ТОБИАС РАПП

ЗАБЫТЬСЯ В ЗВУКЕ:
БЕРЛИН, ТЕХНО И EASYJET

БЕЛОЕ ЯБЛОКО
Москва
TOBIAS RAPP

LOST AND SOUND:

BERLIN, TECHNO UND DER EASYJET

SUHRKAMP VERLAG
Berlin
УДК 785
ББК 85.31
Р23

Рапп, Т.
Р23 Забыться в звуке: Берлин, техно и easyjet / Тобиас Рапп;
пер. И. Воронина. — М.: Белое Яблоко, 2013 — 272 с.

ISBN 978-5-9903760-2-1

С начала первого десятилетия нового века Берлин все чаще называют клуб­
ной столицей мира. Сюда перебираются музыканты, диджеи, продюсеры,
чьи интересы связаны с техно-музыкой. Именно здесь работают самые
влиятельные клубы планеты. Сюда приезжают за особой атмосферой. Клу­
бы сегодня для Берлина чуть ли не самый главный городской аттракцион.
Эта книга о том, как Берлин обретал свой нынешний статус. О людях, о
знаменитых клубах, о царящей в них атмосфере.

© Suhrkamp Verlag Frankfurt am Main 2009.

All rights reserved by and controlled through Suhrkamp Verlag Berlin.

Фотография на обложке: Али Гандтши (www.ghandtschi.de)

© Tobias Rapp, 2009

© Tobias Rapp, предисловие, 2013
© И. Воронин, перевод на русский язык, 2013
© Г. Гатенян, художественное оформление, макет, 2013 (www.gatek.info)
© О О О «Белое Яблоко», 2013
Издательство «Белое Яблоко»
СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие к русскому изданию: Берлин, техно 8

Неделя начинается: среда 22
Рождение клубной мили 30
Здесь говорят на разных языках: четверг 68
easyjet и новая клубная география Европы 76
Четыре столпа берлинской ночной жизни: пятница 102
Рикардо 112
Berghain 122
Очередь в Berghain. Никакого желания возвращаться
домой: суббота 136
Блаженство после эйфории: воскресенье 150
Ваг 25: семьдесят два часа без остановки 162
RA: новости оттуда, где трава зеленее 180
Берлин за рубежом 188
Тусоваться до тех пор, пока волосы не начнут
светиться: понедельник 200
Рейверша-мать, рейверша-дочь 204
Набор по сборке техно 220
Мы продаем вкус 236
К началу игры: и снова среда 246
Двадцать пластинок: краткая история берлинского
звучания нулевых 254
Благодарности 270
Источники 271
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ:
БЕРЛИН, ТЕХНО

Я начинал писать эту книгу, чтобы рассказать берлинцам о

Берлине. О том, как все начиналось. За пределами Германии
распространено заблуждение о том, что техно- и хаус-музыка
здесь настолько распространены, что каждая булочная привет­
ствует своих первых покупателей хорошей дозой танцевальных
ритмов. Это не совсем так. Безусловно, техно-сцена чрезвычай­
но яркая, но в большинстве случаев, если вы включите радио,
то услышите все тот же набор из рок- и поп-хитов, что звучат
в любой другой стране. Даже радиостанции, рассчитанные
на горожан, делают ставку на хип-хоп и г’п’Ь. Техно и хаус всего
лишь занимают свою нишу. Да, просторную, но все-таки нишу.
Когда я приступил к работе над этой книгой и описывал
свою задумку в общих чертах людям, которые не были связа­
ны с электронной музыкой, они удивлялись: «Техно? Правда?
Оно все еще существует?». Даже в Берлине техно все еще счи­
тается саундтреком к «Лав Параду», музыкальным стилем, ко­
торый исчез вместе с 1990-ми. Большинство жителей Берлина
ничего не знают о той тайной жизни, которая влечет тысячи
людей в ночные клубы. Именно об этой жизни я бы и хотел
рассказать.
Так было в 2008 году. С тех пор многое изменилось. Бер­
линская ночная жизнь уже давно не тайна, скорее даже наобо­
рот. Сегодня практически каждый житель Берлина знает, что
такое Berghain, слава о нем распространилась по всей Германии
и далеко за ее пределы. Всякий раз, когда мы приезжаем в го­
сти к родителям моей подруги, ее отец пытается меня убедить,
чтобы я наконец взял его с собой в клуб. Ему — 72 года.
Ночная жизнь стала важным козырем в международной
конкуренции между городами. Считается, что ночная жизнь
привлекает инвесторов, поскольку они могут убедиться, что
в городе, где так живо и ярко, деньги будут потрачены не зря.
И такая ситуация, очевидно, создает проблемы. Ночная жизнь
Берлина была одной из удачных сторон городской жизни, по­
скольку еще в конце девяностых большинство потенциальных
инвесторов немецкую столицу обходили стороной. По сравне­
нию с другими немецкими городами или европейскими сто­
лицами, Берлин был беден. Сейчас ситуация постепенно ме­
няется. Репутация Берлина как модной европейской столицы
привела к тому, что сюда перебрались многие люди. И аренда
квартиры теперь не так дешева, как в 2008 году, когда я писал
эту книгу.
Я начал с трех предположений. Первым предположением
стала берлинская афтепати-сцена, которая сформировалась по­
сле 2003 года. В ней не было какого-то прорывного звучания;
музыка придерживалась минимал-хауса и наработок в техно
прошлых лет. Что именно показалось мне новым, так это орга­
низация этих вечеринок. Теперь основные события, проходив­
шие ночью в клубе, сместились на последующий день. Второе
предположение заключается в том, что примерно в то же время
сформировалась новая «клубная миля»: вдоль берегов Шпрее
стали возникать клубы, которые впоследствии стали чрезвы­
чайно влиятельными. Наконец, третье предположение заклю­
чается в том, что стоя в очередях в клубы, можно услышать все
больше и больше иностранных языков: авиакомпания easyjet
начала совершать свои рейсы в Берлин.
 На основе этих трех предположений я начал писать «За­
быться в звуке», и даже если лучшие дни минимала уже давно
миновали, остальное осталось неизменным. Клубное движе­
ние Берлина теперь приняло международный масштаб; ос­
новные события до сих пор происходят в районе Фридрихс-
хайн-Кройцберг — несмотря на то, что клубная миля немного
сместилась на юго-восток и теперь многие вечеринки прохо­
дят в районе Нойкёльн.
Часть клубов, о которых рассказывается в этой книге, ис­
чезли. Самый известный из них — Ваг 25, которому посвя­
щены целых две главы. История Ваг 25 представляется своего
рода парадигмой клубной жизни последних лет.
Клуб закрылся вовсе не потому, что нашелся покупатель
на этот участок — почва здесь была отравлена на несколько ме­
тров вглубь, и город выделил средства на оздоровление окру­
жающей среды, и их нужно было с умом использовать. В про­
тивном случае клуб просто бы снесли. Поэтому Ваг 25 вместо
того, чтобы устроить серию прощальных вечеринок, просто
съехал. Его создатели открыли новое заведение, Kater Holzig,
на другой стороне Шпрее, прямо напротив того места, где ког­
да-то шумел Ваг 25.
Ваг 25 и не надеялся просуществовать долго на старом
месте. Земельный участок принадлежал Берлинскому отделу
очистки (BSR), городскому предприятию, которое занимает­
ся уборкой улиц и обслуживанием канализации. И когда BSR
объявила о том, что оздоровление участка завершено и теперь
это место выставлено на продажу, всех удивило появление
покупателя, которого уже никто и не ждал. В итоге дело до­
шло до цены в десять миллионов евро, и появилась возмож­
ность получить денег больше, чем было вложено в оздоровле­
ние местности. Но у команды, отвечавшей за бывший Ваг 25,
была мысль получше. Они не хотели открывать еще один тех­
но-клуб. Если у них снова представится шанс поиграть с этим
пространством, то только с чем-то стоящим. Команда Ваг
25 вынесла на обсуждение планы на обновленный городской
район, который клуб хотел бы построить совместно с партне­
рами. Творческий квартал с застройкой, которую можно было
легко видоизменять.
Представленные планы вызвали в городе оживленное об­
суждение. То, что так называемый проект Holzmarkt, «Лесной
рынок», выглядел интересно, никто не отрицал. Было понятно,
что профессиональные застройщики, которые проявляли ин­
терес к этому участку, смогли бы потратить куда больше денег.
В этом проекте было необходимо принять политическое реше­
ние. Так культура столкнулась с политикой. Этот участок не мог
быть продан тому, кто предложит самую высокую цену: нужно
было принять во внимание интересы самого города. Создатели
Ваг 25, которые еще несколько лет назад слыли фриками и экс­
центриками, неожиданно оказались в самом центре масштабно­
го спора, который вели высшие политические круги города.
В конце концов, команда Ваг 25 и потеряла и приобрела.
BSR отказалась сделать исключение и настаивала на том, что
участок нужно продать по максимально высокой цене. В конце
концов, все инвесторы ушли, и остались лишь одни управля­
ющие Ваг 25. К тому же в их распоряжении оказались день­
ги швейцарского пенсионного фонда. И тут всем стало ясно,
что берлинская ночная жизнь добралась даже до швейцарских
банков. Видимо, швейцарские управляющие посчитали это
хорошей и безопасной инвестицией. Теперь клуб мог тратить
деньги без счета.
 Действительно, с 2009 года, когда разразился мировой фи­
нансовый кризис, в Берлин деньги стекались отовсюду. В по­
исках надежных вложений сюда сходились финансовые пото­
ки, находя пристанище на рынке берлинской недвижимости.
Издалека цены на недвижимость в Берлине и сегодня кажутся
очень доступными: особенно по сравнению, скажем, с Мо­
сквой, Токио или Миланом. Но вот принесут ли эти инвести­
ции какую-нибудь прибыль, совсем другой вопрос.
Последствия такой политики в наши дни очень заметны:
доступные квартиры теперь вряд ли найти так же просто, как
это было в 2008 году. По меньшей мере, их нельзя найти в тех
центральных районах города, где царит культурная жизнь.
Некоторые артисты и художники уже начали перебираться
на окраины. Вполне возможно, что в данный момент форми­
руются новые сцены, возникают новые клубы — так в Берли­
не было всегда. Но что-то поменялось. Вполне вероятно, что
подходит к концу эпоха, начавшаяся с падения Стены, кото­
рая подарила городу большие пустыри в центре одной из са­
мых крупных европейских столиц. Быть может, Берлин станет
обычным европейским городом. Я надеюсь, что нет.
То, что «Забыться в звуке» издается на русском языке, —
для меня большая честь и говорит о том, что эта книга гораздо
больше, чем просто книга о Берлине. И хотя Берлин присут­
ствует в ее названии, и большая часть описанного здесь каса­
ется Берлина, эта книга и о Европе тоже. Европейские страны
стали ближе, и их население начинает открывать для себя но­
вые рассказы о себе и для себя. Мы наблюдаем за формирова­
нием новых общедоступных социальных сетей, которые никак
не связаны с национальными границами. Что самое интерес­
ное, как люди естественно восприняли все происходящее.
 Для людей, живущих в Лондоне, Париже или Нью-Йорке,
международный размах берлинской музыкальной сцены мог
считаться само собой разумеющимся. Но не для самих бер­
линцев. Берлин не финансовая и не медиа-столица. Ни одна
из ведущих компаний из списка немецкого фондового индекса
DAX не имеет в Берлине своей штаб-квартиры. Здесь нет пор­
та. Берлин — всего лишь политика и культура, ну и еще три
с половиной миллиона жителей. Он похож на космический
корабль, который приземлился на песчаной бранденбургской
почве. Любопытная столица, собранная из нескольких неболь­
ших городов и не имеющая полноценного центра.
Это означает, что экстраординарное развитие, которое
электронная музыка получила в Берлине в последние годы,
неразрывно связано с особыми условиями, существующими
в городе. Без экономического спада, низкой стоимости про­
живания, либерально настроенных властей и опытных промо­
утеров, которые наработали профессионализм в девяностые,
во время хаоса, связанного с воссоединением Германии, все
это развитие вряд ли было бы возможным.
Как бы то ни было, постояв в очереди в клуб, можно по­
лучить отличное подтверждение тому, что этот золотой век
берлинской клубной жизни является результатом мировой
динамики, но никак не энергетики местных жителей. Творче­
ская энергия стекается в Берлин и в значительной мере проис­
ходит из других частей мира, в частности от людей, которые
приехали сюда из СШ А или же из северной и южной частей
Европы. Некоторые приезжают в Берлин только на выходные,
другие — на пару месяцев и дольше. Если не считать диплома­
тов, то техно и клубная сцена, безусловно, занимают в Берлине
самую весомую долю. Особенно с точки зрения присутствия
иностранцев. Конечно, в основном данный фактор больше от­
носится к трудовой миграции: клубная жизнь для Берлина —
то же самое, что финансовый сектор для Нью-Йорка или Лон­
дона, что Голливуд для Лос-Анджелеса и что мода для Парижа
или Милана.

То, как немецкий культурный мейнстрим игнорирует клуб­

ную культуру, ярко контрастирует с иллюзиями, которых при­
держиваются многие артисты, стекающиеся в Берлин со всех
концов света. Часто утверждают, что атмосфера в Берлине на­
поминает Манхэттен начала восьмидесятых. Сравнение это
не сказать, что не верно — и тогда, и сейчас, существует ар­
тистическое многообразие и плодородие, а сам город излуча­
ет привлекательность, завлекая армию творческих личностей,
для которых приоритетом было не карабканье по глобаль­
ной карьерной лестнице, но самовыражение и эксперименты
в потакающей этому окружающей среде. Здесь, по-видимо­
му, параллели и заканчиваются, однако ключевым элементом
в Нью-Йорке того времени были взаимоотношения между
афроамериканской молодежью из Бронкса и Гарлема и белы­
ми артистами из центра города. Именно в тот период хип-хоп
начал готовиться к своему грандиозному прорыву, став в итоге
самой успешной поп-культурой за последние 25 лет. Крупней­
шая поп-звезда последних десятилетий, Мадонна, также вышла
из того культурного движения, возникшего в центре города.
Но в Берлине нет на горизонте никакой Мадонны. Единствен­
ной мировой звездой, которую родила берлинская сцена, стала
канадская артистка Peaches, и сама она изначально и есть феномен
девяностых, того, что можно назвать Берлин-Митте 1.0.
 Так что Берлин нулевых, на самом деле, во многих отно­
шениях здорово отличается от Нью-Йорка восьмидесятых.
Самое большое отличие, на мой взгляд, в том, что звезды Бер­
лина — не люди, а обобщенные персонажи — берлинские клу­
бы и их публика. Эти фигуры всемирно известны, уникальны
и всегда готовы действовать на манер киноэкранов, принимая
новые значения и формы. В Берлин люди приезжают издалека
и терпеливо стоят в очередях, чтобы лично увидеть эти клубы,
чествовать их и стать частью проходящих в них вечеринок.
Исключительный статус Берлина имеет и свою истори­
ческую традицию: с шестидесятых годов город был местом
успешных социальных экспериментов. Это часто недооцени­
вают, оспаривают, или же расценивают как слабость, которую
непременно следует устранить, чтобы привнести в Берлин
ту же степень нормальности, которая есть в других городах.
На самом деле, относительная анонимность и безликость бер­
линской техно-сцены — достоинство, которое нельзя не под­
черкнуть. В то время, когда большинство историй о культуре
сосредоточено на персоналиях, когда раздутый до невозмож­
ности культ знаменитостей правит всем обществом, приятно
осознавать, что, по крайней мере, один пласт культуры обла­
дает иммунитетом, в которой знаменитости видятся такими,
какие они и есть на самом деле: пустой тратой времени.
Нет звезд — значит, нет и спонсоров. Любой, кто клубился
в девяностые, помнит, насколько вездесущими были табачные
компании и операторы мобильной связи на всей территории
Европы. Но те времена прошли. Кроме производителя напит­
ков компании Red Bull, все заметные спонсоры ушли с тех­
но-сцены — по крайней мере, в Германии — и никто об этом
не жалеет.
 Глядя на мир сквозь розоватые очки, можно сказать, что
хаус- и техно-сцена в Берлине сохранила положительные
черты независимой культуры: экономическая автономия, ар­
тистическая целостность, отказ идти на компромиссы, — от­
бросив свои отрицательные черты: поверхностную критику
капитализма, идеализацию самоэксплуатации, нехватку про­
фессионализма. Эту сцену даже можно назвать независимой,
не прибегая к популярному сокращению «инди»: идеальное
состояние поп-культуры и полная противоположность той
рок- и поп-музыке, которую сегодня зовут «инди», и которая
в большинстве случаев даже звучит как инди, но которая столь
редко оказывается независимой.
На самом деле, есть и другая параллель с американскими
городами восьмидесятых, которая, конечно же, имеет отноше­
ние к берлинской техно-сцене. После грандиозной катастрофы
в звукозаписывающей индустрии, катастрофы с диско-музы­
кой в 1979 году, эта музыка скрылась в андеграундных клу­
бах и начала заново изобретать себя в новых формах. Ритмы
были механизированы, возникали новые звуки и стили, и этот
процесс спустя несколько лет привел к возникновению хау­
са — жанра, который вышел из традиций диско и все же стал
чем-то абсолютно новым. Нечто подобное происходило с тех­
но и Берлином в 2000-е. Девяностые были про рейв и все, что
с ним было связано: невероятный восторг, фантастические
пластинки, фантазии по поводу мирового господства, попа­
дания в чарты, а затем, после всех этих грандиозных успехов
и достижений, в конце десятилетия, это движение попросту
затухло. На рубеже веков музыка вновь вернулась в андегра­
унд — для того, чтобы оживить себя.
Эта книга о том, что произошло потом. Книга пролива­
ет свет на особые обстоятельства, существующие в Берлине,
которые позволяют происходить столь многому, что было
немыслимым где-либо еще. Книга рассказывает о пустырях,
заброшенных зданиях и низкой арендной плате, либеральных
властях, неустанных активистах и техно-традициях, которые
никуда не исчезли. «Забыться в звуке» повествует о важности
сцены для городских политиков. О либерализации европей­
ского рынка авиапутешествий, что позволило достичь берлин­
ской клубной сцене немыслимых масштабов за несколько лет.
И книга о том, как главные герои — диджеи, музыканты, про­
моутеры, клабберы — живут своей сценой, и неважно — эйфо­
рическими субботними ночами или же вечерами понедельни­
ков на афтепати.

Вместе с этим, «Забыться в звуке» также рассказывает еще

одну, более личную историю. Я переехал в Берлин летом 1990
года и с тех пор регулярно хожу в клубы. На протяжении не­
скольких лет единственным моим интересом была ночная
жизнь города. В клубах заводились многочисленные друже­
ские связи, некоторые из которых со временем становились
лишь крепче.
Точно так же было и у людей, которые тусовались в Берли­
не в тот период. У каждого было место, которое в его жизни сы­
грало заметную роль. То место, в котором ты чувствуешь себя
частью мира, в котором находишь идеальную точку сопри­
косновения со своими единомышленниками. Раньше таким
местом могла быть кухня в коммунальной квартире или же
просто улица. Для меня и для многих других, кого я встречал
за последние двадцать лет в Берлине, таким местом был клуб.
Место, где вершится история, где чувствуешь, что то, что про­
исходит здесь, является частью одного большого Сейчас.
Быть может, при холодном дневном свете такие мысли
выглядят весьма сомнительно и кажутся ерундой. Однако, все
это никак не отменяет того факта, что именно такие мысли по­
буждают тысячи людей отрываться ночь за ночью.
Еще одной целью этой книги является описание условий,
которые сложились воедино для того, чтобы создать момен­
ты танцпольного блаженства. Ощущение это — краткосроч­
ное и непредсказуемое. Можно знать, какие диджеи и какая
музыка тебе нравится, но невозможно сказать, возникнут ли
моменты танцпольного блаженства этой ночью или же при
прослушивании пластинки в магазине. Такое либо случается,
либо нет. Чаще всего на следующий день и где-нибудь побли­
зости.

Некоторых читателей может озадачить термин «техно»

в подзаголовке этой книги. Почему не хаус? И они будут пра­
вы — для меня лично, как и для большого количества диджеев
и музыкантов, с кем я разговаривал во время работы над кни­
гой, обобщающим термином для электронной танцевальной
музыки является хаус. Хаус-музыка. С точки зрения истории
музыки, в пользу такой теории можно привести массу доводов,
но популярность термина «хаус», кажется, сводится к двум ве­
щам: во-первых, это слово отсылает к месту, складу, где эта му­
зыка и зазвучала впервые. Что делает понятие «хаус» более от­
крытым, чем термин «техно», под которым понимается самые
различные взаимодействия с технологией. Ну и потом, хаус
дал старт историческому понятию, известному как «house nation»:
то есть людям, которые танцуют под эту музыку. И по сей день
это понятие не утеряло своей привлекательности.
В любом случае, будь это техно, хаус, электро или же мини-
мал, всякий надеющийся, что это книга прежде всего о музыке,
вероятно, будет разочарован. Как и у любой другой поп-куль­
туры, у техно чрезвычайно короткая продолжительность жиз­
ни: пластинка остается популярной на несколько выходных,
порой на целый сезон, если это действительно крупный хит.
Потом ей приходится освободить место новым пластинкам.
Спустя несколько лет такая пластинка может зазвучать вновь,
поскольку окажется, что она здорово подходит под вот эту пла­
стинку, и диджей, покопавшись в своих ящиках, вновь сможет
удивить танцпол. Но место для таких обсуждений — в различ­
ных журналах, на веб-сайтах, или же, конечно, в музыкальных
магазинах и в самих клубах. Для подобных обсуждений книга
недостаточно динамичная.
К тому же это не путеводитель. На последних страницах
нет адресов, не даются советы клабберу и не рассказывают­
ся правила поведения в клубе. Если задаться желанием найти
клуб, то ничего сложного здесь нет. Если не получится с перво­
го раза, то нужно проявить чуть больше упорства.
Кроме того, следует отметить, что я упомянул лишь не­
скольких из сотен активных берлинских диджеев. Те, чьи име­
на фигурируют в этой книге, не более важны, чем прочие. Если
оставить мнение по поводу выдающихся фигур вроде Рикардо
Виллалобоса, который играет на этой сцене центральную роль,
книга по большей части, состоит из случайностей и моих лич­
ных предпочтений. Поэтому, моя книга — не энциклопедия.
И она не учебник истории. Хотя во время работы над кни­
гой мне стало ясно, сколько людей хотели бы увидеть книгу
про историю берлинской техно и хаус-сцены, реальность по­
казала, что если бы даже я захотел написать такую книгу, я бы
просто не знал, с чего начать. Прямо сейчас на клубной сцене
происходит масса всего. И эта музыка, и эта особенная куль­
тура вечеринок, связанная с Берлином в нулевые, до сих пор
находятся в движении, и поэтому задачу написания истори­
ческой книги следует отложить на будущее, когда в этой сфе­
ре все несколько поутихнет. Вчерашняя поп-культура никуда
не денется — в отличие от дня сегодняшнего.

«Не забывайте возвращаться домой», — предупреждал бер­

линское клубное сообщество в документальном фильме Майи
Классен «Feiern» английский диджей и музыкант Эван Пир­
сон — один из многих, кто перебрался в Берлин. Иллюзия ду­
мать, что счастье можно расширять беспредельно. Несколько
месяцев спустя, сочиняя колонку для журнала Groove, Пирсон
пошел на попятный, сказав, что его просто не так поняли.
Ко всему вышесказанному я могу лишь добавить совсем
немного. Чтение этой книги — одно, ходить по клубам совсем
другое.
НЕДЕЛЯ НАЧИНАЕТСЯ: СРЕДА

Уже перевалило за полночь, и если город спит, то где-то в дру­

гом месте. Последний поезд метро, грохоча стальными рель­
сами, пересекает мост Обербаумбрюкке, направляясь в район
Фридрихсхайн. Мы на станции «Schlesisches Тог» в берлинском
районе Кройцберг. Еще совсем недавно здесь не было ничего
интересного. Врангелькиц — район, находящийся между пар­
ком Гёрлицер, рекой Шпрее, каналом Ландвер и транспортной
артерией Шкалитцерштрассе, был лишь одним из забытых
уголков Кройцберга. Еще в конце девяностых все именно так
и было, когда ночная жизнь была сконцентрирована вокруг
района Митте, а техно официально «исчезло». Небольшие
группы людей двигаются вдоль Фалькенштайнштрассе, по на­
правлению к берегу реки. Из двора возникают двое англичан;
явно пребывая в недоумении, спрашивают дорогу. «Watergate?
Дверь вон там, вверх по лестнице». Сегодня среда, до выход­
ных еще целых два дня, а мотыльки уже здесь.

В походе в клуб всегда есть нечто церемониальное. Ты спу­

скаешься по лестнице, проходишь мимо автомата по продаже
сигарет, направляешься в бар и осматриваешься вокруг. Пер­
вое, на что обращаешь внимание — это люди. Кто здесь? Кого
я знаю? Что тут сегодня происходит? Клуб Watergate находится
на правом берегу Шпрее, и в эту ночь здесь работает только
waterfloor, нижний из двух уровней, с танцпола которого можно
смотреть прямо на реку, ведь он находится примерно на два
метра выше уровня воды. Фасадная часть полностью засте­
клена, от пола до потолка. На другом берегу реки можно уви­
деть массивное здание, в котором компания Universal Music
Group разместила свою немецкую штаб-квартиру. Огромный
логотип этой компании, расположенный несколькими яруса­
ми выше, перемигивается самыми разными цветами. Ночью
по реке не ходят суда, а метро заработает лишь через несколько
часов — с того момента, как первые рабочие начнут добирать­
ся до своих рабочих мест. Кирпичные арки моста практически
полностью скрывают эмблему Universal от взглядов проезжаю­
щих мимо автомобилистов. Эмблема светится исключительно
для тех, кто танцует в Watergate. Для нас.
Постепенно клуб начинает заполняться и около часа ночи
наступает тот волшебный момент, когда танцпол заполнен
полностью. Это происходит довольно быстро и даже не по­
нятно как. Словно кто-то дернул за рычаг. Сначала здесь тан­
цуют три человека, а несколько минут спустя — десятки. Тут
уже начинается обмен приветствиями. Что здесь сегодня? Там
случайно не группа английских клабберов только что вошла?
О, знакомый трек! Хотя, может, просто звук приметный та­
кой? В любом случае, танцпол забит и будет оставаться таким
до того момента, пока не станут включаться первые компьюте­
ры в Universal.
Название вечеринки — «Му Му & Friends». Ее промоутера­
ми является дуэт диджеев и музыкантов Му Му: НикХеппнер
и Ли Джонс. Хеппнер приехал из Гамбурга, где он много лет
крутил пластинки и какое-то время работал редактором в жур­
нале Groove, посвященном электронной танцевальной музыке.
Сегодня он работает в Ostgut Топ, лейбле знаменитого клуба
Berghain, но этот клуб по средам не работает. В 2006 году у Му
Му вышел дебютный альбом «Songs O f The Gentle». С тех пор
Хеппнер играет по всему миру.
Ли Джонс из Англии. В Берлин он приехал в начале нуле­
вых. В то время он был больше погружен в даунтемпо и бро-
кенбит. Несколько пластинок он выпустил под именем Hefner.
В Берлине он погрузился в минимал-хаус, начал клубиться
больше и чаще и несколько позднее стал крутить пластинки.
Сегодня он представляет свой сольный альбом «Electronic
Frank». Его выпустил лейбл Aus Records — английский лейбл,
которым управляет диджей Уилл Сол. Который, кстати, тоже
присутствует на этой вечеринке.
Существует несколько клубов, которые, как и Watergate
с Джонсом и Хеппнером, устраивают вечеринки посреди не­
дели. Обычно такие вечеринки связаны с командой диджеев
или же с небольшим лейблом, что позволяет лейблу расширять
свои возможности. В конце концов, арендную плату необхо­
димо вносить и за среды с четвергами тоже, неважно, прохо­
дят в эти дни какие-то мероприятия или нет. Диджеи, в свою
очередь, получают постоянный источник дохода, который за­
висит от успешности их вечеринки. По существу, это — взаи­
мовыгодная ситуация. Мало того, что клуб не стоит пустым,
но одновременно с этим, он культивирует свою репутацию,
ничем особо не рискуя. Диджеи же обретают платформу, ко­
торая позволяет им приглашать интересных артистов, и сами
они могут получать ответные приглашения.

У некоторых диджеев довольно прагматичный подход

к своей работе. Конечно, вечеринки — это всегда веселье, это
всегда удовольствие ставить ту музыку, которая действитель­
но нравится себе самому, при этом очень важно, как на такую
музыку реагируют люди на танцполе. Ведь теперь для диджеев
все это не просто хобби, это их карьера, их жизнь. Те, у кого
есть постоянные места для выступлений, могут развивать свой
стиль, экспериментировать. Путешествовать по миру для дид­
жеев — это одно. Резиденствовать в своем родном городе —
совсем другое. Именно последнее создает условия для творче­
ского роста.
«Му Му & Friends» проходят раз в месяц. Открыт только
waterfloor, и за ночь через двери клуба проходит двести-триста
гостей. Кто все эти люди? Видимо те, кому не нужно идти
утром на работу. Из чего состоит этот социальный феномен,
который, за неимением другого термина, наиболее часто назы­
вают просто «сценой»?
Один непреложный факт заключается в том, что здесь
много музыкантов и диджеев. Среда — тот день, когда не так
много всего происходит, когда артистов еще не забукировали
для выступлений зарубежом, поэтому они вольны сегодня
тусоваться ради удовольствия. Некоторые диджеи приходят
с небольшим окружением: своими подружками, букинг-аген-
тами или боссами лейблов.
К ним присоединяются гости из разных стран, люди, ко­
торых привлек и этот город, и этот клуб, и репутация Берлина
как клубной столицы. Например, парочка из Японии, которая
позже возьмет автограф у диджея. Или же группа итальянцев,
которые, похоже, находятся в рабочей командировке: двое муж­
чин и одна женщина, которым за пятьдесят, трое парней около
тридцати, а еще две девушки лет двадцати. Они явно получа­
ют удовольствие от всего происходящего. Здесь много таких
туристов, приехавших ради местной клубной сцены. Преиму­
щественно они из Англии, Скандинавии, Испании — их сра­
зу и не отличить от местных. Они даже одеты как берлинцы.
Культурные предпочтения у них, зачастую как у каких-нибудь
студентов или же фрилансеров, которые живут в Берлине, хотя
и те, по большей части, сами не отсюда.
Среди этих групп людей всего лишь несколько корен­
ных берлинцев. Не потому, что они как-то выделяются среди
остальных, к примеру, своей одеждой, а скорее темами своих
разговоров. Два парня, которые живут на пособиях по безрабо­
тице, отпускают шутку, что, видимо, они здесь единственные,
кого волнует завтрашний день — всем остальным расходы
оплатят родители. Но кажется, у них все в порядке, иначе они
не танцевали бы сейчас так беззаботно. Один из них — худож­
ник, другой борется с трудностями, перебиваясь случайными
заработками. Завтра в полдень у художника запланирована
важная встреча, которую он не должен пропустить, какой-то
семинар для людей, которые хотят организовать свой соб­
ственный бизнес.
Мы стоим в баре и разговариваем о том, как все было рань­
ше. Было иначе? Лучше? Взрослеешь, а эйфория остается?
И что случилось с драм-н-бейсом? Мы разговариваем о рейвах
на Гоа, о конфликтах на Ближнем Востоке, а потом переска­
киваем на Нью-Йорк, в котором художник, как и я, прожил
некоторое время. Мы рассуждаем о том, какой это странный
город, ведь невзирая на все свое богатство, ночной жизни там
как таковой и нет. Город греется в лучах своего легендарного
прошлого — пресыщенный и ленивый, он утерял аппетит к со­
временной поп-культуре. И мы говорим о том, как ньюйоркцы
всегда ищут Нью-Йорк, даже если оказываются в другом ме­
сте, вроде Берлина. Весьма вероятно, что в Берлине они смогут
найти Нью-Йорк восьмидесятых. Или же Берлин двадцатых.
За каких-то восемь минут, что длился наш разговор, мы обо­
шли весь мир.
Клубные беседы имеют особенность вращаться вокруг
самого клубного времяпрепровождения: как же здесь сейчас
здорово, не пойти ли нам еще и в тот новый клуб, о котором
ты только что слышал от друга, который встретил человека
оттуда. Или разговоры прямо противоположного свойства:
как все чаще начинаешь понимать, что в клубы ходить боль­
ше не хочется. Что после всех этих вечеринок и тусовок есть
лишь желание сосредоточиться на своей работе, учебе или вза­
имоотношениях. Что важнее, к примеру, тратить время на соб­
ственных родителей, которые с каждым годом стареют. Что
сделать перерыв — это действительно хорошо. В течение этих
разговоров оглядываешься, видишь девушку, с которой тебя
знакомили раньше, и думаешь: вспомнить бы ее имя.
В Watergate есть еще один танцпол побольше, который
из-за своей огромной, во весь потолок светодиодной полосы
производит чарующее впечатление. Когда ты танцуешь под
ней, возникает ощущение, что попал в кадр какого-то модного
клипа. И хотя танцпол открыт только по выходным, мы все же
идем туда. Мы вошли. Удивительно, но даже в этот будний
день здесь уже кто-то есть. Несколько человек, которые обыч­
но работают в Watergate, встречаются здесь, ставят на мощной
звуковой системе пластинки и зажигают свет. «Слушать му­
зыку, — говорит один из них, — это, конечно, хорошо само
по себе, и лишь одно может быть лучше — слушать эту музыку
громко».
Потом мы снова спускаемся вниз. Сейчас половина чет­
вертого, и все действие перешло на танцпол. В баре лишь
несколько человек: пространство перед диджейской забито.
Люди танцуют вместе, общаются, приносят друг другу воду,
пиво и прочий алкоголь, аплодируют диджею, выказывая свое
одобрение, когда тот полностью убирает бас, только для того,
чтобы вернуть его обратно спустя несколько тактов.

Проводить время в клубе в среду — это не только какая-то

крайность, но и ощущение причастности к некому особенно­
му сообществу. В принципе, созданное здесь пространство,
объединяет в себе две довольно разные группы: диджеи и ту­
ристы. И это не потому, что какие-то местные клубы оставили
туристам, а сами берлинцы перебрались в более модные заве­
дения. Как раз наоборот: вечеринки живут благодаря дидже­
ям, которые могут свободно экспериментировать, и туристам,
которые рады этим экспериментам. Кроме того, туристы —
кто случайно, а кто и точно — знают, какие клубы сейчас
самые модные, ведь благодаря интернету сложно что-либо
скрыть. Все эти люди танцуют так, словно и нет никакого зав­
тра. В конце концов, это и есть главная причина, по которой
они приехали в город. В место, где в среду они могут увидеть
тех самых артистов, которые в их родном городе если и по­
являются, то в лучшем случае раз в месяц. В этой ситуации
кроется некий потенциал — тусовщики дают стимул диджеям
и наоборот.
Безусловно, во всем этом есть особая притягательность.
В какой-то момент меня познакомили с таким понятием, как
«хаус хедж-фонд». Замечательная вещь касательно диджей-
ских сэтов, сказали мне, заключается в том, что даже если тебе
не нравятся отдельные треки в конкретном сэте, то от этого сэт
в целом не станет нравиться тебе меньше. Это похоже на хед­
жирование ставок, когда проиграть невозможно.
Девушка, которая приехала сюда из Японии, заполу-
чила-таки желаемый автограф от диджея. Теперь она стоит
на краю танцпола с курткой в руках и с сумкой на плече, ожи­
дая, пока ее спутник наконец натанцуется. Они перебрасыва­
ются между собой короткими фразами, но никто из них не те­
ряет терпение. В небольшой комнате по соседству, которую
прекрасно видно из диджейской, парочки отдыхают и обнима­
ются на диванах.
Тут начинает заниматься рассвет. В небе ни облачка; не­
спешно его темный чернильный оттенок становится светлее,
и если посмотреть на восток, вниз по Шпрее, то можно уви­
деть розоватого оттенка рассвет, который постепенно превра­
щается в желтовато-бежевый, что может быть вызвано выбро­
сами местной фабрики, или же пылью, висящей в воздухе. «Эй,
посмотри на это», — говорю я стоящему рядом со мной парню
и указываю пальцем в окно. — «Что? — спрашивает он. — А,
ты про небо? Да, такое я уже видел раньше».

Пора идти. Планы на выходные намечены. Неделя только

началась.
РОЖДЕНИЕ КЛУБНОЙ МИЛИ

Пятикилометровый участок между Александерплац и мостом Обер-

баумбрюкке в наши дни стал домом для большинства клубов города.
На безлюдной земле вдоль берегов Шпрее пересеклись интересы
инвесторов, чаяния политиков, идеи городского планирования, ак­
тивность левых, оживленная магистраль и рейверский рай.

Город должен содержать в себе загадку, ответ на которую изве­

стен не всем. Нужно знать ключ к городскому шифру. В центре
Берлина вырос новый клубный район — «клубная миля», кото­
рый каждые выходные привлекает тысячи людей и уже давно
прославился на весь мир. И все же для непосвященного «миля»
по-прежнему остается скрытой, невидимой — тайный, неоче­
видный мир прямо в центре столицы.
Сколько людей, которые едут солнечным утром в по­
недельник на работу, могли бы предположить, что толпа,
усеявшая мостовые оживленной дороги из Трептов в центр
города, имеет отношение ко всему этому? Или безвредные
вспышки света, которые можно увидеть ночью по доро­
ге на север, к Александерплац, особенно если посмотреть
на верхушку высотного здания? Или небольшие группки
людей, выходящие воскресным днем из промзоны, распо­
ложенной позади старого здания с головным офисом газе­
ты Neues Deutschland. Вы можете пройти всю новую клубную
берлинскую милю целиком и ничего не заметить. Вы мо­
жете проехать ее на велосипеде примерно за четверть часа
и не увидеть ничего, кроме нескольких зданий. Днем все
так, но не исключено, что так будет и ночью. Лишь случай­
ное скопление такси может подсказать вам, что где-то здесь
проходит вечеринка.

Северный конец клубной мили отмечен на Александерплац

клубом Weekend, расположенном на трех последних этажах
«Haus des Reisens», башни времен ГД Р. В асфальте перед башней
зияет дыра («Ведутся строительные работы до 2011 г.» — сооб­
щает знак). С другой стороны строится новый торговый центр,
единственный осуществленный проект из так называемого ге­
нерального плана по благоустройству района, задуманного еще
в середине девяностых, жертвой которого, как ожидают, падет
и башня с клубом Weekend.
В километре на юг возле изгиба путей наземного метро,
недалеко от станции Jannowitzbrücke, находится дверь Golden
Gate, скрытая среди многочисленных граффити. В несколь­
ких сотнях метров дальше в том же направлении находится
неприметная дверь около станции метро, вход в Sage Club, вы­
глядевший точно так же под прежними названиями Boogaloo
и Walfisch. Если повернуть налево от Генрих-Гейне-штрассе
на Кёпениккерштрассе, то можно наткнуться на новый Tresor.
Помимо эмблемы на входе единственным отличительным
знаком клуба в ночное время является громадная проекция
эмблемы клуба на фасад бывшей электростанции. Днем эта
проекция практически незаметна. Чуть дальше по дороге
находится Relais. На другом берегу Шпрее, на Хольцмаркт-
штрассе, находится Ваг 25, известный на весь мир, но невиди­
мый для непосвященных берлинцев. То, что можно заметить
с улицы — лишь бледная тень того, что происходит внутри.
В нескольких минутах ходьбы на мосту Шиллингбрюке рас­
положен клуб Maria am Ostbahnhof — корявая лачуга на берегу
Шпрее, похожая на здание парка атракционов из девяностых.
Далее по дороге и направо находится станция Ostbahnhof.
Если отсюда пройти еще полкилометра на северо-запад, мож­
но достичь наполовину заброшенную промзону, где между
стройплощадками, автостоянками и небольшой речкой нахо­
дится Berghain: клуб, расположившийся в здании старой элек­
тростанции пятидесятых годов, которую так никогда и не под­
ключили к сети. Это величественный бетонный замок. Если
отсюда вернуться к реке, а затем пройти чуть дальше от центра
города и еще раз перебраться на противоположный берег, слева
окажется Watergate. Он находится на мосту Обербаумбрюкке,
соединяющем районы Фридрихсхайн и Кройцберг. Похоже,
что это наиболее удаленный конец этого района, максимально
приближенного к необитаемой области, раскинувшейся на не­
сколько километров в черте города к востоку от Шпрее. Пря­
мо за углом находится Club der Visionäre, и тут можно завер­
шить прогулку, охватившую три района: от Александерплац
к станции Schlesisches Тог (или Трептов-парк, если вы решите
включить в эту прогулку Arena Club, Badenschiff и парк Шле-
зишер-Буш, где летом можно отдохнуть между двумя афтепа-
ти). На все это у вас уйдет минут сорок пять. Весь этот участок
состоит из двух больших улиц, образующих коридор. Именно
здесь днями и ночами можно встретить рейверов.
Термин «клубная миля» никому не нравится: звучит
так, словно здесь место лишь для досуга 18-30-летних. Как
и на Симон-Дах-штрассе, в районе Фридрихсхайн или на Ора-
ниенбургштрассе в районе Митте один за другим следуют
бары, толпы туристов бродят между ними, называя это «бар-
хоппингом». Это улицы, которые на протяжении нескольких
лет эволюционировали из модных мест для встреч в места, где
в основном можно встретить гостей столицы. Большинство
работников баров продолжают работать здесь только из-за еже­
нощно текущих потоков денег.
Но новая клубная миля Берлина совсем не про это, даже
с учетом огромного количества туристов, которые являются
лишь источником приличного дохода клубов. Она не имеет
ничего общего со скоплениями баров в других частях горо­
да. Во-первых, потому что эта миля слишком протяженная,
во-вторых, просто в силу клубной специфики. Клубы открыва­
ются поздно, обычно после полуночи, взимают плату за вход,
у них есть фейсконтролыцики, и их посетителей обычно при­
влекает имя диджея в анонсе или репутация клуба. Даже когда
такие туристы приезжают издалека, большинство из них име­
ют четкое представление о том, куда они хотят пойти.
Например, Berghain сейчас — самый известный тех-
но-клуб в мире. Здесь клабберы предаются неумеренности
и с религиозной серьезностью постигают постоянно меняю­
щиеся интерпретации техно-музыки. Или же в Ваг 25, не ме­
нее легендарный коллега монументального Berghain. Он мень­
ше размером, здесь больше солнца, и клуб располагает к более
легкому времяпровождению; здесь прямо на берегах Шпрее
проходят афтепати, которые часто затягиваются до утра втор­
ника. Большинство клубов расположено в граничащих друг
с другом Фридрихсхайне и Кройцберге, странной парочке
центральных и очень бедных при этом районов. Эти две части
города разделены несколькими главными дорогами, желез­
нодорожными линиями, рекой Шпрее и, конечно же, сорока
годами существования берлинской Стены. Друг с другом они
связаны стойким чувством региональной идентичности и ко­
е-какой печальной социальной статистикой. Предпринятая
в девяностые городская реформа слила их в единую админи­
стративную единицу.

КЛУБНАЯ МИЛЯ И НЕ ТОЛЬКО

У новой клубной мили Берлина есть предшественник.

Он существовал во времена, когда клубная сцена была сосре­
доточена на километровом отрезке улицы Лейпцигерштрассе
между площадью Потсдамерплац (которая в то время еще была
заброшена) и Фридрихштрассе. В начале девяностых по ночам
здесь можно было увидеть множество людей, перемещавших­
ся между Tresor, Е -Werk, WMF и другими клубами. При этом
днем здесь почти никто не появлялся. Это была нейтральная
городская территория, которую вскоре должны были освоить
инвесторы и где на протяжении нескольких лет происходило
активное формирование местной поп-культуры. Да, в то вре­
мя в городе техно звучало отовсюду, но не существовало такой
«агломерации» больших и маленьких клубов, работавших в не­
посредственной близости друг от друга. Не было дружеских
или конкурентных состояний, не возникали альянсы, сопро­
вождавшие такую близость. Музыка, игравшаяся здесь в та­
ких количествах, вряд ли бы помогла превратить техно в до­
минирующее звучание, захватившее на какое-то время чарты
и потянувшее за собой в город, на «Лав Парад», сотни тысяч
рейверов. Это была система поп-культуры, давшая жизнь тер­
мину «рейвующее общество», которое исчезло так же быстро,
как и возникло.
Конечно, у той «мили» и новой много общего, взять хотя бы
музыку: на новой клубной миле Берлина также звучит преи­
мущественно техно. Поскольку звукозаписывающая инду­
стрия рухнула, то как измерить сегодняшний уровень успеха?
Сегодня под эту музыку каждые выходные танцует не меньше
людей, чем в начале девяностых.
Есть и другие сходства между милями. Большая часть се­
годняшнего клубного района считается городским пустырем.
Отсюда вытекает еще одна параллель: инвесторы уже присту­
пили к строительству так называемого «МедиаШпрее», нового
городского района с офисами для медиа-компаний. Правда,
есть и существенное отличие: этим планам сейчас оказывается
жесткое сопротивление. Летом 2008 года жители Кройцберга
и Фридрихсхайна на референдуме проголосовали против пла­
нов развития.
Когда существовали «временные» клубы, все знали, что
волшебство в любой момент может окончиться. Любые бла­
гоустройства в клубах носили временный характер. Ты посто­
янно рисковал получить в свой бокал с джин-тоником кусок
штукатурки, сыпавшейся с потолка под воздействием баса. Се­
годня все не так. Не у всех людей во главе клубов этого района
есть долгосрочные арендные договоры, но все предпочитают
вкладывать крупные денежные суммы в свет, звук, обстановку;
достаточно попасть внутрь клубов, тут же становится очевид­
на разница между ситуацией сегодня и грубым очарованием
девяностых.
Здесь перепридумывается Берлин. Это не Западный Бер­
лин семидесятых, служивший альтернативной культуре полем
для сражений, отпечатки которых можно найти в рок-пластин-
ках группы Ton Steine Scherben и комиксах Герхарда Зифрида.
Это не Западный Берлин восьмидесятых, ставший известным
благодаря сквоттерам-анархистам, первомайским беспоряд­
кам и экспериментальной группе Einstürzende Neubauten, что
хорошо описал Свен Регенер в трилогии «Берлинский блюз».
И это не Восточный Берлин девяностых, запомнившийся как
фон для «Лав Парада» со всеми его вошедшими в историю
танцорами. Конечно же, это не Берлин агрессивных рэпперов,
беспощадный город, где каждый сам за себя, а преступники
прячутся за каждым углом. И он не имеет никакого отношения
ко всем этим нео-вильгельмским фантазиям, приходящим
на ум во время демагогий прочих политиков.

Этот новый Берлин, привлекающий каждые выходные

туристов-клабберов, стал клубной столицей западного мира.
Это город с низкими арендными ставками и чрезвычайно ли­
беральными властями; принципы, по которым существуют
другие города, отброшены в пользу всеобщего удовольствия.
Здесь никому не надо работать — быть может, за исключением
участников каких-то художественных или музыкальных про­
ектов. Здесь постоянно открываются новые клубные проекты,
и все только и делают, что тусуются. И это превыше всего.
Неважно, Berghain или Ваг 25, Tresor или Watergate: заведе­
ния нового клубного района придали Берлину редкий статус
места, где свободу еще не обменяли на безопасность; здесь ца­
рит ощущение, что существует другой путь.

ЭТОТ КЛУБ В ВЫВЕСКЕ НЕ НУЖДАЕТСЯ

Когда Штеффен Хак, или, как все его называют, Штоф-

фель, осенью 2002 года открыл Watergate, это был единствен­
ный клуб в округе. Watergate находится справа от моста Обер-
баумбрюкке, на стороне Кройцберга; эта часть района выми­
рала с наступлением темноты. Но не только это обстоятель­
ство было особенным: решение открыть клуб в современном
офисном здании стало своеобразным заявлением, мол, хватит
реконструировать старые здания, надо начинать что-то новое.
По крайней мере, на тот момент складывалось именно такое
впечатление. На протяжении всех девяностых незаконное
присвоение старых зданий было наиболее характерной осо­
бенностью берлинской клубной культуры. «Слишком много
домыслов», — говорит сегодня Штоффель. Сам он был просто
счастлив, когда нашел это место.
Штоффелю уже за сорок, с того момента появления в го­
роде в 1982 году он успел превратиться в ветерана берлинской
ночной жизни. Он управлял специализировавшимся на джан­
гле и драм-н-бейсе клубом Toaster в районе Митте, в подва­
ле здания, где сейчас располагается штаб-квартира Института
Гете. Там стартовала серия вечеринок «hardredged», переезжав­
шая с места на место и не брезгующая нелегальным использо­
ванием помещений. В девяностых это считалось нормой. Был
и запоминающийся драм-н-бейс рейв, прошедший в клубе
под названием Planet на берегу Шпрее, сразу за тем зданием,
где сейчас находится Немецкий архитектурный центр. Без
каких-либо юридических разрешений Штоффелю и его ком­
паньонам удалось установить там помимо двух больших зву­
ковых систем (по одной на танцпол) громадную алюминиевую
конструкцию с дюжиной мониторов— то было время расцвета
видеоарта. Это здание видно с другого берега реки от Watergate.
Оно заброшено по сей день, но выглядит эффектно; многочис­
ленные граффити ярко свидетельствуют о проходивших там
вечеринках.
 В какой-то момент Штоффель устал от постоянной сме­
ны мест и организовал драм-н-бейс вечеринку в WMF, клубе,
который и сам несколько раз переезжал с места на место. За­
тем был Watergate, прекрасный клуб у воды с двумя танцпола­
ми на отдельных этажах и террасой, выходящей прямо к реке.
Для беседы мы встречаемся на так называемом waterßoor; танц­
поле с полностью застекленным фасадом с прекрасным видом
на Шпрее и на штаб-квартиру Universal Music. В ночное вре­
мя гигантская эмблема компании светится на фасаде здания
Universal. Сейчас, днем, само здание представляет собой лишь
громадную желтую массу на противоположном берегу реки.
Интересно (это хорошо заметно днем, а не ночью), что
на двери Watergate нет ничего, выдающего клуб: ни эмбле­
мы, ни знака. По словам Штоффеля, это преднамеренный
шаг. Он не хочет привлекать сюда случайных людей, он хочет
видеть понимающую публику. Действительно, Watergate —
один из самых известных берлинских клубов на мировой
сцене, и известен он в первую очередь своими вечеринками
с минимал-техно. При этом изначально Штоффель не хотел,
чтобы в Watergate звучало техно, и уж тем более не хотел де­
лать на него основной упор. Он представлял себе клуб, посвя­
щенный британским образцам драм-н-бейса, брейкбита или
хип-хопа по пятницам и хаус-музыке по субботам.
Правда, вскоре стало ясно, что его план не сработал. Тем
более, что теперь порядка семидесяти процентов посетите­
лей клуба — не из Берлина. «Наши гости прибывают отовсю­
ду, и им не нужны сюрпризы, — говорит Штоффель. — Если
ты не ставишь одно и то же из ночи в ночь, ты приводишь лю­
дей в замешательство, и все перестает работать. Конечно, это
печально. Но люди хотят вернуться в свой Бирмингем и ска­
зать: „В Watergate очень круто“. Это значит, что в случае возвра­
щения в Берлин через несколько месяцев, они вряд ли захотят
оказаться на вечеринке с драм-н-бейсом. Как только мы сдела­
ли ставку на хаус, техно и минимал, наш клуб стал пользоваться
вниманием. И это позитивная сторона. Сейчас мы поняли, что
упор на техно и хаус позволяет не только зарабатывать деньги,
но и привлекать более умную, симпатичную публику. И, тем
не менее, клубом ты все же руководишь не ради денег».
Однако без денег все это вряд ли было бы возможным.
В Watergate было вложено несколько сотен тысяч евро. Клуб
уже дважды обновляли, последний раз в 2006 году, установив
на верхнем этаже гигантскую систему светодиодного освеще­
ния. Третья реконструкция не за горами. Районные власти пла­
нируют благоустроить набережную Шпрее и создать там пеше­
ходную зону. Около всех зданий на правом берегу реки должен
быть построен дощатый настил для пешеходов. Для Watergate
это означает перепроектировку waterfioor; откуда, вместо утрен­
них видов реки, будет открываться вид на прохожих. К тому же
эта дорожка пройдет прямо по террасе клуба. Поэтому, по сло­
вам Штоффеля, этаж на уровне воды будет преобразован в ре­
сторан, а танцпол будет перенесен на более высокий ярус.
■ ■ ■

Все это ведет нас прямиком в самую гущу дебатов вокруг

«МедиаШпрее» — крупномасштабного проекта, подразуме­
вающего полную перестройку территории между мостами Ян-
новицбрюке и Эльзенбрюке площадью порядка 180 гектаров
вдоль обоих берегов Шпрее. Watergate находится практически
в географическом центре этого проекта. Большинство клу­
бов на новой клубной миле Берлина расположено либо в зоне
предполагаемого строительства, либо по ее краям. Со времени
падения Стены клубы всегда становились предметом дебатов,
когда речь заходила о развитии города. Так было в девяностых,
так происходит и сегодня.
Штоффель может долго высказывать недовольство по по­
воду планов переустройства района, начиная с того запрета
на установку брендированных зонтов или иллюминацию
на террасе (она находится прямо перед Обербаумбрюкке, вне­
сенным в список памятников культуры). При этом на дру­
гой стороне реки оператор 0 2 World давно получил разре­
шение на установку экрана, освещающего ночью весь район.
Не меньше раздражает Штоффеля использование фотогра­
фий Watergate в рекламных проспектах «МедиаШпрее», хотя
на самом деле, по его словам, разработчики проекта не при­
нимают эту культуру и руководствуются сугубо цифрами
прибыли.
«После краха Восточной Германии мы получили воз­
можность создать в Берлине по-настоящему новый, образ­
цовый город, — говорит Штоффель. — Было очень много
пустырей, много свободного пространства. Можно было ис­
пользовать возможность реализовать новые идеи развития
города. И что мы сделали с Потсдамерплац? Мы копируем
строительные планы других городов, позволяем недалеким
инвесторам делать что-то такое, что они могут снова и снова
продавать и через десять лет. Столкнулось множество инте­
ресов. Теперь вот „МедиаШпрее“, или, как говорят инвесто­
ры, „Spreeraum“. И что происходит? Все то же самое. Поче­
му бы в этот раз не набраться храбрости и не сказать: „Да­
вайте объединим старое и новое. Давайте сочетать культуру
и инвестиции“. Тогда инвесторы смогут понять, что они бу­
дут счастливы получить район, застроенный не только серы­
ми бетонными башнями».

