.

Литература стран немецкого языка

Немецкая литература эпохи Возрождения

XIV и XV вв. в Германии - время кризиса ее феодальной системы, бесконечной чреды

княжеских смут. Имперские рыцари постепенно превращались в разбойников на больших
дорогах. Страну охватывало брожение, со временем приведшее к потрясениям эпохи
Реформации и Великой крестьянской войны. Горожане поднимались на борьбу с
феодалами, - и германские земли наполнялись их звонкими сатирами. А города тем
временем достигают значительного культурного расцвета. Недаром именно в Германии в
середине XV в. было изобретено книгопечатание. К концу столетия типографии имелись уже
в 53 немецких городах.

Как известно, первой на потрясения времени откликается обычно поэзия. Около 1300 г.
появляется поэма в 25 тыс. стихов Гуго Тримбергского (1235 - 1313) «Скакун». Она
представляла собой проповедь о семи смертных грехах и охватывала всю палитру
современных ей нравов. Автор ее - истинный бюргер, отсюда и главная идея поэмы:
соблюдать во всем меру. Вслед за Гуго пошли австриец Генрих Тейхнер и знаменитый
баснописец из Швейцарии Ульрих Бонер. Сборник басен последнего был издан одним из
первых, когда появилось книгопечатание, - уже в 1461 г. Кстати, его высоко ценил Лессинг.

В целом, это время расцвета дидактической и аллегорической поэзии, венцом которого

стала поэма «Сети дьявола» (прим. 1416 г.) неизвестного автора. Речь в поэме ведет сам
дьявол, называющий себя «палачом Господним» и дающий убийственные характеристики
господам, погрязшим в грехах. (Любопытно, знал ли эту поэму Булгаков?)

Значительнейшим явлением в немецкой литературе этой и последующей эпохи были так

называемые шванки, веселые, занимательные рассказы, сначала в стихах, а позднее и в
прозе. Шванки возникали в противовес изысканному рыцарскому эпосу, тяготевшему к
фантастике, и порой до изнеженности сладостным песням миннезингеров, последователей
провансальских трубадуров. В шванках, так же, как и во французских фаблио, говорилось о
быте, о повседневной жизни простых людей, причем все легко, в шутку, озорно, дурашливо.

Еще в XIII в. увидел свет сборник шванков «Поп Амис» Штрикера. Героем книги был
находчивый сельский священник. В духе шванки было что-то, сопоставимое с испанской
пикареской: герой, обычно простак, совершал всяческие шутовские проделки и, несмотря на
необычайные сложности и препоны, расставляемые недоброжелателями на его пути,
выходил «сухим из воды».

Знаменитый шванк «Братец черт» (1488) рассказывал о похождениях черта в монастыре,

где и до того были не слишком примерные нравы, а уж после его появления и подавно.

На смену рыцарскому миннезангу пришел бюргерский мейстерзанг. Один из его видных

представителей нюренбергский брадобрей Ганс Фольц (1450 - 1515) сочинял религиозные
песни и шванки, сатирические стихи и рассказы, шпрухи, фастнахтшпили, в которых простые
люди побеждали господ.

Приведу здесь народное, точнее безымянное (ибо у каждого текста есть свой автор, или
«нет такого народа, дорогой Рошфор, который я не мог бы посадить в Бастилию», - как
сказал персонаж одного известного отечественного телефильма) стихотворение, в котором
как бы концентрируется все вышесказанное.

Портной в аду
(Пер. Л. Гинзбурга)

Под утро, в понедельник,

Портняжка вышел в сад.
Навстречу - черт: «Бездельник,
Пойдем со мною в ад!
Теперь мы спасены!
Сошьешь ты нам штаны,
Сошьешь нам одежонку,
Во славу сатаны!»

И со своим аршином
Портняжка прибыл в ад.
Давай лупить по спинам
Чертей и чертенят.
И черти смущены:
«Мы просим сшить штаны,
Но только без примерки,
Во славу сатаны!»

Портной аршин отставил

И ножницы достал.
И вот, согласно правил,
Хвосты пооткромсал.
«Нам ножницы странны!
Изволь-ка шить штаны.
Оставь хвосты в покое,
Во славу сатаны!»

С чертями трудно сладить.

Портной согрел утюг
И стал проворно гладить
Зады заместо брюк.
«Ай-ай! Ужель должны
Нас доконать штаны?
Не надо нас утюжить,
Во славу сатаны!»

Затем он вынул нитку,

Чертей за шкуру - хвать!
И пуговицы начал
Им к брюху пришивать.
И визг и плач слышны:
«Проклятые штаны!
Он спятил! Он рехнулся,
Во славу сатаны!»

Портной достал иголку

И, не жалея сил,
Своим клиентам ноздри
Как следует зашил.
«Мы гибнем без вины!
Кто выдумал штаны?
За что такая пытка,
Во славу сатаны?!»
На стену лезут черти –
Шитье всему виной.
«Замучил нас до смерти
Бессовестный портной!
Не слезем со стены!
Не будем шить штаны!
Иначе мы подохнем,
Во славу сатаны!»

Тут сатана явился.

«Ты, парень, кто таков?
Как ты чертей решился
Оставить без хвостов?
Коль так - нам не нужны
Злосчастные штаны.
Проваливай из ада,
Во славу сатаны!»

«Ходите с голым задом!» -

Сказал чертям портной
И, распрощавшись с адом,
Отправился домой.
Дожив до седины,
Он людям шьет штаны,
Живет и не боится
Чертей и сатаны!

Тем не менее Германия продолжала оставаться страной феодальной, полновластной

хозяйкой которой была папская церковь. Поэтому патриоты именно в Риме видели главного
своего врага, мешающего объединению страны и миру в ней. К началу XVI в. отношения
германских патриотов с папством обострились настолько, что достаточно было выступления
Лютера в 1517 г., чтобы вспыхнул пожар Реформации и последовавшей за ней Крестьянской
войны.

Нельзя не сказать еще и о том, что, несмотря на все эти национальные особенности,
общеевропейские культурные перемены приходят и сюда. Итальянский гуманизм «заразил»,
конечно, и Германию. Наиболее отличительная черта немецких гуманистов в связи со всем
вышеизложенным - сатира. И прежде всего - антиклерикальная.

Да, Германия не выдвинула в своей среде ни Боккаччо, ни Петрарки, ни Ариосто, ни Эразма.

Не было у нее и своего Данте, и своего Макиавелли. Зато она родила Гутенберга, Дюрера и
Лютера. Немецкие же гуманисты зачитывались злющим древнеримским сатириком
Лукианом и внимательно изучали Библию и творчество отцов церкви. Так сказать, готовили
Реформацию, не предполагая, что первым делом она обернется против гуманизма, а
победитель Лютер станет их открытым врагом. Впрочем, такова судьба всех в мире
революций.

Несколько имен немецких гуманистов для общего сведения: Иоганн из Зааца (1350 - 1414),
автор прежде всего книги, пытающейся совместить столь различные устремления, как
устремления Библии, Платона и Пифагора; филологи Петер Лудер и Самуэль Карох,
образовывавшиеся в Италии; цюрихский каноник и одновременно дерзкий антиклерикал
Феликс Хеммерлин (1388 - 1460); переводчики латинской и итальянской литературы
Альбрехт фон Эйб (1420 - 1475), Никлас фон Виле; переводчик Эзопа ульмский врач Генрих
Штейнхёвель.
К концу XV в. немецкие гуманисты, подобно своим собратьям из других стран Европы, почти
полностью перешли на латынь.

В середине XV в. работал крупнейший ученый и мыслитель Николай Кузанский (1401 - ок.

1464), математик и естественник, видевший в опыте основу всякого знания. Он
предвосхитил Коперника, утверждая, что Земля вращается и не является центром
Вселенной. Николай Кузанский был кардиналом, однако в богословских своих сочинениях
далеко уходил за пределы церковной догматики, ратовал даже за всеобщую рациональную
религию, объединившую бы христиан, мусульман и иудеев, и за церковную реформу,
умаляющую власть папы, отстаивал он и государственное единство Германии.

Крупнейший просветитель Якоп Вимпфелинг (1450 - 1528) основал научные общества в

Страсбурге и Шлейтштадте.

