораторном анализе выделенных из образца минералов; в
этот момент наблюдается явление люминесценции (слабое свечение
минеральных зерен). В русскоязычной литературе существует подроб-
ное описание методов люминесцентного датирования (Пуннинг, Раукас,
1983. С. 123–137; Купцов, 1989. С. 79–142; Вагнер, 2006. С. 243–304), с
техническими деталями, часть которых в данной работе опущена. Мо-
нография М. Эйткена посвящена методу ОСЛ (Aitken, 1998).
Люминесцентный метод основан на измерении интенсивности
свечения (люминесценции), возникающего в результате воздействия на
200
анализируемое вещество различными видами энергии, чаще всего –

квантами возбуждающего света. Согласно основам физики твердого те-
ла, в кристаллических телах электроны находятся в двух энергетиче-
ских зонах: 1) в валентных зонах (в невозбужденном состоянии); 2) в
зонах проводимости, что происходит при возбуждении атомов каким-
либо видом излучения (например, при нахождении минерала-дозиметра
в четвертичных отложениях, где всегда имеет место излучение от при-
родных радиоактивных элементов). В этом случае происходят отрыв
электронов от атомов и их переход из валентной зоны в зону проводи-
мости (рис. 3.3.2, А). Между этими двумя зонами существует запрещен-
ная зона, где электроны находиться не могут. В валентной зоне после
отделения электрона остается положительный заряд («дырка»); данное
состояние называется фазой возбуждения. Эти электроны и дырки
дрейфуют по кристаллу в соответствующих зонах до тех пор, пока не
будут захвачены ловушками или центрами люминесценции соответствен-
но. Ловушками могут служить дефекты кристаллической решетки – нару-
шения в периодичности расположения атомов в пространстве. К ним отно-
сятся, например, примесные атомы, вакансии, дислокации и т.д.
Таким образом, минерал-дозиметр аккумулирует эффект радиаци-
онного воздействия по мере его нахождения в окружающей природной
среде (т.е. в отложениях). Захваченные в ловушки электроны могут
оставаться в них значительный период времени, пока не будут освобож-
дены тепловым или оптическим путем. Чтобы измерить количество ока-
завшихся в ловушках электронов, на дозиметр в лабораторных условиях
воздействуют с помощью нагревания (ТЛ) либо импульсами света
(ОСЛ). Это называется фазой стимуляции – под внешним энергетиче-
ским воздействием происходит рекомбинация (слияние) освобожденно-
го из ловушки электрона с локализованными дырками. Этот процесс
сопровождается испусканием света, т.е. люминесценцией (рис. 3.3.2, Б).
Интенсивность люминесценции, которую можно измерить ин-
струментально, является функцией (т.е. пропорциональна) времени и
интенсивности радиационного воздействия на дозиметр. Зная интен-
сивность радиационного воздействия от природных источников ионизи-
рующего излучения, можно рассчитать время этого воздействия, т.е.
значение возраста данного объекта. Таким образом, используя какой-
либо минерал-палеодозиметр (чаще всего кварц или полевой шпат), с
помощью люминесцентных методов можно датировать те осадки и
вещества, в которых он находился, включая культурный слой и кера-
мику.
201
Рис. 3.3.2. Модель энергетической зоны люминесценции (Grün, 2001. P. 48; с изменениями).
А – возбуждение электронов; Б – воздействие на дозиметр и люминесценция
Однако заполнение ловушек электронами, освобожденными иони-

зирующим излучением, происходит лишь до определенного момента,
когда все имеющиеся ловушки оказываются заполненными; это называ-
ется состоянием насыщения дозиметра. Обычно рост радиационной
дозы является экспоненциальным, и со временем прекращается; реже
имеют место случаи линейного роста сигнала. Время, требуемое для
достижения состояния насыщения, является нижним возрастным
пределом люминесцентных методов датирования. В некоторых слу-
чаях наряду с заполнением ловушек электронами происходит их ча-
стичное термическое высвобождение, в основном под воздействием
температуры окружающей природной среды.
Наиболее часто в качестве дозиметров используются зерна кварца
и полевых шпатов, реже – флюорита, циркона, минералов из группы
карбонатов; еще реже – кости и зубы животных. В полевых шпатах со-
держится радиоактивный изотоп 40К; кости и зубы, а также многие вто-
ричные карбонатные образования содержат (иногда в значительных ко-
личествах) уран. Находясь под воздействием ионизирующего излучения
окружающей среды и проникающих во вмещающие отложения или ар-
хеологические объекты космических лучей, минералы-палеодозиметры
запасают энергию воздействующей на них радиации.
202
Как показано выше, извне на дозиметр действуют космические

лучи; в природном залегании или нахождении в составе археологиче-
ского объекта основной вклад в запасенную минералом-дозиметром па-
леодозу дают содержащиеся в них природные изотопы урана, тория и
калия. Ионизирующее излучение от рассеянных в окружающей среде
первичных радионуклидов состоит из электромагнитных волн (γ-лучей)
и частиц (α- и β-частицы). Их проникающая способность сильно разли-
чается: α-частицы проникают в дозиметр всего на 20–30 микрон (1 мик-
рон = 0,001 мм); β-частицы – на 2–3 мм; γ-лучи – на несколько десятков
сантиметров; жесткая компонента космических лучей – на несколько
десятков метров. Таким образом, наибольшее влияние на дозиметр ока-
зывает β- и γ-излучение.
В самом общем виде работу дозиметрических (в том числе люми-
несцентных) методов датирования можно выразить следующим обра-
зом: зная запасенную энергию (так называемую аккумулированную до-
зу) и величину годичной дозы облучения (так называемую скорость за-
пасания), можно определить возраст (в календарных годах):
Аккумулированная доза
Возраст = .
Скорость запасания
Схематично работу дозиметра можно представить следующим об-
разом (рис. 3.3.3): после «нуль-момента», в качестве которого могут вы-
ступать момент образования минерала-палеодозиметра (например, био-
генного карбоната кальция, слагающего раковины моллюсков; кристал-
ла в вулканическом пепле при извержении), нагрев вещества (например,
керамики) или экспозиция дневным светом в процессе переноса оса-
дочного материала, начинается накопление возрастной информации
(палеодозы). Оно происходит вплоть до момента датирования, когда па-
леодозиметр извлекается из объекта изучения (например, вмещающих
отложений; изделий из обожженной глины и др.); вскоре после этого
проводится измерение величины люминесцентного сигнала, являюще-
гося функцией возраста.
Процесс определения величины аккумулированной дозы термо-
люминесцентным методом выглядит следующим образом. Подготов-
ленные зерна минерала-палеодозиметра – оптимальным считается раз-
мер 10–100 микрон (0,01–0,1 мм; Вагнер, 2006. С. 255) – помещаются в
термолюминесцентную установку (ТЛ-ридер), где происходит посте-
пенное нагревание дозиметра с контролем скорости увеличения темпе-
ратуры. По мере высвобождения электронов и испускания света реги-
203
стрируются сначала увеличение люминесцентного сигнала, а затем –

его уменьшение (рис. 3.3.4, А). Пиковое значение является величиной,
необходимой для расчета аккумулированной дозы.
Рис. 3.3.3. Схема запасания аккумулированной дозы

при датировании люминесцентными методами
Рис. 3.3.4. Схематическая кривая люминесцентного высвечивания (Grün, 2001. P. 53;

с изменениями): А – при термолюминесценции;
Б – при оптически стимулированной люминесценции
При использовании метода оптически стимулированной люми-

несценции дозиметр подвергается облучению светом; чаще всего при-
меняются источники ультрафиолетового, зеленого или инфракрасного
света (см. подробнее: Вагнер, 2006. С. 289–296). При этом ловушки в
дозиметре в течение нескольких минут полностью опустошаются, по-
этому график люминесценции выглядит как очень быстрый подъем сиг-
нала и достаточно быстрое его затухание (рис. 3.3.4, Б).
204
Существует несколько методик определения аккумулированной

дозы (Вагнер, 2006. С. 247–251). Наиболее распространенными в насто-
ящее время являются: 1) метод добавочной дозы; 2) метод регенерации
(рис. 3.3.5). В первом случае к аккумулированной природной дозе до-
бавляется путем воздействия калиброванным источником лабораторно-
го облучения ряд кратных добавочных доз (линия «Дозная зависимость
для метода добавочных доз»), а затем график экстраполируется в об-
ласть отрицательных значений добавочных доз (линия «Обратная экс-
траполяция») до пересечения с осью интенсивности искусственного об-
лучения. Получаемая величина, равная «А», и является искомым значе-
нием аккумулированной дозиметром дозы. Во втором случае запасенная
доза искусственно стирается, и дозиметр облучается рядом добавочных
доз (линия «Дозная зависимость для метода регенерации»). Зная ампли-
туду сигнала, соответствующую природной палеодозе, можно опреде-
лить величину аккумулированной дозы «Б»; в идеальном случае А = Б
(рис. 3.3.5).
Для определения скорости запасания сигнала дозиметром исполь-
зуется анализ содержания в образце радиоактивных изотопов (в основ-
ном урана, тория и калия). Наиболее распространенными методами яв-
ляются нейтронная активация, гамма-спектроскопия и атомная абсорб-
ция (Вагнер, 2006. С. 251–260). Также очень важно знать величину есте-
ственной влажности осадка, в котором находился дозиметр, так как от
нее зависит вносимая поправка на содержание в образце воды.
Для люминесцентных методов датирования существуют методи-
ческие требования, которые должны неукоснительно соблюдаться:
1) измеряемая при ТЛ-анализе светосумма должна быть однозначной
функцией аккумулированной дозы, и вид этой функции должен быть
известен исследователю; 2) скорость запасания дозы также должна быть
известна; 3) аккумулированная доза в начальный момент должна или
быть равной нулю (так называемый нуль-момент), или быть известной;
4) центры захвата должны сохранять электроны на всем протяжении
периода действия метода (Купцов, 1989. С. 82). Однако на практике эти
требования соблюдаются не всегда, что приводит к ошибкам и ослож-
нениям интерпретации результатов датирования.
Одной из методических проблем в люминесцентном датировании
является потеря (затухание) запасенного сигнала со временем – фединг
(fading), которую учитывают при определении аккумулированной дозы
(Вагнер, 2006. С. 250–251). Некоторые дозиметры (в частности, разно-
видности полевых шпатов – санидин, лабрадор, андезин и битовнит)
205
обладают свойством аномального фединга (Купцов, 1989. С. 105), и по-

этому непригодны для датирования.
Рис. 3.3.5. Схема определения величины аккумулированной дозы

(Вагнер, 2006. С. 247; с изменениями)
Понятие «нуль-момент» является одним из важнейших в приме-

нении люминесцентных методов в геоархеологии. Это состояние дози-
метра, при котором запасенная им предыдущая палеодоза (до мо-
мента попадания дозиметра в датируемый объект) полностью или ча-
стично стирается (см. рис. 3.3.3). При работе с теми объектами, кото-
рые испытали термическое воздействие – нагревание до температуры
около 300С – первичная светосумма сильно уменьшается, а при нагре-
вании до 500С практически исчезает (Купцов, 1989. С. 97). Это касает-
ся, прежде всего, изделий из керамики, прошедших обжиг, а также неко-
торых других веществ, испытавших температурное воздействие –
например, обожженных кремневых орудий и отщепов (см. ниже). Для
минеральных зерен (кварц, полевой шпат), которые используются при
ТЛ датировании и не прошли нагревания, первичная светосумма стира-
ется при нахождении под прямыми солнечными лучами (например, на
песчаной отмели на пойме реки) в течение суток (Вагнер, 2006. С. 289–
290). При использовании метода ОСЛ проблема «нуль-момента» не
столь остра, как при ТЛ датировании, так как стирание предшествую-
щего нуль-моменту палеодозиметрического сигнала под действием уль-
трафиолетовых лучей происходит в течение нескольких минут.
206
С нуль-моментом тесно связан вопрос о генетических типах чет-

вертичных отложений, которые могут быть датированы люминес-
центными методами применительно к задачам геоархеологии. Некото-
рые их них (как, например, пещерные отложения) совершенно непри-
годны для этого вида определения возраста, так как для них не выпол-
няется необходимое методическое условие о стирании председимен-
тационной палеодозы. Мало приемлемыми для датирования люминес-
центными методами считаются ледниковые отложения (морены), озер-
но-ледниковые осадки, кости животных.
Наиболее пригодными для люминесцентного датирования явля-
ются следующие объекты, содержащие включения зерен кварца и / или
полевого шпата: 1) керамика (а также другие обожженные материалы –
например, кирпичи; глина, соприкасавшаяся с очагами; попавшие в очаг
каменные орудия из кремнистых пород; и т.п.); 2) вулканические пеплы.
Также проводилось термолюминесцентное датирование гидроксиапати-
та, входящего в состав зубной эмали (см., например: Benkö, Koszorús,
1980), однако в силу трудностей интерпретации результатов этот мате-
риал сейчас практически не используется в качестве дозиметра. Пред-
принималось датирование натечных пещерных образований из кальцита
(см., например: Debenham, Aitken, 1984), однако оно также не получило
широкого распространения. Для датирования методом ОСЛ наиболее
предпочтительны керамика и другие обожженные материалы.
Что касается генетических типов четвертичных отложений,
наиболее пригодных для люминесцентных методов датирования (Ваг-
нер, 2006, С. 271–304), то для ТЛ анализа это лёсс, песчаные эоловые
осадки (как правило, слагающие дюны), аллювий, склоновые (коллюви-
альные) отложения; менее перспективны такие генетические типы, как
озерно-ледниковые и водно-ледниковые осадки, озерные отложения,
прибрежно-морские пески (Aitken, 1990, 1997). Для датирования мето-
дом ОСЛ наиболее пригодны те типы отложений, при формировании
которых обеспечивалась достаточно длительная (десятки минут) экспо-
зиция дневному свету светочувствительных зерен кварца или полевого
шпата; эоловые, озерные, морские, аллювиальные и делювиальные
осадки удовлетворяют этому критерию.
При работах на пещерных объектах археологам необходимо отда-
вать себе отчет в том, что с помощью люминесцентных методов можно
датировать только тот материал, который испытал прямую экспозицию
солнечному свету. Это в первую очередь осадки предвходовых частей
пещер и гротов (см., например, результаты датирования пещеры Пеш-
207
де-л’Аз (Pech-de-l’Azé) во Франции: Soressi et al., 2013), а также эоло-

вые отложения, попавшие в гроты и пещеры (Walker, 2005. P. 104–106).
Те осаднки, которые не прошли воздействие прямым солнечным све-
том – например, находящиеся в глубине пещер – не могут быть датиро-
ваны с помощью люминесцентных методов.
Люминесцентные методы, использующие в качестве минерала-
палеодозиметра кварц, позволяют датировать отложения возрастом вплоть
до 120–150 тыс. лет. При использовании калиевого полевого шпата диапа-
зон датирования может быть расширен до 300‒500 тыс. лет, а иногда – до
800 тыс. лет, в зависимости от конкретных палеодозиметрических ха-
рактеристик минерала-детектора и окружающей среды (Вагнер, 2006.
С. 281; Berger et al., 1992). Последнее относится к объектам с очень низ-
ким содержанием радиоактивных изотопов, в силу чего они достигают
состояния насыщения гораздо позже, чем те дозиметры, которые нахо-
дятся в окружении пород с более высоким радиационным фоном. Ниж-
ний предел другой разновидности люминесцентного датирования – ра-
диотермолюминесцентного метода – по данным разработчиков состав-
ляет до 1–2 млн лет (Власов и др., 1979; Власов, Куликов, 1988). Однако
большинство современных исследователей не согласно с этим утвер-
ждением (см. ниже).
Точность определения возраста люминесцентными методами
(точнее, среднеквадратическое отклонение) для ТЛ способа составляет в
целом 7–10%, при использовании ОСЛ – не менее 5% (Вагнер, 2006.
С. 271, 299; Murray, Olley, 2002).
Отбор образцов на люминесцентное датирование требует опреде-
ленных навыков, поэтому до его проведения археологом или геологом
настоятельно рекомендуется пройти консультацию у специалиста. От-
бор нужно проводить в темное время суток (после полного захода солн-
ца) или, как минимум, под светонепроницаемой накидкой. Для оценки
величины годичной дозы необходимо измерить величину радиации в
точке сбора образца (рис. 3.3.6) с помощью портативного гамма-спек-
трометра либо в лаборатории после взятия пробы определить содержа-
ние U, Th и K во вмещающей породе, которое затем пересчитывается в
годичную дозу. Точка отбора образца на датирование должна находиться
в пределах сферы с радиусом 30 см, из которой проводится отбор вме-
щающих отложений на лабораторный анализ (или замер радиационного
фона портативным гамма-спектрометром). В некоторых случаях в место
отбора помещается на один год твердотельный детектор ионизирующе-
го излучения – к примеру, на основе CaSO4 или CaF2. По прошествии
208
одного года детектор извлекается из породы; в дальнейшем в лаборато-

рии производится измерение величины годичной дозы облучения («ско-
рости запасания»).
Рис. 3.3.6. Принцип отбора образцов на люминесцентное датирование

(Шейнкман, 2011. С. 25; с изменениями)
Существует и более простой способ отбора проб на люминес-

центное датирование и определение годичной дозы: в толщу осадка
днем деревянным молотком аккуратно забивается тонкостенная алюми-
ниевая трубка диаметром около 5–7 см и длиной около 30 см, которая
затем извлекается и оборачивается водо- и светонепроницаемым упако-
вочным материалом (например, черной полиэтиленовой пленкой). В ла-
бораторных условиях (при красном свете) удаляется слой породы тол-
щиной 1 см с «засвеченных» концов трубки; затем из трубки извлекает-
ся образец, по которому проводятся необходимые анализы.
При отборе образцов необходимо руководствоваться следую-
щим правилом: проба должна по возможности находиться на рас-
стоянии не менее 30 см от границ слоев (рис. 3.3.7). В этом случае ра-
диационное воздействие на образец будет ограничено именно тем сло-
ем, в котором залегает исследуемый объект (например, керамика).
В противном случае оценка воздействия γ-излучения на образец затруд-
нена.
209
Рис. 3.3.7. Выбор места отбора образцов на датирование

методами ТЛ, ОСЛ и ЭПР
Необходимо дать краткий очерк становления и развития люми-

несцентных методов датирования в СССР (России). Основными иссле-
дователями в этом направлении являются В.Н. Шелкопляс, Г.В. Моро-
зов, В.А. Ильичев, И.И. Матросов, А.И. Шлюков, В.К. Власов, О.А. Ку-
ликов, Н.А. Карпов, Г.И. Хютт, А.Н. Молодьков, В.С. Шейнкман,
С.А. Шаховец, А.В. Перевалов и некоторые другие ученые (Шейнкман,
2013). История развития люминесцентных методов в СССР неоднознач-
на и в чем-то даже драматична. В течение нескольких десятилетий про-
ходили острые дискуссии, касавшиеся физических основ этих методов
(см., например: Хютт, Раукас, 1977), что, в принципе, должно было сти-
мулировать углубленные исследования с учетом всего объема наработок
в этой области в ведущих исследовательских лабораториях мира. Одна-
ко дискуссии по ключевым вопросам люминесцентных методов в СССР
так и не привели к признанию ряда советских (российских) групп в
международном масштабе (см., например: Wintle, Huntley, 1982). К со-
жалению, целенаправленные исследования по разработке палеодози-
метрических методов датирования проводились и проводятся до насто-
ящего времени только в таллинской лаборатории RLQG (см. ниже). Как
результат, в настоящее время в России отсутствуют международно при-
знанные лаборатории, проводящие люминесцентное датирование. Ниже
на примере двух подходов к ТЛ датированию показаны серьезные про-
тиворечия между различными школами.
210
В 1970–1980-х гг. В.К. Власовым и О.А. Куликовым был разрабо-

тан метод радиотермолюминесцентного датирования (РТЛ), с помо-
щью которого определен возраст ряда археологических памятников.
Основы метода изложены в ряде работ (Власов, Куликов, 1979; 1988;
Власов и др., 1979), однако они не были приняты международным со-
обществом ученых, и достоверность основных положений РТЛ датиро-
вания остается до сих пор недоказанной (Huntley, 1992). Авторы метода
проводили датирование ряда генетических типов отложений: леднико-
вых отложений (морен) горных и покровных оледенений, пещерных
остаточных глин (Власов и др., 1981; Любин, Куликов, 1991; Деревянко
и др., 1992; Деревянко и др., 2003а. С. 110), которые считаются недосто-
верным в силу ряда спорных вопросов, касающихся физических аспек-
тов методики РТЛ (Aitken, 1997. P. 202–207; Вагнер, 2006. С. 271–289).
В связи с этим можно рекомендовать археологам не использовать в
практике работ РТЛ метод и опираться на международно признанные
разработки (Вагнер, 2006. С. 243–304).
Другое направление развивалось А.И. Шлюковым и его последова-
телями (В.С. Шейнкман, С.А. Шаховец и др.). Они разработали S-S ме-
тод термолюминесцентного датирования (см., например: Шейнкман,
2002, 2011), принципиально отличающийся от других российских (совет-
ских) методик, а также от общепринятых в мире приемов датирования
люминесцентными методами. В данном методе есть ряд ограничений,
связанных с региональными особенностями дозиметра (кварца) (Шейнк-
ман, 2011. С. 34), которые в настоящее время, по мнению В.С. Шейнкма-
на (2011), сняты. Однако получаемые c помощью S-S метода даты пока не
получили независимого подтверждения другими методами ни в России,
ни за рубежом. В связи с этим можно также рекомендовать не исполь-
зовать S-S метод термолюминесцентного датирования до получения
надежного подтверждения достоверности его результатов.
Подводя итог краткому рассмотрению состояния дел с люминес-
центными методами датировании в России (СССР), можно констатировать,
что с момента начала работ советских исследователей в области люминес-
центных методов в 1965 г., как справедливо отметил В.А. Купцов (1989.
С. 137), «...за прошедшие более чем два десятка лет, несмотря на энергич-
ные усилия более десятка исследовательских центров, метод не стал широ-
ко распространенным из-за отсутствия гарантий получения надежных
датировок» (курсив мой. – Я.К.). В то же время за пределами России лю-
минесцентные методы датирования плейстоценовых отложений и стоянок
древнего человека продолжают динамично развиваться.
211
В настоящий момент самым близким к России географически кол-

лективом, который выполняет люминесцентное датирование на современ-
ном методическом уровне, является Научно-исследовательская лаборато-
рия геохронологии (Research Laboratory for Quaternary Geochronology,
RLQG) в Институте геологии Таллинского технического университета (Эс-
тония), возглавляемая А.Н. Молодьковым (http://www.gi.ee/rlqg/).
В настоящее время люминесцентные методы датирования
очень широко применяются в геоархеологических исследованиях
(см. обзоры: Roberts, 1997; Jacobs, Roberts, 2007; Wintle, 2008). Инфор-
мацию о датировании керамики можно найти в книге Г.А. Вагнера
(2006. С. 273–274). Одним из наиболее успешных приложений люми-
несцентных методов в археологии является датирование обожженных
кремневых артефактов памятников Кавзех (Qafzeh) и Кебара (Kebara) в
Леванте (Valladas, 1992): в пещере Кавзех слой с остатками гоминид да-
тирован около 92 тыс. лет; в Кебаре возраст мустьерских культурных
слоев (с погребением неандертальца в слое 12) – около 48–60 тыс. лет
(Valladas et al., 1987) (рис. 3.3.8).
Рис. 3.3.8. Результаты ТЛ датирования обожженных кремней

в пещере Кебара (Valladas et al., 1987; с изменениями)
Представляет интерес определение возраста огромных геометри-

ческих линейных рисунков (геоглифов) в пустыне Наска (Южная Аме-
212
рика), происхождение которых является до сих пор в некоторой степени

загадочным. По данным ОСЛ датирования, возраст геоглифов близ
г. Пальпа (Palpa) соответствует 400–650 гг. н. э. (Rink, Bartoll, 2005).
Очевидно, что другими методами геохронологии получить представле-
ние о возрасте геоглифов пустыни Наска практически невозможно.
Люминесцентные методы (как и метод ЭПР) позволяют опре-
делять возраст объектов, которые находятся вне пределов действия
радиоуглеродного датирования (около 45–50 тыс. лет). Примером яв-
ляется работа О. Дружининой с соавторами (Druzhinina et al., 2016).
Возраст памятника Рядино 5 (Калининградская обл., Россия) с инду-
стрией переходного облика от среднего к позднему палеолиту опреде-
лен как 50–44 тыс. лет; это позволяет позиционировать его как древ-
нейший археологический объект в Балтийском регионе.
Помимо приведенных примеров, необходимо упомянуть о проти-
воречивых результатах датирования ряда археологических памят-
ников Сибири люминесцентными методами (см. пример № 4).
Наиболее широко известны работы нескольких групп исследователей на
стоянке Диринг-Юрях в Якутии. В начале 1990-х гг. методом РТЛ из
отложений, перекрывающих культурный горизонт, были получены даты
более 1,1 млн л. н. (РТЛ-453) и 2,9  0,95 млн л. н. (РТЛ-424); из запол-
нения мерзлотного клина ниже культурного горизонта – более 1,8 млн л.
н. (РТЛ-454) (Мочанов, 1992; Мочанов и др., 1992). Позднее группа ис-
следователей из США получила методом ТЛ гораздо более молодой
возраст: ниже культурного горизонта – 366  32 тыс. лет (OTL471), вы-
ше культурного горизонта – 267  24 тыс. лет (OTL471) (Waters et al.,
1997). При публикации деталей геоархеологического исследования
группы М. Ватерса (Waters et al., 1999) оказалось, что прямой связи
между местами отбора образцов на ТЛ датирование и положением куль-
турного горизонта не установлено (Kuzmin, 2000; Kuzmin, Krivonogov,
1999); это подтвердил в 2008 г. в личной беседе Ю.А. Мочанов. Деталь-
ный анализ люминесцентного датирования для Диринг-Юряха был про-
делан Р.Г. Робертсом (Roberts, 1997. P. 841–845). Его мнение таково: даты
выглядят очень древними и требуют подтверждения. Однозначно можно
сказать только то, что возраст Диринг-Юряха – более 100 тыс. лет, и дата
260 тыс. л. н. вполне возможна. Определения возраста, полученные ме-
тодом РТЛ, Р.Г. Робертс не обсуждает. Из этого всего следует консерва-
тивный вывод: возраст культурного горизонта стоянки Диринг-
Юрях вряд ли превышает 250–300 тыс. л. н. Таким образом, выход
данного объекта за пределы 1 млн лет крайне маловероятен.
213
В центральном зале Денисовой пещеры (Горный Алтай) было прове-

дено датирование осадков РТЛ методом (Деревянко и др., 1992, 2003а).
Возраст пещерных отложений определен в интервале 282  56 тыс. л. н.
(РТЛ-548; слой 22.2, нижняя часть) – 69  17 тыс. л. н. (РТЛ-611;
слой 14.1). Из плана памятника (Деревянко и др., 2003а. С. 68) ясно, что
изучаемые отложения расположены в 11 м от входа в пещеру и не под-
вергались воздействию прямого солнечного света; они являются оста-
точными глинами, образовавшимися в результате растворения известня-
ка силурийского возраста (возраст – около 420–445 млн лет). Слой 21
датирован 155  31 тыс. л. н. (РТЛ-546), тогда как 14С даты из этого слоя
оказались явно моложе – 35 140  670 л. н. (GX-17599; уголь) и 39 390 
1310 л. н. (СОАН-2489; гуминовые кислоты) (см. Кузьмин и др., 2011.
С. 181). Калиброванные даты для этих определений 14С возраста – около
39 700–43 300 кал. л. н. Таким образом, валидность РТЛ дат отложе-
ний Денисовой пещеры является сомнительной. Однако они про-
должают использоваться, в том числе для установления возраста «дени-
совского человека» (Slon et al., 2017 Supplementary Materials. Р. 8–9),
что, по моему мнению, вносит неопределенность в вопрос о хронологии
Денисовой пещеры.
Археологический памятник Усть-Каракол 1 (Горный Алтай) был
датирован РТЛ и 14С методами. Из очажной линзы в слое 9.3 получены
даты: методом РТЛ – 50  12 тыс. л. н. (РТЛ-660) (Деревянко и др.,
2003а. С. 55, 272); 14С методом – 31 580  470 л. н. (АА-32670; уголь)
(см. Кузьмин и др., 2011. С. 183). Калиброванный возраст 14С даты –
около 35 470 кал. л. н.; налицо противоречие с РТЛ возрастом.
На стоянке Улалинка (Горный Алтай) датирование слоя с артефак-
тами (предположительно; см. Цейтлин, 1986; Иванова и др., 1987; Ба-
рышников, Малолетко, 1997. С. 29, 33) методом ТЛ показало, что его
возраст составляет не менее 1,5 млн лет, с погрешностью измерения
25% (Шлюков, 1983. С. 41–42). Учитывая неопределенности с методи-
кой датирования, применявшейся А.И. Шлюковым, принять данное
определение возраста не представляется возможным.
214
Пример № 4
Когда в Сибири появился древний человек?
Вопрос о заселении Сибири в палеолите является одним из

важнейших с точки зрения геоархеологии, так как напрямую
связан с возможностью древнего человека жить в достаточно
суровых климатических условиях. В настоящее время получе-
ны данные о ряде сибирских стоянок, которые могут рассмат-
риваться как древнейшие (см. обзор: Кузьмин, 2010).
Наиболее хорошо изученным является памятник Карама в Гор-
ном Алтае (Болиховская, Шуньков, 2005; Деревянко, Шуньков,
2005; Ульянов, Кулик, 2005). Согласно результатам геологиче-
ских, геоморфологических, палинологических и археологиче-
ских исследований, его возраст определен в интервале 600–
800 тыс. лет (Деревянко, Шуньков, 2013. С. 489). Есть точка
зрения о более древнем возрасте Карамы – до 1,77–1,95 млн
лет (Зыкин и др., 2005, 2016), однако она, по моему мнению,
недостаточно обоснована (Кузьмин, Казанский, 2015).
Другим потенциально очень ранним объектом является стоянка
Засухино в Забайкалье (Лбова и др., 2003). Возможно, что ар-
тефакты залегают совместно с фауной крупных млекопитаю-
щих виллафранкского комплекса, который датируется рубежом
эоплейстоцена и неоплейстоцена (Вангенгейм, Сотникова,
1981), хотя связь археологического и фаунистического матери-
алов строго не доказана. По данным фауны мелких млекопи-
тающих, в слое с артефактами найдены виды, характерные для
таманского фаунистического комплекса (0,8–1,3 млн л. н.). Воз-
раст объекта Засухино может быть близок к 0,8–1 млн лет, од-
нако необходимо датирование остатков крупной фауны (напри-
мер, методом ЭПР по зубной эмали). Имеется точка зрения об
очень древнем возрасте стоянки Диринг-Юрях в Якутии – до
1,8–3,2 млн лет (Мочанов, 1992. С. 75). Однако существуют
данные, не подтверждающие эту дату, полученную ненадеж-
ным РТЛ методом (см. § 3.3). Многочисленные нерешенные во-
просы (Ранов, 1992. С. 88–90; Ранов, Цейтлин, 1991; Kuzmin,
Krivonogov, 1994, 1999) не позволяют принять мнение Ю.А. Мо-
чанова о столь раннем появлении человека в Якутии.
В отношении изучения более молодых археологических памят-
ников в северной части Сибири за последние годы достигнут
значительный прогресс. Детально изучена Янская стоянка
(71 с.ш.), датируемая 31–32,5 тыс. л. н. (Питулько, Павлова,
2010; Pitulko et al., 2004). Изучены также находки плейстоцено-
вых животных в восточносибирской Арктике – Сопочная Карга
(72 с.ш.) и Бунге-Толль (69 с.ш.) – имеющие следы воздей-
215
ствия человека; они датированы около 47,9–48,1 тыс. л. н. (Pitulko

et al., 2016). В сочетании с ранним свидетельством присутствия
человека в Западной Сибири на 58 с.ш. около 45 тыс. л. н. (Усть-
Ишим; см. Fu et al., 2014) эти находки заставляют пересмотреть
концепцию позднего (около 12–15 тыс. л. н.) заселения Арктики.
Древнейшие археологические памятники Сибири

(включая проблематичные объекты)
Метод электронного парамагнитного резонанса (ЭПР)
Этот метод датирования широко используется в геологии и архео-

логии. Приведу определение явления ЭПР, лежащего в его основе:
«Электронный парамагнитный резонанс (ЭПР), резонансное поглоще-
ние радиоволн, обусловленное квантовыми переходами между магнит-
ными подуровнями парамагнитных атомов и ионов...» (Российский эн-
циклопедический.., 2001. С. 1838). Кратко сущность эффекта ЭПР со-
стоит в следующем (рис. 3.3.9). В веществе, являющемся парамагнети-
ком (т.е. обладающем положительной магнитной восприимчивостью),
существуют так называемые парамагнитные центры, обладающие
свободными электронами. При приложении к парамагнетику магнитно-
го поля электрон ведет себя как элементарный магнит; ось его вращения
(спѝна) совершает колебания внутри воображаемого конуса относи-
тельно направления приложенного магнитного поля (рис. 3.3.9, А). Если
216
воздействовать на парамагнетик сверхвысокочастотным (СВЧ) полем,

возникает электронный спиновый резонанс, во время которого электрон
меняет направление вращения на противоположное (рис. 3.3.9, Б). Мо-
мент наступления резонанса можно установить с помощью специальной
аппаратуры.
Датирование с помощью ЭПР по своей методологии (но не по
изучаемым объектам) во многом сходно с люминесцентными методами:
изучаются свойства дозиметра, подвергнувшегося радиационному воз-
действию. Подробно о датировании методом ЭПР можно узнать из ра-
бот Г.А. Вагнера (2006. С. 305–322) и В.М. Купцова (1989. С. 142–175).
Физическим объектом в ЭПР датировании являются парамагнит-
ные центры, которые возникают при захвате свободных зарядов дефек-
тами в кристалле (дозиметре), вызванными радиацией. Характеристи-
кой парамагнитных центров является g-фактор (произношение – «жэ-
фактор»). При наложении статического магнитного поля на вещество,
имеющее парамагнитные центры, происходит резонансное поглощение
энергии радиочастотного поля (рис. 3.3.9, Б); это фиксируется специ-
альной аппаратурой – ЭПР-спектрометром (радиоспектроскопом).
В практике работ вместо интенсивности сигнала поглощения высокоча-
стотной энергии используется ее первая производная. Концентрация
парамагнитных центров является мерой накопленной палеодозиметром
дозы ионизирующего излучения, которая (в свою очередь) определяется
временем, в течение которого дозиметр подвергался радиационному
воздействию.
Таким образом, если знать поглощенную радиационную дозу,
пропорциональную количеству парамагнитных центров, и скорость ее
накопления, можно определить, сколько времени прошло с момента
начала радиационного воздействия, т.е. установить возраст датируемого
объекта. В отличие от люминесцентных методов датирования, где лабо-
раторное воздействие на дозиметр вызывает переход электронов на бо-
лее низкие энергетические уровни с испусканием света (см. рис. 3.3.2),
в методе ЭПР фиксируется резонансное поглощение энергии перемен-
ного электромагнитного поля СВЧ электронной подсистемой вещества.
Поглощение связано с квантовыми переходами между дискретными
энергетическими уровнями, обусловленными различной простран-
ственной ориентацией магнитного момента электрона. Образование па-
рамагнитных центров, как и в случае люминесцентных методов, проис-
ходит под воздействием радиации (α-, β- и γ-излучения). Представляет-
ся, что археологу не так уж обязательно вникать в тонкости аппаратур-
217
ного аспекта ЭПР датирования, изложенного в ряде руководств (Купцов,

1989. С. 143–144). Пользователю гораздо важнее знать о возможностях
метода, объектах датирования и процедуре отбора образцов.
Рис. 3.3.9. Схема явления ЭПР: А – парамагнитный центр в магнитном поле;

Б – электронный спиновый резонанс, возникающий при воздействии СВЧ поля
на парамагнитный центр (Вагнер, 2006. С. 307; с изменениями)
Основными объектами ЭПР датирования являются: раковины

моллюсков; кораллы; зубы животных; пещерные отложения (типа
натечных корок); травертины (известковые туфы). Кроме них, прово-
дится ЭПР датирование зерен кварца и кремней, прошедших термиче-
ское воздействие; вулканических стекол (Купцов, 1989. С. 155–170). Ко-
сти млекопитающих являются весьма проблематичным материалом, и в
настоящее время их датирование методом ЭПР не практикуется.
Нижний возрастной предел ЭПР датирования составляет как
минимум 1 млн лет, а в случае зубной эмали – до 2 млн лет (Walker,
2005. P. 109). Точность измерения возраста в целом составляет около
10% (Grün, 1997). Таким образом, ЭПР датирование позволяет исследо-
вать многие объекты, недоступные для люминесцентных методов
(см. рис. 3.1.2).
Метод ЭПР имеет ряд преимуществ по сравнению с люминес-
центными методами (Купцов, 1989. С. 151). Во-первых, диапазон ЭПР
датирования многократно превосходит возможности наиболее распро-
страненных модификаций люминесцентного метода с использованием
218
кварца в качестве минерала-палеодозиметра. Во-вторых, ЭПР методом

можно датировать те объекты (в первую очередь карбонаты и зубы жи-
вотных), которые практически невозможно изучать люминесцентными
технологиями. В-третьих, ЭПР датирование является практически не-
разрушающим для образца. В-четвертых, можно проводить многократные
повторные измерения одного и того же образца без дополнительной подго-
товки. В-пятых, сама подготовка образцов для ЭПР датирования является
менее трудоемкой, чем для люминесцентных методов. В-шестых, объем
датируемого материала очень невелик, от нескольких сотен миллиграм-
мов до первых граммов.
Метод ЭПР имеет также ряд проблем и ограничений (как и другие
способы датирования), о которых необходимо знать археологам и геоло-
гам (Вагнер, 2006. С. 311–318). При датировании зубов животных и пе-
щерных образований важную роль играет модель накопления урана
(как и в методе урановых рядов, см. § 3.2). В зависимости от выбора мо-
дели (линейный или ранний захват) результаты ЭПР датирования могут
отличаться друг от друга в два раза и более; выходом из этой сложной
ситуации может быть параллельное датирование методом урановых ря-
дов и сравнение результатов (Malainey, 2011. P. 113–114). Большое значе-
ние при ЭПР датировании (как, впрочем, и во всех других без исключе-
ния палеодозиметрических методах) имеет определение влажности отло-
жений, в которых находится дозиметр (Купцов, 1989. С. 149); погреш-
ность в определении усредненной по времени захоронения объекта влаж-
ности вмещающих отложений может привести к некоторой (в пределах от
единиц до десятка процентов) ошибке в определении возраста. Это озна-
чает, что при датировании методом ЭПР (как и в случае с люминесцент-
ными способами) крайне желательно обсудить эту проблему со специа-
листами-геологами с целью более точной реконструкции гидрологиче-
ского режима вмещающего горизонта в интервале времени захоронения
объекта. В некоторых случаях, когда это невозможно (например, археоло-
гический памятник полностью раскопан, и отложения уничтожены), все-
гда имеется некоторая неопределенность, связанная с установлением
усредненной по времени скорости запасания палеодозы.
При отборе образцов на ЭПР датирование необходимо проделать
следующее: 1) зачистить стенку обнажения (раскопа) на несколько сан-
тиметров; 2) выбрать участок в отложениях, где они достаточно гомо-
генны (т.е. без крупных обломков, границ слоев и т.п.) и представлены
тонкими осадками (песками, супесями, суглинками, глинами и т.п.) в
сфере радиусом 30 см от точки отбора (см. рис. 3.3.7); 3) взять образец
219
для ЭПР датирования – раковину моллюска, зуб млекопитающего с эма-

лью, натечный камень и т.п. (весом до 3–5 г); 4) вместе с объектом датиро-
вания (например, раковиной моллюска) отобрать непосредственно примы-
кающие к нему вмещающие отложения массой примерно 1 кг. Рекоменду-
ется также из сферы радиусом около 30 см вокруг образца взять предста-
вительные пробы вмещающих отложений общей массой также около 1 кг;
для сохранения природной влажности образцы осадков нужно упаковать в
двойной водонепроницаемый пакет.
Не является обязательным требование жестко предохранять об-
разцы на ЭПР датирование от солнечного света (т.е. отбирать их в тем-
ное время суток либо в непрозрачную трубку, как в случае с люминес-
центными методами), хотя полезно не подвергать их экспонированию
прямых ярких солнечных лучей и нагреванию. При отборе образцов из
натечных образований в пещерах рекомендуется избегать поверхност-
ных слоев корок, имеющих более темный цвет из-за присутствия в них
глинистого вещества; при отборе проб травертинов необходимо избе-
гать участков, обогащенных органикой, так как ее присутствие сильно
затрудняет интерпретацию ЭПР сигнала (Вагнер, 2006. С. 313–315).
Желательно также проводить измерение концентрации природных
U, Th и К в месте отбора с помощью портативного гамма-спектрометра
(Вагнер, 2006. С. 312), однако в практике археологических работ это,
как правило, невозможно. В этом случае определение проводится в ЭПР
лаборатории, где для этой цели используются отложения, примыкавшие
к образцу (дозиметру), сохраненные при естественной влажности.
В настоящее время в России практически нет лабораторий, прово-
дящих ЭПР датирование плейстоценовых отложений; наиболее геогра-
фически близкой является Научно-исследовательская лаборатория гео-
хронологии Таллинского технического университета (RLQG), специали-
зирующаяся на ЭПР датировании материалов, сложенных биогенным
карбонатом и представленных в основном раковинами моллюсков и ко-
раллами.
Наиболее часто используемым материалом для датирования ар-
хеологических объектов методом ЭПР является зубная эмаль. Опреде-
ление возраста ЭПР способом было применено для отложений с куль-
турными остатками в пещере Кебара в Леванте (Schwarcz et al., 1989).
Другой пример – изучение отложений пещеры Треугольная на северном
Кавказе (Molodkov, 2001). В результате датирования раковин наземных
моллюсков методом ЭПР было установлено, что возраст нижнепалеоли-
тических слоев с ашельской индустрией составляет от 583  25 до
220
393  27 тыс. лет. Для пещеры Треугольная также получена серия ЭПР
дат по эмали зубов оленя, в целом совпадающая с результатами датиро-
вания моллюсков (Blackwell et al., 2005). Представительный обзор ЭПР
датирования опорных палеолитических памятников Леванта дан Р.
Грюном (Grün, 1997. P. 235–242).
3.4. Дендрохронологический
и лихенометрический методы
Дендрохронологический метод
Этот способ датирования древесных остатков и тех археологиче-

ских памятников, на которых они найдены, существует уже более
100 лет; пионерные исследования провел Э.Э. Дуглас (A.E. Douglass),
который в 1914–1929 гг. разработал метод датирования археологической
древесины (Nash, 2000). В СССР дендрохронологический широко при-
меняется с 1950–1960-х гг., в основном благодаря пионерным работам
Б.А. Колчина и его учеников (Колчин, Черных, 1977; Черных, 1996).
Сущность дендрохронологического метода состоит в неравномер-
ности роста деревьев в течение их жизни. Механизм роста древесины в
областях Земли с сезонным климатом (в основном в субарктическом,
умеренном и субтропическом географических поясах) таков, что ее
прирост происходит с непостоянной скоростью. Как известно, новая
древесина образуется в основном в теплое время года (апрель / май –
октябрь), когда в поверхностной части формируются новые клетки. Эта
часть ствола называется «заболонь» (sapwood) и представляет собой
наружные слои древесины, примыкающие с одной стороны к растущей
ткани (камбию), а с другой – к коре (рис. 3.4.1). Внутренняя часть ство-
ла – «ядровая древесина» (heartwood) – уже не растет, а находится в от-
мершем состоянии (Ваганов, Шашкин, 2000). В теплое время года обра-
зуется более широкое и светлое по цвету кольцо клеток, чем в холодное
время, когда прирост древесины очень невелик. Таким образом, в струк-
туре древесины отчетливо видны древесные кольца, состоящие из двух
частей (темной и светлой); каждая пара отвечает циклу климата,
равного одному календарному году. Обычно древесные кольца видны
невооруженным глазом, особенно на зачищенном острым предметом
или отполированном поперечном срезе.
221
Толщина годичных колец зависит от ряда факторов, главным из

которых является климатический (температура и / или осадки): чем бла-
гоприятнее условия роста, тем шире кольцо. В силу изменчивости кли-
мата и других внешних факторов в конкретном регионе Земли в древе-
сине образуется чередование колец различной ширины; при этом после-
довательность колец, как правило, не повторяется. На этом основано
сопоставление отдельных древесно-кольцевых шкал (дендрошкал)
(употребляется также термин «древесно-кольцевая хронология»), т.е.
образцов древесины, для которых проведено измерение ширины колец.
При этом основным критерием корреляции (т.е. взаимосвязи) явля-
ется совпадение чередования ширины древесных колец. Чтобы
определить возраст древесины, нужно иметь длинную последователь-
ность древесных колец, начинающуюся от современности.
Рис. 3.4.1. Поперечный срез древесины дуба из Греции

(Kuniholm, 2001. P. 38; с изменениями)
Необходимость составления дендрошкал, состоящих из данных по

нескольким древесно-кольцевым срезам, прежде всего связана с тем,
что на археологических памятниках (а также в природных объектах – в
болотах, отложениях под современными ледниками и др.) присутствует
древесина с ограниченным количеством колец, а также с тем, что мак-
симальный возраст большинства современных живых деревьев состав-
ляет всего несколько сотен лет. Только связав в единую сводную денд-
рошкалу многие индивидуальные шкалы, можно получить инструмент
для датирования древесины из археологических памятников.
Дендрошкалы делятся на следующие основные категории (Шия-
тов и др., 2000. С. 16): 1) индивидуальная шкала, составленная для кон-
кретного среза древесины; 2) обобщенная шкала, собранная из несколь-
ких образцов дерева на данном объекте (например, археологическом
памятнике); 3) совокупная шкала (master chronology), отражающая при-
222
рост деревьев для данного географического региона за длительный от-

резок времени (сотни и первые тысячи лет); 4) локальная шкала, со-
ставленная для конкретного объекта по древесине одного биологическо-
го вида; 5) региональная шкала, характерная для достаточно обширного
района и составленная по одному или нескольким видам деревьев
(сходна по сути с совокупной шкалой). Можно также выделить абсо-
лютные (т.е. связанные с живущим деревьями и позволяющие точно да-
тировать ископаемую древесину) и «плавающие» (не имеющие связи с
современностью, а потому без конкретной хронологической привязки)
дендрошкалы.
Принцип составления дендрошкал можно рассмотреть на услов-
ном обобщенном примере (рис. 3.4.2). В качестве точки отсчета берутся
кольца живущего дерева (рис. 3.4.2, А, шкала «а»), для которого извест-
на календарная дата последнего кольца (1980 г.). Для продолжения
дендрошкалы использован срез одного из древесных стволов, из кото-
рых построено стоящее неподалеку здание (рис. 3.4.2, Б, шкала «б»); на
основании перекрытия колец время его рубки определено как 1875 г.
При дальнейшем движении в прошлое объектом является пень от ствола
умершего дерева, найденного в окрестностях (рис. 3.4.2, В, шкала «в»);
время его отмирания – 1851 г. Наконец, для получения самой ранней
последовательности колец использован ствол дерева, сохранившегося в
торфяном болоте в этом же районе (рис. 3.4.2, Г, шкала «г»); время его
гибели определено как 1822 г., а начало образования – 1785 г. Таким об-
разом, данная сборная дендрошкала (рис. 3.4.2, шкалы «а–г») насчи-
тывает 197 лет – 1785–1980 гг. (включительно).
Обязательным условием для составления обобщенных и совокуп-
ных шкал являются неоднократная проверка (cross-dating) и корреляция
индивидуальных шкал в силу наличия ряда ограничений дендрохроно-
логического метода. Как правило, требуется изучить не менее 5–10 ин-
дивидуальных хронологий для того, чтобы построить обобщенную
шкалу для конкретного археологического памятника или группы объек-
тов. Также необходимо, чтобы перекрытие между индивидуальными
дендрошкалами составляло не менее нескольких десятков лет.
Наиболее древние живые деревья на Земле – сосна остистая (Pi-
nus longaeva), произрастающая в Белых горах (White Mountains), штат
Калифорния (США). Самое старое из живущих деревьев имеет возраст
около 5 060 лет! Для территории России можно отметить очень долго-
живущие экземпляры лиственницы Каяндера (Larix cajanderi), найден-
ные в низовьях р. Индигирки (хребет Улахан-Сис); их возраст составля-
223
ет около 1 000 лет. К числу «долгожителей» также относится древовид-

ный можжевельник (основные ареалы – Средиземноморье и Централь-
ная Азия), возраст которого может превышать 1 000–1 500 лет. Боль-
шинство представителей древесной растительности, которые встреча-
ются на археологических памятниках в России (лиственница, ель, сосна,
дуб), имеет продолжительность жизни около 400–600 лет.
Рис. 3.4.2. Схема корреляции образцов древесины различного возраста

при дендрохронологических исследованиях (Вагнер, 2006. С. 423; с изменениями)
В настоящее время для ряда регионов Северного полушария состав-

лены сверхдлинные совокупные дендрошкалы: для Германии по дубу,
лиственнице и ели до 12 460 л. н. (Friedrich et al., 2004); для Британских
островов по дубу – до 7 200 л. н. (Pilcher et al., 1984); для полуострова Ямал
(север Западной Сибири) по лиственнице – до 7 000 л. н. (Hantemirov,
Shiyatov, 2002); для юго-запада США по сосне – до 8 680 л. н. (Ferguson,
Graybill, 1983); для Малой Азии по можжевельнику – до 4 220 л. н. (Kuni-
holm et al., 1996); для Алтае-Саянской горной области (Южная Сибирь) по
лиственнице – до 2 367 л. н. (Мыглан и др., 2012). Эти и другие длинные
дендрошкалы активно используются для датирования ископаемой древе-
сины, находимой при археологических исследованиях.
Основным объектом дендрохронологического анализа являет-
ся древесина (в том числе обугленная, но сохранившая структуру го-
224
дичных колец), часто представленная балками доисторических и сред-

невековых жилищ, опорными столбами на свайных поселениях, остат-
ками древних мостовых, гатями (настилами из бревен и хвороста) через
древние болота. Другими распространенными объектами служат де-
ревянные конструкции типа погребальных камер, остатки древних
лодок и фрагменты затонувших деревянных судов; в некоторых случа-
ях – доски картин средневековых художников.
Важнейшим обстоятельством для проведения высокоточного да-
тирования с помощью дендрохронологического метода является нали-
чие последнего годичного кольца на индивидуальной дендрошкале.
В случае его отсутствия необходимо добавить к полученной дате не-
сколько лет; при этом их количество иногда трудно оценить, и точность
датирования уменьшается.
При проведении дендрохронологического анализа в настоящее
время используется специальный набор аппаратуры, состоящий из
следующих частей: 1) бинокулярного микроскопа с увеличением 20–
60 крат (для точного измерения ширины кольца); 2) движущегося
столика с шагом подачи 0,01 мм, на котором закрепляется анализиру-
емый образец древесины; 3) устройства, преобразующего механиче-
ский сигнал от измерительного устройства в цифровой сигнал;
4) компьютера, на который поступают и обрабатываются цифровые
сигналы. Измерения проводятся по наиболее полному радиусу
(рис. 3.4.1). В ходе обработки полученных данных с помощью специ-
альных компьютерных программ исследователи получают необходи-
мую информацию.
В результате проведения анализа получаются кривые роста годич-
ных колец древесины, которые в дальнейшем сопоставляются между
собой (рис. 3.4.3). В ряде случаев используется не ширина годичного
кольца, получаемая при измерении, а ряд безразмерных индексов, поз-
воляющих сравнивать образцы из различных объектов и по разной дре-
весине. Детали методики обработки результатов дендрохронологическо-
го анализа можно найти в специальных работах (см., например: Колчин,
Черных, 1977; Stokes, Smiley, 1996; Walker, 2005. P. 122–127).
Как и другие способы датирования, дендрохронологический ме-
тод обладает рядом преимуществ и недостатков (Шиятов и др., 2000.
С. 20–21). К его преимуществам относятся: 1) высокая точность (до года
или даже сезона); 2) возможность датировать как древние (ископаемые),
так и живущие деревья; 3) комплексность данных (кроме датирования,
можно получать информацию о климате во время роста древесины;
225
Черных, 1989; Ваганов и др., 1996); 4) широкий ареал применения

(главным образом в субарктическом и умеренном поясах Земли, и отча-
сти – в субтропическом поясе); 5) возможность получения массового
материала и проверки выводов на значительном количестве фактиче-
ских данных. К числу недостатков можно отнести следующее: 1) огра-
ниченность применения (только там, где хорошо сохранилась древеси-
на); 2) невозможность получения достоверных выводов при малом ко-
личестве данных; 3) разнонаправленная реакция деревьев различного
возраста на одни и те же внешние воздействия. К другим факторам, ко-
торые следует учитывать при проведении дендрохронологического ана-
лиза, относятся (Kuniholm, 2001. P. 36): 1) возможность повторного ис-
пользования древесины; 2) передержка уже срубленных стволов в тече-
ние ряда лет (характерно при подготовке древесины в качестве сырья
для изготовления картинных рам и досок, а также музыкальных ин-
струментов); 3) отсутствие внешних частей стволов у тщательно обте-
санных фрагментов (картинных рам, музыкальных инструментов);
4) импорт древесины из районов, значительно удаленных от мест их
находок на археологических памятниках (создает большие трудности в
привязке к региональным дендрошкалам).
В настоящее время в России активно работает несколько дендро-
хронологических лабораторий: в Институте археологии РАН
(г. Москва), Институте экологии растений и животных УрО РАН (г. Ека-
теринбург), Институте археологии и этнографии СО РАН (г. Новоси-
бирск), Институте леса СО РАН и Сибирском федеральном университе-
те (г. Красноярск) и в некоторых других организациях.
При отборе образцов на дендрохронологический анализ необхо-
димо стараться сохранять целостность дерева, не позволяя ему рас-
пасться на отдельные фрагменты. Для этого очищенная от земли древе-
сина может быть укреплена изолентой или медицинским бинтом (обмо-
тав дерево по периметру) либо пропитана раствором полиэтиленглико-
ля. Идеальной является ситуация, когда можно сделать поперечный
спил ствола дерева (шириной не менее 1–2 см). В противном случае
нужно высверливать керн (цилиндрическую колонку) с помощью спе-
циального бура, но лучше предоставить сделать это специалистам, до-
ставив находку в непотревоженном состоянии в лабораторию. Необхо-
димо тщательно задокументировать обстоятельства находки древесины,
с указанием номеров слоя, раскопа, квадрата, глубины залегания от по-
верхности, а также отметить примерный археологический и календар-
ный возраст находки.
226
Рис. 3.4.3. Сопоставление индивидуальных кривых роста годичных колец древесины

из Великого Новгорода и Пскова (Колчин, Черных, 1977. С. 44; с изменениями);
стрелками показаны некоторые характерные структуры,
по которым проводится сопоставление
В геоархеологических целях дендрохронологический метод при-

меняется прежде всего для определения возраста исследуемого образца
(например, даты сооружения деревянного здания или кургана с кон-
струкциями из стволов деревьев, а также возраст отдельных артефак-
тов); другими важными направлениями являются: 1) реконструкция
климата времени обитания человека, который использовал древесину;
2) история пожаров на данной территории (Speer, 2010).
Поскольку дендрохронологический анализ чрезвычайно широко
применяется при датировании археологической древесины, ниже при-
водятся лишь отдельные примеры применения данного метода, в основ-
ном для территории России.
В течение длительного времени (с конца 1950-х гг.) проводится
дендрохронологический анализ археологических памятников Горного Ал-
тая, поскольку в курганных могильниках этого региона хорошо сохраня-
ются деревянные конструкции (см., например: Феномен алтайских.., 2000).
227
Рис. 3.4.4. Дендрошкала «Монгун» (2010 г.) для Алтае-Саянской горной страны длиной
2 367 лет (Мыглан и др., 2012. С. 78; с изменениями). Серый цвет – погодичные колебания
индексов прироста; черная кривая – сглаженные колебания; прямая линия –
среднеарифметическое значение индексов
Рис. 3.4.5. Корреляция дендрошкал скифских курганов Алтая и Монголии

с региональной дендрошкалой «Монгун» (Слюсаренко, 2010. С. 29; с изменениями)
228
Однако до недавнего времени многочисленные индивидуальные

дендрошкалы курганов пазырыкской культуры, объединенные в обоб-
щенные хронологии, оставались «плавающими» в силу отсутствия длин-
ной региональной шкалы (Слюсаренко, 2000). Лишь в последние годы
составлена абсолютная региональная дендрошкала продолжительностью
2 367 лет, получившая название «Монгун» (или «Монгун-Тайга»)
(рис. 3.4.4). С ее помощью удалось связать «плавающие» дендрошкалы
памятников скифской эпохи Горного Алтая, Восточного Казахстана и
Монгольского Алтая (рис. 3.4.5). Установлено, что исследованные курга-
ны были сооружены в IV–III вв. до н. э. (Слюсаренко, 2010. С. 30).
С помощью совместного использования 14С датирования и денд-
рохронологического анализа возможна привязка к абсолютной шкале
времени плавающих дендрошкал. Этот прием получил название «под-
гонка по зубцам», или «сопоставление флуктуаций» (см. § 3.1).
Лихенометрический метод
Этот метод в определенном смысле примыкает к дендрохроноло-

гическому, так как использует тот же принцип – анализ годичных колец
прироста. В геоархеологии он употребляется в гораздо меньшей степе-
ни, чем дендрохронология, поэтому здесь дается только самая общая его
характеристика. Основы метода разработал в 1950-х гг. Р. Бешел
(R. Beschel) (Beschel, 1973).
Известно, что лишайники произрастают на самом разнообразном
субстрате, в том числе и на практически «голых» выходах скальных по-
род (рис. 3.4.6, А). Рост лишайника происходит концентрическим спо-
собом – ежегодно по его окружности нарастает новый слой. Диаметр
некоторых видов лишайников, в частности ризокарпона географическо-
го (Rhizocarpum geographicum), является функцией его возраста. Ско-
рость роста этого вида лишайников составляет в целом 0,02–2 мм/год
(Armstrong, 2015). Это дает возможность определить время, прошедшее
с начала заселения лишайником скальной поверхности. Чтобы опреде-
лить возраст поверхности по лишайникам, необходимо для каждого ре-
гиона создать кривую роста. При этом следует иметь в виду, что ско-
рость роста лишайникового слоевища может быть весьма неоднородной
и меняться по ходу его жизни (рис. 3.4.6, Б). В качестве опорных точек
для определения скорости роста необходимо использовать поверх-
ности, время появления которых известно: например, стены зданий,
для которых установлена дата постройки; надгробные камни; скальные
229
выходы в горах, появившиеся в результате отступления ледников, время

