Пол Фрегоси.

Джихад на Западе.
Мусульманские завоевания с 7-го по 21-й век.

Paul Fregosi
Jihad in the West
Muslim Conquests from the 7-th to the 21st centuries

Я посвящаю эту книгу памяти 25-летнего Боско Брчика, христианского серба, и его
невесты, 25-летней Адмиры Исмик, боснийской мусульманки, застреленых
неизвестным снайпером, когда они пытались бежать из осажденного Сараево 20 мая
1993 года, и которые умерли в объятиях друг друга на берегу реки Миляцка. Да
пребудет с ними Бог.
 Содержание

Примечание переводчика.
Словарь полезных арабских и турецких терминов.
Предисловие.
Введение
Священная война, которой нет
Часть I. Дни пророка.
Начало Мекка, 570–622.
Джибрил приходит. Медина, 622–632.
Первые сражения.
Человек с непростым характером.
Когда прекратятся убийства.
Человек своего времени
Из костей и камней
Рай для воинов
Часть II. За пределами Аравии.
Вперед воины ислама! Византия и Персия 632–640.
Кампании на островах. Кипр, Родос и Крит 649–668.
Шах и мат на Босфоре Константинополь 668–673.
Часть III. Иберийское предприятие.
Толедская блудница. Испания 710.
Гора Тарика. Испания 711.
Судьба завоевателя. Медина, 711–715.
Часть IV. Ислам разворачивается
Забытый исавриец. Константинополь 717–718.
Зимми: Дар–аль–ислам с VII века и позднее.
Набеги во Францию. Лангедок 718–732.
Молот франков. Тур, 732–759.
Захват Омейядов. Испания, 756–852.
Долгое сопротивление. Сицилия, 827–902.
Кампания на Французской Ривьере. Сен-Тропе, 898–973.
Часть V. Мой скромный долг Испании.
Жертвы Симанкаса. Испания, 912–961.
Любовник Авроры. Сантьяго-де-Компостела, 967–1002.
Изгнать Омейядов. Испания 1085.
Воин пустыни. Залакка, 1085–1086.
Мио Сид. Валенсия, 1080–1108.
Часть VI. Отклонение на юг.
Освобождение Лузитании. Португалия, 1079–1147.
Греки и норманны. Сицилия, 1025–1091.
Африканское поглощение. Испания, 1104–1212.
Решительный год. Лас-Навас-де-Толоса 1212.
Разгром мусульман. Испания, 1212–1250.
Осталось пять городов. Андалусия 1230–1248.
Часть VII. Натиск с востока.
Османское нашествие: Турция в середине 1200–х годов.
Монгольская орда. Русь 1340–1480.
Янычары. Фракия 130–1353.
Бунт геев. Фракия 1376–1388.
Поле черных дроздов. Косово 1389.
Дикие рыцари Франции. Никополь 1396.
 Венгерский герой. Варна 1444.
Последняя агония. Константинополь 1453.
Дорога в Рим. Белград 1456.
Часть VIII. На суше и на море.
Печаль мавра. Гранада 1492.
Османская империя. Селим Мрачный 1512–1520.
Красный Дунай. Мохачи 1526.
Нетронутый капитал. Вена 1529.
Моряки, работорговцы и пираты. Средиземноморье 1504–1546.
Всегда вооружены и готовы к бою. Мальта 1565.
Рапсодия смерти. Венгрия 1566.
Восстание Альпухарр. Испания, 1568–1570.
Страдания Брагадино. Фамагуста 1571.
Прекрасный день, чтобы умереть. Лепанто 1572.
Колониализм в мусульманском стиле. Восточная Европа 1574–1681.
Часть IX. Угасание священной войны.
Блестящая победа. Вена 1683.
Крах джихада. Греция и Венгрия 1685–1699.
Могильщики. Центральная и Юго-Восточная Европа 1716–1770.
Дуэт Орлова и Суворова. Средиземноморье и Крым, 1770–1792.
Часть X. Европейский натиск.
К берегам Триполи. Северная Африка 1798–1830.
Потомки Перикла. Греция 1821–1827.
Море войн. Балканы 1828–1878.
Часть XI. Возвращение джихада.
Войны XX века. Дар-аль-харб 1912–1945.
Терроризм. Запад 1980–1990 годов.
Эпилог. Блестящая дружба.
Библиография.

Примечание переводчика.

Книга Paul Fregosi – английского журналиста (+2001) переведена на русский язык,

чтобы ознакомить интересующихся с джихадом, религиозной войной ислама,
направленной на расширение мира ислама.
Поскольку автор использует цитаты из корана и хадисов, так, как они звучат в переводе
с арабского на английский, то переводчик, чтобы избежать двойного перевода (арабский –
английский – русский) и искажения смысла, там, где имелась возможность, обращался к
цитируемым местам и давал их так, как они звучат по прямым переводам с арабского на
русский. В ряде мест, для подкрепления мысли автора, показалась полезным подкрепить
написанное ссылками на книги ислама.
В качестве таких книг использовались:
1) Коран, в основном, цитируется по переводу Крачковского. Иногда используется
иные переводы.
2) Хадисы аль-Бухари приводятся по электронной версии сборника редакции «Сайта
Крымской Молодежи», перевод с арабского: В.М. Нирша, кандидата философских наук.
3) Хадисы имама Муслима приводятся по изданию М91. М.: Умма, 2011. 1216 с.
(Исламские науки). ISBN 978-5-94824-070-1, перевод с арабского Абдуллы Нирша.
 4) «Жизнеописание пророка Мухаммеда», составленное Ибн Хишамом, цитируется по
изданию УДК 297 ББК 86.38 перевод. Н.А. Гайнуллина; Издательский дом «УММА», 2003.

Словарь полезных арабских и турецких терминов.

Аль-Андалус – часть Испании, находившаяся под мусульманским владычеством. Её

границы колебались в зависимости от военных успехов.
Альмохад – династия берберов (1130–1269), придерживающаяся политики
религиозной чистоты. Потерпела поражение в Испании в 1212 году.
Альморавиды – берберская династия из Сахары, правившая большей частью Марокко
и Испании в одиннадцатом и двенадцатом веках.
Ансары – коренные жители Медины, принявшие ислам, и помогавшие Мухаммеду и
первым мусульманам после того, как те переехали из Мекки в Медину в 622 году.
Бурак – животное с телом мула и головой женщины, на котором Мухаммед совершил
путешествие из Мекки в Рай через Иерусалим в ночном путешествии в 619 году.
Визирь – главный министр и военный лидер османского султана.
Гази (турецкий термин) – борец за веру, участвующий в джихаде против неверных.
Дар-аль-харб – земля или область войны, где нет исламского правления и которая
враждебна мусульманам.
Дар-аль-ислам – территория, где господствуют исламские законы и правила.
Зимми – неверующий (особенно из евреев, христиан и зороастрийцев), проживающий
на мусульманской территории, и находящийся под защитой исламского закона. В землях,
под властью турок-османов, зимми именовались райя.
Имам – лидер мусульманской религиозной общины. Среди шиитов – это Али и его
потомки, которых шииты считают законными лидерами ислама.
Кади – мусульманский судья, назначаемый правителем и вершащий правосудие на
основе шариата.
Кафир – неверный, тот кто отвергает ислам.
Коран – мусульманская священная книга, открытая Аллахом через ангела Джибрила
Мухаммеду в Мекке и в Медине.
Курайшиты – влиятельное племя Мекки, к младшей ветви которого принадлежал
Мухаммед, выступавшее против ислама и боровшееся с новой верой.
Мавали – не арабы, принявшие ислам.
Малики – ученики Малика, ученого восьмого века, который проповедовал суровую
школу ислама, особенно сильную в Северной Африке и среди Альморавидов.
Махди – для суннитов – долгожданный Мессия. Однако шииты ждут двенадцатого
имама.
Миллеты – немусульманская религиозная община, живущая в исламе.
Моджахед – воин ислама, участвующий в джихаде.
Мозарабы – испанские христиане, живущие в мусульманском аль-Андалусе. Они
сохранили свою католическую веру, но их повседневный язык и культура были арабскими.
 Мориски – мусульмане в христианской Испании, главным образом в Кастилии,
которые внешне приняли христианство, но продолжали тайно исповедовать свою
мусульманскую веру.
Муваллады – коренные испанцы, перешедшие в ислам в аль-Андалусе, в отличие от
арабов или мавританцев.
Мудехары – мусульмане, оставшиеся на территории Пиренейского полуострова,
отвоёванной испанскими государствами у мусульман в ходе Реконкисты.
Мусульмане – все лица в целом, исповедующие ислам.
Муфтий – религиозный эксперт по шариату, мусульманскому праву.
Мухаджир – мекканские последователи Мухаммеда, перебравшиеся в Медину вместе
с пророком во время хиджры. Это слово означает «эмигрант»
Муэдзин – человек, призывающий верующих на молитву в мечети.
Райя – турецкий аналог зимми.
Сура – глава корана. Имеется 114 сур, каждая из которых содержит от нескольких до
нескольких сотен стихов.
Тайфа – один из многочисленных мелких мусульманских эмиратов, продукт
феодальной раздробленности могущественного в прошлом Кордовского халифата. Их
совокупность современные историки называют аль-Андалус. Основными тайфами были
Кордова, Севилья, Толедо и Гранада.
Улема – ученый знаток теории и практики ислама.
Умма – мусульманская религиозная община.
Фетва – религиозный или судебный указ, принимаемый халифом, муфтием или судьей
(кади).
Хадисы – поучительные истории из жизни Мухаммеда или его высказывания. Их
насчитывается многие тысячи. Они были оформлены в сборники хадисов, через десятки, а
то и сотни лет после смерти пророка и многие считаются исторически подозрительными 1.
Халиф (=калиф) – преемник Мухаммеда на посту главы мусульманской (суннитской)
общины. Последний халифат, имевший столицу в Стамбуле, упразднен Кемалем
Ататюрком в 1924 году.
Хиджра – переселение Мухаммеда и его первых учеников в Медину в 622 году из
Мекки, где они подвергались нападкам. Это событие знаменует начало мусульманского
календаря.
Шариат – законы ислама, берущие свое начало в коране и Хадисах.

Предисловие.
Джихад присутствует на планете, начиная с 600-х годов, когда Мухаммед начал
проповедовать коран, правил Мединой и посылал своих последователей сражаться против
языческих арабских племен полуострова, требуя, чтобы они признали его власть и приняли
ислам. Терроризм под названием джихад, известный нам сегодня, связан, как минимум по
названию, с этими мусульманскими священными войнами, которые начались более 1300
лет назад в Аравии и распространились в последующие 13 веков на Ближний Восток,
Европу, Африку и Азию, и даже на страны Северной и Южной Америки. Войны прошлых
веков, которые мусульмане называли джихадом, и террористические кампании последних

1
С точки зрения достоверности, хадисы делятся на достоверные (высшая степень), хорошие и
слабые (низшая степень).
десятилетий, которые некоторые экстремисты также считают джихадом, носят не только
одно и то же название. Они также показывают отвращение и противостояние, которые
ислам всегда проявлял по отношению к немусульманскому миру, будь он атеистический,
языческий, индуистский, сикхский, зороастрийский, еврейский, буддийский или
христианский, и часто демонстрировал это, ведя с ними джихад. Мы забыли об этом факте
международной жизни, поскольку большинство мусульманских стран в течение последних
полутора столетий были политически бессильны, являясь в основном колониями или
протекторатами Великобритании, Франции, Италии, Испании и Голландии. Все они
восстановили свой суверенитет в конце XX века. Недавние события напомнили нам об их
существовании и об их независимости. Ислам вернулся.
Джихад, сила ислама, – это слово, которое еще пару десятилетий назад практически не
существовало в лексиконе западного мира2. Это слово было смутным и неясным, из эпохи
забытого противостояния между мусульманским Востоком и христианским Западом. В
состоянии эйфории Организации Объединенных Наций, стремлению к доброй воли, и рук,
протянутых друг другу с предложением дружбы и братства, мы забыли, что «битва между
свободой выражения мнений и исламом все еще продолжается», как прямо выразилась
лондонская «Таймс» в редакционной статье от 18 июня 1994 года. В отличие от других,
более робких издателей, эта газета вспоминала «свирепость фундаментального ислама
перед лицом предполагаемых оскорблений.» В данном случае, то что воспринималось как
оскорбление, стала критика корана со стороны мужественной бангладешской
писательницы Таслимы Насрин, и эта критика вывела 10 тысяч разъяренных исламских
фундаменталистов на улицы Дакки с требованием ее смерти. Несколько лет назад точно так
же разъяренные мусульмане штурмовали улицы европейских и азиатских городов, требуя
смерти Салмана Рушди, за его роман «Сатанинские стихи», который, по их мнению,
порочил пророка и его жен.
Столкнувшись с этим зрелищем фанатизма и ярости, «Таймс» мягко заметила, что
конфликт между двумя конфликтующими культурами ислама и христианского мира вряд
ли легко разрешится, и предупредила Запад о будущих суровых противостояниях. Остается
надеяться, что пессимизм «Таймс» окажется неоправданным.
Но если прошлое – это своеобразный путеводитель по-настоящему, то чрезмерный
оптимизм не уместен. Джихад, как прокомментировала «Энциклопедия ислама» в 1913
году, будет продолжаться пока «ислам не покончит с собой.» Пока никаких признаков этого
нет. На самом деле, если события в Алжире, Египте, Судане, Индонезии, Пакистане и
других мусульманских странах являются каким-либо ориентиром, фанатизм только растет.
На Западе так называемый джихад распространился даже за пределы Европы и достиг
Америки в 1993 году. Это – взрывы, совершённые совершены против евреев в Буэнос-
Айресе, а 26 февраля того же года, группа исламских экстремистов попыталась взорвать
две 110-этажные башни Всемирного торгового центра на Манхэттене. Если бы два здания
рухнули, как планировалось, то число жертв достигло бы десятков тысяч, так как почти 100
тысяч посетителей или сотрудников находятся там каждый день3. К счастью, последствия
взрыва не распространились за пределы подземной парковки, так как взрывчатка была

2
Книга написана в 1990 годы.
3
Автор имеет в виду теракт 26 февраля 1993 года, устроенный в подземном гараже Северной башни
Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Взорвался заминированный грузовик, начинённый 606
кг взрывчатых веществ.
помещена рядом с фундаментами, поддерживающими конструкции. Однако шесть человек
погибли и более тысячи получили ранения.
Противостояние между Западом и воинствующим исламом приобрело новую и
неожиданную остроту в августе 1998 года, когда саудовский миллионер и террорист Усама
бен Ладен приказал своей группе взорвать американские посольства в Найроби, Кения, и
Дар-эс-Саламе, Танзания. В результате взрывов погибло около 260 человек, в том числе
двенадцать американцев, и почти пять тысяч получили ранения.
Бен Ладен, штаб-квартира которого находится в Афганистане, является основателем и
спонсором экстремистского «Исламского международного фронта борьбы с евреями и
крестоносцами», который в феврале 1998 года издал приказ: «Убивайте американцев!»
Соединенные Штаты незамедлительно нанесли ответный удар, направив семьдесят пять
крылатых ракет «Томагавк» для бомбардировки учебной базы движения в Афганистане, а
также того, что, по утверждению президента Клинтона, было объектом по производству
химического оружия близ Хартума в Судане. Таким образом, Соединенные Штаты
оказались одной из первых целей джихада. Сезон охоты на Америку открылся.
Современный джихад может начаться в ближайшее время, перспектива, которая вызывает
значительную озабоченность в мире, и очень понятна в свете 1300-летней деятельности
джихада, которую уже пережил Запад и которая описана в этой книге. Американцы заметят,
что бен Ладен выбрал самый пренебрежительный термин в словаре правоверного
мусульманина для описания своих американских и других врагов и вернулся на сотни лет
назад, чтобы найти его. Этот термин: Крестоносец!
Набожные последователи Мухаммеда считают Крестовые походы ответственными за
противостояние между христианским миром и исламом. Они считают, что именно
крестоносцы вынудили ислам создать самооборону джихада. На самом деле, факты говорят
об обратном. Когда в 1096 году начались Крестовые походы, джихад вёлся против
христианского мира уже почти пятьсот лет. Именно недавние успехи джихада в Испании
вдохновили, так сказать, Папу римского на организацию Крестовых походов и отправку
крестоносцев в Святую Землю.
Для всего мира эти последние взрывы в Африке были просто современным
терроризмом в действии; но некоторые не мусульмане увидели в них связь со старым,
историческим джихадом, который восходит к 600-м годам, к Аравийскому полуострову и
основателю ислама, провозгласившему тогда же джихад для защиты своей веры. Многие
современные мусульмане осуждают этот новый фанатичный джихад даже сильнее, чем
западные люди. Сегодняшний джихад для них – это политический джихад, не имеющий
никакой связи с религиозными джихадами прошлого. Они не видят ни себя в этом новом
джихаде, ни своей религии, ни проповедей своего пророка. Однако у не мусульман имеются
другие мысли. Они удивляются, задают вопросы и опасаются. Проблема в том, что
практикующие этот новый, фанатичный и кровожадный джихад считают себя
наследниками воинов прошлого. Один мусульманский экстремист из партии исламского
освобождения напомнил своим собеседникам незадолго до международного митинга
партии в Лондоне в августе 1994 года, что «в коране есть 123 стиха об убийствах и борьбе.»
И он добавил, совершенно излишне: «Наша религия не будет терпеть.»
 Введение
Священная война, которой нет

Джихад, так называемая священная война ислама, уже более 1300 лет живёт в Европе,
Азии, Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, но это первая история о мусульманских
войнах в Европе, которая когда-либо была опубликована. Сейчас имеются сотни книг о его
христианском аналоге, Крестовых походах, с которыми часто сравнивают джихад, хотя они
длились менее двухсот лет и, в отличие от джихада, который является универсальным,
ограничивались в основном, хотя и не всегда, Святой Землей. Более того, Крестовые
походы закончились более 700 лет назад, в то время как джихад все еще продолжается.
Джихад является самым не замечаемым из крупных событий истории. Его история в
значительной степени игнорировалось. Например, Британская энциклопедия дает
Крестовым походам в восемьдесят раз больше места, чем джихаду. В Государственной
библиотеке Нового Южного Уэльса, где я проводил часть своих исследований, находясь в
Австралии, в каталогах было 108 записей о Крестовых походах, но только две о джихаде!
Западные историки в значительной степени обошли джихад стороной, и эта книга является
попыткой исправить ситуацию, поскольку джихад повлиял на жизнь, и продолжает влиять
на жизнь, гораздо большего числа людей и регионов в мире, чем когда-либо влияли давно
исчезнувшие Крестовые походы.
Забывая, что джихаду было почти пятьсот лет, когда крестоносцы отправились в свою
первую кампанию по возвращению Святой Земли, мусульмане рассматривают Крестовые
походы как отправную точку длительного военного противостояния между исламом и
Западным миром. Я цитирую аятоллу Хомейни, современного героя и святого для
миллионов мусульман. Джихад, сказал он, «означает завоевание немусульманской
территории. Господство коранического закона от одного конца земли до другого ...
конечная цель ... этой завоевательной войны.» Так было за сотни лет до Крестовых походов,
так продолжается и с тех пор.
Следует ли нам воспринимать слова аятоллы как бормотание сердитого старика или как
воспоминание о прошлом, напоминание о настоящем и предупреждение о грядущих
событиях? Выбор за вами. Но прошлое требует нашего особого внимания, так же, как и
настоящее. «Завоевательная война» джихада – это историческая реальность, которая длится
уже более 1300 лет. Террористический джихад, существующий сегодня, является
политической реальностью. Появление аятоллы Хомейни на международной арене
поразительно совпало с возвращением агрессивного ислама после более чем столетнего
затишья. Западный империализм и колониальное господство сковывали ислам на Западе в
течение столетия и подавляли джихад до середины XX века.
Чтобы понять джихад, мы должны четко представлять себе, что это такое и, прежде
всего, чем это не является. Начнем с того, что это не то, что думают о нём большинство
людей. Его цель не обращение неверующих в ислам насилием... Возможно, так и было в
первое столетие его жизни, когда побежденным предоставлялся выбор: обращение в ислам
или смерть, но вскоре изменилось на: обращение в ислам, смерть или дань в виде
специального налога. Это тот самый случай: «кошелёк или жизнь!» Целью джихада стало,
и до сих пор остается, расширение и распространение ислама до тех пор, пока весь мир не
окажется под властью мусульман. Джихад это, по сути, постоянное состояние
враждебности, которое ислам поддерживает против остального мира, с борьбой или без, за
большую власть над большей территорией. Здесь мы должны вспомнить слова Жака
Эллаля, который в своем предисловии к книге Бат Йорса «Упадок восточного
христианства» напоминает о почти забытом главном факте джихада: «джихад – это
религиозный долг. Это часть обязанностей, которые должен выполнять верующий; это
нормальный путь ислама к расширению». Джихад – это институт в исламе, который на
христианском языке могли бы назвать таинством. Это часть нормального
функционирования мусульманского мира, религиозный долг, который правоверный
мусульманин должен исполнять, когда его призовут4.
На протяжении более тысячи лет джихад был прежде всего завоевательной войной,
подобной войнам колониальным или континентальной экспансии Рима или, в последнее
время, Великобритании, Франции, Испании, Германии, России и Соединенных Штатов.
Мусульмане не делают различий между религией и государством, отсюда и «священный»
оттенок, который приобрели их захватнические войны. Давайте не будем обманываться
религиозной окраской, которую мусульмане придавали своим территориальным
завоеваниям. Войны джихада были чистым империализмом, как и наши.
Есть еще много мусульман, которые верят, что предназначение ислама – завоевать весь
мир. Вынужденные столкнуться с реалиями современного мира, многие другие, возможно,
не слишком уверены в этом положении своей веры. Но, тем не менее, многие все еще горячо
цепляются за него, даже среди миллионов иммигрантов, обосновавшихся во Франции и
Великобритании. Это и фундаменталисты и те, кто верит в послание аятоллы Хомейни. Так
же поступают и те, кого мы можем назвать сторонниками мусульманского возрождения,
набожными и искренними последователями пророка, но не желающими принимать участие
в воинственных действиях фундаменталистов. Глубоко обеспокоенные моральной
деградацией современного западного общества, они убеждены, что будущее принадлежит
исламу.
В прошлом мусульмане сражались в войнах против неверных, полагая их проявлением
благочестия и верности. Хотя сами войны были, и все еще остаются, в основном
территориальными и политическими. В ближайшее время никаких изменений не
предвидится. Энциклопедия ислама, опубликованная в Лейдене в 1913 году, довольно
откровенна: «джихад не исчезнет, до тех пор, пока ислам не будет полностью переделан.»
Но его исчезновения, похоже, не предвидится. Напротив, идея джихада ныне, более глубоко
укоренилась в сознании мусульман, чем когда-либо за последние два столетия, и его
исчезновение кажется очень далеким.
Джихад все больше предстает как неотъемлемая часть жизни, почти как каприз
природы. Подобно земле, вращающейся вокруг солнца, джихад, похоже, обладает силой
если не вечного движения, то, по крайней мере, вечной непрерывности. Один мой друг
однажды сравнил его с кометой Галлея. «Она проносится по небу, а затем исчезает. Но она
– всегда есть. Она появляется, проносится по небу, а затем снова исчезает.» Это сравнение

4
Аль-Бухари 26. Передают со слов Абу Хурайры… что однажды посланника Аллаха …. спросили:
«Какое дело является наилучшим?» Он ответил: «Вера в Аллаха и Его посланника». (Его) спросили:
«А после этого?» Он ответил: «Джихад на пути Аллаха».
Аль-Бухари 527. Сообщается, что ‘Абдуллах (Ибн Мас‘уд) …. сказал: «(Однажды) я спросил
пророка …: “Какое дело Аллах любит больше всего?” Он ответил: “Молитву, совершаемую в
установленное для неё время”. Я спросил: “А после этого?” Он ответил: “Проявление
почтительности и доброты по отношению к родителям”. Я спросил: “А после этого?” Он ответил:
“Борьбу /джихад/ на пути Аллаха”».
не совсем верно. Комета Галлея появляется очень редко и не наносит никакого ущерба.
Джихад появляется часто и наносит большой ущерб. Как и его современная
террористическая версия.
Хотя джихад существовал на всех трех старых континентах, я ограничил его историю
Европой. Мир – слишком обширная сцена. Азия, особенно бывший христианский Ближний
Восток и Центральная Азия, а также Индия, несомненно, также заслуживают написания
историй своих собственных джихадов. То же самое верно и для Африки, с мусульманским
завоеванием древнего христианского Египта и Северной Африки, а также значительной
части Западной и Восточной Африки с их анимистическими и черными племенными
религиями. Но и для этой первой общей истории джихада Европа предоставляет достаточно
обширное поле деятельности.
Эта книга также познакомит нас с некоторыми великими деятелями ислама, и его
врагов за столетия борьбы. За более чем тысячелетие их было много, поскольку ислам
всегда проповедовал войну. Его основателем и героями были воины. «Меч – это ключ к раю
и аду», – сказал Мухаммед своим последователям. Шестьсот лет до этого Христос
произнёс: «ибо все, взявшие меч, мечом погибнут5».
Мусульмане, которые убивают, следуют заповедям Мухаммеда, но христиане, которые
убивают, а их много, пренебрегают словами Христа. В этом, возможно, заключается одно
из основных философских и этических различий между исламом и христианством.
Джихад берет свое начало в коране и вёлся Мухаммедом при его жизни против
еврейских и языческих племен на Аравийском полуострове, а вскоре после его смерти
против персов и христианских народов Византийской империи, Сирии и Палестины. Через
сотни лет он наводил ужас на Европу. «От ярости магометан, избавь нас, Господи» – эта
молитва на протяжении веков звучала во всех церквях центральной и южной Европы. Страх
перед джихадом не полностью исчез даже сейчас, особенно среди народов, которые знали
мусульманское господство. Французский эксперт по исламу Максим Родинсон напомнил
об этом несколько лет назад в номере парижской газеты «Le Monde» от 17 июня 1994 года:
«Есть некоторые слова, которые пугают людей. Джихад – одно из них. Когда сербские
лидеры хотят очернить боснийскую армию, они заявляют, что Алия Изет Бегович (лидер
боснийских мусульман) провозгласил священную войну, джихад, страшное оружие
ислама.»
С упадком ислама в XVIII веке большая часть страха, который он когда-то внушал,
исчезла. Позже многие мусульманские страны стали на более чем столетие колониями и
протекторатами Великобритании, Франции, Испании, Италии, Голландии и России.
Мусульманские солдаты служили уже не под знаменами ислама, а в армиях своих
иностранных хозяев. На более чем столетие джихад исчез. Для жителей Запада это слово
стало почти забытым. Теперь, после деколонизации в 1950-х и 1960-х годах, джихад снова
вернулся, сильный, более уверенный, возможно, более структурированный, более богатый,
с огромными нефтяными деньгами, финансирующими его, и такой же безжалостный, как и
всегда, возможно, еще более. Для большинства людей джихад в настоящее время является
просто одним из компонентов международного терроризма наших дней. Для некоторых
мусульман Европа и немусульманский мир сегодня все еще остаются тем, чем они всегда
были – Дар-аль-харб – землей войны, а мусульманские страны тем, чем они всегда были –
Дар-аль-ислам – землёй ислама, Аллаха и мира.

5
Мф. 26:52.
 Цель этой книги состоит не в том, чтобы рассмотреть джихад сегодняшнего дня, хотя
сегодняшний джихад важен как продолжение тринадцати предыдущих столетий
воинствующего ислама. Вскоре после смерти Мухаммеда в 632 году джихад проявился на
европейском материке, под стенами Константинополя, в 668 году, когда мусульмане
впервые осадили столицу Византийской империи. С тех пор джихад стал частью
европейской истории. Его первым большим триумфом в Европе стало вторжение и захват
Испании в 711 году, которые вызвали почти восемьсот лет войн. Завоевание, а затем
Реконкиста6 продолжалось до 1492 года, но большинство европейцев до сих пор
практически ничего не знают о нем. И все же это часть нашей истории, так же как
нормандское завоевание Англии, римское завоевание Галлии, поражение гуннов,
Столетняя война, Ватерлоо, Сомма и Дюнкерк. Джихад – это один из факторов жизни,
который сделал Европу такой, какая она есть сегодня.
Сегодняшний джихад, самолет «Пан-Американ7», взорванный над Локерби,
авиалайнер «Эйр Франс», уничтоженный в воздухе над Чадом, западные заложники,
похищенные и годами удерживаемые в подземных камерах «Хезболлой» в Бейруте, сотни
французских солдат и американских морских пехотинцев, убитых, при взрыве казарм в
Ливане, американские дипломаты, похищенные и спрятанные в Тегеране, бомбы,
заложенные в универмагах по всему Парижу, – все это часть давней традиции джихада.
Джихад затронул гораздо больше стран, чем Крестовые походы в Палестину.
Крестовые походы, которых было восемь, происходили на Святой Земле между 1096 и 1270
годами, не более двухсот лет. Крестоносцы пытались утвердиться в Святой Земле, когда-то
бывшей христианской. Мотивы ислама, связанные с джихадом, выглядят гораздо
грандиознее. Мусульмане хотели захватить Европу и исламизировать ее. Немалая часть
Европы и оказалась захваченной и оккупированной на протяжении веков, иногда
опустошалась, а часть ее была исламизирована. Испания, Португалия, Франция, Италия,
Сицилия, Австрия, Босния, Сербия, Хорватия, Венгрия, Румыния, Валахия, Албания,
Молдавия, Болгария, Греция, Армения, Грузия, Польша, а также восточная и южная Россия
являлись полями сражений, где ислам побеждал или терпел поражение. Многие из этих
земель завоёвывались мусульманами, иногда арабами и маврами, а иногда – турками-
османами на сотни лет: Испания на 800 лет, Португалия на 600 лет, Греция на 500 лет,
Сицилия на 300 лет, Сербия на 400 лет, Болгария на 500 лет, Румыния на 400 лет и Венгрия
на 150 лет. Венгрия, в частности, была разорена, разграблена и разорена, и потребовалось
200 лет, чтобы справиться с мусульманской оккупацией. Для сравнения, европейская
оккупация мусульманских стран Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки длилась
менее полутора веков. В некоторых странах Европы, Испании, Сицилии, Боснии, Албании,
Македонии, Крыму и на Крите многие, а иногда и большинство людей отказались от
христианства ради ислама; но в Алжире, Марокко, Тунисе, Ливии, Ливане, Иране и Ираке
действительно мало кто из приверженцев мусульманской веры стал христианином,
отвергнув ислам.
Мусульмане вторглись и оккупировали огромную часть Европы, но иногда
мусульманские налетчики только приходили и уходили. Турки дважды осаждали Вену, в

6
Реконки́ста (Reconquista (исп.) – отвоевание) — отвоевание испанцами и португальцами земель на
Пиренейском полуострове, занятых мусульманами в VIII веке. Продолжалась до 1492 года.
7
Взрыв Boeing 747 компании «Pan American» над Локерби – теракт, совершённый 21 декабря 1988
года ливийцами.
1529 и 1683 годах. Их кавалерия совершала набеги на центральную Европу, вторгаясь в
Баварию почти до самого Нюрнберга. Они воевали в Польше и на Юге России, разгромили
Венгрию, сотни лет оккупировали Белград и Будапешт. Мавры и арабы захватили Испанию
и Португалию, вторглись во Францию через Пиренеи, превратили Сицилию в исламский
остров, совершили набег на Рим, разграбили собор Святого Петра, обязав Папу платить им
дань. Со своей базы близ Сен-Тропе на Французской Ривьере они совершили набеги на
Швейцарию до Боденского озера на границе с Германией. Пираты Берберского побережья
совершали набеги на Англию, Данию, Ирландию и Исландию и привозили тысячи рабов
для продажи на рынках Константинополя (после того, как завоевали его и превратили в
Стамбул) и Северной Африки. Монголы угрожали Москве, оккупировали Крым и стали
татарами. Персы вошли в Грузию, то же сделали турки, которые также заняли Армению.
История в значительной степени обошла мусульманские нападения и вторжения в
Европу, которые продолжались с VII по XX века, но остановила своё внимание к
христианским Крестовым походам на Святую Землю, шедшие только с XI по XIII век. Мы
могли бы сказать, что историческая перспектива здесь сильно размыта. Прожекторы
направлены на менее важные места и менее значимые события; эта книга – скромная
попытка подправить видение. Это не просто академический вопрос. Ибо такое восприятие
Крестовых походов, а затем и колониализма – сильно повлияло на отношение к
христианскому Западу и современное политическое мышление мусульман, особенно
выходцев с Ближнего Востока. Обвиняя Запад в империализме, мусульмане одержимы
христианскими Крестовыми походами, но забыли свой собственный, гораздо более
грандиозный джихад.
На самом деле они часто осуждают Крестовые походы как причину и отправную точку
антагонизма между христианством и исламом. Они ставят телегу впереди лошади. Джихад
более чем на четыреста лет старше Крестовых походов. Амин Малуф в книге «Крестовые
походы глазами арабов» рассматривает разграбление Иерусалима крестоносцами в 1099
году как «отправную точку тысячелетней вражды между исламом и Западом». В книге есть
лишь мимолетные упоминания о захвате мусульманами христианского Иерусалима в 638
году, о вторжении арабов и мавров в Испанию примерно семьдесят лет спустя или об их
последующей 800-летней оккупации всего или части Пиренейского полуострова.
В глазах арабов вина начинается с Запада и Крестовых походов, продолжается Западом
и колониализмом и заканчивается Западом и неоколониализмом. Забыт тот факт, что
именно успех джихада заставил Папу Урбана II в 1095 году призвать к Крестовому походу,
чтобы освободить Святую Землю от ислама. Папа был очень впечатлен недавними
победами марокканских Альморавидов в Испании, где они разбили армию Альфонсо VI
Кастильского при Залаке. Священная война, очевидно, прекрасно работала на ислам. Это
должно сработать и для христианства, рассуждал он. В то время, это, возможно, казалось
хорошей идеей. Поэтому католический Папа пошел по воинственным стопам воина-туарега
Юсуфа, который привел Альморавидов к победе над христианским миром в Испании.
Колониализм, другая главная причина порицания Запада (и это справедливо), тем не
менее был обоюдоострым процессом в исламо-христианских отношениях. Проще говоря,
мусульманский Восток завоевал большую часть Европы с VII по IXX века, христианский
Запад и мусульманский Восток завоевывали и колонизировали друг друга в течение
большей части IXX века, а с середины IXX до середины XX века колонизация и завоевание
стали западной монополией. Западная колонизация близлежащих мусульманских земель
продолжалась 130 лет, с 1830-х по 1960-е годы. Мусульманская колонизация близлежащих
европейских земель продолжалась 1300 лет, с 600-х годов до середины 1960-х годов. И все
же, как ни странно, именно мусульмане, арабы и мавры, если быть точным, наиболее горько
относятся к колониализму и унижениям, которым они подвергались; и именно европейцы
таят в себе стыд и вину. Все должно быть наоборот.
Мусульманская оккупация Европы оставила гораздо более глубокий и длительный след
своего влияния, чем любая из европейских оккупаций исламской Северной Африки и
Ближнего и Среднего Востока. На Балканах по-прежнему проживает много мусульман,
иногда большинство, как в Албании и Боснии. Европейские державы, несколько
десятилетий назад правившие своими мусульманскими феодами в Азии и Африке, никоим
образом не противодействовали их исламской культуре. Мусульмане по-прежнему
мусульмане, и это так.
В Западной Европе мусульмане сегодня могут совершать богослужения в мечетях, но
в некоторых мусульманских странах христианам не разрешается исповедовать свою веру
или строить церкви для собственного богослужения. Иудаизм в некоторых из них запрещен
еще строже. Некоторые страны, которые запрещают или препятствуют христианскому
богослужению, приступили к тихой, но широко распространенной программе
строительства мечетей и религиозного прозелитизма в Европе, подкрепленной огромными
нефтяными доходами. Есть и другая цель, невысказанная, но определенно
присутствующая: обращение неверных в ислам. Но пусть неофит остерегается:
мусульманин может сменить свою религию только с риском для жизни. Раз ты
мусульманин, останься им всегда; таково правило. Отступничество может быть наказуемо
смертью8. Вы отказываетесь, критикуете или нападаете на ислам или пророка на свой страх
и риск. В Пакистане, согласно статье 295С уголовного кодекса, смертная казнь является
наказанием для любого, кто «словами, произнесенными или написанными, или видимым
представлением, или любым вменением, намеком или инсинуацией, прямо или косвенно
оскверняет священное имя святого пророка.» Христиан часто сажают в тюрьму. Некоторых
приговаривали к смертной казни. Ислам – это не религия для нежных или брезгливых.
Я хорошо осведомлен о часто некритической преданности, с которой большинство
мусульман относятся к своему пророку Мухаммеду. Он был человеком своего времени, со
своими недостатками и качествами, храбрым воином и преданным мужем (своих
одиннадцати жен), любящим отцом и харизматичным политическим вождём арабского
народа. Мухаммед был великим арабским патриотом, очень умным и, несомненно,
жестоким. В наши дни, как и других великих людей, независимо от их религии или
национальности, его могли бы рассматривать как преступника, возможно, военного
преступника или массового убийцу.
Мусульмане очень хорошо осведомлены о его хороших качествах и, похоже, не знают
о его недостатках. Исламская ученая Мэлиз Рутвен написала, что Мухаммед, «живущий в
мусульманской душе», не имеет никакого отношения к историческому Мухаммеду. Так
часто случается с великими историческими личностями, но есть дополнительная проблема
с личностью Мухаммеда. Он также является идеологическим лидером, завоевателем и
основателем одной из величайших мировых религий. Это делает любое объективное
изучение трудной задачей, потому что любая негативная критика в его адрес все еще
вызывает, спустя 1363 года после его смерти, много эмоций и страсти. И ярость.

8
Аль-Бухари 3017. Пророк сказал: «Если мусульманин поменяет свою религию, убейте его».
 Я чувствую, что стоит подчеркнуть важность идеологической стороны ислама, которой
эта религия пронизана, как ни одна из других религий. Она проникает и даже иногда
управляет, часто вплоть до мельчайших деталей повседневной жизни, образом жизни
миллионов ее приверженцев в современном мире. Позвольте мне процитировать аятоллу
Хомейни. «Одиннадцать вещей нечисты – это: моча, экскременты, сперма, кровь, собака,
свинья, кости, немусульманские мужчина и женщина, вино, пиво и пот верблюда.» Такой
взгляд на «немусульманских мужчину и женщину» выражен человеком с огромным
авторитетом, жившим не в Темные века9, но умершим совсем недавно и который верил, что
джихад «завоевательная война», как он ее назвал, заставит нашу планету обратиться к
Аллаху и Мухаммеду, его пророку.
Наконец, война – это то, о чем написана эта книга, война священная или нет, война –
самая нечистая вещь из всех, о которых аятолла не упомянул в своем списке. Эта книга
охватывает почти полторы тысячи лет европейского и исламского военного и
политического противостояния на Западе. Все главы, кроме эпилога, посвящены
противостоянию и войне. Эпилог описывает дружбу двух людей, только одну историю из
прошлого, показавшую, в отличие от мнения аятоллы, всем нам, как мусульманам, так и
христианам, путь в будущее и как следует относиться друг к другу. Джихаду не нашлось
места в дружбе Топала Османа и Винсента Арно.

Часть I. Дни пророка.

Начало Мекка, 570–622.

За исключением Иисуса Христа, возможно, Будды, Наполеона и, что гораздо более

сомнительно, Карла Маркса и Джона Мейнарда Кейнса, никто не оказал большего влияния
своими идеями и делами на стольких людей, как пророк Мухаммед. Создатель ислама не
только основал одну из величайших мировых религий; он также создал джихад, священную
войну мусульман, и сформировал жизнь, возможно, от 700 миллионов до миллиарда
мусульман, живущих сегодня, и всех тех, кто жил раньше, дал им надежду и средства к
существованию, и до сих пор делает это.
Мухаммед родился в Мекке в 570 году, в детстве был пастухом, а повзрослев стал
погонщиком верблюдов. Он начал водить караваны в двадцать пять лет, то есть около 595
года, когда служил у вдовы Хадиджи. Осиротев в раннем возрасте, Мухаммед
воспитывался родственниками, и, хотя, принадлежал к уважаемому курайшитскому клану,
очень знатному в Мекке, но был одним из самых бедных членов своей семьи. В
доисламской Аравии семьи были большими и уже полигамными. В годы юношества
Мухаммеда, Аравия начала трещать по швам. Население Хиджаза, арабского запада, где
расположена Мекка, увеличилось до более чем двух миллионов человек, слишком много
для этого сухого, пустынного, каменистого региона с несколькими оазисами, чтобы
прокормить и поддерживать население на скудном пайке, даже по суровым стандартам
Аравии шестого века. Население полуострова составляло от пяти до шести миллионов
человек, что означало множество ртов, которые следовало кормить, имея очень мало
плодородной, орошаемой земли, доступной для выращивания сельскохозяйственных

9
Тёмные века – период европейской истории с VI по X век. Происхождение термина связано со
скудостью информации по истории этого периода, а также с упадком экономики и культуры, по
сравнению с Римской Империей.
культур. Одной из любимых профессий был захват караванов, в котором Мухаммед, после
того как он и его последователи переехали в Медину в 632 году, стал экспертом. Многие
племена, занимавшиеся этой популярной деятельностью, постоянно воевали друг с другом.
Одной из целей основания ислама, возможно, было стремление покончить с этой
междоусобицей, и Мухаммед использовал его для объединения всех племен под своей
властью. Этот ранний ислам являлся по существу патриотическим движением,
направленным на утверждение независимости и престижа Аравии. Таким образом,
распространение ислама, и порождённый им джихад, не были простыми историческими
случайностями. Мухаммед так и планировал.
Его первой последовательницей и финансисткой стала его жена, вдова Хадиджа,
возможно, христианка. Когда Хадиджа, сорокалетняя деловая женщина из Мекки,
владевшая четырьмя верблюдами, встретила Мухаммеда, бывшего на пятнадцать лет
моложе ее, она дала бедному, но презентабельному и умному молодому человеку работу и
отправила его в Сирию со своими четырьмя верблюдами, нагруженными товарами для
торговли. В то время существовал значительный торговый поток между портами Йемена
на юге и Дамаском и городами Сирии на севере, и большая его часть проходила через
Мекку, главный торговый центр Аравии. Эти караваны, обычно состоявшие из нескольких
тысяч верблюдов и сопровождающих, которые собирались вместе для защиты от
грабителей, были основой коммерческой жизни в Хиджазе. Торговые товары, перевозимые
на север, включали специи, фарфоровую посуду и шелк, привезенные через Индийский
океан из Индии, Явы и Китая, а также слоновую кость, золотой порошок и рабов из Африки.
В Йемене все товары перевозились на верблюдах, так как ветры и течения в Красном
море часто были слишком противоположными и ненадежными для парусных судов. Когда
верблюды медленно брели на север по пустыне Хиджаз, они действительно напоминали
«кораблей пустыни». Сам Йемен, известный в библейские времена по царице Савской и
благовониями, поставлял на рынки севера ладан и мускус, часто используемые при
подготовке мертвых тел к погребению. Возвращающиеся караваны нагружались крупами и
оливковым маслом. Это было двустороннее движение, сосредоточенное в Мекке, и оно
делало многих мекканцев богатыми, включая нескольких родственников Мухаммеда –
курайшитов и вдову Хадиджу.
Брак длился 25 лет, до смерти Хадиджи, был обычным, но счастливым, несмотря на
разницу в возрасте или, возможно, из-за нее. Вскоре после ее смерти Мухаммед и его
последователи перебрались в Медину из Мекки, настроенную крайне враждебно к ним,
событие, с которого мусульмане датируют Хиджру, начало своего календарного года.
Мухаммед не брал других жен при жизни Хадиджи, возможно, потому, что она была
богатым партнером и дала понять Мухаммеду, что не потерпит других жен. Вскоре после
смерти Хадиджи, он снова женился и через несколько лет занял Медину, где обзавёлся
гаремом из дюжины жен и наложниц. Будучи очень бедным, когда он женился на Хадидже,
Мухаммед стал политиком и бизнесменом к середине жизни, а позже – воином и
правителем, командующим арабскими армиями и фактическим королем пустыни. Но стал
знаменитым, только как пророк Аллаха и основатель ислама.
Говорят, что Хадиджа подарила Мухаммеду несколько детей, в том числе по крайней
мере одного сына, умершего в младенчестве, его дочь Фатиму, которая пережила его, и трех
других дочерей, что маловероятно, учитывая возраст Хадиджи, когда они поженились.
Затем в течение этих лет с Мухаммедом произошло много событий, сначала в Мекке, а
затем в Медине, включая его частые встречи с ангелом Джибрилом, который диктовал ему
коран от имени Аллаха и уверил Мухаммеда, что он пророк Аллаха.

Джибрил приходит. Медина, 622–632.

В 611 году, когда ему исполнился сорок один год, жизнь Мухаммеда начала
кардинально меняться. Мухаммед, патриотически настроенный араб, размышлял о низком
уважении, с которым соседние народы Книги, как называли христиан и евреев, относились
к арабам. Многие евреи, как и христиане, жили тогда в Аравии. Эти инородцы презирали
арабов, как грубых язычников, которые не знали единого Бога и имели множество богов,
богинь и божков. Только в Мекке их было 360. Но, подумал Мухаммед, «Все идолы и
изображения – не что иное, как жалкие куски дерева. Есть только один Бог.» Но кто в Мекке
поверит ему?
Многие из этих божеств находились в Каабе, священном месте арабов-язычников, в том
числе огромный черный камень, вероятно, метеорит, который ислам однажды объявил
подарком ангела Джибрила Аврааму, общему предку евреев и арабов, который этим камнем
отметил место, где Адам, будучи изгнан из Райского сада, построил свой первый дом.
Каждый год люди со всей Аравии съезжались, чтобы поклониться Каабе и обойти ее семь
раз. Их визиты являлись важным источником дохода для местных бизнесменов, главными
среди которых были люди из родного клана курайшитов Мухаммеда.
Однажды ночью в 611 году ангел Джибрил предстал перед Мухаммедом, чтобы
передать ему послание от Аллаха, как его называют арабы. Существует несколько версий
встречи. Обычно принято считать, что Мухаммед отдыхал в пещере у подножия мрачной и
лысой горы Хира, в паре миль к северу от Мекки, когда перед ним внезапно появилось
видение света, и он услышал слова, доносящиеся с неба: «О Мухаммед, ты – пророк
Господа воистину, а я – Джибрил.» В ужасе Мухаммед бросился домой, чтобы рассказать
об этом своей жене, которая усадила его к себе на колени и попыталась успокоить своего
обезумевшего мужа. Призрак последовал за ним в дом, хотя Хадиджа не могла его видеть.
Мухаммед боялся, что это демон, собирающийся овладеть им. Чтобы проверить посетителя,
Хадиджа сняла с себя всю одежду. Другие, более чопорные версии говорят, что она убрала
вуаль с лица. После этого видение немедленно исчезло. Успокоенная благочестием
пришельца, застыдившегося обнажённой женщины, Хадиджа сказала Мухаммеду, чтобы
тот не боялся. «Это ангел, а не дьявол», – уверила она его. В последующие месяцы видение
повторялось еще несколько раз. «Встань, проповедуй и возвеличивай Аллаха», – говорил
приходящий. Мухаммед, который не умел ни читать, ни писать (впрочем, это спорный
вопрос среди историков и мусульманских богословов), начал диктовать послания, которые
теперь составили коран, и так основал ислам.
Его первыми учениками стали верная Хадиджа и два приемных сына, Али
(двоюродный брат Мухаммеда) и чернокожий Зайд. Учение Мухаммеда не произвело
впечатления на жителей Мекки. Большинство смеялись над ним. Его первым внешним
обращенным был добрый сосед Абу Бакр, торговец примерно на три года старше
Мухаммеда, который однажды стал отцом девочки по имени Аиша, ставшей позднее
любимой женой Мухаммеда, а сам Абу Бакр – первым халифом ислама (преемником
Мухаммеда), после смерти пророка. Постепенно и медленно круг обращенных расширялся,
но не среди родственников Мухаммеда. Единственным исключением был его дядя Хамза,
суровый бедуинский вождь, не очень религиозный, но ставший мусульманином из-за
племенной преданности своему племяннику, которому, как он чувствовал, угрожала
опасность. Другими новообращенными являлись несколько молодых людей из
обеспеченных семей Мекки, таких как Осман, высокий, довольно щеголеватый молодой
человек, позднее ставший зятем Мухаммеда.
Люди говорили, что Осман, принадлежавший к влиятельному клану Омейядов, больше
интересовался дочерью Мухаммеда Рукией, чем учением Мухаммеда, и со временем она
стала одной из его нескольких жен. Много лет спустя он стал третьим халифом ислама и
был убит мятежными учениками. То, что коран существует сейчас, во многом благодаря
тому, что он собрал все бараньи и верблюжьи кости, камни и пальмовые листья, на которых
были написаны отрывки из священной книги, «суры», и оформил в одну книгу. Однако, его
система расстановки сур, вызвала значительные богословские и исторические проблемы.
Вместо того, чтобы перечислять 114 сур в хронологическом порядке, он сначала записал
самые длинные суры (за исключением первой), а самые короткие – последними. Ученым
потребовалось несколько сотен лет, чтобы разобраться в этой загадке. Осман сохранил одну
из нескольких ходивших версий корана, но, возможно, чтобы свести к минимуму
богословские столкновения, уничтожил три других существовавших тогда, возможно,
имевших отличия от его варианта.
Другой из первых новообращенных, Билял, негр-раб с громким голосом, начал
призывать верующих к молитве тем же тоном, что и сегодня в мечетях по всему миру, и
стал первым муэдзином ислама. Когда Билял отказался отречься от ислама, его первый
владелец, мекканец, оставил его умирать от жажды в пустыне, положив огромный камень
на грудь, так что тот не мог двигаться. Абу Бакр, сосед Мухаммеда и первый ученик,
немедленно выкупил Биляла, чтобы спасти ему жизнь, отправился за ним в пустыню и
даровал свободу.
Ранняя группа верующих выросла до тридцати пяти человек и собиралась в доме
недалеко от Каабы, принадлежащем одному из первых обращенных, аль-Аркаму. Именно
в этот дом однажды ночью ворвался будущий завоеватель Иерусалима Омар, холерик,
высокий, двадцати шести лет, и покаянно спросил Мухаммеда, может ли он присоединиться
к группе. Омару предстояло стать вторым халифом и первым убитым из них. Владелец дома
дожил до преклонных лет, впрочем, не слишком больших, так, что мог принимать участие
в кампаниях джихада после смерти Мухаммеда.
Смертный приговор Билялу, вынесенный его разъяренным хозяином, олицетворял дух
мекканского общества VII века, когда учение Мухаммеда распространилось и сократило
доходы торговцев. Они утверждали, что ислам вреден для торговли. Мекка с ее Каабой и
мириадами божеств, включая идолов, священные камни, духов гор и звезд, привлекала
паломников всего полуострова, тративших огромные деньги в лавках, гостиницах и
закусочных во время пребывания в городе. Праздничное исполнение обрядов, должно быть,
превращало Мекку в огромный Луна-парк, где играла музыка, танцевали, пели, ели
шашлыки, пили финиковое вино, много курили и молились многоликим божествам города.
Мусульмане, проповедовавшие, что все, кто не подчинится воле Аллаха, а значит все
паломники, будут мучатся в аду, определенно снижали градус веселья. Мухаммеда и его
учеников нужно было остановить.
Главным среди его противников оказался Абу Суфьян, безжалостный и хищный глава
клана курайшитов, владелец тысяч верблюдов, бывший родственником Османа, зятя
Мухаммеда. Он дал ясно понять, что будет противостоять любыми средствами
нежелательному миссионерскому рвению Мухаммеда. А убийство считалось совершенно
законным способом возмещения ущерба в языческой Мекке.
Так началась длительная борьба Мухаммеда против защитника старины – Абу
Суфьяна, в будущем – создателя выдающейся династии Омейядов, правившей исламом в
Испании сотни лет. Это стало первым крупным столкновением ислама, но ещё не
джихадом, а Абу Суфьян – первым непримиримым врагом ислама.
Абу Суфьян являлся, возможно, самым богатым человеком в Мекке, безусловно, одним
из самых богатых, и он и его семья, в конце концов, повлияли на будущее ислама больше,
чем кто-либо другой, возможно, даже не исключая самого пророка. Как и многие актеры
этой древней истории, Абу Суфьян остается теневой фигурой, человеком, который
однажды осознал выгоды ислама и принял его. Его трудно оценить. Одна из его жен, Хинда,
была ужасным созданием. Мы прочтем о ней позже. Потомки Абу Суфьяны – одна из
величайших семей ислама. Они просто отодвинули семью Мухаммеда в сторону и
захватили власть. Абу Суфьян имел несколько детей, трое из которых впоследствии
приобрели большую известность в раннем исламе. Их сын Муавия, не очень известный в
западном мире, на самом деле является одной из величайших фигур мировой истории,
достойный общества Уильяма Питта, Вашингтона, кардинала Ришелье и Бисмарка. Даже
Карл Великий нашел бы его приятной компанией. Он является истинным основателем
исламской мировой империи, хотя его мотивы кажутся неясными. Любовь к родной Аравии
и любовь к власти? Наверное, да. Любовь к исламу? Скорее всего, нет. С точки зрения
исламской религии, он вполне мог быть агностиком.
Другой сын Абу Суфьяна, Язид – генерал, и мог бы стать великим, если бы не умер в
начале своей карьеры от чумы. Дочь Хабиба вступила в политический брак с Мухаммедом,
став одной из одиннадцати жен пророка. Омейяды возглавят халифат в Дамаске и Кордове
и будут править триста лет в мусульманской Испании.
Абу Суфьян в первые дни ислама возглавлял оппозицию пророку. Противостояние с
мусульманами протекало убийственно и жестоко. По мере роста группы Мухаммеда, оно
становилась все более безжалостным. Одна женщина, поверившая в то, что Аллах – бог, а
Мухаммед – его пророк, погибла от удара копья вождем одного из племен Мекки Абу
Джаля, который до самой смерти в битве при Бадре оставался наиболее безжалостным
врагом ислама. Его имя означало «Отец глупости», и он так серьезно относился к своим
божествам в Мекке, что приказал замучить трех соплеменников за то, что они приняли
ислам. Он и Мухаммед были личными врагами. Эти двое мужчин недолюбливали друг
друга с детства, и однажды подрались, в результате чего враг Мухаммеда остался с шрамом
на ноге. Мухаммед однажды так сильно ударил Абу Джаля в интимное место, что тот не
только увидел звезды, но и, как он говорил, «верблюда с зубами, которые не были похожи
на зубы верблюда, и который пытался съесть меня.» В историческом Мухаммеде редко
бывало что-то нежное, какими бы возвышенными не были мнения его последователей.
«Мухаммед, поселившийся в мусульманской душе, – это не тот человек, что Мухаммед
истории», – указала Мэлиз Рутвен, рассказывая о пророке. Мухаммед был жестким и
никогда не избегал драки.
Однако в те напряженные первые дни ислама именно мусульмане подвергались риску,
особенно после смерти защитника Мухаммеда, другого дяди, Абу Талиба, одного из самых
влиятельных людей племени курайшитов, который, хотя и не соглашался со своим
племянником, защищал его. После смерти Абу Талиба положение мусульманин в Мекке
стало особенно опасным. Некоторые из них нашли временное убежище в христианском
королевстве Абиссиния, по другую сторону Красного моря. В 620 году Мухаммед потерял
Хадиджу. Ей было 65, когда она умерла, а ему 50. Два месяца спустя он женился на Сауде,
вдове одного из тех, кто отправился в Абиссинию и стал христианином. Примерно в это же
время группа паломников, поклоняющихся Каабе, прибыла в Мекку из города Ятриб, ныне
известного как Медина, в двухстах милях к северу от Мекки. Ятриб располагался в зеленом
и плодородном оазисе, в котором росло более сотни различных сортов фиников и
укрывалось пять племен, три из которых были еврейскими и два арабскими. Кланы в
Ятрибе были смешанными, в каждом из них были арабы и евреи. Двенадцать арабских
представителей из Медины, как мы отныне будем называть Ятриб, предложили Мухаммеду
отправиться туда и стать их лидером, поскольку они не могли договориться между собой.
Они были впечатлены религиозным учением Мухаммеда. Они обещали повиноваться его
указаниям. «Мы не будем поклоняться никому, кроме единого Аллаха. Мы не будем ни
воровать, ни прелюбодействовать, ни убивать наших детей (детоубийство, особенно
маленьких девочек, которое Мухаммед стремился остановить, широко распространилось в
Аравии в то время). Мы никогда не будем клеветать. И мы не ослушаемся пророка ни в чем,
что является правильным», – пообещали они и предложили Мухаммеду и его
последователям свою защиту. Евреи, с которыми они не согласовывали своё предложение,
возможно, надеялись, что Аллах окажется Иеговой, а Мухаммед – долгожданным Мессией.
Так Мухаммед и его последователи переехали в Медину. Хиджра, или бегство, как его
называют в мире, этот величайший момент исламской истории, растянулась на два месяца.
Путешествие через пустыню на верблюде заняло десять дней. От ста до двухсот
последователей пророка покинули Мекку и отправились в новый дом, и никто из их
немусульманских соседей не пытался каким-либо образом остановить их. Мухаммед ушел
одним из последних. Его друг Абу Бакр купил двух верблюдов, и 22 июня 622 года, в самый
важный день мусульманского календаря, двое мужчин посреди ночи покинули Мекку и
направились на север, в Медину. «Бегство» – слишком сильное слово, чтобы описать их
уход, поскольку оно подразумевает бегство и преследование. Арабское слово этого
переселения ближе к понятию «эмиграция».
Можно задаться вопросом, не преувеличивали ли беглецы опасности своего
положения. Мусульман, продолжавших жить в Мекке после отъезда Мухаммеда, никто не
трогал, и его зять Али, муж Фатимы, ходил безмятежно все три последующие дня, пока
тоже не уехал. Семьи Мухаммеда и Абу Бакра также не испытывали неудобств.
Шестилетняя дочь Абу Бакра, Аиша, оставалась у родственников в Мекке, а затем
присоединилась к своему отцу в Медине, где вскоре вышла замуж за пророка, почти на
пятьдесят лет старше ее. В целом, Хиджра, считается самым важным событием в
мусульманской истории, и, всё-таки, по-видимому, являлось очень небезопасным
предприятием. Предания утверждают, что курайшиты встретились, чтобы принять решение
о его преследовании и убийстве, и послали отряд во главе с Абу Джахлем, чтобы найти их.
Сам сатана, закутанный в мантию, присутствовал на их собрании. Мухаммеда и Абу Бакра
чуть было не нашли прячущимися в пещере, где они укрылись на ночь, но их спас паук,
который сплел свою паутину поперек входа. Так Мухаммед был спасен для Медины, а
позже для маленькой Аиши и всего мира.

Первые сражения.
 Медина приветствовала пророка с энтузиазмом, хотя некоторые жители задавались
вопросом, не было ли это приветствие чрезмерным. Поэтесса Асма бинт Марван,
возражавшая против присутствия Мухаммеда в Медине, надеялась, что кто-то оборвёт
«басни глупца». Ее желание привело пророка в ярость.
Ученики, сопровождавшие Мухаммеда из Мекки, приступили к строительству первой
мечети и жилых помещений для своего лидера и его жен, настоящих и будущих, на том
месте, где верблюд Мухаммеда впервые остановился сам, когда они въехали в город.
Британский исследователь Ричард Бертон стал первым человеком, описавшим мечеть
Медины своим соотечественникам после совершенного им тайного паломничества туда.
Мухаммед, по словам Бертона, провел первый год в Медине, строя оригинальную мечеть с
помощью местной молодежи и своих последователей из Мекки. Она построена из грубого
камня, обожженного солнцем кирпича и стволов финиковых пальм. Не имея средств,
Мухаммед попытался превратить местный дом в часть мечети в обмен на дом в раю, но
владелец сказал, что слишком беден, чтобы подарить здание. Мечеть окружена строениями
с трех сторон, имея свободный вид на Каабу. Пророк проводил большую часть дня в мечети
со своими сподвижниками и принимал посетителей и послания от ангела Джибрила.
Мечеть Медины, Масджид-н-Наби, как ее называют, является второй по значимости
мечетью в исламе, после священной мечети в Мекке где находится Кааба.
Мухаммед нашел временное жилье в соседнем доме Абу Аюба, позволившему своему
гостю и его жене (тогда с ним была только Сауда) занять нижнюю часть дома, а сам со
своей женой (или женами) перебрался на верх. Мухаммед и Сауда прожили здесь семь
месяцев, и именно в дом Абу Аюба, возможно, прибыла со своими игрушками, шестилетняя
Аиша, чтобы стать второй женой Мухаммеда, хотя брак заключили только три года
спустя.10
Абу Аюб занимал видное место в ранней жизни ислама. Он был не только первым
хозяином Мухаммеда в Медине, но и первым поваром Мухаммеда. Мухаммеду пришлось
приучать Абу Аюба не класть лук в пищу. В тот момент, когда пророк вернул обратно свою
тарелку с нетронутой едой, повар быстро осознал, что пророк, имеющий очень нежный
вкус, совершенно не переносит лука. «Никакого лука, – сказал Мухаммед. – И чеснока
тоже», – добавил он, чтобы предотвратить очередную кулинарную катастрофу. Абу Аюб
был все еще жив пятьдесят лет спустя и даже сохранил боевую форму. Ведь, он принимал
участие в первом вторжении арабов в Европу в 668 году, почти через сорок лет после смерти
пророка, когда мусульмане высадились в Галлиполи и осадили Константинополь.
Присутствие беженцев из Мекки в Медине вызвало напряженность в городе. Вновь
прибывшие, благодаря своему единству, были сильнее, чем разделенный народ Медины,
чьи тяготы жизни они пришли разделить. Вскоре вспыхнули разногласия между

10
Аль-Бухари 3894. Сообщается, что Аиша сказала: «Мой брачный договор с Пророком был
заключен, когда мне исполнилось шесть лет. Потом мы приехали в Медину и остановились (в
квартале) бану аль-харис бин хазрадж. После этого я заболела, и у меня выпали волосы, а потом они
снова отросли. (Однажды, когда) я качалась на качелях вместе с моими подругами, моя мать Умм
Руман пришла ко мне и громко позвала меня, а я подошла к ней, не зная, чего она хотела. Она взяла
меня за руку и привела к дверям дома. Я тяжело дышала, а когда мое дыхание стало успокаиваться,
она взяла немного воды и протерла мне лицо и голову, после чего ввела меня в дом. В этом доме
находились женщины из числа ансаров, которые стали говорить: «(Желаем тебе) блага,
благословения (Аллаха) и удачи!» И (моя мать) передала меня (этим женщинам), которые
приготовили меня (к свадьбе), а утром пришел Посланник Аллаха и (моя мать) передала меня ему,
а было мне тогда девять лет».
мединцами, которых называли «ансарами», и пришлыми мекканцами, которых называли
«мухарирунами» – эмигрантами. Три еврейских племени Медины, курайшиты, надиры11 и
кайнука12, внесли еще одну диссонирующую ноту. Мухаммед сначала поддерживал их,
почитая Иерусалим, их священный город, и приказывал своим последователям произнося
молитвы преклонять колена в сторону Иерусалима. Когда же он обнаружил, что евреи не
впечатлились ни им, ни его учением, и поняли, что Аллах – не Иегова, а Мухаммед – не их
долгожданный Мессия, то заменил Иерусалим Меккой, тем самым заставив евреев почтить
его Родину. С тех пор мусульмане кланяются в сторону Мекки.
Помимо Асмы, несколько поэтов также возмущались присутствием Мухаммеда в
городе и писали стихи, безжалостно высмеивающие их посетителя. Мухаммед считал
критиков приспешниками сатаны, но в Медине он изменился, став гораздо агрессивнее, и
увереннее в себе. Он перестал быть мелким проповедником из Мекки, борющимся за
принятие его идей. В арабском обществе, где государство или правительство не были
известны, он стал вождем, диктатором, принцем, некоронованным сувереном юридически
несуществующего, но на самом деле очень живого маленького королевства. Или, возможно,
можно назвать его княжеством, городом-государством, подобным тем, которые
существовали в Италии. Медине следовало стать первым центром расцвета арабского
государства и более поздней арабской империи. Из этого маленького владения Мухаммед
завоевал остальной арабский мир, объединил его и исламизировал. Исламу надлежало стать
таким же цементом арабской государственности, как демократии – для Соединенных
Штатов. При его преемниках ислам будет цементом нового империализма.
Мухаммед боролся с оппозицией в Медине, как это мог бы сделать любой
политический лидер. Он маневрировал, интриговал, а иногда и убивал противников. Он
организовал своих сторонников для войны. Разбой стал разновидностью небольшой войны,
хотя в том отдаленном месте и в тот период, а также в суровых условиях Хиджаза, он
рассматривался как нормальная форма деловой активности. Медина находилась недалеко
от торгового пути между Меккой и Сирией. Мекка и курайшиты теперь были врагами
Мухаммеда, и он послал отряд вооруженных последователей, чтобы почистить их
караваны. Первый успех пришелся на Нахлу, где горстка мусульманских разбойников
перехватила небольшой караван, захватив в плен двух из четырех сопровождавших мужчин
и убив третьего. Мухаммед получил пятую часть добычи, создав исторический прецедент,
продолжившийся на протяжении веков при халифах и султанах, всегда получающих пятую
часть от того, что захватили их пираты и воины, в виде сокровищ, денег, женщин и рабов.
Следующее нападение на караван оказалось более печальным для мекканцев и
завершилось ожесточенной битвой в соседней Бадре, где участвовали сотни воинов,
кричавших: «Аллах – акбар!», вооруженных мечами, копьями, луками и стрелами.
Невидимый никем, кроме самого Мухаммеда, союзный легион из 8 тысяч вооруженных
ангелов (согласно летописцу аль-Байдави13), и 5 тысяч в другом варианте, бросился в битву

11
Бану Надир – одно из трех крупных иудейских племен, живших в северной Аравии до VII века в
оазисе Медины. Заключив союз с кочевниками, они не признавали Мухаммеда лидером Медины и
в результате были высланы из Медины.
12
Бану Кайнука – одно из иудейских племен, наряду с Бану Надир и Бану Курайза, переселившихся
в Ясриб (Медину) задолго до появления ислама.
13
Насирудди́н Абу́ Саи́д Абдулла́х ибн Ума́р аль-Байда́ви (ум. в 1286) — выдающийся
мусульманский богослов, историк и муфассир, который известен своим тафсиром (комментариями)
к корану, его тафсир известен как «Тафсир аль-Байдави»
на стороне мусульман. Все ангелы надели белые тюрбаны, за исключением Джибрила, чей
тюрбан имел желтый цвет, чтобы его легко отличали ангелы, находящиеся под его
командованием. Мухаммед во главе небольшой армии из трехсот человек устроил засаду
на караван из семисот верблюдов, возвращавшийся с севера под защитой старого врага
Мухаммеда Абу Джаля. Мекканцы были разбиты. Битва при Бадре, упоминаемая в коране14,
стала первой серьёзной битвой ислама, хотя с точки зрения количества участников (если не
учитывать ангелов), она не была серьезным столкновением. Мусульманские потери
составили четырнадцать человек убитыми. Из мекканцев погибло семьдесят четыре и сорок
попали в плен.
Эта победа обеспечила Мухаммеду высокое положение среди мединцев. Победители
захватили 150 верблюдов, десять лошадей, значительное количество товаров и 70 жителей
Мекки, большинство из которых выкупили позднее за 1–4 тысячи дирам за человека.
Особое удовольствие Мухаммеду доставил попавший в плен Абу Джаль, который теперь
скорее робел, чем свирепел, оказавшись пленником в руках своего врага. Пророк не был
прощающим человеком, и рыжую голову Абу Джаля отделили от тела и бросили к ногам
Мухаммеда. Еще одним пленником, которого не дали выкупить, а вместо этого разрубили
на куски, стал бывший владелец Биляля, отведший однажды раба в пустыню, где придавил
его к земле большим камнем. Абу Суфьян, которому принадлежало много верблюдов и
большая часть товаров каравана, потерял в битве сына, но сумел бежать в Мекку,
поклявшись отомстить. Теперь Мухаммед стал для Абу Суфьяна больше, чем врагом.
Убить пророка стало его навязчивой идеей. Лидер курайшитов поклялся в святилище
одного из 360 идолов Каабы, что не будет заниматься любовью ни с одной из своих жен,
пока не победит пророка.
В Медине, благодаря своей победе, положение Мухаммеда теперь стало неоспоримым,
и он решил, что пришло время свести счеты с недовольными. Первой в списке стояла
поэтесса Асма бинт Марван. Мухаммед не терпел критики, особенно со стороны писателей.
Поэзия считалась самой распространенной и уважаемой формой устного творчества
выражения среди арабов, и Асме предстояло стать его первой жертвой. Она весьма
пренебрежительно отзывалась о пророке, к которому относилась с глубоким подозрением,
и в запоминающихся стихах призывала своих сограждан выгнать его вон в подобных
стихах:
Трусливые люди Малика, и Набита, и Навфа,
Жалкие жители Хазраджа,
Вы повинуетесь чужаку, которому не место среди нас,
Он не принадлежит ни Мураду, ни Мадхиджу,
Неужели ваши собственные вожди убиты?
Возлагаете на него свои надежды,
Как люди, жадные до супа, когда он готовится.
Неужели среди вас нет человека чести,
Который бы в подходящий момент
Оборвал бы его глупые разговоры?15
Слова Асмы распространялись по городу. Их повторяли шепотом по всем улицам и
переулкам Медины, и они очень злили пророка. Он не имел ни малейшего желания быть

14
К3:123 Уже помог вам Аллах при Бадре, когда вы были унижены.
15
Maxine Radinson, Mohammed [London, 1973], p. 157
глупцом, чьи разговоры однажды оборвутся. Для Асмы ее поэзия стала смертным
приговором. Убийца ударил ее, когда она спала, так сильно что кинжалом пригвоздил к
дивану. Она стала не единственной литературной жертвой. Другой поэт, столетний Абу
Афак, был точно так же убит во сне. Так Мухаммед приступил к освобождению Медины
для ислама.
Террор – это оружие, которое берет свое начало в эти первые годы ислама. «В день,
когда была убита дочь Марвана, ислам приняли мужчины рода Бану Хатма, увидев
могущество ислама», – писал древний летописец Ибн Хишам16. Убийство остается мощным
оружием, которое до сих пор используют экстремисты GIA (Вооруженной исламской
группировки)17. Мы можем указать на деревни Алжира, где в последние годы во имя Аллаха
убито несколько сотен человек. Группу из семи монахов-траппистов похитили и также
убили в мае 1996 года просто за то, что находилась в Алжире 18.
Вскоре после победы мусульман при Бадре произошло столкновение с евреями,
начавшееся с того, что молодой еврейский наглец неожиданно обнажил попку арабской
девушки, приподняв юбку на базаре, куда она пришла продавать овощи. Возмущенные
арабские покупатели убили его и его друзей на месте. Разъяренный этой выходкой против
своих сторонников, Мухаммед осадил квартал кайнука в Медине, чтобы отомстить за
оскорбление. Евреи сдались, и Мухаммед даровал им жизнь, позволив уйти в другое место,
оставив все имущество мусульманам. Пятая часть добычи досталась Мухаммеду в
соответствии с новыми правилами распределения добычи, недавно обнародованными
пророком. Таким образом, вся операция закончилась большим финансовым успехом для
Мухаммеда и его последователей.
Скрытая враждебность между древними еврейскими племенами Медины и
мусульманскими беженцами из Мекки стала очевидной. После ухода племени кайнука из
Медины там все еще оставались два еврейских племени, надиры и корейги, чувствовавшие
себя весьма неуютно из-за растущего влияния Мухаммеда в городе. После убийства Асмы
посланник Аллаха не стал популярнее в местных литературных кругах, и Кааб, еще один
поэт, отправился в Мекку, с предложением Абу Суфьяну объединить силы против
Мухаммеда, пока не стало слишком поздно. Абу Суфьян тянул и колебался, и ничего не
делал, а потому Каб вернулся в Медину, где вскоре после возвращения, Мухаммед приказал
перерезать ему горло. Сила меча или, скорее, ножа, оказалась сильнее слова.

Человек с непростым характером.

Мухаммед был безжалостен к тем, кто боролся с ним, крал у него, кто действовал
против него, или чье богатство он жаждал приобрести. Кинана, глава еврейского поселения
в Хейбаре, автоматически стал врагом Мухаммеда, когда пророк узнал, что у Кинаны где-
то спрятано целое состояние в золотых сосудах, и Мухаммед приказал пытать его, пока тот

16
«Жизнеописание…», глава поход Умайра ибн Адия для убийства Асмы бинт Марван.
17
Вооруженная исламская группировка (GIA, от французского: Groupe islamique armé;) одна из двух
основных исламистских повстанческих группировок, воевавших против алжирского правительства
и армии в Алжирской Гражданской войне в 1990-е годы.
18
Убийство монахов-траппистов в Тибирине – совершено 21 мая 1996 года во время Гражданской
войны в Алжире. В ночь с 26 на 27 марта 1996 года их похитили вооружённые исламисты. 30 мая
1996 года отрубленные головы монахов найдены недалеко от города Аль-Мидия. Девять дней
спустя ответственность за убийство взяла на себя Вооружённая исламская группа.
не раскроет его тайник. Его палачи привязали его к земле и жгли огонь на его груди, «пока
у него почти не перехватило дыхание.19 «Когда Кинана, наконец, умер под пытками,
Мухаммед приказал отрубить ему голову и в ту же ночь лег в постель с вдовой жертвы,
Сафией, 17 лет, ставшей позднее одной из его одиннадцати жен.
История ислама открывает различные примеры суровой стороны пророка.
Поразительный пример жестокости характера Мухаммеда встречается в сборнике хадисов
«Сахих» аль-Бухари, когда он убил нескольких соплеменников, которым оказал
гостеприимство, а они украли у него несколько верблюдов, убив одного из его людей, а
затем бежали. «Пророк послал за ними несколько человек, и их схватили и привели в
Медину. Затем пророк приказал отрубить им руки и ноги в наказание за воровство и
вырвать глаза. Они умерли от потери крови» Другая запись гласит: «Пророк приказал
выжечь им глаза раскаленным железом, а затем бросить [их] на равнину Медины, и когда
они просили воды, им не дали, и они умерли»20 С истинной британской сдержанностью
биограф пророка, Уильям Мьюир, отметил, что «великодушие и кротость не входили в
число качеств пророка».
Зятя Мухаммеда – Али, который женился на Фатиме и стал четвертым халифом через
несколько лет после смерти Мухаммеда, иногда просили избавить от несчастных созданий,
вызывавших гнев пророка. Жены Мухаммеда, все вместе, ненавидели коптскую наложницу
Марию, подаренную Мухаммеду губернатором Верхнего Египта, с которой, по их мнению,
пророк проводил слишком много времени. Кто из них сообщил Мухаммеду, о её романе со
своим слугой Набу. Разгневанный таким черным предательством, Мухаммед приказал Али
убить слугу. Перепуганный неизбежной гибелью, Набур не только отчаянно отрицал
обвинение, но и утверждал, что и не имел никакой возможности совершить злодеяния, в
котором обвинялся. «Я евнух, – наконец закричал он и, извлёк неоспоримое доказательство,
ткнув в недостающие части. – Смотри», сказал он. Али взглянул, вложил меч в ножны, и
Набур остался жить, чтобы беспорочно служить своей госпоже.
У пророка хватало добровольных палачей, неоплачиваемых, умелых и благочестивых,
готовых избавить его от противников или критиков, стоявших на пути. Так было
уничтожено несколько врагов, как мужчин, так и женщин. Одним из них, как мы уже
видели, была мединская поэтесса Асма, которая вскоре после бегства Мухаммеда из Мекки

19
К посланнику Аллаха привели Кинану ибн ар-Рабиа – у него хранились сокровища Бану ан-Надир.
пророк спросил его о них. Кинана отрицал, что знает, где они находятся. К пророку привели одного
из иудеев, который сказал ему: «Я видел, как Кинана каждое утро крутился вокруг этих развалин».
Тогда пророк обратился к Кинане: «Ты согласен, что если мы найдем их у тебя, то я тебя убью?»
Тот согласился. Пророк приказал искать клад на этих развалинах. Стали копать и нашли часть
сокровищ. Потом пророк потребовал от него указать место остальной части сокровищ, но Кинана
отказался. Пророк передал его аз-Зубайру ибн аль-Ав-валу, приказав пытать его, пока Кинана не
расскажет все. Аз-Зубайр зажигал огниво на его груди и довел его до полусмерти. Глава
Продолжение истории о Хайбаре. «Жизнеописание…»
20
Аль-Бухари 233. «В своё время люди из племени укль приехали в Медину, где почувствовали
недомогание из-за её климата. Пророк велел им (в течение какого-то времени) пить мочу и молоко
(дойных верблюдиц). Они отправились, (куда им было сказано,) а когда выздоровели, убили пастуха
пророка и угнали (весь) скот (, который он пас. В Медине) об этом узнали в начале дня, и пророк
отправил за ними (погоню). К полудню их уже привели (в Медину, и пророк) велел отрубить им
руки и ноги, (а кроме того,) им выжгли глаза (калёным железом) и бросили на харре (лавовые поля,
окружающие Медину), где они просили напоить их, но никто не дал им воды».
в Медину написала стихи, где пренебрежительно отзывалась о новоприбывшем. Умайр,
верный последователь Мухаммеда, прокрался в ее дом и зарезал ее, когда она спала с
младенцем в руках. «Нужно ли беспокоиться о её убийстве? – с тревогой спросил он
Мухаммеда на следующий день21. – Нет, – ответил пророк. – Парочка коз обязательно
столкнутся лбами»
В другой раз он послал своего ученика Абдаллаха ибн Унайса в лагерь вождя
соперничающего племени Суфьяна ибн Халида, чтобы убить его; что Абдалла и сделал.
Благодарный пророк, чтобы вознаградить своего приспешника, подарил ему трость22. «Это
будет знаком между тобой и мной в Судный день, когда очень мало будет людей,
опирающихся на палки,» – благочестиво сообщил он своему набожному ученику. Когда
голова личного врага, мекканца Абу Джаля, была брошена к его ногам после битвы при
Бадре, близ Медины, Мухаммед радостно воскликнул, что голова мертвеца более
приемлема для него, чем лучший верблюд в Аравии.
Конечно, эти грубые инциденты следует оценивать в контексте 620-х годов ... Аравия
седьмого века не была очагом культуры, и тонкость с утонченностью не принадлежала к
достоинствам воинов пустыни. Что-то подобное можно сказать и о Европе тех лет.
Поселившись в Медине, когда ему исполнилось пятьдесят два года, Мухаммед афишировал
свое вступление в общественную жизнь, угнав караван в пустыне. Вероятно, он
принадлежал к типичным представителям мужского пола того времени и места где жил, то
есть грабителям и бойцам, но был явно умнее большинства. Если бы он не был человеком
Аллаха, проповедующим о любви и сострадании, и основателем милосердной религии, в
его поведении, вероятно, не нашлось бы ничего, что могло шокировать, несмотря на
склонность, которую он часто проявлял к убийствам и насилию из мести. Исторический
Мухаммед, повторяю, не имел никакого отношения к Мухаммеду ислама. Мусульмане
всегда могут сказать, как это сделал Генри Форд: «История – это сказки». Но часто это не
так.
Объяснение Мэлиз Рутвен о том, что «Мухаммед, живущий в душе мусульманина,
отличается от Мухаммеда истории», очень правильно. Многие мусульмане отказываются
верить, что такая огромная пропасть может существовать между их мистическим видением
Мухаммеда и Мухаммедом из исторической реальности. Возможно, некоторые увидят в
этом утверждении западные происки, но аль-Бухари, должно быть, знал, о чем писал. Он
был благочестивым мусульманином, и так хотел собрать только правдивые истории о
жизни пророка (он отобрал только около 7 тысяч из 600 тысяч известных), что, прежде чем
записать каждый из своих хадисов, становился на колени и молился, прося вразумления у
Аллаха.
Мусульмане почитают своего Мухаммеда и считают его добрым человеком, который
помогал бедным, спасал маленьких девочек от традиционного арабского детоубийства, жил

21
Когда это дошло до посланника Аллаха, он сказал: «Кто отомстит за меня дочери Марвана?» Эти
слова посланника Аллаха услышал Умайр ибн Адий аль-Хатми, находившийся при нем. В тот же
день, с наступлением ночи, он пришел к ней в дом и убил ее. Потом он встал утром вместе с
посланником Аллаха и сообщил ему: «О Посланник Аллаха! Я уже убил ее». пророк сказал: «Ты
помог Аллаху и Его Посланнику, о Умайр!» Умаир спросил: «Совершил ли я грех, убив ее, о,
посланник Аллаха?» пророк ответил: «Дело ее совершенно бесспорное» «Жизнеописание…», глава
поход Умайра ибн Адия для убийства Асмы бинт Марван.
22
«Жизнеописание…», глава поход Абдаллаха ибн Унайса для убийства Халида ибн Суфьяна.
простой жизнью хорошего мужа, окруженного своими одиннадцатью женами (получив, как
лидер мусульман, особое разрешение от Аллаха через ангела Джибрила иметь гораздо
больше жен, чем разрешено прочим) и различными наложницами. Он не был слишком
привередливым и даже сам чинил свою одежду и пришивал пуговицы, хотя можно задаться
вопросом – почему, когда его окружало так много женщин. Они любили его. Мухаммед
обладал сексуальной силой тридцати мужчин, что с благоговением засвидетельствовали его
последователи23.
Одна из его одиннадцати жен, Зейнаб, была ранее женой его приемного сына Зайда.
Пророк захотел жениться на ней после того, как однажды случайно увидел ее не полностью
одетой. «Милостивый Аллах! Как ты переворачиваешь сердца людей!» – возможно
воскликнул он, подобно сэру Уильяму Мьюру в его викторианской прозе. Зейнаб, женщина
с интуицией, быстро уловила его желание и рассказала об этом своему мужу, уродливому
и курносому Зайду. Зайд и Зейнаб официально развелись. Зайду потребовалось всего
несколько секунд, чтобы трижды сказать Зейнаб: «Я развожусь с тобой» и бросить три
камня на землю, после чего Зейнаб обрела свободу и вышла замуж за Мухаммеда. Ангел
Джибрил (которого Мухаммед сначала принял за Святого Духа), в день специального
визита к Мухаммеду, дал понять пророку – 33-я сура корана24 содержит сказанное ангелом
– что по воле Аллаха он должен жениться на своей невестке.
Текст послания ангела Джибрила широко разошёлся по Медине, поскольку Мухаммед
обычно использовал суры корана, как только они были продиктованы ему Джибрилом, в
качестве объявлений, которые широко расходились среди местного населения. Граф
Каэтани в своей объемистой «Истории Ислама» назвал коран разновидностью газеты VII
века. В наши дни распространение сур корана по крупицам, по мере их выхода, можно было
бы назвать оповещением народа о последних пожеланиях Аллаха, изложенных в виде
инструкций по различным вопросам гигиены, диеты, закона или чего-либо еще, что
Мухаммед (или Аллах) считал необходимым сообщить.
С помощью корана он также мог отомстить людям, перешедших ему дорогу или
которых не любил, и, так, выставить на всеобщее осмеяние. После ожесточенной ссоры со
своим дядей Абу Лахабом, жадным бизнесменом, жена которого казалась Мухаммеду
невыносимой, коран наказал его дядю и тетю, обоих во имя Аллаха, и отправив в огонь
вечного проклятия. «Погибнут руки Абу Лахаба, и погибнет он, – прогремела 111-я сура. –
Его богатство не поможет ему, как и то, что он заработал; он будет жариться в пылающем
огне, а его жена, носительница дров, наденет на шею веревку из пальмового волокна!»25
Среди своих многочисленных талантов Мухаммед имел талант ругани и брани.

23
Аль-Бухари 268. Сообщается, что (однажды) Анас … сказал: «В течение дня и ночи пророк
обходил (всех) своих жён, а их было одиннадцать». Его спросили: «Неужели такое было ему под
силу?» (Анас) ответил: «Мы часто говорили (друг другу), что он был наделён силой тридцати
(мужчин)».
24
К33:37. И вот ты говорил тому, кого облагодетельствовал Аллах и кого ты облагодетельствовал:
"Удержи при себе свою жену и побойся Аллаха!" И ты скрывал в своей душе то, что обнаруживал
Аллах и боялся людей, а между тем Аллаха следует больше бояться. Когда же Зайд удовлетворил
свое желание по отношению к ней, Мы женили тебя на ней, чтобы для верующих не было стеснения
с женами их приемышей, когда они удовлетворят свои желания. Дело Аллаха свершается!
К33:38. Нет на пророке греха в том, что установил Аллах для него, согласно обычаю Аллаха,
относительно тех, которые были раньше. Дело Аллаха было решением предрешенным.
25
К111:1-5. Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного! Пусть пропадут обе руки Абу Лахаба, а
сам он пропал! Не помогло ему его богатство и то, что он приобрел. Будет он гореть в огне с
 Поэтому для Мухаммеда было совершенно нормально время от времени включать в
коран небольшие личные лакомые кусочки. Когда его планируемый брак с Зейнаб вызвал
сенсацию и множество неприятных обсуждений в Медине, где тогда жил, он почувствовал,
что следует дать божественное откровение о приближающейся свадьбе. Дамы из Медины
просто не могли понять, почему Аллах позволил Мухаммеду жениться на собственной
невестке, когда тот и так уже имел жён почти в три раза больше квоты. Приказ пришел
прямо от Аллаха, через Джибрила, как обычно. «О, пророк, почему ты запрещаешь то, что
разрешил тебе Аллах, домогаясь расположения своих жен? …. Аллах установил для вас
разрешение ваших клятв. Аллах – ваш покровитель.26» Таким образом, «гротескное
высказывание», как назвал его Мьюр, должным образом появилось в суре 66. Мухаммед
послушно повиновался Аллаху, дамы Медины перестали ворчать, и Зейнаб присоединилась
к гарему. Но там уже была другая Зейнаб, поэтому она стала Зейнаб II.
В отличие от более поздних гаремов халифов Аббасидов в Багдаде или великолепного
сераля27 Османской империи на берегах Босфора, в гареме Мухаммеда в старой Медине не
имелось чего-либо роскошного или живописного. Он был крайне простым. Каждая из жен
жила в маленьком однокомнатном домике, которые группировались вокруг главного двора.
Чтобы удовлетворить требования своего собственного исламского обычая, Мухаммед
каждую ночь спал с другой женой. Казалось бы, что каждая жена будет держаться подальше
от спален других, но однажды одна из его жен, Хафса, обнаружила Мухаммеда на своей
кровати с Марией, наложницей-копткой. Хафса и другие жены так разгневались от этого
предательства, что Ангелу Джибрилу пришлось срочно вмешаться со специальным
посланием от Аллаха для жен: «Может быть, его Господь, если он даст вам развод, заменит
вас лучшими женами.28»
Чтобы подавить зарождающийся мятеж в гареме, Мухаммед собрал своих жен на
собрание и передал сообщение, которое только что получил. Он сообщил им, что, если их
поведение не улучшится, он оставит их, и, чтобы показать, что он имел в виду то, что сказал,
он спал один в течение нескольких недель.
Чтобы внушить такую преданность женам и последователям, Мухаммед, очевидно,
должен был обладать как харизмой, так и политическим чутьем. Он действительно сильно
отличался от того, кого мусульмане почитают как пророка Божьего. Мухаммед истории –
это человек, которого любили дома и боялись на войне. Мухаммед мусульманской души –
это человек, которого просто любили, почитали и уважали дома и среди его собственного
народа.
Жестокость жизни Мухаммеда как воина и главы государства глубоко повлияла на
религию, которую он создал тогда же, когда и формировал арабскую нацию. Эти два,
духовное и временное, постоянно сливались друг с другом, и с тех пор мусульманская
психика остается окостенелой. «Отдайте Кесарю то, что принадлежит Кесарю, а Богу – то,
что принадлежит Богу», – сказал Иисус Христос. Для христиан, иудеев, буддистов и почти
для всех, кроме воинственных мусульман и мирных тибетцев, государство и Церковь – это

пламенем и жена его (тоже) – носильщица дров, на шее у нее – (только) веревка из пальмовых
волокон.
26
К66:1–2.
27
Сераль – (от тур. saray – дворец) название султанского дворца и его внутренних покоев, и в
частности, гарема султана.
28
К66:5.
два отдельных института. Для мусульман они едины, руководствуясь правилами вечного и
нетварного корана.
Саудовская Аравия, даже закрепила коран в качестве конституции. В преддверии XXI
века несколько мусульманских стран вновь ввели шариат как закон страны. Это похоже на
то, как если бы Британия отбросила более 1300 лет юриспруденции и конституционного
права, чтобы во имя Бога вернуться во времена и законы англосаксонского короля
Этельберта29, жившего за 250 лет до короля Альфреда30. Возможно, это будет не
благочестием, а безумием. Тем не менее, именно это произошло в нескольких
мусульманских странах (в частности, в Иране, Пакистане и Судане). Есть десятки тысяч, а
может быть, и более, мусульман, готовых умереть или убить, чтобы вернуть исламскую
общину, все 690 миллионов, в те дни, когда коран был начертан на пальмовых листьях и на
костях лопаток верблюдов и овец; в те дни, когда в Европе Этельберт правил королевством
Кент, а король Дагоберт31 (известный по французским детским стишкам), живший за пару
сотен лет до Карла Великого, правил древними королевствами Нейстрия и Австразия, в
стране, которую ныне называют Францией.

Когда прекратятся убийства.

После поражения при Бадре, местные язычники из Мекки стали подумывать о мести.
Два молодых мусульманина из Медины случайно попали к ним в руки. Одного быстро
убили; другого, Хубайбу, принуждали отречься и вернуться к богам Каабы. Он отказался,
и его повесили на дереве. Мальчик, чей отец погиб при Бадре, ткнул его копьем, но Хубайб
твердо стоял в своей мусульманской вере и взывал к Аллаху, призывая отомстить за него.
«Аллах, пересчитай их хорошенько, – крикнул он небесам, обводя взглядом ухмыляющихся
зрителей, которые стояли вокруг и смотрели, как он умирает. – Посчитай их хорошенько,
Аллах, – кричал он. – убей их всех и не позволь никому из них сбежать.32»
Двумя из тех, кто избежал его проклятий, оказались Абу Суфьян и его маленький сын
Муавия, будущий халиф и строитель империи. Благоразумный Абу Суфьян, услышав
проклятие, приклонил своего сына на землю лицом вниз, чтобы Аллах не увидел его.
Возможно, Абу Суфьян также нашел хорошее укрытие и для себя, потому что Аллах не
приметил и его. Напротив, он стал богаче, чем когда-либо. Вскоре после этого, в 625 году,
через год после Бадра, он собрал и послал большую армию в Медину в поисках мести и
побед.
Заместителем командующего мекканской армией, они поставили лучшего солдата
арабского мира – Халида ибн аль-Валида, сокращенно Халид, позже известный как «меч
Аллаха.» Халид был одним из величайших солдат в истории, и, если бы родился французом
во времена Наполеона, то вполне мог бы стать одним из самых знаменитых маршалов
императора.
Двести кавалеристов и три тысячи пехотинцев, семьсот из которых в кольчугах,
выехали из Мекки, направляясь в Медину, под крики и вопли восхищенных местных

29
Этельбе́рт I – король королевства Кент (с 591 года). Первым из кентских королей принял
христианство, за что после смерти был канонизирован.
30
Альфред Великий (849–26 октября 899) – первый король Англии из Уэссекской династии.
31
Дагоберт I – король франков в 629–639 годах из династии Меровингов.
32
Потом продолжил: «О Аллах! Пересчитай их и убей их всех. Не оставляй из них никого!»
«Жизнеописание…», глава схватка при ар-Раджиа в третьем году хиджры.
жителей и пронзительные, традиционные восклицания женщин. Вместе с ними
отправились шестнадцать женщин, все они были женами, дочерями или матерями мужчин,
убитых в Бадре. Среди них находилась Хинда бинт Утба, потерявшая в битве отца и сына,
одного которых убил дядя Мухаммеда Хамза. Чтобы показать, что их война тоже была
священной, мекканцы несли с собой статуи Хобала и Лата, двух любимых божеств Каабы.
Мекканская армия состояла в основном из профессионалов. Многие из солдат были
абиссинскими наемниками и воинами пустыни бедуинов.
Мухаммед с армией в тысячу человек, в которую входил его бывший землевладелец
Абу Аюб, ожидал нападавших у подножия горы Охуд, в нескольких милях к северу от
Медины, уверенный в победе и, возможно, ожидая подкрепления из 3500 невидимых,
никому кроме него, боевых ангелов, чье присутствие в Бадре принесло ему победу.
На этот раз в рядах мусульман возникло несогласие, и триста мединцев решили разойтись
по домам до начала битвы, оставив дело Аллаха на другой день. Джибрил и его ангелы тоже
не явились. Неустрашимые мусульмане перешли в наступление, и Али, зять Мухаммеда,
возглавил первую атаку на врага. Одной из первых жертв стал дядя Мухаммеда Хамза,
который пал, пронзенный копьем одного из абиссинцев. Жена Абу Суфьяна, Хинда,
выражая бурный восторг и не обращая внимания на опасность, бросилась на поле боя,
вспорола живот Хамзы, вырвав оттуда печень, и начала жевать ее тут же на месте.
Муж, возмущенный дурными манерами, ударил ее по окровавленному рту, приказав
немедленно выплюнуть печень, и вернуться к другим женщинам, которые, будучи более
утонченными, только отрезали уши и носы убитых врага и делали из них ожерелья и
браслетики. Мухаммед, получивший удар в лицо камнем, который рассек ему губу и сломал
два передних зуба (выставленные ныне в Стамбуле), покинул поле боя, его лицо было
залито кровью. Его люди, думая, что он умирает, пали духом, запаниковали и отдали победу
Абу Суфьяну.
Разгром Мухаммеда и уничтожение ислама казалось вполне возможным для мекканцев
в тот же день, но вместо того, чтобы наступать и взять город, Абу Суфьян необъяснимо
приказал своей армии развернуться и вернуться обратно в Мекку.
Он надумал воевать два года спустя, но к тому времени Мухаммед выкопал глубокий и
широкий ров вокруг Медины, который нападавшие не смогли преодолеть. Расстроенные
неудачей, мекканцы снова возвратились домой.
Мухаммед вступил в последние годы своей жизни, его власть не только над Мединой,
но и над большинством арабских племен теперь прочно установилась. Он начал проявлять
активный интерес к международным делам и, как глава того, что теперь было де-факто
арабским государством, направил послания персидскому государю, негусу в Абиссинии и
императору Ираклию в Константинополь, призывая их принять ислам. Примерно в это же
время он приказал убить еврейское племя Бени-корейга, после того как они восстали против
него по наущению Абу Суфьяна.
Правление Мухаммеда, возможно, не было более ужасным и свирепым, чем правление
других правителей той далекой эпохи, каковы бы ни были их верования, но другие не
изобретали новую религию. Мухаммед – убивающий людей и Мухаммед – человек Божий
– очень несовместимые люди.
Однако духовность и жестокость являлись частью обычной повседневной жизни, и
Мухаммед ничем не отличался от всех остальных. После пыток и смерти Кинаны, уже
описанных ранее, Мухаммед взял жену убитого, Сафию, к себе свою палатку на ночь.
Утром Мухаммед услышал шум снаружи и вышел на разведку. Это был Абу Аюб, его
бывший хозяин в Медине, а теперь его преданный последователь, который «дежурил там
всю ночь с обнаженным мечом.» По словам Мьюра, на вопрос «Что ты здесь делаешь?»,
заданный пророком, «удивленным неподходящим присутствием своего друга», Абу Аюб
ответил: «О пророк, я подумал, что эта девушка молода. Только вчера она потеряла своего
мужа, убитого тобою, Кинану. И, не доверяя ей, я сказал себе, что буду наблюдать за
палаткой и буду рядом на случай, если она попытается что-нибудь сделать против тебя.»
Мухаммед, добавил Муир, «благословил Абу Аюба за его осторожную, хотя и
несвоевременную бдительность и пожелал ему идти с миром33.»
Практика убийств была нормальной. Мухаммед хотел убить своего непримиримого
врага Омейядов Абу Суфьяна. Это поручили ученику, полупрофессиональному палачу на
полставки, которого Мухаммед послал в Мекку для совершения убийства. Его узнали, когда
он прятался около Каабы, ожидая своей жертвы, и ему пришлось бежать; но его
путешествие не оказалось пустой тратой времени. Он не поразил главного врага, но смог
убить трех человек в Мекке, и привез четвертого как пленника в Медину.
Убийство являлось нормальной формой жизни как среди подданных Аллаха, так и
среди их врагов, точно так же, как и среди племен Хиджаза, часто в самых варварских
обстоятельствах. Зайда, приемного сына Мухаммеда, послали, чтобы отомстить за захват
каравана в Медине грабителями из племени Бени-Фезара. Он поймал члена банды,
женщину средних лет по имени Умм Кирфу, тетю одного из главарей разбойников, вместе
с ее дочерью. Ее ноги привязали к двум верблюдам, и, по рассказу Мьюра, «верблюдов
погнали в стороны, и так её разорвали на куски.» Ее двоих маленьких сыновей также убили.
По возвращении Зайда Мухаммед поздравил его с хорошо выполненной работой, обнял его
и отдал дочь женщины Аише в служанки.
Жизнь продолжалась в битвах, набегах и обращениях в ислам городков и оазисов, пока
большая часть Аравии, включая Йемен и Оман, не стала мусульманской, а через
восемнадцать лет после Хиджры Мухаммед и Абу Суфьян решили заключить мир. Пророк
вернулся на родину с триумфом, а Абу Суфьян принял ислам, как и его жена Хинда, и
большая часть населения Мекки. Мухаммед семь раз обошел вокруг Каабы, как и во время
паломничества, но теперь исполняя мусульманский обряд, и казнил четырех врагов. Среди
жертв не оказалось никого, кто почитался в мекканском обществе. Казнили
второстепенного поэта («неизбежно», – хочется добавить), а также какую-то несчастную
мелкую певицу, чьи частушки вызвали неудовольствие пророка. Они были незнатны и не
представляли ценности. Хинд пощадили, хотя она и пыталась съесть сырую печень дяди
Мухаммеда. Мухаммед-политик прекрасно понимал, как важно обеспечить мир с Меккой,
не вступая в конфликт, хоть, и с бывшей, но, могущей стать опасной, оппозицией. Более
того, чтобы укрепить новый союз, Мухаммед женился на дочери Абу Суфьяна Хабибе и
стал зятем своего бывшего врага.

33
Пророк провел с Сафийей ночь в своем шатре. Абу Аюб Халид ибн Зайд из Бану ан-Наджжар
провел ночь, опоясавшись мечом, охраняя пророка, шагая вокруг его шатра. Пророк, увидев его
утром возле шатра, спросил: «В чем дело, о Абу Аюб?» Он ответил: «О Посланник Аллаха! Я
боялся, что эта женщина может что-нибудь сделать с тобой. Ведь ты убил ее отца и ее мужа,
истребил ее народ, и еще недавно она была неверующей! Так вот, я испугался за твою жизнь».
Утверждают, что пророк тогда сказал: «О Аллах! Храни Абу Аюба так, как он охранял меня в эту
ночь!» «Жизнеописание …», глава продолжение истории о Хайбаре.
 Человек своего времени

Я хорошо осведомлен о некритической преданности, с которой большинство

мусульман относятся к пророку Мухаммеду. Для них он самый близкий к Аллаху человек.
Он был не только пророком Аллаха, но и мудрейшим из правителей, харизматичным
лидером арабского народа, великим арабским патриотом, храбрым воином, преданным
мужем своих одиннадцати жен и самым любящим из отцов. Более умный и
предприимчивый, чем большинство, он всё равно оставался человеком своего времени, и
Аравия VII века, как и Европа, была жестоким местом, а арабы – такими же, как и народы
Европы, и таким же, как и Мухаммед.
Арабы прекрасно знают о хороших качествах Мухаммеда, но, похоже, не знают о его
недостатках. Мы уже отмечали мнение Мализа Рутвена о том, что о «Мухаммед, живущий
в душе мусульманина, отличается от исторического Мухаммеда». Существует
дополнительная проблема с личностью Мухаммеда. Он также является идеологическим
лидером, завоевателем и основателем одной из величайших мировых религий. Это делает
любое объективное исследование особенно трудным, потому что любая негативная критика
любой стороны его личности, все еще вызывает, более чем через тысячу лет после его
смерти, много эмоций, страсти, а иногда и ярости.
Для мусульманского мира Мухаммед – человек любви и милосердия. Для современного
Запада Мухаммед предстает человеком безграничной похоти, а также безжалостности и
жестокости, а вовсе не человеком Божьим. Вот эти события хорошо освещают темную
сторону исторического Мухаммеда. За один долгий день резни в Медине он обезглавил
шестьсот (возможно, больше) пленных евреев34 и после убийств взял к себе на ложе одну
из самых молодых и красивых новоиспечённых вдов.
Уильям Мьюир викторианский биограф Муххамеда, часто сурово судит его, смягчая
своё осуждение эвфемизмами того времени: «Великодушие и умеренность никогда не
присущи Мухаммеду, когда дело касается его врагов, не успевших своевременно
присягнуть на верность.» В Словаре ислама 1885 года, который все еще продается в
мусульманских книжных магазинах Лондона, есть даже отдельная запись, описывающая
«жестокость характера Мухаммеда» потому, что он часто прибегал к убийству. «Он
виновен, и не раз, в попустительстве убийству закоренелых противников», – говорится в
Словаре. Иногда врагам отрубали руки и ноги, выкалывали глаза. Мы читаем о пытках и о
заколотых врагах. Эти события, мало известные большинству мусульман, описаны в ранних
трудах ислама (в частности, у аль-Бухари). Он казнил политических оппонентов, даже
молодых женщин, которые насмешливо писали о нем. Особенно он не любил поэтов, и
четверых из них убили, троих в Медине, а одного после возвращения в Мекку. По
современным меркам, жизнь Мухаммеда была «безобразной,» писал Герберт Уэллс в своей
«Краткой истории мира», описывая пророка как человека «значительного тщеславия,

34
Потом они сдались, и пророк запер их в Медине в доме Бинт аль-Харис, женщины из Бану ан-
Наджжар. Потом пророк пошел на рынок Медины и вырыл там несколько рвов. Потом велел их
привести, и отрубили им головы в этих рвах. Людей приводили к рвам группами. Среди них были
враг Аллаха Хавай ибн Ахтаб, Кааб ибн Асад, глава племени — всего шестьсот или семьсот человек.
Говорят, также, что их было от восьмисот до девятисот человек. «Жизнеописание…», глава поход
против Бану Курайза в пятом году хиджры.
жадности, хитрости, самообмана и вполне искренней религиозной страсти....
Противоречивый характер.»
В мусульманских священных книгах рассказывается несколько историй об убийствах
и погромах. В доисламской Аравии существовала традиция боевых действий и набегов,
которую перенял ислам. Джихад стал одним из оплотов мусульманской веры, будучи
передан Мухаммеду, как верят мусульмане, непосредственно от Аллаха через ангела
Джибрила. «А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то – удар мечом по шее; а
когда произведете великое избиение их, то укрепляйте узы35, – говорит коран. – Сражайтесь
с ними, пока не будет больше искушения, а вся религия будет принадлежать Аллаху. А если
они удержатся, то нет вражды, кроме как к неправедным!36»
История считает Мухаммеда одним из самых известных лидеров и законодателей.
Мухаммед верил в арабское единство и боролся за него всю свою жизнь. Именно его
патриотизм, его любовь к своему народу и его гордость создали ислам и сделали нацию
арабов. В седьмом веке арабы были просто народом, жившим на Аравийском полуострове;
многие из них были грубыми и жестокими бедуинами, которых их более искушенные
греческие, персидские, эфиопские и египетские соседи считали невежественными и не
цивилизованными язычниками. Эти монотеистические народы презирали их как
почитателей многих богов и широко осуждали за широко известное детоубийство
маленьких девочек.
Мухаммед стремился к улучшению положения арабского народа и видел себя его
лидером. Он хотел, чтобы арабы вели благочестивую жизнь, поклоняясь только одному
Богу вместо тысяч божеств, включая идолов, камней и звезд, заполняющих их языческий
пантеон. Однажды, он объявил детоубийство вне закона и дал арабам новый закон жизни,
известный ныне под именем шариат.
Этот закон в том же виде, в каком он применялся в Медине и Мекке тринадцать веков
назад, продолжает действовать во многих мусульманских странах и сейчас. Побивание
камнями все еще практикуется в некоторых странах ислама. Мусульманские пуритане
могут утверждать, что пример исходит свыше. Мухаммед лично принимал участие в
побивании камнями, женщины из племени гамид, которая «призналась в блуде» Приказав
выкопать яму глубиной по пояс женщине, Мухаммед бросил в нее первый камень,
маленький, не больше боба37.
Шариат процветает и сегодня, но в ряде мусульманских стран он ставится под сомнение
многими последователями пророка, которые, какими бы набожными они ни были,
утверждают, что шариат устарел, и отрубание руки вора и забивание камнями прелюбодея
(или, чаще всего, прелюбодейки) до смерти уже не являются приемлемыми методами

35
К47:4.
36
К2:193.
37
Муслим 1049. [К пророку] пришла женщина [из племени] гамид и сказала: «О посланник Аллаха,
поистине, я совершила прелюбодеяние, очисти же меня», но он [велел] ей [уходить]. На следующий
день она сказала: «О посланник Аллаха, почему ты прогоняешь меня? … клянусь Аллахом, я
беременна». [Тогда пророк] сказал: «Если нет, ступай и жди, пока не родишь». Родив, [эта женщина]
принесла к [пророку завёрнутого] в тряпку мальчика и сказала: «Я родила этого [ребёнка]».
[Пророк] велел: «Ступай и корми его, пока [не придёт время] отнимать ребёнка от груди».
[Некоторое время спустя женщина] отняла [сына] от груди, привела ребёнка, который держал в руке
кусочек хлеба, к [пророку] и сказала: «О посланник Аллаха, я отняла его от груди, и он уже ел
[обычную] пищу». [Тогда пророк] передал ребёнка одному мусульманину и велел вырыть для неё
яму [глубиной по] грудь, а потом по его велению люди подвергли её побиванию камнями…»
наказания. Но также есть много имамов, мулл и аятолл, которые настаивают на том, что
шариат должен по-прежнему соблюдаться, поскольку коран – это воля и божественный
атрибут самого Аллаха, и мы ничего не можем в нем изменить. Такова, говорят они, воля
Аллаха. В этом, возможно, заключается самая большая проблема, стоящая перед исламом
в XXI веке.
Если Мухаммед кажется нам суровым человеком, давайте не будем забывать, что
арабский лидер, помимо того, что он был законодателем, государственным деятелем и
иногда палачом, был также суровым воином, который сражался на полях Аравии и убивал
тех, кто воевал против него. «Мухаммед, в отличие от Христа, был человеком насилия, он
носил оружие, получал раны в боях и проповедовал священную войну, джихад, против тех,
кто бросил вызов воле Аллаха, открытой ему», – напоминает Джон Киган своим читателям
в «Истории войн».
Такое описание пророка может быть психологически неприемлемым для многих
правоверных мусульман, но оно соответствует исторической реальности.
Убийство стало частью повседневной жизни Мухаммеда-воина после того, как он переехал
из Мекки в Медину в 622 году и стал борцом за дело Аллаха. «Магомет проповедовал
ислам, убивая своих врагов, Иисус Христос – приказав последователям отдавать свои
жизни», – так объяснял христианство французский философ семнадцатого века Блез
Паскаль в своих «Записках».
Мухаммед, будучи воином, нес ответственность за гибель тысяч людей не только в
бою, но и от казней и убийств. Немногие знают о массовом отрубании от 600 до 800 голов
пленникам еврейского племени Бени-корейга в Медине, отказавшим ему в поддержке после
захвата города. Он приказал, чтобы казни проводились на рыночной площади, где
специально вырыли траншеи для трупов. Бойня началась утром и продолжалась весь день
и всю ночь при свете факелов. Мухаммед покинул сцену до окончания казней, чтобы
провести вечер с прелестной с Райханой бинт Амр, молодой вдовой одного из убитых,
красивой еврейской женщиной, доставшей пророку после дележа добычи. Она отказалась
стать его женой, и попала в его гарем в качестве наложницы. Остальных женщин племени,
а также детей, всего около тысячи, продали в рабство.
Разгром племени бени-корейга оказался также очень прибыльной коммерческой
операцией для Мухаммеда. В дополнение к рабам, в добычу попали стада скота (верблюдов,
коз, овец и лошадей), а также земли, финиковые деревья, дома, мебель, драгоценности и
деньги.
Добычу разделили 3072 части, из которых пятая часть досталась пророку и за одну ночь
сделала его богатым человеком. Мусульмане также забрали у убитых евреев большое
количество оружия, в том числе 1500 мечей и ятаганов, такое же количество щитов, тысячу
копий и 300 кольчуг, которые пошли на пополнение недавно созданной армии пророка.
Коран38 восхвалил Аллаха за победу, и Мухаммед стал врагом, которого следовало бояться.
И вот – джихад, родившийся в потоке крови.

