P A R I S P.

L ES ROMA NS
DE L A TA BL E
RONDE
MIS EN NOU V E AU L A NGUAGE
E T ACCOMPAGNÉS DE R ECH ERCH ES
SUR L’ OR IGIN E E T L E C A R AC T È R E
DE CES GR A NDES
COMPOSI T IONS PA R PAUL IN PA R I S .

Pa r i s
T EC HN ER
18 68
 ПОЛ Е Н П А РИС

РОМАНЫ
К РУ ГЛОГО
СТОЛ А
БРЕТОНСКИЙ ЦИКЛ

ЛАНСЕЛОТ ОЗЕРНЫЙ

Cа н к т- Пе те р бу р г
АЛ ЕТ ЕЙ Я
2023
УДК 821.133.1
ББК 84(4Фра)4-4
П 181

Парис П.
П 181 Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный
/ П. Парис; пер. с фр. Т. К. Горышиной, Е. Н. Мальской. – СПб.:
Алетейя, 2023. – 784 с.: ил.
ISBN 978-5-00165-632-6
Этот удивительный роман был создан более 800 лет назад, и не менее
удивительно, что он до сих пор не был переведен на русский язык.
Мы впервые восполнили этот пробел. Цикл романов в прозе, созданный
во Франции на рубеже XII–XIII вв., положил начало не только жанру
рыцарских авантюрных романов, но и всей западной прозаической
литературе. Данная книга продолжает публикацию цикла, начатую
в 2022 г. Перевод выполнен по изданию известного медиевиста XIX в.
П. Париса, хранителя отдела рукописей французской Национальной
библиотеки, который переложил на современный ему язык произ-
ведения, созданные на основе бретонских сказаний о короле Артуре,
рыцарях Круглого Стола и Святом Граале.
«Ланселот Озерный» хронологически и сюжетно продолжает первые
романы и выводит на сцену новое поколение героев. Это не просто
рыцарский роман о битвах, приключениях и поисках Грааля, но целая
вселенная персонажей и событий. Живость и мастерство их описания
просто поразительны для XIII века. Герои интригуют и сходят с ума,
флиртуют и глумятся, предают и жертвуют собой, терзаются страстями
и сомнениями. Фигура Ланселота динамична, противоречива и под-
час напоминает персонажей эпохи романтизма. И тут же прекрасно
уживаются феи, великаны и множество чудес, добавляя красок этой
полузабытой вселенной, в которую мы приглашаем читателя.

УДК 821.133.1
ББК 84(4Фра)4-4

ISBN 978-5-00165-632-6 @biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа»

в российских и международных сервисах книгоиздательской
продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© Т. К. Горышина, Е. Н. Мальская,
перевод на русский язык, 2023
9 7 85 001 65 63 2 6 © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023
ТО М I
 I
краю, сопредельном с Галлией и Малой Бретанью,

В правили некогда два брата, женатые на двух сестрах.

Старший, Бан, был королем Беноика, Богор — коро-
лем Ганна. При начале этой повести Бан уже был в преклон-
ных летах; а от королевы Элейны, ведшей свой род от Иосифа
Аримафейского, имел он единственного сына, окрещенного
под именем Галахад, но прозываемого всегда Ланселотом, в
память о его предке1.
Королевства Беноик и Ганн были под присягой у Малой
Бретани, чей государь, известный под именем Арамон, но
чаще Хоэль, простирал свое владычество в одну сторону до
пределов Оверни и Гаскони, в другую — до земель, покорных
Римлянам и их вассалу, королю Галлии. Также и Берри был
подвластен Малой Бретани; но во времена Арамона король
Клодас Буржский отозвал свою присягу и объявил себя вас-
салом короля Галлии, а тот был данником римского импера-
тора. Королей же галльских тогда выбирали. Когда Клодасу
при помощи Галлов и Римлян удалось овладеть Беноиком,
Арамон прибегнул к покровительству короля Великой Бре-
тани, коего признавал сюзереном. Тогда-то Утер-Пендрагон
и приплыл на материк, изгнал Клодаса мало того что из Бе-
1
«Святой Грааль», стр. 268. (Прим. П. Париса).
Здесь и далее курсивом приводятся номера страниц не в оригинале,
а в первой книге нашего переводного издания: Парис П. Романы Круглого
Стола. Бретонский цикл. — Иосиф Аримафейский. Обретение Книги Грааль.
Святой Грааль. Мерлин. Король Артур. — СПб.: Алетейя, 2022. (Прим. перев.).

7
ноика, но и из Буржа, а землю Берри Бретонцы опустошили
так немилосердно, что она утратила свое имя и стала назы-
ваться Пустынной землей. Пощаду дали единственно только
Буржу, ее столице, из благодарности за приют, полученный в
ней Утер-Пендрагоном, когда Вортигерн вынудил его вдво-
ем с братом бежать из Великой Бретани1.
Но после кончины Утер-Пендрагона Артуру довелось
противостоять такому сонмищу врагов2, что он не смог убе-
речь наилучших своих вассалов на материке. Два королев-
ства, Ганн и Беноик, оба бывшие вначале под скипетром
короля Ланселота, оказались поделены между двумя его
сыновьями. Пользуясь уходом островитян-Бретонцев, Кло-
дас повторно затребовал помощи у Галлов и Римлян. Он
вступил в Пустынную землю, занял сплошь земли Беноика
и мало-помалу забрал все добрые города3 короля Бана. Он
изъявил готовность отдать их при условии, что получит вза-
мен вассальную присягу; но король Бан ни за что на свете не
поступился бы верностью королю Артуру.
У короля Беноикского оставался теперь единственный
замок Треб, который, будучи удачно расположен между ре-
кой и прочными стенами, выстоял во всех набегах; однако
он был беззащитен против голода или измены. Туда Бан
увез королеву Элейну и их сына, младенца Ланселота. Скоро
Клодас подступился под самые стены; осажденным не оста-
лось никаких путей выхода и сношения с миром. Бан решил
было, что скорее умрет, чем уступит притязаниям Клодаса;
1
«Мерлин», стр. 307. Оба сына короля Констана, Утер и Утер-Пендра-
гон, бежали на Восток, т. е. в Бретань. Вероятно, в каком-то утраченном лэ
говорилось об их пребывании в Бурже. (Прим. П. Париса).
2
Подробнее об этом см. в романе «Король Артур». (Прим. перев.).
3
Имеются в виду привилегированные (т. е. отчасти самоуправляе-
мые) города. В Великой и Малой Бретани, в отличие, например, от средне-
вековой Германии или Северной Италии, даже самые крупные и богатые
города не могли добиться полной независимости от власти сеньоров. Но
некоторые из них получали значительные привилегии и вольности в сфе-
ре торговли, уплаты налогов и т. д., а также некоторую свободу самоуправ-
ления. (Прим. перев.).

8
но он не мог без жалости взирать на мучения королевы и
своих рыцарей. Клодас неустанно убеждал его, что от голо-
да ему не укрыться; что Артур не придет ему на помощь;
что брат его, король Богор, слишком болен, чтобы ему по-
содействовать. Однажды он подал такую мысль: что якобы
выпустит Бана, дабы тот отправился в Великую Бретань, при
условии, что замок будет сдан, если он не вернется через
сорок дней или же вернется, не раздобыв себе помощи. Бан
колебался, и Клодасу, который не прочь был прибегнуть к ус-
лугам предателей, хотя и не любил их, удалось завлечь Алео-
ма, сенешаля1 Беноикского, обещанием пожаловать ему это
королевство, с тем чтобы взять от него вассальную прися-
гу. В один из дней Бан призвал на совет верного рыцаря по
имени Банен, своего крестника, и того самого сенешаля: он
высказал им предложения Клодаса. Сенешаль всеми силами
старался подать их в выгодном свете.
— Артур не откажет вам в помощи, — говорил он, — хотя
и сильно занят Сенами2 и своими вельможными баронами.
Гарнизон Треба выдержит до вашего возвращения, а при
подходе Бретонцев Клодас снимет осаду и будет только рад
убраться в Пустынную землю.
Бан уступил этим доводам. Он предупредил королеву,
и, взяв с собою двух оруженосцев — одного, чтобы нести
дитя, а другого — вести вьючных лошадей, нагруженных
сокровищами Беноика, — они вышли за ворота, перешли
опущенный мост и не встретили никого, кто пытался бы их
остановить.

1
Сенешаль, или дворецкий, домоправитель — одна из высших долж-
ностей при королевском дворе средневековой Франции. (Прим. перев.).
2
Сены — это Саксонцы. Форма Саксонцы уязвляла нежные уста на-
ших древних французов: они предпочитали Сенов и Сассонь (Саксонию)
нашим Саксам. (Прим. П. Париса).

9
 II
о едва они скрылись в лесу, тянувшемся вдоль реки,

Н как изменник-сенешаль помчался уведомить Кло-

даса, чтобы он высылал своих людей к воротам, ко-
торые они найдут открытыми. На его беду, Банен, бывший
всегда начеку, видел, как он вернулся.
— Как! Сенешаль, — воскликнул он, — спозаранку уже на
ногах! Откуда это вы?
— Я хотел убедиться, что Клодас ничего не затеет про-
тив нас, пока нет короля.
— Странный час вы выбрали для переговоров с врагом.
— Ну, так что же! Или вы сомневаетесь в моей верности?
— Нет, ведь если бы я такое заподозрил, я бы тут же бро-
сил вам вызов.
Сенешаль взошел в башню, а вскоре послышался шум-
ный людской и конский топот. Люди Клодаса были уже в
замке и принялись его грабить. Чтобы отвести от себя подо-
зрения, сенешаль поднял крик:
— К оружию! Измена, измена!
— Ах, предатель! Ах, мерзавец! — воскликнул Банен ему
в ответ, — чтоб тебя постигла Иудина кара за твое двуличие!
Между тем в предместьях и в городе занималось пла-
мя; дома, мельницы — все рушилось, и вот от Треба осталась
одна лишь главная башня1. Банен заперся в ней с тремя вер-
ными стражами. Овладев испепеленным городом, Клодас
начал ее осаду; но напрасно он утруждал свои камнеметы
и катапульты, в башню войти он не смог и провел у ее стен
времени никак не менее, чем до того перед целым городом.
Тогда-то Банену довелось сойтись с врагом страшнее
Клодаса; это был голод. Река, что омывала башню с одной

1
Эта Требская, или Тревская башня существует до сих пор; или, по
крайней мере, башня, построенная в пятнадцатом веке на развалинах зам-
ка века одиннадцатого. Она есть на гравюре в труде г-на Godart-Faultrier,
т. II, стр. 114. Трев лежит неподалеку от Сомюра, на Луаре, у подножия хол-
мов, до сих пор поросших лесом. (Прим. П. Париса).

10
стороны, утоляла их жажду, но лишь иногда одаривала мел-
кой рыбешкой, которую они алчно делили меж собою. На
третий день они отыскали между двух камней лесную сову,
чье мясо показалось им восхитительным. Но как можно вы-
стоять целый месяц? Однажды утром Клодас вызвал его на
разговор:
— Банен, я признаю, что ты верный и доблестный ры-
царь. Но к чему приведет твоя неподкупность? Ты хочешь,
чтобы твои соратники умерли здесь голодной смертью? Сде-
лай лучше вот что: из моих добрых коней возьми четырех,
и выходите вместе из башни при всех доспехах и оружии.
Ступайте, куда вам будет угодно; или, когда бы ты надумал
со мною остаться, то Бог мне свидетель (он протянул правую
руку к соседней часовне) 1, я бы возлюбил тебя превыше всех
моих прежних друзей.
Несколько раз Банен отвергал эти предложения, но, на-
конец, нашел способ спасти свою честь, уступая мольбам
трех своих товарищей, умиравших от голода.
— Я соглашусь, — сказал он им, — сдать башню на усло-
виях, которые не будут для нас позорны.
Затем он вернулся к Клодасу:
— Сир, я внял совету своих друзей; мы выйдем из баш-
ни, и поскольку я почитаю вас за человека чести, я останусь
с вами, но при одном условии: вы будете судить и рядить, во
благо ли нам или во вред, не усматривая иных основ, кроме
справедливости.
Клодас согласился; принесли святые мощи, договор
скрепили клятвой, и двери башни распахнулись.
Банен много дней оставался при короле, у которого на-
шел любезнейший прием; однако предателю, сенешалю ко-
1
Следует заметить, что в те времена священную клятву (sacramen-
tum) давали, либо призывая Бога, воплощенного в виде церкви, либо
возложив руку на Евангелие или святые мощи, которые приносили из
церкви или к которым туда шли. К ним взывали как к гарантам взятого
обязательства или истинности произносимого. Нарушить клятву, данную
таким образом, значило навлечь на себя небесную кару; это было бы от-
рицанием Бога и святых. (Прим. П. Париса).

11
роля Бана, не терпелось получить воздаяние за свою измену.
Король Клодас пытался выиграть время; он не то чтобы же-
лал нарушить клятву, но надеялся найти способ от нее из-
бавиться. Однажды Алеом в присутствии баронов Клодаса
припомнил данное ему обещание, а поскольку король мед-
лил с ответом, Банен поднялся с места и попросил слова.
— Король Клодас, — сказал он, — вы обещали мне пра-
вый суд и супротив меня, за обвинителей моих, и за меня,
против тех, на кого я возложу вину. Я прошу у вас ответа за
бывшего сенешаля Беноикского, коего обвиняю в клятво-
преступлении и измене. Если он будет отпираться передо
мною, я готов отстаивать это с оружием в руках, в тот день и
в том месте, которые вам угодно будет указать.
Клодас испытывал тайную радость, слушая Банена.
— Алеом, — сказал он, — вы слышите, в чем вас обвиня-
ют. Неужели я доверился предателю?
— Сир, — возразил Алеом, — я готов доказать сильней-
шему рыцарю на свете, что никогда не держал против вас
подлых умыслов.
Банен в ответ:
— Вот мой заклад1. Я докажу, что своими глазами видел
измену, в которой он повинен перед своим законным сеньо-
ром.
— Так что же, сенешаль, — продолжил Клодас, — что вы
намерены делать?
— Но, сир, это дело скорее ваше, чем мое. Единственное
мое преступление в том, что я хорошо вам служил.
— Если вы невиновны, защищайтесь. Вы боец не менее
сильный и отважный, чем Банен; правда на вашей стороне;
чего же вам бояться?
И столько всего наговорил король Клодас, что пришлось
сенешалю подвергнуться испытанию. Заклады были вруче-
ны королю, и, принимая их, он сказал:
1
Перед судебным поединком рыцарь представлял сеньору матери-
альный заклад как гарантию уплаты штрафа, к которому будет пригово-
рен побежденный. (Прим. перев.).

12
 — Сенешаль, я вас почитаю за рыцаря, столь же вер-
ного мне, сколь вы были верны вашему первому сеньору.
Я жалую вам королевство Беноик со всеми рентами и дохо-
дами, от него зависимыми. И как только вы уличите вашего
обвинителя во лжи, я приму у вас присягу. Но если вам при-
дется уступить поле боя, королевство Беноик достанется не
вам, а Банену.
Поединок состоялся через четыре дня на лугах Беноика,
между Луарой и Арси. Банен утвердил свою правоту в деле об
измене сенешаля, чья голова скатилась на траву, окропленную
кровью. Когда он явился забирать свой заклад, Клодас принял
его с почетом; ибо он, хотя и водился нередко с изменниками,
никогда не питал к ним доверия. И с тем он предложил побе-
дителю честь владения королевством Беноик.
— Сир, — ответил Банен, — я оставался у вас до нынеш-
него дня в надежде утвердить справедливость и покарать из-
менника, сдавшего вам замок Треб. Слава Богу, я исполнил
этот долг; ничто более не держит меня при вас. Я по-преж-
нему принадлежу королю Бану и в вас могу видеть только
врага; присягнуть вам значит вырвать сердце из собствен-
ной груди.
— Ваше решение для меня прискорбно, — сказал Кло-
дас, — но я вас отпущу, раз вы того желаете.
Услышав такой ответ, Банен велел подать своего коня и
уехал из Треба, не дожидаясь исхода дня.
В другой ветви романа мы встречаем его при дворе короля
Артура, где он берет призы на конных турнирах и на кентенах1,
удостаивается чести быть принятым в среде рыцарей Королевы,
Круглого Стола и Стражей, или королевской охраны. В своих вой-
нах с королем Клодасом, говорит романист, он добыл довольно
трофеев, чтобы стать приметным лицом среди бретонских ры-
царей. Но Артур, узнав, что свое имя Банен получил от короля

1
Кентена — столб или чучело для метания копий и дротиков. Соглас-
но Парису, кентеной называлась также «игра копьем против вращающе-
гося кола, на котором находился какой-нибудь военный трофей». (Прим.
перев.).

13
Беноикского, впал в глубокое и горестное раздумье; ибо это имя
напоминало ему, что смерть короля Бана не отомщена. Банен,
добавляет наша книга1, «был у всех на устах и связал свое имя со
множеством дивных приключений2; но они рассказаны в «Повести
об Обычном» 3, где вернее будет о них прочесть» 4.

III
ернемся к королю Бану, которого мы покинули, ког-

В да он с королевой, младенцем и верным слугой вы-

езжал из малых ворот замка Треб. Они ехали целый
час, пока не стало смеркаться, и так добрались до леса, по
которому им предстояло дойти до рубежа королевства Ганн.
Там высилась гора, откуда взорам открывалась вся страна.
Заря угасала; Бан не мог устоять перед соблазном бросить
последний взгляд на свой любимый замок. Он оставил ко-
ролеву у подножия холма и верхом не без труда поднялся до

1
Рукопись 754, л. 61. (Прим. П. Париса).
2
Фр. «aventure» в данном контексте не имеет адекватного соответ-
ствия в русском языке. Этот термин весьма характерен для рыцарских
романов, где используется применительно к странствию, предпринятому
рыцарем специально в поисках этих «приключений». «Приключение» — не
просто любое происшествие в пути, но приличествующее рыцарю герои-
ческое деяние: битва с другим рыцарем или драконом, помощь попавшей
в беду прекрасной даме и т. д. (Прим. перев.).
3
Что это за повесть об «Обычном»? Это вопрос, решить который не-
легко. Может быть, как раз нашего Банена мы находим под именем Ба-
лаана, Балахама или Балана в неизданном тексте «Мерлина», которому
следовал английский переводчик пятнадцатого века, сэр Томас Мэлори.
Там Балан становится Рыцарем-о-Двух-Мечах. Жертва роковых обстоя-
тельств, он сражается со своим братом, которого узнает, лишь сразив его
и получив от него столь же смертельные раны. (Прим. П. Париса).
Парис тут допускает неточность: Рыцарем-о-Двух-Мечах и бра-
тоубийцей у Мэлори оказывается не Балан, а его брат Балин Свирепый.
(Прим. перев.).
4
Здесь и далее особым шрифтом выделены фрагменты, где Парис
излагает эпизоды романа в виде краткого и отстраненного резюме, часто
с комментариями в адрес сочинителя. (Прим. перев.).

14
вершины. Но как же больно было узреть стены в зловещих
отблесках огней, разрушенные храмы, пожары, бушующие
тут и там, воздух, до того раскаленный, что пламя, подни-
маясь до небес, словно бы стремилось сплавить их с землей!
Треб — его последняя надежда; что же ему оставалось? Мо-
лодая жена, взращенная в роскоши, а ныне доведенная до
крайней нужды; та, чьи предки восходили к царю Давиду1,
будет униженно взывать к людской жалости и питать свое
дитя горьким хлебом изгнания. А он, несчастный старик, не-
когда богатый друзьями и угодьями, почетный гость на лю-
бом пиру, как сможет он вынести столь несходную участь?
И от всех этих дум сердце его преисполнилось такой горечи,
что рыдания стеснили ему горло, и он без памяти упал на
землю, простертый недвижимо. Когда же он пришел в себя,
то промолвил:
— Ах, Господи Боже мой! Благодарю Тебя за кончину, ни-
спосланную мне по милости Твоей. Ты и сам претерпевал ну-
жду и муки. Я не умел прожить в миру без великих грехов;
молю, отпусти мне их. Ты, снизошедший, дабы искупить нас
своею кровью, не погуби мою душу. За мои прегрешения по-
карай меня на этом свете, а ежели душе моей уготованы муки
на том, дозволь мне все же соединиться с Тобою в день, сколь
угодно близкий или далекий. Ах! Отче небесный, пожалей
жену мою Элейну, из царственного рода, Твоею рукой при-
веденного в сие смятенное королевство; вспоминай о моем
сыне, бедном слабом сиротке; ибо Ты покровитель бедных, и
Тебе пристало их брать под защиту прежде всех прочих.
Вымолвив эти слова, славный король принялся бить себя
в грудь, проливая слезы раскаяния; он сорвал три травинки
и вложил их в рот во имя Святой Троицы; потом сердце его
сжалось в последний раз, в глазах помутилось, он упал навз-
ничь, жилы сердечные лопнули, и он испустил дух со скре-

1
Романист производит королеву Элейну от Иосифа Аримафейско-
го, которого он здесь путает со Св. Иосифом, супругом Пресвятой Девы.
(Прим. П. Париса).

15
щенными руками, устремленным к небу взором и головой,
обращенной к Востоку.
Между тем конь, перепуганный шумом от падения ко-
роля, пустился вскачь до самого подножия горы. Королева,
увидев, что он вернулся один, приказала оруженосцу, кото-
рому велено было держать в седле младенца Ланселота, при-
нести ей дитя и пойти посмотреть, что могло задержать ко-
роля. Внезапно она услышала пронзительные вопли слуги,
когда он дошел до места, где его господин был простерт без-
дыханный. Объятая ужасом, королева положила дитя на тра-
ву и стала взбираться на холм. Скоро она встретила оруже-
носца, приведшего ее к телу ее драгоценного супруга. Какое
горе! Она припала к нему, разодрала на себе одежды, стала
бить свое прекрасное тело и царапать лицо; и гора, и долина,
и ближнее озеро — все вторило ее стонам и причитаниям.
Потом ей пришла мысль о дитяти, оставленном рядом
с лошадьми: «Ах! Мой сын!» — и она, вся истерзанная, спу-
стилась обратно к подножью горы; вот она ищет лошадей;
а они отошли к озеру напиться. На берегу она видит своего
сына на руках у некой девы, которая нежно жмет его к груди,
целуя ему ротик и глазки.
— Милая моя, — говорит ей королева, — ради Бога, вер-
ните мне мое дитя. Довольно с него несчастий, он уже поте-
рял отца и наследство.
На все эти речи дева не отвечала ни слова; но когда она
увидела, что королева подходит ближе, она поднялась с мла-
денцем, обернулась к озеру, сомкнула стопы и скрылась под
водой.
При этой новой напасти королева устремилась в озеро
следом за девой; но вовремя подоспевший слуга удержал
ее силой; она упала на траву, сотрясаясь от рыданий. В этот
час случилось проходить неподалеку аббатисе со свитой из
двух монашек, капеллана, послушника1 и двух стражей. Ког-

1
«Новопринятого». (Прим. П. Париса).

16
да вопли достигли ее слуха, она повернула туда, откуда они
доносились. Увидев королеву, она сказала:
— Да пошлет вам Бог радость, госпожа!
— Увы, не в Его силах утешить самую несчастную жен-
щину в мире. Нет у меня более ни радостей, ни почестей.
— Но кто же вы, госпожа?
— Страдалица, которая зажилась на этом свете.
Тут капеллан сказал, тронув аббатису за покров:
— Поверьте мне, матушка, эта дама — королева.
Аббатиса не могла удержаться от слез.
— Ради Бога, госпожа! — сказала она, — прошу вас ниче-
го не таить от меня, я знаю, что вы королева.
— Да, да, королева в великой печали1, — отвечала Элей-
на. — Кем бы я ни была, возьмите меня в монахини, ничего
другого я не желаю.
— Со всею охотой, госпожа, но поведайте же нам причи-
ну ваших горестей.
Собравшись с духом, королева рассказала, как они выш-
ли из Треба, как король не мог пережить зрелища пожара в
своем замке; как его нашли бездыханным и, наконец, как
некий демон в облике девы похитил ее дорогое дитя.
— Теперь вы видите, — добавила она, — есть ли у меня
причина возненавидеть свет. Велите забрать весь драгоцен-
ный груз золота, серебра и посуды, навьюченный на эту ло-
шадь, и пустите на постройку монастыря, где будут непре-
станно молиться за душу монсеньора короля.
— Ах, госпожа! — сказала аббатиса, — вы не знаете, сколь
тяжела монастырская жизнь. Это труд телесный и невзгоды
душевные. Оставайтесь с нами, не принимая пострига; будь-
те всегда госпожой королевой; наш дом — это ваш дом, ведь
основали его предки монсеньора короля.
— Нет, нет; отныне мир для меня ничто: я прошу вас
принять меня в монахини, а если вы откажетесь, я убегу в
эти дикие леса и там загублю вскоре и тело свое, и душу.
Этот ответ был причиной тому, что первая ветвь нашей истории
1

обычно называется История Королевы в великой печали. (Прим. П. Париса).

17
 — Если так, благодарение Богу, что он дарует нам обще-
ство столь доброй и столь родовитой дамы.
И, не медля более, аббатиса отрезала ей косы; нетруд-
но было увидеть, что, несмотря на глубокую печаль, Элейна
была прекраснейшей в мире женщиной. Из поклажи вьюч-
ных лошадей, ведомых стражами аббатства, достали черное
сукно и покровы, которые ей отныне уже не придется снять.
И когда оруженосец из Треба увидел королеву так преобра-
женной, он сказал, что не оставит ее; его облачили в рясу по-
слушника. Прежде чем последовать за ними, капеллан, два
послушника и два оруженосца взялись перевезти короля в
аббатство, не столь далеко расположенное. Его отпели по-ко-
ролевски достойно; тело его с почестями предали земле до
того времени, пока на горе, где он скончался, не достроили
монастырь, о коем просила королева. Туда и перенесли тело,
а королева пожелала жить в келье при монастыре вместе с
двумя другими монахинями, двумя капелланами и тремя
послушниками. Каждое утро после мессы она приходила на
берег озера, где у нее похитили сына, и читала там псалтырь,
орошая его обильными слезами. Когда стало известно, что
королева постриглась в монахини, местные жители прозва-
ли монастырь Королевским, и туда подались благородней-
шие дамы той страны, из любви к Богу и к королеве.

IV
ежду тем Клодас покорял страну Ганн, как пре-

М жде покорил королевство Беноик. Богор пере-

жил брата всего на несколько дней и оставил
двоих детей, Лионеля и Богора, еще в колыбели. Местные
бароны защищались, пока могли; королева укрывалась в
Монтеклере, своем последнем замке, и тут узнала, что Кло-
дас идет брать его приступом. Боясь попасть к нему в руки,
она покинула замок, переправилась через реку, омывавшую
его стены, и с двумя детьми и несколькими верными слуга-

18
ми добралась до леса неподалеку от того аббатства, где при-
няла постриг ее сестра, королева Элейна.
Когда она проезжала по этому лесу, ей повстречался ры-
царь, который долго и верно служил королю Богору, но был
лишен наследства и изгнан за человекоубийство; ибо сей
государь был великим поборником справедливости, как и
брат его, король Бан. Этот рыцарь, по имени Фарьен1, неког-
да взял под начало наемников короля Буржского и от него
владел добрыми землями. В тот самый час, когда через лес
ехала королева Ганнская, король Клодас охотился в нем на
кабана, и рыцарь, его сопровождавший, стоял на краю боль-
шой рощи, как вдруг увидел, что едет королева с детьми. Он
бросился к поводьям лошадей и велел спустить колыбель, в
которой спали дети. Не спрашивайте, пронзил ли ужас ко-
ролеву; она припала к своему коню, и ее с трудом удержали.
А рыцарь, охваченный глубокой жалостью, сказал ей:
— Госпожа, король Богор Ганнский причинил мне нема-
ло зла; но я не так жесток, чтобы выдать вас вашему врагу,
моему нынешнему сеньору. Я не забыл, что мое изгнание вас
огорчило и что вы тогда избавили меня от смерти. Позвольте
мне проводить вас до края этого леса и доверьте мне опеку
ваших детей. Я буду заботиться о них, пока они не войдут в
возраст, когда им дозволено будет носить оружие; и если они
вернут себе наследство, то я не сумею им помочь, но от души
порадуюсь этому.
Дама, поколебавшись немного, ответила рыцарю, что
она верит в его преданность и оставляет на его попечение
самое дорогое, что у нее осталось на свете. Он велел своему
слуге доставить обоих детей к нему в дом. Сам же он, прово-
див королеву до лесной окраины, где было аббатство и где ей
дали приют, простился с нею и вернулся к Клодасу в тот са-
мый миг, когда гонец принес весть, что замок Монтеклер не
может долее держаться. Клодас тотчас направился к замку, и
ворота перед ним распахнулись.
1
В книге об Артуре Фарьена, сенешаля короля Ганнского, убивают в
последней битве с Клодасом (стр. 542). (Прим. П. Париса).

19
 С того времени он стал неоспоримым владетелем ста-
ринных уделов королей Бана и Богора.
Монастырь, куда препроводили королеву Ганнскую, был
невдалеке от избранного королевой Беноикской. Обе сестры
скоро встретились, и нетрудно понять радость и печаль их
свидания, когда они услышали рассказы о недавних своих
злоключениях. Аббатиса, подойдя к королеве Ганнской, ост-
ригла ее длинные волосы и дала ей покров, который та ис-
просила, чтобы вполне укрыться от докуки и посягательств
Клодаса. Мы оставим обеих сестер в их благочестивом уеди-
нении, чтобы узнать, что стало с младенцем Ланселотом.

V
ама1, увлекшая Ланселота на дно озера, была фея.

Д В те времена феями именовали всех жен-

щин, которые занимались колдовством и ворож-
бой. «Им была ведома,  — говорит сказание бриттов,  — сила
слов, камней и трав; они постигли тайну, как сберечь себя
юными, прелестными, дивно всевластными. Особо води-
лись они в обеих Бретанях2 во времена Мерлина, обладавше-
го всею мудростью, коей дьявол может наделить человека».
В самом деле, Мерлин у бретонцев считался то святым пророком,
то божеством. А от него-то Владычица Озера и получила прему-
дрость, вознесшую ее над всеми женщинами ее времени.

Несомненно то, что Мерлин был зачат женщиной от од-

ного из злокозненных духов, кои часто посещают наш мир
и настолько одержимы нечистым пылом, что стоит им бро-
1
В оригинале ее почти всегда называют Девой; но впоследствии
читателям было бы довольно трудно отличить ее от дев и девиц, выпол-
няющих ее многочисленные поручения. Здесь достаточно указать на это
несоответствие. (Прим. П. Париса).
2
«В Великой Бретани», рукописи 339 и 754. Но совокупность пове-
ствований обязывает читать «в обеих Бретанях»; ведь Бан, Богор, Лан-
селот, Бурж — все это нельзя перенести в островную Бретань. (Прим.
П. Париса).

20
сить взгляд на женщину, как они теряют силы для воплоще-
ния своих дурных умыслов. Тем же умозрительным пылом
обладали они еще прежде своего ослушания и прежде сотво-
рения Евы. Пьянясь обоюдным восхищением, они доволь-
ствовались одним взором, чтобы вознестись на вершину
взаимного счастья. Однако же одному из них Мерлин был
обязан своим рождением1. На границе Шотландии жил не-
кий вавассер весьма скромного достатка; у него была дочь,
которая, войдя в брачный возраст, заявила, что никогда не
разделит ложе с мужчиной, увиденным ею собственными
глазами. Родители делали все возможное, чтобы истребить
в ней это странное отвращение; она же всегда отвечала, что,
если ее выдадут замуж против воли, она сойдет с ума или
наложит на себя руки. Не то чтобы ей недоставало любо-
пытства узнать, в чем состоит тайна супружеского союза; но
только ей претило видеть того, кто придет открыть ей эту
тайну. Отец, не имея других детей, не хотел перечить ее ре-
шимости; но после его кончины демон, обо всем осведом-
ленный, явился к девице ночью и стал нашептывать ей на
уши слова нежные и льстивые.
— Я молодой чужеземец, — добавил он, — здесь я никого
не знаю; мне говорили, что вы не желаете видеть того, кого
могли бы полюбить; я пришел сказать вам, что и я некогда
принял то же решение.
Девица позволила ему подойти и обнаружила, что он
превосходно сложен из плоти и кости; ибо, хотя демоны —
это просто духи и телесных форм не имеют, они могут созда-
вать из воздуха подобие той материи, которой им недостает.
Так была обманута эта девица: она с превеликой страстью
приняла незнакомца, не видя его, и не отказала ему ни в ма-
лейшей его прихоти.
Пять месяцев спустя она почувствовала себя в тяжести,
а когда настал срок, тайно произвела на свет дитя, наре-
1
Последующий рассказ в достаточной степени отличается от того,
который мы читали в «Мерлине», чтобы показать, что «Мерлина» и «Лан-
селота» сочинил не один и тот же автор. (Прим. П. Париса).

21
ченное Мерлином по указке того, кто его породил. Его не
крестили; и было ему двенадцать лет, когда его доставили
ко двору Утер-Пендрагона, как о том свидетельствует его
жизнеописание.
После смерти герцога Тинтагельского, надоумив
Утер-Пендрагона, как обмануть герцогиню1, Мерлин уда-
лился, чтобы жить в дремучих лесах. У него были веролом-
ные и лживые склонности его отца, и он обладал, ничуть не
менее того, всеми тайнами человеческого познания. А на
окраине Малой Бретани жила девица превеликой красоты
по имени Вивиана; Мерлин воспылал к ней страстной лю-
бовью; он явился в места, где она обитала, и бывал у нее и
днем, и ночью. Она была умна и примерно воспитана; усто-
яв перед его посягательствами, она сумела выведать у него
все его премудрости.
— Я готова, — сказала она ему, — сделать все, что вы
от меня хотите, если вы меня обучите малой толике ваших
тайн.
Ослепленный любовью, Мерлин согласился передать ей
из уст в уста все, что она пожелает узнать.
— Научите меня вначале, — сказала она, — как мне си-
лою слов замкнуть такую ограду, никем не зримую, из кото-
рой было бы невозможно выйти. А потом, как мне удержи-
вать человека спящим так долго, как я захочу.
— Но для чего, — спросил Мерлин, — нужны вам подоб-
ные тайны?
— Чтобы употребить их против моего отца; ведь если он
узнает однажды, что вы или кто другой разделил со мною
ложе, он меня убьет. Видите, как важно мне знать способ
усыпить его.
Мерлин поведал ей и одну тайну, и другую, а она поспе-
шила записать их на пергаменте; ибо она была обучена гра-
1
См. в романе «Мерлин» историю зачатия Артура, где Мерлин в пер-
вый, но не в последний раз выступает в роли сводника, а точнее — селек-
ционера, подбирающего пары для рождения будущих героев во славу род-
ной Бретани. (Прим. перев.).

22
моте. После она как будто бы уступала желаниям Мерлина;
но всякий раз, когда он к ней приходил, она чертила ему на
коленях два волшебных слова; он погружался в сон и упускал
любую возможность похитить у нее сладкое имя девствен-
ницы. А когда рассветало и она будила его, ему мнилось, что
он обрел все желаемое; ибо в силу того, что оставалось в его
природе человеческого, он был подвержен тем же заблужде-
ниям, что и прочие из нас; и дама не могла бы его обмануть,
если бы он был демоном всецело. Демоны, как известно,
всегда бодрствуют; они не знают сна, и для них это одна из
величайших пыток.
Наконец, дама вызнала у Мерлина столько всего, что
заперла его в гроте в погибельном Дарнантском лесу, что
подступает к Корнуэльскому морю и к королевству Сорелуа.
С тех пор Мерлина более не видели ни разу, и никто не мог
указать то место, где он заключен.
Дама же, обманувшая Мерлина, была та самая, что унес-
ла в озеро Ланселота; и никогда еще, смеем уверить, не было
матери нежнее и заботливее к своему чаду. В избранном ею
месте она жила не одна: ей составляли общество рыцари,
дамы и девицы. Вначале она отыскала хорошую кормили-
цу; а когда дитя возросло до того, чтобы без нее обойтись, то
выбрала наставника, дабы научить его всему тому, что ему
положено было знать, чтобы держать себя в миру как подо-
бает. Его называли то Прекрасным найденышем, то Сирот-
кой-богачом; но дама звала его не иначе как Королевичем.
В восемь лет он обладал силой и умом отрока и уже выказы-
вал немалую страсть к бранным утехам. Однако он никогда
не выезжал из леса, простертого от того места, где король
Бан испустил последний вздох, до самого взморья. Что же
до озера, в которое якобы увлекла его дама, это была одна
лишь видимость и колдовской морок. В лесу возвышались
красивые дома, струились ручьи, полные лакомой рыбы;
но от чужих глаз все было скрыто обманчивой зыбью озера,
разлитого над всем.

23
 Здесь история покидает Владычицу Озера и юного Лан-
селота, чтобы поговорить о двух его кузенах, Лионеле и Бо-
горе, сыновьях короля Богора Ганнского.

VI
арьен не забыл наставлений доброй королевы

Ф Ганнской; обоим детям он обеспечил пропита-

ние, особо стал заботиться о старшем, а младше-
го отдал на попечение своему племяннику Ламбегу. Однако
он не открыл тайну рождения этих детей никому, кроме того
племянника и своей жены, молодой и прекрасной дамы, ко-
торая позднее обманула его доверие и уступила любовным
притязаниям короля Пустынной земли. Словно бы искупая
свою вину, Клодас облек Фарьена чином сенешаля страны
Ганн1. Но случилось так, что Ламбег узнал о дурном поведе-
нии дамы, и с того дня он воспылал непримиримой ненави-
стью к королю, навлекшему позор на его род. Фарьен, изве-
щенный Ламбегом, едва мог поверить в свое несчастье, ибо
он полагал, что любим своею супругой не менее, чем сам ее
любил. Однажды, когда Клодас отослал его с неким наказом,
он повиновался для виду, но с наступлением ночи вернулся к
себе домой, где и застал короля. В первом порыве ярости он
ринулся, чтобы сразить его; но Клодас его упредил, выпрыг-
нув из дома через окно. Коль скоро виновник ускользнул,
Фарьен счел за благо притвориться; назавтра он пришел во
дворец и сказал, отведя Клодаса в сторону:
— Сир, я ваш верноподданный, и мне нужен ваш совет.
Прошлой ночью я застал со своей супругой одного из ваших
рыцарей.
— Кого же? — живо спросил Клодас.
— Не знаю; жена моя отказалась назвать его; но он из
вашего дома. Что мне делать? И если бы такое приключилось
с вами, что бы делали вы?
1
В книге об Артуре он уже исполнял эту должность при короле Бого-
ре, своем первом сеньоре (см. стр. 421 и далее). (Прим. П. Париса).

24
 — По правде говоря, Фарьен, — ответил Клодас, — если
бы я застал его на месте, как оно, видно, и было у вас, я бы
убил его.
— Стократ вам благодарен, сеньор!
Но король так говорил лишь для того, чтобы вернее из-
бежать подозрений Фарьена.
Придя домой, сенешаль не проронил ни слова упре-
ка или жалобы, но взял жену за руку и отвел ее в домовую
башню. Одной старой матроне велено было заботиться о ее
пропитании и обо всем, что ей понадобится. Дело это долго
держалось в тайне; наконец, дама нашла способ уведомить
Клодаса, который, выехав за несколько дней до того поохо-
титься в Ганнском лесу, послал к Фарьену оруженосца, чтобы
передать ему, что приедет к нему отобедать. Сенешаль при-
нял известие с притворной радостью; страждущую пленни-
цу он вывел из башни и холодно предупредил, чтобы она
хорошо приняла короля. Затем он выехал королю навстречу,
поблагодарил его за оказанную честь и отдал дом в его рас-
поряжение. Когда встали из-за столов, он вышел, а Клодас
уселся возле дамы на прекрасном и богатом ложе1. От нее он
услышал, что Фарьен его узнал и что с той поры она заперта
в башне, где влачит жизнь, плачевнее которой на свете не
бывает.
— Вам нетрудно будет вызволить меня и отомстить Фа-
рьену. Он уже три года держит при себе двоих детей короля
Богора, как видно, для того, чтобы помочь им вернуть свое
наследство, когда они возмужают.
— Благодарю вас за совет, — сказал Клодас, — и уж я су-
мею им распорядиться.
Он попрощался с Фарьеном, ничем не обнаружив зло-
го умысла. Среди его баронов был один близкий родич того
рыцаря, которого Фарьен убил во времена короля Богора, за
что и был лишен своих наделов. Клодас призвал его к себе.
1
Ложе [фр. couche, русская уменьшительная форма от которого —
«кушетка» — прим. перев.] часто в наших романах соответствует тому, что
мы называем диваном или канапе. (Прим. П. Париса).

25
 — Я не прочь, — сказал он, — дать вам способ отомстить
Фарьену. Он тайно растит сыновей Богора; обвините его в
измене, а если он будет отпираться, потребуйте доказать это
в поединке с вами. Я вам обещаю чин сенешаля после боя.
Большего и не понадобилось, чтобы уговорить рыцаря.
Когда Фарьен вновь явился ко двору вместе с Ламбегом, они
нашли у короля добрый прием. Но на другой день рыцарь,
выйдя от мессы, подошел к Клодасу и сказал ему во всеус-
лышание:
— Сир, я требую призвать к ответу Фарьена, вашего се-
нешаля. Я обвиняю его в измене. Если он это отрицает, я
докажу, что он тайно приютил двоих детей короля Богора
Ганнского.
Тогда Клодас обернулся к Фарьену:
— Сенешаль, вы слышите, что говорит этот рыцарь в
укор вашей чести. Я не могу поверить, чтобы вы так отпла-
тили за мое доверие.
— Прошу дать мне время, — ответил Фарьен, — чтобы
посоветоваться.
— Кто запятнан изменой, — возразил рыцарь, — тому
нет нужды просить совета. Или уж взять веревку да надеть
себе на шею, или оспорить обвинение. Если вы невиновны,
чего вам бояться? Верность придает мужество тем, у кого его
нет; но и самый лучший рыцарь окажется худшим, если дело
его неправое.
Тут Ламбег ринулся вперед:
— Выставляю себя гарантом и шампионом1 в защиту че-
сти моего сеньора и дяди.
— Нет, Ламбег, — холодно ответил Фарьен, — я никому
не позволю взяться за щит, чтобы отстаивать мое право вме-
сто меня. Вот мой заклад: я готов доказать, что никогда в
жизни не совершал измены.
— Вы, стало быть, не растили втайне сыновей Богора?
1
На судебном поединке противники не обязательно сражались друг
с другом лично, но могли выставлять вместо себя других бойцов — шам-
пионов. (Прим. перев.).

26
 — Э! — сказал Ламбег, — что за важность, приютил он их
или нет? Воспитывать двух детей — разве это измена?
— Однако в этом и состоит обвинение, — возразил Кло-
дас. — Пусть он опровергнет это или признает.
— Ну, вот что! — снова начал Ламбег, — если скажут, что
в этом есть измена, я готов это оспорить. Посмотрим, най-
дется ли кто-нибудь, кто будет настаивать, что дать приют
сыновьям своего бывшего сеньора — это вероломство!
Рыцарь не отвечал, видя, что все собрание рукоплещет
речам Ламбега.
— Как! — воскликнул Клодас, — вы вздумали пойти на
попятный?
Тогда рыцарь выложил свой заклад, Фарьен вручил свой,
и они пошли облачаться в доспехи. Но прежде чем выйти на
ристалище, сенешаль велел Ламбегу не мешкая вернуться
домой и увезти обоих детей в аббатство, где пребывала в
монашестве их мать Элейна1. Ламбег повиновался и уже был
с обоими детьми на пути в Королевский монастырь, когда
Фарьен сразил рыцаря-обвинителя и заколол его.
Когда он с победой выезжал с ристалища, Клодасу доло-
жили, что детей уже нет в доме Фарьена. Он подозвал сене-
шаля.
— Отдайте мне сыновей короля Богора, — сказал он, —
я позабочусь о них и готов поклясться на святых, что, как
только они возмужают до рыцарского звания, я им отдам во
владение все их наследство. И королевство Беноик в прида-
чу: ведь мне донесли, что сын короля Бана уже умер, и я о
том весьма сожалею; в мои годы пора подумать о спасении
души. Я лишил престолов их отцов, поскольку те не желали
быть моими вассалами; дети же, приняв от меня наследство,
не откажутся мне присягнуть.
Принесли святых, и Клодас при всех баронах поклялся
на мощах печься и радеть о сыновьях короля Богора и вер-
нуть им вотчины во владение, когда они войдут в рыцар-
1
Ошибка: Элейной звали королеву Беноика, мать Ланселота. (Прим.
П. Париса).

27
ский возраст. Выслушав клятву Клодаса, Фарьен сей же миг
поскакал за своим племянником. Он нагнал его, когда тот
уже был в виду Королевского аббатства, и вместе с ним вер-
нулся в Беноик, где Клодас оказал детям наилучший прием.
Однако он предпочел запереть их в одной из башен своего
дворца, не разлучая их с обоими наставниками, Фарьеном
и Ламбегом. «Ибо на их жизнь могут покуситься, — говорил
он, — уместнее держать их под надежной охраной до того
дня, когда мы посвятим их в рыцари и дадим им в надел их
старинное наследие».

VII
ак оно и вышло, что Клодас, гроза всех соседей, долгое

Т время держал в мире три королевства — Бурж, Ганн

и Беноик. У него был сын пятнадцати лет отроду, на
лицо миловидный, но грубый, надменный и столь дурных
наклонностей, что король не спешил возвести его в рыцари,
дабы не давать ему свободу, коей бы тот злоупотребил.
Клодас был более всех земных владык необуздан и
мятежен, но менее всех великодушен. Он никогда не от-
давал того, что мог удержать. С виду он был осанист и
высок; лицом широк и темен; брови густые, глаза глу-
боко сидящие и широко расставленные; нос короткий и
вздернутый, борода рыжая, волосы темные с рыжиной,
рот широкий, зубы неровные, шея толстая. Плечами и
станом он был сложен безупречно. Это было смешение
дурных и добрых свойств. По причине тревожного нра-
ва он питал недоверие к любому, кто мог сравниться с
ним в могуществе; среди своих рыцарей он выискивал
тех, кто победнее, чтобы у них первых спросить совета.
В церковь он ходил охотно, но оттого не умножал благодея-
ний людям нуждающимся. Он вставал и завтракал рано по-
утру, в шахматы и прочие настольные игры играл довольно
редко. Но он любил лесную охоту, а у реки скорее пускал

28
сокола в полет, чем сети в намет1. Будучи нетороплив в ис-
полнении обетов, он всегда надеялся, что сумеет от них из-
бавиться, не нарушив слова. Единственный раз в жизни он
любил истинной любовью; а когда его спрашивали, поче-
му он отрекся от нее, он говорил: «Потому что я хочу жить
долго. Влюбленному сердцу вечно неймется жить, всех пре-
восходя в доблести и каждодневно бросая вызов смерти. Но
если бы тело могло угодить всему, чего взыскует сердце, я
не прекратил бы любить ни на единый день моей жизни и
превзошел бы все, что сказывают о лучших рыцарях».
Так говорил Клодас прилюдно, и он говорил правду: в
пору своей любви он творил чудеса храбрости; его превоз-
носили вплоть до самых отдаленных окраин. Вот уже два
года он мирно правил в двух королевствах, Ганне и Бено-
ике, когда ему вздумалось приплыть в Великую Бретань,
чтобы увидеть, верно ли все то, что говорят о щедрости, до-
блести и учтивости короля Артура. Если бы слава эта пред-
ставилась ему ложной, если бы короля Артура не окружа-
ли те неустрашимые рыцари, о коих толковал весь свет, он
решился бы объявить ему войну и потребовать присяги от
Великой Бретани. Он взошел на корабль, прибыл в Лондон
и там прожил несколько месяцев, переодетый чужеземным
наемником. Это было в пору войны Артура против короля
Риона, против Агизеля Шотландского, против короля зе-
мель, лежащих за Галоном2. Клодас видел, как Артур одо-
лел вражескую силу благодаря Всевышнему и тем витязям,
что стекались к нему отовсюду, прослышав о его щедрости
и доблести. Язычники, Сарацины, что ни день приходили
испросить крещения из любви к Артуру и на глазах у него
творили чудеса храбрости. У Клодаса было довольно време-
ни, чтобы узреть его благородную стать, его блистательный
1
В оригинале игра слов: épervier означает и «ястреб», и «сеть для
намета». (Прим. перев.).
2
В романе «Король Артур» Галон упоминается как один из городов,
принадлежащих Лоту, королю Южной Шотландии и Оркнейских островов.
(Прим. перев.).

29
двор, всю меру его могущества. Он возвратился в Галлию
вполне уверенный, что сын Утер-Пендрагона — государь,
не имеющий себе равных, и что было бы столь же безумно,
сколь и бесчестно пытаться обратить его в короля-вассала.
Однако вернемся теперь к Ланселоту.

VIII
ама, принявшая на себя заботу о первых годах

Д сына королевы Беноикской, отдала его вначале,

как мы видели, под особое попечение одной из
своих девиц. Он был не по летам высок и крепко сложен, а
потому на четвертом году вышел из-под женского присмо-
тра и был передан наставнику, чтобы обучиться всему, что
должен знать сын короля. Поначалу ему дали в руки малень-
кий лук и легкие стрелы1, которые он пускал в ближние цели.
Когда рука его стала вернее, он целился в зайцев и птиц. По-
том он стал ездить на низкорослой лошадке, не выходя за
зримое пространство озера и всегда в обществе приятных
спутников.
Он обучился настольным играм и шахматам и скоро
многих превзошел в этом искусстве. Приведем теперь опи-
сание его наружности для тех, кто любит слушать рассказы о
красивых детях.
В плоти его лица счастливо сочетались краски белая,
смуглая и алая. Оттенок румянца разливался и угасал, не ис-
чезая, на фоне млечной белизны, которая умеряла чересчур
живое его горение и избыточный жар. У него был изящный,
хорошо очерченный рот, губы свежие и полные, зубы мел-
кие, белые и сомкнутые, нос с малой горбинкой, глаза голу-

1
«Легкую лучину, которую он метал в кузовок». Еще и сейчас в Шам-
пани и наверняка в других местах «лучина» [bouzon] — это палочка, на-
битая поперек лестницы и образующая ступеньку. Думаю, что «кузовок»
[berceau] — это нечто вроде изгороди, поставленной полукругом, в которую
загоняли крупную дичь, чтобы легче было в нее стрелять. (Прим. П. Париса).

30
бые, веселые, когда он не имел повода сердиться; ибо тогда
они уподоблялись горящим углям, а кровь, казалось, вот-вот
брызнет из щек; он хмурился, сопел, словно лошадь, стиски-
вал зубы и ломал все, что было у него в руках. У него был
высокий лоб прекрасной формы, брови темные и густые, во-
лосы тонкие, светлые, от природы блестящие. С возрастом
они изменили оттенок и стали рыжеватыми, сохранив блеск
и курчавость. Руки его были длинны и жилисты, кисти белы,
как у дамы, хотя пальцы не столь истончены и более мясисты.
Не бывало еще стана, лучше сложенного, ног, крепче и лучше
слепленных. А что сказать о его шее, грациозно несомой на
широких плечах? Быть может, только грудь была чуть шире
и объемнее, чем можно бы желать для совершенства целого.
Что ж, это было единственное, в чем нашли бы его упрек-
нуть, справедливо или нет. Многие люди, отдавая должное
его несравненной красоте, говорили, что она была бы пол-
нее, когда бы верх его тела был не столь обилен. Но досто-
почтенная королева Гвиневра, чье мнение об этом спраши-
вали впоследствии, говорила, что Бог, должно быть, указал
госпоже Природе снять мерку груди по широте его сердца;
ибо при обычной соразмерности оное сердце неизбежно по-
гибло бы. Она добавляла: «Будь я самим Всевышним, я бы не
могла ничего ни прибавить, ни убавить в Ланселоте».
Он славно пел, когда ему хотелось, но такая охота при-
ходила ему редко, поскольку он был по натуре серьезен и
спокоен. Однако если находился верный повод для веселья,
никто не мог сравниться с ним в живых, игривых, забавных
речениях. Не думая вовсе о том, чтобы набить себе цену и
хвалиться своими доблестями, он говорил без тени сомне-
ния, что тело его, наверное, сможет дать ему все, что вос-
требует сильный дух. И вера эта позволила ему совершить
те великие деяния, о которых у нас речь впереди. Правда,
некоторые люди, слыша от него такие слова, склонны были
обвинять его в гордыне и дерзости. Но нет: все дело в том,
что он лучше кого бы то ни было знал силу своих рук и
мощь своей воли.

31
 Не только за телесную красоту он был достоин награды;
обычно вы не нашли бы в целом свете дитя милее и добро-
сердечнее, хотя подлецы полагали, что он обойдет в подлости
любого. Щедрость его не знала границ: он отдавал гораздо
охотнее, чем получал. Обходительный и ласковый с добрыми
людьми, он выказывал природную склонность ко всем, кого
не имел особых причин презирать. Он умел разбираться в лю-
дях и вещах; у него был верный глаз, и это здравомыслие за-
ставляло его держаться однажды предпринятого, что бы ему
ни говорили, пытаясь отвратить его от этого.
Как-то раз на охоте он погнался за косулей; вскоре он
опередил своих спутников. Наставник хотел его догнать,
но конь его, терзаемый шпорами, внезапно скинул его на
землю. Ланселот между тем рыскал по лесу, настиг косулю
и пронзил ее стрелой у въезда на мощеную дорогу. Затем он
спешился, уложил добычу в тюк и снова сел верхом, держа у
передней луки седла гончую, наведшую его на след. Когда он
возвращался к своим спутникам, ему повстречался пеший
ратник, ведший в поводу коня1, полумертвого от усталости.
Это был юнец с едва пробившейся бородой: блио перетянуто
поясом, капюшон откинут на плечи, шпоры покраснели от
конской крови. Смутясь оттого, что его застали в столь пла-
чевном виде, юноша опустил голову, проходя мимо отрока.
— Кто вы, — спросил Ланселот, — и куда направляетесь?
— Любезный господин, — ответил незнакомец, — да
приумножит Бог вашу честь и славу! Я несчастный человек,
а буду и того несчастнее, если Богу не наскучит испытывать
меня. Однако по отцу и матери я родовит; но от этого мне
только горше: ведь простолюдин терпит, не будучи несчаст-
ным, по своей привычке терпеть.
Ланселот проникся состраданием.
— Как! — воскликнул он, — вы человек благородный,
и вы сетуете на злую долю! Если это не потеря друга или
1
В оригинале roncin — порода универсального назначения, более де-
шевая, чем destrier (рыцарский боевой конь), поэтому нередко используе-
мая в бою вместо него. (Прим. перев.).

32
несмываемый позор, пристало ли сердцу мужчины так со-
крушаться?
По таким речам юнец уразумел, что дитя это знатного
рода.
— Сир, — ответил он, — я не плачу об утраченном добре
или нанесенном бесчестии; но меня призвали ко двору ко-
роля Клодаса, где я должен сразиться с изменником, кото-
рый из-за женской интриги застиг у себя в постели и убил
без вызова доблестного рыцаря из моей родни. Вчера вече-
ром я выехал из дома вместе со многими друзьями; измен-
ник этот выследил меня в лесу, где мне предстояло проез-
жать; вооруженные люди вышли из засады, напали на нас
врасплох и ранили моего коня, которому все же достало сил
вынести меня из этой западни. Один встречный, добрый че-
ловек, отдал мне этого; но я его так усердно пришпоривал,
чтобы вовремя успеть, что теперь он отказывается идти. Вот
и выходит: я видел, как умирали мои товарищи, и не отом-
стил за них, а завтра меня не будет при дворе короля.
— Но если бы у вас был добрый конь, — спросил Лансе-
лот, — вы могли бы прибыть вовремя?
— Разумеется, даже если последнюю треть пути я прой-
ду пешком.
— Тогда не будет вам позора из-за какой-то лошади.
Он спешился и отдал юноше своего прекрасного скаку-
на. Утешенный и счастливый, юноша вскочил в седло и уехал,
едва успев поблагодарить. А Ланселот переложил убитую ко-
сулю на круп своего нового коня и побрел за ним пешком,
ведя гончую на поводке.
Он прошел совсем немного, когда встретил вавассера на
рысистом коне, с хлыстом в руке и двумя борзыми на смыч-
ке. Это был человек уже на склоне лет, и Ланселот поспешил
его приветствовать.
— Бог вам в помощь и возмужание, любезный госпо-
дин! — ответил вавассер. — Чей вы?
— Из местных.

33
 — Дитя мое, вы столь же прекрасны, сколь и хорошо вос-
питаны. Не скажете ли, откуда вы идете?
— С охоты, как видите; если пожелаете, я поделюсь с
вами добычей; думаю, ей не нашлось бы лучшего приме-
нения.
— Милое, славное дитя, благодарю от души! Пода-
рок, сделанный столь добросердечно, отвергать не следует.
К тому же этот дар придется очень кстати: сегодня я выдал
замуж свою дочь и вышел на охоту в надежде принести уго-
щение собравшимся на свадьбу; но возвращаюсь, ничего не
добыв.
Тут вавассер спешился, отвязал косулю и спросил у от-
рока, которую часть он намерен ему дать.
— Сир, — сказал Ланселот, — разве вы не рыцарь? За-
бирайте косулю целиком, ей не найти места лучше, чем на
девичьей свадьбе.
Вавассер был очарован столь великодушными словами.
— Ах, милое дитя, не поехать ли вам со мной? Неужели
вы не дадите мне случая отблагодарить вас за такую любез-
ность?
— Мои спутники, — отвечал Ланселот, — уже беспокоят-
ся теперь, что со мною стало. Оставайтесь с Богом!
И он отъехал от вавассера, который, провожая его взо-
ром, все пытался угадать, кого напоминают ему черты юно-
го охотника.
— О! Да, — вдруг сказал он себе, — на короля Бана, вот на
кого он похож!
И, повернув обратно, он вскоре нагнал Ланселота, кото-
рого едва тянул его бедный рысак.
— Милое дитя, — обратился он к нему, — извольте ска-
зать мне, кто вы такой: вы мне напомнили одного благород-
ного человека, прежнего моего сеньора.
— Кто был этот человек?
— Это был король Бан Беноикский, и край этот зависел
от его земель. У него их отняли, а его юного сына лишили
наследства.

34
 — И кто же его лишил?
— Соседний король по имени Клодас из Пустынной зем-
ли. О! Если вы сын короля Бана, ради Бога, не скрывайте
этого от меня. Во мне вы найдете вернейшего слугу, рыцаря,
всей душою жаждущего вас охранять.
— Сир, — сказал Ланселот, — я вовсе не сын короля; од-
нако бывает нередко, что меня так зовут, и мне приятно, что
вы мне это напомнили.
Вавассер продолжал:
— Дитя, кем бы вы ни были, вы, несомненно, из знат-
ного рода. Взгляните на этих двух борзых, лучше них нет в
целом свете. Возьмите одну, я вас прошу.
Ланселот сказал, глядя на борзых:
— Буду только рад и благодарю вас за это; но дайте мне
самую лучшую.
Вавассер улыбнулся и вложил ему в руку цепочку от бор-
зой.
Немного погодя отрок догнал своего наставника и тро-
их спутников; они удивились, увидев его на тощей кляче, с
двумя собаками на поводках, с луком на шее и колчаном у
пояса.
— Это не ваша лошадь, — воскликнул наставник, — а
куда делась ваша?
— Я ее отдал.
— А эта, где вы ее взяли?
— Мне ее отдали.
— Ничему этому я не верю; ради вашего долга перед го-
спожой, скажите, что вы наделали?
Ни за что на свете не желая преступить долг, Ланселот
поведал об обмене лошадьми, о встрече с рыцарем и о пода-
ренной косуле.
— Как же вы могли, — сурово промолвил наставник, —
отдать доброго скакуна, когда он не ваш, и добычу из лесов
моей госпожи?
— Не сердитесь, учитель; эта борзая стоит двух добрых
скакунов.