Наиболее выдающимся латинским поэтом того времени был крестьянский сын Конрад
Цельтис (1459 - 1508), увенчанный императором Фридрихом III лавровым венком. Он был,
кстати, первым немецким поэтом, удостоенным такой чести. Кроме того, Цельтис был
основателем литературных и научных обществ во многих европейских городах, страстным
библиофилом, педагогом, историком и музыкантом. Горацианец и овидианец, Цельтис был
пылким лирическим поэтом.

Приведу фрагмент из его стихотворения «К матери пресвятой Богородице - с мольбой о

согласии среди князей Германии» в переводе Соломона Апта.

Ты, о дочь небес, Богоматерь-дева,

Мир вдохни в народ, распаленный злобой,
Чтоб немецкий край не сломило бремя
Мерзости нашей.

Чернь кипит, бурлит, разоряя слепо

Все, что не вконец разорили предки,
Стены городов укрепляет, пушки
К бою готовит.

Нам пойти б войной на свирепых турок,

С гордым Римом нам потягаться б в сече
Иль чужих князей потеснить бы к вящей
Славе германцев.

Нет, пуская кровь соплеменным братьям,

Руки мы свои оскверняем только,
Только лишь урон, дураки, себе же
Сами наносим...

Поэт, прозаик и ученый, сын крестьянина-бедняка, занимавший должность профессора в

Тюбингенском университете Генрих Бебель (1472 - 1518) прославился сатирической поэмой
«Триумф Венеры», в которой античной богине любви служат все церковники от папы до
монашки, и «Сборником очень веселых фацеций», то есть анекдотов, где осмеивается всё и
вся. Кроме того, он перевел на латынь, сделав их тем самым общедоступными для
европейской культуры, немецкие пословицы и поговорки.

В разных жанрах, включая сатиру, работал Виллибальд Пиркхеймер (1470 - 1530), патриций
и меценат, друг Дюрера. Он переводил великих греческих мыслителей на латынь, писал
лирические и сатирические стихи.
Крупнейший ученый того времени Иоганн Рейхлин (1455 - 1522) тоже выступал как автор-
сатирик, в памфлете «Глазное зерцало» (1511), направленном против церковных
фанатиков, ратовал за свободу мысли и уважение к культуре. Ему суждено было положить
начало историческому спору, взбудоражившему всю Германию. (Да только ли Германию и
только ли в те времена?)

Книги еврея Рейхлина вызвали травлю их автора со стороны кельнских профессоров,

добивавшихся его осуждения как еретика, причем его национальное происхождение играло
здесь едва ли не решающую роль. Гуманисты же поддержали Рейхлина. В итоге он стал как
бы знаменем передовых людей. И они одержали победу над консерваторами и
националистами. В 1514 г. Рейхлин опубликовал книгу «Письма знаменитых людей», в
которой приводил подлинные письма знаменитостей, разделяющих его взгляды. Эта
победа, ознаменовавшаяся выходом «Писем...», во многом обязана деятельности
известного вам Эразма Роттердамского, помогавшего немецким гуманистам вести борьбу за
новое мировоззрение.

Сокрушительный же удар обскурантам суждено было нанести другой книге - «Письмам

темных людей» (1515 - 1517), сочиненной группой гуманистов, среди которых были Крот
Рубеан, Герман Буш (ученик Агриколы) и - главный участник - Ульрих фон Гуттен.

«Письма темных людей» - книга вымышленных писем, написанных якобы обскурантами

духовному вождю противников Рейхлина магистру Ортуину Грацию. Среди «темных людей»,
понятно, нет знаменитостей: это все люди мелкие, захолустные, невежественные. Многие
читатели попались на эту удочку, приняв художественный, в общем-то, текст за чистую
монету документа. Сатира написана на смеси немецкого и кухонной латыни. Пример:
«Николай Люминтор шлет столько поклонов магистру Ортуину Грацию, сколько в
продолжение года родится блох и комаров». Книжка - образец тотальной сатиры, и больше
всего в ней достается псевдоученым и церковникам.

Одним из авторов «Писем...», как я уже сказал, был ярчайший сатирик и публицист Ульрих
фон Гуттен (1488 - 1523). Несколько слов о его судьбе и личности.

Родом из франконских рыцарей, Гуттен был, однако, непримиримым противником папского

Рима и княжеского самодержавия. Жил он бурно, много сочинял в стихах и в прозе.
Испытание же временем выдержала только его публицистика: пять латинских «Речей»,
направленных против герцога Ульриха Вюртембергского и в целом княжеской тирании,
означенные «Письма темных людей» и «Диалоги», появившиеся уже в начале Реформации
(1520).

«Буду говорить правду, - пишет Гуттен, - хотя бы мне грозили оружием и самой смертью».
Здесь, может быть, уместно вспомнить знаменитый памфлет Солженицына «Жить не по
лжи». Все в истории повторяется, меняется лишь антураж.

В 1522 г. союз рыцарей под руководством Франца фон Зиккингена поднял восстание против
курфюрста архиепископа Трирского. Гуттен был среди восставших, писал пламенные
призывы, на которые, увы, не откликнулись ни бюргеры, ни крестьяне. Восстание было
подавлено, Гуттен бежал в Швейцарию, где вскоре и умер.

Творчество этого публициста, вероятно, вершина немецкого гуманизма, после чего он начал
угасать. Бюргерство капитулировало перед князьями, а Реформация и Контрреформация с
равным ожесточением преследовали вольномыслие.

Однако творчеством гуманистов немецкая литература этой эпохи не исчерпывается.

Важную роль в литературной жизни, особенно с появлением книгопечатания, играют так
называемые «народные» книги. И может быть, не, только здесь, ведь некоторые из таких
книг имеют очень долгую историю, выходящую за пределы немецкоязычных стран.
Народные книги «Маргелона», «Фортунат», «Эйленшипигель», да и «Фауст» (хоть несколько
более поздняя) - явления альтернативной культуры, не противостоящей ученой,
гуманистической, а существующей как бы параллельно. Здесь поговорим об одной книге.
Она называется «Занимательная книжка о Тиле Эйленшпигеле». Ее герой - типичный герой
плутовских романов - веселый подмастерье Тиль, перехитривший всех тупых и корыстных
сильных мира сего. По преданию, реальный прототип героя жил в Германии еще в XIV в.
Много позднее (в 1867 г.), и не в Германии, а в Бельгии писатель-классик Шарль де Костер
создал великий роман о Тиле, превратив веселого пройдоху в борца за освобождение
Фландрии.

Гуманизм же закатывался, но не умирал, ибо на закате его и на исходе XV столетия

базельский гуманист Себастиан Брант (1457 - 1521) написал на немецком языке сатирико-
дидактическую поэму «Корабль дураков» (1494), принесшую ему мировую славу и
бессмертие. На обширном корабле (как на Ноевом ковчеге) автор собрал многолюдную
толпу дураков, отправляющихся в Наррагонию (страну глупости). Парад дураков
возглавляет мнимый ученый, едва знающий несколько латинских слов и набивающий дом
книгами, дабы прослыть эрудитом. За ним следуют все и всяческие дураки и карикатуры на
глупость.

Приведу для начала парочку стихотворных изречений, право, актуальных во все времена.

Коль сбился твой сынок с пути,

Не медли: розгу в ход пусти,
Сумевши вовремя постичь,
Что бьет больнее Божий бич.

Порою глянешь на иных:

Добро промотано в пивных.
Разумен будь! Не лезь в кабак,
Живи по средствам! Только так!..

(Пер. Л. Гинзбурга)

А теперь - зачин «Корабля дураков», названный автором «Протест» (пер. Л. Пеньковского).

Когда с таким трудом, упорно

Корабль я этот стихотворный
Своими создавал руками,
Его наполнив дураками,
То не имел, конечно, цели
Их всех купать в морской купели:
Скреб каждый собственное тело.
А впрочем, тут другое дело:
Мне в книгу некие болваны
(Они изрядно были пьяны)
Подсыпали своих стишков.
Но среди прочих дураков
Они, того не сознавая,
Под жарким солнцем изнывая,
На корабле уже и сами
Валялись все под парусами:
Я им заранее, на суше,
Ослиные наставил уши!
Стихи могли быть лучше тут,
Когда б не пострадал мой труд
От строк чужих. Да, не прославил
Себя отнюдь, кто мне их ставил,
Мои повыстриг, не спросив
И смысл местами исказив.
Когда стихи сдаешь в печать,
Приходится их сокращать,
И ужимаются бедняги
В зависимости от бумаги.
Особенно мне неприятно,
Обиднее тысячекратно,
Что, так трудясь и так горя,
Я столько сил потратил зря
(Хотя вины моей тут нет),
Чтоб эта книга вышла в свет
С приписанной мне дребеденью,
Что на меня ложится тенью...