ПЛЫВЯ ПО «МЕДИАШПРЕЕ»

Планы относительно «МедиаШпрее», петиция о прове­

дении референдума против проекта и последствия этой кам­
пании сделали эту историю исключительной. В нее была вов­
лечена ассоциация под названием MediaSpree e.V., основанная
в 2001 году для взаимодействия землевладельцев, инвесторов
и представителей ассоциации, приобретавших земельные
участки в этом огромном районе с момента падения Стены.
В начале 1998 года на западной стороне Шпрее был возведен
офисный комплекс «Treptowers». В 2002 году Universal Music
перебралась в помещение бывшего склада яиц, расположен­
ного по диагонали от этого комплекса, а спустя два года в со­
седнем с Universal здании обосновалась телекомпания MTV.
Все это происходило примерно в одно время со сносом вет­
хих зданий по Мюленштрассе. На протяжении нескольких лет
они служили домом для техно-клуба Ostgut, ставшего ядром
последующего распространения современной берлинской
техно-сцены. Здесь же располагался еще один клуб, Casino.
На территории, где когда-то находился Ostgut, теперь стоит
0 2 World — громадная, многоцелевая арена вместимостью
17 000 зрителей. Здесь же играет хоккейная команда «Айсберен
Берлин». Она сменила свой прежний домашний стадион «Вел-
лблехпаласт», прозванный «Сморщенным железным дворцом»,
в Хоэншёнхаузене на 0 2 World. Свободно владеющие берлин­
ским диалектом любят давать местным достопримечатель­
ностям прозвища за их внешний вид; так, конгресс-холл они
прозвали «беременной устрицей», канцелярию — «стиральной
машиной», а 0 2 World — «пьяным констеблем», из-за того, что
арена напоминает перевернутую полицейскую кепку.
Все шло к продолжению в том же ключе. У администрации
района и инвесторов были заманчивые планы, включавшие
строительство офисных зданий на площади в несколько сотен
тысяч квадратных метров и создававшие сорок тысяч рабочих
мест в медиа-индустрии, а также повторное возведение унич­
тоженного во Вторую мировую войну моста Броммибрюке.
Пешеходам отводилась узкая полоска вдоль берега реки. Хотя
в рекламных проспектах «МедиаШпрее» и использовались фо­
тографии из местных клубов для создания образа оживленного
района, ни Maria am Ostbahnhof, ни Bar 25, ни любой другой
местный клуб с временным контрактом в этих планах не чис­
лились. Таково было положение дел. Вскоре появилась пети­
ция о референдуме.

С 2005 года петиции для референдума были разрешены

берлинской конституцией как инструмент прямой демокра­
тии. На сегодняшний день петиция «Слить МедиаШпрее» ста­
ла самой многочисленной. В рекордное время были собраны
требуемые 16 000 подписей для проведения референдума; по­
следующее голосование развеяло сомнения: 13 июля 2008 года
86,8% жителей Фридрихсхайн-Кройцберга проголосовали
против строительного проекта и за альтернативное предложе­
ние от инициативных жителей. При явке в 19,1% это составило
34 932 бюллетеня из примерно 180 000 имеющих право голоса.
Несмотря на то, что референдум не имеет обязательной силы,
он не остался без внимания. Первой реакцией администрации
района стало формирование специальной комиссии, объеди­
нявшей представителей инициативной группы местных жи­
телей, землевладельцев и городских управленцев; в ее ведении
находилось рассмотрение варианов развития для каждого от­
дельного участка земли. Был запущен многообещающий про­
цесс, ставший таковым не в последнюю очередь из-за того, что
конечными владельцами многих земельных участов являются
представители власти Берлина. Насколько долго еще просто­
ят на своих местах заведения вроде Yaam, Oststrand или Ваг 25,
остается только гадать.

В СЕРДЦЕ СЦЕНЫ

Кристоф Кленцендорф тоже гадает. Он — один из четы­

рех человек, стоящих за Ваг 25, расположенного в центре новой
клубной мили Берлина на пол пути между Watergate и Weekend,
между Berghain и Tresor, сразу за Михаэльбрюке. Вы вряд ли
увидите вход, если будете проезжать мимо: это просто дверь
в неприметном заборе. Ваг 25 любят и ненавидят, боятся
и уважают. Он сколь известен на весь мир, столь и скрытен.
И он играет главную роль в спорах по поводу будущей за­
стройки района вдоль Шпрее, и не только из-за своего геогра­
фического положения. Участок земли, на котором расположен
клуб, принадлежит берлинскому отделу водоочистки. Это му­
ниципальная компания, что по закону обязывает ее считаться
с общественным мнением при принятии решений. По край­
ней мере, так дело обстоит в теории. На практике отношения
между Ваг 25 и землевладельцем далеки от дружественных.
1 января 2008 года истек срок действия договора аренды, и, по­
скольку в Ваг 25 с этим не согласились, в апреле клубу было
предписано выселяться. Однако весь год Кленцендорф вместе
с компаньонами действовали так, словно ничего и не происхо­
дило, и продолжали устраивать вечеринки. Это был смелый
шаг, за который команда Ваг 25 в итоге поплатилась, представ
в декабре 2008 года перед окружным судом Берлина. И хотя
им давным-давно было предписано освободить территорию,
они смогли прийти к соглашению с отделом очистки, что по­
зволило им остаться на своем месте до конца августа 2009 года.
Затем они были обязаны освободить территорию «подчистую»,
даже от деревьев, выросших там за последние пять лет.
Кристоф Кленцендорф — харизматичный персонаж. Когда
он смотрит тебе прямо в глаза и говорит: «Все это про тусов­
ки», — ты готов принять этот аргумент как данность. Ему не­
многим больше тридцати и он очень, очень хорошо выглядит,
придерживаясь слегка неряшливого берлинского стиля, или,
как однажды сказал один мой друг, он будет выглядеть стиль­
но даже в вычурном старом костюме, в котором он иногда вы­
ходит в свет. Кленцендорф является живым свидетельством
того, что можно оставаться красивым и молодым, несмотря
на обилие вечеринок. Если бы Ваг 25 был группой, то он бы
был фронтменом.
Но это не группа. Ваг 25 — это коммуна из примерно пят­
надцати человек, живущих на этой территории, на которой
предлагают (при помощи пятидесяти человек обслуживающе­
го персонала) всевозможные услуги для досуга и удовольствия:
спа, ресторан верхнего ценового диапазона, хостел, киноте­
атр; в «свободное время» они управляют звукозаписывающим
лейблом и радиостанцией. Всем этим они занимаются одно­
временно и с должным эффектом. Безусловно, в центре всего
этого «Бар» — афтепати-заведение, не имеющее аналогов в за­
падном мире. На протяжении всего летнего сезона «рабочая
неделя» этого заведения начинается с вечера пятницы и закан­
чивается днем понедельника. И так каждые выходные. Самим
промоутерам тоже нравится принимать участие в происходя­
щем; они даже живут на территории в трейлерах за забором
и в нескольких хижинах, построенных в небольшой лесистой
области. Лето 2008 года стало пятым сезоном в жизни Ваг 25.
«Никто не знает, какое будущее уготовано этому райо­
ну, — говорит Кленцендорф. — Мы не знаем, город не знает,
инвесторы тоже не знают. С одной стороны, всем понятно, что
здесь не должно быть офисов. С другой стороны, есть люди,
которые хотят загребать по максимуму денег, будучи у власти.
Кто-то говорит, что нам нужна новая концепция, старая уста­
рела, а планы развития оказались неверными. Берлин не ока­
зался, как предполагали, тем, чем он был всегда, — культурной
столицей. Городом для тех, кто в поиске досуга и духа свободы.
Эти планы развития уничтожают большинство пространств,
являющихся площадками самовыражения тысяч людей.
Это то, против чего мы боремся».

До этого момента большинство жителей Кройцберга

и Фридрихсхайна, вероятно, согласились бы с Кленцендор-
фом; в конечном счете, когда кто-то поет блюз о постоянной
эрозии свободных пространств, всякий имеющий сердце
проникнется. Но все не так просто, и Кленцендорф это знает.
«Кто-то повесил плакат из кампании „Слить МедиаШпрее“, —
рассказывает он с улыбкой. — На нем было написано „Берега
Шпрее для всех“. А я снизу подписал „со вторника по суббо­
ту“». Конечно, говорит он, «Берега Шпрее для всех» — не его
девиз. «Мы не предлагаем пространство для всех. Мы про­
сто предлагаем пространство для тех, кого мы хотим видеть
здесь». И тут начинается разногласие между Ваг 25 и жителями
района: да, многое здесь делать не позволительно. Но что тогда
делать?
Чтобы поддерживать свой собственный, параллельный
мир, группа обзавелась забором и фейсконтролыцицей, чье
прозвище (без иронии) — «Гитлер у двери». Поскольку здесь
живут люди, которые здесь же и тусуются, они требуют, что­
бы определенные барьеры отделили их от всего остального го­
рода. Крайности и гедонизм, которым здесь предаются люди
по выходным, не предназначены для глаз общественности.
Мир, который существует там, не хотел бы быть видимым.
Сами вечеринки преимущественно не преследуют поли­
тических целей. Они открыты для политических интерпре­
таций: у каждого есть свое собственное мнение, но никакого
общего подтекста из того, что люди танцуют вместе, вывести
нельзя. Если это, конечно же, не возникшая угроза сноса тан­
цпола.

«МедиаШпрее» поднимает два часто пересекающихся по­

литических вопроса. Когда дело касается приватизации об­
щественного пространства, общество протестующих громко
говорит: «Нет, мы не хотим этого. Даже если нам обещают со­
здать рабочие места. Даже если нас предупреждали о том, что
районной администрации придется заплатить несколько мил­
лионов евро штрафов за отмену договора». Но есть и второй
вопрос, на который не только сложно ответить, но и который
сложно сформулировать. Он звучит примерно так: «Как нам
быть, когда мы имеем дело с альтернативным образом жизни?»
Этот вопрос в прошлом часто обсуждался в Кройцберге, наи­
более известным своей «альтернативной» жизнью. Если бы Ваг
25 был бы обычной незаконной стоянкой трейлеров, то жители
района уже давно бы решили этот вопрос, попросту убрав эту
стоянку. Здесь же все не так просто. Те, кто стоит за Ваг 25, эти
люди из трейлеров, представляют из себя группу инвесторов
и они же имеют прямое отношение к субкультуре; в силу ради­
кальных взглядов, их вполне можно классифицировать как ле­
вых. Единственная загвоздка в том, что не каждый может при­
нимать участие в их мероприятиях. Это сложная ситуация.
Как бы то ни было, история не нова. Большинство суб­
культурных движений последних пятидесяти лет выказывали
большую приверженность милитаристской логике авангарда,
нежели демократическому участию: это было про стремление
быть первым, исследуя новые области, время от времени пе­
редавая информацию, но живя дикой и опасной жизнью ма­
лочисленных, скрытных групп. Субкультуры никогда не хотят
быть для всех, поскольку существует опасность стать мейн­
стримом. В этом случае ночная жизнь Берлина делилась на два
лагеря: «турисы» (туристы) и «проллы» (пролетарии, работяги).
Авангардное ядро субкультур всегда направлено вовнутрь.
Они изучают новые формы совместного проживания, борются
за независимость от большого и страшного мира.
В Ваг 25 все именно так и обстоит. «Мы предлагаем про­
странство тем, кого мы сами поддерживаем, — говорит Клен-
цендорф, — представителям этого типа культуры, этого образа
жизни. Людям, которые хотят жить так; им всегда рады. Я тоже
борюсь за город, за то, чтобы Берлин оставался пространством
для людей, которые хотят быть другими».
 У Кленцендорфа (наряду со многими другими, кто живет
на этой площадке), есть четкое видение временной приро­
ды этой ситуации и красоты, которая кроется в этой приро­
де. Когда его спрашиваешь, чего больше он боится: закрытия
Ваг 25 или же дальнейшего продолжения его работы, он гово­
рит: «Уйти с вечеринки в самый прекрасный ее момент. Само
место не способно застыть. Здесь все гниет. Эта стройплощад­
ка, ничто вокруг не вечно. Даже сама сущность места препят­
ствует тому, чтобы оставаться здесь надолго. Бетонные плиты,
сквозь которые пробиваются деревья, начнут падать, посколь­
ку не укреплены должным образом. Само место сделано с рас­
четом на то, чтобы простоять десять, максимум пятнадцать
лет. Точно так же и наши здания: они тоже сделаны из дере­
ва, и тоже начнут гнить. В какой-то момент все закончится.
Но в этой временности есть своя красота; мы все получили тут
много опыта. Фантастическое время. Закрытая глава. И вот то,
как это будет, вот именно это и замечательно». Это будет заме­
чательное время. Вполне возможно, что ощущение идеального
будущего — наилучший способ описать наиболее яркие мо­
менты, происходящие в Ваг 25 каждые выходные. Команда Ваг
25 приняла приглашение от администрации района обсудить
будущее этого района, несмотря на риск быть выселенной.

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКТОР КЛУБЛЕНИЯ

«Берлин выделяется своим безудержным ростом, отсут­

ствием четкой структуры. Без всех этих свободных пространств
индустрия попросту не появилась бы в девяностых. Конечно,
никто тогда не воспринимал это, как широкий жест со сторо­
ны государства: в тот момент власти просто не контролиро­
вали всю ситуацию. Поэтому были свободные пространства,
и любой мог заниматься тем, что невозможно было бы пред­
ставить в другом месте». Когда Олаф Кретшмар разговаривает
о девяностых, можно подумать, что он имеет в виду Ваг 25.
Кретшмар, больше известный как Гемзе, является главой
комиссии клубов Берлина — ассоциации, основанной в кон­
це девяностых для представления интересов клубов как перед
властями, так и перед публикой. В комиссию входит более ста
участников.
Некоторые из крупных клубов здесь не представлены,
но все что поменьше так или иначе имеют своих представите­
лей. Комиссия располагается в небольшом офисе неподалеку
от Александерплац, на полпути между кинотеатром «Babylon»
и высотным зданием с офисами газеты Berliner Zeitung. Сам
Гемзе в девяностых был активным клубным промоутером
в районе Митте. Возникновение комиссии было тесно связа­
но с крахом берлинской клубной сцены в конце девяностых.
Закончился хаос, связанный с воссоединением страны, и про­
фессионализм участников сцены начинал расти. Тогда же обре­
ло популярность слово Clubsterben (буквально «смерть клубов»).
Хотя клубы повально не вымирали, это слово действительно
подводило итог сложившейся ситуации: те, кто хотел выжить,
должны были адаптироваться. В годы анархии, после паде­
ния Стены, клубы были предоставлены сами себе. Теперь же
им потребовалась группа лоббистов. Целью комиссии, как
было записано в уставе, является работа над «поддержанием
благоприятных условий для клубной культуры». Идея не обо­
шлась без столкновений интересов. В конце концов, скорость
изменений в ночной жизни города делает хищником любого,
кто начнет вмешиваться. Однако сегодня комиссия наслажда­
ется всеобщим признанием; прежде всего, потому что хорошо
делает свою работу. «Мы не просто группа лоббистов, — го­
ворит Гемзе. — Мы обучаем, и мы представляем ночную
жизнь города другим ассоциациям, Промышленной палате
и авторскому обществу GEMA. Мы объединяемся с Сенатом,
властями районов и игроками этой индустрии — в основном,
со всеми, желающими что-нибудь сделать для ночной жизни
города». Например, комиссия сыграла свою роль во время вво­
да запрета на курение. Благодаря действиям комиссии, закон
был принят относительно либеральный.
Гемзе всегда делает упор на культурную составляющую
деятельности клубов. «Часть цепочки музыкальной индустрии
по созданию ценности», «инновации», «социальное предна­
значение мест, которые устанавливают тенденции» — у него
очень убедительный тон, необходимый для обсуждения на ра­
дио или для утверждения документов. Для него клубы — часть
«творческой инфраструктуры» города.
Сегодня, по словам Гемзе, экономический рост города не­
отделим от реализации творческого потенциала. В то время,
как большинство отраслей промышленности окончательно
перенесены за пределы Берлина, город может выжить, пред­
лагая творческим людям хорошую окружающую среду (здесь
он отсылает к современной теории о бывших индустриаль­
ных зонах), что привлечет в город бизнес, и, таким образом,
создаст новые рабочие места. Именно на это и должны реаги­
ровать политики, говорит он. Творцам, объясняет Гемзе, нра­
вится находиться в яркой культурной среде, с трудом поддаю­
щейся планированию. Поэтому властям было рекомендовано
оставить клубы в покое. «В этом секторе планирование озна­
чает сдержанность. Конечно, должна быть структура, какие-то
руководящие принципы, например. Но город должен дать
клубам возможность развиваться самостоятельно». Верным
шагом в этом направлении могло бы стать предоставление
клубам временного пространства или освобождение времен­
ных клубов от строгих правил, касающихся вентиляции и ту­
алетов, применимых для мест с долгосрочными арендными
договорами.
Другой момент заключается в том, что клубы теперь
не только создают общее впечатление от города, но и вносят
свой вклад в его содержание. Посещение клубов прочно утвер­
дилось как фактор экономического роста.
Попытка вычислить вклад клубов в местную экономику —
задача не из легких. Каждый год Берлин публикует отчет о му­
зыкальном бизнесе, но клубы в качестве отдельной категории
не рассматриваются. В 2007 году товарооборот концертных
промоутеров достиг 76 миллионов евро, а концертные заведе­
ния заработали 140 миллионов евро. Никто не знает долю клу­
бов в этой цифре. Существует и второе исследование произ­
веденное комиссией от имени городских властей в 2005 году.
По результатам исследования были оглашены некоторые циф­
ры: в клубной индустрии Берлина трудится примерно 8 000
человек (примерно столько же работает в городских предста­
вительствах Deutsche Telekom или Deutsche Post), товарообо­
рот участников в 2005 году составил порядка 170 миллионов
евро (и с той поры, скорее всего, вырос). Кроме того, в расчет
принимались только обороты клубов, а не сопутствующие рас­
ходы туристов на размещение, питание, транспорт и магазины.
Сюда же не был включен позитивный эффект, который ока­
зывает клубная индустрия на имидж города и его привлека­
тельность для туристов. Последний аспект оказывается весьма
значительным. Согласно исследованию, проведенному Berlin
Tourismus Marketing GmbH, клубы сейчас идут на втором ме­
сте после музеев в опросе туристов о культурных учреждени­
ях, привлекших их в город, обойдя оперу и театр.
Интересно, что клубы находятся в ведении экономическо­
го отдела, а не сенатора по вопросам культуры. В этом отде­
ле работает Таня Михланс. Она представляла интересы клу­
бов семь лет, пока в 2008 году не переключила свое внимание
на берлинскую фэшн-сцену.

МЫ ТУСУЕМСЯ ВЕЗДЕ, ГДЕ МОЖЕМ

Как можно было бы вообразить себе работу представи­

теля берлинских властей в клубной сфере? Как говорит Таня
Михланс, эта работа включает две основные составляющие.
Во-первых, важно иметь человека, с которым могут связывать­
ся клубные промоутеры, если у них, например, возникают про­
блемы с лицензией. Администрация Берлина поделена на два
уровня: городскую и районную. Когда Таня только приступала
к работе, то районы рассматривали клубы как бары или ресто­
раны. Второй аспект касается повышения уровня информиро­
ванности. «Помню, как мы пошли по клубам вместе с главой
департамента и несколькими представителями района с целью
показать им, что такое клубы. Выглядело это довольно стран­
но. Мы хотели дать понять, что клубная культура — нечто
важное, что нам пора покончить с предубеждениями, исто­
риями вроде того, что клубы забиты наркотиками и оружи­
ем. Мы также хотели показать им резюме тех людей, которые
держат эти клубы. Среди них много людей, которые до этого
изучали историю искусства или театра. И, конечно же, мы хо­
тели дать им понять, что клубная сцена оказывает сильнейшее
влияние на рост экономики».
Что влияет на музыкальную индустрию в Берлине? Этот
вопрос стоял в центре ее работы, которую она назвала «Эконо­
мическое развитие при помощи культуры». Как это ни пара­
доксально, говорит Михланс, для нее всегда было важно, чтобы
клубы не становились слишком коммерческими. «Иначе они
потеряли бы обаяние. И тогда все происходящее перестало бы
отличаться от того, что происходит в других городах».
Если рассмотреть с этой точки зрения историю с «Ме-
диаШпрее», экономически она выглядит прискорбно. «И что
теперь делать району?», — задается вопросом Таня Михланс,
подразумевая, что план развития уже согласован и все кон­
тракты оформлены. Конечно же, для города было бы лучше,
если бы клубы остались; город извлекает значительную при­
быль из того, что клубы эти относительно некоммерческие.
Но у вас мало шансов на успех, говорит она, если вы начинае­
те свой протест, когда уже все подписано и скреплено печатя­
ми. Нужно принимать участие в обсуждениях, когда решения
по планам дальнейшего развития только обсуждаются. «Но,
к сожалению, на той стадии не присутствовал ни один из пред­
ставителей клубов».
Это, может быть, и так, но эти планы фактически обсужда­
лись задолго до того, как в этом районе стали появляться клу­
бы. Кого нужно было звать? Правда, некоторые представители
клубов, например команда Ваг 25, признают этот недостаток:
они были на первой встрече специального комитета, который
изучает варианты развития района.
Однако, есть и другой, возможно, гораздо более интерес­
ный аспект, чем вопрос о том, что нужно было делать в про­
шлом: чему научились городские департаменты и власти райо­
нов в дебатах вокруг «МедиаШпрее». По версии Тани Михланс,
власти начали менять свой образ мышления. В одном она уве­
рена точно, что теперь любой другой район, столкнувшись
с подобной проблемой, убедится в том, что в первичных об­
суждениях планов на самой ранней стадии будут задействова­
ны все заинтересованные стороны. Кроме того, она верит в то,
что эпоха грандиозного планирования в прошлом. Мир слиш­
ком быстро двигается. Городские районы должны зарезервиро­
вать пространства для их использования в будущем, говорит
она. Если же все отдать сразу, то в какой-то момент город оста­
нется без возможностей для развития.
Это может свидетельствовать о смене парадигмы. Начиная
с падения Стены, все развитие города всегда крутилось вокруг
самых крупных проектов; это понятно, учитывая, что цель за­
ключалась в восстановлении города, на протяжении сорока лет
разделенного пополам и все еще хранившего на себе отметины
времен войны. И кто не желал приложить руку к этим круп­
ным проектам?! Это была серьезная проблема, но вовлеченные
в решение проблемы градостроители откусили больше, чем
могли съесть. Ни одна из целей, поставленных перед градо­
строителями в начале девяностых, так и не достигла своей
цели. Город не стал центром торговли с Восточной Европой
и население его значительно не выросло, не остановили про­
цесс исчезновения старых отраслей промышленности, а те, что
пришли им на смену, не смогли компенсировать эти потери.
В действительности город оказался с гигантской кучей долгов,
на уплату которых уйдет целое десятилетие. Кроме того, если
честно взвесить сегодняшние достижения города и те возмож­
ности, которые были доступны после воссоединения в девя­
ностых годах, то вряд ли можно считать девяностые удачным
периодом для урбанистики Берлина.
Главным феноменом того периода стало широко распро­
страненное на клубной сцене временное использование мест
и зданий. Когда ничего не было постоянным, все находилось
в хаотичном движении, никто точно не знал, кому принадле­
жит то или иное здание и где найти средства на его обустрой­
ство, и многие застройщики находили выход во временной
передачи зданий клубным промоутерам. Часто цитируемый
комментарий мэра Берлина Клауса Воверайта о том, что Бер­
лин «беден, но сексуален», и есть главная идея того периода,
выраженная в одной броской фразе. Раз нет денег на осущест­
вление крупномасштабных проектов, будем тусоваться в тех
зданиях, которые есть.

МЫ ПРОСТО ХОТИМ ВЕРНУТЬСЯ

Удивительно, как мало следов оставила в городе ночная

жизнь девяностых. Возможно, и не оставила вовсе, учитывая
мимолетную природу этих ночных кутежей. Одной из осо­
бенностей поп-культуры является ее недолговечность. С точ­
ки зрения консервативных культурных критиков, это часто
ошибочно интерпретируется как показатель нехватки смысла
— насколько значительной может быть культура, когда все,
что считалось верным, истинным и красивым, каждый сезон
отбрасывается? Поп-культура всегда прекрасно уживалась с та­
кой критикой. Но с учетом оказываемого на имидж города эф­
фекта, тот факт, что ночные движения не оставили видимого
наследия, удивляет.
Совершим короткую прогулку вдоль старой клубной мили,
начинавшейся на углу Лейпцигерштрассе и Вильгельмштрас-
се. На протяжении нескольких лет этот район видел по ночам
в выходные постоянные потоки людей: группы побольше на­
правлялись в Tresor или E-Werk, группы поменьше - в Elektro
или Friuser (два соседствующих клуба на углу Мауерштрассе и
Кроненштрассе). Во время «Лав Парадов» эти улицы иногда за­
крывались на много часов подряд из-за гигантских скоплений
людей как внутри клубов, так и на улицах. Здесь же поначалу
располагался и клуб WMF, и еще долго после его переезда люди
собирались в этом здании и устраивали нелегальные вечерин­
ки. Все закончилось после того, как двое хулиганов на выходе с
кислотной вечеринки закидали пивными бутылками полицей­
ских, закрывавших улицу. При этом сами полицейские были
даже не в курсе того, что проходит нелегальное мероприятие.
После этого все оставшиеся в подвальных стенах отверстия
были заложены кирпичами.
От этих клубов ничего не осталось, несмотря на то, что
уйти клуб мог двумя путями. Первый путь подразумевал пол­
нейшее исчезновение со сносом самого здания. Так произошло
не только с Tresor, но и с Elektro, крошечным клубом, распо­
лагавшимся в помещении бывшего магазина электроприборов.
Видеоинсталляция, созданная художником Даниэлем Пфлум-
мом, задокументировала снос здания.
Второй, более распространенный путь —тихое исчезно­
вение, после которого бывшее здание клуба перепрофилиро­
валось в офис, пустующий по ночам. Ночным приключениям
уготована короткая глава в долгой истории таких зданий. Так
произошло со зданием по адресу Лейпцигерштрассе, 112 (быв­
шим берлинском филиале семейства производителей метал­
локонструкций Wurttembergische Metallwarenfabrik, который и
дал имя клубу WMF) и зданием по Кроненштрассе (служив­
шим домом для Friseur). В исключительных случаях клубное
прошлое здания остается в форме рудимента, как это произо­
шло с E-Werk. После закрытия клуба пространство было пол­
ностью отремонтировано; сегодня в здании от случая к случаю
проводятся мероприятия, пытающиеся использовать опреде­
ленное историческое очарование этого места.
Субкультурная жизнь города всегда была неотделима от
основного развития города, украшая или обезображивая го­
родские территории. Борьба застройщиков с жителями про­
ходит через историю всех модных районов, следы этих сра­
жений остаются заметными на протяжении долгого времени.
Возможно, это не столь характерно для Лейпцигерштрассе,
поскольку здесь живет совсем мало людей. В девяностые в рай­
оне Митте термин «выселение» чаще всего означал, что период
временного использования закончился и теперь клубу нужно
искать новое место. Промоутеры уходили, оставляя здание
застройщикам, которые, как правило, сносили здание. Вполне
возможно, когда-нибудь люди будут считать каменный фасад
Лейпцигерплац отличительной характеристикой десятилетия,
когда берлинские элиты имели возможность перестроить свой
заново объединенный город; однако застряв между амбиция­
ми и трудностями в признании прошлого, они так и не смогли
решить, куда двигаться дальше. Наткнувшись на огромный
песчаный пустырь в центре города, планировщики решили
сохранить старую сетку улиц, разбавив ее несколькими мно­
гоквартирными домами. Были проложены трамвайные линии,
по которым, кажется, никогда не поедут трамваи, а на Потсда-
мерплац, прежде самой оживленной площади в Европе, была
установлена точная копия самого первого светофора.
 Не считаясь ни с чем и ни с кем, они продолжали наращи­
вать обороты. Как только было построено знаменитое здание
Info Box, оно тут же вызвало самое широкое обсуждение.
Ни одно из зданий на Потсдамерплац не стало истинным
ребенком своего времени или же гордым отражением эпохи,-
в которую оно было построено. Ни одно из зданий не переда­
ет историю девяностых, буйный дух того времени, когда ка­
залось, что руины Берлина построены специально в качестве
фона для гигантской игровой площадки. Исключением может
служить разве что здание Sony Centre с застекленной крышей,
хотя, несмотря на всю его современность, здесь также распола­
гается Kaisersaal («Императорский зал»), то, что раньше назы­
валось Esplanade Grand Hotel. Затратив огромное количество
денег, застройщики переместили зал на 75 метров, поскольку,
несмотря на свою историческую ценность, зал все же мешал
им. Абсурдная ситуация. Светофор был установлен на своем
довоенном месте, где после возведения Стены 50 лет ничего
не происходило. О существовании самой Стены здесь почти
ничего не напоминает, кроме трех раскрашенных фрагментов
при входе на станцию метро и линии булыжников на земле.

ВОССТАВШИЙ ИЗ РУИН

Все шло совсем не по плану, однако ничего другого осно­

вателю клуба Tresor Димитри Хегеманну не оставалось делать.
В 1996 году он придумал идею Tresor Tower, здания, которое
могло стать памятником всеми прошлому Лейпцигерплац.
Tresor Tower стал бы мемориалом техно-музыки. Хегеманн
собирался надстроить всемирно известный Tresor своего рода
«имиджевым зданием». «У нас была идея создать там платфор­
му, своеобразный центр, специализирующийся на всем, что ка­
салось электронной музыки. Графический дизайн, мода, музы­
ка, философия, сопутствующие товары, несколько магазинов.
Все это могло бы там располагаться. Это был бы главный адрес,
известный всем; любой таксист мог бы показать на карту и ска­
зать: „Вот здесь обитает наша молодая интеллигенция, между
Министерством финансов, Sony и Daimler-Benz“».
Итальянский архитектор Альдо Росси составил изначаль­
ный план. Потом подключились застройщики. В Tresor Tower
должны были расположиться радиостанция, квартиры и (до­
полнительно к клубу) центр, громадный бетонный цирк для
Cirque de Soleil.
«Я немного порасспрашивал вокруг и понял, что их нуж­
но было немедленно букировать, — рассказывает Хегеманн.
— У нас была бы маленькая комната Tresor, старое хранилище.
Дополнительно к нему мы построили бы атриум. Люди мог­
ли бы приходить в клуб и помимо этого, например, подстричь­
ся или что-то съесть». Это здание было бы достойной данью
Берлину девяностых. Но, увы, оно так и осталось в мечтах.
Сейчас это место занято пустующей площадкой, принадлежа­
щей страховой компании Volksfursorge.
Это не так уж обнадеживает, но Димитри Хегеманн не вы­
глядит опечаленным, будто и не было всех этих бессонных
ночей. Скорее, он сам находит это смешным, попутно расска­
зывая историю того, как на него вышли люди из Volksfursorge.
«Они сказали нам, что хотели бы расположиться в нескольких
комнатах и поинтересовались, не хотели бы мы сделать что-то
вроде зала и обить его белой кожей. И вот тут я подумал: „Они
что, чокнутые?“» Сегодня на Лейпцигерштрассе ничего не на­
поминает старый Tresor, казавшийся неразрушимым. В то вре­
мя, когда все остальные клубы уже давно исчезли или погиб­
ли, он по-прежнему стоял непреклонной скалой. «Tresor? Ох,
он все еще там», — заметил с гордостью и изумлением Блейк
Бакстер в 2004 году. В его треке «What Happened?» с уважением
упоминаются бесчисленные техно-клубы по всему миру, став­
шие достоянием истории. Когда казалось, что все уже закончи­
лось, люди едва могли поверить в то, что Tresor все еще суще­
ствовал на основе временного использования, с трех- и даже
с двухмесячными контрактами; заявления о его скором закры­
тии появлялись так часто, что их перестали воспринимать все­
рьез. Последняя вечеринка прошла в мае 2005 года, спустя пят­
надцать лет после открытия, что на удивление много. Вновь
Tresor открылся в 2007 году в помещении старой электростан­
ции на Кёпениккерштрассе. Колоссальный бастион перебрался
со старой клубной мили на новую.
Мы встречаемся в нескольких сотнях метрах неподалеку,
в Markthalle на Пуклерштрассе, в одном из нескольких ресто­
ранов, спроектированных с участием Хегеманна. Он говорит,
что всегда любил работать с пространством.
Разговор с Хегеманном производит приятное впечатле­
ние, не только за счет историй о старой гвардии. Даже сегод­
ня в свои 53 года он воплощает непреодолимую смесь энту­
зиазма, прагматизма и жадного любопытства, что прекрасно
чувствуется по его рассказам. В конце концов, жизнь не стоит
на месте. Существует не так уж и много людей, как Хегеманн,
которые поучаствовали в столь многих берлинских субкуль­
турах. В восьмидесятых он вращался в Кройцберге с группа­
ми Einstürzende Neubauten и фестивалем «Geniale Dilletanten»;
с Tresor он оставил свой след в эпоху царившей после объеди­
нения Германии эйфории; он же является активной фигурой
в столице мирового клубного движения, которой в нулевых
стал Берлин.
«Я был одним из тех маленьких бунтарей, которых было
везде полно — в Берлине, в студенческих общежитиях или же
в Кройцберге, — рассказывает он о своем прибытии в Берлин
в начале восьмидесятых. — Люди собирались и прорабатыва­
ли новое восприятие того мира, который окружал их».
В 1982 году он организовал фестиваль «Atonal» в клубе
S036, который в последующие десять лет проводился еще
четыре раза. Благодаря фестивалю он обзавелся контактами
и много поездил по миру, побывав в Шеффилде, Чикаго и Де­
тройте, в трех наиболее влиятельных для электронной танце­
вальной музыки городах. Он познакомился с важнейшими для
техно-сцены артистами. «Я совсем не понимал, что происхо­
дит. Я просто порхал с места на место. В Детройте кто-то су­
нул мне кассету группы Final Cut. Одним из участников этой
группы был Джефф Миллз. Я тогда вообще ни о ком из них
ничего не знал, но так я узнал об Underground Resistance. Это
было очень бурное время; когда я вернулся обратно, Стена уже
пала и нам удалось создать Tresor. Тогда я сказал тем геро-
ям-отшельникам из Детройта: „Эй, у меня для вас есть сцена“.
По приезду сюда Блейк Бакстер сказал: „Мужик, я думал ,что
мы андеграунд, но то, что вы парни делаете здесь.. “».

Сочетание Детройта и Берлина стало одной из самых

удачных комбинаций в истории поп-музыки. Это было стол­
кновение двух разных путей. Афро-футуристы из Детройта
надеялись покончить с неписанными законами, установлен­
ными в танцевальном бизнесе Америки, в то время как моло­
дежь из Восточной Германии вовсю пробовала на вкус ново-
приобретенную свободу. Этот сформировавшийся союз, как
впоследствии оказалось, стал чрезвычайно плодотворным.
Джефф Миллз, Роберт Худ, Блейк Бакстер, Хуан Аткинс —
все пионеры детройтского техно играли в Tresor, а некоторые
из них даже осели в Берлине на какое-то время. Концептуаль­
ная суровость, которая была характерна подходу основателей
детройтского техно, нашла отклик в Германии, что и продол­
жается уже много лет.
Tresor быстро стал одним из самых знаменитых клубов
в мире, частично из-за одноименного лейбла, который Хеге-
манн основал в самом начале, дав музыке выход на весь мир.
Какое-то время музыка, которая здесь игралась и выпускалась,
служила синонимом техно: долгое время лозунгом Tresor был
«True Spirit» («Истинный дух»).
В точности как и в старом Tresor, в новом два уровня: Batter­
ieraum («Аккумуляторная») находится наверху, Tresor («Сейф») —
внизу. Как и раньше, клуб при необходимости может быть
расширен при помощи соседних помещений. В одном из них
работает бар, оттуда с балкона открывается замечательный
вид — нет, не на лес или реку— на подсвеченные руины старой
электростанции, странноватый ландшафт наподобие пещеры;
промышленность здесь становится суррогатом природы.
С точки зрения состава участников новый Tresor продол­
жает держаться корней. Он по-прежнему вращается вокруг
техно и хауса, чьи нити тянутся от зарождения клуба. Публика
на удивление молода, особенно если учитывать долгожитель­
ство Tresor. Так же, как и в предыдущую эпоху, средний воз­
раст посетителей составляет от 18 до 25 лет; это делает клуб
любимым местом для вечно юного техно. Димитри Хегеманн
годится своим посетителям в отцы. Когда в 2009 году Tresor
отмечал свой 18-й день рождения, некоторые посетители, воз­
можно, только вступали во взрослую жизнь.
Те, кто бывал в старом Tresor, могли бы запутаться, куда
именно они попали, настолько сильно сходство между старым
и новым помещением. Это касается не только коридора к танц­
полу, но и нескольких старых ржавых банковских сейфов, пере­
кочевавших сюда из старого клуба. Железные решетки также на­
поминают о старом Tresor. В целом же здесь гораздо просторней,
сам танцпол устроен несколько иначе, бар расположен в другом
месте, но в остальном... довольно интересные ощущения.
В конце концов, самой захватывающей вещью в Tresor по­
мимо музыки, всегда было соответствие направленности клуба
и интерьера. Это даже подразумевается в названии. До этого
берлинские клубы назывались, например, Planet или UFO; та­
кие названия отражали желание убежать, затеряться в космосе.
Это стремление здорово ощущалось в восьмидесятые, когда
Стена стояла на своем месте.
Действительно, после падения Стены неожиданно осво­
бодились целые акры пространства. Восток был открыт, и все
пустовавшие до этого здания были готовы для дальнейшего
использования. Уже одним своим именем Tresor давал понять,
что теперь начинается нечто новое: незаконное присвоение
зданий и их трансформация в нечто иное.
Все клубы, открывавшиеся в этом районе, поступали схо­
жим образом: Friseur (Парикмахер) открылся в бывшей парик­
махерской, E-Werk в здании бывшей подстанции, WMF в зда­
нии, где когда-то изготовливаись металлоизделия, а Elektro —
в бывшем магазине по продаже электротоваров. Во всех этих
местах неожиданная история зданий сочеталась с удовольстви­
ем от посещения их. Было во всем этом что-то от старого пан­
ковского принципа «сделай сам». История подарила тебе эти
здания, и теперь ты волен сделать там что-то свое. Особенно
выделялся Tresor, чей танцпол представлял собой бывшее де­
нежное хранилище легендарного универмага Wertheim. Заме­
чательная и трагическая история этого здания (построенное ев­
рейской семьей, оно было «ариизировано» фашистами, его бом­
били в 1943 году, затем «социализировали» власти Восточной
Германии, которые в середине пятидесятых годов для очистки
полосы отчуждения за Стеной снесли почти все руины за ис­
ключением небольшой секции, в которой находилось хранили­
ще) стала частью грандиозного движения и иногда ощущалась
на танцполе, расположенном между банковскими сейфами.
Названия клубов на новой клубной миле зачастую также
говорят о себе. Они тоже обыгрывают свое месторасположе­
ние, но несколько иным путем. Berghain взял два слога из на­
званий районов Кройцберг и Фридрихсхайн, Watergate отсы­
лает к своему географическому расположению на берегу рядом
с мостом, а Ваг 25 просто превратил номер дома в свое имя.
Но если старые имена передавали удивление, то новые —про­
стая констатация фактов.
Безусловно, установка в новом Tresor нескольких старых
банковских сейфов из предыдущего клуба имеет смысл с точ­
ки зрения маркетинга. Однако в этом чувствуется и своеобраз­
ное поражение: будто Tresor тоже переключился на этот новый
берлинский историзм, который всеми силами пытается соеди­
нить между собой оставшиеся элементы истории. Размещение
банковских сейфов в подвале электростанции для создания
ощущения старого подвала девяностых и перестройка город­
ского дворца Берлина отличает только масштаб проекта. Для
дворца это тоже означает снижение потерь, бросив вызов ис­
пытаниям и несчастьям двадцатого века, которые разрушили
больше, чем просто исторический центр города.
Возможно, это чересчур смелая параллель — в конце кон­
цов, мы говорим всего лишь о нескольких стальных ящиках
в подвале громадного комплекса зданий. Клуб занимает лишь
часть этого пространства — возможно, одну десятую. Все
остальное пространство по-прежнему пустует, но Хегеманн
не был бы Хегеманном, если бы на этот счет у него не было бы
планов и идей. Новые помещения клубов, по его задумке,
фокусировались бы на различных темах и могли бы служить
своего рода выставочными залами. «Я против мейнстрима.
Все интересное всегда выступает против чего-то, — говорит
он в конце интервью. — Всегда должно развиваться что-то но­
вое, чтобы протестовать против всего этого дерьма».