35
 — Вот вам святой крест! Вы поступили глупо, и чтобы
отбить у вас охоту еще раз…
Он не докончил, но замахнулся рукой и тяжко обрушил
ее на дитя, сбив его с коня. Ланселот поднялся, не издав ни
крика, не проронив ни жалобы.
— И все-таки эта борзая, — повторил он, — мне дороже
двух таких скакунов.
Наставник, еще пуще разозлясь, схватил один из тех гиб-
ких прутьев, что называют еще розгами, и стал им хлестать
по бокам бедную борзую, а та отвечала протяжным воем. Лан-
селот стерпел от своего учителя пощечину, но когда увидел,
что бьют его собаку, он пришел в дикую ярость и, ринувшись
на наставника, так ударил его древком лука, что оголился че-
реп, и оттуда брызнула кровь. Лук переломился; он подобрал
его обломки, вернулся к наставнику и вдобавок отходил его
по рукам и плечам. Напрасно трое спутников пытались его
удержать: он обернулся к ним, вынул из колчана три стрелы
и угрожал пронзить их насквозь, если они посмеют подойти.
Они сочли за благо отступить; тогда, сев на одну из их лоша-
дей, он поднял борзую, усадил ее впереди себя, а свою гончую
позади, и так они доехали до края пустоши, где паслось стадо
ланей. Первым его движением было поднять руку и взяться за
лук; но, не найдя его, он воскликнул:
— А! Будь проклят этот мэтр! Не дал мне подстрелить
одну из этих ланей!
И, все еще жалея, что упустил столь прекрасный случай,
он добрался до озера, въехал в ворота, сошел с коня, привет-
ствовал свою госпожу и с гордостью показал ей прекрасную
борзую, которую он привел. Но наставник, истекающий кро-
вью, уже донес ей свою жалобу.
— Королевич, — сказала дама, пытаясь казаться разгне-
ванной, — как вы посмели так оскорбить наставника, забо-
там которого я вверила вас?
— Госпожа, — ответил Ланселот, — он пренебрег своей
службой, ведь он вздумал упрекать меня за доброе дело. Я
стерпел, когда он ударил меня, но я не мог видеть, как он

36
бьет мою чудную борзую. Наставник этот учинил и еще кое-
что: он не дал мне убить прекрасную лань, которую я бы с
превеликой радостью вам принес.
Дама слушала все это с тайным удовольствием; но тут
она увидела, что он выходит, метнув на наставника угрожа-
ющий взгляд, и призвала его обратно:
— Как вы могли отдать коня и дичь, когда они не ваши?
Как у вас не дрогнула рука избить наставника, которому вы
должны во всем повиноваться?
— Госпожа, я сознаю: пока я у вас под опекой, мне при-
дется многое брать на себя. Но если Богу будет угодно, то,
может быть, я однажды вновь обрету свободу. Чую я, что
сердцу мужчины тяжело долго пребывать под чужой опекой:
иногда он должен поступаться тем, что сделало бы ему честь.
Я не желаю больше иметь наставника; наставника, я говорю,
а не сеньора или госпожу. Но горе тому королевичу, который,
по доброй воле отдавая свое, не может отдать чужое!
— Как! — воскликнула дама, — вы думаете, я говорила
правду, называя вас королевичем?
— Да, госпожа, я сын короля и хочу, чтобы меня таковым
почитали.
— Дитя мое, кто вам сказал, что вы сын короля, тот явно
заблуждался.
— Весьма сожалею, ибо в душе я чувствую, что вполне
достоин быть им.
Он ушел опечаленный; дама снова призвала его и, от-
ведя в сторонку, поцеловала его в глаза и рот с материнской
нежностью.
— Успокойтесь, сынок, — сказала она, — я разрешаю вам
впредь раздаривать коней, добычу, все, что вам вздумается.
Будь вам сорок лет, а не двенадцать, вы и тогда были бы до-
стойны похвал за то, что щедро отдавали все, что имели. От-
ныне будьте самому себе сеньором и наставником: вы умее-
те выбирать между добром и злом. Если вы и не сын короля,
то, по меньшей мере, у вас королевское сердце.

37
 Здесь рассказ ненадолго покидает Ланселота, чтобы
вернуться к его матери-королеве и к королеве Ганнской, его
тете, пребывающим в печали и смирении в Королевском мо-
настыре.

IX
аждый день после мессы королева Элейна Беноик-

К ская ходила молиться на ту гору, где король Богор

отдал Богу душу; потом она спускалась и печально
сидела у озера, где у нее похитили дитя. Однажды, когда гла-
за ее, полные слез, были обращены к этой обширной водной
равнине, ее приметил некий священник, ехавший верхом с
единственным провожатым. Он был одет в длинную узкую
сутану и закутан в черную мантию. Уйдя в свое горе, дама
не видела и не слышала его приближения. Но он сказал ей,
откинув капюшон на плечи:
— Госпожа, дай вам Бог радости, вами утраченной!
Элейна, вначале немного обеспокоенная, ответила на
приветствие, ибо все в этом монахе выдавало человека до-
бропорядочного: высокий рост, черные волосы, тронутые
сединой, большие черные глаза, широкие плечи, крупные,
угловатые кисти рук со вздутыми венами, голова и лицо, из-
борожденные шрамами.
— Извольте-ка разъяснить мне, госпожа, — продолжал
он, — как это, служа Господу, вы можете предаваться такой
скорби. Кто принял постриг, тому не пристало более сокру-
шаться ни о чем, разве только о грехах, совершенных еще в
бытность вашу в миру.
— Сир, — ответила королева, — не утрата земных благ
печалит меня, пусть я и звалась долгое время королевой Бе-
ноикской; но утрата моего сеньора короля и моего юного
сына, которого на моих глазах унесла прямо отсюда в пучи-
ну озера некая дама или, быть может, дьяволица. Я прихо-
жу сюда каждый день молиться за плоть от плоти моей, как
говорит Святая Церковь, и надеюсь, что слезы мои вернее

38
склонят ко мне милость Божию. Стоит мне подумать, что
Богу было угодно в один и тот же час лишить меня и супруга,
и сына, и я трепещу от мысли, что, сама того не желая, дала
ему повод меня ненавидеть.
Добрый человек отвечал:
— Вижу, госпожа, что у вас немалая причина для слез; но
вы не должны горевать сверх меры. Раз уж вы облачились в
монашеские одежды, вам лучше предаваться вашей скорби в
аббатстве, укрывая слезы в своей келье. Да простит Господь
короля, которого вы потеряли! Но не беспокойтесь о судьбе
вашего сына: он жив и здоров.
— Сир, да что вы говорите? — воскликнула королева,
вскочив на ноги.
— Клянусь своей сутаной, ваш сын Ланселот в таком до-
бром здравии, какое только возможно.
— А откуда вы знаете?
— От тех, кто с ним заодно. Он был бы с вами, а вы еще
были бы госпожой Беноикской, если бы в том доме ему не
было лучше.
— Но, сир, где он, этот дом? Если я уже не могу надеяться
обрести своего сына, нельзя ли мне хотя бы взглянуть на те
места, которые его пленили?
— Нет, госпожа, я обещал хранить тайну, доверенную
мне, а вы же не хотите, чтобы я нарушил клятву.
Королева не стала настаивать, но пригласила добро-
го человека проводить ее до аббатства. Там он, возможно,
встретит дам, чьи имена ему окажутся знакомы. Добрый че-
ловек на это согласился.
Когда они пришли в Королевский монастырь, многие
дамы его узнали и устроили торжество в его честь. Оказа-
лось, что, подвизаясь долгое время среди бравых рыцарей в
миру, он, наконец, отринул земную славу, чтобы посвятить
себя служению Богу в одной обители, преображенной в мо-
настырь устава Святого Августина. Дамы умоляли его раз-
делить с ними трапезу; но он ответил, что еще рано; ибо,

39
согласно уставу своего ордена, он вкушал пищу лишь еди-
ножды в день.
— Эта высокородная дама, — сказал он, — внушила мне
сострадание, и я благодарю Бога, что он дал мне случай от-
платить ей за прежние милости. Однажды в день Богояв-
ления король Бан, упокой Господь его душу, собрал боль-
шой двор. Рыцарей щедро одаривали одеждами; но когда я
прибыл туда, в самый канун праздника, раздавать было уже
нечего. Заметив меня, королева сказала, что такого благо-
родного мужа, каким я выглядел, не годится принимать
хуже других. У нее было заказано сюрко1 из драгоценного
шелка; она велела подогнать его по моей мерке и подарила
его мне, так что во всем собрании я был одет богаче всех.
Разве это не была великая любезность с ее стороны? Пото-
му и я желал бы услужить ей своими трудами и речами. Ко
мне не раз склоняли слух великие государи, и я намерен
вновь обратиться к тем, кто может помочь делу ее сына и
племянников. Прискорбно видеть земли Ганна и Беноика
в руках Клодаса; наследственным правам от этого ущерб, а
сюзерену позор. Завтра же я поеду за море и принесу жало-
бу королю Артуру.
Прежде чем проститься, достопочтенный муж пови-
дался с королевой Ганнской и уведомил ее, что не стоит
опасаться за жизнь обоих детей; что они хотя и пребывают
вкупе с наставниками у короля Клодаса, но Клодас боится
посягать на их жизнь, опасаясь множества друзей, по-преж-
нему верных им. Несколько дней спустя он уже был в горо-
де Лондоне, где нашел короля Артура после битвы с Агизе-
лем, королем Шотландии, который принужден был просить
мира. Артур заключил и перемирие с королем Чужедальних
земель вплоть до самой Пасхи. Когда он сидел за трапезой в
окружении своих баронов и рыцарей, достопочтенный муж

1
Сюрко — верхняя одежда свободного покроя, обычно без рукавов
(могла быть и мужской, и женской). (Прим. перев.).

40
вошел в залу и, подойдя к подножию обширного стола1, за-
говорил громко и уверенно:
— Король Артур! Да хранит тебя Бог как храбрейшего и
лучшего из королей, за упущением одной малости.
— Святой отец, — ответствовал король, — заслужил я или
нет ваших упреков и похвал, но благослови вас Бог! Но скажи-
те, по крайней мере, что мешает мне быть добрым королем.
— Со всею охотой, сир. Да, ты благородная опора ры-
царства; ты снискал великую честь перед Богом и людским
светом; но уж больно ты медлишь с местью за свои обиды;
и позор, учиненный твоим вассалам, падает на тебя. Ты за-
бываешь тех, кто служил тебе верой и правдой и кто утратил
свои земли, не желая признать над собою иного сюзерена.
Король зарделся от смущения, слушая эти слова. Рыцари
вокруг него прервали трапезу, ожидая, что еще добавит до-
стопочтенный муж; но коннетабль Бедивер сказал, подойдя
к незнакомцу:
— Святой отец, дождитесь хотя бы, когда король вый-
дет из застолья. Разве вы не видите, что ваши речи омрача-
ют пир и что благородным рыцарям никак невозможно его
продолжать?
— То есть, — возразил святой отец, — вы решили не дать
мне высказать то, в чем может быть великая польза для ко-
роля, чтобы иметь довольно времени набить и насытить
бурдюк, в коем и лучшие яства станут нечисты и смрадны!
Упаси меня Боже промедлить с оглашением того, что ему бу-
дет во благо услышать! Кто вы такой, чтобы закрыть мне рот?
Или вы более храбры и уважаемы, чем Хервис Ринельский и
Каэй Каорский, сенешали короля Утера, упокой Господь его

1
В средневековых замках обеденный стол для хозяина, его прибли-
женных и почетных гостей нередко стоял на возвышении. Прочие гости
и челядь обедали в нижней части зала. Именно на таком возвышении,
по-видимому, находился и Круглый Стол. (Прим. перев.).

41
душу1? Уж они бы не стали прерывать того, кто пришел про-
сить о помощи!
При этих словах Хервис Ринельский сошел вниз от сто-
ла, где он прислуживал, ибо у короля Артура старые рыцари
несли службу, как и молодые. Он подошел к достопочтенно-
му мужу, распахнув объятия, и долго прижимал его к груди;
затем он обратился к королю:
— Сир, верьте тому, что вам скажет этот достойный муж;
ибо сердце его всегда озаряла доблесть. Это Адраген Сму-
глый, брат славного рыцаря Мадора с Черного острова, дав-
ний соратник нашего доброго короля Уриена.
Бедивер смутился; а когда король Артур позволил Адра-
гену Смуглому продолжать, старый рыцарь сказал.
— Сир, я говорю, что упрекнуть вас можно лишь в од-
ном. Вы не взяли на себя дело короля Бана Беноикского,
который умер в пути, идя к вам за подмогой. Любезная ко-
ролева Элейна лишилась удела; ее сына, милейшее на све-
те дитя, у нее отобрали. И небрежение ваше столь преступ-
но, что я не знаю, как вы можете смотреть добрым людям в
глаза, не краснея. Что может быть постыднее, чем бросить
верного вассала на милость его врагов? Я приношу вам жа-
лобу по делу благородной королевы Беноикской, ушедшей
в монастырь, дабы спасти свою честь. Ибо трепет, внушае-
мый королем Клодасом Пустынным, столь велик, что нико-
му другому в той стране не достало смелости явиться сюда и
напомнить о правах тех, кого он ограбил.
Артур ответил:
— Адраген, ваша жалоба верна: я знал, что король Бан
умер, но по сию пору не нашел времени помочь его сыну.
Мне пришлось воевать со многими могучими врагами, пося-
гавшими на мою собственную корону. Но поверьте, я знаю, к

1
Здесь очевидно, что эта глава, вероятно, взята из другого текста,
более древнего и гораздо менее связанного с сюжетом о Ланселоте. Этот
Каэй Каорский — явно то же лицо, что и Кэй, который во всех последую-
щих главах все еще исправно несет службу сенешаля при дворе Артура.
(Прим. П. Париса).

42
чему обязывает звание сюзерена; и помяните мое слово, как
только я смогу, я пойду за море и приду на помощь сыновь-
ям королей Бана Беноикского и Богора Ганнского.
Засим Адраген простился и вернулся за море, спеша пе-
редать королевам то, что обещал король Артур. Но пройдет
еще немало времени, прежде чем король Клодас вернет де-
тям их наследство. На этом мы оставим Адрагена Смуглого
и вновь обратимся к двум сыновьям короля Богора, заточен-
ным в башне Ганна.

X
ладычица Озера не забыла, что говорил ей Адраген о

В двух сыновьях короля Богора: что они сидят в Ганн-

ской башне взаперти. Она искала и нашла тайный
способ их оттуда вызволить; и когда она узнала, что на день
Магдалины Клодас собирает большой двор, празднуя годов-
щину воцарения, она отвела в сторонку одну девицу из сво-
ей челяди, ту, которой она доверяла.
— Сарейда, — сказала она, — поезжайте в Ганн; а оттуда
вернитесь с обоими сыновьями короля Богора.
И после она научила ее проделкам1, которые помогли
бы ей исполнить наказ.
Сарейда отправилась в путь с двумя оруженосцами, вед-
шими на поводках двух борзых. К Третьему часу2 она вые-

1
Нынче мы сказали бы фокусам. Тот же смысл имеет jocosus [забав-
ный (лат.)] в «Жизни Мерлина». Гальфрид Монмутский обещает в ней рас-
сказать о проделках этого персонажа:
Fatidici rabiem, musamque jocosam
Merlini cantare paro…
[Вещего мужа хочу Мерлина забавную музу
Петь и безумье его…
(Пер. С. А. Ошерова)]. (Прим. П. Париса).
2
К девяти часам утра. День тогда еще делился на четыре части по
три часа. Первый час начинался от восхода солнца, т. е. длился от шести
до девяти часов утра. Третий — от девяти часов до полудня. Шестой — от
полудня до трех, а Девятый — от трех до шести часов. Ночь также была

43
хала из леса, и один из оруженосцев, посланный разведать,
доложил ей, что король Клодас недавно уселся за стол. Вер-
хом на породистом коне девица подъехала к воротам двор-
ца; она велела обоим слугам ожидать ее и прошла вперед,
держа борзых на серебряной смычке. Клодас восседал сре-
ди своих баронов, а напротив — его сын Дорен, наконец-то
возведенный им в рыцари. По сему случаю, вопреки своему
обыкновению, он рассыпал щедроты; ибо путешествие ко
двору Артура дало ему ощутить все выгоды щедрости.
Внезапно в залу вошла Озерная девица. Она миновала
ряды, отделявшие ее от престола Клодаса.
— Король, — промолвила она, — храни тебя Бог! Меня
прислала к тебе сиятельнейшая в мире госпожа; до сего дня
она ценила тебя наравне с самыми великими государями;
но придется мне сказать ей, что ты даешь более поводов для
порицаний, чем для похвал, и что ты и наполовину не так
умен, отважен и любезен, как она мнила.
— Милости прошу, сударыня! — ответил Клодас. — Даме,
пославшей вас, верно, наговорили обо мне лестного более,
чем во мне есть; но если бы я знал, в чем она обманулась, я
приложил бы все старания, чтобы исправиться. Скажите же
мне ради того, что вам дороже всего на свете, чем я заслужил
ее немилость.
— Вы меня так заклинаете, что придется мне сказать. Да,
моей госпоже говорили, что никому не превзойти вас умом,
добротой, учтивостью; она послала меня, дабы убедиться
в истинности этих донесений; я же вижу, что этих-то трех
великих добродетелей благородного мужа вам и недостает:
ума, доброты и учтивости.
— Если у меня их нет, то вы совершенно верно полага-
ете, сударыня, что остаток будет скуден. Возможно, мне и
случалось вести себя как глупцу, злодею, невеже; но я что-то
этого не припомню.
разделена на четыра части: вечерня, повечерие, полунощница и утреня;
или просто: первое, второе, третье и четвертое ночные бдения. (Прим.
П. Париса).

44
 — Значит, надобно вам напомнить. Разве не правда, что
вы держите в плену двух детей короля Богора; притом всем
известно, что они никогда не чинили вам зла? Это ли не яв-
ное злодейство? Дети особо нуждаются в опеке, ласке, снис-
хождении; как может быть добросердечен тот, кто обходится
с ними жестоко и несправедливо? И ума у вас не более, чем
доброты: ибо, когда заходит речь о сыновьях короля Бого-
ра, вы наводите на мысли, что склонны сократить их дни; и
за это их жалеют, а вас ненавидят. Разумно ли это — давать
всем честных людям повод обвинять вас в преступном дея-
нии? А будь у вас хоть капля учтивости, эти двое детей, пре-
взошедшие вас родовитостью, сидели бы здесь, на первых
местах, и с ними обходились бы по-королевски. Тогда бы все
превозносили благородство, подвигнувшее вас растить этих
сирот в чести, пока они не возмужают до обретения закон-
ного наследства.
— Боже сохрани! — воскликнул Клодас, — признаю, что
до сей поры я следовал дурному совету, но отныне все из-
менится к лучшему. Ступайте-ка, мой коннетабль, к обоим
сыновьям короля Богора и приведите их сюда вместе с на-
ставниками, да придайте им свиту из рыцарей, пажей и слуг.
Я хочу, чтобы с ними обошлись, как с королевичами.
Коннетабль повиновался; он появился в каморке у обоих
детей, когда они еще пребывали в волнении от превеликой
смуты, учиненной Лионелем. Лионель был сущее дитя, самое
неуемное, каких только видывал свет; недаром ведь и Галеот,
доблестный правитель Дальних островов, назвал его Необуз-
данное сердце в тот день, когда его посвятили в рыцари1.
Накануне оба брата, сидя за ужином, ели с отменным
аппетитом и, по обыкновению, из одной миски, как вдруг
Лионель метнул взгляд на Фарьена, своего наставника, и
увидел, как тот отвернулся, скрывая слезы.
— Что с вами, дорогой учитель, почему вы плачете? —
спросил он.

1
См. т. II, гл. LXXVIII (Прим. перев.).

45
 — Не волнуйтесь, — ответил Фарьен, — ни к чему об этом
говорить.
— А я все же хочу знать и прошу вас как верноподданно-
го сказать мне.
— Ради Бога, — сказал Фарьен, — не вынуждайте меня
говорить о том, что вас только огорчит.
— Ах, так! Я не буду есть, пока не узнаю.
— Что ж, я вам скажу: я думал о былом величии ваше-
го рода; о тюрьме, в которую вы заточены; о большом сборе
двора, созываемом сегодня там, где вам пристало бы созы-
вать свой.
— Кто это посмел созывать свой двор там, где положено
быть моему?
— Это король Клодас Пустынный; он ныне правит в этом
городе, главнейшем из вашего наследия. Сегодня он посвя-
тил в рыцари своего сына, и для меня великое горе — видеть,
как унижен именитый род, к коему Господь до сего времени
так благоволил.
Слушая Фарьена, юнец почувствовал, как сердце его
возбухает; он ударил ногой по столу, опрокинул его и под-
нялся с багровыми глазами, с пылающим лицом, как буд-
то щеки его насквозь прожигала кровь. Чтобы унять свою
боль, он вышел из каморки, поднялся наверх и, облокотясь,
приник к оконцу с видом на луга. Вскоре к нему подошел
Фарьен:
— Сир, ради Бога, скажите, что с вами; зачем так поки-
дать нас? Вернитесь за стол, вам нужно поесть; хотя бы сде-
лайте вид ради вашего брата, ведь он один не прикоснется
к миске.
— Нет, оставьте меня, я не голоден.
— Ладно же, тогда и мы не станем есть.
— Вот еще! Разве вы не мои люди — мой брат, его на-
ставник и вы? Я хочу, чтобы вы вернулись за стол, а сам я
есть не буду, пока не исполню то, что задумал.
— Скажите мне, что вы задумали; вы должны доверить-
ся тем, кто может подать вам совет.

46
 — Не скажу.
— Ну, так я ухожу с вашей службы; с того дня, как вы пе-
рестали просить у нас совета, от нас проку нет.
Фарьен отступил на шаг назад, и Лионель, нежно его лю-
бивший, воскликнул:
— Э! Учитель, не покидайте меня: я без вас умру; я вам
все скажу. Я не хочу садиться за стол, пока не отомщу этому
королю Клодасу.
— И как вы надеетесь это исполнить?
— Я вызову его поговорить со мной, а когда он придет,
я его убью.
— А когда вы его убьете, что потом?
— Разве люди этой страны не мои подданные? Они при-
дут мне на помощь, а если не придут, со мною будет милость
Божья, ведь Он заступник правого дела. И смерть окажется
во благо, если я приму ее, отстаивая мое право! Не лучше
ли с честью умереть, чем уступить кому-то свое наследство?
Разве это не облегчит мою душу; а тот, кто лишает наслед-
ства королевского сына, не отнимает ли у него нечто боль-
шее, чем жизнь?
— Нет уж, дорогой сир, — отвечал Фарьен, — не делайте
этого: так вы потеряете жизнь прежде того, кого вознаме-
рились убить. Подождите, пока вы возмужаете; тогда у вас
будут друзья, защитники вашего права.
И столько уговаривал его Фарьен, что Лионель согласил-
ся отложить свои мстительные замыслы до лучших времен.
— Только сделайте так, — сказал он, — чтобы я не видел
ни Клодаса, ни его сына; при них я не сумею сдержаться.
Он лег в постель, а Фарьен не мог уснуть, зная, что ни-
что не может отвратить Лионеля от его намерения. Назавтра
наставнику вновь пришлось прибегнуть к уговорам, чтобы
убедить обоих братьев не изнурять себя постом. Они сиде-
ли за столом, когда прибыл коннетабль короля Клодаса. Как
благородный и учтивый рыцарь, он преклонил колени перед
Лионелем и промолвил:

47
 — Сир, вас приветствует монсеньор король. Он призы-
вает и просит вас с братом и с вашими наставниками при-
быть ко двору; он намерен принять вас, как подобает коро-
левским сыновьям.
— Иду! — тотчас воскликнул Лионель, встав и просияв
от радости. — Дорогой учитель, уделите время этим благо-
родным сеньорам, пока я отлучусь ненадолго в соседнюю
комнату.
Он выбежал, позвал камергера и потребовал у него бо-
гато отделанный нож, подаренный ему для забавы. Пока он
прятал его под платье, Фарьен, обеспокоенный тем, что он
затеял, вошел, увидел клинок и выхватил у него из рук.
— Если так, — сказал Лионель, — я отсюда не выйду; я
вижу, вы ненавидите меня, раз отбираете мое имущество,
мою грядущую радость.
— Но, сир, — возразил Фарьен, — вы хорошо подумали?
Зачем вы хотите взять с собою это оружие? Дайте его мне, я
сумею его спрятать лучше вас.
— А вы отдадите мне его, когда я потребую?
— Да, если вы употребите его только по моему совету.
— Я не намерен делать ничего зазорного и ничего, что
обернулось бы вам во вред.
— Вы обещаете?
— Послушайте-ка, дорогой учитель: нож у вас, вот и хра-
ните его; может быть, вам он пригодится больше, чем мне.

XI
ни вернулись в залу и вскоре пустились в путь; дети

О верхом на двух рысистых лошадях, их наставники

позади на крупах. При их приближении все при-
дворные вышли поглядеть на них. На них взирали с любопыт-
ством, плакали, молили Бога вернуть им когда-нибудь их вла-
дения; оруженосцы старались наперебой, помогая им сойти
на землю. Они взошли по ступеням, держась за руки. Среди
рыцарей короля Клодаса немало было тех, кто прежде служил

48
королям Ганна и Беноика и теперь не без опаски провожал
глазами прекрасных отроков, подвластных королю Пустын-
ной земли. Лионель выступал, подняв голову, гордо огляды-
вая залу, как юный отпрыск высокого и знатного рода.
Клодас же восседал под балдахином на богато укра-
шенном троне. На нем было то самое платье, в котором его
венчали на Буржский престол. Перед ним на серебряном
поставце сияла королевская корона, а на другом, подобном
канделябру1, — ясный и разящий меч и золотой скипетр, усе-
янный драгоценными камнями.
Он любезно принял сыновей короля Богора и, казалось,
был особо поражен благородным видом Лионеля. Он сде-
лал ему знак подойти; отрок стал рядом с мечом и короной.
Дабы оказать ему честь, король протянул ему свой кубок,
предлагая испить из него. Но Лионель будто не слышал: он
не отводил глаз от дивно сияющего меча. «Вот будет удача
тому, — думал он, — кто сможет ударить этим мечом!». Кло-
дасу подумалось, что одна лишь робость не дает ему принять
кубок; и в этот самый миг к детям подошла Озерная девица
и сжала руками щеки Лионеля:
— Пейте, милый королевич, и положитесь на меня!
С этим словами она надела на головы обоим детям вен-
ки из душистых цветов, а на шеи пристегнула золотые пряж-
ки, украшенные самоцветами.
— А теперь, — сказала она Лионелю, — пейте, милый ко-
ролевич.
— Да, но за это вино заплатит другой.
И вот они оба во власти буйного упоения; ибо чары цве-
тов, сила камней пронзают их неутолимым пылом. Лионель
хватает кубок.
— Разбей его о землю, брат, — говорит Богор.

1
Мы еще встретимся (т. II, гл. LX) с обычаем выкладывать атрибу-
ты королевской власти на серебряный канделябр, который, впрочем, мог
быть использован и по прямому назначению. Вероятно, форма его была
близка к форме древнеримских светильников, имевших наверху широ-
кую плоскую чашу. (Прим. перев).

49
 Лионель поднимает кубок обеими руками и ударяет
Клодаса в лицо со всею силой, и бьет, и бьет его по глазам, по
носу, по губам. Осколком кубка он рассекает ему лоб, а после,
притянув к себе оба канделябра, опрокидывает скипетр и
меч, бросает на пол корону и топчет ее ногами, так что кам-
ни брызжут из нее. И тотчас дворец наполняется криками,
все бегут из-за стола, одни — чтобы схватить детей, другие —
чтобы их защитить.
Король обмяк и сполз со своего престола, залитый кро-
вью и вином. Дорен ринулся отомстить за него; Лионель ух-
ватился за меч, а Богор с большим скипетром в руке подоспел
ему на помощь. Когда бы не сочувствие, питаемое к детям
многими из собравшихся рыцарей, от их отваги было бы
мало толку; вот уже их можно брать без боя, обессиленных и
усталых, а Клодас, придя в себя, поклялся, что они от него не
уйдут. Тогда Сарейда, благоразумная девица, повлекла их к
дверям; Дорен погнался за ними. Лионель обернулся, собрал
весь остаток сил и обеими руками ударил его своим разя-
щим мечом. Дорен хотел было отразить удар левой рукой, но
клинок отсек ему руку, прошелся по щеке и раскроил горло;
а Богор, подняв добытый скипетр, проломил ему зияющую
рану во лбу. Дорен упал, издал последний вопль и умер. Тут
уж и грома Господнего было бы не услыхать. Клодас напу-
стился на детей; Сарейда вовремя припомнила наставления
Владычицы Озера, произнесла некое слово, и силою закля-
тия дети приняли облик двух борзых, а борзые — двух детей.
Ослепленный яростью, Клодас замахнулся мечом; Сарейда
метнулась вперед и прикрыла детей, отчего стальное острие
задело ее и рассекло лицо над правым глазом. Бровь ее наве-
ки сохранила этот шрам. При виде крови, заливающей лицо,
она испугалась и воскликнула:
— Ах! Король Клодас, я уже сильно жалею, что явилась к
вашему двору; что вам сделали эти красавцы борзые, кото-
рые со мною?
Клодас смотрит и не видит перед собой никого, кроме
борзых. Мнится ему, что от него убегают дети; он гонится

50
за ними, настигает, заносит острый меч, но тот ударяет о
дверной брус и разлетается в куски. «Слава Богу! — сказал он
тут сам себе, — оружие мое разбилось прежде, чем коснулось
детей короля Богора Ганнского. У меня при дворе ни одна
душа не оправдала бы меня, если бы я убил их. Они умрут, но
после приговора суда, чтобы никто не мог меня упрекнуть».
Потом, отбросив обломок меча, он схватил обоих детей и от-
дал их под стражу самым верным своим слугам.
И если король Клодас скорбел о своем сыне, то и два на-
ставника, Фарьен и Ламбег, горевали ничуть не менее. Они
были уверены, что оба их юных сеньора попали во вражьи
руки, и не сомневались, что их обрекут на смерть. Но тут
пора вернуться к Озерной девице.

XII
арейду не особо занимала ее рана, как бы глубока

С она ни была. Она обернула себе лицо широкой пе-

ревязью и вернулась к оруженосцам, стоявшим у во-
рот Ганна. Двое детей, все еще в облике борзых собак, шли
за нею. Но перед тем как вступить в лес, где ее ждали оруже-
носцы, она сняла чары, и Лионель с Богором вновь предста-
ли такими, какими и были на самом деле.
Сарейда удостоилась похвалы Владычицы Озера, к ко-
торой она привела обоих детей. В час ее прибытия Ланселот
был на охоте, а когда вернулся, Владычица Озера его осведо-
мила, что нашла для него двух славных друзей. Он взглянул
на них, протянул им руку и почувствовал к ним живейшую
приязнь. С первого же дня все трое стали есть из одной ми-
ски и спать на одном ложе.

XIII
лодас между тем отдавал последние почести праху

К своего сына. Он причитал над ним долго и горест-

но, не подозревая о новой грозе, которая собира-
лась над ним.

51
 Весь город Ганн был не на шутку растревожен, узнав, что
оба сына их законного сеньора схвачены и предстанут перед
судом баронов Пустынной земли. Рыцари Ганна и городские
жители взялись за оружие, а Фарьен, лишь только вернулся
в башню со своим племянником Ламбегом, непримиримым
врагом Клодаса, созвал всех своих друзей, чтобы держать с
ними совет. Все они поклялись умереть, но не дать Клодасу
погубить детей. Башня была в их руках; они заперли выходы
из нее и запаслись провизией. Когда они узнали, что Клодас
созывает воинство Пустынной земли, боясь грядущего бунта
Ганнских горожан, они его упредили и взяли в осаду в соб-
ственном дворце.
— У нас, — говорил Фарьен, — народу больше, чем может
собрать король Клодас. Право на нашей стороне, ведь дело
идет о жизни наших сеньоров; защищая их, мы обретем и
честь земную, и награду небесную; ибо долг велит идти на
верную смерть, спасая жизнь законного властелина. Погиб-
нуть за него — все равно что погибнуть в бою с Сарацинами.
Рыцари, слуги, горожане и дети горожан собрались во-
круг дворца числом более тридцати тысяч. Завидев их, ко-
роль Клодас невозмутимо потребовал доспехи. Он надел
кольчугу, подвязал шлем, повесил на шею щит и укрепил
с левого боку отточенный меч. Затем он показался в окне,
держа в руке большую боевую секиру.
— Фарьен, — спросил он у сенешаля, заметив его в тол-
пе, — что такое, чего хотят все эти люди?
— Они требуют вернуть своих законных сеньоров, сыно-
вей короля Богора.
— Как, Фарьен! Разве они не мои люди, как и вы?
— Сир король, мы пришли сюда не для того, чтобы пре-
рекаться. У меня были на попечении двое сыновей короля
Богора; вы должны вернуть их нам. После этого требуйте,
что вам угодно, вы увидите, что мы готовы уважить ваше
право; но если вы откажетесь выдать нам детей, мы сумеем
их отнять; среди тех, кого вы тут видите, все как один готовы
умереть, только бы защитить их от вас.

52
 — Что ж, пусть каждый поступает, как может. Если бы не
ваши угрозы, возможно, я согласился бы по доброй воле на
то, в чем теперь вам отказываю.
Приступ начался: напряглись луки и арбалеты, закружи-
лись пращи. Тысячами взвились камни, стрелы, арбалетные
болты. Затем запалили огонь и начали метать его из пращей.
Вот Клодас велит открыть главные ворота и выезжает с тя-
желой секирой в руке. Дротики сыплются на него дождем,
пронзают кольчугу; он держится стойко, и горе тому, кто от-
важится подойти слишком близко! Но, наконец, Ламбег раз-
двигает толпу, пробирается к нему и пронзает верх его плеча
острием своей глефы1. Король не удержался на коне; чтобы
не упасть плашмя, он приник к стене и с превеликим уси-
лием извлек окровавленное железо. Ламбег вновь принялся
за дело; и вот, продержав оборону изрядное время, Клодас
пошатнулся и упал без памяти. Тот придавил его коленом,
отвязал шлем и уже поднял руку, чтобы отсечь ему голову,
когда подъехал Фарьен, весьма кстати, чтобы вырвать жерт-
ву у него из рук.
— Ты что собрался делать, племянничек? Ты хочешь
убить короля, которому дал присягу? Даже если бы он лишил
тебя наследства, ты был бы обязан защитить его от смерти.
— Как! сын непотребной матери, — воскликнул Лам-
бег, — вы хотите уберечь бесстыжего изменника, который

1
Название глефы, или глевии (фр. glaive), производят от латин-
ского gladius (меч). Однако ее следует отличать от обычного меча или
шпаги — обоюдоострого оружия, носимого в ножнах на поясе. В эпоху
создания романа глефа представляла собой короткий меч с одним режу-
щим краем, насаженный на древко длиной до полутора метров. Это было
оружие «длины достаточной, чтобы нанести первый удар», как поясняет
далее Владычица Озера в своем наставлении о рыцарстве (см. стр. 84). Па-
рис в своем словарике малоупотребительных слов приравнивает глефу к
копью и кабаньей пике. В тексте романов эти названия тоже иногда вы-
ступают как синонимы. Вероятно, эти виды оружия были тогда близки по
форме и функции. Меч (еще не отличимый от шпаги и обозначаемый тем
же словом) использовался для ближнего боя и обычно вступал в дело толь-
ко после поломки или утраты глефы. (Прим. перев).

53
опозорил вас, а нынче угрожает жизни наших законных
сеньоров?
— Племянник, выслушай меня: никому не дозволено
домогаться смерти своего сеньора, не отозвав у него прежде
свою присягу. Что бы ни делал Клодас, и что бы ему ни взду-
малось делать еще, мы его люди и обязаны беречь его жизнь.
Мы восстали против него единственно ради спасения детей
нашего первого сеньора, отданных нам на попечение.
Говоря все это, Фарьен ухватил шлем Клодаса за на-
носник и приоткрыл ему лицо. А король, который прекрасно
слышал его слова, промолвил:
— Ах! Фарьен, да воздастся вам за это! Возьмите мой
меч, я отдаю его самому верному из рыцарей. Я верну вам
обоих детей; но им нечего было опасаться, даже если бы я
запер их в башне Буржа.
Фарьен немедленно отдал приказ прекратить осаду.
Он возвестил жителям Ганна, что король Клодас согласен
вернуть детей и что близок час, когда они их увидят. Затем
он вошел во дворец вместе с Клодасом; двух борзых собак,
всеми признаваемых за сыновей короля Богора, привели и
отдали в руки наставникам. Показав их народу, собравше-
муся под стенами замка, Фарьен увел их обратно в башню.
Многие бранили его за то, что он уберег короля Клодаса от
смерти, а пуще всех кипел от ярости Ламбег, памятуя, какой
случай он упустил. Но в башне царило веселье по случаю вы-
зволения и возвращения детей.
Когда настала ночь, в тот самый час, когда девица Са-
рейда развеяла чары, на месте Лионеля и Богора вновь очу-
тились борзые. Вообразите же себе изумление, горе, возму-
щение рыцарей Ганна!
— Клодас нас обманул! — вскричали они. — Давайте же
вернемся к нему, растерзаем его на тысячу клочьев, все пре-
дадим огню и крови!
Из них более всех горевал Фарьен. Он заламывал руки,
раздирал свои одежды, царапал себе лицо, рыдал и испускал
вопли, слышные издалека. Поднялся такой вселенский шум,

54
что и Клодас, наконец, уловил его отголоски. Он спросил, от-
куда доносятся эти возгласы.
— Из большой башни.
Он послал туда стражника, и скоро тот вернулся, объя-
тый ужасом.
— Ох, сир! — воскликнул он, — садитесь на коня, бегите.
Весь народ собирается, чтобы разнести дворец, а вас зару-
бить до смерти. Они говорят, что вы убили обоих сыновей их
старого короля, а взамен дали всего-то двух борзых.
Клодас никак не мог уразуметь, чего от него добивают-
ся; однако он потребовал доспехи, хоть и был изнурен рана-
ми, полученными в прошлом бою.
— Ах! — воскликнул он горестно, — королевства Ганн и
Беноик, сколько же мук вы мне приносите! И как тяжко гре-
шит тот, кто отнимает чужое наследство! Нет для него более
ни мира, ни сна. Есть ли на свете дело труднее, чем править
народом, чье сердце к тебе не лежит? Увы! госпожа природа
всегда берет верх, подданные всегда возвращаются к своему
истинному сеньору. Притом нет горше пытки, чем видеть,
как другой упивается почестями, твоими по праву, царит
там, где царить пристало бы тебе самому; никакая боль не
сравнится с болью изгнания и утраты надела.
Так говорил и думал Клодас в кругу своих вооружен-
ных рыцарей, стоя у дворцовых ворот. Уже спустилась ночь,
а соседние улицы были так озарены факелами и фонаря-
ми, что впору было принять ее за ясный полдень. В первом
ряду Фарьен, прежде чем подать знак, во весь голос произ-
носил поминальную речь о детях, и тут король Клодас об-
ратился к нему:
— Фарьен, скажите мне, чего хотят все эти люди? Собра-
лись ли они на благо мне или на погибель?
— Сир, — ответил Фарьен, — вы должны были вернуть
нам двух сыновей короля Богора, а вместо них подкинули
двух собак. Вы будете это отрицать? Вот они перед вами.
Клодас посмотрел с видом удивленным и озадаченным.
Поразмыслив немного, он сказал:

55
 — А ведь это те борзые, которых нынче утром привела
девица. Это она, должно быть, подменила детей. Но, ми-
лейший мой Фарьен, не вините меня: я готов поклясться
перед всеми вашими друзьями, что свое слово сдержал, а
за то, что случилось, бранить надо не меня. Я согласен даже
стать вашим пленником до тех пор, пока не разузнают, что
стало с детьми.
Фарьен поверил словам короля; ибо он видел, как де-
вица вела борзых на поводках и надевала детям венки. Но
намерение короля побыть у него в плену вызвало у него дру-
гое опасение. Он знал лютую ненависть своего племянни-
ка Ламбега и предвидел, что жизнь Клодаса окажется в не-
малой опасности, если тот возьмет его под стражу. Ламбег
бросит королю вызов или убьет без вызова; ему же самому
придется дважды мстить: Клодасу — за оскорбление, кото-
рое тот нанес ему, похитив любовь его жены; Ламбегу — за
убийство того, кто вверился его попечению. И потому он
ответил королю, что, при всем доверии к его словам, он не
может обещать, что так же легко будет убедить людей Ганна.
— Позвольте мне переговорить с ними, прежде чем ре-
шиться на что-либо.
Он вернулся к баронам и горожанам Ганна, которые
ждали его с нетерпением, в подвязанных шлемах и со щита-
ми, перевешенными на шею1.
— Король Клодас, — сказал он, — не признает за собой
измены; он верил, что отдал королевских детей, и готов пре-
бывать у вас в плену, пока не раскроется тайна сего злоклю-
чения. Он хочет довериться мне; но я не согласен взять его
под стражу, если вы мне не обещаете не посягать на него ни-
коим образом, пока не узнаете, что стало с детьми.
— Как! Дядюшка, — заговорил тут Ламбег, — вы взаправ-
ду можете предлагать себя в охранители убийцы наших за-
конных сеньоров? О! если бы люди знали, сколько сраму вы

1
Т. е. изготовленными к бою. В обычное время щиты носили за спи-
ной. (Прим. перев.).

56
от него натерпелись, вас бы уже не слушали и не принимали
ни в одном придворном суде1.
— Милый племянник, твои речи не удивляют меня;
нельзя требовать большого ума от того, кто сердцем дитя.
Ты не раз доказывал свою храбрость, но тебе нельзя еще не
сверяться с зерцалом безупречной честности. Позволь мне
передать тебе толику разума, которого тебе недостает. Пока
ты значишься среди юнцов, будь скромнее в советах; не го-
вори, пока не выскажутся старшие. В битве тебе не должно
дожидаться ни молодых, ни старых: бросайся вперед среди
первых, руби лучше всех, коль умеешь. Но на совете отрокам
пристало подождать зрелых мужей; и если прекрасно уме-
реть на поле боя, то постыдно заговорить не в свой черед,
чтобы изречь неразумное слово. Все, кто мне внимает, луч-
ше тебя умеют отличить, где ум, а где глупость. Кое-кто, быть
может, все же потребует голову Клодаса; но как мы тогда из-
бежим поношения за то, что убили без суда своего законного
сеньора? По доброй ли воле или против, но разве мы ему не
присягали и не клялись в верности, смыкая руки? А единож-
ды приняв обязательство, разве не должны мы охранять его
особу от всех и вся? Величайшая измена — поднять руку на
своего сеньора, и мы знаем это. Если он дурно обошелся со
своим вассалом, тот должен представить жалобу в суд, кото-
рый вызовет его по истечении двух недель, дабы он доказал
свое право. Если же сеньор откажется возместить причи-
ненное зло или признать таковое, пусть вассал отзовет свою
присягу, но не втайне, а при всем собрании баронов.
Но и отвергнув присягу, вассал еще не возымеет права
убить своего прежнего сеньора, по меньшей мере, если тот
не нападет первым. Вот теперь, сеньоры и горожане, если вы
заверите меня в том, что королю Клодасу нет причины вас
опасаться, пока он под моей охраной, я согласен держать его
1
Здесь можно усмотреть отсылку к общепризнанному праву отвода
судей в старинных феодальных судах. Члена суда, запятнанного и уличен-
ного в преступлении против чести, могли объявить негодным для того,
чтобы судить и даже заседать там. (Прим. П. Париса).

57
у себя в плену; если же вы откажетесь, пусть тогда каждый
поступает, как ему угодно! Но я хотя бы не погублю свою
душу, а на этом свете свою честь, потворствуя казни без суда
того, кто был моим законным сеньором.
Фарьен удалился, чтобы дать им вволю посовещаться.
Верх взяли юнцы с первым пушком на щеках, подстрекае-
мые Ламбегом, настояв на том, что не станут разоружаться,
если Клодас не сдастся без условий и без ходатайства к дру-
гим судьям. Они изъявили это Фарьену, и он немедленно по-
шел к королю Клодасу.
— Сир, защищайтесь, как только можете: они не жела-
ют внимать рассудку, они требуют, чтобы вы сдались им без
всяких условий.
— А вы, Фарьен, что вы мне посоветуете?
— Стоять насмерть; правда от них отвернулась и обра-
тилась к вам, и каждый из ваших людей, поверьте, будет сто-
ить двоих с их стороны. Как ваш вассал, я отмежевался от
тех, кто желает вашей погибели; но, сир, поклянитесь мне на
святых, что вы ничего более не замышляете против сыновей
короля, моего прежнего сеньора, что они оба живы и что вы
не намерены их казнить. Не то чтобы я сомневался в вашей
честности; но лишь ради того, чтобы ваша клятва облегчила
мне душу и позволила мне утверждать перед любым судом,
что я вернулся к вам единственно из чувства долга.
Клодас подал ему левую руку и, вытянув правую к мона-
стырю, видному невдалеке, произнес:
— Клянусь святыми сего монастыря, что дети короля
Богора Ганнского не убиты и не ранены моею рукой; я не
ведаю, что с ними стало, и будь они в Бурже, у них бы не
было причин опасаться меня, хоть они и доставили мне ве-
личайшее горе.
Осада дворца началась повторно. Клодас защищал-
ся, как лев; Фарьен не желал наставлять свою глефу ни на
одного рыцаря земли Ганнской; но довольствовался тем,
что защищал особу короля, разоружая тех, кто подступал-
ся слишком близко. Ночь вынудила осаждавших отойти, не

58
успев проделать в стенах ни малейшей бреши. Один малопо-
чтенный рыцарь, шателен Отмюра, предложил обратиться к
совету Фарьена и дать слово не посягать на жизнь Клодаса,
пока тот пребывает у Фарьена под стражей.
— Мы с Ламбегом, — сказал он, — не дадим от себя та-
кого слова: нас не будет среди тех, с кого возьмет клятву
Клодас. Тем самым мы останемся вольны отомстить зло-
дею-королю за все.
Если рыцари и горожане Ганна и не желали преступить
клятву, им вовсе не претило увидеть, как от нее уклоняют-
ся другие. Они послали к Фарьену сказать, что сговорились
дать слово не посягать на жизнь Клодаса, если Клодас согла-
сится остаться в плену. Фарьен передал сказанное королю,
предвидя все же, что Ламбег и шателен Отмюра едва ли смо-
гут обуздать свою злую волю.
— Сир, — сказал он ему, — я довожу до вас то, что пред-
лагают жители города; но в любом случае надобно огра-
диться от измены; коль скоро вы под моей охраной, то на
меня и падет вечный позор, если вас постигнет несчастье.
Я вовсе не люблю вас, вы это знаете; напротив, я вас ненави-
жу и только жду законного случая, чтобы отомстить за мое
личное оскорбление; но я никому не дам права усомниться
в моей честности. Мой вам совет: облачите в ваши доспехи
одного из двух рыцарей, готовых разделить с вами плен.
— Фарьен, — ответил Клодас, — я вам доверяю, я сделаю
все, что вам угодно будет мне посоветовать.
Вместе с королем Фарьен вышел к жителям города:
— Господа, я переговорил с нашим сеньором королем.
Он согласен пребывать у меня в плену, полагаясь на слово,
даваемое мне вами, не пытаться вырвать его из-под моей
охраны. Подойдите, сир король Клодас: обещайте стать
моим пленником с того часа, какой я укажу.
Король поднял руку и дал требуемую клятву.
— Я хочу также, чтобы при вас были два самых высоко-
родных барона из ваших земель, к примеру, владетели Ша-

59
тодона и Сен-Сира. Венценосному королю не пристало быть
в неволе в обществе бродяг или нищей челяди.
Клодас вернулся назад и без труда уговорил пойти за со-
бою двух баронов, названных Фарьеном; он пришел с ними
вместе, но прежде обменялся доспехами с сеньором Сен-Си-
ром. Фарьен взял с них слово не выходить из темницы, пока
он им не позволит; затем обратился к людям Ганна:
— Почтенные сограждане, теперь клянитесь никоим об-
разом не посягать на жизнь и безопасность трех моих плен-
ников.
Все, кто его слышал, произнесли клятву, и толпа ра-
зошлась, явно довольная. Фарьен и двенадцать рыцарей,
в числе которых были Ламбег и шателен Отмюра, повели
Клодаса и двух его сообщников в большую Ганнскую баш-
ню. Когда они преодолевали последнюю ступеньку, Ламбег
подошел вплотную к рыцарю, одетому в доспехи Клодаса, и
вонзил ему в грудь свою пику. Рыцарь, сраженный смертель-
ным ударом, упал к ногам Фарьена, а тот, кипя от возмуще-
ния, схватил секиру, висящую на стене залы, и набросился на
племянника.
— Как! — вскричал Ламбег, — вы хотите меня убить, что-
бы я не мог покарать этого мерзавца Клодаса? Хотя бы дайте
мне время покончить с этим.
Не отвечая, Фарьен обрушил на него секиру; Ламбег хоть
и укрылся щитом, но лезвие рассекло кожу под умбоном1,
угодило в левую руку и вошло в ее плоть по самую плечевую
кость. Ламбег упал, обливаясь кровью, а Фарьен указал на
копье и меч, стоящие в станине2:
— Защищайтесь, сир король; я с вами против этих него-
дяев; пока мне хватит жизни хоть на единый вздох, они не
прикоснутся к вам.

1
Умбон — металлическая бляха в центре щита, обычно круглая, за-
щищавшая кисть руки. Здесь интересно прямое указание на материал, из
которого сделан щит: он был кожаным. (Прим. перев.).
2
Своего рода козлы, куда помещали древки копий. (Прим. П. Париса).

60
 Из десяти рыцарей, пришедших с Ламбегом и Отмю-
ром, ни один не шевельнулся, чтобы им помочь; Фарьен вто-
рым ударом секиры расправился с сеньором Отмюром; он
обернулся к своему племяннику, намереваясь прикончить
его, когда вдруг та, кому воистину было за что ненавидеть
Клодаса, венчанная супруга Фарьена, выбежала вся просто-
волосая из камеры, где так долго сидела взаперти, и кину-
лась между дядей и племянником.
— Ах! Милый Фарьен, — вскричала она, — не убивайте
лучшего в мире рыцаря, сына вашего брата! Вы всю жизнь
будете стыдиться и жалеть об этом. Если он так ненавидит
короля Клодаса, то вы ведь знаете, это из любви к вам, желая
отомстить за ваш позор. Меня одну вам следует убить; я это-
го заслужила больше, чем он.
Фарьен замер при виде этой женщины, которая поры-
валась заступиться за своего беспощадного обвинителя; по-
том, не отвечая, набросился на сеньора Отмюра, едва встав-
шего на ноги. Прочие десять рыцарей подоспели на защиту
своего сподвижника, напали на сенешаля и вскоре иссекли
его кровоточащими ранами. Он бы погиб, если бы Ламбег
не поднялся на ноги и не принял немедленно сторону дяди.
Обе стороны опустили мечи и глефы; десять рыцарей сошли
вниз по ступеням башни, а дама, не теряя времени, уняла
кровь и перевязала раны Фарьена. Слезы Ламбега смеша-
лись с кровью, струившейся из его ран; мало-помалу злоба
Фарьена утихла, он переводил взор с жены на племянника;
прослезившись, он протянул к ним обе руки. Ламбег узнал от
него, что убил вовсе не Клодаса, и искренне раскаялся в сво-
ем вероломном нападении. Здесь повествование оставляет
Фарьена и его пленников, чтобы вернуться к детям, которых
приняла к себе Владычица Озера.

61
 XIV
обрый прием, оказанный детям короля Богора

Д Владычицей Озера и Ланселотом, не заставил их

забыть Фарьена и Ламбега. Они плакали, блед-
нели и словно таяли на глазах. Дама заметила это и хотела
бы узнать, чего им недостает; но на все расспросы они отве-
чали упорным молчанием. Ланселот был более удачлив: он
выведал, кто они такие, и что они делали, и как они были
заперты в башне Ганна, и как явились перед Клодасом, и об
опасности, избегнутой благодаря девице с двумя борзыми;
и о смертельном ударе мечом, доставшемся Дорену; и, нако-
нец, об их тревоге за судьбу обоих наставников. Слушая их,
Ланселот чувствовал, что любит их еще сильнее; а поскольку
он имел над ними немалую власть, сам того не желая, то вот
что он сказал им:
— Будьте всегда такими, какими вы были у Клодаса: не
пристало королевичу жалеть тех, кто его обобрал; королевич
должен доблестью превосходить всех прочих.
Что же до Владычицы Озера, она рассудила, что пора со-
единить наставников с детьми. Но Фарьену пришлось обо-
роняться от горожан Ганна, которые на сей раз взяли в осаду
его самого за то, что он якобы переметнулся от них на сто-
рону Клодаса и погубил сыновей Богора. Владычица Озера
отрядила одну из своих девиц, чтобы та направилась в Ганн
и забрала оттуда Фарьена. Когда она выезжала, Лионель пе-
редал ей два пояса: свой и брата.
— Как только они их узнают, — сказал он ей, — они по-
следуют за вами немедленно.
— Но не привозите никого, — добавила Владычица Озе-
ра, — кроме двух наставников. Нельзя, чтобы другие разга-
дали тайну моего укрытия.
Приехав в Ганн, девица стала расспрашивать, кто среди
горожан самый уважаемый. Ей указали на Леонса Паэрнско-
го, близкого родича Бана, который не владел от Клодаса ни-
чем и оставался верен наследникам обоих королей, Ганн-

62
ского и Беноикского. Не возбуждая подозрений у жителей,
Леонс вошел в башню, где сидели в осаде Фарьен и Ламбег.
Вообразите радость обоих наставников, когда они узнали в
руках девицы пояса своих учеников, которые, мол, ничего
так не жаждут, как только увидеть их вновь!
— Госпожа моя, — сказал Фарьен, — вы знаете, как оз-
лоблены люди в городе: они обвиняют нас в измене и не по-
верят мне на слово, ежели я буду говорить, что оба юных на-
следника в полной безопасности; они пожелают их увидеть.
— В этом я не сумею им помочь, — сказала девица. —
Я могу лишь проводить вас к ним, и безо всяких попутчиков.
Фарьен обратился к воинам и горожанам Ганна:
— Почтенные сограждане, послушайте добрые вести о
наших сеньорах, сыновьях короля Богора. Они не у Клодаса.
Если вы не верите мне, выберите самого надежного из вас;
его проводят с Ламбегом в дом, где укрывают детей. Когда эти
двое скажут вам, что видели наших сеньоров Лионеля и Бо-
гора и что оставили их в добрых руках, вы признаете, сколь
мало обоснованы ваши подозрения, и позволите нам уйти.
Хоть и сомневаясь, радоваться им этой вести или опа-
саться некоей каверзы, жители Ганна приняли предложение
Фарьена и выбрали в спутники Ламбегу Леонса Паэрнского.
Они вышли и пересекли долину Нокорранж у начала
Бриокского леса1. Казалось, что к лесу этому примыкает озе-
ро, шириною равное протяженности поместья Владычицы
Озера. Но прежде чем продолжить путь, девица предупре-
дила Леонса Паэрнского, что не может позволить ему сопро-
вождать их далее.
— Повремените немного, и я обещаю вернуться за вами
или привести ваших воспитанников, смотря по тому, что
мне прикажут; видите вон там замок Тараск, по соседству
с замком Брион; пожалуйста, располагайтесь там, пока я не
вернусь.
1
«В начале долины Нокорранж, у входа в лес, называемый Бриоск, с
той стороны леса, где было озеро…» (рук. 339, л. 13, об. — рук. 341, л. 25. —
«Nocorringue. — Brioigne», рук. 773, л. 29). (Прим. П. Париса).

63
 Леонс последовал этим наставлениям и повернул к Та-
раску, а Ламбега девица повела туда, где виднелось озеро.
По мере их продвижения вода словно бы отступала, и вот
они очутились у больших ворот, которые раскрылись перед
ними, и Ламбегу так и невдомек было, что же стало с озером.
Богорден1 бурно радовался встрече со своим дорогим
учителем; но Лионель, не видя Фарьена, был сильно раздо-
садован и ушел в другую комнату, не говоря ни слова. Там
он увидел девицу, которая вывела их из Ганна. Сарейде пе-
ревязывали рану, полученную ею, когда она кинулась между
Клодасом и Лионелем. Он явно удивился при виде ее изъя-
на; ведь когда они выходили из королевского дворца, была
ночь, и он ничего не заметил.
— Э, сударыня, — сказал он, — эта рана изрядно вас обе-
зобразила!
— Правда, Лионель? А вы не думаете, что тому, из-за
кого я ее получила, стоило бы поблагодарить меня?
— Он должен ценить вас превыше себя самого. Он дол-
жен отдать вам все, что вам угодно будет потребовать.
— А если бы меня так изуродовали из-за вас?
— Тогда бы я любил и слушался вас больше всех на свете.
— Ну что же, я очень рада, ведь это был удар от меча
Клодаса, когда я бросилась между ним и вами, выходя из его
дворца.
— О! сударыня, можете положиться на меня: вы куда бо-
лее заслуживаете быть моей наставницей, чем Фарьен; ведь
я его так любил, а он ко мне не пришел, хотя и мог догадать-
ся, как грустно мне без него. Да, стань я владыкой целого
мира, пусть бы он правил им наравне со мною. Но теперь я
вас одну хочу любить и слушаться, ведь вы подвергли опас-
ности свою жизнь, чтобы уберечь мою.
Растроганная девица не могла сдержать слез. Она обня-
ла дитя и расцеловала его в лоб, в глаза, в губы. В этот миг
Ламбег открыл дверь и преклонил колени перед Лионелем:

1
Уменьшительное от «Богор». (Прим. перев.).

64
 — Дорогой сир, как вы тут жили с тех пор, как мы поте-
ряли вас из виду?
— Плохо, — ответил юнец, — но теперь мне хорошо; я
забыл все свои печали.
Девица все еще держала его в объятиях.
— Любезный сир, — продолжал Ламбег, — поклон вам от
моего дяди, вашего наставника.
— Он мне больше не наставник. Вот вы к нам вернулись,
вы и впрямь наставник моего брата Богордена; а я теперь
повинуюсь этой госпоже. Но расскажите все-таки, как жи-
вется Фарьену.
— Слава Богу, сир, он в добром здравии; но ему при-
шлось нелегко.
И тут он поведал обо всем, что с ними случилось со дня
их разлуки: об осаде башни, о бунте баронов и горожан Ган-
на, о пленении Клодаса.
— А Дорен, — спросил Лионель, — он отошел от удара,
нанесенного моим братом?
— Отошел, — засмеялся Ламбег, — туда, откуда на него
уже не пожалуется.
— Он умер, вы говорите?
— Да, я видел его тело в гробу, окоченелое и безжиз-
ненное.
— О! если так, я уверен, что верну свое законное наслед-
ство. Дай Бог Клодасу прожить подольше, чтобы он успел
уразуметь, какова расплата за похищение чужих земель!
Всех изумили эти гордые слова. Затем Ламбег разъяс-
нил юноше, что Фарьен не может выйти из башни, пока не
убедит жителей Ганна, что их юные сеньоры укрыты от пре-
следований Клодаса. А Владычица Озера, подойдя, спросила
Лионеля, не хочет ли он съездить повидаться с ним.
— Госпожа, я сделаю то, что посоветует мне моя настав-
ница.
— И как это она взяла такую власть над вами?

65
 — Посмотрите, — ответил он, приоткрыв рану на лице
девицы, — посмотрите, разве мало она заплатила за право
приказывать мне?
— Воистину, — промолвила Владычица Озера, — ее тру-
ды не пропали зря; если вы доживете до возраста мужчины,
она еще услышит о вашем благородстве.
Владычица Озера пожелала сама проводить обоих детей
и Ламбега до Тараска. В это самое время появился Ланселот,
только что ото сна, ибо он поднялся чуть свет и все утро охо-
тился. Все принялись ужинать; Ланселот, по своему обыкно-
вению, отрезал для госпожи от первого кушанья и сел на-
против нее, прочие же домочадцы ждали и не садились по
местам, пока он не занял свое. На голове его был венок из
алых роз, оттенявший красоту его волос. Хотя был уже месяц
август, когда розы перестали цвести, но, говорит предание,
пока он жил у Владычицы Озера, не проходило и дня, летом
ли, зимой ли, когда бы отрок, просыпаясь, не находил у изго-
ловья своего ложа убор из свежих алых роз; не бывало этого
лишь по пятницам, в канун больших праздников и во время
поста1. Он никак не мог увидеть, кто его приносит, хотя ча-
сто караулил, чтобы его изобличить. С тех пор как оба сына
короля Богора стали его приятелями, он делал из этого убора
три венка и делился с ними.
Он выехал в Тараск. При нем был один рыцарь, к кото-
рому он был особенно привязан, и один подручный, везший
его лук и стрелы. То и дело он метал в диких зверей и птиц
копье, которое держал в руке, ибо никто не умел прицелить-
ся и бросить так верно, как он. Они прибыли к замку, где их
ожидал Леонс Паэрнский; он узнал обоих детей и преклонил
перед ними колени, плача от радости.

1
Владычица Озера поступала в точности наоборот, чем святой Лю-
довик, хотя и со столь же благочестивыми помыслами. «Король, — говорят
Хроники Сен-Дени, — велел своим детям носить венки из роз или иных
цветов по пятницам, в память о святом терновом венце, коим увенчан
был Иисус Христос в Страстную пятницу». (Т. IV, стр. 355 последнего изда-
ния). (Прим. П. Париса).

66
 — Ах, госпожа! — сказал он, — вы приютили сыновей ко-
роля и самого доблестного из людей, если не считать короля
Бана, его брата; тот, несомненно, снискал еще бóльшую сла-
ву среди рыцарей. Вы, наверное, наслышаны не хуже нас обо
всем величии их рода; а еще благороднее они по матери, ибо
они от той крови, которую удостоил воплощением Своим
Царь небесный1. И если правду говорят пророчества, один
из сыновей королей Бана и Богора будет тем, кто завершит
времена превратностей в Великой Бретани.
Слушая эти слова, Лионель краснел, бледнел и заливался
слезами.
— Что с вами, Лионель? — спросила его новая настав-
ница, взяв за подбородок, — вы уже решили меня покинуть?
Вам уже наскучила моя опека?
— О, нет! милая сударыня, я оплакиваю землю моего
отца, которая доныне остается в чужих руках. Не имея под-
данных, как я смогу отвоевать свою честь?
Ланселот сказал, глядя на него с презрением:
— Фу, дорогой кузен, фу! Плакать из-за потери земли!
Если вам хватает смелости, хватит и земель. Станьте мужчи-
ной, так добьетесь их мужеством, мужеством же и удержите.
Все, кто слышал эти слова Ланселота, подивились столь
возвышенной мудрости в столь нежном возрасте; а Влады-
чицу Озера, казалось, поразило лишь это прозвание «до-
рогой кузен», данное им Лионелю. Слезы подступили к ее
глазам от самого сердца; но, обратясь к Леонсу Паэрнскому,
она пояснила ему, что дети нигде не могут быть в большей
сохранности, чем у нее.
— А вы, Ламбег, — добавила она, — возвращайтесь к ва-
шему дяде Фарьену и приведите его к нам. Не спрашивайте,
кто я; довольно вам знать, что моим замкам не страшны ни-
какие посягательства Клодаса. Я пошлю кого-нибудь прово-
дить вас по закоулкам этих укреплений; и вы возьмете сюда
только Фарьена и Леонса Паэрнского.

