Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ
А. Е. ГЛУСКИНА
ЗАМЕТКИ
О ЯПОНСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЕ
И ТЕАТРЕ
(ДРЕВНОСТЬ И СРЕДНЕВЕКОВЬЕ)
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МОСКВА 1979
8И(Яп)
Г 55
Ответственный редактор
Е. М. ПИНУС
<<Манъё
M inyt^^ с ю » («Собрание мириад листьев») в 3-х томах.
3
Японское народное театральное искусство, которое я изучала в
свое время в Японии одновременно с «Манъёсю», сохранилось в
японских деревнях в своих старинных формах до настоящего вре-
мени. Определенная доля модификации, вызванная столь длительным
существованием, не заслоняет их исконной основы. В своих истоках
эти старинные представления восходят к позднему периоду разло-
жения родового строя, т. е. в известной мере синхронны ранним
народным (песням, записанным в памятнике «Манъёсю». Это обстоя-
тельство позволило установить много сходного в содержании, обра-
зах и различных деталях, что помогало порой в понимании некото-
рых лесен «Манъёсю», их образных выражений.
И поскольку исследование этих двух разных областей культуры
шло -параллельно в моих науч-ных поисках народных традиций в
классических образцах японской литературы и театра, я сочла воз-
можным объединить эти основные направления 1моей работы и в
данном сборнике.
Несколько слов следует оказать по существу затронутых вопро-
сов и приведенных материалов.
Вопрос о роли народных традиций в становлении классических
форм японской литературы и театра представляется важным прежде
всего потому, что он теснейшим образом связан с проблемами само-
бытности, национальной специфики и имеет прямое отношение к во-
просу о социальной принадлежности культурного наследия, посколь-
ку раскрывает роль народа как создателя своей культуры. Выявле-
ние «ародной основы памятников древней и средневековой культуры,
утверждение их общенародного значения ограждают их от предвзя-
тых тенденций их истолкования господствующей официальной идео-
логией.
Обращаясь к материалам памятника «Манъёсю» и к старинным
земледельческим обрядам японских деревень, с которыми связано
раннее театральное искусство Японии, мы встречаемся со сравни-
тельно развитыми явлениями как в области литературы, так и в об-
ласти театра. Характеризовать их и говорить об их истоках помо-
гают сравнительный анализ мате|риалов и те факты и закономерности,
которые зафиксированы наукой в истории культуры других народов.
Наиболее ранний материал, приводимый в книге, относится, как
уже отмечалось, к позднему периоду разложения родового строя —
к периоду существования уже довольно развитой 'системы религиоз-
но-магических верований, когда в японской поэзии определяющее
влияние имела вера в магию слов, охраняющая жизненное благо-
получие, а в раннем народном театральном искусстве—приемы си-
мильной магии, якобы способствующие получению хорошего уро-
жая. И лоскольку это был период широкого использования маги-
ческих средств (о связи чего с насущными потребностями древнего
японского земледельца неоднократно напоминается в «Заметках»),
то естественно, что в целом ряде статей преобладают описание и
рассмотрение именно этой стороны явлений. Однако корни этих яв-
лений, как и у других земледельческих народов, связаны в итоге с
землей, точнее, с трудом на земле и с защитой плодов этого труда.
Древняя вера в магию слов и приемы симильной магии возникли
прежде всего как средство борьбы за существование, за жизненное
благополучие, как средство охраны рисовых полей японского земле-
дельца от стихийных сил природы (землетрясения, цунами, тайфу-
ны), особенно грозных в условиях Японии. Именно поэтому магия
и заняла такое большое место в жизни япо.нского народа в ту да-
лекую inopy, a связь ее с трудовым процессом «е только многое
определила в развитии характера, стиля, содержания .как поэзии,
так и театрального искусства на раннем этапе их существования, но
и оставила заметный след в классических их формах, о чем -вырази-
тельно свидетельствует ряд статей сборника.
Стоящие несколько особняком по своей основной тематической
направленности статьи «Буддизм и ранняя японская поэзия» и «К во-
просу о толковании некоторых песен „Манъёсю" („Гимн вину" Отомо
Табито)» также примыкают к проблемам самобытности. Как извест-
но, чужеземное влияние обычно определяется местными духовными
потребностями, обусловленными конкретно-исторической ситуацией,
и, следовательно, характер усвоения буддизма в Японии и те его
черты, которые были восприняты, т. е. сам отбор определенных сто-
рон учения, косвенно характеризуют специфику японской культуры
и в свое время способствовали созданию как бы самобытной моде-
ли именно японского буддизма, несколько отличного от буддизма
других стран и народов. Отдельные же черты этой модели вырисо-
вываются уже в проявлениях буддийского влияния на творчество
японских поэтов, получившее отражение в поэзии «Манъёсю».
Точно так же в цикле песен о вине Отомо Табито, -навеянных
сочинениями китайских поэтов, было найдено новое решение темы,
подсказанное местными условиями, и выявлена японская мо-
дель общемировой поэзии о вине, т. е., другими словами, обнару*
жены определенные самобытные черты японской поэзии на данную
тему.
Материалы старинных японских песен-преданий, приведенные в
сборнике, служат общей задаче выявления роли народных тради-
ций в развитии японской литературы, точнее, в становлении клас-
сического средневекового песенно-ловествовательного жанра ута-мо-
ногатари.
На примере песен-преданий, запечатлевших черты реального про-
шлого Японии, можно проследить, как поэзия органически входила в
жизнь и быт японского народа, становясь привычным выражением
его дум и чувств. Среди песен-преданий есть песни, импровизиро-
вавшиеся на месте, по обычаю устного народного творчества, и бо-
лее поздние песни-предания, когда из песенного диалога они превра-
тились в поэтическую переписку, обмен письменными строфами, или
обрели форму одностороннего- послания, что свидетельствует о но-
вом этапе их развития по пути к созданию жанра ута-моногатари.
Статья «О некоторых фактах древнеяшонского языка и литера-
туры» частично объединяет в себе материал разделов сборника о
литературе и театре, обнаруживая глубокую связь этих двух раз-
личных сфер культуры, сравнительный анализ которых, особенно
с учетом языковых данных, оказывается- плодотворным три иссле-
довании явлений, смысл и значение которых утрачены для после-
дующих поколений.
Что касается частных вопросов, затронутых в этой статье, то
следут сказать, что при толковании и переводе древних текстов вни-
мание к деталям текста, вплоть до отдельных суффиксов, не только
важно, но и необходимо. В науке нет «мелких тем»г если не делать
их самодовлеющими, а подходить к ним с мерилом больших проб-
лем. А за узкоспециальными вопросами, поднятыми в данной, статье
сборника, стоят большие проблемы .первобытного синкретизма, ос-
нов древней эстетики, становления поэтической образности и самой
языковой системы и в конечном счете проблемы особенностей фор-
мирования и развития древней и средневековой японской культуры.
Хотелось бы также заметить, что обращение к проблематике,
связанной с древностью и ранним средневековьем, всегда актуально
для ученых-востоковедов. Понятие древности для народов Востока
имеет особое значение, так как живые традиции прошлого, хотя и
несколько модифицированные, входят органическим элементом в
жизнь современного Востока, и в частности Японии. Это особый,
живой пласт в массиве ее действительности, находящийся в актив-
ном взаимодействии с различными сферами ее сегодняшнего бытия.
Выдающийся советский востоковед, учитель не одного по-
коления японоведов Николай Иосифович Конрад, которого хочется
упомянуть здесь с благодарностью, писал, что «через .Додзики"
(историко-мифологический свод VIII в.— А. Г.) мы... как нельзя луч-
ше приближаемся к ^подлинно японскому" и в современной Япо-
нии». «„Кодзики" — ключ не только к японской мифологии, религии,
2
истории, литературе, но и к самой Японии, к самим японцам» .
То же самое можно сказать и об антологии «Манъёсю», хотя
2
Н. И. К о н р а д . Японская литература. М., 1974, с. 115.
6
эти памятники имеют и существенные различия, если учитывать их
назначение, роль и место в истории японской культуры.
Необходимо также предупредить читателя, что в статьях могут
иногда встретиться некоторые повторения. Однако их нельзя было
устранить, поскольку это не монография, а сборник статей и читатель
не обязан читать книгу последовательно, от начала до конца, а впра-
ве обращаться к каждой отдельной статье как к самостоятельному,
цельному изложению.
При всей скромной оценке своих усилий я все же сочла возмож-
ным объединить и напечатать дадные статьи, из которых почти все
были ранее опубликованы в разных научных изданиях, полагая, что
вопросы, затронутые в них, могут послужить поводом для дальней-
ших исследований и дополнительных суждений.
Хотелось бы надеяться, что данные «Заметки» привлекут вни-
мание к богатствам японского народного театрального искусства,
хранящегося в японских деревнях, и особенно к редкому и ценному
памятнику японской поэзии и культуры, каким является «Манъёсю».
Есть все основания утверждать, что дальнейшее всестороннее изуче-
ние этого памятника с позиций разных паук сможет дать ответы на
многие важные вопросы японоведения и обнаружить еще многие
глубинные процессы на пути становления раннесредневековой поэ-
зии и раннесредневековой культуры. И особенно важно, что таким
образом можно будет раскрыть корни целого ряда позднейших яв-
лений и помочь пониманию национальных особенностей литератур-
ной и культурной жизни современной Японии.
А. ГЛуСКИНА
«МАНЪЁСЮ»
КАК ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПАМЯТНИК
57
Приютился б скорее
Под сенью сосны —
Ведь становится ночь с каждым
часом темнее...
Я стою,
И небо дум
Неспокойно в этот миг,
Небо горестей моих
Неспокойно в этот миг...
(Из собрания старинных песен)
61
Поэзия Хитомаро многое унаследовала от традиций
народной песни. Она любима японским народом, потому
что выразила характерные черты его духовного облика.
Народная песня обогатила поэзию Хитомаро образами
и художественными приемами, для его творчества ха-
рактерны параллелизмы, повторы, народная символика
легла в основу его метафор, в стихах его звучит напев-
ность народной песни.
Из плачей Хитомаро:
Но как меркнет в небесах
Солнце на закате дня,
Как скрывается луна
Между облаков,
Будто водоросль морей,
Надломилась вдруг она,
Будто клена алый лист,
Отцвела навек...
Говорят,
Что лишь роса
Утром рано у/падет,
А под вечер — нет ее.
Говорят,
Что лишь туман
Встанет вечером в полях,
А под утро — нет его...
Из песен Акахито:
Там, где птицы мисаго,
В изгибах .прибрежных —
Зеленые травы «скажи-свое-имя».
И ты их послушай, скажи свое имя!
Пусть даже родители знают об этом!
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Н. И. К о н р а д . Лекции по истории Японии. Ч. 1. Древняя
история. М., 1937, с. 3.
2
3
К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Сочинения. Т. XII, с. 736.
Н. К о н р а д . Шекспир и его эпоха.— Запад и Восток.
Статьи. М., 1966, с. 282.
4
L é o n de R o s n y . Anthologie japonaise de poesies anciennes
et modernes. P., 1871.
5
W. G. A s t o n . A History of Japanese Literature. L., 1899.
6
К. F l o r e n z . Geschichte der japanischen Literatur. Lpz.,
1904—1906 (Dichtergrusse aus dem fernen Osten, 1894).
7
M. R e v o n . Anthologie de la littérature japonaise des origines
en XX-e siècle. P., 1910.
8
D. K e e n . Anthology of Japanese Literature. L., 1956.
9
В. Н. C h a m b e r l a i n . The Classical Poetry of the Japanese.
L, 1880.
10
A. W a 1 e y. Japanese Poetry.— The uta. Ox., 1919.
69
11
A. P f i z m a i e г. Gedichte aus der Sammlung der Zehntausend
Blätter Man-jeo-siu. Wien, 1872.
12
F. V. D i c k i n s . Primitive and Mediaeval Japanese Texts. Ox.,
1906; E. M i n e r . An Introduction to Japanese Court Poetry. Califor-
nia, 1968.
13
A. L o r e n z e n . Die Gedichte Hitomaro's aus dem Manyoshu.
Hamburg, 1927.
14
J. L. P i e r s o n . The Manyosu. Leyden, 1929—1964.
15
«Man-jio-siu». Five Poems from it, French translation by Ima-
mura Warau, 1874 (Compte-rendu du Congrès international des Ori-
entalistes à Paris en 1873, vol. I, p. 273—279).
16
«Man-yo-siu». Antique anthologie Japonaise, translated into
French by Matsunami Masanobu.— Mémoires de la Société des etudes
jap. etc., vol. IV (№ 1), p. 5—16, vol. IV (№ 3), p. 202—211. P.,
1885—1888.
17
T e t s u z о O k a d a . Three Hundred Manyö Poems. Tokyo,
1935, 1938.
18
«Masterpieces of Japanese Poetry», translated and annotated by
Miyamori Asataro. Tokyo, 1936; 1956.
19
«The Manyoshu». One Thousand Poems. Tokyo, 1940; 1941;
1948. New York —London, 1969; H. H o n d a . Stray Leaves from the
Manyoshu. Tokyo, 1965.
20
Т. О к a z а к i. Geschichte der Japanischen Nationallitteratur.
Leipzig, 1899; Т. О к a z а к i. Manyoshu. Lpz., 1898.
21
2 2
Японская поэзия. M., 1954; M., 1956.
М а ц у о к а С и д з у о . Нихон-кого-дзитэн (Словарь древне-
японского языка). Токио, 1937, с. 431. ^
23
Са саки Н о б у ц у н а . Манъёсю-дзитэн (Энциклопедиче-
ский словарь по «Манъёсю»). Токио, 1956, с. 9.
24
Полное .название — «Руйдзю-карин».
25
См. подробно: К. А. П о л о в . Фудоки.— Китай — Япония.
История и филология. М., 1961, с. 182—199.
26
Н. И. К о я р а д . «Шицзин». Пред. к кн. «Шицзин». Избран-
ные песни, пер. А. А. Штукина. М., 1957, с. 6.
27
28
В последнее число включены ,не ш р о н у м е р о в а н н ы е пеони.
29
Все песни из «Манъёсю» даны в переводе автора статьи.
При существовавших в древности запретах сказать свое имя
мужчине было равносильно согласию на брак.
ПРОБЛЕМА АВТОРСТВА
В «МАНЪЕСЮ»
72
Аналогичным примером может служить песня импе-
ратора Тэмму в кн. I, идущая под номером 25, аноним-
ная песня в той же книге и анонимная песня в кн. XIII
(имеющая иную концовку). Сюжетж> совпадают, на
имеют текстовые расхождения песни одного из лучших
поэтов «Манъёсю» — Какиномото Хитомаро, включен-
ные в кн. II под номерами 210—212, и анонимные песни
в той же книге под номерами 213—215. Различны по
содержанию, но имеют одинаковые первые три строки в
пятистишии песня принцессы Ямагути в кн. IV под но-
мером 616 и анонимная песня в кн. XII, песня Какино-
мото Хитомаро в кн. IV под номером 497 и анонимная
песня в кн. VII.
Заслуживают внимания и сходные авторские песниг
вызывающие у комментаторов сомнение относительно их
авторства. Так, песня 85 в кн. II, которая приводится
как песня жены императора Нинтоку — Иванохимэ,
сходна с песней 90 (в той же книге), автором которой
названа принцесса Сотоори — младшая сестра принца
Кару. Первая песня взята из сборника «Руйдзю-ка-
рин» 4 , вторая — из «Кодзики» 5 . Первая песня выражает
тоску по супругу, находящемуся в отъезде, вторая — об-
ращена к любимому брату, томящемуся в ссылке. Обе
песни очень близкие варианты одного и того же поэти-
ческого сюжета, обе отражают одни и те же чувства.
В других книгах также встречаются сходные песни,
подписанные именами разных авторов. Так, песня 34
в кн. I принадлежит принцу Кавасима, а. в кн. IX ав-
тором этой же, но слегка измененной песни является
Яманоэ (Окура). Автор песни 290 из кн. III — Хасихито
Оура, а в кн. IX автор сходной песни — принцесса Са-
ми. Песня 205 в кн. II отмечена как песня Окисомэ
Адзумахито, а в .кн. III та же песня с незначительными
изменениями приведена как песня Какиномото Хитома-
ро. Или, например, песня 1486 в кн. VIII подписана
именем Отомо Якамоти, и в той же книге приводится
сходная песня, принадлежащая Отомо Мураками, при
этом три первые строки пятистишия в песнях полностью
совпадают. Песня 909 в кн. VI помещена как песня Каса
Канамура, а сходная песня с некоторыми. вариантами
в кн. IX отмечена как песня Оямато. Интересно, что
знаменитая песня поэтессы Нукада в кн. I «Манъёсю»,
идущая под номером 8, имеется и в поэтическом сбор-
73
нике Окура «Руйдзю-карин», но там она приписывается
императрице Саймэй, а в комментаторской литературе
-есть даже мнение, что это вариант народной песни.
Надо сказать, что целый ряд песен, авторами которых
названы императоры, принцы, придворные чиновники,
вызывает в комментаторской литературе сомнение в их
принадлежности к авторской поэзии и рассматривается
.как записи народных песен.
Вместе с тем в «Манъёсю» есть анонимные песни,
которые приписываются известным поэтам того времени.
Так, например, анонимную нагаута в кн. I, помещенную
под номером 52, японский филолог Морибэ безоговороч-
но считает песней знаменитого Какиномото Хитомаро.
Ему же приписывается целый ряд анонимных песен
кн. XIII. А автором анонимной песни 3240 в той же
кн. XIII называют Ходзуми Ою.
Японские исследователи, отмечая приведенные выше
факты, спорят обычно, за каким автором утвердить ту
или иную песню, либо при наличии сходства авторской
и анонимной песни ограничиваются общими указаниями
на взаимовлияние авторской поэзии и народных песен
Б ранний нарский период, оставляя в стороне основное
значение этих фактов, характеризующих, с нашей точки
зрения, определенный этап в развитии литературного
процесса и свидетельствующих об основополагающей
роли народнопесенной традиции в начальную пору фор-
мирования литературной поэзии.
Разумеется, возможны разные объяснения этим фак-
там. Можно предположить, например, что, когда мы
встречаем две одинаковые песни в одной книге и одна
из них дается с подписью автора, а другая — без под-
писи, мы имеем дело в первом случае не с автором, а
с лицом, записавшим народную песню. Не исключено
также, что порой песня приводится как анонимная по-
тому, что к моменту ее записи имя автора было забыто
или в свое время он подвергался опале и имя его было
одиозно (упоминания о подобных явлениях имеются в
японской литературе),— это соответствовало нравам то-
го времени.
О том, что в VIII в. производились записи народных
песен, широко свидетельствуют песни пограничных стра-
жей, составляющие особый раздел кн. XX «Манъёсю»,
где указывается, что песни крестьян, уходивших на
74
службу в пограничные стражи, записывались и переда-
вались начальнику военного ведомства. В данном слу-
чае они были переданы поэту Отомо Якамоти, который
считается составителем «Манъёсю». О фактах записи
народных песен свидетельствуют также песни восточных
провинций, собранные в кн. XIV «Манъёсю» (песни за-
писаны на местном диалекте).
Это подтверждается и другими материалами памят-
ника. Так, в кн. IX помещена песня (1665) под назва-
нием «Песня времен путешествия императора Дзёмэй
по провинции К-и»6. Если сравнить ее с песней 1667
(в той же книге) под названием «Песня времен путе-
шествия экс-императрицы Дзито и императора Момму
по провинции Ки», то можно убедиться, что это вариан-
ты одной и той же народной песни, записанной, по-ви-
димому, в разных местах провинции Ки, чем и объяс-
няется незначительная разница в текстах песен.
Имо-га тамэ Имо-га тамэ
Варэ тама хироу Варэ тама мотому
Окибэ нару Окибэ нару
Тама ёсэмотико Сиратама ёсэко
Окицу си рана м и Окицу сира на ми
(IX—1665) (IX—1667)
Из народных песен Т7 „
Из п е с е н
западных провинций: Хитомаро:
Вместе с набегающей волной Как жемчужная трава
Клонятся лишь к стороне Клонится у берегов
одной В эту сторону и ту,
Жемчуг-водоросли возле Гнется и к земле прильнет
•берегов... С набегающей волной,
(XII—3078) Так спала, прильнув ко мне,
Милая ;моя жена...
(II—131)
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Ссылки на песни даются по изданиям: Манъёсю.— В серии
«Нихон котэн бунгаку тайкэй» («Японская классическая литература»).
Т. IV—VII. Токио, 1958—1962; С а . с а к и Н о б у ц у н а . Синхун
Манъёсю (Новое шрочтение «Манъёсю»). Токио, 1954.
80
2
При существовавших в древности запретах сказать свое имя
мужчине было равносильно согласию на брак.
3
Здесь и далее римская цифра соответствует книге памятника,
арабская — порядковому номеру песни. Песни из «Манъёсю» даются
в переводе автора статьи.
4
«Руйдзкькарин» — сборник песен, составленный поэтом Яманоэ
Окура (VIII в.).
5
«Кодзики» — историко-мифологический свод, составленный в
712 г.
6
Древнее название лровинции Кии.
7
Мы имеем в виду специфический прием японской (поэзии: хон-
ка-дори — «следование первоначальной шесне». Он заключается в
том, что 'поэт использует целые строки из стихотворения -более ран-
него периода, служащие для .него предметом вдохновения, зачином,
темой, которую он обновляет, присоединяя к готовым строкам новые,
сложенные им самим.
6 Зак. 158
К ИЗУЧЕНИЮ ДРЕВНЕГО СТИЛЯ
японской поэзии
(заметки о макура-котоба)
96
На древнее происхождение макура-котоба камикад-
зэ-но Исэ 'Исэ, охраняемая гневом богов' и хисаката-но
амэ 'извечное небо1 указывает Фукуи Кюдзо. Он отме-
чает, что камикадзэ-но Исэ, согласно древним книгам,
связывают с Дзимму-тэнно — первым легендарным им-
ператором Японии, и что хисаката-но амэ якобы впер-
вые была употреблена мифическим героем Ямато Такэ-
ру, о чем свидетельствуют тексты «Кодзики» и «Ни-
хонги»8. И то, что происхождение макура-котоба свя-
зывается с такими легендарными фигурами, служит еще
одним доказательством возникновения их в недрах уст-
ной народной поэзии, далеко за пределами письмен-
ных памятников. Приведенные выше примеры неполной
эпитетации с включением географических названий, ви-
димо, имеют отношение к песенному началу стиха. Так*
в одной из песен «Манъёсю» харуянаги 'весенняя ива1
является макура-котоба к слову кацура 'венок', которое
входит в название горы Кацураги (место весенних об-
рядов).
Харуянаги
Кацураги яма-ни...
Однако, судя по народным песням сайбара (в кото-
рых часто встречаются такие строки: сарасара-ни вага
на вага на-ва татэдзи... или фудзи-фуно-но катати ка-
татигахара-о9), первоначально пели данный зачин, по-
видимому, так: харуянаги кацура Кацураги яма-ни.
В дальнейшем же, при переходе к короткой строфе тан-
ка, ритм стиха, его метрический закон чередования пя-
ти- и семисложных строк слили конец и начало двух
этих песенных строк. Объединение различных художест-
венных приемов под единым названием макура-котоба
'слово-изголовье' вызвано,, по-видимому, также песен-
ным началом стиха: «начальное слово» постоянного сло-
восочетания выполняло функцию зачина песни, иногда
общего, иногда местного. В стихе же макура-котоба сов-
местила разные художественные приемы, сохранив при
этом свое первоначальное наименование, указывающее
на ее происхождение. Таким образом, наличие многооб-
разных форм макура-котоба в старых памятниках поз-
воляет наблюдать процесс эволюции этого художествен-
ного приема, раскрывает его генетические связи и ха-
рактер дальнейшей его модификации на пути от народ-
нопесенной традиции к письменной поэзии. Детальное
7 Зак. 158 97
изучение макура-котоба может сыграть важную роль
при решении проблемы о взаимосвязи фольклора и ли-
тературы, при выяснении роли народнопесенной тради-
ции в развитии поэтического творчества японского на-
рода.