ВОЗВРАЩАЯСЬ К БЕТОНУ

Что осталось? Это не самый верный вопрос для рассуж­

дений о культуре. Те, кто приходит на смену, всегда решают,
чему остаться; к моменту появления защитников диджеи уже
давно покинули здание. Ночная жизнь Берлина всегда была
мобильной, она мигрирует. Со времени падения Стены она пе­
реместилась из центра города к его границам, расположенным
между Кройцбергом и Фридрихсхайном.
Оглядываясь назад, удивляешься тому, как много време­
ни потребовалось берлинцам вообще и клубящейся публи­
ке в частности для того, чтобы открыть для себя набережные
Шпрее и поместить эту область на карту в своей голове. Нель­
зя сказать, что здесь ничего и никогда не происходило по но­
чам. Здесь всегда находилось большое количество нелегальных
клубов, самым захудалым из которых, возможно, было афте-
пати-заведение, называвшее себя Deli, и находившееся там, где
сейчас располагается клуб Maria am Ostbahnhof. Кроме громад­
ного магнитофона (из тех, которые называют «гетто-бластера­
ми»), костра в центре и нескольких людей вокруг него, здесь
не было ничего. На протяжении нескольких лет здесь же, по­
зади Eastside Gallery (там, где остался фрагмент Стены), распо­
лагалась и стоянка трейлеров, в которых жили несколько бри­
танских техно-панков.
Но процесс самопознания Берлина после падения Стены
был прежде всего направлен в сторону его главных городских
районов: Потсдамерплац и Александрплац, которые рассма­
тривались в качестве публичного пространства и исторических
мест. Жилые районы Митте, Прецлауэрберг и Фридрихсхайн
считались громадными пространствами с дешевым жильем.
Заброшенные индустриальные или коммерческие здания стали
восприниматься в качестве потенциальных мест для проведе­
ния вечеринок и организации выставок. Лишь на рубеже веков
мелкие промоутеры стали открывать популярные пляжные
бары на заброшенных территориях вдоль береговой линии.
Но и здесь клубы не останутся навеки: стали заметны пер­
вые знаки миграции. Они передвигаются обратно в город, на­
пример, в Кройцберг, район, которому потребовалось много
времени для того, чтобы прийти в себя после падения Стены.
В восьмидесятых это был подходящий район для людей, же­
лавших переосмыслить себя и жить в удовольствие; медлен­
ный темп жизни едва ли мог конкурировать с энергичностью
Восточного Берлина девяностых, днем или ночью. Тем време­
нем, облака пыли давно поселились в районе между Кастани-
еналлее, Хакешер-маркт и Митте, оказавшись в ловушке, здо­
рово напоминая Кройцберг восьмидесятых; ах, девяностые,
замечательная эпоха, когда все казалось возможным!
Нельзя сказать, что у Кройцберга больше шансов, чем
у Митте, но и того, что есть, уже достаточно. Постоянная
эрозия свободных пространств давным-давно стала всем из­
вестной песней, но она всегда актуальна, как разрыв между
богатыми и бедными. Конечно, эта риторика набила некото­
рую оскомину, что не улучшает ситуацию. Однако понимание
здесь ограничено. Насколько хорошо все должно быть? Стена
второй раз не упадет; если взглянуть на Берлин со стороны,
становится очевидной идеальность условия немецкой столи­
цы для рейверов. Главный фактор — низкая стоимость про­
живания; по-прежнему ничего не говорит о потенциальном
экономическом скачке, который мог бы привлечь в Берлин де­
сятки тысяч людей в поисках работы. Аренда квартир остается
дешевой, никаким «империалистам» массовая скупка жилого
фонда, которая изменила бы ситуацию, не интересна.
Да и в девяностых было все не так легко. В начале де­
сятилетия ощущалась большая нехватка дешевых квартир;
цены были намного выше, чем сегодня. То была лихорадка,
последовавшая за воссоединением, и связанные с ней разно­
образные прогнозы, сулившие застройщикам целые состоя­
ния, которые они могли бы сколотить в Берлине. Эта идея
обернулась пшиком. Напротив, переизбыток жилья заставил
цены падать; дополнительным фактором стала ценовая во­
йна авиакомпаний за сегмент тусующейся молодежи. Цены
на билеты стали смешными. В совокупности эти переменные
помогли немецкой столице стать сегодняшним динамичным
Берлином.
ЗДЕСЬ ГОВОРЯТ НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ: ЧЕТВЕРГ

Бывают в ночной жизни Берлина моменты, когда просто не­

обходимо знать английский, чтобы должным образом оценить
все нюансы. Вспоминается случай: швед и испанец познакоми­
лись в Watergate, взяли вместе такси до Александерплац и при­
нялись обсуждать, насколько сильно они любят Берлин: «Чер­
товски люблю этот город!». Или же другой случай в лифте:
голландец из Великобритании заводит разговор с девушкой
из Норвегии, которая здесь с другом, недавно перебравшимся
в Лондон. Пока они пытаются друг с другом объясниться —
для этого у них есть еще пятнадцать этажей — девушка на­
чинает объяснять голландцу, что если тот надумает посетить
Норвегию, то не стоит ехать в Берген, потому что там невы­
носимая скука. Тут мы добираемся до самого верха — двери
открываются, и лифтер всех выпускает. Парень, которому око­
ло тридцати и, судя по акценту, он из Австралии, вдруг про­
износит, выходя из лифта: «Норвегия, Норвегия — это страна
с фьордами, да?»
Мы в Weekend на Александерплац, одном из самых кра­
сивых клубов города. Он занимает более трех этажей башни
«Haus des Reisens», построенной между 1969 и 1971 годами для
штаб-квартиры туристического агентства ГДР и офисов авиа­
компании ГДР Interflug. Здание 65 метров в высоту имеет сем­
надцать этажей; оно частично отремонтировано и не подпада­
ет под защиту памятников истории. Этим объясняются те бес­
конечные разговоры о том, что на его месте будет возведено
150-метровое здание, которое давно числится в планах прави-
тельства. Правда при условии, что должный интерес проявит
некий инвестор. Но до сегодняшнего дня такого инвестора
не возникло, потому-то у нас по-прежнему есть Weekend.
Открывшись в 2004 году, клуб произвел настоящую сен­
сацию. Сначала он занимал только двенадцатый этаж, с ок­
нами на три стороны, так что танцуя можно было смотреть
на город. Переносной бар, правильное освещение и едва ощу­
тимый ретро-шарм этого административного здания с засте­
кленным входом — все это, соединившись вместе, произвело
внушительный эффект. А когда ночью в клубе гасили все ос­
вещение, а за окнами оставался лишь свет города — ощуще­
ния были и вовсе непередаваемыми. В 2007 году был закон­
чен пятнадцатый этаж: там появился роскошный танцпол,
размером поменьше, окна которого не пропускали свет улиц.
Освещение было сведено к минимуму, кроме впечатляющей
стены прожекторов. В дополнение к этому на крыше была
устроена терраса, ставшая еще одним, мастерски созданным
элементом клуба, с баром прямо на танцполе, со стеклянной
оградой по периметру крыши. Это означало, что работникам
бара не нужно было присматривать за гостями, решившим по­
смотреть на город. Сегодня открыт только пятнадцатый этаж
и крыша, на календаре середина июля и людей на танцполе —
как сельдей в бочке.
Некоторые утверждают, что на самом деле берлинское
клубное сообщество — люди, которые формируют ядро ноч­
ной жизни города, состоит всего из трехсот-четырехсот чело­
век, с учетом всех клубов, — в то время как все остальные посе­
щают клубы время от времени. Если окинуть взглядом Weekend
сегодня ночью, эта теория вряд ли покажется надуманной. Вот
компания из нескольких десятков человек, которые явно дер­
жатся обособленно от остальных. Они жители Берлина. Они
толкутся около диджейской — отчасти потому, что пришли
сюда потанцевать, отчасти потому, что лично знакомы с дид­
жеями. Они несколько старше и не так разодеты, в то время как
девушки не из Берлина в коротких юбках и туфлях на высоких
каблуках, а парни в дорогих джинсах и рубашках-поло.
Сегодня ночью здесь вечеринка, которую раз в месяц ор­
ганизовывают Фриц Цандер и Свен фон Тюлен. Эта парочка
в последние несколько лет записала несколько пластинок (под
псевдонимом Zander VT), а фон Тюлен работает редактором
в музыкальном журнале De:Bug. На эту четверговую вечеринку
в качестве гостевого диджея они пригласили Филлипа Золь-
мана. За последние два или три года он достиг популярности
и в качестве музыканта, и в качестве диджея, выступая под име­
нем Efdemin. Один из удивительных моментов этой вечеринки
показывает своеобразный кодекс поведения, который свойствен
берлинской ночной жизни. «Ты Efdemin?», — двое немецких
парней спрашивают у Зольмана, когда тот выходит на террасу,
чтобы выкурить пару сигарет до того, как встать играть. — «Ага,
а что?» — «Мужик, ты лучший диджей в мире! — говорит один
из них и, повернувшись к своему другу, добавляет. — Чувак,
это же Efdemin, охренеть можно! — затем Зольману, — эй, друг,
ты во сколько встаешь?» — «Через полчаса». — «Круто, а можно
с тобой сфоткаться?» — «Ты прям сейчас хочешь? Можем по­
дождать и сфотографироваться после того, как я отыграю?» —
«Да, конечно, круто». Теперь к беседе присоединяется девушка,
которая все это время сидела неподалеку от нас: «Эй, а ты зна­
менитость?». Зольман улыбается. Девушка продолжает: «Они
говорили о тебе, поэтому ты, должно быть, знаменитость. Ой,
кажется, я здорово напилась». В этот момент она снова падает
обратно на диван. И тут же перед нами возникает швед: «Есть
у кого наркота? Экстази? Кокаин? Пофиг». Ему никто не отвеча­
ет и он куда-то уходит. Два поклонника Efdemin все еще стоят
тут же. Они, уставившись на нас, еще несколько раз повторяют:
«Твою мать! Efdemin, чувак. Твою мать». В какой-то момент они
все-таки уходят, лишь для того, чтобы через какое-то время по­
явиться вновь, и попросить Efdemin о том, чтобы тот в следу­
ющий раз внес их в гостевой список. Несколько позднее они
будут танцевать прямо перед диджейской, всякий раз вскиды­
вая в воздух руки. Один из них носит худи и шляпу, как у Пита
Доэрти, а второй светловолосый в широких штанах. Летние ка­
никулы только начались.
Если что-то и олицетворяет easyjet этой ночью, то, пожа­
луй, это парочка двадцатилетних на вид французов, которые
заказали в баре шампанское со льдом, семь банок Red Bull и бу­
тылку водки. Они расплачиваются крупной купюрой, отчего
становится понятно, что они либо очень пьяны, либо щедры,
и к тому моменту, как бармен вернулся со сдачей, их уже и след
простыл. Музыкальный критик Саймон Рейнольдс однажды
описал британское рейв-движение начала девяностых как «бо­
гемные массы под экстази». Сегодня в Weekend нельзя не от­
метить, что эквивалент начала нулевых, возможно, звучал бы
как «масса путешественников на водке с Red Bull». Очевидно,
что большинство находящихся здесь людей не употребляют
наркотики. Да и где бы они их могли найти? Основное коли­
чество людей — это туристы, приехавшие сюда на выходные,
и если и есть какое-то последствие ужесточения мер безопас­
ности в аэропортах, то люди даже и помыслить не могут о том,
чтобы засовывать наркотики себе в носки. Они не могут ку­
пить наркотики и по дороге из гостиницы, поэтому в клубы
идут без всего. Вместо наркотиков они заливают в себя водку
с Red Bull. Интересное сочетание, между прочим: оно делает
тебя пьяным, но и не лишает адекватности. Идеально подхо­
дит для того, чтобы пуститься во все тяжкие. Термин «масса
путешественников» хорошо подходит и потому, что раньше
полет с одной вечеринки на другую служил признаком достат­
ка, а теперь же сыновья французских аристократов разделяют
эту привилегию с сыновьями ирландских чернорабочих и с до­
черями шведских медсестер.
Другая интересная вещь — танцпол. Когда-то был распро­
странен так называемый handbag house, возникший в девяностых
как уничижительное название для легковесной хаус-музыки.
Этим термином обычно высмеивали музыкальные предпо­
чтения некоторых клубных завсегдатаев — секретарш, которые
складывали свои сумочки на танцполе и начинали вокруг них
танцевать. Точно также сегодня в Weekend выглядит группа
двадцатилетних девушек. Со стороны мило, и чем-то напо­
минает туристов, которые пользовались услугами компании
Interrail в прошлом десятилетии. Эти путешественники обыч­
но сбрасывали свои рюкзаки на железнодорожной платформе,
садились на них и выкуривали свои косяки. Правда, никакого
handbag house в Германии услышать нельзя (здесь есть свой схо­
жий термин hairdresser electro — электро парикмахеров). Диджей
играет минимал-хаус, который уж точно нельзя назвать «му­
зыкой секретарш». Глядя на публику, сложно понять, примеча­
тельная ли для них эта вечеринка или им просто нравится то,
что доносится из динамиков. Во всяком случае, танцуют они,
как сумасшедшие.
Когда мы уезжаем в половину пятого, танцпол забит так,
словно завтра никогда не наступит. По пути вниз лифтер читает
книгу. На выходе из клуба никого — лишь два фейсконтроль-
щика. На улице в ожидании застыла добрая дюжина такси.
В паре сотен метров ниже по улице — там, где изгибаются
рельсы метро, около станции «Jannowitzbrücke», — находится
Golden Gate. Это одно из тех мест, которое существует благо­
даря бурной клубной активности вокруг. Раньше неподалеку
находился WMF, который, как и Golden Gate, многократно за­
крывался и открывался. Совсем недавно Golden Gate открылся
вновь, и похоже, все с этим клубом очень даже хорошо. На ча­
сах почти пять утра пятницы, совсем скоро оживет движение
через огромный перекресток перед входом, в то время как
здесь будут продолжать ловить свой грув.
В Golden Gate нет никаких накаченных водкой с Red Bull
двадцатилетних туристов. Публика более взрослая, многим око­
ло тридцати. В основном это клубные ветераны, которые рабо­
тают на фрилансе и которым не нужно думать о том, что будет
утром завтрашнего дня. Довольно громко звучит хаус, и никто
не танцует. Однако среди этого шума все чувствуют себя весьма
комфортно, крича друг другу в уши во время разговоров.
Golden Gate клуб небольшой, но довольно уникальный,
со своим шармом. Шарм этот исходит от самого здания —
надо признаться, весьма ветхого. Клуб со всех сторон окружен
транспортными артериями: над ним — ветка наземного метро,
под ним — ветка подземного метро, а по сторонам — автомо­
бильные трассы. Вечеринки проходят внутри моста. Здесь же
есть небольшой сад. Трудно себе вообразить более яркий кон­
траст с террасой Weekend, на которой со вкусом расставлены
пляжные зонтики и все отделано деревом. В этом заведении
повсюду грязь, какая-то старая мебель для кемпинга, времен­
ные ограждения, отделяющие клуб от улицы, кругом разброса­
ны окурки, а в углу валяется кем-то когда-то забытый ботинок.
Ощущение такое, что несколько недель назад здесь пронесся
ураган и никто после разгрома так ничего и не убрал. Такое
чувство, будто попал в начало девяностых.
Незадолго до шести утра мы уходим. Город просыпается,
первые фургоны начинают развозить свои товары. По пути
домой мы вновь проходим мимо входа в Weekend. Последние
гости уже расходятся. На других этажах здания располагаются
обычные офисы. Вскоре команда уборщиков приведет в поря­
док лифт, выбросит сигаретные окурки, разбросанные флайера
и перестроит холл, который на ночь превратили в гардероб.
EASYJET И НОВАЯ КЛУБНАЯ ГЕОГРАФИЯ
ЕВРОПЫ

Каждые выходные тысячи техно-туристов летают в Берлин, чтобы

побывать на вечеринках, которых не может быть у них дома. Лоуко-
сты произвели в клубной сфере революцию.

«Самолеты — все равно что такси» — подходящий слоган

рейв-культуры эпохи easyjet, и он озвучен не самой компа­
нией easyjet, а ее конкурентом. У лоукост-ответвления ави­
акомпании Hapag-Lloyd под названием Germania весь ави­
апарк — с желтыми полосами, как явная отсылка к желтым
такси Нью-Йорка. Какое-то время Germania даже реклами­
ровала свои рейсы как полеты по цене «одной поездки на так­
си». Поездка на такси в другой город — то, что было доступно
лишь богатым и эксцентричным еще десять лет назад — теперь
стала делом обычным в Европе. Всякий, кто приобретет биле­
ты заранее, сможет пролететь из одного города в другой если
не по цене поездки на такси, то меньше чем за сто евро, улетев
в пятницу и вернувшись обратно в понедельник. Да и символ
такси здесь очень к месту — ведь именно услугами такси поль­
зуются те, кто ходят по клубам, кто хочет уйти в загул и оста­
вить свой мотоцикл или машину дома. Это и есть суть easyjet:
каждые выходные тысячи людей пользуются небесным такси
и улетают в Берлин, потому что только там можно клубиться
так, как ни в каком другом европейском городе.
easyjet-рейверы в нулевые стали определяющим звеном ев­
ропейской клубной культуры. Появились они незаметно, зато
явили собой одну из самых важных субкультурных групп на­
стоящего времени. Все эти люди существенно изменили клуб­
ную географию Европы. При этом так называемые easyjet-рей-
веры появились благодаря двум чрезвычайно важным тенден­
циям: либерализации европейских авиапутешествий, а также
появлению лоукост-авиакомпаний с одной стороны и эконо­
мическому спаду в Берлине с другой. Произошла девальвация
авиапутешествий: вместо того, чтобы оставаться дорогосто­
ящей роскошью, возможность улететь в любой европейский
город на выходные теперь стала доступна массам. Городской
туризм стал массовым феноменом, а, следовательно, стандарты
сервиса стали ничем ни лучше обслуживания во втором классе
в поездах. Экономический спад Берлина — печальный резуль­
тат чрезмерно оптимистичного бюджета начала девяностых.
В то время были заложены параметры будущего развития го­
рода, и ожидалось, что в течение нескольких лет город превра­
тится в процветающую столицу. Но ожидания не оправдались.
В результате Берлин — город с тремя с половиной миллиона­
ми жителей, но рассчитанный на пять миллионов, не то что
не рос — он сжался. Это означало, что индустриальные пу­
стыри и заброшенные здания в центральных районах остались
на своих местах. И, конечно, здесь же осталась и клубная сцена,
которая еще в девяностых приобрела опыт того, как из таких
мест создавать клубы.
Berlin Airport Company вынесла из тяжелой экономической
ситуации массу полезного. Аэропорты «Тегель» и «Шёнефельд»
не могут быть такими же важными хабами для авиаперевозок,
как аэропорты во Франкфурте или Мюнхене. Однако на протя­
жении многих лет операторы аэропорта лишь убеждались, что
большая часть приземляющихся здесь авиарейсов (в особенно­
сти по сравнению с другими городами) — это лоукосты. Фактом
остается и то, что эти два объединенных немецких аэропорта
составляют третий по величине аэропорт Германии, и столь
большое количество пассажиров объясняется лишь более высо­
кой долей лоукостов. В «Тегеле» же большую базу имеет авиа­
компания Air Berlin, услугами которой ежедневно пользуются
тысячи людей. Однако «Шёнефельд» — более важный аэропорт,
чем «Тегель», за последние годы продемонстрировал рекордный
рост: с 1,7 миллионов пассажиров в 2003 году до 6,3 миллионов
пассажиров в 2007 году. И восемьдесят процентов этих пасса­
жиров летают лоукост-рейсами. В «Шёнефельд» разместилась
компания easyjet. Летом 2008 года авиакомпания гордо объяви­
ла о том, что ее услугами воспользовалась примерно половина
всех пассажиров из тех, кто приземляется в «Шёнефельд», —
порядка 330 000 человек. Конечно, нет никакой статистики, ко­
торая бы показывала, сколько из них прибывают в Берлин для
того, чтобы проводить время в клубах. Но примерная цифра
в 10 000 пассажиров лоукостов, которые находятся в берлинских
клубах каждые выходные, вряд ли далека от истины.
Последствия весьма существенны. Если вы окажетесь
в очереди в любой берлинский клуб в любую ночь недели,
то половина людей в ней, будут из-за границы. Здесь можно
услышать английскую, французскую, итальянскую, испанскую
речь — и все эти люди приехали в Берлин на выходные ради
того, чтобы поклубиться. Поговорите с любым берлинским
промоутером — все они признают, явно или с некоторыми
оговорками, что каждого третьего клуба просто не существо­
вало бы без easyjet-туристов.

Было бы неправильно представить easyjet как дискретную,

или даже однородную субкультуру. Это множество субкуль­
тур, которое завязано на хаусе и техно, это большое количество
людей, которые просто любят музыку. И если вы пойдете в яр­
ко-оранжевую секцию easyjet в аэропорте «Шёнефельд» и по­
смотрите на пассажиров, входящих в зал прибытия, то не уви­
дите ничего, что могло бы выдать в них тех, кого позже увиди­
те на танцполе.
easyjet-рейверы — это такие люди, как например Анна,
двадцатилетняя студентка из Дании. Я встречаю ее около ма­
газина Rotation Records на Вайнберсвег. Анна стоит около две­
ри с сигаретой, пока ее парень слушает пластинки в магазине.
Она посмотрела на футболки, висящие около входа в магазин,
потом села на диван и стала ждать. Она явно скучает. Я спро­
сил ее, не хочет ли она выпить кофе. Она сказала своему другу
и мы пошли в кафе на другую сторону улицы. Сегодня пятни­
ца сентября, они приехали из Копенгагена в четверг вечером.
Их четверо — она, ее парень и два их друга. Они остановились
в квартире, которую родители друзей купили в Кройцберге.
Сама она в Берлине оказалась впервые, поэтому не может сказать,
что именно ожидала от города. Здесь интересно, говорит она.
В воскресенье днем я вновь встречаю ее на Кастаниеналлее —
они с другом просто гуляют по блошиному рынку. По ее рас­
сказам, в пятницу они с друзьями пошли в Watergate, где, как
выразилась Анна, «было круто» и оставались они там до самого
утра. В субботу они отправились в Berghain, но очередь туда
была слишком длинной, поэтому пошли в Ваг 25, но туда они
попасть не смогли, а поэтому снова пошли в Watergate. После
чего просто немного посидели на берегу Шпрее.
Парня по имени Мишель, который прилетел из Милана,
можно также причислить к easyjet-рейверам. С ним я завожу
разговор в очереди в Berghain. Ему почти тридцать и в Берли­
не он не в первый раз. Сюда он приезжает регулярно на про­
тяжении последних нескольких лет. Он любит берлинский
минимал, в особенности ему нравится лейбл Perlon. Позже
я снова встречаю его в баре, и он говорит мне, что хотел при­
ехать в Берлин на несколько недель летом, но, к сожалению,
не получилось — пришлось остаться в Италии из-за работы.
Он программист и его рабочий ритм зависит от проектов,
поэтому у него бывают периоды очень напряженной работы
с жесткими дедлайнами и небольшие периоды отдыха. Когда
появляется возможность отдохнуть, он приезжает в Берлин
или в другие города Европы.
Рейсы лоукостов приносят с собой и таких людей, как
техно-диджей из Авиньона, который летает в Берлин каж­
дые несколько месяцев, поскольку считает, что клубы здесь
воплощают особую атмосферу и что посещать их нужно регу­
лярно, чтобы не потерять чутье. Еще я встретил двух парней
из Швейцарии в Ваг 25, которые прилетели сюда из Цюриха
и хотят купить каких-нибудь наркотиков. Тысячи easyjet-рей-
веров заполняют клубы города, и у каждого из них есть своя
история. Всякий, кто живет в Европе и любит хаус или техно,
хотя бы раз, но точно ездил в Берлин в последние десять лет.

ТЕХНО-ХОСТЕЛ

И всем этим людям нужно место, где они могли бы оста­

новиться. Хостелы, которые возникли во всех центральных
районах, стали самым заметным знаком того, как лоукосты из­
менили лицо города. Если ты заплатил всего несколько евро
за билет, то ты не захочешь тратить много и на проживание.
Можно остановиться в хостеле, заплатив от 15 до 20 евро
за ночь. «Circus» был одним из первых хостелов, рассчитанных
на такую клиентуру. Он открылся в 2001 году и до сих пор рас­
полагается на Розенталерплац района Митте, где сходятся че­
тыре улицы, линия метро, две трамвайные линии и маршрут
автобуса. С осени 2008 года «Circus» занял два угловых здания:
главный хостел на Вайнбергсвег и тот, что поменьше, по доро­
ге на Торштрассе.

Андреас Беккер — основатель «Circus». «История хо­

стела, — говорит он, — тесно связана с берлинской клубной
культурой». Свой первый хостел с 28 спальными местами
он открыл в 1997 году. «В точности, как и большинство клу­
бов той эпохи, — говорит он, — хостел родился из культуры
временного пользования, существовавшей в девяностых».
Жилищно-строительная ассоциация выделила ему здание
на Рейнхардштрассе, на углу здания Am Zirkus (отсюда и на­
звание), прямо напротив здания штаб-квартиры Свободной
демократической партии. Он был освобожден от аренды при
условии, что отремонтирует здание сам. Здание было в пло­
хом состоянии, и Беккер взялся за работу. «С того момента, —
говорит он, — хостел все рос и рос». Беккер признается, что
через хостел ассоциирует себя с людьми, которые управляют
Berghain. В точности как клуб, его хостел перешел из проекта
в функционирующее предприятие, которое приняло механиз­
мы обычного бизнеса, но, тем не менее, пытается остаться вер­
ным своим корням. Сегодня в «Circus» 240 спальных мест, две
трети из которых находятся в хостелах, одна треть в отдельных
комнатах. Второе здание — с другой стороны улицы — больше
похоже на бюджетную гостиницу, чем на хостел. Здесь нахо­
дятся еще 140 спальных мест, все в отдельных комнатах.
Мы разговариваем в переговорной «Circus». Рядом с нами
сидят несколько сотрудников за своими компьютерами
и управляются с бронью; из небольшой кухни доносится аро­
мат картофельного супа; на столе около стены пара вертушек
и микшерный пульт. «Circus» является партнером «Rotation
Records», небольшого музыкального магазина, расположенного
чуть подальше на Вайнбергсвег.
Многие известные диджеи здесь покупают пластинки,
равно как заходят сюда и многочисленные случайные покупа­
тели. Николаус Шафер, совладелец «Rotation Records», работал
в «Circus», а один из владельцев «Circus» является еще одним
совладельцем «Rotation Records». Этот магазин задумывался
как сторонний проект хостела: идея заключалась в том, чтобы
предложить туристам-клабберам возможность прикупить пару
пластинок во время своего путешествия. Поначалу «Rotation
Records» также работал как интернет-кафе для гостей хостела.
Так было в 2003 году. Сегодня магазин является неотъемлемой
частью берлинской техно-сцены.

ИНТЕРВЬЮ С ХОСТЕЛ-ФИЛОСОФОМ

С Андреасом Беккером можно говорить долго, обсуж­

дая каждый аспект бизнеса хостела и клубного туризма. Ему
41 год, он приехал в Берлин из Вестфалии в конце восьмиде­
сятых. Не добившись особых успехов в учебе, он собрал свой
рюкзак и отправился в долгое путешествие. Спустя несколь­
ко лет Беккер вернулся в Берлин и, по его словам, устроился
на работу в сексшоп в сквоте в Прецлауэр-Берге. Знакомство
со сквотом убедило его использовать опыт путешественника
для того, чтобы открыть хостел. На то время, говорит Беккер,
во всем Берлине было доступно порядка 400 спальных мест
по бюджетной цене, не считая гостиниц для молодежи. Так
было десять лет назад. Сейчас таких мест 18 000. Что же хо­
стел-философ скажет на это?
В первые шесть или семь лет хостелы не могли быстро рас­
ширяться, поскольку они росли вместе с рынком. Хостел мог
открыться и спустя всего два дня уже полностью быть запол­
ненным. Постоянно не хватало спальных мест, по крайней
мере от шести до восьми месяцев в году, что позволяло полу­
чать приемлемую прибыль. За последние три года все доволь­
но сильно изменилось. Первой проблемой, которая вынудила
поднять цены, стало то, что здесь все развивалось совсем не так,
как в остальной Европе. Первым фактором было то, что деше­
вое спальное место ты мог найти в любое время, даже в разгар
летнего сезона. Именно поэтому цены не выросли так, как они
выросли в Лондоне или Амстердаме. Они даже начали падать,
несмотря на и без того низкий уровень. Сейчас хостелы в Бер­
лине находятся примерно в той же ситуации, что и роскошные
отели: наблюдается излишек предложения. Это означает, что
мы имеем высочайшие европейские стандарты по ценам, ко­
торые считаются одними из самых низких в Западной Европе.
Даже цены в главных городах Восточной Европы вроде Буда­
пешта и Праги в последние два года превысили цены в Берлине.

Какие люди останавливаются в ваших хостелах?

Поначалу нашими гостями были обычные пешие туристы.

Берлин как нацистский город и Берлин как город со Стеной —
такие образы увязывались в их головах с туристическими до­
стопримечательностями.

То есть у них уже было сложившееся мнение о Берлине?

Точно. Они путешествуют по свету, а у каждого города

есть свое клише. Вечером они выходят на ресепшен и спраши­
вают, куда им можно сходить выпить. Потом лоукосты начали
соединять Европу, и вот тогда-то и начала меняться клиентура.
Все больше и больше стало летать людей на три дня в Берлин
из Мадрида, Парижа или Лондона — самыми заметными были
англичане. Они — доминирующая группа в рейв-туризме.
Они приезжают в Берлин с определенными целями и точно
знают, чего хотят. Они уже запланировали пойти в Panorama
Ваг в пятницу ночью, поскольку там выступает конкретный
диджей, потом в субботу они точно захотят пойти в Weekend,
потому что там будет выступать другой конкретный диджей,
а потом они отправятся в Berghain. Обо всем этом они заранее
узнали из интернета — им не нужно приходить на ресепшен,
чтобы узнать, куда тут вечером можно сходить.

Это весьма специализированная форма туризма.

Это особенно заметно среди англичан, итальянцев и ис­

панцев. Конечно, дело в ином восприятии города. Берлин ведь
уже больше не город со Стеной, фашистов здесь нет и Гитлера
тоже. Сегодня Берлин предлагает развлечения для определен­
ной группы людей с четкими целями. Берлин — город, в ко­
тором у любителей техно есть масса возможностей услышать
самых разных диджеев. То же самое касается и любителей ис­
кусства. Для них здесь работает гораздо большее количество
галерей и проходит масса различных мероприятий, да еще
и по низким ценам. Третья группа, о которой не стоит забы­
вать, это туристы нетрадиционной сексуальной ориентации.
Для 30 миллионов геев из Европы Берлин — это город, кото­
рый с точки зрения сексуальных отношений, возможно, срав­
ним с Амстердамом. Здесь работает достаточное количество
разных секс-клубов.
Здесь проходят вечеринки самых разных направлений
по невероятно низким ценам, а фейс-контроль не столь строг.
Я бы назвал это функциональным туризмом. Все получают
столько музыки, искусства, сколько необходимо. С сексом,
в зависимости от предпочтений, та же история.

То есть мы наблюдаем появление новой европейской клубной

географии?

Да, абсолютно. Зона охвата ночной жизни города расши­

рилась настолько, что покрыла целый континент. Что было
связано и с социальными изменениями. Мы живем в эпоху со­
циальной дифференциации. Этот новый туризм в настоящее
время не является массовым. Да, любой Джон Смит из Ман­
честера теперь на постоянной основе может летать в Берлин,
чтобы шататься по клубам. Но если Джону Смиту нравится
техно и он тусуется в Манчестере, то теперь он больше может
не ограничиваться тусовками в Манчестере или Лондоне — те­
перь он может тусоваться и в Берлине. Конечно, все это точно
так же применимо и к другим субкультурам. И я говорю о са­
мых разных людях и о разном образе жизни. Возьмем, к при­
меру, геймеров и компьютерные игрушки, которые они так лю­
бят. Здесь проходят соревнования, на которые собираются гей­
меры со всей Европы. То же самое и с другими сообществами
людей. Геи, которые любят вечеринки и летают авиакомпанией
Ryanair, теперь тоже могут не сидеть в своей родной стране;
они отправляются на Gay Pride, Rainbow Parade или Christopher
Street Day. Мы наблюдаем, как Европа становится ближе.

Когда объединяются различные субкультуры, возникает мас­

совое движение.

Конечно. Возьмите Berghain. Это заведение, у которого

среди наших же гостей репутация клуба-легенды. В хорошую
вечеринку там бывает до 3 000 человек. Половина из них при­
ехала из Тель-Авива, Манчестера, Барселоны или откуда-то
еще. И большинство из этих 1 500 человек прилетело сюда
по одной причине. Вы понимаете, о чем я. Появилось абсо­
лютно новое движение. Конечно, без влияния интернета здесь
не обошлось — он подбавил топлива в процесс. Онлайн ты мо­
жешь найти единомышленников, а лоукосты помогают встре­
титься в определенном месте. Люди могут и не быть знакомы
друг с другом — разве что через интернет, — но достаточно
уже того, что вы любите одну и ту же музыку и свободное вре­
мя проводите примерно по одной схеме. И если соединить
всех этих людей вместе, то это уже нечто массовое. И все это
происходит в Берлине, поскольку он является местом встречи.

Как будет развиваться ситуация?

От споров об увеличении стоимости авиабилетов какое-то

время назад несколько залихорадило рынок — возник вопрос
относительно того, должно ли авиатопливо облагаться высо­
ким налогом в связи с заботой об окружающей среде. Вполне
возможно, это могло бы поднять цены настолько, что вся наша
бизнес-модель оказалась бы в опасности. Но политики вовремя
предприняли меры. В конце концов, возобладало понимание
того, что дешевые полеты — часть нашего образа жизни, что это
должно быть принято как должное и что с этим бороться нель­
зя. Сегодня повышение цен если и обсуждают, то в районе де­
сяти-двадцати евро за билет. Рынок в состоянии пережить это.

Когда полеты становятся частью повседневной жизни, что

за этим следует?

Такой вид туризма раньше ограничивался относительно

небольшим кругом людей: богатыми западноевропейцами и се­
вероамериканцами. Этот круг расширяется — в случае с За­
падной Европой, благодаря большому количеству населения.
Но к ним же присоединяются богатые азиаты, африканцы и вос-
точноевропейцы, и представители среднего класса этих регио­
нов в скором времени тоже дадут о себе знать. Это означает, что
количество приезжающих сюда людей лишь увеличится. Нет
никакой причины, по которой количество путешественников
должно было бы уменьшиться. Туризм продолжит свой рост.

Рост продолжится с вытекающими для города послед­

ствиями. Район вокруг «Circus», например, за последние годы
сильно изменился. До открытия хостела Розенталерплац был
всего-навсего транспортной развязкой, где находился сексшоп
и три лавки с кебабами. Сегодня же торговля ведется практи­
чески в каждом здании: есть несколько прачечных, кафе, в ко­
тором больше никто не читает газеты, но перед каждым кли­
ентом стоит ноутбук, плюс несколько ресторанов и заведений
с едой на вынос. Можно услышать самые разные европейские
языки в любое время дня и ночи. Более того, объясняет Бек­
кер, некоторые посетители попросту не возвращаются домой.
Примерно сорок из ста сотрудников «Circus» поначалу были
обычными гостями, которые решили здесь остаться. Многие
из них сейчас проживают в том же районе.

ДИДЖЕИ И EASYJET

Если бы не туризм, никогда бы не возникла вся европейская

рейв-культура, которая активно развивалась в девяностых.
Эйсид-хаус (музыка, которая была своеобразным саундтреком
«Лета любви» 1987 года) был музыкальным импортом из Чи­
каго, но культурные механизмы, превратившие эту музыку
в мощную вечеринку, были разработаны британскими дидже­
ями, проводившими лето на Ибице. Откуда впоследствии они
занесли эту культуру в Англию.
Действительно, сегодняшний рейв-туризм не просто
о тех, кто посещает клубы и любит музыку. Само появление
лоукостов изменило и круг обязанностей диджеев. Если в де­
вяностых вы хотели получить ангажемент на всей территории
Европы, то вы должны быть знаменитым. В противном слу­
чае нельзя было покрыть стоимость перелета всего лишь од­
ной клубной вечеринкой. Если вы не были громкой звездой,
то вы выступали в клубах, до которых можно было добраться
на машине или поездом.
Сегодня же все коренным образом изменилось. И для клуб­
ных промоутеров тоже, которые букируют диджеев за 500 евро
за выступление — то есть диджеев-середнячков. До этого, про­
моутеры искали тех, кто был доступен в их собственном городе
или области. Теперь вопрос лишь в том, какого именно диджея
из Европы они хотели бы забукировать, раз стоимость авиабиле­
та составляет лишь небольшую часть операционных издержек.
У всего этого есть и оборотная сторона. Когда становится
так дешево и легко перемещаться по Европе, твой родной го­
род теряет значимость с точки зрения букинга. Тебе больше
не нужно жить там, где ты выступаешь. Это означает, что мно­
гочисленные диджеи получили возможность переехать в Бер­
лин, даже если они зарабатывают деньги, выступая в других
местах. Жить в Берлине — это не только дешево, но еще и воз­
можность держать руку на пульсе. Для некоторых диджеев сам
факт того, что они живут в Берлине, даже увеличивает цену
на их выступления.
За последние несколько лет в Берлин перебралось не­
сколько сотен диджеев, музыкантов и лейбл-менеджеров.
Ричи Хоутин, Рикардо Виллалобос, Магда, Трой Пирс, Эван
Пирсон, DJ Hell, Мэтью Эдвардс, известный больше как Radio
Slave, Джером Сиденхэм, Мэтью Стайлс, Джесс Роуз, Але-
хандра Иглесиас, более известная как Dinky, Тайри Купер,
Даша Раш, Даниэль Белл, Дэн Кертин, Джей Хейз, Маргарет
Дигас, Майк Шэннон, Samim, Алан Абрахамс, известный как
Portable, Ли Джонс, Даниэль Ванг, Гийом Кутю, The Mole, Сэт
Трокслер — список можно продолжать и продолжать. Лусиано
жил здесь какое-то время, прежде чем переехать в Швейца­
рию. Лейбл sub_static перебрался из Кельна в Берлин, так же как
и Sender Records. Perlon променял Франкфурт на Берлин, равно
как и менеджеры Get Physical. Джереми Колфилд перевез свой
лейбл Dumb Unit из Торонто в Берлин. И если в девяностых
сцена была поделена между несколькими центрами во всем
мире, включая такие города, как Чикаго, Нью-Йорк, Лондон,
Манчестер, Шеффилд, Париж, Франкфурт и Кёльн, сегод­
ня она преимущественно сконцентрирована в Берлине. Крах
американской рейв-сцены и культурный консерватизм эпохи
Буша, конечно, сыграли свою роль при переезде такого количе­
ства американских граждан в Берлин. Но переезжали не одни
лишь американцы. Активисты техно-сцены со всей Европы
перебрались в Берлин, а те, кто не перебрался, по крайней мере
имеют здесь комнату. Поскольку в Берлине не только дешево
жить, но и дешево сюда приезжать и уезжать обратно.

ТЕХНО, ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ?

Эндрю Рэйсс — один из тех, кто переехал в Берлин. В Бер­

лин он приехал из Сент-Луиса в 2007 году. Он — музыкант,
диджей и лейбл-менеджер. Его лейбл называется Alphahouse;
он перевез его с собой в Берлин. Под псевдонимом Butane
он записывает минимал-техно. Первое, что упоминает Рэйсс,
когда его спрашивают о том, почему он переехал в Берлин, —
это то, что Берлин — столица техно-мира. Именно по этой
причине сюда приезжает так много людей со всех концов све­
та, говорит он, здесь устоявшаяся сцена для таких, как он. «Еще
до того, как перебраться сюда, я мог быть дать тебе список
из сотни людей, своих знакомых и друзей, которым бы мог по­
звонить и попросить об одолжении. Это уникально. Я не знаю
ни одного другого города, в котором было бы нечто подобное».
Вторая причина заключается в том, что Берлин — это
центр деятельности: «Здесь у меня мастерская, студия, свой
офис. Я прилетаю сюда и вылетаю отсюда. Здесь дешево, а люди
очень милы. Жизнь здесь ни к чему не обязывает». В-третьих,
говорит он, это город, в котором ты можешь жить, совершенно
не используя в повседневной жизни немецкий язык. В Токио
простая необходимость посещения визового отдела превраща­
ется в пытку. В Берлине же, говорит он, ты можешь решать все
свои проблемы в повседневной жизни, используя английский,
даже в разговоре с налоговиками. В-четвертых, говорит Рэйсс,
Берлин — один из самых красивых городов в мире, по крайней
мере, летом. Он не может назвать ни одного города в мире, где
жизнь была бы столь расслабленной. В-пятых, та танцевальная
культура, к которой он себя относит, здесь гораздо более вос­
требована, нежели в США. Кроме того, выступления, которыми
он зарабатывает себе на жизнь, проходят по всей Европе. «Забав­
но, — добавляет он, — в СШ А ты начинаешь получать больше
букинга, если в Европе ты добиваешься какого-то успеха. И тог­
да люди вдруг начинают говорить: „О, он — диджей из Берли­
на!“, — после чего начинают относиться к тебе с уважением».
Это сумасшедший мир, который населяют мигранты со­
временной субкультуры, такие как Эндрю Рэйсс. Мир с весьма
приблизительным пониманием того, что такое «дом»: ты жи­
вешь в Берлине, но главные части города, которые тебе знако­
мы — это клубы, твоя собственная улица и несколько ресто­
ранов. Большинство людей, с которыми ты контактируешь,
занимаются тем, что играют музыку каждые выходные в ка­
кой-нибудь части света и оказываются такими же, как ты. Лишь
некоторые прилагают усилия для того, чтобы выучить немец­
кий язык. Все потому, что это действительно не стоит этих уси­
лий — в конце концов, все немцы говорят на английском.
Рэйсс изучал философию, много читает и проявляет инте-
pec и к искусствам и к наукам. На вопрос о том, как бы он мог
описать такой образ жизни, он задумывается на мгновение
и затем говорит: «У всех по-разному, но некоторые вещи за­
висят от конкретной личности. Музыкальный бизнес — ду­
рацкий бизнес. Ты хорош настолько, насколько хороша твоя
последняя пластинка. И всегда присутствует чувство неуве­
ренности. В какой-то момент я могу просто все бросить. Не­
возможно заставить чужих людей любить твою музыку. Я чув­
ствую себя счастливым, пока мне это удается. Мне повезло,
меня зовут выступать во всем мире. Но вечно это продолжать­
ся не сможет. В какой-то момент я перестану быть интерес­
ным. И что тогда? Смогу ли я по-прежнему жить здесь? Куда я
буду двигаться дальше? Ведь все это временно. Никто не зна­
ет, насколько жизнеспособна эта карьера. Насколько постоян­
на работа, при которой ты идешь в Panorama Ваг в пять утра
в воскресенье утром и напиваешься, когда хочешь встретиться
со своими коллегами. Все это вообще довольно ненормально.
Сейчас я живу очень комфортной жизнью, но кто знает, что
там, за поворотом; как будут обстоять дела через два года.
Я не хочу в 35 лет закончить со статусом „бывший“. В таком
случае я займусь чем-то еще».
Когда мы встречались с Рэйссом, который живет в районе
Фридрихсхайн, он как раз находился в процессе переезда в бо­
лее просторную квартиру. Его подход к удобствам, как он го­
ворит, вполне сравним с подходом к немецкому языку: чтобы
не чувствовать себя слишком дома, в течение всего времени
он жил в квартире без гостиной.
Вполне вероятно, что потребуется лет пять, добавляет он,
прежде чем почувствуешь себя в Берлине как дома. Он объ­
ясняет, что один из его друзей, который пробыл в Берлине
достаточно долго и который обзавелся подругой-немкой, те­
перь учит немецкий язык. Друг ему рассказывал, что он так
долго прожил в этой стране, выступая в одних и тех же клубах
в Восточной Германии, общаясь с одними и теми же промоу­
терами, что, в конце концов, ему стало не по себе. Когда много
лет живешь в Берлине, возникает вопрос об уважении к мест­
ной культуре, если можно так назвать. «Изучение языка — это
большой шаг в сторону того, чтобы задержаться в городе на­
долго», — говорит Рэйсс.

ЧЕЛОВЕК СРЕДЫ

В один момент в нулевые стало ясно, что дешевые переле­

ты и дешевая аренда жилых помещений в Берлине стали ме­
нять ночную жизнь города, и чтобы понять, в какой момент
это произошло, нужно вспомнить вечеринки «М», которые
проходили в летнем помещении клуба WMF с 2004 года. Само
здание было очень крупным и довольно интересным с точки
зрения архитектуры, находясь неподалеку от станции метро
«Jannowitzbrücke». Половину здания занимали бывшие офи­
сы, на другой половине был внутренний двор. Свое название
вечеринки «М» получили от сокращения немецкого слова
«Mittwoch», поскольку вечеринки всегда проводились в среду,
первую среду месяца. А если перевернуть флайер, то М пре­
вращалась «W» — сокращенно от Wednesday. Флайера были
чем-то загадочным, поскольку кроме надписи «М» и адреса
клуба больше ничего не было. За этими вечеринками стоял
Дэйв Туров и дешевая, очень доступная входная цена, несмо­
тря на многочисленных известных диджеев в качестве хед-
лайнеров. Но это было не единственным, что смогло придать
уникальности вечеринкам. На этих вечеринках вряд ли можно
было встретить немцев. Здесь было полным-полно диджеев,
музыкантов и прочих людей из музыкального бизнеса со всех
континентов. Оно служило местом сбора для англичан, аме­
риканцев и многих других, приехавших сюда со всего света,
и которые хотели тусоваться вместе.
С Туровым мы встречаемся в его студии в Кройцбер-
ге. Здесь стоит ударная установка, виднеются музыкальные
инструменты и звуковое оборудование. Дэйву Турову чуть
за тридцать, у него темные волосы и пятидневная щетина, а сам
он представляет собой смесь из юмора, прагматичности и энту­
зиазма, которая свойственна многим американцам в Берлине.
Дэйв Туров прибыл в Германию в 2003 году, с рюкзаком
и семьюдесятью пластинками, музыка на которых, как он вспо­
минает, была слишком жесткой — это явно не подходило для
того, чтобы стать в Берлине диджеем. Это была музыка, кото­
рая, как представлял себе Туров на тот момент, олицетворяла
берлинское техно. Какое-то время в берлинских клубах звуча­
ла довольно разная музыка. Но на тот момент вряд ли кто-то
играл жесткое и быстрое техно. Минимал только начинал свое
господство на берлинских танцполах.
Что же касается Турова, то к моменту своего переезда он уже
успел сделать карьеру. Он заработал достаточно денег, работая
консультантом в фирмах, располагающихся на Уолл-стрит.
Работу свою он потерял, когда схлопнулся пузырь доткомов.
Какое-то время он работал музыкантом в Нью-Йорке. Играл
на ударных в группе, был замечен на MTV, организовывал тех­
но-вечеринки на Манхэттене. Но техно-сцена в Нью-Йорке
становилась все меньше и меньше, и в итоге он собрал свои
вещи и перебрался в Берлин. «Все промоутеры в Нью-Йорке
бились за одну сотню человек, и я решил перебраться туда, где
существовал рынок. Это было соединение желаний занимать­
ся музыкой и пожить в Европе».
Семья Турова родом из Узбекистана — в конце семиде­
сятых они смогли уехать из Советского Союза. Его родители,
рассказывает Туров, здорово испугались, когда услышали, что
он хочет переехать в Берлин. Сами они забрались как можно
дальше на запад, а теперь их сын едет обратно на восток. Да еще
и в Германию. Туровы — евреи. «Отец моей матери был убит
на той войне. Моя бабушка была беременна моим отцом в по­
езде, который шел из Украины в Узбекистан. Она рассказывала
мне истории о налетах бомбардировщиков. Мы потеряли мно­
го родственников. Это не так уж легко забыть. Мой отец рос,
когда вокруг голодали. Они — поколение, для которых исто­
рия значит слишком многое».

Туров приехал в Берлин, который манил его и который

он представлял себе несколько иным, чуть более русским.
«Может быть, я приехал слишком поздно». Он начал диджеить,
работать в клубах, ему даже приходилось работать сборщиком
посуды. «Это был немалый опыт для того, кто до этого облетел
весь мир в качестве консультанта, получал шестизначную зар­
плату и останавливался в пятизвездочных отелях». Он пытал­
ся выучить немецкий, устроился на работу в компанию Native
Instruments, занимающуюся созданием компьютерных музы­
кальных программ. Но там он задержался всего на несколько
месяцев и затем стал устраивать вечеринки «М».
Вечеринки по средам на тот момент воспринимались как
что-то необычное. Можно сказать, что эти вечеринки запол­
няли пробел между началом выходных в четверг и концом
затянувшихся афтепати во вторник. Сам же Туров вдохнов­
лялся опытом, полученным в Нью-Йорке. «По понедельни­
кам и вторникам в Нью-Йорке проходили самые интересные
вечеринки. С одной стороны, потому что в эти дни в горо­
де не было туристов. Но, что гораздо важнее, люди, занятые
в этой сфере, в эти дни обычно отдыхают. Театры не работают
тоже, поэтому люди, работающие в этой сфере, тоже отдыха­
ют. Точно также дела обстоят и в Берлине. Я дружил со всеми
и если в чем-то я и преуспел, так это в обрастании связями.
Мы не хотели делать слишком жесткий фейс-контроль, мы хо­
тели, чтобы сюда могли попасть все: черные, белые, геи, нату-
ралы, туристы, местные, кто угодно. Потому что лучшие вече­
ринки — это всегда смешанные вечеринки». Собственно, так
все и получилось. Когда летняя резиденция WMF закрылась,
Туров переключился на Watergate, где устраивал свои вечерин­
ки ещё три года. Сейчас он базируется в Weekend, и его идея
проводить вечеринки по средам доказала свою жизнеспособ­
ность. В точности как в Нью-Йорке, правда, — и тут нужно
поблагодарить лоукосты — с большим количеством туристов.
Сейчас Дэйв Туров несколько отдалился от этой сцены. Ка­
кую-то активность в городе он сохраняет: поддерживает кон­
такты, приглашает людей на свои вечеринки, распространяет
флайера, прогуливаясь по музыкальным магазинам. Он и сей­
час организовывает тусовки, крутит пластинки и занимается
музыкой, но одновременно с этим учится в Берлинской школе
экономики. Он хочет остаться в Берлине даже несмотря на то,
что первоначальные иллюзии относительно этого города
у него уже развеялись.
«По сравнению с другими городами, в Берлине для жизни
тебе нужно меньше денег. Именно поэтому сюда переехало та­
кое количество художников, дизайнеров и прочих творческих
людей. Но это же может стать проблемой. Есть много людей,
которые считают Берлин творческой утопией, чем в действи­
тельности он не является. Если ты чего-то здесь хочешь до­
биться, ты должен быть самодисциплирован. Берлин очень
сложное место для продуктивности. Многие люди здесь ни­
чего не делают. Они просто тусуются и расслабляются. Они
живут так, как может жить только наше поколение. Только
у нашего поколения есть эта роскошь — отсутствие необхо­
димости бороться за то, в чем нуждаешься, а с такой перспек­
тивой очень легко облениться. Здесь я впустую потратил мас­
су времени. Я купился на это ощущение „я такая творческая
личность, потому что живу в Берлине“. В Нью-Йорке ты либо
крутишься, либо умираешь. Опаздываешь на работу — оста­
ешься без нее. Это значит, ты не можешь платить за квартиру,
и значит идешь нафиг. Здесь же все легче. Если не можешь за­
платить за квартиру сейчас, значит заплатишь позднее, или же
съедешься с другом, поскольку квартиры тут настолько огром­
ны, что места хватит на всех. Но все это может стать обманчи­
вой свободой. Если ты не дисциплинирован, то можешь легко
потерять себя и пропасть».

ПОЖАЛУЙСТА, ВЕРНИТЕСЬ К НУЛЮ, BANG BANG BERLIN

Эта репутация Берлина, как вечной столицы андеграунда

держится уже добрых сорок лет, и примерно такой же пери­
од берлинский андеграунд является культурой иммигрантов.
Не важно, студенты ли это или уклонисты от военной службы,
автономные сообщества или аутсайдеры, проводящие свою
жизнь в развлечениях или в Швабии, которые сначала взяли
Кройцберг, а затем Митте — без постоянного притока Берлин
не смог бы продолжать свое развитие в области поп-культу­
ры. Единственными исключениями могут быть современные
гангста-рэпперы, которые, в массе своей, являются берлинца­
ми, даже притом, что у многих из них родители — эмигранты.
Эти культуры всегда были вовлечены в постоянный об­
мен с остальной страной — хоть раньше это и осуществлялось
обычным автостопом, а не авиаперелетами. В восьмидесятые,
это мог быть ваш друг в Кройцберге, к которому можно было
приехать в гости (в последнем томе «Берлинского блюза» Све­
на Регенера есть на этот счет хорошая история); в девяностых
многие туристы с Запада и Востока, знали людей, которые
«живут на Востоке». Многие из этих посетителей тогда сами
цеплялись за Берлин. То же самое происходит и сегодня, про­
сто сам процесс вышел на уровень всей Европы.
Что интересно — представление людей о Берлине за все
это время не сильно изменилось — приезжих, не важно, при­
ехали ли они в Берлин из Бремена или Лондона, очаровывает
все то же. Полистайте, например, Bang Bang Berlin , прелестный
сумасшедший англоязычный журнал, который создает худож­
ник Пол Сноуден. Такой журнал о Берлине мог быть создан
только easyjet-рейвером: с удивлением и с большим количе­
ством восклицательных знаков тут говорится о том, насколько
крут Берлин. Единственное, что заметно, так это то, что важ­
ность немецкой истории отходит все дальше и дальше на вто­
рой план — мало-помалу замазываются последние оставшиеся
со времен войны пулевые отверстия во внутренних дворах.
Однако эта способность начинать с нуля, долгое время была
частью берлинской поп-культуры, чей лозунг звучал так: здесь
все в руинах, так давайте начнем все с нуля. Вы можете услышать
исторически оправданный отрыв от истории в экспериментах
с краутроком группы Cluster, которая в шестидесятых хотела
заново изобрести музыку, взяв за исходную точку электриче­
ские щелчки и попискивания. Или же эксперименты с шумом
Einstürzende Neubauten, которые группа устраивала в начале
восьмидесятых. В девяностых, в самом начале техно-движения,
многие люди чувствовали, что этот великолепный бум-бум-бум
вдохнет новую жизнь, и все вновь начнется с нуля.
Для создателей Bang Bang Berlin , Берлин — это чистая стра­
ница, на которую они могут накладывать какие угодно ярлыки.
В нулевые они превозносили техно-культуру, в своем восхи­
тительном невежестве называя ее «первой крутой немецкой
поп-культурой», и продолжают придерживаться этой линии,
которая, время от времени, возникает в разных поколениях
эмигрантов с запада и востока Германии. Они хорошо отзыва­
ются о квартирах в блочных домах, открывают для себя Фри-
дрихсхайн, рассказывая всем вокруг о том, насколько дешев
Берлин. Они смело отправляются в пригород, чтобы потом
вернуться с романтичными рассказами о великолепной архи­
тектуре в кварталах Марцан или Меркишес Фиртель. И все
это украшается разработанной Сноуденом эмблемой, который
и сама уже давно стала берлинским экспортом, через футболки
с надписями вроде: «Бесполезная немецкая молодежь». Людей
в таких футболках видели даже в Буэнос-Айресе.
Все это возможно потому, что Берлин никогда не под­
вергался такому же уровню внимания со стороны СМИ, как
прочие столицы мира. На протяжении нескольких десятиле­
тий городской пейзаж Берлина практически полностью иг­
норировался, в то время как очертания Лондона, Парижа или
Нью-Йорка воспроизводились в промышленных масштабах,
отчего они стали гораздо более узнаваемыми. Всего лишь не­
сколько образов Берлина сложились в абстрактную картину,
в которой смешались дикие вечеринки двадцатых, фашист­
ские марши и бомбардировки города в 1945 году. Но здесь все
еще есть место для открытий.
ЧЕТЫРЕ СТОЛПА БЕРЛИНСКОЙ НОЧНОЙ
ЖИЗНИ: ПЯТНИЦА

Перед Tresor расположена автостоянка. Поэтому я слышу, как

вокруг говорят, что нужно где-нибудь припарковаться. Конеч­
но, люди, которые живут в крупных сельских районах, вроде
Баварии или Северной Рейн-Вестфалии, привыкли ездить
в клубы на машинах. С другой стороны, берлинский клубный
промоутер, создавая клуб, должен учитывать массу вещей,
но автостоянка в этот список не входит. Большинство людей
не приезжают на машинах. Они или туристы, — а значит в го­
род прилетели на самолете — или же просто живут неподалеку
от клуба. В обоих случаях это означает, что до вечеринки они
добираются на общественном транспорте, такси или велосипе­
де. Кроме того, все знают, что за руль пьяным садиться нельзя.
Однако у Tresor все-таки есть автостоянка. Одна из при­
чин заключается в том, что она существовала здесь еще до того,
как появился сам клуб: свои автомобили здесь оставляли рабо­
чие ныне нефункционирующей электростанции на Кёпеник-
керштрассе. Другая причина как раз и заключается в том, что
автостоянка все же необходима. Многие клабберы приезжают
в Tresor на машинах. Этот клуб очень любят «оссисы» (жители
с востока Германии).
Следует уточнить: сам Tresor находится в бывшем Вос­
точном Берлине. Даже если на границе с Кройцбергом, но сам
он находится на восточной стороне Стены. «Оссисы» в этом
случае скорее термин, описывающий одну из трех групп, ко­
торые с девяностых составляют краеугольный камень берлин-
ской ночной жизни: «оссисы», геи и творческая публика, кото­
рую иногда называют «миттисы». В нулевые к ним присоеди­
нилась еще одна, четвертая и столь же важная группа: туристы,
или же «турисы».
Конечно, все это весьма условная классификация, от кото­
рой при ближайшем рассмотрении ничего не остается. Те же
гомосексуалисты могут быть как и просто туристами, так и ча­
стью творческой интеллигенции. Без такой условной класси­
фикации было бы просто невозможно разделить столь хруп­
кую социальную структуру, как ночная жизнь Берлина. Быть
может, все это и выглядит несколько странным, однако не та­
ким уж и надуманным. Например, большая любовь к тусовкам
среди «оссисов» и геев в начале девяностых сказалась на их ак­
тивной поддержке местной техно-сцены. Многие небольшие
клубы в середине девяностых, которые находились не только
в берлинском районе Митте, также посещали и «миттисы»,
а клубная сцена нулевых вряд ли бы развивалась столь дина­
мично, если бы в качестве новых игроков на берлинской сцене
не появились easyjet-рейверы.
Что же касается Tresor, то вряд ли бы он просуществовал
так долго, если бы не «оссисы», которые с самого начала очень
активно посещали этот клуб, приезжая сюда на своих «трабан­
тах» или «вартбургах».

