Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
80229863
80229863
Отель «Калифорния»
2
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63088973SelfPub;&lfrom=508959676 2020
ISBN 978-5-532-03242-2
Аннотация
В романе всего два героя – мужчина и женщина, встретившиеся в пургу на трассе М7
под Нижним Новгородом. Цепь событий, связавшая слишком прочно, развивалась
независимо от них. Действие романа занимает меньше двух суток, но за это время двое
прожили целую жизнь. Судьба их за финальной точкой неясна и, скорее всего, нерадостна.
Подобно персонажам Ремарка, перенесенным в холодный двадцать первый век, они не
имеют будущего. Однако ценность имеет настоящее – тем более, свершившееся во воле
случая. © Виктор Улин 2019 г. – фотография. © Виктор Улин 2020 г. – дизайн обложки.
Виктор Улин
Отель "Калифорния"
Никого не оказалось сзади, никто не врезался в корму – вся поездка пошла бы прахом,
даже останься он жив.
И, в конце концов, тормозные шланги не лопнули при экстренном торможении. Их тоже
стоило заменить по приезде; это было проще, чем проверять на дефекты.
Живой и невредимый, Громов сидел на заснеженной трассе в предвечернем нервном
полусвете. Кругом летели вихри пурги, которой был безразличен двадцать первый век.
Но самым главным являлось то, что он остался жив.
Дорога была знакомой.
По ней Громов ездил бесчисленное множество раз, хорошо ориентировался на
местности.
Совсем недавно он проехал отворот на Дзержинск – сейчас городок был на траверсе
справа. Через тридцать километров начинался Нижний Новгород. Его предстояло объехать по
южному краю, еще через тридцать ненадолго остановиться в Кстово.
Громов не брал с собой ни термоса, ни еды. Зная придорожные городки, он
предпочитал подкрепляться там, где хорошо угощали.
Дальше предстояло проехать Чувашию, имея целью Казань – достаточно быстро,
поскольку с наступлением темноты движение становилось менее интенсивным.
В татарской столице Громов собирался заночевать: из Москвы он выехал слишком
поздно. Да и вообще полторы тысячи километров удавалось преодолеть в один прием лишь
летом, разгоняясь до недопустимой скорости на участках, где это было безопасно.
Триста семьдесят километров от Кстово до Казани занимали не больше четырех часов,
он успевал до закрытия ресторанов в гостиницах.
На следующий день оставалось преодолеть шестьсот километров по М7 до Уфы, потом
еще сто двадцать по Р-315 до своего города.
А там уже он мог расслабиться, сбросить груз поездки, вымыться добела и выпить две
– а то и три – рюмки коньяка при неодобрительном молчании малопьющих жены и тещи, под
неодобрительным взглядом совсем непьющего сына.
Но все это оставалось впереди; здесь безмолвствовала холодная пустыня, валил серый
снег, небо нависло темной тяжестью и огни городов казались горящими на Марсе.
Человек, остановившийся в таких местах, ощущал себя песчинкой на сандалии бога.
Или снежинкой на его начищенном сапоге – в зависимости от времени года.
В одном журнале Громов читал о прорывах цивилизованных стран.
Таинственная даже для него – профессионала компьютерной сферы – GPS-навигация,
бывшая прерогативой военных, начинала применяться в мирном быту. Обычные водители
могли установить в машине прибор, показывающий положение на карте, строящий
маршруты и предупреждающий об опасностях.
Правда, имелся комментарий скептика, который утверждал, что при дальнейшем
развитии «глобального позиционирования» человек не сможет попИсать без того, чтобы его
не отследила какая-нибудь спутниковая система.
Предупреждение не казалось серьезным. Громов был бы счастлив иметь навигатор,
перематывающий карту и говорящий приятным женским голосом.
Однако Запад, прогнивший до основания, жил в 2009-м, а по бывшей шестой части
суши тянулся даже не тысяча девятьсот, а 1809-й год.
Громов поднял боковое стекло и опять остался в изоляции от всего мира. «Дворники»,
включенные на самый быстрый режим, кое-как справлялись с сухим снегом, но было видно,
что им тяжело.
Теперь стоило спешить дальше; трасса отличалась от города тем, что за несколько
минут удавалось выехать из метели. Правда, точно так же можно было в нее въехать из
ясного дня, но сейчас вихри бушевали над головой и впереди ожидало лишь лучшее. Худшее
уже едва не случилось.
Как солдат, продолжающий бежать простреленным и лишь потом падающий замертво,
Громов ощутил в себе смертную усталость.
5
– Все ясно, – сказал Громов. – Какой-то камазист потерял диск, вы на него наехали.
– Понятно.
Женщина вздохнула, попыталась поправить волосы, слишком длинные для ее лица.
– Теперь в самом деле вспоминаю: увидела что-то темное, но не успела затормозить. Я
ехала очень быстро.
– А куда вы спешили?
Не отвечая, она криво усмехнулась.
– В Казань? – догадался он.
– В Казань, но конкретно сейчас – к ближайшей заправке. У меня горела лампочка.
– Ну вы даете… – Громов покачал головой. – Выехать зимой из Москвы в Казань,
тысяча двести километров, в капроновых колготках…
– В эластиковых, – поправила женщина. – Капрон был в прошлом веке. И дались вам
мои колготки!
– Не дались! На вас смотреть страшно. В эластике, в сапожках для Эрмитажа и в шубе
для итальянской зимы. С неисправной электропроводкой и пустым баком, хотя на трассе
всегда надо иметь как минимум половину… Безумство храбрых, иных слов не найду.
– Я не храбрая, я…
Женщина замолчала, запахнула шубу на очень большой груди и отвернулась к окну.
– Вы еще легко отделались.
Он вздохнул.
– Ваша машина повернулась на сто восемьдесят градусов, но удержалась на дороге. Это
чудо.
– А у меня еще и дверь заела, – вставила она. – Я вылезти не смогла.
10
– Дверь у вас не заела, а примерзла, потому что вы долго стояли левым бортом под
ветер. Силиконом на зиму не обрабатывали?
Она смотрела непонимающе.
– Ладно, неважно… Но все равно вам чудовищно повезло. Стояли в метель без огней, в
вас могла въехать фура и не оставить ничего …
– И, может быть, к лучшему, – тихо сказала женщина.
– Глупостей не говорите! – Громов махнул рукой. – Ладно, вы там сидели и ждали.
Теперь ждете в тепле и это хорошо. Ментов давно вызвали?
– Вообще не вызывала. Сказала же – испугалась, сидела в ступоре, очнулась, когда вы
постучали в стекло.
Запах духов сделался сильнее. К нему примешался аромат натуральной шубки.