Представляя собой как бы лаконичное отражение
истории древней культуры Японии, ее жизни, верований
и быта, макура-котоба в ее различных модификациях
есть в то же время своего рода краткая история поэти-
ческого стиля древней японской поэзии. Детальное изу-
чение макура-котоба должно помочь выявлению нацио-
нальных традиций в современной японской поэзии, осо-
бенностей художественного стиля таких национальных
жанров, как танка и хокку, для которых характерны
использование готовых поэтических образов и приемов
и исключительная насыщенность поэтического содержа-
ния и образности при краткости формы и лаконичности
выражения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Ф у к у и К ю д з о . Макура-котоба-но кэнкю то сякуги (Ис-
следование макура-котоба и комментарии к ним). Токио, 1-е изд.,
1927; 2-е изд., 1955.
2
См.: Ф у к у и К ю д з о . Макура-котоба-но кэнкю то сякуги,
1927, с. 3; H и с и м у р а С и н д з и . Манъёсю-но бункатэки кэнкю
(Изучение «Манъёсю» с точки зрения истории культуры). Токио,
1925, с. 315; С а с а к и Н о б у ц у н а . Манъёсю-дзитэн (Энцикло-
педический словарь по «Манъёсю»). Токио, 1956, с. 154; Т а к э д а
Юкити. Манъёсю-синкай (Новое толкование «Манъёсю»). Т. 1.
Токио, 1941, с. 74.
3
См.: К о д э р а Юкити. Гэйдзюцу то ситэ кагура-но кэнкю
(Изучение кагура как искусства). Токио, 1929.
4
Упоминание, близкое данному толкованию, встречается и у
японского филолога феодального периода Симокобэ Нагару; см.:
Ф у к у и К ю д з о . Макура-котоба-но кэнкю то сякуги, 1927, с. 346.
5
Толкования, .несколько отличающиеся друг от друга, но не вы-
ходящие за рамки данного в переводе. См.: Ф у к у и К ю д з о . Ма-
кура-котоба-но кэнкю то сякуги, 1955, с. 9; Манъёсю.— В серии
«Нихон котзн бунгаку тайкэй» («Японская классическая литерату-
ра») . Т. V. Токио, 1959, с. 188; С а с а к и Н о б у ц у н а . Хёсяку
Манъёсю (Комментированное издание «Манъёсю»). Т. П. Токио,
1948, с. 424.
в
О т и а и Н а о б у м и. Котоба-но идзуми (Источник слов). То-
кио, 1899, с. 12.
7
Ф у к у и К ю д з о . Макура-котоба-но кэнкю то сякуги, 1955,
с. 9.
8
См. Ф у к у и К ю д з о . Макура-котоба-но кэнкю то сякуги.
1927. Предисловие.
9
Кодай каёсю (Собрание песен древнего периода).—В серии
«Нихон котэн бунгаку тайкэй». Т. III. Токио, 1957, с. 405.
О НЕКОТОРЫХ ФАКТАХ
ДРЕВНЕЯПОНСКОГО ЯЗЫКА
И ЛИТЕРАТУРЫ
101
ся сначала из среды деревенских красавиц, а затем из
семей провинциальных чиновников)—это видоизменен-
ное инэмэ 'рисовые жены' или 'жены риса' (т. е. де-
вушки, которых первоначально приносили в жертву богу
поля) п .
Из истории других земледельческих народов извест-
ны разного рода бракосочетания с божеством поля,
риса и т. д., а также брачные игрища на полях, со-
провождающие земледельческие обряды.
Подобные игрища существовали и в древней Япо-
нии. В IX книге «Манъёсю» есть песня (1759), расска-
зывающая о хороводах и песнях у зажженного костра,
которые кончались брачными играми. Это происходило
обычно на горных полях, и одним из знаменитых мест
брачных игрищ была гора Цукуба, о чем говорится и в
«Манъёсю», и в «Фудоки» 12 .
Учитывая, какое важное место занимает с древних
времен посадка риса в японской земледельческой обряд-
ности, естественно предположить, что этот обряд не мог
в том или ином виде не оставить каких-либо сле-
дов и не получить отражения в народной поэзии
«Манъёсю».
Отметим также, что и народная поэзия памятника,
и эти старинные обрядовые представления одинаково
восходят к позднему периоду разложения родового
строя (удзи).
Все сказанное выше позволяет соотнести слова с
префиксом са в песнях памятника со словом саотомэ
и высказать предположение, что в некоторых случаях
са в этих словах может быть также сокращением от
сацуки 'месяц посадки риса', 'пятый месяц, май'. Нуж-
но только учесть, что иногда это может иметь значение
мая месяца, а иногда майской обрядности, связанной
с посадкой риса. В японском обрядовом быту это не
одно и то же. Дело в том, что обрядовая посадка риса
всегда предшествует обычной посадке риса в мае меся-
це. А празднование месяца посадки риса, так называе-
мое сацуки-ивш, происходит иногда и в самом начале
13
года, в январе .
Характерно, что слова с префиксом са встречаются
главным образом в народных песнях памятника: в
кн. XIV, где помещены песни восточных провинций, за-
писанные на местном диалекте; в кн. XIII, которая со-
102
держит древнюю народную поэзию западных провинций,
и, наконец, в народных песнях кн. IX, X, XI, XII.
Интересно также указать, что ряд слов с префиксом
са встречается в песнях провинции Хитати, в которых
воспевается гора Цукуба. В частности, слово сагоромо
(са + горомо/коромо 'платье, одежда') мы находим
именно в такой песне.
Следует заметить, что в народных песнях и при опи-
сании земледельческих обрядов посадки риса (тауэ)
говорится об особых «майских платьях», которые наде-
вают во время тауэ. Янагида Кунио указывает, что пе-
ред обрядовой посадкой риса саотомэ готовят себе
платья, которые называются сацуки-кимоно 'майская
одежда, майское платье' и .
Речь идет о современном названии. В старом же
языке платье, одежда назывались коромо. Поэтому в
старину могли называть эту одежду сацуки-коромо или
сацуки-горомо. В коротких же песнях (пятистишиях) это
сложное слово, по-видимому, могло сократиться (по
примеру слова саотомэ в народных песнях) и произно-
сится сагоромо.
Некоторые песни в «Манъёсю», в которых встречает-
ся данное слово, прямо указывают на связь с брачными
игрищами, характерными для земледельческих обычаев
японской старины.
Сагоромсьно Если б я забыл
Оцукуба иэро-но Уступы горные
Яма-но саки Горы Цукуба
Васуракоба косо В майских одеждах,
На-о какэнавамэ Вряд ли я называл бы твое имя.
15
" ' ' (XIV--3394)
Судя по следующим за этой песней двум другим
песням, можно уяснить, что речь идет о воспоминании,
15а
связанном с брачными играми на горе Цукуба .
Слово сагоромо в песне 3394 рассматривается как
макура-котоба, т. е. постоянный зачин или эпитет к на-
званию горы Цукуба (в данном случае Оцукуба). Обыч-
но эту постоянную связь сводят к формальному момен-
ту, рассматривая сагоромо-но как «окаменевший зачин»
без связи с содержанием песни в целом, употребленный
здесь лишь потому, что префикс о в слове Оцукуба
омонимичен слову о 'шнур', 'завязки*.
Полагаем, что это позднейшее толкование. Посколь-
103
ку гора Цукуба является известным местом брачных иг-
рищ и обрядовых хороводов, то значение 'майская
одежда' у слова сагоромо вполне укладывается как по-
стоянный образ в системе обычных представлений, свя-
занных с горой Цукуба.
На такие раздумья наводит и еще одна песня со
словом сагоромо, помещенная среди народных песен за-
падных провинций в кн. XII и связанная с кругом тех
же представлений:
Хитодзума-ни Чужой жене
Иу ва та-га кото Сказанные — чьи слова?
Сагоромо-но — «У майского платья
Коно хи,мо токэ то Этот шнур развяжи» —
Иу ва та-га кото Сказанные — чьи слова?
(XII—2866)
105
Коно ё-ва акзну Эта ночь к концу идет.
Иритэ кацу нзму Я хочу войти и лечь,
Коно то хиракасэ Тате открой "[мне] эту дверь!
Речь идет о тайном супруге, о чем свидетельствует
ответная песня возлюбленной, которая боится, чтобы
родители не узнали о его приходе. В ответной песне
она называет его комори-цума, что значит 'тайный суп-
руг' (или 'тайная супруга'). Возможно, речь идет о
супруге брачных игр, который пришел в дом к своей
возлюбленной из другого села, так как в сопутствую-
щей короткой песне говорится о том, что он приехал
на коне. Он говорит, что майская ночь идет к концу,
повторяет это в двух строках и просит открыть ему
дверь и впустить его. Отсюда возникает предположение,
что, возможно, во время майской ночи, в период, когда
совершали посадку риса, разрешались любовиые встре-
чи, заключались браки. И поэтому он просит скорее
впустить его, пока не кончилась майская ночь.
Если считать, что префикс са в слове сагумори есть
сокращение от сацуки, напрашивается такое же толко-
вание префикса в слове саё (са + ё 'ночь'). Текст песни
подтверждает, что саё не просто ночь, а особая ночь.
В той же песне 3310 имеется еще одно слово с са —
саёбаи (са+ёбаи). По-видимому, и здесь са является
сокращением сацуки.
Слово ёбаи имеет разные толкования. Произошло
оно от слова ёбу 'звать': мужчина после хороводов
звал свою избранницу провести с ним ночь. Затем этим
словом стали называть сватовство, когда шли звать
в жены девушку из другой деревни. Кстати, в связи с
этим очень интересно указание Н. И. Конрада на то,
что жители соседних селений заключали браки во время
18
утагаки или кагаи . Позже словом ёбаи начали назы-
вать тайные свидания, тайную связь без согласия роди-
19
телей , и стали изображать это слово не иероглифом
«звать», а двумя иероглифами — «ночь» и «ползти»
(ползти ночью, т. е. делать что-то украдкой). Но перво-
начально оно было, по-видимому, связано с майской об-
рядностью.
Скопление в одной песне ряда слов с префиксом са,
ситуация, представленная в песне, и все изложенные
выше данные дают основание предполагать, что во всех
словах этой песни са является сокращением от сацуки.
106
Рассмотрим теперь префикс са в слове сану (
+ ну 'спать'). В словаре Сасаки Нобуцуна в отдельной
словарной статье сану поясняется как нэру 'ложиться
спать', 'засыпать', а са отмечается просто как префикс
без указания значения 20 .
В словаре «Кодзирин» сану поясняется как ину, а
ину — как нэру 'ложиться спать', 'засыпать'2*1.
Но в словаре древних слов «Котоба-но идзуми»
сану толкуется иначе: 'ложиться вдвоем' (о муже и же-
не) или 'спать вместе, разделять ложе' (о мужчине и
женщине) Ф. Характерно, что такое значение дается
именно в словаре древних слов.
И не случайно этот глагол встречается в народных
песнях «Манъёсю» именно в кн. XIV, где упоминается
гора Цукуба — известное место брачных игрищ (см. пес-
ни 3396, 3461, 3497 и др.), а также в народных песнях
кн. XI, относящихся к циклу аигикоэ-но ута, или сомон,
т. е. к песням-перекличкам, которыми обменивались
женская и мужская стороны во время ведения хорово-
дов (см. песню 2782 и др.).
Любопытно, что Сасаки Нобуцуна, поясняя в сло-
варе сану как нэру, тем не менее при объяснении со-
держания песен «Манъёсю» толкует сану, как и другие
комментаторы, 'спать вместе с милой (милым)\
В позднейшем издании комментированного текста
«Манъёсю», в серии «Нихон котэн бунгаку тайкэй» под
редакцией известного современного филолога Такаги
Итиноскэ 23 , сану в песне 2782 толкуется также как
'спать вместе с милой (милым)'. Аналогичным образом
объясняется сану в песнях 3461, 3497 и др.
Только допустив, что сану связан с брачными игри-
щами во время майской посадки риса, можно объяснить
назначение префикса са в этом слове и последующее
толкование данного глагола как 'спать вместе с милым
(милой)'.
Учитывая историческую протяженность песен «Манъ-
ёсю» (даже по датированным песням свыше 400 лет),
естественно допустить, что глагол сану может встре-
чаться в песнях памятника в разных значениях: и в
первоначальном, когда речь шла о связи с майской об-
рядностью, и в более позднем значении, когда уже утра-
тилась эта конкретность и появилось более общее зна-
чение 'спать вместе с милым (милой)', и, наконец, в
107
позднейшем значении, равном значению глагола нэру
'спать, засыпать'.
В огромном материале японского древнего и средне-
векового языка за пределами «Манъёсю», вероятно, пре-
обладают последние случаи, и это, по-видимому, позво-
лило Сасаки Нобуцуна отождествить в словарной статье
этот глагол с глаголом нэру, толкуя его в то же время
в песнях памятника, исходя из контекста песен, в более
раннем значении.
Однако это уже лежит за пределами наших задач и
подлежит особому изучению.
Рассмотрим теперь слово саюрибана (са + юрибана
'цветы лилии'). Полагаем, что и здесь префикс са—
сокращение от сацуки. Речь идет о цветах лилии, кото-
рые расцветают в мае месяце либо связаны с майской
обрядностью.
Из песен «Манъёсю» известно, что лилии употреб-
лялись для гаданий в обрядах и, возможно, по аналогии
с другими растениями — в заговорах. Недаром слово
юри значит также f после', 'потом', 'в будущем', а сами
цветы могли быть приметой будущей встречи.
Характерны даты песен, в которых воспеваются са-
юрибана. Песни эти встречаются в кн. XVIII (пес-
ни 4086—4088), т. е. уже в литературной поэзии. В за-
головке к песням говорится, что чиновники из управ-
ления провинции собрались в доме секретаря Хата Ива-
такэ и пировали. Во время пира хозяин, сплетя три
венка из саюрибана, положил их на поднос и подал
самым почетным гостям, которые сложили по этому по-
воду песни, выражая в них пожелания «встретиться по-
том», поскольку об этом говорят саюрибана... Имеется
и дата, когда это происходило,— девятый день пятого
месяца, т. е. мая (сацуки). И следовательно, вполне
можно предположить, что саюрибана есть сацуки юри-
бана 'майские лилии".
Подтверждают это предположение о значении са
и две другие песни той же книги (4113 и 4115), в ко-
торых упоминаются саюрибана и которые также сложе-
ны в мае месяце, на что указывается в заголовке. Пола-
гаем, что это не случайное совпадение.
Кроме того, хотим обратить внимание на то, что в
песнях «Манъёсю» встречается слово сабаэ (са + хаэ/баэ
'мухи'). Изображается это слово в тексте тремя иерог-
108
лифами: «пять», «месяц» и «муха». Другими словами,
иероглифы поясняют, что са в данном слове является
сокращением от сацуки 'пятый месяц, месяц май'. В
комментарии также поясняется, что речь идет о майских
мухах. Видимо, ш и в слове саюрибана представляет
собой такое же сокращение.
Остановимся еще на словах саодори {са + одори
'пляска') и саодору (са + одору 'плясать'). Полагаем,
что са здесь также сокращение от сацуки.
Встречается слово саодори в песне 4148 (кн. XIX):
Амэ-ни ару
Химэсуга'вара-но
Куса на кари со нэ
119
Мина-но вата
Какуроки -ками-ни
Акута си цуку мо
Это шестистишие (сэдока) обычно толкуют так: «Не
коси траву на полях Химэсугавара, к черным [твоим]
волосам, черным, как черные раковины (мина), при-
льнет грязь».
Очевидно, что песня связана с какими-то хозяйст-
венными запретами. Песня комментируется скупо, мно-
гое остается неясным.
То, что речь идет о хозяйственных запретах, под-
тверждается сопоставлением этой песни с обрядовой
песней синтоистских древних мистерий — кагура, кото-
рые сохранились в современной Японии в самых различ-
ных модификациях. Представления кагура, выросшие
на почве крестьянских земледельческих обрядовых пред-
ставлений, превратились в пышные церемонии религиоз-
ного порядка, где исполнителями являются жрецы,
изображающие богов, а содержанием представлений—
мифы. В основе своей кагура повторяют магические
земледельческие пляски крестьян, но уже на ином уров-
не и в ином качестве.
Такое сопоставление с песней кагура позволяет ком-
ментировать данную песню несколько иначе, чем это
делают обычно японские исследователи, и даже вне-
сти некоторую поправку в чтение текста.
Так, первая строка, обычно читавшаяся амэ наруу
35
в последнем комментированном издании «Манъёсю»
прочтена амэ-ни ару. В первом случае вообще не хва-
тает пятого слога. Во втором случае строка прочтена с
учетом, что в ней должно быть пять слогов. А песня
кагура позволяет предполагать, что эту строку нужно
читать не амэ-ни ару, a амэ-ни масу, поскольку далее
следует слово химэ 'принцесса'. Японские комментато-
ры присоединяют химэ к следующему слову сугавара
'поле, покрытое травами суга' и читают химэсугавара,
рассматривая это как неизвестное географическое на-
звание или выдвигая предположение, что речь здесь
идет о поле, покрытом небольшими травами суга. В
обоих случаях они отмечают неясность этого выра-
жения.
Между тем в обрядовой песне кагура зачин амэ-ни
масу значит то же самое, что амэ-ни ару 'быть, пребы-
120
вать на небесах', с той только разницей, что амэ-ни ару!
применимо к полю, а амэ-ни масу говорит о богах.
В песне кагура выражение амэ-ни масу относится'
к принцессе Тоёока (Тоёока-химэ).
Кодэра Юкити, японский театровед, исследователь
кагура, в своей книге, посвященной изучению этих син-
тоистских мистерий, главным образом так называемых:
сато-кагура (сельских кагура), совершаемых в сельских
храмах, приводит три песни кагура, в которых амэ-ни'
масу относится к принцессе Тоёока 3 6 . Песни кагура
обычно исполняются двумя полухориями. Две строки
исполняет так называемая начинающая сторона (мото-
но ката), три последние строки песни — кончающая
сторона (суэ-но ката). Вот эти песни.
Первая песня
Начинающая сторона:
Коно цуэ-ва Этот посох,
Идзуко-но цуэ дзо Откуда же посох?
Кончающая сторона:
Амэ-ни масу Это посох из дворца
Тоёока-химэ-но Принцессы Тоёока,
Мия-но /цуэ нари Пребывающей" на небесах.
Вторая песня
Начинающая сторона:
Митэгура-ва Символ священный
Вага-ни ва арадзу Не .принадлежит .нам.
Кончающая сторона:
Амэ-ни масу [Это] символ священной богини —
Тоёока-химэ-но Принцессы Тоёока,
Ками-но митэгура Пребывающей на небесах.
Третья песня
Начинающая сторона:
Коно xoiKo-ва Это копье,
Идзуко-но хоко дзо Откуда же копье?
Кончающая сторона:
Амэ-.ни масу [Это] копье из дворца
Тоёока-химэ-но Принцессы Тоёока,
Мия-но хоко нари Пребывающей «а небесах,
121
Ко всему этому следует добавить, что принцесса
Тоёока — божество, распоряжающееся съестными при-
пасами, в том числе и съедобными травами и растения-
ми, корни которых, а иногда и сами травы шли в
пищу 37 .
По-видимому, и в песне из «Манъёсю» первую стро-
ку следует читать амэ-ни масу и присоединять эти слова
к слову химэ, которое подразумевает, как и в песнях
кагура, принцессу Тоёока.
Сугавара 'поля, покрытые травой суга' мы понимаем
как 'святые поля', исходя из контекста песни: они при-
надлежат богине-принцессе Тоёока, и там нельзя косить
траву. Суга толкуется в комментариях по-разному: и
как 'осока', и как 'растения из семейства лилий'. Ука-
зывается, что это то же самое, что сугэ. Эти травы иг-
рают определенную роль в обрядах, в гадании, в част-
ности в гаданиях об урожае.
В песне 948 корни суга играют какую-то роль в об-
ряде очищения. В песне 1250 возлюбленный идет в поле
собирать плоды сугэ для своей любимой. Причем из-
вестно, что из сока корней сугэ получается особый кра-
ситель, а суга растет в роще возле храма, т. е. опять
имеет отношение к чему-то священному, как все, что
находится вблизи храма.
В рассматриваемой песне (1277) речь идет о полях,
принадлежащих принцессе Тоёока. Поэтому тот, кто
лосмеет косить траву на этих полях, подвергнется не-
бесной каре.
Интересно отметить, что во время совершения обря-
довой посадки риса отводятся особые поля для этой
посадки. Называются они обычно мита 'священные по-
ля'. Они огораживаются веревкой из священной рисовой
соломы в знак запрета входить на них посторонним.
И в данной песне тоже речь идет, по-видимому, об
определенном хозяйственном запрете, поскольку прин-
цесса Тоёока является богиней, ведающей съестными за-
пасами.
Акута комментаторы толкуют как 'грязь'. Но в кон-
тексте данной песни, нам кажется, это слово нужно по-
нимать в смысле 'скверна', т. е. что-то оскверняющее,
ужасное, носящее характер небесной кары.
Все изложенное здесь, конечно, является лишь одной
;из возможных гипотез, но тем не менее привести мате-
122
риал, который при дальнейшем исследовании, возмож-
но, поможет раскрытию содержания древних текстов,
стоит.
5. Много раздумий вызывают макура-котоба. Нами
уже посвящена специальная статья этому сложному
тропу японской древней поэзии 38 . Здесь мы приведем
некоторый материал, касающийся макура-котоба вака-
гуса-но к слову цума 'супруг, супруга'. Этот эпитет
современные комментаторы обычно поясняют как по-
стоянный образ-сравнение: «жена, прелестная (нежная),
как вешняя трава (букв.: молодая трава)» или «муж,
прекрасный, как весенняя трава».
Но это можно рассматривать как позднейшее эсте-
тическое переосмысление образа.
Выше мы уже высказывали предположение, что об-
раз комори-цума — «тайный супруг (супруга)» возник
в системе образов, связанных с брачными игрищами,
когда в траве прятались брачные пары. Отсюда, воз-
можно, и появился образ вакагуса-но цума — «жена
(муж) на молодой весенней траве».
Интересно, что вакагуса-но служит постоянным за-
чином (макура-котоба) также к ниитамакура, например
в песне 2542 в кн. XI, где собраны народные песни за-
падных провинций:
Вакагуса-но
Ниитама«кура-о
Макисомэтэ
Ё-о я хэдатэму
Никуку аранаку ни.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
С а с а к и Н о б у ц у н а . Манъёсю-дзитэн (Энциклопедиче-
ский словарь по «Манъёсю»). Токио, 1956, с. 186.
2
См. там же, с. 198.
3
Там же, с. 186.
4
См. там же, с. 186.
5
Кодзирин. Токио, 1931, с. 797.
6
См.: А. Е. Г л у с - к и н а . Генетические связи японского народ-
ного театрального искусства. М., 1945.
7
В словаре древнего японского языка Мацуока Сидзуо этимо-
логия слова сацуки объясняется так: са в слове сацуки — сокраще-
ние от сасу 'втыкать, сажать [ростки риса]'; цуки < месяц*. Поэтому
сацуки имеет смысл санаэ-цуки 'месяц посадки риса' (са от сасу;
наэ f ростки [риса]', отсюда санаэ «рассада', т. е. ростки риса, ко-
торые из питомника пересаживают на поле); см.: М а ц и о к а Си-
д з у о . Нихон кого-дзитэн. Токио, 1937, с. 254. В известном словаре
«Котоба-но идзуми» сацуки также поясняется как сокращение от
санаэцуки и как название пятого месяца по лунному календарю; см
Котоба-но идзуми. Токио, 1899, с. 206.