Ну, с Богом! В путь пускайся, судно!

Рожать глупцов довольно трудно –
Особый нужен здесь талант!
А я - дурак Себастьян Брант.

Сей зачин, добавленный к третьему изданию поэмы, красноречиво свидетельствует о

популярности книжки, коль скоро во втором издании в авторский текст были, по-видимому,
внесены чужие многочисленные вставки.

Ясно также, что «Похвала глупости» Эразма написана именно вослед брантовой поэме.
Спустя несколько десятилетий француз Рабле продолжит уже в великой художественной
прозе их дело. Пусть книги Эразма и Рабле лучше брантовой, во всяком случае превосходят
ее масштабом и литературным блеском, однако первой-то была именно она, поэма
«Корабль дураков» Себастиана Бранта.

С XVI в. вообще литература о дураках стала особой ветвью немецкой прежде всего сатиры.
Назову лишь одну из многочисленных книг - популярнейшее «Заклятие дураков» (1512)
Томаса Мурнера (1475 - 1537), о котором Лессинг писал: «Кто хочет познакомиться с
нравами того времени, кто хочет изучить немецкий язык во всей его полноте, тому я советую
внимательно читать мурнеровские творения». Еще бы! Вот лишь крохотный фрагмент из
поэмы в переводе О. Румера.

...Дураков полным-полно.
Беда! В глазах от них темно.
И куда ни сделай шаг,
Там дурак и там дурак.
Их развез по всей земле
На дурацком корабле
Брант Себастиан… Доколе
Дуракам гулять на воле?
Их теперь на свете тьма,
Тех, что бог лишил ума…

А я, вослед Лессингу, советую вам, начав с «Корабля дураков» Бранта, прочесть затем
книжку Эразма, а потом одолеть «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле. Прочтя эти книги, вы,
без сомнения, станете другими людьми, ибо все мы до чтения классики и после ее
прочтения — по слову Зощенко, «две большие разницы».

В заключение коротко напомню вам о событиях Реформации.

31 октября 1517 г. Мартин Лютер (1483 - 1546), вооружившись молотком и гвоздями,
приколотил к дверям виттенбергской церкви свои тезисы против торговли индульгенциями.
В этот день началась Реформация. Ненависть к католицизму на время объединила все слои
немецкого общества. В ходе событий определился лагерь сторонников умеренной
реформы, в который вошли бюргерство, рыцарство и часть светских князей. Лютер стал их
духовным вождем. Другой, революционный лагерь крестьян и плебса, возглавил Томас
Мюнцер. В общем-то, из-за трусости бюргерства, естественно не желавшего терять своего
состояния, революция была быстро свернута, Германия осталась страной феодальной и
политически раздробленной, а реальная победа досталась местным князьям. Но все же
католицизм утратил гегемонию. Лютер, опираясь на мистическую традицию позднего
средневековья, утверждал, что не посредством церковных обрядов, но лишь при помощи
веры, даруемой Богом, обретает человек спасение души, что клирик в этом не имеет
преимуществ перед мирянином, ибо любой человек может встретиться с Богом на
страницах Библии, а там, где говорит Бог, папа должен молчать. Ведь Рим уже давно
извратил и попрал заветы Христа.

С годами Лютер оправел, в 1525 г. выступил против вооруженных крестьян, отрекся от

требований свободы воли, вначале составлявших едва ли не суть реформы, и заложил
основы новой догматики - протестантской. Он объявил разум человеческий «невестой
дьявола» и потребовал, чтобы вера «свернула» ему «шею». Он порицал Эразма и других
гуманистов. В противовес Эразму, отстаивавшему свободу воли, в трактате «О рабстве
воли» Лютер развил учение о предопределении, согласно которому воля и знание не имеют
самостоятельного значения, но являются лишь орудием в руках Бога или дьявола.

И все же Лютер есть Лютер: поэт, публицист, мыслитель, человек, перевернувший Европу,
создавший если не новую религию, то уж точно новую церковь, собственно, и носящую его
имя - лютеранская, или протестантская.

И еще: Лютер был автором многих песен, которые остались в мировой литературе. О них с
восторгом отзывались и отзываются высокие профессионалы: достаточно упомянуть хотя
бы Гейне.

Наконец, перевод Лютером Библии на немецкий язык по сути породил литературный язык
Реформации.

Приведу здесь лирические тексты Лютера в переводах В. Микушевича. Один из них как раз
песня, другой - перепев псалма - распространенное, особенно с легкой руки Лютера,
явление в мировой поэзии.

***

Твердыня наша - наш Господь.

Мы под покровом Божьим.
В напастях нас не побороть.
Все с Богом превозможем.
Наш злой супостат
Свирепствовать рад.
Лукавый силен.
И нет ему препон,
И нет ему подобных.

Давно бы нам пришел конец,

Когда бы не подмога.
Грядет Он, праведный боец,
Святой сподвижник Бога.
Гонимым принес
Победу Христос.
Наш Бог - Саваоф,
И больше нет богов.
За Ним всегда победа.

Пускай вселенная полна

Исчадиями ада,
Нас не проглотит Сатана,
Не нам бояться надо.
Осилим его! Князь мира сего,
Наш враг осужден.
Всесильный, рухнет он
От одного словечка.

Осталось только бы при нас

Навеки Божье слово!
Не пожалеем в грозный час
Имения мирского.
Берите в полон
Детей наших, жен!
Лишите всего!
За нами - торжество!
И царство будет наше!

***

Из глубины моих скорбей

К Тебе, Господь, взываю.
Слух преклони к мольбе моей.
Я в муках изнываю.
Когда за первородный грех
Ты будешь взыскивать со всех,
Кто на земле спасется?

В небесном царствии Твоем

Лишь благодать всевластна.
И даже праведным житьем
Кичимся мы напрасно.
Не с горделивой похвальбой,
А со смиренною мольбой
Обрящешь милость Божью.

На Господа надеюсь я, -
Не на свои заслуги.
Зовет Его душа моя
В земном своем недуге.
Не нужно мне других наград.
Мой самый драгоценный клад -
Святое слово Божье.

И пусть продлится долго ночь,

И снова на рассвете
Под силу с Богом превозмочь
Сомненья злые эти.
Иаковлев завет храни,
Который нам в былые дни
Дарован духом Божьим!

Пускай, блуждая наугад,

Мы нагрешили много,
Простится больше во сто крат
Тому, кто помнит Бога.
Бог - пастырь добрый. Бог спасет
Заблудший, грешный Свой народ
От всяческих напастей.

В этот же период сложился и развился гений самого, вероятно, великого немца эпохи
Возрождения - Альбрехта Дюрера. Это был подлинный титан, представлявший наиболее
полное воплощение немецкого творческого гения. Художник и мыслитель, в литературе он
оставил не так много, прежде всего «Четыре книги о пропорциях», однако влияние его на
всю немецкую культуру, да что немецкую - европейскую, мировую - совершенно уникально.

В XVI в. возникает жанр прозаического бюргерского романа, еще очень близкий народным
книгам. Это дидактичные, а временами остроумные полуприключенческие,
полувоспитательные книги. Назову романы «О Фортунате и его кошельке» (1509), «Золотая
нить» (1557) Иорга Викрама, народный роман «Шильдбюргеры».

Выше я уже упоминал легенду о Фаусте, точнее книга называлась «История о докторе
Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике». В свое время нам предстоит
подробное знакомство с этой историей и ее многочисленными переложениями. Другая,
столь же пролонгированная в истории литературы книга - тоже немецкого происхождения.
Это «Краткое повествование о неком иудее из Иерусалима по имени Агасфер», вышедшее в
1602 г. И если легенду о Фаусте перерабатывали К. Марло, Лессинг, Гете, Клингер, Пушкин,
то легенду о Вечном Жиде Агасфере - Шубарт, тот же Гете, Ленау, Эжен Сю, Кюхельбекер,
Каролина Павлова и многие другие.