1
См. примечание Париса на стр. 15. (Прим. перев.).

67
 Все то время, пока Леонс гостил у Владычицы Озера, он
непрестанно вглядывался в нежное и миловидное лицо Лан-
селота. По пути, когда они подъезжали к Тараску, он сказал
Ламбегу:
— Вы заметили, какие речи вел друг наших сеньоров? Ни-
когда еще столь гордые слова не звучали из детских уст. Он
был в высшей степени прав, назвав Лионеля своим кузеном.
— Как, — возразил Ламбег, — разве они могут быть в
родстве? Мы знаем, что у короля Бана был всего один сын, и
сын этот умер в тот же день, что и он сам.
— Поверьте мне, это Ланселот; это сын короля Бана.
Я хорошо присмотрелся к нему и узнал черты, взгляд, поход-
ку короля Беноикского. Сердце мне так подсказало; и ничто
не помешает мне видеть в нем монсеньора Ланселота.
Но Владычица Озера после отъезда Леонса и Ламбега
привела детей к себе во дворец. Она тут же отозвала Лан-
селота в сторону и спросила, пытаясь придать голосу суро-
вость:
— Как вы посмели назвать Лионеля своим кузеном? Раз-
ве вы не знаете, что он сын короля?
— Госпожа, — ответил юнец, покраснев, — это слово при-
шло мне на язык, и я не удержал его.
— Так скажите, ради вашего передо мною долга, кого вы
считаете благороднее, себя или Лионеля?
— Госпожа, я не знаю, такого ли я знатного рода, как
он; но зато уж никогда я не стану плакать о том, что у него
исторгает слезы. Мне часто говорили, что прародители всех
людей — один мужчина и одна женщина; тогда я не пойму,
как может быть в людях больше или меньше благородства,
помимо того, что происходит от чести. Ежели человека де-
лает благородным сила духа, то мне верится, что я из числа
благороднейших.
— Это еще будет видно, — возразила Владычица Озе-
ра, — но, по крайней мере, я уже могу сказать, что если вы
всегда будете столь же великодушны, вам не стоит бояться,
что слава вашего рода оскудеет.

68
 — Вы тоже в это верите, госпожа?
— Разумеется.
— Благослови вас Господь за то, что вы оставили мне
надежду достичь наивысшего благородства. Я не корю себя
за то, что до сих пор мне прислуживали два королевских
сына, ведь когда-нибудь я могу сравняться с ними и даже
превзойти их.
Владычицу Озера все более и более восхищал здра-
вый ум Ланселота: ее нежность к нему не знала предела;
но к трепету ее души примешивалось сожаление. Скоро
дитя достигнет возраста посвящения в рыцари; тогда она
не сможет его удерживать долее. Ей останется Лионель, но
и Лионель покинет ее в свой черед, а за ним и Богорден.
Тогда, по крайней мере, думалось ей, она будет следить за
ними издалека; она приложит все усилия, чтобы предви-
деть и отвращать от них опасности, передавать им предо-
стережения и советы. Чувства переполняли ее; все ее сча-
стье состояло в любви, питаемой ею к трем этим чадам, а
более всего к Ланселоту.

XV
озвращаясь к жителям Ганна, дабы успокоить их по

В поводу судьбы сыновей Богора, Ламбег и Леонс Па-

эрнский полагали, что Фарьена отпустят на волю; Фа-
рьен и сам в это верил и уже вознамерился передать королю
Буржскому трех взятых у него заложников. Но горожане не
желали выдавать этих заложников, боясь, что Клодас скоро
нападет на город; и чтобы не бросать их, Фарьен вынужден
был покориться и остаться с ними взаперти.
Клодас и вправду не мог забыть, что смерть его сына
взывает к отмщению. Вскоре он подошел к стенам Ганна
с огромным войском. Тогда горожане пришли на поклон к
Фарьену и умоляли его употребить свое влияние на короля
Буржского, дабы унять его гнев.

69
 — Я готов к нему пойти, — сказал Фарьен, — и от души
надеюсь его смягчить. Но поскольку предвидеть нужно вся-
кое, и поскольку в людях никогда не бывает ровно столько
добра или зла, сколько ожидаешь, поклянитесь мне, что если
я не вернусь, вы отомстите за мою смерть смертью трех за-
ложников.
Бароны поклялись на святых, Фарьен облачился в доспе-
хи и сел на коня. Завидев его издали, Клодас кинулся к нему
с распростертыми объятиями и хотел расцеловать в уста.
— Сир, — сказал Фарьен, отстраняясь, — прежде всего я
хочу знать, что вы намерены делать. Вы пришли осаждать
город, где находятся мои близкие и друзья; я поручился пе-
ред ними, что вы их пощадите. Если вы не оправдаете моих
слов, позор падет на меня.
— Как! — ответил Клодас, — разве Ганн не мой город, а
вы все не мои подданные? По какому праву вы закрываете
передо мною ворота?
— Сир, когда люди видят, что надвигается войско, бла-
горазумнее будет готовиться к обороне. Успокойте горожан;
скажите, что намерения у вас добрые, что вы не помышляе-
те о мести, и наши ворота для вас откроются.
— Не надейтесь на это! — возразил Клодас, — я намерен
совершить правый суд, и притом немедленно, как только
войду.
— Повторяю вам, сир, люди Ганна сейчас под моим по-
ручительством; я вас прошу как ваш вассал, не посягайте на
мою честь. Если они поступили с вами дурно, выслушайте
их; они готовы возместить урон.
— Я ничего не желаю слушать. Убийство моего драго-
ценного сына Дорена взывает к мести; если я не исполню ее,
то буду посрамлен в глазах баронов Пустынной земли.
Тогда Фарьен промолвил:
— Сир Клодас, пока вы нуждались в моих услугах, я вам
в них не отказывал; ныне, когда вы уже не внемлете моим
советам, я объявляю, что возвращаю вам ваш надел; в ином
положении я, пожалуй, буду лучше услышан. А вы, господа

70
бароны Пустынной земли, готовые возомнить, что король
ваш осрамится, если удостоит прощения своих подданных
из Ганна, посмотрим, велика ли ему от вас будет помощь.
Не так вы разговаривали, когда у самых ворот его дворца я
остановил меч, едва не сразивший его насмерть. Слава Богу,
у нас в городе довольно рыцарей, чтобы принять вас как
подобает. А пока, если кто-то здесь утверждает, что бароны
Ганна недостойны прощения, я его вызываю и готов заста-
вить его сознаться в обратном.
Никто не ответил на вызов.
— Король Буржский, — продолжил он, — я вам больше не
вассал, я свободен от любого долга перед вами. Да услышат
меня ваши бароны: отныне у вас не будет злейшего врага,
чем я. Но прежде чем вернуться к моим друзьям, я должен
вас кое о чем уведомить: вы дали мне королевское слово,
что станете моим пленником, как только я этого потребую;
я этого требую сегодня; вы пойдете за мной, дабы не ока-
заться клятвопреступником.
О! — ответил Клодас, — я это понимал не так. Я давал
слово одному из моих верноподданных, а не тому, кто из
подданства вышел.
— Если вы не держите свою клятву, пусть этот позор па-
дет на вас! Вы не достойны более носить корону. Я вправе
забыть, что вы некогда были моим сеньором; если предста-
вится случай, я сражусь с вами, я убью вас, не боясь ника-
кого приговора суда. А если я умру раньше вас, то пропади
моя душа, если я не приду с того света, чтобы погубить вас1.
А пока молитесь за души троих ваших заложников, но не за
тела их; ибо, прежде чем я вернусь, наши катапульты метнут
их головы прямо ко входу в ваш шатер.
С этими словами он пришпорил коня и ускакал во весь
опор; более двадцати рыцарей бросились за ним в погоню с
глефами наперевес. Его едва не нагнали, когда он был у са-
мых городских ворот; но тут он услышал голос Ламбега:
1
«И если вы останетесь живы после меня, то ждите от меня смерти,
или душа из тела сгинет» (рук. 339, л. 15). (Прим. П. Париса).

71
 — Дядюшка, неужели вы вернетесь, не проучив этих на-
глецов?
Тогда Фарьен обернулся к ближайшему преследовате-
лю; нацелив глефу, он вонзил ему в тело железо по самое
древко и низверг его замертво под ноги своему коню. Затем
он взялся за рукоять меча и ринулся на тех, кто догонял его.
Ворота города отворились; сотня рыцарей во главе с Ламбе-
гом пришла ему на помощь, тогда как на противной стороне
Клодас, вооружась жезлом, взывал к своим людям:
— Негодники! Вы что, поклялись меня опозорить? Кто
вам позволил нападать на посланника?
При нем был только меч у пояса да легкий кольчужный
наголовник. Ламбег узнал его и ринулся, наставив глефу, но
тот внезапно повернул назад, уводя своих людей.
— Клодас! Клодас! — кричал ему Ламбег, — вы бежите:
вы не хотите отведать, какова закалка моего меча.
Заслышав эти угрозы от врага в полных доспехах, когда
сам он без кольчуги, глефы и шлема, Клодас ощутил, как его
пронзает дрожь; он до крови вонзил шпоры в конские бока.
— Предатель! Клятвопреступник! Подлец! — вопил Лам-
бег без устали, — наберись-ка духу меня дождаться! Не сбе-
гай, как последний трус!
Таких оскорблений король стерпеть не мог; и, предпо-
чтя смерть позору бегства, он поднял правую руку, перекре-
стил себе лицо и тело, а потом с мечом в руке развернул коня.
— Ламбег, не спеши, — ответил он, — все знают, что я
не предатель; а теперь ты увидишь, можно ли меня назвать
трусом.
Никогда еще так не радовался Ламбег. Он первый по-
разил Клодаса своею длинной пикой в самый верх груди.
Чуть бы пониже, и тот бы погиб. От тяжкой раны король
покачнулся в седле, потом распрямился, и когда Ламбег по-
равнялся с ним, не успев еще вынуть меч взамен поломан-
ной глефы, Клодас угодил ему мечом прямо в лицо; острие
проникло сквозь петли забрала и откинуло его на заднюю
луку. В глазах его все померкло; но и Клодас, изведя в этом

72
выпаде последние силы, замер и поник на передке седла.
Ламбег очнулся первым; и когда он увидел, что Клодас не-
движим и впился обеими руками в конскую гриву, то нанес
удар мечом, норовя отсечь ему голову; но в ту самую мину-
ту конь его вздыбился так, что удар пришелся на маковку
наголовника. Король грузно упал на землю; его едва не на-
стиг последний удар, но тут подоспели его люди и, заслонив
своего сеньора, вынудили Ламбега снова заградить щитом
грудь. Однако он и не помышлял о бегстве; в слепой ярости
он чуть было не ринулся в самую их гущу; как вдруг появил-
ся Фарьен, взял его коня за поводья и развернул обратно
к городу. Они вошли, заперли ворота, опустили решетки и
спешно поднялись в башню, где совлекли с себя разбитые
щиты, порванные кольчуги, помятые шлемы. По тому, как
струилась и запекалась кровь на их ранах, видно было, что
пришли они не с увеселительной прогулки.
Три заложника Клодаса, запертые в камере, ключ от ко-
торой хранился у Фарьена, слышали, как они вернулись, и их
приход не возвещал им ничего доброго.
— Сир дядя, — сказал Ламбег, немного отдышавшись, —
ради Бога! позвольте мне наказать их за вероломство Кло-
даса.
— Нет, милый племянник, злодеяние их сеньора — не
их злодеяние; король Клодас в жизни своей лишь однажды
навлек на меня позор, о коем мне следует умалчивать; а эти
добрые люди за него не в ответе.
Пока он в который раз усмирял гнев Ламбега, внезапно
явился оруженосец с известием, что Клодас желает говорить
с ним под стенами города. Он сел на коня, подъехал к воро-
там и увидел перед собою короля, простертого на носилках.
Один из рыцарей сделал ему знак подойти.
— Фарьен, — сказал ему Клодас, — дайте мне знать о
моих заложниках: они еще живы?
— Да, сир.
Лицо короля просияло при этом ответе.

73
 — Послушайте, Фарьен1, вы отозвали у меня свою при-
сягу, не имея на то особых причин. Я вам предлагаю дать
ее снова, а если вы отказываетесь, то я вправе, по меньшей
мере, доверить вам моих заложников. Но согласитесь вер-
нуться ко мне, и я готов соблюсти данное вам обещание.
— Сир, как вы себе это мыслите?
— Я давал слово своему вассалу и должен держать ответ
перед ним, а не перед человеком, мне чуждым. Если вы не
хотите оставаться при мне и вернетесь в Ганн, мне от вас не
понадобится более ни добрых советов, ни дурных. Укажите
только десяти первейшим людям города, пусть придут пого-
ворить со мной.
Фарьен вернулся в город и тотчас передал Леонсу Паэрн-
скому и девяти знатнейшим баронам, чтобы те подошли к
носилкам Клодаса. Увидев их, король заговорил:
— Вы мои люди; когда бы я судил по справедливости,
я бы не простил городу нанесенную мне обиду. Но я не на-
мерен обойтись с ним со всею жестокостью, хотя вы знаете,
равно как и я, что вся ваша оборона бесполезна. Фарьен при-
шел говорить со мною о мире; но он мне больше не вассал, и
я не мог поладить с ним. Итак, вот мои условия, к которым я
надеюсь вас склонить; ручаюсь святыми вашего города, если
вы их отвергнете, вам не будет от меня пощады! Покляни-
тесь, что вы никоим образом не причастны к убийству моего
сына Дорена, и выдайте мне одного из вас, дабы я поступил
с ним по своей воле.
Эти слова Клодаса внушили баронам и радость, и пе-
чаль: радость надежды на близкое примирение, печаль от
мысли, что ценою его будет жертва одного из них.
— Сир, — сказал Леонс Паэрнский, — мы выслушали
ваши слова и, возможно, согласимся с ними, когда узнаем
имя рыцаря, которого должны вам выдать.
— Скажу вам: это Ламбег.
1
Старая добрая рукопись 339 в этом месте содержит большой про-
бел, который я восполнил с помощью рукописей №№ 754 и 1430, предла-
гающих не менее уместный текст. (Прим. П. Париса).

74
 — Ах! Сир, этого быть не может; мы не выдадим луч-
шего рыцаря королевства. Не дай Господь, чтобы мир был
выкуплен столь дорогой ценой! Даже если все пойдут на это,
я все же буду против.
— А вы, остальные, — спросил Клодас, — вы позволи-
те опрокинуть кверху дном свой город и погубить всех его
обитателей, и рыцарей, и горожан, чтобы не выдать одного-
единственного человека?
— Мы все, — отвечали они, — поступим по совету Леонса
Паэрнского.
— Что ж, уходите, откуда пришли, и не ждите от меня ни
мира, ни перемирия.
Они вернулись в Ганн, преисполненные самой глубокой
печали.
— Какие новости? — спросил у них Фарьен.
— Скверные. Не будет нам мира, если мы не согласимся
выдать Ламбега.
— И что вы ответили?
— Что не в моих обычаях, — сказал Леонс, — приносить в
жертву рыцаря, лучше всех оборонявшего нас.
Тогда Фарьен собрал жителей города, и все не колеблясь
одобрили отказ Леонса Паэрнского.
— Нам никогда не поставят в укор, что мы купили себе
спасение такой ценой. Надо выйти и напасть на войско Кло-
даса; уж если так, да поможет нам Бог, мы дорого отдадим
свои жизни!
Тронутый таким изъявлением верности, Фарьен побла-
годарил их и вновь поднялся на башню. Там, уныло присло-
нясь к зубцам, глядя на луг, усеянный шатрами Клодаса, он
осознал еще яснее, что оборона будет тщетной, что силы
людские в городе чересчур малы, но и чересчур велики для
тех скудных запасов провизии, что у них остались. Слезы
текли у него ручьем, вздохи распирали грудь. В это самое
время Ламбег заметил, как он причитает, опершись о сте-
ну; он побоялся его тревожить и подошел осторожно, чтобы
слышать его, оставаясь невидимым.

75
 — Ах! — говорил Фарьен, — славный город, издавна чти-
мый, приют для стольких честных людей, столица и дом ко-
роля, прибежище радости, обитель справедливости, столь
богатый доблестными рыцарями, добрыми и храбрыми го-
рожанами! Как не печалиться, видя твое падение! Ах! по-
чему Клодас не потребовал мою жизнь, а не Ламбега: я уже
столько прожил, что мог без сожаления отдать остаток моих
дней; ибо можно ли старику желать лучшей смерти, чем та,
что обернется спасением для его сородичей, его собратьев?
Рыдания помешали ему продолжить. Поспешно подой-
дя, Ламбег сказал:
— Сир дядюшка, не горюйте так. Клянусь моим долгом
перед вами, для спасения города за мною дело не станет, и
мне от того будет великая честь. Я пойду и предамся Клодасу
в руки без страха, без сожаления.
— Ламбег, — сказал Фарьен, — я вижу, ты меня слушал;
но ты меня не понял. Ты молод, еще не совершил своих де-
яний, и я не хочу, чтобы ты умирал. Бог нам поможет, будь
уверен; предпримем набег и, возможно, обманем все надеж-
ды Клодаса.
— Нет, милый дядюшка, об этом теперь и речи нет; в об-
мен на меня город сможет обрести мир; нельзя допустить,
чтобы за него погиб кто-то другой.
— Как! Ламбег, неужели ты бы решился отдаться в руки
Клодасу?
— Конечно, дядюшка; я ведь слышал от вас: будь вы на
моем месте, вы бы сдались по своей воле. А разве я могу убо-
яться позора за то, на что вы бы сами охотно пошли?
— Увы! Ламбег, я вижу, что ты идешь на смерть, и ничто
не может тебя уберечь; но, по меньшей мере, ни один ры-
царь не найдет кончины более почетной, ибо твоя погибель
будет спасением целому народу.
Теперь надо было преодолеть упорство всех баронов и
горожан, которые ни за что не желали выменивать свои жиз-
ни на храбрейшего своего рыцаря. Наконец, Ламбег убедил
их отпустить его, и Фарьен, обняв его, сказал:

76
 — Милый племянник, вы идете на самую славную
смерть, какую только может пожелать рыцарь; но вы долж-
ны готовиться к ней перед Богом так же усердно, как и перед
людьми. Исповедуйтесь, прежде чем отдать Господу свою
прекрасную душу.
— Ах! дядюшка,— ответил Ламбег.— Умереть я не боюсь;
мне ли не знать, что если Бог даст вам выжить, то смерть моя
будет отомщена. Но ведомо ли вам, что меня гнетет и гло-
жет? Это, признаюсь, надобность простить моего злейшего
врага. Вот оно, мое мучение, горше любой пытки.
— Так надо, милый племянник.
— Если вам так угодно, придется мне пойти на это, ибо
я хочу, дядюшка, оставляя вас с Богом, сохранить благоволе-
ние и Его, и ваше.
Тогда призвали епископа, и Ламбег ясным голосом по-
ведал обо всем, что могло тяготить его совесть. Потом он по-
требовал свои доспехи.
— Зачем они вам? — спросил Фарьен. — Не лучше ли бу-
дет просить пощады?
— Да Боже упаси, чтобы я просил пощады у того, кто от
меня бы ее не дождался! Я иду к нему не как челядин к сво-
ему барону, а как рыцарь, в закрытом шлеме, со щитом на
шее и с мечом в руке; этот меч я ему отдам. Не бойтесь за
меня, милый дядюшка: я не собираюсь ни убить его, ни пре-
пятствовать тому, чтобы он убил меня.
Как только его облачили в доспехи, он сел на коня и,
препоручив их Богу, удалился с лицом ясным и безмятеж-
ным. Вскоре он прибыл к шатру Клодаса. Король Буржский,
зная свой неукротимый нрав, был во всеоружии и поджидал
его среди своих баронов. Ламбег подошел, взглянул на Кло-
даса и не сказал ни слова; он медленно извлек свой меч из
ножен, тяжело вздохнул и бросил его к ногам Клодаса. Потом
он снял с себя шлем, измятый щит и тоже уронил на землю.
Король поднял меч, осмотрел его и замахнулся, будто соби-
раясь обрушить его на голову Ламбега. Все, кто видел это,

77
содрогнулись; один Ламбег остался бесстрастным; он не ше-
вельнулся, не выдал ни малейшего движения чувств.
— Снимите с него кольчугу и железные шоссы1! — при-
казал Клодас.
Оруженосцы тотчас окружили его и сняли последние
доспехи. И вот он уже в простой котте2 серого сукна, без бо-
роды и усов, но превосходно сложенный телом и прекрас-
ный лицом. Он стоял перед королем, но не удостаивал его
взглядом. Пришлось Клодасу нарушить молчание:
— Ламбег, как это тебе достало духу сюда явиться? Ты
ведь знаешь, что я ненавижу тебя больше, чем кого бы то ни
было.
— А ты, Клодас, разве не знаешь, что я вовсе не боюсь
тебя?
— Ты мне еще угрожаешь, теперь, когда твоя жизнь в
моих руках!
— Я нисколько не боюсь смерти; сдаваясь тебе, я пре-
красно знал, что она мне уготована.
— Признайся: ты думал, что будешь иметь дело с сердо-
больным врагом.
— Нет, с самым жестоким, какого видывал свет.
— А с какой стати я бы питал к тебе хоть малейшую жа-
лость? Разве ты пощадил бы меня, имей я несчастье попасть
в твои руки?
— Богу не угодно было оказать мне такую милость; но за
то, чтобы видеть твою смерть от моей руки, я отдал бы все на
этом свете и свой жребий на том.
Клодас усмехнулся и, протянув левую руку, взял Ламбега
за подбородок:
— Ламбег, — сказал он, помолчав немного, — кто с вами
заодно, тот может похвалиться, что с ним рядом самый стой-
кий, самый бесстрашный потомок Евы из тех, что просну-
Шоссы — защитное облачение нижней части тела, чулки или набе-
1

дренники кольчужного плетения. (Прим. перев).

2
Котта — средневековая верхняя одежда с узкими рукавами. (Прим.
перев.).

78
лись нынче поутру. Да, если бы ты дожил свой век, ты бы,
верно, стал храбрейшим из рыцарей. Чтоб мне не видать
Божьей помощи, если я хоть за все царство земное соглашусь
предать тебя смерти! Правда, нынче утром ничто другое так
не согревало мне душу, как моя месть; но она во мне осты-
ла; прежняя моя решимость иссякла при виде того, как ты,
еще такой юный, отдаешь собственную жизнь ради спасения
твоих друзей и сородичей. И хоть я был бы рад избавиться от
столь лютого врага, мне все же следует воздержаться от это-
го ради приязни к Фарьену, твоему дяде, который спас мне
жизнь, когда ты едва не отнял ее у меня.
Тут он велел принести один из самых богатых своих на-
рядов в дар Ламбегу, но тот отказался его взять.
— Будем друзьями, — сказал ему король, — согласись
остаться при мне и прими от меня наделы.
— Нет, Клодас; я уж подожду идти к тебе в вассалы, пока
мой дядя к тебе не вернется.
Тогда король послал рыцаря за Фарьеном, который сто-
ял у ворот Ганна в подвязанном шлеме, с глефой в руке и ме-
чом на поясе, полный решимости дождаться Клодаса и убить
его, как только узнает, что его племянник погиб.
Когда посланный привел его, Клодас сказал:
— Фарьен, я расквитался с вами: я простил Ламбега.
Спору нет, ваша дружба была бы мне дороже всего на свете.
Не откажите мне в этом; возобновите вашу присягу и возь-
мите обратно земли, которыми владели от меня; знайте, что
я готов прирастить их любыми, какие вам и Ламбегу будет
угодно просить.
— Сир король, — отвечал Фарьен, — я благодарен вам как
одному из лучших королей за все, что вы совершили и еще
совершите впредь. Я не отвергаю ни службы вашей, ни да-
ров; но я поклялся на святых мощах, что не приму земель ни
от кого, пока не получу добрых вестей о детях моего сеньора,
короля Богора.
— Ну что ж! — промолвил Клодас, — берите ваши земли,
не присягая мне; бродите сколько вам угодно в поисках де-

79
тей; если вы их найдете, привозите сюда, и я вам отдам во
владение их наследство, пока им не подойдет время носить
оружие. Они дадут мне присягу, признают меня своим сюзе-
реном, а вы последуете их примеру.
— На это мне идти не подобает, — сказал Фарьен, — мо-
жет такое случиться, что я вынужден буду вторгнуться в
ваши земли, и даже если отложить мою присягу, это будет
супротив моего долга ленника. Я предлагаю вам другое: бу-
дут ли дети найдены или нет, но я обещаю не присягать ни-
кому иному, не известив вас.
— О! — воскликнул Клодас, — теперь я вижу, почему вы
не хотите остаться при мне: и верно, вы же говорили мне,
что не любите меня и никогда полюбить не сможете.
— Сир, сир, — ответил Фарьен, — я говорил вам чистую
правду. Однако вы сделали для меня более, чем я могу сде-
лать для вас; а потому, где бы вы ни были, вам нет нужды
остерегаться ни меня, ни моего племянника. Позвольте же
проститься с вами и начать наши поиски.
Клодас, видя, что настояниями ничего не добьется, от-
пустил их, как они того и просили. Ламбегу вернули его до-
спехи; когда он сел на коня, король сам преподнес ему глефу
с острым железом и крепким древком; ибо он пришел без
копья. Так дядя с племянником вернулись в город, обретший
благодаря им желанный мир; но они не остались там даже
на одну ночь и, препоручив Богу рыцарей и горожан, приня-
лись искать своих юных сеньоров.
Владычица Озера еще прежде отдала одного из своих
подручных в услужение Ламбегу. И потому они без труда по-
пали в то отрадное убежище, где уже пребывали сын короля
Бана и его кузены, сыновья короля Богора.
Здесь повествование довольно бегло описывает добрый
прием, оказанный новым гостям.
Фарьен скончался спустя недолгое время, а жена его
провела свои последние дни в покаянии о прежних блуд-
нях с королем Клодасом. Оба их сына, Эгис и Тарен, выросли

80
доблестными и верными рыцарями, а обе почтенные коро-
левы, Ганнская и Беноикская, окончили свою смиренную
жизнь в тех двух монастырях, в которые они удалились. Из
снов и откровений они узнали о славной участи своих детей;
и потому лишь об одном они жалели, возносясь в Рай не-
бесный: что так и не повидали Ланселота, Лионеля и Богора,
прежде чем смежились их веки.

XVI
анселот оставался под опекой Владычицы Озера до

Л восемнадцати лет. Видя, что он так хорош собою,

так ладно сложен телом, так щедр и благороден ду-
шой, дама с каждым днем убеждалась все более, что грешно
ей откладывать срок, когда пора будет отпустить его. Вскоре
после Пасхи он ездил охотиться в лес, и ему удалось убить
оленя, столь упитанного, хотя до августа месяца было еще
далеко, что ему захотелось тут же отослать его Владычице
Озера. Двое подручных принесли оленя и сложили к ее но-
гам, а сам он устроился под лесным дубом, чтобы отдохнуть
от полуденного зноя. К вечеру он снова сел на гончего коня1,
а когда вернулся домой, то нашел привычных сотрапезни-
ков владелицы этих угодий в полном сборе вокруг роскош-
ной добычи. Ланселот был одет в короткую лесную котту, на
голове убор из листьев, а к поясу приторочен колчан. Увидев
его въезжающим во двор, дама ощутила, как слезы подсту-
пают к глазам от самого сердца; и, не дожидаясь его, она по-
скорее ушла в большую залу и села там, укрыв лицо руками.
Ланселот подошел к ней; она убежала в соседнюю опочи-
вальню. «Что с моей госпожой?» — подумал юноша. Он стал
искать ее, нашел и увидел распростертой на широком ложе,
утопающей в слезах. На его приветствие она не ответила —

1
Лошади, используемые для охоты, были особым образом обуче-
ны; отсюда их специальное название «гончие» [chacéors — ст.-фр.]. (Прим.
П. Париса).

81
она, которая обыкновенно первая подбегала к нему обнять
и расцеловать.
— Госпожа, — спросил он, — что с вами? Если вас кто-то
огорчил, не таитесь, ведь пока я жив, я не потерплю, чтобы
вас посмели обидеть.
Поначалу она в ответ удвоила рыдания и слезы; но по-
том, видя его во все большем недоумении, сказала:
— Ах! Королевич, уходите, если не хотите, чтобы мое
сердце разбилось.
— Что ж, госпожа, я уйду, раз мое присутствие только до-
саждает вам.
Он вышел, забрал свой лук, повесил его на шею, прила-
дил к поясу колчан, оседлал и взнуздал своего рысака и вы-
вел во двор. Между тем дама, которая любила его без памя-
ти, спохватилась, что обидела его; она встала, вытерла свои
опухшие глаза и вышла во двор в тот самый миг, когда он
ставил ногу в стремя. Она ухватила коня за узду:
— Куда вы собрались, отрок?
— В лес, госпожа.
— Слезайте, вы не поедете.
Он промолчал, спешился, и коня увели обратно в стойло.
Тогда она взяла его за руку, повела в свои покои и усади-
ла возле себя на кушетку, или лежанку.
— Во имя вашего передо мною долга, скажите, куда вы
хотели уехать?
— Госпожа, вы как будто на меня сердиты; вы не желае-
те со мною говорить; я подумал, что мне тут больше нечего
делать.
— Но куда вы хотели уехать, милый королевич?
— В то место, где я бы нашел, чем утешиться.
— И что это за место?
— Дом короля Артура, который мне называли средото-
чием всех благ. Я пошел бы в услужение к одному из его бла-
городных рыцарей, а он бы потом посвятил в рыцари меня.
— Как! королевич, так вы хотите стать рыцарем?
— Этого я желаю более всего на свете.

82
 — Ах! вы заговорили бы иначе, если бы знали обо всем,
чего требует рыцарское звание.
— Но почему же? Разве рыцари — люди другой породы,
чем все прочие?
— Нет, королевич; но если бы вы узнали, какие на них
возложены обязанности, ваше сердце не сдержало бы трепе-
та, при всей своей отваге.
— Но ведь, госпожа, все обязанности рыцаря не превы-
ше человеческого мужества?
— Нет; но Господь Бог отнюдь не поровну разделил от-
вагу, доблесть и учтивость.
— Как же дурно надо судить о себе, чтобы трепетать от
мысли обрести рыцарское звание; ведь все мы должны стре-
миться стать наилучшими; одна лишь лень сдерживает в нас
душевные добродетели; они зависят от нашей воли, а вовсе
не от добродетелей телесных.
— А в чем же разница между добродетелями душевны-
ми и телесными?
— Госпожа, мне сдается, что все мы можем быть му-
дрыми, учтивыми и щедрыми; это свойства души; но мы не
можем придать себе высокий рост, силу, красоту, приятный
цвет лица; это свойства тела. Их человек выносит с собою из
чрева матери; а дары душевные достаются тому, кто сильно
желает их иметь: любой может стать добрым и отважным,
но не станет, если послушает советов небрежения и лени. Вы
часто мне говорили, что благородного мужа созидает серд-
це; скажите же мне, будьте добры, каковы эти рыцарские
обязанности, которые вы назвали столь устрашающими.
— С удовольствием, — ответила дама, — не обо всех, но о
тех, о которых мне дано было узнать.
При начале своем рыцарство было не более чем заба-
вой: тогда не смотрели на сановитость или знатность рода,
ибо все мы уродились от одного отца и одной матери; и до
того времени, когда зависть и вожделение стали проникать
в мир, потеснив справедливость, между всеми царило пол-
ное равенство кровей. Когда же слабейшие стали во всем

83
опасаться сильнейших, то пришлось учредить стражей и
защитников, чтобы дать опору одним и воспрепятствовать
насилию других.
Для этого избрали тех, кто выказывал себя самым силь-
ным, самым рослым, самым ловким, самым красивым, если
притом они сочетали с этими дарами дары душевные — вер-
ность, доброту, отвагу. Их назвали рыцарями оттого, что они
первыми садились на коней1. Им надлежало быть учтивыми
без низости, благосклонными без оглядки, отзывчивыми к
несчастным, щедрыми к неимущим, всегда беспощадными
к убийцам и ворам; всегда готовыми судить без ненависти
и приязни, выбирать скорее смерть, чем малейшее пятно на
чести. Им надлежало неотступно защищать Святую Церковь,
коей не пристало утверждать свое право оружием и подоба-
ет подставить левую щеку тому, кто ударит ее по правой.
Все вооружение, носимое рыцарем, имеет особое на-
значение. Щит, висящий у него на шее, напоминает, что он
должен стать между матерью Святой Церковью и теми, кто
вознамерится нанести ей удар. Кольчуга, всецело покрыва-
ющая его тело, указует ему воздвигать неусыпную преграду
против врагов Веры. Шлем блистает на его голове, ибо ему
следует неизменно быть в первых рядах защитников пра-
вого дела, и подобен сторожевой башне на стенах, укрытию
недремлющего часового. Глефа, длины достаточной, чтобы
нанести первый удар, дает ему понять, что он должен вну-
шать ужас злодеям, всегда готовым растоптать невинных.
Меч — из всех родов оружия самое благородное. Он обоюдо-
острый; он колет и рубит святотатцев, разбойников, врагов
справедливости.
Что же касается коня, он воплощает собою народ, коему
следует поддерживать и нести на себе рыцаря, снабжать его
всем, в чем у него может быть нужда. Рыцарь, в свой черед,
должен направлять его и заботиться, как о себе самом.

1
Слово «рыцарь» в большинстве европейских языков буквально оз-
начает «всадник». (Прим. перев.).

84
 Рыцарю надобно иметь два сердца: одно твердое, по-
добно магнитному железу, и обращенное к предателям и
отступникам; другое — мягкое и гибкое, как воск, открытое
добрым людям, бедным и страждущим.
Таковы обязанности, возложенные на рыцарство. Пре-
небречь ими нельзя, не погубив свое доброе имя на этом
свете и свою душу на том. Ибо, становясь рыцарем, воин кля-
нется защищать Святую Церковь и хранить ей верность; а в
миру честные люди не потерпят меж собою того, кто окажет-
ся клятвопреступником перед своим Создателем. И потому
любой, кто пожелает стать рыцарем, должен прямодушием
и чистой совестью превосходить тех, кого не вдохновляет
столь высокий сан. Лучше провести жизнь оруженосцем без
рыцарского звания, чем потерять честь земную и царствие
небесное, предав забвению свой долг.
Вдумчиво все это выслушав, Ланселот спросил:
— Госпожа, с самых первых дней рыцарства нашелся ли
хоть один рыцарь, который бы сочетал в себе все названные
вами добродетели?
— Разумеется; и Святое Писание тому порукой. Пре-
жде сошествия Иисуса Христа были Иоанн Гиркан1 и Иуда
Маккавей2, ни разу не обратившие спину к безбожникам; а
еще были Симон, брат Иуды, царь Давид и многие другие.
А после страстей Господних назову Иосифа Аримафейского,
благородного рыцаря, который снял с креста Иисуса Христа
и упокоил в гробнице. Назову и сына его Галахада, короля
страны Офелизы, названной в память о нем страной Галли-
ей. Таковы же и король Пель Листенойский, и брат его Ален

1
Иоанн (Иоханан) Гиркан (правил в 135–104 гг. н. э.) — иудейский
первосвященник и царь, племянник Иуды Маккавея. Добился независи-
мости Иудеи от сирийского правления, присоединил к ней Самарию и
другие земли. (Прим. перев.).
2
Иуда Маккавей — герой древней Иудеи, руководил восстанием
против царя Антиоха IV Эпифана, пытавшегося насадить эллинизм сре-
ди евреев и осквернившего Иерусалимский храм. Погиб в 160 г. до н. э.
(Прим. перев.).

85
Толстый, неустанно соблюдавшие себя в чести и славе в де-
лах мирских и перед Богом1.
— Ну что же, — сказал Ланселот, — если столько мужей
были преисполнены всевозможных добродетелей, разве не
будет подлым малодушием, если кто-то не осмелится при-
тязать на рыцарское звание, сочтя, что все эти добродетели
для него слишком высоки? Я не упрекаю тех, у кого нет ду-
шевных сил, чтобы на это решиться; но что до меня самого,
то если найдется кто-нибудь, согласный посвятить меня в
рыцари, я не откажусь из опасения, что рыцарство мне не по
плечу. Быть может, Бог вложил в меня больше добродетелей,
чем я осознаю; или в будущем одарит меня тем разумом и
мужеством, коих мне недостает сегодня.
— Милый королевич, если уж ваше сердце по-прежнему
жаждет этого рыцарства, ваша воля вскоре исполнится, и вы
будете довольны. О! я догадывалась об этом; вот отчего я не-
давно проливала слезы. Дорогой мой королевич, я вложила
в вас всю любовь, какую только может питать мать к своему
чаду; и я с великой горечью предвижу, что вы меня скоро
покинете; но уж лучше мне страдать от разлуки с вами, чем
лишить вас чести быть рыцарем: честь эта будет как нельзя
более уместна. Скоро вы примете посвящение от руки луч-
шего и вернейшего государя наших дней, я говорю о короле
Артуре. Мы выедем уже на этой неделе и прибудем самое
позднее в пятницу перед воскресным днем Святого Иоанна.
Ланселот выслушал эти слова с безмерной радостью.
Тотчас же дама собрала все потребное в дорогу: белую коль-
чугу, крепкую и легкую; шлем, украшенный пластинами се-
ребра; белоснежный щит с серебряным умбоном; большой
меч, острый и легкий; острую железную пику с толстым и
прочным древком сверкающей белизны; могучего коня, бы-
строго и неутомимого. А сверх того, для рыцарского облаче-
ния, котту из белого атласа, платье из белого шелка и плащ,
подбитый горностаем.
1
См. романы «Иосиф Аримафейский» и «Святой Грааль». (Прим.
перев.).

86
 Они пустились в путь во вторник той недели, что была
накануне недели Святого Иоанна. В свите были пять рыца-
рей и три девицы, Лионель, Богор и Ламбег, множество ору-
женосцев и слуг, одетые в белое и на белых конях.
Они прибыли на взморье, взошли на корабль и высади-
лись в Великой Бретани, в гавани Флодеэг1, в воскресенье
вечером: их известили, что король Артур желает праздно-
вать день Святого Иоанна в Камалоте. Прибыв в четверг
вечером к замку Лавенор, отстоящему от Камалота на во-
семьдесят миль, или английских лье, они наутро пересекли
лес, выходивший к городскому лугу. В пути Владычица Озе-
ра была задумчива и молчалива, всецело во власти печали
от близкой разлуки.

XVII
ак о том и доложили Владычице Озера, Артур сто-

К ял в Камалоте, где собрался праздновать Святого

Иоанна. В пятницу накануне праздника он выехал
из города через Уэльские ворота, чтобы поохотиться в лесу
со своим племянником, монсеньором Гавейном, с Ивейном,
Уриеновым сыном, с Кэем-сенешалем и многими другими.
В трех полетах стрелы от леса они увидели, как к ним
приближаются носилки, бережно несомые двумя лошадьми.
На носилках лежал рыцарь в полных доспехах, но без шлема
и щита. Тело его было пронзено остриями двух копий с еще
уцелевшими древками; в голову вклинился меч, обагренный
кровью; и притом не похоже было, что он при смерти.
Носилки остановились перед королем; раненый рыцарь
приподнялся немного и промолвил:
— Храни тебя Бог, сир король, лучший из государей,
прибежище отвергнутых!

1
Флодес (рук. 341, л. 36). (Прим. П. Париса).
По одной из существующих версий, это современный Уэймут.
(Прим. перев.).

87
 — А вам дай Бог здоровья, которого у вас, я вижу, мало-
вато! — ответил Артур.
— Сир, я ехал к вам, чтобы просить вас извлечь у меня
этот меч и эти копейные жала, терзающие меня.
— Буду только рад, — сказал король, протянув руку к
древкам.
— О! — вскричал рыцарь, — не спешите: не так вам при-
дется меня от них избавить. Вначале надо дать слово ото-
мстить за меня каждому, кто провозгласит, что более меня
любит того, кто меня ранил.
— Сир рыцарь, — ответил Артур, — вы требуете чересчур
опасную услугу: у того, кто ранил вас, может быть столько
друзей, что нельзя и надеяться когда-нибудь с ними покон-
чить. А еще раньше явится родня: и как с нею быть? Но я
соглашусь отомстить вашему противнику, насколько это за-
висит от меня: а если он из моих людей, то при дворе у меня
найдется немало других рыцарей, кто протянет вам свою
руку взамен моей1.
— Сир, вовсе не этого я прошу у них и у вас: я сам убил
врага, ранившего меня.
— Этой мести с вас будет довольно, и я не намерен
склонять никого из моих рыцарей, чтобы они обещали вам
сверх того.
— Сир, я-то думал найти в вашем доме помощь и под-
держку; я обманулся в своих ожиданиях. Однако я не теряю
последней надежды: быть может, какому-нибудь рыцарю,
взыскующему похвал, достанет смелости согласиться исце-
лить меня.
— Сомневаюсь, — возразил король, — но впрочем, сту-
пайте по дороге, ведущей ко дворцу, и располагайтесь там в
ожидании рыцаря, который вам сгодится.
Рыцарь сделал знак своим оруженосцам, чтобы они про-
водили его в Камалот; когда его внесли во дворец, он выбрал
самую людную залу; ибо никто при дворе Артура не посмел
1
Королю по статусу не положено было сражаться со своими вассала-
ми, поэтому Артур предлагает вместо себя рядового рыцаря. (Прим. перев.).

88
бы закрыть двери перед рыцарем; никто не упрекнул бы его
за то, что он выбрал лучшую из незанятых постелей.
Король между тем углубился в лес, обсуждая недавнюю
диковинную встречу.
— Возможно, — сказал Гавейн, — раненый рыцарь най-
дет в Камалоте смелого бойца, которого он ищет.
— Не знаю, — ответил король, — но я не похвалил бы
того, кто возьмется за столь безрассудное дело.
Проведя на охоте весь день до вечерней зари, Артур вер-
нулся на торную дорогу и вдруг увидел, как впереди пока-
зался красивый и длинный кортеж. Впереди шли два юнца,
погоняя двух белых вьючных лошадей: одна везла полог или
легкий шатер, другая — две смены платья для рыцаря-но-
вобранца. На каждой лошади было по сундуку, где лежали
белая кольчуга и железные шоссы. За этими слугами еха-
ли на белых рысаках два оруженосца, тоже одетые в белое.
Один вез серебряный щит, другой — шлем, сверкающий
белизной. Затем еще двое: один держал глефу с белым на-
конечником и древком и меч в белых ножнах, висящих на
белом ремне; другой вел по правую руку красивого рослого
жеребца. Следом шли во множестве оруженосцы и слуги, все
в белых коттах; три девицы в белом, два сына короля Богора
и, наконец, Владычица Озера и ее драгоценный Королевич, с
которым она, казалось, вела приятную беседу. Она была оде-
та в дивную белую парчу, в котту и мантию, подбитую горно-
стаем. На ее белом коне, резвом и доброй выучки, была узда
из чистого серебра, а нагрудник, шпоры и седло изукрашены
узорами тонкой работы с фигурами дам и рыцарей; присту-
пок седла свисал до земли1, как и парчовые полы мантии,
облекшей даму. При виде Артура она ускорила шаг своего
белого иноходца и, оказавшись во главе кортежа, ответила

1
До XVI в. дамское седло имело подставку для ног, расположенную
довольно низко, и тем ниже, чем больше почета следовало оказать даме.
В таком седле сидели боком по отношению к ходу лошади, свесив ноги на
одну сторону. (Прим. перев.).

89
на приветствие, которым встретил ее король; затем, опустив
пелену1, скрывавшую лицо, промолвила:
— Сир, благослови вас Бог как лучшего на свете короля!
Я еду из дальних краев испросить у вас дар, который вы мог-
ли бы мне дать не в ущерб себе.
— Сударыня, даже если он будет мне дорого стоить, я
вам не откажу. Какого же дара вы просите?
— Вашего соизволения вручить этому юному красавцу
его собственные доспехи и оружие, когда он вас об этом по-
просит.
— Весьма благодарен, сударыня, что вы привели к нам
такого молодца; конечно, я посвящу его, когда он попросит.
Но вы сказали, что дар этот не будет мне в ущерб; а все же
стыдно мне будет изменить своему обычаю — оделять ору-
жием и платьем тех, кто принимает от меня звание рыца-
ря. Дар от меня — доспехи и оружие; от Бога — все прочее: я
разумею доблесть и верность.
— Возможно, — возразила дама, — у вас и вправду в обы-
чае одаривать оружием новых рыцарей; но вас, пожалуй, до
сей поры и не просили поступить иначе2. Я же настаиваю на
том, чтобы этот отрок носил оружие, приготовленное мною.
Согласитесь, сир, посвятить его на этом условии; если вы
откажетесь, я обращусь к другому королю или уж лучше по-
свящу его сама, чем оставлю без рыцарского звания, которое
ему не терпится получить.
Тогда слово взял мессир3 Ивейн:

1
Нужно принять к сведению, что пелена (guimpe или gimple) была
разновидностью плотной косынки, закрывавшей шею; когда ее опускали,
она падала на грудь, а когда ее держали поднятой, она закрывала нос и
даже глаза. Не следует это забывать и путаться, читая, как дамы поднима-
ют или опускают свою пелену. (Прим. П. Париса).
2
Сагремор в книге о короле Артуре уже выражал желание быть по-
священным в рыцари со своим собственным оружием (стр. 419). (Прим. П.
Париса).
3
Гавейн и Ивейн именуются так везде, будучи старшими сыновьями
еще здравствующих королей. (Прим. П. Париса).

90
 — Сир, уступите просьбе этой госпожи: не стоит отказы-
вать юноше такой ладной наружности.
И потому Артур обещал, а дама, поблагодарив его, ве-
лела юному красавцу оставить себе двух вьючных лошадей,
превосходного ездового коня и четырех оруженосцев. Затем,
простившись с королем, она повернула обратно, вопреки его
настоятельным просьбам остаться погостить.
— Ради Бога, — спросил Артур, — извольте нам сказать,
по крайней мере, как вас называть?
— Сир, меня называют Владычицей Озера.
Этого имени король никогда и ни от кого не слышал. Он
простился с прекрасной незнакомкой, которую юный краса-
вец проводил довольно далеко. Прежде чем с ним расстать-
ся, она сказала:
— Королевич, вы потомок лучшего в мире рода. Пока-
жите же себя достойным своих предков. Будьте столь же вы-
соки духом, сколь вы прекрасны телом: было бы слишком
досадно, если бы ваша красота превзошла вашу доблесть.
Завтра же вечером просите у короля Артура посвящения в
рыцари; приняв доспехи, не оставайтесь под его кровом ни
единой ночи: обойдите всю страну в поисках приключений;
это способ обрести себе цену. Как можно менее пребывайте
на одном месте; и избегайте называть свое имя, пока другие
его не раскроют и не вынудят вас признать его. Если будут
настаивать, отвечайте, что вы его не знаете и что в этом не-
ведении держала вас дама, воспитавшая вас. Наконец, будь-
те готовы к любым превратностям и никогда не уступайте
другим чести завершить дело, начатое вами.
Затем дама сняла с пальца и надела на палец юноше
кольцо, обладавшее свойством развеивать чары.
— Что мне еще добавить, Королевич? — сказала она, —
вы призваны положить конец чудеснейшим приключе-
ниям; а те, что оставите, завершит только рыцарь, еще не
рожденный на свет. Оставайтесь с Богом; сердцу моему не
хватает слов. Прощайте, прекрасный, славный, желанный,
всеми любимый!

91
 Юноша проводил ее взором, плача и сожалея о друзьях,
оставленных в озерном доме, а более всего о Лионеле и Бо-
гордене. Король Артур тут же отдал его под опеку монсеньо-
ру Ивейну Уэльскому, и тот проводил его к себе домой. Нау-
тро, проснувшись, юноша стал просить монсеньора Ивейна
замолвить слово перед королем, чтобы тот посвятил его в
рыцари, как обещал.
— Как! друг мой, вы хотите так рано принять посвяще-
ние? Сначала вам лучше бы поучиться военному мастерству.
— Нет, сир, я не намерен больше ходить в подмастерьях.
— Ну, тогда будь по-вашему.
Ивейн пошел к Артуру:
— Сир, ваш юнец требует от вас посвящения в рыцари.
— Какой юнец?
— Тот, что прибыл вчера вечером, а вы его отдали под
мою опеку.
В это время в залу вошла королева Гвиневра с монсеньо-
ром Гавейном.
— Как! — переспросил король, — он уже хочет быть ры-
царем?
— Да, сир, и прямо завтра.
— Вы слышите, Гавейн, — сказал король, — этот вчераш-
ний юнец хочет, чтобы завтра я его посвятил в рыцари.
— Сир, — ответствовал Гавейн, — или я неправ, или ры-
царство придется ему впору. Он хорош собою, все в нем вы-
дает благородную кровь.
— О каком юнце вы толкуете? — спросила королева.
— Госпожа, — ответил Ивейн, — о таком красавце, каких
вы еще не видывали.
— Любопытно было бы на него взглянуть.
— Ну что же! — сказал Артур, — сходите за ним, Ивейн, и
пусть он приоденется, как только может; похоже, в платьях у
него недостатка нет.
Мессир Ивейн вернулся к юноше; он велел ему наря-
диться в самые красивые одежды и повел его ко двору сквозь
многолюдную толпу, жаждущую увидеть прекрасного отро-

92
ка, о чьем прибытии уже было объявлено и кому предстояло
принять облачение и звание рыцаря.
Они спешились у ступеней парадной залы; король с ко-
ролевой ожидали их и вышли навстречу мессиру Ивейну,
взяв его под руки с обеих сторон; они усадили его на ро-
скошное ложе, а юноша стал перед ними на зеленой траве,
устилавшей залу. Все взирали на него с превеликим удоволь-
ствием, а его нарядные одежды еще умножали приятное
впечатление от его наружности.
— Дай ему Бог стать человеком чести! — воскликнула тут
королева, — а красоты в нем столько, сколько может быть от-
мерено смертному.
Королева смотрела на него так долго, как только можно
смотреть, не привлекая внимания; да и он не упускал слу-
чая взглянуть на нее, не постигая, как могли в одной жен-
щине сойтись воедино столь дивные черты. До того дня в
его помыслах ни одна не могла сравниться с Владычицей
Озера; однако же какое несходство между нею и королевой!
И в самом деле, госпожа Гвиневра была всем дамам дама,
тот родник, откуда, чудилось, проистекает все, что способно
чаровать взоры; а если бы он уразумел все благородство ее
сердца, всю доброту ее души, он был бы очарован еще более.
— Как зовут этого юного красавца? — спросила она.
— Госпожа, — ответил мессир Ивейн, — я ничего о нем
не знаю. Догадываюсь только, что он из страны Галлии, та-
кой у него говор.
И вот королева склоняется к юноше, берет его за руку
и вопрошает, из какой страны он родом. Услыхав этот неж-
ный голос, ощутив прикосновение этой руки к его руке,
юноша вздрогнул, как будто внезапно пробужденный. Он
уже не помнит, о чем его спросили, он не ищет ответа. Ко-
ролева видит его смятение, причину которого, быть может,
отчасти уже подозревает; но, чтобы немного привести его в
чувство, она поднялась и, сама не особо заботясь о том, что
говорит, проронила:

93
 — Этот юнец, похоже, недалекого ума; или сдается мне,
по меньшей мере, что он дурно воспитан.
— Госпожа, — возразил мессир Ивейн, — кто знает, вдруг
ему не велено называть свое имя?
— Может быть и так, — сказала королева; и она удали-
лась в свои покои.
В час Вечерни мессир Ивейн проводил юношу к ней;
они вместе спустились в сад, простершийся до берега моря.
Чтобы туда попасть, надо было пройти большую залу, где по-
коился раненый рыцарь. В саду они нашли короля, баронов
и тех, кому назавтра предстояло посвящение.
На обратном пути им снова пришлось пересечь боль-
шую залу. Язвы раненого рыцаря источали такое зловоние,
что вблизи него все зажимали носы полами плащей и спе-
шили поскорее выбраться вон.
— Отчего, — спросил юноша, — те, кто впереди нас, при-
крывают себе носы?
— Это из-за одного тяжко изувеченного рыцаря, — отве-
тил Ивейн, — чьи язвы смердят.
И он расказал, как этот рыцарь явился требовать того,
на что никак невозможно было согласиться.
— Я бы не прочь увидеться с ним, — сказал юноша, — по-
дойдем поближе.
— Сир, — спросил он его, — кто вас так изувечил?
— Один рыцарь, которого я убил.
— Почему вы не даете извлечь у вас железо?
— Потому что я еще не нашел никого настолько смелого,
чтобы за это взяться.
— Не позволите ли мне попробовать?
— Разумеется, на тех условиях, что я оговаривал.
Юноша на миг задумался.
— Пойдемте, — сказал ему Ивейн, — не вам мечтать о
подобных подвигах.
— Отчего же?
— Лучшие храбрецы двора отказались от этого, а кроме
того, вы не рыцарь.

94
 — Как! — воскликнул раненый, — разве он не рыцарь?
— Нет, но нынче же утром станет им; видите, он уже на-
рядился1.
Юноша не проронил более ни слова и последовал за
мессиром Ивейном, напоследок послав приветствие ране-
ному рыцарю, а тот в свой черед пожелал, чтобы Бог дал ему
стать человеком чести.
Столы было расставлены и скатерти расстелены; они
сели за трапезу, а после нее мессир Ивейн вернулся с юно-
шей домой. С наступлением ночи он отвел его в церковь,
где тот бдел до рассвета. Затем мессир Ивейн, ни на миг его
1
Одежда рыцарей отличалась от одежды оруженосцев, и кандидат в
рыцари должен был переодеться в нее, прежде чем принять свои доспе-
хи. Надо видеть дурное настроение славного малого Риго в «Гарене Ло-
тарингском», когда Бегон предупреждает, чтобы он взял плащ, подбитый
беличьим мехом.
«Так вы пойдите вымойтесь слегка,
И вас оденут в беличьи меха».
Риго в ответ: «Гори они огнем,
И беличьи, и прочие меха!
Еще мне мыться? Что я, на лугу
Иль на реке верхом не усидел?»
Несут ему богатое манто
И верх на горностаевом меху.
Оно совсем не нравится Риго,
Оно за ним влачится на полпье.
А впереди оруженосец-паж,
Кому-то нес услужливо кинжал.
Риго его спросил, а тот отдал.
Он мигом срезал пье на полтора.
Сказал отец: «Ты что творишь, сынок?
Таков обычай здесь для новичков,
Чтобы влачились беличьи меха».
Риго в ответ: «Обычай дураков».
(«Гарен», т. II, стр. 180).
Как видно из «Ланселота», т. е. с двенадцатого века, церемония по-
священия упростилась; омовение уже не совершалось, а одежды, вероят-
но, не имели таких шлейфов. (Прим. П. Париса).
«Гарен Лотарингский» — поэма XIII в., часть цикла «Жеста Гарена де
Монглана», посвященного борьбе франков с сарацинами. На русский язык
из этого цикла переведена только «Нимская телега». (Прим. перев.).

95
не покидавший, снова привел его в дом и уложил спать до
самого часа великой мессы, которую ему надлежало про-
слушать вместе с королем. Ибо в торжественные дни Артур
имел обыкновение присутствовать на божественной служ-
бе в самом высоком храме города. Прежде чем пойти туда,
приготовили доспехи, которые королю предстояло раздать
тем, кто примет посвящение. Возвратясь из церкви, Артур
удостоил удара1 каждого из них и принялся препоясывать
мечами.
Но юноша, вместо того чтобы после мессы последовать
за королем, как прочие, прошел в большую залу и сказал ра-
неному рыцарю:
— Я готов дать ту клятву, которую вы просите, и попыта-
юсь избавить вас от железа.
И не дожидаясь ответа, он отворил окно, простер руку
к церкви и на глазах у рыцаря поклялся мстить за него ка-
ждому, кто провозгласит, что превыше его любит того, кто
его ранил.
— Благослови вас Бог, дорогой сир! — воскликнул ране-
ный в порыве радости. — Вы можете вынуть мое железо.
Тогда юноша возложил руку на меч, вонзенный в голову
рыцаря, и извлек его без усилий; затем взялся за оба древка
и вынул их с той же легкостью.
Один слуга тут же помчался в залу, где король уже на-
чал прилаживать мечи новоявленным рыцарям; он доложил
мессиру Ивейну, как раненый был избавлен от железа. Не
помня себя, мессир Ивейн вбежал в большую залу в то самое
время, когда раненый приговаривал:
— Ах! добрый рыцарь, дай Бог тебе стать человеком
чести!
— Как! — воскликнул мессир Ивейн, — это правда, что
вы ему удалили железо?
— Разумеется; мог ли я не посочувствовать тому, кто так
страдал?
1
Т. е. ударил плашмя мечом по плечу, как положено в церемонии
посвящения в рыцари. (Прим. перев.).

96
 — Вы поступили глупо, — ответил мессир Ивейн, — и ни-
кто вас за это не похвалит. Вы еще не знаете, что к чему, а
беретесь за дело, от которого отступились самые отважные и
именитые! Вы рветесь навстречу смерти, вместо того чтобы
дождаться лучшего случая заставить говорить о себе.
Продолжая так бранить его, Ивейн привел его в опочи-
вальню короля, и тот воскликнул, метнув суровый взгляд на
Уриенова сына:
— Как вы допустили, чтобы этот отрок, отданный вам
под опеку, поступил столь опрометчиво? Неужели вам не
жаль видеть такого юнца перед лицом подобных опасно-
стей?
— Ах, сир, — промолвил юноша, — мой малый возраст
скорее уж говорит в мою пользу. Не лучше ли вам будет уз-
нать о моей гибели, чем о гибели заслуженного рыцаря?
Я еще ничего не совершил, так чего же я стою?
Король не ответил и поник головой. За ним и короле-
ва вздохнула украдкой, узнав о трудном подвиге, взятым на
себя Юным Красавцем; сам же король посреди своих сожа-
лений забыл, что еще не препоясал его мечом, как прочих
новопосвященных.

XVIII
день Святого Иоанна король Артур восседал под по-

В логом у большого стола в окружении тех, кого посвя-

тил накануне. Едва подали на стол, как в залу вошел
рыцарь в полных доспехах, кроме шлема, с забралом1, отки-
нутым на плечо. Он подошел к королю:
— Сир, да сохранит Господь тебя и всех твоих ближних!
Меня прислала моя госпожа, владелица Ноана, чтобы уведо-

1
Забралом был такой небольшой кусок, соединенный с кольчугой,
который ниспадал на грудь, когда его не поднимали на лицо, крепя к на-
головнику кольчуги. Не думаю, что он доставал до самых глаз. Позднее его
заменил смотровой козырек, который крепился к каске или шлему. (Прим.
П. Париса).

97
мить тебя, что король Нортумбрии объявил ей войну и оса-
дил один из ее замков. Король этот требует исполнить некое
обещание, якобы данное ему моей госпожой, о чем она ни
малейшего понятия не имеет. Обе стороны положились на
суд духовенства и рыцарей; те решили, что если король не
отзовет своих притязаний, то пусть госпожа моя доверит
защиту дела одному, двум или трем своим рыцарям против
рыцарей Нортумбрии. Биться будут один на один, двое на
двое или трое на трое, как она сама укажет. И потому госпо-
жа прибегла к тебе, своему законному сеньору, дабы испро-
сить у тебя рыцаря, способного ее защитить.
— Рыцарь, — ответствовал Артур, — правда твоя, я обя-
зан помочь госпоже Ноанской, и даже если бы земли ее не
были под моей короной, она столь мила и любезна, что грех
не поддержать ее против всех и каждого, кто затеет с ней
неправедную войну.
Рыцарь собрался выйти из залы, но его повели к дру-
гому столу, накрытому для него. Когда скатерти были убра-
ны, Юный Красавец подошел к королю и сказал, преклонив
колено:
— Сир, вчера вы меня посвятили, и я благодарю вас за
это; сегодня же я прошу у вас один дар: возложите на меня
труд оказать помощь госпоже Ноанской.
— Друг мой, — ответил король, — вы сами не знаете, чего
просите: в ваши юные годы такое бремя не по плечу. У ко-
роля Нортумбрии отборные рыцари, и поддержать его дело
поручат лучшему из них. Не хотел бы я доверить биться с
ним тому, кто вчера еще ходил в простых оруженосцах. Не
скажу, что вам невозможно когда-либо сравняться в добле-
сти с самыми славными героями; но, поверьте мне, только
возраст придаст вам сил и решимости, которых вам, должно
быть, еще недостает. И потом, вы уже приняли обязатель-
ство, и избавиться от него вам будет стоить немалых хлопот.
— Сир, — возразил Юный Красавец, — это моя первая
просьба, обращенная к вам со дня обретения мною рыцар-
ства. Ваш отказ покрыл бы позором нас обоих; ведь скажут,

98
что вы отдали доспехи тому, кого не сочли способным на
дела, посильные другому.
Тут мессир Гавейн и Ивейн Уэльский принялись угова-
ривать короля, чтобы он не настаивал на своем отказе.
— Если уж вы такого мнения, — сказал Артур, — подой-
дите, друг мой: я поручаю вам оказать помощь госпоже Но-
анской; дай вам Бог вернуться оттуда с честью и хвалой!
Пока Юный Красавец возвращался в дом монсеньора
Ивейна, чтобы собраться в путь, посланник госпожи Ноан-
ской пришел проститься с королем.
— Я направил к вашей госпоже, — сказал ему Артур, —
совсем юного рыцаря, и будь моя воля, я выбрал бы другого,
более бывалого. Но он испросил этой чести в дар новопо-
священному, и я не мог ему отказать. Я все же весьма наде-
юсь, что дело, которое он берется отстаивать, отдано в сме-
лые руки. Впрочем, если госпожа усомнится в исходе столь
неравного поединка, я всегда готов послать ей одного, двух
или трех других рыцарей, стоит ей только пожелать.
Между тем Юный Красавец облачался в доспехи.
— Ах! монсеньор Ивейн, — вдруг воскликнул он, как
если бы что-то забыл, — как же я оплошал! Я не простился с
королевой.
— Ну что же! — сказал Ивейн, — еще не поздно это сде-
лать. Едем к ней прямо сейчас.
— Вот и прекрасно. Вы, оруженосцы, поезжайте вперед
меня с рыцарем-посланником; я догоню вас у края леса.
Они с мессиром Ивейном вернулись во дворец, минова-
ли покои короля и вошли в покой королевы. Подойдя, Юный
Красавец преклонил колени и молча потупил взор. Мессир
Ивейн понял, что говорить придется за него:
— Госпожа, вот отрок, вчера посвященный королем в
рыцари; он пришел проститься с вами.
— Как! он нас уже покидает!
— Госпожа, он избран в помощь владелице Ноана.
— О! напрасно король назначил его; он и без того уже
много взял на себя.