появления которых можно определить по старым фотографиям (Walker,
2005. Р. 142–147).
В сухих и холодных условиях (например, в Гренландии) особи ри-
зокарпона географического могут жить вплоть до 4 500 лет, однако чаще
всего его предельный возраст составляет от 500 до 1 000 лет. Другим
ограничением применения лихенометрического метода является то, что
для каждого региона Северного полушария необходимо установить ре-
гиональные закономерности скорости роста. Следует также иметь в ви-
ду, что между моментом образования скального выхода и началом его
заселения лишайником может пройти достаточно много времени, учесть
продолжительность которого практически невозможно.
Рис. 3.4.6. А – общий вид лишайника на скальном основании; Б – график зависимости

скорости роста от диаметра слоевища (Armstrong, 2015; с изменениями)
Лихенометрический метод применяется в археологии главным об-

разом для определения возраста наскальных рисунков и конструкций из
валунов (например, курганных насыпей) в горах. Первые работы по
определению пригодности изучения лишайников в целях датирования
наскальных рисунков были проведены в Горном Алтае в 1990-х гг. (Со-
ломина и др., 1992; Седельникова, Черемисин, 2001).
Исследование структуры покрова лишайников и их размера для
Яломанского археологического комплекса в Горном Алтае (Давыдов, Бы-
ков, 2009) показало, что из-за сложного строения лишайникового покрова
невозможно выбрать один вид, размеры которого изменялись бы в зави-
симости от времени, прошедшего со дня сооружения кургана. Была пред-
ложена методика, основанная на комбинации данных о размере различ-
ных видов лишайников, и показана перспективность ее применения. Для
230
бассейна р. Юстыд (высокогорная часть Алтая) был разработан другой

метод, учитывающий местные экологические условия, сильно отличаю-
щиеся от Яломанского района (Быков, Слюсаренко, 2009). Несмотря на
имеющиеся успешные примеры, широкого применения в геоархеологии
Сибири лихенометрический метод пока не получил.
3.5. Палеомагнитный и археомагнитный

методы датирования
В отличие от других способов датирования, рассмотренных в этой

главе (см. § 3.1–3.4), палеомагнитный и археомагнитный методы яв-
ляются относительными, т.е. не позволяют напрямую определить воз-
раст объектов. Тем не менее они хорошо разработаны с точки зрения
методики и широко применяются в практике геологических и геоархео-
логических исследований. Подробное изложение палеомагнитных ме-
тодов можно найти в ряде руководств (Вагнер, 2006. С. 388–418; Руко-
водство по изучению.., 1987. С. 120–139; Большаков, 1996; Методы па-
леогеографических.., 2010. С. 289–331; Walker, 2005. P. 213–225).
Различают два основных направления изучения древнего геомаг-
нитного поля: палеомагнетизм (применительно к геологическим объек-
там; например, разрезам плейстоценовых и голоценовых отложений) и
археомагнетизм (применительно к артефактам); при этом методологи-
ческие основы этих направлений едины.
Палеомагнитный метод датирования
Основой палеомагнитного метода являются изменения (вариации)

магнитного поля Земли во времени. Известно, что за последние 3 млн лет
происходили неоднократные долговременные смены полярности маг-
нитного поля (когда менялись местами геомагнитные полюса Земли)
(Pillans, Gibbard, 2012); также имели место непродолжительные по гео-
логическим меркам изменения направления геомагнитного поля (экс-
курсы и вековые вариации). Горные породы и обожженные артефакты
приобретают намагниченность и сохраняют ее, что дает возможность
определять параметры древнего геомагнитного поля и использовать их
для датирования самих объектов – носителей намагниченности. По-
скольку изменения геомагнитного поля имеют глобальный характер,
данный метод применим в любой точке Земли. Принято считать, что
231
полярность, аналогичная современной, является «прямой», тогда как

полярность, противоположная современной (т.е. когда Северный маг-
нитный полюс Земли находился в Южном полушарии), называется «об-
ратной».
Главными параметрами геомагнитного поля являются
(рис. 3.5.1): полный вектор магнитного поля (F), состоящий из горизон-
тальной (G) и вертикальной (Z) составляющих; склонение (D, измеря-
ется в градусах); наклонение (I, измеряется в градусах). В случае пря-
мой полярности (как в настоящее время) в Cеверном полушарии знак
наклонения I будет положительным (вектор F направлен вниз), а в Юж-
ном полушарии – отрицательным (вектор F направлен вверх); горизон-
тальная составляющая G в обоих случаях будет располагаться в север-
ных румбах. В случае обратной полярности (направление геомагнит-
ного поля антипараллельно современному) будет наблюдаться противо-
положная картина.
Рис. 3.5.1. Основные параметры геомагнитного поля для прямой полярности

в Северном полушарии (Вагнер, 2006. С. 390; Руководство по изучению.., 1987. С. 126;
с изменениями); серым цветом выделен угол наклонения
Зная склонение и наклонение намагниченности для древнего объ-

екта и его современные географические координаты и предполагая, что
232
магнитное поле Земли является полем центрального диполя (Палеомаг-

нитология, 1982), можно рассчитать палеошироту и координаты вир-
туальных геомагнитных полюсов (VGP) на момент формирования
намагниченности магнитных свойств объекта. Другим важнейшим
параметром магнитного поля является его напряженность (H; измеряет-
ся в эрстедах и / или микротесла, мкТл) или величина виртуального ди-
польного магнитного момента (VDM, измеряется в 1022Ам2) (Бурлацкая,
2007. С. 16).
Таким образом, если иметь глобальную магнитостратиграфиче-
скую шкалу, для которой изотопными методами (прежде всего радио-
углеродным, калий-аргоновым и аргон-аргоновым; см. § 3.2) и другими
способами датирования определен возраст основных изменений маг-
нитного поля в прошлом, можно сравнить ее с параметрами геомагнит-
ного поля, полученными по конкретному объекту, и найти место его па-
леомагнитной характеристики в общей магнитостратиграфической
шкале (рис. 3.5.2). Это дает возможность определять время образования
отложений либо артефактов, для которых имеется палео(архео)ма-
гнитные данные.
Общая магнитостратиграфическая шкала имеет свою номенклату-
ру, включающую хроны, субхроны и экскурсы. Хроны (эпохи) – это са-
мые крупные подразделения магнитной полярности; время их суще-
ствования составляет сотни тысяч и первые миллионы лет. В течение
последних 3,5 млн лет выделено три эпохи: Брюнес (Brunhes), Матуя-
ма (Matuyama) и Гаусс (Gauss). Поскольку граница плиоцена и плейсто-
цена в настоящее время проводится на уровне около 2,6 млн л. н. (Gib-
bard et al., 2010), плейстоцен можно разделить на эпохи Брюнес
(0,0–0,78 млн л. н.; прямая полярность) и Матуяма (0,78–2,60 млн л. н.;
обратная полярность).
Более мелкими подразделения магнитостратиграфической шкалы
являются субхроны (эпизоды), во время которых также происходило
изменение полярности на противоположную по сравнению с более
крупной эпохой (рис. 3.5.2). Субхроны, как правило, имеют продолжи-
тельность от нескольких десятков тысяч лет до первых сотен тысяч лет.
В хроне Матуяма выделяются два крупных субхрона (эпизода) – Хара-
мильо и Олдувей.
Экскурсы характеризуют кратковременное (нескольких тысяч
или первых десятков тысяч лет) состояние геомагнитного поля, когда
палеомагнитный полюс отклоняется от географического более чем на
45° дуги большого круга (Petrova, Pospelova, 1990). В отличие от субхро-
233
нов, геомагнитное поле во время экскурсов может не достигать полно-

го обращения. Последовательность экскурсов наиболее хорошо изучена
для хрона Брюнес, однако их количество и стратиграфическая привязка
пока неоднозначны. Тем не менее в ряде случаев экскурсы имеют свои ин-
дивидуальные особенности траектории VGP, что может быть использова-
но для их идентификации (Roberts, 2008).
Рис. 3.5.2. Геомагнитная шкала для последних 3 млн лет (Вагнер, 2006. С. 400;
с изменениями); подчеркнуты наиболее важные субхроны и эпизоды
Вековые вариации геомагнитного поля – это циклические изме-

нения его величины и направления геомагнитного поля во времени с
периодами от десятков лет до сотен тысяч лет. Для палеомагнитных (и
археомагнитных) исследований интерес представляют палеовековые
вариации, зафиксированные по данным палеомагнитных или архео-
магнитных наблюдений. Вековые вариации имеют дискретный спектр;
для последних 10 тыс. лет по археомагнитным данным наиболее надеж-
но выделяются периоды 600, 900, 1 200 и 1 800 лет (Бахмутов, 2006).
234
Таким образом, имея в своем распоряжении общую магнитострати-

графическую шкалу для четвертичной системы (рис. 3.5.2), исследователи
получили возможность применять метод магнитостратиграфии – сопо-
ставлять палеомагнитные данные по конкретному объекту с общей магни-
тостратиграфической шкалой (ОМСШ). Необходимо отметить, что
ОМСШ, рекомендованная Межведомственным стратиграфическим коми-
тетом России, несколько отличается от ОМСШ, используемой зарубежны-
ми коллегами. Если количество хронов для четвертичной системы в обоих
вариантов шкал одинаково, то количество эпизодов и экскурсов суще-
ственно различается (Pillans, Gibbard, 2012; Гужиков, Шкатова, 2016).
Информация об изменениях древнего геомагнитного поля фикси-
руется в горных породах благодаря эффекту «магнитной памяти»: гор-
ные породы, осадки и обожженные артефакты приобретают остаточную
намагниченность по направлению существовавшего поля и сохраняют
ее длительное время, что дает возможность определять параметры
древнего геомагнитного поля и использовать их для датирования объек-
тов, в которых зафиксирована намагниченность.
Носителями палеомагнитной информации в горных породах и ар-
хеологических объектах являются содержащиеся в них магнитные мине-
ралы (ферромагнетики, ферримагнетики и слабые ферримагнетики),
остаточная намагниченность которых может нести информацию о гео-
магнитном поле на момент формирования породы. К ферромагнетикам (в
широком смысле, т.е. включая ферримагнетики и слабые ферромагнети-
ки) относятся, в основном, следующие минералы – окислы железа: маг-
нетит (Fe3O4), титаномагнетиты Fe3–xTixO4, гематит (α-Fe2O3), маггемит
(γ-Fe2O3), гидроокислы железа: гётит (α-FeOOH), гидрогетит
(FeООН*nH2O), сульфиды железа: пирротины (Fe7S8, Fe9S10, Fe10S11,
Fe11S12), грейгит (Fe3S4) (Tauxe, 2010. P. 85–100; Evans, Heller, 2003. P. 32).
Для археологических объектов древней металлургии существенный вклад
принадлежит также железу. Магнитные минералы в горных породах, рых-
лых отложениях и артефактах присутствуют, как правило, в виде зерен
микронного и субмикронного размера; именно эти зерна несут первичную
(связанную с геомагнитным полем) остаточную намагниченность.
Первичная естественная остаточная намагниченность, которая
является основным объектом исследования палеомагнитным и архео-
магнитным методами, подразделяется на два основных вида. Термо-
остаточная намагниченность образуется при остывании ферромагнит-
ных зерен ниже температуры Кюри (TK) и характерна для изверженных
пород, обожженных осадков и артефактов (кирпичей, керамики и др.).
235
Детритовая (и постдетритовая) намагниченность связана с ориента-

цией оседающих в воде или в воздухе частиц ферромагнитных зерен по
направлению геомагнитного поля и характерна для осадочных образо-
ваний. Предполагается, что в течение геологической истории эти виды
намагниченности фиксировали направление древнего геомагнитного
поля, отвечавшего времени и месту формирования пород («гипотеза
фиксации»; см. Палеомагнитология, 1982).
Считается, что приобретенная первичная остаточная намагничен-
ность сохраняется в породе продолжительное (в геологическом смысле)
время и может быть выделена на фоне более поздних, наложенных ком-
понентов намагниченности («гипотеза сохранения»; см. Палеомагнито-
логия, 1982). Гипотезы фиксации и сохранения наряду с предположением
о том, что геомагнитное поле, осредненное за промежуток 100 тыс. лет и
более (кроме интервалов инверсионных переходов и экскурсов), являет-
ся полем центрального осевого диполя («гипотеза центрального осевого
диполя»; см. Палеомагнитология, 1982), представляет собой теоретиче-
скую основу для палеомагнитных построений.
Для решения задач относительного датирования в четвертичной
геологии и археологии палеомагнитный и археомагнитный методы при-
меняются в трех направлениях: 1) определение полярности древнего
геомагнитного поля и его сравнение с общей шкалой геомагнитной по-
лярности (магнитостратиграфия); 2) изучение вековых вариаций и их
сравнения с опорными кривыми для данного (или соседнего) региона;
3) изучение напряженности древнего геомагнитного поля (палеонапря-
женности) и сравнение его с мировой базой данных.
Как правило, палеомагнитные работы сопровождаются изучением
общих магнитных свойств объектов (петромагнитные исследования), т.е.
состава, концентрации, размеров и структуры ферромагнитных зерен.
Для этих целей используется широкий набор петромагнитных парамет-
ров, основанных, главным образом, на величинах различных видов
намагниченности, искусственно создаваемых в лаборатории, и на соот-
ношениях этих величин (Evans, Heller, 2003). Петромагнитные исследо-
вания являются обязательной составляющей археомагнитных исследова-
ний, поскольку позволяют доказать первичную термоостаточную приро-
ду намагниченности и отбраковать объекты, непригодные для определе-
ния палеонапряженности. Современные палеомагнитные работы, как
правило, также сопровождаются петромагнитынми исследованиями.
Большинство петромагнитных параметров можно измерить только
в лаборатории, однако измерение магнитной восприимчивости пород
236
возможно и непосредственно в обнажении. Это обусловливает высокую

популярность данного метода для расчленения и корреляции четвертич-
ных отложений. Величина объемной магнитной восприимчивости (обо-
значается греческой буквой «каппа», ) является отношением намагни-
ченности единицы объема вещества (J) к величине напряженности маг-
нитного поля Земли (H):  = J / H. Таким образом,  отражает степень
намагничивания породы под воздействием геомагнитного поля; она
определяется химическим составом, концентрацией и размером маг-
нитных частиц. В тех случаях, когда механизм формирования магнит-
ной восприимчивости хорошо известен (как, например, в наиболее пол-
ных разрезах Лессового плато Китая), возможна прямая корреляция ва-
риаций магнитной восприимчивости с изменениями δ18О в океаниче-
ских осадках (Evans, Heller, 2003. С. 140–141). Тем не менее в ряде слу-
чаев механизм формирования магнитной восприимчивости не так од-
нозначен, и возрастные оценки по ее вариациям могут оказаться сомни-
тельными. Причины и примеры таких несоответствий подробно рас-
смотрены В.А. Большаковым (2010. С. 290–299). Таким образом, без
ясного представления о механизмах формирования магнитной воспри-
имчивости в конкретных осадках следует с осторожностью относиться
к результатам относительного датирования с ее помощью, особенно это
касается археологических объектов, где механизмы формирования маг-
нитной восприимчивости могут зависеть от многих факторов.
К преимуществам палеомагнитного метода можно отнести:
1) глобальный характер инверсий геомагнитного поля (это дает возмож-
ность использовать данный метод где угодно); 2) широкий набор объек-
тов изучения (практически все генетические типы отложений, в том
числе и вулканические породы). К недостаткам палеомагнитного ме-
тода, в частности, относятся: 1) прерывистость палеомагнитной записи
в отложениях (в силу неполноты геологической летописи); 2) невоз-
можность идентифицировать субхроны и экскурсы без дополнительной
информации (получаемой с помощью других методов датирования);
3) неоднородность палеомагнитных данных для разных регионов (в не-
которых районах не прослеживаются экскурсы, установленные на объ-
ектах соседних территорий) и региональные особенности вековых вари-
аций направления геомагнитного поля и палеонапряженности.
Относительно отбора образцов на палеомагнитный и археомаг-
нитный анализы нужно сказать следующее. Направление геомагнитного
поля, зафиксированное в остаточной намагниченности горных пород и ар-
тефактов, является векторной величиной, поэтому образцы должны быть
237
ориентированы в пространстве. Необходимо также знать географические

координаты места отбора, определяемые с помощью GPS-навигатора. Де-
тали отбора образцов можно найти в соответствующих руководствах (см.,
например: Палеомагнитология, 1982. С. 72–74; Butler, 1992. P. 66–67;
Tauxe, 2010. P. 161–170). Отбор ориентированных образцов является тру-
доемкой задачей и требует определенных навыков, поэтому лучше дове-
рить ее специалисту-палео-магнитологу.
При отборе образцов из рыхлых отложений подготавливается ров-
ная площадка, для которой геологическим компасом измеряются азимут
падения и угол падения слоя в месте отбора; результаты измерений запи-
сываются в полевой дневник. Направление падения на плоскости пло-
щадки маркируется стрелкой, которая соответствует оси Х в системе ко-
ординат образца (в этой системе проводятся все измерения магнитных
параметров). Для отбора образцов из рыхлых отложений используются
специальные пластиковые контейнеры с одной открытой гранью и съем-
ной крышкой. Контейнер осторожно вдавливается открытой гранью в
зачищенную ровную поверхность. Одновременно замеряются элементы
залегания данной поверхности; на боковую или верхнюю поверхность (в
зависимости от того, как ориентирована плоскость отбора) наносится ли-
ния падения. Затем ножом отрезается блок отложений, в котором оказался
контейнер, и он очищается от лишней породы, закрывается крышкой и
оборачивается скотчем, чтобы избежать потери влаги. В лабораторных
условиях изготавливаются образцы стандартного размера (кубик с дли-
ной ребра 20 мм) с сохранением ориентировки.
Твердые объекты (кирпичи и фрагменты печей) можно отбирать с
помощью портативного бензинового бура с алмазной коронкой, что поз-
воляет выбуривать керны диаметром 1 дюйм (25,4 мм). Керны ориенти-
руются с помощью специальных приспособлений; линия падения нано-
сится на боковую поверхность керна (Tauxe, 2010. P. 161–162). В лабо-
ратории керны распиливаются на образцы – цилиндры стандартного
размера (диаметр – 1 дюйм, высота – 20 мм). Для археомагнитных ис-
следований сильномагнитных образцов на вибромагнитометрах могут
использоваться образцы-кубики с длиной ребра 10 мм.
Для поведения петромагнитных исследований образцы могут от-
биратся без ориентации в пространстве. Объем образца определяется
характером планируемых экспериментов и обычно составляет 5–20 г.
Для проведения палеомагнитного анализа в лабораторных услови-
ях используется специальная аппаратура: криогенные магнитометры и
спин-магнитометры для измерения величины и направления естествен-
238
ной остаточной намагниченности; установки для ступенчатого размагни-

чивания переменным магнитным полем и температурой. Археомагнит-
ные исследования проводятся на той же аппаратуре, что и палеомагнит-
ные исследования; для сильномагнитных образцов (фрагменты кирпичей
и керамики) используются специализированные вибромагнитометры с
измерением намагниченности при непрерывном нагреве. Для петромаг-
нитных исследования дополнительно используются измерители магнит-
ной восприимчивости, вибромагнитометры, коэрцитивные спектрометры
и др. Для изучения магнитных минералов используются вибромагнито-
метры и весы Кюри, снабженные устройствами для измерений при высо-
ких и низких температурах. (см. подробнее: Evans, Heller, 2003. P. 50–68).
В России существует ряд палеомагнитных лабораторий, по осна-
щению соответствующие мировым стандартам (Институт физики Земли
РАН, г. Москва; Институт физики Санкт-Петербургского университета,
г. Санкт-Петербург; Казанский (Приволжский) федеральный универси-
тет, г. Казань; Институт нефтегазовой геологии и геофизики СО РАН,
г. Новосибирск; Институт тектоники и геофизики ДВО РАН, г. Хаба-
ровск и ряд других лабораторий). Археомагнитные исследования
успешно проводятся в ИФЗ РАН (г. Москва) и КПФУ (г. Казань).
Палеомагнитное датирование чаще всего применяется к тем
объектам, которые содержат культурные слои в четвертичных от-
ложениях типа лессов, озерных или пещерных осадков. На памятни-
ке нижнего палеолита Дунгуто (Donggutuo), расположенном в бассейне
Нихэвань (Nihewan) в Северном Китае, культурный слой залегает в
озерных отложениях (Keates, 1994) на глубине около 40 м от поверхно-
сти. Палеомагнитные исследования (Zhu et al., 2003. P. 346–347) показа-
ли, что артефакты находятся в отложениях, залегающих непосредствен-
но под субхроном Харамильо, и могут быть датированы около 1,15–
1,20 млн л. н., поскольку нижняя граница Харамильо датируется около
1,05 млн л. н. (рис. 3.5.2). Последующие исследования подтвердили эти
выводы (Li et al., 2008).
В качестве примера датирования палеомагнитными методами пе-
щерных отложений с находками артефактов и костей древнего человека
можно привести исследования стоянки Гран Долина (Gran Dolina), в
местности Сьерра де Атапуэрка (Sierra de Atapuerca) в Испании. Здесь
были обнаружены каменные орудия (Carbonell et al., 1995) и останки
гоминида, получившего название Homo antecessor (Arsuaga et al., 1999).
Орудия и костные остатки залегают в так называемом слое Аврора (Au-
rora stratum) (рис. 3.5.3).
239
Рис. 3.5.3. Стратиграфия и палеомагнитные данные для пещеры Гран Долина.

А – по данным Parés, Pérez-Gonzaléz (1995; с изменениями); Б – по данным Parés et al.
(2013; с изменениями)
Первые палеомагнитные данные (Parés, Pérez-Gonzaléz, 1995) поз-

волили определить возраст находок, залегающих в слое TD6 ниже гра-
ницы Матуяма–Брюнес, как древнее 780 тыс. л. н. (рис. 3.5.3, А). Даль-
нейшие работы позволили сделать уточнения: слой Аврора залегает
примерно на 1 м ниже экскурсов Камикацура–Санта Роза в хроне Мату-
яма (рис. 3.5.3, Б); таким образом, уточненный возраст слоя Аврора – не
позднее 936 тыс. л. н. (Parés et al., 2013). Это означает, что находки ис-
копаемого гоминида Homo antecessor в Гран Долине теперь могут быть
датированы в интервале 0,80–0,94 млн л. н.
Археомагнитный метод датирования
Данный способ определения возраста имеет дело в основном с ве-

ковыми вариациями геомагнитного поля и его палеонапряженностью.
При обжиге керамики или кирпичей в печи (а также при образовании
обгоревшей глины в кострище и в некоторых других случаях), когда
температура превышает точку Кюри (580С для магнетита и 675С для
гематита), происходит «обнуление» имевшейся магнитной информации.
По мере остывания объекта ферромагнитные зерна в нем охлаждаются
ниже температуры Кюри и приобретают остаточную намагниченность,
соответствующую магнитному полю на этот момент (рис. 3.5.4). Это
позволяет использовать структуры, оставшиеся неподвижными с мо-
240
мента образования (прежде всего гончарные печи), для изучения древ-

него геомагнитного поля, включая его направление и напряженность.
Также возможно изучение археомагнитным методом объектов, испы-
тавших перемещение и потому не ориентированных по странам света в
момент находки, прежде всего керамики; для нее можно определять
лишь напряженность древнего магнитного поля. Для определения воз-
раста проводится сравнение имеющихся для конкретных объектов ар-
хеомагнитных данных со стандартными кривыми древнего магнитного
поля каждого региона (Вагнер, 2006. С. 395–410; Бурлацкая, 2007).
Рис. 3.5.4. Приобретение керамическими изделиями теромостаточной намагниченности

в результате обжига (Вагнер, 2006. С. 409; с изменениями)
Археомагнитные исследования, проводившиеся в течение многих

десятилетий в различных регионах Земли (Исландии, Англии, Цен-
тральной Европе; на Украине, Кавказе; в Средней Азии; Индии, Монго-
лии, Китае, Японии; в центральных районах США), позволили соста-
вить обобщенные (по столетним интервалам) кривые изменений пара-
метров геомагнитного поля за последние 6–8,5 тыс. лет (рис. 3.5.5). Они
используются в качестве эталонных кривых при сравнении с данными,
полученными по конкретным объектам, что позволяет определить воз-
раст последних. Точность археомагнитного датирования в тех регионах
Земли, для которых имеются детальные данные по изменению геомаг-
нитного поля в прошлом, составляет десятки и первые сотни лет (Ваг-
нер, 2006. С. 407–408).
241
Рис. 3.5.5. Изменение параметров геомагнитного поля за последние 8 500 лет

по мировым археомагнитным данным (Бурлацкая, 2007. С. 59; с изменениями).
А – кривая напряженности; Б – кривая наклонения; В – кривая склонения
Примерами археомагнитных исследований, позволяющих полу-

чать даты обожженных археологических материалов, являются работы
по Болгарии и сопредельным странам (см., например: Kovacheva, Veljo-
vich, 1977; Kovacheva, Zagniy, 1985). В качестве примеров изучения
объектов на территории России можно назвать датирование керамики
черняховской культуры (Бурлацкая, Нечаева, 1968); исследование мно-
гослойных поселений неолита Прибайкалья (Начасова, Бураков, 2008).
В некоторых случаях параллельно проводятся археомагнитное и термо-
люминесцентное датирование (Becker et al., 1994).
3.6. Тефрохронология и ее применение в геоархеологии
Данный метод датирования также является относительным; его

основным принципом является идентификация в разрезах древних по-
242
селений слоев вулканического пепла, или тéфры (tephra), для которых

геохронологическими методами определен возраст. Детали тефрохро-
нологического метода можно найти в работе М. Уолкера (Walker, 2005.
P. 202–213).
Обычно каждый слой тефры (даже происходящий из одного и
того же вулкана-источника) имеет свой собственный, уникальный
«геохимический портрет», и с помощь аналитических методов геохи-
мии удается определить принадлежность данной тефры к конкретному
извержению вулкана, для которого известен точный возраст. Поскольку
вулканический пепел часто распространяется на сотни и тысячи кило-
метров от места происхождения (т.е. от извергавшего вулканические
продукты вулкана) (рис. 3.6.1), в некоторых случаях данный метод
успешно применяется для датирования археологических объектов. Для
определения наличия в разрезе отложений тефры требуется опыт,
хотя чаще всего она выглядит как прослой темного (вплоть до чер-
ного) или белого цвета. Размер частиц тефры обычно не превышает
2 мм в диаметре, за исключением случаев, когда ее источник находится
недалеко от объекта изучения.
Регионом классического применения метода тефрохронологии в
археологических исследованиях является Япония. Здесь в результате
многолетних работ выделены основные горизонты тефры второй поло-
вины позднего плейстоцена и голоцена; определен их возраст (Machida,
1999; Кузьмин, 2005а. С. 137). Памятники позднего палеолита Японских
островов, относящиеся ко времени максимума последнего оледенения и
позже, залегают выше широко распространенного маркирующего гори-
зонта пепла AT (Aira–Tanzawa), время образования которого, согласно
последним данным (Ono, Yamada, 2012), определяется как 25 тыс. л. н.
(около 30 тыс. кал. л. н.).
Другим регионом мира, где при археологических работах широко
используется метод тефрохронологии, является Восточная Африка.
В качестве примера можно сослаться на сводную работу (Tryon,
McBrearty, 2002), в которой маркирующий горизонт Bedded Tuff ис-
пользован в качестве репера при корреляции различных каменных ин-
дустрий (ашеля и среднего каменного века). Ряд исследований по теф-
рохронологии, касающихся геоархеологии, проделан в вулканически
активной Новой Зеландии (Lowe et al., 2000).
Вулканический пепел в центре Русской равнины в отложениях
позднего плейстоцена был известен с 1930-х гг. (см. обзор: Холмовой,
1989). В палеолитическом микрорайоне Костёнки – Борщево он исполь-
243
зуется в качестве маркирующего горизонта при определении возраста

культурных слоев.
Рис. 3.6.1. Распространение тефры извержения Флегрейских полей (около 40 тыс. кал. л. н.)
(Giaccio et al., 2008; с изменениями)
Пепел имеет происхождение из Флегрейских полей в области

Кампанья (район современного г. Неаполя, Италия), что первоначально
было установлено в 1980-х гг. (Мелекесцев и др., 1984), и называется
«кампанский игнимбрит» (Campanian Ignimbrite) (рис. 3.6.1). В даль-
нейшем было проведено углубленное исследование тефры, найденной в
Костенковском кластере, определен ее возраст – около 40 тыс. кал. л. н.
(Giaccio et al., 2008). На основании залегания нескольких культурных
слоев ниже кампанского игнимбрита сделан вывод о том, что в Костенках
самый ранний верхний палеолит существенно древнее 40 тыс. кал. л. н.
(Pyle et al., 2006).
244
4. Изотопные (C, N, S, O, Sr, Pb) методы в геоархеологии
4. Изотопные (C, N, S, O, Sr, Pb) методы

в геоархеологии
Как уже упоминалось в главе 3, практически у всех химических

элементов присутствуют изотопы (от греч. isos – равный, и topos – ме-
сто) – разновидности атомов, которые имеют одинаковый атомный но-
мер (т.е. занимают одно и то же место в периодической системе элемен-
тов), но разный атомный вес. Химические свойства очень мало зависят
от атомного веса, и определяются в первую очередь местом элемента в
периодической системе. Отличие изотопов друг от друга состоит в том,
что они имеют одинаковое количество протонов и разное число нейтро-
нов в ядре; при этом заряд ядра одинаков. Изотопы бывают стабильные
(не распадаются со временем, и их количество в веществе остается по-
стоянным) и радиоактивные (подвержены распаду, в результате чего
их количество уменьшается после образования; см. гл. 3).
В геоархеологии успешно применяется анализ содержания ста-
бильных изотопов некоторых элементов (Sealy, 2001; Pollard et al., 2007;
Katzenberg, 2008; Lee-Thorp, 2008; Malainey, 2011).
4.1. Анализ стабильных изотопов углерода, азота и серы

для реконструкции палеодиеты
Наиболее широко в археологии используются изотопы углерода

(С) и азота (N) для реконструкции структуры питания (в основном со-
става протеинов, т.е. белков) древнего населения (см., например: Йонеда
и др., 1998; Kuzmin et al., 2002a; Добровольская, 2008, 2016; Горлова и
др., 2015; Святко, 2016; Ван дер Плихт и др., 2016; Kuzmin, 2015). Эти
исследования были начаты в конце 1970-х гг. (см. van der Merwe, Vogel,
1978; Tauber, 1981) и в настоящее время стали неотъемлемой частью
изучения экологии древнего человека. Изотопные методы также приме-
няются для анализа изменений природной среды плейстоцена. Посколь-
ку российские археологи и геологи не слишком часто сталкиваются с
этими приемами изучения питания доисторического человека и живот-
ных, ниже дается достаточно развернутое изложение основ изотопных
методов для изучения диеты древних популяций.
245
Основой использования стабильных изотопов углерода, азота и

серы для реконструкции палеодиеты является феномен фракциониро-
вания (разделения по весу, или изменения пропорции изотопов), что
связано с положением организма в пищевой (трофической) цепи (т.е.
при поедании существ более низких трофических уровней организмами
более высоких уровней), а также с особенностями природной среды и
физиологии.
У элемента углерода есть два стабильных изотопа с атомными
весами 12 и 13 – 12С и 13С. В природе содержание изотопа 12С составля-
ет 98,89% от общего количества углерода, а 13 С – 1,11% (см. § 3.1).
Элемент азот имеет два стабильных изотопа – 14N (99,633%) и 15N
(0,366%). У серы известны четыре стабильных изотопа – 32S (95%),
33
S (0,76%), 34S (4,22%) и 36S (0,014%) (Pollard et al., 2007. P. 179). Сле-
дует заметить, что содержание некоторых изотопов в природе (напри-
мер, 15N) невелико, и для их изучения необходима высокочувствитель-
ная аппаратура.
В практике изотопных исследований чаще всего используются ве-
личины, показывающие разницу между отношением изотопов в кон-
кретном образце и в общепризнанном стандарте. Этот показатель обо-
значается греческой буквой «дельта» () и выражается в тысячных до-
лях (промилле (per mill); символ – ‰) (1% = 10‰). Для каждого изотопа
существует формула подсчета величины ; например, для углерода зна-
чение 13C выглядит следующим образом:
/ (образец)
13C = [( – 1)]  1000‰.
/ (стандарт)
Таким же образом определяются величины 15N (15N/14N) для азота и

34S (34S/32S) для серы.
В качестве международного стандарта для углерода принято изо-
топное отношение 13C = 0,0‰, которое измерено в белемните (морском
беспозвоночном) Belemnitella americana из меловых отложений форма-
ции Пи Ди (Pee Dee, сокращенно – PD) в штате Южная Каролина
(США) (обозначение – PDB, Pee Dee Belemnite). Использование единого
стандарта позволяет напрямую сравнивать данные, полученные в раз-
ных лабораториях, так как все они имеют одну и ту же опорную вели-
чину 13C. Как правило, организмы Земли имеют отношение изотопов
13 12
С/ С меньше, чем в образце PDB, т.е. 13C у них является отрицатель-
ной. Чем ближе величина 13C к нулю, тем более «тяжелый» (т.е. обога-
щенный изотопом 13С) состав имеет организм (рис. 4.1.1, 4.1.2). Значе-
246
ние 15N = 0,0‰ принято для азота из современной атмосферы (обозна-

чение – AIR). Для изотопов серы величина 34S = 0,0‰ измерена в ми-
нерале троилите, найденном в метеоритном материале Каньон Дьявола
(Canyon Diablo) в штате Аризона (США) (обозначение – V-CDT). Ис-
пользование единых стандартов дает возможность напрямую срав-
нивать результаты измерений изотопных соотношений, полученные
в разных лабораториях.
Вещества, усваиваемые организмами-консументами (травоядными
животными и хищниками), делятся на белки, жиры и углеводороды.
Белки – это высокомолекулярные соединения, являющиеся важнейши-
ми составляющими живых организмов. Жиры – один из основных ком-
понентов клеток и тканей живых существ. Углеводы входят в состав
клеток организмов; это существенная часть рациона травоядных и все-
ядных животных, состоящая в основном из сахаров.
Поскольку в ископаемом состоянии обычно находят кости и зубы
древних людей и животных, то основным объектом изучения изотоп-
ными методами является сохранившийся в них животный белок колла-
ген (составляет основу соединительных тканей – костей, сухожилий,
хрящей). В результате реконструкция палеодиеты на основе стабиль-
ных изотопов углерода и азота дает информацию преимущественно о
белковом питании древнего населения; это обстоятельство надо обяза-
тельно учитывать археологам и геологам. Для понимания полной дие-
ты человека (состоящей из белков, жиров и углеводородов) необходи-
мо изучение изотопного состава минеральной части костей и зубов –
биоапатита.
Изотопный состав различных организмов можно рассмотреть на
примере углерода и азота (рис. 4.1.1). В атмосфере величина 13C сего-
дня составляет около –8‰ (в древности из-за отсутствия поступления
углерода из ископаемого топлива это значение было несколько мень-
ше: 13C = –7‰). Углерод в результате фотосинтеза попадает из атмо-
сферы в наземную растительность; при этом происходит фракциони-
рование его изотопов. Существуют три принципиальных типа фото-
синтеза: С3 (основная часть растений, включая бобовые; 13C ~ –26‰);
С4 (главным образом кактусы, просо, кукуруза, сорго, сахарный трост-
ник, маревые; 13C ~ –13‰); CAM (промежуточный между С3 и С4 ; в
основном наблюдается у растений засушливых тропических регионов,
в археологическом материале встречается редко). При употреблении
растительной пищи травоядными организмами происходит дальней-
247
шее фракционирование изотопов углерода, и в коллагене костей соот-

ношение 13C смещается в сторону «утяжеления», на величину около
5‰ (Sealy, 2001. P. 271). Так, у травоядных животных, питающихся
растениями типа С3, 13C обычно составляет от –19 до –22‰; при зна-
чительной доле питания растениями типа С4 эта величина может быть
существенно выше – до –11‰.
При продвижении по трофической цепи (т.е. при поедании траво-
ядного животного хищником) происходит обогащение углерода «тяже-
лым» изотопом 13С, и для плотоядных организмов (включая человека)
13C обычно составляет от –17 до –20‰. Величина изотопного «сдвига»
для углерода на каждом трофическом уровне у наземных консументов
составляет 0,5–2‰ (Bocherens, Drucker, 2003). Если существо способно
питаться как животной, так и растительной пищей (как, например, мед-
ведь или человек), его коллаген будет иметь значение 13C, которое от-
ражает пропорции пищевых белковых компонентов. При этом следует
помнить, что величина 13C в коллагене костей организма не равна та-
ковой для мяса, которое этот организм поедает.
У речной и озерной рыбы и других организмов (моллюски, члени-
стоногие) значение 13C около –23‰ (Святко, 2016. С. 48) – близко к
таковому для наземных существ (рис. 4.1.1), что существенно отличает
их от рыбы, моллюсков и млекопитающих, живущих в морской среде.
В океане значения 13C для организмов несколько выше, чем у
наземных существ (рис. 4.1.1). Здесь обогащение изотопом 13С происхо-
дит по пищевым цепям, в результате величина 13С в коллагене хищных
животных (некоторые киты, акулы и др.) составляет около –12 ÷ –14‰.
Для азота характерно увеличение значения 15N по трофической
цепи, с обогащением на величину около 3–5‰ на каждом последующем
уровне (Bocherens, Drucker, 2003). Так, если у растений величина 15N
составляет около +1–3‰ (наблюдается повышенное значение для бобо-
вых растений, которые потребляют азот непосредственно из атмосфе-
ры), то у травоядных животных она равна уже +4–8‰ (рис. 4.1.1). Обо-
гащение изотопом 15N также наблюдается у речной и озерной рыбы
(15N = +10‰), которая является организмом достаточно высокого тро-
фического уровня. Наиболее заметно рост значения 15N выражен у
водных организмов (рис. 4.1.1), поскольку в речной, озерной и морской
средах трофические цепи обычно длиннее, чем на суше.
248
Рис. 4.1.1. Соотношения стабильных изотопов углерода (δ13С) и азота (δ15N)

в различных организмах наземной и водной обстановок; даны некие средние величины δ13С
и δ15N (Renfrew, Bahn, 2016. P. 314; с изменениями). Стрелками показаны
направления трофических уровней от низших к высшим
Необходимо иметь в виду, что приведенные на рис. 4.1.1, 4.1.2

значения 13C и 15N являются отражением общей тенденции; в природе
существует значительная изменчивость этих параметров, особенно в
некоторых пресноводных экосистемах. Так, в озере Байкал величина
13C в коллагене костей современных рыб составляет от –10,5 до
–23,6‰, а 15N – от +8,8 до +19,6‰ (Katzenberg, Weber, 1999; Katzenberg
et al., 2010). Значительные вариации величин 13C и 15N отмечены для
коллагена костей современных и древних рыб бассейна р. Днепра (Lillie
et al., 2016). Очень сложной является изотопная геохимия углерода в
условиях эстуариев (воронкообразных заливов и расширений в устьях
некоторых рек), где происходит смешение морских и пресных вод. Оче-
видно, что для корректного исследования на основе стабильных
изотопов необходимо получить достаточное количество образцов.
Таким образом, изучая изотопный состав углерода и азота в колла-
гене костей древнего человека на основании существующих закономерно-
стей распределения величин 13C и 15N в пищевых продуктах
(рис. 4.1.1, 4.1.2), можно получить реконструкцию его белковой диеты.
249
Рис. 4.1.2. Вариации стабильных изотопов углерода (δ13С) и азота (δ15N)

для различных групп наземных и морских организмов (Kuzmin, 2015; с изменениями)
Следует помнить, что кругооборот коллагена в костях человека

происходит достаточно медленно, и для его полного замещения требу-
ется от 2 до 10 лет, иногда и более (Святко, 2016. С. 49). Как правило,
губчатая костная ткань (преобладает в ребрах, грудине, позвонках, ко-
стях запястья и предплюсны) обновляется быстрее, чем компактная
ткань (присутствует в основном в длинных костях рук и ног, черепе)
(см. § 2.2). Таким образом, изотопные сигналы 13C и 15N в костях
характеризуют в целом питание последних 10 лет жизни индивида
(см. пример № 5). Гораздо быстрее происходит обмен белка в волосах;
это период составляет всего несколько недель, и при условии сохране-
ния волосяного покрова в ископаемом состоянии (что бывает крайне
редко) возможна реконструкция питания человека в самые последние
недели и дни его жизни, а также изменение его рациона в зависимости
от сезона года.
Помимо изотопного состава коллагена в целом (bulk collagen), в
последние годы получил развитие анализ 13C и 15N индивидуальных
аминокислот в составе коллагена (compound-specific analysis) (Naito
et al., 2013; Colonese et al., 2015). Он позволяет получить более деталь-
ное представление о пищевых ресурсах, употреблявшихся древним че-
ловеком, в частности разделить организмы разных трофических уровней
250
(например, моллюсков и морских млекопитающих; Naito et al., 2010, 2016),

что невозможно при использовании общего анализа коллагена; а также вы-
явить с большей долей вероятности использование пресноводной рыбы и
морских пищевых ресурсов (Webb et al., 2015; Naito et al., 2016).
Кроме изотопного состава коллагена, проводится (хотя и в мень-
ших масштабах) исследование величины 13C в минеральной части ко-
стей – биоапатите. Содержание азота в этом веществе очень мало, по-
этому определить значение 15N затруднительно. Фракционирование
изотопов углерода в минеральной части костей происходит с большей
интенсивностью, чем у коллагена, и изотопный сдвиг между 13C
биоапатита и пищи составляет 9–14‰ (Sealy, 2001. P. 271). Изотопный
состав минеральной части кости отражает диету более полно, чем
коллаген, поскольку продукты питания состоят не только из белков
(протеинов), но также из жиров и углеводов. Данный метод применяет-
ся в тех случаях, когда из-за значительной древности образца в нем не
сохранился коллаген (например, у ранних гоминид Африки). Недостат-
ком использования минеральной части кости является возможность
примеси «постороннего» углерода (т.е. попавшего из внешней среды),
однако ряд исследователей отмечает, что можно избавиться от «внешне-
го» и перекристаллизованного углерода в кости (Katzenberg, 2008.
P. 416–417). Наиболее предпочтительным материалом для изотопно-
го анализа минеральной части скелета являются зубы, у которых
плотная эмаль не так подвержена преобразованию (диагенезу; от греч.
dia – приставка, означающая завершенное действие; genesis – рожде-
ние), как биоапатит в костях.
Отбор образцов на анализ стабильных изотопов углерода, азота и
серы не представляет особых трудностей. Необходимо собрать 3–5 г
кости (желательно плотной компактной ткани). Очень важно обратить
внимание на степень сохранности кости: хрупкие, рыхлые и рассыпаю-
щиеся в руках костные остатки не годятся для анализа, поскольку хруп-
кость свидетельствует о разложении коллагена. Лучше всего проводить
отбор при участии профессионального антрополога. Образцы должны
сопровождаться подробными этикетками и документацией, с указанием
части скелета (названия кости), пола и возраста индивида (при возмож-
ности), а также деталей залегания костей в культурном слое или погре-
бении.
Выделение коллагена из костей происходит путем удаления мине-
ральной части (деминерализации): измельченный материал сначала об-
рабатывается соляной кислотой (HCl), затем желатинизируется (путем
251
нагревания; при этом происходит свертывание белков), фильтруется и

высушивается при отрицательной температуре («вымораживается»)
(Святко, 2016. С. 49). Полученный коллаген подвергается анализу в
масс-спектрометре. Точность измерения 13C и 15N у современной
аппаратуры составляет не более 0,2–0,3‰. Детали аналитических
процедур можно найти в справочных изданиях (Pollard et al., 2007.
P. 160–169; Malainey, 2011. P. 417–423; см. также: Руководство по изуче-
нию.., 1987. С. 94–96).
Важнейшими критериями качества костного материала для анали-
за стабильных изотопов являются (DeNiro, 1985; van Klinken, 1999;
Brock et al., 2012): 1) содержание коллагена в образце; оно должно быть
не меньше, чем 1% по весу (в некоторых случаях – 0,5–1%); 2) атомное
отношение углерода к азоту (C/N) – в хорошо сохранившемся коллагене
оно должно быть в пределах 2,9–3,6. Другим важным показателем явля-
ется содержание углерода и азота в коллагене (van Klinken, 1999). В хо-
рошо сохранившемся коллагене находится около 35% углерода (по весу)
и 11–16% азота. Нарушение этих величин и пропорции C/N означает,
что коллаген подвергся деградации и содержание стабильных изотопов
в нем нарушено по сравнению с изначальными величинами. Такие об-
разцы не рекомендуется использовать для анализа и интерпретации ре-
зультатов; в противном случае необходимо особо указывать на это об-
стоятельство.
Как и у других приемов геоархеологических исследований, изо-
топный метод имеет ряд преимуществ и ограничений, о которых ар-
хеологу и геологу следует знать. Несомненным преимуществом мето-
да является то, что объектом изучения выступает непосредственно
исследуемый организм. Это выгодно отличает изотопный метод от
анализа состава археофауны, с подсчетом возможного вклада в диету
человека различных источников пищи (так называемый палеопродук-
тивности). Очевидно, что в кухонных отбросах сохраняются далеко не
все кости использовавшихся в пищу животных и остатки беспозвоноч-
ных. Иногда недооценка или преувеличение роли того или иного источ-
ника пищи приводят к ошибочным выводам (см. ниже случай с бойсма-
нской культурой Приморья).
При анализе изотопов углерода и азота для реконструкции палео-
диеты имеется ряд факторов, которые приводят к изменению общих за-
кономерностей (см. обзор: Святко, 2016. С. 48–49). Так, известен эф-
фект полога леса (canopy effect), связанный с особенностями изотопно-
го состава углерода внутри лесных массивов – главным образом в тро-
252
пической и экваториальных зонах, а также в умеренном поясе (Bonafini

et al., 2013). Для изотопного состава азота можно указать несколько
осложняющих факторов: 1) эффект вскармливания: младенец, пита-
ющийся материнским молоком, находится на более высоком трофиче-
ском уровне, чем его мать, и, соответственно, его значение 15N будет
выше такового у матери. С одной стороны, данный фактор следует учи-
тывать при анализе костей детей в возрасте до 3–5 лет; с другой сторо-
ны, это позволяет определять продолжительность кормления младенцев
грудью в древности; 2) климатический эффект: с уменьшением влаж-
ности у растений наблюдается повышение уровней 15N; 3) эффект
унавоживания: отмечается там, где проводится удобрение почвы наво-
зом; в результате и почва, и произрастающие на ней растения приобре-
тают повышенные значения 15N, что отражается и на изотопном соста-
ве коллагена костей животных и человека, питающихся растениями с
таких полей. Другие эффекты, влияющие на уровни 13C и 15N, изло-
жены в книге М. Малейни (Malainey, 2011. P. 178–185).
Распространенной ошибкой является прямое сравнение изо-
топных значений коллагена костей древнего человека и мягких
тканей современных животных. Дело в том, что фракционирование
13C в тканях травоядных животных (по сравнению с пищей) составляет
от +3 до –3‰ ( Malainey, 2011. P. 179). Нужно четко представлять себе,
что сравнивать напрямую можно только однотипные материалы.
В настоящее время уже недостаточно определения величин 13C и
15
 N только в костях древних людей, как это было часто принято в 1990-х гг.,
когда данные об изотопном составе возможной пищи брались из неких
общих сводок, весьма ограниченных по объему (см., например: Kuzmin
et al., 2002a). Необходимо также получить данные об изотопном составе
фаунистических остатков, найденных на конкретной стоянке, либо ин-
формацию о значениях 13C и 15N для основных потенциальных пище-
вых источников, которые могли использоваться древними людьми, т.е.
современные образцы наиболее распространенных представителей фа-
уны животных и некоторых растений данного региона.
Анализ соотношения стабильных изотопов серы (34S) для рекон-
струкции палеодиеты применяется реже, чем аналогичные исследова-
ния изотопов углерода и азота (см. обзор: Nehlich, 2015). Этот метод
также основан на фракционировании изотопов серы как в природной
среде, так и в белках живых организмов.
253
Пример № 5
Королевская диета: что ел и пил Ричард III?
Возможность изучить диету хорошо известного человека пред-

ставилась после открытия в 2012 г. могилы короля Англии
Ричарда III (1452–1485) (Buckley et al., 2013). Из исторических
документов известно, что Ричард родился в замке Фотерингей
(Fotheringhay) (центральная Англия); в семилетнем возрасте он
проживал в замке Ладлоу (Ludlow) на границе Англии и Уэльса.
Часть юности Ричард провел в замке Миддлхам (Middleham) на
севере Англии. Во взрослой жизни он проживал в основном в
Англии (не считая кратковременной эмиграции).
Сравнение соотношений стабильных изотопов углерода и азота

в останках короля Ричарда III и населения Йоркшира (Англия)
(Lamb et al., 2014; с изменениями)
Исследование диеты и передвижений Ричарда III было тща-

тельно спланировано; проводилось изучение изотопов углеро-
да, азота, кислорода и стронция в различных костях и зубах ко-
роля, рост которых отвечает определенным периодам жизни
(Lamb et al., 2014). В результате было установлено следующее.
Место рождения и пребывания в раннем детстве совпадает с
254
историческими сведениями (Центральная Англия); проживание

в возрасте около 7 лет – в западной части Британии (в том чис-
ле Валлийское пограничье (Welsh Marches)), а затем – пере-
мещение в восточную часть острова. В юности диета Ричарда
(на рисунке образец «большая берцовая», отвечающий при-
мерно последним десяти годам жизни) состояла в многом из
растительной пищи. В последние несколько лет жизни (период
царствования, 1483–1485 гг.) структура питания Ричарда значи-
тельно изменилась (рис.; образец «ребро», соответствующий
последним годам жизни) – он стал употреблять гораздо больше
пищи высокого трофического уровня, в основном рыбы (что
привело к появлению «эффекта резервуара» при радиоугле-
родном датировании останков; Buckley et al., 2013. P. 536), а
также водоплавающей дичи (лебедей), цапель и других птиц,
что видно при сравнении с диетой представителей других клас-
сов средневековой Англии.
Новым аспектом изучения палеодиеты на примере Ричарда III
стало установление факта потребления им кислорода (из воды)
18
с необычной для Англии величиной  O: –5,2‰. Это можно
объяснить тем, что в ранге короля Ричард употреблял большое
количество вина, завозимого тогда в Англию (18O = –8‰ для
воды) из Франции (18O = +2,7‰ для вина), Рейнской области и
Средиземноморья; смесь местной воды и привозного вина при-
вела к такому значению 18O (Lamb et al., 2014. P. 563–564).
Главными факторами, влияющими на изотопию серы в при-

роде, являются геологическое строение территории и гидрологиче-
ские условия; определенное влияние оказывает и климат. Использование
величины 34S в геоархеологических целях берет начало в 1990-х гг., и в
настоящее время это направление динамично развивается. Наилучшие
результаты дают исследования 34S, в которых используется разница изо-
топного состава серы в морских и наземных системах (Richards et al.,
2001; Nehlich et al., 2010, 2011).
Поскольку современная природная среда обогащена антропоген-
ной (вызванной деятельностью человека; от греч. anthropos – человек и
-genes – рожденный) серой, использовать данные о ее изотопном соста-
ве у современных животных для реконструкции палеодиеты сложно
(Nehlich, 2015. P. 8); необходимо проводить анализ кухонных остатков,
которые не всегда сохраняются на древних поселениях. В ряде случаев
организмы имеют явно выбивающиеся из общей тенденции значения
34S (см., например: Privat et al., 2007. P. 1201–1202), что может быть
255
связано с осложняющими факторами, природа и роль которых все еще

недостаточно изучены.
Одним из объектов исследования изотопного анализа серы явля-
ются сохранившиеся в ископаемом состоянии волосы, поскольку в кера-
тине (белке, образующем внешнюю оболочку волос) содержится около
5% серы, тогда как в коллагене – лишь около 1%. Изотопный состав во-
лос отражает диету последних месяцев и недель жизни индивида
(Macko et al., 1999; Wilson et al., 2007).
Публикация результатов анализа стабильных изотопов углерода,
азота и серы должна быть представительной и давать возможность оце-
нить их достоверность. Необходимо указывать не только значения 13C,
15N и 34S, но и содержание коллагена в кости (в процентах от веса об-
разца), атомное отношение углерода к азоту в коллагене, а также данные
о проанализированной части скелета (название кости); желательно так-
же указывать пол и возраст индивида.
Ученые постоянно ведут поиск новых изотопных объектов и ме-
тодик, которые могут дать информацию о составе пищи древнего чело-
века; например, известны пилотные работы по использованию для этой
цели изотопов водорода (δD) (Reynard, Hedges, 2008).
Изучение изотопов коллагена древнего человека и животных в
настоящее время стало одним из ведущих направлений в геоархео-
логии, которое постоянно развивается. Многочисленные примеры ис-
следований можно найти в ряде работ (Lee-Thorp, Sponheimer, 2006;
Pollard et al., 2007. P. 180–188; Katzenberg, 2008; Lee-Thorp, 2008; Ван
дер Плихт и др., 2016). Ниже приводятся результаты лишь отдельных
исследований.
Классическими областями применения изотопной геохимии для
археологических целей являются те, где проведена реконструкция ис-
пользования таких компонентов в диете, как морские ресурсы (моллюс-
ки, рыба, млекопитающие) и растения типа С4 (в основном кукуруза и
просо). Именно с них в 1970-х гг. начались исследования палеодиеты
(van der Merwe, Vogel, 1978; см. обзор: Schoeninger, 2009). Из работ по-
следних лет можно отметить следующие.
Масштабное исследование изотопного состава углерода и азота в
коллагене костей человека и животных проведено для мезолита и
неолита Дании (Fischer et al., 2007). Установлено, что кости пресновод-
ных рыб раннего мезолита имеют величины 13C, близкие к таковым
для морской фауны. Высокая степень зависимости от водных пищевых
ресурсов была характерна для мезолитических обитателей региона
256
(начиная с середины раннего мезолита) (рис. 4.1.3). Значительная часть

белка в рационе собак и людей среднего и позднего мезолита имеет
морское происхождение, даже для памятников из внутренних областей
Ютландии. Это наблюдение указывает на высокую степень мобильно-
сти населения. В неолите небольшое количество водных ресурсов все
еще служило источником пищи. Исследование мезолитической диеты
населения побережья Уэльса (Великобритания) показало, что его обита-
тели питались в основном продуктами морского происхождения, хотя
некоторые индивиды потребляли значительное количество наземной
пищи, что может быть связано с их сезонными миграциями между по-
бережьем и внутренними частями региона (Schulting, Richards, 2002).
Для древнего населения Алеутских островов (Северная Америка),
возрастом от 3 500 до 350 кал. л.н., было установлено, что палеоалеуты
(население, жившее около 1 000–3 500 кал. л.н.) питались организмами
более низкого трофического уровня, чем неоалеуты (350–1 000 кал. л.н.)
(Byers et al., 2011).
Рис. 4.1.3. Изотопный состав углерода и азота коллагена в костях мезолитического

и неолитического населения Дании (по Fischer et al., 2007; Ван дер Плихт и др., 2016. Pис. 7;
с изменениями). Пунктир на уровне –20‰ означает верхнюю границу наземной диеты;
пунктирная с точками кривая отражает общий тренд
Изучение стабильных изотопов углерода и азота является важным

инструментом для определения времени начала земледелия, основанно-
го на растениях типа С4 (просо, чумиза) в обширном регионе Восточной
Азии (Китай, Корея, Япония, Дальний Восток России). За последние
десятилетия в этом направлении получены результаты, указывающие на
появление земледелия на основе просяных культур в Центральном Ки-
257
тае в раннем неолите, около 7 000 л.н., а в периферийных регионах (Ко-

рея, Япония, Дальний Восток России, Западный Китай) – в позднем
неолите и в эпоху металлов (Pechenkina et al., 2005; Liu et al., 2012; см.
обзоры: Кузьмин, 2005а. С. 161–185; Kuzmin, 2015).
В качестве иллюстрации роли изучения стабильных изотопов угле-
рода и азота как независимого метода можно отметить работу, проведен-
ную для населения южной Туркмении железного века и Средневековья
(Bocherens et al., 2006). Результаты анализа позволили сделать вывод о
том, что основным источников питания была растительная пища (типа
С3) с небольшой долей мяса жвачных животных; важно подчеркнуть, что
получить такой результат только зооархеологическим и археоботаниче-
ским методами невозможно.
В отношении выяснения возраста, в котором в древности младенцев
переставали кормить грудью, изотопная геохимия позволяет сделать
надежные выводы. Так, в Средневековой Англии грудное вскармливание
продолжалось до возраста между одним и двумя годами (Mays et al., 2002);
значение 15N у младенцев на 3–4‰ больше, чем у взрослых. На примере
населения провинции Онтарио (Канада) в XIX в. установлено, что кормле-
ние грудью продолжалось до возраста младенцев около 14 месяцев. Эти
исследования продолжают развиваться (Tsutaya, Yoneda, 2013).
Ряд исследований касается палеолитических индивидов из различ-
ных частей Евразии (см. обзор: Richards, Trinkaus, 2009). Изучение изо-
топного состава углерода и азота образцов костей из типового местона-
хождения Неандерталь (Neanderthal) в Рейнской области (Германия)
позволило сделать вывод о том, что неандертальцы (Homo
neanderthalensis) питались в основном пищей наземного происхождения
(мясом животных): 13C = –21,5‰; 15N = +7,9–9‰ (Richards, Schmitz,
2008). Комплексное исследование изотопного состава костей человека
современного типа (H. sapiens sapiens) пещеры Тяньюань (Tianyuan) в
Китае показало, что этот индивид, возраст которого по результатам пря-
мого 14С датирования составляет около 39,5 тыс. календарных лет, веро-
ятно, употреблял в пищу значительное количество пресноводных ресур-
сов (рыбы): 13C = –17,6‰; 15N = +11,1‰ (Hu et al., 2009). Анализ ста-
бильных изотопов углерода и азота в коллагене бедренной кости совре-
менного человека из местонахождения Усть-Ишим (Западная Сибирь),
имеющей возраст около 45 тыс. календарных лет, дал возможность
установить, что структура питания была основана на наземной пище;
при этом значительную долю составляли водные ресурсы (скорее всего,
пресноводная рыба), о чем говорит повышенная по сравнению с чисто
258
наземной диетой величина 15N, равная +14,2‰ (Fu et al., 2014). Изо-
топные данные получены по коллагену костей человека из палеолитиче-
ских памятников Горного Алтая (пещеры Окладникова и Денисова)
(Добровольская, Тиунов, 2013; Dobrovolskaya, Tiunov, 2011); установле-
но, что пищей им служили в основном крупные травоядные животные.
Сходная информация имеется для находки кости палеолитического че-
ловека из стоянки Покровка (бассейн р. Енисея) (Akimova et al., 2010).
Основной тенденцией диеты позднего палеолита Евразии было исполь-
зование травоядных животных, с употреблением в некоторых случаях
значительного количества пресноводных или морских организмов
(Richards, 2009).
Необходимо привести примеры изучения палеодиеты на основе
стабильных изотопов для территории России, где эти работы начались
лишь в 1990-х гг. Одним из первых было исследование структуры пита-
ния неолитического населения Приморья (Йонеда и др., 1998), позво-
лившее установить преобладание морских ресурсов в жизнеобеспече-
нии носителей бойсманской культуры (Кузьмин, 2005а. С. 151–154;
Kuzmin, 2015; Kuzmin et al., 2002a) (рис. 4.1.4, значок «побережье» для
неолита Приморья). Для этого конкретного случая необходимо сделать
важное замечание. При реконструкции питания бойсманского населения
путем подсчета биомассы кухонных остатков были получены противо-
речивые выводы (Вострецов, Тоизуми, 1998). Так, утверждалось, что
максимальная пропорция морских животных составляет 79%, а назем-
ных организмов – 21% от диеты (Вострецов, Тоизуми, 1998. С. 333), од-
нако далее по тексту следует, что в хозяйстве носителей бойсманской
культуры преобладала охота на наземных млекопитающих (Вострецов,
Тоизуми, 1998. С. 349). Найденную на памятнике Бойсмана-1 един-
ственную кость серого кита авторы посчитали как пищевой ресурс це-
лого животного, содержащего 37,3 млн килокалорий: «…мясо кита бы-
ло съедено» (Вострецов, Тоизуми, 1998. С. 345), но затем объявляется,
что «…кит не был съеден полностью» (Вострецов, 1998. С. 384). Ос-
новной вывод таков: доля морской пищи составляла 8,5–17% от общего
состава ресурсов (Вострецов, 1998. С. 384). Противоречивость точки
зрения Ю.В. Вострецова очевидна, а сделанные им выводы не являются
достоверными. Согласно грубой оценке, доля морской фауны в составе
диеты бойсманцев составляла не менее 70–80% (Йонеда и др., 1998;
Кузьмин, 2002; Kuzmin et al., 2002a).
Что касается диеты других групп древнего населения юга Дальне-
го Востока России, имеющиеся на сегодня данные говорят о наземном
259
типе (с потреблением некоторого количества морского протеина, веро-

ятно, от проходных пород рыб типа лососей) питания неолитических
жителей Приморья (рис. 4.1.4, значок «материк» для неолита Примо-
рья); о явно приморской ориентации населения о. Сахалин; об умень-
шении доли растений типа С4 (проса) у населения Приамурья – от ран-
него железного века к Средневековью (см. тенденцию в виде стрелки на
рис. 4.1.4). В последнем случае из-за большого удаления от морского
побережья (не менее 700–800 км) выглядит нелогичным объяснить вы-
сокие величины 13C (–12,4‰) у обитателей Среднего Приамурья по-
треблением продуктов морского происхождения или проходных пород
рыб; при поедании этих продуктов значение 15N должно быть явно
выше +9,7‰ (Kuzmin, 2015).
Рис. 4.1.4. Изотопный состав коллагена костей древнего населения

Дальнего Востока России на фоне прибрежных и материковых культур Восточной Азии
(Kuzmin, 2015; с изменениями)
Другие примеры использования стабильных изотопов для опреде-

ления диеты древнего населения на территории России пока не так мно-
гочисленны (по сравнению с Европой и Северной Америкой), как этого
можно было ожидать, имея в виду, что скелетный материал из россий-
ских археологических могильников насчитывает, вероятно, десятки ты-
сяч индивидов. В 1990-х гг. начались работы в Прибайкалье и на побе-
режье оз. Байкал (Lam, 1994; Katzenberg, Weber, 1999; Weber et al., 2002;
Katzenberg et al., 2009). Они внесли значительный вклад в изучение эко-
260
номики населения неолита и эпохи бронзы Байкальского региона (см.

