Untitled

[1]
2021
Ежемесячный
литературно-
художественный
журнал
“Искать, найти, дерзать...”

Номер посвящен английской
литературе
3 Берил Бейнбридж С днем рождения, друг!

Перевод Е. Суриц
Вглубь стихотворения 135 Альфред Теннисон Улисс. Составление и
вступление Андрея Корчевского
Нобелевская премия 145 Дорис Лессинг Зима в июле. Повесть.
Перевод Ольги Долженковой
Переперевод 181 Джейн Остен Гордость и предубеждение.
Фрагменты романа. Перевод и вступление
Александра Ливерганта
Литературное наследие 243 Роберт Саутвелл Стихи. Перевод и вступление
Дмитрия Якубова
Диккенс 250 Нина Дмитриева О “Тайне Эдвина Друда”
Ничего смешного 268 Ивлин Во Эдвард Великолепный. Портрет
молодого карьериста. Два рассказа. Перевод Анны
Лысиковой
БиблиофИЛ 277 Новые книги Нового Света с Мариной
Ефимовой
281 Среди книг с Александром Ливергантом
Авторы номера 284
© “Иностранная литература”, 

До  г. журнал выходил Главный редактор
под названиями “Вестник
иностранной литературы”,
А. Я. Ливергант
“Литература мировой
революции”,
“Интернациональная
литература”. С  года —
“Иностранная литература”.
Редакционная коллегия:
Л. Н. Васильева
С. М. Гандлевский
А. В. Гладощук
О. Д. Дробот
Т. А. Ильинская
ответственный секретарь
Общественный
редакционный совет:
Л. Г. Беспалова
Н. А. Богомолова
Е. А. Бунимович
Т. Д. Венедиктова
А. А. Генис
В. П. Голышев
Международный Ю. П. Гусев
совет: С. Н. Зенкин
Ван Мэн Г. М. Кружков
Томас Венцлова М. А. Осипов
Матей Вишнек М. Л. Рудницкий
Милан Кундера В. А. Скороденко
Кэндзабуро Оэ И. С. Смирнов
Роберт Чандлер Е. М. Солонович
Ханс Магнус Б. Н. Хлебников
Энценсбергер Г. Ш. Чхартишвили
Выпуск издания осуществлен при финансовой поддержке

Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
Берил Бейнбридж
[ 3 ]
ИЛ 1/2021
С днем рождения, друг!

Перевод Е. Суриц
Оглавление

Мичман Эдгар (Тафф ) Эванс
Июнь  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон

Июль  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Хозяин, капитан Роберт Фолкон (Кон) Скотт

Март  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Лейтенант Генри Робертсон (Птичка) Бауэрз

Июль  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
Капитан Лоуренс Эдвард (Тит) Оутс

Март  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 
© Beryl Bainbridge, 1991

© The beneficiaries of Beryl Bainbridge 2010
© Е. Суриц. Перевод, 2021
1. “Тафф” по-валлийски — “Валлиец”. (Здесь и далее — прим. перев.)
Мичман Эдгар (Тафф) Эванс
Июнь 1910
И
[ 4 ]
ИЛ 1/2021
З дока в Вест-Индии мы вышли в первый день июня и
взяли курс на Кардифф. Никто особо не печалился, ну,
не печалился и Хозяин. Месяц целый к нам на борт тас-
кались разные шишки, во все совали свои ученые носы, оставля-
ли отпечатки пальцев на меди, слепящей под солнцем, и дамоч-
ки под парасольками содрогались притворно, когда чугунные
чушки, балласт то есть, летели за борт у них на глазах. “Ах, какая
прелесть! — щебетали дамочки. — Ах, как ужасно, ужасно волни-
тельно!” Ну а нам полагалось исключительно блюсти себя, по
мере сил избегая мата.
Как нанялся я на эту службу, так сразу и выпил больше, чем
следует, и назавтра, и послезавтра. Я, понятно, не горжусь моим
поведением, тем более, при таком небогатом жаловании и жене
толком денег не выкроишь, вот, но чем заняться вечером челове-
ку, когда он вдали от дома и не знает, где голову преклонить?
Покуда на корабле был ремонт и гальюн для нижних чинов
закрыт, мы с Томом Крином примазались к Уильяму Лэшли,
которого приютила родная тетя в собственном доме на Со-
бачьем Острове. Одна беда: Крин, он не любитель выпивки и
компании, а нам с Уиллом уж не такая радость великая торчать
у камина в обществе этой самой родной тети и ее закадычного
усатого-полосатого друга. И вообще, сухопутная жизнь на мо-
ряка по-всякому ведь влияет. Один к ней ворочается, как будто
уютно обулся в пару заношенных шлепок, ну, а другой долго хо-
дит раскорякой, как бы ни был обут.
Однако нам с Уиллом долго тосковать не пришлось; как
пронюхал народ, что мы с “Терры Новы”, каждый прямо меч-
тал выставить нам выпивку в обмен на наши байки. Лэшли,
тот может вернуть к жизни больной мотор, как спасают ребе-
ночка, чуть не задохшегося от крупа, а вот с родным языком
он не в ладах. И байки, значит, плести приходилось мне.
— Расскажи-ка им про бурю на Касл-Рок, — Лэшли, бывало,
меня подначивает, — расскажи-ка про тот момент, когда Винс
предстал перед своим Творцом.
Ну, я и давай стараться.
Тут весь фокус в том, чтобы мобилизовать внимание публи-
ки и дальше следить, чтобы ее вниманье не иссякало, и такому
искусству я с малолетства обучался у Айдриса Уильямса, на-
стоятеля нашей церкви в конце Гламорган-стрит. Тут главное
дело — понять, откуда ветер дует, и, соответственно, смело ста-
вить паруса. А каждый раз по-другому описывать холод и льди-
стые цветы, в стужу расцветающие по припаю, — это, по мне,
сугубо на любителя.
— В марте  года, значит, — начнешь бывало, — наше
“Открытие” бросило якорь в заливе Мак-Мердо, под горой
[ 5 ]
Эреб. Промелькнет всего-навсего неделька-другая, и солнце ИЛ 1/2021
завалится за горизонт, на покой, и уже оно не покажется, по-
куда не минет долгая, сплошная зимняя ночь.
Далее подкинешь подробностей: как мы ставили палатки
для себя и конуры для собак, хотя для псин это мы зря стара-
лись, им приятней в снег зарыться, — и как мы забивали тюле-
ней при скудных остатках дня: заготавливали для борьбы с
цингой свежее мясо. А еще, бывало, мяч гоняем, хоть на
скользком льду футбол — рисковая штука.
— Вот вы знаете, что с лошадью делают, когда она ногу сло-
мает, а, ребятки? — спрошу и жду, когда мои слушатели зайдутся
от хохота.
— Так и тут, — гну свое, — вот, например, вы все, небось, ду-
маете, будто вам понятно, что такое “стужа”? — И мне разом за-
кивают мужики, ходившие под парусом по Южно-Китайскому
морю, где волны взвихряются на сорокафутовую высоту, и мок-
рые штаны тебе задницу облеплят не отлепятся, как пиявки. —
Но вы и не нюхали стужи, — продолжаю себе преспокойно, — ес-
ли не бывали на подступах к Южному полюсу. Там понятие “сту-
жа” означает, что температура упала до минус шестидесяти по
Фаренгейту, что ртуть застыла в термометре. При такой темпе-
ратуре и горючее не горит, и лайка не сможет работать — от-
мерзнут легкие... — Тут я опять умолкну, я стисну челюсти, будто
одно воспоминание об эдакой муке оледенило слова у меня во
рту. И содрогнусь, и оттолкну свой пустой стакан. И кто-то ми-
гом заменит мою порожнюю посуду на полную, и я заключу по-
бедно: — Да, стужа — это когда сопля застынет в носу, и выдох
льдышкой падает тебе в бороду, вот.
И я же правду говорил, правду истинную. Так и было, и даже
хуже, когда мы искали Хару, барахтались в сумерках, и вьюга вы-
Берил Бейнбридж. С днем рождения, друг!
ла нам в уши. Хозяин погнал нас к шельфу — проверить, как мы

ходим на лыжах и какой груз сможем на нартах вытянуть в случае
чего. Сперва погода нам, что называется, улыбалась. Всего-то ми-
нус десять, хотя, конечно, трудновато брести по колено в снегу,
чуть не догола раздевшись, и тянуть эти треклятые нарты, по-
скольку никто пока не научился обращенью с собаками. А на шес-
той день поднялся буран, а Хары этого все нет как нет. Трое ре-
шили повернуть назад, его искать. Вот это жуть! Собаки охрипли
от лая, путаются в постромках; ветер режет лицо как ножом.
А у Винса на сапогах не было шипов, он и поскользнулся,
и как понесло его, как понесло...
Что-то он крикнул, когда летел мимо... я не разобрал... не
расслышал... буря ревела.
И на этом месте я обыкновенно опять смолкаю, но тут уж
какие шутки, тут уж сколько раз ни рассказывай, заново пере-
[ 6 ]
ИЛ 1/2021
живаешь: вот он Винс, он здесь, и сразу же — его нет, его со-
всем нет, нигде нет. Конечно, никто никогда не узнает про
то, что мое сердце аж екнуло и покатилось: это не мне, не
мне, это Винсу каюк! И еще я понял, что лучше не говорить
про то, как тяжко далась Хозяину весть о гибели Винса. Крин
ночью слышал: Хозяин плакал. Доктор Уилсон не отходил от
него, утешал, мол, на все воля Божья. Но не из тех наш Хозя-
ин, кто виноватит других, и он винил во всем одного себя. Ну,
и кое-кто из нас считал, между прочим — хоть при мне они,
конечно, про это не заикались, — что винит он себя не зря.
— А назавтра, — так я бывало, закругляюсь, — вернулись мы
честь честью в лагерь, а море застыло, и по припаю расцвело
лепными цветами, не отличить от восковых венков на роди-
мых кладбищах у нас дома.
И опять я говорил правду истинную, ну, может, не назав-
тра это было, а раньше-позже на недельку-другую, ну и что?
Иногда, если матросня вокруг еще не допилась до того, чтоб
не различать слов человечьей речи, я подброшу, бывало, рассказ
про то, как мы с Хозяином шагнули в пустоту на том самом Фер-
рарском глетчере. Ну вот, значит, ползли мы по плато этому по
хреновому, взбирались на треклятые горы, и метель в кровь сте-
гала нам лица, и полозья протерлись вдрызг, и мело, мело, и где
уж разжечь горелку, так и жевали мерзлый харч для поддержа-
ния жизненных сил. А ночью жались друг к дружке трое в одном
спальнике, и сперва нам с Лэшли как-то неловко было спать с
офицером вместе, пока мы не сообразили, что мешок плюс его
какое-никакое тепло да еще плюс наше спасает сразу нас всех. Ну,
как спасает? Лэшли, тот жутко обморозился, бедняга, пальцы на
руках у него взбухли и стали багровые, как сливы.
Ну вот, значит, идет он впереди, мы с Хозяином плетемся сза-
ди, и вдруг — р-раз — ступаем в трещину. Сани, которые мы воло-
чим, подскакивают, встают дыбом, встают над нами мостом, и
мы, притиснутые друг к другу, как полюбовники, болтаемся меж-
ду синими торосами, глядя в глаза друг другу, глядя в глаза смер-
ти. И вот ведь какая штука! Холод убийственный, а у меня вдруг —
стояк! Наверно, в тот миг лучшее, что было во мне, восстало про-
тив погибели. Перепугался я до ужаса, а все равно различал, ка-
кое сверканье-сиянье вокруг, и лед — он не то, что синий, он весь
прошит розовой ниткой и слепит, и я аж сощурился, можно по-
думать, — смеюсь, и тень от плеча Хозяина полощется и меняет
цвет, то зелено-синяя сплошь, и вдруг она сизо-лиловая вся. Хозя-
ин висит на фут примерно меня повыше, и вот я поднимаю глаза
и — никогда я не видывал такой тревоги в глазах у человека, и
прямо на лице у него написано, что он беспокоится не о себе, он
беспокоится обо мне! И тут он вздыхает, глубоко-глубоко, будто
[ 7 ]
до той секунды дышать не мог, и спрашивает: “Ну, как ты там, а ИЛ 1/2021
Тафф?” И я ему отвечаю, я ему очень уважительно отвечаю: “Обо
мне можете не беспокоиться, сэр”.
Ах, какие слова кружились, прокручивались у меня в баш-
ке, когда мы выбрались из переделки живьем и распластались
на льду, но я не нашел ничего лучше, чем: “Ой, ну надо же!”.
По большей части я эту историю рассказываю всю, как есть,
только насчет полюбовников пропускаю обыкновенно.
И на этом месте моего рассказа мы, бывало, дернем еще по
стаканчику, что называется, в теплой и дружеской атмосфере,
пока кого-нибудь из посторонних не угораздит послать за под-
креплением, после чего, Крин не даст соврать, нас буквально
волокут домой, и мы орем, бывало, что за нами сам дьявол го-
нится по пятам. Как видно, это Винс за нами гнался.
Кстати, Том Крин, вот кто меня разбередил: Хозяин, ока-
зывается, снова на юг намылился! Крин, он раньше служил
рулевым на военном судне “Бастион”, под началом Хозяина,
и это когда-а-а еще слух прошел, мол, Шеклтону всего ниче-
го осталось до полюса, а он вдруг взял да и обратно повернул.
“Может, и нам попытать счастья? Как, а Том?” — спросил Хо-
зяин, и Том ответил: “Почему бы не попытать?”
Я не особо суетился. Я неплохо себя выказал в прошлый
раз, и теперь только заяву подать, и мигом меня зачислят, так
я рассудил. И не ошибся.
— Видно, сборы были долгие, а Тафф? — Хозяин спросил с
хитрой такой ухмылкой, когда я приехал в Лондон и предстал
перед ним в его конторе на Виктория-стрит.
— А я и не знал, что дело спешное, сэр, — отвечаю, улыбаясь
уважительно так, но тут главное дело — не пересолить. Иногда
Хозяин чересчур налегает на так называемое правильное пове-
дение.
— Рад видеть, рад видеть, Эванс, — говорит, — не то коман-
да была бы неполной.
Вскорости нашим ежевечерним кутежам пришел конец.
Команду укомплектовали, монтажники сдали судно в наше рас-
поряжение, и, кое-как приладив свои подвесные койки, мы по-
ступили в ведение старпома. Крин считает, что вот оно, опять
1. Эрнест Шеклтон (1874—1922) — англо-ирландский исследователь Ан-

тарктики.
началось дивное времечко старикашки “Открытия”: он, да я,
да Лэшли, плюс Хозяин и доктор Уилсон. Вообще-то я ничего
не имею против доктора, хотя его трудновато втянуть в разго-
вор, если только ты не спец по птицам и птичьим яйцам. Му-
[ 8 ]
ИЛ 1/2021
жик он, конечно, толковый и обо всем у него особое мнение,
причем не как у людей, плюс он шибко религиозный. И я не ви-
новат, что не могу восхищаться Доктором так же, как Хозяин.
Происхождения они оба довольно скромного, как считают,
уверен, в высших сферах, в том смысле, что из-за неблагопри-
ятных обстоятельств и всяких превратностей оба вынуждены
зарабатывать себе на жизнь. Насчет семьи Доктора я вообще
не в курсах, а вот у Хозяина две сестры-портнихи, а третья по-
далась на сцену, но не танцевать, а на роли “кушать подано”.
Откуда вывод, что Доктор выбрал себе дорогу в соответствии
со своими духовными запросами, а Хозяин мается, подчиняясь
тяжелой необходимости.
Поймите меня правильно; кто-кто, а уж я-то исключительно
ценю Доктора, ведь даже циник и тот не может отрицать его изу-
мительных качеств. Если кого можно признать миротворцем,
так это Доктора. Во время экспедиции  года он не раз отво-
дил Хозяина в сторонку, чтоб сказать ему пару ласковых. Хозяин
с Шеклтоном, дело известное, были на ножах, и это плохо сказы-
валось на общей атмосфере. Хозяин вообще вспыльчивый, что
да, то да, и если чем недоволен, то может и раскричаться. Не ска-
жу, что теряет контроль над собой, просто нервничает человек,
и кто же его осудит, учитывая, какой на нем груз ответственно-
сти? И, ясное дело, он надеется, что Доктор его успокоит, всегда
подставит плечо. И Хозяин называет Уилсона дядя Билл, хотя
тот его помоложе будет!
Кают-компанию надраили в честь Бауэрза, которого доста-
вили нам из Бомбея: он был кадет на “Вустере”, и нам его пре-
поднес Индийский королевский флот аж в чине лейтенанта.
Красотой он ну никак не блещет, ножки короткие, рыжий,
нос, как у попугая — офицеры сразу его окрестили Птичкой, —
а Хозяин, говорят, с первого взгляда припечатал: “Ничего-ни-
чего, оказались в одной лодке — притремся”. Но Крин гово-
рит, не принять его было никак невозможно, поскольку его с
наилучшей стороны рекомендовал сам сэр Клементс Маркэм.
И вот, значит, Бауэрз преспокойно раскладывает свои по-
житки, потом шаг назад и — р-раз! — с девятнадцатиметровой
высоты грохается в трюм. Я сверху смотрю и вижу: лицо у не-
го аж свекольное с натуги, грудь колесом, пыхтит, просто
жуть, — и говорю: “Дышать-то он дышит, ребятки, да только
он не жилец”. И мы все думали, он шею себе сломал, а десяти
секунд не прошло — он вскакивает, живой и невредимый.
С тех пор Хозяин его исключительно зауважал, а я что? я
тоже признаю: да, он силач и работяга. Лэшли, тот вообще го-
ворит: “Он еще всех нас за пояс заткнет”, и на мой вопрос, с
чего это он взял, отвечает: “Да посмотри ты на него. Такой
[ 9 ]
урод вечно должен всем доказывать, что он не верблюд”. ИЛ 1/2021
Хозяин вообще высоко ставит физическую силу; может,
потому, что в детстве его считали слабаком. Этим я не хочу
сказать, что он без конца болел, а просто ему, как видно, не
хватало осанки, выправки ему не хватало, и он часто хандрил
и куксился. Я вообще замечал, что люди чувствительные, ко-
торые вечно волнуются, придают чересчур большое значе-
ние мускулатуре. Я себя чувствительным отнюдь не считал, и
потому мы с ним так спелись. Кстати, он не прочь шутить и
хохотать, но только когда шутник ему ровня; и наверняка он
бы огорчился, если бы я себе позволил подобное; совмест-
ный провал в трещину еще не повод забывать свое место. Од-
но я знаю: я умру с этим человеком, я жизнь положу за этого
человека, если, не приведи Господи, припрет такая нужда.
Скоро еще один тип пожаловал к нам из Индии, капитан
Оутс из пятого его величества драгунского полка. Объявился
на пристани в древнем капоте, в допотопном котелке, а мы
не знаем, с чем такое едят, и кто-то даже его принял за фер-
мера. Он тыщу фунтов выложил, Крин говорит, за то, чтоб
его взяли в нашу экспедицию. Но я и так сообразил, что у не-
го насчет денег полный порядок, уж очень он вольно дер-
жится, и ему плевать, как он одет. Он, говорят, отличился на
англо-бурской войне; был обнаружен к востоку от Кааркстро-
ма: лежал в речном пересохшем русле, пробитый пулей. А к
нам его взяли в силу того, что он дока по лошадям, думали
его в Сибирь направить, пусть помог бы мистеру Мирзу ото-
брать для нас самых лучших пони, да только все сразу в него
влюбились и уговорили Хозяина никуда его не отпускать. А
на днях он явился с берега еще расхристаннее, чем раньше.
В тот день всем было велено явиться на осмотр к зубному,
вот я его и спрашиваю, каково ему показалось в зубоврачеб-

ном кресле.
— А я не ходил, — он говорит, — я взял у друга мотоцикл и
гонял до самого Гринвича.
— Да вы что, сэр? — говорю. — Как же это? Холод черт-те
что выделывает с человечьим ртом.
Я знал, что говорю, недаром на мысе Крозье я потерял
все мои зубы от нижней челюсти.
1. Мыс в восточной оконечности острова Росса в Антарктиде.

— Лично я, — он мне отвечает, — противник всей этой ме-
дицинской профилактики. Какой только дичи не несут о мик-
робах. В Индии всем делают прививку от оспы, причем сил-
ком, чуть не под дулом пистолета. Я отказался.
[ 10 ]
ИЛ 1/2021
— Счастливо отделались, сэр, — говорю.
— Какое там, — отвечает, — я подцепил-таки эту пакость в
Бомбее, чуть не сдох.
Он со мной исключительно мило беседовал, а кто я ему?
но я чувствую, буквально, вокруг него особое поле. И есть у
него манера разглядывать тебя как бы издали, когда ты сто-
ишь с ним рядом, впритык.
Единственный среди офицеров, кто портит погоду, так это
мой тезка, лейтенант “Тедди” Эванс. Он поведет корабль до
Кейптауна, поскольку Хозяину придется от нас отстать, чтоб
заплатить по счетам и еще подсобрать деньжат. Лейтенант
Эванс довольно-таки исправный моряк, кто спорит, но по мо-
ему сугубо личному мнению, страдает манией величия. Имея в
Кардиффе полезные связи, он пополняет средства для экспе-
диции, шныряя туда-сюда по Стране отцов и собирая фольк-
лор, — причем валлийской крови в жилах у него примерно
столько же, сколько у Кайзера. У него на меня зуб, якобы из-за
пьянства, прямо прелесть, если учесть, что он вытворяет в ка-
ют-компании, когда офицеров обносят портвейном.
Позавчера возимся мы на полубаке с лейтенантом Бауэр-
зом. Он отвечает за припасы — то есть за еду, парафин, смен-
ную одежу и все такое, — а на моей ответственности, значит,
научное полярное снаряжение. Не мне судить, чья работа от-
ветственней. Упаси вас Боже оказаться на берегу, где в вашем
распоряжении будут сплошь сани с негодными полозьями,
лампы без фитилей и спальники без подкладки; но я сильно
сомневаюсь опять же, что вы будете скакать от восторга, най-
дя все это в большом порядке, но при полном отсутствии жиз-
ненно необходимых продуктов. Я как раз искал накладную на
химикаты для фотосъемки и с этой целью передвигал ящик
виски, пожалованный нам в дар одной винокурней, и тут яв-
ляется этот Эванс и говорит:
— Так-так, мичман, я вижу, понимает что является предме-
том первой необходимости.
А у меня как назло был под глазом синяк. И по тому, как он
на меня зыркнул, даже слепой котенок мигом бы сообразил,
что он нарывается на скандал.
— Да, сэр, — отвечаю с полным моим достоинством, при-
чем аккуратно следя за каждым своим словом, — худшее, что
может сделать человек, — это принизить другого. И не силь-
но лучше — возвысить самого себя.
— А я внимательно приглядываю за вами одним глазком, —
он говорит, но с улыбочкой говорит, как бы намекая на мой
фингал.
— Что и требуется нашей службой, сэр, — отвечаю с тон-
[ 11 ]
кой такой подковыркой, и, по-моему, он все понял и съел. ИЛ 1/2021
Первоначально-то он у нас полярным снаряжением ведал, но
скоро я наткнулся на только-только доставленные нам из
Норвегии негодные лыжи и доложил об этом Хозяину, и тот
сразу приказал лейтенанту всю эту хреновину сдать под мою
ответственность.
А лейтенант Бауэрз, тот стоял, свесив голову, и молчал как
рыба. Будь он постарше, он бы мог за меня заступиться, по-
скольку присутствовал накануне вечером и видел, как один
матрос, проходя мимо, споткнулся и нечаянно саданул меня
локтем по переносице. Когда лейтенант Эванс уже не мог его
слышать, он сказал:
— Испортить человеку репутацию легче легкого.
Потом-то уж, обдумав это дело, я рассудил, что мне следо-
вало самому за себя постоять. Надо бы прямо заявить этому
Эвансу, мол, если я такой говноед, за какого вы меня держи-
те, то как же, по-вашему, я мог годами состоять преподавате-
лем физкультуры в гимназии, не говоря уж, что победил в со-
ревновании на лучшую барабанную дробь два года назад, а
какой конкурс был!
Крин, он недавно своими ушами подслушал, как доктор
Уилсон сказал, что Тедди веселый малый, но в нем есть что-
то от Питера Пэна, так вот, Крин, значит, советует мне быть
покамест тише воды ниже травы, поскольку время работает
на нас. Прошел слух, Крин говорит, что якобы Эванс совсем
уж собрался снарядить собственную экспедицию, но Геогра-
фическое общество отказало ему в поддержке. Из-за этой на-
глости Хозяин не сильно его жалует и вот-вот убедится, я
сильно надеюсь, что тот ему на фиг не нужен.
Нам пришлось прервать нашу работу и готовить к отплы-
тию “Терру Нову”. А это китобойная развалина, аж  года

выпуска, — и Хозяин, он же всей душой прикипел к своему
старому, доброму “Открытию”, но Компания Гудзонова зали-
ва сама с ней не захотела расстаться.
Когда эта самая “Нова” кое-как заползла в док, первым де-
лом надо было избавиться от баков с ворванью. От этой вони
даже крыса сблевнула бы. Дэвис, судомонтажник, стрельнул
взглядом по этой “Нове” и объявил, что этим обломкам ко-
раблекрушения самое место на свалке. Конечно, он малость
сгустил краски. Если уж очень вглядываться, можно было за-
метить предательские крепления сальников и глубокие шра-
мы, оставленные при встречах неприветливыми глыбами
льда, но, когда ее выскоблили, побелили, отполоскали швер-
цы, она стала прямо красотка.
Вообще-то, “Нову” пришлось не столько ремонтировать,
[ 12 ]
ИЛ 1/2021
сколько переделывать. Теперь-то она в самый раз подходит
для нужд экспедиции: на юте оборудованы лаборатории для
научной работы, есть особые затененные помещения для фо-
тографии, на камбузе поставлена новая печь, имеется ледник
для замороженного мяса, а верхнюю плоскость ледника, по-
скольку там нет железа, мы облюбовали под компас.
Не поддается описанию, какую уйму всякой всячины мы по-
натаскали на нашу “Нову”. Половина товаров — табак, сигары,
фигурные шоколадки, засахаренные фрукты, мясные консер-
вы, рождественские пудинги, печеные бобы, даже пианола
нам досталась за так, и команда, кажется, приписала это щед-
рости соответственных славных компаний. Уж я-то мог бы им
популярно объяснить, как возрастут доходы мистера Борроу и
мистера Уэлкома, когда из рекламы выяснится, что это они по-
ставляли все-все, нужное для фотографии мистеру Понтингу,
участнику полярной экспедиции, не говоря уж, как сказочно
оживится торговля компании Уолси по выпуску нижнего бе-
лья, когда та, нахваливая свои подштанники, вскользь упомя-
нет, что это те же, какие спасали от ледяного ветра покорите-
лей Южного полюса, но внутренний голос мне подсказывает,
что лучше держать язык за зубами. Знавал я суда, до того по-
грязнувшие в воровстве, что уберечься могла только печка на
камбузе: а вы пробовали хотя бы дотронуться до раскаленного
железа?
Хозяин сто фунтов выложил в нужные фонды, чтоб “Терру
Нову” записать как яхту. А значит, мы теперь в своем праве
мчать под гордо реющим британским военно-морским флагом
и, что куда важней, обманывать бдительность чиновников из
министерства торговли, которые иначе объявили бы ее суд-
ном, не готовым к спуску на воду, в соответствии с известным
актом, учитывая, как глубоко она проседает в воде, а пытаться
смыть с нее ватерлинию — только зря время терять. Свежевы-
крашенная черным, как сажа, вперемежку с желтым, как лю-
тик, чистенько-беленькая вокруг носа, она стала шикарная вся,
прямо картинка. Лэшли одно беспокоит: как начнет она уголь
жрать, не оказалась бы прожорливей самого черта.
***
Уже нам выходить из вест-индского дока, уже супруга Первого
лорда Адмиралтейства подняла наш стеньговый, наш военно-
морской флаг. Со всех сторон, на мили кругом гудят-свистят-
поют корабли, а мы — мы входим в реку. Громадная толпа при-
шла пожелать нам счастливого пути; бегут, орут, бросают
вверх котелки, носовые платки взлетают снежной метелью. Ну
да, умом-то мы сознавали, что скоро отбудем, но только теперь
[ 13 ]
поняли сердцем — пора, пора, и кое-кто украдкой смахивает ИЛ 1/2021
слезу. Мистер Понтинг, фотограф, протиснувшись поближе к
Хозяину, роняет: “Ого, какие проводы, какова же будет встре-
ча?” Хозяин не разделяет его восторгов, он отвечает, что не
любит пустой суетни разлук и встреч, а чего он хотел бы, един-
ственно, так это кончить работу, начатую на “Открытии”, и
вернуться к будничной флотской работе. По-моему, мистер
Понтинг не сильно нравится Хозяину, он его подозревает в ко-
рысти. Говорят, когда дело доходит до копирайта, мистер
Понтинг неприлично торгуется.
Девять дней добирались мы до Кардиффа, то и дело оста-
навливались, подтверждая получение денег и надеясь полу-
чить еще. К нам присоединился сэр Клементс Маркэм с ком-
панией и супруга Хозяина. Миссис Скотт, дама очень даже
эффектная и уверенная в себе. Взойдя на борт, она прямиком
подходит к капитану Оутсу и говорит как ни в чем не бывало:
— Вижу я, вы нацепили ботинки со шнурками, капитан
Оутс.
Капитана аж передернуло. Хозяин, я приметил, разок-дру-
гой на нее глянул, с опаской, видимо, как бы она еще чего-ни-
будь не отмочила.
Первая наша остановка была в Гринхизе, там мы бросили
якорь со спортивного судна “Вустер”. Хозяин вскорости со-
шел на берег — забрать два флага, пожалованные королевой
Александрой, один с условием, чтобы вернулся, побитый
всеми ветрами, а второй, чтоб его водрузить как можно бли-
же к Южному полюсу. Если так дело пойдет, у нас, глядишь,
вскорости флагов будет больше, чем парусов. Прежде чем
сойти на берег, Хозяин обратился к курсантам, мол, если они
желают осмотреть “Терру Нову”, он ничего не имеет против.
Миссис Скотт, уходя, мне сделала ручкой.

Ростом она повыше Хозяина, и шляпа тут ни при чем, я же
ее и без шляпы видел, когда он меня посылал к себе домой за
документом, который забыл. Дома она ходит с распущенны-
ми волосами и босиком. Поздоровались, и она мне говорит:
— Так вы, значит, и есть мичман Эванс. Кон часто про вас
рассказывает и называет вас не иначе как Добрый Великан.
1. Датская принцесса, супруга Эдуарда VII, короля Великобритании (1844—

1925).
Кон — это домашнее имя для Фолкона, полное имя Хозяи-
на — Роберт Фолкон Скотт. Я покраснел. Она настоящая ле-
ди, но когда с тобой разговаривает, буквально впивается в те-
бя взглядом.
[ 14 ]
ИЛ 1/2021
Живут они не скажу чтоб шикарно, нет. Ковров у них я не
заметил, только там-сям валяются половички, и, хоть тут я не
поручусь, у дивана по правому борту вроде не хватает ножки.
Она спросила, не хочу ли я глянуть на малыша, я сказал, что
хочу, и она повела меня в сад за домом. Малыш был в колясоч-
ке с откинутым верхом, а дул сильный ветер.
— Нет ничего полезней для здоровья ребенка, — она гово-
рит, — чем свежий воздух. Ну, и любовь, конечно.
Я было заикнулся своей супружнице насчет свежего возду-
ха, так она стала орать, что кой-кому свежий воздух и действи-
тельно в самый раз, но если будем нашего мальца вытуривать
на задний двор, так он и недели не протянет, надышится сер-
ных паров с лудилен, и сажа по всему Суонси летает, и он бу-
дет у нас как негр.
Без Хозяина лейтенант Эванс чувствовал себя на коне. Он
прошел кое-какое обучение на “Вустере”, и ему не терпелось
вернуться Главным на знаменитом судне, хоть его исходно и
оборудовали для китобойного промысла, а теперь яхтой вы-
рядили ради маскарада. Покуда юнцы, во все глаза глядя во-
круг, гуськом поспешали в его кильватере, он то и дело погля-
дывал на меня, замечая:
— Наконец-то отчалили, э-э, мичман? — причем с таким
валлийским выговором, будто впитал его с молоком матери.
— И не говорите, и не говорите, сэр, — отвечал я с точь-в-
точь таким же выговором, но мой тонкий юмор отлетел от
него, как перышко на ветру. Глаза у него сияли, как у мелкого
пацана, и я потом пожалел о своей иронии. Когда вернемся,
капитанство ему обеспечено, как пить дать, а там, глядишь, и
внесут его в списки на производство аж в адмиралы. У каждо-
го своя мечта, и я знаю свою.
Теснота, тухлый запах тряпья, просыхающего возле ками-
на, — вот что погнало меня в море. И первое, что супружница
делает, узнав, что вскорости я сойду на берег, — поскорей по-
кончив со стиркой, ставит подставку для зонтиков таким мане-
ром, чтоб дверь была настежь открытая. Рос я быстро, сразу
вымахал, и чем я крупней становился, тем тесней становился
материн дом, ни тебе кресла, чтоб удобно рассесться, и кро-
вать коротка, не растянешься. Возвращаясь, например, из сор-
тира, я вечно стукался лбом о притолоку. По большей части я
чувствовал себя, как рыба в неводе. Молодой был и, только бо-
роздя океаны, мог расправить руки-ноги, дышать вольней.
Теперь-то я уже сбавил скорость, не стану отрицать, и, вот
ворочусь из плаванья, стану думать, как бы мне завязать с мо-
рем и приобресть пивнушку поблизости от залива Кардиган. Я
там подолгу гостил в детстве, в доме у дяди, материна брата,
[ 15 ]
вблизи городка Криккиет. Дом как дом, тоже не бог весть что, ИЛ 1/2021
но перед фасадом стелется изумительный луг, а позади фрук-
товый сад, и оттуда вид на пески, пески под цвет задумавшего-
ся молока. В удачный сезон тетушка, бывало, кладет медяк на
оградку в саду, оберегая груши-яблоки от набегов скотины, и
уж фруктов, фруктов на варенье... мы, бывало, ночами не спим,
скармливаем огню палки да сучья. Яблочную падалицу печем в
золе, а потом перекидываем с ладони на ладонь, чтобы рот не
обжечь. А наутро все-все кругом пахнет вареньем.
Уж как я старался и супружницу свою урезонить, настро-
ить на такой положительный лад, рисовал словами восходы-
закаты, и синее-синее небо, и ни струйки дыма, и как колум-
бина всползает змейкой по садовой стене, и у нашего малого
щечки рдеют наподобие альбертины в цвету, да только она у
меня пессимистка, на все смотрит хмуро, толкует исключи-
тельно про беды, про смерть, про убогую вдовью пенсию, про
то, что ее с малым сплавят на попечение прихода. Но все рав-
но, все равно, я же слышу, никогда она не упустит случая по-
хвалиться тем, куда меня отправляют.
Третьего июня мы прибыли в Спитхед, на борт поднялось
местное начальство, и пошла дикая кутерьма. Я был весь на
нервах, а ну как Хозяин не поспеет на свой день рожденья, но
четвертого он объявился. Я припас для него подарочек: две
гаванские сигары плюс открытка с портретом лорда Нельсо-
на. Мы уже приобрели три тысячи триста пятьсот сигар на
общие нужды, и мне не хотелось, чтобы он думал, что свой
подарок я оплатил не из собственного кармана. Я преподнес
ему эти сигары утром шестого июня, причем подгадал, чтобы
он был в кают-компании один.
Сидит себе на своем кресле во главе стола над пачкой бу-
маги и что-то карябает на верхнем листке.

— В знак моего к вам уважения, сэр, и от всей души, — гово-
рю. — Долгих вам лет жизни и, главное, здоровья.
— Большое, большое спасибо, Эванс, — отвечает. — Я тро-
нут, — а сам сует мой презент в карман, даже не распаковал, и,
глазом не моргнув, продолжает карябать. Не знаю, не знаю,
уж чего там я ожидал, ну, может, что он крепко пожмет мою
руку, а может, мы с ним опрокинем по стопарю, раз такое де-
ло, причем я буду долго отбрехиваться, он будет наседать, и
только потом я ему уступлю. Так или иначе, но я себя почув-
ствовал идиотом.
Вечером, после наблюдений над магнитным полем в Со-
ленте, лейтенант Эванс объявил, что мы приглашены на
борт “Непобедимого”, который стоит на якоре прямо рядом,
рукой подать.
[ 16 ]
ИЛ 1/2021
— Само собой, — говорит, — вы, я надеюсь, будете себя вес-
ти, как воспитанные люди.
Приходим мы, значит, к восьми, все честь честью, а офи-
церская пьянка из кают-компании на весь корабль грохочет,
причем сам Эванс орет громче всех. Кто-то из его дружков,
клацнув зубами на чьем-то брючном поясе сзади, отрывает
беднягу от стула.
Окончание вечера я не очень-то помню, ну, подарили нам
две пары саней, а в полночь Лэшли, меня и Крина призвали к
старпому, Кэмпбеллу, и тот велел нам принять на борт сколь-
ко-то кусков парусины и на обмотанных веслах грести к на-
шей “Терре Нове”. А уж там Хозяин призвал меня с нижней
палубы на пару слов.
— Я должен отлучиться, Тафф, — говорит, — мы встретим-
ся в Портсмуте.
— Слушаюсь, — отвечаю. — В Портсмуте, так в Портсмуте.
— И знаешь, что я сделаю, — он говорит, — перед тем, как
покинуть Англию?
— Завещание сочините, сэр? — отвечаю сходу.
— Приблизительно, — говорит, а сам улыбается. — Я поеду
домой, вырежу свои инициалы на дубе, который сам посадил,
а потом сяду под этим дубом и выкурю одну из твоих чудесных
сигар.
А насчет завещания-то я, оказывается, в точку попал! Он с
нами объединился восьмого, а в тот день был жуткий туман.
Нас взял на буксир “Верный”, потом суда класса дредноутов вы-
строились в бухте Уэймут в знак уважения. Мы прошмыгивали
между этими великанами, как пескарики под конвоем китов.
Подумать только, скоро ведь сила рук человека, его знания об
отливах, ветрах и прочее будут никому на фиг не нужны, хоть
я-то лично, слава Богу, к тому времени отплаваюсь подчистую.
Мы буквально не дыша шли мимо дредноутов, мимо их пушеч-
ных жерл. И туман усугублял наше благоговение, и все затаили
дух, и молчали как рыбы, огибая врата преисподней.
Мы обогнули Портлендский мыс на закате, а вскорости Хо-
зяин всех собрал на корме и попросил, чтобы каждый соста-
вил завещание. Он хочет дать нам совет, как распределить на-
1. Солент — западная часть пролива между островом Уайт и Великобрита-

нией.
ши деньги. Мы про себя помирали со смеху, распределять бы-
ло нечего, у большинства ничего не было, кроме долгов, ос-
тальные могли уместить в носовом платке все свое богатство.
Пока Хозяин давал нам свои советы, лейтенанту Эвансу
[ 17 ]
пришлось сбавить скорость “Терры Новы”, посигналить, сдать ИЛ 1/2021
полный назад, чтоб не столкнуться с пароходом; голос у Хозяи-
на дрогнул; он кашлянул, чтобы это скрыть. Как Лэшли выра-
зился, хороши бы мы были, досрочно утонув в отечественных
водах.
Одиннадцатого июня мы бросили якорь у “Дорог Кардиф-
фа”, на борт поднялся лоцман и направил нас к Роат-Доку, где
мы причалили возле крытых флагдуком складов горючего.
Никакой бизнесмен, учтите, никогда ничего вам не даст, не
рассчитывая на выгоду. От государственных складов нам за-
дарма достались триста тонн сжатого угля в брикетах и би-
тум, но Хозяину пришлось отдуваться за эту щедрость, выдер-
живая общее обожание еще на одной отвальной. Он
прекрасен на таких вечерах, весь собранный, как пружинка;
одна его улыбка — и дамы дрожат от восторга, но по тому, как
он озирается через плечо, удостоверяясь, рядом ли доктор
Уилсон, видно, какая это все для него морока.
Под его присмотром уголь загрузили в тот же вечер. Он не
обязан при сем присутствовать, просто ему, наверно, было
здесь веселей, чем с директорами компании плюс их полови-
ны. Когда кончили загрузку, всех высадили на берег, чтоб про-
извести на судне дезинфекцию, удалить угольную пыль, после
чего нас пригласили — в благодарность от руководства — в мю-
зик-холл. Хозяин кинулся в Лондон.
Та же нудная процедура — загрузка, дезинфекция — повто-
рилась и в субботу, так как мы переместились на Бьют-Док, а
там загрузили на борт еще сотню тонн парового угля. И вот
тут-то оказалось, что не зря судомонтажники каркали и нас
стращали. “Терра Нова” опасно низко осела, на носу образо-
валась течь. Мы сообща конопатили тимберсы. Лейтенант
Эванс нам советовал держать язык за зубами, не то поползут

слухи и нам не удастся вовремя отчалить. По мнению Лэшли,
вся штука в том, что какая-то сволочь в доке подсунула нам
плитки не того размера для укрепления судна на случай столк-
новения пузыря с ледяными торосами.
В субботу вечером нас отпустили на берег, и я пошел к сво-
ему шурину Хью Прайсу, куда моя супружница Лоис приехала
аж из Россили, чтоб повидаться со мной на прощанье. И моя
мать пожаловала, и ее братец, мой дядя Дэвид Уильям из Крик-
киета, но тот на старости лет настолько не в ладах с собствен-
ной башкой, что не отличает дня от ночи. И зачем только сама
она приползла, мать, рыдает надо мной, будто нам уже не суж-
дено свидеться на этом свете, и, главное, мне ж приходится
еще и ей уделять внимание, в ущерб мальцу и Лоис. Еще трое
взрослых сынков моего шурина тут же околачивались, да сосе-
[ 18 ]
ИЛ 1/2021
ди то и дело к нам совались, чтоб пожать мою руку, одним сло-
вом, очень даже скоро меня потянуло обратно на борт. И ведь
всегда их всех терзает один-единственный вопрос, и всем не
терпится его задать, а именно, каким манером человек справ-
ляет нужду при минусовой температуре. Перво-наперво терпи,
держи себя в руках, я отвечаю, когда, стало быть, тебе приспи-
чило отлить, но как припрет кое-что посолидней, крутись не
крутись, а обмороженная жопа тебе обеспечена. Тут я, конеч-
но, юлил, потому что на самом деле все обстоит не совсем так.
Бывало на “Открытии” и такое, что испражняешься прямо в
штаны, а как говно замерзнет, его вытряхиваешь.
А уж разругались мы с Лоис, жуть! Пристала как банный
лист, скажи ты ей да скажи, каким манером до нее будет дохо-
дить мое жалованье. Я ей толкую, мол, полгода целых мо-
жешь жить — не тужить, а уж потом — зависит, какие средства
экспедиции сохранятся в банке.
— Да успокойся ты, — говорю, — и в ус, — говорю, — не дуй,
Хозяин честное благородное слово дал, что наши семьи ни в
чем не будут нуждаться.
— Да что мне теперь, — тут она в крик, — утереться этим
его честным благородным словом? Когда ты и твой драгоцен-
ный хозяин будете от меня за тридевять земель, а? И оба
снежного человека разыгрывая, что один, что другой?
Нельзя сказать, чтобы шурин спас ситуацию:
— Я фото видел в газете утрешней: капитан Скотт с супру-
гой, — вставляет он. — Ты мне рассказывал, что она женщина
из себя очень даже интересная, и ей-богу так оно и есть.
— Что-то не припомню, — говорю, — чтоб я высказывал об
ее внешности то или иное мнение.
— Нет, — уперся, — ты высказывал.
— Это я про его мать высказывал, — говорю. — Капитан
Скотт обожает свою мать.
А он все никак не может слезть с этой темы, идиот несча-
стный! Здесь мне на выручку поспешает мать, толкает локтем
своего братца и орет ему в ухо, что я-де больше всех на свете
ценю капитана Скотта. Я потрясен: и зачем ей понадобилось
посвящать дядюшку в эти подробности; судя по его ошара-
шенному взгляду, ему трудно сообразить, кто такой я, не гово-
ря уж о Хозяине.
— Ну, не больше всех на свете, — мямлю я и пытаюсь по-
жать под столом руку своей благоверной, но та дергается,
брезгливо, как будто до жабы дотронулась. Меня буквально
терзают, буквально рвут на части, и потому, когда Хью Прайс
заикается о том, что не грех бы заглянуть в кабак, я хватаюсь
за эту идею. Ну а жена — да что жена? Она что, каждое мое
[ 19 ]
слово ловит? Печенку надрывает, чтобы мне угодить? Совсем ИЛ 1/2021
даже наоборот, мечет в меня громы-молнии своим взглядом,
пока я допиваю чай.
А в пабе один мужик сразу разлетается прямиком ко мне,
желая лично от меня узнать, правда ли, что “Терру Нову” при-
знали негодной для мореходства.
— С чего это вы взяли? — спрашиваю.
— В газете прочел, — он отвечает, — там написано, что
пришлось насосы применять.
Ну, я, само собой, даю ему суровый отпор, но чуть погодя
шурин умудряется-таки все это повторить при моей мама-
ше, — мне только ее новых рыданий тут не хватало...
Главное мое желанье — скорей залечь в постель, ведь как-
никак это последняя наша ночь с Лоис перед долгой трехлет-
ней разлукой, но она мне заявляет, что прежде всего она
должна покормить мальца и вовсе ей не надо, чтоб я тут мель-
тешил у ней перед глазами, пока она будет его распеленывать
и снова пеленать.
Хью Прайс достает из буфета карты. Старого дядюшку ук-
ладывают на диван; каждый раз, как поправляют огонь в ка-
мине, или кто-нибудь матерится, или со стуком побивает ко-
зырем туза, он орет:
— Это ты там стучишь, а, Лиззи, это ты, лахудра?
На что мы орем в ответ:
— Тише! Лиззи давно легла.
Что в некотором роде вполне соответствует действитель-
ности, учитывая, что дядюшкина жена Лиззи мирно почиет в
земле последние двадцать лет. А когда от соседей, на ночь
глядя, вытолкали кота и бедняга заорал трагическим голо-
сом, дядюшка очень прямо сел на диване с воплем:
— Цыц, курва, я еще не кончил!

Спал я плохо. Газовый фонарь под самым окном то и дело
с шипеньем высветлял полосу обоев над шкафом. Все было
как-то странно, вдруг мне показалось даже, что стена качну-
лась и стронулась с места. Перед рассветом часы в передней
встали, и тишина как набрякла и стала громче всякого тика-
нья. Ничего-ничего, — лениво ворочались мои мысли, — Хью
Прайс их заведет чем свет, ясное дело, куда он денется, а вот
когда остановится мое бедное сердце, никто его не подкру-
тит, нет еще такого ключика, не изобрели. Потом я стал пере-
бирать в уме, что я делал в жизни плохого: врал, таскался по
бабам, сорил деньгами, спер те две несчастные сигары, еще
этикетку аккуратно сдвинул на сторону, чтоб замести сле-
ды, — но почему-то была и радость в этих печальных мыслях.
Видно, перед долгой дорогой человеку положено бабки под-
[ 20 ]
ИЛ 1/2021
бивать. Видно, так сама природа его готовит к превратностям
судьбы. Видно, когда человек мается из-за того, что каких-то
дел не доделал, каких-то слов не досказал, он и в работе не
сможет выложиться на всю катушку.
Я пробовал сжиться с тем, что я слабак, поносное говно, но
стоило мне вытянуть руку, сжать кулачище в свете фонаря, и
сразу я чувствовал, какой я сильный и выносливый. Была одна
опасная минутка, была, когда я игрался с мыслью: а что, если
взять и вроде как исповедаться собственной супружнице, сра-
зу я стану чистенький, сразу заблистаю, как новенькая булавка.
В завершенье бреда в голову вползла мелодия “Христово воин-
ство, вперед” — ну да, это ж любимый гимн Хозяина; и, когда
мы пробовали разжечь примус возле того глетчера, он же
именно этот гимн насвистывал, верней пытался. Губы от сту-
жи растрескались, ему давалась от силы одна нота из десяти,
ой, ну и пел же он тогда! — точь-в-точь кукушка по весне.
При этом воспоминании я хмыкнул, и, видно, довольно
громко: жена шелохнулась во сне. Перед тем она допустила ме-
ня к своему телу, еле-еле, со скрипом сдалась на мои уговоры.
Якобы от меня перегаром несет. И вот чего я никак понять не
могу — как это может быть, что в ту самую минуту, когда мужчи-
на с женщиной телами спаяны друг с дружкой в точности, как
решенный навечно пазл, в ту самую минуту, да, мысли их раз-
бредаются, как попало, растекаются в разные стороны?
В конце концов я все же заснул, наверно, потому что наутро
жена ворчала, что ей пришлось прикрывать мне рот ладонью,
чтоб я мальца не разбудил, я все выкрикивал имя какое-то.
— Что еще за имя за такое? — спрашиваю, а сам боюсь под-
лить масла в огонь. Эх, наскочил я во Фриско на бабеночку од-
ну, такая полубелая, полуиндианочка, аж в душе засела.
— Вроде бы Иисусе, но, зная тебя как облупленного, я ду-
маю, что это все-таки была Сьюзи.
В полдень проводил я их с матерью на поезд до Суонси, об-
ратно. Сказал, что меня ждут на борту к обеду, хотя, строго
говоря, до заката мне на борту делать было нечего. Долгие
проводы — лишние слезы, и поэтому я на вокзале все больше
помалкивал. Ну, слегка подсюсюкнул; да я ведь их и вправду
1. Гимн из “Книги общих молитв”, положенный на музыку Артуром Сал-

ливаном (1842—1900).
люблю обеих, но как-то они учуяли, что уже я как бы отрезан-
ный ломоть. Не знаю, как объяснить, но, когда человек вот-
вот уйдет в море, всем кажется, что он уже отчалил, и рас-
стояние между ним и теми, кого он покидает, увеличивается
[ 21 ]
с каждой секундой. ИЛ 1/2021
Мать отобрала у Лоис мальца и погнала нас в дальний ко-
нец платформы, чтоб хоть напоследях нам без посторонних
побыть. Но из этого ничего не вышло. Моя фотка красова-
лась во всех газетах, и каждый норовил подойти похлопать
меня по плечу. Один явился с махонькой такой собачонкой
вроде шелудивого кролика, и, когда она со всех сторон обню-
хала мне штаны, а я пнул ее ногой, он сказал:
— Я думал, вам полезно потренироваться перед встречей с
эскимосскими лайками.
Я еле удержался, чуть не заржал. Упряжная лайка — да это
же зверь, прямо волк, понимаете, и она с первого взгляда гото-
ва искусать тебя до костей, а в его несчастненькой твари жиз-
ни примерно столько, сколько в материной горжетке, в кото-
рой она фигуряет в церкви по воскресеньям. Жена гордо
удалилась; думала, небось: да, ему весело, ему-то что. Тут, запы-
хавшись, вбежал на платформу поезд. Мать сидела в вагоне как
каменная, все глядела в окно, все глядела на меня, наглядеться
не могла, и головенка мальца, лысая, как яйцо, светлела на ее
темном плече. Поезд тронулся, Лоис прижала пальцы к губам,
послала мне поцелуй. Вот уж когда меня проняло. Слезы щипа-
ли глаза; мать, до чего ж она старая, а жена, до чего ж молодая.
***
Течь “Терры Новы” оказалась не пустяшная. В понедельник мы
возились с помпами четыре часа из двенадцати. Один кочегар,
бельгиец, по прозванью Рип Ван Винкль, все ныл и каркал,
мол, в настоящем виде корабль не дотащится даже до Мадейры,
не говоря про Кейптаун, и надо, мол, отложить плавание до тех
пор, когда все у нас будет тип-топ. Отчасти он верно говорил,
несмотря что иностранец. При попутном ветре все, может, и

сойдет, а не то мы провозимся до второго пришествия.
Мы с Лэшли аж надрывались, вправляли мозги бельгийцу,
напирая на то, что надо кровь из носа поставить базу вовре-
мя, до антарктической зимы, — а он ничего не петрил насчет
юга и все ныл и ныл, так что в конце концов я предложил вы-
бросить его за борт. Тут миляга Том Крин, добрейший му-
1. Герой одноименной повести Вашингтона Ирвинга (1783—1859).

жик, отвел меня в сторонку и шепнул, что у малого дома не-
приятности, которые тому надо как-то уладить.
— Да у кого же их нет, а? — спросил я, хотя отлично его по-
нял.
[ 22 ]
ИЛ 1/2021
На душе у меня было паршиво. В понедельник вечером
наш экипаж, включая жен, был зван в Торговую палату Кар-
диффа, офицеры — на ужин по семь шиллингов шесть пенсов
в “Роял-отеле”, мы, прочие, — на ужин по полкроны, подаль-
ше, в отеле “Барри”. Я помянул про это Лоис, но она сказала,
что лучше ей домой вернуться — за старшим приглядеть. Я со-
всем расстроился, мы и расстались-то нескладно, и я не на-
стоял на своем. А мать на что? Могла приглядеть за внучками,
свободно могла приглядеть.
Я улучил минутку и спросил у лейтенанта Бауэрза, будет ли
кто его провожать, он сказал, что вряд ли. Мы все еще втаскива-
ли на борт экипировку и припасы, Бауэрз в своей стихии, по ко-
лено среди ящиков имбирного вина, в съехавшей на затылок
шляпчонке, что-то строчит в своем блокноте. Мистер Черри-
Гаррард был на подхвате. Милый мальчик старается всем понра-
виться, всем угодить и ради этого не гнушается самой черной ра-
ботой. Он как бы запрыгивает тебе в глаза, как бы ждет, что вот
сейчас ты ему заедешь кулаком по морде, и как бы даже на это на-
прашивается, и тогда бы он показал, какой он отважный боец.
— Да я уж был дома, попрощался со своими, — ответил Бау-
эрз, — мать и так не в восторге, что я уезжаю, зачем мне та-
щить ее сюда, очень надо, чтобы она тут орошала слезами
пристань.
— Вот и я точно такого же мнения, сэр, — говорю, — что
толку длить муки?
Далее он мне поведал, какой дивный шерстяной джемпер
связали ему сестренки и как прекрасно он провел время, пры-
гая прямо в море с горки у них за домом. Сообщил, что страш-
но любит плавать, спросил, согласен ли я, что плавание — са-
мый лучший вид спорта?
— Капитан Оутс, — он заключил, — подумывает, счастлив-
чик, не завести ли бассейн в своем имении в Эссексе... ну, то
есть когда он вернется. Правда, роскошная идея?
— О да, сэр! — ответил я со всем тем пылом, какой сумел
изобразить, так как, по правде сказать, лично я бы уже был на
седьмом небе, если б мог соскрести с себя грязь в чем-то чуть
побольше цинкового корыта перед камином, не говоря уж о
полоске воды, в которой можно рыбками полюбоваться.
При первой же возможности я перехватил Хозяина.
— Тут такое дело, сэр, — говорю. — Я, конечно, дико изви-
няюсь, сэр, — говорю, — я насчет жалованья беспокоюсь.
— Жалованье будет доставляться по всегдашним кана-
лам, — он отвечает, и довольно раздраженно причем. — По-
моему, я доходчиво все объяснил.
Ну да, он объяснил, конечно, но еще он говорил, что наде-
[ 23 ]
ется на добровольные пожертвования, а где они, спрашивает- ИЛ 1/2021
ся? Не так чтобы текут рекой. Мне дико не хотелось к нему
приставать. Глаза его такие синие, и в них усталость, и в них
такая забота обо всех, не то разве бы я к нему сунулся?
— Да я-то и не беспокоюсь, сэр, — говорю. — Супруга вот
беспокоится.
— И у супруги нет оснований, — он говорит, и таким раз-
драженным я его еще никогда не видел.
— Ваша правда, сэр, — говорю. — Большое вам спасибо,
сэр. — Поворачиваюсь и ухожу. И знаю, что он пойдет за мной.
— Послушай, — он меня окликает. — А если я напишу мис-
сис Эванс? Это исправит дело?
— Еще бы, сэр, — говорю. — Я буду очень вам благодарен.
Золотой человек Хозяин; я доверяю ему на все сто. Кто-то
скажет: подумаешь, дело большое, письмишко навалять! Да
ничего подобного! Дел у него — вагон и маленькая тележка,
забот полон рот, человек пожиже не выдюжил бы, рухнул под
такой жуткой ношей. А вот он, да, он, не прошло и часу конеч-
но, написал письмо Лоис.
Словом, я облегчил душу и преспокойно дождался вечера.
Всей компашкой, включая бельгийца, мы пораньше при-
франтились и, сверкая пуговицами и обувкой, зашагали к од-
ному шикарному заведенью возле улицы Пресвятой Девы. В
каждом, ну буквально в каждом пабе, куда бы мы ни сунулись,
нас приветствовали, как особ королевской крови. У “Принца
Альберта” оказалась фотография работы мистера Понтинга
на всю стену: на фоне “Терры Новы” выстроился в ряд весь
наш экипаж. Я, по причине роста, гнусь в три погибели где-то
сзади, а вот в замке Карнарвон, между прочим, имеется сни-
мок, так там я один-одинехонек, на палубе, присел на корточ-
ки, заглядываю в палатку. Рядом пристроился наш судовой

котяра, Крин говорит, вот если бы эту картинку оттиснули на
жестяных коробках для печенья, хотя меня там, конечно,
пришлось бы изъять... А вот и сам герцог Йоркский, скачет,
выхватив мушкет, и по всему фасаду реет громадный флаг с
рекламой уютного крова, где могут выпить-закусить прито-
мившиеся открыватели Южного полюса. Фирма не щадит за-
трат: пиво — бесплатно.
1. Старинный замок в Уэльсе.

Аж голова кругом, до чего чудно — я знаменитость, при-
чем пока еще палец о палец для этого не ударил! И ведь я не
единственный, кто может попасть в число счастливцев, кото-
рые водрузят на полюсе наш флаг. Среди нижних чинов я
[ 24 ]
ИЛ 1/2021
признаю своим соперником только Лэшли, Крин не в счет,
Крин не будет локтями пробивать путь к успеху, как-то неза-
чем ему. А Лэшли — он с меня ростом, плюс еще он механик,
правит моторными санями и, значит, будет востребован до
самого что ни на есть до последнего конца. Кто-то из нижних
чинов уж точно им занадобится, помяните мое слово. Чтобы
их, Боже упаси, в кумовстве не обвинили. И на последних
фотках, на всех, на заднем плане взовьется по ветру добрый
старый Юнион Джек, куда ж без него?
В “Герцоге Йоркском” Лэшли и Ван Винкль схлестнулись
буквально с пеной у рта. Я все почти расслышал — навострил
уши на всякий случай, а вдруг бельгиец заведет эту свою бодягу
насчет протечек. Что-то уже звучало такое, якобы все мы веч-
но трепемся, вечно надеремся и халтурим. Ван Винкль шипел:
— ...и все видят вашу халтуру, учти!
И Лэшли отвечал презрительно (или мне так показа-
лось?):
— А тебя, думаешь, легко терпеть?
Тут я вступил в дебаты, заехав бельгийцу в зубы и заметив
ему, что он типичный говноед.
Я Лэшли защищал, как самого себя. Вот уж кто не пьяни-
ца, нет, и никогда не сопьется, правда, если только от страха,
чем по убеждению. Ну а я, да, я пью, когда среди выпивох, —
а иначе как блистать остроумьем в общей беседе? Но Лэшли,
в благодарность за все мои труды, обозвал меня идиотом, пе-
решел за другой стол и подсел к нашему коку.
Ну а попозже я пошел к ребятам, и там был Ван Винкль,
съежился на полу, раскачивается, обнял руками голову. Муха
жужжала у него над ухом, он ее раз — и прихлопнул, — сразу
видно, что не в себе человек.
— Да ладно, — я ему говорю, — я не хотел сделать тебе больно.
— А захотел бы, куда тебе, — он говорит или что-то в таком
роде.
— Не понял, — говорю, и тут он простонал:
— Только она, одна-единственная может сделать мне больно.
Оказывается, он в жене души не чает, а та пристрастилась к
бутылке, после того как втюрилась в одного хмыря из ювелир-
ного магазина. Мать бельгийцу пишет, гуляет, мол, твоя-то, ка-
ждую ночь ее где-то носит, за деточками приглядеть некому.
— Вставай, — говорю, а у самого прямо тошно на душе ста-
ло, встряхнул я его, поставил на ноги, кровь вытер возле
губ. — Куда нам плыть положено, — говорю, — так там мороз
перво-наперво жрет того, у кого сердце разбитое.
И ведь это правда истинная, пусть и горькая правда. Коли-
чество съестного прикинешь неправильно — и то ох как отду-
[ 25 ]
ваться придется; а уж неподходящего человека наймешь, тем ИЛ 1/2021
более в долгий путь, — ей-богу, накличешь беду. Она аж в зубах
навязла, старая байка про одно гнилое яблоко в бочке. И мы
все подцепляем заразу, тут никуда ты не денешься. Ну что мне
бельгиец этот; я, в общем, его жалею, и, будь моя воля, попут-
ный ветер мигом бы домчал его до дому. И вовсе я не виноват,
что вмешался, поскольку его дерганье, его метанья опасны ни-
чуть не меньше, чем искра возле пороховой бочки, ей богу.
Отель “Барри” нам закатил шикарный обед: суп с пореем,
телячьи отбивные, и пива — залейся. На эстраде в дальнем кон-
це зала оркестр сплошь из молодых ребят наяривал умпу-пум-
пу, а на меню сверху была фотография “Терры Новы”, и снизу
надпись: “Вышли из Кардиффа в июне  года”. Я сложил
это меню, вот, ей-богу, и сунул в карман, Лоис чтобы побало-
вать, но наутро хватился, аж карманы повывернул, а там толь-
ко сигарный бычок, да две ложечки для пуддинга, кремом вы-
мазанные.
Кто был при жене или с девушкой, те веселились вовсю, не
то что мы, горемычные, рассаженные между богатеями с ихни-
ми дамами. Парочки то и дело вскакивали и пускались в пляс, а
нам приходилось беседу поддерживать. А я, кстати, не такой
уж дурак. И, главное, мне посчастливилось свести знакомство
с людьми такого пошиба, как Хозяин, так что я мигом отличу
человека благородного по природе от того, кто благороднича-
ет, когда ему надо, и хотя принимающие нас деятели вовсю ста-
рались нам угодить, у них только деньги есть в банке, а так —
чем они, спрашивается, лучше меня?
Справа от меня сидел субьект, по всему судя, мелкая сошка
в государственной топливной фирме. Так он без конца ко мне
приставал с вопросом, сколько да сколько, мол, стоят брике-
ты, которые нам подарили. Знал я, знал цену этим брикетам

до последнего пенни, но ради смеха вдвое ее увеличивал. Ему
это щекотало нервы, он то и дело вскакивал, то к одному по-
дойдет, то к другому, и всем рассказывает, как я опростоволо-
сился, или, ударив кулаком по скатерти, требует, чтобы я оце-
нил, во сколько лично ему обошлась обстановка камбуза, все
эти ножи-вилки-кастрюльки. Уж как я головой мотал, какие
1. Тут тонкость гостеприимства: Кардифф — столица Уэльса, порей — сим-

вол Уэльса.
рожи ни корчил, намекая Крину, что, мол, пора смываться,
но тут вдруг тип в манишке и фраке взбирается по ступенькам
к оркестру, хлопает дирижера пониже спины, в смысле: да
брось ты эту палку свою.
[ 26 ]
ИЛ 1/2021
— Лорд-мэр Кардиффа, — ревет тип, — будет весьма призна-
телен морякам с “Терры Новы”, если они пожалуют в королев-
ский отель и присоединятся к капитану Скотту и к членам Тор-
говой палаты Кардиффа для непринужденной беседы.
И вот мы шагаем к отелю гуськом, а тип в манишке, как
главный, идет впереди. Прохожие улыбаются нам, встречные
на нас озираются, заламывая котелки. Когда минуем страхо-
вые конторы, голубь метит густой празеленью плечо нашего
предводителя. Тот, ничего не подозревая, приписывает ис-
ключительно веселому настроению наш восторженный рев.
Кое-кто шмыгает в переулок, видимо, навострив лыжи в бли-
жайший паб, ну а я, конечно, я не подведу Хозяина. Он не тер-
пит официального трепа, и, скорей всего, это он надоумил мэ-
ра нас пригласить.
Он, миссис Скотт и лейтенант Эванс с супружницей на пра-
вах гостей остановились в резиденции лорда-мэра. Лейтенант,
тот, конечно, весь аж лоснится от восторга, ну а Хозяин, не со-
мневаюсь, этими светскими церемониями давно уже сыт по
горло.
Мы подоспели к самому концу ужина, нас усадили в даль-
нем конце стола, и там снова я увидел меню, плюс брошюрки,
из которых уяснялись научные цели нашей экспедиции. Я ис-
хитрился глянуть в меню: их потчевали говяжьим филеем
“Терра Нова”, суфле “Капитан Скотт” и мороженым “Южный
полюс”.
Изумительная столовая вся сверкала серебряными канде-
лябрами, золочеными карнизами, и, ей-богу, в жизни я не ви-
дал такой уймы цветов, в вазах, в медных ушатах, что ли, и чуть
не все белые, все больше лилии — как бы на тему белых снегов
Антарктиды, а пол устилал синий с желтым турецкий ковер, до
того шикарный, что, ступив на него, я себя почувствовал пря-
мо преступником. А в ушах журчали, гудели голоса, как будто
пчелы жужжат в саду, неприлично упившись нектаром.
Хозяин сидел во главе стола. Я заметил, он тянет шею,
видно, нас высматривает, да только нас упрятали за большу-
щей пальмой в кадке. Лейтенант Бауэрз тоже был тут как тут,
и старпом, и миссис Эванс через двух человек от Хозяина.
Миссис Эванс — дама прямо сногсшибательная, тут я не спо-
рю. Вся в белом, причем сама брюнетка, и с бледным цветком
в волосах. Миссис Скотт сидела слева от лорда-мэра. Раскину-
лась в кресле, скучала, по-моему, и была в фиолетовом платье.
От капитана Оутса не было ни слуху ни духу. Он вчера еще
объявил Лэшли, что на подобные сходки, хоть ты его озоло-
ти, не заманишь, и что он лучше сдохнет, чем сядет ужинать
с подобной публикой, с этой сворой лейбористов-социали-
[ 27 ]
стов. Сомневаюсь, что он в принципе против таких полити- ИЛ 1/2021
ческих собраний, и уж тем более не от стеснительности, про-
сто он такой человек, сам по себе, всегда и везде ему скучно,
ну и пускай делает, что ему Бог на душу положит.
Только-только мы расселись, минут через десять примерно
легкий гул голосов прокатился, мол, дамам пора припудриться,
почистить перышки, одним словом, и тотчас оркестр грянул
“Героя Юга”. Миссис Скотт, видимо, втихую скинула туфельки,
потому что теперь она нагнулась и что-то нашаривала под сто-
лом, встав наконец на ноги, покачнулась, и Хозяин поддержал
ее под локоток. Она ему улыбнулась, мазнула его по щеке сал-
феткой. И по тому, как он сжал ее этот локоток, сразу видно бы-
ло, что у них отношения самые дружеские, это да, но не как у му-
жа с женой.
Официант вкатил сервировочный столик с остатками “Юж-
ного полюса”, чуть скособоченного на серебряном блюде; Крин
выдернул из горной вершины флажок и заткнул себе за ухо.
— Если вы не против, — говорю я официанту, — нам бы чего-
нибудь эдакого, прохладительного, и, главное, чтобы покреп-
че.
Объявили куплетиста и арфистку, уж они, мол, нам скучать
не дадут. Куплетист вышел и спел песенку Джорджа Роби про
то, как гулящий муж приперся в мюзик-холл с девкой, напорол-
ся там на свою жену, и тут хор, к которому мы с превеликой ра-
достью примкнули, подхватывает:
Стоит и смотрит на меня,

Стоит и смотрит на меня
Жена!
Стоят и смотрят на меня,
Стоят и смотрят на меня

Жена
и наш жилец!
Мы бы с полным нашим удовольствием еще послушали ку-

плетики, но тут встряла эта арфистка, началась суматоха, под-
нялся галдеж, и сразу ясно стало, что ни у кого настроенья
нет слушать ее тюрлюлю. Чтоб возместить ей моральный
1. Джордж Роби (1869—1954) — английский актер-комик, куплетист.

ущерб из-за не очень-то восторженного приема, мы под ко-
нец чуть ладони себе не отшибли бурными аплодисментами,
а лорд-мэр ей поднес букет.
Только я расположился за пальмой с полным бокалом в ру-
[ 28 ]
ИЛ 1/2021
ке, как вдруг мистер Тревор Джонс, председатель Палаты,
кричит лорду-мэру, чтобы тот преподнес Хозяину флаг с гер-
бом города Кардиффа. Этот самый флаг был аккуратно сло-
жен, но когда Хозяин решил его продемонстрировать в знак
благодарности и восхищения, он как-то неправильно взялся
за дело. Ткань все вываливалась и вываливалась на скатерть.
Миссис Скотт зашлась от хохота. И тут Хозяин, сражаясь с
непослушными шелковыми складками, простонал:
— Мичман... Эванс... Ну где же он?
Глиссолд, наш судовой кок, схватил меня за шиворот, под-
нял на ноги. Он уже хорошо набрался и явно хотел грубой си-
лой толкнуть меня через всю комнату. Я бы, конечно, увер-
нулся, но Хозяин завидел меня, замахал мне рукой:
— Скорей сюда!
Я то наклонялся, то распрямлялся, одним словом, чувство-
вал себя полным идиотом, но вот Хозяин выкрикнул, и голос
его звенел:
— Милорд мэр, леди и джентльмены, позвольте мне вам
представить моего друга и верного соратника в полярных по-
ходах — мичмана Эванса!
В ответ раздался такой веселый гогот, такие вопли в знак
бурной поддержки, что не показаться после этого всего было
бы прямо неприличным ломаньем.
Ну и вот, значит, старпома сослали на дальний край стола,
а меня усадили между Хозяином и лордом-мэром. А миссис
Скотт все хохочет, уняться не может. Хозяин, как сейчас пом-
ню, все перегибался через меня и шипел:
— Кэтлин, милая, перестань, ну, прошу тебя, ради Бога.
Но вот он встал, поблагодарил всех за флаг — лейтенант
Бауэрз еще колдовал над ним, возвращая к разумным масшта-
бам, — и пообещал, что при нашем выходе из Кардиффа этот
драгоценный дар будет реять на мачте и будет водружен сно-
ва, когда мы достигнем полюса. Тут он загнул, конечно. Там,
куда нас несло, и самим-то было не распрямиться, не то что
такой громадный флаг водружать.
— Мы вовек не забудем, — говорил Хозяин, — доброты и
щедрости города Кардиффа, где мы нашли отличнейший
уголь, отличнейшее снаряжение и поддержку, на какую толь-
ко может надеяться полярный исследователь. — Тут он зап-
нулся, прочистил горло и больше не мог говорить. Многие ду-
мали, что он умолк из-за того, что не мог совладать с
переполнявшей его благодарностью, но миссис Скотт все
еще душила хохот салфеткой, и я понял, что Хозяин переба-
рывает совершенно иные чувства.
Лейтенант Бауэрз тем временем уменьшил флаг примерно
[ 29 ]
до размеров сложенной палатки и пристроил к спинке своего ИЛ 1/2021
стула. Хозяин, очнувшись, почтительно похлопал по флагу,
вытянув руку, и произнес наконец такие слова:
— Поверьте, мы вовек не забудем того, как нас принимали
в Кардиффе, и про этот флаг. Нам никогда бы не пережить
суеты и волнения сборов, если бы не поддержка жителей Юж-
ного Уэльса. Память о вашем великодушии, — здесь он раски-
нул руки, как бы желая обнять всех-всех присутствующих, —
будет нас вдохновлять, я уверен, на поистине великое дело.
Тут он снял флаг со спинки стула, прижал к себе и, повер-
нувшись ко мне, объявил:
— Я без малейших колебаний вручаю эту драгоценную ре-
ликвию на хранение мичману Эдгару Эвансу, нашему валлий-
цу, истинному сыну Уэльса и моему соратнику по прежним
экспедициям.
Ну мог ли я предвидеть такой оборот дела: крики, стук по
столу, в том смысле, что теперь я обязан ответить, а между
тем улыбка Хозяина светила мне одному, и оркестр грянул
“Hen Wlad fy Nhadau”.
В общем и целом я, по-моему, держался очень даже непло-
хо. Я, конечно, не считаю себя чересчур ученым или шибко
воспитанным, но, когда я встал, на меня откуда ни возьмись
нахлынуло непонятное чувство, — и выпивка вовсе тут ни при
чем! — будто бы я — частица чего-то такого огромного, тако-
го, что, как говорится, овеяно славой. Но не успел я открыть
рот, тип с козлиной седой бороденкой как заорет:
— Прибей гвоздями к полюсу этот флаг, слышь ты, мич-
ман Эванс!
И ведь он не шутил. Кто-то хихикнул, еще кто-то, но не бы-
ло взрыва смеха, какого я ожидал, ну а я-то, я совсем не оби-
делся, чего на такую темноту обижаться, и к моему сердцу, на-

оборот, прихлынула гордость, что я — валлиец, я — Бог знает
до какого колена валлиец.
Исключительно для Хозяина я перевел на английский
надписи, вышитые по флагу: “Бодрствуйте” и “Дракон Уэль-
1. “Страна отцов” — традиционно считается гимном Уэльса наряду с так же

признаваемым в Уэльсе британским гимном “Боже, храни Короля /
Королеву!”. Слова Эвана Джеймса, положенные на музыку Джеймсом
Джеймсом, его сыном.
са везет тележку”, — тогда-то в этих словах мне мерещилась
глубина, а сейчас я вообще не вижу в них никакого особого
смысла.
— Никто, — я сказал, — никто, кроме капитана, калачом бы
[ 30 ]
ИЛ 1/2021
меня не заманил снова на этот самый Южный полюс. Но наш
капитан, он внушает каждому чувство преданности, уваже-
ния... любви.
Тут я смахнул слезу. Конечно, в слезы я ударился потому
отчасти, что слегка перебрал, из песни слова не выкинешь,
но как будешь душу вывертывать наизнанку, сперва не при-
няв на грудь? И говорил я, опять же, чистую правду.
В общем-то, я даже радовался, что Лоис здесь не присутст-
вует и не слышит моих этих слов; конечно, она бы гордилась,
что я такая важная шишка, но и убивалась бы, посчитав, что
занимает в моем сердце только второе место. Я заприметил,
что у Хозяина очень серьезный вид, что он глубоко тронут, да
и миссис Скотт отперла ридикюль и вынула носовой плато-
чек, хоть она-то, возможно, собралась утирать слезы от сме-
ха, кто ж ее разберет?
Потом, чтобы разрядить, что называется, атмосферу, я
обратился к типу, который с козлиной седой бороденкой:
— Уж если мы доберемся до полюса, я его лучше с собой в
Суонси возьму, чем в Национальном музее Кардиффа ему пы-
литься!
И тут толстяк с другого стола, такой с виду важный по
должности, предлагает мне десять фунтов, если я оторву от
флага лоскуток и втихую ему передам. И я в мгновение ока
кричу в ответ:
— Почему бы не внести плату авансом?
И кончаю я свою небольшую речь такими словами:
— Может, мы там погибнем... и соединимся с беднягой
Винсом, на веки вечные зажатым среди льдов... но, если суж-
дено нам вернуться, мы будем рады встретиться со всеми ва-
ми в Кардиффе.
И, не успеваю я сесть, этот толстяк объявляет, что припас
пятьсот фунтов для фонда пожертвований в нашу пользу.
Кто-то подхватывает его пример и жертвует пятьдесят два
фунта десять шиллингов. За пятнадцать минут Хозяину на
блюдо из-под мороженого накидали чуть не тысячу фунтов.
— Спасибо, Тафф, — сказал Хозяин и крепко пожал мне ру-
ку. — Диво ты дивное, чудо чудное!
Ну а я тоже не ударяю лицом в грязь и, как следует быть,
ему отвечаю:
— Рад стараться, сэр. И списали бы вы кочегара, бельгий-
ца этого. Он помрет, как только мы отдадим швартовы.
Потом я беседовал с супругой лорда-мэра до тех пор, пока
сам не услышал, как говорю, что Ллойд Джордж мне родня,
а потому поскорей извинился и на полной скорости взял курс
на “Терру Нову”. Зачем портить репутацию, тем более после
[ 31 ]
такого успеха? ИЛ 1/2021
Назавтра, как отобедали, приехала из Суонси моя племян-
ница Сара — со мной попрощаться. Девчонка она бедовая, и ко-
телок у ней варит, книжки из библиотеки берет-читает. Сыз-
мальства заслушивалась моих рассказов про Южный полюс,
особенно какие там птицы водятся, ну и рыбы опять же. Как-то
написала письмо доктору Уилсону, какой-то ее заинтересовал
вопрос, и он заодно с ответом прислал ей свой рисунок: поляр-
ный буревестник. Самого рисунка этого я не видал, но от мате-
ри Сариной знаю, что девочка его повесила над кроватью и по-
верх папиросную бумагу приладила, чтоб не пылился.
Саре хотелось осмотреть “Терру Нову”. Я слегка скис после
того, что Крин мне порассказал за завтраком, и меньше всего
хотел, чтоб она заговаривала с кем бы то ни было из экипажа,
тем более что сейчас они думали исключительно про наши де-
ла. Как-то нехорошо получилось; она ж, небось, сама видела,
что на судне полно посетителей. Пришлось соврать, что это
гости офицеров, все до единого.
— Да про тебя во всех утренних газетах пишут, дядя Эд-
гар! — она говорит. — Ты знаменитей всех офицеров.
— Да в чем дело-то? — спрашиваю. — Что там про меня пи-
шут?
— Ты кучу денег огреб, — она говорит, — благодаря своей
речи. Тронул все сердца.
— Да ну? — говорю, а сам чувствую, как мне полегчало, и
обещаю с ходу завтра, с утра пораньше, показать ей научную
лабораторию, то место, где доктор Уилсон будет изучать сво-
их птичек, правда, про то, что птички в основном дохлые бу-
дут, — молчок. Ночевать она собралась у шурина у моего, так
что я выдал ей несколько пенсов на чашку чая с пирожком и
пообещал с утра пораньше с ней свидеться.