8
См.: Х о н д а Я с у д з и . Нихон-но миндзоку гэйно (Японское
народное искусство). Токио, 1960, с. 59—83.
125
9
См.: Я н а г и д а К у н и о . Миндзоку-дзитэн (Этнографиче-
ский словарь). Токио, 1965, с. 358.
10
См.: Я н а г и д а К у н и о . Кёдосирон (Об истории родного
края). Токио, 1922, с. 138.
11
См.: H а к а я м а Т а р о. Сайрэй то фудзоку (Празднества и
обычаи). Токио, 1932, с. 25.
12
См. Древние Фудоки. М., 1968, с. 35.
13
См.: Я н а г и д а К у н и о . Миндзоку-дзитэн, с. 237.
14
См. там же, с. 470.
15
Римская цифра указывает книгу .памятника, арабская — номер
песни; песни из «Манъёсю» даются в переводе автора статьи.
15а
Оцукуба-но С ночи той, когда луна восходила
Нэро-ни цуку таси Над горой Цукуба
Аита ё-ва И встречались4 мы,
Савада нарину о Много времени уже минуло,
Мата 1нэтэму камо Будем ли мы снова апать с тобой?
(XIV — 3395)
Оцукуба-но Словно лтицу из дремучей чащи
Сигэки ко-но ма-ё На горе Цукуба, лтицу, что летит,
Тацу тори-iHO Только взглядом, что ли,
Мэ-ю ка на-о миму Буду провожать я,
Санэдзаранаку ни А ведь вместе спали мы с тобой...
(XIV —3396)
16
С ё д о м э — диалектный вариант саотомэ.
17
Поясняется, что лалку дают вместо вожжей, чтобы погонять
лошадь.
18
См.: Н. И. К о « р а д . Лекции по истории Японии. Ч. I. Древ-
няя Япония. М., 1937, с. 12.
19
См.: Я н а г и д а К у н и о . Миндзоку-дзитэн, с. 661.
20
С м . : Я н а г и д а К у н и о . Кёдосирон, с. 194.
21
См. Кодзирин, с. 101.
22
См. Котоба-но идзуми, с. 610.
23
См. Манъёсю.— В серии «Нихон котэн бунгаку тайкэй»
(«Японская классическая литература»). Т. IV—VII. Токио, 1958—
1962.
24
Верховный владыка ('сумэра-микото) — обычный титул импе-
раторов, которым, согласно древним .мифам, приписывалось божест-
венное происхождение. Имлератор (этим принятым в ялоноведеник
переводом слова тэнно пользуемся здесь условно) был в те времена
вождем общеплеменного союза, объединяющим функции правителя
страны и верховного жреца (мия обозначало и 'дворец', и *храм').
25
См.: Н. П. К а п у л . К вопросу об этимологии и структуре
японских имен собственных.— Японский язык. М., 1963, с. 45.
26
См. там же, с. 43—44.
27
Японская поэзия. М., 1954, с. 500.
28
См.: К о н о с у Морихиро. Манъёсю-дзэнсяку. Токио,.
1943, с. 133.
29
Любопытно, что шодношение первых колосьев называли ха-
цухо впервые колосья'. И когда стали заменять это благодарствен-
ными денежными приношениями в храмы, то по-прежнему и эти
благодарственные лодношения именовали хацухо.
126
30
О н а — н а з в а н и е 'местности, по другой версии — .название горы:
в уезде Инаса провинции Тоотоми (нынешняя префектура Сидзу-
ока).
31
Бухта Куроуси (Куроуси букв. ^Черные быки') находится в
провинции Кии, в уезде Кайсо, т а м , где нынче городок Суминоэ
(префектура В а к а я м а ) .
32
Яшмовое платье — просто красивое платье. Яшмовый — очень
распространенный эпитет в песнях «Манъёсю», к а к в народных, т а к
и в литературных. Употребляется в значении пояснительного эпитета:
красивый, прекрасный и т. п.
33
В с е э т и цвета имеют магическое значение: черный ц в е т (цвет
черных туч) способствует вызыванию дождя, необходимого для про-
израстания риса; красный цвет и белый цвет (цвета солнечной ма-
гии) вызывают солнце, способствующее хорошему урожаю.
34
См.: К о д э р а Ю к и т и . Энгэки-кара мита тауэ-но синдзи
(«Священнодействие тауэ» с точки зрения театрального искусства).—
«Миндзоку-гэйдзюцу», 1929, № 9, с. 33.
35
См. Манъёсю.— В серии «Нихон котэн бунгаку тайкэй».
36
См.: К о д э р а Ю к и т и . Гэйдзюцу-то ситэ кагура-ио кэнкю
(Изучение кагура как искусства). Токио, 1929, с. 50.
37
В разных местностях это божество, по-видимому, имеет не-
сколько отличные названия: Тоёока-химэ-но ками— то же, что Тоё-
укэ-химэ-но ками; см.: Дай нихон симмэй дзисё. Токио, 1912, с. 224.
38
См. настоящий сборник, с. 82.
К ИЗУЧЕНИЮ ПОЭТИКИ
РАННЕЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ
(о приеме текстуальных заимствований)
134
И любимое дитя, манаго-ни «а арам у"
И прелестная жена, вакагуса-но
Словно вешняя трава. цума ка арикэму
Может быть, он им хотел обохосики
Передать любви слова! кото цутэму я то
Если спросишь: «Где твой дом?» иэ тоэба
Дома о« не назовет, иэ-о мо норадзу
Если спросишь: «Как зовут?» на-о тоэдо
Имени не скажет он. на-дани мо морадзу
Словно малое дитя, плачущее, наку ко насу
Он в ответ не -промолвит ничего... кото дани ивадзу
(XIII—3336)
142
Изменив последнюю строку, чтобы стихотворение со-
ответствовало данной ситуации, приближенный заслу-'
жил высокую похвалу императора. Замена строки из^
менила характер песни, ее жанровую специфику. Песни
приобрела оттенок панегирика, стала чем-то вроде не-
большой оды, проникнутой сервилизмом:
Как волны морские
:
vv Бегут к берегам Идзумо,
Залив ли, мыс ли,
Так мысли, все мои мысли
Стремятся -к тебе, государь 21 .
150
Той же теме посвящено лирическое произведение од-
ного из лучших поэтов «Манъёсю», Отомо Якамоти,—
«Песня, выражающая печаль о непрочности этого ми-
ра» (XIX—4160), которую он создал не без влияния
Окура.
С той поры, как в мире есть Амэ цути-но
Небо и земля, токи хадзимэ ё
Говорят, передают ёнонака-ва
С давних пор из века © век, цунэнаки моно то
Что иевечен этот (мир, катарицуги
Бренный и пустой. нагараакитарэ
И .когда подымешь взор амянохара
И оглянешь даль небес, фурисакэ мирэба
Видишь, как меняет лик тэру цуки MO
Даже светлая луна. митикакэ сикэри
И деревья среди гор а'сихикинно
Распростертых неверны: яма-но конура мо
В день весны хару сарэба
Цветут на них ароматные цветы, хана сакиниои
А лишь осень «астает, аки дзукэба
Ляжет белая роса... цуюсимо оитэ
И летит уже с ветвей Кадзэ мадзири
В грозном вихре момидзи
Алый лист... тирикэри
Так и люди на земле — уцусэми мо
Краток их /печальный век: каку номи нараси
Яр'ко-алый, 'свежий цвет курэнаи-но
Потеряет быстро блеск. иро мо уцурои
Ягод тутовых черней нубатама-но
Черный волос сменит цвет. курогами кавари
И улыбка поутру аса-но эми
Вечером уже не та... юбэ ка.вар-аи
Как летящий ветерок, фуку кадзэ-«о
Что незрим для глаз людских, миэну-га готоку
Как текущая вода, юку мидзу-!но
Что нельзя остановить, томарану готоку
Все невечно на земле... цунэ мо наку
Все меняется вокруг... удуроу
157
Порой информация передана намеками, посредством
введения специальных образов — тумана, облака, вста-
ющих над пеплом костра. Вот как об этом сказано в
песнях Якамоти, в которых поэт вспоминает об ушед-
шей навсегда возлюбленной и о своем любимом млад-
шем брате:
О, каждый раз, когда там, вдалеке, Сахояма-ни
Встает туман на склонах гор Сахо, танабику касуми
Ведь каждый раз миругото-ни
Я вспоминаю о тебе имо-о омоидэ
И нету дня, чтобы не плакал я... накану хи-ва паси
(Ш-473)
И когда услышал я: Масакику то
Тот, кому желал счастливо жить, иитэси моно-о
Белым облаком сиракумо-ни
Поднялся и уплыл, татитанабику то
О, как тяжко стало на душе! кикэба каиаси <мо
(XVII—3958)
Аналогичные образы встречаются и в песнях других
авторов, а также в анонимных произведениях:
О, ведь вчерашний день Кино косо
Ты был еще здесь с нами, кими-ва арисика
И вот внезапно о-блаком плывешь омовану ни
Над той прибреж'ною сосною хамамацу-га уэ-.ни
В небесной дали... кумо-то танабику
(П1—444)
Когда исчезло, уплывая, Акицуну-ни
То облако, что тоутру вставало Аса иру кумо-но
В полях Акицуну, Усэюкэба
Как тосковать я стала и нынче и вчера Кино мо кё .мо
О там, кого не стало... наки хито омою
(VII—1406)
160
Как эта белая роса, Юбэ окитэ
Что упадет вечернею -порою, асита ва кэнуру
А поутру исчезнет, — сиращую-но
Так и я... кэнубэки
(XII—3039)
ПРИМЕЧАНИЯ
1
В 552 г. из корейского княжества Пякче были присланы в дар
японскому императору Киммэй (540—571) изображения буддийских
божеств и сутры.
2
Н.. И. К о н р а д . Лекции по истории Японии. Древняя исто-
рия. М., 1937, с. 75, 76.
3
Подробно см.: Е. D a l e S a n d e r s . Buddhism in Japan. Phi-
ladelphia, 1964, с 91 — 100.
4
См.: Н. И. К о н р а д . Лекции по истории Японии, с. 87—91.
5
Подробно см.: Е. D a l e S a n d e r s . Buddhism in Japan,
с. 101 — 133.
6
Подробно см. История японского искусства. Ито Нобуо, Мия-
гава Торао, Маэда Тайдзи, Нсидзава Тю. М., 1965.
7
В а ц у д з и Т э ц у р о . Буккё сисо (Идеи буддийских уче-
ний).—Иванами кодза нихон бунгаку (Японская литература в изда-
нии серии Иванами). Токио, 1933, с. 11.
8
См.: С а с а к и H о б у ц у н а. Хёсяку Манъёсю (Комменти-
167
рованное издание «Манъёсю»). Т. I—VII. Токио, 1948—1954; Т а-
к э д а Ю к и т и . Манъёсю-синкай (Новое толкование «Манъёсю»).
Т. I—III. Токио, 1941; Манъёсю.— В серии «Нихон котэн бунгаку
тайкэй» («Японская классическая литература»). Т. IV—VII, Токио,
1958—1962 и др.
9
А к и м о т о К о и т и р о . Манъёсю то гайрай бунка («Манъё-
сю и чужеземная культура).— Манъёсю-кодза. Т. 2. Токио, 1952,
с. 116 и др.
10
М о р о с и г э С а т о с и . Манъёсю-но мудзё (О бренности
бытия в «Манъёсю»).— «Кокугококубун», 1966. Т. 35, № 3.
11
Римские цифры указывают книгу памятника, арабские—но-
мер песни.
12
Все песни даются по изданиям: Манъёсю.— В серии «Нихон
котэн бунгаку тайкэй»; С а с а к и Н о б у ц у н а . Синкун Манъёсю
(Новое прочтение «Манъёсю»). Токио, 1954. Переводы — автора
статьи.
13
См. также VII —1345; X — 1785, 1787; XI —2585, 2689 и др.
14
Голодный черт — изображение грешника, наказанного невоз-
можностью есть. У него ©ид скелета, поэтому с ним сравнивают
обычно очень тощего человека.
15
«Вот она — сиратама, неизвестна она людям, пусть не з,нают,
не беда, лишь бы знал об этом я. А другие пусть не знают, пусть не
знают, .не беда» (форма шестистишия — сэдока).
ï6
H. К о н р а д . Японская литература в образцах и очерках. Л.,
1927, с. 120.
К ВОПРОСУ О ТОЛКОВАНИИ
НЕКОТОРЫХ ПЕСЕН «МАНЪЁСЮ»
(«Гимн вину» Отомо Табито)
И ответ друга:
Скакуна, что .подобен морскому дракону, Тацу-но ма-о
Я искать тебе буду арэ-ва мотомэму
Для того, чтоб приехал ао-ни ёси
В столицу ты, Нара, Нара-но мияко-ни
Среди зелени дивной. кому хито-но тамэ-ни
(V—808)
И ответ друга:
Не увидеться мне с глазу на глаз с тобою, Тада-ни авадзу
И надолго, наверное, будет разлука, араку мо о:ку
Что же, буду являться тебе в сновиденьях, сикитаэ-но.
Не разлучаясь с твоим изголовьем, макура сарадзутэ
Мягкою, шелковой тканью покрытым... имэ-ни си миэму
(V—809)
Из первого письма друга видно, что он хлопотал з
столице за Табито, стараясь помочь ему вернуться. А
171
второе письмо, вероятно, сообщает о неудачных резуль-
татах этих хлопот (интересно отметить, что глагол 'мо-
тому' в песне 808 (кн. V) значит не только 'искать', но
и 'просить').
О том, что Табито находится в немилости у импера-
тора и его пребывание на о-ве Кюсю было вынужден-
ным, свидетельствуют и другие песни поэта, в которых
тоска о родных местах, о столице Нара граничит порой
с отчаянием.
О, расцвет моих 'сил! Вага «сакари
Вряд ли В'новь он вернется! мата отимэямо
Неужели совсем хотохото-ни
На столицу мне Нара Нара-но мияко-о
Никогда уже больше взглянуть не придется? мидзу ка 1на;ри.наму
(III—331)
182
ПРИМЕЧАНИЯ
I
В «пятерку» входили поэты Какиномото Хитомаро, Ямабэ Ака-
хито, Яманоэ Окура, Отомо Табито, Отомо Якамоти.
Ф у д з и о к а С а к у т а р о . Кокубунгакуси (История отечест-
венной литературы). Токио, 1908, с. 70; С у д з у к и С и н т а р о .
Дайнихонбунгакуси (История японской литературы). Токио, 1909,
с. 34; О м о д а к а X и с а т а к а. Манъёсю-синкэн (Новый взгляд на
«Манъёсю»). Токио, 1941, с. 489; X и с а м а ц у С э н ъ и т и . Манъё-
сю-но сосэцу (Рассуждения об авторах «Манъёсю»).— Манъёсю-
кодза. Т. 4, Токио, 1952, с. 9; Манъёсю.— В серии «Нихон котэн бун-
гаку тайкэй» («Японская классическая литература»). Т. IV. Токио,
1958, с. 19.
3
Лао-цзы (VI в. до н. э.) — основатель философского дао-
сизма в Китае, Чжуан-цзы (369—286 гг. до н. э.) — его последова-
тель.
4
Х а г а Я и т и . Кокубунгакуси (История отечественной лите-
ратуры). Токио, 1913, с. 18.
* The Manyoshu. Chicago, 1941, с. XXVI.
6
См. Нихон бунгаку дайдзитэн (Большая японская литератур-
ная энциклопедия). Токио, 1936, с. 360.
7
Ц у г и т а Д з ю н . Мадъёсю-синко (Новые лекции по «Манъё-
сю»). Токио, 1928, с. 27.
8
Такэда Юкити. Манъёсю-синкай (Новое толкование
«Манъёсю»). Т. 2. Токио, 1941, с. 490, 494.
9
Син нихон бунгаку сёдзитэн (Новая малая японская литера-
турная энциклопедия). Токио, 1968, с. 168.
10
Песни из «Манъёсю» даются в переводе автора статьи.
II
Здесь и далее римская цифра соответствует книге памятника,
арабская—шорядковому .номеру песни.
12
Ц у г и т а Д з ю н . Манъёсю-синко, с. 217.
13
К э й т ю , Манъёсю-дайсёки. Т. I, с. 667.
14
См.: С а с а к и Н о б у ц у н а и Х а т а Я и т и . Манъёсю-ря-
кугэ. Токио. 1923, с. 170; Манъёсю-сосяку (Общие комментарии к
«Манъёсю»). Токио, 1936. Т. III, с. 121; О м о д а к а Хисатака.
Манъёсю-синсяку (Новые комментарии к «Манъёсю»). Токио, 1942,
с. 200; Ц у г и т а Д з ю н . Манъёсю-шнко, с. 216; Т а к э д а Ю к и-
т и. Манъёсю-синкай, с. 495.
15
См. Манъёсю-сосяку, с. 123.
16
К э й т ю . Манъёсю-дайсёки, с. 672.
17
Л . Э й д л и н . Тао Юань-мин и его стихотворения. М., 1967,
с. 319.
18
Цит. .по: Л . Э й д л и « . Там же, с. 267.
19
Там же, с. 266.
20
Нихон бунгаку дайдзитэн. Токио, 1939, с. 360.
21
Манъёсю-сосяку. Т. V, с. 37.
СТАРИННЫЕ ЯПОНСКИЕ ПРЕДАНИЯ
ПРЕДАНИЕ
О ДЕВУШКЕ КАДЗУРАНОКО 5
И ТРЕХ ОТВАЖНЫХ ЮНОШАХ
I
Ненавистен iMHe пруд,
Пруд глухой в Миминаси! 6
Моя милая дева,
Когда ты пришла, чтоб на дне его скрыться,
Пусть бы высохли воды его в то мгновенье!
II
Дитя кадзура —
7
Плющ среди гор раащюстертых!
Если б только тогда ты обмолвилась словом
О том, что ты 'ньгне уходишь навеки,
Я б, наверно, (немедля вернулся обратно!
III
Дитя «адзура —
Плющ среди гор распростертых —
Как и я нынче,
Так же и ты 'приходила
И искала в пруду себе место поглубже.. *
187
ПРЕДАНИЕ
О ПЕСНЕ НАХОДЧИВОЙ УНЭМЭ 9
ПРЕДАНИЕ
ОБ ОТВАЖНОМ ЮНОШЕ
И КРАСАВИЦЕ ДЕВУШКЕ
189
И хоть падает снег, словно белая пена,
И бушует метель, ты пришел, мой любимый,
Не «напрасно тебя я так сильно любила!
Ответная песня:
Все это лравда: у жемчужины прекрасной
Порвалась нить — слух справедлив такой,
Но тот,
Кто (нанизал ее вторично,
Унес эту жемчужину с собой!
Из вечного неба
Пусть дождь бы пролился!
Я хотел бы увидеть, как на лотоса листьях
Заблестела бы жемчугом
Светлая влага.
Вот что передают и рассказывают об этой песне.
Жил один стражник. Был он очень умелым в искусстве
сочинять песни. Однажды в главном управлении про-
винции устроили угощение и созвали на пир чиновни-
ков. Беря яства, все накладывали их вместо блюда на
листья лотоса. Собравшиеся много пили, ели, и не была
конца песням и пляскам. И вот подозвали они стражни-
ка и сказали ему: «Сложи-ка ты песню об этих листьях
лотоса!» И тогда сразу же в ответ на их просьбу он и^
сложил эту песню 23 .
ПРИМЕЧАНИЯ
1
См. Ямато-моногатари в переводе Е. М. Колпакчи в кн.:.
Н. И. К о Hip а д. Японская литература в образцах и очерках. Т. 1.
Л., 1927, с. 164.
2
Унэмз — девушки, обычно деревенские красавицы, которых,
согласно существующему закону, полагалось представлять на служ-
бу в императорский дворец. ОБИ играли роль наперсниц императ-
рицы, обучались искусству танца и пения, развлекали гостей на
пирах. Институт унэмэ специально оговаривается в кодексе законов,
«Тайхорё» (701 г.).
3
См. Собрание древних и новых песен Ямато. Пер. А. Е. Глус-
киной.— Н. И. К о н р а д . Японская литература в образцах и очер-
ках, с. 95.
4
Обычно, чтобы покончить с собой, красавица бросается в,
пруд, реку или озеро. Здесь приведен .несколько необычный способ
ее гибели.
5
Кадзураноко — имя красавицы, букв. «Дитя плюща» (кадзу-
ра — название плюща, растущего в горах).
6
Миминаси — название местности в провинции Ямато. Пруд,
о котором здесь говорится, находится у подножия горы Миминаси.
Это же слово «миминаси» используется в песне и во втором значе-
нии— «глухой» (букв, «ушей нет»). Называя так пруд, юноша упре-
кает его за то, что он «е пожалел молодой жизни и не высох, когда <
в него бросилась красавица.
7
Распростертые (асихики) — постоянный эпитет гор.
8
Как обычно в пародных верованиях, третий юноша любит -
сильнее всех. Если первый из них упрекает пруд, второй жалеет, что,
191
не вернулся вовремя, то третий хочет погибнуть вслед за возлюб-
ленной.
9
Речь идет об унэмэ, у которой срок службы при дворе окон-
чился, и она вернулась на родину.
10
Мелкая гора (Асака-яма) находится в провинции Ивасиро.
Очень часто встречается в песнях как символ мелких чувств, невер-
ной любви и т. п.
11
Принц Кацураги (Кацураги-.но окими) обычно комментируется
как историческое лицо, а именно как Татибана Мороэ, ему припи-
сывается наряду с известным поэтом Якамоти слава составителя па-
мятника, в котором записаны эти песни (есть, однако, и другие мне-
ния).
12
Провинция Муцу находится на северо-востоке Японии.
13
Смысл песни: если луна, что прячется за гребнями гор, вдруг
покажется, т. е. если я раскрою нашу тайну, которую мы скрываем,
,и все станет известно, что ты скажешь об этом?
14
Суминоэ — название местности в провинции Сэтцу.
15
Круглое зеркало в Японии, одна из трех священных релик-
вий (зеркало, меч, яшма), является символом богини солнца Ама-
тзрасу. В песнях оно служит образом внешней и внутренней красо-
ты, а также образом чтимого и ценлого. В данной песне, говоря о
зеркале, простолюдин хочет подчеркнуть красоту своей жены.
16
Вестовыми (хаюма-дзукаи) назывались посыльные для сроч-
ных поручений, разъезжающие обычно на коне по дальним провин-
циям. Шли на эту работу в те времена в порядке государственной
повинности.
17
Первая песня написана в аллегорическом плане: «Я думал,
чем дальше, тем глубже дно», т. с. чем дальше разлука, тем сильнее
мы будем любить друг друга и долго будем счастливы вместе.
18
Инагава — река в провинции Сэтцу, ныне река Инэдагава.
О ней поется и в других песнях.
19
«Жемчужина» — метафора девушки, красавицы. В качестве
метафоры красавицы встречается также «яшма».
20
«Сделаю своей жемчужиной», «сделаю своей яшмой» — по-
стоянное поэтическое выражение, означающее: «сделаю своей воз-
любленной», «сделаю своей женой».
21
Горы Хацусэ — известное место захоронений, находится в про-
винции Ямато.