обзор: Katzenberg et al., 2010).
На Северном Кавказе проведены исследования диеты населения
бронзового века (Shishlina et al., 2007, 2009, 2012). По величинам δ13C и
δ15N в коллагене костей и животных (млекопитающих и рыб) установ-
лено, что значительная часть рациона носителей катакомбной культур-
ной общности состояла из рыбы и моллюсков. Это, в частности, приво-
дит к удревнению радиоуглеродного возраста из-за «эффекта резервуа-
ра» (см. § 3.1). Также на изотопный сигнал коллагена костей могли вли-
ять климатические условия (уменьшение количества осадков; см.
Shishlina et al., 2012). Работы с материалами погребений салтово-
маяцкой культуры бронзового века в бассейне рек Дона и Северского
Донца позволили сделать вывод о том, что население в значительных
количествах потребляло растения типа С4 (вероятно, просо) (Добро-
вольская, Решетова, 2014).
В центре Русской равнины, на территории Мещерской низменно-
сти, изучено питание населения энеолита и бронзового века (Shishlina et
al., 2016). Выяснено, что основными поставщиками калорий были
наземные растения; животные и пресноводные рыбы были источниками
белка. Отмечено, что в эпоху бронзы увеличивалось потребление расти-
тельной пищи, а доля белка в структуре питания уменьшалась. Метод
стабильных изотопов был применен на некоторых объектах лесной зо-
ны Русской равнины – Сахтыш IIa (Piezonka et al., 2013), Минино и
Олений Остров (Wood et al., 2013). Результаты анализа свидетельствуют
о значительной роли водной пищи (в первую очередь, речной рыбы) в
составе питания населения мезолита – раннего металла. Для центра и
юга Русской равнины проведено изучение стабильных изотопов углеро-
да и азота на ряде объектов эпохи бронзы и раннего железа (Iacumin et
al., 2004). Исследования диеты средневекового населения г. Ярославля
показало, что население питалось в основном пищей с высоким содер-
жанием белка (Энговатова и др., 2013).
Изучение изотопного состава костей древнего человека и живот-
ных в Барабинской лесостепи (Западная Сибирь) позволило по величи-
нам 15N и 34S установить, что основным источником питания населе-
ния эпохи поздней бронзы была пресноводная рыба (Privat, 2004; Privat
et al., 2005, 2007). Авторы подчеркивают, что требуется пересмотр кон-
цепций палеоэкономики населения евразийских степей, поскольку ра-
нее рыбные ресурсы не рассматривались в качестве важнейших источ-
ников протеина (Privat, 2004).
261
Для территории Минусинской котловины, верховьев р. Енисея и

Алтайских гор (Южная Сибирь) проделана работа по изучению ста-
бильных изотопов углерода и азота в более чем 390 образцах человека и
животных (O’Connell et al., 2003; Svyatko et al., 2013; Murphy et al.,
2013). Результаты исследования показывают, что рацион населения от
энеолита до среднего бронзового века был основан на растительной
пище типа С3; лишь в раннем железном веке – около 1500 г. до н.э. –
растения типа C4 (просо) становятся важным компонентом диеты. Также
установлено, что пресноводная рыба была важной составляющей пита-
ния. В другой работе (Святко, 2016) даны примеры использования изо-
топных методов для всего обширного региона Евразийской степи.
Как уже отмечалось выше, для древних гоминид возможно исполь-
зование изотопного анализа углерода в минеральной части костей и зу-
бов. Обзор изучения диеты ранних гоминид можно найти в статье
Дж. Ли-Торп с соавторами (Lee-Thorp et al., 2003). В частности, по ре-
зультатам анализа эмали зубов австралопитека из пещеры Сварткранс в
Южной Африке установлено, что его диета носила смешанный характер,
без каких-то особых предпочтений (Lee-Thorp et al., 1994). Изучение эма-
ли зубов другого раннего гоминида из Сварткранса, Paranthropus
robustus, с помощью метода лазерной абляции (Sponheimer et al., 2006)
показало, что величины 13C (среднее значение –7‰) менялись в течение
сезонов одного года, а также от года к году. Эти данные можно интерпре-
тировать следующим образом: парантропы не имели каких-либо диети-
ческих предпочтений, и около 1,8 млн лет назад в африканской саванне
стратегия жизнеобеспечения базировалась на комплексе ресурсов, про-
порции которых менялась в течение лет и сезонов года.
Относительно недавно разработана компьютерная программа
FRUITS, позволяющая проводить моделирование палеодиеты (Fernandes
et al., 2014, 2015). Исследования стабильных изотопов для реконструкции
диеты древних популяций продолжают динамично развиваться.
4.2. Изучение изотопного состава кислорода

для геоархеологических целей
Метод, основанный на измерении изотопного состава кислорода,

широко применяется в науках о Земле (см. § 2.2). В археологии он ис-
пользуется с 1960–1970-х гг. (см., например: Shackleton, 1973;
Shackleton, Renfrew, 1970). Основными объектами изучения являют-
262
ся вещества, содержащие фосфат кальция [Ca3(PO4)2] или карбонат

кальция [CaCO3] – кости и зубы человека и животных, а также ра-
ковины моллюсков. Более детальную информацию об использовании
этого метода в геоархеологии можно найти в соответствующих сводках
(Sealy, 2001; Malainey, 2011. P. 194–198) и обзорах (Leng, Lewes, 2016).
В природе присутствуют три стабильных изотопа кислорода: 16О
(содержание 99,759%), 17О (0,037%) и 18О (0,204%). В изотопной геохи-
мии используется соотношение изотопов 16О и 18О:
/ (образец)
18O = [( – 1)]  1 000‰
/ (стандарт)
В качестве точки отсчета 18O используется венский стандарт

средней океанской воды (Vienna Standard Mean Ocean Water, V-SMOW);
иногда исследователи пользуются стандартом PDB, который на 30,86‰
«тяжелее», чем V-SMOW. Основы использования изотопных методов в
четвертичной геологии и палеогеографии изложены в руководствах
(Методы палеогеографических.., 2010. С. 258–288).
Сущность изменения величины 18O состоит в явлении фрак-
ционирования изотопов кислорода, обусловленном температурой во-
ды, при испарении которой образуется водяной пар (см. § 2.2). Когда
пар конденсируется и выпадает в виде дождя, животные потребляют
изотопы кислорода вместе с дождевой и проточной водой; фосфаты и
карбонаты костей, зубной эмали и раковин моллюсков приобретают
определенное значение 18O, тесно связанное с температурой воды.
Изотопный состав кислорода в современных атмосферных осадках Зем-
ли довольно сильно изменяется в зависимости от региона (Методы па-
леогеографических.., 2010. С. 263), что дает возможность изучать ми-
грации населения.
Отбор образцов на анализ изотопов кислорода не представляет
трудностей. Нужно представить в лабораторию хорошо сохранившиеся
(т.е. неокатанные и не подвергнутые растворению и другим воздействи-
ям) зубы животных и человека, раковины моллюсков, снабдив их эти-
кетками и описанием объекта изучения (археологического памятника).
Поскольку часто наблюдается значительная изменчивость параметров
роста моллюсков, нужно отбирать не единичные особи, а серии образ-
цов (не менее 5–10 раковин каждого вида). Необходимо иметь в виду,
что для изучения сезонности должен быть проведен отбор очень тонких
слоев эмали и раковин, что лучше предоставить специалисту по изотоп-
ным методам, имеющему соответствующее оборудование. Аналитиче-
263
ские работы по измерению 18O проводятся с помощью масс-

спектрометра.
В настоящее время анализ стабильных изотопов кислорода при-
менительно к археологическим объектам проводится в основном для
определения сезонности сбора моллюсков, а также для выявления сте-
пени мобильности человека и животных (наряду с изотопами стронция;
см. § 4.3). Также возможно проводить реконструкцию климатических
условий времени жизни организма, исходя из величины 18O в фосфате
костей и зубов, поскольку она сильно зависит от температуры среды,
определяемой главным образом климатом того времени. При этом сле-
дует иметь в виду, что изменения минералогического состава (напри-
мер, перекристаллизация) искажают исходную информацию о па-
леоклимате (Malainey, 2011. P. 195).
При изучении сезона сбора моллюсков проводится отбор об-
разцов по очень тонким слоям (иногда не более 0,3 мм), отвечаю-
щим росту раковины. Наиболее важными являются пробы самых по-
следних недель и месяцев жизни моллюска (так называемая зона по-
следнего роста). Наименьшие значения 18O (< –2 ÷ –3‰) соответству-
ют зимним месяцам.
Для раковин моллюска Macoma nasuta из кухонных остатков по-
бережья залива Сан-Франциско (штат Калифорния, США; возраст –
около 4 000–1 500 кал. л.н.) была определена величина 18O в двух по-
зициях: 1) у образцов в 2 мм от края раковины (соответствуют послед-
ним неделям жизни); 2) проб с самого края раковины (отвечают времени
сбора) (Culleton et al., 2009). Для контроля использовался годовой ход
18O у современных моллюсков залива Сан-Франциско, собранных жи-
выми. Выяснилось, что сбор моллюсков происходил в течение всего го-
да, за исключением осени.
Для «раковинной кучи» Наму (Namu) на побережье Британской
Колумбии (Канада) было проведено изучение 18O в слоях роста мол-
люска Saxidomus gigantea, определенных склерохронологическим мето-
дом (см. § 2.2). Результаты исследования (Burchell et al., 2013) показали,
что моллюски собирались круглый год в течение 4 000 лет; эти данные в
сочетании с другой зооархеологической информацией позволяют сде-
лать вывод о круглогодичном обитании древнего человека на этом па-
мятнике.
Исследование моллюсков Monodonta lineata из «раковинной кучи»
Кульвервелл (Culverwell) на южном побережье Англии (Mannino et al.,
264
2003) c помощью анализа 18O в последних линиях роста показало, что

сбор беспозвоночных проводился осенью и зимой (возможно, также
ранней весной). Обитатели стоянки, по всей видимости, интенсивно
эксплуатировали ресурсы приливной зоны.
Рис. 4.2.1. Распределение δ18О в современных атмосферных осадках и положение

палеолитического памятника Сунгирь (Николаев, 1988; с изменениями)
Другим примером использования археологического материала с

применением анализа стабильных изотопов кислорода является во мно-
гом пионерная работа С.Д. Николаева (1988), связанная с проблемой
неопределенности изотопного состава кислорода в атмосферных осад-
ках прошлого, в частности в периоды оледенений. В качестве методиче-
ской основы взято эмпирическое соотношение между изотопным соста-
вом кислорода в фосфатах (соединениях фосфора в минеральной части)
костей человека (δ18OPO4) и в атмосферных осадках (δ18Oосадки), выве-
денное А. Лонжинелли (Longinelli, 1984; несколько отличается от друго-
го источника, см. Malainey, 2011. P. 197):
δ18OPO4 = (0,64  δ18Oосадки) + 22,37‰.
Для получения данных об изотопном составе кислорода фосфатов
человека был использован материал из погребений палеолитической сто-
265
янки Сунгирь в центре Русской равнины, возраст которых в настоящее

время (по разным данным) оценивается около 30,9–34,8 тыс. кал. л.н.
(см. § 3.1). Установлено, что величина δ18O для этого времени составля-
ла –15,9‰, тогда как сегодня она равна –12,5‰ (рис. 4.2.1). Таким обра-
зом, был получен ответ на принципиальный вопрос – насколько изотоп-
ный состав осадков в ледниковое время расходится с современным?
Оказалось, что δ18O кислорода ледниковых щитов (около –15‰) лишь
незначительно отличался от его современных значений у дождевой во-
ды, из которой состояли ледниковые покровы. Сходное исследование на
основе анализа фосфата костей северного оленя (Rangifer tarandus) бы-
ло предпринято группой В.И. Николаева (Николаев и др., 2004). К сожа-
лению, эти работы не были продолжены.
4.3. Применение стабильных изотопов стронция

для изучения мобильности населения
Изотопы стронция используются в геоархеологии в основном для

определения миграций людей и животных; эти работы были начаты в
1980–1990-х гг., и в настоящее время активно продолжаются. Детальное
описание этого метода можно найти в обзоре Р.А. Бентли (Bentley, 2006)
и других источниках (Pollard et al., 2007. P. 176–191; Malainey, 2011.
P. 188–191; Slovak, Paytan, 2011).
В природе присутствуют четыре стабильных изотопа стронция:
84
Sr (содержание 0,56%), 86Sr (9,86%), 87Sr (7,02%) и 88Sr (82,56%). Соб-
ственно концентрация стронция в природе очень невелика; так, в реч-
ных водах она составляет от 0,006 до 0,8 частей на миллион (Bentley,
2006). В геологии и геоархеологии используется отношение 87Sr/86Sr.
Изотопы стронция практически не подвергаются фракциони-
рованию при движении по трофическим цепям, и их соотношение
зависит от общего состава стронция в том регионе, где находится объ-
ект изучения. Отношение 87Sr/86Sr меняется с течением геологического
времени: от 0,720 в древних породах на суше до 0,703 в молодых; у
морских отложений сегодня оно равно 0,709 (Sealy, 2001). Вариации
87
Sr/86Sr в природной среде в целом составляют от 0,702 до 0,750
(Malainey, 2011. P. 188); для геоархеологических целей их изменением
во времени можно пренебречь, поскольку за последние 10 тыс. лет они
остаются практически постоянными (Malainey, 2011).
266
Стронций по химическим свойствам близок кальцию, и его соеди-

нения легко растворяются в воде. Вместе с водами, дренирующими гор-
ные породы водосборного бассейна, изотопы стронция попадают в ор-
ганизм человека и животных и оседают в костном веществе; растения
потребляют стронций из почвенных растворов. Стронций является ча-
стью биоапатита – одного из компонентов в составе костей и зубов жи-
вотных и человека. Величина 87Sr/86Sr зависит от таковой в окружаю-
щем организм ландшафте; при наличии в воде изотопов стронция из
нескольких источников с разными изначальными соотношениями
87
Sr/86Sr происходит смешение внутри организма.
Таким образом, отношение 87Sr/86Sr характеризует геохимиче-
ский фон горных пород того региона, где организм появился на свет
и провел какое-то время; это обстоятельство используется для опреде-
ления степени мобильности (см. пример № 6). Измерив величину
87
Sr/86Sr в эмали постоянных зубов исследуемого организма (у человека
они появляются в возрасте 6–13 лет) и сравнив ее с геохимическим фо-
ном (87Sr/86Sr в современных природных водах, животных и растениях),
можно получить информацию о том, находится ли объект изучения в
том регионе всю жизнь или переместился в него из другой территории с
отличной величиной 87Sr/86Sr.
В анализе изотопов стронция существует несколько осложня-
ющих факторов (Malainey, 2011. P. 189). Так, в еловых лесах горных
районов происходит обмен стронцием между дождевой водой и лесной
подстилкой, что необходимо учитывать. Близ береговой линии океанов
и морей поступление стронция в виде водяного пара вглубь побережья
может нарушить изначальное отношение 87Sr/86Sr. Современная природ-
ная среда загрязнена техногенным стронцием от промышленных пред-
приятий и вносимых на поля удобрений. Также нужно иметь в виду, что
гетерогенный (разнородный) состав коренных пород водосборного бас-
сейна, где обитал организм, приводит к смешению сигналов 87Sr/86Sr от
различных источников.
Объектом изучения изотопного состава стронция выступает в
основном зубная эмаль, которая является устойчивой к загрязнению
стронцием из окружающей среды. В биоапатите кости может происхо-
дить обмен соединениями стронция с почвой и грунтовыми водами, с
которыми соприкасается костный материал, а в тропических регионах
биоапатит часто полностью исчезает в результате биологического раз-
ложения.
267
Пример № 6
Кем был Этци из Альпийских гор, где он жил и как умер?
Находка мумии человека в 1991 г. на тающей поверхности льда

в Этцальских Альпах (высота 3 200 м; см. рисунок, А), полу-
чившего имя Этци (Ötzi), стала экстраординарным событием.
Был проделан значительный объем исследований «самого
древнего европейца» (Macko et al., 1999; Rollo et al., 2002;
Kutschera, Müller, 2003; Müller et al., 2003; Dickson et al., 2000,
2003, 2009; Acs et al., 2005; см. также § 2.4).
Передвижения Этци (Price, Burton, 2011. P. 246–251; Dickson et al., 2003;

с изменениями). А – место находки; Б – предполагаемый путь;
В – состав стабильных изотопов стронция и свинца; Г – одежда
Установлено, что Этци был невысоким мужчиной (рост 159 см)

и скончался в возрасте около 45 лет в интервале 3370–3100 гг.
до н.э. – в конце неолита – начале энеолита Европы. Детство
Этци прошло в долине Айзак (Eisack), примерно в 50–60 км к
югу от места находки, в регионе с преобладанием риолитов и
метаморфических пород (рисунок, В); последние годы жизни он
268
провел в другом районе – в долине Виншгау (Vinschgau). Его

питание состояло в основном из растительных продуктов; доля
протеина составляла около 30%. Этци имел с собой лук и
стрелы, кремень и кресало, орудия из кремня, сеть, контейне-
ры из березовой коры; на нем была одежда из растительных
волокон, медвежьего меха и козьих шкур (рисунок, Г). Мхи в
кишечнике Этци, произрастающие к югу от места его находки,
говорят о том, что он шел на перевал с юга (рисунок, Б). Веро-
ятно, смерть Этци наступила весной – в начале лета (Dickson
et al., 2003).
Как умер Этци? Сделан вывод, что он был тяжело ранен в пле-
чо стрелой, выпущенной из лука; была перебита подключичная
артерия, и человек потерял много крови; также были обнару-
жены порезы на руках, говорящие о борьбе, и травма черепа
(есть точка зрения об отсутствии этих повреждений; Dickson et
al., 2003. P. 69); в последние часы жизни он прошел из низкого-
рья в зону вечных снегов (см. § 2.3). Вероятно, смерть Этци
была насильственной.
Для измерения 87Sr/86Sr используются либо термоионизационные

масс-спектрометры (см. § 3.2), либо масс-спектрометры индуктивно
связанной плазмы (см. § 5.2) (Pollard et al., 2007. P. 195–214).
Отбор образцов на изотопный анализ стронция не представляет
особых трудностей. Нужно собрать исследуемые объекты, упаковать их
в обычные пластиковые или бумажные пакеты и снабдить этикетками.
Однако исследователи должны помнить, что для получения корректной
интерпретации необходимо получить данные о величине 87Sr/86Sr не
только для зубов человека и животных, но также и для окружающего
ландшафта (горные породы, речные воды и растения), из которого объ-
ект изучения получал стронций.
Необходимо дать краткое представление об анализе для рекон-
струкции палеодиеты содержания в костях других элементов-
примесей (trace elements), т.е. содержащихся в очень небольших коли-
чествах; их также называют микроэлементами. Исследования в этом
направлении были начаты в 1970-х гг. (Sealy, 2001. P. 274); они проводи-
лись и в России (см., например: Козловская, 2002). Однако довольно
скоро выяснилось, что ряд элементов (например, кальций и стронций)
обладают высокой миграционной способностью и часто нарушают из-
начальный химический состав костей человека и животных, поступая с
грунтовыми водами и из почвы. Также серьезным препятствием на пути
269
широкого распространения этого вида анализа были нерешенные во-

просы методики работ; в частности недостаток данных о распределении
микроэлементов в пище; плохое понимание процесса попадания микро-
элементов в тело исследуемых существ; диагенез костных тканей после
отмирания организма и нарушение начального содержания микроэле-
ментов (Buikstra et al., 1989; Sandford, 1992; Sealy, 2001). Поскольку
многие фундаментальные вопросы так и остались нерешенными, в
настоящее время анализ содержания элементов-примесей в костях
для изучения палеодиеты практически не применяется; гораздо бо-
лее надежную информацию дают изотопные методы, рассмотренные
выше.
Основной сферой применения анализа стабильных изотопов
стронция в археологии является определение степени мобильности лю-
дей и животных в прошлом. Серия работ посвящена изучению мобиль-
ности населения Южной Германии в неолите (Bentley et al., 2002, 2004).
В могильниках культуры линейно-ленточной керамики (англ. – Linear
Pottery; нем. – Linearbandkeramik, LBK) раннего неолита были изучены
87
Sr/86Sr в эмали постоянных зубов (ее формирование происходит, когда
возраст составляет 4–12 лет) и костях (обычно отражают состав воды,
которую пил человек в последние 6–20 лет жизни) погребенных людей.
Выяснилось, что многие женщины имеют не местное происхождение, а
росли в другой местности (Bentley et al., 2002), что, по-видимому, было
связано с обменом невестами для предотвращения близкородственных
браков. Для более поздней культуры колоколовидных кубков (Bell
Beaker) (финал неолита – начало эпохи бронзы) было установлено, что
часть населения перемещалась от района рождения и детства к месту
погребения (Grupe et al., 1997). Эти исследования внесли вклад в изуче-
ние более общих вопросов: о происхождении неолита в Центральной
Европе; о появлении населения, связанного с первыми следами метал-
лургии. Очевидно, что применение других методов (в частности, анали-
за керамики и т.п.) не может дать подобную информацию.
Ряд работ проведен в графстве Вилтшир (Wiltshire), Южная Ан-
глия, с доминированием писчего мела как основной породы, слагающей
равнину Солсбери (Salisbury Plain). Здесь расположен ряд важнейших
археологических памятников Европы, включая знаменитый Стоунхендж
(Stonehenge). Изучение скелетов людей из трех объектов культуры коло-
коловидных кубков в районе Стоунхенджа – могильников Боском Даун
(Boscombe Down) и Нормантон Даун (Normanton Down), и погребения
во рву Стоунхенджа – показало, что большинство из них перемещалось
270
от места рождения (предположительно, современный Уэльс; как мини-

мум, 150–200 км от места захоронения) к месту взрослой жизни (Юж-
ная Англия); дети и некоторые взрослые люди росли в той же местно-
сти, где и похоронены (Evans et al., 2006) (рис. 4.3.1). В этой работе так-
же использован анализ изотопов кислорода, который помог подтвер-
дить, что все погребенные проживали в Британии, а не на континенте
(см. § 4.2).
Рис. 4.3.1. Сравнение отношения 87Sr/86Sr для трех могильников в Вилтшире

(Evans et al., 2006; с изменениями). БД – Боском Даун; НД – Нормантон Даун;
С – Стоунхендж
Другая работа посвящена выяснению вопроса о происхождении

крупного рогатого скота, кости которого найдены на объекте позднего
неолита Даррингтон Уоллс (Durrington Walls) в районе Стоунхенджа.
Выяснилось, что основная часть скота была приведена в эту местность
из других районов Англии, вероятно, для жертвоприношения (Viner et
al., 2010). Сделать подобный вывод с помощью только зооархеологиче-
ских данных невозможно.
На примере изучения могильника раннего неолита Хок Фаном Ди
(Khok Phanom Di) в Таиланде удалось установить, что мужское населе-
ние практически не передвигалось от места рождения, тогда как многие
271
женщины родились не там, где были похоронены, а прибыли из других

районов (Bentley, 2006). Также выяснилось, что по мере существования
могильника количество женщин местного происхождения увеличилось.
Редким примером изотопного анализа стронция в археологиче-
ских целях на территории России является исследование дольмена Ко-
лихо на западном Кавказе (Trifonov et al., 2012). Было установлено, что
примерно половина из 70 погребенных в дольмене людей провела по-
следние десятилетия своей жизни за пределами долины Колихо, на рас-
стоянии 100–200 км от места захоронения. Предварительные данные по
87
Sr/86Sr в зубах человека из пещер Окладникова и Страшнáя на Алтае
показали, что миграции неандертальцев не были интенсивными
(Dobrovolskaya, 2014).
С помощью анализа изотопов стронция проводился анализ степени
мобильности ранних гоминид Южной Африки (Sillen et al., 1998;
Copeland et al., 2011). Для австралопитеков и парантропов в Стеркфон-
тейне и Сварткрансе получены данные об изотопном составе зубной эма-
ли. Выяснилось, что 25–36% гоминид имеют не местное происхождение.
Хорошим примером комбинации изотопных методов (анализ δ13C,
δ N и 87Sr/86Sr) является работа Дж. Сили с соавторами (Sealy et al.,
15
1995), в которой наглядно показано, что район обитания и потребляемая

пища оставляют свои «следы» в изотопном составе частей скелета
(см. также примеры № 5, 6).
В некоторых случаях изотопный состав стронция в древесине поз-
воляет установить ее происхождение, что актуально в засушливых рай-
онах с отсутствием лесных формаций, например, на юго-западе США.
Так, для строительства домов на памятнике Каньон Чако (Chaco
Canyon) в штате Нью-Мексико было использовано около 200 тыс. ство-
лов хвойных деревьев. Изучение отношений 87Sr/86Sr в горных породах,
почвах, воде и древесине ели и сосны показало, что материал для по-
стройки домов поступал из горных массивов, находящихся на расстоя-
нии 100–150 км от Каньона Чако, хотя имеются и массивы хвойных ле-
сов, расположенные ближе к объекту (English et al., 2001). Эта работа
может послужить примером комплексного исследования для россий-
ских археологов, работающих в горных районах Сибири, где есть кон-
струкции из древесины, а леса сегодня отсутствуют (см., например: Фе-
номен алтайских.., 2000).
272
4.4. Использование изотопов свинца

для определения источников руды
В природе присутствует четыре стабильных изотопа свинца: 204Pb

(содержание 1,4%), 206Pb (24,1%), 207Pb (22,1%) и 208Pb (52,4%). Они яв-
ляются конечными продуктами распада изотопов урана и тория, с пери-
одами полураспада от 0, до 14 млрд лет (см. § 3.2). В геоархеологиче-
ских и геологических целях используются отношения 204Pb/206Pb,
207
Pb/206Pb, 206Pb/204Pb (Pollard et al., 2007. P. 179). Начало работ по
идентификации источников свинца в медных, свинцовых и серебряных
рудах c помощью изотопных методов относится к 1960-м гг.; детали
этого направления можно найти в соответствующих руководствах (Gale,
Stos-Gale, 2000; Wilson, Pollard, 2001; Pollard et al., 2007. P. 192–194;
Malainey, 2011. P. 191–192).
Основным принципом данной методики является то, что различ-
ные руды (в первую очередь меди, свинца и серебра) имеют соб-
ственные, отличные от других месторождений, соотношения раз-
личных изотопов свинца (см., например: Gale, Stos-Gale, 1992). Для
успешного проведения анализа необходимо создать базу данных изо-
топного состава свинца основных месторождений каждого региона. Та-
ким образом, если установить для каждого эксплуатировавшего в
древности месторождения уникальный геохимический «портрет»,
после сравнения отношений 204Pb/206Pb, 207Pb/206Pb и 206Pb/204Pb у источ-
ника руды и металлических артефактов можно выяснить, откуда была
доставлена руда для изготовления изучаемых изделий.
Несмотря на то что изотопно-свинцовый метод определения ис-
точников руд давно применяется в геоархеологии (главным образом в
Средиземноморье; Gale, Stos-Gale, 1992, 2000), существовала опасность
того, что недостаточная степень изученности геохимии свинца рудных
месторождений не позволит провести надежную идентификацию ис-
точников (Budd et al., 1996; Scaife et al., 1999; Pollard et al., 2007. Р. 193;
см. ответы: Gale, Stos-Gale, 2000; Stos-Gale, Gale, 2009). После обсужде-
ния данной проблемы исследования успешно продолжаются (Ponting et
al., 2003; Baker et al., 2006; Webb et al., 2006).
Определение содержания изотопов свинца долгое время проводи-
лось с помощью термоионизационного масс-спектрометра (см. § 3.2)
(Gale, Stos-Gale, 2000) или метода рентгеновской флюоресценции
(см. § 5.2); в последнее время все чаще используются масс-спектрометры
индуктивно связанной плазмы (Baker et al., 2006; Webb et al., 2006).
273
Рис. 4.4.1. Сопоставление результатов анализа изотопов свинца артефактов УНЕМА,

Вунус и Василиа с базой данных по месторождениям медных руд Средиземноморья
(Webb et al., 2006; с изменениями)
274
Примеры использования анализа изотопов свинца в археологии

можно найти в обзорных статьях (Gale, Stos-Gale, 2000). В качестве од-
ного из свежих исследований можно привести работу Дж. Вебб с соав-
торами (Webb et al., 2006). Они изучили изотопный состав свинца в
17 бронзовых артефактах раннекипрской (РК) и среднекипрской (СК)
фаз эпохи бронзы, найденных на о. Кипр и объединенных под общим
названием УНЕМА, а также на объектах Вунус и Василиа (рис. 4.4.1).
Артефакты анализировались методом масс-спектрометрии индуктивно
связанной плазмы. Для сравнения с изотопным составом свинца основ-
ных месторождений Средиземноморья использовалась база данных, по-
лученная путем анализа руд методом термоионизационной масс-
спектрометрии. С учетом прозвучавшем ранее критики (Scaife et al.,
1999) результаты анализов, полученных обеими методами, проверялись
на стандартном образце (Webb et al., 2006. P. 269).
Согласно результатам анализа артефактов, источники руды для их
изготовления находятся в Анатолии (месторождения Болкардаг и Эрга-
ни Маден), на Кикладских островах Эгейского моря (Кифнос, Кифнос
Милуес и Серифос) и на Кипре (Лимасол и др.) (рис. 4.4.1). Общий вы-
вод авторов – система ранней металлургии Кипра была весьма сложной,
с использованием не только местных руд, но и месторождений Эгейско-
го моря и Анатолии.
Другим примером являются результаты работ в Румынии, где ис-
следовался изотопный состав свинцовых ядер, использовавшихся в
римское время в качестве метательного оружия (Влад и др., 2011). Уста-
новлено, что источники руды находились, скорее всего, в Центральной и
Северной Греции, на расстоянии по прямой не менее 700–900 км от ме-
ста находки.
Предпринимались попытки использовать изотопию свинца для
изучения источников руд в России (Фефелов и др., 1989), но они,
насколько мне известны, практически не получили продолжения; суще-
ствуют лишь единичные работы в этом направлении (Гайдуков, Олей-
ников, 2014).
275
5. Анализ петрографического и химического

состава артефактов и других веществ
Изучение вещественного состава каменных артефактов для уста-

новления тех источников сырья, которыми пользовались древние люди,
проводится уже более 150 лет. Вплоть до середины XX в. использовался
в основном традиционный геологический подход – анализ петрографии
горных пород. Начиная с 1950–1960-гг., в практику определения источ-
ников сырья входят геохимические методы, позволяющие более точно
установить происхождение тех или иных доисторических каменных
орудий или украшений. В 1970-х гг. началось развитие биомолекуляр-
ных методов изучения органических остатков, связанных с деятельно-
стью древнего человека. В настоящее время петрографо-геохимические
и биомолекулярные исследования являются неотъемлемой частью гео-
археологии.
Основным аспектом изучения горных пород и минералов, исполь-
зовавшихся древним человеком, является определение источников сы-
рья. Здесь можно выделить три составляющих: 1) обнаружение и отбор
образцов из коренных (геологических) источников и опробование арте-
фактов; 2) выбор аналитических методов, которые позволяют провести
корректную идентификацию источника; 3) подбор статистических при-
емов, с помощью которых можно найти связь между составом источни-
ка сырья и артефактами (Rapp, Hill, 1998. P. 135).
5.1. Петрографический состав каменных артефактов
Изучение пород и минералов, из которых древний человек изго-

товлял орудия, ведется на основе знаний из областей петрографии и ми-
нералогии, важнейших составляющих геологической науки. Петрогра-
фия (греч. petros – камень и grapho – пишу) – описательная часть пет-
рологии (науки о горных породах); она рассматривает структурные,
минералогические и химические особенности. Описание пород проис-
ходит при исследовании их минерального состава с помощью микро-
скопа, текстуры (видимых невооруженным глазом особенностей строе-
ния) и свойств. Петрография – фундамент петрологии; целью последней
276
5. Анализ петрографического и химического состава артефактов
является выяснение генезиса горных пород. Минералогия – наука, изуча-

ющая состав, свойства, структуры и условия образования минералов, из
которых состоит любая горная порода. Основную информацию о петро-
графическом методе в археологии можно почерпнуть из ряда сводок (Ку-
лик, Постнов, 2009; Kempe, Harvey, 1983; Rapp, Hill, 1998. P. 134–151; Gar-
rison, 2003. P. 153–201; Rapp, 2009. P. 17–90). Ниже приводится очень крат-
кая характеристика основных горных пород; для более детального озна-
комления нужно обратиться к некоторым из многочисленных руководств
по минералогии и петрографии (см., например: Миловский, 1985).
Минерал (от лат. minera – руда) есть природное тело, приблизи-
тельно однородное по химическому составу и физическим свойствам,
которое образовалось в глубинах и на поверхности Земли в результате
физико-химических процессов. Основными диагностическими призна-
ками минералов являются: форма; цвет; плотность; твердость; механи-
ческие, оптические, магнитные и другие свойства. В природе известно
около 3 000 минералов; в геоархеологии их изучение достаточно огра-
ничено, так как лишь некоторые из собственно минералов (горный хру-
сталь, аметист, агат, сердолик, оникс, лазурит, бирюза, жадеит, нефрит и
др.) использовались древним человеком в чистом виде. Гораздо чаще
люди употребляли горные породы – естественные минеральные агре-
гаты определенного состава и строения, сформировавшиеся в результа-
ты геологических процессов и залегающие в земной коре в виде само-
стоятельных тел. Все породы состоят из ассоциаций породообразую-
щих (основных) и акцессорных (встречающихся в малом количестве)
минералов. В геохимическом смысле горные породы состоят в основ-
ном из химических петрогенных элементов, входящих в состав породо-
образующих минералов.
С точки зрения генезиса (происхождения), горные породы состоят
из трех групп: 1) магматические (от греч. magma – густая грязь); 2) ме-
таморфические (от греч. metamorphoomai – подвергаюсь превращению,
преображаюсь); 3) осадочные.
Магматические породы образуются в глубоких недрах Земли с
высокой температурой (не менее 800–1 000С) и давлением. Их основой
является магма – расплавленная масса, представляющая собой раствор
соединений многих химических элементов и летучих компонентов (во-
ды, окислов углерода и др.). При внедрении магмы в верхние слои зем-
ной коры или при излиянии на поверхность Земли происходит остыва-
ние расплава, из которого образуются минералы, составляющие магма-
тические горные породы.
277
По содержанию одного из главных породообразующих минера-

лов – кремнезема (SiO2) – магматические породы делятся на ультраос-
новные, или гипербазиты (содержание SiO2 менее 45% по весу); основ-
ные, или базиты (SiO2 = 45–52%); средние (SiO2 = 52–65%); кислые
(SiO2 = 65–75%) (табл. 5.1). По способу образования магматические по-
роды разделяются на две группы: 1) интрузивные, или плутонические
(внедренные; от лат. intrusus – втолкнутый), сформированные при мед-
ленном остывании магмы в толще земной коры, в условиях высоких
температуры и давления; 2) эффузивные (излитые; от лат. effundo – из-
ливаю), образованные в результате быстрого остывания магмы при ее
излиянии на земную поверхность.
Интрузивные породы характеризуются полнокристаллическим
строением, поскольку при медленном остывании магмы происходит
полная кристаллизация (рост кристаллов и образование минералов)
расплава. Минеральные агрегаты интрузивных пород бывают крупно-
зернистыми (например, у гранитов) и мелкозернистыми (у диоритов).
Главные типы магматических пород (упрощенная схема)
Пока- Эффузивные породы

Интрузивные породы
затель кайнотипные палеотипные
Обсидиан, Фельзит-порфир,
Кислые
Гранит, фельзит, риолит-порфир,

гранодиорит риолит (липарит), кварцевый порфир,
дацит дацитовый порфир
Средние
Обсидиан, Плагиоклазовый порфирит,

Диорит,
андезит, андезитовый порфирит,
сиенит
трахит трахитовый порфирит
Ультраосновные Основные
Диабазовый порфирит,
Габбро, Обсидиан,
плагиоклаз-пироксеновый
диабаз базальт
порфирит
Перидотит,
пироксенит, – –
оливинит
278
Эффузивные породы попадают на земную поверхность в резуль-

тате извержений вулканов и представляют из себя лаву (итал. Lava; от
лат. labes – обвал, падение) – породу, лишенную летучих компонентов,
которые выходят из расплава в момент его попадания наружу. В зависи-
мости от состава лава может распространяться на разное расстояние от
жерла вулкана: кислые лавы являются вязкими и медленно движутся
вниз по склону, иногда застывая в виде экструзий (от лат. extrusio – вы-
талкивание) – тел типа куполов или обелисков; лава основного состава
представляет из себя маловязкую массу, которая может растекаться на
расстояния до нескольких десятков километров от источника. К лавам
также относят игнимбриты – кислые породы, которые за счет огромно-
го количества содержащихся в них флюидов (летучих компонентов) мо-
гут распространяться на десятки, а в некоторых случаях – и сотни ки-
лометров, даже пересекая водные преграды. Эффузивные породы име-
ют неполнокристаллическую структуру, так как при быстром осты-
вании не происходит полной кристаллизации; одним из ярких предста-
вителей такой породы является обсидиан (табл. 5.1; см. также § 5.2).
При частичной кристаллизации происходит образование скрытокри-
сталлической (или микрокристаллической) породы – например,
фельзит (табл. 5.1). Кристаллики в основной массе называются фено-
кристами (или порфировыми вкрапленниками).
В зависимости от возраста эффузивные породы делятся на кайно-
типные (т.е. сравнительно молодые, имеющие кайнозойский возраст –
до 60–70 млн лет) и палеотипные (более древние, чем кайнотипные)
(табл. 5.1). Принципиальным отличием между ними является то, что
основная масса, состоящая из нераскристаллизованного вулканического
стекла, очень медленно подвергается процессу кристаллизации, что
приводит к девитрификации (от лат. vitrum – стекло) – исчезновению
аморфной массы стекла и появлению мелких кристаллов; в ходе девит-
рификации часто происходит замещение первичных минералов вторич-
ными. Также имеет место процесс окварцевания – выполнения квар-
цем пустот и трещин в результате постмагматических процессов.
Метаморфические породы являются результатом изменения струк-
туры, текстуры, минерального и химического состава под воздействием
факторов глубинных частей земной коры – температуры, давления и хими-
ческой активности глубинных растворов (флюидов; от лат. fluidus – теку-
чий). Известно несколько типов метаморфизма (Геологический словарь..,
1978. Т. 1. С. 435–437); для геоархеологии наиболее важны региональный
и контактовый типы (Кулик, Постнов, 2009. С. 35–40).
279
Сущность регионального метаморфизма состоит в том, что эф-

фузивные и осадочные породы в результате тектонических движений
оказываются погруженными на большую глубину, где с ними происхо-
дит преобразование первичных свойств; размеры таких формаций яв-
ляются весьма значительными (от первых квадратных километров до
тысяч и десятков тысяч), что и обусловливает их региональный харак-
тер. При температуре преобразования ниже 300С образуются зеленые
сланцы, а при более высоких температурах – гнейсы и кристалличе-
ские сланцы. К породам регионального метаморфизма относятся,
например, мрамор, а также имеющие большое значение для геоархео-
логии кварциты и кварцитовидные песчаники.
Контактовый метаморфизм – это преобразование осадочных
горных пород внедрившимися в них магматическими телами. В резуль-
тате прогрева горячей магмой осадочных формаций в зоне контакта об-
разуются роговики – прочные горные породы с раковистым изломом;
они представляют собой полнокристаллический агрегат неразличимых
невооруженным глазом кварца, кальцита, слюды и других минералов.
Для контактового метаморфизма характерно явление метасоматоза (от
греч. meta – за, после и soma – тело) – процесса замещения одних мине-
ралов другими с существенным изменением химического состава. Ти-
пичными породами такого типа являются яшмоиды, стеатит (синони-
мы – жировик, талькит; иногда его называют «мыльный камень») и
серпентинит, а также минералы нефрит и жадеит.
Осадочные горные породы являются геологическим результатом
экзогенных процессов (выветривание, осадконакопление), протекающих
на поверхности земли и в гидросфере, т.е. деструкции магматических и
метаморфических пород. Они образуются в результате разрушения, пе-
реотложения и литификации (окаменения) обломков различного размера
(от нескольких микрон до первых метров). Важную роль в формирова-
нии осадочных пород играют процессы диагенеза и катагенеза (от
греч. kata- – приставка, обозначающая движение сверху вниз, переход-
ность; genesis – возникновение, рождение), протекающие уже после ли-
тификации. Осадочные породы чрезвычайно широко распространены в
природе; они занимают до 75% территории современной суши.
Среди рыхлых (нелитифицированных) разновидностей осадочных
пород для геоархеологических целей важную роль играет окатанный
обломочный материал галечной размерности (см. также § 2.2). Гальку
разделяют на крупную (размер по длинной оси – от 10 до 15 см) и мел-
кую (5–10 см); более крупные обломки относятся к валунам. Чаще всего
280
в качестве сырья древний человек использовал мелкие валуны (размер

15–25 см) и крупную гальку; мелкие гальки (диаметром менее 5 см)
встречаются в составе сырья довольно редко (Кулик, Постнов, 2009.
С. 14). По степени окатанности выделяются пять (иногда – только четы-
ре) классов: нулевой (совершенно неокатанные, остроугольные облом-
ки); первый (угловатые обломки со сглаженными ребрами); второй (об-
ломки с притупленными вершинами и ребрами, но грани не потерты);
третий (вершины и ребра у обломков сильно притуплены и округлены,
грани потерты и зашлифованы; угловатость потеряна); четвертый (об-
ломки скруглены, имеют овально-уплощенную, яйцевидную или шаро-
видную форму).
Поскольку при транспортировке (в основном текучими водами
или волнами в море и на крупных озерах) происходит раскалывание об-
ломков по линиям исходной трещиноватости, то степень окатанности
напрямую соответствует качеству сырья – чем более окатан обломок,
тем меньше в нем трещин. Галька четвертого класса окатанности пред-
ставляет из себя практически полностью гомогенный (от греч. homo-
genes – однородный) материал, который очень часто использовался
древними людьми как высококачественное сырье для расщепления.
Крупные неокатанные обломки (с длинной осью 1–10 см), под-
вергшиеся литифицикации и скрепленные природным цементом, назы-
ваются брекчия (итал. Breccia). Цементация характерна практически
для всех осадочных пород; в ее ходе происходит скрепление обломоч-
ных частиц веществом химического происхождения. Для пород, состо-
ящих из окатанных частиц, наибольшее распространение имеют песча-
ники (размеры частиц 0,1–1 мм), алевролиты (0,01–0,1 мм; от греч.
aleuron – мука) и аргиллиты (менее 0,01 мм, иногда – менее 0,05 мм; от
греч. argillos – глина).
По способам образования осадочные породы разделяются на тер-
ригенные, хемогенные и биогенные. К терригенным относятся те
породы, которые образовались в результате механического разрушения.
Хемогенные породы есть продукт протекания различных процессов, в
которых главная роль принадлежит химическим реакциям. В результате
образуются геологические тела, имеющие определенный химический
состав; основными типами являются кремнистые, карбонатные, суль-
фатные, железистые, фосфористые и марганцовистые породы. Биоген-
ные образования обязаны своим появлением деятельности живых ор-
ганизмов. Существует значительное количество горных пород смешан-
ного биогенно-хемогенного характера.
281
Для геоархеологических целей одними из наиболее важных по

технологическим свойствам осадочных образований (минералов) явля-
ются кремень и яшма (от греч. jaspis – пестрый камень), которые име-
ют кремнистый состав и скрытокристаллическое строение, что позволя-
ет изготовлять из них различные орудия методом расщепления. В ре-
зультате диагенеза осадков с высоким содержанием SiO2 образуются
первичные кремнистые породы (сланцы, яшмы, диатомиты, радиоля-
риты и др.). При дальнейшем окремнении или окварцевании (общее
название процессов – силицификация) возникают вторичные крем-
нистые породы, часто называемые яшмоидами.
В природе присутствуют смешанные вулканогенно-осадочные по-
роды – туфы (итал. Tufo). Они образуются за счет отложения и даль-
нейшего преобразования вулканического пепла и других продуктов из-
вержений. Часто эти породы являются высококачественным сырьем для
изготовления каменных орудий.
Интрузивные породы плохо раскалываются (в силу наличия у них
полнокристаллической структуры) и редко использовались для изготов-
ления орудий путем расщепления; древний человек изготовлял из них
артефакты в основном методами шлифования или подтески. Гораздо
чаще в древности как сырье использовались осадочные и метаморфиче-
ские породы, а также – некоторые магматические разности (например,
обсидиан; см. § 5.2).
Для геоархеологии важнейшими свойствами минералов и горных
пород являются твердость, вязкость и степень трещиноватости. Для
определения твердости существует шкала Мооса, названная по имени
предложившего ее в 1811 г. минералога К.Ф.К. Мооса (C.F.С. Mohs).
В ней выделено 10 степеней, эталонами для которых являются следую-
щие минералы: 1 – тальк; 2 – гипс; 3 – кальцит; 4 – флюорит; 5 – апатит;
6 – полевой шпат; 7 – кварц; 8 – топаз; 9 – корунд; 10 – алмаз. Обычное
стекло имеет твердость, равную 5, а металлическая булавка – около 4,5.
Петрографический анализ горных пород проводится с помощью
различных приборов. Опытный петрограф в состоянии установить тип
породы с помощью внешнего осмотра и обычной сильной лупы. Наибо-
лее устоявшимся и не устаревшим за более чем 100 лет является изуче-
ние с помощью поляризационного микроскопа. Перед археологом, кото-
рому требуется определить петрографический состав каменных орудий,
встает несколько вопросов, на которые возможно получить ответ (Ку-
лик, Постнов, 2009. С. 6–7): 1) какими качествами (прочностными, тех-
нологическими) обладает сырье? 2) где находятся его источники? 3) как
282
проводился отбор каменного материала для изготовления орудий и

насколько осознанным он был? 4) происходили ли изменения в составе
сырья в течение обитания древнего человека на стоянке?
Для корректного ответа на эти и другие вопросы необходимо про-
вести соответствующие исследования. Развернутое изложение методики
комплексных петрографических работ можно найти в ряде публикаций
(Постнов и др., 2000; Кулик, Постнов, 2009), поэтому ниже дано очень
краткое описание основных приемов.
Для успешного изучения петрографического состава сырья, ис-
пользовавшихся древним человеком, нужно не только определить типы
горных пород, из которых изготовлены артефакты, но и провести регио-
нальный анализ геологического строения региона, где расположен ар-
хеологический памятник. Эту информацию можно получить из откры-
тых источников – опубликованных геологических карт и объяснитель-
ных записок к ним, а также из основных трудов по геологии района ра-
бот. Поскольку древние люди часто использовали в виде сырья не угло-
ватые куски породы, залегающие на вершинах и склонах гор и возвы-
шенностей, а гальку из русел рек и террасовых отложений, анализ пет-
рографии галечного материала рек и других водотоков в районе иссле-
дуемой стоянки является крайне желательным, потому что эту работу
невозможно провести в камеральных условиях после окончания поле-
вых работ. В результате создается эталонная коллекция сырья (Кулик,
Постнов, 2009), которая в дальнейшем используется для углубленного
анализа.
Отбор проб на петрографический анализ не представляет трудно-
стей, поскольку в качестве таковых выступают найденные на стоянке
артефакты (включая не только орудия, но и продукты расщепления –
отщепы и др.). Необходимо помнить, что для получения качественных
выводов нужно также иметь эталонную коллекцию горных пород райо-
на работ.
Определение петрографического состава сырья является стан-
дартной методикой в геоархеологии Европы и Северной Америки
(Cummins, 1983) и в меньшей степени в России; примеры исследований
очень многочисленны, и ниже приводятся лишь некоторые из них.
В течение нескольких столетий мегалитический объект Стоунхендж
(графство Уилтшир, Великобритания; фото 6, 7) представлял загадку для
ученых: откуда были доставлены огромные глыбы твердого песчаника,
называемого «сарсен» (sarsen), и блоки меньшего размера из долеритов и
риолитов, известные под названием «голубые камни» (blue stones)?
283
Фото 6. Вид с воздуха на комплекс Стоунхендж

(Parker Pearson, 2012; с изменениями)
Фото 7. Вид вблизи на сооружения Стоунхенджа; внутри круга из сарсенов видны

«голубые камни» (фото Я.В. Кузьмина)
Дело в том, что на равнине Солсбери, где расположен Стоун-

хендж, совершенно нет каменного материала даже для производства
орудий; основной породой здесь является мезозойский писчий мел.
Этот факт был хорошо известен уже в начале XIX в., поскольку первая
284
геологическая карта Англии и Уэльса опубликована В. Смитом

(W. Smith) в 1815 г., а незадолго до этого было основано старейшее в ми-
ре Геологическое общество Лондона (1807 г.). Мысли о том, откуда проис-
ходят камни Стоунхенджа, были впервые высказаны в середине XVIII в.
(см. Thorpe et al., 1991. P. 120–121), а первая детальная геологическая ра-
бота по этому вопросу опубликована в начале XX в. (Thomas, 1923). Уже
тогда в качестве источника «голубых камней» рассматривались породы
холмов Презели (Preseli Hills) в графстве Пембрукшир (Уэльс). Дальней-
шие работы установили, что в конструкции Стоунхенджа присутствуют
различные горные породы: в основном это песчаники, долериты и риоли-
ты; также известны туфы (Thorpe et al., 1991. P. 104).
Рис. 5.1.1. Источники каменного материала Стоунхенджа и возможные пути

транспортировки (Parker Pearson, 2012. P.279; с изменениями)
Детальные исследования как самих «голубых камней» Стоунхен-

джа, так и горных пород предполагаемого источника (Thorpe et al., 1991;
Green, 1997; Darvill, Wainwright, 2014) дали возможность сделать вывод
о том, что источником «голубых камней» являются холмы Презели в
Уэльсе, находящиеся на расстоянии около 220 км по прямой от Стоун-
хенджа (рис. 5.1.1). Даже если принять, что это были сравнительно не-
большие блоки (обычно длиной 2–2,5 м), вес каждого из них (всего за-
документировано 60 «голубых камней», см. фото 7) составляет около
4 т. Операция по доставке столь тяжелых предметов около 4 600 л. н.
285
была экстраординарным событием; существует несколько предположе-

ний о возможных путях транспортировки (рис. 5.1.1): наземный (по ре-
кам и вóлокам Уэльса и Англии); береговой (вдоль южного побережья
Уэльса и далее от эстуария р. Северн по мелким рекам и волокам);
длинный морской (вокруг побережья южного Уэльса и Корнуолла и да-
лее по суше).
Что касается гигантских сарсенов Стоунхенджа, длина которых
составляет до 10 м, а вес – до 35 т (Parker Pearson, 2012. P. 292–302), то
их наиболее вероятным источником считаются холмы Мальборо (Marl-
borough Downs) (Parker Pearson, 2016), расположенные на расстоянии
около 30 км от мегалитического комплекса (рис. 5.1.1). Доставка столь
тяжелых блоков около 4 500 л. н. по холмистой местности представляла
собой труднейшую инженерную задачу, с которой люди бронзового века
южной Британии успешно справились.
Рис. 5.1.2. Петрографический состав галечного материала и артефактов памятников долины

р. Ануй, Горный Алтай (Кулик, Постнов, 2009. С. 64; с изменениями). Цифрами указано
процентное содержание различных горных пород. А – галечный материал: 1 – р. Каракол,
2 – р. Ануй; Б – индустрии археологических памятников: 1 – Усть-Каракол 1, 2 – Ануй 2,
3 – Денисова пещера. Условные обозначения: 1 – известняк; 2 – вулканические породы;
3 – алевролиты; 4 – песчаники; 5 – гравелиты; 6 – роговики; 7 – сланцы; 8 – кварц;
9 – граниты; 10 – дайковые породы
286
На территории Горного Алтая усилиями Н.А. Кулик (ИАЭТ СО

РАН) и ее коллег удалось изучить петрографический состав сырья и ар-
тефактов на ряде ключевых археологических объектов, расположенных
в основном в долине р. Ануй и ее притоков (Кулик, Постов, 2009; Кулик,
Маркин, 2001, 2003; Кулик, Шуньков, 2001; Постнов и др., 2000). Для
памятников Усть-Каракол 1, Ануй 2 и Денисова пещера установлены
следующие закономерности. В галечном материале рек Ануй и Каракол
основные разности – известняки и другие осадочные породы, а также
вулканиты; сланцы, роговики, граниты и дайковые породы составляют
незначительную часть обломков (рис. 5.1.2, А). Артефакты сделаны в
основном из вулканических эффузивных пород, алевролитов и песчани-
ков; повышенное количество по отношению к гальке наблюдается для
роговиков (рис. 5.1.2, Б). Известняки и сланцы в силу низкой твердости
и хрупкости практически не использовались древним человеком, в то
время как гальки эффузивов из-за их высокой твердости и вязкости бы-
ли важным видом сырья. Очевидно, что главный источник горных по-
род для производства орудий на этих объектах – галечные отложения в
руслах протекавших неподалеку от стоянок рек. Резкие различия в пет-
рографическом составе современной гальки и артефактов палеолита
говорят о наличии у древнего человека сознательного отбора сырья (Ку-
лик, Постнов, 2009. С. 62). Ясно, что уже в глубокой древности населе-
ние Горного Алтая обладало навыками разделения каменного материала
по технологическим качествам. Обращает на себя внимание присут-
ствие в составе артефактов изделий из так называемых сургучных яш-
моидов, обладающих высокими качествами; их источники расположены
в 50 км от упомянутых стоянок (Постнов и др., 2000. С. 27; Кулик,
Постнов, 2009. С. 66).
Для других палеолитических объектов северо-западной части Гор-
ного Алтая было установлено следующее. Артефакты пещеры Каминная
имеют в целом сходный состав с памятниками долины р. Ануй; основ-
ными типами пород являются вулканиты (48,5%), осадочные образования
(песчаники и алевролиты; 27,1%), яшмоиды (15,7%) и роговики (7,1%)
(Кулик, Маркин, 2001). Присутствуют сургучные яшмоиды, коренные
источники которых удалены от Каминной пещеры на 25–30 км.
В пещере Окладникова, расположенной вниз по течению р. Ануй
от усть-каракольской группы памятников, источниками сырья служили
галечники рек Ануя и Сибирячихи (Кулик, Маркин, 2003). В составе
артефактов преобладают алевролиты и песчаники (до 60% от общего
количества). Источником яшмоидов, количество которых в галечном
287
материале составляет 15,5% (среди артефактов – 25,8%), были породы в