Лейтенант Эванс на весь день пропал с концами, правда, я
не то чтобы уж очень по нем томился. Отлить ему на сапоги,
это да, это я целиком за, особенно если он при этом смотрел в
другую сторону, хотя, может, кто-то из ребят сплел эту байку,
чтоб меня раззадорить, а может, сам лейтенант уж до того око-
сел, что не соображал, что к чему. Ну а флаг и как им покрыли
1. Дэвид Ллойд Джорж (1863—1945) — английский политический деятель;

премьер-министр (1916—1922).
трамвай на конечной остановке — вот что выше всякого моего
понимания! Если бы этот козел Джонс его не засек, так бы и
кататься ему по Кардиффу. Слава тебе Господи, все обош-
лось — Крин соскреб с флага и смыл насосом всю пакость, и
[ 32 ]
ИЛ 1/2021
потом еще парусный мастер прошелся по нему утюгом.
В последний вечер я не сошел на берег. Надо было при-
смотреть за всякими мелочами, и вообще я счел за благо, по-
ка суд да дело, залечь на дно. Хозяину, бедному, пришлось та-
щиться в ратушу на ужин а-ля фуршет. Потом уж выяснилось,
что речей там не потребовалось, да и беседовать особо не
пришлось, поскольку Королевский женский хор Уэльса под
управлением мадам Хьюз-Томас не умолкал ни на минуту.
Лейтенант Бауэрз тоже никуда не пошел. Он не спал до ут-
ра, что-то чиркал в своем блокноте, кудахтал над своими про-
виантскими ящиками, как наседка над яйцами. Он молча при-
нял у меня свою чашку какао. Его молчаливость я приписал
тревоге. В конце концов, кто же знает, что нас ждет впереди?
Стараясь его успокоить, я, стреляный воробей, заметил, как,
мол, это чудно — знать, что завтра мы тронемся в путь.
— Чудно? Почему?
— Ну как? Ведь сколько ждали, сэр, — говорю. — Взять, к
примеру, собаку — спустишь ее с поводка, а она и не знает,
бедная, в какую сторону теперь податься.
— Не понимаю, куда вы клоните, — говорит он.
— Она, бедняга, иной раз может след потерять, сэр, и мы
то же самое, — говорю, — по крайности, мне так кажется, что
тут наблюдается сходство.
— Не имея удовольствия быть собакой, — он, значит, отве-
чает, — я с трудом улавливаю вашу аллюзию.
— Да, сэр, — говорю, — вас понял, сэр, — говорю, — наде-
юсь, настроение у нас улучшится, как только мы отдадим
швартовы.
— Кое у кого, — он отвечает, — вообще никогда не бывает
плохого настроения.
По угрюмому взгляду, который он в меня метнул, я понял,
что не ошибся: он сейчас комок нервов. И кто же его осудит?
Южный полюс, небось, это вам не Индия.
На том мы и расстались, а я вышел на палубу полюбоваться
мерцающим городом, дрожью уличных фонарей под дождем.
В судне, когда оно стоит в доке, есть что-то, не то что жалост-
ное, а как вот в птице, когда она бьется в луже пролитой неф-
ти. “Нова”, стреноженная канатами, спутанная цепями, стоя-
ла, как у коновязи, у причала. Я чувствовал, как ее трясет у меня
под ногами, как она дергается, рвется из пут. Было уже совсем
поздно, а люди шли и шли — на нее поглазеть. Я знал, что они
видят: плетево такелажа в неясном свете, мерцание краски и
меди, красное пятнышко, прожженное в черноте сигарой, ко-
торой попыхивал вахтенный. Лучшее в ней было невидимо, но
и словами не описать.
[ 33 ]
Бывают суда хорошие, бывают суда плохие, а мореходны ИЛ 1/2021
они, нет ли, — это дело десятое. Будь у меня фантазия побога-
че, я бы, небось, до того договорился, что у некоторых судов
есть душа. Бывают суда, сооруженные так, чтобы побеждать
все напасти, какие только может наслать Всемогущий, но и
те, случается, гибнут в одночасие, без единого стона, а быва-
ют другие, хлипкие скорей, — так те, растеряв в борьбе со
стихией мачты, реи и паруса, плывут и плывут себе, пока не
достигнут родимой гавани. Имея опыт, только-только ступив
на борт, настоящий моряк мигом отличит одно от другого,
причем не на взгляд, не на ощупь, а вот есть, есть что-то та-
кое, что навек засело у каждого в глубине.
Я стоял на палубе больше часа, все надеялся перекинуться
парой добрых, тихих слов с Хозяином, пока не вспомнил, что
его же в ратушу пригласили.
***
Бельгиец ушел перед самым обедом. Я наткнулся на него меж-
ду палубами: показывал “Терру Нову” Саре. Он молчит, и я мол-
чу, и притворяюсь, что не вижу его вещевого мешка. Сошлись-
разошлись, поравнялись, развели глаза, вот и вся недолга.
А через несколько минут старший стюарт меня извещает, что
Хозяин ждет меня в своей каюте. Я прихватил с собой Сару — на
всякий пожарный. Я так рассчитал, что если до него, паче чая-
ния, дошли слухи насчет флага, не станет же он меня песочить в
присутствии постороннего человека, тем более родственницы.
Но, оказывается, это лорд-мэр пожелал попрощаться со мной
лично и презентовать мне свою фотографию. Одну он мне, прав-
да, уже презентовал, на том вечере с непринужденной беседой, и
его память о том событии, выходит, не отчетливее моей. Я и на
первую-то не успел налюбоваться: его холуй всучал ее мне, когда

вертушка “Роял-отеля” уже выметала меня на улицу. Ничего
страшного, фоточка мэра, небось, не картина маслом и, жела-
тельно надеяться, катается себе на трамвае туда-сюда.
Миссис Скотт тоже присутствовала в каюте, и доктор Уиль-
ямс. Уж как доктор старался Саре угодить! Она поинтересова-
лась, есть ли книги касаемо птиц, какие он советует ей почитать.
И он не сходя с места выдал ей целый список. И вот, значит, он с
ней разговаривает, а я слышу, как лорд-мэр говорит Хозяину про
“опаснейшее задание” и, опять же, интересуется, “будет ли оно
выполнено?”. И Хозяин ему отвечает: “Либо я дойду до Южного
полюса, либо вообще не вернусь”, и миссис Скотт вскрикивает:
“Кон, миленький, ну что ты, все-все у тебя получится!”
Мы вышли из дока в час дня, “Боевой петух” толкал нас в кор-
му, а “Сокол” тащил за нос. В жизни вы не слыхивали такого па-
[ 34 ]
ИЛ 1/2021
радного рева, как тот, что гремел нам вслед, покуда нас протас-
кивали по шлюзу: выли, ревели, визжали гудки и сирены,
палили пушки, тысячи провожавших орали под моросящим до-
ждем. Когда уж мы вышли на канал, от нас не отставали прогу-
лочные катера, набитые публикой. Мы подняли флаг Кардиффа
на стеньге, на бизани мы подняли флаг Уэльса, и кто-то из офи-
церов — капитан Оутс, не иначе, — присобачил к нему два боль-
шущих листа порея, и тут один остряк из Торговой палаты как
заорет в матюгальник, мол, валяйте, валлийцы, одолевайте ва-
лы, и что он, мол, надеется, все неполадки мы устранили. Да где
уж там, все оказалось совсем не так, когда буксиры от нас отста-
ли и мы пошли на своих парах, стало ясно, что в нашем судне, на-
оборот, поприбавилось неполадок.
Поздно вечером, когда миновали Плавучий маяк, Хозяин и
лорд-мэр со своей компашкой сошли с “Терры Новы”. Но спер-
ва Хозяин созвал на корму всю команду, всем пожал руки, мне —
так чтоб отдельно — ничего не сказал, только глянул в глаза и
прошел дальше вдоль строя. А уж потом такую речугу толкнул:
— Мы давно знакомы, друзья мои. Все вы мне служили ве-
рой и правдой. И теперь пусть каждый внесет свою лепту в то
великое дело, которое мы только еще начинаем. Пусть же каж-
дый с честью исполнит свой долг. Желаю вам счастливого пу-
ти и жду того часа, когда мы снова встретимся в Саймонстауне.
Еще летал поределый дождь, но уже повеяло свежестью.
Миссис Скотт держалась за шляпу, когда ее вели на буксир. Вах-
тенные на полуюте, те, кто не занят помпами, остались у перил,
чтоб пожелать Хозяину счастливого пути. Да только вряд ли он
хоть бы что расслышал. Духовой оркестр на “Соколе” наяривал
“Auld Lang Syne”, и музыка клочьями падала в уже потемнелую
воду.
Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон

Июль 1910
Три дня мы торчали у Мадейры, пополняя запасы, и, чем без
дела сидеть, я затеял экскурсию на Палейро, прихватив с со-
1. Буквально: “Доброе старое время”. Шотландская песня на стихи Роберта

Бернса: “За дружбу старую до дна / За счастье прежних дней” (перевод
С. Маршака).
бой Тита Оутса и Птичку Бауэрза. Мы продвигались вверх —
мимо камелий, мимо португальских лавров, вымахавших на
сорокафутовую высоту. Не прошло и четверти часа, а уже
Тит объявил, что не в силах тащиться таким черепашьим ша-
[ 35 ]
гом, пришпорил мула, как на охоте, повернул, оскользаясь, ИЛ 1/2021
обратно и, взметнув пыльный вихрь, исчез на витой тропе.
Я не мог налюбоваться на эти обрывы, балки, муравчатые
холмы, водопады, утесы и райское разнообразие мхов, папо-
ротников, красавок. На миг воздух заполняется мерзким запа-
хом черного кунжута (Oreodaphne foetens), так названного
именно из-за своей гнусной вони, но тотчас его перебивает
свежая благодать ландыша (Clethra arborea).
Поднимаясь в гору, мы поравнялись с процессией скорбя-
щих, несших на странном подобии дрог мертвого ребенка. В
знак сочувствия мы спешились и со всей отчетливостью раз-
глядели крохотное тельце, все в белых кружевах, сложенные
на груди кукольные ручки. Другой ребенок отгонял от него
мух. Гордый ответственным поручением, он тайком улыбался
и сосредоточенно размахивал над дрогами пальмовым листом.
Из Палейро мы отправились через смотровую площадку ос-
матривать церковь в горах, прославленную многими чудесами.
Птичку особенно впечатлил рассказ о чуде, сотворенном Ма-
донной. Когда остров совсем погибал от голода, островитяне
долгой чередой поднялись к этой церкви и взмолились о спасе-
нии перед статуей Пресвятой Девы. А назавтра груженный
зерном корабль вошел в гавань, а статуя эта вся взмокла. Кое-
кто даже уверял, что видел своими глазами, как впереди кораб-
ля плывет Пресвятая Дева и тащит его на буксире с кабельто-
вым в зубах.
Неподалеку от этой церкви — Монте-Квинта, с нее открыва-
ется волшебный вид на залив Фуншал, перетекающий в сизую
синеву океана. Волнение Птички так трогательно, и вообще
этот мальчик мне по сердцу, в нем такие завидные качества: са-
моотвержение, любознательность, работоспособность, внима-
ние к мельчайшим деталям и прежде и превыше всего — невы-

сказываемая, но глубокая вера в любовь Божью.
Лицо у него стало красное, как кирпич, пот лил с него в
три ручья, я побаивался, как бы он не растаял прямо у меня на
глазах. Он говорит, что ненавидит жару до такой степени,
что готов оспаривать Данта, круг холода, как горшего из зол,
расположившего ниже пекла.
Я заметил ему, что его точка зрения, скорей всего, переме-
нится, когда мы приблизимся к месту нашего назначения.
— Не знаю, не знаю, — ответил он. — Следствия чрезмер-
ной жары — неутолимая жажда, жар и бред, тогда как холод,
судя по тому, что мне довелось читать, отключит разум и бу-
дет тихо убаюкивать вас, пока не заснете навек.
А может, он прав? Хотя, стоит мне глянуть на шрамы, изукра-
сившие мою ладонь, сразу я вспоминаю о пагубности низких
[ 36 ]
ИЛ 1/2021
температур, и собственные записи того времени вмиг воскреша-
ют для меня истинный бич нашей первой экспедиции. Правда,
опыт, который долго меня преследовал в жгучих ночных кошма-
рах, давно уж поблек и выцвел, превратясь в зябкий сон.
Одним словом, все те сомненья, какие еще оставались у ме-
ня насчет повторной экспедиции на Юг, растаяли, как лед в па-
лящих лучах солнца. После пяти недель на море я стал здоров
как бык и даже слегка раздобрел. В необходимости тяжелого
труда — наше благословенье, уж от чего-чего, а от недостатка
физических упражнений мы не страдаем. Я могу долго стоять,
замерев и смешивая на палитре акварельные тона неба и моря;
но сохранять равновесие, когда корабль кренится, можно толь-
ко при напряжении мышц, в существовании которых вне стра-
ниц анатомического атласа я прежде сомневался. И нет ничего
более утомительного и трудоемкого, чем четырехчасовая возня
с насосами. А уж после перемещенья угля из главного вместили-
ща по бункерам я весь в поту и черен, как африканец.
Теперь я просто не понимаю, почему мысль о том, чтобы ос-
тавить свою работу и обречь себя на жизнь на три года вдали от
дома, казалась мне такой мучительной. Иногда меня буквально
бросает в дрожь при воспоминанье о том, как больно мне было
расставаться с моей милой женой Орианой и как быстро я
сжился с разлукой. Могу только предположить, что такова при-
рода человека вообще и моя в частности, — похоронив сожале-
нья, я не растравляю душевных ран, когда жребий брошен.
Со спутниками, конечно, мне удивительно повезло. За ис-
ключением двоих-троих — причем я готов признать, что ан-
типатия моя вызвана не столько их пороками, сколько моим
плачевным недостатком терпимости, — лучших и пожелать
нельзя. Из Кэмпбелла может выработаться отличный лидер,
Пеннел и Аткинсон несравненны, Нельсон истинное сокро-
вище, Черри-Гаррард заслуживает всяческого поощрения.
Ну а касательно Тита Оутса я начинаю подозревать, что он ку-
да содержательней, чем можно предположить, если судить по
этой его дежурной молчаливо-кислой ухмылке.
Но есть еще Птичка: меня поражает расторопность судьбы,
умеющей вовремя подсунуть нам того человека, который нам
как раз и нужен. Вот и Бауэрз встретился на моем пути, я уве-
рен, не случайно. Слушая его рассказы — а он скромнейший из
людей — о том, как он плавал на “Иравади”, как, сойдя на берег
в Индии, колесил на велосипеде по местам, кишевшим медве-
дями, леопардами, слонами, не имея при себе более грозного
оружия, чем сачок для охоты на бабочек, — можно только ди-
виться его мужеству.
Кон, тот сразу его оценил, сразу взял в команду. А мы-то
[ 37 ]
все судили по внешности: отнюдь не блещет красотой, моло- ИЛ 1/2021
косос, и росточком не вышел, одним словом, хвастаться не-
чем. Да, с этим умозаключением не поспоришь; но не грех бы
вспомнить Наполеона.
На другой вечер, перед самым ужином, Нельсон засек пор-
тугальский линкор, выходивший из порта в сине-стеклянной
пене. Как они хороши, эти корабли, когда отражают небо и
воду! Без моря они сразу линяют и гаснут, как свечи, синь сте-
кает с них, как нагар. Все же я набросал эскиз этого корабля.
Птичка, сверив мою свежую акварель с подурневшим ориги-
налом, подивился тому, как наглядно рука Господня все озаря-
ет и животворит.
Удивительно, но за короткое время мы освоились друг с дру-
гом и научились работать командой. Мы с Птичкой по утрам
обыкновенно встаем раньше всех. После того как наше судно во-
шло в штилевую полосу экватора, пар на нижних палубах стоит,
как в турецких банях, а спим мы поверх ледника. Я не знаю бо-
лее острого удовольствия, чем то, какое испытывал, лежа под
падучими звездами и слушая милый голос Птички, задающего
мне свои нескончаемые вопросы под стоны ветра в снастях.
Начинается день с возни у насосов: наша старая посудина
течет, как решето, — потом кто-то отходит дальше по борту ку-
паться, кто-то ведрами таскает морскую воду. Я, признаюсь, не-
сколько охладел к купанию, после того как акула нацелилась на
нашего Птичку. Он, глазом не моргнув, содрал с себя преслову-
тую зеленую шляпу, которую носит не снимая, и, размахивая
ею над головой, заорал так, что акула, струхнув, сбежала. Когда
я спросил, испугался ли он сам, Птичка ответил:
— Ну, конечно, испугался, дядя Билл, но уж постарался,
чтоб противник этого не заметил.
Когда хлещет дождь — вещь более чем заурядная в здешних

широтах, — на палубе вообще невесть что творится. Весь эки-
паж оголяется и в таком виде стоит под тропическим душем.
Кое-кто устраивает постирушки в водовороте, образующемся
между лабораториями и слуховым окном офицерской каюты.
К восьми часам я обычно сажусь в своем укромном закутке
за мачтой с альбомом и красками. Какие здесь зори, какие зака-
ты! Бывает, небо экватора встает над нами просторным, неве-
домым континентом, где, отороченные блеском, высятся сне-
говые громады и океаны синеют в расплавленном золоте
берегов. А бывает, тучи, из розовых становясь зелеными, по-
том сизо-лиловыми, мрачными, опускаются, опускаются и так
на нас давят, что корабль дрожит, придавленный, в черной во-
де, а потом замирает под стеклянным куполом неба, покуда
солнце, закатываясь за горизонт, не зальет все небо кармином,
[ 38 ]
ИЛ 1/2021
будто взрезали сонную артерию.
Часа два-три я бесплодно пытаюсь предать это чудо бума-
ге, потом возвращаюсь к своему отзыву о работе лорда Лова-
та о болезнях тетеревов, который рассчитываю кончить ко
времени, когда мы доберемся до Саймонстауна. А в остальное
время сижу в кают-компании, набрасываю смету будущих рас-
ходов: пища для собак, то-се.
Бог знает, что бы я делал, если бы меня лишили доступа в
мой укромный закуток. Не говоря о том, что здесь самая выиг-
рышная точка обзора, здесь я вдобавок могу побыть один. Веч-
ное пребывание на людях изнуряет меня, и, если бы не одино-
кие часы под райским небом, я не вынес бы толчеи наших
шумных вечерних встреч. Я как снулая рыба, и, хотя мне лест-
но, когда кто-то из парней является ко мне с жалобами — рано
или поздно все они являются, — слухи о моем терпении и бес-
пристрастности, боюсь, идут от моей апатии и лени, а не от
доброты и участливости. Смолчать лучше, чем осудить, под-
дакнуть лучше, чем спорить, и, главное, гораздо приятней.
Чутье у Кона куда тоньше моего, даже сравнивать нечего!
Только-только познакомившись, например, с Черри-Гаррар-
дом, он мигом раскусил, что это робкий молодой человек, при-
ниженный властностью отца и натужной опекой матери. Не
пойму, как Кону удалось прийти к такому выводу за столь крат-
кий срок, но это была чистейшая правда. И я уж не стал спо-
рить с его логическим выводом: что у Черри доброе сердце.
В том, что мы все так быстро спелись, немалая заслуга Тед-
ди Эванса. Пожалуй, его можно счесть недалеким и он черес-
чур ребячлив, но именно этот недостаток сложности, всегда
ровное и одинаковое настроение служат на пользу морякам
под его началом. Он хорошо влияет на парней и, например,
никакой досады не затаил против мичмана Эванса, чьи безо-
бразные попойки после приема у лорда-мэра в Кардиффе —
мы еле взволокли его на свой корабль вшестером — так поко-
робили многих. В наших стесненных обстоятельствах от ру-
ководителя требуются бодрость и жизнерадостность, и тут
уж более удачной кандидатуры, чем Тедди, не найти.
Он в первых рядах, когда дело пахнет жареным; и, кстати,
это он ввел на корабле изначально невиннейшую игру “Как поп
скуфью потерял”, которая обернулась тем, что теперь вся кают-
компания то и дело сидит без штанов. Давно я так не хохотал.
И пусть Тит ворчит, мол, он даже не подозревал, что бывает та-
кое бесстыдство, все равно это милая, невиная шутка. Как буд-
то мы снова мальчишки, и каждый готов ринуться на защиту
друга, и это веселье, это буйство, я убежден, — хорошая трени-
ровка для более серьезной игры, поджидающей нас впереди.
[ 39 ]
Минувшей ночью, когда мы лежали рядом с Птичкой в ИЛ 1/2021
спальных мешках на леднике, он, умучив меня расспросами о
способе размножения дельфинов, зимородков, морских ли-
сиц, вдруг спросил, что я думаю про Кона:
— Вы к нему ближе, дядя Билл, сам я бесконечно его ува-
жаю, но мне хочется знать ваше мнение.
— Он лучше всех, — сказал я, ни минуты не раздумывая. —
Иногда он бывает суховат и неподступен, но это исключитель-
но из-за своего представления о порядочности. Он не хочет,
чтоб заподозрили, будто у него есть любимчики. А еще как-то
он мне признался, что, хотя считает морскую службу своим
призваньем, ни на что бы ее не променял... но иногда на него
вдруг находит, и тогда он считает себя неудачником.
Тут Птичка пристал ко мне как банный лист: объясните да
объясните, что бы это значило? Я постарался втолковать ему,
что Кон, мальчишкой в сущности, с ранних лет подчинившись
морской дисциплине, иногда жалеет, что отрезал себе путь к
другому какому-то истинному призванию. Вообразил, что море
сделало его негибким, слишком нетребовательным к себе.
— А вот я, когда маленьким служил на “Вустере”, — сказал за-
думчиво Птичка, — меня каждое утро волокли под насос и скреб-
ли палубной шваброй, до крови скребли. Особенно доставалось
носу, поскольку он такая выдающаяся часть моего организма.
— Бедненький вы мой, — вскрикнул я от всей души. Можно
себе представить, какой он тогда был кроха.
— А что же он считает своим истинным призванием? —
вдруг спрашивает Птичка.
— Не знаю, — говорю. — Он и сам не знает. В его натуре так
странно сплелись деятельность и мечтательность... — Тут я
осекся, тут я спохватился, что и так уже черт знает сколько
лишнего наговорил, и чуткий Птичка сразу сменил галс и заще-

бетал о том, как он хочет добраться до Южного Тринидада,
просто ждет не дождется.
В теплой, укромной тьме думая про свою жену Ориану, я
вдруг перескочил на Птичку и Кона и решил, что в обоих есть
нечто женственное, оба в равной степени тонки, хоть смеш-
ным из них двоих бывает только один.
Вот не знаю, не знаю, нравится ли Кон Ориане, ведь Кэтлин
она явно не жалует. Несмотря на резковатые повадки миссис
С., я готов за нее заступиться, да-да, и не пойду на попятный,
ведь она как-никак осчастливила Кона. Однажды она без тени
улыбки мне сообщила, что не выносит бабья и, будь ее воля,
предпочла бы мир, населенный сплошь детьми и мужчинами.
Понятно, опять же, что Ориана считает Кона чуть ли не
разлучником, поскольку он некоторым образом то и дело ме-
[ 40 ]
ИЛ 1/2021
ня у нее отнимает. Когда мы с ней советовались, стоит ли мне
отправляться на Юг, я ей сказал, что чувствую, как я нужен
Кону, и чувствую даже, что я за него в ответе.
— И еще, — она сказала, — ты чувствуешь, конечно, абсо-
лютную необходимость ишачить день и ночь... пока это все
не кончится.
Не устаю удивляться, как часто женщины проникают в са-
мую суть, имея весьма туманное представление об этой самой
сути.
***
Что-то стряслось со мной утром  июля, в девятую годовщину
нашей свадьбы, и теперь у меня сердце не на месте. Занимался
рассвет, я стоял в своем закутке, проверяя, какой выйдет эф-
фект, если провести большим пальцем по жиденькой акварель-
ной киновари, мурлыкая песню Шуберта, которую напевала
Ориана в тот вечер, когда мы познакомились, но вдруг ни с то-
го ни с сего в голову мне полезли картины из далекой поры, ко-
гда я был студентом-медиком.
В те дни — и теперь содрогаюсь, вспоминая, каким тогда
был пижоном, — я всерьез собирался стать миссионером.
Отец взбунтовался — еще бы! Он безропотно меня содержал
те три года, когда я учился в университете и потом еще два
проходил медицинскую практику в госпитале Святого Геор-
гия, а теперь все псу под хвост — и чего ради? Ради Африки?
Он не требовал, чтобы я об этом и не заикался, ничего подоб-
ного, он только сказал, что лучше отложить решение до тех
пор, когда я сдам выпускные.
Самоуверенное убеждение, что я годен на то, чтобы учить
других, безусловно восходит к той поре, когда я учительство-
вал в воскресной школе, читал детям библейские истории и
занимал их лекциями о жизни далеких стран, прибегая к по-
мощи волшебного фонаря и время от времени меняя слайды.
Никогда не забуду трущобного оборванца с забинтованными
по поводу не то офтальмии, не то блефарита глазами, кото-
рый был у меня на подхвате. При каждой перемене картинки
он секунду-другую тайком поглядывал на нее из-под грязных
бинтов, а потом сидел, спрятав лицо в ладонях, пока щелчок
фонаря не возвестит ему новую смену слайда.
Никак не могу сказать, что просвещение чумазых детей
доставляло мне райское блаженство, — девчонки воняли даже
больше мальчишек, и они притаскивали с собой грудничков,
и те все время орали, и мороженщик на углу надрывно нахва-
ливал свой третьесортный товар, и через стену от нас репе-
тировал оркестр Армии спасения. Бывало, придя домой, я не
[ 41 ]
мог из себя слова выдавить — только сипел. ИЛ 1/2021
Я вспоминал миссию, ряды бритых голов, озаренных ко-
сым пыльным лучом, как вдруг, по прихоти ранней зари, мо-
ре разбилось на тысячи слепящих осколков, и в сверкании
неба вдруг я четко увидел существо — полуптицу, получелове-
ка, — реющее над волнами.
Только что мне было жарко, как в печке, а тут я сразу око-
ченел, я весь трясся и, трясясь, сморгнул, и вмиг исчезло то
существо, но я успел заглянуть в те глаза без век, вперившие-
ся в меня взглядом, разглядеть, как могучие плечи перетека-
ют в крыла, и проследить за тем, как от легкого касанья
страшных когтей серебрится море. Какое сомненье? Это был
вестник смерти, и в блеске той злой минуты во мне вскипало
нечто между сексуальным возбужденьем, что ли, и страхом. Я
трясся, у меня стучали зубы, и сквозь этот треск, этот хруст я
слышал, как сам твержу: “Холодно... холодно... холодно...”
Не знаю, долго ли меня трясло; время с разбегу останови-
лось как вкопанное. Далеко не сразу я снова увидел то, что ря-
дом, то, что вблизи: небо, сизое, синее небо, и неспокойное
море, и солнце, заливающее горизонт, и свою руку, дрожа-
щую на блокноте, и свой окровавленный палец.
Кое-какое объяснение этому я нашел, хоть далеко не бес-
спорное. В первый год моей больничной практики я как-то,
вскрывая труп, поцарапал палец, и пришлось сдвигать взбух-
шую кожицу и выпускать гной. Что было, то было, ну а потом
моя мысль перескочила на несчастного малого с забинтован-
ными глазами, а потом все это навело меня на сопоставленье
природного мира с духовным, заставило удалить шоры, какие
нас замыкают во тьме, заслоняя от нас то, “что и не снилось
вашим мудрецам”.
Меня встревожило это знаменье, это предвестье — ах, да

как хотите назовите, — и я удивился своей тревоге, ведь мысль
о смерти мне давно не чужда. Был период после того как под-
цепил палочку Коха, я даже хотел, чтобы смерть пришла по-
скорей, я даже ее торопил. Вся моя жизнь свелась к микробам,
мокроте, отхаркиванью, точной порции пота, выделенного в
ознобную ночь, и я больше не мог, я устал. Трудней всего было
обходиться без курева. Несколько месяцев я еще упирался, я
1. “Гамлет”, акт I, сц. 5. Перевод М. Вронченко.

махнул рукой на запрет, но в конце концов приступы кашля по-
сле каждой блаженной затяжки перекрыли все удовольствие.
Был один такой вечер в Альпах, когда я взобрался на восемь
тысяч футов над долиной Дишмы, и мои легочные боли, отда-
[ 42 ]
ИЛ 1/2021
вавшиеся в ребрах, и зашкаливающий пульс меня довели до от-
чаяния, я отказался от борьбы, я готов был добровольно поки-
нуть этот мир. Желать смерти — не грех; грех — считать, что ты
вправе назначать ей срок. Я бродил между кустов, я топтал тра-
ву, я прижимал к больной груди пучок камнеломки в цвету и
ждал, нет, скорей не конца — начала. А потом за лиловыми лу-
гами, за зелеными лиственницами я услышал, как дятел стучит
в бору, и у меня перехватило дух, и я понял: нет, еще не пора,
остаюсь, ради того хотя бы, чтоб исполнить обетованье, — не
зря же я послан на эту землю.
Пути Господни неисповедимы, да уж. Год спустя, зафрах-
товавшись в полярную экспедицию  года в качестве вра-
ча и зоолога, я плыл на юг. И вот что странно: солнце, здоро-
вая еда, горный благодатный воздух не вылечили моих
больных легких, тогда как недоедание, стужа, обмороженные
руки-ноги и мучительные метели исцелили меня. Как живет
тело, так и дух живет, и то и другое должно родиться, раз-
виться и кончиться, чтобы затем уж увидеть тот ослепитель-
ный свет, — всё своим чередом.
Несколько дней я никому ни слова не говорил о своей пти-
це. Но вот -го, сразу после полуночи, жуткая сумятица зву-
ков разбудила меня, и я обнаружил, что Ренник, Тедди Эванс
и Птичка топают и горланят под звездами. Эта воинская пля-
ска была, оказывается, посвящена моему тридцать восьмому
дню рождения, и успешно разбудила всех на борту.
Потом пошла дикая свалка, мы зверски спорили, не обош-
лось без рукоприкладства. Черри, Кэмпбелл и я отстаивали
детскую против остатков кают-компании. Детская, изначаль-
но предназначенная для четверых, но приютившая шесте-
рых сравнительно молодых людей, нанятых из-за их интере-
са к науке, плюс пианола, — ныне служит проходом между
машинным отделением и кают-компанией. Здесь только одна
дверь, и Оутс и Аткинсон с диким грохотом обрушили что-то
деревянное, каким-то чудом выдержавшее удар. Ну и мы вы-
держали удар; правда, к концу борьбы кое у кого был оголен
зад. Не знаю, не знаю, неужели это безобразие продолжится,
когда власть перейдет к Кону? Нет, он никого не станет нака-
зывать, это ясно как день, но самое его присутствие мигом по-
ложит конец разнузданности.
Только к утру я снова влез в свой спальный мешок и, повер-
нувшись к Птичке, поведал ему о том, что видел на прошлой не-
деле в один предрассветный час. Я не сомневался, что он сочув-
ственно меня выслушает. Иначе я бы рта не открыл; хотя, если
честно, язык у меня развязался после весьма обильных возлия-
ний. С другой стороны, я считал, что не такой же он кретин,
[ 43 ]
чтобы предположить, будто бы я видел всего-навсего огромно- ИЛ 1/2021
го альбатроса, — и все же к его ответу я не был готов.
— Скорей всего, — заключил я, описав ему то сиянье между
небом и морем, — это уловки восхода, мираж, наколдованный
внутренним зрением.
— Здесь я с вами не соглашусь, дядя Билл, — сказал он. — Ко-
нечно, некоторые видят то, что хотят увидеть, но вас я никак к
такой категории не отнесу. Ну да ладно, не о том речь.
И он мне поведал следующую историю:
— Весной  года я служил на “Лох Торридоне”. Радости
мало... из-за обстоятельств, в которые не хочу входить. Что-то
сразу не задалось на этом корабле; капитан был никудышный, и
каждый раз, после того как мы заходили в порт, одного-двоих
экипаж не досчитывался. Мы бросили якорь возле Аделаиды,
чтоб загрузиться сульфидами, салом, пшеницей. Стюард куда-
то смылся, а мне пришлось идти в город вызволять из застенка
кока. Борт заполонили новенькие, сплошь пьяные в доску. Осо-
бенно был хорош один, грубый скот с татуировкой в виде золо-
того орла на лысине; на его фоне и мичман Эванс покажется ан-
гелом.
— Ладно уж, — я перебил Птичку, — будьте справедливы.
Эванс примерный работяга и капли в рот не берет после то-
го, как мы вышли из Кардиффа.
— Вас понял, — сказал Птичка. — Во всяком случае, тот тип
был уж точно свинья и ужасно портил мне жизнь. Я пробовал
уломать капитана, чтобы выгнал его, но тот и слушать не хотел.
В конце концов как-то в три часа ночи мы подняли якорь, по-
правили реи, поставили паруса и были таковы. Никогда еще я
не чувствовал себя таким подлецом. Я много читал, понимаете
ли, кое о чем передумал... обо всем передумал. На душе у меня
кошки скребли из-за того, что я бросил мать. Ей не нравится из-

бранная мной стезя, да, но она никогда не останавливала меня.
Я у нее единственный сын. И я чувствовал себя эгоистом.
Он уставился в темноту, стараясь определить, понял я его
или нет. Я не понял — то есть понял, но не до конца. Это у них
общее: у него, у Кона, у Черри и Тита, у всех такая связь с мате-
рями, — но отцы-то у них у всех давно поумирали, а мой жив.
Это он, милый старый папка, привил мне интерес к ботанике,
подбивал на долгие пешие прогулки по лесам и лугам, и нечего
удивляться, что он мне ближе, чем мать, что у нас с ним куда
больше общего. Когда я был в Кембридже, мать писала мне
слезные письма, она, мол, не понимает, что у меня на уме, я та-
кой замкнутый, я такой скрытный. Ее письма я рвал в мелкие
клочья, но эти жалобы застряли у меня в голове.
— Думаю, — продолжал Птичка, — я страдал от одиночест-
[ 44 ]
ИЛ 1/2021
ва. Жизнь на борту делает человека рабом природы.
— Ну нет, я не могу себе представить, — возразил я, — как
это вы страдаете от одиночества. Кто угодно, только не вы.
— Ну, не то чтобы страдал, — промямлил Птичка. — Но
иногда чувствуешь потребность с кем-то разделить свою боль
и тоску, с кем-то определенным.
У меня мелькнула мысль, уж не женщин ли он имеет в виду?
Не раз он поминал каких-то девиц, которых встретил в Мельбур-
не, сестер, которые однажды в субботу пригласили в гости его
вместе с кем-то из офицеров, а потом еще прислали ему банку
домашнего варенья, но как я ни напрягал фантазию, я видел в
нем исключительно чистейшего девственника. На Мадейре, на
приемах, которые нас обязывали посещать, он неизменно был
душой общества, но, когда полагалось встать с места и танце-
вать, багровел, как рак. Что-то непобедимо комичное было в его
внешности, когда он скакал, бешено и безнадежно, не в такт, ос-
кользаясь на вощеном полу. Есть люди, прекрасно выглядящие в
любых обстоятельствах, Кон например. Но не Птичка, нет; вне
моря и без мундира ты его примешь за плюгавенького страхово-
го агента. А глянешь на палубе — мускулистые голени напряже-
ны бортовой качкой; он в своей стихии. А ту пустую банку из-под
варенья, между прочим, он хранит у себя в шкафу.
— Как-то ночью, — рассказывал Птичка, — ко мне, клянусь,
приходил Христос... ну, не то чтобы в узнаваемом виде...
нимб там... ночная рубашка до пят... ничего такого... и все же.
Он приходил...
— Но, мой милый Птичечка, — вскрикнул я, — ничего даже
отдаленно похожего на Христа не было в моей непонятной
птице. Скорей, это существо походило на дьявола.
— Без одного нет и другого, — не сдавался он. — Начиная с
той ночи, я понял, кажется, что для меня важно, что нет. И
еще я понял, что мое честолюбивое стремление к успеху всту-
пает в противоречие с моим духовным взрослением.
— Я тоже честолюбивый, — брякнул я и сам себе удивился: на-
шел чем хвастаться. Помню, понес свои рисунки в одну лондон-
скую галерею, и там их отвергли с порога. Я, собственно, пред-
видел разнос, но никак не предполагал, что буду так беситься.
Кон тоже честолюбив, но он насчет этого почестней, что ли; а
скорей, та его часть, какая восходит к Фоме неверующему, по-
зволяет ему видеть вещи в их истинной перспективе. Я плетусь
в хвосте, хотя, положа руку на сердце, считаю, что достоин идти
в авангарде. Кон возглавляет шествие, хотя считает, что его ру-
ководящей роли здесь никакой нет. Часто я думаю, что Кон, и
сам я, и Оутс, и даже похожий на Питера Пэна лейтенант Эванс,
обожающий раскачивать вас, схватив зубами сзади за пояс
[ 45 ]
брюк, — все мы неудачники, все мы жертвы меняющегося мира. ИЛ 1/2021
Трудно, трудно теперь человеку угадать, где бы он мог приго-
диться. Все, во что нас учили верить: любовь к отечеству, гор-
дость Империей, преданность долгу, — все теперь поднято на
смех. Надежность классовой системы, побужденья честных, об-
разованных людей теперь надо рассматривать в лупу как парази-
тов, окормляемых шотландскими тетеревами. Такое измельча-
ние цели наводит тоску и, возможно, заставляет меня прятать
свое честолюбие под щитом пуританства. Нет, неспроста слова
“неприкрытое” и “честолюбие” частенько сходятся в тексте.
— Мне кажется, — сказал Птичка, — нам следует раз и навсе-
гда выбрать между духовным и материальным миром, и если
мы, предположим, не станем святыми, то, по крайней мере, об-
ретем душевное равновесие и в некотором роде будем в ладу с
собой. И я знаю твердо: все — полная чушь, одно только важ-
но — всегда стеной стоять друг за друга.
Меня потрясала та ловкость, с какой он облекал подобные
мысли в слова. Я могу, скажем, думать то же самое, что и он, но
никогда мне не научиться так четко и естественно изъяснять-
ся; часто я боюсь показаться ослом.
— Послушайте, — продолжал Птичка, — я побаиваюсь, что
окажусь не на уровне, когда мы доберемся до Юга. На всякий
случай готовьтесь к тому, что я буду опираться на вас.
Я расхохотался: мысль о Птичке, прибегающем к чьей-то
помощи, показалась мне ужасно смешной.
— Мой мальчик, — говорю, — вы оснащены лучше нас всех.
Я, может, и прорвусь, но инвалидом, а вы-то явитесь домой с
победно реющим штандартом.
На это ничего не ответил Птичка; ну, я решил, видно, погру-
зился в раздумья. Через минуту, однако, раздался могучий храп,
разбудивший самого Птичку, и я услышал, как он бормочет:

— Хорошо, что холоду нас не пронять.
В общем, мило поговорили; но чувство неловкости не отпус-
кало меня. Ох, как трудно взять и забыть эти злые глаза без век.
***
Два дня спустя мы завидели Южный Тринидад, свернули пару-
са и встали в четырех милях от острова. Птичка признал, что я
ничего не преувеличил, рисуя столь мрачный его вид. Но вот
ночь вступила в свои права, и лунный свет превратил эту не-
приглядность в сказочный замок с башнями, башенками и ми-
наретами, тронутыми серебром. Птичка чуть не всю ночь не
спал, упиваясь красотами и жалея, что его дорогая мамочка не
может на них взглянуть. Каждый раз, когда над нами летела
птица, он толкал меня локтем в бок и спрашивал: не ваша? Ну
[ 46 ]
ИЛ 1/2021
вот зачем, думаю, теша свое тщеславие, я ему выболтал, что,
когда мы здесь были в  году, Кон потребовал, чтобы всех
прежде неизвестных пернатых впредь называли моим именем.
Бред собачий, конечно, а ведь приятно — летает где-то там
птичка и носит имя Aestrelata Wilsoni. И если издаваемый ею
звук есть нечто среднее между истерическим воплем кукушки и
блеянием, которое издает на току бекас, мне что за дело?
В полшестого утра мы подошли поближе, и остров предстал
перед нами во всем бесстыдстве, во всей откровенности своего
безобразия. Горы стылой вулканической лавы, взрезанные рва-
ми, в резких прожилках базальтовой руды цвета горчицы и
красной меди перетекали в каскады лиловой и черной вскры-
ши, и та розовела от первого луча солнца. День просыпался, яс-
ный, ни облачка, только густой дым кучерявился над верши-
ной, и чернильного цвета башенки пронзали его, вытягиваясь
навстречу заре.
Мертвый лес покрывает весь остров, приютив папоротни-
ки высотой до восемнадцати футов и, куда реже, — акацию и
цветущую фасоль. Почвы здесь почти нет, а если и попадется
какая, то главная ее составляющая — пыль, похожая на вулка-
нический пепел. Редкие песчаные отмели покрыты оползня-
ми угольно-черных камней и кишат крабами.
Самое разумное объяснение гибели деревьев, какое мне до-
водилось слышать, сводится к тому, что некогда, и даже не так
уж давно, здесь произошло извержение лавы, все сгубившей на
своем пути. Может, так все и было, а может, остров накрыло
приливной гигантской волной, погубив всю растительность в
соленой воде. Кстати, еще я слышал, что в семнадцатом веке сю-
да ссылали приговоренных к пожизненной каторге. До сих пор
еще ходят байки, мол, кто-то когда-то обнаружил развалины
примитивных лачуг по наветренной стороне острова. Сердце
кровью обливается, как подумаешь, что человек человека может
обречь на вечное пребывание в этом Богом забытом месте.
Опасливо, под грозный рев валов, разбивавшихся об уте-
сы, мы дошли до западной бухты и бросили якорь на глубине
в пятнадцать фатомов. Тедди Эванс рвался дальше, к юго-за-
падной бухте. На карте адмиралтейства указана желательная
глубина в десять фатомов, но я-то знаю, что на такой глубине
полно затонувших скал. И вот что еще важней: берег открыт
штормовому ветру, а это бич здешних мест, пугающий, страш-
ный памперо.
Кроме того, я знал из множества опубликованных Коро-
левским географическим обществом документов, что попыт-
ки высадиться здесь в июне, июле и августе — отчаянная
блажь, потому что в здешних широтах это зимний сезон. Тем
[ 47 ]
не менее я помалкивал. Если бы не возня с насосами утром, ИЛ 1/2021
днем и вечером, наш путь был бы, прошу прощенья, усыпан
розами. И нам, я понимал, нужно окрепнуть в предвидение
грядущих лишений. Так что я подавлял свою обычную осто-
рожность и старался мыслить так, как мыслил бы в подобных
обстоятельствах Кон.
К моей вящей радости вода в западной бухте оказалась чис-
той и тихой, мы отчетливо видели якорь на дне, видели, как
стайки резвящихся рыб — акулы, дельфины, морские ерши —
вспыхнут и сразу же гаснут. Мы вышли из своего вельбота, на-
чинили плашкоут оружием, ромом, ножами, галетами, табаком
и пресной водой и погребли дальше. Место для безопасной вы-
садки оказалось не так-то легко найти; но вот мы наткнулись на
природный пирс, образованный рухнувшей скалой, и кое-как
выкарабкались на сушу.
Группа энтомологов, то есть Райт, Тедди Эванс и Птичка,
приготовилась к высадке. Я беспокоился за Птичку: он до дрожи
боится насекомых, особенно пауков. Однажды в Рангуне мать,
совсем еще кроху, купала его перед сном, и вдруг тарантул побе-
жал по стене возле крана. Мать закричала, на крик примчался
слуга, шлепанцем раздавил тарантула, и тот, почти целиком
обернувшись мерзкой слизью, все еще непристойно дрыгая
ножками, плюхнулся в воду, кружа возле детских коленок.
Я знал про тот случай и предложил Птичке присоединить-
ся ко мне и Черри. Нет-нет, он об этом и слушать не желает.
Это очень мило с вашей стороны, дядя Билл, но в том, чтобы
убегать от опасностей, ничего милого нет.
В конце концов было условлено, что Оутс с Аткинсоном,
который, мало того что отличный судовой врач, еще и при-
знанный знаток бактерий, отправятся к мысу пониже Найн-
пина, а мы с Черри-Гаррардом вдвоем проберемся к горе Са-

харная Голова с подветренной стороны острова и, таким
образом, идя поврозь, будем искать птиц и стрелять их, ис-
кать птичьи яйца и собирать их.
А еще мы взяли с собой матроса одного, такого Мерфи,
ливерпульского оболтуса, я его начал лечить от желудочных
колик и посчитал, что день на свежем воздухе ему не повре-
дит. В общем, он, возможно, и симулянт, но я пока не имел
случая в этом удостовериться, так как он ступил на борт в са-
мую последнюю минуту в Кардиффе вместо одного бельгий-
ца, которого Кон вдруг невзлюбил и прогнал.
Предполагалось, что мой пациент будет мирно пастись на
пляжном песочке; но я совсем упустил из виду мерзких пуче-
глазых крабов под желтыми панцирями, тысячами роящихся
в здешнем краю. Наткнетесь на них, бросите им что угодно
[ 48 ]
ИЛ 1/2021
съестное, и они замрут, уставя в вас почти сатанинский
взгляд, потом разорвут еду в клочья клешнями и только по-
том, только потом уже начнут жевать. Они не пускают слю-
ней и, не имея век, не могут уставить в вас какой-то иной, а не
почти сатанинский взгляд, при этом зловеще напоминая кли-
ентов кое-каких рыбных ресторанов на Стрэнде. Стоит вам
зазеваться под теплым дождичком, и они живо изжуют ваши
ботинки, а там и до вашей шеи доберутся. Вряд ли в их силах
одолеть взрослого, здорового человека, но оставлять им на
милость недееспособного молокососа как-то мне не хотелось.
Мерфи же уверял, что очень даже в силах за себя постоять.
— Только вы не дергайтесь, сэр, — говорил он, — уж я этим
засранцам покажу, кто кого, и пусть на себя пеняют, если по-
дойдут ко мне ближе чем на милю.
Мы устроили Мерфи под самодельным навесом, оставили
ему вдоволь еды, припрятав дневное довольствие рома так,
что ему ни за что не найти.
Ох, до чего же мы веселились, снаряжая в путь команду
стрелков-охотников: пернатые на Тринидаде не видывали лю-
дей и усматривают в вас нечто не более грозное, чем выступ,
который может служить насестом; зеленая шляпа Птички, в ча-
стности, у них пользовалась особым успехом. Оутс, корча
брезгливую мину и орудуя, как тростью, ружьем, ворчал, что
дробь можно бы и не брать с собой, и ружейных стволов за гла-
за бы хватило.
Три часа целых мы с Черри трудились в поте лица, прокла-
дывая путь к Сахарной Голове. Почва здесь вся прогнила, и
частенько на каждый наш шаг вперед приходилось по два шага
назад — ступишь и оскользаешься, и сползаешь вниз, и все на-
чинай сначала. И при очередной неудаче олуши и бакланы, об-
севшие скалы вокруг, тут же отчаянно взмахнут крыльями, и
взмоют, и кружат, и кружат над нашими головами. И собирать
яйца тогда — детская забава, они лежат здесь ничем не прикры-
тые, не защищенные гнездами, словно выставленные напоказ.
Изнемогая от боли в спине, мы с Черри кое-как обошли Са-
харную Голову, спустились к юго-восточной бухте и зашлепали
вдоль берега, изукрашенного черепашьими следами. Наконец,
безмерно меня обрадовав, Черри объявил, что мы заслужили
отдых. Когда высаживались, я ушиб щиколотку, и теперь рас-
слабил шнурки и потер пострадавший сустав с отчетливым
ощущением счастья.
В бухте громадились обломки кораблекрушения; доски,
птичьи клетки, бочки, порожние бутылки из-под джина, об-
глоданные свиные кости. С присущим ему добродушным ли-
ризмом Черри заметил, что скелет — человека ли, животного
[ 49 ]
ли — есть грубое напоминание о бренности плоти. Я понял ИЛ 1/2021
ход его мысли; редко кто — хоть иногда, хоть изредка, — гля-
дя на круженье и опаданье листвы, не вспомнит о смерти. Я
промолчал, но чувствовал, как у меня осунулось, вытянулось
лицо. В последний раз я ел жареную свинину — на берегу, ес-
тественно, — в последнее воскресенье, когда мы обедали у ро-
дителей Орианы перед самым нашим отъездом в Кардифф.
Ориане нездоровилось. Ей пришлось прилечь, покуда ос-
тальные расправлялись с едой, и, когда я заглянул к ней и хо-
тел ее поцеловать, она отвернулась, сказала только: “У тебя
жир на подбородке”. Ей взгрустнулось, наверно, из-за того, что
я демонстрирую столь завидный аппетит накануне, прямо на-
кануне нашей разлуки.
Черри пнул выбеленные кости, забросал их песком, потом
потоптался на месте, выравнял горку. Я уже ждал, что вот сей-
час он соорудит крест из всякой всячины, отторгнутой морем.
Он совсем еще мальчик, наш Черри. Вот снял очки, протер кра-
ем рубашки, и, хоть лицо у него от загара совсем потемнело,
глаза тревожно глянули, обрамленные белыми лунами.
— Вот мученье эти очки! — Он беззащитно озирался. — От
малейшего усилия туманятся. А еще, бывает, от пота соскаль-
зывают аж на кончик носа.
— На холоде еще хуже будет, — я его предупредил. — Ми-
гом заледенеют к чертям.
— Ничего, как-нибудь, — он сказал. — Я научился жить с та-
кими глазами.
Уже я отвернулся от моря, уже на него не смотрел. Задул
тугой, крепкий ветер, и я, честное слово, почуял смешанный
с тончайшим духом прохлады и тертого яблока дух свиных
шкварок, подскакивающих на сковороде в горячем меду.
— Дядя Билл, — вдруг спросил Черри, все еще с детской до-

садой пиная песок, — а правда, что страданья обнажают луч-
шее в человеке?
— Да, — мигом ответил я. — То есть в хорошем человеке. —
Я смотрел ему прямо в глаза, я знал, что он думает о предстоя-
щих тяготах и о том, выдюжит ли он; я хотел без слов ему ска-
зать, что да, по-моему, выдюжит.
— У человека нашего круга, — объяснял я, — есть одно пре-
имущество. Его с детства учат спокойно принимать приговор
рефери, не спорить о том, кто прыгнул выше, когда имя сча-
стливца уже просияло на табло. Подчинение правилам — от-
личная штука, знаешь ли, оно помогает преодолевать самоко-
пание, учит побеждать.
— Спорт — это не мое, — сказал Черри, — опять же из-за
зрения... кроме гребли, конечно, хоть и тут я не очень бли-
[ 50 ]
ИЛ 1/2021
стал. Боюсь, я ужасно расстраивал папу. — И он нежно мне
улыбнулся, как бы извиняясь за то, что меня ему тоже при-
шлось расстроить.
Мне не хотелось пережевывать с ним эту тему, Кон мне кое-
что порассказал про его этого папу, как-то упомянул, что при-
чина довольно бледных успехов Черри в Оксфорде кроется в
том, что отец безобразно с ним обращался во время каникул.
— Не могу тебе описать, — сказал я, — через какие муки
прошел Ройдс в  году, пытаясь противопоставить воле
Скотта свою. Просто не мог признать его первенства, в точ-
ности как Шеклтон.
Я решил поставить на этом точку. Вспомнил то утро, когда
Шеклтон, готовя завтрак, нечаянно прожег дыру в брезенто-
вом полу и какой скандал по этому поводу ему закатил Скотт.
Такое и раньше случалось, сто раз случалось: прольет человек
масло, оно вспыхнет. Такое со всеми случалось, сам Скотт не
исключение. Когда стужа парализует твой мозг и вздувает твои
пальцы бананами, трудновато себя вести, как образцовый бой-
скаут над кипящим котелком на мураве лужайки. А вот мичма-
ну Эвансу все сходит с рук. Кон, наоборот, его утешает, умоля-
ет не беспокоиться, уверяет, что все мы, конечно, благодарны
ему за тепло, пусть и неурочное тепло, — но Кон же вечно но-
сится с простонародьем.
Через несколько дней после того как Шеклтон прожег
пол, мы с ним вместе занимались укладкой саней. Мы, надо
признаться, ужасно шумели, Шеклтон хохотал, я вскрикивал,
охал и отмахивался от похабного анекдота про гренадера и
влюбленного денщика. Я тогда только-только женился, двух
месяцев не прошло, ну и стеснялся, не то что теперь, помню,
все пытался запихнуть его голову в спальный мешок. И тут из
своей палатки выходит Кон и кричит:
— Идите сюда, чудаки гребаные! — Только выразился он
похлеще.
Я подошел к нему и спрашиваю:
— Надеюсь, это ты не мне, Кон?
— Не тебе, — отвечает.
— В таком случае, — говорит Шеклтон, и с этаким вызовом
говорит, — вы имели в виду меня.
1. Лейтенант Ройдс, именем которого впоследствии был назван мыс.

Кон в ответ молчит и смотрит на него упорным, немигаю-
щим взглядом.
— Ладно, — говорит Шеклтон, вставая в позу боевого пету-
ха, — возможно, в таком случае вам не вредно будет запом-
[ 51 ]
нить на будущее. Вы задранец и чудак, каких свет не видывал. ИЛ 1/2021
И только недавно — это же сколько воды утекло! — вдруг ме-
ня осенило: Кон же тогда огорчался из-за моей закадычной,
как ему казалось, дружбы с Шеклтоном. Это во-первых. Считал
меня исключительно своим человеком. А во-вторых, в тот день
он как раз учил собак брать след, и одна сука его укусила.
У Кона ведь как? Ему — либо все, либо ничего, и отчасти
поэтому я им восхищаюсь. Знаю, это прозвучит кощунствен-
но, но за одну единицу времени можно умереть только за од-
ного человека, на большее сил не хватит.
— Но это же все было в шутку, правда? — с тоской спросил
Черри, уперев в меня свой совиный взгляд. Я попрочней за-
вязал шнурки, распрямился и стал поправлять на себе рюк-
зак. Я счел нежелательным продолженье дискуссии, неиз-
вестно, куда она может вас завести.
Мы брели и брели вдоль берега, и ноги сами нас привели к
восточной бухте, туда, где отвесная стена Ноева ковчега, ржа-
во бурея на солнце, круто обрывается в злой прибой. Здесь нет
собственно взморья, только нагроможденье обрушенных скал,
а поверх — черные, затверделые ручьи лавы. И по множеству
стылых валов, по буйным их очертаньям, подхватившим фор-
мы прилива, мне пришлось признать, что некогда здесь был
действующий вулкан.
Мы продолжали путь и скоро подошли к большому тунне-
лю, известному под названием Свод, он соединяет западную
бухту с восточной. Вода, хлынув в эту природную скважину,
становится черной, как смоль, и только там, где струи беше-
но бьют вверх, она, дробясь о внешние стены, бледно розове-
ет. Мне захотелось тотчас же, не сходя с места, вытащить
свой этюдник, да только присесть было не на что.
Черри забавлялся, пытаясь поддеть гарпуном морскую

змею. Змея была в пять футов длиной, серая в желтую полос-
ку; вдруг она взвилась так яростно, что Черри чуть ее не вы-
ронил. К его удивлению, она изловчилась ужалить его в ло-
коть, и тут он грязно и громко выругался. Как правило, я не
одобряю матерной лексики, но сейчас, но в устах Черри это
был добрый знак.
Осмотрев рану и удостоверясь, что она не глубокая, я ему
посоветовал зайти подальше в море и промыть руку соленой
водой. Минут пять он отсутствовал, а потом стал кричать, и я
увидел, как он вытягивает что-то, зажатое между камнями. А
потом подходит ко мне с жестяной коробкой из-под бискви-
тов и сует ее мне в нос.
— Там что-то есть внутри, дядя Билл! — кричит. — Тяжелое
что-то! — И, с усилием отодрав покореженную крышку, вытас-
[ 52 ]
ИЛ 1/2021
кивает другую коробку, поменьше, украшенную портретом ко-
ролевы Виктории, оттиснутым на крышке и сильно подпорчен-
ным морской водой.
Почти всю дорогу обратно к западной бухте он пытался
вскрыть вторую коробку, но безуспешно. И смешно поддевал не-
счастную крышку ножом. Я ему как-то рассказывал легенду про
то, как на одном острове в Перу зарыли клад, золотые и сереб-
ряные сосуды, похищенные из перуанских храмов, и теперь он
ждал, по-моему, что в коробке окажется карта с крестиком, по-
мечающим пункт, где этот клад зарыт.
Мы дошли до места нашей первоначальной высадки и ужас-
нулись, обнаружив зюйдовый накат валов; ударяясь о берег, они
с грохотом от него отбегали. Природный пирс снесло почти на-
чисто, и нам стоило адских усилий привязать веревку к плашко-
уту, а затем добираться вплавь до вельбота. Дожидаясь своей
очереди, я сидел на обломке неизвестной породы, пожевывая
печенье. Птичка потом утверждал, что моя выдержка служила
ему примером; я предпочел не разочаровывать его так жестоко:
у меня просто ногу свело.
Все наши экспонаты пришлось побросать на месте — расте-
ния для Лилли, собранные мною яйца, птиц Оутса, Птичкиных
бабочек и пауков, — все наше оружие, часы и блокноты. Оутс го-
ревал из-за того, что пришлось бросить птиц, которых он под-
стрелил у Найнпина, птиц с невероятным размахом крыл. Но,
что хуже, Мерфи так ослабел, что никак не годился на борьбу с
бесноватой стихией. Аткинсон вызвался с ним остаться. Отко-
пав припрятанный ром, оставив им кое-что из своей теплой оде-
жды, мы отдались могучим волнам.
Той ночью никому не спалось. Прибой так ревел, разбиваясь
о берег, что мог, кажется, разбудить покойника. “Терру Нову”,
как пробку, мотало в волнах; и кто-то заполночь засвидетельст-
вовал, что капитан Оутс со своим луженым желудком, согнув-
шись в три погибели, корчится над леерами. Мы видели вдалеке
костер Аткинсона, видели искры, ссыпавшиеся в темноту.
Черри наконец-то удалось открыть свою крышку; правда,
не обнаружив под ней ничего более увлекательного, чем мно-
гократно сложенная страница из “Таймс” за  год с обведен-
ной линялыми чернилами забавной статейкой о Гладстоне. К
1. Уильям Гладстон (1809—1898) — политический деятель Великобритании,

премьер-министр (1868—1874, 1880—1885, 1886, 1892—1894).
великому мужу, возвращающемуся домой из оперы, пристает
распутница; она ударяется в слезы и требует, чтобы он выслу-
шал печальную повесть о выпавших на ее долю лишениях, ко-
торые довели ее до жизни такой. Во время их трогательной бе-
[ 53 ]
седы некий тип выходит из тени на свет и, обратясь к ИЛ 1/2021
Гладстону по фамилии, шантажирует его, грозясь вывести пре-
мьера на чистую воду в “Морнинг геральд”, если ему, типу то
есть, не выдадут немедля приличную сумму денег либо гаранти-
руют место секретаря в Сомерсет-хаусе. Но фамилия-то шан-
тажиста — Уилсон! — ох, как это веселило кают-компанию; и
ведь неделями смеялись, как только не надоест?
Но все же: каким манером эта ерунда проторила путь из
прошлого на пустынный остров, вот ведь что интересно. Того
Уилсона приговорили к году каторги. Тедди Эванс вбил себе в
голову, что после освобождения тот Уилсон ступил на борт ко-
рабля, державшего курс на мыс, а там уж — или судно потонуло
вместе со всеми матросами, или тот Уилсон умер за время пу-
ти, и капитан бросил его за борт со всем, что у него было.
Оутса — как-никак он потоньше Тедди — Гладстон заин-
триговал куда больше, чем этот несчастный Уилсон. Нет ды-
ма без огня, он твердил; и зачем, спрашивается, человеку с
положением Гладстона пешком переть из театра домой?
— Я готов оправдать премьер-министра, поскольку его ви-
новность в чем бы то ни было не доказана, — говорил Оутс. —
Но я не готов оправдывать его глупость, очевидную и не тре-
бующую доказательств.
Наутро небо побурело, насупилось, море бурлило, стона-
ло еще страшней, чем вчера. Мы смотрели, как волны дробят-
ся о скалы на шестидесятифутовой высоте.
Порывами налетал ветер, дул к берегу, разбивал гребни волн
на многие тысячи брызг, и они играли всеми цветами радуги, ко-
гда, выкатившись из-за туч, за ними подглядывало солнце.
Решили, что Ренник, Птичка, Тедди Эванс, Оутс и я вос-
пользуемся плашкоутом и вельботом для спасения погибаю-
щих. Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что

зря Тедди так на нас наседал, зря просился в наши ряды. Он
ведет корабль, а значит, за всех в ответе, и мало ли что может
с нами стрястись? Да и мне, ответственному за научную часть,
тоже не стоило рыпаться; но если по правде, если всерьез —
каждый, видимо, боялся пропустить самое интересное.
Сперва подумывали, не запустить ли с обрыва ракеты, что-
бы Аткинсону и матросам дать о себе знать. Но со второй по-
1. Сомерсет-хаус — королевская резиденция в стиле классицизма.

пытки стало неопровержимо ясно, что этак ничего у нас не по-
лучится, что разбушевавшийся ветер сведет все наши шансы
спасенья на нет. Птичка и Ренник влезли в плашкоут и затем
как-то исхитрились взять курс на берег. А наше дело было их
[ 54 ]
ИЛ 1/2021
предупреждать всякий раз, когда на них, грозя погибелью, с
тылу накатывал вал. Мы почти без пауз орали: “Эй! Эй!”, и
Птичка с Ренником принимались грести как бешеные прочь
от опасного места. Я уж и счет потерял всем их маневрам. Каж-
дый знает, как ритмично ходят по морю валы, как накатывают
один на другой, как взбухают, растут, и вдруг — на море падает
тишина, и тогда можно, при известной сноровке, втащить лод-
ку на берег. Только вот беда: мы не хотели на берег, поскольку
при таком буйстве моря нам бы уже не удалось от него отча-
лить.
Наконец во время затишья Аткинсон подошел чуть не
вплоть к плашкоуту, закинул туда что-то из снастей, а через
четверть часа после его триумфа Ренник сумел перетащить
через борт больного матроса, Птичка скакнул в прибой, усту-
пая место бедняге Мерфи, и затабанил кормой вперед. Еще
секунда, и Птичку накрыло волной от винта, и только через
тридцать бесконечных секунд его взметнуло над двенадцати-
футовой скалой. Я видел, видел, как он отчаянно бьется, спа-
саясь уже от другого вала, который с чудовищным ревом пер
на него сзади, как бы готовясь сглотнуть. Но вот что странно:
старые туфли для тенниса сорвало у него с ног, и они бесслед-
но пропали, но пресловутая зеленая шляпа прочно, как на
якоре, держалась на его голове.
Мы с Эвансом проволокли плашкоут вдоль вельбота, переки-
нули Ренника и матроса Мерфи через планшир. Потом, напле-
вав на все мои протесты, Эванс с Оутсом прыгнули в плашкоут и
опять взяли курс на берег. Кое-как отбиваясь от волн, Птичка со-
брал оружие, фотоаппарат, прежде отринутые виды птиц, и мы
его приветствовали общим ликующим воплем. Да только рано
обрадовались: еще миг — и новый вал опрокинул плашкоут,
Эванс с Оутсом нырнули в кипень прибоя за какую-то долю се-
кунды до того, как новым валом лодчонку метнуло на скалы.
А надежное, кстати сказать, суденышко этот плашкоут;
правда, маневры, какие напозволяли себе Эванс и Оутс, слиш-
ком рискованны, мы с Ренником наорались до хрипоты, до не-
моты, требуя, чтобы они немедля все побросали и возвраща-
лись. И все без толку; если бы я мог дотянуться до Птички, я
бы, ей богу, его задушил, так он взбесил меня. Были секунды,
когда грохот валов звучал, как биенье громадных крыл, и тогда
я пугался, что серебряная птица смерти явилась не по мою ду-
шу, явилась за Птичкой и вот-вот отыщет его в пучине.
Для тех, кто сражался со стихией, то падая в волны, то вы-
плывая из них, время — как они потом признавались, — время
мчалось, как промельк мгновенного сна. Ну а мы на них смот-
рели, обмирая со страху, что вот сейчас, сейчас кто-то из них
[ 55 ]
утонет, и нас не отпускал ужас, длившийся шесть невыноси- ИЛ 1/2021
мых ночных часов. В конце концов снасти бросило на буйки,
а потом чудом заволокло в вельбот. Коллекция муравьев, та-
раканов, саранчи, пятнадцать видов Птичкиных пауков, и
крабы, и черви, среди которых Аткинсон потом, потом уже
откроет науке дотоле неведомую нематоду, все эти сокрови-
ща чуть совсем не сгубила морская вода. Что же касается яиц,
которые мы с Черри собирали с таким азартом, они превра-
тились в провонявшую рыбой кашицу, и мы ее бросили в вол-
ны. Часов своих я не доискался, как и кожаного бумажника, в
котором хранилась отцовская фотография. И я все думаю-ду-
маю: а вдруг по прошествии Бог знает скольких несчетных и
баснословных лет отцовский снимок найдет дорогу на этот
пустынный остров, и люди, не ведавшие о том, что мы когда-
то жили на свете, найдут его, и будут дивиться, дивиться, как
Черри дивился, не мог надивиться странице из “Таймс”.
И вот ведь что непонятно: не считая боли в ребрах и синя-
ков на щиколотках, все мы себя чувствовали довольно сносно.
Аткинсон и матрос Мерфи провели, разумеется, бессонную,
жуткую ночь под скользкий шорох крабов, под печальные
вскрики несчетных крачек, сходные — по мнению Мерфи — с
рыданьем банджо под умелым щипком, однако по блеску глаз
видно было, что грустные мысли одним махом смыла и пото-
пила радость, которую они испытали, когда их спасли.
Ей-богу, все вели себя так, будто возвращались заполночь
после веселой попойки, а из-за неверной поступи, из-за неес-
тественных выкриков легко могли сойти за мертвецки пья-
ных. Оутс, вытаращив глаза, рассказывал мне, как он впер-
вые ощутил состояние невесомости.
— Милый Билл, вы себе не представляете, как я парил, да,
именно что парил, возле этого треклятого утеса... — Но тут он

вдруг повалился грудью на стол в кают-компании и в этой по-
зе пребывал последовавшие двенадцать часов.
Аткинсон, Лилли и я не ложились, и каждый пытался спасти
свои экспонаты, подпорченные водой. Мне было совестно, я
помнил научные итоги экспедиции  года на “Открытии”,
подвергшиеся грубому разносу президента Физического обще-
ства, который до того докричался, что требовал суда над Ко-
ном. К счастью, огонь его критики в основном был направлен
против метеорологических наблюдений, — какая-то обнаружи-
лась там ошибка, что-то там напутали насчет магнитного компа-
са, что ли? — но мне это было неинтересно, мне нужно было
спасти своих птичек, и чем больше, тем лучше.
На рассвете зашел ко мне в лабораторию Птичка. Он спал
в своей шляпе, оставившей у него над левым ухом прихотли-
[ 56 ]
ИЛ 1/2021
вый узор. А благодаря синяку на переносице, он выглядел уж
совершенным пиратом.
— Я вам рассказывал про моего капитана на “Вустере”? —
он спросил, оглядывая скелет великолепной птицы, добытой
Оутсом. — Всему, что я умею, ощипывать и свежевать птиц,
чучела набивать — это он всему меня научил... в общем-то, не-
велика наука.
— Да, вы о нем упоминали, — говорю.
— Великий человек. Как-то раз сказал, не мне, а кадету од-
ному, который влез в долги: “Не надо придавать слишком
большого значенья деньгам, особенно если они не твои”. Я на
всю жизнь запомнил.
— Нисколько не удивляюсь, — говорю. Я ему еще не про-
стил того, что он вчера отмочил. А я ведь собирался ему рас-
сказать, как, всего за несколько часов перед нашей высадкой
у Южного Тринидада, Кэмпбелл мне говорил, что собирает-
ся исследовать Землю Эдуарда VII, и в этой связи имеет виды
на Птичку. Спрашивал, не замолвлю ли я за него словечко Ко-
ну, когда мы доберемся до Мыса. Я ответил, что нет, что не
замолвлю, так как сам собираюсь его использовать для одной
сухопутной работы. Но после недавних дурацких выходок
Птички я счел, что слишком для него будет жирно — узнать,
каким талантливым все его считают, как все его любят.
А он ведь учуял, что надоел мне до смерти.
— Дядя Билл, — говорит с тем покаянным видом, какой
только позволяла его прелестная шляпа, — вы, наверно, вче-
ра из-за нас переволновались. Честное слово, мы не подверга-
лись ни малейшей опасности.
— Мне, очевидно, придется пересмотреть мою классифи-
кацию пернатых, — был мой ответ. — Я отнес было черногру-
дых к одному, а белогрудых к другому виду, однако мы с Чер-
ри своими глазами видели, как те и другие гнездятся вместе.
А я всегда только так и думал, — он говорит, — у чернень-
ких, беленьких, желтеньких, у всех у нас одни и те же потреб-
ности, хоть я никогда не считал черногрудых равными бело-
грудым.
И тут уж я расхохотался, и тут я его простил.
С утра мы уже вовсю готовились к плаванью, и наш ко-
рабль как бы ходил воланом на бегущих с юга валах. Я застрял
в лаборатории и свежевал птицу; и тут Птичка несет мне ка-
као, который я пью обычно в десять часов.
— А знаете что, дядя Билл? — говорит. — Вы только никому
ни слова, я сейчас только вспомнил: у меня же день рожденья
сегодня.
И тут наше судно тошнотворно накренилось, содрогну-
[ 57 ]
лось; гребной винт перестукнул не в такт. Меня косо сносило ИЛ 1/2021
от раковины, какао лилось на линолеум...
— Ур-р-р-р-ра! — крикнул Птичка и вытянул руку, чтобы ме-
ня поддержать, и мы с ним сделались одного роста, и я под-
нял кружку, и пожелал ему всех-всех мыслимых благ.
Ах, как хорошо — сознавать, что, когда рядом Птичка, да-
же неустойчивость судна не страшна.
Хозяин,
капитан Роберт Фолкон (Кон) Скотт
Март 1911
Нам придется миновать мыс Крозье, вот такой неприятный
сюрприз, я, собственно, рассчитывал расположиться здесь
на зимние квартиры, но из-за наката ветровых волн высадка
сделалась невозможной. А ждать у моря погоды тоже я не мо-
гу. “Терра Нова” уже продемонстрировала зверский аппетит,
лакомясь углем. Жаль-жаль, все мои планы и расчеты верте-
лись вокруг этой стоянки в тесной близости от Барьера и от
гнездовищ пингвинов двух разных видов, таким манером спо-
собствуя удовлетворению геологических, зоологических и
прочих нужд экспедиции. Нам был бы обеспечен легкий
подъем к горе Ужаса, удобный подступ к южной дороге и к
пикам для наблюдений, мы без труда бы добыли лед для воды,
снег для животных и все такое прочее. Бывало, от вони гуано
с гнездовищ меня выворачивало наизнанку, но теперь, когда
проплывали мимо, я только диву давался, и что уж такого про-
тивного я в ней находил?
Мы шли на всех парах мимо мыса Ройдса к западному бе-

регу острова Росса. Здесь в начале января мы основали нашу
базу, изначально названную мысом Поморников, в дальней-
шем переименованную в мыс Эванса. Едва разбили палатку,
вытащили все снаряжение, благополучно перенесли все при-
пасы с корабля на берег, я взял с собой Кэмпбелла и Мирза с
собачьей упряжкой, и в таком составе мы двинулись к нашей
первоначальной базе под кодовым названьем “Жилье”.
По мне, это был изнурительный опыт. Я, вероятно, наде-
ялся обнаружить здесь все в точности то же, что мы оставили
после себя семь лет назад, но какой-то болван забыл задраить
окно, и в результате весь, так сказать, интерьер обратился
сплошной глыбой синего льда, в центр которой втиснуто не-
сколько коробок имбирного печенья. Батон хлеба с отмети-
нами зубов вмерз в половицу.
[ 58 ]
ИЛ 1/2021
Хочется верить, что это люди Шеклтона из экспедиции
 года не задраили окно, а не мы. У нас, в конце концов, бы-
ла уйма времени, тогда как людям Шеклтона приходилось
мчать к Нимроду, ловя в белой круговерти минуты затишья. Тут
уж забудешь задраить окна, да Шеклтон и вобще не из тех, кто
вдается в детали. И все же, и все же — я даже представить себе
не могу людей до того тупых, до того лишенных воображенья,
чтобы поступать таким образом! Один из существенных при-
знаков культурного человека: он оставляет место, где побывал,
в том виде, в каком сам хотел бы его обнаружить. Чтобы тем,
кто явится следом, казалось: вот, вышли люди из отеля в наряд-
ном городе, потянуло прогуляться среди уютных огней; и не из
дупла они вышли, не из норы в самом диком краю земли; не из
пристанища на границе между жизнью и смертью. Это неряше-
ство — вне рамок простой учтивости и повергает меня в депрес-
сию. Наверно, поэтому мне здесь не спится и мерещится какая-
то жуть по углам, будто прошлое, до сих пор замороженное, как
тот несчастный надкусанный хлеб, вдруг стало оттаивать, вы-
свобождая давние тени. Мы валились с ног после трудного пе-
рехода, нам чудилось, что тьма полна шепотов, стонов, а Кэм-
пбелл даже клятвенно уверял, что слышал треск граммофонной
иглы, скребущей по краю пластинки Гарри Лаудера, его знаме-
нитый надтреснутый голос, дивно хорошеющий с каждой но-
той. Я, правда, считаю, что к этим шумам сводились всего-на-
всего приветные зовы тюленей, но, как бы там ни было, мы
провели пренеприятную ночь. А наутро, когда поднялись в го-
ры, наутро нам полегчало, может быть, из-за солнца. Солнце
прогревало нас до костей, подбавляло сил. Меня удивило отсут-
ствие снега, и то, что мыс и гора наблюдения так заплешивели,
и то, что склон, пригревшийся подле высоты прибытия, окон-
чательно облысел. Проходя снизу к кресту Винса, мы спотыка-
лись о старые трубки феррарского градусника, которые стояли
торчком, целехонькие, будто их поставили вчера.
Я до сих пор не могу смириться с нелепой гибелью Винса.
Господи, да если бы я тогда не погнал их тренироваться на лы-
жах, если бы не разыгралась вьюга, если бы Хара — потом-то он
таинственным образом объявился в лагере — не был сочтен про-
павшим и все не кинулись на эти самоубийственные поиски, ес-
1. Гарри Лаудер (1870—1950) — шотландский певец и комик.

ли бы Винс не забыл переобуться в сапоги с шипами, — как не-
скончаемы эти “если бы”, как бесплодны. Но я бы, наверно, еще
острей терзался, я, наверно, до сих пор бы терзался, не заме-
шайся в мои мысли более насущные заботы, из-за того, напри-
[ 59 ]
мер, что, хоть бухты могут замерзнуть к началу марта, все равно ИЛ 1/2021
непонятно, как переправлять по ним пони поверх острых краев
припая. Одним словом, кой-чего я вовремя не принял в расчет.
Погода держалась прекрасная, мы роскошно вкатили в ла-
герь. Кстати, я удивляюсь легкости, с какой обучаются правиль-
ной езде наши собаки, хоть до сих пор не вполне уверен, что от
них уж так много проку, — их поведение бывает иногда до того
нелогично. Вот бегут они, скажем, в одной упряжке — рядышком,
закадычные друзья, — но в ту самую секунду, когда спутаются по-
стромки, кидаются друг на друга, и ярятся, и кусаются, и бесятся,
злые, как черти. Меня пугает внезапное, яростное озверенье руч-
ных животных. И до чего тошнотворна их манера поедать собст-
венные экскременты. Пони грешат тем же, но у пони в корме
чуть не сплошное зерно, и потому не так противно их наблюдать
за этим занятием. Мирз досконально изучил собачьи замашки, и
он говорит, что лучший способ выжать из них все возможное на
марше — это предоставить им самим избрать для себя лидера.
Это не столь демократический строй, как можно вообразить, по-
скольку лидером неизменно становится тот, кто терроризирует
всех, будучи самым умным и сильным. Мирз мне посоветовал
присмотреться к Осману, лучшему нашему псу, понаблюдать за
тем, как тот рулит сворой. Я последовал его совету с большой
пользой для себя. Малейшая заминка кого-нибудь из товарищей,
и Осман прыгает вбок, кусает оплошавшего в плечо, мигом воз-
вращается на прежнее место, и свора бежит себе, бежит как ни в
чем не бывало, ни на миг не нарушив ритма побежки. Да, мне, на-
до признать, не грех бы кое-чему поучиться у Османа.
Мы вернулись на мыс Эванса, нам был оказан самый теп-
лый прием, и я восторгался усовершенствованиями и без того
роскошного жилья. Неугомонный Бауэрз завершил пристрой-
ку, крышу и все такое. У нас образовалась не только кладовка

для запасной одежды, спальных мешков, меха, еды и прочего,
но еще и просторный навес над крыльцом. Стойла, с северной
стороны односкатная крыша — все это было почти готово, и
Тит Оутс, в приливе редкостного для него оптимизма, объя-
вил: “Нашим лошадкам, думаю, будет тепло и уютно в продол-
жение предстоящей долгой зимы”.
Отрадно было наблюдать, как все и каждый, не теряя ни
минуты, вносят свою лепту в общее дело.
Исследователи получили в свое распоряжение инструмен-
ты и верстаки, и магнитные камеры, и были готовы погреба,
чуть ли не доверху набитые бараниной и мясом пингвинов.
Мичман Эванс был сразу повсюду, осматривал, наставлял, ис-
правлял, а Гран, мальчишка-норвежец, вызвался научить нас
ходить на лыжах по-людски и хвастался тем, какое варево он
[ 60 ]
ИЛ 1/2021
сейчас разрабатывал: смесь растительной смолы, жидкого
мыла, льняного масла, — и если лыжник, дескать, намажется
этим составом, самый лютый мороз ему будет нипочем. Каж-
дый из моих сотрудников просто клад, не устаю себя поздрав-
лять с тем, что их выбрал.
Теперь у нас вполне привлекательный дом, он стоит на
темном песке одного из отрогов Эреба, и здесь хотя бы, под
сенью могучего вулкана, мы можем смело смотреть вперед,
на грядущие дни, черные, как смоль.
Только одного, по-моему, нам не хватало для полного сча-
стья. И я надоумил Бауэрза выкроить каждому по отдельной
ячейке: так легче следить за порядком в жилище. Бауэрз безот-
лагательно приступил к делу, а мне тем временем стало ясно,
что нижним чинам удобней будет, если как-то отделить их от
офицеров. Уверен: такое устройство одобрят и те и другие. И
я попросил Бауэрза соорудить как бы шпангоут между их отде-
лением и нашим. И какая беседа ни велась бы по другую сторо-
ну выгородки, какой она ни была бы громогласной, в какую бы
ни метила цель — если, конечно, это не план мятежа, для кото-
рого я, пожалуй, и сделал бы исключение из этого правила, —
дело чести каждого уважать чужие тайны, и все коварные коз-
ни принимать так, как если бы ты был глух, как тетерев.
У меня перед ужином была любопытная беседа с Клиссол-
дом, нашим коком. Мы с Понтингом вернулись на базу после
того, как фотографировали “Терру Нову”, клином вмерзшую
в лед на краю залива. Понтинг задыхался, пускал пузыри от
восторга, ах, как сияют горы, а глетчеры! Какой сверкающей
рябью струятся они вниз, врезаясь в море, и как среди засне-
женных пиков курится вершина Эреба! Клиссолд стоял у себя
в углу. Он не слышал, как мы вошли, потому что кто-то —
Мирз, скорей всего, — шуршал трубкой по граммофонной
пластинке. Клиссолд стоял, прикрыв глаза, воздев к небу ли-
цо. Мы спугнули его, он еле слышно ахнул.
— Это просто мы с мистером Понтингом, Клиссолд, — ска-
зал я, — ходили смотреть на корабль. Мистер Понтинг, между
прочим, считает, что это самое изумительное место в мире. А
ваше какое мнение?
— Ну, какое такое мое мнение, сэр? Насчет самого изуми-
тельного, это не знаю, а лично я здесь дома.
— Дома? — переспросил Понтинг, слегка опешив. — Так
вы, стало быть, уроженец Шотландского нагорья?
— Я родился и вырос в городе, сэр, — ответил Клиссолд, —
и различать, к примеру, разные звуки я не мастер, по мне —
так всё одно, олень ли трубит, сова ли кычет, не говоря уж
про лай милых собачек, будь они неладны.
[ 61 ]
Но как он расстарался, чего только ни наготовил на ужин — ИЛ 1/2021
тут тебе и тюлений суп, и жареная баранина, и желе из красной
смородины, и спаржа. По мою правую руку обыкновенно са-
дится Билл, и я не очень обрадовался, обнаружив вместо него
Тедди Эванса. Этот могучий малый, потчуя вас своим оголте-
лым враньем, всегда размахивает ручищами, сам хохочет над
своими остротами, и даже один-единственный час, проведен-
ный в таком соседстве, совершенно тебя выматывает. Все так,
но зато он безумно смешно — уж тут не поспоришь — изобража-
ет сибирского возницу, который распекает своих собак, воло-
кущих санный возок, и для такого случая выпрашивает у Клис-
солда вязаную грелку на чайник, чтоб нахлобучить себе на
голову, тем самым, спасибо ему, кладет конец безысходному
спору о преимуществах пони или же мотосаней.
Когда мы были в “Жилье”, Дею и Лэшли легко удалось завес-
ти мотор, все так, но тот сразу заглох. Бедняга Дей страшно
огорчался, но он превосходный механик, и с таким мастером,
думаю, мы не пропадем. Пони — другое дело; Оутс говорит,
что сколько с ними ни бейся, результата не будет. Я же счи-
таю, что отдых и усиленное питание творят чудеса. Мы заси-
делись за столом, все, кроме Мирза и Оутса, почти все свое
время убивавших на пони. Эти двое сдружились, водой не ра-
зольешь, и дружба их основана, так сказать, на общности, не
выразимой словами — оба большие молчуны.
После ужина я решил немного пройтись, а на обратном
пути шел мимо конюшен. Сквозь слюдяное оконце я видел
Тита с Мирзом; оба присели над ревучей печуркой, зажав в зу-
бах свои трубки. Дверь была приоткрыта, чтоб выпускать
дым, и я было толкнул ее, но тут услышал, как Оутс говорит:
— Надо бы нам с тобой скинуться, не пожалеть шести пен-
сов и купить Хозяину книжицу о транспортных средствах.

И Мирз хохочет в ответ.
Естественно, я расстроился, а впрочем, ну кто не отпускал
обидных шуточек у ближнего за спиной? И не глупо ли пустую
болтовню принимать близко к сердцу?
***
К концу месяца мы распростились со всеми на “Терре Нове”,
готовящейся под командованием Кэмпбелла пройти четыре-
ста миль к востоку вдоль Великого ледяного барьера к Земле
Эдуарда VII. “Терра” увозила и двух геологов, призванных ра-
ботать на берегу, и физика Райта, которого надо было выса-
дить после, подальше, для изучения западных гор. Этой ко-
манде я ссудил на время мичмана Эванса, который успел сде-
латься чуть ли не экспертом по части санной езды.
[ 62 ]
ИЛ 1/2021
— А долгая будет отлучка, сэр? — Он спросил, когда я объя-
вил ему, что он тоже едет.
— На несколько недель, не больше, — говорю я и вижу, что
он совершенно скис. — Ну-ну, старина, — говорю с упреком, —
или ты полагаешь, что я без тебя не управлюсь?
— Да нет, просто я думал так, что отгуляю здесь мое деньро-
жденье, сэр, — он говорит, и я с трудом удерживаю усмешку.
— Дни рождения, — говорю, — пожалуй, не главная наша
забота.
Цель остающейся команды — к тому времени мы уже раз-
били лагерь на краю открытой воды, в шести милях к югу от
ледового языка, рядом с хижиной нашего старого доброго
“Открытия”, — сложить как можно больше припасов в самом
дальнем конце Ледяного барьера, пока не настала зима. При-
няв во внимание чуть ли не роковые беды, преследовавшие
меня с тех пор, как я покинул Новую Зеландию, дальнейшее
мое продвижение не сулило особых удач — тут уж к гадалке не
ходи, — тем более на фоне небывалых перепадов погоды.
Боюсь, я теряю веру в наших пони. Шторм, трепавший нас
двенадцать суток подряд по выходе из порта Чалмерс и чуть не
стоивший всем нам жизни, на лошаденках отражался совсем уж
плачевно. Я возлагал большие надежды на удобные стойла и не-
сколько недель отдыха на берегу, однако пони хилы по-прежне-
му, вот что меня гнетет. Оутс, пессимист до мозга костей, со-
мневается даже в том, что они хоть когда-нибудь могли
похвастаться крепким здоровьем, и при всяком удобном случае
тычет мне в глаза их недостатки: Коротыш — сосунок, припада-
ет на передние ноги; Виктор — стар, узкогруд, у него выверну-
тые голени, плохое зрение; у Китайца стригучий лишай на пе-
редних бабках, рваные ноздри; Денди — стар, у него
наколенный нарост; и так далее и тому подобное. Что же каса-
ется Бедолаги, Оутс иначе как “Двадцать два несчастья” его не
называет.
Тут уж ничего не попишешь, при отборе явно допущены
роковые ошибки, но Мирза консультировал Мамбо Брюс,
поджидавший его во Владивостоке, и я не могу валить всю ви-
ну на него; как-никак Мамбо мой шурин, и мне бы не хоте-
лось, чтобы Кэтлин узнала, что он так серьезно меня подвел.
Билл, как всегда, меня урезонил и утешил; напомнил, что
хоть лучших животных мы оставили на мысе Эванса, а взяли
с собой только тех, которых Тит Оутс иначе как Доходягами
не честит, мы умудрились тяжело нагрузить их на пути к Барь-
еру. Что же до собак, это такие молодцы, о каких я даже не
мечтал, протащили свой первый груз аж на две мили дальше
места, которое я назвал “Лагерем безопасности”. Название
[ 63 ]
само за себя говорит; и даже если, паче чаяния, лед начнет ИЛ 1/2021
раскисать, прихватывая и часть Барьера, “Лагерю безопасно-
сти”, уверен, ничто не грозит.
Наши краткие уроки по вождению саней и нарт обнажили
во всех нас разнообразнейшие слабости, в том числе слабость
духа. И в довершение бедствий Аткинсон вдруг ни с того ни с
сего мне преподносит новость: он, мол, ужасно натер себе пят-
ку, скрывал это обстоятельство до сих пор, сдуру предполо-
жив, что он нас подведет, если станет ныть с самого начала,
расстроит, а теперь вот рана гноится и он ни шагу ступить не
может. Мне, к сожаленью, почти совсем его не жаль, я куда
больше сочувствую нашим пони. Вечно они проваливаются на
ломком льду до подколенок, их все глубже засасывает, бедняг,
куда-то сносит — и это моя, моя вина, моя, а чья ж еще? Самое
ледяное сердце оттает, если его обладатель увидит, как они ба-
рахтаются, бедные, стараясь высвободиться, скинуть с себя не-
навистный груз, но они все проваливаются, проваливаются,
погрязают в жиже до прилипших к спине животов а потом не
могут сдвинуться с места. Шеклтону, тому, видно, сам черт по-
мог загнать своих животных в такую заунывную даль.
И вдобавок — кто бы мог подумать? — они страдают, оказы-
вается, снежной слепотой, как ни понуро здешнее небо. Оутс
предложил выкрасить им челки в зеленый цвет, чтоб смяг-
чить этот белый, ослепительный блеск.
Черри-Гаррард обычно носит очки и теперь тоже страда-
ет от безжалостного сверканья. Билл подобрал для него пару
очков с “Открытия”, оправа у них деревянная, с вырезанным
посредине крестом, и Черри на них не нарадуется. Досадно,
что у лошадок так неудачно расположены уши.
Я, соответственно, пересмотрел свои планы и решил в
дальнейшем передвигаться ночью, а днем отсыпаться. Солнце

не окончательно прячется за горизонт, и хоть мороз стоит
трескучий на всем протяжении суток, все же в так называемые
дневные часы холод чуть-чуть отпускает, и я счел за благо да-
вать лошадкам вздремнуть в каком-никаком тепле, а ночью
пусть шлепают, превозмогая усталость, избавясь от мук слепя-
щей напасти.
Вчера кое-что произошло и на время пробудило мои наде-
жды. Мичман Кеофан обнаружил рядом со складом две пары
снегоступов, обувка пришлась впору Бедолаге, и тот теперь
ступает так, будто в них родился. Просто чудо! Сам пони, ка-
жется, разделяет мои восторги и резвится, и скачет, как на
муравчатом лугу. Я сразу отправил Мирза и Билла с собачьей
упряжкой к мысу Эванса — раздобыться еще снегоступами.
Нам пришлось в унылом бездействии долго ждать их возвра-
[ 64 ]
ИЛ 1/2021
щения, но мы утешались тем, что и прочие лошадки тоже див-
но приобуются-прибарахлятся.
Оутс, естественно, мрачно бубнил, что как ни бейся, все
мигом пойдет насмарку. Мол, чтобы ходить в снегоступах —
как и на лыжах, кстати, — требуются долгие, упорные трени-
ровки. Увы, я так и не смог доказать нашему пессимисту, что
он не прав: Билл вернулся с пустыми руками. Оказалось, меж-
ду ледовым языком и мысом тронулся лед, и теперь не видать
нам, долго не видать наших уютных зимних квартир!
В довершение наших бед нога Аткинсона упорно не подда-
ется леченью, и я принужден двинуться дальше без него. И,
что еще хуже, Том Крин, человек редких дарований, без кото-
рого нам пришлось бы туго, принужден оставаться при Ат-
кинсоне, разыгрывая роль сиделки. Преступное отношение
Аткинсона к собственному здоровью заставит нас всех та-
щить лишний груз, а мне теперь надо искать новых решений
и выходов, и прочее, и прочее, — жуткая несправедливость!
И тем не менее, тем не менее при всех наших неполадках,
задержках на суровом нашем пути я воспрял духом, осознав,
что скоро мы снова отправимся в дорогу. Бездеятельность все-
гда ведет к самокопанию, ну а я-то, когда бездельничаю, вооб-
ще с ума схожу. Ох, вот бы хорошо — упасть, забыться, надолго-
надолго заснуть после изнурительной, надсадной ходьбы.
***
Так и живем: завтра то же, что вчера. Незадолго до девяти ве-
чера вылезаем из спальных мешков, зажигаем примусы, гото-
вим завтрак. Часа через два, когда все готовы и рвутся в путь,
я кричу Титу:
— Как дела?
И он невозмутимо кричит в ответ:
— Превосходно, сэр, превосходно.
Палатки сложены, пледы сняты с крупов наших пони, на-
гружены сани, призваны к порядку собаки, а я все тяну. Попыт-
ка двинуться в путь всем скопом, всем сразу похожа на пополз-
новенье гусиным пером затолкать патоку обратно в тюбик.
Пустая, однообразная жизнь развивает апатию, и я неред-
ко — но только в мыслях, исключительно в мыслях! — читаю
наставительные лекции о том, что пора бы взять себя в руки,
пора бы понять, что мы не на пикник собрались, совсем не на
пикник.
При таких температурах энергия, извлеченная из горячей
еды, испарится мигом, если торчать на холоде, мешкать; и за-
чем собранным, подвижным людям страдать из-за расхлябан-
ного большинства? И сдержаться трудно, и частенько я пря-
[ 65 ]
мо-таки сжимаю челюсти, чтобы не разораться от бешенства. ИЛ 1/2021
Добрый старый Билл, святая душа, тот кротко улыбается и
топчется на месте, чтобы не отморозить ноги. Бауэрз, тот, за-
быв о холоде, о проволочке и будучи одновременно тут, там и
сям, на глаз прикидывает вес грузов, сверяясь с блокнотом.
Собаки прыгают, горячатся, снег раззадоривает их, скрипя
под лапами. И сквозь волнистые туманы скользит ленивое
солнце, и его странно-бледный диск не отбрасывает тени.
Наконец после полуночи мы выступаем. Наши чудные
финские снегоступы не помогают совладать со скольженьем
на каждом шагу, мы то и дело плюхаемся, будто бы подшофе.
Сначала мы от смущенья матерились, отпускали похабные
шуточки; теперь взяли себя в руки; теперь мы идем, идем, час
за часом, шаг за шагом; и, чтоб не наглотаться льдистого вет-
ра, стараемся поосторожней дышать. А над головами у нас,
вплетаясь в пар общих выдохов, вьются картины дома, ми-
лых лиц, вкусной еды.
В конце марша — в таких условиях мы еле одолеваем де-
сять миль за ночь — я свищу в свисток, Птичка с Биллом пода-
ются влево, мы с Оутсом замираем сзади, остальные подтяги-
ваются к нам. И вот мы входим в лагерь, и почти тотчас пони
у нас расседланы, поставлены палатки, на медленном огне
булькает похлебка. Собаки, шедшие за нами следом, старают-
ся от нас не отстать, а они куда проворней, чем пони, и такой
распорядок, стало быть, самый разумный.
Прежде чем приняться за еду, мы строим снеговые стены
для наших пони. Идея эта моя, и сначала я не раз слышал зло-
стное хихиканье у себя за спиной; но, когда дело наладилось
и все увидели преимущества нового распорядка, пошла уже
другая, совсем другая песня. Теперь, едва мы войдем в лагерь,
Тит Оутс сразу принимается за эти стены.

Я мучаюсь от давних и скучных желудочных болей и доб-
рых четверть часа после еды вынужден бродить, перебары-
вая внутренние и наружные ветры. Я всегда считал, что эти
мои нелады вызваны тем, что я заглатываю еду наспех, второ-
пях, спеша предаться более острому удовольствию, которое
мне сулит курение, но Кэтлин почти убедила меня, что беда
моя уходит корнями к давней неизжитой нервотрепке.
По ее логике, неспособность моего желудка сразу пускать
по кишкам еду связана напрямую с моей неспособностью вы-
ражать свои чувства. К счастью, виновной в этом обстоятель-
стве признана моя кормилица, а не я, так как, не умея меня
утешить, когда я плачу, она, очевидно, невольно меня надо-
умила, что выражением чувств ничего не добьешься, а источ-
ник обиды тем самым переместила от сердца к желудку. Вот
[ 66 ]
ИЛ 1/2021
почему, стоит моему маленькому сыну Питеру закряхтеть, его
тотчас хватают на ручки и чмокают, и обнимают, и гладят.
Кэтлин во время беременности иногда спала на нашем зад-
нем дворе. Она уверила мою мать, которой лучше бы оставать-
ся на этот счет в неведении, что нашему нерожденному ребен-
ку полезно спать под звездами. Мать, боюсь, тогда-то и сочла,
что Кэтлин стоило бы по мере возможности отказаться от бо-
гемных замашек для ее же собственной пользы, не говоря уж о
моей. Должен признаться, что в тех редких случаях, когда Пи-
тера оставляли со мной и он плакал навзрыд, я приходил в
ужас, глядя на сморщенное заплаканное личико; но, когда я его
подбрасывал вверх, как мне было велено, эффект был тоже до-
вольно скромный. Кэтлин объясняет это тем, что он не знает
меня. Когда я рассказал об этом Биллу — он как-никак медик, —
он мне заметил не без ехидства, что дети плачут все больше из
вредности и от неосознанного стремленья к порядку; возмож-
но, конечно, но Билл, он же у нас бездетный.
Сейчас нас в палатке пятеро, и, когда переход не слишком
изнуряет нас, мы мило болтаем, особенно если нам перепадает
наш рацион табака. Билл — теперь уже не то чтобы завзятый ку-
рильщик — может когда-никогда побаловаться сигаркой, Тедди
Эванс наслаждается сигареткой, ну а я предпочитаю трубку, но
курю все что угодно, когда угостят. Какое же это чудо — заку-
рить после изнурительно долгого перехода, и странно, как бы-
стро улетучиваются все обиды после первой блаженной затяж-
ки! Черри-Гаррард, боюсь, плачет украдкой, судя по красным,
воспаленным глазам, но он молодец и никогда не хнычет. Он
явно обожает Билла, а тот, в свою очередь, невероятно с ним
носится и часами ему втолковывает, в чем особенности такела-
жа, как держать обувь сухой, и прочее. А переимчивый Черри
уже многого от него поднабрался, и, судя по всему, на будущий
год, глядишь, окажется, что он наше ценнейшее приобретение.
А какие мы разговоры ведем! Вряд ли найдется страна под
солнцем, в которой кто-нибудь из нас не побывал хоть разок,
или такая тема, научная или философская, о которой у нас не
сложилось бы своего мнения. Мы спорим о крепостных бастио-
нах Эг-Морта, о произношении древних греков, о чрезмерных
посягательствах женщин и пролетариев в наши дни, о влиянии
1. Старинный французский город.

новейших изобретений — моторизованный транспорт, балло-
ны для метеорологических наблюдений, пар против паруса, —
возможна ли когда-нибудь победа одного над другим, и была ли
власть, утраченная иезуитами в семнадцатом веке, в самом деле
[ 67 ]
достойна того, чтобы ее подобрать и сосредоточить в своих ру- ИЛ 1/2021
ках? и было бы это для всеобщего блага? Именно этот спор, с ут-
ра затеянный Биллом, навел на меня тоску. Я разулся, отложил
трубку, нырнул в спальный мешок и призвал остальных после-
довать моему примеру. Я, конечно, очень люблю Билла, но, ко-
гда он заводит свое блеяние про Игнатия Лойолу, я сразу увя-
даю и начинаю злиться. Была бы тут Кэтлин, она, возможно,
решила бы, что я просто не выношу Билла и отдаю предпочте-
ние кому-то другому.
***
Три самых плохоньких наших пони — Цветик Тедди Эванса,
Свин Кеофана и Бедолага Форда — слабеют день ото дня. О
Бедолаге теперь без преувеличения можно сказать, что это
действительно кожа да кости, а Свин охромел. Все это весьма
печально, конечно, но я легко обошелся бы без зловещих
пророчеств Оутса. На одном привале мы чуть было вдрызг не
разругались.
Сдуру я поделился своими заботами с Биллом, когда Оутс
был поблизости и тоже мог слышать. Стою и думаю, не по-
слать ли Эванса в “Лагерь безопасности” с двумя матросами и
с больными пони.
— Не хотелось бы их потерять, — говорю, — и бедняжки
достаточно настрадались.
— Разумно ли это? — мямлит Билл, и тут Оутс выпаливает:
— Тут разумного мало! Обратно они не дойдут.
— У них груз будет поменьше, — говорю.
— Да не потянут они вообще никакого груза, — не сдается
Оутс. — Уж лучше хорошенько навьючить их да и погонять,
покуда не свалятся. А потом пустить на корм собакам. И тогда
страданья их не будут напрасны.

Между прочим, он обращается к Биллу, не ко мне: знает,
небось, что Билл не выносит стычек.
— Кому нужна эта жестокость, — я говорю Оутсу. — Меня
лично от нее тошнит.
— Но как бы вам не пришлось раскаяться, сэр, — тянет он
и глядит на меня с этой своей ухмылкой.
1. Игнатий Лойола (1491—1556) — видный деятель католической церкви;

проповедник.
— Раскаюсь я или нет, но решение мое уже принято, — я го-
ворю и, не откладывая дела в долгий ящик, распоряжаюсь, что-
бы Эванс и остальные вернулись не позже завтрашней ночи.
Атмосфера в палатке после долгого перехода была натяну-
[ 68 ]
ИЛ 1/2021
тая, и, конечно, ее не спас путаный рассказ Черри-Гаррарда о
пони, который был у него в детстве. Что-то такое насчет то-
го, как он, принарядившись, отправился на прогулку верхом,
а любимая тварь споткнулась и вывалила его головой вперед
в свиное корыто. Обычно этот рассказ вызывал подавленные
зевки, каких он и стоил, но на сей раз Тит нашел нужным за-
метить, что как-никак есть разница между праздными балов-
нями и животными-тружениками.
Слово “труженики” было оттенено таким великолепным
сарказмом, что я чуть снова с ним не сцепился, да и сцепился
бы, если бы Билл не влез в разговор с не таким уж свежим от-
крытием, что на вкус и на цвет товарищей нет. А далее речь
пошла в вымученно-бодрых тонах и потом еще долго кружила
вокруг преимущества мертвых, которые влияют на нас, смерт-
ных, куда сильней, чем влияют на нас живые.
Билл говорил, что репутация даже и приснопоминаемых
покойников начиная с абсолютных тупиц и до ослепительно
просиявших звезд претерпевает важные изменения в ту самую
секунду, когда душа расстается с телом. Земное бытие кончи-
лось, и на смену ему приходит сила воображенья потомства.
Тот, кто погиб в драке или в преследовании чисто личных це-
лей, превращается в отважного героя, отдавшего жизнь во сла-
ву отечества.
И тут к нам ворвался Бауэрз, переделав дела, какие больше
никому из нас не казались срочными. Удивительный чело-
век! — мы все носим толстые балаклавы и капюшоны, пытаясь
спастись от ветра, а у него на голове только эта его знамени-
тая шляпа. Он слышал последнюю фразу Билла и отважно его
поддержал, уверяя, что живые, из-за естественного страха
смерти, вынуждены приписывать высокие побуждения даже и
низким поступкам, а так называемая отвага, так называемый
подвиг есть не что иное, как продиктованный воспитаньем
отклик на скользкие обстоятельства.
Честно признаюсь, я сам удивился, обозвав их обоих ци-
никами.
— Отвага, — говорю, — есть осознанное проявление дисци-
плинированности. А по мне, так есть кое-что и похуже смер-
ти. Трусость, например.
Билл совершенно меня не понял и объявил, что многие с
готовностью идут на смерть, — мы с Титом заорали в один го-
лос, что он путается в понятиях и несет несусветную чушь.
После чего мы с Биллом какое-то время держались в рамках
сухой вежливости.
А я-то собирался у него прощения просить за недавнюю
перепалку, сказать, что теперь я понял: он противился воз-
[ 69 ]
вращению пони из благородных чувств; сказать, что будущее, ИЛ 1/2021
возможно, докажет его правоту, но ничего я этого ему не ска-
зал. И что толку оправдываться? Бог знает, почему так выхо-
дит, но, когда я не могу принять решения, в половине случа-
ев кому-то приходится принимать его вместо меня — и заодно
брать на себя ответственность.
В ту ночь мы вышли в поход при лунном свете, но скоро лу-
ну затянуло туманом. Небо глядело черно и грозно, ох, как я не
люблю такого неба. Снег под ногами был рыхлый, мягкий,
трудно переставлять ноги; даже собакам, кажется, было трудно
идти. По каким-то причинам, кто же их разберет, Осман был
свергнут после не вполне бескровной схватки, и его преемни-
ком стал Рябчик.
Рыхлость снега преподала Мирзу ценный урок, а именно:
иной раз нужно передвигаться не иначе как на своих двоих и
надеяться только на себя. Но до поры до времени он имел
весьма смутное представление о том, что нам предстоит, и ка-
жется, думал, что будет управлять собачьей упряжкой на ма-
нер сибирских возниц.
Мы и четырех миль не одолели, ветер резко переменился,
стал из южного северным, и температура упала до минус ше-
стнадцати. Тедди Эванс сказал, что его пони дольше не сту-
пит и шагу, и мы разбили бивак.
Пурга напала на нас перед самым рассветом, и последо-
вавшие пятьдесят два часа мы провалялись в палатках. Соб-
ственно, нам было не так уж плохо, мы забивались в свои
мешки, и ад, бушевавший снаружи, был нам нипочем. Даже
странно, сколько часов подряд можно проспать, когда пой-
мешь, что выхода нет, нет совсем, никакого. Собаки тоже
удобно устроились; они раскапывали норы в снегу и уклады-
вались там друг на друга. Но больше всех страдали опять-та-

ки пони, притом что Оутс и Птичка дни и ночи напролет уха-
живали за ними.
Но вот пурга выдохлась, улеглась, мы распрощались с
Эвансом и компанией и двинулись на юг, меж тем как солнце
медленно скользило у горизонта. Мы продвигались с трудом,
а пухлявые, розовые облака плыли по тускло-серому небу.
Снег вмерзал в собачий мех, и вечно нам приходилось оста-
навливаться и распутывать постромки. Мы и часу не пропле-
лись в таком темпе, а потом Гран, который вел в поводу Бедо-
лагу, отстал, и собаки, шедшие впереди, запнулись и стали. А
Оутс и я, возглавлявшие шествие, тотчас услышали жуткое
сплетенье шумов: лай, ржанье, людские крики.
Мы поспешили назад, наткнулись на Мирза, тот нам сооб-
щил, что собаки напали на Бедолагу. Он, бедный, упал, и вмиг
[ 70 ]
ИЛ 1/2021
они на него накинулись, стали рвать зубами плечо, горло, ког-
тить ему брюхо, будто кишки из него хотели повыпустить.
Гран сломал лыжную палку, Мирз испортил свой хлыст, раз-
нимая собак.
Когда я подошел к Бедолаге, тот уже стоял на разъезжаю-
щихся ногах, низко свесив голову, и собаки, зловеще урча, не
спускали с него глаз, дожидаясь своего часа, и в морозном
воздухе висело, серебрясь, их дыхание. Бедолага отбивался
от них, как мог, у двоих его обидчиков текла из ран кровь.
Весь этот тошнотворный эпизод лишний раз убедил меня в
том, что на собак нельзя положиться. Но вот мы двинулись
дальше, помечая багряными пятнами снег.
После обеда Уилсон, Бауэрз и я приволокли груз, который
раньше таскал Бедолага. Груз куда тяжелей, чем у других по-
ни, и главным образом потому, наверно, он и упал, несчаст-
ный. Какая безответственность! Я просто кипел. Я во всем
винил Грана, Оутса, Мирза — в основном Мирза.
— Вообще-то я против него ничего не имею, — я шипел, —
но он слишком много себе позволяет.
— Ну, наверно, — соглашался Билл.
— Я понял это в ту самую секунду, как поднялся на борт
подле мыса. Помнишь, как он тогда на палубу вылез? В пижа-
ме, да? И как удивился, когда я на него наорал, помнишь?
— Еще бы, — сказал Билл, — как не помнить.
— И что за мерзкая манера скрести ноги в палатке!
— Да, — он подтвердил, — очень противно.
Я кипел в таком стиле почти на всем обратном пути. Билл
выдержал главную тяжесть удара, Бауэрз, ни слова не говоря,
ускорил шаг — на ходу он кивал, бормотал, как бы поддакивал
мне — и, только завидев наши палатки, не выдержал:
— Вы же все вполне понятно объяснили, да? И лишний раз
повторять это, я считаю, нет ни малейшего смысла. Что бы-
ло, то было.
Я внял его совету, но, Боже ты мой, как у меня разыгра-
лись мои кишечные боли!
Через два дня мы построили лагерь “Одна тонна” — наш
последний. На протяжении двадцати двух дней мы, числом
двенадцать, плюс двадцать шесть собак, плюс восемь пони,
пересекли семьдесят девятую параллель и оставили тонну
припасов в ста пятидесяти милях от мыса Эванса. Я хотел бы
продвинуться дальше, но пони совсем исстрадались, собаки
явно сбавили скорость, мы и сами увяли, на кое-кого страшно
было смотреть. Мирз лишился трудоспособности из-за врос-
шего ногтя на ноге; и даже при беглом взгляде на Оутса было
совершенно ясно, что он отморозил нос.
[ 71 ]
Мы втиснули черный флаг в груду камней, обложили над- ИЛ 1/2021
гробье по сторонам жестяными коробками из-под печенья, и
жесть просияла на солнце, а мы повернули обратно.
Через двадцать четыре часа снова поднялся буран, но на
сей раз мы были к нему готовы и лучше защитили от него на-
ших пони. И все-таки меня ужасно тревожили больные жи-
вотные, отосланные назад с Эвансом, а потому, едва чуть раз-
виднелось, Билл, Черри-Гаррард, Мирз и я кинулись к
“Лагерю безопасности” на собачьей упряжке, предоставив ос-
тальным следовать за нами, таща под узцы своих доходяг.
Не стану задерживаться на том, что происходило в пути,
скажу только, что собаки свалились в трещину, мы чуть было
их не лишились. И потом еще час или даже больше они кружи-
ли по своим же следам, и некоторые явно страдали от внутрен-
них повреждений. Даже когда повисли, повизгивая от страха,
они продолжали кусать и рвать друг дружку. Это варварское по-
ведение несколько притупило наше сочувствие к их беде.
Достигнув “Лагеря безопасности”, я успокоился, увидев
Эванса и других в полном здравии. Увы, двое из троих пони
погибли в дороге, Свин, единственный, уцелел. И — вот бе-
да! — неизвестно куда запропастились Крин и Аткинсон. Мы
с Мирзом, похлебав горячего, сразу двинулись к старому лаге-
рю “Открытия” в надежде обнаружить их там.
Но там нас поджидала некая тайна; хоть хижина старика-
на “Открытия” стояла расчищенная ото льда и были еще при-
знаки того, что здесь жили — над погаснувшей печкой висели
на веревке твердокаменные носки, — ясно было, что лагерь
освоен и брошен. В записке на двери указывалось, что внутри
лежит мешок с почтой, но не было, не было никакого мешка.
Я заключил, что Аткинсон вернулся в “Лагерь безопасности”,
и, видимо, по дороге мы разминулись.