Новому Tresor удалось перенести значительную порцию

своей притягательности в новые стены. Когда переступаешь
порог клуба, то возникает ощущение, что попадаешь в старые
индустриальные руины. В нос бьет бодрящий запах влажной
штукатурки. Немного пройдясь, оказываешься в «Batterieraum»,
на главном танцполе нового Tresor. Туалеты и раздевалка —
вниз по лестнице и налево. Направо ведет длинный проход,
который приводит к подвальному танцполу, очень сильно на­
поминающий старый Tresor. Действительно, прогулка по это­
му подвалу словно возвращает обратно во времени: здесь тем­
но, бас «качает», а как только свернешь за угол, то оказываешь­
ся между двумя старыми огромными банковскими сейфами.
Какие-то малоизвестные диджеи играют жестокое техно. Это
живое воплощение техно-ада, и выглядит все в точности так,
как было раньше.
В эту пятницу, наверху, играют диджей-резидент Сьюзи
Вонг и техно-ветеран из Детройта Блейк Бакстер. Блейк был
одним из первых, кто добрался до Берлина, еще тогда, когда
сам себя он называл «Принцем техно». С тех пор сюда он воз­
вращается довольно часто, а на лейбле Tresor выпустил более
дюжины пластинок. С присущим ему профессионализмом
он выстраивает сэт из качественного детройтского техно с пер­
куссиями. Клуб наполовину полон, атмосфера расслаблена.
Несколько недель назад в «Batterieraum» установили новую
звуковую систему. Ее замечаешь в первую очередь, поскольку
она не похожа на привычные четыре стойки по углам танц­
пола. Она в буквальном смысле парит над танцполом, пред­
ставляя из себя кольцо примерно из двухсот мини-динамиков.
Если у музыканта есть соответствующая программа, то можно
заставить звуки блуждать по всему залу. Подобные эффекты,
используя лишь пластинки, создать нельзя.
«Batterieraum» — это большое, продолговатое помещение,
с танцполом и баром позади него. Несколько ступенек, в конце
помещения, ведут к запущенному саду Tresor — еще одной до­
стопримечательности, которая перекочевала со старого места
на Лейпцигерштрассе. По крайней мере, в саду старого Tresor
было несколько деревьев. Этот же абсолютно гол, если не счи­
тать бетонных стен, нескольких лавочек и забора.
Я стою около бара в «Batterieraum». Даже при таком тусклом
освещении можно разглядеть, что девушка-бармен с проколо­
той бровью много времени проводит в солярии. Рядом со мной
стоит молодой человек, с которым мы перекидываемся парой
фраз, пока ждем свои напитки. Он приехал из Кёпеника, рай­
она на юго-востоке города, изучает что-то связанное с эколо­
гией, и говорит, что сюда выбирается постоянно. Затем я за­
вожу разговор с молодым греком, которого в клуб привел его
родственник. На самом деле, говорит он, его больше увлекает
хип-хоп, но его дядя (берлинский режиссер, который любит
покрутить пластинки) захотел показать ему настоящий тех­
но-клуб, пока тот не вернулся обратно домой, в Грецию. Обо­
им здесь нравится, и оба уже порядком навеселе. Чуть позднее
я вижу их на танцполе, производящими впечатление абсолют­
но счастливых людей.

Существует сложный свод правил, управляющих ночной

жизнью города. Их никто никогда не фиксировал, просто по­
тому что они постоянно меняются. Чтобы не отставать от них,
нужно постоянно находиться в тусовке. Одним из основных
принципов является принцип старшинства. Это как в армии,
где продвижение по службе зависит от выслуги лет. Или у ди­
пломатов, где схожую роль играет возраст верительной грамо­
ты. Это же применимо и к ночной жизни. Однажды журнал
De:Bug превратил в шутку редакционную статью о моде, наве­
сив, словно клубные ярлыки, медали на фотографиях различ­
ным берлинским ветеранам ночной жизни. Этот же принцип
частично объясняет отвращение представителей клубной сце­
ны к туристам — здесь они лишь на выходные или пару.
За обидами между «миттисами» и «оссисами» кроется клас­
совый конфликт. Первые обычно из семей среднего класса,
вторые, как правило, нет. «Миттисы» зачастую принадлежат
к «цифровой богеме», термин, который ввели в оборот журна­
листы Холм Фрайбе и Саша Лобо в своей книге «Wir nennen
es Arbeit» («Мы называем это работой»). Этот термин применим
к людям, которые рассматривают непостоянные условия тру­
да — с финансовой и юридической точки зрения — как воз­
можность, а не как угрозу. Это люди, которые имеют хорошую
квалификацию и в настоящее время работают для агентств
или же, как внештатники. Это те люди, которые наполняют со­
держимым всю медиа-индустрию, программируют веб-сайты
или же занимаются чем-то в этом духе. Они занимаются ра­
ботой, которую им бывает так сложно объяснить своим роди­
телям. Те «миттисы», которые не являются частью «цифровой
богемы», могут иметь отношение к берлинской модной сцене,
придумывая себе новые наряды, или же продавая их в одном
из бесчисленных крошечных бутиков. Порой они погружены
в учебу, пишут диссертации или же стремятся получить док­
торскую степень, либо имеют какое-то отношение к арт-сцене.
Чаще всего они занимают малооплачиваемые (а порой и во­
все не оплачиваемые) должности стажеров, ведь проживание
им обычно оплачивают их родители, которые в большинстве
случаев не живут в Берлине. «Миттисами», в основном, яв­
ляются люди, которые приехали в Берлин преимущественно
из западной Германии.
Как и все классовые конфликты, этот отражается в вопро­
сах вкуса: «миттисы» расценивают свои музыкальные пред­
почтения как более утонченные, которые, в первую очередь,
выражаются через жажду настоящего. Они хотят чувствовать,
что держат руку на пульсе. Это, пожалуй, главная причина, по­
чему их так редко можно встретить в Tresor: клуб дает им ощу­
щение сознательного консерватизма ценностей техно, которые
для них имеют мало привлекательности.
Столь разные настроения отражает и одежда. Хипстерская
мода нулевых практически не оставила никаких следов на пу­
блике в Tresor. Здесь никто не носит узкие джинсы или брю­
ки. Здесь не увидишь разнообразные футболки с принтами,
с длинными, асимметричными вырезами, нет разноцветных
очков или же ироничных усов. Та манера, с которой одева­
ются посетители Tresor, ближе всего к уличному стилю: пар­
ки, худи, военные штаны, бейсболки. Можно заметить даже
свитер со старой доброй эмблемой Underground Resistance, где
на черном фоне изображены белые буквы U R и которая в де­
вяностых являлась вездесущим идентифицирующим знаком
берлинской ночной жизни.
Underground Resistance был одним из самых важных де­
тройтских техно-лейблов, многие артисты с U R в девяностых
также выпускали пластинки на лейбле Tresor. Вероятно, самым
знаменитым из них является Джефф Миллз, у которого были
очень близкие отношения с Tresor, и именно он на протяже­
нии долгого времени во всем мире был известен как воплоще­
ние идеального техно-диджея.
Здесь же присутствуют и «кистенстапельрейверы», или же
«рейверы, складывающие ящики». В девяностые, этим словом
«миттисы» обычно называли тусовщиков из предместий Бран­
денбурга, у которых была очень специфическая форма танцев:
пока их тела оставались относительно неподвижными, а лица
абсолютно ничего не выражали, они энергично двигали ру­
ками перед собой, словно перебирали какие-то комбинации.
Больше всего они были похожи на роботов, складывающих
ящики. Они даже одевались соответствующим образом: обувь
с платформами, штаны из яркого синтетического материала,
которые по форме своей расширялись книзу, обтягивающие
тело футболки и своеобразная стрижка, по форме напоминав­
шая птичье гнездо — по бокам выбрито, а наверху копна во­
лос. Такой внешний вид, вполне возможно, позволил бы вам
завести друзей на улицах небольших городках земли Бранд-
бенбурга, вроде Шведта или Ораниенбурга, равно как и в рай­
оне Митте. То был чрезвычайно искусственный имидж, дань
уважения пластику, броским цветам — что свидетельствовало
о большом желании выделиться. Своеобразный техно-глэм
маленького городка. В конце девяностых на немецкой клубной
сцене это была очень заметная субкультура. Но сегодня на ве­
черинке так одет всего один парень, а его друзья одеты в худи.
Сам он танцует перед диджейской.

До сих пор так никто и не смог ответить на вопрос, по­

чему техно достигло такой популярности в восточной Герма­
нии. Кроме области вокруг Франкфурта, в стране больше нет
ни одной другой области, где техно является неотъемлемой
частью социализации людей. И хотя в Гессене — земле, сто­
лицей которой является Франкфурт, такая ситуация нераз­
рывно связана с фигурой Свена Фэта, ситуацию в восточной
Германии объяснить намного сложнее. Безусловно, здесь свою
роль играет и тот факт, что техно-музыка стала саундтреком,
под который немцы праздновали свою новую свободу после
стольких лет существования Стены. Но этот факт, по словам
практически всех диджеев и музыкантов, выросших на Восто­
ке, далеко не вся история. Даже когда Стена еще стояла, они
слушали нью-вейв или Depeche Mode — музыку, которая де­
монстрировала схожую холодность звучания, что и техно-пла­
стинки, появившиеся позднее. А что самое удивительное, эта
музыка одновременно оказывала влияние и на персонажей
в Детройте, которые вскоре изобрели техно и после падения
Стены приехали с ним в Берлин.
Другой вопрос, который по-прежнему остается открытым,
почему так мало людей с турецкими или арабскими корня­
ми участвуют на берлинской техно-сцене. Сцена насыщенна,
но тем не менее в клубах не часто увидишь немецких турок
или же немецких арабов. В Берлине, как и во всей Европе, хип-
хоп стал этакой поп-культурой, которая предлагает самый
привлекательный нарратив для мигрантов второго и третьего
поколения. Но это всего лишь половина истории, в то время
как во Франкфурте или Мангейме они являются составной ча­
стью сцены. В Берлине же их почти не заметно.
Правда, есть одно место, куда они захаживают. Место
это — Tresor. Два темноволосых молодых человека танцуют,
сняв футболки, демонстрируют волосатую грудь, и свистом
всячески приветствуют диджея. За вертушками в «Batter­
ieraum» стоит Сьюзи Вонг. Она сводит весьма мощный чи­
кагский хаус с европейским техно — сводит прямо в лоб.
В какой-то момент, когда она все еще играет, вдруг начинает
ощущаться заметная звуковая отдача. Сьюзи замечает проис­
ходящее, задумывается на несколько секунд и затем меняет
настроение сэта. Молодой человек, который находится перед
диджейской, начинает одобрительно хлопать и кричать: «Тех­
но! Техно!».

Через какое-то время я начинаю ощущать потребность

в свежем воздухе, ухожу из Tresor и прогуливаюсь по квар­
талу, по Кёпениккерштрассе к станции метро на Генрих-Гей-
не-штрассе. Много лет здесь была родина Sage Club — места,
которое меняло свой имидж каждый день недели и где по вос­
кресеньям звучало техно. Теперь здесь Kitkat Club устраивает
свои так называемые «секс-вечеринки». Основатели же Sage
Club тем временем открыли Rechenzentrum — очень большой
и привлекательный клуб, расположенный в нескольких кило­
метрах ниже по течению Шпрее, на территории, где когда-то
располагалась радиовещательная организация ГДР на Нале-
паштрассе. Этот комплекс зданий несколько лет находился
на реконструкции, и существуют планы организовать здесь
звукозаписывающие студии, а в бывшей радиостудии время
от времени устраиваются концерты.
Rechenzentrum находится в соседнем здании, которое рань­
ше являлось телефонным узлом. Мировоззрение людей, кото­
рые управляют этим клубом, отличается от Tresor: им нужен
клуб, который бы был не столь техновым и в который могли бы
приходить люди, живущие не только в центральных районах го­
рода. Летом клуб раскидывается на большой площади пляжей
вдоль берегов Шпрее. Небольшая лодка перевозит людей с од­
ного берега на другой, туда, где находится Трептов парк. Вблизи
самого Rechenzentrum оборудована большая автостоянка.
Возвращаясь назад, я замечаю двух парней и девушку. Они
никак не могут договориться, куда им пойти дальше. Парни
хотят продолжить тусоваться в Panorama Ваг. Девушка хочет
пойти домой и продолжить завтра. Я оглядываюсь, поскольку
хочу увидеть, чем закончится их разговор. В итоге они садятся
в два разных такси.
РИКАРДО

Небольшой рассказ о Рикардо Виллалобосе — человеке, который

помогал формировать берлинскую сцену своими эпическими сэтами,
радикальной музыкой и страстью к неумеренности.

О Рикардо Виллалобосе ходит масса историй. Вероятно, их ко­

личество превосходит истории о любом другом диджее совре­
менности. И хотя они отличаются в деталях, в общем полу­
чается так: пошли в клуб, играл Рикардо, было круто, потом
ушли, через бог знает сколько времени вернулись, а Рикардо
все стоял и играл.
Примерно такого рода истории рассказывают о Рикардо,
и интересны они по двум причинам. Во-первых, они о звезде
в старомодном понимании слова — когда жизнь и работа обра­
зуют единое целое. Во-вторых, это истории о тебе и твоих дру­
зьях, то есть в них практически всегда есть место для самого
рассказчика. Но из представлений о том, что Виллалобос такой
свойский, да еще и большой любитель затяжных сэтов, вовсе
не означает, что интервью с ним можно так уж легко органи­
зовать, да еще и часов в десять утра. Тем более, что изначально
эта идея не привлекла его вообще. «Ой, да перестаньте, — го­
ворил он по телефону, — уже и без того много статей. Просто
покопайтесь в журналах». Но неделю спустя, когда мы снова за­
вели разговор, он неожиданно согласился и практически сразу:
«О, да, интервью. Сколько часов тебе нужно? Два? Три?».
Мы встречаемся в баре «Ankerklause» в Кройцберге сол­
нечным зимним утром. Виллалобос живет неподалеку. Удив­
ляет то, насколько свежо он выглядит. Правда, нужно сказать,
он был в солнцезащитных очках, которые не снимал на протя­
жении всего интервью, но в остальном больше ничего в Рикар­
до не напоминает сверх-рейвера, воплощающего в себе коллек­
тивную совесть хаус-нации.
Когда Виллалобос за вертушками, он постоянно раскачи­
вается в такт музыке, немного наклоняясь вперед, а когда на­
чинает копаться в ящиках с пластинками, то выглядит чрез­
вычайно сосредоточенным. Так и во время интервью: Вилла­
лобос раскачивается в такт своим словам, как бы говоря всем
телом. Для него аргументация есть движение.
Даже неумеренность, как мы понимаем, требует дисци­
плины. Выходные — для того, чтобы летать по миру и крутить
пластинки, со вторника по четверг — время для студии.
На дворе середина февраля 2007 года. Уже на спад пошел
ажиотаж, возникший по поводу его 37-минутного дабово-ме-
дитативного трека «Fizheuer Zieheuer», выстроенного вокруг за­
цикленного сэмпла духовых цыганского оркестра. Правда, дру­
гой трек, который приписывают Виллалобосу и играют каждую
неделю, это нелегальный ремикс на Depeche Mode «The Sinner
In Me», в котором от оригинала оставлены исключительно ос­
новные компоненты. В настоящее время он работает над ком­
пиляцией для серии C D -миксов, которую выпускает лондон­
ский суперклуб Fabric. Его компиляция не похожа на обычный
диджейский микс: она полностью состоит из его собственных
треков. Отчасти это связано с заметным раздражением Вилла­
лобоса по поводу записей его диджейских выступлений, гуля­
ющих в интернете, которые обычно делались без его ведома.
«Я не могу заскучать, делая C D -микс, — говорит он. — За­
писывать подобный микс означает сводить любимую музыку.
Но зачастую невозможно заполучить нужную именно тебе:
или же ты не можешь договориться с лейблами о правах,
или же лейблы просто прекратили свое существование. Поэто­
му абсолютной свободы у тебя нет: использовать можешь толь­
ко те треки, которые легко лицензируются». Для Виллалобоса,
известного своим эклектичным подходом к выбору треков,
такая ситуация превращается в настоящую проблему. «Кроме
того, к сожалению, в интернете уже много записей моих дид-
жейских выступлений, которые содержат мои же собственные
треки. Мне это совершенно не нравится».
Выпущенный в сентябре 2007 года «Fabric 36» оказался
блестящим: это минимал-хаус, полный теплоты и самых нео­
бычных звуков. Этот альбом полон удивительных идей. Здесь
оставлено лишь самое необходимое, но, тем не менее, ощуща­
ется присутствие неприкрытого сумасбродства. Можно даже
подумать, что эта запись с одного из его выступлений. Добрая
половина треков является плодом сотрудничества с другими
артистами. Большая часть этой музыки получилась только по­
тому, что эти артисты захаживали в студию к Виллалобосу.
Но самое удивительное в его музыке — особенно учиты­
вая, что играет ее очень известный диджей, — насколько она
принципиально радикальна, насколько бескомпромиссно Вил­
лалобос как музыкант преследует свои художественные цели.
Если бы все развивалось по стандартному сценарию, то музы­
ка служила бы дополнением к его успешной карьере диджея.
Но он двинулся в противоположном направлении. Это не зна­
чит, что хитов у него нет. В 1999 году вышел «808 Bassqueen»,
потом были «Easy Lee» и «Dexter» с альбома «Alcachofa» и его
ремикс на Depeche Mode. А всякий, кто видел на YouTube ро­
лик, в котором два двадцатилетних испанца скачут по комнате
под «Fizheuer Zieheuer», согласится, что и этот длинный, по­
хожий на марафонный забег трек подпадает под статус хита.
Но все это, скорее, исключение. Начиная с успеха «Alcachofa»,
пластинки Виллалобоса становятся все более своеобразными.
Возьмите альбом 2005 года «The Au Harem DArchimede», соз­
данный на развалинах его ремикса на KLF, который попросту
не удался: полиритмичная, неспешная смесь искрится и мер­
цает. Или же «Achso» 2006 года: четыре длинных трека, кото­
рые если убрать бас-барабан, окажутся близки к звучанию ев­
ропейских джазовых набросков. Действительно, по всей сту­
дии Виллалобоса валяются коробки от компакт-дисков лейбла
ЕСМ, а на стене висит полка, на которой собраны джазовые
альбомы всех возможных периодов и направлений.

ОТ САМБЫ К РЕЙВУ

Рикардо Виллалобос родился в Чили в 1970 году. После го­

сударственного переворота в 1973 году, в результате которого
было свергнуто социалистическое правительство Сальвадо­
ра Альенде, его семья, равно как и тысячи других, вынуждена
была покинуть страну, и в итоге она оказалась в западногерман­
ском городе Дармштадт. Музыкальную социализацию Вилла­
лобоса можно расценивать как двойственный процесс. С одной
стороны, дом его родителей был полон чилийских эмигрантов,
которые совместно прослушивали и сочиняли музыку. С сере­
дины восьмидесятых Рикардо также начал регулярно ездить
в Южную Америку. Он брал уроки игры на ударных инстру­
ментах, на Кубе и в Бразилии познакомился с миром афро-ку-
банских и афро-бразильских ритмов, а однажды его отец взял
с собой на продолжавшийся несколько дней фестиваль самбы
в Рио-де-Жанейро. С другой стороны, в начале девяностых
он начал ходить по клубам во Франкфурте, и, в конечном счете,
стал устраивать свои собственные вечеринки. Существуют не­
сколько прекрасных историй о ранних годах диджея Виллало­
боса: известно, что Карл Крэйг как-то раз играл в подвале дома
родителей Рикардо целых девять часов, а Виллалобос свое пер­
вое оборудование купил на деньги, которые он выручил от про­
дажи коллекции пластинок Depeche Mode.

Все это складывается в сумму тех влияний, которые пре­

вратили Рикардо Виллалобоса в столь экстравагантного персо­
нажа. Можно даже назвать его подход к творчеству открытой
интерпретацией рейв-культуры, основанной на южноамери­
канском понимании ритма. Или же это музыкальная кон­
цепция, одобряющая «петлю», непрерывность, теряющуюся
в груве, где не делается ставка на супер-хиты. Виллалобос по­
стоянно подчеркивает понимание клубной музыки как общей
активности. Музыка — все равно что узы дружбы.
Существует еще один компонент — сам Берлин. Фактиче­
ски прибытие Виллалобоса в этот город совпало с значитель­
ными переменами, происходящими пусть не столь заметно,
но последствия которых так глубоко проникли в повседнев­
ную жизнь тех, кто принимает участие на этой сцене. Форми­
рование культуры афтепати изменило клубную жизнь Берли­
на, открыв путь для ее нынешней всемирной славы.
Да, в восьмидесятых и девяностых люди тоже проводили
так много времени в клубах. Нелегальные и полулегальные за­
ведения существовали и в те времена. Но когда легендарный
техно-клуб Ostgut должен был закрыться в 2002 году, начало
происходить нечто интересное. Лишенные своего центра ак­
тивности, многие городские гедонисты начали рассматривать
время перед воскресным утром как подготовку к самой важной
части выходных — к афтепати.
До этого подобного рода вечеринки предназначались для
того, чтобы плавно закончить ночь после тусовок. Теперь же
афтепати превратились в главное событие. Рикардо Виллалобос
и его друзья превратили музыку для афтепати в художествен­
ную форму. В документальном фильме Майи Классен «Feiern»
диджей и музыкант Эван Пирсон насмешливо отмечает, что
после определенного времени в Берлине люди продолжали бы
танцевать и дальше, даже если просто стучать деревянной лож­
кой по кастрюле. И на самом деле, это довольное точное опи­
сание творческого подхода Рикардо Виллалобоса, который
использует простейшие петли перкуссии в качестве основы.
Его музыка выходит за пределы пространства и времени; она
ничего не диктует, она позволяет людям на танцполе следовать
за грувом. Некоторые из таких последовательностей ритма уди­
вительны. В какой-то мере эта музыка может быть дополнени­
ем к постэйфорическому кайфу некоторых наркотиков.
Слушая музыку Виллалобоса, впадаешь в некое состояние,
которого легче всего достичь на танцполе в час дня в воскресе­
нье: время получает способность искажаться, чего не происхо­
дит, скажем, во вторник утром, когда идешь на работу.
Пик вечеринки пройден, больше не ощущается потребно­
сти в тяжелых ударах бас-барабана, и тогда открываешься для
ритмических узоров. Именно эти моменты и находят отраже­
ние в большинстве треков Виллалобоса.
Поскольку он не доверяет любым проявлениям ажиота­
жа, популярность его звучания во многом можно проследить
по совершенно уникальным связям, которые Рикардо спосо­
бен установить с танцполом. «Публика похожа на суп, — го­
ворит он, когда я спрашиваю, на что он обращает внимание
во время выступлений. — В Club der Visionäre, к примеру, есть
девушки, которые танцуют под хаус и всегда отправляются
к бару, когда я ставлю более техновый трек. Поэтому я стараюсь
играть то, что будет держать их на танцполе, но и не забывать
про парней, которые любят техно — ну, ты знаешь, эти сжатые
кулаки и свист. И потом, у тебя есть собственное видение того,
что заставляет людей танцевать. Что же справедливо в отно­
шении конкретного танцпола? Что может произвести на со­
бравшихся здесь впечатление? Насколько глубоким должен
быть бас? Какой должна быть „бочка“? В какой момент долж­
на возникать мелодия? Когда появится нечто, что направит
людей в другом направлении, а затем вернет их обратно? Все
это ты получаешь от танцпола. Вот почему так важно, чтобы
диджеи создавали свою музыку. Диджейство — это настоящее.
Музыка — отпечаток будущего. Вот что двигает нас вперед».

МЕЧТА ОБ ИДЕАЛЬНОМ КЛУБЕ

С Виллалобосом можно долго разговаривать о движении

вперед. С точки зрения музыки, например, он далек от удов­
летворенности теми границами, которых он достиг. Обычный
вопрос о том, посещал ли он север Бразилии во время своих
путешествий по Южной Америке, вызывает у него заметный
энтузиазм: «Я там не был, — говорит он. — Но какие такто­
вые размеры они там используют!» — добавляет он. Или же
интересна тема социума: вместе с несколькими музыканта­
ми он придумал проект Narod Niki, лэптоповый оркестр, раз
от разу устраивающий живую импровизацию. Это супергруп­
па минимал-хауса, которая как раз и пытается избежать всяче­
ских стилистических коннотаций. Хотя в этой группе прини­
мают участие такие известные музыканты, как Карл Крэйг, Лу-
сиано, Роберт Хенке и Мориц Фон Освальд, как правило, они
не объявляют заранее, кто именно будет принимать участие
в предстоящем выступлении. Сами концерты представляют
собой затяжные джем-сейшны, в которых музыка перетекает
из одной формы в другую.

Ввиду ограничений, с которым сейчас сталкиваются клу­

бы, — запрет на курение, который оказал влияние на всех,
строгий фейс-контроль, неожиданные рейды полиции — Вил­
лалобос стремится рассказать о своей идее клуба будущего.
Он объясняет, почему клуб не должен быть заточен под зараба­
тывание денег. Описывая танцпол, который Рикардо называет
«воплощением самой демократичной формы», он говорит так:
«Нет никаких звезд, люди делятся друг с другом напитками,
все общаются между собой и танцуют. Да, тебе придется не­
много заплатить за звуковую систему. По существу, это может
напоминать полнейшую анархию. Это похоже на молекулы
воздуха, которые рассеиваются в пространстве. А капитали­
стическая система стремится собрать все эти молекулы в одном
углу, чтобы вытягивать из них деньги. Но на самом деле, все
должно быть иначе: пусть каждый такой угол, условно гово­
ря, получает именно то, что ему нужно. Но, увы, мир несовер­
шенен. Все молекулы собираются в одном месте, и тогда при­
ходится думать над тем, как бы выбраться из такого удушья.
Хотя бы для того, чтобы глотнуть свежего воздуха. Те, у кого
не получается, умирают. И если ты пропагандируешь что-то
прямо противоположное, то вскоре упрешься в ограничения
и почувствуешь безысходность. Вот почему так важно не быть
политиком, но уметь им быть».
Виллалобос — человек далеко не аполитичный. Благо­
даря той роли, которую сыграло ЦРУ в государственном пе­
ревороте против Альенде, и из-за того, что на въезде в США
таможенники посчитали Рикардо подозрительным, в Штатах
он играть отказывается. Во время интервью он неустанно осу­
ждает закулисные решения по поводу войны и мира и то, что
об этих решениях не знает подавляющая часть мира, которая
вынуждена потом жить с их последствиями.
Можно представить этот взгляд как источник «темной
энергии», проходящей сквозь творчество Виллалобоса, как это
сделал Филипп Шербурн в журнале Wire. Но есть и более инте­
ресная точка зрения. Если совместить подход «не быть полити­
ком, но уметь им быть» с уникальным чувством времени в му­
зыке и диджейских выступлениях Виллалобоса, то придешь
к той политической модели, которая не далеко ушла от идей,
превалирующих во многих областях поп-культуры.
Именно к этому, в какой-то мере аппелировала группа
Tocotronic красноречиво призывая «сдаться» в своем альбоме
«Kapitulation»? Разве жизни наши были спокойны, как это было
у писца Бартлби из одноименного романа Германа Мелвил-
ла с его знаменитым высказыванием: «Я не хотел бы». Разве
не идея исхода является центральной темой в работе Хардта
и Негри, когда они схематически отображают свою политику
множественности? Все непросто и простым никогда не было.
BERGHAIN
Текст: Алексис Валъц

Башни Berghain похожи на техно-собор, стоящий на краю новой

клубной мили. Здесь проходят самые бескомпромиссные тусовки
под звучание, которое могло зародиться только в этом месте.

Холодный свет прожектора освещает толпу, собравшуюся

перед входом в здание, которое снаружи больше напомина­
ет ящик. Разговоры в очереди происходят чуть ли не на всех
языках мира. Здесь же мнутся и те, кому фейс-контроль отка­
зал во входе в клуб. Тщательно проверяют карманы джинсов,
сумки и кошельки. Достаточно зайти в гардероб Berghain, как
начинает чувствоваться дух заведения. Проходишь сквозь
лабиринт бетонных колонн, поддерживающих танцпол, дела­
ешь несколько шагов, после чего открывается вид на храм тех­
но-музыки. По спине пробегают мурашки. Очертания этого
«храма» внутри едва можно различить — настолько огромно
это помещение. Бетонный пол, на котором раньше стояли мас­
сивные генераторы, излучает сырую промышленную энергию
минувшей эпохи. Окидываешь взглядом танцпол: справа че­
рез большие окна мерцает синим светом бар, а лестница слева
ведет наверх, в Panorama Ваг. Место, как видится, представляет
широкий выбор всевозможных развлечений.
На протяжении первых нескольких часов все здесь выгля­
дит несколько невинно и любопытно. На танцполе Berghain
нет толкотни, все достаточно расслаблены, ничто не отвлекает
от музыки и танца. Диффузоры колонок выдают чистую пуль­
сацию, сильно замешанную на первобытном груве, в котором
изредка проскальзывает эйфория. Эти звуки создаются Мар­
селем Деттманном, одним из диджеев-резидентов, которые
формируют музыкальную политику клуба. Центральное ме­
сто в его музыке занимают барабанные рисунки, состоящие
из простых ритмов и редких звуков. Угловатое лицо Деттман-
на передает сосредоточенность, поскольку он полностью по­
глощен сведением. Иногда возникают моменты, когда он под­
хватывает атмосферу вечеринки и начинает пританцовывать.
Порой на его лице можно заметить чувство глубокого удов­
летворения. Он одновременно небрежен и ответственен, рас­
слаблен и взволнован — всего по чуть-чуть. В линии баса нет
никакого намека на мелодию, возникающие звуки производят
впечатление, будто они сами по себе. Звук — это мощнейшие
низы и кристально чистые верха. Именно из длинных моно­
тонных ритмов возникает ощущение эйфории. Вечеринку
можно сравнить с буддийским ритуалом — все тут подчинено
тому, чтобы снять сентиментальность и ностальгию поп-му­
зыки, окружающую нас в повседневной жизни.

ТЕХНО МОЖЕТ БЫТЬ ЧУВСТВЕННЫМ

У берлинской клубной сцены есть два полюса: с одной сто­

роны, многое крутится вокруг моды, алкоголя и общения, с дру­
гой — в центре веселья все же находятся наркотики. Вечеринки,
которыми бы правила исключительно музыка, зачастую оказы­
ваются малопривлекательными. Но какому бы полюсу вы ни от­
давали предпочтение, Berghain и Panorama Ваг всегда остаются
в поле зрения. Уникальный статус клуба появился благодаря его
объединяющей природе. Вместо того, чтобы равняться на ка­
кой-то определенный социальный сегмент тусовщиков, клуб
предоставляет возможность человеку самому решить, на какую
степень разврата он готов пойти. Berghain безупречен: как пра­
вило, внутреннее убранство клуба обычно отражает тщеславие
своих владельцев, и в этом здании бывшей электростанции
были проведены лишь самые необходимые изменения.
Различия между Berghain и Panorama Ваг отражают дуа­
лизм техно и хауса, как структуры электронной танцевальной
музыки. Музыкальным жанром предшественника этого клу­
ба, Ostgut, просуществовавшего с 1998 по 2003 год, было бес­
компромиссное техно. Появившийся чуть позднее, Panorama
Ваг привнес в этот музыкальный стиль некоторые инновации.
Здесь возникло довольно особенное звучание, колеблющееся
между элегантным минималом и неустаревающим хаусом.
Все это существует и сегодня. Кроме того, теперь и тех­
но-танцпол в Berghain тоже двигается в собственном уникаль­
ном направлении. С самого открытия Berghain в декабре 2004
года диджеи-резиденты Андрэ Галлуцци, Лен Факи, Марсель
Фенглер, Марсель Деттманн, Норман Нодж, Фидель и Бен
Клок изобрели новое техно-звучание, отличавшееся от всего,
что было ранее. Большое помещение, здорово прокачиваемое
басами звуковой системы Funktion One, преданная публика и,
что важно, длинные сэты (обычно по восемь-десять часов) со­
здали для диджеев уникальную ситуацию. Ни один клуб тако­
го масштаба никогда не давал своим резидентам столько сво­
боды для экспериментов. «С увеличением длительности сэтов
мой подход к игре тоже изменился, — рассказывает Лен Факи.
— Разговор с публикой уже начинает проходить в другой пло­
скости. Здесь нет такого понятия, как диджей в прайм-тайм,
тут все работает по-другому. Здесь ты выкладываешься на сто
процентов, а взамен получаешь все двести».
 Все диджеи-резиденты пришли в клуб уже с собственным
пониманием техно. Относясь к танцполу Berghain, как к лабо­
ратории, резиденты смогли создать свое собственное звучание.
Оно было замешано на энергии и громкости жесткого техно,
темп которого был сильно замедлен, и раскрывало интересные
ходы, спрятанные где-то глубоко в музыке и придающие ей не­
которую задумчивость. «Эта заторможенность не специально
получилась, — объясняет Бен Клок. — Техно-треки из де­
вяностых звучат гораздо более сексуально, если питч загнать
на минус шесть или восемь процентов». Если в старом Ostgut
главным диджеем был Галлуцци (поклонник мрачноватой тех­
но-музыки с перекатывающимися басами, бравший всех своей
харизмой), то теперь все несколько поменялось — нынешние
резиденты Berghain дополняют друг друга. Марсель Деттманн,
например, любит скупое на эмоции техно, Лен Факи — нао­
борот, чтобы все было богаче, а у Клока часто проскальзывают
тонкие намеки на его большую любовь к андеграундной ха­
ус-музыке.

НЕБОЛЬШАЯ ЭКСКУРСИЯ В ПРОШЛОЕ:

OSTGUT, ГДЕ ВСЕ НАЧАЛОСЬ

Предшественник Berghain располагался несколько южнее,

по другую сторону огромной области железнодорожных пу­
тей, между Варшауэрштрассе и берлинским Восточным вокза­
лом — прямо там, где в сентябре 2008 года открылась много­
целевая арена 0 2 . Ostgut — легендарное место, где зародилась
клубная культура нулевых. Именно там развивалась сегодняш­
няя модель времяпрепровождения в клубах — своеобразное
смешение социума, состоящего из клабберов и берлинского
гей-сообщества. Это ситуация, при которой популизм боль­
шого танцпола не противоречит подлинности музыки, по­
скольку эта подлинность основана на музыкальных пережива­
ниях, а не на желании изолировать себя от других социальных
групп. Старый Panorama Ваг, в частности, являлся тем местом,
в котором эволюционировало существующее клубное звуча­
ние, в котором соединялись техно, хаус, новое минимал-зву-
чание и более старые музыкальные жанры.
Началось это тогда, когда Берлин страдал от похмелья кон­
ца девяностых, когда городские клубы оказались в кризисе. Все
существовавшие жанры клубной музыки перестали вызывать
интерес. Классическое, качающее детройтское техно, которое
играл кто-нибудь вроде DJ Rok, постепенно теряло свою эффек­
тивность на танцполе. То же самое можно было сказать относи­
тельно американского хаус-звучания, которое любили диджеи
вроде Мити Принца. Звучание, пропагандируемое DJ Highfish,
успешно экспортируемое под названием электроклэш, на рубе­
же веков действительно вернуло танцполам некоторую попу­
лярность. Но в Берлине, где всегда доминировала техно-музы­
ка, вместо того, чтобы вызвать всеобщее помешательство, эта
новая тенденция привела к фрагментации публики. Говоря
языком социологии, сцена была попросту парализована. С од­
ной стороны, существовал более элегантный, элитарный класс
хипстеров с Митте, с другой стороны существовали люмпе­
низированные рейверы из окружающей земли Бранденбург.
E-Werk и WMF утеряли свое обаяние и бодрящую энергию, как
и Tresor — свою техно-аутентичность. Как будто бы усталость
поселилась на вечеринках во всех известных клубах.
Тогда-то Михаэль Тойфеле и Норберт Торман и откры­
ли Ostgut. Поначалу гей-публика из близлежащего секс-клуба
устраивала здесь собственные вечеринки с жесткой, но со вку­
сом подобранной техно-музыкой. Одну половину танцпола
заполняли накаченные мужчины с лысыми головами и голой
грудью, в военных штанах и ботинках, в то время как вторая по­
ловина была более разнообразной, хотя и это тоже были геи. Не­
задолго до открытия самого клуба среди клабберов-гетеросексу-
алов пошли разговоры о новом интересном тусовочном месте.
Для представителей обеих социальных групп клуб принес
абсолютно новый опыт. До этого момента музыка, звучавшая
на гей-вечеринках, никак не была завязана со всеобщим разви­
тием танцевальной музыки. А для гетеросексуальной публики
умение геев клубиться всегда оставалось чрезвычайно вдох­
новляющим.
Более взрослые посетители Ostgut помнили свой первый
контакт с музыкой в начале девяностых, в то время как молодая
публика была очарована своей социальной идентичностью:
сюда никто не приходил для того, чтобы об этом хвастаться
на следующее утро на работе. Все, что имело значение, проис­
ходило здесь и сейчас, и место быстро обросло легендами.
В январе 2003 года Ostgut вынужден был уступить планам
застройщиков. Его преемник, Berghain, открылся осенью 2004
года и тут же обошел все клубы города — и по идеальному ме­
сторасположению, и практически полному отсутствию вну­
треннего убранства, и по оптимальному звуку, бесперебойному
букингу и безупречному сервису. На сей раз Тойфеле и Торман
захотели сделать ставку и на художественную часть: на стенах
Panorama Ваг отображаются большие фотографии Вольфганга
Тиллманса, концерты в заведении зачастую выходят за рамки
клубной музыки, а сам клуб основал лейбл Ostgut Топ.
На резидентов клуба Лена Факи, Бена Клока, Марселя Дет-
тманна и Марселя Фенглера музыкальная политика Berghain
подействовала крайне продуктивно, а именно придала осо­
бенный импульс их собственным музыкальным эксперимен­
там. Благодаря усилиям этих довольно разных музыкантов,
создатели смогли за какие-то два года сделать из небольшого
Ostgut Топ очень влиятельный лейбл, на котором куется новое
звучание техно. «Все эти треки хорошо показывают, что речь
тут идет о чем-то своем, личном, — говорит один из менедже­
ров лейбла Ник Хеппнер. — Ни одну из этих техно-пластинок
нельзя упрекнуть в том, что они вторичны».
Эта музыка возникла из осознания опыта девяностых,
но никакой ностальгией здесь и не пахнет, на прошлое она
не оглядывается. Редуцированный темп, мрачность этих тре­
ков тянется из музыки прошлого десятилетия. Одновременно
с этим, она актуальна и полна какой-то животной энергии, ко­
торой наполнено помещение клуба. «Музыканты очень плотно
завязаны с клубом, и поэтому неизбежно музыка несет в себе
отпечаток этого помещения, — говорит Хеппнер. — Здесь пла­
стинки играются, обкатываются».

УБИЙЦА С ВОСТОКА, УБИЙЦА С ЗАПАДА

Марсель Деттманн и Бен Клок, представляющие две про­

тивоположности берлинского техно, прекрасно демонстри­
руют то, как резиденты Berghain проделали путь навстречу
друг другу из разных социальных сред. Клок, родившийся
в 1971 году, является человеком от танцевальной музыки де­
вяностых, равно как и Деттманн, родившийся в 1977 году.
Но если Клок, учившийся на джазового пианиста и компо­
зитора в западноберлинском районе Шёнеберг, свое пони­
мание техно и хаус-музыки оттачивал в клубах берлинского
района Митте, то Деттманн свои музыкальные знания черпал
из весьма специфической техно-культуры восточной Герма­
нии.
Марсель Деттманн вырос в районе с панельными домами
в Фюрстенвальде, в пятидесяти километрах от Берлина. Еще
до падения Стены он был поклонником Depeche Mode: «Музы­
ка в ГДР была спасением, возможностью скрыться от действи­
тельности. Сегодня у людей это место заняла йога». В 1992 году
техно дошло до Фюрстенвальде. Эта комбинация из футуриз­
ма и сопротивления против всех ранее известных музыкаль­
ных форм вызывала восхищение, которое Деттманн испыты­
вает и сегодня. Первые пластинки Джеффа Миллза, которые
Деттманн услышал в возрасте шестнадцати лет, поразили его
до глубины души: «Все было так, словно меня перенесли в бу­
дущее. Это был лучший фильм на свете, который больше ни­
когда не увидишь. Безусловно, сегодня у меня абсолютно иное
восприятие этой музыки».
В шестнадцать лет, вместо того чтобы купить себе мопед,
Деттманн приобрел пару вертушек. Он играл на вечеринках,
которые устраивал сам в Дрездене или Франкфурте-на-Одере.
В какой-то момент его друг передал кассету с его миксом лю­
дям из Ostgut. Спустя несколько дней Тойфеле ему перезво­
нил, и еще спустя полгода Деттманн стал резидентом их клу­
ба. С самой юности Деттманн знал, что музыка — это вся его
жизнь. Он бросил работу продавца и в 1996 году стал управ­
лять небольшим музыкальным магазинчиком из дома. Позд­
нее он устроился на работу в музыкальный магазин и в ком­
панию, занимавшуюся дистрибуцией музыки, а в 2004 году
присоединился к техно-институции Hardwax. Музыку свою
Марсель стал записывать лишь в 2006 году. У него было яс­
ное понимание того, что значит для него техно: «Бас-барабан
в треке является отражением артиста. Для меня, техно — это
„кольца“. И если я могу слушать такое „кольцо“ на протяжении
пяти-шести часов, то тогда я его записываю. Если же мелодия
появляется в треке через пять минут, то все звучит дерьмово.
В таком случае, я или начинаю делать что-то новое, или же
просто иду спать».

Возвращаюсь в Berghain на другую вечеринку. Вечерин­

ка в полном разгаре: все вокруг абсолютно погружены в му­
зыку. Сам Бен Клок, кажется, за вертушками выглядит гораз­
до более сосредоточенным, чем Деттманн, и так же, как он,
в определенные моменты начинает качать головой в такт
треку. Музыка у него тоже довольно резка и порой жестко­
вата, но все-таки чопорности, в отличие от Деттманна, здесь
ощущается меньше. Клок очень четко выстраивает динамику
всего микса — зачастую ощущаешь, как один трек помогает
раскрываться другому, или наоборот, ломает все ожидание
и совершенно неожиданно уводит в сторону. Когда-то ему вы­
сказали комплимент, что в его сэтах даже скучные пластинки
оказываются захватывающими. Характер каждого трека, сы­
гранного Беном, определяется контекстом. Это страсть к ком­
позиции тянется у него с детства: когда-то Бен Клок всерьез
планировал стать джазовым пианистом. За время занятий
в Берлинском университете искусств Клок осознал, что гораз­
до интереснее связывать различные музыкальные элементы,
чем в совершенстве владеть инструментом.
Техно не было так популярно в Шёнеберге, как в Фюр-
стенвальде: «Многие люди считали техно чем-то примитив­
ным и тупым, — рассказывает Бен. — Тем не менее, с моей
точки зрения, девяностые привнесли в музыку что-то новое.
Хотя восьмидесятые для меня ассоциируются с поп-музыкой,
довольно поверхностной к тому же. А мне очень нравилось
углубляться в какие-то нюансы, видеть, как разрабатывается
новое звучание. Вот группы вроде Pet Shop Boys я никогда осо­
бо не понимал». Вечеринки «Macht der Nacht» («Сила ночи»)
которые в конце восьмидесятых устраивал Kid Paul, для него
стали основным толчком к пониманию зарождавшейся но­
вой культуры. Правда, через некоторое время он освоил свою
вторую профессию в области графического дизайна и на не­
которое время выпал из берлинской клубной жизни. На клуб­
ные танцполы его вернул джангл, а уже потом он понял, что
музыка с прямым ритмом тоже не стояла на месте и активно
развивалась. Походы в клубы вроде E-Werk, Tresor и WMF
в этом его только убеждали. С 1994 года он начал поигры­
вать хаус-музыку в Delicious Doughnuts: «Тогда мои сэты были
довольно смазливы. Со временем же они лишь становились
более убедительными. Этот путь и привел меня к Berghain».
Хаус-звучание Бена никогда не было слишком игривым или
перегружено песнями, именно поэтому он не подходил для
клубов из района Митте, таких как WMF или Cookies: «В ка­
кой-то момент музыка для публики стала слишком тупой
и монотонной». Потом немецкие танцполы накрыла волна
электроклэша, и в тот момент Клок чуть не бросил дидже-
ить — пока не стал резидентом Berghain. «Архитектура, звук:
здесь музыка звучит совершенно по-иному. Наконец-то все
части головоломки соединились вместе и образовали очень
красивую картину. Когда я играл там в первый раз, я взял
какое-то огромное количество пластинок, которые я нигде
и не мог играть, потому что нигде это не звучало бы круто.
А сейчас, когда я записываю музыку или покупаю пластинки,
я мыслю категориями Berghain и Panorama Ваг. Они — центр
и источники импульса».
В отличие от Деттманна, Клок выпускает пластинки с конца
девяностых. В его музыке порой явственно слышатся музыкаль­
ные моменты, которые вдруг выходят на первый план, оставляя
позади себя ритмический рисунок. Его музыка — это скорее
один небольшой кубик, который заиграет всеми цветами, когда
будет правильно найдено продолжение в виде следующего трека.
Когда беседуешь с Деттманном и Клоком о новых пла­
стинках, они очень точно определяют захватывающие момен­
ты треков или же моменты, в которых трек сбрасывает свою
защиту. Такими комментариями они показывают глубокое,
сложное понимание танцевальной музыки, которое они раз­
деляют. Им по душе создавать даже не полноценные треки,
а эскизы, которые в руках нужного диджея смогут выступить
в роли разрушителя танцполов любого размера. При этом оба
они опасаются создавать как слишком насыщенные треки,
используя песенные аранжировки, так и кликающие мини-
мал-симфонии.
И если Марсель избегает любых проявлений трансовой
эйфории, то Бен сторонится дотошно структурированного
хаус-звучания, использующего типичные тембры. Несмотря
на все точки соприкосновения, существующие между ними,
существуют и явные различия: если Деттманн тяготеет к ана­
литической техно-школе, то в звучании Бена явно прослежи­
ваются следы афроамериканского фанка. Когда они записыва­
ли вместе трек «Scenario», Бен хотел использовать версию с ме­
лодией, Деттманн же настаивал на том, чтобы осталась версия
без мелодии. В результате были выпущены обе версии.

ЗА ТЕХНО СЛЕДУЕТ ЕЩЕ БОЛЬШЕ ТЕХНО

Точно так же, как рейверы не могут повторить опыт ве­

черинок в Berghain нигде более, диджейские выступления
отличаются от выступлений в других клубах, где сэты обыч­
но намного короче. «Ты летаешь по всему миру и вечеринки
всегда хороши, — говорит Марсель Деттманн, — но выступать
в Berghain раз в месяц для меня важно. Это моя личная пло­
щадка, где я могу делать все, что захочу. Это позволяет мне
развиваться».
Berghain бросает тебе вызов: это не только место, где мож­
но выпустить пар после рабочей недели, найти партнера или же
услышать интересную музыку. Это свободное пространство,
в котором ты можешь делать то, что может быть несовместимо
с твоей повседневной жизнью. Понятное дело, это простран­
ство предлагает массу всевозможных наслаждений, если не ис­
кушений. И здесь каждый посетитель должен просто ответить
сам себе на вопрос: чего я хочу?! Berghain — это место, где
учатся смотреть своим желаниям прямо в глаза.
Артисты и промоутеры Berghain излучают невозмути­
мость и уверенность, поскольку все происходящее они про­
носят через себя. Михаэль Тойффеле особо отмечает чело­
веческий подход к художественным решениям. Он говорит
о предоставлении артистам свободы и поддержке артистов,
при необходимости. Неважно, с кем ты говоришь, но разговор
вновь и вновь возвращается к тому, насколько непринужденно
ощущают себя все артисты в Berghain, как спонтанно возник
лейбл и насколько важна художественная и социальная инту­
иция Тойфеле. Ведь это именно он обеспечивает работу всего.
Как говорит Бен Клок, «есть определенное волшебство во всем
том, что объединяет собой Михаэль».
В случае с Berghain и Ostgut Топ, между клубом и лейблом
образовался такой альянс, какой еще не встречался в исто­
рии техно. Безусловно, знатоки техно-музыки могут назвать
еще несколько подобных взаимоотношений «клуб-лейбл»:
хард-транс-звучание лейбла Harthouse сопровождало многие
вечеринки во франкфуртском клубе Omen; сегодня многие ре­
лизы Cocoon Recordings воплощают благородный модернизм
одноименного клуба. Но все же, их развитие шло параллельно,
когда диджеи и музыканты вдохновляли друг друга. Звучание
разрабатывалось на лейбле, но всходы произошли на клубных
танцполах. Однако в случае со связкой Berghain-Ostgut Топ
происходит совершенно иная история. Все артисты лейбла
являются еще и резидентами клуба, обкатывая на его танцпо­
лах все свои идеи. «То, что здесь зарождается, пока находится
в младенчестве», — говорит Лен Факи. «Да, здесь все очень здо­
рово выстроено, — подтверждает Деттманн. — И я если куда
и пойду просто так, музыку послушать, то только в Berghain».
ОЧЕРЕДЬ В BERGHAIN. НИКАКОГО ЖЕЛАНИЯ
ВОЗВРАЩАТЬСЯ ДОМОЙ: СУББОТА

Кстати, когда именно наступает суббота? Почти все клубы открывают­

ся в полночь, а значит вечеринки по субботам — это по сути воскрес­
ные вечеринки. Время д о открытия клубов всегда нужно чем-то за­
полнять — кто-то находится в баре, кто-то на улице или же дома. Если
прийти в клуб д о часа ночи в субботу, неизбежно окажешься на пустом
танцполе. Диджей, который играет в такое время, прекрасно пони­
мает, что танцевать пока никто не собирается. Потому звучит музыка
не д л я танцев. В клубе почти пусто. Все снаружи. В очереди.