– Значит, вызовем сейчас, – ответил он. – Сначала ментов, потом эвакуаторщика.
Разбитую машину без протокола никто не повезет. Кто знает – может, вы скрылись с места
происшествия. Менты зафиксируют, что вы налетели на потерянное колесо, и вызовут
эвакуатор. Ну, то есть дадут телефон, вызовем сами.
– А они поверят? Полицейские? Что я просто налетела? Не затаскают по судам?
– Не затаскают.
Громов выключил свет.
Оказалось, что за несколько минут существенно стемнело.
– Я буду свидетелем. Дождусь ДПС-ников и дам показания, что видел, как вы налетели
на колесо и как я сам чуть в него въехал.
– Но ведь вы ничего не видели!
Женщина воскликнула так искренне, что Громов улыбнулся.
– Разумеется, не видел. Но они этого не узнают. Поверят моим словам.
– И вы будете врать?
– Конечно буду. Я вру всегда.
– Всегда?!
– Почти всегда, когда требуют обстоятельства. По правде живут только нищие дураки и
наследственные миллиардеры, нормального человека ведет ложь.
– Любопытный тезис. Над ним стоит подумать.
– Ну ладно, все решено, – он кивнул. – Сейчас сдам назад и встану за диском, как будто
прямо перед ним затормозил. После этого вызовем ментов.
– А как? Я не знаю никаких телефонов.
– Я знаю, не волнуйтесь. Пока они приедут, мои следы занесет снегом, да они и не
станут сильно разбираться. Им спокойнее не искать пострадавшего, а списать все на
какого-то камазиста.
Сказав это, Громов сообразил, что обещание дождаться дорожно-патрульной службы –
которая на трассе могла приехать через три часа – неопределенно отдаляет прибытие в
Нижний Новгород.
С этим ничего нельзя было поделать.
Свистела пурга, трещал мороз. Температура была приемлема для езды. В крайнем
случае она позволяла остановиться и быстро помочиться с обочины.
Но сидение в машине с неработающей печкой означало смерть.
В обе стороны: вперед и назад, сколько видел глаз – простиралась трасса М7. Она была
холодной и безжизненной, несмотря на суету.
Женщину приходилось выручать, ломая собственные планы.
Впрочем три-четыре часа мало что стоили в его жизни, напоминающей полет астероида
сквозь черную космическую пустоту.
– Вы поможете мне переставить машину? – спросил он, опустив стекло и посмотрев
назад.
– Как именно? Что надо сделать?
– Выйти, встать вон там справа на краю обочины, чтобы я видел, где она кончается, и
11
– Теперь ждем, – сказал Громов. – Мы все сделали правильно. Спасибо, что помогли.
Женщина молчала. Она все еще пребывала в ступоре.
– Да, вот еще! – спохватился он. – У вас есть страховка?
– Автогражданка? Есть, конечно, как без нее.
– Я о другом. КАСКО есть?
– А, это… Есть, муж оформил сразу, как купили, в этом разбирался, он у меня юрист…
– она сделала паузу. – Был. Потом я три года возобновляла, в одной и той же страховой
компании, он говорил, что лучшая из всех. Но никогда не пользовалась, еще ничего не
случалось. Вообще ни разу не попадала в аварию.
– Все на свете когда-нибудь случается в первый раз… Полис при себе?
– Нет, лежит дома.
– В Москве, – утвердительно спросил Громов.
– В Москве. Мне говорили, его возить не обязательно.
– Не обязательно, да, – он кивнул. – Но получив на руки протокол, вы должны как
можно скорее заявить о страховом случае. Никто не знает, сколько времени займет ремонт,
там много тонкостей, одна другой тоньше. Для заявления нужен номер полиса. Вы его,
конечно, нигде не записывали – равно как и телефон компании на «восемь-восемьсот»?
– Нет, – женщина покачала головой, не обратив внимания на слова о времени ремонта. –
И что мне делать?
– Вы можете кому-нибудь позвонить в Москву? Чтобы попали к вам домой, нашли
полис и передали данные? Может, кто-то гуляет с вашей собакой, кормит вашу кошку,
поливает ваши цветы, пока вы гостите в Казани?
– Не надо никому попадать. В Казани младшая дочь. Старшая разведена и живет со
мной. Собаки нет, я сама хуже собаки. А ее кошку скоро убью, потому что она, сука, мне на
кровати все покрывало обос…
Она осеклась, махнула рукой.
– Извините, матерюсь… Это от нервов.
– Понятно. Я сам еле сдерживался, когда вынимал вас из машины.
– А как вы догадались, что в моем доме есть кошка? От меня что, пахнет?
– Пахнет от вас французскими духами, – Громов усмехнулся. – И дорогой норковой
шубкой. А кошка… Не знаю, сказал просто так. У многих дома есть питомцы: кошки, собаки,
младенцы… Но хорошо, что собаки у вас нет. От них вонь и шерсть.
Потянувшись к панели, он убавил температуру печки.
Вдвоем в машине было гораздо теплее, чем одному.
– Ну ладно, черт с ней с этой кошкой, может, сдохнет, пока я езжу, – заговорила
женщина. – В общем, позвоню дочке, продиктует все, что надо. Только получится поздно, она
работает на телевидении, у них придурков день это ночь, а ночь это день.
– Когда получится, тогда и получится, – он махнул рукой. – Менты приедут, составят
протокол, оставят копию. Дальше уже неважно. Когда достучимся до вашей дочери, будем
звонить в страховую.
– Вы что, будете ждать?
Она повернулась к нему всем корпусом, духами запахло еще сильнее.
– Вам делать нечего со мной возиться? Со столичной дурой? Вы куда едете? Тоже в
Казань?
– Через Казань, потом дальше на восток. Тоже поздно выехал из Москвы, собирался
ночевать. И какая разница, где: в Казани или в Нижнем? Раз уж так вышло.
12
– Двести?!
– Может быть, даже больше. Стрелка легла на шпенек. Дело было летом, в Татарии,
между Челнами и Казанью. Там дорога идеальная, как взлетная полоса. Асфальтогранит.
– Надо же… Никогда бы не подумала, что такой рассудительный человек может гонять,
как мальчишка.
– Всякое бывает. Та вот эту «Нексию» я взял по спецзаказу, в старом кузове, но с АБС. А
обогрев поставил сам. Ну то есть купил комплект, узбеки установили.
Громов посмотрел на женщину.
Обретя имя, она сделалась ближе.
– В отличие от вас, я все время мерзну. Даже летом, ранним утром, включаю обогрев.
– У вас, наверное, пониженное давление?
– Было пониженное, да. Не знаю, как сейчас, сто лет не мерял, но без кофе глаза не
открываются.