И мы побрели вспять, и мне чуть ли не захотелось погиб-
нуть в пути, потому что Аткинсон и этот его несчастный мешок
здесь и впрямь побывали, а новость, к которой отсылала запис-
ка, прицепленная к двери Кэмпбеллом, обдала меня такой не-
возможной тоской, какой я вовек не ипытывал. Намерения
Амундсена, на которые намекала зловещая телеграмма, полу-
ченная мной в Мельбурне, стали ясны как день. Кэмпбелл ки-
нулся к Китовой бухте, но норвежцы опередили его.
По моим надеждам был нанесен сокрушительный удар; все
мы были потрясены. Лагерные звуки всегда длятся и длятся;
переговариваются люди; гремит-звенит кухонная утварь; то и
дело вспыхивает добродушная шутка, — все это сплетается в та-
кой шум, что мне нередко приходится требовать тишины. Но
в эту ночь только шепот шелестел и даже собаки молчали.
[ 72 ]
ИЛ 1/2021
В полночь Билл принес мне в палатку кружку какао.
— Вот, подумал, может, тебе полегчает, — он говорит. — Я
знал, что ты не спишь. Никто не спит.
Я сказал Биллу, что считаю поведение Амундсена в выс-
шей степени непристойным.
— Эта неискренность, двурушничество! Какая гадость, я в
себя не могу прийти! Уверять всех встречных-поперечных,
что он отправляется на север, и готовить исподтишка экспе-
дицию на юг, причем прекрасно зная о моих намерениях из
газет!
— Выпей, пока горяченькое, Кон, — улещивал меня
Билл. — Поскорей уснешь.
— Да понимаешь ты или нет, что он прошел к югу на це-
лый градус дальше, чем мы! — я орал. — И у него больше сот-
ни собак! Яснее ясного: он готовит бросок на юг.
— Да, — согласился Билл, — похоже на то.
— Как это мерзко, а, Билл, его же совершенно не интересу-
ет наука! Ему хочется превратить все это в скачки! — И тут уж
я до того рассвирепел, что в буквальном смысле слова заскре-
жетал зубами.
— Нет-нет, ты только послушай, — не сдавался Билл, — зато
у нас есть пони и есть моторный транспорт.
— Ну да, — простонал я, — только из-за небрежной разгруз-
ки этот проклятый транспорт в данный момент лежит на дне
залива Мак-Мердо.
— А вот так нечестно, — он поморщился, — ты же сам при-
казал Кэмпбеллу его заменить.
— Даже Лэшли и тот не одобрял этой затеи. Когда им уда-
лось правдами и неправдами наконец завести эти треклятые
мотосани, через пять минут все снова разладилось. Ну а пони...
— Да, многие нас отговаривали, безумие, мол, такие сума-
сшедшие деньги швырять на моторы, и, кстати, Нансен в том
числе, — Билл уже и сам кричал. — И, позволь тебе напом-
нить, когда ты попросил у него совета, он ответил тебе: соба-
ки, собаки и еще раз собаки.
И, вывалив все это на меня, Билл удалился.
Сразу я несколько поостыл. Мой дорогой друг так редко
выходит из себя, что у меня мигом иссякли все доводы. Я снял
ягель с губы, отхлебнул какао. Он, конечно, скоро вернет-
ся, — я подумал. И он вернулся через полчаса, опустился ря-
дом на корточки и очень серьезно говорит:
— Извини меня, я сорвался, но я просто не выношу сплош-
ного нытья... не с твоей стороны, понятно, это я так, вообще...
— Милый мой, — говорю я покаянно. — Ты совершенно
прав. Нам просто очень, очень не повезло... ограниченные
[ 73 ]
средства... высадились не там, где намечено, и пони эти не- ИЛ 1/2021
счастные... и ломкий лед, и моторы эти треклятые.
— Ах, все это не имеет значения, — он говорит, — все это
неважно, неважно.
— И вообще руководство такой экспедицией — вещь не-
подъемная для одного человека... и мы, кажется, погорячи-
лись оба... и мне, наверно, следовало взять поменьше пони и
побольше собак.
— Да нет же, нет, ты только послушай меня, — Билл гово-
рит, — забудь ты про этих собак, забудь про пони, погоду, безде-
нежье, все такое. Сосредоточься на главном. Прежде всего,
вспомни, ведь мы с самого начала замышляли научную экспеди-
цию, а никак не игру наперегонки, в смысле, а ну, кто скорей до
полюса добежит. Вот из чего нужно исходить. А еще важней —
не забудь! — что под твоим началом собралась самая прекрасная
команда, о какой можно только мечтать. В конце концов, это
одно и важно.
И потом всю ночь напролет, во сне, меня мучила круговерть
картин, как в калейдоскопе: кто-то читает мне книжку с картин-
ками, и там по страницам летают огромные птицы; и Кэтлин
сбегает по косогору к реке; и мой милый пони несет меня к шко-
ле, легким галопом он скачет по дерну лужка, и бока у него в
крови; и вдоль березовой просади бредет, шатаясь, отец, и он
плачет; и последнее, что резко и больно застряло в душе, — мой
любимый, мой милый Арчи; как он вскидывает ружье, стреля-
ет — и добывает своего первого голубя. И гром выстрела раски-
дывает в разные стороны ветки березы, и я, сна ни в одном гла-
зу, сажусь рывком на постели, и вокруг бешено лают кусачие,
злые собаки.
Я выбегаю из палатки, я ищу глазами Билла. Да вот же он,
возле санок, помогает кому-то устроиться поудобней.

— Господи, Билл, — я ору и хватаю его за плечо, — мы мо-
жем их задержать. Это беззаконие!
— Кого задержать? — он спрашивает, втыкая в меня пустой
взгляд.
— Амундсена, — я ору, — кого же еще? Амундсена и всю его
шайку-лейку. Закон на нашей стороне. Мы можем это дока-
зать, с оружием в руках можем доказать, если надо.
Он отходит от саней, тянет меня за собой.
— Послушай, — он шипит, — возьми себя в руки. — Он в
ярости. Он уходит от меня, и снег хрустит у него под ногами,
и он говорит со мной через плечо и бешеным шепотом требу-
ет, чтобы я тоже понизил голос.
Потом он мне рассказал, что мое предложение — напле-
вать на всякие правила цивилизованного мира и силой захва-
[ 74 ]
ИЛ 1/2021
тить норвежцев — чуть ли не убедило его в том, что я спятил.
Форд и Крин, оказывается, стояли от нас всего-навсего в де-
сяти шагах. А я их не видел, я никого, никого, кроме Билла,
не видел в огромном, белом, заснеженном мире.
Знаю, я был сам не свой, и все-таки, окажись рядом Оутс и
Птичка, уж они бы за меня постояли, они бы меня не дали в
обиду. Другое дело — Билл, его учили кромсать покойников,
нам же троим назначена роль сырья, роль потенциальных
трупов.
Билл кое-как меня урезонил. Объяснил мне доходчиво,
что я должен вести себя по-прежнему, вести себя так, будто
ничего не случилось, будто никакого Амундсена не существу-
ет в природе. Невозможно, нельзя жертвовать нашими науч-
ными планами ради вульгарной гонки с целью первыми до-
скакать до полюса.
Определение вульгарности у Билла вряд ли совпадает с
моим, но я сказал ему то, что ему хотелось услышать. А что
мне оставалось?
— Ты прав, — выдавил я из себя, — ты, как всегда, прав, и
надо идти, идти, ничего не страшась, не поддаваясь панике,
ведь речь идет о славе британского оружия.
А что? По-моему, вполне убедительно.
В сложившихся обстоятельствах я не мог сидеть сложа ру-
ки. На другое утро я организовал группу с двойной целью: от-
править людей к “Угловому лагерю”, чтобы, во-первых, захва-
тить с собой оттуда побольше припасов, а во-вторых,
встретить Оутса с Птичкой. Мы волокли кладь на себе; ну нет
уж, лучше сдохнуть, чем и впредь доверяться этим кровожад-
ным тварям. Я никому ничего не говорил, но что-то во мне
сломалось, что-то разладилось, пружина какая-то лопнула. Да-
же трубка моя на привалах и та пахла пеплом.
Пять стен для пони в “Угловом лагере” — порука в том, что
Оутс и Птичка прошли этой дорогой. Мы оставили шестине-
дельный запас еды для людей и животных и пошли дальше.
Поднялась вьюга, два дня мело, но долгого привала я не стал
объявлять. Кое-кто ворчал по этому поводу, Аткинсон и Тед-
ди Эванс особенно. А пора бы им усвоить: чем отчаянней на-
ши условия, чем труднее идти, тем лучше мы подготовимся к
экспедиции, предстоящей нам через год.
Наше воссоединение с Оутсом и Птичкой в “Лагере безо-
пасности” трудно назвать счастливым.
Мирз, слухом поймав признаки их приближения, выско-
чил из палатки — в одних подштанниках — и тут же, сходу вы-
палил новость насчет Амундсена.
Бауэрз был оскорблен — главным образом, из-за меня, а
[ 75 ]
меня это раздражало. Он разразился гневной филиппикой ИЛ 1/2021
против норвежцев вообще, Амундсена в частности, тот был,
по его мнению, трус, подлец, более крепкие эпитеты я опус-
каю.
— Если где-то еще есть справедливость, — вопил Птичка, —
все узнают о его лживости, подлости, и все здравомыслящее
человечество осудит его!
Голос его дрожал, в глазах стояла такая жалость, будто я —
не я, а всеми любимый домашний котик, изувеченный сбив-
шим его насмерть грузовиком.
— Ах, мне это все безразлично, — я отрезал, — я продолжу
задуманное, будто никакого Амундсена нет и никогда не быва-
ло, что и вам, между прочим, советую.
Птичка покраснел, как рак, и мне захотелось себя отдуба-
сить за мой ледяной ответ. Какая все-таки жалость, что лучшее
во мне, та моя часть, которая признает и ужас, и прелесть судь-
бы, лежит во мне под спудом. Когда не везет — а полосы неве-
зения, видит Бог, выпадают мне с завидной регулярностью, —
я наверняка кажусь окружающим жертвой собственного невоз-
можного характера, а на самом деле это я так лечусь, это я
учусь преодолевать без ропота то, что вне моего понимания.
Но этот процесс исцеления изматывает меня и заставляет на-
пускать на себя смирение, чуждое мне; но иначе я не могу.
Погодя Билл пришел ко мне и сказал, что наши люди со-
всем пали духом. Недавняя метель, в довершение всех бед, до-
вела их до точки, до ручки, и все они мерзнут, мерзнут. И сей-
час читать им мораль — последнее дело, он меня остерег.
И я решил, что единственная наша возможность — немед-
ленно двинуть к старому лагерю “Открытия”.
Билл не советовал. Это опасно, а вдруг тронется лед. Вот
и пришлось мне напомнить ему, кто здесь главный. Ужасно,

ужасно, я сам не рад, но, если, стоит мне отдать приказ, каж-
дый, кому не лень, будет лезть с советами, мы недалеко уедем.
Потом-то, конечно, я рассыпался перед ним в извинениях.
Сани совсем занесло, и только поздно вечером собачьи уп-
ряжки двинулись в путь. Я рассчитывал последовать за ними
с тремя группками пони, выйти последним, потом припус-
тить. Том Крин, Черри-Гаррард и Бауэрз хладнокровно со-
брались в путь, но, когда мы сняли попонку с Бедолаги, его со-
стояние оказалось хуже, чем допускала даже моя щедрая
фантазия: жалкие выпирающие ребра, пожалуйста, пересчи-
тывай, на плече открытая рана — собаки постарались; и еще
непрестанная дрожь сотрясала несчастного от носа и до хво-
ста. Оутс решительно высказывался за то, чтобы пристре-
лить его на месте.
[ 76 ]
ИЛ 1/2021
— Ну нет, — говорю, — надо дать ему шанс. — И я командую,
чтобы Билл и Мирз трогались первыми.
— Надо его прикончить, сэр, — Оутс говорит, — тут недале-
ко до беды, как бы нам из-за него не застрять, погода-то какая,
сами видите. Он и пяти шагов не пройдет.
— А мы его уломаем, — говорю.
Но моя битва была обречена на провал. Как ни пытались
мы с Оутсом сдвинуть Бедолагу с места, без упряжи, без по-
клажи, он сразу падал. Что бы мы ни вытворяли, встать он не
мог; но плачевная плева безнадеги застлала ему глаза.
— Вы бы оставили его на нас с Антоном, сэр, — не отступа-
ет Оутс. — Мы сами с ним разберемся. А вы с Граном шли бы
вперед.
— Я сам решу, когда мне идти вперед, — говорю я ровным,
очень ровным голосом.
Оутс, по-моему, счел, что я трясусь над глупым животным
из-за своей неуемной чувствительности. Он немногословен,
Оутс, и те слова, какие он изредка вдруг роняет, не тешат слу-
ха, но с самим собой он всегда в ладу — почему бы и нет? при
таких деньгах? — и сомнения ему неведомы. Не стану кривить
душой, сознаюсь, мы не дружим; но мы относимся друг к дру-
гу с уважением. По-моему, он человек добросовестный, не чу-
рается никакого труда, и, надеюсь, не скоро, а позже когда-
нибудь до него дойдет, что я всегда, всегда принимаю огонь
на себя. А пока — пусть ставит мне всякое лыко в строку.
Мы кое-как, применив грубую силу, подняли несчастного
на ноги и привалили к снежной стене. Он снова упал бы, не
подползи я под него, не подставь спину под его отощавшее
брюхо. Антон, русский конюх, вскипятил какую-то бурду, и
они с Титом буквально с ложки скормили эту гадость несчаст-
ному Бедолаге. Я много раз пытался устроиться под ним по-
удобней, но только натыкался на колкие бабки. И — странная
вещь — от него не пахло ничем, совершенно ничем, ни кожей
упряжи, ни кровью, ни затхлым дыханием, хоть снег под ним
был весь в пятнах мочи и сепии. И жесткие скудные волоски
на впалых боках не воняли потом, а только кололи мне запя-
стья, как колет босые ноги стерня.
Я сидел на корточках, оглядывая путаницу собственных
следов на снегу. Я вспоминал о беде, которая стряслась с соба-
ками на обратном пути от “Лагеря безопасности”. Два пса поте-
ряли след и рухнули в снег футов на семьдесят ниже нас, и, ко-
гда удалось вытащить остальных, я спустился по канату и спас
этих двоих. Я гадал, как долго они продержатся и когда им
всем, одному за другим, станет невмоготу. Тем, кто болтался в
расщелине, особенно не повезло; три уже мочатся кровью.
[ 77 ]
Может, не стоило так глупо рисковать головой, а? За три- ИЛ 1/2021
дцать лет до того я сорвался с веревки в березовой аллее Аут-
ландии. Отец влез высоко-высоко на дерево и бросил эту ве-
ревку нам с Арчи: вот вам, дескать, гигантские шаги, кружите
себе на здоровье. В тот день он был бодр и весел. Взяв первый
ход себе, кружил и кружил, ногами отталкиваясь от гравийной
тропки. Арчи охлестывал его по ступням, и снова он кружил,
кружил, и все втроем мы лопались от восторга. А потом он по-
сулил мне шестипенсовик, если вскарабкаюсь по этой веревке
аж до самого узла. И, карабкаясь, я видел наш удалявшийся
дом, и солнце гляделось в стекла теплицы, и я помахал рукой —
а вдруг мама смотрит, — и тут сорвался. Я хохотал, хохотал, у
меня голова шла кругом от хохота. Я рухнул с разинутым ртом
и сплюнул зуб.
И так ясно мне виделось это — ни сон, ни явь, — я забыл,
кто я, где я; как будто на той веревке родом из детства я — вот
сейчас — качаюсь, качаюсь, и тут несчастный Бедолага рух-
нул, хотя на сей раз из последних сил старался устоять на но-
гах. И я не выдержал. Предоставив Оутсу и Антону делать с
несчастным все, что смогут, я ушел.
Те, кто считает это нагорье Богом забытой глухоманью, за-
терянной среди льдов и снегов, как же они ошибаются! Во-пер-
вых, здесь то и дело проступают сквозь белизну пласты уголь-
но-черной породы, над которыми ветер мчит, так отчаянно
торопясь, что снег не успевает улечься; а во-вторых, лед, отра-
жая небо и солнце, не бывает совсем белым, но всегда чуть от-
ливает розовостью, сизостью, синевой, всеми оттенками лило-
вого, сиреневого, словом, всеми цветами спектра. А сегодня
низящиеся облака прошиты пышным багрянцем — верный
знак того, что завтра погода испортится окончательно.
На свете нет ничего, хотя бы отдаленно сопоставимого со

здешним бескрайним, искрящимся небом. В обычном, буд-
ничном мире человек сверяет свой рост с высотой дверных
проемов, домов, автобусов, арок, но здесь, под этим небом и
вне всех этих вспомогательных вех, только круглый дурак не
поймет, что сам он — не значительней капли дождя в океане.
Смотришься в это небо, и плевать тебе на Амундсена и где его
сейчас носит: это небо нас обоих ставит на место, и сводит, и
сводит на нет.
И тем не менее меня всерьез беспокоят пони. Если так бу-
дет продолжаться, их же ни одного не останется еще до того,
как мы возьмем курс прямиком на полюс. Я оставил Свина в
самом плачевном положении, и животное Бауэрза тоже. Я не-
допонял, недооценил того, как опасна для них метель, и если
даже им (и нам) сказочно повезет, к концу года хорошо еще,
[ 78 ]
ИЛ 1/2021
если они смогут еле-еле плестись в хвосте, и тут ничего не по-
пишешь. В -м мы ни разу не нарывались на такую дрян-
ную погоду, тем более в марте. Кажется, здесь это вообще не-
бывалое дело, и как бы я мог, интересно, такое предугадать?
В предрассветные часы мы не спускали глаз с Бедолаги.
Холод жуткий. Антон опускается на корточки, раскачивает-
ся, его морит сон. Гран почти не противится сну. С тех пор
как до нас дошли слухи о проделках его земляка, он как-то по-
утратил веселость, может, оно и к лучшему? Мне решительно
все равно, норвежец он или, скажем, китаец. Он вполне ниче-
го себе малый, наш Гран, ему бы только побороть свою лень
и отвращенье к мочалке и мылу.
Оутс мне не дает уснуть нескончаемыми расспросами на-
счет Росса, Франклина, Крозье и прочих представителей
славной когорты. Главным образом его интересует судьба
экспедиции Франклина, которая стартовала в  году и на-
веки затерялась во льдах. Расследование, оплаченное вдовой
Франклина, обнаружило тот неаппетитный факт, что кое-кто
из команды выжил — не надолго, впрочем, — питаясь мясом
многочисленных трупов.
— Что делать, — Оутс говорит, — нельзя недооценивать жа-
жду жизни, это инстинкт.
— В известных обстоятельствах, — говорю, — человеку
только инстинкты и остаются.
— Если мы, не приведи Бог, угодим в такую передрягу, —
Оутс говорит, — лучше я застрелюсь.
Его лицо, в рытвинах оспы, в свете фонарика казалось на
удивление юным. И в глазах стояла странная, небывалая ро-
бость.
— Если нас постигнет столь немыслимая судьба, — гово-
рю, — в нашем распоряжении есть более цивилизованные
средства. У Билла припасен морфий и опиум.
— Ну нет уж, — вскинулся Оутс. — Хочется владеть собой до
последнего. Не хочу, чтобы меня, как щепку, сносило к смерти.
Он одинок, уж такое устройство у человека, и вдобавок он
нигилист, потому, наверно, и отпустил своих людей, чтобы
щегольнуть одиноким мученическим венцом в том южноаф-
риканском овраге. Быть храбрым легко, если единственная
жизнь, которой рискуешь, — твоя. Хоть мне пока не выпадал
подобный жребий, воображаю прилив счастья, неразлучник
жертвенной гибели.
Спасти пони не удалось. Антон взял на себя жуткую роль:
расчленить его и скормить собакам. Оутс молчал. Вот так-то.
Будь он поскромней, а я потверже, мы бы, возможно, и сдру-
жились.
[ 79 ]
Мы встали на лыжи ни свет ни заря и двинулись в путь. ИЛ 1/2021
Вдоль золотых рек и карминных ручьев ветер рассыпал по не-
бу кудрявые облака. Мы и на четверть мили не отошли от
Барьера, а уже небо смерклось, и бродячие льды, толпясь у го-
ризонта, проступали на темной сини. Я решил, что это ми-
раж, в пустыне — дело обычное, но, подойдя поближе, мы, к
своему ужасу, обнаружили, что это реальность. Море стало
странной, ни твердой, ни жидкой, кипучей массой, в которой
плавали глыбы льда. А всего шесть часов назад мы бы преспо-
койно прошагали к хижине по твердому льду.
И тут все сошлось, все: безнадежное положение пони,
смерть Бедолаги, жуткий провал собак в расщелину. И пусть
тот, кто верит в случайное сплетение обстоятельств, да будь он
хоть сам Юлий Цезарь, пусть считает себе на здоровье, что лю-
бая беда коренится у нас внутри; никому меня не убедить, что в
таких делах не принимают участия звезды. У меня сердце пада-
ет, как представлю себе долю тех, кто ушел вперед.
Мы отступили, попятились, а дальше двинулись парал-
лельно припаю, и вдруг услышали подозрительный треск.
Мы, насколько возможно, ускорили шаг, мы ринулись туда и
вдруг очутились в “Лагере безопасности”, и не сбавляли хода,
пока не оказались на воображаемой черте, как бы проведен-
ной между “Лагерем безопасности” и Скальным замком. Я вы-
нул бинокль и сразу различил две точки, движущиеся от лаге-
ря к плашкоуту. Потом мы припустили, условно говоря,
бегом, скоро встретились с Мирзом и Биллом, и те ликовали,
поскольку от безнадеги уже приписывали нам самую злове-
щую судьбу. Билл, не подчинившись приказу, пошел другим
путем и, взобравшись на гору наблюдения, завидел пони,
плывущих по воле волн. И решил, что это из нашей группы.
Мы поставили палатку, кое-как спроворили горячее питье.

Всем взгрустнулось, один только Билл хорохорился, верный
себе. Он был того мнения, что Тедди Эванс, намного раньше
нас выступивший, возможно, уже дошел до места нашего на-
значения. А если там затесался и Бауэрз, наш маленький, наш
неукротимый боец, уж он-то просто обязан выжить. Гран де-
лал вид, что верит нашему бреду. Оутс ни слова не проронил.
Сидел, ссутулясь, не сводя глаз с горящего примуса.
— Да ладно уж, — сказал я, напуская на себя веселость, ко-
торой, конечно, не чувствовал, — Билл прав. Милый старый
Птичка почти несокрушим.
— Возможно, он пошел по другой дороге, — поддержал ме-
ня Билл.
— Милый старый Птичка, — заметил Оутс, — подчинится
приказу, даже если его отдаст полный кретин.
[ 80 ]
ИЛ 1/2021
Сказал и — вышагнул из палатки.
Билл страшно раскипятился — из-за меня. Хотел бежать за
Титом, выяснить с ним отношения.
— Ах, да ну его, — сказал я, — оставь ты его. По-моему, он
единственный облек в слова то, о чем вы все думали втихаря.
И в тот же самый миг Оутс закричал что было сил, и мы
выскочили из палатки и увидели, что он тычет пальцем в оди-
нокую фигуру, еле-еле бредущую в сторону “Лагеря безопас-
ности”. Гран тотчас стал на лыжи, кинулся фигуре наперерез
и вернулся с Крином, а тот был так измучен, что еле губами
шевелил. Насколько нам удалось понять, лед треснул, когда
они только-только расположились лагерем на ночь. Одного
пони не досчитались. В дикой спешке, не теряя ни единой ми-
нуты, они собрались и двинулись, перепрыгивая с льдины на
льдину и волоча за собой пони.
— А море прямо котлом кипит, — рассказывал Крин. — И
везде эти киты-убийцы. Рыла мерзкие кверху тянут. Кое-как
подходим мы к краю Барьера, хотим на него залезть, а лед все
трещит, все сыпется, и что ты будешь делать? Ну, и тут лейте-
нант Бауэрз говорит, мол, надо, чтоб кто-то пошел за помо-
щью, и я оставил его с мистером Джерардом и пошел, и пры-
гал по льдинам, и вот увидел одну побольше, и она меня
понесла. А потом я с нее соскочил.
— Молодец, Крин, — говорю. — Проявил такое упорство.
Не могу тебе сказать, как я рад, что ты жив-здоров.
— Но всюду эти киты, сэр. Убийцы, — повторил он, и его
передернуло.
И, не теряя времени, мы отправились к “Лагерю безопасно-
сти” — за канатами и провизией. Осторожно, полукругом, мы
приближались к припаю. Не знаю, можно ли меня назвать хри-
стианином в строгом смысле слова, но тут я стал молиться, и
как же я иступленно молился, чтобы все мои люди спаслись.
И — чуть не сразу — вижу: Птичка и Черри идут живехонькие.
Боже ты мой, до чего я обрадовался, я глотал счастливые сле-
зы. Мы взяли канат и втащили их обоих на Барьер. Времени у
нас не было, у нас совсем не было времени, мы только успели
сердечно пожать им руки и сразу занялись трудной работой —
надо было спасать сани и все остальное.
Работали мы до утра, а потом, как я и задумал, попытались
вызволить трех наших пони. Измученные вконец, мы, кажет-
ся, больше ничего не могли для них сделать, — только поста-
вить на якорь эту самую льдину, да подсыпать им корму, а по-
том — а потом влезть в свои спальные мешки.
Но нам было не до сна.
А наутро видим: якорь плавает среди льдин, пони нигде не
[ 81 ]
видно. Бауэрз просил: хоть чуточку еще пройдем, ну, пожа- ИЛ 1/2021
луйста, а вдруг?.. а вдруг они еще живы? Ладно, протащились
мы с три четверти мили — безрезультатно, хотели уже назад
поворачивать, а тут вдруг Бауэрз их увидел в бинокль.
Добраться до них было, собственно, легче легкого, а по-
том, мы решили, потом они сами бросятся к нам на льдину, в
последней надежде на спасение. Мы устали, мы замучились,
мы переутомились, мы ничего, ничего уже не могли, — и мы
попробовали перекинуть с льдины на льдину первого пони,
но только след двух передних копыт остался во льду, и все ши-
рился, ширился, а сам пони все уходил под воду, все уходил.
Его невозможно было вызволить, но и оставить его в таком
положении тоже было нельзя. Оутс показывал Бауэрзу ско-
рейший способ покончить с муками бедной твари.
— Ну! — орал он, хватая пони за гриву, чтоб закрепить по-
ложение головы. — Ну, давай!
И Бауэрз примерился и покрепче ударил бедную скотинку
ледорубом в самое темя.
Поборов рвотные позывы, я выдолбил ямки для копыт двум
оставшимся пони. Мы схватили одного, а думали, что двоих;
второй в последний миг скакнул в сторону и соскользнул в воду;
и уже киты-убийцы жадно вились вокруг, и Оутс вопил, как бе-
зумный, пытаясь их отогнать. Им с Птичкой удалось втащить
на лед бедное животное. Птичка пытался как-нибудь его осед-
лать, но пони, несчастный, так и не смог подняться с колен.
Наверно, мы все тогда с ума посходили. Мы спятили. И в ду-
ше у каждого застряла та сцена, тот кошмар наяву: ледяные
глыбы ворочаются в черной воде, всползают одна на другую, и
вокруг эти киты, эти морды, жадные морды, и Птичкины сме-
хотворно-трагические попытки оседлать полумертвого пони,
и с вышины глядит на нас небо краснее крови, и Тит грозит

ему ледорубом.
***
А теперь чахнем-печалимся в хижине при нашем старикашке
“Открытии”, ожидая, когда затвердеет, сомкнется возле нас
океан. Здесь далеко не так уютно, как на мысе Эванса, но ни-
чего, жить можно. Бауэрз творит чудеса из порожних ка-
нистр, он соорудил печь и соединил ее с трубной муфтой. Че-
рез день-другой — таков уж нрав у нашего Птички, — смекнув,
что этого топлива нам не надолго хватит, он снова все пере-
планировал, исчеркал, перелопатил так, чтобы топить ворва-
нью. Наше какао мы кипятим на примусе, все прочее жарим-
парим на печке. Дня не проходит, чтобы Билл не завел со
мной разговор, или я не завел разговор с Биллом о немысли-
[ 82 ]
ИЛ 1/2021
мых достоинствах нашего Птички.
Между тем с едой дело у нас, можно сказать, обстоит недур-
но. С такими запасами сахара, соли, изюма, чечевицы, сардин
с голоду мы не подохнем. А кое-кто даже нуждается в физиче-
ских упражнениях, чтобы не раздуться до неприличия, — Тед-
ди Эванс, Мирз и Гран например, о, этим явно следует дви-
гаться побольше. Отрезанные от всего мира, мы не знали, чем
занять матросов: предположим, в помощь ученым геологам,
где-то что-то починить, припаять, а не то за зверьем пригля-
деть, — а дальше-то что? Кое-кто пробавлялся писанием про-
странных писем, кое-кто вообще плевал, что назывется, в по-
толок. Я отослал две собачьи упряжки вместе с кое-какими
припасами в “Угловой лагерь”, организовал постоянные лыж-
ные тренировки, устроил облаву на зловещих китов.
А ночью — ночью кто режется в карты по маленькой, кто чи-
тает при слюдяной лампе — жиросберегающее совместное изо-
бретение Кеопана и Птички. Еще есть у нас немного книг, мы их
читаем по очереди, меняемся, только Оутс не участвует в обме-
не, хотя мог бы: у него тоже есть книга, правда одна — “История
наполеоновских войн”, но он по ней не очень продвинулся. По
секрету признался Биллу, что читает эту историю уже десять лет.
Ну а я — ах, да что я? — вечно по горло занят своими плана-
ми покоренья Антарктики, хоть дело у нас идет куда медлен-
нее, чем мне бы хотелось. Мой ум, сам чувствую, сейчас затума-
нило, заволокло. Мысль о том, что могло стрястись на льду с
Птичкой и остальными, не отпускает меня. Правда, я еще не-
отступно и не без удовольствия думаю: вот вернемся мы на мыс
Эванса, останемся там на зимовку — и до чего же хорошо будет,
если каждый выступит с лекциями по своей специальности:
Симпсон — о сиянье восходов, закатов, Гриффит Тейлор — о
новейшей физиографии, Райт — про абсолютный нуль, о пере-
ходе воды в состояние льда. Собственно, мы можем не ограни-
чиваться проблемами географии и метеорологии, Понтинг,
например, может распространиться об искусстве фотогра-
фии, Аткинсон с Биллом — углубиться в изучение паразитов,
столь любезных их сердцу. Билл — совершенное чудо, если уда-
стся его подзавести расспросами насчет червей-кровососов и
болезней, какими те могут наградить человека. Можно и Оутса
уговорить, пусть бы нас поучил объезжать лошадей.
Выложил эти соображения Биллу, тот загорелся. В по-
следние дни он ко всем приставал, склоняя штопать, латать и
чинить то из нашей одежки, что еще поддавалось починке.
Пока Билл не вразумил меня, я не замечал, как небрежен в
одежде бывает британец. А все потому, мне думается, что
привык рассчитывать по этой части на женщин и слуг.
[ 83 ]
Что ни утро мы с Биллом отправляемся на Касл-Рок — прове- ИЛ 1/2021
рять состояние льда. И что же лед? — то он тает, то подмерзает.
Дорога обратно, к мысу Эванса, вьется мимо мрачнейших недр
Эреба, и весь кряж на поверку оказывается нагромождением
трещин. Мы бы его легко перемахнули, если бы осилили высоту
в четыре тысячи футов. Между тем в продолжение этих экскур-
сий мы с Биллом ведем долгие разговоры и часто рассуждаем о
том, чего я не могу коснуться в палатке. Билл достаточно знает
меня и потому понимает, что мои вечные стоны насчет шансов
Амундсена обойти нас на пути к полюсу объясняются не личны-
ми интересами, не жаждой славы, — это просто стремленье, пу-
тем бесконечного процесса сложений и вычитаний, достигнуть
математического равновесия, что ли. Сотня собак Амундсена,
из которых ни одна, по-видимому, не сверзалась в пропасть, —
уж это одно плачевно сводит собственные наши шансы к нулю.
Смешно, ей-богу, как меня угораздило влипнуть в одну и ту
же историю дважды. И трех лет не прошло с тех пор, как
Шеклтон тайком улизнул из лагеря, совершенно сбив меня с
толку и вышибив из колеи. И вот опять — разве я вынес хоть ка-
кой-то урок из того происшествия? Опять я и не подумал скры-
вать свои планы, я повсюду про них раззвонил. Понятно, я уж
не такой идиот, чтоб считать полюс своей наследственной вот-
чиной, но терпеть не могу этих действий исподтишка, этих
хитростей, этих утаек.
Иногда мы с Биллом говорим на личные темы, он первый
заводит разговор про наших жен, отцов, матерей. Правда, не
вдаваясь в особые дебри. Он говорит, что скучает по отцу. Я
в ответ говорю, что скучаю по матери, хоть я по ней не ску-
чаю; я только надеюсь, что девочки приглядывают за ней и
она не тревожится обо мне.
— Мой отец человек надежный, — вздыхает Билл. — Я всем

ему обязан.
— Мать у меня держится молодцом, — вздыхаю я. — Ей туго-
вато пришлось, все как-то одно за одним, кончина отца, и
вдруг умирает Арчи.
На самом деле смерть Арчи разбила матери сердце, тогда
как смерть отца была избавлением, скорей для нее, чем для
него. Под конец он к ней охладел, ей приходилось терпеть
униженья.
— А что он был за человек? — спрашивает Билл.
— Прекраснейший, — отвечаю.
Билл говорит, что скучает по Орианне. Я признаюсь, что ску-
чаю по Кэтлин. Правда, я ни малейшего понятия не имею о том,
какой смысл вкладывает он в это слово — “скучать”. Сам я отлич-
но понимаю, что имею в виду, и “скучать” в моем случае равно-
[ 84 ]
ИЛ 1/2021
сильно ампутации без наркоза, какой с недавних пор подверга-
юсь. Любовь эгоистична, тут ничего не попишешь. Билл,
конечно, со мной не согласен, он же у нас пуританин, дух для не-
го важней плоти; и часто мне кажется, что, произнося одни и те
же слова, мы с Биллом имеем в виду совсем не одно и то же.
Орианна за Биллом как за каменной стеной. Вдобавок она
из далеко не бедного семейства, и в случае чего он может
быть совершенно спокоен за Орианну. Ну а я — что я оставлю
Кэтлин? Тем более, что первая моя забота — о матери. Мать
геройски вела себя все эти годы, и мысль о том, что она кон-
чит свои дни в нищете, для меня непереносима.
Кэтлин все понимает, но ей на это плевать с высокой горы.
Она вообще считает, что я слишком большое значение придаю
материальной стороне жизни. А мать ведь встревожилась, да,
когда я ей объявил о своем намерении жениться; думала, Кэт-
лин взбунтуется против моей кабалы, моей непременной
сыновней дани. Дань, хоть и пустяшная, но и такую мне трудно
выкраивать. Надеюсь, со временем мать поймет, наконец, ка-
кое сокровище ей досталось в роли невестки. Ну вот, а когда
дошло дело до свадьбы, я еле уговорил Кэтлин купить какую-
нибудь одежку, более приличествующую случаю. Дело в том,
что я тогда был, можно сказать, на виду и не мог допустить,
чтобы моя невеста стояла перед алтарем в каких-то испанских
веющих шалях и черном подобии савана. Я этого не в шутку по-
баивался и даже просил сестер замолвить за меня словечко; но
Кэтлин их послала куда подальше вместе с их этим словечком.
Хотя напрасно я хлопотал и терзался. Она выглядела так, как
выглядят все невесты, только лучезарней сияла. Впрочем, она
не осталась у нас в долгу, шепнув — в тот самый миг, когда я
ввинчивал ее палец в кольцо, — что шафер-то у нас просто душ-
ка, она бы с удовольствием за него вышла.
Вчера я сказал Биллу, что, по моему мнению, у нас в группе
три слабых звена — и даже четыре, если считать Аткинсона.
— Да чем тебе Аткинсон не угодил? — он спрашивает.
— А ты вспомни, как он вдруг охромел в “Лагере безопас-
ности”, — отвечаю.
— Нельзя осуждать человека, — Билл говорит, — за то, что
тот до волдырей растер себе ногу.
Точно та же история повторяется, когда мы переходим к
Мирзу и Грану. Он говорит, что у Грана молоко на губах не об-
сохло, но его нужно только поддержать и ободрить.
— А что ты имеешь против Мирза? — Билл спрашивает. —
Кроме появления в роковой пижаме на палубе?
— Да не годится он никуда, — говорю. — Он слабак, вот и
все, и в такую лужу сел с этими несчастными пони.
[ 85 ]
— Но с ним ведь Тит должен был ехать, — Билл говорит, — ИЛ 1/2021
и это ты сам, это ты в последнюю минуту решил, что он дол-
жен остаться и помочь ремонтировать судно.
Так же он был неуступчив, когда мы взялись за Тедди Эванса.
Уже спустя три дня, догнав “Терру Нову” у порта Чалмерс, я по-
нял, как глубоко ошибся, назначив его своим первым помощни-
ком, хотя окончательно понял всю серьезность своей промашки
тогда только, когда мы ступили на твердую почву. А до тех пор
он знай себе демонстрировал свой инфантилизм, ледяную весе-
лость, а я-то, я-то по дурацкому прекраснодушию оправдывал все
его шутки тяжелыми условиями нашей жизни и тем, что бывают
люди, которым хочется — вынь да положь — быть душой общест-
ва. Потому-то я и переименовал Скуэри в его честь. Надеялся его
приободрить. Но теперь мне окончательно ясно, что он не тот
камень, на котором следует строить дом.
— Ах, оставь, — говорит Билл, — уверяю тебя, его вечная
дурная веселость всех слегка раздражает, хоть это не повод
взять и уволить его. Он умеет ладить с матросами, он старает-
ся всем помочь.
— Возможно, — говорю, — возможно, он и старается всем
помочь, а что толку? Он полон благих порывов, но для того
чтобы дело делать, надо быть поумней.
— У последнего рубежа, — отрезает Билл, — физические, а
отнюдь не умственные ресурсы служат спасением.
Что ж, очко в его пользу, хотя спорное очко. Лично я убе-
жден, что тело ни на что не способно при слабости духа.
— И он добродушный. Незлопамятный. Вспомни ту исто-
рию с мичманом Эвансом.
— Ох ты, Господи! — Тут я не выдерживаю, тут я срываюсь
на крик. — Но он же буквально требовал, чтоб я выгнал мич-
мана. Он просто не может терпеть валлийца.

— А кто, извини меня, может? — чуть ли не рычит Билл. —
Уж не говоря про случай с ногой Тедди, кому понравится, ес-
ли из его национального флага понаделают фестончиков для
украшения конечной остановки трамвая? И ты, кажется, за-
был, что уволить ты его уволил, но с тем однако, чтобы тут же
снова зафрахтовать.
1. Отсылка к притче из Евангелия от Матфея.

— Какой же это национальный флаг, — мямлю я, скиснув
окончательно. — Всего-навсего флаг города Кардиффа.
Уж лучше бы я помалкивал, честное слово; Билл прав на все
сто; мне нечем крыть. Этот мичман подпортил ему некролог и
[ 86 ]
ИЛ 1/2021
в Кардиффе и в Новой Зеландии, и у Тедди Эванса есть все ос-
нования жаловаться. Приятного мало, когда кто-то мочится те-
бе в сапоги, тем более младший по званию! А валлийца я уво-
лил из-за того, что, мертвецки пьяный, он рухнул за борт в
Литлтоне; и не прыгни тогда Лэшли в воду, не выуди его, он бы
погиб, как пить дать, он бы погиб. Но Тафф человек упорный,
он взял на абордаж мой поезд у порта Чалмерс и упросил меня
позволить ему во второй раз попытать счастья. “В третий! — я
рыкнул, стоя в дверях купе и снизу вверх заглядывая ему в гла-
за, — Ты, кажется, упустил из виду Кардифф!” — “А вот и нет,
сэр, — он почти пропел. — И особенно хорошо я помню благо-
творительный ужин в ‘Ройял-отеле’, и как все эти белые лилии
кивали в вазах, а миссис Скотт была краше их всех”.
И после этого своего подхалимского хода он затянул ту са-
мую, испытанную валлийскую песню, от которой воспылали
патриотическим жаром каменные сердца членов кардифф-
ской Торговой палаты.
Другого такого друга, как Билл, никогда у меня не было, ни-
когда у меня не будет! С самого начала меня раскусив, поняв,
что я вечно маюсь и бьюсь над заведомыми условностями, над
загадкой широт и долгот, перемен климата, свойств животных
и тем, как под моим началом развиваются личности, он до сих
пор считает возможным меня одергивать, умерять мой пыл и
вырывать меня из лап моей черной депрессии.
Ему, ему единственному, я открыл свой план экспедиции в
Антарктику во всех подробностях. Я не считал нужным посвя-
щать в свою затею других, пока получше их не узнаю. Нам пред-
стоял переход длиной в четыреста миль через Великий ледяной
барьер к глетчеру Бирдмора. На этом начальном этапе я намере-
вался разбить всех участников предприятия на три группы: груп-
пу из десяти человек плюс пони, группу из десяти человек плюс
две собачьи упряжки, и группу из четырех человек с моторизо-
ванными санями. Затем двенадцать из нас взберутся на высоту де-
сять тысяч футов над уровнем моря и по оледенелым горам Ко-
ролевы Александры дойдут до Полярного плато, и там,
разбившись опять на три группы — в каждой люди с санями, — мы
повернем на юг. Последний бросок совершат четверо. Билл пол-
ностью одобрил мой план. Господи, ну что бы я делал без Билла?
Всю неделю я решал задачу: как одолеть Кратер-хилл. Не
знал, как расправиться с льдиной у Прам-Пойнта. И чем дольше
сидел за столом, путаясь в подсчетах, тем становился мрачней.
Нет, необходимо движенье, движенье! А ветер меж тем свире-
пел, и билось о льдины тяжелое море. В брезент палатки бара-
банил надсадный дождь. Крест Винса в тридцати футах над
уровнем моря охлестывали высокие волны. Не припомню та-
[ 87 ]
ких свирепых южных ветров. ИЛ 1/2021
На обратном пути я увидел, что к нашей палатке кто-то
подходит. Скоро я опознал Гриффита Тейлора с его группой.
Гриффит долго вглядывался в меня, недоумевая. Потом уже
он признался, что сперва принял меня за негра. А всё дико
коптящие лампы — изобретение Птички.
Поход Гриффита, как выяснилось, удался на славу. После
ужина он решительно объявил, что за шесть недель они дос-
тигли больших успехов, чем ученые с “Открытия” за все два го-
да работы. Мало этого; он счел небходимым нам сообщить, что
предшествующие изыскания были блефом, стыдобой. Меня
выворачивало, я чуть не отдал весь свой ужин, но выслушал
пустобреха с добросовестно-учтивой улыбкой. Остальные то-
же старательно улыбались. Валлиец, тот старался особенно.
И потом спросил меня, могу ли я уделить ему минутку.
— Я отовсюду слышу хорошие отзывы о тебе, — говорю.
— Рад стараться, сэр, и все такое, — он говорит, а сам сто-
ит и возит ногой по полу.
— Ну, выкладывай, — говорю, — в чем дело?
И при этом чуть не всерьез опасаюсь: вот, сейчас, сейчас
он объявит, что наша экспедиция провалилась, а Гриф при
этом исполнил роль коварного Саймона Легри.
— Ну вот, значит, сэр, — он говорит, — я пропустил свое
деньрожденье, сэр. Да и как его было справлять? Ну а теперь,
сэр, можно бы, значит, это самое дело отметить. Клиссолд
обещался торт испечь.
— Роскошная идея, — говорю.
— Но без вас, сэр, все будет не то. А вот если бы вы попри-
сутствовали... Если бы выкроили времячко, сэр.
— Непременно приду, — говорю, — ни за что не забуду.
Когда я пересказал наш разговор Биллу, тот ответил, что

я любимчиков развожу. И если не остерегусь, они все подряд
будут меня зазывать на свои дни рождения. Но я-то знал, что
такая опасность мне не грозит. На большинство парней мое
присутствие нагоняло бы скуку, портило бы все торжество.
Билл озадачен моим отношеньем к валлийцу. Великодуш-
нейший из людей, он однако не может взять в толк, что я в
1. Саймон Легри — жестокий рабовладелец из книги Гарриет Бичер-Стоу

“Хижина дяди Тома”.
нем нашел, кроме того неотменимого факта, что мы чуть не
погибли вместе, свалившись в расщелину. Или он думает, что
мне льстит обожанье мичмана? Я не пытаюсь объясниться с
Биллом; тут сам черт ногу сломит, тут такие дела, даже Биллу
[ 88 ]
ИЛ 1/2021
их не понять. И вдобавок я сам не слепой, сам вижу, что в от-
ношение Таффа ко мне подмешана самая малость корысти.
На другой день произошел неприятный эпизод. Я стоял
возле палатки и глядел в бинокль на наших лыжников; пред-
полагалось, что впереди, всем указывая путь, пойдет Гран, но
он плелся в хвосте. Вот — оглянулся, увидел меня, ей-богу,
увидел, схватился за ногу и — шлепнулся в снег. Несколько ми-
нут спустя, выйдя из круга сочувствующих, он захромал к па-
латке. Но я сразу его раскусил: он притворяется, да, он при-
творяется.
Наутро я буквально силой выволок его из спального меш-
ка. Он ныл, причитал, ах, ему нездоровится, ему очень плохо.
“Обратитесь к доктору Аткинсону”, — посоветовал я. Естест-
венно, ни к какому он доктору не обращался. И еле-еле шеве-
лился. Влезая в снегоступы, трижды зевнул. Не зная, что у не-
го на уме, я не спускал с него глаз.
Вот он вошел в палатку — я ничего, молчу. Два часа целых
я выжидал, пока в палатку набьется побольше народа, и тут
только, вопреки предостережениям Билла, во всеуслышанье
объявил его симулянтом. Я знал, что делаю. Парню двадцать
один год, и покамест вялый, как снулая рыба, но, глядишь,
еще развернется и сделается опасным, как кит-убийца. Если я
беру его для арктического похода — а дело этим пахнет, —
нельзя допускать, чтобы он думал только о себе. Под конец,
никуда не денешься, может, и будет каждый за себя, но для на-
чала необходимо, чтобы все были за одного. Если Гран не
взвалит на себя часть общей ноши, всем нам крышка.
Он был оскорблен, я сразу заметил, что оскорблен, оно и
понятно; ясно было, что он теперь не захочет смотреть в мою
сторону; но он повел себя очень прилично, как я и надеялся.
А потом Бауэрз очень мило мне объявил, что одобряет
мои действия. Остальные, подозреваю, перешептывались у
меня за спиной.
— Ничего, ему не вредно, — ответил я Бауэрзу, и тот скре-
пил: — Да, Гран неплохой паренек, хотя иностранец. В нем
нет таких недостатков, которые за год занятий не исправит
английская частная школа.
Довольно рискованное сужденье, но я прикинулся, будто с
ним согласен.
Потом я подслушал, как Оутс говорил Биллу, что я из-за
Амундсена недолюбливаю Грана. Билл поспешил ко мне и со-
бирался обо всем доложить, но я его перебил:
— Мнение твоего Оутса меня абсолютно не волнует. Он не
[ 89 ]
стесняется объявлять, что презирает все народы, кроме бри- ИЛ 1/2021
танцев. И не дай мне Бог такое оправдывать — в нем, в тебе, в
себе.
На сей раз даже не подумаю извиняться перед Биллом. Ни-
каких сил не хватит вечно чувствовать, что перед кем-то ты
виноват.
***
Торт был честь честью нарезан неотразимыми клиньями. Я
произнес краткую речь про то, что мы чуть не десять лет зна-
комы и как глубоко я это ценю. Клиссолд зажег свечки, мы
спели хором “С днем рождения, друг!”, — сплошное ребячест-
во, особенно если учесть, в какую лужу мы угодили. Как я и
предвидел, матросы вздохнули с облегчением, когда я удалил-
ся к себе. Не успел я углубиться в свои бумаги, ко мне являет-
ся Тафф.
— Ну вот, — я ему говорю. — По-моему, все было очень ми-
ло.
— А я вот все думаю, сэр, — выпалил он, — все думаю, зна-
чит, когда мы с мистером Гриффитом Тейлором были у того
глетчера... ну, я все думаю, короче, насчет моего пьянства.
— Но с этим, я уверен, покончено, — говорю, — вряд ли
здесь тебе кто чарочку поднесет, а?
— Так-то оно так, — он говорит, — но я вас опозорил, сэр,
вот почему у меня на душе свербит.
— Ну, — говорю, — кто без греха? Я бы на твоем месте вы-
бросил из головы все лишнее.
Но вижу: он не на шутку расстроен. Спрашиваю, может,
еще что-то его печалит?
— Я с хозяйкой своей толком не распрощался, сэр. Не ока-
зал ей внимания, как следует.

— Очень тебя понимаю, — говорю, — трудно всегда быть на
высоте.
— Я даже ее не поцеловал на прощанье, сэр.
— У всех свои печали, — отвечаю.
Он ушел, а я стал думать про Кэтлин, про ту несчастную
фотографию, про все эти дела. В прошлом году — мы только-
только приступили к снаряжению экспедиции, — присылает
она мне фотографию своей подруги, танцовщицы Асейдоры
Дункан, в невозможнейшей позе. Думала, видимо, что, как
она сама, я зайдусь от восторга при виде таких изысков. Но я
не зашелся, — сразу отослал эту хренотень ей обратно. Если
честно, танцы этой Асейдоры, по-моему, полная ерунда.
Кэтлин мне без конца вдалбливала, что мне надо отре-
шиться от окопных замашек и расширить свой кругозор —
[ 90 ]
ИЛ 1/2021
уже перед самым нашим отплытием она шепнула, что я, ка-
жется, понял ее слишком буквально, — но при всем желании с
ней согласиться, ну, просто чтоб ей потрафить, я по-прежне-
му считаю мисс Дункан посмешищем. Что поделать, у Кэтлин
корни совсем не те, что у меня, и семья далеко не банальная.
Мамбо, он вполне нормальный, чего никак не скажешь про
их братца-пастора, который обожает вещать с амвона с при-
строившейся на плече у него сипухой. Как-то, затеяв сбор
средств на нужды храма, он объезжал прихожан на мотоцик-
ле, а вжимать гудок ему помогал сидевший рядом в коляске
морж.
А все-таки, все-таки зря я тогда отослал ей эту фотогра-
фию. Она обиделась. Ну, и мне досталось по первое число;
она говорила, говорила, Боже мой, что она только не говори-
ла! — про благородство, чуткость, простоту, с молоком мате-
ри впитываемые поэтами, скрипачами, живописцами, груз-
чиками, танцовщиками, садовниками — да кем угодно, кроме
лейтенантов флота, ужаленных нищетой.
Так и сидел я, забывшись, покуда Билл, прогремев стулом,
не справился, нет ли у меня еще каких-то указаний относи-
тельно его отправки на мыс Крозье к гнездовью император-
ских пингвинов.
— Да нет, — говорю. — Наверно, указаний у меня никаких.
Но раз уж ты спрашиваешь, я вот думаю, ты ведь мог бы со-
вместить поход к пингвинам с экспериментом по части дие-
ты, имея в виду наш последний рывок.
— Отличная мысль, — сказал Билл, и глаза у него просия-
ли.
— Может, содержание жиров и углеводов в яйце будет вли-
ять на прибавление в весе. Как думаешь?
— Отличная мысль, — сказал он опять и прибавил: — Да,
нам будет чем гордиться, это точно, когда мы вернемся.
И ведь он вовсе не открытие Южного полюса имел в виду,
а императорского пингвина; то есть странную тварь, которая
не умеет летать, питается рыбой, какую наловит в море, нико-
гда не выходит на сушу, даже с целью плодиться, да и вооб-
ще — примитивней нет птицы на белом свете. В отличие от
других антарктических птиц, стремящихся размножения ра-
ди на север, к теплу, император норовит податься на юг, на
мрачную полосу льда, где самец использует свои сдвинутые
ноги как гнездо для единственного яйца, сверху его прикрыв
свисающим с живота лоскутом кожи. С тех самых пор, как на
“Открытии” завидел в сентябре пингвинят, Билл все мечтает
доставить домой это чудо. Он уверен, что подробный анализ
таких эмбрионов восполнит недостающее звено между пти-
[ 91 ]
цами и рептилиями. ИЛ 1/2021
— И когда ты думаешь двинуться? — спрашиваю.
— В конце июня, начале июля, — говорит он, — да мы же
всего дней на десять, не больше.
— И кого ты намереваешься взять с собой?
— Бауэрза, — он выпаливает без запинки. — И Черри, по-
жалуй, ну, я не знаю.
— Бог ты мой, зачем же Черри! — вырывается у меня. —
Взял бы Лэшли или Крина, куда как лучше!
— Нет, — говорит он, — обойдусь без твоей братвы. Вечно
они ходят расхристанные, и вообще куда приятней иметь де-
ло с людьми своего круга.
Старый, добрый Билл, до чего же он не любит якшаться с
нижними чинами! Не то чтобы он их презирал, нет, конечно,
а просто он, наверно, не любит приказывать. Я сказал, что не
могу дать ему ответ, вот так — с кондачка. Обещал это дело об-
мозговать сразу же, как разгребу кое-какую неотложную тяго-
мотину.
Он ушел, а я опять стал думать о Кэтлин. До сих пор не
пойму, как, окруженная толпой обожателей, она остановила
свой выбор на мне. Она говорит, что сама не поймет, разве
что ей захотелось сына, и она “поняла”, что его отцом буду я.
Да, и еще она ссылается на мои “небесные” синие глаза, кото-
рые в минуты любви отливают лиловостью. Она сообщила
моей ошарашенной матери, что Кон всегда дико ей нравился,
но, с тех пор как родился Питер, она влюблена как кошка.
Спасибо еще, что не стала вдаваться в подробности насчет
моих небесных, сине-лиловых глаз.
Моя любовь к ней не приносит мне удовольствия — стран-
но, как мало веселого в страсти, — но временами пронзитель-
ность наших чувств меня дарит такой силой, так надежно по-
могает побороть томительную тоску, мучающую меня после
потрясений и ударов судьбы. Встреться я с ней, когда был по-
моложе, я, наверно, хотел бы за нее умереть. А теперь — те-
перь жить хочу.
Мысли о ней накатывают на меня, как прибой, как припа-
док, раз по десять на дню, но я одергиваю себя: так и до безу-
мья недалеко, а оно на меня насылает сны наяву, и в этих
снах — под медный звон литавр, под шелковый шелест фла-
гов — я вхожу в порт Никогда-Никогдании, сулящей мне веч-
ное счастье.
Лейтенант
Генри Робертсон (Птичка) Бауэрз
[ 92 ] Июль 1911
ИЛ 1/2021
Ночь зимнего солнцеворота пришлась на  июня. Мы, ко-
нечно, это дело отметили, ведь с этой самой даты начиная к
нам понемножку возвращается солнце! Я создал новогод-
нюю елку из перьев пингвина, расщепленного бамбука и
лыжных палок. Билл ложился на лед, он искусительно пел
пингвинам, а я подбегал к ним и рвал у них перья из задниц.
Особенно чаровал их в исполнении Билла гимн про всех
святых, что на земле живут. Хвастаться неприлично, сам
знаю, но что поделать, если моя елка стала выдающимся про-
изведением искусства?
Ну а пир, как его описать? Мы ели до отвала, до утробных
стонов — тюлений суп, ростбиф, йоркширский пудинг, брюс-
сельскую капусту, анчоусы, сливовый пудинг в коньячном
пламени, засахаренные фрукты, шампанское — вместо очер-
тевшего лимонного сока. Капитан Скотт на пиру был особен-
но весел, рассказывал, как он был лейтенантом-торпедистом.
Когда ничто его не гложет, он просто обворожителен, нико-
му на свете с ним не сравниться, даже дяде Биллу, ей-богу. Он
буквально пленяет сердца.
А снаружи, перед палаткой, наряжаясь в честь нашего
праздника, небо примеряло блистающую корону, и всю-то
ночь напролет Аврора прорезала золотыми лучами курящий-
ся кратер Эреба. Когда я вышел снимать показания прибо-
ров, убитый снег отзывался звоном на каждый мой шаг. За
мысом трещал лед, падала температура, поднималась вода.
Мы все получили подарки, заранее закупленные на лет-
ний солнцеворот нашими матерями, сестрами, женами и хра-
нимые в такой коробке с надписью “На праздник”. Подарки
были не надписаны, запускай руку, вытаскивай наобум, но ни-
чего дорогого, роскошного заведомо не нашаришь. Титу Оут-
су достался свисток, пугач, мочалка, и он ликовал, как дитя.
Уж не от миссис ли Скотт этот пугач? — никогда не забуду,
как мы с ней вальсировали в Новой Зеландии. Если мужчина
уставится тебе в лицо не мигая, тут ничего уж такого особенно-
го, но дико неловко, если так смотрит на тебя дама. Она пони-
мала, что я угодил в ее сети, не зря ж она без конца улыбалась.
“Лейтенант Бауэрз, — говорит, — уверяю вас, я вас не съем”.
Она не вызывала во мне никакого доверия, но безумно мне
нравилась, хотя от души у меня отлегло, когда я заметил, что
неодушевленные предметы — абажуры, вазы с цветами — она
оглядывает все тем же отуманенным взором. В моем свертке
оказался моток шерсти и вязальные спицы — небось, от сестер.
Понтинг прочел лекцию, иллюстрируя текст слайдами с
фотографий, которые успел наснимать со времени нашего
[ 93 ]
прибытия; мы на берегу выгружаем припасы, Осман уткнул ИЛ 1/2021
морду в колени Мирза, мы все за столом в палатке нашего ста-
рикана “Открытия”, все черные в ворваньем чаду; абсолютно
упоительный фотоэтюд: “Терра Нова” на якоре в заливе Мак-
Мердо, и в качестве задника — заледенелые волны в пышной
пене, как вспоротые, вывалянные в пуху тюфяки.
Комментарии Понтинга, пожалуй, могли быть и менее
цветисты.
“Вот мы видим дотошного доктора Уилсона, создающего
прелестный набросок далеких склонов западных гор... а здесь
мы видим капитана Скотта, нашего отважного предводителя,
наблюдающего за тем, как выгружают моторизованные сани...”
И нам нисколько не легче от того, как ловко он щелкнул
Хозяина, с перекошенным от ужаса, разинутым ртом прянув-
шего от самого большого мотора, который сейчас рассечет
лед и канет на дно.
Никто из нас, боюсь, не оценил по достоинству искусство
мистера Понтинга. Как-то неловко разглядывать сквозь лин-
зы собственные физиономии. Мне, во всяком случае, нелов-
ко. Да, кстати, не постигаю, с чего все взяли, что в своем го-
ловном уборе я похож на пирата? А, по-моему, я — вылитая
мама, когда она надевает свою шляпу для работы в саду.
Вот убрали со стола, мы подумывали, не поиграть ли в ка-
кую-нибудь настольную игру, какое! — вокруг царил адский
грохот, без конца заводили граммофон, Тедди Эванс и Гриф
вопили как оглашенные, сочетая свои вопли с боксерскими
выпадами, так что скоро от идеи о настольной игре пришлось
отказаться.
Уже под утро Тит прошелся в лансье с Антоном, русским
конюхом, который устроил из этого дивный спектакль, дры-
гая ногами, как одержимый бесами. Исходно его нанял

Мирз — приглядывать за пони до Новой Зеландии, но потом
он проявил себя таким молодцом, что Хозяин его оставил в
команде. Бедняга Антон, он совершенно не понимает, во что
влип. Темный, как валенок, он боится темноты. Не имея по-
нятия о вращении земли, он мучится суеверным страхом, как
бы солнце не угасло навеки. Твердо убежденный, что фосфо-
ресцирующие над морем огни — злые духи, он швыряет в во-
1. Старинный вид кадрили.

ду свой бесценный рацион курева, чтоб их ублажить. Оутс его
застукал на месте преступления. Свои пожитки Антон дер-
жит под спальным местом, честь честью упаковав и дожида-
ясь возвращения “Терры Новы”. Все, чего он желает — сам
[ 94 ]
ИЛ 1/2021
Титу говорил, — это вернуться домой и обвенчаться со своей
возлюбленной хромоножкой.
После лансье Тит обошел всех, вопрошая каждого, не по-
теет ли тот. Когда ему отвечали “нет”, он макал свою новую
губку в соус, проводил ею по лицу вопрошаемого и победно
орал: “А вот и вспотел! Ей-богу, вспотел!” Потом он забегал,
всех расстреливая из своего пугача. Провозглашая тосты за
возвращение солнца, мы запивали их молоком, хотя Тит, по-
дозреваю, подбавлял себе кой-чего поогнистей. Наконец он
наставил оружие на капитана Скотта, спросил:
— Как это у Гомера? Винноцветное небо... нет? Не помни-
те? А?
И капитан Скотт отчеканил в ответ:
— Вы молодец, Тит. Но не пора ли закругляться?
Ну да, такой тонкий намек, мол, пора закругляться, и нас
всех разом как ветром сдуло, всех-всех, кроме Оутса, а тот,
ссутулясь, поплелся к конюшне, и оттуда до нашего слуха то и
дело доносились острые взвизги его свистка.
Мирз, любитель странствий, шепотком завел душеразди-
рающую повесть про китайцев, про их войну с лолами, это од-
но из восемнадцати племен, живущих по отрогам Тибета. Про
то, как китайцы, взяв лола в плен, привязывают его к скамье
из бамбука и, перерезав несчастному горло, вымачивают свой
флаг в его крови. И потом, вынув у него сердце и печень, го-
товят из них ужин.
— А флаг-то откуда? — спросил Гран, и мы покатились со
смеху, точней, пытались заглушить наши рыданья в подушках.
Погодя Тит вернулся, растолкал Черри и спросил, несет
ли тот ответственность за свои поступки, и Черри выкрикнул
жалостно:
— Да уйдите вы, уйдите, ради Бога, все равно я не отдам
вам свою печень! — И снова мы чуть не умерли со смеху.
Но я уже соскальзывал в сон, когда Оутс выволок Мирза из
постели, желая знать, женат ли тот. Вместо ответа Мирз за-
ехал ему кулаком по физиономии. Я удивился, что Хозяин,
сам очень умеренно пьющий, не поднялся с постели и не на-
мылил шею обоим.
Пять дней спустя Билл, Черри и я собирались в поход к
гнездовью пингвинов на мыс Крозье. Две пары саней мы свя-
зали так, чтобы одни передком уткнулись в задок других, и на
них взгромоздили кирки, фонари, канаты, медикаменты и
прочее, и еще ящик, полный научных приборов для консер-
вации. Все это вместе тянуло на семьсот пятьдесят семь фун-
тов — с ума сойти!
Вот не думал я, что Хозяин нас отпустит, ведь всего же три
[ 95 ]
месяца осталось до броска на полюс, но, как видно, Биллу, уж ИЛ 1/2021
не знаю как, удалось его уломать. Чтоб добраться до гнездо-
вья, где мороз в сто градусов — дело обычное, нужно еще дол-
го карабкаться по утесам и одолевать сотни миль заваленных
грузным снегом равнин. И все это в черной тьме! Большое
удовольствие, правда?
С тех пор как мы вернулись на мыс Эванса, мне казалось,
что Хозяину хочется меня побаловать и утешить после того,
как на море треснул лед, после всей той жути. И в самом деле,
против моей кандидатуры он ничего не имел, но дико артачил-
ся, когда зашел разговор о Черри, — представил себе, наверно,
как мальчик бредет к утесам Крозье посреди черной зимы, а
может, вспомнил о несчастной судьбе Винса, кто его знает? И
все-таки пришлось ему сдаться — видно, Билл уж очень припер
его к стенке.
Черри в диком восторге от того, что его включили, да еще
торжественно поименовав ассистентом зоолога, то есть дяди
Билла, — пропускает мимо ушей наши издевки из-за того, что
изучать-то он изучает, но исключительно римских и греческих
классиков.
— Это мы знаем, как ты подготовлен к антарктической экс-
педиции, это мы в курсе, — шепнул ему Тедди Эванс на нашем
пиршестве в честь зимнего солнцеворота, улучив момент, ко-
гда никто его не услышит, — тыща фунтов и уменье читать по-
гречески и латыни.
Мы стояли, укладывая в сани груз, когда к нам подошел ка-
питан Скотт, мрачнее тучи.
— Билл, почему ты забираешь весь наш керосин? — он
спросил, оглядывая выстроившиеся в ряд канистры.
Билл бормотнул что-то в том смысле, что хочется, мол, чув-
ствовать себя уверенней, и все равно же мы большую часть при-

везем обратно, но лицо Хозяина не просветлело. Он, понятное
дело, не хотел расточать наши запасы походя, задолго до окон-
чательного броска на юг. Билл, однако, потом долго еще возму-
щался, мол, неужели можно было от нас ожидать, что мы отпра-
вимся на столь ответственное задание, не взяв с собой ничего
более существенного, чем жестяная коробка бисквитов Хантли
и Полмера, да пропахший томик “Холодного Дома”.
Кажется, я понимаю, что так гложет Хозяина. Он безоши-
бочно чует, что верно, что нет, но ему не хватает убедитель-
ности. То есть он не так глуп, чтоб считать свое мнение един-
ственно верным. А в данных обстоятельствах — это опасное
свойство.
Одновременно с нами кого-то снаряжали в поход к тюленье-
му лежбищу, и Хозяин метался туда-сюда, удостоверяясь, что все
[ 96 ]
ИЛ 1/2021
у них в полном порядке и они готовы отправиться в путь. Сам он
редко участвует в этих набегах, а когда участвует, как дойдет де-
ло до самой расправы, норовит, я заметил, отвести глаза. Спер-
ва я думал, что он не выносит вида крови, но, оказывается —
Билл мне объяснил, — его выворачивает от зрелища бойни. Дол-
жен признаться, это в самом деле удовольствие ниже среднего:
тюленя бьют дубинкой по носу, потом вырезают сердце, — какие
у него при этом глаза, у тюленя! Мне вспоминается Храм Зуба на
Цейлоне с картинами буддистского ада. Благодарение Господу,
это плод фантазии живописцев, сюжет не выразим никакими
словами, и, между прочим, самые страшные пытки здесь припа-
сены для убийц животных. В сравнении с этим Дантов
“Inferno” — сад райских наслаждений, нет, правда.
Кое-кто подходит пожелать нам счастливого пути, и у всех
на лицах — не то восторг, не то жалость. Нет, они нас счита-
ют отпетыми психами, какое сомненье? Нам-то с Биллом на
это плевать. Я пять раз объездил вокруг света, Билл — столь-
ко же, пусть лишь в воображении, а все-таки мы считаем
предстоящий поход грандиозным приключением. Насчет
Черри — не скажу, но у него, вообще-то, всегда такой вид, буд-
то сейчас на него накинется кто-то в боксерских перчатках.
В последний миг Понтингу взбрело на ум нас увековечить.
Нехотя, исключительно из вежливости, мы выстраиваемся:
Билл прикрывает рот рукой, робко улыбается Черри, я опи-
раюсь на лыжную палку. Так и коченеем под вспышкой —
трое взрослых мужчин, собравшихся разорять птичьи гнезда.
***
Мыс Крозье расположен в шестидесяти семи милях от мыса
Эванса, а мы за два дня покрыли шестнадцать миль до так на-
зываемого “Жилья”. Да, за один переход мы отмахали такое
расстояние, но это — в единственный и последний раз. Мы с
Биллом с первого дня, по-моему, собразили, на что посягну-
ли. Билл уже не улыбается, то есть так, как раньше, он не улы-
бается — всем лицом. Теперь у него только подрагивают угол-
ки рта, а в глазах застыла тоска.
Раньше, отправляясь в поход к складу, мы сразу принорав-
ливались к ритму марша, к лагерю приходили командой, и ка-
1. “Ад” (итал.).
ждый выполнял привычную работу. Кто спальные мешки рас-
паковывает, кто ставит палатки, тащит снег для воды, вынима-
ет продукты и прочее. Но теперь-то нас было трое, и каждый
волок непосильную ношу, и ни один из нас не нюхивал такой
[ 97 ]
стужи. Кое-кто и до нас, конечно, хаживал на мыс Крозье, Билл ИЛ 1/2021
в том числе, но никогда — зимой, никогда — во мраке.
Уж как мы ни бились, как ни надрывались, но не могли дос-
тичь той скорости, при которой не коченели бы ноги и снег не
налипал бы на полозья комьями, превращаясь в непрошенные
тормоза, и нам приходилось то и дело останавливаться, чтоб
соскрести снег с полозьев. Мы не видели, куда идем и где дела-
ем привал тоже не видели, и где мешки с едой, и санные рем-
ни; мы не могли разглядеть показаний компаса, не угробив на
это дело двух-трех коробков спичек, чтоб напасть на единст-
венную сухую. А как найдем искомое — веревку, ремень, креп-
ленье, — обнаруживаем, что все это, заледенев, затвердев, упо-
добилось проволоке, и развязать и снова завязать ее можно
только в трех парах варежек. Черри, дурачина, в первый день
оголил пальцы, и Дед Мороз жестоко искусал ему обе пятерни.
Наутро жидкость в волдырях заледенела. На наше счастье, Хо-
зяин решил, что мы попутно еще и опыт поставим по части
диеты — это, дескать, сократит число мешочков, которые ина-
че бы нам пришлось открывать-закрывать, — и мы решили до-
вольствоваться мясными брикетами, чаем, маслом и крекера-
ми. Интересно будет разобраться — он рассуждал, когда мы
как-то вечерком уютно пристроились возле печки, — содержит
ли столь скромный запас еды количество протеина, жиров и
карбогидратов, достаточное для поддержания сил взрослого
детины в экстремальных условиях.
Мы пыхтели, как навьюченные собаки, мы слышали, как
трещат и лопаются наши выдохи, предварительно затвердев
на лету. Мы потели от натуги, и пот превращался в лед. Вдруг
ощутив прилив бодрости, мы подпрыгивали, стряхивая с се-
бя льдышки, но чаще лед проникал под одежду и облекал нас
в ледяные доспехи. Если я не отворачивался от блокнота, за-

нося туда метеорологические показания, от моего дыхания
на бумаге образовывалась пленка, делавшая бесполезным
мой карандаш. Мы разбивали лагерь часами, часами его по-
том сворачивали, а в промежутках топотали, как дети, по сту-
деной и черной безмерности нашей площадки для игр.
Очень скоро — по-моему, мы приближались к унылому за-
ливу между полуостровом Хижины и горой Ужаса — мы обна-
ружили, что уже не можем объединять наши две пары саней в
одну. Когда температура у шельфа падает до рокового преде-
ла и снег на полозьях не тает, можно продвигаться, только пе-
рекатывая одну через другую наши две пары саней. Кажется,
это слегка похоже на пахоту, на работу плугом. Приходилось
то и дело топтаться на месте, и, тратя силы на три мучитель-
ных мили, мы продвигались вперед на одну. В ту первую ночь
[ 98 ]
ИЛ 1/2021
не было ветра, и мы ковыляли при свете Юпитера и нашей
единственной свечки.
Изобретательный Билл сразу же отменил понятия день-
ночь — кстати, просто невозможно было почувствовать разни-
цу. Не ослабевая, шпарил мороз, и — кроме часа, который мы
условно принимали за полдень, когда тусклый призрачный су-
мрак пятнал горизонт, — нас обступала сплошная, непрогляд-
ная чернота. Часто мы выходили без завтрака, до того не хоте-
лось затевать очертевшую канитель — распаковывать,
запаковывать и опять все по новой. Шли до тех пор, пока боль-
ше не могли ни шагу ступить или пока Биллу не мстилось, буд-
то ноги Черри в опасности. О собственных ногах он совсем не
думал. А начало обмороженья ведь любопытно — это такие уп-
реждающие симптомы, и покалыванье в онемевших местах по-
хоже на процесс оттаивания.
Прежде чем осмотреть обмороженные места, мы набра-
сывались на еду. Горячее действовало, как чудо, будто минуя
пищеварительный тракт, еда поступала непосредственно в
кровоток. По меткому замечанию Билла, будто горячую грел-
ку прямо к сердцу прикладываешь. Ну а уж потом куда легче
становилось разматывать портянки, стягивать смерзшиеся
снегоступы, носки и растирать себе стопы, пока снова не об-
ретут чувствительность.
Мы даже ухитрялись покатываться со смеху от зрелища,
какое сами являли: Черри, откинувшись, полулежа, греет
пальцы ног под курткой у Билла, тот, согнувшись в три поги-
бели, держит руки у Черри под мышкой, а я втягиваю носом
поднимающийся над горелкой пар. Мистер Понтинг, случись
ему здесь оказаться, конечно, весь день гонялся бы за нами со
своим фотоаппаратом, и кое-кто, глядя на снимки, мог бы
нам невесть что приписать.
Вот не знаю, каким тайным силам я обязан тем, что мень-
ше всех мучился, но Биллу и Черри приходилось куда труд-
ней. Вообще, с тех самых пор как мы высадились, я ни разу да-
же ног не отморозил, даже слегка. Оутсу, Мирзу, Аткинсону,
Хозяину, Грану ох как туго пришлось. Может, это связано с
моим ростом, которым я не имею других оснований гордить-
ся? А вдруг? Скажем, я ближе к земле, и моя кровь, совершая
меньший круг по сосудам, не успевает остыть? Как бы там ни
было, я переношу стужу легче других, и Билл находит это
странным, учитывая, что большую часть жизни я провел в
тропиках. Правда, стужа частенько пощипывает мне нос, об-
любовав мой самый выдающийся орган, будь он неладен.
Нельзя сказать, что я вообще отделался легким испугом, от-
нюдь, из-за нашей диеты меня терзали желудочные колики.
[ 99 ]
Биллу было предписано налегать на жиры, Черри — придержи- ИЛ 1/2021
ваться карбогидратов, и, соответственно, его мучила изжога, а
мне оставалось производить над собою опыты с протеидами.
Вскоре я обнаружил, что не в состоянии одолеть суточный ра-
цион мясных брикетов, душа Билла не принимала предписан-
ной порции масла, а Черри стонал от голода из-за недостачи
сладкого. Жаловался, что в голове у него намертво засела кар-
тина: баночные персики в густющем сиропе, торчат неотвязно,
хоть ты тресни. Сам-то я считаю, что бисквиты Хантли и Пол-
мера, изготовленные по хранимому в глубочайшей тайне ре-
цепту Билла при моральной поддержке одного именитого хи-
мика, совершенно удовлетворяли нашу потребность в сладком.
Бисквиты были двух сортов, один назывался “Антарктидой”,
другой — “Крайним случаем”, — отличное название для той пе-
редряги, в какую мы влипли; мы ели и то и другое, впрочем, не
чувствуя разницы. Но как вдохновенно мечтал я о краюхе горя-
чего черного хлебушка и вареной картошечке, круто сдобрен-
ной солью!
На шестую ночь — июнь меж тем перетек в июль, и, натоп-
тавшись на десять миль, мы продвинулись на одну — Билл
предложил поворачивать оглобли.
— Ну нет уж, — сказал Черри. Он корчился над печуркой,
ковыряя свои волдыри ножом и блаженно морщась.
— А вы как считаете, Птичка? — спросил Билл. Я понял,
что ему нужен трезвый совет, а не геройски-захлебывающая-
ся потачка.
— Что же, — говорю, — условия куда хуже, чем мы могли
ожидать, и, наверно, еще ухудшатся.
— Ох ты, Господи, — стонет Билл.
— Но, — продолжаю, — еды у нас завались, здоровье — дай
Бог каждому, а собирание этих яиц, по-моему, цель вполне

достойная. По-моему, мы это выдюжим.
Я говорил чистую правду, я всегда считал, что сила воли
побеждает любые препятствия. Нужно только верить, что ты
в состоянии их преодолеть. Я, конечно, не отрицаю: бывает
время пасовать и сдаваться, и время умирать бывает, но сам я
покуда не стаивал на краю.
Сознавая свой недостаток опыта, я говорю:
— Решать, естественно, вам, дядя Билл, но лично я, со сво-
ей стороны, считаю, что надо идти вперед.
И тут Черри кивает изо всех сил.
Билл тоже приободрился и пустился в подробные рассуж-
дения о пингвинах. Они ведут ужасающую жизнь, так их
жаль, бедняжек, несомненный материнский инстинкт ведет
их скорей к погибели, чем к продолжению рода.
[100]
ИЛ 1/2021
— Заботясь о сохраненье потомства, — рассказывает
Билл, — они часто затаптывают своих младенцев до смерти. А
причина — матерей слишком много, яиц слишком мало.
— Сокрушительная любовь! — хмыкает Черри.
— Стоит кому-то на единый миг зазеваться, оставить яйцо
без присмотра, — Билл продолжает, — другой тотчас, тотчас
же к нему кидается, хватает его, часто разбивая при этом. И
осиротелая птица катает кусок льда, покуда тот не станет по-
хож на яйцо... и так их бывает жалко, все-то они ждут, несча-
стные, когда из этого льда вылупится птенец.
Таким манером они с Черри болтали часами, а я тем вре-
менем плутал по долинам сна. Нам всем в кошмарах являлись
одни и те же черные, хоженые дороги, но я скоро опять со-
скальзывал в безмятежный сон, а Билл и Черри ворочались и
томились до самого условного, обманного утра. Билл просы-
пался в ужасе, видя ту серебристую птицу, какую он однажды
видел наяву из своего укромного уголка на ”Терре Нове“, а
милого старину Черри допекали потоки патоки, грозя его
утопить. А какие виденья терзали меня... — нет, не помню.
Билл говорил, что получает колоссальное удовольствие, лежа
рядом и слушая мой самозабвенный храп.
На той нашей первой жуткой неделе мы утешались тем, что
хотя бы хуже не будет; но мы ошибались. Обогнув мыс Маккея,
мы угодили в зону таких свирепых метелей, что думалось, душа
вот-вот отнимется, как отнялись руки-ноги. И даже мучитель-
ней, чем снаружи, мы страдали в палатке, потому что по ее ис-
поду от нашего дыханья, от пара горелки оседал седой иней,
который, если долго горелку не выключать, таял и падал на нас
сверху густыми, мерзкими каплями. Спальные мешки превра-
щались в мерзлые доски, и раскрывать их приходилось с вели-
чайшими предосторожностями, чтоб не расколоть, как стекло.
А потом уже, как оттают и в них удается влезть, чувствуешь,
будто лежишь в сырой канаве, и это впечатление длится, пока
не погаснет горелка, не обрушится температура и спальный
мешок опять не покроется коркой льда.
Сам не знаю, отчего я тогда так часто, так легко засыпал,
но факт остается фактом: иной раз, по свидетельству Билла и
Черри, я засыпал буквально на полуслове. И в тот самый миг,
когда меня будили кишечные колики, я чувствовал, как Чер-
ри трясется мелкой дрожью у меня за спиной. А как-то при-
снилось: мюзик-холл, канатоходец идет по канату, раскинув
руки в характерном кукольном жесте — и я просыпаюсь и слы-
шу, как у Билла зубы стучат.
Застряв в этом белом метельном плену, мы коротали вре-
мя, гадая, кто будет избран для конечного рывка к полюсу.
[101]
Мы с Черри не сомневались, что Билл, по старой дружбе, ока- ИЛ 1/2021
жется в их числе, но Билл про это и слышать не хотел, нет-
нет, он ученый, бегун из него никакой, и, скорей всего, Хозя-
ин выберет Птичку да еще двоих из нижних чинов: Лэшли и
Крина. Я говорил, что скорей он возьмет не меня, а Тита, и
как насчет Тедди Эванса? — но тут Билл расхохотался и объя-
вил, что у кого-кого, а у Эванса нет ни единого шанса попасть
в этот список. Исчерпав все варианты, мы переключились на
Амундсена, мы прикидывали, меньше ли у него возможно-
стей, чем у нас, больше ли, учитывая несчетное количество
собак, которых он взял с собой.
Билл осторожничал; по-моему, он знал куда больше о пла-
нах Хозяина, но не намерен был нам их раскрывать.
— Собаки, — он говорил, — конечно, всегда считались
предпочтительным видом транспорта, но мы же так толком и
не распробовали моторных саней.
— А Лэшли говорит, они годятся только для абсолютно
ровной поверхности, — вклинился Черри. — И только при оп-
ределенных температурах.
— А, по-моему, — говорю, — что-то есть глубоко неспортив-
ное в этом использовании что собак, что моторных саней. В
сто раз приятней — пешочком, идти, идти — народ на народ,
человек против человека.
Билл счел, что я привержен изжившей себя рыцарствен-
ности минувших веков.
— Не вижу оснований этого стыдиться, — я отрезаю.
— Вот-вот, вы с Коном два сапога пара, — буркает Билл, и
этот текст, этот тон до того неожиданны в его устах, что
кровь стынет у меня в жилах. — Надеюсь, остальные не столь
привержены романтическим идеалам.
Мне было нечем крыть, я слопал наживку Билла и счел за

благо замять этот разговор и перейти к любимой нашей те-
ме — к тому, чем мы займемся, когда все наши муки останутся
позади и мы вернемся в Англию.
— Я неделю целую буду плавать, — торжественно провоз-
гласил я. — А еще раньше неделю целую буду уплетать всякую
вкуснятину.
Билл сказал, что отправится прямиком в тот лес под Крип-
петом, подле Челтнема, где прошло его детство.
— Я испытал самую большую радость в том лесу, — он ска-
зал, и в голосе прозвенела печальная нота, — я узнал о том, что
стоит знать, именно там, а не где либо еще на белом свете. Там
водится барсук, и сова, и лисица, а весной небо, как в зеркало,
смотрится в синий разлив колокольчиков.
— Ой, не надо, — чуть не плача шепнул Черри.
[102]
ИЛ 1/2021
— Когда заболел чахоткой, я, бывало, приду туда на рассве-
те, раскурю трубку, облюбую комель повыше, обопрусь на не-
го, одним локтем прижимая к себе “Современную живопись”,
другим — Новый Завет, и гляжу, как заря с разных углов под-
жигает прогал. Никогда больше не бывал я так счастлив. Ко-
нечно, я считал, что вот-вот умру, и это одно дарит душе не-
сравненный покой.
Черри притих. Потом, конфузясь, он ошарашил нас с Бил-
лом, выпалив, что лично его мечта — пригласить на ужин пер-
вую встречную девчонку.
— Пусть она даже будет мордоворот, — он договорил, заи-
каясь, — лишь бы я видел, что хоть чуть-чуть ей нравлюсь.
Метель поутихла, мы заковыляли дальше. Будучи ростом ни-
же всех, я прокладывал путь, Билл и Черри пыхтели сзади. В
темноте Черри был слеп вдвойне; он всегда на марше без очков.
Странные дела начались, когда мы возвращались по ранее
очерченной нами петле. Наш путь озаряла единственная
скромная свечка, мы сочли за благо идти, ступая по собствен-
ным следам, и сперва в нашем продвижении не было ничего
примечательного. Но потом я заметил, что Черри с Биллом
пыхтят как-то больше обычного. Я обернулся, и меня потряс-
ло, что ступают они как по горячим угольям. Очевидно, из-за
некоего оптического обмана, собственные следы, вместо
вмятин, казались им выпуклостями, и они задирали ноги, пе-
реступая через то, что принимали за кочки. Боже, как они
костерили друг друга, да что толку, они все так же продолжа-
ли взбираться на свои фантомные взгорки. И это было бы
смешно, когда бы не было так грустно.
На двенадцатый день градусник показал минус шестьдесят
девять. Черри выполз из палатки, повернул голову направо, и
его балаклава мигом примерзла к куртке. Так он четыре часа
целых и ходил — с головой, свернутой на бок. Наша одежда,
пропитавшись льдом, стала тяжелая, как свинец, наши спаль-
ные мешки тоже, и сон в сравнительно теплой палатке пре-
вращался в сплошное мучение. Наши дневные переходы, по
сравнению с ночным “отдыхом”, казались чуть ли не раем, хо-
тя оба отрезка времени, и день, и ночь были кошмарны. И так
странно было, что у мамы в саду сейчас сияет жаркое лето и
золотые лучи резвятся, шурша в листьях кленов. Каждое ут-
ро, когда я, провозившись час или больше, зажгу свечу в фо-
наре, Билл спрашивает:
— Может, поворотим оглобли?
И с потрескавшихся губ слетает все тот же ответ:
— Ничего, прорвемся.
Не знаю, что толкает вперед остальных, ну, Биллу, пред-
[103]
положим, приспичило раздобыть эти несчастные эмбрионы ИЛ 1/2021
пингвинов, а Черри за ним увяжется, в случае чего, аж в ад-
ское пекло. Я ощущал что-то прекрасное и высокое в нашей
неравной, обреченной борьбе со стихией. Мне всегда везло в
том, что я затевал, я всегда добивался той цели, какую перед
собой ставил. Сколько раз я встречал ребят, с которыми пла-
вал еще на “Вустере”, и ведь редко-редко кто, не очень-то пре-
успев, распрощался с морем и прозябает теперь в пыльной
конторе, но другие мои ровесники, не дослужившись даже до
мичмана, все равно мотаются на дырявых торговых посуди-
нах между Филиппинами и Австралией.
Кое-что в моей жизни, конечно, сложилось не так, как за-
думывалось. Я понимаю, что непривлекательно выгляжу в
глазах противоположного пола, но все-таки мечтаю встре-
тить девушку, которая полюбит меня, — ведь встретил же
отец мою дорогую-любимую маму. Две сестрички, с которы-
ми я познакомился в Мельбурне, Мэри и Дороти, — сногсши-
бательно милые обе. Дороти больше мне понравилась, так
ведь она и красивей, и вокруг нее, конечно, увиваются толпы
поклонников, а я — ну что я? И танцевать не умею, и компли-
менты говорить, и вообще. Так я и не знаю, кто мне прислал
то варенье, но хорошо бы Дороти. Учитывая, что мне еще
нет тридцати, я тешусь мыслью, что кто-то где-то ждет меня
не дождется и думает, что вот сейчас я войду в дверь. Ах, все
равно жизнь удивительно интересная штука, и мне грех жало-
ваться. Мир меняется, мир меняется быстро, скоро машина
станет важней человека, и мне колоссально повезло, в сущно-
сти, что я успел родиться в последние секунды эпохи, когда
человек еще может встать и громко заявить о себе.
До мыса Крозье мы доковыляли за девятнадцать дней.
Билл маялся: он обещал Хозяину, что мы обернемся туда-об-

ратно за девять. Кажется, тогда я и понял, что мы пробьемся.
Как-то, на второй неделе, мы взбирались по стылым грядам,
гора Ужаса нависала над нами, справа был Барьер, и вдруг из-
за туч выскользнула луна, и всего в пяти шагах перед нами, ед-
ва прикрытая льдом, огромная, зияла расселина. А мы как раз
спускались с гряды, и сани били нас по ногам, и если бы не
этот неожиданный бледный свет, мы бы точно погибли. Тут
я и понял, что Провиденье — за нас; ведь невозможно себе
представить, что Бог спас нас исключительно для того, что-
бы длить наши муки, правда же?
С тех пор Билл постановил: он должен всегда возглавлять
шествие с фонарем и удостоверяться, что перед нами — твер-
дая поверхность. Я просился сменить его, он и слушать не хо-
тел. “Из-за меня вышел этот ужас, — он говорил. — Я бы про-
[104]
ИЛ 1/2021
сто не вынес, случись беда с вами и с Черри”.
Но мы не все время мучились. На одном привале мы распро-
стерлись на льду и уставились в небо, горевшее таким нестерпи-
мым огнем, какого я в жизни не видывал. Я смотрел на нежную
пышность завес, райски-зеленых, оранжевых, взбухавших в не-
бесном окне.
— Ой, ну что там, расскажите, расскажите, — молил Чер-
ри, он был без очков, и это чудо свелось для него к вертящей-
ся мути.
Уж и не знаю, чего я ему понарассказал про волшебство, ко-
торое сперва завораживало меня, потом показалось галлюцина-
цией. Как я падал, падал и нырял в светящуюся глубь моря, а вол-
ны кругами, кругами все ширились, ширились... И вдруг — ни с
того ни с сего — слышу: Билл хохочет, хохочет, — а наши губы
так растрескались, так отвердели от запекшейся крови, что мы
не можем слово выговорить, но, когда мы все-таки исхитряемся
спросить его, что он тут нашел такого смешного, он говорит:
— Лучше спросите меня, мальчики, что я здесь делаю, а?
Всегда предупредительный и учтивый, Черри сипит:
— Что вы здесь делаете, а, дядя Билл?
И Билл отвечает:
— Просто я не люблю многолюдства и толчеи.
И тут уж мы с Черри покатываемся со смеху, поняв весь
юмор положения: трое мерзлых оборванцев лежат навзничь
во тьме, неизвестно где, визжат, как поросята, когда их режут,
тогда как божественная кисть Вседержителя ходит по небу ме-
жду светил.
Наконец мы добрались до этого мыса, и на заснеженной
впадине между двумя близнецами-пиками Нолла, на высоте
восьмисот футов над уровнем моря, мы разбили наш послед-
ний лагерь и стали строить — вигвам, чум? То был взлелеян-
ный проект Билла, и, прежде чем отсюда уйти, нам пришлось
смаковать его планы этого недолговечного прибежища из
камней и льда. Он назвал это “Дом Орианы”, и мы в шутку
пререкались из-за того, где поставить диван, где будут книж-
ные полки, и кому достанется спальня с видом на море.
Когда-то мы уже принимались строить нечто подобное на
берегу, за палаткой, но там день нежился на мартовском солн-
це, а тут лед затвердел, как мрамор, и ужасно трудно было вы-
резать из него блоки стен, а чтобы заткнуть щели, к ним при-
ходилось подгребать разный приблудный сор. Но через два
дня дом был построен, увенчан, что называется, парусиновой
крышей, была поставлена печка, мы забрались в наши тре-
клятые спальные мешки, и я — не знаю, как другие, — заснул
мертвым сном.
[105]
Мы встали в три часа ночи навстречу мглистой, седой лу- ИЛ 1/2021
не, прятавшейся то и дело в тучах. Здесь, у мыса Эванса, Барь-
ер, огромная ледяная стена протяженностью в четыреста
миль на восток и на юг, сходился с землей, и мы с грехом по-
полам различали буйные очертанья мерзлых полей, напол-
завших на мерзлое море. По расчетам Билла, до скал остава-
лось четыре мили, он мечтал поспеть туда к полудню и
застать единственный сероватенький час. Ворвань для топки
вдруг стала для нас насущней, чем яйца пингвинов; мы на чет-
верть опорожнили пятую из шести канистр с керосином, над
которым, когда мы уходили, так неприлично трясся Хозяин.
Две последних мили мы пробирались по стылым кряжам,
когда луна уже закатилась за горизонт. Вообразите: свеже-
вспаханное поле в сельской Англии, полдень, солнце натекает
сквозь ветви дубов, заливая межи, в тени отдыхают крепень-
кие рабочие лошадки, пахарь спит как убитый, натянув на гла-
за кепку. А теперь вообразите, если можете: поле взбито тяже-
лыми цепами, взрывающими глубокие, шестидесятифутовые
борозды, на пористых насыпях с обеих сторон дрожит от-
блеск льда, прошитого трещинами, темно, как в пещерной
глуби, и, как в пешерной глуби, черным-черна даже самая лег-
кая тень. Вообразили? Ну, значит, имеете пусть смазанное, ту-
манное, но какое-никакое представление о том, где нам при-
ходилось идти.
А уж когда прорвались — мы обвязались все вместе верев-
ками, вовсю орудовали кирками, и вот прорвались, — сразу
же обнаружилось, что Билл не может найти свою старую зна-
комую тропку между ледяным утесом и каменистой стеной.
Пробираясь вниз, мы натыкались то на неодолимо высокую
глыбу, то на неодолимо крутой обрыв. Наконец Билл напра-
вил свои поиски по иному руслу; правда, на сей раз он сразу

громко предупреждал нас, когда впереди была трещина. Я
эти трещины обходил, но, следуя за мной, совершенно ослеп-
ший Черри то и дело вшагивал в пустоту. Как он терзался,
бедный, из-за того, что оказался для нас обузой.
— Простите, простите меня великодушно! — причитал он,
когда мы в очередной раз откуда-то его вызволяли. — И зачем,
зачем я за вами увязался?
— Ты самый лучший спутник, а для меня — так прямо пре-
дел мечтаний, — я его уговаривал, — и если мы вдруг где-то из-
за тебя поскользнулись, — подумаешь, дело большое!
— Ты не виноват, — припечатал Билл, — если кто и вино-
ват, так исключительно я, — и он стиснул руку Черри, умоляя
его быть поосторожней.
Так мы тащились дальше, спотыкаясь, шатаясь, качаясь,
[106]
ИЛ 1/2021
съезжая на задницах с заледенелых бугров, и наши сани нас ко-
лотили по икрам, сшибали с ног. Мы были, как мухи, по-дурацки
колотящиеся в неуступчивое стекло. А тем временем недолгая
серость уже сгущалась в черную тьму. И вот в полном изнеможе-
нье, чуть не падая с ног, мы приостановились. И тогда-то, снизу,
с ледовой плоскости нам стали слышны крики пингвинов.
Никакими словами не описать, как мы обрадовались, — в
основном за Билла. Я рвался в бой, но Билл запретил: нет, это
нельзя, невозможно, необходимо предварительно подкре-
питься и отдохнуть. А мы, по-моему, уже думать не думали о
расщелинах; мы уже ни о чем не думали, ничего не боялись,
предав свои судьбы Другому, мы перешагнули рубеж, за кото-
рым человек уже перестает заботиться о себе.
Ну а я? — ей-богу, я чувствовал: мама здесь, со мной, или
ждет меня где-то рядом, не улыбается, не зовет, не кивает, но
все равно она здесь, и свет камина играет на ее любимом ли-
це, и книга гимнов Муди и Сэнки лежит у нее на коленях. И
раньше еще, когда мы оттаскивали Черри от очередной рас-
щелины, еще тогда вдруг показалось мне, что мама поет где-
то рядом, ах, да почему показалось? Я узнал ее голос, и я обер-
нулся, я хотел поточней подхватить мелодию, и тогда — ах, ну
нисколечко-нисколечко мне не стыдно признаться — слезы
брызнули у меня из глаз, слезы нежности, не бессилья — брыз-
нули у меня из глаз и сразу заледенели.
В ту ночь мы заякорились в “Доме Орианы” и нажгли ради
ужина бездну керосина. Двое суток мы, экономя топливо, ниче-
го не ели, обходясь горячей водой, но Черри бы не вынес, Чер-
ри бы просто умер, по-моему, если бы мы и дальше держались
такой диеты. Сказать по-правде, палатка с двойной подпушкой
куда теплей вигвама, но мы уже переволокли сюда спальные
мешки, и никаких сил не было волочить их обратно.
Билла страшно встревожило состояние наших одежек. Мы
взяли манеру, едва чуть подтает, обматываться своим тряпь-
ем — чтоб его отутюжить, что ли? — но это рискованное пред-
приятие; ткань так примерзает к телу, облекая нас в ледяные
доспехи, не отодрать, и при каждом шаге мучительно больно
1. Дуайт Лильен Муди (1837—1899), евангелист, и Айра Дэвид Сэнки (1840—

1908), певец в стиле “госпел”, вместе создали популярнейшую книгу гим-
нов.
отдирать ноги одну от другой. Моя зеленая шляпа, которую я
так тщательно приспособил к походу — пришил наушнички,
сзади присобачил такой шарф, что ли, для защиты затылка,
еще кое-что нацепил, — моя шляпа, говорю, служила неистощи-
[107]
мым источником веселья. Если я засыпал, не сняв шляпы, про- ИЛ 1/2021
сыпался я весь облепленный этими усовершенствованиями, и,
если, выходя из палатки, я смахивал все эти штуки с лица, каких
только форм они не принимали, смерзаясь. Случалось, я высту-
пал, неся на голове ночной горшок, честь честью — с ручками и
все такое, а как-то раз, когда я вынырнул из палатки после мете-
ли, мне на голову обрушился сугроб и, тотчас оледенев, обер-
нулся грубым, далековатым подобием приземлившейся птицы,
хотя одному только Богу известно, как бы ее окрестил ошара-
шенный орнитолог. Черри при этом спел:
“‘Нет, ты не знаешь Нелли так, как я’, — вдруг спела злая
птичка, приютившаяся на шляпке Нелли”, то есть хор из лю-
бимой пластинки Мирза, которую он частенько крутил на мы-
се Эванса.
И опять мы встали чем свет — не велик подвиг, в сущности.
Не стану уверять, что мы отдохнули, но мы поуспокоились,
убедившись после вчерашнего, что наши кряжи продвинулись
в бухту куда дальше, чем во времена старикашки “Открытия”, и
тропка Билла в самом буквальном смысле канула в воду. Мы по-
няли: спуститься можно одним-единственным способом — ка-
рабкаясь по скалам. О спуске в двести футов в кромешной тьме
и думать было нечего, но я заприметил пролом в скале, откуда
свисала большая льдина. Вот по этой-то льдине можно было
спуститься на птичий базар.
За семь часов пути мы с грехом пополам добрались до
скал, и мы спустились на приличное расстояние, вырубая сту-
пени там, где не нашарит опоры сапог с шипами, мы барахта-
лись, натыкаясь на громадные наросты, сплюснутые оползня-
ми, и наконец натолкнулись на вертикальную ледяную стену,
которую даже патентованный псих не счел бы преодолимой.
Но тем не менее, тем не менее мы начали по ней взбираться,

избочась, бочком, как пауки по стене, и тут вдруг слышим, как
Билл победно кричит:
— Птичка! Сюда! Скорей!
И перед нами чернеется пробитый во льду туннель, в ко-
торый может втиснуться взрослый мужчина.
— Пошли, — Билл говорит, и мы, корчась, извиваясь, про-
бираемся по этой лисьей норе, пока не выходим на льдистый
выступ над бухтой. И — прямо под нами, крича тревожно-
пронзительно, очень похожие на усталых официантов во
фраках, толкутся императорские пингвины.
Вдруг что-то рядом треснуло — ничего страшного, если ос-
таваться внизу, но значительная неприятность, если вам
предстоит пробираться вверх. Черри тотчас вызвался стоять
позади и нас выталкивать, а иначе какой прок, говорит, от ме-
[108]
ИЛ 1/2021
ня, слепого нетопыря?
Мы с Биллом прикончили двух императоров, прельстясь
их ожиреньем — каждый весил килограммов на шесть больше
своих собратий, — и таким образом обрели пять яиц. Билл был
убит убыванием вида. Экспедиция на “Открытии” обнаружила
больше двух тысяч особей, высиживавших яйца в бухте, те-
перь их не осталось и сотни, да и то половина простаивала без
яиц, так сказать, вхолостую. Мне они показались печально и
странно похожими на людей, и, когда, сделав выпад, изгото-
вясь пырнуть их в грудь, нам случалось промахнуться, они шле-
пали прочь, но остановливались, оглядывались, и все стояли,
смотрели — с выраженьем святого укора. Так я и не понял, глу-
пы они или наделены высшей прозорливостью, и молил Бога,
чтобы верным оказалось мое первое допущение.
Взбираться по скалам обратно было мученье — не описать.
Веревка протерлась: мы все качались и качались на ней, на-
шаривая опору на склизком склоне. Но ни разу за время этой
жути ни у кого не вырвалось сердитого слова, никто не забы-
вал о приличиях — спасибо, пожалуйста, будьте любезны, ес-
ли вас не затруднит, — обо всех этих подпорках обихода, при-
обретающих особенное значенье, когда прочее кинуто за
борт. И никто не увиливал от своих обязанностей, каждый
ставил благо другого выше собственного. Черри с Биллом я
считаю прямо гигантами, исполинами духа, и снова и снова я
наблюдал, как они смеются в лицо Князю тьмы, — но вот ве-
ревка совсем расслабилась, кирка Черри, крутясь, пролетела
над самым моим виском, и Билл не выдержал:
— Черри, ради Бога, да возьми же себя в руки!
По-моему, Черри ничуть не обиделся. От изнеможенья он
был как в бреду, его отмороженные пальцы взбухли и потем-
нели, стали похожи на сливы. И когда Билл, добравшись до-
верху, просил прощенья за то, что так некрасиво сорвался, и
крепко жал рукавицы Черри в своих, тот чуть не потерял соз-
нанье от боли.
— Моя вина, — запыхавшись, проговорил он, почему-то ору-

дуя покаянной канонической формулой, — моя тяжкая вина .
Пять яиц мы вынесли из переделки. Те два, которые нес
Черри, он раскокал; Черри так часто падал. Ветер, понемно-
1. Каноническая формула: Mea culpa, mea maxima culpa (лат.).