38
К33:25–27 Аллах вернул тех, которые не веровали, с их гневом: не получили они добра. Избавил
Аллах уверовавших от боя; Аллах - мощен, велик! И вывел Он тех из людей писания, которые
помогли им, из их укреплений и вверг в их сердца страх; одну часть вы перебьете и возьмете в плен
другую часть. И Он дал вам в наследие их землю, их жилища, их достояние и землю, которую вы
не попирали. Аллах над всякой вещью мощен!
 Из костей и камней

Мусульмане имеют склонность приписывать свои победы руководству Аллаха, иногда

даже поддержке, оказываемой тысячами невидимых ангелов, которые сражались за них, а
также, конечно, праведности их дела. Другие настроены более скептически.
По словам эксперта по исламу, итальянского профессора Франсиско Габриэли, арабы
стремились доказать персам и византийцам, которые всегда презирали их, что арабы так же
хороши, как и они, а, пожалуй, даже и лучше; но, утверждает Габриэли, их главной
мотивацией была любовь к добыче, а не любовь к Богу. Действительно, многие арабские
племена, хотя и не были мусульманами, но также приняли участие в этих первых
нападениях. Увидев, насколько прибыльным может быть ислам, они сами стали
мусульманами, подобно тому, как человек сегодня может присоединиться к политической
партии, или, возможно, к масонам или Ротари, ради преимуществ, которые это может ему
принести.
Когда арабы-мусульмане вырвались со своего полуострова, состоящего из песка,
камней и подземной нефти (тогда почти неизвестной), другие арабские кланы,
переселившиеся на север поколениями ранее, примкнули к ним в походах на Византийскую
и Персидскую империи, сильно ослабленных недавней войной между ними. Это были
арабские христианские племена к югу от Мертвого моря и арабские языческие племена на
Евфрате. Эти арабы, конечно, не интересовались Аллахом или Мухаммедом. Но зато они
любили добычу. Те же самые соображения, в независимости от требований новой веры,
побудили и местные племена примкнуть к пророку. Быть может, жители Хиджаза, песчаной
и каменистой пустоши западной Аравии, родины Мухаммеда, и увлеклись больше
Аллахом, поскольку пророк пришел из их среды; но для большинства первоочередной
задачей стали добыча, рабы и женщины.
Когда наместник в Дамаске, впервые испросил у второго из преемников Мухаммеда,
халифа Омара (634–644), разрешения пересечь море и напасть на острова Греции, Омар
запретил экспедицию, так как боялся опасностей в море. «Безопасность моего народа мне
дороже всех сокровищ Греции», – объяснил он. «Сокровище» в данном случае означало не
обращение неверных в ислам, а награбленное добро: золото, драгоценности и красивые
вещи. Приоритеты халифа были совершенно ясны: деньги, а не ислам, занимали главное
место в его мыслях. О том, что из-за отмены похода, придётся отложить и религиозную
миссию – даже не упоминалось. Джихад для Омара являлся всего лишь благочестивой
ширмой для поиска сокровищ и грабежей.
А большинство воспринимало джихад как прямое слово Аллаха, изложенное в коране.
Редко кому удавалось совместить высокую религиозность и жажду наживы. Мухаммед не
только облегчил это, но и сделал добродетелью, указав на грабеж и религиозную войну как
на праведный и быстрый путь в рай. За десять лет пребывания в Медине он организовал не
менее 65 военных кампаний и лично возглавил 27, хотя, аль-Бухари ограничил их число
между 15 и 19. Даже Наполеон Бонапарт не улучшил этот рекорд. Во всяком случае, коран
призывает мусульман всегда сражаться.
Мусульманин должен принимать каждое слово корана, как исходящее от Аллаха лично,
и, следовательно, не подлежащее обсуждению. Именно Аллах говорил слова корана через
Джибрила Мухаммеду. Получив послание, Мухаммед диктовал своим товарищам, главным
образом своему секретарю, пятнадцатилетнему Зайду ибн Сабиту, который записывал все
(а это 120 тысяч слов, что составляет книгу в триста страниц) на костях и камнях,
хранящихся в жилище Мухаммеда и его жен.
Хотя Мухаммед, как утверждают, не умел ни читать, ни писать, но умел слушать и
говорить, и незадолго до своей смерти сказал своим последователям, что продиктует
дополнение к корану, прежде чем умрет. Возможно Джибрил обещал принести ему
дополнительное послание, чтобы его ученики не впали в заблуждение. Но это последнее
сообщение так и не было передано. Какие заблуждения он имел в виду?
Это вопрос, который уже давно беспокоит некоторых мусульман.
Окончательный вариант корана (в древности в обращении находилось четыре
различных варианта), принятый и почитаемый мусульманами как нетварная и вечная
истина, вполне может содержать ряд неточностей. Недобросовестные писцы вставляли в
суры свои добавления. Один из наиболее известных фальсификаторов корана, Абдаллах
ибн Саад39, который позже стал адмиралом и командовал мусульманской экспедицией на
Кипр в 649 году, а в молодости, возможно, чтобы оживить текст, вписывал свои
собственные стихи в откровения надиктованные ему Мухаммедом. Тот даже не заметил
изменений, но Абдаллах неразумно рассказал своим друзьям в Медине о своей выходке,
наверно, полагая её отличной шуткой. Всё это пересказали разъярившемуся Мухаммеду, и
пророк, не принадлежавший к тем, кто легко прощает проступки, особенно если его
выставляли в смешном свете, попытался убить неразумного юнца. Однако перепуганный
Абдаллах двигался быстрее работодателя и бежал в Мекку, где скрывался длительное
время, пока его приемный брат Осман, зять Мухаммеда, не вымолил пощады.
Большая часть корана в любом случае бессмысленна для западных людей. Некоторые
стихи, возможно, красивые и вдохновляющие, при пении на арабском языке, не имеют
смысла ни на каком другом. «Слова и форма влияют на восприятие гораздо сильнее, чем
содержание», – объяснил Бернард Льюис в своей работе о литературе и истории арабов.
Неясные суры корана, возможно и уместны среди откровений Нострадамуса или Книги Инь
и Ян. Некоторые другие суры – это инструкции по приличию и этикету. Подобные вещи
встречаются и в Библии, но являются только наставлениями по воспитанию, а не как
проявление повышенного благочестия. Книга Левит, например, напоминает, что следует
регулярно мыться, и вдохновила Джона Уэсли написать, что «чистота соседствует с
благочестием», но что «опрятность одежды – это долг, а не грех.» Норман Дэвис в своей
«Истории Европы» деликатно назвал коран «источником права, руководством по науке и
философии, сборником мифов и историй, и учебником по этике.»
Не исключено, что мысли, выраженные в коране, могут вдохновлять на арабском языке,
но их трудно понять на английском или французском. А потому некоторые западные
ученые судили коран очень сурово. Томас Карлейль назвал его 150 лет назад
«утомительной, занудной путаницей; грубой и бессвязной книгой, с бесконечными
повторениями, длинными рассуждениями и мешаниной.» Совсем недавно Герберт Уэллс
увидел в ней только «книгу предписаний и разъяснений» и добавил, что она «недостойна
своего предполагаемого Божественного авторства, независимо от того, читать ли её как
художественное, религиозное или философское произведение.40»

39
Абдаллах ибн Саад — арабский полководец и адмирал, создатель арабского военного флота.
Занимал должность правителя Верхнего Египта (644−656). Абдаллах ибн Саад был одним из
основателей первой мусульманской военно-морского флота.
40
A Short History of the World, p. 177.
 Восток есть Восток, а Запад есть Запад; говорят, что они никогда не встречаются, но
часто они и не собираются встречаться!
Многие стихи в 114 сурах часто противоречат друг другу; но набожные мусульмане
настаивают на том, что они всегда существовали. Они не могут быть изменены, и
предписания, наказания и увещевания в коране и хадисах, второй мусульманской
священной книге, с ее огромной многотысячной коллекцией историй из жизни пророка,
должны применяться сегодня так же строго, как и в 630 году. Это означает отрубание рук
для воров, многоженство, забивание камнями для прелюбодеев, плеть на пьяниц, веревку
для гомосексуалистов и рабство для пленников. Во имя Аллаха!
Если быть точным, в коране нет упоминания о побивании камнями за прелюбодеяние.
Сто ударов плетью – вот прописанное наказание. Побивание камнями является более
поздним дополнением к шариату. Аиша, жена Мухаммеда, ответственна за его включение
в список наказаний. Спустя много лет после смерти пророка, она вспомнила, что однажды
видела в своей комнате суру, требующую смертной казни для прелюбодеев через побивание
камнями. Стихи были начертаны на пальмовом листе, лежавшем на полу, но резвая молодая
овечка, вбежав в комнату, заметила лист и утолила им голод, тем самым спасая многих
прелюбодеев от смерти до тех пор, пока бдительная Аиша не восстановила в своей памяти
съеденную суру.41
Не все мусульмане убеждены в вечной, нетварной и неизменной природе корана.
Еще в 757 году, менее чем через полтора столетия после смерти Мухаммеда, мутазилиты,
группа теологов, отрицали, что коран вечен, и утверждали, что, когда его содержание
противоречит разуму и здравому смыслу, его следует понимать только символически. Это
утверждение терпели почти сто лет, но в 847 году халиф, правивший из дворца в Багдаде
огромной мусульманской империей, объявил эту веру еретической и окончательно
утвердил вечное существование корана законом. Многие мусульмане, особенно те, кто не
из арабов, все еще не уверены, что Аллах говорит по-арабски и имеет лицо, руки и ноги.
В Средние века в испанском мусульманском королевстве Гранада врач Ибн аль-Хатиб,
автор «О чуме», медицинского трактата 1360 года о черной смерти, опустошавшей тогда
Европу, еретически учил, что хадисы «должны отменяться, когда находятся в явном
противоречии с доказательствами чувств.» Вопреки широко распространенному мнению,
что Черная Смерть была наказанием Бога за грехи человека, Ибн аль-Хатиб учил, что чума
– это инфекционное заболевание, а больных следует помещать в карантин. Его учение
отвергли как противоречащее истинам корана.
Совсем недавно и более прозаично, в декабре 1991 года, Хамид, мусульманин,
проживающий в Алжире, критикуя некоторых своих соседей-фундаменталистов,
пожаловался репортеру парижской газеты «Освобождение42», что они, по-видимому,
«забыли, что пророк жил давным-давно и что его советы не подходят для наших времен.
Некоторые из его соседей были так привязаны к пророку, – несколько развязано добавил
мистер Хамид, – что, если бы он велел им засунуть палку себе в задницу, они бы так и
сделали.»

41
Сунан Ибн Маджах 1944. Сообщается, что ‘Аиша сказала: «Аяты о побивании камнями и про
десять больших кормлений, были ниспосланы и они были записаны в моём свитке, который лежал
под моей кроватью. Когда же посланник Аллаха умер, и мы были заняты по поводу его смерти, (в
дом) зашёл ягнёнок и съел их». Шейх аль-Албани сказал: «Хороший хадис».
42
Liberation.
 Коран является самым авторитетным источником о Мухаммеде, но он содержит крайне
мало сведений о жизни пророка. Больше можно найти в хадисах – историях, собранных
через сто и более лет после его смерти благочестивыми коллекционерами, специально
путешествовавших, отыскивая людей, которые знали людей, когда-то знавших тех, кто знал
пророка. Для некоторых это стало делом всей жизни. Аль-Бухари, самый известный из этих
исследователей, живший более чем через двести лет после смерти Мухаммеда изучил не
менее 600 тысяч таких историй, и отбросил около 593 тысячи из них. Уцелевшие 7275
историй были собраны в книгу, которую он назвал Сахих, что означает правильная или
достоверная книга. Другие собиратели были менее щепетильны и требовательны, чем аль-
Бухари. Хотя они и отбросили в сторону часть подозрительных историй, но, похоже, что
тысячи сомнительных записей всё-таки попали в их книги. Один джентльмен по имени Ибн
Аби аль-Авджа, казненный в Ираке в 772 году, признался перед смертью, что составил не
менее четырех тысяч хадисов. Сколько из них попало в сборники и теперь почитается как
часть исламской истины, не ясно, но за последние 1300 лет большинство рассказов о
деяниях и, даже, злодеяниях Мухаммеда в значительной мере определялось содержанием
от этих хадисов.
Рай для воинов

В 622 году Мухаммед, которому исполнилось пятьдесят два года, переселился со

своими последователями в Медину, спасаясь от жителей родной Мекки, очень враждебно
настроенных к нему и его вере. Напомним, что мусульманский календарь и основание
ислама отсчитывается именно от этого события. Десять лет спустя Мухаммед умер на руках
у своей возлюбленной Аиши, крепко зажав в зубах зубочистку. За эти годы он завоевал
половину Аравийского полуострова, включая, свою собственную провинцию Хиджаз на
западе, граничащую с Красным морем, провинцию Йемен на юге и управляемый персами
Оман на юго-востоке. В последующие тридцать лет руководимые первыми четырьмя
халифами, арабские армии Мухаммеда с криками «Аллах – велик! и Мухаммед – его
пророк» – вырвались из пустыни и начали завоевывать известный мир.
Немногочисленные, но храбрые, они вступили в войну против Византийской и
Персидской империй, истощенных войной друг с другом, которая длилась двадцать шесть
лет, и победили обе; вторглись на Ближний и Средний Восток и в Северную Африку;
захватили Иерусалим, Антиохию, Алеппо, Кесарию, Газу, Триполи, Вавилон, Александрию
и острова Родос и Кипр; разграбили Сицилию; взяли, а затем потеряли Кабул в
Афганистане; осадили Константинополь; и достигли Синда, области в современном
Пакистане, и долины реки Инд в Индии.
Если и существовал рецепт этих быстрых и грандиозных побед, то никто, даже самые
уважаемые военные аналитики, не скажут наверняка, каков он был. Арабские захватчики
часто были в меньшинстве и плохо вооружены, и только мечами, копьями, луками и
стрелами, но они мчались на быстрых верблюдах и лошадях и были свирепыми и
восторженными последователями своего пророка, в то время как христиан терзали
религиозные споры, разделения и ереси. Арабы, похоже, начали свой джихад в самый
подходящий момент. Есть и другие объяснения их успехов. Некоторые говорят, что именно
фанатичная вера арабских воинов в ожидающий их мусульманский рай открыла путь к
победе ислама.
 Возможно, и даже больше, чем вера в Аллаха, что главным мотивом борьбы,
вдохновлявшим арабов, были грабеж, рабы, женщины и жажда смерти, сражающихся за
ислам, что означало немедленное попадание в рай со всеми радостями и удовольствиями
для тех, кто погиб в бою. Смерть за ислам делала их «мучениками» (что верно до сих пор),
которых ожидали вечные эротические удовольствия. Следовательно, смерть в бою была
очень желанной перспективой, а лучший способ умереть в бою – это бесстрашно атаковать
и сражаться. Это делало арабов очень страшными врагами, жаждущими смерти, подобных
японским летчикам-камикадзе Второй мировой войны.
Для мусульманина убийство и смерть являются проявлением великой религиозности,
превращая его либо в воина Аллаха – одного из моджахедов, либо в мученика, если его
убьют. В случае гибели ему обещан мгновенный рай, без ожидания Судного Дня, как это
приходится делать простым смертным. Быть убитым в войне с неверными является
вернейшим пропуском для быстрого прохода в рай, а рай для мусульманского воина был
поистине раем! Прежде всего, это место бесконечной сексуальной активности. С момента
прибытия, павшему воину предоставляются семьдесят две гурии с широко раскрытыми
глазами для его услаждения, лежащие на обтянутых шелком диванах, все прекрасные, как
рубины, великолепные, как кораллы, с возобновляемой девственностью и с цветом лица
подобного бриллиантам и жемчугам. «Там они будут наслаждаться, лежа на зеленых
подушках и красивых коврах,43» – говорится в коране. Те, кто любит верховую езду,
«получат рубинового коня с двумя крыльями», который понесет всадника туда, куда он
пожелает. Эротика, похоже, особенно волновала этих выносливых воинов пустыни.
В мусульманском раю оргазмы длятся по тысячи лет и усиливаются в сто раз, «чтобы
сделать его обладателя достойным своего счастья», – объясняет британский историк Эдвард
Гиббон. Другая книга милосердно сокращает продолжительность счастья до более
приемлемых двадцати четырех лет. В коране не указано, как мусульманка проводит свое
время в этом мужском раю, где доминируют мужчины. Всем в Раю меньше тридцати. Ни
младенцы, ни старики туда не допускаются; сначала они должны изменить свой возраст, и,
конечно, в этот рай попадают только мусульмане.
Пророки, как и мученики, занимают своё, совершенно определённое место в раю.
Авраам, Енох, Моисей, Иосиф и Иисус, считающиеся пророками в мусульманской
теологии, находятся именно там. Более того, Мухаммед встретил их, когда посетил Небеса
в знаменитом ночном путешествии, которое предпринял на двенадцатом году своей
миссии, после того как ангел Джибрил разрезал его от груди до пупка, чтобы вынуть его
сердце и омыть его в местной воде из колодца Зам-Зам.
Путешествие Мухаммеда в Рай и обратно заняло всего одну ночь. Всю дорогу он ехал
на Бураке, единственном в своем роде животном в мире, с головой женщины, туловищем
мула, хвостом павлина и двумя крыльями. Путешествие, которое кратко упоминается в
семнадцатой суре корана44, началось в Мекке и включало остановку в Иерусалиме, с тех

43
К55:72–76 черноокие, скрытые в шатрах, …не коснулся их до них ни человек, ни джинны...
опираясь на зеленые подушки и прекрасные ковры...
44
Более полно эта история изложена у аль-Бухари 3887. Передают со слов Малика бин Сасаа…., что
пророк Аллаха … рассказал им о ночном путешествии (следующее): «Когда я лежал (на земле) в
(пределах) аль-Хатима (или, возможно, он сказал: в Хиджре), кто-то неожиданно явился ко мне,
разрезал (мне тело) от сих (пределов) до сих и извлёк моё сердце. После этого мне принесли золотой
таз, наполненный верой, потом моё сердце омыли, потом наполнили его (верой), потом вернули его
(на прежнее) место, а потом ко мне подвели животное белого цвета меньше мула, но больше осла,
способное одним шагом покрыть самое большое расстояние, которое оно только могло охватить
взором. Потом меня посадили на (это животное), и Джибрил двинулся со мной в путь, а когда он
достиг низшего неба и попросил открыть (врата, его) спросили: «Кто это?» Он сказал: «Джибрил».
(Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад». (Его) спросили: «А за ним посылали?»
(Джибрил) сказал: «Да», и тогда было сказано: «Добро пожаловать ему, сколь прекрасен (его)
приход!» Потом (ворота) были открыты, а когда я достиг (низшего неба), то увидел там Адама.
(Джибрил) сказал: «Это – твой отец Адам, поприветствуй же его!» Я поприветствовал его, и он
ответил на приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать праведному сыну и праведному
пророку!» Затем он вознёсся (со мной) ко второму небу и попросил открыть (врата. Его) спросили:
«Кто это?» Он сказал: «Джибрил». (Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад». (Его)
спросили: «А за ним посылали?» (Джибрил) сказал: «Да», и тогда было сказано: «Добро пожаловать
ему, сколь прекрасен его приход!» Потом (эти врата) были открыты, а когда я достиг (второго неба),
то увидел там Йахйу и Ису, являющихся двоюродными братьями6. (Джибрил) сказал: «Это – Йахйа
и Иса, поприветствуй же их!» Я поприветствовал (их), и они ответили на приветствие, после чего
сказали: «Добро пожаловать праведному брату и праведному пророку!» Затем он вознёсся со мной
к третьему небу и попросил открыть (врата. Его) спросили: «Кто это?» Он ответил: «Джибрил».
(Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад». (Его) спросили: «А за ним посылали?»
(Джибрил) сказал: «Да», и тогда было сказано: «Добро пожаловать ему, сколь прекрасен его
приход!» Потом (эти врата) были открыты, а когда я достиг (третьего неба), то увидел там Йусуфа.
(Джибрил) сказал: «Это – Йусуф, поприветствуй же его!» Я поприветствовал его, и он ответил на
приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать праведному брату и праведному пророку!»
Затем он вознёсся со мной к четвёртому небу и попросил открыть (врата. Его) спросили: «Кто это?»
Он сказал: «Джибрил». (Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад». (Его) спросили:
«А за ним посылали?» (Джибрил) сказал: «Да», и тогда было сказано: «Добро пожаловать ему, сколь
прекрасен его приход!» Потом (эти врата) были открыты, а когда я достиг (четвёртого неба), то
(увидел там) Идриса. (Джибрил) сказал: «Это – Идрис, поприветствуй же его!» Я поприветствовал
его, и он ответил на приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать праведному брату и
праведному пророку!»
Затем он вознёсся со мной к пятому небу и попросил открыть (врата. Его) спросили: «Кто это?» Он
сказал: «Джибрил». (Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад, да благословит его
Аллах и приветствует.» (Его) спросили: «А за ним посылали?» (Джибрил) сказал: «Да», и тогда
было сказано: «Добро пожаловать ему, сколь прекрасен его приход!» – и когда я достиг (пятого
неба), то (увидел там) Харуна. (Джибрил) сказал: «Это – Харун, поприветствуй же его!» Я
поприветствовал его, и он ответил на приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать
праведному брату и праведному пророку!» Затем он вознёсся со мной к шестому небу и попросил
открыть (врата. Его) спросили: «Кто это?» Он сказал: «Джибрил». (Его) спросили: «А кто с тобой?»
Он ответил: «Мухаммад». (Его) спросили: «А за ним посылали?» (Джибрил) сказал: «Да», и тогда
было сказано: «Добро пожаловать ему, сколь прекрасен его приход!» – и когда я достиг (шестого
неба), то (увидел там) Мусу. (Джибрил) сказал: «Это – Муса, поприветствуй же его!» – и я
поприветствовал его, а он ответил на приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать
праведному брату и праведному пророку!» – когда же я покидал (его), он заплакал. Его спросили:
«Что заставляет тебя плакать?» - и он сказал: «Я плачу по той причине, что после меня был послан
(к людям) молодой человек, а в рай войдёт больше (людей) из его общины, чем из моей!» А затем
Джибрил вознёсся со мной к седьмому небу и попросил открыть (врата. Его) спросили: «Кто это?»
Он ответил: «Джибрил». (Его) спросили: «А кто с тобой?» Он ответил: «Мухаммад». (Его)
спросили: «А за ним посылали?» (Джибрил) сказал: «Да», и тогда было сказано: «Добро пожаловать
ему, сколь прекрасен его приход!» – и когда я достиг (седьмого неба), то (увидел там) Ибрахима.
(Джибрил) сказал: «Это – твой отец, поприветствуй же его!» – и я поприветствовал его, а он ответил
на приветствие, после чего сказал: «Добро пожаловать праведному сыну и праведному пророку!» А
затем я был вознесён к лотосу крайнего предела /сидрат аль-мунтаха/, и оказалось, что плоды его
(по размерам) подобны кувшинам из Хаджара, а его листья – слоновьим ушам. (Джибрил) сказал:
«Это – лотос крайнего предела». И оказалось, что там текут четыре реки, две из которых являются
скрытыми, а две – видимыми. Я спросил: «Что это за два (вида рек), о Джибрил?» Он ответил: «Что
касается скрытых рек, то это две реки, текущие в раю, что же касается двух видимых, то это – Нил
пор ставшим мусульманским святым местом. Первым человеком, которого Мухаммед
встретил по прибытии в рай, был Адам. Он не узнал Мухаммеда, и именно Джибрил
представил Адама посетителю. Он встретил множество пророков, в том числе Иисуса,
который сказал ему: «Добро пожаловать, добрый брат», и Моисея, который плакал, потому
что благодаря Мухаммеду теперь в рай попадет больше мусульман, чем евреев. На земле
никто не заметил отсутствия Мухаммеда (в то время он гостил у своего двоюродного брата
в Мекке), и ранним утром он вернулся в свою постель. Христиане, как и следовало ожидать,
высмеивали эти рассказы. Блез Паскаль, французский философ, прокомментировал в своих
«Записках», что «рай и подобные сцены» в коране «делают пророка смешным.»
Эта остановка в Иерусалиме и оказалась тем единственным посещением Иерусалима
Мухаммедом. После Ночного путешествия Иерусалим стал таким же священным городом
ислама как Мекка и Медина. Купол Каменной мечети возвышается над местом, откуда
Бурак с Мухаммедом и ангелом Джибрилом отбыли прямым рейсом в рай. Однако
некоторые мусульманские богословы считают, что Мухаммед превратил Бурака в очень
длинную лестницу для входа в рай пешком.
Рай предназначен для мусульман. Христиане, иудеи, буддисты, индуисты и другие
немусульмане в него не попадают. Они, вероятно, отправятся в ад. Из рая открывается
великолепный вид на ад, и обитатели небес (которых семь) могут наблюдать, как люди там,
внизу, жарятся в вечном огне и вынуждены пить кипящую воду, чтобы утолить жажду. В
раю подают только марочные вина и изысканные ликеры, которые обладают тем отличием
от земных, что никогда не пьянят. И, конечно, еда и питье также относятся к райским
удовольствиям. У каждого жителя рая есть триста слуг, прислуживающих ему за столом, и
каждое блюдо приносится на золотом подносе. Эти яства, должно быть, сильно отличаются
от обычной диеты бедуинов, состоящей из фиников, ячменного хлеба и верблюжьего

и Евфрат». А потом мне был показан священный Дом, в который ежедневно входит по 70 тысяч
ангелов. Затем мне принесли сосуд с вином, сосуд с молоком и сосуд с мёдом. Я взял молоко, а
(Джибрил) сказал: «Это – (ислам), которого будешь придерживаться ты и твоя община». После
этого мне было вменено в обязанность совершение молитв (, а именно) – 50 молитв ежедневно.
Возвращаясь, я прошёл мимо Мусы, и он спросил: «Что было велено тебе?» Я ответил: «Мне было
велено совершать по 50 молитв ежедневно». (Муса) сказал: «(Члены) твоей общины не смогут
(совершать) по 50 молитв каждый день! Клянусь Аллахом, поистине, я уже испытывал людей до
тебя и старался сделать с израильтянами всё, что мог, (но напрасно,) возвращайся же к твоему
Господу и проси его об облегчении для твоей общины!» Я вернулся, и (Аллах) уменьшил (это
количество) на 10 (молитв), после чего я вернулся к Мусе, и он сказал мне то же самое. Тогда я
вернулся, и (Аллах) уменьшил (оставшееся количество) на 10 (молитв), после чего я вернулся к
Мусе, и он сказал мне то же самое. Тогда я вернулся, и (Аллах) уменьшил (оставшееся количество)
на 10 (молитв), после чего я вернулся к Мусе, и он сказал мне то же самое. Тогда я вернулся, и мне
было велено (совершать) по 10 молитв ежедневно, после чего я вернулся к Мусе, и он сказал мне то
же самое. Тогда я вернулся, и мне было велено (совершать) по 5 молитв ежедневно, после чего я
вернулся к Мусе, и он спросил: «Что было велено тебе?» Я ответил: «Мне было велено совершать
по 5 молитв ежедневно». (Муса) сказал: «Поистине, (члены) твоей общины не смогут (совершать и)
по 5 молитв каждый день! Поистине, я уже испытывал людей до тебя и старался сделать с
израильтянами всё, что мог, (но напрасно,) возвращайся же к твоему Господу и проси его об
облегчении для твоей общины!» Я сказал: «Я просил Господа моего (так много), что мне уже стыдно
(просить о чём-то ещё)! Я доволен, и я повинуюсь (Ему)!» И, уходя (оттуда), я услышал голос: «Я
передал то, чего Я требую, и облегчил (ношу) Своих рабов»».
молока, с добавлением изредка сушеного верблюжьего мяса. Триста тарелок в день на
человека породили бы на земле большую проблему утилизации человеческих отходов, но в
раю не требуются отхожие места. Остатки переваренной пищи испаряется через поры
издавая приятное благоухание с мускусным ароматом. Мусульманский мистик и поэт
Джалал Алдин ас-Суйя, живший в Персии в средние века, развил откровения ислама. «У
обитателей рая нет ануса. Анусы были сделаны для дефекации, а в раю нет дефекации», –
установил он в своем произведении «Китаб аль-Анвар.»
Райские гурии оказывали необычайно стимулирующее воздействие на мусульманских
воинов. Их командиры обычно кричали перед боем: «Гурии ждут тебя!» И, воины ислама,
жаждущие умереть, бросались в бой, полные решимости немедленно попасть в рай.
Предвкушение грядущих наслаждений толкало их на чудеса доблести. Но давайте не будем
насмехаться над тем, что западным людям кажется странным. Ведь, это помогло им
завоевать половину известного мира менее чем за сто лет. Возможно, причину победу надо
искать, как советуют французы, в cherchez la femme45. Или, правильнее, в cherchez les
femmes46, хотя в данном случае были гурии, а не «femmes»….

Часть II. За пределами Аравии.

Вперед воины ислама! Византия и Персия 632–640.

После смерти Мухаммеда в 632 году его друг и тесть, отец Аиши, Абу Бакр был избран
первым халифом ислама, и Аиша, будучи одной из одиннадцати жён Мухаммеда, стала
королевой Медины, откуда ее отец правил царством ислама.
Зять Мухаммеда Али, муж Фатимы и отец внуков Мухаммеда, Хасана и Хусейна, хотя
и надеялся унаследовать титул себе и своим потомкам, но преданно присягнул на верность
новому главе ислама. После смерти Абу Бакра два года спустя, главой мусульман избрали
Омара, и, хотя, Али остался без царства во второй раз, но всё-таки преданно поддержал
нового халифа. Омар тоже являлся тестем пророка; его дочь Хафса была третьей женой
пророка. Правление Омара продлилось десять лет, пока его не убил персидский раб.
На этот раз все сторонники Али ожидали, что муж Фатимы вступит в халифат
Он являлся ближайшим родственником пророка по мужской линии, и его последователей
возмущало, что его обделили на предыдущих выборах, но их ожидало еще одно
разочарование. Вместо Али третьим халифом избрали Османа, щеголеватого молодого
человек и близкого родственник Абу Суфьяна. Но, всё-таки, Осман и Али были
родственниками. Осман женился на дочерях Мухаммеда, Рукайи и Умме Кульсум, что
сделало Фатиму – невесткой, а его с Али – шуринами.
Отвергнутый Али снова преодолел свое разочарование и поклялся в верности Осману,
но в среде мусульман уже обозначились первые трещины. Кульминацией стало убийство
Османа сыном первого халифа в 656 году. Новая религия раскалывалась на части.
Появились две основные соперничающие группы: сунниты, их было большинство, которые
поддерживали Язида, внука Абу Суфьяна; и мятежное меньшинство шиитов, стоявших за
Хасана, внука Мухаммеда. Но потомкам Абу Суфьяна, омейядского бизнесмена, который
пытался задушить ислам ещё в его младенчестве и убить Мухаммеда, предстояло победить

45
Ищите женщину.
46
Ищите женщин.
потомков пророка и править мусульманской империей, которую Абу Суфьян так старался
когда-то уничтожить. Из таких ироний состоит история.
Борьба между суннитами и шиитами до сих пор еще является реальностью в исламе,
тринадцать веков спустя. Больше, чем кто-либо другой, и именно один из сыновей Абу
Суфьяна, Муавия, превратил ислам в великую международную политическую силу; но эта
история нашей следующей главы.
Стремительное расширение ислама началась за два года до смерти Мухаммеда, в дни
примирения между ним и Абу Суфьяном. Ислам стал распространяться за пределы
Аравийского полуострова. За два года до этого в Муте, к югу от Мертвого моря в
современной Иордании, мусульманская армия впервые встретилась в бою с христианскими
греками византийского императора и проиграла. Истинная цель арабского набега,
приобретение красивых и острых, очень острых мечей, изготовленных в Муте и
близлежащих городах, была достигнута. Они помогли арабам проложить себе путь в
Испанию восемьдесят лет спустя.
Зайд, черный приемный сын пророка, первый муж жены Мухаммеда Зейнаб,
возглавлявшей мусульманские войска, погиб в начале битвы при Муте. Халид, когда-то
бывший доверенным командиром Абу Суфьяна в мекканской армии, а затем принявший
ислам, теперь стал солдатом Аллаха и возглавил командование мусульманской армией в
этот критический момент. Ему удалось избежать полного разгрома и вывести свои
потрёпанные войска с поля боя, вернув их в Медину. В последний год жизни Мухаммеда
Халид также помог сохранить власть и верность пророку на Аравийском полуострове.
Незадолго до своей смерти Мухаммед приказал чернокожему сыну Зайда от бывшей
эфиопской рабыни, Усаме, возглавить мусульманскую армию в походе на север и победить
христианских собак, убивших его отца. Усама, повинуясь последним военным указаниям
пророка, отправился через две недели после смерти пророка в страну войны на севере.
Халид, которому приказали завоевать Ирак, сначала отправился в путь с пятью сотнями
человек, выиграл битву на реке крови47 и недалеко от Багдада захватил в плен несколько
десятков перепуганных христианских семинаристов, скрывавшихся в церкви, которые
предпочли отступничество и ислам, а не обезглавливание и вечность. Один из них, молодой
йеменец, станет отцом Мусы, губернатора Северной Африки, который организует первые
мусульманские вторжения из Танжера через Средиземное море в Испанию.
Все боевые действия в первые десятилетия ислама происходили, по географически
очевидным причинам, либо в самой Аравии, либо на Ближнем и Среднем Востоке. Успех
мусульманского оружия в этих регионах в те годы во многом объяснялись арабскими
военными способностями: арабская кавалерия была быстрее и инициативнее, чем у персов
и византийцев. Арабские воины пугали греков и персов отвратительными боевыми криками
и по тактическим соображениям предпочитали сражаться на ровной и плоской земле,
идеально подходящей для атаки лошадей и верблюдов. А главное арабы знали, чего хотят.
Аллах, Мухаммед и ислам были боевыми лозунгами, но грабеж, возможно, – главной
целью; а для некоторых, и гурии в раю. Греки и персы, с другой стороны, почти не имели
никакой мотивации.

47
Битва при Уллайсе состоялась между мусульманами и войсками Персидской империи в мае 633
по РХ на территории современного Ирака неподалёку от реки Евфрат и ее притока Хасиф, и иногда
называется битва при кровавой реке, из-за многочисленных жертв персов и арабов-христиан.
 По мере продвижения вперед мужество и военные способности арабов лишь частично
объясняли их победы. Другой очевидной причиной оказалось истощение Персидской и
Византийской империй после более, чем четверти века войн друг против друга. Еще, и
возможно, более важными, по крайней мере в империи Ираклия, стали религиозные споры
между его христианскими подданными по неясным вопросам теологии, касающимся
природы Христа, которые привели к невероятным гонениям и разногласиям. Монофизиты
отрицали, что во Христе существуют две равноправные природы, Божественная и
человеческая, и утверждали, что человеческое было поглощено Божественным.
Диофизиты48 настаивали на равноправии этих природ в человеке. Эти догматические
различия, возможно, не кажутся чрезмерно важными для современного человека, но они
вызвали ужасные разделения у христиан; более того, помогли мусульманам завоевать
Ближний Восток и Египет.
Неискушенный наблюдатель не может не задаться вопросом, почему гораздо более
ожесточенные разногласия между суннитами и шиитами, а среди мусульман попадались и
другие враждующие секты, не парализовали исламские военные усилия, как это произошло
с христианами. Возможно, потому, что массовые грабежи и изнасилования являлись
лучшими стимулами, которые не могли себе позволить христиане. Джихад для воина-
мусульманина являлся прекрасным сексуальным праздником: если он выживет, ему будет
доступно множество молодых и красивых пленниц на земле; а если умрет, семьдесят две
гурии с жемчугами и бриллиантами и вечно возобновляемой девственностью будут ждать
его на небесах, лежа на зеленых атласных диванах. Живой или мёртвый, в любом случае
мусульманский воин не оставлся в накладе.
Существуют противоречивые сведения о ранних кампаниях джихада, о том, кто где и
когда воевал. Одно остается совершенно ясным: греки и персы проигрывали, а арабы
побеждали. В дополнение к великим боевым качествам Халида, который возвышается над
всеми своей храбростью и военными навыками (и, увы, свирепостью и дикостью), эти
шейхи Аравии и бедуины доказали боевые качества людей пустыни. Финики и верблюжье
молоко, похоже, прекрасно развивали доблесть и отвагу: Амр завоевал Египет; Абу Убайд
двинулся в Сирию; Мутанна ибн Харис вторгся в Персию; Саад ибн Абу Ваккас49, нанёс
последний удар персидскому господству; сын Абу Суфьяна Язид со своим братом Муавией
и Халидом завоевали Сирию, а вместе с ней и Бейрут – город, часто упоминавшийся в
новостях во время недавних боев50. Муавия, стал одним из трёх, кто подписывал договор
со стороны мусульман, по которому Иерусалим сдался арабам51, что положило начало
длительной борьбе между различными национальными и религиозными группировками за
город, которая не закончилась и ныне.
Интересно прочитать условия капитуляции 1350 лет спустя: «В вопросе религии не
будет никаких ограничений, ни малейшего досаждения. Евреи будут жить [в Иерусалиме]

48
Две природы – от греч. δυο – «две» + φύσις – «природа, естество.»
49
Са‘ад ибн Абу Ваккас аль-Кураши – сподвижник Мухаммада, одним из первых принял ислам в
возрасте 17 лет. Государственный деятель и полководец, участник многих битв, внёсший
значительный вклад в завоевание Ирана в 636 году по РХ. Входит в число десяти наиболее
уважаемых сподвижников пророка Мухаммада.
50
В течении 15 лет с 1975 по 1990 в Ливане бушевала гражданская война между мусульманами и
христианами. Бейрут – столица Ливана.
51
Осада Иерусалима началась в 637 году по РХ и длилась 4 месяца, после чего город сдался.
вместе с христианами52.» Терпимость, увы, продлилась недолго. Дамаск пал в 635 году, а
Антиохия в 636 году. Через два года после падения Иерусалима Муавия с братом после
длительной осады взяли Кесарию. Бойня была чудовищной, говорит нам Мьюр: четыре
тысячи пленников, многие из которых «женщины благородного происхождения,
вынужденные теперь добывать пропитание черной работой а, если они молоды и красивы,
сберегаются для ещё худшей участи», отправились в Медину, как добыча, для продажи в
рабство.
Примерно в это же время Халид умер в изгнании и позоре, а брат Муавии – Язид
скончался от чумы. Омар отнял у Халида командование, якобы из-за коррупции, и
униженный и убитый горем воин умер в нищете и нужде в какой-то заброшенной арабской
деревне в 639 году; но к моменту его смерти ислам уже встал на путь завоеваний.
К 640 году греко-христианская Сирия стала арабо-мусульманской.
К 641 году Персия и Египет завоёваны исламом.
Мухаммед умер всего девять лет назад, и вот – уже большая часть Ближнего и Среднего
Востока принадлежала его наследникам. Александрия стала главной арабской военно-
морской базой племен из пустынь Хиджаза. А джихад – главным инструментом исламского
государства.
Покоренным народам предоставили три варианта: ислам, смерть или дань. Некоторые,
как правило, из среднего класса, выбирали мученичество; те, кто из богатых и высших
классов, предпочитали дань; и поначалу, лишь немногие, и обычно из более бедных,
принимали ислам. Но массовый переход на сторону Аллаха христиан Ближнего Востока,
Малой Азии и Северной Африки произойдёт позднее. А пока их терпели как неприятный
факт вне Аравии, но в ней самой им уже не было места. Всех евреев и христиан изгнали53.
И с тех пор им запрещено вступать в Мекку или Медину.

52
После исламского завоевания Дмаска между халифом Омаром бин аль-Хаттабом и местными
христианами был заключён следующий договор: «Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного.
Это письмо рабу Аллаха, повелителю правоверных Омару от христиан такого-то города. Когда вы,
(мусульмане), пришли к нам, мы попросили у вас безопасности для себя, для своего потомства,
нашего имущества и наших единоверцев. Мы в свою очередь обязуемся не строить в городе и вокруг
него ни монастыря, ни церкви, ни часовни, ни кельи монахов, не восстанавливать из этого ничего,
что уже разрушилось, и не оживлять (заброшенные храмы) на землях мусульман. Мы не станем
запрещать никому из мусульман отдыхать в наших храмах и будем открывать двери для путников
и странников днём и ночью. Обязуемся принимать в гости и кормить проходящего путника из числа
мусульман три дня и не давать приют в наших храмах и домах шпионам. Обязуемся не скрывать
обман или предательство от мусульман. Не демонстрировать многобожие, не призывать к нему и не
препятствовать нашим близким принимать ислам, если они захотят. Оказывать почёт мусульманам
и вставать на наших собраниях, (уступая им место), если они пожелают сесть. Никак не
уподобляться им в головном уборе, обуви, причёске, не произносить их речи, ни давать себе их
прозвища, не ездить верхом в сёдлах, не привязывать к себе мечи и не носить с собой ничего из
оружия. Не ставить свои печати на арабском языке, не продавать вино. Обязуемся остригать волосы
на лбу, носить свою традиционную одежду и стягивать пояса на теле. Не выставлять напоказ наши
кресты и наши книги на дорогах мусульман, на их рынках и снаружи церквей. Не бить в колокола в
присутствии мусульман и не выходить (на процессии) в день Пасхи, не причитать громко над
покойниками и не зажигать огни, (неся покойников) на пути мусульман. Не хоронить наших
мёртвых рядом с мертвецами мусульман. Не покупать пленных, захваченных мусульманами.
Указывать дорогу мусульманам и не заглядывать в их дома.»
53
Муслим 1165. "Умар ибн аль-Хаттаб передал, что он слышал, как посланник Аллаха сказал: «Я
непременно изгоню иудеев и христиан с Аравий¬ского полуострова и не оставлю [здесь] никого,
кроме мусульман».
 Восходящей звездой на мусульманском небосводе стал Муавия. Когда халиф Омар
посетил Дамаск в 640 году, он назначил Муавию губернатором Сирии.
Возможно, именно по этому случаю, чтобы скрепить свой союз с халифом, Муавия
женился на разведенной жене Омара Кореибе. Передача жены от одного мусульманского
сановника другому – была общепринятой практикой ислама того времени. Мы видели, как
Мухаммед подал пример, женившись на Зейнаб, жене своего приемного сына.
Блестящий администратор и прирожденный завоеватель, Муавия сделал Дамаск
плацдармом для будущего. Он стал первым великим мусульманским государственным
деятелем, первым мусульманским завоевателем Европы и первым мусульманином,
отправившим моряков и солдат ислама на запад через Средиземное море и на север через
Дарданеллы для захвата Европы.
После того, как он стал халифом, лишив Али титула, он положил начало династии
Омейядов как правителей всего исламского мира почти на столетие, а в Испании – на три
столетия.
Но сколько европейцев слышали хоть чего-то о нём? Вильгельм Завоеватель, суровый
нормандский лорд, знаменит завоеванием Англию. Но его подвиг – всего лишь часть
местной истории. По сравнению с Муавией Вильгельм Завоеватель – мелкий головорез,
второстепенная фигура европейской истории. Муавия был гигантом мировой истории.

Кампании на островах. Кипр, Родос и Крит 649–668.

Цель этой книги не в том, чтобы описать династические разногласия и соперничество,

разделившие правящие мусульманские семьи, из которых противостояние Али и Муавии
стало первым. Я также не хочу вести хронику распространения ислама в других регионах,
кроме Европы: на восток в Персию, Индию, Афганистан, Туркестан и до границ Китая; на
запад в Египет и Северную Африку вплоть до Марокко; и на север в Месопотамию и Кавказ.
Они не являются частью нашей истории. Нас интересует только Европа.
Тем не менее, мы не можем обойти их полностью, поскольку арабское наступление шло
во всех направлениях, кроме южного в Африку (которое начнётся позднее) более ста лет, и
было одним из самых блестящих военных завоеваний, когда-либо видимых миром.
Династические ссоры, так же, как и вторжения на континенты, являются важным элементом
исламской саги. Они составляют часть фона ранней мусульманской истории, о которой
следует знать, хотя бы, немного, чтобы увидеть европейский джихад в надлежащем
историческом обрамлении.
Ссора между Али и Муавией стала важнейшей вехой ранней истории ислама, и привела
к крупным событиям: первым стало вторжение в Европу, а вторым – рождение мощной
шиитской фракции в исламе. Мы не ошибёмся, назвав Муавию тем, кто лишил потомков
Мухаммеда того, что они считали своим наследственным правом на халифат, и передал его
собственной династии Омейядов, которая когда-то в первые дни ислама, через Абу
Суфьяна, считалась самым злейшим врагом Мухаммеда.
Хотя ни одно из этих событий не произошло при жизни Муавии, они зародились
именно при нём. Прежде чем перейти к европейским кампаниям ислама, давайте исследуем
столкновение между Али, зятем Мухаммеда, и Муавией, сыном Абу Суфьяна. Они задали
курс, по которому с тех пор следует ислам.
 Трое из первых четырех халифов были убиты. Все они были учениками и личными
друзьями Мухаммеда, и в мусульманской истории известны как «праведные халифы».
Их убийства создали образец для исламского идеологического, политического и даже
религиозного разделения, которое продолжается до сих пор в том же духе. Чтобы
проверить, прочитайте ежедневную газету. После убийства в 654 году халифа Османа, зятя
Мухаммеда Али, наконец, избрали следующим халифом, хотя многие считали его
ответственным за убийство Османа. Его выдвижение в халифы не было единодушным. Али
был плохим организатором, иногда слабым, который не смог расшевелить своих
соотечественников, несмотря на огромный престиж, которым пользовался как зять
Мухаммеда и муж Фатимы, любимой дочери Мухаммеда. Современники знали о его
недостатках, и потому так много раз отвергали на выборах халифа, несмотря на его
семейную связь с пророком.
Кроме того, Али был подкаблучником, и даже не мог утешиться другими тремя женами,
из-за их отсутствия, так как пророк, заботясь о счастье Фатимы, запретил Али иметь более
одной жены. Али не имел гарема, как минимум, до смерти пророка.
Али принял ислам, основав столицу близ Басры в Ираке; но Муавия, как ближайший и
самый воинственный родственник Османа, бросил вызов Али, считая его ответственным за
смерть своего дяди, и с сирийской армией вторгся в Ирак. При Сиффине в 657 году войска
Али отказались сражаться со своими братьями-мусульманами, которые пошли в бой, неся
коран на наконечниках копий; и ссора между Али и Муавией перешла в третейский суд.
Политически Али явно проиграл, и три года спустя Муавия возглавил халифат, основав его
в Дамаске, где и правил в течение семнадцати лет в качестве эмира Сирии. Впоследствии
Али был убит фанатиком, и Муавия возглавлял ислам до 680 года, целых двадцать три года,
и став первым в династии Омейядов.
Династия находилась у власти до 749 года, когда их свергли Аббасиды, дальние
потомки дяди Мухаммеда Аббаса, с хорошей примесью персидской крови. Аббасиды
правили всем исламом (за исключением Испании и Португалии) из Багдада в последующие
пятисот лет и дали миру Тысячу и Одну Ночь. В правление Аббасидов, долгое время, вплоть
до 1258 года, любое благоприятное упоминание Муавии, или кого другого из Омейядов,
могло привести к немедленной казни упомянувшего. Жизнь в стране ислама стоила не
дорого. Никакого суда или даже объяснения не требовалось. Казни в Багдаде происходили
очень быстро. Правящий халиф всегда держал палача при себе и мог приказать казнить на
месте любого, кто ему не понравился. Плаха для казни стояла на кожаном коврике, чтобы
не испортить персидские ковры в тронном зале; отсюда осторожность многих собирателей
хадисов времён Аббасидов, которые ценили правду, но еще больше – свою жизнь. В их
комментариях и сборниках они либо не замечали, либо поносили наиболее спорных
сподвижников Мухаммеда в Медине и Мекке и их потомков. Бойкот распространялся на
Муавию и других халифов Омейядов.
Абу Суфьян и его потомки в течение сотен лет стали персонами нон грата в
мусульманском пантеоне. Понятный страх мусульманских историков за свою жизнь
частично объясняет широко распространенное незнание личности Муавии, одного из
величайших в арабской истории. Принадлежность к Омейядам, делало его имя слишком
опасным для упоминания во времена Аббасидов. А шииты вычеркнули его из своих сердец
из-за смерти Али. Хотя, он один из величайших людей, когда-либо выросших в Аравии, но
на Западе почти неизвестен.
 Муавия, будучи еще молодым, после обращения жителей Мекки в ислам, стал тем, что
ныне называется секретарём Мухаммеда. Хотя адъютант, может быть, более подходящее
слово. Во время своей последующей карьеры солдата и эмира (губернатора) Сирии он
руководил одной из самых важных стран в зарождающейся арабской империи при трех
позднее убитых халифах (Омаре, Османе и Али), все из которых управляли из Медины.
Муавия будучи умным юношей, стал и умным правителем. Ему нравилось достигать
своих целей без насилия. «Я никогда не применяю меч, когда достаточно плети, и плеть,
когда достаточно языка», – любил он говорить окружающим. Он предпочитал войне подкуп
и коррупцию. В любом случае, взятка стоила значительно дешевле, чем сражение. Муавия
тот правитель, которого Макиавелли оценил бы по достоинству.
Нельзя сказать, что у Муавии когда-либо имелся конкретный план вторжения в Европу.
Концепции Европы как отдельного географического континента тогда еще не
существовало. Анатолия, большая часть того, что сейчас называется Турцией, отделялась
узким проливом Дарданеллы, Мраморным морем и Босфором от Константинополя и его
внутренней области Румелии. Во времена халифата Омара Муавия уже задумывался о
пересечении моря и нападении на острова, и даже на Константинополь. Омар, как и
большинство арабов Хиджаза, боялся моря – совершенно неизвестной и пугающей стихии
для жителя пустыни.
«Острова Леванта находятся недалеко от сирийских берегов. Иногда можно даже
услышать лай собак и кудахтанье кур. Дай мне разрешение напасть на них», – умолял
Муавия халифа. Другой человек, убийство которого когда-то планировал сам Мухаммед,
также стремился привести мусульман к новой славе за границей, – Абдаллах ибн Саад, уже
не насмешливый юноша, фальсифицирующий заветные стихи Мухаммеда из корана, а
опытный воин, один из лучших командиров кавалерии в арабских армиях и завоеватель
современного Туниса.
Для Омара, который жил в городе, окруженном пустыней, море было похоже на
обширные равнины Хиджаза, за исключением того, что он считал его гораздо более
опасным. Вы можете утонуть в море, но не в пустыне. Он обратился за советом к одному
из своих солдат. «Море – это бескрайнее пространство, в котором большие корабли
выглядят как крошечные пятнышки. Мало доверяй ему, но много бойся. Человек в море –
как насекомое на щепке, то поглощенное, то напуганное до смерти», – объяснил солдат.
Поэтому Омар отказался от предложенной Муавией экспедиции. «Сирийское море, говорят
мне, длиннее и шире, чем суша. Как я могу доверит своей народ его неверному нутру?»
Омар, возможно, стал еще более осторожным из-за недавней потери арабской
экспедиции в Красном море во время рейда на недружественный абиссинский берег и, по
словам Мьюра, поклялся, что «никогда больше не позволит войскам вступать в столь
коварную стихию». Он приказал своим генералам нападать и занимать только те места,
куда мог добраться верблюд. «Сокровища Греции, – добавил он: менее важны, чем
безопасность моего народа». Поэтому в течение всего его правления, продолжавшегося до
644 года, арабы держались суши.
После смерти Омара Муавия вновь обратился с просьбой к новому халифу Осману и
еще раз попросил разрешения напасть на Кипр. Осман, бывший дядей Муавии, был готов
помочь своему племяннику любым возможным способом и, если уж на то пошло, любому
родственнику, который нуждался в помощи. Вскоре в число будущих обладателей
благосклонности Османа войдет и его сводный брат Абдаллах ибн Саад (который,
следовательно, являлся чем-то вроде дяди для Муавии), еще один родственник, очень
желающий совершить набег на Кипр и его богатства. Теперь к обычному мусульманскому
стимулу грабежа добавились и родственная протекция.
Эти пиратские планы, однако, всегда представлялись участникам, с волнением
ожидавших добычи, рабов и женщин, как религиозные экспедиции во имя Милосердного
Аллаха. Ранние последователи пророка не отличали прозелетизм от грабежа, как то могли
сделать крестоносцы, напавшие на Святую Землю, несколько сотен лет спустя.
Кипр в 649 году оказался первым европейским островом, куда вторглись арабы. Хотя,
он находится на границе Европы и Азии и географически настолько же европейский, как и
азиатский. Но некоторые атласы рассматривают его как часть Ближнего Востока
А политически он есть и был европейским, поскольку основная часть его населения – греки
являются европейским народом. Во всяком случае, Кипр такая же часть Европы, как Родос,
Крит, Сицилия, Мальта, Корсика или Сардиния, которые когда-то также находились под
мусульманским правлением, как и более отдаленные Балеарские острова.
Две экспедиции направились на Кипр. Одна, под командованием адмирала Абу Киса,
вышла из порта Сайды54, что находится ныне в Ливане, в 649 году. К ней присоединилась
вторая из Александрии под командованием Абдаллы ибн Саада. Общая численность флота
составила 1700 кораблей. Налетчики захватили и разграбили город Констанцию и вырезали
большую часть населения. Кипр, часть византийских владений, был взят «легко», как
говорят летописи: добыча заполнила семьдесят кораблей, и великое множество несчастных
плачущих пленников увезли для продажи на невольничьих рынках Дамаска и других
мусульманских городов.
Кипрская экспедиция стала не только первым крупным арабским военно-морским
предприятием. Это был первый из набегов тех, кого американцы более тысячи лет спустя
назвали «пиратами Берберского побережья»; тех, кто преследовал и терроризировал
Средиземноморскую Европу, пока французы не захватили Алжир в 1830 году и не
положили конец процветающему предприятию по захвату рабов в Средиземном море.
Арабы оставались на Кипре, пока не пришло известие, что из Константинополя
направляется византийский флот для борьбы с захватчиками. Арабы отплыли,
предварительно вынудив у киприотов согласие на ежегодную дань сирийскому
губернатору, и Муавия, вернувшись в Дамаск, запланировал следующий набег, уже против
Крита, что и произошло в 651 году, через два года после Кипра. Историк сообщает: «С
жителями обращались мягко, поскольку в то время халиф нуждался в хорошем мнении о
мусульманах, чтобы подготовить почву для будущих завоеваний».
Набеги джихада оказались прибыльными, и поэтому арабы отправились на Кипр во
второй раз в 653 году с пятью сотнями кораблей. После этого набега киприоты решили
искать безопасности в горах, где построили несколько замков в Сент-Илларионе, Кантаре
и Буффавенто, откуда могли защищаться от мусульманских налетчиков.
Самый впечатляющий набег джихада, произошёл также в 653 году, на остров Родос,
где нападавшие разобрали бронзового Колосса Родосского, одно из Семи чудес древнего
мира, на металлолом и отправили Сирию для продажи еврейскому торговцу в Хорне.
Построенный около 290 года до РХ и олицетворяющий бога солнца Гелиоса, колосс имел
высоту в сто футов и стоял рядом с гаванью, пока не рухнул от землетрясения через
шестьдесят лет. Жители Родоса, все еще гордившиеся своей, хоть и лежащей статуей, не

54
В древности Сидон. Расположен на побережье Средиземного моря, в 30 милях к югу от Бейрута,
столицы Ливана.
трогали останки почти девятьсот лет, пока флот Муавии не увез поверженного бога на 73
кораблях в Сирию. Сарацины, как стали повсеместно называть мусульманских захватчиков
в тех землях, где они совершали набеги, по-видимому, оставались на острове по меньшей
мере пять лет.
Сицилия в 668 году стала следующим крупным средиземноморским предприятием,
морских бродяг Муавии. На запоминающемся языке викторианцев Артур Гилман
рассказывает нам в «Сарацинах», как арабские флот «разорил Сицилию и Сардинию,
разграбляя города и унося добычу, пленных и прекрасных дев», причем последних постигла
неизбежная участь хуже смерти. Та же участь, надо сказать мимоходом, постигла и немало
мальчиков-пленников. Сицилия понимала опасность исламских набегов ещё с 642 года,
когда арабы грабили окрестности Триполи, столицу современной Ливии. Перепуганные
беженцы, спасавшиеся от захватчиков, добрались до Сицилии с ужасающими рассказами о
последователях Мухаммеда.
К этому времени Муавия уже был не эмиром Сирии, а халифом, первым человеком в
мусульманской иерархии. Чтобы занять высший пост в исламе, Муавия обыграл преемника
Османа, несчастного Али, и сделал это, как мы видели ранее, с немалой хитростью. Когда
Али погиб от рук местных повстанцев, известными как хараджиты, его сын Хасан, внук
Мухаммеда, стал халифом. Муавия, желая сам стать правителем ислама, предложил ему
большое содержание в Медине, куда тот и удалился, обменяв свою империю на гарем из
сотни женщин. (Другой вариант этой истории гласит, что Хасана отравила одна из его жён,
Джада, которая хотела угодить сыну Муавии Езиду, обещавшему жениться на ней, но не
женившемуся.)
Возможно, Муавия лучше смотрелся бы в Италии эпохи Возрождения, в эпоху
утонченности, искусства и политических интриг, чем среди соотечественников-варваров в
пустыне. С его острой дипломатией и тонкостями он перехитрил всех конкурентов,
захватив власть у клана Мухаммеда, и возглавив ислам, с которым его отец так упорно
боролся. В отличие от большинства своих товарищей и врагов, он никогда не был
религиозным фанатиком. Похоже, он не сильно верил в ислам и использовал его только как
удобный путь к власти. Муавия был аристократом и по убеждениям, и по призванию,
считавшим себя призванным для правления самим ходом вещей.
Муавия остается загадочным персонажем, чьи мотивы, помимо чистой любви к власти,
которой он редко злоупотреблял, остаются неясными, если только он не стремился, как
Мухаммед, возвысить положение арабов в мире. Возможно, таким и было его намерение,
когда он послал флот из Александрии и Сирии через Эгейское море и Дарданеллы на север
к самым воротам Константинополя, столицы Византийской империи, нового Рима. Ислам
теперь стоял на почве континентальной Европы. Осаде Константинополя, продолжавшейся
с перерывами и только в летние месяцы, предстояло продлиться шесть лет.

Шах и мат на Босфоре: Константинополь 668–673.

Константинополь, наверное, представлялся арабу в 668 году, таким же великолепным,

как и Париж шестнадцатого века крестьянину из глухой деревни Европы: чудесным,
далеким местом, которое никто из его знакомых никогда не видел; городом света, знаний и
власти; где короли в великолепных костюмах, с коронами на головах, правили в сказочных
дворцах; и знатные дамы с высокими прическами наслаждались дорогим щербетом; чудное
место богатства и роскоши; рай на земле, где бедным крестьянам, таким как он, не
находилось места. Для Мухаммеда Константинополь, столица новой Римской империи,
сразу же стала приманкой; городом, который следовало обогатить учениями пророка и
словами Аллаха, и сделать мишенью джихада, если он будет сопротивляться корану.
В своем пустынном форпосте в Медине, посланник Аллаха и пророк представлял
Константинополь как опорный пункт своих христианских соперников, который однажды
сможет угрожать исламу. Он потребовал от императора Ираклия подчинения, но не
получил ответа и решил завладеть им силой оружия. Уже в начале пророческой миссии,
Мухаммед имел большие планы в отношении арабов и видел ислам чем-то большим, чем
просто религией погонщиков верблюдов и кочевников-бедуинов. Но Мухаммед умер, и
Муавия, унаследовав его мечту сорок лет спустя, приказал своим войскам захватить Второй
Рим.
Недостатка в добровольцах не было, поскольку Мухаммед незадолго до смерти
получил откровение, по которому всем, кто примет участие в походе на христианскую
столицу, будут прощены грехи, а погибшие отправятся прямиком в рай. Такое откровение
прекрасно соответствовало завоевательным планам Муавии. В восточном
Средиземноморье носились ветры перемен, и Муавия собирался сделать так, чтобы они
дули в паруса ислама.
Первым вопросом для арабов было, как добраться до Константинополя. Перед воинами
Муавии простиралась обширная территория Анатолии, находившейся под властью
Византии – большая часть современной Турции, а византийская столица, в безопасности и
уюте, покоилась на другой стороне Босфора. Чтобы избежать похода через сотни миль
враждебной территории, он решил добраться по морю. В 668 году или около того,
поскольку даты в книгах по истории варьируются в зависимости от автора (Гилман
называет 670 или 672, почему-то исключая 671 год; француз Поль Лемерль выбирает 673;
Мюр указывает на 672), из Сирии отплыл огромный флот. Им командовал один из меньших
военных светил ислама, генерал по имени Хейл, названный, однако, «самым доблестным и
выносливым из сарацин.» Его экспедиционный корпус насчитывал, должно быть, около 50
тысяч человек. В нее входил пожилой, но крепкий Абу Аюб, бывший домохозяин
Мухаммеда из Медины, ветеран многих сражений против неверных и преданный друг
пророка, которому было, вероятно, далеко за семьдесят. Его присутствие в осаждающих
войсках сделало его одним из незабытых исторических героев ислама.
Этому первому арабскому нападению на Константинополь полагалось завершиться
новой победой ислама. Увы, история рассудила иначе. О походе почти ничего не написано,
а если и писалось, то утеряно. Во всяком случае, это был странный поход. Арабы
разместили свой штаб на острове Кизик, в проливе, несколько миль южнее
Константинополя, и проводили там зимы, подплывая только весной и летом к укреплениям,
пытаясь взять столицу. Осада продолжалась с перерывами семь лет. Абу Аюб стал одной
из первых жертв. Он умер под стенами, и над его могилой построили мечеть.
К осаждающим силам присоединился сын Муавии – Язид, веселый и безответственный
молодой человек, который с большой неохотой покинул свой охотничий домик в Сирии
ради менее комфортабельного, мрачного штаба осаждающих мусульманских сил в Кизике.
Второй сын Али, Хусейн, также прибыл, чтобы сразиться с врагом и, надеясь, получить
прощение своих грехов сейчас, а в будущем гарантию беспрепятственно войти в рай. Через
несколько лет он погиб на юге Ирака, в Кербеле, в битве против армии Язида, и его
провозгласили шиитским святым. Его смерть вызвала разрыв между шиитами и суннитами,
который так и не зажил по сей день.
Но арабам никогда не удастся завоевать Константинополь. Его защитники только что
получили новое секретное оружие. Сарацины называли его «греческим огнем»: смесь
представляла горящую жидкость, вероятно, из нафты, перемешанной с серой и смолой,
которой стреляли из труб по вражеским кораблям. Огонь уничтожал нападавших и их
корабли. Арабы впадали в ужас, и у них имелись на то все основания. Это был напалм
седьмого века. Пожары, которые он вызывал, было невозможно потушить. Смесь горела
даже в воде, прожигая кожу и плоть до самых костей.
После нескольких лет осады Константинополя Муавии понял, что выиграть эту войну
невозможно. Положение города построенного на оконечности полуострова, выступающего
в море, и защищённого с трех сторон водами Босфора, Золотого Рога и Мраморного моря –
являлось первым плюсом обороны. Его толстые, зубчатые стены, сделанные на совесть,
оставались непоколебимыми во время всех осад. После семилетнего противостояния, без
какого-либо сдивга и надежды на что-либо, арабы примирились с очевидным: они не могли
взять Константинополь. Поступил приказ вернуться в Сирию. Но как? Кампания шла уже
семь лет, и не мало арабских кораблей, залитых греческим огнем, полностью сгорели, и
часто с моряками и солдатами на борту. Уцелевшие корабли загрузились воинами, с
огромным перегрузом. Но осталось ещё 30 тысяч солдат без кораблей. Корабли отплыли, а
оставшиеся начали долгий сухопутный поход через Анатолию обратно в Дамаск.
Катастрофа на суше и на море стала участью обоих групп неудачной экспедиции. Шторм
уничтожил флот, и большинство кораблей потонуло или разбилось о скалы. Что касается
усталой арабской пехоты, тяжело бредущей домой, то она постоянно подвергалась
нападениям и преследованиям со стороны следующей по пятам византийской армии.
Чтобы спасти немногих оставшихся в живых, Муавия послал эмиссаров к
византийскому императору Константину IV, сменившему Ираклия, и запросил мира.
Константин проявил великодушие. В обмен на ежегодную выплату трех тысяч фунтов
золота, пятидесяти рабов и пятидесяти арабских лошадей император позволил уцелевшим
мусульманам вернуться домой живыми. Первый джихад против континентальной Европы
провалился.
Арабы вернутся сорок лет спустя, в 717 году, чтобы снова осадить византийскую
столицу. Но перед этим новым нашествием Убайдуллах ибн Зияд на востоке убил Хусейна
в битве при Кербеле и послал его отрубленную голову сыну Муавии – Язиду, сменившему
своего отца на посту халифа; персы основали собственную шиитскую ветвь ислама и
отказались признавать власть Омейядов. На западе арабы основали священный город
Кайруан в Тунисе и вышли к Атлантическому океану, сначала победив, а затем обратив в
ислам берберов-христиан Северной Африки. Арабы и исламизированные берберы, более
известные как мавры, вторглись и захватили большую часть Испании и Португалии.

Часть III. Иберийское55 предприятие.

Толедская блудница. Испания 710.

Для крупного исторического события всегда пытаются выделить главную причину,

хотя часто, она оказывается не на много важнее других. Но одни события происходят под

55
Иберия – (латинское Iberia), древнее название Испании, затем всего Пиренейского полуострова.
влиянием этих, будто бы, главных причин, а другие – нет. Обычно история складывается
из отдельных шагов, которые, следуя друг за другом, однажды, превращаются в важные
события и попадают в книги по истории. Взятые по отдельности, эти шаги кажутся
несущественными, и даже часто не связанными между собой. И все же, все вместе, они
меняют судьбу народов. Вторжение мусульман в Испанию стало кульминацией такой
последовательности, и даже – случайностей, и происходило под лозунгом cherchez la
femme. Потому что всегда где-то прячется хорошенькая женщина. А иначе история была
бы очень скучной, если бы касалась только королей, договоров и государственных
деятелей. Романтика, смешанная со стуком оружия, смотрится более захватывающей.
Итак, если бы, согласно легенде, король Испании Родерих не соблазнил молодую леди,
его страна, возможно, никогда не подверглась бы вторжению мавров, и Испания избежала
бы восьмисот лет мусульманской оккупации. Даму, о которой шла речь, звали Флоринда.
Испанцы, жесткие и нетерпимые, когда речь заходит об арабском завоевании их страны,
несправедливо прозвали ее la cava (шлюха). Она вовсе не была такой. На самом деле нет
твердой уверенности в том, существовала ли, вообще, когда-либо эта Флоринда, а если
существовала, то насколько легендарный образ Флоринды, соответсвует реальной
Флоринде, которая когда-то ходила по испанской земле, жила, любила, страдала и, наконец,
умерла.
К началу 700-х годов арабы Северной Африки достигли северо-западной оконечности
Марокко, а далее на запад простирался лишь безбрежный океан. Куда идти дальше? Они
могли остановиться там, где были, укрепляя владения и занимаясь размышлениями о
бытии. Иногда, лучше ничего не делать, чем делать что-то, но бездействие не вдохновляло
арабов-завоевателей восьмого века. У них имелось два варианта: юг или север. Они могли
повернуть на юг, к Атласским горам и пустыне Сахара, достаточно знакомой арабам по их
полуострове на Красном море. А может лучше отправиться на север, пересечь узкий
пролив, отделяющий Средиземное море от Атлантики, а Африку от Европы, и вторгнуться
в Испанию, где тогда правили вестготы, отнявшие страну у римлян почти триста лет назад.
Согласно легенде, арабы решили отправиться на север в Испанию, для чего требовалось
всего лишь пересечь узкий пролив, из-за девочки-подростка из Толедо, которую, возможно,
изнасиловал дон Родерих, король вестготов, несколькими месяцами ранее. Но у Флоринды
был отец в Марокко, задумавший отомстить за дочь.
И здесь Флоринда впервые появляется в истории. Она была дочерью графа Юлиана,
губернатора африканского города Сеута, в то время византийской колонии, расположенной
в неподалёку от Танжера на средиземноморском побережье Марокко. Сочетание имени и
титула – граф Юлиан звучит как будто имя из легкой и остроумной пьесы Шеридана или
Бомарше, ассоциируясь с шутками, пеной и пузырьками 56. Вместо этого он внезапно
появляется в нашей истории как возмущенный отец, ищущий справедливости в Темные
века, решивший отомстить за честь своей дочери.
Флоринду отправили по приглашению короля Родерих учиться искусству фрейлины
при королевском вестготском дворе в Толедо, тогдашней столице Испании. Однажды
король заметил Флоринду, купающуюся в реке Тежу в Толедо, и, пораженный ее греческой
красотой, пригласил ее навестить его в королевских покоях, где произошло неизбежное.
Расстроенная молодая леди, сознавая, что она была всего лишь тем, что на современном

56
Мысль автора не понятна. Возможно, эти ассоциации – Count Julian – уместны для английского
уха.
языке называется «любовью на одну ночь» (так как Родерих имел жену), со слезами
написала отцу, признавшись в своем позоре, умоляя его приехать и немедленно забрать ее.
Граф Юлиан поспешил в Толедо. Король Родерик, несомненно, был виновен в серьезном
нарушении рыцарского кодекса чести, но он был королем, а Юлиан, будучи всего лишь
графом, не мог требовать удовлетворения. Бормоча невнятные угрозы «наслать стаю
ястребов» на Испанию, он вернулся в Сеуту с Флориндой. Вскоре после этого он посетил
эмира Мусу57, который правил Северной Африкой из Кайруана в Тунисе, предложив
мусульманам вторгнуться в Испанию, которая, по его утверждению, благодаря его помощи
не сможет противостоять быстрому натиску.
Граф Юлиан оказался прав. Испания под жестоким вестготским правлением Родерих,
бывшего к тому же узурпатором, стонала от горя. Большая часть коренного иберийского
населения состояла из крепостных, работавшими на низкооплачиваемых
сельскохозяйственных работах для правящих семей вестготов, и, граф Юлиан утверждал,
что мусульманам не составит труда победить войска, посланные против них. Крестьяне,
составляющие основную часть вестготской армии, вооруженные только палками и копьями
и ненавидящие своих правителей, не будут сражаться. Евреи, безжалостно преследуемые,
станут приветствовать и помогать новым исламским пришельцам на испанской сцене. Граф
Юлиан, у которого имелось много друзей по ту сторону Средиземного моря, пообещал
Мусе свою бескорыстную подмогу. Мусульмане получат помощь и поддержку не только
от основной массы угнетенного крестьянства и преследуемых евреев, но и, что самое
важное, от сыновей предыдущего короля Витизы, которых отстранил от власти узурпатор
Родерих после смерти их отца. Вторжение в Испанию станет лакомым кусочком, сказал
граф Юлиан. У него были владения на другом берегу Средиземного моря, недалеко от
Гибралтара, и он хорошо знал те места и мог значительно облегчить вторжение. В Испании
имелось много добычи, и, чтобы дополнительно завлечь эмира, он, возможно, хитро
подмигнув, сообщил, что в Испании живёт не мало красивых девушек, которые будут рады
перебраться в гаремы эмира Мусы в Кайруане и халифа аль-Валида58 в Дамаске.
В этом джихаде не содержалось ничего возвышенного. Это просто прекрасный пример
сочетания неумолимой жажды мести (со стороны графа Юлиана) и запланированных
массовых похищений и грабежей (со стороны мусульман). Джихад на протяжении веков,
вдохновляемый доисламской традицией набегов арабских племен, уже стал мощным
инструментом того, что в двадцатом веке прямо называется торговлей белыми рабами. От
смерти Мухаммеда прошло всего лишь восемьдесят лет. В Медине и Мекке еще жили
мужчины и женщины, помнившие пророка и сидевшие у него на коленях в детстве. Но за
эти годы исламское наступление уже дошло до Европы. Учение пророка заключалось не
только в поклонении Аллаху, но и в завоеваниях, которые в коране прямо благословляются
Аллахом. Ислам стал большим, чем простое поклонение. Он превратился в значимую
политическую силу, как и сегодня, со многими оттенками, отклонениями и ересями, но все
еще довольно компактную и сплоченную, основанную на одном догмате веры, которого
придерживаются все мусульмане: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед его пророк».

57
Абу Абдуррахман Муса ибн Нусайр аль-Лахми, известный как Муса ибн Нусайр (640–716) –
государственный деятель Арабского халифата, полководец, покоритель Магриба и Андалусии.
58
Аль-Валид ибн Абд аль-Малик (668–715) – омейядский халиф, правил в 705–715 годах. При нём
продолжалась активная завоевательная политика Арабского халифата: были завоёваны обширные
территории на Пиренейском полуострове, в Средней Азии и долине Инда.
 У Мусы в голове быстро вызрел великий план завоевания. Вторгнуться в Испанию –
да, но затем продвинуться на север через Испанию и дальше, за ее пределы, в страну
франков за Пиренеями, глубоко, глубоко в Дар-аль-харб – страну войны; там повернуть на
восток, пройдя через неизвестные земли и двигаться все дальше и дальше, пока не дойдёшь
до Константинополя и Дамаска; и, возможно, по пути свергнуть Папу, захватить Ватикан и
превратить Средиземное море в закрытое мусульманское озеро.
Этот великолепный план мирового завоевания, грандиозный по масштабам и
воображению, если бы осуществился, то мы все сегодня простирались бы по земле и
молились в сторону Мекки несколько раз в день вместо того, чтобы посещать (или не
посещать) мессу или вечерню в приглушенной тишине наших готических церквей.
Здесь уместно вспомнить Бонапарта, который во время своей египетской экспедиции
1798 года также упивался безмерными мечтами о завоевании Ближнего Востока и Индии.
Он однажды описал свои восемнадцать месяцев в Египте, подруге и фрейлине императрицы
Жозефины, мадам де Ремюзе, как «самое прекрасное время в моей жизни, потому что оно
казалось идеальным. Я видел себя марширующим в Азию, верхом на слоне, с тюрбаном на
голове, свергающим власть Англии в Индии.» Мухаммед также был великим
военачальником, хотя, возможно, и несколько меньшим, чем Наполеон Бонапарт, и
остаётся только радоваться, что император французов, в отличие от основателя ислама,
никогда не считал себя посланником Бога, а свои писания – словами самого Бога, истина и
ценность которых, должны сохраниться неизменными на все времена. Седьмому веку не
хватало духа поиска и вопрошания, интеллектуального и философского брожения
восемнадцатого. История называет то время Темными веками. И это – та эпоха, в которую
мусульманские фундаменталисты или, по крайней мере, некоторые из них хотят
возвратится.

Гора Тарика. Испания 711.

Теперь для вторжения в Испанию требовалось разрешение аль-Валида – халифа,

руководившего своей огромной мусульманской империей из дворца в Дамаске, а также
подыскать командира для экспедиции из числа мусульманских воинов в Северной Африке.
К этому времени халифы уже не так неохотно, как их предшественники, позволяли
воевать на море, и аль-Валид отправил Мусе послание, позволив пересечь Средиземное
море и напасть на Испанию, если это не подвергнет опасности жизни его мусульманских
подопечных. Муса назначил командиром бербера Тарика, бывшего алжирского раба, давно
доказавшего свои таланты солдата и преданность исламу.
Берберы, в прошлом христиане, после ожесточенных боев с арабскими захватчиками,
массово приняли ислам. Теперь, при Мусе, жители Атласских гор и равнин стали
мусульманами. Бравые солдаты, поклявшиеся кораном и мечом, такие как Тарик, были
нормой.
Они послали небольшой разведывательный отряд из нескольких сот человек в рейд
через проливы; те вернулись, нагруженные добычей и красивыми девушками, и произвели
на Мусу сильное впечатление рассказами о богатствах земли за морем. Тарик набрал в
Танжере отряд из семи тысяч человек, в основном из берберов, только недавно принявшими
ислам, как и он сам. С графом Юлианом в качестве советника Тарика мусульманский флот
отплыл в Испанию в апреле 711 года. Западная Европа впервые столкнулась с
мусульманскими захватчиками в один из тех прекрасных средиземноморских весенних
дней, когда безоблачное море купается в голубом море, и все в мире прекрасно. Они
высадились в месте, предложенном графом Юлианом, у подножия горы, выступающей в
море; последующие поколения назвали ее джабель Тарик – гора Тарика. А ныне это
название звучит как Гибралтар. Через столетия эта гибралтарская скала станет имперским
символом Британии, которая в VIII веке была лишь диким, далеким и залитым дождем
островом на севере, где монах из Дарема, известный нам как преподобный Беда59, писал
церковную историю английского народа, одну из самых ранних в Британии.
Именно через Гибралтар джихад проник в Европу и с тех пор, он стал местом
столкновений и завоеваний. Борьба за Гибралтар все еще продолжается, хотя и в
приглушенной форме, и не между христианами и мусульманами, а между испанцами и
британцами, которые борются за него в течение трехсот лет.
Вестготский король дон Родерих находился в Кордове, когда узнал о высадке
мусульман. «Мы не знаем, кто эти захватчики, с небес ли они или из ада», – выдохнул
Родерих измученный гонец, посланный предупредить короля о вторжении. Возможно это
самые подходящие слова, чтобы описать прибытие джихада; ибо мусульмане, возможно,
считали себя посланниками небес, поскольку и Мухаммед был посланником Аллаха, в то
время как джихад для христиан являлся богохульным демоническим вторжением в землю,
которая поклонялась Христу.
На руку мусульманам сыграл и еврейский вопрос. Хотя те жили в Испании уже
нескольких столетий, ещё задолго до римских, а затем вестготских завоевателей, но
подвергались безжалостным преследованиям. Один из последних указов запрещал евреям
воспитывать детей и забирал потомство, если родители не крестились. В Испании, в
отличие от Аравии, сложились все условия, чтобы евреи и арабы стали друзьями и
союзниками. Во всяком случае, ислам, враг вестготов, больше не казался им страшным
врагом. «Отгороженные от мира Пиренейскими горами, преемники Алариха дремали в
долгом мире; стены города превратились в пыль, и молодежь перестала владеть оружием»,
– утверждал Эдвард Гиббон.
Для мусульман сложилась подходящая обстановка, а для вестготов наступал момент
истины. Их знамёна несли изображения звезды и полумесяца, а на острие меча – послание
пустыни о джихаде: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – его пророк». Королевство
вестготов настолько разложилось, что даже Оппа, епископ Толедский, примас всей
Испании, подумывал перейти на сторону врага и послал тайное сообщение мусульманам,
что поддержит их, как только они нападут на короля Родерих. Но, может, это объясняется
тем, что Оппас приходился братом бывшему королю Витизы и, стало быть, дядей двум
сыновьям Витизы, отстраненным от власти. Они также тайно связались с захватчиками, а
евреи готовились приветствовать освободителей. Дон Родерих, совершенно не
подозревавший, что причиной его ужасных бед, стало соблазнение Флоринды пару лет, как
гласит легенда, приготовился к сражению.
Первая и решающая битва между мусульманскими маврами и испанцами-христианами
произошла на берегах реки Гваделете к северо-западу от Гибралтара, в земле Херес (где
ныне готовят херес, восхитительный аперитив на обед для людей с хорошим вкусом). Это

59
Бе́да Достопочте́нный (672–26.05.735) – бенедиктинский монах монастыря Святых Петра и Павла
в англосаксонском королевстве Нортумбрия. Автор около 40 трудов на латинском языке, и в
частности «Церковной истории народа англов».
недалеко от Кадиса и на земле Медина-Сидонии, где девятьсот лет спустя незадачливый
герцог Медина-Сидонии, возглавив флот, известный как Испанская армада, отправился в
странную христианскую междоусобицу (католик против протестанта), возможно желая
повторить священную войну, вторгнувшись в Англию – и не смог этого сделать. Однако
Тарик не потерпел неудачи при своем вторжении в Испанию. Вместе с победой они
принесли с собой в Европу 1300 лет войн, и все это во имя Аллаха Милостивого.
Дон Родерих участвовал или, скорее, был загнан в первое столкновение с джихадом, в
битве при Рио-Барбате, как ее иногда называют, во главе армии в 100 тысяч человек.
Некоторые летописцы говорят только о 40 тысячах. Уже в то время никто толком не знал
толком о точном числе, и уж точно никому оно не известно сейчас. Мусульмане, усиленные
пятью тысячами человек, посланных Мусой по просьбе Тарика, имели, возможно, 12 тысяч
человек. Король Родерих, «возложив на голову диадему из жемчуга, в развевающейся
одеждой из золота с шелковой вышивкой, и возлежа на носилках из слоновой кости,
запряженных двумя белыми мулами», повел армию в бой, а епископ-изменник Оппас
находился рядом. Рыцари и кони облачились в доспехи; пехота, согнанная с полей и одетая
в лохмотья, несла копья, косы и мотыги.
«Братья мои, враг перед вами, море позади; отступать нам некуда», – повторял Тарик
своим солдатам, побуждая их к битве. Потери мусульман были тяжелыми. Гиббон
сообщает, что равнины Хереса были усеяны телами 16 тысяч убитых мусульман, что
удивительно, поскольку только 12 тысяч начали бой. Путаница всегда царит в этих
средневековых цифрах. Боевые действия, по-видимому, продолжались несколько дней. Что
подразумевается под «битвой», неясно. Оценивая такую длительность (Ватерлоо длилось
всего восемь часов), предположим, что туда, возможно, включили разведывательные
экспедиции, растянутые на несколько дней, мелкие стычки и, даже, переговоры. Сыновья
Витизы и епископ Оппас перешли на сторону врага. Родерих бежал с поля боя на самой
быстрой лошади и, по легенде, утонул. Его лошадь, мантию и диадему нашли на берегу
реки, а также туфлю, которая, похоже, принадлежал ему. Рядом лежал неопознанный труп,
и, чтобы угодить победителям, решили, что это тело мертвого монарха. Голову
торжественно отрубили, надушили, упаковали в камфару, пропитали солями и срочно
отправили специальным посланником халифу в Дамаск для созерцания и наслаждения.
И вот джихад достиг Запада в 711 году. В последующие, после битвы при Рио-Барбате,
несколько лет арабы продолжили завоевание Испании и Португалии. Поначалу они
выглядели даже немножко освободителями. Население радовалось поражению
ненавистных вестготов. Захватчики тоже были в восторге; предметы для грабежа, первой
цели любой уважающей себя войны, имелись в изобилии. Но граф Юлиан с тревогой
задавался вопросом, когда же его союзники уйдут; возможно, он размышлял о королевской
диадеме. Но вскоре стало ясно, что уходить мусульмане не собирались. Они остались в
Испании и Португалии на следующие восемьсот лет. Они назвали полуостров аль-Андалус
– земля вандалов. Возможно, они путали вестготов с вандалами, ведь, все варвары очень
похожи. Все больше и больше мусульман, арабов, а также мавров, начали прибывать в
страну, и в вот уже с минаретов зазвучал призыв муэдзина на молитву Аллаху. Завоевание
началось сразу во всех направлениях. Захватчикам потребовалось всего три года, чтобы
добраться до Пиренеев и пересечь границу соседней Франции.
 Судьба завоевателя. Медина, 711–715.

«В делах людей прилив есть и отлив. С приливом достигаем мы успеха, 60» – написал
однажды Шекспир. Эти слова в равной степени были верны и для Тарика, вторгнувшегося
в Испанию. Родерих, король вестготов, умер, и вся Испания находилась в его власти.
Настало время превратить Испанию в вотчину Аллаха. А еще важно, что Тарику выпал
шанс, который мог привести его к богатству, славе и власти.
Но Муса, хотевший целиком присвоить всю славу завоевателя себе, приказал Тарику
ещё до отплытия экспедиции из Танжера, после победы над Родерихом, дождаться
прибытия Мусы с подкреплением, и не продолжать завоевания. После победы Тарика и
смерти Родерих, граф-отступник Юлиан подстрекал Тарику, возможно, теми же словами,
которые приписал ему Гиббон. «Король Готов убит. Их принцы бежали. Их армия разбита.
Народ сражен. Смелее и без промедления отправляйтесь в Толедо.» В Толедо тогда
находилась столица Испании, и совет был здравым как в военном, так и в политическом
отношении.
Отправив часть своей армии под командованием одного из лейтенантов Мугайта на
захват Кордовы, Тарик, следуя совету графа Юлиана, двинулся на север в Толедо, и
захватил его без боя, так как большинство жителей во главе со своим архиепископом
бежали. Добыча, по словам летописцев, оказалась сказочной и даже включала в себя стол
из золота и изумрудов стол, который, будто бы, стоял когда-то в Храме Соломона. В
течение трех, четырех лет все владения вестготов, за исключением Астурии на северо-
западе и провинции Франции, называвшейся тогда Септиманией с центром в Нарбонне,
оказались в руках мусульман.
Муса – разъяренный тем, что его подчиненный не выполнил приказ, и особенно тем,
что тот опередил его, выигрывая сражения и захватывая города, оккупировав уже большую
часть Испании – высадился в Альхесирасе осенью 712 года с 18 тысячами арабских и
берберских войск. Старик лет семидесяти, восьмидесяти, с длинными седыми волосами и
длинной белой бородой, Муса очень хорошо осознавал свою роль защитника
мусульманской веры. Он был в сильном гневе против Тарика, как говорится в отчетах того
периода, и боялся, что победы Тарика затмят его собственные в глазах халифа аль-Валида
в Дамаске.
Прежде чем прибыть в Толедо, Муса метался туда-сюда со своим огромным войском
на буксире в поисках побед и городов, которые можно было бы взять. Он захватил
несколько: Кармону, Медину-Сидонию и, после нескольких месяцев осады, Севилью, город
тысячи грез, где большое, измученное еврейское население приветствовало его как
освободителя и присоединилось к мусульманской армии. Мерида, когда-то также столица
Испании, стала следующим городом, павшим перед Мусой. В ней маврам досталась вдова
Родериха – Эгилона, и любвеобильный сын Мусы Абд эль-Азиз быстро нашел место для
одинокой овдовевшей королевы в своем шатре.
Она сопровождала его в следующих походах, когда тот захватил Малагу и Гранаду.
Затем он отправился в Мурсию, где христианский герцог Теодемир согласился сдаться
мусульманам при условии, что будет и дальше править своим герцогством, включающим

60
"...there is a tide in the affairs of men, which, taken at the flood, leads on to fortune... " (W. Shakespeare,
«Julius Caesar», act IV, sc. 3) – идиоматическое выражение – схватить удачу за хвост; оказаться в
нужное время в нужном месте; куй железо, пока горячо…
город Аликанте, а христиане смогут молиться Богу в своих церквях. Взамен им
предписывалось ежегодно платить дань своим завоевателям: один динар, четыре меры
пшеницы, два кувшина оливкового масла и два кувшина меда с каждого свободного
человека. Им разрешалось совершать богослужения так, как заблагорассудится, и не
бунтовать. Это были щедрые условия, но они не продлились долго. Мусульмане начали
сокращать уступки христианам, затем значительно увеличили дань, а позднее, шестьдесят
лет спустя при наследнике Теодемира – Атанагильде, просто расторгли договор.
Война в других частях Испании продолжалась. Подробностей о кампании немного.
Записи об этих кампаниях когда-то существовали, но большинство из них сгорели при
пожаре, который сотни лет спустя опустошил Мадрид в 1671 году. Но нам известно, что
Муса встретил Тарика в Толедо, ударив его хлыстом по лицу за то, что тот посмел
пренебречь приказом, и, обдумывал, не обезглавить ли его за неповиновение. Отрубание
головы, древний арабский обычай, был обычным наказанием провинившегося и
демонстрации прочим свой власть.
– Почему ты ослушался меня? – закричал рассерженный старик на подчиненного.
– Чтобы послужить исламу, – бодро ответил находчивый Тарик, добавив, на всякий
случай, что его единственным желанием было угодить Аллаху.
– Хорошо служить Аллаху, – осёкся Муса, не находя иных слов.
Так Тарик сохранил свою боевую голову.
Война продолжалась до 715 года, когда почти вся Испания оказалась под
мусульманской властью. Муса и Тарик вместе двинулись на север и взяли Сарагоссу, где
разошлись, Тарик – на северо-восток, захватив Лериду, Таррагону и, возможно, Барселону;
а Муса – в долину Эбро; его сын Абд эль-Азиз – в Лиссабон и Алгарве, сегодня одну из
популярных игровых площадок Европы. Испания исчезла под покровом ислама, и джихад
восторжествовал везде, кроме Астурии.
Когда завоевание Испании почти закончилось, Муса оставил своего сына в Севилье,
чтобы тот правил в качестве его личного представителя. Абд эль Азиз под влиянием своей
новой жены Эгилоны отказался от скромных обычаев пустыни в пользу сложного ритуала
вестготского двора. Королева Эгилона, чтобы заставить придворных кланяться в ее
присутствии, обычай, неизвестный среди неискушенных арабских племен, установила
очень низкую дверь в приемную дворца, так что всем посетителям приходилось
наклоняться до пояса, входя в высокое присутствие.
Муса отправился в Дамаск в долгое сухопутное путешествие через территорию
нынешних Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Израиля, Палестины, Ливана и
Сирии, взяв с собой несколько тонн добычи, вестготских сановников в качестве пленников
и, как гласит история, три тысячи испанских девственниц для гарема халифа аль-Валида.
Им предстояло стать особенно желанным подарком, потому что старый халиф обожал
молодых девушек. В свое время его «обвиняли в покушениях на гарем его
предшественника. Слухи о еще более темных пороках ходили по его пятам.» Муса, чьи
преклонные годы защищали его от искушений плоти, ожидал пышного приема
могущественным халифом в Дамаске. Но когда он прибыл, аль-Валид неожиданно умер, а
у Мусы на руках было три тысячи девственниц. Нового халифа Сулеймана меньше
интересовали испанские девственницы, а больше сам Муса.
Сулейман параноидально видел в Мусе опасного соперника, который, возможно,
решил подкупить все руководство Дамаска своими тремя тысячами девственниц. Эти двое
мужчин также явно невзлюбили друг друга с первого взгляда, и, к беде для Мусы, Сулейман
стоял у власти. Его приказ был законом. Старого генерала арестовали и заставили
несколько часов стоять на солнце, пока тот не потерял сознание от обезвоживания.
Сулейман вызвал палача и приказал отрубить голову Мусы, но затем передумал, отправив
старика в одну из самых глубоких и мрачных темниц.
В конце концов халиф Сулейман решил не сажать Мусу в тюрьму и не рубить ему шею.
Вместо этого он сослал Мусу обратно в Аравию, в Йемен, откуда много десятилетий назад
его отец-семинарист, покинул дом, чтобы учиться на священника в Ираке. И там, как мы
читали ранее, он был взят в плен Халидом – мечом Аллаха, в те старые, чистые, ранние дни
джихада, когда неверные имели два варианта: смерть или ислам. Отец Мусы выбрал ислам.
Теперь Муса возвращался в страну своих предков, но перед отъездом Сулейман
приготовил ему последний сюрприз. Он вызвал к себе старого генерала и вручил
отрубленную голову его сына Абд эль-Азиза, убитого в севильской мечети по приказу
халифа за якобы заговор с целью отделения от халифата. Мертвые глаза сына печально
смотрели на отца. Муса принял голову и поклонился халифу. «Позволь мне закрыть глаза
моему сыну», – попросил старый солдат халифа. Ему милостиво разрешили, и он вернулся
в родную деревню с головой сына в корзине, чтобы прожить свою жизнь нищим на улице.
Так закончился Муса, завоеватель Испании и мечтатель об исламской трансъевропейской
империи, простирающейся от Гибралтара к северу до Франции, а затем – на восток до
Багдада и далее, затем на юг до Красного моря – империи, которой никогда не суждено
было возникнуть.
История не говорит, как умер Тарик, другой завоеватель Испании, человек, который
дал свое имя Гибралтару. Возможно, он тоже умер нищим, или лишился головы в Дамаске,
а может от жажды и голода в сирийской камере. Если бы он закончил свои дни в славе,
история, несомненно, рассказала бы об этом. Сулейман был подозрительным,
параноидальным человеком, сумасбродным и неуравновешенным. С Тариком могло
случиться самое худшее – или самое лучшее.

Часть IV. Ислам разворачивается

Забытый исавриец. Константинополь 717–718.

Запад забыл одного из великих героев, который в 717 году разбил поход, который мог
превратиться в первое крупное мусульманское нашествие на Европу, и на этот раз с востока
на запад.
Спасителем Европы стал император Византийской империи. Он спас Балканы и
Восточную Европу от джихада еще на 650 лет и, возможно, в совершенно запутанной
ситуации в Европе в то время, он спас целиком всю Европу от исламского вторжения,
потому что останавливать мусульман между Балканами и Альпами было не кому. Он помог
сделать Европу такой, какой она стала, или, по крайней мере, помешал ей стать тем, чем
она не желала становиться. Христианская Европа не хотела заменять Христа Мухаммедом.
Лев Исавриец, анатолиец, родившийся где-то на нынешней турецко-сирийской границе
– тогда этот регион был одним из христианских бастионов Малой Азии. Он был пропитан
христианством, даже некоторыми его самыми неясными доктринами, и верил, что
призвание Константинополя как наследника Рима, в том, чтобы спасти мир от тех, кого он
считал новыми варварами. Он отразил арабских захватчиков, когда они второй раз
появились под стенами Константинополя, намереваясь не только захватить столицу
Восточной Римской империи, но и, возможно, планируя оттуда начать наступление по всей
Европе, чтобы соединиться со своими провинциями в Испании и в южной Франции, где они
уже обосновались в месте, которое ныне называется Лангедоком.
Лев занял трон в 717 году. Главным образом угроза арабов с юга и привела его к власти.
Болгары на севере также часто представляли угрозу, но сейчас с ними имелся мирный
договор. Главным врагом стали арабы. Большая часть известного мира, казалось,
подчинилась мусульманскому арабскому господству. Испания на западе только что сдалась
исламу. На востоке – Мавераннахра, на окраине Китая, теперь признала Аллаха – богом, а
Мухаммеда – своим пророком. Ислам правил миром от монгольской пустыни до
Атлантического океана. И все это было завоевано менее чем за шестьдесят лет.
Греческий посланник в Дамаске вернулся в Константинополь в 715 году с тревожными
новостями о том, что Сулейман, новый халиф, тот, кто так жестоко обошелся с Мусой,
готовит новую обширную экспедицию по суше и морю. Его цель –
Константинополь.
Византийский император Анастасий61, не смог удержать свою армию в повиновении,
которая находилась в состоянии постоянного, близкого к мятежу брожения
Его сменил на троне бесцветный бюрократ Феодосий62. Этот монарх, оказался, также не
способным организовать какое-либо сопротивление надвигающемуся нападению, которое
могло случиться через год или два. Лев Исавриец 63 захватил власть при поддержке своих
войск. Он был профессиональным офицером и знал, что главная цель его жизни – победить
джихад. Лев не принадлежал ни к придворной знати, ни к дворянам. Его отец – скотовод
имел пятьсот овец, а Лев начал жизнь разносчиком, который продавал свои жалкие товары
со спины осла на деревенских ярмарках. Но он оказался прирожденным солдатом и
организатором. После вступления в армию он быстро продвигался по служебной лестнице,
пока не получил командования анатолийским легионом, который сверг Феодосия и сделал
Льва исаврийским императором.
Армия из 120 тысяч арабов и персов под командованием Муслима, брата халифа,
наступала на Константинополь, многие из них ехали верхом на лошадях или верблюдах.
Они пересекли Геллеспонт, перебравшись из Азии в Европу. Муслим двинулся на
Константинополь, развернул свою армию и, окружив свой лагерь рвом и валом,
приготовился уморить голодом осажденный город. А в городе, всех жителей, не имевших
средств или пропитания, в основном кукурузы, чтобы продержаться три года, уже вывезли,
а городские зернохранилища заполнили едой до отказа. Лев не сомневался, что сможет
пересидеть осаждающих. Еще один отряд из 100 тысяч мусульман – воинов и моряков на
1800 галерах отплыл из Сирии и Египта и присоединился к блокаде.
Лев заманил их в Босфор, сняв тяжелую цепь, перекинутую через гавань,
перегораживавшую вход вражеским кораблям в залив. Затем, когда они скопились и стали
мало подвижны из-за скученности, он вывел свои пожарные корабли с их страшным
греческим огнем, которые быстро сожгли большое количество судов, людей и припасов.
«Огонь летел по воздуху, как крылатый длиннохвостый дракон, толщиной с бочку, с
сильным громом и скоростью молнии», – сообщила выжившая жертва одной из таких атак
греческого огня.

61
Анастаасий II – византийский император в 713–715.
62
Феодосий III – византийский император в 715–717.
63
Лев III Исавр – византийский император в 717–741, основатель Исаврийской династии.
 Арабы больше надеялись на то, что христиане вымрут с голоду, чем на штурм города,
но после разрушительного нападения пожарных кораблей арабская блокада так и не
осуществилась. На деле голодать начали арабы и их персидские союзники, а не осажденные
византийские греки. Когда наступила зима, начали замерзать мусульмане, непривычные к
холодной погоде, не одетые и не имеющие укрытий от нее. Снег и лед лежали на земле
почти четыре месяца. Они умирали от холода десятками тысяч вместе с лошадями и
верблюдами. Среди ослабленных нападавших вспыхнула дизентерия, убив еще несколько
тысяч. Византийцы, в комфорте своих городских домов, одетые в теплую одежду,
греющиеся возле очагов, время от времени взбирались на зубчатые стены и выкрикивали
оскорбления своим дрожащим врагам, трясущимся от холода в неотапливаемых палатках.
Положение арабов и персов немного улучшилось весной, когда из Египта прибыло
подкрепление на четырехстах кораблях. Лев снова обработал их своим огнём, а отряды
греков частыми вылазками из города, сильно потрепали ослабленные арабские войска. В
довершение бед, болгары, обычно недружелюбно относившиеся к грекам, теперь перешли
на их сторону и разбили большое мусульманское войско близ Адрианополя. 20 тысяч
мусульман погибли или попали в плен. В стане осаждающих разразился голод. Муслим, как
и его предшественники во время осады 668 года, смирился с неизбежным и приказал тем
30 тысячам выживших, что остались от его войск, вернуться в Тарс. Остатки флота уплыли,
но большинство кораблей затонуло во время шторма в Эгейском море. Только пять галер
вернулись в Сирию целыми и невредимыми.
Джихад провалился. Взять Константинополь не удалось, и халиф Сулейман, который
собирался примкнуть к осаждающей армии, теперь отыгрался за свое поражение, устроив
огромную трапезу, во время которой он скушал, как уверяют, две корзины яиц и инжира, а
также несколько тарелок с костным мозгом и сахаром. Похоже, Сулейман имел хороший
аппетит и необычно реагировал на печальные известия. Немного ранее, во время
паломничества в Мекку, чтобы доказать свою привязанность к пророку, он съел за один
присест молодого козленка, шесть цыплят, корзину винограда и семьдесят гранатов.
Возможно, благодаря близкому вдохновляющему присутствию святой Каабы, он прекрасно
переварил все это. Но сейчас досадная неудача в Константинополе оказалась слишком
тяжелой для его переполненного желудка. Халиф Сулейман умер от несварения желудка
несколько часов спустя. Его придворные утверждали, что он умер от разбитого сердца.
Новый халиф, по-видимому, чтобы убедить себя, что джихад ещё силён, приказал
немедленно казнить всех христиан в его владениях, отказавшихся принять ислам. Приказ
вскоре отменили, но не раньше, чем было казнено неизвестное количество зимми.
После двух сокрушительных сражений на Босфоре, первое из которых произошло 45
лет назад, арабы больше никогда не пытались всерьез захватить византийскую столицу.
Город оставался в руках христиан еще семьсот лет и все эти столетия стоял как бастион
христианской защиты и неповиновения джихаду.

Зимми: Дар-аль-ислам с VII века и позднее.

А пока события направлялись к тому, чтобы превратиться в печальные 777 года

мусульманского правления, когда коренные жители, христиане и евреи, стали гражданами
второго сорта, обложенными специальными налогами и постоянными унижениям. Но здесь
сделаем небольшую паузу в рассказе о джихаде, чтобы поразмыслить о судьбе тех, кто жил
на землях, завоеванных мусульманами, не только в Испании, но и на Ближнем и Среднем
Востоке, в основном христиан, но также и евреев.
Христиан и евреев называли «зимми 64», и им следовало признавать превосходство
мусульман в своей повседневной жизни, бывшей сплошным унижением. Они не могли
носить оружие или ездить верхом на лошади, только на осле. Им не разрешалось носить
обувь, но следовало ходить босиком. Христианин, который утверждал, божественность
Иисуса подлежал немедленной казни. Мусульман, принявших христианство, следовало
казнить65. Звон церковных колоколов запрещался. Как и христианские религиозные
процессии. Не мусульманам следовало отходить в сторону, если мусульманин проходил
мимо них на улице. Они не могли носить ничего зеленого, так как это был цвет ислама.
Если мусульманин нападал на них, им не разрешалось сопротивляться, а только просить
агрессора не бить их. Их статус во многом напоминал статус неприкасаемых в индуистском
обществе. Зимми были отбросами, людьми на дне кучи мусора. Если они не платили дань,
наложенную завоевателям, их порабощали или казнили.
Однако побежденных подданных аль-Андалуса, не принуждали отрекаться от своей
веры и к переходу в ислам. Как иудеи, так и христиане, они считались «людьми Книги», как
почтительно называл Мухаммед священные Писания, и потому имели право на крупицу
уважения как поклоняющиеся Богу и чтившие Его пророков. Но на протяжении
предстоявших веков рабства, официальное уважение, оказываемое им как «людям Книги»,
слабо соответствовало унижениям, которым их часто подвергали. Я говорю «часто», а не
«всегда», потому что бывали эпохи с лучшим отношением; но чаще случалось плохое,
особенно для бедных. Потому, для многих переход в ислам становился единственно
возможным способом обеспечить сносную жизнь себе и своим детям.
Однако вскоре стало очевидно, что мусульманские завоеватели не сильно нуждались в
увеличении новообращенных. Обращение неверных означало потерю денежных доходов
или потенциальных рабов, весьма ценного товара. Немусульманские граждане новых
мусульманских земель стали источником прибыльного исламского правления: несмотря на
то, что некоторые из покорённых, обычно из корысти, иногда искренне, а часто по
причинам простого выживания, обращались в ислам и больше не платили дань; но всё-таки
большинство христиан и евреев сохраняли свою веру, платили налог и тем обогащали
мусульманское государство. Обращение в ислам активно не поощрялось, но и не
возбранялось. Хотя многие мусульмане отрицают, но рабы, деньги и налогоплательщики –
более важны для исламских правителей, чем изобилие правоверных.
Голландец Рейнхарт Дози в своей классической работе девятнадцатого века об
испанском исламе описал ситуацию так:
«Закон предусматривал, что христиане и евреи, попавшие под власть мусульман и
принявшие ислам, освобождались от уплаты подушного налога, взимаемого с тех, кто
придерживался веры своих предков (христианства или иудаизма). Благодаря этой
финансовой уловке, мусульманская умма ежедневно принимала в свое лоно множество
новообращенных, которые обращались в ислам не столько из-за убеждённости в его
истинности, сколько желая сохранить мирские блага и деньги. Богословы радовались
такому быстрому распространению веры, но казна сильно проигрывала».