– Я вас в сервисе угощу кофе, Александр. Согласны?
– Согласен, Елена, – ответил он. – И буду благодарен. Всегда, когда еду далеко,
непрерывно пью кофе.
– Вы домой едете или по делу? – поинтересовалась Елена.
– По делу домой. Точнее, везу из Москвы сервер на продажу.
– Сервер? А его разве возят? разве продают? Это же адрес в Интернете, типа
«почтовый сервер Mail.ru».
– Адрес у сервера, интернетский, правильно, – Громов улыбнулся. – А сам сервер – это
системный блок для управления потоками информации. Вон посмотрите, лежит на заднем
сиденье…
Елена обернулась.
– Ничего там у вас не лежит, кроме моей сумки.
– Да уж, видел я вашу сумку, – он вздохнул, едва не сказав «вашей кошелки».
– Очень удобная, – ответила она, услышав не проговоренное. – Большая и легкая, много
входит и ничего не выпадает. Итальянская, кстати, ручной работы. Когда-то стоила
двенадцать тысяч… Нет, даже четырнадцать. А с сервером вы меня обманули.
– Не обманул, а забыл. Сервер в багажнике. Поздно выехал и знал, что в пути придется
ночевать и машину оставить на стоянке. Поэтому сразу спрятал, хотя в салоне трясет
меньше. Этот сервер весит черт знает сколько, одному в багажник не переложить, а кого-то
просить опасно. Он брендовый. Знаете сколько стоит?
– Даже не представляю. Лучше не говорите, а то возьму и украду.
– Не украдете. Даже из багажника вытащить не сумеете. А стоит он как машина, на
которой мы едем. Причем новая.
– Ничего себе…
Елена встряхнула головой.
–…Никогда бы не подумала. То есть даже никогда не думала о таких вещах. Вот есть
Интернет и какой-то провайдер, который что-то делает, а как именно – не знаю. А вы что,
инетом занимаетесь?
– Им тоже, но не провайдерствую. Я работаю в фирме, которая занимается сетями.
– Рыболовными?
Голос звучал звонко, как трель весенней синицы.
– Хуже. Структурированными кабельными системами. Интернетом, телефонией,
пожарной сигнализацией – в общем слаботочкой. Делаем все на свете: и монтаж и продажи и
поставка под заказ. Этот сервер понадобился одному заказчику, конфигурация нестандартная.
Я подобрал, нашел то, что нужно, и навернул двести процентов.
– Еще раз ничего себе. И сколько же вам заплатит клиент?
– Почти миллион.
– Ничего себе в третий раз!
– А что такое миллион? Стоимость супертелеобъектива со стеклянными линзами и
18
– Теперь будет.
Елена улыбнулась.
– На чем играете? На пианино?
Она улыбнулась еще раз.
– Музыканты на пианино не играют.
– А, ну правильно, пианино стоит дома. На рояле?
– И на рояле не играют. На фортепиано, это один и тот же инструмент. Но я не
пианистка. Играю на виолончели. Знаете?
– Вблизи не видел, но знаю. Такой похожий на скрипку, только огромный, больше вас?
– Нет, огромный – контрабас, – засмеялась Елена. – Но я сейчас уже стала толще него…
– Вовсе нет, вы тоньше тростинки, – автоматически перебил он.
– Да уж, врите больше, я вас поняла. А виолончель вот примерно такой высоты… Ну в
смысле гриф тут кончается. А корпус вот досюда.
Она положила ладонь на свой бюст.
– Снег кончился мы из него выехали. И вообще скоро приедем, – сказал Громов. –
Менты сказали, что сервис на окраине.
На капот машины медленно наезжали желтые огни Нижнего Новгорода.
Громов не без труда открыл зашарпанную дверь автосервиса и вышел в зимний вечер.
«Нексия» стояла на заснеженной парковке.
Двигатель работал тихо; сдержанно теплились габаритные огни.
– Все в порядке, – сказал он, сев на свое место. – Менты нас отправили куда надо. Ваш
«Ситроен» на подъемнике и его уже начали разбирать.
– Как разбирать? Зачем разбирать?! – испуганно спросила Елена.
– Да нет, низачем… – Громов покачал головой. – Извините. Просто у слесарей жаргон:
не «чинить», а «разбирать», потому что современные машины состоят из модулей.
– А…
– Если уместно так выразиться в данной ситуации, вам повезло, – перебил он. – Если
бы вы напоролись на диск где-нибудь в Удмуртии, был бы – как говорят татаре – аптраган.
Нижний Новгород – автомобильная столица России. Сервис на первый взгляд хламной. Но
ребята толковые.
– Спасибо вам, Александр, – сказала она. – Не знаю какое спасибо. Вы все для меня
сделали. Без вас бы я умерла. Утром поехал бы снегоочиститель, раскопал сугроб и нашел
замерзшую лягушку.
– Да ну вас, Елена, – Громов покачал головой. – Полно вам, ерунда.
– Не ерунда. Вы мой спаситель, я вас никогда не забуду… Слава богу, все кончено.
Спрыгиваю с вашей шеи. Давайте найдем бумагу и ручку, я запишу ваш адрес, чтобы послать
деньги за эвакуатор, и поезжайте в гостиницу, вы ведь собирались заночевать. А потом
счастливого вам пути. Как принято говорить? Семь футов под килем?
– «Удачи на дороге», футы – у моряков.
– Извините… – она улыбнулась. – Это я по привычке. Удачи на дороге, милый
Александр!
– Спасибо, милая Елена, – в тон ответил он. – Но вы рано со мной прощаетесь.
– Рано?
Елена взглянула непонимающе.
– Увы. Еще неясно, в какую сумму обойдется ремонт. Они принимают только наличные.
В любом случае вам надо найти банкомат и снять деньги. Не на такси же вы поедете.
– Так вы что, Александр, будете ждать, пока ремонтируют мою машину?! И повезете
меня в банкомат?! А как же ваш сон и отдых?
20
– Я уже говорил, Елена, что сказавший «А» говорит «Б». А что собирались делать вы?
– Подождать, пока починят машину, и ехать в Казань.
– В Казань. А вы знаете, сколько до туда?
– Ну… примерно. А сколько на самом деле?
– Примерно как отсюда до Москвы. Четыреста километров или около того. Вы
представляете, что это такое? Ночью, зимой и в первый раз.
– А какие варианты? – она поморщилась, покачала головой. – Возвращаться в Москву?
вы говорите, то же самое. Лучше в Казань, как собралась. Заправлю полный бак и тихонько
покачусь. Включу противотуманные фары, буду смотреть только вперед – к утру как-нибудь
доеду. А что будете делать вы?