гу крепчая, наконец окреп до предела и сразу заметал наши
следы. Мы барахтались, мы метались, мы шарахались из сто-
роны в сторону, мы пятились, скрючившись вдвое, — и никак
не могли найти наш вигвам. Перистые тучи, мча мимо север-
[109]
ных звезд, застили небо до самого юга. ИЛ 1/2021
Мне случалось читать рассказы, в которых истомленные
путники, проплутав среди канав и болот, наконец набредают
на уютный постоялый двор при дороге, и хозяин с грогом на-
готове поджидает гостей, и приютно рокочет огонь в очаге, и
свежие полотняные простыни расстелены на перине из га-
гачьего пуха. В нашем постоялом дворе, когда мы, наконец, на
него наткнулись, по-хозяйски гулял сквозняк и швырялся сне-
гом, но нам он показался гостеприимнейшим местом на свете.
Два часа ушло у нас на то, чтобы растопить печку ворва-
нью, и, едва разгоревшись, она плюнула Биллу в глаз кипя-
щим жиром. Он решил, что ослеп, и зажимал рот рукой, давя
тяжелые стоны. Было невыносимо, сознавая свое бессилие,
бормотать первые попавшие на язык банальности и смот-
реть, как он мучится.
Черри держался молодцом. Выбежав наружу, он поскорей
заткнул прорехи в стенах, все сплошь, какие только выискал.
Его пальцы, он уверял, почти пришли в норму, скорей всего от
воздействия пингвиньего жира из раскоканных по дороге яиц.
Когда мы поели и чуть согрелись, мы призадумались о на-
шей судьбе. Я рвался вниз, к пингвинам, хотя знал, что об
этом не может быть и речи: Билл и Черри на пределе челове-
ческих сил, у нас одна-единственная, распоследняя канистра
керосина на обратный путь, наша одежда порвалась, висит
лохмотьями. И Билл нас уговорил отдохнуть, обождать, пока
стихнет буря, и уж потом плестись восвояси.
— Мы дошли до дна, — прошелестел он устало, прижимая к
пострадавшему глазу ватку, смоченную холодным чаем. — А
может, все и обойдется.
Той ночью мне снилось, что я брожу путями святого Пав-
ла, одолевая муки посвящения, назначенные для новичков-ка-
детов на “Вустере”. Жертве полагалось одним духом пробе-

жать всю нижнюю палубу туда-обратно, рухнуть с разбега на
свое ложе под койками укорененных кадетов, после чего те
начнут избивать его ногами, канатами, скрученными полотен-
цами — чем попало, всем, что бьет побольней. Я слышал, как
бухает на бегу мое сердце, как мучители улюлюкают у меня над
головой. И все мои идеалы, все мои юные порывы растаяли,
1. Святой Павел исходил 10 000 километров, проповедуя учение Христа.

как не бывали, ничего-то мне не оставя, кроме животной по-
требности затаиться, скрыться. А потом — вдруг — стало тихо-
тихо, все исчезли, я остался один и стоял, пялясь в пустоту. У
меня вырвался всхлип — или это еще длился сон? Но тут я окон-
[110]
ИЛ 1/2021
чательно проснулся, стиснутый, замкнутый задышливой, душ-
ной тишиной. А еще мгновенье спустя я услышал второй
всхлип — страшный звук, жуткий, безмерный глоток, каким,
кажется, можно сглотнуть мирозданье.
Кое-как я выкарабкался из своего мешка, открыл дверь виг-
вама, и — с чудовищным треском мир раскололся надвое, ветер
надсадно взвыл у меня в ушах, и твердая стена черного снега
опрокинула меня, поставила на колени. Как под водой, по-со-
бачьи, я одолел несколько ярдов до нашей палатки и, стукаясь
об ящики с провиантом, нащупал правильные ряды снегосту-
пов и холщовый мешочек, содержавший “Холодный дом”, сти-
хи Теннисона и коробку конфет — все, что я припас на день ро-
ждения Билла. А потом — потом я полз назад, я звал Черри, и
дважды меня опрокидывал ветер, колотя меня по спине.
— Палатка! Где наша палатка? — я вопил.
Мы с Черри трудились — как будто годами только и дела-
ли, что переправляли приборы в вигвам. Чуть не обезумев от
боли в глазу, Билл ничего не мог, он только вслепую отгребал
валящий снег, лежа у входа.
Не знаю, что думали Билл и Черри, когда мы провалива-
лись в преисподнюю. О себе я знал, что как бы раздвоился,
отчасти рвался вперед, обдумывал способы возвращенья на
мыс Эванса, — выдалбливая, скажем, дыры во льду, кутаясь в
плащ-палатку, — тогда как в другой моей части вызревала меч-
та — свернуться в вигваме калачиком и честно признаться се-
бе, что это всё, мы погибли, мы безвозвратно пропали.
Я не то чтобы окончательно потерял надежду, но утрата
палатки, бешенство урагана, грохот брезентовой крыши —
будто где-то рядом непрестанно палят из ружей, — во все это
мне не верилось, все казалось галлюцинацией, как давным-
давно, когда мы выходили из порта, я не верил игре зари, и
так же, как тогда, я провалился в сон. И я снова пережил тот
миг, когда, отворив дверь вигвама, услышал непереносимый
треск, будто раздирает все мироздание, и я увидел, как ги-
гантский новорожденный пингвин вылупляется из гигант-
ского яйца, а потом над оплетенной паутиной бутылью с эти-
кеткой “Крайний случай” взлетает пробка, и пена взвивается,
пена пузырится, покуда не обернется джином в тюрбане, гла-
зами мечущим синие стрелы молний. Снова и снова, будто
можно словами заглушить безжалостный рев ветра, я бормо-
тал строки Теннисона:
О, если б можно было
после печалей дня
Знать, что верные руки милой
нежно обнимут меня.
[111]
ИЛ 1/2021
Какая жалость, ах, какая жалость, Господи, что так я и не
узнал даже неверной любви, вообще никакой-никакой, и об-
нимали меня, нежно меня обнимали только мамины руки.
Понемногу я пришел в себя. Наверно, сперва мы еще пели
для поддержания духа: гимны, баллады, молитвы. Черри герой-
ски пытался мурлыкать “В золоте пробьются нити серебра”, но
уже на строке “Дорогая, я старею” голос ему изменил, потому,
как видно, что, по всем расчетам, ему не грозило такое будущее.
Тут я вспомнил побочные требования (кроме бездны знаний),
каким должен был соответствовать кадет для получения золо-
той медали, и прогорланил без запинки: “Радостное подчине-
ние старшим по званию, чувство собственного достоинства, не-
зависимость характера, готовность защищать слабейшего,
прощать обиды, примирять враждующих, и — что всего важ-
ней, — бесстрашная верность долгу и неколебимая правди-
вость”. И при этом побуждаемый, как видно, собственным тай-
ным воспоминанием, Черри стиснул мне руку и расхохотался.
Вот тут-то и рухнула крыша. И нас погребла под сугробом.
Мы тогда еще не совсем выкарабкались из спальных меш-
ков, это нас и спасло, а кроме того защитная гривка в какой-то
мере отклонила от нас ветер, разбежавшийся к морю Росса.
Черри рванулся на помощь Биллу, тот стонал: “Собой займись”.
Черри не слушался, “Ну пожалуйста, ну пожалуйста, Черри”, и
вся печаль, вся тревога мира была в его голосе — он одного се-
бя винил в том, что загнал нас в такой безысходный тупик.
Как-то мы умудрились зарыться поглубже в эти треклятые
мешки, ввинчивались, ввинчивались в них, и каждый лежал
на снежном и диком склоне, как коконом окутанный своим
рваньем, и ничего-то не было между нами и спрятавшимися в
тучах звездами, ничего, кроме мчащейся, мечущейся метели.

Может, мы даже вздремнули немного; температура чуть-
чуть повысилась, нам было почти уютно, нас укрывала, нас
убаюкивала метель. Время от времени я легонько толкал Чер-
ри в бок, проверяя, жив он или нет, а то мы вдруг приподнима-
лись, все трое, и стряхивали с себя снег. Двое суток мы ничего
1. Обе строки — из любовной баллады, популярной в конце XIX — начале

XX вв. Автор текста — американский писатель и поэт Эбен Э. Рексфорд
(1848—1916).
не ели, разве что зачерпнем снегу в щепоть, чтоб утишить сад-
нящую боль в горле, а еще мы конфеты разогревали, по одной,
в честь дня рождения Билла.
К понедельнику метель поутихла. Мело, мело, но можно
[112]
ИЛ 1/2021
было разговаривать, не переходя на крик. И пошло-поехало:
как вы себя чувствуете... неплохо, спасибо... вполне, учиты-
вая... а как с глазом у Билла?.. о! гораздо, гораздо лучше, спаси-
бо... а что руки Черри? отеки сошли?.. да-да, почти совершен-
но... благодарю вас... И никто не спросит: как нам выжить?
Но вот ветер еще поутих, мы выбрались из мешков и по-
шли разыскивать палатку. Конечно, никто не думал, что она
вдруг объявится, но почему бы не размять ноги? Нам, в об-
щем, повезло, наши снасти, можно сказать, не пострадали,
только от кастрюли потерялись кое-какие детальки, и ветер
жадно выхватил носки из снегоступов Черри. Наконец Билл
сказал, что нужно хоть немного поесть, но, как ни странно,
есть нам не хотелось; мы были так исхлестаны непогодой, так
уморились от недосыпу, что буквально не было сил стряпать
да еще пережевывать пищу. С грехом пополам мы превозмог-
ли свою неохоту, натянули плащ-палатку и, ежась и корчась
под ней, разожгли примус, и, руками придерживая увечную
кастрюлю, сто лет ждали, пока растопится снег. Потом уже,
когда разогрелись брикеты и пахнуло мясом, в нас проснулся
аппетит, и с какой жадностью мы уплетали эту мясную массу,
приправленную пингвиньими перьями, ворванью, ягелем,
еще какой-то невнятной дрянью, и решили единогласно, что
ничего вкусней никто из нас не едал.
Потом я решил еще поискать нашу несчастную палатку,
вполне допуская, впрочем, что сейчас она мирно парит где-то
на подступах к Новой Зеландии. Смутное свеченье расплыва-
лось по горизонту; но ближе к югу громадились по небу тем-
ные облака — я боялся, как бы снова нас не накрыл ураган. И
вот, взбираюсь я, избочась, оскользаясь, по склону, вдруг те-
ряю опору, кубарем скатываюсь до низу, а там, — а там, свер-
нувшись зонтиком, лежит себе наша палатка.
— Никогда не поверю, что все это случайно, — убеждал я
Билла. — Убежден на все сто, что мы спасены неспроста.
— Но нам еще обратно тащиться, — Билл говорит.
— И дотащимся, — говорю. — Господь явно уготовал нам
дивно-прекрасную участь.
— Может, вы и правы, — он говорит и смотрит на меня не-
вредимым глазом, и в глазу этом прыгает такая тревога, что я
отвожу взгляд.
Ночью мы загрузили сани, чтоб спозаранок двинуться в
путь. Черри, кстати, с тех пор как объявился на “Терре Нове” —
тише воды, ниже травы, — прошел большой путь развития, и
потому мы всерьез поцапались из-за этих приготовлений. Все,
что мы волокли, утроило вес, взбухнув от заледенелой влаги, и
он считал, что многое стоит повыбрасывать. Билл про это и
[113]
слушать не хотел; да Хозяин в жизни ему не простит, если хоть ИЛ 1/2021
ничтожной мелочи не досчитается по нашем возвращении. По-
том-то Черри признался, что, когда сдуло нашу палатку, он ре-
шился выпросить у Билла морфия и положить конец всему это-
му безобразию.
— Мальчик мой, — говорю. — Да Билл ни за что бы не со-
гласился.
— Но я вроде бы попросил, — говорит, — только он не рас-
слышал — из-за ветра, и еще вы декламировали эту свою чушь
насчет бесстрашной верности долгу.
Шесть дней бесчинствовала непогода. То и дело мы разби-
вали бивуак и ждали, когда уймется взбесившийся ураган. Наши
спальные мешки пришли в негодность, мы уже не давали себе
труда их складывать, а так, швырнем в сани, и все, и тут почему-
то проглянет в них очертание гроба, и неважно, внутри ты или
вовне. Что же до сна, нам удавалось дремать на ходу, идешь,
клюешь носом, а столкнешься с соседом — проснешься и разра-
жаешься комическими извинениями: “Ах, простите!.. Доброе
утро, у вас все в порядке?” И несчетные часы бодрствования мы
убивали, прикидывая, сколько лет жизни готовы отдать за то,
чтобы хорошенько выспаться в тепле! Черри отдавал два, по-
том накинул еще три, но это когда треснул пополам его спаль-
ный мешок.
Двадцать восьмого числа температура была минус сорок
семь, малиновое свечение разлилось по краю барьера. Мы были
обречены еще месяц не видеть солнца, но уже свечение длилось
дольше, а из-за черных туч вдруг возьмет да и проглянет белесая
сизость. Двадцать девятого — мой день рождения, хоть я об этом
молчал как рыба, — мы к ночи завидели Касл-Рок. Черри вскрик-
нул от радости и уронил в снег кусок переднего зуба. Холод по-
убивал нервы у него в челюсти, и стоило ему вскрикнуть, оскол-

ки зубов, как хлебные крошки, сыпались у него изо рта.
А два дня спустя мы уже были в пяти милях от мыса Эван-
са. После завтрака — кружка горячей воды плюс бисквит и
почти не различимый простым глазом кусочек масла, — Билл
вдруг говорит:
— Хочу вас поблагодарить за то, что вы совершили. Я не
мог бы найти спутников лучше вас, и, главное, уже никогда не
найду.
Ни Черри, ни я ничего не ответили; стоим и молчим от
полноты чувств.
Кто ж его знает, может, и впрямь целью этой экспедиции,
самой ужасной на свете, было собрать некие яйца и доказать
некую научную гипотезу, но попутно мы открыли куда более
важную тайну: пропущенное звено между Богом и челове-
[114]
ИЛ 1/2021
ком — есть братская любовь.
***
Билл говорит: давайте мы к ним не будем входить, то есть сра-
зу не будем входить; лучше поставим палатку и поспим с ними
рядышком. Я вообще-то думал, что кто-то будет дежурить, вы-
сматривать нас, но оказалось — нигде никого, собаки и те нас
не удостоили приветственным лаем. Мы стояли и слушали,
как Генделева “Музыка на воде” вытекает из граммофона. Мы
пытаемся рассупониться, стянуть с себя сбрую; двигаемся,
как сомнамбулы.
Но вот дверь открывается. “Ох ты, Господи!” — охает кто-
то, и в треугольнике слепящего света мы стоим, застыв, трое,
оправленные в лед.
Капитан Лоуренс Эдвард (Тит) Оутс

Март 1912
Я не снимаю носка: разбухшая стопа действует мне на нервы.
Когда в последний раз ее осматривал, расцветка была та еще,
не дай Бог, разводы багровые, лиловые, и кожа до самой щи-
колотки сияет сладкой глазурью и глянцевеет, как тухлое мя-
со. Большие пальцы почернели оба. Вот я и боюсь снимать
носки, чтоб не снять вместе с ними эти черные пальцы и не
унюхать вонь, какая перешибет даже запах варева в этой каст-
рюле. Боже ты мой, и почему я не прислушался к Понтингу,
когда он советовал каждому взять с собой пистолет!
Полчаса назад я слезно молил Билла выдать мне хоть гло-
ток бренди. Он отказал, отказал под смехотворным предло-
гом, что моему скукоженному желудку это якобы повредит.
— Поверьте, милый Оутс, — говорит, — я пекусь исключи-
тельно о вашем благе.
Что он, что Бауэрз, их хлебом не корми, дай только по-
квохтать над другими, ну а моя душа с некоторых пор не вме-
щает забот ни о ком, кроме меня самого. Я пытался стянуть
сапог с другой ноги, покуда Билл на корточках возле кастрю-
ли колдовал над своей снедью.
— Вы как считаете, может безногий охотиться верхом? —
спрашиваю, и он тактично изображает сконфуженность. Ес-
ли бы не захирел до такого безобразия, выхватил бы я эту са-
мую флягу из его аптечки, и — гори все синим пламенем к чер-
тям собачьим!
Тут я ловлю на себе взгляд Скотта. Уж не знаю, что он про-
читал в моем взгляде, но не прошло и минуты, как он говорит:
[115]
— Дай ты ему, что он просит, Билл, имей жалость. ИЛ 1/2021
Доза была — курам на смех, но меня сразу развезло. Чувст-
вую, расплываюсь до ушей, губы запеклись и теперь треска-
ются по новой, и, я чувствую, на них кровь.
— Скорей, скорей поесть ему дайте! — распоряжается
Билл, и самоотверженный Птичка пытается кормить меня с
ложечки.
— Я готов жизнь положить за Билла, — говорю, или что-то
в подобном роде.
И вдруг я ощущаю такое раскрепощение, такое! как пу-
щенный по воде камень, — он подскакивает, но не тонет, не
проваливается в сизую бездну, где ждет-пождет меня пегень-
кий пони.
***
Остальных пони мы пристрелили в начале декабря, когда доб-
рались до глетчера. Все мы приуныли, особенно бедный Бау-
эрз, его-то лошаденка была крепче всех. Что до меня, я был рад,
что Скотт отказался от своего идиотского замысла — волочить
наших горемык вверх по глетчеру. Довольно они намыкались,
плетясь по рытвинам и ухабам, а под конец нам пришлось оха-
живать их кнутом. По-моему, всем понятно, что эта жестокость
вредит нам почти так же, как бедным тварям, терпящим ее.
Билл меня благодарил за то, что сумел затащить их в такую
даль.
— В конце концов, — говорит, — они были не самое лучшее
из того, что можно приобрести за деньги.
Никогда он не говорил ничего верней. Моторы, ради ко-
торых нам пришлось экономить на всем и лежавшие теперь
подо льдом недалеко от “Углового лагеря”, обошлись нам в
тысячу фунтов, собаки стоили по тридцать шиллингов штука,

за пони было плачено по пять фунтов, хоть они того не сто-
ят. Скотт меня тоже благодарил, но суховато.
Мы назвали место их погребенья “Лагерь погибели” — в са-
мую точку, и не только из-за лошадок. Наш запоздалый старт,
почти мгновенный отказ моторов, наше неуменье ходить на
лыжах, “неожиданные” погодные условия, неверие Скотта в со-
бак, одним словом — весь наш поход состоял из катастроф и
просчетов. Скотт изяшно приписал это все “невезенью”.
В жизни я не встречал такого мастера вляпываться в беду
и валить вину на других. Если бы не стужа, думаю, хотя бы
кто-то из нас наплевал с высокой горы на то, что он главный,
и пустил бы в ход кулаки. А как он накинулся на Бауэрза, ко-
гда разбился этот несчастный гидрометр, — стыд и срам!
Птичка страшно расстроился, получив такую выволочку на
[116]
ИЛ 1/2021
глазах у матросов.
— А, по-моему, важный просчет, — объявил я Скотту, — не
взять запасной аппаратуры.
На меня он не стал кидаться; еще бы, после того, как Птич-
ка, и Черри, и Крин чуть не погибли во льдах. Повернулся на
каблуках, что-то буркнул и потопал к старине Биллу слушать
слова утешения. Так я и не понял, из-за чего сыр-бор? Мы и без
инструмента поймем, на какую высоту над уровнем моря вска-
рабкались по этому глетчеру; каждый дурак поймет, когда он
на четверть пути поднялся, когда на половину, и так далее.
А еще как-то он разъярился при мысли, что Шеклтон сей-
час идет по гладкому льду, а мы барахтаемся в снегу. И еще вы-
шла целая история из-за того, что он мне запретил приканчи-
вать Бедолагу, пока мы не дойдем, видите ли, до того места, где
Шеклтон застрелил своего первого пони. Смешно, ей-богу, как
будто он не с Амундсеном, а с Шеклтоном бежит наперегонки.
В сочельник мы всползли, вскарабкались, втащились при-
мерно на девять тысяч футов по глетчеру Бирдмора, и тут на
полдня застряли из-за починки саней. Как доползли до вер-
шины, Птичка уверил меня, что теперь до полюса осталось
не больше чем полтораста миль. И я поверил ему на слово.
Вообще, хороши бы мы были без Птички, он, кажется, един-
ственный среди нас способен определять направление.
Скотт до сих пор не открыл нам, кого он облюбовал для
последнего рывка. Даже Билл не в курсе, хоть Хозяин с ним
советовался, кого из мичманов лучше взять, — валлийца, Лэш-
ли или Крина? Билл сказал, что сделал бы ставку на Лэшли.
Птичка уверен, что его не возьмут; смешной человек, он
не соображает, что без него Скотт просто пропал бы. Мало
того, что работает за троих, он еще, единственный среди нас,
умеет ориентироваться по звездам, и если бы его не взяли, во-
прос бы стоял не о том, как добраться до полюса, а о том, как
его отыскать. Сам я не ждал, что меня возьмут, да и не хотел,
чтобы взяли. Стопы у меня пришли в самое плачевное состоя-
ние, да и от голяшек радости мало.
Скотт собирался сделать до ночи еще один переход, но по-
чинка саней заняла больше времени, чем предполагалось.
Мичман Эванс, в сущности, их возрождал, и у нас оставалась
еще куча времени. Мы сидели в палатке, попивали чаек, и тут у
меня разыгрался ужасающий приступ ностальгии. А все из-за
Билла, распустившего слюни насчет своего любимого леса, от-
ражавшего, видите ли, синь колокольчиков. Правда, я слушал
его вполуха: у меня дико раболелась нога. И еще мне казалось,
что ноет моя старая рана в бедре, я к ней боялся притронуться,
как бы не вскрылась. Наконец, я набрался храбрости, но нащу-
[117]
пал только заскорузлый шрам. Он стал жестче, и рядом объя- ИЛ 1/2021
вились гнойники, но они же у нас у всех. Мы неделями не мы-
лись, не сменяли белья в этой чертовой дыре — Скотт ее
окрестил Пучиной Отчаяния — на пути к глетчеру, когда бу-
ран на четыре дня запер нас в палатке, а когда температура по-
высилась, мы плавились в своих спальных мешках, распарен-
ные, как прачки. И я благословлял свою боль в ноге, меня
отвлекающую от проклятых ступней. А может, это воспомина-
ния — как я валялся в госпитале, да как возвращался в Англию,
да как мы отгрохали мой просроченный день рождения в Гес-
тингхорпе, — может, это воспоминания навели на меня тоску
по родине, а?
Битый час, наверно, слушал я, как Билл распространялся
о своих экскурсиях, предпринятых ради изучения природы, а
потом еще час, пока они с Птичкой пускали слюни по поводу
греков и того, как те понимали трагедию. Не стану прикиды-
ваться, будто понял, что имеет в виду Билл, уверяя, что “ра-
дость бытия” таит в себе еще и наслажденье от того, что гро-
зит гибелью, нет, ничего-ничего я не понял; если только он
не имел в виду, что, если вы сломали себе шею, соскочив со
своего гунтера, одолевавшего изгородь высотой в одинна-
дцать футов, вам крупно повезло.
Скотт рта не открыл. Как и Тедди Эванс. Насчет Скотта я не
поверю, чтобы чего-то он недопонял, скорей, все это нрави-
лась ему не больше, чем мне. Я вообще считаю всю философию
Билла вредным бредом. Человек, годы и годы исследующий
причины, по которым тетерев заболевает из-за паразитов, и
квохчущий от радости, открыв, что все это связано с какой-то
фигней в росе папоротника, — такой человек, говорю, не слиш-
ком-то любит жизнь. О Господи! Билл прекраснейший из лю-
дей, только от его положительности чуть устаешь, она наводит

тоску.
Они с Птичкой перешли к другому сюжету — меня он
опять же не впечатлил, — что-то про пугливых птиц Стимфа-
ла, взлетавших, заслышавши треск погремушки.
— Ну нет, — Билл говорит, — их же перестреляли всех. И
они, кажется, были не крупней зимородка?
1. Отсылка к сочинению Джона Беньяна (1628—1688) “Путь паломника”

(1678).
— Допустим, — это Птичка ему. — А что же Фосфор, сын ут-
ренней звезды, и жена его Алкиона? Разве они не обернулись
птицами, не свили на море гнезд посреди зимы?
— Алкионовы дни, — Билл почти пел от восторга, — в са-
[118]
ИЛ 1/2021
мую точку, Птичка!
Они бы еще долго так улыбались, непонятно чем угодив
друг другу, но тут в разговор встрял Тедди, вспоминая, как он,
младшим офицером, плавал на “Утре”, спасательном судне,
посланном на выручку “Открытия”. Тут Скотт, по всей види-
мости, вскипел, но прикусил язык. Тедди удачно сострил,
мол, упомянутое судно называли “Утро вечера мудреней”, но
сам все испортил неуместным хвастовством — мол, его и ма-
лого по фамилии Дорли прозвали Близняшки Эвелин, так
как оба получили две самых вожделенных награды, каких удо-
стаиваются на “Вустере”: Дорли отхватил золотую медаль,
Тедди стал кадетом Королевского флота.
— Надо же, — Бауэрз говорит, — уж как я старался отхва-
тить золотую; какое!
После чего Скотт снова вытащил свой драгоценный днев-
ник и давай порхать пером по странице.
Тедди и дальше бы смаковал свои воспоминания, но тут
один матрос позвал Билла. Оказывается, мичман Эванс, по-
чиняя сани, порезал руку. Но не успел Билл выйти, уже мич-
ман взревел:
— Да ерунда это, доктор Уилсон, сэр! Царапина! Пожалуй-
ста, не беспокойтесь.
Скотт тут вставил, что мичман — диво дивное, чудо чуд-
ное.
— Можете вы себе представить, — говорит, — починку са-
ней в таких погодных условиях? Феноменально. На такое ни-
кто еще не отваживался!
И, отмечая сей знаменательный факт, он продолжал что-
то строчить в дневнике, бегать пером по странице.
Тут Тедди скроил жуткую рожу. В знак презренья — к мич-
ману? К Самому? — вот вопрос. Скорей всего — к обоим. Враж-
ды между Скоттом и Тедди было не скрыть. Сколько раз Бил-
лу приходилось вклиниваться в их распри ради поддержания
мира, Тедди не щадил себя, стараясь обойти Скотта на мар-
ше, — а толку-то? Скотта по-настоящему греет единствен-
ное — дух состязательности, и он исключительно сильный со-
перник. Несмотря на расшатанные нервы — в жизни не
1. Тихие беспечные дни. Иногда — дни зимнего солнцестояния.

2. Видимо, намек на комикс под названием “Близняшки Эвелин”.
встречал я такого слезливого мужика, — в нем богатырская
сила. Больше скажу: он сильней, чем все мы вместе взятые,
даже включая Птичку. Мирз говорит, что Скотт напоминает
ему дикаря, танцующего на горячих угольях; все они, Мирз
[119]
говорит, терпят адскую боль, лишь бы вдруг не признаться, ИЛ 1/2021
что плоть помыкает духом.
Пока еще мы не достигли этого глетчера, Тедди с собачь-
ей упряжкой то и дело врывался в лагерь сразу после нас, све-
жий, как утренняя заря. Это бесило Скотта, он жаждал поско-
рей отослать свору обратно. Он позволял неприязни к Тедди
подпитывать свое необъяснимое предубежденье против гон-
чих собак, вот что неприлично.
Кто считал, что Тедди не может простить Скотту, что вос-
становил в списках забубенного пьяницу мичмана, кто счи-
тал, что дело глубже и все пошло с того времени, когда Тедди
сам мечтал быть во главе экспедиции... Ну а потом в Южной
Африке была эта стычка между супружницами: миссис Эванс
взвилась из-за того, что получила приглашение в резиденцию
губернатора днем позже, чем миссис Скотт, и миссис Скотт
назвала ее мокрой курицей, раз она обращает внимание на та-
кую чушь.
Ну вот, а на другое утро нас с Черри, шикарно почивав-
ших в отеле Саймонстауна, растолкали ни свет ни заря, при-
звав вместе с мистером Скоттом и его супругой, которые нас
ожидают внизу, отправиться на званый завтрак. А Черри на-
кануне по уши втюрился в миссис С. и потому не мог прогло-
тить ни крошки; только отщипнет кусочек от рогалика, по-
том от другого и передвигает их, передвигает поперек стола,
наподобие домино. Скотт был чрезвычайно любезен, что я
расценил как дурной знак. В частности, все повторял мне,
как, мол, я хорошо выгляжу.
— Я поражаюсь: опять вы в шнурованных башмаках! — уди-
вилась миссис Скотт, однажды уже имевшая случай любовать-
ся моей обувкой.
— Разве сегодня не воскресенье? — говорю. — Они у меня

выходные.
— Я пришла к выводу, — она говорит, хищно вгрызаясь в
грейпфрут, — что все и вся следует рассматривать попарно.
— Душа моя, — Скотт говорит, — ты брызгаешься.
— Я бы на вашем месте, — вдруг выпаливает она, — сперва
спросила про миссис Э.
Ей пришлось, оказывается, два часа подряд читать вслух
библиотечную книжку миссис Э., чтобы ее немного успоко-
ить, а книжка была замечательно гнусная, что-то такое про
женщин, жеманящихся над шитьем и хватающихся за нюха-
тельные соли, едва в десяти футах от них объявится хоть ка-
кой-никакой мужичишка.
— Благородный поступок с вашей стороны, — объявил
Черри, через весь стол строя ей глазки.
[120]
ИЛ 1/2021
— Напротив, — отрезал Скотт, — не ахти какой подвиг,
учитывая, что именно из-за нее миссис Эванс так вспылила.
А миссис Скотт — ей хоть бы что.
— Вы женоненавистник? — Это она у меня спрашивает.
Можно подумать, сама она принадлежит к какому-то третьему
полу.
И это все достигло апогея на приеме у губернатора в Но-
вой Зеландии. Скотт не пригласил миссис Э. на первый та-
нец, та сочла это личным оскорблением, и муженек, главное,
ей подпевал. Потом уже, Аткинсон говорит, в дамской комна-
те разразился форменный скандал. Он взял с собой на бал
племянницу, и та рассказала, что миссис Э. и миссис С. затея-
ли настоящий бой, пятнадцать раундов продержались. Мис-
сис Уилсон вступила после десятого, и, говорили, там было
больше волос и крови, чем на чикагской бойне.
Билл — на то он и Билл — уверяет, что Скотт не держит ка-
мень за пазухой против Тедди, просто считает его легкомыс-
ленным лодырем. Уж как я вдалбливал молокососу Грану,
чтоб ни под каким видом не слонялся без дела под всевидя-
щим оком Скотта! Пусть ты протопал десять часов подряд,
ставил палатку, возводил стены из снега, кормил животных,
для него все это — тьфу, все это — не в счет. Нам-то с Мирзом
что? Улизнем в конюшни и там переводим дух.
Если на то пошло, я и сам готов признать Тедди легкомыс-
ленным, только мне, да и нам всем, не забыть, каким он был
молодцом, ведя “Терру Нову”, и как нам было весело в те мор-
ские черные ночи, когда мы, бывало, набьемся в кают-компа-
нию, орем как бешеные и хохочем до слез.
— Правда ж весело было? — спрашиваю громко, и все глаза
смотрят на меня. — Это я о доме, о Гестингтхорпе, — вру на-
пропалую, стараясь не злить Скотта и ненароком ему не на-
помнить, как мало мы по нем скучали под началом Тедди.
— О, расскажите-ка, — и Скотт, захлопнув дневник, сует его
в сумку, притороченную к груди. — Я видел фотографии, вы
же их развесили по стенам хижины... чудное, между прочим,
строение.
— Я кое-что подновлю, кой-чего подбавлю, как вернусь, —
говорю, — все уже обдумано-передумано... скромненько, нена-
вязчиво, в общем-то... новая гостиная рядом с сестриной
спальней, несколько полок в библиотеке, за денниками но-
вые конуры для собак... всякое такое, и бассейн, наверно, по-
строю... только вот в чем заковыка, самое лучшее место под
бассейн, в смысле — где больше солнца и прочее, — рядом с
южной верандой, а я, ей-богу, не знаю, согласится ли моя
мать. Наверно, придется подождать...
[121]
Тут я осекся: никогда не принимал я в расчет возможность ИЛ 1/2021
материной смерти. Ну, то есть принимать-то принимал, но,
конечно, не в связи с плавательными бассейнами.
— Тит, старина, — с чувством сказал Билл, — я бы очень хо-
тел познакомиться с вашей матушкой, когда мы вернемся.
Обещайте, что пригласите меня к чаю. Может, я между делом
и ваш дом нарисую.
— Будет пирог со смородиной... — бормотнул Тедди, и все
покатились со смеху.
— Чаем дело не ограничится, — говорю, — мать, небось, за-
колет тучного тельца. Видели бы вы, что творилось на мой
двадцать первый день рождения.
И вдруг мне захотелось рассказать им про мать, про наш
дом, про все, что у меня таилось внутри, пока мы, миля за ми-
лей, волокли эти треклятые сани, и ноги у меня мерзли в са-
погах.
— Я в госпитале валялся, в Южной Африке, на свой день
рождения, — я начал, — после того, как влип в эту заварушку с
бурами. Сорок фунтов потерял, стал слаб, как котенок. Этот
малый Кэмпбелл-Баннерман задним числом обвинил армию
в варварском ведении войны, ну а я — что? — мне прикажут, я
исполняю. Собственно, меня больше волновали реформы —
новые мундиры, то-се, — Уолсли все хлопотал, и чтоб чины
по заслугам давались, а не по выслуге лет. Я был молодой то-
гда, мало что смыслил, но его намерение отменить барьер ме-
жду рядовыми и “господами офицерами” — это я одобрял.
Домой я приплыл на “Баварии”, мать разрыдалась при ви-
де меня: скелет, и на костылях! Вы себе не представляете, ка-
кая суетня поднялась из-за меня одного. Моя сестра Элизабет
являлась в мою комнату посреди ночи и силком вливала мне
в глотку куриный бульон. Брайан, брат, часами сидел над паз-

лом, выложенным на подносе у меня поперек постели — при-
дуривался, будто не понимает, какой голубой квадрат должен
укомплектовать небеса. Думал, наверно, что вместе с весом я
и смекалку потерял. А потом потеплело, меня стали вывозить
в сад, Вайолет мне читала стихи. Стихи — дрянь, зато какое
1. Генри Кэмпбелл-Баннерман (1836—1908) — английский военачальник.

2. Гарнет Джозеф Уолсли (1839—1913) — ирландский военачальник, модер-
низатор английской армии, поднявший статус рядового солдата.
снотворное! А когда я совсем окреп, мне закатили день рож-
дения вместо пропущенного в марте чуть ли не год назад.
Ах, какая была гульба! В здании школы угощали чаем дере-
венских ребят, всюду вздувались флаги и вымпелы, карусель
[122]
ИЛ 1/2021
кружила на Долгом лугу, в четыре часа арендаторы сошлись за
угощением в главном амбаре, причем мать, викарий и управ-
ляющий сидели во главе стола, составленного из трех верста-
ков. Мать — удивительная женщина, как она чувствует настро-
енье минуты, как чувствует, что и когда сказать! Пиво под
ростбифы лилось рекой... — но тут я запнулся, замялся: самое
слово “ростбиф” наполнило рот слюной. О Господи! В ту мину-
ту я отдал бы свою бессмертную душу за кусок мяса с горчицей.
— После сладкого, — я продолжал, — Йордан, лесничий, раз-
разился, запинаясь, приветственным адресом, дальше викарий
плел несусветицу, славя отважных героев и особенно вашего
покорного слугу, а потом почему-то соскользнул на француза
Беккереля — очевидно, с сопоставимой отвагой, — который
объявил, что атом, чуть ли не век считавшийся мельчайшей
частицей материи, делится еще на более мелкие частички. Ни-
кто понятия не имел, что он хотел сказать, но большинство по-
верило ему на слово, кое-кто решил, что он нахваливает меня.
Мать вся сияла, а я ухмылялся, прикидывался, что все это мне
очень приятно, а меж тем мечтал поскорее смыться и полюбо-
ваться своим новеньким скакуном, черным как смоль, отливаю-
щим шелковым блеском.
Потом были танцы — но что взять с хромого? Исполняя
свой долг, прошелся по одному кругу с матерью, сестрами и
женой викария, а потом улизнул и лег спать. Мог и на конюш-
ни смотать, но, как ни бодрился, все же дико устал.
Я не сразу увидел эту картину. Полежал, почитал, потом
пришла Чалмерс, подбавила угля в камин, спросил ее, почему
она не танцует, она сказала: сейчас-сейчас, вот только с огнем
управится. Попросил ее выключить свет. Еще не совсем улегся,
докуривал бычок и, выпятив нижнюю губу, выдувал дым коль-
цами, и кольца плыли к камину. Вот тогда-то, скользя взглядом
по дымным кольцам, я и увидел картину, она висела на стене
над каминной полкой в прежней тускло-зеленой раме. Потом
уж выяснил: мать распорядилась, чтобы ее перенесли из быв-
шей детской, именно сегодня, с утра распорядилась, я же гово-
рю — удивительно тонко чувствует человек настроенье минуты.
Картина — точней эстамп — изображает королеву Викто-
рию на пегом пони в дамском седле, Джон Браун держит
1. Антуан Анри Беккерель (1852—1908) — французский физик, лауреат

Нобелевской премии.
конька под уздцы, и все это происходит во дворе замка Балмо-
рал. Пони такой маленький, всадница такая увесистая, одна-
ко по лицу королевы видно: она боится, а вдруг пони понесет
и угробит ее.
[123]
С тех пор как себя помню, картина покачивалась на бечев- ИЛ 1/2021
ке, грозя гибелью оловянным солдатикам, маршировавшим
по третьей полке в алькове детской. Я назвал конька Догони-
ветер. Из-за таинственной неровности в стене картина вечно
висела косо. Спускаясь к ужину, няня предварительно, встав
на цыпочки, поправляла ее пальцем. А когда немного подрос,
я сам поправлял ее рукояткой ракетки.
Я глядел при свете камина, как пламя лижет стекло, и буд-
то слышал при этом, как брусчатка звенит под копытами, и...
— Мистер Браун, — говорила упитанная дама у меня во
сне, — будьте любезны, придержите своего Догониветра...
— Да катись ты куда подальше, женщина! — отвечал ей
Джон Браун. — Ишь че надумала, может, тебе еще и зарю по-
придержать?
Ну вот, и после этого моего неудачного монолога, я смолк
и, может, долго бы молчал, если бы Птичка не поинтересо-
вался, охотился ли я, когда жил в Индии, на кабанов. Я отве-
тил, что да, охотился, но предпочитал поло, дескать, один
хрен, только без визга, и тут Скотт и Билл оба как-то странно
глянули на меня.
— А что, дядя Билл, — сказал Птичка, — посмотрели бы вы,
как жируют свиньи в Индии, вы бы поняли, что они и такой
смерти не достойны. Они рылами роются в трупах, понимае-
те. Я после Индии сосиски в рот взять не могу.
Из-за птичкиного упоминанья об Индии мне стало не по
себе, да и засиделись мы без дела. Обычно мы на привале ли-
бо поедим и снова топаем, либо поедим, поспим и снова топа-
ем, а теперь мы праздно сидели в старой, видавшей виды па-
латке, слушали шипение примуса и время от времени стук
топора: это матросы чинили сани.
Я им рассказал, как мы охотились на шакалов в Мау, как ни

свет ни заря дули в горн...
— ...пока трава пахнет росой, пока не разъярилось солнце.
Сестра одного адъютанта иногда отправлялась с нами, я впер-
вые увидел, что женщина сидит в седле, как мужчина... не ах-
ти какое назидательное зрелище. Это при ней иллюзионист
выступал в лагере, а Мальтраверс показал себя полным ос-
1. Замок Балморал — частная резиденция английских королей в

Шотландии.
лом. Очень был знаменитый тот иллюзионист. Одним ударом
меча половинил лимон на ладони у ассистента. Пинки Маль-
траверс уверял, что такое невозможно физически. С целью
разоблачить шарлатана он протянул к нему руку и попросил
[124]
ИЛ 1/2021
еще раз продемонстрировать трюк. Тщательно оглядев ла-
донь, индийский валах отказался.
— Ага! Так я и знал! — победно взревел Пинки, чем только
того и достиг, что иллюзионист стал разглядывать другую его
ладонь.
— С этой могу поработать.
— Да какая, мать вашу, разница? — Пинки спрашивает.
И тогда иллюзионист ему разъяснил, что на той ладони
слишком глубокая вмятина, и можно случайно оттяпать боль-
шой палец.
Видно было, что Пинки струхнул, но белый флаг не выкиды-
вает, не хочет при нас срамиться, а потому, зажмурившись, про-
тягивает руку иллюзионисту. Меч сверкнул, лимон аккуратней-
шим образом распался надвое. Пинки потом признавался, что
закусил язык, чтоб в последний момент не отдернуть руку, и
еще он отметил, что ему, как видно, пошли на пользу школьные
розги. А сестра адьютанта загодя хлопнулась в обморок.
И таким манером я все болтаю, болтаю, пока мы едим, и
еще потом долго болтаю, предаваясь воспоминаниям о делах
былого, о местах, какие посетил, о днях в Итоне, о временах
в Египте, и какие цветут цветы в саду у матери, болтаю, бол-
таю, значит, как будто вся моя жизнь — пазл Брайана, и я ре-
шил заполнить его весь до последнего, но скоро я осоловел
от горячей еды и умолк. И тут Скотт наклоняется ко мне, об-
нимает за плечи и почти кричит:
— Тит, старина, ах, какой же вы молодчина, и наконец-то
вы перестали дичиться!
Не скрою, я покраснел.
Птичка потом говорил, что впервые увидел меня таким
раскрепощенным в присутствии Скотта; и он, по-моему, прав.
А что? — пони больше нет, с ними уже не надо возиться, даже
Черри и Мирз не с нами, вот у меня и отлегло от сердца.
На другое утро команде Тедди — Лэшли, Крину, Бауэрзу —
было велено отставить лыжи и следовать далее пешедралом.
Казалось бы, ясней ясного, что к полюсу им не идти, но разве
его поймешь, Скотта этого? Тедди весь день ходил как стукну-
тый пыльным мешком, и даже Бауэрз увял и все больше по-
малкивал. Я спросил у Билла, как это расценить, и он отре-
зал — дескать, он не в курсе, как и все остальные.
— Но меня-то наверняка не включат? — Я домогался пря-
мого ответа; и вместо этого он мне выдал:
— А на каком основании?
Ну, не стал, не стал я ему расписывать свою голень.
Скотт с Биллом долго шушукались в ту ночь перед тем как
улечься. Часто вспыхивало имя Бауэрза. Под утро я проснулся и
[125]
вижу: свеча горит, Скотт, не совсем выпроставшись из мешка и ИЛ 1/2021
опершись на локоть, строчит и строчит у себя в блокноте.
На рассвете, когда пили чай, он зашел к нам в палатку и со-
общил о своем вердикте. Представьте себе наше недоумение,
когда он сообщил, что Бауэрз будет участвовать в последнем
броске. Как! Все подробности заключительного броска — па-
латка, жратва, топливо — тщательно разработаны и рассчита-
ны на четверых, а тут вдруг прибавляется пятый!
Ну а насчет меня — меня включили в список, — неожидан-
ность, несуразица, я не знал, как к этому отнестись. Мелькала
мысль, не сообщить ли Скотту о своей инвалидности, но тут я
вспоминал, что Эванс с присными прошли на три сотни миль
больше нашего из-за этих несчастных моторов, а все бодрят-
ся, — и мне стало стыдно. Какая глупость, трусость даже —
вдруг давать задний ход, когда всего-то десять-одиннадцать
дней ходьбы отделяют нас от цели. Пусть даже мне не особен-
но хочется тащиться на этот полюс, зато как обрадуются ребя-
та из моего полка, если я там окажусь. Они же просто счастли-
вы будут, мои ребята!
И я написал письмо матери с тем, что Тедди ей передаст,
написал, что еще на год задерживаюсь, мы, скорей всего, не
поспеем на пароход. Написал, что чувствую себя отлично,
лучше всех, кажется, — кроме Бауэрза. И пусть она не беспо-
коится обо мне, у нее нет никаких оснований обо мне беспо-
коиться. А еще я прошу ее выкинуть из головы все, что я ей
наплел насчет Скотта в предыдущих письмах, зря, несправед-
ливо я его так костерил, все из-за стужи, из-за жуткой участи
наших пони, а так-то он очень даже хороший человек и на не-
го вполне можно положиться, если запахнет жареным.
Я сунул в конверт список книг для пересылки на “Терру Но-
ву” в Литтлтоне, чтобы на пути домой готовиться к экзамену на

майора. Я ее знаю, мать; уж на это она клюнет. Если даже я все-
гда был тупицей и трусом, за два последних года я заметно по-
умнел, и пора, пора, наконец, взяться за ум и засесть за книги.
Тедди ужасно оскорбился из-за того, что ему придется пе-
реть обратно, Крин плакал. Я бы хотел, чтобы вместо валлий-
ца с нами пошел Лэшли. Ни у кого, кроме Скотта, не было ни
охоты, ни времени цацкаться с мичманом, хоть работяга он
классный и сильней нас всех.
Перед тем как нам распрощаться, Скотт трогательно бла-
годарил ребят из группы поддержки за то, что так безропот-
но согласились развернуться на сто восемьдесят, так и не дой-
дя до цели, просил запомнить, что последний рывок есть
следствие общих командных усилий.
— Быть может, мы вчетвером... впятером, — Скотт поперх-
[126]
ИЛ 1/2021
нулся своей оговоркой, поспешил замять ее, — через несколь-
ко дней будем стоять у полюса, но нам вовек не забыть, что
это вы отправили нас туда.
Затем Тедди предложил трижды прокричать “В поход,
друзья, в поход!”, Скотт подал сигнал — пора, пора, пора! И
какое воодушевление нас толкало вперед, какой восторг! Мы
раз оглянулись, и другой, и опять — они все стояли там, три
фигурки, и махали нам, и чернели, и уменьшались, уменьша-
лись, пока не растворились в ширящемся просторе.
Наше одушевленье длилось два дня целых, отчасти благо-
даря гладкому пути и притихшей природе. Хотя вчетвером в
палатке тесновато, а уж впятером! И стряпня на пятерых за-
нимает куда больше времени, но это неважно, неважно, когда
солнце светит, — грейся себе на здоровье, в палатку не входи!
Но потом погода испортилась, но потом мы угодили в за-
струги, и пришлось снять лыжи и ковылять пешком, — Бауэрз,
разумеется, все время шел пешком. Скотт терзался, его разди-
рали сомнения, следует ли нам совсем бросить лыжи, и едва он
принял такое решение, а мы подчинились приказу и протащи-
лись еще две жутких мили пешком, как ландшафт разгладился,
и пришлось нам плестись обратно — подбирать эти самые лы-
жи. Наверно, мы были слабей, чем хотели казаться — я по себе
сужу, — и нам не следовало транжирить куцые остатки энергии
на такие маневры. Нас мучил голод, нас мучил мороз, правда,
мы научились не замечать ни того ни другого, но, когда к спи-
ску мук приплюсовалось изнеможение, это было уж слишком,
это было непереносимо. И стали мучительны те лишние полча-
са, какие требовались на готовку для лишнего, пятого человека.
Скотт, бедняга, терзался из-за нашей ежедневной заминки.
— Должен признаться, — он сказал, — не учел, что готовка
на еще одного потребует лишнего получаса.
И мы видели: он удручен. И вдруг — почти без перехода,
без паузы:
— Ничего-ничего, попривыкнем, прорвемся.
Безоглядным стремлением к цели он напоминает Наполе-
она, который, завидя Альпы на пути своих войск, крикнул:
— Зачем тут Альпы, нам только их не хватало!
Для Скотта не существовало понятия “невозможно”, но если
вдруг он и допускал такое, то исключительно в устах ленивых
тупиц. В чудовищных обстоятельствах, в каких оказались — го-
лодные, закоченевшие, вынужденные волочить эти чертовы са-
ни, — мы неукоснительно исполняли приказы Скотта. Сомне-
ваться, мешкать, перебирать варианты — поздно, поздно натя-
гивать удила, когда конь под тобою пустился вскачь. Скотт ни-
кого не щадил, он себя не щадил, он вел нас бичевой своей
[127]
воли. А потом дальнозоркий Птичка завидел тот черный флаг. ИЛ 1/2021
Наверно, милю-другую нам еще удавалось себя обманы-
вать, мол, это заструги, но скоро мы разглядели следы полозь-
ев, четкие собачьи следы, множество собачьих следов. Амунд-
сен нас обогнал, Амундсен уже был на полюсе! Мы тут же
поставили палатку. Странно, насколько по-разному мы при-
няли новость о том, что все наши усилия пошли насмарку.
Птичка ярился; с этими норвежцами лучше не связываться,
ну их ко всем чертям. Не скоро, когда-нибудь, когда придет
пора рассказать о нас, все поймут, какую мы здесь одержали
победу. Билл принялся за набросок: кучка камней, флаг — он
ни слова не проронил. Скотт ударился в философию. Видно,
этот тяжкий удар его совсем доконал. Он каялся, он клял свои
нервы, хаял свое состояние перед выходом “Терры Новы” из
Кардиффа, — и ведь признавался жене, душа у него не на мес-
те, какая-то черная туча нависла над ним.
— Кэтлин говорила, что все обойдется... надо только взять
себя в руки, надо двигаться, пошевеливаться... и ведь она пра-
ва... а я все думаю... опоздал, опоздал. И если бы меня не при-
жал этот проклятый приступ безволия, может, и результат бы
вышел другой.
Ну что на такое ответишь? Никто и не пытался, только
Билл промямлил, дескать, мы совершили все, что надеялись
совершить, и пора уж, по крайней мере, водрузить на полюсе
наш флаг, нашего Юнион-Джека.
Ну а по мне, не все ли равно, первыми или последними
оказались мы на этом Богом забытом месте. Ясно, как день, —
выиграла команда сильнейших.
Вот тут-то мичман Эванс начал дико раскачиваться в сво-
ем спальном мешке, и мы вцепились в печку, опасаясь, как бы
он ее не опрокинул.
— Ради Бога, — крикнул не на шутку встревоженный Скотт и
попытался его удержать. Но валлиец его отпихнул, так ярост-
но, что Скотт упал и сильно ударился спиной о шест палатки.
Валлиец плел в бреду невесть что: над нами все обхохочут-
ся, когда вернемся домой, наши семьи погибнут в нищете, так
нам и надо, идиотам, все пошло к чертям, все к чертям.
— Не видать мне моего паба, — тут он зашелся в крике, —
ни яблок в моем саду, ни моего ялика у края нитчатки... про-
пали мои мечты, как этот обрубок... — И он стянул варежку и
показал нам свою культю.
Скотт побелел как полотно. Будь у меня в желудке еда, я
бы всю ее выблевал. Рука у мичмана вздулась, побагровела,
все ногти слезли. На костяшках пальцев — открытая рана, все
кости видны. Не рука, а жуткий, вздувшийся фрукт, и вот-вот
[128]
ИЛ 1/2021
он лопнет.
Билл страшно разволновался. Как он себя костерил, за-
чем, зачем не занялся раной мичмана сразу, когда тот поре-
зался, починяя эти чертовы сани. Он выдал мичману морфия
для облегчения страданий. Воздействия лекарства пришлось
дожидаться, и валлиец все раскачивался, все стонал, покуда у
нас на глазах не выступили слезы, и мы заткнули пальцами
уши, чтобы не слышать его причитаний.
А назавтра опять мы шли, и шли, и, наконец, подошли к
норвежскому флагу, к палатке. Там нас ждала записка:
Дорогой капитан Скотт, поскольку Вы, возможно, первым по-

сле нас достигнете этого места, прошу Вас, будьте так любезны, пе-
редайте это письмо королю Хокону VII. Если что-нибудь оставлен-
ное в палатке Вам приглянется, потребляйте без колебаний.
Желаю Вам благополучного возвращения. Искренне Ваш,
Руаль Амундсен.
Скотт счел записку немного обидной, а, по-моему, в ней

содержалось всего-навсего мудрое предостережение со сто-
роны Амундсена. Норвежцы не больше нашего верили в бла-
гополучное возвращение на родину.
И мы еще две мили прошли до места, которое, по расче-
там Птички, соответствовало точному географическому ме-
стонахождению полюса. Валлиец более или менее пришел в
себя, хоть сильно при ходьбе косолапил, и я своими ушами
слышал, ей Богу, слышал: он раза два хихикнул.
Мы остановились там, где указал Птичка, сложили из кам-
ней пирамиду; воткнули Британский флаг. Мы сфотографи-
ровались. Едва ли у кого достало мужества на улыбку.
А потом мы отправились в обратный путь, домой.
***
Не помню, когда умер валлиец... неделю назад? месяц? В об-
щем, где-то на подступах к глетчеру. Во всяком случае, за день
до того, как мы влипли в ту дикую передрягу. Сами виноваты,
Скотт говорил. Вышли против свирепого ветра, волоча эти
чертовы лыжи, когда странный свет разбросал по снегу зло-
вещие тени. Птичке это напомнило, он рассказал, “Али-Бабу
и сорок разбойников”, — он пантомиму видел: сверкающий
задник, жуткие провалы театрального мрака. Ну а мне пред-
ставилось: весь мир — гроб, небо — крышка, и в нее сейчас
гвозди вобьют, заколотят меня.
Вот тут мне и стало ясно, до чего мы все разные, — но то-
гда я еще не знал, что ноги Птички уже начала разъедать ган-
[129]
грена. ИЛ 1/2021
Ближе к обеду — что не означает, что у нас оставалась
еда, — Скотт принял роковое решение: взять курс на восток.
Может показаться, что я сваливаю всю вину на Скотта, но ни-
кто из нас не оспаривал его указаний, все мы следовали за
ним как лемминги. Сказать по правде, он, единственный сре-
ди нас, еще сохранял способность принимать решения. У
Билла снежная слепота, у Птички мания, что всего практич-
ней кидаться вперед, на опасность, у валлийца размягчение
мозга. И Билл, по настоянию Скотта, регулярно выдавал ему
морфий, так что львиную долю времени тот пребывал в тума-
не забытья. Часто он падал, и один раз набил себе шишку раз-
мерами с пингвинье яйцо из сокровищницы Билла.
Наутро мы поднялись, съели по полпеченья, раскрошен-
ного в кружке горячей воды, и такой еды у нас осталось еще
на один раз. Если не доберемся до склада, оголодаем. Мне уже
не хотелось есть, перетерпел, в отличие от Билла и Эванса,
вечно изнывавших от голода. Насчет Эванса все понятно: он
громадный, дюжий, ему и еды требовалось больше, чем ос-
тальным, но странно, что хрупкий Билл испытывал те же му-
ки, что и гигант мичман. Не знаю, какие муки претерпевал
Птичка, на вид всецело озабоченный тем, как бы кому-то по-
мочь, снять показания приборов, стать лучом света в мерзком
мраке мира; ну а вообще-то, чужая душа — потемки.
Через полчаса после выхода один лыжный башмак у Эван-
са свалился с ноги, покатился, и тому пришлось бросить сани.
— Наддай! Наддай! — он кричал, размахивая здоровой ру-
кой. Через два часа мы остановились, и он нас кое-как догнал.
Едва мы снова тронулись в путь, снова он повалился. И по-
просил у Птички кусок веревки. Скотт просил его по возмож-
ности не отставать, он ответил:

— Господи, да куда я денусь! И там такая тощища! Я вас за
одну минуту догоню!
Мы прикончили наш убогий завтрак, мичман не появлялся.
Встревожились, пошли его искать. Он стоял на четвереньках,
расхристанный. При нашем приближении залаял по-собачьи.
— Тафф, — позвал Скотт. — Что с тобой, дружок?
Валлиец не отвечал. Мы его подняли, поставили на ноги,
подпирая с обеих сторон, заволокли в палатку, через несколь-
ко шагов он осел, повалился на колени. И что-то невнятное
бормотал, просил прощенья, что ли.
Скотт послал Бауэрза и Уилсона за оставленными санями.
Он отчаянно страдал из-за состояния валлийца и, встав на ко-
лени, обнял и баюкал его.
— Поймите же, Тит, — вдруг он говорит, — часто один че-
[130]
ИЛ 1/2021
ловек есть отраженье другого.
Я ничего не понял и промолчал.
— Знаю, вы недоумеваете все, что я нашел в Эвансе, — он
говорит, — но что же тут удивительного?
— Ну да, трещина, — говорю. — Вместе заглянули в глаза
смерти.
— Нет-нет, все не так просто, Тит. — И лицо у него смор-
щилось как-то жутко, я испугался, что сейчас он завоет.
И я отвернулся, сделав вид, что озабочен санями.
— Тит, — он говорит, — а вы любили своего отца?
— Ну да, — отвечаю.
— И я своего любил, — говорит.
Тут он положил Таффа, встал.
— Побудьте с ним. — И это уже звучало приказом. — Пойду
гляну, может, кому-то еще нужна моя помощь.
Я пробовал устроить Таффа поудобней — напрасный труд.
Тогда я застегнул на нем куртку и думал было надеть ему ва-
режки, но увидел страшную руку — и передумал. Вдруг он ше-
лохнулся, открыл глаза:
— Лоис?
— Сейчас-сейчас, все будет хорошо, — я ему говорю, — ка-
питан пошел за санями.
Что-то он еще бормотал про сигары какие-то, про то, что
он виноват, и потом он закрыл глаза и смолк — навсегда.
Мы втащили его в палатку и ждали, когда он умрет, и он
умер, он ближе к полудню умер. Хоронили его Бауэрз и
Скотт. Билл почти совсем ослеп, а в моих отмороженных
пальцах много ли проку? Хотели поставить надгробие из кам-
ней, но, оказывается, чересчур ослабели, и мы просто его за-
бросали снегом.
Билл считает, что, когда Эванс ударился головой, набил
шишку, это его доконало, ну, и еще, конечно, эта рука. Скотт
говорит, что и до шишки кое-что неладное за ним замечал.
— Он был такой сильный, — Скотт говорил, — и на него
можно было положиться во всем, он ни малейшей небрежно-
сти не допускал в работе. А в тот день, как нам идти к полюсу,
он ненадежно приторочил спальные мешки к саням. И одно-
го не досчитались, помните? — еще Птичке пришлось возвра-
щаться, искать.
Тут впервые с тех пор как мы повернули домой, был упомя-
нут полюс. Мы все про него думали, но не смели облечь наши
мысли в слова, боялись расстроить Скотта. Три ночи подряд
мне снился сон: мы подходим к полюсу, и вместо собачьих сле-
дов на снегу я вижу тот черный флаг, и каменное надгробье, и
на нем синюю эмалевую табличку, а на табличке косо лежит ку-
[131]
сок мяса. ИЛ 1/2021
— Страшно выговорить, — сказал Скотт, — но я знаю, дру-
зья мои, вы поймете меня правильно: а ведь смерть Таффа
значительно повышает наши шансы на выживание.
Так впервые появились эти самые шансы, впервые про-
сквозила опаска, что мы можем и не выжить. И опять, опять
всем одно подумалось: неужели только я, такой умный, дога-
дался, что склады с запасами чересчур далеко, а пургу и за-
струги никуда не денешь.
— Он всех нас сдерживал, — сказал Скотт, — он просто-на-
просто... — Голос его дрогнул, и в глазах были слезы.
Мы не знали, как его утешить, даже преданный Билл не
знал. За последние недели я начисто пересмотрел свое отно-
шение к Скотту, хотя по-прежнему в толк не возьму, как он
мог до того безбожно свалять дурака, как мог отмахнуться от
общепринятого мнения, что собаки в Антарктике — единст-
венно надежное средство передвижения. И еще я до сих пор
считаю, что в узковоенном смысле предводитель из него ни-
какой, то есть он не учитывает подготовки, оснащенья, пре-
восходящих сил противника. Но тем не менее, тем не менее я
научился ценить другие, более существенные его качества, не
в последнюю очередь — способность поставить себя на место
другого. И по глазам, даже когда в них нет слез, видно, как его
сердцу тесно в груди. Бог знает, каким образом, но ему уда-
лось преодолеть флотскую муштру и сберечь прирожденное
человеколюбие.
Мне — не удалось. Хоть оно, человеколюбие, есть во мне,
есть, я знаю, но упрятано на глубине, и я тешу себя надеждой,
что, когда припечет, когда клюнет жареный петух, я сумею
извлечь его наружу и действовать в соответствии с врожден-
ными понятиями о том, что важно, что нет... Но вдруг ниче-

го у меня не получится? Я жесткий, негибкий, я слишком ско-
ван кодами, правилами.
По-моему, я запутался, толком не сумел ничего объяснить,
но зато до меня вдруг попутно дошло, почему Билл так его лю-
бит. Скотт, он такой человек, каким хотелось бы стать Биллу.
Скотт ничего не может изменить в своей жизни, но он ясно
все видит.
— Тебе непонятно, наверно, — спросил Скотт у Билла, —
что я нашел в Эвансе?
— Все из-за этой трещины, да?
— Вот и Оутс так считает, — он сказал. Потом помолчал,
смахнул слезы с глаз. А потом вдруг пустился в путаные воспо-
минания детства — и как он любил мать, как боялся отца.
— Отец у меня был пьяница, — начал он, — что называется,
[132]
ИЛ 1/2021
профессиональная болезнь: у него была пивоварня. При-
знаться, ему и с другими обстоятельствами приходилось ми-
риться... с тем, что братья и сестры одаренней его, что у мате-
ри трудный характер. Она любила его, но презирала его
слабости. В течение всего моего детства он был то лучший из
отцов, то никуда не годный. Он, случалось, нас поколачивал.
— Кон, — взмолился Билл, — не надо, ну зачем ты.
— Как-то раз, — Скотт гнул свое, — в день рождения мате-
ри, он встал из-за праздничного стола и запустил в нее соус-
ником. Мы с Арчи стояли на лестнице и не видели, что про-
исходит, только слышали тупой стук и сразу затем — злое,
чуть слышное бормотанье. Потом мать вышла в прихожую —
загаженное мясным соусом платье, белое, пустое лицо. Уви-
дела нас с Арчи, нам помахала. Наверно, хотела нам что-то
сказать, но слова не шли.
— Кон, — стонал Билл, — перестань.
— И я никогда не прощу ему того, — продолжал Скотт, —
как он потом валялся у нее в ногах, просил снисхожденья,
пускал сопли и слюни от жалости к самому себе. С Таффом —
совсем другая история. Он пил, потому что ему нравилось
пить, не потому, что хотел что-то забыть и замять... и он ни-
когда не пытался оправдать свои пьяные выплески. Даже
вдребезги пьяный, владел собой, вот что мне нравилось.
Уже потом, ночью, я спросил у Билла, может ли безногий
пойти куда подальше, и Скотт ему велел выдать мне коньяку.
***
Птичка говорит, мы прошли туда-обратно больше полутора
тысяч миль, то есть прошли бы, случись нам добраться до мы-
са Эванса. А теперь мы в двух переходах от склада “Одна тон-
на”, черт его знает где, а там будет нас ждать Черри с собака-
ми.
Теперь мне плевать на расстояния, на встречи. Я перешел
черту, до какой еще мог радоваться при мысли, что кто-то
ждет меня, разве что тот захватил бы с собой кровать. Я хочу
спать, спать. Вчера Птичка получил нагоняй, вдруг объявив,
что мы слишком далеко ушли на восток. Назвался груздем —
полезай в кузов, — интересно, кто у нас навигатор? Приве-
дись мне исполнять такие обязанности, я бы всех завел пря-
миком на луну. Единственную женщину я в жизни любил —
мою мать. Это как бы ответ Биллу, блеявшему вчера насчет
своей Орианы, с которой у него, видите ли, родство душ. Не
грех бы кого-нибудь еще поспрошать, проверить, да теперь-
то чего уж.
*** [133]
ИЛ 1/2021
По-моему, завтра у меня день рождения. Вчера показал Биллу
свою левую стопу. Он побелел. Скотт тоже увидел.
— Мне крышка? — спрашиваю. — Чем это дело кончится?
Не хочу, чтобы кончилось визгом.
— Чушь, — говорит Билл. — Прорветесь.
— Хватит! — шикнул на него Скотт. — Скажи ему правду!
У бедного Билла мигом осунулось лицо. Небось, надеялся,
что смерть подползает, как тать в ночи?
— Мне нужен морфий, — говорю. А сам знаю, что у него
есть запас — по тридцать таблеток на брата.
Но он отвечает: нет, это противоречит его принципам.
— А я тебе приказываю их выдать, Билл. — Это Скотт. —
Приказываю тебе дать каждому возможность выбрать время
для собственной смерти.
От этих их пререканий мне стало невмоготу. Лежу в меш-
ке, руки-ноги, бедра, нос — все гниет к чертям. Как вздрем-
ну — снова плетусь к этому самому полюсу, к этой синей таб-
личке поверх надгробья. И вижу собачьи следы на снегу.
Билл мне выдал морфий — пять таблеток, растворенных в
чае.
— Господи Боже, только бы завтра не проснуться! — И я
сонно жму Птичкину руку.
А какие сны я увидел! Может, приближение смерти возве-
щается фейерверком, составленным из яркости минувших
дней? Пришла моя мать, умелая, деловитая, убежденная, что
она вернет к жизни мои несчастные ноги.
— Нет, мама, их уж не воскресить!
Потом она обняла меня, я думал, это ее слезы катятся у ме-
ня по щекам, но от острой боли в ногах очнулся и понял, что
это мои глаза горем растекаются у меня по щекам.

Я слышал, как похрапывает Птичка. Тоненькая струйка
света точилась сквозь парусину у Билла над головой. И тут,
покуда я с невыносимым трудом распрямлялся, меня осени-
ло, что самым великим моим грехом была моя праздность. Я
профукал свою жизнь.
Выкарабкиваясь из мешка, я разбудил Птичку. Приложил
палец к губам. Я хотел тишины, тишины. Думал было поцело-
вать его на прощанье, да постеснялся.
— Выйду, — говорю, — чуть проветрюсь.
Мела метель. Я был в чулках, но не чувствовал холода.
Пробился всего на несколько метров, снег бил в лицо, и вдруг
слышу: голоса. Помахал рукой, выставив ее вперед — так зер-
кало моют, — и вижу: Догониветер пролетает воздушно
[134]
ИЛ 1/2021
сквозь белую мглу.
— Будьте добры, придержите его, мистер Браун, — голос
просит.
— Я придержу зарю, — говорит мистер Браун, — капитан
Оутс идет.
Я всего ничего прополз, всего несколько метров; снег сы-
пался, снег тек, как музыка.
— С днем рождения, друг! — пропел мистер Браун, беря
под узцы коня. И, ох ты, Господи, как же мне было тепло.
1. Капитан Оутс погиб накануне своего дня рождения (17 марта 1880 — 16 марта
1912).
Вглубь стихотворения
Альфред Теннисон [135]

ИЛ 1/2021
Улисс
Составление и вступление Андрея Корчевского
Одно из лучших и наиболее известных произведений Альфреда Теннисо-

на — “Улисс” — было написано в 1833 году, опубликовано девять лет
спустя и встретило одобрение читателей и критиков. Шотландский литера-
тор Джон Стерлинг писал: “‘Улисс’ великолепен! Какой упоительный эпи-
ческий тон! И какие мудрые слова и прекрасные картины бестрепетно и
вдохновенно высекает он на бледном, но стойком мраморе!” Как и целый
ряд других текстов Теннисона, “Улисс” был посвящен памяти друга и со-
ученика Альфреда Теннисона по Кембриджу Артура Генри Галлама, рано
ушедшего из жизни.
История Одиссея-Улисса — одна из вечных тем мировой культуры, ар-
хетипическое “вечное возвращение”, переосмысливается Теннисоном как
эпитафия путешественнику, достигшему цели, но отказывающемуся прими-
риться с угасанием и бездействием. “Улисс” — монолог о человеческой
воле, преодолевающей смерть на пути приближения к неизбежному концу.
© Андрей Корчевский. Составление, перевод, вступление, 2021

© Григорий Кружков. Перевод, 1986
Теннисон черпает свой замысел не только в “Одиссее” Гомера, но и в дан-
товом “Аде”, где Одиссей-Улисс вновь отправляется в путь, оставив Итаку
и Пенелопу, и в итоге находит свою гибель в восьмом круге ада, навечно
заточенный в “стонущем пламени”. Теннисон, однако, увлечен и другими
[136]
ИЛ 1/2021
темами, наслаивающимися на основную мысль о торжестве над смер-
тью, — это и судьба вверенного царю Одиссею народа, и воцарение сына
Телемаха, и отношения Одиссея и его команды, которую он увлекает за со-
бой, соблазняя не богатством, не победами, а героической гибелью. В этой
связи литературовед Джон Петерс в 1994 году сравнивал теннисоновского
Улисса с сиреной, ссылаясь на риторические качества его монолога, обра-
щенного к обреченным соратникам. “Улисс” Теннисона, ставший класси-
кой, продолжает оставаться предметом научных дискуссий. Некоторые ис-
следователи обращают внимание на высокомерие героя по отношению к
соплеменникам: порой, правда, трудно сказать, идет ли речь о высокоме-
рии мифологического героя или персонажа поэмы Теннисона.
“Улисс” Теннисона стал частицей и русского культурного кода. В 1938
году в журнале “Костер” началась публикация романа “Два капитана” Ве-
ниамина Каверина, где и прозвучала знаменитая строка из “Улисса”: “Бо-
роться и искать, найти и не сдаваться”, ставшая эпиграфом романа. Строка
эта — заключительная в теннисоновской поэме, — в 1913 году была выре-
зана на трехметровом памятном кресте, воздвигнутом в Антарктиде в честь
бесстрашного путешественника и исследователя Южного полюса, капитана
Роберта Фолкона Скотта и его товарищей.
В России, конечно, знали об этой исключительной по драматизму экс-
педиции к Южному полюсу в 1912 году, знали и о дневниках капитана Скот-
та. И одним из прототипов главного героя “Двух капитанов”, наряду с ис-
следователем Георгием Седовым, поставившим цель покорить Северный
полюс и трагически погибшим в Арктике в 1914 году, у нас справедливо
считают Роберта Скотта, завоевателя Южного полюса. Есть подтверждение
тому и в романе — капитан Татаринов, как и капитан Скотт в свое время,
начинает прощальное письмо жене словами “Моей вдове”.
А знаменитую строку-формулу теннисоновского “Улисса” — автором
ее перевода тогда, в 1938 году, был, вероятно, сам Каверин — впору вос-
принимать как самостоятельное поэтическое высказывание. Не случайно
ее помнили наизусть несколько поколений читателей и кинозрителей в
России.
Первый полный русский перевод “Улисса” был напечатан в 1908 году
как часть статьи Константина Бальмонта. Спустя почти семь десятилетий
“Улисса” перевел Григорий Кружков. Но переводчики ищут и не сдаются.
Многочисленные литературоведческие работы последних десятилетий от-

крывают путь к новым толкованиям этого непростого текста. Читатели мо-
гут найти немало интересного в сопоставлении оригинала и русских пере-
водов — подобный путь прочтения классической поэзии никогда не
надоест.
Ulysses
It little profits that an idle king,
By this still hearth, among these barren crags,
Match’d with an aged wife, I mete and dole [137]
Unequal laws unto a savage race, ИЛ 1/2021
That hoard, and sleep, and feed, and know not me.
I cannot rest from travel: I will drink
Life to the lees: All times I have enjoy’d
Greatly, have suffer’d greatly, both with those
That loved me, and alone, on shore, and when
Thro’ scudding drifts the rainy Hyades
Vext the dim sea: I am become a name;
For always roaming with a hungry heart
Much have I seen and known; cities of men
And manners, climates, councils, governments,
Myself not least, but honour’d of them all;
And drunk delight of battle with my peers,
Far on the ringing plains of windy Troy.
I am a part of all that I have met;
Yet all experience is an arch wherethro’
Gleams that untravell’d world whose margin fades
For ever and forever when I move.
How dull it is to pause, to make an end,
To rust unburnish’d, not to shine in use!
As tho’ to breathe were life! Life piled on life
Were all too little, and of one to me
Little remains: but every hour is saved
From that eternal silence, something more,
A bringer of new things; and vile it were
For some three suns to store and hoard myself,
And this gray spirit yearning in desire
To follow knowledge like a sinking star,
Beyond the utmost bound of human thought.
This is my son, mine own Telemachus,

To whom I leave the sceptre and the isle, —
Well-loved of me, discerning to fulfil
This labour, by slow prudence to make mild
A rugged people, and thro’ soft degrees
Альфред Теннисон. Улисс
Subdue them to the useful and the good.

Most blameless is he, centred in the sphere
Of common duties, decent not to fail
In offices of tenderness, and pay
Meet adoration to my household gods,
When I am gone. He works his work, I mine.
There lies the port; the vessel puffs her sail:
There gloom the dark, broad seas. My mariners,
Souls that have toil’d, and wrought, and thought with me —
[138] That ever with a frolic welcome took
ИЛ 1/2021
The thunder and the sunshine, and opposed
Free hearts, free foreheads — you and I are old;
Old age hath yet his honour and his toil;
Death closes all: but something ere the end,
Some work of noble note, may yet be done,
Not unbecoming men that strove with Gods.
The lights begin to twinkle from the rocks:
The long day wanes: the slow moon climbs: the deep
Moans round with many voices. Come, my friends,
‘T is not too late to seek a newer world.
Push off, and sitting well in order smite
The sounding furrows; for my purpose holds
To sail beyond the sunset, and the baths
Of all the western stars, until I die.
It may be that the gulfs will wash us down:
It may be we shall touch the Happy Isles,
And see the great Achilles, whom we knew.
Tho’ much is taken, much abides; and tho’
We are not now that strength which in old days
Moved earth and heaven, that which we are, we are;
One equal temper of heroic hearts,
Made weak by time and fate, but strong in will
To strive, to seek, to find, and not to yield.
1833
Улисс
Немного пользы в том, что, царь досужий,
У очага, среди бесплодных скал,
Я раздаю, близ вянущей супруги, [139]
Неполные законы этим диким, ИЛ 1/2021
Что копят, спят, едят, меня не зная.

Мне отдых от скитаний, нет, не отдых,
Я жизнь мою хочу испить до дна.
Я наслаждался, я страдал — безмерно,
Всегда, — и с теми, кем я был любим.
И сам с собой, один. На берегу ли,
Или когда дождливые Гиады
Сквозь дымный ток ветров терзали море, —
Стал именем я славным, потому что,
Всегда с голодным сердцем путь держа,
Я знал и видел многое, — разведал
Людские города, правленья, нравы,
И разность стран, и самого себя
Среди племен, являвших мне почтенье,
Я радость боя пил средь равных мне,
На издававших звон равнинах Трои.
Я часть всего, что повстречал в пути.
Но пережитый опыт — только арка,
Через нее непройденное светит,
И край того нетронутого мира,
Чем дальше путь держу, тем дальше тает.
Как тупо-тускло медлить, знать конец,
В закале ржаветь, не сверкать в свершенье.
Как будто бы дышать — уж значит жить.
Брось жизнь на жизнь, все будет слишком мало.
И сколько мне моей осталось жизни?
Лишь краешек. Но каждый час спасен
От вечного молчания, и больше —
Весть нового приносит каждый час.
Копить еще какие-то три солнца, —
Презренно, — в кладовой хранить себя,
И этот дух седой, томимый жаждой,
Вслед знанью мчать падучею звездой
За крайней гранью мысли человека.
Здесь есть мой сын, родной мой Телемах,

Ему оставлю скипетр я и остров, —
Возлюбленный, способный к различенью,
Неторопливой мудростью сумеет
В народе угловатости сровнять
И привести к благому ровным всходом.
Он безупречен, средоточно-четок,
Обязанности общие блюдя
И в нежности ущерба не являя,
[140] Богов домашних в меру он почтит,
ИЛ 1/2021
Когда меня здесь более не будет.
Свое свершает он, а я мое.
Вот порт. На корабле надулся парус.

Замглилась ширь морей. Мои матросы,
Вы, что свершали, бились, размышляли
Со мною вместе, с резвостью встречая
И гром и солнце, — противопоставить
Всему умея вольное лицо, —
Мы стары, я и вы. Но в старых годах
Есть честь своя и свой достойный труд.
Смерть замыкает все. Но благородным
Деянием себя отметить можно
Перед концом, — свершением, пристойным
Тем людям, что вступали в бой с богами.
Мерцая, отступает свет от скал,
Укоротился долгий день, и всходит
Медлительно над водами луна.
Многоголосым гулом кличет бездна.
Плывем, друзья, пока не слишком поздно
Нам будет плыть, чтоб новый мир найти.
Отчалим и, в порядке строгом сидя,
Ударим по гремучим бороздам.
Мой умысел — к закату парус править,
За грань его, и, прежде чем умру,
Быть там, где тонут западные звезды.
Быть может, пропасть моря нас проглотит,
Быть может, к Островам дойдем Счастливым,
Увидим там великого Ахилла,
Которого мы знали. Многих нет,
Но многие доныне пребывают.
И нет в нас прежней силы давних дней,
Что колебала над землей и небо,
Но мы есть мы. Закал сердец бесстрашных,
Ослабленных и временем и роком,
Но сильных неослабленною волей

Искать, найти, дерзать, не уступать.
Перевод Константина Бальмонта

(1908 )
Улисс
Что пользы, если я, никчемный царь
Бесплодных этих скал, под мирной кровлей
Старея рядом с вянущей женой, [141]
Учу законам этот темный люд? — ИЛ 1/2021
Он ест и спит и ничему не внемлет.

Покой не для меня; я осушу
До капли чашу странствий; я всегда
Страдал и радовался полной мерой:
С друзьями — иль один; на берегу —
Иль там, где сквозь прорывы туч мерцали
Над пеной волн дождливые Гиады.
Бродяга ненасытный, повидал
Я многое: чужие города,
Края, обычаи, вождей премудрых,
И сам меж ними пировал с почетом,
И ведал упоенье в звоне битв
На гулких, ветреных равнинах Трои.
Я сам — лишь часть своих воспоминаний:
Но все, что я увидел и объял,
Лишь арка, за которой безграничный
Простор — даль, что все время отступает
Пред взором странника. К чему же медлить,
Ржаветь и стынуть в ножнах боязливых?
Как будто жизнь — дыханье, а не подвиг.
Мне было б мало целой груды жизней,
А предо мною — жалкие остатки
Одной; но каждый миг, что вырываю
У вечного безмолвья, принесет
Мне новое. Позор и стыд — беречься,
Жалеть себя и ждать за годом год,
Когда душа изныла от желанья
Умчать вслед за падучею звездой
Туда, за грань изведанного мира!
Вот Телемах, возлюбленный мой сын,

Ему во власть я оставляю царство;
Он терпелив и кроток; он сумеет
С разумной осторожностью смягчить
Бесплодье грубых душ и постепенно

Взрастить в них семена добра и пользы.
Незаменим средь будничных забот,
Отзывчив сердцем, знает он, как должно
Чтить без меня домашние святыни:
Он выполнит свое, а я — свое.
Передо мной — корабль. Трепещет парус.
Морская даль темна. Мои матросы,
Товарищи трудов, надежд и дум,
Привыкшие встречать веселым взором
[142] Грозу и солнце, — вольные сердца!
ИЛ 1/2021
Вы постарели, как и я. Ну что ж;
У старости есть собственная доблесть.
Смерть обрывает все; но пред концом
Еще возможно кое-что свершить,
Достойное сражавшихся с богами.
Вон замерцали огоньки по скалам;
Смеркается; восходит месяц; бездна
Вокруг шумит и стонет. О друзья,
Еще не поздно открывать миры, —
Вперед! Ударьте веслами с размаху
По звучным волнам. Ибо цель моя —
Плыть на закат, туда, где тонут звезды
В пучине Запада. И мы, быть может,
В пучину канем — или доплывем
До Островов Блаженных и увидим
Великого Ахилла (меж других
Знакомцев наших). Нет, не все ушло.
Пусть мы не те богатыри, что встарь
Притягивали землю к небесам,
Мы — это мы; пусть время и судьба
Нас подточили, но закал все тот же,
И тот же в сердце мужественный пыл —
Дерзать, искать, найти и не сдаваться!
Перевод Григория Кружкова

(1986 )
Улисс
Велик ли толк от праздного царя,
Когда у очага, средь голых скал,
Вблизи супруги блекнущей, крою [143]
Законы я для расы дикарей, ИЛ 1/2021
Чья доблесть — множить скарб, толстеть и спать!