64
В восточноевропейских и балканских землях, позже завоеванных турками, их звали «райи».
65
Аль Бухари 3017. … пророк, да благословит его Аллах и приветствует, сказал так: «(Если
мусульманин) поменяет свою религию, убейте его».
 Мусульманские правители нуждались в деньгах более, чем в новообращенных. Цитата
Дози выставляет джихад, на который опирался ислам в своих завоеваниях, скорее, как
способ набора налогоплательщиков, чем на обращение неверных, но среди мусульманских
правителей попадались и люди доброй воли. Не все завоеватели воспринимали
побежденных только как поставщиков дани, а не как будущих мусульман. Один халиф
обрадовался, когда обезумевший от горя чиновник доложил, что переход египтян в ислам
привёл к огромной потере доходов казны. «Аллах послал своего пророка быть апостолом,
а не сборщиком налогов», – сказал халиф. Но он был редким исключением. Джихад
содержал серьёзную примесь лукавства. Он сражался за сокровища не меньше, чем за
Аллаха. Он был явным лицемерием, и это продолжалось веками.
Писатель Элмер Бендинер в своей книге «Взлет и падение рая» назвал джихад
«увлекательной игрой для богатых и бедных, для рабов и свободных ... войной во имя
Аллаха, войной против неверных, славной священной войной, которая может принести
богатство – бедняку, освобождение – рабу, жену – холостяку, наложницу – семьянину. А в
придачу – ещё и спасение.» Джихад казался великим и притягательным, но для
правоверных, а не для зимми.
Джихад часто был мошенничеством ошеломляющих масштабов, за исключением,
возможно, его самых ранних дней; когда выбор для неверных заключался между принятием
ислама или смертью. Третий вариант – дань, был подарком, дающим жизнь. Такой вариант
лучше смерти как для жертвы, так и для агрессора. Жертва платит; победитель кладет
деньги в карман и может грабить или обложить налогом свою жертву снова и снова. Жертва
становится ценным вложением и дорогим имуществом. На этом и строилась личная судьба
миллионов испанцев, живших в аль-Андалусе сотни лет.
Арабское завоевание Испании стало одним из самых блестящих блицкригов в истории.
К 715 году он завершился, и три года спустя испанцы начали долгое отвоевание своей
страны. Испания стала не единственной арабской целью в Европе. Их атака 717 года на
другом конце Средиземного моря, где сходятся Европа и Азия, явилась попыткой, но, увы,
неудачной, открыть второй фронт джихада на востоке Европы.

Набеги во Францию. Лангедок 718–732.

Арабы отказались от попытки захватить Константинополь в 718 году. В этом же году

на другом конце Европы, всего через три года после потери всей своей страны, испанцы
начали Реконкисту, освобождая Испанию от арабов и мавров. Эта военная кампания
продолжалась 774 года до 1492. По сравнению с ним Столетняя война между Англией и
Францией, с 1337 по 1453 год, кажется мелкой стычкой.
Вся эта история, длившаяся почти восемь столетий, является одной из самых
грандиозных саг, уникальной, полной ярости, любви к Богу и жестокости к человеку,
исчезнувших и возрожденных надежд; эпопея высоты духа, гордости и отчаяния,
отмеченная столкновением оружия, битвами, набегами и осадами; и, конечно, упорным
мужеством побежденной, но непобедимой нации. Мы вспомним несколько имен,
затерянных в тумане мелькающих мечей и ятаганов, неслыханных сражений и героев,
которые кажутся вымышленными. Некоторые из них, возможно, никогда не существовали,
но, так же, как и мифический, но никогда не существовавший Мухаммед, реален для
мусульман, так же и они реальны для испанцев, нуждавшихся в героях, хотя, некоторые,
возможно, являлись только персонажами буйно обросших легендами историй,
рассказываемых у костра.
Пелайо66 стал первым из этих бойцов сопротивления. Он больше, чем миф, но
насколько больше – загадка. Он жил и упоминается в древнем документе от 812 года, а
также различными арабскими писателями; один из них описывает его как «презренного
варвара», который бежал с сорока последователями, десять из которых были женщинами,
на просторы Астурийских гор, где он и его группа питались медом, ягодами и дикими
растениями.
Пелайо – сын вестготского дворянина, некоего Фавилы, родился в горах на северо-
востоке Испании. Он был стражником короля Родериха и, возможно, сражался бок о бок со
своим королем в том первом и роковом столкновении с джихадом, где и погиб Родерих. Не
исключено, что Пелайо бежал с поля боя и вернулся на север, на родину, где основал первое
движение сопротивления против мусульманской оккупации своей страны. Может быть, ему
даже пришлось поначалу сотрудничать с врагом. В эти первые дни арабской оккупации
Астурией правил мавр Мунусса, который женился на сестре Пелайо и, по некоторым
данным, отправил своего шурина в качестве заложника в Кордову. Пелайо бежал, вернулся
в родные горы где и был избран вождем местными христианами. Среди этих христиан
находились не только астурийцы, но и вестготы-беженцы, а также изгнанники из других
мест Испании, спасавшиеся от мавров.
Пелайо бросил вызов мусульманам и высмеял джихад. Оккупанты предприняли против
него экспедицию, но в битве при Ковадонге67, недалеко от пещеры на горе Асеува, он
победил своих преследователей, часть которых погибла при бегстве от сошедшей лавины.
Другие утонули в реке Дэва, пытаясь спастись на другой берег. После этой победы Пелайо
провозгласили королем, и он основал свою столицу в маленьком городке Кангас-де-Они,
где время от времени сражаясь с мусульманами, и оставался до смерти в 737 году. Как и
Лев Исавриец, Пелайо – один из полузабытых героев, который первым сдержал натиск
джихада, когда тот хлынул из пустыни в Европу. Но Пелайо не настолько забыт, как Лев
Исавриец, потому что существует его собственная страна, где его помнят, как патриота
Испании и короля Астурии.
Королевство – слишком возвышенное слово, для владения, которым правил Пелайо.
Французы во время Второй мировой войны назвали бы это владение «маки68» – небольшой
территорией, которую он контролировал и откуда нападал на арабских пришельцев. Таких
«королевств» хватало по всей Европе в эти Темные века, когда все законы и порядок
зависели от силы, и единственная безопасность заключалась в защите вооруженным лордом
с небольшой армией. Владения Пелайо увеличивались, расширяясь на север к побережью,
а затем на юг. Он поддерживал дипломатические отношения с другими подобными
«королевствами», народившимися вокруг него, одним из таких королевств была Кантабрия,
сын правящего герцога которой, Педро, женился на Эрмесинде – дочери Пелайо.
В 739 году собственный сын Пелайо, которого, как и деда, звали Фавила, погиб на
охоте, будучи убитым медведем. Зять, Альфонсо I, стал первым принцем в этом местечке,
и когда разразилась гражданская война между арабами и маврами, возглавил набеги

66
Пела́йо (690–737) – вестготский аристократ, король Астурии, правивший в 718–737 годах.
67
Битва при Ковадонге (исп. Batalla de Covadonga) — первая победа испанцев-христиан в Испании
в 718 году, после её завоевания арабами этого региона.
68
Маки́ (фр. Maquis) – партизанское движение французов во время Второй Мировой Войны в
сельских и горных районах Бретани и южной Франции.
христианских рыцарей на юг до Авилы, Сеговии и Саламанки, изрядно расширив свое
королевство. Через два столетия владение превратилось в королевство Леон, ставшее в
тринадцатом веке частью Кастилии. Так королевство Астурия стало семенем испанской
государственности. Поскольку вдохновение, устремление и силы для борьбы шли из
Кастилии, то Пелайо по праву считается основателем современной Испании.
Несколько столетий Испания, должно быть, во многом напоминала американский
Дикий Запад, в первые дни белых поселенцев и набегов племён команчей и сиу.
Пограничная земля, разделявшая две части Испании (аль-Андалус, как мусульмане
называли исламскую Испанию на юге и христианские королевства на севере), была своего
рода ничейной землей. Кое где она имела ширину в несколько десятков миль, где немногие
крестьяне вели опасную жизнь (так же, как и поселенцы Аризоны или Дакоты жили в
постоянном страхе нападения индейцев), будучи потенциальной добычей для бродячих
мусульманских или христианских банд. Однако ничейная земля, неумолимо сдвигалась на
юг, по мере того как Реконкиста все глубже и глубже вгрызалась в земли колеблющейся
исламской твердыни, а христианские Крестовые походы вытесняли джихад.
В Испании джихад распространился на север за Пиренеи. Мы уже упоминали о
проникновении захватчиков в район Нарбонны, в уголок Франции, именуемый тогда
Септиманией, потому что он когда-то был плацдармом седьмого римского легиона69. Как и
Испания, она входила в Вестготское королевства, и как только начались арабские
вторжения, естественно, попала под их господство.
Говорят, что Муса, которого сегодня назвали бы империалистом, пересек Пиренеи,
чтобы взглянуть на это северное и самое далёкое приобретение ислама, и рассмотрел в нем
не только ворота в землю франков, но и первый шаг в пределы Италии, Греции, вплоть до
Константинополя и Дамаска, где правил халиф, и далее в восточную часть мусульманской
империи. Это означало бы окончательный триумф джихада и исламизацию Европы. К
счастью или к несчастью, в зависимости от вашей точки зрения, этому не суждено было
случиться. Но завоевание земель, которые ныне зовутся Францией, планировалось
испанскими мусульманами, и казалось очень близким к успеху.
Аль-Семах возглавил это первое вторжение через Пиренеи. Этот джентльмен, о
котором мало что известно, кроме того, что он отличился как солдат и администратор в
Испании и являл собой ревностного мусульманина, несшего джихад в страну неверных. В
721 году он пересек границу с Септиманией, с большой армией, которая взяла Нарбонну,
перебила всех мужчин в городе и обратила в рабство оставшихся женщин и детей. Из-за
удобного положения у моря аль-Семах сделал Нарбонну своей столицей и плацдармом для
военной кампании во Франции. Затем он двинулся на запад, в Тулузу, где и погиб, в битве
против Эда герцога Аквитанского70, прибывшего из Бордо на защиту Тулузы. Абдераман,
следующий по старшинству, принял командование на себя и отвел уцелевших обратно в

69
Септимания (лат. Septimania) – историческая область на французском побережье
Средиземноморья, между горными хребтами Пиренеев и Севенн, с одной стороны, и долинами
Гаронны и Роны, с другой. Названа в честь Седьмого легиона, ветераны которого (septimani) были
наделены Августом землями в этой местности. В настоящее время входит в состав французского
региона Лангедок-Руссильон.
70
Эд Великий (середина 650-х–735) – герцог Аквитании и Васконии. Участник битве при Пуатье.
Его владения включали юго-западную часть Галлии от Луары до Пиренеев со столицей в Тулузе.
Эд стал первым правителем Аквитании, сумевшим добиться независимости своих владений от
Франкского королевства, однако ряд поражений, нанесённых ему майордомом Карлом Мартеллом,
а также маврами, заставил его вновь признать над собой верховную власть франков.
Испанию. Испанцы звали его Абдераман, и, хотя, его арабское имя Абд аль-Рахман, но
поскольку в их истории есть еще несколько Абд аль-Рахманов, то мы будем использовать
привычное Абдераман, чтобы отличать его от прочих. Оно означает «Слуга Милосердного»
и до сих пор является популярным именем в исламе.
Мусульмане продолжали занимать Нарбонну и оттуда совершать множество набегов.
Свежая мусульманская армия, возглавляемая новым эмиром Испании Амбиссой, появилась
в 724 году, захватив Каркассон и Ним, но возвратилась в Испанию, когда Амбисса погиб.
Мусульмане с удовольствием грабили монастыри и церкви во Франции, порабощая или
убивая монахов, и расхищая их святыни. Они продвинулись вверх по Роне, разграбили
Лион, Макон, Шалон, Бон и Дижон.
И Эд, герцог Аквитании, и воин Карл Мартель, «мэр дворца» (что-то, вроде, премьер-
министра), как его звали при Меровингах, бездействовали при этих вторжениях. Они
находились во вражде, и каждый боялся, что другой возьмёт верх, пока первый сражается
с мусульманами. Мартель советовал своим сторонникам ждать. Эд вступил в странный
союз с мусульманином Мунуссой, бывшим правителем Астурии, который ранее воевал с
Пелайо, но проиграл ему.
Мунусса, мавр из Северной Африки, вел свою личную войну против арабов, и в знак
уважения Эд отдал ему в жены свою дочь Лампагию, возможно, чтобы та присоединилась
к сестре Пелайо в его гареме. Но этот Мунусса пользовался дурной славой за его
антихристианские взгляды, потому что, когда находился у власти, то приказал заживо
сжечь испанского епископа Анамбадуса. Анамбадус умер, как Жанна д'Арк, за сотни лет до
нее, но она вошла в историю, а он – нет.
Джихад в районе Пиренеев немного застопорился.
Но в это же время жертвой очередной вылазки джихада во Францию стал город Арль,
и пока сарацины грабили этот старинный римский город на Роне, другая армия,
возглавляемая Абдераманом, ставшим теперь эмиром Испании, с 15 тысячами берберских
всадников, пересекла Пиренеи, выйдя из Памплоны, чтобы напасть на Аквитанию.
Мунусса, мавр-отступник, пытался предупредить своего тестя герцога Эда, но ему
помешали его старые арабские друзья, и, чтобы не попасть к ним в руки, он предпочёл
спрыгнуть навстречу смерти с высокой скалы. Арабы в своем традиционном стиле
отрубили ему голову, упаковав в камфару и отправили халифу в Дамаск вместе с
хорошенькой и очень живой француженкой – женой Мунуссы, дочерью Эда, попавшей в
гарем халифа и затерявшейся в истории.
Абдераман и его войска сначала направились в Бордо. За ними лежали Пуатье и Тур,
их богатые аббатства и базилики, переполненные добром. Джихад бывает прибыльным
набегом, а также острой игрой. Теперь сцена была готова для одной из самых известных
битв христианского мира, попавшей в список пятнадцати самых важных, когда-либо
происходивших сражений, которые изменили ход мировой истории. Однако об этом
известно так мало, что историки даже расходятся с местом, где это случилось, и называют
разные города в зависимости от того, являются ли они французами или британцами.
Французские историки поместили его недалеко от Пуатье и назвали битвой при Пуатье.
Британцы, возможно, стремясь избежать путаницы с их собтвенной победой над
французами при Пуатье сотни лет спустя, размещают место битвы близ Тура и называют
битвой при Туре. Сражение, несомненно, происходило где-то между двумя городами, и оба
названия одинаково прекрасны. Арабские историки ничем не хотят помочь. Они называют
битву «дорогой мучеников», вероятно, потому, что она велась рядом со старой римской
мощеной дорогой, и многие мусульмане, погибшие там, стали мучениками, и попали в рай
в тот же день.
Неизвестно также, сколько человек участвовало в сражении. Один французский
церковный источник оценил число арабов, которые, вообще говоря, были маврами, в 385
тысяч, что кажется несколько преувеличенным. Другой добавляет, что мавры имели 15
тысяч всадников, вооруженных копьями и мечами. «Словарь сражений» Дэвида
Эггенбергера сообщает, что мусульмане «приблизились к реке Луаре числом более 60
тысяч кавалеристов». Никто не знает точное количество сражающихся. Возможно, об этом
не знали даже в день битвы. Числа легко увеличиваются и прекрасно уменьшаются в
зависимости от того, выиграете вы или проиграете. Но мы точно знаем, что франки,
большинство из которых были пехотинцами, белокурыми и усатыми, сражались в основном
топорами. Но нам не известно, как долго длилась битва. Два дня – согласно арабским
источникам; франки утверждают, что неделю. Однако – точно то, что христиане победили,
мусульмане проиграли, и Франция защитила свою веру.
Перед битвой Абдераман, скакавший на север во главе своего огромного войска, и
Карл, еще не получивший прозвище Martel71; спешивший на юг после подавления какого-
то неясного восстания в своей немецкой вотчине, понятия не имели, какой грозный суд
истории ожидает их.

Молот франков. Тур, 732–759.

Крайне маловероятно, чтобы Карл Мартель, торопившийся на юг на битву с арабами и

маврами, имел хоть малейшее представление о том, что он едет на священную войну, хотя
бы и мусульманскую. Несмотря на конфликты в христианском мире, понятие священных
войн еще не коснулось христианского сознания. До первых Крестовых походов оставалось
еще почти четыреста лет.
В VIII веке франку Карлу Мартелю нападение мусульман, скорей всего, не казалось
особо опасным. Эти захватчики были просто новой, неприятной группой чужаков из
неизвестных краев, со странной религией, которую следовало как можно скорее изгнать из
страны франков. Может они и казались опасными, но, вряд ли, более, чем другие враги.
Франкам угрожали много в изобилии, начиная с 431 году, когда они отвоевали у галлов
и римлян землю, известную ныне как Франция, вытеснили вестготов из Аквитании в
Испанию, захватили Бургундию и сделали Париж своей столицей.
Карл Мартель, будучи мэром дворца, теоретически занимал вторые место в
королевстве бездельничающего меровингского короля Теодориха IV (я сомневаюсь, что,
когда я пишу эти слова, кто-либо помнит его в современном мире).
Однако Теодорих был сыном более знаменитого короля Дагоберта, известного каждому
школьнику во Франции по детскому стишку о его штанах, которые тот носил наизнанку72.
С мусульманской стороны, Абдераман прекрасно понимал, что ведет священную
войну, как и несколько лет назад, когда он спас мусульманскую армию под Тулузой. Затем
халиф в Дамаске назначил его эмиром Испании. Абдерамана особенно почитали его
подданные-мусульмане, потому что в юности он был другом одного из сыновей Омара,
второго халифа, и поэтому имел, так сказать, более близкие отношения с пророком, чем

71
От французского Marteleur – молотобоец.
72
Наш Дагобер – пострел; Штаны наизнанку надел! – и прочая…
любой другой человек в Испании. Его подданные почитали эмира ещё и по другой,
возможно, более веской причине. Абдераман совершенно не интересовался военными
трофеями и отдавал свою долю солдатам. Абдераман, так же, как и Муса, имел особую тягу
к походам. Он считал завоевание Франции и прочих земель Европы своим мусульманским
долгом. В то время мусульмане хлынули в зеленую и плодородную Испанию из суровых
земель Северной Африки и более отдаленных территорий Ближнего и Среднего Востока
(мы называем эту часть мира Малой Азией). По прибытии переселенцев немедленно
обучали, как ездить на лошади (если кто не знал), и как использовать меч с наибольшей
прибылью. Если джихад и был для некоторых захватывающим приключением, но всё-таки
большинство воспринимало его всерьез. Небольшая добыча укрепляла мусульман в
благочестии. Дело Аллаха приносило много материальных плодов, и потому обязано быть
справедливым, так, наверное, рассуждали воины ислама.
Подготовка к французской экспедиции заняла два года. Захватчики выступили из
Кордовы, где Абдераман занимал правительственное кресло, и, набирая добровольцев по
пути, дошли до Памплоны, расположенную в 40 милях от Атлантического океана, и
продвинулись сквозь долины Наварры в страну франков. Они также удерживали
завоеванную ими Септиманию со столицей в Нарбонне, расположенную на Средиземном
море. Это наступление на западе было полностью независимым от продвижения арабской
армии на востоке, которая деловито вела войну в долине Роны.
Армия Абдерамана, переправившись через Пиренеи, направилась в Бордо (еще не
прославившемуся своими винтажными винами), убивая или порабощая всех, кто
противостоял им, сжигая и грабя все церкви и монастыри по пути на север. Причины похода
были ясны и не вызывались религиозным фанатизмом. В то время церкви являлись
хранилищами богатств, денег и драгоценностей; возможно, как банки сегодня. Арабские
захватчики были не только благочестивыми рыцарями ислама, за которых себя выдавали,
но также и разновидностью нынешних грабителей банков. Я черпаю свои образы у Ричарда
Флетчерса, который добавляет в своей книге «Мавританская Испания» (стр. 76): «Нет
оснований думать, что религиозные убеждения или обряды сотрудников банка
представляют какой-либо интерес для налетчиков.» Джихад умел совмещать духовные и
материальные ценности!
Жители Бордо впали в панику, узнав о приближении сарацин. Они предпочли сдать
город, чтобы не подвергнуться разрушению. Эд, герцог Аквитанский, был сильно
обеспокоен судьбой своих подданных из Бордо, почти так же, как и судьбой своей дочери
Лампагии. В этом не было необходимости. Быть может, вдова Мунуссы и тосковала
немного по дому, но скорее была вполне счастлива, развлекаясь с другими женами и
наложницами Абдерамана в гареме халифа в Дамаске.
Эд послал Карлу Мартелю просьбу о немедленной помощи, на что мэр дворца сразу же
откликнулся73. Но он находился на другом берегу Рейна далеко от Бордо, и его армия, в
основном из пехотинцев, не успевала. Эд попытался помешать мусульманам пересечь реку
Дордонь, но был разбит сарацинами, убившим так много христиан, что «только Бог мог
сосчитать их число», как сказано в хрониках. Не в силах остановить исламскую волну, Эд
отступил на север, чтобы соединиться с Шарлем Мартелем, а в это время мавры грабили, и
продвигались вперёд, нагруженные ризами и чашами из христианских церквей, и

73
По другим источникам Карл Мартель предоставил помощь только после согласия Эда признать
верховенство франков.
«топазами, гиацинтами и изумрудами» из поместий, разграбленных по пути. Священные
войны порождают нечестие, и сожженные церкви стали метками на пути наступления
армии вторжения. Арабские историки любят сравнивать своих воинов с «бурей, которая
опрокидывает все и вся». Храм Святого Мартина в Туре стал магнитом, привлекшим
сарацин. Ходили слухи, что он был настолько заполнен богатствами, что Абдераман
опасался, что любовь его солдат к добыче может привести к развалу армии. Он подумывал
запретить грабежи, но понял, что это может вызвать мятеж. Поэтому он просто двигался
вперёд, пока где-то между Пуатье и Туром в октябре 732 года христианский мир и ислам не
встретились в битве.
«Люди севера стояли неподвижно, как статуи, они напоминали несокрушимые глыбы
льда, которые невозможно растопить», – писал летописец того времени. Франки
выстроились в виде квадратов, которые они всегда предпочитали в битвах на протяжении
всей своей истории. Они держали топоры в руках, ожидая нападения берберской
кавалерии.
Битва при Пуатье (или Туре, если вам нравится британская версия) – один из немногих
случаев в до и средневековой истории, когда пехота одержала победу над кавалерией. С
криками «Аллах акбар!» мусульманская кавалерия на своих крепких испанских лошадях
снова и снова атаковала франков, которые со справедливой яростью обрушивали свои
топоры на лошадей и мусульман. Бои шли до тех пор, пока Абдерамана не убили, и
мусульмане в беспорядке отступили, а ночью вернулись в свой лагерь.
На следующее утро разведчики из армии Карла Мартеля осторожно пробрались во
вражеский лагерь и обнаружили, что палатки пусты, а солдаты ушли. Сарацины оставили
большую часть своей добычи. В тот день Шарль стал известен франкам как
«Молотобойец», и именно под именем Мартель вошёл в историю спасителем западной
цивилизации, заняв почетное место среди великих воинов мировой истории. Французы с
гордостью записывают эту победу на счет французской нации, но немцы относят его к
своим соотечественникам, поскольку земли франков занимали территории как современной
Франции, так и Германии.
Как напоминает нам Эдвард Гиббон в книге «Упадок и падение Римской империи»,
опубликованной в конце XVIII века, «в случае победы мусульмане продвинулись бы на
тысячу миль, считая от Гибралтара до берегов Луары, а ещё один победный бросок на такое
же расстояние привел бы сарацин к границам Польши и горной Шотландии; Рейн не более
непроходим, чем Нил или Евфрат, и арабский флот мог бы без боя войти в устье Темзы.»
Гиббон добавил слова, которые до сих пор помнят и часто цитируют сегодня: «Возможно,
толкование корана теперь преподавалось бы в школах Оксфорда, и ее кафедры
рассказывали бы обрезанным студентам о святости и истине откровения Магомета.»
Мусульман, убитых на равнинах Пуатье/Тура оказалось так много, что ещё долгие годы, по
словам местных жителей, слышался мягкий шелковистый шелест крыльев ангелов,
благоговейно летающих ночью над этим святым местом, где враги христианства встретили
судьбу, ожидающую нечестивых. Битва при Пуатье/Туре на протяжении последних
двенадцати веков остается символом победы христиан над неверными захватчиками. В
последние годы она обрела расистские оттенки во Франции, борющейся с огромной
проблемой, вызванной иммигрантами – более, чем с двумя миллионами мусульман, в
основном арабов и мавров из Северной Африки, культурная адаптация которых к
французской жизни все еще далека от желаемой.
 Карл Мартель не стал преследовать поверженного врага. Возможно, он опасался, что
операция в густых лесах, которые тогда покрывали Францию, может быть опасной из-за
засад. Однако, свою власть в Бургундии, он обозначил весьма ясно. Чтобы сделать солдат
лояльными к себе, он распределил между ними отвоеванное церковное имущество, вместо
того, чтобы вернуть прежним владельцам, вызвав тем самым великий гнев Церкви.
Мусульмане, отступив обратно в Испанию, через несколько месяцев начали опять
нападать на французские земли, после того, как из Африки прибыл новый губернатор Абд
аль-Малик, который попытался перенести джихад обратно через Пиренеи. Они оставались
во Франции еще четверть века, опустошая юг и находя много союзников среди местечковой
элиты, боявшейся растущей власти как Карла Мартеля, так и герцога Аквитанского. Одним
из самых верных союзников арабов стал Морис, герцог Марсельский, призвавший на
помощь мусульман Септимании, чтобы установить свое правление в Провансе.
Юсуф, эмир Септимании, переправился через Рону, взял Арль, разграбив несколько
гробниц и церквей, захватил Сен-Реми-де-Прованс, отправился в Авиньон и занимал эту
часть Прованса в течение четырех лет.
На западе Абд аль-Малик пересек Пиренеи и занял большую часть Лангедока, вплоть
до реки Роны, где захватчики соединились со своими соотечественниками из Септимании.
Мусульманские войска прошли по долине Роны до самого Лиона, в то время как другая
группа повернула на восток и вторглась в Пьемонт, в Италии. Учитывая ту помощь,
которую мусульмане получали от своих христианских союзников, джихад лишь отчасти
являлся истинным мусульманским джихадом. Это была просто кровавая война, не
украшенная высокими принципами и с минимумом призывов к Аллаху; однако и этого
было достаточно, чтобы гарантировать рай для любого мусульманского воина, который мог
пасть в бою.
Примерно в 737 году Карл Мартель послал своего брата Хильдебранда осадить
Авиньон, который он взял штурмом, предав мечу всех его мусульманских защитников.
Затем он атаковал основные сарацинские базы к северу от Пиренеев и, отвоевал Нарбонну,
Безье, Монпелье и Ним. В 739 году он захватил Марсель, но в это же время другие
прибрежные районы средиземноморской Франции начали подвергаться арабским набегам
с моря, которые превратили северное побережье Средиземного моря в опасное место для
христиан на следующую тысячу лет. Отдыхающие в Каннах сегодня могут любоваться с
пляжа на набережной Круазетт на остров Лерен, где находится знаменитый
бенедиктинский монастырь, подвергшийся нападению в 739 году арабских налетчиков,
убивших там всех, кроме четырех из пятисот монахов. Этих четверых выживших молодых
людей, везли в Испанию, но им удалось сбежать, когда их похитители зашли в местный
порт Агуай за припасами. Частые морские набеги мусульман также совершались на
Сардинию, Сицилию и Корсику, где возник порт Бонифачо как оплот против пиратов.
В этот период европейской истории только разногласия и споры между мусульманами
в Испании и других странах помогли христианскому населению выжить. Берберы и арабы
ненавидели друг друга. Мавры совершенно справедливо считали, что они провели большую
часть боевых действий в Испании и Франции, но в награду получили только горные земли,
в то время как арабы заняли самые плодородные земли на равнинах и вдоль побережья. Не
было понимания и среди арабов. Две основные чисто арабские группы захватчиков
прибыли из Сирии и с Аравийского полуострова, и обе они находились под влиянием
древнего племенного соперничества, которое продолжалось в Испании в течение сотен лет,
в то время как в Хиджазе или где-либо еще, их происхождение давно бы забылось. Арабы
из Йемена не ладили с арабами из других частей Аравии. И потому они всегда были готовы
убивать друг друга вместо христиан. Джихад, как война против христиан, часто оказывался
тем единственным объединительным мотивом, сливающим в одно целое различные
племена, которые исповедуют ислам.
Смерть Карла Мартеля в 741 году изменила расстановку сил между князьями Франции.
Наследником Карлу Мартелю стал его сын Пепин Короткий, бывший таким же жестким,
как и его отец. Пипин, отец Карла Великого, приобрел большое влияние в Лангедоке, и
местный вождь вестготов передал ему города Ним, Агд, Монпелье и Безье. Жители
Нарбонны, почти все – христиане и вестготы – также решили сплотиться вокруг Пепина
Короткого. Они вырезали своих соседей-сарацин и повелителей, и в одно мгновение к
северу от Пиренеев не осталось сарацин. Мусульманское господство над Францией, джихад
и все остальное, закончилось, по крайней мере, на данный момент. Новый
самопровозглашенный правитель Омейядов Абд аль-Рахман, который несколькими годами
ранее пережил резню своих собратьев-мусульман в Басре, испытав её на себе, пришел к
власти в Кордове.

Захват Омейядов. Испания, 756–852.

В мусульманской Испании, после десятилетий непрекращающегося беспорядка, хаоса

и бесконечной смены череды некомпетентных временщиков – двадцать четыре за сорок
пять лет, один из которых так раздражал местных жителей, что они распяли его между
собакой и свиньей, такой порядок существовал в 750-х годах. Новый самопровозглашенный
правитель Омейядов Абд аль-Рахман в 756 году отнял мусульманскую Испанию у ее
враждующих вождей.
Последний из дамасских омейядов переправился через пролив из Северной Африки,
высадился близ Гибралтара и обосновался со своей династией в Испании. Все остальные
омейяды исчезли в предыдущие несколько лет во время великой резни в Сирии, Ираке и
Аравии. Омейядов сменила новая династия халифов, Аббасидов, которые перенесли свою
столицу в Багдад. Имя, под которым этот последний испанский представитель Омейядов
вошел в историю, – Абд аль-Рахман. В этой истории у нас уже имелся один Абд аль-Рахман,
чье имя мы написали Абдераман, убитый в битве при Пуатье. Но этот новый Абд аль-
Рахман был победителем.
Абд аль-Рахман I – наследный принц, бежавший в Испанию, спасаясь от преследующих
его убийц, чтобы стать правителем самых дальних западных владений ислама. Роль
Испании в этот катастрофический период выглядела примерно такой же, какую предстояло
сыграть Индии в Британской империи девятнадцатого века. Страна была местом
постоянных войн, и все сражались, но ни у кого нет четкого объяснения, почему. Возможно,
потому, что джихад имеет много проявлений, и каждому мусульманину нравилось, что он
участвует в священной войне, и если погибнет, то сразу попадет в рай.
Абд аль-Рахман I лично ознакомился с искусством массовой резни.
Недавно он чудом сохранил свою жизнь и желал сберечь её и далее, наслаждаясь ею
как можно дольше. Если он все еще жил, то только благодаря мудрому решению пропустить
банкет, устроенный новым халифом, который только что перехватил власть у Омейядов,
основав новую династию, восходящую к Аббасу, дяде Мухаммеда
 Аббасиды полагали, что, будучи потомками семьи пророка, имели больше прав на
мусульманский трон, чем правнуки давнего и упрямого врага пророка Абу Суфьяна. Их
также не интересовали права на престол потомков дочери Мухаммеда Фатимы и зятя
Мухаммеда Али. Наследственность – прекрасный принцип, но прежде чем претендент
сможет воспользоваться ею, она сама должна его выбрать из прочих претендентов.
Эта книга о джихаде, а не о династических распрях, и ни о массовых убийствах, хотя
они и присутствуют. Невозможно отделить джихад от политики, поскольку политика и
религия – одно целое в исламе. Поэтому немного поговорим о переходе власти от
столетнего халифата Омейядов (651–750) в Дамаске, к Аббасидам в Багдаде,
осуществившийся посредством кровавой бани, устроенной первым из Аббасидов – Абу аль-
Аббасом, гордившимся своими прозвищами «проливающий крови» и «мясник». Он сверг
последнего халифа Омейядов, Марвана II, чей труп обнаружил после битвы под Сайдой
продавец гранат, который отрубил халифу голову и подарил ее победоносному полководцу
Аббасидов. Мозг из головы Марвана удалили, язык скормили пробегающему хорьку, а
голову забальзамировали и отправили новому халифу в украшенной драгоценными
камнями шкатулке.
Все это достаточно омерзительно, но всё-таки очень интересно. Хотя часто задаешься
вопросом, имеет ли это отношение к религии, и любви к Богу и человеку. Можно прийти в
ужас от свирепых обертонов, иногда возникающих в религиях, но нигде они не звучали
ужаснее, чем в исламе в течение многих веков, и даже до сих пор, особенно в Алжире. В
конце концов, новый халиф был главой ислама, наместником Аллаха Милостивого на
земле. Он также оказался массовым убийцей-садистом. Опасаясь, что кто-то из выживших
омейядов, рассеянных по его владениям, однажды возглавит восстание против него, аль-
Аббас решил уничтожить их всех до единого.
Многие омейяды жили в Басре, их легко нашли и убили, а тела выбросили в поле за
город на съедение волкам и диким собакам. Девяносто из них, однако, ускользнули от своих
палачей. Аббас знал, как решить и этот вопрос. Он заявил, что казни оказались ужасной
ошибкой, совершенными по недомыслию людьми, которые неправильно поняли его
приказы, и пригласил выживших на банкет, чтобы лично испросить у них прощения. Все
пришли, кроме будущего эмира аль-Андалуса. Когда гости удобно расположились за
столом, ворвались солдаты, окружившие всех девяносто гостей и забившие каждого до
смерти. Затем поверх мертвых и умирающих жертв положили ковры, и приглашенные
удобно разлеглись на телах последних Омейядов, чтобы насладиться едой, которой не
успели полакомиться члены уходящей династии.
Так погибли почти все омейяды, кроме одного, ибо Абд аль-Рахмана там не было.
Аббас послал разыскать его, а тем временем в Дамаске вскрыли гробницы бывших халифов
Омейядов, сожгли останки, а пепел развеяли по ветру. Одного, чье тело еще не успело
достаточно разложиться, распяли под улюлюканье и насмешки толпы. Так потомки Абу
Суфьяна исчезли с лица земли. Все, но не Абд аль-Рахман. Он бежал от преследователей из
своего поместья на берегах Евфрата через Египет и Северную Африку, пока не появился в
Испании в 756 году, где сразился с эмиром Кордовы, победив его, и заявил, что вся
исламская Испания теперь принадлежит ему, и был признан мусульманами аль-Андалуса
как их новый эмир. «Это напомнило прибытие молодого претендента в Шотландию в 1745
году,74» – писал Стэнли Лейн-Пул в своей книге «Мавры в Испании» (1887).
Новый эмир порвал с далеким правлением Аббасидов в Багдаде, хотя сначала
дипломатично признал их сюзеренитет над собой. На самом деле он собирался постепенно
вывести Испанию из-под правления халифа.
Аббасиды послали экспедицию, чтобы свергнуть его. Абд аль-Рахман I разбил армию,
казнил командиров, сгрузил их отрубленные головы в мешок, прикрепив к ушам записки с
именем хозяина, и отправил посылку халифу в Багдад. С тех пор аль-Андалус находился
в безопасности от Аббасидов.
Абд аль-Рахман I начал превращать Кордову в то, что два или три столетия спустя
стало, вероятно, самым утончённым городом в Европе. Он превратил мусульманский аль-
Андалус из западного форпоста ислама в центр цивилизации, где представители трех
великих средиземноморских культур, мусульманской, иудейской и христианской,
собирались веселой компанией, живя вместе и процветая, а иногда бывая и во вражде,
сражаясь насмерть в причудливом ритуале священной войны резни, убийств и
обезглавливания.
Как напоминает Ричард Флетчер, «Мавританская Испания чаще была страной
беспорядков, чем страной спокойствия.» Кордова, такая же большая, как Константинополь,
пользовалась своим культурным превосходством всего около столетия, в период
терпимости, который начался с прихода Абд аль-Рахмана III к власти в 912 году.
Город приобрел библиотеку в четыреста тысяч томов и престижную репутацию ученой
столицы.
Студенты, в том числе будущий папа римский, приезжали со всего христианского мира,
чтобы учиться в этом мусульманском городе, однако это продолжалось недолго. В конце
концов религиозные противоречия оказались слишком сильными.
В годы, последовавшие за созданием астурийских христианских королевств и
прибытием Абд аль-Рахмана в Испанию, берберы и арабы слишком увлеклись борьбой друг
с другом, проливая кровь в жестоких войнах, чтобы сражаться ещё и с христианами.
Появление Абд аль-Рахмана в аль-Андалусе не только повысило опасность нападения
Аббасидов с востока, но и сопровождалось новыми угрозами с христианского севера.
Франки, или французы, если вы предпочитаете более современное название, победившие
мусульман по ту сторону Пиренеев, теперь прибывали в Испанию как союзники испанских
христианских королевств. Карл Великий направился в Сарагосу в 778 году, возможно, как
друг мусульманского губернатора Сарагосы, хотевшего иметь сильного союзника в борьбе
против Абд аль-Рахмана; но, когда Карл Великий появился у ворот города, они остались
закрытыми для него. Карл Великий подумывал взять Герону и Барселону, но потом
вернулся на север, чтобы подавить вспыхнувшее в Саксонии восстание своих немецких
подданных.
Почитаемый ныне Карл Великий был таким же жестоким к врагам, как и его враги
мусульмане к своим, и подавив восстание саксов, казнил 4500 германских подданных. Но в
Испании его поход запомнился только гибелью его отряда во главе с храбрым бретонским
рыцарем Роландом на горном перевале Ронсевальес, уничтоженным, вероятно, смешанным

74
«Молодой претендент» Карл Эдуард Стюарт возглавил восстание 1745 года в Шотландии в
надежде захватить трон Великобритании, несмотря на то, что ещё здравствовал его отец Яков
(«старый претендент»).
отрядом мусульман, басков и гасконцев, ни у кого из которых не имелось причин любить
франков. Былинная «Песнь о Роланде» единственное, что осталась от испанского
приключения Карла Великого.
Карл Великий не взял Сарагоссу, зато Абд аль-Рахман захватил Памплону. С этого
момента и в последующие несколько столетий французские рыцари сражались бок о бок с
христианскими королями Испании против мусульман. Борьба с маврами и арабами в
Испании стала признаком христианской доблести. Мусульмане в Испании часто более
боролись друг против друга: арабы против берберов, сирийцы против йеменцев, арабы
против всех, ну и немножко против неверных. Эта склонность к междоусобицам,
характерная и ныне для арабов, вероятно, спасла христианский мир.
Абд аль-Рахман I понял, что, не смотря на могущественного Карла Великого, христиане
представляли гораздо меньшую угрозу для мусульманской Испании, чем его собственные
непостоянные братья-мусульмане на полуострове, каждый из которых, например,
губернатор Сарагосы, больше увлекался созданием своего собственного маленького
эмирата, чем стремился к единому – под правителем Омейядов в Кордове.
Мало-помалу ему удалось навязать себя другим мусульманским правителям.
Британская энциклопедия в нескольких строках подводит итог общим достижениям Абд
аль-Рахмана I за время его 32-летнего правления (756–788): «Абд аль-Рахман I защитил свое
королевство от внешних угроз, разгромив армии Карла Великого и Аббасидов. Хотя он
столкнулся с восстаниями мусульманских испанцев, берберов из горных районов и
различных арабских кланов, его династия и власть оставались прочными.» Джихад остался
для преемников, и завоевание Испании мусульманами постепенно превратилось в
отвоевывание их земель испанцами.
Первый из преемников Абд аль-Рахмана, Хишам I (788-796), добрый, но развратный
человек, стал отцом в четырнадцать лет, помогал бедным и много молился Аллаху. Он
верил в божественную миссию ислама и в 792 году призвал к священной войне против
неверных в Астурии и во Франции. 100 тысяч мусульманских воинов стеклись под его
знамена, кто-то из них прибыл из Сирии, Аравии и Алжира. Они вторглись во Францию,
подожгли Нарбонну и двинулись на Каркассон, где сразились с христианами, после чего,
растратив сил и не имея возможности двигаться дальше, вернулись в Кордову, где Хишам
I на средства, награбленные его армией, построил мечеть во славу Аллаха.
Второй преемник Омейядов, аль-Хакам (796–822), оказался настолько же нечестивым,
как его предшественник – святым. Всего на четырнадцать лет моложе своего отца, аль-
Хакам вёл джихад против христиан всё время своего правления, но начал со своих
мусульманских подданных. Ошеломленный слухами о мятеже среди утончённых и
интеллектуальных новообращенных Аллаха в Толедо, он пригласил их на прием в большое
новое здание, имеющее четыре высоких стены и большой великолепный вход, ведущий в
узкий коридор, который поворачивал, извивался и, наконец, заканчивался огромным
колодцем. Гостей приглашали по одному в комнату, где ожидал сын эмира. Когда они
доходили до колодца, их схватывали и отрубали головы.
«Странно, что никто не выходит», – заметил очевидец, ожидавший друга у ворот
выхода, которые по необъяснимой причине оставались закрытыми весь день. Внезапно он
понял, что за странный запах витал в воздухе, не похожий на запах быков, забитых для
жарки. «Горе мне!» –– воскликнул он. Он был врачом и умел различать запах крови. «Это
не запах печеного мяса на пиру, а крови ваших убитых братьев», – процитировал Дози, или,
скорее, его переводчик, в своей лучшей викторианской прозе. «Сильное потрясение
охватило Толедо», – добавил он...
Общий итог за день, по некоторым данным: 5 тысяч толедцев остались без голов.
Оценка кажется чрезмерно высокой. При скорости 5 казней в минуту, которая уже
смотрится завышенной, потребовалось бы почти 17 часов, пару рабочих дней, чтобы с такой
скоростью и без каких-либо перерывов отрубить 5 тысяч голов. Казни производились
поодиночке, голова следовала за другой, как только появлялся новый гость, желающий
поприветствовать сына эмира. Наименьшее число оцененных жертв оценивается в 700
человек. Каким бы ни было это число, «для обращенных в ислам христиан происшедшее
стало напоминанием о хрупкости их безопасности в исламе», – печально комментирует
автор Элмер Бендинер. В этой резне действительно есть что-то от джихада, даже если все
жертвы приняли ислам, поскольку из-за их недавней приверженности христианству они,
несомненно, с подозрением относились к мусульманским учреждениям. Через сотни лет
после этого бойня приобрела в испанской истории название «День рва».
Это всего лишь одна резня из многих. Правление Аль-Хакама оказалось кровавым.
Распятие необычайно распространилось в его эмирате, и умирающие или гниющие трупы
свободомыслящих, свисающие с крестов, оживляли испанский пейзаж. Возглавивших
демонстрацию против высоких цен на продовольствие в Кордове распяли. Затем стражи
порядка распяли еще десять граждан, протестовавших против распятий. Несколько дней
спустя еще триста демонстрантов из пригорода Кордовы также были распяты, а остальное
население выслано в Египет, откуда они впоследствии совершали набеги на Крит, став
пиратами. Тем временем эмир обратил внимание на двух дядей, чьим амбициям он не
доверял, и приказал задушить их в тюрьме. Сделав Испанию безопасной для династии
Омейядов и для поклонения Аллаху, аль-Хакам удалился в свой гарем, где до конца своей
жизни писал стихи и наслаждался удовольствиями продолжения рода. Во время его
правления джихад пошел вспять, по крайней мере, в северной Испании, вдоль границ
христианских королевств. В 801 году Людовик I, сын Карла Великого, вывел армии из
Прованса, Лангедока и Бургундии в Каталонию и захватил Барселону после нескольких
месяцев осады.
На следующие двести или триста лет Барселона стала пограничным городом, иногда
удерживаемым христианами, иногда мусульманами. Она не вошла в число постоянных
христианским владений до конца XI века.
В другом сражении неподалеку мусульмане разгромили французский отряд, отрубили
головы живым и мертвым, сложили их в высокую кучу, и с вершины этого
импровизированного минарета из вонючих, гниющих французских черепов муэдзин
призsвал верующих к молитве и возблагодарил Аллаха. В долгой и богатой событиями
истории ислама имелись моменты, когда религия пророка казалась очень близкой к
индуистскому поклонению Кали, богине смерти и разрушения.
На северо-западном фронте джихада, недалеко от стыка Пиренеев и Атлантики, почти
воцарилась тишина. Баски, такие же беспокойные и мятежные в 799 году, как и сегодня,
убили мусульманского губернатора Памплоны и выбрали вместо него местного жителя,
своего соотечественника Веласко. С достойным восхищения беспристрастием баски в 816
году вновь подняли восстание при поддержке мавров против франков, когда Людовик I
изгнал баскского губернатора Гаскони графа Химено.
Французские вторжения в Каталонию и южные города перестали занимать высокое
место в списке приоритетов аль-Хакама, после его возвращения в Кордову. Первое место
занял гарем. Услаждения похоти стали его главным развлечением, ещё задолго до джихада.
Плотские утехи были также основным занятием его непосредственного преемника Абд аль-
Рахмана II (822–852), который стал отцом 97 детей, 45 сыновей и 42 дочерей. Его биограф
повествует об Абд аль-Рахмане II, что «он любил женщин», что совершенно очевидно, в
свете приведённых цифр. В дополнение к своим женам и наложницам он
покровительствовал поэтам, музыкантам и религиозным людям, жил полноценной
семейной жизнью в своем великолепном дворце в Кордове среди многочисленных жен и
детей и наслаждался тишиной и незначительностью своего правления. Абд аль-Рахман II,
вероятно, был очень счастливым человеком. Если и нет, то должен был быть.
Это небогатое событиями царствование омрачено, однако, странной мученической
смертью дюжины или около того молодых христиан Кордовы, которые сознательно искали
и нашли смерть, оскорбив пророка, – преступление, наказываемое отрубанием головы (оно
все еще существует) в мусульманском праве. Всех их вдохновил священник Евлогий,
который, по словам писателя Стэнли Лейн-Пула в «Маврах в Испании», «довел себя до
восторженно-исступленного состояния, которое приводит к самоотверженным действиям,
возможно, ошибочным, но, без сомнения, героическим.» Его конечная цель заключалась в
том, чтобы сделать из мусульманской Испании христианскую. Одна из его учениц – Флора,
дочь от смешанного христианско-мусульманского брака, в теории мусульманка, но в душе
христианка, вместе с другой девушкой по имени Мария, чьего брата священника уже
казнили, предстали перед местным судьей, где они поносили ислам как «дело рук дьявола».
После нескольких месяцев тюрьмы, обоих казнили. Среди других оказался священник
Перфектус, делившийся со знакомыми мусульманами своим мнением о Мухаммеде. Ему
публично отрубили голову при праздновании Рамадана. Одиннадцать христиан казнили
летом 851 года. Евлогию удалось дожить до 859 года, когда его попросили отказаться от
неприятных мнений о Мухаммеде, он не согласился – и остался без головы.
Джихад временно затормозился в Испании, если не считать мучеников Кордовы, но
нашел новый выход в Средиземном море. На острове Сицилия у берегов Италии, которому
теперь суждено стать почти на триста лет еще одним мусульманским владением в Европе,
уступая по значению только Испании.

Долгое сопротивление. Сицилия, 827–902.

Завоевание Сицилии арабами началось в 827 году, хотя, к тому времени

средиземноморский остров уже неоднократно подвергался набегам. Как мы читали в
предыдущей главе, первые два арабских нападения на Сицилию были совершены из Туниса
в 652 и 667 годах. В том последнем джихаде арабы разграбили местные церкви, захватив
огромное число золотых и серебряных икон, украшенных драгоценными камнями и
жемчугом. Не желая, чтобы этим неверным изображениям поклонялись на священной
мусульманской земле, арабы продавали их в Индию местным индуистским раджам,
готовых, как всегда, заплатить высокую цену за драгоценные товары Запада. Это было
время расцвета джихада, а потому в VIII веке произошло не мало набегов на Сицилию,
слабо защищавшуюся византийскими императорами. Сами императоры усердно
отбивались на своей родной земле в Анатолии, Румелии и Италии от нашествий
разношерстных варваров: болгар, славян, хазар, лангобардов, и, конечно, арабов. В те
трудные времена Сицилия не имела приоритета в оборонительной стратегии
Константинополя.
Большинство этих набегов шло из Туниса, Ифригии, как его тогда называли (когда-то
это имя дало свое название целому Африканскому континенту), но некоторые начинались
и из других мест мусульманского мира. Один в 700 году стартовал с небольшого острова
Пантеллерия, другой в 730 году – из Сирии. Сицилия на протяжении десятилетий стала
счастливым охотничьим угодьем арабских налетчиков, которые приходили и уходили по
своему усмотрению. Но византийцы не всегда бывали беспомощны. Однажды, в 660-х
годах, они даже использовали Сицилию в качестве базы против арабских владений.
Энергичный император Констант II, внук Ираклия, решил остановить арабские вторжения
в Италию и Сицилию (он также мечтал снова сделать Рим столицей мира), и разместил свой
штаб в Сиракузах. Созданием этой базы он также намеревался помешать высадкам арабов
в Греции, что означало бы окружение столицы его империи на Босфоре. Это слабо помогло
ему. Лангобарды продолжали занимать разные части Италии и основали герцогство
Беневентум на юге полуострова, в то время как арабы опустошали значительные районы
Анатолии. В довершение этой череды несчастий Константа II убили мятежные солдаты во
время посещения Сицилии, но защита острова, по крайней мере, отложила оккупацию
Греции мусульманами на несколько сотен лет позднее. (Мусульмане, захватившие Грецию
в середине 1300-х годов, были не арабами, а турками, которые не имели себе равных в
преданности пророку.)
Наконеу в 827 году разрозненные набеги арабов на Сицилию прекратились и перешли
в массовый джихад. Как и в Испании, вторжение на Сицилию произошло при участии
отступника – христианского дворянина, в значительной степени увлеченного любовью к
женщине. В отличие от графа Юлиана в Танжере, бывшего солдатом, сицилийский
мятежник Евфимий занимал пост адмирала. Более того, его вдохновляла не забота о дочери,
а скорее любовь к молодой монахине.
Евфимий, командующий византийским флотом на Сицилии, очевидно, безумно
влюбился в сестру (я думаю, мы можем так ее назвать) Омонизу и сбежал с ней, к большому
огорчению местных монахов, которые, потрясенные нарушением ее обета целомудрия,
пожаловались византийскому императору Михаилу II. Император, приверженец приличий,
приказал отрезать адмиралу Евфимию нос (но Гиббон говорит, что язык), довольно
обычное наказание тех времен, неприятное, но все же менее суровое для Евфимия, чем той
части тела, что нанесла оскорбление. Адмирал Евфимий, не собирался терять даже носа, а
потому призвал свои экипажи к мятежу против императора. Восставшие моряки встретили
и разгромили в бою войска губернатора Сицилии. Смута закипела.
Затем адмирал понял, что не сможет в одиночку справиться с Византийской империей,
поэтому бросился в Ифрикию и предложил Сицилию местному эмиру при условии, что ему
будет присвоен титул правителя Сицилии (но, конечно, под властью и данью мусульман).
Арабы согласились оказать поддержку; муэдзины призвали с вершин своих минаретов к
священной войне, и завоевание Сицилии теперь готовилось под молитвы святых людей
ислама. Как и в Испании, за мусульманским джихадом снова скрывался образ женщины.
Обиженной христианином. И это опять был случай с cherchez la femme.
Мусульманские экспедиционные силы, около 10 тысячи человек, отплыли на
значительно большей армаде, чем у Тарика, от семидесяти до ста кораблей. Чтобы придать
характер священной войны этой новой кампании против неверных, командование поручили
некоему аль-Фурату, известному религиозному лидеру и знатоку корана, который, однако,
имел мало опыта в военном деле. Меч, по крайней мере в теории, занимал второе место
после книги. Силы вторжения, хорошо вооруженные и готовые убивать, молиться, грабить
и насиловать, в основном состояли из берберов и арабов, но также включали персидских
добровольцев и много андалузских воинов, изгнанных из Кордовы и обосновавшихся на
Крите. Несколько ученых сопровождали войско, возможно, с целью объяснять коран
местным жителям, ожидающим обращения в ислам. Флот несогласного адмирала Евфимия
перешел под общее мусульманское командование.
Однажды ранним днем, в июне 827 года, захватчики высадились в Мазаре, крепости
Евфимия на южном побережье Сицилии. Солдаты ислама, с помощью обеспокоенных
христианских моряков адмирала Евфимия, которые задавались вопросом, почему они
сражаются против собственного народа, разбили византийскую армию во главе с неким
Балатой. Началось завоевание Сицилии арабами. Одной из его первых жертв стал сбитый с
толку адмирал Евфимий. Возможно, потрясенный своим предательством, он покинул своих
арабских союзников и перешёл на сторону византийских греков, призвав сицилийцев
сопротивляться захватчикам и направился в Кастроджованни, где, как он надеялся, местное
сицилийское население будет приветствовать его как своего нового императора. Вместо
этого они убили его.
В отличие от испанского вторжения, захват Сицилии шёл медленно, и сопровождался
многочисленными боями и массовыми убийствами. Сарацинам потребовалось семьдесят
пять лет, чтобы завоевать остров. Не было ни евреев, ни эксплуатируемых крестьян, как в
Испании, которые, преследуемые своими правителями, помогали бы захватчикам. Борьба
оказалась тяжелой и ожесточенной. Осады длились месяцами. В горах деревни
превращались в крепости. Арабы взяли Палермо в 831 году, сделав его своей сицилийской
столицей и, говорят, построили пятьсот мечетей, чтобы отметить победу и почтить пророка.
Они захватили Кастроджованни, нынешнюю Энну, где в 859 году убили 8 тысяч человек.
Соседняя Мальта подверглась набегу в 869 году. Сиракузы пали в 870 году после почти
месячной осады. Защитники Сиракуз ожидали, что византийский флот придет на помощь,
но командующий флотом решил, что лучшим способом борьбы с джихадом будет
построить церковь в честь Девы Марии, а не выходить в море. Поэтому он приказал своим
экипажам высадиться с кораблей и начать строительство, и как только строительство
церкви закончилось, мусульмане захватили Сиракузы. Один за другим, растянувшись на
полвека, сицилийские города падали от рук арабских захватчиков. Таормина, ныне самый
знаменитый курорт на Сицилии, был взят одним из последних в 902 году.
Исламское благочестие и любовь к Аллаху иногда принимали странные формы. Эдвард
Гиббон, который имел определенный вкус к непристойному анекдоту, вспоминает один
такой случай в южно-итальянском городе Салерно, где глава арабов решить придать
изнасилованиям благочестивое оформление.
Сарацинам доставляло удовольствие осквернять, а также грабить монастыри и церкви.
Во время осады Салерно мусульманский вождь устроил свое ложе на столе для причастия
и на этом алтаре каждую ночь приносил в жертву девственность христианской монахини.
Когда он боролся с сопротивляющейся служанкой, балка на крыше случайно и ловко упала
ему на голову, и смерть похотливого правоверного приписали гневу Христа 75.
Ислам предоставил подходящие обоснования для джихада, грабежа и набегов ради них.
Мусульмане были великими путешественниками, о чем свидетельствуют их обширные

75
Упадок и падение Римской империи, том 5, гл. 46.
завоевания. Джихад предлагал многое тем, кто любил власть и приключения. Острова
Корсика, Мальта, Сардиния, Пантеллерия (где арабы похитили триста монахов) и Балеары,
а также города и поселки Бари, Анкона, Неаполь, Генуя, Равенна, Остия и даже сам Рим
были разграблены или на время оккупированы сарацинами. Люди стали дешевым и
распространённым товаром. В Риме в 846 году джихад достиг своего апогея. Там
мусульмане разграбили церкви Святых Петра и Павла, и папе пришлось откупаться от
захватчиков данью в 25 тысяч серебряных монет в год. После чего папа Лев IV приказал
построить стену вокруг города76, чтобы защитить собор Святого Петра от дальнейших
нападений.
На самой Сицилии арабская оккупация продлилась 264 года, и ислам прочно
укоренился среди населения, хотя некоторые районы острова никогда не отказывались от
своей христианской веры. Арабы внесли большой вклад в сицилийскую жизнь, искусство
и культуру. Некоторые утверждают, что мафия возникла как движение сопротивления и
защиты от мусульманских грабителей (другие говорят, что позже – от нормандских или
французских захватчиков), которые из года в год грабили островитян, пока многие из них
не превратились в нищих. Арабы завезли апельсины и лимоны, хлопок, тутовые деревья и
шелкопряда, сахарный тростник, коноплю и финиковую пальму. В 1091 году, после
тридцатилетней войны, норманы победили сарацин и захватили остров. Их кровные братья
за 27 лет до этого, в 1066 году, вторглись на другой, более холодный, остров Европе и
заняли его.
Тот остров называлась Англией.

Кампания на Французской Ривьере. Сен-Тропе, 898–973.

В конце девятого века небольшая группа арабов, около двадцати человек, снова
появилась во Франции. Они высадились в совершенно неожиданном месте, недалеко от
Сен-Тропе, известного в последние годы благодаря Брижит Бардо, ее яхтам и нудистским
пляжам. Эти первые арабы открыли Сен-Тропе случайно. Они занимались грабежом и были
выброшены на берег ветром и волнами.
В следующие десятилетия они совершали набеги, грабили и насиловали из Сен-Тропе,
в направлениях на север в Швейцарию, возможно, даже в Германию, и на восток в Пьемонт,
что в Италии.
Сен-Тропе тогда еще не обзавёлся современным названием, сделавшим его
знаменитым в наше время, но вошёл в историю под названием Фраксинет77, возможно, по
названию какой-то бывшей римской деревушки в окрестностях. Считается, что сам
Фраксинет находился на холме, где сегодня стоит деревня Гарде-Фрейне, с ее остатками
крепостных валов и глубокими траншеями в земле, которые, возможно, когда-то были
рвом. Согласно отчетам того периода, которых мало, и они часто не надежны, около
двадцати сарацинских воинов и моряков из исламской Испании, бандитов, или скорее
пиратов, попали в шторм и на лодке добрались до ближайшего убежища – широкой бухты,

76
В последующем получившей название Леонинская стена (итал. Mura leonine) – окружает римский
район Борго и большую часть государства Ватикан. Построена в 848–852 годах, по указанию папы
Льва IV для защиты от морских набегов арабов-мусульман. Непосредственной причиной для начала
строительства стало разграбление Рима сарацинами в 846 году.
77
Fraxinetum.
где Сен-Тропе теперь принимает своих международных гостей, яхтсменов-миллионеров и
фотомоделей.
Из дошедших до нас сообщений об этих грабителях создаётся впечатление, что их не
сильно беспокоил религиозный дух джихада. На уме у них были, вероятно, только разбой
и грабеж, но они, несомненно, не забывали о своих ежедневных молитвах на Мекку. Они
огляделись вокруг, густо поросший лесом пейзаж показался привлекательным, деревья
тянулись на север к далекой линии голубых гор, находящихся в дюжине миль или около
того.
Небо было таким же темно-синим, как в аль-Андалусе, и в воздухе витал аромат цветов
и диких растений. Налетчики быстро расправились с растерянными жителями соседней
деревни и отправились в горы на разведку.
Имена этих первых посетителей Французской Ривьеры до нас не дошли, но мы знаем,
что их короткое пешее путешествие вглубь страны заключалось в восхождении на вершину
ближайшего холма, откуда, увидев окружающую сельскую местность, они поняли, что
попали в рай на земле и что им следует основать свою базу прямо тут – на берегу моря. К
северу, востоку и западу тянулись холмистые леса, и возвышенности, свободные от
городов, с несколькими разбросанными здесь и там маленькими и беззащитными
деревнями, похожими на ту, которую они только что разорили. Они почувствовали, что
дальше лежат города и церкви, которые тоже надо разграбить, и лучше во славу Аллаха, но,
и для своего обогащения. На юге простиралось море – путь к победе. Они уже стали
хозяевами кусочка земли, но их было слишком мало, чтобы удержать её. Они воззвали к
другим мусульманам по всему Средиземноморью, в Северную Африку, Испанию, Сирию,
Египет и Сицилию: «Придите и и владейте с нами.» Вскоре их собратья слетелись в Сен-
Тропе со всего Средиземноморья, чтобы захватить эту пустую землю. Они были похожи на
Отцов-пилигримов, высадившихся в Кейп-Коде в 1620 году78, за исключением того, что
вокруг не было индейцев. Прованс стал их владением.
Так продолжалось почти столетие. Мусульмане захватили его, перепугав до смерти
местных жителей.
«Один из них может обратить в бегство сотню, а двое – больше тысячи», – слагали
мифы о пришельцах спасшиеся крестьяне и рыбаки.
Сарацины были повсюду. Казалось, в их завоевательных планах не имелось никакой
закономерности. Альпы за холмами на восток, и ущелья Дофины стали их первыми целями.
Со временем их вооруженные банды продвинулись дальше, разграбили Пьемонт,
захватили Турин, сожгли церкви, монастыри, библиотеки, прогнали население обратно в
горы и убили так много христиан, что в книге, опубликованной в Турине, одно из мест
гибели христиан названо «Полем мучеников». К 911 году арабы перекрыли все перевалы в
Альпах, отрезав Францию от Италии, так что архиепископу Нарбоннскому пришлось
отменить свою поездку к папе в Рим. Другая группа сарацин опустошала побережье
Лангедока, к западу от Роны. Главную церковь в Марселе разрушила бродячая банда,
промышляющая в Экс-ан-Провансе, где, разъярившись сопротивлением нескольких
храбрых студентов, они заживо содрали с них кожу. Епископ Экса благоразумно бежал не
останавливаясь, пока не достиг Реймса, где приютился у своего брата епископа. Богатые
люди Авиньона рассеялись по Бургундии в поисках безопасности. Мусульмане подожгли и

78
Кейп-Код – полуостров неподалёку от Бостона. Крупная партия переселенцев из Англии
высадилась там в 1620 года.
уничтожили городки Систерон и Гап в Альпах, а в Эмбрене убили архиепископа и
большинство жителей.
Итальянское побережье вокруг Генуи также не избежало визитов сарацин. В самой
Генуе сотни мужчин, сначала сопротивлявшихся, но потом сдавшиеся, были подвергнуты
пыткам и затем убиты, а женщин и детей превратили в рабов. Затем настала очередь
Швейцарии. Банды налетчиков опустошили долины Граубюндена и Вале, повернули на
запад к Женевскому озеру, где основали деревню, которая позднее звалась Фернекс, а ещё
позднее переименованную в Ферней-Вольтер в честь французского философа и писателя,
жившего там. Их следующей целью стали горы Юра. В ужасе королева Бургундии, которой
и принадлежала Юра, бежала в безопасную крепость в соседнем Невшателе.
На юге, на Средиземном море, в 940 году жители Тулона и Фрежюса, атакованные
армией из Фраксинета, спаслись бегством в горы. Мавры в Сен-Тропе нашли неожиданного
союзника в лице Гуго, графа Прованского, предоставившего им свою защиту, в обмен на
закрытие ими альпийских перевалов от его соперника, Беренджера, короля Ломбардии.
Один из немногих писателей этой эпохи, чьи произведения дошли до наших дней,
Лиутпранд сурово отчитал графа Прованского за его союз с захватчиками: «Как смеешь ты
благочестивым людям нашим погибать и предлагать защиту мавританским
негодяям! Хьюз, негодяй, ты, разве, не краснеешь, когда поддерживаешь тех, кто проливает
нашу кровь и благоденствует за счет насилья? Что я могу сказать? Пусть молния разрушит
тя, и разобьёт на тысячу кусков да погрузишься в вечный хаос!»
После пятидесяти лет во Франции многие мавры, особенно те, кто жил на Лазурном
берегу, начали подзабывать о джихаде, селились на Ривьере и женились на местных дамах,
под влиянием которых начали ходить на мессы и даже обрабатывать землю, занятие, всегда
считавшееся у арабов совершенно презренным. Но не все обращались к таким тихим
занятиям. В горах, более подходящих к бедуинскому кодексу грабежа, многие другие жили,
«требуя дани» (то есть грабя) от путешественников, пробиравшихся между Францией и
Италией. Тех, у кого не было денег, чтобы заплатить, убивали на месте. «Число христиан,
которых они убили, настолько велико, что только тот, кто записал их имена в книгу жизни,
знает точно», – писал Лиутпранд.
Из своего первоначального бастиона во Фраксинете мусульмане расползлись по всей
юго-восточной Франции и большей части Италии и Швейцарии. В Ницце разместился
арабский армейский корпус, Гренобль тоже попал в их руках, а в Пьемонте они даже дали
(казалось бы, популярное) название Фраксинет деревне близ Казаля, у реки По. В
Швейцарии они достигли города Сен-Галль, недалеко от Боденского озера, и оттуда,
возможно, проникли на территорию нынешней Германии. Из Германии император
священной Римской империи Оттон I (называемый «Великим») в 956 году направил
посланника к Абд аль-Рахману III, который, как считалось (по крайней мере, Лиутпрандом),
взял Фраксинет под свою защиту и просил его положить конец набегам джихада на
Францию и Италию. Интересно, но мы не знаем, каков был ответ, потому что рассказ
Лиутпранда о встрече заканчивается прямо на середине предложения. Но еще одна
мусульманская база закрылась несколько лет спустя, когда сарацин изгнали с горы Сен-
Бернар.
Присутствие арабов и мавров в этих холодных и заснеженных альпийских регионах,
так далеко от жаркой пустыни и теплого Средиземноморья, кажется чем-то удивительным
и невероятным. Нет никаких сомнений в том, что в десятом веке они представляли большую
угрозу для Западной Европы, не столько из-за их численности, которая никогда не была
чрезмерной, сколько из-за их вездесущности и разделений в противостоящих им
итальянских и французских христианских царствах – точно так же, как в Испании. И всё
же, мусульмане неумолимо вытеснялись со своих недавно завоеванных земель. В 965 году
им пришлось покинуть Гренобль, в 972 году мусульманский вождь, отвечавший за округ
Сестерон, сдался христианам и крестился. В том же году произошло освобождение Гапа.
Вильгельм, граф Прованский, после первой битвы под Драгиньяном осадил близлежащий
замок, который сдался через несколько дней, и большинство его защитников крестилось.
Суровый кодекс ислама не вписывался в благоухающий воздух Прованса. Даже
мусульманские завоеватели сочли христианство более подходящим, и, должно быть,
решили, что Лазурный берег стоит мессы.
Вильгельм Прованский, в благодарность одному из своих самых способных
помощников, генуэзцу Гримальди, даровал тому участок земли близ Сен-Тропе, который
до сих пор находится в руках семьи и называется Порт-Гримо. Семья Гримальди позже
приобрела еще один участок в нескольких милях к востоку вдоль побережья. Они называли
его Монако. Впоследствии первый лорд Монако женился на молодой генуэзской леди
хорошего происхождения и состояния, по имени Помела Фрегози, которая за несколько
сотен лет до Грейс Келли стала первой принцессой Монако.
Гримальди, старейший из существующих правящих домов в Европе, все еще являются
принцами Монако, но Фрегози, увы, давно забыта.

Часть V. Мой скромный долг Испании.

Жертвы Симанкаса. Испания, 912–961.

Как бы не были интересны эти искатели приключений джихада во Франции,

Швейцарии и Италии, в эти Темные века они второстепенны по отношению к главной
европейской борьбе между исламом и христианским миром, происходившей в Испании, и
которой предстояло длиться еще несколько столетий. После битвы при Пуатье/Туре именно
в Испании, наконец, определилось религиозное будущее Европы – Полумесяц или Крест.
Конфликты часто приобретали двусмысленность, когда христианские короли вступали
в союз с мавританскими правителями, против соперничающих христианских монархов, и
точно так же мусульмане выступали в бой бок о бок с христианами, против своих братьев
мусульман, ставших политическими врагами.
Для сражающихся, каким бы мрачным не казалось соперничество, когда они сражались
на стороне своих врагов против своих же сородичей, конечная цель войны всегда была
ясна: триумф христианства с одной стороны, триумф ислама с другой. Во многих
отношениях джихад, каким он был для мусульман, и Реконкиста, какой она являлась для
христиан, также часто превращались в огромную и запутанную гражданскую войну, в
которой христиане сражались против мусульман, испанцы против испанцев, испанцы
(христиане или мусульмане) против арабов и мавров, мавры против арабов и арабы, одного
племени, против арабов из другого.
В течение двух столетий, особенно во времена Альморавидов и Альмохадов,
Реконкиста превратилась в европо-африканскую войной, но в которой всегда
присутствовало религиозное соперничество: Мухаммед против Иисуса Христа. В конце
концов, поскольку христиане победили, Испания и большая часть Европы, в отличие от
Ближнего Востока и Северной Африки, управляемых мусульманами, остаются для
мусульман Дар-аль-харб – землей войны. Во времена Реконкисты Испания уже стала
известна маврам Марокко и Алжира как место, где благочестивые молодые мусульмане,
жаждущие мученического венца, сражались и умирали, чтобы получить в Раю то, что
«Энциклопедия ислама» благоразумно описывает как «особые привилегии», ожидающие
мучеников ислама.
Разобщенность часто сопровождала арабов, и следует отсеивать, но не слишком
сильно, эти частые внутри мусульманские войны, в конечном итоге не имевшие ничего
общего с джихадом, и которые только отвлекают наше внимание от него. Вот один пример
из прекрасного труда Рейнхарта Дози об исламской Испании, впервые опубликованный в
1861 году, показывает все, что можно сказать об этих войнах среди мусульман.
В 903 году армия мавританского султана, сражавшаяся против собратьев мавров и
арабов, «захватила Хаэн; в 905 году выиграла битву при Гвадальболоне против Ибн
Хафсуна и Ибн Мастаны; в 906 отняла Канете у Бени аль-Хали; в 907 вынудила Архидону
платить дань; в 909 лишила Ибн Мастану Луке; в 910 захватила Баэсу, а в следующем году
жители Изнаджара восстали против своего господина, Фадля ибн Саламы, зятя ибн
Мастаны, и, убив отослали его голову султану».
В Испании, какими бы ясными ни выглядели конечные цели Реконкисты, мотивы
непосредственных боевых действий часто оставались туманными. На протяжении веков
христианские королевства Кастилия, Наварра, Леон и Арагон, возглавляемые грубоватыми
претендентами, скорее главарями банд, чем принцами, сражались друг против друга так же
яростно, как и против мусульман. Точно так же жестокие войны мусульман друг против
друга принесли огромную пользу христианским королевствам на севере, чьи короли всегда
пребывали в готовности сражаться за Бога, Испанию и Святого Иакова. Реконкиста, по-
своему, являлась такой же святой (или нечестивой), как и джихад, потому что Испания для
тех, кто сражался за нее, стала священным делом, за которое следовало умереть испанскому
солдату.
Такая война не была чем-то исключительным, и так обычно и велась. Гражданские
войны, чередующиеся с кампаниями джихада, бушевали на Пиренейском полуострове на
протяжении веков. Мы читаем, например, что один Лопе, чей отец, Мухаммед ибн Лопе,
погиб во время осады удерживаемой мусульманами Сарагосы, «использовал свои войска в
непрерывных войнах со своими соседями, включая лорда Уэски, короля Леона, графа
Барселоны, графа Паллара и короля Наварры, пока он не погиб в столкновении с последним
в 907 году.» В период раннего средневековья в Европе война являлась образом жизни сотни
лет.
Именно в этой Испании во времена непонятных и беспорядочных войн величайший из
всех ее правителей Омейядов, невысокий, светловолосый, голубоглазый и кривоногий Абд
аль-Рахман III (912–961), в возрасте тридцати одного года решил внести здравомыслие в
политическую жизнь своей страны, прежде чем погрузиться в джихад. Через десять дней
после своего вступления в эмират Абд аль-Рахман III приказал прибить свою первую
отрубленную голову врага к двери своего дворца в качестве предупреждения местным
смутьянам. Во время его прихода к власти в аль-Андалусе царило мятежное настроение,
которое надлежало обуздать. Абд аль-Рахман III наследовал эмират за особенно
отвратительным Абдаллой (882–912), который, опасаясь интриг, отравил двух своих
братьев, убил третьего и даже двух своих сыновей, которые, как ему казалось, планировали
захватить аль-Андалус. Абдалла, конечно, был еще более жесток к своим врагам-
христианам. Когда замок Полей, защищаемый испанскими солдатами, мусульманами и
христианами, сдался, он забрал мусульман в свою армию и приказал обезглавить около
тысячи пленных христиан, если те не примут ислам. Только один согласился; всех
остальных убили.
Первой целью Абд аль-Рахмана стало восстановить власть Кордовы над его
ссорящимися и воюющими подчиненными, принцами и меньшими эмирами, которые
превратили мусульманский эмират аль-Андалус в беспорядочную мозаику крошечных
государств, каждое из которых призывало к джихаду против врага на севере, но вместо
этого сражались друг против друга. Испанская земля усеян горными фортами в Сьеррах,
где независимые лорды, больше разбойники, чем дворяне, бросали вызов окружающему
миру, вели жестокие кампании и разоряли землю. Абд Аль-Рахман схватился с человеком,
которого считал своим злейшим врагом, мятежником Ибн Хафсуном, самым
могущественным из повстанцев, который из своей вотчины Бобастро на юге Испании в
горах за Марбельей контролировал семьдесят крепостей, разбросанных по провинциям
Эльвира, Гранада и Хаэн.
Ибн Хафсун утверждал, что вернулся к христианской вере своих испанских предков,
поэтому в кампании, развернутой против него, было чуток джихада, впрочем, не слишком
много, потому что многие из помощников Ибн Хафсуна оставались мусульманами. По сути,
это было движение патриотически настроенных испанцев, христиан и мусульман, против
иностранного господства в их стране арабов и берберов. Восстание Ибн Хафсуна
закончилось вскоре после его смерти, в 928 году. Его тело, как отпавшего мусульманина,
победоносные мавры извлекли из могилы и публично пригвоздили к столбу. Другие
повстанческие силы также подверглись нападению и были разбиты один за другим. Абд
аль-Рахман III захватил мятежные города Севилью, Альхесирас, Сидонию и Кармону. В 929
году он преобразовал свой эмират, тогда еще находившийся под властью Багдадского
халифата Аббасидов, в независимый халифат с самим собою в качестве халифа и титулом
«Тот, кто победоносно сражается за религию Аллаха».
Но наряду с кампаниями против мятежных городов и горных владык Абд аль-Рахман
III уже несколько лет возглавлял джихад против христианских королевств северной
Испании. Первым врагом стало королевство Леон, чей король Ордоно II в 913 году захватил
и разграбил Талаверу и вырезал мусульманское население города. Анти-джихад часто
проявлял такую же жестокость и бесчеловечность, как и сам джихад.
Ордоно II, замечательный, но безжалостный солдат, любил совершать набеги на
мусульманскую территорию и возвращаться с большой добычей и несколькими головами,
чтобы прибить их к дверям церкви Леона. В отместку Абд аль-Рахман III послал армию,
чтобы взять крепость Сан-Эстеван-де-Гормаз под командованием старого генерала по
имени Ибн Аби Абда, которого защищающиеся убили сразу же, как только разбили его
солдат. «Холмы, леса и равнины от Дору до Атьенцы покрылись трупами» мусульман,
убитых во время бегства преследующими христианами. Не унывая, Абд аль-Рахман III
отправил еще несколько экспедиций на север, одержал несколько незначительных побед, а
в 920 году разгромил объединенные армии Леона и Наварры и разграбил Памплону.
Большую часть своего правления правитель Омейядов не мог вести активные действия на
своей северной, христианской границе, опасаясь нападения своих единоверцев из Африки
с юга. Так что его джихад, к великому облегчению его северных врагов, неизменно был
половинчатым делом. Испанский халиф слишком боялся удара в спину со стороны своих
собратьев-мусульман с другой стороны Средиземного моря.
 Вершиной политики Ордоно стало катастрофическое поражение армии халифата в
битве при Симанкасе79, в нескольких милях от Вальядолида, когда кавалерия нового
леонского короля Рамиро II разгромила арабскую пехоту. Арабский генерал Надя (бывший
вовсе не арабом, а славянином) погиб, вице-король Сарагосы попал в плен, а халифу едва
удалось сбежать с охраной из сорока девяти верных сторонников. Потрясенный этим почти
пленением, Абд аль-Рахман III тут же решил больше никогда лично не появляться на поле
боя. Почти невероятно, но Симанкас стал первой важной победой христиан в Испании со
времен Ковадонги, произошедшей почти 220 лет назад. Завоевание арабами прошло за три
года, в результате серии быстрых побед. Отвоевание своей земли испанцами растянулось
на 460 лет, превратившись в медленный процесс перемалывания.
Историки обычно сходятся во мнении, что Испания могла бы быстрее освободиться от
незваных берберских и арабских гостей после Симанкаса, но испанцы слишком увлеклись
борьбой и ссорами между собой, вместо того чтобы уделить больше внимания Реконкисте.
Восточный Леон, которому вскоре предстояло превратиться в Кастильское королевство,
пытался освободиться от центрального леонского сюзеренитета. Наварра также вовлеклась
в какой-то неясный конфликт с Леоном. Когда Рамиро II умер, два его сына начали борьбу
за престол Леона, и Реконкиста снова замедлилась.
Для христиан отвоевание их страны превратилось в абсурдный фарс, когда Санчо
Толстый, один из претендентов на трон Леона, отправился со своей бабушкой Теудой в
Кордову подлечиться. Санчо был настолько толст, что не мог сидеть на лошаде, и даже,
чтобы идти пешком, ему приходилось держаться за санитара. Абд аль-Рахман III предложил
тому приехать в аль-Андалус для лечения. Итак, в сопровождении бабушки Санчо Толстый
совершил 500-мильное путешествие в столицу аль-Андалуса, где по прибытии лично отдал
дань уважения халифу, который в ответ любезно предоставил своего любимого еврейского
врача Хасдая ибн Кипрута в помощь грузному христианскому принцу. Хасдай ибн Кипрут
слыл самым известным врачом своей эпохи. Во время правления Абд аль-Рахмана III
Кордова стала не только интеллектуальной, но и научной столицей Европы, где великие
умы мусульманского, еврейского и христианского мира встречались на непринужденных
дискуссиях и конференциях, не взирая на различия в религиях. Именно при Абд аль-
Рахмане III за пределами Кордовы отстроили великолепный королевский дворец Медина-
аз-Захра с 4300 мраморными колоннами, фонтанами, цветниками и садами, аркадами и
стенами, украшенными драгоценными камнями, как свидетельство величия испанской
династии Омейядов.
Более прозаично, но на какое-то время в этой чудесной обстановке Санчо Толстяку
удалось избавиться от излишков жира. После шести месяцев лечения монарх-ванька-
встанька, хотя и не совсем похожий на сильфа80, снова смог взобраться на лошадь; и вместе
со своей бабушкой, свитой придворных и солдат отбыл обратно в Памплону. В
благодарность за свою новую фигуру, он сопровождал арабскую армию при осаде и взятии
Заморы. На следующий год, в 960 году, мусульмане захватили столицу Леона и
торжественно посадили Санчо на трон своего королевства. Христианский король теперь

79
Сражение при Симанкасе – два связанных сражения 6 августа, возле города Симанкас и 21 августа
939 года при Аландеге 21 августа 939 года между объединённым войском христиан севера Испании
(Леон, Кастилия и Наварра) под командованием короля Рамиро II и маврами во главе с халифом
Кордовы Абд аль-Рахманом III, завершившиеся одной из крупнейших побед христиан за всю
историю Реконкисты.
80
Сильфы – мифологические духи воздуха.
чувствовал себя неловко и в долгу перед мусульманским благодетелем; однако Абд аль-
Рахман III облегчил ситуацию, и проявив благородство, умер на следующий год. Стороны
джихада и Реконкисты извлекли оружие и с настороженным спокойствием ожидали
развития ситуации.

Любовник Авроры. Сантьяго-де-Компостела, 967–1002.

Прекрасная молодая баскская женщина Аврора, самая красивая жена гомосексуалиста

халифа Хакама II, соблазненная молодым проходимцем, проложила соблазнителю путь к
власти и к последующим самым кровавым кампаниям джихада. Обольстительным злодеем,
подобравшим ключ к сердцу и постели королевы Авроры, оказался ибн Аби Амир,
известный миру как Альманзор, ужас христианских королевств, будущий визирь, будущий
префект, будущий генерал, будущий политический и военный лидер аль-Андалуса,
будущий завоеватель Сантьяго-де-Компостела, Барселоны и Памплоны, защитник
философов и, вместе с Абд Аль-Рахманом III, величайший воин, когда-либо
существовавший в исламской Испании.
После взятия города Замора в 981 году и казни четырех тысяч пленных христиан,
уничтожения тысяч посёлков и деревушек, и осады Леона ибн Аби Амир до самой своей
смерти звал себя Альманзором, что значит «победитель по милости Аллаха», победителем
над врагами своего халифа, Мухаммеда и ислама.
От молодых новобранцев до самых заслуженных генералов, джихад всегда вдохновлял
каждого мусульманина, жаждущего славы, власти, почестей, добычи, рабов и девственниц.
Плотские утехи, если воин выживал, становились наградой в его палатке сразу после битвы
или прямо на поле боя. А если его убьют, немедленные и бесконечные совокупления ждали
его в раю. Это была абсолютно беспроигрышная ситуация для каждого благочестивого
мусульманина, способного носить оружие, сражаться и поклоняться Аллаху. С таким
обещанием счастья Альманзор, как и все великие арабские военачальники, никогда не
испытывал недостатка в новобранцах, готовых сражаться и умереть. Ибо мусульманский
воин всегда оказывался победителем, так как, в конце концов, всегда получал девушку,
живым ли или мертвым.
Альманзор тоже всегда оказывался победителем. Его выдающийся предок, йеменец,
как он утверждал, высадился в Испании два столетия назад вместе с Тариком. Это ценилось
в то время в исламской Испании, как в наше – иметь предка-каторжника в Австралии,
предпочтительно из тех, кто вышел с Первым флотом81. Сначала Альманзор зарабатывал
на жизнь тем, что готовил письма халифу для неграмотных просителей. Потом он устроился
клерком в суд Кордовы, а затем занялся управлением имуществом пятилетнего сына халифа
и Авроры, его любимой жены. Шел 967 год, и Альманзору было тогда двадцать шесть лет.
С тех пор карьера молодого человека стала неуклонно продвигаться вверх. Он взял на себя
управление имуществом Авроры, и она сделала все необходимое для его дальнейшей
карьеры. «Близость между ними стала настолько тесной, что дала пищу для скандала», –
скромно повествует Дози. Халифа-мужелюбца нисколько не волновало, чем занимается его
жена. При поддержке Авроры Альманзор занял пост главы монетного двора и

81
Первый Флот – флот из 11 парусников, отбывший из Великобритании 13 мая 1787 года имея 1487
человек на борту, чтобы основать первую европейскую колонию в Австралии. 717 человек – были
заключенными, отправленными на поселение.
распорядителем будущего халифа молодого аль-Хишама II, а затем назначен в Марокко
верховным судьей, чтобы расследовать аферы местных руководителей. Вернувшись в аль-
Андалус, Альманзор стал визирем, вторым по значимости человеком в халифате, но на
самом деле самым важным. Нового халифа аль-Хишама II, сына Авроры, убедили
отказаться от большей части своих прав в пользу Альманзора и удалиться в свой гарем,
пока Альманзор будет управлять государством.
Чтобы изобразить религиозный пыл, которого он не испытывал, но который так
необходим, чтобы заручиться поддержкой мулл, Альманзор переписал весь коран и
демонстративно носил его с собой во всех военных кампаниях, которые теперь вёл против
христиан. Джихад набирал обороты, и на севере христианские короли и графы Арагона,
Кастилии, Леона и Наварры готовились встретить мусульманский натиск. Рамиро III,
король Леона, Гарсия Фернандес, граф Кастилии, и король Наварры с тревогой собрались
вместе, чтобы попытаться остановить приближающуюся лавину. Они потерпели неудачу.
Сарацины, возглавляемые лично Альманзором, разбили христиан в Руэде, к юго-западу от
Симанкаса, и каждому из четырёх тысяч пленных христиан, за исключением тех, кто
отрекся от веры, отрубили голову Затем Альманзор двинулся к столице Леона, но
наступление зимы положило конец боям, и он вернулся в Кордову.
Реконкистой и джихадом, когда возникала политическая необходимость, часто
пренебрегали в пользу междоусобной войны. Королевство Леон раскололось на два лагеря,
один из которых отдавал предпочтение Рамиро III, другой – его двоюродному брату
Бермудо. Альманзор, хитрый, как лиса, помогал обеим сторонам уничтожать друг друга, и
Леон стал, по крайней мере на некоторое время, данником аль-Андалуса. Каталония
оказалась следующей в списке мусульманских побед. Мусульмане ранее опасались
нападать на Каталонию из-за ее тесной связи с могущественной соседней Францией. Но это
не мешало Альманзору думать. Он видел, что Франция находилась в состоянии беспорядка,
граничащего с анархией, и не станет вмешиваться в каталонские дела. Он оказался прав. В
сопровождении группы художников и поэтов Альманзор отправился на завоевание
Каталонии и осадил Барселону 5 июля 984 года. Осада заняла пять дней. Последовала
обычная резня. Большинство знатных граждан и солдат казнили, оставшиеся в живых стали
рабами, а город разграбили и сильно пожгли. Альманзор наслаждался неспешным
возвращением в Кордову через Мурсию, где в доме одного из крупнейших владельцев
поместий региона он искупался в ванне с розовой водой и, чтобы выразить свою
благодарность, снизил налоги владельцу. Вернувшись в Кордову, чтобы показать свое
благочестие доверчивой мусульманской толпе, могучий Альманзор с киркой и совком в
руках трудился на жгучем солнце, как каменщик, на постройке новой городской мечети.
Лукавое мастерство связей с общественностью уже процветало в те далекие времена. Но
джихад снова позвал его на север, где король Леона Бермудо II изгнал мусульманский
гарнизон. Кампания стала смертельной для леонцев. Королевство было опустошено.
Столица, защищенная стенами толщиной в 20 футов, сначала выдержала осаду мусульман,
но, когда возле одних из ворот удалось пробить брешь, мусульмане хлынули внутрь, и
началась резня во имя Аллаха.
Вернувшись домой, Альманзор обнаружил, что его сын, 22-летний Абдалла, но не
самый любимый (он подозревал, что отцом мальчика был кто-то другой), вовлечен в
заговор против него. Стремясь спасти свою жизнь, юный Абдалла бежал ко двору
Кастилии, где пребывал беженцем около года. Чтобы не портить отношения с
могущественным отцом Абдаллы, кастильский правитель отправил его обратно в аль-
Андалус. Сопровождающие Абдаллу мусульмане обезглавили его по дороге к дому.
Молодой человек, по словам биографов, в последние минуты своей жизни не выказывал
страха. «Он легко спрыгнул с мула и со спокойным видом, без страха, подставил свою шею
под смертельный удар.» Испытвающий что угодно, но только не скорбь по сыну, Альманзор
отправился на север с двумя джихадами: против Кастилии за то, что приютила его сына, и
против Леона за укрытие товарища по заговору Абдаллы. Победа, в очередной раз,
досталась исламу. Вскоре после этого Аврора вернулась в жизнь Альманзора, но уже не в
качестве его любовницы. Напротив, потрясенная падением своего сына, она убеждала
безвольного халифа взять власть в свои руки и прогнать Альманзора; но аль-Хишама
больше интересовали совокупления, чем сражения, и он предпочитал комфорт своего
гарема суровости военной кампании.
Альманзор, чтобы продемонстрировать характер, снова отправился на север, на этот
раз в одну из самых почитаемых святынь христианского мира, Сантьяго-де-Компостела,
где, как считается, похоронен апостол Святой Иаков. Из всех кампаний Альманзора эта
осталась самой известной и даже по сей день хранит аромат джихада. Процитируем
мусульманского историка: «Компостела была для христиан тем же, чем Кааба для
мусульман. Крестоносцы-мусульмане вышли из Кордовы 3 июля 997 года, продвинулись
на север через Португалию, достигли Компостелы 11 августа, обнаружили, что город пуст,
а все жители ушли, за исключением старого священника, стоящего на коленях у гробницы
Святого Иакова. «Что ты здесь делаешь? – озадаченно спросил Альманзор. – Я молюсь
святому Иакову,» – ответил старик, нисколько не испуганный мусульманскими солдатами.
«Продолжай молиться,» – сказал Альманзор и приказал солдатам оставить старого
священника в покое и уважить святыню, но поджечь город».
Альманзор Победоносный вернулся в Кордову с тысячами захваченных христиан,
которых заставили нести колокола Компостелы до самой столицы Омейядов, где их
торжественно установили в мечети, подвесив к потолку, чтобы использовать как
светильники. Последовала еще одна кампания джихада. Как и другие походы Альманзора,
этот также сочетал в себе политические и религиозные цели. Альманзор прошел со своей
армией до региона Риоха, откуда поступает так много прекрасных вин, добрался до
Канелеса, разрушил один или два монастыря здесь и там, а затем, заболев, отправился
домой в носилках. «Из 20 тысяч солдат моей армии ни один не страдает так, как я», –
повторял он, изнемогая от боли и страданий. По дороге домой, 12 августа 1002 года, в
возрасте 61 года, он умер. «Альманзор умер и похоронен в аду», – написал обрадованный
христианский монах, узнав о его смерти. Но священник, возможно, ошибался.
Помолодевший Альманзор может вместо этого резвиться в мусульманском раю со своими
гуриями, хотя необузданное совокупление вряд ли похоже на стиль Альманзора. Надеюсь,
они с Авророй снова стали друзьями

Изгнать Омейядов. Испания 1085.

Начало XI века, сразу после смерти грозного Альманзора, смотрится подходяще, чтобы
окинуть взглядом мусульманскую империю, и одну из самых ярких жемчужин её –
испанский халифат Омейядов. Исламская Испания была де-факто колониальной державой,
управляющей из Кордовы большей частью современного Марокко и западной частью
Алжира, куда когда-то направился Альманзор, чтобы обуздать коррупцию Омейядов. К
тому времени формально господствующий над Испанией халифат Аббасидов в Багдаде
разделился на две части: прошиитские бувайхиды 82 в Ираке и Персии и даманиды дальше
на восток, возле границы с Китаем. В Сирии, Египте и большей части Северной Африки
возник новый халифат – Фатимиды83. Сицилия и Хиджаз также находились в их владениях.
Фатимиды утверждали, что, будучи потомками Фатимы, дочери Мухаммеда, имеют больше
прав руководить исламом, чем Аббасиды, которые произошли от малоизвестного
двоюродного брата Мухаммеда, Аббаса. Ислам пребывал в руинах, царила разобщенность.
Он почти перестал быть религией и вместо этого стал полем битвы для конкурирующих,
жаждущих власти династий.
В мусульманской Испании семена разобщенности также прорастали сильнее, чем
когда-либо, и династия Омейядов приближалась к своему полному и окончательному
краху, который произойдёт в 1031 году, чтобы смениться в последующие пятьдесят пять
лет так называемыми «тайфами,84», разрозненным собранием примерно тридцати
маленьких мусульманских государств, каждое со своим собственным правителем, со
столицей в каком-то важном или незначительном городке. А в христианской Испании
начали прорастать семена единства. Наварра и Кастилия объединили свои силы, завоевали
Леон, и Фердинанд I Кастильский стал, в дополнение к своему собственному королевству,
королем Леона. Таким образом, христианская Испания постепенно становилась единой
страной, хотя Арагон и Каталония на востоке все еще жили как отдельные образования, а
на западе португальцы, захватив Коимбру, постепенно создавали свою собственную страну.
Для тех, мусульман или христиан, кто следовал за джихадом или его испано-
католическим следствием, Реконкистой, это были не лучшие времена ни для агрессивного
джихада, ни для расширяющейся Реконкисты. Агрессивность и тяга к завоеваниям
направлялись внутрь – против их собственных сородичей, а не наружу против врага. В аль-
Андалусе царил хаос. Халифы Омейядов вместе с Хишамом II превратились во всего лишь
номинальных глав, и различные соперники пытались вырвать власть друг у друга. Около
двадцати лет в мусульманском царстве бушевала гражданская война. Имена халифов,
псевдо-халифов, официальных и неофициальных лидеров появлялись и исчезали в
неописуемых столкновениях и неразберихе: Музафар (старший сын Альманзора); его брат
Абд аль-Рахман IV (однажды отправившийся на битву в сопровождении гарема из
семидесяти жен); зловещий Махди, который обезглавил его и прибил забальзамированный
труп к кресту у ворот дворца; Сулейман, внук великого Абд аль-Рахмана III; Завай; Вадих;
и еще другие. Мы упоминаем только имена, почти случайно, вскользь. Их страстью была
власть или выживание, если власть окажется недостижимой. Их войны не имели отношения
к джихаду. Например, Сулейман в 1009 году призвал на помощь Санчо, христианского
владетеля Кастилии, снабдившего берберскую армию в Испании тысячью голов крупного
рогатого скота, дал пять тысяч овец и тысячу повозок с продовольствием во время их
похода на мусульманскую Кордову. В свою очередь, двести крепостей, взятых
мусульманами в предыдущих кампаниях, возвратились Кастилии. В битве при Канниче

82
Бувайхиды (Буиды) – персидско-шиитская династия, правившая в Западном Иране и Ираке в 930–
1062 годах.
83
Фатими́ды — династия мусульманских халифов, шиитского направления и потомки Али ибн Абу
Талиба и дочери пророка Мухаммеда Фатимы, правившие в Фатимидском халифате в 909–1171
годах.
84
Та́йфа – мусульманский эмират Испании, образовавшийся в результате распада Кордовского
халифата. Существовали с 1031 года до окончания Реконкисты в 1492 году.
десять тысяч арабов погибли от рук кастильцев или утонули в реке Гвадалквивир, пытаясь
спастись бегством. В Акбар-аль-Бейкере, примерно в двадцати милях от Кордовы, 9 тысяч
каталонцев, призванных Сулейманом, разбили 30 тысяч мавров. Пару лет спустя, в этом
едва понятном круговороте войн, смерти и разрушений, когда все убивали друг друга,
славянская армия на службе у мусульман убила Вадиха, насадила его голову на конец шеста
и пронесла ее по улицам Кордовы. Два года спустя именно мавры напали на Кордову. Этот
последний конфликт, хотя и между мусульманами с обоих сторон, стал настоящим
джихадом, потому что муллы Кордовы объявили его таковым; но их джихад против своих
собратьев-мусульман потерпел неудачу. Берберы захватили город и дворец, вырезав тысячи
людей, и произвели ужасные разрушения. Руины Кордовы, которые относятся к тем
событиям, являются памятником дикости тех времен, как и Дрезден в наше время.
Только в 1031 году последнего из омейядов, Хишама III, изгнали из города и отправили
в изгнание. Кордова бунтовала. До изгнания Хишама III, его жен и детей держали в тюрьме,
где, по словам Дози, павший халиф «дрожал в сыром, и холодном воздухе зловонной
темницы», прижимая к груди свою единственную дочь, маленького ребенка, чтобы
попытаться согреть ее. Она умирала от голода, потому что пленников не кормили уже
несколько дней. «Дайте мне кусочек хлеба для этого бедного ребенка», – молил последний
из омейядов, когда его тюремщики пришли сказать ему, что его переводят в другую
крепость в Лериде. Хишам III бежал и умер, всеми забытый в 1036 году. Таким образом,
династия Абу Суфьяна из Мекки исчезла из истории. Но она правила четыреста лет. В
течение следующих полувека аль-Андалус впал в мелкую тиранию слабых и беспомощных
тайфских князьков.
За эти десятилетия джихад прекратился, а Реконкиста ожила. Граница христианских
завоеваний продвигалась на юг в след за победой. Захват Альфонсо VI Кастильским старой
вестготской столицы Толедо в 1085 году стал кульминацией наступления. Южная граница
Кастилии сместилась от реки Дору к Тахо, и то, что в течение веков было почти ничейной
землей между двумя реками, полностью отошло к христианам. Саламанка, Авила и Сеговия
постепенно превращались в те города, которыми они являются сегодня. На сцену вышли
два богатыря: от христиан – рыцарь Родриго Диас де Вивар, восшедший в историю под
именем Эль Сид; а у мусульман – жестокий вождь берберов из Сахары – Юсуф ибн
Ташуфин, лидер суровой империи Альморавидов, завоеватель Ганы и Сенегала, основатель
Марракеша, ужас, для всех тех, кто любил сладости жизни.
В ответ на призыв о помощи севильской тайфы, Юсуф пересек узкий пролив между
Танжером и Гибралтаром со своей армией из негров, туарегов и берберов, со своими
боевыми барабанами, палатками, мелким скотом и верблюдами. Сначала в Залакке, а затем
в Валенсии Реконкиста и джихад снова встретились в ожесточенной битве. На этот раз
столкновение было уже не только между христианами и мусульманами или между арабами
и испанцами. Это стало также первой конфронтацией между Европой и Африкой со времен
Ганнибала.

Воин пустыни. Залакка, 1085–1086.

Захват христианами Толедо внезапно заставил тайфских правителей осознать свою

уязвимость. Слабые, разделенные и враждующие друг с другом, они находились во власти
христиан, и особенно Кастилии, которая теперь стала самым могущественным
королевством на севере. И на самом деле, после завоевания Толедо Альфонсом VI,
христианское королевство Кастилия значительно расширилась на юг, прямо в середину
тайфы. Альфонсо VI теперь называл себя «королем двух религий» и милостиво предоставил
власть в Валенсии Кади, бывшему мусульманскому правителю Толедо, при условии, что
новый монарх будет содержать и оплачивать армию из шестисот кастильцев на своей
территории.
Альфонсо VI также осаждал Сарагоссу с намерением присоединить ее к своему
королевству, а на юге, в самом сердце аль-Андалуса, один из его командиров, Гарсия
Хименес, с отрядом кавалерии занял замок Аледо, откуда совершал частые набеги на
соседнее королевство Альмерия. В общем, у тайфских королей хватало причин для
беспокойства.
Но ни у кого не было больше оснований для печали, чем у Мутамида, короля Севильи,
который недавно распял посланника короля Альфонсо, еврея Бен-Шалиба, за отказ принять
фальшивые деньги, которые Мутамид предложил ему в качестве дани Альфонсо VI.
Мутамида имел своеобразное хобби, которое нажило ему не мало врагов. Подобно тому,
как некоторые собирают марки, он собирал головы обезглавленных врагов и преступников
и украшал свой сад этими мрачными атрибутами своей власти. Он знал, что не сможет
ожидать благосклонного отношения от Альфонсо VI, ставшего теперь самым
могущественным христиано-мусульманским монархом, на полуострове. Казалось, имелся
только один возможный противовес кастильской угрозе – Юсуф ибн Ташуфин, сторонник
чистейшего мусульманского вероучения Альморавидов, собравшего целую империю,
вобравшую в себя большую часть северной Африки от Алжира до Сенегала.
Альморавиды стали недавним ответвлением многогранной мусульманской теологии.
Они начинали как небольшая группа погонщиков верблюдов Сахары, – предков
современных туарегов, которые отправились в паломничество в Мекку и на обратном пути
остановились в Кайруане, в Тунисе, одном из великих интеллектуальных центров ислама.
Там они с благоговением слушали учения юриста, ученика Малика, мусульманского
светила VIII века, считавшегося одним из самых уважаемых толкователей корана и хадисов.
Это было ультраконсервативное направление ислама, с очень моралистическим подходом
к жизни, и, прежде чем выносить суждение о каком-либо действии, прежде всего
выяснялось, был ли мотив, стоящий за ним, хорошим или плохим. Это, по-прежнему,
наиболее распространённая разновидность ислама в северной и западной Африке, Египте и
Судане. Мусульманский закон, предложенный школой Малика, является одним из четырех,
все еще действующих в исламе, наряду с ханафитами, шафиями и ханбали. Все они
противоречат друг другу в основных или второстепенных моментах, что, возможно,
помогает объяснить, почему мусульманский мир всегда находится в процессе раздора.
Юсуф, маленький, смуглый, высохший старичок, стал теперь лидером секты в
Северной Африке, дошедшей до нас под именем Альморавидов. Страсти Юсуфа вращались
вокруг ислама Малаки. Его совершенно не интересовали радости жизни. Он определенно
не был джентльменом, говорил на каком-то грубом сахарском диалекте, и с большим
трудом изъяснялся по-арабски и, как говорят, попахивал как верблюд. Его еда состояла из
хлеба и верблюжьего молока, его одежда шилась из грубых шкур, а своё лицо он всегда
покрывал голубой вуалью, как те, что все еще носят туареги Сахары и сегодня. Он был
воином, и ему не терпелось начать священную войну против христианских королевств
Испании. Он имел имел репутацию военного гения, а его солдаты считались лучшими и
самыми стойкими из мусульман. Альморавиды сражались в фалангах, солдаты переднего
ряда стояли на коленях за высокими щитами из шкуры гиппопотама, держа длинные копья
направленными вперед, а задние ряды бросали копья в приближающегося врага. Кавалерия
Альморавидов имела прекрасную организацию. Всадники нападали единым строем вместо
принятого способа тех времён, когда каждый выбирал себе врага, чтобы сразиться с ним
один на один. Кавалеристы Альморавидов, в дополнение к своим лошадям, имели ещё 30
тысяч верблюдов. Это были грозные войска, но главные ударные силы Юсуфа состояли из
четырех тысяч грозных и внушающих страх черных всадников из Сенегала и Мали, одно
присутствие которых на поле боя часто парализовывало врага. Они шли в бой, били в
огромные боевые барабаны, выкрикивали странные клятвы и пели страшные песни. Для
европейских врагов это стало первым открытием неизвестной черной Африки. И для
большинства это было ужасно.
Приглашение Юсуфа несло в себе огромный риск для хозяев. Гости могут остаться и
захватить маленькие и слабые тайфы мусульманской Испании, включая Севилью
Мутамида, и превратить их в сателлитов Марокко. Юсуф мог оказаться более опасным, чем
вражеские христианские королевства. «Но если мне придется выбрать, я предпочту стать
погонщиком верблюдов в Африке, а не свинопасом в Кастилии», – сказал Мутами эмирам
Гранады и Бадахоса, приехавшим в Севилью, чтобы узнать его мнение. По-видимому, они
согласились. Это стало важным решением, поскольку показало, что в аль-Андалусе ислам
имел приоритет над Испанией. Мутамид еще не был испанцем. Как и его братья
мусульмане-монархи. Это оказалось одним из тех решений, которые, будучи приняты без
достаточного размышления, отложили объединение Испании на четыреста лет. Кто знает,
если бы Мутамид согласился принять сюзеренитет Кастилии, то Испания с тогдашним
большим мусульманским населением вполне могла бы со временем стать страной двух
веротерпимых вероисповеданий. Джихад бы закончился и, возможно, инквизиция никогда
бы не родилась. История полна упущенных возможностей. Под разными влияниями
мусульманская Испания могла бы превратиться в нечто иное, чем то, чем она стала
впоследствии.
Мутамид, похоже, передумал просить Юсуфа о помощи, потому что за его первым
посланием вскоре последовало второе, в котором он сообщил лидеру Альморавидов, что
приглашение действует при условии, что тот поклянется не захватывать мусульманские
королевства. Юсуф поклялся, как просили, высадился в Испании и вскоре после прибытия
в Альхесирас встретился с эмирами Севильи, Малаги, Бадахоса и Гранады, чтобы заверить
этих тайфских правителей в чистоте своих намерений, а также тайно спланировать, как
завладеть их землями.
Юсуф, суровый и мрачный, святой воин, почитавший пуританство, имел мало общего
со своими веселыми испанскими мусульманскими коллегами. Именно под Бадахосом, в
битве при Залаке, или Саграхасе, как его еще иногда называют, несколько месяцев спустя,
он совершенно ясно выразил свои чувства – и одержал огромную победу в одном из очень
немногих крупных сражений испанского джихада.
Многие из мусульманских андалузских полков бежали при первом же нападении
Альфонсо VI, вернувшегося с осады Сарагосы со своими кастильскими и арагонскими
войсками и отрядом французских рыцарей. Но с ним не было одного солдата, который один
стоил тысячи: Родриго Диас де Бивар, Эль Сид Кампеадор, или Мио Сид, как называли его
испанцы, который вдохновляет нацию уже девятьсот лет и олицетворяет все лучшее среди
мужчин Испании, гордость испанцев, человек, рядом с которым все остальные казались
ничтожествами. Он поссорился с Альфонсо VI, и будучи в жуткой обиде и угрюмом
настроении, отправился на другой, восточный конец Испании, в Леванте, чтобы
предложить меч своему другу-мусульманину, королю Сарагосы аль-Мутамину ибн Худу,
воевавшему с королями Лериды и Арагона и графом Барселоны. Хотя Эль Сид отсутствовал
в Залаке, но его друг Альвар Фанес, рыцарь, которого Эль Сид называл «своей правой
рукой» и который всегда шел в бой рядом с ним, в тот день атаковал воинов ислама в Залаке.
Юсуф, лидер Альморавидов, с усмешкой наблюдал, как войска большинства тайф аль-
Андалуса бежали при первой же атаке христиан. Он не предпринял никаких попыток
отвлечь солдат Альфонсо, которые преследовали и убивали андалузских мусульман. «Для
меня не имеет значения, будут ли эти люди убиты», – сказал он. Для Юсуфа эти бегущие
андалузские войска олицетворяли позор ислама. С их вялой, склонной к удовольствиям,
жизнью, их поэзией и любовью к музыке, андалузские мусульмане, насколько он мог
судить, были не лучше христиан, и он с интересом наблюдал, как их убивают. На поле боя
Альфонсо VI начал лобовую атаку на Альморавидов. Юсуф послал марокканский полк,
чтобы поддержать тех, кто подвергся нападению, и Мутамида, чьи войска, в отличие от
основной массы андалузцев, остались на своих местах. Мутамид был ранен шесть раз. Пока
испанцы наступал на фронте, Юсуф завел полк кочевников из Сахары в тыл и зажал
христиан с двух сторон. Затем хитрый лидер Альморавидов послал своих чернокожих
африканских охранников, чтобы завершить бойню. Альфонсо VI удалось бежать со своей
охраной из пятисот человек.
Три тысячи мусульман погибли в битве, как говорили победители, но потери христиан
оказались намного тяжелее. Мусульмане перестали считать число убитых врагов,
достигнув цифры в 24 тысячи человек. Затем они отрезали их головы и сложили в кучу,
чтобы сделать что-то вроде минарета для муэдзинов, которые, стоя на грудах
обезглавленных трупов, воспевали хвалу Аллаху и призывали правоверных к молитве.
Чтобы показать величие победы, Юсуф приказал отправить головы во все главные
города аль-Андалуса и Северной Африки. Севилья, Гранада, Кордова, Мурсия, Сарагоса и
Валенсия получили свою долю, а с каждой телегой – послание, в котором говорилось, что
им больше нечего бояться этих христианских собак. Это был великий день для людей
джихада, но мрачный для испанцев Реконкисты. Оставшиеся в живых христиане молились
за своих погибших товарищей и надеялись, что Альфонсо VI призовет к себе на службу
величайшего воина Кастилии Эль Сида, с которым недавно расстался и который теперь
противостоял графу Барселонскому. Это было не подходящим временем, чтобы воевать
друг с другом.

Мио Сид. Валенсия, 1080–1108.