Так дело обстоит везде, и Berghain не исключение. Ко входу

в клуб тянется длинная очередь. Ее сдерживают лишь стро­
ительные ограждения. Благодаря стальным барьерам около
двери очередь принимает S-образную форму. Бытует мнение,
что время, проведенное в ожидании у дверей, указывает на не­
кую исключительность, которой обладает клуб. Примерно
то же самое происходило в конце семидесятых, когда толпы
людей стремились попасть в нью-йоркский Studio 54, самую
знаменитую дискотеку двадцатого века. Там власть фейскон-
тролыцика создавала в клубе гремучую смесь из красоты, денег
и молодости. Тебя должны были позвать — в противном слу­
чае стой на входе часами и наблюдай, как через фейсконтроль
проходят другие. Так можно было простоять всю ночь. Никто
к этому, естественно, не принуждал: существовала явная при­
влекательность в том, чтобы быть частью ночной жизни, где
известность, богатство и вкус сходятся воедино. С Берлином
все вышло иначе.
 Все попытки местных клубных промоутеров в девяностых
открыть дискотеку, которая работала бы по подобной схеме,
потерпели фиаско. В Берлине вкус и деньги не всегда идут рука
об руку — исключением можно назвать, вероятно, арт-сцену.
С девяностых годов формировались тесные связи между ней
и различными клубами — возникло представление, что на ка­
ждом открытии чего-либо непременно должен играть диджей.
В настоящее время художники, владельцы галерей, коллекци­
онеры произведений искусства и критики предпочитают со­
бираться в собственных ресторанах и барах в районе Митте.
Этот район также является домом для единственного клуба,
чья входная политика отдаленно напоминает принцип работы
Studio 54: это Cookies на Унтер-ден-Лиден.
Пока стоишь в очереди в Berghain, примечаешь самое раз­
ное. Чем эта очередь отличается от любых других? Тем, что
она абсолютно для всех. Да, здесь тоже есть гостевые списки,
но они весьма компактны и играют чисто символическую
роль. Даже если ты находишься в этих списках, ждать в очере­
ди все равно придется, просто не нужно будет платить за вход.
Только выступающие диджеи и их окружение могут пройти,
минуя очередь, плюс несколько человек, имеющих непосред­
ственное отношение к Berghain. Вход всегда требует времени,
вне зависимости от того, час ли ночи сейчас, три или уже шесть
утра. Иногда на полпути ко входу стоит еще один фейскон-
тролыцик, задача которого фильтровать тех, которые по ка­
ким-то причинам решили, что перед входом в Berghain равны
все — кроме них.
Такая политика несколько напоминает якобинский террор.
Не важно, королева ты или крестьянин, это может произойти
с любым. Во-первых, входная политика демократична в самом
прямом смысле слова. Во-вторых, эта политика демонстрирует
продуктивность. Она заставляет людей каждый раз задаваться
вопросом: пустят ли меня сегодня?
Но в большинстве клубов Берлина очереди устроены
по модели социальной коррупции: всем нужно ждать, за ис­
ключением тех, кто знает кого-то, кто может внести в гостевой
список.
В старом WMF, типичном клубе района Митте конца девя­
ностых, это привело к появлению системы двух входов: один
для тех, кто был в гостевых списках, другой — для всех осталь­
ных. Очередь на вход по спискам была значительно длиннее,
чем та, в которой платили за вход. Частично это происходило
потому, что WMF был клубом в самом буквальном понимании
этого слова. Необходимо учитывать, клубы процветают и ра­
ботают благодаря способности давать чувство сопричастности.
Попадание в гостевой список — признак своеобразного член­
ства, и это важнее возможности не платить за вход. В конце
концов, цена за входной билет незначительна по сравнению
с тем, сколько ты тратишь на протяжении всей ночи — такси,
алкоголь, наркотики.
Какое-то время промоутеры WMF пытались воспрепят­
ствовать дальнейшему разрастанию списков, выдавая клубные
жетоны. Если у тебя был такой жетон, то все что нужно было сде­
лать на входе, так это сказать свой номер, чтобы твою фамилию
вычеркнули из списка и ты мог войти. Однако это дало лишь
временный эффект, поскольку вскоре в обращении ходили уже
сотни металлических жетонов, люди начали передавать их друг
другу, что привело к еще более длинным очередям на входе.
К тому же в WMF проявился и важнейший недостаток так
называемой социальной коррупции по отношению к политике
попадания в клуб: чем большее количество людей уже считает
себя частью клуба, тем меньше у них мотивации дойти до са­
мого клуба и тем меньше их воодушевляет происходящее там.
Когда подавляющее количество публики без особых проблем
стало проходить в клуб, причем лишь для того, чтобы обсу­
дить, к примеру, свои мультимедийные проекты, WMF тут же
поскучнел. За этими обсуждениями и планированием карьеры
большинство людей забыли, зачем нужен клуб как таковой —
для того, чтобы танцевать и прекрасно проводить время.
Вот зачем так нужна очередь в Berghain — для того, что­
бы подготовить человека еще на входе. И правила распростра­
няются на всех. Будь это пара без умолку обсуждающих что-
то людей, или же группа итальянцев, которые выглядят так,
словно начитались фэнзинов с советами, как выглядеть своим
в берлинских клубах. Их нью-рейв-образ включает в себя гро­
мадные цветные очки и закрученные прически для макси­
мальной асимметрии. Девушки одеты в фиолетовые лосины
и ядовито-зеленого цвета топы, а на парнях майки с иронич­
ными надписями. Одна девушка, видимо пытаясь побороть
в себе страх не пройти в клуб, беспрерывно и все более путано
рассказывает о своем городе Вупперталь. Два голландца, кото­
рые познакомились с ней в очереди, лишь изредка прерывают
ее монолог своими «хм» и «ах». Двое других парней смеются
над теми, кого в клуб не пустили, предупреждая друг друга при
этом не смеяться слишком громко, иначе и их не пустят.
По мере приближения ко входу в Berghain страх перед
фейсконтролыциком придает необходимый уровень уваже­
ния к клубу. Сколько бы раз ты ни ходил в этот клуб, фейскон-
тролыцик с татуировками на лице и бесчисленным пирсингом
по-прежнему источает пугающую власть радикального образа
жизни. Его зовут Свен Маркварт, и если он не стоит на вхо­
де, значит, где-то фотографирует. Люди, знающие его, говорят,
что в жизни он весьма приятный человек.
■■■

Berghain не только несет в себе определенное архитектур­

ное сходство с собором — он на самом деле и есть храм тех­
но-музыки. И дело здесь не в дизайне и не в очереди, которая
становится первым этапом в этом ритуале посвящения, что
сопровождается ростом внутреннего напряжения по мере при­
ближения к двери. Ты видишь, как людей перед тобой разво­
рачивают обратно. Ты пытаешься определить критерии отказа.
По большей части все довольно просто: группы молодых людей
практически всегда проходят с трудом. Если же они к тому же
туристы, натуралы или же слишком пьяны, то пройти им ста­
новится еще сложнее. Но все эти мысли остаются на уровне
догадок. Когда какой-то юнец, которого только что разверну­
ли, начинает кричать: «В жопу вашу Германию! Вы — уроды!
Я сюда из Вены приехал!», все начинают тихонько хихикать.
Ты же не хочешь тусоваться с кем попало, поэтому ника­
ких слез в отношении тех, кого развернули. В то же самое вре­
мя цена, которую ты платишь за исключительность, — риск
не пройти самому.
Когда слышишь чей-то плач на входе, возникает смешанное
чувство между нетерпением и страхом — по пути в Berghain
объединяются самые разные, зачастую противоречивые ощу­
щения. Возможно, так оно и должно быть — это первое напря­
жение испаряется, как только ты, наконец-то, заходишь в клуб.
Обряд посвящения продолжается в зоне входа, рядом
с кассой, с тщательным обыском на предмет наркотиков — сво­
еобразный ритуал очищения. Затем ты платишь взнос — еще
один религиозный акт — проходишь в гардероб — громадное
пространство, в котором стоят несколько диванов и домини­
рует гигантская фреска, написанная польским художником
Петром Натаном. Называется она «Обряды исчезновения».
Освещение лишь усиливает чувство инициации: здесь темно,
тусклый огонек света при входе и очень ярко в гардеробе. За­
тем, как только переступил последний порог и вошел в боль­
шой зал, ты можешь услышать уханье снаружи, и тут снова тем­
неет. Ты пересекаешь зал, поднимаешься по широкой стальной
лестнице и даже если знаешь, ради чего ждал столько часов,
все равно всякий раз получаешь своеобразный шок, когда ока­
зываешься лицом к танцполу, а музыка начинает грохотать над
головой. На протяжении нескольких секунд, пока твои глаза
пытаются приспособиться к стробоскопам, ты стоишь напо­
ловину ослепший. Чем-то это напоминает удар по лицу. Тебе
нужно протискиваться сквозь массу потных тел, уже оказав­
шихся здесь за несколько часов до тебя, а со всех сторон на тебя
без остановки нападают звуковые волны.

САМОЕ ВРЕМЯ ВЫПИТЬ

В общей сложности у Berghain и Panorama Ваг есть шесть

баров, расположенных на трех этажах. Один в комнате справа
от Berghain, другой на большом танцполе, пространство ко­
торого наводит на мысли о боковом нефе готического собора.
Так же, как архитекторы старинных зданий создавали умное
взаимодействие между окнами и узкими колоннами, дабы под­
черкнуть прямую связь с небесами, так и здесь центры внима­
ния расположены таким образом, чтобы возникало ощущение,
что потолок выше, чем есть на самом деле. Еще один бар не­
сколько скрыт слева от танцпола, неподалеку от темных ком­
нат. Здесь же находится лестница, ведущая наверх в Panorama
Ваг, который несколько меньше и выглядит ярче, чем Berghain.
Наверху звучит хаус и тусуются натуралы, внизу — жесткое
техно и геи.
Здесь заканчиваются параллели между рейвом и религией.
Не потому, что в этом, в принципе, нет смысла — напротив:
на афроамериканской гей-сцене хаус и религия очень сильно
переплетены. Джек, поставленный изобретателями хаус-музы­
ки в самое начало всего сущего — «В начале был Д ж ек/ У Джека
был груз/ И груз этот был началом всех грузов» (Fingers Inc. «Сап
You Feel It»)— одновременно был и среднестатистическим Джо,
и богом танцполов, спасителем, созданным для того, чтобы пе­
ренести раскрепощенную риторику движения за гражданские
права в субкультуру темнокожих геев. Дабы соответствовать
целям этой сцены, старому обещанию предоставить свободу
было дано новое, более конкретное значение, и большая доля
пафоса была заимствована из афроамериканских церквей.
Правда, даже в Чикаго середины восьмидесятых поход
в клуб все еще считался грехопадением. И только в немецком
языке область за вертушками в буквальном смысле слова назы­
вают «церковной кафедрой» (der Kanzel) — в английском языке
предпочитают придерживаться более сухого слова — «буд­
ка». Если окинуть взглядом Panorama Ваг, то можно заметить
две вещи, которые имеют сходство с церковью. Как и в любой
церкви, здесь предпринимают попытку институциализиро-
вать всякое желание трансцендентного опыта — если это ре­
лигия, значит прихожане Panorama Ваг разделяют глубокую
веру. Кроме того, главное, что объединяет тусовщиков, это
стойкое желание хорошо угореть. Второй вещью является то,
что когда в церквях начинаются воскресные службы, это место
также заполняется людьми, которые пришли услышать то, что
им с «кафедры» скажет тот или иной человек.

Фотографировать в Berghain запрещено, даже на мобиль­

ный телефон. Все это потому, что многие посетители не хо­
тят, чтобы их фотографировали, пока они переживают свои
фантазии. Каждая фотография служила бы мостом с внешним
миром, напоминанием о том, что существует что-то и за пре-
делахми клуба. Ни один клуб не достиг такого успеха в ограни­
чении себя от внешнего мира, как Berghain. Снаружи солнце
уже может сиять высоко в небе — внутри всегда будет казаться,
что сейчас предрассветные сумерки.
Несомненно, люди, которые хотят чем-то заняться, ищут
для этого укромные уголки. Все, кто был здесь, видели или
слышали, как кто-то занимался сексом — на барной стойке,
или на диване или же рядом с танцполом. Помня о секс-вече­
ринках, которые проходили в месте laboratory (где тему секса
охватывали настолько широко, насколько это вообще возмож­
но в гей-среде: вечеринки с названиями вроде «Дом Фауста»,
«Подружка гея», «Слизь» и байкерские «Spritztour»), в Berghain
тоже сделали две темные комнаты. И вместе с этим ходит ве­
ликое множество историй о людях, занимавшихся тем, этим
и вот этим, отбросив на время всякие границы и приличия.
Правда, в большинстве случаев истории из Berghain всегда
о ком-то другом, только не о себе, да еще сдобренные большой
долей нелепиц. К примеру, истории о том, как кто-то с кем-то
отправился в туалет и впоследствии почувствовал себя невы­
разимо хорошо или, наоборот, не очень. Зачастую эти истории
вызывают улыбку, даже когда слышишь их в середине недели,
но чаще всего они довольно грустные.
Важнее всего то, что такие истории начинают жить соб­
ственной жизнью. Всякий, кто регулярно ходил в Ostgut
и Berghain на протяжении многих лет, по собственному опы­
ту знает, как возникали подобные рассказы и превращались
впоследствии в легенды этого клуба. Самые разные разгово­
ры постоянно пересказываются, приобретают новые акценты,
мнения, оценки. Друг друга все уверяют, что пора с этим завя­
зывать, но втайне рады снова уступить искушению.
Это вполне типичные клубные переживания, которым
есть место и в других клубах — разве что в другом месте
ты редко когда выбираешься в пять часов вечера в воскресенье
назад в реальный мир. Все легенды похожи друг на друга тем,
что в них постоянно упоминается сам Berghain. Как, напри­
мер, в истории о том человеке, который занимался фистингом
со своим партнером прямо на танцполе Berghain, у которого
на предплечье была татуировка шкалы сантиметров. Или же
история о том, как один знакомый пошел в туалет и наткнулся
там на женщину, которую никогда прежде не видел. Она по­
смотрела на него и сказала: «Давай, трахни меня прямо сейчас»,
но он от такой идеи не пришел в восторг, за что получил от нее
в глаз. Или же о том парне, который отливал в туалете, и вдруг,
откуда не возьмись, появился еще один парень, встал рядом
с ним, а потом вдруг подставил руки под струю, выпил мочу
и исчез — «Он бы мог меня просто попросить!».
Вот так возникают легенды Berghain, которые тут же увеко­
вечиваются. К тому же все эти разговоры уже давно выплесну­
лись за пределы берлинской телефонной сети. Вечеринки об­
суждаются на интернет-форумах, испорченным телефоном они
доходят до Стокгольма и Милана. Некоторые люди в Мельбурне
их тоже слышали. В какой-то момент газета N e w Zealand Herald
начала рассказывать о техно-клубах в Берлине так, словно секс
на танцполе — нечто совершенно обычное. После этого большое
количество новозеландцев стали брать билеты до Берлина.
Когда дело касается создания легенды, почти неважно, дей­
ствительно ли эти события имели место быть. Достаточно того,
что существуют истории и что их постоянно пересказывают.
Но Berghain — все-таки не Ваг 25. Он находится чуть
дальше, в несколько сотнях метров, на берегу Шпрее. И точно
так же впереди этого заведения бегут всевозможные истории,
только они куда более гротескные и экстремальные. Как о той
девушке, которая лежа на траве и, используя мобильный теле­
фон в качестве вибратора, кричала: «Монолог вагины! Монолог
вагины!». По сравнению с такими историями, жизнь в Berghain
в целом выглядит цивилизованно. Да, порой люди занимаются
сексом в металлических закутках рядом с танцполом Panorama
Ваг. Но почти всегда они осознают, что делают. Или же для
начала они тебя спросят: «Извини, приятель, ты не против?».
В таком случае, это еще куда ни шло.
Наслушавшись баек, начинаешь наконец обращать внима­
ние на то, что тут действительно сегодня происходит. Выпива­
ешь немного, заходишь в туалет и выглядываешь из окна туа­
лета в Panorama Ваг, чтобы посмотреть на странный, небольшой
ручей, который тянется через пустырь. Затем возвращаешься
на танцпол и встречаешь массу людей, кого-то из них знаешь,
кого-то нет. Ждешь, пока тебя обслужат в баре. Двадцатилет­
ний француз начинает объяснять тебе, что он техно-диджей
из Монпелье и что его посещение Берлина напоминает палом­
ничество мусульман в Мекку. На лестнице заводишь разговор
с громадным, полуголым скинхедом, который говорит тебе
с улыбкой, что другого такого клуба в мире нет, «даже в России».
На краю танцпола ты подхватываешь обсуждение даба и регги
на том месте, где остановилась эта беседа несколько недель назад.

И ЗАТЕМ ТЫ ТАНЦУЕШЬ

В хорошую вечеринку танцполы Berghain и Panorama

Ваг — лучшие в мире. Они, кажется, взяли все самое верное,
что появилось в техно и хаусе за последние двадцать лет. Му­
зыкальная эрудиция публики невероятна, равно как и ее же­
лание как следует оторваться, когда кривая эйфории начинает
ползти вверх. Это сообщество собрано из геев и натуралов, ста­
рых и молодых, парней и девушек, берлинцев и туристов, что
придает всему происходящему привкус уникальности, и обла­
дает способностью к созданию своей собственной динамики.
Танцпол полон берлинских техно-ветеранов, но иногда им мо­
жет недоставать энтузиазма, когда диджей возвращает бас по­
сле паузы в восемь тактов, просто потому что этот диджейский
фокус им прекрасно знаком. Если же обратить внимание на мо­
лодых геев из Италии в этой толпе, которые впервые оказались
в Berghain и действительно вовсю погружаются в происходя­
щее, то для них, вероятно, не имеет значения, какой именно
трек играет. Но в целом сама комбинация людей — замечатель­
на. Ничто не может одолеть танцпол, который формировался
годами, где знают, что ожидать от диджея, и где все же могут
время от времени отбрасывать условности. В конце концов,
музыка ведь тоже меняется от месяца к месяцу.
Затем в какой-то момент, когда находишься в несколько
туманном состоянии, начинаешь примечать тонкости поведе­
ния на танцполе. Заключаются они в том, как люди взаимо­
действуют друг с другом. Ты должен найти себе место, чтобы
не занять чужое. Ты должен научиться этим вещам, ведь про­
сто так они к тебе не придут.
Когда не можешь смириться с таким положением дел, тог­
да ярко проявляется ненависть к окружающим. Это, к приме­
ру, те моменты, когда тебя отпихивает в сторону одна из не­
больших групп людей, которые думают, что самый короткий
маршрут от двери до бара лежит через танцпол. Или когда
ты получаешь ожог на руке, просто потому что парень рядом
с тобой считает, что может одновременно и курить и танцевать
(теперь курить на танцполе нельзя, за исключением специаль­
ной комнаты для курильщиков). Или когда два парня, которые
еле держатся на ногах, проходя мимо, вдруг начинают прыгать
туда-сюда. Потом они перебираются в другое место, чтобы по­
прыгать немного там, а затем начинают ходить по танцполу,
вновь толкаясь.
В такие моменты очень хочется, чтобы на танцполе ввели
принцип рационального управления: хороший танцпол тот,
где каждый осознает, что именно он делает. Где всякий может
уделываться, как считает нужным, но при этом не забывает
выказывать окружающим уважение. Там, где пространство
в дефиците, но оставшийся кусочек здравого смысла говорит
о том, что окружающие не займут больше места, чем есть в на­
личии. Где какой-то недоумок не будет протискиваться через
толпу с тремя бокалами в руках для своих друзей, которые
стоят и болтают посередине танцпола. Подобного рода мысли
проносятся в голове время от времени.
Или же ситуации, когда задумываешься, откуда я могу
знать того или иного человека. Разве недавно мы не встре­
чались где-то? Разве мы вообще-то уже не разговаривали се­
годня? А вот тот парень впереди, он кто? В прошлую субботу
он все время тоже прыгал перед вертушками. Какой крутой
трек! Ты задаешься вопросом, насколько сильно раздражают
диджея все эти люди, которые пытаются прокричать ему, на­
сколько сейчас все невероятно восхитительно. Хотя они могут
искренне радоваться музыке. Еще один осколок стекла вонзил­
ся в подошву твоего ботинка. Разве не могут эти люди ставить
свои чертовы пивные бутылки где-нибудь в другом месте,
а не просто бросать себе под ноги?
У Berghain и Panorama Ваг несколько иной уровень эйфо­
рии, чем в других клубах. Кривая вечеринки начинает особо
круто уходить вверх в воскресенье днем. Частично, это проис­
ходит из-за шарма некого параллельного сообщества, которое
существует в клубе. Здесь действительно удалось закрыться
от всего остального мира. Или, что гораздо интересней, ре­
альность используют для добавления яркости. В те моменты,
когда световик в Panorama Ваг открывает на несколько секунд
шторы, пропуская внутрь солнечный свет, можно физически
ощутить волну восторга, которая захватывает танцпол. Люди
начинают аплодировать и тянуть руки вверх. Но если солнца
станет слишком много, то оно может стереть этот призрачный
мир: как вампиры, публика будто превратится в пыль.
В целом, в Berghain очень смешанная публика. Но она
не всегда была такой. На протяжении долгого времени, его
предшественник, клуб Ostgut, был гей-клубом, где натуралы
составляли меньшинство, которых туда хоть и пускали, но тан­
цевалось им явно не очень комфортно. Открытие Panorama Ваг
заметно изменило сложившуюся ситуацию. Если бы возник
вопрос, насколько политика сексуальной ориентации в Бер­
лине изменилась с начала девяностых, то в качестве примера
можно привести взаимоотношения между Ostgut и Panorama
Ваг: поначалу натуралы изредка вторгались на территорию
геев, затем вторжения участились, пока в конце концов не ста­
ло понятно, где геи, а где нет.
В какой-то момент все заканчивается. Berghain все-таки
клуб, а не афтепати-заведение. Ты идешь в гардероб и отдаешь
номерок, который как еще один маленький штрих к примеча­
тельным деталям. Этот номерок — металлический жетон на це­
почке, который можно повесить себе на шею или же прицепить
куда-нибудь еще. Несмотря на состояние, в котором можешь
находиться в конце вечеринки, ты точно вернешь себе верхнюю
одежду. Продумано здесь все до мелочей. Это важно, когда мало
кто из посетителей клуба находится в трезвом сознании.
Потом ты толкаешь дверь и выходишь на свет. Киваешь
на прощание фейсконтролыцику — не потому, что знаешь его,
а потому что в некотором роде чувствуешь себя перед ним
в долгу. Все закончилось. Ты оглядываешься, ощущаешь ко­
жей свежий ветерок. В ушах стоит слабый гул, который сме­
шивается с птичьим щебетом, болтовней людей, сидящих без
дела с пивом, и мягким дребезжанием звуковой системы, ис­
ходящем из здания.

Теперь можно идти домой. Или же снова зайти в Ваг 25.

БЛАЖЕНСТВО ПОСЛЕ ЭЙФОРИИ:
ВОСКРЕСЕНЬЕ

В воскресные дни после тусовок отправляешься домой и пы­

таешься справиться с похмельем. Валяешься в кровати, пьешь
воду литрами и надеешься на то, что с потом выйдет весь алко­
голь, никотин и прочие вещества, которые ты употреблял про­
шлой ночью. После нескольких таких часов кровать становит­
ся насквозь мокрой от пота, а запах стоит такой, словно коптил
химический завод. Вполглаза смотришь телевизор, что-то ешь
и надеешься на то, что сумрак принесет с собой сон. Натыка­
ешься на телефон и созваниваешься с друзьями и знакомыми,
чтобы узнать, как все прошло у них, когда они вернулись до­
мой, не случилось ли чего с кем-нибудь. Тут, конечно же, все
начинают уверять друг друга, что пора с этим заканчивать, что
от вечеринок нужно отдохнуть. Проще подобное состояние
переживать зимой, когда ночь длится дольше дня: просыпа­
ешься, на улице снова темно, и никуда не хочется высовывать
нос. Но есть и другие воскресенья, когда принимаешь решение
домой не идти. Выходишь из клуба, а там ярко светит солнце,
и ты просто перебираешься в другое место. Следующим таким
местом становится афтепати, где можно надолго зависнуть.
Особенно летом.
Разговоры о клубах и ночной жизни — это лишь полови­
на истории о той части Берлина, которая проводит время ту­
суясь. Другая половина истории о самой репутации Берлина,
как своего рода столичной Ибицы на берегах Шпрее: история
эта творится в многочисленных, часто меняющих свое ме­
сторасположение местах, где техно звучит днем, главным об­
разом на открытом воздухе и под конец выходных. Иногда,
чтобы оценить масштаб и красоту происходящего, требуется
помощь стороннего человека. Техно в Берлине, как однажды
сказал знакомый, приехавший из США, — все равно что регги
в ямайском Кингстоне.
И правда, это удивительно, насколько много здесь есть
возможностей для того, чтобы установить звуковую систе­
му на отрезке, тянущемся из города вдоль Шпрее от станции
«Jannowitzbrücke», нередко прямо рядом с пляжными барами
и прочими заведениями под открытым воздухом, которые
не имеют никакого отношения к этой музыке. Здесь можно
встретить и тех, кто еще не ложился спать, и всех тех, кто про­
водит время на свежем воздухе в этот теплый летний день.
Вот, к примеру, Club der Visionäre на востоке Кройцбер-
га, на Шлезишештрассе — большой террасе, расположенной
на одном из маленьких каналов, впадающих в Шпрее. В ка­
кие-то выходные Club der Visionäre превращается в афтепа-
ти-клуб, который и любят и остерегаются, особенно в ночь
с воскресенья на понедельник. О сэтах, которые здесь играл
Рикардо Виллалобос, будут говорить еще очень долго.
Днем здесь все выглядит более безмятежно. Несколько де­
сятков человек высаживаются в круг на солнце, пьют кофе или
пиво; кто-то из них болтает ногами в воде. Один человек залез
в канал. Из воды торчит лишь его голова, а сам он курит косяк
и болтает с друзьями. Вокруг звучит мягкий минимал. Никто
не выглядит так, словно беспробудно тусовался, но кто знает —
в летнее время раскрасневшееся лицо и обильное потоотделе­
ние могут означать что угодно.
Столь же расслабленная атмосфера в саду клуба Alte Weberei,
находящегося чуть дальше вниз по Шпрее на Альт-Штралау.
Alte Weberei («Старая ткацкая фабрика») представляет собой
фабричное здание, расположенное в безлюдном районе между
мостом Эльзенбрюке и стройкой жилых зданий неподалеку
от воды, которое длилось несколько лет и теперь постепенно
приближается к завершению. Кажется, что находишься в при­
городе, хотя на самом деле этот район расположен недалеко
от центра города. Правда, в саду Alte Weberei нет ничего, что
могло бы напомнить о мосте справа, или же об анклаве средне­
го класса слева. Ощущение такое, что находишься в лесу. Среди
деревьев люди валяются на полотенцах или же сидят на пивных
столиках. У многих из них пирсинг или татуировки, большин­
ству чуть за тридцать и все вместе они являют собой так назы­
ваемую альтернативу и не в ироническом смысле этого слова.
Удивительно, как хаус и техно, по крайней мере в Берлине,
стали саундтреком тех сцен, которые еще несколько лет назад
высказывали свое предубеждение по поводу любого вида му­
зыки, созданной на машинах. Приверженцы этих сцен пред­
почитали необработанные звуки гитарных струн, которые пе­
ребирает человеческая рука. Вполне возможно, что это как-то
связано с интернетом, благодаря которому люди перестали вос­
принимать компьютеры в качестве злых агентов всевидящего
ока государства. В любом случае, здесь, в Alte Weberei, звучит
даб-техно — стиль, который со своим мягким, пульсирующим
басом и психоделическими оттенками эффектов ревербера­
ции звучит так, словно он был создан специально для этого
места. Над бассейном, который построили в дальнем углу сада,
размещен знак: «Никаких детей, никаких напитков, никакого
секса». В бассейне лежит обнаженная женщина в татуировках,
рядом с ней плещутся ее совсем еще маленькие дети.
 В последние несколько лет в Берлине предпринималось
несколько попыток предложить новые варианты развлече­
ний клубной публике, которая стала взрослее — варианты,
которые соответствовали бы карьере людей, которые уже
обзавелись детьми. Особенно популярными стали воскресе­
нья. Один промоутер хотел сделать вечеринки в берлинском
лофте, перекликающиеся с общей идеей легендарных нью-
йоркских мероприятий «Loft», которые были ответственны
за появление диско. Вечеринки в лофте проходят и сегодня,
и на них под навесом из воздушных шаров вместе собираются
клубные ветераны и их дети. Курить там запрещено, нарко­
тики осуждаются и нет никакого алкоголя — просто музыка
и фруктовый сок. Это не так уж неправдоподобно, как может
показаться на первый взгляд: в более духовно ориентирован­
ных жанрах вроде хауса и диско существует давняя традиция
стремления к единой семье, земле, вселенной. В Берлине все
это не пользуется особой популярностью. Вполне возможно,
что культурный ДНК городской клубной публики попросту
испытывает потребность в более агрессивном отдыхе. Вече­
ринки вроде тех, что проходили в Лондоне, когда клуб ор­
ганизовал у себя детские ясли и рекламировал их лозунгом:
«Оправданий больше нет! Тащите сюда ваших детей!», в Бер­
лине пока еще и не появились. Ничего подобного не появи­
лось и на территории RAW — там, где когда-то находился
вагоноремонтный завод около станции «Warschauer Straße» —
месте, которое считается цитаделью антикапитализма в рай­
оне Фридрихсхайн. Следуя за звуком «бочки», проходишь
мимо кафе, а еще бетонной стены, на которую люди пытаются
залезть без страховки. И там, на складе, под солнечными лу­
чами, проникающими через крышу, несколько антиглобали­
стов танцуют под эйсид-техно. Не слишком весело, да и лю­
дей не так много.
Следующая остановка: Oststrand, пляжный бар, находя­
щийся прямо напротив 0 2 World. Через зазор в Eastside Gallery
попадаешь на небольшую площадку для игры в пляжный во­
лейбол, и, взяв правее, оказываешься прямиком в Oststrand.
Можно даже услышать грохот, несущийся из под навеса. Се­
годня здесь вечеринка в честь дня рождения Андрэ Галуцци,
бывшего резидента клуба Ostgut и одного из самых популяр­
ных берлинских диджеев первой половины нулевых. Впере­
ди еще больше громких имен; этим вечером здесь обещают
Рикардо Виллалобоса и еще нескольких артистов. Ночь будет
длинной. В какой-то момент место выглядит так, как если бы
инвесторы «МедиаШпрее» закончили-таки свой проект: чи­
сто, опрятно и полно логотипов спонсоров. Танцпол постро­
ен в нескольких метрах ниже, на песке, что само по себе дает
возможность избегать конфликтов с жителями с другого бе­
рега реки. Навес не пропускает солнце и дождь, а за диджей-
ской есть отгороженная область для VIP-гостей, заполненная
диванами, на которых сидят несколько скучающих людей
и смотрят, что происходит по другую сторону ограды. Музы­
ка — скупое минимал-техно. Практически все из пришедших
проводят день или два в неделю в тренажерном зале.
Как только появится Рикардо Виллалобос со своим окру­
жением, а еще все те, чьи имена значатся в участниках, музы­
ка тут же изменится. Однако до этого момента стоит сходить
в Berghain. Если повезет с погодой, то вечеринки здесь могут
начинаться в саду с полудня. Хотя сад — конечно, эвфемизм.
Мы говорим о баре с крышей на открытом пространстве
в окружении бетонных плит. И хотя столь унылый дизайн по­
началу может не воодушевить, вскоре начинаешь ценить это
место. Бетон идеально подходит для того, чтобы посидеть,
особенно вокруг танцпола, где плиты сложены в полукруге,
формируя небольшой амфитеатр. В растянутую над танцполом
камуфляжную сетку вплетена система дождевальных насадок.
С их помощью мелкодисперсный туман из водных капелек мо­
жет обрушиваться на танцпол дождем.
Просьюмер играет один из своих фирменных сэтов: чув­
ственный чикагский хаус — идеальная музыка для этого места.
Он играет классику, которая остается актуальной по сей день.
Глядя на публику, ты замечаешь, что позади у этих людей была
затяжная ночь. Они сидят или лежат на бетонных плитах, пьют
воду или алкоголь. Воскресенье в клубе — день блаженства.

Людей, которые готовы провести в клубе весь день, ве­

чер и, возможно, следующую ночь, в основном объединяет
ощущение наркотической солидарности. Ночью в клубе упо­
требление наркотиков всегда характеризуется большой секрет­
ностью. Ты должен пронести наркотик в клуб. Затем, оказав­
шись внутри, тебе нужно пройти в туалет, и ты, понятное дело,
не хочешь, чтобы кто-то в этот момент оказался поблизости.
Днем же все обстоит несколько иначе. Вечеринка после
основной вечеринки уже не про всеобъемлющий кайф, кото­
рый уже был и улетучился. В такое время все только и дума­
ют о том, как избежать сильных отходняков. А это означает
необходимость аккуратно поддерживать дозу, чтобы контро­
лировать свое самочувствие, медленно приходя в себя. Затем,
возможно, кто-то вновь решит увеличить ее к вечеру, когда
биологические часы совпадут с настоящими. Всякий кайф
имеет естественный лимит; иллюзия считать, что ты можешь
удерживать это состояние на протяжении долгого времени.
Если хочешь достичь максимума, нужно пройти через мини­
мум. Афтепати именно про это: хрупкий и шаткий спуск с мак­
симума, которого ты достиг ранее, когда теплые, счастливые
чувства еще не до конца исчерпаны. Ночные вечеринки заво­
дятся от собственной энергетики, а стимулом следующего дня
должен стать ты сам.
Наркотики здесь играют определенную роль. Днем оста­
ются лишь приверженцы, небольшое сообщество, связанное
между собой красочным переплетением самых разных чувств
и ощущений. В этом есть прекрасная иллюзия абсолютной со­
причастности, которая побуждает делиться вне зависимости
от того, что подпитывает тебя: наркотики, деньги, сигареты
или выпивка. Если ты идешь в бар или на заправку, ты при­
носишь что-то для всех. Если ты идешь к банкомату, ты сни­
маешь чуть больше денег. Если кто-то некоторое время назад
ушел и не показывается, ты идешь и проверяешь, все ли с ним
в порядке.
Это ощущение счастья и безопасности среди своих дру­
зей имеет и свою темную сторону: страх, что все это рано или
поздно закончится. Могут закончиться наркотики, или же кто-
то пойдет домой и, тем самым, разорвет тот пузырь дружбы,
теплоты и близости, в котором сейчас ты ощущаешь себя на­
столько безопасно. Но страхи эти весьма слабы и легко контро­
лируемы. И, кроме того, всякий, кто уступает этому чувству
страха, или же начинает думать о том, что предстоит делать
на следующий день, уже находится на пути домой.
Даже если ты уже и не особо кайфуешь, наркотики все равно
обеспечивают мягкий остаточный накал, хоть эйфория и исче­
зает. Далекий от трезвого состояния, ты ощущаешь приятную
усталость. Ядро энергии, которое подпитывало тебя всю ночь,
все еще пылает, но уже не столь ярко. Есть в немецком язы­
ке хорошее выражение, описывающее все эти чувства — ver-
strahlt (буквально: зараженный радиоактивными веществами).
Ощущение такое, что ты слишком близко подошел к сильному
источнику энергии и получил незначительное повреждение
от радиоактивного облучения. В девяностых у афтепати был
свой собственный саундтрек: эмбиент — своеобразная гармо­
ния сфер без ударных, предназначенная для приятного рассла­
бления.
Любопытно, что это звучание к сегодняшнему дню прак­
тически полностью вымерло, а вместе с ним — и чиллауты,
которые раньше были неотъемлемой частью многих клубов.
На это место теперь пришли минимал и минимал-хаус — про­
стая танцевальная музыка, основанная на простых и беспре­
рывно повторяющихся паттернах.

Ёсе так потому, что сами афтепати — это зацикленная

жизнь. Потребление, которое имеет место быть в такие дни,
не имеет ничего общего с взрослением личности. Здесь люди
не «экспериментируют» с наркотиками, как это можно охарак­
теризовать при помощи жаргона репрессивной толерантности,
которая пытается найти определение употреблению наркоти­
ков, не принимая в расчет примитивное желание получить
кайф. Согласно такой логике, люди употребляют наркотики,
чтобы узнать что-то о себе. Если они ставят эксперимент,
то часть индивидуальности должна оставаться трезвой — она
должна ставить отметки, получать опыт из такого эксперимен­
та, чтобы кайф не был пустой тратой времени. Но афтепати со­
вершенно не про это — они про продолжение, бесцельное дви­
жение, разбазаривание себя, будучи уже приятно истощенным.
И, в конечном счете, такие воскресенья скорее о походе
в Ваг 25, крупную площадку для отдыха и развлечений на бе­
регу Шпрее. По мере приближения к клубу воскресным днем,
все напоминает поле битвы. На расстоянии в несколько сотен
метров можно увидеть сначала одну неподвижно сидящую
на солнце фигуру, затем еще одну, потом мимо вас проплетут­
ся два человека, которые держатся друг за друга в буквальном
смысле этого слова. Фактически здесь и происходит мульти-
этническое сражение: со всей Европы сюда приезжают люди
для того, чтобы совместно сражаться со скукой, равнодушием,
нормальностью, приличиями и необходимостью уходить до­
мой. Тут уже можно беситься вволю.
Ваг 25 работает всю неделю, но лишь в воскресенье днем
он достигает того состояния, которое и сделало его известным^
во всем мире. Тусовщики в Берлине никогда не задерживались
надолго в клубах, но это место стало первым, где афтепати об­
разовали центр действия. Ваг 25 придал афтепати некую утон­
ченность; это все равно что заявиться на наркоманскую вече­
ринку в костюме с иголочки.
И на самом деле, в воскресенье вечером это место непода­
леку от Шпрее имеет сходство с чем-то вроде подиума. Один
очень худой паренек одет в комбинезон с красно-белой вы­
шивкой и короткими рукавами. Вышивка эта похожа на то, как
если бы его бабушка сшила комбинезон из занавесок, висящих
на окнах северного немецкого сельского дома. У другого парня
в волосах торчит перо. Несколько девушек одеты в платья, дру­
гие в одежду более подходящую для занятий спортом. У неко­
торых парней усы, словно они герои порнофильмов семиде­
сятых. А один человек, у которого, по всей видимости, были
тяжелые выходные, выглядит так, словно он только что вылез
из «Властелина колец» — Голум, да еще и с очень плохой при­
ческой. Ощущение такое, что очутился на костюмированном
балу, где организаторы случайно совместили несколько тем:
двадцатые, гламур, водевиль, циркачи и девственники. И по­
среди всего происходящего натыкаешься на людей одетых
в самые последние коллекции берлинских модных дизайнеров.
Многие небольшие компании, которые провели первую
половину воскресенья в парке, в саду клуба или где-то на бе­
регах Шпрее, заканчивают свои выходные здесь. У Ваг 25 есть
свой собственный ритм. В других клубах, в конечном сче­
те, рано или поздно возникает ощущение, что пора уходить.
Сюда же приходишь, потом остаешься, затем еще на чуть-чуть,
возможно даже спишь, просыпаешься спустя полчаса и пони­
маешь, что находишься все еще здесь, а может, продолжаешь
нить прервавшейся беседы, и остаешься еще подольше. А по­
рой остаешься дольше некуда.
В Ваг 25 существует высокий уровень близости; ты бы­
стро завязываешь разговоры с другими людьми, и, принимая
во внимание то состояние, в котором находятся все окружа­
ющие, становится удивительно, кто входит с тобой в контакт
в эти «радиоактивные» воскресные дни. Немка, которая ока­
зывается подающим надежды сценаристом, или помощник
директора, которая хотела бы стать кинопродюссером, — она
тоже немка, или англо-шведский агент по недвижимости
из Латинской Америки. Парень из Берлина, живущий на по­
собие по безработице, перебивающийся случайными заработ­
ками; девушка из Испании, изучающая моду. Добавьте к ним
журналиста, веб-дизайнера, доктора, музыкального продюсе­
ра, фотографа — почти все эти люди из современной сферы
услуг, и большинство из них фрилансеры. Люди, которые за­
частую работают очень много и очень упорно. Все они тусова­
лись субботней ночью и все они собираются задержаться здесь
подольше.

Может ли быть так, что афтепати, которые изменили вы­

ходные в клубах, как-то связаны с таким образом жизни?
С жизнью, в которой выходные более не представляют допол­
нение к рабочей неделе. Они перестали быть той целью, к ко­
торой стремятся на протяжении дней вынужденного присут­
ствия в офисе или на фабрике, а просто обеспечивают перерыв
в независимом выполнении самых разных задач.
Если судить по музыке, то дело обстоит именно так. Это
минимал, не особо громкий, который так или иначе склоняет­
ся к однородности. Минимал не стремится к кульминацион­
ным моментам, он отказывается от всякой драматургии. Это
музыка, которая просто есть. На какое-то время ты цепляешь­
ся за бит, выходишь на танцпол, а через какое-то время ухо­
дишь с него. Многие люди во время танцев разговаривают,
хотя такие танцы точнее было бы назвать танцами под поп-му­
зыку. Минимал — это прямое продолжение той музыки, кото­
рая звучит из компьютерных колонок во время работы в офисе.
Постоянный пульс, музыка для WLAN-аэропортов.
■ ■■

Этому находится альтернатива. На танцполе Zirkus, цир­

ковом кольце около входа в Ваг 25, диджей играет самый при­
чудливый ассортимент, который только можно представить
в такой ситуации: попурри из диксиленда, популярных хитов
восьмидесятых, вроде «Abracadabra» от The Steve Miller Band
и неофолка. В какой-то момент танцпол почти полон, и публи­
ка танцует под старую песню Тома Уэйтса с такими движения­
ми, которые наводят тебя на мысль что это — техно. Все оста­
ются здесь еще на чуть-чуть.
BAR 25: СЕМЬДЕСЯТ ДВА ЧАСА БЕЗ
ОСТАНОВКИ

Тусоваться так, словно не будет никакого завтра — неправдоподоб­

ная история тусовочной коммуны, которая д е р ж и т самую знамени­
тую афтепатийную локацию в мире. Наряду с хостелом. А еще ре­
стораном. А еще радиостанцией. А еще спа. В Ваг 25 свет не гаснет
никогда.

У Ваг 25 репутация довольно экстремального места. «Пойду-ка

зайду в Ваг 25 проверить, все ли там в порядке» или «А потом
мы вернулись в Ваг 25, а что было дальше, помню смутно» или
«Я как-то умудрился потерять там сумку/кошелек/фотоаппарат/
ключи/голову» — подобные высказывания привычны в среде
берлинских клубных тусовщиков. Всё это более или менее сви­
детельствует только об одном: в этом месте беспорядок дости­
гает экстремальных масштабов. Хотя если просто разгляды­
вать здание со стороны, то о Ваг 25 может сложиться несколько
иное впечатление. Заведение напоминает салун времен Дикого
Запада с небольшим садом неподалеку. А неприметная дверь
на Хольцмаркштрассе, посреди оживленного дорожного дви­
жения за метромостом, чем-то напоминает врата в частилище.

На протяжении всего лета Ваг 25 работает без переры­

ва с вечера пятницы по вечер понедельника, порой не утихая
и до утра вторника. Зачастую к вечеру воскресенья возникает
впечатление, что все происходящее там выходит из под кон­
троля. К этому времени в Ваг 25 со всего Берлина начинают
стекаться самые безудержные тусовщики. К утру понедельника
страсти накаляются настолько, что, кажется, весь окружающий
мир вокруг тоже сошел с ума. Дело дошло до того, что лексикон
берлинского клубного завсегдатая благодаря Ваг 25 пополнился
несколькими новыми словами: druffis (то есть человек, находя­
щийся под чем-то), verpeilte (в буквальном смысле «съехавший
с катушек») или же durchis (в буквальном смысле слова, человек,
дошедший в своем угаре до ручки). Можете себе представить
этих druffis или durchis, которые на протяжении выходных жи­
вут в самом клубе, тусуясь без перерыва. Вокруг Ваг 25 витает
масса историй. То про девушку, которая во вторник трахалась
с каким-то парнем, но с каким именно она вообще не помнит,
или про парней, которые прыгали по деревьям и визжали, явно
изображая макак. Многие здесь посещали сооружение, встро­
енное в стену около входа, которое называют исповедальней,
но совершенно не помнят после, что же они делали внутри.
Однако было бы глупо считать Ваг 25 своеобразной меккой
человеческих пороков. Ваг 25 — это еще и коммуна, ресторан,
спа, стоянка автоприцепов, хостел, кинотеатр, театр и даже пло­
щадка для модных показов. Это и пространство для обсуждения
политических проблем, это и выдуманный мир и произведение
искусства в общественной сфере. Конечно же, главное здесь —
вечеринки. Но без всего остального, они вряд ли бы удавались
именно такими. «Я всегда хотел испытать все возможное. Мне
попросту недостаточно заделаться хиппи, отрастить дреды
и умотать куда-нибудь на Гоа, или же шляться по различным
художественным мероприятиям. Потому и говорю, что я всегда
хотел заниматься всем подряд. Что, в принципе, сейчас у меня
и происходит. Мы хотим экспериментировать по полной, за­
ниматься всем, чем только можно, — говорит Кристоф Клен-
цендорф, харизматичный отец-основатель, мозг и главное лицо
этого заведения. — Я — эстет. Если что-то я и делаю, то хочу
сделать это красиво. Для друзей, для гостей, для людей, которые
приходят сюда. Для нас это основное требование».
Ваг 25 проект радикальный — можете даже назвать его ра­
дикальной поп-культурой. Он независимый, в чём-то экспе­
риментальный, мгновенно оказывающий эффект и он очень,
очень успешен — настоящая утопия. Сложно представить,
но именно от Ваг 25 по всему миру расходятся волны: об этом
месте люди говорят во многих городах по всему миру. Токио,
Цюрих, Нью-Йорк, Москва, Буэнос-Айрес — всего лишь крат­
кий перечь таких городов.
Во многом Ваг 25 стал знаменитым потому, что умудрил­
ся взрастить собственное звучание. Специфически звучащий
минимал, который прекрасно подходит для бара, работаю­
щего под открытым небом, в котором нельзя делать музыку
слишком громко, чтобы не тревожить жителей окрестных до­
мов и людей, спящих в трейлерах. Именно это звучание ста­
ло невероятно популярным и прижилось во многих местах
мира. Когда слышишь все ту же музыку, но в ином окружении
и ином пространстве, зачастую это кажется столь неуместным,
как гангста-рэп на школьном выпускном.
Но не музыка прославила Ваг 25. Тут дело скорее в том,
с каким упорством основатели этого места бескомпромиссны
в своей миссии выстроить собственный мир в этом живо­
писном местечке на берегу Шпрее в самом сердце немецкой
столицы. Это мир, в котором безудержные тусовки, длящиеся
до ночи понедельника, не противоречат управлению рестора­
ном, который привлекает публику совсем иного толка: адвока­
тов, налоговых консультантов, снобов из Митте, отъявленных
модников, ведущих MTV и второсортных знаменитостей. На­
конец, спа посещает совершенно иной контингент: спиритуа­
листы, которые любят массаж под музыку нью-эйдж; это они
думают о том, как же здорово, приняв ванну, выйти в лес, на­
ходясь при этом в самом центре города.
«Это очень забавно, — говорит Кленцендорф. — Вечером
в понедельник ты можешь наблюдать самых странных персо­
нажей на самых убийственных вечеринках, которые и пред-
ставить-то себе сложно. Потом ты идешь спать, просыпаешься
во вторник и видишь, как сюда приходят люди, чтобы в ресто­
ране отдать за кусок мяса две сотни евро. И тут задумываешься:
ох, если бы они только знали о том, что здесь творилось ещё ка­
ких-то 24 часа назад. Но я думаю, что это замечательно, так как
это место, оно для всех. Возьмите тех же синефилов — мы ре­
гулярно устраиваем кинопросмотры под открытым небом, по­
сле которых часто возникают бурные дискуссии о том, как что
снято, в какой стилистике. Для них здесь тоже есть место».

ОТКУДА ПРИШЛИ МЫ, ЧЕГО х о т и м МЫ

История Ваг 25 началась в девяностых. В те времена клуб­

ная сцена представляла собой многочисленные легальные и не­
легальные бары на всей территории Митте, тусовки в которых
обычно не прекращались и в будни. Один из таких баров, на­
званный в честь дней недели, был открыт всегда: вечеринки там
могли проходить в подвале или же на пустынном клочке зем­
ли, а летом превращались в фестивали, большие и маленькие.
Кристоф Кленцендорф, который тогда был фотографом, стал
одним из тех людей, исповедовавших необычный образ жизни.
Рейв был смыслом всего — в общей квартире, где Кленцендорф
тогда жил, двери всегда были открыты, и всем были рады. «Ту­
совки— вот что лежит в сердце всего», — говорит он. И ничего
с тех пор не изменилось. В какой-то момент он просто устал хо­
дить на вечеринки других людей. Он захотел делать что-то свое.
У него и его партнера находился в собственности старый жилой
фургон, который они переделали в передвижной бар. Они разъ­
езжали по нелегальным вечеринкам, в том числе на огромный
опен-эйр «Fusion» в Бранденбурге, и продавали напитки.
Этим они занимались два года, прежде чем решили искать
что-то постоянное. Именно тогда им улыбнулась удача. Бер­
линский отдел очистки (BSR) искал временного арендатора
для участка земли около Шпрее, неподалеку от моста Миха-
элькирхбрюке. Участок был огромным — 10 000 квадратных
метров — и стоимость его была слишком высокой, чтобы
ее можно было покрыть организацией опен-эйров. Пока Клен-
цендорф наводил справки, BSR потерял нескольких потенци­
альных инвесторов. Кристоф предложил взять в аренду лишь
часть участка, a BSR была рада наконец-то найти арендатора.
И в августе 2004 года история Ваг 25 началась с шестине­
дельного марафона, в конце которого организаторы поняли:
«Да, это было здорово, но нам нужно больше структурности.
Тогда не существовало никаких правил, место было полузакон­
ным, а строительное управление не разрешило ничего, кроме
одного трейлера, использовавшегося в качестве бара. Мы тусо­
вались без остановки шесть недель. Только после того, как все
закончилось, мы смогли осознать нечто важное: да, это было
весело, но просто техно, просто тусовка — этого мало». Кро­
ме того, они подружились с Джулианом Дицигером, поваром,
который до этого работал в ресторане клуба Cookies в районе
Митте. Они решили объединить свои силы. «Я всегда много
путешествовал, равно как и все остальные здесь, — объясняет
Кленцендорф. — Однажды зимой в Непале я сидел в хижи­
не и пришел к выводу, что хочу чего-то вроде этого. И ког­
да мы собрались все вместе в феврале, то договорились, что
нужно сделать ресторан и хостел. Одно зацепилось за другое,
и в 2005 году мы запустились».
Это касается самых важных вещей: действовать с ощуще­
нием уверенности в том, что если понравится тебе, то понра­
вится и остальным. Игнорировать насмехающихся скептиков,
которые говорят: «У тебя ничего не получится. Ты что подавать
собираешься? Карривурст?». Самым важным была сама идея,
которая побуждала бы реализовывать какие-то вещи, не имея
при этом четкого плана. Именно так был создан Бар, и именно
так он рос. Zirkus появился тогда, когда Германия принимала
чемпионат мира по футболу. По задумке он служил бы пло­
щадкой, где можно было бы смотреть матчи, а имевшаяся там
сцена подразумевала что здесь могут проходить и концерты,
и устраиваться кинопросмотры. Когда неожиданно возникла
потребность в сауне, появился спа-курорт. Последнее достиже­
ние — самостоятельно построенная печь для приготовления
пиццы на камнях. Ваг 25 — это параллельный мир не только
для гостей, но и для своих постоянных жителей. Когда они по­
кидают это место, то обычно говорят так: «пошел в город».
На самом деле, если вы были в Ваг 25 в выходные, то вам из­
вестна лишь часть площадки: там, где устраиваются вечеринки
между входной дверью и баром, там, где проходят афтепати,
около Шпрее с небольшим цирковым манежем слева, местом
около воды, где можно купить пиццу; деревянными скамей­
ками с видом на реку; знаменитыми качелями, свисающими
с деревьев и танцполом в бревенчатом домике.
 Территория Bar 25 значительно больше той площади, кото­
рую обычно посещают тусовщики по выходным. Позади бара
в домике есть дверь, ведущая к магазину, в котором продается ал­
коголь, а за ним находится автостоянка. На этой автостоянке стоят
трейлеры, в которых живет часть команды. Вы тоже можете снять
себе трейлер, заплатив несколько сотен евро: вам просто нужно
посмотреть раздел объявлений в журнале Zweite Hand . Здесь есть
общий душ и трейлер с туалетом. Если же пройти немного далее,
можно очутиться в небольшом лесу: кругом будут деревья и под­
лесок, с тропинкой, петляющей между ними. Там же находятся
несколько неприметных зданий. В одном из них живет Кристоф
Кленцендорф со своей подругой, другие сданы в аренду.
Это и есть знаменитый хостел. Одним из гостей как-то раз
оказался и Квентин Тарантино. Маленький домик Кленцен-
дорфа до этого был домиком хозяина борделя в Бранденбурге.
Он купил его за один евро на eBay. Есть в этом месте что-то
идиллическое: чистить зубы по утрам около Шпрее — пре­
красная мысль. В конце концов, это же центр города.