Но как уснуть? Мне следует испить
До капли жизнь: всегда я ликовал
Сполна, страдал сполна — подчас один,
Порой с друзьями — на земле, и там,
Где ливень из ковша Гиад гневит
Громады волн. Так славу я обрел.
Ведь, сердцем ненасытен, смог впитать
Столь многое — народы, города,
Уклад, погоду, улицы, дворцы —
Нигде не мал, хоть не везде велик,
Пьяневший в битве, с равными в ряду
Звенящим, ветреным троянским днем —
Я стал частицей встреченного мной.
Но опыт — словно арка, а за ней
Мерцает мир непознанный, клубясь,
Туманясь по краям, едва шагнешь.
Не глупо ли смириться и застыть,
Ржаветь в глуши, а не сиять в бою!
Не каждый жив, кто дышит. И тьмы таких
Мне б не хватило жизней, а моя
Идет к концу; но вырван каждый час
У вечного молчанья, как залог
Чего-то большего; так что ж теперь —
Неужто мне считать за годом год
Пустые дни — когда мой дух седой
Влеком, звезде сорвавшейся подстать,
К познанью, за пределы дум земных?
Но вот и Телемах, кому оставлю

Весь остров я и древний скипетр сей —
Любимый сын, он сможет довести
Всё до конца, терпением унять
Наш необузданный народ, привив
Ему основы пользы и добра.

Служа другим, но равноудален
От них, как в центре сферы находясь,
Пусть сеет милосердье, а богам
Домашним поклонение воздаст
И без меня. Свой путь ему, мне — свой.
В порту корабль вздымает паруса;
Морская даль темна. Эй, моряки,
С кем вместе плавал я, сражался, пел
И кто с весельем равным мог встречать
[144] Грозу и солнце, ибо волен был
ИЛ 1/2021
Умом и сердцем, — вы стары, как я;
Но разве долг неведом старикам?
Смерть все замкнет, но прежде мы должны
Закончить некий благородный труд,
Не чуждый тем, кто вел с богами спор.
На скалах искры высекает тьма,
День гаснет, всходит месяц, зев морской
Стенает многогласно... В путь же, в путь,
Еще не поздно новый мир найти.
Отчалим и по звучным бороздам
Ударим веслами: а цель ясна —
Плыть дальше, чем закат, искать купель
Звезд западных — покуда не умру.
Быть может, нас сметет в заливах шторм.
А может, мы к Блаженным Островам
Пристанем, где Ахилл обнимет нас.
Пусть отнято немало, но не всё.
И хоть мы уж не те, чтоб небеса
С землей расшатывать, мы — это мы,
Истощены годами и судьбой,
Мы волею тверды, что нам велит:
Дерзай, ищи, найди, не уступай!
Перевод Андрея Корчевского

(2020 )
Нобелевская премия
Дорис Лессинг [145]

ИЛ 1/2021
2007 года
Зима в июле
Повесть
Перевод Ольги Долженковой
В
ТРОЕМ они сидели за ужином на веранде. Свет из гос-
тиной падал на стол так, что движения их рук, столо-
вые приборы и еда смутно обрисовывались в темноте.
Джулии нравились полутона. Лампа или свечи своим мягким
светом сделали бы это место уютнее, но совсем бы уничтожи-
ли прелесть неба, накрывавшего их куполом и опиравшегося
на колонны веранды. Бескрайнего, глубокого неба, залитого
золотистым светом луны, который затмевал звезды, превра-
щая их в мерцающую пыль.
Иногда Том шутливо ворчал: “Если она не романтик, то
кто тогда?” — а Кеннет отвечал резким скупым смешком: “Я
все же предпочитаю видеть, что у меня на тарелке”. Кеннет в
целом был человеком резким. Этот короткий, тут же подав-
ленный смешок, быстрый критичный взгляд, которым он
одарил ее (она ответила ему таким же) были частью их дли-
тельного диалога. Ведь Кеннет не принимал ее. Он сопротив-
Copyright © 1951, 1953, 1954, 1957, 1958, 1962, 1963, 1964, 1965, 1972, 1981
by Doris Lessing
© Ольга Долженкова. Перевод, 2021
лялся ей. Том же принял ее, как принимал все на свете. Дело
было не в предпочтениях: оба мужчины сопереживали ей по-
своему. И то, что они говорили друг другу, казалось, не имело
значения. По-настоящему их связывало едва уловимое напря-
[146]
ИЛ 1/2021
жение между ними.
Ее любовь к вечернему часу, когда еще не пора возвра-
щаться в ярко освещенный дом, была выражением ее чувств
к ним. Свет луны и лампы смягчал их лица и унимал их голо-
са, и она могла свободно чувствовать их сущность, а не выис-
кивать ее в их речах. Это состояние было продолжением ее
дня, проведенного наедине с собой (ведь мужчины большую
часть времени проводили за работой). Ее дни напоминали
дрему, отмеряемую часами без действий, способных встрях-
нуть ее. Что касается мужчин, то она знала, что, возвращаясь
к ней, они впадают в такое состояние. Их день был трудным
и насыщенным, полным задач, требующих решения, планов.
На закате они попадали в ее мир, а вечерняя трапеза, за кото-
рой контуры действительности размывались ее пассивно-
стью в не меньшей степени, чем иллюзией неопределенно-
сти, создаваемой крышей, скрывавшей их в подобии тени в
африканской ночи, — была вратами в этот мир.
Они иногда ее спрашивали: “Чем ты себя занимаешь целый
день? Тебе не скучно?” Она не могла объяснить, что чувство
скуки было ей незнакомо. Вся неугомонность в ней умерла.
Она легко могла сидеть без дела часами, но все же это зависе-
ло от ее ощущения свободного парения в напряженности меж-
ду двумя мужчинами. Тому нравилось представлять ее в своей
жизни спокойной и довольной. А Кеннета это раздражало.
Именно в этот вечер, когда с ужином еще не было покон-
чено, Кеннет неожиданно встал и сказал: “Пойду захвачу
пальто”. Джулия почувствовала, что она тоже замерзла, и от
смятения ей сделалось еще более зябко. Она мерзла уже не-
сколько вечеров подряд, но все отказывалась это признавать.
Замечание Тома прозвучало в унисон с ее мыслями: “Уже ста-
новится слишком холодно, чтобы есть на улице, Джулия”.
— Какой сейчас месяц?
Снисходительно усмехнувшись, он ответил:
— Уже настало время жатвы.
Вернулся Кеннет, на ходу надевая пальто. Это был невысо-
кий энергичный мужчина с порывистыми движениями, смуг-
лый, темноглазый, нетерпеливый. Он все делал так, как будто

жалел о потраченном времени. Том же был крупным, светлым,
красивым — полная противоположность Кеннету. Зная, что ей
нужны указания, с мягкой убедительностью он ей сказал:
— Завтра вели парням переставить стол в дом.
— Видимо, придется, — пробормотала она. Ее лето закон-
чилось: долгие ясные теплые ночи, чуть нарушаемые корот-
кими ливнями или внезапно омрачаемые громадой надвигаю-
щихся туч, смятенные волшебные ночи ушли и не вернутся
[147]
до следующего года. Теперь в течение трех зимних месяцев ИЛ 1/2021
они будут есть в доме, горячая лампа будет висеть над столом,
по ногам будет тянуть холодом, а снаружи раскинется иссу-
шенная земля, освещаемая холодными пыльными звездами.
Кеннет резко откликнулся:
— Зима пришла, Джулия, смирись с этим.
— Хорошо, — улыбнулась она, — завтра ты увидишь, что у
тебя лежит на тарелке.
Кеннет нарушил наступившую паузу:
— Завтра меня здесь не будет. Утром я возьму машину и по-
еду в город.
Джулия промолчала. Она ничего не слышала. Звуки его го-
лоса заронили в ней растущую тревогу, затем она вернулась к
своим дурным предчувствиям, потом слова “город”, “утро”
всплыли в ее сознании.
Они очень редко выбирались в город, который располагал-
ся в пятидесяти милях. Поездка планировалась заранее, по-
скольку затевалась она ради покупки вещей, недоступных в ме-
стном магазине. Они ездили туда все вместе только на прошлой
неделе. Сейчас Джулии вспомнилось, что в тот день Кеннет,
быстро извинившись, ушел один по какому-то делу. Она вспом-
нила, как поддразнивала его, совсем немного, в своей манере.
Себе бы она призналась, что таким образом она контролирует
ревность, как многие ревнивые женщины, как бы становясь со-
участницей в похождениях Кеннета. Мучавшее ее любопытст-
во успокаивалось, когда она знала, чем он занимается. На про-
шлой неделе ее поддразнивания пришлись ему не по вкусу.
Теперь она взглянула на Тома, ища подтверждения, но в
его глазах она увидела лишь то же беспокойство, которое она
испытывала сама. Вновь не найдя поддержки, она открыто и
прямо посмотрела на обоих мужчин, и так как короткое заяв-
ление Кеннета о своих намерениях показалось ей отврати-
тельным предательством, она решила промолчать, но так,
чтобы было ясно, что она ждет объяснений. Не последовало
Дорис Лессинг. Зима в июле
ни одного, хотя было видно, что Кеннет смущен. В тишине

они закончили ужин и отправились в дом, проходя через
опустевшую столовую, которая уже завтра примет свой зим-
ний облик с расставленной мебелью, свечами и вазами с
фруктами и станет гостиной.
Дом был построен с расчетом на летнюю жару. Зимой пол
и стены удерживали холод. Эта пустая комната с высокими по-
толками была сложена из тусклого красного кирпича и облицо-
вана камнем. Завтра она постелет здесь коврики. В столовой
был еще большой камин, сложенный из камня, в нем стоял гли-
няный горшок с держидеревом. Джулия машинально подошла
[148]
ИЛ 1/2021
к нему, опустилась на колени и склонилась над пылающими
красными цветочками, протягивая к ним руки, словно они бы-
ли пламенем, способным согреть. Осознав, что она делает, она
убрала руку и криво улыбнулась мужчинам, наблюдавшим за
ней с такой же бледной улыбкой, а затем произнесла:
— Я скажу, чтобы развели огонь.
Подбадриваемая знанием того, что она только что сдела-
ла, она уверенно подошла к двери и позвала слуг. Вскоре поя-
вился мальчик с дровами и растопкой. Втроем они стояли,
попивая кофе и наблюдая за тем, как он присел, чтобы раз-
вести огонь.
Они молчали. Причиной был не страх дать лишний повод
слугам, а сама необходимость говорить — они знали, что то,
что должно быть сказано, навсегда изменит их жизнь. Джулия
дрожала, как будто лишилась опоры. Ее опорой были эти муж-
чины, ее жизнь была сотворена ими, ее чувства были свободны
в выражении и не нуждались ни в одобрении, ни в порицании.
Теперь она переводила взгляд то на Тома, этого большого неж-
ного мужчину, ее мужа, одно присутствие которого действова-
ло на нее умиротворяюще; то на Кеннета, который хмуро уста-
вился на свою чашку, лишь бы не смотреть ей в глаза.
Если бы он только засмеялся и заговорил! Но он молчал.
Двумя глотками он допил содержимое своей чашки и, не в си-
лах бездействовать, направился к камину. Мальчик, из мест-
ных, все еще был там. Его голые ноги, руки и корпус обмякли,
вся сила его тела, казалось, была сосредоточена в голове и
плечах, чтобы он смог раздуть пламя, — дыхание его было
ровным и походило на мычание.
— Ступай-ка, — сказал Кеннет. — Я сам все сделаю.
Слуга взглянул на него и, исполнив каприз белого челове-
ка, покинул комнату, будто говоря: “Белые люди не умеют раз-
водить огонь”. Ощущение было знакомым; когда Джулия да-
вала распоряжения на кухне, ей казалось, что кухарка думает:
“Выпечка удается мне лучше, чем тебе”. Кеннет опустился ту-
да, где сидел мальчик, и начал возиться с дровами. Руки у не-
го были умелые, поэтому в тот же миг редкие всполохи пламе-
ни озарили стену, а горшок с красными цветками, летний

костер Джулии, был убран в сторону.
— А теперь, — сказал Кеннет небрежным тоном и, пожа-
луй, слишком громко, — ты можешь погреть руки, Джулия. —
И выдал свой скупой смешок.
Джулия посчитала это оскорбительным и встретилась с
ним взглядом. В его глазах читалась враждебность. Она вспых-
нула, медленно подошла к камину и села. Они последовали ее
примеру. Какое-то время они ничего не делали; невысказанное
[149]
объяснение витало в воздухе. Наконец, Кеннет взял журнал и ИЛ 1/2021
принялся за чтение. Джулия обернулась к своему мужу, чьи до-
брые голубые глаза всегда смотрели на нее понимающе, и на-
смешливо подняла брови. Он ее не видел, его лицо было обра-
щено к Кеннету, который нарочно опустил голову.
Молчание Кеннета и беспокойство Тома заставили Джулию
обратиться к себе с вопросом: “Почему же ты злишься? Ведь у
него, конечно, есть полное право поступать, как ему заблагорас-
судится?” Нет, ответила она себе. Не таким образом. Он не дол-
жен вот так нас покидать, отстраняться от нас. Если он сделает
так, то все наши годы, проведенные вместе, обратятся в ложь.
Он их просто перечеркнет. Но в этом-то и весь Кеннет: давать
и забирать назад — и так беспрестанно. Джулия чувствовала, как
слезы подступают к глазам, которые так долго их не знали. То
были слезы хрупкой незащищенности. В прозрачном холодном
воздухе каменной комнаты, едва согретой небольшим пламе-
нем, висела угроза для Джулии. Но Кеннет все молчал: он читал
с таким вниманием, будто его будущее зависело от рекламы
тракторов. Вскоре к нему присоединился и Том, совсем не об-
ращая внимания на Джулию.
Собравшись с духом, она откинулась на стуле и заставила
себя отдаться своим мыслям. Она всерьез задумалась о своей
жизни, о том, кем она является. Ей уже долго не приходилось
размышлять о себе, и она ненавидела, когда ей приходилось
это делать.
Она была дочерью провинциального доктора в городке на
севере Англии. Назвать ее амбициозной было бы неверно: сло-
во “амбиция” подразумевает цель. Она была рассудительна и
любопытна. Ее протест против духа провинции и перспекти-
вы выйти замуж за жителя ее городка был не более осмыслен-
ным, чем протест большинства молодых людей, которые пита-
ют смутную уверенность: ведь есть жизнь получше, чем эта?
И все же она сбежала. Она была умна: к концу обучения
она была образована лучше, чем большинство. Она изучала
французский и немецкий, потому что языки ей давались лег-

ко. Однако подлинной причиной была ее влюбленность в сту-
дента-француза, когда ей было восемнадцать, а в двадцать она
стала служить секретарем у человека, имевшего деловые свя-
зи с Германией. И ей нравилось угождать мужчинам. Она от-
лично справлялась со своей работой не только благодаря сво-
ей компетентности, но из-за особой неуловимой симпатии к
мужчинам, с которыми она работала. Ее работодатели нахо-
дили, что она быстро и интуитивно понимала, что от нее нуж-
но: это была некая ориентированная пассивность, чувстви-
тельность по отношению к людям. Поэтому она хорошо
[150]
ИЛ 1/2021
зарабатывала, и вскоре у нее появилась возможность поки-
нуть родной город и перебраться в Лондон.
Обращаясь с высоты своего возраста (а ей уже было около
сорока) к жизни, ею прожитой (она была яркой и не без при-
ключений), она не могла припомнить ни одного момента, ко-
гда она говорила себе: “Я хочу путешествовать. Я хочу быть
свободной”. Тем не менее путешествовала она много, меняя
страны и работы; и все ее отношения с людьми, будь то муж-
чины или женщины, были окрашены великолепием непосто-
янства. Когда она покинула Англию, она не знала, что это на-
всегда. Она была в командировке со своим начальником, и их
отношения напоминали супружеские, за исключением секса:
с мужчиной она работала, если только испытывала к нему
дружеское, вежливое участие.
Во Франции она влюбилась и осталась там на год. Когда
любовь прошла, желания привели ее в Италию — нет, все не
так. Когда она рассказала об этом самой себе, она честно себе
возразила: это неправда. На самом деле она была серьезно
влюблена, но так и не решилась выйти замуж. Отъезд в Ита-
лию (она совсем не хотела туда уезжать) стал отчаянной, но
последней попыткой разорвать отношения. Идея брака ей
претила. В Италии она устроилась в туристическое бюро, где
встретила мужчину, которого со временем полюбила. Этот
роман был не настолько бурным, как во Франции, но доста-
точно серьезным, чтобы задуматься о браке. Позже она пере-
ехала в Америку. Почему Америка? а почему нет? — там ей
предложили хорошую работу как раз тогда, когда она искала,
куда бы отправиться.
Она пробыла в Америке два года и, как говорят, отлично
провела время. Теперь она осторожнее подходила к своим ув-
лечениям, но все же нашелся человек, который почти убедил
ее остаться в Нью-Йорке. В последний момент на нее нахлы-
нуло дикое чувство загнанности в угол: что меня связывает с
этой страной? — спросила себя она. На этот раз расставание с
мужчиной далось ей невероятно тяжело — она не хотела по-
кидать его. Но она отправилась на юг, в Аргентину, и душев-
ное состояние ее было не из приятных.

Еще она заметила, что привычный образ жизни больше не
давался ей легко, как прежде, потому что она стала насторо-
женней и приспосабливаться ей было тяжелее. Боясь влю-
биться, она осознанно отстранялась от людей, на которых ра-
ботала. Она выполняла только то, что от нее требовалось, а
этого ей было мало. Что же ей тогда было нужно? В конце
концов не могла же она провести всю жизнь, перебираясь с
материка на материк, хотя причины остановиться на каком-
[151]
то одном месте, а не на другом, у нее тоже не находилось; то ИЛ 1/2021
же касалось и мужчин. Она устала. Она очень устала. Она бы-
ла истощена эмоционально. С такой напастью не так-то про-
сто справиться.
И тогда она в первый раз завязала роман с человеком, до
которого ей не было дела: результат интуитивного выбора,
поскольку она понимала, что не могла связаться с тем, кого со
временем полюбит. Так продолжалось два года. Она поддер-
живала отношения только с теми, с кем не испытывала ника-
ких чувств. Она не хотела, чтобы кто-то эти чувства вызывал.
Наступил момент, когда она сказала себе, что пора, нако-
нец, решить, что же она хочет, и пожертвовать чем-то, чтобы
получить желаемое. Ей было двадцать восемь. Годами после
окончания учебы она сменяла отели на съемные квартиры, од-
ну работу на другую, одну страну на другую. Казалось, ее память
вмещает поблекшие теплые воспоминания о стольких людях,
мужчинах и женщинах, однажды заполнивших ее жизнь. Те-
перь пришло время обрести нечто постоянное. Но что?
Она сказала себе, что начала черстветь, однако черствой
она не была — она пребывала в усталом оцепенении. Она ре-
шила, что должна быть очень осторожной, не бросаться сно-
ва в любовь, как в омут. В следующий раз все должно быть
серьезно. Все это время она вела насыщенную жизнь: она бы-
ла привлекательна, со вкусом одевалась, обаятельна. За ней
закрепилась репутация холодной безупречности. А еще она
была очень одинока, она никогда не была настолько одинока,
ведь раньше всегда находились мужчины, которым она дари-
ла тепло, ласку, участие.
Однажды утром она осознала суть порока. Это произошло
в одном крупном южноамериканском отеле теплым летним
днем, когда она, стоя у окна, смотрела вниз на улицы красиво-
го современного города, кишевшими людьми и транспор-
том... Такое могло случиться почти в любом городе, любым
ясным теплым днем, у любого отельного окна: люди в ее гла-
зах были подобны листьям, гонимым ветром, таким же не-

прикаянным, как и она сама, таким же непостоянным; жизни
их значили так же мало, как и ее собственная. Впервые в жиз-
ни она осознала значение слова “порок” — и, холодно посмот-
рев на него, она его отвергла. Это все сантименты, сказала
она себе, результат усталости и грядущего тридцатилетия.
Чувство, ею испытанное, было ни с чем не связано. Она не
могла чувствовать — а зачем вообще чувствовать? Она не нра-
вилась себе: зато это в любом случае честно — принимать се-
бя и такой. Разум ее бесстрастно отметил, что если жить без
правил, то нужно быть готовой принять последствия, даже
[152]
ИЛ 1/2021
если это мгновения ужаса у отельного окна, когда смерть под-
манивает к себе и шепчет: Зачем жить? Хотя кто нес ответст-
венность за то, какой она стала? Планировала ли она это во-
обще? Почему вообще нужно быть чем-то одним, а не другим?
В Кейптаун ее занесло волею случая. На вечеринке она по-
знакомилась с человеком, который предложил ей должность
секретаря во время его командировки. Согласилась она лег-
ко, потому что Южная Америка ей уже опостылела. Во время
поездки она, к своему неудовольствию, заметила, что она ни-
когда не была настолько исполнительной, ответственной и
отзывчивой. Он был несчастным человеком, нуждавшимся в
сочувствии... она проявила его. К концу командировки он
просил ее руки, и она поняла, что чувств по этому поводу ис-
пытывает не больше, чем если бы он пригласил ее на ужин.
Она сбежала.
У нее было достаточно сбережений, чтобы жить, не рабо-
тая, поэтому несколько месяцев она провела одна, в отеле вы-
соко над городом, где могла наблюдать за кораблями, входя-
щими и покидающими гавань, и думать: они не знают покоя,
как и я. Она жила тихо, подвергая анализу каждую испытан-
ную ею эмоцию, избегая контактов, не считая формально-
стей, неизбежных в отелях. Каждый день она бродила часа-
ми, впитывая море и солнце, как будто бы прекрасный
полуостров мог излечить ее силой своей красоты. И она избе-
гала любого шанса проникнуться симпатией к кому бы то ни
было, словно сама любовь была отравлена.
Одним теплым днем она поднималась в гору тропой, обаг-
ренной печальным закатным солнцем; синее море волнова-
лось и пенилось внизу. Тогда ее настигли двое незнакомцев.
Больше поблизости никого не было, и им пришлось продол-
жить свой путь вместе. Они оказались фермерами, приехав-
шими на отдых из Родезии. Единоутробные братья, они мно-
го и плодотворно трудились — и вот впервые за несколько лет
они позволили себе отдохнуть, они были расслаблены и гото-
вы к приключениям. Она почуяла, что они ищут жен, с кото-
рыми хотели бы вернуться обратно.
Том ей сразу же понравился, хотя день-другой она флирто-

вала с Кеннетом — автоматическая реакция на его насмешки,
соперничество. Именно Кеннет заговорил с ней первым в сво-
ей отрывистой, небрежной манере. Она почувствовала влече-
ние к нему: они общались, как будущие любовники. Но ей не
хотелось флирта — а с Кеннетом ничего другого быть не могло.
Ее поразило то, с какой дружелюбной, почти снисходительной
улыбкой Том, старший из братьев, слушал их пикировку: он от-
носился к ним почти по-отцовски. В его отношении было даже
[153]
нечто большее. Много позже она рассказала ему, что в тот день ИЛ 1/2021
он напомнил ей крестьянина, использующего птицу, чтобы
поймать себе рыбу. Однако когда в густеющих сумерках они
возвращались в город, она с любопытством взглянула на Тома
и встретилась со спокойным внимательным взглядом его доб-
рых голубых глаз. И тогда мысленно она выбрала его, хотя про-
должала болтать с Кеннетом. Из-за доброты Тома она переста-
ла сопротивляться идее замужества. Это было то, что она в
самом деле хотела; место, где она живет, ее не интересовало.
Сердце ее оставалось глухо — не было такой страны, которую
она могла бы назвать домом.
Несколько дней они провели вместе, и все это время она
подтрунивала над Кеннетом и наблюдала за Томом. Ерши-
стость и отстраненность, угадываемые ею в Кеннете, привле-
кали ее против воли; они пугали ее, и поэтому со смесью стра-
ха и цинизма она ждала их проявления в Томе. Со временем
Кеннет стал обращаться с ней грубее и небрежнее: он осозна-
вал, что его используют. И затем случилось так, что в своей
саркастичной и открытой манере он отстранился от нее.
Они продолжали проводить время вместе, но отношения их
оставались скованными и напряженными. Если раньше сдер-
жанным наблюдателем был Том, то теперь она стала им сама,
наедине с собой, отдаваясь течению, будто бы ожидая, когда
ее примут. Можно было отметить миг, когда Том и Кеннет
поглядели друг на друга язвительно, но понимающе, прежде
чем Том занял место Кеннета со свойственными ему мягко-
стью и настойчивостью и принял ее.
Он оказался даже лучше, чем она смела думать. Неожидан-
но не возникло никаких разногласий. Он слушал об ее жизни
с отстраненным интересом, будто ничто не смогло бы его по-
тревожить. Однажды он заметил своим ласковым, отеческим
тоном:
— Должно быть, тебя ранили не раз. В этом заключается
проблема всех независимых женщин. А вообще, ты хорошая
женщина, Джулия.
Она презрительно рассмеялась, как смеются над высоко-
мерным мужчиной, который пытается представить себе жен-
щину таким образом, чтобы она смогла соответствовать его
жизни. Он терпеливо сносил ее насмешки, он находил в этом
даже некую пикантность, признак ее остроумия. Со смехом, в
котором звенело отчаяние, она обратилась к Кеннету:
— Ты понимаешь, что Том совсем не имеет понятия, о
том, какая я? Думаешь, справедливо ли выходить за него за-
муж?
— А почему нет? Раз он хочет жениться? — коротко отве-
[154]
ИЛ 1/2021
тил Кеннет. — Он романтик. Он представляет тебя странни-
цей, кочующей из страны в страну, из одной постели в дру-
гую, в попытке излечить свое израненное сердце или что-то
такое. Это ему импонирует.
Том слушал их молча, в улыбке его сквозила тревога. Но
иногда Джулии и самой нравилось думать, что пострадала она
от сердечной драмы. Сердце ее определенно ныло. Представ-
ление Тома о ней действовало на нее умиротворяюще. Кол-
ким тоном она спросила Кеннета:
— Думаю, ты прекрасно понимаешь, почему я вела такой
образ жизни?
Кеннет приподнял брови:
— И почему же? Тебе так нравилось. Какие еще могут быть
причины?
Она не смогла сдержать смех, но все же, чувствуя себя не-
понятой, уязвленно сказала:
— Правда в том, что ты так же ужасен, как Том. Ты тоже
придумываешь всякие истории о женщинах ради своего ком-
форта. Тебе нравится думать, что женщины жестки и расчет-
ливы, что они цинично крутят мужчинами.
— Конечно, — ответил Кеннет. — Это гораздо лучше, чем
позволять собой пользоваться. Мне нравятся женщины,
знающие, чего они хотят, и добивающиеся этого.
Такие разговоры огорчали и раздражали Джулию. Они по-
ходили на пену морских волн, поднимающихся из глубины,
скрывающей неизвестные и опасные течения.
Ей не нравилось вспоминать о том, что Кеннет понимает
ее гораздо лучше, чем Том. Она была рада, когда свадебная
церемония осталась позади. Том женился на ней обдуманно и
без спешки, хотя дал понять, что свадьба должна пройти до
определенной даты: скоро начиналась посевная.
Кеннет присутствовал в качестве шафера, глаза его ехид-
но блестели, а вид у него был как у доброжелательного зева-
ки, заинтересованного в дальнейшем ходе событий. Они с
Джулией обменялись понимающими взглядами, против сво-
ей воли, ведь теперь их отношения ограничивались прохлад-
ной дружбой. Защищенная объятиями Тома, она решилась на

мысль о том, что если бы Кеннет не относился к типу муж-
чин, оберегающих женщин, просто потому что им нравится
это чувство, то тем хуже было бы для него. С ее стороны это
было немного жестоко, но все же из лучших побуждений, —
то было необходимостью, ведь они собирались жить в одном
доме, на одной ферме, вдали от других людей.
Оказалось, все не так сложно. Кеннет не был вынужден
держаться в тени. Том с легкостью, порожденной его удиви-
[155]
тельной ленивой уверенностью, звал Джулию своей женой, а ИЛ 1/2021
она с радостью откликалась. Между ней и Кеннетом образова-
лось шутливое взаимопонимание. В его распоряжении оказа-
лись три комнаты в одном крыле дома. Но вскоре он перестал
в них бывать. Ему казалось глупым отдыхать после ужина в
одиночестве. По вечерам супружеский статус Джулии выра-
жался в том, что ее с Томом кресла стояли рядом, а кресло
Кеннета — напротив. Он сидел там и смотрел на них с внима-
тельной и чуть насмешливой улыбкой.
Через какое-то время Джулия поняла, что испытывает смут-
ное беспокойство, и списала его на соперничество между
братьями, которое ей пришлось бы сглаживать. Но никакого
соперничества не было, все оказалось сложнее. Первые не-
сколько ночей Кеннет тактично удалялся в свою комнату, хотя
и выглядел удивленным. Том не находил себе места: ему ужасно
недоставало Кеннета. Глядя на них, Джулия с горькой иронией
отмечала: они были настолько близки, что не могли вынести
разлуки. Именно они по вечерам вели беседы — в чудной, под-
трунивающей манере, которой придерживались, даже когда ка-
сались серьезных тем, особенно когда касались серьезных тем.
Тому нравилось, когда Кеннет усаживался напротив, взирая на
супружескую пару с проницательностью и скепсисом во взгля-
де. Они поддразнивали друг друга так, что, будь они разных по-
лов, можно было бы заподозрить их во флирте. Слушая их, Джу-
лия испытывала необычайное смущение, как будто она была
свидетельницей разврата. Она предпочитала не думать об этом.
Лучше уж умиляться тому, как Том в своем отношении к Кенне-
ту подчеркивает, что он старший брат. Кеннет часто вел себя с
ним как-то по-ребячески несносно и капризно.
Причем Том был старшим братом даже в большей мере для
нее, столь успешно ведущей самостоятельную жизнь на протя-
жении многих лет. А не крылась ли в этом причина, почему она
вышла за него замуж? Она свыклась с этой мыслью. Они все с
ней свыклись. Они приучились к удобному, молчаливому пони-
манию. Том, скажем так, был главой семьи, властный и силь-

ный, может, слегка недалекий, какой и должна быть власть.
Джулия и Кеннет подчинялись ему с легким оттенком насмеш-
ки, чтобы скрыть тот факт, что они были рады подчиняться:
как же приятно переложить ответственность на чужие плечи!
Джулия даже научилась принимать то, что, когда Том за-
нят, а она гуляет, плавает или едет в город с Кеннетом, это
происходит не только потому, что Том согласился: Тому нра-
вилось это, он даже нуждался в этом. Иногда ей казалось, что
Том поощряет ее времяпрепровождение со своим братом.
Кеннет это чувствовал и сопротивлялся, отлынивая с дерзо-
[156]
ИЛ 1/2021
стью младшего брата. Он восклицал:
— Господи, Джулия вообще-то твоя жена!
А Том, смущенно рассмеявшись, отвечал ему:
— Мне не нравится идея собственничества. — Мысль о То-
ме, ведущем себя как собственник, казалась такой абсурдной,
что Джулия и Кеннет начинали безудержно хихикать, как де-
ти, задумавшие хитрую проделку.
И когда Том удалялся, оставляя их вдвоем, она с озабочен-
ной серьезностью обращалась к Кеннету:
— Но я совсем не понимаю этого. Я ничего не понимаю.
Это же неестественно.
— Ну да, — просто отвечал Кеннет. Он взглянул на нее с ис-
коркой лукавства. — Тебе нужно принимать все, как оно есть,
дорогая моя невестка.
Но Джулии казалось, что она и так уже это делает. Она
расслабилась и бездумно нежилась в уютной близости с То-
мом, которую тот делил с Кеннетом, ведь сам так хотел.
Несмотря на Тома, Джулия все же установила определен-
ную дистанцию с Кеннетом, потому что между ними могло
возникнуть притяжение. Пару раз, когда Том оставлял их на-
едине, Кеннет вспыхивал:
— Нет, ну зачем я должен хранить верность в обстоятель-
ствах, о которых я не могу помыслить.
— В каких обстоятельствах? — озадаченно спросила Джулия.
— Господи, Джулия... — с раздражением посетовал Кеннет.
Однажды он не сдержал своих эмоций и отпустил любопыт-
ное замечание: — Дело в том, что мне и Тому уже было пора
жениться. — Он засмеялся, и смех его таил мало хорошего.
Джулия его не поняла. То, что он сказал, показалось ей не-
приятным. Кеннет посмотрел на нее с насмешкой и сказал:
— К счастью для Тома, он о себе совсем ничего не знает.
Джулии не понравились эти слова о ее муже, хотя она соз-
навала их правдивость. Инстинктивно она решила избегать
этой темы — с Кеннетом она проявляла осторожность и не
обсуждала с ним Тома.
В течение двух лет, прежде чем Том отправился на фронт,
Кеннет порой исследовал (как он сам выразился) девушек с

соседних ферм в качестве кандидаток в жены. Они наскучили
ему. У него был долгий роман с замужней женщиной, кото-
рой наскучил ее муж. Не скупясь на остроумные замечания,
он поведал Джулии и Тому о своей роли любовника. Иногда
они все трое просто обессиливали от смеха, когда Кеннет
рассказывал о своих потугах на галантность: та женщина лю-
била романтику, ей нравились ухаживания. Кеннет романти-
ком не был, его интерес сводился к одному, о чем он не пре-
[157]
минул поведать со свойственными ему язвительностью, ИЛ 1/2021
колкостью и уничижительностью одним из тех долгих вече-
ров, которые он проводил в обществе супругов. Джулию сму-
щал неподдельный интерес Тома — нет, неподходящее слово.
Том не испытывал безвредный интерес любопытствующего
чужака, который он изображал. Казалось, слушая остроты
Кеннета о его похождениях, он сам почти становится соуча-
стником, безмолвно побуждая Кеннета на новые откровения.
В такие моменты она чувствовала перемену в Томе. Она гово-
рила себе, что просто ревнует, и подавляла это чувство.
Когда началась война, Том потерял покой; Джулия знала,
что он скоро уйдет. Он записался добровольцем еще до того,
как начался призыв, она с печальной насмешкой наблюдала за
сценой (не самой приятной), разыгрывающейся между обои-
ми ее мужчинами. Казалось, Том испытывает потребность из-
виниться перед Кеннетом за то, что он вырвал у него из рук
редкую надежду на счастье. Кеннет был непригоден к службе:
братья переехали в Африку в первую очередь из-за его слабых
легких. Кеннет вовсе не хотел отправляться на войну.
— Боже, — восклицал он, — Том, не нужно говорить так вино-
вато. Пожалуйста. Я не романтик. Я не хочу быть убитым, — в
том числе и за правое дело. Я не вижу в этом никакого смысла.
Таким образом он будто отрицал и войну, и хаос, царящий
в мире. Тома, на самом деле, тоже не волновали политиче-
ские тонкости войны. Ему был важен сам ее факт. Оба сходи-
лись в непреклонной убежденности, что Англия не может
проиграть войну. Они могли посмеиваться над этим (что они
и делали, когда Джулия подшучивала над ними с высоты сво-
его космополитизма), но все же они в это верили.
Что касается Джулии, война ее беспокоила больше, чем
братьев. Она привыкла к защищенности фермы, а теперь
мир, от которого она пыталась отгородиться, снова нависал
над ней угрозой. Она думала о своих знакомых в многочис-
ленных странах, находящихся в эпицентре событий, и испы-
тывала странные чужеродные чувства, казавшиеся ей абсурд-

ными. Она думала о людях, а не о народах или политических
дрязгах, и войну она видела как озверение человечества и
бессмысленную бойню. Всегда все так бессмысленно! А те-
перь ей не позволяли не думать об этом.
К своей чести, она подавила в себе все беспокойство и
женскую обиду на Тома, так легко ее покинувшего при пер-
вом же звуке горна, призывавшего навстречу приключениям.
Она лишь уничижительно сказала Тому:
— Ты как мальчишка! Будто не было других войн! Только по-
глядите на мужчин во всей округе — рады-радешеньки, что что-
[158]
ИЛ 1/2021
то, наконец, произойдет. Если вам, двум зубоскалам, действи-
тельно было бы дело до войны, то я, может, бы вас и уважала. Но
вам все равно. Как и большинству людей, которых мы знаем.
Тому это не понравилось. Атмосфера войны пробудила в
Томе поверхностный патриотизм.
— Ты говоришь газетными заголовками, — насмехалась
Джулия. — На самом деле ты не веришь ни одному слову из
тех, что произносишь. Правда в том, что люди, такие как мы,
во всех странах, где я побывала, понятия не имеют, во что мы
верим. Мы не верим слоганам и лжи. Мне противно смот-
реть, как вы радуетесь приходу войны.
Тома разозлили ее слова, потому что они были правдой, а
еще он вспомнил свою сентиментальную привязанность к
Англии, достойной поэта-идеалиста Руперта Брука. В послед-
ние дни перед его отъездом они держались напряженно: он
был рад уехать, в том числе из-за того, что Кеннет был не ме-
нее язвительным. Разлучались братья впервые, и Джулия по-
нимала, что Кеннету так же больно, как и ей, из-за того что
Том так легко их оставляет. На самом деле, они все были ра-
ды, когда Тому удалось покинуть ферму и прекратить тяжесть
взаимных мучений.
Однако после того, как он уехал, Джулия затосковала. Она
ужасно по нему скучала. Замужество оказалось для нее вели-
чайшим спокойствием, о котором она не смела мечтать. От-
пустив беспокойство и ненужные мысли, расслабившись,
отдавшись течению, наслаждаясь Африкой, тем, как она вы-
глядит и как ощущает себя, наслаждаясь простыми вещами,
без суеты и спешки — научившись всему этому, она, как ей ве-
рилось, излечилась. А теперь без Тома она оказалась ничтож-
ной. Она осталась без тепла и поддержки, и она понимала,
что брак не излечил ее вовсе. Она все еще оставалась непри-
каянной, без опоры; у нее не было дома: даже Африка, кото-
рую она полюбила, значила для нее не больше, чем для пти-
цы, прилетевшей на зимовку. От Кеннета не было никакой
пользы. Когда Том еще был на ферме, она могла плыть по те-
чению, разделять общепринятое отношение к войне. Кеннет
по вечерам включал радио и едко превращал новости войны

в бессмысленный жестокий хаос — в соответствии с ее собст-
венными представлениями. Когда он говорил о страданиях
людей, в его голосе сквозил бездушный цинизм. В своем голо-
се она тоже могла слышать подобные нотки.
— Все очень даже хорошо, — говорила она ему. — У нас все
очень даже хорошо. Мы сидим здесь вдали от всего. А где-то
миллионами страдают люди.
— Людям нравится страдать, — возражал он со злостью. —
[159]
Возьмем Тома. Сейчас он торчит где-то в пустыне, умирая от ИЛ 1/2021
скуки. Через десять лет он назовет это лучшим временем сво-
ей жизни.
Джулия словно слышала Тома, с теплом вспоминая свои
приключения, только с излишней ясностью. В то же самое вре-
мя она сердилась на Кеннета, потому что он говорил то, что
она сама думала, и мысли эти ей не нравились. Она присоеди-
нилась к местному женскому сообществу и начала вязать для
солдат, оказывать им всякую другую помощь. Она вспыхнула,
когда холодный злой взгляд Кеннета остановился на ней:
— Ей-богу, Джулия, ты ничем не лучше Тома.
— Ну кто-то же должен помогать, так ведь, Кеннет? — Ей с
трудом удавалось выразить свои чувства.
— За что ты борешься? — настаивал он. — Можешь сказать?
— Я думаю, мы должны это выяснить...
Он не слушал. Он вылетел с фермы со словами:
— Я собираюсь построить новую плотину. Будет сделано
хоть что-то полезное в этом хаосе, если, конечно, ее не раз-
бомбят. Ты можешь и дальше вязать всякую ерунду для этих
бедолаг, обрекающих себя на смерть, и слушать этих милых
женщин, твердящих об ужасных нацистах. Боже, какое лице-
мерие. Пусть хорошенько присмотрятся к Южной Африке,
ладно?
В действительности он скучал по Тому. Начав заниматься
благотворительностью в пользу фронта, он делал щедрые по-
жертвования от имени Тома, щепетильно присылая ему чеки
насмешки ради. Война затянулась, и щемящая тяжесть смер-
ти и страдания укоренилась в их сердцах. По ночам Джулия
слышала беспокойные шаги взад-вперед по длинным камен-
ным коридорам их дома, и, выходя, накинув халат, она наты-
калась на Кеннета — глаза его темнели от гнева, а лицо было
бледным и напряженным:
— Уйди, Джулия. Я убью тебя или кого-нибудь еще. Я хочу
все взорвать. Почему бы все не взорвать и не покончить с
этим? Настоящее избавление.

Джулия мягко брала его за руку и отводила в постель, игно-
рируя свой собственный холодный ужас перед миром. Кто-то
из них должен был оставаться в здравом уме. Кеннету тогда
это не очень удавалось. Он работал по четырнадцать часов в
день, поднимался до рассвета, возвращался после заката, что-
бы сесть за книги: он читал научные публикации, посвящен-
ные фермерскому делу. Он строил плотины, дороги, мосты;
он засаживал сотни акров деревьями, он проводил границы и
отводил воду. Слушая новости о тысячах убитых и раненых, о
множестве взорванных фабрик, он обращал свое искаженное
[160]
ИЛ 1/2021
ненавистью лицо к Джулии и произносил:
— По крайней мере, я строю, а не разрушаю.
— Надеюсь, тебе это помогает, — с легким сарказмом отзы-
валась Джулия, хотя ощущала бессилие и горечь. Мрачно по-
смотрев на нее, он снова уходил прочь в поисках работы.
Им было довольно одиноко в своем доме. Вскоре после то-
го, как Том уехал, они по понятным причинам начали поду-
мывать о найме помощника. Но им не нравилась идея присут-
ствия чужака, и они забыли об этом. Затем, когда мужчины
отправились с ферм на фронт, многие женщины остались од-
ни, выполняя всю работу либо самостоятельно, либо с рабо-
чими, непригодными для воинской службы, поэтому то, что
Кеннет и Джулия жили вместе, не казалось предосудитель-
ным. Вокруг все понимали, что во время войны такое не мо-
жет стать предметом сплетен. Их любовная связь была неиз-
бежной. Они оба это поняли, едва Том покинул их.
Тома не было три года. Она была опустошена Кеннетом.
Он был мрачен и озлоблен, и она понимала, что ничем не смо-
жет ему помочь, потому что ей было настолько же плохо. Она
стала такой женщиной, какую он хотел: ему была не нужна лас-
ковая утешительница. Она была его любовницей. Их отноше-
ния походили на поединок по фехтованию, наполненный иро-
нией, тактом и здравым смыслом, за исключением тех
моментов, когда Кеннет выплескивал на нее закипавшую в нем
ненависть. Иногда силы покидали ее, и, казалось, она стреми-
тельно погружалась в себя, чтобы беспомощно и равнодушно
наблюдать из глубины за жизнью, полной чувств и тепла. Кен-
нет оставлял ее, когда бы Том лаской возвратил ее к жизни.
— Хоть бы Том вернулся, боже, хоть бы он вернулся, —
вздыхала она.
— Думаешь, я не хочу того же? — с горечью спрашивал Кен-
нет. А затем язвительно, но все же не слишком добавлял: —
Или нет?
— Полагаю, что так.
— Что тебе нужно тогда? — коротко спрашивал он, расщед-
риваясь на крупицу внимания, которую он отщипывал от за-
бот о ферме, даря ее Джулии, женщине.

— Том, — просто отвечала она.
Он подходил к этому с пониманием:
— Правда в том, что со мной у тебя гораздо больше обще-
го, чем с Томом.
— Я не понимаю, при чем здесь это.
— Мы с тобой одного поля ягоды. Том о тебе совершенно
ничего не знает и никогда не узнает.
— Возможно, в этом-то и дело.
[161]
Их недовольство друг другом нарастало, усмиряемое, как ИЛ 1/2021
всегда, терпеливой иронией.
— Тебе совсем не нравятся женщины, — неожиданно пожа-
ловалась Джулия. — Тебе просто я не нравлюсь. Ты мне не до-
веряешь.
— О, если все сводится к симпатиям... — усмехнулся он с до-
садой. — Ты мне тоже не доверяешь, раз на то пошло.
Это было действительно так. Они не доверяли друг другу,
причиной тому был разрушительный нигилизм, их объединяв-
ший. Такие разговоры, с течением времени происходившие
все чаще, ожесточали их друг к другу, оставляя в состоянии не
замирающей схватки. Это было частью их долгого, изнуритель-
ного диалога, сопровождавшегося усталым смехом соперников.
И все же, когда Том написал о своей демобилизации, Кеннет,
смягчившись, попросил Джулию стать его женой. Она была по-
ражена и сбита с толку.
— Ты прекрасно знаешь, что не хочешь на мне женить-
ся, — воскликнула она. — Кроме того, как ты можешь так по-
ступать с Томом?
Поймав его лукавый взгляд, она начала безудержно сме-
яться.
— Я не знаю, хочу я жениться на тебе или нет, — честно
признался Кеннет, смеясь вместе с ней.
— Зато я знаю. Не хочешь.
— Я к тебе привык.
— А я нет. Я никогда не смогла бы к тебе привыкнуть.
— Я не понимаю, что может дать тебе Том, чего я не могу?
— Покой, — просто сказала она. — С тобой мы только и де-
лаем, что ссоримся.
— Мы не ссоримся, — возразил Кеннет. — Мы ни разу дур-
ного слова друг другу не сказали. — Он скривился. — За ис-
ключением тех случаев, когда я был на взводе, но это не в
счет.
Джулия понимала, что он не может представить отноше-
ний с женщиной, не основанных на противостоянии. Зная,

что говорит впустую, она сказала:
— С Томом все так просто.
— Конечно, все просто, — ответил он раздосадованно. —
От начала до конца, черт возьми, все ложь. Хотя, раз тебя это
устраивает... — Он пожал плечами, гнев его остывал. Он сухо
добавил: — Я думал, я подхожу на роль мужа.
— Некоторые мужчины никогда не женятся. Они навсегда
остаются любовниками.
— Разве женщинам это не нравится?
— Я не говорила о женщинах в целом, я говорила о себе.
[162]
ИЛ 1/2021
— Что ж, я все-таки женюсь.
Они больше не обсуждали это. Они чувствовали смятение
и гнев.
Перед приездом Тома Кеннет заявил:
— Я должен покинуть ферму.
Она даже не ответила — настолько это было неискренне.
— Я возьму ферму на другой стороне округи.
Джулия лишь улыбнулась. В течение трех лет каждую неде-
лю Кеннет писал Тому подробные письма о делах на ферме. У
них уже были планы на будущее.
Они решили, что Джулия должна встретить Тома в горо-
де, где они проведут первые несколько недель вдвоем, преж-
де чем вернуться к прежней жизни. Как ядовито сказал Кен-
нет:
— Словно у вас будет второй медовый месяц.
Так и вышло. Из пустыни Том вернулся крепким, загорев-
шим и немного хорохорясь, потому что не был уверен отно-
сительно себя и Джулии. Но она была так счастлива вновь его
видеть, что уже через несколько часов между ними все стало
как раньше.
— Насчет Кеннета, — осторожно начал Том, после того
как они несколько дней кружили над этой темой.
— Лучше не будем об этом, — быстро ответила Джулия.
Взгляд его голубых глаз остановился на ней не требова-
тельно, а умоляюще.
— Все будет хорошо? — спросил он через мгновение.
Она видела, как он боялся услышать от нее, что Кеннет ре-
шил уехать. Она сухо сказала:
— Я не хотела, чтобы ты геройствовал и отправлялся на
войну, так ведь?
— Так, — признал он, в то же время признавая и то, что
они были в расчете. Вообще он был несколько подавлен года-
ми военной службы. Он не хотел говорить об этом. Все еще
не пришло время, чтобы назвать это время лучшим в своей
жизни. Ему еще предстояло забыть, как ему было скучно, как
он тосковал по своей ферме.
Несколько дней между ними троими царила неловкость.

Кеннет ревновал, потому что Джулия так легко вернулась к
Тому. Но у них было так много работы, Кеннет и Том были
так рады друг другу, поэтому вскоре все стало так же непри-
нужденно, как прежде. Джулия думала, что теперь, когда их
взаимное влечение с Кеннетом было утолено, напряжение,
всегда присутствовавшее между ними, должно исчезнуть.
Видимо, не совсем так... Иногда взгляды Джулии и Кенне-
та встречались, выражая интуитивное ироничное понима-
[163]
ние, какого у нее никогда не было с Томом; и она испытывала ИЛ 1/2021
вину.
Иногда Кеннет выбирался на свидание с какой-нибудь де-
вушкой с соседней фермы, а затем они обсуждали его женитьбу.
— Если бы я только мог влюбиться, — жаловался он в шут-
ку. — Джулия, ты единственная женщина, которую я могу вы-
терпеть, — говорил он в присутствии Тома, а тот смеялся: та-
кого уровня единомышленничества они достигли.
Вскоре они начали подумывать о расширении фермы.
Они купили несколько тысяч акров прилегающей земли. Они
собирались выращивать табак: пришло время табачного бу-
ма. Они должны были серьезно разбогатеть.
На новой ферме было два помощника, но Том все равно
проводил там дни напролет. Иногда и ночи тоже. После того
как Джулия провела три дня наедине с Кеннетом, она сказала
Тому:
— Может, той фермой будет лучше управлять Кеннет?
Поглощенный новыми задачами, Том нетерпеливо ответил:
— Почему?
— По-моему, это очевидно.
— Похоже, дело в тебе, так?
— Возможно, не в этот раз.
Дело было в том, что война закончилась. Он казался медлен-
ным, осмотрительным мужчиной без особой страсти. Но ему
нужны были новые задачи, чтобы их решать. Он заскучал. Под-
вижному, энергичному, нетерпеливому Кеннету нравилось ос-
таваться на одном месте, нравилось развивать то, что уже есть.
Джулия не могла не думать, что она и Кеннет его просто
не волнуют. Она свыклась с мыслью, что на самом деле ему
есть дело лишь до Кеннета. За исключением войны, они ни-
когда не разлучались. Когда отец Тома умер, его мать вышла
за отца Кеннета, и сколько он себя помнил, он всегда опекал
Кеннета. Однажды Джулия спросила его:
— Я полагаю, ты ревновал его, так ведь?
Ее поразила его вспышка ярости. Она больше не поднима-

ла эту тему: какое теперь это имеет значение?
Мальчики вместе меняли школы и учились в одном уни-
верситете. Они начали работать на ферме в двадцать лет, ко-
гда у них не было ни гроша, и они были вынуждены брать в
долг, чтобы содержать свою мать. Они горячо любили мать,
даже обожали ее, хрупкую очаровательную женщину с кучей
поклонников, которая оставляла своих детей на попечение
нянек.
Однажды вечером, когда Тома не было и вернуться он дол-
жен был только завтра, Кеннет, не церемонясь, спросил:
[164]
ИЛ 1/2021
— Придешь сегодня ко мне, Джулия?
— Я не могу, — запротестовала она.
— Мне как-то не хочется забираться в супружеское ложе, —
разумно заметил он, и они засмеялись. С Кеннетом Джулия
неизбежно начинала смеяться.
Том ничего не говорил, хотя, скорее всего, все знал. Когда
Джулия вновь попросила его остаться на этой ферме, а Кен-
нета отправить на другую, он, нахмурившись, отвернулся и
ничего не ответил. Его отношение к ней не изменилось. И
она все еще думала: это мой муж; Кеннет не шел ни в какое
сравнение с этой мыслью. В то же время ей овладевала мрач-
ная тревога: ей казалось, что в каком-то извращенном смысле
братья стали на время еще ближе, деля одну и ту же женщину.
Так — попросту — она объяснила себе.
В конце концов в сторону отступил Кеннет. Не от Джулии,
а от самой ситуации. Пришло время, когда ему удалось, стоя
напротив Джулии и Тома, сидящих, как пожилая пара, у огня,
с язвительной улыбкой сказать:
— Вы понимаете, мне пора жениться. Дальше так продол-
жаться не может.
— Но ты не можешь жениться без любви, — возразила Джу-
лия, тут же сдержав себя раздраженным смешком, осознав,
что она не хочет, чтобы Кеннет уходил от нее.
— Вы должны понять, что так нужно.
— Мне это не нравится, — сказал Том, как будто предметом
обсуждения был его брак.
— Возьмем вас с Томом, — сказал Кеннет мирно, но не без
яда. — Очень удачный брак. И вы не были влюблены.
— Разве мы не были влюблены, Джулия? — спросил Том
удивленно.
— Вообще я была влюблена в Кеннета, — ответила Джулия,
чувствуя, что говорит это зря.
— Тебе была нужна жена, Джулии — муж. Все логично.
— Некоторые влюбляются слишком часто, — сказала Джу-
лия, намекая на Кеннета.
— А сейчас ты влюблена в Кеннета?
Джулия не ответила, ее разозлило, что Том спрашивал ее

об этом после того, как он, по сути, вручил ее Кеннету. Через
какое-то время она откликнулась:
— Думаю, ты прав. Тебе действительно пора жениться, — а
затем задумчиво добавила: — Я бы не смогла выйти за тебя, Кен-
нет. Ты меня убиваешь. — Последнее показалось ей абсурдным
преувеличением, поэтому она поспешила сказать: — Я не знала,
что могу быть так счастлива, как с Томом. — Она улыбнулась му-
жу и взяла его за руку, тот с признательностью сжал ей руку.
[165]
— Значит, я должен жениться, — едко произнес Кеннет. ИЛ 1/2021
— Но ты же сам так сказал.
— Кажется, я не чувствую то, что должен чувствовать, —
наконец сказал Том, неуверенно смеясь.
— Вот что с нами троими не так, — ответила Джулия. За-
тем, чувствуя, словно она балансирует на краю пропасти, в
которую могут угодить они все, она остановилась и сказала: —
Давайте больше не будем об этом. От этих разговоров ничего
хорошего.
Эта беседа состоялась месяц назад. С тех пор Кеннет боль-
ше не заговаривал о женитьбе, и Джулия в душе надеялась,
что он оставил эту затею. Вскоре, во время той поездки в го-
род, он провел день отдельно от Тома и Джулии — но с кем?
Завтра он снова собирался уехать. Первый раз за все эти годы
близости и взаимопонимания они были не втроем: остались
только Том и Джулия, а Кеннет намеренно отстранялся.
За вечер Кеннет ни разу не раскрыл рта, хотя Том и Джу-
лия ждали, чтобы он прервал молчание. Джулия не читала;
она печально перебирала воспоминания и время от времени
поглядывала на Тома, который ей ласково улыбался в ответ,
зная, что она ждет от него это.
Несмотря на потрескивающий и гудящий в камине огонь,
Джулии было холодно. Льдистый прозрачный воздух саван-
ны в этой огромной пустой комнате был невероятно сухим.
Крыша потрескивала от холода; каждый раз, когда жесть над
головой издавала хруст, холодная ночь накрывала мир купо-
лом, усыпанным мириадами звезд; засыхающие листья опада-
ли, а высокая колышущаяся трава выгорала до бледности. От
сухости кожа Джулии трескалась и стягивалась.
Неожиданно она произнесла:
— Кеннет, хватит. Ты не можешь себя так вести.
Она встала спиной к огню, смерив их взглядом. Она ощу-
щала себя пустой и выгоревшей, не тяжелее тростинки;
кровь будто больше не текла по ее венам. Ей было трудно опи-
сать боль, причиненную предательством Кеннета. Она стала

бесплотной. Так себя она ощущала.
А они видели высокую и довольно крупную женщину с чет-
кими чертами лица. Ее голубые и ясные глаза теперь были за-
туманены тревогой, но все же сохраняли смешливый огонек.
Она вынуждала их смотреть на себя, сравнивать, она бросала
им вызов. Она даже вынудила их изменить своей привычной
верности, с беспрестанной блаженной нежностью застилаю-
щей глаза влюбленным.
Они видели перед собой сильную немолодую женщину,
спутницу их жизни, на которую было приятно смотреть, ведь
[166]
ИЛ 1/2021
красота ее оставалась при ней, пусть и померкшая. Возмож-
но, они вспомнили тот день у моря, когда они впервые встре-
тили ее или когда она только приехала на ферму: молодая,
живая, тоненькая, похожая на юношу, с короткой гладкой
стрижкой и быстрым взглядом веселых голубых глаз.
Теперь ее завитые волосы мягкими волнами обрамляли
твердое худое лицо. На ней было неяркое платье в цветочек:
их тревожило увиденное ими несоответствие между всей
этой женственностью и тем, какой они знали Джулию. Их это
раздражало. Им казалось неуместным, даже несправедливым,
что она стояла перед ними, напоминая о том (они не хотели,
чтобы им напоминали), что она приближается к увяданию и
приближается — в одиночестве.
Кеннет произнес с досадой:
— О Господи, Джулия, ты все-таки настоящая женщина.
Обязательно нужно было устраивать сцену?
Ее короткий смешок прозвучал так же раздосадованно:
— А отчего мне не устраивать сцену? Кажется, я имею на
это право.
— Мы все понимаем, что пора что-то менять. Мы можем
обойтись без всего этого? — сказал Кеннет.
— Конечно, — беспомощно произнесла она. — Все можно
поменять, даже ничего не объясняя.
— Ладно, какое объяснение ты хочешь услышать?
Она безнадежно пожала плечами. Через некоторое время,
будто возобновляя старый разговор, она сказала:
— Наверное, мне все же стоило завести детей?
— Я всегда это говорил, — заметил Том мягко.
— Тебе почти сорок, — отрезвляюще отозвался Кеннет.
— Из меня бы не вышло хорошей матери, — сказала она. —
Я бы не могла соревноваться с вашей. Я не нашла бы смело-
сти решиться на это, зная, что не выдержу сравнения с вашей
идеальной мамочкой. — Говорила она с сарказмом, но в голо-
се ее звучали слезы.
— Давай не будем втягивать сюда нашу мать, — холодно
сказал Том.
— Разумеется, мы же всегда опускаем все важное.

Они оба промолчали, они отгородились от нее в своей
враждебности. Она продолжила:
— Я часто думаю, а почему я вообще тебе была нужна, Том?
Ты ведь не хотел заводить детей.
— Нет, хотел, — ответил Том довольно растерянно.
— Не настолько, чтобы дать мне понять, что тебе так или
иначе не все равно. Конечно, женщине важно знать, что от
нее хотят детей. Я не понимаю, Том, зачем ты впустил меня в
[167]
свою жизнь? ИЛ 1/2021
Немного погодя, пытаясь вернуться на привычные рель-
сы несерьезности, Кеннет сказал:
— Я всегда считал, что у нас должны быть дети.
Ни Том, ни Джулия ничего не ответили. Джулия взяла све-
чу с каминной полки, наклонившись к огню, зажгла ее и ска-
зала:
— Ладно, я иду спать. Я сыта по горло.
— Что ж, ладно, — ответил Кеннет. — Если тебе это так
важно — я скоро женюсь.
— Разумеется, — сухо произнесла Джулия.
— А что ты хотела, чтобы я сказал?
— На ком? — голос Тома прозвучал так недовольно, что
сменились полюса их разговора: теперь противниками стали
Том и Кеннет.
— Ну, на девушке из Англии. Она приехала несколько ме-
сяцев назад по программе, суть которой сводится к переселе-
нию женщин брачного возраста в колонии.
— Хорошо, а сама девушка? — спросила Джулия, против
своей воли поражаясь непреодолимому цинизму Кеннета по
отношению к браку.
— Ну... — протянул Кеннет, остановив свои блестящие тем-
ные глаза на Джулии, губы его уже начинали кривиться в су-
хой усмешке. — Она хорошая. Она красивая. Она вроде неглу-
пая. Она хочет замуж... что мне еще нужно?
Последняя фраза прозвучала дико. Они зашли в тупик.
— Я иду спать! — внезапно воскликнула Джулия, по ее лицу
струились слезы. — Я так не могу.
Никто не попытался ее остановить. Когда она ушла, Кен-
нет сделал Тому предостерегающий жест. Через некоторое
время Том раздраженно, но требовательно произнес:
— Что за бредовая затея жениться, когда тебе это не нужно.
— Разумеется, нужно, — сердито ответил Кеннет.
Он встал и взял свечу с каминной полки. Выходя из комна-
ты, явно чтобы предупредить сцену, затеваемую Томом, он

сказал:
— Я хочу завести детей раньше, чем состарюсь. Кажется,
это единственное, что остается.
Когда Том вошел в спальню, Джулия уже не плакала, она
ждала его, лежа в постели. Она ждала, чтобы он привел ее в
равновесие. Так было всегда. Но когда он лег в постель, оказа-
лось, что это Джулия утешает его: это показалось ей настоль-
ко странным и неправильным, что она не смогла уснуть.
Вскоре после завтрака Кеннет отправился в город. Он
приоделся; обычно внешний вид его не заботил, одежду он
[168]
ИЛ 1/2021
выбирал из практических соображений. Все трое натянуто
улыбались; садясь в машину, Кеннет покраснел.
— Возможно, я не вернусь сегодня, — крикнул он, не обора-
чиваясь.
Том и Джулия смотрели, как машина скрывается за де-
ревьями, а затем повернулись к друг другу:
— Хочешь отправиться на участки со мной? — спросил Том.
— Да, хочу, — с признательностью ответила Джулия. А за-
тем к ней пришло осознание того, что он зовет ее с собой не
ради ее утешения, а ради своего собственного.
Утро выдалось ветреным, солнечным и очень холодным —
за ночь саванной овладела зима.
Их дом был построен на небольшой возвышенности, окру-
женной снизу другими домами. Из-за сухого сезона все вокруг
поблекло до оливковых и охристых оттенков. Поражал кон-
траст между прозрачным сияющим небом, изливающим сол-
нечный свет, и сухим холодом, обжигающим руки и лицо, за-
ставляющим Джулию не любить зиму.
Эта сухость как будто туже затянула холодные путы внутри
нее, так что беспрестанная внутренняя дрожь подавлялась.
Она шла по полям вместе с Томом, ссутулив плечи и тесно
сомкнув руки на груди. Но ей не было холодно, по крайней
мере физически. Окружавшие дом кукурузные поля, теперь
цвета серебра и золота, оживлялись от дуновения ветра, за-
нимаясь сиянием и издавая сухое шуршание, похожее на пе-
ребирание крысиных лапок по траве. Том молчал, но вид у
него был мрачный, а лицо прорезали морщины. Он ответил
на пожатие Джулии, когда она взяла его за руку, но вяло. Ей
хотелось, чтобы он повернулся к ней и сказал: “Теперь он бу-
дет с нами порознь, ты должна вернуться ко мне, чтобы мы
построили все заново”. Ей хотелось, чтобы он позвал ее, ис-
целил, вернул ей целостность. Но он был беспокоен и трево-
жен, и в конце концов она робко сказала:
— Почему ты это так болезненно воспринимаешь? Вооб-
ще-то это я должна среди нас быть несчастной.
— А ты несчастлива? — спросил он голосом человека, воз-
мутившегося бесчестностью.
— Да, конечно, — ответила она, пытаясь подобрать слова,
чтобы объяснить ему, что если бы он сейчас взял ее под свою
защиту, как много лет назад, то все бы у них наладилось.
Но теперь он сам стал беззащитным.
Они едва говорили друг с другом в тот день — не из-за ца-
рящей между ними враждебности, а из-за глубокой, печаль-
ной беспомощности. Они не могли помочь друг другу.
Тем вечером Кеннет не вернулся из города. На следующий
[169]
день Том сам удалился на вторую ферму, при прощании ИЛ 1/2021
взгляд его был кротким и извиняющимся, словно говорящим:
“Оставь меня в покое. Я не могу это вынести”. Позже из горо-
да позвонил Кеннет. Голос его был небрежным, в нем тоже
слышалась настороженность. Этот тихий голос, пришедший
по проводам из такой дали, вызвал у Джулии такой четкий об-
раз Кеннета, что она улыбнулась с нежностью.
— Ну как? — спросила она осторожно.
— Я вернусь. Не знаю когда.
— Значит, все уже решено?
— Думаю, да. — Пауза. А затем он издал сухой смешок: —
Она настолько хорошая девушка, что требует все больше и
больше времени; ты понимаешь.
Джулия засмеялась. Он быстро добавил:
— Она действительно такая, понимаешь, Джулия. Она
ужасно хорошая.
— Что ж, ты должен поступать так, как считаешь нуж-
ным, — осмотрительно произнесла она.
— Том как? — спросил он.
— Я почему-то совсем ничего не знаю о Томе.
Пауза настолько затянулась, что она засомневалась в ис-
правности телефона.
— Я все еще здесь. Я просто пытался подобрать нужные
слова, — сказал Кеннет.
— Неужели настало время, когда мы начали обдумывать,
что лучше сказать?
— Похоже на то, так?
— До свидания, — быстро произнесла она, кладя труб-
ку. — Дай мне знать, когда ты приедешь, чтобы я все подго-
товила.
Как и в любое другое утро, она отправилась инспектиро-
вать дом. Она переходила из комнаты в комнату этого большо-
го пустого здания, в котором окна не занавешивали в течение
всего дня, оставляя в стенах прогалины синевы или видов са-
ванны, будто само строение — кирпичи и железо — объединя-

лось с небом и ландшафтом, образуя новый вид дома. Когда
она произвела привычный осмотр, убедившись, что все вычи-
щено, отполировано и приведено в порядок, она отправилась
на кухню. Там она давала указания кухарке насчет обедов и за-
пасов в кладовой. Затем она возвращалась на веранду, в это
время она обычно читала или шила вплоть до обеда.
В голову закралась обидная, навязчивая мысль о том, что,
если бы ее не было в доме, Том бы этого не заметил. Слуги под-
держивали бы его комфорт без нее. Она подавила порыв от-
правиться на кухню и взяться за готовку или наводить порядок
[170]
ИЛ 1/2021
в буфете, чтобы чем-то занять руки: не это ей было нужно, это
лишь временное избавление от мысли о своей бесполезности.
Она сняла с гвоздя большую светлую соломенную шляпу и по
выложенной камнем дорожке вышла в сад. Садоводством она
особо не занималась, поэтому вокруг дома были высажены кус-
тарники, чтобы круглый год были хоть какие-нибудь островки
цветения. Благодаря садовнику лужайки оставались зелеными
и свежими. По густой изумрудной траве были разбросаны цве-
ты засухи — пуанзеции, — лепестки их были алыми, молочно-
розовыми и бледно-желтыми. На их тонких, коричневых, бле-
стящих стеблях колыхались светло-зеленые листочки. На
порывистом ветру легкие цветки и листья дрожали и качались.
Джулии казалось, что они олицетворяли всю суть этого време-
ни года, суть холодного сухого воздуха, прозрачного негрею-
щего солнечного света и высокого льдисто-синего неба.
Она неторопливо прошла через лужайку с цветами к просе-
лочной дороге и обернулась, чтобы посмотреть на дом. Снару-
жи — со своей блестящей жестяной крышей, твердостью крас-
новатых стен и сверкающими прямоугольниками окон — он
походил на огромный надежный амбар. Несмотря на редкий
кустарник вокруг и густые заросли деревьев, в чьей тени сто-
ял дом, он казался голым, неказистым, незаконченным. “Это
мой дом”, — сказала себе Джулия, словно бы пробуя это слово.
Она не принимала его. Она прожила в этом доме десять лет —
даже больше. Она отвернулась и легко пошла по мелкой розо-
ватой пыли дороги, как чужая. Всегда были минуты, когда Аф-
рика не принимала ее, когда она чувствовала себя рассуди-
тельным призраком. Так было и сейчас. Сквозь знакомые и
любимые пейзажи саванны проступали облики Буэнос-Айре-
са, Рима, Кейптауна — десятка городов, больших и маленьких,
сливающихся и смешивающихся вокруг неровностей релье-
фа. Может, людям не стоит жить в таком большом количестве
мест? Все же дело было не в этом. Она страдала от прежде не-
ведомой сухости чувств, смутной непонятной боли, которая в
юности бы связалась с человеком или местом, но теперь она
была заточена внутри нее. “Что я такое?” — твердила она са-
мой себе, идя по саванне, неся с собой островок тени, отбра-

сываемый обвисшими полями ее огромной шляпы. По обеим
сторонам колыхалась и шелестела высокая трава, голубки
нежно ворковали в ветвях, небо раскинулось васильковой ар-
кой над ней — утро было, как говорят, чудесным.
Призраком прошла она вдоль краев кукурузных полей, на-
блюдая за местными работниками. У колодца она остановилась
посмотреть на женщин в окружении голых ребятишек. В хлеву
она наклонилась, чтобы дотронуться до влажных носов малень-
[171]
ких телят, которые бодались и прижимались к ее ногам. Там она ИЛ 1/2021
осталась на какое-то время, обретя покой среди этих юных созда-
ний. Наконец она поняла, что уже время обеда. Она должна вер-
нуться домой и составить за столом компанию Тому, если он за-
хочет вернуться. Она уходила от телят с мыслью: может, нужно
завести детей? Она прекрасно знала, что не будет этого делать.
Дорога обратно к дому проходила через холмистую каме-
нистую возвышенность, по обеим сторонам которой распола-
гались впадины, поросшие травой, — влеи. Она шла медлен-
но, стараясь возродить то тихое изумление, испытанное ей в
первый ее день на ферме, когда она поняла, что городская
жизнь дала ей ложные представления о формах неба и земли.
В ярко-синем куполе неба над ней перистая дымка говорила о
ветре, а тяжелые башни ленивых белых облаков — о затишье.
Вокруг нее скелет камня проступал через тонкую кожу плодо-
родной почвы. Деревья росли гуще в зависимости от изгибов
рельефа и подземных рек. Трава — длинные светлые пряди —
стоически держалась вопреки всем ранам, нанесенным ей ко-
пытом зверя или беспечностью человека. Небо, земля и ве-
тер смыкались вокруг нее в обмене воды и тепла, и глубокое
многоголосое бормотание жизни гулом отдавалось в ее кро-
ви. Она вслушивалась и, безвольная и протестующая, задава-
лась вопросом: “Какой частью всего этого я являюсь?”
После полудня она вновь бродила часами, как и на следую-
щий день. Она вовремя возвращалась домой к обеду и ужину
и коротко приветствовала Тома: они справлялись поодиноч-
ке, ища утешения в земле, на которой они жили, и людях, на
ней трудившихся. Как-то Том, утомленно и тревожно взгля-
нув на ее такое же уставшее лицо, сказал:
— Джулия, я не думал, что ты будешь настолько против.
Наверное, во мне говорила гордость, но я всегда думал, что я
на первом месте.
— Так и есть, — быстро ответила она, — поверь мне, так и есть.
Она подошла к нему, чтобы он смог обнять ее. Он обнял
ее, но в этом объятии ни для кого не нашлось тепла.

— У нас снова все будет хорошо, — пообещал он.
Но прозвучали его слова так, будто он пытался убедить в
этом самого себя.
На четвертый вечер неожиданно вернулся Кеннет. Он
приехал один, его вид выражал целеустремленность и реши-
тельность. За ужином в голой, неуютной, ярко освещенной
комнате говорили мало. После все трое ждали, чтобы кто-то
нарушил молчание. Наконец Джулия сказала:
— Ну что, Кеннет?
— Мы поженимся в следующем месяце.
[172]
ИЛ 1/2021
— Где?
— В церкви, — ответил он и натянуто улыбнулся. — Она хо-
чет, чтобы свадьба прошла должным образом. Я не против,
если ей так нравится.
Намерение Кеннета было разумным и твердым. И в то же
время его взгляд, обращенный к Джулии и Тому, был тяже-
лым: ему претило его положение.
— Сколько ей лет? — спросила Джулия.
— Совсем дитя. Двадцать три.
Джулию это поразило:
— Кеннет, так нельзя.
— Почему нет?
Джулия не могла объяснить.
— А у нее есть собственные деньги? — практично осведо-
мился Том, вызвав удивление у Джулии и брата. — Все же, —
быстро добавил он, — мы должны узнать о ней, прежде чем
она приедет.
— Конечно, у нее нет денег, — холодно ответил Кен-
нет. — Иначе она бы не приехала в колонию по субсидиро-
ванной программе переселения женщин брачного возрас-
та, не так ли?
Том скривился:
— Вы двое безнадежны, — заметил он.
Кеннет и Джулия обменялись взглядами, похожими на по-
жатие плечами.
— Не я первый заговорил о деньгах, — подчеркнул Кен-
нет, — а ты. Собственно, а что в этом такого? Если я был бы
лишней женщиной в Англии, я бы тоже эмигрировал, чтобы
найти мужа. Это единственное разумное решение.
— На что она живет сейчас? — спросила Джулия.
— Она работает в какой-то конторе. Ничего особенного, —
отрезал Коннет. — Все-таки к чему эти разговоры о деньгах?
Нам ведь точно хватает?
— Сколько их у нас? — поинтересовалась Джулия, имевшая
смутное представление об их капитале.
— Чертовски много, — со смешком ответил Том. — Послед-
ние три года мы зарабатываем тысячи.

— Сколько тысяч?
— Сложно сказать, крупные суммы снова вкладываются в
хозяйство. Тысяч пятьдесят, наверное. В этом году мы зара-
ботаем больше.
Джулия улыбнулась. Слова “тысяч пятьдесят” не укладыва-
лись в ее голове. Она подумала о том, как она годами зараба-
тывала себе на жизнь в разных конторах, строго контролируя
каждую свою трату.
[173]
— Получается, мы можем считать себя богатыми? — задум- ИЛ 1/2021
чиво спросила она, наконец, пытаясь связать этот факт с их об-
разом жизни, местностью, в которой они жили, и их будущим.
— Полагаю, что можем, — с довольным смешком фыркнул
Том. Ему нравилось, когда Джулия представлялась беспомощ-
ной. — Большая часть заслуги принадлежит Кеннету, — добавил
он. — Сейчас мы пожинаем плоды его трудов во время войны.
Джулия взглянула на него, а затем с насмешкой — на Кен-
нета, беспокойно ерзавшего на стуле. Том с безобидной иро-
нией продолжал возвращать Кеннету должное за его военные
колкости:
— Наша ферма становится достопримечательностью. Я
получил письмо от правительства, в котором просят на сле-
дующей неделе показать наше хозяйство нескольким достой-
ным гостям с родины. Ты должна будешь принимать их в ка-
честве хозяйки. Они едут посмотреть на военные успехи
Кеннета. — Он засмеялся. — Это очень выгодно.
Кеннет плотно сжал губы, сдерживая раздражение.
— Мы говорили о моей будущей жене, — сказал он холодно.
— Так мы и говорим, — отозвалась Джулия.
— Тогда давайте уже закончим это. Я собираюсь устроить
ей грандиозный, дорогущий медовый месяц в самых роскош-
ных и помпезных отелях Южной Африки, — хмуро продол-
жил Кеннет. — Ей это понравится.
— Мне бы в ее возрасте тоже понравилось, — отозвалась
Джулия.
— А потом? — снова спросила Джулия. Ей хотелось услы-
шать о планах Кеннета на другую ферму.
Он посмотрел на нее непонимающе:
— Потом — что?
— Куда вы отправитесь?
— Отправимся?
До нее дошло, что он не собирался покидать эту ферму.
Она лишилась дара речи. Все же справилась с собой и медлен-
но произнесла:
— Кеннет, ну вы же не собираетесь жить здесь?
— Почему бы нет? — спросил он быстро, будто обороняясь.
Обстановка накалилась настолько, что Джулия, попере-
менно глядя на обоих братьев, ощутила наступление настоя-
щего кризиса, которого она не предвидела. Но они ожидали,
что она с ним столкнется.
— Боже мой, — протянула она, закипая. — Боже мой. — Она
посмотрела на Тома, который тут же отвел взгляд. Она увиде-
ла, что неявное желание Тома заключается в том, чтобы она
позволила Кеннету остаться. Наконец она поняла, что если
[174]
ИЛ 1/2021
им и приходила в голову мысль о невозможности присутст-
вия другой женщины в этом доме, то принять эту мысль они
не были готовы. Она смотрела на братьев и испытывала к
ним ненависть из-за того, что они приводили в свою жизнь
женщин, ради которых меняться не собирались. Она встала и
медленно отошла от них, отвернулась к окну, вглядываясь в
густо усыпанную звездами зимнюю ночь. Она сказала:
— Кеннет, ты собираешься жениться на этой девушке, по-
тому что хочешь завести семью. На самом деле тебе ни ка-
пельки нет дела до девушки.
— Я к ней очень привязался, — возразил Кеннет.
— В душе тебе ни капельки нет дела.
Он не ответил.
— Ты собираешься привести ее ко мне. Она почувствует,
если не дойдет умом, что ее используют. И ты приводишь ее
ко мне.
Она подумала, что вполне ясно объяснила свой гнев. Она
повернулась к ним.
— Перспектива того, что я приведу ее “к тебе”, не кажется
мне такой же невероятной, как, очевидно, видится тебе, — су-
хо сказал Кеннет.
— Разве ты не понимаешь? — в голосе ее слышалось отчая-
ние. — Она не может соперничать...
— Ты льстишь себе, — бросил Кеннет.
— О, я не это хотела сказать. Я имела в виду, что мы слиш-
ком много были вместе. Нет ничего такого, чего мы не знаем
друг о друге. Должна ли я говорить об этом...
— Нет, — тихо ответил Кеннет. — Лучше не надо.
Все это время Том, крупный, светлый, приятный, сидел, от-
кинувшись в кресле, глядя то на жену, то на брата с видом чело-
века, внезапно оказавшегося в чужой стране. Он сказал упрямо:
— Я не понимаю, почему ты не должна свыкнуться с этим,
Джулия. Ведь нам с Кеннетом тоже пришлось приспосабли-
ваться...
— Хватит, — быстро попросил Кеннет, — хватит.
Она не сдержалась:
— Почему ты всегда обрываешь разговор? Почему бы нам

не поговорить об этом? Это то, что имеет значение для всех
нас, так?
— Нет смысла обсуждать это, — сказал Кеннет с угрюмым
видом.
— Да, — ответила она холодно. — Нет смысла. — Она отвер-
нулась от них, борясь со слезами. — В душе вам обоим совер-
шенно все равно. Это так. — В тот момент ей казалось это
правдой.
[175]
— Что ты имеешь в виду под “совершенно все равно”? — ИЛ 1/2021
спросил Кеннет.
Она медленно отвернулась от окна, задергивая легкие лет-
ние шторы, скрывая звезды:
— Я говорю, что нам все равно. Нам просто все равно.
— Я не понимаю, о чем ты, — недоуменно и сердито сказал
Том. — Ты не была со мной счастлива? Ты это пытаешься ска-
зать, Джулия?
Тут Кеннет и Джулия разразились неудержимым болез-
ненным смехом.
— Конечно, я с тобой была счастлива, — наконец ровным
голосом ответила она.
— Что тогда? — спросил Том.
— Я не знаю, почему раньше я была счастлива, а теперь нет.
— Ты просто ревнуешь, — коротко сказал Кеннет.
— Я так не думаю.
— Конечно, ты ревнуешь.
— Ладно, хорошо, пусть так. Но суть не в этом. Что мы бу-
дем делать с этой девушкой? — неожиданно спросила она, чув-
ствуя, что подыскала нужные слова.
— Я буду ей хорошим мужем, — сказал Кеннет.
Все трое переглянулись, приподняв брови и насмешливо
поджав губы.
— Ну ладно, — исправился Кеннет. — Но она родит мне ку-
чу милых детей. Ты составишь ей компанию, Джулия — при-
ятная умная женщина. А еще у нее будет полно денег, краси-
вой одежды и всякой подобной чепухи, если она пожелает.
Пауза затянулась настолько, что, казалось, она не прервет-
ся никогда. Джулия с болью произнесла:
— Ужасно, что мы не можем выражать себя и свои чувства.
— Мне бы хотелось, чтобы ты оставила попытки, — заме-
тил Кеннет. — По-моему, это неприятно. И довольно беспо-
лезно.
Том сказал:
— Я был бы тебе очень признателен, если б ты постаралась

объяснить, что ты чувствуешь, Джулия. Я совсем не понимаю.
Джулия встала спиной к огню и неуверенно начала:
— Посмотри на нас. Я имею в виду, чем мы занимаемся?
Что вообще здесь делаем?
— Делаем где? — мягко спросил Том.
— Здесь, в Африке, на этой земле.
— Оооо, — насмешливо простонал Том.
— О господи, Джулия, — нетерпеливо возмутился Кеннет.
— Я думаю, мы не должны быть здесь.
— Ну и где же мы должны быть?
[176]
ИЛ 1/2021
— У нас на это такое же право, как у остальных.
— Полагаю, что так. — Джулия оставила эту тему. Она вооб-
ще не об этом хотела говорить. Она медленно произнесла:
— Я думаю, в мире сравнительно мало людей, столь же бо-
гатых и благополучных, как мы.
— Все может изменить пара неурожайных лет или переме-
на в международной обстановке, — возразил Кеннет. — Мы
можем обеднеть так же легко, как и разбогатели. Если об этом
можно сказать “легко”. Мы с Томом вообще достаточно по-
трудились.
— Как и многие другие. Тем временем у нас сколько угодно
денег. Почему мы никогда не говорим о деньгах, не думаем о
них. В этом все мы.
— Говори за себя, Джулия, — сказал Том. — Кеннет и я
только и делаем, что говорим и думаем об этом. Как еще, по-
твоему, мы разбогатели?
— Как их заработать — да. А не для чего все это.
Оба мужчины ничего не ответили, они обреченно посмот-
рели друг на друга. Кеннет закурил сигарету, а Том — трубку.
— Последние несколько дней я постоянно думаю о день-
гах. Возможно, не о таком большом количестве, как... — Она
запнулась. — Я не могу сказать, что я чувствую. Бесполезно. К
чему сводятся наши жизни? Вот что я хочу знать.
— Что ты хочешь от нас услышать? — с любопытством
спросил Кеннет наконец.
Каким-то новым тоном. Джулия посмотрела на него озада-
ченно.
— Я не знаю, — все же ответила она. А затем очень сухо: —
Полагаю, я должна была подготовиться к последствиям брака
с вами обоими.
Мужчины неловко засмеялись, но с облегчением, чувст-
вуя, что худшее уже позади.
— Если завтра я покину эти места, — с грустью сказала
она, — вам даже не будет меня не хватать.
— Ах, ты любишь Кеннета, — простонал Том. Прозвучало
это неожиданно, подобно случайной ноте, но уместно —
Джулия не могла этого выдержать. Она продолжила спокой-

но и тихо, унимая боль, обнажившуюся в голосе Тома:
— Нет. Мне бы хотелось, чтобы ты не говорил о любви.
— К этому все сводится, — сказал Кеннет. — К любви.
Джулия взглянула на него уничижительно. Она сказала:
— Что мы за люди? Давайте говорить открыто и ни о чем,
кроме фактов, — хотя бы раз.
— Начнешь? — выдохнул Кеннет.
— Начну. Факт в том, что для вас двоих я играю роль пер-
[177]
восортной наложницы... — Она тут же запнулась. Даже нача- ИЛ 1/2021
ло ее тирады казалось ей абсурдным.
— Надеюсь, тебе теперь стало легче, — иронически заме-
тил Кеннет.
— Не стало. Я и не надеялась на это. — Но сейчас Джулия с
трудом боролась с чувством, которое она ни с кем не могла
разделить; пыталась подняться из глубины, в которой все
смешивалось, где так легко отдаться прихоти течения.
— Я должна была родить детей, — в конце концов тихо ска-
зала она. — Вот где мы ошиблись, Том. Нам нужны были дети.
— Ах, — отозвался Кеннет из своего кресла. — Теперь ты
рассуждаешь здраво.
— Что ж, — произнес Том, — нам ничего не мешает.
— Я слишком стара.
— Другие женщины рожают и в сорок.
— Я слишком устала. Мне кажется, чтобы завести детей,
нужно... — Она остановилась.
— Нужно что? — спросил Том.
Глаза Джулии встретились с глазами Кеннета, в них было
глубокое терпеливое понимание, смешанное с иронией.
— Слава богу, ты не вышла за меня, — неожиданно сказал
он. — Ты была права. Твой мужчина — Том. В браке один дол-
жен быть достаточно сильным, чтобы поддерживать иллю-
зию.
— Какую иллюзию? — недовольно спросил Том.
— Необходимости, — просто ответил Кеннет.
— Для тебя этим должна заниматься твоя девушка из кон-
торы? — поинтересовался Том.
— Именно. Она любит меня, да поможет ей Бог. Она прав-
да любит, вы понимаете... — Кеннет посмотрел на них так,
словно приглашал их разделить его удивление. — И она хочет
детей. Она знает, почему она их хочет. И, к счастью, она нау-
чит меня понимать это тоже. По большей части, — добавил
он, не удержавшись.
Продолжать теперь казалось бессмысленным. Они молча-

ли, лицо каждого выражало усталую и смятенную горечь.
Джулия стояла напротив камина, чувствуя, как волны тепла
пробегают по ее телу, не касаясь холода внутри.
Кеннет оправился первым. Он встал и сказал:
— Спать, всем пора спать. От этого никакого толку. Мы не
должны говорить. Мы должны разбираться с другими делами.
Он пожелал спокойной ночи и направился к выходу. У двери
он обернулся, прямо и открыто посмотрел на Джулию — взгляд
его темных глаз был умным и проницательным — и заметил:
— Ты должна быть добра к этой девушке, Джулия.
[178]
ИЛ 1/2021
— Ты прекрасно знаешь, что я могу быть к ней добра, но
она никогда не будет считать меня доброй. Ты намеренно об-
рекаешь ее на это. Ты даже не хочешь проехать две мили к
другой ферме. Ты даже не обременяешь себя такими пустяка-
ми ради ее же блага. Помни об этом.
Кеннет вспыхнул и выпалил:
— Что ж, я не говорил, что я не поеду на другую ферму. —
И вышел. Он считал это место своим домом и не мог смирить-
ся с мыслью о том, чтобы покинуть Тома, даже сейчас.
— Подойди сюда, — мягко сказал Том, когда Кеннет ушел.
Она подошла к нему и села рядом с ним в его кресле.
— Ты думаешь, я глупый? — спросил он.
— Нет.
— Какой же я тогда?
Она прижалась к нему:
— Обними меня.
Он послушался, но она его рук не чувствовала: руки, обви-
вавшие ее, были легкими, как дуновение ветра, и такими же
робкими.
Среди ночи она встала с постели, накинула халат и по ко-
ридорам, по которым гулял сквозняк, направилась в спальню
Кеннета, находившуюся в противоположном крыле дома.
Комнату заливал лунный свет. Кеннет сидел, откинувшись
на подушки, он не спал; она могла видеть блики света в его
глазах.
Она села в изножье его постели.
— Ну что, Джулия? Тебе не следует сюда приходить, ты же
знаешь.
Она не откликнулась. Ее беспокоила тусклость луны, кото-
рая, казалось, висела прямо за окном. Она поднесла спичку к
свече, наблюдая за тем, как теплый золотистый огонек оза-
рил комнату, вытеснив луну, превратившуюся в яркую монет-
ку, подброшенную к звездам.
На трюмо она увидела новую фотографию в рамке.
— Если кто-то заводит жену, — произнесла она с сарказ-
мом, — то он, конечно, заводит и фотографию на трюмо. —
Она встала, взяла ее и вернулась к кровати.