99
 — Это верно; но не мог же монсеньор король отказать в
первом даре новопосвященному.
Тогда королева взяла его за руку:
— Встаньте, любезный сир; я не знаю, кто вы такой; воз-
можно, вы так же родовиты, как мы, или даже более, тогда
я и вправду неучтива, позволяя вам стоять передо мною на
коленях.
— Госпожа, — ответил он вполголоса, — простите мне
глупость, совершенную мною.
— Какую глупость?
— Я выехал из дворца, не прощаясь с вами.
— О! милый друг, в вашем возрасте позволительно со-
вершить столь тяжкий грех.
— Госпожа, если вы согласны, я буду с этого дня назы-
вать себя вашим рыцарем.
— Разумеется, мне это очень приятно.
— Премного благодарен, госпожа! А теперь позвольте
оставить вас.
— Прощайте, милый мой друг; ступайте с Богом!
С этими последними словами королева протянула ему
руку, и когда рука эта коснулась его оголенной кожи, он едва
не впал в бесчувствие от избытка чувств. Кое-как он встал
и вышел, махнув на прощание, не глядя на дам и девиц,
стоявших в другом конце залы; и так возвратился домой с
монсеньором Ивейном, который завершил его облачение.
Но когда осталось лишь подвязать меч, мессир Ивейн вос-
кликнул:
— Бог ты мой! вы же не рыцарь: король не препоясал вас
мечом! Скорее к нему, попросим об этом.
— Мессир Ивейн, — ответил Юный Красавец, — я оста-
вил свой меч у оруженосцев, поеду возьму его, прежде чем
явиться к королю; ведь другого меча мне не надо.
— Как вам угодно; я буду ждать вас у короля.
Но ждать ему пришлось бы долго; вовсе не от короля хо-
телось юноше принять меч. Наконец, прождав больше часа,
Ивейн сказал королю:

100
 — Сир, этот юнец обманул нас. Он, как видно, направил-
ся по дороге в Ноан, не дожидаясь, пока вы ему вручите меч.
— Возможно, — добавил мессир Гавейн, — ему стало
обидно, что он не получил его заодно с другими рыцарями.
Мнение Гавейна разделили и королева, и все присут-
ствующие.
У края леса Юный Красавец догнал своих оруженосцев
и рыцаря-посланника из Ноана. Они долго ехали сообща, а
поскольку жара была сильна, он снял шлем, отдал его ору-
женосцу и предался вольному потоку своих дум. Он был до
того ими поглощен, что не спросил, почему рыцарь из Ноана
свел их с прямого пути на узкую тропу, и заметил это, только
ударясь лбом о древесный сук.
— Что такое, — сказал он своему провожатому, — почему
мы ушли с прямой дороги?
— Потому что она небезопасна.
— Чем же?
— Я не намерен вам объяснять.
— Но я хочу знать.
— Ничего вы не узнаете.
Юноша выхватил свой меч из рук оруженосца:
— Говорите, или вы умрете!
— Умру? — ответил тот с усмешкой, — о, меня убить не
так-то легко! Но полагаю, что вам надо поберечь себя для
моей госпожи. Раз уж вам так угодно, вернемся на прямую
дорогу, и скоро вы увидите, были ли у меня причины не
ехать по ней.
Они вернулись на прямую дорогу и вскоре доехали до
каменной плиты1 у родника. Отсюда был глазом различим
красивый шатер, раскинутый посреди обширного луга.

1
«Плиты, лежащей возле прекрасного родника». Под плитой везде
следует понимать каменный постамент или основание колонны. Такова
же плита с наковальней, откуда Артур извлек меч. Я полагаю, что г-н Ви-
оле-ле-Дюк в своем превосходном Словаре французской архитектуры пе-
репутал по смыслу плиту и ступень. Все приводимые им примеры плиты
надо понимать как постамент или колонну, а не как лестницу. Отсюда и

101
 — Знайте же, — промолвил тут посланник из Ноана, —
что в том шатре, что перед вами, сидит девица превеликой
красоты, которую там держит некий рыцарь, сильнее и выше
ростом на полпье1, чем самые дюжие рыцари. Он не боится
никого, он беспощаден к тем, кого побеждает. Вот потому-то
я хотел избегнуть встречи с ним.
— А я, — ответил Юный Красавец, — как раз и хочу наве-
даться к нему.
— Как вам угодно; но я за вами идти не намерен.
— Ну, так оставайтесь!
С этими словами Юный Красавец соскочил с коня, взял
в одну руку пику, в другую шлем, сам направился к шатру и
попытался открыть вход. Большой рыцарь сидел в высоком
кресле.
— Кой черт вас сюда принес? — спросил он.
— Я пришел посмотреть на девицу, которую вы держите
взаперти.
— О! Я не показываю ее первому встречному.
— Первый я встречный или нет, но я ее увижу.
И он снова попытался открыть шатер.
— Постойте, любезный сир! Девушка спит, подождите,
пока она проснется. Если вам так неймется ее увидеть, я не
стану вас за это убивать; невелика мне будет с того честь.
— Почему это вам невелика будет честь?
— Ну, по правде говоря, вы такой недомерок, такой ма-
лолеток, что не стоите моих ударов.
— Сквернословие ваше меня, право же, мало волнует,
если вы мне покажете девицу, когда она проснется.
— Это я вам обещаю.
Юноша стал прохаживаться в ожидании; он подошел
к валлийской хижине, перед которой стояли две нарядные
девицы.
неточный смысл, который он придал одному отрывку о Жуанвиле. (Прим.
П. Париса).
1
Пье — старинная мера длины, аналог английского фута (около
30 см). (Прим. перев.).

102
 — Какой красавец-рыцарь! — сказала одна из них.
— Да, — ответила вторая, — но, как видно, трус изряд-
ный, если из страха перед Большим рыцарем упускает слу-
чай увидеть первую красавицу в мире.
— Может быть, вы и правы, сударыни, что так говори-
те, — вымолвил юноша.
И он вернулся обратно, но рыцаря уже не было в кресле.
Шатер был открыт, он зашел и не увидел ни дамы, ни деви-
цы: все вокруг безмолвствовало.
В досаде он направился обратно к плите, где оставил
своих спутников.
— Что вы делали и что видели? — спросил у него послан-
ник из Ноана.
— Ничего; девица скрылась от меня; но я не двинусь от-
сюда, пока ее не найду.
— Постойте, вы забыли об услуге госпоже Ноанской?
— Нет; о ней я подумаю после того, как увижу девицу;
времени у меня предостаточно, ведь день битвы еще не на-
значен. Езжайте дальше, если вам угодно; приветствуйте от
моего имени вашу госпожу и передайте, что она может на
меня положиться.
Посланник из Ноана уехал, оставив Юного Красавца с
его оруженосцами. На исходе дня некий рыцарь во всеору-
жии остановился и спросил, куда он едет.
— По своим делам.
— По каким делам?
— А вам что за важность?
— О! я знаю, вы желаете видеть прекрасную деву, ко-
торую сторожит Большой рыцарь. Что ж, я могу исполнить
ваше желание; но не нынче вечером, а завтра утром. Отсю-
да, если вам угодно, я вас проведу к другой деве, столь же
прекрасной. Но надо вам сказать все как есть: дева эта сидит
на лужайке посреди озера, сикомора1 укрывает ее от солнеч-
1
Сикомора (Ficus sycomorus) — дерево из рода фикусов до 40 м высо-
той, произрастает в Восточной Африке и на Ближнем Востоке. Иногда си-
коморой называют родственную ей смоковницу, или инжир (Ficus carica).

103
ных лучей. Каждую ночь, едва стемнеет, являются два рыца-
ря, переплывают озеро, уводят ее и наутро возвращают туда,
откуда забрали. Чтобы ее освободить, надобно двум рыца-
рям отважиться бросить вызов тем, кто ее пленил, а они сла-
вятся своею доблестью. Хотите испытать это приключение?
Я вам предлагаю в сподвижники себя.
Юный Красавец не колеблясь последовал за незнаком-
цем. Они подъехали к озеру, когда начало смеркаться, и ско-
ро услышали шаги двух рыцарей.
— Вот они, — сказал незнакомец, — берите скорее меч и
глефу и прикройтесь щитом.
Юный Красавец подвязал шлем и выхватил глефу из рук
оруженосца. Меча у него не было, и даже щит он забыл за-
брать впопыхах. И вот два девичьих стража приняли вызов.
С первого удара один из них угодил Юному Красавцу прямо
в кольчугу; а тот, хоть и покачнулся изрядно, нацелил острие
и нанес удар с такою силой, что сбил соперника наземь. Но
наконечник завяз в петлях кольчуги; тогда подоспел незна-
комец, его напарник, и предложил ему свою глефу.
— Я возьму ее при одном условии: вы позволите мне
сразиться с обоими.
— Не стоит, — сказал тогда рыцарь, выбитый из седла, —
вот мой меч, дружище, возьмите его, мы не намерены про-
должать.
— Значит, вы нам отдаете красавицу?
— Разумеется. Вы ранены, вам надо отдохнуть; в новом
поединке ваша жизнь была бы под угрозой, а вы так отваж-
ны, что будет жаль вас погубить.
С этими словами рыцарь достал ключ, перекинул его на
лужайку и окликнул:
— Сударыня, вас завоевали! Отвяжите челнок и приго-
ните его сами к берегу.

Скорее всего, это южное дерево попало в роман из «библейской» флоры.

Но под этим названием может скрываться и явор, или белый клен (Acer
pseudoplatanus, фр. érable sycomore), обычный для Франции; правда, на
Британских островах и этот вид не растет. (Прим. перев.).

104
 Девица повиновалась: она вошла в лодку, отомкнула
цепь, державшую ее у сикоморы, и приплыла к рыцарям.
Бывшие стражи передали ее Юному Красавцу, распроща-
лись и уехали. Тогда слуги рыцаря-незнакомца растянули
под деревьями прекрасный шатер и расставили в нем соч-
ные яства. После трапезы девица велела слугам приготовить
три ложа.
— Почему три? — спросил с улыбкой Юный Красавец.
— Одно вам, другое этому рыцарю, а третье мне.
— Но разве я вас не завоевал, сударыня?
— Да, я вам принадлежу; как прикажете, так и будет.
— О! сударыня, у вас нет передо мною никаких повин-
ностей.
И все трое спали врозь до самого утра.
На рассвете Юный Красавец подошел к незнакомому
рыцарю:
— Поедем же, вы знаете куда.
— Буду рад; но обещайте предоставить даму мне, если
вы ее завоюете.
— Ладно!
Они сели верхом и вернулись к первому шатру. Незна-
комец сказал ему:
— Подвяжите к поясу меч и не забудьте про свой щит,
как вчера.
— Я возьму щит и копье; что же касается меча, я не могу
им препоясаться, пока мне не будет велено, и притом не
вами.
— Но разве я не предупреждал, что ваш противник — из
числа опаснейших?
— Это мы поглядим.
И вот со щитом на груди, с копьем в руке, Юный Краса-
вец подступился вплотную к Большому рыцарю.
— Сдержите ли вы данное мне слово, — спросил он, —
показать мне красавицу?
— Да, но после поединка.

105
 — Согласен: вооружайтесь поскорее, у меня важное дело
еще в одном месте.
— Боже мой! Что за великая нужда мне вооружаться
против вас?
Однако он взял щит, меч и глефу. И вот, ринувшись впе-
ред, они осыпают друг друга множеством крепких ударов;
но копье ломается в руке Большого рыцаря, и в тот же миг
он чувствует, что копье Юного Красавца глубоко вошло ему
меж ребер и выбило его из седла.
— Теперь я увижу девицу? — спросил юноша.
— Да, и будь проклят час, когда я взял ее под стражу!
Шатер открылся, оттуда вышла девица и протянула руку
победителю, а тот подвел ее к своему спутнику со словами:
— Вот теперь вы господин этих двух прекрасных дев.
— Нет; они достойны лучшего господина, чем я: вы один
их завоевали, вам одному ими и владеть.
— Вы забываете о нашем соглашении.
— Ну, так что же! Что я, по-вашему, должен с ними де-
лать?
— Отвезите их ко двору короля Артура и подарите го-
споже королеве от имени юнца, посланного в помощь госпо-
же Ноанской. А после попросите ее прислать мне меч, чтобы
дать мне право называться рыцарем.
Велико же было удивление незнакомца, когда он узнал,
что победитель обоих рыцарей, из шатра и с озера, был по-
священ столь недавно.
— Где я вас найду, чтобы уведомить о моей миссии?
— В Ноане.
Прибыв ко двору, незнакомец доложил королеве обо
всем, что совершил на его глазах Юный Красавец. Госпожа
Гвиневра этому порадовалась и тотчас отыскала превосход-
ный меч, который она вложила в роскошные ножны и до-
бавила перевязь, обильно изукрашенную эмалью. Получив
этот дар, незнакомец поспешил в Ноан. Надо ли говорить, с
какой радостью схватился Юный Красавец за меч королевы;

106
он тут же препоясался им, а привезшему его рыцарю пере-
дал тот, что оставила ему Владычица Озера.
— Благодарение Богу, — воскликнул он, — и госпоже ко-
ролеве! Теперь я рыцарь.
Начиная с этого момента, наше повествование перестанет
называть его Юным Красавцем; но по причине сияющей белизны
его доспехов наречет Белым рыцарем.
Памятуя о том, что поведал о нем посланник госпожи
Ноанской, его по прибытии приняли как нельзя лучше, даже
не особо отметив его дивную красоту.
— Монсеньор король, — сказал он госпоже, — прислал
меня защищать ваше право. Я готов.
Но дама, увидев его разорванную кольчугу, вынудила
его сознаться, что ему сильно поранили плечо.
— Сир рыцарь, — сказала она, — не нужно ли первым де-
лом перевязать ваши раны?
— О! госпожа, не такие они тяжкие, чтобы помешали
мне сослужить вам службу.
— Надо хотя бы снять с вас доспехи, тогда и рассудим.
Рана загноилась так, что закрыться не могла. Призвали
искусного лекаря, и дама вверила ему Белого рыцаря, объя-
вив во всеуслышание, что не назначит день поединка, пока
рана не заживет окончательно. Его проводили в дальний
покой, откуда он согласился не выходить до совершенного
исцеления.
Между тем при дворе разошелся слух, что госпоже Но-
анской по сию пору не оказана помощь. Кэй пришел к коро-
лю и сказал:
— Сир, как могли вы доверить подобный труд столь
юному рыцарю? Надо было выбрать человека достойного.
Если вы не возражаете, поеду я.
— Согласен.
И Кэй пустился во весь опор и прибыл поспешно в ту
пору, когда госпожа Ноанская беседовала с Белым рыцарем,
чья рана, наконец, затянулась.

107
 — Госпожа, — сказал ей мессир Кэй, — монсеньор король
прислал меня, чтобы я был вашим шампионом. Ему бы сра-
зу выбрать человека достойного; но сей новоявленный ры-
царь требовал как первого дара чести, чтобы назначили его.
И когда король узнал, что помощь вам еще не оказана, он
понял, как вы нуждаетесь во мне.
— Премного благодарна моему сеньору королю и вам, —
ответила дама, — но новый рыцарь вовсе не отказывал мне в
защите, а с первого дня стремился к бою. Я ему не позволяла,
пока не узнала, что его излечили от раны, которой он прене-
брегал. Нынче он уже готов отстаивать мои права.
— Госпожа, — возразил Кэй, — так быть не может. По-
скольку я здесь, я и буду вас защищать; иначе мне выйдет
позор, да и монсеньору королю немного чести.
Тут вступился Белый рыцарь:
— Сир Кэй, госпожа сказала правду: я был готов с перво-
го дня; а раз я первым прибыл, мне первому и биться.
— Не может такого быть, дружок, — сказал Кэй, — если
уж я приехал.
— Правда ведь, что шампионом госпожи должен быть
лучший из рыцарей.
— Разумные слова, — ответил Кэй.
— Так вот, давайте сначала сразимся друг с другом; а го-
спожа Ноанская выберет того, кто лучше.
— О! я согласен.
— Есть и другой способ вас помирить, — сказала госпо-
жа Ноанская. — Я могу предложить битву один на один или
двое на двое. Стоит мне уведомить короля Нортумбрии, что-
бы он назначил двух рыцарей, и вы оба сможете показать
свои умения.
Когда условия согласовали с обеих сторон, дама выбра-
ла день, и бой состоялся на Ноанской равнине. Кэй и пер-
вый рыцарь Нортумбрии разом сломали копья и продолжи-
ли бой на мечах. Белому рыцарю острие соперника попало
по верху щита, а сам он, точнее нацелив удар, угодил тому
в щит над умбоном, пронзил его, пригвоздил к руке и гру-

108
ди щитоносца, и тот полетел через конский круп кувырком.
Но глефа надломилась, когда он попытался вызволить ее; и
пока сбитый рыцарь поднимался с превеликим трудом, Бе-
лый рыцарь приблизился к Кэю:
— Займите мое место, мессир Кэй, и пустите меня на
ваше.
Кэй не ответил и, как умел, продолжил начатый бой. Бе-
лый рыцарь вернулся к тому, кого выбил из седла, с мечом в
руке и щитом над головой; он умерял свои удары, стараясь
не победить первым. Но все же он наступал, и кто за ним
следил, тот ясно видел, что исход боя в его руках. Во второй
раз он обратился к мессиру Кэю, когда тот вставал, разъя-
ренный тем, что оказался на земле:
— Уступите мне ваше место, — сказал он, — и займите
мое.
Пристыженный этим призывом, Кэй ответил:
— Оставайтесь где вы есть, я не нуждаюсь в помощи.
Белый рыцарь еще медлил умышленно, не принуждая
соперника сдаться. Наконец, король Нортумбрии, свидетель
двойного поединка, поспешил предотвратить неминуемое
поражение своих шампионов и запросил перемирия. Он
поклялся ничего более не требовать от госпожи Ноанской и
вернулся в свои пределы со всем воинством, которое привел.
Избавясь тем самым от притязаний могущественного
врага, госпожа Ноанская изъявила благодарность обоим ры-
царям, присланным Артуром. Мессир Кэй принял эти заве-
рения так, будто он единственный их заслужил, и помчался
к Логру расписывать королю Артуру свои подвиги, не забыв,
однако, и того, что совершил Белый рыцарь. А тот согласил-
ся побыть в Ноане еще несколько дней, и когда он, наконец,
простился, то дама, не сумев удержать его, дала ему в про-
вожатые нескольких своих рыцарей, и среди них того, кто
привез меч от королевы.
— Сделайте милость, простите меня, — сказал он Белому
рыцарю, склонясь перед ним.
— Но за что же?

109
 — Сир, это я уготовил вам в пути все опасности, которые
вы столь счастливо преодолели. Вы потому бились с двумя
рыцарями, что я уговорил госпожу Ноанскую испытать вас и
поглядеть, на что вы способны. Такова же была и встреча с
Большим рыцарем, прозванным так за его доблесть. По име-
ни же он Антрагес; он первый вызвался взять госпожу под за-
щиту; но прежде чем дать согласие, госпожа пожелала, чтобы
он померился силами с бойцом, присланным королем Арту-
ром. Отсюда и все испытания, какие выпали на вашу долю.
— Не вижу в этом ни малейшей обиды, — ответил Белый
рыцарь, — а если бы она и была, я на вас не сержусь.
— Благодарю вас, сир! И если уж так, позвольте мне от-
ныне говорить, что я принадлежу вам.
— Согласен. Прощайте, с Богом!
И они расстались наилучшими друзьями.

XIX
ростившись с госпожой Ноанской, Белый рыцарь

П направил коня к монастырской обители, прозван-

ной Гробница Люкена1, ибо там покоились мощи
крестника Иосифа Аримафейского, некогда избранного хра-
нителем Святого Грааля.
В этом аббатстве он остановился на ночь, а поскольку
далее собирался ехать без спутников, чтобы вернее остать-
ся неузнанным, он оставил в этом месте своих оруженосцев,
наказав им ждать его в течение месяца.
Граница земель госпожи Ноанской пролегала по реке;
Белый рыцарь направился к Броду Королевы, называемому
так с того дня, когда королева Гвиневра первой перешла его,
а Кэй-сенешаль собственноручно убил двоих из семи коро-
лей Сенов, гнавшихся за ними2.
1
«Святой Грааль», стр. 160. (Прим. П. Париса).
2
Об этом приключении у Брода Королевы рассказано в неизданной
части книги об Артуре (рукопись Национальной библиотеки № 337, стр.
180). (Прим. П. Париса).

110
 Он спешился, сел на свежую траву и уже предался гре-
зам, когда с того берега прискакал некий рыцарь, пустил
своего коня через брод и окатил его брызгами воды.
— Сир рыцарь, — сказал Белый рыцарь, — вы досадили
мне вдвойне. Вы намочили мне доспехи и оторвали меня от
мыслей, которыми я себя услаждал.
— А что мне за дело до ваших доспехов и ваших мыслей?
Не удостоив его ответом, Белый рыцарь сел на коня и
пустился вброд. Тот остановил его:
— Здесь нет прохода! Я защищаю его именем королевы.
— Какой королевы?
— Супруги короля Артура.
Услышав эти слова, Белый рыцарь удержал коня на бе-
регу; но самозваный охранитель брода метнулся к нему и
схватил коня за узду.
— Он мой, — сказал он.
— Почему?
— Потому что ступил на переправу.
Белый рыцарь собрался было сойти, но, покидая стремя,
усомнился.
— Но скажите, рыцарь, от чьего имени вы пришли?
— От имени королевы.
— Она это на вас возложила?
— Нет, раз уж вы так настаиваете; я тут сам по себе.
— Тогда вы не получите моего коня. Отпустите узду!
— Нет.
— Отпустите узду, или вы пожалеете.
— А вот это мы еще посмотрим.
С этими словами он бросил узду, перевесил щит на
грудь, поднял глефу и устремился на Белого рыцаря, но тот
его встретил и выбил долой из седла. А после сказал, ухватив
коня за отпущенный повод:
— Берите его обратно1, мне и вправду жаль, что я сбил
вас.
1
По правилам поединка, конь побежденного принадлежал победи-
телю. (Прим. перев.).

111
 — Но хотя бы ответьте мне, — сказал тот рыцарь, не в
силах скрыть досаду, — кто вы такой.
— Вовсе не намерен.
— Что ж, тогда начнем сначала.
— О нет, у вас слишком высокое покровительство.
— Но говорю же вам, я не из рыцарей королевы, и я же-
лаю знать ваше имя.
— А я не собираюсь вам его говорить.
— Так защищайтесь!
Схватка возобновилась и на сей раз длилась дольше; на-
конец, пришлось незнакомцу просить пощады, чтобы спа-
сти себе жизнь.
Это был Алибон, сын вавассера Брода Королевы. От-
давая оружие, он снова тщетно просил победителя сказать
свое имя:
— Но позвольте мне, по крайней мере, выспрашивать
его у тех, кто не может не знать его.
— Как вам будет угодно.
Алибон подался в Карлион, где были в то время король
с королевой.
— Госпожа, — сказал он, — не изволите ли сказать мне
имя одного рыцаря, в белых доспехах и на белом коне?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Потому что он всецело вам предан.
И поведав все, что случилось между ними, он добавил:
— Если бы я вашим именем потребовал у него коня, он
бы мне его отдал сей же час.
— И напрасно, — ответила королева, — ведь вам не дове-
рено было ни охранять брод, ни отбирать у него коня. Впро-
чем, я об этом рыцаре ничего не знаю, кроме того, что мон-
сеньор король посвятил его нынче в день Святого Иоанна и
что о нем уже много толков. Он в добром здравии?
— Да, госпожа.
— Я очень этому рада1.
Наша добрая рукопись 773 завершает рассказ об этом приключении
1

словами: «И здесь кончаются детские годы Ланселота». (Прим. П. Париса).

112
 XX
пустя несколько дней Белый рыцарь увидел, что к

С нему подъезжает девица в слезах.

— Храни вас Бог, сударыня! — сказал он ей. — Кто
вас так опечалил?
— Ах, сир! Смерть моего друга, одного из лучших на
свете рыцарей. Его убили у ворот замка, чьи пагубные нра-
вы он думал искоренить. Будь проклята душа того, кто их
установил!
— Нельзя ли попробовать их отменить, сударыня?
— Да, если преодолеете все испытания; но для этого на-
добно превосходить всех, кто силился сделать это до сих пор.
— И каковы же эти испытания?
— Если вам непременно хочется узнать о них, ступайте
этой дорогой; она ведет к замку.
Девица уехала, все так же опечаленная, а Белый рыцарь
прибыл к замку. Он был возведен на дикой скале, длиннее
и выше полета стрелы из лучшего арбалета. С одного бока
скалу омывала река Хамбер; у другого сливались в единый
поток более сорока близко расположенных родников. Замок
носил имя Скорбный Оплот, по причине дурного обхожде-
ния со всеми, кто томился в его плену.
Он был выстроен между двух стен, и у обоих его ворот
стояли на страже по десять рыцарей. Прежде чем там ока-
заться, предстояло сразиться с каждым из них. Когда исся-
кали силы у первого, он вызывал второго; тот — третьего;
так же и прочие. Судите сами, легко ли было выйти победи-
телем из этой череды сражений. На воротах второй стены
силою заклятия была воздвигнута статуя рыцаря-великана
с преогромной секирой, поднятой обеими руками. Статуя
эта должна была рухнуть в тот самый миг, когда притязаю-
щий на взятие замка проникнет до второй стены, убив или
вынудив сдаться десятерых первых стражей. Но прежде чем
развеять чары, коим были подвержены пленники, надлежа-
ло пробыть в замке сорок дней и сорок ночей. Вдоль реки

113
Хамбер тянулось предместье, где путник мог обрести прият-
ное и удобное пристанище.
Белый рыцарь прилагал тщетные усилия, чтобы отво-
рить первые ворота, когда явилась и подошла его привет-
ствовать девица, укрытая пеленой и длинным плащом.
— Сударыня, — сказал он ей, — не разъясните ли вы мне
нравы этого замка?
— Скажу кое-что, по крайней мере. Прежде чем гадать,
как их искоренить, надо одолеть и повергнуть первых де-
сять рыцарей; если вы верите мне на слово, не беритесь за
это дело.
— О! не затем я сюда пришел, чтобы уйти без единого
удара. Я разузнаю тайну этого замка, а если не узнаю, то
разделю судьбу стольких честных людей, томящихся тут в
заточении.
— Что же, Бог в помощь! — отвечала девица; и она при-
творилась, что уходит.
День уже клонился к закату, когда над воротами появил-
ся человек и спросил Белого рыцаря, что ему нужно.
— Войти в замок.
— Вы же не знаете, чего вам будет стоить войти.
— Нет; но все-таки откройте мне, день уже на исходе.
Послышался звук рога. Из проема в воротах показался
вначале один вооруженный рыцарь и тут же сел на рослого
боевого коня, подведенного ему.
— Сир, — обратился он к Белому рыцарю, — здесь нам не
развернуться; сойдем с холма, чтобы ловчее было сражаться.
Они сошли к подножию холма, на ровное место: в тот же
миг, со щитами на груди, с копьями наперевес, они ринулись
друг на друга. Глефы остриями вперяются в щиты; у бойца
Скорбного Оплота ломается древко; но у Белого рыцаря гле-
фа цела, и, угодив тому в щит выше умбона, он продирает
кожу, разбивает дерево в щепы и разрывает кольчугу. Сы-
плются кольчужные петли, железо вонзается в плоть, и боец
покидает седло, чтобы более не встать: он мертв.

114
 Полагая, что он еще жив, Белый рыцарь спустился с
коня, чтобы добить его или помиловать как пленника; но
тут он слышит второй призыв рога; он поспешно вынимает
глефу из кровоточащей раны, готовясь достойно встретить
другого бойца. Тот целит мимо и принимает жестокий удар
прямо в щит: кольчуга его цела, но на обратном ходу путь
ему прегражден; вот его берут поперек, приподнимают и
кидают через конский круп. Белый рыцарь сошел, сорвал
шлем и уже собрался отрубить ему голову, но внял мольбе о
пощаде; он его помиловал. Снова звучит рог: выходит тре-
тий боец; Белый рыцарь вновь берется за глефу и с перво-
го удара вонзает ее в бок неприятелю, сбитому с коня; но
наконечник застрял, обломясь у древка. Вот раненый встает,
Белый рыцарь сходит; и между ними вновь разгорается лю-
тая битва. Раненый слабеет все более, отступает, колеблется
и падает с воздетым мечом, извещая тем самым дозорных,
чтобы трубили в рог. Это был знак, которого ожидал четвер-
тый, с виду сильнее и опаснее прочих. Однако Белый рыцарь
не отпускал свою жертву.
— Оставьте его, оставьте! — окликнул его вновь прибыв-
ший, — бейтесь со мною, я вышел ему на замену!
Тогда вместо своего разбитого копья Белый рыцарь
схватил копье последнего из поверженных и сел на коня в
ожидании. С первого раза он кладет четвертого на луку сед-
ла и могучим ударом в конскую грудь повергает коня и всад-
ника в струи одного из родников, бьющих из большой скалы.
А между тем приподнялся третий; он двинулся к нему, напу-
стил на него коня и заставил вновь распластаться по земле.
Четвертый выходит из воды и возвращается с мечом в руке;
Белый рыцарь повернул к нему, сбил его с ног и проехал ко-
нем по его телу туда и сюда.
— Пощады! — возопил тот, — помилуйте меня, мы ваши
пленники.
Но вот звучит рог; пора выходить против пятого, не
имея иного оружия, кроме меча; вторая глефа в его руках
переломилась в прошлом поединке. На счастье, вновь при-

115
бывший сломал свою с первого удара, хотя и пробил ею щит
и разорвал кольчугу Белого рыцаря. Однако тот по-прежне-
му крепко держится в седле; с размаху он рассекает шлем
и забрало, взрезает щеку и проникает мечом до сочленения
плеча. Оглушенный столь жестоким напором, пятый упал
без чувств, обливаясь кровью. Но день угас, настала ночь, рог
умолк, дверь уже не открывалась, и перед ним опять появи-
лась девица, говорившая с ним накануне.
— Рыцарь, — сказала она, — на сегодня вы покончили с
этим; но завтра придется начать сначала. Я отведу вас туда,
где вам дадут приют.
Он последовал за нею в предместье замка вместе со
своими пленниками; они вошли в красивый дом, где девица
сама пожелала снять с него доспехи. В залах висели три щита,
укрытые чехлами; девица их приоткрыла. На них начертаны
были: на первом — одна косая перевязь, на втором — две, на
третьем — три перевязи алого цвета 1. Пока он разглядывал
их с любопытством, девица сняла плащ, приспустила пеле-
ну, и взору его предстали тонкий стан, нежное и миловидное
лицо. Зала была освещена множеством свечей, и ему не со-
ставило труда узнать ее.
— Ах! милая моя сударыня, — воскликнул он, раскры-
вая объятия, — я рад вас видеть! Как поживает моя госпожа,
ваша хозяйка?
— Прекрасно! Она послала меня сюда, чтобы передать
вам эти три щита и разъяснить их достоинства. Первый, с
одной полосой, придает носящему его силу двух рыцарей.
Второй вдвое сильнее, нежели первый, а третий вдвое силь-
нее, нежели второй. Берите щит с одной полосой, как только
ощутите, что силы ваши убывают; когда вам придется про-
тивостоять непомерному множеству, смените его на второй;
если же понадобится свершить деяния, превосходящие силы
человеческие, прибегните к помощи третьего. А нынче,
дабы завоевать Скорбный Оплот, вам не следует вести счет
1
Слово belic, obliquus [косой (лат.)], возможно, еще лучше соответ-
ствует полосам в виде стропил. (Прим. П. Париса).

116
тому, что вы уже совершили: по-прежнему десять рыцарей
будут ожидать вас у первых ворот и десять — у вторых. Вам
предстоит выдержать это двойное испытание за один-един-
ственный день, между восходом и заходом солнца. И если
ничто не устоит перед вашей доблестью, замок вам поко-
рится. Но вам многое придется испытать, и никому иному
не дано завершить это приключение, будь он даже, подобно
вам, под покровительством моей госпожи.
Когда забрезжил день, Белый рыцарь потребовал свои
доспехи и коня. Один воин в полном облачении, кроме шле-
ма, ждал его у подножия холма и спросил, чего он хочет.
— Хочу попытать счастья с этим замком.
— Но прежде вы должны вернуть вчерашних пленников.
— За этим дело не станет! Но могу ли я положиться на
ваше слово?
— Сир рыцарь, мы здесь для того, чтобы преградить вам
вход; но если бы не клятвы, связывающие нас, мы первые
пришли бы вам на помощь: уж очень долго тут царит этот
пагубный уклад.
Пленных передали, и зазвучал рог. Пока первый боец
спускался с холма, Белый рыцарь успел изготовиться встре-
тить его. Они помчались во всю прыть своих коней; боец из
замка первым ударом попал по верху щита, так что обруч
его с силой хлестнул Белого рыцаря в висок. Тому же достал-
ся удар такой мощи, что рассек кольчугу, и глефа, пронзив
толщу плеча, заставила его выпустить поводья; он скатился
на землю. Пока он слабым голосом просил пощады, девять
рыцарей построились перед воротами замка, и один из них
начал спускаться с холма, чтобы занять место первого. Ко-
пья разбились в щепы, но противники усидели в седле.
— Будь проклят тот, кто выдумал глефы! — воскликнул
Белый рыцарь. — Они ломаются, когда они нужнее всего.
И пока он вынимал меч, спешенный им противник
встал и попытался пуститься наутек.
— Нет уж! — вскричал Белый рыцарь, налетев на него и
во второй раз опрокинув наземь острием меча.

117
 — Но что же вы, — спросил второй прибывший, — хотите
сражаться сразу с двумя?
— Я вызываю двоих, троих, всех оставшихся разом; а вы
поступайте, как знаете, и защищайтесь, как можете.
Сойдясь со вторым, он сбил его наземь, прежде раскро-
ив ему надвое лицо. Он сошел с коня, осведомился, не жела-
ет ли тот сдаться в плен, и, не услышав ответа, нанес смер-
тельный удар. Однако его начала одолевать усталость; щит
его, пробитый со всех сторон, уже не держался на основе.
— Сир, — сказала Озерная девица, подоспев к нему, —
возьмите этот щит с алой перевязью.
И она навесила щит ему на шею. Едва лишь он при-
крылся им, как почувствовал себя бодрым, будто на рассве-
те. Спеша употребить восполненные силы, он погнал коня к
вершине холма, не дожидаясь, пока выедет новый боец на
замену последнему побежденному. И вот он могучей рукой
раскалывает шлемы, рассекает кольчуги, разносит вдребез-
ги щиты. Рыцари, ему противостоящие, отступают или бегут
вниз по холму, стремясь избежать его грозного меча; но пока
он теснит одних, другие следуют за ним по пятам. Миновал
уже Шестой час, близился Девятый; тогда вновь появилась
девица и незаметно для него накинула ему на шею серебря-
ный щит с двумя перевязями. В той же мере, в какой ощутил
он двойной прилив сил, у рыцарей противной стороны сил
поубавилось; одному он срубил голову, другого раздавил ко-
пытами коня, прочие взмолились о пощаде и сдались бес-
прекословно. С высоты городских стен жители возгласами
приветствовали его подвиги; а владелец замка, печальный
свидетель поражения своих рыцарей, хотя и желал бы сойти
с холма и биться с ними заодно; но предустановленный обы-
чай, который преступить было нельзя, не разрушив силу за-
клятия, велел ему воздержаться от помощи. Когда обратился
в бегство последний боец, раздался оглушительный грохот;
ворота замка со скрипом отворились, и Белый рыцарь уви-
дел перед этими первыми воротами десять новых рыцарей
во всеоружии. Тут он почувствовал, как Озерная девица раз-

118
вязала его шлем и заменила его другим, не столь помятым
и разбитым; потом забрала второй щит и навесила ему на
шею третий.
— Вы что же, — воскликнул он, — хотите умалить честь
моей победы? Даже второй ваш щит, и тот был ни к чему.
— Вовсе нет, бравый рыцарь; но отвоевать вторые во-
рота нужно поскорее. Час близится, и вам нельзя терять
времени. Возьмите эту глефу, у нее древко покрепче, а же-
лезо поострее. Мы знаем, как вы орудуете мечом; мы хотим,
чтобы вы поладили с копьем. Но взгляните-ка сейчас на эти
первые ворота.
Он послушался и увидел, как огромная медная статуя
покачнулась, накренилась и рухнула, раздавив своею тяже-
стью одного из новых бойцов, призванных его остановить.
Белый рыцарь налетел на них; он сбил одного, сразил на-
смерть другого, а прочие, охваченные ужасом от падения
статуи, не стали его дожидаться и бросились искать укры-
тия под вторыми воротами. Застигнутые им, одни молили о
пощаде, другие разбегались, опустив копья и не думая обо-
роняться. И как только Белый рыцарь вступил за ворота, он
увидел, что его приветствует толпа горожан, дам и девиц с
ликующими возгласами:
— Довольно! у вас пока не осталось уцелевших врагов.
Одна девица вручила ему ключи от замка.
— Должен ли я сделать нечто еще, чтобы завершить это
приключение?
— Да; будьте уверены, сеньор замка выйдет на послед-
ний поединок.
— Я готов встретиться с ним; но где его найти?
— Сир, — сказал подоспевший слуга, — он не придет. Он
бежал во весь опор, со злобой и отчаянием в сердце.
Эта весть повергла в уныние обитателей замка. Сеньор
шателен единственный знал тайну заклятия, и лишь он
один мог избавить своих узников от пыток, от ужасов, с ко-
ими денно и нощно жизнь представлялась им хуже смерти.
Тем временем они проводили Белого рыцаря на кладбище,

119
устроенное с противной стороны. Он вошел и увидел по-
верху стен множество замкнутых шлемов, и под каждым
шлемом у подножия той стены гробницу, где была начер-
тана надпись, гласящая: «Здесь покоится имярек, голову же
его узрите наверху». На гробницах, не увенчанных головами,
значились лишь первые слова: «Здесь упокоится…» Среди
прочих были там и несколько рыцарей от двора короля Ар-
тура. Посреди кладбища на широкой надгробной плите из
металла, изукрашенной эмалью и драгоценными камнями,
были такие слова: «Плиту эту не поднимет сила никого из
смертных, разве только того, кто завоюет сей замок; здесь
он обретет свое имя».
Много раз пытались приподнять плиту, и всегда на-
прасно; владельцу же замка особенно хотелось узнать имя
того, кого ему следовало так опасаться. Белый рыцарь уви-
дел надпись и без труда прочел ее, ибо был обучен грамоте у
Владычицы Озера. Оглядев со всех сторон плиту, так крепко
вмурованную, что и четверым силачам ее было бы не сдви-
нуть, он взялся руками с самой тяжелой стороны и легко ее
приподнял. И тогда он заметил на дне письмена, которые
гласили:
ЗДЕСЬ УПОКОИТСЯ ЛАНСЕЛОТ ОЗЕРНЫЙ, СЫН КОРО-
ЛЯ БАНА БЕНОИКСКОГО
Он прочитал и поспешно опустил надгробие; но Озер-
ная девица, стоявшая рядом с ним, тоже прочитала письме-
на. Она спросила, что он видел.
— Ах! сударыня, не спрашивайте.
— Не буду; ведь я это видела так же ясно, как и вы.
И она шепнула имя ему на ухо. Чтобы его утешить, она
обещала не говорить об этом никому.
С кладбища обитатели замка повели его в ту часть, где
жил сеньор Скорбного Оплота. Это было крыло, обустроен-
ное всем, чем только возможно ублажить душу благород-
ного рыцаря. Девица пожелала сама снять с него доспехи,
умыть его и оставаться при нем. Но долго еще придется

120
ждать, прежде чем падут все заклятия, держащие в плену
столько храбрых рыцарей и столько прекрасных и знатных
дам. А потому мы можем пойти посмотреть, что происхо-
дит при дворе Артура.

XXI
огда был взят Скорбный Оплот, то в нем пребывал

К оруженосец, брат Эглиса Долинного, рыцаря Арту-

рова двора; он счел, что короля эта весть обрадует,
и помчался в Карлион, где располагался двор.
— Сир, — сказал он, входя к королю, — храни вас Бог! Я
принес самую необычайную весть, какую только слыхивали
в вашем доме: Скорбный Оплот завоеван; врата его преодо-
лел некий рыцарь, имени которого никто не знает.
— Вот уж в этом ты меня так запросто не уверишь.
— Сир, я говорю то, что видел своими глазами.
В этот миг вошел мессир Эглис Долинный и, увидев сво-
его брата коленопреклоненным перед королем, спросил, что
привело его ко двору.
— Эглис, — сказал Артур, — этот юнец приходится вам
братом?
— Да, сир король.
— Тогда я, пожалуй, поверю ему; ибо в вашем роду не
лгут. Какие же доспехи носил тот удачливый рыцарь?
— Сир, белые доспехи; и конь у него был тоже белый.
— Не сомневайтесь, сир, — сказал Гавейн, — это новый
рыцарь, тот, кого вы посвятили в его собственных доспехах.
Среди баронов поднялось великое волнение, и каждый
стал просить незамедлительно ехать к Скорбному Оплоту.
Гавейн полагал, что королю было бы лучше выслать впере-
ди себя десять рыцарей, чтобы разведать, как такое приклю-
чилось. Вот имена тех, на кого это было возложено: Гавейн,
Ивейн Большой, Галегантен Уэльский, Галесконд — сын Аре,
Карадок Короткорукий, Ивейн Побочный, Госуэн Эстрангор-
ский, Мерожис и Эглис Долинный.

121
 По пути эти рыцари повстречали монаха-послушника
верхом на муле, облаченного в синюю рясу.
— Вы знаете, — спросили они, — дорогу к замку Скорб-
ный Оплот?
— Да. К чему вы спрашиваете?
— Мы хотим туда поехать. Не угодно ли вам проводить
нас?
Послушник узнал Гавейна и согласился указать им до-
рогу. Они подъехали к холму и взошли на него. Ворота
Скорбного Оплота были открыты; вход никто не охранял. Но
вторые ворота были на запоре, и на дозорном посту стоял
один стражник, пожелавший узнать имена тех, кто просил
прохода.
— Я Гавейн, племянник короля Артура; а это рыцари
Круглого Стола.
— Сир, — сказал стражник, — вам придется провести
ночь в предместье; возвращайтесь завтра.
Гавейн не настаивал, и пока они направлялись в пред-
местье, стражник пошел сказать Белому рыцарю, что мон-
сеньор Гавейн с еще девятью рыцарями появился у вторых
ворот. Белый рыцарь не хотел, чтобы кто-то вошел туда пре-
жде королевы; он запретил открывать им, не получив его
позволения.
И вот наутро, чуть свет, монсеньор Гавейн подъехал ко
вторым воротам.
— Мне еще не велено вам открывать, — сказал дозор-
ный, — но ежели кто-то среди вас обучен грамоте, вам стоит
поглядеть, что есть за первыми стенами.
Вместо ответа Гавейн указал на брата-послушника,
и стражник тут же спустился, вышел через боковую дверь
второй ограды и повел рыцарей на кладбище. Там были во
множестве надгробия, каковые владелец замка испещрил
подложными письменами, с тем чтобы весть о них дошла до
короля Артура, государь этот явился бы и был пленен, силясь

122
отомстить за своих друзей1. Послушник вновь и вновь пере-
читывал: «Здесь покоится имярек, и вот образ его». На стене,
осенявшей ряды могил, они явственно видели столько же
шлемов, не иначе как от тех рыцарей, чьи тела покоились
ниже. Это были рыцари королевского дома; но они в боль-
шинстве своем были еще живы.
Пока десять рыцарей скорбели о них, брат-послушник
остановился перед одной плитой, положенной посреди
кладбища. Надпись на ней гласила: «Здесь покоится лучший
из лучших, тот, кем завоеван Скорбный Оплот».
— Ах! — воскликнул Гавейн, — это тот новобранец, о
чьих подвигах поведал нам брат Эглиса.
И они пролили новые слезы о печальной судьбе того,
кто затмил бы славу всех рыцарей Круглого Стола, останься
он в живых.

XXII
авейн не усомнился в гибели рыцаря, победителя

Г Скорбного Оплота. В унынии ехал он обратно со сво-

ими спутниками, как вдруг ему повстречался барон
средних лет, благородной наружности, и спросил у них, кто
они такие.
— А зачем, — сказал Гавейн, — вам уж так понадобилось
это знать?
— Чтобы, возможно, оказать вам добрую услугу.
— Ну что же, я Гавейн, племянник короля Артура.
— И что вас так опечалило?
— Гибель многих наших друзей, о которой мы нынче
узнали.
— Этот край и вправду стал небезопасен с той поры, как
шателен Скорбного Оплота был вынужден покинуть свой
дом. Он поклялся, что отплатит всему миру за свои невзго-
1
Ошибка: это сами пленные рыцари начертали подложные надпи-
си на еще пустых могилах, чтобы вернее побудить короля освободить их.
(Прим. П. Париса).

123
ды; но располагайтесь у меня: мой замок не боится никаких
набегов, там вы будете надежно укрыты. Кроме того, должен
сказать, что вас обманули и что я могу вам устроить встречу
с друзьями, чьи могилы вам показали.
— Чтобы с ними увидеться, — воскликнул Гавейн, — я
готов пойти на край света.
— Так пойдемте со мною.
Они ехали некоторое время берегом реки Хамбер и
остановились напротив острова, на котором возвышался
замок. Причаленный к берегу челнок послужил им для пе-
реправы; незнакомый барон провел их в башню, где оруже-
носцы подошли совлечь с них доспехи, принеся взамен на-
рядные платья, отороченные мехом. Затем им предложили
осмотреть замок; они поднялись наверх, на последний этаж.
Вдруг они увидели, что окружены рыцарями во всеоружии,
и те, подняв мечи, велят им не сопротивляться. Да и как бы
они противились? они ведь были безоружны. Гавейн дал
связать себе руки; но Галегантен Уэльский, не столь покла-
дистый, бросился на одного из латников, повалил его и от-
нял у него меч. Двадцать других напали на него, сбили с ног
и нанесли ему тяжкие раны. И вот всех их связали и спустили
вниз по лестнице, до самого входа в кухню, где торопливо ел
сеньор шателен.
— Предатель! — бросил ему Ивейн Побочный, — такой
ли приют вы нам обещали?
— Именно, — ответил шателен, — разве вы не в одном
из самых надежных домов Великой Бретани? Я вам говорил
о ваших спутниках, коих вы полагали увидеть на том свете;
вы их увидите нынче.
Он отдал приказ своим людям отвести и запереть но-
вых пленников в глубокое подземелье, где давно уже томи-
лись король Идер, Гиврет Ламбальский, Ивейн Лионельский,
Карадок Кармезинский, Каэдин Малый, Кэй Эстрауский,
Грифлет — сын До Кардуэльского, Додинель Дикий, герцог
Талас, Мадор Привратник и Лохольт, сын короля Артура и

124
прекрасной Лизамор Карадиганской1. Это преисполнило ве-
ликой радости и великой печали сердца всех наших добрых
рыцарей; радости свидания, печали оттого, что они оказа-
лись всецело во власти подлейшего из людей.

XXIII
о вернемся к Белому рыцарю. Он овладел Скорбным

Н Оплотом, но не овладел тайной заклятий, которые

длили в нем богопротивный уклад. Он обосновал-
ся в парадных залах вместе с Озерной девицей, принесшей
ему три щита. Сидя за столом, уставленным превосходны-
ми яствами, он услышал сетования другой девицы; проходя
скорым шагом под стенами, она в плаче поминала Гавейна,
Ивейна и их спутников; она шла по дороге в Уэльс. Белый
рыцарь отодвинул стол и затребовал свои доспехи.
— Куда вы собрались? — спросила Озерная девица, —
разве не положено вам оставаться здесь сорок дней?
— Я хочу пойти на поиски монсеньора Гавейна и мон-
сеньора Ивейна, моего наставника.
— Я с вами.
— Нет, сударыня; во имя вашей госпожи, в то же время и
моей, извольте подождать тут моего возвращения; надеюсь,
оно не слишком запоздает.
С этими словами он пришпорил коня и нагнал запла-
канную девицу. Приветствовав ее, он спросил:
— Ради Бога! что вы такое говорили про монсеньора Га-
вейна?
— Ах! — воскликнула она, — я вас узнала; благословен
ваш приход, Королевич! Мне было велено доставить вам по-
слание; но у входа в замок мне возвестили о вашей гибели и
показали вашу могилу; я возвращалась в безутешном горе,
1
История зачатия Лохольта рассказана в романе «Король Артур»
(стр. 363). Там, правда, Лизамор названа владелицей замка Кемпер (или
Кемперкорантен), а не Карадиган. По этому поводу см. примечание Пари-
са на стр. 240 (Прим. перев.).

125
когда в довершение бед узнала, что монсеньор Гавейн с де-
вятью рыцарями сидит в плену у Брандуса1. Обманщик увел
их в свой Островной замок, недаром называемый Скорбной
Темницей, и вы один их можете вызволить оттуда.
— А скажите, сударыня, какое у вас было послание?
— Моя госпожа велела мне напутствовать вас, чтобы вы
берегли свое сердце от любви, вас недостойной; ибо она не
даст вам возвыситься. Достоинство рыцарей растет или па-
дает соразмерно достоинству дамы, которую они клянутся
любить.
Белый рыцарь не ответил, но позволил проводить себя
на берег в виду острова, где Брандус держал в плену десять
рыцарей. По совету девицы он остановился в лесу, выходя-
щему на реку Хамбер, чтобы, оставаясь незамеченным, ви-
деть прибывающих на остров. Вскоре из одной ладьи сошли
пятнадцать латников и направились по дороге к Скорбно-
му Оплоту. Закрывая грудь щитом с тремя алыми полосами,
Белый рыцарь устремил вперед своего коня; люди Брандуса
переполошились, повернули вспять, наперебой спеша взо-
браться на судно. Запоздавших Белый рыцарь бил наповал,
обагряя кровью; но Брандус на сей раз отделался испугом,
взошел на ладью и убрался прочь.
Белый рыцарь в унынии вернулся в Скорбный Оплот
через потайную дверь2. Войдя, он услышал, что королева и
король жаждут узнать, правда ли, что Скорбный Оплот за-
воеван; они прибыли в предместье и не могут себе уяснить,
почему ворота столь упорно держат на замке3. Он поспешил

1
Возможно, это Бриан Островной из романа Т. Мэлори «Смерть Ар-
тура», о котором там сказано очень немного. (Прим. перев.).
2
Ланселот предпочитает потайной ход большим воротам, несомнен-
но, для того, чтобы его не заметили в замке те, кто ждет от него освобо-
ждения. Потайная дверь в укрепленных замках была известна лишь шате-
лену. (Прим. П. Париса).
3
На этом кончается рукопись № 754, которой мы до сих пор следо-
вали, чтобы заполнить пробел в старой доброй рукописи № 339; поэтому
далее мы берем № 341, л. 45, и № 773, л. 62. (Прим. П. Париса).

126
указать страже, чтобы впустили короля с королевой. Но Ар-
тур нередко впадал в раздумья, из которых выводить его не
смели. Вот и в этот день, в начале Третьего часа, он сидел
в своем шатре, склоня голову, витая в грезах, и среди них
забыл направить людей в Скорбный Оплот. Напрасно оби-
татели замка, возлагая и на него надежды на избавление,
взывали к нему с высоких стен: «Король Артур, час проходит,
час проходит!» Он не слышал ничего. Королева, обладая бо-
лее чутким ухом, пожелала узнать причину этих воззваний;
она подошла к воротам в то самое время, когда Белый ры-
царь возвращался в замок, навестив шатры, расставленные
в предместье. Он узнал ее и вполне овладел собою, чтобы
вымолвить:
— Госпожа, благослови вас Бог!
— И вас тоже, — ответила она.
— Вы желаете войти сюда?
— Разумеется, сир рыцарь.
— Открывайте! — крикнул он стражнику; но, сам уже не
зная, что творит, он погнал в проем своего коня; стражник
сомкнул за ним створки, и королева осталась у ворот. А он,
не говоря ни слова, поднялся на дозорный пост и в некоем
упоении созерцал королеву, которая никак не могла постичь
нанесенную ей обиду. Наконец, услышав грохот закрывае-
мых ворот, король Артур очнулся от своих грез и подозвал
мессира Кэя.
— Сенешаль, — сказал он, — пойдите и поглядите, откро-
ют ли нам, наконец.
Кэй встретил королеву, еще взволнованную случившим-
ся. Она рассказала ему о своем приключении, и сенешаль,
заметив на дозорном посту Белого рыцаря, крикнул ему:
— Сир рыцарь, подло с вашей стороны так шутить над
королевой!
Тот ничего не слышал, но та Озерная девица, что прово-
жала его к Скорбной Темнице, сказала, подойдя к нему:
— Вы оглохли? Разве вы не слышите упреков этого ры-
царя?

127
 — Какого рыцаря?
— Вон того, что перед вами.
— А! Сенешаль, что вам угодно?
— Я вас обвиняю в том, что вы дважды нанесли оскорб-
ление: госпоже королеве, оставив ее позади ворот, и мне, не
соизволив ответить.
Эти речи горечью своей ранили Белого рыцаря, и он
принялся за стражника:
— Несчастный! Разве я не приказывал тебе открыть го-
споже королеве? Когда бы не твои седины, я пригвоздил бы
тебя к воротам этим мечом. С этих пор отворяй всем, кто
явится.
Стражник повиновался, задрожав всеми своими чле-
нами. И вот входят бароны, рыцари, дамы и девицы, в одно
время с королем и королевой. Вначале их привлекло к себе
кладбище. Артур туда вошел и велел своим писцам прочесть
слова, начертанные на гробницах: Здесь покоится мессир
Ивейн, Здесь покоится мессир Гавейн, и прочие. Какое горе!
Он поклялся отомстить за любимого племянника, покинул
это угрюмое место и подошел ко вторым воротам, полагая,
что найдет их также открытыми. Но стоящий на страже из-
вестил его, что новый сеньор замка не давал ему приказа
открывать и что ему положено ждать этого приказа. С тем
Артур и возвратился в свой стан, немало досадуя на эту за-
минку, причину которой понять не мог.

XXIV
наш Белый рыцарь, дабы смягчить обиду короле-

А ве, вновь направился к Скорбной Темнице. Выйдя

из леса, он увидел, как из челнока сходит на берег
отшельник, перебирая четки. Это был достопочтенный муж,
некогда добрый рыцарь, коего скорбь о смерти своих детей
побудила удалиться от света.
— Брат мой, — сказал Белый рыцарь, приветствуя его, —
откуда вы идете?

128
 — Из Скорбной Темницы, куда я ходил причастить двух
рыцарей, лежащих при смерти. Один из них — Галегантен,
другой — Лохольт, сын короля Артура, из них двоих более не-
дужный. А вы, я полагаю, тот, кто завоевал Скорбный Оплот
и пришел выручать мессира Гавейна? Так вот, по слухам,
нынешней ночью Брандус с полутора сотнями своих людей
предпримет набег на королевский лагерь. Вы можете спасти
короля, предупредив его о грозящей опасности; Брандуса
легко одолеют, и ради того, чтобы сохранить себе жизнь, он
готов будет выдать своих пленников.
Белый рыцарь поблагодарил отшельника и проводил до
его жилища. Это был укрепленный дом на холме, окопан-
ном рвами на валлийский манер. Приметив, что он может
ему весьма пригодиться, он вернулся в окрестности острова,
полный решимости самому расстроить планы Брандуса, не
известив о том короля. Когда сгустилась ночь, он услышал
шорох, производимый вооруженными людьми, которые со-
шли на берег и направились к Скорбному Оплоту. Он про-
следовал за ними до края леса; и когда они сошли с коней,
чтобы подтянуть подпруги, набросился на них с криком:
«Бей! Бей предателей!». Им померещилось, что здесь их ка-
раулили все королевские рыцари, и они в ужасе разбежались
кто куда, одни пешком, другие верхом. Никто и не помыш-
лял об обороне; и когда шум достиг часовых, выставленных
перед шатрами, в стане подняли тревогу. Заслышав возгласы
и конский галоп, люди Брандуса отступили в лес. В лунном
свете Белый рыцарь узнал Брандуса; он настиг его широким
взмахом меча и повалил на конскую гриву. Вторым ударом
он сбросил его наземь и затоптал копытами своего коня;
он собрался отсечь ему голову и уже отвязывал шлем, когда
Брандус взмолился:
— Пощады! Не убивайте меня, если вам дорог король
Артур!
— Вы сдаетесь?
— Да, но если вы не заключите меня в Скорбный Оплот.
— Там-то я и намерен вас держать.

129
 — Э, нет, я предпочту умереть, а вы, ежели меня убьете,
лишите себя всякой возможности вызволить монсеньора Га-
вейна.
— Чтобы вызволить мессира Гавейна, я готов на что угод-
но; садитесь на круп позади меня, мы поедем не в Скорбный
Оплот, а в обитель Плесси.
Брандус поднялся с превеликим трудом и сел на коня
Белого рыцаря. Но, прежде чем добраться до Плесси, они
встретили рыцарей короля, которые возвращались после
погони за людьми Брандуса. Мессир Кэй заметил их первым
и обратился к Белому рыцарю:
— Именем монсеньора короля, я желаю знать, кто вы.
— Я рыцарь, этого с вас довольно; а тот, кого я везу сза-
ди, — мой пленник.
Кэй присмотрелся и узнал прежнего и нового владель-
цев Скорбного Оплота.
— Ого! — воскликнул он, — да это вы, рыцарь, тот самый,
кто вчера захлопнул ворота перед носом госпожи королевы.
А тот, кого вы везете сзади, — враг нашего господина коро-
ля Артура. Я как верный слуга короля совершил бы измену,
если бы не вытребовал его; позвольте мне сопроводить его к
монсеньору Артуру.
Белый рыцарь ответил:
— Не родился еще тот, кто у меня его отнимет.
— Это как раз я и буду!
— Не троньте его, или от вашей руки останется пенек.
— Ах, так! Пусть ваш пленник слезает, и поглядим, кто
будет достоин его охранять.
— Не стоит того; я его прекрасно защищу и не спуская
на землю.
И тут они берут разгон и мчатся друг на друга с глефами
на упоре. Но Кэй ломает свою о щит Белого рыцаря; а тот до-
сягает его повыше седла, вонзает железо ему в бедро и тяжко
роняет его наземь. И прежде чем уйти, говорит:
— Мессир Кэй, вот и скажите теперь, нуждался ли в вас
шампион госпожи Ноанской, чтобы ее защитить.

130
 Люди короля, бывшие свидетелями схватки, подняли
мессира Кэя и на щитах отнесли в его шатер. А Белый ры-
царь доехал до Плесси и заставил Брандуса поклясться на
святых у алтаря, что тот выдаст ему пленных. Брандус не-
медленно послал к своему сенешалю с приказом привести в
обитель всех рыцарей, заключенных на острове. А когда они
прибыли, он сказал Белому рыцарь:
— Сир, отдаю вам этих пленников, но требую в свой че-
ред, чтобы вы сдержали слово.
— Брандус, — ответил Белый рыцарь, — вы свободны.
— Это что же, — подивился отшельник, — вы позволите
Брандусу уйти?
— Да; я дал такое слово.
— Ох, это разнесчастное слово! Один только Брандус мог
искоренить богопротивный уклад Скорбного Оплота; и едва
ли вам выпадет подобный случай рассеять эти чары.
Белый рыцарь, однако, не желал, чтобы пленники
Брандуса предстали перед королем Артуром прежде, чем в
Скорбный Оплот войдет королева. Он упросил их остаться в
обители до его скорого возвращения и вернулся в Скорбный
Оплот. В той части дворца, которую он избрал для себя, оста-
вались две девицы, присланные Владычицей Озера: одна —
та, что передала ему три щита, другая — та, что привела его
в Скорбную Темницу.
— Сир рыцарь, — сказала первая, увидев его снова, —
долго же вы заставили себя ждать.
— Милая моя, потерпите немного, я отпущу вас не рань-
ше, чем освобожу монсеньора Гавейна. Это будет совсем ско-
ро.
Промолвив это, он пошел спросить у стража вторых во-
рот, приходил ли туда король.
— Да, сир.
— Ну что же, охрана снята. Позвольте войти королю, ко-
ролеве и всем, кто этого просит.
Артур, выйдя из привычных своих раздумий, только что
послал рыцаря ко вторым воротам. Когда ему доложили, что

131
охрана снята, он сел верхом, а за ним и королева, и целый
сонм придворных. Мессира Кэя везли на носилках, посколь-
ку раны, которые он получил, пытаясь отбить Брандуса, не
позволяли ему усидеть в седле.
Вторые ворота со скрипом отворились. Перед ними вы-
сились огромные и горделивые строения, прекрасные дома
в изобилии. То, что называли тогда замком, было в то же
время и городом, выстроенным вокруг замка или позади
него. Они увидели двойной ряд лож, или наружных галерей,
заполненных дамами, рыцарями, девицами и городским
людом; все они горько плакали, но не проронили ни слова.
Король вошел, прошелся по залам; повсюду та же тишина.
–Несомненно, мы видим тут, — сказал он королеве, —
жертв некоего заклятия, и мы не в силах угадать, кто их рас-
колдует.
Но когда Белый рыцарь выходил из замка, чтобы ехать
за мессиром Гавейном, он услышал, как пленники издали
громогласный вопль:
— Король, удержите его! Король, удержите его!
На этот внезапный шум король и королева выглянули в
одно из окон; их заметил Белый рыцарь, невольно остано-
вился взглянуть на них и отвесил поклон. Король спросил,
ответив на приветствие:
— Скажите, рыцарь, отчего все эти люди кричат мне,
чтобы я вас удержал?
— Нет, сир, я сам этого не знаю; но спросите их, чего они
от меня хотят; не думаю, чтобы им было за что меня упрек-
нуть.
Король пошел к ним и спросил, зачем они хотят удер-
жать рыцаря.
— Затем, что через него искоренится здешний пагубный
уклад.
Но когда король вернулся, рыцарь уже выехал за первые
ворота; и удрученный тем, что ничего не понял в слышан-
ных воплях, король загрустил более, чем когда-либо.