22
Даже в склепе среди гор Хацусэ я буду с тобой, коль суж-
дено умереть — умрем вместе — таков смысл песни. Такая форма
выражения чувств встречается во многих японских песнях; знаме-
нита народная поговорка: «Кими-то нараба Кэгон-таки мадэ» — «Ес-
ли с тобой, то хоть в водопад Кэгон» (знаменитый водопад, извест-
ный также как место самоубийства влюбленных).
23
В этой песне он хотел подчеркнуть, что красивые листья ло-
тоса кощунственно употребляются вместо блюд для подачи пищи,
Он говорит, что хотел бы любоваться ими в других условиях, когда
после дождя капли воды заблестят на них, как жемчужины.
О НЕКОТОРЫХ ЧЕРТАХ ГУМАНИЗМА
РАННЕЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ
196
Говори, что ты меня не знаешь,
Людям ты не называй меня.
(XI—2710)
Ночью от мороза
Всюду выпал иней.
Выходя из дома поутру,
Ты ногами сильно по земле не топай.
И не выдай людям, что тебя люблю.
(XI—2692)
У Аками, у горы,
Рвали ,с корнем травы на полях,
И с тобой встречались мы вдвоем.
О, как дорога мне милая моя,
Что вступает нынче в спор со мной.
(XIV—3479)
200
Средь гор Хацусэ.
Так не бойся же, мой любимый.
(XVI—3806)
202
Ах, сколько «ни гляжу, не наглядеться мне —
Прекрасны воды рек, что в Есину струятся...
Конца им нет...
И так же — без конца
К «им буду приходить и любоваться!
(1-37)
Но думаю:
А кто бедней меня —
Того отец и мать
Не опят в тоске голодной
И мерзнут Б эту ночь
Еще сильней...
Сейчас он слышит плач
Жены, детей:
О пище молят —
И в минуты эти
Ему, должно быть, тяжелей, чем мне.
Скажи, как ты живешь еще на свете?
Ответ
Земли и неба
Широки просторы,
А для 'меня
Всегда они тесны,
Всем солнце и луна
Сияют .без разбора,
203
И только 'мне
Их света не видать...
Сравню себя с людьми —
Таков же, как и все:
Люблю свой труд простой,
Копаюсь в поле.
Но платья теплого
Нет у меня к зиме,
Одежда рваная
Морокой траве подобна,
Лохмотьями
Она свисает с плеч,
Лишь клочьями
Я тело прикрываю.
В кривой лачуге
Негде даже лечь,
На голый л о л
Стелю одну солому...
Не видно больше
Дыма в очаге,
В «отле давно
Повисла паутина,
Мы лозабыли
Думать о еде,
И каждый день —
Один и тот же голод...
Недаром говорят:
Где тонко — рвется,
Где коротко —
Еще надрежут край!
(V—892)
ПРИМЕЧАНИЯ
1
2
Гуманизм и современная литература. М., 1963.
Н. И. К о н р а д . Шекспир и его эпоха.— «Новый мир». 1964,
№ 9.3
4
Н. И. К о н р а д. Запад и Восток. М., 1966.
Здесь и далее римская цифра соответствует книге памятника,
арабская — порядковому номеру песни. Песни из «Манъёсю» даются
в переводе автора статьи.
II
ЯПОНСКИЙ ТЕНЕВОЙ ТЕАТР
АЦУМОРИ '
Действующие лица
Сцена I
Сцена изображает морской берег. На выступах нижней рамы
экрана с обеих сторон — вырезанные из плотной бумаги и 'приколо-
ченные гвоздиками к деревянным столбикам контуры волн, которые
соприкасаются в центре экрана. По краям сцены с обеих сторон —
бумажные контуры скал, приколоченные гвоздиками к деревянным
основаниям.
Слышен шум волн, изображаемый ударами в барабан. Из-за
скалы (появляется Тамаори-химэ. Туловище ее «иже .пояса обтянуто
красной муслиновой материей с голубовато-зелеными изображения-
ми крупных цветов. Верхняя картонная часть туловища (без одеж-
ды) прикрывается во время движения куклы длинными шелковыми
оранжевого цвета рукавами. Из такого же шелка сделан лояс — оби,
который прикреплен сзади ,на линии талии и ладает вниз двумя длин-
ными концами. Волосы, сделанные из черных шелковых .нитей, под-
хвачены на затылке и опускаются сзади длинной распущенной
прядью.
Тамаори-химэ ходит взад и вперед ,по сцене, «приподняв руку к
глазам, смотрит вдаль и плачет, прижимая к глазам рукава. Вслед
за ней появляется воин Хирояма—/представитель военного дома
Минамото, враждебного дому Тайра.
Кукла, изображающая Хирояма, одета в лестрые штаны с ко-
ричневым и синим узором; панцирь сделан ажурным и проклеен
прозрачной материей. Силуэты мечей, вырезанные из бумаги, на-
клеены на туловище. Рукава сшиты из желтоватого и розового шел-
ка с красными и голубыми разводами. Хирояма появляется верхом
на лошади, вернее, кукловод ставит впереди его изображение ло-
шади так, чтобы линия спины лошади совпадала с линией талии
воина, создавая иллюзию всадника. Доехав до середины сцены, Хи-
рояма соскакивает с лошади, вернее, кукловод убирает лошадь, и
воин направляется к Тамаори-химэ.
220
X и р о я м а. Смотрите, женщина средь поля брани! Что при-
вело ее сюда? Ага, .понятно. В поисках она, наверно, Ацумори, что
сыном .будет .полководцу из дома Тайра.
Т а м а о р и - х и м э (повернувшись в сторону Хирояма и заме-
тив его). Презренный воин! И спрашивать его «е буду о дороге. Ах,
все ищу, куда бы мог уйти отсюда Цунэмори? Куда бы мог уйти
отсюда (полководец? Где они? Ведь до сих пор все поиски напрасны.
Мне, слабой женщине, как мне до ,них добраться?
Г и д а ю. И как волны, волнуясь, нахлынут на берег и снова
отхлынут — так .металась она то туда, то обратно. И на миг ее очи
наполнили слезы. Хирояма злорадно смеялся.
Х и р о я м а . А кстати, что касается Цунэмори и сына юного
его, то знай: могущество сил Минамото несомненно. Я покажу тебе,
как я их обезглавлю. В опасную эту игру вмешаться опасно, опасно.
Вот лучше скажи Хирояма ты «да», и сделаю так, как желаешь. Ведь
убить их сейчас иль оставить в живых — в моей воле. Ну, каков же
ответ твой мне будет, скажи!
Г и д а ю . Безрассудная гордость в ответе ее прозвучала. Тамао-
ри схватила свой меч. (Кукловод свободными пальцами левой руки
берет меч.)
Т а м а о р и - х и м э . Негодяй Хирояма! Хоть и женщина я, а
тебя проучу непременно.
Х и р о я м а . Чем сильнее любовь, тем и ненависть будет страш-
нее. Ну, будь готова к тому, что погибнешь.
Г и д а ю . И мечи засверкали, как белые крылья у чаек... (Та-
маори-химэ падает. Хирояма наклоняется над ней, трогает ее за ру-
кава одежды, руки и, убедившись, что она мертва, садится на ло-
шадь, подставленную свободной рукой кукловода, и уезжает.)
Сцена II
К верхней рамке экрана подвешивается за нитку длинная дере-
вянная палка, окрашенная в черный цвет и изображающая горизонт
с картонными вырезанными контурами удаляющихся кораблей Тайра,
проклеенными марлей и прибитыми гвоздиками к этой горизонтально
подвешенной палке. С одного края сцены появляется силует кораб-
ля, сделанного из черного картона и проклеенного в отдельных ме-
стах белой кисеей. Кукловод проводит его, слегка покачивая, через
всю сцену за нитку, соединяющую верхние края корабля, создавая
тем самым иллюзию, что корабль движется по волнам. Вслед за
уплывающим кораблем на сцене появляется Ацумори верхом на ко-
не. Силуэт его вырезан вместе с лошадью: верхняя часть корпуса
лошади соприкасается с кромкой волн — всадник как бы погружен
в воду. Лошадь выкрашена в черный щвет, силуэт в/садника — из бу-
рого картона, панцирь проклеен белой марлей. Лошадь с всадником
двигается в направлении только что уплывшего корабля.
Г и д а ю . И вот полководец бежит, бежит молодой Ацумори,
растерявший в дороге врагов. Мчится он к кораблю своему, чтоб
отцу Цунэмори весть подать о себе. Но у берега нет кораблей. Все
напрасно. И коня (направляет он к взморью, погружаясь сам в волны,
но тут вслед за ним Кумагаи Дзиро Наодзанэ с криком: «Ой, по-
дожди!», погоняя коня, догоняет его.
221
(Сбоку на сцене, в начале повествования сказителя, появляется кук-
лаt изображающая Кумагаи, в темных с поперечными коричневыми
и белыми полосками штанах, с ажурными наплечниками и переднич-
ком панциря, проклеенными прозрачной материей, с лиловыми шел-
ковыми рукавами. Свободными пальцами правой руки кукловод дер-
жит картонный, выкрашенный в черный Цвет веер — указку.)
К у м а г а и . Эй ты, бегущий, мне кажется, это как будто полко-
водец из Тайра. Не годится показывать спину врагу! Возвращайся
и будем сражаться! Говорю тебе все это я, уроженец Мусаси. Я те-
бе покажу, кто такой Кумагаи Дзиро Наодзанэ. Возвращайся ж
сюда!
Г и д а ю. И махая так веером вслед Ацумори, «Подожди, по-
дожди!»— он кричал. И врагом своим пойманный вдруг, Ацумори
коня »повернул. Кумагаи к нему ближе подъехал. И разом они обна-
жили мечи. И мечи засверкали, как молнии две, вспыхнув алым
лучом восходящего солнца. И смешались их ноги и ноги коней.
И клинки у мечей засверкали. И у бухты Сума, словно стаями чаек,
взлетали рукава их одежд. И как чайки слетаются стаей к приливу
и стаей взлетают, играя с волнами, так сражались они, одинаково
оба. Но вот Ацумори, решив -перейти к рукопашной, меч свой бросил.
«А, атрекрасно!» — Кумагаи тоже бросил свой меч. Лошадь к ло-
шади сблизив, вступили в борьбу и, с коней соскочив, меж конями
борьбу продолжали. Но вот Кумагаи повалил Ацумори на землю.
(В тот момент, когда всадники сходят с коней, кукловод опускает
силуэт всадника на лошади вниз, а на его место выводит куклу,
изображающую Ацумори, с длинными волосами, сделанными из чер-
ных шелковых ниток, одетую в красные хакама с голубовато-зеле-
ными крупными цветами, оранжевыми шелковыми рукавами с ажур-
ными наплечниками и передничком, проклеенными прозрачной тем-
ной материей. Свободными пальцами правой руки кукловод поддер-
живает меч.)
К у м а г а и . В последний свой час назови ты мне имя свое, ука-
жи мне, как победа моя велика. И коль есть у тебя в этой жизни
желанье — скажи. Непременно исполню. Поручи мне его.
Г и д а ю. Сердечно он так говорил, и голосом нежным ему от-
вечал Ацумори...
А ц у м о р и . О мой враг, благородный и доблестный воин, я
спокойно умру здесь, в руках у такого врага. Желаний же я не
имею, ибо с тех пор, как на бранное 1поле отправился я, о себе я
забыл, и забыл я о доме и знал, что погибну. Но вот я о чем по-
забыть не могу, умирая,— о заботах родителей. Тяжко им будет
услышать, что убит я. Так вот, чтобы их успокоить, ты, убив меня,
труп им пошли. Знай, я сын, сын последний вождя Цунэмори. Я —
юный воин, еще никаких не достигший чинов. Я — Ацумори.
(При этих словах Ацумори становится на колени и подставляет го-
лову под меч Кумагаи. Но Кумагаи со слезами опускает свой меч и,
указывая рукой на удаляющиеся на горизонте корабли Тайра, при-
глашает этим жестом Ацумори бежать.)
Г и д а ю. В это время вассал Хирояма, из-за гор появившись,
голос свой подает.
Х и р о я м а . Ах, вот он, Кумагаи! Врага своего поймав, ты
222
ему помогаешь? Вот ты где двоедушное сердце свое показал. Него-
дяй, вместе надо убить вас обоих!
(Ацумори покорно подставляет голову. Кумагаи отрубает ее мечом.
Кукловод отпускает голову, и она падает вниз. Кумагаи, закрыв
глаза рукавом, плачет. Хирояма самодовольно смеется. Кукловод по-
казывает на экране пальцы.)
ТЮСИНГУРА
Действующие лица
Сэндз Э а Й киЯго.ро}
С а д а к у р о — разбойник
И т и б э й — старик
Сцен а I
С одной стороны сцены — черная деревянная рамка с прибиты-
ми к ней гвоздями силуэтами дерева и травы, сделанными из такого
же картона, что и фигуры кукол. Вокруг ствола дерева закреплены
проволокой зеленые листья, сделанные из парафиновой бумаги. Ря-
дом с деревом в два ряда висят снопы риса, сделанные из настоя-
щей рисовой соломы. На противоположном конце сцены — деревян-
ная устойчивая рамка с силуэтами крыши дома, сосны и дорожного
столба с надписью, сделанных из того же материала, что и фигуры
кукол.
Слышен шум бури, дождя; шум создается частыми и резкими
ударами в барабан. Дождевые струи имитируют нити в виде ред-
кой бахромы длиной с высоту экрана, прикрепленные к длинной ни-
ти, подвешенной горизонтально к верхней раме экрана. Справа от
кукловода появляется Кампэй в плаще и шляпе, с ружьем в руках.
Навстречу ему идет Сэндзаки Ягоро тоже в плаще и шляпе, с ружь-
ем и фонарем .в руках; фонарь и ружье кукловод поддерживает сво-
бодными пальцами руки. Кампэй одет в пестрые штаны <с коричне-
вым рисунком, верхняя часть его туловища, как у всех кукол, из
плотной бумаги, бурого цвета, рукава — из темно-лилового шелка,
прическа отделана черными шелковыми нитками. Плащ выреза« из
картона, как и туловище, и имеет, как и туловище, два смежных от-
верстия. Плащ и туловище накладываются друг на друга таким об-
разом, чтобы отверстия эти совмещались и чтабы кукловод, просу-
нув палец в верхнее отверстие, мог одновременно поддерживать и
туловище, и плащ. Шляпа Кампэя приклеена к голове, а ружье кук-
ловод держит свободными пальцами правой руки. Сэндзаки одет в
желтые простые матерчатые штаны, рукава у него — и з черной по-
лосатой шелковистой материи. Плащ надевается так же, как и у
Кампэя. Фонарь просовывается в кольцо, находящееся в рукаве
куклы.
223
К а мл эй. Если ты изволишь сомневаться в чем-нибудь, по-
жалуйста, вот тебе мое ружье. (Выпускает ружье из рук, протяги-
вая его Сэндзаки. Тот поднимает фонарь к лицу Кампэя и осматри-
вает его. Оба стоят, приблизившись головами друг к другу.)
С э н д з а к и . Вы не Кампэй ли из Хаямы?
К а м п э й. Так говорящий, ты не Сэндзаки ли Ягоро?
С э н д з а к и . Вот давно не виделись. Ты, как видно, благопо-
лучно здравствуешь (оба раскланиваются в пояс).
К а м л э й. И ты в добром здоровье!
О б а. Вот так случай, вот так случай! (приближаются друг к
другу и шепчут что-то друг другу на ухо.)
К а м п э й . Так, пожалуйста, очень я об этом тебя прошу!
С э н д з а к и . Будем надеяться, что придут хорошие вести.
К а м п э й (кланяясь в пояс). Прощайте же, прощайте! (Оба
раскланиваются и расходятся в разные стороны.)
Г и д а ю. И со словами: «Прощайте, прощайте!» — они разо-
шлись и исчезли.
С ц е н а II
224
пройдет. Так и сделаю, так и сделаю... (кладет палку на землю, при-
слонив ее к дереву, и вынимает из-за пазухи мешок с деньгами.
Дождь перестает. Сетка из ниток убирается кукловодом.)
И т и б э й . Немало денег получил я у хозяина гостиницы. Вот
обрадую старуху и зятя Кампэя. (Поднимает руки с мешком вверх
и склоняет молитвенно голову.) Вот счастье, вот счастье...
(Из-за кистов протягивается рука Садакуро и забирает мешок с зо-
лотом. Итибэй поднимает голову и обнаруживает пропажу. Он
удивленно оглядывается по сторонам. Из-за дерева появляется Са-
дакуро с обнаженным мечом и отсекает Итибэю голову. Кукловод
отпускает голову, и она падает вниз. В момент убийства слышны
частые удары в барабан. Садакуро оглядывается по сторонам и
смеется.)
Садакуро. Ну-ка, посмотрим на золотой цвет, давненько я
его не видел.
(Раздается барабанный бой, и по сцене проносится вепрь, которым
управляет кукловод с помощью деревянной ручки, идущей от сере-
дины туловища зверя.)
С а д а к у р о . Ну и страшилище! Вот испугался.
(Раздается барабанный бой, изображающий выстрел. Садакуро па-
дает.)
Г и д а ю . И со словами: «В вепря (попал я» — Кампэй...
(Появляется с ружьем Кампэй; оглядываясь по сторонам, он ищет
добычу, подходит к дереву и наталкивается на Садакуро. Трогает
его за платье, руки и, убеждаясь, что он мертв, шарахается в сто-
рону.)
К а м п э й (испуганно). Да это че... (не договаривая слова «че-
ловек», закрывает рукой рот). Прости, пожалуйста, меня, странник,
прости меня, странник...
Г и д а ю . И со словами: «Нет ли лекарства?» — в карманах он
ищет. (Находит мешок с золотыми и, оглядываясь по сторонам, пря-
чет его за пазуху.)
К а м п э й (обращаясь к трупу Садакуро). Странник, это золото
одолжу-ка я у тебя ненадолго... Ха-ха-ха-ха...
ПРИМЕЧАНИЯ
1
См. «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929, апрель, с. 208.
2
«Киюсоран» — энциклопедия, составленная Китамура Нобуё,
изд. в 1887 г. (см. с. 567).
3
«Буконэмпё» (1850)—хронологические записи Сайто Юкинари
об обычаях Эдо (старинное название города Токио).
4
Отрывки из пьес «Ацумори» и «Тюсингура» даются в переводе
автора статьи.
5
Народная поговорка.
15 Зак. 158
ГЕНЕТИЧЕСКИЕ СВЯЗИ
ЯПОНСКОГО НАРОДНОГО
ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА
II
Земледельческие обрядово-игровые действа фигури-
руют в быту японских деревень под различными назва-
ниями: Та-асоби — «Полевые игры», Тауэ-синдзи —
«Священнодействие посадки риса» 1 , Тауэ-одори —
«Пляски посадки риса», Тауэ-мацури — «Празднество
посадки риса», Таути-одори — «Пляски обработки поля»
228
и т. п. и имитируют либо земледельческий процесс в
целом, либо какую-нибудь его часть.
Японские ученые часто ставят между всеми этими
плясками и представлениями знаки равенства, исходя
из их внешнего сходства, возникшего в результате взаи-
мовлияния за период длительного совместного сущест-
вования. Однако нам представляется, что наличие раз-
личных названий говорит об определенном историче-
ском процессе и свидетельствует о разных явлениях, и
по значению, и по существу, хронологически, конечно, не
совпадающих.
Наиболее древними следует, по-видимому, считать
Та-асоби — «Полевые игры», в прошлом — «Полевые ра-
боты», изображающие весь процесс сельскохозяйствен-
ных работ от начала до конца. Пляски же и представ-
ления, имитирующие какой-нибудь акт трудового про-
цесса: таути — «обработка земли» или тауэ— «посадка
риса» и т. п., появились, по-видимому, позже, когда в
связи с наметившейся дифференциацией земледельче-
ского процесса (и с осознанием этой дифференциации)
различные его акты стали играть самостоятельную роль
и в магических представлениях.
Однако с течением времени строгая градация стер-
лась и, например, в представлениях Тауэ — «Посадки
риса» стали изображать весь процесс сельскохозяйст-
венных работ, как это имеет место в храме Титибу-дзин-
дзя в провинции Мусаси (префектура Сайтама), но
когда-то, по-видимому, эти названия представлений точ-
но соответствовали их содержанию. Что же касается
Он-та-одори («Пляска священного поля») и Он-суки-ма-
цури («Празднество священной мотыги»), то это, как
нам кажется, является свидетельством дальнейшего
развития примитивных верований, выразившегося в
свое время в обожествлении орудий производства, само-
го поля и т. д.
Следует отметить в этой связи различные обозначе-
ния в разных деревнях посадки риса: Тауэ-синдзи —
«Священнодействие посадки риса», Тауэ-мацури —
«Празднество посадки риса», Тауэ-одори — «Пляски по-
садки риса». Все это свидетельствует о разном отноше-
нии к этому акту в прошлом и когда-то, видимо, точно
соответствовало различным социальным функциям пля-
сок и представлений, но их длительное сосуществование
229
и отход от обрядовой основы постепенно размыли чет-
кие границы между священнодействием и плясками, об-
рядом и развлекательным зрелищем, придав им одина-
ковый вид полуобрядовых, полуразвлекательных зре-
лищ.
Все они сохраняют еще связь с земледельческим ка-
лендарем японского крестьянина, но иногда приходится
констатировать значительные отклонения от прежних
традиций. Между тем когда-то разным периодам сель-
скохозяйственных работ точно соответствовали опреде-
ленные пляски и представления.
Обычно в начале нового года устраивались всевоз-
можные представления, соблюдались обряды, связанные
с гаданиями о будущем урожае; в это же время испол-
няются представления Та-асоби, инсценирующие весь
процесс сельскохозяйственных работ, начиная с обра-
ботки поля и кончая жатвой. Считается, что это должно
способствовать получению хорошего урожая.
В период обработки поля происходят празднества:
Он-таути-мацури — «Празднество обработки поля», Он-
суки-мацури — «Празднество священной мотыги», Он-та-
мацури — «Празднество поля» и т. п., во время которых
крестьяне различными представлениями и плясками
стремятся воздать должное полю, мотыге, богу поля,
чтобы охранить благополучие первых всходов.
Затем, обычно в мае месяце, наступает пора посад-
ки риса — тауэ. В это время пестрые вереницы саото-
мэ2 — «майских девушек» в пышных головных уборах
из искусственных цветов, в одних деревнях — в кресть-
янских костюмах, в других — уже в облике жриц (ми-
/со), а иногда, как в 'местности Сумиёси, замененные на-
рядно разодетыми гейшами, т. е. светскими танцовщи-
цами, пляшут с ростками риса, исполняя древний маги-
ческий танец, якобы способствующий обильному урожаю.
В летние месяцы, когда обычно появляются полевые
вредители и рис особенно нуждается во влаге, проис-
ходят пляски вызывания дождя, а также пляски, отго-
няющие злые силы.
Когда же заканчивается жатва, совершаются подно-
шения богам первого риса. И наконец, в конце года сле-
дуют «Празднества огня» (Хи-мацури, Хитаки-мацури),
во время которых крестьяне пляшут вокруг костров,
зажженных в помощь угасающему небесному огню.
230
С течением времени даты различных празднеств, а
вместе с тем представлений и плясок передвинулись.
Теперь Та-асоби и Тауэ исполняют в разное время,
иногда в конце года в благодарность за хороший уро-
жай.
Интересно, что уже в конце 20-х годов отдельные
пляски и представления стали демонстрироваться на
специальных этнографических вечерах в Токио. Это
свидетельствует о коренной ломке старых традиций, о
новом отношении к этим пляскам и представлениям и о
новой роли народного театрального искусства в совре-
менном быту Японии.