Есть много героев Реконкисты, но Эль Сид – единственный, кто известен всему миру.
Своей защитой Валенсии от Альморавидов он обеспечил долгосрочную победу
христианской Испании над мусульманской Испанией. Из всех воинов его страны он
единственный, кого боялся Юсуф, предводитель Альморавидов из Марокко. Он был
прирожденным солдатом, невероятно храбрым бойцом на поле боя, не превзойденным
тактиком, гениальным стратегом в ту эпоху, когда военная наука едва ли существовала. В
тот жестокий век он, возможно, не был таким, как Баярд, «рыцарем без страха и упрека».
Конечно, «без страха», но не «без упрека», потому что на нём имелось несколько темных
пятен; но обаяние его личности все еще доходит до нас через века, и он, по-прежнему,
вдохновляет тех, кто имеет честь дышать сегодня тем же испанским воздухом, которым
когда-то дышал и он.
Возможно, он был легендой, как говорят некоторые, наполовину вымыслом и только
наполовину реальностью. Но его победа в Куэнке, недалеко от Валенсии, явялется фактом.
Это – классика тактического чутья. Он, как никто другой, подготовил окончательное
поражение Альморавидов более, чем за полвека до их окончательного крушения. Их
неудача в захвате Валенсии положила конец их продвижению на север. Именно под
стенами Валенсии победа джихада обернулась поражением. За пределами Валенсии
богатые Барселона и Каталония остались вне досягаемости марокканских и сахарских
солдат. Аль-Андалус так и не стал африканцем. Верблюды вернулись в Марокко и Сахель.
Испания осталась испанской. «Один Родриго потерял Испанию, а другой Родриго вернет
ее», – сказал он, вспоминая потерю Испании маврами вестготским королем Родерихом в
711 году. Родриго Диас де Бивар, он же Эль Сид, верил в свою судьбу.
В этой книге мы не касаемся жизни Эль Сида, а только его роли в разгроме джихада и
в Реконкисте. Он женился на Химене, двоюродной сестре кастильского короля, и получил
командование армией. Его изгнали, когда он повздорил с несколькими знатными людьми в
королевстве. В 1081 году король Кастилии предложил ему покинуть королевство в девять
дней, или расстаться с головой. В тот момент Эль Сиду исполнился сорок один год. Ему
пришлось бросить Химену и дочерей. Другой человек, которому предстояло стать королем,
Альфонсо Ученый, позже описал отъезд Эль Сида в «Хронике Сида» так:
«Донья Химена подошла, и вот с ней ее дочери, и она опустилась на колени перед
мужем, горько плача, и хотела поцеловать ему руку; и сказала ему: вот, теперь ты изгнан из
страны злыми людьми, и вот я остаюсь с твоими дочерьми, которые такие маленькие и
нежные, а с тобой мы должны расстаться, ещё при твоей жизни. Ради любви к Святой
Марии, скажи мне теперь, что нам делать. И Сид взял детей на руки, прижал их к сердцу и
заплакал, потому что очень любил их. «Пожалуйста, Боже и святая Мария, – сказал он,
Дайте, чтобы я еще пожил, чтобы отдать этих моих дочерей замуж своими собственными
руками и еще послужить тебе, моя почтенная жена, которую я всегда любил, как свою
собственную душу». Рыцари, с которыми он служил, тоже пришли к нему, и Альвар Фанес,
который был его двоюродным братом, вышел вперед и сказал: Сид, мы пойдем с тобой
через пустыню и через населенную страну и никогда не подведем тебя. На служение тебе
мы будем использовать наших мулов и лошадей, тратить наше богатство и наши одежды, и
всегда, пока мы живы будем тебе верными друзьями и вассалами. И все они подтвердили
то, что сказал Альвар Фанес.»
В наш век слабых мужчин и могучих женщин, когда любовь, дружба и верность не
могут соревноваться с деньгами, мы задаемся вопросом, можно ли еще найти мужчин и
женщин, которые лелеют такие чувства и могут выражать их с подобным достоинством.
В следующие пять лет Альфонсо VI и Эль Сид пребывали в ссоре. Исламские дни аль-
Андалуса, казалось, уже подходили к концу, а Альморавиды еще не появились. Король
Альфонсо захватывал одну тайфу за другим: Толедо, Валенсия, Севилья, Гранада, Сарагоса
и ещё несколько небольших эмиратов. На востоке Эль Сид участвовал в других боях, вместе
со свитой рыцарей из Франции и Каталонии, то на стороне мусульман, то христиан. Он
воевал за эмира Сарагосы Мутамина против аль-Хаиба, мусульманского владыки Лериды,
сражался против Санчо, христианского короля Арагона и Наварры, и его союзника графа
Барселоны и победил их всех.
 На мусульманском юге, в Севилье, эмир Мутамид ожидал своих союзников,
Альморавидов, которых призвал на помощь, чтобы защититься от Альфонсо VI. Король
Кастилии пронесся верхом по своему королевству, проскакал галопом на юг прямо через
владения Мутамида, от Толедо до самого юга, до моря близ Гибралтара, где он въехал на
своем коне в волны и крикнул сквозь брызги: «Вот самые дальние пределы Андалусии,
которые я попрал своими ногами.»
Севилья, столица Мутамида, ожидая прибытия своего союзника Юсуфа, не сдавалась.
Пришли Альморавиды, и разбили Альфонсо VI в Залаке. Побежденный монарх бежал с
поля боя обратно в Толедо. Теперь он призвал Эль Сида; и опять вспомнил про
беспокойного вассала. Ему понадобился меч и мужество Сида, чтобы победить Юсуфа и
его пустынных мавров, туарегов и черных воинов Судана. После победы при Залаке Юсуф
впал в неистовство. Несмотря на свое обязательство уважать суверенитет тайфов, он
захватывал их, одну за другой, и становился их законным сувереном, насколько это
возможно. Аль-Андалус превращался в африканскую колонию, управляемой из Марокко.
Среди всех этих страхов и смятений Эль Сид вернулся со своими рыцарями, чтобы
добыть себе страну, своего рода тайфу, но христианскую. Он выбрал Валенсию,
мусульманский город. После двадцатимесячной осады, одной из самых продолжительных
в Реконкисте, со звуками труб и под развевающимися знаменами короля Кастилии
Валенсия пала в 904 году. Эль Сид вошел в город как завоеватель. «Как велика была
радость, когда мой Сид завоевал Валенсию», – писал Альфонсо Ученый в своей книге
«Хроники Сида», – Те, кто был пешим, теперь ездят на лошадях, и кто сможет сосчитать
свое богатство?» Дикость и насилие процветали и в рядах испанцев. Эль Сид не был
беспорочным героем. Побежденного мусульманского правителя Валенсии ибн Джаххапа
мстительный Сид сжег заживо. Мужчины бывали жестоки в тот жестокий век.
Борьба за Валенсию до сих пор велась с обеих сторон исключительно между
испанцами: мусульманскими рыцарями аль-Андалуса против христианских рыцарей Леона
и Кастилии. Юсуф и его сахарская орда Альморавидов со своими вонючими верблюдами,
палатками в пустыне, мешками с водой из козьих шкур, кривыми кинжалами и боевыми
барабанами на время воротились в Северную Африку, но Эль Сид знал, что они вернутся в
Испанию и что ему скоро придется сражаться с ними. Но сначала он хотел, чтобы Химена
и его дочери оказались рядом с ним.
Он послал Альвара Фанеса и сотню рыцарей в монастырь Сан-Педро-де-Кардена, где
жила жена с дочерями, чтобы сопроводить его семью в их новый дом среди апельсиновых
рощ Валенсии. Мы можем почувствовать, говоря словами поэта тех времен, эмоции
Альвара Фанеса, когда он приветствовал женщин, чья безопасность и честь были вверены
его заботам. «Он поехал в Сан-Педро, где находились дамы, – писал поэт, – Как велика была
их радость, когда они увидели его. Альвар Фанес спешился и отправился помолиться в
церковь Святого Петра. Закончив молитву, он повернулся к дамам и сказал: Мне должно
исполнить свой скромный долг, донья Химена, да хранит Господь Вас и ваших
благородных дочерей. Мио Сид передает Вам привет. Король по своей милости поручил
мне сопровождать Вас в Валенсию, которая теперь досталась нам в наследство. Если Мио
Сид увидит Вас в целости и сохранности, то все его горе превратится в радость.»
-– Да дарует это Всемогущий Бог, – сказала донья Химена.
Такие чувства были свойственны людям того времени. В наш разрушительный век
телевизионного насилия, распадающихся семей, организованной непристойности,
феминисток без женственности, детей без невинности, мужчин без мужества, уличных
бандитских войн между хамами, магнатами и олигархами, чьи единственные желания – это
деньги, похоть и власть, можно ли еще найти такие чувства? Рассказывая в этой книге о
полузабытых ужасах священной войны, о жестокостях и зверствах, почти таких же
отвратительных, как и ныне, остаётся только надеяться, что вся эта грязь вокруг нас, станет
навозом и, однажды, породит утончённость и благородство.
Дворянство и Альморавиды отстояли так же далеки друг от друга в одиннадцатом веке,
как благородство и мы в этом. Пустота и непристойность свойственны нашему времени, а
они купались в ненависти и фанатичности. Но возможно, андалузские мусульмане были
другими – людьми с глубинным чувством чести, им принадлежала земля, по которой они
шагали каждый день, и чистый, кристально чистый воздух Испании, которым они дышали
каждый день. В далекой, чужой Мексике и Перу, шесть столетий спустя, люди Испании
забыли о чести и благородстве, но Испания Реконкисты была страной идальго и героев.
Мавр Абенгальбон (ибн Галбун) встретил отряд всадников во главе с кастильским
рыцарем Мано Густозом, посланным Сидом, чтобы оказать честь его жене и дочерям и
сопроводить их по своим мусульманским владениям, которые лежали на пути в Валенсию.
Мусульманский губернатор, читаем мы:
«Когда получил известие об их прибытии, то выехал им навстречу с великой радостью.
Мано Густьос сразу же обратился к нему:
– Сид приветствует Вас и просит сотню рыцарей чтобы отправиться с нами. Его жена
и дочери находятся поблизости, и он хотел бы, чтобы Вы сопроводили их, и не оставляли
их, пока они не доберутся до Валенсии.
– Я с радостью исполню это, – ответил Абенагальбон.
В ту ночь он хорошо накормил их, и на следующее утро они продолжили путь. От него
потребовали сотню, но он дал две.... Альвар Фанес, как благоразумный воин, послал
разведчиков, выяснить, кто эти вооруженные люди, и успокоился, узнав, что это – его
товарищи по оружию, едущие в компании Абенгальбона.... Когда Абельгабон увидел его,
он подъехал и обнял его....
– Рад познакомиться с Альваром Фанесом. Вы оказали нам честь, прибыв с этими
дамами – женой и дочерями рыцаря Сида. Позвольте принести ему и его дамам своё
уважение… То, что принадлежит нам, принадлежит и ему, будь то мир или война…
Они въехали в Молину, богатое и прекрасное место. Мавр Абенгальбон оказал им
прекрасный приём. У них было всё, стоило только пожелать. Он даже увидел, что их
лошади не подкованы. На следующее утро они снова сели в седла и поехали дальше. Мавр
преданно проводил их до самой Валенсии и ничего от них не взял. И так, в радости и
сохранности, они отправились дальше. Когда они добрались до окраин Валенсии, Эль Сид
выехал навстречу жене и дочерям. Он взял дочерей на руки, слезы радости текли из его
глаз.... Послушайте теперь, что сказал тот, кто опоясался мечом в добрый час:
– Донья Химена, моя дорогая и любимая жена, и Вы, дочери моего сердца и души,
Вы поедете со мной в Валенсию, город, который я завоевал, чтобы он стал вашим
домом... Сид и его ближние получили то, чего желали всем сердцем. Зима закончилась, и
снова наступил март.»
Альморавиды вернулись, но, в отличие от Абенгальбона, Юсуф не принадлежал к
сосоловию джентльменов. Он скорее напоминал монстра. Из Марракеша, основанного им,
для управления своим марокканским владением, он послал сообщение, что, если Сид не
освободит Валенсию, Химена, его дети и сам Сид будут замучены так жестоко, что «ни
один христианин никогда этого не забудет.» Джихад, священная война мусульман, снова
проявился в своем грубом и нечестивом одеянии.
Альморавиды высадились из Марокко у берегов Валенсии с Юсуфом во главе армии в
50 тысяч человек, с бесчисленными верблюдами и множеством боевых барабанов. Они
разбили лагерь в Куарте, за пределами осажденного города. Их план состоял в том, чтобы
принудить Валенсию сдаться от голода, но отсиживаться было не в стиле Эль Сида. На
своем скакуне Бабеке он возглавил вылазку четырех тысяч всадников у городских стен.
«Мио Сид вытаскивает копье, затем обнажает меч. Бесчисленны мавры, которых он
убивает, кровь капает с его руки. Он нанес три удара Юсуфу, который бежал во весь опор
и укрылся в Кулере, где стоит величавый замок.»
Альморавиды отступили. Для христиан это был жизненно важный, победоносный
момент в Реконкисте.
Битва при Куарте в 1094 году, через восемь лет после Залаки, стал первой победой
христиан над Альморавидами. Только 104 из 50 тысяч берберов спаслись, говорится в
хронике той эпохи, но число жертв, безусловно, сильно преувеличено. Тактика Сида, а
также стремительность его атаки и вдохновение от его присутствия и его неутолимое
мужество, принесли испанцам победу в тот день. Прекрасным замыслом Эль Сида
оказалось послать часть своих сил атаковать тыл Альморавидов, в то время как авангард
атаковал спереди, вынудив врага сражаться на два фронта и посеяв смятение и панику,
всегда идущих вместе. После этой победы Эль Сид начал обдумывать план высадки
экспедиционного корпуса в Марокко и нападения на Альморавидов прямо в их логове.
Именно тогда он впервые произнёс, что один Родриго (король вестготов) потерял Испанию,
а другой Родриго вернет ее.
Но он никогда не высадился в Африке, потому что больше никогда не покидал
Валенсию, и до конца своих дней остался правителем своей средиземноморской
провинции, хотя и выиграл ещё битву с Альморавидами при Байрене. Когда Юсуф угрожал
Толедо, Эль Сид, будучи не в силах лично прийти на помощь Альфонсо VI, послал отряд
рыцарей, куда входили его единственный сын Диего и его родственник Альвар Фанес.
Альфонсо VI потерпел поражение, но Толедо остался непокоренным. Альвар Фанес также
потерпел поражение в небольшой стычке с сыном Юсуфа, а Диего погиб в своем первом
бою.
Альморавиды вторглись в княжество Эль Сида и разбили его отряд в битве при
Алькире, недалеко от Валенсии. Затем город Сагунто при поддержке Альморавидов,
мусульманского правителя Альбараччина и графа Барселоны восстал против правления Эль
Сида. Но когда Сид лично повел свои войска против мятежного города, то город предпочёл
сдаться. Это стало последней битвой Эль Сида и его последней победой. Он умер в
следующем году, 10 июля 1099 года. Последняя его просьба касалась его лошади Бабеке.
Он пожелал, чтобы о нем заботились до тех пор, пока он не умрет сам, и чтобы его
похоронили, как воина, которым он был.
Через три года после смерти Эль Сида Валенсия пала под натиском армии
Альморавидов, под командованием племянника Юсуфа, которого испанцы называли
эмиром Букаром. Ему не хватало напористости Юсуфа, и Валенсия так и не стала
плацдармом для дальнейших мусульманских завоеваний, как того опасались. Химена
вернулась в Сан-Педро-де-Кардена, дочери Сида вышли замуж за принцев Наваррского и
Арагонского, Альфонсо VI прожил еще десять лет, и его старость омрачилась смертью сына
Санчо в битве против мавров при Укле в 1108 году. Альвар Фанес, правая рука Эль Сида,
защищал Толедо от Альморавидов и умер несколько лет спустя, сражаясь за права дочери
Альфонсо – Уракки на наследство ее отца. Реконкисте предстоял еще долгий пути.
Потребовалось еще почти четыреста лет, чтобы освободить Испанию от пришельцев,
оккупировавших страну.

Часть VI. Отклонение на юг.

Освобождение Лузитании. Португалия, 1079–1147.

Отвоевание Иберии касалось не только Испании, а джихад в Иберии действовал не

только против Испании. Помимо Франции, у Испании имелся еще один сосед, Португалия,
выросшая из суматохи, неразберихи и крови неумолимого конфликта между христианами
и маврами. Португалия, в то время графство, присоединенное к Кастилии, известное в
предыдущие века как Лузитания еще до того, как стала частью Римской империи, обрела
независимость в XII веке, когда её оккупировали частично мавры, а частично кастильцы.
Её борьба за независимость оказалась жестокой и ожесточенной. Это история об алчности,
интригах и крови, начавшейся, когда молодой французский рыцарь, потомок короля
Генриха Бургундского, как-то утром въехал в Сарагоссу и предложил свой меч королю
Альфонсо VI Кастильскому и Леонскому, а вскоре после этого женился на
(незаконнорожденной) дочери короля Терезе.
Присутствие Генриха Бургундского в Кастилии не случайно. Французские рыцари
находились в авангарде крестоносцев, отправившихся воевать в Святую Землю. Иерусалим
не всегда был единственным местом, привлекавшим этих христианских воинов. Испания,
расположенная гораздо ближе к Франции, также была захвачена неверными маврами, а
Кастилия и Арагон – переполнены французскими авантюристами благородного
происхождения, которых манили на юг от Пиренеев пафосные призывы римского
понтифика спасти Испанию от сарацин. Юные джентельмены Франции стекались за
Пиренеи на помощь своим сражающимся испанским католическим родственникам не
только из чувства христианского братства, но и, прямо скажем, из-за любви к
приключениям и надеждам на большие награды. Беспокойные, амбициозные и
предприимчивые, а некоторые даже надеющиеся создать из хаоса войны небольшое
королевство для себя и своих детей! Такими они были! И таким был Генрих Бургундский.
Правнук короля Франции Роберта Благочестивого, Генрих Бургундский принадлежал
к тем рыцарям королевской крови, которые бродили по спорным и неспокойным землям
Европы и Ближнего Востока с мечом в руке в поисках дела, за которое можно сражаться, и
воюя за трон, на который можно взобраться. Он прибыл в Кастилию с самыми лучшими
рекомендациями: будучи племянником недавно умершей королевы Кастилии Констанс,
бывшей бургундской, и женой короля Альфонсо VI Кастильского и Леона. Возможно,
король Альфонсо надеялся, что Генрих Бургундский окажется еще одним Сидом. Будучи
королевской крови, он был готов, благодаря своему положению, присоединиться к
королевской кастильской семье. Поэтому король отдал бургундскому рыцарю руку своей
дочери, а в качестве приданого графство Португалия, принадлежавшее тогда Испании и
часть кастильских владений, в основном занятых мусульманами.
К несчастью для Альфонсо VI, Генрих не стал Сидом. Он оказался слабым генералом,
потерял Сантарен из-за Кастилии в 1095 году и по своей халатности считался
ответственным за смерть кастильского принца в более поздней битве против
Альморавидов. Он сильно поругался со своим тестем и в гневе ускакал во Францию, где
попытался найти поддержку против кастильской короны. Но не найдя сторонников,
вернулся в свою португальскую вотчину, сражался за Арагон против Кастилии и
потребовал большой кусок территории в вознаграждение. Ему, вроде, выделили два города
в Леоне, в качестве награды, но он умер, не успев получить награду, во время посещения
одного из них (Асторга) в 1112 году.
Его вклад в войну против мавров и за Португалию был минимальным, но он оставил
после себя трехлетнего сына Альфонсо Энрикеса, ставшего основателем королевства
Португалия. Что касается его вдовы, Терезы, то она стала регентом, но так и не смогла
решить, должна ли она называть себя королевой Португалии, инфантой или графиней. Она
завела любовника, Фернандо Переса, лорда Коимбры и Порту, предпочитавшего её своей
жене. У Терезы и Фернандо Перес родилась маленькая дочь, и они жили счастливо, если и
не всегда, то, по крайней мере, несколько лет.
Вскоре Португалия вступила в войну, но не против мавров, а против соседнего
королевства Кастилия. Слишком слабая и не имеющая ни поддержки, ни желания
сражаться против своей собственной страны, Тереза приняла кастильскую власть над
Португалией.
Альфонсо Энрикес, сын Генриха, освободил Португалию от сарацин, отделился от
испанцев и создал королевство Португалия. Он добился этого не только потому, что
боролся с мусульманами, которых сразу же признал главными врагами своей страны, но и
тем, что воевал против Кастилии, отказавшись от кастильского правления и отправив свою
мать и ее любовника обратно в Испанию. Шел 1128 год.
Его первая крупная битва с маврами состоялась (и была выиграна) только одиннадцать
лет спустя на юго-западе Португалии, где он разбил Альморавидов в их же крепости Орике.
На самом деле, это – малоизвестная битва, в которой факты и вымысел, похоже,
смешиваются в равных пропорциях. Никто даже толком не знает, где это произошло.
Возможно, они сражались под Сантаремом. Утверждается, что Бог вмешался на стороне
христиан; но, каковы бы ни были сомнения об этом вмешательстве, она остается битвой,
которая возвестила о рождении независимой Португалии. После победы Альфонсо Энрикес
провозгласил себя королем Португалии и позднее подписал соглашение о границе с
Кастилией. Хотя значительную часть Португалии ещё занимали мавры, она теперь, всё-
таки, считалась независимым государством.
Отвоевание Альфонсо I земель у мавров завершилось в 1147 году, через восемь лет
после Орике. Той весной он выступил из Коимбры во главе отряда рыцарей-тамплиеров, и
взял Сантарем. Несколько месяцев спустя, в ходе впечатляющей атаки с суши и моря, он
осадил и захватил Лиссабон у Альморавидов. Эта прекрасная операция, одна из самых
замечательных военных акций Реконкисты, в которой участвовали сотни крестоносцев из
Франции, Англии, Фландрии и Германии, моряков и солдат, и все это началось в Порту, 85
куда прибыл английский флот из 164 судов из Дартмута с 13 тысячами человек на борту,
крестоносцев и моряков, направляющихся в Святую Землю.
Они зашли в устье реки Дуэро за припасами. Местный епископ Педро Питоес пообещал
деньги, если они помогут избавить Лиссабон от мавров.

85
По́рту – город в Португалии, расположен в устье реки Дуэро.
 Они с энтузиазмом согласились и направились к реке Теже,86 где к ним присоединился
португальский король, подошедший по суше. «Состоялась большая встреча для
обсуждения условий договора», – рассказывает Х. В. Ливермор в своей истории
Португалии. Король Альфонсо пообещал им деньги и земли, если вместо путешествия в
Святую Землю, они останутся и будут сражаться вместе с ним. После того, как мавры будут
изгнаны из Лиссабона, любой, кто захочет остаться в Португалии, может остаться. Все
дружно проголосовали за то, чтобы остаться. После чего осадили Лиссабон.
С высоты зубчатых стен мавры насмехались над осаждающими, обвиняя их жён в
неверности и изменах. Разъяренные крестоносцы отомстили, обезглавив восемьдесят
несчастных мусульманских пленников и выстроив их головы под стенами столицы. Осада
продолжалась четыре месяца. Отчаявшиеся и голодные арабские защитники согласились
сдаться, оставить свои владения и имущество, и вернуться домой, в Африку. Под охраной
140 англичан, 1600 немцев и фламандцев, уцелевшие после осады, начали покидать
Лиссабон через его трое ворот. На передачу города ушло четыре дня. Согласно другой
версии взятия Лиссабона, христиане, вопреки условиям капитуляции, перебили
большинство захваченных мусульман. Практика массовых убийств не является монополией
мусульман; христиане также обращались к ней время от времени. Захват Лиссабона,
возможно, был одним из них.
Взятие Лиссабона стала громкой победой Альфонсо и серьезной неудачей джихада.
Именно с этого дня Лиссабон стал столицей Португалии. Крестоносцам и морякам,
участвовавшим в осаде Лиссабона, город так понравился, что большинство из них решили
остаться и жить там. Одним из таких поселенцев был английский священник Гилберт из
Гастингса, которого тут же назначили епископом Лиссабонским.
Но до полной независимости Португалия, еще предстояла серьезная борьба. Последняя
битва Альфонсо против мусульман состоялась и была выиграна при Сантареме почти
четверть века спустя, в 1171 году. К тому времени ему уже исполнилось шестьдесят два
года, он гордился тем, что он португалец, и в равной степени – тем, что бургундец. Его жена
Матильда тоже была бургундкой. Быть бургундцем означает любить хорошее вино, и, мы
думаем, что он успел насладиться великолепными винами страны, особенно красными,
которую его отец сделал своей и где основатель Португалии умер в 1185 году в возрасте
семидесяти шести лет, превратив большую часть своей страны в страну без мусульман.

Греки и норманны. Сицилия, 1025–1091.

Если бы вы были нормандцем и хотели поразвлечься в XI веке, одним из лучших мест

для поездки стала бы Сицилия и близлежащая южная Италия. Там бы вы смогли
насладиться прекрасным климатом, изобилием солнечного света, сочными фруктами и
лучшими омарами в Средиземноморье. Неудивительно, что это место всегда полно
посетителями, но они приплыли туда не ради сладкой жизни. Они отправились туда
сражаться – разношерстная публика из лангобардов, франков, византийских греков,
испанцев, египтян, сирийцев, тунисцев, а также итальянцев и, конечно сицилийцев. В конце
концов, это была их страна. Встречались также норвежцы и русские, их называли тогда
варягами, наемники на жаловании Византийской империи, большие парни со светлыми
волосами и румяными лицами, которые слишком много пили и смеялись над местными

86
Лиссабон расположен в устье реки Тежу.
жителями. Один из самых больших иностранных контингентов состоял из норманнов
Франции, в основном также наемников, но которые больше интересовались борьбой за
свою команду, чем за местных графов, принцев и королей, нанявших их.
Сначала они прибыли в Рим, где джентльмен из Бари по имени Мело пригласил их
помочь освободить его родной город от византийских правителей.
В то время Византийская империя, часто считавшаяся умирающей, напрягла мускулы
против своих многочисленных врагов. Её окружали враги со всех сторон и за последние
десятилетия она значительно уменьшилась, особенно в итальянских владениях. Одна из
любимых провинций, Сицилия, попала в руки арабов ещё двести лет назад и теперь входила
в халифат Фатимидов со столицей в Тунисе; Неаполь и Амальфи, теперь католические, а не
православные, стали полунезависимыми и процветающими маленькими городами-
государствами; лангобарды, когда-то распоряжавшиеся только в северной Италии, теперь
также управляли частями Калабрии и Апулии. Фактически, единственным кусочком
Италии, который византийцы все еще могли назвать своим, оставались подножие и пятка
полуострова.
За пределами Италии византийские греки недавно завоевали Крым, прогнали болгар,
сделали сербов своими вассалами и захватили Армению. Византийцы считали, что настало
время вернуть свои итальянские владения, особенно процветающий остров Сицилия, где
ислам унизительно сокрушил христианство. Крит освободили несколько десятилетий
назад, и теперь настало время совершить подобный подвиг на Сицилии.
Около шестидесяти лет назад, в 961 году, при тогдашнем знаменитом полководце
Никифоре Фоке, византийцы отвоевали остров Крит, до этого занятый потомками
мусульманских повстанцев Кордовы. Фока, один из военных гениев той эпохи и автор
руководства по организации армии (которое офицеры все еще изучали несколько столетий
позднее), возглавил вторжение на Крит, приведя флот, как утверждают, в тысячу судов.
Кампания заняла несколько месяцев; всех критян изгнали или обратили в христианство, и
Фока увез эмира острова в Константинополь в цепях, а также огромное количество добычи.
Это был не единственный его успех. Он также завоевал Кипр, захватил Тарс и Адану,
вторгся в северную Сирию, угрожал Дамаску и оккупировал Антиохию и Алеппо. Его
победы могли бы продолжиться, если бы его честолюбивый племянник, армянин Иоанн
Цимисхий, не возглавил переворот против него, в результате которого старый генерал,
регент юного императора Василия II, был убит. Когда-то ранее Фока женился на
вдовствующей императрице Феофано, которая теперь находила его слишком старым и
капризным. Пообещав Цимисхию выйти замуж, она согласилась помочь убить ее мужа.
Заговорщики ворвались ночью в его спальню, и старый солдат умер со словами «О Боже,
даруй мне свою милость» на устах.
Что касается Иоанна Цимисхия, то он отказался от своего обещания жениться на
стареющей императрице. Вместо этого вероломный негодяй заставил ее уйти в монастырь,
в то время как он, как и тот, которого убил, также стал знаменитым и успешным
полководцем, который победил славян в Болгарии, захватил Дамаск и Бейрут и не потерпел
никаких поражений, пока арабская армия, сражавшаяся в священной войне, не положила
конец его подвигам за пределами Иерусалима в 976 году. Он внезапно и неожиданно умер
в том же году в возрасте пятидесяти одного года.
В 1030-х годах на византийском небосводе появился новый полководец, Георгиос
Маниакес, возжелавший начать собственную священную войну и отвоевать у мусульман
некоторые территории, в частности, Сицилию, которые они на несколько веков присвоили
себе. Недавно он спас имперскую армию, возглавляемую императором Романом III, от
неминуемого поражения от арабов в Сирии. По совету Гарольда Хардрады, норвежского
наемника, который стал его главным военным советником и, будучи викингом, знал все об
океане, Маниакес решил начать морскую кампанию и напасть на Сицилию.
Гарольд Хардрада был братом святого Олафа, короля Норвегии, убитого в сражении
против короля Канута (того, кто приказывал волнам перестать плескаться у его ног 87) в 1030
году. После смерти брата в битве при Стиклестаде он отправился на юг через Русь в
Константинополь и, будучи королевских кровей, получил командование варягами на
византийской службе. Он служил в основном на море, сражаясь с мусульманскими
пиратами у анатолийского побережья и совершая набеги на берега Северной Африки.
Высадка на Сицилии в 1035 году стала продолжением этих морских набегов.
Византийские солдаты, состоявшие в основном из смешанных сил итальянцев и
норвежцев, одержали победу при Раметте (1038) и два года спустя при Драгине. Но
постоянной высадки на сицилийский берег не произошло, возможно, потому, что
византийцы в то же время вели еще одну войну в южной Италии против норманнов,
которых Маниакес разгромил в битве при Монополи близ Неаполя в 1042 году. А может,
то случилось из-за запутанных интриг против императора Михаила V при византийском
дворе трижды замужней императрицы Зои, постаревшей красавицы, которую любили
толпы Константинополя, но которая не терпела своего мужа-императора. Он хотел стать
единоличным правителем империи и пытался упрятать свою жену в монастырь. Вместо
этого она отправила его в монастырь, предварительно поручив Гарольду Хардраду
выколоть ему глаза. Почему-то воин-викинг оказался замешан во многих скандалах в
Константинополе. Он сколотил огромное состояние, был обвинен в коррупции и похитил
племянницу Зои, Марию. Но, возможно, его старый друг Георгиос Маниакес отвернулся от
него.
А генерал Маниакес поднял восстание и высадился в Албании, прибыв туда
предположительно из южной Италии, и готовился выступить во главе своих восставших
войск против столицы, но был случайно убит. Таким образом, он и Гарольд Хардрад
исчезли из византийской истории, мусульмане оставались нетронутыми на Сицилии еще
несколько десятилетий, и в конце концов их изгнали уже не византийские греки, а
норманны.
Стоит к слову упомянуть, что после своих подвигов в Средиземном море Гарольд
Хардрад занял видное место в истории, на этот раз на Британских островах, где после
смерти английского монарха Эдуарда Исповедника чуть не стал королем Англии в 1066
году, после ряда событий, в которые тесно вовлеклись норманны. После смерти Эдуарда
Исповедника другой Гарольд, граф Уэссекс, немедленно захватил английскую корону. Его
притязания на царство были немедленно оспорены двумя мужчинами: Вильгельмом,
герцогом Нормандии, и Гарольдом Хардрадом, королём Норвегии. Гарольд Хардрад в
компании Тостига, графа Нортумбрии, высадился на севере Англии и двинулся на юг,
чтобы сразиться с Гарольдом за английский трон. Другой Гарольд поспешил на север,
чтобы встретить их в бою, пообещав 51-летнему Гарольду Хардраду, имевшему огромный
рост, «семь футов хорошей английской земли» для своего королевства. Их армии сошлись

87
По преданию, Канут – король Дании, когда придворные величали его повелителем морей,
приказал буре прекратиться. Ничего не произошло. После чего, Канут сказал придворным, что он –
всего лишь человек, а настоящим владыкой морей является единый Бог.
в битве при Стэмфорд-Бридж, где Гарольд Хардрад был побежден и убит, и всё-таки
получил обещанные семь футов английской земли в вечное пользование.
Английский граф праздновал победу над своим норвежским соперником, когда
услышал, что другой претендент на английский трон, Вильгельм Нормандский, высадился
на юге Англии. Гарольд сразу же поспешил на юг, чтобы встретить очередного незваного
гостя, но на этот раз боги войны подвели его. Вильгельм Завоеватель, каким он стал
известен в истории, победил и убил Гарольда в битве при Гастингсе 14 октября 1066 года,
и герцог Нормандии стал королем Англии Вильгельмом I. Это единственная дата, которую
знают все в Англии.
Тем временем в южной Италии нормандские соотечественники Вильгельма также
промышляли захватом других государств и королевств, из которых Сицилия казалась
самым интересным. На этот раз врагами стали арабы-сарацины и византийские греки. Это
было трехстороннее соревнование, поскольку мусульмане и православные также воевали
друг против друга в бесконечной священной войне, которая могла закончиться только
уничтожением одной из сторон.
Южная Италия в то время разделилась на множество маленьких государств, похожих
на испанские тайфы, и наемники пользовались большим спросом. Норманны, крепкие
бойцы, производили впечатление на своих работодателей. После приглашения Мело в Бари
следующий призыв на работу, вероятно, поступил от Гуаймара IV, принца Салерно.
Норманны быстро оценили представившуюся им возможность. Сотни из них начали
пробираться из Нормандии на юг через Францию к альпийским перевалам. Все, что они
могли предложить, – это свои тяжелые мечи, сильные руки, и изредка кольчугу и лошадь.
Они предлагали свои услуги любому, кто их наймет. Правители Капуи, Неаполя, Бари и
Беневента вскоре получили свои отряды норманов. Вероятно, им иногда приходилось
сражаться друг с другом, но они старались относиться друг к другу по мягче, поскольку
многие из них были родственниками, потомками выдающегося нормандского рода
Танкреда де Отв.
Первым вождем норманнов в Апулии и Калабрии был некто Вильгельм Железная Рука,
умерший в 1048 году. Затем его брат Дрого взял на себя руководство, пока его не убили;
затем его брат Роберт Гвискар, взобрался на вершину этой грубой и жестокой нормандской
пирамиды, к которому присоединился другой брат Роджер. Роберт Гвискар описан как
разбойник, который не чуждался никакого насилия. Для него не было ничего святого; он не
уважал ни стариков, ни женщин, ни детей и «иногда не щадил ни церкви, ни монастыря», –
пишет Азиз Ахмад в своей книге об исламской Сицилии. В присутствии норманнов в
южной Италии не было ничего сакрального. Они были негодяями и преступниками,
которые вели жестокую жизнь. Как и арабы, они боролись за добычу; но по крайней мере
они никогда не утверждали, что ведут священную войну за Бога. Фактически, Папа Лев IX
осудил и отлучил братьев Гуискар, но они захватили его, когда тот появился в Бари, и
отказались освободить его, пока он не уступил их требованиям. Лев IX умер, и пять лет
спустя его преемник Николай II назначил Роберта Гискаря управляющим Калабрией и
Апулией, вотчинами православной Византийской империи, и Сицилией, управляемой
мусульманами. В войне, которую теперь вели Гискарды, не было ничего благочестивого.
Роберт Гвискар слишком увлекался походами против византийцев на материке, чтобы
заниматься ещё и Сицилией, и отправил своего брата Роджера сражаться с мусульманами.
Роджер высадился недалеко от Масары в 1061 году во главе двухтысячной армии и занял
город. В ответ мусульмане призвали к джихаду против неверных. Особо запутанная
семейная ситуация, кажется, вдохновила высадку нормандцев именно в то время.
Сообщается, что арабский губернатор Сиракуз, некий ибн аль-Тумна, из-за спора со своей
женой Маймуной (бывшая жена ибн Маклати, правителя Катании, которого Ибн аль-Тумна
убил в битве), призвал норманнов помочь против могущественного брата Маймуны, ибн
аль-Хавваса, губернатора Кастроджованни. Брак часто не прост, даже с одной женой. А с
четырьмя, как у мусульман, все значительно сложнее. Таким образом, на Сицилии мы снова
обнаруживаем призрачное женское присутствие, по крайней мере частично ответственное
за еще одну войну.
Загадочный ибн аль-Тумна стал главным союзником Роджера Гвискара после прибытия
норманнов на Сицилию, в то время как ибн аль-Хавас, скрывавшийся в своей крепости
Кастроджованни, оказался их главным врагом. Оба мавра имели лишь мимолетное
отношение к норманнскому завоеванию острова, так как они не продержались долго. Ибн
аль-Тумна погиб в стычке в 1062 году, а ибн аль-Хаввас погиб около 1064 года, сражаясь
со своим собственным союзником Айюб. Борьба за остров продолжалась более тридцати
лет. Роджер возглавлял борьбу с маврами, пока ему не перевалило за семьдесят. Сначала
это война не на жизнь, а на смерть шла между соперничающими бандами христиан и
мусульман, бывшими авантюристами и негодяями, а не крестоносцами или приверженцами
джихада. Однако в 1084 году сицилийская кампания приобрела сильный религиозный
оттенок для христиан после того, как мавры в южной Италии сожгли церкви Реджо и
поработили всех монахов монастыря Рокка д'Азино.
Для Роджера Гвискара сицилийская кампания стала почти пожизненным занятием. Он
лично руководил ею с самого начала в 1061 году и до конца в 1091 году, когда сдался
последний оплот мусульман, Ното. На данном этапе уместно провести сравнение. В 1066
году норманнам в Англии потребовалось одно сражение и несколько недель, чтобы
победить англичан; но норманнам потребовалось тридцать лет, чтобы победить арабов на
Сицилии. Можно только предположить, что арабы оказались более заинтересованными
бойцами, чем англичане. Возможно, джихад вдохновлял мусульман больше, чем Гарольд
своих английских подданных. Примерно треть армии Вильгельма Завоевателя, вторгшейся
в Англию, состояла из норманнов; остальные были французами из Пуату, Анжу и Бретани.
Офицеры нормандской армии Роджера Гвискара на Сицилии состояли из норманнов, но
многие рядовые были итальянцами и греками. После завоевания норманнами Сицилия
вернулась в русло европейской жизни, от которой её отрезали два столетия мусульманской
оккупации.
После завоевания мусульманское население Сицилии оказалось удивительно
податливым и сговорчивым. На самом деле большая часть армии, которую Роджер повел
против Амальфи и Капуи в 1098 году, состояла из мусульман, и до его смерти в 1101 году,
в возрасте семидесяти лет, случилось только одно незначительное местное восстание
против правления норманнов. В XII веке произошло еще несколько восстаний, каких-то
арабов убили в Палермо, а к концу века многие мусульмане бежали в горы в поисках
безопасности. Джихад давно забылся, поскольку мусульмане теперь боролись за
сохранение своей идентичности и религиозной свободы. Позднее, при короле Фридрихе II
мусульмане все еще составляли значительную часть населения Чефалу, и многие пастухи
на юге Сицилии еще были мусульманами. Последних мусульман выслали из Сицилии в
город Лучера в Апулии, где потомков старого исламского королевства Сицилии
насильственно обратили в христианство в 1300 году.
 Африканское поглощение. Испания, 1104–1212.

Вместе со своими верблюдами и туарегами Юсуф принес полтора столетия

североафриканского правления в мусульманскую Испанию. Аль-Андалус стал европейской
колонией Африки, и со временем также второстепенной целью, за которую боролись две
соперничающие берберские мусульманские империи (одна со столицей в Марракеше,
другая в Фесе), разбросанные по Алжиру, Марокко и Мавритании: Альморавиды и
Альмохады.
Испания, конечно, представляла важность для обоих групп, но не стала их страной.
Испания являлась по факту марокканской колонией, и каждая сторона боролась за власть
над ней, из-за чего они сражались и убивали друг друга десятками тысяч. Сердцем их
империи было Марокко, а Испания всего лишь одной из ветвей. Война в Испании была
колониальной войной, видимо, подобной войне в Ливии для немцев и англичан во время
Второй мировой войны, конечно, важным, но не главным театром военных действий. Для
Альморавидов и Альмохадов основные зоны боевых действий находились в других местах,
в пустынях и равнинах Северной Африки и в горах Атласа. Конфликт среди мусульман был
таким же джихадом, в котором каждая мусульманская сторона вела священную войну
против другой, иногда против испанских мусульман, а иногда и против испанских
христиан.
Слово «святой» в применении к войне вводит в заблуждение. На картинах таких войн
изображены христианские рыцари в доспехах, преклоняющие колени и молящиеся перед
битвой, знамена, развевающиеся на ветру, постриженные монахи в коричневых мантиях и
сандалиях, держащие высокие кресты; свирепые бородатые арабские воины,
размахивающих ятаганами и кричащие «Аллах акбар!», а после победы принуждающие
пленных к обращению. Фактически, эти священные войны в Испании были жестокими
оргиями резни и обезглавливания. Каждая сторона убивала своих пленников, а иногда, что
более выгодно, обращала в рабство. А сверх того, в случае победы, мусульмане, бродили
по полю битвы, отрубая головы сотням, а иногда и тысячам.
Джихад шёл столь же жестоко, когда мусульмане боролись против мусульман. А
иногда даже больше. Когда Альморавиды захватили Тлемсен в Алжире у Альмохадов
(подробнее о них позже) в 1145 году, их глава Абд эль-Мумен, согласно не всегда надежной
книге Конде, «отомстил за себя, заставив все живые души, которые предстали перед
глазами его свирепого воинства предать мечу. Последовала поистине ужасающая резня;
более того, Иса Бен Ахмед Муса утверждает, что 100 тысяч созданий Аллаха убили в тот
ужасный день». Даже если цифры сильно завышены, ясно, что все это, вряд ли, является
проявлением благочестия и благодарением Создателя после битвы.
Столь яростно сражаясь друг с другом, мусульмане в конце концов обеспечили
испанцам победу в Испании. Они преуспели более, чем христиане, в убийстве друг друга.
Враждебность католических королевств в Испании друг к другу смягчалась, по крайней
мере, советами папы и испанских священников и епископов, сдерживавших
воинственность пасомых. У несчастных мавров не имелось никого, кто мог бы дать им
совет, кроме фанатичных мулл и имамов, побуждающих их все больше и больше к
взаимному уничтожению. Именно в этот период основаны многие ордена христианских
воинов, такие как Рыцари Калатравы, Рыцари Сантьяго, Рыцари Богоматери Монжуа и
Рыцари Святого Юлиана и Алькантары, поставившие свой мечь на службу Испании и
королю и которые приняли большое участие в освобождении Испании от мавров, особенно
в 1200-х годах.
С начала двенадцатого века до середины тринадцатого Испания представляла собой
огромную фреску, на которой линия, отделяющая мавров от испанцев, неумолимо
продвигалась на юг, время от времени делая изгиб на север, откусывая мелкими кусочками,
а иногда и крупными, обширные территории, которые Тарик и Муса так быстро захватили
в 711 году и за которые испанцам теперь приходилось сражаться, отвоёвывая с трудом
каждую милю.
Если бы реакция Кастилии и Арагона на Альморавидов оказалась менее решительной,
то, безусловно, аль-Андалус, а может и вся Испания стали бы североафриканской колонией.
Североафриканцы в течение нескольких лет оккупировали все тайфы, принадлежавшие
испанским мусульманам, за исключением только Балеарских островов. Поначалу они
оказывали сильное давление на христианские королевства, но это давление быстро
ослабело из-за красоты испанских женщин, и очаровательной красоты Испании. Толедо,
так недавно отвоеванный христианами, постоянно находился под угрозой. К 1114 году они
начали угрожать христианской Каталонии. Христианский мир возбудился. Французские
рыцари в основном из Прованса, Гаскони, Беарна и Лангедока, а также некоторые из
Нормандии, Бургундии и северной Франции перебирались через Пиренеи, чтобы помочь
своим испанским товарищам в том, что им все больше и больше казалось священной войной
против ислама. Конфликт постепенно превращался в Крестовый поход. Крестоносцы
отвоевали Иерусалим в 1097 году, и многие из рыцарей, приехавшие теперь в Испанию, для
борьбы с маврами, были ветеранами кампаний в далекой Святой Земле.
Реакция внутри самой христианской Испании на захват Альморавидами
мусульманской Испании была ошеломляющей по своему патриотическому подъёму. Ибо,
помимо крестового похода, это стало национальной войной. Король Арагона и Наварры,
другой Альфонсо, но на этот раз Альфонсо I, сменил Альфонсо VI, короля Леона и
Кастилии. Они называли короля Арагона «Сражающимся Альфонсо», и это правильно,
потому что он одержал двадцать девять побед над маврами, как напоминает Дерек Ломакс
в книге «Завоевание Испании». Король постоянно перемещался по испанской местности,
осаждая города, отбивая другие, захватывая замки, когда мог, и всегда пребывал в войне.
Через несколько лет после того, как Альморавиды захватили важный город Сарагоссу и
стали хозяевами аль-Андалуса, папа, посетив Тулузу, объявил Крестовый поход в 1118
году, и около шестисот французских рыцарей во главе со знаменитым принцем Беарнским,
Гастоном Крестоносцем, только что вернувшимся из Иерусалима, отправились в Испанию
и помогли вернуть Сарагоссу. Альфонсо Воин разбил силы Альморавидов при Кутанде.
Под напором множества поражений, царство Альморавидов начало распадаться.
Мусульманский город Кордова восстал в 1120 году, и пять лет спустя Альфонсо I прошел
на юг до Малаги, ведя за собой свою арагонскую армию и французских рыцарей, затем
развернулся и вернулся в Сарагоссу, возвратив с собой 10 тысяч христианских семей
Андалусии обратно в христианский мир.
Набеги и контрудары вокруг Толедо и в Андалусии стали обычными, и иногда
проводились с невероятной жестокостью обеими сторонами. Гастон Крестоносец погиб в
1131 году. Его голову отрубили и пронесли по улицам Гранады под звуки труб и
барабанный бой. Когда Ташуфин, сын эмира Кордовы, захватил Эскалону, он приказал
казнить всех мужчин и обратить женщин в рабство. Христиане также занимались рабством,
но скромнее, чем мусульмане, по крайней мере до семнадцатого века, когда великая
работорговля в Америку приобрела коммерческий размах.
В рабстве есть и всегда заключалось что-то постыдное и отвратительное для
большинства христианских умов, что не мешало усердно заниматься оным, когда имелась
такая возможность. Но для мусульман оно всегда являлось приемлемым, поскольку несёт
одобрение корана, а предписания корана сегодня так же действительны, как и в 632 году.
Они полагают, что рабство должно продолжаться, поскольку на то имеется воля Аллаха. В
Мавритании, стране Альморавидов, его объявили незаконным только в 1960-х годах. Но
закон бывает беспомощным против обычая. В Аравии, замаскированное, чтобы не
раздражать мировую общественность, рабство всё ещё существует скрытно, хотя и
уменьшилась.
Альфонсо I умер в 1134 году, а Реконкиста усилилась, особенно потому, что кодекс
Альморавидов под влиянием испанской жизни, гораздо более яркой, чем мавританская в
Северной Африке, начал проявлять признаки износа. Но набеги христиан и мусульман на
территорию друг друга продолжались, хотя Арагон, пытавшийся овладеть частью
французского Лангедока, охотнее сражался с французами, к северу от границы, и все
меньше против мавров на юге. Французы, со своей стороны, претендовали на Каталонию.
В результате это противостояние на несколько десятилетий замедлило участие Арагона в
Реконкисте, которая велась почти одной Кастилией. Наконец Арагон приобрел Каталонию,
но мирным путем, через королевский брак.
Войну против мавров повёл другой Альфонсо, Альфонсо VII, король Леона и Кастилии.
Однако крупных сражений не было, только быстрые набеги и мелкие укусы друг друга.
Затем Альморавиды начали рушиться, но не из-за нападений христиан. Их уничтожила
другая секта североафриканских мусульман Альмохады.
Альмохады вторглись в Аль-Андалус в 1146 году и в этой строго мусульманской
междоусобной войне разгромили Альморавидов и восстановили мусульманское единство в
стране. Альморавиды бежали на Майорку, и к 1150 году Альмохады стали признанными
правителями мусульманской Испании. Но победа не оказалась долговечной. Последователи
этой ультра-суровой секты также со временем столкнулись с естественным желанием
испанских мусульман не допускать к себе этих африканских пришельцев.
Но почти сто лет они хозяйничали в большей части Аль-Андалуса и были ужасными
врагами христианской Испании. Между покорителями Альмохадами и покоренными
Альморавидами имелось много общего.
В. Монтгомери Ватт в своей «Истории исламской Испании» кратко описывает их:
«Оба возникли в северо-западной Африке, а позже заняли Аль-Андалус. Оба
управлялись берберами и опирались, в основном, на берберов. Оба являлись религиозными
движениями или, скорее, имели религиозную основу. Однако, по своей цели скорее были
политическими». Здесь не углубляясь в подробности, Ватт подошел к сути ислама,
характеризуя его как политическое движение, построенное на религиозной основе. А
джихад существует, чтобы распространять послание, каким бы оно ни было, с помощью
меча.
Ватт напоминает, что Альмохады нашли своих сторонников среди берберов Северной
Африки, среди тех, которые и раньше являлись врагами поддерживающих Альморавидов.
Так проявлялась старая враждебность. Движение Альморавидов вышло из пустыни Сахара
и его последователи были кочевниками, как и туареги. Альмохады были крестьянами-
земледельцами и скотоводами из Атласских гор. Эти две группы имели мало общего, кроме
неприязни друг к другу, ненависти к неверным и любви к исламу.
Основатель Альмохадов Ибн Тумарт родился в 1082 году в деревне посреди гор. После
учебы в Испании он начал проповедовать о необходимости единого ислама, но, сделав это,
он только добавил еще одну секту к многочисленным и уже имеющимся! Однажды он
обратился к сестре эмира в Фесе и стащил ее с лошади за то, что она осмелилась появиться
на публике без вуали на лице. Он утверждал, что является Махди88, вождём, которого ждут
мусульмане. В истории ислама их хватало, и они часто заканчивали свои дни убитыми в
бою, повешенными, обезглавленными, сожженными или заколотыми. Быть
высокопоставленным мусульманином тоже иногда рискованно. Ибн Тумарт погиб
насильственной смертью в битве в 1130 году.
Несмотря на свою святость, Альмохады предпочитали старый метод устранения
соперников: убийство. Убивали потенциально нелояльных слуг королевства, врага в бою,
его жен и детей. Один из самых известных правителей Альмохада, Абд Эльмумен, опасаясь
заговора своего визиря, подсыпал ему в стакан молока хорошего и сильного яда, прежде
чем отправиться на джихад против христианской провинции Алгарве. Затем он ушел с
легким сердцем и 18 тысячами конных войск. Один из его генералов, Ксеке Абу Мохамад
Абдалла Бен Аби Хафаз (ввиду его длинного и сложного имени мы постараемся больше не
упоминать его) взял город-крепость Атарникес, недалеко от Бадахоса, и казнил каждого
христианина, попавшего в плен, не пощадив, как говорят, ни одного человека. Кастильский
монарх, король Альфонсо VIII, взошедший на трон три года назад, прибыл как раз вовремя,
чтобы посмотреть на обезглавленные трупы и потерять еще 6 тысяч человек в
последовавшей битве с победоносными Альмохадами. А часть из оставшихся попала в плен
и отправились на рынки рабов в Севилью и Кордову.
Абд эль-Мумен, похоже, был очень своеобразным монархом, даже по тем необычным
стандартам, бывшим тогда в моде. Мы читаем в «Конде», что в 1152 году он приказал,
чтобы несчастное существо по имени Исалтин Кораиб Ахмедхи доставили в Марракеш в
цепях, где посадили на кол возле ворот города и перед взором правителя.
Монарх в это время благочестиво молился у гробницы знаменитого имама, затем
отправился в другой город, чтобы раздать милостыню бедным и заложить «великолепную»
мечеть. Абд эль-Мумен умер, проправив Альмохадами тридцать три года. У него осталось
тринадцать сыновей и две дочери, и он двигал бровями вверх и вниз, когда говорил. Это,
похоже, самое приятное, что можно сказать о нем.
В Испании джихад продолжался; мавры совершали набеги на Кастилию, а кастильцы
на аль-Андалус. Самым выдающимся преемником Абд эль-Мумена стал Якиб Абен
Джузеф, вступивший на престол Альмохада в 1184 году и называвшим себя эль-Мансуром,
что означает Победоносный, и именно под этим именем будем называть его, тщательно
избегая другого написания его имени, Альманзор, которое мы использовали ранее для
другого победоносного завоевателя. Таким образом, мы попытаемся избежать некоторой
путаницы, которую эти повторяющиеся арабские имена могут вызвать у читателя.
Завоевательные походы эль-Мансура отмечены сильным благочестием,
многочисленными массовыми убийствами, строительством общественных зданий и
заказными убийствами. Он приказал убить двух своих братьев и дядю по подозрению в

88
Махди́ – последний преемник пророка Мухаммеда, своего рода мессия (масих), который появится
перед концом света.
заговоре против него, построил много мечетей в Северной Африке и Испании, подчинил
себе район Кабиса, где «устроил страшную резню среди своих мятежных подданных»,
предпринял новый джихад в Испанию, «полностью опустошив землю, убив или взяв в плен
жителей, разрушив деревни, сжег все продукты, сделал такое опустошение, что оставил
после себя выжженную и покрытую песком пустыню» и, вернувшись в Марокко с 13
тысячами женщин и детей, проданных затем в рабство, наслаждался процветанием и
удачей, которые Аллах даровал ему «за все его благочестивые намерения и добрые
слова.» Эль-Мансур управлял королевством Альмохад, включая его провинцию Испания,
главным образом из Марракеша, и именно там получил в 1192 году послание от короля
Альфонсо VIII, вызывающего его на битву. В предыдущем году кастильцы напали «на
земли правоверных, как волки на овчарню, преследуя истинно верующих жестокими и
страшными нападениями, и опустошили многие поля и города.» Возмущенный наглостью
неверного монарха, эль-Мансур громко, ясно и яростно призвал к джихаду против
неверных и в 1195 году собрал огромную армию, состоящую из представителей всех рас и
групп, живших в его королевстве: арабы, зенеты, масамуды, гомары, негры из Западной
Африки, добровольцы из Мавритании, кабилы и альгиазазы. Они собрались в Танжере и
отплыли в Альхесирас. К Альмохадам присоединились отряды андалузских мусульман.
Эль-Мансур передал командование этим огромным войском своему визирю Абу Хафасу.
Затем, распевая гимны во славу Аллаха и пророка, они двинулись на север, чтобы встретить
христианскую армию Кастилии. Две армии столкнулись к югу от Аларкоса, в южной
Кастилии. Христиане, которых, как утверждали мусульмане, насчитывалось не менее 300
тысяч собрались у подножия холма, на котором Альфонсо VIII, верхом на своем коне,
возвышался подобно статуе.
Сражение началось ранним утром, когда в небе взошло слабое солнце. Первыми
атаковали христиане, семь или восемь тысяч кавалеристов, согласно арабским рассказам,
«а лошади и всадники были защищены железом, нагрудники, кирасы и шлемы кавалеристов
сверкали на солнце.» Они с грохотом неслись вперед, облаченные в сталь и надежно
защищенные кольчугами. Генерал Абу Хафас, наблюдая за приближением кастильской
кавалерии «со страшным лязгом», поддерживал свои войска успокаивающими словами
надежды и мужества. «Вы сражаетесь за Аллаха.... Это ваш подвиг. За ним будет либо
славное мученичество и райские радости, либо победа и богатая добыча.»
Радости рая. Это всегда козырь, который нельзя недооценить. Не бойся,
мусульманин. Если ты умрешь, семьдесят две девственницы на шелковых диванах встретят
тебя вместе с тысячелетними оргазмами. И триста официантов ждут, чтобы обслужить тебя
тремя сотнями блюд, поданных на трехстах золотых тарелках. Как вам повезло, воины
ислама. Тебе нечего терять. С такими щедротами, ожидающими их, мертвых или живых,
мусульмане безмятежно ожидали нападения кастильских солдат.
Христианская кавалерия врезалась в первые ряды мусульман, прямо на длинные
арабские копья, на которые насаживались лошади. Испанская кавалерия отступила и снова
атаковала. И снова была отброшена. Кавалерия подготовила третью атаку против арабской
пехоты. «Аллах смотрит на вас со своего трона», – крикнул один из генералов своим
войскам, чтобы поддержать их. Но на этот раз мусульманская линия сломалась.
Генерал Абу Хафас был убит, пытаясь сплотить бегущих мусульман под своим
знаменем.
«Он получил венец мученичества, умерев за Аллаха», – сообщает летописец.
 Генерал Абу Хафиз отправился к своей награде, к нему присоединились многие из его
солдат. Христиане окружили племя хентета из Северной Африки и рубили на куски.
«В тот день они вошли в мириады радостей Рая», – добавляет летописец.
Но ход битвы внезапно изменился. Мавры напали на испанцев. В арабских хрониках
говорится, что христиане значительно превосходили их численностью. «Пыль и пар,
которые поднимались от сражающихся в этой смертельной схватке, стали такими, что
мешали свету солнца и делали день похожим на ночь.» Объяснения туманны. Что ясно, так
это то, что христианам предстояло проиграть. Внезапно настала очередь воинов аль-
Андалуса броситься в атаку, прямо на холм, где, как они полагали, и справедливо,
Альфонсо VIII король Кастилии и Леона на своем коне с ужасом наблюдал за
происходящим; неизбежное поражение заменило ожидаемую победу. Испанцы сломались
и бежали. Бойня, как нам говорят, была «очень ужасной», включая гибель 10 тысяч
кавалеристов, чьи атаки в начале битвы прорвали линию Альмохада. Выжившие из
христианской армии бежали вверх по холму, в безопасность, которую, как им казалось, даст
им присутствие их побежденного короля. Арабские арбалетчики перехватили их, «разрывая
на куски и растерев в пыль.» Они бросились в другом направлении, пытаясь спастись от
безжалостного оружия своего врага. «Так погибла армия Альфонсо VIII, а его кавалерия,
которой он так доверял, исчезла.» Альфонсо VIII бежал на север, галопом вскакал в южные
ворота соседнего города Аларкоса и умчался через северные, не останавливаясь. Число
умерших христиан было так велико, «что только Бог, сотворивший их, знает точно.» Эль-
Мансур взял двадцать тысяч пленных в самом городе Аларкосе, но, к удивлению, и
сильному раздражению мусульманских комбатантов, желавших получить свою добычу,
рабов и женщин, вождь Альмохадов освободил их всех. Победоносные мусульманские
воины почувствовали, что этот жест был «одним из рыцарских экстравагантных поступков,
свойственных королям», и простили его за то, что он оставил их без добычи.
Победа мусульман при Аларкосе потрясла христианский мир, особенно ближайших
соседей Испании, Францию и Англию, где правил Ричард Львиное Сердце. Обе страны
почувствовали себя в сильной опасности из-за новой исламской угрозы, внезапно
появившейся всего в нескольких сотнях миль от их родины, и подумывали о том, чтобы
отправить совместную экспедицию под руководством Ричарда и Филиппа II в Испанию. Но
из этого ничего не вышло.
К счастью для христиан, Церковь теперь возглавлял папа Целестин III, ранее бывшим
папским легатом в Испании. Поэтому он хорошо понимал, насколько велика
мусульманская угроза для Западной Европы. Целестин III, будучи кардиналом, помогал в
основании Ордена Сантьяго, одного из самых могущественных военных христианских
орденов, чья роль в сопротивлении джихаду стала необычайно важной для выживания
христианской Испании и падения мусульманской Испании.
Личный авторитет папы и его защита единства Испании вернули здравомыслие на
иберийскую сцену, где после Аларкоса короли Леона и Наварры, в надежде добавить
кусочки побежденной, ослабленной и подавленной Кастилии к своим собственным
владения, подло вторглись во временно разрушенное королевство Альфонсо VIII.
Одиозный Альфонсо IX Леонский набрал мусульманские войска для вторжения в
Кастилию.
Возмущенный отсутствием христианской солидарности со стороны леонцев, король
Педро II Арагонский помог королю Кастилии изгнать войска короля Леона из его
королевства.
 Папа тоже вставил свое слово. Он отлучил от церкви леонского короля и освободил
подданных Леона и Наварры от всякой верности своим королям, если те будут использовать
мусульманские войска против христиан. Вмешательство папы стало решающим. Короли
Кастилии, Арагона и Португалии устроили так, что король Леона женился на кастильской
принцессе Беренгуэле, и защита Пиренейского полуострова стала не только национальным,
но и семейным делом. Испания снова была спасена. Так же, как и Португалия.
Чтобы не допустить отступничества ненадежных и колеблющихся монархов, папа
Целестин приказал Санчо VII, королю Наварры, прекратить флирт с Альмохадами и вместо
этого поддержать короля Кастилии. Он также позаботился о том, чтобы Кастилия в своей
борьбе против эль-Мансура получила помощь с севера Пиренеев, благословив рыцарей
Аквитании, давших обет отправиться в Святую Землю в качестве крестоносцев,
отправиться в Испанию вместо поездки в Иерусалим. До решающей битвы оставалось еще
несколько лет. Основная часть борьбы легла на плечи рыцарских орденов, которые вели
войну против укреплений Альмохада в аль-Андалусе, в то время как эль-Мансур, со своей
стороны, совершал налеты и вылазки на христианские владения. Толедо, Гвадалара,
Мадрид и Талавера попали в списки жертв джихада. Как и Саламанка, где мавры перебили
всех мужчин и увели всех женщин. Итак, война тянулась семнадцать лет после Аларкоса.
В воскресенье на Троицу 1212 года (чтобы хорошо запомнить дату) король Кастилии
Альфонсо VIII созвал своих вассалов в Толедо. Теперь, сказал он им, настало время нанести
удар вглубь страны Альмохадов и уничтожить этих мусульманских захватчиков, которые
вторглись в нашу страну пять веков назад. Скоро мы вступим в земли аль-Андалуса и
вернём их Испании.
Кастильские послы отправились во Францию и Рим за поддержкой. Французы послали
2 тысячи рыцарей, 10 тысяч всадников и 50 тысяч пехотинцев. По прибытии в Испанию
французы, чуть не перебили евреев Толедо, ошибочно приняв их за врага, пока испанские
рыцари не проскакали между ними и их запланированными жертвами и не остановили их.
Зазвонили церковные колокола. Был спет Deum89. Отслужили мессы.
Религиозные процессии ходили по городам и деревням. По всей Европе люди
молились, постились и приносили пожертвования Христу и Деве Марии. Словно в
насмешку, мусульмане убили старшего сына Альфонсо, принца Фернандо, поклявшегося
провести жизнь, воюя с исламом. Папа, хорошо зная, с кем приходиться иметь дело,
пригрозил отлучить от церкви короля Альфонсо IX Леонского, если тот осмелится
присоединиться к Альмохадам. Все надеялись, что ислам скоро исчезнет из Испании, и
христиане смогут спать по ночам спокойно, не опасаясь воинов ислама. 1212 год
действительно станет памятным. Так думали все.

Решительный год. Лас-Навас-де-Толоса 1212.

На призыв к Крестовым походам откликнулись не только вассалы кастильского короля.

Кампания, начатая Альфонсо VIII, была признана всем христианским миром священной
войной, христианским ответом на джихад. Король Санчо VIII Наваррский, Санчо Сильный,
как они его называли, и Педро II Арагонский также въехали в кастильскую столицу, их
рыцари и вассалы следовали за ними, чтобы принять участие в великом крестовом походе.
Король Леона Альфонсо IX не перешел на сторону Альмохадов, но и не поехал в Толедо,

89
Te Deum laudamus – «Тебя, Бога, хвалим» – старинный христианский гимн.
чтобы присоединиться к собранию испанских королей и вельмож. Вместо этого он начал
войну против Португалии в туманной ссоре из-за какой-то территории, которую история
уже не помнит. Но рыцари Леона и Португалии, не обращая внимания на характер ссоры,
разделившей их монархов, прибыли в Толедо, готовые сражаться бок о бок против
мусульман. В экспедиции участвовали восемь сражающихся испанских епископов,
магистры и рыцари трех самых известных военных орденов – Тамплиеров, Сантьяго и
Калатравы. Ополченцы из Сеговии, Бургоса, Медины, Авилы и Куэнки присоединились к
своим товарищам из Толедо и, отдыхая в тени садов, ждали приказа двинуться на юг к
маврам, чтобы победить.
Это была самая большая армия, когда-либо собранная в христианской Испании, по
меньшей мере 100 тысяч человек, и 60 тысяч мулов, которые везли амуницию и провиант.
Величайшие имена Испании и ее самые надменные дворяне стояли на мессе и причащались,
вместе с крестьянами из их поместий, собравшимся в великий поход во славу Испании и
Святого Иакова.
Предстоявшей битве надлежало изменить ход не только испанской, но и европейской
истории гораздо больше, чем Форминьи 90, Блейнхейм91, Ватерлоо92, Марна93 или
Сталинград94. На помощь Севилье, ожидавшей христианской армии, и готовой
выдвинуться к ним на встречу и вступить в битву, спешил цвет испанского мусульманского
рыцарства, андалузцы, столь же храбрые, как и христианские враги с севера, и орды
Альмохадов, пришедшие из Африки в надежде привести сначала Испанию, а затем,
возможно, всю Европу в лоно Аллаха.
20 июня христианская армия под предводительством Альфонсо VIII вышла из Толедо
и направилась на юго-восток, чтобы отыскать мусульманского врага. Рядом с королем ехал
архиепископ Толедо Родриго, прелат-воин, посвятивший жизнь освобождению Испании от
мавров и арабов. За ними следовало 100 тысяч человек, разбитых на три армейских корпуса:
кастильский, французский и арагонский. 22 июня мусульмане вышли из Севильи и
направились на северо-восток в сторону Хаэна. Это армия, в несколько раз превосходила
христианскую, и ею командовал человек, считавший искусство побеждать своей природной
особенностью: Мохаммед I, сын эль-Мансура, прекрасно помнивший победу своего отца
при Аларкосе семнадцать лет назад и собиравшийся повторить ее.
Лас-Навас-де-Толоса – это место на юге Испании, где, предстояло встретиться двум
армиям. Многие ли из нас за пределами Испании когда-либо слышали название этой битвы,
гораздо более знаменательной, чем та, которую Карл Мартель выиграл при Пуатье 480 лет

90
Битва при Форминьи, 15 апреля 1450, решающее сражение Столетней войны, завершившееся
полной победой французов, английская армия в Нормандии была почти полностью уничтожена.
Общие потери убитыми около 4,5 тысяч человек.
91
Битва при Бленхейме, 13 августа 1704, главное сражение войны за испанское наследство. Армия
союзников (Англии, Шотландии, Австрии, Пруссии, Голландии) разгромила франко-баварскую
армию. Общие потери убитыми около 10,5 тысяч человек.
92
Битва при Ватерло́о, 18 июня 1815, решающее поражение Наполеона I от союзников
(Великобритания; Пруссия; Нидерланды; Ганновер; Нассау; Брауншвейг-Люнебург). Потери
убитыми с двух сторон около 28 тысяч человек.
93
Битва на Марне, 5–12 сентября 1914, крупное поражение немцев от англо-французских войск, во
время Первой Мировой Войны. Потери убитыми и ранеными с двух сторон около 513 тысяч
человек.
94
Сталингра́дская би́тва, 17 июля 1942 года – 2 февраля 1943, одно из важнейших Великой
Отечественной войны. Убито и ранено с двух сторон около 2,6 млн. человек.
назад, битвы, которая спасла Европу от судьбы, которую так красноречиво описал для нас
Эдвард Гиббон? Но сначала требовалось добраться до места. Измученная армия Альфонсо
шесть недель брела по выжженной зноем земле Испании, изредка побеждая в мелких
стычках и захватив по пути один или два замка. Французский отряд оторвался вперёд и
первым начал боевые действия. 24 июня они захватили замок Малагон. Кастильцы короля
Альфонсо прибыли на следующий день. Но тут французы, изнывая в своих доспехах и
кольчугах от жары, задумали вернуться домой. Они согласились продолжить путь только
после уговоров, когда им пообещали много добычи в Калатраве. 27 июня Калатрава сдалась
французам и Санчо Наваррскому. Получив свою долю добычи, французы, жалуясь на жару,
отказались идти дальше. Из французских войск, первоначально, возможно, самых сильных
среди отрядов Альфонсо VIII, остались только 130 рыцарей, согласившихся продолжить
кампанию. Остальные поворотили обратно во Францию и были сильно осмеяны
населением Толедо, когда, добравшись до города на обратном пути на север, они
потребовали пищи и воды. Вместо продовольствия – жители закидали их мусором со стен
города.
Новости об уходе французов достигли вождя Альмохадов. Теперь он чувствовал себя
гораздо увереннее. В христианском лагере, подавленный, но неустрашимый, Альфонсо VIII
решил двинутся дальше, а его утомленная армия шла за ним по горячей, высушенной
равнине. Он захватил город Аларкос, через который проскакал, будучи побежденным,
семнадцать лет назад, спасаясь бегством с поля битвы. Для него это было
предзнаменованием и радостью.
Именно в Аларкосе до Альфонсо VIII дошли известия о том, что армия Мухаммеда I
ожидает христиан на близлежащей равнине Лас-Навас-де-Толоса. Испанцы опустились на
колени и молили Бога, чтобы Он даровал им победу, а затем двинулись навстречу врагу.
Большая группа мавров сосредоточилась у узкого входа в каньон Лоза, отрезая испанцев от
основных сил Мухаммеда, ожидавших их на другой стороне. Христиане не могли пройти
дальше. Затем появился старый пастух со шляпой в руке, который смиренно дал знать о
себе королю. Он был христианином и испанцем, который всю свою жизнь знал только
мусульманское правление. Он хотел умереть в христианской стране. Он сказал, что знает
путь, неизвестный никому, кроме него самого. Путь приведет испанцев к другому каньону,
и они пройдут на равнину, откуда смогут атаковать мусульман. Затем пастырь указал царю
дорогу, поцеловал руку короля и исчез, чтобы больше никогда не появиться. Испанцы
клялись, что пастырем был святой Исидор, покровитель Мадрида.
На следующий день по этому тайному пути испанская армия обошла мусульманские
войска, которые, к своему удивлению, внезапно оказались лицом к лицу с армией короля
Альфонсо VIII, появившейся на равнине Меса-дель-Рей. Альфонсо VIII решил, что его
уставшие войска должны отдохнуть пару дней, до понедельника, 16 июля. В те дни
существовал определенный ритуал сражения, которые соблюдали обе стороны, какие бы
убийства ни происходили впоследствии. Война, какой бы кровавой и ожесточенной ни
была, происходила между джентльменами, даже если они были испанцами и маврами.
Мусульмане не беспокоили христиан. Суббота стала временем для исповеди, и в полночь
на воскресение солдаты христианской армии отслужили мессу, подошли к причастию, а
затем выстроились в боевой порядок.
Король Альфонсо VIII и его кастильцы стояли в центре боевой линии, слева от него
архиепископ Родриго, совсем не похожий на епископа в своих доспехах и с обнаженным
мечом, в окружении рыцарей Сантьяго и Калатравы, а также тамплиеров и Санчо. Рядом
находились наваррцы. Справа находились воины из Арагона и их король Педро. Из
далекого Толедо другой монарх, Леопольд VI Австрийский, спешил на битву, но прибыл
слишком поздно. Напротив, выстроилась мощь ислама. Альмохады из Северной Африки,
негры из Западной Африки, андалузцы. Мохаммед I, сидевший сзади, читал коран, члены
его личной негритянской охраны, все прикованные друг к другу цепями, чтобы не сбежать,
стояли в наручниках рядом.
Испанцы атаковали, подавив первые линии легкой мусульманской пехоты.
Христианские рыцари в тяжелой броне оттеснили два крыла армии Альмохадов.
Разгорелась ожесточенная битва. Это короткое предложение означает длинный список
погибших. Центр Мохаммеда, в основном из кавалерии, не выдержал, когда их контратака
не удалась. Испанцы с восторженными возгласами устремились вперед, пехота и кавалерия
смешались. Мохаммед I бежал в Хаэн. Его закованных в цепи негров-телохранителей,
беспомощных и неспособных двигаться, перебили на месте. Разгром превратился в бойню.
Христианские всадники преследовали убегающего врага на протяжении двенадцати миль,
уничтожая беглецов, тщетно ищущих убежища далеко за полем боя. В тот день пало 150
тысяч мусульманских воинов, так говорят летописи. «Почему Аллах и пророк дали
неверным такую победу», – спрашивали отчаявшиеся правоверные. Муллы заломили руки
и ничего не сказали. Ответа не последовало.
В христианском лагере победители пели гимны и славили Господа. Они отдыхали два
дня, используя брошенные врагом луки, стрелы и копья как дрова для приготовления пищи.
Когда весть о победе кастильского монарха Альфонсо VII достигла интригующего
Альфонсо IX Леона, он прервал войну против Португалии и решил в будущем помогать
кастильскому королю в борьбе против его бывших мавританских союзников. Все
надеялись, что Альмохады скоро возвратятся в Африку, а джихад останется лишь
воспоминанием. Полмиллиона мусульман решили, что их будущее в Испании больше не
выглядит таким радужным, и поспешили в Северную Африку, но потребовалось еще
пятьдесят лет, чтобы завершить испанскую кампанию против Альмохадов и освободить
большую часть территории Испании от чужеземных захватчиков. Мухаммед I, правитель
Альмохада, опечаленный и раздавленный своим поражением, начал пить и, несмотря на
предписания корана против вина, постепенно упился до смерти.

Разгром мусульман. Испания, 1212–1250.

Карты Испании и Португалии ясно показывают, как в течение почти восьмиста лет
Реконкиста продвигалась на юг через полуостров шажками, иногда медленно, иногда очень
медленно. Это была очень вялая война с точки зрения территориального завоевания.
Испанцам и португальцам потребовалось триста лет, чтобы вернуть себе первую треть
Иберии, начиная с начала походов Пелайо в Астурии в VIII веке и примерно до 1080 года.
Затем, чтобы освободить Кастилию, Арагон, Леон и Наварру, не забудем и Португалию,
потребовалось сто тридцать лет, примерно с 1080 по 1210 год. Именно в этот период четыре
величайших города полуострова снова стали христианскими: Сарагоса, Толедо, Лиссабон
и Барселона. Мы хотели бы добавить и Мадрид, но нынешняя столица Испании была тогда
довольно незначительным городом. Последнюю треть, южную Испанию (за исключением
Гранады), испанцы поглотили гораздо быстрее – менее чем за сорок лет, между 1210 и 1250
годами.
 Эта и следующая главы охватывают XIII век. Ислам и джихад обратились в бегство,
отступив на юг, обратно в Африку, где Марокко и вместе с ним безопасность находились
всего в нескольких милях – в африканском Танжере, за узким Гибралтарским проливом,
куда можно легко добраться, отплыв из испанского Альхесираса. Ислам в аль-Андалусе
быстро уменьшался и почти исчез.
Это краткое подведение итогов, но, как и всё краткое, нуждается в пояснении. Но не
все мусульмане аль-Андалуса исчезли из Испании в XIII веке. Одна тайфа задержалась.
Мавританское королевство Гранада удерживало свои владения в Испании, будучи
формально независимым, но вассальным от Кастилии, еще 242 года, чтобы окончательно
исчезнуть из исламского мира в 1492 году, важной даты в испанской истории. В этот же год
Христофор Колумб отплыл из Испании и открыл Америку. И в том же году Испания
изгнала евреев со своей территории.
Реконкиста, с начала VIII века до конца XV, не богата великими битвами, но всё-таки
имела несколько, из которых Симанкас, Залака, Аларкос и Лас-Навас-де-Толоса, вероятно,
самые важные. Но это время в испанской истории прошло в стычках, резне, набегах и
осадах. Военная активность была наиболее жаркой в период между 1210 и 1250 годами. Все
эти сорок лет к югу от Толедо по Испании бродили вооруженные банды, набожные и дикие
флибустьеры, молящиеся христианскому Богу или Аллаху; они сражались, совершали
набеги и опустошали города и деревни, убивали, захватывали рабов, осаждали, а иногда и
завоевывали замки. Христиане и мусульмане, кастильцы и мавры, арабы и арагонцы,
наваррцы и андалузцы – все находились в движении, сражаясь за или против джихада; но
для мусульман эта война велась скорее за выживание, чем за расширение ислама.
Надеясь избежать изгнания из Испании, мусульмане начали сражаться на стороне
христианских королей против своих арабских товарищей. Конде описал чувства короля
Гранады после кампании против своих собратьев мавров от лица эмира Кастилии: «Сердце
Мухаммеда Алахмара, размышляющего о победах, которые его армия помогла добыть
христианам, скорее покрывалось грустью, чем радовалось, и он вернулся домой, сильно
скорбя духом, прекрасно понимая, что усиление и успехи неверных не могли не привести к
окончательному уничтожению мусульманской власти.... Но Алахмар верил в Аллаха и не
верил, что тот полностью оставит свой народ.» Однако Аллах смотрел в другую сторону.
Медленная война осад становилась немодной. Замки, построенные, чтобы выдерживать
долгие осады, теперь падали при штурме; их руины все еще усеивают испанскую землю.
Этих крепостей было так построено много в центральной Испании, что они дали этому
району название Кастилия, Страна замков.
Два королевских имени выделяются среди испанских вождей в этой пылкой фазе
Реконкисты: Фернандо III Кастильский, завоевавший Севилью и Кордову, и Хайме I,
король Арагона, отвоевавший у мавров старую вотчину Сида в Валенсии, освободивший
Мурсию, и с помощью рыцарей Франции и Каталонии отбивший у Альмохадов Балеарские
острова. Побежденные Альмохады скрылись в Северную Африку, где держались до 1296
года, а затем исчезли из истории, чтобы смениться другой династией, Маринидами, которые
обладали достаточным умом, чтобы не слишком вмешиваться в испанские дела, по крайней
мере, поначалу.
Поскольку испанские дела разворачивались в пользу христиан, большую часть боевых
действий вели воины военных орденов с десятками тысяч рыцарей и вассалов, которые
теперь превзошли в религиозном рвении своих мусульманских врагов. Аль-Андалус
умирал; ислам убивал себя. Он превратился в порочную систему власти, проводившую
самоубийственную политику. В 1220-х годах три претендента на пост халифа боролись за
власть в Испании: аль-Валид из Марракеша, аль-Адиль в Севилье и аль-Байясси в Кордове,
и каждый стремился уничтожить двух других.
Христиане перестали быть главными врагами этих сражающихся мусульман; каждый
из них призывал к джихаду против двух других. Озадаченные мусульмане воевали друг
против друга, и каждый надеялся, что сражается за законного халифа. Биться и умереть не
за того халифа, возможно, означало оказаться аду вместо рая.
Марракешский претендент аль-Валид прожил недолго. Его задушили сторонники аль-
Адиля, что, по крайней мере, сократило число претендентов на верховенство в исламе
Испании до двух. В ожесточенных боях между оставшимися в живых аль-Адиль завоевал
несколько городов, принадлежащих аль-Байяси, в частности Убеду, Хаэн и саму Кордову.
Обезумевший аль-Байяси, видя, что его маленькая империя увядает, призвал своего
главного христианского врага Фернандо III Кастильского на помощь против аль-Адиля. В
оплату он пообещал стать вассалом христианского короля и отдать ему город Хаэн после
того, как тот будет отвоеван. Последовали месяцы мелких стычек, в которых Фернандо III
использовал прекрасные дипломатические навыки, а также щедро применял свои
кастильские войска, когда это требовалось, пробираясь через лабиринт мусульманских
хитростей со всей уверенностью, элегантностью и жестокостью, свойственными
испанскому гранду XIII века.
Испанский король стал фактическим арбитром правителей аль-Андалуса. Он взял
город Лоха и вырезал всех мусульман, в то время как его вассал аль-Байясси беспомощно
соглашался и смотрел в другую сторону. Затем король Кастилии захватил Гранаду,
пообещав жителям не уничтожать их сады. Затем аль-Байясси, поддерживаемый Фернандо,
начал войну против другого мелкого мусульманского вождя, Абуль-Ула. Но Абуль-Ула
поднял кордовцев против аль-Байясси, победив его в битве, а затем отрубил голову и
подарил ее аль-Адилю, который и стал единственным победителем схватки претендентов.
Аль-Адиль отправился в Марокко, возможно, прихватив с собой голову аль-Байясси,
но по прибытии в столицу также лишился головы. Точная причина этой утраты неясна. Но
случайная потеря головы была своего рода профессиональным риском в мусульманских
эшелонах власти.
Все три этих недавно соперничающих халифа теперь не имели голов, а их тела
покоились в могилах, два в Андалусии и одно в Марокко. Другие участники джихада теперь
прокладывали себе путь вперёд, не обращая внимания на риск остаться без головы. Самым
видным среди них, после победы над аль-Байясси, стал Абуль-Ула.
Теперь он занял пост халифа, называл себя аль-Мамуном и правил Севильей. Другой
профессиональный солдат удачи Ибн Худ назначил себя эмиром Мурсии. Конечно, он и
аль-Мамун вскоре увлеклись борьбой друг с другом в своем собственном крепком, но
бессмысленном джихаде. Затем Аль-Мамун отказался от этой банальной и второсортной
священной войны, и отправился в Марокко, где возглавил армию Альмохадов из Мекнеса
(1232) против повстанцев, начавших восстание из-за недавнего оскорбительного заявления
аль-Мамуна, которого они считали халифом самозванцем, в адрес непогрешимого
основателя Альмохадов – Ибн Тумарта, почитавшегося у них за Мадхи. Аль-Мамун
объявил, что «нет другого Мадхи, кроме Иисуса, сына Марии.» Его убили в бою вскоре
после провозглашения этого неожиданного догмата.
В Андалусии, примерно в это же время, Ибн Худ начал проявлять себя как достойный
солдат. Испанские мусульмане не могли рассчитывать на помощь своих братьев из
Северной Африки, занятых своей собственной гражданской войной. Испанские мусульмане
остались один на один с испанскими христианами. Быть может, Ибн Худ и являлся
мусульманином, но, сначала испанцем, и очень свирепым. «Его настоящая сила, –
напоминает Дерек Ломакс в книге «Отвоевание Испании», – заключалась в демонстрации
ненависти андалузцев к Альмохадам. Он обезглавил мужчин Альмохада, искалечил их
женщин, убил их детей, ритуально очистил их мечети, осудил их как раскольников и
вообще пытался насадить постоянную ненависть между испанскими и африканскими
мусульманами.» Более чем столетняя политическая оккупация Северной Африки
закончилась.
Мусульманская Испания больше не находилась в зависимости от Марокко.
Чужеземных Альморавидов изгнали давным-давно, а теперь и их соперников, Альмохадов,
прогнали обратно в Африку. К 1230-м годам аль-Андалус перестал быть европейской
частью Северной Африки, а стал мусульманской частью христианской Испании.

Осталось пять городов. Андалусия 1230–1248.

Среди многих городов, всё ещё остающихся в руках мусульман после изгнания
Альмохадов, находились пять крупных: Севилья, Гранада, Хаэн и Валенсия и старая
столица Омейядов – Кордова. Через десять лет они все, кроме Гранады, перешли под
властью христиан. Гранаде предстояло прожить как мусульманскому эмирату рядом с
остальной христианской Испанией еще два с половиной столетия.
Первым из городов, захваченных испанцами, стала Кордова, бывшая столица аль-
Андалуса, пожалуй, самый великолепный город Европы во времена Абд аль-Рахмана III, но
теперь всего лишь столица умирающей тайфы, хотя и по-прежнему гордая, жесткая и
воинственная. Недавно ею правил Ибн аль-Ахмар, которого называют «возможно, самым
искусным испанским политиком века». В исчезающие дни испанского ислама ему каким-
то образом удалось не только выжить, но и основать эмират при активной помощи короля
Кастилии Фернандо III, который не был неженкой. В то время как Ибн аль-Ахмар, всемирно
известный как аль-Ахмар, «Красный», по цвету его униформы, отчаянно маневрировал,
чтобы сохранить в Испании исламское присутствие (свое собственное), Фернандо
методично давил ислам. Его брат Альфонсо уничтожил мусульманскую армию в Хересе
(страна хереса), убив всех пленных; и Фернандо пересекал страну по своему желанию,
сжигая посевы и деревни, захватывая караваны и подчиняя замки. Аль-Ахмар и Ибн Худ
вели междоусобную мусульманскую войну, и теперь Ибн Худ теперь правил Кордовой, но
отсутствовал в городе, когда кастильцы начали свою последнюю атаку.
Король Фернандо III напал на город, переполненный раздорами, ссорами и
предательством. Небольшая группа христиан сумела в январе 1236 года занять пригород,
проникнув туда ночью через стену с помощью граждан, враждебных мусульманским
правителям. Фернандо во главе двухсот дворян, цвета кастильского рыцарства, поспешил
на юг из Толедо, чтобы оказать поддержку. Не мало испанских войск прибыло, чтобы
принять участие в осаде. Аль-Ахмар, не любивший Кордову, потому что когда-то его
изгнали из города, явился, чтобы помочь осаждавшим христианам. Ибн Худ также
поспешил с армией из Севильи, но оценив ситуацию, поворотил обратно. В июне Кордова
сдалась Фернандо после того, как король согласился отпустить граждан целыми и
невредимыми вместе с их имуществом. Затем он снял с большой мечети колокола Сантьяго-
де-Компостела, которые триста лет назад Альманзор приказал пленным христианам нести
на юг на сотни миль через всю Испанию, чтобы украсить мечеть в Кордове. Теперь настала
очередь мусульманам отнести их обратно в Компостелу. Фернандо III обладал
историческим вкусом. Джихад, так сказать, прошел полный круг.
Кастилия стала не единственным испанским королевством, сражавшимся с маврами.
Почти так же активно, на восточном побережье Испании, королевство Арагон
решительно рушило мусульманскую власть и заменяло своей. Поначалу перед королем
Хайме I стояла легкая задача, так как эмир Альмохадов Абу Сай задумал отказаться от
своего владения и стать христианином. В 1236 году измученная голодом Валенсия пала
перед арагонским королем. Провинция Мурсия на юге представляла более деликатную
проблему. Кастильский король вторгался на территорию, которую Хайме I Арагонский
считал своей. Война между двумя христианскими королевствами, казалось, вот-вот
разразится. К счастью для испанцев, разногласия удалось урегулировать Альмисрским
договором 1244 года. Бивар, родина Эль-Сида, и несколько других городов перешли к
Арагону, который также сохранил Валенсию, а Аликанте достался Кастилии.
В последующие несколько лет многие города и деревни аль-Андалуса попали в
кастильскую сеть. В 1238 году Ибн Худа убили, и на юге Испании вспыхнули две
гражданские войны. Одна была бессмысленным конфликтом между арабскими
группировками и племенами; другая – войной между христианами и исламом. Джихад
теперь стал беззубым, дряхлым и жалким остатком прежней силы, которую так часто являл
в прошлом.
Во время одной из отлучек короля Фернандо III на север аль-Ахмар захватил город
Хаэн и, более того, осмелился сразиться и победить брата короля, принца Родриго
Альфонсо. По возвращении в Толедо Фернандо предпринял широкую кампанию
выжженной земли, а затем осадил Хаэн. Аль-Ахмар оказался реалистом. Он знал, что Хаэн
обречен, но его другие владения, Гранада, с суровой гористой местностью и деревнями,
построенными как крепости на горных вершинах, могли держаться ещё долгие годы. Он
также понимал, что Гранада, даже если до её последнего вздоха остались столетия,
неизбежно падет и снова станет испанской. География, история и демография выступали на
стороне испанцев. Аль-Ахмар хотел наслаждаться жизнью, а не пробиваться сквозь нее с
боем. Он предложил сделку христианскому королю. Примерно это выглядело так: «Я сдам
Хаэн без боя, если ты оставишь мне Гранаду. Я стану твоим вассалом, и буду навещать тебя
каждый год, чтобы выразить свое почтение, платить ежегодную дань и посылать своих
солдат, когда это потребуется. Но позволь мне сохранить Гранаду!» Итак, мусульманская
Гранада подала заявку на то, чтобы стать сателлитом христианской Кастилии, и король
Фернандо согласился на эту просьбу. Хаэн покорно сдался, и через несколько дней
Фернандо вошел в город и участвовал в торжественной мессе.
Севилья стала последним городом в повестке дня его Реконкисты. Для мусульман,
оставшихся в Испании, джихад перестал иметь смысл. Реконкиста победила джихад.
Это надежнейший факт, который они имели. Аль-Андалус, мавританский и
мусульманский, превращался в Андалузию, испанскую и христианскую.
В то время о Севилье говорили, что это самый прекрасный город Европы. То же
говорили и о Кордове пару столетий назад. А теперь Рим, Париж и Лондон выходили из
Темных веков. До Возрождения оставалось еще несколько сотен лет. Константинополь уже
перестал быть столицей Византийской империи, а принадлежал молодому французскому
рыцарю, участнику Крестовых походов95, собиравшему средства, продавая награбленные
византийские ценности папе и дворам Европы. В том же 1246 году жители Севильи
отличились, убив одного из своих главных советников, Омара ибн Джадда, за то, что тот
осмелился предложить Севилье прийти к взаимопониманию с христианами-завоевателями,
пока не стало слишком поздно. Это был мудрый совет, возможно, пораженческий, но,
безусловно, реалистичный. Как и большинство хороших советов, его отвергли, и ибн Джадд
заплатил за него жизнью. По Севилье зазвучали призывы: Сражайтесь с христианами!
Джихад снова начался. Возмущенный поведением севильцев, король Фернандо III начал
войну, и к сентябрю 1246 года занял восточную окраину города. Его войско включало аль-
Ахмара и шестьсот мусульманских солдат из Хаэна, выполнявших договорные
обязательства Гранады с кастильским королем. В предсмертных муках мусульманской
Испании мусульмане сражались с мусульманами за христианскую Испанию. Фернандо III,
бывший не только бойцом, но и военным мыслителем, понимал, что единственный способ
преодолеть сопротивление города – это совместная морская и сухопутная операция.
Припасы слишком легко попадали в Севилью на кораблях, идущих вверх по широкой реке
от побережья. На суше Фернандо начал операцию против Севильи, атаковав несколько
небольших городов вокруг нее. Большинство сдавалось легко. Но один из них, Кантильяна,
решил сражаться. Фернандо захватил город и продал в рабство тех его жителей, которые
уцелели во время штурма. Севильцы сопротивлялись. «Осажденные жители Севильи
владели многими замечательными машинами, – рассказывает нам Конде. – Некоторые
выпускали дротики, летящие с такой силой, что могли пронзить лошадь насквозь, даже если
её заковывали в железо.» Летом 1247 года тридцать мусульманских галер попытались
перехватить на реке конвой из тринадцати судов, перевозивших припасы, продовольствие
и оружие из Бургоса для осаждающих войск Фернандо. Несмотря на численное
превосходство, мусульман рассеяли, и они потеряли шесть кораблей. Несчастные
севильцы, в отчаянии рискуя потерять свой любимый город (и, возможно, свою жизнь),
писали халифу, который находился тогда в Тунисе, умоляя начать «джихад против
неверных врагов Аллаха.» Призывы во имя священной войны редко не бывали услышаны.
Халиф послал из Северной Африки несколько кораблей, с продовольствием. Главный
морской офицер Фернандо, Рамон Бонифес, торговец из Бургоса, не позволил им войти в
реку. Еще больше крови текло по берегам Гвадалквивира, где сражающиеся монахи,
рыцари в доспехах и ополченцы из христианских городов иногда сталкивались с отрядами
из голодающего мусульманского города, рыскающих в поисках пищи и припасов. В
Севилье еды осталось так мало, что голодающие горожане варили свои пояса и обувь, чтобы
приготовить пищу. Наконец Севилья сдалась в конце ноября 1248 года. Осада
продолжалась два года и два месяца. Жителям дали месяц, чтобы покинуть город. Сотни
тысяч ушли. Часть уплыла в Марокко, другие просто переехали на несколько миль к
побережью и поселились недалеко от Хереса. Иные отправились в Гранадское королевство
аль-Ахмара, хотя тот и посылал своих подданных сражаться бок о бок с христианами,
осаждавшими их город. Кто-то отбыл в Египет. Некоторые ушли на запад, в Алгарве, в юго-
западной части Пиренейского полуострова. В то время она была спорной землёй между

95
После взятие Константинополя в 1204 крестоносцами, город стал столицей Латинской Империи,
во главе с графом Балдуином I Фландрским (1171–1205). В 1228 империю возглавил Балдуин II де
Куртене (1217–1273), которому едва исполнилось 11 лет. К 1237 году территория Латинской
Империи уменьшилась до стен Константинополя. Чтобы раздобыть денег латинский император
продавал византийские реликвии.
Кастилией и Португалией, но испанцы позднее отказались от своих притязаний, а в XX веке
португальцы превратили ее в одну моднейших игровых площадок Европы. «Так
закончилась империя владельцев Севильи, которые сильно любили свой город», - печально
писал местный литератор, наблюдавший, как плачущие севильцы уходят в изгнание, из
которого для большинства из них не было возврата. «Мусульмане потеряли этот
прекрасный город, мечети и башни его заполнились крестами и идолами, а гробницы –
осквернены.» Испанский джихад на западе Европы прекратился. Но османский джихад в
Восточной Европе шёл уже более ста лет, и ему оставалось еще четыре столетия.

Часть VII. Натиск с востока.

Османское нашествие: Турция в середине 1200-х годов.

А тем временем в других местах происходили события, которые повлияли на джихад

не только в Европе, но и во всем мире. В течение десяти лет, последовавших за падением
Севильи, на востоке показалась новая туча – турки. Они ещё не приняли ислам, но были
язычниками и анимистами. Через несколько десятилетий они откажутся от своих шаманов
и станут восторженными последователями Аллаха. К следующему столетию они проложать
путь по Европе, грабя, насилуя и убивая. Они хлынут в Восточную Европу и на Балканы,
захватив эти земли на долгие пятисот лет. В 1250 году, всего через два года после падения
Севильи, Осман, сын вождя турецкого племени Эртогрула, родился в Сугуте, маленьком
городке у Мраморного моря. Племя из нескольких сот турецких семей, изгнанных из своих
домов в Хорасане, что в Средней Азии, из-за наступления монголов при Чингисхане,
перебралось в Анатолию.
Другие турецкие племена, в том числе племя сельджуков, уже обосновались на
слабозащищенных и отдаленных восточных границах Византийской империи после победы
в битве при Манцикерте в 1071 году Племя Османа сначала поселилось недалеко от
нынешнего Эрзерума, откуда перебралось на запад, под защиту родственников из числа
дружественных турок-сельджуков, к берегам Мраморного моря. Там, в пределах видимости
европейского побережья, находившегося с другой стороны Мраморного моря, племя
Османа закрепилось, изредка отбиваясь от Византийской империи, стремившейся
вытеснить турок из Анатолии.
Византийцы, однако, оказались не главной угрозой для турок. Они пришла с востока,
где монголы, перед которыми племя Османа бежало пару поколений назад, теперь
устремились на равнины Центральной Азии. Однако их основной удар был направлен не в
Анатолию, где обосновались турецкие племена, а туда, что ныне называется Ираком и
Ираном. В 1258 году Хулагу, внук Чингисхана, захватил Багдад, столицу мусульманской
империи. Затем он собрал жителей в поле за городом и вырезал всех, а затем убил аль-
Мустассима, последнего из халифов Аббасидов, и его семью. Осман, чей отец, вероятно,
принадлежал к язычникам, был тогда всего лишь ребенком, но когда достиг
совершеннолетия, то принял ислам и основал то, что стало известно по его имени как
династия турок-османов.
В Испании в середине 1200-х годов знамена джихада со звездами и полумесяцами
поникли почти повсюду; но в Турции Осману предстояло снова развернуть их и начать
новую и еще более широкую экспансию мусульманских завоеваний через джихад.
 «Непрерывная священная война являлась основополагающим принципом
государства», – утверждал Халил Иналчик, профессор турецкой истории в Университете
Анкары, в своей книге об Османской империи. Давайте никогда не будем недооценивать
важность благочестия как инструмента политики и причины войны. Ислам вдохновлял все
последующие османские нападения на Европу; а джихад был его инструментом. Турки, как
и арабы до них, прекрасно относились к войне, особенно к своим победам. «То, что
бесконечные войны, которые велись ими против различных соседей, значительно
обогатили их, считалось доказательством одобрения Аллахом, поскольку он не наградил
бы своих слуг так щедро, если бы не был доволен их военными усилиями от его имени», –
объясняет писатель Энтони Бридж. Поэтому турки продолжили то, что начали арабы.
В течение столетия священной войне предстояло проникнуть и сокрушить большую
часть юго-восточной Европы и превратить ее на века в страну ислама – Дар-аль-ислам.
«Хотя турки вступали в бой из более высоких побуждений, чем простая добыча, они
ожидали, что им позволят грабить захваченные ими места и брать свою долю пленных в
качестве рабов. Такой образ жизни им очень нравился, и он длился веками», – говорит
Антоний Бридж в «Сулеймане Великолепном». Можно спросить, шли ли турки в бой по
каким-либо более высоким мотивам, чем грабеж, рабы и женщины, но нет сомнений в том,
что они наслаждались таким образом жизни, который делал их богатыми (конечно, если
они не были убиты).
Провинции Фракии,96 по самому своему положению, находящейся на другой стороне
узкого пролива Дарданеллы, предстояло в середине 1300-х годов стать первой европейской
жертвой этих завоевателей-беженцев из степей Центральной Азии. Другие жертвы ожидали
своей очереди, которая наступит в последующие несколько столетий. Так, турки стали
самой могущественной нацией Европы, силой, которой поначалу было почти невозможно
противостоять. В конце концов их удалось остановить только у ворот Вены. Для своей
священной войны турки иногда использовали вместо арабского термина «джихад»
турецкое выражение «газават». Как напоминает профессор Иналчик, «газават, священная
война, являлся важным фактором в основании и развитии Османского государства....
Газават являлся религиозным долгом, вдохновлявшим на любые предприятия и жертвы.»
Юго-Восточная Европа все еще переживает последствия этого турецкого нашествия.
Одиозная политика «этнической чистки» мусульманского населения Боснии, а также, если
уж, на то пошло, католического населения Хорватии, проводимая православными сербами,
является своего рода священной войной последних дней в обратном направлении. Эти
массовые убийства, эта неразбериха и разрушение жизни на Балканах становятся наиболее
очевидным напоминанием сегодня о веках чужеродного правления в регионе. Со стороны
сербов, жаждущих Великой Сербии, это часто месть. До девятнадцатого века мусульмане
угнетали христиан. 90% крупных землевладельцев Боснии принадлежали к мусульманам, а
90% крепостных относились к христианам, обычно сербам. Все они – жертвы истории, как
и Боско Брчик и Адмира Исмик.

Монгольская орда. Русь 1340–1480.

96
Фра́кия – историческая и географическая область на востоке Балкан. Охватывает земли
теперешних европейской Турции, южной Болгарии и северо-восточной Греции.
 Османы оказались не единственной мусульманской державой, угрожавшей Европе с
востока. Монголы, завоевавшие Руси в XIII веке, в XIV приняли ислам. Они свирепствовали
на огромных территориях, от Китая на востоке до Крыма на западе, уже более ста лет. Но в
течение этих десятилетий они не исповедовали никакой узнаваемой религии, практикуя
какую-то собственную форму шаманизма. Сама Русь существовала не как государство, а
как огромная территория, восточной частью которой, от Балтики до Молдавии, управляла
Литва, граничащая на востоке с восходящим Московским княжеством, в то время как
знаменитая Новгородская республика занимала большую часть земель на севере, от
Балтики до Урала.
К северу от Крыма примерно на шестьсот миль, и от Дона и Волги, простираясь далее
на тысячу миль к востоку до Каспийского моря, лежала страна, недавно завоеванная
монгольскими захватчиками, Золотая Орда, когда-то бывшая частью владений Чингисхана.
Она принадлежала монголам, которые стали настоящими правителями Руси. А русские
потерпели поражение в битве, разыгравшейся в 1223 году на реке Калке, притоке Дона.
Захваченных русских вождей уложили на землю, и монголы с грубой деликатностью
мужественной расы соорудили на них деревянный настил, разлегшись на котором, и
объедаясь красным мясом, запивая то галлонами перебродившего кобыльего молока и,
выкрикивая громкие шутки, задавили своих пленников до смерти.
Несколько лет спустя, в 1237 году, другая монгольская армия из 150 тысяч всадников
во главе с Бату-ханом, сыном Чингиса, пересекла Волгу с востока, двинулась на север и
разбила одно за другим все русские княжества. Затем армия разгромила поляков и венгров.
Бату думал продвигаться и далее в Европу, но услышав о смерти Великого хана, чью
державу надеялся унаследовать, повернул домой, на восток. Он основал столицу в Сарае,
которая на следующие несколько сотен лет станет столицей Золотой Орды.
Батый обложил данью русских вассалов, которую каждый русский князь собирал в
своих владениях. Когда ему требовалось, чтобы они сражались за него, Батый призывал
русских в свои ряды. Мы читаем о русских, воевавших в составе монгольских армий в Китае
в XIII веке. Мало-помалу барьеры между монголами и русскими рухнули, и появилась
новая раса, чье частично монгольское наследие так очевидно среди современных русских.
Итак, Русь пошла своим путем, вдали от течений, волнующих Западную Европу, где
французское и английское соперничество, наконец, вылилось в Столетнюю войну; а
мусульманское правление на Пиренейском полуострове постепенно отступало перед
христианскими королями Арагона, Кастилии и Португалии; где Германия пыталась найти
себя между священной Римской империей, Ганзейским союзом и Тевтонскими рыцарями;
а Италии вскоре надлежало породить Возрождение в беспорядочной смеси великолепного
искусства, невежественного крестьянства и постоянно воюющих городов-государств, где
доминировали Венеция, Генуя и папство.
Монголы составляли высшую касту общества Золотой Орды. Основная масса жителей
была турецкого происхождения, с небольшим количеством армян, русских, греков и
различных балканских народов. В середине XIII века, монголы Золотой Орды, быть может,
под влиянием ее турецких граждан, составлявших основную часть населения, начали
принимать ислам, которых стал государственной религией при хане Узбеке, умершему в
1341 году после 28 лет правления.
Монгольские войны приобрели священный оттенок джихада, потому что монголы
теперь благоговейно кланялись Мекке в своих пяти ежедневных молитвах Аллаху. Тем
временем великий князь Московии Иван I Калита, или «Денежный мешок», как его
называли современники, сумел убедить монголов дать ему право собирать дань с других
русских князей от их имени. Он брал свою долю, богател и превратил Москву в главное
русское княжество. Он все больше и больше пренебрегал монголам, пока, наконец, его сын
Дмитрий Донской, при поддержке православной церкви, не вышел на битву против 200
тысяч монголов-мусульман и на Куликовом поле в 1380 году и разгромил их.
Но монголы, хотя и поверженные, не ушли. Через два года они выступили против
Москвы, когда Дмитрий отправился на север для поиска союзников в Новгородской
республике, разорив и разрушив город. Вернувшись в Москву, Дмитрий обнаружил на
улицах более 24 тысяч убитых русских людей. Новая монгольская армия, появившись на
сцене, опустошила Рязанское княжество и внезапно исчезла, оставив Золотую Орду
постепенно распадаться на ряд соперничающих мусульманских территорий. Самым
важным – стало Крымское ханство, где монголы стали известны как татары. Со временем
они признали сюзеренитет османов, затем стали независимыми на некоторое время, пока
Российская Империя не завоевала Крым в конце восемнадцатого века. Татары жили в
Крыму до Второй мировой войны, когда Сталин, обвинив их в сотрудничестве с немцами,
выселил их всех в какое-то отдаленное место в Сибири, откуда они с тех пор пытаются
вернуться в свой черноморский дом.
Русь в XV веке постепенно становилась самой собой, независимой и суверенной
страной, больше не вассалом монголов и татар. Окончательное столкновение между
христианской Россией и мусульманской Золотой Ордой произошло в 1480 году, во время
правления Ивана III. Великий князь отказался платить дань монгольским владыкам. Их
армии сошлись с двух берегов реки Угры, намереваясь уничтожить другую, но никто не
решался начать. Противостояние длилось несколько недель, и каждая сторона выкрикивала
оскорбления другой через медленно текущую реку. Как-то утром обе армии разошлись, и
обе вернулась домой, подав прекрасный пример благоразумия, являющегося лучшей
частью доблести.
Независимо от того, являлось ли это священной войной для русских или нет, они
победили, поскольку перестали платить дань. Независимо от того, объявлялся ли джихад
монголами или нет, для них это стало поражением, ибо отныне они перестали получать дань
от своих христианских вассалов на севере. По крайней мере, решение принято в мире и
относительной гармонии. Победе не хватало блеска, но зато она открыла для Руси путь к
величию. А для Золотой Орды это стояние стало путем к забвению. Последняя битва
монголов в Европе произошла при Засалви, в Полтаве, где польская армия разгромила
смешанные татаро-турецкие силы в 1491 году.

Янычары. Фракия 130–1353.