132
 Белый рыцарь скоро достиг обители, где оставил Гавей-
на и других пленников Брандуса.
— Завтра утром, — сказал он, — вы сможете войти в
Скорбный Оплот; приветствуйте от меня монсеньора коро-
ля и госпожу королеву. Но не спрашивайте, кто я; довольно
вам знать, что я рыцарь.
Он простился и направился оттуда в монастырь Гроб-
ницы Люкена, где наказывал своим оруженосцам ждать его,
прежде чем отправился на взятие Скорбного Оплота. Между
тем в пресловутый замок прибыли монсеньор Гавейн, мон-
сеньор Ивейн и прочие пленники Брандуса. Велика же была
радость короля Артура, когда он расцеловал своего любимо-
го племянника и всех его соратников.
— Что же с вами приключилось? — спросил он их.
— Сир, мы не знаем доподлинно. Некий вероломный
рыцарь привел нас к себе в замок и взял в плен после того,
как нам помогли сложить оружие. Некий неведомый рыцарь
освободил нас, наказав от его имени приветствовать короля
и королеву. Можем лишь сказать, что он носит серебряный
щит с тремя алыми перевязями.
— Стало быть, это тот рыцарь, — сказала королева, — ко-
торый выехал из замка вчера и которого просили вас удер-
жать люди, заточенные здесь. Вы видели его без доспехов?
— Нет, госпожа; он не пожелал снять шлем — для того,
понятное дело, чтобы его не узнали.
— Теперь у меня нет ни малейшей причины оставаться
здесь долее, — сказал король.
— Как! сир, — живо возразила ему первая Озерная деви-
ца, — и вы можете уехать, не постигнув тайну злоключений
этого замка?
— Не вижу способа ее постигнуть, — ответил король, —
но если бы я знал способ вызволить вас, меня бы не удержала
никакая опасность. Скажите, что надобно для этого сделать.
— Сир, меня никто не может вызволить, кроме рыцаря,
которому вы позволили уйти.
— Так вы его знаете? — воскликнул мессир Гавейн.

133
 — Разумеется.
— Тогда вы можете нам сказать, кто он такой?
— Я обещала об этом молчать; я могу только помочь вам
дознаться до этого.
— Ну так я клянусь, что не оставлю этого, пока не дозна-
юсь1.
Эта клятва не обрадовала короля; ибо перед тем, как
удалиться, Гавейн напомнил ему, что принц Галеот, сын Ве-
ликанши и владыка Дальних островов, вознамерился в ско-
ром времени принудить бретонских баронов и самого их ко-
роля признать его сюзереном2, и что надо не теряя времени
остановить его на рубежах Галора.
— Ах, милый племянник, — сказал король, — как это вы
надумали нас покинуть?
— Сир, я дал клятву; а ведь вы, верно, не меньше моего
желаете познакомиться со здешним новым сеньором. Скоро
я сумею вам в этом помочь, не сомневайтесь.
На том они и расстались; король был весьма обеспокоен
отъездом, который мог отнять у него в грядущей войне са-
мого лучшего рыцаря.

XXV
ы видели Белого рыцаря, когда он, оставив Га-

М вейна у отшельника в Плесси, отправился за

своими оруженосцами, ожидавшими его у Гроб-
ницы Люкена. Несколько дней он провел в пути без приклю-
чений, пока не услышал в гуще леса, куда он углубился, силь-
1
Ланселот, повинуясь последним наставлениям Владычицы Озера,
должен был как можно дольше скрывать свое имя (см. стр. 91). Вот почему
он избегал появляться перед королевой без доспехов и так часто менял их.
(Прим. П. Париса).
Здесь последние собиратели, найдя в каких-то версиях имя короля
2

земель Вне Рубежей Галора, а в других — имя Галеота, принца Дальних

островов, по этой причине дважды упомянули череду из трех битв: пер-
вый раз с королем Галора, второй — с Галеотом. Я не счел для себя нужным
вступать за ними на этот обманчивый путь. (Прим. П. Париса).

134
ный шум, а затем увидел рыцаря, который тянул за конским
хвостом человека в одной рубахе: глаза завязаны, руки сом-
кнуты за спиной, на шею подвязана за волосы окровавлен-
ная женская голова. Он проникся к нему великой жалостью.
— Кто вы? — спросил он у несчастного, влачимого так
немилосердно.
— Я подданный королевы Великой Бретани.
— Сир, — тотчас обратился Белый рыцарь к тому, кто
держал поводья, — разве так подобает обращаться с христи-
анином?
— Ему придется еще и похуже, — ответил тот, — если ему
воздадут по заслугам. — Он опозорил меня с моею законной
женой, с той, чья голова на нем висит.
— Ничему не верьте, рыцарь! Никогда у меня к его жене
и мыслей подобных не было.
— Коль скоро он отпирается, рыцарь, почему бы вам не
обвинить его при дворе, а не карать собственноручно? Или
вы боитесь королевы, его госпожи?
— Нет такой королевы, которая не дала бы мне ото-
мстить за мой позор.
— Тогда я сам буду его защищать; беру его под свою ох-
рану.
Тем временем он сорвал повязку с глаз страдальца; ры-
царь отъехал, взял разгон, и острие копья пронзило ему жи-
вот, замертво сбросив под ноги коня. Спутники его разбежа-
лись, а Белый рыцарь сказал, подводя добытого коня к тому,
за кого отомстил:
— Садитесь и следуйте за мной.
— Сир рыцарь, если вы не возражаете, я бы заглянул до-
мой, чтобы мне пустили кровь и поставили банки, прежде
чем я вернусь к королеве. Но как мне назвать ей моего из-
бавителя?
— Опишите ей мой щит, и этого довольно.
Они расстались, и когда спустя несколько дней королева
узнала из уст рыцаря, что с ним приключилось, она без тру-

135
да угадала, что его избавителем был все тот же победитель
Скорбного Оплота.
Был месяц август, и стояла великая сушь. По пути Белый
рыцарь глубоко погрузился в мечты, и нам нет нужды гово-
рить, каков был предмет его грез. Его конь, уже не чуя узды,
ступил в подсохшее болото, ногами угодил в глубокую про-
моину, запнулся, упал и подмял его под себя. Подбежавшие
оруженосцы нашли его придавленного конским боком. Его
насилу извлекли, коня подняли; и когда он снова сел в сед-
ло, ему повстречался монах, у которого он спросил дорогу к
ближайшему дому.
— Послушайте доброго совета, — сказал святой отец. —
Никогда не ездите верхом в субботу после Девятого часа;
иначе с вами случится больше дурного, чем доброго.
Он повел их в аббатство, где сам он жил отшельником;
Белый рыцарь оставался там десять дней; его отмыли, по-
пользовали банками, но не излечили. Покидая тот дом, он
сменил свой серебряный щит с тремя алыми перевязями на
другой, червленый с белой перевязью, не желая ни в чем бо-
лее зависеть от сверхъестественной силы первого щита.
В тот же день он встретил вооруженного рыцаря, кото-
рый спросил, кому он служит.
— Королю Артуру.
— Скажите уж, самому вздорному из королей. Его дом —
сборище пустозвонов всех родов. Недавно один увечный ры-
царь заставил одного из завсегдатаев того двора поклясться
отомстить за него любому, кто скажет, что более любит ра-
нившего его, чем его самого; клятва эта весьма неразумна:
сам Гавейн не мог бы с честью выполнить ее.
— А вы, сир рыцарь, не из тех ли, кто менее любит увеч-
ного, чем того, кто его ранил?
— Да, несомненно.
— А я и есть тот, кто дал клятву, упомянутую вами. При-
знайте, что увечный вам дороже.
— Я не солгу ни за что на свете.
— Тогда защищайтесь.

136
 Они разошлись, устремились навстречу друг другу и
ударили во всю мощь; седла под ними погнулись; но глефа
Хворого рыцаря пронзила щит, разорвала кольчугу и завязла
в ней вместе с древком. Они разом упали с коней; Хворый
рыцарь поднялся первым и бросился на того с поднятым
мечом. Но он нашел лишь бездыханный труп; душа уже от-
летела.
С превеликим трудом он водрузился на коня и понемно-
гу добрался до леса. Его оруженосцы набрали сучьев и веток,
сделали из них носилки и обернули их чудесной шелковой
тканью, подаренной Владычицей Озера. Бережно уложив
своего сеньора, они впрягли в носилки двух красавцев-ры-
саков и медленно двинулись в путь.

XXVI
ессир Гавейн между тем начал свои поиски.

М Проблуждав две недели и не узнав ничего о ры-

царе, завоевателе Скорбного Оплота, он встре-
тил одну девицу, у которой не преминул осведомиться о том,
кого искал. Это была та самая прислужница, посланная Вла-
дычицей Озера к Белому рыцарю, чтобы указать ему дорогу
к Скорбной Темнице.
— А! — сказала она, — вы монсеньор Гавейн, покинув-
ший нас в Скорбном Оплоте!
— Не в моих силах, сударыня, было вызволить вас отту-
да. Но все-таки, что нового слышно о нашем рыцаре?
— Ступайте своей дорогой; возможно, вы кое-что о нем
узнаете.
С этими словами она оставила Гавейна на опушке леса.
Выйдя из него, он увидел луг, покрытый множеством
шатров, а невдалеке — двух лошадей, медленно везущих но-
силки Хворого рыцаря. Он подъехал спросить оруженосцев,
чьи это носилки.
— Одного сильно израненного рыцаря; он только что
уснул.

137
 Гавейн не настаивал и повернул к шатрам на лугу. Вско-
ре он увидел двух рыцарей, едущих в лес прохладиться. Он
их приветствовал и узнал, что это шатры Короля с Сотней
Рыцарей. Государя этого иначе и не звали, потому как он вы-
езжал всегда с такой свитой1. Он был кузеном Галеота, а под-
властная ему земля Эстрангор лежала у границ Норгаллии и
Камбеника.
Пока они удалялись, Гавейн увидел на той же дороге
двух оруженосцев, несущих гроб. Их сеньор, сказали они,
был недавно убит за то, что настаивал, будто он менее любит
увечного, чем того, кто нанес ему раны.
— А какие были доспехи на том, кто убил вашего сеньора?
— Щит червленый с белой перевязью наискосок; погля-
деть на него, так он и сам-то был хворый.
«О! — подумалось Гавейну, — это не иначе как тот, кого
я ищу и кто избавил от железа раненого рыцаря при дворе
короля». Он собрался въехать в лес, но тут заметил невдале-
ке ограду из воткнутых копий вокруг богатого шатра, перед
которым сидел Элен Белый2, один из лучших рыцарей Кру-
глого Стола.
— Милости прошу, монсеньор Гавейн! — сказал Элен,
приподнимаясь, — куда это вы таким резвым шагом?
— Ищу одного рыцаря, которого возят на носилках.
— Но уже смеркается; вряд ли вы его найдете, когда
стемнеет; отложите свои поиски до завтра.
Гавейн согласился и вошел в шатер.
С него уже собрались снять доспехи, когда снаружи по-
слышался сильный шум. Это была кавалькада с дамой, ехав-
шей верхом под балдахином, который несли четыре рыцаря,
укрывая ее от лучей закатного солнца. На ней была горно-
стаевая мантия поверх алого атласного платья. Двадцать че-

В книге о Мерлине ему дается имя Агигенон, а в книге о Лансело-

1

те — Малакен. (Прим. П. Париса).

2
Здесь явная неувязка: в т. III (гл. CXVIII) оказывается, что Элен Бе-
лый — сын Богора-младшего, рожденный гораздо позже описываемых
событий. (Прим. перев.).

138
ловек из свиты Короля с Сотней Рыцарей выехали навстречу
и обратились к ее спутникам.
— Сеньоры, — сказал первый из них, — наш король жела-
ет, чтобы вы проводили эту даму к нему в шатер.
— Нам нет дела до вашего короля.
— А нам лучше знать, как вас заставить.
Завязалась битва, и победа бы досталась Сотне Рыцарей,
не вмешайся тут Гавейн.
— Я берусь, — сказал он, — проводить эту даму в шатер
вашего короля и вывести ее оттуда.
Это была госпожа Ноанская, и ехала она на Ассамблею
Галорских Рубежей1; ибо в те времена высокородные дамы
появлялись в таких собраниях, дабы вдохновлять тех, кто
выступал на турнирах2. Король с Сотней Рыцарей вышел
даме навстречу и был бы не прочь ее удержать, если бы Га-
вейн не взялся проводить ее обратно до своих. Доведя ее, он
вернулся в шатер Элена; но это промедление на одну ночь
помешало ему нагнать Хворого рыцаря.
А тот поутру велел сгрузить себя на землю под большим
вязом, чтобы освежиться и попробовать уснуть. Мимо слу-

1
Еще в двенадцатом веке турнирами или ассамблеями называли все
крупные встречи враждующих армий. (Прим. П. Париса).
Как будет видно далее, такие междоусобные «встречи» действитель-
но имели много общего с турнирами. В них соблюдались некоторые тур-
нирные правила, а по результатам каждого дня выбирали и чествовали
победителей в личном зачете. (Другое дело, когда нападали внешние вра-
ги — например, пресловутые Сены). В романе ассамблеями подчас назы-
ваются и военные игры между рыцарями одного королевства (например,
см. т. III, гл. CXI). Отсюда хорошо видно, насколько нечеткой была в то
время грань между войной и состязанием. Но на ассамблеях допускалось
применение боевого оружия, в отличие от придворных турниров, где за-
мена «парадного» оружия на боевое расценивалась как вероломство и
могла привести к крупному скандалу (см. роман «Король Артур», гл. VIII).
(Прим. перев.).
2
Этот обычай вновь появился в тринадцатом веке; но, как можно
видеть, он прерывался в веке двенадцатом, в эпоху, когда создавался
«Ланселот». Об этой Галорской ассамблее см. выше, стр. 134, примечание.
(Прим. П. Париса).

139
чилось проезжать даме с роскошной свитой; она пожелала
взглянуть, кто этот спящий рыцарь, спешилась, склонилась,
открыла ему лицо и, заливаясь слезами, признала в нем того,
кто спас ее от домогательств короля Нортумбрии.
— Ах! — сказала она оруженосцам, — он излечится?
— Мы надеемся на это.
Пробудясь от шума, больной напрасно старался отвер-
нуться; она обняла его лицо ладонями и покрыла поцелуями
его рот и глаза.
— Милый мой сеньор, — говорила она, — не таитесь, я
вас узнала; я покорнейше прошу вас согласиться на то, что-
бы дождаться у меня вашего полного исцеления; вам нет
нужды бояться ни малейшей нескромности; а мы позабо-
тимся о вас, как только можем.
Это была, как вы уже догадались, все та же госпожа Но-
анская, и Хворый рыцарь не мог воспротивиться тому, что-
бы поехать с нею. Носилки двинулись в путь; они миновали
Скорбный Оплот, не заходя туда, и остановились в одном из
замков дамы, в десяти лье от Ноана. Рыцарь пробыл в нем до
полного своего исцеления.
Мы не будем следовать за Гавейном во всех перипетиях его
поисков; не будем говорить и о том, как он встретил вероломного
Бреуса Беспощадного, брата Брандуса; как он защищался от его
злобных проделок и как, наконец, узнал имя завоевателя Скорб-
ного Оплота. Эти многочисленные и довольно путаные приклю-
чения легко могут быть изъяты из книги о Ланселоте.

XXVII
ак только раны его закрылись, наш рыцарь побла-

К годарил госпожу Ноанскую и простился с ней. В тот

же вечер он встретил оруженосца, скачущего во
весь опор.
— Кто вас так торопит? — спросил он, проезжая мимо.
— Я ищу того, кто единственный может избавить нас от
мук; госпожа королева в Скорбном Оплоте, и люди в замке

140
клянутся держать ее до тех пор, пока не вернется доблест-
ный рыцарь, его завоеватель. Королева разослала гонцов по
всем дорогам, чтобы разузнать о нем и просить его вернуть-
ся и освободить ее.
— Друг мой, — сказал Рыцарь, — отпустят ли госпожу ко-
ролеву, если тот, о ком ты говоришь, приедет в замок?
— Разумеется.
— Тогда поворачивай и скажи госпоже королеве, что он
приедет сегодня ночью или завтра утром.
— Но у меня приказ не возвращаться, пока я не увижу
этого рыцаря.
— Доложи, что ты его видел.
— Значит, вы тот, кого я ищу?
— Э! Ты заставляешь меня сказать лишнее.
Он въехал в Скорбный Оплот вместе с оруженосцем. Все
улицы были освещены свечами и факелами.
— Где же королева? — спросил он оруженосца.
— Я провожу вас к ней; но надобно пройти через подзе-
мелье, запертое железной дверью.
Прежде чем переступить порог этой двери, Рыцарь снял
шлем; он вошел, а оруженосец протянул ему пучок свечей1,
указав, что зажечь их надо, когда он закроет за собою дверь;
но сам тотчас же запер ее снаружи и исчез. Не слыша его бо-
лее, рыцарь догадался, что он обманут, что не видать ему ко-
ролевы и не выйти из этого подземелья, разве только по ми-
лости Божией. Ночь пришла и ушла. Рано утром он заметил
неверные проблески света, и послышался женский голос:
— Сир рыцарь, вы видите, вы беззащитны; пора потор-
говаться, чтобы выйти оттуда, где вы есть.
— Что от меня требуют?
— Чтобы вы принесли мир этому злополучному замку.
— Но королева, где она?
— Далеко отсюда; она велит вам быть ее заложником.
Вашими трудами сгинут чары Скорбного Оплота.
1
«Полный кулак свечей». Часто встречающееся выражение. (Прим.
П. Париса).

141
 — И каким же образом?
— Делайте то, что в ваших силах и что предполагает сие
приключение.
— Обещаю это.
В вышине свода высветилось окно, и в нем стали видны
святые мощи; на них Ланселот поклялся не отступать ни пе-
ред какими препятствиями.
Тогда железная дверь повернулась на петлях и вновь от-
ворилась; снаружи он нашел обильную трапезу, в коей весь-
ма нуждался. Голос возвестил ему:
— Теперь перед вами выбор: оставаться ли в замке со-
рок дней или попытаться завоевать два волшебных ключа.
— Я предпочту второе, — сказал он.
Снова взяв оружие, сложенное у входа, он перекрестил-
ся и двинулся вперед. Вначале вокруг него царил глубокий
мрак, потом он увидел, как вдали в дверном проеме забрез-
жил свет. Он шагает в эту сторону, проходит через дверь и
внезапно слышит сильный шум; он продвинулся еще, прео-
долевая такой неимоверный грохот, что он готов подумать,
будто рушатся своды. Стены, притолока — все словно ва-
лится на него; он изо всех сил цепляется за стену, добира-
ясь до второй сводчатой двери. Ее охраняли два рыцаря из
обливной меди1, и у каждого в руках был преогромный меч,
какой едва под силу поднять двоим. Они непрестанно кру-
жили ими, так что никто не мог пройти, не будучи изрублен
на куски.
Выставив щит, рыцарь бросается меж мечей, и они прон-
зают петли его кольчуги до самого плеча, откуда брызжет
кровавая струя; он ускользает от них, падая на руки; презрев
боль от падения, он поднимает меч, отлетевший вперед, и
идет все дальше со щитом на груди. Так он добрался до тре-

1
Это слово, вероятно, имеет точный смысл «глазурованная». Облив-
ка эта придавала меди красивую золотистую и ультрамариновую окраску.
(Прим. П. Париса).

142
тьей двери, прегражденной колодцем1 длиною и шириною
по семь пье, откуда извергался смрад и адский шум. У двери
стоял великан-эфиоп, изрыгая изо рта языки синего пламе-
ни, а глаза его метали горящие угли. Завидев рыцаря, чудо-
вище двумя руками воздело громадную секиру, примерясь
ударить, как только сможет до него достать.
Рыцарь замешкался на миг, ведь и один колодец пред-
ставился ему неодолимой преградой. Однако он припомнил
данную клятву, вложил меч обратно в ножны, взял щит за
конец ремня и метнул со всей силы в лицо эфиопу; секира
расколола щит, но и сама засела в нем. Могучим прыжком
Рыцарь преодолел колодец, вытянул руки и сомкнул их на
горле эфиопа. Тот прилагал все силы, чтобы извлечь свою
секиру, а Рыцарь в это время душил его за горло и бил стис-
нутыми кулаками по лицу. Тот поневоле выпустил свое ору-
жие, пошатнулся, упал навзничь; упав с ним заодно, Рыцарь
поднялся, схватил его за ноги и бросил в бездну.
Тогда он огляделся вокруг. Медная женщина, покры-
тая чудесной эмалью, держала в правой руке два волшеб-
ных ключа. Намереваясь забрать их, он подошел к медному
столбу, воздвигнутому посередине залы. Письмена, выре-
занные на металле, гласили: Большой ключ отмыкает столб,
малый — сундук. Он отпер столб и увидел сундук; но едва он
коснулся второго ключа, как услыхал столь жуткий грохот,
столь пронзительный рев, что и сам столб от него поколебал-
ся. Он перекрестился, отпер сундук, и тридцать медных труб
исторгли тридцать ясных голосов, один печальнее другого.
Вот откуда исходили все чары, тяготившие замок. Завихри-
лись могучие вихри и черные дымы, а после раздались такие
леденящие вопли, словно там собрались все дьяволы ада. Их
там и вправду было преизрядно. Рыцарь почуял, что силы
его на исходе; он упал у столба без памяти; когда он пришел
в себя, то столб, медная статуя, колодец, два рыцаря-стража
у первых дверей — все пропало. Подземелье было отперто, и
1
На этом кончается пропуск в нашей рукописи 337, л. 16. (Прим.
П. Париса).

143
он вышел, держа в руках два волшебных ключа. Проходя че-
рез кладбище, он не нашел там более ни могил, ни надписей,
ни шлемов. Он преклонил колена в часовне, положил ключи
на алтарь и вошел во дворец.
Как живописать радость, осветившую все лица, как пе-
речесть изъявления благодарности, им услышанные! Тут он
узнал, что королеву вовсе не держали в неволе и что его сго-
ворились обмануть, чтобы тем побудить вернуться в Скорб-
ный Оплот. Он оставался там не более одной ночи и наутро
распростился с теми, кого избавил от жестокого дьявольско-
го наваждения.
С этого дня город, предместье и замок стали называть не
иначе как Оплот Радости; мы о нем поговорим еще не раз.

XXVIII
а другой день наш рыцарь, проезжая берегом реки,

Н заметил на другом берегу высокую башню с галере-

ей, которая защищала пояс палисадных стен. Думая
в ней заночевать, он перешел брод с той девицей, что так
долго ждала его в Оплоте Радости. Страж, завидя их, открыл
подъемную дверь1 и впустил оруженосцев и девицу. Но ког-
да дело дошло до Рыцаря, он опустил дверь.
— Брат, — спросил его Рыцарь, — почему ты оставляешь
меня снаружи?

1
Как та, о которой говорится в «Романе о Розе»:
Si a bones portes coulans,
Pour faire ceux dehors dolans,
Et pour eux prendre et retenir,
S’il osoient avant venir.
[У нее добротные подъемные двери,
Чтоб заставить помучиться тех, кто снаружи
И чтобы захватить их и удержать,
Если они осмелятся войти (ст.-фр.)].
Прекрасное изображение подъемной двери, существующей до сих
пор в Вильнёв-сюр-Ионн, можно увидеть в «Архитектурном словаре» г-на
Виоле-ле-Дюка, т. VII, стр. 336. (Прим. П. Париса).

144
 — Потому что, прежде чем войти, вы должны сказать
мне, кто вы.
— Я из дома короля Артура; этого с тебя довольно.
— Довольно, чтобы дверь осталась закрыта.
— Выпусти хотя бы моих оруженосцев и мою девицу.
На это ответа не последовало, и наш бравый рыцарь, вне
себя от досады, медленно перешел брод; между тем хозяйка
башни сняла чехол со щита, принесенного оруженосцами.
При виде серебряного герба с черной полосой1 она торопли-
во открыла окно и позвала:
— Вернитесь, вернитесь, рыцарь! Ради того, что вам до-
роже всего на свете, извольте остановиться в нашем доме на
ночлег!
Рыцарь повернул обратно. На сей раз перед ним подня-
ли дверь; его провели в верхний покой, где оруженосцы сня-
ли с него доспехи. Дама сполна могла налюбоваться на его
телесную стать и ловкость его повадок. Протрубили к обеду,
и тут явился владелец башни.
— Ах, сир, — сказала дама, совлекая с него доспехи, — у
вас гость, тот отважный боец, о котором вы мне говорили,
победитель ассамблеи.
— Госпожа, — сурово заметил бравый рыцарь, — вы по-
ступили невежливо, когда раскрыли щит, укрытый мною.
— Простите, сир, мое любопытство; но оно нам позво-
лит воздать вам все почести, какие вы заслужили.
— В самом деле, — в свой черед проговорил хозяин
дома, — вы тот человек, с которым я более всего желал бы
познакомиться. Не скажу, что вы по-доброму со мною обо-
шлись во второй ассамблее; вы сбили нас обоих, меня и мо-

1
Мы уже предупреждали читателей на стр. 134, что опустим рассказ
о трех ассамблеях, или битвах, которые в романе, как мы полагаем, дубли-
руют ту, где Галеот выступит против короля Артура. Из событий одного
исходного эпизода составители создали без необходимости два различ-
ных. Именно в этих первых ассамблеях Ланселот носил серебряный щит с
черной полосой, по которому его здесь узнают. (Прим. П. Париса).

145
его коня, одного поверх другого; и у меня чуть сердце не ра-
зорвалось.
Они сели за трапезу. Когда убрали скатерти, бравый ры-
царь спросил хозяина, что заставило его выйти из дома в до-
спехах.
— Я ходил караулить на мосту, надеясь, что там проедет
тот, кто обещал увечному сразиться с любым, кому милее
виновник его увечья. Этот увечный был мой смертельный
враг, ведь он убил брата моей матери; вы же понимаете, что
я жизнь готов отдать, чтобы отомстить за эту смерть.
Эти слова повергли бравого рыцаря в отчаяние, он горь-
ко сожалел, что спросил об этом. Он скрыл свое волнение;
постели были приготовлены, они пошли на покой. Но он не
мог уснуть: всю ночь он стенал и плакал, будучи вынужден,
дабы не стать клятвопреступником, бросить вызов тому, кто
оказал ему столь любезный прием.
Рано утром он предстал перед хозяином в полных до-
спехах, кроме шлема и перчаток.
— Дорогой сир, — сказал он, преклонив колено, — вы
оказали мне великую любезность; я прошу вас об одном
даре на то время, пока я остаюсь в вашем доме.
— Сир, встаньте; нет ничего на свете, кроме моей чести,
в чем я бы вам отказал.
— Премного благодарен! Так признайте же, что любите
увечного превыше того, кто его ранил.
— Святая Мария! Так вы и есть тот рыцарь, который
клялся отомстить за него?
— Именно так, как вы сказали.
Шателен на время потерял дар речи. Наконец, он про-
изнес:
— Сир, уходите отсюда; увечный мне милее смерти.
Бравый рыцарь отбыл с девицей и оруженосцами. Но
вскоре он увидел, как владелец башни скачет к нему во все-
оружии.

146
 — Рыцарь, — промолвил он, — смерть мне милее, чем
увечный. Я не мог отказать вам в обещанном даре, пока вы
были моим гостем; но теперь мы в чистом поле.
Тщетно пытался наш рыцарь смягчить его. Они берут
разгон; встречный удар до того силен, что оба покидают
седла и падают под ноги своим коням. Они встают, бросают
щиты, вздымают мечи и наносят удары невиданной мощи.
Владелец башни первым выбивается из сил; он пятится, а
соперник, все так же наступая, умоляет признать, что тот бо-
лее любит увечного.
— Не дай Господь, чтобы я отрекся от того, что у меня на
сердце!
Бравый рыцарь уже не так щадит его; он теснит его к
реке и снова просит уступить в том, чего он домогается.
— Никогда!
Последним ударом он повалил его плашмя, поставил
колено ему на грудь и развязал шлем:
— Вы еще можете спасти себе жизнь.
— Лучше умереть!
Чтобы не добивать его мечом, бравый рыцарь ухватил
его, поднял и бросил в воду. После чего он удалился, жалея о
клятве, которая заставила его убить благородного мужа, уде-
лившего ему хлеб, соль и кров.

XXIX
обедив и вопреки своей воле погубив вавассера, у

П которого он нашел столь любезное гостеприимство,

Рыцарь до вечера печально бродил, не находя при-
ключений. Ночь он провел у одной вдовицы на краю леса,
прилегающего к Камалоту, а наутро вновь пустился в путь,
сопровождаемый все так же Озерной девицей и двумя ору-
женосцами. Вскоре он повстречал юнца верхом на рослой
гончей лошади.
— Эй, малый, — окликнул он его, — какие новости?
— Госпожа королева прибыла в Камалот.

147
 — Какая королева?
— Королева Гвиневра, супруга короля Артура.
И с этими словами юнец ускакал.
Полный раздумий, бравый рыцарь доехал до Камалота.
Он бросил поводья и предоставил коню брести куда попало,
пока не очутился перед укрепленным домом. У окна его си-
дела дама в простой сорочке и сюрко1, распустив по плечам
пряди волос; взоры ее блуждали в лугах и лесах. Внезапно
очнувшись от своих грез, бравый рыцарь вглянул на нее и
сдержал коня, чтобы созерцать ее подолее.
В это время случилось проезжать мимо рыцарю в пол-
ных доспехах, и тот спросил его, на что он так загляделся. Он
не расслышал и ничего не отвечал.
— Я спрашиваю, куда вы смотрите, — повторил незнако-
мец, толкнув его рукой.
— Туда, куда мне угодно; а вы невежа, коли так отрыва-
ете меня от моих раздумий.
— А я вас все-таки спрашиваю, ради того, что вам всего
дороже, кто эта дама, на которую вы так залюбовались?
— Это госпожа королева.
— Где уж вам знать, какова королева! Сдается мне, что
вы туда уставились, только чтобы не разговаривать со мной.
Ну, так что же, хватит у вас духу за мной поехать?
— О! — ответил бравый рыцарь, — если вы собрались
туда, куда мне не хватит духу, можете хвалиться, что вы хра-
брее всех на свете храбрецов.
— Это мы еще посмотрим.
Незнакомец продолжил свой путь, а бравый рыцарь по-
следовал за ним.
— Любезный сир, — сказал незнакомец, — переночуйте
у меня, а завтра утром мы направимся туда, куда я говорил.
Бравый рыцарь позволил привести себя в дом на берегу
реки; а на другой день рано утром он облачился в доспехи
1
Обычно под сюрко надевали котту, а под нее сорочку. Дама «в
простой сорочке и сюрко» явно была одета небрежно, по-домашнему.
(Прим. перев.).

148
и выехал вместе с хозяином, сказав девице и своим оруже-
носцам, что вернется за ними, как только завершит оное
приключение. Чтобы вернее остаться неузнанным, он наве-
сил на шею старый закопченный щит взамен того, что но-
сил накануне. Все так же следуя вдоль реки, они прибыли ко
входу в Камалот. И стены, и башни, и мельницы напомнили
нашему рыцарю день его посвящения. Он остановил коня,
пропустил того рыцаря вперед и дал ему первому подъехать
к дому короля, обращенному к реке, как и прочие имения
Артура. На галерее стояла дама; это была все та же королева,
которая взором провожала короля, отбывающего на охоту.
Она подняла пелену, укрываясь от утренней свежести, а оде-
та была в простое сюрко. Когда мимо проезжал первый из
двух рыцарей, она приспустила пелену, и тот спросил ее:
— Госпожа моя, не изволите ли сказать, вы королева?
— Да; а чего ради вы об этом спрашиваете?
— Госпожа, ради одного рыцаря, самого безрассудного
из рыцарей.
— Это вы о себе такое говорите?
— О! нет.
— О ком же тогда?
На этот вопрос он отвечать не стал, боясь навредить
спутнику, которого упустил из виду, и поехал своей дорогой.
Немного погодя бравый рыцарь показался напротив дома
короля. На реке женщины стирали белье.
— Вы не видели, — спросил он у них, — здесь проезжал
один рыцарь?
— Не, мы вот только пришедши.
Но королева, расслышав и вопрос, и ответ, снова опусти-
ла пелену:
— Сир рыцарь, — громко окликнула она, — тот, кого вы
ищете, уехал в лес. Не теряйте ни минуты, если хотите его
догнать.
Он поднял глаза и узнал королеву. Когда прозвучало Не
теряйте ни минуты, он дал коню шпоры, ни слова не го-
воря, но не отрывая глаз от лица королевы. Тогда конь, не

149
ведомый более всадником, поддался искушению утолить
жажду и вошел в реку. Дно было глубокое, и потому он оку-
нулся и поплыл к другому берегу, прегражденному стенами
дворца. Конь повернул обратно, он выбился из сил; вот он
задыхается, вот он тонет вместе с седоком; но тут королева,
следя за рыцарем глазами почти столь же неотрывно, вос-
кликнула:
— Матерь Божия, помогите!
Мессир Ивейн Уэльский выезжал вдогонку королю.
— Ах! мессир Ивейн, — позвала она, — видите этого ры-
царя; он погибнет, если его не спасти.
В тот же миг Ивейн направил коня в воду и доплыл до
рыцаря, чьи доспехи уже не раз захлестывали волны; он вы-
вел его на берег.
— Э! любезный сир, — сказал он, — как это вы не сдержа-
ли своего коня?
— Видите ли, сир, я пустил его напиться.
— Скорее уж вы пустили его утонуть, и вас утопить заод-
но. Куда же вы ехали?
— Я собрался следом за одним рыцарем.
Ивейн узнал бы его без труда, если бы у того было опу-
щено забрало и при нем был тот же щит, что он носил в по-
следней ассамблее. Но щит, выбранный им с утра, мало что
говорил о нем. Ивейн спросил, намерен ли он все же догнать
своего спутника.
— Разумеется.
— Тогда перейдите реку вброд немного выше, а в лесу
поедете по дороге, которая будет прямо перед вами.
С этими словами он его оставил, а бравый рыцарь, не в
силах отвести глаз от королевы, не стал искать брода, а по-
ехал вдоль домов, сам не зная куда. Вскоре появился Даго-
нет, рыцарь-недоумок, и спросил, чего он ищет; не получая
ответа, он ухватил коня за узду и повел его, не встретив ни
малейшего отпора.
— Безусловно, — сказала королева Ивейну, — этот ры-
царь обязан вам жизнью; он бы утонул, если бы не вы.

150
 — И это было бы прискорбно, — ответил Ивейн, — не-
смотря на его закопченный щит, видно, что он молод и хо-
рошего рода.
— Но посмотрите: там кого-то взяли в плен, это не он ли
опять? Ступайте, разузнайте, прошу вас, мессир Ивейн.
Ивейн повиновался, узнал Дагонета и, посмеиваясь,
привел их обоих к королеве.
— В самом деле, госпожа, вы угадали; наш рыцарь попал
в плен к Дагонету.
— Да, — сказал недоумок, — я его встретил у брода; я с
ним заговорил, а он не отвечал; я схватил его коня за повод,
а он не противился, и вот я привел вам его как пленника1.
— Прекрасно, Дагонет, — сказал мессир Ивейн, — если
хотите, он останется под моим присмотром.
— Согласен, — сказал недоумок, — но вы отвечаете за
него?
— Об этом не волнуйтесь.
Все это от души повеселило королеву и дам и девиц из
ее окружения, ибо Дагонета знали как самого последнего
труса, какого можно себе вообразить.
Между тем королева разглядывала бравого рыцаря. От
нее не укрылись его благородная наружность и ладная вы-
правка.
— Знаете ли вы, Дагонет, — спросила она, — как зовут
вашего пленника?
— Нет, госпожа, я не смог вытянуть из него ни слова.
При звуке голоса королевы бравый рыцарь, державший
копье за середину древка, поднял голову и разжал пальцы:
наконечник, падая, порвал шелковую мантию королевы.
В крайнем удивлении она промолвила вполголоса:
— Кажется, этот рыцарь не отягощен всей мудростью
мира.

1
На этот «подвиг» Дагонета намекает рассказчик в романе «Король
Артур» (стр. 452), когда дает сочную характеристику этому комическому
персонажу. (Прим. перев.).

151
 — Если бы у него было ее хоть немного, его не привел бы
сюда Дагонет. Ну так, рыцарь, кто же вы?
— Кто я? Рыцарь.
— Это я вижу; а что вам нужно?
— Не знаю.
— Вы кого-то или чего-то ждете?
— Право, не знаю, что сказать.
— Госпожа, — сказал Ивейн, — я обещал Дагонету при-
смотреть за ним; но если вам угодно будет за меня пору-
читься, я отпущу его, пожалуй.
— О! я могу, не слишком себя обременив, отвечать за
него перед Дагонетом.
Мессир Ивейн поднял копье, вручил его пленнику Даго-
нета, свел его вниз по лестнице и сказал, указав ему на брод:
— Любезный сир, вот дорога, по которой ехал тот, кого
вы хотели догнать.
На сей раз пленник Дагонета переправился через брод и
углубился в лес; а в это время мессир Ивейн, любопытствуя,
что же с ним приключится, сел на коня, не надев шпоры, и
последовал за ним в отдалении. Он увидел, как тот прибли-
зился к холму, где трепетало знамя. Это был стяг того рыца-
ря, след которого он потерял и который как раз спускался с
холма на их стороне.
— А! сир, — сказал ему пленник Дагонета, — наконец я
вас догнал. Чего вы хотели от меня, когда позвали за собой?
— Первым делом я хочу узнать, велика ли ваша доблесть.
— Это я вам покажу с охотой.
Рыцарь отдаляется немного, берет свой щит и копье и
бьет Дагонетова пленника, но тот встречает его как должно и
отправляет кувырком через луку седла. Потом, беря коня за
повод, отдает его побежденному:
— Заберите его обратно, — говорит он, — а у меня есть
дела получше, чем уводить у вас коня.
— Нет, так не пойдет; вы меня сбили, но в рукопашной
вам меня не одолеть.
— Вы этого хотите? Ладно, увидим.

152
 Он тоже сходит с коня, выставляет щит вперед, обнажа-
ет меч и поджидает рыцаря. Звенят удары о щиты и шлемы;
пленник Дагонета напирает, теснит и заставляет того отсту-
пить; и тот говорит, признавая, что силы его иссякли:
— Отдаю вам мое оружие; вы можете поехать со мною;
здесь недалеко.
— Буду только рад.
Они оба сели на коней и двинулись вперед, а мессир
Ивейн за ними следом; ибо то, что он уже увидел, пробудило
в нем желание видеть дальнейшее.
Проехав некоторое время, побежденный рыцарь сказал:
— Тут поблизости от нас логово двух великанов. Никто
не смеет к ним подойти, если не желает объявить себя вра-
гом короля Артура и королевы Гвиневры. Вот тропа, ведущая
к ним; ступайте по ней, если вам угодно.
Пленник Дагонета не ответил, но дал обе шпоры, копье
на упоре, щит на груди. Один из двоих великанов тотчас за-
метил его и взревел:
— Рыцарь, если ты ненавидишь короля Артура и коро-
леву Гвиневру, подойди, и милости просим! Но если ты их
любишь, подойди и прими смерть.
— Честью клянусь! Я их люблю, а тебя проучу за то, что
ты их не любишь.
Великан двинулся вперед, поднял тяжелую палицу;
но он был до того велик и длиннорук, что удар ее пришел-
ся позади коня Дагонетова пленника; она грянула оземь, а
в это время наш бравый рыцарь острием копья свалил его
замертво перед собою. Тут явился другой великан, взмах-
нул громадной палицей и обрушил ее на круп коня; конь
упал, переломав задние ноги. Пленник Дагонета выбрался
наверх; и вот, накрываясь щитом, он идет на великана, ко-
торый вновь заносит палицу. Она бьется о щит, ломает его
и разносит вдребезги. Но, описав глефой полукруг, пленник
Дагонета отрубает кулак, держащий палицу; когда же вели-
кан поднял другую руку, чтобы убить его одним ударом, то
самого его достало лезвие меча и, пропоров ему живот, со-

153
скользнуло на стопу и отсекло ее от ноги долой. Он согнулся
и рухнул с высоты своего роста, не в силах продолжать бит-
ву. Победитель не удостоил его последнего удара. В этот миг
перед глазами Дагонетова пленника показался Ивейн, и тот
заговорил, узнав его:
— Вы видели, как эти разбойники убили моего коня?
Меня злит, что я оказался пешим.
— Успокойтесь, рыцарь; вот вам мой конь, прошу са-
диться на него; скажите только рыцарю, побежденному
вами, чтобы он подвез меня на крупе до Камалота.
— Благодарю за любезность, сир! А вы, рыцарь, слезай-
те; уступите седло монсеньору Ивейну и садитесь позади на
круп.
Вот так мессир Ивейн и въехал в Камалот. Он прибыл
туда, когда королева возвращалась из монастыря об руку с
мессиром Гавейном. В зале дворца их ожидало многолюд-
ное собрание; Ивейн спешился внизу у ступеней, отпустил
восвояси побежденного рыцаря и сказал, подойдя к Гавейну:
— Сир, много толкуют о приключениях у Камалота; но
не думаю, чтобы среди них бывали чудеснее тех, что видел я.
— Так раскажите нам о них, — сказал мессир Гавейн.
Ивейн поведал о том, как пленник Дагонета вынудил
сдаться другого рыцаря; как он напал на двух великанов, од-
ного убил, другого обезвредил.
— По правде говоря, — промолвил тут мессир Гавейн, —
пленником Дагонета, победителем великанов, не может
быть никто иной, как новый сеньор Скорбного Оплота.
По сему случаю Дагонет поднял несусветный шум:
— Победитель Скорбного Оплота и Галорской ассамблеи,
покоритель великанов — мой пленник! Сам мессир Гавейн в
жизни не одерживал такой победы. Я первейший рыцарь в
целом мире!

154
 XXX
рыцарь, покоритель великанов, на выезде из леса

А встретил вавассера, едущего с охоты с превосход-

ной косулей, привязанной к лошади одного из ору-
женосцев. Этот вавассер предложил ему кров:
— Вас встретят как нельзя лучше, а косулю эту вы отве-
даете на ужин.
Рыцарь возражать не стал и заночевал в этом доме. На
другой день, прослушав мессу, он облачился в доспехи и
простился с вавассером.
Спустя несколько дней он подъехал к мощеной дороге
длиною в одно лье, проложенной по сырой и болотистой зем-
ле. При входе на нее стоял вооруженный рыцарь, с которым
не миновать было поединка, стоило ему назваться врагом
короля Артура и носителя обета биться со всеми, кому не так
мил увечный, как виновник его увечья. Напрасно наш ры-
царь заклинал его отречься; пришлось помериться силами
и убить его, дабы не стать клятвопреступником. Эта встреча
потом ему дорого стоила. Когда он по мощеной дороге подъ-
езжал к городу, именуемому Пюи де Малеот, его обогнали
два оруженосца; один вез шлем недавно убиенного, другой
его щит. Как только сам он въехал в ворота Малеота, за ним
их заперли; он услышал нестройные громкие выкрики и тут
же оказался в окружении разъяренной толпы рыцарей, ору-
женосцев и слуг, которые скопом набросились на него и в
первый же миг убили его коня. Он живо извернулся и долго
держал вне досягаемости сорок с лишним глеф, на него на-
ставленных; наконец, он отошел к ступеням ближнего укре-
пленного дома и там продолжал свою безысходную оборону.
В изнеможении он упал на колени, когда к нему спустилась
владелица дома и предложила забрать его как пленника.
— Что я такого сделал, госпожа, чтобы забирать меня в
плен?
— Вы убили сына моего сенешаля, и вы иначе не избег-
нете мести его родных и друзей.

155
 Он протянул даме свой меч; толпа остановилась, и он по-
зволил увести себя в застенок, или тюрьму, обустроенную в
одном из концов большой залы. Застенок этот имел ширину
в два туаза, а длину в бросок камня. Стены его сближались по
мере того, как доходили до конька крыши. Два застекленных
окна, обращенные на эту сторону, позволяли пленнику ви-
деть все, что делалось в зале1. Туда и заперли нашего рыцаря.

XXXI
овествование оставит его здесь в его темнице, что-

П бы вновь перенести нас к королю Артуру, которого

только что уведомил посланник одной дамы из чис-
ла его подданных2, что Галеот, сын Великанши, правитель
Дальних островов, готовится перейти рубеж с войском в сто
тысяч латников.
— Скажите даме, которая вас прислала, — отвечал ко-
роль, — что я выступлю нынче ночью или самое позднее
завтра. Боже упаси, чтобы я промедлил хоть на день, когда
кто-то смеет ступить на нашу землю!
И, не слушая увещеваний своих рыцарей, он отбыл
рано поутру, а с ним от силы семь тысяч воинов. Что была
эта ничтожная горстка против Галеотова воинства? И все
же, благодаря невиданным подвигам мессира Гавейна, Ко-
ролю с Сотней Рыцарей не единожды пришлось отступать;
но принц Галеот, не снизойдя до поединка с врагом, столь
слабо подкрепленным, наконец, вынудил Бретонцев тру-
1
Нелегко внятно представить себе этот застенок из описаний, ко-
торые варьируют в разных изложениях и даже в одном и том же, на рас-
стоянии нескольких строк; вот наиболее вразумительное: «Застенок был
в головном конце залы; внизу была прорезь, а вверху решетка. Он был по
два туаза в каждую сторону, а высотою до перекрытий залы; на каждой
стене залы было по два окна из слоновой кости (ivoire; надо полагать, из
стекла — voirre), таких светлых, что тот, кто был внутри, мог видеть все, что
было вокруг в зале». (Прим. П. Париса.).
Рукописи 341, л. 60, и 773, л. 32, говорят: «Девица с рубежей Сезиля».
2

В № 339, л. 19, значится просто: «девица». (Прим. П. Париса.).

156
бить отход. Между двух станов была лютая битва; невзирая
на множество ран, Гавейн остановил неприятеля у первых
заграждений; но едва отошли нападавшие, как сам он упал
без памяти, истекая кровью, и по войску разнесся слух о его
смерти. Ничто не в силах передать, как горевала королева и
все, кто стоял за честь короля.
Стан Бретонцев тянулся вдоль реки, где-то в семи лье
от города Малеота. Молодая и богатая дама, державшая Бра-
вого рыцаря в плену, некогда лишилась своего барона; но
все приближенные любили ее, а когда у местных обитателей
спрашивали, что они думают о ней, они отвечали: «Это ко-
ролева всех дам».
Как мы уже видели, Бравый рыцарь мог из застенка,
где сидел взаперти, видеть и слышать все, что творилось в
большой зале. Многие вассалы, возвратясь после боя, дан-
ного Бретонцам Галеотом, не скупились на рассказы о ве-
ликих подвигах и опасных ранах монсеньора Гавейна. Тогда
Бравый рыцарь подал знак тому из них, чье слово казалось
более весомо для госпожи Малеотской.
— Умоляю вас, — сказал он, — попросите вашу госпожу,
чтобы она оказала мне любезность побеседовать со мною.
Добрый человек внял просьбе и вскоре пришел вывести
пленника из застенка, чтобы доставить в верхние покои.
— Дорогой сир, — сказала дама, — что вам угодно от
меня?
— Чтобы вы назначили за меня выкуп, госпожа. Я бед-
ный рыцарь; но среди людей короля Артура немало найдет-
ся тех, кто охотно меня выкупит.
— Любезный сир, — отвечала дама, — я держу вас в плену
отнюдь не в надежде на выкуп, но по долгу справедливости
перед моим сенешалем, у которого вы убили сына.
— Я сделал это, госпожа, не желая стать клятвопреступ-
ником; но, поверьте мне, если вам угодно будет назначить
за меня выкуп, вы о том не пожалеете. Я узнал, что завтра
полки короля Артура и принца Галеота сойдутся снова; по-
звольте мне принять участие в ассамблее, и я обещаю, что

157
158
вернусь той же ночью в вашу темницу, если мне достанет сил
до нее добраться.
— Рыцарь, я буду рада пойти на это, но при единствен-
ном условии: вы скажете мне ваше имя.
— Увы! этого я сделать не могу.
— Тогда вы не поедете на ассамблею.
— Я готов обещать выполнить ваше условие, как только
смогу.
— Ну что ж, отправляйтесь сегодня ночью, если вам
угодно.
— Благодарю вас, госпожа.
И его снова отвели в застенок.
Тем временем войско Бретонцев усилилось, и Галеот
счел возможным, не навлекая на себя укора, бросить вызов
честь по чести королю Артуру. Он доверил Первопокоренно-
му королю (прозванному так за то, что он прежде других дал
клятву верности) вести первый полк, числом в сорок тысяч
воинов. Полк этот занял берег реки Хамбер, супротивный
стану Артура. Не успели Бретонцы вооружиться, как явил-
ся рыцарь от госпожи Малеотской верхом на дюжем боевом
коне и в доспехах алого цвета, приготовленных для него го-
спожой Малеотской. Он стал напротив воинства Первопоко-
ренного; но вместо того, чтобы устремить взор вперед, он
обратил его на галереи башенки, которую король Артур ве-
лел соорудить неподалеку от брода, чтобы вернее следить за
всеми перипетиями своих бойцов. На галереях была коро-
лева с придворными девицами, а в глубине башенки — мон-
сеньор Гавейн, обреченный на праздность недавними свои-
ми ранами. И вот Первопокоренный король пускает своего
коня через брод, дабы иметь честь нанести первый удар; но
Алый рыцарь, опершись на глефу, словно бы и не думает его
встречать. Герольды и оруженосцы бретонской стороны ди-
вятся, чего ради вышел этот латник, столь неторопливый на
поле боя.
— Рыцарь, — зовут они, — разве вы не видите Первопо-
коренного; вы не пойдете на него?

159
 Он их не слышит. Самый дерзкий бесстыдник подско-
чил к нему, сорвал щит и повесил себе на шею, а наш рыцарь,
похоже, этого не заметил. Другой нагнулся, поднял комок
сырой земли и запустил в переносицу шлема, крикнув:
— О чем замечтался, бездельник?
Когда влага попала ему в глаза, Бравый рыцарь очнул-
ся и увидел Первопокоренного короля, уже ступающего на
бретонский берег. Он налетел на него с копьем наперевес
и получил первый удар; но, хотя и не было щита, кольчуга
была доброй закалки и не порвалась. Король обломал об ее
петли копье, а сам, приняв удар более жестокий, грузно упал
на землю. Первый удар весьма удивил герольдов, которые
вначале так дурно судили о Бравом рыцаре; а тот, кто завла-
дел щитом, вернулся к нему со словами:
— Сир, возьмите обратно ваш щит, вам от него будет
больше пользы.
Не удостоив его взглядом, Бравый рыцарь позволил
водрузить щит себе на шею; а между тем многолюдное во-
инство Первопокоренного короля, видя своего сеньора в
опасности, перешло целиком на другой берег. Первым при-
бывшим дорого стоило их нетерпение: затем подошли пол-
ки короля Артура, и битва захватила всех. На сей раз удача
была не с теми, кто брал числом, благодаря немыслимым
подвигам Алого рыцаря, который ломал копья, повергал
наземь коней и всадников, рубил головы и руки, рассекал
груди. Одни лишь сумерки смогли остановить это побоище.
Бойцы Первопокоренного короля отошли в немалой сумя-
тице, а бойцы короля Артура все почести этого дня воздали
Алому рыцарю. Но он исчез, и никто не мог сказать, что с
ним стало.
Галеот узнал от Первопокоренного, что король Артур
употребил в бою все войско, какое привел, и что победой
своей Бретонцы обязаны несравненной доблести одного-
единственного рыцаря. На другой день он послал Короля с
Сотней Рыцарей и Первопокоренного короля в стан Бретон-
цев. Артур принял их с великим почтением.

160
 — Сир, — сказал первый, — нас прислал к вам Галеот,
правитель Дальних островов: он удивлен, видя, сколь ма-
лое войско стоит на защите земель, от которых он требует
присяги. Он дарует вам год перемирия, чтобы вам успеть со-
брать всех ваших рыцарей. Когда этот срок пройдет, сочтите
себя уведомленным, что на продление надеяться не следует;
и знайте, наш сеньор Галеот ручается, что удержит на своей
стороне Алого рыцаря, коему вы обязаны победой в первой
ассамблее.
С этими словами посланцы удалились; король Артур
остался доволен дарованным ему долгим перемирием, уни-
жен тем, что вынужден его принять, а пуще всего обеспоко-
ен угрозой отнять у него Рыцаря с алым щитом.

XXXII
тот поспешил вернуться к госпоже Малеотской. Из-

А нуренный усталостью, он приехал, бросился к себе

на ложе и не притронулся к яствам, приготовлен-
ным для него. Госпожа Малеотская узнала о возвращении
рыцаря, посланного ею в войско Артура, своего сюзерена, и
первым делом поспешила узнать новости этого дня. Ей ска-
зали, что между Бретонцами и воинами Первопокоренного
короля была битва, самая что ни на есть смертельная, и что
наилучшую долю в победу внес некий рыцарь в алых доспе-
хах. Услышав это, дама взглянула украдкой на свою кузину,
которой она препоручала заботы по дому; и как только смог-
ла говорить без свидетелей, сказала ей:
— Милая кузина, не наш ли это рыцарь? Мне хотелось
бы в этом убедиться. Если он столько сражался, это должно
быть заметно по его доспехам и ранам.
— Вам так уж хочется это знать? — спросила кузина.
— Нет слов, как хочется; но сделайте так, чтобы никто об
этом не догадался.

161
 Тогда кузина нашла способ удалить из дома всех, кто его
охранял, и, набрав целую горсть свечей1, они обе спустились
в конюшню и увидели коня Ланселота с израненной голо-
вой, шеей, ногами, лежащим возле яслей, к которым он не
притронулся.
— Боже тебя сохрани, славный конь! — воскликнула го-
спожа Малеотская, — сдается мне, ты в руках достойного
мужа. Что вы об этом думаете, кузина?
— О! я думаю, как и вы сами, что трудов ему выпало
поболее, чем отдыха; но это не тот конь, которого брал ваш
пленник.
— Похоже на то, — сказала дама, — что он потерял их
несколько; пойдем посмотрим его доспехи; мы сможем су-
дить, хорошо ли они послужили.
Они поднялись в каморку, где были сложены доспехи;
кольчуга была помята, порвана на руках, плечах и в иных
местах. Щит был расколот, изрезан и пронизан в двух десят-
ках мест такими дырами, что в них легко проходил сомкну-
тый кулак. Шлем погнулся и был весь исполосован, наносник
оторван, а обод свисал до земли, еле держась на последнем
кривом гвозде.
— Посмотрите, кузина, — сказала дама, — что вы скаже-
те об этих доспехах?
— Что носивший их не сидел сложа руки.
— Скажите лучше, что их носил самый доблестный из
людей.
— Раз вы так говорите, госпожа, уж наверно, так оно и
есть.
— Пойдемте, пойдемте, — увлекла ее дама, — надо на
него взглянуть. Говорят же: не увидишь — не поверишь.
Они подошли ко входу в камеру, который оставался
приоткрытым. Дама взяла свечи в руку, просунула голову в
дверь и увидела рыцаря простертым на ложе без одежд: по-
крывало натянуто до пояса, руки от жары обнажены, глаза
Это выражение, которое еще раз встречается здесь, по-видимому,
1

означает пучок мелких свечей, который держали в руке. (Прим. П. Париса.).

162
плотно сомкнуты. Она разглядела, что лицо его распухло, в
шею вдавлены следы от петель кольчуги, нос ободран, плечи
иссечены длинными порезами, руки сплошь синие от полу-
ченных ударов, кулаки вздутые и багровые от крови.
Тогда, обернувшись к кузине, она сказала:
— Ваш черед, взгляните, и вы увидите чудеса.
С этими словами она вошла в застенок, а кузина сунула
голову в дверь и не могла наглядеться. Дама дала ей подер-
жать свечи и прошла вперед, слегка приподняв платье.
— Боже мой! что вы хотите делать?
— Я не успокоюсь, если уйду, не дав ему поцелуя.
— Ах! госпожа, что вы? Воздержитесь от этого: если
вдруг он проснется, он о нас плохо подумает, о вас, обо мне
и обо всех женщинах сразу. Не теряйте голову до того, чтобы
так забываться.
— Какого же позора можно бояться, отдаваясь столь до-
стойному мужу?
— Возможно, и никакого, если он это примет благо-
склонно; но если он отвергнет ваш дар, это будет двойной
позор. Ведь и лишенный сердечной доброты может обладать
всеми телесными совершенствами; и, быть может, вместо
того, чтобы счесть вашу добрую волю милой забавой, он
увидит в ней дурную и недостойную дерзость. И так, по сво-
ей же вине, вы потеряете все плоды вашего усердия.
И столько наговорила ей юная кузина, что она увела ее,
так ничего и не сделав. А возвратясь в свои покои, они толь-
ко о рыцаре и говорили, хотя кузина делала все, что могла,
чтобы пресечь о нем беседу; ибо она подозревала, что серд-
це пленника уже недоступно.
— Этот рыцарь, — сказала она, — уж наверное думает о
совсем ином предмете, чем вы полагаете.
— Касательно его дум, — возразила дама, — я предвижу,
что они самого возвышенного свойства. Господь, создав его
наилучшим и храбрейшим, не мог не обратить его сердце
к тому, что есть на земле самого великого и совершенного.

163
Очевидно, чтобы вознести его высоко, ему и выпало совер-
шить столько великих ратных подвигов.
Но это сердце, в какой ларец он поместил его? Сколь
многое она отдала бы за то, чтобы стать его хранительни-
цей! А если он уже распорядился им, то, по крайней мере,
она поклялась себе приложить все усилия, чтобы узнать, кто
им обладает.
Так провела она много дней, питая тщетные надежды
и не зная, как навести пленника на то, чтобы он открыл ей
свои помыслы. Однажды она велела во второй раз вывести
его из застенка и доставить к ней; он собрался сесть у ее
ног; она этого не потерпела и предложила ему равновеликое
кресло.
— Сир рыцарь, — сказала она, — я держу вас в заточе-
нии, дабы угодить моему сенешалю; но, насколько в моих
силах, я смягчила тяготы вашего плена; и если ваша доброта
сравнима с вашей доблестью, будьте мне хоть немного при-
знательны.
— Разумеется, госпожа, — ответил пленник, — считайте
меня вашим рыцарем в любое время, в любом месте и в лю-
бых ваших нуждах.
— Премного благодарна! Итак, вот воздаяние, которого
я прошу: скажите мне, кто вы и к кому обращены ваши по-
мыслы. Если вы желаете, чтобы это осталось в тайне, я обе-
щаю никогда об этом не говорить.
— Госпожа, я не могу этого сказать ни вам, ни кому-либо
иному на свете.
— В самом деле? Тогда вам придется остаться взапер-
ти до ближайшей ассамблеи принца Галеота с королем Ар-
туром. Вместо того чтобы ждать без малого год, вы обрели
бы свободу с нынешнего дня, если бы захотели. Но я найду
способ узнать то, что вы желаете скрыть.
— Как вы это сделаете?
— Я поеду ко двору короля Артура, где это непременно
должны знать.
— Госпожа, не смею вас удерживать.