верховьях р. Сибирячихи. Как и в предыдущих случаях, налицо созна-
тельный отбор сырья из речных галечников по технологическим свой-
ствам (Кулик, Маркин, 2003. С. 150).
Археологический памятник раннего палеолита Карама (Деревян-
ко, Шуньков, 2009), расположенный на притоке р. Ануй, отличается по
составу пород в археологическом материале от более молодых объектов
позднего палеолита усть-каракольской группы (Кулик, Шуньков, 2001).
Среди артефактов преобладают изделия из осадочных пород, эффузи-
вов, и изредка – гранита. Источником сырья служили склоновые отло-
жения окрестностей стоянки (риолитовые порфиры); в меньшей степе-
ни – галечники р. Карама (осадочные породы) (Кулик, Постнов, 2009.
С. 66–67).
В других районах Северо-Западного и Центрального Горного Ал-
тая также были проведены работы по изучению петрографии артефак-
тов палеолитических стоянок. В долине р. Урсул (объекты Кара-Бом и
Тюмечин) сырьем служили в основном пролювиальные отложения, об-
разовавшиеся в результате разрушения эффузивов (Кулик и др., 2003).
В составе пород стоянки Кара-Бом также присутствует «экзотическое»
сырье – яшма; ее источник расположен на расстоянии около 80 км от
археологического памятника (Derevianko et al., 2005. P. 62–63).
5.2. Геохимический анализ обсидиана

(вулканического стекла)
Одной из наиболее распространенных горных пород, изучение ко-

торой как сырья для изготовления орудий проводится в настоящее время,
является обсидиан (от лат. Obsidianus lapis – камень Обсидия; от Obsidius
или Obsius – имени человека, который якобы открыл эту породу в Эфио-
пии). Это магматическая горная порода, состоящая из однородного вул-
канического стекла, которое испытало быстрое охлаждение при попада-
нии расплавленной массы наружу или остывании недалеко от поверхно-
сти. Принципиальным отличием обсидиана от обычного вулканического
стекла является низкое содержание в первом связанной воды (менее 1%)
(Геологический словарь, 1978. Т. 2. С. 25, 264). Из-за столь малого коли-
чества воды обсидиан обладает раковистым изломом и чрезвычайно
острыми краями при расщеплении – самыми тонкими в природе и пре-
восходящие остроту любого современного металлического изделия типа
288
ножа или бритвы. Таким образом, термины обсидиан и вулканическое

стекло не являются синонимами; другие разновидности вулканического
стекла (перлит; пехштейн, или смоляной камень; тахилит; сордавалит;
тахимелан; Геологический словарь, 1978. Т. 2. С. 264) не обладают столь
высокими технологическими свойствами и практически не использова-
лись древними людьми в качестве сырья. Также археологу следует пом-
нить, что далеко не каждый вулкан является источником обсидиана,
и будет методически неверно делать вывод о том, что коренным местона-
хождением обсидиана может быть ближайшее к археологическому па-
мятнику поле развития эффузивных пород.
В древности обсидиан использовался не только как сырье для изго-
товления орудий, но и в качестве отделочного и полудрагоценного камня.
Так, в гробнице египетского фараона Тутанхамона (XIV в. до н. э.)
найдено несколько изделий из обсидиана (Carter, 2003. P. 178–229); од-
ними из наиболее ярких являются глаза погребальной маски (фото 8).
Фото 8. Погребальная маска фараона Тутанхамона; глаза изготовлены

из полированного обсидиана
289
Исследования источников археологического обсидиана на со-

временном методическом уровне были начаты в 1964 г. Первая публи-
кация Дж. Канна и К. Ренфрю (Cann, Renfew, 1964) и последующие за
ней работы (Griffin et al., 1969; Renfrew, Dixon, 1976) заложили основы
идентификации источников обсидиана в древних культурах. В последу-
ющие годы это направление продолжало очень активно развиваться – как
в плане накопления фактических данных (Cann, 1983. P. 245–248; Skinner,
Tremaine, 1993; Carlson, 1994; Williams-Thorpe, 1995; Glascock, 2002;
Shackley, 2005; Biró, 2006; Rapp, 2009. P. 87–88; Summerhayes, 2009;
Kuzmin, Glascock, 2010; Spriggs et al., 2011; Ambrose, 2012; Ono et al.,
2014; Frahm, 2014; см. также обзоры: Shackley, 2008; Freund, 2013; Carter,
2014), так и в отношении методологии (Glascock et al., 1998). Поскольку
российские археологи слабо знакомы с тематикой изучения обсидиана
для идентификации его источников и обмена сырьем, ниже приводится
достаточно подробное изложение методики этих исследований.
Обсидиан, как правило, генетически связан с кислым вулканиз-
мом (основные вмещающие его породы – риолиты); главные источни-
ки обсидиана приурочены к вулканическим дугам (volcanic arc), ле-
жащим на окраинах континентов, а также во внутриконтинентальных
морях (рис. 5.2.1). Вулканические дуги связаны с зонами субдукции (от
лат. sub – под и ductio – проведение) – участками континентальной зем-
ной коры, погружающимися под океаническую кору. В Тихом океане
зона субдукции практически совпадает с так называемой андезитовой
линией – границей, отделяющей периферийную часть Тихого океана
(с характерным для нее андезитовым составом продуктов вулканизма)
от внутренней области океана, в пределах которой распространены по-
роды исключительно базальтового состава (рис. 5.2.1). Практически все
источники обсидиана риолитового состава расположены за пределами
андезитовой линии. Встречаются также проявления обсидиана, связан-
ные с вулканическими породами основного состава, т.е. базальтами
(например, в Южном Приморье и в Приамурье). В целом районы сосре-
доточения источников обсидиана совпадают с границами литосферных
плит – обширных блоков, слагающих литосферу Земли (от греч. lithos –
камень и sphaira – шар).
Поскольку обсидиан относится к вулканическим стеклам, он явля-
ется физически нестойкой горной породой, подверженной процессу де-
витрификации. Обсидианы приурочены к кайнозойским вулканитам
(моложе 65,5 млн лет); многие источники имеют голоценовый возраст
(менее 11–12 тыс. лет). Цвет обсидиана варьирует в широких пределах –
290
от бесцветного, полностью прозрачного, до непрозрачного черного;

встречаются обсидианы темно-синего и зеленого цветов (обусловлены
химическим составом входящих в его состав окислов), но в целом пре-
обладают породы серой, красновато-бурой и черной окраски.
Рис. 5.2.1. Схема распространения основных источников обсидиана

и изготовленных из него артефактов (по различным данным)
Процесс образования обсидиана может быть представлен следу-

ющим образом (рис. 5.2.2). В результате извержения риолитовая лава,
которая является очень вязкой, подходит близко к поверхности и засты-
вает в форме экструзии либо изливается наружу в виде лавового потока
(обычно небольшой длины, до 1 км) (Cann, 1983). Периферийная часть
лавы быстро охлаждается, формируя обсидиан. Иногда можно наблю-
дать обнажения, сложенные обсидианом; они образовались в результате
эрозии лавовых потоков.
Вместе с продуктами извержения обломки обсидиана попадают в
горячие пирокластические потоки (от греч. pyr – огонь и klao – ломаю,
разбиваю), состоящие в основном из песка, пепла, пемзы и вулканиче-
ских бомб, и движутся вниз по склону вулкана, постепенно застывая в
составе пирокластолитов (от греч. lithos – камень). Постепенно пиро-
кластический материал разрушается речными потоками и другими эро-
зионными факторами; обсидиан в результате попадает в аллювиальные
отложения, где окатывается и превращается в гальку с характерной по-
верхностью (фото 9). Таким образом, можно разделить местонахожде-
ния обсидиана на первичные (связанные с вулканами) и вторичные
(находящиеся в переотложенном состоянии) (рис. 5.2.2).
291
Фото 9. Обсидиановая галька из источника «Озеро Красное» (Чукотка) (фото Я.В. Кузьмина)
Рис. 5.2.2. Схема проявлений обсидиана в коренных (первичных)

и вторичных источниках (Kannari et al., 2014. P. 49; с изменениями)
292
Обычно дальность разноса обсидиановых галек реками составля-

ет до 30–50 км (см., например: Pantukhina, 2007), но в некоторых случа-
ях она может достигать несколько сотен километров (Church, 2000). Как
правило, древние люди использовали для сбора обсидиана не обнаже-
ния лавы (часто находящиеся вдалеке от населенных мест) (фото 10), а
уже прошедший сортировку галечный материал с прирусловых кос, ко-
торые находятся в речных долинах в непосредственной близости от
древних поселений; галечное сырье обычно не имеет трещин и обладает
высокими технологическими свойствами.
Фото 10. Источник обсидиана Хачигозава (Hachigozawa) в районе Сиратаки,

о. Хоккайдо (Япония) (фото Я.В. Кузьмина)
293
Для того чтобы обсидиан мог использоваться в качестве сырья,

крайне важны размеры обсидиановых фрагментов и степень их гомо-
генности. В некоторых случаях из-за большого количества кристаллов в
составе стекла (до 5–15%) невозможно получить острый скол, и такой
обсидиан (например, источник Яли (Giali, Gyali) в Эгейском море) нахо-
дил употребление только как сырье для каменных сосудов. Другим
примером является источник на о. Антипарос (Antiparos) в этом же ре-
гионе, для которого типичны очень небольшие размеры обсидиана в
вулканическом туфе – менее 5 см в диаметре; из него в древности изго-
тавливались бусы (Cann, 1983. P. 229–230).
Для геоархеологических целей важно то, что количество источ-
ников обсидиана в мире является достаточно ограниченным, в от-
личие от других горных пород и минералов – гранитов, песчаников,
сланцев, кремня и др. Поэтому реальна задача выявления и изучения
всех возможных коренных источников обсидиана, проведения отбора
образцов и получения геохимических данных, хотя в некоторых случа-
ях – в регионах с большим количеством проявлений обсидиана (Япония,
Мезоамерика, Камчатка) – такая работа иногда занимает десятилетия.
Также принципиально важным является то обстоятельство, что практи-
чески каждый источник обсидиана имеет собственный, уникальный
«геохимический портрет» (geochemical fingerprint), который можно
установить с помощью аналитических методов и в дальнейшем исполь-
зовать для выявления мест происхождения обсидиановых артефактов.
Поскольку основными способами изучения обсидиана являются
геохимические методы, необходимо дать краткую характеристику его
состава (Cann, 1983). Чаще всего обсидиан имеет известково-щелочной
(calc-alkaline) состав, с высоким содержанием кальция и щелочных эле-
ментов (натрия и калия). Также в этих геологических обстановках
встречаются обсидианы щелочного (alkaline) состава (с низким содер-
жанием кальция); гораздо реже можно найти лаву агпаитового (peralka-
line) состава (с преобладание суммы щелочей над алюминием). К по-
следним относятся некоторые вулканы Закавказья (Немрут-Даг (Nemrut
Dağ); район озера Ван), Новой Зеландии и Мексики (Пачука (Pachuca,
Sierra de Pachuca)).
Обсидиан также известен у вулканов, находящихся на границах
литосферных плит; для геоархеологических целей из них особенно
важны сооружения Восточно-Африканской зоны разломов и рифтовых
долин (англ. Rift – трещина, разлом). Обсидиан этого региона использо-
вался древним человеком в течение долгого времени, начиная с олдова-
294
на (Leakey, 1971. P. 89; см. также: Blegen, 2017). Агпаитовые лавы

встречаются на вулканических постройках, находящихся на вершинах
срединно-океанических хребтов (острова Вознесения и Буве, Атланти-
ческий океан; о. Пасхи, Тихий океан).
В некоторых случаях (внутриплитный магматизм «горячих то-
чек») вулканы, производящие обсидиан агпаитового состава, не связаны
с границами литосферных плит – это, в частности, Гавайские острова;
Пантеллерия (Pantelleria) и Липари (Lipari) в Средиземном море, неко-
торые вулканы Скалистых гор и Юго-Запада США (Северная Америка),
Пектусан (Paektusan) на границе Китая и Северной Кореи (Азия).
В настоящее время для идентификации источников обсидиана
используется изучение его химического состава, в основном содер-
жания элементов-примесей (микроэлементов, рассеянных элементов)
(англ. trace elements). Их количество крайне невелико (10–300 г/т), но
сочетание этих элементов позволяет получить «геохимический портрет»
конкретного источника. В 1960-х гг. применялся метод оптической
эмиссионной (атомно-эмиссионной) спектроскопии (Cann, Renfrew,
1964). В настоящее время наиболее распространенными способами ана-
лиза химического состава обсидиана являются следующие методы:
1) нейтронно-активационный анализ; 2) рентгеноспектральный
флуоресцентный анализ; 3) масс-спектрометрия с индуктивно-
связанной плазмой. Все они имеют свои преимущества и недостатки.
Детальное изложение можно найти в соответствующих руководствах
(Зайцев и др., 1978; Бахтиаров, 1985; Cann, 1983; Pollard et al., 2007.
P. 47–136, 160–214; Pollard, Heron, 2008. P. 19–74; Malainey, 2011.
P. 275–280, 411–432, 446–451, 477–491; Price, Burton, 2011. P. 78–90).
Нейтронно-активационный анализ (НАА) (Neutron Activation
Analysis, NAA) основан на измерении спектра наведенного γ-излучения
после воздействия на образец тепловыми нейтронами в ядерном реак-
торе. Пределы обнаружения содержания химического элемента состав-
ляют до одной миллионной доли (1  10–6, или 1  10–4%; обозначается
также «граммов на тонну», г/т; англ. parts-per-million, ppm) и менее.
К числу достоинств метода относятся: 1) независимость результатов
измерения от свойств элементов; 2) определение содержания большого
числа химических элементов (более 25) для единого образца; 3) воз-
можность анализа маленьких (начиная от нескольких миллиграммов)
навесок; 4) независимость результатов анализа от геометрии образца.
К числу недостатков НАА можно отнести следующие: 1) низкая чув-
ствительность при определении содержания ряда элементов (Zr, Nb, Sn,
295
Te, Tl и Bi); 2) значительная продолжительность времени для анализа;

3) наведенная радиоактивность после облучения, что требует утилиза-
ции (захоронения) проанализированных образцов.
Метод НАА является по сути разрушающим (за счет наведен-
ной радиоактивности, что вынуждает захоранивать проаналированные
образцы); это иногда не дает возможность использовать его для анализа
археологических объектов, деструкция которых крайне нежелательна.
Следует отметить, что существует возможность проведения анализа ме-
тодом НАА, при которой образцы в течение нескольких недель после
облучения теряют наведенную радиоактивность и могут быть возвра-
щены в коллекции.
Метод рентгеноспектрального флуоресцентного анализа
(РСФА) (X-ray Fluorescence Analysis, XRF) основан на регистрации
вторичного характеристического излучения (рентгеновской флуорес-
ценции) атомов, возбужденного первичным излучением рентгеновской
трубки (реже радиоактивного изотопа). Его принципиальным отличием
от НАА является то, что некоторые виды РСФА являются неразру-
шающими, т.е. объект изучения не подвергается радиоактивному облу-
чению и может быть по окончании анализа возвращен в коллекцию.
Аппаратура, используемая для этого анализа, является весьма компакт-
ной (фото 11) и имеется во многих аналитических центрах России и
других стран, что делает проведение исследований методом РСФА до-
ступным и относительно недорогим.
Фото 11. Общий вид аппаратуры РСФА: А – стационарный прибор, модель ThermoScientific
ARL QUANT’X; Б – портативный прибор, модель Bruker SDD (фото М.Д. Гласкока)
296
Существуют портативные приборы РСФА, умещающиеся в не-

большом чемодане или сумке (фото 11, Б). Количество измеряемых эле-
ментов в методе РСФА – около 10–15 – несколько меньше, чем у НАА;
наиболее часто определятся содержание Na, K, Ti, Mn, Fe, Sr, Y, Zr, Nb
и Ba (Glascock et al., 1998). Пределы чувствительности метода РСФА
также высоки – до 1 г/т.
Археологу нужно знать, что при анализе методом РСФА результат
во многом зависит от геометрии образца (толщины и формы); так, при
наличии неровной поверхности (например, отщепа или орудия) содер-
жания химических элементов могут сильно отличаться от таковых, по-
лученных методом НАА. Это накладывает определенные ограничения
на применение метода РСФА в геоархеологии.
Метод масс-спектрометрии с индуктивно-связанной плазмой
(МС – ИСП) (Inductively Coupled Plasma – Mass Spectrometry, ICP –
MS) основан на том, что исследуемый образец переводится в состоя-
ние плазмы (горячего газа), который подвергается анализу. С помощью
МС – ИСП возможно получить данные о содержании большого коли-
чества элементов (до 30–35 и более) с высокой точностью (не менее
1  10–4 масс. %). Данный метод является разрушающим и требует
очень тщательной подготовки образца. Существует разновидность ме-
тода МС – ИСП, в которой ионизация (перевод образца в газообразное
состояние) проводится с помощью лазерной абляции (ЛА – МС –
ИСП; Laser Ablation, LA – ICP – MS), что позволяет наносить объекту
изучения крайне незначительные, практически невидимые глазу по-
вреждения (Scharlotta et al., 2011; Orange et al., 2016). Аппаратура
МС – ИСП имеется только в основных аналитических центрах, поэто-
му стоимость анализа высока, а возможности его проведения доста-
точно ограничены.
Стратегия использования различных аналитических методов явля-
ется неотъемлемой частью анализа обсидиана (Cann, 1983. P. 243–245;
Glascock et al., 1998). Очевидно, что ни один исследователь никогда не
будет иметь достаточно средств для проведения анализа тысяч проб
коренных источников и артефактов, используя, хотя и наиболее точ-
ный, но в то же время самый дорогой аналитический метод. Поэтому
еще до начала работ нужно выбрать наиболее рациональную методику.
Наш опыт изучения источников обсидиана на Дальнем Востоке России
показал, что сначала необходимо определить «геохимический портрет»
основных коренных местонахождений с помощью НАА, а впоследствии
можно использовать более дешевый и доступный метод РСФА и «усе-
297
ченный» НАА (с определением меньшего количества элементов, чем

«полный» НАА); такая стратегия дала хорошие результаты.
Рис. 5.2.3. График распределения источников обсидиана центральной Мексики

в поле первой (ПК 1) и второй (ПК 2) главных компонент
(Glascock et al., 1998. P. 40; с изменениями)
Важнейшими составляющими анализа источников обсидиана яв-

ляются статистическая обработка результатов анализов и выделе-
ние геохимических групп, соответствующих определенному источ-
нику. Детальный анализ этих процедур дан в работе М.Д. Гласкока с
соавторами (Glascock et al., 1998), не устаревшей до настоящего време-
ни. В ней детально описаны приемы, с помощью которых можно полу-
чить «геохимический портрет» источников и установить их связь с ар-
тефактами. В качестве полигона исследований была выбрана Мезоаме-
рика, где находится большое количество проявлений обсидиана. Ис-
пользование многомерной статистики (в основном метода главных ком-
понент, дискриминантного и кластерного анализа) позволило разделить
источники обсидиана Мексики (рис. 5.2.3). Часто для разграничения
источников и суб-источников (т.е. отдельных геологических тел в пре-
делах одного района проявлений обсидиана) используются двумерные
графики, на которые выводятся содержания пар химических элементов
(см. ниже примеры по Дальнему Востоку России).
Отбор образцов на анализ геохимического состава обсидиана име-
ет свою специфику. Что касается артефактов, то обычно увидеть обси-
298
диан в коллекции не составляет труда. В некоторых случаях его можно

спутать с черным кремнем, но кремень (в отличие от обсидиана) никогда
не просвечивает по тонкому краю. Встречается и непрозрачный обсидиан;
например, из источника Облучненское плато в Приамурье. Также важно
иметь в виду, что обсидиана нет (или он крайне редок, хотя есть единичные
исключения) в регионах, которые отстоят на сотни и тысячи километров от
его коренных источников (рис. 5.2.1). В центре и на севере европейской
части России, на Урале и в Сибири (кроме самой восточной части Якутии)
обсидиановые орудия неизвестны, поэтому археологу нужно трезво оцени-
вать возможность попадания обсидиана в культурные комплексы указан-
ных регионов, чтобы не оказаться жертвой обмана или случайности.
Что касается вопроса о том, сколько обсидиановых артефактов
нужно анализировать для целей определения их источников, следует
иметь в виду, что при наличии в регионе нескольких потенциальных
коренных проявлений обсидиана необходимо по возможности изучать
как можно больше археологических образцов. Т. Цуцуми (Tsutsumi,
2010) применил так называемый исчерпывающий анализ (exhaustive
analysis) – исследование как можно большего количества артефактов,
что позволило ему установить использование нескольких неизвестных
до этого источников обсидиана для стоянок центральной части о. Хонсю
(Япония). Это стало возможным с помощью относительно дешевого и
быстрого метода РСФА.
Отбор образцов из коренных источников представляет собой серь-
езную задачу, которую нужно решать совместно с геологами, знающими
основные закономерности строения района работ (Shackley, 2005). Ко-
личество образцов из каждого источника или субисточника должно
быть не менее 10.
Принимая во внимание, что обсидиан в древности был очень вос-
требованным сырьем, количество источников которого ограничено, для
получения столь высококачественного материала прилагались значи-
тельные усилия. Это выражалось в том, что древние люди ходили за об-
сидианом на большие расстояния – иногда намного превышающие ве-
личину дневного пешего перехода (около 40–50 км); вероятно, также
имел место обмен. Примеры такого дальнего обмена / торговли (long-
distance exchange / trade) хорошо известны в Средиземноморье, на
Ближнем Востоке, в Мезоамерике, на Дальнем Востоке и в Северо-
Восточной Сибири, где расстояние от источников до археологических
памятников составляет до 1 200–1 700 км (Dixon, 1976; Renfrew, Dixon,
1976; Barker et al., 2002; Summerhayes, 2009).
299
Изучение источников обсидиана Средиземноморья и Ближнего

Востока позволило выявить закономерности добычи и обмена сырьем,
которые ранее было невозможно получить традиционными археологи-
ческим методами. Эти результаты привели К. Ренфрю к созданию кон-
цепции доисторического обмена (торговли) (Renfrew, 1969, 1975; Ren-
frew, Bahn, 2016. P. 357–390). Было установлено, что существует некая
зона снабжения (supply zone), находящаяся на расстоянии до 300 км от
источника; в ее пределах были возможны прямые пешие походы к ме-
стам выходов обсидиана, его сбор и транспортировка назад на поселе-
ние. В пределах этой зоны содержание обсидиана в составе сырья со-
ставляет до 80% (рис. 5.2.4). За пределами зоны снабжения существова-
ла контактная зона (contact zone), обитатели которой уже не могли са-
ми посещать источники обсидиана, а обменивались (торговали) им с
населением зоны снабжения; доля обсидиана в зоне контакта из-за
большого расстояния до источника составляет от 30–40 до 0,1%
(рис. 5.2.4). Такую модель обмена / торговли было предложено называть
последовательная торговля (down-the-line trade) (Renfrew, 1969, 1975).
В тех случаях, когда на удаленных памятниках присутствует значитель-
ное количество обсидиана, предполагается система обмена сырьем с
наличием промежуточных центров (Renfrew, Dixon, 1976. P. 148–149;
Renfrew, Bahn, 2016. P. 361–388).
Поскольку исследования обсидиана в настоящее время проводятся
практически по всему миру, представляется разумным дать примеры
изучения источников для двух регионов, которые относятся к наиболее
изученным: 1) Средиземноморья и Ближнего Востока; 2) Дальнего Во-
стока России и прилегающих районов.
Средиземноморье является классическим примером использова-
ния идентификации источников обсидиана в геоархеологических целях,
начиная с первых работ 1960-х гг. (Cann, Renfrew, 1964 и др.). В даль-
нейшем были проведены многочисленные изыскания (см. обзоры: Ren-
frew, Dixon, 1976; Dixon, 1976; Williams-Thorpe, 1995), которые позво-
лили реконструировать картину доисторической эксплуатации обсидиа-
на с помощью морского транспорта, начиная с 8 000 л. н.
В центральной части Средиземноморья известно три основных
источника высококачественного вулканического стекла – Липари, Мон-
те Арчи (Monte Arci; о. Сардиния) и Пантеллерия; меньшую роль игра-
ли выходы обсидиана на о. Пальмарола (Palmarola) (рис. 5.2.5). Сырье
из этих источников распространялось на значительной территории,
включая современные Италию, Южную Францию, Тунис и Алжир, а
300
также побережье Адриатического моря. Все упомянутые источники

находятся на островах, иногда неприспособленных для длительного
проживания из-за малого количества питьевой воды (о. Пальмарола),
поэтому получение обсидиана было возможно только с помощью море-
ходных средств транспорта, начиная с 8 тыс. л. н.
Рис. 5.2.4. График зависимости количества обсидиана в составе индустрии

от расстояния до источника (“последовательная торговля”) (Renfrew et al., 1968. P. 328;
с изменениями). Вертикальная шкала логарифмическая; линии указывают
на тенденцию содержания обсидиана в составе орудий и дебитажа
В бассейне Эгейского моря на о. Милос (Milos) находится важный

источник обсидиана (Higgins, Higgins, 1996. P. 182–187). Он был хоро-
шо известен в древности, и сырье из него добывалось и транспортиро-
валось по всему Эгейскому морю и прилегающим частям Греции и Ма-
лой Азии (рис. 5.2.5). Два других источника в этом регионе – Яли и Ан-
типарос – использовались в доисторические времена незначительно
(Сarter et al., 2016).
В западной части Азии важнейшими поставщиками обсидиана
были источники Анатолии (Чифтлик (Çiftlik), Ачиголь (Acigöl)) и Кап-
падокии (Бинголь (Bingöl)), а также Армянского нагорья (район оз. Ван)
и Армении (рис. 5.2.5). Обсидиан из них распространялся по обширной
территории Малой Азии, Леванта и Ближнего Востока; при этом рас-
стояние между источниками и археологическими памятниками иногда
превышает 1 500 км. Интересным фактом, важным для археологии, яв-
301
ляется практически полное отсутствие обсидиана из источников Эгей-

ского моря, Малой Азии и Закавказья в западной части Средиземномо-
рья (рис. 5.2.5).
Рис. 5.2.5. Циркуляция обсидиана в древности в Средиземноморье и на Ближнем Востоке

(Williams-Thorpe, 1995. P. 227; с изменениями)
В России (СССР) изучению источников обсидиана в геоархеоло-

гических целях до начала 1990-х гг. уделялось недостаточно внимания
по сравнению с другими регионами Европы и Средиземноморья. Пио-
нерные работы были проведены в 1950–1960-х гг. (Петрунь, 1960;
Наседкин, Формозов, 1965), однако они не получили должного продол-
жения. Широкомасштабные исследования на юге Дальнего Востока
России были начаты в 1990-х гг. под руководством автора (Кузьмин,
2005а. С. 155–161; Кузьмин, Попов, 2000; Попов и др., 2005; Kuzmin,
2014; Kuzmin et al., 2002b, 2013; Glascock et al., 2011; Doelman et al.,
2012). В настоящее время получены представительные данные, которые
позволяют реконструировать систему получения и транспортировки об-
сидиана.
Обсидиан двух основных источников юга Дальнего Востока Рос-
сии – Базальтовое (Шкотовское) плато и Облучнинское плато – проис-
ходит из горных пород основного состава (базальты и андезито-
базальты), в отличие от большинства источников Средиземноморья, Ме-
302
зоамерики, Японии и других регионов, где источники обсидиана связаны

с кислыми породами (риолитами). При излиянии базальтов в южном
Приморье около 12–13 млн л. н. имело место формирование так называе-
мых подушечных лав (англ. pillow lava) (иногда употребляется термин
«шаровые лавы») на контакте базальтовой лавы с водой. Они представ-
ляют собой серию шаровидных (подушкообразных) тел диаметром 1–5 м;
поверхностный слой состоит из вулканического стекла, возникшего в ре-
зультате быстрого охлаждения лавы, а внутренняя часть представляет
собой полностью раскристаллизованную породу. Обсидиан формируется
в виде гиалокластитов (от греч. hyalo – стекло и klastos – разбитый на
куски) – обломочного материала, образовавшегося при раздроблении
стекловатой корки подушечной лавы (рис. 5.2.6); размеры блоков обсиди-
ана – до 30 см.
Рис. 5.2.6. Обнажение гиалокластитов Шкотовского плато

в южном Приморье (Doelman et al., 2012. P. 101; с изменениями)
303
На Шкотовском плато известны также так называемые корки за-

каливания – горизонты незакристаллизованного вулканического стекла
небольшой толщины (до 15 см), которые образовались на контакте лаво-
вого потока с поверхностью (Кузьмин, Попов, 2000. С. 34).
В результате разрушения агентами эрозии (физическое выветрива-
ние, перенос и размыв водой) обсидиан поступает вниз по склонам плато
и попадает в водотоки, где окатывается. Сегодня можно собрать галечный
материал в русле реки Илистой (стар. название Лефу); эти гальки активно
использовались древним человеком для изготовления орудий.
Исследования геохимическим методами обсидиана на юге Даль-
него Востока России и в прилагающих регионах Северо-Восточной
Азии (табл. 5.2) дали возможность сделать надежные выводы об ис-
пользовании высококачественного сырья в прошлом. Основными ис-
точниками обсидиана, которые интенсивно эксплуатировались в древ-
ности, являются: Базальтовое плато; район вулкана Пектусан (состоит
из трех подгрупп; древний человек использовал обсидиан только под-
группы «Пектусан-1»); плато Облучье; Сиратаки и Окето (каждый со-
стоит из двух подгрупп) (рис. 5.2.7). Неясным до конца остается пози-
ция источника, названного условно «Самарга» (Glascock et al., 2011).
Рис. 5.2.7. Двумерный график содержания марганца (Mn) и рубидия (Rb) в геохимических
группах источников обсидиана юга Дальнего Востока России и прилегающих регионов;
эллипсы оконтуривают поля с вероятностью совпадения 90%
(Ono et al., 2014. P. 88; с изменениями)
304
Количество проанализированных образцов обсидиана на юге Дальнего Востока России
и в прилагающих регионах (по данным автора)
Регион Геологические образцы Археологические образцы

Приморье 102 117
Приамурье 12 28
Сахалин – 175
Пектусан 14 49
Хоккайдо 53 –
Количество 181 369
Общее количество 550
В результате проведенных в течение 25 лет (1992–2017 гг.) работ

нашей группы установлены разветвленные сети обмена обсидианом на
Дальнем Востоке России и в прилегающих регионах, покрывавшие зна-
чительные пространства (рис. 5.2.8). Так, обсидиан из источника Ба-
зальтовое плато распространялся не только по Приморью, но попадал и
в бассейн р. Амура, а также в Маньчжурию, на расстояние до 600–
700 км от коренных выходов. Источник Пектусан на границе современ-
ных Северной Кореи (КНДР) и Китая также широко использовался
древними людьми; максимальное расстояние до мест утилизации со-
ставляет около 800 км (Lee, Kim, 2015). Установлено, что обсидиан из
источника Сиратаки на о. Хоккайдо (Япония) около 8 800 л. н. был при-
несен в Нижнее Приамурье, на расстояние по прямой около 900 км, а с
учетом транспортировки по суше и морю – до 1 000 км (Glascock et al.,
2011). Очевидно, что сделать надежный вывод о связи (возможно, не-
прямой, а через сеть посредников) этих двух регионов на основании чи-
сто археологических данных невозможно. Как справедливо заметила
О. Вильямс-Торп (Williams-Thorpe, 1995. P. 234–235), большой объем
информации, полученный в результате исследования источников
обсидиана в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, дал возмож-
ность установить контакты древнего населения, о которых ранее
либо не было доказательств, либо они вообще не рассматривались в
качестве возможных. Этот вывод полностью применим и к Северо-
Восточной Азии.
Для добычи обсидиана в древности использовались различные
способы. Чаще всего люди собирали обсидиановые гальки в руслах рек,
размывающих коренные источники, или использовали блоки породы,
сползающие вниз по склону от обнажения.
305
Рис. 5.2.8. Распространение обсидиана из основных источников юга

Дальнего Востока России и прилегающих регионов в археологических памятниках
Фото 12. Общий вид раскопок обсидиановой ямы эпохи дзёмон на перевале Хошикусо
(Hoshikuso Pass), префектура Нагано, Япония (фото Я.В. Кузьмина)
306
В некоторых случаях применялись более сложные технологии.

Так, в центральной части о. Хонсю в эпоху дзёмона (неолита) в местах
концентрации фрагментов обсидиана в пирокластическом потоке люди
выкапывали ямы глубиной до 6–7 м, на дне которых находятся выходы
высококачественного сырья (Shimada, 2012) (см. фото 12).
5.3. Химический состав базальтов и других горных пород
Помимо обсидиана, в геоархеологии также успешно применяется

геохимический анализ других горных пород и минералов для определе-
ния источников доисторического сырья (см. обзор: Cummins, 1983).
При планировании этих работ необходимо отдавать себе отчет в том,
что только путем опробования всех потенциальных источников воз-
можно получить достоверные данные об использовании тех или
иных коренных выходов горных пород. Как и в случае с обсидианом,
нужно получить уникальный «геохимический портрет» для каждого ис-
точника; часто в силу крайне широкой распространенности в природе
некоторых горных пород и минералов (гранита, кремня, яшмы, кварца и
др.) и значительной вариации химического состава внутри каждого ис-
точника практически невозможно достоверно определить конкретное
местонахождение, откуда происходит каменное сырье. Другими слова-
ми, от исследователя требуется доказать с помощью инструменталь-
ных методов (а не предполагать по определению!), что данный выход
сырья является именно тем источником, который использовался в
древности.
Цвет пород и минералов зависит в основном от их химического
состава и не является надежным идентифицирующим признаком источ-
ника, например в случае анализа кремня, как это было сделано Е.В. До-
роничевой с соавторами (Дороничева, 2011; Дороничева, Кулькова,
2011), которые ограничились внешним видом кремня источников и его
петрографическим описанием. По меткому выражению Ю.А. Мочанова,
«мордально-щупательный метод» в данном случае является недостаточ-
ным. Об этом же предупреждает М.С. Шекли (Shackley, 2005. P. 101–
105; Shackley, 2008. P. 197–198). Сказанное выше не относится к редким
и хорошо идентифицирующимся невооруженным взглядом породам и
минералам (например, шокшинский кварцито-песчаник в Карелии; би-
рюза; лазурит; изумруд и др.), источники которых, как правило, мало-
численны.
307
М. Малайни (Malainey, 2011. P. 170) выделяет четыре критерия

успешного определения источника горной породы для геоархеоло-
гических целей: 1) химический состав артефакта является однород-
ным; 2) артефакт не подвергался каким-либо изменениям, которые мог-
ли повлиять на его геохимию; 3) состав химических элементов каждого
потенциального источника сырья однороден; 4) каждый возможный ис-
точник обладает собственным, отличными от остальных, химическим
составом. При невыполнении хотя бы одного из этих критериев надеж-
но установить место происхождения сырья, использовавшегося древни-
ми людьми, очень проблематично.
В геоархеологии за более чем 50 лет изучения источников камен-
ного материала определились основные методы геохимического анализа
горных пород и минералов (Renfrew, Bahn, 2016. P. 366–370; Pollard et
al., 2007; Malainey, 2011). Что касается горных пород, источники кото-
рых можно достоверно выявить с помощью геохимического изучения,
то к ним в первую очередь (помимо обсидиана; см. § 5.2) нужно отнести
базальты и риолиты. Сложнее обстоит дело с источниками кремня, ко-
торый является достаточно неоднородным материалом, и для получения
«геохимического портрета» требуется определить содержание как мож-
но большего количества элементов. В некоторых случаях надежная
идентификация источников кремня невозможна или крайне затрудни-
тельна (см., например: Cackler et al., 1999; Fankhauser et al., 2009. P. 401–
402). Известны многочисленные примеры успешного анализа других
горных пород и минералов – лазурита, бирюзы, янтаря, изумруда и др.
Для геохимического изучения горных пород используются в ос-
новном те же аналитические методы, как и в случае определения источ-
ников обсидиана (см. § 5.2) – нейтронно-активационный и рентгено-
спектральный флуоресцентный анализы, метод масс-спектрометрии с
индуктивно-связанной плазмой и некоторые другие; наиболее часто
применяется неразрушающий метод РСФА.
Одной из наиболее перспективных горных пород с точки зре-
ния определения источников являются базальты. Они довольно ши-
роко распространены в природе, и часто использовались древними
людьми в качестве сырья. Наилучшие результаты достигнуты при ана-
лизе мелкозернистых базальтов, химический состав которых является
весьма однородным. Одним из «полигонов», на котором получены
надежные данные по источникам базальтов в древних культурах, явля-
ется Океания (Best et al., 1992; Collerson, Weisler, 2007; см. обзор:
Lundblad et al., 2011). Как и в случае с обсидианом (см. § 5.2), успешное
308
решение задачи определения источника зависит от качества базы дан-

ных по геохимии всех основных базальтовых проявлений на обширной
территории. Анализ химического состава базальтовых тёсел и других
артефактов позволил установить контакты населения Полинезии до
начала контакта с европейцами в XVI–XVIII вв. (Collerson, Weisler,
2007; Fankhauser et al., 2009; Kirch et al., 2012). Главным методом иссле-
дования был РСФА, позволяющий получить информацию о содержании
основных химических элементов, а также около 15 элементов-
примесей. Эти данные используются для разделения источников
(рис. 5.3.1). В ряде случаев также применялись анализ изотопов свинца
и неодима (Nd) (Collerson, Weisler, 2007), и метод МС – ИСП (Fan-
khauser et al., 2009).
Рис. 5.3.1. Геохимический состав базальтов островов Океании (Best et al., 1992. P. 63;
с изменениями). Источники базальтов: 1 – Татага Матау (Tataga Matau), о. Тутуила;
2 – Татага Матау Басэ (Tataga Matau Base) и восточная Тутуила; 3 – Гавайские острова;
4 – Маркизские острова; 5 – о. Хендерсон; 6 – о. Питкэрн; 7 – о. Пасхи
Геохимический анализ базальтов для идентификации источников ка-

менного сырья успешно применяется и в других регионах, например в
Египте (Mallory-Greenough et al., 1999), Леванте (Philip, Williams-Thorpe,
2001; Rosenberg, Gluhak, 2016) и Юго-Восточной Азии (Guo et al., 2005).
Сложнее, чем с базальтами, обстоит дело с выявлением источ-
ников кремня по геохимическим данным. Имеется исчерпывающая
309
библиография по кремнистым породам, включающая геоархеологиче-

ские вопросы (Delage, 2003); хотя известны многочисленные примеры
успешного разделения проявлений кремня из различных вмещающих
горных пород (Селиванова, 1984; Julig et al., 1992; Huckell et al., 2011;
Boulanger et al., 2015; Moreau et al., 2016), существуют высокая вероят-
ность того, что химических состав источников может не отличаться
друг от друга в достаточной степени. В связи с этим необходимо полу-
чить данные о содержании как можно большего количества элементов;
для этого подходят методы НАА и МС – ИСП, но они являются разру-
шающими и не всегда пригодны при анализе артефактов.
В процессе изучения источников кремня чрезвычайно важным яв-
ляется опробование всех возможных источников (Craddock, Cowell,
2009). Именно таким образом удалось установить широкое использова-
ние в древности кремня из самых больших в Британии шахт неолита –
бронзового века «Могилы Грима» (Grime’s Graves) в графстве Норфолк
на юге Англии (фото 13).
Фото 13. Доисторические кремневые шахты «Могилы Грима» (графство Норфолк,

Великобритания). А – общий вид (на врезке – положение объекта; распространение
отложений писчего мела в южной Англии (желтым цветом); источники кремня
(черные кружки): ИХ – Истонский холм (Easton Down), ЮХ – Южные холмы (South Downs),
П – Пеппард (Peppard)); Б – вид одной из западин (на дне – автор);
В – конкреции кремня в писчем мелу (фото Я.В. Кузьмина)
310
В результате анализа разрушающим методом атомной эмиссион-

ной спектроскопии с индуктивно-связанной плазмой (Inductively Cou-
pled Plasma Atomic Emission Spectroscopy, ICP – AES) образцов кремне-
вых топоров и конкреций кремня из коренных местонахождений Юж-
ной Англии (см. фото 13, А, врезка) по содержанию 11 элементов выяс-
нилось, что почти все орудия связаны с источником «Могилы Грима»
(«Каменный пол» (Floorstone); см. рис. 5.3.2). Как предполагается, из
этих выработок (глубиной до 6–12 м каждая) в доисторические времена
было добыто около 21 тыс. т кремня! Исключительные технологические
качества кремня из писчего мела «Могил Грима» обусловили его широ-
кое использование в древности.
Рис. 5.3.2. Двумерный график содержания алюминия (Al) и калия (K) в кремне
из источников Южной Англии (Craddock, Cowell, 2009. P. 212; с изменениями);
оконтурено поле источника «Каменный пол» («Могилы Грима»)
Другим примером идентификации источника кремня является ис-

следование сырья стоянки Палео Кроссинг (Paleo Crossing) в штате
Огайо (США) (Boulanger et al., 2015; см. рис. 5.3.3). С помощью НАА
анализа артефактов и возможных источников кремня в регионе удалось
установить, что около 12,9 тыс. л. н. обитателями стоянки использовал-
ся кремень источника Вьяндотт (Wyandotte), находящийся на расстоя-
нии около 500 км по прямой линии. Возможно, что вторым местом до-
бычи кремня выступал расположенный ближе (140 км по прямой от
стоянки) источником Флинт Ридж (Flint Ridge). В качестве наиболее ре-
ального пути транспортировки (по рекам) предлагаются три варианта:
А – длина 825 км; Б – 1 275 км; В – 1 240 км.
311
Примером неполной идентификации источников кремня являются

работы Н. Малык-Селивановой с коллегами (Malyk-Selivanova et al.,
1998) по Северной Аляске. Из 252 кремневых артефактов, проанализи-
рованных методом НАА, источники были определены только для 51 из-
делия (20% от общего числа), а состав оставшихся 201 артефакта не
совпадает с «геохимическими портретами» ни одного из 9 источников в
районе работ. Это также говорит о том, что далеко не все коренные вы-
ходы были опробованы; такая работа в удаленной от населенных пунк-
тов местности представляет собой очень трудную задачу.
Из приведенного выше обзора очевидно, что изучать источники
кремня только на основе петрографического анализа, как это делает,
например, Е.В. Дороничева (2011), в настоящее время бесперспек-
тивно. Об очень широком распространении геологических формаций,
содержащих кремень, упоминал еще в 1960-х гг. Г.М. Ковнурко (1963).
Рис. 5.3.3. Источники кремня стоянки Палео Кроссинг (Boulanger et al., 2015;
с изменениями). 1 – Вьяндотт; 2 – Ванпорт–Браш Крик (Vanport–Brush Creek);
3 – Браш Крик (Brush Creek); 4 – Аппер Мерсер (Upper Mercer); 5 – Флинт Ридж;
6 – Плам Ран (Plum Run); 7 – Пайп Крик (Pipe Creek); 8 – Тен Майл Крик (Ten Mile Creek).
Возможные пути доставки сырья: А – наиболее короткий путь по уклону; Б – путь по рекам
Огайо – Маскингем – Киллибак; В – путь по рекам Огайо – Маскингем – Таскаравас
312
Что касается геохимического изучения других минералов и гор-

ных пород для определения источников доисторического сырья, успеш-
ные работы были проведены в отношении яшмы (King, Hatch, 1997),
риолита и долерита (Bevins et al., 2014), нефрита (Hung et al., 2007),
лазурита (Giudice et al., 2017), бирюзы (Hull et al., 2008), янтаря
(Mukherjee et al., 2008), изумрудов (Guiliani et al., 2000) и других горных
пород и минералов.
Нужно также отметить исследования российскими археологами и
геологами находок на ряде стоянок Восточной Сибири (бассейн р. Ви-
тима) редких горных пород – пемзы (Демонтерова и др., 2014) и гра-
фитита (разновидность графита) (Инешин и др., 1998; Инешин, Те-
тенькин, 2010). Геохимические анализы позволили установить источни-
ки этого «экзотического» сырья, находящиеся на расстоянии от 40–80 до
600 км от места утилизации.
5.4. Изучение органических веществ (липидов) в керамике
Это направление в геоархеологии начало активно развиваться в

конце 1980-х – начале 1990-х гг. (см. обзор: Evershed, 2008). Основным
предметом изучения являются липиды (от греч. lipos – жир) – природ-
ные органические соединения, включающие жиры и жироподобные
соединения (Российский энциклопедический.., 2001. Т. 1. С. 838–839).
Липиды образуются лишь в результате деятельности живых организ-
мов, и их идентификация однозначно указывает на то, что содержав-
шие липиды вещества имеют органическое происхождение, а не по-
пали в объект в результате других природных процессов. Также для
геоархеологии важно то обстоятельство, что липиды в почвах и чет-
вертичных отложениях присутствуют в очень малых количествах, и
случаи серьезного загрязнения объектов изучения (в основном керами-
ки) липидами из окружающих осадков практически неизвестны. Все это
делает анализ липидов в керамике перспективным направлением, осо-
бенно в тех случаях, когда отсутствуют прямые свидетельства хозяй-
ственной деятельности (остатки животных и растений).
Основные принципы применения анализа органических соедине-
ний в керамическом тесте были сформулированы в начале 1990-х гг.
(Evershed et al., 2002). В настоящее время анализ липидов является
неотъемлемой частью геоархеологических работ в Европе, Северной
Америке и других регионах (Evershed, 2008; Evershed et al., 2001; Ma-
313
lainey, 2011. P. 54–60, 201–218; Cramp, Evershed, 2014; см. обзор: Budja,
2014). Основной посылкой этого направления является концепция ар-
хеологических биомаркеров (archaeological biomarkers) (Evershed,
1993, 2008). В России примеры таких работ пока единичны (Крейг и др.,
2015; Cassidy, 2007); в связи с этим ниже дается достаточно подробное
изложение изучения липидов в керамике биомолекулярными методами.
Липиды включают в себя ряд органических соединений, плохо рас-
творимых в воде; для их экстракции из растений, тканей животных и кера-
мического теста пользуются растворителями типа хлороформа, метанола и
эфира. Основным компонентом липидов, которые изучаются в геоар-
хеологии, являются жирные (карбоновые) кислоты (fatty (carboxylic)
acids), входящие в состав триацилглицерина (triacyglycerol); также иссле-
дуются стероиды (steroids), воск (wax) и терпены (terpens) (см. § 5.5).
Жирные кислоты состоят из углеводородных цепей (последова-
тельности соединенных между собой атомов углерода), содержащих от
4 до 36 углеродных атомов; наиболее часто в растениях и животных
встречаются цепи с 12–24 атомами углерода. Самыми короткими явля-
ются жирные кислоты молока и других молочных продуктов (dairy
products), поэтому они растворимы в воде; по мере удлинения углеводо-
родных цепей степень растворимости снижается. Соединения, имею-
щие хотя бы одну двойную связь (ковалентную связь двух атомов в мо-
лекуле посредством двух общих электронных пар), называются нена-
сыщенными (unsaturated), а не имеющие таковых – насыщенными
(saturated).
В природе жирные кислоты обычно входят в состав триацилглице-
ринов, имеющих более длинные молекулярные цепи. Жир (fat) и масло
(oil) являются разновидностями триацилглицеринов. Жиры при комнат-
ной температуре находятся в твердом состоянии, так как состоят в основ-
ном из насыщенных жирных кислот; так, в говяжьем жире присутствует
около 55% насыщенных соединений. Маслá при комнатной температуре
имеют жидкую консистенцию, так как составляющие их триацилглице-
рины содержат в основном ненасыщенные жирные кислоты (в оливковом
масле их доля составляет около 80%). Масла обычны в таких организмах,
как растения и рыбы. Растения и животные используют жиры и масла для
запасания энергии; они концентрируются в жировых клетках растений и
формируют жировую ткань (adipose tissue), а в растениях находятся в се-
менах. При метаболизме (обмене веществ; от греч. metabole – перемена)
поступление энергии от разложения триацилглицеринов более чем вдвое
больше такового для углеводов и белков.
314
Основным объектом изучения биомолекулярного метода яв-

ляются жирные кислоты, сохранившиеся в керамике. Поскольку
они практически нерастворимы в воде, во время варки в сосуде эти со-
единения впитываются порами керамического теста и сохраняются в
течение длительного времени. Определенную проблему представляет
постепенная деградация липидов, однако из практики исследований
следует, что в большинстве случаев из керамики удается получить до-
статочное количество жирных кислот.
Для анализа липидов, находящихся в керамике, используются ме-
тоды газовой хроматографии (gas chromatography, GC). Она является
разновидностью хроматографии (от греч. chroma – цвет) – метода раз-
деления и анализа смесей веществ, а также изучения их физико-
химических свойств. Принцип работы хроматографии основан на рас-
пределении веществ между двумя фазами: 1) неподвижной (твердая фа-
за или жидкость, связанная на инертном носителе); 2) подвижной (газо-
вая или жидкая фаза). В газовой хроматографии подвижной фазой слу-
жит инертный газ (газ-носитель), протекающий через неподвижную фа-
зу с большой поверхностью. В качестве подвижной фазы используют
такие газы, как водород, гелий, азот, аргон; при этом газ-носитель не
реагирует с неподвижной фазой и разделяемыми веществами. Наиболее
распространена в геоархеологических целях газо-жидкостная хрома-
тография – разделение газовой смеси вследствие различной раствори-
мости компонентов в жидкости. Дифференциация веществ в хромато-
графии происходит согласно их молекулярному весу и форме молекул, а
не по химическим качествам.
Газовый хроматограф состоит из источника газа-носителя;
устройства для введения растворенного образца; хроматографической
колонки в виде спирали, имеющей большую длину и очень маленький
диаметр (внутри нее находятся шарики из кварцевого стекла, которые
обволакивает неподвижная жидкая фаза образца); термостата, поддер-
живающего заданную температуру; детектора. Изменение температуры
заставляет молекулы в хроматографической колонке разделяться в зави-
симости от степени их летучести и превращаться в газ. Детектор позво-
ляет определять количество выделяемых газообразных веществ и их
состав. В настоящее время наиболее широко применяется комбиниро-
ванная методика газовой хроматографии – масс-спектрометрии (gas
chromatography – combustion – mass spectrometry, GC–C–MS), со сжига-
нием получаемых на газовом хроматографе веществ. Использование
масс-спектрометра позволяет проводить анализ соотношения стабиль-
315
ных изотопов углерода в отдельных классах липидов. Такая аппаратура

является стандартной и имеется во многих научных и производствен-
ных организациях России. Процесс анализа в высокой степени автома-
тизирован и позволяет изучать значительное количество образцов в
сравнительно короткое время. Количество образца, требуемое для ана-
лиза, крайне невелико – от нескольких микрограммов (мкг; 1 мкг – одна
миллионная грамма, или одна тысячная миллиграмма) до сотен микро-
граммов. Точность измерения величины δ13С у липидов составляет
 0,2–0,3‰.
Для использования в геоархеологии принципа биомаркеров были
проведены специальные исследования на предмет содержания в совре-
менных животных и растениях различных липидов (Evershed et al.,
1999; рис. 5.4.1). Было установлено, что по составу стабильных изото-
пов углерода различных органических соединений в животных и расте-
ниях (жирные кислоты, алканы, спирты, кетоны и др.) наблюдаются
существенные различия между веществами животного и расти-
тельного происхождения; лишь после этого стало возможно использо-
вать полученные биомаркеры для изучения липидов в керамике.
Как было замечено выше, загрязнение керамики липидами из
почвы маловероятно. В почве содержится около 30–500 нанограммов
(нг; 1 нг – одна миллиардная грамма) липидов на грамм вещества, тогда
как в керамическом тесте – около 60–4 800 нг/г (Malainey, 2011. P. 205).
Что касается сохранности липидов в керамике, то практика работ пока-
зала, что они могут быть выделены для весьма древних образцов, воз-
растом не менее 10–12 тыс. лет. Также из практики известно, что при-
мерно половина керамических фрагментов, представленных на
анализ, содержит достаточное количество липидов.
Отбор образцов на анализ липидов имеет некоторые особенности.
Наиболее перспективными с точки зрения количества липидов в
тесте являются верхние части сосудов – венчики и прилагающие к
ним участки тулова. Гораздо меньше липидов содержится в средней и
донной частях сосудов. Что касается непосредственно процедуры отбо-
ра, то ее желательно проводить в пластиковых или резиновых перчат-
ках, чтобы избежать загрязнения фрагментов керамики жиром и пóтом
человеческих рук. Лучше всего предоставлять на анализ немытую кера-
мику или такую, которая была обработана чистой водой (без органиче-
ских примесей). Мытье керамики может привести к потере части липи-
дов, которые растворяются в воде. Требуемое количество отбираемого
образца невелико – от 1–2 до 10 г.
316
Рис. 5.4.1. Значения δ13С в отдельных липидах различных современных продуктов,

важных для геоархеологии (Evershed et al., 1999. P. 28; с изменениями). AL – алканы;
FA – жирные кислоты; OL – длинные молекулы спиртов; K – кетоны; С16:0 и С18:0 –
насыщенные жирные кислоты (пальмитиновая и стеариновая соответственно)
В настоящее время для разделения различных видов жирных кис-

лот и других органических веществ, извлекаемых из керамики, наибо-
лее часто используются изотопные отношения δ13С двух насыщен-
ных жирных кислот – пальмитиновой (δ13С16:0) и стеариновой
(δ13С18:0); этот подход получил название анализ специфических соеди-
нений (compound-specific analysis) (Evershed et al., 2001). Измерение
δ13С проводится с использованием масс-спектрометра, как было указано
выше. Анализ этих величин для современных жиров показал, что жир-
ные кислоты молока коровы, овцы, жира коровы, овцы, лошади, свиньи,
гусиных и куриных птиц значительно отличаются друг от друга в поле
координат δ13С16:0/ δ13С18:0 (рис. 5.4.2). Важным обстоятельством являет-
ся то, что молоко и жир жвачных животных (коровы и овцы) суще-
ственно отличаются от таковых для других видов, в частности сви-
ньи (а также гусей и кур). Таким образом, удалось установить биомар-
керы для разделения жиров этих видов животных.
317
Рис. 5.4.2. Изотопные отношения δ13С16:0/ δ13С18:0 метиловых эфиров в липидах

(Mukherjee et al., 2007. P. 747, 750; с изменениями): А – для современных продуктов;
эллипсы оконтуривают вариации состава с  1 сигма; линии между эллипсами соответству-
ют составу смешанного питания различными жирами; значения выше прерывистой линии
отвечают употреблению преимущественно свиных жиров;
Б – для культуры желобковой керамики
Наиболее перспективными в плане применения концепции био-

маркеров в геоархеологии являются несколько направлений. Одно из
них – разделение домашнего скота на жвачных и нежвачных жи-
вотных; в частности, было обнаружено значительное количество липи-
дов от свиней в керамике культуры желобковой керамики (Grooved
Ware) Британии (Mukherjee et al., 2007) (рис. 5.4.2). Изотопный сдвиг в
координатах δ13С16:0/ δ13С18:0 между жиром жвачных животных (корова и
овца) и свиней в современных материалах составляет значительные ве-
личины – от 3,8 до 6,9‰ (рис. 5.4.2, А). Для археологических образцов
(рис. 5.4.2, Б) установлено, что 16% желобковой керамики использова-
лось исключительно или преимущественно для обработки свиных про-
дуктов (мяса, жира, костного мозга или крови). Другие керамические
емкости этой культуры, возможно, также содержат небольшие количе-
ства свиных липидов, смешанных с иными животными жирами.
С помощью биомаркеров стало возможным выявлять наличие
молочного скотоводства; начало этим исследованиями было положено
в конце 1990-х гг. на примере поселения позднесаксонского времени и
раннего средневековья Вест Коттон (West Cotton) в Центральной Ан-
глии (Dudd, Evershed, 1998). В качестве носителей информации об ис-
318
пользовании древним населением молока выступают n-алкановые кис-

лоты (С16:0 и С18:0), для которых определены изотопные отношения δ13С.
В дальнейшем эти биомаркеры применялись для определения присут-
ствия молока и молочных продуктов (в частности, сыра; Salque et al.,
2013) в керамике разных регионов – Средиземноморья (Spiteri et al.,
2016), Ближнего Востока (Evershed et al., 2008a), Ирландии (Smyth,
Evershed, 2016), Центральной и Восточной Европы (Craig et al., 2005а),
Гебридских островов (Craig et al., 2005b), высокогорной зоны Альпий-
ского региона (Carrer et al., 2016), Сахары (Dunne et al., 2012, 2013). Уда-
лось установить использование кобыльего молока в древней керамике
Казахстана (Outram et al., 2009).
Рис. 5.4.3. Изотопные отношения δ13С16:0/ δ13С18:0 в липидах керамики

первоначального дзёмона (Craig et al., 2013. P. 352; с изменениями);
черными точками отмечены образцы, в которых обнаружены морские биомаркеры
В последние 10–15 лет анализ липидов успешно применяется

для определения следов использования пищи водного происхожде-
ния – как морской, так и пресноводной (см. обзор: Cramp, Evershed,
2014. P. 321–325). Для решения этой задачи были найдены специфич-
ные биомаркеры – мононенасыщенные кислоты C16:1, C18:1, C20:1 и C22:1, а
319
также полиненасыщенные жирные кислоты (докозагексаеновая кислота

C22:6 n-3 и эйкозапентаеновая кислота C20:5 n-3) и другие соединения
(Cramp, Evershed, 2014; Evershed et al., 2008b). В результате было уста-
новлено широкое использование морских пищевых ресурсов при пере-
ходе от мезолита к неолиту в Скандинавии (Craig et al., 2007), в доколо-
ниальной Южной Африке (Copley et al., 2004). Помимо этого, удалось
выяснить, что древнейшая керамика эпохи дзёмон Японии использова-
лась для приготовления пищи водного (морского и пресноводного) про-
исхождения (Craig et al., 2013; Lucquin et al., 2016) (рис. 5.4.3).
Другой областью приложения биомаркеров в геоархеологии являет-
ся определение использования в пищу растительных продуктов. Из-
вестны как общие работы (см., например: Eerkens, 2005; Dunne et al.,
2016), так и более специфические исследования – определение липидов
растений типа С4: проса (Heron et al., 2016) и кукурузы (Reber et al., 2004).
Помимо липидов, извлеченных из керамического теста, иногда
проводится анализ пищевого нагара на керамике. Поскольку нагар
сохраняется на поверхности сосудов реже, чем липиды в керамическом
тесте, примеров таких исследований меньше (Craig et al., 2007; Heron,
Craig, 2015; Horiuchi et al., 2015); при этом используются те же методи-
ческие принципы, что и для анализа липидов в керамике.
Биомолекулярное направление в геоархеологии представляется
весьма перспективным в силу ряда обстоятельств: 1) липиды от различ-
ных продуктов сохраняются в керамике и могут быть проанализирова-
ны; 2) установлены биомаркеры различных продуктов, которые позво-
ляют выявлять использование в пищу разнообразных ресурсов; 3) изу-
чаются непосредственные следы жизнедеятельности человека. Изуче-
ние липидов в керамике и других органических веществ биомолекуляр-
ными методами динамично развивается в различных регионах Земли
(см. обзор: Roffet-Salque et al., in press).
5.5. Анализ других органических веществ

(воска, смол и др.)
Помимо липидов, в геоархеологии используется анализ некоторых

других органических соединений, имеющих отношение к жизнедея-
тельности древнего человека и животных. Стероиды присутствуют в
мембранах клеток; они состоят из стеролов (стероидных спиртов). Ос-
новным представителем стероидов у животных является холестерин; в
320
каждом взрослом организме человека содержится около 250 г холестерина.