Осман I, человек, давший свое имя Османской империи, не оставил ей ничего другого.
Он не собрал много земель для будущей империи. Его главный вклад город Бурса,
расположенный недалеко от южного берега Мраморного моря, известный своим голубым
фарфором. Осада Бурсы, тогда христианского города, начавшаяся в 1317 году и
закончившаяся его сдачей туркам в 1326 году, является одним из незначительных эпизодов
джихада. Вся операция происходила в Малой Азии, поэтому она выходит за рамки нашего
повествования, но рассматриваем ее как неизбежную прелюдию к высвобождению
исламской лавины, которая через четверть века потекла, как могучий сель, на ничего не
подозревающую Европу. Взятие Бурсы важно, во всяком случае, потому, что она стала
первой столицей Османской империи и оставалась таковой в течении сорока лет, пока
столицу не перенесли в Европу, в Адрианополь, что во Фракии, к северо-западу от
Константинополя.
В начале XIV века в Анатолии произошло несколько стычек и даже небольших
сражений, когда вооруженные турецкие и византийские военные отряды, иногда
численностью в несколько тысяч человек, пересекались в долинах этого горного региона.
Еще в 1308 году византийцы отбили нападение турок на Бурсу. Проникновение, а не
завоевание было стилем Османа, и турецкие поселенцы переселялись во многие районы,
незанятые или малонаселенные византийцами.
По сей день Осман считается скорее отдаленным отцом-основателем турецкой
империи, чем ее создателем. Эта честь скорее принадлежит его сыну Орхану I,
захватывавшему по чуть-чуть имперские владения и в 1326 году сделавшему Бурсу своей
столицей. История помнит его как первого турка, переправившегося через Дарданеллы в
Европу и привёзшего с собой джихад. Первое вторжение османов в Европу датируется 1345
годом, когда за византийский трон боролись два претендента: Иоанн Кантакузин,
впоследствии ставший Иоанном VI, и ребёнок Иоанн V, чья овдовевшая мать, Анна
Савойская, пыталась защитить корону своего отпрыска от посягательств.
Иоанн Кантакузин призвал на помощь турок, и Орхан укрепил свой союз с
византийским претендентом, женившись на его шестнадцатилетней дочери Феодоре.
Похоже, молодая леди не возражала против того, чтобы стать одной из нескольких жен в
гареме шестидесятилетнего мусульманского правителя. Но по крайней мере, она могла
надеяться на раннее вдовство.
В 1349 году византийцы снова обратились за помощью к османам, на этот раз против
болгар. Турки снова пересекли Дарданеллы и на этот раз остались в Европе, где и
пребывают с тех пор. В 1353 году, ровно за сто лет до того, как они захватили
Константинополь, турки основали свое первое постоянное европейское поселение на
полуострове Галлиполи, который в 1915 году прославился мужеством австралийцев и
новозеландцев, сражавшихся там в Первой мировой войне. Турки называли его Галиполу.
Таким образом, турки обосновались в Европе более, чем шестьсот лет назад, что на
двести лет больше, нежели европейцы в Америке. Если иногда история турок в Европе
кажется довольно мрачной, то они не единственные, кто заслуживают порицания; в истории
многих европейских народов есть очень тёмные места, которыми не следует гордиться.
В дополнение к тому, что Орхан I привел свою страну в Европу и, в конечном счете,
превратил ее в европейскую мусульманскую державу, имеется и еще нечто, привлекающее
наше внимание. История помнит его как создателя корпуса янычар, самых страшных солдат
в мире. Янычары97 на протяжении веков были оплотом джихада. Первоначально тех, кому
предстояло стать янычарами, набирали в качестве дани, в детском возрасте, с христианских
деревень оккупированной Европы, и насильно (а изредка и добровольно) обращали в ислам,
отрезая от всех своих корней и семей и превратив в лучшую боевую силу эпохи. Тысяча из
них набиралась каждый год и отправлялась в Константинополь для обучения. Их усиленно
воспитывали в мусульманской вере и идеологии и учили, прежде всего, хранить верность
султану и только ему одному. Янычары стали самой грозной боевой силой в Европе и Азии.

97
Янычары происходит от термина «яни шарис», что по-турецки означает «новые солдаты».
Ныне бы они выглядели чем-то вроде наемников французского иностранного легиона или
морской пехоты США, а может, более подходяще, как солдат Ваффен СС.
В первые триста лет существования янычар им не позволяли вступать в брак, и от них
ожидали, что они будут немедленно готовы к любым действиям, которые потребует султан.
Но с конца XVI века правила и положения, касающиеся вступления в корпус, а также
условия службы начали смягчаться. Янычарам разрешили вступать в брак, членство в этом
элитном корпусе приоткрылось, и он становился все менее и менее избранным. К счастью
для христианского мира, его боевые стандарты также упали. В результате джихад ослабел.
Мусульмане-новобранцы получили право поступить в корпус, и его политическое влияние
стало угрожающим. Теперь янычары больше интересовались бунтами и восстаниями, чем
войнами, превратившись во всегда готовых к мятежу, но редко готовых к бою. Османы
начали регулярно проигрывать не только традиционным врагам-христианам в Европе, но и
собратьям-мусульманам, персам.
Но в первые три столетия Османской империи янычары главенствовали на поле боя, и
наводили ужас на Европу, так, что казалось, что в один прекрасный день весь христианский
мир поддастся исламу. Они были элитой из элиты, на которых можно было положиться в
любое время и при любых обстоятельствах, даже самых самоубийственных. Они,
несомненно, блистали в грабежах, убийствах и изнасилованиях, но также и превосходно
сражались. Позднее они стали, подобно преторианской гвардии древней Римской империи,
создателями мироправителей. Они назначали и смещали великих визирей, и даже султанов,
а иногда, и убивали их. Говоря разговорным языком, они стали слишком большими для
своих ботинок,98 которые, кстати, были бежевого цвета, из тонкой, гибкой кожи с острыми
носками, и выглядели такими же удобными, как тапочки.

Бунт геев. Фракия 1376–1388.

Именно Орхан привел турок с джихадом в Европу. Они захватили Фракию,

прибрежную часть Византии между Константинополем и Салониками. Первая европейская
османская область была небольшой, тесной и хорошо организованной, и Орхан, человек,
который любил порядок вокруг себя, отчеканил первые монеты во время своего правления,
закончившееся в 1359 года, через шесть лет после высадки в Галлиполи.
Европейский ислам теперь присутствовал в Греции на востоке, и в Испании на западе.
Между этими двумя форпостами мусульман, возможно, ступеньками к новым завоеваниям,
находилась Европа в своем обычном состоянии беспорядка. Во Франции французы и
англичане начали Столетнюю войну, в то время как в Италии две республики, Генуя и
Венеция, стояли на пороге тридцатилетней войны. В Испании королевства Кастилия,
Арагон и Наварра пытались установить, кто из трех захватит два других. В Германии
свирепствовала чума – черная смерть; в Восточной Европе поляки, литовцы и венгры
оперничали за большой кусок Южной Руси; на Руси монголы захватили власть; а король
Венгрии Людовик Великий присоединился к итальянскому конфликту на стороне Генуи и
навязал свою власть Сербии, Валахии и Молдавии. Османы не могли мечтать о более
разделенном христианском мире.

98
Too big for his boots — идиоматическое выражение: высоко нос задирать, задаваться, зазнаться,
заважничать, раздуться от собственной важности, слишком много возомнить
 Именно во время правления сына Орхана, Мурада I, священная война мусульман стала
главным фактом жизни на Балканах. Мурада действительно можно считать первым из
длинной череды турецких завоевателей Европы. Балканы уже находились в состоянии
беспорядка и хаоса, когда туда прибыли турки. И это все еще так. Долгое и тревожное
присутствие ислама не помогло. Некоторые скажут, что ислам стал одной из главных
причин, если не главной, продолжающегося бедлама и убийственного хаоса, которые несут
в себе Балканы. Для Мурада кровь и завоевания добавляли пикантности к повседневной
жизни. За свое тридцатилетнее правление Мурад не только возглавил первое турецкое
массовое вторжение на Балканы, но и утроил размеры османских владений. Он сделал
ислам и джихад, казалось бы, постоянной политической силой на европейском континенте.
Внезапное появление турок в Восточной Европе не прошло незамеченным в Западной
Европе. Мурад I, теперь давно забытый и почти неизвестный большинству современных
европейцев, в то время был ужасом христианства. Папа Урбан V бледнел всякий раз, когда
в Риме получал сообщения о новых победах Османской империи. Папа прекрасно понимал,
что исламская угроза христианскому миру теперь исходит из двух мест: из Иберии на
западе и из Фракии на востоке. А Рим лежал между ними.
Арабы и мавры находились в Андалусии, где, хотя и сильно ослабленные со времен
успешной Реконкисты Фернандо III, они могли однажды получить огромные подкрепления
из Северной Африки, сокрушить Испанию и хлынуть через Пиренеи во Францию и Италию,
как это было три или четыре столетия до этого. А эти, другие мусульмане, турки,
пришедшие с востока, уже пересекли Геллеспонт в Греции, где со своими копьями и
изогнутыми ятаганами, огромными тюрбанами и большими обвисшими усами, готовились
в большом количестве вторгнуться на Запад. В один прекрасный день турки с Геллеспонта
могли соединиться с арабами и маврами из Испании. Рим вполне мог стать местом их
встречи. Сарацины, ибо это популярное имя, под которым известны все мусульмане, могли
однажды поставить своих лошадей в конюшне Святого Петра, как о том часто угрожали;
Мухаммед заменит Иисуса Христа по всей Европе, и эти прекрасные готические соборы
станут мечетями. Эта угроза, которую папа Урбан V воспринял всерьез, и призвал венгров-
католиков и православных сербов остановить турок.
В 1371 году произошел первый важный ответ Восточной Европы на угрозу джихада.
Смешанное войско из 20 тысяч сербов и венгров, возглавляемое тремя балканскими и
князьями Центральной Европы, двинулось на восток навстречу мусульманскому врагу. Они
направлялись к Адрианополю, новой османской столице к северо-западу от
Константинополя и собирались сокрушить османскую власть в Европе и отправить турок,
прямиком через проливы обратно в Азию.
26 сентября эта христианская сила, до сих пор не встречавшая сопротивления, достигла
места под названием Сеномен, на реке Марица, в двух днях пути от столицы. Сербские
лидеры объявили привал на ночь. Эти средневековые воины обладали большой
способностью пить, и пьянство продолжалось до глубокой ночи, когда веселье внезапно
прервалось от звуков барабанов и флейт, любимых музыкальных инструментов турок-
османов, которые позднее познакомили с ними большую часть остального мира. Прежде
чем христиане осознали, что происходит, турки, возглавляемые лично Мурадом, ворвались
в их лагерь, ятаганы пронзали их тела, отрубая руки и головы. Двое из трех вождей, князья
из Сербии, оказались среди тысяч убитых. Оставшиеся в живых беспорядочно бежали туда,
откуда пришли. Некоторые утонули, пытаясь переплыть через реку на другой берег. Мурад
вернулся в Адрианополь с триумфом.
 Именно в Марице знаменитые янычары, большинство из которых были христианскими
юношами, вынужденными принять ислам и оттоманскую военную службу, впервые
столкнулись в битве против своих бывших собратьев-христиан. Эта битва стала первым
крупным противостоянием между турками, сербами и венграми, война между которыми
продолжалась сотни лет. Пять столетий мусульманских угроз и оккупации, безусловно,
сделали из стран этого региона то, чем они стали ныне.
Очень запутанная ситуация сложилась и в бывшей Византийской империи, часто
называемой Восточной Римской империей, но основными жителями которой были греки.
Они также говорили на греческом языке, а потому, отныне и мы будем называть их
империю – греческой. Между 1341 и 1355 годами в Греческой империи бушевала
гражданская война между двумя соперничающими императорами. Добавим путаницы,
сказав, что обоих звали Иоанн. Один из них, Иоанн V, свергнутый император, принадлежал
к династии Палеологов. Другой, Иоанн VI, относился к роду Кантакузинов. Турки
поддержали Иоанна VI, который сначала призвал их помочь против сербов, предоставив им
свой первый европейский плацдарм в Галлиполи; а затем, около 1379 года, они сделали
ставку на Иоанна V Палеолога.
Жизнь Иоанна Палеолога была совсем не веселой. Его столица подвергалась
нападению как сербов, так и болгар. Съежившись в своем имперском городе, он дрожал и
за трон, и за свою жизнь. Отсиживаясь в Константинополе, он теперь сильно опасался
турок, с одной армией на севере, базирующейся в их столице Адрианополе, другой на юге,
сразу за Босфором в Анатолии, и еще больше – на западе на полуострове Галлиполи. Однако
ему удалось сохранить нелегкое перемирие с Мурадом... Каждый, в тот момент, нуждался
в другом.
Перемирие зашаталось из-за внезапного появления на сцене двух молодых
гомосексуалистов, не геев в старом, веселом, беззаботном смысле «давайте повеселимся»,
а геев в современном, политическом, гомосексуальном смысле99. Эти два молодых
любовника входили в местную богему. Один, Андроник был греком и сыном греческого
императора, другой, Саузес, турком и сыном султана; оба происходили из царского рода.
Они принадлежали к сливкам общества, и вот такой грандиозный скандал! «Андроникус,
старший сын Иоанна, завязал близкую и грешную дружбу с Саузесом, сыном Мурада», –
прямо говорит Эдвард Гиббон. Должно быть, такое происшествие вызвало немало ужаса у
местных христианских и исламских судов, где подобные события, хотя, возможно, и
довольно распространенные, несли тяжелый запах потрясения, греха и скандала.
Этот роман между двумя молодыми людьми стал чем-то большим, чем просто
девиантное отклонение или даже сексуальная революция. В нем смешались оттенки
политики, измены и революционного потрясения, но с сильной примесью секса. Двое
молодых людей, которые только что вместе отдыхали в Адрианополе, не интересовались
правами геев. Они собирались отнять Греческую и Турецкую империи у своих уважаемых
отцов. Мятеж их интересовал также сильно, как и совокупления. Они были бунтовщиками
и воинами, и призывали армии к восстанию и переходу на их сторону. Каждый из них
поклялся быть союзником другого и сражаться до конца во славу имперской содомии, или
даже если и по иной причине, но такое восстание, конечно, не являлось священной войной.

99
Игра слов: gay [geɪ] – веселый и оно же – гомосексуалист, гей. The truce was nearly shattered by the
sudden intrusion on the scene of two young gay lovers, not gay in the old, jolly, light-hearted, "let's-have-
some-fun-chaps" sense, but gay in the modern, political, homosexual sense.
Они пользовались поддержкой многих молодых аристократических извращенцев и
надеялись, что византийская и османская армии свергнут их отцов и призовут их к власти.
К несчастью для двух молодых принцев-геев, их союз не удался. Два разъяренных отца
посовещались, и каждый пообещал ослепить своего сына, как только тот попадет к нему в
руки. Мурад захватив Сауза, тут же приказал палачу выколоть ему глаза, а затем нарушил
данное обещание и велел отрубить голову своему сыну. Император Иоанн оказался добрее.
Он влил горячий уксус в глаза Андроникуса, сильно нарушив зрение, но тот всё-таки мог
видеть. Теперь Мурад впал в ярость. Он захватил в плен нескольких молодых греческих и
турецких дворян, друзей двух мятежников, сковал их цепями по двое и по трое, бросил в
реку Марица, и просто «сидел и улыбался с мрачным удовлетворением от того, с какой
быстротой они уходили под воду», – рассказывает Кризи в своей «Истории турок-османов»,
все еще классической работе об Османской империи. Некоторым отцам приказали
перерезать глотки собственным сыновьям. Супружескую пару, отказавшуюся убивать
своих отпрысков, предали смерти.
Довольный мастерством, с которым он подавил восстание геев, Мурад затем начал
новое вторжение в Европу и захватил Софию в 1385 году. Шишман, царь булгар, подлый и
малодушный, выдал дочь замуж за мусульманского султана. Она получила благословение
местного епископа, пообещав оставаться доброй христианкой, а затем отправилась к
другим женам султана в гарем. Через пару лет турки взяли Салоники. Греция в
значительной степени перестала быть греческой, за исключением ее души, которая всегда
оставалась таковой, но стала почти турецкой, и ещё пять столетий ею правили турки. Страх
и жадность – два великих стимулятора уважения. Турки успешко воевали, и их боялись.
Две могущественные средиземноморские торговые республики, Генуя и Венеция, обладая
сверхъестественным чутьем банкиров предвидеть будущее, решили, что турки останутся в
Европе, и подписали договор с султаном, тем самым обеспечив себе барыши и денежные
потоки на будущее.

Поле черных дроздов. Косово 1389.

Мы вот-вот достигнем первой из этих ранних турецких побед в завоевании Европы.

Битвы и дня, которые повсеместно оплакиваются на Балканах даже сегодня, более шести
столетий спустя, и это объясняет многое из того, что сейчас происходит в бывшей
Югославии. Это – битва в Косово 15 июня 1389 года.
К 1389 году, примерно через тридцать пять лет после высадки в Галлиполи, турки уже
завоевали большую часть юго-восточной части Европы, и это завоевание простиралась от
Эгейского моря до южного Дуная в районе Варны, на побережье Черного моря; далее
направляясь на запад, туда, где сегодня находится Скутари на Адриатике. Большая часть
этой территории когда-то входила в состав Сербского государства. Король Сербии Лазарь
I и его собратья-правители в регионе ощущали сильную угрозу со стороны этой чужой расы
и религии, безжалостно наступавшей на них со своими знаменами и ятаганами, верблюдами
и лошадьми, призывами к Аллаху и Мухаммеду, а также со своими безжалостными
набегами, в которых убивали их мужчин, женщин и детей или увозили их на невольничьи
рынки Анатолии.
Сербы, валахи, боснийцы и албанцы, в большинстве своем люди славянского
происхождения, объединили свои силы под предводительством короля Сербии Лазаря и
приготовились сражаться. Они собирались изгнать иностранных захватчиков. Какие бы
раздоры и дрязги не разделяли эти древние народы, теперь они объединились против своего
общего турецко-мусульманского врага. Недалеко от границы, отделяющей Боснию от
Сербии, на территории нынешней Черногории, армии короля Лазаря собрались во едино,
когда вторгшиеся турки султана Мурада остановились под горами Косово. Обе стороны
стояли лицом друг к другу над крошечной речушкой Шиница, разделявшей два лагеря, и
Мурад размышлял, стоит ли ему атаковать христианские армии, которые казались намного
больше его.
Будучи благочестивым мусульманином, борющимся во имя Аллаха, Мурад провел
большую часть ночи в молитве, надеясь, что умрет сражаясь, потому что, это –
«единственная смерть, которая гарантирует мученику вечное блаженство» любовь,
пиршества и досуг. С христианской стороны, король Лазарь задавался вопросом, следует
ли ему атаковать ночью. Опасения убеждали не делать этого. Его военно-начальники
полагали, что противник сможет рассеяться и скрыться под покровом темноты. В
мусульманском лагере один принц предложил мусульманам выстроить всех верблюдов,
запах которых заставил бы лошадей сербской кавалерии бежать с места происшествия в
ужасе или, возможно, с отвращением. Принц Баязет, старший сын Мурада, вдохновленный
священной миссией джихада, призвал турок верить в Аллаха, а не в верблюдов. «Честь
нашего флага требует, чтобы те, кто марширует под полумесяцем, встретились со своим
врагом лицом к лицу», – возвещал он. Генерал Тимурташ, один из старших офицеров
Мурада, также возражал против использования верблюдов при атаке. Он подкреплял свои
аргументы не сурами из корана, а знанием психологии верблюдов. Они испугаются
лошадей, когда христианская кавалерия бросится в атаку, и побегут обратно к турецким
линиям, посеяв всюду смятение и панику, сказал он. Стратегию вонючих верблюдов
пришлось отбросить.
Великий визирь открыл коран наугад, ища вдохновения. Его взгляд упал на стих, в
котором говорилось: «О пророк, сражайся с лицемерами и неверующими.100». «Эти
христианские собаки неверующие и лицемеры, – сказал он, – А мы сражаемся с ними.» Он
открыл коран во второй раз. На этот раз он прочитал: «Большое войско часто побеждается
более слабым101.» «Они большое воинство. А мы слабое, – подумал он. – Мы сражаемся с
ними.»
Христиане и мусульмане ждали рассвета. Наступил рассвет, и солнце медленно
осветило поле. Воины в обоих лагерях смотрели друг на друга и строились для битвы,
лошади нервно ржали и били копытами по земле, верблюдов переместили в тыл турецких
войск. Солдаты встали в шеренги, выкрикивали оскорбления врагу и гадали, кто из них
умрет. Каждый надеялся, что это будет не он. Но это мог быть товарищ, который стоял
рядом. Будет ли Христос или Мухаммед победителем на поле битвы в Косово? Будет ли
победителем серб или турок?
Теперь мы знаем ответ, но тогда, когда судьба Балкан висела на волоске, вероятно,
никто из тех, кто принимал участие в битве, не осознавал, что они стоят на пороге одного
из великих моментов истории. Исторические перспективы обычно становятся ясными
только спустя годы, иногда через десятки лет, время ставит всё на свои места. Пророчество
имеет лишь ограниченное значение в историческом повествовании, за исключением книги

100
К9:73. О пророк! Борись с неверными и лицемерами и будь жесток к ним.
101
К2:249. "Сколько небольших отрядов победило отряд многочисленный с дозволения Аллаха!"
Нострадамуса (которую никто не может понять). Нервничающий солдат с мечом в руке,
собирающийся убивать, и боящийся погибнуть, не думает дальше следующих десяти
минут.
Итак, эти доблестные рыцари ислама и христианского мира стояли неподвижно, лицом
к лицу и готовились убивать друг друга. Когда они выстроились в боевые порядки,
христиане имели от 20 до 30 тысяч человек и значительно превосходили турок. В основном
это были сербы, но среди них имелось много боснийцев и албанцев, а также части из
Польши, Венгрии и Валахии (сегодня это область Румынии). Со времен битвы при Навасе-
де-Толосе, случившейся почти 180 лет ранее, это было самое зловещее столкновение между
христианами и мусульманами. Результат определит историю на следующие шестьсот лет.
И все еще определяет.
Точные боевые порядки точно не известны, но некоторые сообщения говорят, что
анатолийские османы находились слева от мусульманских линий во главе с принцем
Баязетом. Его брат, принц Якуб, командовал правым крылом, состоящим из европейских
вассалов Мурада. Мурад и янычары были в центре. У христиан король Сербии занял место
в центре, естественный пост главнокомандующего, разместив короля Боснии слева от себя.
Племянник Лазаря, Юк Банкович, встал на правом фланге, руководя сербами и небольшим
количеством албанцев, которых возглавлял дворянин из их среды Теодор Мусака (или
Мусачи), позднее убитый в бою.
Существует пропасть непонимания, которая всегда отделяет нас в наш нерелигиозный,
бесчувственный и всезнающий век от воинов той эпохи. Эти воины ислама XIV века и
христиане, что они были за люди, когда в своих тяжелых кольчугах и сжимая мечи или
ятаганы, бросились вперед, молясь и крича в небеса? Какие мысли проносились в их
головах, когда они готовились к битве, раздумывая о жизни и смерти... Смогли ли бы
Мурад, Баязет и Якуб жить в наше время? Или даже король Лазарь, галантный
христианский рыцарь благородного происхождения? Могут ли они расшевелить нас, могут
ли их судьбы все еще влиять на нас сквозь века? Некоторые из этих далеких фигур
неизбежно приобрели почти легендарный оттенок. Но эти люди, воины христианского Бога
или мусульманского Аллаха, которые сейчас кажутся такими далекими, когда-то давным-
давно расхаживали по своим королевствам, клялись, молились, сражались, убивали и
умирали. Эти люди творили историю, помогали создавать наш сегодняшний мир или
пытались, и потерпели неудачу, предотвратить его создание.
Ночью перед боем, пока они спали, молились или бодрствовали, ветер подул над полем
Косово, полем черных дроздов, сметая пыль с христианской стороны в ряды мусульман.
Рано утром, когда еще до рассвета, в темноте прошел дождь, сбивший пыль на земле, и
Мурад с благодарностью воспринял эту погодную причуду как знак милости Аллаха.
Битва началась рано утром. Обе стороны, возбужденные любовью к Богу или Аллаху и
ненавистью к противнику, атаковали друг друга. Среди грохота оружия, громких приказов,
проклятий воинов, криков раненых и умирающих, сербы и албанцы на христианском
правом фланге начали теснить анатолийцев. Вся мусульманская линия оказалась под
угрозой неминуемого краха. Принц Баязет, сын Мурада, с тяжелой железной булавой в руке
бросился к накренившемуся левому крылу мусульман, сбивая своим оружием всех, кто
стоял на пути. Вскоре стало ясно, что османы потеснили христиан. Пришло время личных
жертв. Из сербских рядов к турецкой линии выехал рыцарь в доспехах, подняв правую руку
и выкрикивая слова мира. «Я друг, я друг», – кричал он. Турки разомкнули свои ряды
пропуская его. Рыцарь Милош Кабилович, зять короля Лазаря, подъехав на несколько ярдов
к султану, затем спешился и был подведён к нему, преклонил колени, как бы в знак
почтения, поклонился, а затем выхватил спрятанный нож и ударил Мурада в живот. Он
бросился к своей лошади, но янычары настигли его и изрубили на куски. Мурад, лежа на
земле, медленно умирал от потери крови, но ум оставался достаточно ясным, чтобы отдать
последний приказ, который принёс туркам победу.
«Пришлите резервы», – сказал умирающий султан. Он отдал приказ чуть ранее, чем
Наполеон 429 лет спустя в битве при Ватерлоо, когда в последней отчаянной попытке
победить, французский император ввёл в бой, но слишком поздно, бессмертную гвардию,
которую весь день держал в резерве. Но в Косово Мурад не опоздал, его приказ оказался
своевременным и обеспечил победу. Племянник короля Лазаря, Юк Банкович, бежал в
панике с поля боя, когда битва усилилась и, говорят, что этим вызвал разгром армии Лазаря.
Турецкая победа стала полной. Король Лазарь также пытался скрыться с поля боя, но его
лошадь упала, и, короля схватили преследующие турки и доставили в шатер султана.
«Отрубите ему голову,» – приказал умирающий султан.
Казнь короля Лазаря стала первой из многих казней того дня, потому что тысячи
соотечественников и союзников Лазаря также попали в плен, когда спасались бегством с
поля боя, и турки были безжалостны к поверженным врагам. Но побежденные христиане
оказались не единственными жертвами, павшими от рук палача. Таже участь постигла и
победоносного принца Якуба, который повел в бой левое крыло турок. Через несколько
минут после смерти Мурада его старший сын Баязет, стоя возла мертвого тела султана
приказал схватить своего брата, и задушить тетивой лука, без кровопролития, потому что
не следует проливать кровь принца. «Беспорядки хуже смерти», – сказано в
коране102. Соперник на троне – это беспорядки, а их следует избегать любой ценой. Аллах
бывает и милостив, но мертвый Якуб был еще одним претендентом и соперником Баязета
за османский трон.
Баязет опасался популярности Якуба и его смертью надеялся предотвратить любую
возможную угрозу соперничества. На протяжении многих поколений убийство братьев
стало религиозной обязанностью новых султанов, когда они вступали на престол. По
крайней мере, так они утверждали. Иногда это было хорошим предлогом, чтобы избавиться
от нелюбимого родственника, а в качестве причины всегда можно процитировать коран.
Мир и покой предпочтительнее раздоров и смут, и потому убийство потенциального
нарушителя спокойствия является делом великого благочестия. Всеобщее благо важнее,
чем жизнь одного-единственного человека. Так что принцу Якубу пришлось умереть. Даже
Макиавелли побледнел бы при применении этих принципов.
Имея гарем жен и наложниц, которых иногда насчитывалось несколько десятков и даже
сотен, султан имел детей от разных женщин, поэтому убитые братья обычно являлись
только сводными братьями. Так родились знаменитые гаремные интриги, ставшие
элементом мусульманской дворцовой жизни. Обитатели гарема хорошо знали, чего
требуют религиозные или политические обычаи (а эти два составляли одно). Отчаявшиеся
матери строили козни и заговоры, чтобы спасти своих обреченных сыновей (а иногда и
себя), и пытались спрятать их в темных закоулках сераля, известных только им и некоторым
верным слугам-евнухам. Дочерей щадили, но каждый сын, кроме наследника, мог стать
мишенью для убийства в тот момент, когда его отец умирал. Этот день обычно вызывал
безумную панику и активность в гареме, отчаянные поиски укрытий, даже для маленьких

102
К2:191 … ведь смута – хуже, чем убийство Перевод Абу-Адель.
сыновей, крики, мольбы и рыдания, приходы и уходы мрачных палачей, всегда глухих и
немых, крепко держащих тетивы своих луков. Безмерный страх, отчаяние, мучительная
озабоченность по поводу того, кто может последовать за мертвым султаном за могильную
плиту: таковой была жизни в гареме в дополнение к необузданной сексуальной жизни
султана и увечьям сотен мальчиков, превращенных в евнухов, чтобы быть слугами игрушек
султана.
Так казнь принца Якуба стала примером для османов на следующие двести лет, когда
султаны, входя на престол, приказывали немедленно казнить своих братьев, а иногда дядей
и племянников, чтобы пресечь их претензии в зародыше и не иметь никаких потенциальных
соперников. Один султан, более братолюбивый, чем большинство других, Магомет I,
вместо того, чтобы задушить, ослепил своего брата. В 1512 году Селим I казнил двух
братьев и пять племянников. Пика жестокости достиг Магомет II, который, став султаном
в 1595 году, немедленно задушил своих девятнадцать братьев; а трех наложниц,
беременных от его братьев, обезглавил, выбросив тела Босфор. Сулейман Великолепный в
середине XVI века приказал задушить своего собственного сына, который, как он опасался,
совершенно ошибочно, планировал свергнуть его.
После смерти Мурада тихое поле битвы Косово превратилось в бойню. Опечаленный
потерями мусульман, новый султан отомстил за погибших, убив всех христианских
пленных. Их связывали группами по три-четыре человека и обезглавливали
профессиональные палачи, составлявшие часть двора султана. Через несколько часов, когда
их руки начали болеть от перерубленных шей, измученные палачи испросили разрешения
перерезать горло жертв кинжалом. Для разнообразия они отрубали руки и ноги,
отсекавшиеся легче, чем более толстые шеи пленников, и умирающие просто истекали
кровью.
В мифологии джихада Косово считается великой мусульманской победой, которой оно,
несомненно, и было. Для сербов это стало поражением колоссальных масштабов.
Годовщина битвы за Косово, даже и ныне, является великим днем траура в Сербии. С тех
пор эта местность Косово запомнилась как поле черных дроздов103. Черные дрозды для
англичан – это птицы, которые поют прекрасные песни. Лучше было бы перевести на
английский, как поле воронов, тоже черных, но со скверной репутацией. Вороны навеевают
тоску и печаль, и воспоминание о резне в Косово, с пасмурным небом, покрытым
каркающими черными птицами, тысячи которых клюют своими острыми, заостренными
клювами обезглавленные тела воинов-христиан, головы, сложенные пирамидами; и убитых
воинов ислама, беспорядочно лежащих на поле боя, там, где они пали. И повсюду, низко
пролетая над землей, каркая и снижаясь над трупами, тысячи черных птиц, черных воронов
смерти.
Косово открыло для турок-османов пять веков победы. Сербия стала их первым
завоеванием в Европе. Сербы, теперь граждане вассального государства, были особенно
уязвимы. Но после Косово первой заботой сербов стало выживание, и эта ответственность
легла на сына короля Лазаря, Стефана Лазаревича, ныне короля Сербии. У него не было
особого выбора; само существование его страны теперь зависело от доброй воли Османов.
Как глава вассального государства, он стал бездельником, некоторые даже называли его
верным другом и союзником завоевателя своей страны и убийцы своего отца. Он оставался
таким на протяжении всей своей жизни. Чтобы подчеркнуть свое рабство, он отдал свою

103
Кос (серб.) переводится, как черный дрозд.
сестру Деспоину в жены Баязету. Она вошла в гарем султана и стала невесткой убийцы
своего отца. Затем она стала любимой женой Баязета и научила его пить вино, запретное
наслаждение для истинно религиозного мусульманина. Она научила его так сильно любить
вино, что он превратился в пьяницу. Возможно, это был способ отомстить за отца.

Дикие рыцари Франции. Никополь 1396.

Король Венгрии Сигизмунд первым предупредил французов и большую часть

Западной Европы об опасности новой исламской угрозы с востока. Весной 1395 года
Сигизмунд послал четырех рыцарей и епископа в Париж, чтобы упросить французского
короля помочь защитить Венгрию от турок. Между этими странами не имелось никаких
разногласий о чистоте веры. Эта просьба исходила не от какого-нибудь надоедливого
государства, трепещущего от ужаса очередного мусульманского вторжения, вроде
Болгарии или Сербии, цепляющихся за православие, ненавидимое католической Западной
Европой. Венгрия, как и Франция, была католической страной, ожидающей от папы
мудрого управления, а турки готовились напасть на нее с армией из 40 тысяч мусульман и
установить там свое господство. Сигизмунд когда-то учился во Франции, свободно говорил
по-французски и был отпрыском дома Люксембург. А благодаря браку с Марией
Анжуйской состоял в родстве с высшей знатью Франции. На этот раз крик о помощи с
востока прозвучал гораздо внятнее. Посланники Сигизмунда призвали на помощь «во имя
родства и любви к Богу.» Может ли быть более веская причина для благородных
французских рыцарей, чтобы сражаться за нее?
Венгерские посланники, напоминает нам Барбара Тухман в «Далеком Зеркале»,
«рассказывали, как жестокие турки держали христиан в темницах, уводили детей, чтобы
обратить в ислам, похищали девушек, никого и ничего не щадили от святотатства.» Такая
просьба не могла не быть услышанной отважными рыцарями Франции. Французы, какими
бы невыносимыми они иногда ни казались, обладают инстинктом к благородным делам, к
славе, чести и к великим деяниям, которые увеличивают их собственную славу и на славу
их страны.
Но не король Франции откликнулся на призыв Сигизмунда. Карл VI был безумен, его
любили и о нем заботились окружающие, но он не мог управлять своим королевством; а
потому герцогство Бургундия, почти столь же могущественное, как Франция, в состав
которой оно входило, наиболее услышало венгров. Столетняя война с Англией замерла в
перемирии, которое продлится двадцать лет. А потому воины Франции и Бургундии
решили достичь славы в великом деле, которое предлагала католическая Венгрия.
Неверные и отвратительные турки, казались идеальным врагом. Мусульмане утверждали,
что они были «мечом Аллаха, очищающего землю от грязи многобожия.» Этой грязью были
христиане. Под многобожием они понимали Троицу – три Лица Бога Саваофа. Мусульмане
возмущались этой треугольной деистической концепцией и, даже считали, что христиане
поклоняются Деве Марии – одному из богов104 этой непонятной Троицы, что особенно
унизительно для мусульманина, гордящегося своей принадлежностью к мужской половине
человечества. Христианские рыцари Франции и Бургундии приготовились к далеким
сражениям.

К5:116. И вот сказал Аллах: "О Иса, сын Марйам! Разве ты сказал людям: "Примите меня и мою
104

мать двумя богами кроме Аллаха?"

 Папа благословил воинов старой Галлии, их набралось около десяти тысяч: конных
рыцарей, лучников и копейщиков. Руководство доверили Жану де Неверу, сыну герцога
Бургундского, неопытному 24-летнему дворянину, ставшему командующим только из-за
своего рождения. Жан де Вьенн, адмирал Франции, и лорд Энгеннар де Куси, старые воины
со старыми головами на старых плечах, сопровождали экспедицию по просьбе герцога
Бургундского и его супруги, главным образом для того, чтобы поддержать советами своего
молодого и неопытного командира. Все сливки французского рыцарства учавствовали в
экспедиции. Среди них был молодой (тридцати двух лет) маршал Жан Бусико, маленький,
хрупкий и бесстрашный, который впервые пролил кровь шестнадцать лет назад, в возрасте
шестнадцати лет, в битве при Рузебеке против фламандцев и сражался с тевтонскими
рыцарями в восточной Пруссии против языческих племен Литвы, а также против мавров в
Тунисе. Бусико, отважный солдат, пользовался уважением современников как один из
самых благородных рыцарей своего времени.
Вожди определи еще до начала похода, что их целью станет отвоевать у турок город-
крепость Никополь, расположенный на болгарской стороне Дуная, недавно захваченный
турками и превращенный в опорный пункт на занятой ими земле. Цели французов были
грандиозными и смелыми – изгнать турок из Европы и заставить их вернуться в Азию,
прийти на помощь Константинополю, освободить Палестину и Гроб Господень.
Фактически это был Крестовый поход. Последние два или три года папа призывал к
крестовому походу, и всем, кто принял участие в нем, предоставил полное отпущение
грехов.
Основная часть французов отправилась из бургундской столицы Дижона 30 апреля
1396 года, прибыла в Страсбург, переправилась через Рейн, беспорядочно пересекла
Баварию (грабя и собирая добровольцев и подруг по пути), а пять месяцев спустя достигла
Дуная, добравшись до Венгрии, где король Сигизмунд, несколько обеспокоенный
сообщениями об изнасилованиях и грабежах, сопровождавших бравое войско, ожидал
союзников в своей столице Буде, половинке нынешнего Будапешта. Он приветствовал
щедро снабженный экспедиционный корпус, аристократические члены которого привезли
с собой огромное количество роскошных блюд и изысканных вин, шелковые одежды
зеленого и золотого цветов, фарфоровую посуду, музыкальные инструменты и, конечно,
множество девиц – живых доказательств их путешествия по Германии. У них имелись мечи
и копья, а у лучников-луки. Но Сигизмунду показалось, что им не доставало тяжелого
вооружения. Они не привезли с собой ни катапульт, ни иных осадных орудий, хотя первой
целью экспедиционного корпуса являлся захват крепости Никополя. На вопрос Сигизмунда
Бусико объяснил, что мужества будет достаточно. Они сделают лестницы, поднимутся
наверх и сокрушат защитников Никополиса в рукопашной схватке.
Сигизмунд обеспокоился французским оптимизмом. Они хвалились перед сильно
встревоженным Сигизмундом, что отбросят турок обратно к Дарданеллам при первом
столкновении, а он знал по личному опыту боевые качества османов. Однако турецкий
султан тоже хвастался. Недавно он сообщил Сигизмунду, что сначала вышвырнет
Сигизмунда из Венгрии, а затем – захватит Рим, где будет кормить и содержать своих
лошадей в соборе Святого Петра.
После нескольких стычек и взятия крепости Рахова, где, не имея возможности
выделить людей для охраны пленных, они убили их; французы с союзниками отправились
в Никополь, прибыв туда 12 сентября. Расположенный высоко на скале город выглядел
неприступным. Крутые склоны, на которых стояла построена крепость, не позволяли
использовать лестницы. А сдаться комендант отказался. Он ждал помощи от Баязета, и не
сомневался, что она неизбежно придёт. Французы не могли штурмовать, не имея осадных
орудий. Когда они не пили, то могли только смотреть и собираться под стенами,
выкрикивая оскорбления осажденным туркам, которые находились в безопасности за
своими высокими стенами.
Спустя три недели прибыл авангард армии Баязета. Французские рыцари пировали,
когда венгерские разведчики донесли, что османские солдаты находятся в семидесяти
милях от них. Куси отправился с тысячей конных копейщиков и лучников, чтобы
перехватить приближающийся отряд, застал их врасплох, убил многих, а затем вернулся
обратно, чтобы присоединиться к основным французским силам возле Никополя, где де
Невер сообщил королю Сигизмунду, что по правилам чести, ему и его рыцарям следует
первыми атаковать врага. Он заявил, что французы прошли через всю Европу не для того,
чтобы занять второе место в боевых порядках. Мудрый де Куси предложил молодым
горячим головам прислушаться к совету короля Сигизмунда, имевшего опыт борьбы с
турками, но они этого не сделали.
К утру 25 сентября турецкий авангард приготовился к бою, выстраиваясь перед
французским лагерем. Прибывшие османские исламские воины всего лишь три недели
назад осаждали Константинополь. Узнав, что венгры Сигизмунда и французы прибыли в
Никополь, Баязет снял осаду и двинулся на запад, чтобы сразиться с этой новой бандой
неверных. Джихад никогда не прекращался. Амбиции французов сыграли в пользу султана.
Сигизмунд оказался в ситуации, которой не мог управлять. Хотя он и был королем Венгрии
с 50 тысячами под командованием, но его власть над французскими союзниками была
незначительной. Венгерский король не мог справиться со своими французскими
помощниками. Горя желанием вступить в бой, убежденные в том, что сокрушат и победят
турок самым первым ударом, и не желая делить честь победы со своими венгерскими
товарищами, французские рыцари отвергли протесты и объяснения Сигизмунда. Жан де
Невер, чей боевой опыт был столь же ограничен, сколь безграничной была уверенность в
себе, жаловался, что венгерский король хочет удержать французов, чтобы победа досталась
его войскам, а не французам. «Король Венгрии желает получить плоды и славу победы,» –
гневно возмутился французский граф.
«Вперед, во имя Бога и святого Георгия,» – воскликнул один из французских рыцарей,
схватив христианское знамя и поскакав вперед. Здравый смысл и осторожность уступили
место желанию славы и побед и призывам к мужеству. К этим славе и победам, к которой
стремились все рыцари. Тяжело бронированные французы атаковали первые турецкие
линии, быстро сокрушили и рассеяли их.
Ликуя от своего триумфа, французы усилили натиск. Десять тысяч янычар тщетно
пытались остановить их; но были стерты в порошок. Пять тысяч кавалеристов, которых
турки называли спахи, перехватили их; но также были смяты. Полторы тысячи турок уже
погибло. За французами спешили венгры Сигизмунда и немецкие наемники. Французы
устремились вверх по холму, будучи поливаемы градом стрел. И все же они продвинулись
вперед. Затем они столкнулись с рядами заостренных кольев, плотно выставленных на поле
боя. Рыцарям пришлось спешиться, чтобы избежать кольев, которые вспарывали животы
лошадям. И вот тут рыцари проиграли. В Средние века не было более беспомощного
существа, чем упавший с коня рыцарь, в тяжелейших доспехах, который, будучи сбитым с
ног, мог подняться только с большим трудом. Он напоминал быка, подставившего шею под
нож убийцы, и на жертву, достойную только того, чтобы ей перерезали горло. Тем не менее,
рыцари храбро бились, надеясь увидеть очищенное от врагов поле битвы, с высоко
поднятыми в небо знаменами и надписью «победа» на них. Позади них наступали венгры с
союзниками.
Увы, для рыцарей Франции в тот день не нашлось победы; впереди появилась смерть,
тысячи османских всадников, число их иногда оценивается в 40 тысяч. Цвету французского
рыцарства снова предстояло погибнуть, так же как в Креси 105 и Пуатье106. Но на этот раз
смерть исходила не от английских рыцарей и валлийских лучников, а от ужасных турков,
два столетия назад пришедших из степей Центральной Азии и теперь угрожавших Риму. С
криками «Аллах акбар!» турки бросились в атаку. Они взывали к Аллаху, потому что, в
конце концов, это был джихад. Каждая война, которую верующие вели против неверных,
являлась джихадом; это было правилом. Французы не могли избежать его, равно как и
венгры, сербы или болгары. Французы предстояло умереть.
Это была смерть и конец мечтам французов о том, чтобы изгнать турок из Европы,
точно так же, как в один прекрасный день вытеснить англичан из Франции. Замечательная
мечта того славного времени! Что бы ни думали растерянные, бестолковые и недалекие
интеллигенты сегодняшнего дня, христианская Европа ценила благородство и честь, как бы
отвратительно она ни вела себя по отношению к евреям, особенно по сравнению с ее
врагами. Французские рыцари, возможно, являлись беспокойным собранием похотливых,
шумных и пафосных простофиль, но в их деле не было ничего постыдного. Эти храбрые
людьми не боялись умереть. В то время считалось благородным сражаться за свою страну
и христианский мир в далеких балканских уголках Европы, против чужеземных
захватчиков, свирепых и ужасных. Ибо в 1396 году турки воспринимались так же, как и
вандалы в 409 году, готы в 410 году, гунны в 451 году, сами франки в 486 году, викинги в
IX веке, монголы в 1237 году. Итак, в Никополисе, в Болгарии, в 1396 году около шести
тысяч французских воинов погибли за страну, давно забывшую про их битву, и за дело,
которое, кажется, совершенно не связано со всем, что существует сегодня, но это – не так,
они умерли за честь, за страну, и за веру. Французы гибли тысячами. Одним из них стал
старый адмирал Жан де Вьенн (в 1930-х годах в честь него назвали крейсер во французском
флоте), который пал, держа в руках знамя Богоматери.
А мусульмане теперь имели своих христианских союзников. Армия из нескольких
тысяч сербов, турецких вассалов со времен Косово, бросилась в бой за своего
мусульманского сюзерена. Реалистичные венгры поняли, что это конец. Они бежали. Турки
окружили французов и рубили их на куски. Де Невер сдался. Предводитель франков
оказался в руках турок, и уцелевшие французы, числом около трех тысяч, сдались вместе с
ним. Вероятно, еще три тысячи лежали мертвыми на поле боя. Потери турок также были
огромны. Превосходящие численностью французы сражались так же яростно, как и
победители. Подавленный, Сигизмунд отвёл свои войска прочь с поля битвы. «Мы
проиграли из-за гордости и тщеславия французов,» – простонал Сигизмунд. Он оказался
прав. Французы не прислушались к его совету, и погибли. Джихад, возможно, был всего

105
Битва при Креси 26 августа 1346 года, одно из важнейших сражений Столетней войны.
Сокрушительное поражение французов, потерявших 10–20 тысяч убитыми и ранеными, против 90–
400 у англичан.
106
Битва при Пуатье 19 сентября 1356 года, сражение между английской армией Эдуарда Чёрного
Принца и французскими войсками короля Иоанна II Доброго во время Столетней войны,
закончившееся победой англичан, потерявших 350 человек против 2.500 у французов. Погиб весь
цвет французского рыцарства.
лишь игрой притворства, но это игра, к которой нужно относиться серьезно. Ты играешь по
правилам или умираешь. Французы сражались храбро, но глупо. Они проиграли. И потому
они умерли.
Для французов поражение при Никополисе стало предвестником таких ужасных
немедленных последствий, что разум отшатывается от них. Баязет осмотрел поле боя.
Ошеломленный числом своих потерь, превышающим христианские, и разгневанный
казнями, произведенными французами над пленными в Рахове, он приказал обезглавить
всех пленников, около трех тысяч, на этом месте. Их выставили перед ним голых и
связанных вместе по три-четыре человека. Массовые казни начались рано утром и
продолжались без перерыва до позднего вечера. Поле боя превратилось в озеро крови.
Только Де Невер и двадцать три других рыцаря, за которых надеялись получить большой
выкуп, остались жить, но садист и пьяница Баязет заставил их наблюдать за казнью своих
товарищей. Бусико уже собирались обезглавить, когда Де Невер выступил вперед и
взмолился о пощаде. Де Куси, человек огромного богатства, также оказался одним из тех,
кого султан продержал в плену. Жака де Хелли, французского рыцаря, султан отослал во
Францию, чтобы сообщить королю, герцогу Бургундскому и двору новость о поражении
Франции и потребовать выкуп за пленников.
Для венгров поражение при Никополе означало сохранение турецкой угрозы их
национальному существованию. Для болгар, на чьей земле велась битва, Никополь означал
вассальную зависимость от турок, как и Косово для сербов на пять столетий вперёд, вплоть
до великого восстания на Балканах против османского владычества в конце IXX века и
договора в Сан-Стефано 1878 года.
Жан де Невер, он же Жан-сан-Пер (что переводится как Иоанн Бесстрашный), вернулся
во Францию после трех лет плена, как и большинство других из двадцати четырех
французских пленных. Де Куси умер в тюрьме в Бурсе. Де Невер стал герцогом
Бургундским в 1404 году и главным действующим лицом на французской политической
сцене во время Столетней войны. Он стал причиной гражданской войны во Франции,
привел бургундскую партию к власти после поражения французов при Азенкуре в 1415 году
и погиб четыре года спустя, пытаясь отучить своих бургундцев от их английского союза.
Сигизмунд, не смущенный поражением при Никополе, попытался сделать Богемию
частью своих венгерских владений, но потерпел неудачу.
Неукротимый Бусико снова появился на востоке несколько лет спустя. Он опять
отправился сражаться с турками. Он предложил свои услуги Мануилу II, императору
Константинополя, город которого постоянно находился в осаде Баязета. Стремясь
отомстить, французский рыцарь отплыл из средиземноморского порта Эг-Морт с эскадрой
из четырех кораблей и с войском из более чем двух тысяч человек, из которых шестнадцать
сотен были лучниками, а остальные четыреста, так называемыми легкими пехотинцами. Он
прорвался в Дарданеллы через заслон из семнадцати турецких галер, и боевое присутствие
его маленькой армии вынудило турок снять блокаду Константинополя как на суше, так и
на море. Он воевал и отнял у турок несколько замков и крепостей, но через год боев понял,
что его маленький отряд не может существенно повлиять на результат борьбы между
растущей Османской империей и умирающей Византийской империей, и вернулся домой,
чтобы сражаться за свою страну против англичан в Столетней войне.
Константинополь, однако, был спасен еще на полвека благодаря вторжению в Малую
Азию другого убийцы мужчин, женщин и детей, и еще более подлого, чем Баязет, монгола
Тамерлана, мусульманского правителя Самарканда, который на своем завоевательном пути
через Азию вторгся и бесчинствовал в Анатолии, оставив груды отрубленных голов в
память о своем визите. Мусульманский мир, каким бы огромным он ни был, оказался
недостаточно вместительным для двух этих властителей. Баязет вызвал Тамерлана на
битву, потерпел поражение и попал в плен в битве при Ангоре (или Анкаре), известной
своими овцами и шерстью, уже в 1402 году.
Победитель Баязета оказался ещё отвратительнее, чем тот, кого он победил. Его войны
были гораздо разрушительнее, преисполнены безмерными страданиями, смертями и
ужасом, которые он причинял завоеванным, но они коснулись только отдаленных окраин
Европы и особенно Грузии. Он разрушил семьсот городков и деревень в этой маленькой
стране на Кавказе, убив тысячи христиан после того, как грузинский князь, будучи
вызванным, отказался предстать перед ним. Когда он захватил город Сивас в Малой Азии,
то приказал похоронить заживо четыре тысячи армянских защитников-христиан. Чтобы
сделать их агонию ещё болезненней, он привязал их головы веревками к согнутым ногам.
А чтобы мучения продлились как можно дольше, покрыл их досками, прежде чем забросать
землей, чтобы те могли дышать некоторое время после похорон. В Тамерлане было что-то
особенно мерзкое. Но, по крайней мере, насколько известно, он не утверждал, что ведёт
священную войну. Однако, будучи мусульманином, возможно, так думал.
Чтобы унизить пленного Баязета, Тамерлан заставил любимую жену Баязета
прислуживать ему и его гостям за столом, совершенно голой. Тамерлан особенно гордился
своей победой над могущественным османским султаном и, чтобы показать пленника,
возил его с собой в путешествиях, в железной клетке на колесах – необыкновенно
подходящее наказание для того, кто так безжалостно вел себя по отношению к тем, кто имел
несчастье попасть в его руки. Не в силах вынести унижения, Баязет умер от горя и стыда
через год. Его монгольский победитель последовал за ним в могилу через пару лет,
возможно, от чумы. Изучение истории было бы более приятным занятием, если бы ни одно
из этих двух существ никогда не существовало.
Покинув Константинополь, Жан Бусико, верный солдат и человек чести, вернулся во
Францию, сражался за свою страну против старого врага, Англии, попал в плен при
Азенкуре в 1415 году, не смог собрать выкуп, который требовали англичане, и умер в плену
в Англии через шесть лет. Если когда-нибудь, находясь в Париже, Вы сядете в метро на 8-
й линии между Баларом и Кретеем, то, когда ваш поезд остановится на станции «Бусико»,
вспомните того доблестного французского рыцаря, который шестьсот лет назад храбро
сражался за свою страну против Англии, и за Европу и веру против джихада.
Тем временем, четверо сыновей Баязета начали борьбу за первенство, османская
власть, зашаталась, и некоторое время казалось, что мусульманская империя и джихад
обречены на исчезновение. А на Западе христианская Англия продолжала разрушать
христианскую Францию в Столетней войне.

Венгерский герой. Варна 1444.

Поражение и смерть Баязета едва не положили конец Османской империи как в Европе,
так и в Азии. В Азии Тамерлан восстановил в должности многих из бывших правителей
Анатолии, ранее попавших под власть османов. В Европе поражение Турции вдохнуло
жизни в дряхлую Византийскую империю, которую теперь чаще называли «греческой»,
поскольку в ней говорили на греческом; а соседние королевства Сербия, Валахия и
Болгария временно вышли из подчинения султану. В Османской империи начались
ожесточенные бои между четырьмя сыновьями Баязета: Сулейманом, Исой, Мусой и
Магометом. Каждый из них стремился на трон (в случае Мусы тайно), и их борьба друг
против друга невольно столкнула европейскую Турции с азиатской.
Теперь джихад превратился не столько в гражданскую войну, сколько в
четырехстороннюю войну братьев за престолонаследие, где Аллах был на стороне самого
сильного и хитрого из четырех. Или, возможно, самого удачливого. А может быть, самого
набожного. Король Сербии также вовлёкся в этот братоубийственный конфликт. Он обещал
помощь одному из братьев, Сулейману, правившему в Адрианополе, который к этому
времени приобрел новое имя Эдирне. Убедившись таким образом, что на него не нападут с
тыла, Сулейман переправился через Геллеспонт в Азию и захватил Бурсу и Анкару. Муса,
сопровождавший тело своего отца для погребения в Бурсе, оказался отрезанным от
кладбища и объединил силы с братом Магометом, чтобы сразиться с братом Сулейманом.
Муса, проницательный тактик, переправился в Европу и напал на Эдирне. Армия
Солеймана разбежалась и перешла на сторону Мусы, а Солеймана поймали, когда тот
пытался пробраться в Константинополь. Его обрадованные похитители, возможно, надеясь
на премию от своего благодарного государя, кто бы им не оказался, задушили Сулеймана
неотвратимой тетивой, предназначенной для знати, и тем окончательно устранив одного
претендента на османский султанат.
Затем победоносный Муса напал на раболепную союзницу Сулеймана Сербию,
опустошил страну, вырезал три гарнизона, аккуратно разложил тела убитых на земле
широким прямоугольником, положил на них доски и пригласил своих янычар на огромный
банкет на открытом воздухе, где все сидели, скрестив ноги, вокруг этого
импровизированного стола и размышляли о том, как прекрасен этот пикник и как
замечательно всё устроил Мусы. Пиршества, убийства и массовое веселье были обычным
делом в этих ранних турецких кутежах, старой традицией их прошлых кочевых дней.
Затем Муса напал на Мануэля, императора Константинополя, собиравшегося встать на
сторону Сулеймана в недавнем конфликте. Мануэль позвал на помощь брата Мусы
Магомета. Магомет был рад услужить, и азиатские османы вступили в бой как союзники
европейских греков против европейских османов. Наконец, две враждующие османские
армии встретились в сражении к югу от сербской границы. К этому времени сомнительно,
чтобы кто-нибудь знал, за кого ему следовало сражаться и против кого, тем более что это
типичная балканская ситуация, которая сохранилась на протяжении веков.
Одно можно сказать наверняка. К этому времени Муса стал таким же буйным,
жестоким и свирепым, как и его брат Сулейман. Сбитые с толку янычары его армии
отказались сражаться против янычар другой османской армии и разбежались. Муса также
сбежал и позже найден задушенным, предположительно с помощью тетивы. Священная
война мусульман превратилась в нечестивую резню мусульманских претендентов. Двое из
них были мертвы, третий, уже упомянутый принц Иса, пропал, чтобы больше никогда не
появиться на страницах истории. А поскольку все братья-соперники, как оказалось,
исчезли, то в 1413 году Магомет стал, так сказать, по умолчанию Магометом I, султаном
всех турок-османов. Потребовалось почти двенадцать лет анархии и братоубийственной
войны, чтобы Османская империя снова обрела свою власть. Но жизнь пошла не совсем
так, как раньше. Магомет I оказался исключением из большинства султанов, которым
предстояло править в резиденции османского правительства, известной как
Величественная Порта. Признанный всеми за свою человечность, чувство справедливости,
компетентность и энергию, он прозван современниками «Восстановитель» и таким вошёл
в историю.
Магомет не любил войн, но именно во время его правления турки впервые столкнулись
с венецианцами, в первой кампании из длинной серии войн, продолжавшихся более двухсот
лет. Венецианцы уничтожили турецкий флот у Галлиполи, после чего султан подписал с
ними договор о дружбе. Он также заключил мир с греческим императором в
Константинополе и тихо-мирно, с помощью тонкого давления и переговоров, восстановил
турецкое правление над своими европейскими вассалами, не прибегая к джихаду. Когда он
умирал в 1421 году, одна из его последних просьб, обращенных к доверенному офицеру,
состояла в том, чтобы тайно и быстро отправить двух его малолетних сыновей к греческому
императору в Константинополе для защиты от старшего брата, будущего Мурада II,
который, иначе, как опасался умирающий султан, мог предать их смерти как
потенциальных соперников. Коран бывает беспощаден и к тем, кто делает его таким. Но он
ошибался. Мурад любил своих младших братьев и лелеял их, и не стал убивать.
Именно во время правления Мурада II в 1444 году христианские крестоносцы и
турецкие гази107 снова встретились в битве, которая стала первым крупным столкновением
со времен Никополя, бывшего почти пятьдесят лет назад. Поле битвы находилось в Варне,
на территории современной Румынии, в устье Дуная, на берегу Черного моря. Но задолго
до Варны Мурад II много раз сталкивался с одним из героев войны против ислама,
венгерским воином и полководцем Яношом Хуньяди, имя которого почти неизвестно за
пределами его родной страны, но который, вероятно, сделал больше, чем кто-либо другой
в истории, чтобы остановить мусульманское вторжение, угрожающее Европе в XV веке.
Среди восточноевропейских защитников Европы выделяется еще одно имя: Георгий
Кастриоти из Албании, известный как Скандербег, лорд Александр, названный так,
возможно, по близости своего места рождения к родине Александра Македонского 108.
Венгерские и албанские герои на четверть века остановили мусульманское
продвижение в Европу. Но, какими бы доблестными не были действия этих двух
одиночных вождей, в конце концов, они оказались так же эффективны, как и действия
короля Канута, у английского побережья, который приказал волнам отступить. Прилив
продолжал нарастать, а турки напирать. Но Хуньяди и Скандербег никогда не прекращали
борьбу с мусульманским натиском. Их целью, каждого в своей стране, было изгнать турок
из Европы и возвратить на другую сторону Босфора.
Венгрия, Албания, Валахия и Босния теперь осторожно обдумывали идею
объединения, чтобы изгнать турецких повелителей. Освобождение, если бы это слово
существовало тогда, стало ключевым словом. Хуньяди являлся вдохновителем этих
маневров во имя союза и войны. Он олицетворял воинственного венгерского рыцаря, но
для нас на Западе он остается призрачной фигурой, хотя и героической, но неосязаемой и
далёкой. Балканские и центрально-европейские дела всегда казались нам неясными,
мотивы их лидеров терялись в лабиринте нашего непонимания. Хуньяди представлял собой
комбинацию Эль Сида и Жанны д'Арк. Где-то между ними находится его место в
венгерской истории. Мы знаем, что Хуньяди был великим солдатом, венгерским патриотом,

107
Мусульманин, участвующий в газавате.
108
Другая версия заключается в том, что в детстве Георгий был заложником у султана Мураду II,
где его заставили принять ислам. Он стал офицером, участвовал во многих битвах в войске султана,
и за проявленное мужество турки прозвали его Искандером, то есть Александром.
могущественным лордом, охранявшим подходы к венгерской границе, возможно, самым
богатым человеком в Венгрии. Известно, что он родился около 1407 года и сражался за
Висконти в качестве кондотьера в Италии, затем вернулся домой, где за свой счет набрал
армию для борьбы с мусульманскими захватчиками с востока. Солдатами были в основном
гуситские крестьяне из Богемии и немцы в тяжелой кавалерии. Из его легкой кавалерии
выросли первые знаменитые гусары, которые украшали любой кавалерийский корпус в
мире. Он сражался за свою страну против турок до самой смерти, тщетно надеясь вытеснить
их из Европы, но, по крайней мере, сохраняя большую часть Венгрии.
Согласно легенде или слухам, он был незаконнорожденным сыном Сигизмунда,
суверена Венгрии, побежденного короля-воина Никополиса, и прекрасной, милостивой
Елизаветы Морсини, из старинного эгейского рода, чьи предки, возможно, когда-то были
императорами в Византии. Карьера Хуньяди как воина имела гораздо более
космополитический оттенок, чем у Скандербега. Хуньяди облетел все страны Балкан,
возглавляя армии, сражаясь по всем Балканам, ведя переговоры с папами, королями и
императорами. Он же был отцом будущего короля Венгрии. Его имя стало частью мировой
истории, а не только Венгрии. Страхом, который он внушал врагу, даже будучи
побежденным, он замедлил продвижение турок на запад на три четверти века. Возможно,
вызвав эту задержку, он спас Европу. Он охранял небольшой кусочек мира, и его слабо
помнят в наше время, и, конечно, не в той мере, которую он заслуживает.
Другой великий боец своего времени с османами, Скандербег, в большей степени
обладал чисто национальным характером, и, хотя, каким бы великим он ни был, но его роль
ограничилась небольшой страной, которую он возглавлял: Албанией. Он был, по сути,
прославленным партизаном на своей родной стране всю свою жизнь. Взятый на османскую
службу ребенком, принявший ислам, друг султана, – он восстал против своего положения
после того, как в 1443 году сражался на стороне турок против венгров. Он тайно вернулся
на родину и всю оставшуюся жизнь воевал с мусульманскими завоевателями. Тито и Че
Гевара из недавнего прошлого похожи на Скандербега из далекого прошлого.
Балканы сегодня необъяснимы, если не рассматривать их в свете мусульманских
завоеваний. Когда-то чужеземный пришелец, завоеватель и правитель, а ныне – часть
местного пейзажа, ислам по-прежнему вызывает недовольство христиан этих земель.
Ни суровая и труднопроходимая местность, ни крутые холмы, обрывистые горы и
густые леса, заполненные волками, медведями и лисами, не остановили завоевателей,
быстро покоривших Балканы. Турки хлынули в тихие и нетронутые долины, провозглашая
величие Аллаха. По всей охваченной страхом Европе папа, кардиналы, епископы и
священники молились и трепетали, а верующие, если у них было воображение, содрогались
при упоминании турок. Хуньяди не дрожал, а боролся. А иногда тоже пытал, резал и убивал,
совсем как турки. В 1442 году Хуньяди выступил со своим легионом на помощь
Германсдату, а турки потеряли 20 тысяч осаждающих войск. Он взял в плен их полководца
Мезид-бея с сыновьями, разрезал на маленькие кусочки и скормил свиньям. Во время пира
победы, пленников проводили одного за другим перед пирующими гостями, чтобы затем
убить, возможно, в качестве своеобразного развлечения, так как Хуньяди не имел у себя ни
менестрелей, ни музыкантов. Ужасным был не только джихад; преступления христиан тоже
бывали ужасными.
Тамерлан, победив Баязета, задвинул джихад в тень и дал христианскому миру
передышку на многие годы. Но теперь Мурад II стремился вернуть себе престиж, земли и
вассалов, потерянных при разгроме Анкары двадцать лет назад. Другая мусульманская
армия выступила против Белого рыцаря Венгрии, как называли Хуньяди по цвету его
доспехов, христиане и турки встретились в битве при Васаге, и результат для турок оказался
еще более печальным, чем при Германсдате. К этому времени Хуньяди стал героем Балкан.
Короли и князья Сербии, Валахии и Боснии являлись союзниками короля Венгрии и
Польши Владислава,109 и под его командованием союзные войска храбро вступили на
турецкую территорию, чтобы сражаться с неверными. Шел 1443 год.
Во главе многонациональной армии числом около 12 тысяч человек, удивительно
небольшой для такой огромной цели, состоящей из венгров, сербов, валахов, поляков,
немцев и даже нескольких французских добровольцев, а также с папским легатом из
Италии, кардиналом Юлианом Чезарини, Хуньяди отправился на войну. Это была уже не
просто военная кампания, а почти Крестовый поход, джихад в обратном направлении.
Огромная османская армия вышла навстречу и потерпела жёсткое поражение при
Ниссе, у реки Морава. Тысячи турок погибли, а четыре тысячи попали в плен, включая
предводителя Махмуда Челеби, шурина Мурада II. Затем по дороге Хуньяди взял Софию и
совершил удивительный подвиг, перейдя со своей армией через Балканские горы, которые
до него переходили только дважды: Александр Македонский в 335 году до РХ и Мурад I в
1390 году. Хуньяди спустился с другой стороны гор к славе и победе над турками.
Турция со столицей в Эдирне лежала перед ним. Турки стояли на коленях. Но
произошло невероятное, король Владислав остановился и подписал в Сегедине совершенно
ненужный мирный договор на десять лет с Мурадом II. Султан уступил Валахию Венгрии,
отказался от своих притязаний на Сербию и заплатил выкуп в шестьдесят тысяч дукатов за
своего шурина, жена которого, будучи сестрой султана, со слезами умоляла брата вернуть
ей мужа, пленника ужасного Хуньяди. Мурад, усталый и побежденный воин, возвратился
в Бурсу, чтобы восстановить силы и отдохнуть.
Джихад временно застопорился, но лишь на короткое время. Ибо разве Эдвард Гиббон
не напоминает нам в своем рассказе об этой кампании, что для турок Аллах и война шли
вместе против неверных и что «ятаган был единственным инструментом обращения»? Но
на этот раз именно христиане виноваты в возобновлении войны.
Христианские лидеры, не раз победившие турок и желавшие большего, были
потрясены подписанием Сегединского договора между Владиславом и Мурадом,
заключённого в момент триумфа Хуньяди. Венгры и их союзники собирались сокрушить
османов. «Ни одна клятва не обязательна в договорах с неверующими», – заявил кардинал
Чезарини. Он вынудил венгерского короля поклясться, что тот нарушит договор. В то время
Мурад II находился на другом берегу Босфора среди красавиц из гарема, а его ум витал
вдали от войн, и время казалось весьма удобным для нарушения договора. В воздухе
запахло клятвопреступлением, и совесть Хуньяди начала проявлять беспокойство.
Но король Венгрии и кардинал были полны решимости победить её. К тому же, Владислав
пообещал ему корону Болгарии. Он станет королем. У каждого или почти у каждого, есть
своя цена. Королевство, что бы там ни говорил Генрих V в Азенкуре, стоит больше, чем
лошадь. Или, чем нарушенный договор.
Поэтому христиане нарушили перемирие и начали войну, а ближайшей целью
определили Варну, болгарский порт на Черном море в устье Дуная. Венгры договорились,
что венецианский флот встретит их на берегу, доставив припасы и подкрепления. Это был

Владислав III 31.10.1424–10.11.1444 – король Польши и великий князь княжества Литовского, с

109

1434 – король Венгрии, с 1440 – Хорватии до своей смерти в битве при Варне.
последний Крестовый поход. 1 сентября ошеломленные турки узнали, что венгерский
король нарушил недавний договор и выступил с армией в 10 тысяч человек. Мурад II,
находившийся в Бурсе, поспешил через проливы в Европу. Христианская армия
переправилась через Дунай и начала долгий путь к Варне, уничтожив по пути несколько
турецких гарнизонов. Когда они достигли Варны, венецианский флот еще не прибыл (он
так и не прибудет). Союзная армия захватила морской порт после короткой осады, но,
однажды, они узнали новость: Мурад II уже не находился среди одалисок110 своего далекого
гарема в Бурсе, а спешил в Болгарию вместе с янычарами, во главе армии, по крайней мере
в четыре раза большей, чем у венгров и их союзников. Хуньяди не встревожился. Он не
станет ждать, пока турки нападут. Он нападет первым. 10 ноября 1444 года произошло
столкновение. Молодой король Владислав, весь в огне и ярости, одобрил решение Хуньяди.
Турки на своей стороны поля насмехались над венграми за нарушение договора, повесив
разорванный документ на конец копья, которое всадник высоко держал, стоя в первых
рядах мусульман. Христиане приготовились к битве: валахи выстроились слева, венгры
справа возле французских крестоносцев, бывших под командованием кардинала Чезарини.
Король Владислав на гарцующем скакуне занял место в центре – законное место короля.
Хуньяди принял непосредственное командование венгерскими войсками и приказал
начать. Азиатские части турок дрогнули и бежали с поля боя. Валахи разбили европейские
части турок. Победа христиан казалась обеспеченной. Мурад собрался бежать, но один из
его генералов умолил его продолжить сражение. Он продолжил, и в заново разгоревшимся
сражении, какой-то турок убил лошадь короля Владислава. Король упал в гущу
рукопашной схватки, и янычар обрушив свой ятаган на ошеломленного монарха,
обезглавив его на месте. Турки подняли голову на длинной пике вместе с подписанным им
договором и потрясали ею в сторону поляков и венгров. «Вот ваш король», – смеялись они.
Для них наступило время мести и победы. Венгры, ошеломлённые смертью своего короля,
бежали. Кардинал Чезарини погиб. В Варне джихад снова восторжествовал. Турецкая
победа стала полной и абсолютной. Через несколько месяцев бывшие славянские вассалы
Османской империи вернулись к своему старому мусульманскому хозяину. Однако
Венгрия продержалась еще почти столетие как христианская цитадель.
Через четыре года после Варны Хуньяди все еще боролся. Он возглавил новую армию
из 24 тысяч человек и участвовал во второй битве за Косово, неподалеку от первой. Опять
же, как и в Варне, чаша победы колебалась, но, в конце концов, турки, гораздо
многочисленные, с более надёжными кольчугами и с лучшим оружием,
победили. Арбалеты янычар оказались необычайно смертоносны.
В то время как Хуньяди бился с турками и преуспел в этом, Скандербег в Албании
также продолжал свое героическое, но в конечном счете обреченное сопротивление и умер
после двадцати пяти лет бесконечной войны.
В середине XV века великому потоку джихада предстояло захватить бастион
христианского мира на востоке: Константинополь. Когда-то Константинополь был
римским, христианским и имперским. Теперь ему надлежало стать турецким и
мусульманским, но, всё-таки, остаться имперским на еще пятьсот лет. Со временем он
поменяет свое имя на Стамбул, звучащее более восточно. Стамбул стал восточным, и в его

110
Одали́ска (фр. odalisque от тур. odalık – «комнатная девушка») – прислужница в османском
гареме. Одалиски воспринимались на Западе как наложницы или сексуальные рабыни, хотя
фактически являлись горничными и служанками.
названии звучит странная исламская музыка: тяжелая, густая, приторная и сладкая.
Стамбул вообще не помнит джихада, но только гаремы, танцы живота и молодых женщин
в прозрачных накидках, лежащих на шелковых диванах, Топкапы, 111 сераль, Босфор и
Восточный экспресс.112
И все же именно из этого прекрасного города остальная Европа когда-то почти
охватилась священной войной, совсем не бывшей святой.
А начал её Магомет II, Завоеватель, султан Османской империи.

Последняя агония. Константинополь 1453.

Константинополь начал превращаться в Стамбул в 1453 году. Падение

Константинополя после распятия является величайшим бедствием, постигшим
христианство. Странные параллели – да, и я это знаю. Распятие было неизбежной
прелюдией к воскресению. Но это хороший образ, и он передает ощущения христиан того
времени. Сегодня, через пол тысячелетия, если вы являетесь европейцем, вы все еще
ежитесь от стыда, вспоминая, как этот бастион, каким бы ущербным он ни казался для
европейской цивилизации, религиозной традиции и культуры, не смотря на его отчаянные
призывы к христианскому миру о помощи, был проглочен завоевателями, в то время как
Запад только заламывал руки.
Только несколько сот иностранцев, в основном генуэзцев, приплыли сражаться за
Константинополь. Англия и Франция занимались своими делами. «Западные принцы были
вовлечены в свои бесконечные внутренние ссоры», – поясняет Гиббон. Французы
опасались, что англичане после Столетней войны могут снова напасть на них; англичане
страдали из-за того, что их выгнали из Франции, и строили планы мести. Генуэзская
республика стала единственной страной, пославшей отряд для защиты Константинополя.
Когда весть о падении Константинополя достигла внешнего мира, Европа затрепетала
и возрыдала. Основанный императором Константином одиннадцать веков назад,
Константинополь на протяжении всего этого времени являлся живым доказательством
непрерывности, вездесущности и силы христианской цивилизации. Теперь ему предстояло
стать орудием тех, кто во имя странного, злобного бога, по крайней мере, таким Аллах
казался христианам, хотели уничтожить Бога, которому поклонялась Европа. Следующим
мог оказаться сам Рим.
Христианские теологические споры за долгие века перешли в политическое
противостояние между католиками с Папой в Риме, и православными, следовавшими за
Константинопольским Патриархом. Но христиан и мусульман разделяло нечто большее,
чем теологические споры – и сама цивилизация, и религия. Более, чем на тысячу лет
обычными отношениями между христианами и исламом стала война.
После падения Константинополя и на следующие 250 лет самым могучим государством
в Европе оказалась Турция, а не Франция, ни Англия, и ни Испания, хотя народы этих стран
любят думать о своем величии. В 1500-х годах Сулейман Великолепный являлся гораздо
более могущественным правителем, чем Генрих VIII или его дочь Елизавета Английская,
император Карл V или Франсуа I. Боялись турок. А турки – нет. Турецкая угроза на

Топкапы́ — главный дворец Османской империи до середины XIX века.

111

Восточный экспресс (фр. Orient-Express) – пассажирский поезд класса «люкс» компании Orient-
112

Express Hotels, курсирующий между Парижем и Константинополем (Стамбулом) с 1883 года.

протяжении веков стала главной заботой европейцев, и многие жили в постоянном страхе
перед ней. Они боялись турок-мусульман гораздо сильнее, чем Гитлера или СССР, и, что
главное, значительно дольше. Нацистская опасность длилась десять лет. Советский Союз
просуществовал семьдесят лет. Турецкая угроза висела мечом пятьсот лет.
Деяния европейских армий не всегда вызывают приятное чтение. Наши предки тоже
были жестокими людьми. Но что делало турок XV века особенно отвратительными, так это
то, с каким удовольствием они проявляли свою дикость. Образ жизни последователей
религии, гордящейся своим милосердием (в конце концов, Аллах есть «Аллах
Милосердный»), являл слишком много омерзительных противоречий тому, что они
утверждали. Имелись, конечно, обычные наказания – побивание камнями за
прелюбодеяние и отрубание руки за воровство. Всемогущий султан мог делать все, что
хотел, и часто делал, каким бы жестоким оно не казалось. Как и его визирь и его генералы.
Не было ничего необычного в казни пленных, похищении и продаже в рабство
подвластного населения, мучительных казней на колу, массового отрубания голов,
погребении и сожжении заживо, удушении тетивами, набегах пиратов султана (хотя,
обычно, этим занимались не турки, а мавры, греки и христианские отступники) на далекие
берега, даже такие, как Ирландия и Дания, и в постоянном присутствии палача в тронном
зале для быстрого выполнения приказа султана.
Двести лет назад британский военно-морской флот особенно потрясло устройство для
отрубания голов, установленное на борту турецких военных кораблей.
Можно понять замечание адмирала Худа о временах наполеоновских войн, когда
Турция воевала в союзе с Великобританией, о том, что турки оказались «ужасным выбором
англичан», и он больше беспокоился о спасении вражеских французских пленных от турок,
чем борьбой с французами. Худ, возможно, забыл, что у Королевского флота имелись и
свои ужасные наказания, такие как буксировка киля 113 и порка по флоту114.
Когда новый султан, Магомет II взошел на османский трон в 1451 году, он решил, что,
пришло время брать Константинополь, несмотря на его сильную оборону, и что именно ему
следует это сделать. Осада Константинополя Османской империей продолжалась почти
постоянно все последние десятилетия. Но Константинополь имел хорошую защиту.
Его стены, длинною тринадцать миль, широкие и высокие, окружали город, удачно
расположенный на берегу, на стыке Мраморного моря, Золотого Рога и Босфора, с выходом
в прилегающее Черное море. Его основные поставщики, Венеция и Генуя, являлись
могучими морскими державами, а через Черное море, Константинополь получал всю
необходимую пшеницу. Вражеский османский флот, слабый, маленький и неумелый, не
представлял никакой угрозы. Корабли беспрепятственно заходили в Константинополь,
также, как и в мирное время. Столица не сильно беспокоилась угрозой осады. В конце
концов, осадная жизнь была привычной чертой жизни Константинополя. Он подвергался
осаде двадцать девять раз с момента своего основания под именем Византий в 658 году до
РХ. Арабы семь раз пытались завоевать его между 668 и 798 годами. Католики-крестоносцы
захватили и разграбили православный город «с невиданными ужасами» в 1204 году по пути

113
Таскание по килю – наказание, когда провинившегося матроса привязывали к веревке,
переброшенной под судном, так чтобы он оказался по середине (под килем), а затем протаскивали
его от носа судна, до кормы. Наказанного могли также перетаскивать туда-сюда и поперёк судна.
114
Наказанного привязывал к решётке, установленной на шлюпке, и пороли кнутом-
девятихвосткой, в прямом смысле сдирая шкуру, переплывая от одного корабля флота к другому
для устрашения зрителей.
в Святую Землю. Потому что христианство, как и ислам, давно разобщено и, так же, как и
ислам, часто воюет само с собой.
Одной из главных причин слабости Восточной Римской империи всегда были ее
разногласия и междоусобицы.
Мы упоминали о них в предыдущей главе. Религиозные споры и распри среди
восточных христиан в первые дни ислама стали одной из главных причин арабских побед.
В середине XV века православные часто считали католицизм еще большей мерзостью,
чем ислам. Осознавая растущую угрозу со стороны соседей-османов, император Иоанн VIII
отправился из Константинополя на Флорентийский собор в 1439 году, обсуждавший
вопросы догматики, где согласился на союз с Римом и на первенство папы. Хотя формально
соглашение действовало, народ Греческой империи массово отверг его. Они, казалось,
ненавидели христиан Запада больше, чем мусульман возле своего порога. «Лучше тюрбан
султана, чем красная шляпа кардинала», – сказал великий герцог Нотарас, славившийся
остроумием и светский лидер греческой православной церкви в Константинополе. Он
увидел захват города, и, возможно, пожалел о своих словах. Даже когда турки осадили
город, настроенные против папы граждане Греческой империи, хотя и умоляли о помощи
христианский мир, приняли без благодарности тех, кто прибыл, главным образом из
Италии, чтобы спасти их от врага и рискуя своей жизнью.
В отличие от предшественников, Магомет II, вступив на престол после смерти своего
отца Мурада II, намеривался взять Константинополь и положить конец тому, что оставалось
от бывшей Римской империи. На протяжении своей 1800-летней истории империя носила
разные названия – Римская, Ромейская-Византийская, Латинская, Восточная и Греческая, и
занимала не так давно большую часть Малой Азии и юго-восточной Европы, а затем
постепенно сжалась из огромного царства, в крошечное государство в несколько сотен
квадратных миль, раздробленное на кусочки с центром в Константинополе. Народ
Византии и её культура давно перестали быть римскими, став греческими, так же, как и
язык. Территория близ Салоник в нескольких десятках миль к востоку, один или два острова
в Эгейском море и полоса на Пелопоннесе, последние остатки имперских владений, были
завоеваны турками в начале 1450-х годов. Вот и все, что осталось от старой Римской
империи. Со всех сторон Византию окружала Османская империя. Константинополь
напоминал небольшое пятнышко в центре турецкой империи, противоречащее устройству
мира. Население Константинополя на момент падения, вероятно, составляло около 100
тысяч человек.
23-летний Магомет II, очень умный, безжалостный, отвратительный и беспринципный,
так сильно отличавшийся от своего доброго отца, весьма подходил для этой задачи. Но
сначала, в духе традиций султаната, следовало устранить своего соперника – трехлетнего
брата. Пока мать ребенка, сербская наложница Мурада, поздравляла нового государя с
приходом к власти, один из офицеров, по приказу султана, вошёл в ее покои и утопил его
младшего брата в ванне. Затем султан приказал задушить офицера, а мать выдать замуж за
раба. Следующим вопросом в повестке дня стоял Константинополь.
Новый султан не терял времени даром. Весной 1452 года он послал пять тысяч
рабочих под охраной солдат на строительство крепости к северу от Константинополя. Они
закончили её за шесть месяцев. Сообщение между Константинополем и портами северного
Причерноморья теперь можно прервать в любой момент, и Константинополь начнёт
голодать. Греческий император запротестовал. Магомет ответил объявлением войны.
 Сначала он просто осадил город, не нападая на него. Он набрал армию, вероятно, от
100 до 150 тысяч человек, и стал ждать. Время, всегда союзник того, кто знает, как им
пользоваться, работало на него.
Греческой империей правил Константин XI, молодой человек, ставший последним
императором того, что все еще называлось Римской империей. Его первая задача защиты
города заключалась в восстановлении восточной четырехмильной 900-летней стены
Феодосия, и девятимильной морской стены, защищающую три другие стороны города,
обращенные к Золотому Рогу, Босфору и Мраморному морю. Затем он призвал всех, кто
мог носить оружие, приготовиться к обороне города. Из населения в 100 тысяч человек на
призыв откликнулось менее 5 тысяч. Мужество явно не являлось сильной стороной
последних константинопольцев. Затем он обратился за помощью к христианам других
стран. Венецианский патриций Габриэле Тревизано прибыл на помощь Константину «во
славу Бога и христианства» и получил шестнадцать кораблей. В ноябре появился папский
легат кардинал Исидор с двумя сотнями солдат. Когда он отслужил мессу в соборе, местное
население взбунтовалось и потребовало его смерти. Они не хотели, чтобы в их городе
проводились католические службы. Затем прибыл один из величайших воинов своего
времени, кондотьер Джованни Джустиниани, возглавивший генуэзский отряд из семисот
человек на двух кораблях, привезя с собой немецкого артиллериста Иоганна Гранта.
Константин назначил Джустиниани главнокомандующим. От Папы приплыло войско в
двести человек. Вот и вся иностранная помощь, которую получил Константинополь.
Подготовка Магомета происходила гораздо интенсивнее и тщательней. К беде осаждённых,
султан получил от Яноша Хуньяди обязательство не нападать на турок в течение трех лет.
Наоборот, Хуньяди послал к Магомету артиллерийского эксперта, научившего турок
разрушать зубчатые стены, сосредоточивая огонь на воображаемом месте на стыке двух
стен. Говорят, что Хуньяди стремился уничтожить православную церковь, которую
католики тогда считали высшей ересью, и местный отшельник предсказал, что турок
прогонят из Венгрии, как только еретики будут изгнаны из Константинополя.
Не пренебрегая важными политическими и дипломатическими мерами, такими как
ухаживание за Хуньяди, Магомет, естественно, еще более погрузился в военные
приготовления. Он имел, и это заметно даже сегодня, очень современный и технический
ум. Особенно его интересовали вопросы материально-технического обеспечения и
артиллерии. Осада Константинополя – одна из первых осад, в которой широко
использовалась артиллерия. Магомет завербовал венгерского ренегата по имени Урбан,
который, как говорят, «отлил для турок чудовищную пушку, ставшую предметом их
восхищения и ужаса.» Но однажды, во время осады, пушка взорвалась и убила своего
изобретателя.
В этой книге мы не будем слишком углубляться в детали осады. Она неоднократно
освещена многими авторами и не требует другой версии. Я рекомендую, среди прочего, 22-
страничный отчет бригадира Фуллера об этом в его легкодоступных «Решающих битвах
Западного мира115», как за удачный стиль, так и за точность изложения. Осада
Константинополя представляет для нас особый интерес в рамках джихада, то есть в
контексте священной войны мусульман. К середине 1400-х годов в мусульманских странах
притязания на ведение религиозной войны, когда кто-то отправлялся в кампанию
изнасилований и грабежей, поддерживались только традицией использования

115
Brigadier Fuller «The Decisive Battles of the Western World».
благочестивого названия. Джихад приобрел свою двусмысленность очень рано, а по сути,
с самого начала, являлся огромным надувательством. Любовь к Богу, конечно, не
принадлежала к достоинствам Магомета II, хотя в молодости он был достаточно набожен и
педантичен. После разговора с христианином он, пожалуй, омыл бы руки и лицо, но это,
вряд ли, подразумевает любовь к Богу, а скорее, чувство собственного превосходства и
чрезмерную заботу о гигиене. Более того, Гиббон рассказывает нам о Магомете II, что «в
более свободные часы он осмелился (как говорят) заклеймить пророка Мекки как грабителя
и самозванца.» Вдобавок он был извращенцем, и родители его пажей, возможно, очень
беспокоились о нравственности своих детей при его дворце. Он также был чудовищем-
садистом, известным окружающим как «Пьющий Кровь». Магомет II не может
претендовать на святость, и священная война как причина нападения на Константинополь
нами не принимается. Нападение на Стамбул, если бы его совершили христиане,
расценилась бы как откровенная завоевательная война. Таким же было и нападение
мусульман на Константинополь.
Мусульманское нападение началось через семь недель, 6 апреля, с тяжелой
бомбардировки стены Феодосия, обращенной к суше, и заграждения, которое лежало
поперек Золотого Рога, в месте, где он впадает в Босфор, препятствуя вражеским кораблям
войти в Рог. Прежде чем напасть на Константинополь, Магомет захватил несколько
небольших военных постов снаружи и приказал заколоть их гарнизоны. Теперь за
пределами города, день за днем, турецкие пушки били по стенам. Они соорудили высокие
передвижные башни, куда взбирались нападавшие, чтобы быть отбитыми отчаянными
защитниками, булавами, боевыми топорами, мечами, пиками и кипящим маслом.
Император неустанно обходил каждый пост, поощряя солдат, большинство которых были
гражданскими лицами, обороняющими свои дома и семьи. Для защиты постов не хватало
людей; иногда только три или четыре человека охраняли жизненно важное место. Под
стенами толпились мусульмане и издевались. Иногда они нападали, крича «Аллах акбар!»
и «мы разграбим город.» Более 100 тысяч янычар и солдат всех мастей приняли участие в
непрерывном штурме города. Большинство атак шло против стены Феодосия, примерно на
её середине, где сильно забаррикадированные ворота Святого Романа прочно
удерживались как наиболее уязвимое место обороны. Когда турки устали, новые
подкрепления хлынули с азиатской стороны через Дарданеллы и из европейских владений
султана на севере.
Магомет был повсюду, наблюдая за небом в поисках изменений погоды и морем на
случай, если ожидаемое подкрепление прибудет с Запада. В конце марта, по некоторым
данным, в середине апреля, на западе показались четыре паруса. Магомет первым заметил
их и немедленно послал 145 своих галер под командованием адмирала Балтоглу, чтобы
захватить их и доставить экипажи для допроса и, возможно, для посадки на кол. Но
остановить четыре корабля пришельцев, коими оказались три генуэзские галеры и
имперский зерновой корабль не удалось. С крыш Константинополя тысячи греков
смотрели, как итальянские суда бесстрашно пробирались к городу, попав на некоторое
время в штиль, в то время как османы пытались с помощью абордажных крюков и веревок
взобраться на них, но были отбиты генуэзскими моряками. На азиатской стороне Босфора
Магомет тоже наблюдал, подпрыгивая от возбуждения и выкрикивая указания Балтоглу
через залив. Галеасы, высоко возвышавшиеся над водой, под командованием трех дюжих
капитанов, Маурисио Каттанео, Доменико Наваррского и Баптисто де Фелисиано, не
сбились с курса. Они прорвались сквозь низко сидящие галеры, разбивая их весла,
врезались в османские суда, которые приближались слишком близко, и, проходя мимо,
обстреляли турецкие команды камнями, греческим огнем из поворотных пушек, пока не
достигли безопасности во внутренней гавани. Обезумев от ярости, Магомет приказал
посадить своего адмирала на кол, но турецкие генералы умолили его не делать этого.
Вместо этого Магомет избил его большой палкой. Пока четверо рабов держали
Балтоглу, взбешенный и разъяренный султан лично бил своего адмирала, пока тот не
потерял сознание.
В греческом лагере все еще теплилась надежда, что Запад придёт на помощь. Надежда
заставляла их сражаться. Магомет, не имея возможности зайти в Золотой Рог по морю и
угрожать Константинополю и его флоту, приказал перетащить свои семьдесят кораблей по
суше из Босфора в Золотой Рог. Теперь он мог атаковать город с новой, пока еще
неиспользуемой стороны.
Советники императора Константина умоляли его тайно покинуть город и жить, чтобы
сражаться.
«Никогда, никогда я не покину тебя,» – сказал он, заплакав. В начале мая 50 тысяч
турок атаковали ворота Святого Романа. Под предводительством Джустиниани греки
отбили их.
«Чего бы я только не отдал, чтобы привлечь этого человека на свою службу,» –
вздохнул султан, наблюдая, как янычар отбрасывают назад.
Чуть позже турки попытались сделать подкоп под стенами. Во главе с Иоганном
Грантом греки контратаковали и бились с захватчиками ножами и копьями в туннеле. Но
конец приближался.
Если в этой безжалостной битве за старую византийскую столицу и есть что-то святое,
так это христианские защитники. Какими бы ни были их предыдущие ошибки, они очень
хорошо осознавали свою роль перед Богом и историей. Возможно, есть очень мало
событий, которые задевают на так, как последняя литургия в Святой Софии. В
переполненной церкви, в тусклом свете, и пламени свечей, трепещущих на
сквозняке; мужчины, женщины и дети, целые семьи, толпились вместе, молились, рыдали,
обнимали друг друга и пели псалмы, умоляя о пощаде. «Венцы ждут вас на небесах, и на
земле ваши имена будут с честью поминаться до конца времен», воскликнул император,
обращаясь к окружающим. После этого, рассказывает бывший там летописец Францес, все
воскликнули: «Давайте умрем за нашу веру и наше отечество, за церковь Божью и за тебя,
нашего императора.»
Именно жители Константинополя были героями и святыми, а не их завоевателями,
размахивающими своими ятаганами и яростно беснующиеся снаружи.
«Здание в последний раз было переполнено христианскими верующими.... Империя
умирала, и служба по ее отходящей душе совершалась в самой прекрасной церкви и перед
последним храбрым императором.»
Император, патриарх, все воины Константина, которых, возможно, пощадят, и тысячи
обычных граждан, которые знали, что на следующий день им придется столкнуться с
изнасилованием, содомией, рабством или смертью, или со всем вместе участвовали в том,
что назвали как «литургия смерти».» Конец начался на рассвете 29 октября, после
вчерашней литургии в Святой Софии.
Били турецкие барабаны, звучали трубы. Волна за волной шли турецкие войска,
неуправляемые базибазуки впереди, крепкие анатолийцы следом, дисциплинированные
янычары находились в строю последними, для решающего штурма. Поднося лестницы,
карабкаясь по трупам, турки не обращали внимания на свои потери и снова и снова
бросались в атаку. Те, кто достиг верха стены, сражались врукопашную с греками,
вооруженными мечами, пиками, булавами и топорами. Сколько бы не погибло турок, их
прибывало все больше и больше. Джустиниани упал, тяжело раненный, испытывая
сильную боль, и его перетащили на корабль, стоявший на якоре в Золотом Роге, чтобы там
умереть. С его исчезновением сопротивление ослабло, но греки продолжали сражаться.
Однако теперь их было слишком мало против этой жестокой толпы кровожадных
людей, которая роилась вокруг них. Как рассказывает Кризи, «среди слез и молитв всех,
кто видел его, последний из Цезарей вышел, чтобы умереть.» С испанским рыцарем доном
Франческо Толедским и его родственником Феофилом Палеологом по сторонам,
Константин XI бросился в рукопашную схватку. Два турка зарубили его своими саблями, и
он упал замертво среди груды трупов, лежавших вокруг. Последний из Цезарей знал, как
умереть.
Это была огромная трагедия. Только Шекспир смог бы описать достойно.
Несколько тысяч выживших укрылись в соборе: знатные и слуги, простые горожане, их
жены и дети, священники и монахини. Они заперли огромные двери, молились и ждали.
Магомет дал войскам три дня на грабёж города. Конечно, они изнасиловали монахинь,
ставших первыми жертвами, и убили их. По меньшей мере четыре тысячи были убиты,
прежде чем Магомет остановил бойню. Он приказал муэдзину взойти на кафедру Святой
Софии и посвятить здание Аллаху. С тех пор храм стал мечетью. Они захватили 50 тысяч
жителей, более половины населения, и продали в рабство. Нескольких месяцев после этого
рабы были самым дешевым товаром на рынках Турции.
Магомет приказал, чтобы ему принесли тело убитого императора. Несколько турецких
солдат нашли его среди трупов и опознали Константина по золотым орлам, вышитым на
сапогах. Султан приказал отрубить ему голову и поместить между ног лошади под конной
бронзовой статуей императора Юстиниана. Затем Магомет приказал привести к нему
уцелевшего великого князя Нотараса, и узнал у него имена и адреса всех знатных дворян,
чиновников и граждан. А затем приказал их арестовать и обезглавить. Он выкупал у
владельцев-захватчиков, порабощенных ими высокопоставленных лиц, ради садистского
удовольствия обезглавить их перед собой.
Затем он выстроил их головы в ряд, пересчитал, задумался и в какой-то момент
прочитал стих персидского поэта Фирдоуси:
«Паучий занавес висит перед воротами дворца Цезаря, а сова стоит на страже на
сторожевой башне Афрасиаба.116»
Если стихотворение неясно, мы должны помнить, что завоеватель Константинополя
относился к псевдо-интеллектуалам, которые процветают в безвестности, а также был
литературным дилетантом. Возможно, он представлял себя мудрым, как сова. Он, конечно,
пытался им быть.
На последовавшем банкете, где, как говорят, «он выпил много вина» (Магомет любил
выпить, несмотря на предписания корана против алкоголя) и потребовал
четырнадцатилетнего сына великого князя Нотараса в свою комнату. Теперь, в присутствии

116
Паук плетет занавес (из паутины) во дворце Цезаря(Рима), Сова (кричит победный марш) на
страже сводов башен Афрасиаба.
The spider's curtain hangs before the portal of Caesar's palace; and the owl stands sentinel on the watch-
tower of Afrasiab.
этого содомита и всемогущего безжалостного правителя, настал момент истины для
великого герцога Нотараса, которому раньше всегда удавалось избегать подобных
столкновений. Он достойно и смело ответил султану, что его сын недоступен для него и
никогда не будет доступен. Магомет II, завоеватель Константинополя, немедленно
приказал обезглавить всю семью Нотараса. Осужденный дворянин приказал членам своей
семьи умереть как добрым христианам и наблюдал, как его жену и детей казнят одного за
другим. По-видимому, достаточно возбужденный, Магомет II, главный герой священной
войны, завоеватель Константинополя, нашел другого приемлемого мальчика для своего
ложа.
Но политика – это искусство возможного, и Магомет II был прежде всего
проницательным политиком. Джихаду, великому для того, чтобы привести своих янычар и
спахов в боевую ярость, следовало отойти на второй план после необходимости
примирения и восстановления, когда насилие и кровопролитие закончились. Очевидный
факт заключается в том, что в Константинополе имелось много выживших христиан, не
желавших принимать ислам, и, джихад или не джихад, их следовало включать в будущие
расчеты султана. Константинополь, или же Стамбул, в недалёком будущем, теперь
нуждался в стабильности. Меч ислама исполнил свое политическое и военное назначение.
Теперь его следует вложить в ножны и заменить ласками ислама.
Через пару дней после падения города, когда безумие закончилось, Магомет призвал
все христианское духовенство выйти из укрытия под обещанием личной безопасности и
избрать нового Патриарха. Робко появились православные священники, и избрали
Патриархом некого Георгия Схолария, которого назвали Геннадием. После избрания
Геннадий был с большим почетом принят султаном, который утвердил его в должности,
вручил посох из чистого золота, усыпанный драгоценными камнями, проводил до лошади
и отправил под защитой своих высших лиц в церковь Апостолов, ставшую главным
собором, вместо Храма Святой Софии.
Мусульманский султан и халиф, признанный защитник святых земель ислама,
преемник посланника Аллаха, вождь правоверных, теперь также стал защитником
христианской церкви, с которой ислам находился в состоянии постоянной войны. Однако
должность патриарха никогда не стала синекурой, как это бывало при христианских
императорах. За более чем девятнадцать веков существования патриархии, с 36 по 1884 год,
только 137 патриархов оставались на своем посту до конца. 141 свергнуты и изгнаны, 41
ушли в отставку, пятеро убиты: двоих из них отравили, одному отрубили голову, одного
утопили, а одного задушили (предположительно тетивой лука), а одного ослепили.
Изгнание стало обычной участью, «как только конкурент предлагал Великому визирю
дорогой подарок или обещал платить более высокую ежегодную дань, чем
предшественник», – писал летописец в 1784 году. Христианство, будь то община,
подлежащая защите в Османской империи, или христианское государство за пределами
султаната, всегда было дойной коровой. Мусульманская защита христианских подданных
Османской Империи была столь же двусмысленной, как и святость мусульманской
священной войны. К счастью для султана, его верные исламские подданные никогда не
задавали никаких вопросов. Возможно, некоторые и задавались вопросом, а не был ли
джихад просто смелым и рискованным грабежом, но большинство благоразумно молчало,
восхваляя Аллаха и пересчитывая добычу, когда она появлялась.
 Дорога в Рим. Белград 1456.

После взятия Константинополя Рим стал следующей целью мусульман. Папа и престол
Святого Петра, где к тому времени сменилось более двухсот пап, оказались главным
бастионом против постепенного подчинения всего мира правлению Аллаха и его пророка
Мухаммеда. Рим необходимо взять! После Константинополя Ватикан показался туркам
вполне досягаемым. Султан Магомет II представлял себе, как его янычары ставят своих
лошадей у главного алтаря в соборе Святого Петра. Это станет окончательной победа
джихада, торжествовал Мухаммед, весь христианский мир превратится в Дар-аль-ислам –
землю Ислама и больше не будет земли войны; коран станут читать в мечетях империи, над
которой, тогда это выражение еще не вошло в моду, солнце никогда не заходит. Собор
Святого Петра, Кентербери, Шартр, Собор Парижской Богоматери, Кельн и все великие
соборы, такие как собор Святой Софии, обратятся в мечети, и призыв муэдзина зазвучит
над ними. Вскоре весь мир поклонится Мекке. После падения Константинополя, казалось,
не осталось государства, достаточно могущественного, чтобы остановить продвижение
ислама по Европе. Но сначала султану Магомету следовало уничтожить врагов ислама
прямо возле своего дома на Балканах. К несчастью для него и к счастью для христианской
Европы, именно там, на Балканах, его план завоевания Европы рухнул. Именно в юго-
восточной Европе он встретил и свое Ватерлоо, и своего Веллингтона 117. Белград стал
Ватерлоо, Хуньяди – Веллингтоном. Падение Константинополя положило начало
гигантской игре в кегли на Балканах, когда османский блицкриг пронесся по
региону. Джихад, как сообщает исторический атлас, «покорил двенадцать стран и двести
городов» в следующие несколько лет. Пелопоннес в Греции, последний остаток греческой
империи, пал первым. Константинополь, его столица, теперь переименованная в Стамбул,
находилась в руках турок, и ему не было смысла сопротивляться. Следующими двумя
государствами, попавшими в турецкую сеть после краткого стремления к свободе, стали
Сербия и Босния. Стефан, король Боснии, и его сыновья сдались Магомету II на условиях
сохранения жизни. Но Магомет нашел христианского короля Боснии и его отпрысков через
чур утомительными, и пожелав избавиться от них, посоветовался с высшим духовным
авторитетом империи, великим муфтием, убедившим его, что соглашения с неверными
недействительны. «Убейте его» – таков был совет муфтия, и он вызвался сам провести
казнь. Боснийского монарха вызвали к султану, и когда он отдал свой меч великому
муфтию, тот сразу же отрубил ему голову. «Это хорошее, убивать неверных,» – заметил он.
Набожный муфтий так же расправился с сыновьями короля для чего специально съездил в
Боснию.
Возможно, исходя из того, что ислам – слишком силен, многие боснийцы, большинство
из которых принадлежали к христианской секте Богомила, стали последователями пророка.
Они все еще существуют сегодня. Их сербские православные соседи никогда не простили
ни их, ни их потомков. Сегодня мы видим последствия в Боснии. Но некоторые города и
страны не сдавались исламу многие годы. Албания, где Скандербег все еще держался, была
одной из них. Албанский лидер даже заставил султана подписать договор, признающий
Скандербега владыкой Албании и Эпира. Скандербег сражался до самой своей смерти в
1468 году. Венгрия, возглавляемая Яношем Хуньяди, также выступала против имперских

А́ртур Уэлсли Веллингтон — британский полководец и государственный деятель, фельдмаршал,

117

командующий и победитель в битве при Ватерлоо.

замыслов султана. Хуньяди нашел верного союзника в лице испанского францисканского
монаха Хуана де Капистрано, прибывшего в Венгрию, чтобы проповедовать Крестовый
поход против мусульман.
Джихад получил достойного соперника. Красноречие и блестящая риторика
Капистрано, сила его веры, воинственный дух и харизма привлекли десятки тысяч
добровольцев, часто бедных крестьян, под высоко поднятые знамена Хуньяди. Святой
Иоанн Капистрано, ибо позже его канонизировали, присоединился к своему собственному
крестовому походу, и когда турки отправились на Белград, тогда часть венгерского
дворянства, Капистрано, Хуньяди и крестоносцы, поспешили к Белграду так быстро, как
могли, и достигли его намного раньше турок. Османскую армию возглавлял лично
Магомет II. Турецкие пушки, которые три года назад разбили Феодосийскую стену
Константинополя, на этот раз разбили стены Белграда. Турки предприняли генеральную
атаку на город 21 июля 1456 года. Янычары пробились в нижнюю часть города. Капистрано,
высоко подняв распятие, распевая псалмы, восхвалял Господа и обещал небеса любому, кто
падёт, защищая веру, а затем возглавил контратаку тысячи крестоносцев, призывая Иисуса
Христа на помощь. Турки в панике бежали, моля Аллаха о помощи. Магомет, яростно
нанося удары мечом по своим убегающим солдатам, получил рану в бедро и был вынесен с
поля боя. Лежа на носилках, он оскорблял и угрожал своему генералу Хасану, командиру
янычар, убитому чуть позже в бою. Хасан стал одной из многих турецких жертв; говорят,
что в тот день погибло 25 тысяч человек. Потери мусульман происходили двумя волнами:
сначала при попытке взять Белград, а затем, при бегстве после неудачного штурма. Хуньяди
достались турецкие пушки, все триста орудий, и все запасы, которые турки привезли из
оккупированной Сербии. Он также захватил сотни верблюдов и повозки для перевозки
оружия и боеприпасов. Это была великолепная победа Яноша Хуньяди. А также и его
последняя битва, прекрасно завершающая его жизнь, ибо сражаясь за Венгрию, Хуньяди,
национальный герой, солдат, крестоносец, а иногда и жестокий убийца, умер три недели
спустя от чумы. Он остается одним из знаменитейших деятелей Венгрии, и заслужил, чтобы
быть среди величайших имен европейской истории.
Поражение Магомета II в Белграде не отбило у султана желания продолжить джихад.
Но после его победы в Константинополе и поражения под Белградом все его последующие
походы были весьма посредственными и сводились в основном к морским сражениям,
которые он вел против венецианцев в Албании и на Далматинском побережье в 1463 году.
Эта война, беспорядочная и бестолковая, шедшая более пятнадцати лет, стала первой из
многих, когда Венецианская республика столкнулась с Османской империей.
Когда султану перевалило за пятьдесят, а он все еще был бодр и здоров, то завоеватель
Константинополя решил, что пришло время присоединить Рим. Только захват бывшей
столицы Римской империи, а ныне столицы христианского мира, мог добавить ему славы
завоевателя мира и защитника ислама. Кампанию спланировали провести по морю, через
юг, Средиземное море и Италию. Более длинный сухопутный маршрут через Балканы и
Восточную Европу выглядел слишком опасным. Местность была труднопроходимой, и,
хотя Янош Хуньяди умер, но его сын Матиас Корвин, король Венгрии, выглядел весьма
угрожающе. Магомет начал две кампании в Средиземном море, одну против острова Родос
и прибрежных городов Анатолии, удерживаемых рыцарями ордена Святого Иоанна и
постоянно угрожающих османской торговле и судоходству, а другую – в южной Италии. В
первой кампании, в апреле 1480 года, турки разрушили стены крепости и почти захватили
остров, но тут янычары взбунтовались. Их генерал только что издал приказ, запрещающий
грабежи войсками, эту признанную форму награды в средние века, в случае если город
отказывался сдаться и брался штурмом. Войска имели право на четыре пятых добычи, а
одна часть предназначалась султану, но на этот раз Магомет захотел все. Лишенные
заветной добычи, янычары отказались наступать. Они очень вежливо сообщили султану о
своём решении, но, грубо говоря, их аргумент был крайне простым. Они обожали сражаться
за Аллаха и пророка, и за султана, конечно, тоже; но джихад должен дать и им свою награду:
деньги, имущество, женщин и рабов, тем, кто рискует жизнью за веру. Нет грабежа – нет и
нападения. Итак, воины Аллаха отплыли обратно в Стамбул, и Родос остался за
христианами еще на несколько десятилетий. Вторая из средиземноморских кампаний
Магомета, в августе того же года, проходила ближе к самому Риму. Турки высадились в
Отранто, на пятке Италии, которую тогда считали ключом ко всему полуострову. Они
распилили архиепископа пополам, убили половину населения, а кого не убили, отправили
к себе домой, чтобы продать как рабов. Неудача на Родосе и ненадежность, проявленная
янычарами, вынудили султана свернуть свои римские планы. Вместо этого он решил
отправиться в Малую Азию, но не успел уйти слишком далеко, так как 3 мая 1481 года
внезапно умер от сердечного приступа в походе среди своих солдат. Янычары вернулись в
Стамбул с телом султана и двумя его сыновьями, принцем Баязидом, тридцати пяти лет, и
его младшим братом, принцем Джемом, двадцати двух лет. Каждый пытался захватить трон
для себя. Тем временем папа призвал к крестовому походу против турок в южной Италии.
Архиепископ Генуи кардинал Паоло Фрегозо, бывший моряк, солдат и дож, полный
решимости отомстить за своего собрата-архиепископа, которого так жестоко замучили и
убили, принял командование папскими войсками, отплыв на войну с турками, и 10 сентября
1481 года отбил Отранто.

Часть VIII. На суше и на море.

Печаль мавра. Гранада 1492.