III
Оформление обрядово-игровых действ чрезвычайно
пестро и разнообразно. Элементы представлений в каж-
дом отдельном случае имеют разное выражение. Так,
в одних деревнях основным местом действия, как и в
глубокой древности, является земледельческое поле; в
других, где пышные костюмы исполнителей не позво-
ляют совершать торжественные танцы на залитом водой
рисовом поле, сооружают специальные деревянные под-
мостки в виде квадратной площадки с отходящим от
нее длинным мостом. Наконец, в некоторых местах зем-
ледельческие пляски бывают перенесены на территорию
храма и совершаются на специальной храмовой пло-
щадке, а иногда на особой храмовой сцене, конструкция
которой, как и сцена театра Но, воспроизводит подмост-
ки, сооружаемые на рисовом поле. Характерно, что в
специальных костюмах выступают главным образом цен-
тральные персонажи представления, а также лица, изоб-
ражающие богов, духов и животных. Маски в известных
нам представлениях также употребляются только лица-
ми, исполняющими роли животных, духов и богов.
Участвующие в представлениях крестьяне, именуемые
удзико — «дети рода», «родичи», изображающие земле-
дельцев, выступают в обычной своей рабочей одежде.
Пышностью костюма отличается, например, такой
персонаж, как старец (окина) —главное лицо всех зем-
ледельческих представлений, образ родового старейши-
ны, руководителя сельскохозяйственных работ, впо-
следствии, естественно, возглавлявшего все церемонии
231
и обряды, связанные с этими работами. Выделяются
пышностью костюмов фигуры божеств, в частности бо-
жество поля — Та-но-ками, бог очага — Кодзин-сама,
божество риса — Инари-сама3, а также «майские де-
вушки»— саотомэ — главные фигуры в представлениях
посадки риса. Они обычно бывают одеты в белые и
красные цвета, характерные для земледельческих пред-
ставлений и связанные, по-видимому, с обрядами сол-
нечной магии. Иногда встречается сочетание красного и
голубовато-зеленого цветов, но это не столь характерно
для представлений. Любопытно, что даже в тех случаях,
когда современные нарядно разодетые саотомэ переда-
ют свою рабочую функцию посадки риса так называе-
мым саотомэ-дай — «заместительницам саотомэ», т. е.
крестьянкам, одетым в простую рабочую одежду, а сами
являются только исполнителями торжественного танца,
в их нарядах сохраняются типичные принадлежности
рабочего костюма, как, например, тасуки — повязки,
поддерживающие рукава во время работы, а иногда и
кяхан — матерчатые высокие гетры и тэко — матерчатые
длинные нарукавники, надеваемые крестьянами для
предохранения ног и рук от укусов пиявок во время
работы на рисовом поле. Однако во время представле-
ний все это имеет нарядный вид, порой сделано из ат-
ласа, шелка и является орнаментальной деталью ко-
стюма.
Любопытно также, что в некоторых местах тэну-
гуи — полотенце, которым крестьяне обычно обвязывают
себе голову, чтобы пот и волосы не мешали во время
работы, приняло форму головного украшения в виде по-
лос красного и белого шелка, завязанных вокруг голо-
вы и спадающих на плечи спереди и сзади. Эта стили-
зованная головная повязка, перешедшая в свое время
в представления синтоистских мистерий — кагура, а
затем встречающаяся у актеров театра Но под назва-
нием хатимаки, уже утратила в земледельческих пред-
ставлениях свою реальную функцию и фигурирует как
простое убранство, рассчитанное на сценический эффект.
Интересно также наблюдать, как ослабление обря-
довых традиций сказывается на костюмах участников
земледельческих представлений. С этой точки зрения
достойны специального упоминания костюмы крестьян,
участвующих в торжественном вспахивании поля во вре-
232
мя представления Тауэ в префектуре Хиросима, в уез-
де Аса-гун, в деревне Ясумура. Здесь встречается лю-
бопытное сочетание европейской рубашки с галстуком
и соломенных канотье с соломенными юбками, вопло-
щающими, по-видимому, древнейшие обычаи страны и
вместе с тем напоминающими одежду негров банту
Юго-Восточной Африки. Внедрение деталей европейско-
го костюма в обстановку древнейших земледельческих
представлений, придающих празднично-светский харак-
тер религиозно-магической церемонии, свидетельствует
об определенных сдвигах в идеологии современного кре-
стьянства, повлекших за собой ослабление обрядовых
традиций, что очень характерно для современных япон-
ских деревень.
IV
Примечательно наличие специальных атрибутов у
каждого из действующих лиц этих земледельческих пля-
сок и представлений. В большинстве случаев такими ат-
рибутами бывают мотыги или модели мотыг, ростки
риса, рисовые колосья или различные модифицирован-
ные и стилизованные их изображения, ветки священно-
го дерева сакаки, и мечи — атрибуты позднейшего ти-
п а 4 — и, наконец, веер — следствие влияния городской
театральной культуры.
Атрибутом саотомэ — «майских девушек», соверша-
ющих посадку риса, являются пышные головные убо-
р ы — ханагаса (букв, «цветочная шляпа»), сделанные из
искусственных цветов. Ханагаса рассматривается как
эмблема плодородия и урожая. Возможно, в далеком
прошлом это были просто живые цветы, которыми де-
вушки украшали головы, изображая общеизвестных
«майских королев», «невест», и только с течением вре-
мени эти цветы приняли форму современных головных
уборов. Во всяком случае, до последнего времени хана-
гаса придавалось большое значение, и обычно в конце
празднества их с дракой разрывали на клочки и уноси-
ли домой как талисман, необходимый для получения
хорошего урожая. Эти атрибуты настолько неразрывно
связаны с образом саотомэ, что во время Та-асоби-ма-
цури в деревне Акадзака-мура сбор саотомэ символиче-
5
ски изображается просто демонстрированием шляп .
233
В руках саотомэ обычно держат ростки риса, спе-
циально приготовленные для ритуальной посадки. Иног-
да ростки риса заменяются ветками священного дерева
сакаки, а в некоторых местах цветами вишни и, нако-
нец, музыкальным инструментом сасара, что свидетель-
ствует уже об усилении театрально-зрелищной стороны
земледельческих плясок и представлений.
У старца-о/сш-ш в качестве атрибутов, которые он
держит в руках, встречаются самые различные вещи,
начиная от древней мотыги, колосьев риса и кончая
веером. Замена в итоге мотыги веером также свидетель-
ствует о сильной театрализации самого образа окина,
тем более что веер в земледельческих представлениях
рассматривается как следствие влияния городского
театра.
Таким образом, постепенно уходя из-под власти об-
рядовых традиций и переходя на положение полуразвле-
кательных зрелищ, эти пляски и представления, естест-
венно, прибегают к атрибутам городской театральной
культуры в погоне уже за чисто сценическим эффектом.
236
VI
VII
Процессии, в свою очередь, являются очень харак-
терной и почти неотъемлемой частью земледельческих
представлений. По-видимому, это не что иное, как вос-
произведение шествия земледельцев на поле для совер-
шения земледельческих работ. В современной обстанов-
ке это, несомненно, уже утратило свой исконный смысл
и совершается просто в силу традиций, главным обра-
зом для придания представлению большей торжествен-
ности и пышности, для достижения чисто сценического
эффекта.
Насколько современные процессии изменили свой
первоначальный облик, можно судить по сильно модер-
низированному представлению Та-асоби в деревне Ака-
дзака-мура в провинции Мусаси 15.
Процессия происходит на территории храма. В цент-
ре ее помещают так называемое микоси — вместилище
божества в виде лакированного домика на носилках или
паланкина с металлическими украшениями, всегда упо-
требляемого при храмовых процессиях.
Помимо четырех носильщиков паланкина процессия
состоит из целого ряда различных персонажей с соот-
ветствующими атрибутами в руках. Впереди выступает
Оинамото — «корень большого риса» и Коинамото —
«корень малого риса», по-видимому, являющиеся духа-
ми старого и молодого риса. Затем следуют восемь че-
ловек, так называемые суки-тори — «держащие моты-
ги», потом — тэнгу — «лесной дух» и сирацуэ — букв,
«белые посохи», названные так по имени атрибутов,
238
которые они держат в руках. Сирацуэ — двое, и оба они
держат зеленый бамбук с пучками нуса — белой реза-
ной бумаги, являющейся священным символом синто-
истских храмов. За ними идут трое персонажей, назы-
ваемых ханакаго (букв, «цветочная корзина»), так же
как и высокий бумажный фонарь, украшенный вверху
сидэ (синтоистскими вотивными приношениями), кото-
рый они несут в руках.
Ханакаго, как и шляпы ханагаса у саотомэ, являет-
ся, по-видимому, эмблемой плодородия и рассматрива-
ется как вместилище магической силы, ибо по ходу-
действия ханакаго пользуются как средством для из-
гнания злых духов и охраны урожая.
Впереди ханакаго идут кэйго — «охрана» — мальчики
15—16 лет с сасара, а по сторонам ханакаго — так на-
зываемые канабо — букв, «металлические шесты», на-
званные так по имени атрибута, имеющегося у них R
руках. Следом за ханакаго идет человек со стрелой, за
ним — тэнгу, затем — синтоистский жрец, сирацуэ, и, на-
конец, позади всех — музыканты: сначала — флейтисты,,
а в самом конце процессии — барабанщик, играющий на
барабане — тайко.
Таким образом, вместо скромной процессии земле-
дельцев, идущих на поле с земледельческими орудиями
в руках, здесь пышная, торжественная процессия с ре-
галиями синтоистского культа, а также с атрибутами"
современного парада — специальными представителями
охраны — кэйго.
Иногда такие процессии отличаются исключительной
пышностью. Такова, например, процессия в деревне
1б
Ясумура, префектура Хиросима, уезд Аса-гун , куда
стекаются обычно толпы зрителей из соседних деревень
полюбоваться на исключительное зрелище, когда тор-
жественно шествуют вереницы черных быков, богато
украшенных шелковыми матерчатыми шнурами и поло-
сами яркой шелковой материи, белой и красной, расши-
той иногда золотом и серебром.
На спине у каждого из быков целое сооружение из
деревянного с золочеными украшениями седла и шел-
ковой расшитой подушки, над которыми водружены
бамбуковые шесты с флагами из красного и белого шел-
ка, а иногда и вышитый шелковый навес в форме не-
большого зонта с длинными оборками, с золочеными
239
украшениями либо ветками цветущей вишни. За всем
этим следуют вереницы нарядно одетых, в красное и
белое, саотомэ и их помощниц сайфури с коронами
бумажных цветов на головах, в сопровождении музы-
кантов. В некоторых деревнях во время процессии, по
дороге к месту основного действия, происходят танцы
под музыку.
Иногда во время таких процессий прокатывают
редкого великолепия колесницы — яма-гурума, сверху
до низу пышно разукрашенные цветами, шелком и
парчой. В деревне Одзакимура, префектура Хёго, уезд
Ако-гун, во время Мидзукакэ-мацури — «Празднества
орошения» прокатывают даже несколько таких колес-
ниц.
Любопытно, что все эти процессии, предваряющие
инсценировку полевых работ, можно видеть и на поле,
если основное действие происходит именно там, и воз-
ле храма, когда действие перенесено на храмовую тер-
риторию, как это было в описанной выше процессии
во время Та-асоби в деревне Акадзака-мура, и даже
на сцене — в виде движения вокруг сцены, сыгравшего
в свое время определенную роль в формировании ми-
зансцен и отдельных композиционных фигур класси-
ческого театра Но.
Таким образом, сопоставление отдельных элементов
земледельческих обрядово-игровых действ, совершае-
мых в разных местах, в разных деревнях, дает воз-
можность проследить генетическую линию развития
народного театрального искусства в целом, а также
составить представление о сложной картине современ-
ного бытования этих действ.
Чтобы понять, до какой степени изменился перво-
начальный облик представлений и сколько новых на-
пластований приняли они за время своего многолетнего
существования, приведем в качестве образца Та-асоби,
происходящее ,в деревне Акадзака-мура, в провинции
17
Мусаси, ежегодно 13 января по старому календарю .
18
Один из японских исследователей, Цуно Цуёси ,
совершенно справедливо отмечает явно модернизиро-
ванный характер этого представления. Его участники
являются уже своего рода профессиональными испол-
нителями, роли передаются в семье по наследству. Кро-
ме того, в представлении принимает участие большое
240
количество персонажей, не имеющих непосредственного
отношения к имитации земледельческого процесса. На-
конец, самой имитации земледельческих работ, явля-
ющейся основой представления, предшествует целый
ряд особых танцев и действ, например изготовление
мотыг для инсценировки земледельческих работ.
Местом действия служит специальная площадка на
территории храма напротив главного входа в храм.
Эта площадка с трех сторон огораживается изгородью
и украшается красным и белым флагами, подвесками
из бамбука и бумажных вотивных приношений, а так-
же изображением солнца и луны. Таким образом, про-
стая полевая площадка превращается в место храмо-
вой церемонии.
Перед представлением осматривается весь празд-
ничный инвентарь и заготовляется хворост для костра.
Представлению предшествует торжественная трапеза,
во время которой обмениваются новогодними приветст-
виями, совершают подношения, поют поздравительные
песни и испрашивают хороший урожай в наступающем
году. По окончании трапезы все надевают соломенные
сандалии — варадзи, шнурки которых обернуты белой
бумагой для придания им ритуального значения. Лицо,
изображающее тэту— «лесного духа», надевает свою
19
маску и особый головной убор — кабуто .
Затем все собираются перед кария (временное по-
мещение, сооружаемое обычно сбоку от огороженной
площадки). Здесь расстилают рогожу и кладут на нее
барабан (тайко). Один из участников представления
взбирается на него и, держа в правой руке раскрытый
белый веер, приглашает громкими криками саотомэ,
производящих посадку риса. В ответ на его призыв
появляется мальчик трех-четырех лет (на спине у
взрослого) с ханагаса, головным убором саотомэ, и с
соломенными сандалиями в руках, которые передает
человеку с веером. Это действие должно символически
обозначать сбор саотомэ.
После этого происходит торжественное возглаше-
ние— все окружают барабан, произносится диалог, ка-
сающийся сбора саотомэ, точный смысл которого, как
и большая часть словесного сопровождения представ-
лений, непонятен ни участникам представления, ни
японским исследователям.
16 Зак. 158 241
По окончании диалога все выстраиваются и дви-
жутся торжественной процессией по храмовой терри-
тории. По дороге процессия дважды останавливается
и повторяется одна и та же сцена. Заключается она
в следующем: барабан, замыкающий шествие, выстав-
ляется вперед, ханакаго, т. е. персонажи, несущие ха-
накаго — пышный бумажный фонарь, наклоняют его
вниз, и под сильный удар в барабан все вместе поды-
мают неистовый крик «Иё, иё!» и трясут бумажный фо-
нарь, который считается вместилищем магической
силы.
На этот крик выбегает мужчина с луком в руках.
Он потрясает им вправо, влево и в направлении участ-
ников процессии, изображая нападающую сторону.
Крики «Иё, иё!» становятся все сильнее, затем они сме-
няются криками «Ия, ия!» — и мужчина с луком убе-
гает. Выбегает человек, исполняющий роль кома — же-
ребца. На нем надет на уровне пояса бамбуковый об-
руч; спереди и сзади свисают с обруча оборки и бахро-
ма из материи и синтоистских вотивных приношений —
гохэй. Внутри обруча имеются две перекладины; в одну
из них вставлена деревянная голова жеребца с гривой
из цветной бумаги, а между перекладинами сидит ре-
бенок пяти-семи лет. Человек с ребенком, изображаю-
щий жеребца, бросается яростно направо, налево и в
гущу участников представления, «о, преследуемый не-
истовыми возгласами и барабанным боем, убегает.
После него выбегает сиси — лев, которого изображают
два человека, прикрытые куском материи; на одном
из них надета голова льва. Сиси исполняет своеобраз-
ный танец, во время которого он сначала отступает
назад, затем кружится, яростно потрясает головой, а
затем, не выдержав барабанного боя и криков, убе-
гает. Этот танец носит название Кудзи-но-май, который
объясняют теперь как «Танец знака девять», так как
движения танца будто бы описывают этот знак; однако
слово «кудзи» имеет и другой смысл — «гадание», «жре-
бий», танец в связи с этим толкуется как магический
танец гадания, который обычно совершает тэнгу —
20
«лесной дух» . Это было его первоначальное толкова-
ние, а позже он стал считаться танцем, охраняющим
от злых сил.
Когда процессия приближается к месту основного
242
действия, обычно разжигается костер и у входа на пло-
шадку происходит танец самого тэту, именуемый ми-
хоко-но май — «танец священного копья», который
крестьяне чаще называют кудзи-но-май, т. е. опять же
магический танец такого же значения, как танец, ис-
полняемый сиси.
Что же касается священного копья, которое являет-
ся обычным атрибутом тэнгу, то оно заменено нуса —
бумажным вотивным приношением синтоистского хра-
ма, которое тэнгу держит в левой руке, и ёцуэ — посо-
хом с металлическим наконечником и подвешенными
в верхней части металлическими кольцами. Такого рода
наконечник употребляется обычно буддийскими палом-
никами, он бывает прикреплен к верхушке посоха, и,
как нам не раз это объясняли, им пользуются для от-
гона змей, а также злых сил, которые якобы не выно-
сят металлического звона.
Перед началом танца все обходят кругом барабан
и становятся позади него. Музыканты выходят вперед,
и танец происходит под аккомпанемент флейты и
барабана. Основным характерным движением танца
михоко-но май является движение фумисидзумэру,
рассматриваемое как движение, усмиряющее духа по-
ля (фуми от фуму — «топать»; сидзумэру — «успокаи-
вать»).
Когда танец заканчивается, на особой огороженной
площадке происходит инсценировка земледельческих ра-
бот. Начинается она с возглашения, касающегося наэ-
сиро (назасиро) — рисового питомника, затем изобра-
жается весь ход земледельческих работ, кончая кураи-
рэ — «вложением [риса] в амбар». Инсценировка в
основном условная, чаще всего это хождение вокруг
барабана и диалог, смысл которого давно утрачен для
современных исполнителей.
Во время Сирокаки — «Вспахивания нивы» высту-
пает человек, играющий роль быка, на которого во
время вторичного вспахивания нивы (действие повто-
ряется дважды) надевают маску и седло, сделанное
из ритуального рисового теста. Весьма условно изобра-
жается также сеяние семян — танэмаки: одни участ-
ники представления держат в руках корзины с мелко
нарезанными кусочками бумаги, а другие берут их и
делают вид, что разбрасызают семена. Сбор саотомэ
16* 243
опять символически изображается демонстрированием
ханагоса.
Самый интересный момент этого представления сле-
дует после сбора саотомэ. Под оживленную игру на
флейте и громкие удары в барабан происходит шест-
вие фаллофоров, с комическими танцевальными ужим-
ками несущих фигуру из соломы, которую считают
либо изображением фаллоса, либо изображением
комори — «кормилицы»21, нечто вроде матери риса в
Индонезии, возможно, являющейся просто персони-
фикацией колоса риса, о чем свидетельствует само на-
звание ёнэбо (инэ, ёнэ — «рис на корню»; бо, хо — «ко-
лос») .
Любопытно, что само несение ёнэбо имеет вид слег-
ка пародируемого танца, который происходит под ак-
компанемент барабана и флейты и напоминает движе-
ния марионеток. Вслед за этим начинается так называе-
мое та-гёдзи — «полевое действие». Под звуки флейты
и барабана из толпы раздаются выкрики: «Ясумэ, Та-
родзи! Хаяка-цука дэро дэро!» — «Эй, Ясумо, Тарод-
зи! Скорее выходи, выходи!»
Под эти возгласы появляется персонаж, именуемый
Тародзи 22 , в маске окина — старца, обвязанный поло-
тенцем, которым крестьяне обычно обвязывают себе
голову во время работы. Одет он в рабочий костюм
крестьянина: узкие обтянутые штаны — момохики и ра-
бочую рубаху темно-синего цвета — хаппи. За поясом
у него — музыкальный инструмент сасара. Он выходит
полукомическими танцевальными движениями и, в
свою очередь, вызывает Ясумэ, которая появляется в
комическом танце в маске омина — старухи.
Некоторое время они танцуют обнявшись, затем
Ясумэ уходит, а Тародзи вынимает из-за пояса сасара
и начинает играть, продолжая исполнять свой танец
один. Люди, вызывавшие его, держат во время его тан-
ца в левой руке веер, а правой потрясают ёцуэ — по-
сохами с медными наконечниками и кольцами.
Тародзи и Ясумэ возводят к мифологическим фи-
гурам Сиинэцухико и Отоукаси, упоминание о которых
имеется в «Дзимму-ки» — хронике Дзимму-тэнно, ле-
гендарного императора Японии.
Обычно в маске окина, надетой Тародзи, выступает
старец — центральный персонаж земледельческих пред-
244
ставлений, родовой старейшина, организатор земледель-
ческих работ, главная фигура всех обрядово-игровых
действ. Впоследствии этот персонаж был, по-видимому,
обожествлен. Выступая сначала как старец-о/шяа, за-
тем как та-арудзи — хозяин поля, он стал выступать
потом как та-но-ками — бог поля, о чем свидетельствует
и то обстоятельство, что в некоторых местах Та-но-ками
мацу pu — «Празднество божества поля» отождествляет-
ся с Удзигами-но-мацури — «Празднеством божества
рода».
Его выступление с Ясумэ под именем Тародзи, воз-
можно, является отражением уже более поздней со-
циальной организации — семейной общины, когда на
первый план стала выдвигаться семья и полевые ра-
боты возглавляли оба ее представителя. Однако в дан-
ном случае для нас всего интереснее сама форма ис-
полнения танца, имеющего вид своеобразного пантоми-
мического скетча, и любопытна пародийная интерпре-
тация этих двух фигур, когда-то почитавшихся в ка-
честве божеств.
После танца Ясумэ и Тародзи следует посадка ри-
с а — тауэ, условно изображаемая хождением вокруг
барабана в сопровождении соответствующего диалога.
Все последующие акты столь же условны. В самом
конце представления повторяется сцена танцев, имев-
шая место ,во время процессии: снова выступают чело-
век с луком, кома и сиси. На этом в два часа ночи празд-
нество заканчивается.
Таким образом, в этой значительно модернизирован-
ной форме Та-асоби можно отметить переплетение са-
мых разнообразных элементов, которые все же не за-
слоняют первоначальной основы этих представлений,
сводящихся к изображению всего последовательного
хода земледельческих работ, включая и предваритель-
ные акты гадания об урожае, и сопутствующие акты
охраны урожая и отпугивания злых сил в виде кома,
сиси и т. д. Однако с течением времени изображение
земледельческих работ приняло чрезвычайно условную
форму: акт сбора саотомэ ограничивается демонстра-
цией характерного для них атрибута, обработка поля
изображается ударами веток священного дерева сакаки
о барабан и т. д., а большинство других действий со-
хранилось исключительно в форме словесного диалога.
245
Кроме того, можно фиксировать ряд самых различ-
ных влияний, и прежде всего влияние синтоистской
церкви. Недаром даже отгонщик птиц во время акта
Торной — «Преследования птиц» заявляет в ответе на
последний вопрос, что он «отгонщик птиц господина
жреца», подчеркивая тем самым, что господином в
представлении является уже синтоистская церковь в
лице ее представителя — жреца. Характерно использова-
ние при этом храмовых носилок — микоси, что придает
торжественному шествию характер типичной храмовой
процессии. Разыгрывание представления на территории
храма, напротив главного входа, куда приносят жерт-
венные приношения, символизирует подачу зрелища
как своеобразной жертвы богам, не говоря уже о нуса,
садэ, гохэй — священных синтоистских вотивных при-
ношениях, в изобилии оформляющих представление и
являющихся, кроме того, атрибутами действующих лиц.