И в заключение несколько слов о самом крупном бюргерском поэте уже собственно XVI века
Гансе Саксе (1494 - 1576). Башмачник и поэт, почти всю жизнь он прожил в Нюрнберге,
очень любил свой город и неустанно его воспевал. Сакс развил искусство мейстерзинга,
прежде всего за счет расширения круга его тем, обычно не выходящих за пределы
религиозных. Лучшим в творчестве Сакса считаются и на самом деле являются его шванки,
такие как «Портной с флагом», «Святой Петр и коза», «Сатана не пускает в ад
ландскнехтов» и пр. Большую известность имели и его комедии, в частности «Извлечение
дураков», в которой рассказывается о забавном врачевании занемогшего глупца,
распухшего от всевозможных пороков. Ярким, народным, простецким языком, в немалой
степени взятом позже на вооружение Гете при сочинении «Фауста», написаны все лучшие
произведения Сакса.

«Ганс Сакс, - писал в «Поэзии и правде» Гете, отмечая его влияние на круг поэтов «Бури и
натиска», - настоящий мастер поэзии, был к нам всех ближе... Мы нередко пользовались его
легким ритмом, его удобной рифмой».

Пусть этот краткий обзор немецкой литературы эпохи Возрождения и будет завершен
небольшим классическим шванком Ганса Сакса в переводе А. Энгельке, в котором вы
несомненно услышите знакомые вам с детства песенные и басенные интонации.

Крестьянин и смерть

Крестьянин бедный полон дум:

Ему понадобился кум.
Он было в путь, но к воротам
Подходит вдруг Всевышний сам
И вопрошает: «Ты куда?»
«Да кум мне нужен, вот беда!»
«Возьми меня», - Господь в ответ,
Но мужичонка молвит: «Нет!
Ты делишь блага кое-как:
Один - богач, другой - бедняк!»
Идет навстречу Смерть: «А я
Не подойду ли в кумовья?
Коли меня захочешь взять,
То научу я врачевать,
И вскорости ты - богатей!»
«Коль так, нет кума мне милей!»
Вот и дитя окрещено.
Смерть куманьку твердит одно:
«Придешь к больному - так гляди,
За мною только и следи!
Коль в головах я у больного,
То ждать ему конца худого,
Но коли я в ногах стою,
Поборет он болезнь свою».
Раз заболел мужик богатый.
Пришел наш лекарь, кисловато
Взглянул, ответил на поклон,
А сам на кума - где же он?
Глядит - а он в ногах стоит.
Больному лекарь говорит:
«Дай мне двенадцать золотых,
И ты здоров». - «Не жаль мне их!»
Мужик поправился, и вот
О лекаре молва идет,
А тот знай лечит - всякий раз
Лишь с кума не спуская глаз:
Кум в головах - больной не встанет,
В ногах - опять здоровым станет!
Разбогател наш врач: за ним
Лишь посылают за одним.
Чрез десять лет - увы и ах! -
Смерть уж у кума в головах
Стоит и речь к нему ведет.
«Теперь настал и твой черед!»
Но лекарь просит погодить:
«Дай мне молитву сотворить!
Вот «Отче наш» прочту, - тогда
Уйду с тобою навсегда!»
Согласна Смерть: «Пусть будет так!»
Молиться принялся бедняк.
Но только первые слова
Он произнес едва-едва...
И этак молится... шесть лет:
Конца молитве нет как нет.
Смерть выбивается из сил:
«Ну как? Молитву сотворил?..»
Смекнув, что тут обойдена,
Прибегла к хитрости она:
Прикинулась больной тотчас
И у порога улеглась,
Кричит: «Ах, лекарь! Я в огне!
Лишь «Отче наш» поможет мне!»
Прочел тут врач все до конца –
А Смерть скрутила молодца
И молвила: «Попался, брат!..»
Недаром люди говорят:
От смерти не уйти. Придет
И Ганса Сакса заберет.

ЛИТЕРАТУРА «БУРИ И НАТИСКА»

В 70—80-е гг. немецкая литература вступает в новый этап своего развития. Представленная
прежде всего ранним творчеством Гете и Шиллера, а также произведениями Гердера, Ленца,
Клингера, Шубарта, Бюргера, Фосса и др., она усиливает свой натиск на феодальное общество,
причем критика становится все более социально и исторически конкретной, сопровождается
бурными взрывами свободолюбивых чувств, гневными филиппиками против тиранов и насильников.
Это литературное движение получило название «Бури и натиска» (Sturm und Drang), по названию
одноименной драмы Клингера, а его участники — штюрмеров, или «бурных гениев».

Писатели «Бури и натиска» органически связаны с просветительской идеологией. Они

настроены антифеодально, остро критикуют княжеский деспотизм, борются за раскрепощение
мысли, выступая продолжателями лучших традиций Лессинга. Однако в отличие от Лессинга
творчество «бурных гениев» характеризует обостренное чувство личности. Герои в литературе
«Бури и натиска», как правило, индивидуально неповторимы (Вертер, Гец, Карл Моор, Фиеско и
др.). Они представляют собой в полном смысле слова характеры, в которых индивидуальное и
типическое слились в нерасторжимом единстве.

Выдающимся теоретиком «Бури и натиска» был Гердер, который в своих статьях обратил
внимание писателей на необходимость воспроизведения национально характерных,
индивидуальных черт изображаемых явлений.

Своим интересом к личности, к ее судьбе и переживаниям, ориентированностью на

изображение человека в его национальных особенностях штюрмеры во многом предвосхитили
романтиков. В период «бурных стремлений» в Германии расцветает лирическая поэзия. Лирическая
струя слабо пробивалась в стихотворениях Лессинга. Они были отмечены печатью рационализма и
дидактики. Наивысшего взлета лирика, раскрывающая внутренний мир духовно богатой
индивидуальности, достигла в творчестве молодого Гете. Его лирические песни и баллады —
вершина мирового поэтического искусства XVIII в.

Характерно также то, что все поэтические жанры в литературе «Бури и натиска» носят в той
или иной степени эмоциональную или даже лирическую окраску. Гете создает лирический роман
«Страдания молодого Вертера». Совершенно иной характер, чем в эпоху господства
рационалистической эстетики, носят его оды. Сильным накалом чувств отличается драматургия
молодого Шиллера («Разбойники» и др.). Изображая действительность, штюрмеры стремятся
выразить к ней свое отношение. Искусство меньше всего ими понимается как простое, «зеркальное»
подражание природе. Оно для них — творчество, связанное с воплощением своего общественно
эстетического идеала.

Движение «Бури и натиска» представляет собой своеобразный, немецкий вариант

сентиментализма. «Бурные гении» считают себя духовными наследниками Руссо. Для них так же
характерен культ природы, чувство известного недоверия к возможностям разума, защита
внесословной ценности человеческой личности, острая критика феодальной действительности с
точки зрения интересов «естественного человека», страдающего в условиях социального
неравенства. Будучи сентименталистами по своим общественным взглядам, штюрмеры
придерживались реалистических принципов изображения жизни. Их чувствительный,
сентиментально настроенный герой (например, Вертер) был очерчен вполне реалистически, показан
в тесном взаимодействии с окружающими его обстоятельствами жизни. Действующие лица во
многих произведениях штюрмерской литературы выведены из тесных пределов семьи на широкие
просторы истории. Штюрмеры делают их борцами за общественно-политические свободы, причем
борьба их не носит характера словесного бунта, не ограничивается пропагандой просветительских
идей, а выливается в открытое вооруженное выступление против деспотических порядков (Гец,
Карл Моор, Веррина и Др.) Такой формы социального протеста немецкая литература не знала за
весь период ее существования.
 В связи с усилением и видоизменением в литературе «Бури и натиска» социальной
активности героя претерпело эволюцию и само понятие героического. В трагедии Лессинга «Эмилия
Галотти» главная героиня доказывает свою героичность тем, что подавляет свои естественные
чувства, добровольно погибая от руки отца. В творчестве штюрмеров («Разбойники», «Заговор
Фиеско», «Гец») сталь кинжала обращена уже против насильников, притеснителей народа. Героизм
здесь не связан с трагическим самоограничением личности, а, напротив, представляет раскрытие ее
лучших свободолюбивых, естественных черт и качеств.