Кеннет смотрел на нее настороженно.
Лицо Джулии медленно расплылось в сочувствующей
улыбке.
— Что такое? — быстро спросил Кеннет.
Ей было не двадцать три, Джулия ясно видела это. Доволь-
но симпатичное, очень английское, широкое плоское лицо с
некрупными чертами. Светлые, аккуратно завитые волосы
ниспадали на лицо. Худые щеки, непомерно серьезные глаза,
[179]
выдающие тревожность, рот, изгибающийся в осторожной ИЛ 1/2021
улыбке по просьбе фотографа. Поднеся фотографию к свету,
Джулия могла увидеть, что шею ее покрывают морщины.
Нет, совсем не дитя. Он взглянула на Кеннета; в ней поднима-
лась сладкая необъяснимая нежность к нему, прелестная без-
отчетная радость.
— Что ж, — сказала она. — Ты все-таки влюбился, Кеннет.
— А кто говорил, что это не так? — усмехнулся он, лежа в
кровати и затягиваясь сигаретой.
Она ласково усмехнулась в ответ, до сих пор будучи во вла-
сти своих чувств. Но чары начали развеиваться, когда она
вновь взглянула на фотографию, мысленно приветствуя эту
другую уставшую женщину, приезжающую на богатую ферму,
как бедная девочка из сказки.
— Чему ты удивляешься? — настороженно спросил Кен-
нет.
— Я думала о тебе как об утешении, — сухо объяснила она.
— Я готов им стать.
— Ты никогда не станешь ничьим утешением.
— Не для тебя. Но ты забыла, что она моложе. — Он засме-
ялся. — Она не будет такой придирчивой.
Она молча улыбнулась, вглядываясь в лицо на снимке. Ли-
цо было таким честным и искренним, без тени веселья; глаза
такими серьезными и ищущими. Джулия вздохнула.
— Я ужасно устала, — сказала она, повернувшись к Кеннету.
— Я знаю. Я тоже устал. Поэтому и женюсь.
Джулия имела четкое представление об этой англичанке,
которая вскоре должна была прибыть на ферму. На минуту она
позволила себе представить ее в различных ситуациях, как она
проявляет нервную тактичность, как скрывает жажду собст-
венного дома, надеется не обрести в Джулии врага. Она не
встретит ни распрей, ни враждебности, ни сцен — всего того, с
чем она, возможно, готовилась столкнуться. Она встретит
трех людей, хорошо знающих друг друга и поэтому разговари-
вающих лишь изредка. Она встретит равнодушие ко всему, чем

она на самом деле является, равнодушие к заготовленной наме-
ренной доброте. Она словно опоздает на вечеринку, где все
уже давно друг с другом перезнакомились. Она не сможет спра-
виться с потребностью Кеннета: быть той, кем она не может
быть, — молодой женщиной, у которой полно жизненной си-
лы, чтобы его исцелить.
Глядя на симпатичную девушку в рамке, на девушку, в ко-
торой она сумела разглядеть тревожную, замученную женщи-
ну, она поняла, какое слово она искала. Будто эти осторожно
улыбающиеся губы ей его подсказали.
[180]
ИЛ 1/2021
— Ты знаешь, какие мы? — спросила она Кеннета.
— Понятия не имею, — беспечно ответил он.
Эта невеселая, неприкаянная девушка подсказала Джулии
слово “порок”.
Дважды в жизни ей попадалось это слово; в этот раз она
приняла его с благодарностью. Все равно другого слова не
предлагалось.
— Я знаю, что такое порок, — сказала она Кеннету.
— Потрясающе, — нетерпеливо ответил он. А затем доба-
вил: — Полагаю, как и многие женщины, живущие своей жиз-
нью, что бы это ни значило, ты сейчас начнешь проявлять из-
лишнюю совестливость. Если это так, то ты нам обоим
смертельно наскучишь.
— Этим ли я занимаюсь? — спросила она. — Я так не думаю.
Он пристально на нее посмотрел:
— Иди-ка ты спать, милая моя. Перестань суетиться. Ты го-
това что-то изменить? Не готова? Тогда прекрати заставлять
нас чувствовать себя несчастными из-за сложившегося поряд-
ка вещей. У нас довольно хорошая жизнь, мы воспринимаем
ее такой, какая она есть. Не так-то уж здорово быть на обочи-
не жизни, но даже у этого есть свои плюсы.
— Блестяще сказано, — улыбнулась она и вышла из комнаты.
Переперевод
Джейн Остен [181]

Гордость и предубеждение ИЛ 1/2021
Фрагменты романа
Перевод и вступление Александра Ливерганта
В пятый раз
Основания для переперевода прозы, узаконенной переводческой практики
последних десятилетий, в идеале должны быть весьма весомые — это в по-
эзии переперевод вещь естественная, чтобы не сказать обязательная.
В идеале. Сегодня, однако, часто перепереводятся авторы, которые в
новом переводе не нуждаются, и, наоборот, до сих пор отсутствуют новые
переводы книг, в свое время переведенных неудачно или очень уж давно.
Не вполне понятно, к примеру, зачем было заново переводить “Приключе-
ния Гекльберри Финна”, эту “энциклопедию американской жизни”, пре-
красно переведенную Н. Дарузес, или культовый, ставший уже классиче-
ским, в том числе и по-русски, роман Сэлинджера “Над пропастью во ржи”.
В результате вместо перевода Р. Райт-Ковалевой, не случайно же ставше-
го за эти годы фактом русской литературы, мы имеем перевод — скажем
помягче — малоубедительный: трогательный, наивный, инфантильный
бунтарь-подросток Холден Колфилд превратился в русской версии в реци-
дивиста, щеголяющего ненормативной лексикой, которой в оригинале поч-
ти нет, а если и есть, — по-русски “не смотрится”. В то же время в новых
переводах нуждаются и “Исповедь” Руссо, русская версия которого изоби-
лует досадными пропусками, и “Волшебная гора” Томаса Манна, и “Группо-
вой портрет с дамой” Генриха Бёлля, и романы его соотечественников Лио-
на Фейхтвангера и Зигфрида Ленца.
Обнадеживает, однако, что сегодняшние “почтовые лошади просвеще-
ния” не робкого десятка — замахиваются на незыблемые, казалось бы, пе-
реводческие авторитеты, и в этом заочном соревновании нет-нет да берут
верх. Новый перевод “Смерти в Венеции” Томаса Манна и “Процесса”
Франца Кафки (Михаил Рудницкий), фрагмент которого в прошлом году пе-
1
чатался в “ИЛ” , по крайней мере, не хуже и уж определенно точнее клас-
сических переводов Наталии Ман, той же Райт-Ковалевой. А перевод Еле-
ны Баевской (еще, правда, неоконченный) монументального труда Марселя
© Александр Ливергант. Перевод, вступление, 2021

1. “ИЛ”, 2020, № 1, с. 247—266.
Пруста не уступает довоенному переводу А. Франковского и, на мой
взгляд, лучше — ярче, прозрачнее, современнее — Любимовского.
Оснований для переперевода, пожалуй, четыре. Экономические: изда-
тель не может договориться с наследниками умершего переводчика, и то-
[182]
ИЛ 1/2021
гда ему бывает выгоднее заказать новый перевод, чем перепечатывать ста-
рый. Временные: перевод сделан много лет назад, он, может, и неплох, но
новое поколение читателей нуждается в переводах, более современных по
языку, — мы же читаем, к примеру, “Графа Монте-Кристо” в слегка поднов-
ленном переводе В. Строева 1847 (!) года, осуществленном спустя лишь
несколько лет после выхода в свет французского подлинника, или “Робин-
зона Крузо” в переводе М. Шишмаревой 1902 года. Так рождаются на свет
десятые, пятнадцатые, двадцатые немецкие анны каренины, французские
преступления и наказания, итальянские мастеры и маргариты, английские
чайки и евгении онегины, русские гамлеты и пер гюнты. Новому поколе-
нию — новые переводы! Увы, новые не значит хорошие.
И — не в последнюю, естественно, очередь — основания творческие.
Издатель, взявший на себя труд (что бывает далеко не всегда) перечитать,
прежде чем переиздавать, имеющийся в наличии перевод, убеждается, что
он, хоть и выдержал не одно переиздание, откровенно плох: ошибки, про-
пуски, отсебятина, буквализмы, языковые погрешности и прочие менее оче-
видные переводческие огрехи. Такой горе-перевод не только нечитаем, но
и подчас нередактируем — бывает лучше перевести текст заново, тем более
что переводчик, он же правообладатель, с правкой может не согласиться
или же вообще откажется ее принимать. К слову сказать, в советской пере-
водческой практике переперевод бы не в чести — от добра добра не иска-
ли. И то сказать, совсем негодные переводы были редкостью, литературных
переводчиков не только читали, но и почитали, молодых, необученных к де-
лу подпускали лишь в виде исключения и с опаской, редакторы, как прави-
ло, отличались высокой квалификацией, хорошо знали язык оригинала, не
говоря уж о своем собственном, трудились на совесть и без теперешней
спешки. Бывали, правда, и тогда досадные исключения: русский Ремарк,
много переводившийся в советские времена, был почти весь откровенно
плох и теперь перепереводится заново.
Коль скоро речь зашла о советской школе художественного перевода,
школе, к слову, высокого класса, упомянем и четвертое основание для пе-
реперевода — идеологическое. Ведь пропуски, порой растянувшиеся не
на одну страницу, возникают не только тогда, когда переводчик не понял
или не потрудился понять оригинальный текст, но и когда читателю, по
мнению редактора-цензора, — а в советское время редактор был понево-
ле обязан совмещать эти профессии, — читать соответствующее место в
книге (возлияния, постельные сцены, нетрадиционные сексуальные отно-
шения, политические аллюзии) возбранялось. Не потому ли сегодня, во
времена свободной (надолго ли?) печати, есть насущная необходимость в

перепереводе? Многие зарубежные авторы, и не только нового времени, в
переводах советских лет безбожно сокращались или адаптировались, ре-
дактор, да и сам переводчик, исходя из логики “как бы чего не вышло”,
смягчали или вовсе изгоняли из переведенного текста неудобочитаемые
места. В качестве альтернативы существовали так называемые “импорт-
ные”, “эмигрантские” переводы — не сокращенные, но неполноценные.
[183]
Переводились они на скорую руку и, как правило, непрофессионалами, ИЛ 1/2021
людьми, литературно не одаренными, давно жившими за границей и ото-
рванными от родного языка. А читались — наскоро и с опаской, читатель
не слишком обращал внимание на сомнительные художественные досто-
инства перевода. Будем, впрочем, благодарны и за такие полуфабрикаты:
о том, чтобы в советские времена, даже самые либеральные, печатать по-
русски “1984” Оруэлла, или “Тропик рака” Миллера, или “Путешествие на
край ночи” Селина, или “Слепящую тьму” Артура Кестлера, не могло быть
речи. Чтение же этих книг само по себе было вызовом режиму.
Иные классики зарубежной литературы продолжают жить в старом,
узаконенном на все времена переводе: перевести наново Диккенса, или
Бальзака, или Гюго, выходивших у нас в памятных собраниях сочинений
конца 50-х — начала 60-х годов прошлого века, сегодня рискнет мало кто.
И это при том, что и в этих, в целом грамотных и талантливых, переводах
хватает и неточностей, и несуразностей, и пропусков, да и откровенных
ошибок тоже; известное дело: tradittore — traduttore. Не рискуют, ибо де-
ло это и не прибыльное, и хлопотное: огромный объем, сложный язык, под-
текст-аллюзии-нюансы, исторические реалии — интернет, конечно, помо-
гает, но от этого немногим легче. Да и прежний перевод воспринимается
“вполне заслуженным укором”. Так ли уж он плох? Стоило ли браться за
новый? Удастся ли мне перевести лучше? Поди перепереведи “Утраченные
иллюзии”, или “Дэвида Копперфилда”, или “Отверженных” — это сколько
же времени надо корпеть, копаться в словарях, и еще не факт, что получит-
ся лучше, чем у мастеров прошлого, шансы их переиграть сомнительны. Ло-
гика “не боги горшки обжигают” здесь не работает.
Другим классикам повезло (если повезло) больше, их неустрашимо пе-
репереводят всё новые поколения переводчиков, вновь и вновь бросают
вызов своим предшественникам. Относится к этим авторам и Джейн Остен.
Мой перевод “Гордости и предубеждения”, романа, единодушно при-
знанного у Остен лучшим, уже пятый. Ругать предыдущие некорректно: в
любом переводе есть ведь что поправить, с чем не согласиться, а над чем и
Джейн Остен. Гордость и предубеждение
посмеяться, — и делать этого я не стану; пусть “работой над ошибками”

займутся переводоведы, в журнале “Мосты” у них это получается отлично.
Скажу лишь, что моим основанием (или, как теперь любят говорить, мотива-
цией) для очередного перевода этого шедевра английской прозы конца во-
семнадцатого столетия было желание сделать его по возможности менее
громоздким, менее архаичным, более живым и современным — более ак-
туальным, если угодно. Особенно это касается диалогов, прямой речи. В
переводе И. Маршака (этот перевод переиздается постоянно) — тем более,
И. Гуровой — персонажи романа Остен говорят, да и думают, как-то натуж-
но, искусственно, многословно: “Да поверьте же, сударь, что мне чужда
светскость которая подразумевает намерение помучить достойного челове-
ка”. Или: “Когда я был ребенком, мне привили хорошие принципы, дали по-
нятие о правильном и неправильном, но не показали, как надо лепить свой
характер”. А между тем на изящном, остроумном диалоге построен весь ро-
[184]
ИЛ 1/2021
ман, да и все, в сущности, книги Остен, порой больше напоминающие пьесы.
Два слова о русском названии книги. Все переводчики, и я в том чис-
ле, перевели название одинаково и дословно: “Гордость и предубежде-
ние” — “Pride and Prejudice”. И только Ирина Гурова, чей относительно не-
давний (2007) перевод больше остальных отдает архаикой, стремлением
перевести английскую прозу конца XVIII — начала XIX века языком Фон-
визина и Радищева, назвала свою русскую версию романа Остен “Гордость
и гордыня”, не имея, на мой взгляд, для этого веских причин. Ведь гордо-
сти не лишена и сама Элизабет Беннет, не только Дарси; предубеждения —
не только Элизабет, но и сам Дарси; в названии оригинала нет, мне кажет-
ся, той антитезы, что характерна для Остен (“Чувство и чувствительность”),
да и для других романов эпохи. Гордость и предубеждение (“и” — не
“или”!) свойственны обоим героям в равной степени, эти качества идут, так
сказать, рука об руку, без одного нет другого. Как прозорливо заметил пер-
сонаж романа “Цецилия” старшей современницы Остен Фанни Бёрни: “Ес-
ли горести наши проистекают от гордости и предубеждения, то и избавле-
нием от них мы бываем обязаны также гордости и предубеждению, ибо так
чудесно уравновешены они в этом мире”. Не в этой ли уравновешенности
залог будущего счастья Элизабет и Дарси? Счастья, к которому они, как и
полагается героям традиционного романа, идут таким тернистым путем?
А потому пусть будет в четвертый раз “Гордость и предубеждение”.
Книга первая
Глава I
Д
АВНО известно, что холостяк с солидным состояни-
ем испытывает потребность в подруге жизни.
Какими бы чувствами и взглядами сей холостяк, посе-
лившись на новом месте, ни руководствовался, истина эта на-
столько глубоко укоренилась в умах его соседей, что его при-
стало считать законной собственностью их дочерей.
— Мой дорогой, — сказала мужу миссис Беннет, — вы слы-
шали, что Незерфилд-парк наконец-то сдан?
Ответ последовал отрицательный.
— А меж тем поместье сдано: миссис Лонг только что туда
наведалась и все мне рассказала.
Слова миссис Беннет остались без ответа.

— И вас нисколько не интересует, кто это поместье арен-
довал? — с нетерпением вскричала миссис Беннет.
— Это интересует вас, я же готов эту новость выслушать, —
отозвался мистер Беннет.
Долго упрашивать миссис Беннет не пришлось.
— Так вот, дорогой мой, если верить миссис Лонг, Незер-
[185]
филд арендован весьма состоятельным молодым человеком с ИЛ 1/2021
севера Англии. В понедельник он приехал туда в карете чет-
верней, и поместье так ему полюбилось, что он в тот же день
договорился с мистером Моррисом, что переедет к Михайло-
ву дню, а прислуга — уже в конце следующей недели.
— Как его зовут?
— Бингли.
— Женат? Холост?
— Холост, дорогой, ну конечно же холост. Холост и ска-
зочно богат. Годовой доход тысячи четыре, никак не мень-
ше. Нашим с вами девочкам его сам Бог послал.
— А они-то тут при чем?
— Экий вы непонятливый! Знайте же, мой дорогой мистер
Беннет, я подумываю выдать за него одну из наших дочерей.
— Он что, за этим сюда приехал?
— Какая ерунда! Может же он влюбиться в кого-нибудь из
них, верно? А потому вам следовало бы, как только он пере-
едет, нанести ему визит вежливости.
— Мне?! С какой стати? Поезжайте вместе с девочками вы.
А еще лучше, если отправите их одних. Вы ведь ничуть не ме-
нее красивы, чем любая из них. Как бы мистер Бингли не ока-
зал предпочтение вам.
— Вы мне льстите, мой дорогой. Не спорю, в свое время я
и в самом деле была недурна собой. В свое время — но не те-
перь. Когда у женщины пять взрослых дочерей, помышлять о
собственной красоте ей негоже.
— Да и помышлять, откровенно говоря, особенно не о
чем.
— Как хотите, но вы непременно должны побывать у мис-
тера Бингли, когда тот сюда переедет.
— Не могу вам этого обещать, подобные визиты не в моем
обыкновении.
— Но подумайте о ваших дочерях! Мистер Бингли — завид-
ная партия! Сэр Уильям и леди Лукас собираются нанести
1. С этого дня, с 29 сентября, в Англии вступало в силу владение недвижи-

мостью на правах аренды, если оплата производится ежеквартально. (Здесь
и далее — прим. перев.)
2. Для сравнения: английский сельскохозяйственный рабочий в конце XVIII в.
зарабатывал примерно 50 фунтов стерлингов в год, юрист — 450 фунтов.
ему визит только из этих соображений. Они ведь, как вам из-
вестно, новых соседей обычно не удостаивают. Поезжайте
же. Пока не поедете вы, не смогу поехать и я с дочерьми.
— Нельзя же быть такой щепетильной, дорогая. Поверьте,
[186]
ИЛ 1/2021
мистер Бингли будет очень рад вас видеть. А вы передадите
ему от меня записку с заверениями, что я заранее согласен на
его брак с любой из моих дочерей. Если же это будет малыш-
ка Лиззи, я порадуюсь от души — так ему и напишу.
— Прошу вас не делать этого. Лиззи ничем не лучше своих
сестер. Джейн куда красивее, а Лидия веселее. Вы же почему-
то выделяете Лиззи.
— А по-моему, им всем похвастаться особенно нечем: та-
кие же глупые и невежественные, как прочие юные девицы.
И все же у Лиззи живости побольше, чем у ее сестер.
— Ну как у вас язык поворачивается говорить такое о соб-
ственных дочерях, мистер Беннет? И какой вам прок меня
дразнить? Пожалели бы мои расшатанные нервы.
— Вы глубоко заблуждаетесь, дорогая. К вашим нервам я
отношусь с огромным уважением. Они — старые мои друзья.
Ведь вы поминаете их с неподдельной заботой уже, по мень-
шей мере, лет двадцать, а то и больше.
— Ах, знали бы вы, как я страдаю!
— Полно, на вашем веку пребудет еще много молодых лю-
дей с четырьмя тысячами годового дохода и поместьями по
соседству.
— Раз вы не желаете к ним ехать, какая разница, сколько
их будет — пусть хоть двадцать!
— Когда их наберется два десятка, дорогая, я объеду с ви-
зитами всех до одного, даю слово!
Мистер Беннет был столь противоречив, в его характере
столь затейливо соединились язвительность, сдержанность и
чудаковатость, что за двадцать три года совместной жизни
его жене так и не удалось постичь его нрав. В том же, что со-
бой представляет миссис Беннет, разобраться было куда про-
ще. Женщина она была недалекая, не слишком начитанная и
на редкость неуравновешенная. Когда она была чем-то недо-
вольна, то делала вид, будто у нее расстроены нервы. Целью
всей ее жизни было выдать дочерей замуж; единственной ра-
достью — светские выезды и пересуды.
Глава II
Мистер Беннет побывал у мистера Бингли одним из первых.

Что он, собственно, намеревался сделать с самого начала,
хоть и не уставал твердить жене, что не поедет, и миссис Бен-
нет узнала об этом визите лишь вечером того дня, когда муж
возвратился из Незерфилд-парка.
Вот как это было. С неподдельным интересом наблюдая за
[187]
тем, как его вторая дочь украшает лентами свою шляпку, он ИЛ 1/2021
совершенно неожиданно обратился к ней со следующими
словами:
— Хочется надеяться, Лиззи, что мистеру Бингли твоя
шляпка придется по вкусу.
— Откуда нам знать, что придется по вкусу мистеру Бинг-
ли, а что нет, — с обидой в голосе заявила его супруга, — ведь
нам, как видно, не судьба у него побывать.
— Вы забываете, маменька, — сказала Элизабет, — что мы
повстречаемся с ним на балу, и миссис Лонг обещала нам его
представить.
— Очень сомневаюсь: у миссис Лонг есть две собственные
племянницы. К тому же она эгоистка и ханжа, терпеть ее не
могу!
— И я того же мнения, — присоединился к жене мистер
Беннет. — Рад, что вы не прислушиваетесь к ее словам.
Миссис Беннет не соизволила отреагировать на эту реплику
мужа, но возмущение ее было столь велико, что за отсутствием
миссис Лонг она принялась распекать одну из дочерей:
— Ради бога, Китти, перестань так надрывно кашлять. По-
жалей мои нервы, они ведь у меня не железные.
— Китти кашляет, когда ей вздумается, — вновь поддержал
жену мистер Беннет. — И время выбирает самое неподходящее.
— Я кашляю не из развлечения, — обиделась Китти.
— Когда у тебя следующий бал, Лиззи?
— Через две недели и один день.
— Ах, и в самом деле! — воскликнула ее мать. — А миссис
Лонг вернется только накануне бала и не успеет мистера Бинг-
ли нам представить — она же сама еще будет с ним незнакома.
— В таком случае, дорогая, вы могли бы опередить свою
подругу и сами познакомить ее с мистером Бингли.
— Об этом речи быть не может, мистер Беннет. Ну как,

скажите на милость, могу я его с кем-то знакомить, если сама
толком его не знаю. Боже, как же вы несносны! Сколько мож-
но меня дразнить?!
— Похвальная осмотрительность. Двухнедельное знаком-
ство — срок и в самом деле невелик. Что собой представляет
человек, за две недели не узнаешь. Но если ее не познакомим
с мистером Бингли мы, это наверняка сделает кто-то другой.
Почему бы миссис Лонг и ее племянницам тоже не попытать
счастья? С нашей стороны это будет любезностью, и, если вы
не хотите оказать миссис Лонг подобную услугу, взять эту ус-
лугу на себя готов я.
Дочери с удивлением воззрились на своего отца, а миссис
Беннет только и повторяла: “Вздор! Вздор!”
[188]
ИЛ 1/2021
— Что может означать сие эмоциональное восклицание? —
вскричал мистер Беннет. — Вы что же, считаете вздором ри-
туал знакомства и то, какое значение мы этому ритуалу прида-
ем? Никак не могу с вами согласиться. А что скажешь ты, Мэ-
ри? Ты же девушка рассудительная, читаешь умные книжки,
делаешь выписки.
Мэри хотелось сказать что-то очень умное, но ничего не
приходило в голову.
— Пока Мэри собирается с мыслями, — продолжал мистер
Беннет, — давайте вернемся к мистеру Бингли.
— Слышать о нем больше не желаю! — во всеуслышание
объявила его супруга.
— Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Знай я, ка-
кого вы о нем мнения, я бы сегодня утром к нему не отправил-
ся. Досадно! Но коль скоро я уже нанес мистеру Бингли ви-
зит, избежать знакомства с ним нам вряд ли удастся.
Мистер Беннет добился своего: дамы, и в первую очередь
миссис Беннет, от изумления лишились дара речи. Когда же ра-
достное смятение немного улеглось, миссис Беннет поспешила
заявить, что ничего другого от своего супруга и не ожидала:
— Как это мило с вашей стороны, мой дорогой мистер Бен-
нет. Право, я знала, что сумею вас уговорить. Вы же горячо лю-
бите своих дочерей и подобным знакомством пренебрегать не
станете. Боже, как я рада! Неплохо же вы над нами подшутили:
только вечером дали знать, что утром побывали в Незерфилде.
— Теперь, Китти, можешь кашлять сколько душе угодно. —
И с этими словами мистер Беннет удалился: восторженные
излияния миссис Беннет его, как видно, изрядно утомили.
— Какой же все-таки у вас, девочки, замечательный отец, —
вынуждена была признать миссис Беннет, когда дверь за ее
супругом закрылась. — Его доброта не имеет границ — как,
собственно, и моя. Заводить в наши годы что ни день новые
знакомства, поверьте, особого удовольствия не доставляет.
Но чего не сделаешь ради родных дочерей! Лидия, душа моя,
пусть ты и самая младшая, мистер Бингли, вот увидишь, на
следующем же балу обязательно будет с тобой танцевать.
— Нисколько не сомневаюсь, — с уверенностью в голосе ото-
звалась Лидия. — Верно, я самая младшая, зато — самая высокая.
Остаток вечера прошел в спорах о том, когда мистер

Бингли приедет с ответным визитом и в какой день следова-
ло бы пригласить его к обеду.
Глава III
К каким только ухищрениям не прибегали миссис Беннет и
ее пять дочерей, дабы выведать у мистера Беннета, что собой
[189]
представляет мистер Бингли. И задавали вопросы напрямик, ИЛ 1/2021
и строили всевозможные догадки, и делали прозрачные на-
меки — всё впустую. Мистер Беннет на их уловки не поддавал-
ся, а потому пришлось довольствоваться сведениями из вто-
рых рук, которыми располагала их соседка леди Лукас. И
сведения эти оказались как нельзя более благоприятными.
Сэр Уильям пришел от мистера Бингли в восторг: их новый
сосед был совсем еще молод, на редкость хорош собой, весь-
ма любезен и, в довершение всего, предполагал явиться на
следующий бал, и не один, а в сопровождении большой ком-
пании. Какая удача! Ведь где танцы, там и любовь. А значит,
есть надежда завоевать сердце мистера Бингли.
— Увидеть бы свою дочь счастливой хозяйкой Незерфил-
да! — шепнула мужу миссис Беннет. — И чтобы все остальные на-
ши девочки точно так же нашли свое счастье! Чего еще желать!
Спустя несколько дней мистер Бингли приехал с ответным
визитом и минут десять просидел с мистером Беннетом в биб-
лиотеке. Бингли рассчитывал хотя бы мельком взглянуть на
юных барышень, о красоте которых был уже немало наслы-
шан, — однако повидал лишь их отца. Барышням же повезло
больше: выглянув из верхнего окна, они удостоверились, что
сюртук на госте синий, а лошадь — вороная.
Вскоре после этого мистеру Бингли отправлено было при-
глашение на обед, и миссис Беннет уже подумывала, какими
блюдами его угощать, чтобы не ударить лицом в грязь, однако
тут из Незерфилда пришел ответ, который разом расстроил все
ее планы. Мистер Бингли должен был на следующий день вы-
ехать в Лондон, поэтому, говорилось в записке, “я вынужден от-
казаться от оказанной мне чести, и пр.” Миссис Беннет очень
расстроилась, она представить себе не могла, что еще за дела у
этого Бингли; только что переехал в Хертфордшир и опять, ви-
дите ли, едет в Лондон. “Будет порхать с места на место, вместо

того чтобы, как следовало бы, раз и навсегда обосноваться в Не-
зерфилде”, — с опаской подумала она. Леди Лукас, правда, не-
1. Согласно тогдашнему этикету, синий цвет сюртука считался наиболее

приличным для неформальных визитов. “Синий сюртук при жилете — все-
гда будешь принят в свете!” — писал Уильям Коум в “Путешествии доктора
Синтаксиса в поисках красоты” (William Combe “The Tour of Dr. Syntax in
Search of the Picturesque”, 1812) — поэтической сатире, пародии на путевые
очерки искусствоведа и критика Уильяма Гилпина (1724—1804).
много ее успокоила: в Лондон, предположила она, мистер Бинг-
ли едет лишь за тем, чтобы привезти большую компанию на
предстоящий бал. И, действительно, вскоре выяснилось, что
вместе с мистером Бингли из Лондона направляются на бал
[190]
ИЛ 1/2021
двенадцать дам и семь джентльменов. Дочери мистера Беннета
огорчились было, узнав, что мистер Бингли возвращается в со-
провождении столь значительного числа особ женского пола,
однако, проведав, что вместо двенадцати дам с ним едут лишь
шесть — пять его сестер и кузина, — утешились. Когда же прие-
хавшие вошли в бальную залу, то оказалось, что их всего пяте-
ро: сам мистер Бингли, две его сестры, одна, старшая, с мужем,
и с ними еще один молодой человек.
Мистер Бингли был и впрямь хорош собой и прекрасно вос-
питан, он располагал к себе приятной наружностью и неприну-
жденными манерами. Его сестры отличались изысканностью и
видом подчеркнуто независимым. Мистер Хёрст, его зять,
смотрелся истинным джентльменом — в остальном же был ни-
чем не примечателен. Зато мистер Дарси, друг Бингли, сразу
же привлек к себе всеобщее внимание: высок, строен, правиль-
ные черты лица, благородная внешность, к тому же не минуло
и пяти минут после его появления, как прошел слух, что его го-
довой доход приближается к десяти тысячам. Мужчины сочли
его джентльменом до мозга костей, женщины же объявили, что
он куда красивее мистера Бингли, и первую половину вечера
взирали на него с нескрываемым восхищением — но лишь до
тех пор, пока не обнаружили, что он гордец, напыщен и что
угодить ему невозможно. После чего даже большое поместье
мистера Дарси в Дербишире не спасло его от всеобщего сужде-
нья, что человек он крайне неприветливый, решительно нехо-
рош собой и что никакого сравнения со своим другом, разуме-
ется, не выдерживает.
Не прошло и часа, как мистер Бингли перезнакомился со
всеми в зале — всеми, кто хоть чего-то стоил. Был он необычай-
но оживлен, веселился от души, не пропускал ни одного танца,
посетовал, что бал кончен так рано, и заявил, что в самом ско-
ром времени непременно даст такой же бал у себя в Незерфил-
де. Какой же это радушный, располагающий к себе джентльмен!
Никакого сравнения с его другом! Мистер Дарси танцевал лишь
дважды — с миссис Хёрст и мисс Бингли. Не пожелал знакомить-
ся ни с кем из явившихся на бал представительниц прекрасного
пола. И весь вечер прогуливался по залу, обмениваясь реплика-
ми лишь с приехавшими вместе с ним. Никаких сомнений не
возникло: во всем свете не сыскать человека более высокомер-

ного и вздорного; оставалось лишь надеяться, что больше он сю-
да не приедет никогда. Среди его многочисленных недоброже-
лателей выделялась миссис Беннет: она не могла ему простить,
с каким пренебрежением отозвался он об одной из ее дочерей.
Поскольку джентльменов на балу было меньше, чем дам,
Элизабет Беннет пришлось пропустить два танца. Она сидела
[191]
у стены, а неподалеку от нее какое-то время стоял мистер Дар- ИЛ 1/2021
си, и она невольно подслушала разговор между ним и мисте-
ром Бингли, который подошел между танцами к другу угово-
рить его присоединиться к танцующим.
— Ну же, Дарси, вы просто обязаны пойти танцевать. Ви-
деть не могу, как вы целый вечер стоите тут один. Какая глу-
пость! Чем стоять без дела, пошли бы пригласили кого-нибудь.
— Ни за что. Вы же знаете, терпеть не могу танцевать. Раз-
ве что — с хорошей знакомой. В здешнем же обществе танце-
вать просто невыносимо. Ваши сестры ангажированы, а при-
глашать любую из здешних девиц — нет, увольте!
— Как же вы привередливы, однако! По чести сказать, ни
разу в жизни не встречал еще столько хорошеньких женщин,
как сегодня вечером. Есть здесь и настоящие красавицы.
— Вам досталась единственная красивая девушка в этом за-
ле, — сказал Дарси, глядя на старшую мисс Беннет.
— Ах, ваша правда, более обворожительного создания сро-
ду не видывал! У вас за спиной сидит ее сестра, очень хоро-
шенькая и, по-моему, чудесно держится. Давайте я попрошу
мою даму вас с ней познакомить.
— Кого вы имеете в виду? — И, повернувшись, Дарси взгля-
нул на Элизабет, а затем, встретившись с ней глазами, отвернул-
ся и сухо сказал: — Что ж и в самом деле, пожалуй, недурна, но
не настолько, чтобы ею соблазниться. К тому же я сегодня не в
том настроении, чтобы обращать внимание на юных дам, кото-
рыми пренебрегают другие мужчины. Чем тратить время на ме-
ня, возвращайтесь-ка лучше к своей партнерше и полюбуйтесь
ее очаровательной улыбкой.
Мистер Бингли не преминул последовать его совету, а
мистер Дарси отошел от Элизабет, которая в эти минуты
нежных чувств к нему, прямо скажем, не испытывала. Что,
впрочем, не помешало ей впоследствии с воодушевлением

рассказать о случившемся своим подругам. Нрава она была
живого, веселого и всегда готова была посмеяться надо всем,
что представлялось ей смешным и нелепым.
В целом же Беннеты, мать и дочери, остались вечером до-
вольны. Миссис Беннет не могла не обратить внимание, какое
восхищение вызвала ее старшая дочь у обитателей Незерфил-
да. Мистер Бингли танцевал с ней дважды, да и его сестрам она
определенно понравилась. Джейн порадовалась своему успеху
ничуть не меньше матери, хотя радость она выражала не столь
явно. Элизабет же радовалась тому, что радуется Джейн. Мэри
своими ушами слышала, как кто-то в разговоре с мисс Бингли
обмолвился, что она, Мэри, — самая образованная девушка в
округе. Что же до Кэтрин и Лидии, то обе они были нарас-
[192]
ИЛ 1/2021
хват — а чего еще желать от бала! Таким образом, в Лонгборн,
в деревню, где они занимали видное положение, миссис Бен-
нет с дочерьми возвратились в тот вечер в приподнятом на-
строении. Мистер Беннет еще не ложился. За книгой он не за-
мечал времени; кроме того, не мог же он отойти ко сну, не
узнав, как прошел вечер, на который возлагалось столько на-
дежд. По правде сказать, он рассчитывал, что планы его супру-
ги в отношении нового хозяина Незерфилда расстроятся, од-
нако, как вскоре выяснилось, ошибся.
— Ах, мой дорогой мистер Беннет, — прямо с порога начала
свой рассказ его благоверная. — Вечер — выше всяких похвал!
Бал удался на славу! Как я жалела, что вы не поехали! Джейн вы-
звала всеобщее восхищение, о ней только и было разговоров.
Все наперебой говорили, как она хороша, мистер Бингли счел
ее красавицей и дважды с ней танцевал. Только представьте се-
бе, мой дорогой, — дважды! Она была единственной девушкой в
зале, которую Бингли пригласил во второй раз. Первой, правду
сказать, он пригласил мисс Лукас, я, признаться, была вне себя,
когда он к ней подошел. Она ему, однако, не понравилась, — да и
кому такая может понравиться?! Зато Джейн, стоило ей пойти
танцевать, ему сразу же глянулась. Поинтересовался, кто это,
был представлен и тут же пригласил ее на два следующих танца.
Третий он танцевал с мисс Кинг, четвертый — с Марией Лукас,
а пятый — опять с Джейн. Шестой — с Лиззи, а буланже...
— Будь у него ко мне хоть немного сочувствия, — с нетер-
пением вскричал ее муж, — он бы танцевал вдвое меньше! Ра-
ди бога, ни слова больше о его партнершах. Какая жалость,
что он не подвернул ногу в первом же танце!
— Ах, дорогой, — как ни в чем не бывало продолжала мис-
сис Беннет. — Я от него без ума. Он так невероятно хорош со-
бой! Да и сестры у него — прелестные создания. А какие у них
платья! В жизни таких не видывала. Одно только кружево на
платье миссис Хёрст чего стоит...
Тут ее вновь прервали: слушать про дамские наряды мис-
тер Беннет решительно отказывался, и миссис Беннет при-
шлось переменить тему. С нескрываемым возмущением и с
1. Буланже — веселый танец, пришедший в Англию из Франции; был попу-

лярен во времена Остен.
некоторыми преувеличениями поведала она мужу о непозво-
лительной грубости мистера Дарси.
— Уверяю вас, — добавила она в заключение. — Лиззи не
много потеряла оттого, что не пришлась ему по вкусу. Мало-
[193]
приятный субъект, жуткий тип, не стоит он ее внимания. А ка- ИЛ 1/2021
кой надутый, как нос дерет, абсолютно невыносим! Расхажи-
вал по залу с заносчивым видом, точно нет ему равных! Она,
видите ли, для него недостаточно красива! Как жаль, что тебя
с нами не было, дорогой, уж ты бы его осадил, как ты умеешь.
Терпеть его не могу.
Глава IV
Когда Джейн и Элизабет остались одни, Джейн, которая
раньше отзывалась о мистере Бингли довольно сдержанно,
призналась сестре, как он ее очаровал.
— Именно таким молодой человек и должен быть, — сказа-
ла она. — Разумен, радушен, оживлен. А как держится! Как
воспитан!
— И вдобавок красив, — сказала Элизабет, — красота моло-
дому человеку тоже ведь не помешает. Одним словом, обра-
зец — с головы до ног.
— Знаешь, я была так польщена, когда он пригласил меня
во второй раз. Вот уж не ожидала...
— В самом деле? А вот я ожидала. В этом вся разница между
нами. Успех всегда застает тебя врасплох. А меня — никогда. Что
ж тут удивительного, что он пригласил тебя во второй раз? Не
мог же он не заметить, что ты раз в пять красивее любой дамы
на балу. Никакой благодарности он за это не заслуживает. Но
человек он и в самом деле приятный. Если он тебе приглянул-
ся, я не против. Нравились тебе молодые люди и поглупее.
— Лиззи!
— Ты ведь вообще человеколюбива. Послушать тебя, так
людей с недостатками и вовсе не бывает. По-твоему, весь мир
безупречен. Ни разу не слышала, чтобы ты о ком-то плохо

отозвалась.
— Да, я не спешу никого осуждать — но я всегда говорю то,
что думаю.
— Знаю. И это самое удивительное. При таком, как у тебя,
здравомыслии — и не замечать глупостей и причуд у других?!
Притворное прекраснодушие — вещь обычная, встречается
оно чаще некуда. Но на прекраснодушие без расчета, пре-
краснодушие без притворства, когда в каждом видишь одно
хорошее, и даже очень хорошее, а плохого не замечаешь, —
способна только ты. А сестры этого Бингли тебе что, тоже по-
нравились? Они ведь на него совсем не похожи.
— Сначала, конечно же, нет. Но, поговорив с ними, я убе-
дилась, что женщины они очень приятные. Мисс Бингли бу-
[194]
ИЛ 1/2021
дет жить у брата и вести хозяйство. И, думаю, не ошибусь, ес-
ли скажу, что в ее лице мы приобрели прелестную соседку.
Элизабет выслушала сестру молча, слова Джейн ее не убе-
дили. Приехав на бал, сестры мистера Бингли понравиться
вовсе не стремились. Более наблюдательная и менее востор-
женная, чем сестра, с умом острым и независимым, Элизабет
не склонна была ими восторгаться. Дамы эти были и впрямь
весьма изысканные, красивые, в меру любезные — когда их
все устраивало, не лишенные обаяния — когда им этого хоте-
лось. И вместе с тем, — заносчивые и самовлюбленные. Вос-
питывались они в одном из лучших столичных пансионов,
располагали годовым доходом не меньше тысячи фунтов,
имели обыкновение тратить больше, чем могли себе позво-
лить, вращались в избранном обществе, — а потому считали
себя вправе придерживаться высокого мнения о себе и низ-
кого — обо всех прочих. Происходили они из почтенного ро-
да с севера Англии. И это обстоятельство гораздо глубже за-
печатлелось в их памяти, чем то, что и состоянием их брата,
и своим собственным обязаны они были не происхождению,
а коммерции.
Мистер Бингли получил почти сто тысяч фунтов в наслед-
ство от отца, который намеревался приобрести поместье, но
не успел. После его смерти те же планы возникли и у мистера
Бингли, он даже предпринял поиски подходящего графства.
Однако теперь, когда он взял в аренду отличный дом и угодья
для охоты, у тех, кто хорошо знал его природную беспеч-
ность, возникли законные сомнения: а не проживет ли он
арендатором в Незерфилде до конца своих дней, предоста-
вив покупку собственного поместья следующему поколению?
Его сестрам очень хотелось, чтобы у него был собственный
дом, и, хотя он предпочел быть всего лишь арендатором, мисс
Бингли была отнюдь не прочь восседать во главе его стола. Да
и миссис Хёрст, вышедшая замуж за человека скорее видного,
чем состоятельного, склонялась к тому, чтобы, когда ей забла-
горассудится, считать дом брата своим домом. Не прошло и
двух лет после совершеннолетия мистера Бингли, когда он,
поддавшись искушению случайной рекомендации, отправился
1. Совершеннолетие в это время в Англии наступало в двадцать один год, это

значит, что Чарльзу Бингли в начале повествования около двадцати трех лет.
взглянуть на Незерфилд-хаус. Посмотрел на него снаружи, за-
глянул внутрь и через полчаса, оставшись вполне доволен как
расположением комнат, так и обстановкой, а также тем, как
владелец этот дом расхваливал, — недолго думая сказал “да”.
[195]
Его и Дарси, несмотря на несходство характеров, связыва- ИЛ 1/2021
ли тесные узы дружбы. Дарси ценил друга за прямодушие, за
легкий и податливый нрав, и это притом, что нрав его собст-
венный никак нельзя было назвать легким, тем более податли-
вым, что, однако же, самого его вполне устраивало. Бингли
всецело полагался на мнение друга, всегда прислушивался к
его суждениям. Глупцом Бингли назвать было никак нельзя,
но Дарси был умнее, а главное — проницательнее. В то же са-
мое время он был кичлив, замкнут и привередлив; воспитание
он получил безупречное, однако к людям расположен не был.
В этом смысле его друг имел над ним неоспоримое преимуще-
ство. Бингли к себе располагал. Дарси от себя отталкивал.
Весьма показателен в этом отношении явился бал в Мери-
тоне. Бингли никогда еще не встречал более обходительных
молодых людей и более красивых девушек; все были с ним ми-
лы, не возникало никаких недоразумений, прошел всего час, а
он уже знал всех гостей по имени. Что же до мисс Джейн Бен-
нет, то более прелестного создания, этого ангела во плоти, он
и вообразить себе не мог. Дарси же, напротив, столкнулся на
балу с людьми, которые не отличались ни особой красотой, ни
светскостью, а потому никакого интереса к ним не испытал, да
и они не обратили на него внимания, не получили от общения
с ним никакого удовольствия. Мисс Беннет, спору нет, была
прехорошенькой, но слишком уж много улыбалась.
У миссис Хёрст и ее сестры составилось о ней то же мне-
ние; впрочем, она им понравилась, они сочли ее славной де-
вушкой и заявили, что были бы не прочь узнать ее поближе. На
том и порешили: мисс Беннет — славная девушка, а их брат, ко-
ли так, вправе относиться к ней, как сочтет нужным. <...>
Глава VI
Обитательницы Лонгборна в скором времени нанесли визит
обитательницам Незерфилда; не заставил себя ждать и от-
ветный визит. Обаяние старшей мисс Беннет пришлось по
1. Ряд исследователей полагает, что вымышленный Меритон списан с го-

родка Уэлвин (Welwyn) в графстве Хертсфордшир, где в те же годы был так-
же расквартирован полк милиции.
вкусу миссис Хёрст и мисс Бингли, и, хотя мать Джейн сочте-
на была совершенно невыносимой, а младшие сестры — не-
достойными внимания, двум старшим дали понять, что с ни-
ми готовы познакомиться поближе. Джейн не скрывала
[196]
ИЛ 1/2021
своей радости, тогда как Элизабет, которая по-прежнему
придерживалась того мнения, что незерфилдские дамы
смотрят на здешнее общество, в том числе и на ее сестру,
сверху вниз, на их счет нисколько не обольщалась. Что же до
их доброжелательного отношения к Джейн, то его Элизабет
склонна была объяснить тем, что к ней неравнодушен их
брат. Всякий раз, когда Бингли и Джейн встречались, Элиза-
бет было совершенно очевидно, что он и в самом деле к ней
неравнодушен. Не менее очевидным было и то, что нежные
чувства, которые с первой же встречи испытывает к Бингли
сестра, с каждым разом становятся все сильней. Успокаива-
ло Элизабет, пожалуй, только одно: увлечение это едва ли
станет предметом пересудов, ибо сильные чувства сочета-
лись у Джейн с самообладанием и умением себя вести. Сооб-
ражениями на этот счет Элизабет решила поделиться с мисс
Лукас, своей подругой.
— Может, и неплохо, — заметила Шарлотта, — ввести тем
самым общество в заблуждение, и в то же время подобное са-
мообладание идет не на пользу, а во вред. Ведь если женщина
столь искусно скрывает свои чувства от предмета своего увле-
чения, она рискует его лишиться; в этом случае ей останется
утешаться лишь тем, что общество пребывает на ее счет в не-
ведении. Почти во всякой привязанности столько благодар-
ности или тщеславия, что не поощрять их совсем не безопас-
но. На первых порах наши увлечения бескорыстны, но лишь
немногие из нас готовы влюбиться по-настоящему без поощ-
рения. В девяти случаях из десяти женщине следует демонст-
рировать больше чувства, чем она на самом деле испытывает.
Бингли, несомненно, нравится твоя сестра, но полюбить без
содействия с ее стороны он не сможет.
— Она ему и помогает — насколько позволяет ей характер.
Каким надо быть простаком, чтобы не замечать, как она к не-
му расположена, — это ведь бросается в глаза даже мне!
— Тебе — но не ему. Не забывай, ее ты знаешь не в пример
лучше, чем он.
— Полно, должен же мужчина обратить внимание, что
женщина к нему неравнодушна и даже не пытается это
скрыть.
— Может и должен — если видится с ней достаточно часто.

Верно, Бингли и Джейн встречаются регулярно, но встречи
эти скоротечны. К тому же вокруг них всегда много посторон-
них, и поговорить с глазу на глаз им почти никогда не удается.
Чтобы привлечь к себе его внимание, у Джейн каждые полча-
са на счету. Пусть сначала привяжет его к себе, а там влюбляет-
ся сколько душе угодно — времени у нее будет предостаточно.
[197]
— Твой план хорош, — возразила подруге Элизабет, — но ИЛ 1/2021
лишь в том случае, если цель — удачно выйти замуж. Пожелай
я обзавестись мужем, не обязательно богатым, я бы твоим пла-
ном воспользовалась. Но Джейн не такова, по расчету она не
действует. Пока что она не уверена даже в силе своего чувства,
да и в уместности этого чувства тоже. Познакомились они все-
го две недели назад. В Меритоне они станцевали четыре тан-
ца, один раз она виделась с ним у него дома, после чего четыре
раза обедала в его обществе. Этого, чтобы узнать, что он в дей-
ствительности собой представляет, согласись, маловато.
— Нет, не соглашусь. Если бы Джейн всего-навсего с ним
обедала, она могла бы судить только о том, хороший у него
аппетит или нет. Но ведь, не забывай, вместе они провели че-
тыре вечера — а за четыре вечера узнаешь многое.
— Ну да, четыре проведенных вместе вечера дали им воз-
можность убедиться, что в “двадцать одно” они играют с боль-
шей охотой, чем в “коммерцию”. Ничего более существенно-
го они не узнали друг о друге, тебе не кажется?
— Что ж, — сказала Шарлотта, — от всего сердца желаю
Джейн успеха. Выйди она за него замуж завтра, шансов обрес-
ти счастье было бы у нее ничуть не меньше, чем если бы она
изучала его нрав целый год. Счастливый брак — игра случая.
Семейное счастье ни в коей мере не зависит от того, насколь-
ко хорошо жених и невеста узнали друг друга до свадьбы или
насколько их склонности совпадают. В совместной жизни их
отношения будут постоянно меняться, разлада им в любом слу-
чае не миновать — а потому о недостатках человека, с которым
тебе предстоит жить, лучше всего знать как можно меньше.
— Не смеши меня, Шарлотта, ты не права и сама знаешь,
что не права. И никогда бы так себя не повела.
Элизабет была так занята тем, как мистер Бингли ухажива-
ет за ее сестрой, что ей и в голову не могло прийти, что и са-

ма она с недавнего времени стала предметом интереса со сто-
роны его друга. При первой встрече мистер Дарси наградил
ее сомнительным комплиментом, сказав, что она “не дурна
1. “Двадцать одно”… “Коммерция” — азартные карточные игры; распростра-

ние получили в Англии во второй половине XVIII в. “Двадцать одно” (Vingt-
un”) — ср. русское “двадцать одно” или “очко”. “Коммерция” отдаленно напо-
минает покер.
собой”, на балу наблюдал за ней безо всякого восхищения; ко-
гда же они встретились в следующий раз, бросал на нее скеп-
тические взгляды. Однако стоило ему доказать себе и своим
друзьям, что в ее внешности нет решительно ничего приме-
[198]
ИЛ 1/2021
чательного, как он неожиданно для самого себя обнаружил,
что благодаря красивым темным глазам выражение лица у
нее на редкость одухотворенное. К этому открытию прибави-
лись и другие, ничуть не менее настораживающие.
И хотя Дарси с присущей ему придирчивостью счел, что в
ее наружности далеко не все безупречно, он вынужден был при-
знать, что Элизабет изящна и мила, что держится она естест-
венно, с подкупающей непосредственностью, пусть светской
даме и не подобающей. Обо всем этом Элизабет, впрочем, по-
нятия не имела, на ее взгляд, Дарси был не более чем сумасбро-
дом, который не танцевал с ней, ибо не нашел ее достаточно
красивой.
Что же до Дарси, то у него возникло желание познакомить-
ся с Элизабет поближе, и для того, чтобы найти повод загово-
рить с ней самому, он стал прислушиваться к ее разговорам с
другими. На что она не преминула обратить внимание. Про-
изошло это в доме сэра Уильяма Лукаса, где собралось в тот ве-
чер большое общество.
— Как ты полагаешь, с чего это мистеру Дарси вздумалось
прислушиваться к тому, о чем мы говорим с полковником Фор-
стером? — поинтересовалась Элизабет у Шарлотты.
— Ответ на этот вопрос может дать только сам мистер Дарси.
— Если я замечу это за ним в следующий раз, то не скрою
от него, что вижу, как он подслушивает. Он большой насмеш-
ник, и если не научиться ему дерзить, то очень скоро я начну
его побаиваться.
Когда спустя какое-то время Дарси, вовсе не желая вступать
в разговор, подошел к ним, мисс Лукас напомнила подруге о ее
намерениях, и Элизабет, повернувшись к Дарси, спросила:
— Как вы думаете, мистер Дарси, мне удалось уговорить
полковника Форстера дать бал в Меритоне?
— Не знаю, но говорили вы с большим жаром — как, впро-
чем, и любая представительница прекрасного пола, когда
речь заходит на эту столь душещипательную тему.
— Как же вы с нами суровы!
— Ну а теперь настало время уговаривать тебя, — сказала
мисс Лукас подруге. — Сейчас я подниму крышку рояля, и ты
знаешь, Элиза, что за этим последует.
— А еще близкая подруга! Вечно требуешь, чтобы я играла

и пела всем на свете. Если бы мои амбиции распространялись
на музыку, твое желание было бы более чем уместно. Но коль
скоро подобных амбиций у меня нет и в помине, мне бы не
хотелось садиться за фортепиано в присутствии тех, кто при-
вык слушать исполнителей куда более искусных.
Однако мисс Лукас продолжала ее уговаривать, и Элиза-
[199]
бет сдалась: ИЛ 1/2021
— Что ж, очень хорошо. Надо — так надо. — И, смерив мис-
тера Дарси взглядом исподлобья, добавила: — Есть старая по-
словица, здесь ее, конечно, все знают: “Держи язык за зубами”.
Но к певцам эта пословица отношения не имеет.
Голос у нее был приятный — но не более того. Не успела она
исполнить одну-две песни и отозваться на горячие просьбы
гостей спеть еще, как за роялем ее сменила сестра Мэри. Ей,
единственной дурнушке в семье, стремившейся к знаниям и
помешанной на самоутверждении, не терпелось, как обычно,
себя показать.
Ни талантом, ни вкусом Мэри похвастаться не могла. Тще-
славие наградило ее не только усердием, но вдобавок педан-
тичностью и самодовольством, что никак не сочетается и с
более высоким мастерством, чем то, которого она достигла.
Элизабет — она играла и пела гораздо хуже сестры, однако с
меньшей претензией и нарочитостью, — слушали с куда боль-
шим удовольствием. Вместе с тем и Мэри снискала свою долю
похвал и благодарностей, когда после изрядно затянувшегося
концерта сыграла по просьбе своих младших сестер несколь-
ко шотландских и ирландских мелодий. Вместе с детьми сэра
Уильяма и двумя-тремя офицерами Кэтрин и Лидия затеяли в
другом конце комнаты танцы.
Мистер Дарси стоял неподалеку от танцующих и про себя не-
годовал оттого, как нынешняя молодежь проводит время. В раз-
говор он не вступал и настолько был поглощен своими раздумь-
ями, что не заметил, что с ним рядом находится сэр Уильям.
— Что может быть лучше для молодежи, чем танцы, мистер
Дарси! Ведь это одно из самых изысканных развлечений любо-
го цивилизованного общества.
— И не только цивилизованного, сэр. Танцевать способен
каждый дикарь.
Сэр Уильям лишь улыбнулся.
— У вашего друга выходит превосходно, — продолжал он,
увидев, что Бингли присоединился к танцующим. — И я нис-
колько не сомневаюсь, что и вы овладели этой наукой, мис-
тер Дарси.
— Вы, стало быть, видели, как я танцевал в Меритоне, сэр?
— Конечно, и получил немалое удовольствие, смею вас
уверить. Вы часто танцуете в Сент-Джеймском дворце?
— Никогда, сэр.
— А вам не кажется, что тем самым вы оказали бы королев-
скому дому честь?
— Подобной чести я стараюсь по возможности не оказы-
вать никакому дому.
[200]
ИЛ 1/2021
— У вас в столице свой особняк, надо полагать?
Мистер Дарси поклонился.
— Одно время я тоже подумывал приобрести дом в Лондо-
не — люблю вращаться в высшем свете. Но я опасался, как бы
лондонский воздух не повредил леди Лукас.
Он сделал паузу в надежде, что собеседник ему ответит,
однако Дарси к беседе расположен не был. И тут, увидев, что
Элизабет к ним направляется, сэр Уильям решил проявить га-
лантность.
— Моя дорогая мисс Элиза, — сказал он. — А вы что же не тан-
цуете? Мистер Дарси, позвольте представить вам сию юную ле-
ди — она превосходно танцует. Вы ведь не откажетесь танце-
вать с такой красавицей, не правда ли? — И, взяв Элизабет за
руку, он вложил ее руку в руку мистера Дарси, который, хоть и
был крайне удивлен, воспринял этот жест не без удовольствия.
Элизабет, однако, отпрянула и в некотором замешательстве
возразила сэру Уильяму:
— Право же, сэр, у меня и в мыслях не было идти танце-
вать. Я подошла к вам вовсе не для того, чтобы просить вас
подыскать мне кавалера.
Мистер Дарси, как полагается истинному джентльмену,
попросил Элизабет оказать ему честь, однако Элиза была не-
преклонна — все попытки сэра Уильяма уговорить ее ни к че-
му не привели.
— Вы столь прекрасно танцуете, мисс Элиза, что с вашей
стороны было бы жестоко лишать меня наслаждения наблю-
дать за вами, — сказал сэр Уильям. — И хотя сей джентльмен
не признаёт этот род развлечений, я убежден, он не будет воз-
ражать, если мы попросим его на какие-нибудь полчаса изме-
нить своим привычкам.
— Мистер Дарси — сама любезность, — с улыбкой сказала
Элизабет.
— Именно так. Но ведь в его желании вам угодить нет ров-
ным счетом ничего удивительного: кто бы на его месте отка-
зался танцевать со столь обворожительной особой.
Элизабет с лукавым видом отвернулась. Ее отказ не вызвал
у Дарси ни малейшего раздражения, и он раздумывал о ней не
без некоторого удовольствия, когда к нему обратилась мисс
Бингли.
— Догадываюсь, чем заняты ваши мысли.
— И чем же?
— Вы размышляете о том, сколь тягостно будет и в даль-
нейшем проводить вечера таким образом и в таком обществе.
Целиком разделяю ваше мнение. Никчемность и при этом
пустозвонство и самодовольство всех этих людей! Многое бы
[201]
дала, чтобы послушать, как вы станете их обличать! ИЛ 1/2021
— Вот и не угадали. Меня посетили мысли куда более при-
ятные. Я размышлял о том, какую радость может доставить
пара прекрасных глаз на прелестном женском личике.
Мисс Бингли тут же вперила в него пристальный взгляд и
пожелала узнать, какой даме посчастливилось вызвать у него
подобные мысли.
— Мисс Элизабет Беннет, — ответил мистер Дарси без те-
ни смущения.
— Мисс Элизабет Беннет! — отозвалась мисс Бингли. — Я
потрясена. Помилуйте, и давно она пользуется вашей благо-
склонностью? И когда же наступит счастливый миг и мы смо-
жем пожелать вам счастья?
— Другого вопроса я от вас не ожидал. Что может быть
стремительнее женского воображения! В мгновение ока пере-
носится оно с увлечения на любовь, с любви на супружество.
По-вашему, я уже сегодня должен принимать поздравления.
— Что ж, раз вы так серьезно настроены, посчитаем во-
прос решенным. У вас будет прелестная теща, вы будете с ней
неразлучны, она навсегда поселится с вами в Пемберли.
Ее иронические замечания Дарси выслушал с полнейшим
безразличием. А поскольку самообладания он не терял ни на
минуту, мисс Бингли сочла, что оснований для тревоги нет, и
еще долго продолжала изощряться в остроумии. <...>
Глава XIII
— Надеюсь, моя дорогая, — сказал на следующее утро за завтра-
ком мистер Беннет, — что сегодня у нас будет вкусный и обиль-
ный обед. У меня есть все основания ожидать к столу гостя.
— Гостя? Кого вы имеете в виду, дорогой? Сегодня я нико-

го не жду — разве что Шарлотту Лукас. Моя стряпня должна
ей нравиться — дома ее такими разносолами не кормят.
— Под гостем я разумею джентльмена. Заезжего джентль-
мена.
Глаза миссис Беннет заблестели.
— Заезжего джентльмена, говорите? Так это ж мистер
Бингли! Уверена, это он. А ты, Джейн, хоть бы слово матери
сказала, вот ведь плутовка! Как же я рада! О Боже! Какая не-
задача! Сегодня у нас нет к обеду ни кусочка рыбы. Лидия, ми-
лочка, позвони в колокольчик, сделай милость, я должна сей-
час же переговорить с Хилл.
— Нет, это не мистер Бингли, — опроверг ее ожидания суп-
руг. — Это человек, которого я ни разу в жизни не видел.
[202]
ИЛ 1/2021
За столом поднялся переполох, на мистера Беннета посыпа-
лись вопросы, жена и пять дочерей говорили одновременно.
Позабавившись вволю их любопытством, мистер Беннет
дал, наконец, необходимые разъяснения:
— С месяц назад я получил письмо, на которое ответил
лишь спустя две недели — его требовалось хорошенько обмоз-
говать. Письмо от моего кузена, мистера Коллинза. Вот я от-
правлюсь на тот свет — и он всех вас выселит из этого дома,
когда ему заблагорассудится.
— Дорогой! — вскричала его жена. — Слышать о нем не же-
лаю! Умоляю, не говори со мной об этом чудовище. Лишить
детей дома! Что может быть страшнее! Будь я на вашем мес-
те, я бы уже давным-давно предприняла какие-то шаги, чтобы
этого не произошло.
Джейн и Элизабет попытались объяснить матери, что та-
кое майорат. В который уже раз заводили они с ней разговор
на эту тему, но миссис Беннет к доводам рассудка прислуши-
ваться не желала и продолжала сетовать на жестокость зако-
нов, отнимающих дом у многодетной семьи в пользу челове-
ка, до которого никому дела нет.
— Да, вступив во владение Лонгборном, мистер Коллинз
поступит, прямо скажем, не лучшим образом, — сказал мис-
тер Беннет. — С его стороны это было бы в высшей степени
несправедливо. Но если вы послушаете, что он пишет и как,
вы, думаю, немного смягчитесь.
— И не надейтесь! Да и вообще, какая наглость — писать вам;
наглость и лицемерие. Терпеть не могу этих фальшивых друзей.
Уж лучше бы вслед за своим отцом пребывал с вами в ссоре!
— Что ж, как вы увидите, он не во всем с отцом согласен...
Итак:
Хансфорд, близ Уэстерхема

Кент, 15 октября
Дорогой сэр,
разлад между Вами и моим досточтимым усопшим родителем
всегда доставлял мне немало огорчений, и с тех пор, как его не ста-
ло, я не раз испытывал желание устранить разделяющие нас разно-
гласия. Одно время, однако же, меня одолевали сомнения: не будет
ли неуважением его памяти восстановление отношений с теми, с

кем ему угодно было пребывать в ссоре? (Слышите, миссис Беннет?)
Теперь, слава Богу, все мои сомнения позади, ибо, будучи рукополо-
жен на Пасху, я удостоился покровительства достопочтенной леди
Кэтрин де Бер, вдовы сэра Льюиса де Бера. Вследствие благораспо-
ложения и поощрения ее светлости я удостоился звания приходско-
го священника, а также дома на земле ее поместья, и в роли пастора
моим чистосердечным стремлением будет оказывать величайшее
[203]
ИЛ 1/2021
почтение ее светлости и осуществлять обряды и церемонии, учреж-
денные англиканской Церковью. И теперь, как и подобает служите-
лю Церкви, я считаю своим первоочередным долгом сеять мир и
благоволение во всех семьях моего прихода, а потому льщу себя на-
деждой, что Вы благожелательно отнесетесь к моему изъявлению
доброй воли и не отвергнете протянутую мной оливковую ветвь на
том лишь основании, что в должный срок я унаследую Лонгборн.
Меньше всего мне бы хотелось причинить вред Вашим прелестным
дочерям, за что заранее приношу свои извинения и спешу заверить
Вас в своей готовности любым способом восполнить возможный
ущерб... Но об этом — в свое время. Если Вы соблаговолите принять
меня, я буду рад нанести Вам визит в понедельник  ноября, в четы-
ре часа пополудни. И, воспользовавшись Вашим гостеприимством,
пробыть у Вас неделю, что нисколько не помешает моим обязанно-
стям, ибо леди Кэтрин не станет возражать, если я буду изредка от-
сутствовать в церкви по воскресеньям — в том, разумеется, случае,
если вместо меня прочтет проповедь другой священник. Засим оста-
юсь, дорогой сэр, с почтительнейшим поклоном Вашей супруге и
дочерям,
Ваш доброжелатель и друг
Уильям Коллинз.
— В четыре часа, стало быть, к нам прибудет сей миротво-

рец, — заключил мистер Беннет, складывая письмо. — Пола-
гаю, что это весьма добропорядочный и воспитанный моло-
дой человек. Уверен, знакомство с ним пойдет нам на
пользу — если, конечно, леди Кэтрин и впредь сочтет возмож-
ным отпускать его в наши края.
— В том, что он говорит о наших дочерях, есть смысл, —
признала миссис Беннет. — И если он и в самом деле готов,
как он выразился, восполнить ущерб, я возражать не стану.

— Хоть и трудно представить себе, каким образом он соби-
рается это предпринять, подобное желание делает ему
честь, — согласилась с матерью Джейн.
Элизабет же более всего поразили две вещи: невероятное
почтение, какое автор письма испытывает к леди Кэтрин, а
также его всегдашняя готовность крестить, женить и хоро-
нить своих прихожан в любом количестве.
— Похоже, он чудаковат, — сказала она. — Не могу понять,
что он за человек. Выражается уж очень высокопарно. Инте-
ресно знать, с какой стати он извиняется за свои наследствен-
ные права? — он-то тут чем виноват? Едва ли он может нам по-
мочь. По-вашему, он разумный человек, сэр?
— Вряд ли, дорогая. У меня подозрение, что разум — не
[204]
ИЛ 1/2021
сильная его сторона. Письмо — такая смесь раболепия и само-
довольства, что мне не терпится на него посмотреть.
— В умении писать ему не откажешь, — внесла свою лепту
в обсуждение Мэри. — Все эти разговоры про оливковую
ветвь не больно-то оригинальны, но сказано неплохо.
А вот на Кэтрин и Лидию ни письмо, ни ее автор не произве-
ли никакого впечатления. Трудно было ожидать, что их кузен
явится в красном мундире, к мужчинам же, одетым в другие цве-
та, они давно потеряли интерес. Что же до их матери, то письмо
мистера Коллинза настолько ее с ним примирило, что приезда
пастора она ждала с несвойственным для себя самообладанием.
Мистер Коллинз явился минута в минуту, и прием ему был
оказан самый сердечный. Мистер Беннет, как обычно, помал-
кивал, дамы же говорили наперебой. Не молчал и мистер Кол-
линз, в приглашении участвовать в разговоре он не нуждался.
То был высокий, дородный молодой человек лет двадцати пяти
с серьезным лицом и важными манерами. Не успел он сесть за
стол, как сделал миссис Беннет комплимент. У нее, мол, чудес-
ные дочери, он наслышан об их красоте, но истина в данном
случае молву значительно превзошла. И добавил, что ни мину-
ты не сомневается, что все они на радость матери сделают от-
личные партии. Подобная любезность пришлась по вкусу не
всем за столом, миссис же Беннет, которую нельзя было на-
звать противницей комплиментов, с готовностью ответила:
— Я очень благодарна вам за ваши слова, сэр. Очень хочет-
ся надеяться, что вы окажетесь правы, ведь в противном слу-
чае положение моих дочерей будет весьма незавидным. Об-
стоятельства сложились не в их пользу...
— Вы, вероятно, подразумеваете мои права на наследство?
— Именно так, сэр, ваши права на наследство. Согласи-
тесь, моим девочкам не позавидуешь. Поймите меня правиль-
но, сэр, вас нам обвинить не в чем, ведь этим миром правит
случай. Когда имение наследуется по мужской линии, дос-
таться оно может кому угодно.
— Я вполне отдаю себе отчет, сударыня, в сколь сложном
положении могут оказаться мои прелестные кузины. Мне,
право же, есть что сказать по этому поводу, но торопить со-
бытия не в моем обыкновении. Могу вместе с тем заверить
юных леди, что их красотой я восхищаюсь от всего сердца. В

настоящее время добавить мне, увы, нечего, но, быть может,
когда мы лучше узнаем друг друга...
Не успел он договорить, как позвали к столу, и барышни
встретили это известие с одобрительными улыбками. Предме-
том же восхищения мистера Коллинза явились отнюдь не толь-
ко они. Его похвалы удостоились и холл, и столовая, и мебель —
[205]
все это мистер Коллинз подверг самому тщательному и благо- ИЛ 1/2021
желательному осмотру. Комплименты пастора наверняка при-
шлись бы миссис Беннет по душе, если бы не закравшееся по-
дозрение, что обстановку дома гость оценивает глазами его
будущего владельца. Похвалы удостоился и обед, и гость поин-
тересовался, кому из его обворожительных кузин обязан он
столь изысканным угощением. Тут хозяйке дома пришлось рас-
толковать гостю, что ее семья вполне может себе позволить хо-
рошего повара, и ее дочерям на кухне делать нечего. Мистер
Коллинз тут же принес ей свои извинения, после чего миссис
Беннет смягчилась и заявила, что ничуть не обижена; гость же
продолжал извиняться еще четверть часа.
Глава XIV
За обедом мистер Беннет не произнес ни слова, но, когда при-
слуга удалилась, он решил, что настало время с гостем побесе-
довать, и заговорил на тему, которая не могла мистеру Коллин-
зу не понравиться. Мистеру Коллинзу, начал он, очень повезло
с его покровительницей: леди Кэтрин де Бер на удивление
внимательна ко всем его пожеланиям, проявляет к нему исклю-
чительную заботу. Лучшего предмета для разговора мистер
Беннет выдумать не мог. Мистер Коллинз рассыпался в похва-
лах своей великодушной патронессе. Изъяснялся он еще более
высокопарно, чем раньше. “Никогда в жизни, — заявил он, на-
пустив на себя самый серьезный тон, — не становился я свиде-
телем того, чтобы персона столь родовитая держалась с такой
приветливостью и участием”. Она любезно согласилась не
только выслушать его проповеди, которые он имел честь ей
прочитать, но и отнеслась к ним с одобрением. Она уже дваж-
ды приглашала его к себе в Розингс к обеду, а не далее как в

прошлую субботу послала за ним вечером карету составить
партию в кадриль. Да, он знает, многие считают леди Кэтрин
гордячкой, — он же ничего, кроме благорасположения, нико-
гда за ней не замечал. С ним она всегда держалась так же, как с
1. Карточная игра; играют четыре человека колодой в 40 карт; была

популярна в Англии в начале XVIII в., впоследствии картежники отдавали
предпочтение висту.
любым другим джентльменом. Она не имела ничего против,
когда он присутствовал на званых вечерах местного общества
или время от времени покидал на неделю-другую приход, что-
бы повидать родственников. Она снизошла до того, что посо-
[206]
ИЛ 1/2021
ветовала ему как можно скорее вступить в брак — с условием,
чтобы в выборе подруги жизни он был осмотрителен. И одна-
жды нашла время побывать в его скромном пасторском жили-
ще, где всецело одобрила все намеченные им нововведения и
даже соблаговолила посоветовать повесить полки в комнатах
наверху.
— Как это порядочно и благородно с ее стороны, — сказа-
ла миссис Беннет. — Какая же она славная! Как жаль, что знат-
ные дамы по большей части на нее не похожи. Леди Кэтрин
живет неподалеку от вас, сэр?
— Сад, в котором стоит мое скромное жилище, находится
по другую сторону проулка от Розингс-парка, резиденции ее
светлости.
— Вы, помнится, сказали, что леди Кэтрин вдова, сэр. У
нее есть дети?
— Дочь. Единственная наследница Розингса и весьма зна-
чительного состояния.
— Ах, — миссис Беннет покачала головой, — ей, стало
быть, повезло больше многих ее сверстниц. И что же она со-
бой представляет? Хороша собой?
— Совершенно обворожительная юная особа, смею вас
уверить. Леди Кэтрин и сама говорит, что безупречной внеш-
ностью мисс де Бер значительно превосходит самых краси-
вых представительниц слабого пола. Достаточно одного
взгляда на нее, чтобы заметить, что девушка она самого высо-
кого происхождения. К несчастью, мисс де Бер не отличает-
ся крепким здоровьем, и она не сумела поэтому овладеть мно-
гими навыками светской дамы, в чем она бы в противном
случае, бесспорно, преуспела. Говорю это со слов ее гувер-
нантки, она до сих пор у них проживает. Мисс де Бер — девуш-
ка на редкость доброжелательная, случается, она оказывает
мне честь, проезжая мимо моей смиренной обители в своем
запряженном пони маленьком фаэтоне.
— Она представлена ко двору? Что-то не встречала ее име-
ни в списке придворных дам.
— Увы, слабое здоровье не позволяет ей жить в Лондоне,
вследствие чего — о чем я однажды сам сказал леди Кэтрин —
английский двор лишен самого своего драгоценного украше-
ния. Ее светлости понравилось мое сравнение, я, знаете ли, ста-

раюсь использовать любую возможность для подобного рода
скромных, изящных славословий, ведь женщины так их любят.
Я не раз говорил леди Кэтрин, что ее прелестная дочь — приро-
жденная герцогиня и что, выйди она замуж за аристократа са-
мых что ни на есть голубых кровей — от этого брака выиграет
не столько она, сколько он. Не слишком заметные знаки внима-
[207]
ния такого рода доставляют ее светлости удовольствие, и я счи- ИЛ 1/2021
таю своим священным долгом эти радости ей доставлять.
— В высшей степени здравое суждение, — сказал мистер
Беннет. — Вам повезло, что вы владеете искусством утончен-
ной лести. Позвольте спросить, эти трогательные знаки вни-
мания вызваны сиюминутным побуждением или же они плод
долгих раздумий?
— Большей частью это непосредственный отклик на то,
что происходит в данный момент. И хотя я, забавы ради, за-
ранее придумываю такие изящные, вполне неприхотливые
комплименты, предназначенные, что называется, на каждый
день, — я всегда стараюсь по возможности выдавать их за
своеобразный экспромт.
Ожидания мистера Беннета полностью подтвердились:
его родственник был непроходимо глуп, и его излияния он
слушал с величайшим удовольствием, ничем, впрочем, этого
удовольствия не выдавая, — разве что изредка обмениваясь с
Элизабет красноречивым взглядом.
К вечернему чаепитию, однако, мистер Беннет был уже
гостем сыт по горло, он спровадил его в гостиную и после чая
предложил ему почитать дамам вслух. Мистер Коллинз от-
кликнулся с охотой, однако, увидев, какую книгу (да еще биб-
лиотечную) ему принесли, он извинился, заявив, что романов
не читает. Китти с изумлением на него воззрилась, а Лидия
так удивилась, что даже вскрикнула. Наконец перебрав не-
сколько книг, он остановился на проповедях Фордайса. Ко-
гда мистер Коллинз раскрыл книгу, Лидия широко зевнула,
когда же он с монотонной торжественностью проповедника
прочел три страницы, обратилась, перебив его на полуслове,
к матери:
— Вы слышали, дядя Филипс собирается отказать Ричарду
от места? Если он Ричарда уволит, его наймет полковник

Форстер. Мне об этом тетушка в субботу сама рассказала. Зав-
тра утром отправлюсь в Меритон, узнаю, как обстоит дело, а
заодно выясню, когда из Лондона вернется мистер Денни.
Старшие сестры велели Лидии придержать язык, однако
мистер Коллинз, разобидевшись, отложил книгу и сказал:
1. Джеймс Фордайс (1720—1796) — пресвиторианский священник, автор

трудов богословского и нравоучительного характера.
— Я не раз замечал, сколь мало юные леди увлечены серьез-
ными книгами, а ведь пишутся они исключительно в их инте-
ресах. Меня, признаюсь, не может это не удивлять. В самом де-
ле, что, скажите на милость, способно принести им большую
[208]
ИЛ 1/2021
пользу, нежели наставление?.. Но не стану долее докучать сво-
ей юной кузине.
И, повернувшись к мистеру Беннету, он предложил ему
сразиться в триктрак. Мистер Беннет вызов принял, заметив,
что мистер Коллинз поступил более чем благоразумно, пре-
доставив девушек самим себе. Миссис же Беннет, равно как и
ее старшие дочери, рассыпались в извинениях перед гостем
за выходку Лидии и пообещали, что подобное никогда не по-
вторится. Заверив их, что на свою юную кузину он не в обиде
и ни в коей мере ее поведением не оскорбился, мистер Кол-
линз пересел с мистером Беннетом за другой стол и пригото-
вился к игре в триктрак.
Глава XV
Ума мистеру Коллинзу Господь не дал, и сие упущение При-
роды не было восполнено ни воспитанием, ни окружением.
Большую часть жизни провел он под надзором отца, челове-
ка невежественного и скаредного. Университетский курс то
ли в Оксфорде, то ли в Кембридже он прослушал, положен-
ные семестры в колледже проучился, однако полезных зна-
комств не завел. Отец держал его в строгости, воспитав в нем
покорность, однако теперь на эту покорность наложилось са-
модовольство недалекого, ведущего уединенную жизнь чело-
века, который в совсем еще юном возрасте неожиданно раз-
богател. Счастливая случайность свела его с леди Кэтрин де
Бер, как раз когда освободился Хансфордский приход. Ува-
жение, которое он питал к ее происхождению, почтение к
ней как к своей покровительнице в сочетании с высоким мне-
нием о себе и своем авторитете священнослужителя и пасто-
ра привели к тому, что собой он являл причудливую смесь по-
добострастия, самомнения и смирения.
Обзаведясь хорошим домом и располагая вполне прилич-
ным доходом, он задумал жениться. И, ища возможности при-
мирения с владельцами Лонгборна, прикинул, что мог бы по-
свататься к одной из дочерей мистера Беннета — если таковые
и в самом деле окажутся столь же красивыми и благовоспитан-
ными, как о них говорят. В этом и состоял его план возмеще-

ния того ущерба, который он, наследуя Лонгборн, наносил
Беннетам. И план этот мистер Коллинз посчитал безупреч-
ным — ведь он свидетельствовал о его беспримерном великоду-
шии и отсутствии какой бы то ни было личной выгоды.
Не претерпел его план изменений и после того, как он уви-
дел сестер Беннет воочию. Более того, прелестное личико
[209]
мисс Беннет старшей лишний раз убедило мистера Коллинза в ИЛ 1/2021
правомерности его расчетов, и в первый же вечер пребывания
в Лонгборне именно ее посчитал он своей избранницей. Наут-
ро, однако, эти планы пришлось пересмотреть. В продолжав-
шемся четверть часа перед завтраком разговоре tgte-`-tgte с
миссис Беннет, в котором вначале мистер Коллинз заговорил
о своем пасторском доме, а затем, что вполне естественно, вы-
разил надежду, что хозяйкой этого дома могла бы стать ее стар-
шая дочь, — миссис Беннет, сопровождая свои слова самыми
любезными улыбками и возгласами одобрения, сочла нужным
собеседника предостеречь. В отношении младших дочерей, за-
метила миссис Беннет, она не может сказать ничего опреде-
ленного, ибо в свою личную жизнь они ее не посвящают. Что
же касается старшей, то она — миссис Беннет не считает себя
вправе скрывать это от своего собеседника — в недалеком буду-
щем, весьма возможно, будет обручена.
Мистеру Коллинзу не потребовалось много времени, что-
бы отдать предпочтение Элизабет. Не успела миссис Беннет
разжечь огонь в камине, как выбор в пользу младшей кузины
был сделан. Элизабет, лишь немногим уступавшая старшей
сестре в возрасте и красоте, в мгновение ока стала ее преем-
ницей.
Миссис Беннет высоко оценила покладистость своего гос-
тя и искренне поверила, что в самом скором времени выдаст
замуж обеих дочерей. И человек, о котором еще накануне она
даже слышать не желала, теперь завоевал ее расположение.
<...>
Глава XIX
На следующий день важные события произошли в Лонгбор-

не. Мистер Коллинз сделал официальное предложение. Воз-
намерившись больше с этим не тянуть, поскольку в ближай-
шую субботу его пребывание у Беннетов завершалось, к тому
же никакой неуверенности в себе даже в столь ответственную
минуту не испытывая, мистер Коллинз приступил к делу с со-
блюдением всех подобающих условностей.
Вскоре после завтрака он застал в столовой миссис Бен-
нет, Элизабет и одну из трех ее младших сестер и обратился
к хозяйке дома со следующими словами:
— Могу ли я надеяться, сударыня, что вы не откажете мне
в поддержке, если я обращусь с нижайшей просьбой к вашей
прелестной дочери Элизабет уделить мне сегодня, в первой
половине дня, несколько минут?
[210]
ИЛ 1/2021
От неожиданности Элизабет не успела даже покраснеть и
удивиться, прежде чем миссис Беннет ответила:
— Ах, ну конечно же, Лиззи будет счастлива, даже не со-
мневайтесь, никаких возражений у нее не возникнет. Пой-
дем-ка, Китти, ты мне понадобишься наверху. — И, подхватив
шитье, она не преминула бы поспешно выйти из комнаты, ес-
ли бы Элизабет не крикнула ей вслед:
— Матушка, не уходите! Прошу вас! Мистер Коллинз меня
извинит. Поверьте, нам с ним скрывать нечего. В таком слу-
чае уж лучше мне уйти самой.
— Не валяй дурака, Лиззи. И не вздумай никуда уходить. —
И, заметив по смущенному и раздраженному выражению ли-
ца дочери, что та и в самом деле собирается уйти, добавила: —
Лиззи, я настаиваю, чтобы ты осталась и выслушала мистера
Коллинза.
У Элизабет не хватило духу воспротивиться требованию
матери, и, сообразив, что разумнее всего будет подчиниться
и как можно быстрее покончить с этим разговором, она
вновь опустилась на стул и взялась за шитье, дабы скрыть ох-
ватившее ее отчаяние и одновременно неудержимое желание
рассмеяться. С трудом дождавшись, когда миссис Беннет и
Китти скроются за дверью, мистер Коллинз заговорил:
— Поверьте, дрожайшая мисс Элизабет, ваша робость не
только не является вашим недостатком, но представляет со-
бой еще одно неоспоримое свидетельство ваших многочис-
ленных достоинств. Вы не были бы столь милы моему серд-
цу, если б не это ваше легкое упрямство, нежелание идти мне
навстречу. Позвольте, однако, заверить вас, что, обращаясь
к вам, я заручился согласием вашей почтенной матушки. Вас
едва ли удивит та цель, какую я преследую этим разгово-
ром, — пусть ввиду вашей природной скромности вы и тщи-
тесь скрыть свои чувства. Знаки внимания, кои я вам оказы-
ваю, слишком очевидны, чтобы в них ошибиться. Стоило
мне переступить порог сего дома, как я понял, что вам и
только вам суждено стать спутницей всей моей дальнейшей
жизни. Однако прежде чем изложить свои пылкие чувства,
позвольте перечислить вам резоны, побудившие меня прие-
хать в Хертфордшир с намерением выбрать себе здесь подру-
гу жизни.
Когда мистер Коллинз в напыщенных выражениях загово-
рил о своих пылких чувствах, Элизабет с трудом удержалась
от смеха и не смогла поэтому воспользоваться короткой пау-
зой, чтобы пастора прервать.
— Вот мои резоны для заключения брака, — продолжал меж
тем мистер Коллинз. — Во-первых, я придерживаюсь того
[211]
взгляда, что каждый священнослужитель, если только, подобно ИЛ 1/2021
мне, он не стеснен в средствах, должен быть примерным семь-
янином в своем приходе. Во-вторых, я убежден, что брак будет
способствовать моему счастью. И, наконец, в-третьих, — о чем
мне, быть может, следовало упомянуть раньше, — вознамерив-
шись жениться, я следую советам и пожеланиям весьма знатной
дамы, каковую имею честь называть своей патронессой. Дваж-
ды снизошла ее светлость до того, чтобы высказать мне свое
мнение на сей счет — при этом, заметьте, по собственному разу-
мению! Как сейчас помню, в субботу вечером, накануне моего
отъезда из Хансфорда, в перерыве между двумя партиями кад-
рили, как раз когда миссис Дженкинсон поправляла скамеечку
в ногах мисс де Бер, леди Кэтрин обратилась ко мне. “Мистер
Коллинз, — сказала она, — вы должны жениться. Служитель
церкви вроде вас обязан быть женатым человеком. Выбирайте
невесту с умом, выбирайте себе достойную. Чтобы она мне по-
нравилась — и вам тоже. Пусть она будет энергичной, дельной,
не избалованной и экономной. Вот вам мой совет. Разыщите та-
кую женщину как можно скорей, привозите ее в Хансфорд, и я
нанесу ей визит”. И заметьте, моя прелестная кузина: из всего
того, чем я располагаю, забота и доброта леди Кэтрин занима-
ют место далеко не последнее. Ее манеры, убежден, вы сочтете
выше всяких похвал, да и ее светлость наверняка оценит по дос-
тоинству ваш острый ум и жизнелюбие. Тем более если вам уда-
стся сочетать эти ваши весьма похвальные качества со сдержан-
ностью и почтением, внушаемыми ее высоким рангом. Таковы
общие соображения, что побуждают меня вступить в брак. Те-
перь следует сказать, по какой причине я ищу подругу жизни в
Лонгборне, а не в местах моего проживания, где, поверьте, так-
же найдется немало приятных юных особ. Коль скоро после
кончины вашего почтенного родителя (смею надеяться, он
проживет на свете еще немало лет) мне предстоит унаследо-

вать это поместье, я, человек щепетильный, принял решение
сделать предложение одной из его дочерей, дабы потеря поме-
стья не явилась для вашей семьи столь тяжким испытанием, ко-
гда произойдет сие печальное событие, — как уже было сказа-
но, уповаю на то, что произойдет оно отнюдь не в ближайшее
время. Вот какими мотивами, моя прелестная кузина, я руково-
дствовался и льщу себя надеждой, что мотивы эти не уронят ме-
ня в ваших глазах. Ну а теперь мне остается лишь в самых пыл-
ких выражениях доказать вам, сколь необузданна моя к вам
страсть. К деньгам я совершенно равнодушен, а потому не ста-
ну предъявлять никаких требований вашему родителю, ибо
прекрасно знаю, что удовлетворить мои притязания он не спо-
собен. Мне также хорошо известно, что в будущем вы будете
[212]
ИЛ 1/2021
располагать не более чем одной тысячей фунтов из четырех
процентов годовых, да и то лишь после кончины вашей матуш-
ки. На этот счет я также не скажу ни слова, и можете быть спо-
койны: когда нас соединят узы брака, ни один неблаговидный
упрек ни разу не сорвется с моих уст.
На этом месте прервать пастора было совершенно необ-
ходимо, и как можно скорее.
— Вы слишком торопитесь, сэр, — воскликнула Элиза-
бет. — Вы забываете, что я еще не дала вам ответ. Позвольте
же мне, не теряя времени, сделать это. Я благодарна вам за те-
плые слова в мой адрес, вашим предложением вы оказывате
мне честь, однако я вынуждена ответить вам отказом.
— Мне не раз приходилось слышать, — сказал мистер Кол-
линз, небрежно махнув рукой, — что поначалу иные дамы не-
редко отказывают своему воздыхателю, хотя втайне готовы
его предложение принять. И что порой говорят “нет” во вто-
рой и даже в третий раз. Вот почему я отнюдь не обескуражен
тем, что только что сорвалось с ваших уст, и не теряю надеж-
ды повести вас к алтарю в самое ближайшее время.
— Право же, сэр, после моего ответа ваша надежда выгля-
дит по меньшей мере странной. Поверьте, я не из тех юных
дам (если таковые вообще существуют), кому хватает смело-
сти рисковать своим счастьем в расчете на повторное пред-
ложение. Отказывая вам, я не покривила душой. Вам не дано
сделать счастливой меня, а мне — вас. Поверьте, знай меня ва-
ша приятельница леди Кэтрин, она бы никогда в жизни не
одобрила ваш выбор.
— Вы в этом уверены? — осведомился, помрачнев, мистер
Коллинз. — Не могу себе представить, чтобы ее светлости вы не
понравились. Не извольте сомневаться, когда я буду иметь честь
увидеться с нею вновь, я в самых лестных выражениях выскажусь
о вашей скромности, благоразумии и прочих добродетелях.
— Мистер Коллинз, все ваши похвалы в мой адрес будут из-
лишни. Позвольте мне самой решать, как должна сложиться
моя жизнь, и сделайте одолжение, поверьте тому, что я гово-
рю. От души желаю вам счастья и благосостояния и, отказывая
вам, делаю все, что в моих силах, чтобы пожелания эти сбы-
лись. Сделав мне предложение, вы повели себя в отношении
моей семьи благородно, и, когда вы вступите в наследство и

станете хозяином Лонгборна, упрекнуть себя вам будет не в
чем. Вопрос, таким образом, можно считать решенным. — Эли-
забет встала и покинула бы комнату, не обратись к ней мистер
Коллинз со следующими словами:
— Когда я буду иметь честь говорить с вами на эту тему в
следующий раз, вы, смею надеяться, дадите мне более благо-
[213]
приятный ответ, нежели тот, что дали сегодня. Впрочем, и ИЛ 1/2021
теперь я далек от того, чтобы упрекнуть вас в жестокосердии,
ибо хорошо знаю обычай женщин отказывать мужчинам, ко-
гда те делают им предложение в первый раз. Более того, вы
даже обнадежили меня в той мере, какую допускает истинно
женская утонченность.
— Вы меня просто поражаете, мистер Коллинз, — не без
волнения вскричала Элизабет. — Если все то, что я до сих пор
говорила, вас обнадеживает, даже не знаю, как отказать вам
так, чтобы вы в этот отказ поверили.
— Позвольте мне, моя дорогая кузина, льстить себя надеж-
дой, что отказали вы мне не более чем на словах. И вот поче-
му я так думаю. Мне вовсе не кажется, что я недостоин вашей
руки и что блага, которые я вам предлагаю, могут вас по ка-
кой-то причине не устроить. Мое положение, мои связи с се-
мейством де Бер, равно как и с вашей семьей, — все это гово-
рит в мою пользу. Вам следовало бы также взять в толк, что,
несмотря на все ваши многочисленные достоинства, нет ни-
какой уверенности, что кто-нибудь другой сделает вам пред-
ложение. Ваше приданое, к несчастью, столь невелико, что
этот недостаток едва ли окупится вашей красотой и обаяни-
ем. Из чего я делаю вывод, что в глубине души отказать мне
вы вовсе не готовы; ваш отказ я приписываю желанию, свой-
ственному многим обворожительным представительницам
прекрасного пола, — воспламенить посредством интриги и
кокетства чувства мужчины, домогающегося вашей руки.
— Уверяю вас, сэр, я вовсе не принадлежу к числу тех обво-
рожительных кокеток, кому доставляет удовольствие моро-
чить голову уважаемому человеку. Поверьте, мне было бы ку-
да приятнее, если бы вы отдали должное моей искренности.
Повторю еще раз, я благодарна вам за оказанную честь, но от-
ветить на ваше предложение согласием, увы, не могу. Все мои

чувства противятся этому. Позвольте выразиться яснее: не
сочтите меня хорошенькой проказницей, задумавшей вас из-
вести; я не коварная кокетка, а просто разумное существо, ко-
торое говорит от чистого сердца.
— Боже, как же вы, однако, прелестны! — вскричал с неук-
люжей учтивостью мистер Коллинз. — У меня нет ни малей-
ших сомнений: когда мое предложение будет воспринято ва-
шими высокочтимыми родителями положительно, оно
обязательно будет принято.
На столь упрямое проявление несговорчивости и самооб-
мана Элизабет ответить было нечем, а потому она молча вста-
ла и удалилась, решив, что, если пастор будет и впредь расце-
нивать ее отказ как поощрение, она обратится за помощью к
[214]
ИЛ 1/2021
отцу — уж он-то найдет способ отказать претенденту на ее ру-
ку столь убедительно, что его ответ уж точно не спутаешь со
словами жеманной кокетки.
Глава XX
Мистер Коллинз недолго пребывал в одиночестве, размыш-
ляя о своих любовых успехах. Стоило миссис Беннет — она
уже давно топталась в прихожей в ожидании конца разговора
между дочерью и пастором — увидеть, как Элизабет вышла из
комнаты и быстрым шагом направилась к лестнице, как она
вошла в столовую и в самых ласковых выражениях поздрави-
ла пастора и себя с тем, что в самом скором времени они ста-
нут близкими родственниками. На эти поздравления мистер
Коллинз отвечал с ничуть не меньшим энтузиазмом, после че-
го принялся во всех подробностях пересказывать хозяйке до-
ма содержание своей беседы с ее дочерью и заключил, что у
него есть все основания отнестись к результатам этой беседы
с оптимизмом, поскольку отказ кузины на его предложение
руки и сердца объясняется не чем иным, как девичьей скром-
ностью, а также присущей ей от природы застенчивостью.
Миссис Беннет насторожилась: она была бы рада разде-
лить оптимизм мистера Коллинза и счесть, что Элизабет от-
ветила ему отказом, чтобы его еще больше воодушевить. Од-
нако ей в это не верилось, о чем она не преминула поставить
пастора в известность.
— Положитесь на меня, мистер Коллинз, — сказала она, —
мы ее образумим. Я сама с ней переговорю. Она — упрямая,
глупая девчонка, которая не понимает, как ей повезло. Не
беспокойтесь, я ее проучу.
— Простите, что перебиваю, сударыня, — воскликнул мис-
тер Коллинз, — но, если ваша дочь так упряма и глупа, не убеж-
ден, сможет ли она стать подходящей женой человека в моем
положении, человека, цель которого — счастливый и долго-
срочный матримониальный союз. А потому, раз Элизабет отка-
зывается выйти за меня замуж, возможно, будет благоразумнее
не принуждать ее к этому, ведь если она и в самом деле столь не-
сговорчива, я вряд ли буду с ней счастлив.