В своей книге 1985 года «Временная автономная зона» Ха­

ким Бей употребляет термин «временная автономная зона»,
который идеально характеризует массу незаконных рейвов
и передвижных клубов, отражающих ночную жизнь Берлина
в девяностых. Этот термин применим и к Ваг 25. Все прехо­
дяще, и нужно признавать, что волшебство не может длиться
вечно, тем не менее сегодня клуб полностью автономен.
С другой стороны, на пятый год существования клуба,
летом 2008 года, был открыт ресторан. Когда мы делаем заказ
в одном из баров в четверг днем девушка-бармен протягива-
ет Кристофу Кленцендорфу счет. Она говорит по-английски.
Он несколько озадаченно на нее посмотрел и говорит: «С меня
деньги не берут. Я — Кристоф. Я владелец». — «О, окей — от­
вечает она. — «Это разочаровывает, — произношу я. — Я ду­
мал, что вы одна большая коммуна, где все знают друг друга».
— «Я тоже разочарован, — говорит он. — Просто все стало не­
сколько масштабней». Мы берем свои напитки и садимся око­
ло воды. На самом деле, объясняет он, хотя они и пытаются
добиться определенной независимости, нельзя не учитывать
законы, по которым функционирует любой бизнес. «Многие
думают, что мы здесь деньги лопатой гребем. Это чепуха. Раз­
личие между нами и любым другим клубом заключается в том,
что здесь ты можешь просто закрыть дверь и тем самым пре­
кратить тратить бюджеты. За исключением аренды, конечно.
Здесь постоянно проживает от двадцати до сорока человек, ко­
торые кормятся с этих денег».

МЫ НЕ НАЗЫВАЕМ ЭТО РАБОТОЙ

История субкультур полна подобных попыток соединить

жизнь и работу в новую, альтернативную форму существова­
ния. Одна из них описывается берлинским автором Берндом
Кайлу в романе «Das Geschäftsjahr 68/69» («68/69 финансо­
вый год»). В этом романе действует группа, называющая себя
Mußegesellschaft, или же «Свободное общество», и Кайлу описы­
вает моменты счастья бизнес-хиппи, равно как и непреодоли­
мые препятствия, с которыми они сталкиваются в своих по­
пытках соединить рабочее время с досугом. В каком-то смысле
роман также рассказывает предысторию техно: свободное об­
щество основывает свой бизнес на изобретении стробоскопа,
а место действия истории происходит в Дюссельдорфе, на той
сцене, из которой несколькими годами позднее выйдет группа
Kraftwerk. Их предприятие терпит неудачу, поскольку занятые
в нем люди никак не могут прийти к согласию, жить ли в свое
удовольствие или работать.
После разговоров с Кристофом Кленцендорфом начи­
наешь думать, что, видимо, и правда существует такая вещь,
как субкультурный прогресс: в Ваг 25 нет никакого противо­
речия между работой и жизнью, и без свободного времени
попросту не было бы работы. Кленцендорф и его друзья де­
монстрируют, что эксплуатация собственных сил — не есть
необходимая цена, которую нужно платить за самоопределе­
ние. «Мы — часть общества; мы должны зарабатывать свои
деньги; мы должны зарабатывать себе на жизнь, — говорит он.
— Но мы хотим делать это таким способом, который прино­
сил бы нам удовлетворение. И я горжусь тем, что получаю
наслаждение от тех вещей, которыми обычные люди занима­
ются в свободное от работы время — веселья, тусовок — при
этом мне удается зарабатывать себе на жизнь. Мы называем это
„хиппи де люкс“. Это ведь образ жизни хиппи, с трейлерами,
на открытом воздухе, с общим душем — коммуна — но ведь
мы и живем, как короли: лучшая еда, любые напитки, в кото­
рых мы нуждаемся, сауна, пространство для тусовок. У нас есть
все. Мы действительно хиппи в том самом, вроде как обидном
смысле слова, но у нас есть масса прекрасных вещей в жизни».

Я - ДИТЯ ЦИРКА

Существуют ли какие-либо отрицательные стороны? Най­

дется несколько. С одной стороны, если хочешь жить в Ваг 25,
то нужно быть сильным человеком. «Люди сами двигают себя
к своим же внутренним границам, — говорит Кленцендорф.
— Некоторые через какое-то время перестают справляться
с тем, что происходит. В таком случае им приходится уходить.
Плюс есть такие, которые чувствуют, что они действительно
являются частью происходящего, что, на самом деле, не так.
Это может быть стремительный процесс, и люди начинают
отдаляться. В такой момент, ты должен сказать остальным:
„Слушайте, я не собираюсь о вас заботиться, когда здесь все
закончится“. Были и такие люди, которых мы просили уйти».
Все эти вопросы и проблемы возникают в любой общине или
коммунальной квартире, и с ними нужно уметь справляться.
Другая важная вещь заключается в том, что не всем нравит­
ся смотреть, как взрослые снова превращаются в детей. Такое
происходит по нескольку раз за выходные на всей территории.
Ваг 25 — это большая игровая площадка. Здесь есть игровой
автомат с качающейся лошадкой, есть аттракционный автомо­
биль, в котором можно посидеть. Все это имеет некоторое сход­
ство с цирком, и всем, что его окружает — людьми, животны­
ми, ощущениями. Привлекательность этого клуба имеет много
общего со старой историей о ребенке из хорошей семьи, кото­
рый, стремясь избежать ограничения свободы, убегает из дома
и присоединяется к передвижному цирку чтобы жить свобод­
ной жизнью со своей новой, выбранной им самим семьей.
Ваг 25 — это место, которое дает схожие ощущения. Кто-
то убегает подальше от своего дома, чтобы найти свободу, ко­
торая может привести к абсолютно новой жизни. Факт и то,
что многие из тех, кто проводят здесь свои выходные — дети
из семей среднего класса со всех частей света. Разнообразный
социальный состав на самом деле только видимость. Возмож­
но, либо это место кажется слишком странным для людей ра­
бочего класса, либо идея о рейверском рае несколько отличает­
ся от происходящего здесь.
Это не критика того, что происходит в Ваг 25, но, возмож­
но, критика воображаемого образа многих его гостей — клуб,
на самом деле, не так открыт и разнообразен, как это представ­
ляется. Здесь люди просто видят то, что хотят видеть.
Новая публика в Ваг 25 привнесла новые элементы стиля
в ночную жизнь Берлина. До этого в воссоединенном Берлине
никто и помыслить не мог о том, чтобы прийти на вечеринку
забавно разодетым. Если только это не был «Лав Парад» или
вечеринка для фетишистов. У любителей всяческого фетиша
была своя сцена со своими клубами. В девяностых, как и в ну­
левых, вообще было мало точек соприкосновения различных
субкультур. Берлин был городом протестантским, а не местом
для карнавала. «Маскарадный костюм? Вы о чем?».
В Ваг 25 смешалось все. Возможно от того, что в среде бер­
линских тусовщиков стало развиваться своеобразное чувство
стиля. Граница между уличной берлинской модой и маскара­
дом размылась, особенно среди тех, у кого нет много денег: для
них работают сэконд-хенды и барахолки. Действительно, с эти­
ми гольфами, кепками и старой обувью многие парни в Ваг
25 выглядят так, словно они побывали на благотворительных
распродажах в доме престарелых. Девушки ведут себя похожим
образом, хотя зачастую их стиль нередко включает в себя лег­
кий налет бурлеска. В соответствии с цирковым мотивом этого
места, многие в Ваг 25 выглядят так, слово недавно вернулись
с тематических вечеринок в духе «водевиля» или «барокко».
Самым важным, однако, является наличие блеска. В ка­
кой-то момент девушки стали появляться в Ваг 25 с блеском
на лицах. Порой в совсем незначительных количествах, а по­
рой применяя его столь обильно, и столь заметно, для того,
чтобы, например, выделить свои скулы. Вслед за ними это
стали делать и некоторые парни. Девушки начали совмещать
блеск с ангельскими крылышками, которые они прикрепляли
к спине. Это вызвало обратную реакцию — стали появляться
люди в футболках с иронической надписью «Моя блестящая
задница». Нельзя сказать, чтобы это как-то снизило степень
лихорадки, связанной с блеском. В 2008 году лица, намазанные
блеском, все еще можно было увидеть в берлинских клубах.
Этот блеск символизирует грандиозную двойственность
образа жизни, что в целом и олицетворяет Ваг 25. Фантазии
о невинности переплетаются со стремлением к упадку, бегству
от действительности: «О, как бы я хотела быть прима-балери­
ной, принцессой, феей». Но в то же самое время это утвержде­
ние собственного статуса аутсайдера: да, я другой, и если по­
добные мне соберутся вместе, то будет намного лучше.
Когда дело касается Ваг 25, то возникает неожиданное со­
седство между двумя местными сценами. В девяностые су­
ществовало четкое разделение между гоа-сценой, теми, кто
чувствовал себя комфортно на опен-эйрах где-нибудь в Бран­
денбурге, и городскими рейверами, которые хотели тусоваться
в клубах. Дело даже не в музыке: гоа-звучание, с четкими кор­
нями в транс-музыке, было практически несовместимо с жан­
рами, которые сопутствовали большинству вечеринок в клу­
бах города. Эти две группы можно было прекрасно разделить
по их образу жизни: первые — натуральные хиппи, вторые
таковыми не являлись. Ваг 25 объединил эти две сцены, соз­
дав нечто новое. Этот небольшой клуб на Шпрее, в котором
произошло смешение города и природы, разом являл собой
как выездной, так и локальный рейв. Под дискоболом, кото­
рый висит на большом дереве перед главной хижиной, ощуща­
ешь себя так, словно очутился в художественной инсталляции
Олафура Элиассона. И все это работает потому, что существу­
ет внешняя и внутренняя сторона. Радикальная всеохватность
Ваг 25 начинается и заканчивается на входе. Сюда совсем
не сложно попасть в будни, благодаря многочисленным кон­
цертам и кинопоказам, ресторану и спа. Однако же в выходные
вход сменяется с широко открытого до предельно закрытого,
и на свой пост заступает фейсконтрольщица.
Люди, управляющие клубом Ваг 25, знают, что людей бук­
вально трясет на входе от одной мысли «не попасть», и, в прин­
ципе, им самим это мало нравится. Поначалу сюда могли вой­
ти любые люди, но со временем попасть в Ваг 25 становилось
все сложнее. По вполне понятным причинам: если ты пред­
лагаешь своим гостям пространство максимальной свободы,
ты должен выстроить высокую защитную стену.
«Воскресенье — день для друзей. Для людей, которым
ты можешь сказать: „Да, ты подходишь“. Атмосферу, которая
здесь царит по воскресеньям, я не ощущал больше нигде. Тут
каждый занимается своими делами, играет в свои собственные
игры и сохраняет ощущение расслабленности. Никто не выхо­
дит за рамки, никто не мешает окружающим. Здесь есть место
созерцанию. Происходящее завораживает. И абсолютно все
здесь полные фрики».

ЗА ВЕРТУШКАМИ ВСЕ РАВНЫ

Интересно, что роль музыки в Ваг 25 совсем иная, не такая

как в остальных берлинских клубах. Звук — это постоянный
импульс, здесь он является частью атмосферы. Отчасти по­
тому, что звук невозможно включить здесь на полную гром­
кость, но и не только поэтому. Вечеринки в Ваг 25 не имеют
ни начала, ни конца, они просто идут и идут. Кроме того,
если на протяжении нескольких дней ты слушал лишь клуб­
ный ритм, то после уже не захочешь слушать музыку слишком
громко или выражено. Но будешь рад услышать небольшие
всплески каких-то мелодий, игривые звуки, с нетерпением
ожидая их появления и исчезновения, словно они маленькие
акустические светлячки. Те, кто попадает сюда под конец ос­
новной вечеринки, обычно заканчивают выходные в Zirkus,
где порой играют группы или же диджеи крутят самую раз­
ную музыку.
«Мы платим смешные гонорары, — говорит Кленцен-
дорф, — но, по крайней мере, все получают одинаковую сум­
му. 200 евро для каждого. Не имеет значения, звезда ли это
вроде Ричи Хоутина или же неизвестный диджей. Не суще­
ствует никаких различий». Интересно, что такая политика де­
лает Ваг 25 (как и Club der Visionäre, который во многих отно­
шениях имеет схожий характер), столь привлекательным для
известных диджеев: не быть звездой, быть таким, какой есть.
Где еще тот же Ричи Хоутин может получить нагоняй от двух
девушек в баре, которые понятия не имели, кто он такой? Они
попросили его следить за своими манерами, а не толкаться
в очереди.
С точки зрения знаменитых диджеев, существует лишь
два варианта. Либо воздерживаться абсолютно от всего, по­
зволив себе максимум два бокала пива и никаких наркотиков.
Либо наоборот. В таком случае, они постоянно поддаются
искушению, и наркотики с алкоголем, которые промоутеры
по всему миру выкладывают перед знаменитыми диджеями,
делают свое дело. Всякий диджей с большим стажем может
подтвердить, что других вариантов нет. Невозможно сохра­
нять энтузиазм по поводу музыки несколько дней подряд
на протяжении многих лет, если не прибегать к помощи нар­
котиков. И в этом нет никакого цинизма. Скорее это практи­
ческая необходимость, и она может стать невероятно изматы­
вающей.
Вот почему многие, очень успешные, диджеи, зарабатыва­
ющие много денег, один или два раза в год отправляются на ку­
рорты. В зависимости от состояния и того, насколько сильно
зашлакованными они себя чувствуют, они могут отправиться
на водные процедуры в какой-нибудь спа или выбрать зве­
риную эффективность диализа почек. Способность убраться
в хлам, но при этом выглядеть свежо — это попросту часть ра­
боты. И, конечно же, каждый местный промоутер хочет зажечь
со звездой, равно как и всякий библиотекарь из маленького го­
родка хочет притащить к себе известного писателя. Это одна
из причин, почему люди становятся клубными промоутерами.
И именно поэтому диджеи так любят приходить в Ваг 25: здесь
таких людей не бывает. Даже самый известный диджей может
тусоваться здесь, при этом забыв о статусной мишуре, чтобы
просто побыть самим собой.
Эгалитаризм в Ваг 25 существует во многом благодаря бес­
престанным вечеринкам, которые создают в клубе весомый
спрос на диджеев и каждый из них получает равную долю вни­
мания. Здесь все получают одинаковый гонорар, плюс щедрую
порцию дополнительных вкусностей: однажды, как гласит ле­
генда, на бельевой веревке развесили небольшие комплекты
выживания для каждого диджея, наполненные презервативами,
купонами на выпивку и всем тем, что необходимо для затяжного
веселья.

ПОЛТОННЫ КОНФЕТТИ

Вечеринки, которые Ваг 25 организует по собственным по­

водам, обросли легендами. Не только из-за экстравагантных
декораций, но и из-за щедрого шведского стола. Даже диджеи,
которые всякое повидали в своей профессиональной карьере,
рассказывают об этих вечеринках как о чем-то исключитель­
ном — где все в изобилии, и где самое важное — не марка шам­
панского, как это часто бывает, когда клуб решает выделиться,
и продемонстрировать ту степень роскоши, на которую он спо­
собен. В Ваг 25 же подобная роскошь воспринимается как не­
что само собой разумеющееся, и с превеликим удовольствием.
Хиппи де люкс, как сказал один человек. Они близки к приро­
де, они празднуют жизнь как коммуна, хотя и демонстрируя
порой абсолютную невоздержанность.
Лучший пример тому — полтонны конфетти, которую
запустили в воздух на дне рождения Ваг 25. Вместе со свето­
вой инсталляцией это создало завораживающий оптический
эффект. Когда все стояли в Zirkus по колено в конфетти, это
воспринималось как самая естественная вещь в мире. Весь
путь к берлинскому Восточному вокзалу на протяжении мно­
гих дней был усыпан клочками бумаги. Вряд ли в этом была
насущная необходимость. Иной промоутер, вероятно, потра­
тил бы на веселье тысячи две евро. Но не Ваг 25.
«Мы начинали с нуля, — суммируя историю Ваг 25, го­
ворит Кристоф Кленцендорф, — У нас не было ни копейки.
В первый год мы взяли в долг 5 000 евро у нашего друга, по­
тратив всю эту сумму на винты и оборудование. Все стройма­
териалы мы украли с самых разных стройплощадок. Мы начи­
нали с нуля, и теперь мы там, где мы есть. Теперь мы можем
позволить себе все, что захотим, при этом мы не миллионеры.
Чтобы преуспеть в умении жить, нужно научиться отказы­
ваться от каких-то вещей, только так в определенный момент
ты сможешь позволить себе то, что является излишним. Это
как раз-таки и относится к тому, что мы делаем здесь. Мы ра­
ботаем без многих необходимых вещей: здесь люди не имеют
медицинской страховки, но они пьют великолепнейшее шам­
панское. Послевоенное общество, наши родители, могут ска­
зать: „Вы сумасшедшие. Убедитесь в том, что ваши зубы в по­
рядке, и что у вас есть хлеб на столе“. А все, чего мы хотим, это
шампанское — только самое лучшее, а там будь что будет».
RA: НОВОСТИ ОТТУДА, ГДЕ ТРАВА ЗЕЛЕНЕЕ

Resident Advisor и меняющаяся структура гласности поп-культуры.

Диджеи — люди, пользующиеся спросом. Понаблюдайте за ка­

ким-нибудь известным диджеем, когда тот появляется в клубе.
Большую часть времени вокруг него вьется свита — друзья,
знакомые, менеджеры. Вероятно, они хотят искупаться в лу­
чах его славы, найти свое отражение в его личности, или же
их привлекла возможность не платить за вход. Весь этот цирк
продолжается и тогда, когда знаменитый диджей начинает
свой сет. Люди борются за пространство вокруг диджейской,
что-то кричат артисту в ухо, улыбаются и танцуют. Они берут
его выпивку, копаются в наркотиках, прикуривают ему сигаре­
ты. Пространство вокруг диджея может превратиться в чрез­
вычайно конкурентное место. Парни подходят и спрашивают:
«А что это за трек сейчас играл?». Девушки тоже хотят быть
в центре внимания, а центр всегда там, где находится диджей.
Однако все может происходить и по иному сценарию, когда
сами диджеи начинают обхаживать кого-то. Если, к примеру,
понаблюдать за Полом Клементом в клубе, то можно заметить
эту тенденцию. Клемент — один из основателей и управляю­
щих Resident Advisor. Диджеи вьются вокруг него, словно пче­
лы. «Все хорошо, Пол? Как дела? Уже послушал ту пластинку?
Где был на прошлых выходных?»

Resident Advisor — ведущий онлайновый журнал на тех­

но- и хаус-сценах. Это не означает, что Resident Advisor может
создавать или сокрушать карьеры диджеев. В случае с хаусом
и техно, такое подвластно лишь предпочтениям клабберов.
Однако именно Resident Advisor может оказать более заметное
влияние на музыкальную карьеру того или иного диджея, не­
жели другие подобные ему СМИ.
RA (именно так представители Resident Advisor называют
проект сами) как важная составляющая музыкальной культуры
также последовал в Берлин вслед за всеобщей шумихой. Свой
филиал сайт открыл здесь летом 2009 года. Он располагается
на первом этаже старого здания в Митте, районе, который в де­
вяностые населяли сквоттеры и художники и который сейчас
стал домом для различных галерей и агентств. Офис простор­
ный, с высокими потолками, белыми стенами и несколькими
столами. На стене две большие растяжки с логотипом RA,
а в углу стоит пара вертушек.
Первое, что поражает — насколько здесь чисто и опрятно.
Но через какое-то время начинаешь понимать почему все сто­
лы выглядят столь аккуратно. Дело в том, что во всем офисе
нет ни одного листочка бумаги. Иными словами, добро пожа­
ловать в цифровое настоящее.
RA — это проект о европейском хаусе и техно, и Resident
Advisor считается процветающей компанией. RA был осно­
ван в Австралии в 2001 году, затем управляющие перебрались
в Англию, а теперь они руководят проектом из Лондона, Бер­
лина и Сиднея. Покрывая примерно 200 регионов по всему
миру, сайт предлагает адреса клубов и расписания их меропри­
ятий, которые связаны с техно-сценой. По словам Клемента
с момента своего выхода в онлайн RA анонсировал примерно
120 000 событий, и половина из них только за один 2008 год.
Это 60 000 возможностей пойти и потанцевать. Расписания
включают в себя все части света, хотя особое внимание уде­
ляется Лондону, Берлину, Амстердаму, Нью-Йорку, Сиднею
и Калифорнии. Эти места с самой высокой концентрацией
пользователей RA и событиями, размещенными на RA.
На первый взгляд, Resident Advisor — это хорошо отлажен­
ная цифровая смесь из двух аналоговых медиа: городских пу­
теводителей с расписаниями и музыкальных журналов. И если
тематический спектр затрагивает исключительно электрон­
ную музыку, то географический охват расширен настолько, что
проект покрывает весь мир, а не какой-то определенный город.
Однако если присмотреться пристальней, то можно заметить,
что RA является частью совершенно нового подхода к такому
понятию, как локализация.
Степень распространенности той или иной поп-культу­
ры связывают с двумя неразрывными процессами. Во-пер­
вых, существует интернет, оцифровывание информации и все,
что с этим связано. Во-вторых, происходит освобождение
поп-культур от национальных границ. Теперь границы меж­
ду локальным и глобальным стираются, а те, кто анализируют
происходящее, подобрали соответствующий термин — «гло-
кальная» культура. Электронная музыка демонстрирует заме­
чательный пример того, как может существовать так называе­
мая глокальная аудитория.
С локальной точки зрения дело обстоит так: первоначаль­
но тон задают сами клубы — нужно присутствовать в них,
чтобы участвовать в информационном круговороте. Из клубов
информация распространяется в музыкальные магазины, кафе,
бары, в газетные статьи и на небольшие берлинские веб-сайты.
А через такие сайты, как Resident Advisor, все та же локаль­
ная аудитория подпитывается от глобальной сцены. Тут в ка­
честве примера легче представить себе какого-нибудь моло­
дого интернет-пользователя, скажем, в Торонто, который ни­
когда не был в Берлине, но который прекрасно информирован
о расписании в определенном немецком техно-клубе на опре­
деленной вечеринке, нежели строителя, который слушает хэ­
ви-металл и живет в нескольких минутах ходьбы от Berghain.
Resident Advisor — это еще и часть другой тенденции, ко­
торая за последние годы перевернула музыкальную журнали­
стику с ног на голову. Интернет не только быстрее печатных
медиа, но еще и способен охватить безграничное пространство
чего угодно. Статьи и интервью, публикуемые на RA, зачастую
длиннее, чем их эквиваленты в музыкальных журналах.
За этой тенденцией скрывается интересная история. Сна­
чала появился блог — самодельная интернет-платформа, ко­
торая на рубеже веков достигла большой популярности среди
молодых музыкантов, не желающих, чтобы их энтузиазм был
задушен условностями печатной прессы. Здесь они могли пи­
сать о музыке без редакционных ограничений или же како­
го-то иного контроля. Затем в какой-то момент многие из та­
ких блогеров стали закачивать файлы с музыкой, о которой они
писали на своих веб-сайтах. Так родился МРЗ-блог. Сегодня
так продолжает делать лишь незначительная часть блогеров,
возможно из-за жалоб от лейблов. Поскольку эти блогеры, как
правило, большие меломаны, то электронное письмо от одно­
го из любимых, пусть и небольших лейблов, как правило, про­
изводит больший эффект, чем всяческие угрозы от адвокатов
мейджор-лейблов. Но с определенного момента скачивания
уступили место поточным данным. Это означает, что посе­
тители блога по-прежнему могут слушать музыку, вот только
скачивать ее стало не так-то легко.
 Затем появились подкасты. Большая часть сайтов теперь
предлагает их более или менее легально. Resident Advisor —
один из таких сайтов. Он выводит подкасты из онлайна спустя
четыре недели и платит авторские отчисления примерно та­
ким же образом, как это делают интернет-радиостанции. Де­
сятки веб-сайтов поступают примерно так же. Некоторые клу­
бы выкладывают подкасты с миксами своих предстоящих го­
стей (типа нью-йоркского клуба Bunker). Другие поклонники
музыки делают обстоятельные интервью с диджеями и просят
их записать миксы, которые потом выкладывают у себя на сай­
те (проекты вроде littlewhiteearbuds.com). Некоторые сообщества
музыкальных фанатов выкладывают миксы на своих сайтах,
преследуя цель раскрутить ту музыку, которую они любят (на­
пример, infinitestatemachine.com). Или же это музыкальные жур­
налисты, которые дополняют свои блоги миксами от очень
известных диджеев (houseisafeeling.com).

Благодаря этим новым структурам складывается новая

аудитория, которая образует единое целое, несмотря на наци­
ональные границы. Как тогда, когда лоукост-авиакомпании
свели на нет различие между внутренними и внешними пу­
тешествиями, и как тогда, когда единая европейская валюта
сблизила государства. Так и здесь мы видим пространство, от­
крытое абсолютно для всех европейцев — если они, конечно,
говорят на английском языке.
Для британской же поп-культуры такое положение дел
не является чем-то новым. Британские журналы находили
своих читателей по всей Европе, начиная с шестидесятых —
многие молодые немцы, французы или датчане изучали ан­
глийский язык, читая Melody M aker или же узнавали тренды
через такие журналы, как i- D или The Face. Однако для конти­
нентальных европейцев вся эта непринужденность, с которой
мы можем получать сведения о различных местных сценах,
является действительно чем-то новым.
Тот факт, что старая иерархия была сломана, не означает,
что на ее месте не возникли новые властные структуры. Карты
были перемешаны, и в качестве столицы всего самого прогрес­
сивного возник Берлин.
Часто появление субкультур обусловлено сильным посы­
лом: к примеру, желание оказаться в другом месте, возможно
даже в другое время, быть другого цвета кожи или другого
пола. Это культуры для внутреннего потребления. Их мож­
но изучать, слушать пластинки, смотреть фильмы или чи­
тать о них книги, но невозможно стать их частью. Большая
часть европейского восхищения по поводу афроамериканской
поп-культуры устроена примерно так же, как и любовь немцев
к британской поп-музыке. Среди немецких поклонников ши­
роко распространено мнение о том, что у нас никогда не бу­
дет таких же хороших групп, как у англичан. Меланхоличная
обреченность, что трава должна быть зеленее с другой сторо­
ны, не обходила стороной немецких тинейджеров, которые
на еженедельной основе интересовались группами, со страниц
английской музыкальной прессы. И всякий, кто общался с ан­
глийским поклонником краутрока, знал, что тот же самый про­
цесс работал и там, только наоборот. Это субкультуры мечты.
Электронная музыка также полна этих отдаленных жела­
ний. Всплески радости, которыми сопровождалось прибытие
в Европу любой пластинки от музыканта из Детройта, в основ­
ном возникали из-за веры в существование волшебного места,
из которого мы, европейцы, исключены и к которому мы мо­
жем получить доступ лишь через покупку любимой музыки.
Большинство музыкальных блогов о техно и хаусе дей­
ствуют схожим образом, и порой большие техно-миры, возни­
кающие в воображении блогеров, рождают новые реальности.
В конце концов, музыкальные технологии стали доступны
всем, и создание собственных треков стало занятием неслож­
ным. Именно так возник дурашливый музыкальный жанр под
названием «блог-хаус». Этим термином описывают своеобраз­
ный музыкальный диалог, когда одни люди создают музыку
за своими компьютерами для других людей, которые в свою
очередь могут делать тоже самое у своих мониторов. Это дей­
ствительно некий диалог — здесь никто не танцует. Эту музы­
ку можно назвать мечтательной — ведь она для людей, кото­
рые хотели бы оказаться где-то в другом месте.
Интересно, берлинская ночная жизнь и все, что с ней свя­
зано, — это действительно культура мечты и место, в котором
люди со всего мира хотят оказаться.
Ход мыслей может развиваться дальше. Футуризм, питав­
ший в девяностых усилия многих техно-музыкантов и акти­
вистов, а на рубеже веков — диджеев, — испарился. А если все
те ощущения все еще существуют, то они обязательно завяза­
ны на прошлом. Однако техно-сцена в целом все же уверенно
смотрит вперед.
В интервью журналу Spex летом 2007 года теоретик
поп-культуры Дитрих Дитрихсен выразил свои мысли по это­
му поводу: «Индустрия культуры будущего будет работать
с открытыми форматами. Это будут форматы, находящиеся
вне рамок, которые будут включать в себя невероятно гибкое
взаимодействие с определенной музыкой, одеждой, визуа-
лизацией и так далее. Эти феномены, с которыми мы имеем
ограниченный опыт взаимодействия, — мобильные вечерин­
ки, флэшмобы и прочее — станут чем-то привычным. Люди
будут договариваться где-нибудь о встрече, или же следовать
принципу „попался“, и эта активность будет происходить под
определенную музыку и при заданных условиях, — что позво­
лит всем вовлеченным играть самую активную роль в проис­
ходящем».
Это довольно точное описание того, что происходит каж­
дые выходные в районе между Фридрихсхайном и Кройцбер-
гом. Люди договариваются о встрече и слушают музыку, зани­
маются ерундой и двигаются через этот ландшафт приключе­
ний, делятся глубокими переживаниями, а иногда и проверя­
ют на этом пути свои собственные ограничения. Прежде всего,
все присутствующие имеют «активную роль», которую они
играют практически во всем происходящем. Resident Advisor
(и, конечно же, другие сайты) можно рассматривать в качестве
интерфейса, связующего звена, инструмента для ориентирова­
ния, который помогает соединить все точки, когда наступает
время отправляться в путешествие по клубам.

№
БЕРЛИН ЗА РУБЕЖОМ

Клубная культура Берлина распространяется по модным местам

мира. Направляемся в Барселону с берлинским диджеем и музыкан­
том Эфдемином.

За последние годы случившаяся easyjet-революция измени­

ла не только вечеринки. Тусовщики — не единственные, кто
обрел с девяностых большую мобильность. Раньше дидже­
ям нужно было иметь громкое имя, чтобы каждые выход­
ные их букировали иностранные клубы. В нулевые на рынке
клубного бизнеса возник регулярный международный букинг.
Потому-то теперь так часто сталкиваешься с диджеями в аэро­
портах — людьми с мешками под глазами и тяжелыми сумка­
ми на плечах. Если вы думаете, что их жизнь — одна большая
вечеринка в столь притягательном мире бесконечных тусовок,
то вы ошибаетесь. Большую часть времени они проводят в от­
елях или же в аэропортах, ожидая вылета.
Таким для Филлипа Зольмана (он же Efdemin) был один
июньский день 2008 года в аэропорту Барселоны. Это был по­
недельник, после фестиваля Sonar, на котором Зольман играл
два раза. Мы ждали рейса до Берлина и то и дело встречали
других диджеев, которые также ждали своих рейсов. Здесь был
диджей из Рима со своей подружкой и с промоутером, кото­
рый держит небольшой клуб; клубный промоутер из Австрии;
еще один из Франкфурта вместе со своими друзьями; дид-
жейская пара из Берлина; группа диджеев, лейбл-менеджеров
и артистов из Кельна. Все обмениваются мнениями о том, как
обстоят дела в самых разных клубах. Большинство из них зна­
ют друг друга, поскольку неоднократно играли вместе. Ведутся
разговоры: этот клуб только что подвергся нападкам со сторо­
ны полиции, вот тот, похоже, скоро закроется, а о том уже давно
ничего не слышно. Или же разговоры иного рода: «Мы снова
должны вместе отыграть»; «Ох, обратно в Берлин. Ты пойдешь
позже в Ваг 25?»; «Где ты играл?»; «ТудаХендрик-то в итоге до­
брался?».
Хендрик — это Хендрик Вебер. Под именем Pantha
Du Prince на Sonar он выступал живьем. Вместе с Зольма-
ном он держит Dial Records — лейбл, основанный в Гамбурге
в конце девяностых. Вебер живет в Париже, Зольман в Бер­
лине. Еще один со-основатель лейбла — Петер Керстен, вы­
ступающий под псевдонимом Lawrence, остался в Гамбурге,
где он держит музыкальный магазин и организовывает вече­
ринки. Четвертый член этого союза — Давид Лиске, выступа­
ющий под псевдонимом Carsten Jost, перебрался в Тель-Авив
в ноябре 2008 года. Поп-культура всегда была международным
предприятием, но то, насколько естественно данные артисты
небольшого лейбла сформировали сеть, связывающую четыре
страны, — все это здорово удивляет.
Вряд ли бы Sonar заработал себе такую репутацию, не по­
явись лоукосты. Фестиваль начинался в середине девяностых
как небольшое мероприятие на пляже; сегодня же он является
одним из самых известных фестивалей с электронной музыкой
в Европе. Конечно же, в этом есть заслуга как и лайнапов, нео­
бычайно амбициозных и ярких, так и самой Барселоны, города
с довольно уникальным соседством атрибутов красивой жиз­
ни и мелкой преступности. Правда, ничего бы не получилось
без возможности добраться сюда за небольшие деньги — как
для посетителей, так и для артистов. Понимая тот факт, что
рыночная стоимость и престиж артистов увеличиваются после
одного только появления их на фестивале Sonar, организаторы
не платят большинству из них никаких гонораров.
Sonar обладает хорошей репутацией, поскольку год
от года он становится лишь успешнее, объединяя в себе вы­
ходные, пропитанные гедонизмом, и прогрессивную музы­
кальную программу. Фестиваль, проходящий внутри города,
посвящен самым разным звуковым экспериментам, которые
можно наблюдать днем или вечером. Ночью программа фе­
стиваля разделяется на несколько частей. Крупномасштабный
ночной рейв нужен для того, чтобы финансировать гитар­
ные запилы, попискивания лэптопов и другие эксперименты
дневной программы. Это мероприятие, которое в темноте
обладает обаянием высокотехнологичного фолк-фестиваля,
с восходом солнца производит куда более апокалиптическое
впечатление. Кричащие люди машут в направлении сцены;
полуголые англичане с красной, как у омара, кожей валяются
по углам, заснув кто где, а пол завален пустыми пластмассо­
выми чашками и бутылками. Первая смена уборщиков уже
начинает разгребать завалы, когда Эфдемин выкручивает
ручку громкости.
На часах половина пятого утра, и он выступает последним
на этой сцене, которая была возведена между двумя гигантски­
ми выставочными залами на территории неподалеку от аэро­
порта. Здесь все еще находятся порядка трех тысяч человек.
Они начинают одобрительно кричать, когда Эфдемин ставит
свою первую пластинку.
Одно удовольствие наблюдать за тем, как он работает.
Он всем своим телом навис над микшерным пультом и при­
нялся раскачиваться взад-вперед, словно бросился в бурное
море. В какой-то момент один из мониторов неожиданно со­
рвался с места и упал в полуметре от левой ноги артиста. Тут же
прыгнула пластинка. Зольман хоть и выглядит удивленным,
но останавливаться явно не собирается — он заново пускает
все ту же пластинку, будто ничего трагичного и не произо­
шло. Он смотрит на толпу и начинает размахивать в воздухе
кулаком в такт музыке, чтобы получить от публики реакцию.
Танцпол одобрительно ревет, а Зольман принимается рыться
в своих сумках в поисках следующей пластинки. Это бруталь­
ный, воодушевляющий, абсолютный рейв во всей своей красе.
Никто не уходит, и хотя менеджер сцены уже несколько раз
подавал артисту знаки, чтобы тот закруглялся, пластинки про­
должают крутиться на вертушках.
■ ■■

Такой тип крупномасштабных рейвов зависит от внуши­

тельной логистики. Например, если у вас есть пять крупных
сцен, каждая из которых имеет свою восьмичасовую музы­
кальную программу, значит вам требуется большое количе­
ство пространства, чтобы разместить всех артистов. Для этих
целей выделили целое крыло выставочного зала, где все раз­
делено по комнатам. На один коридор приходится десять та­
ких комнат, в одной из которых находятся Филипп Зольман
и Хендрик Вебер. Имена диджеев отображены на листочках
бумаги, прикрепленных к двери каждой комнаты. Здесь же
находятся и известные артисты — от Рикардо Виллалобоса
до Мисс Киттин. Все они привели с собой свою свиту. Эти
гости артистов расхаживают по коридору, прокладывая путь
к ящикам с холодным пивом, водкой и энергетическим на­
питкам. Поскольку место проведения фестиваля слишком
большое, то водитель на микроавтобусе довозит артистов от­
сюда прямо до нужной сцены.
Филипп Зольман и Хендрик Вебер в этой лиге новички.
Их выступления на Sonar — до сих пор высшая точка в их ка­
рьерах. «Это невероятно, — несколько позднее рассказывает
Зольман. — Два года назад я все еще устраивал вечеринки
в подвале Festsaal Kreuzberg, куда в худшем случае приходи­
ло человек пять». Вебер, испытывая схожие чувства, кивает
головой, и пока мы стоим за сценой во время сэта Эфдемина,
произносит: «Такое ощущение, что мы оказались здесь чисто
случайно».
Когда выступаешь ранним утром, толпа уже полностью ра­
зогрета другими диджеями. Потому довольно сложно не под­
даться искушению устроить рейв по максимуму, особенно когда
перед тобой такое количество людей. У тебя не остается ника­
кого выбора, кроме как просто манипулировать толпой, поды­
грывая простейшим человеческим рефлексам. Более утончен­
ные формы взаимодействия между диджеем и людьми на тан­
цполе в этот момент едва ли возможны. Уж точно не с такими,
как тот парень в шляпе, у которого зрачки размером с блюдце —
он проходит за сцену, машет руками, будто подает некие сигна­
лы, которые кроме него понять не сможет, наверное, никто. Бас
исчезает, бас появляется, сотни рук взмывают в воздух, из тол­
пы одобряюще кричат — в общем, кайфуют все. Это своего рода
искусство — сохранять преданность своему фирменному зву­
чанию, при этом давая толпе танцующих людей именно то, что
им в этот самый момент так необходимо. «Ни одной отстойной
пластинки я не поставил!»— улыбаясь, восклицает Филипп Зо­
льман, когда возвращается за кулисы после выступления, полу­
чив от публики одобрений по максимуму.
 Микроавтобус отвозит нас обратно за кулисы. Эфдемин
по-прежнему хочет встретиться со своим другом из Лондона,
но тот потерялся где-то на территории фестиваля и не дает
о себе знать, несмотря на многочисленные телефонные звон­
ки и точные указания. Неподалеку возникает парочка пьяных
англичанок в черных очках, из свиты другого диджея. Нашу
группу разделяют и сажают в несколько микроавтобусов.
Все это занимает какое-то время. На часах уже восемь утра,
и воскресное солнце Барселоны начинает припекать. Трез­
вых людей вокруг не осталось. В конце концов, нас достав­
ляют обратно в отель в центре города, улицы которого зали­
вает солнечный свет. Когда я ложусь спать, часы показывают
8:30 утра.
Позднее Зольман сказал мне, что поехал на афтепати, про­
ходившее на складе где-то на севере города. Туда он подъехал
одновременно с Рикардо Виллалобосом, который был забуки-
рован на ту вечеринку. Вокруг сразу оказались десятки людей,
выкрикивающих: «Рикардо, Рикардо!» Хорошо было заметно,
как раздражали эти крики артиста, поэтому он прошел с ком­
панией на вечеринку через черный вход. У дверей он указал
на пятерых человек — ты, ты, ты, ты и ты — и вошел с избран­
ными, среди которых оказался и Эфдемин. Внутри царил са­
мый настоящий рейверский ад. Это было довольно большое
место, с несколькими танцполами, где температура, казалось,
достигла градусов пятидесяти. Здесь танцевало несколько со­
тен человек, девушки были одеты в бикини, и капельки пота
стекали по их телам, а одежда парней была настолько пропита­
на потом, что начинала прилипать к телу. Туалет был перепол­
нен, а на полу вода смешалась с мочей и конденсатом, капаю­
щим с потолка. Несколько человек валялись в лужах и улыба­
лись. К отверстию одного из окон присосался парень, который
отчаянно стремился подышать свежим воздухом.

Карьера Филиппа Зольмана развивалась по не самой при­

вычной траектории. Сам он родом из Касселя — городка в цен­
тральной Германии. В середине девяностых он переехал в Гам­
бург, соблазнившись, как и многие другие в то время, комби­
нацией из поп-музыкального дискурса и беспробудного пьян­
ства. Зольман к тому же играл в группе и пел на немецком, что
в то время в Гамбурге было чем-то само собой разумеющимся.
Правда, в одну из ночей, во время выступления в клубе Pudel,
он заметил в толпе певца из группы Blumfield и значительную
фигуру на местной сцене, Йохена Дистелмейера. Именно тогда
он и осознал ограниченность того, чем занимался в своей соб­
ственной группе. Он стал заниматься электронной музыкой,
и вскоре один из треков, который он сделал вместе со своим
партнером Александром Ползиным под именем Tobin, оказал­
ся на первой компиляции только что созданного на тот момент
кельнского лейбла Kompakt, который сегодня является одним
из крупнейших немецких лейблов на мировой сцене.
Это произошло в 1999 году. Техно как массовое явление
потерпело крах; музыка возвращалась в андеграунд; новое по­
коление музыкантов, диджеев и лейбл-менеджеров принялись
формировать свои сети. В это время возникли многие лей­
блы, которым предстояло создать звучание нулевых. В 1999
году ничто не предвещало такого варианта развитий событий,
и ничто не свидетельствовало о том, что техно-сцена спустя
несколько лет сосредоточится в Берлине. Kompakt был основан
в Кельне, Dial в Гамбурге, а во Франкфурте уже несколько лет
существовал лейбл Perlon. Что же касается Филиппа Зольма-
на, то он на какое-то время перебрался в Вену, где изучал при­
кладную акустику в местном университете исполнительского
искусства.

ЕВРОПЕЙСКИЕ СЕТИ

Dial — незаурядный лейбл. Не только потому, что он име­

ет международную структуру и выпустил порядка пятидесяти
пластинок (не имея при этом офиса, склада или же простого
адреса), но и потому, что у него есть столь широкая культур­
ная основа. Возникнув на гамбургской сцене, Dial легко объ­
единяет в себе поп-культуру и политику левого толка, и в це­
лом придерживается позиции, которая так привлекательна для
модников. Кроме того, Dial имеет довольно прочные связи
с визуальным искусством. «Dial растет без четкого плана, — го­
ворит Зольман. — Если кто-то хочет сделать что-то, он берет
и делает». Время от времени каждый из управляющих берет
на себя руководство лейблом на какое-то время, поясняет он.
Весной 2007 года на этом лейбле, с промежутком в несколько
недель, вышли сразу два альбома, которые привнесли Веберу
и Зольману дополнительный вес, поспособствовав их появле­
нию в Барселоне: «This Bliss» от Pantha Du Prince и «Efdemin»
от Зольмана под его псевдонимом Efdemin.
Художественное мировоззрение Филиппа Зольмана су­
щественно отличается от мировоззрения большинства других
техно-музыкантов и диджеев. Он не только изучал приклад­
ную акустику, но и когда-то создавал в сотрудничестве с певи­
цей сопрано звуковую инсталляцию в мюнхенской квартире
кинорежиссера Райнера Вернера Фассбиндера. А в туннель­
ном входе на виллу примадонны французского немого кино
Мюзидоры он сконструировал сложные звуковые абстракции,
продолжительный тон которых можно услышать, если встать
в определенной точке. В 2007 году он в качестве приглашенно­
го лектора преподавал во французском университете и на лек­
циях демонстрировал студентам затяжные гулы, «дроны».

Когда мы встретились с ним в небольшом ресторанчике

неподалеку от места проведения Sonar, я спросил о его высту­
плениях, которые недавно прошли в США, в частности, о его
выступлении в Детройте, хотя Зольману было интересней
рассказать о Нью-Йорке. Он рассказал, что наконец-то смог
посетить «Дом мечты» легендарного пионера минимализма
Ла Монте Янга. Филипп Зольман очень любит его музыку,
равно как и творчество композитора Элвина Лусье. О взаимо­
отношениях между современной классической музыкой и тех­
но много пишут и говорят, но мало что из этого соответствует
действительности. В исключительных случаях, как в случае
с Эфдемином, минимализм и минимал-техно действительно
сосуществуют вместе. «Something Is Missing» — единственный
альбом Зольмана, выпущенный под его настоящим именем,
и эта запись полна всевозможных «дронов».
Столь приятный и интересный ужин можно восприни­
мать как часть космополитизма easyjet. Здесь находятся Золь­
ман и Вебер, равно как и молодой израильский диджей, кото­
рый является большим поклонником Dial (недавно он перее­
хал из Тель-Авива в Берлин), и здесь же его подруга, немка,
которая живет в Берлине, но выросла она в Барселоне. Чуть
позже к нам присоединяется друг Зольмана, проживающий
в Барселоне уже три месяца, где он пытается закончить свой
арт-проект, который стартовал несколько лет назад; а еще при­
соединилась журналистка из Бостона, которая любит техно —
а в настоящий момент она работает над книгой о Брайане Ино.
Восторг от проведенного здесь времени достигает пика не­
сколько позднее вечером, на праздновании пятнадцатилетия
фестиваля Sonar. На нем должен выступать Эфдемин, а место
проведения мероприятия расположено недалеко от города, по­
дальше от аэропорта. Помимо нескольких англичан, мы един­
ственные, кто здесь присутствует, и так продолжается на про­
тяжении нескольких часов. Это загадка, почему организато­
ры начали свою вечеринку в половину девятого, да к тому же
в день, когда испанская футбольная команда играет в полуфи­
нале Чемпионата Европы. До двух часов ночи здесь никого нет,
зато совсем скоро все клубы в округе будут трещать по швам
до восхода солнца. Клуб, в котором мы находимся — особен­
ный. Это выстроенная в тихоокеанско-колониальном стиле
дискотека под открытым небом. Рядом река, которая впадает
в море. В какой-то момент возникает резкий запах неочищен­
ных сточных вод, которые были спущены в реку в выходные,
как объясняет нам один из сотрудников. После того, как Золь-
ман закончил свое выступление, потребовалось добрых сорок
минут, чтобы дождаться обещанного такси, которое унесло нас
обратно в город.

Выходные фестиваля Sonar очень популярны среди ев­

ропейских тусовщиков не только из-за самого фестиваля,
но и из-за большого количества вечеринок, которые прово­
дятся в это же время. Всякий уважающий себя лейбл старает­
ся сделать свою вечеринку или в одном из многочисленных
клубов, или же на пляже. Будь это берлинские лейблы, вроде
Mobilee, Innervisions, Bpitch, m__nus и Gigolo, или же команда
лейбла Kompakt из Кельна — все они здесь, и все они хотят
показать себя. Это все равно, как если бы кто-то взял клубный
уикэнд из Берлина и разбросал его по Барселоне. Временами
происходящее может показаться довольно странным. Не та­
ким странным, как на фестивале Nuits Sonores в Лионе в мае
2008 года, где три складских помещения назвали «Прецлауэр-
берг», «Кройцберг» и «Александерплац», туалеты — «Шпрее»,
а VIP-зону окрестили «Panorama Ваг». Ключевое слово «глока-
лизация» уже упоминалось в этой книге. Оно описывает фено­
мен, когда некая локальная сцена покрывает весь мир плотной
виртуальной сетью, и прочувствовать всю ее суть можно в лю­
бой точке земного шара, причем с максимальной достоверно­
стью. На Sonar этот феномен проявляется наиболее ярко.
Мы едем к бассейну рядом с морем, который Kompakt арен­
довал для своей вечеринки. Из самого бассейна слили всю воду
и там же установили звуковую систему. Стоит отметить, что
Dial многим обязан Kompakt: пластинки лейбла распространя­
ются через Кельн. Эфдемин, придерживая сумку с пластинка­
ми, проходит на вечеринку без каких-либо вопросов, он просто
произносит слово «список».
Эти выходные выдались настолько насыщенными, что на­
поминают громадный раскаленный барометр. Да, оставшись
в Берлине на несколько месяцев, можно увидеть всех этих ар­
тистов, но не по заранее составленной трехдневной программе
и не посредством городской сети клубов, которые лишь рады
предложить себя в качестве временной сцены. «Как прошло?
Кто играл? Биток был? Долго оставались? Куда поехали по­
том?». За эти три дня все друг с другом перезнакомились, по­
тому-то любой расскажет, как все прошло. Мы возвращаемся
в отель около половины четвертого утра.
В самолете, который летит в Берлин на следующий день,
треть мест занята диджеями, букинг-агентами, лейбл-менед­
жерами и прочими представителями индустрии. И пускай
у многих мутный взгляд, но дух каждого высок как никогда.
ТУСОВАТЬСЯ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ВОЛОСЫ НЕ
НАЧНУТ СВЕТИТЬСЯ: ПОНЕДЕЛЬНИК

Сложно, практически невозможно написать об афтепати по по­

недельникам. Причина проста: наркотики. Все знают, что в ноч­
ной жизни они были, есть и будут. Но по пятницам и субботам,
в привычное для тусовок время, здесь задействовано и многое
другое: музыка, общение, секс, мода. Следовательно, есть много
людей, которые проводят эти ночи в относительной умеренно­
сти, выпивая какое-то количество напитков. Безусловно, все эти
вещи имеют место быть и на афтепати, но степень их важности
незначительна. Единственная причина, по которой ты все еще
на ногах, завернута в небольшую бумажку и лежит в кармане
джинсов. Когда же содержимое мешочка закончится, придет
понимание того, насколько ты на самом деле опустошен. Имен­
но в такой момент возникнет желание уйти домой.
Для того чтобы описать ситуацию более точно, следова­
ло бы упомянуть о барыгах. Но писать о них довольно слож­
но по понятным причинам: такие люди светиться не любят.
Большинство из тех, кто продает наркотики в техно-кругах —
люди, которые любят тусоваться и понимают, что к чему. Как
и бармены, фейсконтролыцики, звуковики, сборщики посуды,
букинг-агенты и все прочие, кто работает на успех вечеринки,
барыги — неотъемлемая часть сцены. Как и все остальные, они
не получают особых почестей, по поводу чего, естественно,
слишком не переживают.
К тому же нельзя сказать, что любой клуб — это типичное
место для употребления наркотиков. В последние годы бер­
линские клубы ужесточили проверку на наличие наркотиков;
представители клубов считают, что проблем с безопасностью
у них нет. Время от времени возникают слухи о полицейских
в штатском. Эти люди проверяют клубы, наблюдают за посе­
тителями, пытаясь выявить распространителей, чтобы потом
провести арест. Несмотря на все запреты, наркотики прини­
маются повсеместно. Везде, где можно, везде, где есть туалет.