Нельзя не отметить и моменты, связанные с китай-
ским влиянием, например танец сиси, занесенный из
Китая и широко популярный в Японии как самостоя-
тельное представление и танец — не только в дерев-
нях, но и на подмостках городских театров вплоть до
театра Кабуки. Любопытна в связи с этим и такая
деталь, как посох ёцуэ — обычная принадлежность буд-
дийских паломников.
Наличие в представлении веера в .качестве атрибута
действующих лиц говорит о влиянии городской теат-
ральной культуры, которое сказывается и в сильно мо-
дернизированной интерпретации некоторых номеров,
носящих характер театрализованного выступления. На-
пример, та же сцена танца двух гротескных фигур
Ясумэ и Тародзи, когда-то чтимых наподобие богов,
но по мере секуляризации, столь свойственной совре-
менным религиозно-обрядовым действам, превратив-
шихся в комических персонажей, долженствующих
удовлетворять зрелищные потребности современного
зрителя.
Отход от обрядовой основы очень характерен для
описываемых нами земледельческих представлений.
Интересны в этом смысле различные представления,
связанные с посадкой риса — тауэ, которые пользуются
наиболее широкой популярностью и отличаются наи-
большей пышностью. Посадка риса считается самым
246
важным моментом в земледельческих работах, от ко-
торого зависит успех урожая, и поэтому, естественно,
ей уделяется больше всего внимания в обрядовых це-
ремониях и плясках.
Разыгрываются представления Тауэ в разных ме-
стах по-разному, преимущественно в мае месяце. Так,
в храме Катори-дзиндзя, префектура Тиба, представ-
ления Тауэ совершается ежегодно 5 мая 2 3 . Началу его
предшествуют торжественные приношения на алтарь
храма. После этого между священными воротами хра-
м а — тории и местом поклонения — хайдэн, в той части
храма, которая именуется каму-нива — «сад богов», вы-
страивается процессия. Центральными фигурами ее
являются восемь девочек примерно пяти лет, изобра-
жающие саотомэ. Одеты они ,в специальные одежды —
широкие красные в глубокую складку юбки и белые
платья с красными повязками — тасуки, поддерживаю-
щими длинные рукава парадного покроя — фурисодэ.
Белое платье, заправленное в юбку, называется мид-
зугоромо (букв, мидзу — «вода», горомо — «платье») и
имеет особый «очистительный» смысл. На голове у дево-
чек знаменитые ханагаса в виде короны из бумажных
цветов — символ полевого изобилия, в руках — ростки
риса, посадка которых и является основой представле-
ния.
Над каждой из девочек держат большой бумаж-
ный зонт на длинном бамбуковом шесте, украшенный
белыми синтоистскими вотивными приношениями. Не-
сут их крестьяне данного прихода, одетые в специаль-
ные костюмы и головные уборы, своим обликом они
напоминают синтоистских жрецов. Эти зонты, как нам
объясняли в свое время, являются развитием идеи
ханагаса, т. е. служат символом полевого изобилия и
плодородия, и рассматриваются как талисман — энгимо-
но, 'способствующий получению хорошего урожая.
За ними выстраиваются в ряд восемь женщин-
крестьянок в обычных рабочих костюмах, босиком, в
отличие от саотомэ, на которых надеты белые чулки —
таби и лакированная обувь — гэта. Называются жен-
щины саотомэ-дай — «заместительницы саотомэ», ибо
рабочий акт посадки риса на залитом водой поле со-
вершают в представлении не сами саотомэ, а их заме-
стительницы, которым саотомэ передают ростки.
247
Под звуки флейты и барабана к процессии присо-
единяются три фигуры в масках: божество риса Инари-
сама, божество очага Кодзин-сама и божество поля
Та-но-ками. /Инари-сама имеет облик старца-о/шяа. Он
в белой одежде с красными тасуки, в маске окина бе-
лого цвета с красными губами и в белом парике, в
руках он держит колосья риса. Кодзин-сама выступает
в черном парике, в маске цвета киновари и в белом
костюме с красными тасуки. В руках он держит ис-
кусственный меч с коротким клинком и длинной руко-
яткой. Та-но-ками появляется в одежде синтоистского
жреца и соответствующем головном уборе, на нем мас-
ка розового цвета. Атрибутом его является модель мо-
тыги, которую он держит на плече. Основная функция
этих трех божеств — защита саотомэ от злых духов и
темных сил. »Когда все торжественной процессией под
звуки флейты и барабана движутся в поле к месту
основного действия, три божества кружатся вокруг де-
вочек, причем божество очага потрясает своей искус-
ственной саблей, словно защищая от нападающих
злых духов ростки риса и самих юных саотомэ, как бы
олицетворяющих молодые всходы.
В поле заранее отводится специальная площадка
о-мита — «священное поле», которая обозначается с
четырех сторон столбиками бамбука с подвешенными
к ним веревкой из священной рисовой соломы симэна-
ва и бумажными гохэй.
Когда кончаются танцы, происходящие все время
под аккомпанемент флейты и барабана, крестьянки,
именуемые саотомэ-дайу принимают от юных саотомэ
ростки риса и, распевая Тауэ-ута — «Песни посадки ри-
са», высаживают ростки в землю.
После этого процессия возвращается в храм и пред-
ставление заканчивается борьбой крестьян за бумаж-
ные зонты. Их разрывают на части, клочки уносят до-
мой и берегут как талисман в ожидании обильной
жатвы.
Таким образом, примитивный магический акт по-
садки риса оброс синтоистским ритуалом, воспринял
новые элементы классового сознания ;и приобрел теат-
ральную пышность. Театрально-зрелищная часть пред-
ставления выделена особо, что очень характерно для
современных Тауэ, она обособлена от магического, об-
248
ряда посадки риса самим фактом специального вве-
дения новых фигур — саотомэ-дай.
Любопытно, что классовое сознание как бы раздвои-
ло функции саотомэ, передав непосредственное выпол-
нение магического рабочего акта простым крестьянкам,,
одетым в рабочие костюмы, но оставив за пышно раз-
одетыми крестьянскими девочками, имеющими облик
жриц 'синтоистского храма, функции дарителей злака
и «носителей полевого изобилия.
Очень интересное зрелище представляет собой по-
садка риса в деревне Синдзё-мура, префектура Хиро-
сима. Здесь это носит название Хана-тауэ — «Пышная
посадка риса», или Хаясита (хаяси24 — «музыка», та —
«поле»). В Хана-тауэ принимает участие целый оркестр-
барабанщиков, флейты, а также ударные инструмен-
ты — тёсиганэ или канэбёси и сасара. На барабанщи-
ках—одинаковые шляпы и белые тасукщ барабанные
палочки украшены у концов пучками белых волос, что
в целом создает очень эффектное зрелище. В представ-
лении участвуют обычно несколько десятков, а иногда
и несколько сотен саотомэ, одетых в светлые платья с
красными тасуки, поддерживающими рукава. На го-
лове у них — белые полотенца — тэнугуй, служащие го-
ловной повязкой, прикрывающей волосы. Главным ру-
ководителем выступает в представлении божество поля
Та-но-ками, которого на местном диалекте именуют
Самбай (этимология этого названия неизвестна). Неко-
торые комментируют Та-но-ками как жреца, моляще-
гося божеству полей. Действительно, он имеет облик
синтоистского жреца, только в отличие от жреца вы-
ступает босиком. Иногда Та-но-ками надевает совер-
шенно особую шляпу — сэйдзиро-гаса. В руках у него
музыкальный инструмент — сасара, которым он поль-
зуется и как указкой. Под его началом процессия дви-
жется в поле, и саотомэ производят посадку риса под
его команду. Кроме того, он играет роль запевалы,
хотя, по мнению японских исследователей25, в старину
эта функция для него была необычна и представляет но-
вое веяние. Необычно и то, что сасара используется им-
как ударные инструменты (ими ударяют друг о друга).
Это представление считается сильно модернизиро-
ванным, оно и в самом деле выглядит очень театраль-
но. Применение специальных ударных инструментов и
249
использование сасара в этой функции еще более под-
черкивают зрелищную сторону Хана-тауэ.
Несколько иной характер носят представления по-
садки риса .в провинции Хада (префектура Гифу) 26 ,
где вместо саотомэ выступают юноши 17—18 лет, ко-
торых именуют здесь одорико — «танцоры». Это свиде-
тельствует о том, что в данном случае мы имеем дело
прежде всего с танцем. На одорико — красные платья
из шелковой материи и тасуки в форме пояса, переки-
нутого через правое плечо и завязанного на левом
боку. За ворот платья засунуты сасара. Юноши обхо-
дят вокруг барабана — тайко и, ударяя по нему веткой
священного дерева сакаки удаляются. Кроме них в
представлении участвует еще один персонаж, имеющий
облик жреца, а по существу исполняющий функции
старца — окина. После ухода одорико он ударяет в ба-
рабан и произносит специальное возглашение в форме
вопроса и ответа. И снова выходят одорико, несколько
изменив свой внешний вид: поверх красных платьев—
белая одежда, на голове — обычный атрибут саотомэ —
ханагаса, прежде закинутый через плечо пояс теперь
завязан вокруг талии. Они выходят с песней, акком-
панируя себе на сасара. Затем снимают шляпы, обна-
жают одно плечо и, держа сасара в руках, имитируют
выполнение полевых работ, начиная от посадки риса
и кончая жатвой.
Интересно, что, изображая различные земледельче-
ские работы, одорико меняют свой внешний вид, под-
черкивая этим самым, что они выступают в функциях
разных лиц. В частности, ханагаса указывают на то,
что одорико выступают в функции саотомэ, причем
характерно, что в руках у них не ростки риса, а са-
сара. Это лишний раз подчеркивает, что магический
акт посадки риса принимает здесь характер стилизо-
ванного танцевального номера. Исполнение же юноша-
ми ролей девушек, по-видимому, является отражением
обычаев феодальной эпохи, когда женщина, утратив-
шая свою первоначальную свободу, как существо низ-
шего порядка была отстранена от театрального искус-
ства, не имевшего четкого разделения с религией; не-
даром выступление юношей вместо девушек происхо-
дит только в тех случаях, когда исполнители носят
название одорико — «танцоры». Перед зрителем уже не
250
саотомэ, исполняющие танец посадки риса, а танцоры,
изображающие саотомэ, иными словами, мы имеем
дело с зачатками театрального искусства.
Совсем иначе выглядят Тауэ в деревне Каямори
(провинция Авадзи) 27 , где роли саотомэ исполняют
девочки от шести до шестнадцати лет. Причем они
избираются на роли задолго до празднества и прохо-
дят строжайший пост и очищение. В нарядных платьях,
в лакированных шляпах, с ветками вишни в руках,
распевая песни, они символически изображают посадку
риса и в конце танца возлагают ветки вишни на алтарь
богов. Таким образом, магический обряд, принявший
постепенно форму символического танца, носит здесь
характер своеобразного жертвоприношения, что под-
черкивается заключительным жестом испслнительниц,
возлагающих на алтарь свои символические атрибуты.
Другой характер носит Тауэ вдеревне Ясумура (уезд
Аса-гун, префектура ХиросимаУ^8. В качестве саотомэ
здесь выступают девушки либо новобрачные. Одеты
они в яркие платья с красными и белыми шелковыми
тасуки. Вместо обычной головной повязки из полотен-
ца тэнугуй на головах у них — полосы белого и крас-
ного шелка, спадающие с боков на спину и на грудь,
и круглые соломенные шляпы с толстыми шелковыми
шнурами, на руках и на ногах — атласные тэко и кя-
хан. Выступают они босиком, так как сами производят
посадку риса на поле.
Любопытны роли помощниц саотомэ, так называе-
мых сайфури — «махающие указкой» (сай, сокр. сай-
хай—«указка», фури от фуру—«трясти», «махать»).
Эти роли исполняют девочки от 9 до 14 лет с неболь-
шими указками в руках. Указка имеет вид палочки с
пучком полосок белой бумаги на одном конце, что на-
поминает старинную указку и вместе с тем придает
указке своеобразную, модифицированную форму го-
хэй. Девочки также выступают босиком, с красными
и белыми шелковыми повязками вокруг головы и в
коронах из бумажных цветов. Они допускаются на по-
ле, но «кроме имитации посадки риса исполняют и чи-
сто театральные функции — разыгрывают разные сцен-
ки под музыку.
В этом Тауэ принимают также участие запевалы и
барабанщики — тайко-фури, не считая разукрашенных
251
быков и их погонщиков, описание которых мы уже при-
водили, упоминая о великолепии процессии, предшест-
вующей обычно этому представлению.
После торжественного шествия быков по знаку рас-
порядителя празднества под предводительством запе-
вал на поле выходят сайфури, барабанщики и саотомэ.
Под музыку и пение совершается инсценировка посад-
ки риса. Причем посадку начинают производить тогда,
когда песню повторяют третий раз; до этого сайфури
развлекают зрителей под звуки барабана, разыгрывая
разные сценки. Начало и конец представления фикси-
руется беспорядочным боем в барабан.
Характерно, что облик саотомэ в этом представле-
нии раздвоился, как и в зрелищах в храме Катори-
дзиндзя, только в ином плане. Здесь мы имеем уже
особое выделение театральных функций саотомэ в лице
сайфури. Короны из бумажных цветов указывают на
их непосредственную связь с «майскими девушками»,
это те же символы плодородия-, как и ханагаса, только
в данном случае выступление сайфури включает кро-
ме всего несколько обособленный театрализованный
номер —дань потребностям новейшего времени.
Небезынтересно привести для сравнения танец
Хана-но-май (хана — «цветок», символ плодородия;
май — «танец»), совершаемый во время Хана-мацури —
29
«Празднества плодородия» . Исполняют его трое де-
тей, одетых в одинаковые платья с красным рисунком,
в соломенных сандалиях — варадзи. В правой руке они
держат погремушку — судзу, а в левой — ханагаса. Че-
рез несколько минут после своего появления они наде-
вают шляпы и перекладывают погремушку в левую
руку. Во время танца они вынимают и раскрывают
веер и трясут погремушку.
Вторично в танце Хана-но-май дети выступают уже
без ханагаса, вместо этого на головах у них повязки
хатимаки, другими словами, стилизованная имитация
полотенца — тэнугуй, которым крестьяне обвязывают
лоб во время работы. В левой руке они держат ма-
ленькую деревянную модель мотыги, в правой — погре-
мушку.
Не останавливаясь здесь -специально на анализе
этих танцев, отметим только, что в первом случае дети,
по-видимому, изображают саотомэ, о чем свидетельст-
252
вует наличие ханагаса — характерного атрибута «май-
ских девушек». Во втором случае это уже просто кресть-
яне, совершающие полевую работу с мотыгой в руках.
Сам танец принял несколько отвлеченную форму, что
подчеркивается наличием веера, характерным атрибу-
том городского танца. Погремушка, символ рисового
колоса, свидетельствует о влиянии храмовых представ-
лений кагура, где она является главным и характерным
атрибутом.
Таким образом, рассматривая и сопоставляя различ-
ные имитации посадки риса, можно до некоторой сте-
пени представить ту сложную картину целого ряда
исторических изменений, .которые претерпел каждый
магический земледельческий обряд, обретая форму то
храмового ритуала, то своеобразного жертвоприноше-
ния, то символической пляски, то развлекательного
танца. Достаточно сравнить столь различные в разных
местах фигуры саотомэ, чтобы судить о степени преоб-
ладания элементов той или иной формы.
В любом случае, однако, можно наблюдать тенден-
ции секуляризации религиозно-магических действ и уси-
ление зрелищной стороны представлений. Недаром в
некоторых местах, например в храме Сумиёси-дзиндзя
(префектура Осака), на роли саотомэ приглашаются
гейши — профессиональные танцовщицы; они передают
ростки риса саотомэ-дай, а сами в роскошных ярких
шелковых костюмах совершают пляски древних сао-
томэ.
Такая же .картина, свидетельствующая о разложении
обрядово-игровых действ и о переходе их в разряд
развлекательных зрелищ, вырисовывается при сравни-
тельном обзоре функций главного лица всех земледель-
ческих представлений — стаща-окина. В некоторых ме-
стах, например в представлениях Та-асоби в храме
Тока-дзиндзя (провинция Микава), он неожиданно
приобретает облик правительственного чиновника —
дайкан; выступает то как та-арудзи — хозяин поля, то
как Та-но-ками — божество поля.
'В представлении Хаясита в префектуре Хиросима
окина выступает в качестве запевалы, что свидетельст-
вует, как мы уже отмечали, о театрализации образа
древнего старца. И самое интересное — это появление
окина в образе Тародзи в Та-асоби (деревня Акадза-
253
ка-мура): фигура чтимого наподобие богов родового
старейшины принимает гротескный облик комического
персонажа, удовлетворяющего уже чисто зрелищные
потребности.
Не менее достойно внимания в плане секуляризации
религиозно-магических действ изображение в современ-
ных представлениях древнего магического акта обра-
ботки земли — та-ути, принявшего в японских деревнях
форму самостоятельного танца и представления. Сопо-
ставление различных изображений этого акта дает осо-
бенно ценный материал для характеристики генетиче-
ских связей японского народного театрального искус-
ства.
Так, в некоторых местах, например в деревне Ханад-
зоно-мура (префектура Вакаяма), пляска Та-ути про-
исходит на храмовой сцене, но с использованием на-
стоящих мотыг в качестве атрибутов. В храме Тока-
дзиндзя (провинция Микава) акт обработки земли
изображается символическими ударами веток священ-
ного дерева сакаки о аемлю, и происходит это на осо-
бой площадке на территории храма 3 0 . В храме Сува-
дзиндзя обработку земли символизируют удары тех же
веток священного дерева сакаки о барабан. И самое
любопытное — акт обработки земли символически изо-
бражается описанным нами выше движением фуми-
сидзумэру, т. е. медленным подниманием ноги, согнутой
под прямым углом, и торжественным медленным то-
паньем. Это движение перешло впоследствии на под-
мостки классического театра Но и вошло в арсенал
фигур современного танцевального искусства; причем,
оторвавшись от своей первоначальной почвы, оно при-
обрело характер художественного танцевального дви-
жения.
Таким образом, благодаря сосуществованию всех
этих стадиальных форм создается возможность про-
следить интереснейший процесс перерастания маги-
ческо-обрядовой формы в форму чисто художествен-
ную.
В этой связи любопытно привести еще один при-
мер— танец Эмбури, который нам удалось видеть во
время нашего пребывания в Японии. Название танца
соответствует названию земледельческого орудия типа
заступа. В старину, говорят, этот танец исполнялся
254
повсюду. Но теперь он сохранился главным образом
в префектуре Аомори, в уезде Сан-но-хэ, куда ежегодно
от 17 до 20 февраля (по старому календарю) стека-
ются толпы крестьян из окрестных сел и деревень и,
как говорят, «Эмбури-о суру», т. е. «совершают Змбу-
ри». Этот танец рассматривается как один из видов
Тауэ (когда имитируется весь комплекс земледельче-
ских работ). Магический танец Эмбури когда-то дейст-
вительно представлял собой имитацию работы в поле.
Среди фигур этого танца Ихмеются тауэ — посадка риса
и наэтори — сбор рисовых ростков, но все это облечено
в форму достаточно отвлеченную. Воспринять смысл
движений можно, лишь будучи подготовленным, зная
содержание танца.
Центральные фигуры в этом танце, так называемые
эбоси-таю, имеют подчеркнуто театральный облик. На
головах у них — высокие шляпы, с верхушек которых
спускаются до самого лба длинные ровные густые ки-
сти из пятицветной, нарезанной тонкими полосками бу-
маги, называемой маэгами, лоб обвязан куском мате-
рии, являющейся, по-видимому, стилизованной имита-
цией крестьянской головной повязки тэнугуй. Одежда
синего цвета покрыта благожелательными изображе-
ниями цапли, черепахи и феникса. На ногах — узкие
крестьянские штаны момохики, матерчатые высокие
гетры кяхан, являющиеся неотъемлемой принадлеж-
ностью крестьянского рабочего костюма, и обычная
крестьянская обувь — »соломенные сандалии варадзи.
Поверх одежды на белых шнурках подвешены атласные
накидки. Таковы живописные фигуры исполнителей
танца, в левой руке у них веер и сложенный тэнугуй,
в правой — палки с медными подвесками вверху, назы-
ваемые кувадай, т. е. «остов мотыги».
Совершая разнообразные движения под аккомпане-
мент флейты, барабана и ударного инструмента тэдзу-
ри-ганэ, они производят впечатление профессиональных
танцоров, а магической имитации земледельческого ак-
та приданы такие причудливые формы танца, что толь-
ко по словам песни, которая по традиции сопровож-
дает этот совершенно эмансипировавшийся от перво-
начальной полевой обстановки танец, можно распоз-
нать его происхождение. Приведем отрывок .из этой
песни (северо-восточный диалект), переведенный нами,
255
чтобы еще отчетливее представить себе, что отделяет
первоначальный облик этого танца от его современной
формы.
Песня ЭM б у р и
256
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Тауэ — букв, «полевая 'посадка», но в данном случае мы счи-
таем более 'правильным перевод .«посадка риса», исходя из факти-
ческого, реального значения этого слова, а также стремясь передать
специфичность этого акта, что /при буквальном переводе совершенно
теряется.
2
Са от сацуки — старинное название месяца мая; отомэ — «жен-
щина», «девушка».
3
В празднестве плодородия Хана-мацури в провинции Мика-
ва участвует много божеств, встречающихся -в синтоистских мифах.
Но мы сознательно опускаем их перечень, поскольку все эти фигуры
в целом не характерны для земледельческих плясок и свидетельст-
вуют о позднейших влияниях.
4
В празднестве плодородия Хана-мацура в провинции Микава
в качестие атрибутов встречается погремушка — судзу, которая, яв-
ляется характерным атрибутом храмовых представлений кагура, и
появление ее в земледельческих представлениях нужно рассматри-
вать в ллане взаимовлияний. В связи с этим мы и не включаем ее
в данный /перечень.
5
См. Мусаси Акацука-мура Сува-дзиндзя та-асоби мацури-но
кироку (Описание празднества Та-асоби в храме Сува-дзиндзя, де-
ревня Акацука, провинция Мусаси).— «Миндзоку-гэйдзюцу». Токио
1929, сентябрь.
6
См. Тока-дзиндзя-но та-асоби (Та-асоби в храме Тока-дзинд-
зя).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929, январь.
7
Пересадка рисовой рассады из питомника в грунт происходит,
когда рисовые всходы достигают 12 бу, 'поэтому, видимо, выражение
«дзюнибу-ни» (до 12 бу) получило в японском языке значение ^пол-
ностью», «в достаточной мере».
8
См. прим. 5.
9
Любопытно отметить употребление слова варэ в значении
2-го лица, характерное для старого языка.
10
И в а б а с и К о я т а . Хаясита-о митэ (Наблюдая Хаясита).—
«Миндзоку-гэйдзюцу». 1928, июнь, с. 73.
11
См. перевод норито в сб. «Восток». Л.—М., 1935, с. 20—30.
12
См.: К о д э р а Ю к и т и . Энгэки-кара мита тауэ-но синдзи
(«Священнодействие посадки риса» с точки зрения театрального ис-
кусства).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929, сентябрь, с. 45.
13
См. прим. 6.
14
См. прим. 5.
15
См. прим. 5.
16
См.: Хиросима-кэн Аса-гун Ясумура-но хана-тауэ («Пышная
посадка риса» в деревнях Ясумура, уезд Аса, префектура Хироси-
ма).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1928, январь.
17
До 1873 г. Япония имела лунный календарь (354—355 дней
в году).
1 8
Ц у н о Ц у ё с и . Акацука та-асоби мацури-но дзаккан (Раз-
ные впечатления по поводу празднества Та-асоби в деревне Акацу-
ка).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929, сентябрь.