— Сэр, вы меня неправильно поняли, — в голосе миссис
Беннет звучала тревога. — Лиззи своевольна лишь в подоб-
ных делах. Во всем же остальном нет девушки покладистее.
Сейчас же пойду к мистеру Беннету, и мы всё уладим в луч-
шем виде, уверяю вас.
И, не дав пастору себе возразить, она поспешила к мужу,
[215]
сидевшему в библиотеке, и, не успев переступить порог, вос- ИЛ 1/2021
кликнула:
— Мистер Беннет! Дело не терпит отлагательств! Мы в
полном замешательстве! Вы должны, вы просто обязаны уго-
ворить Лиззи выйти замуж за мистера Коллинза, она отказы-
вается наотрез, и, если вы не поспешите, он передумает.
Мистер Беннет перевел взгляд от книги на жену с полней-
шим равнодушием, каковое от ее слов нисколько не изменилось.
— Боюсь, я не вполне понимаю, о чем речь, — произнес он,
когда миссис Беннет выговорилась.
— Не о чем, а о ком! О мистере Коллинзе и Лиззи. Лиззи
заявляет, что не выйдет замуж за мистера Коллинза, а мистер
Коллинз говорит, что не женится на Лиззи.
— А мне в таком случае что прикажете предпринять? Дело,
похоже, безнадежное.
— Поговорите с Лиззи. Скажите ей, что вы настаиваете,
чтобы она вышла за него замуж.
— Пусть спустится сюда. Я выскажу ей свое мнение.
Миссис Беннет позвонила, и Элизабет спустилась в биб-
лиотеку.
— Иди сюда, дитя мое, — подозвал ее отец. — Я позвал тебя
по важному делу. Насколько я понимаю, мистер Коллинз сде-
лал тебе предложение, верно?
Элизабет ответила утвердительно.
— Прекрасно. И ты ему отказала?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. Теперь самое главное. Твоя мать настаи-
вает, чтобы ты вышла за него замуж. Это так, миссис Беннет?
— Да, в противном случае я знать ее не желаю.
— Вот видишь, тебе предстоит непростой выбор, Элизабет.
С этой минуты ты лишаешься одного из своих родителей. Твоя
мать не захочет тебя видеть, если ты не выйдешь замуж за мис-

тера Коллинза, а я не захочу тебя видеть, если выйдешь.
Элизабет не смогла сдержать улыбки, миссис же Беннет,
которая не сомневалась, что муж на ее стороне, была вне себя.
— Что вы хотите этим сказать, мистер Беннет?! Вы же обе-
щали мне, что возьмете с нее слово, что она выйдет за него.
— Моя дорогая, — отозвался ее муж. — У меня к вам две
скромные просьбы. Во-первых, сделайте милость, позвольте
мне самому разобраться в возникшей ситуации. Вторая
просьба касается этой комнаты. Я был бы вам очень обязан,
если бы вы оставили меня в библиотеке наедине с самим со-
бой, и как можно скорее.
Миссис Беннет была крайне обескуражена, но уступать не
собиралась. Она еще не раз заговаривала с Элизабет на эту те-
[216]
ИЛ 1/2021
му, то улещивая ее, то ей угрожая. Попробовала переманить
на свою сторону Джейн, однако Джейн при всей своей покла-
дистости вмешаться отказалась. Что же касается Элизабет, то
она иногда с нешуточной горячностью, иногда со смехом от-
ражала все нападки матери. Вела она себя по-разному, но ре-
шение ее оставалось неизменным.
Меж тем мистер Коллинз в одиночестве размышлял о про-
изошедшем. Он был о себе слишком высокого мнения, чтобы
задуматься, отчего кузина ему отказала. И хотя самолюбие его
было уязвлено, обиженным он себя не считал. Сердечную
склонность к Элизабет он не питал — разве что воображаемую.
Элизабет по праву заслужила упреки матери, и это не могло его
не утешать.
Приехавшая навестить Беннетов Шарлотта Лукас застала
все семейство в смятении. В прихожей ее встретила Лидия; не
дав гостье переступить порог, она сообщила ей взволнован-
ным шепотом:
— Как хорошо, что вы приехали. Здесь такое творится!
Угадайте, что произошло сегодня утром! Мистер Коллинз
сделал Лизи предложение, и Лиззи ему отказала!
Шарлотта не успела ей ответить, как к ним присоедини-
лась Китти — она прибежала рассказать о том же. Когда же
они вошли в столовую, сидевшая там в одиночестве миссис
Беннет немедленно заговорила на ту же тему. Пожаловалась
гостье на Лиззи и стала упрашивать Шарлотту уговорить под-
ругу не упрямиться и уступить.
— Умоляю вас, моя дорогая мисс Лукас! — взмолилась она
убитым голосом. — Все здесь против меня, со мной жестоко об-
ходятся, никто не хочет пожалеть мои расстроенные нервы.
Не успела Шарлотта ей ответить, как в комнату вошли
Джейн и Элизабет.
— А вот и она, — продолжала миссис Беннет. — Ведет себя
как ни в чем не бывало. Ей до нас дела нет, как будто мы жи-
вем где-нибудь в Йорке! Лишь бы сделать по-своему! Но вот
что я тебе скажу, мисс Лиззи. Если ты вбила себе в голову, что
и впредь будешь отказываться выйти замуж, то мужа у тебя не
будет никогда. Хотелось бы знать, кто станет о тебе заботить-
ся, когда твоего отца не будет на свете? Я тебя содержать не
смогу, так и знай! С сегодняшнего дня я с тобой дела иметь не

буду. Я предупредила тебя в библиотеке, что не стану больше
с тобой разговаривать, и ты увидишь, что слово свое я сдер-
жу. Не желаю разговаривать с непокорными детьми. Да и во-
обще ни с кем разговаривать не хочу. Люди с расстроенными
нервами предпочитают помалкивать. Боже, как я страдаю!
Но никому нет до этого дела. Так, впрочем, всегда бывает: не
[217]
пожалуешься — не пожалеют. ИЛ 1/2021
Дочери слушали мать молча, они хорошо знали, что лю-
бая попытка урезонить или успокоить миссис Беннет вызо-
вет раздражение еще большее. И миссис Беннет продолжала
говорить, не замолкая ни на минуту, до тех пор пока к ним не
присоединился мистер Коллинз с видом еще более величест-
венным, чем обычно. Увидев его, миссис Беннет прервала
свой монолог и сказала:
— А теперь, девочки, извольте замолчать, мне необходимо
перекинуться с мистером Коллинзом словом.
Элизабет тут же выскользнула из комнаты, Джейн и Китти
последовали за ней, Лидия же осталась в столовой, решив, что
стоит послушать, о чем пойдет разговор. Что же касается Шар-
лотты, то ее сперва остановили вежливые расспросы мистера
Коллинза, касавшиеся ее и ее семьи, а потом и некоторое лю-
бопытство, и она отошла к окну, притворившись, что не слуша-
ет, о чем идет речь. Начался разговор со страдальческого воз-
гласа миссис Беннет: “О мистер Коллинз!”
— Сударыня, — отозвался пастор, — давайте не будем боль-
ше касаться этой темы. Поверьте, я далек от того, чтобы оби-
жаться на вашу дочь. — В его голосе прозвучало некоторое не-
удовольствие. — Покориться неизбежному злу — не это ли наш
с вами долг? И уж тем более долг молодого человека, которому
посчастливилось рано продвинуться в обществе. И я, право
же, покорился. Покорился, быть может, отчасти потому, что
пребываю в сомнении, принесла бы мне счастье моя прелест-
ная кузина, согласись она за меня выйти. Ибо я не раз замечал,
что мы всецело покоряемся обстоятельствам, когда благо, кое-
го мы лишились, теряет в наших глазах свою былую привлека-
тельность. Надеюсь, сударыня, вы не сочтете неуважением к
вашей семье мой отказ от руки вашей дочери, ведь мне прежде
следовало бы обратиться к вам и к мистеру Беннету с просьбой

выступить на моей стороне и употребить родительскую власть.
Боюсь, я повел себя не совсем правильно, ибо принял отказ не-
посредственно из уст вашей дочери, а не от вас самих. Что ж,
ошибаться свойственно нам всем. Как бы то ни было, прини-
мая решение, я всегда руководствовался побуждениями самы-
ми лучшими. Моя цель заключалась в том, чтобы приобрести
достойную спутницу жизни и в то же время пойти навстречу
чаяниям всей вашей семьи. И если мое поведение было небезу-
пречным, то очень прошу меня извинить.
Глава XXI
Разговоры о сватовстве мистера Коллинза велись все реже и
реже, и если что Элизабет теперь досаждало, так это, пожалуй,
[218]
ИЛ 1/2021
лишь неприятный осадок, оставшийся от всей этой истории,
да сварливые упреки в ее адрес, которые позволяла себе порой
мать. Что же до незадачливого претендента, то ни замешатель-
ства, ни уныния он не выказывал, избегать Элизабет не пытал-
ся, при этом ходил с непроницаемым лицом, дулся и отмалчи-
вался. С Элизабет пастор почти совсем не разговаривал, и
подчеркнутые знаки внимания, чему он придавал такое значе-
ние, он весь день оказывал мисс Лукас, которая слушала мисте-
ра Коллинза столь любезно, что все испытали, наконец, замет-
ное облегчение, в особенности же ее подруга.
Наутро миссис Беннет по-прежнему пребывала в расстро-
енных чувствах и нервах. На лице мистера Коллинза по-преж-
нему читалось уязвленное самолюбие. Элизабет надеялась, что
нанесенная ему обида ускорит его отъезд, но планы пастора,
по всей вероятности, не изменились. Уехать он должен был в
субботу — и до субботы покидать Лонгборн не собирался.
После завтрака девицы отправились в Меритон. <...>
Вскоре после их возвращения старшей мисс Беннет вру-
чили письмо из Незерфилда, и Джейн извлекла из конверта
листок лощеной бумаги, исписанной изящным, размаши-
стым женским почерком. Элизабет заметила, как при чтении
меняется выражение ее лица, как внимательно сестра пере-
читывает отдельные строки. Через несколько минут, однако,
Джейн взяла себя в руки и, отложив письмо, с присущим ей
бодрым видом, приняла участие в общем разговоре. Но Эли-
забет встревожилась не на шутку. Когда они оказались у себя
в комнате, Джейн достала письмо и сказала:
— Письмо от Кэролайн Бингли, и меня оно крайне удивило.
Она пишет, что все они покинули Незерфилд, находятся на пу-
ти в Лондон и возвращаться не собираются. Вот, смотри.
И она прочла вслух первое предложение, Кэролайн писа-
ла, что они с сестрой решили последовать за братом в Лон-
дон и по приезде собираются обедать на Гровнор-стрит, в до-
ме мистера Хёрста.
Уезжая из Хертфордшира я не жалею ни о чем, кроме разве что

Вашего общества, моя дорогая подруга, — говорилось далее в пись-
ме. — Но будем надеяться, что в будущем мы еще не раз насладимся
общением, которое доставило нам обоюдное удовольствие. Пока

же, дабы облегчить боль разлуки, будем обмениваться частыми и
доверительными письмами. Полагаюсь в этом отношении на Вас.
К столь высокопарным словесам Элизабет отнеслась с
полным равнодушием, ибо в их искренность не верила, и, хо-
тя неожиданность отъезда обитателей Незерфилда удивила и
ее тоже, горевать по этому поводу она была не расположена,
[219]
ведь мистер Бингли вполне мог вернуться в Незерфилд и без ИЛ 1/2021
сестер; что же до их общества, то оно не идет ни в какое срав-
нение с обществом Бингли, и Джейн очень скоро про них за-
будет.
— Как грустно, — сказала она помолчав, — что тебе не уда-
лось повидаться с ними до их отъезда. Но ведь ты не теряешь
надежды, что будущее счастье, на которое мисс Бингли так
рассчитывает, наступит раньше, чем ей кажется, и что друже-
ское общение, которое доставило вам обоюдное удовольст-
вие, превратится в общение родственное, куда более отрад-
ное? Удержать мистера Бингли в Лондоне им не удастся,
уверяю тебя.
— Нет, Кэролайн говорит, что этой зимой никто из них
возвращаться в Хертфордшир не намерен. Послушай:
Еще вчера, перед отъездом, мой брат думал, что неотложное де-
ло, по которому он едет в Лондон, займет у него дня три-четыре, не
больше. Мы, однако, не сомневались, что, оказавшись в Лондоне,
Чарльз не будет спешить обратно, а потому решили последовать за
ним, тем более что нам не хотелось, чтобы все свое свободное вре-
мя он проводил в неуютной гостинице. Многие мои знакомые уже
переехали на зиму в столицу; как бы мне хотелось, чтобы и Вы, до-
рогая моя подруга, к нам присоединились, однако рассчитывать на
это я, увы, не вправе. От души надеюсь, что рождественские дни в
Хертфордшире принесут Вам много счастливых минут и у Вас бу-
дет столько поклонников, что отсутствие еще троих, коих мы Вас
лишаем, Вы даже не заметите.
— Из письма следует, — добавила Джейн, — что зимой они

сюда не вернутся.
— Из письма следует, — возразила Элизабет, — что это
мисс Бингли не хочет, чтобы он вернулся.

— Что значит “не хочет”?! Он сам себе голова — как решит,
так и будет. Но ты еще не знаешь всего. Давай прочту тебе то
место, которое особенно меня огорчило. От тебя мне скры-
вать нечего.
Мистеру Дарси не терпится поскорей повидать сестру, да и нам,

признаюсь, тоже. Нет девушки, уверяю Вас, кто бы сравнился с
Джорджианой Дарси по красоте, изяществу и многообразным спо-
собностям. Нежные чувства, которые мы с Луизой к ней питаем,
станут еще нежнее, если наши надежды сбудутся, и она со временем
станет нашей сестрой. Не знаю, говорила ли я Вам о своих сообра-
жениях на этот счет, но мне бы не хотелось уехать, ими не поделив-
шись; уверена, Вы не воспримите их превратно. Джорджиана уже
[220] сейчас вызывает у моего брата несказанное восхищение, и теперь у
ИЛ 1/2021
него появится возможность встречаться с ней в самой непринуж-
денной обстановке. Ее родственники желают этой связи не мень-
ше, чем мы, и, если сестринская любовь меня не обманывает,
Чарльз способен завоевать любое женское сердце. И если все пой-
дет так, как я предполагаю, и у этой взаимной привязанности не
возникнет никаких помех, Вы не находите, моя дорогая Джейн,
что я вправе надеяться на событие, которое принесет счастье столь
многим?
— Что скажешь, Лиззи? — спросила Джейн, отложив пись-

мо. — По-моему, написано яснее некуда. Кэролайн не желает
видеть меня своей сестрой, она убеждена, что ее брат ко мне
равнодушен, и, заподозрив, какие чувства я к нему испыты-
ваю, хочет меня (по доброте душевной) предостеречь. Ниче-
го другого мне в голову не приходит.
— А мне приходит. Возникшую ситуацию я воспринимаю
совсем иначе. Ты готова меня выслушать?
— Охотно.
— Ну так вот. Мисс Бингли видит, что ее брат в тебя влюб-
лен, и хочет, чтобы он женился на мисс Дарси. Кэролайн
едет в Лондон за ним следом в надежде его там удержать и пы-
тается убедить тебя, что ты ему безразлична.
Джейн покачала головой.
— Поверь мне, Джейн, всякий, кто видел вас вместе, не
усомнится ни на минуту в его к тебе чувствах. И мисс Бингли
в том числе — на это у нее ума хватит. Если б мистер Дарси лю-
бил ее так же, как Бингли тебя, она давно бы уже заказала се-
бе свадебное платье. Все дело в том, что мы для них недоста-
точно богаты и знатны. Мисс Дарси она мечтает выдать за
своего брата еще и потому, что, если между этими семьями бу-
дет заключен один брак, не составит труда заключить и вто-
рой. План совсем не плох, и у Кэролайн были бы все шансы
добиться успеха, не будь у нее на пути мисс де Бер. Но, моя до-
рогая Джейн, неужели ты всерьез думаешь, что если мисс
Бингли говорит тебе, что ее брат влюблен в мисс Дарси, то
это означает, что теперь он худшего о тебе мнения, чем когда
вы расстались во вторник? Или что в ее силах убедить его,
что влюблен он вовсе не в тебя, а в сестру Дарси?

— Будь мы с тобой одного мнения о мисс Бингли, — возра-
зила Джейн, — твои рассуждения меня бы успокоили. Но к Кэ-
ролайн ты несправедлива, она не способна никого умышлен-
но обмануть. Надеяться можно только на то, что обманывает
она самое себя.
— Пусть так. Раз ты не согласна со мной, думай, что она об-
[221]
манывает себя сама, — дело твое. Ты выполнила перед ней ИЛ 1/2021
свой долг и беспокоиться тебе больше нечего.
— Но, дорогая Элизабет, как прикажешь быть счастливой,
даже предположив самое лучшее, если выходишь замуж за че-
ловека, чьи сестры и друзья, все как один, хотят, чтобы он же-
нился на ком-то другом?
— Это тебе предстоит решать самой, — сказала Элиза-
бет, — и, если хорошенько поразмыслив, ты сочтешь, что уж
лучше отказаться от любимого человека, чем не считаться с
его сестрами, — откажи ему.
— Как ты можешь говорить такое?! — со слабой улыбкой
воскликнула Джейн. — Хотя осуждение его сестер причинило
бы мне немало огорчений, в своем решении я не поколеба-
лась бы ни минуты.
— Не сомневаюсь; а раз так, близко к сердцу принимать
твои опасения я отказываюсь.
— Но ведь если за всю зиму он здесь ни разу не объявится,
мое решение не понадобится. За полгода может произойти
многое.
Элизабет не верилось, что Бингли больше в Незерфилд не
вернется; в этом была заинтересована Кэролайн, но Элизабет
и помыслить не могла, что такой независимый человек, как
Бингли, пойдет у сестры на поводу, как бы умело та его не убе-
ждала.
Элизабет уговаривала сестру с таким жаром, что вскоре, к
своей радости, заметила, что сумела убедить Джейн в своей
правоте. По натуре Джейн была девушкой жизнерадостной, и
Элизабет удалось заронить в ней надежду, хотя свойственная
любви неуверенность в себе вселяла сомнение, вернется ли
Бингли в Незерфилд и сбудутся ли ее сокровенные желания.
Сестры договорились, что скажут матери лишь об отъезде
обитателей Незерфилда, о намерениях же молодого челове-

ка умолчат. Но и эти, далеко не полные, сведения повергли
миссис Беннет в тревогу; как же так, сокрушалась она, мисс
Бингли и миссис Хёрст уезжают, как раз когда Беннеты с ни-
ми так близко сошлись. Вскоре, правда, она немного утеши-
лась, решив, что мистер Бингли обязательно вернется и уж
тогда непременно пожалует в Лонгборн к обеду. И, оконча-
тельно успокоившись, заявила, что, хотя зван он к семейному
обеду, она позаботится о том, чтобы подавали не одно блюдо,
а два.
Глава ХХII
Беннеты были приглашены к Лукасам на обед, и мисс Лукас
отличилась вновь: она, как и накануне, с величайшим терпе-
[222]
ИЛ 1/2021
нием выслушивала рассуждения мистера Коллинза. Элизабет
не знала, как ее благодарить:
— Я так тебе обязана, он пребывает в прекрасном настрое-
нии.
Шарлотта заверила подругу, что рада была оказаться нуж-
ной и что жертва с ее стороны ничтожна и легко окупается
принесенной пользой.
Подобные заверения были очень милы, но великодушие
Шарлотты простиралось гораздо дальше, чем Элизабет могла
вообразить. Она задумала не только избавить подругу от уха-
живаний мистера Коллинза, но и обратить их на себя. В этом
и состоял ее план, и всего за один день дело продвинулось так
далеко, что она бы не сомневалась в успехе, если бы пастор не
должен был покинуть Хертфордшир в самом скором времени.
Шарлотта, однако, недооценила пыл и предприимчивость
своего ухажера: утром следующего дня пастор с невероятным
проворством и поспешностью скрылся из Лонгборна, дабы
явиться в Лукас-Лодж и пасть к ее ногам. Ему не хотелось, что-
бы кузины заметили его исчезновение, он боялся, что если
они увидят, как он покидает Лонгборн, то непременно догада-
ются о его замысле. Он же не желал, чтобы о его планах стало
известно, прежде чем он добьется успеха. Ибо, хоть он почти
не сомневался, что одержит победу, поскольку Шарлотта бы-
ла вполне к нему расположена, после того, что произошло в
среду, чувствовать себя в полной безопасности он не мог. Ока-
занный ему прием превзошел, однако, все ожидания. Мисс Лу-
кас увидела из окна своей спальни, как пастор направляется к
дому, и тут же выбежала ему навстречу, сделав вид, что встре-
тилась с ним на дорожке по чистой случайности. Даже в са-
мых смелых мечтах не смела она рассчитывать, что ее ожида-
ет столь пылкое и красноречивое признание в любви.
Молодые люди быстро — насколько позволяли простран-
ные излияния мистера Коллинза — обо всем договорились к
обоюдному согласию, и, когда они вошли в дом, пастор с при-
сущей ему настойчивостью стал упрашивать Шарлотту на-
звать тот день, когда он будет вправе назвать себя счастливей-
шим из смертных. И хотя подобная просьба была не ко
времени, мисс Лукас не испытывала никакого желания под-
вергать окрыленного столь быстрым успехом жениха сомне-

ниям. Продолжительные ухаживания такого глупого от при-
роды человека не могли доставить женщине удовольствие, и
мисс Лукас, которая приняла предложение мистера Коллин-
за исключительно из желания устроить свою жизнь, было со-
вершенно безразлично, когда же наступит счастливый миг.
Согласие, которое молодые не мешкая испросили у сэра
[223]
Уильяма и леди Лукас, было с готовностью дано. Для их доче- ИЛ 1/2021
ри, за которой они могли дать лишь весьма скромное прида-
ное, лучшей партии, чем мистер Коллинз, человек весьма со-
стоятельный и с прекрасными перспективами на будущее,
трудно было себе представить. С невиданным доселе рвением
леди Лукас принялась прикидывать, сколько еще проживет
мистер Беннет, сэр же Уильям высказал мнение, что, когда
мистер Коллинз вступит во владение Лонгборном, пастору и
его жене будет весьма уместно появиться в Сент-Джеймском
дворце. Одним словом, радости всей семьи не было предела.
Младшие сестры Шарлотты понадеялись, что отныне они
смогут выезжать на год, а то и на два раньше, чем им было обе-
щано. Что же касается ее братьев, то они порадовались за сест-
ру — теперь Шарлотта не умрет старой девой. Сама же Шар-
лотта вполне владела собой. Своей цели она добилась, и
настало время подумать, что сулит ей будущее. Все складыва-
лось неплохо. Верно, мистер Коллинз был человеком неум-
ным, несносным и малоприятным, да и его к ней чувство, —
скорее всего, надуманным. Зато теперь у нее будет муж. Хотя
Шарлотта не питала иллюзий относительно того, что собой
представляют мужчины и институт брака, выйти замуж всегда
было ее целью, ведь для молодой небогатой женщины брак
был единственным способом добиться достойного положения
в обществе. Счастье такой брак сулил вряд ли, но от нужды,
бесспорно, оберегал. И нужда ей впредь не грозила, что для
двадцатисемилетней некрасивой женщины можно было счи-
тать удачей. Смущало ее только одно: как отнесется к ее браку
Элизабет Беннет, чьей дружбой она дорожила больше, чем
дружбой с кем бы то ни было. Элизабет очень удивится и, воз-
можно даже, ее осудит, и, хотя своего решения она не изме-
нит, осуждение близкой подруги ее бы расстроило. Поэтому
она решила, что расскажет Элизабет обо всем сама, и велела

мистеру Коллинзу, когда тот вернется в Лонгборн к обеду, ни
словом не обмолвиться о происшедшем. Обещание молчать
невеста, разумеется, немедленно получила, но выполнить его
оказалось не так-то просто, ибо столь долгое отсутствие мисте-
ра Коллинза в Лонгборне вызвало по его возвращении столько
вопросов, что от него потребовалась немалая сообразитель-
ность, чтобы напрямую на них не отвечать. Понадобилась пас-
тору и недюжинная сила воли — ему ведь не терпелось пове-
дать всему свету о своих любовных успехах.
Коль скоро наутро мистеру Коллинзу предстояло отпра-
виться в обратный путь очень рано, церемонию прощания
перенесли на вечер, перед отходом дам ко сну, и миссис Бен-
нет с учтивостью и радушием сообщила пастору, как счастли-
[224]
ИЛ 1/2021
вы они будут вновь видеть его в Лонгборне, когда у него выда-
стся свободное время.
— Этим приглашением, сударыня, — отвечал мистер Кол-
линз, — я особенно дорожу, ибо давно надеялся им заручить-
ся, и можете быть уверены, я им воспользуюсь, как только та-
кая возможность представится.
Этот ответ всех удивил, и мистер Беннет, который вовсе
не мечтал встретиться с гостем в ближайшее время, поспе-
шил сказать:
— А вам не кажется, сэр, что вы рискуете вызвать неодоб-
рение леди Кэтрин? Уж лучше, если хотите моего мнения,
пренебречь родственными связями, нежели подвергнуть се-
бя риску нанести вашей патронессе обиду.
— Премного благодарен вам, сэр, за ваше дружеское пре-
достережение, — сказал мистер Коллинз, — но можете быть
спокойны, я ни за что не предприму столь ответственного
шага, не согласовав его предварительно с ее светлостью.
— Будьте же предельно осторожны, не навлеките на себя
ее неудовольствие. И если своим приездом сюда вы рискуете
ей не угодить, что, на мой взгляд, весьма вероятно, — оставай-
тесь дома, мы на вас в обиде не будем.
— Поверьте, мой дорогой сэр, я весьма тронут вашим вни-
манием, обещаю в самом скором времени прислать вам пись-
мо с выражением благодарности как за ваши советы, так и за
то внимание, какое вы уделили мне во время моего пребыва-
ния в Хертфордшире. Что же касается моих прелестных ку-
зин, то возьму на себя смелость — хоть в этом и нет необходи-
мости, ибо мое отсутствие в вашем доме едва ли продлится
слишком долго, — пожелать им здоровья и счастья, в том чис-
ле и моей кузине Элизабет.
Пожелав пастору, как подобает, благополучной дороги, да-
мы удалились, несколько удивившись, что их гость собирается
вскоре вновь к ним вернуться. Миссис Беннет сочла, что мис-
тер Коллинз намеревается ухаживать за кем-то из ее младших
дочерей, и решила, что ей удастся уговорить Мэри принять
его предложение, если таковое воспоследует. Мэри оценивала
способности мистера Коллинза гораздо выше, чем любая из ее
сестер. Ее подкупала основательность его суждений, и, хотя
умом он никак тягаться с ней не мог, она полагала, что если он,
последовав ее примеру, займется самоусовершенствованием,
начнет больше читать, то может стать весьма приемлемым
спутником жизни. Но с наступлением утра с подобного рода
прожектами было покончено раз и навсегда. Вскоре после зав-
трака в Лонгборн приехала мисс Лукас и, уединившись с Эли-
забет, рассказала ей, что произошло накануне.
[225]
На днях Элизабет подумала, что мистер Коллинз и в самом ИЛ 1/2021
деле может вообразить, будто влюблен в ее подругу, — но то,
что Шарлотта его влюбленности потворствует, могло прий-
ти ей в голову не более, чем если бы потворствовала ему она
сама. Ее изумление было столь велико, что, нарушив все мыс-
лимые границы приличия, она, не сдержавшись, вскричала:
— Помолвлена с мистером Коллинзом?! Моя дорогая Шар-
лотта, этого не может быть!
Слова подруги мисс Лукас восприняла как упрек, отчего
выдержка, с которой она рассказывала о помолвке, смени-
лась минутным смятением, однако, поскольку реакция на это
известие не была для нее неожиданной, она вновь обрела са-
мообладание и спокойно ответила:
— Не понимаю, что тебя удивляет, дорогая Элиза. Тебе
что, не верится, что мистер Коллинз сумел добиться благо-
склонности женщины после того, как ему отказала в благо-
склонности ты?
Но Элизабет уже взяла себя в руки и, сделав над собой уси-
лие, со всей серьезностью заверила Шарлотту, что будет сча-
стлива породниться с подругой и желает ей всего самого луч-
шего.
— Я разделяю твои чувства, — ответила Шарлотта, — ты и
впрямь должна была удивиться, очень удивиться, ведь мистер
Коллинз еще совсем недавно просил твоей руки. Но вдумайся
в то, что произошло, и ты меня поймешь. Ты же знаешь, я да-
лека от романтики и никогда романтиком не была. В жизни
мне нужно только одно — собственный дом, и мистер Кол-
линз с его характером, связями и положением далеко не худ-
ший вариант, с таким мужем я могу быть счастлива ничуть не
меньше, чем с любым другим.
Элизабет ответила: “Да, конечно”, и после неловкой паузы
подруги вернулись в гостиную. Шарлотта вскоре уехала, и

Элизабет ничего не оставалось, как поразмыслить наедине с
собой о том, что она только что услышала. Ей понадобилось
немало времени, чтобы примириться с мыслью об этом бра-
ке. Мистер Коллинз ухитрился сделать два предложения за
три дня, что было удивительно само по себе, но еще больше
удивило ее то, что второе предложение было принято. Элиза-
бет всегда знала, что они с Шарлоттой относятся к замужест-
ву по-разному, но она бы никогда не поверила, что ее подруга
принесет любовь в жертву житейскому благополучию. Шар-
лотта — и жена мистера Коллинза! Можно ли представить се-
бе картину более безотрадную! И к боли за подругу, которая
этим браком запятнала себя и пала в ее глазах, добавилось
горькое чувство, что в судьбе, которую избрала для себя Шар-
[226]
ИЛ 1/2021
лотта, не будет места счастью. <...>
Книга вторая
Глава I
Но вот пришло писмо от мисс Бингли, и всем кривотолкам
был положен конец. Из первых же строк письма следовало,
что обитатели Незерфилда действительно останутся на зиму
в Лондоне. Ее брат, говорилось в конце, сожалеет, что за от-
сутствием времени он не сумел перед отъездом нанести визит
своим хертфордширским друзьям.
Все надежды рассеялись; все до одной. Если что и могло
Джейн порадовать, то лишь приторно нежные чувства к себе
автора письма. Большую же часть этого послания, равно как и
предыдущего, занимали комплименты в адрес мисс Дарси, Кэ-
ролайн воздавала должное ее многочисленным достоинствам,
не скрывала, как она счастлива, что с ней подружилась, и взя-
ла на себя смелость предсказать, что в самом скором времени
сбудутся надежды, о которых говорилось в первом письме.
Писала она также, что ее брат стал в доме мистера Дарси сво-
им человеком, чему она также не может не радоваться. Что же
до самого Дарси, писала она в восторженных выражениях, то
он подумывает приобрести новую обстановку для своего по-
местья.
Элизабет, которой Джейн изложила содержание письма,
слушала сестру, ничем не выдавая своего негодования. Ее
сердце разрывалось между сочувствием сестре и отвращени-
ем, которое она испытывала ко всем остальным. Заявлению
Кэролайн о том, что ее брат неравнодушен к мисс Дарси, она
верить отказывалась. В его чувствах к Джейн она, как и преж-
де, нисколько не сомневалась, и, хотя Элизабет была по-
прежнему к нему расположена, она не могла не думать без
гнева, чуть ли не без презрения о его бесхарактерности, нере-
шительности, из-за чего теперь он идет на поводу у своих ко-
варных друзей и близких и жертвует своим счастьем в угоду
их прихотям. Если бы Бингли приносил в жертву только свое
счастье, он был бы вправе распоряжаться им, как сочтет нуж-
ным; но ведь речь идет и о счастье ее сестры, а с этим он обя-

зан был бы считаться. Подобные мысли не выходили у нее из
головы, не давали покою. Вне зависимости от того, остыло
чувство Бингли или же было подавлено вмешательством его
близких; знает ли он о чувствах Джейн или пренебрег ими;
вне зависимости от того, как относится к нему Элизабет, по-
ложение ее сестры оставалось безысходным, ей была нанесе-
[227]
на тяжелая рана. ИЛ 1/2021
Лишь спустя несколько дней Джейн нашла в себе силы по-
делиться с Элизабет своими переживаниями. Когда миссис
Беннет, излив на дочерей очередную порцию возмущения
Незерфилдом и его хозяином, оставила их наедине, она, не
сдержавшись, воскликнула:
— Ах, наша дорогая матушка совсем не владеет собой! Ей
даже в голову не приходит, как нелегко мне выслушивать ее
рассуждения о нем. Но к чему сетовать на судьбу? Долго это
не продлится, я его забуду, и мы заживем, как жили.
Элизабет взглянула на сестру с недоверчивой озабоченно-
стью, но промолчала.
— Ты мне не веришь! — вскричала Джейн, покраснев. — И
напрасно. Он останется в моей памяти очень славным чело-
веком, моим хорошим знакомым, не более того. Мне не на
что надеяться, нечего бояться, не в чем себя упрекнуть. От
всего этого я, слава Богу, избавлена. Должно пройти время...
совсем немного времени... и я постараюсь справиться... — И
уже не дрогнувшим голосом добавила: — Утешаю себя тем,
что с моей стороны это было всего лишь игрой воображения,
и никакого вреда я никому, кроме себя, не причинила.
— Моя дорогая Джейн, — воскликнула Элизабет, — ты
слишком хороший человек, ты ангел. Твоей доброте, самоот-
верженности позавидуешь. Даже не знаю, что тебе сказать.
Мне начинает казаться, что я никогда не отдавала тебе долж-
ного, не любила тебя так, как ты того заслуживаешь.
Мисс Беннет живо возразила, что подобных похвал не за-
служивает и не чем иным, как теплыми чувствами к себе сест-
ры, объяснить их не может.
— Нет, — сказала Элизабет, — это несправедливо. Сама ты
хвалишь всех на свете и огорчаешься, если о ком-то я говорю
плохо. Я же хвалю только тебя — и ты слышать об этом не хо-

чешь. Не бойся, если я позволяю себе лишнее и покушаюсь на
твое право превозносить человечество. Пусть тебя это не сму-
щает. На свете найдется немного людей, кого я люблю по-на-
стоящему, еще меньше тех, о ком я высокого мнения. Чем боль-
ше я узнаю мир, тем меньше он меня устраивает. С каждым
днем я лишний раз убеждаюсь в противоречивости всех людей
без исключения, в том, что ни на порядочность, ни на здравый
смысл полагаться не приходится. Об этом я могу судить по двум
примерам, с которыми столкнулась недавно. Об одном я умол-
чу, второй — женитьба Шарлотты. Объяснить этот брак я не в
силах, для меня он непостижим, совершенно непостижим!
— Дорогая Лиззи, не растравливай себя, не давай повод
подобным чувствам. Они принесут тебе несчастье. Ты не учи-
[228]
ИЛ 1/2021
тываешь, что бывают разные обстоятельства и разные люди.
Прими во внимание порядочноть мистера Коллинза и благо-
разумие и надежность Шарлотты. Этот союз вполне устраи-
вает их обоих, ведь у нее большая семья, средства же доволь-
но ограниченные. И, поверь, она, вполне возможно, будет
относиться к нашему кузену с заботой и уважением.
— Ради тебя я готова поверить во все что угодно, но от этой
веры не выиграет никто, ибо, убедись я, что Шарлотта и в са-
мом деле относится к нему с уважением, об ее уме у меня сложи-
лось бы такое же низкое мнение, как теперь о ее сердце. Моя
дорогая Джейн, мистер Коллинз — самодовольный, надутый,
ограниченный и глупый человек, и тебе это известно не хуже,
чем мне. И ты не хуже, чем я, должна понимать, что женщину,
которая выходит за него замуж, назвать благоразумной никак
нельзя. И не пытайся ее защищать — пусть она и Шарлотта Лу-
кас! Порядочность и добродетель остаются порядочностью и
добродетелью — в угоду одному человеку их не изменишь, и не
пытайся убедить себя или меня, что эгоизм — это благоразумие,
а нечувствительность к опасности — гарантия счастья.
— По-моему, ты судишь о них слишком строго, — возрази-
ла Джейн. — Надеюсь, ты в этом убедишься, когда увидишь,
как они счастливы. Но хватит об этом. Ты же заговорила о
чем-то другом. Ты сослалась на два примера. Я прекрасно по-
няла, кого ты имеешь в виду, но прошу тебя, дорогая Лиззи,
не мучай меня, не говори, что виноват этот человек, что рань-
ше ты была о нем лучшего мнения. Не надо думать, что зло
нам причиняют намеренно. Не надо ожидать от жизнелюби-
вого молодого человека осмотрительности. Нас часто обма-
нывает собственное самолюбие, женщины имеют обыкнове-
ние преувеличивать в своем воображении чувства мужчин.
— И мужчины стараются их в этом заблуждении поддер-
живать.
— Если они делают это с расчетом, им нет оправдания. Но
я никогда не поверю, что миром, как иные думают, правит
расчет.
— Я вовсе не считаю, что мистер Бингли действует по рас-
чету, — сказала Элизабет, — но ведь, даже не желая зла, можно
совершить ошибку или причинить боль. Для этого вполне
достаточно беспечности, пренебрежения чувствами других

людей, нерешительности.
— И какой из этих недостатков ты вменяешь ему в вину?
— Все три. Но если я буду продолжать, то наверняка огор-
чу тебя, ибо скажу все, что думаю, о людях, которых ты уважа-
ешь. Останови меня, пока не поздно.
— Ты, стало быть, по-прежнему думаешь, что сестры ока-
[229]
зывают на него влияние? ИЛ 1/2021
— Да, и его друг тоже.
— Никогда не поверю. Зачем им оказывать на него влия-
ние? Они ведь желают ему счастья, а если он любит меня, с
любой другой женщиной он не был бы счастлив.
— Ты ошибаешься, когда говоришь, что они желают ему сча-
стья. Мало ли что они могут ему пожелать — стать еще богаче, к
примеру, или добиться более высокого положения. Могут по-
желать взять в жены девушку с деньгами, связями, из хорошей
семьи.
— Не спорю, им бы, конечно, хотелось, чтобы он выбрал
мисс Дарси, — согласилась Джейн, — но хотят они этого из луч-
ших побуждений, как ты не понимаешь! Ведь они знают ее го-
раздо дольше, чем меня, — ничего удивительного, что им она
больше по душе. Но в любом случае, какими бы желаниями они
ни руководствовались, очень маловероятно, чтобы они действо-
вали вопреки желаниям брата. Какая сестра сочла бы себя впра-
ве поступить с братом подобным образом — не веди себя брат
предосудительно?! Если бы они думали, что он меня любит, то
не пытались бы нас разлучить, — впрочем, успеха бы они все рав-
но не добились. Вообразив, что меня с ним связывают нежные
чувства, ты приписываешь им неестественные и дурные поступ-
ки, а мне причиняешь страдания. Не расстраивай меня подоб-
ными предположениями. Я не стыжусь своей ошибки — в любом
случае лучше ошибиться, чем плохо думать о нем и о его сестрах.
Позволь же мне смотреть на случившееся в благоприятном све-
те, в котором их поведение не нуждается в оправдании.
Препятствовать этому желанию Элизабет не могла, и с
этой минуты имя мистера Бингли в разговорах между сестра-
ми не упоминалось больше ни разу.
Миссис же Беннет продолжала горько сетовать на то, что
Бингли не возвращается, и, хотя не проходило и дня, чтобы

Элизабет не объясняла матери, как обстоит дело, вся эта ис-
тория вызывала у нее крайнее недоумение. Дочь пыталась
убедить ее в том, во что не верила сама, что увлечение Бинг-
ли было мимолетным и сошло на нет, стоило ему перестать
Джейн видеть. И хотя миссис Беннет со временем свыклась с
подобной версией, высказывать ей эту гипотезу приходилось
снова и снова. Утешало миссис Беннет только то, что с насту-
плением лета мистер Бингли обязательно объявится.
Мистер Беннет расценивал случившееся иначе.
— Итак, Лиззи, — однажды обратился он к дочери, — твоя
сестра, я вижу, страдает от неразделенной любви. Что ж, мож-
но ее с этим поздравить. Несчастная любовь ничем не уступает
законному браку. Во-первых, барышне, которая влюблена без
[230]
ИЛ 1/2021
взаимности, всегда есть о чем подумать. А, во-вторых, несчаст-
ная любовь ставит ее выше сверстниц. Когда, интересно знать,
придет и твоя очередь? Ты же не допустишь, чтобы Джейн те-
бя опередила, верно? Твое время пришло, не теряйся. В Мери-
тоне хватит офицеров, чтобы разбить сердца всем без исклю-
чения юным девицам в округе. <...>
Глава IV
В январе и феврале в жизни обитателей Лонгборна не произош-
ло ничего более примечательного, чем прогулки в Меритон ко-
гда по грязной, когда по мерзлой дороге. В марте Элизабет со-
бралась в Хансфорд. Поначалу к этой поездке она отнеслась не
слишком серьезно, но Шарлотта настаивала, и со временем пер-
спективы путешествия становились все более радужными и ре-
альными. Желание повидаться с подругой с каждым днем стано-
вилось все сильней, неприязнь к мистеру Коллинзу слабела.
Подкупала и перемена обстановки: безвыездно находиться в од-
ном доме со столь общительной матерью и столь необщитель-
ными сестрами было испытанием не из легких. <...>
Огорчала разве что разлука с отцом, он, безусловно, будет без
нее скучать. Действительно, перед расставанием мистер Беннет
так сокрушался, что взял с нее слово, что она ему напишет, и да-
же пообещал, что ее письмо не останется без ответа. <...>
Глава V
<...> Почтовая карета остановилась у ворот, от которых к до-
му вела короткая гравиевая дорожка. В дверях стояли мистер
Коллинз и Шарлотта. Не прошло и минуты — и путники уже
обменивались с хозяевами кивками и улыбками; и те и другие
не скрывали радости от представившейся возможности лице-
зреть друг друга. Миссис Коллинз приветствовала подругу с
нескрываемым радушием, и Элизабет, увидев, как ей рады, с
каждой минутой все больше и больше убеждалась: дав согла-
сие поехать в Хансфорд, она не ошиблась. Ее кузен — и это
сразу бросалось в глаза, — женившись, нисколько не изменил-

ся; столь же любезный и благовоспитанный, как прежде, он
еще в воротах принялся самым обстоятельным образом
справляться у Элизабет обо всех членах ее семьи и не успоко-
ился до тех пор, покуда не получил исчерпывающие ответы
на все вопросы. Наконец, обратив внимание гостей на то, как
скромен и изящен вход в дом, хозяин пригласил их внутрь, и
[231]
не успели они войти в гостиную, как он уже во второй раз с ИЛ 1/2021
нарочитой любезностью призвал их в свою скромную пастор-
скую обитель, предложив, в один голос с женой, отдохнуть с
дороги.
Элизабет была заранее готова увидеть пастора во всем его
великолепии и не могла избавиться от ощущения, что, расска-
зывая о размере комнат, их внешнем виде и обстановке, он об-
ращается непосредственно к ней, словно хочет, чтобы она
осознала, чего лишилась, отказавшись выйти за него замуж. И
хотя все в доме и в самом деле дышало покоем и уютом, она бы-
ла не в силах заставить себя выказать ему свое раскаяние; боль-
ше того, Элизабет не могла ответить себе на вопрос, как это ее
подруге удается радоваться жизни при таком муже. Всякий раз,
когда мистер Коллинз, что случалось нередко, говорил нечто,
отчего его жена, по понятным причинам, должна была испы-
тать стыд, она невольно поглядывала на Шарлотту. Один или
два раза она замечала, что подруга едва заметно краснеет, одна-
ко по большей части миссис Коллинз делала вид, что пропус-
тила сказанное супругом мимо ушей. <...>
Элизабет была уже наслышана, что леди Кэтрин еще здесь
и в Лондон пока не собирается. За обедом об этом вновь за-
шел разговор.
— Да, мисс Элизабет, вы будете иметь честь увидеть леди
Кэтрин в церкви в ближайшее воскресенье, — заметил мистер
Коллинз. — Нет нужды говорить, в какой восторг вы придете.
Леди Кэтрин — олицетворение приветливости и человеколю-
бия, и я убежден, что, когда служба кончится, ее светлость со-
чтет возможным уделить вам внимание. У меня нет ни малей-
ших сомнений, что и вы, и моя сестра Мария окажетесь в
числе тех счастливцев, кто удостоится чести быть приглашен-
ным в Розингс за время вашего пребывания в этих местах. С
моей дорогой Шарлоттой леди Кэтрин ведет себя безукориз-

ненно. В Розингсе мы обедаем два раза в неделю, ее светлость
никогда не разрешает нам возвращаться домой пешком и пре-
доставляет нам свою карету. Точнее говоря, одну из карет, ибо
у ее светлости их несколько.
— Леди Кэтрин и в самом деле женщина весьма достойная
и в высшей степени здравомыслящая, — подтвердила Шар-
лотта. — А также необычайно заботливая соседка.
— Именно так, дорогая, и я того же мнения. Она из тех
женщин, что вызывают к себе величайшее уважение.
Вечер прошел в разговорах о хертфордширских ново-
стях, а также обо всем том, о чем уже говорилось ранее, и, ко-
гда все разошлись по своим комнатам, Элизабет задумалась о
том, насколько Шарлотта довольна жизнью, и позавидовала
[232]
ИЛ 1/2021
ее самообладанию. Подумала она и о том, как будет протекать
ее жизнь в Хансфорде: размеренный ход домашних дел, на-
зойливые нравоучения мистера Коллинза и приемы в Розинг-
се, сулящие немало забавного. Все это она необычайно живо
себе представила. <...>
Глава VI
<...> Погода стояла прекрасная, и они с удовольствием про-
шли полмили по парку. Некрасивых парков не бывает, и в Ро-
зингсе Элизабет тоже многое понравилось, хотя парк и не
вызвал у нее того безоглядного восторга, на какой рассчиты-
вал мистер Коллинз. Не произвели на нее большого впечат-
ления и многочисленные окна в особняке, а также дифирам-
бы пастора в адрес покойного сэра Льюиса де Бера, в свое
время выложившего солидную сумму за их остекление.
С каждым шагом вверх по ступенькам в холл тревога Ма-
рии росла. Не мог справиться с волнением и сэр Уильям. А
вот Элизабет держалась молодцом. Она ни от кого еще не
слышала, чтобы леди Кэтрин отличалась какими-то незауряд-
ными способностями или сверхъестественными добродете-
лями, — деньги же и положение не принадлежали к достоин-
ствам, повергавшим мисс Беннет в трепет.
Из холла и вестибюля, для внушительных размеров и безу-
пречного орнамента которых мистер Коллинз также не по-
жалел эпитетов, слуги провели гостей в комнату, где их жда-
ли леди Кэтрин, ее дочь и миссис Дженкинсон. Ее светлость
любезно поднялась им навстречу, и, поскольку миссис Кол-
линз договорилась с мужем, что гостей представит она, цере-
мония знакомства не заняла много времени; Шарлотта обош-
лась без извинений и благодарностей, которые счел бы
уместными ее супруг. <...>
Леди Кэтрин была высокой, дородной, когда-то, по всей
видимости, красивой женщиной с крупными чертами лица. В
том, как она держалась, не было ничего, что бы к ней распо-
1. С 1696 г. в Англии за окна, а в дальнейшем и за толщину стекол, взимался

налог, а потому число и размер окон свидетельствовали о состоятельности
владельца особняка.
лагало; всем своим видом и поведением она давала понять,
что ее положение в обществе несопоставимо с положением
ее гостей. <...>
Изучив мать, во внешности и поведении которой она уло-
[233]
вила некоторое сходство с мистером Дарси, Элизабет переве- ИЛ 1/2021
ла взгляд на дочь и, как и Мария накануне, нашла ее необы-
чайно худенькой и малорослой. Ни лицом, ни фигурой она
была совершенно не похожа на леди Кэтрин. Несмотря на
бледность и болезненное выражение ее совершенно невыра-
зительного лица, дурнушкой мисс де Бер назвать было нель-
зя; говорила она очень мало и еле слышно, и только с миссис
Дженкинсон, в чьей внешности также не было ничего приме-
чательного. Занята миссис Дженкинсон была исключительно
тем, что внимательно слушала, что говорит ей воспитанница,
и передвигала перед ней защитный экран.
Через несколько минут гостей позвали в гостиную полюбо-
ваться открывающимся из окна видом. Мистер Коллинз не
преминул начать расписывать красоты Розингс-парка, леди же
Кэтрин любезно сообщила гостям, что летом вид еще лучше.
Обед был выше всяких похвал; все было именно так, как
сулил мистер Коллинз: много слуг, изысканная сервировка.
Как он и предполагал, посадили его, по желанию ее светло-
сти, в конце стола, при этом вид у мистера Коллинза был та-
кой, будто он удостоился самых высоких почестей. <...>
Говорили за столом немного. Элизабет была готова всту-
пить в разговор, если бы таковой завязался, но посадили ее ме-
жду Шарлоттой и мисс де Бер; первая внимательно, стараясь
не пропустить ни слова, слушала, что говорит леди Кэтрин,
вторая за все время обеда не произнесла ни звука. Миссис
Дженкинсон уговаривала мисс де Бер съесть хоть кусочек и
волновалась, не занемогла ли ее воспитанница, раз та ничего
не ест. Мария сочла, что разговор за столом — дурной тон, муж-
чины же только и делали, что ели и восторгались съеденным.
После возвращения дам в гостиную говорила только леди
Кэтрин; и говорила, не прерываясь ни на минуту, пока не пода-
ли кофе. Не было ни одной темы, которой бы она ни косну-

лась, причем в таком безапелляционном тоне, что чувствова-
лось: ее светлость не привыкла, чтобы ей перечили. Она
вникала во все семейные заботы миссис Коллинз, давала ей со-
веты, наставляла, как в такой маленькой семье следует вести
хозяйство, как ухаживать за коровами и птицей. Сия сановная
1. Стоявшие перед камином и защищавшие от огня ширмы передвигались

с места на место и украшались, отчего являлись предметом обстановки.
дама готова была снизойти до любой мелочи — лишь бы, вос-
пользовавшись случаем, диктовать свою волю. Немало вопро-
сов ее сиятельство задала также Марии и Элизабет, особенно
много — последней: о мисс Беннет она знала меньше всего, к
[234]
ИЛ 1/2021
тому же Элизабет (заметила она миссис Коллинз) показалась
ей девушкой прекрасно воспитанной и довольно хорошень-
кой. Каких только вопросов она ей не задавала. Сколько у нее
сестер? Они старше ее или моложе? Кто из них собирается за-
муж? Красивые ли они? Где учились? Какая у ее отца карета?
Какая у ее матери девичья фамилия? Бесцеремонность подоб-
ных вопросов смущала Элизабет, но она спокойно отвечала на
них, ничем не выдавая своего раздражения.
— Поместье вашего отца отойдет к мистеру Коллинзу, так,
кажется? — осведомилась леди Кэтрин. — За вас-то я рада, —
сказала она, обращаясь к Шарлотте. — Но вообще мне не нра-
вится, когда женщин лишают прав на наследство. В семье сэ-
ра Льюиса де Бера это было не принято. Вы играете и поете,
мисс Беннет?
— Немного.
— В таком случае мы как-нибудь будем рады вас послушать.
Инструмент у нас первоклассный, быть может, даже лучше,
чем... Да вы и сами в этом убедитесь. А ваши сестры тоже иг-
рают и поют?
— Только одна.
— Что ж вы не выучились? Уметь играть надо всем. У Уэб-
бов на фортепиано играют все дочери, а ведь у их отца доход
меньше, чем у вашего. Рисуете?
— Нет, не умею.
— И сестры тоже не умеют?
— Тоже.
— Как странно. У вас, вероятно, не было возможности нау-
читься. Вашей матери следовало каждую весну возить вас в
Лондон и нанимать учителя рисования.
— Моя мать не имела бы ничего против, но отец ненави-
дит Лондон.
— Ваша гувернантка ушла от вас?
— У нас никогда не было гувернантки.
— Не было гувернантки?! Как такое возможно? Воспиты-
вать дома пять дочерей — и без гувернантки? Впервые слышу.
Стало быть, образованием дочерей пришлось заниматься ва-
шей матери? Я ей не завидую.
Элизабет с трудом сдержала улыбку и сообщила леди Кэт-
рин, что ее мать образованием дочерей не занималась.

— Кто же вас учил в таком случае? Без гувернантки вы бы-
ли предоставлены сами себе, я правильно понимаю?
— До известной степени — по сравнению с другими детьми.
Но те из нас, кто хотел учиться, имели для этого все необходи-
мое. Нас всегда поощряли к чтению. И в учителях недостатка
не было. Те же из нас, кто предпочитал бездельничать, — есте-
[235]
ственно, бездельничал. ИЛ 1/2021
— Само собой разумеется. Вот для чего нужна гувернантка, и,
если б я была знакома с вашей матерью, я бы весьма настойчиво
рекомендовала ей гувернантку нанять. Я всегда говорю, без каж-
додневного, продуманного обучения ничего не добиться, и обес-
печить его может только гувернантка. Вы даже представить себе
не можете, сколько семей я таким образом облагодетельствова-
ла. Я всегда рада помочь юной особе подыскать место. Я при-
строила, и очень удачно, четырех племянниц миссис Дженкин-
сон. Буквально на днях я дала рекомендацию еще одной юной
особе, о которой узнала по чистой случайности. И семья, в ко-
торую она попала, от нее в восторге. Миссис Коллинз, я вам не
говорила, что вчера у меня была леди Меткаф? Приезжала благо-
дарить. “Мисс Поуп, — говорит, — просто прелесть”. “Леди Кэт-
рин, — говорит, — вы меня озолотили”. Скажите, мисс Беннет,
кто-нибудь из ваших младших сестер уже выезжает в свет?
— Да, мэм, все.
— Все?! Что, все пять?! Как странно! А вы ведь вторая по
возрасту. Что ж получается, младшие сестры выезжают, не
дождавшись, пока выйдут замуж старшие? Ваши младшие се-
стры, должно быть, еще очень молоды?
— Да, самой младшей нет и шестнадцати. Возможно, она и
в самом деле еще слишком молода, чтобы бывать в обществе.
И все же, мэм, мне кажется, будет несправедливо лишать
младших сестер общества и развлечений только потому, что
у старших нет возможности или желания рано вступить в
брак. Младшие дети имеют такое же право получать удоволь-
ствие от жизни, как и старшие. И лишение этого права, да
еще на таком основании, вряд ли будет способствовать сест-
ринской любви и душевному теплу.
— Смотрите-ка, такая молодая, а уже со сложившимся мне-
нием, — удивилась ее светлость. — Сколько же вам лет?

— Мои младшие сестры — уже взрослые, — ответила, улы-
баясь, Элизабет. — И неужели вы думаете, ваша светлость, что
я назову вам свой возраст?
Леди Кэтрин не скрывала своего удивления: она не получи-
ла ответ на свой вопрос. И Элизабет подумала, что она, долж-
но быть, первый человек, который позволил себе отшутиться
в ответ на высокомерную бесцеремонность ее светлости.
— Вам никак не больше двадцати, я уверена, а потому вам
еще рано скрывать свой возраст.
— Больше двадцати, но меньше двадцати одного.
Когда джентльмены к ним присоединились, подали чай,
после чего были внесены карточные столы. Леди Кэтрин, сэр
Уильям, мистер и миссис Коллинз сели играть в кадриль;
[236]
ИЛ 1/2021
мисс де Бер предпочла кассино, и Марии и Элизабет вместе
с миссис Дженкинсон выпала честь составить партию ей. За
их столом царила нестерпимая скука. Если о чем и говорили,
то только об игре — разве что миссис Дженкинсон высказыва-
ла опасения, не жарко ли мисс де Бер, не холодно ли, хватает
ли света. За другим столом было куда оживленнее: леди Кэт-
рин постоянно указывала своим партнерам на допущенные
ошибки или же развлекала их случаями из жизни. Мистер
Коллинз неизменно соглашался со всем, что говорилось ее
светлостью, благодарил ее за каждое выигранное очко и из-
винялся, если выиграл слишком много. Сэр Уильям помалки-
вал. Он старался запомнить как можно больше заниматель-
ных историй и аристократических фамилий.
Наигравшись вволю, леди Кэтрин распорядилась вынести
карточные столы и предложила миссис Коллинз, что при-
шлет за гостями карету. Предложение было с благодарно-
стью принято, и карета заложена. Перед отъездом все собра-
лись у камина, и леди Кэтрин распорядилась относительно
завтрашней погоды. Тем временем карету подали, и после
длинных благодарственных речей мистера Коллинза и низ-
ких поклонов сэра Уильяма гости уехали. Не успели они отъ-
ехать от дома, как пастор принялся расспрашивать Элизабет
о ее впечатлениях. Элизабет — исключительно ради Шарлот-
ты — высоко оценила оказанный им прием, при этом несколь-
ко покривив душой. Однако ее похвалы, хоть они и стоили ей
немалых усилий, ни в коей мере не устроили мистера Кол-
линза, и он счел себя обязанным заняться панегириком в ад-
рес ее светлости собственноручно.
Глава VII
Сэр Уильям провел в Хансфорде всего неделю, однако этого
оказалось вполне достаточно, чтобы убедиться: жизнь его до-
чери складывается очень хорошо, и с мужем и с соседями ей
необычайно повезло. До отъезда сэра Уильяма мистер Кол-
1. Карточная игра, в которую, в отличие от кадрили, играют не только

вчетвером, но втроем и даже вдвоем; выигрывает тот, кто первым набира-
ет 11 очков.
линз каждое утро возил его в своей двуколке по окрестно-
стям. Когда же он уехал, семья пастора вернулась к привыч-
ной жизни, и теперь Элизабет, по счастью, стала видеть сво-
его кузена реже. Первую половину дня, с завтрака до обеда,
[237]
он либо возился в саду, либо уединялся в своем кабинете: чи- ИЛ 1/2021
тал, писал или же просто сидел у окна, выходящего на дорогу.
Дамы проводили время в задней комнате окнами во двор.
Первое время Элизабет не понимала, почему Шарлотта пред-
почитает эту небольшую комнату просторной столовой, отку-
да к тому же открывается красивый вид, но вскоре сообрази-
ла, что подруга поступила правильно, ведь если бы дамы
проводили время в большой, светлой комнате, а не в комна-
тушке в задней части дома, мистер Коллинз отсиживался бы
у себя в кабинете гораздо меньше времени. <...>
Вскоре после приезда до Элизабет дошли слухи, что спустя
две-три недели в Розингс пожалует мистер Дарси. И хотя сре-
ди ее знакомых лишь очень немногих хотелось ей видеть
меньше, чем племянника леди Кэтрин, его присутствие долж-
но было развеять скуку, царившую на званых обедах. Кроме
того, наблюдая за тем, как он обращается со своей кузиной,
предназначенной, надо понимать, ему в жены, Элизабет рас-
считывала, что лишний раз убедится, сколь несбыточны наде-
жды мисс Бингли, с ним связанные. Леди Кэтрин с нетерпени-
ем ждала приезда племянника, всячески его расхваливала и
даже была в некотором роде недовольна тем, что мисс Лукас и
Элизабет уже с ним знакомы. <...>
Глава X
Гуляя по парку, Элизабет не раз встречала мистера Дарси.
Поначалу, столкнувшись с ним в глухом месте, куда никто,
кроме нее, не заходил, она объясняла их встречу досадной
случайностью и, чтобы подобные встречи не повторились,
дала ему понять, что это ее любимые места. Но как такая
встреча могла произойти здесь же во второй раз, было совер-

шенно необъяснимо. И в третий тоже! Уж не делает ли он ей
это назло? Не занимается ли самоистязанием? Повстречав ее,
он не ограничивался несколькими формальными вопросами,
а затем, после неловкой паузы, уходил — нет, он почему-то
взял за правило идти с ней рядом. Говорил он немного, да и
она не давала себе труда поддерживать разговор. Но вот что
ее поразило во время их третьей встречи: он задавал ей
странные, бессвязные вопросы. Довольна ли она своим пре-
быванием в Хансфорде? Любит ли одинокие прогулки? Что
она думает о семейной жизни мистера и миссис Коллинз? Ко-
гда же речь заходила о Розингсе, он говорил, что у нее сложи-
лось не совсем верное представление о его обитателях и что
он надеется, окажись Элизабет в следующий раз в Кенте, она,
[238]
ИЛ 1/2021
как и он, в Розингсе остановится. Так, во всяком случае, она
восприняла его слова. Что он хотел этим сказать? <...>
Глава XI
<...> Элизабет, словно намереваясь еще больше настроить себя
против мистера Дарси, решила перечесть все письма Джейн,
которые получала по приезде в Кент. В них не было жалоб, ни
слова не говорилось о недавних событиях и о ее теперешних
переживаниях, но ни в одном письме, ни в одной строчке не
было той жизнерадостности, какая всегда Джейн отличала,
той безмятежности и сердечного расположения, которые поч-
ти никогда ей не изменяли. Перечитывая эти письма, Элиза-
бет заметила то, что раньше в глаза не бросалось, — каждое
предложение дышало тревогой, смятением. <...>
От этих мыслей ее оторвал звонок в дверь, и она обрадо-
валась, решив, что это полковник Фицуильям, — однажды он
уже приходил поздно вечером, теперь же, решила она, зашел
справиться о ее самочувствии. Но каково же было ее разоча-
рование и одновременно изумление, когда в комнату вошел
не кто иной, как мистер Дарси; вошел и с порога поспешил уз-
нать о ее здоровье, объяснив свой поздний визит желанием
убедиться, что ей стало лучше. На все его расспросы Элиза-
бет отвечала с подобающей любезностью. Дарси опустился
было на стул, но в следующую минуту вскочил и начал мерить
шагами комнату. Элизабет удивилась, но не сказала ни слова.
Через несколько минут он вдруг остановился, поспешно по-
дошел к ней и произнес:
— Напрасно я с собой боролся, это не поможет. Усмирить
свои чувства мне не удастся. Позвольте же сказать вам, как я
вами восхищаюсь, как страстно люблю вас.
Изумлению Элизабет не было предела. Она растерялась,
покраснела, смутилась — и промолчала. Ее молчание он вос-
принял как поощрение, последовало бурное изъявление
чувств, которые он к ней испытывает, и испытывает давно.
Говорил он хорошо; но в его словах уязвленная гордость дава-
ла себя знать ничуть не меньше, чем страстная любовь. Его
рассуждения о неравенстве, существовавшем между ними, о

том, как от этого союза пострадает его имя, о семейных пред-
рассудках, вследствие которых здравый смысл мешал прояв-
лению сердечной привязанности, отличались горячностью,
вызванной, очевидно, ущемлением его статуса, но вряд ли
способствовали тому, что он добьется ее благосклонности.
Несмотря на глубоко укоренившуюся неприязнь к этому че-
[239]
ловеку, Элизабет не могло не льстить столь откровенное про- ИЛ 1/2021
явление его чувств, и, хотя отношение к нему у нее не переме-
нилось, ей поначалу стало стыдно, что своим отказом она
причиняет ему боль, — однако его рассуждения настолько вы-
вели ее из себя, что от ее сочувствия не осталось и следа. Тем
не менее Элизабет решила, что, когда он закончит говорить,
она, отвечая ему, проявит выдержку и возмущения постарает-
ся не обнаружить. Свое признание в любви он завершил слова-
ми о том, сколь сильным является его чувство, с которым он,
несмотря на все попытки, не сумел справиться, и выразил на-
дежду, что его любовные страдания будут вознаграждены и
предложение руки и сердца приняты. Последняя произнесен-
ная им фраза воспринималась однозначно: Дарси ни минуты
не сомневается — ответ Элизабет будет благоприятным. Он го-
ворил, что испытывает тревогу, что у него дурные предчувст-
вия, но, судя по выражению его лица, уверенность в себе его не
покидала, что вызвало у Элизабет еще большее раздражение,
и, когда он замолчал, она, вся вспыхнув, сказала:
— В таких случаях, кажется, принято отвечать благодарно-
стью за высказанные чувства, какая бы реакция на выраже-
ние этих чувств ни последовала. Такая благодарность естест-
венна, и, если б я действительно ее испытывала, я бы вас,
конечно же, поблагодарила. Но благодарить мне вас не за
что. Я никогда не искала вашего расположения, да и вы вы-
сказали его весьма своеобразно. Я бы предпочла никому не
причинять страданий, и если причинила, то, поверьте, не-
преднамеренно. После моего ответа с чувствами, с которыми
вы так долго и безуспешно боролись, совладать вам не соста-
вит труда.
Мистер Дарси стоял, облокотившись на камин. В его при-
стальном, устремленном на нее взоре она прочла досаду и в
то же время изумление. Он побледнел от гнева, на лице запе-

чатлелось крайнее замешательство. Он изо всех сил пытался
сохранить самообладание и впечатление было такое, будто
он не разожмет губ, покуда не возьмет себя в руки. Пауза по-
казалась Элизабет бесконечной. Наконец, с нарочитой невоз-
мутимостью он заговорил:
— И это все, чем вы меня удостоили?! Я, быть может, и хо-
тел бы получить ответ на вопрос, почему, не слишком утруж-
дая себя излишней любезностью, вы мне отказываете, — но в
вашем ответе я, признаться, особого смысла не вижу.
— Вот и мне, в свою очередь, хотелось бы знать, — сказала
она, — по какой причине с явным намерением оскорбить ме-
ня и унизить вы говорите, что любите меня вопреки вашей
воле, здравому смыслу и даже вопреки своему характеру? Не
[240]
ИЛ 1/2021
служит ли ваше объяснение в любви оправданием моей нелю-
безности, если я и в самом деле была нелюбезна? Но имеются
у меня для отповеди и другие поводы. И они вам известны.
Независимо от того, какие чувства я к вам испытывала, как к
вам относилась — с предубеждением, безразлично или даже
доброжелательно, — неужели вы могли подумать, что я со-
блазнюсь предложением человека, который явился причи-
ной несчастья — быть может, несчастья всей ее жизни — моей
любимой сестры?
Мистер Дарси изменился в лице, но быстро взял себя в ру-
ки; больше он не прерывал Элизабет ни разу.
— У меня есть все основания дурно о вас думать, — продол-
жала она. — Той роли, несправедливой и недостойной, какую
вы сыграли в этой истории, нет оправдания. Вы не станете,
не посмеете отрицать, что это вы их разлучили, что это по ва-
шей воле одного свет обвинил в ветрености и непостоянстве,
другую высмеял за обманутые надежды, в результате чего и
он и она оказались глубоко несчастны.
Она умолкла и тут только заметила, что, судя по выраже-
нию его лица, никакого угрызения совести он не испытыва-
ет. Его губы скривились в усмешке напускного недоверия.
— Вы же не станете отрицать, что это дело ваших рук? —
повторила она. От негодования голос ее дрожал.
— Нет, не буду отрицать, я и правда делал все, что в моих
силах, чтобы развести моего друга и вашу сестру. И остался
доволен тем, чего добился. Ему я оказал большую услугу, чем
себе. <...>
— С самого начала, — продолжала она, — с первых, можно
сказать, минут нашего с вами знакомства, ваше поведение
свидетельствовало о заносчивости, высокомерии и о пол-
нейшем пренебрежении чувствами других; именно тогда и
зародилась у меня к вам та неприязнь, которая в результате
последующих событий стала непреодолимой. И с нашего
знакомства не прошло и месяца, а я уже со всей очевидно-
стью уяснила себе, что вы — последний человек, за кого я бы
согласилась выйти замуж.
— Вы сказали достаточно, сударыня. Я прекрасно пони-
маю ваши чувства, и мне остается лишь стыдиться чувств сво-
их собственных. Прошу меня извинить за то, что отнял у вас

столько времени, и примите мои наилучшие пожелания здо-
ровья и счастья.
И с этими словами Дарси вышел из комнаты, и спустя мину-
ту Элизабет услышала, как хлопнула входная дверь. Ее охвати-
ло смятение, силы ее оставили, она опустилась в кресло и зали-
лась слезами. Чем дольше она думала о произошедшем, тем
[241]
большее изумление испытывала. Подумать только, ей сделал ИЛ 1/2021
предложение мистер Дарси! Он, оказывается, влюблен в нее
уже несколько месяцев. И влюблен не на шутку, так сильно, что
пренебрег условностями, из-за которых не дал своему другу же-
ниться на ее сестре; такими же условностями, как и в его слу-
чае. Невероятно! Ей, что и говорить, было лестно, что она, са-
ма того не подозревая, сумела вызвать в нем столь сильное
чувство. Но его самомнение, его чудовищное самомнение, его
кичливость — кичился же он тем, как обошелся с Джейн, — его
непростительная уверенность в своей правоте, — все это вско-
ре подавило в ее душе то сочувствие, коим она прониклась бы-
ло, слушая его признание в любви. <...>
Книга третья
Глава XIX
Достопамятным для материнских чувств миссис Беннет явил-
ся день, когда она распростилась с двумя своими самыми дос-
тойными дочерьми. Нетрудно догадаться, с какой гордостью,
с каким наслаждением отправлялась она впоследствии в гос-
ти к миссис Бенгли и говорила о миссис Дарси. В угоду ее се-
мейству я рада была бы сказать, что исполнение ее заветной
мечты — устроить жизнь своих дочерей — оказало на нее
столь благотворное воздействие, что в конце жизни она ста-
ла разумной, покладистой и рассудительной женщиной. Од-
нако, к счастью для своего мужа, который не привык к столь
непривычному для себя семейному счастью, она нисколько
не поумнела и по-прежнему что ни день жаловалась на рас-
строенные нервы.
Мистеру Беннету очень не хватало второй дочери, и если
он и отлучался из дома, то исключительно из любви к ней. В

Пемберли он бывал с удовольствием — особенно когда его
меньше всего ждали.
Мистер Бингли и Джейн прожили в Незерфилде всего год.
Жить по соседству с ее матерью и меритонскими родственни-
ками оказалось нелегким испытанием даже для его покладисто-
го нрава и ее любящего сердца. Давняя мечта сестер сбылась:
Бингли купил имение в соседнем с Дербиширом графстве, и
Джейн и Элизабет, таким образом, повезло вдвойне: теперь
они жили на расстоянии всего тридцати миль друг от друга. <...>
Брак Дарси для мисс Бингли явился тяжким ударом, одна-
ко, сочтя за благо сохранить за собой право бывать в Пембер-
ли, дуться она со временем перестала. С Джорджианой была
мила еще больше, чем раньше, почти так же, как в прежние
[242]
ИЛ 1/2021
времена, внимательна к Дарси и безукоризненно вежлива с
Элизабет.
В Пемберли Джорджиана теперь жила постоянно, и у не-
весток установилась та близость, о какой Дарси мог только
мечтать. Они нашли друг друга. О Элизабет Джорджиана бы-
ла самого высокого мнения, хотя поначалу с вящим изумлени-
ем, граничившим со страхом, слушала она, как невестка под-
шучивает над ее братом, ничуть с ним не церемонясь. Тот, к
кому она испытывала уважение едва ли не большее, чем сест-
ринская любовь, теперь, у нее на глазах, становился мише-
нью откровенных насмешек и забавных выходок. Она узнава-
ла такое, что раньше ей даже в голову не могло прийти. На
примере Элизабет она начала понимать, что жена может по-
зволить себе с мужем то, чего никогда не допустил бы брат,
который больше, чем на десять лет, старше нее.
Брак племянника настолько вывел леди Кэтрин из себя,
что в ответе на письмо о состоявшейся свадьбе она, с прису-
щей ей прямотой, позволила себе — и в первую очередь в от-
ношении Элизабет — выражения столь оскорбительные, что
между Пемберли и Розингсом всякие отношения на какое-то
время были прерваны. В дальнейшем, однако, Элизабет убе-
дила мужа пренебречь обидой и первым сделать шаг к прими-
рению. <...>
Литературное наследие
Роберт Саутвелл [243]

ИЛ 1/2021
Стихи
Перевод и вступление Дмитрия Якубова
Святой поэт Роберт Саутвелл

Имя Роберта Саутвелла (1560/61—1595) почти незнакомо российскому
читателю. Тем не менее работы этого замечательного поэта являются фун-
даментально важными не только для всей англоязычной духовной, но и
светской поэзии. Есть малоизвестный, но весьма любопытный факт: хоро-
шим другом Роберта Саутвелла был Шекспир. Они читали друг другу свои
стихи, более того, Бард прислушивался к мнению Саутвелла и даже подра-
жал ему.
Роберт Саутвелл... Священник, иезуит, мыслитель, проповедник, кано-
низированный католической церковью. Поэт. Человек, рисковавший жиз-
нью ради проповеди своей веры и принявший мученическую смерть во
имя ее.
Родился Роберт Саутвелл в 1561 году в графстве Норфолк. Он происхо-
дил из знатного рода, а потому был обеспечен и с нуждой не знался. Его
дед, Ричард Саутвелл, служил придворным при короле Генрихе VIII, мать
тоже из известного рода — Шелли (по линии матери у Саутвелла есть род-
ственная связь с Перси Биши Шелли).
© Дмитрий Якубов. Перевод, вступление, 2021

Кроме того, есть предположение, что Саутвелл и Шекспир не только
знали друг друга, но и были родственниками. Одну из своих работ Саутвелл
предварил посланием: моему кузену W. S. Далее шло обращение, из кото-
рого становится ясно, что таинственный “кузен W. S.” — это известный по-
[244]
ИЛ 1/2021
эт. В окружении Саутвелла был только один человек, который соответство-
вал этим критериям, — драматург и поэт Уильям Шекспир.
Когда Саутвеллу исполнилось пятнадцать лет, его отправили учиться во
Францию, в Дуэ, а затем в Париж. Первые стихи вышли из-под его пера уже
в семнадцать лет. В этом же юном возрасте Роберт пытается вступить в об-
щество Иисуса, но безуспешно. Однако вскоре его допускают в Рим. Не-
сколько лет он находится под опекой иезуита Томаса Дарбишьера, а после
двухлетней подготовки в Турне Роберт Саутвелл вступает в монашеский ор-
ден иезуитов. Сан священника он получает в 1584 году после окончания
английского коллегиума в Риме.
Духовная цель кажется достигнутой, будущее — ясным... Но именно в
этот год королева Англии Елизавета I издала указ, согласно которому анг-
лийские подданные-католики, принявшие сан священника или вступившие
в монашеский орден, не имеют права находиться в стране более сорока
дней. Неисполнение приказа преследовалось и жестоко каралось. Разуме-
ется, многие верующие не собирались покидать свои дома, а уж тем более
идти на сделку с совестью ради земного благополучия. В этот период и за-
канчивается история романтичного юноши-католика Роберта Саутвелла.
Но начинается другая — история поэта-мученика.
Узнав о гонениях на единоверцев, Роберт Саутвелл, сознательно рис-
куя, просит начальство ордена отправить его в Англию и получает согла-
сие. В Англию он прибыл в 1586 году и стал заниматься подпольной мис-
сионерской деятельностью, тайно проводя богослужения и проповедуя.
Его стихи как неотъемлемая часть миссионерской деятельности переписы-
вались от руки и распространялись среди английских католиков. Ориги-
нальные и в то же время легкие, замечательно и глубоко написанные, они
прокладывали путь любви и примирения в его тайную церковь для новых
сторонников традиционной веры.
В декабре 1588 года он пишет одно из своих лучших и, пожалуй, наи-
более известных стихотворений — “Пылающий Младенец”.
Многие его стихи обличали религиозных фанатиков — сторонников ко-
ролевы, отправлявших на пытки и смерть инакомыслящих. Именно в эти дни
появились такие знаменитые произведения Роберта Саутвелла, как “Письмо
утешения”, “Краткое правило доброй жизни”, “Победа над смертью”, “Слезы
Марии Магдалины”, “Смиренные мольбы к королеве Елизавете” и другие.
Роберт Саутвелл никогда не занимался политическими интригами, жил

скромно и неприхотливо. В течение шести лет он переходил с проповедью
от одной семьи к другой, утешая и ободряя своих единомышленников, —
вплоть до того дня, как стал жертвой предательства.
25 июня 1592 года Анна Белани, дочь одного из сподвижников Энтони
Бабингтона (организатора и активного участника заговора против короле-
вы Елизаветы) пригласила Саутвелла к себе в дом якобы для проведения
богослужения.
Однако она заключила тайное соглашение с людьми королевы, и Саут-
велла поджидала ловушка. Так поэт совершил последнее в своей жизни
[245]
богослужение. ИЛ 1/2021
Ричард Тапклиф, королевский охотник за священниками, ворвался в ее
дом с вооруженными до зубов солдатами.
“Священник и предатель”, — бросил он в лицо Саутвеллу.
Роберта арестовали и подвергли пыткам, намереваясь выведать имена
и место нахождения других священников и миссионеров. Но сила духа ока-
залась сильнее боли.
Его содержали в Вестминстере, потом в Тауэре — и там, в заключении,
он создал большинство своих поэтических произведений. Они стали на-
столько популярны среди его современников, что впоследствии часто из-
давались и переиздавались без указания имени автора.
Тринадцать раз представал он перед членами Тайного совета.
20 февраля 1595 года состоялся суд — после трех лет, проведенных в
тюрьме, его обвинили в государственной измене, он был осужден и приго-
ворен к смертной казни через четвертование и повешение.
На следующий день, 21 февраля 1595 года, приговор был приведен в
исполнение.
Ему было 33 года. Знакомый возраст, не правда ли?
Наследие Роберта Саутвелла — это не только замечательные поэтиче-
ские произведения. Он оставил нам глубокую и оригинальную философ-
скую лирику, сочинения на религиозную тематику.
Одно из самых известных произведений Саутвелла — поэма “Жалобы
святого Петра”.
25 октября 1970 года поэт, проповедник и мученик Роберт Саутвелл
был канонизирован католической церковью.
“Я допускаю страстность и одобряю любовь — только хотелось бы,
чтоб люди изменили объект подражания и мечтали о более высоком” (Ро-
берт Саутвелл).
Пылающий Младенец
Застыв, дрожа в седой ночи, — снег падал на чело, —
Вдруг изумлен я был теплом, что сердце мне зажгло.
Роберт Саутвелл. Стихи
Я огляделся — где огонь? И страшно стало мне:

Младенец дивный, весь горя, явился в вышине.
Был жар великий! И велик был слёз Его поток —
Но он лишь пламень разжигал, а погасить не мог.
— Увы! — сказал. — Рождаясь вновь, Я вновь и вновь
в огне...
Но, чтобы сердце им согреть, придет ли кто ко Мне?
Шипы — запал. Горнило — грудь, не знающая зла.
Любовь — огонь, дыханье — дым. Презренье, стыд —
зола.
[246] Уголья... Суд положим в печь, зажжем Прощеньем их,
ИЛ 1/2021
Чтоб перекован был металл заблудших душ людских.
Для них сегодня Я в огне — Я дам им, что нужней!
Для них расплавлюсь Я в купель — омыть в крови
Моей.
Сказал — и вмиг исчез. Мой взгляд не мог найти Его...
И вспомнил я, что этот день зовется Рождество.
Новый Царь, Новое Торжество

Смотрите! Нежное Дитя, от холода дрожа,
Уснуло в яслях... Ночь вокруг по-зимнему свежа...
Гостиницы полны — нигде ночлега не дают!
Среди животных Он обрел защиту и приют.
Исследуй дело — презирать Младенца погоди!
Находим часто жемчуг мы трясины посреди.
Не важно, что среди скота Он в яслях должен спать,
Что в рубище Иосиф, что в простой одежде Мать.
Тот хлев — Палаты! Ясли — трон. И блюдо — в серебре.
А скот — вельможи: торжество сегодня при дворе.
Нет бедняков — глаза слепит их царственный наряд!
Сам Царь из Рая снизошел, воспет, прославлен, свят.
Приди к Нему, христианин, за все благодаря!
И помни роскошь в нищете Небесного Царя.
Мной избранный Младенец

Хвала Любви! Хвалю, любя, Младенца и Христа,
Чье сердце тихо, длань чиста, в молчании уста.
Хвала — Его, Любовь — Его, Ему — любовь, хвала!

Я с Ним влюблен, я в Нем живу, и жизнь моя светла.
Сладчайший Свет превыше слов, к Нему мечты

стремим,
Мы с Ним умрем, воскреснем в Нем и воцаримся
с Ним!
Он — дар мой, я — Его должник. Дар — свят, долг —

не вернуть...
Он первый друг, Он лучший друг, к Нему мой вечный
путь!
Он юн, но мудр, мал, но силен, Малыш — Владыка

Сил! [247]
ИЛ 1/2021
Как Мудрый — знал, как Сильный — смог, как Бог —
благословил.
Он, зная, правит, мир храня, Любовь — Его Закон.

Рожденье — радость, подвиг — свет, попрал смерть
смертью Он.
...Вот плачет, задыхаясь, Он — песнь ангелов

слышна —
Сквозь раны, содроганье, стон ростком цветет
весна...
Ты можешь детскою рукой стереть весь мир земной.

Исправь меня, и защити, и в смерти будь со мной!
Христос возвращается из Египта

Когда отпировали смерть и ад,
Господь вернулся — и была расплата:
Жизнь возвратила больше во сто крат,
Чем смерть украла у нее когда-то.
Родители, не сохранив детей,
В Нем обрели то, что семьи святей.
Сын Ирода взошел на трон в свой срок,

Наследник верный лжи, интриг и плети...
И в город-сад ушел Ребенок-Бог,
К цветку Цветок — и рос Он в Назарете.
Цветком рожден, воспитан, как цветок,
В цветущем граде Он укрыться смог.
Цвет-град... По праву Плод увидел он.

В плоть смертную там Бог вошел незримо...
Впервые нежный вырос в нем бутон,
На ветви чистой, девственной, хранимой...
Роберт Саутвелл. Стихи
В цветке среди цветов Цветок живет —

Но в терниях на древе будет Плод.
Детство Иисуса
Как рос Господь двенадцать лет? Чернила
Не скажут нам об этих днях святых.
[248] Такие жизнь Его дела явила —
ИЛ 1/2021
Лишь Ангелы восславить могут их!
Он безупречен! Согрешить не мог
Ведомый благодатью мальчик-Бог.
В кудрях младых — познание Вселенной,

А в юности — смиренье и покой,
В наивности — глас мудрости нетленной,
За хрупкостью — Владыка Всеблагой.
Ему природа лучшее дала,
Бог дал, что дать природа не могла.
Любовь к друзьям была в Его печали,

И кротостью сиял Он в час утех.
Его глаза всё в мире проницали,
Ценя добро и исцеляя грех.
Его любовь, Его дела, слова
Явили миру святость Божества.
Всё в круговерти...
Деревья, умерев, воскреснут снова,
И ветви явят вновь и цвет, и плод,
И утешенье посетит больного,
И дождь пустыню напоить придет.
Всё в круговерти, всё всегда иначе:
Ложь бита правдой, радость — неудачей.
И море жизни движется всегда,

Прилив — начало скорого отлива...
И ткет узоры темная вода —
И ткань порой жестка, порой красива.
Нет счастья, чтоб однажды не прошло,
И сменится добром любое зло.
Весна пройдет, не вечен листопад,

Вот кончен день, вот ночь светлее стала,
И стаи птиц в свой срок заголосят,
И самый страшный шторм замрет устало.
Мы, видя в переменах Божью власть,
Надеемся восстать, боимся пасть.
Что взяли беды, возвратит успех,
И в тонкой сети много мелкой рыбы,
Все вещи — тлен, хоть и важны для всех.
Стремясь к богатству, жить скромней могли бы.
Утех, чтоб не кончались, в мире нет. [249]
ИЛ 1/2021
Рыдает скряга, радостен аскет.
К Отечеству
Как красота, свой облик созерцая,
В покое мысль любуется собой.
Ум — зеркало, он дар блаженный Рая,
В нем скрыт весь мир, таится миг любой.
Он кладезь дивных форм, благих идей...
Святей всего, всё делает святей!
Ум сотворен, но сам творить достоин,

В природе сея неба семена.
Мир совершенный лучше обустроен,
Коль сила воли мудрости равна!
Мы — механизм, чей нескончаем ход:
Мысль улучшает все, что создает!
Душа — рисунок, слепок с совершенства,

Картина кисти беспредельных Сил.
Всесильный Дух ей искры дал блаженства,
И свет для их познанья подарил.
Картину обрамить — нужны Его
Всезнанье, воля, сила, мастерство.
В рисунке все черты Оригинала

Сумел собрать Он — копия верна.
Он повелел, чтоб было так — и стало.
Цель воли словом определена.
Свершив довольно, отдохнул от дел...
Он мог, Он смог, Он сделал, как хотел.
Диккенс
[250]
Нина Дмитриева
ИЛ 1/2021
О “Тайне Эдвина Друда ” 

”Тайна Эдвина Друда” — последний роман Диккенса, остав-
шийся неоконченным, оборванный на середине внезапной
смертью писателя. Не осталось ни черновиков второй поло-
вины, ни письменных указаний на то, как дальше должен был
развертываться сюжет. Слишком многое остается неизвест-
ным. Даже главное: был ли убит Эдвин Друд?
***
Итак, был ли действительно убит Эдвин Друд?
Диккенс дорожил трудностью разгадки “Тайны Эдвина
Друда”. Он не хотел, чтобы тайна перестала быть тайной еще
до окончания романа.
Конечно, содержание написанного прямо наталкивает на
то, что Эдвин Друд погиб от руки своего дяди, — погиб в страш-
ную, бурную рождественскую ночь, а тело его сожжено негаше-
ной известью в одном из склепов собора. Кольцо же, получен-
ное Эдвином от Грюджиуса, о котором Джаспер не знал,
уцелело в извести и в дальнейшем стало неотразимой уликой.
Все это кажется в достаточной мере очевидным. Настоль-
ко очевидным, что спрашиваешь себя: так в чем же “тайна Эд-
вина Друда”? Тайны Эдвина Друда вообще нет, есть тайна
Джона Джаспера, но она становится ясной читателю чуть ли
не с первых страниц. Она — тайна только для действующих
лиц, но не для читателя. Уже в экспозиции романа, где мы ви-
дим Джаспера в опиумном притоне, старающегося узнать, мо-
жет ли курильщик опиума о чем-то проговориться в бреду, —
читателю ясно, что перед ним тот, кому есть о чем прогова-
риваться, злодей и преступник, один из “черных” персона-
жей Диккенса. И потом уже никакая показная любовь Джас-
пера к племяннику не может сбить с толку даже самого
непроницательного читателя. Напротив — чем елейнее ведет
себя Джаспер, тем очевиднее его лицемерие, тем более сгу-
щается атмосфера замышляемого убийства.
© Нина Дмитриева, наследники, 2021

1. Статья печатается с незначительными сокращениями.
Только детали преступления остаются читателю неясны-
ми, ибо тут автор подсказывает несколько равно возможных
вариантов. Задушил ли Джаспер своего племянника у себя в
комнате черным шарфом, предварительно его опоив, или
[251]
подстерег возле дома младшего каноника и оглушил ударом, а ИЛ 1/2021
потом уже задушил? Или пригласил подняться на башню со-
бора и столкнул с высоты? Отнес ли он его тело в склеп Сап-
си или в какой-нибудь другой закоулок соборного подземе-
лья? Но детали не могут составлять стержня фабулы, — а
стержень очевиден.
Действительной тайной для читателя остается личность
загадочного мистера Дэчери — только личность, только кто
он, а что он делает и для чего поселяется в Клойстергэме, то-
же ясно с самого начала: он хочет разоблачить Джаспера и со-
бирает улики. Тогда, может быть, роману следовало бы назы-
ваться “Тайна Дика Дэчери”?
Уже сама нарочитая опрозраченность главной тайны —
тайны исчезновения Эдвина Друда, заставляет предполагать,
что дело было не так.
Посмотрим, нет ли в тексте романа эпизодов, подтвер-
ждающих наши сомнения.
Вот первый эпизод. В сочельник, перед тем как идти на
роковой обед к Джасперу, Эдвин бродит в монастырском ви-
нограднике и встречает старуху — содержательницу опиумно-
го притона, безуспешно разыскивающую Джаспера. Разгова-
ривая с ней, Эдвин с содроганием замечает ее странное
сходство с Джаспером: мутный взгляд и дрожь — признаки ку-
рильщиков опиума. Старуха спрашивает Эдвина, как его зо-
вут, и говорит: “Благодари бога за то, что тебя не зовут Нэ-
дом. Тому, кого так зовут, грозит опасность, — вот сейчас, в
самую эту минуту, пока я с тобой разговариваю”. А только
один человек зовет Эдвина Нэдом — Джаcпep.
Во всем этом важно то, что Эдвин идет к Джасперу с уже
зародившимися подозрениями — пока смутными, но неотвязны-
ми. Как бы ни были еще неясны подозрения Эдвина, с ними в
Нина Дмитриева. О “Тайне Эдвина Друда”
сердце он уже не будет такой легкой и легковерной добычей

для убийцы, какой он мог стать еще недавно. Перед тем уже
разрыв с Розой его изменил, сделал серьезнее. В эти несколь-
ко дней (начиная с его визита в Лондон к Грюджиусу) Эдвин
из беспечного мальчика становится мужчиной и начинает по-
нимать, что люди не всегда такие, какими кажутся, что к ним
1. Чарльз Диккенс. Собрание сочинений в 30-ти тт. — М., 1957—1963. — Т. 27.