Воск состоит из спиртов с длинной цепью молекул, связанных с жирными
кислотами; в этих спиртах содержится 16–30 атомов углерода, а в жирных
кислотах – 14–36 атомов. Воск вырабатывается животными (например,
птицами) и растениями; состав воска разных организмов различен, что
позволяет использовать его как биомаркер. Терпены составляют основу
эфирных масел (essential oil), смолы (resin) и дегтя (tar, pitch).
Наибольшее распространение в геоархеологии получил анализ
березовых и сосновых смол и дёгтя (Pollard, Heron, 2008. P. 235–269).
Установлено использование смолы для производства дегтя путем нагре-
вания до температуры как минимум 350С без доступа воздуха, начиная
с палеолита (Pollard, Heron, 2008. P. 247). Смола использовалась для
прикрепления каменных орудий к деревянным или роговым рукоятям,
для ремонта треснувших керамических сосудов и, возможно, для риту-
альных целей (Evershed et al., 2001. P. 343–345; Urem-Kotsou et al., 2002;
Lucquin et al., 2007).
Воск обладает специфическими биомаркерами (Malainey, 2011.
P. 211; Pollard, Heron, 2008. P. 257; Pollard et al., 2007. P. 156–157), кото-
рые позволяют определять его использование древности по липидам в
керамике (Evershed et al., 1997, 2003). Поскольку пчелиный воск напря-
мую связан с пчеловодством, на основании идентификации в керамиче-
ском тесте древнейших неолитических культур Европы, Анатолии и
Ближнего Востока n-алканов, n-алкановых кислот и сложных эфиров
удалось получить данные о раннем содержании домашних пчёл как ми-
нимум с VII тыс. до н. э. (Roffet-Salque et al., 2015).
Битум и асфальт (bitumen) также широко использовались в древ-
ности, начиная с палеолита (см., например: Boëda et al., 1996); в Древ-
нем Египте битум применялся при бальзамировании мумий фараонов
(Harrell, Lewan, 2002). В настоящее время существует методика опреде-
ления остатков битумов с помощью биомаркеров (Connan, 1999; Pollard
et al., 2007. P. 157–159).
Существует возможность идентификации и других органических
веществ по их остаткам в керамике – конопли, опиума, кокаина, вина,
пива и других алкогольных напитков (Pollard, Heron, 2008. P. 257–260).
Таким образом, у биомолекулярных методов в геоархеологии есть хо-
роший потенциал для дальнейшего развития.
В заключение нужно кратко охарактеризовать фосфатный анализ
культурного слоя. Подразумевается, что повышенное содержание
фосфора в почвах и нижележащих отложениях связано чаще всего с
321
наличием в прошлом на данном месте археологического памятника, где

в результате жизнедеятельности людей происходит обогащение фосфа-
тами, тогда как в почвах содержание фосфора обычно является весьма
низким. Этот метод используется в археологии на протяжении длитель-
ного времени (см., например: Веллесте, 1952; Штобе, 1959; Микляев,
Герасимова, 1968; Авдусин, 1980. С. 28; см. обзор: Eidt, 1977), однако он
не имеет столь широкого применения, как этого можно было бы ожи-
дать, из-за ряда нерешенных вопросов (Heron, 2001). В ряде случаев с
помощью определения количества фосфора в отложениях можно уточ-
нить границы археологического памятника (Валдайских и др., 2011; Бо-
рисов и др., 2013; Crowther, 1997; Rypkema et al., 2007), установить
функцию того или иного помещения в древнем строении (например:
Vizcaíno, Cañabate, 1999) или выяснить наличие человеческих останков
(Станюкович, 1996. С. 63–64).
322
Заключение
Заключение
О новом сначала говорят: «Этого не может быть!»;

затем: «В этом что-то есть…»;
и, наконец: «Ну, кто же этого не знает!».
Научный юмор
Итак, поставлена точка (а точнее – многоточие) в этой книге. Оче-

видно, что она не является идеальным пособием по геоархеологии и ав-
тору предстоит работа по его совершенствованию в новых изданиях
(надеюсь, что они последуют). Обновление информации является важ-
нейшей частью любого учебника-руководства. Здесь уместно привести
один пример. В апреле 2014 г. я имел честь в очередной раз общаться с
К. Ренфрю и сообщил ему (в самом общем виде и на условиях конфи-
денциальности) о выделенной нашим неформальным коллективом са-
мой древней ДНК человека современного типа (Homo sapiens sapiens)
из местонахождения Усть-Ишим. К. Ренфрю задал мне, как показалось,
простой вопрос: «Когда будут опубликованы эти данные?» Я ответил,
что в течение нескольких месяцев; статья вышла в октябре 2014 г. (Fu et
al., 2014). Через полтора года, просматривая седьмое издание книги
К. Ренфрю и П. Бана, я с приятным удивлением обнаружил раздел, ка-
сающийся нашего исследования, с соответствующей ссылкой (Renfrew,
Bahn, 2016. P. 162–163). Только тогда мне стала понятна суть вопроса
К. Ренфрю – он сразу решил использовать эти уникальные данные в но-
вейшем издании учебника! Такую оперативность и деловой подход сто-
ит взять на вооружение.
Как и другие междисциплинарные направления, геоархеология
постоянно развивается и совершенствуется. То, что казалось невозмож-
ным еще 20–30 лет назад, сегодня уже является, как было отмечено в
эпиграфе, рутинным. Из личного опыта могу заметить, что мы с колле-
гами из Дальневосточного отделения РАН с удивлением и некоторым
восхищением наблюдали в 1994 г. за визитером из США, который на
наших глазах за несколько минут определил координаты объекта геоло-
гического изучения на окраине пограничного г. Владивостока с помо-
щью простого GPS-приемника. Таких приборов в России тогда практи-
323
чески никто не имел по соображениям секретности. Сегодня, по проше-

ствии всего 20–25 лет, методы ГИС-технологий и дистанционного зон-
дирования являются в России неотъемлемой частью археологических
исследований. Прогресс налицо! Остается надеяться, что ближайшие
годы принесут много новых разработок в методическом плане; как го-
ворится, «поживем – увидим»...
324
Литература
Авдусин Д.А. Полевая археология СССР. 2-е изд. М.: Высш. шк., 1980. 335 с.
Агаджанян А.К. Сбор и изучение остатков мелких млекопитающих // Ком-
плексные биостратиграфические исследования. М.: Изд-во МГУ, 1987.
С. 21–58.
Агаджанян А.К. Комплексные биостратиграфические исследования новейших
отложений : учеб.-метод. пособие. Новосибирск: НГУ, 2008. 62 с.
Агаджанян А.К. Мелкие млекопитающие плиоцен – плейстоцена Русской рав-
нины. М.: Наука, 2009. 676 с.
Агаджанян А.К. Комплексные биостратиграфические исследования новейших
отложений // Методы наук о Земле и человеке в археологических исследо-
ваниях. Новосибирск: НГУ, 2010. С. 5–38.
Алексеев В.П. Очерки экологии человека. М.: Наука, 1993. 191 с.
Алексеева Э.В., Беседнов Л.Н., Бродянский Д.Л., Раков В.А. Биостратиграфия
неолита и палеометалла Приморья // Вестник Дальневосточного отделения
РАН. 1999. № 3. С. 40–47.
Алешинская А.С., Кочанова М.Д., Макаров Н.А., Спиридонова Е.А. Становление
аграрного ландшафта Суздальского ополья в Средневековье (по данным ар-
хеологических и палеоботанических исследований) // Российская археоло-
гия. 2008. № 1. С. 35–47.
Алешинская З.В., Болиховская Н.С., Боярская Т.Д., Гунова В.С., Полякова Е.И.,
Шумова Г.М. Палеоботанические методы в изучении палеогеографии плей-
стоцена // Итоги науки и техники. Сер. палеогеогр. М.: ВИНИТИ, 1991. Т. 7.
179 с.
Англо-русский геологический словарь / Ред. П.П. Тимофеев, М.Н. Алексеев.
М.: Рус. яз., 1988. 540 с.
Аналитические исследования лаборатории естественнонаучных методов / Ред.
Е.Н. Черных. М.: ИА РАН, 2009. Вып. 1. 320 с.
Е.Н. Черных, В.И. Завьялов. М.: ИА РАН, 2011. Вып. 2. 341 с.
Е.Н. Черных, В.И. Завьялов. М.: ИА РАН, 2013. Вып. 3. 352 с.
Андрианов Б.В. Неоседлое население мира (историко-этнографическое иссле-
дование). М.: Наука, 1985. 280 с.
Аникович М.В., Анисюткин Н.К. Человек и мамонт в палеолите Восточной Европы
// Мамонт и его окружение: 200 лет изучения. М.: ГЕОС, 2001. С. 315–327.
Антипина Е.Е. Археозоологические исследования: задачи, потенциальные
возможности и реальные результаты // Новейшие археозоологические ис-
следования в России. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 7–33.
325
Антропологический словарь / Ред. Л.Т. Яблонский. М.: Классик Стиль, 2003.

328 с.
Арсланов Х.А. Радиоуглерод: Геохимия и геохронология. Л.: Изд-во ЛГУ, 1987.
300 с.
Археологическая литература стран СНГ. Библиографический указатель. 1992–
1994. СПб.: Библиотека РАН, 2012. 432 с.
Археологическая литература стран СНГ. Библиографический указатель. 1995–
Археология: учеб. / Ред. В.Л. Янин. М.: Изд-во МГУ, 2006. 608 с.
Археология и естественнонаучные методы / Ред. Е.Н. Черных, Вн.И. Завьялов.
М.: Языки славянской культуры, 2005. 216 с.
Астахов В.И. Начала четвертичной геологии. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2008.
224 с.
Барышников Г.Я., Малолетко А.М. Археологические памятники Алтая глазами
геологов. Томск: Изд-во ТГУ, 1997. Ч. 1. 163 с.
Бахмутов В.Г. Палеовековые геомагнитные вариации. Киев: Наукова думка,
2006. 296 с.
Бахтиаров А.В. Рентгеноспектральный флуоресцентный анализ в геологии и
геохимии. Л.: Недра, 1985. 144 с.
Болиховская Н.С., Шуньков М.В. Климатостратиграфическое расчленение
древнейших отложений раннепалеолитической стоянки Карама // Археоло-
гия, этнография и антропология Евразии. 2005. № 3 (23). С. 34–51.
Болысов С.И. Биогенное рельефоообразование на суше. Т. 1. Эволюция био-
генного рельефообразования. М.: ГЕОС, 2006. 275 с.
Болысов С.И. Биогенное рельефоообразование на суше. Т. 2. Зональность. М.:
ГЕОС, 2007. 466 с.
Большаков В.А. Использование методов магнетизма горных пород при изуче-
нии новейших отложений. М.: ГЕОС, 1996. 192 с.
Большаков В.А. Магнитный метод // Методы палеогеографических рекон-
струкций. М.: Географ. фак-т МГУ, 2010. С. 289–308.
Борисов А.В., Петерс С., Чернышева Е.В., Коробов Д.С., Рейнхольд С. Химиче-
ские и микробиологические свойства культурных слоев поселений кобан-
ской культуры (XIII–IX вв. до н. э.) в окрестностях г. Кисловодска // Вест-
ник археологии, антропологии и этнографии. 2013. № 4 (23). С. 142–154.
Букреева Г.Ф., Вотах М.Р., Бишаев А.А. Определение палеоклиматов по пали-
нологическим данным (методами целевой итерационной классификации и
регрессионного анализа). Новосибирск: ИГиГ СО АН СССР, 1986. 190 с.
Бурлацкая С.П. Археомагнетизм: Структура и эволюция магнитного поля Зем-
ли. М.: ГЕОС, 2007. 344 с.
Бурлацкая С.П., Нечаева Т.Б. Датирование образцов черняховской культуры
археомагнитным методом // Советская археология. 1968. № 4. С. 258–263.
Быков Н.И., Слюсаренко И.Ю. Лихенометрия археологических памятников в
бассейне р. Юстыд (Юго-Восточный Алтай) // Проблемы археологии, этно-
326
графии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск:

Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2009. Т. XV. С. 235–239.
Ваганов Е.А., Шашкин А.В. Рост и структура годичных колец хвойных. Ново-
сибирск: Наука, 2000. 232 с.
Ваганов Е.А., Шиятов С.Г., Мазепа В.С. Дендроклиматические исследования в
Урало-Сибирской Субарктике. Новосибирск: Наука, 1996. 246 с.
Ваганов П.А. Физики дописывают историю. Л.: Изд-во ЛГУ, 1984. 216 с.
Вагнер Г.А. Научные методы датирования в геологии, археологии и истории /
Пер. англ. издания 1998 г. и нем. издания 1995 г. М.: Техносфера, 2006.
575 с.
Валдайских В.В., Зданович Д.Г., Хэнкс Б. Опыт применения фосфатного метода
в рамках почвенно-археологических исследований на укрепленном поселе-
нии Степное // Экология древних и традиционных обществ. Тюмень: ИПОС
СО РАН, 2011. Вып. 4. С. 17–19.
Ван дер Плихт Й. Калибровка радиоуглеродной временной шкалы // Археоло-
гические вести. СПб.: ИИМК РАН, 1998. № 5. С. 78–85.
Ван дер Плихт Й., Шишлина Н.И., Зазовская Э.П. Радиоуглеродное датирова-
ние: Хронология археологических культур и резервуарный эффект. М.: Па-
леограф, 2016. 112 с.
Вангенгейм Э.А. Палеонтологическое обоснование стратиграфии антропогена
Северной Евразии (по млекопитающим). М.: Наука, 1977. 170 с.
Вангенгейм Э.А. Обзор фаунистических комплексов и фаун территории СССР
// Стратиграфия СССР. Четвертичная система (полутом 1). М.: Недра, 1982.
С. 267–283.
Вангенгейм Э.А., Сотникова М.В. Геология и фауна млекопитающих местона-
хождения Засухино, Западное Забайкалье // Бюллетень Комиссии по изуче-
ния четвертичного периода. 1981. № 51. С. 106–117.
Васильев С.А. Древнейшие культуры Северной Америки. СПб.: Петербургское
востоковедение, 2004. 144 с.
Васильев С.А. Древнейшее прошлое человечества: Поиск российских ученых.
СПб.: ИИМК РАН, 2008. 179 с.
Васильева И.Н. О выделении камского ареала гончарных традиций эпохи
неолита // Археология, этнография и антропология Евразии. 2013. № 4 (56).
С. 73–83.
Величко А.А. К вопросу о геологическом возрасте и стратиграфическом значе-
нии верхнего палеолита // Известия АН СССР. 1957. Сер. геогр. № 2. С. 33–
51.
Величко А.А. Геологический возраст верхнего палеолита центральной части
Русской равнины. М.: Изд-во АН СССР, 1961. 226 с.
Величко А.А. Палеогеография стоянок верхнего палеолита бассейна средней
Десны // Природа и развитие первобытного общества на территории евро-
пейской части СССР. М.: Наука, 1969. С. 97–102.
327
Величко А.А. Эволюционная география. Некоторые вопросы теории // Известия

АН СССР. Сер. геогр. 1985. № 6. С. 25–35.
Величко А.А. О региональной палеоэкологии эпохи неандертальцев // Бюлле-
тень Комиссии по изучению четвертичного периода. 1988. № 57. С. 101–
109.
Величко А.А. В поисках стратегии будущего // Известия Академии наук (РАН).
Сер. геогр. 1995. № 3. С. 11–24.
Величко А.А. Экспедиция аспиранта и студента в палеолит // Параллели и ме-
ридианы. Памяти Григория Ивановича Лазукова посвящается. Москва;
Смоленск: Маджента, 2009. С. 123–130.
Величко А.А., Грехова Л.В., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И. Первобытный че-
ловек в экстремальных условиях среды. Стоянка Елисеевичи. М.: ИГ РАН,
1997. 191 с.
Величко А.А., Грехова Л.В., Губонина З.П. Среда обитания первобытного чело-
века Тимоновских стоянок. М.: Наука, 1977. 140 с.
Величко А.А., Куренкова Е.И., Грибченко Ю.Н., Новенко Е.Ю., Корниец Н.Л. Па-
леогеография первоначального освоения первобытным человеком Восточно-
Европейской равнины // Известия РАН. 2001. Сер. геогр. № 4. С. 14–22.
Веллесте Л. Анализ фосфатных соединений почвы для установления мест
древних поселений // Краткие сообщения Института истории материальной
культуры АН СССР. 1952. Вып. 42. С. 135–140.
Верещагин Н.К. Почему вымерли мамонты. М.: Наука, 1979. 194 с.
Верещагин Н.К. Записки палеонтолога. М.: Наука, 1981. 165 с.
Верховская Н.Б., Кундышев А.С. Палинологическая характеристика и проблема
датирования культурных слоев археологических памятников бассейна реки
Зеркальная // Поздний палеолит – ранний неолит Восточной Азии и Север-
ной Америки. Владивосток: Дальпресс, 1996. С. 49–57.
Верховская Н.Б., Кундышев А.С., Попов А.Н. Климатические ритмы и страти-
графия памятника Бойсман-2 // Археология Северной Пасифики. Владиво-
сток: Дальнаука, 1996. С. 279–285.
Влад А.-М., Никулеску Г., Вилья И., Каспер Г.У., Кирьяк К., Сырге Й. Определе-
ние источников свинцового сырья методом масс-спектрометрии (по архео-
логическим материалам) // Археология, этнография и антропология Евра-
зии. 2011. № 1 (45). С. 50–55.
Власов В.К., Карпов Н.А., Куликов О.А., Судакова Н.Г. Определение возраста
плейстоценовых отложений ледниковых районов радиотермолюминесцент-
ным (РТЛ) методом // Вестник МГУ. Сер. геогр. 1981. № 6. С. 110–113.
Власов В.К., Карпов Н.А., Куликов О.А. Границы применимости ТЛ-метода да-
тирования новейших отложений // Вестник МГУ. Сер. геогр. 1979. № 4.
С. 56–64.
Власов В.К., Куликов О.А. К методике термолюминесцентного датирования гео-
логических объектов // Известия АН СССР. Сер. геол. 1979. № 11. С. 90–97.
328
Власов В.К., Куликов О.А. Радиотермолюминесцентный метод датирования

рыхлых отложений: Метод. пособие. М.: Изд-во МГУ, 1988. 72 с.
Вострецов Ю.Е. Реконструкция образа жизни, жизнеобеспечения и динамики
заселения бухты Бойсмана в неолите // Первые рыболовы в заливе Петра
Великого. Природа и древний человек в бухте Бойсмана. Владивосток: ДВО
РАН, 1998. С. 371–389.
Вострецов Ю.Е., Тоизуми Т. Охотничья деятельность // Первые рыболовы в
заливе Петра Великого. Природа и древний человек в бухте Бойсмана. Вла-
дивосток: ДВО РАН, 1998. С. 321–353.
Выборнов А.А., Ковалюх Н.Н., Скрипкин В.В. К радиокарбоновой хронологии
неолита Среднего Поволжья: западный регион // Российская археология.
2008. № 4. С. 64–71.
Выборнов А.А., Мосин В.С., Епимахов А.В. Хронология уральского неолита //
Археология, этнография и антропология Евразии. 2014. № 1 (57). С. 33–48.
Гайдуков П.Г. «Произведения прикладного искусства в археологии Новгорода»
(ненаписанная книга Б.А. Колчина) // Археология и естественнонаучные
методы. М.: Языки славянской культуры, 2005. С. 204–210.
Гайдуков П.Г., Олейников О.М. Новые археологические свидетельства новго-
родско-ганзейской торговли цветными металлами в XV веке // Труды
IV (XX) Всероссийского археологического съезда в Казани. Казань: Отече-
ство, 2014. Т. III. С. 238–241.
Географический энциклопедический словарь. Понятия и термины / Ред.
А.Ф. Трешников. М.: Сов. энциклопедия, 1988. 432 с.
Геологический словарь. 2-е изд., испр.: в 2 т. / Ред. К.Ф. Паффенгольц. М.:
Недра, 1978. Т. 1. 486 с.; Т. 2. 456 с.
Геология и культура древних поселений Западного Забайкалья / Ред. С.М. Цей-
тлин, И.В. Асеев. Новосибирск: Наука, 1982. 163 с.
Гляциологический словарь / Ред. В.М. Котляков. Л.: Гидрометеоиздат, 1984.
527 с.
Гольдберг Е.Л., Федорин М.А., Чебыкин Е.П., Хлыстов О.М., Жученко Н.А. Де-
кадно-разрешенная летопись отклика Восточной Сибири на резкие клима-
тические изменения в Атлантике за последний ледниково-межледниковый
цикл // Доклады Академии наук (РАН). 2008. Т. 421, № 4. С. 542–545.
Горлова Е.Н., Крылович О.А., Тиунов А.В., Хасанов Б.Ф., Васюков Д.Д., Сави-
нецкий А.Б. Изотопный состав как метод таксономической идентификации
археозоологического материала // Археология, этнография и антропология
Евразии. 2015. Т. 43, № 1. С. 110–121.
Громов В.И. К вопросу о возрасте сибирского палеолита // Доклады Академии
наук СССР. 1928. Сер. А. № 10. С. 171–176.
Громов В.И. Геология и фауна палеолитической стоянки Афонтова Гора II //
Труды Комиссии по изучению четвертичного периода. 1932. № 1. С. 145–
184.
329
Громов В.И. Основные вопросы геологической датировки археологических

памятников и ближайшие задачи в этой области // Бюллетень Комиссии по
изучению четвертичного периода. 1940. № 6–7. С. 19–22.
Громов В.И. Палеонтологическое и археологическое обоснование стратигра-
фии континентальных отложений четвертичного периода на территории
СССР (млекопитающие, палеолит) // Труды Института геологических наук
АН СССР. Сер. геол. М.: Изд-во АН СССР, 1948. Вып. 64, № 17. 516 с.
Громов В.И. Принципы построения схемы периодизации палеолита // Вопросы
стратиграфии и периодизации палеолита. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 7–21.
Гужиков А.Ю., Шкатова В.К. О внесении изменений в Общую магнитострати-
графическую шкалу полярности четвертичной системы // Постановления
Межведомственного стратиграфического комитета и его постоянных комис-
сий. СПб.: ВСЕГЕИ, 2016. Вып. 44. С. 35–36.
Гуман М.А., Хотинский Н.А. Антропогенные изменения растительности центра
Русской равнины в голоцене (по палинологическим данным) // Антропогенные
факторы в истории развития современных экосистем. М.: Наука, 1981. С. 7–19.
Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. М.: Экопрос,
1993. 544 с.
Гунова В.С., Кренке Н.А. Археолого-палеогеографические исследования в среднем
течении Москва-реки // Вестник МГУ. Сер. геогр. 1985. № 1. С. 57–62.
Давыдов Е.А., Быков Н.И. Лихенометрический анализ памятников Яломанско-
го археологического комплекса // Роль естественнонаучных методов в ар-
хеологических исследованиях. Барнаул: Изд-во АГУ, 2009. С. 59–63.
Девятова Э.И. Геология и палинология голоцена и хронология памятников
первобытной эпохи в Юго-Западном Беломорье. Л.: Наука, 1976. 121 с.
Демонтерова Е.И., Иванов А.В., Инешин Е.М., Тетенькин А.В. К вопросу о мо-
бильности древнего населения севера Байкальской Сибири в конце плей-
стоцена // Stratum plus. 2014. № 1. C. 165–178.
Дергачев В.А., Векслер В.С. Применение радиоуглеродного метода для изуче-
ния природной среды прошлого. Л.: ФТИ АН СССР, 1991. 258 с.
Деревянко А.П. Проблемы бифасиальной техники в Китае // Археология, этно-
графия и антропология Евразии. 2008. № 1 (33). С. 2–32.
Деревянко А.П., Лаухин С.А., Куликов О.А., Гнибиденко З.Н., Шуньков М.В.
Первые среднеплейстоценовые датировки палеолита Горного Алтая // До-
клады Академии наук (РАН). 1992. Т. 326, № 3. С. 497–500.
Деревянко А.П., Маркин С.В., Васильев С.А. Палеолитоведение: Введение и
основы. Новосибирск: Наука, 1994. 288 с.
Деревянко А.П., Молодин В.И., Зенин В.Н., Лещинский С.В., Мащенко Е.Н.
Позднепалеолитическое местонахождене Шестаково. Новосибирск: ИАЭТ
СО РАН, 2003б. 168 с.
Деревянко А.П., Шуньков М.В. Раннепалеолитическая стоянка Карама на Ал-
тае: первые результаты исследований // Археология, этнография и антропо-
логия Евразии. 2005. № 3 (23). С. 52–69.
330
Деревянко А.П., Шуньков М.В. Многослойные палеолитические комплексы Ал-

тая: культурная динамика и реконструкция природной среды // Бюллетень
Комиссии по изучению четвертичного периода. 2009. № 69. С. 48–57.
Деревянко А.П., Шуньков М.В. Новые археологические открытия на Алтае и
проблема формирования Homo sapiens // Вестник РАН. 2013. Т. 83, № 6.
С. 488–495.
Деревянко А.П., Шуньков М.В., Агаджанян А.К., Барышников Г.Ф., Малае-
ва Е.М., Ульянов В.А., Кулик Н.А., Постнов А.В., Анойкин А.А. Природная
среда и человек в палеолите Горного Алтая. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН,
2003а. 448 с.
Джалл Э.Дж.Т., Кузьмин Я.В., Лутаенко K.A., Орлова Л.А., Попов A.H.,
Раков B.A., Сулержицкий Л.Д. Среднеголоценовая малакофауна неолитиче-
ской стоянки Бойсман 2 (Приморье): состав, возраст, условия обитания //
Доклады Академии наук (РАН). 1994. Т. 339, № 5. С. 697–700.
Динамика ландшафтных компонентов и внутренних морских бассейнов Се-
верной Евразии за последние 130 000 лет / Ред. А.А. Величко (атлас-
монография «Развитие ландшафтов и климата Северной Евразии. Поздний
плейстоцен – голоцен; элементы прогноза». Вып. II. Общая палеогеогра-
фия). М.: ГЕОС, 2002. 232 с. + 15 карт.
Динесман Л.Г., Киселева Н.К., Савинецкий А.Б., Хасанов Б.Ф. Вековая динами-
ка прибрежных экосистем северо-востока Чукотки. М.: Аргус, 1996. 189 с.
Добровольская М.В. Водный мир (о сложении древнейших пищевых традиций
Европы) // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. М.:
Параллели, 2008. Вып. 6. С. 47–66.
Добровольская М.В. Теоретическая основа и методика изотопных исследований
в палеодиетологических реконструкциях // Междисциплинарная интеграция
в археологии. М.: ИА РАН, 2016. С. 191–202.
Добровольская М.В., Решетова И.К. Питание носителей традиций салтово-
маяцкой культуры в Доно-Донецком междуречье по данным изотопного
анализа // Российская археология. 2014. № 2. С. 39–47.
Добровольская М.В., Тиунов А.В. Неандертальцы пещеры Окладникова: среда
обитания и особенности питания по данным изотопного анализа // Архео-
логия, этнография и антропология Евразии. 2013. № 1 (53). С. 78–88.
Долуханов П.М. География каменного века. М.: Наука, 1979. 152 с.
Дороничева Е.В. Сырьевые стратегии древнего человека в среднем палеолите
на Северо-Западном Кавказе // Вестник СПбГУ. Сер. 2. История. 2011. № 3.
C. 192–199.
Дороничева Е.В., Кулькова М.А. Петрографическое исследование кремня из
месторождений и стоянок среднего палеолита на Северо-Западном Кавказе
// Stratum plus. 2011. № 1. C. 153–169.
Ермолова Н.М. Териофауна долины Ангары в позднем антропогене. Новоси-
бирск: Наука, 1978. 222 с.
331
Ефимова Л.И., Малолетко А.М. Применение спорово-пыльцевых анализов в ар-

хеологии // Новые методы в археологии. Томск: Изд-во ТГУ, 1980. С. 21–38.
Ефремов И.А. Тафономия и геологическая летопись // Труды ПИН АН СССР.
М.: Изд-во АН СССР, 1950. Т. 24. 177 с.
Жекулин В.С. Историческая география: Предмет и методы. Л.: Наука, 1982. 224 с.
Жекулин В.С. Введение в географию. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 272 с.
Жилин М.Г. Природная среда и хозяйство мезолитического населения центра и
северо-запада лесной зоны Восточной Европы. М.: Academia, 2004. 144 с.
Жилин М.Г. Мезолитические торфяниковые памятники Тверского Поволжья:
Культурное своеобразие и адаптация населения. М.: ИА РАН, 2006. 139 с.
Зайцев Е.И., Сотсков Ю.П., Резников Р.С. Нейтронно-активационный анализ
горных пород на редкие элементы. М.: Недра, 1978. 101 с.
Зимы нашей планеты / Ред. Б. Джон. М.: Мир, 1982. 333 с.
Золотарев В.Н. Склерохронология морских двустворчатых моллюсков. Киев:
Наукова думка, 1989. 112 с.
Зольников И.Д. Генетические типы и геологическое картирование четвертич-
ных отложений: метод. пособие. Новосибирск: НГУ, 1998. 47 с.
Зольников И.Д. Гляциально обусловленные суперпаводки неоплейстоцена
Горного Алтая и их связь с историей формирования отложений и рельефа
Западно-Сибирской равнины // Бюллетень Комиссии по изучению четвер-
тичного периода. 2009. № 69. С. 58–70.
Зольников И.Д., Деев Е.В., Славинский В.С., Цыбанков А.А., Рыбин Е.П., Лысен-
ко Д.Н., Стасюк И.В. Геологическое строение и постседиментационные
деформации археологического памятника Афонтова Гора-II (г. Красноярск,
Сибирь) // Геология и геофизика. 2017. Т. 58, № 2. С. 231–242.
Зыкин В.С., Зыкина В.С., Чиркин К.А., Смолянинова Л.Г. Геологическое строе-
ние и стратиграфия верхнекайнозойских отложений в районе раннепалео-
литической стоянки Карама в верхнем течении реки Ануй (Северо-
Западный Алтай) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2005.
№ 3 (23). С. 2–20.
Зыкин В.С., Зыкина В.С., Смолянинова Л.Г. Дискусионные вопросы инициаль-
ного заселения Сибири человеком и возраст стоянки Карама на Горном Ал-
тае // Стратиграфия. Геологическая корреляция. 2016. Т. 24, № 3. С. 102–
120.
Иванова И.К. Геологический возраст и геоморфологическое положение много-
слойной палеолитической стоянки Врублевцы на Днестре // Бюллетень Ко-
миссии по изучению четвертичного периода. 1985. № 54. С. 81–90.
Иванова И.К., Ранов В.А., Цейтлин С.М. Еще раз о местонахождении Улалинка
в Горном Алтае // Бюллетень Комиссии по изучению четвертичного перио-
да. 1987. № 56. С. 133–144.
Исаченко А.Г. Мировая система очагов происхождения культурных растений
(ландшафтно-географический подход) // Известия Русского географическо-
го общества. 2009. Т. 141, вып. 3. С. 1–22.
332
Инешин Е.М., Ревенко А.Г., Секерин А.П. Экзотические виды сырья артефактов
позднего плейстоцена бассейна реки Витим (Байкальская Сибирь) и пути
его транспортировки // Проблемы археологии, этнографии, антропологии
Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 1998.
Т. IV. С. 108–113.
Инешин Е.М., Тетенькин А.В. Человек и природная среда севера Байкальской
Сибири в позднем плейстоцене. Местонахождение Большой Якорь I. Ново-
сибирск: Наука, 2010. 270 с.
Иностранцев А.А. Доисторический человек каменного века побережья Ладож-
ского озера. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1882. 241 с.
Йонеда М., Кузьмин Я.В., Морита М., Попов А.Н., Чикишева Т.А., Шибата Я.,
Шпакова Е.Г. Реконструкция палеодиеты по стабильным изотопам углерода
и азота в коллагене костей из неолитического могильника Бойсман-2 (При-
морье) // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. № 3. С. 9–13.
Карху А.А., Кириллова И.В., Жилин М.Г. Охотничий промысел древнего насе-
ления стоянки Ивановское VII // Новейшие археозоологические исследова-
ния в России. М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 139–156.
Каспаров А.К. Скотоводство и охота эпохи неолита – палеометалла в южном
Туркменистане. СПб.: Европейский Дом, 2006. 176 с.
Кащенко Н.Ф. Скелет мамонта со следами употребления некоторых частей тела
этого животного в пищу современным ему человеком // Записки Имп. Акаде-
мии наук по физ.-мат. отделению. Сер. VIII. 1901. Т. XI, № 7. С. 1–60.
Киселев С.В. Отбор образцов на палеоэнтомологический анализ // Комплекс-
ные биостратиграфические исследования. М.: Изд-во МГУ, 1987. С. 21–26.
Кларк Дж.Г.Д. Доисторическая Европа. Экономический очерк. М.: Изд-во ино-
стр. лит., 1953. 332 с.
Клевезаль Г.А. Принципы и методы определения возраста млекопитающих. М.:
Товарищество научных изданий КМК, 2007. 283 с.
Клейн Л.С. История археологической мысли. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011. Т. 1. 688 с.
Клейн Л.С. История российской археологии: Учения, школы и личности. Т. 1.
Общий обзор и дореволюционное время. СПб.: Евразия, 2014а. 704 с.
Клейн Л.С. История российской археологии: Учения, школы и личности. Т. 2.
Археологи советской эпохи. СПб.: Евразия, 2014б. 640 с.
Клейн Л.С. Время в археологии. СПб.: Евразия, 2014в. 384 с.
Климанов В.А. К методике восстановления количественных характеристик
климата прошлого // Вестник МГУ. Сер. геогр. 1976. № 2. С. 92–98.
Климанов В.А. Особенности изменения климата Северной Европы в позд-
неледниковье и голоцене // Бюллетень Московского общества испытателей
природы. Отд. геол. 1994. Т. 69, вып. 1. С. 58–62.
Климаты и ландшафты Северной Евразии в условиях глобального потепления.
Ретроспективный анализ и сценарии / Ред. А.А. Величко (атлас-монография
«Развитие ландшафтов и климата Северной Евразии. Поздний плейстоцен –
голоцен – элементы прогноза». Вып. III). М.: ГЕОС, 2010. 220 с. + 16 карт.
333
Ковнурко Г.М. О распространенности кремня на территории европейской части

СССР (к вопросу о применении камня в древней технике) // Новые методы
в археологических исследованиях. Л.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 234–240.
Козловская М.В. Система питания и образ жизни первобытных и исторических
сообществ охотников-рыболовов-собирателей // Археология, этнография и
антропология Евразии. 2002. № 3 (11). С. 141–159.
Колчин Б.А. Новые методы в археологии (к итогам Всесоюзного совещания по
применению в археологии методов естественных и технических наук) // Со-
ветская археология. 1963. № 4. C. 256–270.
Колчин Б.А. Археология и естественные науки // Археология и естественные
науки. М.: Наука, 1965. С. 7–26.
Колчин Б.А., Черных Н.Б. Дендрохронология Восточной Европы. М.: Наука,
1977. 127 с.
Комплексное изучение моллюсков для целей стратиграфии и палеогеографии /
Ред. П.А. Каплин. М.: Изд-во МГУ, 1981. 180 с.
Комплексное изучение разрезов голоценовых отложений побережья залива
Петра Великого (Японское море) / Ред. Я.В. Кузьмин. Владивосток: ТИГ
ДВО РАН, 1995. 77 с.
Комплексные биостратиграфические исследования / Ред. П.А. Каплин. М.:
Изд-во МГУ, 1987. 107 с.
Константинов А.В., Шлямов К.О. Палеолит Усть-Мензинского комплекса
(возраст и характер) // Природная среда и древний человек в позднем ан-
тропогене. Улан-Удэ: БФ СО АН СССР, 1987. С. 150–166.
Косинцев П.А. Голоценовые остатки крупных млекопитающих Западной Сиби-
ри // Современное состояние и история животного мира Западно-Сибирской
низменности. Свердловск: УрО АН СССР, 1988. С. 32–51.
Косинцев П.А. Типология зооархеологических комплексов и модели животно-
водства древнего населения юга Западной Сибири // Новейшие археозооло-
гические исследования в России. М.: Языки славянской культуры, 2003.
С. 157–174.
Косинцев П.А., Пластеева Н.А., Васильев С.К. Дикие лошади (Equus (Equus)
S. L.) Западной Сибири в голоцене // Зоологический журнал. 2013. Т. 92,
№ 9. С. 1107–1116.
Кошкин В.Л. Использование закона Пуассона для математической обработки
результатов датирования по трекам деления урана // Метод треков в геоло-
гии и географии. Владивосток: ДВО АН СССР, 1987. С. 71–86.
Крейг О., Лозовский В.М., Лозовская О.В., Чиркова С.С. Химический анализ
остатков жиров в ранненеолитической керамике поселения Замостье 2, Рос-
сия // Неолитические культуры Восточной Европы: хронология, палеоэко-
логия, традиции. СПб.: ИИМК РАН, 2015. С. 92–96.
Крупник И.И. Арктическая этноэкология. М.: Наука, 1989. 271 с.
Кузьмин Я.В. Палеогеография древних культур Приморья в эпоху камня (Даль-
ний Восток России). Владивосток: Дальнаука, 1994. 156 с.
334
Кузьмин Я.В. [Обзор] «14C and Archaeology». Proceedings of the 3-rd International
Symposium, Université Claude Bernard-Lyon 1, Lyon, France, 6–10 April 1998
(«Радиоуглерод и археология». Труды 3-го Международного симпозиума,
Университет Клода Бернара-Лион 1, г. Лион, Франция, 6–10 апреля 1998 г.)
// Российская археология. 2001. № 4. С. 171–173.
Кузьмин Я.В. Современные проблемы геоархеологии Приморья // Традиционная
культура Востока Азии. Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2002. Вып. 4. С. 76–85.
Кузьмин Я.В. [Обзор] [Труды 17-й Международной радиоуглеродной конферен-
ции, 18–23 июня 2000 г., г. Иерусалим, Израиль (Proceedings of the 17th Interna-
tional Radiocarbon Conference, June 18–23, 2000, Jerusalem, Israel) [Radiocarbon.
2001. Vol. 43, № 2–3. 1278 p.] // Российская археология. 2003а. № 2. С. 178–181.
Кузьмин Я.В. Геохронология и палеосреда позднего палеолита и неолита уме-
ренного пояса Восточной Азии. Владивосток: ТИГ ДВО РАН, 2005а. 281 с.
Кузьмин Я.В. Современные направления в радиоуглеродном датировании ар-
хеологических объектов (обзор трудов конференций 2002–2003 гг.) // Рос-
сийская археология. 2005б. № 3. С. 177–182.
Кузьмин Я.В. [Обзор] «Радиоуглерод и археология». Труды 4-го Международ-
ного симпозиума, 9–14 апреля 2002 г., г. Оксфорд, Великобритания («Radio-
carbon and Archaeology». Proceedings of the 4th International Symposium, 9–
14 April 2002, Oxford, UK) [Oxford University School of Archaeology Mono-
graph 62. 2004. 348 p.] // Российская археология. 2006. № 2. С. 162–165.
Кузьмин Я.В. Соотношение динамики заселения Сибири и изменения климата
45–10 тысяч лет назад (методология, предварительные результаты) // Путь
на Север: окружающая среда и самые ранние обитатели Арктики и Субарк-
тики. М.: ИГ РАН, 2008. С. 200–209.
Кузьмин Я.В. Колонизация и освоение древним человеком Сибири: новые дан-
ные и проблемы хронологии древнейших памятников // Эволюция жизни на
Земле. Томск: ТМЛ-Пресс, 2010. С. 623–625.
Кузьмин Я.В. Радиоуглеродный метод и его применение в современной науке //
Вестник РАН. 2011а. Т. 81, № 2. С. 127–133.
Кузьмин Я.В. [Обзор] [Труды 19-й Международной радиоуглеродной конфе-
ренции, 3–7 апреля 2006 г., г. Оксфорд, Великобритания] // Российская ар-
хеология. 2011б. № 1. С. 183–185.
Кузьмин Я.В. Радиоуглеродный метод датирования и его применение в совре-
менной археологии: основные тенденции и достижения последних 20 лет //
Российский археологический ежегодник. 2011в. № 1. С. 554–573.
Кузьмин Я.В. [Обзор] Труды 5-го Международного симпозиума «Радиоуглерод
и археология», г. Цюрих, Швейцария, 26–28 марта 2008 г. // Российская ар-
хеология. 2012. № 1. С. 169–174.
Кузьмин Я.В. Современные тенденции в радиоуглеродном датировании архео-
логических объектов (обзор трудов конференций 2008–2009 гг.) // Россий-
ская археология. 2013. № 1. С. 182–186.
335
Кузьмин Я.В. Успехи междисциплинарных исследований последних лет в обла-

сти археологии и естественных наук: обзор трудов конференции // Россий-
Кузьмин Я.В., Зольников И.Д., Новикова О.И., Глушкова Н.В., Чупина Д.А., Софей-
ков О.В., Ануфриев Д.Е., Дементьев В.Н. Анализ пространственного распреде-
ления археологических памятников центральной части Барабинской лесостепи
(Венгеровский район Новосибирской области) на основе ГИС-технологий //
Вестник НГУ. Сер. ист., филол. 2013. Т. 12, вып. 7. С. 87–96.
Кузьмин Я.В., Казанский А.Ю. Дискуссионные вопросы заселения Сибири
древним человеком // Стратиграфия. Геологическая корреляция. 2015. Т. 23,
№ 1. С. 121–126.
Кузьмин Я.В., Орлова Л.А., Зенин В.Н., Лбова Л.В., Дементьев В.Н. Радиоугле-
родное датирование палеолита Сибири и Дальнего Востока России: матери-
алы к каталогу 14С дат (по состоянию на конец 2010 г.) // Stratum plus. 2011.
№ 1. С. 171–200.
Кузьмин Я.В., Попов В.К. (ред.). Вулканические стекла Дальнего Востока Рос-
сии: геологические и археологические аспекты. Владивосток: ДВГИ ДВО
РАН, 2000. 168 с.
Кузьмин Я.В., Софейков О.В., Зольников И.Д., Чупина Д.А., Новикова О.И., Нику-
лина А.В., Ануфриев Д.Е. Адаптация древнего населения центральной части
Барабинской лесостепи (Западная Сибирь) к природным условиям в голо-
цене: анализ на основе ГИС-технологий // Труды IV (XX) Всероссийского ар-
хеологического съезда в Казани. Казань: Отечество, 2014. Т. IV. С. 320–323.
Кузьмин Я.В., Степанов В.П. Позднеголоценовые колебания уровня Японского
моря по археологическим данным (на примере памятников Южного При-
морья) // Вестник МГУ. 1982. Сер. 5. География. 1982. № 3. С. 69–74.
Кузьмин Я.В., Чернюк А.В. Антропогенное воздействие на природную среду
южного Приморья в прошлом (неолит–Средневековье) // География и при-
родные ресурсы. 1993. № 3. С. 16–20.
Кузьмин Я.В., Чернюк А.В. Палеогеография древних поселений долины р. Бу-
реи // Древности Буреи. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2000. С. 33–58.
Кулик Н.А., Маркин С.В. К петрографической характеристике каменной инду-
стрии пещеры Каминная (Горный Алтай) // Проблемы археологии, этногра-
фии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск:
ИАЭТ СО РАН, 2001. Т. VII. С. 136–141.
Кулик Н.А., Маркин С.В. Петрография индустрии пещеры им. Окладникова
(северо-запажный Горный Алтай) // Проблемы археологии, этнографии, ан-
тропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО
РАН, 2003. Т. IX, ч. I. С. 148–153.
Кулик Н.А., Постнов А.В. Геология, петрография и минералогия в археологи-
ческих исследованиях: учеб.-метод. пособие. Новосибирск: НГУ, ИАЭТ СО
РАН, 2009. 102 с.
336
Кулик Н.А., Шуньков М.В. Петрографическая характеристика палеолитических

изделий местонахождения Карама // Проблемы археологии, этнографии, ан-
тропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО
РАН, 2001. Т. VII. С. 151–155.
Кулик Н.А., Шуньков М.В., Петрин В.Т. Результаты петрографического анализа
палеолитических индустрий центрального Алтая // Проблемы археологии,
этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новоси-
бирск: ИАЭТ СО РАН, 2003. Т. IX, ч. I. С. 154–158.
Купцов В.М. Абсолютная геохронология донных осадков океанов и морей. М.:
Наука, 1986. 271 с.
Купцов В.М. Методы хронологии четвертичных отложений океанов и морей.
М.: Наука, 1989. 288 с.
Лазуков Г.И. Плейстоцен территории СССР. Восточно-Европейская платфор-
менная равнина. М.: Изд-во МГУ, 1980. 270 с.
Лазуков Г.И. Плейстоцен территории СССР. М.: Высш. шк., 1989. 319 с.
Лайель Ч. Геологические доказательства древности человека, с некоторыми
замечаниями о теориях происхождения видов / Пер. 2-го англ. изд. А.О. Ко-
валевского. СПб.: Тип. О.Н. Бакста, 1864. 512 с.
Ларичев В.Е. Палеолит Северной, Центральной и Восточной Азии. Часть 2.
Азия и проблемы локальных культур (исследования и идеи). Новосибирск:
Наука, 1972. 415 с.
Ларичев В.Е. Неолит и бронзовый век Кореи // Сибирь, Центральная и Восточ-
ная Азия в древности: Неолит и эпоха металла. Новосибирск: Наука, 1978.
С. 9–87.
Лбова Л.В., Резанов И.Н., Калмыков Н.П., Коломиец В.Л., Дергачева М.И., Фе-
денева И.Н., Вашукевич Н.В., Волков П.В., Савинова В.В., Базаров Б.А.,
Намсараев Д.В. Природная среда и человек в неоплейстоцене (Западное За-
байкалье и Юго-Восточное Прибайкалье). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН,
2003. 208 с.
Леббок Дж. Доисторические времена, или Первобытная эпоха человечества /
Пер. Д.Н. Анучина, 1876 г., 2-е изд., репринт. М.: ЛИБРОКОМ, 2011. 504 с.
Лебедева Е.Ю. Археоботаника и изучение земледелия эпохи бронзы в Восточ-
ной Европе // OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. М.:
ИА РАН, 2005. Вып. 4. С. 50–68.
Лебедева Е.Ю. Археоботаническая реконструкция древнего земледелия (мето-
дические критерии) // OPUS: Междисциплинарные исследования в археоло-
гии. М.: Параллели, 2008. Вып. 6. С. 86–109.
Лебедева Е.Ю. Рекомендации по сбору образцов для археоботанического ана-
лиза // Аналитические исследования лаборатории естественнонаучных ме-
тодов. М.: ИА РАН, 2009. Вып. 1. С. 258–266.
Левковская Г.М. Палинологическая характеристика разрезов Костенковско-
Боршевского района // Палеоэкология древнего человека. М.: Наука, 1977.
С. 74–83.
337
Левковская Г.М. Природа и человек в среднем голоцене Лубанской низины.

Рига: Зинатне, 1987. 95 с.
Левченко В.А., Смит А.М., Зоппи У., Куа Х. УМС – движущая сила современ-
ных радиоуглеродных исследований // Вагнер Г.А. Научные методы датиро-
вания в геологии, археологии и истории. Приложение 1. М.: Техносфера,
2006. С. 442–462.
Леонова Н.Б., Несмеянов С.А. Проблемы палеоэкологической характеристики
культурных слоев // Методы реконструкций в археологии. Новосибирск:
Наука, 1991. С. 219–246.
Леонова Н.Б., Несмеянов С.А., Виноградова Е.А., Воейкова О.А., Гвоздовер
М.А., Миньков Е.В., Спиридонова А.Е., Сычева С.А. Палеоэкология равнин-
ного палеолита (на примере комплекса верхнепалеолитических стоянок Ка-
менная Балка в Северном Приазовье). М.: Научный мир, 2006. 360 с.
Леонтьев О.К., Маев Е.Г., Рычагов Г.И. Геоморфология берегов и дна Каспий-
ского моря. М.: Изд-во МГУ, 1977. 208 с.
Леонтьев О.К., Рычагов Г.И. Общая геоморфология. М.: Высш. шк., 1979. 287 с.
Лещинский С.В. Минеральное голодание, энзоотические заболевания и выми-
рание мамонтов Северной Евразии // Доклады Академии наук (РАН). 2009.
Т. 424, № 6. С. 840–842.
Липкин Ю.С. О причинах изменения высоты морских террас // Вопросы геологии
дня Японского моря. Владивосток: ТОИ ДВНЦ АН СССР, 1973. С. 135–137.
Лисицына Г.Н. Становление и развитие орошаемого земледелия в Южной
Туркмении. М.: Наука, 1978. 239 с.
Лисицына Г.Н., Прищепенко Л.В. Палеоэтноботанические находки Кавказа и
Ближнего Востока. М.: Наука, 1977. 128 с.
Любин В.П., Куликов О.А. О возрасте древнейших палеолитических памятни-
ков Кавказа // Советская археология. 1991. № 4. С. 5–8.
Мамонова Н.Н., Сулержицкий Л.Д. Опыт датирования по 14С погребений При-
байкалья эпохи голоцена // Советская археология. 1989. № 1. С. 19–32.
Мамонова Н.Н., Сулержицкий Л.Д. Радиоуглеродная хронология голоценовых
погребений Прибайкалья и Забайкалья по остеологическому материалу из
могильников // Человек, адаптация, культура. М.: ИА РАН, 2008. С. 127–
138.
Мартынов А.И. Археология: учеб. 4-е изд. М.: Высш. шк., 2000. 439 с.
Маруашвили Л.И. Палеогеографический словарь. М.: Мысль, 1985. 367 с.
Матюшин Г.Н. Археологический словарь. М.: Просвещение, 1996. 304 с.
Медведев Г.И. Геоархеология: сюжеты истории формирования // Антропоген.
Палеоантропология, геоархеология, этнология Азии. Иркутск: Оттиск,
2008. С. 133–155.
Медведев Г.И., Несмеянов С.А. Типизация «культурных отложений» и местона-
хождений каменного века // Методические проблемы археологии Сибири.
Новосибирск: Наука, 1988. С. 113–142.
338
Междисциплинарная интеграция в археологии / Ред. Е.Н. Черных, Т.Н. Миши-

на. М.: ИА РАН, 2016. 384 с.
Мелекесцев И.В., Кирьянов В.Ю., Праслов Н.Д. Катастрофическое извержение
в районе Флегрейских полей (Италия) – возможный источник вулканиче-
ского пепла в позднеплейстоценовых отложениях европейской части СССР
// Вулканология и сейсмология. 1984. № 3. С. 35–44.
Методы наук о Земле и человеке в археологических исследованиях: учеб. по-
собие / Ред. С.В. Нетесов, Л.В. Лбова, М.В. Шуньков. Новосибирск: НГУ;
ИАЭТ СО РАН, 2012. 420 с.
Методы палеогеографических реконструкций / Ред. П.А. Каплин, Т.А. Янина.
М.: Географ. ф-т МГУ, 2010. 430 с.
Микляев А.М., Герасимова Н.Г. Опыт применения метода фосфатного анализа
при разведе древних поселений на территории Псковской области // Совет-
Мирчинк Г.Ф. Геологическое обследование условий залегания палеолитиче-
ских остатков // Природа. 1928. № 1. С. 83–84.
Мирчинк Г.Ф. О соотношении речных террас и стоянок палеолитического че-
ловека в бассейне рр. Десны и Сожа // Бюллетень Московского общества
испытателей природы. 1929. Нов. сер. Т. 37. Отд. геол. Т. 7, вып. 1–2. С. 3–
19.
Мирчинк Г.Ф. Геологические условия нахождения палеолитических стоянок в
СССР и их значение для восстановления четвертичной истории // Труды
II Международной конференции Ассоциации по изучению четвертичного
периода Европы. 1934. Вып. 5. С. 45–54.
Мирчинк Г.Ф. Значение палеонтологии, археологии и новейших движений в
обосновании стратиграфии и условий залегания четвертичных отложений //
Бюллетень Московского Общества испытателей природы. Нов. сер. 1940.
Т. 48. Отд. геол. Т. 18, вып. 1. С. 5–9.
Миловский А.В. Минералогия и петрография. 5-е изд. М.: Недра, 1985. 432 с.
Многослойная палеолитическая стоянка Кормань IV на Среднем Днестре / Ред.
Г.И. Горецкий, С.М. Цейтлин. М.: Наука, 1977. 183 с.
Многослойная палеолитическая стоянка Молодова V. Люди каменного века и
окружающая среда / Ред. И.К. Иванова, С.М. Цейтлин. М.: Наука, 1987. 184 с.
Моисеев Н.Н. Экология человечества глазами математика. М.: Молодая гвар-
дия, 1988. 256 с.
Молодин В.И., Мыльникова Л.Н., Нестерова М.С. Погребальные комплексы
эпохи неолита Венгерово-2А (юг Западно-Сибирской равнины): результаты
мультидисциплинарных исследований // Археология, этнография и антро-
пология Евразии. 2016. Т. 44, № 2. С. 30–46.
Молодин В.И., Мыльникова Л.Н., Нестерова М.С., Орлова Л.А. Уникальный
погребально-ритуальный комплекс эпохи неолита в Барабинской лесостепи
// Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредель-
ных территорий. Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2012. Т. XVIII. С. 117–122.
339
Мочанов Ю.А. Древнейшие этапы заселения человеком Северо-Восточной

Азии. Новосибирск: Наука, 1977. 263 с.
Мочанов Ю.А. Древнейший палеолит Диринга и проблема внетропической
прародины человечества. Новосибирск: Наука, 1992. 252 с.
Мочанов Ю.А., Куликов О.А., Пеньков А.В. Оценка возраста Дирингского ар-
хеологического комплекса по данным физических методов // Палеоэкология
и расселение древнего человека в Северной Азии и Америке. Красноярск:
ИАЭТ СО РАН, 1992. С. 184–187.
Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. М.: Мысль, 1984.
653 с.
Мыглан В.С., Ойдупаа О.Ч., Ваганов Е.А. Построение 2367-летней древесно-
кольцевой хронологии для Алтае-Саянского региона (горный массив Мон-
гун-Тайга) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2012. № 3
(51). С. 76–83.
На пользу и развитие русской науки / Ред.-сост. М.В. Константинов, А.В. Кон-
стантинов. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2005. 130 с.
Наседкин В.В., Формозов А.А. Вулканическое стекло из стоянок каменного века
Краснодарского края и Чечено-Ингушетии // Археология и естественные
науки. М.: Наука, 1965. С. 167–170.
Начасова И.Е., Бураков К.С. Археомагнитные исследования материалов памят-
ников Восточной Сибири Горелый Лес и Усть-Хайта // Физика Земли. 2008.
№ 3. С. 84–91.
Некоторые итоги археологического изучения памятников Ивановского боло-
та / Ред. А.В. Уткин. Иваново: ИГУ, 1998. 98 с.
Несмеянов С.А. Пещерный генетический комплекс // Бюллетень Комиссии по
изучению четвертичного периода. 1989. № 58. С. 86–96.
Николаев В.И., Даванзо С., Лонжинелли А., Якумин П. Изотопный состав кис-
лорода костного фосфата северных оленей: возможности палеогеографиче-
ских реконструкций // Изотопно-геохимические и палеогеографические ис-
следования на севере России. М.: ИГ РАН, 2004. С. 6–20.
Николаев С.Д. Изотопный состав кислорода атмосферных осадков Русской
равнины в ледниковое время // Доклады Академии наук СССР. 1988. Т. 298,
№ 2. С. 450–453.
Николаев С.Д., Блюм Н.С., Николаев В.И. Палеогеография океанов и морей в
кайнозое (по изотопным и микропалеонтологическим данным) // Итоги
науки и техники. Сер. палеогеография. М.: ВИНИТИ, 1989. Т. 6. 194 с.
Никольский П.А., Питулько В.В. Зависимость численности мамонтов от клима-
та в связи с проблемой их вымирания (по массовому радиоуглеродному да-
тированию остатков мамонтов из Арктической Сибири) // Stratum plus.
2013. № 1. C. 133–166.
Новейшие археозоологические исследования в России / Ред. Е.Е. Антипина,
Е.Н. Черных. М.: Языки славянской культуры, 2003. 224 с.
340
Общие методы изучения истории современных экосистем / Ред. В.Е. Соколов,