164
 Она отослала его с разобиженным видом, от чего, впро-
чем, на деле была далека, ибо, напротив, с каждым днем воз-
растала склонность, ее к нему влекущая. Она скоро приго-
товилась к отъезду и, прежде чем покинуть Малеот, сказала
своей кузине:
— Я еду к королю Артуру; и хоть я выказала рыцарю не-
малую досаду оттого, что не смогла узнать его имя, я прекрас-
но знаю, что не в силах его ненавидеть. Поэтому, пока меня
не будет, прошу вас, кузина, предупреждайте все его желания;
особо же берегите его самого, ради его и вашей чести.
Девица обещала, и госпожа Малеотская направилась в
Лондон, где тогда пребывал король Артур; и он, и королева
приняли ее со всевозможными почестями. Не было нико-
го среди ее рыцарей и дам, кто не получил бы роскошных
даров. Королева даже пожелала, чтобы той отвели покои не
иначе как в ее доме: до того ей были благодарны за помощь,
присланную к последней ассамблее.
На другой день король пожелал узнать, что побудило ее
пуститься в дорогу.
— Сир, — ответила она, — у меня есть кузина, чьей вот-
чине угрожает сосед, опасный собственной своей отвагой и
обилием родни; никто не дерзает помериться с ним силами,
и я приехала просить вас дать мне шампионом того Рыцаря
в алых доспехах, который, помнится, творил столько чудес
на поле боя.
— Милая моя, — ответил король, — пускай за меня пору-
кой будет королева, дороже которой мне нет никого на све-
те: я ничего не знаю об этом рыцаре. Он не из моего дома
и не из моих земель, и более всего я желал бы его увидеть и
оставить при себе.
Тут госпожа Малеотская не могла сдержать улыбки; ко-
ролева это заметила и сказала ей:
— По правде говоря, я думаю, вы лучше нас знаете, кто
этот рыцарь.
— Нет, госпожа, и я вам скажу, клянусь моим долгом пе-
ред вами и моим законным сеньором королем, что я прие-

165
хала сюда лишь для того, чтобы раздобыть о нем сведений.
Но теперь ничто меня более не удерживает, и я прошу позво-
лить мне удалиться.
Настоятельные просьбы королевы не дали ей отбыть
раньше, чем на третий день; но ей не терпелось вновь уви-
деть прекрасного рыцаря, своего пленника, которого столь
многие желали иметь при себе. Едва возвратясь, она велела
вывести его из застенка и заговорила с ласковым видом:
— Сир рыцарь, я столько о вас узнала, что вполне распо-
ложена отпустить вас на волю. Даю вам на выбор три откупа.
— Госпожа, скажите, что вам будет угодно.
— Вот послушайте: или вы откроете мне, кто вы и как
вас зовут; или кто та дама, которую вы любите всею душой;
или намерены ли вы совершить такое же обилие ратных
подвигов в грядущей ассамблее, как и в прошедшей.
— Ах! госпожа, предлагать такой выбор — значит ста-
вить мне пренеприятное условие. Коль скоро вы заставите
меня заговорить вопреки моей воле, какой залог освобожде-
ния вы мне дадите?
— Двери тюрьмы и моего дома для вас откроются; я вам
обещаю.
— Ну что же, я заговорю, как никогда не говорил бы по
доброй воле. Я не скажу вам свое имя; а если я и люблю всею
душой, то это вы узнаете не от меня; но признаюсь, раз уж
придется, что я намерен в первой же ассамблее совершить
подвигов более, чем когда-либо. Теперь я свободен?
— Да; с нынешнего дня вы можете выходить; но если
вы мне хоть немного благодарны за любезное обхождение
в плену, окажите мне ответную любезность и останьтесь до
дня великой ассамблеи, о котором я вас извещу. Я дам вам
доброго коня и такие доспехи, какие вы укажете.
— Я готов исполнить вашу волю, госпожа.
— Благодарю! Вот как мы заживем: вы останетесь в этом
застенке, где вам ни в чем не будет нужды. Мы с моей кузиной
будем часто навещать вас. Какие доспехи вы желаете носить?
— Черные.

166
 XXXIII
тот же день дама велела изготовить черный щит, чер-

В ную ратную котту, черный покров1. А тем временем

король Артур созывал всех своих баронов и рыцарей.
Мессир Гавейн, отбывший со двора в поисках Рыцаря в алых
доспехах, вернулся, так и не найдя его, равно как и сорок
лучших рыцарей королевского дома. Все они, так или ина-
че, клялись не возвращаться без него; но, когда перемирие
подошло к концу, все сочли за лучшее отречься от своих слов
и вернуться к королю Артуру, коему пристала в них великая
нужда.
Галеот же собрал воинов вдвое больше, чем приводил
по первому разу; так что железных брусьев, ограждавших
его прежний стан, хватило лишь на половину новой ограды.
Он известил, что в первый день сражаться не будет, а вый-
дет в поле лишь для того, чтобы примерить, каков расклад
у Артуровой конницы. Только на второй день должна была
решиться победа того или другого войска. Мессир Гавейн
сверился с расположением сил Галеота и сам обусловил по-
рядок нападения и защиты.
На другой день после мессы, отслуженной рано поутру
в обоих войсках, все вооружились, мало-помалу вышли за
ограды, потянулись к броду, кто подзывая, а кто идя на зов
на том и этом берегу: люди Галеота стояли на правом берегу,
а люди короля Артура на левом. Были славные стычки, где
особо отличился Эскорал Бедный, рыцарь Галеота, а поз-
же — Артурова дома; он бился против Галегинана, побочно-
го брата монсеньора Ивейна Уэльского. Поломав копья, оба
разом упали под туши своих коней. Их прибежали подни-
мать; люди Галеота, превосходя числом, уже уводили в плен
Галегинана, когда подоспел на выручку Ивейн Побочный;
он-то и вызволил Эскорала. Галеот вывел второй полк, про-
тив которого выступил монсеньор Гавейн. Бретонцы в тот
1
Покровом было шелковое или шерстяное сюрко, которое надевали
поверх кольчуги или ратной котты. (Прим. П. Париса.).

167
день едва не одолели, но Галеот заполонил равнину новы-
ми войсками, и те вынудили храброго и мудрого племянни-
ка Артура в полном порядке вернуться к шатрам. Тут стали
крушить заграждения стана; у Гавейна, который достоин
был лучшего заслона, конь пал, пораженный смертельным
ударом; мессир Ивейн со всеми, кто еще не был в поле, на-
пряг последние силы, и нападавшие повернули вспять. Ко-
роль Первопокоренный покинул седло; но мессир Гавейн с
превеликим трудом взобрался на коня: он был весь покрыт
ранами, от которых никогда уже не оправился вполне; и с
того дня все реже поминали его подвиги, а чаще подвиги
Ланселота Озерного1.
Вот так король Артур выиграл битву первого дня. С ка-
кой же болью он увидел, что его племянника Гавейна во
второй раз ведут, истекающего кровью! Лекари призна-
ли, что у него сломаны два ребра; но все же они внушили
добрую надежду на его исцеление. Когда среди Бретонцев
стало известно, что жизнь его в опасности, всеми овладе-
ло уныние. Рыцари из Малеота, возвратясь той же ночью к
своей госпоже, принесли ей новость о ранах Артурова пле-
мянника. Бравый рыцарь тотчас же попросил дозволения
переговорить с дамой.
— Правда ли, — спросил он, — что мессир Гавейн умер?
— Нет; но его новые раны не оставляют надежды, что он
будет жив.
— Какое несчастье для короля, какая утрата для мира!
Госпожа, вы нарушили данное мне слово: вы должны были
уведомить меня о дне ассамблеи.
— Да, и я это восполню сегодня: с вас будет довольно
участвовать в той, что начнется через три дня. Все готово, и
ваши доспехи, и ваш конь; извольте уделить мне эти послед-
ние часы.
1
Поскольку Гавейн у бретонцев был героем, не имевшим себе рав-
ных, наш автор считает нужным оправдать таким образом то превосход-
ство, которое он дает молодому Ланселоту над старым Гавейном. (Прим.
П. Париса.).

168
 XXXIV
а другой день госпожа Малеотская изъявила наме-

Н рение снова выехать в путь. Она направилась в стан

короля; но прежде чем покинуть Малеот, она велела
своей кузине загодя приготовить все, что мог потребовать
Бравый рыцарь. Чтобы поболее его уважить, девица уложила
его в господскую постель и сидела в изголовье, пока он не
уснул. Утром она пришла помочь ему облачиться в черные
доспехи, а после долго провожала его взором.
Подъехав к реке недалеко от лагеря Бретонцев, он оста-
новился, опершись на глефу и обратив свой взор на баш-
ню, где уложен был мессир Гавейн, где стояли во множестве
дамы и сама королева. Вот уже воины короля Артура пере-
шли брод и начали мериться силами с воинами Галеота; на
обоих берегах множились схватки и поединки. А между тем
Черный рыцарь оставался недвижим, неотрывно глядя на
башню, словно ожидая некоего приказа. По его коню, по его
черным доспехам госпожа Малеотская узнала его без труда;
но, сделав вид, что ничего о нем не знает, воскликнула:
— Боже! Что это за рыцарь, от которого никому ни вре-
да, ни пользы?
Все взоры обратились на него, а Гавейн спросил, нельзя
ли взглянуть и ему.
— О! — сказала госпожа Малеотская, — ваше ложе не-
трудно передвинуть к окну.
И когда Гавейн посмотрел, он сказал королеве:
— Госпожа, не напоминает ли он вам давешнего рыцаря,
что так же стоял опершись на этом самом месте и будто бы
и не помышлял сражаться? Однако победителем ассамблеи
вышел он; но доспехи у него было алые.
— Возможно, — ответила королева, — но к чему вы так
говорите?
— Дай Бог, чтобы это был тот же самый рыцарь! Подоб-
ных подвигов я еще не видел.

169
 Пока они так беседовали, король Артур выстраивал свои
войска и разделял их на пять полков; первый он вверил ко-
ролю Идеру, второй — Хервису Ринельскому, третий — Аги-
зелю Шотландскому, четвертый — королю Иону, а пятый —
Ивейну Уэльскому. Галеот последовал тому же раскладу;
только вместо пятнадцати тысяч воинов в каждом его полку
было двадцать тысяч или тридцать. Малакен, Король с Сот-
ней Рыцарей, возглавил первый полк; Первопокоренный
король — второй; король Долины Оан — третий; Кламадес,
король Дальних островов, — четвертый; а пятый был дове-
рен мудрому и осмотрительному Бодемагусу, королю Горра,
отцу Мелеагана. Сам же Галеот не надел рыцарских доспе-
хов; он удовольствовался куцей кольчугой и железной ка-
ской оруженосца, да еще толстой короткой дубиной в руке.
Он был бы неотличим от прочих оруженосцев, если бы не
рослый и красивый конь под ним.
— Госпожа, — сказала королеве дама Малеотская,
по-прежнему занятая тайной, которую силилась разга-
дать, — не угодно ли вам передать этому рыцарю просьбу,
чтобы он сразился ради вас?
— Дорогая моя, — ответила королева, — не о том мне
приходится думать, когда монсеньору королю грозит утра-
та и земли, и чести, когда я вижу полуживым своего мило-
го племянника. Просите у него все, что пожелаете; одна из
моих девиц будет вашей посланницей; но у меня душа не
лежит к таким причудам.
Госпожа Малеотская приняла услуги девицы, а Гавейн
придал ей в спутники оруженосца с наказом передать от
него Черному рыцарю два копья.
— Скажите ему, дитя мое, — велела госпожа Малеот-
ская, — что все дамы и девицы госпожи королевы привет-
ствуют его единодушно, и если он надеется на благосклон-
ность одной из них или всех заодно, пускай так отличится в
ратных подвигах, чтобы его было за что благодарить.

170
 Девица и оруженосец подошли к Черному рыцарю; ус-
лышав имя монсеньора Гавейна, он спросил, где тот нахо-
дится.
— В этой башне, сир, и с ним полно дам и девиц.
Он тотчас пришпорил коня, привстал на стременах и
как будто вырос на полпье. Проезжая мимо башни, он на миг
поднял взор на галереи, а затем ринулся на поле боя.
— Госпожа, — сказал мессир Гавейн королеве, — взгля-
ните на этого рыцаря; бывал ли на свете кто-нибудь, кто
умел лучше держать оружие?
Дамы приникли к зубцам и окнам, силясь получше его
разглядеть. Он проносился от одного к другому, всех повер-
гая на своем пути. Немало было молодых рыцарей из войска
Галеота, кто вырывался вперед полков, стремясь испытать
свою доблесть. Они набегали по десять, по двадцать; когда
их набиралось поболее, Черный рыцарь поворачивал коня и
сокрушал их. Между делом он бестрепетно дождался отряда
в сотню латников, ринулся в самую их гущу, как голодный
лев, опрокинул рыцаря, их предводителя, и проложил себе
дорогу. Когда копье его сломалось, он устрашал всех одним
обломком древка; затем повернул к оруженосцам, подхва-
тил другую глефу и, преломив еще два копья, вернулся к реке
на то же место, откуда выезжал, и снова устремился взором к
башне. Мессир Гавейн сказал королеве:
— Госпожа, вы видели, что за набег учинил этот рыцарь;
но напрасно вы не примкнули к нашему посланию. Ведь он
остановился, явно думая, что вы его презрели.
— Он совершил все, — сказала госпожа Малеотская, —
что полагал нужным совершить ради нас, и теперь не нам
его просить; пусть просит, кто пожелает!
— Госпожа, — продолжал Гавейн, — разве я не прав?
— Э! милый племянник, так чего же вы ждете от меня?
— Я вам поясню. Доблестный воитель — великое дело;
чего не добьется тысяча других, то один нередко доводит до
счастливого конца. Пошлите приветствие этому рыцарю;
заклинайте его прийти на помощь королевству Логр и мон-

171
сеньору королю; и если он взыскует чести и славы, пускай
совершит столько ратных подвигов, чтобы ему были благо-
дарны и чтобы король не уступил Галеоту победу нынешнего
дня. А я пошлю ему от себя десять остро отточенных глеф с
толстыми и крепкими древками; к этому добавлю трех до-
брых коней, покрытых моими доспехами, и вы узрите чуде-
са храбрости.
— Как вам будет угодно, — отвечала королева, — отдаю
это на полное ваше усмотрение.
Госпожа Малеотская слушала и едва могла унять свою
радость: наконец-то она узнает то, чего так доискивалась.
Девица, отвозившая первое послание, отбыла со свитой из
шести оруженосцев, коим вверены были три лучших коня Га-
вейна и десять прочнейших его копий. Она подошла вплот-
ную к Черному рыцарю, и когда он выслушал ее, то спросил,
где королева.
— Там, сир, в той же башне, что и монсеньор Гавейн.
— Скажите моей госпоже, что все будет сделано, как ей
угодно, и поблагодарите монсеньора Гавейна за его необы-
чайную любезность.
С этими словами он препоручил трех коней оруженос-
цам, подхватил самое прочное копье и дал шпоры.
Мы не будем пересказывать его неисчислимые подвиги. Не
дрогнув ни разу, он бьет, выносит из седла любого, кто отважится
встретить железо его копья или сталь его меча; он видит, как все
полегли, остается он один, да его конь, да еще три коня, дар мон-
сеньора Гавейна; он ломает свои десять копий; двадцать раз полки
и войско короля Артура, теснимые превосходящим множеством,
увлекаются за ним и вновь берут свое.
Наконец, он сошел с последнего коня, израненного до
смерти; окруженный плотным кольцом врагов, он оказался
впереди самых доблестных своих соратников: сенешаля Кэя,
Сагремора Шалого, Грифлета — сына До, Ивейна Побочного,
Бранделиса и Гарета; а в это время принц Галеот, наслышан-
ный о стольких славных подвигах, направил коня в гущу боя

172
и пробрался к нему; и нашел его в кольце врагов, которых он
к себе не подпускал.
— Рыцарь, — сказал он, — вам нечего бояться.
— Я это знаю, — гордо ответил тот.
— Я не велел своим рыцарям нападать на вас, пока вы
пеший. Возьмите моего коня; на сей раз я желаю быть ва-
шим оруженосцем.
— Благодарю вас, сир!
И тотчас, сев на коня, он вонзил шпоры; перед ним
расступились, и он подскакал к Артуровым полкам; а они,
завидев его, воспряли духом и вынудили полки неприяте-
ля бежать в беспорядке. Галеот следил за Черным рыцарем
в его бесчисленных маневрах: за все королевства мира он
не пожелал бы, говорил он, чтобы с таким доблестным вои-
ном приключилось несчастье. Он удовольствовался тем, что
придал отходу не столь плачевный вид; а когда закат солн-
ца ознаменовал конец битвы, он поехал по следам Черно-
го рыцаря, который, не желая быть узнанным, пустился по
тропинке, вьющейся вокруг соседней горы. Галеот выехал
навстречу, обогнув гору с другой стороны.
— Благослови вас Бог, сир! — сказал он ему.
Тот лишь молча приветствовал его в ответ.
— Сир, — продолжил Галеот, — не скажете ли мне, кто вы.
— Любезный сир, вы же видите, я рыцарь.
— Это я знаю; и притом лучший из рыцарей; тот, кому
я готов воздать любые на свете почести. Я поехал за вами в
надежде, что вы вернетесь со мною вместе.
— Кто вы, чтобы предлагать мне это?
— Сир, я Галеот, сын Великанши, предводитель всего во-
инства, против которого вы защищали честь короля Артура.
— Вы враг моего сеньора короля Артура, и вы пригла-
шаете меня вернуться вместе с вами? Не надейтесь на это,
любезный сир.
— Ах! сир, я привержен вам сильнее, чем вы полагае-
те; и если вы согласитесь пойти со мной, обещаю вам любой
дар, какой вам угодно будет просить.

173
 — Вот это прекрасные слова, — сказал Черный рыцарь, —
могу ли я поверить, что они правдивы?
— Я дам вам любые заверения, каких потребуют ваши
уста.
— Сир, я знаю, что вы слывете благородным мужем; не
к вашей чести будет обещать то, что вы не намерены выпол-
нить.
— Я не поступил бы так и за все королевство Логр. Кля-
нусь моей рыцарской честью; не королевской, ведь я еще не
король. Да, если я приму вас у себя нынешней ночью, то го-
тов отдать вам все, что вы изволите требовать.
— Сир, уж если вы настаиваете на том, чтобы удержать
меня на ночь, я соглашусь; обещайте, что я получу дар, кото-
рый вы мне посулили.
Галеот подал ему руку. И так, держась за руки, они вер-
нулись к шатрам.
Гавейн видел, как уехал Черный рыцарь, и если бы он
мог встать со своего ложа, то пустился бы следом; он уже
просил короля, чтобы тот сам выехал вдогонку, но тут, взгля-
нув опять на поле, он увидел, как Галеот возвращается,
приобняв Черного рыцаря за шею правой рукой, и вот-вот
перейдет реку.
— Ах! госпожа, — сказал он королеве, — можете прямо
сказать, что наших людей ожидает самое худшее; Галеот за-
владел Черным рыцарем.
Королева взглянула и в печали своей не проронила ни
слова. А тем временем Черный рыцарь, прежде чем войти во
вражеский стан, еще наставлял Галеота:
— Сир, я прошу вас вначале дать мне перемолвиться с
двумя людьми, которым вы более всего доверяете.
Галеот тотчас призвал Короля с Сотней Рыцарей и Пер-
вопокоренного короля:
— Подойдите, — сказал он, — полюбуйтесь на богатей-
шего в мире человека.
— Как, сир, разве не вы богатейший человек?
— Нет, но я им стану, прежде чем отойду ко сну.

174
 Короли легко узнали Черного рыцаря по доспехам, а он
сказал им:
— Сеньоры, вы те двое вельмож, которых ваш государь
почитает превыше других; он доверяет любым вашим сове-
там. Он обещал мне дар, какой я ни пожелаю, если я согла-
шусь пробыть у вас эту ночь. Спросите его, верно ли я говорю.
— Да, — отвечал Галеот.
— Более того, — продолжил Черный рыцарь, — я прошу,
чтобы эти два достопочтенных мужа были готовы покинуть
вас, если вы нарушите слово, и пойти за мною повсюду, куда
я их поведу, будь то даже вам во вред, а мне на пользу.
Галеот предложил им поклясться в этом.
— Не в вашей власти, — возразил Король с Сотней Рыца-
рей, — требовать от нас нечто подобное.
— Я знаю, что делаю, — ответил Галеот, — и что в моей
власти.
Они не стали противиться и произнесли требуемую
клятву.
— Теперь ступайте, — сказал Галеот, — оповестите моих
баронов, чтобы они явились сюда в лучших одеждах; скажи-
те им, что я достиг всего, чего только мог пожелать.
Первопокоренный король пришпорил коня и уехал, а
Галеот между тем беседовал с Черным рыцарем. Вскоре со-
бралось более двухсот вассалов государя Дальних островов,
и в первых рядах — двадцать восемь королей.
Стан оживился, словно для праздника; со всех сторон
слышалось: «Милости просим, цвет и краса рыцарства!»
А тот, кому оказывали такие почести, пылал румянцем от
смущения. Когда с него сняли доспехи, Галеот преподнес
ему платье самого богатого и красивого шитья. В его покое
были приготовлены четыре ложа: одно знатной высоты и
ширины; второе размером поменьше; остальные два равно-
великие, но еще меньшие. Наибольшее ложе было убрано со
всевозможной роскошью; и когда настало время ложиться,
Галеот сказал:
— Сир, это большое ложе будет ваше.

175
 — А для кого будут два другие? — спросил Черный ры-
царь.
— Для двух моих людей, которые останутся при вас. А я
буду в соседнем покое, чтобы не так вас стеснять.
— Ах! сир, сделайте милость: не укладывайте меня выше
своих рыцарей: мне оттого будет очень неловко.
— Сир, не просите у меня ничего такого, что могло бы
умалить ваше достоинство.
Едва улегшись, Черный рыцарь, натруженный за день,
уснул глубоким сном. Галеот вошел в его опочивальню тихо,
как мог, и лег на второе ложе. Когда настало утро, он поднял-
ся первым, чтобы его не увидели. Они вместе прослушали
мессу, а затем Черный рыцарь спросил свои доспехи.
— Но для чего, сир? — сказал Галеот.
— Чтобы проститься с вами.
— Ах, дорогой друг, останьтесь еще; разве я не готов
по-прежнему дать вам все, что вам угодно будет запросить?
Быть может, вы и встретите где-либо соратника, более до-
стойного вас, но более преданного — едва ли.
— Ну что же, сир, я останусь, ибо нигде не найду обще-
ства лучшего, чем ваше. И к тому же самое время поговорить
о даре, который вы мне должны.
— Говорите, и вы его получите. Здесь оба короля, кото-
рых вы просили быть гарантами.
— Вот что я требую, сир. Как только на третий день у ко-
роля Артура иссякнут все силы и средства для обороны, вы
придете к нему и сдадитесь ему на милость.
Галеота эти слова, казалось, застигли врасплох; некото-
рое время он безмолвствовал. Тогда заговорили оба короля:
— Что же вы колеблетесь, сир? Вы обещали, поздно те-
перь отступать.
— Вы полагаете, — сказал Галеот, — что я в этом раскаи-
ваюсь? Я думал лишь о великих и прекрасных словах, здесь
произнесенных.
И промолвил, обратясь к Черному рыцарю:

176
 — Сир, вы получите этот дар; я не в силах отказать вам
ни в чем, что вам угодно потребовать. Взамен я только про-
шу вас никогда не расставаться со мною ради любого друго-
го содружества.
Черный рыцарь дал такое слово. А весть о скором мире
моментально разошлась, и стан огласился песнями и взы-
грал весельем, тогда как в стане Артура царило отчаяние.
Назавтра, в день последней ассамблеи, Черный рыцарь
облачился в такие же доспехи, как и его новый соратник,
кроме шлема и кольчуги, чересчур просторных для его го-
ловы и плеч.
Король Артур не велел своим воинам выскакивать впе-
ред и раззадоривать людей Галеота; но молодые башелье
не посчитались с его указами, и скоро поединки стали мно-
житься так, что вовлекли и целые полки. Расклад сил меж-
ду сторонами долгое время был неясен: когда одна из них
ослабевала, подходило подкрепление и выравнивало силы.
Но когда появился рыцарь, облаченный в доспехи Галеота,
воины Артура как будто вовсе пали духом, а мессир Гавейн,
следя со своего ложа за всеми маневрами обоих войск, объя-
вил во всеуслышание, что этот воин не Галеот, но тот самый
рыцарь, что накануне был в черных доспехах. Это сказано
было, с одной стороны, для тех, кто погнался бы за ним, с
другой — для тех, кто мог бы избегнуть встречи. Бретонцы
шаг за шагом отступали и вернулись к своему стану, куда
за ними тотчас ворвались преследователи. Вот уже ограды
снесены; и не осталось надежды избегнуть полного краха.
Король Артур, покорясь участи, как видно, ему уготованной,
велел подать ездового коня, чтобы королеву препроводи-
ли в Лондонскую башню; мессир Гавейн отказывался ехать
на носилках вслед за королевой, не желая пережить, он го-
ворил, утрату всей земной славы. В это время друг Галеота
сдерживал победителей перед крайними шатрами; затем,
оглянувшись вокруг, он дал знак принцу Дальних островов;
Галеот подъехал.
— Сир, — сказал он ему, — этого довольно?

177
 — Да; говорите же, что вам угодно.
— Чтобы вы исполнили наши соглашения; время пришло.
— Если такова ваша воля, я их исполню без сожалений.
И, вымолвив это, он шпорами направил коня к знаме-
ни короля Артура, а тот приготовился дорого продать свою
жизнь. Он просит с ним переговорить; король, уже отча-
явшись сохранить корону, делает несколько шагов вперед.
Едва увидев его, Галеот покидает седло, преклоняет колено
и говорит, сомкнув ладони:
— Сир, я пришел искупить перед вами мои злодеяния; я
сожалею о них и отдаю себя на вашу милость.
При этих словах, столь неожиданных, король воздел
руки к небу; ему почудилось, что это сон, и он не упустил
случая склониться в свой черед перед победителем. Галеот
его поднял, раскрыл ему объятия; они обменялись поцелу-
ями.
— Поступайте со мною, как вам угодно, — сказал Гале-
от, — я пойду, куда вы прикажете. Только дайте мне время
распорядиться, чтобы мои люди отошли.
— Идите! — ответил король, — и не медлите с возвра-
щением; ибо мне нужно многое сказать вам и узнать от вас.
И пока Галеот возвращался к себе, неся своим рыцарям
весть о согласии, достигнутом между ним и королем Ар-
туром, тот велел известить королеву, чтобы она вернулась
обратно, поскольку мир заключен и честь спасена. Галеот
распростился с союзниками и спросил своего соратника, до-
волен ли он:
— Я сделал все, что вы пожелали; король ждет моего воз-
вращения.
— Сир, вы сделали для меня больше, чем я мог надеять-
ся. Мне остается просить вас никому не говорить, где я на-
хожусь.
Галеот обещал, снял доспехи, надел одно из лучших сво-
их платьев и вернулся в стан короля.
Уже и король Артур был без доспехов, и королева при-
была вместе с госпожой Малеотской и прочими дамами

178
и девицами. Все вновь собрались в башне, где лежал мон-
сеньор Гавейн; при виде Галеота тот приподнялся на ложе и
любезно приветствовал его.
— Сир, — сказал он, — благослови вас Бог стократ! Вы
тот, кого я более всего желал увидеть: как государя, по праву
ценимого и горячо любимого своими подданными; как того,
кто умеет распознать доблестного мужа среди всех, что мы
воочию увидели.
Галеот осведомился, как он себя чувствует.
— Я был близок к смерти, но радость от нашего прими-
рения меня исцелила.
Так они провели целый день; король, королева и Гавейн
никогда бы не поверили, что смогут по-доброму принимать
Галеота; о его друге Черном рыцаре они с ним не заговари-
вали. Вечером Галеот сказал тому:
— Король меня упрашивал вернуться к нему; но мне бы
хотелось остаться с вами.
— Ах! Сир, сделайте лучше, как просит вас король; воз-
можно, он будет уговаривать вас назвать мое имя; не пытай-
тесь его узнать, пока я сам вам его не открою.
— Уступлю вам с сожалением: это первое, о чем я попро-
сил бы вас. Что же до короля Артура, это самый доблестный,
самый верный из королей; и только об одном я сожалею —
что не узнал его раньше: его самого, его племянника мес-
сира Гавейна и госпожу королеву, самую отважную даму на
свете.
Услыхав, что речь идет о королеве, Бравый рыцарь по-
ник головой и забылся до того, что не сдержал слез. Галеот
это заметил и постарался отвлечь его от мысли, угадать ко-
торую еще не мог.
— Дорогой сир, — сказал ему Бравый рыцарь, — ступай-
те снова к королю и монсеньору Гавейну; примечайте, что
они будут говорить обо мне, и потом мне перескажете.
Галеот удалился, препоручив его Богу.
Когда настала ночь, он пришел в шатер короля; там ему
было постелено рядом с ложами короля и монсеньора Гавей-

179
на. Королева оставалась в башне вместе с госпожой Малеот-
ской, которая так же бдительно все примечала.
Что же до Галеотова друга, не было такой почести, кото-
рой не воздали бы ему два короля, чьим заботам его ввери-
ли. Они уступили ему наибольшее ложе, а сами оставались
в соседнем покое, готовые ему услужить. Всю ночь им были
слышны его стенания, а когда рано поутру вернулся Галеот,
он обеспокоился, увидев его с глазами красными и мокрыми
от слез.
— Любезный друг, — сказал он, — у вас тайное горе; по-
чему вы не хотите поведать мне его причину? Возможно, вас
обидели; вам есть на кого пожаловаться? Одно ваше слово, и
я употреблю все, чем владею, чтобы отомстить за вас.
— Ах! сир, — ответил тот, — поверьте мне, если бы меня
что и тяготило, это невозможность вас отблагодарить за вашу
милую и скромную любезность. У меня нет ни горестей, что-
бы в них признаться, ни обид, чтобы за них отомстить; но
у меня есть обыкновение во сне плакать и стенать помимо
воли; не стоит об этом тревожиться.
Они пошли прослушать мессу; когда священник приго-
товлял три частицы тела Господня, Галеот, взяв своего друга
за руку, указал на облатки, которые держал святой отец:
— Верите ли вы, — спросил он, — что это и есть тело Го-
спода Нашего?
— Верю, разумеется.
— Тогда не бойтесь; ибо, клянусь этими тремя частица-
ми плоти, видимыми вам в образе хлеба, никогда в жизни я
не совершу ничего, что принесло бы вам ущерб.
— Премного благодарен, сир! Вы мне это уже доказали
с лихвой, в сравнении с той малостью, какой я стою и какой
могу отплатить вам.
Выйдя от мессы, Галеот вернулся ко двору короля Ар-
тура. После обеда, когда они вели беседы вокруг ложа мон-
сеньора Гавейна, тот сказал Галеоту:
— Сир, если вас это не затруднит, я вас кое о чем спрошу.
По чьему совету вы пришли заключить мир с монсеньором

180
королем? Умоляю вас, скажите мне это во имя того, что вам
дороже всего на свете.
— Сир, вы меня так заклинаете, что вам невозможно от-
казать. Этот совет подал мне один рыцарь.
— И кто он, этот рыцарь?
— Бог свидетель, я его не знаю.
— Не Рыцарь ли это в черных доспехах? — спросила ко-
ролева.
— Полно вам, — возразил Гавейн, — вы могли бы нам
сказать хотя бы это, если так уж хотите искупить свою вину.
— Я уже искупил ее, сказав вам, что это был рыцарь; да
и того бы не сказал, если бы вы не заклинали меня тем, что
мне дороже всего на свете. Вот кто мне всего дороже, тот и
уладил этот мир.
— Но ведь это и есть Черный рыцарь, — сказала коро-
лева, — и вам никак нельзя отказаться представить его нам.
— Для начала мне нужно знать, где его найти.
— Перестаньте; он у вас в шатре; ведь это ваши доспехи
были на нем вчера.
ГАЛЕОТ
Это правда. Но я даже не знаю, как его зовут.
АРТУР
Как! Вы не знаете Рыцаря в черных доспехах? Я думал,
он из ваших краев.
ГАЛЕОТ
Сир, это вовсе не так.
АРТУР
Сомневаюсь, чтобы он был из моих: среди моих рыца-
рей нет ни одного заслуженного, кого бы я не знал по имени
и роду.
ГАВЕЙН
Не будем больше говорить об этом, сир; наши расспро-
сы могут утомить монсеньора Галеота.

181
 ГАЛЕОТ
Напрасно вы так думаете; но я бы задал королю другой
вопрос: видел ли он в жизни своей рыцаря более отважного,
более достойного похвал, чем обладатель черных доспехов?
АРТУР
Нет; и никого я так не жаждал бы увидеть и удержать у
себя при дворе.
ГАЛЕОТ
В самом деле? Вот скажите мне вы, сир, и госпожа коро-
лева, и монсеньор Гавейн: что бы вы отдали, чтобы залучить
его к себе?
АРТУР
Бог свидетель, я разделил бы с ним все, чем владею,
кроме тела моей госпожи, коим я предпочитаю обладать не-
раздельно.
ГАЛЕОТ
Что ж, ваши условия недурны. А вы, мессир Гавейн, если
бы Бог вернул вам здоровье, чем бы вы пожертвовали ради
общества столь благородного мужа?
ГАВЕЙН
Если бы я вновь обрел здоровье, я желал бы быть первой
в мире красоткой, при том условии, что он любил бы меня
всю жизнь.
ГАЛЕОТ
Вот еще одно прекрасное желание, спору нет. А теперь
вы, госпожа, что бы вы дали, чтобы всегда иметь к вашим
услугам такого рыцаря?
КОРОЛЕВА
По правде говоря, мессир Гавейн предложил все, что
могла бы предложить дама; после него мне нечего сказать.

182
 XXXV
твет королевы заставил всех долго смеяться, и жи-

О вая беседа потекла дальше, пока, наконец, коро-

лева не встала и не изъявила желание вернуться в
башню, а Галеота попросила проводить ее. Прежде чем сесть
на лошадь, она отвела его в сторону.
— Галеот, — сказала она, — я к вам очень расположена
и, возможно, найду способ вам это доказать лучше, чем вы
можете себе представить. Черный рыцарь у вас в шатре, без
сомнения, и вполне может быть, что я его уже знаю. Если вы
полагаетесь в чем-либо на мою дружбу, прошу вас, устройте
так, чтобы я увиделась с ним.
— Госпожа, с тех пор, как мир заключен, он уже не в
моей власти.
— О! но вы, разумеется, знаете, где он.
— Может быть и так; но даже если бы сию минуту он был
в моем шатре, ни от вас, ни от меня не зависело бы, придет
ли он сюда.
— Но где же он? Разве вы не можете сказать хотя бы это?
— Думаю, что он в моей стране; но раз вы об этом про-
сите, госпожа, поверьте, я сделаю все возможное, чтобы вам
угодить.
— О! если вы захотите, Галеот, то я его увижу, и мне бу-
дет за что любить вас еще сильнее. Да, я желаю его видеть:
и правда, что может быть приятнее, чем увидеться и побесе-
довать с достойным мужем, подобным ему? Сделайте же так,
любезный сир, чтобы привести его к нам, и если он в вашей
стране, не медлите ни дня, велите его разыскать.
Королева села в седло, а Галеот вернулся к королю; и тот
предложил ему объединить оба стана. Решено было разбить
шатры вдоль берегов реки, так чтобы воины Галеота и Бре-
тонцы были разделены лишь шириною брода. Затем Галеот
вернулся доложить своему другу обо всем, что с ним было,
и о мечтах короля и Гавейна, и о вольном ответе королевы,
и, наконец, о проявленном ею стремлении увидеться с ним.

183
 — Я ее уверил, будто думаю, что вы вернулись в мою
страну; пришлось обещать королеве залучить вас обратно
как можно скорее. Что вы теперь будете делать? Вы бы по-
стеснялись увидеться с королевой?
В волнении от того, что услышал, Черный рыцарь неко-
торое время не отвечал. Наконец он сказал:
— Любезный сир, я всецело в вашей власти; рассудите,
как мне подобает поступить.
— Я так думаю, что вам надо бы пойти навстречу поже-
ланию королевы.
— Но тогда пусть это будет в глубочайшей тайне.
— О! в остальном положитесь на меня.
Галеот тотчас велел Королю с Сотней Рыцарей свернуть
шатры, снять железные ограды и переставить все это напро-
тив шатров Бретонцев, так, чтобы между ними оставалась
одна река.
Затем он повернул к королевскому шатру. Королева
увидела его из окон башни, тут же спустилась к нему и осве-
домилась о новостях.
— Госпожа, я так все уладил, что мне, пожалуй, впору
опасаться, не потеряю ли я по вашей милости то, что мне
дороже всего на свете.
— О! то, что вы потеряете из-за меня, я верну вам сто-
крат; когда он приедет?
— Как только сможет; я послал искать его.
— Посмотрим; если вы и вправду этого желаете, он бу-
дет здесь завтра.
Она поднялась на башню, а Галеот вернулся к своему
другу.
Прошло несколько дней, не облегчив нетерпения коро-
левы.
— Черного рыцаря известили, — говорил ей Галеот, — он,
наверное, уже в пути; дорога долгая, но медлить он не ста-
нет.
А королева, чуя правду, упрекала его, что он хочет вовсе
вывести ее из терпения.

184
 Наконец, однажды утром он сказал своему другу:
— Не стоит дальше упрямиться, пора нам свидеться с
королевой.
— Тогда сделайте так, чтобы никто этого не заметил:
многие рыцари короля меня уже видели и непременно уз-
нают.
Тут Галеот вызвал своего сенешаля.
— Скоро я укажу вам, — сказал он, — отправиться за
мною в стан короля; вы возьмете моего спутника с собой, но
не приближайтесь друг к другу.
— Как вам угодно.
Затем он выехал к шатрам короля, и как только короле-
ва его увидела, то спросила:
— Какие новости?
— Благоприятные, госпожа. Цвет рыцарства прибыл.
— Ведь я могу увидеться с ним так, чтобы никто этого не
знал, кроме вас?
— Так и уговоримся: он до смерти боится, что его узнают.
— Так он уже был при дворе? Мне вдвойне не терпится
повидать его.
— Госпожа, он приедет нынче же вечером, когда будет
смеркаться. Видите внизу, на лугу, вон то местечко в тени
зарослей? Мы можем там устроиться в тесном кругу.
— Галеот, вы дельно говорите; дай Бог, чтобы вечер уже
наступил!
Они рассмеялись, королева взяла его за руки, и госпо-
жа Малеотская, следившая за ними, заметила, что они очень
скоро стали накоротке.
В нетерпении ожидая окончания дня, королева бродила
туда и сюда, вела беседы и шутила, пытаясь обмануть вре-
мя. После ужина, едва начало смеркаться, она взяла Галеота
за руку и подала знак госпоже Малеотской и Лауре Карду-
эльской, чтобы они сопровождали ее. Они направились в ус-
ловленное место, а по дороге Галеот подозвал оруженосца и
велел ему ехать передать сенешалю, чтобы тот подъезжал к
ним туда, где они остановятся.

185
 — Что? — живо переспросила королева, — разве вы со-
брались представить мне своего сенешаля?
— Нет, госпожа; но они придут вместе.
Так беседуя, они подошли к деревьям и сели: Галеот с
королевой в одной стороне, в небольшом отдалении от обе-
их дам, слегка удивленных тем, что между ними сложилось
столь вольное обхождение. Между тем оруженосец нашел се-
нешаля; тот взял с собою нашего рыцаря, и они прибыли на
место, указанное слугой. Оба были рослые и видные собой;
мало кто мог сравниться с ними.
Госпожа Малеотская, все еще начеку, узнала своего дра-
гоценного давнишнего узника. Чтобы самой не выдать себя,
она склонила голову и подвинулась поближе к Лауре Карду-
эльской. Сенешаль приветствовал их мимоходом, а Галеот
при виде их сказал королеве:
— Госпожа, вот лучший рыцарь в мире.
— Который?
— А который, по-вашему?
— Оба хороши; но и наполовину не так, как я представ-
ляла себе Черного рыцаря.
— Однако он один из этих двоих.
Когда они, наконец, предстали перед королевой, Черно-
го рыцаря обуял такой трепет, что он едва мог поднять руку в
знак приветствия. Они преклонили колени; Черный рыцарь
стоял, потупив взор, будто объятый стыдом. Тут королева
догадалась, что это он. А Галеот обратился к сенешалю:
— Ступайте, сир, составьте компанию этим дамам: мы
тут втроем, а с ними нет ни одного рыцаря.
Сенешаль удалился; королева взяла рыцаря за руку,
подняла его с колен, усадила рядом и сказала с улыбкой:
— Сир, нам так давно вас недоставало; наконец, хвала
Богу и Галеоту, нам дозволено вас увидеть. Впрочем, я еще
не знаю, тот ли вы, о ком я просила. Галеот меня в этом уве-
рял; но, чтобы убедиться, я жду подтверждения из ваших уст.
Тот ответил, запинаясь и не поднимая глаз, что он, мол,
не знает, что говорить. Королева никак не могла уразуметь

186
его смятение, а Галеот, уже подозревая его причину, поду-
мал, что его другу будет легче без свидетелей. И возвысив
голос так, чтобы было слышно во втором кругу, он сказал:
— Право же, я не слишком любезен, что оставил двух
дам в обществе одного кавалера.
Он поднялся и пошел в их сторону; при его появлении
дамы встали, он снова усадил их, и между ними завязалась
беседа, а королева повела с рыцарем такой разговор:
— Почему вы, любезный мой сир, скрываетесь от меня?
Я никак не пойму причины. Но, по крайней мере, вы тот, кто
вышел победителем в первой ассамблее?
— Нет, госпожа.
— Как! Разве не вы были в черных доспехах? Не вы полу-
чили трех коней от мессира Гавейна?
— Да, госпожа, доспехи у меня были черные, и я получил
коней.
— А в последней ассамблее вы были в доспехах Галеота?
— Это правда, госпожа.
— Стало быть, вы были победителем и в первый день, и
во второй?
— Нет, госпожа, не был.
Тогда королева поняла, что он не хотел называть себя
победителем, и тем более он возрос в ее глазах.
— Теперь скажите мне, — продолжала она, — кто посвя-
тил вас в рыцари?
— Вы, госпожа моя.
— Я! Но когда же?
— Госпожа, позвольте вам напомнить день, когда в Ка-
малот к монсеньору королю явился некий рыцарь; бока у
него были изранены, и меч вонзился в его тело. В тот же день
туда прибыл один юнец, а в воскресенье стал рыцарем.
— Это я помню прекрасно. Так вы и были тот, кого в бе-
лом одеянии представила королю одна дама?
— Да, госпожа.
— Почему же вы говорите, что это я посвятила вас в ры-
цари?

187
 –В королевстве Логр обычай таков: рыцарское звание
не дается без меча; кто вручил меч, тот и посвятил. Мой меч
у меня от вас, а не от короля.
— По правде говоря, мне это очень приятно. Но куда же
вы делись, когда нас покинули?
— Я ездил выручать госпожу Ноанскую, и мне пришлось
отстаивать это право перед мессиром Кэем, который явился
туда с тем же намерением.
— И потом вы никак меня не известили?
— Госпожа, я направил к вам двух девиц.
— Да, припоминаю. А когда вы вернулись из Ноана, вы
не встречали кого-нибудь, кто говорил бы, что он от меня?
— Да, госпожа. Один рыцарь, охранявший брод, велел
мне сойти с коня. Я его спросил, чей он; он мне сказал, что
королевы. Он твердил: «Слезайте, слезайте». Я спросил, от
чьего имени он говорит, он ответил: «От себя самого». Тог-
да я опять продел ногу в стремя и сразился с ним. Это было
тяжкое оскорбление с моей стороны, госпожа моя, и я молю
вас о пощаде: требуйте от меня возмездия, какое сочтете
нужным.
— Ну что вы, друг мой, вы не сделали ничего дурного;
это на него я сердита, ведь я ему не давала такого наказа.
Ладно, а куда вы направились после?
— В Скорбный Оплот.
— Кому же удалось его завоевать?
— Госпожа, я туда вошел.
— Я вас там видела?
— Да, госпожа, и не раз.
— В каком месте?
— Перед воротами, госпожа: я вас спросил, угодно ли
вам войти; вы сказали, что да.
— О! вид у вас был весьма растерянный; ведь я просила
вас об этом дважды, но впустую. А какие на вас тогда были
доспехи?
— В первый раз у меня был белый щит с одной алой пе-
ревязью; во второй — с двумя.

188
 — Помню, я их разглядела. А еще когда-нибудь я вас ви-
дела?
— Да, госпожа; в ту ночь, когда вы думали, что мон-
сеньор Гавейн и его спутники погибли. Люди из замка кри-
чали королю: «Возьмите его! Возьмите его!». Я же выехал,
надев на шею щит с тремя алыми перевязями. И когда я был
рядом с королем, те люди кричали: «Король, возьми его! Ко-
роль, возьми его!» Однако король дал мне уйти.
— К нашему великому сожалению; ибо, удержав вас, он
бы упразднил заклятия этого замка. Но скажите: это вы ос-
вободили из тюрьмы монсеньора Гавейна и его спутников?
— Госпожа, я этому содействовал, как мог.
При этих последних словах королева догадалась, что это
не кто иной, как Ланселот Озерный. Она продолжала:
— А видела ли я вас с того дня, как вы стали рыцарем, и
до нашего приезда в Скорбный Оплот?
— Да, госпожа: если бы не вы, меня бы уже не было в
живых; ведь вы послали монсеньора Ивейна вытащить меня
из воды, когда я тонул.
— Как! Так это вас увел в плен трусишка Дагонет?
— Госпожа, меня взяли в плен, но я не знаю, кто.
— И куда же вы ехали?
— Следом за одним рыцарем.
— А когда вы покинули нас в последний раз, куда вы на-
правились?
— Госпожа, я встретил двух премерзких великанов, ко-
торые убили моего коня; монсеньор Ивейн тогда любезно
отдал мне своего.
— Теперь, дорогой сир, я знаю, кто вы. Вас зовут Лансе-
лот Озерный.
И добавила, видя, что он не отвечает:
— По крайней мере, ваше имя знают при дворе, благо-
даря мессиру Гавейну. Но как же вы дали увести себя в плен
последнему из смертных?
— Госпожа моя, я тогда не владел ни телом своим, ни
душой.

189
 — Так скажите мне теперь, ради кого вы совершили
столько ратных подвигов в обеих ассамблеях?
Тут он испустил глубокий вздох, а королева все настаи-
вала:
— Признайтесь мне; я никому не скажу. Ведь вы их, не-
сомненно, совершали ради некоей дамы или девицы. Что же,
назовите мне ее, во имя вашего передо мною долга!
— Ах! госпожа, вижу, что придется вам сказать. Эта
дама…
— Ну же?
— Это вы.
— Я?
— Да.
— Но ведь не ради меня вы сломали две глефы, передан-
ные моей девицей; их послала вовсе не я.
— Госпожа моя, для ваших дам я сделал то, что должно;
для вас же — все, что мог.
— Как! Все, что вы совершили, вы делали ради меня! Не-
ужели вы меня настолько любите?
— Госпожа, я не люблю ни себя, ни кого другого так же,
как вас.
— И с каких же пор вы меня так любите?
— С того дня, когда я был назван рыцарем.
— И откуда снизошла на вас эта великая любовь?
В тот самый миг, когда королева произносила эти по-
следние слова, госпожа Малеотская закашлялась и подняла
голову, до тех пор опущенную. Ланселот узнал ее и был этим
так взволнован, что не мог отвечать. Слезы выступили у него
на глазах; чем дольше смотрел он на госпожу Малеотскую,
тем тяжелее становилось у него на душе1.
1
В Рае Данте, песнь XVI, есть хитроумный намек на этот кашель
госпожи Малеотской; а именно, когда поэт, забыв на миг о созерцании
небес, увязает в земных воспоминаниях, а Беатриче выводит его из этой
рассеянности:
Onde Beatrice, ch’era un poco sóvra,
Ridenda parve quell ache tossio
Al primo fallo scritta di Ginevra.

190
 Королева заметила и его смятение, и взгляды, бросае-
мые им на соседних дам.
— Отвечайте, — сказала она, — откуда у вас эта любовь?
Он вымолвил, сделав над собою преогромное усилие:
— Госпожа, с того самого дня, когда я вас увидел. Если уста
ваши сказали правду, вы тогда нарекли меня своим другом.
— Моим другом! И как же это?
— Когда я простился с монсеньором королем, я пришел
к вам в полных доспехах, помимо головы и рук. Я препо-
ручил вас Богу и сказал, что, если дозволите, я буду вашим
рыцарем. Затем я сказал: «Прощайте, госпожа!», а вы отве-
тили: «Прощайте, мой милый друг». Это слово с тех пор не-
отлучно живет в моем сердце. Это слово взрастит из меня
благородного мужа, если мне уготовано им стать когда-ни-
будь, и ни одну смертельную опасность не пережил я, не
помянув его. Это слово утешало меня в любых невзгодах;
это слово исцеляло меня от всех горестей, берегло от всех
напастей. Это слово питало меня в голодные дни, обогаща-
ло в скудные.
— Вот уж воистину! — сказала королева, — это слово
было сказано в добрый час, и слава Богу, что Он надоумил
меня произнести его. Но я не принимала его настолько все-
рьез; я часто говорила его и другим рыцарям из простой
учтивости; вы же услышали его по-иному; вам оно было
на благо, коль скоро сделало из вас благородного мужа, го-
ворите вы. Однако у рыцарей не в обычае принимать по-
добные речи близко к сердцу и воображать, что отныне
они связаны узами с единственной дамой. Впрочем, ведь я
вижу по вашим глазам, по взорам, что вы отдали свою лю-
бовь одной из двух наших соседок; вы прослезились, когда
вам показалось, что они вас слышат. Скажите же мне, ради

[Что Беатриче в стороне улыбкой

Отметила, как кашель у другой
Был порожден Джиневриной ошибкой (ит.)
(Пер. М. Лозинского)]. (Прим. П. Париса).

191
той, что вам всего дороже: которую из трех вы одарили сво-
ей любовью?
— Ах! госпожа моя, смилуйтесь: никогда ни одна, ни дру-
гая не имела ни малейшей власти над моими помыслами.
— О! Так меня провести не удастся. Я заметила ваши
взоры, да и по другим приметам я видела, что хотя вы сами
и со мною, но сердце ваше с нею.
Она говорила так, чтобы его смутить, ибо уже не сомне-
валась в его любви к ней. Но испытание это было чересчур
сурово, и его обуяла такая тревога, что ему чуть не сдела-
лось дурно; его удержала лишь боязнь, что дамы это заме-
тят; однако королева, увидев, что он побледнел, покачнулся
и поник головой, скорее завела руку за его капюшон, чтобы
не дать ему упасть. И тут же она подозвала Галеота; тот под-
бежал и, увидев несчастное лицо своего друга, воскликнул:
— Боже мой! Госпожа, что с ним случилось?
— Не знаю; я только спросила его, которую из этих дам
он любит.
— Помилуйте, госпожа! С такими речами вы, пожалуй,
отнимете его у меня, да и у целого мира.
— Я бы оттого потеряла больше всех; но позвольте, Гале-
от, знаете ли вы, ради кого он совершил столько подвигов?
— Нет, госпожа.
— Поверили бы вы ему на слово, будто он совершил их
ради меня?
— Если он вам это сказал, вы должны этому верить, ибо
никто не сравнится с ним в доблести и никто не превзойдет
его в искренности.
— Ах! Галеот, если бы вы знали все его деяния со дня
посвящения в рыцари, у вас было бы тем больше причин
называть его благородным мужем! Он отомстил за увечно-
го рыцаря чередою поединков; он спас госпожу Ноанскую;
он сразил двух великанов; он взял Скорбный Оплот; он был
лучшим в обеих ассамблеях. И все это, говорит он, из-за
единственного слова, из-за прозвания «мой милый друг», об-
роненного мною при его отъезде со двора!

192
 — Госпожа, — сказал Галеот, — я сделал для вас все, что
вы просили; теперь в вашей воле пожаловать ему ту милость,
которая надобна ему.
— Какую же милость, по-вашему, я должна ему оказать?
— Госпожа, вы знаете, что он любит вас превыше всего
на свете и что ради вас он совершил более, чем любой дру-
гой рыцарь. Если бы не он, никогда бы не было и речи о мире
с монсеньором королем.
— Да, — ответила королева, — я это знаю; и если бы он
только уладил этот мир, он уже совершил бы более, чем я
в силах заслужить, ибо он спас честь монсеньора короля;
значит, он не может просить ничего такого, в чем я вправе
отказать ему по совести. Но, Галеот, он ничего не просит:
вместо этого он непрестанно льет слезы с той минуты, как
взглянул на этих двух дам; может быть, он боится, что его
признают.
— Я ничего не знаю о его тайнах, — сказал Галеот, — но
его весьма заботит, как бы его не узнали. Не останавливай-
тесь на этом, госпожа моя; всего только имейте милосердие
к тому, кто вас любит во сто крат больше, чем самого себя.
— Я бы проявила желанное для вас милосердие, ибо я
перед вами в долгу; но позвольте, ведь он не просит меня ни
о чем.
— Госпожа моя, — сказал Галеот, — вам ли не знать, что
невозможно унять трепет перед тем, кого любишь. Я буду
просить за него и попрошу вас лишь о том, к чему бы вам
и так подобало склониться; ведь большего сокровища вам
не найти.
— Я знаю, и я сделаю для него все, что вы скажете.
— Благодарю! Я прошу для него вашей любви; считайте
его отныне своим рыцарем; вы будете его верной дамой до
конца ваших дней. Этим вы вознаградите его щедрее, чем
подарив ему целый мир.

193
 — Ну что же, да! я согласна на то, чтобы он принадлежал
всецело мне, а я всецело ему; а вы были бы гарантом нашей
верности этому союзу1.
— Премного благодарен, госпожа! Теперь я требую пер-
вого залога.
— Я готова его дать немедленно.
— Благодарю! Я хочу, чтобы вы поцеловали его при мне.
— Я бы охотно на это согласилась; но время и место не
позволяют. Эти дамы удивляются, что мы так долго их сто-
ронимся; они непременно будут подглядывать. Впрочем,
если он пожелает, я все же на это пойду.
И Ланселот был столь восхищен этими словами, что су-
мел лишь вымолвить:
— Госпожа, премного благодарен!
— В его доброй воле, — продолжил Галеот, — можете не
сомневаться. Давайте встанем, отойдем подальше, как будто
держим совет; эти дамы ничего не увидят.
— Зачем я буду заставлять себя упрашивать? — сказа-
ла королева. — По правде говоря, я этого хочу еще сильнее,
чем он.
Тогда они все трое немного отошли, делая вид, что об-
суждают важные дела, и королева, видя, что бравый рыцарь
начать не смеет, взяла его за подбородок и одарила долгим
поцелуем; столь долгим, что госпожа Малеотская это заме-
тила.
А королева, будучи дамой мудрой и отважной, про-
молвила:

1
«И что вами будет возмещено неисполнение и нарушение угово-
ра». Var. «уговоров». Этот пассаж вызывает некоторые сомнения; может
возникнуть искушение понимать под этим: «и если мы ни во что не будем
ставить наше соглашение, пусть это падет на вас». Но такое толкование
было бы скорее в духе нашего времени, чем двенадцатого века. Старин-
ный итальянский переводчик понял его так же, как и я: «che per voi sieno
emendante tutte le cose mal fatte» [«чтобы вами были исправлены все дурные
поступки» (ит.)]. То есть: «и пусть вы будете судьей над тем, как это взаим-
ное соглашение будет выполняться». (Прим. П. Париса).

194
195
 — Мой милый друг, я вся ваша, и я очень этому рада. Но
пусть это дело остается в полной тайне. Вы знаете, что я из
тех дам, о которых, увы, говорят больше лестного, чем следо-
вало бы; если из-за вас я потеряю свое доброе имя, это весь-
ма осложнит наши любовные встречи. А вы, Галеот, благо-
разумнейший из нас, помните, что если с нами приключится
беда, первопричиной тому были вы, как будете причиной и
всем радостям, какие мы сулим друг другу.
— С моей же стороны, — сказал Галеот, — мне осталось
попросить у вас один дар: не пытаясь разлучить меня с ним,
приложите усилия, госпожа, чтобы закрепить узы нашей
дружбы.
— Ах! Галеот! если бы я этим пренебрегла, то до чего бы
я злоупотребила всем, что вы сделали для нас!
Тут она взяла Ланселота за руку:
— Галеот, я отдаю вам этого рыцаря навеки, оставив за
собою мое право на него. Вы согласны, не правда ли?
Ланселот поднял руку в знак согласия.
— Дорогой сир, — продолжила она, — я отдала вам Лан-
селота Озерного, сына короля Бана Беноикского.
Так Галеот узнал имя своего сподвижника и весьма
этому порадовался; ибо он был уже наслышан о былом бла-
городстве короля Бана Беноикского и о славных подвигах
Ланселота.
Таково было первое свидание королевы и Ланселота,
устроенное принцем Галеотом. Наконец, они поднялись:
настала ночь, весь луг был озарен лунным светом. Они вер-
нулись к шатру короля Артура, тогда как сенешаль сопрово-
дил обеих дам. Галеот дал совет Ланселоту побыть с ними,
прежде чем вернуться в его стан, сам же взялся проводить
королеву. Увидев их, король спросил, откуда они едут.
— Сир, — сказал Галеот, — с этих лугов, где мы были поч-
ти на безлюдье.
Они сели и повели беседу о разных предметах, притом
что королева и Галеот едва могли скрыть распиравший их
восторг. Наконец, королева поднялась и ушла отдыхать в

196
башню; Галеот препоручил ее Богу, сказав, что поедет ноче-
вать со своим дорогим соратником.

XXXVI
ернувшись в башню и облокотясь на окно, королева

В предалась мечтам обо всех сердечных радостях, ее пе-

реполнявших. Но тайна ее счастья уже не принадлежа-
ла ей одной: госпожа Малеотская видела многое, а чего не ви-
дела, о том догадалась. Она тихонько подошла и заговорила:
— Как хорошо быть вчетвером!
Королева слышала, но не проронила ни слова, как будто
речь эта не достигла ее ушей.
— Да, — повторила та, — как хорошо вчетвером.
Тут королева обернулась к ней:
— Скажите мне, почему вы так говорите?
— Возможно, я допустила невольную нескромность, го-
спожа; я знаю, что не следует быть накоротке со своею го-
спожой, если надеешься сохранить ее благосклонность.
— Нет, вы не можете сказать ничего такого, за что я пе-
рестала бы любить вас; я знаю, вы так разумны и учтивы, что
мне вовсе незачем вас опасаться; скажите мне, что у вас на
уме: я этого хочу, я вас об этом прошу.
— Как пожелаете, госпожа моя; я сказала, что хорошо
быть вчетвером, поскольку узрела новые узы, свитые вами
вчера в роще с бравым рыцарем. Вы и есть та, кого он лю-
бит превыше всего на свете, и не следует этому противиться;
вам не найти лучшего предмета для своей любви.
— Боже мой! Так вы его знаете? — с живостью восклик-
нула королева.
— Я его знаю так близко, что только я одна и могла бы
поспорить с вами за право обладать им; более года я держа-
ла его в моей собственной темнице. Это я дала ему и алые,
и черные доспехи, в которых он первенствовал в обеих ас-
самблеях. Поэтому я и просила вас в тот памятный день
призвать его на подвиг ради вас, ибо уже подозревала, что

197
сердце его отдано вам как единственной даме, достойной
его. Одно время я лелеяла надежду, что он меня полюбит, но
его ответ разубедил меня, и с той поры я только и мечтала
открыть, к кому обращены все его помыслы. Вот для чего я
дважды приезжала ко двору.
— Но вы сказали, что лучше всего быть вчетвером: поче-
му? Если есть тайна, не лучше ли она будет сохранена среди
троих?
— Да, без сомнения.
— Так значит, втроем лучше, чем вчетвером.
— Госпожа, это не тот случай. Рыцарь вас любит, это не
подлежит сомнению; Галеот об этом знает, а стало быть, пре-
бывая вместе, они смогут говорить об этом в свое удоволь-
ствие. Но не вечно же они будут здесь; они даже поторопятся
уехать; а вы останетесь, и вам некому будет поверить свои
думы; придется вам нести их бремя одной. Если бы вы соиз-
волили взять меня четвертой в ваш круг, мы бы утешались в
их отсутствие, беседуя о них меж собою, как они непременно
будут беседовать о нас.
— Однако, — сказала королева, — вы знаете, кто этот ры-
царь, о ком вы говорите?
— Боже мой, нет! Но по взорам, которые он метал на
меня, пока оставался с вами, по явной тревоге, что его заме-
тят, вы можете судить, узнал ли он меня.
— О! Я вижу, вы слишком хитроумны, чтобы мне наде-
яться что-либо скрыть от вас. Вы желаете полного моего до-
верия; вы его получите. Да, я люблю бравого рыцаря, не буду
отпираться перед вами; но если я несу свое бремя, я хочу,
чтобы и вы несли свое.
— Что вы хотите сказать, госпожа моя? Само собой разу-
меется, я сделаю что угодно, чтобы заслужить вашу дружбу.
— Вы ее заслужили; могла ли я пожелать себе лучшую
наперсницу? Но только знайте: начав однажды, я с вами уже
не расстанусь; ежели я с кем сроднюсь, не бывает дружбы
крепче, чем моя.