– Я… – он пожал плечами. – Ждать, пока ремонтируют вашу машину, я, конечно, не
буду. Пусть они выставят дефектовку. Определимся по деньгам, съездим в банкомат, снимете
плюс-минус…
– Кстати, я сразу отдам за эвакуатор, – перебила Елена. – Сколько вы за него заплатили?
– Две тысячи. Снимете и отдадите. Потом я отвезу вас в какое-нибудь кафе, посидите
там. Я дал мастерам ваш сотовый, они позвонят, когда все будет готово.
– А сколько это займет?
– Ну… – Громов помолчал. – Я думаю, если есть запчасти, часа два-три. Плюс полчаса
на развал-схождение.
– На что – на что?
– Не регулировку колес, чтобы они смотрели правильно и машину не вело. Положено
после любого ремонта передней подвески.
– Ясно, – она кивнула. – Только зачем везти меня в кафе? Я могу посидеть и тут.
– Нет, Елена. Здесь вы посидеть не можете. Во-первых, в холле этого сервиса холоднее,
чем на улице. А, во-вторых, уже сказал: с ними договаривался я, вы не должны показываться
до окончания работ. Иначе счет раздуется до небес и выше. В кафе я отдам документы и
объясню, что вам должны сделать.
– Слушайте, Александр… – Елена вздохнула. – Вы мой добрый гений.
– Я не гений и уж точно не добрый. Просто знаю жизнь. И, кстати, вы обещали напоить
меня кофе, а тут нет вендингового автомата.
– Кофе?!
– Да, кофе. Сейчас поедем в кафе и вы меня напоите.
– Но я…
– Елена, я пошутил, – Громов засмеялся. – Мы сейчас поедем отсюда, но за кофе.
– А… куда?
– Завершать заботу о вас. Найдем какой-нибудь магазин, купим вам шапку.
– Шапку? А зачем мне шапка? У шубы есть капюшон, вы же видите.
– В вашем капюшоне только собирать жареные каштаны. В Париже на бульваре
Капуцинов. А не выезжать ночью на трассу.
– Каштаны вообще-то жарят, после того, как соберут, – она улыбнулась. – Образ
хороший, надо запомнить… Но мне тепло и в капюшоне.
– Как вам в нем тепло, мне видно со стороны. Году в девяностом или около того мы с
женой отдыхали в Сочи. И привезли дочери книжку с картинками, купили из-за обложки.
– А причем тут мой капюшон?
– При том, что на обложке сидела кошка. Она была белая и в очках. Вы без очков и в
черной шубке, но нос у вас был такой же красный, как у кошки!
Елена засмеялась.
От нее опять пахло духами.
– Если говорить серьезно, трасса есть трасса. Вам еще ехать и ехать, нет гарантии, что
не придется хоть раз выйти из машины, заправиться средь чистого поля.
– Ладно, ваша взяла, – она вздохнула. – Едем и купим.
– И еще теплые колготки. Если не хватит денег, одолжу, отдадите вместе со всем.
21
8
23
– Такие дела… – повторил Громов, постучав пальцами по рулю. – Завтра после обеда.
Елена молчала, убитая новостью.
Она сникла, выглядела еще более отчаявшейся, чем в разбитом «Ситроене».
– Повторяю еще раз, подрамник погнут, кузов повело, нужно вытягивать на стенде. Это
делается медленно, чтобы не лопнул металл. Кроме того, по ходовой нужны запчасти,
которых у них не нашлось. Будут брать у официалов, в дилерском центре «Ситроен», а те
закрыты до завтра.
Громов оправдывался так, будто был виноват и в повреждении машины и в
длительности ремонта.
– А что… – Еленин голос звучал тускло, от синичьей звонкости не осталось следа. – От
того, что я наехала на какое-то колесо, машина могла разбиться так, что ее надо…
вытягивать? Разве удар был такой сильный? У меня даже подушка, в самом деле, не
сработала.
– Могла и еще как. Это в пятидесятые годы были такие жесткие кузова, что от наезда на
поребрик вылетали стекла. Сейчас конструкция упруго-пластичная, поглощает энергию
удара. Сминается кузов, постепенно, до салона не доходит, иначе вы повредили бы грудь об
руль. А подушка срабатывает только в крайнем случае, при лобовом столкновении. Только в
кино пнул бампер – она выстрелила.
Она молчала, одну за другой переключая дорожки компакт-диска.
– Да, кстати, – продолжая оправдываться, добавил он. – Ваш «Ситроен» попутно
посмотрел электрик, я ему сказал, что цепь умерла. Они нашли блуждающее замыкание на
массу, толком не объяснили, но я понял, что нужно поменять один пучок проводов.
– Не может быть, – возразила Елена. – В Москве в десяти местах ничего не могли
найти, а тут в Нижнем Новгороде, в сервисе, где нет даже кофейного автомата, за пять минут
какой-то слесарь обнаружил? Не верю. Уши трут, чтобы содрать побольше денег.
– Вряд ли. Провода они тоже возьмут у официалов, заработают копейку, наработают на
рубль. А ваша Москва – это уже не Москва, а Рязань и Люберцы с лимитной пропиской, да
еще пол-Украины впридачу и треть Армении…
–…И почти весь Азербайджан…
–…Завод АЗЛК, и тот французам в карты проиграли. А Нижний Новгород, я уже сказал
– автомобильная столица России. Их «Газель» – самая массовая машина, как штурмовик
«Ил-2» во время войны, причем далеко не такая дрянь, как «Жигули». Так что здесь-то
остались профессионалы, я им деле верю.
Елена не ответила.
– Завтра ваша машинка будет лучше новой, сядете и поедете к дочери без
приключений… Вы, кстати, старшей в Москву не звонили?
– Звонила… Пока вы мою машину оформляли.
Она расправила белую шапку на коленях.
– Маринка не знает, когда вернется домой. После студии они собрались в ночной клуб
или куда-то еще – у нее своя жизнь, богема, одним словом. Она знает все на свете и даже
больше, каждой бочке затычка. Сказала, что страховой случай нужно регистрировать в
течение трех дней, время терпит и телефон там круглосуточный, а она этот поход не может
отменить, потому что иначе Луна столкнется с Венерой и вместе упадут на Землю. В общем,
сама перезвонит, когда сможет. Думаю, не раньше утра. Или даже днем, смотря к кому поедет
ночевать. Черт-те что, а не жизнь – кино и немцы…
Громов подумал, что не представляет себе свою взрослую дочь, которая не знает, у кого
будет ночевать после ночного клуба.
Но он ничего не сказал; Москва жила по своим законам, которые к провинции,
именуемой «регионами», имели такое же отношение, как разврат венерических Людовиков к
народу Франции.