19
Маски тэнгу, которые нам приходилось видеть, были обычно
красного /цвета с очень длинным' горизонтально вытянутым носом.
Головной убор тэту имеет форму высокого шлема в виде птичьей
17 Зак. 158 257
головы с КЛЮВОМ и поэтому носит название торикабуто (тори —
«птица», кабуто — « ш л е м » ) .
20
Первое толкование м ы склонны считать позднейшим уже по
одному тому, что иероглифическое обозначение танца — явление бо-
лее позднее, чем японское слово кудзи — «гадание», «жребий»; кро-
ме того, обозначение танца в соответствии с его изобразительной
формой должно быть т а к ж е явлением более поздним, чем обозначе-
.ние по смыслу содержания и его функции.
Интересно, что в японских словарях старинных слов говорится,
что вначале кудзи означало один из способов гадания, каким поль-
зовались гадатели и прорицатели, а впоследствии оно стало маги-
ческим заклинанием—.произносили девять слов, соответствующих
девяти иероглифическим знакам, и чертили пальцами в воздухе че-
тыре горизонтальные и пять вертикальных линий, что спасало якобы
жизнь и охраняло от злых сил; это использовал в своей практике
буддизм.
По-видимому, и в этом представлении у ж е п о д влиянием буддиз-
ма танец (получил впоследствии толкование к а к действие, охраняю-
щее (в данном случае урожай) от злых сил.
21
См.: О р и г у т и С и н о б у . Та-асоби мацури-но гайнэн (Об-
щее представление о празднестве Т а - а с о б и ) . — «Миндзоку гэйдзюцу».
1929, сентябрь, с. 38.
22
Любопытно отметить, что в японских словарях слово Тародзи
обозначается к а к диалектизм (хогэн) и трактуется как наименование
определенной работы, а затем, -по-видимому, и к а к наименование ли-
ца, выполняющего эту работу. Работа заключалась в доставке ри-
совых всходов из питомника на поле и в .раздаче их во время тауэ —
посадки рисовых всходов, что являлось функцией самого главного и
старейшего на поле (та— «поле», ро — «старик», дзи, си — «работа»)
и перешло затем к его старшему сыну, отчего и теперь Таро являет-
ся 'популярным японским именем, которое дают только старшему
сыну, и вместе с тем имеет значение главного, значительного лица,
персоны.
23
С м . прим. 12.
24
Любопытно, что хаяси называют обычно музыку театральную,
которая носит характер аккомпанемента; ее назначение — подчерк-
нуть 1ритм танца или особо выделить эмоциональный момент пред-
ставления.
25
См. прим. 10.
26
С м . п р и м . 12.
27
С м . п р и м . 12.
28
С м . /прим. 16.
29
См.: Я м а м о т о Т а к а с и. Микава Кавати-но хана-.мацури
(Празднество Хана-мацура в уезде Кавати, провинции Микава).—
«Миндзоку-гэйдзюцу». 1930, март, с. 71.
30
Ом. прим. 6.
31
К о к у — мера емкости, равная 180,391 л.
32
Т о — мера емкости, равная 18,039 л.
ОБ ИСТОКАХ ТЕАТРА НО
265
сочных парадных одеждах. Как и актеры театра. Но,
они проходят вначале по длинному мосту, соединенно-
му с четырехугольной площадкой, и затем исполняют
танцы уже на этой центральной площадке, являющейся
основным местом действия.
Пестрая картина этих старинных плясок и представ-
лений, сохранившихся в современных деревнях в раз-
ных видах, позволяет в известной мере восстановить
или, вернее, представить исторические пути преемст-
венности.
Так, в некоторых деревнях такие пляски и представ-
ления, в частности Он-тауэ-синдзи, совершаются уже це-
ликом на территории храма, где отводится либо четы-
рехугольная площадка на земле, изображающая свя-
щенное поле, либо сооружаются временные помосты,
копирующие форму подмостков, воздвигаемых на рисо-
вых полях, как в Сумиёси-дзиндзя.
Перенеся место действия на территорию храма, есте-
ственно, стали копировать и временные возвышения, а
именно мост и площадку, воздвигаемые обычно на за-
литом водой рисовом поле, которые приняли затем
форму четырехугольной храмовой сцены с отходящим
от нее мостом — хасигакари, перешедших впоследствии
в театр Но.
Как видно, это произошло з те времена, когда син-
тоистская церковь, стремясь усилить влияние на народ-
ные массы, стала принимать активное участие в народ-
ных представлениях и всячески способствовала такому
территориальному перемещению. Характерно, что фун-
даментально построенные старинные храмовые сцены
имеют именно такую конструкцию — площадки с отхо-
дящим от нее мостом. Любопытно, что пол сцены име-
нуется в этих случаях цути — «земля», напоминая о
первоначальном месте действия.
Поскольку спектакли театра Но первоначально со-
вершались при храмах, понятно, что и впоследствии,
став уже светским театром, Но сохранил обычную для
своих представлений конструкцию сцены.
Что касается задника сцены театра Но, на котором
изображена сосна, являющаяся постоянным фоном
спектаклей, то это также находит объяснение при об-
ращении к народным пляскам и представлениям, а
также к синтоистским мистериям — кагура.
266
Центральный момент солнечного мифа, который яв-
ляется основным содержанием этих синтоистских ми-
стерий, представляет собой пляску перед разожженным
костром. Ее совершает богиня Удзумэ по просьбе богов,
для того чтобы вызвать из небесного грота спрятав-
шуюся туда, согласно сюжету мифа, богиню солнца,
ибо в ее отсутствие весь мир погрузился во мрак,
появились злые силы и начались всевозможные
беды.
Этот миф, по существу, не что иное, как отражение
магических земледельческих актов, бытовавших с
незапамятных времен у японских землевладельцев и
характерных для земледельческого культа всех на-
родов.
В конце года, когда убывает 'солнечная энергия, со-
кращаются дни и рано наступает темнота, в японских
деревнях, чтобы возродить солнечный свет и тепло,
зажигают огромные костры — в помощь небесному ог-
ню — и пляшут вокруг них.
Эти стариннейшие пляски сохранились кое-где в со-
временной Японии: до недавнего времени в префектуре
Хиросима (в провинции Бинго), в дерев'не Ояма, 15 ок-
тября вокруг зажженных костров с песнями и криками
кружились крестьяне. То же самое происходило первого
ноября в храме Катори-дзиндзя, в префектуре Тотиги,
где костер разжигали уже во дворе храма и крестьяне
плясали на храмовой территории. В префектуре же Ки-
ото, в местности Курама, 28 октября в 11 час. ночи за-
жигали костер и перед ним танцевала жрица — мико,
которая часто исполняет такой танец на храмовой сце-
не кагура по настоящее время в разные времена года,
причем считается, что она воспроизводит танец богини
Удзумэ.
Все танцы, совершаемые у костра, а также древ-
нейшие мистерии — кагура исполняются ночью, и ко-
нец их приурочивается к восходу солнца, чтобы создать
впечатление, что солнечное светило показалось как бы
в ответ на магические пляски.
Характерно, что на задниках наиболее древних хра-
мовых сцен помимо сосны есть изображение восходя-
щего солнца, т. е. на заднике изображен естественный
фон, на котором происходили в свое время земледельче-
ские представления. Кстати, в храме Касуга-дзиндзя,
267
знаменитом храме древней столицы Нара, до сих пор
во время земледельческих представлений дэнгаку одно
из действий, называемое Мацу-но сита-но синдзи («Свя-
щеннодействие под сосной»), происходит на территории
храма на фоне сосны. В связи с этим интересно отме-
тить, что, по заявлению одного из японских знатоков
театра Но—,Икэноути 10, сосна на заднике сцены этого
театра является изображением священной сосны храма
Касуга-дзиндзя. А другой исследователь театра Но —
Дзэммаро Токи, приводя эти же сведения, добавляет,
что первоначальные представления Но происходили
перед этой священной сосной п .
Таким образом, рисунок задника лишь воспроизво-
дит естественный фон, на котором происходили древние
земледельческие магические танцы в ожидании солнеч-
ного светила, а затем и первые представления театра
Но. При этом следует отметить, что временные подмост-
ки на рисовых полях и храмовые сцены, где происходят
мистерии, а также сцены театра Но делаются только
из деревьев хиноки («солнечных деревьев»), а сосна
по-японски называется мацу, что означает также
«ждать», т. е. весь круг этих предметов связан с сол-
нечной магией.
Только признавая преемственность театра Но от
народных представлений, можно понять, почему в нем
отсутствуют декорации и постоянным фоном является
изображение сосны на заднике сцены и почему около
сцены посажены сосны и идет дорожка, посыпанная
гравием, каю .на территории храма Касуга-дзиндзя.
Следует также заметить, что в театре Но за пяти-
цветной занавеской кулис (гакуя), которые расположе-
ны позади задника, находится еще так называемая
«зеркальная комната» (кагами-но ма). Там висит боль-
шое зеркало, и актеры смотрятся в него перед выходом
на сцену, чтобы «душевно настроиться» (кимоти-о то-
12
тоноэру) .
У нас нет нужных материалов, которые объяснили
бы появление такой комнаты и происхождение названия
задника (кагами-ита — «доска зеркала»). Интересно,
однако, указать, что японское зеркало (кагами) имеет
круглую форму и является символом богини солнца.
Оно обычно украшает алтарь синтоистских храмов. Са-
мо слово кагами толкуется в словарях японских древ-
268
них слов как сочетание ка или кага и ками 13 : ка, кага
в значении кагаёу, кагаяку («сверкать») и ками, что
значит «бог», «богиня». Таким образом, «сверкающий
бог», «сверкающая богиня» — вполне понятное в дан-
ном случае название для зеркала, являющегося 'симво-
лом солнца. Полагаем, что название кагами-ита имеет
непосредственное отношение к тому же кругу предме-
тов и явлений, которые связаны с солнечной магией
и с земледельческим культом, породившим народные
пляски, легшие в основу театра Но. К тому же извест-
но, что старинные представления Но, на которых мы
подробнее остановимся ниже, начинались в шесть ча-
сов утра, с тем чтобы участники их, как :и народных
представлений, по окончании танца могли встретить
восходящее солнце 14.
Обращение к -народному театральному искусству
позволяет найти объяснение и другим своеобразным
явлениям театра Но.
Условность бутафории, действий, движений актероз
в этом театре, по сути, является также наследием на-
родных земледельческих представлений. Например, в
префектуре Сайтама (ранее провинция Мусаси), в де-
ревне Акацука, в храме Сува-дзидзя, во время земле-
дельческого представления Та-асоби («Полевые иг-
15
ры») в акте, который должен изображать «приход
саотомэ», молодых крестьянок, совершающих обычно
посадку риса, в ответ на призыв одного из участников
представления, созывающего этих девушек, появляется
человек, несущий на спине мальчика лет трех-четырех.
Этот мальчик передает персонажу, призывающему сао-
томэ, большую широкую шляпу из -картона, украшен-
ную бумажными цветами, и пару соломенных сандалий.
Дело здесь в том, что характерной особенностью ко-
стюма саотомэ являются их головные уборы, так назы-
ваемые ханагаса — «цветочные шляпы». В разных мест-
ностях они имеют разный вид: иногда это шляпы с
широкими полями, украшенные бумажными цветами,
иногда это обручи, увитые такими же цветами, иногда
это целые сооружения на голове из бумажных цветов,
которые, по-видимому, заменяли бывшие в прошлом в
обиходе, как и у «майских королев» во всем мире, жи-
вые цветы и которые здесь считают также эмблемой
плодородия. И так как эти ханагаса — неотъемлемая
269
принадлежность саотомэ, то передача такой цветочной
шляпы и символизирует приход саотомэ.
Вообще для народных земледельческих представле-
ний чрезвычайно характерна условность обстановки,
действий, движений, предметов, т. е. все то, что так
поражает в спектаклях театра Но. Так, в храме Титибу-
дзиндзя, в префектуре Сайтама (провинция Мусаси) 16,
во время земледельческого представления Он-тауэ-синд-
зи поле заменяется условно четырехугольной площадкой
на храмовой территории. Эта площадка оцепляется
священной веревкой из рисовой соломы, завязанной
жгутами, так называемой симэнава, которой еще в
древние времена оцеплялись рисовые поля с целью
преградить доступ злым -силам, а позднее — в знак соб-
ственности и запрета входить на эти поля посторон-
ним. Наличие этой детали, т. е. знака, характерного
для рисовых полей, показьпзало, что храмовая площад-
ка в данном случае изображает рисовое поле.
Интересно также изображение лошади в представ-
лении. Она заменена толстой бамбуковой палкой, кото-
рую держат за концы два человека, называемые при-
служниками (ситё). Они бегут с ней, а один из жре-
цов, участвующий в этом представлении, бежит за ними,
ударяя по центру их бамбуковой палки другой бам-
буковой палкой, которую держит в руке, и при этом
кричит «хо-и, хо-и», как бы подгоняя лошадь. Это дей-
ствие рассматривается как «опахивание поля с помощью
лошади».
В другом действии этого же представления его участ-
ники рассыпают по храмовой плошадке кусочки соло-
мы, символизирующие семена, и изображают таким об-
разом сеяние семян (танэмаки). А в следующем дейст-
вии кусочки соломы символизируют удобрение. Жрец
выносит их <на деревянной подставке и рассыпает по
храмовой площадке, сопровождая свои действия осо-
бой песней-заговором.
Все это должно изображать удобрение рисового по-
ля. Мотыги же в этом представлении во время имита-
ции обработки поля символически заменялись слегка
изогнутыми на манер лука тонкими ветками.
В префектуре Киото, в храме Инари-дзиндзя, по-
священном божеству риса — Инари, во время О-хитаки-
мацури («Празднование разжигания огня») жрец, ис-
270
пол'няя магический танец, держит в руках две ветки1
священного дерева сакаки. Причем изогнутая кольцом
ветка изображает солнце, а прямая — меч.
'В деревне Акацука во время представления Та-асо-
би жеребец (кома) изображается следующим образом:
человек надевает на себя, закрепляя на уровне бедер,,
обруч со свешивающейся длинной бумажной бахромой;,
спереди, между перекладинами внутри обруча, поме-
щается деревянная голова жеребца с цветным пучком
бумажных полосок вместо гривы, а позади 'нее на пере-
кладину сажают ребенка шести-семи лет.
Так же условно изображается и сеяние семян: участ-
ники представления держат в руках корзины с мелкими
клочками бумаги, которые символизируют семена, и
рассыпают эти клочки по храмовой площадке, обозна-
чающей рисовое поле 17 .
При изображении обработки поля в храме Тока-
дзиндзя, в префектуре Аити (провинция Микава) 18,
ветви священного дерева сакаки символизируют моты-
ги, а при имитации посадки риса участники представ-
ления держат в руках солому, которая символизирует
ростки риса, и делают вид, что сажают эти ростки на
поле, которое условно заменяет храмовая площадка,
отмеченная с четырех сторон ветками сакаки.
В земледельческих представлениях дэнгаку в храме
Нати-дзиндзя, в префектуре Вакаяма (провинция
Кии) 19, исполнители ,в пятой и шестой фигурах танца
изображают обработку земли мотыгами, ударяя бара-
банными палочками о землю. Таким образом, барабан-
ные палочки символизируют мотыги, а удары в бара-
б а н — земледельческий акт обработки поля
В храме A-сакуса в Токио во время представления
дэнгаку, когда изображают сеяние семян, один из му-
зыкантов выходит вперед и резким движением правой
руки раскрывает веер и подымает его вверх, причем из
раскрывшегося .веера падает, мелко нарезанная крас-
ная бумага, символизирующая семена.
То же самое можно .наблюдать в храме богини Кан-
нон, в северном уезде Сидара, в префектуре Аити (про-
винция Микава) 20 , во время представления дэнгаку.
В пятом акте, называемом Таути («Обработка поля»),
участники представления кладут на соломенную под-
стилку барабан и символически изображают обработ-
271
ку поля ударами по барабану миниатюрных ручек мо-
тыг, специально -изготовленных для этого представле-
ния. В шестом акте, который называется Сирокаки
(«Вспахивание нивы»), лошадь изображает человек на
четвереньках, во рту он держит два рисовых печенья —
моти, символизирующие удила, а двое других участни-
ков представления следуют за ним, делая вид, будто
вспахивают рисовое поле с помощью лошади.
Такие символические действия и символические изо-
бражения предметов характерны почти для всех земле-
дельческих представлений. При знакомстве с ними
уже не удивляет, что в театре Но кнут в руках персо-
нажа символизирует всадника, а весло — перевозчика.
В пьесе «Аои-но уэ» (имя героини), например, принцес-
са Аои не появляется на сцене, а ее присутствие сим-
волически изображается принадлежащей ей роскош-
ной одеждой, раскинутой на полу сцены.
Таким образом, условность, поражающая в обста-
новке театра Но, в действиях актеров, в самом стиле
представлений, становится понятной с учетом историче-
ской преемствен/ности, о которой свидетельствуют ста-
ринные народные земледельческие представления япон-
ских деревень. В театре Но »се это получило воплоще-
ние на качественно ином художественном уровне, так
как приняло характер определенного сценического при-
ема и стало выражением определенного художествен-
ного метода.
После знакомства «с народными земледельческими
представлениями, а также с храмовыми мистериями
синто не покажется удивительным присутствие на
сцене театра Но особых сценических слуг — кокэн.
Не покажется также странным, что действующие лица
в театре Но, закончившие свою роль, остаются на сцене
до конца спектакля. Такая картина очень характерна
для старинных народных земледельческих представле-
ний: участники обрядового действа и танца остаются
на площадке, служащей местом действия, до конца
представления.
Поскольку речь идет об обрядовом представлении, в
нем, естественно, есть главные и второстепенные дей-
ствователи, которые служат помощниками, причем в
одних местах (например, в храме Титибу-дзиндзя во
время совершения Он-тауэ-синдзи, уже упоминавшегося
272
выше) эти помощники носят специальное название си-
тё («прислужники»), а в других (как в храме богини
Каннон, в префектуре Аити, в представлениях дэнгаку)
их называют фути, фудзи («помощники»), причем не-
которые действующие лица имеют даже двух помощ-
ников.
В синтоистских мистериях кагура эти помощники на-
зываются, как и в театре Но, усироми, или кокэн. Они
помогают действующим лицам либо надевать маску,
либо менять голов-ной убор, либо переодеваться, либо
сменить предметы ,в руках; поправляют одежду, пари-
ки; выносят (на сцену бутафорию; уносят ненужные ве-
щи. Как и в театре Но, они сидят в глубине сцены и
готовы в любую минуту прийти на помощь кому-либо
из участников представления. В обрядовых представле-
ниях это имеет характер необходимой помощи при обря-
де, а в театре Но такая «обнаженность приема» есть
уже выражение определенного художественного метода
и режиссерского замысла.
Что же касается необычайно медлительных, сколь-
зящих движений актеров театра Но — когда они ло
очереди поднимают то носок, то пятку, не отрывая при
этом ноги от пола, или когда они кружатся на месте
или по сцене, или, медленно поднимая правую ногу,
сгибая ее в колене под прямым углом, торжественно
и выразительно топают, причем последнее движение
обычно отмечается знатоками и исследователями Но
как одно из основных и наиболее важных движений в
танцах актеров этого театра, — то их можно увидеть
и в народном театральном искусстве, и в 'синтоистских
мистериях.
Так, движение по кругу (энката-ни мавару) — одно
из основных движений магических земледельческих
плясок, связанных с солнечной магией; этим движени-
ем вызывают солнце, круговые движения характерны
и для мистерий кагура, причем там различается движе-
ние по большому кругу (о-мавари), движение по мало-
му кругу (ко-мавари) и кружение на месте (идокоро-
мавари). Выразительное топанье ногой также встре-
чается и в земледельческих представлениях, и в кагура.
В тех же древнейших полевых играх Та-асоби в дерев-
не Акацука это движение называется фумисидзумэру
(«топая, успокаивать»). Оно рассматривается как сим-
18 Зак. 158 273
волическое изображение удара мотыги по земле. А по-
скольку, согласно японским древним верованиям, уда-
ры мотыгой по земле обладают свойством успокаивать
духа поля, то и этому движению приписываются те же
магические .качества.
Скользящее движение по сцене также можно уви-
деть и в земледельческих представлениях. В храмо-
вых синтоистских мистериях оно называется дзюн гяку
дзюн («вперед — (назад — вперед»). Это определенный
замкнутый круг троекратного повторения движения,
а иногда и целой сложной системы движений, из кото-
рых первый и третий комплексы совпадают, а второй
комплекс является их противоположностью. Это трое-
кратное магическое движение также рассматривается
как символическое изображение удара мотыги о землю,
успокаивающее духа поля: движение, направленное
вперед, — дзюн, назад — гяку и опять вперед — дзюн,
т. е. повторение движений при работе мотыгой на ри-
совом поле.
Само собой разумеется, что вопрос об анализе дви-
жений актеров театра Но по сцене и их танцевальных
номеров является темой особого исследования и лежит
за пределами данной краткой статьи. Мы хотим лишь
обратить внимание на особенности некоторых основных
движений актеров театра Но, которые встречаются и
в японском народном театральном искусстве, и в хра-
мовых мистериях и позволяют поэтому говорить об из-
вестной преемственности.
Маски, в которых в театре Но выступают лишь глав-
ные действующие лица, также восходят к народному
театральному искусству и к храмовым мистериям.
Исполнители народных представлений обычно игра-
ют и танцуют без масок. Маски надевают лишь те
участники представления или такца, которые изобра-
жают животных и богов. В первом случае это следы
существовавшего в древности тотемизма, во втором —
влияние религии.
Маска в обоих случаях была необходима, чтобы
служить магическим средством перевоплощения и из-
бежать таким образом кощунства со стороны человека,
позволяющего себе изобразить тотема или бога. Одна-
ко если в народных представлениях в масках выступа-
ли только персонажи, важные по своей роли в жизни
274
народа, то в театре Но маски надевают лишь персо-
нажи, наиболее важные по своей роли в пьесе, т. е.
главные действующие лица 2 1 . Кстати, в наиболее ран-
них пьесах это были тоже духи, божества, демоны.
Возможно, вначале этим и объяснялось появление мас-
ки, но впоследствии, по-видимому, ношение маски пере-
шло вообще к главным действующим лицам независимо
от того, кто ими является, стало просто особым сцени-
ческим приемом.
Преемственность в театре Но сказывается и на
отдельных деталях костюма. Так, узкая повязка вокруг
головы у актеров, так называемая хатимаки, — по сути,
видоизмененное полотенце (тэнугуй), которым япон-
ские крестьяне повязывают голову, чтобы волосы и пот
не мешали им во время работы.
Повязанные этими полотенцами крестьяне в старин-
ных (сохранившихся по настоящее время) магических
плясках изображают обычно полевые работы. В наибо-
лее 'современных формах этих обрядовых представле-
ний, имеющих вид развлекательных зрелищ, как, напри-
мер, в префектуре Хиросима, в уезде Аса, в деревне
Ясу, во время посадки риса эти полотенца заменены у
«майских девушек» красными и белыми широкими лен-
тами из атласной материи, которые обвязываются во-
круг головы таким образом, что концы их падают на
плечи. В синтоистских же мистериях тэнугуй приняло
форму, близкую к повязке, употребляемой актерами
театра Но.
Таким образом, то, что в первоначальных магиче-
ских танцах, совершаемых на рисовом поле и изобра-
жавших полевые работы, было вызвано (Конкретной не-
обходимостью, в театре Но стало просто принадлеж-
ностью театрального костюма.