198
 — Что ж, будем вместе, госпожа, везде и всюду и сколько
вам угодно.
— Предоставьте мне заботу о том, как лучше укрепить
нашу дружбу; и знайте отныне имя рыцаря, которого вы
держали в плену и который дал мне клятву: это сын короля
Бана Беноикского, это Ланселот Озерный, лучший на свете
рыцарь.
За этими беседами настало время ложиться спать. Коро-
лева пожелала разделить свое ложе с госпожой Малеотской,
которая этому долго противилась, якобы не заслужив такой
чести. Не спрашивайте, говорили ли они еще о том, что было
у них на душе, прежде чем заснуть. Королева спросила у под-
руги, отдала ли она уже кому-нибудь свою любовь.
— Нет, я любила всего лишь раз, и это были одни меч-
тания.
Она подразумевала Ланселота, в которого была одно
время безумно влюблена. Тогда королева утвердилась в сво-
ем замысле; но она не желала ничего говорить, пока не узна-
ет, каковы обстоятельства у Галеота.
Они поднялись на рассвете и отправились к шатру коро-
ля, чтобы составить приятное общество монсеньору Гавейну.
— Просыпайтесь, сир, — сказала королева с улыбкой, —
это уже верх лености — спать по сию пору.
Затем, взяв с собою многочисленную свиту из дам и де-
виц, она поехала к тому месту, где накануне дала первый за-
лог любви.
— Вот место, — сказала она госпоже Малеотской, — ко-
торое я отныне предпочту всем другим. Тут мне дано было
свести знакомство с двумя отважнейшими рыцарями на
земле! Вы заметили, сколь прекрасен, благороден, велико-
душен Галеот? Скоро я поведаю ему, как мы стали неразлуч-
ными подругами, и я уверена, что он будет этому очень рад.
Когда они вернулись к шатру короля, они увидели
там Галеота, и королева сказала, найдя случай отвести его
в сторонку:

199
 — Галеот, во имя того, что вам дороже всего на свете,
скажите мне, любите ли вы всею душой хотя бы одну даму
или девицу?
— Нет, госпожа.
— Вот зачем я это спрашиваю: я избрала себе любовь по
вашей воле; теперь я намерена избрать вам любовь по моей,
а именно — прекрасную, учтивую и мудрую даму, видного
положения, облеченную немалой властью.
— Как пожелаете, госпожа моя; я ваш телом и душой;
извольте сказать, кто эта дама, которую вы задумали дать
мне в подруги.
— Она вам отсюда видна; это госпожа Малеотская.
И тогда она изъяснила ему, как эта дама узнала их тайну
и как она целый год держала Ланселота в своем плену.
— Я знаю ее как самую лучшую и верную даму на свете;
оттого-то мне и хотелось бы, чтобы вы связали себя взаим-
ной любовью. Разве мудрейшему из рыцарей не пристало
иметь мудрейшую из подруг? Когда вы с моим рыцарем бу-
дете в дальних краях, вы сможете вдвоем беседовать о том,
что мило вашим сердцам, о том, что сокрыто в глубине ва-
ших дум. А тем временем нам, остающимся здесь, вернее
достанет сил переносить наши горести; общими будут наши
радости, страдания и надежды.
— Я вам ответил, госпожа, — повторил Галеот, — я ваш и
телом, и душой.
Тогда королева призвала госпожу Малеотскую.
— Готовы ли вы, — спросила она, — сделать то, что я по-
желаю?
— Разумеется, госпожа.
— Тогда я отдаю вас душой и телом этому рыцарю. Со-
гласны ли вы на это?
— Госпожа моя, вы можете располагать мною, как сами
собой.
— Подайте мне оба ваши руки. Галеот, я дарую вас этой
даме в чистосердечной и верной любви. А вас, госпожа Ма-

200
леотская, я дарую этому рыцарю как тому, кто отныне завла-
деет вашими сладчайшими помыслами.
Оба изъявили согласие; королева велела им обменяться
поцелуями, и они уговорились придумать способы видеться
как можно незаметнее и чаще.
Уладив это, они вернулись к шатру короля, который
ожидал их, чтобы отправиться к мессе. После службы и
утренней трапезы они пошли навестить монсеньора Гавей-
на: они решили проведать рыцарей, раненных в последних
ассамблеях, притом Галеот одной рукой поддерживал госпо-
жу Малеотскую, а другой королеву. Наконец, они условились
собраться снова ближайшей ночью, как собирались накану-
не, и на том же самом месте.
— Я останусь с королем, — сказала королева, — а вы пока
предупредите своего друга, чтобы он затерялся в толпе ры-
царей; его здесь редко видели, так что никто не станет им
заниматься; а когда мало-помалу собрание разойдется, мы
сможем, не возбуждая подозрений, доехать до знакомого
вам места.
Галеот не преминул известить своего друга об этом уго-
воре. Когда уже близился вечер, он велел своему сенешалю
выехать в луга с Ланселотом, как только сам он примкнет к
королю с королевой. Вначале он подался к королю; все рас-
селись за столом, а когда скатерти были убраны, королева
предложила дамам прогулку по лугам. Все выехали вместе:
король, королева, рыцари и дамы. Вскоре королева замед-
лила шаг, поджидая госпожу Малеотскую и нескольких дам
и девиц. Сенешаль и Бравый рыцарь смешались со свитой
короля, а затем, как будто бы без цели, неспешно двинулись
по тропе, приведшей их в то место, куда обе дамы уже при-
были прежде них. Что вам еще сказать? Они пробыли там
около часа, и повторять их беседы было бы вовсе неумест-
но. Вместо речей, ничего иного не было между ними, кроме
поцелуев и сладостных объятий, предвестников еще совер-
шеннейших радостей. Слишком рано пришлось озаботиться
возвращением; дамы вернулись к королю, Ланселот и Гале-

201
от к своему шатру. Те же тайные свидания были и в после-
дующие дни; пока мессир Гавейн, увидев, что может снова
усидеть верхом, не поблагодарил короля, королеву и дам за
их приятное общество и не стал убеждать короля, сколь вы-
годно ему удержать при дворе принца Галеота и его друга,
Бравого рыцаря:
— Вы им многим обязаны, сир дядя, и вы можете вполне
положиться на их службу.
Но Галеот ответил, когда король завел об этом речь, что
ему непременно надобно вернуться в Сорелуа после столь
долгого отсутствия; впрочем, он дал слово приехать, как
только наведет порядок в собственных делах.
Не спрашивайте о последних свиданиях Ланселота и Га-
леота со своими дамами, были ли они исполнены вздохов и
слез. Оба обещали не упускать любого случая, чтобы вернуть-
ся обратно. А после королева уговорами склонила короля на-
стоятельно просить госпожу Малеотскую остаться при дворе.
— Это дама разумная, осмотрительная и всеми люби-
мая, — сказала она, — я думаю, она вам не откажет из добрых
чувств ко мне.
Король одобрил этот умысел королевы, и госпожа Мале-
отская, вначале поломавшись для виду, согласилась на лю-
безную просьбу короля.

XXXVII
ставив короля Артура, Галеот повел Ланселота в

О свою страну Сорелуа, лежащую между королев-

ством Уэльс и Дальними островами. Он владел
этой землей не по наследству, а завоевав ее у Глохира, пле-
мянника короля Нортумбрии. Король Глохир оставил после
смерти прекрасную дочь; Галеот позаботился о ее воспита-
нии и думал вернуть ей отцовское наследие, выдав ее замуж

202
за Галеодена, своего племянника, как только тот достигнет
возраста посвящения в рыцари1.
Сорелуа был приятнейшей из всех земель, прилегаю-
щих к Бретонскому морю; он изобиловал реками, лесами,
плодородными почвами. Он граничил с владениями короля
Артура, и Галеот любил там бывать, проводя свои досуги на
псовой и соколиной охоте. С одной стороны его окаймляло
море, с другой река, называемая Асурн2: широкая, быстрая и
глубокая, впадающая в море. Были там замки, города, леса и
горы. Чтобы туда попасть, нужно было пройти по двум мо-
щеным дорогам шириною всего в три локтя3, а длиною более
семи тысяч пятидесяти локтей. У входа и выхода высились
прочные башни, каждая под защитой рыцаря испытанной
доблести и десяти ратников, вооруженных секирами, копья-
ми и мечами. Любой, кто требовал прохода, должен был сра-
зиться с рыцарем и его десятью ратниками. Если он преодо-
левал заслон, имя его заносили на стену у входа в башню, и с
того дня он обязан был нести службу вместо побежденного,
пока Галеот не соизволит послать одного из своих рыцарей
ему на замену. Если же он терпел поражение, рыцарь брал
его в плен.
Дороги эти были устроены во времена Глохоса, отца
Глохира, из опасений перед внешними врагами. Прежде в
Сорелуа прибывали на кораблях и ладьях; но, начиная со
времени, когда пророчествовал Мерлин, и до завершения
превратных времен, то есть в продолжение тысячи шестисот

1
В Средние века права наследования нельзя было попрать, кро-
ме как в исключительных случаях, отдаваемых на суд Церкви. Вот почему
Галеот сохраняет Сорелуа для наследницы правителя, у которого он его
отвоевал. Большие Французские Хроники сообщают нам, что причина,
побудившая Филиппа-Августа жениться на дочери графа де Эно, состоя-
ла в том, что она происходила по женской линии от Карла, герцога Лота-
рингского, брата последнего короля из династии Каролингов (Chroniques
de S.-Denis, éd. Techener, t. IV, p. 215). (Прим. П. Париса).
2
Варианты: Арсиз, Эз, Сюрп. (Прим. П. Париса).
3
Локоть равнялся примерно нашему полуметру. (Прим. П. Париса).

203
девяноста недель1, в Сорелуа нельзя было войти иначе, как
по дорогам, охраняемым так, как мы видели2.
В Сорелуа Галеот и удерживал своего друга долгое вре-
мя. Но все досуги, коим они вволю могли предаваться, скоро
стали бы им в тягость, если бы не скрепившая их дружба и не
наслаждение, находимое ими в беседах о своих любовных де-
лах. Никто в королевстве Логр не знал, где пребывает Галеот,
кроме двух королей, которые были в свое время гарантами и
одни только знали имя рыцаря, привезенного Галеотом. Но
игры, забавы, охотничьи выезды с ловчими птицами, соба-
ками или сетями не могли их развлечь; они бы вернулись ко
двору короля Артура, если бы не боялись пробудить подозре-
ния тех, кто окружал королеву; доброе расположение короля
не могло их успокоить, и они с нетерпением ждали известий о
новых ассамблеях, дабы иметь случай показать свою доблесть
и оправдать выбор, сделанный дамами их сердец.
Миновал уже месяц, как они были в Сорелуа, когда Вла-
дычица Озера прислала к Галеоту юного отрока и просила
взять его на попечение до возраста посвящения в рыцари.
Это был Лионель, старший сын короля Богора Ганнского.
Ланселоту не составило труда узнать его; ведь он долго жил с
ним у Владычицы Озера. Когда Лионель появился на свет, его
мать заметила у него на груди алое пятно в виде льва; оттого
и дали ему такое имя. Когда она захотела обнять его, он сам
обвил свои ручонки вокруг ее шеи и сдавил так, словно хотел
задушить. Это было предзнаменование его доблести, о коей
свидетельствует история его жизни. Отметина оставалась у
него до того дня, когда он сразил коронованного Ливийского

Около тридцати двух лет и шести месяцев. Эту оценку я взял из

1

рукописей 751 и 1430. (Прим. П. Париса).

2
Несмотря на приписываемую ему протяженность, Сорелуа, веро-
ятно, представлял собой полоску суши, расположенную в Честершире, у
северной оконечности Уэльса, между Ланкаширом и Флинтом. Выше Че-
стера две небольшие речки почти целиком отделяют эту полоску от бре-
тонской земли. (Прим. П. Париса).

204
льва, чью шкуру он подарил мессиру Ивейну Уэльскому1. Но
здесь книга покидает Галеота, Ланселота и Лионеля, чтобы
вернуться к королю Артуру и мессиру Гавейну.

XXXVIII
осле отъезда Галеота король Артур вернулся в свои

П владения, неизменно занятый тем, что вершил над

всеми правый суд, восполнял ущерб, умело выказы-
вал щедрость. После Лондона, Камалота, Кардуэля он пере-
ехал в Карлион, город, ему наиболее приятный. Там он созы-
вал придворный сбор, продолжавшийся две недели.
Празднества подходили к концу, и королева, ничего так
не желая, как возвращения своего друга, уже полагала, что
нашла повод для новой ассамблеи, когда один нежданный
случай заставил отложить на время исполнение самых сокро-
венных ее мечтаний. Однажды король Артур, сидя за столом в
кругу своих рыцарей, погрузился в такое раздумье, что поза-
был все, и кушанья, и сотрапезников. Опершись рукой на сло-
новую кость рукояти кинжала, он вздыхал; слезы текли из его
глаз. Кэй-сенешаль заметил это первым и тут же указал мес-
сиру Гавейну, мессиру Ивейну, Лукану-бутельеру, Сагремору
Шалому и Грифлету, сыну До. Мессир Гавейн подозвал слугу:
— Ступай, — сказал он, — к той девице, что наливает ко-
ролю; забери кубок у нее из рук и скажи, чтобы она подошла
ко мне поговорить.
Девица эта была Лаура Кардуэльская, дочь одного нор-
вежского короля, некогда бывшего бутельером2 в королев-
стве Логр, и сестры короля Артура. Она была любимицей ко-
ролевы, королю же приятно было видеть, как она исполняет
службу своего отца.
1
См. т. II, гл. LXXVIII. (Прим. перев.).
2
Бутельер — смотритель винного погреба и виноградников; впо-
следствии эта должность вобрала в себя управление всем дворцовым хо-
зяйством и превратилась в должность дворецкого, отняв часть функций у
сенешаля. (Прим. перев.).

205
 Когда она подошла к мессиру Гавейну, тот ей сказал:
— Милая кузина, пойдите скажите королю, что мы про-
сим его поделиться с нами, о чем он так надолго задумался и
что мы могли бы ему посоветовать.
Лаура вернулась к королю, немало смущенная этим
наказом. Она преклонила колени и, не посмев заговорить,
ухватила за скатерть и живо потянула ее на себя. Кинжал
выскользнул из руки Артура, и он в удивлении воззрился
на девицу.
— Сир, — сказала она, — мессир Гавейн велел мне спро-
сить у вас, что вас так озаботило, и не могли бы ваши верные
люди помочь вам советом.
— Вернитесь и скажите тем, кто вас послал, что лучше бы
они не давали вам этого наказа. Если уж им хочется, чтобы
я заговорил, то пусть узнают, что я размышлял об их позоре.
Лаура передала этот ответ; рыцари, поначалу озадачен-
ные, поднялись из-за стола и подошли к королю:
— Сир, вы сказали нам, что размышляли о нашем позо-
ре; мы просим вас как нашего законного сеньора пояснить
нам, чем мы заслужили подобный упрек.
— Я вам скажу. Да, это великий позор для вас, что вы за-
были данную вами клятву не возвращаться сюда, пока не по-
лучите вестей о доблестном рыцаре в алых доспехах, о том
самом, что позднее уладил мир между мною и Галеотом. А
вы вернулись без него, и до сих пор вы ничего о нем не знае-
те. Это ли не клятвопреступление и вероломство?
— Сир король, — ответил мессир Гавейн с деланным
спокойствием, — вы правы; но и вам тоже бы надо поста-
вить в укор, если вы могли потерпеть у себя в доме рыца-
рей-клятвопреступников и изменников. А вы, рыцари, слу-
шайте меня.
И подойдя к окну, откуда был виден монастырь, он про-
изнес:
— Да не помогут мне ни Господь Бог, ни святые заступ-
ники, если я вернусь в дом монсеньора короля прежде, чем
найду Алого рыцаря. Пусть те, кто первоначально принялся

206
за этот поиск, последуют за мной, если им это по-прежнему
угодно!
С этими словами он ушел; те, кто слышал и кто сопро-
вождал его в предшествующем поиске, поклялись, как и он,
не возвращаться, пока не обретут вестей о рыцаре. В зале их
было четырнадцать; а прочие были в своих землях.
Король не замедлил раскаяться в своих словах. Встав из-
за стола, он пошел к королеве и попросил ее сделать что-ни-
будь, чтобы удержать Гавейна. Королева тут же поспешила в
дом мессира Гавейна и нашла его уже облаченным в доспе-
хи, кроме головы и рук.
— Милый племянник, — сказала она, — это верно, что вы
снова задумали пуститься на поиски?
— Верно, как ничто другое, госпожа.
— Я пришла просить у вас один дар, во имя вашего пе-
редо мною долга.
— Госпожа, знайте наперед, что за все королевства мира
я не соглашусь остаться.
— Как! Любезный сир, возможно ли, чтобы ради поис-
ков неведомого рыцаря вы покинули вашего дядю, короля
Артура, удрученного горем и сожалением о столь легковес-
ных словах? Дождитесь, по крайней мере, пока с вами не со-
берутся сорок рыцарей, прежних ваших спутников.
— Что до этих сорока, — ответил мессир Гавейн, — это их
дело, а не мое; кто хочет оставаться с обидой на королевские
речи, пусть остается! Что же до меня, я не намерен возвра-
щаться, пока своими глазами не увижу рыцаря, коему мы
обязаны миром.
Королева увидела, что решимость его непоколебима.
— Скажите королю, — добавил Гавейн, — что я отсту-
плюсь от начатого поиска разве что под угрозой быть ли-
шенным чести или угодий1.
1
Этот эпизод с обидой Гавейна на короля, видимо, является свое-
го рода подражанием ссоре, излагаемой в неизданных версиях книги об
Артуре, по поводу прозвища Уморенный, данного Кэем Сагремору. [Осно-
вания для такого прозвища см. в т. II, гл. LI. (Прим. перев.)]. В Приложении

207
 Он потребовал свой шлем и собрался уже сесть на коня.
— Ах! милый племянник, — сказала ему вдогонку коро-
лева, — вы ведь не знаете, какая дорога вернее доведет вас до
цели вашего поиска. Выслушайте меня, но прежде обещайте
никому не рассказывать того, что я скажу сейчас. Разумно
вам будет найти Галеота; он теперь, должно быть, вместе
с Алым рыцарем; и рыцарь этот не кто иной, как Ланселот
Озерный, завоеватель Скорбного Оплота.
Она ушла, опасаясь, не слишком ли много она сказала, а
мессир Гавейн остался доволен тем, что узнал. Ему подвели
коня, он сел верхом, повесил щит на шею, взял копье из рук
оруженосцев и уехал, а с ним девятнадцать рыцарей из тех
сорока, что взялись за этот поиск в первый раз. Вот их имена:
Ивейн Уэльский, Бранделис, Кэй-сенешаль, Сагремор Шалый,
Лукан-бутельер, Госуэн Эстрангорский, Грифлет — сын До
Кардуэльского, Гладоален Каэрмурский, Галегантен Уэльский,
Карадок Короткорукий, Карадигейс, Ивейн Лионельский, гер-
цог Толас, Конан Каэртский, Гру — Рыжий рыцарь, Адам Кра-
савчик, Галь Лысый, юнец из Норта и король Идер.
Доехав до межевого камня под названием Плита Мер-
лина, где Мерлин казнил двух чародеев1, мессир Гавейн об-
ратился к своим спутникам:
— Сеньоры, если вы не против, давайте разъедем-
ся здесь. Куда бы ни привел нас случай, повсюду мы будем
спрашивать о странствующих рыцарях, виденных там; и
когда мы вернемся к монсеньору королю Артуру, то расска-
жем чистосердечно обо всем, что видели и делали, будь то к
нашей чести или к поношению.
Все это обещали; а напоследок, чтобы никто их не узнал,
но сами они могли признать друг друга, они позаботились

можно найти упоминание об этих версиях, отринутых первыми собирате-

лями книг о Круглом Столе. (Прим. П. Париса).
Этот поступок Мерлина не упоминается в книге о его деяниях и
1

свершениях. (Прим. П. Париса).

208
вывернуть свои щиты1 так, чтобы никто не распознал, в ка-
кие цвета они окрашены и какие знаки на них начертаны.

XXXIX
оследуем вначале за мессиром Гавейном. Два дня он

П ехал, не видя ничего, что стоило бы упомянуть. Был

месяц июль, небо было чистое, погода ясная, земля
в зелени и цвету. Наконец, спускаясь с одной горы, он заме-
тил издали четырех рыцарей в доспехах. Один из них оста-
вил своих спутников и помчался к нему галопом с копьем
на упоре, не тратя времени на вызов. Мессир Гавейн изгото-
вился встретить его, как подобает; но тот лишь ухватил его
коня за узду; конь поднялся на дыбы и едва не опрокинулся
навзничь; а мессир Гавейн узнал Сагремора.
— Что такое, Шалый, — сказал он, — это на меня вы опол-
чились?
— Ах! сир, простите: я вас не узнал.
— Да уж вижу, тьфу ты Господи! Но невелика беда. Что
это за рыцари были с вами?
— Вы их узнаете: это мессир Ивейн, Кэй-сенешаль и
Грифлет, сын До. После того, как мы разошлись, вчера мы
снова встретились у родника на перекрестке Семипутья.
Остальные трое рыцарей подъехали и были рады уви-
деться с мессиром Гавейном; и уж раз они опять объедини-
лись, сами того не желая, они условились некоторое время
ехать сообща.
И вот они беседуют, смеются, шутят; но дивятся, что так
долго едут без приключений. Наконец, на спуске с одного хол-
ма, на обширной равнине, окаймленной лесом, взоры их оста-
новились на большой сосне, тенью своей осеняющей родник.
Вскоре они увидели, как прискакал оруженосец со связкой
копий на плече. Подъехав к роднику, оруженосец спешился,
развязал пучок и расставил копья вокруг сосны; он снял с шеи
1
Т. е., вероятно, снять кожу со щитов и вывернуть ее наизнанку.
(Прим. перев.).

209
черный щит, крапленный серебром, и подвесил за ремень на
одну из ветвей. Проделав все это и не сходя с коня, оружено-
сец поддал шпоры и вернулся в лес, откуда появился.
Из того же леса, но по другой дороге почти одновремен-
но прибыл рыцарь в полных доспехах. Он взглянул на копья,
прислоненные вокруг сосны, остановился, развязал шлем и
спешился; увидев щит, подвешенный к ветвям, он застонал,
вздохнул и залился слезами. Мгновение спустя он как будто
утешился, весело поднял голову и выказал все признаки жи-
вейшего удовольствия.
— Вот уж воистину, — сказал сенешаль, — если этот ры-
царь не безумен, я не знаю, какие безумцы бывают на свете.
— И правда, странное дело, — сказал мессир Гавейн, —
как догадаться, что все это значит?
— Нет ничего проще, — ответил Кэй, — пойду и спрошу
у него. Если рыцарь откажется говорить, уж я сумею проу-
чить его.
— Проучить должен я, — воскликнул Сагремор, — это
меня всегда первым несет из ряда вон, оттого я и прозван
Шалым1.

1
«Головой клянусь, вы не пойдете, но пойду я; ибо вы прекрасно знае-
те, что от меня неурядица в доме короля Артура, потому и зовусь я Шалый».
(Рук. 1430, л. 75). Это прозвище Сагремор заслужил, потому что в больших
ассамблеях или на турнирах он первым вырывался из рядов и никогда не
согласовывал свои действия с остальными. Этот смысл шалого поведения
подтверждается одним отрывком из неизданной части книги об Артуре:
«Тогда войска начинают сближаться одно с другим. А Сагремор рвется из
ряда вперед всех на Амиранта Мониса, надменного Сена. И когда его со-
ратники видят, как он поехал, то говорят: Это Сагремор Шалый, будет спра-
ведливо, если первый поединок достанется ему». (Рук. 387, л. 144). Это имя,
как видно из той же книги об Артуре, было дано ему после возвращения с
последней битвы с Сенами. Слишком далеко вклинившись в ряды врагов,
он был сбит и попал бы в плен, если бы Гавейн не пришел ему на выручку.
Старая королева Вандебьера говорила тогда: «Он долго не проживет; еще
ни один рыцарь так не заслуживал прозвания Шалого». С тех пор его иначе
и не называли, и он не находил, что это дурно. (Прим. П. Париса).
В русскоязычных текстах Сагремору нередко дают прозвище «Же-
ланный». Это очевидная ошибка перевода: старофранцузское слово desreé

210
 — Это право за Сагремором, — сказали остальные,
смеясь.
Поворчав, Кэй уступил, и Сагремор подъехал к роднику.
— Любезный сир, — сказал он, — четыре рыцаря, стоя-
щие на краю этого поля, желают знать, кто вы такой и отчего
так перемежаете горе и радость.
— Любезный сир, — ответил тот, не взглянув на него, —
нечего вашим четырем рыцарям смотреть, что я делаю: я не
набиваюсь к ним в друзья.
— Так дело не пойдет.
— А как же оно пойдет? Или вы намерены силой заста-
вить меня сказать то, что вас нисколько не касается?
— Да; или говорите, или защищайтесь.
Незнакомец тут же подвязал шлем, сменил свой белый с
черной четвертью щит на тот, что висел на дереве, не избег-
нув при этом новых стенаний и слез; он ухватил самое креп-
кое из принесенных оруженосцем копий и стал поджидать
Сагремора. Тот преломил свою глефу о черный щит, кра-
пленный серебром, но сам был выбит из седла с первого уда-
ра. В тот же миг незнакомец схватился за повод, наотмашь
ударил коня и пустил его вскачь налегке в сторону леса.
Ничто не может сравниться с досадой и смущением Са-
гремора. Потешясь над его неудачей, Кэй сказал со смехом
мессиру Гавейну:
— Вам не кажется, что Сагремор мог бы поменьше спе-
шить?
Он в свой черед пришпорил коня и, проезжая мимо,
снова уязвил беднягу Из-Ряда-Вон:
— Вот вам и ваше право, Сагремор, вы довольны?
Но и ему было уплачено той же монетой. Рыцарь Сосны,
услыхав от него тот же вопрос и тот же вызов, вместо отве-
та поверг его на землю ничком, а коня его прогнал в сто-
рону леса. Грифлет и мессир Ивейн решили было отомстить
за своих собратьев; но, как и эти двое, оказались спешены
(беспорядочный, неуравновешенный, неумеренный) путают с современ-
ным desiré. (Прим. перев.).

211
и безлошадны. Мессир Гавейн, хотя и восхитился доблестью
Рыцаря Сосны, не мог взирать без горькой жалости на зло-
ключения своих друзей.
— Боже упаси, — сказал он, — чтобы я за них не отомстил
или не разделил их участь!
Он стиснул глефу рукой и только собрался пришпорить
коня, как вдруг увидел, что из леса выехал тучный горбатый
карлик верхом на громадном коне с позолоченным седлом;
на плече у него была крепкая дубовая жердина, недавно вы-
рубленная.
— Обождите, сир, — сказал Грифлет мессиру Гавейну, —
посмотрим, что дальше будет.
Карлик остановился у родника, приподнялся в седле и
жердиной, которую держал двумя руками, жестоко отходил
рыцаря; а тот, и не думая противиться, двинулся вместе с
карликом обратно в лес.
— В жизни я не видел ничего диковиннее, — сказал мес-
сир Гавейн. — Никогда еще столь благородный муж не тер-
пел надругательства от столь мерзкого ублюдка. Я хочу уз-
нать, кто этот рыцарь.
— Прежде всего, — сказал сенешаль, — соблаговолите,
мессир Гавейн, подумать о наших конях и пригнать их нам
обратно, если вы их найдете; иначе мы обречены остаться
здесь.
Гавейн согласно кивнул, снял одну узду из тех, что заки-
нул на ветви Рыцарь Сосны, когда отгонял коней, и поскакал
в сторону леса. Он вскоре нагнал коня Ивейна и направил
его на след хозяина, предоставив двум другим рыцарям са-
мим отыскивать своих коней.
Он узнал следы подков лошадей рыцаря и карлика; но
настала ночь, он не мог их разглядеть, спешился и уснул под
дубом. Наутро, выезжая из леса, он увидел богатый шатер,
раскинутый посреди красивого цветущего луга. Он подъехал
ко входу и, не сойдя с коня, просунул туда голову; прекрасная
дева покоилась полулежа на роскошной постели; служанка
расчесывала гребнем слоновой кости с золотыми врезками

212
ее длинные белокурые волосы, раскинутые по плечам1; вто-
рая служанка одной рукой подносила ей зеркало, другой —
венок из цветов. Гавейн пожелал ей доброго дня.
— Дай вам Бог того же, — отвечала она, — если вы не из
тех негодников, что позволили бить доброго рыцаря!
— Сударыня, из тех я или нет, но извольте сказать мне,
кто этот добрый рыцарь и почему он давал себя бить мерз-
кому карлику.
— Замолчите! Я вижу, вы из тех, о ком я говорила. Нис-
пошли, Господи, сраму на вашу голову!
И только она вымолвила эти слова, как мессир Гавейн
почувствовал, что конь под ним брыкнулся и упал безды-
ханный. Он взглянул и увидел карлика, который вонзил в
бока животному длинный меч. Вне себя от гнева, мессир
Гавейн выбрался, схватил карлика, ударил его кулаком,
поднял и привязал своим недоуздком к одному из шатро-
вых столбов.
— А! — завопил урод, — говорила же мне моя матушка!
— Что она говорила, твоя матушка?
— Что меня убьет злобная мразь, самая вонючая на свете!
— Превосходно; ты и вправду умрешь, если не скажешь,
кто этот рыцарь, который то плакал, то смеялся, да еще по-
зволил тебе избить себя.
— Скажу, если ты пообещаешь сразиться с тем, кто луч-
ше него и кто имеет на него право2.
Гавейн задумался на миг, почуяв опасение вступиться
за дурное дело; но он так хотел заставить карлика говорить,
что обещал все, от него требуемое.
Тогда карлик сказал:

1
В неизданной части книги об Артуре эта дева, которую здесь приче-
сывают, оказывается в родстве с Гиромеланом и живет в башне, где толпа
осаждает мессира Гавейна и девицу с арфой. Там тоже видна насмешка
над мессиром Гавейном, но за то, что он целую ночь держал в объятиях
прекрасную Эле и ничего с нею не сделал. (Прим. П. Париса).
2
Т. е. на поединок с ним. (Прим. перев.).

213
 — Этого рыцаря зовут Гектор, и доблесть его не раз уже
испытана. Оставьте ваше зеркало, дитя мое, и сходите за ним.
Служанка повиновалась, отвернула полог шатра, спу-
стилась в грот и скоро вернулась, держа за руку рыцаря в
ратной котте, молодого, белокурого и стройного; хотя в лицо
его впечатались следы от петель кольчуги, погнутых дуби-
ной карлика.
— Вот кого ты видел в бою у родника, — сказал карлик, —
а девица, лежащая здесь, — моя племянница, единственная
дочь богача, вассала госпожи Рестокской. В ходе той войны,
что ведет моя госпожа, мой брат был смертельно ранен. Пре-
жде чем отдать Богу душу, он меня призвал и поручил мне
опеку его единственной дочери и надзор за ее наследством1.
И вот племянница моя влюбилась в этого рыцаря, который
тоже любит ее пуще всего на свете. Я вовсе не думал сразу
отдавать племяннице отцовское наследство, и потому, едва
заприметив их любовь, я объявил им, что, ежели они хотят
однажды стать четою, придется им дождаться, когда мне
будет угодно соединить их; а иначе племянница никогда не
вступит во владение уделами, отданными под мое призре-
ние. Барон, который докучает моей госпоже Рестокской, —
это рыцарь из ближнего удела по имени Сегурад; до сего дня
никто не мог заставить его сложить оружие. Он просил руки
моей госпожи, а она, найдя, что он не вполне молод и не
вполне родовит, неизменно ему отказывала. Дабы сломить
ее волю, он затеял против нее жестокую войну, полагаясь на
помощь не столько своей родни, сколько молодых рыцарей,
привлеченных слухами о его доблести и щедрости. И вот он
сжег и разорил ее земли, и жители этого края, доведенные
до отчаяния его непрестанными набегами, пришли к госпо-
же с угрозой, что покинут ее, если она откажется устроить

В неизданной книге об Артуре это было изложено немного иначе.

1

Эли, мужа госпожи Рестокской, смертельно раненного в битве с Сенами,

привозят в его замок; прежде чем испустить дух, он поручает своей пре-
красной, мудрой и молодой жене племянницу, у которой был второй дядя
в лице карлика Монабонагрена. (Прим. П. Париса).

214
свою жизнь. Наконец, госпожа Рестокская, последовав сове-
ту старейшего своего сородича, все же обещала выйти замуж
за Сегурада через год, если он по-прежнему будет одолевать
всех рыцарей, какие явятся, чтобы просить ее руки. Будучи
вполне уверен в своей доблести, Сегурад согласился на этот
срок; однако он позаботился выставить охрану на всех под-
ходах к землям Рестока, чтобы задерживать рыцарей, кото-
рые пришли бы оспорить у него госпожу.
А между тем моей племяннице и этому рыцарю нестер-
пимо было отлагательство, чинимое мною их союзу. Я хотел,
по меньшей мере, дождаться срока, назначенного Сегураду,
чтобы знать наверняка, стану ли я его подданным; но Гектор
готов был отдать собственный глаз за то, чтобы померить-
ся силами с ним, а моя племянница, устрашенная громкой
молвой о доблести Сегурада, запретила своему другу вызы-
вать его без особого ее позволения. Она велела даже изго-
товить черный щит, крапленный серебром, который взялась
хранить у себя, наказав ему не принимать ни один вызов
с иным щитом, кроме этого, означающего скорбь и слезы.
Гектор же до того полагался на свою доблесть, что надеял-
ся победить Сегурада, если сумеет встретиться с ним. Пока
он пребывал в этих раздумьях, ему случилось видеть сон,
будто он в полных доспехах прибыл к той сосне у родника,
где я нашел его нынче поутру; будто туда же должен явиться
Сегурад, созвав там большую ассамблею. Это привело его в
восторг; но когда он, воздев глаза к древесным ветвям, за-
метил облачко, усеянное мелкими тусклыми звездами, его
обуяла великая печаль; и все же он стяжал награду ассам-
блеи. Гектор поделился со своею возлюбленной тем, что уви-
дел во сне; она стала его уверять, что все сновидения лгут и
что не родился еще тот, кто одолеет Сегурада. «А это, — по-
думал он, — я надеюсь скоро узнать». И вот наутро он под-
нялся с зарей, когда я был уже в монастыре; ибо знай, что ни
разу в жизни своей я не пропустил мессы. Он взял доспехи
и велел их вынести из нашего замка к Сосновому ключу, не
уведомив меня. Но моя племянница видела его отъезд; она

215
примчалась в монастырь и указала мне то место, куда он не-
пременно направится, памятуя о своем сновидении. Не же-
лая пропустить богослужение, я дал наказ одному из моих
оруженосцев, чтобы тот оседлал самого быстроногого моего
коня и съездил расставить вокруг сосны связку копий, а на
одном суку повесил бы черный щит, крапленный серебром.
Ведь я предугадал, что, увидев копья и щит, Гектор не пое-
дет далее искать Сегурада, а удовольствуется тем, что станет
ждать его. Оруженосец прибыл первым, и когда Гектор про-
езжал мимо, вознамерясь найти Сегурада, он заметил связ-
ку копий из своего сновидения и остановился, убежденный,
что здесь-то и состоится ожидаемая встреча. Затем, метнув
взор на щит, крапленный серебром, он уверился, что видит
исполнение мрачного пророчества про облако, усеянное
тусклыми звездами, и заплакал оттого, что, идя на бой с Се-
гурадом, навлек на себя гнев своей подруги. Но та победа,
которую сулил ему сон, вернула ему надежду и прежнюю ве-
селость. А я, едва дослушал мессу, сел верхом и примчался
к роднику, где, найдя его, наказал, избил и привел обратно,
как ты видел сам. Он и не думал защищаться, ибо знает, что
его радость или горесть в моей воле.
— Вот, сдается мне, — продолжил карлик, — то, что ты
хотел узнать. А теперь ты обещал сразиться с рыцарем силь-
нейшим, чем он, сиречь Сегурадом, имеющим право на него,
поскольку тот всего лишь отвечает на вызовы рыцарей, ко-
торым не в чем его упрекнуть. Но в твою доблесть я ничуть
не верю; скорее я сочту тебя самым последним и ничтож-
ным из людей.
Мессир Гавейн презрел его слова и отвязал его от стол-
ба, все еще весьма сожалея о своем коне. Пришел слуга до-
ложить, что ужин готов; карлик уселся за стол и подал знак
мессиру Гавейну занять место подле него. Когда убрали ска-
терти и все стали выходить из-за стола, у входа в шатер спе-
шилась служанка и вручила карлику послание.
— Право же, — сказал он, сломав восковую печать и про-
чтя его, — женщины — престранные создания. Извольте ви-

216
деть, моя госпожа приказывает мне безотлагательно ехать
искать короля Артура и привезти от него мессира Гавейна
шампионом! Есть ли у меня время ездить туда-сюда, ее мало
волнует; найду ли я мессира Гавейна, который бывает при
дворе от силы три раза в год, в этом она ничуть не сомнева-
ется. Бог ты мой! чем без толку носиться, лучше я препрово-
жу к ней этого рыцаря, какой он ни есть подлец и мерзавец.
Гавейн усмехался, а Гектору было больно за него. При-
несли доспехи, девица и служанки облачили в них обоих на-
ших рыцарей.
— Вы явно надеетесь остаться, не имея коня, — сказал
карлик Гавейну, — но я вам дам еще лучшего, чем ваш.
Привели коня, рослого, сильного и ладно сложенного.
Все сели верхом: Гавейн, Гектор, карлик, девица и ее служан-
ки; три оруженосца везли щиты и связку копий.
Замок Ресток, куда они направились, был в нескольких
днях пути. Переходя через ручей, они увидели, что к ним
приближаются два вооруженных рыцаря и трое слуг, везу-
щих короткую кольчугу, секиру и меч.
— Вот люди Сегурада, — сказал карлик, — они охраняют
границы владений госпожи. Защищайте нас, Гектор: ведь от
этого дрянного рыцаря толку не более, чем от горничной.
Гектор заручился согласием своей подруги, взял щит из
ее рук, подхватил глефу и стал ожидать рыцарей Сегурада у
выхода из рощи. Битва была недолгой: первый жестоко гря-
нулся оземь; все прочие, увидев, как Гектор кладет руку на
меч, разом обратились в бегство.
— Гектор, — сказал тут карлик, — вы достойный муж.
А что бы с нами стало, когда бы нас охранял один этот негод-
ный рыцарь!
Поодаль у дороги, насыпанной между болотом и плет-
нем, а вернее, оградой загона, ехавший впереди карлик раз-
глядел трех рыцарей и трех простых ратников.
— Вот еще люди Сегурада, — сказал он. — Гектор, прошу
вас, защитите нас!

217
 Гектор заново взялся за щит и глефу, выехал навстречу
рыцарям и сбил первого долой; двое других ухватили пово-
дья его коня, а ратники осыпали его градом ударов. Описав
дугу мечом, Гектор отрубил руку, державшую узду, и рас-
сек голову третьему. Охваченные ужасом слуги бросились
бежать, а он, прогнав их подалее, остановился в ожидании
спутников, снял щит, приподнял шлем, желая освежиться, и
удостоился новой похвалы от карлика.
Еще немного погодя они пересекли дорогу рыцарю со
свитой из тридцати слуг, одетых как простолюдины, в ко-
роткие кольчуги, с копьями и мечами. Гектор не устоял от
их первого удара; он упал, но, тут же поднявшись, умудрил-
ся ранить рыцаря и отбить всю эту челядь, к немалому удо-
вольствию Гавейна, который удержал его коня и подвел ему,
когда он надумал вернуться в седло.
— Будь проклят час, — сказал карлик, — когда родил-
ся этот негодный рыцарь! Или в вашем краю стяжают себе
честь и славу тем, что держат лошадей?
— Сир, ради Бога, — сказал Гектор Гавейну, — не отве-
чайте ему.
Не дойдя до Рестока, когда они обедали возле прелестно-
го родника, карлик подозвал служанку, принесшую ему по-
слание, и велел ей ехать предупредить госпожу Рестокскую
об их скором прибытии.
— Да просите ее выйти нам навстречу, чтобы заручить-
ся согласием моей племянницы, что та отпустит Гектора
биться с Сегурадом; ведь госпоже невелика будет помощь от
шампиона, которого я ей везу.
Служанка повиновалась, и госпожа Рестокская прибы-
ла на иноходце со своим сенешалем и множеством рыцарей.
Карлик Гроаден приветствовал ее, а затем сказал:
— Госпожа моя, мне совестно, что я не нашел никого
лучшего, чем этот рыцарь.
— Невелика беда, — ответила дама, — если ваша пре-
красная племянница ради меня позволит своему другу, от-
важному Гектору, взяться за мою защиту.

218
 — На это не надейтесь, госпожа, — ответила племянни-
ца, — это означало бы послать моего друга на смерть; а я ско-
рее отрекусь от Господа Бога.
— Вот как, — воскликнула дама, — а я остаюсь несчаст-
ная и покинутая!
— О! госпожа, — промолвил добрый сенешаль, — не от-
чаивайтесь. Боец, согласный биться за вас, с виду благород-
ных кровей, а если бы он не был достойным мужем, он бы не
вызвался на бой против Сегурада. Подумайте, как его отбла-
годарить.
Дама отерла слезы и подъехала к мессиру Гавейну.
— Добро пожаловать, рыцарь!
— А вам, госпожа, дай Бог удачи!
— Благодарю! Надеетесь ли вы победить Сегурада?
— Этого я не могу сказать.
— Не можете? Какая же я несчастная!
— Эх, Боже ты мой! Госпожа, — сказал сенешаль, — ну
что с вами еще такое?
— Этот рыцарь не может мне обещать, что победит Се-
гурада.
— Он дельно говорит: как может он расчислить то, что в
руках Божьих?
Под эти разговоры они прибыли в Ресток. С мессира Га-
вейна и Гектора сняли доспехи; их провели в залу, устлан-
ную свежей травой. Чем дольше Гектор смотрел на своего
спутника, тем более он поражался его сановитой наружно-
сти и благородным манерам; но он боялся поступить небла-
говидно, если спросит его имя.
И вот столы расставлены и кушанья поданы. Когда они
сидели за трапезой, явился оруженосец и, не сходя с коня,
подступил так близко к зале, чтобы его услышали.
— Госпожа, — сказал он, — монсеньор узнал, что вы на-
шли шампиона. Он готов сразиться с ним и дает ему крайне-
го сроку три дня.
Сенешаль ответил:

219
 — Скажите вашему сеньору, что наш рыцарь, хотя и
утомлен дорогой, будет готов в означенный срок.
— Как! — воскликнул оруженосец, — от такой малости
ваш боец уже устал! Монсеньор Сегурад не устал бы, выну-
див сдаться двоих, троих или четверых ваших лучших шам-
пионов.
— Говорите, что вам угодно; ведь бывает, кто нынче
рвется в бой, тот завтра об этом сильно пожалеет.
Оруженосец уехал, и все снова принялись за ужин. Когда
столы были убраны, мессир Гавейн увидел десяток копий, со-
ставленных в конце залы. Он взял самое крепкое за древко,
обтер ему железный наконечник, укоротил древко на доброе
пье. Затем он устроил досмотр своим доспехам; щит, ремень
и перевязь были в целости. Чем дольше наблюдал за ним се-
нешаль, тем более росло его доверие к новому рыцарю.
На третий день рано поутру мессир Гавейн направился
в монастырь до богослужения. Госпожа Рестокская с сене-
шалем пришла немного погодя. Она увидела своего рыцаря
благочестиво коленопреклоненным перед распятием, и ей
подумалось, что он держится достойно и прекрасно.
— Госпожа, — сказал ей сенешаль, — мы не знаем, ка-
ков ваш защитник; но я нахожу, что он доблестный муж; вы
поступили бы мудро, если бы одарили его знаками вашей
приязни; такой залог нередко творит чудеса с отважными
сердцами.
Дама послала одну из служанок принести ее ларчик с
драгоценностями. Она достала из него перевязь с золотыми
врезками1, чеканную пряжку из аравийского золота, укра-
1
«С золотыми звеньями». Подарки такого рода были довольно упо-
требительны в двенадцатом веке, во времена создания нашего Лансело-
та. Гирольд, или Жиро де Барри, ища благосклонности одного министра
римского двора, послал ему в первый раз две из своих книг с двумя ун-
циями золота, чтобы их позолотить, cum duobus unciis auri quibus deaurari
possent [лат.]; во второй раз — очень красивый позолоченный пояс, zonam
pulcherrimam auro et argento egregie distinctam [лат.]; в третий раз — другой
пояс со звеньями из позолоченного серебра, с кинжалом, украшенным
двумя серебряными кольцами на концах рукояти слоновой кости, zonam

220
шенную изумрудами и сапфирами; затем, подождав Гавей-
на у ворот монастыря, она сказала:
— Дай вам Бог доброго дня!
— А вам, госпожа, всех дней вашей жизни! Что же каса-
ется нынешнего, мы с вами в нем равно заинтересованы.
— Ах! сир, я никогда не смогу столь же много совершить
для вас, сколько вы совершите для меня. Но, по крайней
мере, благоволите принять на память мои вещицы и но-
сить их ради той, которая отныне и навеки желает сохранить
вашу дружбу.
Гавейн взял перевязь и приладил ее; пряжку он застег-
нул у себя на шее.
— Госпожа, не терзайтесь так; вы не пойдете замуж за
Сегурада.
— Ах! — сказал, осклабясь, карлик, слушавший их, — этот
дрянной рыцарь, наверное, полоумен или пьян.
Гектор и сенешаль сами облачили мессира Гавейна в до-
спехи, кроме головы и рук; поверх кольчуги ему надели дож-
девой плащ1. Ему подвели рысистого коня; он сел верхом, а
за ним и оруженосцы: один вез его щит, другой меч, третий
вел в поводу боевого коня2. Дама была уже за городской сте-
ной, окруженная и теснимая толпой, жаждущей узреть как
можно ближе обоих бойцов.
— Госпожа, — вполголоса сказал ей сенешаль, — мы были
не слишком учтивы, не спросив у вашего рыцаря его имя.
— Вы правы; и я спрошу его об этом, пока он не подвя-
зал шлем.

membris argenteis sed deauratis non indecenter ornatam,cum cnipulo duobus

circulis argenteis ad capita manubrii eburnei signato [лат.]. (Giraldi Cambrensis
opera. London, 1861, t. I, epistol. XXX). (Прим. П. Париса).
1
Очевидно, нечто вроде вощеного полотна. (Прим. П. Париса).
2
Оруженосец рыцаря, готового к битве, по правую руку от ездового
коня своего хозяина вел боевого коня, на которого хозяин садился, только
будучи уже вполне вооружен. Отсюда название «конь правой руки» (destri-
er, лат. dexterarius), данное боевому коню. (Прим. П. Париса).

221
 Мессир Гавейн угадал их намерения; он подъехал к ним,
еще не касаясь барьера ристалища, и попросил даму пожа-
ловать ему один дар, который ей ничего не будет стоить.
— Пускай бы даже он стоил мне всего на свете, я вам его
пожалую.
— Ну что же! Госпожа, извольте не дознаваться моего
имени несколько дней, начиная с нынешнего.
— Увы! Именно это я и собиралась сделать; но раз вам
так угодно, я воздержусь от этого.
И вот появились три всадника; двое укрыты дождевы-
ми плащами, третий в полных доспехах, с опущенным за-
бралом, со снятыми рукавицами, в ратной котте с золотыми
и лазурными полосами. Он был высок и ладно скроен: ноги
длинные и прямые, бока худощавые, плечи широкие, кула-
ки крепкие, голова крупная, волосы черные с проседью. Это
был Сегурад; он раздвинул толпу, приблизился к госпоже Ре-
стокской и произнес во всеуслышание:
— Госпожа, сегодня последний срок, и я полагаю, что
вы соблюдете условия, как только я покончу с вашим шам-
пионом.
Взволнованная дама промолчала; но Гавейн заговорил:
— Любезный сир, нам бы надобно услышать из ваших
уст, каковы эти условия.
— Госпожа их знает, — возразил Сегурад, — и этого до-
вольно.
— Нет; тех, кто выступает на стороне госпожи, об этом
не известили; и было бы весьма нелюбезно отказывать им в
просьбе.
— Рыцарь, — ответил Сегурад, — я здесь не перед при-
дворным судом, я говорю и делаю, что мне угодно.
— Ах! Сегурад, если вы силой завоюете одну из самых
прекрасных и родовитых на свете дам, вы себе накличете
приключений; в нашем краю я знаю немало тех, кто сумел
бы ее у вас оспорить.
— Так пускай приходят, я их вызываю; будь с ними хоть
сам Гавейн, сын короля Лота.

222
 Мессир Гавейн оставил эти слова без ответа; он отъехал
от Сегурада и вернулся в круг своих друзей.
Через мгновение госпожа Рестокская отошла и стала
ждать поодаль вместе с другими дамами1. Гавейн пристег-
нул рукавицы и поднял забрало. Гектор подвязал ему шлем,
а сенешаль подвел боевого коня. Когда он сел в седло, Гектор
протянул ему щит, а сенешаль копье. И вот он вступает внутрь
ограды; с другой стороны туда въезжает Сегурад. Потом они
меряют друг друга взором, берут разгон и сближаются; щиты
прижаты к груди, копья на упоре2. Кони пущены в галоп;
глефы сломаны с первого удара. Гавейн и Сегурад сходятся
вплотную, сжимают друг друга в объятиях и разом падают
так грузно, что, глядя на них оцепенелых, иной бы подумал,
что оба ранены до смерти. Но Сегурад выбрался, поднялся,
положил руку на меч, продел другую в петлю щита3 и ринул-
ся на Гавейна в тот самый миг, когда он вставал. И тут пошла
обоюдная сеча сплеча и с маху. Оба рубят, колют и пронзают
щиты; оба сминают шлемы и острой сталью мечей прорыва-
ют кольчуги. И столь точны удары, и столь силен отпор, что
нельзя угадать, к кому склоняется удача. Наконец, уступив
равной усталости, они уронили руки, и казалось, у них едва
доставало сил удержать щиты. Но заминка эта была недол-
гой; подобно двум разъяренным львам, они вновь наброси-
лись друг на друга и в последний порыв вобрали всю остав-
шуюся мощь. Ближе к полудню мессир Гавейн уже только и
делал, что отражал удары; но пыл Сегурада все возрастал.
А как известно, Гавейну было на роду написано, что неза-
долго до полудня он имел силы не более, чем обыкновенный

1
Уже во второй раз мы видим, что дамы еще не присутствовали на
судебных поединках, сидя на помостах, воздвигнутых перед бойцами.
(Прим. П. Париса).
2
Упором служил толстый кусок кожи, прикрепленный с левой сторо-
ны, куда приставляли конец древка копья. (Прим. П. Париса).
3
Следует отличать петлю или петли щита от ремня. Петлей была по-
лоска кожи или деревянная ручка, прибитая гвоздями к обратной стороне
щита, чтобы просунуть туда руку. (Прим. П. Париса).

223
воин; но стоило солнцу дойти до половины пути, как он ожи-
вал и преисполнялся двукратной мощи. Сегурад это скоро
заметил: он уже уверился в победе, но вот он терпит жесто-
кие удары и видит, что на сей раз его крушат немилосердно.
И чудится ему, что против него уже не человек, а демон; он
бережется, он сторонится; все кончено, непобедимый будет
побежден; прощай, слава; прощай, покорность возлюблен-
ной дамы. Пролитая кровь, отверстые раны, жгучее солнце,
бьющее прямо в расколотый шлем, — все вопиет о том, что
поражение неизбежно. Он отступает, кружит, ускользает;
его усилия тщетны: от последнего удара он падает ничком,
а когда норовит подняться, Гавейн упирает в грудь ему ко-
лено, отвязывает шлем и рукоятью меча бьет по лбу и лицу.
— Пощадите! — взывает он.
— Тогда признайте, что вы побеждены и сдаетесь.
— Пощадите, благородный рыцарь! Но не вынуждайте
меня выговаривать позорные слова.
— Это уж как решит ваша дама.
Послали доложить госпоже Рестокской, что ее рыцарь
победил; она подбежала, вне себя от радости, пала в ноги Га-
вейну, осыпала поцелуями звенья его шосс, золото его шпор.
— Госпожа, что вы желаете от этого рыцаря?
— Сир, он не мой, а ваш; делайте с ним, что угодно.
— Нет, госпожа, я ваш шампион, я отстаивал ваше дело;
вы одна ему владелица. Скажу лишь, что Сегурад, один из
лучших в мире рыцарей, просит у вас пощады.
— Дорогой сир, — промолвила дама, — как вы поступите,
так оно и будет верно.
Тогда Гавейн поднял его, и Сегурад признал себя васса-
лом госпожи Рестокской.
Гектор и сенешаль проводили его в замок, куда перед
ними проследовала госпожа Рестокская, позабыв о месси-
ре Гавейне, и тот остался на месте почти что в одиночестве.
Один юнец из прислуги поймал и удержал его коня в тот
самый миг, когда оба бойца от встречного удара выпали из
седел. Когда он привел его, мессир Гавейн заметил, что бро-

224
шен один и что госпожа Рестокская ушла, не поблагодарив
его. Он двинулся по дороге к лесу. Юноша счел своим долгом
указать ему, что Ресток в другой стороне.
— Я знаю, братец; но у меня в лесу есть дело, я скоро
вернусь.
Юнец немного подождал его, а потом, видя, что он не
приходит, проследил отпечатки подков и нагнал его в то
время, когда он прижимал коленом рыцаря, выбитого из
седла и молившего о пощаде.
— Я вам ее дарую с одним условием,— говорил мессир Га-
вейн. — Вы пойдете и сдадитесь в плен к госпоже Рестокской.
Рыцарь встал и повернул к замку; когда он туда прибыл,
дама пыталась разузнать, куда делся победитель Сегурада.
— Госпожа, — сказал рыцарь из леса, — я племянник Сегу-
рада, и я пришел сдаться на вашу милость, как приказал мне
тот, кто бился за вас. В надежде отомстить за моего дядю я по-
ехал по следам вашего рыцаря и на свою беду догнал его; я об-
ломал копье об его щит, а он, не удосужась даже вынуть меч,
схватил меня поперек, сорвал с головы шлем и оставил меня
в живых при одном условии: что я буду вашим пленником.
— Увы! — воскликнула дама в слезах, — горе мне, что я
дала уйти храбрейшему из рыцарей, не отблагодарив его!
Гектор и сенешаль, тоже опечаленные тем, что упустили
его из виду, сели на коней, надеясь догнать его и привести в
Ресток. Но, обыскав все уголки леса, они вернулись, так и не
найдя его. Мы оставим их в Рестоке и двинемся по следам
мессира Гавейна.

XL
ноша, который тоже следовал за мессиром Га-

Ю вейном и видел воочию, какой прием он оказал

Сегурадову племяннику, приблизился к нему.
— Сир, — сказал он, — да пошлет вам Бог добрый приют
в эту ночь! воистину, вы его заслужили. Я тот, кто пригляды-
вал за вашим конем; здесь невдалеке мой дом; если вам бу-

225
дет угодно в нем остановиться, там есть кому позаботиться
о ваших ранах; вы найдете там самый лучший прием, какой
нам по силам оказать.
— Друг, — ответил мессир Гавейн, — благодарю вас; но
ночь еще не настала, и я могу с пользой провести остаток
дня. Раны мои не опасны, конь мой еще может нести меня.
— Сир, до Таненга, моего дома, путь еще немалый; вы
доедете туда, когда станет смеркаться, и для меня будет ве-
ликой честью принять столь отважного и достойного воина.
Гавейн уступил настояниям юноши и дал проводить
себя в укрепленный дом, выстроенный на реке Северн. Ког-
да они прибыли, юноша попросил позволения снять с него
доспехи и подал ему алый плащ, подбитый мехом. У него
была сестра, прекрасная и мудрая, умевшая врачевать раны.
Девица осмотрела раны мессира Гавейна и умастила их ма-
зью известного ей состава, с тем чтобы унять их жар. После
ужина юноша сказал мессиру Гавейну:
— Сир, я прошу у вас совета: я силен, богат и жажду
подвигов; все меня бранят за то, что я еще не рыцарь, а
пуще всех меня попрекает этим госпожа Рестокская, кото-
рой подвластны мои земли. Так знайте, что двенадцать лет
тому назад мне приснился сон, будто к моей постели подо-
шел высокий и статный рыцарь; он ухватил меня за нос, а
я сказал ему: «Ах! сир, невелика для вас честь так задирать
дитя». — «Не волнуйтесь, — отвечал он, — когда-нибудь я
искуплю это тем, что посвящу вас в рыцари. Я Гавейн, пле-
мянник короля Артура».
Пробудившись, я поведал сон своей матери. Она была
этому очень рада и взяла с меня слово принять посвящение
не иначе как от руки монсеньора Гавейна. С тех пор я раз
пять и более ездил ко двору короля Артура в надежде разы-
скать там его племянника; я был там еще три дня назад; мне
говорили, что он занялся поисками некоего чудесного рыца-
ря. А поскольку госпожа Рестокская предупредила меня, что
не желает больше ждать, когда я стану рыцарем, то я прошу

226
вас, сир, благоволите дать мне посвящение: я уж наверное
не найду для этого человека более достойного.
— Я не хотел бы вам отказывать, — ответил мессир Га-
вейн, — но вы богатый барон, а я не могу сегодня воору-
жить вас, как подобает: у меня нет ни времени, ни нужного
облачения.
— О! сир, для этого не понадобятся долгие сборы. Все, что
нужно, у меня есть: часовня, капеллан, одежды и доспехи.
— Тогда будьте готовы завтра к утру; дольше я пробыть
не смогу.
Юноша тотчас направился в часовню и начал свое бде-
ние; мессир Гавейн пошел отдыхать, а премудрая девица си-
дела у его ложа, пока он не уснул. К утру от его ран не оста-
лось и следа; он встал, прослушал мессу, затем препоясал
юношу мечом и прикрепил ему правую шпору. Новоявлен-
ного рыцаря звали Элен Таненгский. Впоследствии ему дали
прозвание Смелый в честь одного деяния, совершенного им
на глазах короля Артура.
Мессир Гавейн стал с ним прощаться. Прежде чем пре-
поручить его Богу, Элен сказал:
— Сир, вы произвели меня в рыцари, а я не знаю, кому
обязан этой честью; не буду настаивать, если вам угодно об
этом умолчать, но мне будет очень жаль, что я не смогу на-
звать госпоже Рестокской имя достойного мужа, посвятив-
шего меня.
— Я готов сказать вам свое имя, дорогой сир, при усло-
вии, что ни вы, ни ваша сестра не проговоритесь об этом ра-
нее, чем через три дня. Когда вас спросят, кто даровал вам
звание рыцаря, отвечайте, что это был племянник короля
Артура, тот, кого зовут мессир Гавейн.
— Ах! Слава тебе, Господи! — вскричал Элен, вне себя от
радости.— Вот и сбылось мое сновидение; и как же мне теперь
не стать достойным мужем, когда я посвящен рукой лучшего
рыцаря в мире! Сир, я понапрасну просил бы вас остаться; но,
как новопосвященный, я испрошу у вас один дар.
— Заранее согласен.

227
 — Извольте обменять доспехи, которые вы носили в Ре-
стоке, на мои.
Гавейн согласился снять свои доспехи и надел те, что
предложил ему Элен. Кольчуга была богатой выделки; шлем
добротной и крепкой закалки; но Элен оставил себе белый
щит, какой положено было носить новопосвященным ры-
царям. Мессир Гавейн от себя подарил сестре Элена пояс и
пряжку, врученные ему несколько дней назад.
— Сударыня, — сказал он, — вот это отдала мне в знак
приязни госпожа Рестокская, а я в знак приязни отдаю вам
как даме, чьим рыцарем я останусь на всю жизнь.
Вымолвив это, он потребовал своего коня и простился
с премудрой девицей, а Элен проводил его на другой берег
Северна. Там Гавейн осведомился, какой кратчайший путь
ведет до Сорелуа.
— Сир, — сказал Элен, — я думаю, вам надо пересечь ко-
ролевство Норгаллию.
В те времена о чужих странах вовсе ничего не знали,
кроме как со слов странствующих рыцарей, которые бро-
дили из края в край. Но и им зачастую были мало знакомы
торные дороги, ибо они любили рыскать по горам и долам,
полагая там вернее найти приключение.
Возвратясь в Таненг, Элен поспешил созвать друзей и
разделить с ними радость от новообретенного рыцарского
звания; а на третий день он выехал в Ресток. Но даму он там
уже не застал: она два дня как уехала в Камалот, куда мы и
направимся вместе с нею, но лишь после того, как последуем
за мессиром Гавейном в его поисках Ланселота.

XLI
окинув Элена Таненгского, он провел в пути весь

П день и не встретил ни единого приключения. Ког-

да настала ночь, он нашел приют в монастыре, на-
званном Благодеяние в память о дарах герцога Эсканса
Камбеникского, который учредил аббатство на месте скита

228
отшельника. Однако населяли его не черные монахи1, ибо
этот орден еще не был известен в Великой Бретани; един-
ственным прозванием монахов было Воздержные. Мессир
Гавейн был уверен, что его примут по-доброму, стоит ему
сказать, что он странствующий рыцарь; ибо в те времена для
рыцарей все дома были открыты; в глухих лесах, на высоких
горах неизменно бывал приют отшельника, где странники
могли найти себе кров, пропитание и добрые напутствия.
Обыкновенно отшельник этот был прежде рыцарем, напо-
добие Алье, отца Элена Таненгского, который, явив некогда
свое бесстрашие людям, желал без страха предстать и перед
Богом. Никто не обходился с доблестными рыцарями лучше
тех, кто сами прежде были доблестными рыцарями.
Гавейн выспался вволю, поднялся чуть свет, надел до-
спехи, поблагодарил Воздержных и вновь отправился в путь.
Он доехал до края обширной пустоши, где по правую руку
был виден дивный и достославный город Камбеник, столица
герцога Эсканса, а прямо перед ним Брекеланский лес. Та же
река, что текла у монастыря Благодеяния, разделяла пустошь
надвое и служила рубежом между королевством Норгаллией
с одной стороны и герцогством Камбеником с другой.
Когда Гавейн выехал на эту пустошь, ему послышался
справа поющий женский голос. Он повернул в ту сторону и
вскоре увидел вблизи девицу прелестной наружности с ви-
сящим на шее мечом, рукоять и ножны которого ярко искри-
лись. Гавейн любезно приветствовал ее.
— Сир рыцарь, — отвечала она, не глядя на него, — да
сохранит Бог и вас тоже, если вы того заслужили.
— Заслужил, сударыня? Но как?
— Должна ли дама или девица приветствовать рыцарей,
ежели те никогда не давали дамам совета или не оказывали
помощи?
— Сударыня, если в этом дело, то приветствие ваше меня
не минует: я не единожды приходил им на помощь.

1
Так называли бенедиктинцев за их черные одежды. (Прим. перев.).