– Я, конечно, понимаю, Александр, сама во всем виновата. Надо было смотреть как
24
следует, сейчас бы уже подъезжала к Казани и вас не мучила до ночи … Извините, но как-то
все… не так в этом Датском королевстве.
– Не извиняйтесь, – ответила он. – Я вас понимаю, Елена. Первая в жизни серьезная
авария всегда кажется концом света. Да и вообще, жизнь – это снежный ком. Стоит на горе,
никого не трогает. А его тронешь – покатится, мало не покажется.
– Именно так…
Еленин голос звучал опустошенно.
–…Снежный ком или принцип домино. У меня упала последняя костяшка. Не ехать
дальше ночью, а вовсе ночевать на вокзале…
– Да вы что, Елена!
Громов повернулся, заглянул ей в лицо.
– Какой вокзал? Сейчас не советские времена, гостиниц пруд пруди. Отвезу вас в
отель…
– «Калифорнию», – невесело перебила она.
– Куда захотите. Снимете номер, примете душ, поужинаете, выспитесь, утром
позавтракаете – кофе с круассанами – после обеда сядете в машину и по искристому снегу
покатите дальше.
– Да уж, при моей нынешней фигуре только круассаны и есть…
Она вздохнула.
– В самом деле это так. Я бы вас попросила, остановились бы в одной гостинице,
поужинали вместе – я бы вас угостила за хлопоты – а завтра с новыми силами вперед. Но
дело в том, что…
– Что с этим ремонтом вы разорились, – пришел на помощь Громов. – Это ясно, но
поправимо. Я, конечно, не крез, но дорога приучила к неожиданностям. Всегда имею
неприкосновенную сумму на случай форсмажора. Никогда ею не пользуюсь, даже если в
новом городе очень хочется что-то купить…
Он едва не добавил – «или как следует погулять с девицами» – поскольку такое
случалось еще несколько лет назад.
–…Так вот сейчас как раз форсмажор. Поедем в гостиницу, я сниму номер и для вас.
Сумму приплюсуем к общему кредиту, потом рассчитаетесь. Всего и делов-то.
– Всего и делов-то… – повторила Елена. – Но что остается делать? Ничего. Придется
согласиться с вами. Ну, и куда мы поедем? Вы знаете в этом городе хорошие гостиницы?
– Если честно, не знаю никаких. Я в Нижнем бывал два раза по делам фирмы, оба
проездом. В Москву и из Москвы…
– А теперь бог вспомнил троицу?
– Ну типа того. Поедем в город и по пути что-нибудь найдем. Уже почти ночь, вывески
горят и видны издалека. Как получится, так и устроимся. Согласны на такой план?
– Согласна. Вы знаете, что делать, в отличие от меня. Только в какой стороне город, а в
какой дорога? Там, там, или вообще вон там?
Елена махнула рукой вперед, потом назад, и, наконец, направо от себя.
– Я запуталась в этих лабиринтах, тем более не сама за рулем.
– Не там, не там, и не там, а как раз вот тут.
Улыбнувшись, Громов показал влево.
– Точное решение, – она кивнула. – Спроси женщину и сделай наоборот.
– Вовсе нет, – он улыбнулся еще раз. – Я не хотел вас обидеть, Елена, и вообще не
думал ничего подобного. Просто знаю, что город – по левому борту.
– А откуда знаете? Карту вы не смотрели, в машине компаса нет и по звездам тоже
ничего бы не увидели, потому что снег и тучи.
– Откуда…
Он пожал плечами.
– Если честно, не знаю. Не могу сказать. Просто всегда представляю, где север, где юг, а
если куда-то приехал, то в какую сторону выехать обратно. Знаю, и все тут. И почти никогда
25
не ошибаюсь.
– Ну вы прямо волк! Чутье у вас звериное. Не обиделись за сравнение?
– Нет, ничуть. Я волков уважаю, они хорошие люди. И мы в самом деле похожи, их
кормят ноги, меня колеса.
– Тогда поехали, – с облегчением сказала Елена.
– Уже едем, – ответил он и взял двумя пальцами кольцо задней передачи, чтобы выехать
с парковки, не разворачиваясь.
– Искать отель.
– Сначала заправку. Надо залить до полного бака. Ощутимо холодает, машину придется
поставить на автопрогрев при минус пятнадцати, иначе утром не заведусь.
– Так вы про мои ботильоны сказали, что в них ходить по Эрмитажу, а не ехать в
Казань.
– Ничего себе у вас память, – Громов покачал головой. – Я уже забыл, что сказал, а вы
помните.
– Память у меня хорошая, да. Пожалуй, даже слишком. Я ведь все-таки музыкант, слух
слухом, но многое приходится тупо запоминать. Ну, и не только музыкант, еще кое-что… Но
все-таки, если вы не ленинградец, откуда всплыл Эрмитаж?
– Я не ленинградец, но учился в Ленинграде.
– Завидую, – перебила она. – Ленинград… Белые ночи…
– Ленинград, Елена, это прежде всего проходные дворы, – усмехнулся он. – И
подъезды, пропахшие кошками, хотя за пять лет учебы я не видел на улице ни одной кошки.
– У каждого свое вИдение. А где вы там учились, Александр?
– В университете, на факультете прикладной математики и процессов управления. Жил
в общежитии, Эрмитаж не так уж далеко. Тем более, что в те времена это ничего не стоило.
– А откуда вы родом? Говорили, что из Белоруссии, я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Из местечка Кобрин, на польской границе. Мой отец был военный,
всю жизнь мотался по гарнизонам. И я с ним где только не жил… на самом деле не жил
нигде. На последнем курсе женился на иногородней, и уехал к ней на Урал. Своего дома
никогда не было. Наверное, поэтому так легко уезжаю куда угодно. Удовлетворил?
– Пока да.
Елена кивнула.
– Теперь ваша очередь, – сказал он. – Я не женщина, но тоже хочу удовлетвориться. В
котором поколении вы москвичка? Думаю, что как минимум в пятом.
– И вовсе нет. Я как раз та лимита, которую вы ругали. Только не из Люберец, а с
Украины.
– С Украины? Ни за что бы не подумал.
– Да, с нее. Сейчас стали говорить – «в Украине», в мои времена были «на Украине».
– В мои тем более, я вас существенно старше.
– Да уж, вы мне в отцы годитесь, кто бы сомневался… Так вот, я родилась «на»
Украине. В Севастополе. «Гордость русских моряков», помните? Папа у меня был капитан
торгового флота. В Москву попала так же, как и вы – после училища поступила в
консерваторию, в восемнадцать лет вышла замуж за москвича, там и осталась. Так что дочки
москвички действительно в большом поколении. Но им это пофигу, младшая уехала в Казань.