Техно — коллективная культура: либо ты бросаешься

во все тяжкие, либо получаешь необходимую тебе долю весе­
лья несколько иным способом. Те, которые приходят просто
посмотреть, упускают фундаментальную часть переживаний.
В отличие от других музыкальных жанров, техно никогда
не позволяло концепции концертного выступления утвердить
свое господство. Конечно же, приходить в клуб и наблюдать
за выступлением артистов — неотъемлемая часть происходя­
щего, но далеко не самая важная. Те, которые пускаются во все
тяжкие, оставляют свой рационализм в гардеробе, и делают
они это с удовольствием. Это важная часть переживаний, без
которой сложно представить ночную жизнь. А когда начнешь
собираться домой, попытаешься включить весь оставшийся
рационализм. Это нужно для того, чтобы разобраться в слу­
чившемся сумбуре, чтобы воссоединить впечатления от про­
шедшей ночи, воссоздать хронику событий.

Но это еще не все.

Другая важная вещь заключается в том, что от техно ниче­
го плохого никто не ждет. Радует то, что эта музыка — всеми
признанная часть культуры. Как здорово, что наша государ­
ственная культурная организация, Институт Гете, в послед­
ние несколько лет отправляет техно-диджеев в самые разные
страны в качестве послов лучшей и самой ценной культуры,
которой Германия делится со всем миром. «Просто не пиши
ничего о наркотиках, или о людях, которые думают о техно,
как о простом „бум-бум“», — посоветовал мне один мой колле­
га, пока я работал над этой книгой, отсылая тем самым к афте-
патийному хиту Lützenkirchen «Drei Tage Wach» («Три дня без
сна»). «Ну а почему бы и нет?!», — ответил полушутя я. В конце
концов можно проследить развитие этой музыки от Карлхай-
ца Штокхаузена; можно говорить о Kraftwerk, автоматизации
и Человеке-машине; можно описывать сложный комплекс
межкультурного обмена между Детройтом и Берлином. Но не­
обходимо рассказать о не менее важном факторе, который ка­
сается этой разновидности музыки. Каждые выходные опреде­
ленное количество людей — у которых могут быть самые раз­
ные образование и опыт, возраст и пол — готовы проглотить
пару таблеток и отправиться на поиск звуков, чтобы поднять
уровень кайфа.
Есть определенные вещи, которые попросту лучше не вы­
таскивать на свет. Если захотите узнать больше, обязательно
узнаете. Если не захотите, значит не узнаете.
■ ■■

Понедельники в каком-то смысле предсказуемые; здесь

почти не о чем рассказывать. Кого-то затянуло в кетаминовую
дыру. Кто-то сидит перед белым от рассыпанного порошка сте­
клянным столом в дальней комнате какого-то клуба с закры­
тыми глазами и даже не замечает того, как какой-то незнакомец
выбривает странный узор ему на голове. В такие моменты без
умолку говоришь и говоришь о самом сокровенном людям, ко­
торых знаешь только по именам, потому что только что с ними
познакомился. Если ты без разбору поглощаешь все оставшие­
ся наркотики — это значит, что в голове у тебя осталась всего
лишь одна мысль.

Это — понедельник.
Ко вторнику все наконец-таки расходятся по домам.
РЕЙВЕРША-МАТЬ, РЕЙВЕРША-ДОЧЬ
Интервью: Антон Вальдт

Когда мать уходит тусоваться в клубы , ее дочь начинает волноваться.

Дискуссия о смене ролей в семье.

Керстин 39 лет и она рейвер с семнадцатилетним стажем —

со всеми вытекающими последствиями. Ее дочери Бетти
19 лет. В настоящее время Керстин работает стилистом.

Керстин, что первоначально заинтересовало тебя в рейвер-

ском образе жизни? Музыка или же тусовки и употребление
наркотиков?

Тусовки и наркотики! Я не имею ввиду, что употребляю

килограммы «спидов» и не сплю по пять дней подряд, как Нэн­
си из «Бункера». Активно тусоваться и употреблять я стала по­
следние лет шесть или семь. А так обычно я возвращалась до­
мой часов в восемь или девять утра. Будучи молодой матерью,
я не могла употреблять наркотики, как мне заблагорассудится.
Но если честно, я и тогда закидывалась таблетками, просто
не в большом количестве, хотя это количество только росло.
Но плотно торчать я не стала — на протяжении пятнадцати
лет поддерживаю примерно один уровень.

Как это вообще возможно, продолжать вести клубный образ

жизни и при этом быть матерью-одиночкой?

Когда Бетти была очень маленькой, вообще не получалось

тусоваться. Но когда ей исполнилось три года, мы стали жить
в сквоте, и моя старая знакомая оказалась моей соседкой. Она
была пьющей и всегда уходила домой около трех или четырех
ночи. А это означало, что я могла оставаться на вечеринке по­
дольше. Кроме того, наша дверь всегда была открыта, и мы де­
лили общую кухню, там часто собирались наши друзья, кото­
рые присматривали за Бетти.

А когда мы стала отсутствовать до полудня?

Когда Бетти исполнилось пять, может быть шесть лет. Она

просыпалась в девять, соседка кормила ее завтраком. В пол­
день я обычно возвращалась домой, но когда у тебя ребенок,
то спать лечь не получится никак, поскольку с ним тебе нужно
повозиться. Зачастую мне вообще не удавалось поспать.

Разве дочь не замечала твое постоянное отсутствие?

Замечала, конечно. Но если ты к чему-то привыкаешь,

то для тебя это попросту становится нормой. Никогда боль­
шой проблемы я в этом не видела вроде. «О боже, какая ужас­
ная я мать, снова пришла домой никакая. О боже, я чувствую
вину перед своей бедной малышкой...». Я просто уставала и хо­
тела спать. Но я никогда не вмешивала Бетти в то, что делала.
Она — моя дочь, а не моя лучшая подруга, которой я могу рас­
сказывать все что угодно.

Тусовки — это все-таки выход за рамки, пренебрежение сло­

жившимися правилами и тому подобное. Но при этом ты сама,
возвращаясь домой, устанавливаешь своему же ребенку рамки...
 Конечно, и они полностью искажены! Бетти порой это
тоже замечала. Если я в понедельник находилась в дурном рас­
положении духа и пыталась сказать ей, что она может делать,
а что нет, она могла спросить: «У тебя отходняк?». Тогда я про­
сто уходила в свою комнату и старалась держать рот на замке.
И я думаю, что да, ты прав. Я имею ввиду, что мне нравится
тусоваться, но ведь нужно еще и работать. Я стираю, занима­
юсь домашними делами и зарабатываю деньги.

То есть твоя позиция такова: «Я еще не выросла, но мне уда-

ется многое?».

Так и есть.

Как твоя дочь реагировала на то, что в других семьях все об­
стоит иначе?

Всегда считалось чем-то вроде экзотики, что у Бетти мама

с приветом. Дети, как правило, считали, что это круто: «Тебе
разрешают делать дома что угодно, как здорово! Твоя мама ре­
ально крутая». Когда ей исполнилось шестнадцать и я узнала,
что ее друзья начали курить траву, я спросила: «Ты пробовала
наркотики?». Она знает о них от меня, и она знакома с пробле­
мой наркотиков как никто другой: ее отец умер от передози­
ровки.

Когда ты ей это объяснила?

Очень рано. Я всегда рассказывала ей все, если она спра­

шивала. Ты объясняешь, что существуют разные наркотики
и что именно они могут сделать с твоим телом, что на нарко­
тики можно подсесть, что одни наркотики опаснее других, что
в нашем обществе они являются частью того, чем некоторые
люди занимаются в свободное время. Я всегда объясняла ей,
прибегая только к фактам, и никогда не говорила: «А прошлой
ночью я снова закинулась таблетками».

А если она спрашивала тебя, какие именно наркотики употре­

бляешь? Таблетки, M D M A , «спиды»?

Ну тогда я ей отвечала: «Я принимаю все». Но Бетти ни­

когда не казалось, что она живет с отвратительным человеком,
который нуждается в ее помощи. Во всяком случае, она никог­
да меня об этом не спрашивала в лоб. Да я и не могу сказать
своему ребенку: «У меня проблема с наркотиками, нам надо
поговорить». Это же нелепо!

А что насчет употребления тяжелых наркотиков, когда

у тебя на руках ребенок?

Нет! Об этом не может быть и речи. Я знаю несколь­

ких уродов, которые употребляют наркотики на глазах
у своих детей. Я с этим не согласна. Вот, скажем, Мартин,
чья мама была со Spiral Tribe. Он одного возраста с Бетти,
и пить он начал в возрасте шести лет. Его мама часто остав­
ляла Мартина со мной. Ему нравилось у нас оставаться, по­
скольку здесь были игрушки и он снова мог быть ребенком.
В остальное время он вел себя, как взрослый. Однажды,
когда он остался у нас спать, он попросил немного ЛСД,
поскольку он не мог заснуть. Я была в шоке. В другой раз
я встретила его в захудалом пабе. Маленький Мартин си­
дел на барном стуле, абсолютно пьяный и спрашивал про
Бетти: «Эй, а где Бетти? Я очень хочу поиграть с Бетти!».
Я часто разговаривала о нем с его матерью. Но потом они
куда-то уехали из Берлина.

Выходит, что твоя дочь стала видеть довольно отвратитель­

ные вещи так рано?

Ага. Но ведь ребенок мясника растет, наблюдая за тем,

как его папа разделывает животных. Это не означает, что ре­
бенок будет травмирован и превратится в серийного убийцу.
И я не схожу с ума от того, что Бетти знает обо мне все. Я имею
ввиду жизнь, весьма насыщенную гедонизмом! И Бетти в кур­
се этого. К примеру, для нее всегда было совершенно нормаль­
ным то, что существуют мужчины, которые любят других муж­
чин. Об этом она узнала, когда была помладше от нашего соседа,
который часто приходил посидеть с Бетти. Другое дело, что она
растет в большом городе, где мы часто сталкиваемся с самыми
странными людьми. Я имею ввиду, что мы живем в Берлине,
а не в крошечном городке на западе Германии. Иногда на роди­
тельских собраниях половина родителей накуривается. Среди
них много хиппи, есть тут и парочка скинхэдов из восточной
Германии, которые ходят на рейвы — их ребенка зовут Аттила,
ну и все в таком духе. Я никогда не относила себя к тем роди­
телям, которые по выходным пекут пироги, или же помогают
с ремонтом в школе... Мне скучно этим заниматься. Конечно,
порой я думаю, что с моей стороны это абсолютно неправильно.
Но будет ли Бетти лучше, если я буду вести себя по-другому?
Но ведь родители обычно пытаются подавать хороший при -
мер?

Да, но, возможно, иногда полезно быть и плохим приме­

ром для ребенка. Потому что тогда у них не возникает ника­
кого желания делать точно также. Когда друзья Бетти начали
курить траву, она точно знала, что это глупо, поскольку она
видела свою маму под кайфом. Когда ей исполнилось пятнад­
цать лет, она сказала мне, что трава делает человека глупым. Да!
К сожалению, ты прав!

То есть твой ребенок лучше тебя?

Моя дочь мне ровня. Но она уже имеет полное право осу­
ждать мое поведение.

Ты всерьез называешь себя плохой матерью?

Конечно. Просто существует масса вещей, которые я не де­

лала только потому, что они были мне неудобны. Думаю, моя
мать о себе самой тоже не самого лучшего мнения. Критико­
вать себя — это нормально.

Ты имеешь ввиду, что матери критикуют себя в любом случае,

когда не считают нужным скрывать что-либо от своего ребенка?

Точно! Это моя основная теория. Позднее Бетти скажет

мне, что для нее все это было отстоем. Так зачем же мне тер­
петь это притворство?! Я могу быть отстоем, хотя бы потому,
что это честно. С моими родителями было какое-то невероят­
ное количество правил, и я быстро поняла, что все эти правила
смешны и глупы.

Когда ты идешь тусоваться и не говоришь ребенку об этом

или же делаешь это открыто и затем надеешься, что она
не будет повторять твои ошибки, — не есть ли это все те же
двойные стандарты?

Конечно. Но существуют ли двойные стандарты, которые

бы работали безотказно?

Ты знаешь еще таких же матерей как ты, которые также

беспробудно тусуются?

Да, постоянно такие попадаются. Но у большинства из них

более поздние дети. Правда, потом я вижу как они начинают
себя вести, говорят: «Я просто не могу этим больше зани­
маться, если где-то рядом будет мой ребенок». У меня на этот
счет никогда не было растерянности, я брала Бетти с собой
на опен-эйры. Одна моя подруга постоянно говорила свое­
му восьмилетнему сыну, что идет на работу. Хотя порой она
и правда работает в баре по ночам.

Ты сразу признаешься своим знакомым рейверам в том, что

ты мать?

Ну, про это не обязательно кричать на всю улицу. Боль­

шинство клубных знакомств поверхностны — поцелуйчики
в щеку, светская беседа: «Ты была на этой вечеринке? Видела
того и этого?», а потом «До встречи!». Я знаю огромное ко­
личество людей, которых я никогда не смогла бы встретить
в повседневной жизни. Я и правда не могу долго находиться
с людьми, которые либо пьяные, либо под чем-то. Я могу про­
водить с ними выходные только тогда, когда я тоже под кай­
фом. На протяжении рабочей недели — история совсем другая.
Для меня — вечер воскресенья — конечная точка. А начинает­
ся все в пятницу. Есть люди, которые этого просто не понима­
ют. Они отправляются на следующую вечеринку, потом еще
на одну и так далее... Я редко составляю им компанию, отчасти
потому, что у меня есть ребенок. Я понимаю свою ответствен­
ность, и это держит меня на земле — если бы у меня не было
дочери, то тогда я отрывалась бы совсем иначе. И поскольку
она у меня все-таки есть, я всегда стараюсь делать так, чтобы
за дорогу цеплялось хотя бы одно колесо.

Когда она съедет от тебя, станет ли это для вас обеих неким
концом?

Да, так и будет! Вполне возможно, что кончится все тем, что
она будет навещать свою старую, шестидесятилетнюю, подсев­
шую на морфий, мать в доме престарелых, принося ей всякий
раз пакет, а я буду ее спрашивать: «У тебя есть что-нибудь для
меня? Да ладно тебе, твоей маме это нужно. Давай, Бетти, по­
моги мне!». На что она скажет: «Тебе все еще мало?».

Дочери Керстин, Бетти, было полтора года, когда ее отец

умер от передозировки героина. Затем Керстин переехала с ней
в Берлин, где поначалу они жили в сквоте. В настоящее время
Бетти проходит учебную практику.
 Я бы сказала, что моя мама очень много времени проводит
в клубах. Даже слишком много! Сколько я себя помню, столько
и клубится. Когда я была очень маленькой — еще до того, как
пошла в школу — я была большой приставалой. Когда я про­
сыпалась ночью и понимала, что моей мамы рядом нет, то на­
чинала кричать на весь дом. Но в принципе, в полном оди­
ночестве я никогда не оставалась. Всегда кто-то был рядом,
вроде нашего соседа по квартире, который мог меня успокоить.
А на следующий день мама возвращалась — хотя и спала потом
на протяжении всего дня!

Такое поведение мамы тебя не беспокоило?

Когда я была совсем маленькой, я от этого уставала.

Но в этом не было какой-то большой трагедии, и в конечном
счете, я к этому привыкла.

А когда ты поняла, в каких кругах вращается Керстин?

Довольно рано. Точнее когда мне исполнилось десять лет,

а у нее появился мобильный телефон. Когда я звонила, то слы­
шала, что она находится на какой-то вечеринке, а Керстин
обычно кричала в трубку, что, мол, ничего не слышно... Потом
она могла сказать что-то вроде: «Буду дома через час!» — а по­
том проходило часа три, а домой она так и не возвращалась.
Затем в оправдание она говорила что-то вроде: «Да я там за­
болталась с тем-то». У меня в такие моменты возникало пога­
ное ощущение. Или был случай, когда я не могла до нее дозво-
ниться, просто потому, что мобильник свой она якобы остави­
ла в гардеробе. В такие минуты я сильно переживала и могла
не спать до тех пор, пока она не приходила домой.

Типичная ситуация, вот только не дочь тусуется, а мать.

Да. Я предпочитаю оставаться с друзьями или же прихо­

дить домой рано, если иду куда-то тусоваться.

Обычно ребенок берет пример с матери.

Но в случае с моей мамой я так сделать не могу. И она это

знает. Так что я сказала: «Дай знать, что с тобой все в порядке,
хотя бы раз в день».

Как ты осознала, что другие мамы не тратят столько време­

ни на вечеринки?

В мой первый год в школе я сказала нескольким своим

подругам, где мы живем. После этого, их родители запретили
со мной общаться: «Ее мама сквоттер и рейвер, очень плохое
влияние!». Это действительно было больно. Прошло четыре
года, прежде чем моей лучшей подруге разрешили со мной
играть. Я редко бывала у нее дома. Она всегда приходила к нам
домой и считала, что это так круто, что моя мама была не такой,
как ее, что она была более клевой. И ей нравилось, что Керстин
так много тусовалась. Когда мне было лет десять, среди моих
друзей она считалась реально крутой мамой. «Она не такая ста­
ромодная, как моя мама!» — говорили они. Тогда она была кем-
то вроде кумира, и на самом деле, остается им и сейчас.
Разве это не важно чувствовать себя обычным подростком
в таком возрасте?

Да, для меня это была большая проблема. Я была самым на­
стоящим благодетелем: «Не кради! Курение — зло! Тебе нельзя
делать это, делать то! А если ты это будешь делать, то я с тобой
больше не буду общаться!».

Ты никогда не жаловалась на то, что твоим друзьям не раз­

решают с тобой играть? И ли, быть может, не просила пере­
ехать в нормальную квартиру и прекратить Керстин зани­
маться ерундой?

Я вполне себе могу такое предположить, но я ничего тако­

го не помню. Во всяком случае, мы переехали, когда мне было
три года. Кроме того, я была застенчивой маленькой девочкой,
которая и мухи не обидит.

Эта «застенчивая маленькая девочка» была реакцией на соб­

ственную мать?

В какой-то мере. Я всегда пыталась жить более нормаль­

ной жизнью. Но в первые годы учебы в школе я все еще была
одним из тех фриков, у которых в голове дикие фантазии.
Позднее, когда мне было десять, я стала пользоваться попу­
лярностью. Но в средней школе я была уже слишком обыч­
ной, чтобы считаться крутой. Моя мама по-прежнему остава­
лась завзятой тусовщицей. Особого интереса ни к музыке, ни
к модной одежде, ни к вечеринкам у меня не было, и на протя­
жении долгого времени я даже не притрагивалась к алкоголю.
Это была сознательная реакция?

Не обязательно. Я считала, что Керстин очень много

внимания уделяла одежде. Затем, когда мода стала важной
темой в разговорах моих друзей, я сказала: «Я про все это
слышу и дома, мне это не интересно». Есть некоторые вещи,
которые я не могу видеть, но главное — я ненавижу камуф­
ляж! А в старших классах люди спрашивали, как меня зовут,
а вторым вопросом было, курила ли я когда-либо. Это для
меня отвратительно, поскольку с самого детства я жила там,
где было вечно накурено. И от этого у меня часто были го­
ловные боли.

То есть пример матери действовал отталкивающе?

Да, и это относится к алкоголю тоже. Например, она при­

ходила домой с вечеринки пьяная и сразу же шла в туалет бле­
вать. Порой ей действительно было плохо, она блевала и про­
сто валялась в постели. Для меня это полнейший отстой.
Я даже не понимаю, зачем люди употребляют алкоголь. Чтобы
получить больше удовольствия? А на следующий день ты чув­
ствуешь себя больным и не можешь вспомнить, что было пре­
дыдущей ночью. Какой в этом смысл?

Но ведь подростки действительно считают, что здорово быть

пьяным! Н е стала ли ты в итоге аутсайдером?

Да. Мир можно видеть по-разному. Пусть кто-то счита­

ет это крутым, но мы-то знаем, что это такое на самом деле.
А ведь еще есть такая штука, как зависимость. Моя мама всегда
говорит, что хочет быть независимой. А сама курит как паровоз
и пьет — поскольку она зависима!

Ты когда-нибудь приводила свою мать в качестве плохого при­

мера в школе?

He-а. Я говорила, что люди лишь делают все это потому,

что следуют за толпой. Этого достаточно для того, чтобы люди
подумали дважды. И мои близкие друзья не курят и не пьют.

Но сейчас ты же выпиваешь время от времени?

Да. Однажды даже сильно напилась. Я тогда была влю­

блена, а у моего друга было несколько бутылок вина, которое
я даже и пить-то не хотела. Ну и потом, попросту не нужно
пить так много, чтобы после болела голова. И если придержи­
ваться каких-то рамок и не терять лицо, то все нормально.

Типичное материнское замечание!

Да! К тому же я считаю, что курить траву — это действи­

тельно тупо. По кому-то этого не скажешь, но у других сразу
заметно, насколько они тупеют и только и делают, что смеют­
ся. Это печально. Если такое происходит с моими друзьями,
то я им тут же начинаю читать нотации.

А твоя мама?

Различие между косяками и сигаретами я заметила еще

тогда, когда ходила в детский сад — и по запаху, и по болтовне.
Взрослые всегда думают, что дети ничего не понимают! Я даже
начала обсуждать это с друзьями моей мамы: «Эй, вы снова на­
курились!». Хотя маме нотации я читать не могу, поскольку это
бесполезно. И у меня на этот счет всегда присутствует «пун­
ктик», даже когда меня окружают друзья, а дома на кухне лежит
в заначке пакет с травой. Жаль, что некоторые люди по-преж­
нему считают, что трава — это круто.

А прочие наркотики?

Еще хуже! Я имею ввиду, что мой папа умер от передози­

ровки. Я про это узнала, когда была совсем маленькой. Когда
мне было тринадцать лет, я узнала какой это был наркотик.
Но это на самом деле не важно. Я знаю, что он умер; я знаю,
что это был за наркотик; я знаю, что это плохо. Этого доста­
точно. В противном случае, я бы сильно беспокоилась за свою
маму: «Мой папа употреблял героин, а что насчет нее?». И сей­
час на этот счет у меня есть некоторые мысли. Она вольна
делать то, что пожелает, и пока ничего не происходит, то это
нормально.

У тебя есть интерес к электронной музыке?

Хотя мне больше нравится электрогитара, я не против

большей части того, что играет у мамы. Но однажды, когда
я еще ходила в детский сад, мама взяла меня с собой на «Лав
Парад». Я его тут же возненавидела и всю дорогу плакала.

Тебе сейчас всего лишь девятнадцать, быть может, тебе эта

музыка еще понравится?
 Не спать всю ночь, болтая с друзьями, это нормально,
но тусоваться в клубах? Я в этом никакой потребности не ощу­
щаю. Моя мама достаточно натусовалась за нас обеих, и, воз­
можно, за моего ребенка тоже — если у меня он когда-нибудь
появится. Я люблю ходить на концерты, и в настоящее время
мы с друзьями играем в «Warhammer», ролевую игру. На что
моя мама обычно говорит: «Караул, моя дочь треккер!».

Думаешь, что мама когда-нибудь прекратит тусоваться?

Я не очень-то в этом уверена. Она тусовалась настолько

долго, ей сейчас 39, так почему бы ей не продолжать и даль­
ше?! Даже несмотря на то, что порой она ощущает себя в клубе
чуть ли ни самой старой. Я считаю, что вести себя подобающе
возрасту — это довольно глупое замечание. Если тебе это нра­
вится и если ты получаешь от этого удовольствие, то ты мо­
жешь и дальше этим заниматься — настолько долго, насколько
сможешь!

Ты когда-нибудь жалела, что твоя мать необычная?

Порой я очень хотела, чтобы она бывала дома почаще.

Но в основном, я считаю, что моя мама замечательная. Правда,
немного с приветом. Я думаю, это удивительно, что она такая
активная: очень много тусуется, много работает, занимается
домашними делами, хотя порой просто валяется в кровати.
Она все делает по максимуму.
Это сделало тебя отчасти независимой?

Да. Когда ее нет дома, скажем пару недель по рабочим ну­

ждам, то я занимаюсь домашними делами, и это у меня получа­
ется хорошо, к тому же я умею распоряжаться деньгами. Ну и,
конечно же, у себя дома я не устраиваю никаких вечеринок!
НАБОР ПО СБОРКЕ ТЕХНО

О т Berghain д о американских церквей: невероятная история музы-

кальной программы Ableton Live.

Типичный случай в музыкальном магазине: два или три дид­

жея стоят у прилавка и копаются в новых пластинках, кто-
то из них произносит, что ему вполне нравится этот трек,
но он вряд ли его сыграет. Другой трек слишком просто сделан;
в таком-то использованы такие-то эффекты и все пропущено
через определенный фильтр. И рано или поздно кто-то из них
произносит название берлинской компании и ее единственно­
го продукта: Ableton Live, программы для создания музыки.
Такие разговоры возникают постоянно. Записать техно
или хаус стало слишком просто. Сегодня практически каж­
дый диджей делает свою собственную музыку, в то время
как в девяностые диджейство и сочинение музыки были дву­
мя строго разграниченными сферами. В те времена вряд ли
кто-то мог выступить с концертной программой. Это было
слишком сложно: нужно было установить все синтезаторы,
секвенсеры, драм-машины и остальные инструменты. Боль­
ше в этом нет необходимости. Все инструменты перебра­
лись в компьютер, и теперь музыканты могут играть музыку
со своих ноутбуков.
Вряд ли бы это было возможно без Ableton Live. Если бы
детский мультипликационный сериал «Die Sendung mit der
Maus» сделал серию о том, как музыка попадает из компьютера
в колонки, то начиналась бы она так: это Роберт. Роберт сделал
программу, которая позволяет играть музыку на компьютере.
Все хотят иметь такую программу. Роберт показывает нам как
она работает, поскольку Роберт еще и музыкант.
Упоминаемый здесь Роберт — Роберт Хенке, половинка
техно-проекта Monolake и один из разработчиков Ableton Live.

МУЗЫКАНТ, ИНЖЕНЕР, ФИЛОСОФ, ФАНАТИК

На вопрос, что он сделал для Ableton, Хенке обычно пре­

уменьшает свою роль: «Это вообще не мой продукт, — гово­
рит он. — Я всего лишь один из тех, кто принимает участие.
Несомненно, я занимаю важную позицию. Но теперь здесь
есть сто человек, работающих на Ableton. Все решения прини­
маются командой».
Хенке — человек интересный. Высокий, худой и сильный.
Иногда у него очень короткая прическа, но большую часть вре­
мени его голова гладко выбрита. В середине девяностых он лю­
бил носить штаны из черной кожи. Теперь он носит рубашку
и брюки, а от того времени у него остался лишь пирсинг (одна
из его первых пластинок называлась «Piercing Music»). Он из­
лучает ту приятную смесь ребячества и уверенности, которая
часто встречается у гиков, чья страсть к техническим тонко­
стям не затмила страсть к искусству. Однако во время разгово­
ра в полной мере понять, о чем именно он говорит, довольно
сложно, поскольку в нем переплелось полдюжины персонажей:
музыкант, инженер, культурный критик, философ интерфей­
сов, медиа-демократ, техно-фанатик.
С ним мы встретились в кафе на Пауль-Линке-Уфер
в Кройцберге, неподалеку от Hardwax, легендарного и очень
влиятельного музыкального магазина в мире техно-музыки.
Хенке только что встретился с Торстеном Префроком, дру­
гим участником Monolake, который выпускает свои сольные
пластинки под именем Т + + и который имеет отношение
к Hardwax. Что касается Хенке, в середине девяностых он ра­
ботал в студии мастеринга Dubplates & Mastering, которая
связана с Hardwax. Даже сейчас всякий уважающий себя тех­
но- и хаус-музыкант приходит сюда, чтобы сделать дабплейты,
которые используются для последующей печати пластинок.
Бесчисленное количество пластинок имеет инициалы «D&M»,
которые нацарапаны на их внутренней стороне. А первые пла­
стинки Monolake были выпущены на Chain Reaction, одном
из лейблов, основанных в этом магазине.

Хенке родом из Мюнхена — его происхождение выдает ак­

цент баварца. Он вырос в семье инженеров и сам должен был
стать инженером, но в нем пробудился интерес к электронной
музыке. Когда он был еще в школе, он купил себе простой син­
тезатор и принялся с ним возиться. В школьной группе он был
клавишником, а дома создавал звуковые коллажи. Затем он пе­
реехал в Берлин.
Как и для многих людей, которые приехали в Берлин в кон­
це восьмидесятых и начале девяностых годов, первая вечерин­
ка, которую посетил Хенке прошла в только что открывшемся
Tresor, который и оказал на него весомое влияние. «Это были
непередаваемые ощущения: насколько громкой, жесткой и су­
ровой была музыка и, вместе с тем, насколько же велика была
эйфория», — рассказывает он с большим энтузиазмом. Он стал
посещать компьютерные курсы и интересоваться коммуника­
тивными исследованиями в Техническом университете Берли­
на, но вскоре его внимание привлекла академическая компью­
терная музыка в университетской студии электронной музыки.
Техно — с одной стороны, академическая компьютерная
музыка — с другой: эти две крайности присутствуют в рабо­
тах Хенке до сих пор. В то время эти вещи могли легко идти
рука об руку. То исступление, с которым прямолинейное тех­
но объявило себя нулевой отметкой в музыке, стремясь смыть
все устаревшее и лишнее, не только проложило путь для ком­
мерческого триумфа, который, несколько лет спустя, привлек
сотни тысяч рейверов на «Лав Парад». Но для многих людей
эта музыка затрагивала вопросы, которые ничем не отлича­
лись от тех, что обсуждались на протяжении определенного
времени в среде академической компьютерной музыки: какой
звук следует за другим, и почему? Как возможно представить
музыку, которая состоит не из нот, а из звуков? Когда ты чув­
ствуешь себя частью музыкальной революции, то имеет смысл
обратиться к авангарду, рассматривая его в качестве потенци­
ального союзника. Хенке познакомился с Герхардом Белезом,
который преподавал в Техническом университете, и вместе
они стали писать, выпускать и исполнять музыку под именем
Monolake.

За последние несколько лет Хенке и Белез ремастировали

несколько своих старых записей и перевыпустили их. Послу­
шав эти пластинки, можно сказать, что они почти не устаре­
ли. Чего не скажешь о большинстве пластинок, выпущенных
в середине девяностых в той области, что располагается между
клубной музыкой и звуковыми экспериментами. Дело в том,
что в то время создавался новый жанр, который по-прежне­
му диктует правила и предлагает огромный диапазон возмож­
ностей. Этот жанр открыл дополнительное пространство для
всевозможных булькающих, шипящих, пищащих, щелкающих
звуков. Зачастую эту музыку создавали при помощи соедине­
ния нескольких модулей и затем наблюдали за результатом.
Оглядываясь назад, можно понять, что такой подход не всегда
был неким прорывом, как это воспринималось в то время.
Одним из таких исключений можно считать Monolake.
Музыка с двух первых альбомов этого проекта, «Interstate»
и «HongKong» ничуть не утеряла за эти годы своей туманной
мерцающей прозрачности. Можно услышать, что корни этой
музыки лежат в работах Basic Channel, знаменитых новаторов
в даб-техно, несмотря на то что «бочка» Monolake не качает
со столь же умиротворяющей теплотой, как на пластинках
Basic Channel. Но этот проект может действовать и абсолютно
в ином режиме. Например, «Plumbicon» — это абсолютно ти­
пичный техно-трек, рассчитанный на главный танцпол.

ОН ПРОСТО ХОЧЕТ ИГРАТЬ

Музыка — это одно. Что еще более поразительно, так

это то, какая программа из нее вышла: Live — программа, ко­
торая начала свою жизнь в качестве секвенсера, разработанного
Велезом и Хенке для собственных нужд. В 1999 году они осно­
вали компанию Ableton для последующей разработки и вывода
на рынок программного обеспечения. Программа Live вышла
в 2001 году, и каждый последующий год выходила ее новая
версия. Чтобы посвятить все свое время компании, Герхард
Велез постепенно отошел от работы с Monolake. С 2003 года
Хенке продолжил проект Monolake с Торстеном Префроком.
«С самого начала, — говорит Хенке, — Live разрабатыва­
лась для живых выступлений. Предыдущая парадигма заклю­
чалась в том, что нужно писать музыку на компьютере. Это
означает, что ты сначала что-то делаешь, потом жмешь „Play“,
слушаешь, думаешь, что-то изменяешь, снова жмешь „Play“.
С Live же стало возможно делать все то же самое, только не на­
жимая „Stop“. Ты можешь менять все в процессе выступления.
Это и есть секрет успеха программы. Ею до смешного просто
пользоваться. Музыкальные идеи зачастую имеют короткий
срок жизни. Они возникают и вновь пропадают. Программа,
с которой просто разобраться, всегда будет иметь преимуще­
ство перед очень сложными программами».
Та революция, которую Ableton произвел в создании му­
зыки на компьютере, похожа на то, что Photoshop сделал в об­
ласти обработки изображений. До этого программы для соз­
дания музыки проходили по категории студийных программ.
Они не разрабатывались с учетом того, что с ними можно за­
просто обращаться. Это были инструменты для записи и ре­
дактирования музыки. С выходом Ableton Live программное
обеспечение фактически стало музыкальным инструментом.

НЕМНОГО ФИЛОСОФИИ: КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕЛАЕТ ТЕХНО?

Почти вся музыка, которую мы слушаем сегодня, элек­

тронная. Так однажды сказал Брайан Ино. И он, конечно же,
прав. Мы даже песни китов слушаем через C D -проигрыватель.
Неважно, симфонический ли это оркестр, джазовый ансамбль
или же рок-группа, которая звучит по радио на кухне, — по­
нятно, что в данном случае музыканты, играющие на своих ин­
струментах, были записаны и сведены на цифровом оборудо­
вании. С электронной музыкой же все не так просто. Кто на са­
мом деле делает техно: музыкант, продюсер или же компью­
тер? У электронной музыки есть проблема с правдоподобием:
даже когда артисты используют один лишь лэптоп для живого
выступления, не существует никакого способа визуальной реа­
лизации того, что можно услышать.
Действительно, большинство артистов, создающих элек­
тронную музыку, себя считают продюсерами, а не музыканта­
ми. Это есть результат долгого процесса в истории музыки.
В самом начале продюсер был всего лишь человеком, который
нажимал кнопку записи в тот момент, когда музыканты начи­
нали играть. В принципе, роль продюсера не изменилась —
просто исчезли все те люди, которые требовались для того,
чтобы сыграть музыку. В восьмидесятых их заменили самые
разные машины, а теперь даже эти машины стали не нужны.
Синтезаторы и секвенсоры теперь воплощены в цифровой
форме и установлены на компьютерах, равно как и все виды
звуков струнных, все мыслимые драм-машины и десятки эф­
фектов, вроде фильтров, ревербераторов и дисторшенов.
Там, где нет рядом ни ударника, ни басиста, ударные и бас
можно запрограммировать. Треку можно сделать аранжировку.
Все это требует планирования и внимания, а благодаря спон­
танно возникающим идеям музыка может получаться даже
лучше. Теперь и в процессе воспроизведения можно изменять
часть трека. В этом и заключается роль продюсера. Так кто же
все-таки делает техно? Продюсер делает техно.

МУЗЫКАЛЬНЫЕ КУБИКИ «ЛЕГО»

В основном электронная танцевальная музыка следует мо­

дульной архитектуре. Простейший музыкальный элемент —
«луп», «кольцо», которое состоит из нескольких звуков и может
повторяться до бесконечности. Сам по себе «луп» — часть це­
лого: в комбинации с другими «лупами» он создает сегменты
из четырех или восьми тактов, которые составляют трек. Тем
временем сами треки также функционируют в качестве моду­
лей, когда диджей использует их в своем сэте.
До сих пор так и не появилось детального исследования
о том, какой могла бы быть эта модульная структура. Объяс­
нение кроется в технологии, которая в конце семидесятых
механизировала ритм, еще до того, как началась разработка
MIDI-протокола, который научил машины связываться друг
с другом. Отсчет в музыкальной теории, конечно же, надо на­
чинать вести с первых ремиксов, которые были всего лишь рас­
ширенными версиями диско-треков, которые создавались при
помощи бобинных дек. Диджеи могли повторно перезаписы­
вать хорошо работающий на танцполе пассаж и вставлять его
в нужное место. Это называли редактурой, или «реэдитами»,
и такой подход практикуется и сегодня. Правда, при помощи
компьютера работа, которая раньше могла занимать дни, се­
годня занимает минуты. Вот так «луп» протоптал дорогу в тан­
цевальную музыку. Причем в прямом смысле слова, посколь­
ку «лупы» изначально были аудиопленкой, которая содержала
определенные ритмические структуры. Первые детройтские
техно-треки также создавались с использованием этого тради­
ционного метода «copy-paste». Эти треки демонстрируют еще
один корень модульного принципа, что повлекло за собой за­
метные последствия: если смотреть на то, как появлялись раз­
нообразные свойства композиции, то, к примеру, диско и фанк
были все еще ориентированы на песенную структуру, с купле­
тами и припевом в качестве главного элемента этой структуры.
А техно и хаус-треки уже создавались с использованием «лупов»
и модулей.
На словах это кажется сложнее, чем есть на самом деле.
Достаточно один раз увидеть интерфейс Ableton Live, чтобы
тут же понять, что к чему. Одна область просмотра называется
«аранжировкой». Когда кликаешь по ней, возникает длинная
строка цветных прямоугольников, которые называются «кли­
пами». Они располагаются вдоль оси времени и напоминают
кубики Lego. Каждый из таких кубиков представляет какую-то
часть музыкального материала: звук барабана, сэмпл синте­
затора, бас-линию. Если их собрать вместе в «аранжировке»,
то они превратятся в трек. В принципе, это как если бы у тебя
была драм-машина, синтезатор и бас-синтезатор, подключен­
ные в нужном порядке и играющие одновременно. Можно
описать и иначе. Если перейти в режим работы «Сессия», все
будет похоже на классический студийный микшерный пульт.
Каждый звуковой канал имеет свои функции управления, ко­
торые могут быть использованы для работы с клипами. Кли­
пы же создаются из объединения друг с другом самых раз­
ных сэмплов. Их также можно легко перебрасывать в режим
«Аранжировки». Опытный продюсер может читать аранжи­
ровку так же, как классический музыкант может читать музы­
кальные ноты.
Однако не это принесло Ableton Live такой успех. Другие
программы устроены схожим образом. Такая архитектура
просто перемещает привычную студию из аналогового мира
в цифровой. Хотя Ableton предлагает очень простой интер­
фейс, который исходит из того, что все должно умещаться
в одном окне и не должны открываться никакие другие, до­
полнительные окна. Главная особенность этой программы за­
ключается в том, что она позволяет редактировать отдельные
сэмплы в режиме реального времени. Это означает, что можно
убирать отдельные модули, изменять их и вставлять обратно
в микс в то время, пока играет трек.
Сэмплы можно проигрывать с конца, ускорять, резать, ду­
блировать, растягивать и переделывать без потерь в качестве
звука. Несметное количество фильтров может быть использо­
вано для достижения всех мыслимых эффектов — в библиоте­
ке нескольких десятков эффектов можно найти всю звуковую
палитру техно и хауса. И всем этим управляет исключительно
чувство вкуса. Для кого-то достаточно компьютера и мышки;
другие чувствуют себя комфортно, когда могут крутить насто­
ящие ручки на пульте. Роберт Хенке сконструировал для себя
собственный пульт под названием «Monodeck».
В таком случае, процесс упрощается еще сильнее: выби­
раешь звук барабана из огромной библиотеки сэмплов, звук
баса и звуки клавишных из библиотеки звуков синтезаторов,
перетаскиваешь их в окно аранжировки и расставляешь в нуж­
ном порядке. Вуаля, простенький ритм-трек готов. Затем еще
немного практики и можно изменять трек до бесконечности:
если хочется, чтобы бас звучал, как на пластинках с даб-техно
середины девяностых, можно найти похожий на Basic Channel
резонатор. Он называется «Berlin» и располагается в папке с ре­
зонаторами рядом с «Brooklyn», «Moscow» и более экстремаль­
ным «Valhalla».
В целом, можно смело представить Ableton Live как нечто,
что передает двадцатипятилетнюю историю техно и хаус-му-
зыки, упакованную в виде простого компьютерного интерфей­
са. И это не просто звуковой поток, который можно постоян­
но трансформировать, как будто это пластилиновая модель,
расширяющаяся во времени, — сама программа представляет
собой большой организм, который регенерирует себя посред­
ством автоматических обновлений. Это есть и кульминация
давней традиции танцевальной музыки и инструмент для фор­
мирования будущего музыки.

СЛОВНО ШВЕЙЦАРСКИЙ АРМЕЙСКИЙ НОЖ

Ableton заставляет мыслить не только рамками хауса и техно.

Если вся музыка компьютерная, значит всякий может исполь­
зовать Live. Например, можно загрузить в программу целую
звуковую библиотеку симфонического оркестра и использовать
ее в качестве подручных средств. Действительно, эту программу
уже давно взяли на вооружение пользователи, которые не дела­
ют техно или хаус. Для музыкантов, продюсеров и композито­
ров всех возможных жанров, Ableton стала чем-то вроде нотной
тетради, которую можно носить в своем ноутбуке. То, что на­
чиналось с компьютерной программы техно-дуэта в середине
девяностых, стало ядром чрезвычайно успешной компании.
На Ableton работает более ста человек, а несколько лет назад ком­
пания открыла свое представительство в Нью-Йорке.
Штаб-квартира в Берлине располагается на двух этажах
переделанного здания бывшей старой фабрики неподалеку
от Роза-Люксембург-плац в районе Митте. Компания только
начала обживать это пространство, и в некоторых комнатах все
еще идет ремонт. Приемная выглядит по-деловому и без изли­
шеств. Перед большим белым логотипом Ableton на зеленом
фоне, который висит справа от входа, теперь располагается от­
дел программистов. Здесь чисто, опрятно, ярко и просторно,
а в углу, в качестве ироничного напоминания о ранних днях
компании, стоит настольный футбол. Здесь даже есть своя
столовая. Примерно так можно представить себе растущий
стартап Новой экономики, который пережил и всеобщее воо­
душевление, и крах.
Добрая половина из сотни сотрудников работает в подраз­
делении разработки. Все остальные отвечают за маркетинг, учет,
продажи и техническую поддержку. Последние, вероятно, знают
Ableton Live столь же хорошо, как и сам Роберт Хенке. Их рабо­
та заключается в том, чтобы отвечать на звонки людей, которые
работают с Live и у которых возникают некоторые затруднения
при работе с программой. И эта пользовательская база давно уже
не ограничивается одними лишь техно-продюсерами.
«Ableton Live похож на швейцарский армейский нож. Люди
использует его даже в таких ситуациях, которые и представить
себе нельзя, — объясняет Доминик Вильмс, глава отдела тех­
нической поддержки. — В СШ А многие богослужения сейчас
проводятся с помощью Live. Для церквей, которые не имеют
собственной группы, теперь есть компании, которые предла­
гают наборы из отдельных треков, специально созданных для
церковных служб. Это весьма странно: если вы посмотрите
видео с таких служб, то увидите Powerbook, аудио-интерфейс
и MIDI-контроллер рядом с алтарем — точно такой же набор
можно увидеть в диджейской Berghain». И продюсер, который
делает музыку для американской телевикторины «Jeopardy» —
тоже пользуется Ableton Live. Равно как и рок-музыкант Трент
Резнор, и кинокомпозитор Ханс Циммер, обладатель много­
численных «Оскаров», «Грэмми» и «Золотых глобусов», и неко­
торые поп-продюсеры, которые делают музыку для таких су­
перзвезд как Кайли Миноуг. Программа, созданная в середине
девяностых из-за того, что Роберту Хенке и Герхарду Велезу
требовался секвенсор, выросла в программу, которую исполь­
зуют во всем мире для самых разных целей.
Конечно, большинство техно-продюсеров сегодня работа­
ют с Live. Вильмс говорит, что всегда удивляется, когда разгова­
ривает по телефону с одним из своих героев. Ему уже за трид­
цать, и сам он родом из Крефельда, где он организовывал вече­
ринки и в качестве диджея крутил хаус-пластинки. Он изучал
информационные технологии, а до того как перейти в Ableton,
работал в компании, производящей звуковые карты.
У большинства работников Ableton схожая биография.
Многие из них вышли с техно-сцены. Нико Старке, который
тоже работает в технической поддержке, один из таких. Под
псевдонимом Dry он много лет являлся резидентом клуба
Tresor, а на буднях занимался официальным сайтом клуба.
Но после того, как он получил работу в Ableton, по его сло­
вам, диджеить он стал значительно реже. В конечном счете,
он и вовсе забросил свое резидентство.
Работа на компанию уровня Ableton дает возможность
оставаться частью техно-сцены даже тогда, когда ты больше
не способен или не желаешь принимать участие в тусовках.
И Ableton — не единственная берлинская крупная компания,
занимающаяся музыкальными программами. Другой ком­
панией является Native Instruments. Она выпускает Traktor
Scratch — программу, которая позволяет диджеям имитировать
игру на виниле, используя для этого компьютер. Среди сотруд­
ников этой компании тоже есть несколько бывших диджеев.

МОЖЕТ ЛИ ПРОГРАММИРОВАНИЕ БЫТЬ СЛИШКОМ ПРОСТЫМ?

«С помощью Live очень просто сделать трек, который бу­

дет звучать хорошо», — говорит Бенджамин Вайсс, когда спра­
шивают его мнение об этой программе. Вайсс и сам продюсер,
работающий под псевдонимом Nerk, и один из участников
дуэта Toktok, кроме того он — редактор раздела музыкальных
технологий в журнале De:Bug. «Правда, в этой программе есть
и благословение, и проклятие, поскольку большинство людей
пользуются существующим контентом. И лишь некоторые
стараются двинуться дальше».
Вайсс говорит, что на самом деле, люди не должны злоу­
потреблять звуками, которые поставляются вместе с програм­
мой. Лучше им записать звук своего тостера, чем возиться
с синусоидальной волной до тех пор, пока звук не превратится
во что-то такое, оригинальный источник чего было бы невоз­
можно опознать.
Роберта Хенке тоже иногда раздражает то количество
треков, которые звучат абсолютно одинаково. И не потому,
что он косвенно чувствует себя за это ответственным. Ско­
рее, в нем говорит культурный критик, наблюдающий за тем,
как люди бесстыдно размещают свою низкопробную музыку,
на сайтах вроде MySpace. Однако в Хенке сосуществуют критик
и медиа-демократ: «Если у всех есть Live, — говорит он, — зна­
чит, становится легче понять, насколько хорош тот или иной
трек. Точно так же все, кто пробует себя в фотографии, могут
понять, насколько хороша та или иная фотография. Музыкаль­
ные программы должны достичь того же уровня привычно­
сти, какого достигли цифровые камеры или, скажем, каранда­
ши. Мы определенно на верном пути. И когда достигнем того
самого уровня привычности, то каждый сможет сделать что-
то свое из готовых компонентов, но это уже будет что угодно,
только не музыка. Никто не будет рассматривать чьи-то тре-
ки, которые были сделаны в свободное время после работы,
в том же ракурсе, как и работы продюсера, который потратил
полжизни на то, чтобы научиться делать музыку. И чем боль­
ше инструмент будет напоминать карандаш, тем смешнее бу­
дут казаться разговоры относительно того, какие инструмен­
ты, что за карандаш ты использовал». В определенном смысле
Ableton преуспел в том, что выстроил основную музыкальную
машину, устройство, которое не ведает границ, по крайней
мере, в настоящее время.
Однако это же усложняет и эстетический переворот, кото­
рый противоречит вечному желанию начать все заново, которое
многие артисты перенесли из двадцатого столетия в настоя­
щее — включая и Хенке. Грандиозная, всеохватывающая рево­
люция, как говорит Хенке, в последние годы творилась в тени.
«Электронная музыка и технологии всегда шли бок о бок, и сама
музыка пыталась раздвигать пределы того, чего могли достичь
технологии. Но теперь все иначе. В последние годы техноло­
гии достигли той точки, когда технические возможности су­
щественно превосходят навыки пользователей». Хенке говорит,
что он лично при создании музыки использует исключительно
Ableton Live. «Но даже если я буду проводить всю свою жизнь,
создавая музыку с помощью этой программы, то и тогда я не смо­
гу достичь пределов. Вот это и есть основная революция».
Это дает еще один ответ на вопрос относительно того, кто же
на самом деле делает техно. С этой программой ты одновремен­
но и композитор, и аранжировщик, и дирижер, и звукоинженер,
и всесторонний музыкант. Ты принимаешь на себя самые разные
роли, словно играешь в футбол на своей Playstation — ты всегда
тот, кто находится в центре происходящего. Всем остальным
управляет программа через параметры, которые ты ей задаешь.
МЫ ПРОДАЕМ ВКУС

Как управлять успешным лейблом, когда все меньше и меньше лю­

дей покупают пластинки?