Интересно обратить внимание и на прием «игры с
вещами» или, точнее, «игры с веером» — самым рас-
пространенным атрибутом актеров театра Но, особен-
но в танцах.
Движение веером —это целая система символиче-
ской передачи самых разнообразных действий, это осо-
бый язык жестов, «емой разговор, дополняющий сце-
ническое действие.
Веер символизирует меч, пишущую кисть, волшеб-
ный жезл или сосуд с вином, но он может также изо-
18* 275
бражать дождь, падающие листья, проносящийся ура-
ган, текущую реку, восходящее солнце; он может пере-
давать умиротворение и гнев, торжество и ярость.
Актеры театра Но выступают обычное различными пред-
метами в руках, дополняющими характеристику дан-
ного персонажа: у странника в руках — посох, у вои-
на — лук, копье, меч или пика, у перевозчика — весло
и т. п., но чаще всего их атрибутом бывает веер, осо-
бенно в танцах.
Эта особенность, по-видимому, также унаследована
от народных земледельческих представлений.
Изображая полевую работу, участники полевых
представлений, естественно, имели в руках орудия тру-
да. Интересно, что до сих пор в некоторых деревнях,
например в деревне Ханадзоно, в префектуре Вакаяма,
танец Таути исполняется крестьянами с настоящими
мотыгами в руках.
Когда в магических танцах и представлениях ору-
дия и предметы труда были заменены их различными
символами, действующие лица стали выступать, неся
в руках символы, соответствующие тем функциям, ко-
торые должны были выполнять эти лица.
Эта традиция перешла и в храмовые синтоистские
мистерии, где «держать в руках вещь» (тэ-ни моно-о
моцу) 'стало основным принципом исполнения танцев
и представлений. Причем там был установлен и кано-
низирован определенный набор этих атрибутов, состо-
ящий из двадцати двух предметов, в том числе мотыги,
листьев тутового дерева, удочки, священного дерева
сакаки, зеркала, бамбука, меча и т. д.
В театре Но, где пьесы не имеют такого специаль-
ного узкого -содержания, как в магических земледельче-
ских представлениях и синтоистских мистериях, где по-
мимо мифологических и сказочных ставятся и романти-
ческие, исторические и бытовые пьесы, естественно, не
может быть полного набора атрибутов для всех пьес.
Поэтому многие предметы в театре Но символически
изображаются веером: он постоянный атрибут исполни-
телей танцев и характерный атрибут актеров. Однако
в народных земледельческих и храмовых представле-
ниях появление атрибутов в руках его участников было
вызвано конкретной необходимостью, продиктованной
самой обстановкой и задачами представления (когда
276
речь шла о полевой работе и орудиях труда), либо со-
ображениями магического воздействия, либо религиоз-
ными соображениями и храмовым ритуалом, между тем
как в театре Но «игра с веером» — уже чисто сцениче-
ское действие и движение, особый танцевальный прием.
Следует заметить, что преемственность композиции
спектакля и самих пьес театра Но от народных зем-
ледельческих представлений также могла бы служить
предметом специального исследования. В данной статье
мы коснемся только тех основных постоянных элемен-
тов спектакля, которые при всех вариантах сюжетной
и текстовой подачи обязательно присутствуют в каж-
дом представлении этого театра.
Таково характерное начало этих спектаклей, так
называемое напори — представление актера публике.
С напори начинаются все пьесы театра Но, лишь в не-
которых пьесах этому «самоназыванию» предшествует
лирический зачин. В качестве примера можно привести
напори в пьесах «Хаку-ракутэн» («Поэт из Танского
царства») и «Сумида-гава»:
Б о - Л э т я н ь {появляясь на щепе). (К публике.) Здесь перед
вами — я , Бо-Лэтянь,—ближний пестун наследника Танского цар-
ства 22.
Или:
П е р е в о з ч и к . Я — перевозчик на реке Сумида, что в провин-
ции Муса-си. Собираюсь ныне, гоня ладью свою, переправлять лю-
дей...23.
X и т о м а >р у
Я — женщина, мне имя Хитомару,
Я из Ка/макура Камэ-та-э-га-яцу.
Отец мой Акуситибёэ Кагэкиё
Был Тайра вассалом верным... и за это
277
Был .ненавидим он фамильей Минам ото
И сослан был в Хюга-но Миядзаки...24
Или из «Кагэкиё»:
Мой челн юкитания, плыви к реке Микава,
Микава — то »река, где восемь есть мостов,
Где восемь есть мостов налево и направо,
Мостов, раскинутых, как лапки пауков...27
Коно шути ва
Идзуко-но цуги дзо
Суэ-но ката
ПРИМЕЧАНИЯ.
1
«Но» по своему значению в данном случае близко к русскому
«мастерство».
2
Традиционное чтение этого имени «Сэами»; © японской лите-
ратуре по театральному искусству, вышедшей в послевоенные гады,
оно читается «Дзэами».
3
Н. И. К о н р а д . Японская литература в образцах и очерках.
Л., 1927, с. 438.
4
Z e m m a r o T o k i . Japanese No Plays. Tokyo, 1954, с 105—
110; T o y o i c h i r o N o g a m i , Japanese No Plays. Tokyo, 1954,
с 35; С и г э т о с и К а в а т а к э . Нихон-энгэки тороку (Записи
японских театральных представлений). Токио, 1956, и др.
5
T o y o i c h i r o N o g a m i . Japanese No Plays, с. 18.
6
H. И. К о н р а д . Японская литература в образцах и очерках,
с. 344.
7
Кроме этих двух барабанчиков (коцудзуми и оцудзуми) ино-
гда употреблялся третий (тайко) — барабан обычной формы.
8
Н. К о н р а д . Японский театр.— Восточный театр. Л., 1929,
с. 281.
9
Там же, с. 280.
10
N. I k e n o u c h i . Explanation of No Plays. Tokyo, 1925.
288
11
Z e m m a r o T o k i . Japanese No Plays, с 24.
12
T о с и о К а в a T a IK э. Нихон-но энгэки (Японский театр).-
Токио, 1961, с. 23.
1 3
С и д з у о М а ц у о к а . Нихон-кого-дзитэн (Словарь древне-
японского языка). Токио, 1937, с. 149.
14
N. I k e n o u c h i . Explanation of No Plays, с. 8.
15
Мусаси Акацука-мура Сува-дзиндзя-но та-асоби мацури-но-
кироку (Описание празднества Та-асоби в храме Сува-дзиндзя, в де-
ревне Акацука провинции Мусаси).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929,
сентябрь, с. 5.
16
Ю к и т и К о д э р а . Энгэки-кара мита тауэ-но синдзи («Свя-
щеннодействие посадки риса» с точки зрения театрального искусст-
ва).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1929, сентябрь, с. 45.
1 7
С и н о б у О р и г у т и . Та-асоби мацури-но гайнэн (Общее
представление о празднестве Та-асоби).— «Ми.ндзаку-гэйдзюцу». 1928,.
сентябрь, с. 33.
18
Микава Тока-дзиндзя та-асоби мацури (Празднество Та-асо-
би ,в храме Тока-дзиндзя в провинции Микава).— «Миндзоку-гэй-
дзюцу». 1929, сентябрь, с. 1.
** К о я т а И в а б а с и . Гэнсон сэру сёхо-но дэнгаку-ни цуйтэ*
(О дэнтаку разных «местностей, сохранившихся до настоящего време-
ни).— «Миндзоку-гэйдзюцу». 1928, октябрь, с. 29.
20
К а , к у д з и р о Т а к э с и т а . Санею Даминэ-дэн-гаку.— «Мин-
дзоку-гэйдзюцу». 1928, февраль, с. 89; март, с. 72.
21
Женские роли в театре Но исполняются мужчинами, но мас-
ка надевается лишь в тех случаях, когда женщина является главным,
действующим лицом (ситэ) или его спутником (ситэ-дзурэ).
22
Перевод Н. И. Конрада (см.: Н. И. К о « р а д . Японская ли-
тература в образцах и очерках, с. 352).
23
П е р е в о д Н . И . К о н р а д а (ом. В о с т о ч н ы й т е а т р , <с. 3 3 0 ) .
24
Перевод А. Е. Глуокиной (см.: Н. И. К о н р а д . Японская ли-
тература в образцах и очерках, с. 380, 381).
26
Перевод Н. И. Конрада (см. Восточный театр, с. 330).
27
Перевод А. Е. Глускиной (см.: Н. И. К о н р а д . Японская ли-
тература в образцах и очерках, с. 381).
28
«Кёдо буё то минъё». 1928, № 2, с. 1.
29
К о я т а И в а б а с и . Г э н с о н с э р у сёхо-но д э н г а к у - н и ц у й т э . —
«Миндзоку-гэйдзюцу». 1928, октябрь, с. 29; декабрь, с. 23; 1929, ян-
варь, с. 21.
30
Этот /перевод, а т а к ж е последующие без у к а з а н и я переводчи-
ка принадлежат автору статьи.
31
Н. И. К о н р а д." Театр Н о . — О театре. Вып. I. Л . , 1926, с. 115.
32
М и к а в а Тока-дзиндзя-но та-асоби мадури, с. 1.
33
Варэ — «я» — в с т а р о м я з ы к е у п о т р е б л я л о с ь в значении в т о -
рого л и ц а .
34
Перевод Н. И. Конрада (.ом.: Н. И. К о н р а д . Японская ли-
тература в образцах и очерках, с. 355).
35
П е р е в о д Е. Г. К р е й ц е р (см. т а м ж е , с. 4 0 6 ) .
36
П е р е в о д Н . И . К о н р а д а (ом. Восточный т е а т р , с. 3 3 3 ) .
37
Е. D a l e S a n d e r s . Buddhism in J a p a n . Philadelphia, 1964,
с 219—221, 225.
38
A r t h u r W a l e y . T h e N o P l a y s of J a p a n . L , 1 9 2 1 .
289
УКАЗАТЕЛЬ ЯПОНСКИХ ИМЕН
290
Куникида Доппо 131 Отомо Якамоти (Якамоти) 9,
Кэптю 18, 22, 24, 71, 162, 173, 24—27, 31—34, 38, 39, 44, 59,
177, 179 61. 66, 67, 73, 75, 77—79, 88,
Кэнко-хоси 130 113, 133, 134, 137, 138, 150,
Кэнсё (Кэнсё-хоси) 116 151, 154, 156, 158, 160, 164,
166
Мацунами Масанобу 21 Отоукаси 244
Мацуока Сидзуо 269 Оцу 155
Мацура Саёхимэ (Саёхимэ) 32 Оэ Тадафуса 17
Мацукадзэ 283 Оямато 73, 132, 143
Минамото 218,220, 221, 278
Минамото Есицунэ 285 Садакуро 223^-225
Минамого Ситагау (Ситаго) 17 Саи 113
Мироку (Майтрея) 148 Сайге (Сайгё-хоси) 130
Миямори Асатаро 21 Саймэй (Когёку-Саймэй) 74,
Момму 75 ПО
Мононобэ 147 Саканоэ Мотики 17
Моримото (Харукити) 20, 169, Сакураноко (Сакурако) 38, 184,
181 186
Морисада Манко 207 Самбасо 287
Мотоори Норинага 19, 178 Сану Отогами (Тигами) 37
Мунэмори 260 Сами 73, 132, 133, 143
Мураками 17 Сами Мансэй (Мандзэй) 165,
Мурасамэ 283 167
Сасаки Нобуцуна 19, 20, 71,
Накатоми 147 99, 107, 108, 149
Накатоми Якамори 37 Сёму 33, 148
Накаяма Таро 101 Сётоку-тайси 130, 165
Ниитабэ 113 Симокобэ Нагару 18, 82
Нинтоку 73. 113, 132 Синэцухико 244
Нисимура Синдзи 20 Сога 147
Нисио Минору 20 Со-Доин 17
Ноин (Ноин-хоси) 130 Соно Икуха 113
НукадаЗО, 31, 67, 73 Сотоори "73, 132
Сэй Сёнагон 128, 142, 143
Сэнгаку 17, 22, 24, 71
Ока да Тэцудзо 21 Сэндзай 287
Окадзаки Томицу 21 Сэндзаки Ягоро 223, 224
Окисомэ Адзумамаро 73
Омива Окимори 164
Омодака Хисатака 20, 36, 71, Тагима Маро 113
177 Тадзима 114
Онакатоми Ёсинобу 17 Тадзихи Касамаро 137
Ону Куниката 137, 138 Таира 218, 220—222, 277
Оригути Синобу 20, 71, 117, 226 Такаги Итиноскэ 20, 107, 149
Отомо 25, 31, 34, 66, 170, 182 Такахаси Мусимаро 24, 25, 34,
Отомо Икэнуси 39, 158 67, 79, 117, 136
Отомо Мураками 73, 133 Такэда Юкити 19, 20, 22, 24,
Отомо Саканоэ (Саканоэ) 31, 71, 149, 170, 173, 175, 177—
67, ИЗ, 154 179
Отомо Табито (Табито) 9, 24, Такэти 44
27, 31. 32, 61, 66, 78, 133, Такэти Курохито ИЗ
137-139, 154, 157, 163, 165, Такэтори 38, 46, 200
166, 169-182 Тамамура 285
291
Тамана 34 Хирояма 220, 221—223
Тамаори-химэ 220, 221 Хисамацу Сэнъити 19, 20, 71
Танабэ Сакимаро 24, 34, 72 Хитомару 277
Тародзи 244—246, 253 Ходзуми Ою 74, 134
Татибана Морибэ (Морибэ) 74, Хонда 21
169, 173, 175, 176, 179 Хэгури 72
Татибана Мороэ 24, 25 Хэйдзё 23
Татибана Тикагэ 18
Тикамацу Мондзаэмон 129 Цуган (Цукан) 164, 165
Тоёда Ясоё 20 Цугита Дзюн (Цугута Дзюн)
Тоёока (-химэ) 121, 122 20, 71, 170, 175, 176, 178, 179
Токи Дзэммаро 268 Цуно Цуёси 240
Тэкона 34, 78 Цунэмори 221, 222
ТэммуЗО, 58,73, ПО Цутия Буммэй (Цутия Фумиа-
Тэндзи (Тэнти) 30, ПО, 148 ки) 20, 71
292
биндзасара 237 кагэ-э 207, 208
бон-одори 228 кадзаси 83
бунраку 218, 219 какэкотоба 58
бусидо 285 ками-ута (ками-но ута) 282
буссокусэки катай 38 каму-нива 247
камури-котоба 83
ваги 217 камэ-ура 43
вакарэ-о канасиму ута 36 канабо 239
варау ута (адзакэриварау ута, канасими-но ута см. банка
адзакэри-но ута, коккэйка) канэбёси 237, 249
38 каэси-ута (ханка) 29, 63, 166
ватакуси-сёсэцу 69 кимоти-о тотоноэру 268
киридо 263
гаку-я 268 коккэйка см. варау ута
гидаю 218, 221—225 кокэн (усироми) 263, 272, 273
гохэй 246, 248, 251 кома 242, 245, 271
ко-мавари 233
дайкан 234, 253 ком ори 244
дзё 55 комори-цума 106, 109, 123
дзёдзицу 148 котайко 237
дзёрури 68, 128 кото 153
дзока (кусагуса-но ута) 29, 31 котодама 47
дзуйхицу 68, 42 котодама-синко 43, 111
дзэн 286 котэн 17
дзюн-гяку-дзюн 274 кувадай 255
дэнгаку 228, 237, 268, 271, 273, кудзи 242
279 кудзи-но май 242, 243
ёбаи (саёбай) 106 кураирэ 243
ёгэн 100 куса-мусуби 86
ёдзё 260 кэгон 148
ёкёку 68, 129, 234, 259, 288 кэйго 237, 239
ёкобуэ 237 кяхан 232, 251, 255
ёнэбо 244
ёси ару ута (юэ ару ута, юэн макура-котоба 55—57, 82—98,
ару ута) 38, 184 123
ёсоэ-котоба 83 манъёгаку 19
ёцуэ 243, 244, 246 манъёгана 16
мацу-но сита-но синдзи 268
идокоро-мавари 273 маэгами 255
инэмэ 102, 118 маэдзитэ 285
иси-ура 43 мидзикаута 47
мидзугоромо 247
кабуки 214, 218, 219, 224, 226, мидзукакэ-мацури 240
246 мидзу-ура 43, 230
кабуто 241 мико 267
кагаи (кагахи) 104, 106 микоси 238, 246
кагами-ита 262, 268, 269 мино-ками 210
кагами-но ма 268 мита 122
кагахи см. кагаи митиюки 278, 279, 281, 283
кагура 120, 121, 214, 227, 232, михоко-но май 243
253, 267, 273, 286 мокэ-котоба 83
кагэ-нингё 208 мондо 29, 278, 279
кагэ-но тавамурэ 208 мондо-но ута 29, 36
кагэ-сибай 207, 208 мономанэ 289
293
моно-ни ёсэтэ омои-о нобуру санниндзукай 219
ута 29, 36 санрон 148
моги 272 саодори 109
мото-но ката 121, 279 саотомэ 100—104, 117—119,
124, 230, 232--234, 236, 239—
навасиро (наэсиро) 243 241, 243—245, 247—253, 256,
нагаута (тёка) 28—32, 34—39. 265, 269, 270, 282, 284
61, 134 саотомэ-дай 232, 247—249, 253
напори 277, 278 сасара 234, 237, 230, 244, 249,
нацу-но дзока 29 250
нацу-но сомон 29 сато-кагура 121
наэсиро см. навасиро сацуки 100, 102, 104, 106, 109
каэтори 255 сацуки-иваи 102
наэ-ура 43 сацуки-кимоно 103
ниинамэсай 115 сацуки-коромо (-горомо) 103
никки 68 саюрибана 108, 109
Но 129, 226, 231, 234, 254, 259, сёгё-мудзё 149
264-266, 268, 269, 272—280, сидэ 239, 246
283—288 сика-ура 43
норито 236, 280 симэнава 248, 270
нотидзитэ 285 сиигом 286
нуса 239, 243, 246 сипкё-сёсэцу 69
синто 157,200,272,286,288
одорико 250 симтэн 17
окина 231, 234, 236, 244, 245, сирацуэ 238, 239
248, 250, 253, 256, 287, 288 сирокаки 243, 272
окоси-котоба 83 сисимай 228
о-мавари 273 ситасими-но ута см. аигикоэ-но
омина 244 ута
о-мита 248 ситё 270, 273
омоирэ 224 ситифукудзин 209
ондотори 236 сомон см. аигикоэ-но ута
он-суки мацури 229, 230 судзу 252
он-та мацури 230 сукитори 238
он-та одори 229 суэ-но ката 121, 279
он-таути мацури 230 сэдока (сэндо-но ута) 28, 29,
он-тауэ синдзи 265, 266, 270, 31—39, 120
272, 282 сэйдзирогаса 249
о-хитаки мацури 88, 270 сэндзай 288
сэндо-но ута см. сэдока
рицу 148
руйка 140 та-арудзи 245, 253
рэнга 164 та-асоби 228—231, 233—238,
240, 245, 253, 269, 271, 273,
сагоромо 103, 104 279-282
саёбай см. ёбаи та-асоби мацури 233
сайбара 97 таби-ни омои-о окосу ута 36
сайфури 240, 251, 252 тагёдзи 244
сайхай 251 тада-ни кокоро-но о (омой)-о
сакамори 29 нобуру ута 29, 35
сакамори-но ута 29, 37 тайгэн 100
сакаки 245, 250, 254, 281 тайко 237-239, 241, 250
самисэн 218 тайко-фури 238, 251
самбай 253 танка 28—39, 47, 48, 63, 67, 76,
294
93, 94, 98, 128, 130, 141, 142, фу ю-но дзока 29
166, 185 фую-но сомон 29
та-но ками 232, 245, 249, 253
та-iio ками мацури 245 хайдэн 247
тасуки 232, 247—251 хакама 210
татоэ-ута (хиюка) 29, 31, 33,36 ханагаса 117, 233, 239, 241, 244,
таути 90, 229, 238, 254, 276 247, 250, 252, 253, 269
таути-одори 228 ханакаго 239, 242
тауэ 101, 103, 118, 229—231, хана-но май 252
233, 235, 245—248, 251, 255, хана-мацури 88, 252
265, 283 хана-тауэ 118, 236, 249, 250
тауэ-мацури 101, 228, 229, 248 ханадзума 124
тауэ-но ута 235, 248, 282, 284 ханива 124
тауэ-одори 101, 228, 229 ханка см. каэси-ута
тауэ-синдзи 101, 228, 229 хару-но дзока 29
тауэ-цудзуми 237 хару-но сомон 29
тска см. нагаута хасигакари 262, 264, 266
тёкусэнсю 24 хатимаки 232, 252, 275
тёсиганэ 237, 249 хацуго 83
тихая 91 хаяси 249
тоё-но акари 166 хаясита 249, 253
тихаябито 91 хи-мацури 230
тонаэгото 282 хиноки 260
тории 247 хирогаса 282
тори-ои 235, 246, 281 хитаки-мацури 230
тэдзуриганэ 255 хиюка см. татоэ-ута
тэко 232, 251 хокку 98
тэнгу 238, 241—243 хонка-дори 140, 141, 143
тэндай 286 хоссо 148
тэ-ни моно-о моцу 276
тэнугуи 232, 249, 251, 252, 255,
275 цубогаса 282
цугитэн 17
удзи 91, 102 цукури-моно 263
цума-арасои 49
удзигами-но мацури 245 цути 266
удзико (удзи-но ко) 91, 231,
256
удзи-но ками 92 эбоси-таю 255
удзи-но ко см. удзико эмбури 104, 254—256, 284
укарэмэ 114 энгимоно 247
унохана 54, 256 энго 54
унэмэ 101, 114, 184, 185, 188 энката-ни мавару 273
урабон 228
усироми см. кокэн юби-нингё 207, 210
ута 48 югэи 259, 286
утагаки 104, 279 юкэ-тои 43
ута-моногатари 45, 67, 128, 185 юмикэдзури удзи 91
уцуси-э 207 юмэ-ура 43
фудзи (фути) 56, 273 ядзукури удзи 91
фумисидзумэру 243, 254, 273 яката-бунэ 207
фурисодэ 247 яма-гурума 240
фути см. фудзи ямасугэ-ура 43
фуэфуки 238 янаги-ура 43
СОДЕРЖАНИЕ
'Предисловие . . . . . 3
I
«Манъёсю» как литературный памятник 8
Проблема авторства в «Манъёсю» 71
К изучению древнего стиля японской поэзии (заметки о маку-
ра-котоба) 82
О некоторых фактах древнеяпонокого языка и литературы . 99
I. О префиксе са в песнях «Манъёсю» 99
II. О запретах на имена и о некоторых особенностях упо-
требления личных местоимений ПО
III. О толковании некоторых песен «Манъёсю» . . .115
К изучению поэтики -равней -японской поэзии (о приеме тексту-
альных заимствований) 128
Буддизм и ранняя японская поэзия (по материалам «Манъё-
<сю») 147
К вопросу о толковании некоторых песен «Манъёсю» («Гимн
•вину» Отомо Табито) 169
Старинные японские предания 184
О некоторых чертах гуманизма ранней японской поэзии . .193
II
Японский теневой театр -206
'Генетические связи японского народного театрального искус-
ства 226
Об истоках театра Но 252
Указатель японских имен 290
-Указатель японских терминов и терминологических обозначений 292
ИБ № 13471
Сдано в набор 2/111 1978 г. Подписано к печати 23/Х 1978 г. А-06570. Фор-
мац- 84Х1081/з2. Бум. № 1. Печ. л. 9,25. Усл. п. л. 15,54. Уч.-изд. л. 16,46. Ти-
раж 7900 экз. Изд. № 4183. Зак. 158. Цена 1 р. 30 к.