Делая своего героя участником исторических событий, штюрмеры обратились к изучению

художественного опыта Шекспира, прежде всего его исторических хроник. Их несомненное влияние
ощущается в «Геце» Гете и отчасти в ранней драматургии Шиллера («Фиеско»). Для «бурных
гениев» Шекспир не моралист, а прежде всего несравненный мастер исторически-конкретного
воспроизведения действительности. Развивая традиции шекспировского творчества, драматурги
«Бури и натиска» подняли немецкое реалистическое искусство на новую, более высокую ступень
развития.

Гёте и Шиллер (1794—1805)

Первые встречи Гёте с Шиллером. – Свидание в Иене и начало
сближения. – Шиллер гостит в Веймаре, и дружба его с Гёте
окончательно устанавливается. – Ободряющее влияние Шиллера на
Гёте и подъем поэтической деятельности последнего. – «Ксении»,
«Герман и Доротея», продолжение «Фауста». – Новый упадок
деятельности Гёте и причины этого упадка. – Смерть Шиллера.

Когда Гёте возвратился из Италии, Шиллер был уже знаменитым поэтом и слава его
гремела по всей Германии, следствием чего стало приглашение его в Веймар, куда
Шиллер и приехал в 1787 году. По возвращении Гёте из итальянского путешествия
ему вскоре пришлось встретиться с Шиллером в одном знакомом доме, но встреча
эта не привела к сближению обоих поэтов. Гёте говорил с Шиллером приветливо, но
держал себя все-таки настолько холодно, что об установлении более интимных
отношений между ними не могло быть и речи. Он показался Шиллеру эгоистом и
гордецом, между тем как сдержанность Гёте была лишь результатом его
нерасположения к шиллеровским «Разбойникам». Уклоняясь от сближения с
Шиллером, Гёте, однако, не упускал случая сделать ему добро и сильно содействовал
назначению Шиллера профессором истории в Иенском университете, которое и
состоялось в декабре 1788 года.

Прошло целых шесть лет, пока выяснилось, что некоторая натянутость отношений
между обоими поэтами основана на недоразумении и что стоит им несколько ближе
узнать друг друга, и между ними возникнет тесная дружба на всю жизнь. Толчок к
сближению был дан случайной встречей их на одном из заседаний общества
естествоиспытателей в Иене, на котором и Гёте, и Шиллер были почетными
членами. После этого заседания у них завязался оживленный разговор, и Гёте,
провожая Шиллера, зашел к нему в дом, где беседа и спор продолжались. Хотя
собеседники и тут не согласились относительно некоторых пунктов (разговор шел о
метаморфозе растений), однако ум автора «Разбойников» произвел на Гёте большое
впечатление, и Гёте с радостью принял присланное Шиллером в скором времени
приглашение принять участие в журнале «Die Horen». Следующие свидания
укрепляли возникающую дружбу, а когда Шиллер, приехав в конце сентября 1794
года в Веймар, пробыл там десять дней, постоянно обмениваясь с Гёте мыслями, то
«союз германских Диоскуров» окончательно установился. Шиллер уехал из
Веймара, чрезвычайно обогащенный новыми идеями, а Гёте совершенно воспрянул
духом, найдя наконец человека, который способен был вполне его понять.

Оживление в поэтической деятельности Гёте, которое началось после сближения его

с Шиллером, проявилось, однако же, не сразу. Политические обстоятельства были
не таковы, чтобы литература могла процветать беспрепятственно. Из Франции
надвигалась опасность, начинавшая грозить даже и внутренней Германии. С юга и с
запада присылали к Гёте разные драгоценности на сохранение; Якоби должен был
бежать из Пемпельфорта и нашел приют в Энкендорфе (в Голштинии). Гёте
предлагал своей матери переселиться в Веймар, но она предпочла остаться во
Франкфурте.

Мало-помалу настроение умов сделалось, однако, более спокойным, и в течение 1795

—1797 годов Гёте напечатал целый ряд произведений, заставивших критику
признать, что гений его вовсе не находится на пути к окончательному упадку, как
думали многие. В этот период были закончены «Годы учения Вильгельма
Мейстера», написаны «Алексис и Дора», «Герман и Доротея», целый ряд
превосходных баллад («Коринфская невеста», «Бог и баядерка» и другие) и
множество других стихотворений; Гёте приступил к продолжению «Фауста».
Наибольший шум вызвали в литературе те из стихотворений этого периода, которые
в настоящее время имеют как раз наименьшее значение. Это были так называемые
«Ксении»– ряд эпиграмм, написанных Гёте и Шиллером в отместку их
литературным врагам, благодаря нападкам которых журнал Шиллера «Die Horen»
не имел успеха. Впечатление, произведенное этими едкими и остроумными
эпиграммами, было громадно. Множество лиц, принадлежавших к немецкому
литературному миру, почувствовали себя глубоко оскорбленными; посыпалась масса
резких ответов на «Ксении», большинство писателей и читающей публики осуждало
Гёте и Шиллера, – но дело было сделано: едкая сатира разбудила внимание к
истинно высоким литературным произведениям и содействовала исправлению
эстетического вкуса публики. Огромный успех выпал также на долю превосходного
идиллического эпоса «Герман и Доротея». Но всего важнее было возвращение к
обработке «Фауста», которое произошло по настойчивой инициативе Шиллера. Уже
в ноябре 1794 года Шиллер просил Гёте показать ему ненапечатанные сцены из
«Фауста» (а напечатан был в то время лишь отрывок, заключавший в себе около
половины первой части), но Гёте не решился раскрыть пакета, в котором лежала
рукопись этой дивной драматической поэмы. В начале 1795 года Гёте рассказал
Шиллеру план «Фауста». Вильгельм Гумбольдт, которому Шиллер сообщил этот
план, изумился его громадности и выразил опасение, что план так и останется
одним планом. Однако Шиллер не прекращал своих попыток уговорить Гёте взяться
за продолжение «Фауста», и Гёте наконец принялся за дело, написал посвящение,
два пролога, набросал некоторые новые сцены и сильно подвинул вперед разработку
плана поэмы. Но в 1797 году «Фауст» опять был оставлен в стороне.

В течение описываемого периода Гёте совершил несколько путешествий. Так, он

ездил ненадолго в Карлсбад лечиться от ревматизма, был с герцогом в Лейпциге, а в
конце лета 1797 года отправился в Швейцарию, чтобы встретить там Мейера,
возвращавшегося из Италии. Приехав во Франкфурт, он представил своей матери
Христиану и семилетнего Августа, которых вскоре отослал обратно в Веймар. Из
Франкфурта Гёте поехал через Гейдельберг, Штутгарт, Тюбинген и Шафгаузен в
Цюрих, где встретился с Мейером и совершил с ним богатую впечатлениями поездку
по Швейцарии. Возвратившись в ноябре в Веймар, он привез с собою множество
научных и литературных заметок и проект драмы «Вильгельм Телль», возникший у
него под впечатлением картин природы и жизни Швейцарии, но оставшийся
невыполненным. Конец столетия прошел у Гёте в том же тесном общении с
Шиллером, который не переставал поощрять своего друга к более напряженной
поэтической деятельности. Предубеждение публики против Гёте было в
значительной мере рассеяно появлением его «Германа и Доротеи», и от него ждали
теперь с большим интересом новых произведений. Но Гёте опять сделался на
некоторое время малоплодовитым. Он писал, правда, мелкие стихотворения, начал
некоторые крупные вещи, продолжал (очень медленно) обработку «Фауста»,
редактировал новый журнал «Пропилеи», предпринятый сообща с Мейером, – но в
общем деятельность его нельзя было назвать особенно производительной. Тем
ревностнее принимал он участие в поэтических трудах Шиллера, который находился
в полном расцвете таланта, окончил свою трилогию «Валленштейн» и начал
«Марию Стюарт». Гёте чрезвычайно усердно заботился о постановке
«Валленштейна» на сцене веймарского театра и радовался успеху трилогии не менее
самого Шиллера.