– И вышла замуж за татарина, который вас не любит?
– Мой зять хуже татарина, он просто козел. Или я для него – козлица, одно из двух. В
общем без разницы. Старшая точно такая же – из ночного клуба поедет хоть куда. Вот такая у
меня жизнь. Папа умер, в Севастополь не езжу, сами знаете, как туда сейчас русской… Да и
вообще я ни к чему не привязываюсь. Ну, почти ни к чему. Во всяком случае, не к месту
жительства. Лишь бы было удобно ездить, где погулять и хорошие магазины поближе. В
Севастополе жила и радовалась, теперь в Москве хорошо. Окажусь в другом месте – там
станет точно так же. Только две вещи в жизни и люблю всерьез.
– Какие? – спросил Громов. – Солнце и небо?
– Нет. Музыку и море. То есть нет, в другом порядке. Море и музыку. Музыка всегда в
руках. А море… Оно далеко и потому на первом. Море – мое все.
Она помолчала.
– Я без моря чахну. С мужем каждый год ездили на море. На любое, хоть на Балтийское,
лишь бы берег, и волны, и чайки вдали, и пена у ног, и ветер, как эолова арфа…
– Понятно, – он вздохнул.
– Извините. Александр, я расчувствовалась. Вам неинтересно слушать мои рефлексии.
– Нет, Елена, интересно.
– Умный человек, а врете каждую секунду. А я вам поверю и буду рассказывать, как
зимой в Москве снится море.
27
– А мне… Мне вообще ничего не снится, – признался Громов. – Ну то есть снится,
конечно, иногда даже нечто хорошее. Но стоит проснуться – через полчаса ничего не помню.
Ничего вообще.
– Вы счастливый человек, Александр, – сказала Елена. – Не видите снов или их не
помните. Память – это страшное наказание, даже не за грехи, а просто так.
10
Незнайки в Солнечном городе, не заметили ни одной гостиницы, но как попали сюда, ума не
приложу.
– Это не удивительно, – сказала Елена. – Кто со мной свяжется, сто раз пожалеет.
– Когда я учился в Ленинграде, у любого таксиста в любое время суток можно было
купить водку, – ответил он.
– Гениально! – она похлопала в ладоши. – Чехов отдыхает с его жарой в Африке! К
чему вы это вспомнили? В те времена часто ездили на такси?
– Нет, студентом я вообще на такси не ездил. А сейчас…
По дороге, идущей вдоль откоса, с шелестом проехала машина. Ее фары светили
тускло, удаляющиеся красные габариты подчеркнули холодную пустоту берега.
– И, кстати, Елена, – заговорил Громов. – Мы с вами, кажется, въехали в пешеходную
зону: смотрите, вон там наезжено, а тут ни одной колеи. Такое со мной случается редко. Надо
убираться, пока не очнулись какие-нибудь менты. На ДТП их ждали три часа – когда не надо,
появятся, как черти из ларца и с моими номерами несдобровать. Уезжаем отсюда,
возвращаемся в город, кого-нибудь остановим, узнаем, где поблизости гостиница.
– Подождите Александр, – Елена смотрела через его плечо. – Тетка какая-то спускается
сверху, у нее спросим.
– Садитесь в машину, я спрошу,
– Нет, хватит вам бегать, теперь моя очередь. И потом, ночью она испугается
незнакомого мужика.
Елена побежала по снегу. За ней оставался ровный пунктир.
Громов смотрел ей вслед и ощущал, что смертельно устал.
Последние десятилетия он работал на износ, мотался туда и сюда, словно привязанный
к тем самым крыльям мельниц. В круговерти не ощущалось усталости, каждая решенная
задача сулила еще более удачную следующую.
Но сегодня он споткнулся – на ровном месте и не по своей вине – и понял, что до
предела изможден.
И одновременно казалось, что сейчас идет какая-то другая жизнь – совсем не та,
которую он вел все эти годы. Почудилось, что они с Еленой связаны чем-то прочным, а не
только ее полуразобранной машиной, которая висела сейчас на подъемнике.
Снег валил все гуще; сквозь пелену казалось, что красные винты катера ожили и начали
вращаться.
–…Александр!
Громов обернулся.
Елена, стояла перед ним, дышала возбужденно.
– Александр, вы самый мудрый волк из всех, кого я знаю.
– В чем именно на данный момент? – усмехнулся он.
– Мы приехали к гостинице! Прямо к гостинице! Ну, почти прямо.
– А какая здесь гостиница?
– «Волжский откос», лучшая в городе. Мы попали как раз, куда надо!
Сорокасемилетняя виолончелистка, выпускница Московской консерватории,
размахивала руками, словно пионерка, которую пообещали пропустить на фильм из
категории «до 16 лет».
– Но, Елена, где гостиница?
– Вот, вот, там – видите, лестница?
– Вижу, да.
– Сверху справа их кремль, стена зубчатая, но нам не туда. Вон там, левее, Чкалов
стоит!
– Чкалов?
Присмотревшись, Громов увидел крошечную фигурку, которая парила в снежной
высоте, поддержанная ртутным сиянием.
– Надо же, точно такой, как в Оренбурге, – сказал он. – Только там нет лестницы.
30
– А тут есть и называется «Чкаловская». Так вот, дальше Чкалова и чуть выше видите
огоньки?
– Вижу… пожалуй, – согласился он.
Наверху что-то светилось сквозь голые деревья – не прожекторным, а теплым
домашним светом.
– Так вот где-то там «Волжский утес».
– Так все-таки «откос» или «утес»?
– А вот не знаю, – Елена махнула рукой. – Бабка так назвала, потом эдак, сама путает.
По ее виду не скажешь, что она хоть раз в жизни бывала в отеле. Ну неважно – главное, мы
приехали куда надо и гостиница рукой подать.
– Подать, да. Но как туда попасть…
– Да как нефиг делать. По лестнице вверх и от Чкалова метров двести.
– По лестнице поднимемся и машину на себе затащим, – подтвердил Громов.
– Балет, не подумала спросить, как туда отсюда доехать…
Елена потерла лоб.
– А при чем тут балет? – спросил он. – Думаете туда допрыгать?
– Да нет, прыгать не будем. Это в консерватории был у нас курсе один азер, учился на
контрабасе…
– Это который вдвое больше вашей виолончели?
– Нет, на духовом. Огромная медная труба, надевается на плечо. Раньше называли
«геликон».
– Ясно. Так что ваш азер? С контрабасом на плече прыгал вверх по лестнице?
– Нет. Он любил ругаться по-русски, говорил, что в азербайджанском нет ругательств.
Но некоторые звуки не мог произнести, обзывал кого-нибудь падшей женщиной, а
получалось – «балет».