Л.Г. Динесман. М.: Наука, 1979. 279 с.
Опокина О.Л., Грачев И.А., Когай С..А., Новосельцева В.М., Постнов А.В., Сла-
года Е.А. Природные условия Северного Приангарья в позднем неоплей-
стоцене // Евразия в кайнозое. Стратиграфия, экология, культуры. Иркутск:
Изд-во ИГУ, 2013. Вып. 2. С. 151–159.
Орешкин Д.Б. Время льдов. М.: Недра, 1987. 124 с.
Орлова Л.А. Радиоуглеродный метод датирования в археологии // Методы есте-
ственных наук в археологических реконструкциях. Новосибирск: ИАЭТ СО
РАН, 1995. Ч. 1. С. 87–97.
Орлова Л.А., Талибова А.Г., Пономарчук В.А. Распределение радиоуглеродных
дат для археологических памятников второй половины голоцена лесостеп-
ной зоны Западной Сибири и корреляция их с изменениями климата // Ра-
диоуглерод в археологических и палеоэкологических исследованиях. СПб.:
Теза, 2007. С. 334–339.
Павловская геологическая школа / Ред. Ю.Я. Соловьёв. М.: Наука, 2004. 211 с.
Палеоклиматы и палеоландшафты внетропического пространства Северного
полушария. Поздний плейстоцен – голоцен: атлас-монография / Ред.
А.А. Величко. М.: ГЕОС, 2009. 120 с. + 24 карты.
Палеомагнитология / Ред. А.Н. Xpамов. Л.: Недра, 1982. 312 c.
Панин А.В. Методы палеогеографических исследований: Четвертичная геохро-
нология: учеб. пособие. М.: Географический ф-т МГУ, 2014. 116 с.
Панин А.В., Аржанцева И.А., Бронникова М.А., Успенская О.Н., Фузеина Ю.Н.
Интерпретация раннесредневекового памятника Пор-Бажин (Тува) в свете
естественнонаучных данных // Труды IV (XX) Всероссийского археологиче-
ского съезда в Казани. Казань: Отечество, 2014. Т. IV. С. 331–334.
Петрунь В.Ф. Из истории применения вулканического стекла (обсидиана) в
первобытной технике // Сборник научных трудов Криворожского горноруд-
ного института. М.: Гос. науч.-техн. изд-во лит. по горному делу, 1960.
Вып. VIII. С. 104–115.
Питулько В.В. Основы методики раскопок памятников каменного века в усло-
виях многолетнемерзлых отложений // Археология, этнография и антропо-
логия Евразии. 2007. № 3 (31). С. 29–38.
Питулько В.В. Основные сценарии раскопочных работ в условиях многолетне-
мерзлых отложений (по опыту работ на Жоховской и Янской стоянках, Се-
верная Якутия) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2008.
№ 2 (34). С. 26–33.
Питулько В.В., Павлова Е.Ю. Геоархеология и радиоуглеродная хронология
каменного века Северо-Восточной Азии. СПб.: Наука, 2010. 264 с.
Платонова Н.И. История археологической мысли в России. Вторая половина
XIX – первая треть XX века. СПб.: Нестор-История, 2010. 316 с.
Позднепалеолитическое поселение Сунгирь (погребения и окружающая сре-
да) / Ред. Н.О. Бадер, Ю.А. Лаврушин. М.: Научный мир, 1998. 272 с.
341
Попов В.К., Сахно В.Г., Кузьмин Я.В., Гласкок М.Д., Цой Б.-К. Геохимия вулка-
нических стекол вулкана Пектусан // Доклады Академии наук (РАН). 2005.
Т. 403, № 2. С. 242–247.
Постнов А.В., Анойкин А.А., Кулик Н.А. Критерии отбора каменного сырья для
индустрий палеолитических памятников бассейна реки Ануй (Горный Ал-
тай) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2000. № 3 (3).
С. 18–30.
Природные условия США в позднечетвертичное время. Поздний плейстоцен:
пер. с англ. / Ред. А.А. Величко. Л.: Гидрометеоиздат, 1986. 319 с.
Пуннинг Я.-М.К., Раукас А.В. Методы датирования четвертичных образований
в целях палеогеографических реконструкций // Итоги науки и техники. Сер.
геоморфология. М.: ВИНИТИ, 1983. Т. 7. 184 с.
Равикович А.И. Чарльз Лайель (1797–1875). М.: Наука, 1976. 199 с.
Равский Э.И., Цейтлин С.М. Геологическая периодизация памятников палео-
лита Сибири // Основные проблемы изучения четвертичного периода. М.:
Наука, 1965. С. 387–392.
Развитие ландшафтов и климата Северной Евразии: поздний плейстоцен–
голоцен, элементы прогноза. Вып 1. Региональная палеогеография / Ред.
А.А. Величко. М.: Наука, 1993. 102 с. + 8 карт.
Ранов В.А. Древнейшие стоянки палеолита на территории СССР // Российская
археология. 1992. № 2. С. 81–95.
Ранов В.А., Цейтлин С.М. Палеолитическая стоянка Диринг глазами геолога и
археолога // Бюллетень Комиссии по изучению четвертичного периода.
1991. № 60. С. 79–87.
Российский энциклопедический словарь: в 2 кн. / Гл. ред. А.М. Прохоров. М.:
Большая Российская энциклопедия, 2001. 2015 с.
Руководство по изучению новейших отложений (сопряженный анализ новей-
ших отложений) / Ред. П.А. Каплин. М.: Изд-во МГУ, 1976. 310 с.
Руководство по изучению новейших отложений (сопряженный анализ новей-
ших отложений). 2-е изд. / Ред. П.А. Каплин. М.: Изд-во МГУ, 1987. 238 с.
Руководство по изучению палеоэкологии культурных слоев древних поселений
(лабораторные исследования) / Ред. Н.Б. Леонова, С.А. Сычева. М.:
ИГ РАН, 2000. 88 с.
Русская археологическая литература. Библиографический указатель 1900–
1917 гг. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. 480 с.
Рыболовство и морской промысел в эпоху мезолита – раннего металла / Ред.
Н.Н. Гурина. Л.: Наука, 1991. 246 с.
Рычагов Г.И. Общая геоморфология. 3-е изд. М.: Изд-во МГУ; Наука, 2006. 416 с.
Сарычев Г.А. Путешествие флота капитана Сарычева по северо-восточной ча-
сти Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану. М.: Э, 2016. 448 с.
Свиточ А.А. Палеогеография плейстоцена. М.: Изд-во МГУ, 1987. 185 с.
Свиточ А.А. Морской плейстоцен побережий России. М.: ГЕОС, 2003. 362 с.
342
Святко С.В. Анализ стабильных изотопов: основы метода и обзор исследова-

ний в Сибири и Евразийской степи // Археология, этнография и антрополо-
гия Евразии. 2016. Т. 44, № 2. С. 47–55.
Седельникова Н.В., Черемисин Д.В. Использование лишайников для датировки
петроглифов // Сибирский экологический журнал. 2001. Т. VIII, № 4.
С. 479–481.
Селиванова Н.Б. Методика определения источников кремня для археологиче-
ских памятников // IIIrd Seminar on Petroarchaeology. Plovdiv: University of
Plovdiv, 1984. P. 93–102.
Слагода Е.А., Мельников В.П., Гаркуша Ю.Н., Опокина О.Л. Криогенные явления в
курганах Алтая и Монголии // Криосфера Земли. 2011. Т. 15, № 4. С. 64–68.
Словарь общегеографических терминов: пер. с англ. / Ред. Л.Д. Стамп. М.:
Прогресс, 1976. Т. II. 394 с.
Слюсаренко И.Ю. Дендрохронологический анализ дерева из памятников пазы-
рыкской культуры Горного Алтая // Археология, этнография и антропология
Евразии. 2000. № 4 (4). С. 122–130.
Слюсаренко И.Ю. Дендрохронологическое датирование археологических па-
мятников скифской эпохи Алтая: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Новоси-
бирск: ИАЭТ СО РАН, 2010. 34 с.
Советская археологическая литература. Библиография. 1941–1957. М.; Л.: Изд-
во АН СССР, 1959. 778 с.
Советская археологическая литература. Библиография. 1918–1940. М.; Л.: Изд-
во АН СССР, 1965. 376 с.
Советская археологическая литература. Библиография. 1958–1962. Л.: Наука,
1969. 414 с.
1975. 472 с.
1980. 560 с.
1983. 376 с.
Советская археологическая литература. Библиографический указатель. 1976–
1978. Л.: Наука, 1986. 383 с.
1981. Л.: Наука, 1989. 471 с.
Соколов В.А. Александр Александрович Иностранцев (1843–1919). М.: Наука,
1981. 104 с.
343
Соколов Д.Д., Сулержицкий Л.Д., Тутубалин В.Н. Время активности людей на

палеолитических памятниках по данным радиоуглеродного датирования //
Российская археология. 2004. № 3. С. 99–102.
Соломина О.Н., Чайко А.В., Чайко И.Е. Лихенометрическое датирование при-
родных и антропогенных форм рельефа на Алтае // Геоморфология. 1992.
№ 3. С. 82–89.
Сорокин А.Н. Стоянка и могильник Минино 2 в Подмосковье. М.: Гриф и К,
2011. 264 с.
Сорокин А.Н. Стоянка и могильник Минино 2 в Подмосковье: Костяной и ро-
говой материал. М.: ИА РАН, 2014. 448 с.
Спиридонова Е.А. Эволюция растительного покрова бассейна Дона в верхнем
плейстоцене–голоцене (верхний палеолит – бронза). М.: Наука, 1991. 221 с.
Спиридонова Е.А., Алешинская А.С., Кочанова М.Д. Естественные и антропо-
генные изменения природного комплекса лесной зоны Русской равнины в
Средневековье. М.: Воентехиздат, 2008. 248 с.
Старкель Л., Хотинский Н.А. Природные и антропогенные рубежи голоцена на
территориях центра европейской части СССР и Польши // Известия АН
СССР. Сер. геогр. 1985. № 5. С. 27–39.
Стратиграфический кодекс. 3-е изд. / Ред. А.И. Жамойда. СПб.: ВСЕГЕИ, 2006. 96 с.
Стратиграфия СССР. Четвертичная система (полутом 1) / Ред. Е.В. Шанцер.
М.: Недра, 1982. 443 с.
Стратиграфия СССР. Четвертичная система (полутом 2) / Ред. И.И. Краснов.
М.: Недра, 1984. 556 с.
Судакова Н.Г., Введенская А.И., Воскресенская Т.Н., Крамаренко Г.С., Немцо-
ва Г.М. Применение литологического анализа в палеогеографических целях //
Итоги науки и техники. Сер. палеогеогр. М.: ВИНИТИ, 1987. Т. 4. 185 с.
Сулержицкий Л.Д. Радиоуглеродный метод при датировании древних экоси-
стем и их компонентов // Общие методы изучения истории современных
экосистем. М.: Наука, 1979. С. 215–236.
Сулержицкий Л.Д. Черты радиоуглеродной хронологии мамонтов (Mammuthus
primigenius) Сибири и севера Восточной Европы // Исследования по плей-
стоценовым и современным млекопитающим: Труды ЗИН РАН. СПб.:
ЗИН РАН, 1995. Т. 263. С. 163–183.
Сулержицкий Л.Д. Черты радиоуглеродной хронологии мамонтов Сибири и
севера Восточной Европы (как субстрата для расселения человека) // Чело-
век заселяет планету Земля. М.: ИГ РАН, 1997. С. 184–202.
Сычева С.А. Почвенно-геоморфологические аспекты формирования культур-
ного слоя древних поселений // Почвоведение. 1994. № 3. С. 28–33.
Сычева С.А. Культурный слой древних поселений как объект географии // Из-
вестия РАН. Сер. геогр. 1999. № 6. С. 12–20.
Сычева С.А., Леонова Н.Б., Узянов А.А., Александровский А.Л., Пустовойтов
К.Е. Эволюция культурных слоев эпохи голоцена // Известия РАН. Сер.
геогр. 2000. № 4. С. 29–37.
344
Тернер К.Дж., Оводов Н.Д., Павлова О.В. Перимортальная тафономия скелет-

ных остатков и одонтологические данные о родственных связях древних
обитателей пещеры Еленева в Красноярском крае // Археология, этногра-
фия и антропология Евразии. 2003. № 1 (13). С. 49–57.
Ульянов В.А., Кулик Н.А. Литолого-стратиграфические особенности отложений
раннепалеолитической стоянки Карама // Археология, этнография и антро-
пология Евразии. 2005. № 3 (23). С. 21–33.
Федорова Р.В. Применение спорово-пыльцевого метода при археологических
исследованиях // Краткие сообщения Института археологии АН СССР.
1958. № 72. С. 14–21.
Федорова Р.В. Применение спорово-пыльцевого анализа в изучении археоло-
гических объектов лесостепной и степной зон // Советская археология.
1965. № 2. С. 121–131.
Феномен алтайских мумий / Ред. А.П. Деревянко, В.И. Молодин. Новосибирск:
ИАЭТ СО РАН, 2000. 320 с.
Фефелов Н.Н., Конькова Л.В., Заруднева Н.В. Изотопный состав свинца и воз-
можные источники древнейших бронз юга Дальнего Востока СССР // До-
клады Академии наук СССР. 1989. Т. 308, № 1. С. 172–175.
Фирсов Л.В. Этюды радиоуглеродной хронологии Херсонеса Таврического //
Труды Института геологии и геофизики СО РАН СССР. Новосибирск:
Наука, 1976. Вып. 205. 223 c.
Флинт Р. Ледники и палеогеография плейстоцена. М.: Изд-во иностранной
литературы, 1963. 575 с.
Формозов А.А. Начало изучения каменного века в России. М.: Наука, 1983.
125 с.
Хуан В., Хоу Я., Сон Х. Галечные орудия в палеолите Китая // Археология, эт-
нография и антропология Евразии. 2005. № 1 (21). С. 2–15.
Холмовой Г.В. Вулканические пеплы в неоген-четвертичных отложениях и но-
вые возможности тефростратиграфической корреляции (на примере Цен-
трально-Черноземного региона) // Бюллетень Комиссии по изучению чет-
вертичного периода. 1989. № 58. С. 152–155.
Хотинский Н.А. Следы прошлого ведут в будущее (очерки палеогеографа). М.:
Мысль, 1981. 160 с.
Хютт Г.И., Раукас А.В. Перспективы использования термолюминесцентного
метода для определения возраста четвертичных отложений // Бюллетень
Комиссии по изучению четвертичного периода. 1977. № 47. С. 77–83.
Цейтлин С.М. Новые палеолитические местонахождения в долине р. Енисей //
Бюллетень Комиссии по изучению четвертичного периода. 1964. № 29.
С. 175–182.
Цейтлин С.М. Некоторые проблемы геологической периодизации и палеогео-
графии палеолита Сибири // Основные проблемы геологии антропогена
Евразии. М.: Наука, 1969. С. 101–110.
345
Цейтлин С.М. Некоторые вопросы геологии и геологическая периодизация

памятников палеолита Сибири // Бюллетень Комиссии по изучению четвер-
тичного периода. 1972. № 38. С. 116–125.
Цейтлин С.М. Схема геологической периодизации палеолита Северной Азии //
Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных терри-
торий. Новосибирск: ИИФФ СО АН СССР, 1975. C. 31–34.
Цейтлин С.М. Геология палеолита Северной Азии. М.: Наука, 1979. 284 с.
Цейтлин С.М. Определение геологического возраста палеолита и корреляция
археологических культур // Проблемы геологии и истории четвертичного
периода (антропогена). М.: Наука, 1982. С. 150–158.
Цейтлин С.М. [Рецензия на статью] Л.А. Рагозин, А.И. Шлюков. К вопросу о
возрасте Улалинской палеолитической стоянки. Вестник МГУ. Сер. 5. Гео-
графия. 1984. № 5 // Бюллетень Комиссии по изучению четвертичного пе-
риода. 1986. № 55. С. 123–125.
Цейтлин С.М. Геология палеолита и задачи геологических исследований па-
мятников палеолита Северной Азии // Природная среда и древний человек в
позднем антропогене. Улан-Удэ: БФ СО АН СССР, 1987. C. 6–12.
Цепкин Е.А., Соколов Л.И. Основные итоги изучения ископаемой четвертичной
ихтиофауны континентальных водоемов СССР // Вопросы ихтиологии.
1990. Т. 30, вып. 6. С. 885–890.
Чаиркина Н.М. Торфяниковые памятники Зауралья // Археология, этнография
и антропология Евразии. 2010. № 4 (44). С. 85–92.
Частные методы изучения истории современных экосистем / Ред. В.Е. Соколов,
Л.Г. Динесман. М.: Наука, 1979. 284 с.
Черных Н.Б. Дендрохронология и археология. М.: Nox, 1996. 216 с.
Четырехъязычный энциклопедический словарь терминов по физической гео-
графии / сост. И.С. Щукин. М.: Советская энциклопедия, 1980. 703 с.
Чистяков А.А., Макарова Н.В., Макаров В.И. Четвертичная геология. М.:
ГЕОС, 2000. 303 с.
Чумаков И.С., Бызова С.Л., Ганзей С.С. Геохронология и корреляция позднего
кайнозоя Паратетиса. М.: Наука, 1992. 95 с.
Шанцер Е.В. Очерки учения о генетических типах континентальных осадоч-
ных образований. М.: Наука, 1966. 239 с.
Шварц С.С. Проблемы экологии человека // Вестник АН СССР. 1976. № 12.
С. 80–88.
Шейнкман В.С. Тестирование S-S-технологии термолюминесцентного датиро-
вания на разрезах побережья Мертвого моря, ее использование в Горном
Алтае и палеогеографическая интерпретация результатов // Археология, эт-
нография и антропология Евразии. 2002. № 2 (10). С. 22–37.
Шейнкман В.С. Абсолютное датирование четвертичных отложений – совре-
менное состояние и перспективы // Бюллетень Комиссии по изучению чет-
вертичного периода. 2011. № 71. С. 5–46.
346
Шейнкман В.С. Методы и технологии абсолютного датирования четвертичных

образований. Новосибирск: Гео, 2013. 83 с.
Шиятов С.Г., Ваганов Е.А., Кирдянов А.В., Круглов В.Б., Мазепа В.С., Наурзба-
ев М.М., Хантемиров Р.М. Методы дендрохронологии. Ч. 1. Основы денд-
рохронологии. Сбор и получение древесно-кольцевой информации: учеб.-
мет. пособие. Красноярск: КГУ, 2000. 79 с.
Шлюков А.И. Термолюминесцентное датирование стоянки Улалинка – древ-
нейшего палеолитического памятника Сибири // Палеолит Сибири. Новоси-
бирск: Наука, 1983. С. 37–43.
Штобе Г.Г. Применение методов почвенных исследований в археологии // Со-
ветская археология. 1959. № 4. С. 135–139.
Щапова Ю.Л. Естественнонаучные методы в археологии: учеб. пособ. М.: Изд-
во МГУ, 1988. 151 с.
Щуровский Г.Е. Общая программа для исследования костеносных пещер // Тру-
ды Императорского Общества любителей естествознания, археологии и этно-
графии. 1878. Т. XVI. Труды Антропологического отдела. № 1. С. 82–88.
Эволюция экосистем Европы при переходе от плейстоцена к голоцену (24–
8 тыс. л. н.) / Ред. А.К. Маркова, Т. ван Кольфсхотен. М.: Товарищество
научных изданий КМК, 2008. 556 с.
Энговатова А.В., Добровольская М.В., Антипина Е.Е., Зайцева Г.И. Коллектив-
ные захоронения в Ярославле. Реконструкция системы питания на основе
изотопного анализа // Краткие сообщения Института археологии РАН. 2013.
№ 228. С. 96–114.
Acs P., Wilhalm T.,·Oeggl K. Remains of grasses found with the Neolithic Iceman
“Ötzi” // Vegetation History and Archaeobotany. 2005. V. 14, № 3. P. 198–206.
Aitken M.J. Science-Based Dating in Archaeology. London: Longman, 1990. 274 p.
Aitken M.J. Luminescent dating // Chronometric Dating in Archaeology. New York
& London: Plenum Press, 1997. P. 183–216.
Aitken M.J. An Introduction to Optical Dating: The Dating of Quaternary Sediments
by the Use of Proton-stimulated Luminescence. Oxford: Oxford University
Press, 1998. 267 p.
Akazawa T. Maritime adaptation of prehistoric hunter–gatherers and their transition
to agriculture in Japan // Affluent Foragers: Pacific Coasts East and West (Senri
Ethnological Series № 9). Osaka: National Museum of Ethnology, 1981. P. 213–
258.
Akimova E., Higham T., Stasyuk I., Buzhilova A., Dobrovolskaya M., Mednikova M.
A new direct radiocarbon AMS date for an Upper Palaeolithic human bone from
Siberia // Archaeometry. 2010. V. 52, № 6. P. 1122–1130.
Allaby A., Allaby M. (eds). Oxford Dictionary of Earth Sciences. 2nd ed., reissued
with corrections. Oxford: Oxford University Press, 2003. 619 p.
Ambrose S.H. Obsidian dating and source exploitation studies in Africa: implications
for the evolution of human behavior // Obsidian and Ancient Manufactured
Glasses. Albuquerque, NM: University of New Mexico Press, 2012. P. 56–72.
347
Andrus C.F.T. Shell midden sclerochronology // Quaternary Science Reviews. 2011.

V. 30, № 21–22. P. 2892–2905.
Archaeological Geology of North America / Eds N.P. Lasca, J. Donahue. Boulder,
CO: Geological Society of America, 1990. 633 p.
Armstrong R.A. Lichen growth and lichenometry // Recent Advances in Lichenolo-
gy. New Delhi: Springer India, 2015. P. 213–227.
Arsuaga J.-L., Martínez I., Lorenzo C., Gracia A., Munõz A., Alonso O., Gallego J.
The human cranial remains from Gran Dolina Lower Pleistocene site (Sierra de
Atapuerca, Spain) // Journal of Human Evolution. 1999. V. 37, № 3–4. P. 431–
457.
Astakhov V. Ice margins of northern Russia revisited // Quaternary Glaciations – Ex-
tent and Chronology: A Closer Look. Amsterdam: Elsevier, 2011. P. 323–336.
Astakhov V., Shkatova V., Zastrozhnov A., Chuyko M. Glaciomorphological map of
the Russian Federation // Quaternary International. 2016. V. 420. P. 4–14.
Aubert M., Pike A.W.G., Stringer C., Bartsiokas A., Kinsley L., Eggins S., Day M.,
Grün R. Confirmation of a late middle Pleistocene age for the Omo Kibish 1 cra-
nium by direct uranium-series dating // Journal of Human Evolution. 2012. V. 63,
№ 5. P. 704–710.
Baker J., Stos S., Waight T. Lead isotope analysis of archaeological metals by multi-
ple-collector Inductively Coupled Plasma Mass Spectrometry // Archaeometry.
2006. V. 48, № 1. P. 45–56.
Barkal R., Gopher A., Lauritzen S.E., Frumkin A. Uranium series dates from Qesem
Cave, Israel, and the end of the Lower Palaeolithic // Nature. 2003. V. 423,
№ 6943. P. 977–979.
Barker A.W., Skinner C.E., Shackley M.S., Glascock M.D., Rogers J.D. Mesoameri-
can origin for an obsidian scraper from the Precolumbian Southeastern United
States // American Antiquity. 2002. V. 67, № 1. P. 103–108.
Bassinot F.C., Labeyrie L.D., Vincent E., Quidelleure X., Shackleton N.J., Lance-
lot Y. The astronomical theory of climate and the age of the Brunhes–Matuyama
magnetic reversal // Earth and Planetary Science Letters. 1994. V. 126, № 1–3.
P. 91–108.
Bates R.L., Jackson J.A. (eds). Dictionary of Geological Terms. 3rd ed. New York:
Anchor Books, 2003. 571 p.
Battarbee R.W. The use of diatom analysis in archaeology: a review // Journal of
Archaeological Science. 1988. V. 15, № 6. P. 621–644.
Bayliss A. Rolling out revolution: using radiocarbon dating in archaeology // Radio-
carbon. 2009. V. 51, № 1. P. 123–147.
Becker H., Göksu H.Y., Regulla D.F. Combination of archaeomagnetism and thermo-
luminescence for precision dating // Quaternary Science Reviews. 1994. V. 13,
№ 5–7. P. 563–567.
Behre K.-E. The role of man in European vegetation history // Vegetation History.
Dordrecht: Kluwer, 1988. P. 633–672.
348
Behre K.-E., Jacomet S. The ecological interpretation of archaeobotanical data //

Progress in Old World Palaeoethnobotany. Rotterdam: A.A. Balkema, 1991.
P. 81–108.
Benkö L., Koszorús L. Thermoluminescence dating of dental enamel // Nuclear In-
struments and Methods. 1980. V. 175, № 1. P. 227–229.
Bentley R.A. Strontium isotopes from the earth to the archaeological skeleton: a re-
view // Journal of Archaeological Method and Theory. 2006. V. 13, № 3. P. 135–
187.
Bentley R.A., Price T.D., Lüning J., Gronenborn D., Wahl J., Fullagar P.D. Prehis-
toric migration in Europe: strontium isotope analysis of Early Neolithic skeletons
// Current Anthropology. 2002. V. 43, № 5. P. 799–804.
Bentley R.A., Price T.D., Stephan E. Determining the ‘local’ 87Sr/86Sr range for ar-
chaeological skeletons: a case study from Neolithic Europe // Journal of Ar-
chaeological Science. 2004. V. 31, № 4. P. 365–375.
Berger G.W., Pillans B.J., Palmer A.S. Dating loess up to 800 ka by thermolumines-
cence // Geology. 1992. V. 20, № 5. P. 403–406.
Berglund B.E. The cultural landscape in a long-term perspective: methods and theo-
ries behind the research of land-use and landscape dynamics // Striae. 1986.
V. 24. P. 79–87.
Berglund B.E. The cultural landscape during 6000 years in South Sweden – an inter-
disciplinary project // The Cultural Landscape – Past, Present and Future. Cam-
bridge: Cambridge University Press, 1988. P. 241–254.
Berstan R., Stott A.W., Minnitt S., Bronk Ramsey C., Hedges R.E.M., Evershed R.P.
Direct dating of pottery from its organic residues: new precision using com-
pound-specific carbon isotopes // Antiquity. 2008. V. 82, № 317. P. 702–713.
Berglund B.E. Early agriculture in Scandinavia: research problems related to pollen-
analytical studies // Norwegian Archaeological Review. 1985. V. 18, № 1–2.
P. 77–90.
Beschel R.E. Lichens as a measure of the age of recent moraines // Arctic and Alpine
Research. 1973. V. 5, № 4. P. 303–309.
Best S., Sheppard P., Green R., Parker R. Necromancing the stone: archaeologists
and adzes in Samoa // The Journal of the Polynesian Society. 1992. V. 101, № 1.
P. 45–85.
Bevins R.E., Ixer R.A., Pearce N.J.G. Carn Goedog is the likely major source of
Stonehenge doleritic bluestones: evidence based on compatible element geo-
chemistry and Principal Component Analysis // Journal of Archaeological Sci-
ence. 2014. V. 42. P. 179–193.
Bioarchaeology. An Integrated Approach to Working with Human Remains / Eds
D.L. Martin, R.P. Harrod, V.R. Pérez. New York: Springer, 2013. 262 p.
Biró K.T. Carpathian obsidians: myth and reality // Proceedings of the 34th Interna-
tional Symposium on Archaeometry. Zaragoza: Institución “Fernando el Católi-
co”, 2006. P. 267–277.
349
Blackwell B.A.B., Liang S., Golovanova L.V., Doronichev V.B., Skinner A.R., Blick-
stein J.I.B. ESR at Treugol’naya Cave, Northern Caucasus Mt., Russia: daring
Russia’s oldest archaeological site and paleoclimatic change in Oxygen Isotope
Stage 11 // Applied Radiation and Isotopes. 2005. V. 62, № 2. P. 237–245.
Blackwell P., Buck C.E. The Late Glacial human reoccupation of north-western Eu-
rope: new approaches to space-time modelling // Antiquity. 2003. V. 77, № 296.
P. 232–240.
Blegen N. The earliest long-distance obsidian transport: evidence from the ~200 ka
Middle Stone Age Sibilo School Road Site, Baringo, Kenya // Journal of Human
Evolution. 2017. V. 103. P. 1–19.
Bocherens H., Drucker D. Trophic level isotopic enrichment of carbon and nitrogen
in bone collagen: case studies from recent and ancient terrestrial ecosystems //
International Journal of Osteoarchaeology. 2003. V. 13, № 1. P. 46–53.
Bocherens H., Mashkour M., Drucker D.G., Moussa I., Billiou D. Stable isotope
evidence for palaeodiets in southern Turkmenistan during Historical period and
Iron Age // Journal of Archaeological Science. 2006. V. 33, № 2. P. 253–264.
Bocquet-Appel J.-P., Naji S., Linden M.V. Kozlowski J. Understanding the rates of
expantion of the farming system in Europe // Journal of Archaeological Science.
2012. V. 39, № 2. P. 531–546.
Boëda E., Connan J., Dessort D., Muhesen S., Mercier N., Valladas H., Tisnérat N.
Bitumen as a hafting material on Middle Palaeolithic artefacts // Nature. 1996.
V. 380, № 6572. P. 336–338.
Bonafini M., Pellegrini M., Ditchfield P., Pollard A.M. Investigation of the ‘canopy
effect’ in the isotope ecology of temperate woodlands // Journal of Archaeologi-
cal Science. 2013. V. 40, № 11. P. 3926–3935.
Bonsall C., Cook G., Manson J.L., Sanderson D. Direct dating of Neolithic pottery:
progress and prospects // Documenta Praehistorica. 2002. V. XXIX. P. 47–59.
Boudadi-Maligne M., Escarguel G. A biometric re-evaluation of recent claims for
Early Upper Palaeolithic wolf domestication in Eurasia // Journal of Archeologi-
cal Science. 2014. V. 45. P. 80–89.
Boudin M., Boeckx P., Vandenabeele P., Van Strydonck M. An archaeological mys-
tery revealed by radiocarbon dating of cross-flow nanofiltrated amino acids de-
rived from bone collagen, silk, and hair: case study of the bishops Baldwin I and
Radbot II from Noyon-Tournai // Radiocarbon. 2014. V. 56, № 2. P. 603–617.
Boulanger M.T., Buchanan B., O’Brien M.J., Redmond B.G., Glascock M.D., Eren
M.I. Neutron activation analysis of 12,900-year-old stone artifacts confirms 450–
510+ km Clovis tool-stone acquisition at Paleo Crossing (33ME274), northeast
Ohio, U.S.A. // Journal of Archaeological Science. 2015. V. 53. P. 550–558.
Bradley R.S. Paleoclimatology: Reconstructing Climates of the Quaternary. 2nd ed.
Burlington, MA: Harcourt/Academic Press, 1999. 610 p.
Branch N., Canti M., Clark P., Turney C. Environmental Archaeology: Theoretical
and Practical Approaches. London: Hodder Arnold, 2005. 240 p.
350
Brock F., Bronk Ramsey C., Higham T.F.G. Quality assurance of ultrafiltered bone
dating // Radiocarbon. 2007. V. 49, № 2. P. 187–192.
Brock F., Higham T.F.G., Bronk Ramsey C. Pre-screening techniques for identifica-
tion of samples suitable for radiocarbon dating of poorly preserved bones // Jour-
nal of Archaeological Science. 2010a. V. 37, № 4. P. 855–865.
Brock F., Higham T., Ditchfield P., Bronk Ramsey C. Current pretreatment methods
for AMS radiocarbon dating at the Oxford Radiocarbon Accelerator Unit
(ORAU) // Radiocarbon. 2010b. V. 52, № 1. P. 103–112.
Brock F., Wood R., Higham T.F.G., Ditchfield P., Bayliss A., Bonk Ramsey C. Relia-
bility of nitrogen content (%N) and carbon:nitrogen atomic ratios (C:N) as indi-
cators of collagen preservation suitable for radiocarbon dating // Radiocarbon.
2012. V. 54, № 3–4. P. 879–886.
Bronk Ramsey C., Buck C.E., Manning S.W., Reimer P., van der Plicht H. Develop-
ment in radiocarbon calibration for archaeology // Antiquity. 2006. V. 80, № 310.
P. 783–798.
Bronk Ramsey C., Schulting R., Goriunova O.I., Bazaliiskii V.I., Weber A.W. Ana-
lyzing radiocarbon reservoir offsets through stable nitrogen isotopes and Bayesi-
an modeling: a case study using paired human and faunal remains from the Cis-
Baikal region, Siberia // Radiocarbon. 2014. V. 56, № 2. P. 789–799.
Bronk Ramsey C., Staff R.A., Bryant C.L., Brock F., Kitagawa H., van der Plicht J.,
Schlolaut G., Marshall M.H., Brauer A., Lamb H.F., Payne R.L., Tarasov P.E.,
Haraguchi T., Gotanda K., Yonenobu H., Yokoyama Y., Tada R., Nakagawa T.
A complete terrestrial radiocarbon record for 11.2 to 52.8 kyr B.P. // Science.
2012. V. 338, № 6105. P. 37–374.
Brothwell D., Higgs E. (eds). Science in Archaeology: A Survey of Progress and Re-
search. 2nd ed. (revised & enlarged). London: Thames & Hudson, 1969a. 720 p.
Brothwell D., Higgs E. Scientific studies in archaeology // Science in Archaeology:
A Survey of Progress and Research. 2nd ed. London: Thames & Hudson, 1969b.
P. 23–34.
Brothwell D.R., Pollard A.M. (eds). Handbook of Archaeological Sciences. Chiches-
ter: John Wiley & Sons, 2001. 762 p.
Brown A.G. Alluvial Geoarchaeology: Floodplain Archaeology and Environmental
Change. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. 377 p.
Brown T.A., Jones M.K., Powell W., Allaby R.G. The complex origins of domesticat-
ed crops in the Fertile Crescent // Trends in Ecology and Evolution. 2009. V. 24,
№ 2. P. 103–109.
Buck C.E., Litton C.D., Scott E.M. Making the most of radiocarbon dating: some
statistical considerations // Antiquity. 1994. V. 68, № 259. P. 252–263.
Buckley R., Morris M., Appleby J., King T., O’Sullivan D., Foxhall L. ‘The king in
the car park’: new light on the death and burial of Richard III in the Grey Friars
church, Leicester, in 1485 // Antiquity. 2013. V. 87, № 336. P. 519–538.
Budd P., Haggerty R., Pollard A.M., Scaife B., Thomas R.G. Rethinking the quest for
provenance // Antiquity. 1996. V. 70, № 267. P. 168–174.
351
Budja M. Neolithic pottery and the biomolecular archaeology of lipids // Documenta

Praehistorica. 2014. V. XLI. P. 195–224.
Buikstra J.E., Frankenburg S., Lambert J.B., Xue L. Multiple elements: multiple
expectations // The Chemistry of Prehistoric Human Bone. Cambridge: Cam-
bridge University Press, 1989. P. 155–210.
Burchell M., Cannon A., Hallmann N., Schwarcz H.P., Schöne B.R. Refining esti-
mates for the season of shellfish collection on the Pacific Northwest Coast: ap-
plying high-resolution oxygen isotope analysis and sclerochronology // Archae-
ometry. 2013. V. 55, № 2. P. 258–276.
Butler R.F. Paleomagnetism: Magnetic Domains to Geologic Terrains. Oxford:
Blackwell, 1992. 319 p.
Butzer K.W. Archeology and geology in ancient Egypt // Science. 1960. V. 132,
№ 3440. P. 1617–1624.
Butzer K.W. Toward an integrated, contextual approach in archaeology: a personal
view // Journal of Archaeological Science. 1978. V. 5, № 3. P. 191–193.
Butzer K.W. Archaeology as Human Ecology: Method and Theory for a Contextual
Approach. Cambridge: Cambridge University Press, 1982. 364 p.
Byers D.A., Yesner D.R., Broughton J.M., Coltrain J.B. Stable isotope chemistry,
population histories and Late Prehistoric subsistence change in the Aleutian Is-
lands // Journal of Archaeological Science. 2011. V. 38, № 1. P. 183–196.
Cackler P.R., Glascock M.D., Neff H., Iceland H., Pyburn K.A., Hudler D., Hes-
ter T.R., Chiarulli B.M. Chipped stone artefacts, source areas, and provenance
studies of the Northern Belize chert-bearing zone // Journal of Archaeological
Science. 1999. V. 26, № 4. P. 389–397.
Cann J.R. Petrology of obsidian artefacts // The Petrology of Archaeological Arte-
facts. Oxford : Clarendon Press, 1983. P. 227–255.
Cann J.R., Renfrew C. The characterization of obsidian and its application to the
Mediterranean region // Proceedings of the Prehistoric Society. 1964. V. 30.
P. 111–133.
Canti M. What is geoarchaeology? Re-examining the relationship between archaeol-
ogy and Earth science // Environmental Archaeology: Meaning and Purpose.
Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 2001. P. 103–112.
Carbonell E., Bermúdez de Castro J.M., Arsuaga J.L., Díez J.C., Rosas A., Cuenca-
Bescós G., Sala R., Mosquera M., Rodríguez X.P. Lower Pleistocene hominids
and artifacts from Atapuerca-TD6 (Spain) // Science. 1995. V. 269, № 5225.
P. 826–830.
Carlson R.L. Trade and exchange in prehistoric British Columbia // Prehistoric Ex-
change Systems in North America. New York: Plenum Press, 1994. P. 307–361.
Carrer F., Colonese A.C., Lucquin A., Guedes E.P., Thompson A., Walsh K., Reit-
maier T., Craig O.E. Chemical analysis of pottery demonstrates prehistoric origin
for high-altitude Alpine dairying // PLoS ONE. 2016. V. 11, № 4. e0151442.
Carter H. The Tomb of Tutankhamen. Washington, D.C.: National Geographic Soci-
ety, 2003. 286 p.
352
Carter T. The contribution of obsidian characterization studies to early prehistoric

archaeology // Lithic Raw Material Exploitation and Circulation in Prehistory.
A Comparative Perspective in Diverse Palaeoenvironments. Liège: University of
Liège, 2014. P. 23–33.
Carter T., Contreras D.A., Campeau K., Freund K. Spherulites and aspiring elites:
the identification, distribution, and consumption of Giali obsidian (Dodecanese,
Greece) // Journal of Mediterranean Archaeology. 2016. V. 29, № 1. P. 3–36.
Cassidy J. Patterns of subsistence change during the Final Neolithic in the Primorye
Region of the Russian Far East as revealed by fatty acid residue analysis // Theo-
ry and Practice of Archaeological Residue Analysis. Oxford: Archaopress, 2007.
P. 125–137.
Church T. Distribution and sources of obsidian in the Rio Grande gravels of New
Mexico // Geoarchaeology. 2000. V. 15, № 7. P. 649–678.
Claassen C. Shells. Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 266 p.
Clark A.N. The Penguin Dictionary of Geography. 3rd ed. London: Penguin Books,
2003. 468 p.
Clark P.U., Dyke A.S., Shakun J.D., Carlson A.E., Clark J., Wohfarth B., Mitrovi-
ca J.X., Hostetler S.W., McCabe A.M. The Last Glacial Maximum // Science.
2009. V. 325, № 5941. P. 710–714.
Clutton-Brock J. Origin of the dog: domestication and early history // The Domestic
Dog: Its Evolution, Behaviour and Interaction with People. Cambridge: Cam-
bridge University Press, 1995. P. 7–20.
Coles B., Coles J. People of the Wetlands: Bogs, Bodies and Lake Dwellers. New
York: Thames & Hudson, 1989. 215 p.
Colledge S., Conolly J. (eds). The Origins and Spread of Domestic Plants in South-
west Asia and Europe. Walnut Creek, CA: Left Coast Press, 2007. 446 p.
Colledge S., Conolly J., Dobney K., Manning K., Shennan S. (eds). The Origins and
Spread of Domestic Animals in Southwest Asia and Europe. Walnut Creek, CA:
Left Coast Press, 2013. 352 p.
Collerson K.D., Weisler M.I. Stone adze compositions and the extent of ancient Pol-
ynesian voyaging and trade // Science. 2007. V. 317, № 5846. P. 1907–1911.
Colonese A.C., Farrell T., Lucquin A., Firth D., Charlton S., Robson H.K., Alexan-
der M., Craig O.E. Archaeological bone lipids as palaeodietary markers // Rapid
Communications in Mass Spectrometry. 2015. V. 29, № 7. P. 611–618.
Conard N.J., Grootes P.M., Smith F.H. Unexpectedly recent dates for human remains
from Vogelherd // Nature. 2004. V. 430, № 6996. P. 198–201.
Connan J. Use and trade of bitumen in antiquity and prehistory: molecular archaeol-
ogy reveals secrets of past civilizations // Philosophical Transactions of the Royal
Society B: Biological Sciences. 1999. V. 354, № 1379. P. 33–50.
Contreras D.A., Meadows J. Summed radiocarbon calibrations as a population
proxy: a critical evaluation using a realistic simulation approach // Journal of Ar-
chaeological Science. 2014. V. 52. P. 591–608.
353
Copeland S.R., Sponheimer M., de Ruiter D.J., Lee-Thorp J.A., Codron D., le
Roux P.J., Grimes V., Richards M.P. Strontium isotope evidence for landscape
use by early hominins // Nature. 2011. V. 474, № 7349. P. 76–78.
Copley M.S., Hansel F.A., Sadr K., Evershed R.P. Organic residue evidence for the
processing of marine animal products in pottery vessels from the pre-colonial ar-
chaeological site of Kasteelberg D east, South Africa // South African Journal of
Science. 2004. V. 100, № 5–6. P. 279 – 283.
Coppa A., Grün R., Stringer C., Eggins S., Vargiu R. Newly recognized Pleistocene
human teeth from Tabun Cave, Israel // Journal of Human Evolution. 2005. V. 49,
№ 3. P. 301–315.
Craddock P.T., Cowell M.R. Finding the Floorstone // From Mine to Miscoscope:
Advances in the Study of Ancient Technology. Oxford: Oxbow Books, 2009.
P. 207–222.
Craig O.E., Chapman J., Heron C., Willis L.H., Bartosiewicz L., Taylor G., Whittle
A., Collins M. Did the first farmers of central and eastern Europe produce dairy
foods? // Antiquity. 2005a. V. 79, № 306. P. 882–894.
Craig O.E., Saul H., Lucquin A., Nishida Y., Taché K., Clarke L., Thompson A., Al-
toft D.T., Uchiyama J., Ajimoto M., Gibbs K., Isaksson S., Heron C.P., Jordan P. Ear-
liest evidence for the use of pottery // Nature. 2013. V. 496, № 7445. P. 351–354.
Craig O.E., Steele V.J., Fischer A., Hartz S., Andersen S.H., Donohoe P., Glykou A.,
Saul H., Jones D.M., Koch E., Heron C.P. Ancient lipids reveal continuity in cul-
inary practices across the transition to agriculture in Northern Europe // Proceed-
ings of the National Academy of Sciences of the USA. 2007. V. 108, № 44.
P. 17910–17915.
Craig O.E., Taylor G., Mulville J., Collins M.J., Parker Pearson M. The identifica-
tion of prehistoric dairying activities in the Western Isles of Scotland: an inte-
grated biomolecular approach // Journal of Archaeological Science. 2005b. V. 32,
№ 1. P. 91–103.
Cramp L., Evershed R.P. Reconstructing aquatic resource exploitation in human
prehistory using lipid biomarkers and stable isotopes // Treatise on Geochemistry.
2nd ed. V. 14. Amsterdam & San Diego, CA: Elsevier, 2014. P. 319–339.
Crockford S.J., Kuzmin Y.V. Comments on Germonpré et al., Journal of Archaeologi-
cal Science 36, 2009 “Fossil dogs and wolves from Palaeolithic sites in Belgium,
the Ukraine and Russia: osteometry, ancient DNA and stable isotopes”, and
Germonpré, Lázkičková-Galetová, and Sablin, Journal of Archaeological Science
39, 2012 “Palaeolithic dog skulls at the Gravettian Předmostí site, the Czech Re-
public” // Journal of Archaeological Science. 2012. V. 39, № 8. P. 2797–2801.
Crowther J. Soil phosphate surveys: critical approaches to sampling, analysis and
interpretation // Archaeological Prospection. 1997. V. 4, № 2. P. 93–102.
Culleton B.J., Kennett D.J., Jones T.L. Oxygen isotope seasonality in a temperate
estuarine shell midden: a case study from CA-ALA-17 on the San Francisco Bay,
California // Journal of Archaeological Science. 2009. V. 36, № 7. P. 1354–1363.
354
Cummins W.A. Petrology of stone axes and tools // The Petrology of Archaeological
Artefacts. Oxford : Clarendon Press, 1983. P. 171–226.
Damon P.E., Donahue D.J., Gore B.H., Hatheway A.L., Jull A.J.T., Linick T.W., Ser-
cel P.J., Toolin L.J., Bronk C.R., Hall E.T., Hedges R.E.M., Housley R., Law I.A.,
Perry C., Bonani G., Trumbore S., Woelfli W., Ambers J.C., Bowman S.G.E.,
Leese M.N., Tite M.S. Radiocarbon dating of the Shroud of Turin // Nature. 1989.
V. 337, № 6208. P. 611–615.
Daniel G. A Short History of Archaeology. London: Thames & Hudson, 1981. 232 p.
Dating, Synthesis, and Interpretation of Palaeoclimatic Records and Model-data In-
tegration: Advances of the INTIMATE project (INTegration of Ice core, Marine
and TErrestrial records, COST Action ES0907) / Guest Eds S.O. Rasmussen,
A. Brauner, A. Moreno, D. Roche // Quaternary Science Reviews. 2014. V. 106.
P. 1–329 (Special Issue).
Darvill T. The Concise Oxford Dictionary of Archaeology. New York: Oxford Uni-
versity Press, 2002. 485 p.
Darvill T., Wainwright G. Beyond Stonehenge: Carn Menyn quarry and the origin
and date of bluestone extraction in the Preseli Hills of south-west Wales // Antiq-
uity. 2014. V. 88, № 342. P. 1099–1114.
Debenham N.C., Aitken M.J. Thermoluminescence dating of stalagmitic calcite //
Archaeometry. 1984. V. 26, № 2. P. 155–170.
De la Fuente G.A. Diatomological analysis (provenance) application in archaeologi-
cal ceramics: an experimental approach // Archaeometry 98. Oxford: Archaeo-
press, 2002. V. II. P. 501–512.
Delage C. Siliceous Rocks and Prehistory: Bibliography on Geo-Archaeological
Approaches to Chert Sourcing and Prehistoric Exploitation. Oxford: John & Eri-
ca Hedges, 2003. 222 p.
Delque Količ E. Direct radiocarbon dating of pottery: selective heat treatment to
retrieve smoke-derived carbon // Radiocarbon. 1995. V. 37, № 2. P. 275–284.
Denham T.P., Haberle S.G., Lentfer C., Fullagar R., Field J., Therin M., Porch N.,
Winsborough B. Origins of agriculture at Kuk Swamp in the Highlands of New
Guinea // Science. 2003. V. 301, № 5630. P. 189–193.
DeNiro M.J. Postmortem preservation and alteration of in vivo bone collagen isotope
ratios in relation to palaeodietary reconstruction // Nature. 1985. V. 317, № 6040.
P. 806–809.
Derevianko A.P., Postnov A.V., Rybin E.P., Kuzmin Y.V., Keates S.G. The Pleistocene
peopling of Siberia: a review of environmental and behavioural aspects // Bulle-
tin of the Indo-Pacific Prehistory Association. 2005. V. 25. P. 57–68.
Dickson J.H., Hofbauer W., Porley R., Schmidl A., Kofler W., Oeggl K. Six mosses
from the Tyrolean Iceman’s alimentary tract and their significance for his ethno-
botany and the events of his last days // Vegetation History and Archaeobotany.
2009. V. 18, № 1. P. 13–22.
Dickson J.H., Oeggl K., Handley L.L. The Iceman reconsidered // Scientific Ameri-
can. 2003. V. 288, № 5. P. 60–69.
355
Dickson J.H., Oeggl K., Holden T.G., Handley L.L., O’Connell T.C., Preston T. The
omnivorous Tyrolean Iceman: colon contents (meat, cereals, pollen, moss and
whipworm) and stable isotope analyses // Philosophical Transactions of the Roy-
al Society B. 2000. V. 355, № 1404. P. 1843–1849.
Dincauze D.F. Environmental Archaeology: Principles and Practice. Cambridge:
Cambridge University Press, 2000. 587 p.
Dixon J.E. Obsidian characterization studies in the Mediterranean and Near East //
Advances in Obsidian Glass Studies: Archaeological and Geochemical Perspec-
tives. Park Ridge, NJ: Noyes Press, 1976. P. 288–333.
Dixon J.E., Monteleone K. Gateway to the Americas: underwater archeological sur-
vey in Beringia and the North Pacific // Prehistoric Archaeology on the Continen-
tal Shelf. New York: Springer, 2014. P. 95–114.
Dobrovolskaya M.V. The Neanderthals of Altai: new data from isotopic analysis //
Cultural Developments in the Eurasian Paleolithic and the Origin of Anatomical-
ly Modern Humans. Novosibirsk: Institute of Archaeology and Ethnography
Press, 2014. P. 111–120.
Dobrovolskaya M.V., Tiunov A.V. Stable Isotope (13C/12C and 15N/14N) evidence for
Late Pleistocene hominines’ palaeodiets in Gorny Altai // Characteristic Features
of the Middle to Upper Paleolithic Transition in Eurasia. Novosibirsk: Institute of
Archaeology and Ethnography Press, 2011. P. 81–89.
Doelman T., Torrence R., Popov V., Kluyev N., Sleptsov I. Volcanic glass procure-
ment and use in the Late Paleolithic, central Primorye, Far East Russia // Obsidi-
an and Ancient Manufactured Glasses. Albuquerque, NM: University of New
Mexico Press, 2012. P. 97–114.
Dolukhanov P.M., Shukurov A.M., Tarasov P.E., Zaitseva G.I. Colonization of north-
ern Eurasia by modern humans: radiocarbon chronology and environment //
Journal of Archaeological Science. 2002. V. 29, № 6. P. 593–606.
Drake A.G., Coquerelle M., Colombeau G. 3D morphometric analysis of fossil canid
skulls contradicts the suggested domestication of dogs during the late Paleolithic
// Scientific Reports. 2015. V. 5: 8299.
Druzhinina O., Molodkov A., Bitinas A., Bregman E. The oldest evidence for human
habitation in the Baltic Region: a preliminary report on the chronology and ar-
chaeological context of the Riadino-5 archaeological site // Geoarchaeology.
2016. V. 31, № 2. P. 156–164.
Druzhkova A.S., Thalmann O., Trifonov V.A., Leonard J.A., Vorobieva N.V., Ovodov
N.D., Graphodatsky A.S., Wayne R.K. Ancient DNA analysis affirms the canid
from Altai as a primitive dog // PLoS ONE. 2013. V. 8, № 3. e57754.
Dudd S.N., Evershed R.P. Direct demonstration of milk as an element of archaeolog-
ical economies // Science. 1998. V. 282, № 5393. P. 1478–1481.
Dunne J., Evershed R.P., Cramp L., Bruni S., Biagetti S., di Lernia S. The begin-
nings of dairying as practised by pastoralists in ‘green’ Saharan Africa in the 5th
millennium BC // Documenta Praehistorica. 2013. V. XL. P. 119–130.
356
Dunne J., Evershed R.P., Salque M., Cramp L., Bruni S., Ryan K., Biagetti S., di
Lernia S. First dairying in green Saharan Africa in the fifth millennium BC // Na-
ture. 2012. V. 486, № 7403. P. 390–394.
Dunne J., Mercuri A.M., Evershed R.P., Bruni S., di Lernia S. Earliest direct evi-
dence of plant processing in prehistoric Saharan pottery // Nature Plants. 2016.
V. 3: 16194.
Eidt R.C. Detection and examination of anthrosols by phosphate analysis // Science.
1977. V. 197, № 4311. P. 1327–1333.
Eerkens J.W. GC–MS analysis and fatty acid ratios of archaeological potsherds from
the western Great Basin of North America // Archaeometry. 2005. V. 47, № 1.
P. 83–102.
Ehlers J., Gibbard P.L. (eds). Quaternary Glaciations – Extent and Chronology.
Part I: Europe. Amsterdam: Elsevier, 2004. 475 p.
Ehlers J., Gibbard P.L., Hughes P.D. (eds). Quaternary Glaciations – Extent and
Chronology: A Closer Look. Amsterdam: Elsevier, 2011. 1108 p.
Encyclopedia of Geoarchaeology / Eds A.S. Gilbert, P. Goldberg, V.T. Holliday,
R.D. Mandel, R. Sternberg. Dordrecht: Springer Netherlands, 2017. 1046 p.
Encyclopedia of Quaternary Science. 2nd ed. / Ed. S. Elias. Amsterdam: Elsevier
B.V., 2013. Vol. 1–4. 3888 p.
English N.B., Betancourt J.L., Dean J.S., Quade J. Strontium isotopes reveal distant
sources of architectural timber in Chaco Canyon, New Mexico // Proceedings of
the National Academy of Sciences of the USA. 2001. V. 98, № 21. P. 11891–
11896.
Evans J.A., Chenery C.A., Fitzpatrick A.P. Bronze Age childhood migration of indi-
viduals near Stonehenge, revealed by strontium and oxygen isotope tooth enamel
analysis // Archaeometry. 2006. V. 48, № 2. P. 309–321.
Evans M.E., Heller F. Environmental Magnetism: Principles and Applications of
Enviromagnetics. San Diego: Academic Press, 2003. 293 p.
Evernden J.F., Curtis G.H. The potassium-argon dating of Late Cenozoic rocks in
East Africa and Italy // Current Anthropology. 1965. V. 6, № 4. P. 343–364.
Evershed R.P. Biomolecular archaeology and lipids // World Archaeology. 1993.
V. 25, № 1. P. 74–93.
Evershed R.P. Organic residue analysis in archaeology: the archaeological biomarker
revolution // Archaeometry. 2008. V. 50, № 6. P. 895–924.
Evershed R.P., Copley M.S., Dickson L., Hansel F.A. Experimental evidence for the
processing of marine animal products and other commodities containing polyun-
saturated fatty acids in pottery vessels // Archaeometry. 2008b. V. 50, № 1.
P. 101–113.
Evershed R.P., Dudd S.N., Anderson-Stojanovic V.R., Gebhard E.R. New chemical
evidence for the use of Combed Ware pottery vessels as beehives in ancient
Greece // Journal of Archaeological Science. 2003. V. 30, № 1. P. 1–12.
Evershed R.P., Dudd S.N., Charters S., Mottram H., Stott A.W., Raven A., van Ber-
gen P.F., Bland H.A. Lipids as carriers of anthropogenic signals from prehistory //
357
Philosophical Transactions of the Royal Society B: Biological Sciences. 1999.