Распря между двумя братьями, возможно, придаёт немного цвета унылому правлению
Баязида, продолжавшемуся тридцать один скучный год и не отмеченный какими-либо
большими военными событиями в Европе. Его проигравший брат Джем, бежал во
Францию, а затем перебрался в Италию, где и умер в 1495 году. Говорят, что он был убит
папой Александром VI, печально известным Родриго Борджиа, быть может, по просьбе
Баязида. В Европе правление Баязида, запомнилось появлением османского флота, под
флагом джихада, которым командовал известный адмирал турецкого флота Кемаль Рейс.
Он отметился как на востоке, в Османском государстве, так и в мусульманских владениях
в Испании. Кемаль Рейс совершил набег на побережье Испании по просьбе местных мавров,
которые, столкнувшись с нападением на королевство Гранада Фердинанда Арагонского и
Изабеллы Кастильской, попросили султана Баязида II о помощи «как владыки двух морей
и двух континентов» против испанцев.
Поэтому в этой главе мы вспомним про Испанию, где война между исламом и
христианством вступила в заключительную фазу. К XV веке из мусульманских завоеваний
сохранился только эмират Гранада, где проживало около миллиона человек, против 6
миллионов в Кастилии, и несколько очень маленьких тайфов, частью бывшими вассалами
христианских королей, и которым как-то удалось пережить потрясения, охватившие
мусульманскую Испанию после падения Севильи в 1248 году. Самыми важными из них
были Альхесирас, Гибралтар и Тарифа и все порты на южном побережье, через которые в
Гранаду прибывали солдаты, и шло снабжение оружием и припасами из эмирата Маринид
в Марокко. Если бы не помощь из Северной Африки, то эти последние незначительные
остатки мусульманского присутствия в Испании, вероятно, исчезли бы гораздо раньше.
Война на южных границах Испании стала, как пишет Дерек Ломакс, «ареной для
праздных европейских дворян, которые хотели чего-то более экзотического, чем турниры в
Виндзоре, и менее опасного, чем Крестовые походы на Балканах». И всё-таки Испания для
большей части Европы имела не такую высокую важность по сравнению с борьбой, которая
велась на Балканах между турками и христианами.
Однако за эти десятилетия на Пиренейском полуострове произошло несколько
важных сражений.
Первое было в Рио-Саладо, недалеко от Тарифы, в 1340 году, где Альфонсо XI
Кастильский вместе с Альфонсо IV Португальским разгромил превосходящие силы
мусульман, часть которых только что прибыла из Марокко. В Марокко всегда хватало
добровольцев для сражений на так называемом испанском фронте. Марокканцы считали
Испанию подходящим местом для священной войны из-за наличия там христиан, а армии
Маринидов никогда не испытывали недостатка в новобранцах: берберов с Атласских гор и
арабов с побережья. Всем им не терпелось переправиться на другую сторону
Гибралтарского пролива, чтобы получить добычу и испанских женщин, или мученичество
и райских гурий.
Жителей Марокко воспринимали Испанию как землю джихада. Альхесирас был их
обычным местом высадки. Испанцам сильно не нравились эти марокканские искатели
приключений. А потому Альхесирас стал их ближайшей целью. Кастильцы призвали своих
союзников на помощь.
Стратегическое значение этой кампании, начавшейся через четыре года после Саладо,
было ясным с самого начала, особенно для Папы, которого всегда беспокоило
проникновение ислама в Европу. Генуэзцы вошли в союз с союзниками Альфонсо XI, а к
ним примкнул каталонский флот из Барселоны, и король Филипп III Наваррский,
прибывший с армией, чтобы помочь испанцам, так же и некоторые доблестные английские
рыцари, в том числе графы Дерби и Солсбери. Захват атлантического порта Альхесирас
испанцами, быстрее, чем любые иные действия, сразу полагал конец той огромной
поддержке, которую африканцы оказывали своим собратьям-мусульманам в Испании, так
как блокировал основное место высадки марокканцев в Европу. Испанцы даже надеялись,
что захват мавританских ворот на полуострове положит конец джихаду в Испании раз и
навсегда.
Сдача мусульманами Альхесираса, безусловно, привела бы к быстрому исчезновению
власти мавров в Испании и краху эмирата Гранада. Но вместо того, чтобы вести борьбу с
марокканцами, Кастилия вовлеклась в Столетнюю войну между Францией и Англией.
Французская армия под командованием констебля Бертрана дю Геклена и английская
во главе с Черным принцем направились в испанскую землю, чтобы поддержать двух
претендентов на трон Кастилии. Французы выступали за Генриха II, англичане за Педро
Жестокого.
Война против мавров отошла в тень, а антимусульманский фронт на юге стал
второстепенным. Кастильцы, занятые событиями на северной границе, забыли о юге.
В основном против мусульман сражались местные андалузские христианские лорды, в
частности, маркиз Кадис, Родриго Понсе де Леон (чей внук-конкистадор напрасно искал
источник вечной молодости во Флориде) и герцог Медина Сидония (потомок которого
возглавил испанскую армаду против Англии пару сотен лет спустя). Каждый из них,
боровшихся за местную власть и землю, ненавидел и сражался с другим, уделяя стычкам
между собой, столько же времени, сколько и войнам с маврами, заполняя редкие перерывы
мессой, повечерием и вечерней.
Понсе де Леон называл Медину Сидонию «своим заклятым врагом.» Их борьба с
маврами оказалась совершенно безрезультатной.
Но мы не будем останавливаться на этой заключительной и нерешительной фазе
Реконкисты и сразу перепрыгнем через столетие, через тринадцать эмиров Гранады, быстро
сменявших друг друга в своей маленькой и распадающейся стране.
Бесчисленные осады, стычки, контрнаступления, набеги и беспорядки следовали один
за одним следующие полутора столетия, пока мусульманское государство неумолимо
двигалось к неизбежной гибели, теряя свои города: Антекеру, Захару, Аямонте, Приего,
Убеду, Кордову, Матреру, Руту и другие. Бесчисленные участники и малоизвестные
личности: Абуль Хасан Али, Гонсало Мартинес, сын Абуль Хасана Юсуф I, Хуан Мануэль
и Усман ибн Абиль Ула со смаком сражались и убивали друг друга. Список имен длинный,
и не мало доблестных подвигов потеряны во мраке этих полузабытых кампаний.
Затем мы приближаемся к 1469 году, и начинаем видеть свет. В этот важный год
Фердинанд, наследник короля Хуана II Арагонского, и Изабелла, наследница Энрике IV,
короля Кастилии, поженились в Сеговии. Ему было восемнадцать лет, ей – девятнадцать.
Их брак объединил христианскую Испанию. Свадебные колокола, звучащие для знатных
гостей, возвещали о приближающемся рождении христианской Испании целиком и
полностью. Они также звучали похоронным звоном по мусульманской Испании.
Фердинанд и Изабелла создали современную Испанию. Объединение Испании было
главным достижением королевской четы. Они достигли этого поразив джихад.
Человеческие жертвы этой победы были ужасны, но, учитывая неуживчивый характер
ислама, борьба с ним является единственным приемлемым способом. Возможно,
существовал еще один путь к единству: исламизация Испании. Это путь джихада. Но тогда
Испания не была бы самой собой; возникла бы другая страна, и, возможно, процветала бы,
будучи европейским продолжением северной Африки. Призыв муэдзина, доносящийся с
минарета, стал бы её символом. Живописно, да? Но Испания и Европа не желали быть
Северной Африкой, так же как Северная Африка не хотела становиться испанской,
французской, итальянской или британской и показала это. Анти-империализм – чувство,
которое нужно уважать, даже восхищаться, независимо от его источника. Народы Испании
и Португалии продемонстрировали это с VIII по XV века, сражаясь против мавров и арабов.
Народы Северной Африки показали это в XIX и XX веках, борясь с французами,
испанцами, итальянцами и англичанами.
Через одиннадцать лет после свадьбы Изабеллы и Фердинанда в Испании начался
последний изгнания ислама и джихада. В 1480 году Изабелла находилась на кастильском
троне шесть лет, Фердинанд был королем Арагона один год. Они оба чувствовали, что у
них есть силы, чтобы положить конец мусульманской Гранаде, уничтожив её, и сделать
частью Испании. Король Гранады Мулай Абу аль-Хасан предоставил такую возможность.
Сначала, как сказано в истории, он отказался платить ежегодную дань, отправив вместо
денег сообщение, что «в сундуках Гранады больше нет золота, но в них есть сталь», глупая
угроза от маленького и слабого соседа сильному и большому. Затем, во время внезапного
ночного нападения на близлежащую Захару в 1481 году, мавры перебили всех мужчин,
защищавших крепость, кроме одного, и захватив в плен 150 христианских женщин и детей
отправили их в цепях в Ронду. Разгневанный король Фердинанд сказал
высокопоставленному чиновнику в Галисии: «Теперь мы приложим все силы, чтобы
завоевать Гранаду и изгнать из Испании врагов католической веры, посвятив Испанию на
служении Богу.» Цель стала ясна: уничтожение мавританского эмирата Гранада и всей
мусульманской Испании.
Это был христианский анти-джихад в действии. Политика, которой Фердинанд
придерживался в отношении Гранады в течение следующих нескольких лет, показала, что
он имел в виду именно то, что сказал.
Первой целью, частично в отместку за мусульманский набег на Захару, стала крепость
Альхама, расположенная примерно в тридцати милях от столицы Гранады, построенная на
скалистом гребне, отвесно возвышающемся над речной долиной, и поэтому считавшаяся
неприступной среди мавров. Но она была слабо защищен и могла быть легко взята, о чём
сообщил Хуан де Ортега, капитан эскаладорес, специальной команды армейских
альпинистов. Фердинанд передал командование отрядом в 3500 человек дону Родриго
Понсе де Леону, отложившего свою вражду с герцогом Медина-Сидонии и отправился на
разведку в разгар зимы. Люди Хуана де Ортеги холодной декабрьской ночью прокрались в
крепость, убили часовых и открыли ворота испанским войскам, которые после нескольких
часов заняли город, основательно разграбив его, убив часть жителей и поработив
большинство из оставшихся. Испанцы освободили христианских пленников, находящихся
в крепости, и повесили отступника на зубчатых стенах. «Сообщение об этом поражении,
как звон набата, обрушилось на жителей Гранады», – рассказывает Прескотт в своей
истории Фердинанда и Изабеллы. Гибель была не за горами.
В высших кругах Гранады воцарилась неразбериха. Эмир Мулай Хасан был изгнан
своими мятежными подданными и укрылся в Малаге. Его сын, девятнадцатилетний
Боабдил, молодой, энергичный и неопытный, стал эмиром в 1483 году. Смятение охватило
и кастильцев, которые, решив сохранить свою добычу в Альхаме, потратили много усилий,
пытаясь захватить близлежащий город Лорку, владение которым, по их мнению, помогло
бы им защитить Альхаму. Боабдил, несколько неорганизованный юноша, попал в плен к
испанцам, когда отправился сражаться с ними в Лусене. Испанцы отпустили его при
условии, что он принесет присягу вассала Кастилии. Затем он согласился разделить свой
эмират со своим сводным братом эль-Загалем, отец которого Мулай Хасан отрекся от
престола в его пользу. Испанцы захватили Боабдиля второй раз, взяли Лоху и в следующие
несколько лет непрерывно нападали на Гранаду, завоёвывая его медленно по кусочкам.
Самым выдающимся из испанских военачальников был Гонсало де Кордоба, великий
капитан, чья пехота вступала в бой, вооруженная личным огнестрельным оружием против
мусульманских луков, стрел и копий.
В 1487 году испанцы захватили Малагу, добавив ее ценный порт к своим владениям.
Марбелья, такая модная ныне, стала главной военно-морской базой Кастилии. Альмерия, в
последние годы излюбленное место съемок итальянских бесконечных вестернов, вскоре
после этого пала под натиском войск короля Фердинанда. Сам король командовал армией
из 80 тысяч пехотинцев и 15 тысяч всадников. Королева Изабелла была чем-то вроде
генерал-квартирмейстера, скромная, непритязательная, но очень заметная. Возможно, она
была одним из создателей военно-полевой медицины, установив палатки для больных и
раненых. Находясь среди военных, она никогда не давала советов, если ее об этом не
просили, и однажды, прежде, чем ответить, она предварила совет скромным замечанием,
которое некоторые современные феминистки осудили бы: «Да простит меня ваша светлость
за то, что я говорю о вещах, которых не понимаю», хотя она, похоже, понимала их лучше,
чем ее муж или любой из окружающих его мужчин. Но, как и большинство умных людей,
будь то мужчины или женщины, она не чувствовала необходимости хвастаться или
самоутверждаться. Одно ее присутствие внушало уважение к ней. Когда она не занималась
снабжением армии или управлением, ей нравилось вязать. Она была верна и предана своему
мужу, финансировала Христофора Колумба, собирала деньги для выкупа пленников у
мусульман, – замечательная женщина, интеллектуально намного превосходящей своих
современников, как мужчин, так и женщин. Сильная, но также и женственная, и прекрасная,
она уверенно стояла на землю, а разум летал в высоте, и ей не понравились бы
феминистские мачо-женщины сегодняшнего дня. Она – одна из великих фигур в истории.
Испанская армия осадила столицу Гранады и за три месяца построила город-спутник
прямо под стенами, чтобы разместить и предоставить убежище осаждающим. Войска
хотели назвать город Изабеллой, но королева просила назвать его Санта-Фе118, поскольку
это был единственный населенный пункт в Гранаде, который, по словам испанского
писателя, «никогда не был осквернен мусульманской ересью.» Город существует и ныне. В
осажденной Гранаде мусульмане каждый день ожидали подкрепления из Северной
Африки, которое, как знал Боабдил, никогда не придет. Будущее для мусульман было
безнадежным. Никакого решения, никакого выхода, кроме поражения и почетной
капитуляции, не существовало. Переговоры между мусульманскими и христианскими
представителями тайно велись по ночам. Они были ратифицированы двумя монархами в
конце ноября 1491 года. Сдача произошла 2 января 1492 года. Теперь джихад в Испании
закончился, но маврам Гранады разрешили сохранить мечети и религию – условие, которое
испанцы позже полностью проигнорировали. Боабдилу выделили небольшое местечко для
кормления в близлежащих горах Альпухарр, чуть южнее, в качестве вассала Кастилии.
Церемония капитуляции носила скорее религиозный, чем военный характер, как и
подобало войне, которая для обеих сторон наполнялась религиозно-сакральным
противостоянием. Кардинал привел испанские войска на церемонию. Фердинанд стоял у
мечети, позже посвященной Святому Себастьяну, символу провалившегося джихада.
Кардинал приветствовал Боабдила, когда тот с мрачным лицом выехал из Гранады в
окружении своей семьи, и подвёл к королю, который обнял его и принял от него ключи от
города.
«Эти ключи твои, о король, раз так повелел Аллах», – смиренно сказал низложенный
властитель мусульман.
Все 780 лет мусульманской оккупации, Аллах присутствовал в Гранаде. Было вполне
уместным вспомнить об Аллахе в день её окончания. Среди присутствующих на церемонии
находился генуэзский мореплаватель по имени Христофор Колумб, просивший помощи у
королевы Изабеллы в путешествии на запад, через Атлантику в Индию.
Когда король Фердинанд въезжал с распятием в руке на коне в сдавшийся
мусульманский город, он, возможно, думал о другом городе, на этот раз христианском,
Константинополе, захват которого мусульманами тридцать девять лет назад сопровождался
сценами беспрецедентного ужаса. В то утро в Гранаде было холодно, а небо было голубым.
И в нём развевались знамена Кастилии и Сент-Джеймса. Хор пел Te Deum. Вся армия
стояла на коленях при чтении «этого последнего, славного триумфа креста», говорит нам

118
Санта-Фе (исп.) – святая вера.
Прескотт. Джихада в Испании больше не существовало. Благодаря Фердинанду и Изабелле
Испания объединилась и стала одной нацией.
А Баобдил с матерью, отъехав на несколько миль от города по дороге, ведущей к
Альпухаррам, остановился на возвышенности, что в нескольких милях от города, и оттуда
смотрел вниз на Гранаду, бывшим его городом ещё вчера. Он видел его последний раз
далеко внизу, красный на фоне зимней серой сельской местности, город красоты и радости.
В конце концов, он тоже был испанцем, который родился и прожил всю свою жизнь под
андалузским небом. Он глубоко вздохнул и разрыдался от отчаяния.
«Увы, – воскликнул он, оттирая глаза рукой, – чьё горе может сравниться с моим?»
Его мать, бывшая когда-то рабыней в гареме, не выразила ни слова сочувствия своему
обезумевшему сыну. Ее охватила злоба.
«Ты плачешь как женщина, о том, что не смог защитить, будучи мужчиной,» –
закричала она.
Печальный и заплаканный Боабдил покидает нашу историю. Через несколько месяцев
он оставил свои андалузские владения в горах и отправился в Фес, в Марокко, где и погиб,
сражаясь в одном из многочисленных междоусобных исламских конфликтов, вдали от
Гранады, которую так любил и потерял. Место, с которого Боабдил в последний раз смотрел
на Гранаду, называют «Последним вздохом мавра». Это метка в истории, важная не только
символизмом, но и потому что положила конец арабскому военному проникновению в
Западную Европу и отвержение ислама народом, который арабы пытались завоевать. И это
же причина огромного воодушевления для одних, и драмы для других. Трагедия Боабдила
носит универсальный характер и занимает важное место в европейской истории.
Торжествующему, нетерпимому исламу не оказалось места на этом континенте. Джихад по
самой своей природе разрушил бы Европу. Европа должна быть Европой. Она не осталась
бы сама собой при воинствующем, нетерпимом, доминирующем исламе. А мусульмане
хорошо знают, что Дар-аль-ислам, страна ислама, должна стать мусульманской, чтобы быть
такой. Каждому свое.

Османская империя. Селим Мрачный 1512–1520.

После падения Гранады джихад взял передышку. В Венгрии, где страх перед турками
немного исчез, именно христианская аристократия впала в варварство, и в стране началась
ожесточённая гражданская война при новом короле Владиславе II, взошедшем на трон в
1490 году, вслед за Матиасом, сыном Хуньяди.
Крестьяне, жестоко притесняемые аристократией, восстали под предводительством
некоего Георга Дозсы, которого, наконец, поймали дворяне, и за попытку стать королем
посадили на раскаленный железный трон, надев на голову раскаленную железную корону
и закрепив раскаленный железный скипетр в руке. Наполовину зажаренного Дозсу затем
передали дюжине его последователей, которых не кормили в течение двух недель. Что
произошло дальше, я предлагаю додумать читателю. Восставшее крестьянство осудили на
вечное крепостное право, чтобы приучить их знать свое место. Неудивительно, что по
сравнению со своими хозяевами, турки начали казаться венгерским крестьянам меньшим
злом. Но, к счастью для диких мадьярских правителей, турки тогда не проявляли
активности в Европе.
 В то время как Испания изгнала несчастного Боабдила из Гранады и сбросила с себя
мусульманское иго, мрачный султан Баязид II сумел навязать свою собственную версию
мусульманского правления трем венецианским укреплениям на материковой части Греции,
Модону, Корону, и более известному под названием Лепанто, где несколько десятков лет
спустя произошла одна из величайших морских битв всех времен. Турция находилась в
процессе превращения в военно-морскую державу. В 1499 году османская армада из 238
кораблей под командованием Дауда-паши и Кемаля Рейса разгромила венецианский флот
из 170 судов, включая французскую эскадру из двадцати двух галер, и взяла Лепанто,
осаждавшийся одновременно с суши войсками янычар. А испанцы провели своё первое
выступление на османской сцене, смешанный венециано-испанский контингент во главе с
Гонсало де Кордобой отбил ионический остров Кефалония у турецкой армии.
Как и все кампании правоверных, война против Венеции была частью джихада со всеми
духовными и мистическими подтекстами и наградами, которые священная война имела в
мусульманском сознании. «Прежде всего, религиозный экстаз побудил мусульман всех
сословий принять участие в священной войне против неверующих. Коран ... учит также,
что, когда идет война между правоверными и врагами ислама, долг каждого мусульманина
– пожертвовать на такую войну свою собственность, свою жизнь и самого себя», говорит
историк XIX века. И, упоминая турок, добавляет: «Общий настрой магометанской
священной книги корана необычайно воинственен и, должно быть, в лучшие времена
ислама возбуждал отважную кровь турок».
Следующий султан, Селим I, Мрачный, как его по праву называли, взошел на трон в
1512 году, когда его бездельничающий отец, Баязид II, отрёкся от престола. Он правил всего
восемь лет, но сумел за этот короткий период почти удвоить размеры Османской империи.
Все его завоевания сделаны в Азии и Африке, особенно в Персии, Ираке, Сирии и Египте,
поэтому мы уделим ему немного место в нашей, нацеленной на Европу книге, что
прискорбно, потому что он, возможно, самый успешный в военном отношении из всех
турецких султанов. Он был не только султаном, но и первым из турецких халифов, что
также означает наместника пророка Божьего (то есть Мухаммеда) и Верховного имама
ислама (по крайней мере, суннитов; шииты, главным образом в Персии, имели своих
сановников).
Он получил религиозный титул, главный в мусульманской иерархии, от последнего
Аббасида, чьи предки нашли убежище в Каире после резни багдадских халифов монголами
двести лет назад. С этого времени османские султаны пользовались религиозной властью,
которую давал им титул халифа над мусульманами во всем мире, а не только в пределах
Турецкой империи.
Но Селим еще более непривлекателен, чем Магомет II. Султаны, по крайней мере
большинство из них, казалось, имели сильную склонность к садизму. У Селима Мрачного
эта черта, оказалась особенно хорошо развита. Он упивался убийствами, и его правление
состояло из сплошного кровопролития. Когда он пришел к власти, то сразу задушил
пятерых своих племянников в возрасте от семи до двадцати лет, хотя младшие умоляли
сохранить им жизнь. И, так же, двух своих братьев: Ахмеда и Коркона. Он душил своих
визирей в среднем одного за несколько месяцев. Глубоко верующий, он ненавидел шиитов,
которых считал еретиками, и провел перепись их в владениях. Их насчитали 70 тысяч, и 40
тысяч обезглавили палачи, разосланные по всей стране. Остальные попали в тюрьму. Ему
не понравилось послание, доставленное от персидского шаха, и он приказал разорвать
посла на куски. В битве у Тебриза он разгромил персидскую армию, и приказал казнить
всех пленных шиитов на месте. Когда один из его генералов, Хемдар-паша, указал на
трудности похода через пустыню, ему немедленно отрубили голову. Он казнил на месте
несколько сотен пленных мамелюков в Египте, сдавшихся под обещание сохранить им
жизнь. Когда он взял Каир и стал халифом, то казнил 50 тысяч жителей города, не забыв о
153 чиновниках казначейства, которых приказал казнить за некомпетентность, но, всё-таки,
смягчился, когда храбрый муфтий заступился за них. К концу своей жизни он понял, что
всех христиан в Турции следует предать смерти, и только заступничество муфтия, в
очередной раз, предотвратило приведение приговора в исполнение бандами бродячих
палачей. Когда он умер в 1520 году, все мужчины, женщины и дети в империи, мусульмане,
христиане и евреи, вздохнули с облегчением. Его сын Сулейман стал султаном и халифом.
И вошёл в историю как Сулейман Великолепный. Именно во время его правления
Османская империя достигла своего апогея и стала сильнейшей военной и экономической
державой в Европе.

Красный Дунай. Мохачи 1526.

Подобно своему отцу Селиму, смотревшему в одну сторону – на восток, Сулейман

всегда глядел в одном направлении, но только на запад. Его устремления и политика всегда
отдавали приоритет Европе над Азией. За свои сорок шесть лет в качестве султана и халифа
он трижды воевал против своего главного мусульманского соперника Персии: в 1534 году,
в основном потому, что персидский шах стал союзником императора священной Римской
империи Габсбургов Карла V, правившего Испанией, Мексикой, Австрией и
Нидерландами; затем в 1548 году, когда его янычары заняли Тебриз; и наконец в 1553 году,
когда он разорил Месопотамию. В остальное время христианская Европа была врагом.
Эти кампании против Персии являлись по существу религиозными войнами,
поскольку, хотя персы и были мусульманами, но придерживались ненавистной туркам и
другим суннитам шиитской разновидности. В Азии Сулейман распространил свою
империю на Аравийский полуостров, захватив Хиджаз, Йемен и Аден. И так, родина
пророка стала турецким владением и оставалась таковой в течение четырех столетий, пока
Т. Э. Лоуренс и его арабский легион не освободили ее от османского владычества во время
Первой мировой войны.
Завоевания Сулеймана в Европе гораздо более впечатляющими, чем эти азиатские
предприятия, занявшие менее шести лет. Сердце султана, его янычары и его джихад
принадлежало Европе. За семь лет после своего восшествия на престол он отвоевал Белград,
который турки ранее проиграли венграм, захватил остров Родос и осадил Вену. Но прежде
чем Сулейман начал эту обширную кампанию турецкой экспансии по Европе, он повторил
старые кампании джихада.
В начале первых османских завоеваний в Европе Сербия пала в Косово; Болгария
попала под полумесяц после Никополя; Валахия и Босния присоединились, полностью или
частично, к Дар-аль-исламу после Варны; христианская Албания умерла вместе со своим
героем Скандербегом; и греческая империя исчезла в шуме, резне и изнасилованиях в
Константинополе.
В регионе осталась только одна христианская нация, которая все еще сражалась, иногда
побежденная, но всегда непокоренная, раздираемая своими собственными разногласиями,
никогда не боящаяся, иногда легкомысленная, часто варварская, но всегда доблестная.
Венгрия все еще присутствовала, готовая сражаться с турками за своего Бога, Папу и
короля. Благодаря Яношу Хуньяди, она одержала последнюю победу давным-давно, в 1456
году, в Белграде, бывшего до того венгерским пограничным городом. С тех пор Венгрия
шла своим собственным путем. Но Сулейман, еще молодой человек двадцати шести лет,
был полон решимости снова подчинить Венгрию. Он отправил посланника в Буду, чтобы
потребовать, в обмен на длительный мир, тяжелую ежегодную дань от семнадцатилетнего
короля Венгрии Людовика II, молодого ничтожества, но замечательного плейбоя, которому
нравилось окружать себя безответственными негодяями, подобными ему самому. Посчитав
послание султана весёлой шуткой, молодой монарх презрительно ответил на требование,
чего оно, возможно, и заслуживало, но которое не следовало выражать так открыто. Венгры
оскорбили посланника и бросили его в тюрьму, прежде чем отправить обратно в Стамбул с
пустыми руками. Говорят, они даже отрезали ему нос и уши, нанеся особую обиду султану.
Сулейман обрадовался, получив предлог от Людовика II, и начал войну. Решив
отвоевать Белград, он выступил из Стамбула в феврале 1521 года во главе огромной армии
неизвестной численности, но которая, похоже, была очень велика, поскольку ей
потребовалось, как рассказывает Антоний Бридж в биографии Сулеймана, не менее 33
тысяч верблюдов и 10 тысяч повозок для перевозки припасов и ста артиллерийских орудий.
Эти силы поддерживались флотом из сорока кораблей, поднявшихся вверх по Дунаю. Когда
завоеватели спустились с гор на равнины Венгрии, то захватили город Шабац в июле
месяце, защищаемый всего лишь пятьюстами воинами под командованием патриотов
Симона Логоди и Эндрю Тормы. Весь гарнизон полностью вырезали. «В лагерь привезли
сто голов солдат гарнизона Шабаца, не успевших отступить через реку», – лаконично
отметил Сулейман в своем дневнике. На следующий день головы насадили на пики, для
украшения османского лагеря. Шестьдесят венгерских защитников Шабаца, отказавшихся
бежать, были еще живы на шестнадцатый день осады. Они выстроились на главной
площади в ряд и ожидали последнего турецкого штурма, а затем стойко сражались с
нападавшими, пока не осталось в живых ни одного венгра.
К концу месяца янычары подступили к стенам Белграда, защищаемых гарнизоном из 7
тысяч человек, надеявшихся на помощь из Буды. Но помощь не пришла. Людовик II
отправился в свадебное путешествие, и его нельзя было беспокоить. Два могущественных
лорда, Баторий и Иоанн Саполяй, с большими армиями у каждого, стояли недалеко от
осажденного города, но каждый боялся другого больше, чем турок, и потому не вступал в
бой. Янычары взяли город штурмом в начале августа. Защитники, которых теперь осталось
всего несколько сотен, укрылись в цитадели, где продержались до конца месяца. Среди них
находился месье де Круасси, французский рыцарь, загадочно и храбро попавший в эту
битву, не имевшей прослеживаемой связи с Францией. Смешанные силы сербских
наемников и венгров, и, возможно, месье де Круасси, сдались, когда в живых осталось
только семьдесят пять, под обещание, что им сохранят жизнь. Но турки, как обычно,
нарушили свое слово и пощадили только сербов. Венграм отрубили головы. История
молчит о том, что случилось с месье де Круасси. А большинство местных жителей
отправились на невольничьи рынки Стамбула.
Венгры гадали, где и когда будет нанесен следующий турецкий удар. Им пришлось
ждать его пять лет, и жребий выпал местечку под названием Мохач, которое играет ту же
погребальную роль в венгерской истории, что и Косово в сербских преданиях.
Прежде чем снова отправиться в Венгрию, Сулейман напал и отнял остров Родос у
рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского, боевого ордена христианских воинов,
владевших им в течение двух столетий. Турки боялись и ненавидели их так же сильно, как
и, христиане боялись и ненавидели турок. Великим магистром ордена был француз Филипп
де Вилье де Лиль-Адам, недавно принявший командование в возрасте пятидесяти семи лет.
Несколько месяцев спустя турки отправили флот из 700 судов, в основном галер, на борту
которых находилось около 20 тысяч солдат и 40 тысяч матросов, а Сулейман отбыл на юг
от Галлиполи с армией в 140 тысяч человек. Услышав о приближении этих огромных сил,
рыцари-госпитальеры приготовились к битве. Их было пятьсот человек, поделённых на
отряды из прованцев, французов, итальянцев, арагонцев, англичан, немцев, кастильцев и
португальцев, в зависимости от языка, на котором они говорили. Группа из Прованса была
самой многочисленной. Французы юга и севера всегда возглавляли эти боевые организации
церкви. Рыцарей поддержала сотня боевых капелланов, около тысячи наемников и около
тысячи жителей Родоса.
4 сентября 1522 года турки атаковали столицу острова, и рыцари боролись до 21
декабря, когда подписали капитуляцию. Турецкие потери в ожесточенных боях составили
огромную цифру, вероятно, более 60 тысяч человек. Сулейман был еще достаточно молод,
чтобы быть щедрым. Он позволил рыцарям уйти безопасно и с миром, обеспечив их
необходимым, а также пообещал уважать жизни и дома островитян. Он приказал, чтобы
герб Ордена, высеченный на стенах завоеванного острова, остался такими же, каким и был,
в знак героизма рыцарей в битве. Маршал Наполеона – Мармон, служивший в Турции во
время наполеоновских войн, отметил, что геральдические знаки все еще украшали стены
315 лет спустя.
Рыцари отплыли только 1 января. Один из выживших в осаде, молодой провансальский
рыцарь Жан Паризо де ла Валетт, позднее станет главой рыцарского ордена. Он принимал
участие в подборе новой обители для рыцарей и помог основать его на острове Мальта, но
этот остров скоро и сам подвергнется еще более жестокой осаде. Столица Мальты,
Валлетта, названа в его честь.
Осада Мальты случилась спустя сорок три года после осады Родоса, и еще живой
Сулейман, наблюдая за ней, сожалел что должен сражаться с Ла Валетте ныне, потому что
когда-то оставил его живым. Сама осада этих двух островов-Родоса и Мальты прекрасно
отражает всю суть джихада. Многолетнее столкновение христианства и ислама,
происходившее в этих маленьких точках Земли, выглядело так, словно вся ярость и
ненависть накопившаяся за тысячу лет, вылилась за несколько месяцев. Но джихад всегда
действует одинаково, независимо от того, христианин ли противник или иудей, индуист,
сикх, буддист, зороастриец или анимист. Для ислама внешний немусульманский мир
официально является Землей войны, Дар-аль-харб.
Через несколько лет после Родоса джихад появился в Венгрии. На этот раз у турок
появился союзник: Его Христианнейшее Величество король Франции Франсуа I, которому
не терпелось увидеть австрийскую армию своего врага Карла V втянутой в войну против
турок, как лучшую защиту Франции на опасной шахматной доске международной
дипломатии. Франсуа I попал в плен в бою к австрийскому императору и умолял султана о
помощи. Сулейман покровительственно заверил короля Франции, что теперь, «когда тот
подал прошение трону, который является убежищем для всего мира, ему больше не нужно
бояться врага, угрожавшему и разорившему его владения и взявшему его в плен.»
Первой целью турок стала католическая Венгрия, которой правил союзник Карла V
Людовик II, король-плейбой. «Сулейман Великолепный отправился из Стамбула с армией
в 300 тысяч, чтобы завоевать мир», – написал Золтан Бодолай, словами, столь же по-своему
великолепными, как и слова Сулеймана. Возможно, Франсуа I приказал спеть
величественное «Te Deum» в Соборе Парижской Богоматери, услышав, что великое
турецкое войско двинулось в путь, чтобы сразиться со его врагом. Князья и политики, увы,
иногда пренебрегают религией.
В Венгрии, раздираемой распрями, с крестьянством, осужденным на вечное рабство и
отчужденным от собственной страны, король Людовик II со своей гвардией из четырех
тысяч человек отправился навстречу врагу. Иоанн Заполяй, богатейший владыка
королевства, с личной армией в 40 тысяч человек, устранился от грядущих событий.
Королю Людовику удалось собрать вокруг себя еще 22 тысячи человек, и с этим войском
он встретил Сулеймана на поле Мохача, недалеко от Дуная, 29 августа 1526 года. Генрих
VIII в Англии был слишком занят подготовкой к разводу с Екатериной Арагонской, чтобы
думать о далеких венграх, столкнувшихся с исламским врагом. Король франков Франсуа I
молился о победе мусульман, потому что поражение венгров от турок значительно
ослабило бы его врага Карла V, союзника венгров. В Мохаче военные советники короля
Людовика советовали набраться терпения. «Нас значительно больше, – говорили они, –
Давайте дождемся армии Иоанна Заполяя.» Но король Людовик II был молод, неопытен и
безрассуден. «Мы не будем ждать,» – ответил он.
Епископ Переньи, один из многих венгерских прелатов, сопровождавших короля на
поле боя, посмотрев на турок, выстроившихся с обнаженными мечами в ожидании
венгерской атаки, осенил себя крестным знамением, вверил свою душу Богу и сказал
другому епископу, сидевшему рядом с ним на лошади: «Сегодня праздник святого Иоанна
Мученика. Не придётся ли добавить к этому дню праздник 20 тысяч мадьярских
мучеников.» Мадьяр – это имя, которым венгры называют себя. Когда-то они пришли из
Азии, вторглись и захватили Венгрию в 800-х годах и так стали венграми. А теперь, в
Мохаче, они столкнулись с новыми захватчиками, пришедшими, как и они ранее, из Азии.
Они посмотрели на турок, и храбро бросились в атаку. Лучшие кавалеристы Европы,
предшественники гусар, с криками и пением прорвали первые турецкие линии. Но чем
дальше они продвигались, тем всё более тяжело вооруженных турок встречали их. Венгры
пошли в атаку и были скошены турецкими артиллеристами. Сулейману потребовалось
всего два часа, чтобы разбить венгерскую армию. Король Людовик, раненный в голову, в
сопровождении своего телохранителя бежал с поля боя, но его лошадь поскользнулась,
пересекая грязный ручей, упала на него, и король утонул под тяжестью своих доспехов.
Среди убитых оказалось семь епископов и архиепископов, включая Переньи. 16 тысяч
венгров погибли в сражении, 2 тысячи взятых в плен лишились голов, которые будучи
насаженными на пики, украшали окрестности палатки Сулеймана в ту ночь.
Мохач определил судьбу Венгрии почти на два столетия. Его население уменьшилось
с четырех миллионов до двух с половиной за эти сто пятьдесят с небольшим лет. Поведение
Англии в Ирландии является эталоном порядочности по сравнению с турецким
пребыванием в Венгрии. Турки охотились на венгров в сельской местности, как на
куропаток. Вероятно, три миллиона венгров стали рабами и рассеялись по всему
Османскому государству. Через несколько месяцев после Мохача, Сулейман вернулся в
Стамбул с живым товаром из 100 тысяч венгров, мужчин, женщин и детей, распроданных
затем на невольничьих рынках в столице, в Анатолии, Египте, Сирии и на Балканах. Гази,
солдаты джихада, янычары и сипахи получили щедрую награду за свои боевые навыки. Как
обычно пятая часть добычи досталась султану, имевший теперь повышенное право на свою
долю как халифу, но большую часть поделили между солдатами. Джихад был народным
капитализмом в его лучшем проявлении. От него выигрывали все. Позже, когда янычарам
разрешили вступать в брак, их жены и дети также извлекали выгоду из всех махинаций и
сделок, которые стали частью османской военной традиции.
Успешная кампания Сулеймана не только опустошила Венгрию; она оставила страну
разбитой на три части: одной управляли турки, другую возглавлял брат Карла V, Фердинанд
Габсбургский, и третью хитрый аристократ Иоанн Заполяй, всплывший на верх, на беде
своей страны, которую он и помог создать, отвергнув призывы короля о помощи. Теперь он
создал для себя королевство из обломков, оставшихся от земель мадьяр, и стал вассалом
турок. Заполяй, когда ему начал угрожать Фердинанд, обратился за помощью к Сулейману
и получил обещание османской поддержки. «Я лично отправлюсь к нему на помощь»,
пообещал Сулейман посланнику Заполяя. «Я клянусь в этом нашим пророком
Мухаммедом, возлюбленным Аллахом, и моей саблей.» Аллах, ислам и меч для Сулеймана
были одним целым, троицей джихада.
Встревоженному послу Фердинанда, которого австрийский король спешно отправил в
Стамбул, услышав о происках своего соперника перед Сулейманом, султан высказал только
высокомерие и пренебрежение. «То, что меч завоевал, меч и сохранит,» – увесисто
произнёс он. Он пойдет и сразится с Фердинандом и отберет часть Венгрии у короля
Габсбургов. «Я найду его на поле Мохача или в Будапеште, – сказал Сулейман. – Если он
не встретится со мною там, я буду сражаться с ним под стенами самой Вены.»
Нетронутый капитал. Вена 1529.

Вена, столица священной Римской империи Карла V, казалась достойной цель для
Османской империи. Именно к Вене устремлялись мысли и желания Сулеймана. Теперь
венгры были поверженным врагом, бессильным, не способным нанести ответный удар.
Дунай, река, на берегах которой лежала Вена, вскоре станет такой же частью
мусульманского мира, как Нил, Евфрат, Тигр и Инд. Дунай покраснеет от христианской
крови. Вена станет Багдадом на Западе. Сулейман принесёт послание пророка к не
признаваемому им за императора Карлу V. В мире существует только один император –
Сулейман. Но, поскольку Карл V отсутствовал, «занятый своими делами в Италии», как
сообщает Кризи в «Истории турок-османов», то хватит и его брата – Фердинанда.
Следующей целью джихада станет Вена. 10 мая 1529 года Сулейман отправился в новую
завоевательную кампанию на Западе с армией в 250 тысяч солдат, подкрепленной тремя
сотнями тяжелых пушек и бесчисленными мулами, лошадьми и верблюдами. В Мохаче,
специально выбранном султаном, чтобы унизить венгров, его встретил Заполяй,
поцеловавший султану руку в знак уважения, признавая тем самым свою вассальную
зависимость. Со своими венгерскими союзниками Сулейман отправился в Вену, захватывая
по пути города, уничтожив несколько гарнизонов и подвергнув пыткам, убийствам и
порабощению жителей деревень, мимо которых проходила его армия по пути в Австрию.
Авангард армии Сулеймана прибыл под Вену 23 сентября, и мусульмане, разъезжая вокруг
стен города на лошадях, выкрикивали оскорбления защитникам и обещали смерть. На копьё
каждый из них насадил голову австрийца. Оставшаяся часть армии подошла к Вене через
пару дней, и город погрузился в страх и ожидание, зная, что нападающие превосходят их
по крайней мере в 10 раз. Вену обороняли всего лишь 16 тысяч человек, а осада продлилась
только три недели. Сулейман ожидал, что Вену будет защищать король Фердинанд, но тот
мудро, если не геройски, решил переждать в другом месте, вдали от турок, и оборону
столицы поручили ветерану – немецкому генералу Николасу фон Зальме, подчёркнув этим,
что Сулейман относится к лицам низшего сорта, недостойных внимания
короля. Установилась отвратительная погода, которая помешала туркам подвести свои
тяжелые орудия. Венцы проявили упорство в защите. Хотя городу серьезно угрожало
огромное число осаждавших и применение мин и взрывчатки, однако, вскоре реалист
Сулейман понял, что у него нет шансов на быструю победу, а его престиж неизбежно
пострадает от длительной осады города, защищаемого неизвестным генералом. Отказ
Карла V и Фердинанда встретиться с ним в бою, означает признание ими своего поражения,
заявил Сулейман, и 16 октября турки, собрав вещи, отправились в долгое путешествие к
себе домой в Стамбул. Перед отъездом они сожгли свой лагерь, убив тысячи пленных, в
основном крестьян с их семьями из соседних деревень.
Упреки Сулеймана в трусости, выдвинутые против Карла и Фердинанда, никого не
обманули. Все поняли, что Вена устояла, и жители праздновали победу. Вся Европа
восприняла неудачу турок при взятии Вены, как первую крупную победу христиан над
мусульманами с момента появления турок на континенте. Сообщается, что во время осады
погибло 40 тысяч турок и 20 тысяч христиан. Отступающие янычары совершали обычные
бесчинства, свойственные разбитой армии XVI века. А может и более. «Память об их
зверствах настолько глубоко проникла в сознание Европы и завоевала такую неизгладимую
репутацию варварства, что британский премьер-министр Гладстон все еще вспоминал
«чудовищных турок» три столетия спустя», напоминает Бридж в биографии Сулеймана. Об
этом помнят и сегодня, и нынешние турки несправедливо соединяются в сознании
европейцев со зверствами, совершенными их османскими предками. Такие ассоциации
подобны тому, как если бы англичан мистера Блэра сегодня обвинили в резне жителей
Лиможа Черным принцем119 во время Столетней войны, или если бы нынешних французов
осуждали за убийство двух тысяч османских солдат, сдавшихся Наполеону Бонапарту в
Яффе в 1799 году во время Сирийской кампании.

Моряки, работорговцы и пираты. Средиземноморье 1504–1546.

Джихад действовал не только на суше. Морская война против христиан началась сразу
же, как мавров изгнали из Испании. Вернувшись в Северную Африку, многие осели в
Алжире, где бывшие рыбаки Гранады стали пиратами и работорговцами. Они начали
совершать набеги на прекрасно знакомое им испанское побережье, чтобы заработать на
жизнь, и главным товаром, за которым они охотились были христианские рабы.
Несомненно, в этих набегах имелся и элемент мести. Мавры мстили за страдания,
причиненные им испанцами. Эти прибыльные морские прогулки стали неотъемлемой
частью жизни ислама и джихада, и все местные мусульмане считали так. Воевать ли с
неверными? Никаких колебаний не возникало. Поскольку Аллах через пророка велел
правоверным убивать их. В суре 9:5 совершенно ясно сказано «…избивайте
многобожников, где их найдете, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против
них во всяком скрытом месте!» А многобожники – это, в частности, христиане, чья Троица
представлялась мусульманам тремя богами. Засада, плен и убийство, где бы их ни

119
Французский город Лимож был взят 19 сентября 1370 года английской армией во главе с принцем
Уэльским Эдуардом, позднее получившего кличку Черный Принц, после чего последовала массовая
резня мирных жителей.
находили, было делом благословленным Аллахом и получившим религиозное признание
мусульманских толкователей. Мавры рассматривали эти набеги как сочетание добычи,
удовольствия и религиозного долга. Удобный взгляд для головорезов, ищущих грабежей,
денег и мести.
Поскольку для хорошего мусульманина обязанность религиозной войны заложена в
коране и является постоянной, такие войны считались святыми деяниями. Первые
мусульманские набеги на море не оставили заметных следов. Но мавры и арабы со
светлыми волосами и голубыми глазами, встречающиеся в исламских странах, вполне
могут оказаться потомками мужчин и женщин, похищенных мусульманскими налетчиками
с европейских берегов. О пиратах Берберского побережья ходили легенды. «Берега
Триполи» упоминаются даже в гимне морской пехоты Соединенных Штатов. 120 Но не
забудем, что испанцы сражались с пиратами Берберского побережья за три столетия до
американцев. Испанский вельможа дон Педро Наварро первым совершил карательную
экспедицию на берега Северной Африки. В 1500-х годах он возглавил испанский флот,
чтобы положить конец пиратству, захватил морскую крепость на побережье Алжира,
вынудив тем пиратов прекратить свои набеги.
Но передышка длилась всего несколько лет. С острова Лесбос в Эгейском море
османский пират Урудж отправился на запад Северной Африки и получил разрешение
правителя Туниса пользоваться его портом в обмен на пятую часть доходов, вырученных
от набегов. С этого момента Урудж правил западным Средиземноморьем. Он собрал вокруг
себя суровых морских волков, главным из которых стал его брат Хайреддин, более
известный в истории под именем Барбаросса – «Рыжая борода» по-итальянски, из-за цвета
и обилия его усов. Барбаросса возглавил мусульманский корсарский флот после гибели
своего брата в бою в 1518 году. И с тех пор Средиземное море стало мусульманским
озером.
Его подвигам не было числа. Он стал величайшим поставщиком рабов в Алжир и
наложниц для гаремов и совершал набеги по всему Средиземноморью. Высадившись в
Фонди ночью, он пытался похитить местную красавицу Джулию Гонзагу, известную на всю
Италию своей внешностью, фигурой и обаянием. Он задумал подарить ее султану как
достойное украшение для его гарема. Проснувшись чуть раньше, она сумела сбежать в
ночной рубашке верхом на лошади, под защитой молодого итальянского рыцаря. (История
добавляет, что галантный молодой итальянец был казнен позже за то, что видел спасённую
девицу в излишне нескромном виде.) Барбаросса высадился на Менорке под фальшивым
флагом и захватил 6 тысяч местных жителей, отправив их в Алжир. В первом городе
Калабрии, подвергшемуся налету, всех, кто сопротивлялся, убили, а всех хорошеньких
девушек города изнасиловали и похитили. Он совершил набег на Апулию и похитил 10
тысяч жителей для продажи в Стамбуле.
Число жертв этих налетов кажется сильно преувеличенным, но нет никаких сомнений
в том, что их было очень много, даже если официальные цифры делить на
десять. Мусульмане считали рабство нормальным явлением. Оно допускалось и
христианами, с той разницей, что христиане полагали рабство предосудительным, особенно

120
Триполи – один из крупных городов берберов, ныне столица Ливии. Гимн содержит такие слова:
От Чертогов Монтесумы/ До берегов Триполи/ Мы сражаемся за нашу страну/ В воздухе, на суше
и на море….
в более поздние времена Уилберфорса121 и Гарриет Бичер-Стоу122 и даже задолго до того,
когда Бартоломео де Лас Касас проповедовал в Перу в XVI веке. В то время, о котором мы
пишем, венецианская работорговля подвергалась сильным и частым нападкам, хотя и без
видимых результатов, со стороны Святого Престола. Папа римский снова и снова угрожал
проклятием венецианским судовладельцам, чьи суда загружались русскими и грузинскими
рабами в Черном море и продавались туркам или на венецианские сахарные плантации
Крита и Кипра. Но, несмотря на угрозы отлучения от церкви, жадность венецианских
купцов превышала страх перед адом. Венецианские коммерсанты, конечно, могли бы
заявить, что такая торговля упоминается и в Библии. Например, книга Бытия рассказывает,
как сыновья Иосифа продали своего брата Иосифа, и даже святой Павел убедил беглого
раба Онисима вернуться к Филимону, своему христианскому хозяину, о чем говорится в
кратком письме Павла. Но для мусульман рабство предопределено Аллахом и освящено
кораном и хадисами.
Для многих мусульман в этом не было и нет ничего предосудительного. Даже сегодня
рабство все еще практикуется в ряде мусульманских стран. Сам Мухаммед своим примером
показал, что он за рабство. Он отказался утвердить завещание своего умершего
последователя Имрана ибн аль-Хусейна и освободить четырех из шести рабов, (книга
Мишката XIII, глава 20), «и сурово говорил о человеке, который освободил их.» В Словаре
ислама Томас Патрик Хьюз настойчиво убеждает в том, что «Рабство находится в полной
гармонии с духом ислама, в то время как оно отвратительно духу христианства.» Коран
предоставляет хозяину полную власть над своими рабами. И даже сура 4:24 позволяет
прелюбодействовать с замужней женщиной,123 если она рабыня,124 что никак не согласуется
с нравственностью христианства, ни даже с исламской нормой побивания камнями за
прелюбодеяние. Поскольку коран для мусульманина вечен и не тварен, и каждое его слово
имеет силу на все времена, то это делает рабство сегодня, и, конечно, в XVI веке, столь же
допустимым, как и во времена пророка.
В 1625 году в Алжире находилось около 20 тысяч рабов-христиан. Орден Святой
Троицы, основанный в XII веке, за время своего существования выкупил около 90 тысяч
христиан из рабства в Северной Африке. Одним из них стал автор «Дон Кихота» Сервантес,
за освобождение которого тринитарии заплатили пятьсот золотых дукатов. В свое время у
Барбароссы было тридцать шесть галиотов, все – его личная собственность, совершавшие

121
Уильям Уилберфорс 24 августа 1759 – 29 июля 1833, британский политик, член парламента
Британии, активный борец с рабством.
122
Га́рриет Элизабет Би́чер-Сто́у американская писательница XIX века, автор знаменитого романа
«Хижина дяди Тома, сторонница уничтожения рабства в США.

123
К4:24. И замужние женщины запретны для вас, если только ими не овладели ваши десницы (если
только они не стали вашими невольницами). Таково предписание Аллаха для вас (перевод Кулиева)
К4:24. [запретны вам] и замужние женщины, если они не взяты вами в плен [в сражении во имя
Аллаха], – все это предписал вам Аллах. (перевод Османова)
124
Аль-Бухари 4138 — Сообщается, что Абу Са‘ид аль-Худри… сказал: «Мы выступили в поход на
бану аль-мусталик вместе с посланником Аллаха и захватили пленных из числа арабов. Нас влекло
к женщинам, так как нам стало уже трудно переносить воздержание, и (сначала) мы хотели спать с
ними, прерывая половой акт, но потом стали говорить: «Как можно делать это, не спросив
Посланника Аллаха когда он находится с нами?» И мы спросили его об этом, на что он сказал:
«Можно этого и не делать, ибо до самого Дня воскресения будет так, что какой бы душе ни суждено
было появиться на свет, она обязательно появится.»
набеги из Алжира, где он чувствовал себя королем. Около 7 тысяч христианских рабов,
большинство из которых захватили в море или во время набегов в Испании, Провансе и
Италии, трудились для укрепления и обороны порта. Барбаросса и генуэзский адмирал
Андреа Дориа, его самый страшный враг, держались друг от друга подальше все эти годы,
поскольку каждый опасался утратить лавры непобедимого, столкнувшись с мастерством
другого. Но всё равно их корабли часто пересекались. Барбаросса стремился к большей
власти, чем давало ему фактическое владение Алжиром. Он признал султана в Стамбуле
своим сувереном и ввел Алжир в состав Османской империи. По просьбе Сулеймана
Барбаросса в 1533 году отправился из Алжира в Стамбул с большей частью своих кораблей,
чтобы реорганизовать и восстановить османский флот, который, в отличие от армии,
находился в очень запущенном состоянии. Как адмирал оттоманского флота, старый пират,
хотя и уступал в численности и вооружении, должен был сдерживать в Превезе генуэзский
флот под командованием Андреа Дориа. Война в Европе распространилась и на Северную
Африку. К тому времени Тунис пал перед Карлом V, вернувшим на трон местного
правителя Хасана, редкого негодяя, которого христианский император, ведущий войну с
османами и нуждающийся в надежной базе, избрал себе как союзника в Северной Африке,
забыв про порочное и преступное прошлое Хасана. Когда Хасан пришел к власти, то
приказал задушить сорок четыре из сорока пяти своих братьев, (сорок пятого не оказалось
дома, когда убийцы пожаловали к нему). Он обожал содомию, и содержал два гарема,
женский и мужской. Мужской гарем был укомплектован (это кажется наиболее
подходящим словом) четырьмя сотнями мальчиков, и в то же время он отвратительно
пренебрегал женским гаремом, населённым большим количеством жен и наложниц, в
пользу мужских спутников по эротическим играм. Карл V высадился в Тунисе в 1535 году,
чтобы восстановить Хасана на троне. Разграбление Туниса войсками Карла V, наряду с
разграблением Рима имперскими войсками в 1527 году, входит в число самых безобразных
кампаний императора. Даже турки не произвели бы большего разорения. Однако между
этими двумя отрядами душегубцев существовала огромная разница. Джек Бичинг в своей
книге о битве при Лепанто прямо указывает на это. «На протяжении всей своей имперской
истории турки-османы использовали жестокость как орудие господства: в их религии нет
ничего, что запрещало бы это», – пишет он. Здесь мы подходим к одному из основных
расхождений между христианскими и мусульманскими злодеяниями. Обе стороны могли
одинаково хорошо убивать и пытать, но, говорит Бичинг, «кровавые деяния, совершенные
номинальными христианами, противоречили учению основателя их религии.... Христиане,
виновные в таких деяниях, должны были в глубине души осознавать, что то, что они
делают, неправильно.» Но мусульмане, совершившие то же, и даже хуже, не чувствовали
никакой вины. Напротив, они полагали, что повинуются воле Божьей. Пристально
наблюдая за христианской стороной, Бичинг добавляет: «Эти расхождения между теорией
и практикой могли производить изменения к лучшему. Возможно, – добавил он, – именно
по этой причине христианский Запад никогда не застаивался.»
А тем временем христианские державы сражались друг против друга так же
ожесточенно, как и турки против них. Франсуа I Французский оставил Милан Карлу V
несколько лет назад и собирался его вернуть. Два государя снова сошлись в войне. Войска
Карла V вторглись в Прованс, но были отброшены за пределы Марселя. Французский
король, к ужасу европейских стран, ошеломленный этим неестественным союзом между
верующим Карлом V и неверующим Хасаном, заключил свой союз с Сулейманом с
условием, что султан нападет на венгров, тем самым вынудив Карла V сражаться на двух
фронтах. Его Католическое Величество Франсуа I стал теперь союзником государя,
считавшего своей целью уничтожение христианства. На практике это означало присутствие
французского офицера связи на корабле Барбароссы, когда османский флот выходил из
Дарданелл, чтобы напасть на Италию. Барбаросса совершил набеги на Мессину и Реджо в
Калабрии, где похотливый старый адмирал (ему уже было за шестьдесят) захватил
восемнадцатилетнюю дочь местного командира, изнасиловал ее и заставил стать
мусульманкой. А Франсуа I прибыл в Остию, расположенную не далеко от Рима, а затем
провел тихую зиму на Французской Ривьере, в порту Тулона, к возмущению местного
населения, которое не понимало, почему их король стал другом неверных, тем более что
часть гребцов на мусульманских галерах, состоявших в основном из христианских рабов,
были французами. Несмотря на близость короля, Барбаросса при поддержке нескольких
французских судов совершил набег на близлежащую Ниццу, в то время не французскую, а
входящую в имперские владения Карла V. Возмущенный этим преступным союзом между
христианским королем и мусульманским султаном, король Англии Генрих VIII пообещал
Карлу V свою помощь. Не смотря на свой напряжённый график следующих лет: женитьба
и развод с Анной Клевской, четвёртой женой короля; отправка своего советника Томаса
Кромвеля на эшафот за организацию этого брака; женитьба на пятой жене Кэтрин Говард;
обезглавливания ее и двух ее любовников за прелюбодеяние и измену; и женитьба на
шестой жене Кэтрин Парр, – дородный английский король сумел, всё-таки, найти время,
чтобы отправить экспедиционный корпус во Францию, для помощи императору чтобы
произвести отвлекающее нападение на Париж. Но вместо похода на французскую столицу,
английские войска остановились в Булони, наслаждаясь ее прекрасными морепродуктами
и местным вином, привезенным из Бордо. На другом конце Европы, тем временем,
Барбаросса высадился в Отранто, на пятке Италии, во главе 20 тысяч пехотинцев из янычар
и кавалеристов спахи. Замысел состоял в том, чтобы двинуться на Рим, превратить собор
Святого Петра в мечеть и захватить всю Италию. Первыми подверглись нападению
гарнизоны вокруг Отранто. Всех пленных убили, хотя Барбаросса обещал сохранить им
жизнь. Обнаружив, что его планы столкнулись с непреодолимыми трудностями,
Барбаросса вернулся в Стамбул с 10 тысячами пленных для продажи в рабство. Турки
теперь также воевали с Венецией, поэтому Сулейман отправил Барбароссу в турне по
греческим островам, большинство из которых принадлежало Венеции. Он захватил их один
за другим и отплыл обратно в Стамбул с тысячей девочек и пятнадцатью сотнями
мальчиков стоимостью в миллион золотых монет. Средиземное море, благодаря
Барбароссе, на несколько лет стало мусульманским. Он превратил его в центр турецкой
войны против христиан и, подобно лорду Нельсону, собрал вокруг себя капитанов, похожих
на непобедимую группу братьев Нельсона.
В этой книге мы склонны использовать слово «турецкий» как синоним слова
османский» Это то же самое, что называть всех британцев англичанами. Хотя многие из
османов не были турками; большинство пришло из других стран. Некоторые, как
Барбаросса, были греками, другие – боснийцами, сербами, армянами, молдаванами,
маврами и арабами. Хватало и других. Янычар, дворцовых чиновников и слуг часто
набирали из мальчиков христиан, с последующим обращением в ислам. Многие из моряков,
а может и большинство, были греками, как, например, Драгут, грек из Малой Азии,
осаждавший Мальту и посвятивший себя набегам на корсиканское побережье. Его пленил
Дория, и заковал в цепи как гребца на одной из своих галер, пока Барбаросса не заплатил
большой выкуп за освобождение. Улуч Али, командовавший эскадрой в Лепанто, родился
калабрийцем и жил в Алжире. Еще один, вызывающий большой страх турецкий флотоводец
Пиале, был хорватом. Но Барбаросса был величайшим. Он стал одним из самых
прославленных лиц в истории морских войн. Хотя правильнее назвать его морским
разбойником и грабителем, работорговцем и убийцей, чем боевым моряком. Похищение
безоруженных мужчин, женщин и детей, для продажи в рабство, вот его сильная сторона.
Прямое сражение не приносило заметной прибыли, и он избегал его. Его нельзя
сравнить с прославленными боевыми моряками Запада. В нем нет ничего от Нельсона. Это,
безусловно, великий моряк и лидер, но по привычкам и методам войны прежде всего пират
и бандит.

Всегда вооружены и готовы к бою. Мальта 1565.

Я начну эту главу о великой осаде Мальты с упоминания имени молодого человека,
которого там не было, но который отчаянно хотел быть: Это – дон Иоанн Австрийский.
В тот год король Испании Филипп II, бывший на двадцать два года старше, признал
Иоанна своим сводным братом и родственником императорской семьи Габсбургов,
правившей Испанией, южной Германией, Австрией, западной Венгрией, Бургундией,
Голландией, Фландрией, южной Италией и Сицилией. Таким образом, дон Иоанн вошёл в
семью самой возвышенной династии в Европе, и мечтал сделать имя на поприще воинской
службы, рыцарства, мужества. Вместо этого он проживал в тиши Мадрида.
Дон Иоанн был незаконнорожденным сыном молодой баварской артистки с
невероятным для матери принца именем Барбары Бломберг, закрутившей имперский роман
с Карлом V, спев ему однажды за ужином. Ее сын, Иоанн родился в 1545 году в баварском
городке Регенсбурге, окраину которого достигла в 1529 году турецкая кавалерия. Трудно
найти более подходящее места для рождения человека, которому суждено было однажды
выиграть в Лепанто самую громкую из всех битв христианского мира против турок.
Лепанто положил конец мусульманскому продвижению через Средиземное море,
угрожающему сокрушить Южную Европу. Регенсбург занимает не завидное место в
мировой истории, Лепанто – огромное, и его помнят до сих пор. А Иоанн Австрийский
соединяет их.
Теперь, в возрасте двадцати лет, Иоанн Австрийский жаждал славы и подвигов.
Мальта, осажденная турками, казалась подходящим местом. Не сказав ни слова своему
брату королю, юноша сбежал из своего роскошного дома в Мадриде и направился в
Барселону, где надеялся сесть на корабль, чтобы добраться до острова в середине
Средиземного моря, где семьсот рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского и несколько
тысяч испанских пехотинцев и жителей мальтийских островов сдерживали 40 тысяч
мусульманских захватчиков Сулеймана. Дон Иоанн «решил завоевать свои первые лавры
под знаменем креста», – говорит Прескотт. Но лавры ускользнули от него еще на несколько
лет. Король, обеспокоенный безопасностью Иоанна, приказал тому немедленно вернуться
ко двору. Нельзя ослушаться короля, даже если ты его брат. Итак, Иоанн Австрийский
вернулся в Мадрид, и оборона Мальты продолжилась без него.
Осаждённая Мальта стала средиземноморским ключом к Западной Европе.
Христианский мир не мог допустить, чтобы остров попал в руки врага. Мальта была не
просто символом, а ключевым местом в войне между христианством и исламом.
Расположенный на полпути между христианской Сицилией на севере и мусульманским
Тунисом на юге, остров контролировал проход между западным и восточным
Средиземноморьем. Его важность выходила за рамки этих тактических соображений.
Беглый взгляд на карту сразу же показывает его огромное стратегическое значение для
мусульманского завоевания Западной Европы.
Последствия падения Мальты могли оказаться более печальными для христианского
мира, чем падение Константинополя, захваченного турками в 1453 году и ставшего
Стамбулом. Константинополь уже не имел военного значения. Ещё за столетие до захвата
турками, мусульмане обошли его и продвинулись далеко по Балканам. Его символическое
и моральное значение оставалось высоким, поскольку он был столицей восточного
христианства и бывшей столицей Римской империи. Но расположенный в отдаленном
уголке восточной Европы, он превратился в захолустный город, важный только для турок
как связующее звено между азиатской и европейской частями Османской империи. Его
захват, каким бы душераздирающим он не казался христианскому миру, и последующее
владение им турками не представляли военной угрозы для Запада.
Однако, если Мальта попадёт во враждебные турецкие руки, судьба южной Европы
окажется под вопросом. Даже еретическая королева Елизавета в далеком туманном
Лондоне считала защиту Мальты, несмотря на католицизм острова, жутко ненавидимый
ею, необходимым условием существования европейской, христианской Европы. «Захват
турками Мальты, – писала она, – может представлять дальнейшую опасность остальному
христианским миру.» Христианский мир, по ее мнению, станет добычей. Опасность
заключалась в исламе с его отрицанием европейских христианских ценностей.
Взятие Мальты означало бы огромную победу джихада. Возможно, ни одно
столкновение между исламом и христианским миром не было столь явно выраженной
священной войной, как осада Мальты. Две силы, каждая из которых считала себя святой,
противостояли друг другу: с одной стороны, мощь османских сил мирового ислама, с
другой – небольшой, потрепанный орден воинствующих христианских рыцарей.
Наконец, и история последних четырехсот лет тому свидетель, это было столкновением
не только различных концепций Бога и религии, но и не просто войной между
антагонистическими восточным и западным мирами. Успешное завладение Мальтой
последователями ислама, противостоявшим любым изменениям, могло бы разрушить
новое просвещение, возникшее в то время на Западе, которое мы называем Ренессансом.
Возможно, королева Елизавета, выражая свое беспокойство, уже осознавала, хотя и смутно,
эту неминуемую опасность.
Первый посыл к нападению на Мальту исходил не от религиозных советников султана;
но вырос исключительно из самых приземленных коммерческих интересов и гаремных
интриг одной из многочисленных женщин Сулеймана – его дочерью. Речь шла о грузе
товаров, захваченных предприимчивым мальтийским рыцарем, провансальцем Матюрином
д'О де Леску Ромегасом, известным более просто как Ромегас. Недавно Ромегас захватил
турецкое торговое судно возле Ионических островов, недалеко от Корфу, груженное
товарами и предметами роскоши на сумму 80 тысяч дукатов, принадлежавшими главному
евнуху гарема Кустир-Аге. Несколько жен и наложниц султана вложили деньги в это
предприятие, и вот, они всё потеряли, как только Ромегас отвел корабль на Мальту, где, по
сообщениям шпионов, его пришвартовали рядом с замком Сант-Анджело, самой сильной
крепостью рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского.
Любимая дочь Сулеймана, Михрма, вложила значительные средства в доходное
предприятие Кустир-Аги, и теперь она, и другие спекулянтки гарема, надеявшиеся
получить большую прибыль от своих инвестиций, вместо этого столкнулись с разорением.
Они умоляли султана взять Мальту вместо Вены, которая опять стояла в плане завоеваний,
спустя четыре десятилетия после первой неудачной австрийской кампании. Чтобы
добавить религиозного пыла к своим мольбам, Михрма часто напоминала султану о сотнях
верных мусульман, которые, будучи захвачены рыцарями, пребывали рабами на Мальте,
работая веслами на христианских галерах. Даже имам, который, возможно, также вложил
деньги в экспедицию Кустир-Аги, призвал Сулеймана в пятничной молитве захватить
Мальту и «разбить цепи этих несчастных людей, чьи крики возносятся к небесам и
огорчают уши пророка Аллаха.»
Сулейман внимательно прислушивался к мольбам членов своей семьи, и, особенно,
оставшихся в живых детей. За последние несколько лет он хорошо осознал непостоянство
жизни, особенно после того, как, совершенно ошибочно опасаясь, что его старший сын,
сильный и способный Мустафа, замышляет против него заговор, приказал задушить его и,
сразу же после этого, маленького сына Мустафы, своего внука. Четыре года назад в
результате интриг одного из своих визирей, проныры Лала Мустафы, Сулейман задушил и
своего второго сына Баязида, а с ним и пятерых его сыновей, включая трехлетнего ребенка.
Лала Мустафа, наставник Баязида и его брата Селима, в бытность их подростками,
быстро осознал, что из двух братьев, Баязид казался более благородным и способным.
Селим же был пьяницей, которым казалось легко управлять. А Лала Мустафа хотел
однажды начать управлять османской политикой, что было бы легче сделать через
пропитанного вином Селима, чем через упрямого Баязида. Поэтому за кулисами он хитро
сплетал события так, что они вынудили Баязида взбунтоваться, быть пойманным, а затем
задушенным евнухами его отца. В общем, послужной список Сулеймана Великолепного
как отца и деда за последние несколько лет сильно подпортился и стал скверным, и,
возможно, чтобы успокоить свою совесть, он теперь хотел быть особенно милым со своими
оставшимися в живых детьми, особенно со своей любимой дочерью, и напасть на Мальту,
чтобы угодить ей.
Кроме того, любая земля, где когда-то царил ислам и которую отняли неверные, должна
по праву вернуться в ислам, и это – часть мусульманского мышления. Мальта когда-то
принадлежала мусульманам, как и соседние Сицилия, Сардиния, Корсика и сама Испания.
Захватив Мальту и сломив власть рыцарей, Сулейман сможет превратить остров в плацдарм
для отвоевания этих потерянных территорий. Шпионы донесли ему, что Мальту,
укрепления которой все еще достраивались, можно взять за несколько дней. Сулейман, уже
перешагнувший за семьдесят, обратился за советом к старому товарищу Барбароссы,
Драгуту. Восьмидесятилетний отставной пират, полностью поддержал нападение на
Мальту, это змеиное гнездо, стоявшее на пути османских завоеваний. Врага необходимо
уничтожить. Возможно, именно совет этого человека, чьим мнением и боевым опытом
дорожил Сулейман и решил вопрос. Нападение на австрийскую столицу отложили еще на
год. В 1565 году будет захвачена Мальта, а не Вена.
Османский флот вышел через Дарданеллы в Средиземное море в начале апреля.
Сулейман пришел в гавань, попрощаться с экспедицией, взглянув на сто восемьдесят один
корабль, включая тридцать больших галиотов. Большинство остальных были галерами, с
гребцами из преступников и рабов-христиан, а все вместе они везли 40 тысяч воинов, в том
числе более 6 тысяч элитных янычар, и особый отряд из 4 тысяч воинов джихада, известных
своим религиозным рвением. Руководил экспедицией семидесятилетний Мустафа-паша,
бывший прямым потомком Халида, самого боевого полководца Мухаммеда, что, по
мнению всех, счастливо предзнаменовало благополучный исход экспедиции. Флот
находился под командованием Пиале, рожденного от христианских родителей близ
Белграда и покинутого (или потерянного) ими во время первого турецкого нападения на
Венгрию. Губернаторам Александрии и Алжира приказали примкнуть к османскому флоту
вместе со своими кораблями. Драгут обещал позже присоединиться к экспедиции в
качестве советника.
Христианские часовые на Мальте заметили флот 18 мая в пятнадцати милях от острова.
Один из них поспешно предупредил великого магистра мальтийских рыцарей Жана Паризо
де ла Валетта, который сорок пять лет назад сражался при защите Родоса, а теперь ему
исполнился семьдесят один год. Ла Валетт был французом, как и почти половина из семисот
рыцарей. Испанцы и итальянцы составляли большую часть другой половины, вероятно,
около двухсот человек, а в целом гарнизон делился по языковому признаку и такие
подразделения назывались «языками.» Испанцы относились к арагонским и кастильским
частям, французы – к контингентам Оверни, Прованса и Франции, причем последние были
в основном из северных провинций Франции: Нормандии, Пикардии, Артуа и Шампани.
Самое маленькое английское подразделение имело всего одного рыцаря – доблестного сэра
Оливера Стакли, по общему мнению, незаконнорожденного сына Генриха VIII. Англия,
раздираемая Реформацией, больше не была «острием воинствующего христианского
мира», как сухо заметил один писатель. Среди мальтийских рыцарей находилось около
двадцати австрийцев и немцев, а также несколько выходцев из других европейских стран,
и всех их собрали в отряд под командованием Стакли.
Услышав новость о приближении мусульманского флота, Ла Валетт послал Ромегаса с
четырьмя кораблями, чтобы следить за вражескими судами, но со строгим приказом
избегать любых столкновений с врагом, что было необходимым предупреждением,
поскольку неугомонный Ромегас являлся величайшим моряком в Средиземном море в то
время. Он воевал против турок несколько десятилетий. И относился к тем, что французы
называют un homme de guerre – человеком войны. Война была его ремеслом. И он никого и
ничего не боялся. Несколько лет назад он приплыл прямо в дельту Нила, чтобы захватить
несколько мусульманских кораблей, и во время недавнего захвата торгового судна Кустир
–Аги, он сражался с двумя сотнями янычар, специально размещенными для охраны на
борту мусульманского корабля, чтобы предотвратить захват.
Великий магистр собрал всех своих рыцарей, чтобы убедить их проявить «то презрение
к смерти, которое одно может сделать нас непобедимыми.» Предстоящая битва решит,
«следует ли заменить Евангелие кораном.» На мусульманских кораблях имамы
подбадривали своих солдат и молились вместе с ними, напоминая им, что они должны
сражаться без страха. Всякий, кто повернется спиной к врагу, заслужит гнев Аллаха, и его
обитель будет в аду. Аллах хотел, чтобы в раю были только храбрецы.
На следующее утро, после несостоявшейся попытки пришвартоваться на севере,
мусульманский флот вошел в залив Марсаскала на юго-востоке острова, и, не встретив
сопротивления, турки высадили свои войска.
Здесь мы должны остановиться, чтобы немного описать Мальту, и в частности W-
образный (причём W повернута на северо-восток) район Гранд-Харбор, он же Большая
Гавань, где четыре месяца шла осада и происходила большая часть боевых действий. Сам
Гранд-Харбор представляет длинную узкую бухту (правая часть W), в которую с южной
стороны выступают три косы земли в северном направлении к середине (язычка) W –
полуострова горы Скибберас (центр W). Мальта имеет всего восемнадцать миль в длину и
девять миль в поперечнике. Марсаскала расположена примерно в четырех милях к юго-
востоку от Большой гавани, куда и начали продвигаться турецкие войска, захватив в плен
двух рыцарей, француза и португальца, посланных на разведку, и замучив их до смерти.
Высадившиеся направились к Большой гавани, на восточной оконечности которой
стоял небольшой форт Сант-Эльмо, под командованием 71-летнего итальянского рыцаря
Луиджи Бройля, присланного испанцем доном Хуаном де Гуарасом. Как только началась
осада, к защитникам присоединился французский рыцарь Пьер де Массуэс Веркойран,
недавно прибывший с Сицилии с двумя сотнями испанских солдат, и шестьдесят четыре
рыцаря из Сант-Анджело, которые добровольно вызвались на опасную защиту форта Сант-
Эльмо, куда и были переправлены ночью.
Именно на этот замок и обрушилась вся тяжесть мусульманского штурма с 24 мая по
23 июня. Позднее бои развернулись вокруг полуостровов Биргу и Сенглеа, выступающих в
Большую гавань, с нападениями на форт Сант-Анджело, на оконечности полуострова
Биргу, и на замок Святого Михаила, у основания полуострова Сенглеа. По другую сторону
полуострова Скиберрас (язычка W) лежит залив Марсамксетт, где остановилась большая
часть мусульманского флота. Его расположение там представляло пока что только одну
проблему: мусульманский флот попадал под огонь пушек Сант-Эльмо. Поэтому адмирал
Пиале попросил Мустафу защитить свой флот, взяв форт Сант-Эльмо, прежде чем
предпринимать какие-либо другие действия. Мусульмане ожидали, что небольшой форт
падет через четыре дня. Это стало первой и самой опасной ошибкой турецкого
командования. В конце концов им потребовалось четыре недели и жизни 8 тысяч
мусульманских солдат, чтобы взять форт Сант-Эльмо. Такое долгое сопротивление и
спасло Мальту.
Бои за Сант-Эльмо начались 24 мая, после того как турки перетащили свои пушки из
базового лагеря в Марсаскале на скалистую гору Скиберрас, откуда начали обстреливать
форт. Турки, с большим опытом боёв на Балканах и в Венгрии, были в то время лучшими
артиллеристами в Европе. Самая большая турецкая пушка, «базилик», стреляла твердым
пушечным ядром весом 160125 фунтов. Они также привезли два 60-фунтовых кулеврины126
и десять 80-фунтовых. Но христиане не испугались. Через несколько дней турки затащили
на гору еще 36 орудий, а несколько кораблей, подойдя к берегу, присоединились к штурму.
«Против Сант-Эльмо производилось в среднем шесть или семь тысяч выстрелов почти
каждый день», – отметил итальянский рыцарь в дневнике, найденном после его смерти.
Драгут, прибывший через несколько дней после начала бомбардировки, горько
упрекнул Мустафу и Пиале в том, что они начали осаду с нападения на второстепенную
цель Сант-Эльмо. «Ты должен был сразу напасть на Сант-Анджело,» – сказал он Мустафе.
У Драгута были здравые представления не только о тактике, но и о стратегии, и он отметил,
что османы, собрав все свои силы в районе Гранд-Харбора и оставив север Мальты
незанятым, позволили тем самым христианским защитникам Мальты сохранить свои
коммуникации с испанской базой на Сицилии, где вице-король дон Гарсия Толедский
собирал подкрепления. Сказав свое слово, суровый старый воин отправился в окопы, чтобы

125
Около 72,5 кг.
126
Кулеври́на — огнестрельное оружие, предок аркебузы, мушкета и лёгкой пушки. Калибр от 12,5
до 22 мм, длина от 1,2 до 2,4 м. Вес колебался от 5 до 28 кг. Пробивала рыцарские доспехи на
расстоянии 25-30 метров.
присоединиться к артиллеристам. Несмотря на свои восемьдесят лет, Драгут был бойцом,
каким и оставался до самой смерти.
В день праздника Сант-Эльмо, 3 июня, турки предприняли свою первую крупную
пехотную атаку на форт. Христиане отбивались всем имеющимся у них оружием, включая
греческий огонь, и лили его с парапетов на штурмующих янычар, которые в своих длинных
развевающихся белых одеждах часто превращались в живые факелы. Подгоняемые вперед
призывами, напоминающими экзальтированные вопли некоторых американских южных
евангелистов, кричащих и кружащихся дервишей, призывающих «львов ислама» «отделить
тела неверных от их голов», нападавшие захватили одну из внешних крепостей форта, что
дало им прекрасный вид на нижележащую крепость. И теперь защитники стали особенно
уязвимы для снайперского огня.
В ночь на следующий день, незадолго до рассвета, прибыли два рыцаря из форта Сант-
Эльмо на маленькой лодке. Ими оказались Рафаэль Сальваго и испанский идальго, капитан
де Миранда. Их послал вице-король с Сицилии, чтобы осмотреть форт Сант-Эльмо. В
отчете, подготовленном Мирандой, часть которого Эрнл Брэдфорд приводит в своей
великолепной книге об осаде, капитан описывает простыми, незамысловатыми словами
солдата, условия, в которых христиане, рыцари, испанские пехотинцы и мальтийские
добровольцы удерживали Сант-Эльмо. Миранда отмечает, что защитники Сант-Эльмо,
поскольку земля слишком каменистая, не могли хоронить своих мертвых, но помещали «в
скрытых местах форта внутренности и конечности людей, разорванных на части», и что
защитников форта было слишком мало, чтобы «иметь возможность отойти со своего поста,
и приходилось есть, спать и выполнять другие человеческие функции там же, всегда с
оружием в руках и готовыми к бою….
«Днем, – продолжал капитан Миранда, – они подвергаются воздействию палящего
солнца, а ночью холода и сырости, и страдают от всевозможных лишений, от взрывов
пороха, дыма, пыли, лесных пожаров, железа и камней, залпов мушкетов, взрывов
огромных орудийных батарей, нехватке и худости пищи. Они так обезобразились, что едва
узнают друг друга. Им стыдно отдыхать из-за ран, которые не настолько серьезные и не
выглядят смертельными. Их багровые лица в синяках и ужасных язвах, и они едва ходят....
Они больше похожи на высохшие жерди, чем на живых людей.»
Капитана Миранду под обстрелом доставили на лодке в Сант-Анджело, где он и
написал свой рапорт, оставив его у Ла Валетта для отправки дону Гарсии на Сицилию, а
затем попросил великого магистра разрешения вернуться в Сант-Эльмо и занять свое место
среди защитников форта. Разрешение было получено. Капитан Миранда вернулся в Сант-
Эльмо в ту же ночь и погиб через девятнадцать дней.
Битва за Сант-Эльмо продолжалась. Каждую ночь, чтобы восполнить потери,
добровольные мальтийские лодочники переправляли через гавань, отделявшую Сант-
Анджело от Сант-Эльмо, шириною несколько сот футов, рыцарей, солдат и добровольцев
к своим товарищам в обреченной крепости. Сант-Эльмо выглядел «как извергающийся
вулкан, извергающий огонь и дым», – писал испанец, наблюдавший за ежедневными боями
из все еще относительно безопасного убежища Святого Михаила, расположенного на
другой стороне гавани.
Паника заразительна, но заразителен и героизм, и, возможно, даже больше, потому что
люди любят совершать великие дела. Среди добровольцев, которые направлялись к
осажденному форту, находились два молодых мальтийских еврея, рассказывает нам Эрнл
Брэдфорд в своей замечательной истории великой осады. Если уж на то пошло, у них не
было причин любить рыцарей или христиан, но они чувствовали, что их законное место
среди этих обреченных защитников веры, которая им не принадлежала. Неаполитанский
рыцарь Константино Кастриота, стремясь попасть в самое сердце битвы, представил
великому магистру список из шестисот добровольцев, рыцарей, испанских солдат и
жителей мальтийских островов, готовых сопровождать его в ад Сант-Эльмо, для смены
измождённых, слишком больных и раненых, которые, возможно, пожелают вернуться в
Биргу и Сенглею. Из сражавшейся крепости пришло сообщение, что никто из Сант-Эльмо
не хочет, чтобы его сменили. Они желали остаться и, если понадобится, умереть в Сант-
Эльмо. Так что храбрые неаполитанские рыцари осталась там, где и были. Их время войны
и героизма наступит позже. А защитники Сант-Эльмо продолжали сражаться.
Тысячи турецких тел усеивали подходы к Сант-Эльмо, убитых огнем гарнизона Сант-
Эльмо или пушками, с другого берега бухты, установленными на фортах Биргу и Сенглеа,
стреляющими через залив, чтобы помочь своим осажденным товарищам в разрушаемой
цитадели. Зловоние смерти и разложения тяжело витало в жарком средиземноморском
воздухе. Остров Мальта состоит из очень твердой породы; долбить могилы в камне –
тяжелая работа. Не хватало рабочей силы даже среди рабов, чтобы избавиться от груд тел,
скопившихся вокруг Сант-Эльмо.
16 июня стало днем сильнейшего турецкого нападения на форт. Оно длилось весь день,
пушки, расставленные на окружающих холмах, беспрерывно обстреливали форт, в то время
как новые бойцы, фанатичные лаялары, одетые в шкуры животных и накачанные гашишом,
продвигались к крепости волна за волной, в то время как муллы и имамы в неистовой
набожности предрекали райские сладости тем, кому повезет быть убитыми. Воины-
христиане, хотя и измотанные неделями непрекращающихся боев, встретили новую атаку
греческим огнем и зажигательными гранатами. Тела мертвых заполнили канавы под
зубцами. Ряды янычар, следовавшие за лаялярами, также сильно поредели. Никто не мог
пробиться сквозь христианскую стену аркебузного огня и кипящего масла.
Но и христиане несли потери, Миранда, пораженный мушкетной пулей, рухнул,
француз Пьер де Массуэс был сильно обожжен котлом греческого огня, упавшим на него,
а Хуан де Гуарас был так изранен ударами меча и потерял так много крови, что люди вокруг
него удивлялись, как он все еще может стоять. На следующий день старого пирата Драгута,
раненного осколком скалы в голову и истекающего кровью, доставили в его палатку, где он
умирал в комфорте и с уважением, которого заслужили его восемьдесят лет. Но его
приближающаяся смерть не принесла передышки христианам Сант-Эльмо. Стало ясно, что
конец может наступить в любой момент. И все же форту удалось продержаться еще четыре
дня.
Ещё 19-го числа, и кажется – так давно, Миранда, вызвался поехать в Сант-Эльмо, но
прошло меньше трех недель, и вот он уже пишет, что Сант-Эльмо может пасть в любой
момент. А на следующий день Миранда отправил Великому Магистру еще одно сообщение,
умоляя его оставить Сант-Эльмо на произвол судьбы. «Каждое новое подкрепление,
отправленное в форт, потеряно; посылать сюда людей, чтобы умирать – жестокость». Но,
не боясь, провансальский Ромегас вызвался добраться до форта с группой добровольцев.
Среди них было пятнадцать рыцарей, десятки мальтийских и испанских солдат и двое
молодых евреев. Готовые разделить судьбу своих товарищей, умирающих в Сант-Эльмо,
они заполнили пять лодок. Но маленькую флотилию Ромегаса заметили турки, вышедшие
на перехват, что заставило их вернуться в Биргу.
 А 23-го числа Сант-Эльмо пал. Гонец поспешил сообщить Драгуту новость, после чего
старый пират умер. В тот же день Миранда и Гуарас тоже умерли. Миранду, который уже
не имел сил, чтобы стоять из-за ран, разместили в кресле с мечом в руке, и он ждал турок в
проломе в стене форта. Недалеко от него тяжелораненый Хуан де Гуарас, сидел у пролома
с копьем в руке, и также ожидал смерти в бою. Они оба погибли при последнем штурме
мусульман. Турки обезглавили мертвые тела и насадили головы, а также голову француза
Пьера де Массуэса, на три копья, повернув к их товарищам через залив. Затем они
прикрепили их обезглавленные тела к трем деревянным доскам, сколоченным в виде
креста, и отправили плыть по воде Гранд-Харбора к Сант-Анджело. В тот день Ла Валетт,
всегда такой сдержанный и бесстрастный, потерял самообладание, которое показывал на
протяжении всей осады, и приказал обезглавить всех турецких пленных, а их головами
стрелять из пушки в турецкий лагерь через воду, «для того, чтобы преподать туркам урок
гуманизма.»
Осада Мальты длилась ещё в два с половиной месяца после падения Сант-Эльмо.
Форты Сант-Анджело и Святого Михаила теперь стали главными целями, а с ними
укрепления и валы, защищавшие вход в Биргу и Сенглею. Теперь, когда Сант-Эльмо попал
в руки турок, гавань Марсамксетт стала безопасной для турецкого флота Пиале, но северная
часть острова все еще оставалась в руках христиан. Почти семьсот солдат, отряд из сорока
двух рыцарей; двадцать пять добровольцев, в том числе два англичанина, Джон Смит и
Эдвард Стэнли; и шестьсот испанских пехотинцев прибыли с Сицилии и сумели пробиться
в Биргу туманной ночью, чтобы влить свои силы в находящийся там гарнизон. 15 июля
мусульмане предприняли свою первую атаку на Сенглею. Алжирский отряд во главе с зятем
Драгута Хасаном, который также был деем127 Алжира атаковал форт Святого Михаила.
Алжирским воинам предшествовали три лодки, полные скандирующих имамов,
призывающих Аллаха благословить эту священную войну против христиан и обещающих
быстрое попадание в рай всем, кто будет убит.
В то время как алжирцы штурмовали южную оконечность Сенглеи и форт Святого
Михаила, десять судов, полных янычар, отошли от горы Скиберрас, чтобы присоединиться
к атакующим, но оказались в пределах досягаемости орудийной батареи Сант-Анджело,
разбившей девять судов и отправившей их всех на дно. Отчаявшиеся в победе, турки
вернулись в свой лагерь после пяти часов тяжелых боев. В тот день погибло три тысячи
мусульман. Потери христиан составили 250 человек. Но эти цифры не включают галерных
рабов, большинство из которых были христианами, которые, прикованные к своим местам
на веслах, пошли ко дну вместе с девятью судами.
Теперь Мустафа-паша лично руководил нападением на форт Святого Михаила. Пиале
было приказано взять Сант-Анджело, и военно-морские силы перешли под командование
заместителя Хасана Канделиссы. В перерывах между атаками турки без передышки
обстреливали Биргу и Сенглею. Только на одном холме, Сант-Сальваторе, они установили
тридцать восемь орудий, которые без устали обстреливали позиции христиан.
Бомбардировка шла непрерывно день и ночь. За два месяца было произведено около 70
тысяч выстрелов, в среднем более тысячи в день, но все турецкие атаки были отбиты. 18-го
турки ворвались в укрепление, удерживаемое испанскими рыцарями на оборонительной
стене под названием «Кастилия», перегораживающей Биргу поперёк. Турки установили
свое знамя на крепостном валу, и Ла Валет лично возглавил контратаку, отбросившую

127
Деи Алжира — турецкие наместники в Алжире.
турок, но получил ранение в ногу от взорвавшейся гранаты. Мальтийские горожане,
испанские солдаты и его собственные рыцари бросились к нему, а затем устремились
дальше, чтобы атаковать турок, не выдержавших атаки и начавших отступать, будучи не в
силах противостоять этому яростному ответному удару. Призываемый окружающими
отступить и оставить сражение молодым, семидесятилетний Ла Валетт захромал в сторону
бегущего врага.
«Я не отступлю, пока эти знамена все еще развеваются,» – едко ответил старик,
указывая на мусульманские флаги со звездами и полумесяцами на вершине зубчатой стены.
На следующий день, во время боя племянник Ла Валетта и один молодой рыцарь
погибли, когда пытались разрушить деревянную осадную башню, которую турки поставили
напротив «Кастилии.» Ла Валетт печально посмотрел на двух мертвых молодых людей.
«Эти юноши опередили нас всего на несколько дней,» – тихо сказал он.
По мере того как август подходил к концу, обстановка в гарнизонах Биргу и Сенглеа
все больше и больше напоминали обстановку Сант-Эльмо в его последние дни. Многие тела
лежали на улицах прямо там, где упали, и среди непогребенных хватало женщин и детей,
потому что гражданские лица страдали от сильного обстрела турок и доблестно сражались
бок о бок с рыцарями против захватчиков. Мальтийцы, христиане в течение 1500 лет,
начиная с визита святого Павла на остров, и жертвы столетних сарацинских налетов, были
прежде всего верными и преданными учениками Церкви. Для них это была поистине
священная война, гораздо более священная, чем джихад для участников кампании «убивай
и грабь» из мусульманского мира.
Мусульманские лидеры Мальты, Мустафа-паша и Пиале, отчаянно стремились
завершить свою мальтийскую кампанию, хоть, каким-то успехом, а не ужасным
поражением, с которым они столкнулись. Они хорошо знали, что султан Сулейман не
любит неудач, и их дорогостоящее поражение могло означать для них казнь по
возвращении в Стамбул. Многим отрубили головы или задушили за гораздо менее обидные
фиаско. Сулейман вряд ли бы казнил Пиале, бывшего мужем его дочери, но Мустафа
чувствовал себя очень неуютно, да и Пиала хорошо помнил, что только недавно Сулейман
приказал задушить своего старшего сына. В отчаянной надежде одержать хоть одну победу,
Мустафа решил захватить старую мальтийскую столицу Мдину и направил сильный отряд,
чтобы взять город. Но губернатор Мдины, португальский рыцарь Дон Мескита, приказал
всем мужчинам и женщинам в городе надеть форму и занять места на зубчатых стенах.
Увидев множество воинов на стенах, турки решили, что Мдина хорошо защищена, и сильно
деморализованные, отступили на свои старые позиции вокруг Биргу и Сенглеа без боя.
Тем временем начали разворачиваться события на Сицилии. Вице-король дон Гарсия,
откладывавший отправку подкреплений на Мальту, полагая, что остров всё равно обречен,
наконец устыдился. Он послал отряд, из 8 тысяч человек, но есть мнение, что их было вдвое
больше, в основном из испанцев гарнизона Сицилии, и 6 сентября те произвели
беспрепятственную высадку в заливе Меллиха на севере Мальты. Для турков, прибытие
этих свежих войск, означало конец всякой надежды, даже на малейший успех. Мустафа
решил вернуться домой со своими кораблями, моряками и армией. Еще одна последняя
битва произошла близ залива Святого Павла, где апостол потерпел кораблекрушение 1520
лет назад. Там, где святой Павел шел по берегу, сотни прибывших христиан и отбывающих
мусульман погибли в жестокой рукопашной схватке. Вода залива, священная для
мальтийцев благодаря своей связи с ранним христианством, стала красной от крови убитых.
К вечеру 8-го числа все турки отплыли домой. Европа была спасена, а Мальта осталась
христианским бастионом. «В течение нескольких дней после этого, воды залива оставались
настолько переполненными убитыми врагами, числом более трех тысяч, что ни один
человек не подходил к этому месту из-за зловония», – писал впоследствии итальянский
арбалетчик в своих мемуарах. Зловоние всегда остается после битвы, будь она священная
или нет. Мертвый мусульманин пахнет также дурно, как и мертвый христианин.
Тридцать тысяч мавров и турок погибли на Мальте во время осады, более восьми из
девяти тысяч рыцарей и испанских солдат, служивших под командованием Ла Валетта,
были убиты или ранены, а также пять тысяч островитян, многие из которых пали в бою,
сражаясь за свой остров.
Запад приветствовал победу Мальты. Даже в протестантской Англии королевы
Елизаветы, где головы трехсот обезглавленных католиков вскоре украсят Лондонский мост,
архиепископ Кентерберийский объявил, что в течение следующих шести недель три раза в
неделю будут произноситься специальные молитвы, чтобы поблагодарить Бога за победу
католических рыцарей Мальты. В Стамбуле Сулейман Великолепный потерял большую
часть своего великолепия в этом сокрушительном поражении.
«На земле может быть только один император и это я, и один Бог на Небесах, Аллах,»
– кричал Сулейман бледным Мустафе-паше и Пиале, которые стояли перед ним, склонив
головы. Но, по крайней мере, он не приказал отрубить им головы…
«Только в моей руке меч непобедим, – бормотал он в жалости к себе. В своих невзгодах
он стал просто раздражительным стариком, – я, сам лично, султан Сулейман, возглавлю
экспедицию против этого проклятого острова. Я не пощажу ни одного жителя. Ни одного.»
Но Сулейман никогда больше не возглавлял экспедицию против Мальты. В следующем
году, вместо того, чтобы напасть на Мальту, он с большой армией направился в Венгрию,
эту давнюю арену джихада, в Вену, которую, как он чувствовал, он должен взять. На этой
земле не было места для двух императоров, Османского и Габсбургского. Габсбургам
следовало исчезнуть.

Рапсодия смерти. Венгрия 1566.

Большая османская армия: 200 тысяч человек, 300 пушек, вышедшая из Стамбула
против Вены в 1566 году, продвигалась по землям, завоеванным десятилетиями, а иногда и
столетиями ранее. Большая часть Балкан, Греция, Болгария, Албания, Сербия и Босния
начали подпадать под османское правление в середине XV века; та же участь постигла
большую часть Центральной и Восточной Европы с конца XV века. Венгрию, беспокойную
и страдающую, разделили на три части, и треть досталась туркам, Сулейман занял
Будапешт в 1540 году; другая треть принадлежала Габсбургам; а провинция Трансильвания
входила в феод династии Заполяя.
Во времена Сулеймана и до конца столетия в разных местах Венгрии происходили
восстания против иноземных, а иногда и турецких, хозяев. Венгры относятся к
сопротивлению своих предков туркам во многом так же, как испанцы к своей борьбе против
арабов и мавров.
Хотя они сражались против разных иностранных оккупантов, на самом деле оба вели
войну против одного идеологического врага. В средневековом исламе чувствовался
тяжелый налет тяги к завоеваниям. А джихад был его мечом.
 В середине XVI века ряд населенных пунктов в Венгрии десятилетиями оставались
центрами сопротивления туркам. Одним из них был небольшой городок Эрлау, 128 примерно
в семидесяти милях к северо-востоку от Будапешта, где местный губернатор Стефан Добо
с отрядом из девяти артиллеристов, девяти орудий и нескольких сотен крестьян отбил 38-
дневную осаду большой армии янычар, имеющих 120 орудий. Женщины Эрлау сражались
на крепостных валах бок о бок с мужчинами, рубя нападавших мечами, которые забирали
у мертвых, и поливая кипящим маслом турок, когда те пытались перелезть через валы. В
конце концов турки отступили, оставив Эрлау в руках венгров. За это оскорбление
Сулейман собирался решительно отомстить, и Эрлау занял первое место в списке городов,
подлежащих уничтожению. Сулейман Великолепный был человеком, который любил
лелеять свои обиды. Но когда он прибыл в Венгрию, ему пришлось отправиться в другой
мятежный город Сигет, где беспокойные венгры не проявили должного уважения и
повиновения своим османским правителям.
Любимого генерала Сулеймана, Мухаммед-пашу, убили при попытке захватить город,
где правил один из самых неприятных для турок воинов того времени: богатый венгерский
граф Миклош Зриньи, владелец многих замков в приграничных со Словенией областях,
имеющий собственную армию, для которого борьба с турками стала образом жизни.
Сулейман, считавший, что право владеть Венгрией даровано ему самим Аллахом и что
любой вызов его власти - не только возмутительное богохульство против ислама, но и
непростительное преступление против его величества, решил, что мятежного графа следует
немедленно наказан. Поэтому по пути в Вену он решил заглянуть в Сигет, намереваясь
захватить и разграбить город, поработить жителей, казнить защитников и пытками
превратить мятежного графа в бессвязный, дрожащий комок измученной болью плоти,
умоляющий о смерти. Сулейман и его огромная армия достигли Сигета 31 июля; осада
города, удерживаемая армией из 2500 мадьяр, началась 7 августа.
Янычарам потребовалось всего пять дней, чтобы занять город, но Зриньи и его люди
просто отступили в цитадель, которую они защищали более пяти недель. Сначала их было
в 80 раз меньше, чем нападавших, а затем и ещё менее, поскольку венгерский гарнизон
уменьшился из-за павших до шестисот человек, которых Зриньи собрал вокруг себя 8
сентября в единственном уцелевшем опорном пункте цитадели после того, как огромная
мина разрушила ее внешнюю оборону.
Зриньи знал, что конец пришел, и встретил его со вкусом, в лучших мадьярских
традициях мужества, элегантности и дерзости. «Он надел свое самое великолепное одеяние,
и в застежке его герба из перьев цапли сверкал дорогой бриллиант.... Затем из четырех
богато украшенных сабель он выбрал самую старую. «Этим добрым мечом я добыл свои
первые победы, и с ним же я уйду, на суд Божий», объявил он. С мечом в руке и со своим
знаменосцем рядом, граф Зриньи вышел навстречу судьбе. Граф, и ныне, спустя четыре с
половиной столетия после осады Сигета, все еще считается одним из величайших героев
венгерской истории. Каковы бы ни были его недостатки, но в графе Зриньи хватало и
мужества.
Конечно, вчерашние ценности выглядят странными в нынешнюю эпоху, устремления
которой часто сводятся к погоне за деньгами. Благородство и честь в наши дни кажутся,
возможно, нелепыми понятиями, но иногда они еще будоражат воображение. Люди все еще
жаждут великого, прекрасного и благородного. Удивительно, но даже самая ужасная война,

128
Ныне Эгер, Венгрия.
всегда была колыбелью не только подлости, но и благородства. Но эти проявления
являются частью человеческой природы. Они – часть нас самих и нашей истории. Так было
и в тот день, когда умер граф Зриньи. До смерти оставалось всего несколько мгновений, и
граф Зриньи трижды произнес: «Господе Иисусе, помилуй мя.» Галдящие турки атаковали
ворота цитадели, где перед входом установили заряженный миномет, готовый к стрельбе.
Как только турки разбили ворота и ворвались в цитадель, граф Зриньи выстрелил в упор в
разъяренную толпу, убив десятки из них. Затем, размахивая мечом, он бросился в схватку
и умер, получив две мушкетные пули в тело и стрелу в лицо.
Турки, видя, как он падает, закричали: «Аллах акбар!» Но битва еще не закончилась.
Комната под цитаделью набили порохом, который, подключенный к медленному фитилю,
взорвался через несколько минут и отправил три тысячи мусульманских солдат в вечное
веселье их рая, гурий и банкетов.
Сулейман Великолепный так и не узнал, что его войска взяли Сигет. Накануне он умер
от сердечного приступа. Турецкая армия не стала продолжать свой путь к Вене. Турки вяло
повоевали еще несколько недель, а затем развернулись и двинулись обратно в Стамбул.
Сын Сулеймана Селим уже прибыл в столицу, где взошёл на трон как новый правитель
ислама и Османской империи. Он был пьяницей, и даже при его жизни подданные звали
его как Селим Пьяница. Он любил кипрское вино, и, благодаря завоеванию острова
несколько лет спустя, обеспечил себя изобильным запасом до конца жизни. В Испании
джихад также зашевелился в горах Альпуррахас в Гранаде, где через семьдесят лет после
Реконкисты 100 тысяч мусульман, все еще остававшихся на полуострове, мечтали о его
возвращении к мусульманам.

Восстание Альпухарр. Испания, 1568–1570.

Спустя семьдесят лет после того, как Гранада перешла к христианам, в Испании все
еще находилось около ста тысяч мусульман, большинство в Андалусии, но немного также
в Мурсии и Валенсии. В самой Гранаде и ее окрестностях проживало около сорока тысяч.
Дни триумфа и джихада для них закончились. Остатки мусульман пытались удержаться
в стране, когда-то завоеванную их предками, и из которой испанцы медленно, но уверенно
выселяли их. За последние десятилетия произошло несколько мелких восстаний, и испанцы
использовали их, чтобы ужесточить условия мирного договора, заключенного между
Кастилией и Гранадой. Маврам, морискам, как их называли в Испании, предоставили
выбор: либо стать христианами и остаться, либо сохранить ислам и уехать. Большинство из
них предпочли остаться, и, хотя, внешне они соблюдали христианскую веру, крестились и
ходили к мессе по воскресеньям, но на самом деле тайно исповедовали свою прежнюю
религию, и их первой и единственной любовью оставался ислам. Они мечтали о старом аль-
Андалусе – мавританской Испании, земле, которая когда-то принадлежала им, но не теперь,
потому что ислама в Испании больше не существовало.
И все эти годы продолжала существовать враждебность между христианами Гранады
и морисками. Но теперь мусульмане были побежденными. Инквизиция активно
действовала против них, считая, что очень часто их обращение в христианство было
притворным, и они оставались мусульманами и жили по правилам корана, а не Библии.
Когда их признавали виновными, инквизиция имела право конфисковать их имущество.
Нетрудно представить себе злоупотребления, к которым приводила эта система.
Избиение морисков стало одним из любимых развлечений в Гранаде. Мориски хорошо
знали о силе своих единоверцев в Средиземноморье, или, точнее, их бывших единоверцев.
Могущество Османской империи являлось теперь главным фактом политической жизни
Европы. Более того, мусульманские корсары из Алжира и других портов Северной Африки
регулярно совершали набеги на побережье. Мальтийская кампания оттянула значительную
часть испанского флота, и корсары Алжира и Марокко, хорошо зная о слабости испанцев в
родных водах, совершали набеги на испанское побережье чаще, чем когда-либо, и почти
безнаказанно. Документы, обнаруженные в Гранаде, раскрыли заговор с целью поднять
восстание в Гранаде, если турки победят на Мальте. В общем, у испанцев имелись все
основания опасаться существования мощной пятой колонны в своих южных провинциях,
из мусульман, которых поддерживали иностранные державы Северной Африки и Ближнего
Востока. Партии оружия доставлялись в тайные места на побережье и быстро прятались в
диких пещерах суровых гор Альпухарр за Гранадой, где многие из побежденных мусульман
жили ещё со времён капитуляции Боабдила в 1492 году. Альпухарры превратились в
убежище для всех недовольных мусульман Гранады. В самой Гранаде восстание возглавил
красильщик по имени Фаракс, распространявший слухи о скорой высадке восьми тысяч
турок для поддержки восстания. Иниго Лопес де Мендоса, маркиз Мондехар и губернатор
Гранады, слал в Мадрид донесения о назревающих неприятностях с морисками. Его
предупреждения не услышали. В Рождество 1568 года около двухсот человек в турецких
тюрбанах тайно проникли в старый мавританский квартал города, когда все находились на
полуночной мессе, убив нескольких охранников, сидевших у костра, и ограбили магазин.
Фаракс поспешил уверить горожан, что эти люди были авангардом восьмитысячного
войска, собиравшегося вторгнуться в Гранаду, хотя, нападавшие вовсе не были турками, а
крестьянами из Альпухарры.
Но местные жители отнеслись к этому скептически, и Фаракс отправился во главе своей
маленькой армии всего с несколькими добровольцами. Тем не менее, весть о высадке турок,
распространилась по Альпухаррам, и горцы, полагая, что дни христианского правления
закончились, пришли в неистовство. На священников по всей округе нападали, калечили
или убивали; некоторых сжигали заживо; одного посадили в свинью и зажарили на гриле;
хорошеньких христианских девушек усердно насиловали, некоторых отправляли в
гаремы марокканских и алжирских властителей. А значит джихад вернулся. Фаракс, зная,
что никаких турок на подходе нет, и чувствуя, что скоро может оказаться в большой беде,
отрекся от престола и передал власть некоему Эрнандесу де Валору, неопытному
двадцатидвухлетнему юнцу, который быстро сменил имя на Магомет ибн Умайя, объявил
себя эмиром андалузских мавров и начал править своим маленьким горным королевством
с жаром и энтузиазмом – одной из его первых забот стало создать гарем, подходящий для
человека его положения, возраста и мужественности. Из Гранады и морских портов
Андалусии молодые мориски стекались в горы, чтобы присоединиться к освободительной
войне и поднять знамя звезды и полумесяца. Джихад, конечно, вызвал к жизни антиджихад.
С запада выступил маркиз де Мондехар с армией почти в четыре тысячи человек, а с востока
прибыл вице-король Мурсии маркиз де Лопес с пятью тысячами; но они не могли
существенно повлиять на более крупные силы морисков, разбросанных по горам. Тем не
менее, они сразились с отрядом морисков в Оханезе, убив тысячу, пленив еще несколько
тысяч и спасли тридцать христианских девушек, предназначенных для гаремов Северной
Африки. Ибн Умайя послал своего брата и сестру в Алжир и Стамбул, чтобы набрать
добровольцев, но в Турции султан Селим больше интересовался нападением на Кипр, вина
которого очень любил, и чьим виноградникам, по его мнению, надлежало войти в его
имперские владения. Что касается алжирцев, то они не собирались глубоко ввязываться в
авантюру с Альпухаррами, казавшуюся им недолгой. Однако в Испании, где Филипп II
сообщил папе римскому, что испанское королевство может рухнуть, если боевые действия
продлятся долго, такого ощущения не было. Именно в этот момент дон Иоанн Австрийский,
несмотря на свой титул, появился на испанской сцене. В доне Иоанне есть что-то от Зорро,
но без фарса, и с прекрасным испанским оттенком храбрости и блеска, которые помещают
его в число великих героев истории. Ему удается шагать с размахом и благородством через
все раны и кровь, жестокость, предательство и грязь, с мечом в руке, в поисках славы, с
готовностью сражаться за свою веру и свою страну; но оставаться всегда сострадательным
и понимающим, заботящимся о людях, которых он вел, о бедных и беспомощных, и даже о
врагах, и всегда оставаться верным своему королю и его друзьям. Я знаю, что этим словом
всегда злоупотребляют, но дон Иоанн действительно появляется на страницах тех
тревожных лет как герой на все времена, христианский рыцарь-воин, каким ему следовало
быть, но, каким, увы, он бывал не всегда. Дон Иоанн был молод, красив, любим многими
хорошенькими женщинами, но в глубине души имел призвание монаха. Он был святым,
грешником и героем в одном лице. Как хорошо Г. К. Честертон описал «Иоанна
Австрийского, идущего на войну» – те, кого любят боги, умирают молодыми. Он
принадлежал к тем, кого любили боги. Филипп II попросил, но не приказал дону Иоанну
принять командование в Альпухаррах. Когда тот прибыл в Гранаду в апреле, то король,
желая быть поближе к событиям, перевез двор в Кордову. Дон Иоанн провёл смотр войск,
а затем встретил и соблазнил прекрасную Маргарет де Мендоса. В Альпухаррах несколько
сотен турок и алжирцев прибыли на помощь повстанцам.
Губернатор Алжира, корсар Окчиали, сообщил посланнику морисков, что тот может
набрать четыреста алжирцев, но только из городской тюрьмы! Четыреста преступников
присоединились к силам морисков и прославились как насильники. Тем временем, в горах
назревало восстание против Магомета ибн Омейи. Один из его друзей, ибн Абу,
кастрированный христианами за отказ раскрыть нахождение самозваного правителя
морисков, теперь отвернулся от вождя, ради которого он принес такую жертву. Эмира
морисков задушили во время гаремных пирушек, и евнух ибн Абу стал правителем. Однако
новый монарх, похоже, понимал, что его королевство обречено. В октябре Филипп II
поручил своему сводному брату начать в Альпухаррах «войну огня и крови», а в январе
1570 года Иоанну Австрийскому приказали взять город Галера. Это стало его первой
военной кампанией, и во время осады женщины-мориски из Галеры сражались бок о бок с
мужчинами. Дон Иоанн лично возглавил войска и не выполнил приказ короля убить всех
жителей города, но пощадил сорок две сотни женщин и детей, которых нашел в
захваченной крепости. Когда дон Иоанн, как обычно, вел свой отряд в бой, мушкетная пуля
попала в его шлем, но не пробила его. Узнав, что его брат всегда находится в авангарде
боевых действий, Филипп II сделал ему выговор. Возможно, дон Иоанн рисковал своей
жизнью, потому что стыдился жестокости кампании и людей, находившихся под его
командованием. А может, он ожидал, что они будут такими же благородными, как и он.
«Они не заботились ни о чем, кроме грабежа и легкой жизни, – писал он, – Они не имели
ни малейшего чувства чести.» В мае Эрнандо аль-Хабаки, командующий войсками
морисков, оборонявшими город Тиджола, сдался дону Иоанну, положив ятаган к ногам
победителя. Иоанн вернул ятаган, посоветовав использовать его в будущем на службе
Испании. Многие из более чем тысячи человек сдавшегося гарнизона Тиджолы не соблюли
условий капитуляции, но присоединились к ибн Абу, переполненному решимости
продолжить борьбу и все еще надеющемуся на значительную помощь из Алжира и Турции.
В сентябре Луис де Рекесенс, вице-адмирал короля, возглавил последнюю кампанию в
Альпухаррах, чтобы раз и навсегда решить судьбу морисков. Это отвратительная история.
Остается надеяться, что дон Иоанн Австрийский находился тогда где-то в другом
месте.
Это была война выжженной земли. «Они срубили, либо сожгли дотла каждый дом,
забор, фруктовое дерево или виноградную лозу, мимо которых проходили, – пишет Джек
Бичинг. И добавляет, – Все женщины морисков, которые им попадались, стали рабынями.
Каждого пойманного мужчину расстреляли или повесили. Пытавшихся спрятаться в
горных пещерах выкурили... Тысячу пятьсот мужчин хладнокровно убили, три тысячи
женщин и детей проданы в рабство. За шесть недель Альпухарры были опустошены от края
до края.»
Двадцать одна тысяча морисков Гранады погибли за время двухлетнего восстания.
Пять месяцев спустя ибн Абу убили жаждавшие получить награду и помилование,
обещанные любому, кто принесет тело правителя морисков или, по крайней мере, менее
громоздкую голову. В ноябре 1570 года на совете было принято решение выслать морисков
из Гранады и рассеять их по всей Испании. Иоанн Австрийский, оказавшийся в
меньшинстве, выступил против этого решения. Через несколько дней он покинул Гранаду,
но стал свидетелем первых высылок морисков. Он описал это в письме к другу как «самое
печальное зрелище в мире … нельзя отрицать, что зрелище опустошения королевства,
самое жалкое, какое только можно себе представить» После этой неприятной войны он
хотел бы, как о том писал, принять участие «в войне, которая касалась всего христианского
мира.» До Лепанто оставался всего год. Но джихад имеет бесчисленные грани.
А в это время, правивший в Стамбуле Селим Пьяница мечтал о постоянных и обильных
поставках того прекрасного рубиново-красного вина с Кипра, которое так любил.
И Лала Мустафа, его старый наставник, казался тем человеком, который мог
осуществить это.