– Ну, Елена, с вами тоже не соскучишься, – Громов засмеялся.
– Стараюсь не отставать от вас, Александр. Ну так что, садимся и едем?
– Садимся и едем. А насчет того, как доехать, не переживайте. Я сориентировался,
поднимемся наверх, там разберемся.
Кажется, изнурительный день подходил к концу. Нашлась гостиница, впереди ожидал
душ, ужин, выпивка и маленький номер, где можно было забыться до утра.
Елена первая забралась в машину. Она, конечно, была измучена еще больше.
Снег продолжал падать, но уже не казался таким холодным.
– Послушайте, Елена, – спросил он, торя целину к проезжей дороге. – А в песне про
отель «Калифорния» о чем говорится еще, кроме того, что виски нет с шестьдесят девятого
года?
– Сначала в общем ни о чем. Как и во всех таких песнях, главное ритм, не слова. Как он
ехал по пустынному холодному шоссе, овеянный дымком марихуаны, и вдруг увидел впереди
огоньки – это оказался отель, где найдется место в любое время года, и она стояла в дверном
проеме со своей любовью навсегда… И припев – «рады видеть вас в отеле «Калифорния»,
это чудесное местечко»… И все так хорошо.
– В самом деле хорошо, – Громов кивнул. – Местечко на утесе обещает быть чудесным.
– А в другом варианте русского перевода – не он едет, а она, и он обнимет ее своей
любовью.
– Тоже хорошо. А в нашу «Калифорнию» мы едем вместе и обнимем друг друга
любовью без всяких «он» и «она»? Так, Елена? Попросим два соседних номера, чтобы нас
разделяла только стенка.
Он усмехнулся, не придавая значения словам, подыгрывая теме.
– Так, конечно, – серьезно ответила она. – Но в оригинальном варианте есть последний
куплет, который не переводился на русский.
– И что там?
– Ночной портье говорит: «Мы принимаем всех, ты в любой момент можешь
31
11
– Египетская гробница.
Елена вздохнула, склонясь в полукруг, вычищенный от снега пассажирским
«дворником».
Темное, прямолинейное – очерченное параллельными и перпендикулярными линиями –
здание казалось смертельно унылым. Количество этажей оставалось неясным: верхние не
различались сквозь метель.
Вдоль цоколя желтел ряд огромных ресторанных окон, кое-как завешенных шторами.
Над ними теплился бельэтаж – галерея с балконами, напоминающими пещеры.
Все, что было выше, таяло во тьме.
Отель стоял, как тонущий корабль, с которого убежали пассажиры первых классов.
–…Нет даже дымка марихуаны…
Сооружение казалось еще не мертвым, но уже не живым.
–…И это их лучшая гостиница?
– А вы ожидали увидеть десять этажей и наружные лифты в прозрачных коробах? –
усмехнулся Громов.
– Ну… – вздохнув, Елена замолчала.
Он тоже вздохнул.
Мрачный портал, поддерживаемый колоннами квадратного сечения, украшала вывеска
из двух слов, над ней сияли два ртутных прожектора. Левый, видимо, попал под глыбу льда,
сброшенную с крыши, развернулся и светил на тротуар. Однако можно было догадаться, что
под ним написано
«ВОЛЖСКИЙ».
«ПЛЕС».
– Все верно, плес, – сказал Громов. – Волжские откосы не здесь, а среди Астраханских
полей.
– Каких-каких полей? – переспросила она.
– Астраханских. Это из поэмы детства. «Киров с нами». Знаете?
– К стыду своему – нет.
– Плес, утес, или откос – похоже, что нам тут вряд ли понравится.
– Знаете, Александр… – Еленин голос звучал тускло. – Мне уже все равно. Я так
устала, что сейчас хочу лишь вымыться и спать. Куда угодно, на плес, хоть под откос. Кто
знает, может, фасад облез, а номера уютные?
– Может быть, – он пожал плечами. – Во всяком случае, уж точно не тесные. Стиль –
сталинский кубизм, почти пролеткульт. В Ленинграде таких было много: снаружи гробница,
а потолки четырехметровые и воздуха достаточно.
– Давайте тогда здесь и причалим.
– Кроме того, я тут по дороге заметил охраняемую стоянку, – добавил Громов. – В
соседнем квартале и есть места. Я съезжу, поставлю машину, а вы заселяйтесь, заодно
32
12
13
килограммов десять. Хороший ужин вам не повредит. Хотя вряд ли, конечно, в такой
гостинице накормят чем-нибудь хорошим. Подадут какие-нибудь пролетарские пельмени со
сметаной из порошка… но я так проголодался, что даже им буду рад.
– Ладно, уговорили. Гулять, так гулять…
Елена встряхнула головой.
Волосы блестели капельками растаявших снежинок: не подчиняясь указаниям, от
машины до гостиницы она шла с непокрытой головой.
–…Только давайте сначала поднимемся в номер, оставим сумки. И еще я хотела бы
по-быстрому принять душ. Знаете, Александр, я бодрюсь, но на самом деле меня бросает то в
жар, то в холод. До сих пор трясет. Надо смыть с себя все это.
– Нет, Елена, – возразил он. – Подниматься мы не будем. Если поднимемся и вы
пойдете в душ, то или вообще не спустимся, или ресторан к тому времени закроется. Кстати,
он и так скоро закроется, туда перестанут запускать: это ведь не Москва, не ночной клуб, а
провинциальная гостиница на откосе, да еще идущая на рестайлинг.
– Пожалуй, вы правы, Александр. Я на самом деле ужасно хочу есть, только сейчас
поняла. Оттуда, кстати, вкусно пахнет.
– В общем так, Елена. Никуда не идем.
– Но дайте, я хоть пойду и сниму эти леггинсы, – просительным тоном сказала она. –
Мне жарко. И вообще я в них – как рабочий и колхозница. Мне, конечно, все равно, но…
– Вы не рабочий и не колхозница. Вы музыкант и прекрасны, как виолончель. А от
своих легинсов освободитесь здесь. Если тут ресторан, значит, где-то есть – как там у них
называется – «дамская комната». Спросите у портье, она скажет. Давайте вашу шубу и
сумку за двадцать тысяч, я пойду займу столик, прикину, что тут можно заказать.
– За двенадцать. Шубу отдам, сумку – нет. Там косметичка и все прочее, надо хоть губы
накрасить.
– Ладно, давайте, я вас жду.
– А вам не будет тяжело? – Елена расстегнула крючки. – И без того навьючены, как
осел, да еще моя шуба?.. Извините!
– Не будет. Ваше манто невесомо.
Поставив командировочную сумку на пол, Громов встряхнул Еленину шубку от снега, и
отметил, что вблизи она оказалась не новой.