С. 437. (Далее ссылки на страницу даются в тексте в скобках.)
надо присматриваться, о них размышлять. Но Джаспер ниче-
го не знает о переменах, происходящих с его племянником, —
он продолжает считать его глупым птенцом.
Диккенс умалчивает о том, как Эдвин, Невил и Джаспер
[252]
ИЛ 1/2021
проводят втроем долгий — от сумерек до полночи — вечер в
домике над воротами, — это должно выясниться позже, в раз-
вязке. Пока известно лишь, что никакой ссоры между моло-
дыми людьми в тот вечер не было. Но мы вправе предполо-
жить, что Эдвин внимательнее, чем когда-либо, наблюдал за
своим дядей и, вероятно, от него не ускользнула какая-нибудь
странная черта в поведении Джаспера, которой тот себя час-
тично выдал. Такая черта непременно должна была хотя бы
промелькнуть: ее мог бы не заметить человек, ни о чем не по-
дозревающий, но непременно заметил бы Эдвин в том со-
стоянии духа, в каком он был.
Психологически невероятно, чтобы Эдвин, ежеминутно
слыша, как Джаспер называет его “Нэд” и ни на минуту не за-
бывая о пророчествах старухи, — преспокойно заснул в одной
квартире с Джаспером и покорно дал бы себя удушить. А ме-
жду тем, судя по тому, о чем Джаспер впоследствии прогова-
ривается под действием опиума, — было именно так. Вот что
говорит Джаспер через полгода, когда старуха его подслуши-
вает: “Когда это, наконец, совершилось на самом деле, все
кончилось так быстро, что в первый раз показалось мне нере-
альным... Слишком скоро все это сделалось и слишком лег-
ко... Ни борьбы, ни сознанья опасности, ни мольбы о пощаде”
(с. , ).
Если бы Эдвин был убит в тот вечер, не мог он быть убит
ни “слишком легко”, ни “слишком скоро”, ни “без борьбы”.
Это исключается. И невольно напрашивается мысль — не бы-
ло ли преступление и в самом деле нереальным? В этот единст-
венный раз жертва могла оказаться хитрее охотника. Эдвин
мог нарочно притвориться доверчивым, податливым, он мог
и притвориться убитым. Каким образом и что было дальше, —
это уже область догадок; к ним вернемся позже.
Теперь второй эпизод романа, который с особенной убе-
дительностью подтверждает сомнения в гибели Эдвина.
Это — появление Грюджиуса в доме Джаспера на третий день
после исчезновения Эдвина. Грюджиус сообщает Джасперу о
расторгнутой помолвке Эдвина и Розы и, грея руки у камина,
спокойно взирает на то, как смертельно побледневший Джас-
пер падает в обморок при этом известии.
Дело в том, что — как этого не заметить? — Грюджиус при-
Диккенс
ходит уже с полной уверенностью, что Джаспер — убийца (удач-

ливый или неудачливый, в данном случае неважно). Такая
уверенность никак не вытекает из того, что было ранее из-
вестно Грюджиусу. Раньше он не питал к Джасперу неприяз-
ни и ни в каких дурных намерениях его не подозревал. Он
знал его как опекуна Эдвина, собирался передать ему копию
[253]
завещания отца Розы. Последний раз он разговаривал с Джас- ИЛ 1/2021
пером в соборе, в свой первый приезд. Он тогда верил в при-
вязанность Джаспера к племяннику.
Припомним, что за два или полтора месяца, прошедшие
между первым и вторым разговором, Грюджиус ни разу не
был в Клойстергэме, Джаспера ни разу не видел, ни разу не
видел и Розу. С Невилом и Еленой он вообще не был знаком,
даже не слыхал о них ничего, о чем прямо говорит, отвечая
на вопрос Эдвина. Эдвин — единственный, кого Грюджиус ви-
дел и с кем говорил за этот срок, угощая его обедом у себя в
Лондоне. Разговор их Диккенс передает во всех подробно-
стях, он очень важен для дальнейшего, тут появляется на сце-
не и кольцо, — но о Джаспере собеседники не поминают.
Слишком очевидно, что Грюджиус по-прежнему видит в
Джаспере опекуна и родственника Эдвина, больше ничего.
Проходят считанные дни. Грюджиус приезжает в Клой-
стергэм на Рождество, как обещал Розе, узнает об исчезнове-
нии Эдвина (причем никто не знает, погиб он или скрылся) —
и является к Джасперу, как первый вестник Немезиды, видя в
нем теперь лютого зверя. Почему? Ведь Грюджиус осмотри-
телен, ничего не делает спроста, не приемлет бездоказатель-
но.
Перед приходом к Джасперу он, правда, виделся с Розой,
а потом с Еленой. Но что же особенного могли они ему от-
крыть? Роза сказала ему о расторжении помолвки. Она могла
ему сказать, вернее, робко намекнуть о своем отвращении к
Джасперу и о том, что Джаспер к ней неравнодушен. Однако
не мог же справедливый Грюджиус, даже узнав о любви Джас-
пера к Розе, тотчас же заключить отсюда, что Джаспер убил
Эдвина. Он сам, Грюджиус, некогда любил мать Розы, и уж
кто-кто, а Грюджиус понимает, что безответная любовь — не
преступление и не обязательно должна быть поводом для

преступления. Что касается Розы, она даже самой себе боя-
лась признаться в своих смутных подозрениях и, конечно, не
стала бы в первый же день делиться ими со своим опекуном.
Более сильные подозрения могли быть у Елены, с первого
взгляда невзлюбившей Джаспера, и возможно, что она их не
скрыла от Грюджиуса, хотя и видела его впервые. Но опять-
таки — разве естественно, что Грюджиус сразу и безоговороч-
но им поверил? Он совсем не знал ни Елену, ни Невила, зато
знал, что Невил ссорился с Эдвином. В крайнем случае Елена
могла заронить сомнения в его душу, но тогда он держал бы
себя с Джаспером иначе. Он бы старался исподволь прове-
рить все то, о чем ему говорили разные лица. Между тем он
приходит к Джасперу без всяких сомнений. Перечитайте эту
[254]
ИЛ 1/2021
сцену — она вся от начала до конца дышит непоколебимой
уверенностью Грюджиуса в преступности Джаспера.
Удовлетворительное объяснение может быть только од-
но — Грюджиус о ней достоверно знал. А как он мог узнать?
Только одним путем: спасшийся Эдвин в бурную ночь бежал в
Лондон, явился там к Грюджиусу и рассказал о покушении
Джаспера на его жизнь. Ему-то Грюджиус не мог не поверить.
Однако улик не было: как доказать, что покушение было, ес-
ли Эдвин жив и все происходило без свидетелей? Римская по-
говорка гласит: один свидетель — не свидетель. Вот почему
предпринимается длительная, сложная и поначалу лишь вы-
жидательная слежка за Джаспером, — чтобы найти доказа-
тельства подготовки преступления. В ней закулисно участвует
Грюджиус, может быть, также Невил и Елена, а активно дей-
ствующим лицом выступает загадочное инкогнито — мистер
Дэчери.
В беседе Грюджиуса с Джаспером есть еще одно косвен-
ное подтверждение такой версии. Рассказывая о разрыве по-
молвки, Грюджиус говорит, что юная чета “рассталась навсе-
гда в тот самый день, когда вы в последний раз видели их
вместе” (с. ). Откуда известно Грюджиусу, что Джаспер
их видел вместе, когда они прощались? Джаспер видел их то-
гда только издали, из-за деревьев, так что Роза его даже не за-
метила, заметил Эдвин и сказал Розе. Но зачем было Розе
рассказывать об этом теперь Грюджиусу? Какое имело значе-
ние для всего случившегося (в глазах Розы), видел или не ви-
дел их Джаспер? Роза, избегавшая даже упоминания имени
Джаспера, скорее всего должна была бы об этом умолчать.
Зато Эдвин, если он действительно рассказывал Грюджиусу
о покушении, несомненно, рассказал и все, что ему предше-
ствовало. То, что Джаспер был свидетелем их последнего по-
целуя и мог истолковать его по-своему, приобретало особый
смысл.
Таким образом, вот два главные эпизода, дающие доста-
точно веские основания предполагать, что Эдвин, по замыс-
лу Диккенса, остался жив.
Есть и другие штрихи, разбросанные в ткани романа. Че-
тырнадцатая глава — кульминационная, — где рассказывает-
ся, как “трое встретились в домике над воротами”, озаглавле-
Диккенс
на: “Когда эти трое снова встретятся?”. Разве нельзя видеть

здесь косвенное указание, что “когда-то”, в будущем, им суж-
дено встретиться еще раз, всем троим — Джасперу, Эдвину и
Невилу? Названия глав у Диккенса продуманы, часто симво-
личны и в них есть известная ритмическая повторяемость.
Например: первая глава называется “Рассвет”, двадцать тре-
[255]
тья, последняя из написанных, — “Опять рассвет”. Легко ИЛ 1/2021
представить, что какая-то из глав следующей части называ-
лась бы “Трое встречаются снова”.
Другая деталь. В начале романа Роза разглядывает линии
ладони Эдвина и шутливо спрашивает: “Ты не видишь там на-
шего счастливого будущего?” И сразу следует авторский ком-
ментарий: “Счастливое будущее? Быть может! Но достоверно
одно: что настоящее никому из них не кажется счастливым...”
(с. ). Мог ли автор столь жестоко обронить это обнадежи-
вающее “быть может”, если бы оно относилось к герою, кото-
рому жить осталось не больше двух месяцев? Подобные лири-
ческие сентенции Диккенс произносит, как бы листая книгу
судьбы и заглядывая в ее еще не прочитанные страницы. А
судьба не бросает слов на ветер.
Но остается самый трудный вопрос: если Эдвин спасся, то
как ему это удалось?
Здесь нельзя настаивать на какой-либо единственной вер-
сии. Диккенс набрасывает завесу молчания на то, что про-
изошло между “троими” во время их встречи в домике над во-
ротами. Кое-что из происшедшего в этот вечер мы все же
узнаем из путаных речей Джаспера, накурившегося опиума.
Мы узнаём, что он уже множество раз совершал убийство в
своих наркотических грезах, прежде чем совершил его на са-
мом деле. И когда он совершил его на самом деле, оно его раз-
очаровало, показавшись слишком простым и быстрым. Эд-
вин, предупрежденный старухой об опасности, не мог быть
убит легко. Он не пошел бы с ним темной ночью в собор. Он
не стал бы без разбору пробовать любое питье из его рук. А
при попытке его задушить, он, конечно, стал бы бороться.
Эдвин был молод, здоров, — моложе и здоровее Джаспера, из-
водящего себя наркотиками; Джаспер не смог бы с ним спра-
виться, не опоив предварительно снотворным, как он опоил

Дёрдлса во время “странной экспедиции” в собор. (Но, во
всяком случае, в полночь Эдвин не был опоен, так как отпра-
вился с Невилом к реке посмотреть на бурю.) И наконец до-
пустим, что он убил Эдвина тем или иным способом, — но
ведь ему еще нужно было отнести тело в подземелье, втащить
в склеп, закопать в негашеной извести. Ночь же была не толь-
ко непроглядно-темная, но разыгралась неслыханная буря.
Фонари в ограде собора погасли, ветер после двенадцати ча-
сов превратился в ураган, срывал с крыши собора свинцовые
листы и камни, запоздалые прохожие не могли удержаться на
ногах. В такую ночь Джасперу пришлось бы потратить на за-
думанное вдесятеро больше сил, чем в обыкновенную безлун-
ную ночь. И его “путешествие” не могло окончиться “слиш-
[256]
ИЛ 1/2021
ком быстро”.
Попробуем представить себе гипотетическую ситуацию.
Невил и Эдвин, как мы помним, пришли в дом Джacnepa, опе-
редив его самого. Одни в комнате, миролюбиво встретив-
шись (ведь оба искренне готовы к примирению), они видят
на столе заранее приготовленное вино и собираются выпить
“кубок мира”. Однако что-то в запахе или вкусе вина кажется
им странным. Оба припоминают, какое быстрое и необыч-
ное действие оказал на них в прошлый раз приготовленный
Джаспером глинтвейн, хотя они выпили всего по одному бо-
калу. А у Эдвина к тому же не идут из ума пророчества стару-
хи. О них он, разумеется, ничего не говорит Невилу, но пред-
лагает ему не пить или пить как можно меньше, чтобы им
опять не поссориться, — а перед “Джеком” делать вид, что
они пьют.
Близко к полночи молодые люди отправляются вместе к
реке. Джаспер выходит из дому минутой позже и незаметно
следует за ними — вплоть до их расставания у дома младшего
каноника. По расчетам Джаспера, Эдвин должен уже едва
держаться на ногах, однако он видит его идущим твердой по-
ходкой и не решается напасть на него тут же. Он делает вид,
что вышел встретить Эдвина, и они оба вновь поднимаются
по каменной лестнице. Возможно, что Эдвин, не встреть он
Джаспера, уже не вернулся бы к нему в дом, — его подозрения
стали почти уверенностью. Но как раз в этот час усиливается
ураган. Джаспер увлекает Эдвина за собой, и Эдвин идет, од-
нако решившись про себя быть начеку.
Дома Джаспер предлагает выпить еще по бокалу, чтобы
согреться. В бокал Эдвина он подмешал сильное одурмани-
вающее средство. Эдвин незаметно подменивает бокалы, и
оно достается самому Джасперу. Но оно не усыпляет его сра-
зу, так как Джаспер привычен к наркотикам. Оно только пута-
ет его мысли, и в его сознании реальность и галлюцинации
начинают смешиваться; Эдвин, видя состояние Джаспера и
угадывая его намерения, притворяется заснувшим. Джаспер,
потеряв над собой контроль, действует в полубреду, говорит
вслух, может быть, произносит имя Розы, так что Эдвину ста-
новится ясно то, чего до сих пор он еще не понимал. Он про-
должает игру, чтобы узнать все до конца, — риск для него не-
Диккенс
велик, так как он уверен, что в случае необходимости может

справиться с одурманенным Джаспером. Тот, осуществляя
свою навязчивую идею, пытается задушить мнимо спящего
Эдвина, не сознавая, что руки его ослабели и бессильны. Эд-
вин притворяется мертвым (“слишком скоро и слишком лег-
ко”!) — тогда Джаспер его обыскивает и снимает булавку и ча-
[257]
сы. Но затем его сознание окончательно меркнет, и он ИЛ 1/2021
погружается в болезненный сон. Выждав, когда он заснет, Эд-
вин бросается прочь из дома над воротами. Золотое кольцо
по-прежнему хранится у него на груди.
А Джаспер в горячечном сне продолжает свое “путешест-
вие” — переживает его в тысячу первый раз, как и ранее со-
вершал его во сне, но теперь, может быть, еще ярче, еще ре-
альнее. Очнувшись на рассвете, Джаспер, скорее всего, и сам
не знает — было ли происшедшее сном или явью? “Спутник”
исчез, его постель смята, его часы и булавка остались, — эти
осязаемые признаки подтверждают, что преступление совер-
шилось. Что Эдвин разгадал замыслы своего опекуна и скрыл-
ся, Джаспер мог предполагать меньше всего. Но полной уве-
ренности у него все же нет. Поведение Джаспера в тот день,
его непритворное смятение, смешанное с притворными об-
винениями против Невила, его лихорадочное участие в поис-
ках трупа Эдвина на реке подсказывают нам, что у него оста-
вались какие-то сомнения.
Сообщение Грюджиуса их усиливает. Почему, в самом де-
ле, Джаспер был так страшно потрясен известием о разрыве
помолвки Эдвина и Розы? На первый взгляд это кажется
вполне понятным: он узнал, что его преступление было не-
нужным. Но откуда вдруг такая чувствительность у преступ-
ника, такой взрыв угрызений совести? И точно ли, что Джас-
пер замыслил убить Эдвина только потому, что тот должен
был стать мужем Розы? Джаспер ведь давно понимал, что Эд-
вин не влюблен в Розу, так же как и Роза — в Эдвина; при том
влиянии, какое Джаспер имел на племянника, он мог бы хит-
ростью расстроить их брак, ничем не рискуя и не прибегая к
убийству. Нет, к убийству его влекла не только ревность. Рев-
ность была лишь последней каплей, переполнившей чашу не-
нависти, зависти и мстительности. Джаспер, несомненно,

всей душой ненавидел своего “дорогого мальчика”. Ненави-
дел именно за то, чем притворно восхищался вслух; за то, что
тот “баловень счастья”, за то, что “весь мир у его ног, выби-
рай что хочешь!”, в то время как он, Джаспер, погребен “в
этом унылом, скучнейшем городишке”. Он вдвойне ненави-
дел его не за любовь к Розе, а как раз за то небрежное, снис-
ходительное равнодушие, с которым он к ней относился: как
было перенести, что Роза, предмет тайных неистовых вожде-
лений Джаспера, для Эдвина — всего только “Киска”, чуть ли
не насильно ему навязанная? Наконец, в мотивах убийства,
вероятно, не последнюю роль играл корыстный расчет: по-
сле смерти Эдвина Джаспер, очевидно, должен был унаследо-
вать состояние его отца как единственный оставшийся родст-
[258]
ИЛ 1/2021
венник и получить пай в той фирме, где отец Эдвина был
компаньоном.
Что же его так смертельно испугало? Скорее всего —
мелькнувшая опасность разоблачения, мысль, что Эдвин, по-
рвавший с невестой и сжегший все свои корабли в Клойстер-
гэме, может быть, и правда скрылся, бежал из города и, зна-
чит, жив. Чтобы рассеять сомнения, Джасперу нужно было
наведаться в то потаенное место, куда он — наяву или во сне —
отнес тело Эдвина. И когда он туда наведался (а это произош-
ло, очевидно, в ночь после визита Грюджиуса), там он увидел
то неназываемое “жалкое, гадкое, незначительное”, что он
принял за останки тела Эдвина, уничтоженного негашеной
известью. А что это было на самом деле? Быть может, следы
каких-то манипуляций Дёрдлса со скелетами “стариканов”,
рассыпавшихся в прах, которых он откапывал. Но Джаспер
отныне убежден, что он их видел воочию.
Теперь он спокоен на этот счет, и им овладевает воля к
другому убийству — к убийству Невила, ибо Невил влюблен в
Розу и, кроме того, может представлять опасность для Джас-
пера как единственный свидетель последней встречи Эдвина
и Джаспера. Это второе убийство Джаспер намерен совер-
шить “легально”, подведя Невила под виселицу. Проходит не-
сколько месяцев. Объясняясь в любви Розе возле солнечных
часов, Джаспер открыто угрожает “обрушить удар” на Неви-
ла. Он упоминает о “недостающем звене, обнаруженном пу-
тем настойчивых поисков”, и дает понять, что такое звено им
уже найдено, что он может “нанести удар” немедленно.
Что же это за звено и почему Джаспер уверен, что оно у
него в руках? Таким звеном, такой неопровержимой уликой
может быть только кольцо, о существовании которого Джас-
перу теперь известно. Установив слежку в “Степпл-Инне”, Джас-
пер дознался о его существовании. Понятно, от кого он о нем
узнал, — от Баззарда, который был свидетелем передачи коль-
ца Эдвину Грюджиусом. Подкупить Баззарда для Джаспера,
конечно, не составляло труда. Дальнейшие расчеты Джаспе-
ра тоже понятны: найти кольцо, подбросить его Невилу — и
вот она, решающая улика.
Сначала Джаспер мог предполагать, что кольцо находится
в лондонской квартире Эдвина. Туда Джаспер, как опекун Эд-
Диккенс
вина, очевидно, имел доступ и, надо думать, произвел там

тщательные розыски. Не найдя нигде кольца, Джаспер при-
ходит к единственно возможному выводу, что Эдвин держал
кольцо при себе, и, значит, его следует искать там, где спря-
таны останки тела. Извлечь его из склепа, подбросить в квар-
тиру Невила — и “удар” будет нанесен.
[259]
Так полагал Джаспер, а в действительности кольцо уже ле- ИЛ 1/2021
жало опять в сейфе Грюджиуса — Эдвин возвратил его.
Теперь вернемся к Эдвину начиная с того момента, когда
он выбежал в бурную ночь из дома Джаспера. Он бежит “вме-
сте с ураганом”, а путь бегства один — река. Пустился ли Эд-
вин в безумное плавание в каком-нибудь челноке, лодке — у
него было мало шансов остаться в живых. Кто-то пришел ему
на помощь и спас тонущего.
В последних из написанных глав романа появляется но-
вый персонаж, подобный богу морей Посейдону. Это Тар-
тар — моряк с юных лет, Тартар, который еще мальчиком
спас жизнь утопавшему Криспарклу, Тартар, для которого
водная стихия — родной дом. У Тартара всегда наготове лод-
ки и яхты, стоящие вдоль реки на причале, хотя он и расстал-
ся с профессией моряка. Роза, глядя на него, думает: “Зачем
бог не послал на помощь моей маме такого отважного и искус-
ного пловца!” Спасение утопающих — предуказанная миссия
Тартара в романе. Надо обратить внимание на его имя. Не
всегда, но часто Диккенс давал своим героям символические
имена. Тартар — подземное царство в греческой мифологии,
а ключами от подземного царства владел Посейдон (заметим,
что и подземелья, и морские пучины объединяются этим име-
нем).
Совершенно ясно, что Тартару предназначено еще кого-
то спасти от гибели в волнах. Кого же, как не Эдвина? Он его
спасает и доставляет в свою “квартиру-каюту” в “Степпл-Ин-
не”, — а Грюджиус живет там же, так что дальнейшее домысли-
вается легко. Эдвин рассказывает обо всем Грюджиусу и сво-
ему спасителю — Тартару. Эти двое — первые, кто узнают
правду. И они решают вывести на чистую воду Джаспера. Но
едва ли Эдвин расположен лично в этом участвовать. Он
слишком потрясен, он и не мог бы тайно выслеживать того,

кто еще вчера был для него “милым, старым Джеком”, а сего-
дня оказался злодеем. Эдвин попросту уезжает — туда, куда и
ранее собирался, где его ждет работа: в Египет. Но он обеща-
ет своим друзьям вернуться, поскольку его присутствие мо-
жет оказаться необходимым, — скажем, через полгода. Эдвин
не мог преобразиться в мистера Дэчери уже по той очень ос-
новательной причине, что он был бы немедленно узнан оби-
тателями Клойстергэма, мистером и миссис Топ, и, уж конеч-
но, самим Джаспером. Кто же тогда Дэчери?
Это вторая загадка романа. Предположение, что Дэче-
ри — переодетая женщина, Елена Ландлес, — не более чем на-
тяжка.
Молодая девушка, которую из-за мужского платья и седого
[260]
ИЛ 1/2021
парика все окружающие, без тени сомнения, принимают за
пожилого мужчину, — условная ситуация в духе водевиля, в
романах Диккенса невозможная. У него много ситуаций жи-
тейски маловероятных, но нигде нет житейски невозмож-
ных, ведь в жизни переодетую женщину нельзя не узнать —
хотя бы по голосу. Ссылаются на “низкий грудной голос” Еле-
ны, но, какой бы он ни был грудной, это женский голос, и
ошибиться тут невозможно, если женщина не урод. А Елена
не только не урод, но очень женственна и женственно по-
этична. Мотивируют принадлежность мистера Дэчери к жен-
скому полу его привычкой встряхивать головой и держать
шляпу под мышкой. Однако как в жизни, так и в романах Дик-
кенса, встряхивают волосами и женщины, и мужчины — если
волосы непокорные и падают на лоб. Дэчери носит поверх
собственных волос пышный седой парик, к которому непри-
вычен, — вот и вся разгадка. Отсюда явствует, что Дэчери,
скорее всего, молод. Но никак не явствует, что он женщина.
И все-таки есть мужчина, в которого Елена действительно
могла бы преобразиться без большого насилия над законами
жизненного правдоподобия. Этот мужчина так же молод, как
она, и очень на нее похож, это ее брат-близнец Невил, — бла-
годарный для романа тайн мотив близнецов! Хоть издали, но
сестру, переодетую в мужское платье, конечно, можно при-
нять за брата.
Это наталкивает на догадку, кажущуюся с первого взгляда
соблазнительной: роль Дэчери играл Невил, а Елена, остава-
ясь в Лондоне, играла роль отсутствующего Невила. Во вся-
ком случае, она могла играть ее для Джаспера, следившего из
окна соседнего дома за квартирой Невила. Он всегда видел
там прилежно склоненную над книгами фигуру своей жертвы
и не подозревал, что “жертва” преобразилась в охотника и в
этот самый момент выслеживает в Клойстергэме его самого.
Если так, то узор романа приобретает остроумную сим-
метрию: Джаспер выслеживает Невила в Лондоне, а Невил
одновременно выслеживает Джаспера в Клойстергэме. И оп-
равдывается намек на судьбу Невила и Елены, брошенный ав-
тором в самом начале, при первом их появлении: “Оба чуть-
чуть с дичинкой, какие-то неручные; сказать бы — охотник и
охотница, — но нет, скорее это их преследуют, а не они ведут
Диккенс
ловлю” (с. ). Несколько страниц спустя характеристика

многозначительно повторена, уже по отношению к одному
Невилу: он назван “похожим одновременно и на охотника, и
на того, за кем охотятся” (с. ). Совершенно точно: он охо-
тится за Джаспером, и одновременно Джаспер охотится за
ним.
[261]
Что еще говорит в пользу тождества Дэчери и Невила? В ИЛ 1/2021
третьей части романа, когда Невил живет в Лондоне, а сест-
ра приезжает к нему, они вместе ни разу не показываются.
Невил вообще не показывается после приезда Елены. Роза
разговаривает с Еленой через висячий сад из квартиры Тар-
тара: Елена говорит ей, что Невил сейчас занимается в дру-
гой комнате, потому что в этой слишком печет солнце, и что
не стоит сообщать ему о приезде Розы. Объяснение отдает
нарочитостью и прямо наводит на мысль, что Невила здесь
нет. А где же он? — видимо, в Клойстергэме, в обличии Дэче-
ри. Елена же в лондонской квартире одна, и одна в двух ли-
цах: то в своем собственном облике (для друзей), то в облике
брата (для врагов). Елену будет посещать Тартар, а Джаспер
будет думать, что Тартар ходит к Невилу: этот план придумы-
вает Елена. Может быть, Джаспер захочет использовать Тар-
тара для подбрасывания Невилу “улики”? Во всяком случае,
Елена будет узнавать все, что предпринимает Джаспер здесь,
в Лондоне, против Невила.
Как ни заманчив вариант “Дэчери-Невил”, каким он ни ка-
жется художественно и композиционно уместным, все же в
этом варианте больше “против”, чем “за”.
Против него, во-первых, то, что выдержка и хладнокро-
вие мистера Дэчери не в характере Невила, порывистом,
нервном и горячем. Во-вторых, против него все тот же закон
правдоподобия. Невила, так же как Эдвина, так же как Елену,
в Клойгстергэме знали. В первую очередь его должен был уз-
нать Джаспер, видя его вблизи и разговаривая с ним. Надеть
седой парик недостаточно, чтобы сделаться неузнаваемым.
По закону жизненной правды, мистером Дэчери может
быть только тот, кого жители Клойстергэма (и, главным об-
разом, Джаспер) действительно не знают. Такой персонаж в
романе только один, к тому же и по внешним признакам по-

хожий на Дэчери, — Тартар.
Вариант “Дэчери-Тартар” является самым мотивирован-
ным даже и в том случае, если Эдвин, по замыслу Диккенса,
убит. Тем более если он не убит, если Тартар спас Эдвина на
реке во время его бегства, если доставил его в дом Грюджиу-
са, то он посвящен в суть дела и находится в заговоре с Грюд-
жиусом. Быть может, он и есть тот самый его “новый помощ-
ник”, заменивший глупого Баззарда, о котором Грюджиус
вскользь упоминает в беседе с Розой.
Когда Тартар внезапно появляется в гостинице “Ферни-
вал”, где Грюджиус, Роза и Криспаркл ведут доверительную
беседу, появляется якобы только затем, чтобы повидаться со
своим былым школьным товарищем Криспарклом, — Грюд-
[262]
ИЛ 1/2021
жиус делает вид, что незнаком с ним. Но, видимо, он хит-
рит — он давно знает Тартара, он знает, где его мансарда, как
она расположена. Он первый настаивает на том, чтобы впус-
тить в номер “какого-то джентльмена, желающего погово-
рить с мистером Криспарклом”, — а зачем бы ему на этом на-
стаивать, если он его не знал? И он слишком уж быстро
придумывает для Тартара “роль” в устройстве встречи Елены
с Розой, слишком легко открывает перед незнакомым Тарта-
ром все карты. Похоже, что приход Тартара был заранее с
Грюджиусом согласован.
Внешность и манеры Тартара и Дэчери определенно сход-
ны. Правда, прямые совпадения намеренно не даны: у Тарта-
ра каштановые волосы и голубые глаза, но неизвестно, какие
у него брови, а о Дэчери сказано, что у него черные брови, но
ничего не сказано о цвете глаз. Зато второстепенных совпа-
дающих примет много. У Дэчери военная выправка (Сапси
принимает его за военного, а потом за моряка), статная фигу-
ра, он ловок, аккуратен, выражается лаконично, расположен
к юмору, — все как у Тартара. Дэчери рекомендуется “празд-
ным холостяком, живущим на свои средства”; Тартар реко-
мендуется Невилу почти в тех же выражениях — как “человек
праздный”, получивший “порядочное состояние”, по завеща-
нию дяди.
А вот и тонкая намекающая деталь. Мальчишка Депутат,
рассказывая Дэчери про старуху, остановившуюся у них в но-
мерах, говорит, что она живет в Лондоне, “где матросня кру-
тится”. И Дэчери почему-то переспрашивает: “Моряки?” — “Я
же говорю — матросня”, — повторяет Депутат (с. ). Если
Дэчери — моряк, как Тартар, то непочтительное выражение
“матросня” должно было резать его слух. Поэтому он неволь-
но поправляет Депутата. Нe будь он моряком, он пропустил
бы это словечко без внимания.
Нет сомнений, что, побеседовав с Дёрдлсом, Дэчери бу-
дет исследовать тайники собора, подниматься на башню.
Здесь придется кстати кошачья ловкость, которую Тартар де-
монстрирует при первом же своем появлении на страницах
романа. И оправдается его имя — подземное царство.
Сам Джаспер тоже будет по ночам наведываться в то ме-
сто, где, как он считает, лежит сожженный известью труп Эд-
Диккенс
вина. Зачем — понятно: он будет искать кольцо, обладающее

силой “держать и влечь”. Роза ускользнула от Джаспера, про-
шло достаточно много времени, почему же он медлит нано-
сить удар Невилу, как собирался? Потому что он хочет нанес-
ти удар с помощью кольца, а кольца он не нашел и будет при-
ходить еще и еще раз, обшаривая все закоулки склепа.
[263]
Дэчери-Тартар его выследит. ИЛ 1/2021
Что означает сцена, изображенная Коллинзом на облож-
ке романа и сделанная, очевидно, по устному указанию Дик-
кенса, так как в написанных главах этой сцены нет. На рисун-
ке Джаспер с фонарем в руках входит в подземелье и с ужасом
видит там гордо и спокойно стоящего молодого человека.
Будь это Елена в момент своего торжества и разоблачения
Джаспера, это должно было как-то отразиться в рисунке. Ху-
дожник мог бы нарисовать ее сбросившей парик, с волосами,
рассыпавшимися по плечам. Однако никакого намека на жен-
скую природу этого юноши в рисунке нет. Может быть, изо-
бражен Тартар в облике Дэчери? — это больше похоже на
правду. Но встреча с Дэчери в подземелье не поразила бы так
страшно Джаспера, как встреча с восставшим из праха Эдви-
ном в том самом месте, где, как полагает Джаспер, был спря-
тан и сожжен его труп. Заметим, что до этой сцены Диккенс
мог держать и читателя в неведении о судьбе Эдвина, тем
сильнее ее эффект не только для Джаспера, но и для читате-
ля.
Продолжим нашу гипотезу: примерно через полгода по-
сле своего исчезновения Друд приезжает из Египта на роди-
ну. Джасперу устраивают неожиданную очную ставку с ним в
подземелье — момент, изображенный на рисунке Коллинза.
Где-то поблизости присутствуют Тартар и Грюджиус, а также
Невил. “Трое встречаются вновь” — Невил, Эдвин и Джаспер.
Из показаний Эдвина и Невила, а затем из исповеди Джаспе-
ра выясняется ход событий роковой ночи.
Так я представляю себе каркас сюжета, но он более раз-
ветвлен и о его боковых ответвлениях можно только фанта-
зировать: анализ написанных частей тут мало поможет. В ча-
стности, в них почти не содержится материала,
проясняющего мотив старухи из притона. Вернее сказать, на-

половину эта тема и так совершенно ясна: во всем, что касает-
ся роли старухи в разоблачении Джаспера; зато вторая поло-
вина полностью скрыта.
Старуха давно подозревала, что ее клиент готовится кого-
то убить. Этот план и имя “Нэд” она уловила в бредовых вос-
клицаниях спящего Джаспера, она правильно догадалась да-
же о назначенном дне убийства и в этот самый день явилась в
Клойстергэм, но след Джаспера потеряла, зато встретила Эд-
вина, нисколько, впрочем, не догадываясь, что он и есть на-
меченная жертва. Когда Джаспер снова появился в притоне
после долгого перерыва, старуха узнала, что убийство за это
время произошло, снова отправилась по следам убийцы и на
этот раз преуспела, узнав его имя, профессию, адрес. В даль-
[264]
ИЛ 1/2021
нейшем Дэчери должен был получить от нее неоценимые
свидетельства. Все это понятно, и поведение старухи могло
бы быть объяснено естественными человеческими побужде-
ниями — предупредить преступление, пока оно готовится, и
разоблачить убийцу, когда оно совершено. Однако старуха
“злобная, как сам Отец Зла”, и в ее поступках заметно нечто
глубоко личное — личная ее ненависть к Джасперу, питаю-
щаяся из каких-то неведомых источников. Вот эти источники
и являются еще одной тайной романа, что здесь замешаны те
или иные тайны родства, происхождения — почти несомнен-
но. У Диккенса нет, кажется, ни одного романа, где бы не фи-
гурировали запутанные тайны родственных связей, раскры-
вающиеся иногда только под занавес.
И в “Тайне Эдвина Друда” почти нет намеков — каковы те
родственные узлы, которым надлежит в конце быть распутан-
ными. Ясно лишь то, что узлы имеются, но какие?.. Может
быть, Джаспер действительно сын старой содержательницы
притона, но она сама об этом не знает, — тогда это более прав-
доподобно. Узнав, она придет в отчаяние от того, что сама
способствовала гибели сына и будет стараться его выручить,
но уже безуспешно. Может быть, старуха — не мать Джаспера,
но узнала в нем сына своего любовника, когда-то ее жестоко
обманувшего: тогда месть его сыну психологически более ес-
тественна. В самом начале романа старуха говорит: “Я ведь
шестнадцать лет пила горькую, а потом вот за это взялась”
(с. ). “Этим”, то есть курением опиума, она, видимо, зани-
мается несколько лет — скажем, четыре или пять. Пить горь-
кую она, значит, начала лет двадцать тому назад, примерно
тогда, когда появился на свет Эдвин, а также Невил и Елена
(они — ровесники Эдвину, совершеннолетие всех троих на-
ступает в один год). Тут достаточно ясно сказано, что около
двадцати лет назад (а Джасперу было тогда лет пять или
шесть) женщина пережила какое-то потрясение, после чего
начала пить. Потрясение и горе мог причинить ей отец Джас-
пера. Кто же был его отец? Об этом в романе ни слова; извест-
но только, что Джаспер — брат матери Эдвина (Дёрдлс гово-
рит ему, прогуливаясь по кладбищу: “Здесь похоронен ваш
зять”, то есть отец Эдвина).
Диккенс придавал важное значение наследственности:
Диккенс
преступные задатки Джаспера, возможно, унаследованы от

отца. Уж не был ли его отцом жестокий отчим Невила и Еле-
ны?.. Ведь Елена с первого взгляда почувствовала отвращение
к Джасперу, как будто нашла в нем сходство с кем-то давно не-
навидимым. Отчим знал Сластигроха — значит, не всегда он
жил на Цейлоне, прежде жил в Англии.
[265]
Но лучше не углубляться в разбор различных возможных ИЛ 1/2021
версий — все они гадательны. Настаивать можно, кажется, на
одном: в ткань романа вплетены тайны родства, долженст-
вующие многое объяснить; несомненное отношение к ним
имеет старуха из притона. Но кто-то должен способствовать
распутыванию этих дополнительных тайн, сами собой они не
раскроются. Кто-то же должен рыться в старых архивах. Тар-
тар и Грюджиус поглощены делом более непосредственным:
разоблачением замыслов Джаспера. Но вот Невил... Если Не-
вил — не Дэчери, то что он делает дальше в романе? Мы заста-
ем его за прилежным изучением права. Он готовится стать
юристом — быть не может, чтобы такое “ружье” в романе не
выстрелило. Невил кровно заинтересован в разоблачении
Джаспера. Действовать на переднем плане, как Дэчери, он не
может — он подавлен и несчастной любовью, и тяготеющими
над ним подозрениями, избегает людей, для него естествен-
но предпочесть путь таящегося ловчего, охотиться где-то в
стороне от основного театра действий. Он разыскивает доку-
менты и свидетельства, относящиеся к прошлому Джаспера.
Скорее всего, Невил и есть тот, кто докопается до фамиль-
ных “истоков”. Тут у него могут найтись с помощью Дэчери
лица, которые что-то помнят, чему-то были свидетелями. Воз-
можно, они отыщутся среди обитателей лондонского дна, в
логове старухи. Не лишено вероятности, что конкурент ста-
рухи “Джек-китаец”, о котором упоминается лишь мельком,
призван выступить на сцену и сыграть определенную роль, —
иначе не совсем понятно, почему Джек-китаец изображен
крупным планом на одобренной Диккенсом обложке книги.
Сестра Невила — нечто больше чем помощница, она сильнее
духом, спокойнее, проницательнее, чем брат. Наконец, она
очень на него похожа и, как уже говорилось, может с успехом
выступать в качестве его двойника.

Кажется странным: если Эдвин Друд жив, почему Грюд-
жиус скрывает это от Невила? Вероятно, скрывает лишь до
поры до времени, опасаясь неуравновешенного характера
Невила и преждевременного взрыва с его стороны, который
может все погубить. Но с того момента, когда в Лондон при-
езжает Еленa, они оба посвящены в тайну и отныне действу-
ют заодно все четверо.
То, что называют “любовными линиями” сюжета, у Дик-
кенса, как правило, таит мало неожиданностей. И в “Эдвине
Друде” без труда предугадывается их продолжение. Роза суж-
дена Тартару, Елена — Криспарклу: тут не предвидится ника-
ких осложняющих конфликтов. Можно предвидеть, что без-
домный мальчишка Депутат, оказавший важную услугу
[266]
ИЛ 1/2021
Дэчери-Тартару, будет им пригрет и пристроен: где-нибудь на
яхте, рядом с помощником Тартара Лобли. Депутат получит
наконец более реальную “цель в жизни”.
Труднее предугадать дальнейшую судьбу Эдвина и Невила.
Они оба несчастливы в любви. В подобных случаях герои
Диккенса чаще всего находят утешение в другом браке, более
для них подходящем.
В “Тайне Эдвина Друда” Диккенс все же хотел уйти от
слишком прямого, предуказанного развития любовных кол-
лизий. Он ввел мотив, которым гордился, считая его не со-
всем обычным, — мотив трогательного объяснения в “нелюб-
ви” Эдвина и Розы.
Хрупкая Роза находит в себя решимость отказаться от бра-
ка с Эдвином, хотя никого больше она не любит, — Тартар
еще не появился. Она первая заговаривает о расторжении по-
молвки. Эдвин более пассивен, хотя ему кажется, что он
влюблен в Елену Ландлес. Но это пока только тень любви; по-
терять Елену для Эдвина еще не трагедия, но очередной жиз-
ненный урок. Мы можем представить Эдвина в финале оди-
ноким, зато возмужавшим, освободившимся от легкомыслия
и тщеславия. Чувство Невила к Розе — в сущности такая же
вспышка юношеской влюбленности, как чувство Эдвина к
Елене. Оба влюбляются с первой встречи, с первого взгляда.
Действует магнетическая сила контрастов: пылкого Невила
притягивает женственная слабость Розы, так же как Эдвина,
мягкого и нерешительного, привлекает волевая натура Еле-
ны Ландлес. Однако Невил, по свойствам своего характера,
должен переживать крушение первой любви острее, болез-
неннее, чем Эдвин. Он может смирить себя — но ценой внут-
реннего надлома. Этот надлом в нем совершается и станет
очевидным, когда спадет лихорадка поисков истины, связан-
ных с разоблачением Джаспера.
Невилу предстоит погибнуть, совершив какой-то благо-
родный жертвенный поступок: тут, кажется, сходятся все ис-
следователи. Наиболее вероятная ситуация его гибели — от
руки Джаспера, и тогда понятно, что Джаспер осужден, как
убийца, хотя Эдвин и остался жив.
Перед нами классический роман тайн — по сущности и
конструкции. Тайна двойной жизни Джона Джаспера. Тайна
Диккенс
Эдвина Друда — убитого и живого. Тайна подземелий собора.

Тайна Дэчери. Тайна старухи из притона. Тайна кольца. И
тайна жизни вообще; на ее поверхности все выглядит не так,
как в ее скрытой глубине, в ее пучинах и подземельях.
Это и есть главное в последнем творении Диккенса: ощу-
щение многомерности, многослойности явлений жизни,
[267]
призыв не доверять обманчивой вывеске. Диккенс говорит: ИЛ 1/2021
вот общество филантропов, вы думаете, они действительно
любят страждущее человечество? Как бы не так, они его нена-
видят. Вот сладкогласный, благочестивый регент — смотри-
те, каких демонов он взрастил в темных тайниках своей ду-
ши. Вот почтенный церковный пастырь: он так и лучится
благосклонностью, а на самом деле холоден, как сырой склеп.
Вот угловатый сборщик налогов: это человек нежнейшего
сердца, утонченных чувств. Вы думаете, что Эдвин и правда
пуст и тщеславен? Вы думаете, что мертвые — мертвы, что
прошлое — прошло, что камни собора немы?..
Притягательность жанра “романа тайн” неистощима, ве-
роятно, она вечна. Почему даже самые пустенькие “детекти-
вы” неизменно имели и имеют успех? Где тайна — там жизнь
никогда не покажется плоской и одноцветной. По-настояще-
му мы это чувствуем у Диккенса и Достоевского — писателей,
родственных друг другу, несмотря на все различие.
“Тайна Эдвина Друда” — это к тому же и тайна Диккенса,
унесенная им в могилу. Прошло сто лет — а разгадывать ее не
скучно.
1. Данная рукопись Н. А. Дмитриевой относится к 1970 г., как и рукопись

“Влияние Диккенса на Достоевского”. В том же году 9 июня в газете
“Комсомольская правда” была опубликована ее статья “‘Мир Диккенса’.
К столетию со дня смерти писателя”.
Ничего смешного
[268]
Ивлин Во
ИЛ 1/2021
Эдвард Великолепный
Портрет молодого карьериста
Два рассказа
Перевод Анны Лысиковой
Эдвард Великолепный
История про кровь и алкоголь, которая
произошла в одном из колледжей Оксфорда
Э
ТА история про Эдварда уже давно не дает мне покоя.
Хотя с того позднего вечера, когда он отвлек меня от
работы над эссе и разоткровенничался, выпив моего
виски, прошло уже шесть недель, я поступил как подобает
мужчине, — никому ничего не сказал, ну или почти никому.
Поскольку хороших журналистов хлебом не корми, дай толь-
ко написать о несчастьях, выпавших на долю их друзей, я все
больше жалел о том, что упускаю отличный материал для ста-
тьи. А после того, как Энн “в обстоятельствах, о которых не-
удобно упоминать”, рассказала мне много такого, о чем Эд-
вард и Поукс даже не догадываются, я чувствую, что больше
не могу молчать. Я сделал все, что в моих силах, чтобы сохра-
нить в тайне истинные имена участников событий. Смею на-
деяться, что хотя бы Эдвард останется неузнанным.
Чем больше я размышлял над характером Эдварда, тем не-
вероятнее мне казалось то, что он сделал. Со стороны он не
производил впечатления выдающегося студента. Почти каж-
дый вечер в клубе “Карлтон” раздавался его голос:
— Китайский чай, подсушенный тост с маслом и бисквит
для одного, пожалуйста!
Copyright © 1923, Evelyn Waugh, used by permission of The Wylie Agency (UK)
Limited.
© Анна Лысикова. Перевод, 2021
Он носил твидовые или фланелевые костюмы и неизмен-
ный галстук Винчестерского колледжа. Любой инспектор
университета, ни секунды не сомневаясь, признал бы в нем
студента Оксфорда.
[269]
И все же Эдвард по-своему выделялся из числа тех, кто но- ИЛ 1/2021
сит винчестерские галстуки и ходит в клуб “Карлтон”. Несколь-
ко недель назад он убил своего профессора, мистера Кертиса.
Мало кто за пределами колледжа подозревал о существовании
последнего, поэтому весть о его внезапной смерти была вос-
принята спокойно. В конце концов, в общих интересах было не
поднимать шум — единственный родственник мистера Керти-
са, брат с обширной практикой в Пэнгборне, все понял, когда
директор объяснил ему, что к чему. Мне кажется, в полиции во-
обще ничего не слышали об этом деле, а если и слышали, то бы-
стро забыли. По словам Поукса, об истинности которых я су-
дить не берусь, на Кокборна надавили, чтобы дело не дошло до
“Айсис” (ученая степень Эдварда была под вопросом, и декан
колледжа взял дело под свой контроль, хотя, как я уже сказал, в
правдивости того, что говорит Поукс, я не ручаюсь).
Я не знаю, за что Эдвард так люто ненавидел мистера Кер-
тиса. Я не имел чести общаться с ним лично, но часто видел,
как он прогуливался по двору один или с женой директора —
Энн. Мистер Кертис казался мне довольно приятным челове-
ком, особенно если принять во внимание, что он преподавал
историю. Но как бы там ни было, ненависть Эдварда была без-
мерна, и в итоге он пришел к выводу, что их совместное суще-
ствование невозможно. Такие мысли порой приходят на ум
всем студентам, вот только, в отличие от других парней в вин-
честерских галстуках, он сразу понял: лучше всего покончить
не с собой, а с другим. Большинство студентов с хронической
бессонницей рано или поздно предпочтут убить себя, и лишь
немногие — кого-то другого.
Тщательно спланированное, убийство это было соверше-
но с откровенной простотой, присущей студенту кинемато-
графии, который до второго провала на экзамене по истории
(из-за неспособности рисовать карты) считался знатоком
этого предмета.
Ивлин Во. Эдвард Великолепный
Комната мистера Кертиса располагалась прямо над боко-

выми воротами. Они закрываются в девять. Ключ хранится у
привратника. В кабинете казначея всегда лежит дубликат, и
Эдвард понимал, что именно он ему и нужен. В обед Эдвард
пришел к казначею. Ключи висели на гвозде рядом с рабочим
столом, за которым сидел хозяин кабинета. Эдвард начал вы-
думывать какую-то историю о сгоревшем ковре — казначей
разозлился, но с места не сдвинулся. Затем огонь перекинул-
ся на диван — казначей встал, но из-за стола не вышел. Тогда
Эдвард швырнул в огонь стул и предположил, что “после
празднования победы на лодочных гонках все огнетушители
пусты, сэр”. Это было уже слишком, рассерженный казначей
[270]
ИЛ 1/2021
удалился решительным шагом; Эдвард схватил ключи и пом-
чался в свою комнату, где поджег ковер, диван, стул и, на слу-
чай если казначей придет с проверкой, опорожнил огнетуши-
тели. Его слуга решил, что Эдвард пьян.
Затем Эдвард поспешил к мистеру Кертису и договорился
встретиться с ним в десять; президенту Совета он послал запис-
ку с просьбой уделить ему время для личного разговора, такие
встречи обычно назначались на четверг, и с чувством отлично
выполненной работы он спокойно пообедал в клубе “Карлтон”.
После обеда он сел на велосипед и по пыльной дороге прока-
тился до Абингтона, а там, пройдя мимо старинных антиквар-
ных лавок, зашел в самую неприметную из них и купил кинжал.
Сел у живой изгороди и наточил его камнем, купленным в “Рэд-
ли”. Вернувшись со всем этим обратно, принял очень горячую
ванну. С нескрываемым удовлетворением в полном одиночест-
ве поужинал в “Джордже” — нужно было еще кое-что обдумать.
Тем вечером в Совете было непривычно людно, выступал
какой-то очень известный политик из Лондона. Эдвард от себя
лично задал вопросы о вооруженных силах, “тонкостях” от-
правки дипломатической почты, часах, газовых горелках на
крышах и бюстах премьер-министров — не заметить его было
невозможно. Без пяти минут десять он сказал тому, кто подсчи-
тывал голоса, что скоро вернется, и вышел из зала. Все реши-
ли, что он пошел выпить кофе, пока буфет еще открыт. Вело-
сипед Эдварда вместе с прочими теснился у ворот на
Сент-Майкл-стрит, прямо под вывеской, которая запрещала
велосипедам там находиться. Спустя восемь минут он вернулся
довольный собой, и почти сразу же его попросили выступить.
Хотя это скорее можно было назвать убедительным алиби, а не
блестящим примером ораторского искусства, но к тому момен-
ту слушателей и так почти не осталось. По дороге домой его ду-
ша ликовала. Это было превосходное убийство. Все случилось,
как было задумано. Никем не замеченный, он прошел через бо-
ковые ворота и поднялся к мистеру Кертису. У того была при-
вычка, подходящая скорее директору, нежели простому препо-
давателю: при появлении посетителя он какое-то время
продолжал читать или дописывал пару слов, пытаясь тем са-
мым подчеркнуть свое превосходство. Эдвард убил его, не дав

закончить утонувшее в луже крови предложение. Возвращаясь
домой, он прошел по Джордж-стрит до канала и выбросил кин-
жал. “Вечер выдался удачным”, — решил Эдвард.
Гастингс, ночной портье, любил задерживать людей на
крыльце разговорами. Многих эта привычка раздражала, но
в тот вечер Эдварда переполняло добродушие, и он загово-
рил первым.
[271]
— Ужасно скучные дебаты в Совете, Гастингс. ИЛ 1/2021
— Согласен, сэр, а сами вы выступали?
— Пытался.
— Что ж, сэр, если вы жаждали шумихи, вам следовало бы
остаться сегодня в колледже. Здесь происходит что-то неопи-
суемое. Не припомню такого за все годы службы.
— Гастингс, что произошло?
— Сэр, не спрашивайте! Я всегда знал, что его светлость
плохо кончит.
— Скажи мне, что произошло, Гастингс.
— Ох, сэр, вы же знаете, каким бывает лорд Поукс, когда
напьется. Его ничто не остановит. Вечером он вернулся ужас-
но пьяным. Он не заметил меня, когда я ему открыл — просто
пронесся мимо и упал на газон. А поднявшись, начал ругаться
на чем свет стоит, говорил, что учителя не имеют права са-
жать тут траву, на которую падает джентльмен. Сказал, что
убьет их всех.
— И что, Гастингс?
— Он убил, сэр.
— Что, всех?
— Нет, сэр, не всех! Только мистера Кертиса, сэр. Госпо-
дин декан пошел искать лорда Поукса, чтобы уложить того в
кровать, а нашел уже спящим на полу в комнате мистера Кер-
тиса, а сам мистер Кертис, отмеченный столь высокой награ-
дой, очень медленно истекал кровью, вы бы сказали “капля за
каплей”, сэр.
— Будь я проклят!
— Вот, господин декан именно так и сказал, сэр. Он сейчас
у господина директора.
Полночное небо наполнилось колокольным звоном.
— Пойду-ка я спать, Гастингс. Странное дело.
— Ваша правда, сэр. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Гастингс.
Эдвард лег в кровать с тревогой на сердце. Жаль, что во

всем обвинят Поукса, правда очень жаль. Но чем глубже он
проваливался в сон, тем больше убеждался, что это, возможно,
лучший исход. Он подумал о Поуксе — печальная фигура. Его
отца попросили покинуть дипломатический корпус после по-
стыдного происшествия с младшей дочерью черногорского
министра, затем он женился на кузине, обзавелся наследником
и умер от белой горячки в сорок два года. Было очевидно, что
Поукс-младший не обзаведется наследником и вряд ли дожи-
вет до сорока двух. Он почти всегда был полупьян. Затем мыс-
ли Эдварда обратились к упадку великих семей Италии времен
Возрождения, и где-то далеко часы на башне Святой Марии
[272]
ИЛ 1/2021
пробили половину первого. Хороший вечер и сон...
На следующее утро все уже знали о случившемся. Мне но-
вость принес мой слуга:
— Половина восьмого, сэр, и мистер Поукс убил мистера
Кертиса.
Мы с Поуксом столкнулись в ванной комнате, он был бле-
ден и очень расстроен. Я спросил его об убийстве.
— Похоже, дело очень серьезное. Помню только, что разо-
злился из-за какого-то газона, а потом двое укладывали меня в
постель. Веселого мало. Меня же не повесят?
Я предположил, что суд ограничится лечебницей для ал-
коголиков. Я искренне жалел Поукса, но меня не покидала
мысль, что лучше бы его куда-нибудь упрятать. В конце кон-
цов, опасно жить рядом с человеком, совершившим такое, к
тому же он частенько выпивает. Я решил позавтракать в чай-
ной “Старый дуб”, где повстречал Эдварда. Он был в отлич-
ном расположении духа, что незамедлительно вызвало мою
неприязнь к столь неуместному за завтраком настроению,
впрочем, его невероятно занимала история об этом убийст-
ве, которая уже вовсю обсуждалась.
Эдвард знал, что днем я почти не бываю в своих комнатах,
поэтому спросил, можно ли там позаниматься — в его комна-
тах случился пожар. Я ответил, что как раз собирался провес-
ти все утро у себя, и посоветовал ему пойти в Совет. С чем и
удалился.
Около одиннадцати я увидел, как боковая дверь кабинета
директора отворилась, и из нее вышел сияющий от радости По-
укс. Я позвал его к себе, и он все мне рассказал. На Поукса раз-
говор с директором определенно подействовал ободряюще.
Он пришел к директору, одолеваемый беспокойством, при-
личествующим молодому дворянину, который внезапно столк-
нулся с перспективой повешения. С одной стороны стола сидел
сам директор, а напротив него — декан. Поуксу предложили
присесть. Директор сказал:
— Я пригласил вас сегодня, лорд Поукс, по крайне печаль-
ному для нас обоих, но главное — для меня, поводу. Возмож-
но, вам уже сообщили, что вчера ночью, находясь в состоя-
нии алкогольного опьянения, вы зашли в комнату мистера

Кертиса, вашего наставника, и закололи его ножом. Пола-
гаю, вы не станете это отрицать?
Поукс молчал.
— Это было глупо, лорд Поукс, бессмысленно и глупо, но я
не собираюсь быть к вам излишне строгим, — голос директо-
ра задрожал, — мальчик мой, вы же пятнадцатый лорд Поукс
и, как я уже говорил вам раньше, мы с вами в некотором смыс-
[273]
ле родственники. Ваша двоюродная бабушка, леди Эмили ИЛ 1/2021
Крейн, вышла замуж за моего дедушку. Учитывая ваше поло-
жение в обществе, колледж просто обязан со всей осторож-
ностью отнестись к этому вопросу.
Поукс охотно закивал. В обществе лавочников и учителей
его титул часто решал все проблемы.
— Мы с господином деканом долго беседовали и решили,
что совершенно не обязательно ставить в известность орга-
ны власти, к тому же, как вы знаете, руководство Университе-
та всегда по мере своих сил сопротивлялось и препятствова-
ло деятельности обычных судов. В данной ситуации это
кажется нам особенно целесообразным, поскольку существу-
ет высокая вероятность того, что криминальный суд не выне-
сет столь желанного для нас оправдательного приговора. За
прецедентом далеко ходить не нужно: в пятнадцатом веке
один простолюдин из нашего колледжа отрубил голову казна-
чею университета, правда, все произошло в открытом бою, и
юноша перед этим сам был тяжело ранен, но в те времена
нравы были суровее. Выдающийся ученый, чье место я, не-
достойный этой чести, занимаю сейчас, наложил на преступ-
ника штраф в размере двух пенсов, который тот должен был
выплатить родственникам убитого.
Поукс просиял.
— Конечно, за прошедшие годы пенсы заметно подешеве-
ли, но мы с господином деканом произвели подсчет и реши-
ли, что вам надлежит выплатить штраф в размере тринадцати
шиллингов. Стоит ли говорить, лорд Поукс, что произошед-
шее сильно нас огорчило. Мы верим и надеемся, что подоб-
ное больше не повторится. Скорее всего, колледж не сможет
с тем же великодушием во второй раз закрыть глаза на подоб-
ное преступление. Вы свободны, лорд Поукс.
На этом разговор закончился, и окрыленный Поукс по-
шел праздновать счастливое избавление самым привычным
для себя способом; и даже Эдвард в своей сгоревшей комнате

чувствовал, что для него все кончилось благополучно.
Очень скоро в Сент-Эббс нашелся пожилой беспутный док-
тор, деливший нищенское жилище с одним из служащих кол-
леджа и перебивающийся случайными заработками в Север-
ном Оксфорде; этого несчастного уговорили составить
свидетельство о смерти, последовавшей от естественных при-
чин. Похороны прошли быстро и почти без провожающих.
Три дня директор корпел над эпитафией на древнегрече-
ском, а на третий вечер уговорил декана перевести ее на ла-
тынь. Так кончилось это дело для Поукса и Эдварда.
Думаю, нужно добавить еще кое-что. Возможно, это незна-
[274]
ИЛ 1/2021
чительный эпизод, но он объясняет многое из того, что на
первый взгляд кажется невероятным. Директор рассказыва-
ет своей жене Энн много разных историй, и как-то раз в ми-
нуту откровенности она поведала мне, что в ночь, когда умер
мистер Кертис, она в сильном волнении вбежала к директо-
ру, своему мужу, и закричала:
— Ну за что, за что, за что ты убил его? Я ведь даже не лю-
била его!
Увидев в комнате декана, она замолчала. Декан, будучи
джентльменом, встал и попытался уйти, но директор попро-
сил его остаться. Тогда Энн упала на колени и призналась в
самых немыслимых и ужасных отношениях, которые связы-
вали ее с мистером Кертисом.
— Думаете, мы сможем сохранить это в тайне от следст-
вия? — спросил директор.
Декан выразил сомнение.
И в этот момент директор в полной мере осознал неруши-
мую силу прецедентного права, вспомнил случай с головой
казначея и ощутил небывалое прежде уважение к величию
почти родственных ему семей.
— Мне кажется, именно тогда он все это и придумал, — ска-
зала Энн и зажгла свет.
Портрет молодого карьериста
Д
ЖЕРЕМИ появился в моей комнате в половине шесто-
го в тот момент, когда я уже собрал мочалку, полотен-
це, халат и другие банные принадлежности. Я вышел из
спальни и увидел, как он ищет что-нибудь, на чем можно оста-
вить сообщение. Он как раз вплотную подобрался к моему
альбому с набросками. Я ненавязчиво дал знать о своем при-
сутствии.
В школе мы жили в одном корпусе; у него было то, что в Се-
верном Оксфорде назвали бы “яркая индивидуальность”. Это
значит, что он довольно глуп, чрезвычайно доволен собой и
крайне амбициозен. Джереми метит в Президенты Совета.
Я сказал ему:
— Привет, Джереми. Боюсь, я как раз собирался принять
ванную. Я всегда делаю это перед ужином, но если не поторо-
плюсь, то сегодняшний вечер станет исключением. Ванную
комнату закрывают в семь. Но ты оставайся и выпей немного
хереса, идет?
— Спасибо, — сказал Джереми и сел.
Я взял графин и увидел, что он пуст. Утром в нем была
[275]
почти целая бутылка. ИЛ 1/2021
— Джереми, мой треклятый слуга выпил весь херес. Прости.
— Забудь. Я просто выкурю сигарету и пойду.
Мои сигареты очень крупные и выкуриваются за четверть
часа. Я отрекся от своих мечтаний о белом кафеле и клубах
пара и взял сигарету.
— Не то чтобы я хотел сказать тебе что-то важное. Я про-
сто проходил мимо твоего колледжа и подумал, что могу за-
скочить к тебе ненадолго. Так трудно придумать, чем занять
себя до ужина, не правда ли?
— Я обычно принимаю ванну.
— У нас ванные комнаты уже закрыты.
Он вытянул ноги к камину. Джереми носил темно-корич-
невые замшевые ботинки отвратительного фасона, которые
всегда выглядят мокрыми.
— Ой, я вспомнил, что хотел спросить у тебя. Я хочу встре-
титься с Ричардом Парсом. Мне кажется, это тот человек, с
которым не мешает познакомиться.
— Любезный мошенник.
— Ты меня представишь?
— Знаешь, я сам едва с ним знаком.
Это была правда, и к тому же я терпеть не могу знакомить
Джереми с людьми; обычно он тут же начинает обращаться
ко всем по имени.
— Чушь! Я постоянно вижу вас вместе. Я свободен перед
ланчем во вторник. Могу и в пятницу, но вторник лучше.
На том и порешили.
Повисла пауза; я посмотрел на часы, Джереми не заметил,
я посмотрел еще раз.
— Который час, — пробормотал Джереми. — Без двадцати
трех минут, о Боже. Отлично, еще уйма времени.
Ивлин Во. Портрет молодого карьериста
“Пред самомнением глупца немеют боги... и завидуют”, —

подумал я.
— В четверг я зачитаю речь.
— Хорошо.
— О Ближнем Востоке. Македония. Ну, знаешь, нефть.
— А-а.
— Думаю, это будет чертовски хорошая речь.
— Разумеется.
— Ивлин, ты не слушаешь. Как думаешь, в чем моя пробле-
ма как оратора? Сам я думаю об Оксфордском союзе, как о...
Слепая ярость, огненный туман. Мы сцепились на ковре.
Он оказался неожиданно слаб для своего веса. Джереми укло-
нился от первого удара кочергой, который пришелся ему в
плечо; два других угодили прямо в лоб. Содрогаясь, я поднял-
[276]
ИЛ 1/2021
ся, одолеваемый животным любопытством узнать, что же
все-таки скрывает его проломленный череп. Но я удержался
и накрыл ему лицо его же носовым платком.
За дверью я столкнулся со своим слугой. Я уже забыл про
херес.
— Хант, — я практически вцепился в него, — на ковре в мо-
ей комнате лежит джентльмен.
— Да, сэр. Он пьян, сэр?
Я вспомнил о хересе.
— Собственно говоря, нет. Он мертв.
— Мертв, сэр?
— Да, я убил его.
— Не может быть, сэр!
— Хант, что нам делать с ним?
— Что ж, сэр, если он уже мертв, то нам не многое остает-
ся, верно? Помню джентльмена, который совершил само-
убийство на этой лестнице. Яд. Кажется, это было в девяно-
сто третьем или девяносто четвертом году. Приятный тихий
джентльмен, когда был трезв. Однажды он сказал мне...
— Мне понравилась твоя речь, но я думаю, что она была
немного “тяжеловесна”. Как думаешь, что Бегнал имел в виду?
Это был голос Джереми. В голове у меня прояснилось. Мы
все еще сидели у камина. Он по-прежнему говорил.
— ...Скэйф сказал...
В семь часов Джереми поднялся.
— Не буду тебя задерживать, ты же собирался принять ван-
ную. Не забудь спросить Ричарда про ланч во вторник, хоро-
шо? Ой, Ивлин, если ты знаешь того, кто пишет для “Айсис”
репортажи о Союзе, не мог бы ты попросить его в этот раз
отозваться обо мне снисходительно?
Я попытался представить, что однажды буду гордиться
знакомством с Джереми. А пока...
БиблиофИЛ
Новые книги Нового Света [277]

ИЛ 1/2021
с Мариной Ефимовой
Philip Davis The Transferred Life of George Eliot: The Biogra-

phy of a Novelist. — Oxford University Press, 
Замечательная английская пи- не география, а образован-

сательница с мужским именем ность. В Ковентри она завела
Джордж Элиот — автор рома- друзей-интеллектуалов — сво-
нов, которые написаны в вик- бодомыслящих, прогрессив-
торианскую эпоху, но до сих ных, атеистов, разрушителей
пор читаются с увлечением и традиций. А набожный клан
регулярно экранизируются: Эвансов был твердокаменным
“Адам Бид” (самый ранний ее оплотом традиций. Джордж
роман), “Мельница на Флоссе” Элиот опишет свою семью в
(самый автобиографический романе “Мельница на Флоссе”
роман), “Мидлмарч” (самый под именем Додсонов:
популярный роман) и два по-
следних “Сайлас Марнер” и В семье Додсонов на все были
“Даниэль Деронда”. Все пять свои, издавна установленные и не
этих знаменитых романов на- подлежащие обсуждению, методы
писаны в период с  года, и правила: как вести себя в обще-
когда автору было  лет, и до стве, когда и как навещать боль-
-го, когда ей было . Че- ных, как отбеливать и крахмалить
рез четыре года она умерла. белье, как делать вино из перво-
Джордж Элиот — урожден- цвета, коптить окорока, варить
ная Мэри Энн Эванс — уже в варенье и, главное, — как высоко
детстве была такой некраси- нести голову. Женщины Додсон,
вой, что ее отец (управляющий оказавшись в чужом доме, пили
богатого имения), не надеясь в только чай и ели сухой хлеб, пото-
будущем выдать дочь замуж, му что все остальное было приго-
сделал ставку на ее образова- товлено неправильно, то есть не
ние. Мэри Энн училась с энту- так, как делают у Додсонов. И вот
зиазмом, но тяжело переноси- что удивительно: хотя ни один
ла разлуку с отцом и с обожае- Додсон не был доволен каждым
мым братом Айзеком, поэтому Додсоном в отдельности, он был
семья даже переехала в Ковен- очень доволен всем кланом кол-
три, где училась девочка, что- лективно. И самим собой.
бы ей не было так одиноко. Но
разлучила Мэри Энн с семьей Личность Мегги — героини
романа “Мельница на Флос-
се” — не вяжется с душевным
Совместно с радио “Свобода”. настроем семьи, где единст-
венное правило нравственно- ским, на самом деле враждебно. И
сти таково: в моем доме по- им надо с этим жить. Адам Бид
стельное белье держится в та- должен смириться с тем (казав-
ком состоянии, что, если я зав- шимся ему невозможным) фак-
[278] тра умру, мне не будет за себя том, что девушка его мечты пред-
ИЛ 1/2021 стыдно. Поэтому Мегги, кото- почла другого. Сайлас Марнер вы-
рую в семье вечно называют нужден признать, что его предал
“дикаркой” и “цыганкой”, ре- человек, которого он считал луч-
шает найти свой собственный шим другом. И, может быть, са-
клан и убегает к цыганам. А мое драматическое прозрение —
Мэри Энн Эванс (будущая Доротеи Брук из романа “Мид-
Джордж Элиот) убегает к ин- лмарч”, которая посвятила свою
теллектуалам. Однако им обе- жизнь мужу, но после его смерти
им присуще общее (узнаваемо поняла, что он был не смелым уче-
додсоновское) свойство — вы- ным и исследователем, которого
соко нести голову. Их обеих она себе вообразила, а раздражи-
новое окружение не устраива- тельным и бесплодным педантом.
ет. Мегги видит, что цыгане — Тонкие наблюдения над тем, как
еще более чужие существа, люди учатся на собственных
чем ее занудные тетки. А Мэри ошибках и меняются или упрямо
Энн Эванс видит неполноту остаются при своих фантазиях и
чисто интеллектуальных отно- мечтах — главное писательское
шений и понимает, что не мо- достижение Джордж Элиот.
жет жить без отца и брата, без
их требовательной любви к Более того, я бы сказала,
ней и без своей уязвленной что тонкие и проницательные
любви к ним. Мэри Энн воз- наблюдения над человеческим
вращается домой и остается поведением являются глав-
жить со вдовым отцом, когда ным содержанием романов
ее брат и сестра обзаводятся Джордж Элиот. В романе
собственными семьями. За- “Мельница на Флоссе” есть до-
ключается договор: Мэри Энн вольно проходная сцена, в ко-
соблюдает декор, в том числе торой аукционер мистер Рай-
посещение церкви, а родст- ли горячо рекомендует своему
венники смиряются с тем фак- старому другу мистеру Тулли-
том, что она не верит в Бога. веру учителя для его сына,
Компромиссы такого рода имея об этом учителе самое
биограф Филипп Дэвис счита- слабое представление. Объяс-
ет характерными и для всего няя и даже до некоторой сте-
творчества писательницы: пени оправдывая поступок
мистера Райли, автор пишет:
Персонажи ее романов рано
или поздно отдают себе отчет в Нет ничего более ошибочно-
том, что та версия событий, с ко- го, чем распространенное мне-
торой он (или она) жили годами, ние, будто обычно человек дейст-
на самом деле плод их фантазии. вует и говорит с дальним прице-
Дело, которое они выбрали, им лом на собственную выгоду. Такая
БиблиофИЛ
не удается; человек, казавшийся целеустремленность, сообрази-

им любящим, безразличен к ним, тельность и умение предвидеть
а общество, казавшееся друже- преобладают в книгах писателей
и драматургов, но не в нашем при- ревью”, восхищенный ее перево-
ходе. Испортить окружающим дом книги философа Штрауса
жизнь можно просто из ленивой “Жизнь Иисуса”, предлагает ей
завистливости или из-за ленивой должность редактора — почти не-
оплошности: легким тщеславным слыханную тогда для женщины. [279]
подвиранием и преувеличением, Она проработала в “Ревью” около ИЛ 1/2021
неуклюже импровизированными трех лет. И уже в первый год у нее

намеками. Мы живем сегодняш- было несколько довольно скан-
ним днем — большинство из нас. дальных любовных связей — “не-
Мы рады урвать кусочек сегодня и ловких и без особой взаимности”,
редко держим в голове урожай бу- по определению современников:
дущего. в частности, роман с философом
Гербертом Спенсером (убежден-
Книге “Джордж Элиот. ным холостяком) и с редактором
Жизнь с пересадками” био- Джоном Чапманом (обременен-
граф Дэвис дал подзаголовок ным семьей и любовницей).
“Биография романистки”.
Большая часть книги посвяще- В начале второго года пре-
на интереснейшему процес- бывания в Лондоне у Мэри
су — превращению скромного Энн начинается серьёзный ро-
мира Мэри Энн Эванс в мир ман с философом и критиком
мудрых, драматичных, стили- Джорджем Генри Льюисом —
стически безупречных романов корреспондентом Шарлотты
Джордж Элиот. Биограф ис- Бронте, приятелем Диккенса.
следует влияние на нее то- Льюис был человеком многих
гдашних общественных вея- талантов, при этом обаятель-
ний, прочитанных книг и лю- ным и красивым. Что касается
дей, с которыми встречалась самой Мэри Энн Эванс, то вот
будущая писательница. Одной как описал ее в одном из пи-
из важных идей, отразивших- сем Генри Джеймс:
ся в ее творчестве, была об-
новленная Ницше мысль У нее был низкий лоб, туск-
французского философа Ком- лые серые глаза, длинный нос, ог-
те, что христианская мораль ромный рот с неровными зубами
имеет смысл даже при отсут- и тяжелая, массивная челюсть. И
ствии христианской веры. Чте- в этой бесспорной уродливости
ние Мэри Энн варьировалось непонятным образом таилась по-
от современных философов бедительная красота, которая в
до греческих трагедий, кото- несколько минут, перебивая даже
рые заметно повлияли на те- силу ее ума и обаяния, заставила
матику ее романов. Что каса- бы вас кончить тем, чем кончил
ется ее отношений с людьми, я, — то есть влюбиться в нее. Да,
то это особая история: имейте в виду — я влюбился в эту
великолепную особу, в этот “си-
Отец Мэри Энн умер, когда ей ний чулок” с лошадиным лицом.
было  лет. И она словно вырва-
лась на свободу. Уже через год, в Влюбился в нее и Джордж
 году, она — в Лондоне, где Льюис. Их роман продолжался
Джон Чапман, главный редактор четверть века и был фактиче-
знаменитого “Вестминстерского ски браком, но только факти-
чески, не формально. Льюис После смерти Льюиса пожи-
был женат и у него было семе- лая уже романистка сблизилась с
ро детей: трое своих и четверо Джоном Кроссом, банкиром, на
от первого брака жены. Закон двадцать лет ее моложе. Они вме-
[280] не позволял ему развестись. сте читали Данте. В  году они
ИЛ 1/2021 Понятно, что эта связь была поженились. А во время медового
особенно скандальной и при- месяца в Венеции молодой муж
вела к разрыву отношений, са- бросился из окна отеля в Гранд-
мых дорогих для Мэри Энн, — канал. Он остался жив, но впал в
брат Айзек не смирился с этим депрессию. О причинах этой по-
её сожительством. Но и отка- пытки самоубийства ничего неиз-
заться от Джорджа Льюиса Мэ- вестно, но невольно думается, что
ри Энн не могла: они были как это был как раз тот ужасный мо-
две половинки одной души, на- мент, когда человек, живший в
шедшие друг друга. Все их глав- фантазиях, вдруг осознает, как
ные произведения (философ- сильно отличается от них реаль-
ские работы Льюиса и пять ро- ность. По возвращении в Лондон
манов Элиот) были написаны писательница заболела тяжелой
в период их совместной жиз- ангиной с осложнением на почки
ни. Когда в  году он умер — и через семь месяцев умерла. Ей
рано, в  год, — она практиче- был  год — как и Льюису.
ски перестала писать. Да и
прожила недолго — меньше Но был в этот последний
трех лет. Но этот последний год и момент счастья для
период был довольно неверо- Джордж Элиот — ее брат возоб-
ятным — так он был похож на новил с ней отношения. Он по-
сюжет ее романов. Читаем в здравил ее с законным браком
рецензии Тима Паркса на кни- и возвращением в мир прили-
гу “Джордж Элиот: жизнь с пе- чий. А через семь месяцев он
ресадками”: приехал на ее похороны.
БиблиофИЛ
Среди книг
с Александром Ливергантом
[281]
ИЛ 1/2021
В сто ро ну Му равь е ва
Муравьев В.С. В сторону Свифта. — М.: Центр книги Ру-
домино, . —  с.
Идею спустя полвека переиз- хода на благотворительность,

дать две книги Владимира Му- декан собора Святого Патри-
равьева — “Джонатан Свифт” ка, по отзывам близко его
() и “Путешествие с Гулли- знавших, в жизни был береж-
вером” () — можно только лив, даже скуп. В настоятеле
приветствовать. Во-первых, Свифте уживались отвраще-
потому что обе книги — как, ние к религиозному фанатиз-
собственно, и все, созданное му и нетерпимость к любым
Муравьевым, — написаны безу- отступлениям от англиканско-
пречно, увлекательно, со зна- го вероучения. Его всегдаш-
нием дела. Во-вторых, потому няя страсть к ребячеству, ро-
что политическая и литератур- зыгрышу, мистификациям, ка-
ная судьба Джонатана Свифта, ламбурам не вяжется с репута-
этого “вездесущего оскорбите- цией человека мрачного,
ля”, поучительна, и сегодня, желчного, нетерпимого; чело-
спустя почти триста лет, как век, чье сердце, перефразируя
никогда актуальна. И по-преж- его же собственную знамени-
нему таит в себе немало вопро- тую эпитафию, “гложет жесто-
сов — и приватного свойства, и кое негодование”, не раз по-
публичного. вторяет в письмах, что его де-

Несмотря на многие жиз- виз: “Vive la bagatelle!” . В
неописания на многих языках, Свифте причудливо уживают-
человеческий облик Свифта, ся чинопочитание и гордыня,
как, впрочем, и скрывающий- изъявления преданности и
ся за многочисленными псев- ущемленное самолюбие, го-
донимами (Исаак Бикертсаф, товность угождать и независи-
Мартин Скриблерус, Сукон- мость суждений, обвинения
щик) облик литературный, до всех и вся в неблагодарности и
сих пор — и Муравьев тоже об мысль, проходящая рефреном
этом пишет — остается при- и в письмах, и в памфлетах, и в
зрачным, неуловимым, соче- “Гулливере”, что он никому
тающим несочетаемое. Вер- ничем не обязан и если про-
ный друг, человек необычай- сит, то не за себя.
но, до болезненности рани-
мый, привязчивый, он слыл
равнодушным, холодным, не-
людимым, ожесточившимся. 1. “Vive la bagatelle!” — “Да здрав-
Тративший треть годового до- ствует безделица!” (фр.)
Словосочетание “сатири- тирик прожил большую часть
ческий гений Свифта” — ак- жизни, можно считать роди-
сиома, почти тавтология, а ме- ной Свифта? Вопрос слож-
жду тем писатель, будто пре- ный, многократно поднимав-
[282] небрегая собственным печаль- шийся, но, по-моему, сегодня
ИЛ 1/2021 ным опытом и уподобившись не столь принципиальный.
им же высмеянным политиче- Сам Свифт — еще один пара-
ским прожектерам из Великой докс — считал себя англичани-
Академии в Лагадо, не раз ном, но, хорошо известно, от-
тщится “учить министров при- стаивал права ирландцев;
нимать в расчет общественное вспомним “Письма суконщи-
благо... выбирать себе фавори- ка” или “Скромное предложе-
тов из людей умных, способ- ние”.
ных и добродетельных”. Как Упрекнуть составителей
тут не вспомнить, что сам этой прекрасной и, что нема-
Свифт сравнивал сатиру с зер- ловажно, со вкусом изданной
калом, в котором “видишь лю- книги можно, пожалуй, лишь в
бую физиономию, кроме сво- одном. Читатель, даже не
ей собственной”. А может, пи- слишком в литературе сведу-
сатель не демонстрирует свой щий, с детства знает если не
сатирический дар сознатель- кто такой Джонатан Свифт, то
но, словно бы исключая твор- уж точно, кто такой Лэмюэль
чество из собственной биогра- Гулливер (шерлоки холмсы,
фии, как тонко подмечает робинзоны и гулливеры из-
В. Муравьев? вестны больше конан-дойлей,
“Путешествие с Гулливе- дефо и свифтов) и что с ним
ром” Муравьев написал через приключилось в стране лили-
несколько лет после “Джона- путов и великанов. А вот кто та-
тана Свифта”; публикация кой автор книги “В сторону
этих двух книг под одной об- Свифта”, так и остается загад-
ложкой — разумный, выиг- кой. Люди, даже очень талант-
рышный составительский ход. ливые, ныне, в наш быстротеч-
Свифт, таким образом, пред- ный век, забываются быстро,
стает сразу во всех обличьях — сегодня Муравьева помнят раз-
и как автор “Гулливера”, “Сказ- ве что коллеги по перу или по
ки бочки”, “Битвы книг”, и как библиотечной профессии. Из
памфлетист, и как политик, и приведенных на первых стра-
как церковный деятель. И как ницах издания выдержек из
личность, естественно. Тре- “Записок об Анне Ахматовой”
тья часть “Путешествия с Гул- Лидии Чуковской и из запис-
ливером” — это еще и увлека- ных книжек самой Ахматовой
тельная история рецепции ше- узнаем, что Ахматова называла
девра Свифта во Франции, совсем тогда молодого Муравь-
Германии, у нас в России, где ева “человеком-чудо”: “Чего
Свифта переводят и переизда- только он не знает, чего не изу-
ют и во “взрослой”, и в облег- чил”. Что он, двадцатитрехлет-
ченной, “детской”, версии с ний, “зреет на глазах” и рассуж-
БиблиофИЛ
 года. И, прежде всего ко- дает “могуче о стихах”. Похва-

нечно, — у Свифта на родине. ла Ахматовой дорогого стоит,
Англию или Ирландию, где са- но библиографическая справ-
ка о Муравьеве, пусть и немно- главным библиографом отдела
гословная, согласитесь, была комплектования ВГБИЛ, ком-
бы в таком издании уместна — плектовал фонды библиотеки
не все ведь с “Википедией” на англоязычными изданиями, в
дружеской ноге, да и верить которых знал толк. Одновре- [283]
“Википедии” можно далеко не менно с этим подвизался редак- ИЛ 1/2021
всегда. тором библиографического

Устраним это упущение. справочника библиотеки “Со-
Владимир Сергеевич Муравьев временная художественная ли-
(—) — писатель, лите- тература за рубежом”, в даль-

ратуровед, критик, перевод- нейшем — “Диапазон” . Совре-
чик. Переводил Толкиена, Чес- менная художественная лите-
тертона (“Наполеон Ноттинг- ратура за рубежом, слава Богу,
хильский”), Джона Кольера, существует и поныне, а вот “Со-
Шона О’Фаолейна, Мюриел временная художественная ли-
Спарк; русская версия романа тература за рубежом” давным-
Спарк “Memento Mori” и рас- давно почила в бозе. Как сказа-
сказа “Портобелло-роуд” — ше- но в старом анекдоте: “И кому
девры переводческого искусст- она мешала?”
ва. Всю жизнь, можно сказать, Вот и библиографическая
до последнего дня, Муравьев справка об авторе “Джонатана
проработал в Библиотеке ино- Свифта” и “Путешествия с Гул-
странной литературы — оттого, ливером” тоже никому бы не
надо полагать, и взялось пере- помешала — тем более в таком
издать его книги издательство прекрасном и нужном изда-
“Рудомино”. Многие годы был нии.
1. О В. С. Муравьеве см. также:

Эвелина Меленевская. “Это было
лицо, на котором было сияние”. —
Знамя, 2020, № 4. — С. 120—127.
Авторы номера
[284] Берил Автор семнадцати романов, среди них Сладкий

ИЛ 1/2021
Бейнбридж Боб [Sweet William, ; рус. перев. ], Моло-
Beryl Bainbridge дой Адольф [Young Adolf, ], Апология Уотсона
[—]. Прозаик, [Watson’s Apology, ; рус. перев. ], Гранди-
сценарист. Лауреат мно- озное приключение [An Awfully Big Adventure, ;
гих литературных пре- рус. перев. ], пяти пьес. В ИЛ опубликованы
мий, в том числе Дэвида ее романы Мастер Джорджи [, № ] и Со-
Коэна []. гласно Куини [, № ].
Перевод публикуемого романа выполнен по из-
данию С днем рождения, друг! [The Birthday Boys.
London: Penguin Books, ].
Альфред Автор нескольких сборников стихов, а также ис-

Теннисон торических и философских поэм, среди кото-
Alfred Tennyson рых Замок Локсли [Locksley Hall], Улисс [Ulysses],
[—]. Поэт. Смерть Артура [Morte d’Arthur], вошедших в
сборник  г. В ИЛ публиковались его стихи
[, № ; , № ].
Публикуемый перевод выполнен по изданию Из-
бранные произведения [The Major Works. Oxford:
Oxford University Press, ].
Андрей Автор многочисленных научных работ. Перевел

Корчевский Гамлета Шекспира в версии Первого кварто
[р. ]. Поэт, перевод- [], Двойное вероломство Шекспира и Флетче-
чик, композитор, канди- ра в версии Льюиса Теобальда [], Герцогиню
дат физико-математиче- Мальфи Д. Уэбстера, Хронику Перкина Уорбека
ских и доктор биологи- Д. Форда, комедию современного американско-
ческих наук, сертифи- го драматурга Д. Довалоса Виттенберг [],
цированный гигиенист стихи Джона Донна, Дилана Томаса, Э. Ситвелл
и токсиколог. Победи- и др. В ИЛ в его переводе опубликованы сцены 
тель конкурса поэтиче- и  пьесы Арден из Фавершэма [, № ], Сонет-
ского перевода в рамках диалог из пьесы Шекспира Ромео и Джульетта
XIII международного [, № ].
фестиваля русской по-
эзии и культуры Пушкин
в Британии. Живет в
Денвере [Колорадо].
Дорис Лессинг Автор романов Трава поет [The Grass Is Singing,

Doris Lessing ], Золотая тетрадь [The Golden Notebook,
[—]. Прозаик, ] и др., циклов Дети насилия [Children of
публицист. Лауреат мно- Violence, —] и Канопус в Аргосе [Canopus
гих литературных пре- in Argos, —], сборников рассказов Это
мий, в том числе Сомер- была страна старого вождя [This Was the Old
сета Моэма [], Ав- Chief’s Country, ], Африканские истории
стрийской государст- [African Stories, ] и др., сборников эссе Тюрь-
венной премии по мы, которые мы сами выбрали [Prisons We Choose to
европейской литерату- Live Inside, ] и др. В ИЛ опубликованы ее ро-
ре [] и Нобелев- ман Лето перед закатом [, № , ] и повесть
ской []. Муравейник [, № ].
Перевод публикуемой повести Зима в июле
[Winter in July] взят из сборника Африканские
истории [African Stories. New York: Simon &
Schuster, ].
Джейн Остен Автор романов Нортенгерское аббатство

Jane Austin [Northanger Abbey, —], Здравый смысл и
[—]. Романист. чувствительность [Sense and Sensibility,], Гор-
[285]
ИЛ 1/2021
дость и предубеждение [Pride and Prejudice, ],
Мэнсфилд-парк [Mansfield Park, ], Эмма
[Emma, ] и др. Ее романы неоднократно вы-
ходили по-русски. В ИЛ опубликован ее рассказ
Три сестры [, № ], роман в письмах Леди
Сьюзен [, № ].
Перевод публикуемого романа выполнен по изда-
нию Гордость и предубеждение [Pride and Prejudice.
Oxford: Oxford University Press, ].
Александр Автор книг Редьярд Киплинг [], Сомерсет Мо-

Яковлевич эм [], Оскар Уайльд [], Фицджеральд
Ливергант [], Генри Миллер [], Грэм Грин [],
[р. ]. Литературо- Вирджиния Вулф: “моменты бытия” []. В его
вед, переводчик с анг- переводе издавались романы Дж. Остин, Дж.
лийского, кандидат ис- К. Джерома, И. Во, Т. Фишера, Р. Чандлера,
кусствоведения. Лауре- Д. Хэммета, Н. Уэста, У. Тревора, П. Остера,
ат премий Литератур- И. Б. Зингера, повести и рассказы Г. Миллера,
ная мысль [] и Дж. Апдайка, Дж. Тербера, С. Моэма, П. Г. Вуд-
Мастер [], облада- хауса, В. Аллена, эссе, статьи и очерки С. Джон-
тель почетного диплома сона, О. Голдсмита, У. Хэзлитта, У. Б. Йейтса,
критики зоИЛ []. Дж. Конрада, Б. Шоу, Дж. Б. Пристли, Г. К. Чес-
тертона, Г. Грина, а также письма Дж. Свифта,
Л. Стерна, Т. Дж. Смоллетта, Д. Китса, В. Набо-
кова, дневники С. Пипса и Г. Джеймса, путевые
очерки Т. Дж. Смоллетта, Г. Грина и др. Неодно-
кратно публиковался в ИЛ.
Роберт Саутвелл Перевод публикуемых стихов выполнен по изда-

Robert Southwell нию Полное собрание сочинений Роберта Саутвел-
[—]. Римско-ка- ла. Его жизнь и смерть [The Complete Works of
толический священник R. Southwell, with Life and Death. London, ].
ордена иезуитов. Поэт.
Тайный миссионер. За
нелегальную проповедь
был осужден как госу-
дарственный преступ-
ник и казнен. В  г.
канонизирован папой
Павлом VI как один из
сорока мучеников Анг-
лии и Уэльса.
Дмитрий
Авнунович Автор книги Западная духовная поэзия 15—20 ве-
Якубов ков []. Печатался в сборниках Век перевода,
[р. ]. Переводчик с Зов Юкона Роберта Сервиса, в журнале Плавучий
английского и немецко- мост. В ИЛ публикуется впервые.
го языков, ведущий руб-
рики, посвященной по-
этическим переводам,
в еженедельной газете
Реклама и на радио Рек-
лама [Чикаго].
[286]
ИЛ 1/2021
Нина
Александровна Автор более  книг, среди которых Изображе-
Дмитриева ние и слово [], Пикассо, [], Винсент Ван
[—]. Классик Гог. Человек и художник [], Михаил Александ-
отечественного искус- рович Врубель (1856—1910) [], Краткая исто-
ствознания, лауреат Го- рия искусств [], два посмертных сборника
сударственной премии [ред.-составитель С. Ф. Членова] Послание Чехо-
РФ в области литерату- ва [] и В поисках гармонии []. В ИЛ
ры и искусства []. опубликована ее статья Юмор парадоксов [,
№ ].
Публикуемый текст взят из семейного архива.
Публикатор С. Ф. Членова, почетный академик
РАХ [за исследование и издание наследия
Н. А. Дмитриевой].
Ивлин Во
Evelyn Waugh Автор романов Упадок и разрушение [Decline and
[—]. Писатель, Fall, ], Черная беда [Black Mischief, ; рус. пе-
журналист. рев. ИЛ, , № ], Пригоршня праха [Handful of
Dust, ; рус. перев. ], Сенсация [Scoop, ;
рус. перев. ], Не жалейте флагов [Put Out More
Flags, ; рус. перев. ], Возвращение в Брайдс-
хед [Brideshead Revisited, ; рус. перев. ], Не-
забвенная [The Loved One, ; рус. перев. ИЛ,
, № ], Офицеры и джентльмены [Officers and
Gentlemen, ; рус. перев. ] и др. В ИЛ опуб-
ликовано также его радиовыступление П. Г. Вуд-
хаузу: поздравление и покаяние [, № ], Из
дневников. 20—30-е годы [, № ] и Литератур-
ный гид Полвека без Ивлина Во [, № ].
Публикуемые рассказы Эдвард Великолепный
[Edward of Unique Achievement] и Портрет молодо-
го карьериста [Portrait of Young Man with Career]
взяты из Полного собрания рассказов и избранных
рисунков [The Complete Short Stories and Selected
Drawings. London: Campbell, ].
Марина
Михайловна Автор повести Через не могу [] и многих пуб-
Ефимова ликаций в американской эмигрантской прессе.
Журналист, редактор, Ведущая рубрики ИЛ Новые книги Нового Света.
переводчик. Ведущая
тематических передач
на радио Свобода. Лау-
реат премии имени
А. М. Зверева [].
[287]
ИЛ 1/2021
Пе ре во дчи ки
Еле на Су риц
[Елена Александровна В ее переводе издавались произведения Дж. Остен,
Богатырева] У. Голдинга, Дж. Стейнбека, С. Беллоу, С. Хилл, В. Вулф,
Переводчик с английского, Б. Бейнбридж, М. Спарк, Р. Ная, К. Ишервуда, С. Сэвиджа,
немецкого, французского и Д. Томаса, Р. М. Рильке, К. Гамсуна, А. Стринберга, Э. Ио-
скандинавских языков. неско, И. Бергмана, Л. Дэвис и др. Неоднократно публи-
Лауреат премий Инолит ковалась в ИЛ.
[1994, 2009], Единорог и
Лев [2006], Мастер [2006].
Оль га Дол жен ко ва

Выпускница кафедры ино- В ИЛ публикуется впервые.
странных языков УрФУ.
Ан на Лы си ко ва
Студентка отделения худо- В ИЛ в ее переводе опубликованы пьеса Грэма Грина Да и
жественного перевода Ли- Нет [2019, № 2] и рассказ Д. Бича Утонувшая девушка
тературного института име- [2020, № 8].
ни А. М. Горького.
Подписаться на журнал можно во всех отделениях связи.
Индекс 72261 — на год, 70394 — полугодие.
Льготная подписка оформляется в редакции
(понедельник, вторник, среда, четверг
с 13.00 до 17.30).
В оформлении обложки Журнал выходит

использован Адреса редакции: 115035, г. Москва, один раз в месяц.
фрагмент картины Космодемьянская наб., д. 44/2, корп. А
немецкого художника (юридический); Оригинал-макет номера
Герхарда Рихтера 125315, г. Москва, Ленинградский просп., д. 68, подготовлен в редакции.
[р. ] Айсберг []. стр. 24 (фактический, почтовый); м. “Аэропорт”.
Телефон: (495) 225-98-80.
E-mail: zhurnalil@yandex.ru Регистрационное
свидетельство
ПИ № 8С77-63040
Купить журнал можно: от 18 сентября 2015 г.
Художественное в Москве:
оформление и макет в редакции;
Андрей Бондаренко, в книжном магазине “Фаланстер” (ул. Тверская, д. 17); Подписано в печать
Дмитрий Черногаев. в киоске “Лингвистика” (ВГБИЛ им. М. И. Рудомино, 12.01.21
Николоямская ул., д. 1); Формат 70х108 1/16.
Старший корректор, в Санкт-Петербурге: Печать офсетная.
секретарьCреферент в книжном магазине "Все свободны" (ул. Некрасова, Бумага газетная.
Ксения Жолудева. д. 23); Усл. печ. л. 25,20.
в книжном магазине “Книжные мастерские” (Камен- Уч.-изд. л. 24.
Компьютерный набор ноостровский пр., д. 10; наб. реки Фонтанки, д. 15); Заказ № 7272.
Надежда Родина. в киоске “Книжные мастерские” (наб. реки Фонтанки, Тираж 2000 экз.
Компьютерная верстка д. 49А, 3-й этаж, новая сцена Александринского
Вячеслав Домогацких. театра);
в книжном магазине “Подписные издания” (Литейный Отпечатано в
просп., д.57); ОАО “Можайский
Главный бухгалтер полиграфический комбинат”.
Татьяна Чистякова. в интернет-магазине “Лабиринт” 143200, г. Можайск,
Исполнительный директор (http://www.labirint.ru) ул. Мира, 93.
Мария Макарова. в интернет-магазине “Ozon” Сайт: www.oaompk.ru
(https://www.ozon.ru) Тел.: (495) 745-84-28;
Менеджер по правам (49638) 20-685.
Анна Лысикова. Официальный сайт журнала:
http://www.inostranka.ru Присланные рукописи не
PR-менеджер Наш блог: возвращаются и не
Мильда Соколова. http://obzor-inolit.livejournal.com рецензируются.

Untitled

Загружено:

Сведения о документе

Авторское право

Доступные форматы

Поделиться этим документом

Поделиться или встроить документ

Параметры публикации

Этот документ был вам полезен?

Это неприемлемый материал?

Авторское право:

Доступные форматы

Untitled

Загружено:

Авторское право:

Доступные форматы

[1]

“Искать, найти, дерзать...”

3 Берил Бейнбридж С днем рождения, друг!

© “Иностранная литература”, 

Выпуск издания осуществлен при финансовой поддержке

С днем рождения, друг!

Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон

Хозяин, капитан Роберт Фолкон (Кон) Скотт

Лейтенант Генри Робертсон (Птичка) Бауэрз

Капитан Лоуренс Эдвард (Тит) Оутс

© Beryl Bainbridge, 1991

ла нам в уши. Хозяин погнал нас к шельфу — проверить, как мы

1. Эрнест Шеклтон (1874—1922) — англо-ирландский исследователь Ан-

вот я его и спрашиваю, каково ему показалось в зубоврачеб-

1. Мыс в восточной оконечности острова Росса в Антарктиде.

тию “Терру Нову”. А это китобойная развалина, аж  года

Миссис Скотт, уходя, мне сделала ручкой.

1. Датская принцесса, супруга Эдуарда VII, короля Великобритании (1844—

маги и что-то карябает на верхнем листке.

1. Солент — западная часть пролива между островом Уайт и Великобрита-

Эванс нам советовал держать язык за зубами, не то поползут

— Цыц, курва, я еще не кончил!

1. Гимн из “Книги общих молитв”, положенный на музыку Артуром Сал-

несмотря что иностранец. При попутном ветре все, может, и

1. Герой одноименной повести Вашингтона Ирвинга (1783—1859).

ки, заглядываю в палатку. Рядом пристроился наш судовой

1. Старинный замок в Уэльсе.

ты, которые нам подарили. Знал я, знал цену этим брикетам

1. Тут тонкость гостеприимства: Кардифф — столица Уэльса, порей — сим-

Стоит и смотрит на меня,

Стоят и смотрят на меня

Мы бы с полным нашим удовольствием еще послушали ку-

1. Джордж Роби (1869—1954) — английский актер-комик, куплетист.

делся, чего на такую темноту обижаться, и к моему сердцу, на-

1. “Страна отцов” — традиционно считается гимном Уэльса наряду с так же

пообещал с утра пораньше с ней свидеться.

1. Дэвид Ллойд Джорж (1863—1945) — английский политический деятель;

первую-то не успел налюбоваться: его холуй всучал ее мне, когда

Доктор Эдвард (дядя Билл) Уилсон

1. Буквально: “Доброе старое время”. Шотландская песня на стихи Роберта

ние к мельчайшим деталям и прежде и превыше всего — невы-

Когда хлещет дождь — вещь более чем заурядная в здешних

лишнего наговорил, и чуткий Птичка сразу сменил галс и заще-

Меня встревожило это знаменье, это предвестье — ах, да

1. “Гамлет”, акт I, сц. 5. Перевод М. Вронченко.

кошки скребли из-за того, что я бросил мать. Ей не нравится из-

разбудивший самого Птичку, и я услышал, как он бормочет:

пина, а мы с Черри-Гаррардом вдвоем проберемся к горе Са-

— Дядя Билл, — вдруг спросил Черри, все еще с детской до-

1. Лейтенант Ройдс, именем которого впоследствии был назван мыс.

Черри забавлялся, пытаясь поддеть гарпуном морскую

1. Уильям Гладстон (1809—1898) — политический деятель Великобритании,

щих. Оглядываясь назад, могу с уверенностью сказать, что

1. Сомерсет-хаус — королевская резиденция в стиле классицизма.

именно что парил, возле этого треклятого утеса... — Но тут он

Мы шли на всех парах мимо мыса Ройдса к западному бе-

1. Гарри Лаудер (1870—1950) — шотландский певец и комик.

ку, крышу и все такое. У нас образовалась не только кладовка

сов и купить Хозяину книжицу о транспортных средствах.

дальнейшем передвигаться ночью, а днем отсыпаться. Солнце

Тит Оутс сразу принимается за эти стены.

1. Старинный французский город.

страданья их не будут напрасны.

1. Игнатий Лойола (1491—1556) — видный деятель католической церкви;