Поэтическая деятельность Гёте оставалась малопродуктивной и в первые годы

наступившего девятнадцатого столетия. Причин этому было много. Прежде всего,
Гёте трудно было разобраться в громадной массе материала, накопленного им в
течение четырех десятилетий неустанного умственного труда. Его интересовало все:
не было почти ни одной отрасли наук и искусств, которая более или менее не
привлекала бы его к себе, заставляя оставлять недоделанными начатые работы. Дух
его неудержимо стремился к всестороннему развитию, как бы инстинктивно
стараясь вобрать в себя все впечатления, которые окружали Гёте в его богатой
событиями жизни. «Чрезвычайно энергичный в исполнении однажды принятого
решения, он очень сомневался, когда ему предстояло решиться на что-нибудь», –
замечает о Гёте один из его лучших биографов – англичанин Льюис. К этому можно
прибавить, что подобная нерешительность обусловливалась в делах литературных
трудностью выбора между несколькими сюжетами, интересовавшими его в одно и то
же время. Другая важная причина его медлительности и непроизводительности
заключалось в отсутствии душевного спокойствия, столь необходимого для
поэтической деятельности: семейные обстоятельства Гёте в рассматриваемое нами
время были далеко не утешительны. Христиана стала мало-помалу обнаруживать
некоторые не совсем приятные стороны характера: она слишком любила веселиться
и танцевать, посещала балы иенских студентов и низших классов общества, а также
пила слишком много вина. Унаследовала ли она эту дурную наклонность от своего
отца, который был горьким пьяницей, или же привыкла пить вино вследствие того,
что высшее общество было для нее закрыто и молодая женщина, естественно ища
развлечений, принуждена была посещать общество сомнительного достоинства, –
так или иначе, результат вышел одинаково грустный. Легко себе представить, при
общем нерасположении веймарцев к Христиане, какая пища дана была злоязычию
ее поведением и как все это должно было мучить Гёте, который не мог расстаться с
Христианой, потому что продолжал любить ее и считал себя связанным с нею
чувством чести и долга.

Фихофф в своей солидной биографии Гёте указывает еще на одну причину, которая
должна была обусловить некоторый упадок его поэтической деятельности. Причина
эта – влияние философских бесед с Шиллером, вовлекших нашего поэта в
несвойственную ему метафизическую область мышления. Гёте стал будто бы именно
под их влиянием интересоваться философией Шеллинга, Фихте и Канта, стал
слишком усердно обсуждать сюжеты и теоретизировать, вместо того чтобы отдаться
непосредственному творчеству, прямо выражающему идеи в образах. Так это или
нет, – во всяком случае в произведениях Гёте с этого времени начинает явственно
пробиваться стремление к символизации, к приданию образам и описаниям
аллегорического философского смысла.

Наиболее важным результатом деятельности Гёте в 1800—1805 годах было

продолжение «Фауста», то есть дополнение первой и наброски для второй части.
Кроме того, он написал драму «Внебрачная дочь», несколько стихотворений,
исторических и критических статей и так далее.

Из новых знакомств, сделанных нашим поэтом за это время, следует отметить

сближение его со знаменитым музыкантом Цельтером, уже ранее
переписывавшимся с Гёте, а в 1803 году проведшим две недели в Веймаре. К этому
же времени относится и знакомство его с молодым филологом Римером, которого
Гёте взял домашним учителем к своему сыну и который впоследствии сделался
домашним секретарем поэта. В 1804 году в Веймар приехала знаменитая
французская писательница г-жа Сталь. С ней Гёте старался видеться и разговаривать
как можно меньше, так как бойкая француженка напрямик объявила ему, что
напечатает все, что от него услышит. С г-жой фон Штейн у Гёте произошло
некоторое сближение в 1801 году, когда он был опасно болен (у него было рожистое
воспаление кожи головы, опухоль на шее и судороги) и она принимала в нем
участие, постоянно справляясь о его здоровье. Зато в 1803 году Гёте потерял одного
из прежних своих друзей, с которым он, однако, в последнее время не был особенно
близок: после долгой болезни умер Гердер.

1805 год начался для Гёте несчастливо. Новогодним утром он написал Шиллеру
письмо, в котором поздравлял его «с последним Новым годом». Написав эти слова,
он был охвачен суеверным предчувствием, что этот год будет последним для него
или для Шиллера. Поспешно разорвав письмо, он написал другое, но отделаться от
неприятного предчувствия все-таки не мог. В феврале оба поэта опасно захворали: у
Гёте случилась почечная колика, а у Шиллера – сильная лихорадка. В начале марта
Шиллер несколько поправился и навестил больного Гёте. Друзья сердечно обнялись
и оживленно беседовали. В конце апреля Гёте почти совсем выздоровел и пришел к
Шиллеру, который в этот день собирался в театр. Это было последнее их свиданье: в
тот же вечер Шиллер сильно простудился, слег и более не вставал. Вечером 9 мая,
когда Шиллер умер, Мейер сидел у Гёте. Его вызвали на улицу и сообщили
печальную новость, после чего у него не хватило духу возвратиться к Гёте.
Последний, впрочем, уже догадывался, что дело плохо. «Шиллер, вероятно, очень
болен», – сказал он Христиане и более не говорил ни слова в тот вечер, точно боясь
услышать грозную весть. Лишь на следующее утро он спросил опять: «Правда, что
Шиллеру было вчера очень плохо?» Христиана разразилась рыданиями. «Он умер!»
– сказал Гёте и закрыл лицо руками…

Когда Гёте пришел в себя, первой его мыслью была увековечить свою дружбу с
Шиллером, окончив начатого последним «Димитрия Самозванца». Но он не нашел
в себе сил для такого предприятия и написал вместо этого превосходный эпилог к
«Колоколу» Шиллера.

Дружба двух великих людей, имевших друг на друга сильное и благотворное

влияние, была тем более замечательна, что они чрезвычайно различались
характерами и направлением деятельности. Гёте был отъявленным реалистом,
Шиллер – идеалистом; Гёте терпеть не мог политики, у Шиллера социологическая
струя проявляется уже в первом его крупном произведении – «Разбойниках». Если
Гёте подобен своим отношением к искусству древним грекам, ставившим выше всего
красоту и естественность, то Шиллера можно сравнить, как это справедливо делает
Льюис, с древним римлянином, идеалами которого были свобода и право. Что
сближало Шиллера и Гёте – так это их безграничная любовь к искусству, которое
являлось их общей целью, хотя стремились они к ней разными путями.

Немецкая литература XIX века

XIX столетие в немецкой литературе начинается с романтизма. Это
направление возникло в самом конце XVIII в. и господствовало вплоть до
начала 30-х гг. Люди той эпохи воспринимали мир иначе, чем их
предшественники, возникли у них и новые представления о прекрасном. Ещё
были живы классики эпохи Просвещения — Гёте и Шиллер, когда в 1796 г. в
университетском городе Йена собрались деятели формирующегося
романтического движения: братья Август Вильгельм (1767—1845) и Фридрих
(1772—1829) Шлегели, Людвиг Тик, Новалис (Фридрих фон Гарденберг).
Вместе с рано умершим Вильгельмом Генрихом Вакенродером (1773—1798) и
близкими к кругу литераторов философами Иоганном Готлибом Фихте (1762—
1814) и Фридрихом Вильгельмом Шеллингом (1775—1854) они образовали
школу так называемого йенского романтизма.
Фридрих Шлегель

Йенские романтики провозгласили абсолютную свободу художника, его право

на воображение, на «пересоздание» действительности в искусстве.
Художественное творчество они уподобляли акту божественного творения, а
в человеке искусства видели существо, наделённое особым даром
постижения сути мира, скрытой от глаз обычных людей. «Поэт постигает
природу лучше, нежели учёный», писал Новалис. Возможно, поэтому героем
романтических произведений часто выступает художник музыкант, живописец
или поэт.
Художнику посвящены такие произведения, как «Примечательная жизнь
композитора Йозефа Берлингера» (1797 г.) В. Г. Вакенродера,
«Странствования Франца Штернбальда» Л. Тика, «Генрих фон
Офтердинген» Новалиса, «Крейслериана» и «Житейские воззрения кота
Мурра» Э. Т. А. Гофмана и др.