V. 354, № 1379. P. 19–31.
Evershed R.P., Dudd S.N., Copley M.S., Mutherjee A. Identification of animal fats
via compound specific δ13C values of individual fatty acids: assessments of re-
sults for reference fats and lipid extracts of archaeological pottery vessels // Doc-
umenta Praehistorica. 2002. V. XXIX. P. 73–96.
Evershed R.P., Dudd S.N., Lockheart M.J., Jim S. Lipids in archaeology // Handbook
of Archaeological Sciences. Chichester: John Wiley & Sons, 2001. P. 331–349.
Evershed R.P., Payne S., Sherratt A.G., Copley M.S., Coolidge J., Urem-Kotsu D.,
Kotsakis K., Özdoğan M., Özdoğan A.E., Nieuwenhuyse O., Akker-
mans P.M.M.G., Bailey D., Andeescu R.-R., Campbell S., Farid S., Hodder I.,
Yalman N., Özbaşaran M., Bıçakı, Garfinkel Y., Levy T., Burton M.M. Earliest
date for milk use in the Near East and southeastern Europe linked to cattle herd-
ing // Nature. 2008a. V. 455, № 7212. P. 528–531.
Evershed R.P., Vaugham S.J., Dudd S.N., Soles J.S. Fuel for thought? Beeswax in
lamps and conical cups from Late Minoan Crete // Antiquity. 1997. V. 71, № 274.
P. 979–985.
Evin A., Flink L.G., Bălăşescu A., Popovici D., Andreescu R., Bailey D., Mirea P.,
Lazăr C., Boroneanţ A., Bonsall C., Vidarsdottir U.S., Brehard S., Tresset A.,
Cucchi T., Larson G., Dobney K. Unravelling the complexity of domestication: a
case study using morphometrics and ancient DNA analyses of archaeological
pigs from Romania // Philosophical Transactions of the Royal Society B.
Biological Sciences. 2015. V. 370, № 1660. P. 20130616.
Evin A., Souter T., Hulme-Beaman A., Ameen C., Allen R., Viacava P., Larson G.,
Cucchi T., Dobney K. The use of close-range photogrammetry in zooarchaeolo-
gy: creating accurate 3D models of wolf crania to study dog domestication //
Journal of Archaeological Science: Reports. 2016. V. 9. P. 87–93.
Fagan B. (ed.) The Great Archaeologists. London: Thames & Hudson, 2014. 304 p.
Fairbridge R.W. Eustatic changes in sea level // Physics and Chemistry of the Earth.
1961. V. 4. P. 99–185.
Fankhauser B., Clark G., Anderson A. Characterisation and sourcing of archaeologi-
cal adzes and flakes from Fiji // The Early Prehistory of Fiji. Canberra: Australi-
an National University Press, 2009. P. 374–405.
Farrand W.R. Confrontation of geological stratigraphy and radiometric dates from
Upper Pleistocene sites in the Levant // Late Quaternary Chronology and Paleo-
climates of the Eastern Mediterranean. Tucson, AZ: Radiocarbon, 1994. P. 33–
53.
Ferguson C.W., Graybill D.A. Dendrochronology of bristlecone pine: a progress re-
port // Radiocarbon. 1983. V. 25, № 2. P. 287–288.
Fernandes R., Grootes P., Nadeau M.-J., Nehlich O. Quantitative diet reconstruction
of a Neolithic population using a Bayesian mixing model (FRUITS): the case
study of Ostorf (Germany) // American Journal of Physical Anthropology. 2015.
V. 158, № 2. P. 325–340.
358
Fernandes R., Millard A.R., Brabec M., Nadeau M.-J., Grootes P. Food reconstruc-
tion using isotopic transferred signals (FRUITS): a Bayesian model for diet re-
construction // PLoS ONE. 2014. V. 9, № 2. e87436.
Firestone R.B., West A., Kennett J.P., Becker L., Bunch T.E., Revay Z.S.,
Schultz P.H., Belgya T., Kennett D.J., Erlandson J.M., Dickenson O.J., Good-
year A.C., Harris R.S., Howard G.A., Kloosterman J.B., Lechler P.,
Mayewski P.A., Montgomery J., Poreda R., Darrah T., Que Hee S.S., Smith A.R.,
Stich A., Topping W., Wittke J.H., Wolbach W.S. Evidence for an extraterrestrial
impact 12,900 years ago that contributed to the megafaunal extinctions and the
Younger Dryas cooling // Proceedings of the National Academy of Sciences of
the USA. 2007. V. 104, № 41. P. 16016–16021.
Fischer A., Heinemeier J. Freshwater reservoir effect in 14C dates of food residue on
pottery // Radiocarbon. 2003. V. 45, № 3. P. 449–466.
Fischer A., Olsen J., Richards M., Heinemeier J., Sveinbjörnsdóttir A.E., Bennike P.
Coast–inland mobility and diet in the Danish Mesolithic and Neolithic: evidence
from stable isotope values of humans and dogs // Journal of Archaeological Sci-
ence. 2007. V. 34, № 12. P. 2125–2150.
Flemming N.C. Archaeological Evidence for Eustatic Change of Sea Level and Earth
Movements in the Western Mediterranean during the Last 2000 Years. Boulder,
CO: Geological Society of America, 1969. 125 p.
Frahm E. Characterizing obsidian sources with portable XRF: accuracy, reproduci-
bility, and field relationship in a case study from Armenia // Journal of Archaeo-
logical Science. 2014. V. 49. P. 105–135.
Frantz L.A.F., Mullin V.E., Pionnier-Capitan M., Lebrasseur O., Ollivier M., Per-
ri A., Linderholm A., Mattiangeli V., Teasdale M.D., Dimopoulos E.A., Tresset A.,
Duffraisse M., McCormick F., Bartosiewicz L., Gál E., Nyerges É.A., Sa-
blin M.V., Bréhard S., Mashkour M., Bălăşescu A., Gillet B., Hughes S., Chas-
saing O., Hitte C., Vigne J.-D., Dobney K., Hänni C., Bradley D.G., Larson G.
Genomic and archaeological evidence suggests a dual origin of domestic dogs //
Science. 2016. V. 352, № 6290. P. 1228–1231.
Freer-Waters R.A., Jull A.J.T. Investigating a dated piece of the Shroud of Turin //
Radiocarbon. 2010. V. 52, № 4. P. 1521–1527.
Frere J. Account of flint weapons discovered at Hoxne in Suffolk // Archaeologia.
1800. V. 13. P. 204–205, plates XIV–XV.
Freund K.P. As assessment of the current application and future directions of obsidi-
an sourcing studies in archaeological research // Archaeometry. 2013. V. 55, № 5.
P. 779–793.
Friedrich M., Remmele S., Kromer B., Hofmann J., Spurk M., Kaiser K.F., Orcel C.,
Küppers M. The 12,460-year Hohenheim oak and pine tree-ring chronology from
Central Europe – a unique annual record for radiocarbon calibration and pale-
oenvironment reconstructions // Radiocarbon. 2004. V. 46, № 3. P. 1111–1122.
Fu Q., Li H., Moorjani P., Jay F., Slepchenko S.M., Bondarev A.A., Johnson P.L.F.,
Petri A.A., Prüfer K., de Filippo C., Meyer M., Zwyns N., Salazar-Garcia D.C.,
359
Kuzmin Y.V., Keates S.G., Kosintsev P.A., Razhev D.I., Richards M.P., Peri-
stov N.V., Lachmann M., Douka K., Higham T.F.G., Slatkin M., Hublin J.-J.,
Reich D., Kelso J., Viola T.B., Pääbo S. The genome sequence of a 45,000-year-
old modern human from western Siberia // Nature. 2014. V. 514, № 7523.
P. 445–450.
Fuller D.Q., Qin L., Zheng Y., Zhao Z., Chen X., Hosoya L.O., Sun G.-P. The domes-
tication process and domestication rate in rice: spikelet bases from the Lower
Yangtze // Science. 2009. V. 323, № 5921. P. 1607–1610.
Fuller D.Q., Willcox G., Allaby R.G. Cultivation and domestication had multiple
origins: arguments against the core area hypothesis for the origins of agriculture
in the Near East // World Archaeology. 2013. V. 43, № 4. P. 628–652.
Gale N.H., Stos-Gale Z.A. Lead isotope studies in the Aegean (the British Academy
Project) // New Developments in Archaeological Science (Proceeding of the Brit-
ish Academy. V. 77). Oxford: Oxford University Press, 1992. P. 63–108.
Gale N.H., Stos-Gale Z.A. Lead isotope analyses applied to provenance studies //
Modern Analytical Methods in Art and Archaeology. New York: John Wiley &
Sons, 2000. P. 503–584.
Gao X. The nature of Paleolithic handaxes from China and its implications for Low-
er Paleolithic cultural variation // Handaxes in the Imjin Basin: Diversity and
Variability in the East Asian Palaeolithic. Seoul: Seoul National University Press,
2011. P. 193–217.
Garrison E. Techniques in Archaeological Geology. Berlin; Heidelberg: Springer,
2003. 303 p. (2nd ed., 2016. 345 p.).
Geikie J. The Great Ice Age, and its Relation to the Antiquity of Man. London:
W. Isbister & Co., 1874. 575 p.
Gentner W., Glass B.P., Storzer D., Wagner G.A. Fission track ages and ages of dep-
osition of deep-sea microtektites // Science. 1970. V. 168, № 3929. P. 359–361.
Germonpré M., Lázkičková-Galetová M., Sablin M.V. Palaeolithic dog skulls at the
Gravettian Předmostí site, the Czech Republic // Journal of Archaeological Sci-
ence. 2012. V. 39, № 1. P. 184–202.
Germonpré M., Sablin M.V., Stevens R.E., Hedges R.E.M., Hofreiter M., Stiller M.,
Després V.R. Fossil dogs and wolves from Palaeolithic sites in Belgium, the
Ukraine and Russia: osteometry, ancient DNA and stable isotopes // Journal of
Giaccio B., Isaia R., Fedele F.G., Di Canzio E., Hoffecker J., Ronchitelli A.,
Sinitsyn A.A., Anikovich M., Lisitsyn S.N., Popov V.V. The Campanian Ignimbrite
and Codola tephra layers: two temporal/stratigraphic markers for the Early Upper
Palaeolithic in southern Italy and Eastern Europe // Journal of Volcanology and
Geothermal Research. 2008. V. 177, № 1. P. 208–226.
Gibbard P.L., Head M.J., Walker M.J.C., and the Subcomission on Quaternary Stra-
tigraphy. Formal ratification of the Quaternary System/Period and the Pleisto-
cene Series/Epoch with a base at 2.58 Ma // Journal of Quaternary Science. 2010.
V. 25, № 2. P. 96–102.
360
Gibbon R.J., Pickering T.R., Sutton M.B., Heaton J.L., Kuman K., Clarke R.J.,
Brain C.K., Granger D.E. Cosmogenic nuclide burial dating of hominin-bearing
Pleistocene cave deposits at Swartkrans, South Africa // Quaternary Geochronol-
ogy. 2014. V. 24. P. 10–15.
Gifford J.A., Rapp G. Jr. The early development of archaeological geology in North
America // Geologists and Their Ideas: A History of North American Geology.
Boulder, CO: Geological Society of America, 1985. P. 409–421.
Gladfelter B.G. Geoarchaeology: the geomorphologist and archaeology // American
Antiquity. 1977. V. 42, № 4. P. 519–538.
Glascock M.D. Obsidian provenance research in the Americas // Accounts of Chem-
ical Research. 2002. V. 35, № 8. P. 611–617.
Glascock M.D., Braswell G.E., Cobean R.H. A systematic approach to obsidian
source characterization // Archaeological Obsidian Studies: Method and Theory.
New York & London, Plenum Press, 1998. P. 15–65.
Glascock M.D., Kuzmin Y.V., Grebennikov A.V., Popov V.K., Medvedev V.E.,
Shewkomud I.Y., Zaitsev N.N. Obsidian provenance for prehistoric complexes in
the Amur River basin (Russian Far East) // Journal of Archaeological Science.
2011. V. 38, № 8. P. 1832–1841.
Global Climates since the Last Glacial Maximum / Eds H.E. Wright, Jr.,
J.E. Kutzbach, T. Webb III, W.F. Ruddiman, F.A. Street-Perrott, P.J. Bartlein.
Minneapolis & London: University of Minnesota Press, 1993. 584 p.
Godwin H. Half-life of radiocarbon // Nature. 1962. V. 195, № 4845. P. 944.
Göransson H. Man and the forests of nemoral broad-leafed trees during the Stone
Age // Striae. 1986. V. 24. P. 143–152.
Göransson H. Neolithic Man and the Forest Environment around Alvastra Pile
Dwelling (Theses and Papers in North-European Archaeology. V. 20). Lund:
Lund University Press, 1988. 90 p.
Göransson H. Alvastra Pile Dwelling: Palaeoethnobotanical Studies (Theses and
Papers in Archaeology N. S. A 6). Lund: Lund University Press, 1995. 101 p.
Granger D.E. A review of burial dating methods using 26Al and 10Be // In Situ–
Produced Cosmogenic Nuclides and Quantification of Geological Processes.
Boulder, CO: Geological Society of America, 2006. P. 1–16.
Granger D.E., Gibbon R.J., Kuman K., Clarke R.J., Bruxelles L., Caffee M.W. New
cosmogenic burial ages for Sterkfontein Member 2 Australopithecus and Mem-
ber 5 Oldowan // Nature. 2015. V. 522, № 7554. P. 85–88.
Granger D.E., Muzikar P.F. Dating sediment burial with in situ-produced cosmogen-
ic nuclides: theory, techniques, and limitations // Earth and Planetary Science
Letters. 2001. V. 188, № 1–2. P. 269–281.
Green C.P. The provenance of rocks used in the construction of Stonehenge // Pro-
ceedings of the British Academy. 1997. V. 92. P. 257–270.
Griffin J.B., Gordus A A., Wright G.A. Identification of the sources of Hopewellian
obsidian in the Middle West // American Antiquity. 1969. V. 34, № 1. P. 1–14.
361
Grün R. Electron spin resonance dating // Chronometric Dating in Archaeology.

New York & London: Plenum Press, 1997. P. 217–260.
Grün R. Trapped charge dating (ESR, TL, OSL) // Handbook of Archaeological Sci-
ences. Chichester: John Wiley & Sons, 2001. P. 47–62.
Grün R., Stringer C.B. Tabun revisited: revised ESR chronology and new ESR and
U-series analyses of dental material from Tabun C1 // Journal of Human Evolu-
tion. 2000. V. 39, № 6. P. 601–612.
Grupe G., Price T.D., Schröter P., Söllner F., Johnson C.M., Beard B.L. Mobility of
Bell Beaker people revealed by strontium isotope ratios of tooth and bone: a
study of southern Bavarian skeletal remains // Applied Geochemistry. 1997.
V. 12, № 4. P. 517–525.
Giudice A.L., Angelici D., Re A., Gariani G., Borghi A., Calusi S., Giuntini L., Mas-
si M., Castelli L., Taccetti F., Calligaro T., Pacheco C., Lemasson Q., Pichon L.,
Moignard B., Pratesi G., Guidotti M.C. Protocol for lapis lazuli provenance de-
termination: evidence for an Afghan origin of the stones used for ancient carved
artefacts kept at the Egyptian Museum of Florence (Italy) // Archaeological and
Anthropological Sciences. 2017. V. 9, № 4. P. 635–651.
Guiliani G., Chaussidon M., Schubnel H.-J., Piat D.H., Rollion-Bard C., France-
Lanord C., Giard D., de Narvaez D., Rondeau B. Oxygen isotopes and emerald
trade routes since antiquity // Science. 2000. V. 287, № 5453. P. 631–633.
Guo S.-L., Liu S.-S., Sun S.-F., Zhang F., Zhou S.-H., Hao X.-H., Hu R.-Y., Meng W.,
Zhang P.-F., Liu J.-F. Age and duration of Peking Man site by fission track meth-
od // Nuclear Tracks and Radiation Measurements [International Journal of Radi-
ation Applications and Instrumentation. Part D. Nuclear Tracks and Radiation
Measurements]. 1991. V. 19, № 1–4. P. 719–724.
Guo Z., Jiao T., Rolett B.V., Liu J., Fan X., Lin G. Tracking Neolithic interactions in
southeast China: evidence from stone adze geochemistry // Geoarchaeology.
2005. V. 20, № 8. P. 765–776.
Hallmann N., Burchell M., Schöne B.R., Irvine G.V., Maxwell D. High resolution
sclerochronological analysis of the bivalve mollusk Saxidomus gigantea from
Alaska and British Columbia: techniques for revealing environmental archives
and archaeological seasonality // Journal of Archaeological Science. 2009. V. 36,
№ 10. P. 2353–2364.
Hantemirov R.M., Shiyatov S.G. A continuous multimillennial ring-width chronolo-
gy in Yamal, northwestern Siberia // The Holocene. 2002. V. 12, № 6. P. 717–
726.
Harrell J.A., Lewan M.D. Sources of mummy bitumen in ancient Egypt and Pales-
tine // Archaeometry. 2002. V. 44, № 2. P. 285–293.
Harris D.R. Origins of Agriculture in Western Central Asia: An Environmental-
Archaeological Study. Philadelphia: University of Pennsylvania Museum of Ar-
chaeology and Anthropology, 2010. 304 p.
Hassan F.A. Geoarchaeology: the geologist and archaeology // American Antiquity.
1979. V. 44, № 2. P. 267–270.
362
Hassan F.A. Holocene lakes and prehistoric settlements of the Western Faiyum,
Egypt // Journal of Archaeological Science. 1986. V. 13, № 5. P. 483–501.
Hedges R.E.M., Chen T., Housley R.A. Results and methods in the radiocarbon da-
ting of pottery // Radiocarbon. 1992. V. 34, № 3. P. 906–915.
Heron C. Geochemical prospecting // Handbook of Archaeological Sciences. Chich-
ester: John Wiley & Sons, 2001. P. 565–573.
Heron C., Craig O.E. Aquatic resources in foodcrusts: identification and implication
// Radiocarbon. 2015. V. 57, № 4. P. 707–719.
Heron C., Shoda S., Barcons A.B., Czebreszuk J., Eley Y., Gorton M., Kirleis W.,
Kneisel J., Lucquin A., Müller J., Nishida Y., Son J., Craig O.E. First molecular
and isotopic evidence of millet processing in prehistoric pottery vessels // Scien-
tific Reports. 2016. V. 6: 38767.
Herz N., Garrison E.G. Geological Methods for Archaeology. New York: Oxford
University Press, 1998. 343 p.
Higgins M.D., Higgins R. A Geological Companion to Greece and the Aegean. Itha-
ca, NY: Cornell University Press, 1996. 240 p.
Higham T. Radiocarbon dating of wetland sites // The Oxford Handbook of Wetland
Archaeology. Oxford: Oxford University Press, 2013. P. 601–616.
Higham T.F.G., Jacobi R.M., Bronk Ramsey C. AMS radiocarbon dating of ancient
bone using ultrafiltration // Radiocarbon. 2006. V. 48, № 2. P. 179–195.
Higham T., Warren R., Belinskij A., Härke H., Wood R. Radiocarbon dating, stable
isotope analysis, and diet-derived offsets in 14C ages from the Klin-Yar site, Rus-
sian North Caucasus // Radiocarbon. 2010. V. 52, № 2. P. 653–670.
Hill C.L. Geoarchaeology, history // Encyclopedia of Geoarchaeology. Dordrecht:
Springer Netherlands, 2017. P. 292–303.
Hillman G., Hedges R., Moore A., Colledge S., Pettitt P. New evidence of Late Gla-
cial cereal cultivation at Abu Hureyra on the Euphrates // The Holocene. 2001.
V. 11, № 4. P. 383–393.
Holden T.G. The food remains from the colon of the Tyrolean Ice Man // Bones and
the Man: Studies in Honour of Don Brothwell. Oxford: Oxbow Books, 2002.
P. 35–40.
Holliday V.T. Geoarchaeology and Late Quaternary geomorphology of the middle
South Platt River, northeastern Colorado // Geoarchaeology. 1987. V. 2, № 4.
P. 317–329.
Holliday V.T. Paleoindian Geoarchaeology of the Southern High Plains. Austin, TX:
University of Texas Press, 1997. 312 p.
Holliday V.T., Miller D.S. The Clovis landscape // Paleoamerican Odyssey. College
Station, TX: Texas A&M University Press, 2013. P. 221–245.
Homo Sungirensis. Верхнепалеолитический человек: экологические и эволюци-
онные аспекты исследования / Ред. Т.И. Алексеева, Н.О. Бадер. М.: Науч-
ный мир, 2000. 468 с.
Horiuchi A., Miyata Y., Kamijo N., Cramp L., Evershed R.P. A dietary study of the
Kamegaoka Culture population during the Final Jomon period, Japan, using sta-
363
ble isotope and lipid analyses of ceramic residues // Radiocarbon. 2015. V. 57,
№ 4. P. 721–736.
Hou Y., Potts R., Yuan B., Guo Z., Deino A., Wang W., Clark J., Xie G., Huang W.
Mid-Pleistocene Acheulean-like stone technology of the Bose Basin, south Chi-
na // Science. 2000. V. 287, № 5458. P. 1622–1626.
Hu Y., Shang H., Tong H.,Nehlich O., Liu W., Zhao C., Yu J.,Wang C., Trinkaus E.,
Richards M.P. Stable isotope dietary analysis of the Tianyuan 1 early modern
human // Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA. 2009.
V. 106, № 27. P. 10971–10974.
Hubberten H.W., Andreev A., Astakhov V.I., Demidov I., Dowdeswell J.A., Henrik-
sen M., Hjortf C., Houmark-Nielseng M., Jakobsson M., Kuzmina S., Larsen E.,
Lunkka J.P., Lyså A., Mangerud J., Möller P., Saarnisto M., Schirrmeister L.,
Sher A.V., Siegert C., Siegert M.J., Svendsen J.I. The periglacial climate and en-
vironment in northern Eurasia during the Last Glaciation // Quaternary Science
Reviews. 2004. V. 23, № 11–13. P. 1333–1357.
Huckell B.B., Kilby J.D., Boulanger M.T., Glascock M.D. Sentinel Butte: neutron
activation analysis of White River Group chert from a primary source and arti-
facts from a Clovis cache in North Dakota, USA // Journal of Archaeological
Science. 2011. V. 38, № 5. P. 965–976.
Hüls M., Erlenkeuser H., Nadeau M.-J., Grootes P.M., Andersen N. Experimental
study on the origin of cremated bone apatite carbon // Radiocarbon. 2010. V. 52,
№ 2. P. 587–599.
Hull S., Fayek M., Mathien F.J., Shelley P., Durand K.R. A new approach to deter-
mining the geological provenance of turquoise artifacts using hydrogen and cop-
per stable isotopes // Journal of Archaeological Science. 2008. V. 35, № 2.
P. 1355–1369.
Hung H.-C., Iizuka Y., Bellwood P., Nguyen K.D., Bellina B., Silapanth P., Dizon E.,
Santiago R., Datan I., Manton J.H. Ancient jades map 3,000 years of prehistoric
exchange in Southeast Asia // Proceedings of the National Academy of Sciences
of the USA. 2007. V. 104, № 50. P. 19745–19750.
Huntley D.J. Vlasov and Kulikov’s method // Ancient TL. 1992. V. 10, № 3. P. 57–58.
Huntley D.J., Godfrey-Smith D.I., Thewalt M.L.W. Optical dating of sediments //
Nature. 1985. V. 313, № 5998. P. 105–107.
Iacumin P., Nikolaev V., Genoni L., Ramigni M., Ryskov Y.G., Longinelli A. Stable
isotope analyses of mammal skeletal remains of Holocene age from European
Russia: a way to trace dietary and environmental changes // Geobios. 2004.
V. 37, № 1. P. 37–47
Imbrie J., Hays J.D., Martinson D.G., McIntyre A., Mix A.C., Morley J.J.,
Pisias N.G., Prell W.L., Shackleton N.J. The orbital theory of Pleistocene cli-
mate: support from a revised chronology of the marine 18O record // Milan-
kovitch and Climate. V. 1. Norwell, MA: D. Reidel Publishing Company, 1984.
P. 269–305.
364
Jacobs Z., Roberts R.G. Advances in optically stimulated luminescence dating of

individual grains of quartz from archaeological deposits // Evolutionary Anthro-
pology. 2007. V. 16, № 6. P. 210–223.
Jiggins S., Cameron N. Diatoms and archaeology // The Diatoms: Applications for
the Environmental and Earth Sciences. Cambridge: Cambridge University Press,
1999. P. 389–401.
Jones G., Jones H., Charles M.P., Jones M.K., Colledge S., Leigh F.J., Lister D.A.,
Smith L.M.J., Powell W., Brown T.A. Phylogeographic analysis of barley DNA as
evidence for the spread of Neolithic agriculture through Europe // Journal of Ar-
Julig P.J., Pavlish L.A., Clark C., Hancock R.G.V. Chemical characterization and
sourcing of Upper Great Lakes cherts by INAA // Ontario Archaeology. 1992.
№ 54. P. 37–50.
Jull A.J.T., Donahue D.J., Damon P.E. Factors affecting the apparent radiocarbon
age of textiles: a comment on “Effects of fires and biofractionation of carbon iso-
topes on results of radiocarbon dating of old textiles: the Shroud of Turin”, by
D.A. Kouznetsov et al. // Journal of Archaeological Science. 1996. V. 23, № 1.
P. 157–160.
Kannari T., Nagai M., Sugihara S. The effectiveness of elemental intensity ratios for
sourcing obsidian artefacts using Energy Dispersive X-ray Fluorescence Spec-
trometry: a case study from Japan // Methodological Issues for Characterisation
and Provenance Studies of Obsidian in Northeast Asia. Oxford: Archaeopress,
2014. P. 47–66.
Katzenberg M.A. Stable isotope analysis: a tool for studying past diet, demography,
and life history // Biological Anthropology of the Human Skeleton. 2nd ed. Ho-
boken, NJ: John Wiley & Sons, 2008. P. 411–441.
Katzenberg M.A., Bazaliiskii V.I., Goruinova O.I., Savel’ev N.A., Weber A.W. Diet recon-
struction of prehistoric hunter-gatherers in the Lake Baikal region // Prehistoric
Hunter-Gatherers of the Lake Baikal Region, Siberia: Bioarchaeological Studies of
Past Life Ways. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2010. P. 175–191.
Katzenberg M.A., Goriunova O., Weber A. Paleodiet reconstruction of Bronze Age
Siberians from the mortuary site of Khuzhir-Nuge XIV, Lake Baikal // Journal of
Katzenberg M.A., Weber A.W. Stable isotope ecology and paleodiet in the Lake
Baikal region of Siberia // Journal of Archaeological Science. 1999. V. 26, № 6.
P. 651–659.
Keates S.G. Archaeological evidence of hominid behaviour in Pleistocene China and
Southeast Asia // Courier Forschungsinstitut Senckenberg. 1994. V. 171. P. 141–150.
Keates S.G., Hodgins G.W.L., Kuzmin Y.V., Orlova L.A. First direct dating of a pre-
sumed Pleistocene hominid from China: AMS radiocarbon age of a femur from
the Ordos Plateau // Journal of Human Evolution. 2007. V. 53, № 1. P. 1–5.
Kempe D.R.C., Harvey A.P. (eds). The Petrology of Archaeological Artefacts. Ox-
ford: Clarendon Press, 1983. 390 p.
365
King A., Hatch J. The chemical composition of jasper artifacts from New England
and the Middle Atlantic: implications for the prehistoric exchange of “Pennsyl-
vania jasper” // Journal of Archaeological Science. 1997. V. 24, № 9. P. 793–812.
Kirch P.V., Mills P.R., Lundblad S.P., Sinton J., Kahn J.G. Interpolity exchange of bas-
alt tools facilitated via elite control in Hawaiian archaic states // Proceedings of the
National Academy of Sciences of the USA. 2012. V. 109, № 4. P. 1056–1061.
Klein J., Lerman J.C., Damon P.E., Ralph E.K. Calibration of radiocarbon dates:
tables based on the consensus data of the Workshop on Calibrating the Radiocar-
bon Time Scale // Radiocarbon. 1982. V. 24, № 2. P. 103–150.
Koeberl C., Glass B.P., Keates S.G. Tektites and the age paradox in Mid-Pleistocene
China (Technical Comments) // Science. 2000. V. 289, № 5479. P. 507a.
Koike H. Seasonal dating and the valve-pairing technique in shell-midden analysis //
Koike H. Jomon shell mounds and growth-line analysis for molluscan shells // Win-
dows on the Japanese Past: Studies in Archaeology and Prehistory. Ann Arbor:
Center for Japanese Studies, University of Michigan, 1986. P. 267–278.
Komoto M. Shell mounds in the Northeast Korea // Dobutsu Kokogaku [Zoo-
Archaeology]. 1997. V. 9. P. 63–75. In Japanese.
Kouznetsov D.A., Ivanov A.A., Veletsky P.R. Effects of fires and biofractionation of
carbon isotopes on results of radiocarbon dating of old textiles: the Shroud of Tu-
rin // Journal of Archaeological Science. 1996. V. 23, № 1. P. 109–121.
Kovacheva M., Veljovich D. Geomagnetic field variations in Southeast Europe be-
tween 6500 and 100 years BC // Earth and Planetary Science Letters. 1977.
V. 37, № 1. P. 131–138.
Kovacheva M., Zagniy G. Archaeomagnetic results from some prehistoric sites in
Bulgaria // Archaeometry. 1985. V. 27, № 2. P. 179–184.
Kretschmer W., von Grundherr K., Kritzler K., Morgenroth G., Scharf A., Uhl T. The
mystery of the Persian mummy: original or fake? // Nuclear Instruments and
Methods in Physics Research B. 2004. V. 223–224. P. 672–675.
Kuniholm P.I. Dendrochronology and other applications of tree-ring studies in ar-
chaeology // Handbook of Archaeological Sciences. Chichester: John Wiley &
Sons, 2001. P. 35–46.
Kuniholm P.I., Kromer B., Manning S.W., Newton M., Latini C.E., Bruce M.J. Anato-
lian tree rings and the absolute chronology of the eastern Mediterranean, 2220–
718 BC // Nature. 1996. V. 381, № 6585. P. 780–783.
Kurochkin E.N., Kuzmin Y.V., Antoshchenko-Olenev I.V., Zabelin V.I., Krivo-
nogov S.K., Nohrina T.I., Lbova L.V., Burr G.S., Cruz R.J. The timing of ostrich
existence in Central Asia: AMS 14C age of eggshells from Mongolia and southern
Siberia (a pilot study) // Nuclear Instruments and Methods in Physics Research.
Section B. 2010. V. 268, № 7–8. P. 1091–1093.
Kutschera W., Müller W. “Isotope language” of the Alpine Iceman investigated with
AMS and MS // Nuclear Instruments and Methods in Physics Research B. 2003.
V. 204. P. 705–719.
366
Kuzmin Y.V. Geoarchaeology of the Lower, Middle, and Early Upper Palaeolithic of
Siberia: a review of current evidence // The Review of Archaeology. 2000.
Vol. 21, № 1. P. 32–40.
Kuzmin Y.V., Burr G.S., Gorbunov S.V., Rakov V.A., Razjigaeva N.G. A tale of two
seas: reservoir age correction values (R, R) for the Sakhalin Island (Sea of Ja-
pan and Okhotsk Sea) // Nuclear Instruments and Methods in Physics Re-
search B. 2007. V. 259, № 1. P. 460–462.
Kuzmin Y.V. Radiocarbon and Old World archaeology: shaping a chronological
framework // Radiocarbon. 2009. V. 51, № 1. P. 149–172.
Kuzmin Y.V. The extinction of woolly mammoth (Mammuthus primigenius) and
woolly rhinoceros (Coelodonta antiquitatis) in Eurasia: review of chronological
and environmental issues // Boreas. 2010. V. 39, № 2. P. 247–261.
Kuzmin Y.V. The beginnings of prehistoric agriculture in the Russian Far East: cur-
rent evidence and concepts // Documenta Praehistorica. 2013. V. XL. P. 1–12.
Kuzmin Y.V. Geoarchaeological aspects of obsidian source studies in the southern
Russian Far East and brief comparison with neighbouring regions // Methodolog-
ical Issues for Characterisation and Provenance Studies of Obsidian in Northeast
Asia. Oxford: Archaeopress, 2014. P. 143–165.
Kuzmin Y.V. Reconstruction of prehistoric and Medieval dietary patterns in the Russian
Far East: a review of current data // Radiocarbon. 2015. V. 57, № 4. P. 571–580.
Kuzmin Y.V., Burr G.S., Jull A.J.T. Radiocarbon reservoir correction ages in the Peter
the Great Gulf, Sea of Japan, and eastern coast of the Kunashir, southern Kuriles
(northwestern Pacific) // Radiocarbon. 2001. V. 43, № 2A. P. 477–481.
Kuzmin Y.V., Burr G.S., Jull A.J.T., Sulerzhitsky L.D. AMS 14C age of the Upper Pal-
aeolithic skeletons from Sungir site, Central Russian Plain // Nuclear Instruments
and Methods in Physics Research B. 2004b. V. 223–224. P. 731–734.
Kuzmin Y.V., Chernuk A.V. Human impact on environment in the Neolithic–Bronze Age in
southern Primorye (far eastern Russia) // The Holocene. 1995. V. 5, № 4. P. 479–484.
Kuzmin Y.V., Glascock M.D. (eds). Crossing the Straits: Prehistoric Obsidian Source
Exploitation in the North Pacific Rim. Oxford: Archaeopress, 2010. 227 p.
Kuzmin Y.V., Glascock M.D., Izuho M. The geochemistry of the major sources of
archaeological obsidian on Hokkaido Island (Japan): Shirataki and Oketo // Ar-
chaeometry. 2013. V. 55, № 3. P. 355–369.
Kuzmin Y.V., Keates S.G. Dates are not just data: Paleolithic settlement patterns in
Siberia derived from radiocarbon records // American Antiquity. 2005. V. 70,
№ 4. P. 773–789.
Kuzmin Y.V., Keates S.G. Dynamics of Siberian Paleolithic complexes (based on
analysis of radiocarbon records): the 2012 state-of-the-art // Radiocarbon. 2013.
V. 55, № 3. P. 1314–1321.
Kuzmin Y.V., Keates S.G. Direct radiocarbon dating of Late Pleistocene hominids in
Eurasia: current status, problems, and perspectives // Radiocarbon. 2014. V. 56,
№ 2. P. 753–766.
367
Kuzmin Y.V., Krivonogov S.K. The Diring Palaeolithic site, Eastern Siberia: review
of geoarchaeological studies // Geoarchaeology. 1994. V. 9, № 4. P. 287–300.
Kuzmin Y.V., Krivonogov S.K. More about Diring Yuriakh: unsolved geoarchaeologi-
cal problems at a “Lower” Paleolithic site in Central Siberia // Geoarchaeology.
1999. V. 14, № 4. P. 351–359.
Kuzmin Y.V., Popov V.K., Glascock M.D., Shackley M.S. Sources of archaeological
volcanic glass in the Primorye (Maritime) Province, Russian Far East // Archae-
ometry. 2002b. V. 44, № 4. P. 505–515.
Kuzmin Y.V., Richards M.P., Yoneda M. Palaeodietary patterning and radiocarbon
dating of Neolithic populations in the Primorye Province, Russian Far East // An-
cient Biomolecules. 2002a. V. 4, № 2. P. 48–53.
Kuzmin Y.V., Slusarenko I.Y., Hajdas I., Bonani G., Christen J.A. The comparison of
14
C wiggle-matching results for the ‘floating’ tree-ring chronology of the
Ulandryk-4 burial ground (Altai Mountains, Siberia) // Radiocarbon. 2004a.
V. 46, № 2. P. 943–948.
Kuzmin Y.V., van der Plicht J., Sulerzhitsky L.D. Puzzling radiocarbon dates for the
Upper Paleolithic site of Sungir (Central Russian Plain) // Radiocarbon. 2014.
V. 56, № 2. P. 451–459.
Lam Y.M. Isotopic evidence for change in dietary patterns during the Baikal Neolith-
ic // Current Anthropology. 1994. V. 35, № 2. P. 185–190.
Lamb A.L., Evans J.E., Buckley R., Appleby J. Multi-isotope analysis demonstrates
significant lifestyle changes in King Richard III // Journal of Archaeological Sci-
ence. 2014. V. 50. P. 559–565.
Lanting J.N., Aerts-Bijma A.T., van der Plicht J. Dating of cremated bones // Radio-
carbon. 2001. V. 43, № 2A. P. 249–254.
Larson G., Albarella U., Dobney K., Rowley-Conwy P., Schibler J., Tresset A.,
Vigne J.-D., Edwards C.J., Schlumbaum A., Dinu A., Bǎlǎçsescu A., Dolman G.,
Tagliacozzo A., Manaseryan N., Miracle P., Van Wijngaarden-Bakker L., Mas-
seti M., Bradley D.G., Cooper A. Ancient DNA, pig domestication, and the
spread of the Neolithic into Europe // Proceedings of the National Academy of
Sciences of the USA. 2007. V. 104, № 39. P. 15276–15281.
Larson G., Burger J. A population genetics view of animal domestication // Trends
in Genetics. 2013. V. 29, № 4. P. 197–205.
Larson G., Liu R., Zhao X., Yuan J., Fuller D., Barton L., Dobney K., Fan Q., Gu Z.,
Liu X.-H., Luo Y., Lv P., Andersson L., Li N. Patterns of East Asian pig domesti-
cation, migration, and turnover revealed by modern and ancient DNA // Proceed-
ings of the National Academy of Sciences of the USA. 2010. V. 107, № 17.
P. 7686–7691.
Larson G., Karlsson E.K., Perri A., Webster M.T., Ho S.Y.W., Peters J., Stahl P.W.,
Piper P.J., Lingaas F., Fredholm M., Comstock K.E., Modiano J.F., Schelling C.,
Agoulnik A.I., Leegwater P.A., Dobney K., Vigne J.-D., Vilà C., Andersson L.,
Lindblad-Toh K. Rethinking dog domestication by integrating genetics, archeol-
368
ogy, and biogeography // Proceedings of the National Academy of Sciences of

the USA. 2012. V. 109, № 23. P. 8878–8883.
Larson G., Piperno D.R., Allaby R.G., Purugganan M.D., Andersson L., Arroyo-
Kalin M., Barton L., Vigueira C.C., Denham T., Dobney K., Doust A.N., Gepts P.,
Gilbert M.T.P., Gremillion K.J., Lucas L., Lukens L., Marshall F.B., Olsen K.M.,
Pires J.C., Richerson P.J., de Casas R.R., Sanjur O.I., Thomas M.G., Fuller D.Q.
Current perspectives and the future of domestication studies // Proceedings of the
Late Quaternary Environments of the Soviet Union / Eds A.A. Velichko,
H.E. Wright, Jr., C.W. Barnosky. Minneapolis & London: University of Minneso-
ta Press, 1984. 327 p.
Late Quaternary Environments of the United States. Volume 1. The Late Pleisto-
cene / Ed. S.C. Porter. Minneapolis & London: University of Minnesota Press,
1983a. 405 p.
Late Quaternary Environments of the United States. Volume 2. The Holocene / Ed.
H.E. Wright, Jr. Minneapolis & London: University of Minnesota Press, 1983b.
304 p.
Latham A.G. Uranium-series dating // Handbook of Archaeological Sciences. Chich-
ester: John Wiley & Sons, 2001. P. 63–72.
Leach E.K. On the definition of geoarchaeology // Geoarchaeology. 1992. V. 7, № 5.
P. 405–417.
Leakey M.D. Olduvai Gorge. Volume 3. Excavations in Beds I and II, 1960–1963.
Cambridge: Cambridge University Press, 1971. 328 p.
Leakey M.D. Olduvai Gorge: My Search for Early Man. London: Collins, 1979. 187 p.
Lee G.A. The transition from foraging to farming in prehistoric Korea // Current An-
thropology. 2011. V. 52, № S4. P. S307–S329.
Lee G.K., Kim J.-C. Obsidians from the Sinbuk archaeological site in Korea – evi-
dences for strait crossing and long-distance exchange of raw material in Paleo-
lithic Age // Journal of Archaeological Science: Reports. 2015. V. 2. P. 458–466.
Lee-Thorp J.A. On isotopes and old bones // Archaeometry. 2008. V. 50, № 6.
P. 925–950.
Lee-Thorp J., van der Merwe N.J., Brain C.K. Diet of Australopithecus robustus at
Swartkrans from stable carbon isotopic analysis // Journal of Human Evolution.
1994. V. 27, № 4. P. 361–372.
Lee-Thorp J., Sponheimer M. Contributions of biogeochemistry to understanding
hominin dietary ecology // Yearbook of Physical Anthropology. 2006. V. 49.
P. 131–148.
Lee-Thorp J., Sponheimer M., van der Merwe N.J. What do stable isotopes tell us
about hominid dietary and ecological niches in the Pliocene? // International
Journal of Osteoarchaeology. 2003. V. 13, № 1–2. P. 104–113.
Leng M.J., Lewis J.P. Oxygen isotopes in molluscan shell: applications in environ-
mental archaeology // Environmental Archaeology. 2016. V. 21, № 3. P. 295–306.
369
Li H., Yang X., Heller F., Li H. High resolution magnetostratigraphy and deposition
cycles in the Nihewan Basin (North China) and their significance for stone arti-
fact dating // Quaternary Research. 2008. V. 69, № 2. P. 250–262.
Libby W.F, Anderson E.C, Arnold J.R. Age determination by radiocarbon content: world-
wide assay of natural radiocarbon // Science. 1949. V. 109, № 2827. P. 227–228.
Lillie M., Henderson R., Budd C., Potekhina I. Factors influencing the radiocarbon
dating of human skeletal remains from the Dnieper River system: archaeological
and stable isotope evidence of diet from the Epipaleolithic to Eneolithic periods
// Radiocarbon. 2016. V. 58, № 4. P. 741–753.
Lisiecki L.E., Raymo M.E. A Pliocene-Pleistocene stack of 57 globally distributed
benthic 18O records // Paleoceanography. 2005. V. 20. PA1003.
Liu X., Jones M.K., Zhao Z., Liu G., O’Connell T.C. The earliest evidence of millet
as a staple food: new light on Neolithic foodways in North China // American
Journal of Physical Anthropology. 2012. V. 149, № 2. P. 283–290.
Longinelli A. Oxygen isotopes in mammal bone phosphate: a new tool for paleohy-
drological and paleoclimatological research? // Geochimica et Cosmochimica
Acta. 1984. V. 48, № 2. P. 385–390.
Lowe D.J., Newnham R.M., McFadgen B.G., Higham T.F.G. Tephras and New Zealand
archaeology // Journal of Archaeological Science. 2000. V. 27, № 10. P. 859–870.
Lu H., Zhang J., Liu K.B., Wu N., Li Y., Zhou K., Ye M., Zhang T., Zhang H., Yang X.,
Shen L., Li Q. Earliest domestication of common millet (Panicum miliaceum) in
East Asia extended to 10,000 years ago // Proceedings of the National Academy
of Sciences of the USA. 2009. V. 106, № 18. P. 7367–7372.
Lu T.L.-D. The Transition from Foraging to Farming and the Origin of Agriculture in
China. Oxford: John & Erica Hedges, 1999. 233 p.
Lucquin A., Gibbs K., Uchiyama J., Saul H., Ajimoto M., Eley Y., Radini A.,
Heron C.P., Shoda S., Nishida Y., Lundy J., Jordan P., Isaksson S., Craig O.E.
Ancient lipids document continuity in the use of early hunter–gatherer pottery
through 9,000 years of Japanese prehistory // Proceedings of the National Acad-
emy of Sciences of the USA. 2016. V. 113, № 15. P. 3991–3996.
Lucquin A., March R.J., Cassen S. Analysis of adhering organic residues of two
“coupes-à-socles” from the Neolithic funerary site “La Hougue Bie” in Jersey:
evidences of birch bark tar utilization // Journal of Archaeological Science. 2007.
V. 34, № 5. P. 704–710.
Lyell C. The Geological Evidences of the Antiquity of Man, with Remarks on Theo-
ries of the Origin of Species by Variation. London: John Murray, 1863. 520 p.
Lyman R.L. Vertebrate Taphonomy. Cambridge: Cambridge University Press, 1994. 524 p.
Lyman R.L. Quantitative Paleozoology. New York: Cambridge University Press,
2008. 348 p.
Lundblad S.P., Mills P.R., Drake-Raue A., Kikiloi S.K. Non-destructive EDXRF
analyses of archaeological basalts // X-Ray Fluorescence Spectrometry (XRF) in
Geoarchaeology. New York: Springer, 2011. P. 65–79.
370
MacDonald G.M., Beilman D.W., Kuzmin Y.V., Orlova L.A., Kremenetski K.V.,
Shapiro B., Wayne R.K., Van Valkenburgh B. Pattern of extinction of the woolly
mammoth in Beringia // Nature Communications. 2012. V. 3: 893.
Machida H. The stratigraphy, chronology, and distribution of distal marker-tephras in
and around Japan // Global and Planetary Changes. 1999. V. 21, № 1–3. P. 71–94.
Macko S.A., Lubec G., Teschler-Nicola M., Andrusevich V., Engel M.H. The Ice
Man’s diet as reflected by the stable nitrogen and carbon isotopic composition of
his hair // FASEB Journal. 1999. V. 13, № 3. P. 559–562.
MacPhee R.D.E., Marx P.A. The 40,000-year plague: humans, hyperdisease, and
first-contact extinctions // Natural Change and Human Impact in Madagascar.
Washington, D.C.: Smithsonian Institution Press, 1997. P. 169–217.
Malainey M.E. A Consumer’s Guide to Archaeological Science: Analytical Tech-
niques. New York: Springer, 2011. 603 p.
Mallory-Greenough L., Greenough J., Owen J. The stone source of Predynastic bas-
alt vessels: mineralogical evidence for quarries in northern Egypt // Journal of
Malyk-Selivanova N., Ashley G.M., Gal R., Glascock M.D., Neff H. Geological-
geochemical approach to “sourcing” of prehistoric chert artifacts, northwestern
Alaska // Geoarchaeology. 1998. V. 13, № 7. P. 673–708.
Mangerud J., Jakobsson M., Alexanderson H., Astakhov V., Clarke G.K.C., Henrik-
sen M., Hjortc C., Krinner G., Lunkka J.-P., Möller P., Murray A., Nikolskaya O.,
Saarnisto M., Svendsen J.I. Ice-dammed lakes and rerouting of the drainage of
northern Eurasia during the Last Glaciation // Quaternary Science Reviews.
2004. V. 23, № 11–13. P. 1313–1332.
Mannino M.A., Spiro B.F., Thomas K.D. Sampling shells for seasonality: oxygen
isotope analysis on shell carbonates of the inter-tidal gastropod Monodonta line-
ata (da Costa) from populations across its modern range and from a Mesolithic
site in southern Britain // Journal of Archaeological Science. 2003. V. 30, № 6.
P. 667–679.
Mannion A.M. Fossil diatoms and their significance in archaeological research //
Oxford Journal of Archaeology. 1987. V. 6, № 2. P. 131–147.
Marchenko Z.V., Orlova L.A., Panov V.S., Zubova A.V., Molodin V.I., Pozdnyako-
va O.A., Grishin A.E., Uslamin E.A. Paleodiet, radiocarbon chronology, and the
possibility of freshwater reservoir effect for Preobrazhenka 6 burial ground,
Western Siberia: preliminary results // Radiocarbon. 2015. V. 57, № 4. P. 595–
610.
Marom A., McCullagh J.S.O., Higham T.F.G., Sinitsyn A.A., Hedges R.E.M. Single ami-
no acid radiocarbon dating of Upper Paleolithic modern humans // Proceedings of the
Martin P.S. Prehistoric overkill: the global model // Quaternary Extinctions: A Pre-
historic Revolution. Tucson: University of Arizona Press, 1984. P. 354–403.
Martinson D.G., Pisias N.G., Hays J.D., Imbrie J., Moore, T.C., Jr., Shackleton N.J.
Age dating and the orbital theory of the Ice Ages: development of a high-
371
resolution 0 to 300,000-year chronostratigraphy // Quaternary Research. 1987.

V. 27, № 1. P. 1–29.
Mays S.A., Richards M.P., Fuller B.T. Bone stable isotope evidence for infant feed-
ing in Mediaeval England // Antiquity. 2002. V. 76, № 293. P. 654656.
McNabb J. Dissent with Modification: Human Origins, Palaeolithic Archaeology
and Evolutionary Anthropology in Britain 1859–1901. Oxford: Archaeopress,
2012. 376 p.
Meacham W. The amazing Dr Kouznetsov // Antiquity. 2007. V. 81, № 313. P. 779–783.
Mellars P.A., Wilkinson M.R. Fish otoliths as indicators of seasonality in prehistoric
shell middens: the evidence from Oronsay (Inner Hebrides) // Proceedings of the
Prehistoric Society. 1980. V. 46. P. 19–44.
Meltzer D.J. The Great Paleolithic War: How Science Forged an Understanding of Amer-
ica’s Ice Age Past. Chicago & London: University of Chicago Press, 2015. 680 p.
Metheney K.B., Beaudry M.C. (eds). Archaeology of Food: An Encyclopedia. Lan-
ham, MD: Rowman & Littlefield, 2015. 702 p.
Menotti F., O’Sullivan A. (eds). The Oxford Handbook of Wetland Archaeology. Ox-
ford: Oxford University Press, 2013. 943 p.
Molodin V.I., Marchenko Z.V., Kuzmin Y.V., Grishin A.E., Van Strydonck M., Orlo-
va L.A. 14C chronology of burial grounds of the Andronovo period (middle
Bronze Age) in Baraba forest steppe, Western Siberia // Radiocarbon. 2012.
V. 54, № 3–4. P. 737–747.
Molodkov A. ESR dating evidence for early man at a Lower Palaeolithic cave-site in
the northern Caucasus as derived from terrestrial mollusc shells // Quaternary
Science Reviews. 2001. V. 20, № 5–9. P. 1051–1055.
Monks G.G. Seasonality studies // Advances in Archaeological Method and Theory.
New York: Academic Press, 1981. V. 4. P. 177–240.
Mook W.G. Recommendations/resolutions adopted by the Twelfth International Ra-
diocarbon Conference // Radiocarbon. 1986. V. 28, № 2A. P. 799.
Moore A.T.M., Hillman G.C., Legge A.J. Village on the Euphrates: From Foraging to
Farming at Abu Hureyra. New York: Oxford University Press, 2000. 585 p.
Moreau L., Brandl M., Filzmoser P., Hauzenberger C., Goemaere E., Jadin I., Collet H.,
Hauzeur A., Schmitz R.W. Geochemical sourcing of flint artifacts from western Bel-
gium and the German Rhineland: testing hypotheses on Gravettian period mobility
and raw material economy // Geoarchaeology. 2016. V. 31, № 3. P. 229–243.
Mukherjee A.J., Berstan R., Copley M.S., Gibson A.M., Evershed R.P. Compound-
specific stable carbon isotopic detection of pig product processing in British Late
Neolithic pottery // Antiquity. 2007. V. 81, № 313. P. 743–754.
Mukherjee A.J., Roßberger E., James M.A., Pfälzner P., Higgitt C.L., White R., Peg-
gie D.A., Azar D., Evershed R.P. The Qatna lion: scientific confirmation of Baltic
amber in late Bronze Age Syria // Antiquity. 2008. V. 82, № 315. P. 49–59.
Müller W., Fricke H., Halliday A.N., McCulloch M.T., Wartho J.-A. Origin and mi-
gration of the Alpine Iceman // Science. 2003. V. 302, № 5646. P. 862–866.
372
Murphy E.M., Schulting R., Beer N., Chistov Y., Kasparov A., Pshenitsina M. Iron
Age pastoral nomadism and agriculture in the eastern Eurasian steppe: implica-
tion from dental paleopathology and stable carbon and nitrogen isotopes// Journal
of Archaeological Science. 2013. V. 40, № 5. P. 2547–2560.
Murray A.S., Olley J.M. Precision and accuracy in the optically stimulated lumines-
cence dating of sedimentary quartz: a status review // Geochronometria. 2002.
V. 21. P. 1–16.
Naito Y.I., Bocherens H., Chikaraishi Y., Drucker D.G., Wißing C., Yoneda M.,
Ohkouchi N. An overview of methods used for the detection of aquatic resource
consumption by humans: compound-specific delta N-15 analysis of amino acids
in archaeological materials // Journal of Archaeological Science: Reports. 2016.
V. 6. P. 720–732.
Naito Y.I., Chikaraishi Y., Ohkouchi N., Yoneda M. Evaluation of carnivory in inland
Jomon hunter–gatherers based on nitrogen isotopic compositions of individual
amino acids in bone collagen // Journal of Archaeological Science. 2013. V. 40,
№ 7. P. 2913–2923.
Naito Y.I., Honch N.V., Chikaraishi Y., Ohkouchi N., Yoneda M. Quantitative evaluation
of marine protein contribution in ancient diets based on nitrogen isotope ratios of in-
dividual amino acids in bone collagen: an investigation at the Kitakogane Jomon site
// American Journal of Physical Anthropology. 2010. V. 143, № 1. P. 31–40.
Nalawade-Chavan S., McCullagh J., Hedges R. New hydroxyproline radiocarbon
dates from Sungir, Russia, confirm early mid Upper Palaeolithic burials in Eura-
sia // PLoS ONE. 2014. V. 9, № 1. e76896.
Nash S.E. Seven decades of archaeological tree-ring dating // It’s About Time:
A History of Archaeological Dating in North America. Salt Lake City: University
of Utah Press, 2000. P. 60–82.
Nehlich O. The application of sulphur isotope analyses in archaeological research: a
review // Earth-Science Reviews. 2015. V. 142. P. 1–17.
Nehlich O., Borić D., Stefanović S., Richards M.P. Sulfur isotope evidence for
freshwater fish consumption: a case study from the Danube Gorges, SE Europe //
Nehlich O., Fuller B.T., Jay M., Mora A., Nicholson R.A., Smith C.I., Richards M.P.
Application of sulfur isotope ratios to examine weaning patterns and freshwater
fish consumption in Roman Oxfordshire, UK // Geochimica et Cosmochimica
Acta. 2011. V. 75, № 17. P. 4963–4977.
Nikolskiy P.A., Pitulko V.V. Evidence from the Yana Palaeolithic site, Arctic Siberia,
yields clues to the riddle of mammoth hunting // Journal of Archaeological Sci-
ence. 2013. V. 40, № 12. P. 4189–4197.
Nikolskiy P.A., Sulerzhitsky L.D., Pitulko V.V. Last straw versus Blitzkrieg overkill:
climate-driven changes in the Arctic Siberia mammoth population and the Late
Pleistocene extinction problem // Quaternary Science Reviews. 2011. V. 30,
№ 17–18. P. 2309–2328.
373
Nogués-Bravo D., Rodríguez J., Hortal J., Araújo M.B. Climate change, humans,
and the extinction of the woolly mammoth // PLoS Biology. 2008. V. 6. P. 0685–
0692.
O’Malley J.M., Kuzmin Y.V., Burr G.S., Donahue D.J., Jull A.J.T. Direct radiocarbon
AMS dating of the earliest pottery from the Russian Far East and Transbaikal //
Mémoires de la Société Préhistorique Française. 1999. V. 26. P. 19–24 [Sup-
plément 1999 de la Revue d’Archéometrie].
Oakley K. The problem of man’s antiquity: an historical survey // Bulletin of the
British Museum (Natural History). Geology. 1964. V. 9, № 5. P. 86–153.
O’Connell T., Levine M., Hedges R. The importance of fish in the diet of central
Eurasian peoples from the Mesolithic to the Early Iron Age // Prehistoric Steppe
Adaptation and the Horse. Cambridge: McDonald Institute for Archaeological
Research, 2003. P. 253–268.
Oeggl K., Kofler W., Schmidl A., Dickson J.H., Egarter-Vigl E., Gaber O. The recon-
struction of the last itinerary of “Ötzi”, the Neolithic Iceman, by pollen analyses
from sequentially sampled gut extracts // Quaternary Science Reviews. 2007.
V. 26, № 7–8. P. 853–861.
Olsen J., Heinemeier J., Lübke H., Lüth F., Terberger T. Dietary habits and freshwa-
ter reservoir effects in bones from a Neolithic NE German cemetery // Radiocar-
bon. 2010. V. 52, № 2. P. 635–644.
Ono A., Glascock M.D., Kuzmin Y.V., Suda Y. (eds). Methodological Issues for Char-
acterisation and Provenance Studies of Obsidian in Northeast Asia. Oxford: Ar-
chaeopress, 2014. 183 p.
Ono A., Yamada M. The Upper Palaeolithic of the Japanese Islands: an overview //
Archeometriai Műhely. 2012. V. 9, № 4. P. 219–228.
Orange M., Le Bourdonnec F.-X., Scheffers A., Joannes-Boyau R. Sourcing obsidian:
a new optimized LA-ICP-MS protocol // STAR: Science & Technology of Ar-
chaeological Research. 2016. V. 2, № 2. P. 192–202.
Outram A.K., Stear N.A., Bendrey R., Olsen S., Kasparov A., Zaibert V., Thorpe N.,
Evershed R.P. The earliest horse harnessing and milking // Science. 2009. V. 323,
№ 5919. P. 1332–1335.
Ovodov N.D., Crockford S.J., Kuzmin Y.V., Higham T.F.G., Hodgins G.W.L., van der
Plicht J. A 33,000-year-old incipient dog from the Altai Mountains of Siberia:
evidence of the earliest domestication disrupted by the Last Glacial Maximum //
PLoS ONE. 2011. V. 6, № 7. e22821.
Owen J., Dobney K., Evin A., Cucchi T., Larson G., Vidarsdottir U.S. The zooar-
chaeological application of quantifying cranial shape differences in wild boar and
domestic pigs (Sus scrofa) using 3D geometric morphometrics // Journal of Ar-
chaeological Science. 2014. V. 43. P. 159–167.
Owen-Smith N. The interaction of humans, megaherbivores, and habitats in the Late
Pleistocene extinction event // Extinctions in the Near Time. New York: Kluwer
Academic/Plenum Publishers, 1999. P. 57–69.
374
Pantukhina I. The role of raw material in microblade technology at three Late Pal-
aeolithic sites, Russian Far East. Bulletin of the Indo-Pacific Prehistory Associa-
tion. 2007. V. 27. P. 144–153.
Parés J.M., Arnold L., Duval M., Demuro M., Pérez-González A., Bermúdez de Cas-
tro J.M., Carbonell E., Arsuaga J.L. Reassessing the age of Atapuerca-TD6
(Spain): new paleomagnetic results // Journal of Archaeological Science. 2013.
V. 40, № 12. P. 4586–4595.
Parés J.M., Pérez-Gonzaléz A. Paleomagnetic age for hominid fossils at Atapuerca
archaeological site, Spain // Science. 1995. V. 269, № 5225. P. 830–832.
Parker Pearson M. Stonehenge: Exploring the Greatest Stone Age Mystery. London:
Simon & Schuster UK, 2012. 406 p.
Parker Pearson M. The sarsen stones of Stonehenge // Proceedings of the Geolo-
gists’ Association. 2016. V. 127, № 3. P. 363–369.
Pearsall D.M. Paleoenthnobotany: A Handbook of Procedures. 2nd ed. San Diego:
Academic Press, 2000. 700 p.
Pechenkina E.A., Ambrose S.H., Ma X., Benfler R.A., Jr. Reconstructing northern
Chinese Neolithic subsistence practices by isotopic analysis // Journal of Archae-
ological Science. 2005. V. 32, № 8. P. 1176–1189.
Petit J.R., Jouzel J., Raynaud D., Barkov N.I., Barnola J.-M., Basile I., Bender M.,
Chappellaz J., Davis M., Delaygue G., Delmotte M., Kotlyakov V.M.,
Legrand M., Lipenkov V.Y., Lorius C., Pépin L., Ritz C., Saltzman E.,
Stievenard M. Climate and atmospheric history of the past 420,000 years from
the Vostok ice core, Antarctica // Nature. 1999. V. 399, № 6735. P. 429–436.
Petrova G.N., Pospelova G.A. Excursions of the magnetic field during the Brunhes
chron // Physics of the Earth and Planet Interior. 1990. V. 63, № 1–2. P. 135–143.
Philip G., Williams-Thorpe O. The production and consumption of basalt artefacts in
the southern Levant during the 5th–4th millennia BC: a geochemical and petro-
graphic investigation // Archaeological Sciences ’97. Oxford: Archaeopress,
2001. P. 11–30.
Piezonka H., Kostyleva E., Zhilin M.G., Dobrovolskaya M., Terberger T. Flesh or
fish? First results of archaeometric research of prehistoric from Sakhtysh IIa,
Upper Volga region, Russia // Documenta Praehistorica. 2013. V. XL. P. 57–73.
Pike A.W.G., Pettitt P.B. U-series dating and human evolution // Uranium-Series Ge-
ochemistry (Reviews in Mineralogy and Geochemistry. V. 52). Washington,
D.C.: Mineralogical Society of America, 2003. P. 607–630.
Pilcher J.R., Baillie M.G.L., Schmidt B., Becker B. A 7,272-year tree-ring chronolo-
gy for Western Europe // Nature. 1984. V. 312, № 5990. P. 150–152.
Pillans B., Gibbard P. The Quaternary Period // The Geologic Time Scale 2012.
London: Elsevier, 2012. P. 979–1010.
Piperno D.R., Ranere A.J., Holst I., Hansell P. Starch grains reveal early root crop
horticulture in the Panamanian tropical forest // Nature. 2000. V. 407, № 6806.
P. 894–897.
375
Piperno D.R., Weiss E., Holst I., Nadel D. Processing of wild cereal grains in the
Upper Palaeolithic revealed by starch grain analysis // Nature. 2004. V. 430,
№ 7000. P. 670–673.
Pisias N.G., Martinson D.G., Moore T.C., Jr., Shackleton N.J., Prell W.L., Hays J.D.,
Boden G. High resolution stratigraphic correlation of benthic oxygen isotope
records spanning the last 300,000 years // Marine Geology. 1984. V. 56, № 1–4.
P. 119–136.
Pitulko V.V., Nikolskiy P.A. The extinction of the woolly mammoth and the archaeo-
logical record in Northeastern Asia // World Archaeology. 2012. V. 44, № 1.
P. 21–42.
Pitulko V.V., Nikolsky P.A., Girya E.Y., Basilyan A.E., Tumskoy V.E., Koulakov S.A.,
Astakhov S.N., Pavlova E.Y., Anisimov M.A. The Yana RHS site: humans in the
Arctic before the Last Glacial Maximum // Science. 2004. Vol. 303, № 5654.
P. 52–56.
Pitulko V.V., Tikhonov A.N., Pavlova E.Y., Nikolskiy P.A., Kuper K.E., Polozov R.N.
Early human presence in the Arctic: evidence from 45,000-year-old mammoth
remains // Science. 2016. V. 351, № 6270. P. 260–263.
Pollard A.M. Why teach Heisenberg to archaeologists? // Antiquity. 1995. V. 69,
№ 263. P. 242–247.
Pollard M., Batt C., Stern B., Young S.M.M. Analytical Chemistry in Archaeology.
Cambridge: Cambridge University Press, 2007. 404 p.
Pollard M., Heron C. Archaeological Chemistry. 2nd ed. Cambridge: Royal Society
of Chemistry, 2008. 458 p.
Ponting M., Evans J.A., Pashley V. Fingerprinting of Roman mints using Laser-
Ablation MC–ICP–MS lead isotope analysis // Archaeometry. 2003. V. 45, № 4.
P. 591–597.
Powers W.R., Hoffecker J.F. Late Pleistocene settlement in the Nenana Valley, cen-
tral Alaska // American Antiquity. 1989. V. 54, № 2. P. 263–287.
Price T.D., Bar-Yosef O. (guest eds). The Origins of Agriculture: New Data, New
Ideas // Current Anthropology. 2011. V. 52, Suppl. 4. P. S161–S511.
Price T.D., Burton J.H. An Introduction to Archaeological Chemistry. New York:
Springer, 2011. 311 p.
Privat K.L. Palaeoeconomy of the Eurasian Steppe: Biomolecular Studies. Un-
published Doctor of Philosophy Dissertation. Oxford: Research Laboratory for
Archaeology and the History of Art, University of Oxford, 2004. 232 p.
Privat K., Schneeweiß J., Benecke N., Vasil’ev S.K., O'Connell T., Hedges R., Craig
O. Economy and diet at the late Bronze Age–Iron Age site of Čiča: artefactual,
archaeozoological and biochemical analyses // Eurasia Antiqua. 2005. V. 11.
P. 419–447.
Privat K.L., O’Connell T.C., Hedges R.E.M. The distinction between freshwater- and
terrestrial-based diets: methodological concerns and archaeological applications
of sulfur stable isotope analysis // Journal of Archaeological Science. 2007.
V. 34, № 8. P. 1197–1204.
376
Puzachenko A.Y., Markova A.K., Kosintsev P.A., van Kolfschoten T., van der
Plicht J., Kuznetsova T.V., Tikhonov A.N., Ponomarev D.V., Kuitems M.,
Bachura O.P. The Eurasian mammoth distribution during the second half of the
Late Pleistocene and the Holocene: regional aspects // Quaternary International
(in press); doi: 10.1016/j.quaint.2016.05.019.
Pyle D.M., Rickett G.D., Margari V., van Andel T.H., Sinitsyn A.A., Praslov N.D.,
Lisitsyn S. Wide dispersal and deposition of distal tephra during the Pleistocene
‘Campanian Ignimbrite/Y5’ eruption, Italy // Quaternary Science Reviews. 2006.
V. 25, № 21–23. P. 2713–2728.
Rapp G. Jr. The archaeological field staff: the geologist // Journal of Field Archae-
ology. 1975. V. 2, № 3. P. 229–237.
Rapp G. Jr. Archaeomineralogy. 2nd ed. Berlin; Heidelberg: Springer, 2009. 348 p.
Rapp G. Jr., Gifford J.A. Archaeological geology // American Scientist. 1982. V. 70,
№ 1. P. 45–53.
Rapp G. Jr., Gifford J.A. History, philosophy, and perspectives // Archaeological
Geology. New Haven & London: Yale University Press, 1985a. P. 1–23.
Rapp G. Jr., Gifford J.A. Appendix: A selective bibliography of archaeological geol-
ogy // Archaeological Geology. New Haven & London: Yale University Press,
1985b. P. 377–431.
Rapp G. Jr., Hill C.L. Geoarchaeology: The Earth-Science Approach to Archaeolog-
ical Interpretation. New Haven & London: Yale University Press, 1998. 274 p.
(2nd ed., 2006. 368 p.).
Rasmussen S.O., Bigler M., Blockley S.P., Blunier T., Buchardt S.L., Clausen H.B.,
Cvijanovic I., Dahl-Jensen D., Johnsen S.J., Fischer H., Gkinis V., Guillevic M.,
Hoek W.Z., Lowe J.J., Pedro J.B., Popp T., Seierstad I.K., Steffensen J.P., Svens-
son A.M., Vallelonga P., Vinther B.M., Walker M.J.C., Wheatley J.J., Winstrup M.
A stratigraphic framework for abrupt climatic changes during the Last Glacial
period based on three synchronized Greenland ice-core records: refining and ex-
tending the INTIMATE event stratigraphy // Quaternary Science Reviews. 2014.
V. 106. P. 14–28.
Reber E.A., Dudd S.N., van der Merwe N.J., Evershed R.P. Direct detection of maize
in pottery residues via compound specific stable carbon isotope analysis // Antiq-
uity. 2004. V. 78, № 301. P. 682–691.
Reich D., Green R.E., Kircher M., Krause J., Patterson N., Durand E.Y., Viola B.,
Briggs A.W., Stenzel U., Johnson P.L.F., Maricic T., Good J.M., Marques-
Bonet T., Alkan C., Fu Q., Mallick S., Li H., Meyer M., Eichler E.E., Ston-
eking M., Richards M., Talamo S., Shunkov M.V., Derevianko A.P., Hublin J.-J.,
Kelso J., Slatkin M., Pääbo S. Genetic history of an archaic hominin group from
Denisova Cave in Siberia // Nature. 2010. V. 468, № 7327. P. 1053–1060.
Reimer P.J. (ed.). IntCal13 (Special Issue) // Radiocarbon. 2013. V. 55, № 4. 204 p.
Reimer P.J., Bard E., Bayliss A., Beck J.W., Blackwell P.G., Bronk Ramsey C., Buck
C.E., Cheng H., Edwards R.L., Friedrich M., Grootes P.M., Guilderson T.P.,
Haflidason H., Hajdas I., Hatté C., Heaton T.J., Hoffmann D.I., Hogg A.G.,
377
Hughen K.A., Kaiser K.F., Kromer B., Manning S.W., Niu M., Reimer R.W., Rich-
ards D.A., Scott E.M., Southon J.R., Staff R.A., Turney C.S.M., van der Plicht J.
IntCal13 and Marine13 radiocarbon age calibration curves 0–50,000 years cal
BP // Radiocarbon. 2013. V. 55, № 4. P. 1869–1887.
Reitz E.J., Wing E.S. Zooarchaeology. Cambridge: Cambridge University Press,
1999. 455 p. (2nd ed. 2008. 533 p.).
Renfrew C. Trade and culture process in European prehistory // Current Anthropolo-
gy. 1969. V. 10, № 2–3. P. 151–169.
Renfrew C. Trade as action at a distance: questions of integration and communica-
tion // Ancient Civilization and Trade. Albuquerque, NM: University of New
Mexico Press, 1975. P. 3–59.
Renfrew C. Archaeology and the earth sciences // Geoarchaeology: Earth Science
and the Past. London: Duckworth, 1976. P. 1–5.
Renfrew C., Bahn P. Archaeology: Theories, Methods and Practice. 7th ed. (revised
& updated). London: Thames & Hudson, 2016. 672 p.
Renfrew C., Dixon J. Obsidian in Western Asia: a review // Problems in Economic
and Social Archaeology. London: Duckworth, 1976. P. 137–150.
Renfrew C., Dixon J.E., Cann J.R. Further analysis of Near Eastern obsidian // Pro-
ceedings of the Prehistoric Society. 1968. V. 34. P. 319–331.
Renne P.R., Sharp W.D., Deino A.L., Orsi G., Civetta L. 40Ar/39Ar dating into the
historic realm: calibration against Pliny the Elder // Science. 1997. V. 277,
№ 5330. P. 1279–1280.
Revedin A., Aranguren B., Becattini R., Longo L., Marconi E., Lippi M.M.,
Skakun N., Sinitsyn A., Spiridonova E., Svoboda J. Thirty thousand-year-old evi-
dence of plant food processing // Proceedings of the National Academy of Sci-
ences of the USA. 2010. V. 107, № 44. P. 18815–18819.
Reynard L.M., Hedges R.E.M. Stable hydrogen isotopes of bone collagen in pal-
aeodietary and palaeoenvironmental reconstruction // Journal of Archaeological
Science. 2008. V. 35, № 7. P. 1934–1942.
Richards D.A., Dorale J.A. Uranium-series chronology and environmental applica-
tions of speleothems // Uranium-Series Geochemistry (Reviews in Mineralogy
and Geochemistry. V. 52). Washington, D.C.: Mineralogical Society of America,
2003. P. 407–460.
Richards M.P., Fuller B.T., Hedges R.E.M. Sulfur isotopic variation in ancient bone
collagen from Europe: implications for human palaeodiet, residence mobility,
and modern pollutant studies // Earth and Planetary Sciences Letters. 2001.
V. 191, № 3–4. P. 185–190.
Richards M.P., Schmitz R.W. Isotope evidence for the diet of the Neanderthal type
specimen // Antiquity. 2008. V. 82, № 317. P. 553–559.
Richards M.P., Trinkaus E. Isotopic evidence for the diets of European Neanderthals
and early modern humans // Proceedings of the National Academy of Science of
the USA. 2009. V. 106, № 38. P. 16034–16039.
378
Richter D., Grün R., Joannes-Boyau R., Steele T.E., Amani F., Rué M., Fernandes P.,
Raynal J.-P., Geraads D., Ben-Ncer A., Hublin J.-J., McPherron S.P. The age of the
hominin fossils from Jebel Irhoud, Morocco, and the origins of the Middle Stone
Age // Nature. 2017. V. 546, № 7657. P. 293–296.
Rick J.W. Dates as data: an examination of the Peruvian pre-ceramic radiocarbon
record // American Antiquity. 1987. V. 52, № 1. P. 55–73.
Rink W.J., Bartoll J. Dating the geometric Nasca lines in the Peruvian desert // An-
tiquity. 2005. V. 79, № 304. P. 390–401.
Roberts A.P. Geomagnetic excursions: Knowns and unknowns // Geophysical Re-
search Letters. 2008. V. 35, № 17. P. L17307.
Roberts R.G. Luminescence dating in archaeology: from origins to optical // Radia-
tion Measurements. 1997. V. 27, № 5/6. P. 819–892.
Robinson M. Insects as palaeoenvironmental indicators // Handbook of Archaeologi-
cal Sciences. Chichester: John Wiley & Sons, 2001. P. 121–133.
Roffet-Salque M., Dunne J., Altoft D.T., Casanova E., Cramp L.J.E., Smyth J.,
Whelton H., Evershed R.P. From the inside out: upscaling organic residue anal-
yses of archaeological ceramics // Journal of Archaeological Science: Reports (in
press); doi: 10.1016/j.jasrep.2016.04.005.
Roffet-Salque M., Regert M., Evershed R.P., Outram A.K., Cramp L.J.E., Decavallas
O., Dunne J., Gerbault P., Mileto S., Mirabaud S., Pääkkönen M., Smyth J.,
Šoberl L., Whelton H.L., Alday-Ruiz A., Asplund H., Bartkowiak M., Bayer-
Niemeier E., Belhouchet L., Bernardini F., Budja M., Cooney G., Cubas M.,
Danaher E.M., Diniz M., Domboróczki L., Fabbri C., González-Urquijo J.E.,
Guilaine J., Hachi S., Hartwell B.N., Hofmann D., Hohle I., Ibáñez J.J.,
Karul N., Kherbouche F., Kiely J., Kotsakis K., Lueth F., Mallory J.P., Manen C.,
Marciniak A., Maurice-Chabard B., Mc Gonigle M.A., Mulazzani S.,
Özdoğan M., Perić O.S., Perić S.R., Petrasch J., Pétrequin A.-M., Pétrequin P.,
Poensgen U., Pollard C.J., Poplin F., Radi G., Stadler P., Stäuble H., Tasić N.,
Urem-Kotsou D., Vuković J.B., Walsh F., Whittle A., Wolfram S., Zapata-Peña L.,
Zoughlami J. Widespread exploitation of the honeybee by early Neolithic farm-
ers // Nature. 2015. V. 527, № 7577. P. 226–231.
Rogers R.L., Slatkin M. Excess of genomic defects in a woolly mammoth on Wran-
gel Island // PLoS Genetics. 2017. V. 13, № 3. e1006601.
Rollo F., Ubaldi M., Ermini L., Marota I. Ötzi’s last meals: DNA analysis of the intesti-
nal content of the Neolithic glacier mummy from the Alps // Proceedings of the Na-
tional Academy of Sciences of the USA. 2002. V. 99, № 20. P. 12594–12599.
Rosenberg D., Gluhak T. Trade me an axe? Interpretive challenges of the distribution
and provenance of Neolithic basaltic bifacial tools in Israel // Antiquity. 2016.
V. 90, № 349. P. 48–63.
Rypkema H.A., Lee W.E., Galaty M.L., Haws J. Rapid, in-stride soil phosphate
measurement in archaeological survey: a new method tested in Loudoun County,
Virginia // Journal of Archaeological Science. 2007. V. 34, № 11. P. 1859–1867.
379
Sablin M.V., Khlopachev G.A. The earliest Ice Age dogs: evidence from Eliseevichi
I. Current Anthropology. 2002. V. 43, № 5. P. 795–799.
Salque M., Bogucki P.I., Pyzel J., Sobkowiak-Tabaka I., Grygiel R., Szmyt M., Ever-
shed R.P. Earliest evidence for cheese making in the sixth millennium BC in
northern Europe // Nature. 2013. V. 493, № 7433. P. 522–525.
Sandford M.K. A reconsideration of trace element analysis in prehistoric bone //
Skeletal Biology of Past Peoples: Research Methods. New York: John Wiley &
Sons, 1992. P. 79–104.
Scaife B., Budd P., McDonnell J.P., Pollard A.M. Lead isotope analysis, oxhide in-
gots and the presentation of scientific data in archaeology // Metals in Antiquity.
Oxford: Archaeopress, 1999. P. 122–133.
Scharlotta I., Gilstrap W., Neff H. No stone unburned: a compositional analysis of
obsidian microdebitage by Laser Ablation TOF–ICP–MS // Archaeometry. 2011.
V. 53, № 5. P. 873–889.
Schiffer M.B. Toward the identification of formation processes // American Antiqui-
ty. 1983. V. 48, № 4. P. 675–706.
Schoeninger M.J. Stable isotope evidence for the adoption of maize agriculture //
Current Anthropology. 2009. V. 50, № 5. P. 633–640.
Schulting R.J., Bronk Ramsey C., Bazaliiskii V.I., Goriunova O.I., Weber A. Freshwa-
ter reservoir offset investigated through paired human-faunal 14C dating and sta-
ble carbon and nitrogen isotope analysis at Lake Baikal, Siberia // Radiocarbon.
2014. V. 56, № 3. P. 991–1008.
Schulting R.J., Richards M.P. Finding the coastal Mesolithic in southwest Britain:
AMS dates and stable isotope results on human remains from Caldey Island,
south Wales // Antiquity. 2002. V. 76, № 294. P. 1011–1025.
Schwarcz H.P., Buhay W.M., Grün R., Valladas H., Tchernov E., Bar-Yosef O., Van-
dermeersch B. ESR dating of the Neanderthal site, Kebara Cave, Israel // Journal
of Archaeological Science. 1989. V. 16, № 6. P. 653–659.
Schwarcz H., Simpson J.J., Stringer C.B. Neanderthal skeleton from Tabun: U-series
data by gamma-ray spectrometry // Journal of Human Evolution. 1998. V. 35,
№ 6. P. 635–645.
Sealy J. Bone tissue chemistry and palaeodiet // Handbook of Archaeological Sci-
ences. Chichester: John Wiley & Sons, 2001. P. 269–279.
Sealy J., Armstrong R., Schrire C. Beyond lifetime averages: tracing life histories
through isotopic analysis of different calcified tissues from archaeological human
skeletons // Antiquity. 1995. V. 69, № 263. P. 290–300.
Seierstad I.K., Abbott P.M., Bigler M., Blunier T., Bourne A.J., Brook E., Bu-
chardt S.L., Buizert C., Clausen H.B., Cook E., Dahl-Jensen D., Davies S.M.,
Guillevic M., Johnsen S.J., Pedersen D.S., Popp T.J., Rasmussen S.O., Severing-
haus J.P., Svensson A., Vinther B.M. Consistently dated records from the Green-
land GRIP, GISP2 and NGRIP ice cores for the past 104 ka reveal regional mil-
380
lennial-scale 18O gradients with possible Heinrich event imprint // Quaternary