Страдания Брагадино. Фамагуста 1571.

Вино, по крайней мере хорошее, – это нектар богов, и потому война, ведущаяся из-за
вина, требует религиозного осмысления. В любом случае нападение на Кипр, колонию
Венеции, требовало дозволения Аллаха, потому что между Турцией и Венецией имелся
мирный договор, освященный кораном, как и все договоры мусульман. Поэтому Селим II
вызвал муфтия, послушного прелата, и сообщил, что нуждается в веском исламском
обосновании нарушения мира и вторжения на Кипр. Муфтий послушно издал указ, фетву,
где говорилось, что, какие бы договора ни существовали, любая земля, когда-то бывшая
мусульманской, должна вернуться в ислам. Случай с Кипром идеально соответствовал
указу. Он стал мусульманским еще в 649 году. Кроме того, Кипр находился лишь в
нескольких милях от турецкого побережья, а потому его виноградники будут всегда под
рукой. Законное место Кипра находится в мусульманском мире. Фактически это была
первая европейская (или по крайней мере, почти европейская) земля, куда вторглись
мусульмане. Кипр скоро вернётся домой…
Прошло четыреста лет Кипр все еще не вернулся, будучи разделенным между
враждующими греками и турками.
Нельзя было терять времени. Селим объявил, что, повинуясь святой воле Аллаха, он
вернет Кипр в лоно истинно верующих. Кипр станет первым из многих других завоеваний
в Средиземноморье. А за ним последуют другие. Действительно, у венецианцев имелась
небольшая колониальная империя возле турецкого порога. Они владели Корфу и
Ионическими островами, а также несколькими другими прекрасными местами в Эгейском
и Адриатическом морях.
Каждый новый султан считал своим долгом увеличить размеры Османской империи.
Селим хотел, как и его отец, стать великим расширителем пределов мусульманских земель.
Поэтому он собрал армию в 100 тысяч человек, передал командование своему старому
наставнику Лале Мустафе, а флот в руки молодого и очень представительного адмирала
Али-паши, бывшего, как говорят, большим любимцем жен султана (он называл свой
корабль «Султана»). Али, в отличие от подавляющего большинства турецких
военачальников, имел репутацию человека, относившегося к своим галерным рабам,
многие из которых были пленными христианами, с заботой и добротой.
Армия вторжения высадилась в Лимасоле в июле 1570 года. Ожидалось, что кампания
продлится всего несколько месяцев, и не предвиделось значительного сопротивления со
стороны киприотов, бывших в большинстве полевыми рабочими на сахарных и
виноградных плантациях острова. Будучи православными, они весьма не любили своих
венецианских католических хозяев. Но вскоре обнаружили, что новые хозяева еще хуже.
Турки осадили Никосию, сдавшуюся после осады в шесть недель при условии сохранения
жизни венецианского гарнизона и горожан. Но Лала Мустафа пренебрег своим обещанием,
и почти всех солдат и гражданских лиц немедленно убили, часто после пыток, что являлось
своеобразным хобби янычар. Двух тысяч молодых мальчиков и девочек оставили живыми
для сексуальных утех на турецкой родине. Один корабль, перевозивший 800 молодых рабов
на борту, взорвался, не достигнув анатолийского побережья, от того, что молодая пленница
бросила горящую палку в трюм с порохом. Имя этой героини, Амальда де Рокас,
заслуживает, чтобы его помнили. Ей было восемнадцать лет.
Ожидалось, что Фамагуста, которой правил губернатор Марк Антонио Брагадино,
быстро падет. Но, защищаемый восьмью тысячами солдат, под командованием Астора
Бальоне, город отклонил все призывы сдаться к великой ярости Лалы Мустафы, не
терпевшему вернуться к интригам в Стамбул. Селим II из столицы гневно приказал не
начинать никакой другой кампании, пока не закончится осада Фамагусты. Он вынашивал
планы вторгнуться на другие острова и, возможно, в саму Венецию, но сначала хотел
обезопасить себя на Кипре и взять Фамагусту. Точно так же, как граф Зриньи, защищая
Сигет четыре года назад, нарушил график вторжения Сулеймана Великого в Восточную
Европу и спас Вену, так же и венецианцы своей долгой обороной Фамагусты помешали
наступлению Селима в Южной Европе, так никогда и не начавшемуся.
Снова и снова турки атаковали крепостные валы, каждый раз теряя много бойцов, но
всё в пустую. После почти годичной осады, в июле 1571 года, турецким саперам удалось
взорвать значительную часть главной стены. К этому времени силы обороняющихся
уменьшились до двух тысяч человек. Боеприпасов и продовольствия также не хватало.
Пришло время сдаться с честью.
 Брагадино согласился на капитуляцию, и 1 августа венецианцы уступили Фамагусту
туркам. Теперь началась одна из самых ужасных сцен жестокости в истории джихада.
Жертвой этого эпизода станет всего лишь один Брагадино, страдания которого
вызывают ужас и жалость.
Его имя не затерялась среди множества анонимных жертв, погибших при штурме,
подобно тому, как это происходило при падении города, когда о его жителях говорили –
«все были преданы мечу.» Это привычная фраза – и никак не передает отвратительную и
грязную резню, которая скрывается под словами «предание мечу», особенно когда
хладнокровно убиваются сотни и тысячи. Боль и жестокость смерти Брагадино видимы
значительно лучше, в отличии от страданий многих в таких безымянных убийствах,
совершающихся в войнах христиан и турок против друг друга. Эти преступления слишком
огромны, а жертвы – многочисленны и часто обезличены, а потому почти не различимы. И
они, лишь часть, в бесконечной пляске смерти. Но пытки и смерть Брагадино, одного из
тысяч, стали личной бедой и горем каждого солдата и моряка, сражавшегося против ислама.
Мёртвый Брагадино стал олицетворением христианского сопротивления джихаду. Это
укрепило и дало силы христианам Европы в борьбе с исламом.
4 августа по требованию Лалы Мустафы Марк Антонио Брагадино выехал верхом из
Фамагусты на переговоры с турецким командующим. Рядом с ним находился его
военачальник Астор Бальоне, и сорок аркебузиров-телохранителей, а также молодой
красивый паж Антонио Квирини, чей отец командовал венецианской военной галерой.
Впал ли Лала Мустафа в ярость из-за того, что в людях этой побежденной, но непокоренной
армии не было ничего раболепного, которые стояли, не испытывая никакого трепета, и
бесстрашно смотрели вокруг, гордые люди, честно исполнившие свой долг, не имевшие
причин прятаться? Или злобу вызвала безупречная экипировка Бальоне, с уверенной
походкой победоносного рыцаря, а не побежденного солдата? Венецианцы – гордый народ,
гордый своим городом и собою. Они не любят лебезить, раболепствовать и пресмыкаться.
А может причиной стала надменная поза Брагадино, который в пурпурном одеянии
венецианского сенатора и с зонтиком, поднятым над головой пажом, смотрелся так же
великолепно в поражении, как и при власти? Или из-за привлекательности молодого пажа
Антонио извращенец Лала потерял рассудок? Или все это было частью продуманной и
тайной уловки? Мы никогда не узнаем, что вдруг превратило Лалу Мустафу в чудовище.
Все, что мы знаем, со слов выжившего Антонио Квирини, вернувшегося в Венецию много
лет спустя, это то, что Лала обвинил Брагадино в убийстве нескольких турецких пленных и
приказал юному Квирини остаться с ним в качестве заложника по причинам, которые были
совершенно очевидны для реалистичного Брагадино. Он отказался от нового условия Лалы
Мустафы. По его словам, условия капитуляции уже подписаны, и ни о каких заложниках в
них не упоминалось. Тогда разъяренный Лала Мустафа подал сигнал, и янычары схватили
Брагадино и всех, кто был с ним. Пару мальчишек пощадили, но всех остальных, кроме
Брагадино, тут же изрубили на куски. Турецкие солдаты отрезали ему уши и нос и бросили
в тюрьму. Они захватили итальянских солдат, все еще находившихся в сдавшемся городе,
и убили всех, хотя в условиях капитуляции соглашались на возвращение их домой. У Лалы
Мустафы имелись особые планы на Брагадино. Он открыл их две недели спустя.
17 августа Лала Мустафа приказал вывести Брагадино из тюрьмы. Пришло время
большого зрелища для народа Фамагусты и его войск. Для мусульман этот день напоминал
приезд цирка, день смеха и отдыха. А для христиан Фамагусты, предстоящее несло тонкую
и сатанинскую цель, было кирпичиком в пропагандистской войне, элементом запугивания
и террора. При виде своего бывшего венецианского губернатора, в таком печальном
состоянии, киприоты приобретут особое уважение к своим новым турецким хозяевам,
покоривших старых венецианских. Таким унижением человека, бывшего когда-то их
правителем, Лала Мустафа дал понять жителям Фамагусты, что старые правила
изменились. Брагадино оседлали, как осла, нагрузив его мешками с грязью, и повели по
городу, пиная время от времени. Каждый раз, когда он проходил мимо Лала Мустафы, его
заставляли лизать землю перед ним. Затем его вздёрнули на высокую мачту галеры, чтобы
все могли видеть, что стало с гордым венецианским патрицием, теперь безносым и безухим,
а затем привязали к столбу. А потом Лала Мустафа рассказал ему о дальнейшем – с него
собирались содрать шкуру. Он умер во время пыток. Затем мучители набили его содранную
кожу соломой, посадили верхом на корову и повезли это жалкое и измученное чучело, все
еще залитое кровью, по городу под прикрытием зонтика. Затем они повесили набитую
соломой шкуру, похожую на большой, окровавленный, раздувшийся воздушный шар, на
рее камбуза Лалы Мустафы.
Не слишком большая разница между теми, кто заживо содрал кожу с Брагадино и теми,
кто в 1980-х годах взрывал авиалайнеры в небе.
Да, это внушает ужас, но жуткая смерть Брагадино – всего лишь одно из многих
проявлений небывалой жестокости той эпохи. Например, Варфоломеевская резня (50 тысяч
убитых) произошла во Франции менее чем за год до убийства Брагадино.
Освежевание Брагадино, говорит Кризи, было в духе того времени.129

Прекрасный день, чтобы умереть. Лепанто 1572.

К счастью адмиралу Али-паши не пришлось стать свидетелем садистской смерти

Брагадино. Со своим флотом из двухсот двадцати двух военных галер и шестидесяти
других судов он стоял на якоре в заливе Лепанто, длинном узком проливе на юго-западе
Греции, прямо над полуостровом Морея, к западу от Афин, ожидая искавшего его
христианского флота. Эти военно-морские силы Священной Лиги, основанной Папой Пием
V, много лет стремившегося объединить Европу против мусульманских захватчиков, стали
новейшим ответом христиан на джихад. Священная Лига возникла в мае 1571 года. Её флот
ходил под флагом распятого Христа и состоял из 316 кораблей, включая 208 галер и шесть
галеасов, – значительно более крупных кораблей, чем галера, имеющих высокий борт и
тридцать, сорок тяжелых пушек вместо обычных четырех или пяти для галеры.
Венецианским флотом командовал 75-летний головорез Себастьяно Вениеро, а
заместителем был грозный Агостино Барбариго. Носитель знаменитого имени, генуэзец
Джанандреа Дориа, командовал эскадрой на службе Испании. Будучи судовладельцем в
своем родном городе, Дориа привёл более двадцати собственных галер для короля Испании.
Стремясь сохранить свои корабли в целости, он был самым осторожным из всех
командиров священной Лиги. Спокойный и сведущий Маркантонио Колонна из старинной
римской аристократической семьи командовал папской эскадрой. Два испанских адмирала,
дон Альваро де Базан и дон Хуан де Кардона, со своими эскадрами также находились среди
христианских сил. Иоанн Австрийский исполнял обязанности главнокомандующего.

129
Кризи, История турок-османов, том 1, стр. 348.
Общепризнанный и назначенный папой Пием V дон Иоанн в возрасте двадцати пяти лет
был вдвое моложе большинства этих опытных морских волков. Тем не менее, никто не
возражал против его назначения. Молодой воин пользовался всеобщим уважением. «Если
бы я имел немного больше здоровье, я бы отправился в качестве солдата или матроса под
командование дона Иоанна», – писал своему другу дон Гарсия из Толедо, тот, который так
долго ждал, чтобы отправить помощь Мальте. Сын испанского императора и немецкой
певички, после победы над повстанцами Альпухарр в Гранаде, дон Иоанн теперь исполнял
роль «в войне, которая касалась всего христианского мира.» Флот, ведомый им в бой,
состоял не только из судов Священной Лиги: Испании, Венеции и Ватикана, но и из
кораблей, других итальянских городов: Генуи, Флоренции, Турина, Пармы, Лукки,
Феррары и маленького Урбино. Конечно же появились рыцари Святого Иоанна, как всегда
бывало при схватке с неверными, некоторые на своих кораблях, а иные в составе команд
других кораблей флота. Прибыли добровольцы из остальной Европы, включая непокорную
Францию и даже протестантскую Англию. Провансалец Ромегас, герой защиты Мальты,
командовал одной из папских галер. Среди представителей европейской провинциальной
знати, поднявших свой меч в защиту христианства, присутствовал и другой знаменитый
провансалец, Крийон, один из самых известных воинов Франции, из города Мурс на
Французской Ривьере. Как и по меньшей мере дюжина англичан. Одним из них был герой
осады Мальты, сэр Томас Стакли, по общему мнению, незаконнорожденный сын Генриха
VIII, снова сражавшийся с турками с тем же мужеством, которое проявил при Сант-
Анджело. Но основой объединенных сил, стали испанцы и итальянцы, которым предстояло
первыми встретить турок в бою. 72 христианские галеры несли испанское знамя, 140
венецианское, 8 принадлежали мальтийским рыцарям, от Папы пришло двенадцать.
Местом встречи всех кораблей Священной Лиги избрали Мессину на Сицилии, куда Иоанн
Австрийский прибыл 23 августа, всего через неделю после мученической смерти
Брагадино, о которой христианский мир пока ещё ничего не знал.
Али-паша услышал о сборе кораблей от Окчиали, выдающегося алжирского корсара,
когда находился в Лепанто.
«Вряд ли неверные прибудут до следующей весны,» – сказал он Али-паше.
Но он ошибся. Али-паша и дон Иоанн вскоре встретятся, в первый и последний раз, в
заливе Лепанто, в крупнейшем морском сражении со времен битвы при Акциуме в 31 году
до РХ, как написано в каждой книге о битве при Лепанто, никогда не поясняя, что это за
битва.
Напомним читателю, который, возможно, не знает или забыл. То сражение
происходило не так далеко от Лепанто, 55 миль к северу, и так же как в 1572 году, было
битвой между Западом и Востоком. Одной стороной командовал Октавиан, будущий
император Август, с флотом из 400 галер; а другая состояла из римско-египетского флота
из 480 кораблей во главе с Марком Антонием и Клеопатрой. Влюбленные проиграли битву
и через несколько месяцев покончили с собой. При Марке Антонии центр власти Римской
империи постепенно перемещался на восток и вполне мог остановиться в Александрии.
При Августе он вернулся в Рим и оставался там еще несколько столетий, пока Константин
не разместил его на востоке в четвертом веке по РХ. Но с тех пор прошло более 1600 лет, и
Иоанн Австрийский, возможно, не знал о битве при Акциуме, а кроме того, вокруг него
собрался флот и следовало готовиться к новому Акциуму.
Морские бои на галерах тогда велись по принципам сухопутных войн. Сближение
кораблей, таран и абордаж были основной тактикой, и все суда имели большое количество
войск, вооружённых мечами, пиками, мушкетами, аркебузами, луками и стрелами, которым
надлежало ворваться на борт вражеского судна и захватить его в жестоком рукопашном
бою. На 208 галерах дона Иоанна Австрийского находились 30 тысяч солдат, не считая 13
тысяч матросов. Две трети солдат состояли на испанском жалованье; одним из них был
Мигель де Сервантес, которому предстояло стать самым известным писателем Испании,
автором «Дон Кихота».
Мусульманские силы были примерно такими же по силе. 250 османских галер несли 34
тысячи солдат и 13 тысяч матросов. Но ни одна из сторон не знала точно сил другой.
Предстояла битва великанов, и ни у кого из них не было глиняных ног.
Дон Иоанн послал французского рыцаря ордена Святого Иоанна с четырьмя галерами,
чтобы выяснить, где находится флот Али-паши. 28 сентября француз сообщил, что они
только что посетили один из Ионических островов, а теперь вернулись на зиму в Лепанто.
«Время советов закончилось, пришло время сражаться,» – ответил Иоанн осторожному
Дориа, предложившему было лидерам христианского флота обсудить, какие действия
предпринять.
В Лепанто Али раздумывал, искать ли ему битвы или избегать, и получил твердый
приказ от султана: «Если христианский флот приблизится к вашему, сражайтесь с ним».
Решимость обеих сторон была несомненной. Битва стояла в расписании дня, как
мусульман, так и христиан.
5 октября в Вискандо, недалеко от Акциума, прибыло венецианское судно, сообщившее
стоявшему на якоре флоту священной Лиги весть о падении Фамагусты и о Брагадино, с
которого заживо содрали кожу. Новость быстро разошлась по кораблям, и гнев, ярость,
ненависть и желание отомстить за Брагадино охватило всех. Мужественные солдаты били
себя в грудь, рыдая, в бессильной ярости, от сопереживания венецианцам и жестокости
турок. Ни одному врагу, попавшему в руки христиан, не следовало рассчитывать на
милосердие. 7 октября христианский флот вошел в залив Лепанто. Дон Иоанн знал, что
сегодня ему предстоит сразиться с турками. Солдаты и матросы отправились на мессу. На
каждой галере находился капеллан, иногда два, обычно иезуиты, доминиканцы или
францисканцы. Это была священная война как для христиан, так и для мусульман. Знамя
распятого Христа развевалось на мачте флагманского корабля дона Иоанн. Дозорный
закричал, увидев первые турецкие корабли. Над флагманским кораблем мусульман высоко
развевалось знамя пророка, с именем Аллаха начертанным 28.900 раз. Находящийся на
«Султане» Али-паша понимал, что победа или поражение в тот день могут зависеть от
мельчайших обстоятельств, поскольку два флота почти равны. Ему следовало заручиться
поддержкой своих гребцов, большинство из которых составляли пленные христиане,
прикованные к вёслам. Он был гуманным человеком и всегда хорошо относился к ним. Он
спустился на нижнюю палубу к гребцам. Они слушали его в молчании.
«Амигос130, – сказал он по-испански, – я ожидаю, что сегодня вы исполните свой долг
передо мной в обмен на то, что я сделаю для вас. Если я выиграю битву, я обещаю вам
свободу; если этот день будет нашим, Аллах дарует ее вам.»
Среди христианских судов дон Иоанн Австрийский, держа в руке распятие, двигался
на катере вдоль линии своих кораблей: «Дети мои, мы здесь, чтобы победить или умереть.
В смерти или в победе, вы обретете бессмертие,» – говорил он. Для них это был не только
военный, но и религиозный праздник. Проплыв перед венецианскими кораблями, он

130
Amigos (исп.) — друзья, приятели.
призвал их отомстить за смерть Брагадино. Матросы выражали желание отомстить, а
некоторые крестились и становились на колени. Иоанн громко произнёс несколько
любезностей старому Себастьяно Вениеро, командовавшему венецианской эскадрой и
бывшему на пятьдесят лет старше своего командира.
«Какой прекрасный день, чтобы умереть», – сказал Вениеро одному из своих офицеров.
Он держал в руке мушкет, а рядом стоял крепкий молодой моряк, тоже с мушкетом, уже
заряженным для старого моряка, так как у того уже не хватало сил заряжать самому, но он
хотел стрелять в турок. Он знал Брагадино и служил с ним когда-то.
Флот Священной Лиги разделили на четыре эскадры. Центром руководил лично дон
Иоанн со своего флагманского корабля «Реал», который защищали Вениеро, Колонна и
небольшая флотилия рыцарей Святого Иоанна, всего около 60 галер. Галеасы, плавучие
батареи, которым надлежало вызвать хаос на мусульманских кораблях, находились перед
остальной частью христианского флота. Правое крыло христиан под командой Джанандреа
Дориа, имело около 60 кораблей, а левым крылом, примерно такой же численности,
управлял Барбариго. Резервные флотилии под командованием дона Альваро де Базана и
дона Хуана де Кардоны находились в резерве, немного позади, ожидая приказа поспешить
в самое горячее место битвы.
Приближавшийся к ним в виде полумесяца, мусульманский флот также поделили на
четыре эскадры. Центр, возглавляемый Али, шёл прямо на Иоанна; правое крыло, под
командой Мехмеда Сулука, выстроилось напротив Барбариго. Улуч Али направлялся
прямо на юг с очевидным намерением обойти эскадру Джанандреа Дориа с фланга и
атаковать христиан с тыла. Турецкий резерв сосредоточился позади боевого флота Али, и
содержал около 90 галер, выстроенных в три линии. Центру надлежало стать главной
точкой соприкосновения, и около одиннадцати часов два флота двинулись навстречу друг
другу, причём каждая армада представляла собой боевую линию шириной около трех миль,
у входа в узкий залив Лепанто. Дон Иоанн приказал капитану «Реала» направить свою
галеру к приближающейся «Султане». Иоанн Австрийский и адмирал Али-паша двигались
прямо друг на друга. Два воина должны были наконец встретиться.
Как только две галеры врезались со страшным шумом, друг в друга, ломая весла, дон
Иоанн перепрыгнул на орудийную платформу «Султаны» и заплясал от радости. Триста
янычар-аркебузиров и сто лучников на мусульманской галере начали стрельбу по
испанским солдатам, рыцарям и добровольцам, заполнившим палубы «Реала». Четыреста
аркебузиров на «Реале» открыли ответный огонь. Всех гребцов-христиан на кораблях
Священной Лиги освободили от цепей и вооружили, и они сражались против турок с такой
же яростью, как солдаты и матросы. Очень скоро весь залив превратился в плавучее поле
битвы, где галеры врезались друг в друга и сбивались в одно целое, так что морское
сражение вскоре превратилось в рукопашную схватку пехотинцев, яростно и без пощады
убивающих друг друга, большинство из которых умирали на палубах, но некоторые падали
в море и тонули. Море превратилось из синего в красное. Это была жестокая битва,
христиане и мусульмане сражались с одной целью: убить друг друга. Дон Иоанн, держа меч
прямо перед собой, возглавил абордажную группу, которая взобралась на «Султану».
Колонна, подойдя к «Реалу», врезался в корму «Султаны». К 2 часам дня мусульманский
флагман был разгромлен. Неподалеку семидесятилетний Вениеро с неуклюжестью своего
возраста взобрался на османскую галеру, где получил рану стрелой в ногу, он оставил свою
команду, чтобы захватить вражеское судно, а затем опять вернулся на собственную галеру,
после чего атаковал и потопил еще два корабля. Барбарио, находившегося на левом фланге,
смертельно ранили стрелой, прошедшей через глаз в голову, но он умер, зная, что
христианский флот победил. За три часа отчаянных и непрерывных рукопашных боев
погибло 32.500 солдат и матросов, христиан и мусульман. По количеству жертв никогда не
было более кровопролитного морского сражения, чем Лепанто. Трафальгарская битва,
самая знаменитая битва в истории, стоила жизни примерно трем тысячам французских,
испанских и британских моряков, что не составило и десятой части потерь при Лепанто.
Встреча дона Иоанна и Али-паши стала одновременно жуткой и гротескной. Али-паша,
пораженный выстрелом из аркебузы, упал раненым на палубу. Испанский солдат, один из
абордажной команды, сражавшийся на палубе турецкого флагмана, увидев, как он упал,
бросился к нему, вытащил нож и отрубил голову Али-паше. Затем испанец поспешил к дону
Иоанну, чтобы вручить трофей и, возможно, надеясь получить большую награду. Но дон
Иоанн, аристократ, хотя и зачатый не под тем одеялом, обладал тонкой натурой.
«Что мне делать с этой головой? – спросил он с отвращением. А затем добавил. – Брось
её в море». Но другой солдат, всё-таки выловил голову, насадил ее на копьё, и вскоре весь
турецкий флот узнал, что их адмирал мертв. К 3 часам дня битва закончилась. Только Улуч
Али вернулся в Стамбул с большей частью своей флотилии. Турки потеряли 210 кораблей,
из которых 130 были захвачены, а 80 потоплены. 25 тысяч мусульман и около 7500
христиан погибли. К погибшим следует добавить не менее 80 тысяч христианских рабов,
прикованных цепями к веслам турецких галер. Однако 15 тысяч из тех, кто пережил
сражение, получили свободу. Христиане потеряли 12 галер, которые, возможно, унесли в
бездну моря около 1500 галерных рабов-мусульман. Это великая победа, но для османов
могло случиться и худшее. Дон Иоанн Австрийский попытался закрепить свою победу
атакой через Дарданеллы в сердце мусульман – Стамбул, но плохая погода, распри и
раздоры между венецианцами и испанцами помешали исполнить задуманное. Брагадино
тоже остался не отомщенным, поскольку Кипр оставался занятым. Вместо этого дон Иоанн
возглавил неудачную экспедицию в Тунис, завоёванный турками еще в 1574 году. И здесь
джихад и дон Иоанн расстались. Ему никогда больше не пришлось воевать против ислама.
До конца жизни дон Иоанн сохранял врождённое благородство. Посланный управлять
Нидерландами, он пытался защитить интересы местных крестьян и, по сообщению
местного английского шпиона по имени Фентон, «пользовался глубоким уважением у
народа.» Рэдклифф, еще один английский секретный агент, посланный Уолсингемом,
государственным секретарем Англии, чтобы убить дона Иоанна, был арестован в зале
приёмов принца. Вместо того чтобы повесить своего потенциального убийцу, дон Иоанн
помиловал его, отправив обратно в Англию. Уолсингем, вскоре познакомившийся лично с
доном Иоанном, сообщал, что никогда ранее не встречал джентльмена, «по внешности,
речи, остроумию и развлечениям сравнимого» с испанским принцем. Но Уолсингем,
проницательный знаток человеческой природы, отметил большой конфликт,
происходящий в доне Иоанне, человеке, постоянно разрывающемся между «честью и
необходимостью».» Но даже при наличии такого конфликта внутри дона Иоанна, он не
терял чести. Он скоропостижно скончался 1 октября 1578 года от брюшного тифа, но
некоторые утверждают, что от яда, в голубятне в городе Намюре, в Бельгии, куда он зашёл,
чтобы укрыться от дождя. Селим Пьяница умер на четыре года ранее, упав в ванной и
проломив себе череп. Не исключено, что он был пьян, от выпитой бутылки того
прекрасного кипрского вина, которое несколько лет назад вдохновило его на джихад за
морем.
 Колониализм в мусульманском стиле. Восточная Европа 1574–1681.

Времена после битвы при Лепанто являются пиком военных успехов Османской
Империи в Европе, которые продлились около 115 лет и почти убаюкали Западную Европу
верой в то, что мусульманская угроза миновала. Но для венгров в течение всего периода,
никакой передышки от угнетения захватчиков не было. Они продолжали страдать в
горестях и муках, вызванных безжалостной оккупацией чужим народом с другой верой и
образом жизни. За всё время мусульманской оккупации по оценкам более трех миллионов
венгров были проданы в рабство, а женщины украшали бордели и гаремы своих хозяев в
Стамбуле, по всем Балканам и Османской империи, и даже вплоть до Египта и Евфрата.
Можно утверждать, что Турция стала первой крупной колониальной державой задолго до
Испании, долгое время считавшейся родоначальником колониализма с момента захвата
Эспаньолы после открытия Америки Колумбом в 1492 году. Но, в отличие от Испании и
других держав, которые следовали за ней, Турция, расположенная на восточной
оконечности Средиземного моря, вдали от открытого Атлантического побережья, основала
свои колонии в соседней юго-восточной Европе вместо тропической Америки и Азии и
начала это в конце 1300-х годов, более чем за сто лет до Испании. Победа христиан при
Лепанто, казалось, сокрушит османскую власть, по крайней мере, на пару последующих
поколений. Ничего подобного не произошло. На самом деле, бездействием и ссорами
членов Священной Лиги, а также коварством турецкого великого визиря Соколли,
мусульмане вырвали победу из поражения, убедили Венецию забыть ужасную смерть
Брагадино и отказаться от своих притязаний на Кипр. Взамен венецианцы получили много
коммерческих преимуществ, и обещание расширения торговли. После того, как Селим II
закончил свое правление разбитым о пол ванной комнаты черепом, на трон взошёл его сын
Мурад III, казнивший своих пятерых братьев обычным способом и отказавшимся от
джихада в пользу гарема. Он был отцом 103 детей, и королева Англии Елизавета усердно
ухаживала за ним, но не как за потенциальным супругом, а как за потенциальным
союзником против Филиппа II Испанского, потому что Елизавета весьма опасалась великой
армады, с помощью которой Испания намеревалась вторгнуться в Англию. Через своего
посланника в Стамбуле английская королева убеждала Мурада послать 60–80 галер
«против идолопоклонника, короля Испании, который, полагаясь на помощь папы и всех
принцев-идолопоклонников, соизволит сокрушить королеву Англии, а затем обратит всю
свою власть на уничтожение султана и сделает себя всеобщим монархом. И это еще не все,
добавила Элизабет. – Если Мурад придет на помощь Англии, «гордый испанец и лживый
папа со всеми своими последователями будут повержены», и Бог защитит своих и накажет
всех идолопоклонников через объединенную мощи Англии и Турции».
Будучи уверенной, что султан не знает английского языка, королева написала свое
письмо на латыни, которую султан тоже не знал. Но Мурад все равно не заинтересовался
письмом Елизаветы и вернулся в свой гарем. Кроме того, письмо пришло с опозданием на
два года. Турция и Испания заключили мир в 1585 году. Тем не менее, сражение между
испанскими галеонами и мусульманскими галерами у острова Уайт 131, каким бы
невероятным оно ни было, могло бы стать интересным. Мурад не только не поощрял
джихад, но именно во время его правления железная дисциплина янычар начала

131
Остров Уайт (Wight) – остров на юге Англии, расположенны1 в Ла-Манше примерно в 5 км от
побережья Гемпшира.
разрушаться из-за безделья, и распад продолжался в течение следующих двух с половиной
столетий. Во время 21-летнего правления Мурада произошли восстания в Трансильвании,
Молдавии и Валахии, а ещё Турция вступила в небольшую войну с Австрией. Кампании в
Восточной Европе неспешно тянулись с перерывами в нескольких лет. Самой важной
операцией стала осада Каниссы в 1600 году, проведенная поочередно австрийскими, а затем
турецкими войсками, в которой молодой английский доброволец Джон Смит132, имея
двадцать лет от роду, впервые попробовал себя в бою. Когда австрийцы сняли осаду в
ноябре 1601 года, «было так холодно, – писал Джон Смит, – что триста или четыреста
человек замерзли, а две или три тысячи погибли при жалком бегстве.» Позже Джон Смит
принял участие в колонизации Вирджинии, и в этом теплом климате он встретил и женился
на индейской принцессе Покахонтас, спасшей ему жизнь. Ни в одном из этих относительно
мелких конфликтов на Балканах не было чем поживиться, и в связи временным
прекращением джихада, янычары стали больше интересоваться работорговлей,
взяточничеством и коррупцией в Стамбуле. Они напали на дворец и потребовали головы
паши и еще одного чиновника, вызвавших их недовольство. Они получили обе головы, а
затем утихомирились. Но прецедент появился. Чуть позднее они еще дважды поднимали
восстания, потребовав, чтобы их кандидата, платившему им за поддержку, посадили на
трон Молдавии, участвовали в небольшой гражданской войне против спахов на улицах
Стамбула и напугали весь город за исключением Мурада III, не вылезавшего из своего
гарема («он лежал, погруженный в похоть», – сообщал венецианский посланник), пока не
умер, предположительно от истощения, а его старший сын, Магомет III, взошел на трон.
Сорок семь из ста трех детей Мурада были еще живы на момент смерти их отца, и двадцать
из них были сыновьями.
Магомет III, новый султан, приказал их всех задушить, и, чтобы быть уверенным в
отсутствии конкурентов, распорядился зашить семь беременных наложниц отца в мешки и
бросить в Босфор. Его правление ознаменовалось крупной победой при Цересте в 1595 году
против армии, состоящей в основном из войск Германии и Трансильвании. Одним из
османских героев той битвы был бывший сицилийский дворянин Сципион Чикала,
захваченный в плен в юности в Северной Африке, впоследствии связавший свою судьбу со
своими мусульманскими пленителями и ставшим одним из их самых прославленных
воинов, а после победы при Цересте – ещё и великим визирем Османской империи.
Магомет III умер в 1603 году, приказав не за долго до смерти задушить одного из своих
сыновей, который, как он опасался, собирался занять его место.
Ахмед I, в возрасте четырнадцати лет старший из двух оставшихся сыновей, занял трон,
пощадив своего младшего брата Мустафу, считавшегося слабоумным. Когда великий
визирь возразил против того, чтобы вести армию в Венгрию, то получил записку от
молодого султана, короткую, но по существу: «Если ты дорожишь своей головой, то
немедленно выступай.» Великий визирь дорожил, и немедленно выступил. Шиитская
Персия, а не Европа (занятая своей Тридцатилетней войной), считалась главной угрозой
Османской империи, и джихад так же усердно действовал против этих еретиков, как и
против христиан. Муфтий в Стамбуле несколько раз издал фетву, призывающую к джихаду
против этих мусульманских отступников и провозглашающую, что более свято убить
одного персидского шиита, чем семьдесят христиан. После смерти Ахмеда Осман II взошел

132
Джон Смит – английский писатель и моряк, один из основателей Джеймстауна, первого
британского поселения на территории США.
на трон. Он провел большую часть своего четырехлетнего правления, пытаясь усмирить
янычар, отправляя их сражаться с поляками в безнадежный джихад, где, как надеялся,
убьют многих из них. Он также тренировался в стрельбе из лука, используя пленных в
качестве мишеней или, а если их не было, то одного из своих пажей. Нелюбимый и
совершенно справедливо всеми, Осман II был арестован янычарами, брошен в тюрьму и
задушен, в то время как слабоумный брат Ахмеда I Мустафа на короткое время захватил
империю в 1622 году, пока его душевная болезнь не стала очевидной всем. Османская
империя находилась в состоянии физического и морального хаоса. «В результате распада
общегосударственных уз и отсутствия всякой защиты промышленности или собственности,
империя, казалось, погружалась в состояние дикого разбоя», – пишет Кризи133.
Британский дипломатический посланник в Стамбуле сэр Томас Роу в своем докладе
королю Якову в Лондоне описал Турцию как «умирающее тело, поражённое многими
пороками, бурно разросшихся в нём со времён молодости», и оплакивал «отсутствие
справедливости и жестокое угнетение», царившее тогда в Османской империи. Турция, по
его словам, «была похожа на больного человека, готового умереть на руках», таким
образом, придумав выражение, под которым Турция будет известна в течение следующих
трех столетий жизни: «больной человек Европы.»
Следующий султан, Мурад IV, пришел к власти в 1623 году в возрасте одиннадцати лет
и восстановил порядок в империи ценой ста тысяч казней. За время своего
семнадцатилетнего правления он подавил мятежи янычар и спахов и согласился на казнь
своего великого визиря Хафиза, который, добровольно пошел на смерть к мятежным
янычарами, чтобы не подвергнуть султана опасности. Мурад IV выжидал. Он рассылал
наёмных убийц охотиться в ночном Стамбуле, которые убивали одного за другим главарей
мятежников. К несчастью, Мурад IV стал получать удовольствие от убийства не только
своих врагов, но и всех, кто попадался ему на пути. Пешехода, оказавшегося у него на пути,
в момент проезда султана по городу, тут же застрелили из лука. Группа девушек,
танцующих на лугу, вызвала его раздражение; их всех схватили и утопили. Пассажирское
судно проходило слишком близко от его гарема; его немедленно потопили пушками.
Молодого француза, пытавшегося соблазнить турчанку, посадили на кол. Будучи угрюмым
человеком, каким и должен быть тот, у кого голове столько убийств, он начал пить, и
местный пьяница, Мустафа Бекир, стал его лучшим другом. Мустафа, потрясая бутылкой,
учил султана, что «это жидкое золото перевешивает все сокровища мира.» Выпивка стала
любимым занятием Мурада IV, когда он находился во дворце. Но за пределами дворца
пьянство, будь то алкоголь или, даже, кофе, считалось тяжким преступлением. И наказание
было одно – немедленная казнь. Как и курение. Однажды халиф застал садовника и его
жену, тихо куривших за сараем. Он тут же приказал своему палачу отрезать им ноги и
оставил истекать кровью среди тюльпанов на месте преступления.
Но иногда Мурад IV грешил и добрыми поступками. Возможно, в момент алкогольной
эйфории, он положил конец дани детьми, которую платили христианские крестьяне на
Балканах, и тем вынудил янычар искать новый приток пополнения своих рядов. Однако его
настроение оставалось мрачным и непредсказуемым. После экспедиции в Азию,
раздраженный поучениями муфтия, Мурад приказал задушить его – это единственная
известная в османской истории казнь султаном высшего религиозного чина. В ходе
кампании джихада против Персии в 1638 году он захватил Багдад, казнил весь гарнизон из

133
«История турок-османов», том 1, стр. 391–392
30 тысяч человек, за исключением трехсот счастливцев, и вернулся домой с намерением
объявить войну Венеции. Но вместо этого заболел и умер от подагры, вызванной
чрезмерным употреблением алкоголя, в возрасте двадцати восьми лет. На смертном одре за
пару минут до смерти он приказал казнить своего единственного оставшегося в живых
брата Ибрагима. Но тот успел спрятаться и взошёл на трон, после смерти Мурада IV.
Несмотря на то, что он сам едва избежал удушения, Ибрагим был таким же диким, как
и его султаны предшественники. Он возобновил сильно покачнувшийся джихад в Европе
кампанией, в которой ему помогали крымские татары, против казаков, «орды
злоумышленников», по словам русского царя, захвативших город Азов на Черном море.
Затем султан Ибрагим надумал напасть на рыцарей Святого Иоанна в крепости Мальта. Но
испуганные советники, хорошо знавшие силу острова, который успешно выдержал
великую осаду 1565 года, убедили его нарушить подписанное перемирие с Венецией и
вместо Мальты напасть на венецианский Крит. Мусульмане высадились на острове в 1645
году, и не встретив особого сопротивления, осадили Кандию. Двадцать лет спустя они все
еще осаждали город. Тем временем венецианцы, разъяренные тем, что турки нарушили
перемирие, послали свой флот в Дарданеллы, чтобы блокировать Стамбул. Местное
население, недовольное своим крайне скудным пайком, начало роптать против безумия
своего султана и его хорошо известных привычек, главным образом сексуальных. Султан
наслаждался у себя гареме всеми удобствами первоклассного борделя. Одним из любимых
развлечений Ибрагима в специальной комнате, уставленной зеркалами, было «раздеть всех
своих женщин догола, с тем, чтобы они изображали кобылок, а он бегал среди них,
воображая себя жеребцом, пока хватало сил.» Полагая, что одна из 288 наложниц в его
гареме имела роман с неправильно кастрированным евнухом, он велел упаковать всех
наложниц в мешки и выбросить в Босфор. Только одна, чей мешок оказался плохо
завязанным, сумела выбраться из него, выплыла на поверхность и, была подобрана
проходящим французским кораблем, спасшим ее и доставившим во Францию, где ее в
последний раз видели наслаждающейся видами Парижа. Странности и дикость дворцовой
жизни в Стамбуле с большим воодушевлением описывает Ноэль Барбер в «Властелинах
Золотого Рога».
Противники Ибрагима нашли союзников среди янычар; голодные и разгневанные, они
подняли восстание, арестовав султана и, при попустительстве Великого визиря и муфтия
(дочь которого он насильно поместил в свой сераль), задушили его. Его десятилетний сын
стал Магометом IV в 1648 году. Именно во время его правления Османская империя была
восстановлена, хотя и временно, в своем прежнем величии, и снова запущена в действие
одна из великих европейских авантюр джихада, провалившегося, однако, с треском,
благодаря итальянскому солдату Монтекукколи.
Имя Монтекукколи – одно из трех, которые выделяются в этот период джихада. Два
других были албанцами, отец и сын, Мухаммед и Ахмед Киуприли, оба великие визири
Османской империи. Мохаммед Киуприли получил этот пост в 1656 году в возрасте
семидесяти лет. Несмотря на свои преклонные годы, Киуприли был человеком действия. За
пять лет пребывания на этом посту он казнил всех, кого считал взяточниками, тем самым
избавив Османскую империю не менее чем от 36 тысяч негодяев, убивая в среднем по семь
с небольшим тысяч за год. Один из его палачей, по имени Сул-Фикар, позже рассказывал,
что лично казнил четыре тысячи человек, почти по три в день, и избавлялся от трупов,
выбрасывая в море. Мохаммеду Киуприли наследовал его сын, не менее способный Ахмед
Киуприли. Третья выдающаяся фигура, граф Раймундо Монтекукколи из Модены в Италии
– самый блестящий из имперских генералов, имеем в виду, конечно, Священную Римскую
империю австрийского Леопольда I.
Монтекукколи разбил османскую армию в 1664 году в битве при Сен-Готарде,
примерно в ста милях к юго-востоку от Будапешта, что привело к не планировавшемуся
завершению мусульманской кампании и первому неудачному опыту Ахмеда Киуприли в
военном деле. Великий визирь собирался раз и навсегда сокрушить могущество Австрии.
Турецкая армия выступила из Стамбула в июне 1663 года под командованием Ахмеда
Киуприли, а султан отбыл на охоту вместо предприятия в Эдирне, предпочтя радости охоты
радостям джихада. Армия состоял из 120 тысяч человек, а провиант и 135 лёгких и тяжёлых
орудий тащили 60 тысяч верблюдов и 10 тысяч мулов.
Монтекукколи, военный гений с длинным списком побед на своем счету, воевал с
двадцати двух лет за Священную Римскую империю, в основном против шведов и
французов, и его противниками были король-воин Густав Адольфус Шведский и французы
Тюренн и Конде. Но в Сен-Готарде на стороне Монтекукколи выступали французы, а также
наёмники – профессионалы из австрийцев, немцев и венгров. Турки значительно
превосходили числом, но Монтекукколи был значительно опытнее, чем Ахмед Киуприли.
Сражение проходило на берегу реки Рааб. Итальянец разместил немецких союзников в
центре, австрийцев и венгров справа, французов под командованием графа де Колиньи
слева. Когда турки начали переправу и атаковали имперцев в центре, принц Карл
Лотарингский приготовил к бою австрийский кавалерийский полк. Через реку
переправлялось все больше турок, и Монтекукколи приказал Колиньи атаковать.
Французский граф выслал навстречу туркам тысячу пехотинцев и два эскадрона кавалерии
под командованием герцога де ла Фейяда и Бовеза. Рассказывает Кризи: «Когда Киуприли
увидел французов, идущих вперед с бритыми подбородками и щеками, и напудренными
париками, он презрительно спросил: «Кто эти девушки?» Но французская кавалерия, не
впечатленная грозным турецким боевым кличем «Аллах, акбар!», ответила своим
собственным «Allez, Allez!134», точно так же, как французские регбисты кричат сегодня,
когда играет их команда, и бросилась на турок, убив или рассеяв большую часть
переправившейся османской армии. Однако мусульмане еще не были побеждены. Много
турок переправлялось ниже и выше по течению и торопилось к месту сражения. Генерал
Джон Спорк, командующий кавалерией Монтекукколи, сошёл с коня, встал на колени и
начал молиться «Всемогущему Дарователю Побед» на небесах:
«Если ты не хочешь сегодня помочь своим детям-христианам, то, по крайней мере, не
помогай этим собакам-туркам, и ты скоро увидишь то, что доставит тебе удовольствие.»
Затем он снова сел на коня и во главе своих людей бросился в атаку, выкрикивая
оскорбления врагу.
Турки, полностью сломленные силой удара, бросились к реке. В тот день 10 тысяч
мусульманских воинов погибли, а 20 тысяч бежали с поля боя. Выжившие хорошо
запомнили герцога де ла Фейяда, и прозвали его «Фулади», что означает «Железный
человек».
Турки вернулись в Косово, а битва при Сен-Готарде положила конец длинному списку
их поражений Обе стороны подписали двадцатилетнее перемирие (которое не было
соблюдено), и Ахмед Киуприли отправился на джихад в другие места. Он высадился на
Крите, чтобы возглавить осаду Кандии, где защитники, под руководством венецианского

134
Вперёд, вперёд!
головореза Франческо Морозини, недавно дополнительно усилились прибытием отряда
французских добровольцев под командованием неугомонного Ла Фейяда, желавшего снова
напасть на турок. Морозини – одно из великих имен венецианской истории, а его защита
Кандии – один из эпосов средиземноморской кампании джихада. Людовик XIV отправил
три неофициальные французские экспедиции в Кандию, чтобы помочь венецианцам
защитить город.
Первая, ещё за четыре года до битвы при Сент-Готарде, где участвовали четыре тысячи
человек. А во время второй появился Ла Фейяд с отрядом французских рыцарей, числом
три или четыре сотни, желавших немедленно напасть на турок, в чём им, однако, отказали.
Ла Фейяд возглавил атаку с хлыстом вместо меча в руке, став что-то вроде Мюрата135 своего
времени. Его враги-турки восхищались им, уважали его доблесть и щегольство. Но потери
были велики. Сто французов получили раны или погибли. А большинство выживших
умерли от чумы. Третья экспедиция под командованием герцога Бофора, шесть тысяч
человек, прибыла на следующий год. Как обычно, французы настаивали на атаке, при
весьма неблагоприятных обстоятельствах; пятьсот из них погибло в бою или лишилось
голов после боя. Возможно, из-за пагубных последствий чумы остальные поспешили по
домам, и судьба Кандии определилась. Осада под командованием Ахмеда Киуприли
продолжалась еще несколько месяцев. За последние три года погибло 30 тысяч турок и 12
тысяч венецианцев. Когда пала Кандия, не произошло никаких ужасных массовых убийств
и пыток, которые так запятнали завоевание Никосии и Фамагусты на Кипре почти столетие
назад. Неизбежная капитуляция в конце двадцатилетней осады и смена суверенитета
произошли с достоинством и честью. Никому не сдирали кожу, не отрезали уши и носы, и
не пытали. Но, конечно, Ахмед Киуприли не был Лала Мустафой. Многие местные жители,
не желая жить по мусульманским законам, уехали на Корсику, основав там город Карезе,
где до сих пор живут их потомки и где три столетия спустя некоторые все еще говорят по-
гречески.
Последний джихад Ахмеда Киуприли произошёл в Польше в 1672 году. У нас
возникает вопрос, сохранился ли к XVII веку первоначальный дух джихада, и не были ли
его кампании, по сути, такими же, как и войны между европейскими державами за
доминирующее положение в Европе? В турецких войнах уживались и религия, и
завоевания, потому что джихад имел одновременно две стороны: религиозную и
завоевательную. Но к тому времени политическая сторона ислама явно преобладала над
религиозной, а религиозная только обосновывала необходимость завоеваний. Религия была
лишь прикрытием для грабежа, получения богатства и власти. Джихад делал состояние
войны между исламом и христианским миром постоянным и естественным, даже когда они
как будто не воевали. Каковы бы ни были причины его появления в то или иное время, до
тех пор, пока джихад будет оставаться политикой ислама, эта вражда и недоверие
неизбежно сохранятся. Почти столетие назад Энциклопедия ислама (издание 1913 года)
совершенно недвусмысленно сформулировала эту проблему: «Чтобы уничтожить джихад,
нужно полностью переделать ислам.» Но джихад казался непоколебимым. Он придавал
исламским завоеваниям святую окраску. Рудольф Питерс в своем трактате о джихаде
старался подчеркнуть завоевательный характер священной войны мусульман.
«Исторически сложилось так, что часто речь шла о чисто политических основаниях, таких

135
Иоахи́м Мюра́т – выдающийся маршал времён Наполеона, король Неаполитанского королевства
в 1808–1815 годах.
как желание расширить территорию или о необходимости защищать ее от нападений
извне.»
Джихад, основанный на «расширении территории», как это часто бывало, как у арабов,
так и у турок, вряд ли можно считать священной войной. Тем не менее в течение сотен лет
и арабы, и турки считали, что это именно так, и не только в Европе, но и в Африке, Азии,
на Ближнем и Среднем Востоке. «Империализм» и «колониализм» – лучшие слова для него.
Джихад снова появился при неясной ссоре между Турцией, Польшей и Россией из-за
донских казаков в 1670 году. И поляки, и русские претендовали на суверенитет над
казаками Дона и Украины. Польская армия под командованием Яна Собеского, самого
способного польского генерала, отправилась на Украину, чтобы «принудить казачьих
недовольных», как выразился Кризи. Недовольные возжелали уйти под власть царя, но тот
не принимал их в подданство из-за договора, существовавшего между Польшей и Россией.
А потому казаки послали посланника в Стамбул, чтобы просить защиты у турок. Возникла
очень запутанная ситуация. Поляки протестовали перед Величественной Портой из-за
вмешательства, также, как и русские, угрожавшие начать войну против турок на стороне
Польши. Турки высокомерно отвергли протесты русских. «Могущество ислама таково, что
союз русских и поляков для нас не имеет значения. Наша империя настолько сильна, что
даже все христианские государи, объединившись против нас, не смогут вырвать волоска из
нашей бороды. С милостью Аллаха так будет всегда, и наша страна будет существовать до
судного дня.» В османском послании содержалась угроза войны, но по сути всё послание
продиктовано исламом: превозношение своей религии и презрение к врагам, что
предупреждало русских о приближающемся джихаде. Это был голый империализм с
каплей теологии.
Ответ, данный Ахмедом Киуприли полякам, также содержал угрозу войны, но имел
больше политического и меньше религиозного проявлений. «Казаки, свободный народ,
отдавший себя ранее под власть поляков, но, будучи больше не в силах терпеть польское
угнетение, начали искать защиты в другом месте, и теперь находятся под турецким
знаменем. Если жители угнетенной страны, желая получить освобождение, умоляют о
помощи могущественного государя, разумно ли преследовать их в таком убежище?»
Киуприли, наконец призвал ислам, обернутый угрозой военных действий. «Если решение
разногласий будет передано тому проницательному и решительному судье, которого
называют «мечом», то спор будет разрешён Аллахом ... с чьей помощью ислам в течение
тысячи лет одерживал победу над своими врагами.»
Тут есть всё: дипломатическая и политическая презентация, праведное негодование и,
наконец, угроза войны и упование на Аллаха, который всегда помогал исламу одержать
победу. Конечно упоминание страдающих, ищущих помощи Оттоманской империи,
содержит немалое лицемерие. Турция держала в рабстве многие народы, не желавшие
этого, и вряд ли имела право читать кому-либо лекции о тяготах угнетения. Турки и
христиане одинаково практиковали угнетение, когда это было удобно.
Итак, Османская империя начала войну против Польши в 1672 году, победив поляков,
которым пришлось уступить Подолию и Украину султану и платить тяжелую ежегодную
дань. Но Ян Собеский, с которым не посоветовались о договоре, заключенным
«слабоумным» (цитата из Кризи) королем Польши Михаилом без консультаций со шляхтой
страны, отказался признать его. Османской армии пришлось сражаться как с поляками, так
и с русскими. Когда Ахмед Киуприли умер, его сменил на посту великого визиря
бисексуальный зять Магомета IV – Кара Мустафа, который, говорят, был близким другом
его тестя-султана-гомосексуалиста. Кара Мустафа не особенно интересовался борьбой с
поляками и русскими. Мечтой его жизни было победить Австрию и создать новое
мусульманское государство к западу от Вены, между Дунаем и Рейном, на границе с
Францией, с ним Мустафой в качестве вице-короля. Франция Людовика XIV станет
соседом Османской империи. «Дар-аль-ислам» будет находиться в опасной близости от Ла
Манша.
Но сейчас казачье дело отнимало большую часть времени Кара Мустафы. Они
восстали, из-за недовольства Блистательной Портой, и жестоко разбили Кару Мустафу.
К 1681 году поляки и русские повсюду одерживали победы. Через несколько лет Украина
и Подолия полностью вернутся в славянские владения. Уменьшение Османской империи
уже шло полным ходом, хотя Кара Мустафа ещё не мог полностью осознать этот факт.
Напротив, он планировал расширить империю. Он думал о Вене, а за Дунаем, о богатых
германских землях вплоть до границ Франции. Вместе с джихадом!

Часть IX. Угасание священной войны.

Блестящая победа. Вена 1683.

«В 1682 году Кара Мустафа начал свое роковое предприятие против Вены,» – так
Кризи начинает свой рассказ о втором нападении турок на Вену, а первое случилось в 1529
году. «Восстание венгров под предводительством графа Текели против Австрии, вызванное
фанатичной тиранией [австрийского] императора Леопольда, открыло доступ к сердцу
империи; и Великий визирь собрал силы, которые, будучи умело использованы, могли бы
нанести смертельный удар дому Габсбургов.136»
К несчастью для мусульман и к счастью для Запада, Кара Мустафа применил свои силы
крайне бездарно. Более того, они были растрачены так неумело, что не империя Габсбургов
получила смертельный удар, а, Османская империя – худшее из многих тяжелых
поражений, заставившее ее зашататься, хотя падение и заняло еще пару столетий.
«Вполне вероятно, что не менее полумиллиона человек привелись в движение этим
последним великим наступательным усилием османов против христианского мира», –
пишет Кризи, черпающий большую часть своей информации из монументального труда
Джозефа фон Хаммера «Histoire de l'Empire ottoman depuis son origine jusqu'a nos jours 137»,
переведенной с немецкого и опубликованной в Париже между 1835 и 1848 годами. Вместе
с тысячами верблюдов, лошадей и мулов, и даже слонов, пушками, и муэдзинами,
призывающими янычар и спахов на молитву и бой, гаремом, сопровождающим поход, для
того, чтобы Кара Мустафа чувствовал себя счастливым, и десятками евнухов, чтобы
содержать женщин гарема в должном порядке, это последнее великое мусульманское
нападение на христианский мир началось из Эдирне 31 марта 1683 года. Около четверти
миллиона солдат снова отправились на священную войну в предвкушении сексуально-
гастрономических радостей рая, если им повезёт погибнуть в бою. Собрав по пути
подкрепления в Валахии, Молдавии и Трансильвании, великое войско прибыло под стены
Вены три с половиной месяца спустя, 14 июля. В нескольких милях от города они вырезали
четыре тысячи жителей деревни Перхтольдсдорф, показав тем самым венцам, что их ждёт,
если город падет. С вершины полуразрушенных крепостных стен столицы гарнизон

136
История турок-османов, том 2, стр. 55–56
137
«История Османской империи от ее зарождения до наших дней»
наблюдал за турецкими кавалеристами, скачущими галопом вокруг города, и на возведение
огромного палаточного городка, где Кара Мустафа основал свой гарем и штаб-квартиру.
Желая не сильно повредить Вену, которая скоро будет принадлежать ему, Кара решил
уморить жителей голодом. Это стало его роковой ошибкой.
Тем временем, здраво применяя изречение, что благоразумие – лучшая часть доблести,
император Леопольд I предоставил оборону столицы доблестному графу Рудигеру фон
Штрембергу и гарнизону в 11 тысяч человек, а сам Леопольд I, вдали от мародерствующих
турок, из города Пассау жалобно взывал о помощи к своим собратьям-монархам по всей
Европе. Большинство из них не спешили с ответами. Папа послал благословение,
наилучшие пожелания и обещал молиться. Людовик XIV Французский, чье королевство на
западе постоянно воевало с империей Габсбургов, великодушно согласился не нападать на
нее, пока Леопольд сражался с турками на востоке, по крайней мере, избавив австрийцев от
опасности войны на двух фронтах одновременно. Из Парижа в Пассау прибыл молодой
аристократ, принц Евгений Савойский-Кариньон, оставивший службу у французского
короля, который приказал ему стать монахом, а не солдатом. Он присоединился к своему
кузену, маркграфу Баденскому, и отправился в Вену, чтобы сражаться в армии Карла,
герцога Лотарингского, против турок. Четверть века спустя он станет одним из величайших
полководцев своего времени, победителем вместе с герцогом Мальборо, в сражениях при
Блайнхейме, Рамилье, Уденарде, Мальплаке, но не турок, а французов.
Единственным королем, ответившим громко и ясно на призыв Леопольда о помощи,
оказался Ян Собеский, король Польши Ян III, добавивший к сему, что он уже вышел.
Благодарный Габсбург, вспомнив, что Собеский победил девять лет назад турок в Польше,
в четырех сражениях за десять дней, послал ему восторженное послание с благодарностью.
«Одно ваше имя, столь ужасное для врага, обеспечит победу», – гласила подпись. Ян
Собеский отправился с 3 тысячами кавалеристов сражаться против турецкой армии в 250
тысяч, для спасения христианского мира. Со всей Германии к польскому герою постепенно
присоединились 18 тысяч солдат, а из Польши выступили еще 23 тысячи, все пехотинцы. К
5 сентября около 60 тысяч польских и немецких солдат собрались на горе Каленберг к
северо-западу от Вены, откуда открывался вид на город.
Прибытие в Вену произошло вовремя.
И не слишком рано. Стены осажденного города рушились под непрерывным обстрелом
турецких орудий. Его несколько тысяч защитников, возможно, до 10 тысяч, все еще могли
сражаться, но они голодали. За городскими стенами Кара Мустафа ждал, когда город
сдастся. «Мы подождем», – так сказал он своим военным советникам, убеждавших
атаковать, а затем исчез за покровом своего передвижного гарема, чтобы насладиться
простыми удовольствиями мусульманского великого визиря, имевшего право на несколько
десятков жен и наложниц. Он собирался взять неповрежденный город, а не наполовину
разрушенный боями. «Терпеть и ждать – единственно мудрое решение,» – сказал он.
Поляки ещё не прибыли, и Кара Мустафа не верил, что они уже вышли. Осада Вены, из
лагеря удобных палаток, насыщенных бурной жизнью, оказалась приятной и комфортной
для осаждающей армии. Один из поляков, из числа захвативших его позднее, описал лагерь
как «огромную равнину и острова Дуная, покрытые павильонами, великолепие которых,
казалось, скорее рассчитано на лагерь удовольствий, чем на тяготы войны.»
Личный двор Мустафы особенно выделялся роскошью. По словам немецкого писателя
Пауля Фришауэра, он был полон «садов с фонтанами, ванных комнат с душистой водой и
мылом, роскошных кроватей, сияющих ламп и люстр, ковров, отделанных серебром и
золотом, и всевозможных дорогих предметов.... Помимо богато украшенного оружия и
вышитой одежды, в палатке Кары Мустафы жили кролики, дельфины и всевозможные
птицы. И даже страус.» Джихад против Вены дышал роскошью и эстетикой, ибо Великий
визирь верил в великолепие священной войны.
С вершины горы Каленберг Ян Собеский опытным военным глазом осмотрел этот
огромный вражеский лагерь. Но на него это не произвело впечатления, и в ту же ночь он
написал королеве в Польшу: «Полководец, не думавший ни о том, чтобы окопаться, ни о
том, чтобы сосредоточить свои силы, но расположившийся лагерем, как будто мы
находились ста милях от него, обречен на поражение.» Несмотря на огромное
превосходство противника в силах, Собеский твёрдо верил в победу. «Кара Мустафа плохо
укрепился, он ничего не знает о войне, и мы, конечно, победим его», – сказал он
окружавшим его офицерам.
Фон Штарремберг, которому секретный посланник сообщил о готовящемся нападении
его союзников на турок, для освобождения города, стойко защищаемый им уже более двух
месяцев, приказал снять всю черепицу с крыш, чтобы избежать пожаров. Город постоянно
подвергался обстрелам из пушек, и он опасался, что, узнав о прибытии подкрепления сил,
турки смогут решиться на внезапный штурм под покровом темноты. По всему городу
разожгли огромные костры, чтобы превратить ночь в день и проявить врага, если они
ворвутся в город.
Но турки никогда этого не сделали. Зато поляки и немцы спустились с горы, чтобы
напасть на турок. Но перед этим Собеский обратился к своим войскам. Он знал, как зажечь
сердца набожных поляков. «Мы будем спасать не только этот город, но и все христианство,
оплотом которого ныне является Вена. Эта война – святая война!» – воскликнул он. Люди
из Варшавы крестились, кричали «ура», восхваляли Господа Саваофа, готовились
сражаться, и если надо, то и умереть за Бога, за Черную Мадонну Ченстоховскую, 138 за
Польшу и, быть может, немного за Вену.
Сражение началось утром 12 сентября с долгого, четырехчасового спуска войск
Собеского и Карла Лотарингского вниз по склону горы. К этому времени Кара Мустафа
осознал, что он уже не нападающий, а атакованный, причем с двух фронтов: от поляков и
немцев, спускающихся по Каленбергу, и со стороны венского гарнизона готового
совершить вылазку против осаждающих. Он приказал янычарам оставаться в своих окопах,
обращенных к Вене, а затем поскакал во главе отряда спахов, чтобы сразиться с поляками,
когда те спустятся с горы. Но сердца мусульман уже не радовались предстоящей битве.
Прежде всего их потрясло присутствие ужасного Собеского. «Клянусь Аллахом, король
действительно здесь», –- в ужасе воскликнул крымский хан Селим Гирей, узнав польского
героя, а затем развернул коня и покинул поле боя так быстро, как только мог его конь.
К двум часам дня польская кавалерия численностью в 7 тысяч человек собралась у
подножия горы, вооруженная длинными копьями и вымпелами. Они так спешили в бой, что
некоторые собирались атаковать до приказа, и офицерам приходилось сбивать накал легким
ударом меча плашмя. «Ждите, пока король не нападет!» – кричали они. Карл Лотарингский
также встал в ряд с пехотой, ожидая приказа. Впереди турки подняли мусульманский
боевой флаг, почитаемую реликвию из Мекки. «Тем самым, – писал французский солдат,

138
Ченстохо́вская ико́на Бо́жией Ма́тери – чудотворная икона Богородицы, написанная, по
преданию, евангелистом Лукой. Главная святыня Польши. Из-за тёмного оттенка лика также
известна как «Чёрная мадонна».
сражавшийся среди поляков, – османский главнокомандующий напомнил своим войскам,
что под этим флагом они должны одержать победу или погибнуть.»
Собеский с обнаженным мечом, направленным вперед, привстал в стременах,
обернулся и крикнул: «В атаку!» Выпрямившись в седле, он помчался прямо к
мусульманскому знамени. С криками «Ура!» 7 тысяч польских улан и гусар поскакали за
ним, а вымпелы их копий развевались на ветру. Турки, обычно такие храбрые, но теперь
полностью деморализованные, бросили почитаемое священное знамя из Мекки и постыдно
бежали во главе с Карой Мустафой. Молодой принц Евгений въехал в Вену с двумя
полками австрийских драгун; затем, присоединив часть гарнизона, они атаковали траншеи,
где ожидали встретить янычар, но, достигнув турецких траншей, австрийцы обнаружили их
пустыми. Янычары, элита турецкой армии, тоже бежали.
Это было не просто поражение, а разгром. Исчезла вся турецкая армия, великий визирь,
янычары, гарем и все остальное. Они так торопились, что не успели даже расправиться с 30
тысячами мужчин, женщин и детей, захваченных в окрестных деревнях. Но им удалось
обезглавить одну из наложниц Кары Мустафы, прозванную Жемчужиной Красоты.
Возможно, она отказалась сопровождать своего господина обратно в Стамбул, и её тело
теперь лежало в углу гарема. А так же, они казнили страуса, отрубив ему голову. Когда
побежденные, охваченные паникой турки бежали обратно на восток, Кара Мустафа, в
бессильной ярости своего поражения, казнил несколько офицеров, не соглашавшихся с ним
в ходе кампании, отрубая им головы. Одним из них оказался будайский паша. Это стало
еще одной роковой ошибкой Кара Мустафы, потому что любимой женой казненного паши
была любимая сестра султана Магомета.
Вернувшись в окрестности Вены, ликующий Собеский в ту ночь спал в огромном шатре
Кара Мустафы, приказав убрать несчастную и безголовую Жемчужину Красоты. Палатка,
писал он жене, была размером с Варшаву. Что касается принца Евгения, то он надеялся
получить звание полковника за свою роль в австрийской победе, но повышение молодого
савойского принца, которому предстояло служить австрийскому императору, произойдёт
позднее. Победители обошли заброшенный лагерь, собирая добычу: 20 тысяч буйволов, 20
тысяч быков и коров, 20 тысяч верблюдов, 20 тысяч мулов, 10 тысяч овец и коз, 25 тысяч
палаток, 100 тысяч мешков кукурузы и тысячи мешков кофе, которые венцы, взяв себе,
начали заваривать по-своему. Так родился знаменитый венский кофе.
Джихад обернулся для Кары Мустафы провалом, и через несколько месяцев ему
пришлось ответить. В канун Рождества, вернувшись в Польшу, Ян Собеский торжественно
въехал в старую столицу Кракова и отправился на полуночную мессу в кафедральный
собор. А в Стамбуле на следующий день, на Рождество, Каре Мустафе приказали сдать
печати канцелярии Великого визиря. Он понял, что это значит.
«Я должен умереть? – спросил он, стараясь говорить небрежно. Палач кивнул. – Как
будет угодно Аллаху», – сказал Кара Мустафа. Как истинный мусульманин, он был
фаталистом. Ему надели шелковую веревку на шею и задушили с полным соблюдением
ритуала. Затем палач отрубил Каре голову, набив ее соломой, и закрепил на городских
воротах, для напоминания прохожим, как мимолетна жизнь и что не стоит быть
неудачником.

Крах джихада. Греция и Венгрия 1685–1699.

 Теперь джихад шел по нисходящей. Следующий удар по исламу нанесли венецианцы
через два года после Вены. Франческо Морозини, герой осады Кандии, вновь захватил
большую часть Мореи (Пелопоннеса) в 1685 году. Но, увы, его успешная кампания
обернулась утратой одного из величайших архитектурных памятников человечества. Когда
Морозни, обстреливал турецкие позиции на афинском Акрополе, снаряд попал в порох,
который хранился в здании, используемым турками как склад боеприпасов, и большая
часть Парфенона взлетела на воздух. И храм Афины, самое совершенное произведение
дорического искусства, построенный гением Фидием в V веке до РХ, стал жертвой
джихада, хотя, и пострадал от его врагов. Оставшиеся обломки усеивали Акрополь ещё
более века. Турки, не отличавшиеся любовью к искусству, переработали часть фрагментов
в известковый раствор.
А в это время русские, осадили Азов в 1687 году; в следующем году австрийцы взяли
Будапешт, впервые применив штыки в бою. В этих войнах, хотя, мусульмане и призывали
к священной войне, но дух победы исчез. Джихад становился неудачником. Еще одно
поражение ожидало мусульман в 1691 году при Саланкемане, на Дунае, недалеко от
Белграда. Под руководством великого визиря Киуприли Добродетельного османы
собрались напасть на императорскую армию, сражающуюся за освобождение Венгрии от
турок.
«Мужайтесь, – воодушевлял мусульманский генерал свои многочисленные войска,
собравшиеся на битву с христианами, – гурии ждут вас.»
Османская кавалерия, 6 тысяч всадников, в основном курды и турки, закричав «Аллах
акбар!», бросились в атаку. Тысячи были убиты, но умерли счастливыми, в ожидании рая.
Австрийцы, захватив 150 турецких орудий, двинулись дальше и освободили большую часть
Венгрии.
На протяжении столетий джихад был маскарадом, но, по крайней мере, побеждал. А
ныне джихад все еще оставался маскарадом, но терпел поражения.
Участвуя в джихаде, янычары стали лучшими солдатами в мире, и самыми
эффективными мародерами и насильниками. Но теперь они перестали быть элитными
войсками и превратились в неуправляемую, мятежную и кровожадную толпу. Когда султан
Магомет IV умер и его сменил брат Сулейман II, янычары возражали против назначения
великим визирем некоего Сиавуч-паши. Они напали на его дворец, убив его, когда он
защищал свой гарем, отрубили голову, изнасиловали его жен и наложниц и протащили его
сестру и одну из жен голыми по улицам.
Османская империя рушилась не только у себя дома, но и еще более – за рубежом.
После вчерашних побед, поражения и неудачи вошли в порядок вещей. В 1685 году
Карл Лотарингский, руководивший принцем Евгением при освобождении Вены, разбил
турок при Гране, взял Буду, а в 1687 году напал и разбил их при Мохаче, имя которого,
звучит зловеще для христиан Балкан и Центральной Европы. Австрийцы захватили
Хорватию, бывшую мусульманской колонией 145 лет. Вскоре и Трансильвания
соскользнула с османского поводка и надела габсбургский. В 1688 году Будапешт,
временно отвоеванный турками, был вновь взят принцем Баварии Максом-Эммануилом.
Турция перестала быть ужасом Европы. Император Леопольд подумывал, как выбросить
турок из Европы, обратно в Анатолию. Но турки замышляли иное. Смешанные татаро-
османские силы захватили Косово в 1690 году, австрийцы покинули Белград, и, сообщается,
что тысячи сербов (оценочно от 30 до 40 тысяч), и многие из Косово, в ходе операции,
известной как Великое переселение, бежали в Венгрию в поисках убежища.
 К счастью для турок, у них имелся могущественный, хотя и неофициальный союзник в
Западной Европе. Французский король Людовик XIV все больше беспокоился о растущей
мощи Австрии. Он считал австрийских Габсбургов главными соперниками французских
Бурбонов в борьбе за власть над континентальной Европой. А Турция явно покинула
высшую лигу Европы. Для короля-Солнца, как называли Людовика XIV современники,
Габсбурги представляли гораздо большую угрозу, чем турки. Он не сильно беспокоился о
джихаде. Вероятно, он был прав. К тому времени джихад истощился. Турки становились
все более нелепыми и все менее ужасными. Людовик напал на Рейнскую область,
находящуюся на границе Австрийской империи, и Карл Лотарингский отправился на запад
воевать с французами, вместо похода на восток, чтобы сражаться с турками.
Австрия была не одинока в противостоянии с Францией. На западе Швеция, Испания,
Бавария, Саксония и Англия яростно бились с армиями французского короля в неясном
девятилетнем конфликте, известном как война Аугсбургской лиги. Но на востоке Австрия
оказалась единственным защитником христианского мира от ислама.
Когда столетие подходило к концу, тридцатилетний принц Евгений, но уже
получивший фельдмаршальский жезл, принял командование армиями Габсбургов и бросил
вызов туркам. Христиане и мусульмане столкнулись за два часа до захода солнца 11
сентября 1697 года в Зенте, примерно в 80 милях к северо-западу от Белграда на реке Тиса.
Принц Евгений застал половину турецкой армии на одном берегу реки, а другую – на
противоположном. К ночи 20 тысяч турок лежали мертвыми на поле боя, а 10 тысяч других,
утонувших при попытке спастись вплавь, уплыли вниз по течению.
Солдаты принца Евгения занимались подсчетом добычи несколько дней. Она была
огромной. Быки, верблюды и лошади сильно подешевели на рынках. Но теперь оказалось
слишком поздно брать хорошо защищенный город Белград, и Евгений перешел на другую
сторону, чтобы совершить набег на Боснию и взять Сараево.
Через два года после битвы при Зенте турки запросили мира. Его подписали в
Карловице в 1699 году и, по общему мнению историков, он стал началом конца Османской
империи как великой державы. Это договор стал ясным признаком краха триумфальной
мусульманской священной войны. Впервые в истории Османской империи турецкая
делегация отправилась за границу для переговоров со своим врагом. До этого любой
король, император или народ, желавшие иметь дело с турками, посылали свои делегации в
Стамбул, для смирения перед султаном.
Путешествие из Стамбула в Карловицы, похоже, стало очень мучительным для турок.
«Приливная сила турецкого завоевания ослабла и пошла на убыль.... Карловицкий
договор стал окончательным, решающим и поворотным моментом в военном балансе
между Европой и исламским миром... После Карловиц Турецкая империя постоянно
находилась в обороне, будучи редко способной сравниться по вооруженной силе с какой-
либо европейской державой», – так профессор Пол Коулз описал начало упадка турок.
«Карловицкий договор знаменует собой поворотный момент в истории Османской
империи», – сообщает Кембриджская история ислама. Джихад превратился в беззубого
тигра. «Османская империя, которая наводила ужас на христианский мир более трехсот лет,
перестала быть агрессивной державой. Отныне она в основном вела оборонительные
действия против подавляющей мощи христианской Европы.» В книге «Косово» Ноэль
Малкольм назвал историю Османской империи с этого момента как историю «уменьшений
и потерь.» Кризи считал Карловицы рубежом, за которым «весь сколь-либо значимый страх
перед Турцией в Европе прекратился.»
 И, цитируя Историю Шлоссера 18-го века, добавляет:
«Значение Турции стало исключительно дипломатическим. Другие страны время от
времени пытались использовать ее в качестве политической машины против Австрии или
растущей мощи России», как это позже делали англичане в наполеоновских войнах, а
французы и англичане в Крымской войне. Из сверхдержавы, знаменосца джихада, борца за
дело ислама Турция после Карловиц постепенно скатилась в ряды обычных, второсортных
держав, за которой слегка ухаживали ради помощи, которую она могла оказать в любом
конфликте, крупном или незначительном, но в котором она никогда больше не будет
главным участником. После Карловица Турция больше не топтала этот тесный миру,
подобно могучему великану; она присоединилась к рядам бывших.»
Архитектором победы стал принц Евгений, приветливый аристократ из Савойи,
человек светский, парижанин, сражавшийся против Франции в величайших битвах вместе
с герцогом Мальборо и, который обычно побеждал. Принц Евгений, возможно, больше, чем
кто-либо другой, поставил Османскую империю на путь окончательного разрушения.
Благодаря своей победе при Зенте он завоевал свободу для Венгрии, которая находилась
под мусульманским правлением почти полтора столетия. Правильнее сказать «своего рода
свободу», потому что Венгрия только обменяла турецкое господство, в котором как «райи»
они буквально считались эквивалентом «скота» их турецкими хозяевами – на господство
Габсбургов, превративших свое имперское хозяйство в Австро-Венгерскую империю.
Трансильвания, Хорватия и большая часть Далмации также отошли Габсбургам по
Карловицкому договору. Венеция получила Морею, Польша – Подолию, а Россия –
Приазовье. Османская империя после Карловиц пошатнулась. Но каким-то чудом она
продолжала держаться еще 220 лет, а вместе с ней и джихад.
Могильщики. Центральная и Юго-Восточная Европа 1716–1770.

А сейчас мы направляемся в Османскую Империю, ожидая её смерти. А главный

могильщик – принц Евгений.
Успешное отражение турецкого нападения на Вену в 1689 году, за которым
последовала победа принца Евгения при Зенте в 1697 году, увенчавшаяся Карловицким
договором два года спустя, стали главными этапами в серии неудач, приведших надолго к
исчезновению джихада как основной составляющей в европейских войнах. С тех пор
джихад отсутствовал в международной политике почти три столетия, вплоть до последних
двух-трех десятилетий.
Но сегодняшний самозваный джихад не имеет никакой связи с Турцией, страной,
которой на Западе так восхищались последние 80 лет, хотя и связан с другими странами.
Но мы изучаем джихад в Европе, и в ней же остаемся.
Османские войны против венецианских дожей, австрийских императоров и русских
царей (и, мы могли бы добавить, персидских шахов) были частью длинной серии военных
кампаний, носивших от части священный, а от части завоевательный характер, но все они
являлись захватническими, и в них погибло огромное количество людей, множество земель
было потеряно, завоевано и снова потеряно, и в результате Османская империя
превратилась в странное сочетание комы и хаоса, превратившие Турцию на пару сотен лет
в «больного человека Европы.»
Именно Европы, – подчеркнем это. Начиная с XIX века, никто не сомневался в
европейскости Турции. Рахат-лукум настолько же европейский, как и английская ириска.
 Но принадлежность Турции к Европе, хотя иногда и вызывала возмущение по
историческим или религиозным причинам, никогда не подвергалась сомнению. Другое
дело – состояние её политического здоровья. Однако, Турция и Великобритания, столь
сильно отличающиеся друг от друга, являются частью Европы точно так же, как Индия и
Япония, имеющие мало общего, являются частью Азии. Я склонен думать, что Турция по
своим настроениям является не менее европейской, чем Англия. Возможно, даже больше.
Больной человек Европы умирал, но умирал долго в череде поражений, и от страданий,
которые причинял своим подданным, особенно грекам, а иногда и сам страдал от них.
Массовые убийства бывали взаимными и одинаково жестокими. Хотя мусульмане, всё-
таки, более преуспели в них, чем христиане.
В конце концов, они имеют больше опыта, и коран, в отличие от Нового Завета, не
отговаривает своих читателей от убийств. Любовь к миру и смирению – это христианская
добродетель, а не мусульманская; Мухаммед никогда не советовал своим последователям
подставлять другую щеку.
Турки из-за своих ужасных военных поражений все больше становились объектом
международных насмешек и всё меньше – всеобщего страха. Войны, которые велись ими в
XVIII веке, еще менее религиозны, чем ранее, больше связаны с политикой Турции, и мало
с распространением корана. Джихад стал лишним багажом мусульманских армий, а не их
движущей силой. Пыл исчез, что неизбежно после стольких сотен лет постоянного
идеологического использования, а ислам –это, пожалуй, больше идеология, чем религия.
Турция, в отличие от многих других мусульманских стран, набралась смелости заглянуть в
себя. Ислам душил её.
Дарданеллы, благодаря своему стратегическому положению, всегда играли важную
роль в военных операциях Османской империи. В 1715 году, ровно за 200 лет до
Галлиполийской кампании Первой мировой войны, флотилия турецких военных кораблей
направилась в сторону Адриатики, и турецкая армия из Бурсы пересекла проливы, следуя в
Европу. Обеспокоенные европейские державы заподозрили, что Турция готовится к новой
войне. Когда австрийцы запросили разъяснений, турки заверили, что следуют в Венецию.
Возможно, они сообщили венецианцем, что отправились в Австрию.
Теперь принц Евгений снова появляется в нашем повествовании. Он настаивал, что
целью Турции является Австрия, и не ошибся. Принцу Евгению было всего 52 года, и он
только что вернулся в Вену после одержанных, вместе с герцогом Мальборо, побед над
французами в Бленхейме и Рамиллисе.
Евгений не ценил турок. Когда он написал Великому визирю, предупреждая, что
Австрии, возможно, придётся начать наступление, чтобы защитить себя, то получил
язвительный ответ, совсем не в изысканном стиле европейской дипломатии, где
говорилось, что нападение Австрии на Турцию «приведет к её позорному падению, а
проклятия постигнут его детей и внуков.» Поскольку у Евгения не было ни детей, ни
внуков, а ближайшим родственником был племянник, то, возможно именно поэтому,
турецкие угрозы миновали его, и в 1716 году он разместил свой штаб возле города
Петроварадин, недалеко от Белграда.
По меньшей мере 100 тысяч турок переправились через реку Сейв и шли навстречу. С
армией, вдвое меньшей, принц Евгений выступил из Петроварадина, и 5 августа начал
битву. Победа снова досталась савойскому принцу. Потери австрийцев составили 5 тысяч
человек; турки потеряли 20 тысяч убитыми и ранеными. Папа даровал принцу Евгению
шляпу и меч, украшенный бриллиантами, и поблагодарил его за «его заслуги ради
христианского мира и католической церкви.» С христианской стороны битва также имела
священный оттенок.
Из Петроварадина Евгений двинулся дальше, послав одну из своих армий в Румынию
и в следующем году захватил Белград и освободил последние остатки венгерской
территории, Темевар и графство Темес, бывшие под турецким владычеством 165 лет.
Теперь вся Венгрия стала свободной; мадьяры, наконец, избавились от Турции. Но для
принца Евгения победа была лишь частичной. Он хотел двинуться на Стамбул, отвоевать
столицу Византийской империи и изгнать турок в Малую Азию. Его старый противник,
французский герцог Виллар, маршал Франции, с которым они сражались шесть лет назад
при Мальплаке, написал ему теплое поздравительное письмо после победы при
Петроварадине. «Это великий день для императора и его знаменитого генерала. Я желаю,
чтобы Черное море вошло в список ваших побед.» Стамбул находится всего в дюжине миль
от Черного моря; вывод был совершенно очевиден. Теперь между принцем Евгением и
Стамбулом войск почти не было. Но Габсбурги жаждали отдыха, а турки были бы рады
окончанию войны, поэтому в следующем году в Пассаровице они подписали мир, и боевые
дни принца Евгения закончились. Взятие Белграда стало последним крупным сражением.
Внесенный Наполеоном в список семи величайших военачальников всех времен, принц
Евгений прожил еще 18 лет, став государственным деятелем и реформатором армии.
Больше, чем любой другой человек своего времени, он выпотрошил джихад и превратил
его в одну из уходящих сил истории. Он умер в 1736 году в возрасте 73 лет. В год его смерти
Османская империя снова начала в войну, на этот раз против объединенных сил Австрии и
России. История рассматривает этот конфликт как еще один эпизод не прекращающихся
войн в запутанных анналах европейской политики. Трудно рассматривать эту войну как
джихад, хотя янычары и спахи, участвовавшие в ней, несомненно, считали так. В конце
концов, если их убивали, их попадание в мусульманский рай зависело от официального
статуса войны как священной. Нет священной войны – нет и рая (по крайней мере, в
ближайшем будущем), ни гурий, ни прекрасных блюд на золотых тарелках. Для
мусульманского воина это являлось важным вопросом, имевшим большое значение как для
его земной, так и для загробной жизни.
В последние годы своего долгого правления (1703–1730) султан Ахмед II затеял джихад
против персидских шиитов в горах Кавказа; но в последний год правления персы изгнали
турок из региона, по крайней мере, на несколько десятилетий. Султану Махмуду I,
взошедшему на трон после Ахмеда, пришлось подавить восстание в Стамбуле, начатое
мятежником-янычаром по имени Патрона, который вынудил Махмуда назначить на
высокий пост друга Патроны, греческого мясника Янаки. Но янычары, оставшиеся верными
султану, отказались подчиняться Янаку и выскочке Петроне, подняв бунт против них, а
позднее казнили вместе с 7 тысячами их последователей. Великий визирь, «искусный,
мудрый и доблестный» (говорит Кризи) Топал Осман, возглавил османскую армию против
персов, осаждавших Багдад, и сумел спасти город, но османские неприятности не
закончились.
Следующим источником неприятностей для Турции стала Россия, враг, которого турки
боялись больше всего. Победы русских становились обязательными. «Упадок [османской]
военной мощи признавался всеми необратимым», – заметил историк XIX века. Но другой
французский военный писатель Шевалье де Фолар считал, что нигде нет лучших бойцов,
чем среди турок. Он приписывал слабость турок на поле боя их пренебрежению штыком
как оружием. «Турки терпят поражение только из-за недостатков своего оружия, – писал
он. – Они не знают, что такое штык на ружье. Ибо с тех пор, как он изобретен, они перестали
побеждать христиан.»
Гибель «больного человека Европы» считалась неизбежностью уже в ближайшем
будущем, и европейские канцлеры потихоньку делили империю между собой, что
затянулось на несколько сотен лет.
Одним весьма уважаемым деятелем европейской политической сцены, точно
оценившим будущее Османской империи, стал француз Шарль, барон де Монтескье, чья
философия правления, содержащаяся в его знаменитом 31-томном «Духе законов»
(выдержавшем 22 издания за два года, но кто читает его сейчас?), помогла написать
американскую конституцию полвека спустя. С ясностью ума, которая отмечала все его
исследования, Монтескье прямо заявил: «Османская империя просуществует еще долго», в
своем менее известном труде «О причинах величия римлян и их упадка.» Его заявление
полностью противоречило тому, что говорили тогда все политические и дипломатические
деятели. Но он считал, и события доказали его правоту, что великая слабость Турции стала
и ее великой силой, поскольку «если какой-либо правитель подвергнет эту империю
опасности, расширяя свои завоевания за её счёт, то торговые страны Европы, хорошо зная
своё дело, не допустят её падения, хотя и не станут немедленно помогать ей».
Именно это и произошло. Великобритания и Франция в разное время оказывали
полную дипломатическую, а иногда и военную поддержку Турции в ее войнах против
Российской и Австрийской империй. Австрийцы и русские слишком далеко расширили
свои завоевания и, став слишком могущественными за счет турок, становились угрозой для
своих соперников в Западной Европе. Это была обычная, хоть, и циничная политика
баланса сил. Священная война превратилась в пропагандистское оружие, метод, который,
используемый с хитростью, бывает эффективным против доверчивого врага.
Внезапно возникшая взаимопомощь между Турцией и Польшей представляется
нереальной и невозможной. Тем не менее, по какой-то немыслимой причине, кажущейся
нам сегодня бредовой, турки напали на Россию из-за агрессии последней против Польши.
Россия в ответ обвинила Турцию в попустительстве нападениям крымских татар на казаков
Украины, и две страны вступили в войну. Русские взяли Азов, совершили поход на Крым и
потребовали от крымско-татарского хана разорвать все связи со Стамбулом. Хан отказался.
Московиты и казаки под командованием фельдмаршала Бурхарда фон Миниха, немца на
русской службе, вторглись в Крым в 1736 году и в ходе кампании невероятной жестокости
опустошили страну, убив тысячи невинных жителей, сожгли сотни деревень и, наконец,
были вынуждены вернуться в Россию, оставив после себя 30 тысяч погибших от голода и
болезней. В ответной кампании татары вторглись на Юг России, разбили русских и угнали
30 тысяч украинских и русских пленников в Крым для пожизненного рабства. Далее на
востоке русские войска, отправились на Кубань, и вынудили мусульманских жителей
переменить свой союз с султаном на союз с царем, или, скорее, с царицей, поскольку
Россией тогда правила женщина, Анна, одна из меньших имперских светил России,
которую сегодня больше помнят за то, что у нее был английский муж и немецкий любовник.
Русские, к которым присоединились австрийцы, встретились с турками в Немирове в
1737 году, чтобы заключить мирное соглашение, в котором не было ничего, но выражалось
много благочестивых мыслей. Какие бы завоевательные войны не вели эти три страны, в их
заявлениях всегда присутствовала нотка сакральности, даже если было совершенно ясно,
что все сражаются только за земли и власть, а не за Иисуса или Мухаммеда. Турки
оборонялись, австрийцы требовали больше земель в Сербии, Боснии и Валахии, а русские,
стремясь закрепиться на Черном море, претендовали на Крым и Кубань, и требовали
свободного прохода к Черному морю и Средиземному морю через Босфор и Дарданеллы и,
подобно австрийцам, кусочка Боснии и Валахии.
Турки обильно цитировали коран, а также, что любопытно, Новый Завет. Христиане
неоднократно напоминали туркам о воинственных пассажах в коране, призывающих к
убийствам христиан. Никто ни с кем не соглашался, но все согласились заявить, что не
согласны, стороны разошлись, а затем вернулись к борьбе. Меч всегда был аргументом,
который понимается лучше всего.
Русские под командованием генерала Ласки вторглись в Крым, фельдмаршал фон
Миних двинулся в Молдавию, часть которой находилась под турецким владычеством, и
русские и турки встретились в битве при Хотине, где армия из 68 тысяч крепких и
флегматичных русских победила армию из 90 тысяч подвижных холериков турок. По
оценкам, 17 тысяч турецких солдат, сдавшихся в плен после падения Очакова, были убиты
русскими.
Это была кровавая победа русских, но тупиковая. В тот год австрийцы, ошеломленные
успехами своих русских союзников, начали опасаться за свое собственное будущее, не
одержат ли русские в следующий раз победу уже над ними. Поэтому они заключили мир с
турками, по наущению французов.
Франция, хорошо разбиравшаяся в тонких и хитрых методах политики баланса сил,
хотела, чтобы сильная Турция уравновесила австрийские и российские мускулы. Если
страна становится слишком сильной, встаньте на сторону ее врага: пророчество Монтескье
о здравом смысле начало сбываться. По Белградскому договору (1739) Россия согласилась
демонтировать свои крепости на Азове, а Австрия покинула северную Сербию. Турция
вернула себе небольшую часть империи, которую недавно потеряла. Ислам все еще прочно
стоял на европейской земле, но угрозы против него нарастали. При Екатерине Великой,
занявшей российский престол в 1762 году и царствовавшей 34 года, Османскую империю
сильно потрепали.
«Фронты» русско-турецких войн теперь охватывали огромные пространства, и вполне
уместно сделать небольшой обзор их. Существовало четыре основных зоны боёв. Мы бы
назвали первую из них Дунайским фронтом, включающим в себя южную Польшу и
Балканы. Вторым фронтом были центральные и восточные берега Черного моря, с Крымом
в центре, и здесь русским противостояли не только турки, но и крымские татары. В-третьих,
было то, что мы назвали бы Средиземноморской кампанией, в основном морской, шедшей
в основном в Эгейском море и в самой Греции. Кавказ, на окраине Европы, где он
соединяется с Азией, с христианскими землями Арменией и Грузией, стал четвертым
фронтом. Одновременно турки также сражались с австрийцами в районе Дуная.
Войны между Россией и Турцией, вновь вспыхнувшие в 1768 году, длились с
небольшими перерывами в течение следующих полутора столетий. Более того, турки –
мужчины-шовинисты, к своему удивлению, теперь столкнулись с двумя могущественными
противниками женщинами: Екатериной Великой в России и Марией Терезей Австрийской.
Видимой причиной войны между турками и австрийцами стала, опять же, Польша. Хотя
отношение Турции к своим подданным было ужасающим («Вы можете видеть с дороги
голых и все еще живых людей, насаженных на длинные крючки, где им придется
оставаться, пока смерть не избавит их от мучений», – писал итальянский путешественник
Бокаретто, посетивший Турцию в 1760-х годах), Османская империя прихорашивалась как
международный защитник прав человека. Турки были полны решимости защитить поляков
от русских, пруссаков и австрийцев. Польские повстанцы, сражавшиеся за свою страну,
обычно находили убежище на близлежащих османских территориях Молдавии и Валахии
на юге. Татары, потомки монголов Золотой Орды, и мусульмане в течение четырехсот лет
всегда действовали крайне активно против русских. А со стороны западно-европейских
стран шла интенсивная дипломатическая, а иногда и военная деятельность, которые,
надеясь на лакомые кусочки, жадно кружились вокруг уменьшающейся турецкой империи,
находившейся, по общему мнению, в предсмертной агонии.
Все выстраивались в очередь за своей частью Османской империи. В то же время
западноевропейские правительства смотрели на российское вмешательство в Европе с
серьезной тревогой. Австрийцы задавались вопросом, как гибель Турции укрепит позиции
России в Дунайском регионе; англичане, всегда с подозрением относившиеся к любому
иностранному военно-морскому предприятию, беспокоились о том, что решимость России
найти себе порт с теплой водой в Средиземном море неизбежно приведет к столкновению
с Королевским флотом. Но теперь Турция стала активным участником политики Восточной
и Центральной Европы, в которой фактор джихада, хотя и не преобладал, но всегда
присутствовал.
Католическая Польша теперь резко отвернулась от своего мусульманского друга
Турции. Под давлением русских польское правительство объявило войну Османской
империи. Разъяренный султан Мустафа III, глубоко раздосадованный неблагодарной
Польшей, превратил этот новый конфликт в полномасштабный джихад и приказал своему
муфтию объявить войну священной. Муфтий Пиризади Осман Эфенди, знавший о
добродетели повиновения султану-халифу, а также фанатик, считавший, что всех христиан
следует уничтожить, публично произнес фетву против Польши. Для пущей убедительности
он издал вторую фетву, призывающую к резне молдаван и валахов, в недавнем конфликте
сотрудничавших с русскими. Когда оба княжества немедленно перешли на сторону России,
разгневанный муфтий попытался убедить султана казнить всех христиан по всей
Османской империи. Это предложение передали правящему Дивану139, проголосовавшему
против, и весь Стамбул облегчённо вздохнул, когда этот ревностный священнослужитель
неожиданно умер в том же году.

Дуэт Орлова и Суворова. Средиземноморье и Крым, 1770–1792.

Война между Россией и Турцией также имела живописную морскую составляющую. В

1770 году внушительный русский флот, из 12 линейных кораблей, 12 фрегатов и нескольких
транспортов с войсками, вышел из Кронштадта в Средиземное море, на помощь грекам,
восставших против своих турецких хозяев. Эскадрой командовал брат любовника
императрицы, граф Алексей Орлов, но по крайней мере один адмирал, Джон Элфинстон,
несколько капитанов и часть офицеров были британцами, в прошлом моряками
Королевского флота. Турки, имеющие достаточно смутные представления в географии, не
верили, что корабли дойдут из Балтики в Средиземное море, а когда русские корабли всё-
таки достигли греческого побережья, Порта послала горькую ноту протеста Венецианской
республике за разрешение русским кораблям пройти по Адриатике в Грецию.

139
Диван – высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти в
Турции.
 Флот высадил войска на материковой части Греции, где местное население,
воодушевленное их появлением, сразу же подняло восстание и убило тысячи совершенно
мирных турок, мужчин, женщин и детей. Одним из любимых греческих развлечений было
взбираться на вершину минаретов и бросать турецких детей о земь, желательно на глазах у
родителей, которых убивали чуть позднее. «Они совершали самые отвратительные
жестокости по отношению ко всем туркам, которых могли захватить на открытой
местности или в слабо защищенных городах», – говорит Кризи. Миситра, в частности, стала
местом ужасной резни, а затем еще более страшной мести. Там хладнокровно убили
четыреста турок.
Алексей Орлов призвал греков встать на защиту своей религии против турецких хозяев,
«как это сделали их собратья-христиане в Молдавии и Валахии, число которых достигло
600 тысяч», – заявил он. Затем он отбыл со своими войсками, оставив на произвол судьбы
жителей Мореи. Они не стали восставать. Турки вернули власть с помощью ужасающих
репрессий. Уцелевшие греки втянули головы в плечи и начали ждать, когда снова наступит
их день, что произойдёт пятьдесят лет спустя, и будет прославлено поэтом лордом
Байроном.
Что касается Орлова, то он продолжал вести успешную морскую войну в Эгейском
море, разгромив эскадру у острова Хиос и преследовал побежденные корабли в узких водах
гавани Чесме. Горстка британских офицеров-добровольцев из эскадры Орлова во главе с
адмиралом Эльфинстоном направила горящие корабли прямо на турецкий флот, от чего
сгорели почти все суда, стоявшие на якоре, включая 100-пушечный линкор, четыре 84-
пушечных и шесть 60-пушечных кораблей. Только один линейный корабль пережил
огненный шторм, но был взят на абордаж. После сражения, состоявшегося 6 июля 1770
года, Эльфинстон предложил русскому флоту направиться к Дарданеллам и Стамбулу, но
Орлов колебался. Турки воспользовались задержкой и прибытием французского
артиллерийского офицера барона де Тотта, для укрепления обороны в Дарданеллах, через
которые могли пройти русские при нападении на столицу. Так что возможность была
упущена. Орлов сделал нерешительную попытку войти в пролив, повернул назад, высадил
десант на Лемносе и осадил замок на острове. Осада длилась 60 дней и закончилась
внезапно и жестоко, когда отряд из 4 тысяч турецких добровольцев, набранных из числа
преступного сброда стамбульских тюрем, высадился на остров с криками «Аллах акбар!»
во главе с алжирским корсаром по имени Хасан, и отогнали русских обратно к их кораблям.
До конца войны Орлов пересек Восточное Средиземноморье, захватил один или два
острова и несколько османских торговых судов и вступил в союз с египетским беем в
восстании против турок. Но все предприятие закончилось крахом, когда четыреста русских,
которым приказали присоединиться к египетским повстанцам, были почти все убиты,
некоторые в бою, некоторые обезглавлены. Только четырем счастливчикам удалось
вернуться в Россию-матушку.
А Крым, родина крымских татар-мусульман, союзников и данников турок, был давним
врагом русских. Возможно, долгие, холодные зимы Санкт-Петербурга, особенно
привлекали внимание Екатерины Великой и ее советников, к мягкому, солнечному климату
полуострова. Екатерина вошла в историю не только из-за своих многочисленных
любовников, но и потому, что завоевала Крым для России. «Крым словно ожидал
восшествия Екатерины, которой предстояло уничтожить последнее татарское государство,
подчинив Крымское ханство», – величественно комментирует Кризи.
 Когда в Крым вошли несколько русских армий, крымский хан бежал, и русские заняли
все главные города полуострова. Они казались непобедимыми, и татары, столкнувшись с
их подавляющей силой, а также отказом турок прийти на помощь, принесли клятву
верности Екатерине II, хотя, возможно, присяга женщине, да к тому же и христианке,
раздражала мусульман. А затем русские захватили княжества Бессарабию, Валахию и
Молдавию в Дунайском регионе. Россия стала настолько могущественной, что Фридрих
Великий Прусский, предложил разделить слабую Польшу между ним, Австрией и Россией,
что и произошло в 1772 году.
Два года спустя в маленькой дунайской деревне Кайнарджи первая война между
Екатериной Великой и турками завершилась договором, сделавшим Крым независимым от
турок и вернувшим Молдавию и Валахию туркам при условии, что те будут править двумя
княжествами снисходительнее. По сути, Турция превратилась в полу-вассальное
государство. Ещё одним, и, пожалуй, самым важным пунктом договора стало то, что
Турция, страна джихада, согласилась защищать христианские церкви в своей империи и
позволила российским представителям в Стамбуле проверять соблюдение договора.
Польша, страна, из-за которой Турция начала войну против России, даже не упоминалась.
Может потому, что её больше не существовало.
Роль Турции в джихаде теперь настолько уменьшилась, что стала незаметной. Турция,
некогда неутомимый борец за ислам, сама защищала христиан во всех своих имперских
владениях. Но она оказалась в своеобразно-выгодном политическом положении. Потому,
что ни одна страна не желала, чтобы Турция, уже не просто больной человек, а посмешище
Европы, досталась какой-либо другой. Каждая европейская держава старалась сохранить
Османскую империю, когда-то столь опасную, живой и независимой, чтобы предотвратить
ее союз с врагом. И так, империя чудесным образом продержалась до 1920-х годов. Хотя и
подавленный, но джихад тоже выжил.
По мере того как XVIII век подходил к концу, ситуация не застаивалась. Екатерина
Великая, которая не любила турок, стремилась изгнать их из Европы, как это сделал принц
Евгений несколькими десятилетиями ранее. Но ей требовалась иностранная помощь. С
помощью князя Потемкина, своего советника и любовника, она предложила англичанам
сделку: «Я помогу вам в борьбе за американские колонии, если вы поможете мне изгнать
турок из Европы.» Из этого предложения ничего не вышло, и оно просто кануло в лету.
Британия отвергла российскую помощь против американцев и проиграла. Россия воевала
без британской поддержки с турками и тоже не добилась успехов в своем грандиозном
антитурецком замысле. Турки остались в Европе и становились, по географии, истории и
призванию, все более и более европейцами.
В 1783 году Россия включила Крым в состав Российской империи, к бессильной ярости
турок. Четыре года спустя султан Абдул Хамид «поднял священное знамя пророка,
провозгласив священную войну и призвал истинно верующих собраться вокруг знамени
своей веры.» Джихад зазвучал так, будто обрёл вторую молодость, но война оказалась
только бледной версией когда-то бывших священных войн. У Екатерины Великой теперь
имелся могучий союзник в лице Австрии. На Кавказе ей помогала Грузия. Командующим
армией в Новороссии стал фельдмаршал граф Александр Суворов. Старый воин был суров
и бесстрашен. Штык был его излюбленным оружием. «Пуля – дура, штык – молодец», –
учил он своих солдат, которых всегда называл братьями, и они боготворили его. Он был
блестящим солдатом и начал свою карьеру, сражаясь против пруссаков в 1750-х годах, а
затем против поляков в 1760-х и турок в 1770-х годах. В следующие полтора десятилетия
ему предстояло воевать с французской революционной армий.
Новая война России с османами длилась пять лет, до 1792 года, и велась в основном к
северо-западу от Крыма, на территории современной южной Украины, между Одессой и
устьем Дуная, где Суворов разгромил турок при Килбурне, а затем при Измаиле, на
северном берегу Дуная, примерно в сорока милях от Черного моря. Уроженец Шотландии
американский моряк-герой Джон Пол Джонс внезапно оказался в центре этого конфликта
командуя российским Черноморским флотом и потопил 15 турецких кораблей, потеряв
только один фрегат.
Около 33 тысяч турок погибли во время осад и сражений на юге Украины, а 10 тысяч
попали в плен. Австрийцы вели беспорядочную войну в Валахии и Молдавии, а также
против боснийских мусульман. Британия и другие европейские державы больше
обеспокоились новой и явной мощью России, чем умирающей священной войной Турции.
Премьер-министр Великобритании Уильям Питт в ходе дебатов в Палате общин,
провозгласил, что «принцип, на котором должна строиться внешняя политика нашей
страны заключается в сохранении баланса сил в Европе. – и, добавил Питт, – правильный
подход к балансу сил требует, чтобы Российская империя, если это возможно, не
увеличивалась, а Турция, не уменьшалась.» Теперь она была уже не парящим орлом
прошлых дней, а голубем со сломанным крылом.
Мистер Питт больше не считал джихад угрозой. А может, даже и не знал о его
существовании. В одном он был уверен: мусульманская Турция представляет меньшую
угрозу Англии, чем христианская Россия. В контексте того времени мистер Питт был,
пожалуй, прав. В то время джихад существовал только в проповедях бессильных мулл и,
возможно, в качестве лозунга, который повторялся в мечети по пятницам. Джихад казался
пережитком и делом прошлого.
Ясский мирный договор положил конец войне в 1792 году. Новая граница России
прошла гораздо южнее, вдоль реки Днепр. Молдавия и Бессарабия снова возвратились к
туркам. А христианское княжество Грузии, столь близкое сердцу Екатерины, где вообще не
велось никаких боевых действий, попало под протекторат России.
Новая расстановка сил происходила в Европе под эгидой России на востоке и Франции
на западе, где только что победила революция, и которая провозгласила себя Республикой,
обезглавив своего короля и начав новый Крестовый поход, основанный на республиканских
учениях и правах человека. Революция оказалась такой же интенсивной, яростной и
идеалистической, как и старый джихад, и с таким же вкусом к грабежу, террору и
завоеваниям, как и ее мусульманский аналог. Но на этот раз Бог не упоминался. И даже
Робеспьер не называл себя Его пророком. Он говорил только что-то про Высшее Существо,
но никто точно не знал, кто это. Опыт французской республики действительно был
кровавым в жестоких родовых муках первых двух лет, но не более кровавым, чем
исламский опыт после 1200 лет оседлого существования.

Часть X. Европейский натиск.

К берегам Триполи. Северная Африка 1798–1830.