14
15
– Александр, не говорите, что я красивая, а то, не дай бог, возьму и поверю вашему
вранью.
– Женщине надо говорить, что она красивая, или не говорить ничего вообще, – ответил
он.
– Вы дамский угодник, а я этого тоже не заметила.
– Это было очень давно, – он махнул рукой. – Скажите лучше, как ваши успехи, Елена.
Переоделись?
– Переоделась. Показаться?
– А давайте! Знаю вас целых полдня, но видел только в шубе. Упущение.
– Смотрите.
Елена поднялась, отошла повернулась на высоких каблуках.
Черный джемпер и серая юбка обливали ее крепкое тело.
– Что молчите? Нет слов, насколько я безобразна? Сама знаю, можете не говорить.
– Нет, скажу, – Громов покачал головой. – У вас большая грудь и красивые коленки.
– Насчет коленок спорить не стану, а что касается моей груди… Пока я слишком трезва
для того, чтобы комментировать заявление.
– Насчет «трезва» поправим, но вы само совершенство.
– Ну, хватит, хватит, Александр: ей-богу, вам же хуже будет.
Она села, поставила локти на стол, опустила на них подбородок и обратила к нему
зеленые глаза со слегка подкрашенными ресницами.
– Будем ужинать, Елена, – сказал он, подвинув ей меню. – Выбирайте.
– Ну… не знаю, Александр, – Елена потупилась. – Вы платите, вы и заказывайте..
– Я-то закажу, – согласился Громов. – Но что любите вы? Навскидку?
– Спаржу. Позавчера покупала в магазине.
– Один-ноль в вашу пользу, – он усмехнулся. – Я ее никогда не пробовал. Даже в
Ленинграде моей юности не бывало.
– Так и в Москве ее в общем нет. Настоящую спаржу надо есть не позже, чем через
шесть часов после сбора, только во Франции. Это я так, вспомнила. Извините.
– Боюсь, тут нам не подадут даже недельной. Что вы любите еще?
– Что я люблю…
Еленино лицо сделалось грустным.
– Я люблю рыбу. Папа ходил на рефрижераторе. Сколько себя помню, дома был полный
холодильник рыбы. Каких наименований, вспоминать не буду, иначе мы оба умрем от тоски.
Икра всех видов и все прочее. Меня выкормили с детства так, что до сих пор видите, какая
гладкая…
Елена вздохнула, раскрыла кожаный переплет, перелистала и снова закрыла. Громов
подумал, что поступил разумно, выбросив непристойную визитку.
– А вы любите рыбу, Александр?
– Рыбу… – он потер лоб. – Любил в прошлой жизни.
– В каком смысле – «в прошлой»? Вы верите в переселение душ?
– Верю в то, что когда-то жил в цивилизованном городе среди людей, знающих толк в
еде.
– Это вы о Ленинграде?
– Именно о нем. Единственный город, где я хотел бы жить в будущей жизни. Когда
весной шла корюшка… Ее, не поверите, ловили сетями между Большой и Малой Невой,
перед Эрмитажем, напротив Петропавловской крепости: это была территория какого-то
рыболовецкого совхоза. Так вот, когда ее продавали с лотков по Невскому проспекту, весь
город пах огурцами.
– Я слышала, что свежая корюшка пахнет огурцами, но никогда понюхать не пришлось.
– А вот мне пришлось даже поесть. Но это бывало только в мае… или в апреле, уже
забыл. Зато весь год я любил сардины. И в любой забегаловке брал рыбу под маринадом,
только не знаю, какая именно это была…
39
16
– Александр, а можно?..
Стол был уставлен тарелками: мясной поджаркой, овощным ассорти, маленькими
бутербродами с почками и соленым огурцом, бульонными чашками от сборной солянки,
чем-то еще.
Еда оказалась неожиданно вкусной. Заказанная с голоду в чрезмерном количестве, она
убывала медленно. Над великолепием возвышались квадратная бутылка виски «Тичерс»
и графин нижегородской водки, удивившей качеством и вкусом.
– Вам, Елена, можно все. Особенно здесь и сейчас. Что хотите? Еще пирожков с
грибами? И, кстати, что вы будете на десерт? Профитроли в шоколадном соусе или
тирамису?
– Господь с вами, Александр! – в зеленых Елениных глазах вспыхнул поддельный
ужас. – Я сейчас лопну, какие профитроли… Я о другом… Можно, я пересяду к вам? Все
хорошо, но вы от меня далеко-далеко, через целый стол, а мне хочется… Позволите
маленький каприз пьяной женщине?
– Позволю. Идите ко мне.
– Только не давайте мне больше пить, ладно? А то мне хочется еще, еще и еще…
– Не дам, – он отставил бутылку на дальний край. – В Казани с дочкой допьете.
– Она не-пьет! – внушительно возразила Елена. – Они с зятем ходячие примеры для
подражания. Не пьют, не курят, в карты не играют… наверное, даже не спят вместе, потому
что внуков до сих пор нет… Выпью сама. На кухне.
Громов встал, отодвинул стул, помог ей сесть.
– Вы за всеми женщинами так ухаживаете?
– Нет, только за вами, – ответил он.
От водки по телу разлилась легкость, какой не приходило давно.
– Мне так хорошо-хорошо, Александр… – сказала Елена, подтверждая его состояние. –
Совсем хорошо, как будто ничего и не было сегодня.
– Так и на самом деле не было, Елена, – сказал Громов. – Не было и ничего плохого в
вашей жизни больше не будет. И еще…
Он усмехнулся.
– Это ваша первая авария такого уровня?
– Вообще первая, ничего не бывало. Только царапины всякие.
– Так вот. Есть такой закон. Любой водитель должен хоть раз попасть в аварию и его
обязаны хоть раз серьезно оштрафовать. Чем дольше не попадаешь и чем реже штрафуют –
тем сильнее попадешь и тем больше денег отдашь. Вы свою аварию пережили и легко
отделались. Теперь можете ездить спокойно. Больше с вами ничего не случится… Ну, по
крайней мере, в обозримом будущем.
– Правда?
– Правда. Обещаю. Проверено практикой.
– Александр, а правда, девушка хорошенькая?
– Какая… девушка?
Громов не понял внезапного перехода.
– Девушка-официантка, которая нас обслуживает. Они вообще тут в Нижнем все
хорошие. Даже ДПС-ники. В Москве злые, как собаки, того и гляди загрызут, а тут добрые,
приятные, разговаривают по-человечески.
– Закон России. Чем дальше от столицы, тем добрее люди. И наоборот. А в
цивилизованных странах иначе. В ГДР, например, студентом ездил – люди везде человеки,
42