Science Reviews. 2014. V. 106. P. 29–46.
Serjeantson D. Birds. New York: Cambridge University Press, 2009. 486 p.
Shackleton N.J. Oxygen isotope analysis as a means of determining season of occu-
pation of prehistoric middens // Archaeometry. 1973. V. 15, № 1. P. 133–141.
Shackleton N.J., Opdyke N.D. Oxygen isotope and palaeomagnetic stratigraphy of
Equatorial Pacific core V28-238: oxygen isotope temperatures and ice volumes on
a 105 year and 106 year scale // Quaternary Research. 1973. V. 3, № 1. P. 39–55.
Shackleton N., Renfrew C. Neolithic trade routes re-aligned by oxygen isotope anal-
yses // Nature. 1970. V. 228, № 5276. P. 1062–1065.
Shackley M.S. Obsidian: Geology and Archaeology in the North American South-
west. Tucson: University of Arizona Press, 2005. 246 p.
Shackley M.S. Archaeological petrology and the archaeometry of lithic materials //
Archaeometry. 2008. V. 50, № 2. P. 194–215.
Shang H., Wei Q., Wu X. An issue on the date of fossil human remains from Sala-
wusu, Inner Mongolia // Acta Anthropologica Sinica. 2006. V. 25, № 1. P. 82–86
(in Chinese with English abstract).
Shen G., Gao X., Gao B., Granger D.E. Age of Zhoukoudian Homo erectus deter-
mined with 26Al/10Be burial dating // Nature. 2009. V. 458, № 7235. P. 198–200.
Shepard F.P. Sea level changes in the past 6000 years: possible archaeological sig-
nificance // Science. 1964. V. 143, № 3606. P. 574–576.
Shichi K., Kawamuro K., Takahara H., Hase Y., Maki T., Miyoshi N. Climate and
vegetation changes around Lake Baikal during the last 350,000 years // Palaeo-
geography, Palaeoclimatology, Palaeoecology. 2007. V. 248, № 3–4. P. 357–375.
Shimada K. From gathering to mining: prehistoric human activities around obsidian
sources in central Japan // Archeometriai Műhely. 2012. V. IX, № 4. P. 219–228.
Shishlina N., Kaverzneva E., Fernandes R., Sevastyanov V., Roslyakova N., Gimranov
D., Kuznetsova O. Subsistence strategies of Meshchera lowlands populations dur-
ing the Eneolithic period – the Bronze Age: results from a multidisciplinary ap-
proach // Journal of Archaeological Science: Reports. 2016. V. 10. P. 74–81.
Shishlina N., Sevastyanov V., Zazovskaya E., van der Plicht J. Reservoir effect of
archaeological samples from steppe Bronze Age cultures in southern Russia //
Radiocarbon. 2014. V. 56, № 2. P. 767–778.
Shishlina N.I., van der Plicht J., Hedges R.E.M., Zazovskaya E.P., Sevastyanov V.S.,
Chichagova O.A. The Catacomb cultures of the North-West Caspian steppe: 14C chro-
nology, reservoir effect, and paleodiet // Radiocarbon. 2007. V. 49, № 2. P. 713–726.
Shishlina N.I., Zazovskaya E.P., van der Plicht J., Hedges R.E.M., Sevastyanov V.S.,
Chichagova O.A. Paleoecology, subsistence, and 14C chronology of the Eurasian
Caspian steppe Bronze Age // Radiocarbon. 2009. V. 51, № 2. P. 481–499.
Shishlina N., Zazovskaya E., van der Plicht J., Sevastyanov V. Isotopes, plants, and
reservoir effects: case study from the Caspian steppe Bronze Age // Radiocarbon.
2012. V. 54, № 3–4. P. 749–760.
381
Sillen A., Hall G., Richardson S., Armstrong R. 87Sr/86Sr ratios in modern and fossil
food-webs of the Sterkfontein Valley: implications for early hominid habitat
preference // Geochimica et Cosmochimica Acta. 1998. V. 62, № 14. P. 2463–
2473.
Simmons I.G. The Environmental Impact of Later Mesolithic Cultures: The Creation
of Moorland Landscape in England and Wales. Edinburgh: Edinburgh University
Press, 1996. 260 p.
Skinner C.E., Tremaine K.J. Obsidian: An Interdisciplinary Bibliography. San Jose,
CA: San Jose State University, 1993. 174 p.
Slon V., Hopfe C., Weiß C.L., Mafessoni F., de la Rasilla M., Lalueza-Fox C.,
Rosas A., Soressi M., Knul M.V., Miller R., Stewart J.R., Derevianko A.P., Ja-
cobs Z., Li B., Roberts R.G., Shunkov M.V., de Lumley H., Perrenoud C.,
Gušić I., Kućan Ž., Rudan P., Aximu-Petri A., Essel E., Nagel S., Nickel B.,
Schmidt A., Prüfer K., Kelso J., Burbano H.A., Pääbo S., Meyer M. Neandertal
and Denisovan DNA from Pleistocene sediments // Science. 2017. V. 356,
№ 6338. Р. 605–608.
Slovak N.M., Paytan A. Applications of Sr isotopes in archaeology // Handbook of
Environmental Isotope Geochemistry. Berlin; Heidelberg: Springer, 2011.
P. 743–768.
Smyth J., Evershed R.P. Milking the megafauna: using organic residue analysis to
understand early farming practice // Environmental Archaeology. 2016. V. 21,
№ 3. P. 214–229.
Soffer O. Upper Paleolithic adaptations in Central and Eastern Europe and man–
mammoth interactions // From Kostenki to Clovis: Upper Paleolithic–Paleo-
Indian Adaptations. New York & London: Plenum Press, 1993. P. 31–49.
Soffer O. Mammoth bone accumulations: death sites? Kill sites? Dwellings? // Per-
ceived Landscapes and Built Environments: The Cultural Geography of Late
Pleistocene Eurasia. Oxford: Archaeopress, 2003. P. 39–46.
Soressi М., McPherron S.P., Lenoire M., Dogandžić T., Goldberg P., Jacobs Z.,
Maigrot Y., Martisius N.L., Miller C.E., Rendu W., Richards M., Skinner M.M.,
Steele T.E., Talamo S., Texier J.-P. Neandertals made the first specialized bone
tools in Europe // Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA.
2013. V. 110, № 35. P. 14186–14190.
Speer J.H. Fundamentals of Tree-Ring Research. Tucson: University of Arizona
Press, 2010. 368 p.
Spiteri C.D., Gillis R.E., Roffet-Salque M., Navarro L.C., Guilaine J., Manen C.,
Muntoni I.M., Segui M.S., Urem-Kotsou D., Whelton H.L., Craig O.E., Vigne J.-
D., Evershed R.P. Regional asynchronicity in dairy production and processing in
early farming communities of the northern Mediterranean // Proceedings of the
Sponheimer M., Passney B.H., de Ruiter D.J., Guatelli-Steinberg D., Cerling T.E.,
Lee-Thorp J.A. Isotopic evidence for dietary variability in the early hominin
Paranthropus robustus // Science. 2006. V. 314, № 5801. P. 980–982.
382
Spriggs M., Reepmeyer C., Anggraeni, Lape P., Neri L., Ronquillo W.P., Simanjuntak
T., Summerhayes G., Tanudirjo D., Tiauzoni A. Obsidian sources and distribution
systems in Island Southeast Asia: a review of previous research // Journal of Ar-
Stokes M.A., Smiley T.L. An Introduction to Tree-Ring Dating. Tucson: University of
Arizona Press, 1996. 73 p.
Stos-Gale Z.A., Gale N.H. Metal provenancing using isotopes and the Oxford ar-
chaeological lead isotope database (OXALID) // Archaeological and Anthropo-
logical Sciences. 2009. V. 1, № 3. P. 195–213.
Street M., Terberger T., Orschiedt J. A critical review of the German Paleolithic
hominin record // Journal of Human Evolution. 2006. V. 51, № 6. P. 551–579.
Stright M.J. Human occupation of the continental shelf during the Late Pleisto-
cene/Early Holocene: methods for site location // Geoarchaeology. 1986. V. 1,
№ 4. P. 347–364.
Stuart A.J., Sulerzhitsky L.D., Orlova L.A., Kuzmin Y.V., Lister A.M. The latest wool-
ly mammoths (Mammuthus primigenius Blumenbach) in Europe and Asia: a re-
view of the current evidence // Quaternary Science Reviews. 2002. V. 21, № 7.
P. 1559–1569.
Stuiver M., Long A., Kra R.S. (eds). Calibration 1993 // Radiocarbon. 1993. V. 35,
№ 1. P. 1–244.
Stuiver M., Reimer P.J. Extended 14C data base and revised Calib 3.0 14C age cali-
bration program // Radiocarbon. 1993. V. 35, № 1. P. 215–230.
Summerhayes G.R. Obsidian network patterns in Melanesia – sources, characterisa-
tion and distribution // Bulletin of the Indo-Pacific Prehistory Association. 2009.
V. 29. P. 109–123.
Summerhayes G.R., Leavesley M., Fairbairn A., Mandui H., Field J., Ford A., Ful-
lagar R. Human adaptation and plant use in Highlands New Guinea 49,000 to
44,000 years ago // Science. 2010. V. 330, № 6000. P. 78–81.
Suzuki K. Volumetry and nutritional analysis of a Jomon shell-midden // Prehistoric
Hunter–Gatherers in Japan. Tokyo: University of Tokyo Press, 1986. P. 55–71.
Svendsen J.I., Alexanderson H., Astakhov V.I., Demidov I., Dowdeswell J.A., Fun-
der S., Gataullin V., Henriksen M., Hjort C., Houmark-Nielsenj M., Hub-
berten H.W., Ingólfson O., Jakobsson M., Kjær K.H., Larsen E., Lokrantz H.,
Lunkka J.P., Lyså A., Mangerud J., Matiouchkov A., Murray A., Möller P., Nies-
sen F., Nikolskaya O., Polyak L., Saarnisto M., Siegert C., Siegert M.J., Spiel-
hagen R.F., Stein R. Late Quaternary ice sheet history of northern Eurasia // Qua-
ternary Science Reviews. 2004. V. 23, № 11–13. P. 1229–1271.
Svyatko S.V., Schulting R.J., Mallory J., Murphy E.M., Reimer P.J., Khar-
tanovich V.I., Chistov Y.K., Sablin M.V. Stable isotope dietary analysis of prehis-
toric populations from the Minusinsk Basin, southern Siberia, Russia: a new
chronological framework for the introduction of millet to the eastern Eurasian
steppe // Journal of Archaeological Science. 2013. V. 40, № 11. P. 3936–3945.
383
Tarasov P.E., Guiot J., Cheddadi R., Andreev A.A., Bezusko L.G., Blyakharchuk T.A.,
Dorofeyuk N.I., Filimonova L.V., Volkova V.S., Zernitskaya V.P. Climate in north-
ern Eurasia 6000 years ago reconstructed from pollen data // Earth and Planetary
Science Letters. 1999a. V. 171, № 4. P. 635–645.
Tarasov P.E., Peyron O., Guiot J., Brewer S., Volkova V.S., Bezusko L.G.,
Dorofeyuk N.I., Kvavadze E.V., Osipova I.M., Panova N.K. Last Glacial Maximum
climate of the former Soviet Union and Mongolia reconstructed from pollen and
plant macrofossil data // Climate Dynamics. 1999b. V. 15, № 3. P. 227–240.
Tarasov P.E., Volkova V.S., Webb T., III, Guiot J., Andreev A.A., Bezusko L.G., Be-
zusko T.V., Bykova G.V., Dorofeyuk N.I., Kvavadze E.V., Osipova I.M., Panova
N.K., Sevastyanov D.V. Last glacial maximum biomes reconstructed from pollen
and plant macrofossil data from northern Eurasia // Journal of Biogeography.
2000. V. 27, № 3. P. 609–620.
Tauber H. 13C evidence for dietary habits of prehistoric man in Denmark // Nature.
1981. V. 292, № 5821. P. 332–333.
Tauxe L. Essentials of Paleomagnetism. Berlkeley, CA: University of California
Press, 2010. 512 p.
Taylor R.E. Science in archaeology // The Oxford Companion to Archaeology. New
York: Oxford University Press, 1996. P. 628–629.
Taylor R.E. Passing of the last of the three who established 14C dating: a historical
footnote // Radiocarbon. 2014. V. 56, № 3. P. 913–921.
Taylor R.E., Aitken M.J. (eds). Chronometric Dating in Archaeology. New York &
London: Plenum Press, 1997. 395 p.
Taylor R.E., Bar-Yosef O. Radiocarbon Dating: An Archaeological Perspective. 2nd
ed. Walnut Creek, CA: Left Coast Press, 2014. 404 p.
Taylor R.E., Berger R. Radiocarbon dating of the organic portion of ceramic and
wattle-and-daub house construction materials of low carbon content // American
Antiquity. 1968. V. 33, № 3. P. 363–366.
Thalmann O., Shapiro B., Cui P., Schuenemann V.J., Sawyer S.K., Greenfield D.L.,
Germonpré M.B., Sablin M.V., López-Giráldez F., Domingo-Roura X., Napiera-
la H., Uerpmann H.-P., Loponte D.M., Acosta A.A., Giemsch L., Schmitz R.W.,
Worthington B., Buikstra J.E., Druzhkova A., Graphodatsky A.S., Ovodov N.D.,
Wahlberg N., Freedman A.H., Schweizer R.M., Koepfli K.-P., Leonard J.A., Mey-
er M., Krause J., Pääbo S., Green R.E., Wayne R.K. Complete mitochondrial ge-
nomes of ancient canids suggest a European origin of domestic dogs // Science.
2013. V. 342, № 6160. P. 871–874.
The Oxford Companion to the Earth / Eds P.L. Hancock, B.J. Skinner. Oxford: Ox-
ford University Press, 2000. 1174 p.
The Quaternary Period in the United States / Eds A.R. Gillespie, S.C. Porter,
B.F. Atwater. Amsterdam & New York: Elsevier, 2004. 584 p.
Thomas H.H. The source of the stones of Stonehenge // The Antiquaries Journal.
1923. V. 3, № 3. P. 239–260.
384
Thompson W.G., Goldstein S.L. A radiometric calibration of the SPECMAP time-

scale // Quaternary Science Reviews. 2006. V. 25, № 23–24. P. 3207–3215.
Thorpe R.S., Williams-Thorpe O., Graham Jenkins D., Watson J.S., Ixer R.A., Thom-
as R.G. The geological sources and transport of the bluestones of Stonehenge, Wilt-
shire, UK // Proceedings of the Prehistoric Society. 1991. V. 57, № 2. P. 103–157.
Thorson R.M., Holliday V.T. Just what is geoarchaeology? // Geotimes. 1990. V. 35,
№ 7. P. 19–20.
Trifonov V.A., Zaitseva G.I., van der Plicht J., Burova N.D, Bogomolov E.S., Semen-
tsov A.A., Lokhova O.V. The dolmen Kolikho, western Caucasus: isotopic inves-
tigation of funeral practice and human mobility // Radiocarbon. 2012. V. 54,
№ 3–4. P. 761–769.
Tryon C.A., McBrearty S. Tephrostratigraphy and the Acheulian to Middle Stone Age
transition in the Kapthurin Formation, Kenya // Journal of Human Evolution.
2002. V. 42, № 1–2. P. 211–235.
Tsutaya T., Yoneda M. Quantitative reconstruction of weaning ages in archaeological
human populations using bone collagen nitrogen isotope ratios and approximate
Bayesian computation // PLoS ONE. 2013. V. 8, № 8. e72327.
Tsutsumi T. Prehistoric procurement of obsidian from sources on Honshu Island (Ja-
pan) // Crossing the Straits: Prehistoric Obsidian Source Exploitation in the
North Pacific Rim. Oxford: Archaeopress, 2010. P. 27–55.
Tuji A., Marsh A., Altaweel M., Watanabe C.E., Taylor J. Diatom analysis of cunei-
form tablets housed in the British Museum // Bulletin of the National Museum of
Nature and Science. 2014. Series B. V. 40, № 3. P. 101–106.
Turner C.G., II. Dental evidence for the peopling of the Americas // National Geo-
graphic Society Research Reports. 1985. V. 19. P. 573–596.
Turner C.G., II. Microevolution of East Asian and European populations: a dental
perspective // The Evolution and Dispersal of Modern Humans in Asia. Tokyo:
Honkusen-Sha Publ., 1992. P. 415–433.
Turner C.G., II, Ovodov N.D., Pavlova O.V. Animal Teeth and Human Tools:
A Taphonomic Odyssey in Ice Age Siberia. New York: Cambridge University
Press, 2013. 490 p.
Ugan A., Byers D. Geographic and temporal trends in proboscidean and human radi-
ocarbon histories during the late Pleistocene // Quaternary Science Reviews.
2007. V. 26, № 25–28. P. 3058–3080.
Urem-Kotsou D., Stern B., Heron C., Kostakis K. Birch-bark tar at Neolithic Ma-
kriyalos, Greece // Antiquity. 2002. V. 76, № 294. P. 962–967.
Valladas H. Thermoluminescence dating of flint // Quaternary Science Reviews.
1992. V. 11, № 1–2. P. 1–5.
Valladas H., Joron J.L., Valladas G., Arensburg B., Bar-Yosef O., Belfer-Cohen A.,
Goldberg P., Laville H., Meignen L., Rak Y., Tchernov E., Tillier A.M., Vander-
meersch B. Thermoluminescent dates for the Neanderthal burial site at Kebara in
Israel // Nature. 1987. V. 330, № 6144. P. 159–160.
385
Van Strydonck М., Boudin M., de Mulder G. The carbon origin of structural car-
bonate in bone apatite of cremated bones // Radiocarbon. 2010. V. 52, № 2.
P. 578–586.
van der Merwe N.J., Vogel J.C. 13C content of human collagen as a measure of pre-
historic diet in woodland North America // Nature. 1978. V. 276, № 5690.
P. 815–816.
van der Plicht J. The Groningen radiocarbon calibration program // Radiocarbon.
1993. V. 35, № 1. P. 231–237.
van Klinken G.J. Bone collagen quality indicators for palaeodietary and radiocarbon
measurements // Journal of Archaeological Science. 1999. V. 26, № 6. P. 687–695.
Vartanyan S.L. Validation of radiocarbon dates of woolly mammoth remains from
Northwestern Chukotka, Russia // Radiocarbon. 2013. V. 55, № 1. P. 179–184.
Vasil’ev S.A., Kuzmin Y.V., Orlova L.A., Dementiev V.N. Radiocarbon-based chronol-
ogy of the Upper Paleolithic of Siberia and its relevance to the peopling of the
New World // Radiocarbon. 2002. V. 44, № 2. P. 503–530.
Verri G., Barkai R., Bordeanu C., Gopher A., Hass M., Montanari P., Paul M., Ro-
nen A., Weiner S., Boaretto E. Flint mining in prehistory recorded by in situ-
produced cosmogenic 10Be // Proceedings of the National Academy of Sciences
of the USA. 2004. V. 101, № 21. P. 7880–7884.
Viner S., Evans J., Albarella U., Parker Pearson M. Cattle mobility in prehistoric Brit-
ain: strontium isotope analysis of cattle teeth from Durrington Walls (Wiltshire, Brit-
ain) // Journal of Archaeological Science. 2010. V. 37, № 11. P. 2812–2820.
Vizcaíno A.S., Cañabate M.L. Identification of activity areas by soil phosphorus and
organic matter analysis in two rooms of the Iberian sanctuary “Cerro El Pajaril-
lo” // Geoarchaeology. 1999. V. 14, № 1. P. 47–62.
Vybornov A., Zaitseva G., Kovaliukh N., Kulkova M., Possnert G., Skripkin V. Chrono-
logical problems with Neolithization of the northern Caspian Sea area and the for-
est-steppe Povolzhye region // Radiocarbon. 2012. V. 54, № 3–4. P. 795–799.
Walker M. Quaternary Dating Methods. Chichester: John Wiles & Sons, 2005. 286 p.
Wang Y.J., Cheng H., Edwards R.L., An Z.S., Wu J.Y., Shen C.-C., Dorale J.A.
A high-resolution absolute-dated Late Pleistocene monsoon record from Hulu
Cave, China // Science. 2001. V. 294, № 5550. P. 2345–2348.
Wang W., Mo J.-Y., Huang Z.-T. Recent discovery of handaxes associated with tek-
tites in the Nanbanshan locality of the Damei site, Bose basin, Guangxi, South
China // Chinese Science Bulletin. 2008. V. 53, № 6. P. 878–883.
Waters M.R. Holocene alluvial geology and geoarchaeology of the San Xavier reach
of the Santa Cruz River, Arizona // Geological Society of America Bulletin.
1988. V. 100, № 4. P. 479–491.
Waters M.R. Principles of Geoarchaeology: A North American Perspective. Tucson:
University of Arizona Press, 1992. 398 p.
Waters M.R., Field J.J. Geomorphic analysis of Hohokam settlement patterns on
alluvial fans along the western flank of the Tortolita Mountains, Arizona // Geo-
archaeology. 1986. V. 1, № 4. P. 329–345.
386
Waters M.R., Forman S.L., Pierson J.M. Diring Yuriakh: A Lower Paleolithic site in
Central Siberia // Science. 1997. V. 275, № 5304. P. 1281–1284.
Waters M.R., Forman S.L., Pierson J.M. Late Quaternary geology and geochronolo-
gy of Diring Yuriakh, an Early Paleolithic site in central Siberia // Quaternary
Research. 1999. V. 51, № 2. P. 195–211.
Webb E.C., Honch N.V., Dunn P.J.H., Eriksson G., Lidén K., Evershed R.P. Com-
pound-specific amino acid isotopic proxies for detecting freshwater resource
consumption // Journal of Archaeological Science. 2015. V. 63. P. 104–114.
Webb J.M., Frankel D., Stos Z.A., Gale N. Early Bronze Age metal trade in the East-
ern Mediterranean. New compositional and lead isotope evidence from Cyprus //
Oxford Journal of Archaeology. 2006. V. 25, № 3. P. 261–288.
Webb T., III, Ruddiman W.F., Street-Perrott F.A., Markgraf V., Kutzbach J.E.,
Bartlein P.J. Wright H.E., Jr., Prell W.L. Climatic changes during the past
18,000 years: regional syntheses, mechanisms, and causes // Global Climates
since the Last Glacial Maximum. Minneapolis & London: University of Minne-
sota Press, 1993. P. 514–535.
Weber A.W., Link D.W., Katzenberg M.A. Hunter-gatherer culture change and conti-
nuity in the Middle Holocene of the Cis-Baikal, Siberia // Journal of Anthropo-
logical Archaeology. 2002. V. 21, № 2. P. 230–299.
Wheeler A., Jones A.K.G. Fishes. New York: Cambridge University Press, 1989. 210 p.
Wild E., Golser R., Hille P., Kutschera W., Priller A., Puchegger S., Rom W., Steier
P. First 14C results from archaeological and forensic studies at the Vienna Envi-
ronmental Research Accelerator // Radiocarbon. 1998. V. 40, № 1. P. 273–281.
Williams A.N. The use of summed radiocarbon probability distributions in archaeol-
ogy: a review of methods // Journal of Archaeological Science. 2012. V. 39, № 3.
P. 578–589.
Williams A.N., Ulm S., Cook A.R., Langley M.C., Collard M. Human refugia in Aus-
tralia during the Last Glacial Maximum and Terminal Pleistocene: a geospatial
analysis of the 25–12 ka Australian archaeological record // Journal of Archaeo-
logical Science. 2013. V. 40, № 12. P. 4612–4625.
Williams-Thorpe O. Obsidian in the Mediterranean and Near East: a provenancing
success story // Archaeometry. 1995. V. 37, № 2. P. 217–248.
Wilson A.S., Taylor T., Ceruti M.C., Chavez J.A., Reinhard J., Grimes V., Meier-
Augenstein W., Cartmell L., Stern B., Richards M.P., Worobey M., Barnes I., Gil-
bert M.T.P. Stable isotope and DNA evidence for ritual sequences in Inca child
sacrifice // Proceedings of the National Academy of Sciences of the USA. 2007.
V. 104, № 42. P. 16456–16461.
Wilson L., Pollard A.M. The provenance hypothesis // Handbook of Archaeological
Sciences. Chichester: John Wiley & Sons, 2001. P. 507–517.
Wintle A.G. Fifty years of luminescent dating // Archaeometry. 2008. V. 50, № 2.
P. 276–312.
Wintle A.G., Huntley D.J. Thermoluminescence dating of sediments // Quaternary
Science Reviews. 1982. V. 1, № 1. P. 31–53.
387
Wood R.E., Higham T.F.G., Buzilhova A., Suvorov A., Heinemeier J., Olsen J.
Freshwater radiocarbon reservoir effects at the burial ground of Minino, north-
west Russia // Radiocarbon. 2013. V. 55, № 1. P. 163–177.
Zaitseva G., Skripkin V., Kovaliukh N., Possnert G., Dolukhanov P., Vybornov A.
Radiocarbon dating of Neolithic pottery // Radiocarbon. 2009. V. 51, № 2.
P. 795–801.
Zhu R., An Z., Potts R., Hoffman K.A. Magnetostratigraphic dating of early humans
in China // Earth-Science Reviews. 2003. V. 61, № 3–4. P. 341–359.
Zohary D., Hopf M. Domestication of Plants in the Old World: The Origin and
Spread of Cultivated Plants in West Asia, Europe and the Nile Valley. 3rd ed. Ox-
ford: Oxford University Press, 1994. 316 p.
388
Указатель терминов, объектов и персон

абляция 55 вилла Поппеи 194
абразия 48 воск 314, 321
Авдеево, стоянка 176 «Восток», станция 135–136
аккумуляция 31, 39, 47–48, 50, 55–57, выветривание 32, 35, 50, 58, 62, 72,
60, 64, 83 280, 304
Алдан, река 66–67, 96 газовая хроматография 315
аллювий 39–40, 43–48, 76–80, 90, 97, Гейки, Дж. 25
99, 115, 124, 128, 131, 207 генетический тип, отложения:
Ануй, река 286–288 определение 71;
Ануй 2, стоянка 286–287 классификация 72–88
аргон-аргоновый метод 188, 194, 197 геоархеология, концепция 13–17
археозоология 98–121 геоморфологическая карта 63–65
археологическая геология 14 геоморфология 29–68
археологический биомаркер 314, 316, «геохимический портрет» 243, 273,
318–321 294–298, 307–308, 312
археомагнитный метод 231, 239–242 глобальная палеоклиматическая кривая
археометрия 15 136–137
асфальт 321 гляциальный рельеф 54–58
Афонтова Гора II, стоянка 96 гляциоэвстазия 70
базальт 193, 195, 278, 290, 302–303, Гнёздово, могильник 7
307–309 голоцен 69–70, 91–92, 140–141, 162
базис эрозии 39, 46 горная порода 277–282
Байкал, озеро 81, 187, 249, 260 Гран Долина, стоянка 239–240
Батцер К.Ф. 14–16 гранулометрический состав 88–89
Берелёх, стоянка 96 графитит 313
Бешел Р. 229 Громов В.И. 27–28
биоапатит 183, 247, 251, 267 гумус 79, 151, 167
биоархеология 15 дальний обмен 105, 299–300, 305–306
биогенный рельеф 61–62 Даррингтон Уоллс, археологический
бирюза 277, 308, 313 комплекс 271
битум 321 де Геер Г.Я. 85
Бозё, бассейн 197 де Фриз Х. 160
Бойсмана 1 и 2, стоянки 102, 259 девитрификация 279
Боском Даун, могильник 270–271 дёготь 321
Бунге-Толль, местонахождение 215 делювий 75–76, 207
варвохронология 84–85 деляпсий 35, 75
Величко А.А. 6, 17 дендрохронологический метод 221–229
Верхне-Троицкая, стоянка 66–67 Денисова, пещера 5, 214, 259, 286–287
Вест Коттон, стоянка 318 «денисовский человек» 214
взаимодействие общества и природы, денудация 31, 33, 51, 56–57
этапы 18 дефлюкция 36–37
389
дефляция 50 катагенез 280

децерация 37 Кащенко Н.Ф. 27
дзёмон, археологический комплекс Кебара, пещера 212, 220
306–307, 319–320 Кесем, пещера 192
диагенез 251, 270, 280, 282 Кларк, Дж.Г.Д. 17
диатомовый анализ 130–134 Клин Яр, могильник 187
Диринг-Юрях, стоянка 11–12, 213, 215 Колихо, дольмен 272
дозиметрические методы 143, 198–221 коллаген 169, 177, 181–183, 248–253,
долерит 283, 285, 313 256–261
Дон, река 96, 132, 261 коллювий 35, 75, 207
Драй Крик, стоянка 65–66 колоколовидных кубков, культура 270
древесно-кольцевая шкала 160, 169–170, Колчин, Б.А. 28, 221
222–226, 228–229 контактная зона 300
Дуглас, Э.Э. 221 кора выветривания 32, 72
Дунгуто, стоянка 239 корразия 50
дюктайская культура 66, 96 Костёнки, стоянки 105, 132, 182–183,
Енисей, река 120, 259, 262 243–244
желобковой керамики, культура 318 кремень 212, 218, 269, 282, 299, 307–
Засухино, стоянка 215 312
земледелие 18, 128, 130, 132–133, 257– Кульвервелл, «раковинная куча» 264–265
258 культурный слой 16, 37–38, 53–54, 61–
зона снабжения 300 62, 65–66, 76, 80, 85, 87, 127
зона субдукции 290 лазурит 277, 307–308, 313
изостазия 71 Лайель, Ч. 24
изотопно-кислородный анализ 135, ландшафт 16–17, 33, 63
255, 262–266 ландшафтная археология 16
изумруд 307–308, 313 Леббок Дж. 25
Илистая, река 304 ледник 70–71, 140–141
Иностранцев, А.А. 24–25, 27 ледниковый рельеф 31, 54–58
интерстадиал 70 ледниково-подпрудный бассейн 55
историческая география 17 ледяной керн 92, 95, 135–136
источники обсидиана 294–295, 299, ленточные глины 84
300–302, 304–305 лёсс 85–86, 207, 239
Кавзех, пещера 212 Либби, У.Ф. 25–26, 148, 150, 160
кайнозой 69, 91 Лики, Л.С.Б. и М.Д. 26
калибровка 14С дат 160–166 линейно-ленточной керамики, культура
калий-аргоновый метод 193–194 270
Каминная, пещера 287 липиды 151, 186, 313–321
Каньон Чако, археологический литификация 280
комплекс 272 литогенез 89–90
Кара-Бом, стоянка 288 литологический анализ 89–90
Каракол, река 286–287 лихенометрический метод 229–231
Карама, стоянка 215, 288 люминесцентные методы 200–214
карстовый рельеф 51–54 максимум последнего оледенения 137,
Каспийское море 138, 141 139–141, 176, 243
390
Мальта, стоянка 176 Оронсей, остров 120

мамонт 114–116, 118 Осторф, могильник 187
масс-спектрометрия 94, 252, 264, 269, отолит 106, 120
273, 275 Палео Кроссинг, стоянка 311–312
межледниковье 70, 136 палеоботаника 29, 121, 132–133
Менза, река 80 палеогеография 29, 97, 134–142
мерзлотный рельеф 58–61, 87 палеодиета 246–247, 253–262
метаморфизм 279–280 палеокарпология 29, 121, 128–130, 132
метод треков 194–197 палеоклимат 126, 134–136
метод урановых рядов 188–193 палеомагнитный метод 231–240
метод электронного парамагнитного палеофитоценоз 126
резонанса 216–221 палеоэтнологическое направление 27
методы анализа космогенных нуклидов палинология 29, 122–128
197–198 пемза 194–196, 291, 313
минералогия 90, 277 перигляциальная зона 56, 58, 140
Минино, могильник 261 перлювий 43, 77
Мирчинк, Г.Ф. 27–28 петрографический анализ 282–288
млекопитающие, изучение 109–121 петромагнитное исследование 236,
«Могилы Грима», источник кремня 238–239
310–311 Пеш-де-л’Аз, пещера 207–208
моллюски, изучение 100–105 пещера 52–54, 111–112, 189–192, 207–
«Монгун», дендрошкала 170, 228–229 208, 239–240
морская изотопная стадия 94–95, 136– пищевой нагар 158, 320
137 плейстоцен 55, 69, 91–95
морские береговые формы 47–49 погребенная почва 66, 76, 130
морфоскульптура 31 пойма 42–44, 47, 64, 68
морфоструктура 31 Покровка, местонахождение 259
Наму, «раковинная куча» 264 Пор-Бажин, крепость 170, 172
насекомые, изучение 99–100 последовательная торговля 300–301
Наска, пустыня 212–213 пролювий 40–41, 80, 288
неандерталец 192, 212, 258, 272 псевдотерраса 35, 45
нейтронно-активационный анализ птицы, изучение 107–109
295–296, 308 пыльца 122–127
неоплейстоцен 91 радиометрические методы 143–198
нефрит 277, 280, 313 радиоуглеродный метод 6, 25–26, 103,
нивация 55 109, 114, 143, 147–187
Нормантон Даун, могильник 270–271 «раковинная куча» 101–102, 105, 120,
обсидиан 193, 195–196, 278–279, 288– 264
307 регрессия 71
Окладникова, пещера 259, 272, 287– рельеф: определение 30
288 классификация 33–62
Олдувайское ущелье 26, 105, 194 рентгеноспектральный флуоресцентный
оледенение 54–58, 69–70 анализ 296–297, 308
Олений Остров, могильник 261 Ренфрю К. 10, 13–14, 19–20, 150, 290,
Омо Кибиш 1, местонахождение 192 300, 323
391
риолит 278, 283, 290, 303, 308, 313 тефрохронология 242–244

Ричард III 254–255 Томская стоянка 27
рыбы, изучение 105–107 торфяниковые памятники 74–75
Рядино 5, стоянка 213 трансгрессия 70–71, 138
салтово-маяцкая культура 261 Треугольная, пещера 220–221
Сарычев Г.А. 14 Туринская плащаница 152, 178–180
Сахтыш IIa, стоянка и могильник 261 Тутанхамон, фараон 289
Сварткранс, пещера 198, 262, 272 Тюмечин, стоянка 288
Свит Трак, древняя мостовая 186–187 Тяньюань, пещера 258
Северский Донец, река 261 Улалинка, стоянка 12, 214
силицификация 282 Уландрык-4, могильник 169–170
Сиратаки, источник обсидиана 293, уровень Мирового океана 39, 46, 48,
305–306 66, 69–71, 136– 37, 139
склерохронология 103–105, 264 Урсул, река 288
склоновые процессы 33–38 ускорительная масс-спектрометрия
скотоводство 8, 113, 318 151, 154–156
смола 151, 321 Усть-Ишим, местонахождение 216,
событие Хайнриха 137 258, 323
солифлюкция 35–36, 58, 76–77 Усть-Каракол-1, стоянка 214, 286–287
Сопочная Карга, местонахождение 215 фаунистический комплекс,
Сосновый Тушамский, стоянка 87 млекопитающие 113, 115
спелеотема 191–192 фациально-генетический анализ 72, 89
спорово-пыльцевая диаграмма 125–126 фация (аллювиальная) 43–44, 46
спорово-пыльцевой спектр 123–127, 133 фитолит 121, 130, 151
споры 122–125 Флегрейские поля, местность 244
стабильные изотопы, анализ 245–275 флотация 107, 129
стадиал 70 флювиальный рельеф 38–47
Стеркфонтейн, пещера 198, 272 Фогельхерд, пещера 184
стероид 314, 320 фораминиферы 93–94, 135–136, 151
Стоунхендж, археологический фоссилизация 98, 123
комплекс 270–271, 283–286 фосфатный анализ 321–322
стратиграфическая шкала 91–92 фракционирование 246–248, 251, 253,
стратиграфия 37 – 38, 65–66, 88, 91–94 266
Страшнáя, пещера 272 Фрер, Дж. 26
субаэральная формация 85 Хок Фаном Ди, могильник 271–272
Сулержицкий, Л.Д. 6–7 холмы Мальборо 286
Сунгирь, стоянка 176, 181–183, 265–266 холмы Презели 285
Табун, пещера 192–193 хроматография 315
тафономия 98 Хулу, пещера 95
тектит 193, 196–197 Цейтлин, С.М. 6, 66, 96
Темза, река 97 цифровой идентификатор статьи 21
терпен 314, 321 человек современного типа 192, 258, 323
терраса (морская) 48–49 четвертичная геология 29, 69–97
терраса (речная, аллювиальная) 44–47, четвертичная система 69
64, 66–68 Чжоукоудянь, пещера 196–198
392
Шестаково, стоянка 8 эрозия 37–39, 44, 46–47, 49, 124, 291, 304
шкала Мооса 282 этническая экология 18
Щуровский Г.Е. 27 этнология 17–18
эволюционная география 17 Этци, мумия человека 60, 133, 268–
эвстазия 70 269
Эйткен М.Дж. 199–200 Юстыд, река 231
экзарация 56, 83 Яломан, археологический комплекс
экология человека 18 230–231
элементы-примеси 269–270 Янская стоянка 96, 215
Эль-Файюм, оазис 65 янтарь 308, 313
эоловый рельеф 49–51 яшма 282, 288, 307, 313
эоплейстоцен 91 яшмоид 280, 287
393
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие ................................................................................................. 5
1. Общие сведения ....................................................................................... 9

1.1. Цель, задачи и содержание книги ................................................... 9
1.2. Понятие о геоархеологии ................................................................. 13
1.3. Основные источники знаний по геоархеологии ............................ 18
1.4. История геоархеологических исследований: краткий очерк ........ 23
2. Геолого-геоморфологический блок ..................................................... 29

2.1. Геоморфология .................................................................................. 29
2.2. Четвертичная геология ..................................................................... 69
2.3. Плейстоценовые животные (беспозвоночные, рыбы,
птицы, млекопитающие) ......................................................................... 98
2.4. Палеоботаника (палинология, палеокарпология,
диатомовый метод) .................................................................................. 121
2.5. Палеогеографические реконструкции плейстоцена
и голоцена (краткий обзор) ..................................................................... 134
3. Геохронологический блок ..................................................................... 143

3.1. Радиоуглеродный метод ................................................................... 147
3.2. Прочие радиометрические методы датирования
(урановых рядов, калий-аргоновый и др.) ............................................. 188
3.3. Дозиметрические методы (люминесцентные,
электронного парамагнитного резонанса) ............................................. 198
3.4. Дендрохронологический и лихенометрический методы .............. 221
3.5. Палеомагнитный и археомагнитный методы датирования ........... 231
3.6. Тефрохронология и ее применение в геоархеологии .................... 242
4. Изотопные (C, N, S, O, Sr, Pb) методы в геоархеологии .................. 245

4.1. Анализ стабильных изотопов углерода, азота и серы
для реконструкции палеодиеты .............................................................. 245
4.2. Изучение изотопного состава кислорода
для геоархеологических целей ............................................................... 262
4.3. Применение стабильных изотопов стронция
для изучения мобильности населения ................................................... 266
4.4. Использование изотопов свинца для определения
источников руды ...................................................................................... 173
394
5. Анализ петрографического и химического состава

артефактов и других веществ ................................................................... 276
5.1. Петрографический состав каменных артефактов ......................... 276
5.2. Геохимический анализ обсидиана (вулканического стекла) ........ 288
5.3. Химический состав базальтов и других горных пород ................. 307
5.4. Изучение органических веществ (липидов) в керамике ............... 313
5.5. Анализ других органических веществ (воска, смол и др.) ........... 320
Заключение .................................................................................................. 323
Литература ................................................................................................... 325
Указатель терминов, объектов и персон ................................................. 389
395
Научное издание
КУЗЬМИН Ярослав Всеволодович
ГЕОАРХЕОЛОГИЯ:
ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ МЕТОДЫ
В АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
Редактор Ю.П. Готфрид

Оригинал-макет А.И. Лелоюр
Дизайн обложки Л.Д. Кривцовой
Подписано к печати 28.08.2017 г. Формат 701001/16.

Бумага для офисной техники. Гарнитура Times.
Усл. печ. л. 32,6.
Тираж 250 экз. Заказ № 2651.
Отпечатано на оборудовании
Издательского Дома
Томского государственного университета
634050, г. Томск, пр. Ленина, 36
Тел. 8+(382-2)–53-15-28
Сайт: http://publish.tsu.ru
E-mail: rio.tsu@mail.ru
396

Geoarkheologia 3A Estestvennonauchnye Metody V Arkheologicheskikh Issledovaniakh

Загружено:

Сведения о документе

Оригинальное название

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Geoarkheologia 3A Estestvennonauchnye Metody V Arkheologicheskikh Issledovaniakh

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

В книге изложены основы геоархеологии – междисциплинарного

Работа выполнена при поддержке

ISBN 978-5-94621-630-2 © Кузьмин Я.В., 2017

MINISTRY OF EDUCATION AND SCIENCE

RUSSIAN ACADEMY OF SCIENCES

In this book, the basics of geoarchaeology – an interdisciplinary field

This work was supported by the Tomsk State University Competitiveness

ISBN 978-5-94621-630-2 © Kuzmin Y.V., 2017

Полноценное же начало моей деятельности на стыке естествен-

Помимо очевидного дефицита справочной и учебной литературы

лумбия, штат Миссури, США); а также А.А. Синицын (Санкт-Пе-

В этой главе сформулированы цель и задачи, которые были по-

1.1. Цель, задачи и содержание книги

Основная цель данной работы – знакомство археологов с мето-

рительно. Практически ничего нет по этой теме в основополагающих

турном слое находят разнообразные артефакты и органические остат-

Юрях в Якутии или Улалинка на Алтае). В качестве отдельных показа-

1.2. Понятие о геоархеологии

Современные археология и геология как научные дисциплины

Ярким примером того, что с самого начала развития археологии она

нему периоду быстрого развития геоархеологии (с публикации в 1969 г.

цера, называемой экологией человека («human ecology»), уделено че-

стемы социального использования пространства древними сообществами

зи и последовательности) и археологию (науки о памятниках) с па-

1.3. Основные источники знаний по геоархеологии

В этом параграфе речь пойдет о весьма непростом предмете – ис-

кто знакомится с ее основами. К превеликому сожалению, на русском

(«Cambridge Manuals in Archaeology»); многие из них имеют геоархео-

Фото 1. Профессор Колин Ренфрю и автор (слева), г. Кембридж (Великобритания), 2013 г.

Крайне полезными источниками по геоархеологии являются две

логического содержания регулярно публикуются в журналах «Antiquity»

Два сборника – «Общие методы изучения истории современных экоси-

Конечно, в этом параграфе упомянуто лишь небольшое количе-

1.4. История геоархеологических исследований:

Изложение истории геоархеологии само по себе может занять це-

Кого можно считать первым геоархеологом? Очевидно, что од-

Ч. Лайель (1840) Титульный лист книги Ч. Лайеля (1863)

В России первой книгой, посвященной природному окружению

А.А. Иностранцев Титульный лист книги

Одной из первых фундаментальных работ была монография бри-

Данный способ определения возраста археологических и геологических

Рис. 1.4.1. У.Ф. Либби (1908–1980) и установка для радиоуглеродного датирования

В 1950–1970-х гг. в Олдувайском ущелье (Африка) Луис С.Б. Ли-

В конце XIX в. исследования на стыке археологии и естествен-

Рис. 1.4.2. Выдающие российские (советские) геоархеологи

Начиная с 1980-х гг. геоархеологические исследования прочно

Краеугольными камнями геоархеологии являются геоморфология

Геоморфология (от греч. geo  земля; morphe – форма; logos –

морфологии, а лишь ознакомление с ее основами, знание которых со-

Наиболее употребительны следующие определения: «Геоморфо-

овраг, балка); микроформы (неровности, осложняющие мезоформы;

в выяснении гéнезиса (происхождения) аккумулятивных форм рельефа иг-

ное внимание в данном параграфе сконцентрировано на ведущих экзо-

Рельеф склонов и склоновые процессы

Склонами называют участки земной поверхности с углом накло-

С точки зрения морфологии (т.е. формы), склоны по крутизне

Рис. 2.1.1. Профили склонов: а – прямой; б – выпуклый; в – вогнутый; г – ступенчатый

По особенностям процессов, отвечающих как за образование

Обвал – процесс отрыва от массива горных пород крупных глыб и

глыб. Такие скопления носят название курýмы; они являются результа-

почва и fluctio – истечение) – медленное движение поверхностного

Рис. 2.1.3. Солифлюкционные натечные терраски