Парадокс. Виниловая пластинка прожила на добрых двадцать

лет дольше потому, что танцевальная музыка не хотела отказы­
ваться от этого носителя. Техно и хаус с одной стороны, и хип-
хоп с другой, были теми жанрами, в которых диджеи опре­
деляли используемый формат. Тем временем музыкальная
индустрия сколлапсировала и столкнулась с резким спадом
на 50 процентов. А что сейчас? Несмотря на то, что виниловые
пластинки возвращаются обратно — практически в каждом
музыкальном магазине вновь появились отделы с виниловыми
пластинками, и даже такие гиганты на рынке потребительской
электроники, как Media Markt продают последние инди-ре-
лизы в формате пластинок — все больше и больше диджеев
перестают играть на виниле. Вместо этого они используют
свои ноутбуки и программы вроде Traktor Scratch, которые по­
зволяют им сводить цифровые треки. Вопрос того, насколько
это влечет за собой потерю качества звука по-прежнему бурно
обсуждается, но это не отменяет того факта, что все большее
количество диджеев оставляют свои пластинки дома.
Конечно, виниловый рынок был и остается нишевым рын­
ком. Но все-таки, несмотря на рост продаж виниловых пласти­
нок, их пропорция относительно музыки проданной во всех
форматах, останется ниже одного процента. И продажи две­
надцатидюймовых синглов, этого самого важного физическо­
го формата для электронной танцевальной музыки, редко ког­
да превышали несколько тысяч экземпляров, даже когда этот
бизнес был на высоте. Но эти времена давно миновали.
«Пластинка, которую раньше можно было продать тира­
жом в 5 000 экземпляров, сегодня вряд ли сможет продаться
свыше 2 000 экземпляров», — говорит Штеффен Беркхан, более
известный под своим диджейским псевдонимом Dixon. Берк­
хан сегодня тоже играет преимущественно с компакт-дисков.
Диксон известен как видный берлинский хаус-диджей
и один из управляющих Innervisions, одного из самых успеш­
ных новых берлинских лейблов за последние несколько лет.
Но как управлять лейблом, когда все меньше и меньше людей
покупают пластинки, мистер Беркхан?
Первый сюрприз заключается в том, что поскольку вини­
ловые пластинки уже не продаются так хорошо как раньше,
то это значит, что вокруг остается все меньше лейблов или,
даже, все меньше релизов. Беркхан утверждает, что сегодня
выпуск музыки происходит гораздо легче, по крайней мере,
в теории. Проще стало выйти на рынок. Почему? Из-за не­
возможности оставить «цифру» на полке. Принцип довольно
прост. Если ты сделал какой-то музыкальный трек, ты орга­
низуешь сетевой лейбл и ставишь трек на продажу через раз­
личные онлайновые магазины. Даже если никто его не купит,
никаких убытков ты не понесешь. Но так было не всегда. Рань­
ше нужно было сначала вложиться в печать тиража, и только
потом, если пластинка не пользовалась спросом, то тираж воз­
вращался обратно, что вело к потере денег. В наше время, объ­
ясняет Беркхан, если менеджеры сетевых лейблов видят, что
цифровой релиз пользуется популярностью, то они могут сде­
лать и небольшой тираж пластинок, понимая, что ничем не ри­
скуют и что наверняка весь тираж будет распродан. И именно
в результате такого подхода сейчас выходит такое большое ко­
личество новых релизов.

INNERVISIONS

Штеффен Беркхан предлагает сделать интервью в его

доме, который находится в привлекательном старом здании в
берлинском районе Пренцлауэр-Берг. Сейчас май 2008 года.
Несколько дней назад он попал в аварию на своем велосипе­
де и повредил плечо. Правой рукой он еще не сможет поль­
зоваться несколько недель, и потому пришлось отменить тур
по Японии.
Диджей встречает меня в шлепанцах, что в его случае вы­
глядит особенно интересно, поскольку все привыкли в клу­
бах видеть элегантного Диксона. Сидя за кухонным столом,
он описывает правила, по которым звукозаписывающий лейбл
может существовать сегодня.
Во-первых, лейбл должен быть фильтром. Диксон следу­
ет более изящным путем: лейбл должен последовательно под­
держивать качество. Раньше лейблы старались выпустить как
можно больше пластинок, и надеяться на то, что несколько
крупных хитов окупят затраты всех остальных. Такой подход
больше не работает. Во-вторых, лейбл должен иметь свое лицо.
Индивидуальность тех людей, которые держат лейбл, должна
служить доказательством того, что именно делает лейбл. Это
означает, что нужно выступать в клубах и играть пластинки,
и здесь же вступает третье правило — поскольку лейбл больше
не может приносить прибыль простой продажей пластинок.
Пластинки увеличивают узнаваемость лейбла — и это важ­
но, когда дело касается гонораров за выступления. И наконец,
что не менее важно, необходимо уделять внимание маркетин­
гу, и свой лейбл выстроить так, чтобы он был издателем и мог
продавать права на свою музыку.
Диксон — ветеран берлинской ночной жизни. Он крутит
пластинки с начала девяностых. Хотя поначалу он хотел стать
профессиональным спортсменом, но травма спутала все карты,
и когда он открыл для себя набирающую, после воссоединения
страны, клубную сцену, он тут же забыл о своей физиотерапии.
К тому же он истинный верующий. Вполне возможно, что
в ночную жизнь его вовлекли грохочущие вечеринки Алекса
Эмпайера «Bass Terror», но даже тогда он оставался хаус-дид­
жеем. Но в таком городе как Берлин это было крайне непро­
сто, поскольку этот город всегда был склонен к более быстрым,
к более жестким, техно-ритмам.
Лейблом Innervisions он управляет не в одиночку. Его
партнерами являются Кристиан Бейер и Франк Видеманн.
Оба они родом из Карлсруэ, и представляют одну из самых
успешных групп этого лейбла — Ame. Innervisions начинался
как часть Sonar Kollektiv, крупного лейбла, которым управ­
ляют люди из группы Jazzanova. Когда на Innervisions вышел
седьмой релиз, лейбл обрел независимость. Среди этих тре­
ков есть и прекраснейшая работа от Tokyo Black Star «Blade
Dancer», и холодный, но подвижный «Where We At» от Хен­
рика Шварца, Диксона и Аше, и текхаусовая бомба от самих
Ame «Rej», которая стала главным хитом лейбла, продавшись
тиражом в 28 000 экземпляров, и «Back То Му Roots» Лора­
на Гарнье, ставший своеобразным камбеком знаменитого
француза. Несколько лет до этого он прятался в тени своего
громкого имени, и обрел свою старую форму специально для
Innervisions.

Действительно, пример с Гарнье много говорит о том,

как устроены связи, столь важные для успеха лейбла. Гарнье
и Диксон вместе играли в Panorama Ваг, Гарнье сыграл трек,
Диксон спросил что это играет, Гарнье ответил что это из но­
вого, Диксон спросил, не мог бы он его выпустить, Гарнье от­
ветил утвердительно. Спустя несколько дней прибыло письмо,
подтверждавшее согласие. «Я никогда не выпущу трек того,
кого я не знаю, — говорит Беркхан. — Все это возможно лишь
благодаря связям. И если я кого-то не знаю лично, то значит
его порекомендует кто-то, кому я доверяю. Эти связи охваты­
вают весь мир. Рассылка демо-треков является пустой тратой
времени. Сумасшедший, никем неизвестный артист, который
сидит в своем подвале и заново изобретает хаус-музыку — та­
кого просто не бывает».
Практически все успешные лейблы последних лет суще­
ствуют благодаря подобным связям — не важно, Mobilee это,
Vakant, m_nus или Innervisions. Люди, работающие на этих
лейблах, знают друг друга уже много лет, они доверяют друг
другу, и они видели, как их стиль проходил периоды застоя,
при этом сами они не впадали в депрессию. Лейбл является
центральной, но не единственной, точкой этих связей. Регу­
лярные клубные вечеринки с гостевыми списками, являются
другой такой точкой. Диксон, например, долгое время устраи­
вал ежемесячные вечеринки «Innercity» в клубе Weekend. После
некоторого перерыва, осенью 2008 года он перебрался в только
что открывшийся клуб Violet. Другими центральными точ­
ками этих связей являются музыкальные магазины. Кристи­
ан Бейер работает в Plattentasche в Карлсруэ, Маркус Воргулл,
диджей из Вупперталя, который выпустил две пластинки
на Innervisions, является совладельцем кельнского магазина
Groove Attack.
Невозможно переоценить важность музыкальных магази­
нов в эволюции танцевальной музыки. В большинстве случа­
ев, когда где-нибудь начинала возникать новая музыкальная
сцена, музыкальный магазин обязательно оказывался в центре
происходящего. Но сегодня, он также выступают в качестве
показателя того, как у людей снижается интерес к виниловым
пластинкам. Это хорошо заметно по возрасту посетителей му­
зыкальных магазинов. «Ряды покупателей особенно не попол­
няются, — говорит Беркхан. — Молодые люди предпочитают
покупать „цифру“. Вот и весь сказ».
Диксон не разделяет того мнения, что цифровой формат
повлечет за собой исчезновение виниловой культуры как та­
ковой. С одной стороны, он сам в основном играет с ком­
пакт-дисков, с другой стороны, цифровые форматы обладают
коммерческими преимуществами. Благодаря им, ты можешь
обращаться к тем потребителям, которые до этого ничего у тебя
не покупали, объясняет он. Не только потому, что они больше
не покупают виниловые пластинки, или не живут рядом с му­
зыкальным магазином. «Когда мы выпускаем сдвоенный релиз
с восемью треками, самый успешный трек может быть скачен
до двух тысяч раз. Наименее успешный может быть скачен
пятьдесят раз, поскольку у него тоже найдутся свои слушате­
ли. Но многим из тех, что скачали один или два трека, больше
не нужно покупать весь релиз целиком». Это доходы, которые
могли быть потеряны, если бы не цифровые форматы.
 Лейбл, который выпускает четыре пластинки в год, никогда
не сможет поддержать своих менеджеров и полдюжины арти­
стов, вне зависимости от того, доступна ли эта музыка в «циф­
ре» или аналоговых форматах. Лейбл работает исключительно
потому, что люди, которые им занимаются, не зарабатывают
этим себе на жизнь. В целом их лейбл приносит денег доста­
точно, чтобы платить зарплату одному человеку, который за­
нимается ежедневной рабочей рутиной. Все свободные деньги
вкладываются в компанию. «Достаточно посмотреть на наши
пластинки, чтобы это заметить», — говорит Диксон. Это озна­
чает, что дорогостоящие конверты печатаются не только пол­
ноцветной печатью, но и покрываются специальным лаком.
Графический дизайнер Пиер Бекер придумал для Innervisions
узнаваемый стиль и оформление, которые с каждым новым ре­
лизом постоянно изменяются. Другой момент, ведущий к до­
полнительному удорожанию пластинок — утяжеленные пла­
стинки. «У пластинок должно быть время, чтобы дышать», —
рассуждает Диксон. Лейблы, чьи релизы печатаются в спешке
и не успевают как следует высохнуть, впоследствии очень бы­
стро изнашиваются. «Это не просто о музыке. Всякий кто так
думает — ошибается. Если бы все было именно так, то сегодня
люди бы пользовались исключительно цифровыми версиями».

ДИДЖЕЙСКИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ - СУМОЧКИ МУЗЫКАЛЬНОГО

БИЗНЕСА

Это можно выразить формулой: звукозаписывающий лей­

бл минус пластинки равно лейбл. Бренд. Конечно, сравнения
с высокой модой не совсем корректны. Но именно там лелеют
имидж бренда, пока основные деньги делаются на аксессуарах
и вещах pret-a-porter. Звукозаписывающие лейблы идут по­
хожим путем: виниловые пластинки здесь являются эквива­
лентом одежды от кутюр. Они также предназначены для того,
чтобы напускать ауру ручной работы и объединять прочие
атрибуты бренда. Предложения, вроде, «Это действительно
было тогда модно» или «Такое на улице никто носить не будет»
являются абсолютным эквивалентом заявлений, вроде «Все
лучшие треки уже сделаны» и «Сумки с пластинками очень тя­
желы». Тем временем крупный музыкальный рынок работает
с «цифрой». Здесь свои pret-a-porter, и пока одни лейблы бо­
рются с подделками, другие беспокоятся по поводу незакон­
ных загрузок. Настоящие деньги, тем не менее, можно полу­
чить только от выступлений.
Однако здесь есть кое-что еще, не менее важное: любой
успешный лейбл, прежде всего, является местом, где культи­
вируется вкус. Чтобы преуспеть в этом, недостаточно иметь
хороший вкус, нужно еще иметь желание его отстаивать. Это
требует и чувство момента и хорошую дозу уверенности.
Диксон один из тех, кто обладает такими качествами.
Если он надевает шарф, значит спустя несколько месяцев все
на Кастаниеналлее будут ходить точно в таком же. Несмотря
на то, что Диксон носит его только тогда, когда холодно. Если
он захочет открыть кофейню, даже не имея в этом никако­
го опыта, то он это сделает. И если его микс «Body Language
vol. 4» пользуется большим успехом, то это не означает, что
он тут же выпустит еще один миксованный компакт-диск.
Несмотря на всевозможные предложения. Проще говоря, его
поймут те, кто выступал в клубах западного мира каждые вы­
ходные на протяжении многих лет. Это есть послание, которое
доносит лейбл. И потом Диксон сможет продавать футболки
или чехлы для ноутбуков. Ядро бренда должно оставаться не­
досягаемым, как мог бы выразиться специалист по маркетингу.
Именно так звукозаписывающий лейбл может успешно су­
ществовать — как платформа для выпуска музыки, как центр
паутины связей и как генератор интереса. Точно также как про­
ект, которым занимаются энтузиасты. Но во всей этой слож­
ной формуле есть одна переменная. Откуда-то должны посту­
пать живые деньги.
Все лейблы работают таким манером, просто в разных
масштабах. Крупные лейблы, вроде m_nus или Get Physical
Records, отличаются от описанной модели незначительными
деталями. Размерами живых выступлений и самостоятельного
контроля. Что было продемонстрировано лейблом m_nus и его
проектом Contakt, масштабным туром всех артистов лейбла,
которых букировали самые разные клубы, а сам лейбл порой
снимал большие концертные площадки и делал все самостоя­
тельно. Или Get Physical, который стремится продать свой дуэт
Booka Shade по всему миру в качестве самого заметного, и са­
мого успешного концертного коллектива. Если все будет разви­
ваться по намеченному плану, то они смогут выйти и на рынок
поп-музыки. Если это не получится, то они смогут по-прежне­
му продавать свою музыку телевизионным продюсерам или же
лицензировать треки для использования в рекламе.
В такой перетасовке нет ничего нового. Когда в середине
восьмидесятых в качестве новой медийной среды возник­
ли музыкальные клипы, с точки зрения экономики это было
расценено, как еще один вспомогательный инструмент, влия­
ющий на продажи пластинок. Схожие изменения происходят
и сейчас. Существующая тенденция свидетельствует о том,
что музыка исполняет функцию своеобразного рекламного
клипа, который способствует привлечению людей на концер­
ты или диджейские выступления. Это применимо и к Диксону
и к Мадонне. Тот факт, что она переключилась с лейбла на кон­
цертных промоутеров не говорит о том, что она больше не бу­
дет выпускать новую музыку.
Такое развитие событий Берхан, как владелец лейбла,
воспринимает со спокойствием Диксона-диджея. «Конечно,
то что теперь нужно выступать живьем, для нас есть хорошая
новость. Мы хорошие диджеи, мы с уверенностью можем смо­
треть в розовое будущее — поскольку я знаю, как у нас обстоят
дела с букингом. Если люди все меньше и меньше тратят на му­
зыкальные медиа, но остаются голодными до музыки в клуб­
ной обстановке, то это идет нам лишь на пользу».
К НАЧАЛУ ИГРЫ: И СНОВА СРЕДА

Среда. День, когда прибывают пластинки. Некоторые из них

уже готовы ко вторнику, однако большинство виниловых дис­
трибуторов поставляют пластинки в среду. Но не стоит забы­
вать, что многие диджеи переключились на «цифру» и качают
цифровые файлы в высоком качестве из интернета, а их ноут­
буки пришли на смену вертушкам. К тому же в Берлине, где
проживают многие продюсеры, большинство просто «нареза­
ет» на компакт-диски свои новые, еще нигде не изданные треки.
Тем не менее, двенадцатидюймовая пластинка остается
главным форматом. Тот факт, что количество тиражей пла­
стинок упало, принуждает диджеев регулярно посещать му­
зыкальные магазины. В конце концов, если тираж распродан,
значит его больше не будет. Если пластинку расхватали слиш­
ком быстро, то вполне возможно, что ее будет затруднительно
найти в интернете, и даже если получится, то она будет стоить
дороже. Кроме того, потребность соответствовать моменту —
остается важнейшим фактором на техно- и хаус-сцене и указы­
вает на то, что пластинка не может считаться новинкой слиш­
ком долго. Пока идет шумиха, нужно играть именно то, что все
хотят услышать. Какие пластинки придутся публике по душе,
а какие нет — вопросы такого плана выясняются на танцполах.
По средам же происходит подготовка.
Например, в магазине Melting Point на Кастаниеналлее.
В этот день он открывается на час раньше, чем обычно. По­
ступили в продажу два новых, крайне редких диско-бутлега.
Владелец магазина несколько дней назад дал понять, что все­
го придет пять экземпляров и больше поступлений не будет.
Когда эти пластинки распродадутся, то, скорее всего, допеча­
ток можно не ждать. Другого шанса не представится. В Melting
Point стоят пять вертушек, на которых можно прослушивать
пластинки, и все они заняты.
Melting Point — институция. Это был один из первых ма­
газинов подобного рода, который открылся в районе вокруг
Хакешер Маркт. Задолго до того как этот район наводнили ту­
ристы, были восстановлены такие достопримечательности, как
Хакеше Хефе, и целом кварталы были благоустроены. Магазин
всегда специализировался на хаус-музыке, которая в Берлине де­
вяностых не была на первых ролях. В этом городе тон задавала
техно-музыка. Когда стоимость аренды возросла настолько, что
магазин просто не мог здесь больше находиться, то он переехал
на Кастаниеналлее, в район Пренцлауэр-Берг. Сегодня в мага­
зине в равной степени представлены старые и новые пластинки.
Многие коллекции подержанных пластинок еще даже не отсо­
ртированы, они просто стоят в ящиках. И хотя здесь бывает
много случайных покупателей — Кастаниеналлее является од­
ним из туристических мест — Melting Point, как и любой другой
музыкальный магазин, выживает благодаря своим постоянным
клиентам, диджеям, которые приходят сюда каждую неделю,
и проводят много времени за вертушками этого магазина.
То же происходит и в случае с Rotation Records, который
находится в нескольких сотнях метров ниже по Вайнбергсвег
и который больше специализируется на минимал-хаусе и техно.
Здесь тоже коробки с пластинками, и как только магазин откры­
вает свои двери, диджеи начинают бороться за место у вертушек.
Когда Rotation открылся в 2004 году, он частично финансировал­
ся хостелом Circus, который находится неподалеку. У Rotation
внушительная клиентская база, в которой есть и несколько зна­
менитых диджеев. Порой кто-нибудь из них звонит в магазин
и из-за того, что страдает похмельем или же пребывает в дурном
настроении просит прислать кого-нибудь с последними релиза­
ми к нему домой. Или же кто-то из таких диджеев стоит суб­
ботним вечером в углу, приехав сюда прямо с афтепати, и уже
раздумывает, где ему отыграть новые пластинки той же ночью.
У знаменитостей нет времени, чтобы зайти домой, зато есть вре­
мя на то, чтобы прикупить несколько пластинок для своих сэ-
тов; обычно отсюда они выходят с полной сумкой новинок. Эти
люди поддерживают существование магазина.
В Hardwax, находящемся в берлинском районе Кройцберг
около Ландвер-канала, не так оживленно, но продавец здесь
пребывает в прекрасном настроении. Несмотря на кризис с ви­
ниловыми пластинками, когда здесь появляется нечто особен­
ное, люди возникают будто из ниоткуда.

Всякий музыкальный магазин — это место для образо­

вания, институт культивирования вкусов. Манеры, которые
присущи большинству продавцов таких магазинов, напоми­
нают нечто среднее между манерами мелкого наркоторговца
и лектора в университете, у которого мало шансов стать про­
фессором. Однако авторитет большинства продавцов осно­
ван на искреннем энтузиазме и обширных знаниях предмета.
И порой, если соблюдены все ингредиенты, музыкальный ма­
газин может стать полноценной творческой силой. За послед­
ние двадцать лет в техно и хаусе было немало случаев, когда
вокруг музыкальных магазинов собирались фанаты, которые
хотели создать нечто новое. Наиболее ярким таким примером,
вероятно, является Kompakt в Кельне. То, что когда-то было
основано как отделение франкфуртского магазина Delirium,
сегодня превратилось в громадную техно-империю, включа­
ющую в себя всевозможные лейблы, международную дистри­
буцию, букинг-агентство и звукозаписывающие студии. И все
это находится в одном здании: бывшей кельнской фабрики,
баухаусе минимал-техно.
В Hardwax все несколько похоже. Магазин не только нахо­
дится в союзе с Dubplates & Mastering, но, его также окружает
целая коллекция лейблов. Прорывная идея своего времени —
смешать техно с элементами даба — отражала предпочтения
людей, открывших этот магазин — Марка Эрнестуса и Мори­
ца фон Освальда. Их не особо интересовало, как к этому отне­
сется остальной мир, но неожиданно этот самый мир проявил
интерес к пластинкам Basic Channel. Нечто подобное случилось
в 2004 году, когда в ассортименте Hardwax появился новый му­
зыкальный стиль из Лондона под названием дабстеп. Этот жанр
стал кульминацией из грайма, тустепа, драм-н-бейса и даба.
В такой музыке обычно ощущается большое пространство меж­
ду «бочкой» и убийственной бас-линией, которая и есть движу­
щая сила трека. Продавцы этого магазина не особенно ориенти­
руются на вкусы берлинцев и никогда так не делали. Они просто
доверяют своим ушам. Спустя два года Рикардо Виллалобос
записал замечательный ремикс на дабстеповый трек, чем поло­
жил начало сотрудничества между минимал-техно и дабстепом.
В 2008 году Hardwax уже был способен продавать по две копии
новых дабстеповых пластинок — в самом Лондоне найдется
не так много магазинов, которые могли бы этим похвастаться.
Когда Hardwax открылся в начале девяностых, то он был
одним из самых первых немецких магазинов, где продавалась
вся эта новая музыка под названием техно. DJ Rok на тот мо­
мент был резидентом клуба Tresor. Он был одним из закуп­
щиков для Hardwax и постоянно задавался вопросом: хит или
не хит? Если это был не хит, то пластинку просто не выстав­
ляли на продажу и нередко такие пластинки для вида кидали
в мусорное ведро. В то время в Hardwax работали Электрик
Индиго и DJ Hell. Порой это место даже внушало страх, но для
большинства берлинских и бранденбургских диджеев это была
прекрасная школа.
Эти времена уже давно в прошлом. Hardwax находится
в самом центре техно-вселенной, он всем известен и ему уже
не нужно ничего доказывать. Посещение этого магазина до­
ставляет большое удовольствие. За последние несколько лет но­
вое поколение диджеев, продюсеров и лейбл-менеджеров воз­
никло по краям этой вселенной. Можно даже увидеть общую
нить, которая связывает их воедино — «техно для любителей
техно», хотя их музыкальные работы весьма разнообразные. Вне
зависимости от различий в звучании, будь то хаус- и техно-лей­
блы Mojuba, a.r.t.less, Millions O f Moments или Styrax Leaves;
пластинки от владельцев собственных лейблов Cassy (Кэтрин
Бриттон), MDR (Марсель Деттманн), Soloaction (Shed) или си­
нусоидальное техно Sleeparchive действительно демонстриру­
ют любовь к определенной шероховатости как с точки зрения
звучания, так и с точки зрения дизайна. Можно назвать это пу­
ризмом: большинство пластинок распространяются в обычных
конвертах, а на «яблоках» этих пластинок зачастую не бывает
ничего, кроме штампа. Но это можно назвать хорошим биз­
нес-чутьем, поскольку эти пластинки источают ауру эксклю­
зивности, андеграунда и печатаются столь же большими тира­
жами, какие приняты на обычных лейблах. Но в данном случае
издатели просто экономят на оформлении и не регистрируют
свою музыку в GEMA, авторском обществе Германии. Такие
пластинки редко когда допечатываются, поэтому если хочется
заполучить пронумерованную копию первого тиража на цве­
том виниле, то лучше посещать магазин регулярно.

В точности как книжные магазины или пункты проката

видеофильмов, музыкальные магазины являются местами, где
покупка — это нечто большее, чем простая торговля товаром.
Здесь речь идет о знаниях и, зачастую, об иерархиях, поскольку
каждый магазин придерживает определенные пластинки для
постоянных клиентов. И это есть попытка придать порядок это­
му крошечному миру. Например, «система Hardwax» (как ее на­
зывают, наполовину шутливо, наполовину уважительно — те,
кто следует за ней), имеет примерно такой же вес, как и принци­
пы классификации для государственных публичных библиотек,
только здесь речь идет о разделении пластинок и музыкальных
жанров. Первый уровень классификации — географический:
Германия, Европа, Англия, США, а на втором уровне все сорти­
руется по лейблам в алфавитном порядке. Иногда магазин напо­
минает Платоновскую Академию. Этому сравнению помогает
тот факт, что в таких магазинах практически все — мужчины.
Однако в Hardwax, несмотря на его высочайшую репутацию
в мужском мире техно-музыки, среди персонала женщин боль­
ше, чем я видел в каком-либо другом магазине.

Следующая остановка после Hardwax — Club der Visionäre,

расположенный неподалеку от воды в дальнем конце Шлези-
шештрассе, там где Кройцберг встречается с районом Трептов.
Club der Visionäre известен своими афтепати. Сегодня вечер
среды, и вокруг сидят люди, пьют кофе и апельсиновый шор-
ле. Диджей играет здесь с полудня. Музыка приятно бамкает
и бумкает. Нельзя не удержаться от любопытства и посмо­
треть, нет ли здесь кого-нибудь, кто тусуется еще с выходных.
Но никого похожего нет. Сегодня неделя только начинается.

НЕСОМНЕННО, СРЕДА - ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ

ПО НОВОЙ

Это прекрасное лето, лето 2008 года — куда бы не пошел,

всюду полно людей. Вечером того же дня в Watergate точно та­
кая же ситуация — полный клуб народа. В среду! Вечеринка
называется «The Odd Couple», которую организовали DJ Cie
и Mike Vamp, два ветерана берлинской клубной сцены, также
известные под именем Martini Bros, которые выступают вме­
сте с начала девяностых. Верхний танцпол закрыт, открыты
xvaterfloor и терраса с выходом на Шпрее.
Никто не знает, кто все эти люди. Обрывки разговоров
на испанском, итальянском, английском и шведском языках
порхают туда-сюда. Типичных туристов здесь совсем немного.
Люди в основном из Рима и Стокгольма, Лондона и Севильи,
либо из обычных пригородов Берлина. И что бы не произо­
шло с лоукост-авиакомпаниями, смогут ли они выжить в же­
стокой конкуренции друг с другом и противостоять растущей
цене на авиатопливо — если всего лишь некоторые из этих
бесчисленных гостей останутся в Берлине, то это уже будет
очень позитивный результат. Никто не хочет возвращаться
ни к той мрачной деревне, каким был Берлин в восьмидеся­
тые, ни к той площадке для закоренелых рейверов. У других
городов есть финансовая индустрия, крупные корпорации,
киностудии, мода. У Берлина есть немецкое правительство,
искусство и техно.
Эта вечеринка продлится до девяти утра. Я, конечно же,
до конца оставаться не планирую.

Я стою на танцполе. Вокруг меня несколько испанок и ан­

гличан. Рядом с диджейской небольшая группа людей — они
улыбаются и болтают, а Майк Вамп ставит классический ха­
ус-трек. Час, который я себе отвел, давно прошел, небо за ок­
ном начинает светлеть, и на востоке появилось розово-бежевое
свечение. Гладкая поверхность Шпрее скорее напоминает озе­
ро, нежели реку. Несколько человек сидят около воды, о чем-то
разговаривают. Жизнь хороша, думаю я про себя.
ДВАДЦАТЬ ПЛАСТИНОК: КРАТКАЯ ИСТОРИЯ
БЕРЛИНСКОГО ЗВУЧАНИЯ НУЛЕВЫХ

RICARDO VILLALOBOS - ALCACHOFA (Playhouse), 2003

Все навалилось разом. Рикардо Виллалобос потратил боль­
ше двух лет на альбом «Alcachofa», и когда работа над треками
была практически закончена и он стал их играть, берлинская сце­
на взорвалась. «Dexter» и «Easy Lee», два самых известных трека
с альбома, стали отличными композициями, характерными для
нового берлинского звучания. В город только-только переехал
Ричи Хоутин, точно также поступил Лусиано, а лейбл Perlon
перебазировался из Франкфурта в Берлин. Некоторые вечерин­
ки длились днями, перебираясь из клуба в квартиры и обратно
в клубы. Люди дружно пробовали свои силы, завязывались дру­
жеские отношения и делались карьеры. «Alcachofa» связывает
все это воедино. Это не музыка прайм-тайма. Это музыка того
времени, что следует за прайм-таймом, — часы, наполненные
счастьем, меланхолией, радостью, отходняками и многим дру­
гим. В электронной музыке не так много альбомов, которые дей­
ствительно соответствуют формату — с собственным почерком,
выдержкой, поразительными аранжировками, художественным
высказыванием — короче говоря, способные создать «работу».
Это один из таких альбомов. Он превратил Рикардо Виллалобо­
са в крупнейшую звезду среди диджеев нулевых.

LUCIANO & QUENUM - ORANGE MISTAKE (Cadenza), 2003

На какое-то время возникло ощущение, что в Берли­

не чилийцы завоевали всю ночную жизнь города. Это был
не только Рикардо Виллалобос — целая дюжина чилийцев
скакала по городу, главной фигурой среди которых был Луси-
ано, проживавший до этого в Швейцарии. Как и Виллалобос,
он привнес с собой чувство латиноамериканских ритмов, при
этом широко трактуя понятие хаус-музыки. Это латинское
чувство кроется в перкуссии, хотя конечный результат совер­
шенно отличается от настоящего латино-хауса. Джазовые рит­
мы, которые слышатся в его более поздних пластинках, можно
обнаружить уже здесь, но «Orange Mistake» стимулирует ко­
е-что еще: снова и снова, над цыканьем и жужжанием, кото­
рые поддерживают ритм, один и тот же рейв-сигнал звучит
как своеобразное послание. Простой, но отполированный бит,
подложенный под уничтожающий звук, что и превращает все
в музыку: подобный подход будет применяться потом много
раз, с помощью которого свою карьеру выстроят еще многие
продюсеры.

SLEEPARCHIVE - ELEPHANT ISLAND (Sleeparchive), 2004

Невозможно переоценить значимость музыкального ма­

газина Hardwax для берлинской хаус- и техно-сцены. Будучи
институцией для культивирования вкусов и выступая в каче­
стве промоутера специфических берлинских идеалов в техно,
Hardwax настаивает на том, что меньше — есть больше. Мень­
ше известности, меньше звездного позерства, но и меньше зву­
ков. Поначалу, практически никто не знал, кто стоит за про­
ектом Sleeparchive. Не было ни имени, ни интервью, и когда
тайное наконец-то стало явным и некто Стефан Мецгер заявил
о себе, о нем было мало что известно, кроме имени. Эти рабо­
ты не имеют истории, но обладают особым звучанием: сыро­
ватым, по художественно простецкими попискиваниями и с
уханьями старых синтезаторов (которые, как считали много
лет назад, служили ключом к технологически продвинутому
будущему). То было в середине шестидесятых, когда корот­
коволновые сигналы сделанного в домашних условиях радио
звучали так, словно они были первыми шагами на пути к Луне.
Ретрофутуризм, как мы зовем это сегодня, — музыка, которая
звучит словно соблазнительные обещания мира, в котором
мы давно должны были жить.

NATHAN FAKE - THE SKY WAS PINK (Holden remix) (Border Community), 2004

Сегодня сложно себе представить, насколько ново зву­

чала эта пластинка в то время, какие яркие чувства она мог­
ла вызывать. Влияние, которое «The Sky Was Pink» оказала
на техно-музыку, было продемонстрировано той невероятной
скоростью, с которой звуки трека были включены в универ­
сальный техно-вокабулярий. Натан Фейк и его друг Джеймс
Холден вернули транс на танцполы берлинских клубов. Верну­
ли жанр, которого все старались избегать на протяжении мно­
гих лет. И это был транс во всей красе: масштабные мелодии,
структура, которая беспрерывно выстраивалась к грандиозной
кульминации, момент, когда синтезаторы раскрашивали небо
в розовый цвет (другой трек Холдена называется «Break In The
Clounds», «Прорыв в облака»). Однако это был тот транс, кото­
рый валялся в грязи и свою звуковую палитру взял из самых
разных жанров. Видно, как просвечиваются влияния чистой
электроники, чувствуется любовь к вольготному звучанию
гитарных групп ранних девяностых, и даже минимал-техно
оставило здесь свой след. Конечно, все это было бы ни к чему,
если бы этот звуковой рассказ о ночи не превращался в свет,
если бы он не был настолько неотразим. После нескольких лет
безудержного деления, электронная музыка вновь нашла точку
соприкосновения.

JOHN TEJADA - SWEAT ON THE WALLS (Poker Flat), 2004

Это был интересный парадокс: в то время, пока хипстеры

во всем мире идентифицировали Берлин со звучанием под
названием электроклэш, этакой смесью из электро-ритмов
и песенками про кокаин-шампанское-Лас-Вегас, в самом го­
роде это звучание так и не достигло доминирующего стату­
са. Здесь люди представляли себе Бруклин, где в 2002 году
проходили вечеринки под названием «Berliniamsburg». Одна­
ко электроклэш дал жизнь другому звучанию, зазвучавшему
по всему Берлину: электрохаусу. В «Sweat On The Walls» ка­
лифорнийского продюсера Джона Техады можно услышать,
как разрушается электроклэш, освобождая дорогу для чего-то
нового. Вокал — сексуальный женский голос — скрашива­
ет скуку воскресного дня, говоря о вечеринке, где пот капал
со стен. И это все еще часть старого формата, но музыка уже
продвинулась дальше. Это свежий, мощный хаус-трек с лег­
ким налетом эйсида.

ВООКА SHADE - MANDARINE GIRL (Get Physical), 2005

Наряду с лейблом Ричи Хоутина M_nus, другим круп­

ным успехом среди берлинских лейблов нулевых стал лейбл
Get Physical. Пять ветеранов франкфуртской сцены захотели
что-то сделать совместно и в 2002 году переехали в столицу.
Это были: DJ Т, он же Томас Кох, бывший главный редактор
журнала Groove, Патрик Бодмер и Филлип Юнг, больше из­
вестные как диджейский дуэт M.A.N.D.Y., и Вальтер Мерци-
гер и Арно Каммермайер, известные как Booka Shade, которые
еще в девяностых стали довольно успешными техно-музы­
кантами. Последние являются музыкальными мозгами лей­
бла. В самом начале жизни лейбла они стояли практически
за всеми работами, выходившими на лейбле, а их собствен­
ные треки «Mandarine Girl» и «Body Language» стали двумя
архетипическими электрохаус-треками. Первый трек — это
хаус-музыка с оттенками транса, созданная для кульминаци­
онных моментов вечеринок, другой же, весьма подвижный,
идеально подходит под мерцающий свет танцпола. Оба трека
продались десятками тысяч экземпляров — ненормальным
тиражом для виниловых пластинок. С тех пор Booka Shade
катаются с хорошо продуманным живым шоу по самым круп­
ным площадкам в мире. Они — одни из нескольких берлин­
ских хаус-проектов, которые смогли выйти за пределы клуб­
ной аудитории.

ÄME — REJ (Innervisions), 2005

Прекрасное чувство, когда падают музыкальные барье­

ры. С «Rej» границы между хаусом, электро и техно стали на­
столько несущественными, что уже невозможно было сказать
с уверенностью, принадлежит ли этот трек к какому-то кон­
кретному типу музыки или же нет. Это была пластинка, ко­
торая находилась в сумке у всех диджеев. Пластинка того со­
рта, которая нравилась всем. За именем А т е скрываются два
человека — Франк Видеманн и Кристиан Бейер, два продюсера
из Карлсруэ, которые до выхода «Rej» сочиняли музыку у себя
дома. Причем их интересовала более глубокая составляющая
хаус-музыки. В своем первом релизе для берлинского лейбла
Innervisions они соединили мощный тек-хаусовый грув с по­
пискиваниями, которые превращались в мелодию. Это клас­
сический трек, в котором нет ничего лишнего, идеальный
в мельчайших деталях.

TROY PIERCE - HORSE NATION (M_nus), 2005

У всех на устах неожиданно возник термин: кетамино-

вый хаус. И треки вроде «Horse Nation» как раз о том, как тол­
пы людей стали забивать свои носы кетамином — сильным
транквилизатором для лошадей, употребление которого вы­
зывает своеобразное чувство падения глубоко в так называе­
мую «К-дыру», кетаминовую дыру. Чувство, у которого есть
пугающие и захватывающие моменты. Кетамин всегда су­
ществовал где-то рядом, был своеобразным наркотиком для
отходняков, в те моменты, когда эйфория уже закончилась.
В 2005 году кетамин не стали употреблять больше или меньше,
чем за годы до этого. Однако выражение «кетаминовый хаус»
стало точным описанием бесцветного, минималистичного ха­
ус-звучания, в сердце которого царит сплошной холод. Трек
«Horse Nation» приводит в движение раздражение — голоса­
ми, которые проносятся сквозь пространство, барабанными
перекатами, которые сложно локализовать, шумами, которые
звучат так, словно выдуманные преступники тащат за собой
виртуальные ядра с цепями по настоящим тюремным дворам.
Это невероятно радикальная музыка — в особенности, когда
ты осознаешь, что боссу лейбла M_nus Ричи Хоутину после
переезда в Берлин удалось превратить себя и артистов своего
лейбла в одну из тех машин, которая поспособствовала успеху
этой музыки.

THEO PARRISH - FALLING UP (Carl Craig Remix) (Third Ear), 2006

Этот хит похож на бомбу, и не только из-за того, что в нем

задействованы два самых известных детройтских музыкан­
та — Карл Крэйг и Тэо Перриш. Отпечатанная поначалу всего
лишь в нескольких сотнях экземплярах, пластинка продалась
за несколько дней и с того момента зазвучала по всему миру.
Со своим ремиксом на «Falling Up» Карл Крэйг больше чем
когда-либо продемонстрировал искусство стоять одной ногой
в чернейшем фанке, а другой — в белейшем синтипопе и де­
лать из этого эмоционального накала потрясающий драма­
тизм. То, что начинается с безобидных хаус-грувов, простого
ритма и звуков родес-пиано, затем трансформируется в мрач­
ного, идеально подходящего под клубный прайм-тайм мон­
стра. Это был первый трек в длинной цепочке блестящих ре­
миксов Карла Крэйга, вышедших за последние несколько лет.
Практически все были шедевральными, но ни один не пре­
взошел эту работу.

RHYTHM & SOUND - FREE FOR ALL (Soundstream Remix) (Burial Mix), 2006

В немецкой техно- и хаус-музыке не очень любят вокал.

В этой стране нет ни знаменитых певиц, ни поющих про­
поведников. Голос просто прогоняли через вокодер, чтобы
он походил на голос человека-машины. Так что когда десять
регги-вокалистов записали свой голос для Rhythm & Sound,
это было неожиданно и стало настоящей удачей. Это был
проект основателей Basic Channel, Марка Эрнестуса и Мо­
рица Фон Освальда, который за эти годы эволюционировал
из даб-техно в настоящее регги. Ремиксы этих треков не силь­
но отличались друг от друга, но, безусловно, самый прекрас­
ный получился у Soundstream — проекте, который, наоборот,
специализируется на диско-музыке. Он превратил оригинал,
включавший вокал Пола Сэйта Хилейра, в искрометный
дип-хаус. Классика.

SAMIM & MICHAL - EXERCIZE (Freizeitglauben), 2007

Если и есть один жанр, с которым в середину нулевых

Берлин ассоциировался у всего мира, то этим жанром был
минимал. Сухой хаус, в котором убрано все лишнее. Samim
& Michal «Exercize» — это учебное пособие по минималу.
Трек трещит и выстукивает мелодию словно игрушечные
часы, у которых отвалились некоторые шурупы. В треке
нет и секунды, чтобы элементов было слишком много. Зву­
ки уходят, чтобы уступить место следующим. Главное здесь
не «бочка», а малый барабан, и над всем происходящим мож­
но услышать блуждающие реверберации потустороннего
голоса. Классическая афтепатийная музыка для воскресных
дневных танцполов. Эту, и ей подобные, пластинки не стоит
винить в том, что они поспособствовали тому, что минимал
превратился в ругательное слово, а модники стали разгули­
вать по Кастаниеналлее с футболками с надписями осужда­
ющими минимал. Формула такой музыки была настолько
проста и привлекательна, что в конечном счете каждый Том,
Дик и Гарри стали записывать и выпускать свои собственные
минимал-треки.

DETTMANN/KLOCK - DAWNING/DEAD MAN WATCHES THE CLOCK

(Ostgut Ton), 2006

Восприятие любого трека зависит не только от того, какое

место он занимает в миксе, но и через какую звуковую систему
он звучит. Марсель Деттманн и Бен Клок разработали целую
схему в техно-музыке, которая неразрывно связана с системой,
танцполом и публикой в Berghain. Эта парочка — резиденты
клуба, и здесь они начали сбавлять скорость своих эпических
диджейских сэтов без потери в силе и мощности музыки. Это
величественное техно, живое и неспешное. Музыка, кото­
рая знает что такое минимал, но в которой за борт отброше­
ны все лишние щелчки и трески. На внушительном танцполе
Berghain истинный дух техно зазвучал так, словно это снова
стала самая захватывающая музыка в мире.

RICARDO VILLALOBOS - FIZHEUER ZIEHEUER (Playhouse), 2006

Слухи начали ходить еще до того, как был сделан этот

трек. О новой пластинке Рикардо, длящейся 37 минут, люди
начала рассказывать друг другу задолго до выхода «Fizheuer
Zieheuer». Уважение к такому радикальному жесту смешива­
лось со скептицизмом. Кому может понравиться эта работа?
Что этот осел сделал в очередной раз? На самом деле этот
трек является эпическим ремиксом на «Pobjednicki Cocek»,
музыкальное произведение румынского духового оркестра
Blehorkestar Bakija Bakic. Виллалобос взял несколько сэмплов
духовых инструментов, наложил даб-эффекты на повторения,
и после всего этого, выпустил их в затяжном крещендо, так
и оставив в вечности. Всякий, кто впервые услышал этот трек
на танцполе, скорее всего, в одном из сетов самого Виллалобо­
са, без сомнения переживал один из тех незабываемых момен­
тов, когда возникало чувство, что на мгновение ты очутился
на небесах.

EFDEMIN - JU ST A TRACK (Dial), 2007

Вместе с замечательной работой Ларри Херда «The Sun

Can’t Compare» трек Эфдемина «Just A Track» указал направле­
ние, которое должно было вывести многих берлинских дидже­
ев и продюсеров из тупика с минималом. Этим направлением
стал дип. Но, как бы то ни было, мало кто сразу стал подражать
дип-хаусу. Как правило, за основу брался какой-то один элемент
и соединялся с тем, что в противном случае считалось бы очень
минималистической музыкой. В «Just A Track» это был голос
священника, который объяснял, кто мог бы стать президентом
(очевидно, он сам), если бы хаус был страной. На прежнем кар­
касе на месте психоделичности появилась одухотворенность.
В конце концов, это не такой уж и громадный шаг вперед.

MARI BOINE - VUOIVUOI ME (Henrik Schwarz remix) (Universal Jazz), 2007

Находящийся вне основных жанров, но высоко оценива­

емый со всех сторон, Хенрик Шварц потратил несколько лет
на доведение до ума собственного хаус-звучания, которое кор­
нями уходит в соул, фанк и джаз. В реальности это больше, чем
простое сэмплирование творчества великих людей прошлого
или же заигрывание с ностальгией. Шварц творит, сотрудничая
с джазовыми музыкантами и делая ремиксы на музыку других
людей с одинаковым успехом. Возьмите его ремикс на Мари
Бойн, норвежскую певицу из Лапландии, чей стиль — сме­
шение йойк (песенная форма народов, населяющих северную
Норвегию), джаза, фолка и рок-музыки, который за неимени­
ем лучшей альтернативы относят в категорию «world music».
Шварц представил «Vuoi Vuoi Ме» как бесконечный хаус-грув,
который он выстраивает до огромных размеров, с легкостью
обращаясь со струнными. Получившийся результат попросту
замечателен.

MATT JOHN - OLGA DANCEKOWSKI (Bar 25), 2007

Чем дольше длятся выходные, тем больше сумбура. «Olga

Dancekowski» можно описать как типичный трек для афтепа-
ти: бас-барабан здесь значительно снижен, поскольку в такой
час вряд ли кому-то на танцполе нужен качающий ритм. Сама
структура трека недалеко ушла от классического техно-зву­
чания, но звучание все-таки несколько иное. Мэтт Джон ис­
пользует короткие звуковые сигналы и гудки, которые, кажет­
ся, может издавать кукольный домик, оживающий по ночам.
Как-то раз Джон назвал свой стиль «голографической музы­
кой», и если под этим понимать то, что музыка всегда двига­
ется в разных перспективах, то это подходящий термин. Раз­
личные элементы могут действовать в качестве путеводителя
через трек. Все зависит от того, на каком именно звуке сосре­
доточиться. В любом случае, «Olga Dancekowski» отправляет
тебя в небольшое путешествие. Это психоделическая ком­
пьютерная музыка, которая одновременно и содержательная,
и глупая, и яркая, как разноцветные звуковые блоки интер­
фейса Ableton.

RADIO SLAVE - NO SLEEP PART 4 (Rekids), 2008

Музыканты постоянно жалуются на снижение продаж, го­

воря, что теперь одной музыкой сыт не будешь. Если же посмо­
треть на скорость работы Мэтта Эдвардса, более известного как
Radio Slave, то можно прийти к выводу, что он нашел простой
выход из сложившейся дилеммы: если хорошо продается лишь
половина треков, то значит их нужно выпускать вдвое больше!
В Берлин он переехал в 2006 году, и с того времени вряд ли
выдавалась такая неделя, которая обходилась без его нового
трека, ремикса или же эдита, которые часто издавал его лейбл
Rekids. «Grindhouse Tool» уже одним своим названием подра­
зумевает то, что перед нами тек-хаусовый монстр. «Tantakatan»
хоть и выстроен на сэмпле Херби Хэнкока, на самом деле зву­
чит как типичный трек Мэтта Эдвардса. Эту ритмическую
конструкцию можно даже узнать, находясь в другой комнате.
Они являются своеобразными креплениями, прекрасно рабо­
тающими на любом танцполе.

DJ KOZE - I WANT ТО SLEEP (IRR), 2008

DJ Koze — сюрреалист среди хаус-продюсеров. С самого

первого дня он придумывает и шлифует свой собственный,
очень особенный звуковой мир — смехотворный, красочный
и со своеобразной логикой. В его треках всегда найдется ка­
кой-нибудь элемент, который возникает и исчезает по причи­
не, ведомой только ему одному. Даже тогда, когда Козе делает
такой чудесный сомнамбулический трек, как «I Want То Sleep»,
он обязательно должен вставить странный статический шум,
который возникает каждые несколько тактов, словно гово­
ря: «Внимание! Я трек DJ Koze!». И словно этого недостаточ­
но, большую часть трека женский голос путано рассуждает
о мыслях во время стирки. Имя у лейбла соответствующее:
International Records Recordings — не каждый до такого доду­
мается. Это музыка для самого исключительного времени.

PORTABLE - KNOWONE CAN TAKE AWAY (Perlon), 2008

Без определенных лейблов, включая Perlon, берлинское

звучание нулевых могло бы быть совсем другим. Зип, Моран,
Рикардо Виллалобос, Томас Мельхиор — это те, кто сформи­
ровал стилистическую школу своими релизами на Perlon, и без
них все было бы совсем по-другому, даже несмотря на то, что
зачастую это была просто абстрактная музыка. Все это нахо­
дит отражение в работе южноафриканского музыканта Алана
Абрахамса, работающего под псевдонимом Portable, в его треке
«Release». Душераздирающий хаус-трек, в котором он сам поет
поверх меланхоличных синтезаторных линий и хаус-ритма
о желании освободиться от ограничений разваливающихся
взаимоотношений.

Практически все эти треки можно скачать с сайтов он­

лайн-магазинов вроде Kompakt или Beatport. Конечно же,
самый приятный способ покупки музыки — это поход в му­
зыкальный магазин, где еще можно найти некоторые из этих
пластинок. Кроме этих треков можно порекомендовать миксо-
ванные компакт-диски от Berghain/ Panorama Ваг или Watergate
в качестве введения в берлинское звучание сегодняшних дней.
Также стоит послушать серии миксов «Boogy Bytes» от BPitch
Control и «Body Language» от Get Physical Records.
THE END
БЛАГОДАРНОСТИ

Премного благодарен Андреасу Бекеру, Штеффену Беркхану,

Кристиану Бейеру, Хайке Блюмнеру, Матиасу Бомбаху, Ахиму
Бранденбургу, Катерин Бриттон, Марку Батлеру, Майе Клас-
сен, Паулин Дрефс, Лоре Эверт, Кристин Гизе, Мартину Горге-
су, Штеффену Хаку, Димитри Хегеману, Роберту Хенке, Нику
Хёпнеру, Джоанне Ицек, Карстену Йосту, Кристофу Кленцен-
дорфу, Стефану Крассеру, Олафу Кретшмару, Тане Михланс,
Эндрю Рассе, Георгу Роске, Каролин Саге, Николаусу Шаферу,
Ане Шнайдер, Филиппу Зольману, Роберту Штадлеру, Дэйву
Турову, Рикардо Виллалобосу, Алексису Вальтцу, Джулиану
Веберу, Бенджамину Вайсу, Франку Видеману.

Без помощи своего редактора Карстен Кредель, я бы никог­

да не закончил немецкую версию этой книги, а без продюсе­
ра Нины Кнапитш, вполне возможно, книга вряд ли бы была
опубликована и после того, как бульдозеры бы уже сравняли
с землей Ваr 25.

И, конечно же, я хотел бы поблагодарить свою семью.

источники

Глава «Рикардо», в видоизмененной форме была опубликована

в журнале Spex в номере 6/2007.

Часть главы «Berghain, центр мира» Алексиса Вальтца, была

опубликована в журнале Groove в номере 3/2008.

Глава «Рейверша-мать, рейверша-дочь» была опубликована

в журнале De.Bug в номере 9/2007
ТОБИАС РАПП

ЗАБЫТЬСЯ В ЗВУКЕ:
БЕРЛИН, ТЕХНО И EASYJET

Издатели: Оксана Кухарчик, Павел Балешенко, Илья Воронин

Корректор: Диана Кондрашина
Верстка и дизайн обложки: Григорий Гатенян

Подписано в печать 10.06.2013

Формат 70x100/32
Бумага офсетная
Печать офсетная
Усл. печ. л. 10,0
Тираж 3000 экз.
Заказ 01020/13

ООО «Белое Яблоко»

info@thewhitelabel.ru
www.thewhitelabel.ru
Фейсбук: www.facebook.com/whitelabelpublishing
ВКонтакте: vk.com/w_label

Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами

в ООО «ИПК Парето-принт» www.pareto-print.ru