Для романтизма особенно ценен духовный мир человека. Расцветает лирика,

которую романтики (почти все они были поэтами) обогатили новыми ритмами
и стихотворными формами. Их произведения передают и внутреннее
состояние личности, и богатство и величие мироздания. Поэт-романтик
слышит музыку мира. Не случайно именно на романтическую эпоху
приходится расцвет вокальных жанров. Крупнейшие композиторы — Франц
Шуберт, Роберт Шуман, Феликс Мендельсон, Иоганнес Брамс — писали
музыку на слова поэтов романтической школы.
В. Шадов. Поэзия. 1826 г.

Очень рано романтикам открылся и страшный лик мира. Утверждая свободу

личности, они осознавали её трагическую незащищённость. Энтузиазм,
надежда на спасение мира с помощью поэзии и красоты, как она звучала у
Новалиса (символом романтической мечты стал голубой цветок, на поиски
которого устремился его герой Генрих фон Офтердинген), сменялись страхом
перед загадками жизни. Герои сказочных новелл Тика стремятся вырваться из
плена привычного существования, уйти в большой мир, манящий их своей
неизведанной тайной. Однако то, с чем они сталкиваются на этом пути,
внушает страх, а смельчаков ожидают ужас и безумие.
Мотивы ужаса слышны и в произведениях более молодых романтиков —
представителей гейдельбергской школы Людвига Ахима фон Арнима (1781—
1831) и Клеменса Брентано (1778—1842). В исторической новелле Арнима
«Изабелла Египетская» (1812 г.) появляется странное и страшное существо
— альраун, таинственная способность которого добывать скрытые клады
губит всё высокое и поэтичное. Действуют фантастические силы и в «Истории
о честном Касперле и прекрасной Аннерль» (1817 г.) Брентано.
Фантастическая новелла, или сказка, — один из ведущих жанров в литературе
немецкого романтизма. Его теоретики полагали, что сказка более всего
подходит для передачи волшебной и таинственной сути бытия.
Иллюстрация к сборнику песен А. А. фон Арнима и К. Брентано «Волшебный рог мальчика». Издание
1819 г.

Постепенно в литературе немецкого романтизма всё ощутимее становится

трагизм (яркое тому свидетельство — творчество драматурга и прозаика
Генриха фон Клейста), её всё меньше занимают отвлечённые философские
вопросы и всё больше — проблемы реальной действительности. Романтики
последнего поколения — Адельберт фон Шамиссо, Эрнст Теодор Амадей
Гофман, Генрих Гейне — отразили диссонансы современной им эпохи:
абсолютное господство законов купли-продажи, которые подчиняют себе
человеческую жизнь («Удивительная история Петера Шлемиля» Шамиссо),
зависимость художника от общества («Крейслериана» Гофмана), нивелировку
человеческой личности, уподобление человека кукле («Песочный человек»
Гофмана). Тема социального неравенства отчётливо звучит в «Книге песен»
Гейне.
«И, быть может, тогда, мой читатель, ты поверишь, что нет ничего
более удивительного, чем сама действительная жизнь, и что поэт может
представить лишь её смутное отражение, словно в гладко
отполированном зеркале» Э. Т. А. Гофман. «Песочный человек»

К началу 30-х гг. XIX в. немецкая литература прямо обращается к

общественно-политическим проблемам. Публицисты нового поколения резко
критикуют предшествующую литературу. В романтизме они видят только
бегство от действительности, а Гёте упрекают в отсутствии интереса к
политике. Главным принципом искусства становится тенденциозность, т. е.
пропаганда злободневных социальных идей.
Заметным явлением в литературе 30-х гг. было творчество драматурга и
публициста Георга Бюхнера (1813—- 1837). В драме «Смерть Дантона» (1835
г.) показан трагический разрыв между благородными целями революции и
бессмысленной жестокостью её реальной практики. А с драмой Бюхнера
«Войцек» (1837 г.) в немецкую литературу вошёл новый герой — маленький
человек, изгой общества.
Гейдельбергские романтики открыли себе и миру красоту народной поэзии.
В 1806—1808 гг. Арним и Брентано опубликовали сборник народных песен
под названием «Волшебный рог мальчика». Вслед за этим братья Якоб и
Вильгельм Гриммы выпустили всемирно известное собрание народных
сказок

В истории Германии 40-е гг. XIX в. обычно называют предмартовским

периодом, поскольку он закончился мартовской революцией 1848 г. На эти
годы приходится начало деятельности Карла Маркса и Фридриха Энгельса и
созданного ими Союза коммунистов. Литература проникается политическими
идеями. Самым сильным поэтическим документом этой политизированной
эпохи стали произведения Гейне, который издевался над феодальными
порядками старой Германии и выражал надежду, что в недалёком будущем
«ленивое брюхо кормить не будут прилежные руки», хотя и сомневался в
достижимости прекрасного идеала.
Людвиг Ахим фон Арним

Реалистическая литература Германии, возникшая в 50-х гг., в отличие от

романтической не получила широкой известности за пределами страны.
«...Целого арсенала нелепостей и чертовщины ещё недостаточно, чтобы
вдохнуть душу в сказку, если в ней не заложен глубокий замысел,
основанный на каком-нибудь философском взгляде на жизнь» Э. Т. А.
Гофман

В произведениях Теодора Шторма (1817—1888) тонкий лиризм и внимание к

жизни души сочетаются с социально-критическими мотивами. Новелла
«Иммензее» (1849 г.) — это грустная история несостоявшейся любви, которой
помешали корыстные расчёты матери девушки. В новелле «В
университетские годы» (1863 г.) трагическую судьбу героини предопределяет
социальное неравенство. Повесть «Всадник на белом коне» (1888 г.)
пронизана фольклорными мотивами. Хауке Хойен, человек смелый и
предприимчивый, пытается защитить город от напора морской стихии, но при
этом наталкивается на предрассудки и косность окружающих. Вступив в
борьбу со стихией, герой погибает. Его гибели предшествует появление
фантастического всадника на белом коне.
К. Д. Фридрих. Дерево и вороны. 1822 г.

Лживость светского общества, своекорыстие его членов, несоответствие

официальной морали подлинным нравственным ценностям — такой
предстаёт прусская действительность в романах Теодора Фонтане (1819—
1898). Мастерское изображение драматической ситуации и характеров
отличает роман «Эффи Брист» (1895 г.). Его героиня, чистая и доверчивая
Эффи, изменяет своему мужу, барону фон Инштеттену, и становится жертвой
 его жестокой мести. Общественная мораль выступает здесь как мораль
ложная и бесчеловечная.
В 40-х гг. в Германии появляется целая плеяда политических поэтов: Георг
Гервег (1817—1875), Фердинанд Фрейлиграт (1810— 1876), Георг Веерт
(1822— 1856) и др.

Успехи естественных наук, техники и медицины породили стремление внести

в художественную литературу научные методы. Вслед за французом Эмилем
Золя немецкие писатели приходят к натурализму, точно и бесстрастно
отражая факты, в том числе отвратительные, болезненные, сугубо
откровенные. Литература не ставит больше своей целью изображение
прекрасного, требуя только жизненно достоверного. Крупнейшим
представителем натурализма в Германии был драматург Герхарт Гауптман.
Его ранние пьесы, такие, как «Перед восходом солнца» и особенно «Ткачи»,
имели у современников шумный успех, во многом благодаря новизне своей
проблематики.
Иллюстрация к новелле T. Шторма «Иммензее». Издание 1857 г. Берлин

Таким образом, XIX столетие, начавшееся в немецкой литературе с высокой

романтической ноты, закончилось торжеством трезвого и безыдеального
натурализма.
«...Во „Всаднике на белом коне"... Шторм приподнял завесу над
первобытной силой связи между трагедией человека и извечной тайной
природы, над мрачным, гнетущим величием и мистикой моря...» Т. Манн

Немецкие писатели XIX века

 Новалис (1772—1801)
 Фридрих Гёльдерлин (1770—1843)
 Генрих фон Клейст (1777—1811)
 Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776—1822)
 Генрих Гейне (1797—1856)
 Герхарт Гауптман (1862—1946)