Многие из прославленных христианских воинов Европы на протяжении веков

сражались с джихадом. Их в этой книге упоминалось немало: дон Иоанн Австрийский, Карл
Мартель, Лев Исаврийский, принц Евгений, Монтекукколи, Андреа Дориа, Эль Сид,
Собеский, Карл Великий, Суворов, Бусико, Хуньяди, Фернандо III Кастильский, Альфонсо
I Арагонский, Гвискар и Гарольд Хардрада. Было много других полководцев, и теперь,
подойдя к концу XVIII века, следует добавить и Наполеона Бонапарта.
Немыслимо, чтобы Наполеон, один из величайших солдат, и джихад не столкнулись
однажды друг с другом. Они сошлись в Египте, в знаменитой битве у Пирамид в 1798 году,
а затем в Сирии в следующем году при осаде Акры и в битве на горе Фавор, и снова в Египте
в этом же году в битве при Абукире.
Будучи также и ловким политиком, будущий император Франции пытался, и весьма
откровенно в те два года, пока пребывал в Египте, перетянуть Мухаммеда и Аллаха во
французский лагерь. В Каире он время от времени гарцевал в каком-нибудь мусульманском
одеянии, хотя и выглядел в нём нелепо, маскируясь под мусульманского ученого. Он
произносил стихи из корана своим сбитым с толку слушателям или учтиво болтал об
Аллахе с имамами и муллами, делавшими вид, что впечатлены, но в душе не верящих его
искренности. Один из его старших командиров, генерал Мену, попытался завоевать
доверие местных жителей, приняв ислам и изменив свое имя с Жака на Абдаллу. Затем он
женился на местной девушке и молился несколько раз в день, демонстративно кланяясь в
сторону Мекки.
Но ничего из этих экзальтированных выходок, не принесло никакой пользы. Местные
мусульмане приняли их за то, чем они и являлись – обманом. И всегда пребывали в
готовности восстать против французских захватчиков. Власть в Каире принадлежала
французам и христианам, и потому была невыносимой, и когда вспыхнуло восстание,
гонцы бежали по улице, крича: «Пусть те, кто верит, что есть только один Аллах, идут в
мечеть Эль-Азхар! Сегодня мы сражаемся с неверными!» Джихад снова появился в его
чистейшей форме. Отбросив свои исламские заигрывания, Бонапарт приказал артиллерии
начать обстрел мечети.
«Уничтожьте всех в мечети!» – приказал он одному из генералов. Толпа, возглавляемая
религиозными лидерами, пришла в неистовство, которое длилось до вечера следующего
дня. Они убили 33 больных французского госпиталя, а тело одного убитого французского
генерала скормили собакам. Две тысячи мусульман напали на корабль «Италия», севший
на мель чуть ниже Карнака, на борту которого находились около трехсот слепых и раненых
французских солдат, двести матросов, а также военный оркестр. Они вынудили сойти на
берег тех, кто пережил их натиск, а затем заставили оркестр играть, в то время как во имя
Аллаха, методично насиловали, пытали и убивали всех выживших, включая больных,
слепых и раненых. Затем они убили и оркестр. Джихад, каким бы священным не был,
никогда не бывал мягким.
Следующая история произошла не в Египте. Из-за распространения сифилиса один из
французских генералов приказал арестовать и казнить всех проституток, пойманных в
солдатских казармах, что должным образом исполнили янычары, которые, будучи
дисциплинированными солдатами, теперь работали на французов. Они окружили и
обезглавили 400 женщин, сложив их обезглавленные тела в мешки и бросив в Нил.
Когда Бонапарт вторгся в Сирию и осадил Акру, местный губернатор Джеззар-паша,
босниец из Сараево, приказал отрубить головы всем французским пленным. Но резня
оказалась двоякой: Бонапарт в ответ приказал заколоть штыками около двух тысяч
мусульманских пленных, захваченных в Яффе.
 Конечно, именно Наполеон Бонапарт был агрессором в Египте. Он никогда не считал
джихад своим врагом, но джихад считал его врагом с того дня, как он высадился возле
Александрии и напал на город. Знаменитая битва у Пирамид близ Каира стала просто еще
одним инцидентом для мусульман в их джихаде против франков. Они видели в Бонапарте
потомка первых крестоносцев, пытавшихся завоевать Святую Землю семь веков назад. А
теперь три года они терпели неверных французских оккупантов своей страны. Французы
также вторглись в Палестину и Ливан, но в ходе сирийской кампании, были разбиты в Акре,
затем победили почти везде и прошли вверх по долине Нила, чтобы сразиться с
мамелюками, местной разновидностью турецких янычар. Для египтян французы были
чумой, которая однажды исчезнет. И они исчезли. В конце концов Бонапарт потерпел
неудачу в Египте, и после его ухода, Аллах возвратился в мечети Каира, где французские
кавалеристы, бессердечные и насмешливые, ездили на своих лошадях по мозаичным
плиткам среди мраморных колоннад. Когда Аллах вернулся, сотни каирских женщин,
включая бывшую 16-летнюю египетскую любовницу Бонапарта Зейнаб, лишились своих
прекрасных голов за то, что делили свои чары с врагом.
Для Бонапарта и французов в египетской войне не было ничего святого. Египет в любом
случае заменял Британию: Бонапарт шел на восток, потому что он не мог пойти на запад.
Он захватил Египет, потому что благодаря королевскому флоту не мог пересечь Ла-Манш
и вторгнуться в Англию. Он пытался ослабить Британию, надеясь из Египта начать
вторжение в Индию по морю из Суэца или по суше через Ближний Восток до реки Инд. Но
план развалился в Акре из-за турко-британского сопротивления, и, вместо похода в Индию,
Наполеон вернулся во Францию, чтобы через несколько лет стать императором. В Египте
он пережил джихад и почувствовал его безумие; таким же само-разрушительным пылом
мусульманская священная война казалась ему и людям, которых он вел в бой в пустыне. И
только из чистого фанатизм джихада молодой сирийский клерк по имени Сулейман, зарезал
сменившего Бонапарта на посту главнокомандующего в Египте, генерала Клебера – убийца
не сильно интересовался освобождением своей страны от оккупантов, но, как набожный
мусульманин, хотел совершить великое дело «во славу Аллаха». Убийство этого важного
неверного генерала казалось ему лучшим способом угодить Аллаху, а через казнь – стать
мучеником и немедленно попасть в рай.
Позднее мусульманам пришлось стать союзниками Наполеона против англичан, и в
1807 году он направил военную миссию генерала Себастьяни в Стамбул, которому
угрожали англичане; и отряд из трехсот французских артиллеристов, чтобы обучить турок
современным методам стрельбы и укомплектовать турецкие береговые орудия в
Дарданеллах. Турки вступили в бой против восьми атакующих британских военных
кораблей под командованием адмирала сэра Джона Дакворта, и несколько его кораблей
получили серьезные повреждения, но тому всё же удалось возвратить свою эскадру в
Средиземное море, хотя, и потеряв 167 человек в ходе неудачной атаки.
Потерпев неудачу в Стамбуле, британцы решили возместить свои потери и поднять
престиж в Египте. Шесть тысяч человек высадились в Александрии под командованием
генерала Александра Фрейзера, но были разбиты османской армией под Розеттой,
несколько сотен попали в плен, а тысячу британских солдат зарезали воины джихада.
Фрейзер сдался, вызволил уцелевших пленных и вернулся домой. Единственным видимым
результатом экспедиции стали несколько сотен британских голов на пиках, выставленных
на жарком солнце Розетты.
 А американцы получили свой первый опыт войны против джихада чуть ранее у
Берберского побережья, на «берегах Триполи», как поётся в гимне морской пехоты
Соединенных Штатов. В течение столетий, под управлением различных деев, беев и пашей,
эти местные властители обладали огромной властью в своих маленьких вотчинах Алжира,
Туниса, Триполи и других местах побережья. На протяжении многих поколений пираты
Берберского побережья охотились на суда Средиземного моря, порабощая пассажиров и
экипажи, и освобождая пленников только после уплаты выкупа. А кто не мог заплатить,
или хорошеньким женщинам, которые могли приглянуться султану для гарема, грозило
пожизненное рабство. Королевствам Европы, даже самым могущественным, приходилось
платить дань. Одной из жертв пиратов стала очаровательная Эйми Дюбак де Ривери,
французская кузина будущей императрицы Франции Жозефины, плывшая на Мартинику,
чей корабль был захвачен в море. Она попала в гарем султана в Стамбуле и провела остаток
жизни в дворцовом серале, родив сына, ставшего султаном Махмудом II.
Корабли недавно основанных Соединенных Штатов Америки, бороздили голубые воды
Средиземного моря, и, для их безопасности и защиты, Соединенные Штаты построили
эскадру фрегатов. Еще до того, как суда были спущены на воду, дей Алжира заверил
американцев, что их корабли будут плавать целыми и невредимыми, при условии выплаты
ежегодной дани. Поэтому фрегаты совершенно не нужны, решительно заявил дей. Так что
американцы, как и все остальные, платили, но все равно строили фрегаты.
«Если американцы платят дань алжирскому дею, то почему бы не мне», – подумал
Юсуф, паша Триполи. Но вместо денег президент Соединенных Штатов предложил паше
дружбу. Паша Триполи не интересовался дружбой, но нуждался в деньгах. «Мы хотим,
чтобы за вашими тёплыми словами последовали дела», – заявил он президенту. Если дань
не будет выплачена без промедления, Триполи объявит войну Соединенным Штатам в
течение шести месяцев. Слово Юсуфа было твёрдым. Требуемой дани не поступило,
пришлось воевать. 14 мая 1800 года Юсуф послал солдат на территорию консульства
Соединенных Штатов и срубил флагшток.
«Миллионы на оборону, но ни цента на дань», – решили американцы. Первым
американским кораблем, появившимся на сцене два года спустя, был корабль
«Филадельфия», 36-пушечный фрегат капитана Бейнбриджа, быстро захвативший корсара
Мешбоа из Танжера, который только что перед этим сам захватил американский бриг
«Селия».
Коммодор Эдвард Пребл, командовавший американской эскадрой, прибыл в Танжер,
потребовав возмещения ущерба и объяснений. Местный правитель заверил его, что это
ошибка, и поклялся в вечной дружбе с Америкой. Затем Пребл отправил американский
корабль «Филадельфия» на патрулирование у Триполи. В конце октября «Филадельфия»
вышла на перехват пиратского корабля Берберского побережья, пытавшегося прорваться
через американскую блокаду. Бейнбридж попытался подрезать его, но подплыл слишком
близко к берегу и сел на риф. Окруженный роем небольших вооруженных судов,
Бейнбридж попытался затопить свой корабль, что удалось только наполовину из-за
мелководья, а затем сдался. Американцев посадили в местную крепость, пока паша
Триполи прикидывал, на какой выкуп можно рассчитывать. Из-за решеток тюрьмы экипаж
«Филадельфии» с тоской наблюдал, как их корабль спустили на воду и перевооружили под
мусульманских захватчиков.
Адмирал Пребл, узнав, что «Филадельфия» находится в руках пиратов, немедленно
начал спасательную операцию. Командование поручили лейтенанту Стивену Декейтеру, в
будущем – одному из прославленных лиц ВМФ США, известному всему миру своим
высказыванием: «Это – моя страна, права она или нет.» Уже в возрасте двадцати четырех
лет Декейтер стал капитаном американского корабля «Энтерпрайз». Для выполнения
задачи, он предпочёл другой корабль под названием «Бесстрашный» и набрал 70 человек
экипажа, готовых умереть, но выполнить приказ, приказав им сжечь захваченную
«Филадельфию». Захват американского военного корабля пиратским судном был
неприемлемым унижением. Декейтер получил приказ и отплыл 3 февраля 1804 года вместе
с бригом «Сирена» под командованием лейтенанта Чарльза Стюарта, и шесть дней спустя
они достигли Триполи, идя против сильного ветра. А потому вошли в гавань только 19
февраля.
Декейтер заметил «Филадельфию», стоявшую возле форта под защитой пушек,
окруженную тремя большими военными кораблями и несколькими двадцати пушечными
лодками. Не обращая на них внимания, американец подошёл в плотную к Филадельфии.
Ничего не подозревающие трипольцы зацепили «Бесстрашный» канатами и подтянули к
кораблю, на который и собирался напасть Декейтер.
«На абордаж!» – воскликнул молодой лейтенант. Через несколько секунд 70
американцев начали поджигать захваченную «Филадельфию».
Очень быстро американский фрегат превратился в горящий столп огня, а бесстрашная
команда вернулась на свой корабль, отплыв из Триполи в американскую историю и
легенды.
25 июля еще один американский военный корабль прибыл из Триполи. Коандор
Преблю с ласковым прозвищем «Храбрый Папаша», располагаясь на борту судна
Конституция, командуя 3 бригами, 3 шхунами, 6 канонерскими лодками и 2 бомбовыми
судами, атаковал город. Позже еще одно нападение было совершено по суше на соседний
город Дерна объединенными ВМС под командованием лейтенанта морской пехоты США
О'Бэннона. В 1805 году американцы и Триполи-паша подписали договор, по которому
Триполи согласился освободить всех захваченных американцев. После их освобождения
США выплатят 60 тысяч долларов трипольскому паше. Всем показалось это чем-то очень
похожим на дань. Американцы настаивали, что это не так; это – всего лишь обмен денег на
несколько сотен моряков. Не дань, а просто сделка. Во всяком случае, в этом не было ничего
святого.
Но последнюю главу этой первой американской средиземноморской саги еще
предстояло написать через десять лет, и не в Триполи, а в Алжире.
В 1815 году американцы послали морскую эскадру, чтобы сопровождать
американского дипломата Уильяма Шерера в Алжир для подписания договора с деем. Его
сопровождали два высококвалифицированных эксперта по переговорам, Бейнбридж и
Декейтер, два старых морских волка, хорошо знавших Средиземноморье, что придавало
уверенности в их благополучном завершении.
Две страны пришли к соглашению за два дня. Алжирцы и американцы подписали
договор, отменяющий всю дань, освобождающий всех пленных и возвращающий их
владельцам все захваченные корабли.
Но напоследок, Стивен Декейтер поставил ещё одну точку в морском джихаде.
Встретив в море подозрительный фрегат под британским флагом, он тоже поднял
британский флаг. Два корабля осторожно приблизились друг к другу, затем оба ложных
флага опустились, а истинные флаги поднялись: алжирский и американский. Декейтеру
пришлось быстро забыть недавнюю войну 1812 года: вместо британцев он сражался против
джихада. Почти в упор два корабля выстрелили друг в друга. Американский залп оказался
более успешными. «Мощный выстрел из пушки разорвал алжирского капитана Рейса
Хамиду на куски», – лаконично сказано в книге Дж. Б. Вольфа «Берберийский берег», после
чего алжирский капер сдался, но уже без Хамиду, много лет бывшим самым успешным
моряком Алжира. Сын портного, он стал адмиралом алжирского флота.
Американцы отплыли домой, а на следующий год знаменитый британский моряк,
бывший капитан фрегата Эдвард Пелью, герой наполеоновских войн, а ныне адмирал лорд
Эксмут, прибыл в Тунис и Триполи и потребовал, чтобы эти два государства Северной
Африки раз и навсегда покончили с практикой христианского рабства. После долгих
затягиваний и проволочек, он всё-таки получил требуемое. Затем он отправился в Алжир с
той же целью, но вынужден был отступить, когда алжирская толпа, возмущенная этим
дерзким требованием, стащила двух его офицеров с лошадей и потащила по улицам со
связанными за спиной руками. Лорд Эксмут решил выждать и отплыл обратно в Англию,
где ему сообщили, что десятки итальянцев, которые жили в Оране и Боне под британской
защитой, были казнены во время визита эскадры Королевского флота в этот регион. На этот
раз британский ответ оказался серьезным. Объединенные британо-голландские ВМС силы
из 24 линкоров во главе с лордом Эксмутом на борту линкора «Королева Шарлотта» со 108
пушками вошли в гавань Алжира и обстреляли город. Христианская дипломатия канонерок
заменила мусульманской джихад. «Сражение было довольно спорным между горсткой
бриттов, выступающих за благородное дело христианства, и ордами фанатиков,
собравшимися вокруг своего города и укрывшимися в его укреплениях, чтобы подчиняться
велениям своего деспота. Дело Бога и человеколюбия восторжествовало», – елейно написал
лорд Эксмут в своем отчете. В тот день британский флот истратил 118 тонн пороха,
совершил 50 тысячу выстрелов и выпустил почти тысячу снарядов. Англичане потеряли
128 убитыми и 600 ранеными. Немного пострадал даже адмирал Эксмут, получивший три
легких ранения. Кроме того, осколками разбило его подзорную трубу и разорвало в клочья
мундир. Зато все алжирские военные корабли, кроме двух, были уничтожены. На
следующий день, алжирцы освободили всех иностранных рабов в Алжире, которых
насчитывалось 1642 человека, большинство из которых составляли итальянцы.
Но всё же бей Алжира остался таким же вредным, заносчивым и надменным по
отношению к любому, встретившемуся на его пути, христианину. В 1827 году он ударил
французского консула по лицу мухобойкой из-за спора о французском долге за поставку
алжирской пшеницы во Францию. Этот недипломатичный жест вызвал большой
дипломатический шум во Франции. Дей, сообщил султану в Стамбуле, своему сюзерену,
что французский консул оскорбил ислам и честь султана, «защитника мира.» Он велел
французскому посланнику убираться домой и открыл огонь по кораблю, который вез
дипломата обратно во Францию. Оскорбления незаметно перешли в войну, и крупное
столкновение в Северной Африке произошло в июне 1830 года, когда французский флот
под командованием адмирала Дюпера, 20 лет назад сражавшегося и победившего англичан
в прибрежных водах Маврикия в битве при Гранд-Порте, вошел в воды гавани Алжира во
главе конвоя, из военных и десантных кораблей, привезших 37 тысяч солдат. Три недели
спустя победоносные французы погрузили дея, его гарем, детей и евнухов на борт
французского фрегата и доставили в Неаполь, где те начали новую жизнь среди
мандариновых рощ южной Италии, в то время как французская армия завоевывала Алжир
на долгие 132 года.
 «В историях завоеваний не было более унизительной записи, чем это жалкое
присоединение Алжира», – писал Стэнли Лейн-Пул в своей «Истории берберских
корсаров», хотя и признал, что на ранних этапах «завоевание отличалось умеренностью и
гуманностью, оказавших бесконечную честь французскому оружию.» Но имелись ли
умеренность и гуманность, когда, однажды, генерал Пелисье завалив пятьсот берберов и
арабов в пещере, включая женщин и детей, удушил всех дымом?
Для мусульман героем войны стал мятежник Абд эль-Кадир, прибывший в Алжир из
Египта в возрасте двадцати четырех лет и ставший вождём повстанцев. Война, где
участвовали десятки тысяч французов, продлилась до 1847 года, когда, наконец, Абд эль-
Кадир сдался при условии, что ему позволят перебраться в какую-нибудь мусульманскую
страну. Вместо этого его заключили в тюрьму на пять лет, а затем, всё-таки, разрешили
поселиться в Дамаске, где, уже будучи стариком, он спас многих местных христиан от резни
мусульман во время восстания 1860 года. После Алжира французы захватили и Тунис 1880-
х годах.
Для мусульман-арабов эти войны в Египте, Сирии, Ливии, Алжире и Тунисе против
христиан, французов и американцев, являлись атрибутом священной войны. В их умах,
особенно арабских, такая война была частью естественного порядка жизни, когда
мусульманин должен править, а христианин служить. Однако мусульмане не могли не
осознавать, что старый порядок изменился и в новом мире всё происходит по-другому,
христианин стал хозяином, а мусульманин-слугой. Более того, теперь уже в умах христиан,
особенно Западной Европы, такое положение стало частью правильного устройства жизни.
Джихад перевернулся с ног на голову, и для многих верующих, чья история и жизнь
сопровождались постоянными победами, это открытие стало потрясающим, чего многие
мусульмане не принимали. Поражение и унижение не свойственны исламу. Он часто
торжествовал в прошлом и ожидал триумфа в будущем.
Сегодня, после деколонизации и обладая огромными нефтяными богатства, час ислама,
возможно, снова наступил.
Джихад, начатый Мухаммедом в VII веке, должен продолжаться пор, пока весь мир не
станет принадлежать исламу. Чувствовал ли кто из американцев и европейцев, в битве
против Алжира и Триполи, что они каким-то образом участвуют в религиозной войне,
сдерживая намеченное мусульманское завоевание мира? Во всяком случае, в 1800-х годах
строительство империи было делом Британии и Франции. Так стало и с Соединенными
Штатами, называвшие это «своей участью»
Вскоре после завоевания французами Алжира англичане также активизировались на
арабских землях. В 1839 году они захватили рыбацкую деревню Аден на Красном море, и
оттуда начали колониальное нашествие в арабские земли, остановившееся 75 лет позднее
Лоуренсом Аравийским и завершившееся Суэцкой экспедицией в 1956 году. Наконец-то
подул ветер перемен.

Потомки Перикла. Греция 1821–1827.

В другой части Средиземноморья, на европейском континенте, к северу от Триполи,

еще одна война, религиозная и национальная, столкнула христианских греков-райя против
их турецких хозяев. Греческая война за независимость, как ее назвали в истории, началась
в 1821 году и закончилась шесть лет спустя. Это была война неописуемых зверств с обеих
сторон. В этой священной войне (по крайней мере, так ее видели турки), известной
присутствием поэта Байрона среди греков, турки и греки погрязли в бесконечной резне,
бесчеловечности и массовых пытках, которые даже сегодня, более 180 лет спустя, все еще
потрясают. Но помня примеры нашего времени, давайте ужасаться, но не слишком
удивляться всем отвратительным вещам, которые люди могут делать друг с другом.
Одним из удивительных аспектов греко-турецкой войны была идеализированная
версия борьбы, приведшая к конфликту. Для культурных европейцев начала 1800-х годов
их забитые современники-греки, какими бы жалкими и растоптанными они ни были, все
еще оставались дальними родственниками и потомками великолепных греков V века до РХ,
когда великие деятели античности, не только Перикл, но и Еврипид, Эсхил, Аристофан,
Фукидид, Геродот, Фидий, Софокл, Сократ, Софисты и многие другие украшали историю
Аттики, а Парфенон возвышался над Афинами.
Об этом писал лорд Байрон, романтически и любовно цепляясь в своих песнях за
воспоминания о золотом веке Греции, когда поэты, драматурги и философы в белых
одеяниях возлежали в тенистых рощах, лениво отщипывая только что сорванный виноград,
распевая стихи, сравнивали мастерство олимпийских спортсменов и обсуждали гармонию
пиндарических од.
Любителей Греции, их называли филэллинами140, почти тысяча из которых со всей
Западной Европы, включая Байрона, отправились сражаться за Грецию в 1821–1827 годах,
представляли греческую войну как отблеск древних эллинских войн и видели в турках
современных персидских варваров, с которыми спартанец Леонид сражался при
Фермопилах в 480 году до РХ. Но их представления ничего не значили для подавляющего
большинства современных неграмотных греков, в большинстве бывших крестьянами и
рыбаками, простыми христианами, жившими под угнетающим чужеземным правлением.
Попадалось, конечно, и немного богатых и образованных греков, часто бывающих за
границей, главным образом во Франции и России, хорошо знавших классическую Грецию.
Разрушенные памятники Греции были наследием этих крестьян. Но большинство, не зная
прошлого Греции, рассматривали эти великие древние памятники, руины которых все еще
стояли на греческой земле, как творчество язычников, которые когда-то жили здесь.
Зато это некультурное большинство хорошо знало, кто такие турки. Они были чужими,
мусульманами и их хозяевами; и греки хотели, чтобы те умерли или покинули страну, и
лучше мертвыми, потому что в этом случае не было бы никакого риска их возвращения.
Вот в чем заключалась Греческая война за независимость, несмотря на Байрона. Греки
сражались не за цивилизацию, и не за античное искусство своих талантливых предков. Они
сражались исключительно за себя.
По странному парадоксу, катализатором греческой войны за независимость стало
восстание в феврале 1821 года в Валахии против греческих чиновников, которые управляли
своей провинцией от имени турок. Османские правители часто использовали талантливых
греков для управления и руководства своими отдаленными христианскими владениями на
Балканах, и эти греческие назначенцы часто были вороватыми и жестокими. Валашское
восстание ускорило еще одно восстание, случившееся через два месяца, в соседней
Молдавии под руководством греческого офицера князя Александра Ипсилантиса, который

140
Филэ́ллины (с греч. — «φιλέω», «люблю» и «Ελληνες», «греки») — общественные течения в
Европе и Америке, конца XVIII — начала XIX веков, сочувствовавшие или помогавшие борьбе
Греции за независимость.
до того служил в русской армии, но покинул свой пост, чтобы сражаться с турками. Царь
Николай I не стал помогать ему, и Ипсилантис, побежденный османами в июне, укрылся в
Австрии.
Восстание шло теперь только в Греции. И все же изначально оно черпало своё
вдохновение из-за границы. Общество друзей Греции, Гетерия Филике, расположенное в
Одессе, своими историческими воспоминаниями будило греческую элиту. Повстанцы
избрали своим лидером грека с Корфу, Иоанна Каподистрию, также находившегося на
царской службе, но тот отказался. Следующим пост руководителя восстания занял брат
князя Ипсилантиса – Дмитрия, молодой человек лет двадцати, также служивший в русской
армии. Но он не пользовался популярностью среди греческих партизан, и как только у него
закончились деньги, его сменил Александр Маврокордато, толстый и близорукий
аристократ Стамбула, ставший номинальным главой греческого правительства.
Греки на Пелопоннесе, или в Мореи, второе имя этой южной части Греции, за это время
успели истребить не мало турок, живущих в сельской местности. Более 20 тысяч погибли,
почти все тихо и жестоко уничтоженные за несколько недель, возможно, за несколько дней.
Внезапно в Морее больше не стало турок, а только греки. Турки просто исчезли. И эти
убийства следует добавить в общий список погибших Османской империи, достигший
своего максимума при турецкой резне армян во время Первой мировой войны.
«По всему Пелопоннесу бродили толпы греков, вооруженных дубинками, косами, а
иногда огнестрельным оружием, убивая, грабя и сжигая. Их часто возглавляли
христианские священники, которые призывали своих прихожан к большим усилиям в их
святой работе», – рассказывает Сент-Клер. Религиозный характер гражданской войны, с её
массовыми убийствами, которые мы никак не можем назвать «святыми», стал очевиден с
самого начала. Но это уже не был традиционный, коранический джихад, призывающий
неверных принять ислам, заплатить дань, или умереть. Это был джихад в обратном
направлении. Ибо в тот исторический момент, когда ислам находился в упадке, по словам
Альберта Хурани, джихад «превращался в средство обороны, а не нападения.» Джихад
перестал завоевывать. Он стал битвой за выживание. Ислам находился в упадке. С самого
начала турки считали свою империю прежде всего мусульманской империей, состоящей,
конечно, из многих народов, но прежде всего служащей исламу. Османская национальность
и исламская религия были двумя столпами, на которые опиралась империя. И теперь оба
они рухнули. И то и другое в Греции фактически исчезало.
Восстание на Пелопоннесе охватило несколько островов Эгейского моря и пошло далее
на север, в Румелию, Эпир и Фессалию. Разъяренные убийством своих единоверцев на
Пелопоннесе, турки в отместку повесили христианского патриарха в Стамбуле Григория.
Его тело раскачивалось три дня, а затем его протащили по улицам и выбросили в море. В
тот же день казнили еще 12 греков, включая трех епископов. В соседнем Эдирне возле
церкви повесили бывшего патриарха, 9 священников и 20 торговцев. 15 июня в Стамбуле
повесили или обезглавили 5 архиепископов и 3 епископов. Еще 70 греков повесили в
столице в июле. А несколько сотен греков убили неуправляемые мусульманские толпы в
столице. Их разлагающиеся тела неделями лежали на улицах. В Смирне несколько судей
мусульман, отказавшихся подписать документ, предписывающий уничтожение греческих
жителей, сами были убиты. Около трех тысяч вооруженных турок вошли в греческий
квартал города и убивали каждого встречного грека. Несколько сотен греков погибли на
острове Коз, несколько тысяч на Родосе, на Кипре, а клириков в составе архиепископа, 5
епископов и 36 священников повесили либо отрубили головы. Еще несколько тысяч греков
умертвили в Кидонии, на азиатской стороне пролива. А кого не казнили, тех продали в
рабство. На севере турки отбили Фессалию, убив тысячи и поработив еще тысячи.
Резня на острове Хиос (население более 100 тысяч) по сей день не забыта. Известный
своей мастикой, своего рода жевательной резинкой, широко любимой скучающими дамами
турецких гаремов, христианский остров Хиос, пытавшийся сохранить нейтралитет в
гражданской войне, ненадолго захватил христианский отряд с другого острова, Самоса,
убив всех попавшихся турок, и уплыв домой через несколько дней. Турецкие войска с
близлежащего материка, поддерживаемые тысячами местных мусульман добровольцев во
главе с имамами, проповедующими священную войну, вторглись на Хиос, убив тысячи и
отправив на невольничьи рынки Стамбула и Анатолии еще тысячи. Каждый доброволец-
мусульманин пытался заполучить парочку рабов для себя, и нескольких для продажи на
невольничьих рынках. Точное число жертв до ныне не известно. Официальные данные
сообщают о 41 тысяче проданных в рабство, большинство из которых женщины и дети.
Греков в Стамбуле подвергали пыткам и убивали. «Для них, – пишет Сент-Клер, –
простая смерть считалась слишком лёгкой. Их волочили в пыточные камеры и подвергли
самым изощренным наказаниям Востока», включающих в себя переломы конечностей и
суставов специальными винтами и медленное зажаривание в огромных печах. Мешки,
полные голов, ушей и носов, разбросанные по Стамбулу, медленно гнили на солнце. «Они
лежали там, где их бросили, – мрачно добавляет Сент-Клер, – прилипая к ногам
пешеходов.»
Греки тоже кипели от ярости. Когда турки в Наварине сдались, греки, несмотря на
заверения в безопасном выходе всего турецкого населения, убили от двух до трех тысяч
мусульман. Не пощадили даже младенцев, отнимая у матерей и разбивая о скалы. Когда
они захватили Триполицу, главный турецкий город в Морее, то убили всех турок, которых
смогли найти. Сент-Клер рассказывает историю:
«Более 10 тысяч турок казнили. Заключенных, которых подозревали в сокрытии денег,
подвергались пыткам. Им отрезали руки и ноги, и медленно жарили на огне. Беременным
женщинам вспарывали животы, головы отрезали, а собачьи морды всовывали между ног....
В течение последующих недель ликующие греки рубили и стреляли в голодных турецких
детей, беспомощно бегающих по руинам.... Троих турецких детей медленно сожгли на
костре, а их отца и мать заставили наблюдать.»
Если читатель уже читал об этих зверствах, то я мог бы добавить ещё. Но, хоть это и
неприятно, но следует знать, что жестокость – это то, чем наслаждаются все люди, как
христиане, так и мусульмане. Нигде и никогда не изобрели эффективного способа борьбы
с ней. Мадам Роллан141, направляясь под гильотину, упрекала свободу в преступлениях,
совершенных от ее имени. Также можно упрекнуть и Бога в преступлениях, совершенных
во имя Его. Но преступления не позорят ни свободу, ни Бога, они позорят только убийц и
мучителей, которые взывают к Богу или Свободе, для оправдания своих отвратительных
поступков.
Многие из этих зверств засвидетельствованы европейскими добровольцами,
сражавшимися за то, чтобы создать в Греции цивилизованную версию эпохи Перикла XIX
века. Не мало бывших солдат Великой армии Наполеона отправились в Грецию из Марселя,
чтобы бороться за независимость Греции. Часть из них, испытав отвращение от увиденного,

Мано́н Жа́нна Рола́н де Ла Платье́р – активная участница Великой Французской революции, жена
141

министра Ж.-М. Ролана. Окончила жизнь на эшафоте 9 ноября 1793.

вернулись домой. Но большинство осталось, некоторые умерев от болезней, другие
погибли в бою, кто-то покончил с собой от отчаяния, а кое-кого замучили и убили турки.
Немцы составляли большую долю в составе добровольцев Греции, хотя командовал первым
греческим полком француз, бывший солдат Наполеона – Балесте. Семьдесят из ста
батальона филэллинов погибли в битве с турками при Пете, в Эпире, в 1822 году. Турки
отрубили головы убитым и раненым и заставили двадцать выживших, включая двух
офицеров, полковника Тареллу из Пьемонта, командира батальона в армии Наполеона I, и
генуэзского кавалериста Даню, бывшего капитаном французской армии, идти под конвоем
на близлежащую турецкую базу в Арте, неся головы своих обезглавленных товарищей. Там
этих двадцать приговорили к смерти и зарубили на месте. Так, жестоко, на продуваемой
ветрами греческой равнине, погибла горстка бывших солдат Наполеона, сражавшихся за
свободу Греции, через семь лет после Ватерлоо.
На место убитых пришли новые филэллины. Самый известный из них – конечно
Байрон. Но среди добровольцев встречаются и другие знакомые имена. Например, сэр
Ричард Черч. Он сражался против французов в Египте в 1800 году, против французов на
Ионических островах в 1810 году и за короля Двух Сицилий в 1817 году. Сэр Чарльз
Нейпир, завоеватель большей части Индии для Британской империи (его статуя находится
на Трафальгарской площади), тоже предлагал свои услуги, но их отвергили. Граф генерал
Норманн, немец, пережил русскую кампанию только для того, чтобы умереть в Греции от
инфаркта после ужасной битвы при Пете, катастрофы, за которую он чувствовал себя
ответственным. Адмирал-скиталец Томас Кокрейн, бывший герой британского, чилийского
и бразильского флотов, сражался в Греции, где, однако, ему не удалось освободить греков,
осажденных турками на Акрополе.
Одним из защищавших Акрополь был французский артиллерист, полковник Шарль
Фабвье, «солдат атлетического сложения», как описывает его Сен-Клер, который, как будто
сошел с одного из тех огромных полотен, изображающих наполеоновские сражения, столь
любимые французами. Фабвье служил во французской военной миссии в Персии в 1807
году и пережил ужасную русскую кампанию Наполеона. После Ватерлоо он не признал
династию Бурбонов и участвовал в заговоре, желая освободить Наполеона с острова Святой
Елены и возвратить на трон. Бонапартист до мозга костей, он отправился в Испанию, чтобы
попытаться набрать армию французов из изгнанников, надеясь однажды освободить
Францию от династии Бурбонов. В ожидании этого дня он вызвался помочь грекам
освободиться от турок, и ему поручили обучить греческую армию европейским методам
ведения войны. Многие из его старых товарищей по боям во Франции присоединились к
нему в Греции. В общей сложности около 200 французов, большинство из бонапартистов,
боролись за независимость Греции. Более крупный контингент (342 человека) был только
из Германии. В Грецию также приехали 137 итальянцев и 99 британцев. И даже далекие
Соединенные Штаты прислали небольшой отряд из 16 добровольцев.
Освобождение Греции, возможно, стало более лёгким благодаря жертвоприношению
султаном целого корпуса янычар, исчезнувшего со страниц истории в 1826 году. Не тех
грозных янычар первых дней Османской империи, а неуправляемую толпу мятежных,
истеричных субъектов, не желающих улучшать свою подготовку, обучаться тактике и
модернизировать оружие. Их больше интересовало как бы выжать из султана побольше
привилегий, шантажируя и угрожая бунтами. Султан Махмуд II набрал корпус
артиллеристов, «развернул священное знамя пророка и призвал всех истинно верующих
сплотиться вокруг своего султана и халифа.» Это был своего рода новый джихад, на фоне
все еще происходящего джихада против греческих повстанцев. Новое оказалось более
успешным, чем старое. Когда янычары митинговали напротив императорского дворца,
требуя, отрубить головы всем главным министрам султана, артиллеристы Махмуда
открыли огонь по ним. Янычары бежали в казармы, что оказалось роковым. Артиллеристы
окружили здания и стреляли в упор, пока не осталось в живых ни одного янычара. Погибло
от 5 до 10 тысяч. Тех янычар, что в момент расправы находились вне столицы, постепенно
изловили одного за другим и казнили. Так исчезли янычары из исламской истории, сами
ставшие жертвами джихада, для которого они так много потрудились. Все янычарские
отряды расформировали. А вместо них набрали новые части в 40 тысяч человек и обучили
их по европейским методикам. Официально они назывались «победоносными
мусульманскими армиями», и имели задачей борьбу за «дело ислама.»
А за два года до этого, в апреле 1824 года, лорд Байрон умер в охваченном малярией
городке Миссалонги, в нескольких милях к западу от Лепанто, недалеко от того места, где
Иоанн Австрийский разгромил турок 250 лет назад. Байрон умер «не на поле славы, а на
ложе болезни», чего всегда опасался. Его легкие отдали местным жителям, чтобы
похоронить в память о его пребывании в Греции, а всё остальное отплыло на близлежащий
остров Корфу, управляемый британцами. Его военная роль в греческой войне за
независимость, возможно, была второстепенной, но самим своим присутствием в
конфликте он придал ему идеалистическое щегольство, сохранившееся до наших дней.
Не сумев подавить восстание турецкими войсками, султан призвал своего египетского
вассала Мухаммеда Али, пообещав в награду за победу Морею и Крит. Какое-то время он
так и делал. Миссалонги пал в 1826 году, через два года почти на следующий день после
смерти Байрона. Акрополь сдался мусульманам в следующем году при посредничестве
нейтральных французских ВМС, вывезших его защитников в безопасное место через линии
осаждающих. Бонапартистский мятежник Фабвье был спасен правящими французскими
роялистами, которых он презирал и которых поклялся свергнуть. Но после возвращения во
Францию Фабвье, прежде всего француз, снова предоставил свою шпагу в распоряжение
своей страны.
Возможно, турки смогли бы вернуть Грецию и творить безобразие там еще некоторое
время, если бы борьба между турками и греками не приобрела международного значения.
По Лондонскому договору, от 6 июля 1827 года, Франция, Великобритания и Россия
предупредили Турцию, что, если она откажется подписать соглашение о прекращении огня,
на что соглашались греки, то три страны используют свой флот для их поддержки. Три
месяца спустя так и случилось в битве при Наварино, когда, столкнувшись с отказом
мусульманского флота прекратить борьбу с греками, объединенный флот трёх держав под
командованием британского вице-адмирала сэра Эдварда Кодрингтона, ветерана
Трафальгарской битвы, вошел в бухту Наварино. Приказ Кодрингтона был строг: ни один
корабль не должен стрелять, пока по нему не откроют огонь. Имея под своим
командованием всего 24 корабля, по 10 линейных кораблей и фрегатов и 4 брига, он сильно
уступал числом. У турок и египтянами находилось 89 кораблей. Обстрелянный египетским
судном, французский фрегат «Сирена» открыл ответный огонь. Так началась последняя в
истории битва между деревянными парусниками, которая продлилась четыре часа. Для
мусульманских моряков морское сражение стало просто морским вариантом джихада.
Происшедшее можно смело назвать сокрушительным поражением. К концу битвы
мусульмане не досчитались 60 кораблей. 29 держались на плаву, хотя многие из них были
так сильно повреждены, что больше не годились для службы. В тот день погибло от 4 до 8
тысяч турецких и египетских моряков (цифры меняются в зависимости от прочитанной
вами книги). Кодрингтон не потерял ни одного корабля, но убитые британские,
французские и русские моряки составили от 172 до 450 человек (которые опять же сильно
разнятся).
Британское правительство, политически корректное и стремящееся поддерживать
хорошие отношения с Египтом и Турцией, мягко назвало победу при Наварино
«неприятным инцидентом».» Греки, конечно же, ликовали. Без флота, который мог бы
перевести войска и высадить их в Греции и на ее островах, турки не могли победить. Теперь
Греция обрела свободу, и джихад стал синонимом поражения Турции на всех Балканах.

Море войн. Балканы 1828–1878.

Все эти годы продолжались долгие освободительные войны христианских стран

Балкан. Греция стала первой, остальные последовали за ней. Для мусульман, как мы писали
в предыдущей главе, джихад больше не означал завоевания; он нёс надежду на выживание.
А выживание в этих кампаниях означало отступление с боями. Таковой теперь стала судьба
османов. Однако до полного поражения оставалось еще почти столетие. Возможно, с
Османской империей было покончено, но с Турцией – нет.
Чуть более, чем через сто лет после Венгрии, получившей освобождение в 1716 году
благодаря победам принца Евгения, Греция стала следующей избавившейся от турок
страной в Европе. Свобода остальных родилась из пяти крупных войн с Османской империи
– русско-турецкая война 1828–29 годов; Крымская война 1853–56 годов; русско-турецкая
война 1877–78 годов; балканские войны 1912–13 годов; и Первая мировая война 1914–18
годов.
После Византийской Империи, Сербии, Венгрии, Венеции и Австрии, Российская
Империя стала главным врагом Османской Турции, и христианские страны Балкан в
значительной степени одержали победу благодаря русским. Однако для одной войны, а
именно Крымской, Турция нашла неожиданных союзников против России: Британию и
Францию. Фактически, эти две западные страны взяли на себя основную часть бремени
войны против русских. Их участие вызвалось страхом растущей мощи России. Они
понимали, что России нужны Дарданеллы и выход в Средиземное море. Для Британии
русский Стамбул (который, конечно, стал бы опять Константинополем) означал, что Россия
почти оседлает дорогу в Индию, угрожая линии жизни, связывающей Лондон и Дели. Для
Франции Россия в Стамбуле, означала угрозу ее собственному доминирующему
положению в Средиземноморье. Им обоим больше нравилась слабая Турция, чем сильная
Россия. Теперь для европейцев эти войны означали, почти исключительно, власть и
завоевания. Для турок они еще несли немного религиозного содержания, а джихад стал
своего рода призывом к патриотизму. Лозунг битвы все еще звучал так: «Нет бога, кроме
Аллаха, и Мухаммед – его пророк.» И, в дополнение к обычным военным наградам, гурии
все еще оставались наградой, ожидавшей мертвого мусульманского воина.
Мы склонны забывать о содержании священной войны, которое она несла для османов.
Джихад, конечно, временами появлялся и в турецких войнах против других мусульманских
стран, и, согласно исламскому праву совершенно незаконно, особенно против Персии и
даже против вассалов Египта, Сирии и Аравии. Но особенно часто он использовался в
конфликтах против христианских держав. В декабре 1827 года, чувствуя после
Наваринского поражения, что русские вскоре объявят войну, султан Махмуд II в речи перед
своими пашами призвал мусульман проявить доблесть, которую они всегда проявляли,
когда устанавливали ислам как истинную религию в мире, и уничтожать врагов, хотевших
уничтожить ислам. Персы тоже находились в авангарде джихада. За год до этого аятолла
вынудил шаха Фатх Али начать военные действия против России. Но Петербург победил,
завоевав большую часть Армении, и превратив Каспий в преимущественно русское озеро,
а икру – в российский деликатес, экспортируемый по всему миру.
Обращение султана к религиозному рвению своих мусульманских подданных,
возможно, было сделано потому, что многие из них возмутились резней янычар, особенно
европейские мусульмане. Из-за его реформ многие обзывали его «христианским султаном».
То, что мать султана, Эйми Дюбак де Ривери, была француженкой, заставлял многих с
подозрением отнестись к его намерениям и лояльности. Когда он набрал новую
«Победоносную мусульманскую армию», сменившую беспокойных янычар, многие
заметили её неприглядный внешний вид, в том числе знаменитый профессиональный
солдат из Европы. «Великолепная внешность, прекрасное оружие, безрассудная храбрость
старой мусульманской орды исчезли, – писал будущий прусский фельдмаршал Гельмут
Карл фон Мольтке, который в молодости несколько лет служил в османской армии, – но у
этой новой армии есть одно качество, которое ставит ее выше тех войск, которые в прежние
времена Порта призывала на поле боя: она подчинялась приказам.»
Недовольная своим новым султаном, Босния, «удивительно воинственная и сильно
исламизированная провинция», по словам Кризи, вообще отказалась посылать какие-либо
войска для борьбы с русскими, когда те объявили войну туркам в апреле 1828 года. Русская
армия переправилась через Дунай в июне, взяла Варну в октябре, перезимовала в болезнях,
а затем двинулась на юг через Балканские горы под командованием прусского ветерана
Аустерлица генерала Ганса Дибича. Русские взяли Эдирне, город – всего в 50 милях от
Стамбула, в августе, и остановились. В армии свирепствовала чума, и солдат уже не хватало
для нападения на Стамбул. Но турки, не подозревая о слабости своего врага, согласились
заключить мир. По Адрианопольскому договору, подписанному 14 сентября в Эдирне,
русским надлежало занять Дунайские княжества Валахию и Молдавию (Румынию) до
выплаты Турцией контрибуции в размере 15 миллионов дукатов за десять лет.
Турки также согласились, и это интересно, поскольку показывает глубину неприязни
местных христиан к исламу, что ни одному мусульманину никогда больше не будет
дозволено проживать в Валахии и Молдавии. Они также признали право России на Грузию
на Кавказе. К этому времени Россия стала представителем и защитником христианских
балканских стран (особенно тех, которые населены южными славянами, такими как сербы),
а также Греции.
На следующий год, когда французы брали Алжир, несколько мусульманских
провинций Османской империи восстали против султана, возможно, потому, что они
предчувствовали грядущую гибель империи. Босния, Албания, а также Египет, по другую
сторону Средиземного моря, взбунтовались. Египетский вассал султана Мехмет Али, чья
армия была обучена и оснащена французами гораздо лучше, чем у его покровителя, захотел
отделиться и установить свое собственное господство в Сирии, Палестине и Аравии, а
также в Египте.
Ещё одним неприятным событием для Порты стало, что Мехмет Али при поддержке
своего сына, адмирала Ибрагима Али, убрал турецких солдат, охранявших гробницу
Мухаммеда, заменив арабами, а затем отказался платить дань своему турецкому сюзерену.
Части турецкой армии и военно-морского флота, посланные для усмирения непокорных
египтян, перешли на их сторону. В разгар этих запутанных разбирательств Махмуд умер, и
его сын, новый султан Абдул Меджид, призвал французов и англичан, чтобы помочь
восстановить порядок.
Дело происходило в 1839 году, а джихад был почти излишен. Британия с радостью
согласилась помочь, поскольку Лондон был полон решимости сохранить Османскую
империю достаточно сильной, чтобы противостоять растущей и вызывающей беспокойство
мощи России. Британская военно-морская эскадра обстреляла египтян в Бейруте в августе
1840 года и высадила полк турок, для захвата, удерживаемого египетскими войсками
города. Египтяне также отступили из Кандии на Крите, которую заняли ранее, и из Акры в
Палестине. В ходе переговоров, проведенных при посредничестве Франции и
Великобритании, султан передал Египет Мехмету Али и его потомкам на вечные времена.
Джихад действительно стал очень слабым в ближневосточной политике, и многие
набожные муллы и имамы, должно быть, сильно беспокоились о странных политических
путях, по которым шла их религия.
В следующие 12 лет в мусульманских странах царил относительный мир с небольшими
перерывами, пока турки не объявили войну России в октябре 1853 года. Несколько месяцев
спустя Великобритания и Франция, также начали войну с Россией, чтобы защитить
Турцию. Последующую Крымскую войну можно назвать частью джихада только с
большим трудом, но для турок-мусульман, вынужденных сражаться с одними неверными,
имея в союзниках других неверных, конфликт, несомненно, являлся священной войной,
поскольку в любом случае они сражались с немусульманами. Атака Легкой бригады
британской кавалерией и взятие редута Малахов курган французской пехотой стали одними
из выдающихся военных эпизодов Крымской войны. Турки, игравшие второстепенную
роль в сражении, должно быть, очень озадачивались присутствием Флоренс Найтингейл 142
и ее отряда медсестер, среди этих грубых христианских бойцов и, говорят, были
совершенно сбиты с толку шотландцами в юбках, показывающих свои колени.
Тем не менее, мусульманская империя наконец-то начала осознавать некоторые реалии
внешнего мира. В феврале 1856 года султан издал важный указ о «Хатт-и Хумаюн»,
подготовленный французским, британским и австрийским послами в Стамбуле. Он
гарантировал полную свободу совести всем османским подданным и открывал все
должности, независимо от их вероисповедания. Теперь христиане могли вступить даже в
армию, что неизбежно означало бы конец джихада. Но они могли также откупиться, в
случае призыва на военную службу. Пытки были отменены, а тюрьмы реформированы.
Парижский договор, подписанный в следующем месяце в качестве последнего акта
Крымской войны, признал Турцию частью европейской нации; будущее дунайских народов
отложилось для решения позднее. Проигравшая Россия отдала Турции устье Дуная и
немного Бессарабии, населенной турецкими переселенцами. Интересно, что, когда
примерно в это же время вспыхнул Индийский мятеж (1857), британцы полагали, что
восстание вдохновлялось джихадом, поскольку одним из первых действий, предпринятых
восставшими мусульманами, стало восстановление старой мусульманской империи

142
Флоренс Найтингейл 12 мая 1820–13 августа 1910 – сестра милосердия и общественный деятель
Великобритании. Участвовала в Крымской войне вместе с помощницами, ухаживая за ранеными в
полевых госпиталях. Принципы санитарии, введённые ею, снизили смертность раненых с 42% до 2
%. Крымская война сделала Флоренс национальной героиней.
Моголов. После победы над мятежниками, британцы начали предоставлять все больше и
государственных должностей индуистскому и сикхскому населению Индии, в то время как
мусульман все сильнее отодвигали в сторону.
В Восточной Европе назревал новый кризис. В 1875 году в мусульманских Боснии и
Герцеговине вспыхнуло восстание, а за ним другое в христианском городе Батак, в
Болгарии, которое подавили с такой жестокостью, что, как говорит Ноэль Барбер в
«Владыках Золотого Рога», «дрожь от ужаса прокатились по всему миру.» Невиданные
зверства явил миру американский журналист Мак-Гаханом в лондонской «Дейли Ньюс»,
случайно попавший в Стамбул три месяца спустя и поехавший в Батак, выяснить, что
произошло143. Барбер воспроизводит часть статьи Мак-Гахана в своей книге. Мы возьмём
только самое необходимое из этой горы ужасов. Массовые убийства заслуживают
большего, чем просто фразу вроде «было убито более трех тысяч человек.» Нам следует
понять, что может означать убийство трех тысяч человек.
«Я насчитал, сидя на лошади, сотню черепов, отрубленных и вылизанных собаками
дочиста: все женщины и дети. Мы въехали в город. Всюду лежали черепа и скелеты, либо
обгоревшие, среди руин, или относительно целые в одежде там, где они упали. Это были
скелеты девушек и женщин с длинными каштановыми волосами, свисавшими до черепов.
Мы подошли к церкви. Там эти останки начали встречаться чаще, пока земля, наконец, не
оказалась почти полностью усеянной скелетами, черепами и гниющими телами в одежде.
Между церковью и школой таких останков было великое множество. Стоял
отвратительный запах. Мы вошли на церковный двор. Зрелище стало еще ужаснее. Весь
церковный двор на три фута в глубину был заполнен мертвыми телами, руки, ноги, и головы
торчали в ужасном беспорядке. Я видел множество маленьких рук, голов и ног, покрытых
прекрасными волосами. В церкви оказалось еще хуже. Гниющие тела, совершенно
обнажённые лежали на полу. Я никогда не видел ничего более страшного. На кладбище и в
церкви лежало три тысячи тел.... В школе, прекрасном здании, заживо сгорели двести
женщин и детей. По всему городу я видел одни и те же сцены.... Человек, который все это
сделал, Ахмед Ага, получил повышение и теперь является губернатором района. Ни одно
преступление, осуществленное турецкой свирепостью, не осталось незамеченным.»
Многие англичане, возможно, поперхнулись яичницей с беконом, когда прочитали
статью Мак-Гахана в «Дейли Ньюс» утром 7 августа 1876 года. Возможно, некоторым
современным читателям тоже стало дурно. Что бы ни думали брезгливые люди, нельзя
забывать о таких печальных событиях.
Людям нужно постоянно напоминать о жестокости, на которую мы способны.
Убивавшие жителей Батака, верили, что совершают дело Аллаха. А может, и нет. Потому
что некоторые из убийц были болгарами.
На Берлинском конгрессе в 1878 году под председательством Бисмарка, с участием
России, Австрии, Великобритании, Франции, Италии и Турции, просьба Болгарии о
независимости от турок была немедленно признана участниками. Румыния и Сербия также
получили свободу от турецкого господства. Черногория, воевавшая вместе с Сербией
против Турции в прошлом году и бывшая независимой с 1389 года, через два года
расширила свои границы. На протяжении веков она был убежищем для всех на Балканах,

143
Батакская резня – массовое убийство болгарского христианского населения при подавлении
апрельского восстания османскими нерегулярными войсками (башибузуками) в болгарском селе
Батак в мае 1876 года. Погибло от 3000 до 5000 мирных жителей, включая женщин и детей.
кто отказывался принимать мусульманское правление. Босния и Герцеговина покинула
Османскую империю и присоединилась к Австрийской. Османская империя быстро
уменьшалась в размерах. Часть её даже досталась далекой Британии, хитроумно извлекшей
Кипр из этой передряги.
К этому времени Британия, с ее многочисленными мусульманскими подданными в
Индии, приобрела определенный опыт в исламских делах. «Ежеквартальное обозрение» в
номере за январь 1877 года, через двадцать лет после индийского мятежа, подробно
осветило недавнюю встречу мусульманских знатоков шариата в Индостане по вопросу о
верности их единоверцев королеве Виктории. Вопрос заключался «не в чем ином, как в том,
был ли Индостан землёй ислама – Дар-аль-харб или вражеской страной, то есть, должен ли
джихад существовать только в виде теоретического принципа или активно проявляться, и
могут ли мусульмане, сохранять свою веру, при условии подчинения своим христианским
правителям.» Другими словами, следует ли призывать к джихаду против Британии?
«Решение было принято почти единогласно в пользу мира и подчинения
существующим правителям», – сообщается в Ежеквартальном обзоре, заключившим с
надеждой:
«Главный аргумент, приведенный в поддержку этой точки зрения, заключался в том,
что дух ислама не только благоприятствует миру и прогрессу, но и что такой дух
действительно руководит действиями проповедников ислама. Они ссылались на действия
самого Мухаммеда, а именно, что, когда он осаждал город или объявлял войну племени или
народу, то неизменно откладывал свои действия до восхода солнца, чтобы удостовериться,
был ли среди них призыв к молитве. Если это было так, он воздержался от нападения,
утверждая, что, когда правители этого места разрешают исповедовать религию, у него нет
претензий к ним144. Этот аргумент, а также тот факт, что имя нашего Всемилостивейшей
Государыни теперь включено в «Хотбу» или пятничную «молитву» во всех мечетях по всей
Индии, является достаточным доказательством того, что ислам не враждебен ни
религиозной, ни политической терпимости, и что доктрина джихада, или священной войны,
не так опасна или жестока, как это обычно представляется».

Часть XI. Возвращение джихада.

Войны XX века. Дар-аль-харб 1912–1945.

Сама Британия благодаря своему географическому положению, всегда была в

безопасности от джихада. Более того, самоосвобождение британских мусульманских
подданных, когда после Второй мировой войны Пакистан выделился из Индии и стал
независимым мусульманским государством, не сопровождалось пролитием большой крови,
по крайней мере, в течении последующих семидесяти лет. Но на Балканах разногласия
между мусульманами и христианами были, как мы видели, и до сих пор являются поводом
для жестоких массовых убийств, а также и для войн между вновь возникшими
христианскими государствами.

144
Аль-Бухари 610 Сообщается, что Анас, да будет доволен им Аллах, сказал: «Когда Пророк
отправлялся с нами в военный поход против людей (из какого-нибудь племени), он не нападал на
них до утра, а ждал, и, если слышал азан, не трогал (этих людей), а если не слышал его, то атаковал
их».
 Избавления жертв от джихада часто бывало таким же кровавым, как и сам джихад,
поскольку порождал новые нации. История определила будущее этих наций, определив
каждой свое. Но все они имели между собой то общее, что когда-то являлись
мусульманскими подданными.
Среди народов этих новых балканских государств, нарезанных из многоцветного
лоскутного одеяла этого региона, поначалу не существовало никакой уживчивости и
терпимости. В последние десятилетия они сражались и убивали своих мусульманских
оккупантов (которые часто первыми начинали резню), а, теперь с тем же удовольствием
усатые разбойники гор и равнин, убивали друг друга. Новые балканские страны часто не
только не обладали опытом самоуправления, но, что гораздо хуже, вместо хорошего
примера для подражания, имели только османский, последних столетий, опыт
нетерпимости и коррупции. Многие из худших проявлений османского правительства и
бюрократии воспринялись этими новыми государствами как норма. Отсталость также была
частью османского образа жизни. И стала частью османского наследия на его бывших
территориях.
До смерти Сулеймана Великолепного в 1566 году Османская империя с точки зрения
экономического развития не сильно отличалась от Западной Европы. Но затем это развитие
остановилось на три столетия, в то время как остальная Европа значительно продвинулась
вперед. Кроме того, восточноевропейские и балканские границы не всегда проводились
взвешенно с учетом национального состава или языка территорий. Некоторые группы
иногда оказывались в одной стране, хотя хотели жить в другой. Трансильвания, временами
румынская, а иногда венгерская, является классическим примером этих запутанных границ.
Наконец, османское наследие и связанные с ним разногласия стали политической
проблемой этих новых стран, только обретших свою государственность. И это
продолжается до сих пор.
Их трения достигли пика в Первой Балканской войне между Болгарией, Сербией и
Грецией против Турции в 1912 году, а в следующем году во Второй Балканской войне,
когда Болгария напала на сербов и греков, а затем была контратакована, этими двумя
странами, к которым присоединились Румыния и Турция. Затем, когда Албания совершила
набег на Сербию, а Сербия в отместку вторглась в Албанию, австрийцы потребовали, чтобы
сербы освободили Албанию, а Греция оставила Албанию в покое. Каждая страна на
Балканах, казалось, предъявляла территориальные требования к соседям. Албания стала
независимой в 1913 году; Сербия увеличилась в том же году, присоединив часть
Македонии. Болгария добавила Румелию и расширилась на юг до Эгейского моря. Греция
продвинулась на восток и приобрела Салоники; Крит также стал греческим. Весь регион
превратился в котел политического и этнического хаоса.
Эрцгерцог Австрии Франциск Фердинанд полагал, что ему следует распутать ситуацию
в своей собственной империи, где на ее боснийскую провинцию претендовали сербы. 18
июня 1914 года он и его жена посетили Сараево, столицу Боснии, где и были убиты при
попустительстве сербов молодым революционером Гаврило Принципом. Принцип
действовал в интересах сербской террористической организации «Черная рука»,
требовавшей чтобы Боснию отделили от Австрии и передали Сербии. Австрия, недовольная
объяснениями сербов, объявила войну Сербии 28 июля. Последовала лавина заявлений о
войне, поскольку страны были связаны союзными обязательствами: 1 августа Германия
объявила войну России, 3 августа Франции; 4 августа Бельгии, а Великобритания Германии.
5 августа крошечная Черногория, верная своим союзникам, объявила войну Австрийской
империи; 6 августа Австрия России, а Сербия Германии; 8 августа Черногория Германии;
12 августа Франция и Великобритания Австрии; и 28 августа Австрия Бельгии. Для джихада
пока еще не находилось видимого места в этой войне, хотя бы самого маленького. Но его
время приближалось. Джон Бьюкен написал свой роман «Зеленая мантия» о конфликте
между Великобританией и союзником Германии, Турцией, в Азии. Турки считают это
джихадом. А англичане назвали «Великой игрой», где противниками теперь были турки, а
не русские.
3 августа, за день до объявления войны, Уинстон Черчилль, первый лорд
Адмиралтейства, объявил, что два военных корабля, строящихся на британских верфях для
турецкого флота, «Султан Осман» и «Ришад», из-за предстоящей войны с Германией, не
будут переданы туркам, а вместо этого пойдут на нужды британского флота. Турки
возмутились. На следующий день два немецких крейсера, «Гебен» и «Бреслау», ускользнув
от преследовавшей их британской эскадры, появились у входа в Дарданеллы, прося
разрешения войти. События, управлявшиеся умным немецким дипломатом, послом
Германии в Турции принцем фон Вангенхаймом, теперь развивались очень быстро. Посол,
предупрежденный о прибытии немецких крейсеров, немедленно предложил турецкому
военному министру паше Энвер-бею, купить немецкие корабли взамен не поставленных
британских судов, с оплатой в неопределенном будущем. Немецкие экипажи останутся на
борту и поступят на службу в турецкий флот. Немцы были в восторге от того, что спасли
свои корабли. Турки радовались, что почти бесплатно приобрели два прекрасных судна.
Турция спокойно и тщательно собиралась выступить на стороне Германии. 29 октября,
без объявления войны, несколько турецких военных кораблей, включая два германо-
турецких крейсера, атаковали российские порты Одессы, Феодосии и Севастополя, потопив
несколько судов в гаванях. Четыре дня спустя, 2 ноября, Россия объявила войну Турции, а
5 ноября Франция и Великобритания последовали ее примеру. Через девять дней после
этого, 14 ноября, султан, будучи по совместительству халифом, главой всемирной
мусульманской общины, провозгласил джихад против всех стран, воюющих с Турцией и ее
христианскими союзниками, Германией и Австрией. Побуждение к этому джихаду на
самом деле исходило от христианского монарха, кайзера Германии Вильгельма II. Как
сообщает Питер Хопкирк в книге «Секретная служба к востоку от Константинополя»,
германский император, желавший уничтожить Британскую империю, приказал своим
агентам «разжечь весь мусульманский мир против Британии, этой ненавистной, лживой и
бессовестной нации.» Главной целью стала Британская Индия, где проживали почти 60
миллионов последователей Аллаха, самая густонаселенная мусульманская страна в мире. В
начале XX века, кайзер усердно заигрывал с исламским миром, распространяя слухи о том,
что он тайно принял ислам и скрытно совершил паломничество в Мекку. Теперь он называл
себя «Защитником ислама».» Призыв к джихаду направлялся также на мусульманские
войска Франции из Африки, на мусульман индийской армии и на царских солдат из
мусульманских провинций России. Турки и немцы надеялись, что эта хитрая операция
вызовет хаос в рядах союзников. Она действительно вызвала большой испуг, но этим всё и
закончилось.
Единственными на кого это оказало хоть какое-то влияние, стали мусульманские
войска из Индии, защищавшие Суэцкий канал. Некоторые индийские войска, в основном
мусульмане-белуджи из ирано-индийско-афганского региона, отказались сражаться со
своими собратьями мусульманами и перешли к туркам. Немного индийских войск в
далеком Сингапуре взбунтовались. Несколько десятков человек, и не все из них были
мусульмане, расстреляли. Но мусульмане в армиях союзников, несмотря на джихад, на
самом деле, как правило, сражались так же храбро против турок-мусульман в Дарданеллах
и Месопотамских кампаниях, как и против немцев на западном фронте.
Джихад против русской армии стал более жестоким, но и столь же
безуспешным. Турецкое наступление Энвер-паши на русский Кавказ, одного из лидеров
правящего политического движения младотурок, можно рассматривать как проявление
этого нового джихада. Часть турецкой Третьей армии, переименованной по этому случаю
в «Армию ислама», атаковала русских через замерзающие горные перевалы в середине
зимы в снег и метель. Их целью являлся маленький городок Сарыкамыш. Атакующие
войска состояли из крепких и набожных арабов, многие из которых были облачены в тонкие
мундиры, живописные головные уборы и сандалии, уместные для пустыни. 15 тысяч из них
замерзли в горах Армении. Из 95 тысяч храбро сражающихся, но везде получивших отпор,
пережили кампанию только около 15 тысяч солдат турецкой Третьей армии. Обвинив
армян-христиан в своем поражении, турки начали в апреле их массовое выселение, в
результате которого около миллиона человек погибло во время их марша смерти на юг.
Только некоторые молодые женщины выжили, приняв ислам и согласившись выйти замуж
за своих похитителей-мусульман. В восточной Турции уже русские наступали и взяли
крепость Эрзерум в феврале 1915 года. Русские солдаты утверждали, что, накануне падения
города, видели, как в небе появился огромный крест, особый знак для них в войне между
Крестом и Полумесяцем.
Тем временем продолжались бои в Дарданеллах, где англо-французский флот атаковал
проливы в январе и марте 1915 года, куда через несколько недель высадились их войска, а
также австралийский и новозеландский армейские корпуса. Атака превратилась в еще одно
проявление мусульманского благочестия со стороны набожных турецких защитников,
певших под руководством имамов стихи из корана, и обстреливавших тяжелыми снарядами
дредноуты союзников, превратив сражение в незапланированный джихад. Бывший рядовой
Кэррол из 21-го батальона Австралийских имперских сил вспоминал турок как особенно
«свирепых солдат», поскольку, по его словам, «они не только защищали свою родину, но
также вели джихад, священную войну против неверных. Они были полны святого рвения,
и кричали Аллах акбар! бросаясь в атаку.» Но затем турки сами стали мишенью джихада,
объявленного им их арабскими подданными в Хиджазе, на родине самого пророка.
Причиной его стали переговоры, которые велись с октября 1914 года англичанами с
хашимитом145 Хусейном ибн Али, великим шарифом146 Мекки, тридцать седьмым прямым
потомком пророка.
Британский военный министр, фельдмаршал лорд Китченер, искушал Хусейна
независимостью Хиджаза, если тот перейдет на сторону союзников. Арабы долго
собирались и копили ярость против турок, и, наконец, в июне 1916 года, взойдя на место,
где родился пророк Мухаммед, шариф Мекки призвал всех арабов к священной войне
против турок, провозгласил независимость Хиджаза, назначив себя королём и напал на
турецкий гарнизон в Медине, сдавшийся через два дня. Так джихад стал войной мусульман
против мусульман.
С помощью и по совету способного молодого британского офицера полковника
Лоуренса арабы атаковали турецкие опорные пункты по всему Хиджазу и взорвали

145
Хашимиты – потомки Хашима ибн Абд ад Дара, деда пророка Мухаммада.
146
Шари́ф – почетное звание потомков пророка Мухаммеда по линии его внука Хасана.
железнодорожную линию, связывающую провинцию с Дамаском и внешним миром, тем
самым предотвратив любую турецкую контратаку. При поддержке Лоуренса и сына
Хусейна, эмира Фейсале, арабы из Хиджаза пробились в Палестину и Сирию. Местный
междоусобный джихад продолжался в Хиджазе и после того, как Первая мировая война
закончилась победой союзников над Германией, Австрией, Болгарией и Турцией в ноябре
1918 года. Великобритания, Франция и Россия признали Хусейна королем Хиджаза и
главой арабов. Но в Восточной Аравии, вдоль Персидского залива, существовало еще одно
арабское королевство, Неджд,147 управляемое ибн Саудом, лидером ваххабитов,
мусульманской пуританской секты, поднявшего свой народ на войну (и тоже джихад,
поскольку ваххабиты когда-то считали всех других мусульман еретиками,
заслуживающими только смерти) против короля Хусейна, и в мае 1919 года победил его. В
1924 году ибн Сауд захватил Мекку, и Хусейн отрекся от престола. С британской помощью
Хусейн заменил свое потерянное королевство Ираком и Иорданией (Трансиорданией, как
ее тогда называли), а ибн Сауд в 1926 году провозгласил себя королем Хиджаза и Неджда,
переименованные через шесть лет в Саудовскую Аравию.
Об этой странной запутанной атмосфере ближневосточной политики, где призывы к
джихаду были и могут быть как убийственными, так и просто импульсивными,
возникающими по прихоти, следует вспомнить, хотя бы ради приличий, чтобы не забыть о
погибших, о массовых убийствах, возможно, миллиона армян в 1915 году. Они погибли в
основном во время переселения из Турции на территории нынешних Сирии и Ирака по
приказу Энвер-паши, военного министра Турции. Имелась и ещё одна резня, в которой
оценочно погибло до ста тысяч греков в Смирне в 1922 году, и все они стали жертвами этих
запутанных форм священной войны.
Многие турки будут настаивать на том, что эти жертвы стали неизбежным следствием
попранного турецкого патриотизма. Однако следует отметить, что все они были
христианами, что, по-видимому, придает массовым убийствам греков и армян характер
джихада.
Энвер-паша назначил на пост губернатора восточного региона Ван, где проживало
множество армян, своего шурина Джевет-бея, известного в округе как «Кузнец», поскольку
его любимой пыткой было прибивать подковы к ногам своих жертв. Согласно
официальному отчету Прайса, представленному парламенту в Лондоне в октябре 1916 года,
примерно треть из двух миллионов армян, живших в Турции, были убиты или умерли от
жестокого обращения; одна треть бежала в Россию; и только одна треть, проживавшая в
крупных городах, выжила.
Но холодная статистика не раскрывает всей истории. Вот выдержка из доклада
Госдепартамента США, приводимая Ноэлем Барбером, дающая, по крайней мере,
представление о том, как осуществлялась депортация. Речь идет о колонне из трех тысяч
армян, отправленной в Алеппо.
Первого июня 1915 года колонна из 3 тысяч армян (к которым позже присоединились
еще 12 тысяч), в основном женщин и детей, покинула Харпут. Вся дорога до Рас-уль-Айна,
первой станции на багдадской линии, стала сплошным ужасом для этих несчастных
путешественников. Жандармы ушли вперед, сообщив полудиким племенам гор, что
приближаются несколько тысяч армянских женщин и девушек. Арабы и курды начали
похищать девушек, горцы неоднократно нападали на них, убивая и насилуя женщин, и

147
Эмират Неджд – государство на Аравийском полуострове, существовавшее в XIX-XX веке.
жандармы присоединялись к оргиям. Несколько армян были убиты.... Когда
уменьшившаяся группа, которую не раз обирали по дороге, достигла Евфрата, у них почти
ничего не осталось, кроме рваных одежд, и даже их теперь отняли курды, после чего все
шли совершенно голыми под палящим солнцем пять дней. Все эти пять дней у них не было
ни кусочка хлеба, ни капли воды. Их языки высохли от жажды и сотни умерли по дороге, и
когда по прошествии пяти дней оставшиеся достигли ручья, вся колонна бросилась к нему.
Но полицейские преградили им путь и запретили взять хотя бы каплю воды...
Путешествие заняло 70 дней. Из 18 тысяч депортированных армян только 150 женщин
и детей добрались живыми до Алеппо.
Читать о последних днях греческой Смирны (сегодняшний Измир) также не приятно.
Но это необходимо знать, точно так же, как помнить про убийства шести миллионов
евреев немцами в газовых камерах Освенцима и других нацистских концентрационных
лагерей Второй мировой войны. Чтобы мы не забыли.
Я снова цитирую Барбера:
«Турецкий военачальник Нурредин, человек с репутацией садиста, послал за греческим
патриархом, монсеньором Хризостомосом. Когда Патриарх вошел в комнату, Нурредин
плюнув в него, указал на досье и сказал, что тот приговорен к смертной казни трибуналом
в Анкаре. «Пусть теперь люди произведут суд, – выкрикнул он. – А теперь убирайся с моих
глаз.» Когда старик спускался по ступенькам, турецкий генерал появился на балконе и
закричал толпе: «Поступите с ним по его заслугам» Патруль из 20 французских морских
пехотинцев сопровождал патриарха в штаб генерала, проявляя уважение, и имел
строжайший приказ не вмешиваться. Теперь они с ужасом наблюдали, как толпа разорвала
старика на куски, выколола ему глаза, отрезала уши, нос и руки... Убийство Патриарха было
воспринято как разрешение на убийство и грабеж. Жена американского миссионера,
успевшая скрыться в последний момент, с ужасом видела, как турецкие войска ворвались в
их дом и разграбили его. Она утверждала, что турки грабили, насиловали и убивали....
Американские учителя из американской школы смотрели, как солдаты убивали мирных
жителей на улице перед школой, врывались в дома, убивали семьи и выбрасывали тела на
улицу. Двадцать женщин, укрывшихся в британском доме, вытащили и изнасиловали.
Могилу американца раскопали, тело вытащили и разорвали на куски. Каждый грек и
армянин, словно повинуясь инстинкту, устремлялся к пристани.... Тысячи людей собрались
вдоль края гавани. Сотни людей прыгнули в воду и поплыли, но не туда, поскольку в
соответствии с политикой строгого нейтралитета военные корабли не собирались брать их
на борт.
В тот день в гавани Смирны находился 21 иностранный военный корабль: 3
американских эсминца, 2 британских линкора, 3 крейсера и 6 эсминцев, итальянский
крейсер и эсминец, 3 французских крейсера и 2 эсминца. Им было приказано соблюдать
строгий нейтралитет, когда турки захватят город у уходящих греков.
Они выполняли приказ с отчужденностью и превосходной бесчеловечностью. Тысячи
плотно набившихся на пристани греческих и армянских беженцев, мужчин, женщин и
детей, всю ночь кричали о помощи. Оркестр на палубе британского линкора играл легкую
музыкальную подборку, показывая, что жесткие британцы знают, как сохранять
хладнокровие в самых тяжелых обстоятельствах, что бы ни происходило вокруг них, «Мы
стояли в гавани, а они на пирсе, и в полночь они начали кричать», – писал Эрнест
Хемингуэй, тогдашний корреспондент газеты «Торонто Стар», вспоминая тяжелое
положение беженцев. Кто-то упал в воду и утонул. Некоторых раздавили насмерть.
 Капитаны союзных кораблей наблюдали за происходящим. Невмешательство было в
порядке вещей. Несчастные греки и армяне всю ночь взывали о помощи во имя Бога и
человечности. Но в ту ночь человечность находилась в другом месте. Утром союзники
смягчились, послав свои лодки, чтобы забрать немного женщин и детей, проведших ночь,
стоя и крича на берегу.
В ту ночь европейские, греческие и армянские кварталы города горели. Кемаль
Мустафа Ататюрк, герой-солдат и будущий президент Турции, наблюдал за пожаром из
своего особняка, расположенного высоко на холме. «Это знак того, что Турция очищена от
предателей, христиан и иностранцев, и теперь Турция для турок», – сказал он. Священная
война, расизм, злоба и ненависть – вот что он сказал. Это не самое гордое заявление Кемаля
Ататюрка. Но гази, как его называли соотечественники, знал, чего он хочет для Турции:
уничтожения Османской империи и халифата. Потому что считал эти институты чуждыми
институтам для Турции. Он даже хотел избавиться от влияния Мухаммеда, самого пророка.
Французский историк Ж. Бенуа-Мечен пересказывает слова Кемаля Ататюрка, часто
повторявшиеся им в минуты гнева: «Жестокие уголовные законы в Турции уже более
пятисот лет основываются на правилах и теориях старого арабского шейха, а также на
оскорбительном толковании невежественных и грязных имамов.... Ислам, эта абсурдная
теология безнравственного бедуина, – это гниющий труп, который отравляет нашу
жизнь.148» Но никаких фетв против Кемаля Ататюрка за эти уничтожающие взгляды о
Мухаммеде и мусульманском религиозном истеблишменте не было.
Адмирал Марк Бристоль, американский верховный комиссар в Стамбуле,
командовавший американскими военно-морскими силами в этом районе, обвинил греков,
«худшей расе на Ближнем Востоке», в пожаре. Он считал «бедствием позволить грекам
иметь что-либо в этой части мира.» Эдвард Хейл Бирштадт, исполнительный секретарь
Комитета по чрезвычайным ситуациям Соединенных Штатов, обвинил в поджогах турок.
«Они хотели навсегда скрыть все следы грабежей, резни и грабежей, продолжавшихся
около четырех дней. Более того, они решили, что христианство следует полностью
уничтожить огнем и мечом в христианской столице Малой Азии. Так и было сделано.»
Возможно, Смирна была последним запоздалым джихадом после Первой мировой войны.
Джихад также вдохновил побежденного лидера младотурок Энвера-пашу, создавшего в
последние месяцы войны амбициозно названную, но недолговечную Армию ислама, с
которой он планировал вторгнуться в распадающуюся Российскую империю и освободить
мусульманские республики от их славянских хозяев.
Мустафа Кемаль, принявший новое имя Ататюрк в 1934 году, привел Турцию в
современный мир, став президентом своей страны в 1923 году. Он гордился, что он турок
и не испытывал никакого уважения к многонациональной Османской империи прошлого с
ее греческими, арабскими, мавританскими, коптскими, македонскими, болгарскими,
албанскими, боснийскими, молдавскими и другими меньшинствами. Заодно он отказался и
от официального статуса ислама, а вместе с ним исчез султанат и, прежде всего, халифат.
С 1924 года ислам существует без халифа, хотя международные мусульманские конгрессы
предпринимали усилия, чтобы вернуть халифат к жизни.
Но халифат исчез. Так же, как и джихад. Даже это слово стало неизвестным
большинству жителей Запада. Но исчезновение джихада оказалось лишь временным.
Позднее он вернулся.

148
Le loup et le leopard, стр. 323.
 Впервые проявившись во время Второй мировой войны в Европе, в Югославии, как бы
тайно, и не совсем в своём облике, нераспознанный ни кем, за исключением, может быть,
некоторых мусульман. Потому что был частью кровавой неразберихи оккупированной
страны, уже разделенной веками этнического, политического, социального, национального
и религиозного противостояния. Если это предложение туманно и не ясно, то так и должно
быть, потому что отражает темную, скрытую сторону политической реальности Балкан со
времен Второй мировой войны. И за столетия до этого.
Югославия, и особенно Босния, – это место, где встретились три религии: ислам,
православие и католики. Сторонники этих трех групп действовали как на стороне
союзников, так и нацистов, но имелась и своя югославская специфика. Ноэль Малкольм
указывает в своей «Истории Боснии», что по меньшей мере один миллион югославов
погибли за четыре года оккупации нацистским блоком, с 1941 по 1945 год, причём
большинство из них, вероятно, от рук своих же сограждан. Мусульмане Боснии сыграли
свою роль, как и католики-хорваты и православные сербы, в череде убийств, которая
терзала эту несчастную и разделенную страну четыре года немецко-итальянской
оккупации.
Хорватские усташи убивали сербов, боснийцев и партизан Тито. Сербские четники
убивали хорватов, боснийцев, а иногда и партизан Тито. Партизаны убивали четников,
хорватов, боснийцев, усташей и немцев. Все убивали друг друга. Предположительно,
жители Герцеговинцы также внесли свой вклад, но о них не так много известно. Однако
Малькольм упоминает, что в 1941 году сербские крестьяне Герцеговины уничтожили
хорватскую группу усташей, а несколько месяцев спустя последовала резня местных
жителей-хорватов и мусульман, в том числе 600 мусульман из района Билека, а некоторое
время спустя и еще 500 человек в Вышеградском районе. В такой ситуации, размышляет
Ноэль Малкольм, «самым естественным и популярным шагом для мусульман стало
сформировать свои собственные местные подразделения обороны и попытаться защитить
себя от всех пришлых.»
Таким образом, мусульмане вовлеклись в общее противостояние против всех в
югославской неразберихе Второй мировой войны, сначала больше на стороне Германии, но
после 1943 года против немцев. В 1941 году боснийцы даже создали Ваффен СС. Дивизия
«Хандзар», имеющая 21 тысячу человек, названа так в честь грозного турецкого ятагана
прошлых войн. Отправленная в северо-восточную Боснию для «миротворческих» операций
в марте 1943 года, она отличилась масштабной резней местного сербского населения.
Точное число жертв неизвестно. Возможно, их было тысячи. Сербы тоже убивали
боснийских мусульман.
Великий муфтий Иерусалима аль-Хадж Мухаммед Амин аль-Хусейн, президент
Верховного мусульманского совета, изгнанный британцами из Палестины за его
предполагаемые симпатии к нацистам, неожиданно появился в Югославии, чтобы
проповедовать священную войну против евреев и их британских союзников. Его принял
Гитлер, и они обсудили будущее Палестины и арабов после войны. Подняв руку в
нацистском приветствии, муфтий осмотрел дивизию СС «Хандзар» и призвал солдат
сражаться против Тито, «друга евреев и врага пророка». В 1944 году в обращении к
солдатам СС, 2 тысяч из которых перешли к Тито за предыдущий год, он поставил ислам и
нацизм на один и тот же высокий уровень, заявив, что «между исламом и национал-
социализмом есть значительное сходство.» В радиообращении из Берлина к арабским
странам 1 марта 1944 года муфтий призвал своих слушателей «убивать евреев, где бы вы
их ни нашли», поскольку, по его словам, «это угодно Аллаху, истории и исламу.»
Несмотря на то, что сам Гитлер, возможно, сочувствовал взглядам муфтия, дивизия
«Хандзар» не отметилась в истории военных успехов. Столкнувшись с массовым
дезертирством и распадом мусульманской дивизии, немцы расформировали ее в конце 1944
года. Ноэль Кэмпбелл оценивает число мусульман, убитых во время войны, в 75 тысяч
человек, что составляет чуть более 8% от населения Югославии. «Мусульмане сражались
за всех, усташей, немцев, четников, партизан, и были убиваемы всеми», – печально
заключает он.

Терроризм. Запад 1980–1990 годов.

С тех пор прошло более полувека, и мы подходим к современному джихаду. Однако

нынешний джихад часто не проявляется в виде религиозной нетерпимости или
преследований. Лицо современного джихада – это лицо терроризма. Если говорить о
терроризме на Балканах, то это не сильно значимое и большое предприятия, балканский
вклад не сильно велик, но в основном, он проявляется в Европе, как хорошо организованное
всемирное движение.
Вместе с Хезболлой, движением Исламского джихада, мусульманским экстремизмом
всех типов, аятоллой Хомейни, писателями, которым угрожали смертью как отступникам,
авиалайнерами, захваченными или взорванными в небе, похищением заложников, бомбами
в парижских универмагах и нью-йоркских небоскребах и убийствами повсюду, джихад стал
повседневным словом в нашем языке. Однако давайте отметим, что терроризм отвергают
многие мусульмане, не отождествляющие себя с ним.
Джихад вернулся и в своем традиционном военном обличье, но в запутанном,
неопрятном виде, когда мусульманские страны ведут священную войну друг против друга.
Ибо ислам, как никогда, находится в состоянии войны с самим собой. Во время
восьмилетней войны в Персидском заливе между Ираном и Ираком в 1980-х годах обе
стороны призывали к джихаду друг против друга. Во время второй войны в Персидском
заливе между Ираком и коалицией Организации Объединенных Наций, куда входили
несколько мусульманских стран, Кувейт, Саудовская Аравия, Египет, Объединенные
Арабские Эмираты, Пакистан, обе стороны призывали к джихаду. Во имя Аллаха
мусульмане сражались как против мусульман, так и против христиан. Самое тревожное, что
и ислам, и Запад видят друг в друге потенциальных врагов завтрашнего дня. Будущее – это
источник беспокойства, а не оптимизма.
Чего не должно быть, несмотря на резню и грабежи прошлых лет. Эта книга
рассказывает только об одной стороне мусульмано-христианского противостояния на
протяжении более тысячи лет. Но истина имеет две грани, и моя книга представляет только
одну из них. Нам следует знать, что делали наши предки, христиане или мусульмане. Чтобы
было сделано, ушло в прошлое и теперь ничто не может его изменить. Но мы должны знать
своё прошлое и осмыслить его. Все это – часть огромной мозаики человечества, история
которого представляет собой сложную картину хорошего и плохого. Давайте оставим это в
прошлом, где ему и место.
 Теперь мы подошли к порогу XXI века. Как в будущем сложатся отношения между
исламом и остальным миром, особенно Западом, все еще остается предметом догадок.
Настоящее не вселяет оптимизма. Куда ведет джихад?
Следует сказать, что ислам считает себя религией, предназначение которой править
миром. Которое, по его мнению, он перенял у более старых иудейских и христианских
религий. Он считает их устаревшими и поэтому сам имеет право на признание своего
истинного и высшего статуса и на их уважение. В политическом плане он также считает
себя потенциальным преемником русских, а теперь, как ни странно, американцев. Давайте
никогда не будем забывать об идеологическом измерении ислама.
В мусульманских странах, которые далеки от Запада, Пакистане, Судане, Саудовской
Аравии и, в частности, Иране, коренное население должно исповедовать ислам. Тюрьма
или смерть может ожидать несогласных.
После 150 лет политического затмения мусульманские страны больше не находятся под
колониальной опекой, и, теперь, благодаря своим нефтяным месторождениям они богаты и
могущественны. Они намерены в полной мере использовать, и уже используют, эти
преимущества. Надеюсь, некоторые из них последуют примеру Кордовы X века, где
процветала добрая и высококультурная смешанная цивилизация мусульман, евреев и
христиан. Но я боюсь, что антихристианский расчет может взять верх, вдохновленный
чрезмерной самоуверенностью, которую дает присутствие нескольких миллионов
мусульман в Европе. Мой друг-мусульманин в Париже сказал мне пару лет назад: «Наша
великая сила в том, что люди боятся нас.» Такой тип мышления может привести к
серьезным столкновениям ислама на Западе. Точно так же один британский издатель,
который отверг эту книгу, потому что боялся репрессий, сказал мне: «Мы должны играть
по мусульманским правилам.» Похоже, мне удалось не делать этого.
Давайте закончим эпилогом, который мог бы послужить моделью и руководством для
будущего.
Эпилог. Блестящая дружба.

Дружба между турецким великим визирем XV века Топалом Османом и французским

капитаном порта Винсентом Арно показывает, какими могут быть отношения между
людьми доброй воли, какими бы далеко друг от друга не отстояли их религиозные или
политические убеждения. Я заканчиваю отрывком из «Истории турок-османов» Кризи:
«Война в Персии против турок возобновилась в 1733 году Надир-Кули ханом (за время
отсутствия которого османы одержали ряд побед), и он нанес войскам султана несколько
поражений, осадив Багдад. Но этот важный оплот Османской империи был спасен великим
визирем Топалом Османом.
Это имя справедливо прославляется как христианскими, так и мусульманскими
писателями; и приятно видеть человека далёкого от интриг, насилия и угнетения, которые
обычно характерны для великих визирей, и остановиться на характере турка ... бывшего не
только искусным, мудрым и доблестным, но и показавшему свой благородный дух
щедрости и благодарности, делающими честь человеческой природе....
Осман родился в Морее: получил образование в Серале, в Константинополе, где тогда
часто воспитывались коренные турки, поскольку практика призыва христианских детей на
службу султану прекратилась. В возрасте двадцати шести лет, после получения звания
бейлербея149, его послали с поручением к правителю Египта. Во время плавания корабль
столкнулся с испанским корсаром и был захвачен, не смотря на отважную оборону, в ходе
которой Осман приобрёл увечье на всю жизнь, из-за которого получил прозвище Топал, то
есть Хромой.
Испанские пираты доставили свою добычу на Мальту, где капитаном порта был
француз из Марселя по имени Винсент Арно. Когда Арно поднялся на борт корсара,
внимательно осматривая пленников, Осман обратился к нему, спросив: «Способны ли вы
на великодушный и благородный поступок? Выкупите меня и поверьте мне, что ничего не
потеряете.» Пораженный внешностью и манерами Османа, француз повернулся к капитану
судна и спросил сумму выкупа. Ответом была тысяча цехинов, сумма, почти равная
пятистам британским фунтам150. Тогда Арно сказал турку: «Я вижу вас в первый раз, и вы
хотите, чтобы я рискнул тысячью цехинов только из-за одного вашего слова?» Осман
согласился, что Арно прав, не доверяя незнакомцу, «но, – добавил он, – сейчас у меня
ничего нет, кроме моего слова, и я не имею иных обоснований, почему вы должны поверить
мне. Однако, если вы поверите мне, у вас не будет повода раскаяться.»
Восточная пословица гласит: «Есть пути, которые ведут от сердца к сердцу». На Арно
так подействовали откровенные и мужественные манеры Османа, что он убедил испанцев
отпустить его на свободу за шестьсот цехинов, которые щедрый француз немедленно
заплатил. Он предоставил Осману дом и медицинскую помощь, пока его раны не зажили, а
затем снабдил его средствам для возвращения в Египет. Как только Осман прибыл в Каир,
он отослал Арно тысячу цехинов, добавив подарок в пятьсот крон и богатые меха,
считавшиеся самым почетным из всех подарков на Востоке.
Несколько лет спустя Осман проявил себя при завоевании Мореи турками, и в 1722
году был назначен главнокомандующим всеми турецкими войсками в этой стране. Он
немедленно пригласил сына Арно навестить его в Морее, даровал молодому человеку
торговые привилегии и предоставил возможности для прибыльной торговли здесь, что
позволило тому накопить большое богатство, с которым он и вернулся к отцу.
В 1728 году Осман стал губернатором Румелии151, и пригласил своего французского
благодетеля и сына посетить его в резиденции правительства, где он обращался с ними с
таким уважением и почетом, какое ни один турок прежде не оказывал христианину.
Прощаясь с ним, Арно сказал в качестве комплимента, что надеется дожить до того, чтобы
посетить Османа в качестве великого визиря в Константинополе. Когда Топал Осман достиг
этого звания в 1731 году, он снова пригласил Арно и его сына в гости, и, принимая их в
своем дворце в присутствии высших сановников государства, Осман указал на старшего
Арно и сказал: «Вот этот француз, когда-то я был рабом, закованным в цепи, истекающим
кровью и покрытым ранами; это человек, который выкупил и спас меня; это господин и
благодетель; ему я обязан жизнью, свободой, богатством и всем, что я имею. Не зная меня,
он заплатил за меня большой выкуп, поверив только одному моему слову, и предоставил
корабль, доставивший меня в нужное место. Где найдется мусульманин, способный на
такое великодушие? Затем он взял обоих Арно за руки и серьезно и доброжелательно
расспросил их об их судьбе и перспективах, закончив азиатской фразой: «Божья доброта

149
Бейлербей – чиновник высокого ранга.
150
Один фунт – около 350 грамм серебра, по курсу середины 2021 год около 21.900 рублей. 500
фунтов – около 11 млн рублей – 147.500 $.
151
Румелия – в XVI-XIX веках турецкая провинция с центром в Софии, куда входили Болгария,
Сербия, Герцеговина, Албания, Македония, Эпир и Фессалия.
безгранична». Впоследствии он устраивал им множество приемов наедине, когда они
встречались без церемоний, как друзья, и отправлял их обратно в их страну, нагруженных
самыми богатыми подарками».
Хэнвей так отзывается об этом проявлении благодарности визирем, говоря, что «такое
поведение кажется тем более великодушным, если учесть, какое презрение и отвращение
вызывают у турка предрассудки воспитания по отношению к христианину.»
Если у истории есть урок для всех нас, христиан и мусульман, то он здесь.

Библиография.

Ahmed, Akbar S. Discovering Islam. London, 1988.

Al-Banna, Hasan. Peace in Islam. London, 1996.
Jihad. London, 1996.
Ameer Ali Moulvi, Sayed. A Critical Examination of the Life and Teachings of Mohammed.
Edinburgh, 1873.
Armstrong, Karen. Holy War. London, 1988.
Aziz, Ahmad. A History of Islamic Sicily. Edinburgh, 1975.
Aziz, Philippe. Les sectes secretes de l'Islam. Paris, 1983.
Aziza, Mahomed. Le retour de l'Islam. Paris, 1978.
Barber, Noel. Lords of the Golden Horn. London, 1973.
Barker, Thomas M. Double Eagle and Crescent. New York, 1967.
Barraclough, Geoffrey, ed. The Times Atlas of World History. London, 1984.
Barreau, Jean-Claude. De l'Islam en general et du monde moderne en particulier. Paris, 1991.
Bat Yeor. The Decline of Eastern Christianity under Islam, from Jihad to Dhimmitude: Seventh-
Twentieth Century. London, 1996.
The Dhimmi: Jews and Christians under Islam. London, 1985.
Juifs et Chretiens sous L'Islam. Paris, 1994.
Bazancourt, Baron de. Histoire de la Sicile sous la domination des Normans. Paris, 1846.
Beeching, Jack. The Galleys at Lepanto. London, 1982.
Bendiner, Elmer. The Rise and Fall of Paradise. New York, 1983.
Bennassar, Bartolome. Histoire des Espagnols. Paris, 1985.
Benoist-Mechin, Jacques. Le loup et le leopard: Mustapha Kemal. Paris, 1954.
Beraud-Villars, J. Les Touaregs au pays du Cid. Paris, 1946.
Bertrand, Louis. The History of Spain. London, 1952.
Bertuel, Joseph. L'Islam-ses veritables origines. Paris, 1981.
Biancamaria, J. T. La Corse dans sa gloire et ses souffrances. Paris, 1963.
Blachere, Regis. Le Coran. Paris, 1988.
Bodolai, Zoltan. The Timeless Nation. Sydney, 1977.
Boorstin, Daniel J. The Discoverers. New York, 1988.
Bradford, Ernle. The Great Siege-Malta 1565. London, 1961
Braudel, Fernand. A History of Civilization. London, 1993. The Mediterranean and the
Mediterranean World in the Age of Phillip II. London, 1973.
Bridge, Antony. Suleiman the Magnificent. London, 1983.
Briere, Claire, and Olivier Carre. Islam, Guerre a l'Occident. Paris, 1983.
Bruce, George. Collins Dictionary of War. London, 1995.
Bucaille, Maurice. La Bible, le Coran et la science. Paris, 1976.
Buchan, John. Greenmantle. London, 1949.
Burlot, Joseph. La civilisation islamique. Paris, 1990.
Buckhardt, Titus. Moorish Culture in Spain. London, 1972.
Cambridge History of Islam. Cambridge, 1950.
Cash, W. W. Expansion of Islam. London, 1928.
Chafiq Chahla. La femme et le retour de l'Islam. Paris, 1991.
Chevallier, Dominique, Guellouz Azzedine, and Andre Miquel. Les Arabes, l'Islam et l'Europe.
Paris, 1991.
Clissold, Stephen. Spain. London, 1969. In Search of the Cid. London, 1965.
Clogg, Richard. A Short History of Modern Greece. Cambridge, 1986.
Coles, Paul. The Ottoman Impact on Europe. London, 1968.
Collins, Roger. The Arab Conquest of Spain 710-747. London, 1989.
Conde, J. A. History of the Dominion of the Arabs in Spain. London, 1854.
Coppee, Henry. History of the Conquest of Spain by the Arab-Moors. Boston, 1881.
Crankshaw, Edward. Maria Theresa. London, 1969.
Crawford, Francis Marion. Rulers of the South. London, 1900.
Creasy, E. S. History of the Ottoman Turks. London, 1854.
Currey, Cdr. E. Hamilton. Sea Wolves of the Mediterranean. London, 1910.
Curtis, Lionel. Civitas Dei. London, 1934.
Davies, Norman. Europe: A History. London, 1996.
Davison, Roderic H. Turkey, A Short History. Huntingdon, 1988.
Dawson, Christopher. The Making of Europe. London, 1953.
Delcambre, Anne-Marie. La parole d'Allah. Paris, 1991.
Derry, T. K. A Short History of Norway. London, 1957.
Desmond, Stewart. Early Islam. New York, 1970.
Donia, Robert J., and John V. A. Fine Jr. Bosnia-Herzegovina. London, 1994.
Dozy, Reinhart. Spanish Islam. London, 1913.
Duby, George, ed. Atlas historique. Paris, 1987.
Dupuy, R. Ernest and Trevor N. The Collins Encyclopedia of Military History. London, 1993.
Durant, Will and Ariel. The Story of Civilization. New York, 1935-1975.
Edwards, William. Notes on European History. London, 1964.
Eggenberger. A Dictionary of Battles. London, 1967.
El-Bokhari. Les traditions islamiques. Paris, 1903-1914.
Eliot, C. ("Odysseus"). Turkey in Europe. London, 1900.
Elpeleg, Zui. The Grand Mufti Haj Amin al-Hussain. London, 1993.
Enciclopedia universal illustrada. Madrid, 1958.
Encyclopedia of Islam, The. Leyden, 1913, and London, 1960.
Epstein, Steven A. Genoa and the Genoese. Chapel Hill, N.C.,1996.
Esposito, John L. The Islamic Threat, Myth or Reality. New York, 1995.
Etienne, Bruno. L'Islamisme radical. Paris, 1987.
Famin, Cesar. Histoire des invasions des Sarrazins en Italie. Paris, 1843.
Fernandez-Armesto, Felipe. Fernando and Isabella. London, 1975.
Finley, M. I. Ancient Sicily. London, 1979.
Fletcher, R. A. The Quest for El Cid. London, 1984.
Fletcher, Richard. Moorish Spain. Phoenix, Ariz., 1994.
Freely, John. Istanbul. London, 1996.
Freeman, Edward A. The Ottoman Power in Europe. London, 1877.
The History and Conquests of the Saracens. London, 1876.
Freese, J. H. A Short Popular History of Crete. London, 1897.
Fregosi, Paul. Dreams of Empire. London. 1989.
Frischauer, Paul. Prince Eugene. London, 1934.
Fuller, J. C. The Decisive Battles of the Western World 480 B.c.-1757 A.D. London, 1988.
Gabrieli, Francesco. Mahomet et les grandes conquetes arabes. Paris, 1967.
Garaudy, Roger. Promesses de 1'Islam. Paris, 1981 .
Gibbon, Edward. The Decline and Fall of the Roman Empire. London, 1897.
Gilman, Arthur. The Saracens. London, 1891.
Glubb, John. The Lost Centuries. London, 1967.
The Empire of the Arabs. London, 1963.
Grunebaum, G. von. Medieval Islam: A Study in Cultural Orientation. Chicago, 1947.
Guerdan, Rene. Byzantium-Its Triumphs and Its Tragedy. London, 1956.
Guillaume, Alfred. Islam. London, 1990.
Gumley, Frances, and Brian Redhead. The Pillars of Islam. London, 1990.
Haikal, Mohamed. The Illusion of Triumph. London, 1993.
Hakem, Ibn Abdel. Conquete de 1'Afrique du Nord et de l'Espagne. Paris, 1947.
Hallak, Elizabeth, ed. Chronicles of the Crusades. London, 1989.
Halliday, Fred. Islam and the Myth of Confrontation. London, 1996.
Halperin, Charles J. Russia and the Golden Horde. London, 1985.
Hannay, David. Spain. London, 1987.
Hawkesworth, C. E. M. The Last Century in Europe. London, 1912.
Hibbert, Christopher. Venice. London, 1980.
Hitti, Philip K. The Arabs-A Short History. London, 1948.
Hole, Edwyn. Andalus-Spain under the Muslims. London, 1958.
Holmes, George, ed. The Oxford Illustrated History of Medieval Europe. Oxford, 1980.
Hopkirk, Peter. The Great Game. London, 1991.
On Secret Service East of Constantinople. London, 1994 .
Hourani, Albert. A History of the Arab People. London, 1991.
Housley, Norman. The Later Crusades. Oxford, 1992.
Howarth, David. The Greek Adventure. London, 1976.
Hughes, Thomas Patrick. Dictionary of Islam. Delhi, 1875.
Huntingdon, Samuel. The Clash of Civilisations (Foreign Affairs). Washington, 1993.
Hussey, J. M. The Byzantine World. London, 1967.
Inalcik, Halil. The Ottoman Empire-The Classical Age 1300-1600. London, 1973.
Irving, Washington. Life of Mahomet. London, 1856.
Jacobi, J. M. Histoire generale de la Corse. Paris, 1835.
James, Lawrence. The Rise and Fall of the British Empire. London, 1994.
Jelavich, Barbara. History of the Balkans. Cambridge, 1993.
Jelavich, Charles and Barbara. The Balkans. Edgewood Cliffs, N.J., 1965.
Jonquiere, Vicomte de. Histoire de l'empire ottoman. Paris, 1914.
Kamen, Henry. A Concise History of Spain. London, 1973.
Keegan, John. A History of Warfare. London, 1994.
Keegan, John, and Andrew Wheatcroft. Who's Who in Military History: From 1453 to the
Present Day. London, 1991.
Keesing's Record of World Events. London, 1987.
Kelsay, John, and James Turner Johnson, eds. Just War and Jihad. New York, 1991.
Kemp, Peter, ed. The Oxford Companion to Ships and the Sea. Oxford, 1988.
Kennedy, Paul. The Rise and Fall of the Great Powers. London, 1989.
Khomeini, S. Principes politiques, philosophiques, sociaux et religieux. In Juifs et Chretiens
sous l'Islam. Paris, 1979 .
Kinder, Hermann, and Werner Hilgemann. The Penguin Atlas of World History. London, 1978.
Kinross, Lord. Ataturk, The Rebirth of a Nation. London, 1964.
Kitsikis, Dimitri. L'Empire ottoman. Paris, 1991.
Koran, The. Oxford, 1982.
Landrau, Rom. Islam and the Arabs. London, 1958.
Lane-Poole, Stanley. The Barbary Corsairs. London, 1890.
The Mediterranean Dynasties. New York, 1965.
The Moors in Spain. London, 1887.
Turkey. London, 1887.
Langer, William L. An Encyclopedia of World History. London, 1987.
Lawrence, James. The Rise and Fall of the British Empire. London, 1984.
Lebeau. Histoire du Bas Empire. Paris, 1830.
Lemerle, Paul. Histoire de Byzance. Paris, 1990.
Lesure, Michel. Lepante. Paris, 1972
Levi-Provencal, E. Histoire de l'Espagne mussulmane. Paris, 1950.
Lewis, Bernard. The Arabs in History. London, 1986. Islam and the West. Oxford, 1993.
The Muslim Discovery of Europe. London, 1984.
Le retour de l'Islam. Paris, 1985.
Livermore, Harold. A History of Spain. London, 1966.
Livermore, H. V. A New History of Portugal. Cambridge, 1976.
Lomax, Derek W. The Reconquest of Spain. New York, 1978.
Luke, Harry. The Old Turkey and the New. London, 1955.
Macdonald, Lyn. 1915: The Death of Innocence. London, 1993.
MacKay, A. Spain in the Middle Ages. London, 1991.
Makkari, Ahmed ibn Mohammed Ali. The History of the Mohammedan Dynasties in Spain.
London, 1843.
Malcolm, Noel. Bosnia: A Short History. London, 1994. Kosovo: A Short History. New York,
1998.
Malleson, G. B. Studies from Genoese History. London, 1875.
Malouf, Amir. Les Croisades vues par les Arabes. Paris, 1983.
Mansfield, Peter. The Arabs. London, 1985.
Mantran, Robert. Histoire de la Turquie. Paris, 1988.
Mariejol, Jean Hyppolite. The Spain of Ferdinand and Isabelle. New Brunswick, N.J., 1961.
Marles, de, M. Histoire de la domination des Arabes et des Maures en Espagne et au
Portugal. Paris, 1825.
Mascarenhas, Joao. Esclave a Alger. Paris, 1994.
McEvedy, Colin. The Penguin Atlas of Medieval History. London, 1961.
The Penguin Atlas of Modern History. London, 1972.
The Penguin Atlas of Recent History. London, 1982.
Mercier M., and A. Seguin. Charles Martel a la bataille de Poitiers. Paris, 1944.
Muir, William. The Life of Mohammad. Edinburgh, 1925.
The Caliphate, Its Rise, Decline and Fall. Edinburgh, 1925.
Naipaul, V. S. Among the Believers. New York, 1981.
New English Bible, The. Oxford & Cambridge, 1982.
Nicole, David, Ian Heath, and Terence Wise. Osprey "Men-at-Arms" series. London, various
dates.
The Age of Charlemagne.
Armies of the Crusades.
Armies of Islam, 7th to 11th Centuries.
Armies of the Ottoman Turks, 1300-1774.
Byzantine Armies, 886-1100.
El Cid and the Reconquista, 1050-1492.
Hungary & the Fall of eastern Europe, 1000-1568.
The Knights of Christ.
The Russo-Turkish War, 1877.
. Saladin and the Saracens.
. Saxon, Viking and Norman.
. The Venetian Empire, 1200-1670.
Nicosian, Solomon. Islam-The Way of Submission. London, 1987.
Noja, Sergio. Maometto Profeta dell'Islam. Cuneo, 1974.
Norwich, John Julian. Byzantium, The Early Centuries. London, 1988.
. Venice, The Greatness and the Fall. London, 1981.
. The Normans in the South. London, 1967.
Nutting, Anthony. The Arabs. London, 1964.
Ockley, Simon. History of the Saracens. London, 1757.
Oman, C. W. C. The Byzantine Empire. London, 1892.
Oman, Charles. The Art of War in the 16th Century. London, 1991.
. The Art of War in the Middle Ages. London, 1991.
The Sixteenth Century. London, 1936.
Palm, Rolf. Les etendards du Prophete. Paris, 1981.
Palmer, Alan. The Decline and Fall of the Ottoman Empire. London, 1992.
Panteli, Stavros. A New History of Cyprus. London, 1954.
Partner, Peter. God of Battles. London, 1997.
Patai, Raphael. The Arab Mind. New York, 1976.
Peters, Rudolph. Jihad, Medieval and Modern. Leiden, 1977.
Islam and Colonialism. The Hague, 1979.
Pidal, Ramon Menendez. The Cid and His Spain. London, 1934.
Poli, X. La Corse a l'expulsion des Sarazzins. Paris, 1907.
Power, George. History of the Musulmans in Spain. London, 1815.
Prescott, W. H. History of the Reign of Ferdinand and Isabella. London, 1850.
Purcell, H. D. Cyprus. London, 1969.
Rabbath, Edmond. Mahomet, prophete arabe et fondateur d'etats. Beirut, 1981.
Rahman, H. V. A Chronology of Islam, 570-1000 C.E. London, 1995.
Reinaud, M. Invasion des Sarrazins en France. Paris, 1836.
Riche, Pierre, and Philippe Lemaitre. Les invasions barbares. Paris, 1991.
Riley-Smith, Jonathan, ed. The Atlas of the Crusades. London, 1990.
Roberts, J. M. The Triumph of the West. London, 1985.
Rodinson, Maxime. Mohammed. London, 1971.
Roldan, J. M. A Short History of Spain. Madrid, 1987.
Ross, Cecil. Rhodes under the Byzantines. Cambridge, 1886.
Rothenberg, Gunther Erich. The Austrian Military Border in Croatia 1522-1747. Urbana, Ill.
Rushdie, Salman. The Satanic Verses. London, 1988.
Ruthven, Malise. Islam in the World. London, 1984.
. A Satanic Affair: Salman Rushdie and the Rage of Islam. London, 1990.
Said, Edouard. L'Orientalisme-l'Orient cree par l'Occident. Paris, 1980.
St. Clair, William. That Greece Might Still Be Free. London, 1972.
Sardar, Ziauddin. The Future of Muslim Civilization. New York, 1987.
Schacht, Joseph, with C. L. Bosworth. The Legacy of Islam. Oxford, 1979.
Schevill, Ferdinand. A History of the Balkans. New York, 1991.
Sedillot, L. A. Histoire des Arabes. Paris, 1854.
Shaw, Stanford. Histoire de l'Empire ottoman et de la Turquie. Roanne, 1983.
Sinor, Denis. History of Hungary. New York, 1959.
Sourdel, Dominique. Histoire des Arabes. Paris, 1991.
L'Islam. Paris, 1990.
Stenhouse, Paul. The Algeriazation of Europe in the Third Millennium. Frankfurt, 1998.
Tharaud, Jerome, and Jean. Les cavaliers d'Allah. Paris, 1935.
Thomson, Ammad. Blood on the Cross. London, 1996.
Thubron, Colin. The Venetians. Amsterdam, 1980.
Tuchman, Barbara. A Distant Mirror. London, 1979.
Tucoo-Chala, Pierre. Quand l'Islam etait aux Portes des Pyrenees. Biarritz, 1994.
Vambery, Arminius. Hungary in Ancient, Medieval and Modern Times. London, 1887.
Vilar, Pierre. Histoire de 1'Espagne. Paris, 1991.
Vincens, Emile. Histoire de la Republique de Genes. Paris, 1862.
Vives, Jaime Vicens. Approaches to the History of Spain. Berkeley, Calif., 1967.
Wallace-Hadrill, J. M. The Barbarian West 400-1000. London, 1985.
Walsh, William Thomas. Isabella of Spain. London, 1931.
Warraq, Ibn. Why I Am Not a Muslim. Amherst, N.Y., 1995.
Watt, W. Montgomery, and Pierre Cachia. A History of Islamic Spain. Edinburgh, 1977.
Wells, H. G. A Short History of the World. London, 1853.
Wheatcroft, Andrew. The Ottomans: Dissolving Images. London, 1995.
Whishaw, Bernhard, and Ellen. Arabic Spain. London, 1912.
Windrow, Martin, and Francis Mason. A Concise Biography of Military History. London,
1975.
Wolf, John B. The Barbary Coast. New York, 1979.
Wollaston, Arthur N. The Sword of Islam. London, 1905.
Woodhouse, C. M. The Philhellenes. London, 1969.
Wright, Robin. Sacred Rage: The Crusade of Modern Islam. London, 1986.
Zakaria, Rafiq. The Struggle within Islam. London, 1988.
Zebiri, Kate. Muslims and Christians Face to Face. Oxford, 1997