Немецкая литература XX века

В XX в. характер немецкой литературы очень во многом определяли события
истории: застой в политической жизни и распад кайзеровской Германии, две
мировые войны, в которых страна потерпела поражение, революционные
события в России, экономический кризис, последовавший за Первой мировой
войной, годы нацистской диктатуры и послевоенный раздел страны.
Стефан Георге
К началу 90-х гг. XIX в. влияние натурализма в немецкой литературе
ослабевает. На смену ему приходят декадентские течения: эстетизм,
неоромантизм, неоклассицизм. Формально различные, они были связаны
едиными темами, интересом к внутренней жизни человека, пристрастием к
изображению необычного, тяготением к стилизаторству.
Значительную роль в литературной жизни рубежа XIX—XX столетий играло
объединение немецких и австрийских литераторов, художников и философов,
сплотившихся в Мюнхене вокруг поэта Стефана Георге (1868—1933) и
издававшегося им с 1892 по 1919 г. журнала «Листки искусства». Участники
этого кружка черпали вдохновение в философии Ницше, французском
символизме, литературе эпохи Возрождения, искусстве прерафаэлитов.
В книгах стихов («Пастушеские и хвалебные стихи», 1895 г.; «Алгабал», 1892
г.; «Год души», 1898 г.; «Седьмое кольцо», 1907 г.) Георге пытался полностью
отгородиться от повседневной жизни и создать другую, «высшую
реальность». Содержание его поэзии — настроения и внутренние
впечатления, душа человека, «которая мимолётно облачается в иные
времена и местности».
В произведениях неоромантиков причудливо перемешивались фантастика и
сентиментальность, элементы романтизма и импрессионизма. Главный герой
многих неоромантических произведений — необыкновенный мужественный
человек, отчуждённый от людей (читай: ницшеанский «сверхчеловек»). Его
жизнь полна таинственных событий и приключений. Источники
неоромантических сюжетов — мифы и легенды, история и средневековая
мистика.
Накануне Первой мировой войны ведущим течением в немецкой литературе
стал экспрессионизм, зародившийся в Берлине на исходе первого
десятилетия века. Поначалу он получил признание лишь как направление в
изобразительном искусстве (многие писатели-экспрессионисты были
прекрасными художниками). Впервые за долгие годы в Германии возникло
самостоятельное течение, оказавшее влияние на мировое искусство.
Экспрессионизм явился реакцией и на самодовольное буржуазное
существование, застой в духовной и политической жизни Германии, и на
стремительный технический прогресс, однообразие и неестественность жизни
в большом городе.
«Тут и мужчины, и женщины, и дети, детей большей частью ведут за руку.
Перечислить их всех и описать судьбу каждого очень трудно. Все они
похожи друг на друга — и пешеходы, и пассажиры в автобусах или в
трамваях. Те только сидят в разных позах да увеличивают вес вагона,
обозначенный на его наружной стенке. Кто заглянет им в душу?.. — А если
б даже и заглянуть — кому от этого польза?» А. Дёблин. «Берлин,
Александерплац»

В центре экспрессионистического искусства — человек, единственная

ценность в жестоком, механизированном, гибнущем мире. Сердце его
истерзано бездушием общества и вечными конфликтами духа и плоти, жизни
и смерти. «Естественность» человека должны были символизировать яркие,
чистые краски, а конфликтность его существования подчёркивали кричащие
цветовые контрасты, ломаные ритмы стихов, неправильная грамматика
языка.
Экспрессионистов волновало взаимопроникновение смерти и жизни,
умирание человека. Смерть казалась им более живой, чем мёртвая механика
повседневности, более светлой, чем муки человека на земле. Лечебницы,
лазареты, морги — вот образы не одного десятка экспрессионистических
стихотворений, рассказов и картин (стихотворения и новеллы Готфрида
Бенна, 1886—1956; стихи Георга Гейма, 1887—1912).
Г. Гросс. Город. 1916—1917 гг.

Мир представлялся экспрессионистам старым, обветшалым, но всё же

способным к обновлению. Многие из них с воодушевлением восприняли не
только революционные события в Европе в 1917—1918 гг., но поначалу даже
Первую мировую войну.
В середине 20-х гг. на смену экспрессионизму пришёл иной литературный
стиль, получивший название «новая деловитость». В литературе «новой
деловитости» человек предстаёт среди окружающих его вещей, в
столкновениях со средой, в своих внешних («деловых»), социальных
проявлениях. Одним из центральных произведений литературы «новой
деловитости» стал роман Альфреда Дёблина (1878—1957) «Берлин,
Александерплац», написанный в 1929 г.
Э. Кирхнер. Портрет Альфреда Дёблина

В стороне от каких-либо конкретных литературных течений в эти годы стояли

великие романисты — Томас Манн и Герман Гессе. Их полные философских
обобщений романы, в которых почти не находили отражения историческая и
социальная действительность, принято называть «интеллектуальными».
Приход к власти в Германии нацистов в 1933 г. породил феномен «немецкой
литературы в эмиграции». За несколько лет почти две тысячи деятелей
культуры покинули страну. На какое-то время центрами немецкоязычной
литературы стали Советский Союз, США, Великобритания, некоторые страны
Латинской Америки, скандинавские государства, Палестина. Эмигрировало
большинство известных писателей — Томас и Генрих Манны, Леонгард Франк
(1882—1961), Бертольт Брехт, Анна Зегерс (1900— 1983) и др. В эмиграции
появились такие значительные произведения, как роман Т. Манна «Иосиф и
его братья» (1933—1943 гг.) и первая часть трилогии Ганса Хенни Янна (1894
—1959) «Река без берегов» (1943—1947 гг.).
Члены «Группы 47» (слева направо): М. Вальзер, И. Бахман и Г. Бёлль. 1955 г.

Последовавшее за разгромом фашизма разделение Германии на две части —

Германскую Демократическую Республику и Федеративную Республику
Германию — не могло не сказаться на литературном ландшафте.
Вдохновлённые социалистическими идеями, в ГДР из эмиграции вернулись Б.
Брехт, А. Зегерс, Иоганнес Бехер (1891 — 1958).
 В ФРГ на протяжении целых двадцати лет (с 1947 по 1967 г.) литературный
фон во многом определяла так называемая «Группа 47», основанная
писателем Хансом Вернером Рихтером (1908—1993). В неё входили прозаики
Гюнтер Грасс, Генрих Бёлль, Мартин Вальзер (родился в 1927 г.), Зигфрид
Ленц (родился в 1926 г.), Петер Вайс (1916—1982) и другие, австрийские
поэты Ингеборг Бахман (1926—1973), Пауль Целан (1920— 1970). У «Группы
47» принципиально не было общей программы и общего творческого метода:
любая программа рассматривалась участниками объединения как насилие
над творчеством. Их объединяла задача возрождения немецкой культуры и
немецкого языка, пострадавших за годы фашистской диктатуры и Второй
мировой войны. Строительство новой послевоенной культуры, как считали
члены «Группы 47», следовало начинать с нуля: нет подходящих тем,
предыдущая история и культура страны поставлены под сомнение, душевные
раны, нанесённые войной немецкой нации, слишком глубоки. Предстояло
создать новый немецкий язык — старый, по мнению этих писателей, был
разрушен фашистской риторикой, пропагандистской ложью, тоталитарным
пафосом. Языку надлежало вновь стать простым, искренним, правдивым —
именно отсюда непритязательный стиль произведений первых послевоенных
лет.
К середине 60-х гг. «Группа 47» приобрела большое влияние в
западногерманском обществе. Через газеты, радио и телевидение она могла
даже оказывать определённое давление на политику государства.
Восьмидесятые и девяностые годы XX столетия в немецкой литературе
прошли под знаменем постмодернизма. Настоящий фурор произвела
публикация романа Патрика Зюскинда (родился в 1949 г.) «Парфюмер» (1984
г.). Современные немецкие поэзия и драма, за редким исключением, остаются
практически незамеченными за пределами страны.

Немецкие писатели XX века

 Томас Манн (1875—1955)
 Герман Гессе (1877—1962)
 Эрих Мария Ремарк (1898—1970)
 Бертольт Брехт (1898—1956)
 Генрих Бёлль (1917—1985)
 Гюнтер Грасс (родился в 1927 г.)