229
 — Тогда дай Бог вам добрых приключений!
И она подстегнула своего коня, не прибавив более ни
слова.
— Зачем же так спешить, сударыня? — воскликнул мес-
сир Гавейн.
— Затем, что у меня много дел, и я не могу терять време-
ни. Я ищу двух лучших рыцарей, какие только есть на свете;
не думаю, что вы один из них. Однако если вы непременно
хотите знать имена этих храбрецов, наберитесь смелости и
следуйте со мной.
— Ну что же! Я поеду за вами.
Он двинулся позади нее по узкой тропинке, приведшей
их в лес, а далее к холму, вздыбленному утесами; посередине
высилась башня, и башня эта примыкала к большому и кра-
сивому дому, опоясанному стенами.
— Войдем, — сказала девица, — прежде чем вы уедете
отсюда, вам скажут имена, которые вы желаете знать.
Она постучала в ворота, им отворили. Но когда мессир
Гавейн хотел пройти, некий рыцарь окликнул его с середи-
ны двора:
— Сюда не входят без боя!
Он изготовился к обороне; рыцарь с наскока сломал ко-
пье о его щит, но, настигнутый более верным ударом, выпал
из седла. Мессир Гавейн проследовал дальше за девицей и
увидел, как она вошла в залу, где пол был вровень с землей.
— Сударыня, ради Бога, подождите меня, — попросил он.
— Нет; вы найдете меня в самом красивом покое этого
дома.
Тем временем спешенный рыцарь поднялся и подбежал
с поднятым мечом; он ударил коня в шею, и тот покачнулся,
грянулся оземь и умер. Негодуя, что остался пешим, мессир
Гавейн выбрался, накинулся на рыцаря, сбил его с ног; по-
том сорвал с него шлем и уже готов был отсечь ему голову,
как вдруг из окна его окликнула некая девица:
— Стойте! Стойте! Я беру его под свою защиту.

230
 — Ради вас, сударыня, я его прощаю; но этот негодяй
подло убил моего коня.
И он поспешил за Девой с мечом в ближайшую залу.
Там другой рыцарь встретил его могучим ударом копья, но
удар этот угодил по щиту, не пронзив его. У мессира Гавей-
на рука была вернее; он рассек ему правую руку до кости, и
несчастный бежал, придерживая зыбкую плоть второй ру-
кой. Тогда мессир Гавейн вошел в другую залу. Возле Девы с
мечом восседала в высоком кресле вторая девица, еще пре-
краснее первой.
— Вы мой пленник, — сказала эта вторая, — но избавле-
ние ваше зависит только от вас.
И тут же с грохотом отворяются двери, и два рыцаря на-
падают на него. Мессир Гавейн встречает их с твердостью
и, подняв свой добрый меч, разрубает первому шлем и рвет
петли наголовника. Рыцарь колеблется и ищет опоры у сте-
ны. Второй ударил сзади; мессир Гавейн, не глядя, занес на-
зад руку и с размаху поверг его на траву, устилавшую пол1.
— Научись, негодяй, — сказал он, — как вести себя в дру-
гой раз. Это и есть, сударыня, требуемый вами выкуп, или
надобно потрудиться еще, чтобы вам угодить?
— На сей раз довольно и того, что вы совершили; но
приключение ваше еще не окончено.
— Но теперь уж вы, прекрасная дева, — сказал мессир
Гавейн той, что держала меч, — вы должны назвать имена
двух рыцарей, которых вы искали.
— Погодите: мы еще не в самой красивой зале.
Она вышла, и мессир Гавейн перешел за нею в залу, на
редкость богато изукрашенную. Посередине стояло ложе
с роскошными завесами, охраняемое десятью рыцарями
в полных доспехах, кроме шлемов. Самый рослый из них
обернулся к Гавейну.
1
Залы, даже самые роскошные, обычно были не вымощены и тем бо-
лее не покрыты паркетом. Землю устилали цветами и пахучими травами,
отсюда и слово joncher [устилать травой] — от слова jonc [тростник]. (Прим.
П. Париса).

231
 — Если вы намерены биться с нами, — сказал он, — вы
должны нам это обещать, прежде чем откроете эти завесы.
— Обещаю от всей души, — и мессир Гавейн тут же пошел
открывать полог. Он увидел, что на ложе покоится рыцарь,
видный собою; но обширные раны, изъязвившие его левую
руку и правую ногу, источали вокруг невыносимое зловоние.
— Какая жалость! — воскликнул он, — такой прекрасный
рыцарь, так ладно сложенный!
— Вы бы тем более пожалели его, — ответила девица, —
если бы знали его отвагу.
И пока она вновь опускала завесы, мессир Гавейн обер-
нулся и увидел, что десять рыцарей подвязывают шлемы.
— Вы могли бы, — сказала девица, — избежать столь не-
равной битвы, заплатив отступные.
— Какую же плату вы разумеете?
— Целый шлем вашей крови.
— Да Боже упаси! уж лучше я выйду один против двад-
цати врагов. Будь проклят тот, кто требует подобной платы,
если он не рыцарь и не девица!
Тут все десять рыцарей разом напали на него. Он сдер-
живал их натиск без особого урона; они наступали, отступа-
ли и тщетно пытались пронзить его доспехи. Пока они ру-
бились, проснулся больной и воскликнул, метнув взгляд на
Деву с мечом:
— А! просил же я вас ехать ко двору короля Артура; раз-
ве вы уже вернулись?
— Нет, так далеко я не была; но я привела рыцаря, кото-
рый вполне мог оказаться одним из тех двоих, кого я искала.
Взгляните лучше сами.
И она приподняла голову больного. Из десяти бойцов
один уже лежал бездыханный, двое были ранены, прочие
как будто колебались, что им теперь делать.
— А! дети непотребной матери, — воскликнул боль-
ной, — вдесятером не могут одолеть одного рыцаря!
И он с тяжелым вздохом уронил голову обратно на по-
душку. Между тем мессир Гавейн приглядел себе для опоры

232
закрытую дверь. Внезапно он почувствовал, что дверь по-
дается; входит та девица, что восседала в кресле, а рыцари
пятятся на несколько шагов. Она берет Гавейна за руку и
пробует отнять у него меч.
— Что вы делаете, сударыня? — говорит мессир Га-
вейн, — мое оружие мне нужно, как никогда.
И он его не уступил. Она подает рыцарям знак, и они
возобновляют яростную битву: бьют наотмашь по шлему и
кольчуге, опасаясь, однако, задеть девицу, все еще держа-
щую руку мессира Гавейна. Наконец, он отдает ей меч и, со-
брав все силы, бьет руками и ногами, повергает наземь од-
ного из семерых, которые остались, вырывает у него оружие
и не подпускает прочих. Только что пробил полдень, час,
когда силы его обыкновенно возрастали вдвое. Девица по-
дошла и снова ухватила его за руку, чтобы отобрать у него и
второй меч.
— Я вижу, — говорит он, — вы хотите выдать меня безо-
ружным этим негодяям.
— Дайте сюда, сир, так надо.
Она произнесла эти слова с улыбкой; больше Гавейн не
противился и снова отдал меч. Девица знаком велела напа-
дающим убраться, взяла его за руку и повела в первую залу.
— Рыцарь, — промолвила она, — вы пленник: ваш меч у
меня; подумайте, угодно ли вам заплатить выкуп.
— О каком выкупе вы говорите?
— Его уже просили у вас: целый шлем вашей крови.
— Никогда! Это было бы слишком позорно. Уж лучше
сидеть в плену.
— Да полно вам! Благородному мужу не пристало гнить
в темнице; а когда вы узнаете, что мы намерены делать с
вашей кровью, вы уже не откажетесь. Знайте же, что у ры-
царя, виденного вами в столь тяжком недуге, раны должны
закрыться, когда два лучших в мире рыцаря согласятся от-
дать ему по полной чаше своей крови, дабы первой из них
умастить его руку, а второй правую ногу. Разве для вас не
великая честь оказаться одним из этих двух рыцарей?

233
 — Сударыня, — ответил Гавейн, — хотел бы я, чтобы так
оно и было, но я знаю, что Бог не послал мне столь великой
милости. Однако я пройду это испытание, чтобы доказать,
как сильно я желаю облегчить страдания вашего рыцаря.
Тогда Дева с мечом подошла и отвязала мессиру Гавей-
ну шлем; вторая же девица заподозрила, что это и вправду
может быть мессир Гавейн. Ибо она уже знала понаслышке,
что у него есть рубец на правой брови и недостает одного
зуба. Затем ему отстегнули правый чулок, дали в руки его
добрый меч, и он сам нанес себе удар. Кровь обильно хлыну-
ла из бедра и потекла в шлем, подставленный девицей.
— Довольно! — сказала она; и ушла с превосходной кро-
вью, добытой ею.
Вторая девица кончила снимать доспехи с мессира Га-
вейна и осмотрела его раны: они были свежи и кровоточили.
Когда она их только обнажила, а пациент ее лежал распро-
стертый, бледный и недвижимый, вошел юный оруженосец,
и стоило ему взглянуть на раненого рыцаря, как он выбежал
с воплями отчаяния. За ним бросились вдогонку, увещевая
его шуметь поменьше, чтобы не разбудить рыцаря на ложе.
Он помчался в другую залу, откуда его пронзительные крики
все же доносились до постели больного; тот проснулся и, же-
лая узнать, откуда исходит шум, пошевелился; и к великому
своему удивлению увидел себя вне ложа. Оказалось, благо-
даря крови, которой девица окропила его во сне, он заново
обрел власть над своею ногой.
— Боже мой! неужто я исцелен? — вскричал он; и в пылу
радости, с рукой, перевязанной шарфом, он вошел в залу,
где юный слуга рыдал и рвал на себе волосы. Когда юнец его
увидел, он зарыдал еще сильнее.
— Как! негодник, — сказал Агравейн, — вам так горько
видеть меня в добром здравии?
— Я думаю не о вас, а о постигшей нас утрате, и она куда
весомее, чем прок от вашего здоровья. Здесь рядом умирает
монсеньор Гавейн.
— Возможно ли это?

234
 И радость Агравейна сменилась печалью. Тем временем
девица узнала о чудесном исходе окропления; она подбежа-
ла, увидела, что друг ее вне себя от горя, и обвила его руками.
— Кто же убил моего брата Гавейна? — спросил Агра-
вейн, открывая глаза.
— Вашего брата Гавейна? Разве он здесь?
— Да, — сказал юнец, — я его видел.
— Стало быть, я верно угадала, что ему, храбрейшему из
храбрых, дано будет вас исцелить. Но успокойтесь, раны его
не смертельны.
— Сделайте милость, проводите меня к нему, — сказал
Агравейн.
Слуги подошли его поддержать; но он отклонил их по-
мощь, он в ней более не нуждался. Когда мессир Гавейн его
увидел, то, несомненно, узнал в нем того рыцаря на ложе, но
не своего брата; до того он исхудал и поблек от страданий.
— Сир братец, — сказал Агравейн, — благослови вас Бог
тысячекратно! Я обязан вам своим исцелением.
Гавейн приподнялся и обнял его; затем он пожелал уз-
нать, как же тот получил столь жестокие раны.
— Не подобает мне, — сказал Агравейн, — скрывать это
от вас, исцелившего меня.
Вы не забыли, как после второй ассамблеи против прин-
ца Галеота вы со всем двором подались в Кардуэль; я же
распростился с вами и прибыл в этот край, куда звала меня
моя подруга, чтобы воспрепятствовать ее отцу, королю Тра-
делинану Норгалльскому, выдать ее за рыцаря, ею не люби-
мого. Я пришел, увез подругу и заперся с нею в этом доме.
Некоторое время спустя я поехал охотиться в лес; было это
в августе месяце. К полудню я так изнемог от жары, что, по-
слав моего брата Мордреда и оруженосца отнести сюда двух
жирных косуль, убитых мною, я решил отдохнуть, снял сюр-
ко и остался в одной рубахе. Затем, улегшись у родника в
тени сикоморы, я уснул неподалеку от другого моего оруже-
носца, которому велено было стеречь наших лошадей. В это
время ехали мимо две девицы верхом на рысистых конях, с

235
укрытыми лицами, а в руке каждая держала по мешочку, как
рассказывал мне оруженосец, принявший их за мою подру-
гу и ее прислужницу. Они спешились; одна уложила мне на
голову подушку и смазала мне ногу некоей мазью. Другая
проделала то же с левой рукой. После они снова сели верхом,
и оруженосец слышал, как они говорили, проезжая мимо:
«По правде говоря, мы были чересчур жестоки; нам бы надо
было оставить ему шанс на исцеление». — «Ну что же, — от-
вечала другая, — я установлю, что он вновь обретет власть
над своею рукой, когда лучший рыцарь на свете оросит ее
собственной кровью». — «А я, так и быть, согласна, чтобы
рана на ноге его закрылась, когда ее окропят кровью рыца-
ря, более всех подобного лучшему».
Они исчезли в лесу, а мой слуга, которому никак невоз-
можно было за ними последовать, подбежал ко мне в пре-
великом смятении. Он хотел разбудить меня, но подушка
длила мой сон, и я открыл глаза не ранее, чем нечаянно по-
двинул и уронил ее. И тут я ощутил жгучую боль; рука и нога
мои были покрыты гноем. Напрасно я пытался взобраться в
седло; оруженосец соорудил носилки, жители леса уложили
меня на них и отнесли домой. С той поры я не вставал до се-
годняшнего дня, когда, благодаря вашей доблести, нога моя
снова стала мне повиноваться.
Агравейн умолк; но Дева с мечом промолвила:
— Я всегда вам говорила, что надо было искать мон-
сеньора Гавейна как первейшего из отважных бойцов; а вы
мне не хотели верить и твердили, что немало есть других,
не хуже.
Агравейн не отвечал, стыдясь, что не признавал досто-
инства брата; а Гавейн спросил, желая переменить беседу:
— Чей он, этот дом?
— Мой, братец, — ответил Агравейн. — Я владею им от
герцога Камбеникского, а тот отвоевал его у короля Нор-
галлии.
Тут мессир Гавейн, заметив улыбку на губах подруги
Агравейна, стал просить ее сказать причину.

236
 — Боже мой! Я смеюсь над тем, какие глупые причуды
бывают на свете. У меня есть сестра, моложе меня, и не она
ли давала обет сберечь для вас свою девственность? И вот
отец наш король, не имея иных детей, кроме нас, и боясь,
как бы эта блажь не воспрепятствовала ее браку, велел ее
стеречь, чтобы не дать ей никоим образом с вами увидеться.
— В самом деле, — сказал мессир Гавейн, — предосто-
рожности эти излишни: у меня совсем другое на уме, чем
избавлять вашу сестрицу от обета. Впрочем, если позволят
время и место, я не упущу такой приятный случай ее убла-
жить. А теперь, сударыня с мечом, скажите мне, кто эти два
достойных мужа, о которых вы мне толковали?
— Нетрудно видеть, — ответила она, — что вы один из
двух; что же до второго, это победитель в ассамблеях короля
Артура и принца Галеота: имени его я не знаю. А касатель-
но меча, носимого мною на шее, ваш брат Агравейн доверил
мне отвезти его вам ко двору короля; я ехала туда, когда вы
встретились со мною.
Взяв меч, мессир Гавейн сказал:
— Если письмена, читаемые на клинке1, меня не об-
манывают, он предназначен некоему башелье, на которого
возлагают много надежд. Теперь этот меч один из лучших;
но день ото дня он будет терять по частице своей силы, тогда
как доблесть рыцаря, его носящего, будет возрастать в той
же мере.
— Никто, — сказала девица, — не сумеет лучше им рас-
порядиться, чем вы.
— По крайней мере, — ответил мессир Гавейн, — я знаю,
какому башелье он подойдет.
Он разумел молодого Гектора, виденного им у госпожи
Рестокской; и в самом деле, несколько дней спустя меч был

1
Избранные мечи в то время имели надписи, нанесенные вблизи
рукояти и упоминавшие либо имя мастера, либо достоинства клинка. От-
сюда выражение, так часто бытующее в старинных романах и жестах: меч
с письменами. (Прим. П. Париса).

237
передан ему через рыцаря, которого мессир Гавейн победил
на Семипутье и вынудил сдаться себе на милость.
— Моя сестра, — сказала в свой черед другая девица, —
дала наказ вашему брату Агравейну отдать вам его на хране-
ние, чтобы он имел случай рассказать вам о ней.
— Я весьма благодарен вашей сестре, — ответил мессир
Гавейн. — Что же до победителя в двух ассамблеях, то это, не-
сомненно, лучший рыцарь, какого я видел в своей жизни, и
его-то я и ищу. Если я смогу его найти, то приведу его к вам,
Агравейн, коль скоро ему дано завершить ваше исцеление.
Зовут его Ланселот Озерный, сын короля Бана Беноикского.
А теперь, брат, скажите-ка мне еще, кто были те дамы, что
вам так напакостили?
— Да, мне кажется, я это знаю. Однажды я победил и
смертельно ранил рыцаря, который провожал одну девицу.
Вне себя от горя, девица эта сказала мне, что прежде чем
истечет этот год, она сумеет достойно отомстить за своего
возлюбленного. В другой раз я заехал в лес Броселианд1, ища
приключений. Там я встретил весьма красивую даму и оста-
новил за конскую узду. Рыцарь, ее провожатый, пытался ее
защитить, но я сбил его с коня и оставил на земле в самом
плачевном виде. Потом я велел даме сойти с коня и повел ее
в густую чащу, желая возыметь с нею свое удовольствие. Она
упиралась, но не могла помешать мне уложить ее на траву
и раздеть. Тогда я увидел, что ее кожа усеяна чирьями и ко-
ростой, и далее я не стал продолжать. «Ох, ей-богу, — ска-
зал я, поднимаясь, — вам не было нужды так упрямиться: по
мне, так лучше иметь дело с самой паршивой прокаженной.
Позор тому рыцарю, кто взял бы вас силой!» — «Хотя бы и
так, — ответила она, — но не пройдет и года, как твоя нога
станет гнойной и шелудивой еще похуже моей». Вот оттого,
сир братец, эти две женщины со мною так и обошлись.
— И поделом, — ответил мессир Гавейн. — Спесь и наси-
лие — позорное пятно на рыцаре!

1
Вариант: Ландебель. (Рук. 751, л. 112). (Прим. П. Париса).

238
 Агравейн и в самом деле был спесивейший и грубейший
из рыцарей; а преподанный урок не добавил ему впослед-
ствии ни скромности, ни мудрости1.
— Остается мне узнать, — продолжил мессир Гавейн, —
зачем такое множество латных рыцарей пытались прегра-
дить мне вход в этот дом.
— Эти люди, — ответил Агравейн, — все вассалы девицы,
моей подруги. Когда король, ее отец, задумал выдать ее за-
муж, он ввел ее во владение землей, которую должен был ей
уступить, а рыцарям этой земли велел присягнуть новой го-
споже. И поскольку ожидалось, что меня исцелят два самых
доблестных рыцаря на свете, подруга моя назначила мно-
гим из них испытывать мужество тех, кто явится сюда. Вот
потому-то, когда вы убили первого рыцаря и едва не снесли
голову второму, моя подруга открыла окно и запросила для
него пощады. Тот рыцарь, которому эти латники не смогли
бы преградить путь к моей постели, должен был отдать нам
кровь по доброй воле, или ее взяли бы силой десять рыцарей,
ожидавшие его в моем покое. Вы отказались дать требуемый
выкуп; и потому моя подруга отняла у вас меч, давая время
своим рыцарям пустить вам кровь, столь необходимую для
нас. Но под конец она прервала бой, надеясь сломить ваше
упорство и добиться позволения набрать из вашего бедра
целительную кровь. Если бы вы ответили отказом, я до сих
пор бы лежал на моем скорбном ложе.
Мы не последуем далее за мессиром Гавейном с того
часа, когда он простился с братом и двумя девицами. Доволь-
но упомянуть в немногих словах, что он вернулся в Бреке-
ганский лес; что он добрался до перекрестка Семипутья, где
ему пришлось биться с неким рыцарем, и тот по его наказу
привез Гектору меч девицы Норгалльской. Наконец, он при-

1
История о встрече Агравейна с двумя дамами, чьих возлюбленных
он ранил, подробнее рассказана в неизданной части Артура, рук. 337, л.
255. — См. в книге об Артуре («Романы Круглого Стола», стр. 472) беседу
четырех сыновей Лота и намек на только что рассказанное приключение.
(Прим. П. Париса).

239
был ко въезду в Сорелуа. Прежде чем он отыщет Ланселота,
у нас будет время вернуться к бедняжке госпоже Рестокской.

XLII
ак мы видели, пока Гавейн все более удалялся от

К Таненга, Гектор понапрасну обыскивал лес в на-

дежде догнать его. Госпожа Рестокская была без-
утешна оттого, что позволила уехать победителю Сегурада,
не воздав ему должное за все, что он совершил для нее; и
когда Гектор вернулся и доложил о неуспехе своих поисков,
она сказала Сегураду, сенешалю, Гектору и своей подруге:
— Я поеду ко двору, а Гроадена возьму в дорогу; ибо я не
хочу оставить безнаказанной хулу, извергнутую им на луч-
шего из рыцарей. При въезде в города, где нам случится по-
бывать, его будут привязывать ремнем к хвосту моего коня,
а конский бег я замедлять не стану. И пощады я ему не дам,
разве только если за него вступится добрый рыцарь, пере-
несший от него столько унижений.
Дама прибыла в Карадиган, где был в то время двор1.
Король и королева оказали ей самый благосклонный прием.
Представив Сегурада, она рассказала, как он стал ее васса-
лом благодаря доблести одного рыцаря, имя которого ей не-
ведомо, о чем она весьма сожалеет.
— Я прибыла сюда, чтобы узнать его, — добавила она, —
поскольку дом ваш — средоточие достойных мужей. Во имя
Бога живого, скажите мне, сир, если знаете, где я могу наде-
яться найти этого великодушного рыцаря.
1
Большинство рукописей называет здесь вместо Карадигана Кем-
перкорантен; это ошибка. Точно так же в неизданной части книги об
Артуре вместо того, чтобы поселить прекрасную Лианор в Кемпере, ее
делают госпожой Карадигана (или Кардигана) Уэльского. Разумеется, сле-
дует отдать предпочтение Карадигану. Эта странная путаница в названи-
ях резиденций Артура, видимо, происходит оттого, что самые древние
сказания относились к бретонской Франции. Перенеся место действия в
Англию, собиратели забыли обеспечить нескольким приключениям такой
же перенос или, если так можно выразиться, переезд. (Прим. П. Париса).

240
 Тут королева, склонясь, шепнула на ухо королю:
— Не ваш ли это племянник Гавейн, который нас поки-
нул ради известного вам поиска?
— Может быть, и так; но не будем об этом говорить, — от-
ветил король. — Вы ведь знаете, он предпочитает оставаться
неузнанным, чтобы ему не становились поперек дороги со
своими притязаниями то друзья, то сородичи тех, кого он
убил по справедливости.
Госпожа Рестокская продолжала:
— Если рыцарь, который сражался за меня, это мессир
Гавейн, я никогда себе не прощу, что так плохо отплатила за
все, чем я ему обязана, и что позволила издеваться над ним
этому несносному карлику Гроадену.
Дама хотела уехать без промедления, но уступила насто-
яниям королевы и обещала пробыть по меньшей мере неде-
лю: за это время могли дойти известия об искомом рыцаре.
Она легла спать, не предупредив людей своей свиты, что
решила остаться. А на другой день карлик Гроаден пришел к
сенешалю и стал умолять допустить его к королеве. Его при-
вели, и он сказал, пав королеве в ноги:
— Госпожа, имейте сострадание к несчастнейшему из
людей. Если я на словах и на деле позорил доброго рыцаря,
то в единственном намерении подвигнуть его на добрые
дела. Когда же я увидел, что он хладнокровно сносит мои
оскорбления, я вообразил, что он их достоин, и стал обхо-
диться с ним, как с последним из рыцарей. Но вы, госпожа,
обладая всей мудростью, всеми добродетелями мира, благо-
волите заступиться за меня: при всем убожестве моей пло-
ти, я благородных кровей, и клянусь телом Господним, что
никогда более не выскажу рыцарю ни малейшей дерзости.
— Что я могу сделать для вас, Гроаден? — спросила ко-
ролева.
— А вот что: госпожа Рестокская решила, что не остано-
вится, пока не найдет своего рыцаря. Когда она вступает в
город, она велит привязать меня недоуздком к хвосту своего
коня; я пеший вынужден бежать за его иноходью; судите же

241
сами, что это за позор и мука для меня. Умоляю, во имя со-
страдания, питаемого Господом к своей пречистой матери,
сжальтесь надо мною.
Королева обещала; и на другой день, когда госпожа Ре-
стокская пришла повидаться с нею, испросила у нее один дар.
— Буду рада, госпожа; что же это?
— Помилуйте этого карлика.
— Госпожа, мне не столько бы надо пенять на карлика,
сколько на его племянницу, никак не желавшую позволить
своему другу сразиться за меня. Вот теперь я и думаю, как я
ее раздосадую, если ради спасения карлика заставлю отпу-
стить ее друга на поиски моего рыцаря. Но ежели я помилую
дядюшку безо всяких условий, как вы того хотите, то вы ли-
шите меня способа досадить племяннице.
— Положитесь на меня, — сказала королева, — и все сой-
дет как надо.
Она отпустила госпожу Рестокскую и послала за карли-
ком.
— Я выговорила для вас прощение, — сказала она, — при
условии, что ваша племянница пошлет своего друга на пои-
ски победителя Сегурада.
— Госпожа моя, — ответил карлик, — я буду ее умолять
об этом, но весьма опасаюсь, как бы она не отказала.
Он пошел к девице:
— Племянница, я обречен на гибель, если вы не дадите
мне Гектора и не станете просить его пуститься на поиски
рыцаря.
— Скорее я отрекусь от Бога, — ответила она, — и сама
умру!
В отчаянии карлик пошел к обеим дамам доложить о не-
удаче своих переговоров.
— Не иначе, — промолвила госпожа Рестокская, — как
это самое жестокосердное создание на свете!
— Знаете, что мы сделаем? — сказала королева. — Ска-
жите своим людям, что вы отказались тут погостить; я по-
прошу у вас один дар, и вы мне его пожалуете.

242
 Госпожа Рестокская приказала своей челяди готовить
все для отъезда на завтра. Увидев ее снова, королева при-
нялась прилюдно настаивать, чтобы та оставалась, а дама
отвечала непреклонным отказом. Они поднялись и пошли к
королю; он тут же учтиво взял госпожу Рестокскую под руку,
а королева покуда отвела девицу в сторонку.
— Если вы не поможете мне обмануть госпожу Ре-
стокскую, — сказала она, — я никогда уже не буду любить вас.
— Что нужно для этого сделать, госпожа?
— А вот что: она не желает остаться, говоря, что вы яко-
бы сами против этого, а ей не подобает отпускать вас одну.
Я хочу испросить у нее один дар в вашем присутствии, а по-
сле буду просить один и у вас. Она подумает, что я намерена
вынудить ее остаться, но нет: мне надо бы только добиться,
чтобы она простила вашего дядю Гроадена.
— Ах! госпожа, — ответила племянница, — как вы мудры
и предусмотрительны!
Затем они вернулись к госпоже Рестокской, и королева
испросила у нее один дар.
— Госпожа моя, — ответила та, как бы разгадав умысел
королевы, — вы знаете, что я не могу оставаться, если этой
девице непременно надо вернуться домой.
— Ну, так что же, — ответила королева, — я и у нее по-
прошу дар.
Девица поколебалась для виду, потом согласилась.
— Итак, вот что вы обе мне обещали. Выслушайте, чего
я прошу: госпожа Рестокская, вы помилуете карлика Гроа-
дена и вернете ему свою благосклонность. А вы, сударыня,
будете просить вашего друга Гектора отправиться на поиски
рыцаря, победителя Сегурада. Не правда ли, я нашла способ
исполнить желание каждой из вас?
Племянница Гроадена побледнела от слов королевы и
едва совладала с приступом ярости, лишившим ее на время
дара речи. Что же до госпожи Рестокской, она только проро-
нила, что, единожды дав слово, не может отказать королеве.

243
 — Да Боже упаси, чтобы я когда-нибудь на это согласи-
лась! — наконец, возопила девица. — Госпожа королева, вы
далеко не так добры, как я думала. Вот уж невелика честь об-
мануть бедную чужестранку!
— Однако ведь я исполнила, — ответила королева, — то,
чего вы обе желали? Впрочем, если вы не боитесь нарушить
слово, значит, вы воистину племянница Гроадена.
— Вы думаете укротить меня такими речами; но, кля-
нусь всеми святыми рая, вам это не удастся.
— Возможно; но, так или иначе, поскольку вы нарушаете
данную вами клятву, вы недостойны владеть от меня землей.
— Как вам будет угодно!
— Во имя присяги, данной королю госпожой Рестокской,
я требую, чтобы она навеки запретила карлику Гроадену
вступать во владение угодьем, предназначенным сей недо-
стойной клятвопреступнице.
— Я исполню волю королевы, — ответила госпожа Ре-
стокская, а племянница выбежала в слезах.
Прежде чем войти в свои покои, она повстречала Гек-
тора.
— Ради Бога, — спросил он, — что с вами, сударыня?
— Меня обманула та, которая обманывает весь свет.
Не вызнав у нее ничего иного, он прошел за нею в
спальню и увидел, как она бросилась на ложе, сотрясаемая
рыданиями. На другой день Гроаден разъяснил Гектору, что
произошло.
— Надо вернуться к ней, — сказал тот, — и просить, что-
бы она меня отпустила. Я начну поиски с сегодняшнего дня,
не боясь ее неудовольствия.
Но племянница осталась непреклонной; все их доводы
и мольбы ни к чему не привели.
— Фу, фу! — сказала она. — Все вы сговорились с короле-
вой против меня. Так знайте же, Гектор: я не только не про-
шу вас уехать, но если вы так поступите, вы никогда меня
больше не увидите; или, уж по крайней мере, я никогда не
буду вашей.

244
 Тут они отчаялись пуще прежнего. Королева, как ни воз-
мущалась девицей, все же невольно сочувствовала ее горю.
Она пришла к ней вместе с госпожой Малеотской и всячески
выказывала ей свою приязнь, но ее это, казалось, вовсе не
трогало.
— А вы, — сказала королева госпоже Рестокской, перехо-
дя в соседнюю залу, — не иначе как вы любите этого рыцаря,
если так жаждете вновь его увидеть.
— Да, госпожа; никогда и ни к кому я не испытывала того
же, что к нему. Едва я увидела его, как ощутила, что в сердце
мое вошла любовь, и она растет изо дня в день. Уладьте же
это дело с Гектором так, госпожа, чтобы он пустился на пои-
ски моего рыцаря, если хотите, чтобы я была жива.
С этими словами она пала в ноги королеве, а та подняла
ее в раздумьях и вскоре велела позвать племянницу Гроадена.
— Ну как, — спросила она, — вы не надумали ничего
лучшего? Или вы предпочтете скорее утратить свои земли
и даже свои привилегии, чем согласиться на наши условия?
— Если Гектору пришла охота пуститься в этот поиск, —
ответила она, — пусть едет; я его за это ни хвалить, ни ругать
не буду.
Тут Гектор возликовал.
— Но, — добавила девица, — если он собрался в дорогу,
он поедет не один: я намерена ехать с ним.
— Вздумалось же вам! — воскликнули все дамы, — вы
что, хотите прослыть умалишенной?
— Умалишенной или нет, а я за ним поеду.
— Вообразите: если вашему другу выпадет неудача, ее
последствия скажутся на вас; даже самые смелые не всегда
бывают самыми счастливыми. Если Гектор будет побежден
хотя бы раз, то и вы тоже, и победитель Гектора сделает с
вами все, что пожелает.
О! — отвечала она, — если с моим другом случится беда,
я не переживу его.
Однако же ей столько наговорили, что она согласилась
остаться. Гектор тотчас потребовал свои доспехи; он пре-

245
поясался мечом, даром девицы Норгалльской, присланным
ему накануне мессиром Гавейном, как о том сейчас будет
рассказано1. Прежде чем подвязать свой шлем и надеть пер-
чатки, он предстал перед королем Артуром, преклонил коле-
ни и на святых мощах поклялся в течение года разыскивать
рыцаря, победителя Сегурада, а вернувшись, поведать обо
всем, что с ним случилось, будь то к его чести или поруга-
нию. Затем он торопливо надел шлем, скрывая слезы, коих
сдержать не умел, и вернулся просить королеву заступиться
за него перед его безутешной подругой. Королева причла его
к рыцарям своего дома и вселила надежду, что по возвра-
щении его сочтут достойным войти в содружество Круглого
Стола. В то время на подобную честь нельзя было надеять-
ся, не совершив подвига, отмеченного доблестью, на глазах
у короля или по свидетельству рыцарей Круглого Стола. Но
когда иные достойные люди, бароны или дамы, приходили
удостоверить славные подвиги некоего рыцаря, бывало, что
королева соглашалась оставить его при своем доме; вот так
она задолго до того удержала Сагремора Шалого2.
После отъезда Гектора королева, как и было обещано,
пошла и попыталась утешить племянницу Гроадена; но как
только она вошла, та сказала ей холодно:
— Госпожа, дай вам Бог столько же радости от вашего
друга, сколько я имею от того, кого вы отослали прочь!
Эти слова заставили содрогнуться королеву, и вскоре
они сбылись для нее.
Пока госпожа Рестокская приготовлялась к отъезду,
прибыл оруженосец, неся поломанный щит, пронзенный
остриями копий и клинками мечей; щит был золотой с алым
Вероятно, оговорка. Об этом было рассказано выше, см. стр. 239.
1

(Прим. перев.).
Мы видим, что составитель «Ланселота» плохо знал книгу об Ар-
2

туре, где Сагремора, племянника императора Константинопольского,

принимают в число рыцарей его дома в тот же день, как его представили
королю (см. стр. 419). Добавим, что в первой версии романа об Артуре,
известной нам по рукописи Башлена, л. 96, Сагремор — это сын Набора
Шалого, приемного отца Мордреда. (Прим. П. Париса).

246
львом. Он попросил дозволения увидеться с королевой и го-
спожой Рестокской.
— Госпожа, — сказал он королеве, — я принес вам до-
брые вести о монсеньоре Гавейне; он весел и здоров.
Не дав ему продолжить, королева коснулась щита и осы-
пала его поцелуями, как если бы сам монсеньор Гавейн был
перед нею. Затем юнец обратился к госпоже Рестокской.
— Госпожа, — сказал он, — монсеньор Элен Таненгский
вас приветствует и уведомляет, что он стал, наконец, рыца-
рем, как вы того желали.
— Кто же его посвятил? — спросила дама.
— Монсеньор Гавейн, после своей победы над Сегурадом.
Дама едва нашла в себе силы внимать юнцу, пока он го-
ворил, как мессир Гавейн обменял свои доспехи на доспехи
Элена Таненгского и как сестра Элена сумела излечить его от
ран. Дама была бы не прочь оставить щит у себя, но оруже-
носец сказал, что поклялся вернуть его своему господину, и
она не посмела настаивать. Когда она вместе с ним выезжала
со двора, то устроила так, что внезапно завладела этим щи-
том, тем самым, который она преподнесла мессиру Гавейну,
а тот отдал Элену Таненгскому. Отсюда и пошли ненависть и
интриги, о коих нам, быть может, еще придется поговорить.
В тот самый день, что и оруженосец Элена, явилась ко
двору девица со щитом, повешенным на шею. Она сказала
королеве:
— Госпожа, вам шлет приветствие и это подношение
мудрейшая дева из ныне живущих; она знает тайны всех
ваших помыслов и наказывает вам хранить этот щит, дабы
исцелить еще горшую печаль, чем вы изведали доныне.
— Вот превосходная причина сохранить его, — отвечала
королева, — желаю доброй удачи той, что его прислала! Но
могу ли я узнать, кто эта мудрая дева?
— Госпожа, ее называют Владычицей Озера.
Королева уже знала, сколь многим обязана ее покрови-
тельству; она обняла посланницу, своими руками сняла с ее
шеи щит и начала разглядывать его беспокойно и пытливо.

247
Он был расколот сверху донизу, так что один лишь умбон
удерживал вместе обе половины, между которыми легко
проходила рука. На одной был изображен рыцарь в доспе-
хах, но без шлема; на другой дама, до того искусно нарисо-
ванная, что словно живая, склонялась лицом к его лицу, и
они бы коснулись щеками, когда бы не разлом, отделявший
их друг от друга.
— Этот щит был бы достоин всяческих похвал, — сказала
королева, — если бы не был расколот пополам; однако, похо-
же, его сделали недавно. Извольте сказать нам, сударыня, от-
куда этот разлом1, и кто этот рыцарь, и кто эта дама.
— Что касается рыцаря, — ответила девица, — он, без со-
мнения, лучший на свете; он заслужил любовь своей дамы
непревзойденными подвигами. До сего дня между ними не
было ничего, кроме поцелуев и объятий; но знайте, что обе
части щита сомкнутся, когда оба возлюбленных будут впол-
не и совершенно обладать друг другом. Тогда-то даму по-
стигнет сильнейшее горе, какое ей дано пережить.
Обрадованная такими вестями, королева устроила
большое пиршество для той, что принесла ей столь чудес-
ный подарок. Прежде чем отпустить ее, она велела повесить
щит на стену своей опочивальни так, чтобы всегда иметь его
перед глазами; и когда ей приходилось быть не в Камалоте,
а в иных местах, она старалась непременно перевезти его в
свое новое жилище.

Возможно, бризура в гербе [фр. brisure — трещина, излом] получи-

1

ла свое право на существование из-за этого эпизода в «Ланселоте». Она

должна была обозначать собою младшие ветви и исчезала, когда откры-
тое право наследования давало ее носителю первородство. Так, например,
ветвь Бурбонов-Орлеанских еще имеет бризуру в виде гербовой связки.
(Прим. П. Париса).

248
 XLIII
оследуем же теперь за славным Гектором в пред-

П принятом им поиске. От рыцаря, привезшего ему

меч девицы Норгалльской, он узнал, что мессир Га-
вейн проезжал перекресток Семипутье на рубеже королев-
ства Норгаллия. А посему он переправился через Северн и
углубился в Брекеганский лес. Утро было прекрасное, и он,
как истинно влюбленный, до того погрузился в мечтания1,
что, не видя ничего, проехал совсем близко от девицы, си-
девшей под дубом и державшей на коленях рыцаря, изра-
ненного множеством ударов меча. В нескольких шагах от
них оруженосец стерег лошадь девицы. В грезах о только что
оставленной подруге Гектор не заметил, как конь его задел
ногу раненого рыцаря.
— Сир, — окликнула его девица, — вы не слишком учти-
вы; вы чуть не задавили этого рыцаря, столь же родовитого,
как вы, а пожалуй, что и поболее.
Гектор не слышал и ничего не отвечал; оруженосец под-
бежал к нему и воскликнул, ухватив коня за повод:
— Смотрите, не сломайте себе шею!
— Почему это, братец?
— Потому что вы, как видно, спите, а не следите за сво-
им конем: не видите, что ли, этого несчастного рыцаря, чью
голову держит моя госпожа?
Гектор взглянул и, пристыженный, повернул назад про-
сить прощения у девицы.
— Я раздумывал, — сказал он ей, — о предмете, более
всего мною любимом, и жалел, что расстался с ним; прости-
те меня, и прошу вас считать меня вашим рыцарем, если вы
полагаете, что вам нужна помощь.
— Но вы не знаете, в чьи руки себя отдаете, — возразила
девица. — В какую сторону вы едете, сир?
1
Эти мечтания частенько посещают Ланселота, Гектора и даже Га-
вейна. Они того же рода, что и у Гилана Задумчивого в Неистовом Роланде.
(Прим. П. Париса).

249
 — Я хотел бы добраться до Семипутья, но я плохо знаю
дороги.
— Если бы я могла довериться вашей защите, я бы про-
водила вас, а этого беднягу рыцаря оставила на попечение
моего оруженосца.
— Сударыня, пока вы будете под моей охраной, вы мо-
жете никого и ничего не бояться.
— Тогда я провожу вас.
Она посадила оруженосца на свое место и положила
голову раненого рыцаря ему на колени. Гектор помог ей
сесть верхом; они пустились в путь. По дороге Гектор спро-
сил, кто этот жестоко израненный рыцарь, что покоился у
нее на коленях.
— Невдалеке отюда, — отвечала она, — живет один ры-
царь, нечестивец и буян, который возомнил, что никто не
может устоять против него; это кузен моего бедного друга.
Однажды тот нечестивый рыцарь охотился в лесу; он вошел
в шатер, ему принадлежащий; мой друг его опередил и ради
отдыха улегся на ложе, где спала подруга его кузена. А тот,
увидев их обоих спящими, вообразил себе дурное дело, о
коем не помышляли ни он, ни девица; он нанес моему дру-
гу множество ударов мечом и ушел, будучи уверен, что убил
его. Весть об этой неправедной казни дошла до меня, я подо-
спела и перевязывала его раны, когда вы появились.
Так беседуя, они подъехали к шатру, где совершалось
убийство. Перед входом сидел в кресле рыцарь, ему подвя-
зывали кольчужные шоссы; казалось, его нимало не беспо-
коили громкие вопли, исходящие из шатра.
— Сир, — сказала девица Гектору, — вот тот нечестивец,
которого я упоминала; если вы не возьмесь меня защитить,
я вернусь к своему рыцарю.
— Кроме него, вам некого бояться?
— Только его одного; все, кто живет в этом шатре, жела-
ют мне добра.
— Успокойтесь, сударыня, у меня сил довольно, чтобы
вас защитить; но откуда эти вопли, слышные нам?

250
 — Это та девица, что спала рядом с моим другом; ее
обвиняют в прегрешении, которого она не совершала; она
сильно любила и, несомненно, еще любит того, кто отказы-
вается верить в ее преданность.
Гектор подъехал поближе к рыцарю:
— Скажите мне, рыцарь, отчего там слышны эти вопли?
— А вам что за дело?
— Я желаю это знать и прошу вас мне сказать.
— А я не намерен говорить этого ни вам, ни этой пропа-
щей девке, вашей напарнице.
— Вы говорите гадости, и скорее к вашему стыду, неже-
ли к стыду моей спутницы.
— Однако я всего лишь сказал правду.
— О! — вскричала девица, — видит Бог, вы солгали!
Услышав эти слова, рыцарь вскочил, побагровев от гне-
ва, и набросился на девицу; но Гектор успел направить меж-
ду ними своего коня.
— Ни шагу более, — сказал он, — эта особа под моей ох-
раной, и плохо бы вы обо мне подумали, если бы я ее не за-
щитил. Но я вооружен, а вы нет; даю вам время.
— Мне не понадобится оружие, кроме моего щита, что-
бы скинуть тебя, умыкнуть ее и привязать за косы к первому
встречному дубу.
И все еще разглагольствуя, он пытался развернуть коня,
чтобы подобраться к девице; но Гектор резко поддал шпоры,
оттеснил его конской грудью, опрокинул навзничь и прое-
хал бы по телу, если бы тот не ухватился за повод.
— Ты об этом пожалеешь! — взревел, поднимаясь, разъ-
яренный рыцарь. — Прокляни меня Бог, если я лягу в постель
прежде, чем разделаюсь с тобой.
— Вот и посмотрим, — спокойно ответил Гектор, — иди-
те облачайтесь, и если вы одолеете, тогда делайте, что вам
угодно.
— О! Я не настолько боюсь тебя, чтобы облачаться сверх
того, что есть на мне.

251
 Он требует шлем у оруженосца, который крепил ему
шоссы, и когда шлем подвязан, садится в седло: щит на шее,
меч на перевязи, прочное копье в руке. Затем они отходят,
возвращаются и налетают друг на друга. Рыцарь из шатра
ломает свою глефу; Гектор, загодя сняв железо со своей, дабы
уравнять поединок, попадает ему прямо в грудь и жестоко
сбивает на землю. Он дает ему времени вдоволь, чтобы под-
няться; но потом ударяет мечом плашмя, во второй раз вы-
бивает из седла и топчет конем его руку. Рыцарь все же вста-
ет, берется за меч обеими руками и бьет наотмашь Гектора
по шлему; но тот в ответ выбивает клинок из рук, вынудив
рыцаря искать убежище в шатре, куда Гектор ворвался сле-
дом за ним. Видя, что жизнь его в опасности, тот поспешно
снял шлем и признал себя побежденным.
— Я был скверно вооружен, — добавил он, — и вам не-
много чести одолеть меня. Если бы вы дали мне время на-
деть доспехи, вы могли бы гордиться своею победой.
— Так что же! Если тебе так неймется начать сначала,
иди вооружись получше, но прежде скажи мне, откуда эти
вопли, слышные там.
— От одной девицы, которую я долго любил; она меня
опозорила, и этого я ей не прощу; вот она и горюет, и воет.
— Это из-за нее ты, видно, изрубил своего кузена, не
бросив ему вызов?
— Верно: за такое оскорбление, какое он мне нанес, я не
обязан был его вызывать.
Пока он облачался, девица стала сгоряча упрекать Гек-
тора за то, что он не употребил себе на пользу первоначаль-
ное превосходство:
— Он бы на вашем месте действовал совсем иначе.
— Вполне возможно, сударыня, но я был лучше воору-
жен, и при любом дворе меня бы осудили за излишнюю же-
стокость к нему.
Тем временем рыцарь вернулся в полных доспехах.

252
 — Вы могли бы избегнуть поединка, — сказал ему Гек-
тор, — выплатив достойную пеню девице, сопровождаемой
мною.
— Это пусть кто другой избегнет случая отомстить ей, а
заодно и тому, кому она была любовницей.
Бой возобновился; Гектор вновь распростер его на зем-
ле. Чтобы вести поединок на равных, он спешился и при-
нялся рубиться на мечах; превосходство между ними долгое
время было неявным, и девица, тревожась об исходе битвы,
укрылась в лесу, дабы не оказаться в руках ненавистного по-
бедителя. Наконец, Гектор сбил соперника с ног; он сорвал
с него шлем и собрался уже отсечь ему голову, когда повер-
женный запросил пощады. Девица вернулась.
— Не вздумайте пощадить его! — воскликнула она.
— Ваша жизнь, — сказал Гектор, — зависит от этой суда-
рыни.
— Ха! Я уже мертв; что мне толку признавать, что я был
неправ перед нею и что ее дружок не оскорбил меня? Но,
сир рыцарь, я не совершил ничего такого, чтобы заслужить
смерти от вас: вот вам мой меч, удовольствуйтесь тем, что
вы победили меня.
— Сударыня, что мне, по-вашему, делать?
— Отомстите за смерть моего друга.
— Стало быть, придется вам угодить, — и он уже отки-
дывал рыцарю забрало, когда девица в шатре, увидев в та-
кой опасности того, которого любила, хотя он и дурно с ней
обошелся, выбежала простоволосая и пала на колени перед
Гектором, умоляя его о пощаде.
— Не у меня ее следует просить, сударыня, а вот у нее.
Тогда та, что домогалась смерти рыцаря, смягчилась, за-
лилась слезами и сказала, обернувшись к Гектору:
— Сир рыцарь, поступайте, как вам угодно, я заранее на
все согласна.
Побежденный же изъявил желание сдаться в плен де-
вице, понесшей ущерб, и Гектор позволил ему вернуться в
седло. Они добрались до ближайшей обители; побежденный

253
поднял руку и при святом отце поклялся делать все, чего по-
требует девица.
— А мне, — спросил у них Гектор, — далеко еще осталось
до Семипутья?
— Вы отвернули в сторону от него, — ответил рыцарь, —
но, если вы не возражаете, вот мой паж-оруженосец, он бу-
дет вам провожатым и приведет вас в дом своего отца.
Гектор согласился, а рыцарь стал упрашивать его на-
звать свое имя.
— Меня зовут Гектор.
— А меня Гинас Блакестенский.
Засим они и оставили друг друга с Богом. Гинас и обе
девицы поехали к раненому рыцарю, а Гектор вверил себя
провожатому-оруженосцу.

XLIV
режде чем добраться из герцогства Камбеник до ко-

П ролевства Норгаллии, Гектор не единожды имел слу-

чай выказать свою доблесть. Вначале ему пришлось
обороняться от двух новоявленных рыцарей, племянников
герцога Камбеникского; он поверг их наземь одного за дру-
гим с назидательной суровостью, дабы умели придерживать
свой гонор. Оруженосец Гинаса привел его ко входу в башню
при доме своего отца; старик принял его с почестями, про-
водил в самую роскошную свою залу, освещенную множе-
ством свечей; с него сняли доспехи, а раны, полученные им
в прошлых поединках, осмотрели и перевязали. На другой
день он поблагодарил хозяев, сел верхом и, наконец, увидел
перед собою пустошь, где лежал перекресток. Посреди доро-
ги были воздвигнуты два столба; встречный дьяк объяснил
ему, зачем их установили: в прежнее время к ним были при-
слонены две связки копий; рыцарь, который их поставил,
зазывал странствующих рыцарей на поединок и долгое вре-
мя побеждал всех, кто ему отвечал. Наконец, один рыцарь из
дома короля Артура, вынудив его просить пощады, приказал

254
ему ехать к королеве Гвиневре и госпоже Рестокской, чтобы
исполнить при них некое двойное поручение.
В этом незадачливом рыцаре Гектор узнал того, кто пе-
редал ему меч с письменами от девицы Норгалльской, по-
сланный мессиром Гавейном. Он уже миновал пустошь с
перекрестком, когда заметил на одном холме прекрасный
замок. На дороге, ведущей к нему, были ясно различимы све-
жие следы лошадиных подков. Вскоре мимо проехали трое
всадников, гоня впереди себя заплаканную девицу верхом
на рысистом коне. Это была, как он после узнал, жена одного
доблестного рыцаря. Гектор начал с того, что нагнал похи-
тителей и заставил их отпустить добычу; он убил первого из
них, кто явно верховодил прочими, проводил даму к воро-
там замка, а узнав от нее, что супругу ее надобна помощь,
помчался в сторону, указанную оруженосцем, и вторгся меж
четырех негодяев, наседавших вовсю на супруга владелицы
замка и на двух его рыцарей. При его содействии неприя-
тели были убиты, ранены или обращены в бегство. Испол-
ненный благодарности и восхищенный подвигами своего
избавителя, шателен упросил сопроводить его до замка и
попутно поведал ему, что случилось.
— Вы в краю, разоренном войной, — сказал он. — Соро-
дичи, соседи — все ополчились друг на друга; я сам держу
оборону от тех, кому бы пристало дружить со мною. И вот по
какому случаю: когда отец спасенной вами дамы увидел, что
близится его смерть, он призвал свою единственную дочь и
заставил поклясться на святых мощах, что она ни от кого не
примет совета о замужестве, кроме как от своих вернопод-
данных1, и изберет того, кому наилучшим ручательством бу-
дет его доблесть. Обо мне девица слышала лестного поболее,
чем во мне есть, и отдала мне свою любовь. Я прилагал все
силы, чтобы оказаться этого достойным. Однажды ее со-
1
Очевидно, потому, что их долг по отношению к ней не позволил бы
ее принуждать, и потому, что их насущный интерес требовал, чтобы их
сюзерен был человеком, способным хорошо защитить свои земли и своих
вассалов. (Прим. П. Париса).

255
родичи, ничем от нее не владеющие, явились предложить
ей супруга; она приняла их довольно нелюбезно и ответи-
ла, что намерена выйти замуж не по их выбору, а по свое-
му. Этот ответ их весьма разозлил; они пригрозили лишить
ее наследства и принялись совершать набеги на ее земли.
Однажды они захватили скот, который только выгнали из
замка; привлеченный зовом пастуха, я немедля вооружил
двадцать семь рыцарей, поставленных на охрану стен, и с
Божьей помощью нам удалось вернуть стада. Велика же
была радость, когда мы возвратились; мои соратники наи-
большую долю своей победы приписали мне, а потому дали
совет своей госпоже взять меня в супруги. Этого-то она и
желала, но сочла более приличным притвориться: она сде-
лала вид, что мало к этому расположена, и повелела, чтобы
каждый из них высказал ей под присягой, что он об этом
думает. Как она и надеялась, все они в один голос хвалили
предложенный союз, и вышло так, будто она выбрала меня,
лишь уважив их мнение. Когда ее сородичи узнали про ее
замужество, они послали мне вызов. До сего дня у меня было
довольно охраны; но прознав нынче утром, что я вышел все-
го с тремя рыцарями в тот час, когда госпожа обыкновенно
ездила в монастырь возносить свои молитвы, четырнадцать
из них бросились за мной в погоню, а другие поджидали го-
спожу у выхода из монастыря. Они уже уводили ее, когда вы
их остановили, как сказывал мне оруженосец, ваш провожа-
тый. Вы убили того, чьим приказам они повиновались; это
могущественный рыцарь, и его смерть, несомненно, повле-
чет за собою кары; затем вы оказали мне помощь, столь мне
необходимую. Да воздастся вам за это, сеньор рыцарь! Кому
я обязан столь щедрой услугой?
Гектор назвал свое имя и спросил имя шателена; его
звали Синадос, а замок, которым он владел от своей госпо-
жи супруги, был Виндзор1. Гектор заметил, как выгодно он
1
Новое доказательство невежества романиста по части топографии
Великой Бретани. Виндзор на севере Уэльса, посреди обширного леса!
(Прим. П. Париса).

256
расположен; осталось пожелать ему разве что более пол-
новодной реки да виноградников, вовсе не виданных в Ве-
ликой Бретани. Так беседуя, они прибыли к воротам; дама,
которую загодя предупредил один из оруженосцев, распоря-
дилась устлать залы травой и велела горожанам выйти им
навстречу. Увидев вновь своего спасителя, она простерла к
нему руки и надолго прижала его к груди.
— Сир, — сказала она, — этот замок ваш; извольте распо-
ряжаться им, как своим владением.
— Ах! госпожа, — ответил Гектор, — он в таких добрых
руках, что упаси меня Бог отнимать его у вас!
Тогда дамы и девицы стали наперебой просить у него
позволения снять с него доспехи и услужить ему со всем
усердием. Когда накрыли столы, все принялись за трапе-
зу; Синадос сидел между Гектором и владелицей замка.
А назавтра тот распростился со своими хозяевами, заверив
их, что они могут положиться на него повсюду, где им только
может понадобиться помощь.

XLV
роведя в дороге целый день, Гектор под вечер ока-

П зался перед замком, построенным в неприступном

месте; но во всей его округе видны были одни раз-
валины и обломки. Крутую скалу, над которой он вознесся, с
обратной стороны омывала глубокая и широкая река, обере-
гавшая замок от осады и голода.
Гектор спешился у подножия скалы и начал на нее взби-
раться, держа коня в поводу. Не дойдя и до середины подъе-
ма, он ощутил такую усталость, что предпочел сесть обратно
в седло и таким манером медленно добрести до городских
ворот.
Ворота были открыты; он углубился в переулки, но уви-
дел, что при его приближении жители поспешно попрята-
лись в свои дома и заперлись в них, так что он, не встретив
ни одной живой души, проехал весь город и достиг проти-

257
воположных ворот. Те были заперты; он стучал, звал, но не
добился ответа.
— Будь прокляты выродки этого замка! — воскликнул
он. — Если бы Бог возлюбил его так же, как я, он бы опроки-
нул его кверху дном. Что же остается делать, как не повер-
нуть назад и не сойти со скалы через первые ворота?
Он развернул коня и стал спускаться обратно, пока не
приметил одного простолюдина, вошедшего в тот самый миг,
когда эти первые ворота закрывались. Простолюдин этот воз-
вращался с топором на плече; при виде чужеземца он бросил-
ся бежать к ближайшему дому; Гектор остановил его.
— Научи меня, — сказал он, — как выйти отсюда, или я
убью тебя.
— Ах! сеньор, будь вы хоть сам король Артур, придется
вам здесь побыть.
— Почему вы все убегаете, стоит мне подойти?
— Сир, потому что нам под страхом смерти не велено
укрывать и принимать любого чужеземца; угодив сюда, каж-
дый рыцарь должен провести ночь в замке.
— Как! меня хотят удержать против моей воли?
— Именно.
— Для этого уж точно нужны другие руки, не твои; дай-
ка мне топор.
Он недолго думая взял его и направился прямиком к во-
ротам.
— Мой топор! — возопил простолюдин, — отдайте мой
топор.
— Убирайся, подлец, или я размозжу тебе голову.
Простолюдин не заставил повторять дважды и бросил-
ся наутек. Гектор спешился, привязал коня у входа в дом и
пошел крушить ворота топором. Пока он рубил их что есть
силы, прибежал слуга.
— Постойте, сир, — сказал он, — вы попусту стараетесь;
куда как лучше будет, если вы попросите приюта для себя и
своего коня у сеньора замка.

258
 Гектор уже чуял некую измену, когда вдруг увидел, что
слуга вскочил на его коня и дал шпоры; он бросился за ним,
но сразу понял, что догнать его не сможет; он откинул прочь
топор и покорно стал подниматься ко дворцу. На половине
лестницы к нему подошли рыцари.
— Сир, — сказал самый старший, ответив на его привет-
ствие, — разве рыцари в вашей стране — плотники, чтобы
рубить ворота?
— Сир, — ответствовал Гектор, — я отнюдь не намерен
оставаться здесь; извольте приказать, чтобы мне вернули
коня, которого один городской слуга воровски угнал у меня.
— Буду только рад; но вначале объяснитесь по поводу
ворот, покореженных вами.
— Я бы их и вовсе поломал, имей я на это время, так
много злонравия нашел я в ваших горожанах.
Старик улыбнулся и спросил, кто он.
— Один из рыцарей королевы Гвиневры.
— Тогда милости прошу! Я прощаю проступки, но не
против устоев этого замка; вы позволите разоружить вас, и
будь вы хоть сам король Артур, вам придется провести здесь
ночь; так велит обычай.
Подошли оруженосцы, чтобы снять с него доспехи; но
прежде Гектор хотел узнать, что это за обычай, и владелец
замка, видя, что он так хорош собою и учтив в речах, согла-
сился утолить его любопытство.
— Этот замок, как вы видите, весьма надежен; на вла-
дение им притязают три моих соседа: король Траделинан1
Норгалльский, Малакен — Король с Сотней Рыцарей и гер-
цог Эсканс Камбеникский. Они уже погубили немало моих
рыцарей; но благодаря войне, возникшей между королем
Траделинаном и герцогом Эскансом, нынче мне опасен
один лишь Малакен; а он к тому же гостит в Сорелуа у ку-
зена, принца Галеота. У Малакена в сенешалях его вассал,
один из самых именитых, это Марганор; он не дает нам ни

1
Варианты: Белинан, Бениан, Халинан. (Прим. П. Париса).

259
часа покоя; его рыцари денно и нощно стоят перед мостом,
который преграждает подходы к этому месту. Они надеются
таким путем вынудить меня сдать им замок, чего я никогда
не допущу. Однако вы же видите, я стар, а из детей у меня
всего одна дочь, красавица и умница. Я бы давно уже выдал
ее замуж, если бы решился выбрать ей супруга среди тех, с
кем у меня не сведены счеты за гибель моих родных. Я желал
бы иметь зятем доблестного рыцаря, способного оборонять
от них мой замок. Но три года тому назад горожане мои при-
шли ко мне с упреками, отчего я не выдаю свою дочь замуж;
и до того дошло, что они, мол, покинут город, если я не су-
мею прекратить войну. И они заставили меня поклясться на
святых, что я буду удерживать всех рыцарей, каких занесет
сюда судьба, и по меньшей мере на одну ночь оставлять их,
чтобы они грудью защищали замок, а прежде чем отбыть,
давали бы слово смертельно ненавидеть всех врагов Узкой
Межи — таково имя моего замка, — если только они не васса-
лы тех, кто желает им завладеть.
— По правде говоря, — ответил Гектор, — это злонаме-
ренный обычай. Что за резон пришлому рыцарю защищать
вашу Узкую Межу?
— Каков бы ни был обычай, я буду его блюсти. Ведь к нам
сюда может явиться рыцарь, чьей доблести довольно, чтобы
удостоиться руки моей дочери вкупе с честью владения этим
замком, самым неприступным во всей Бретани. Еще и недели
не прошло, как два вассала короля Артура попали к Маргано-
ру в плен из-за того, что не следовали моим советам: один из
них — мессир Ивейн, другой — Сагремор. Прибыв, они сказа-
ли мне, что по уговору с мессиром Гавейном едут разыскивать
лучшего рыцаря, когда-либо носившего щит. Сагремору не
было охоты становиться моим шампионом на один день, но
мессир Ивейн его вразумил, что я и сам вассал короля Артура
и что враги мои у самых ворот. И потому они оба дали мне
клятву. Когда их облачили в доспехи, они стали просить по-
зволить им выказать свою доблесть. Я оговорил им условие:
не переходить моста, перекинутого над топью у конца моще-

260
ной дороги, и биться против рыцарей только один на один.
Они вышли, а Марганору передано было, чтобы он выставил
двух своих лучших шампионов; мессир Ивейн сразил перво-
го, а Сагремор обломал о второго четыре копья, но на пятом
заходе был спешен. Когда они вернулись, мессир Ивейн при-
знался нам, что не видал еще столь сильных бойцов, кроме
разве что рыцаря, которому они однажды бросили вызов у
родника, где он позволял себя бить жалкому карлику. Тот ры-
царь, добавили они, поверг наземь четырех его собратьев по
Круглому Столу на глазах у мессира Гавейна.
При этих последних словах Гектор зарделся румянцем1.
— Но как же, — спросил он, — попали в плен Сагремор и
мессир Ивейн?
— Едва они вернулись, Сагремор сказал, что с ума сой-
дет, если я не позволю им второй поединок на мосту: при-
шлось мне согласиться. С первого удара он сбил долой того,
кем был спешен накануне, и то же самое проделал мессир
Ивейн. Они взялись за мечи и усердствовали так, что трудно
было глазу уследить за всем, что они творили. Но они черес-
чур надеялись на свою удачу: Сагремор, недаром у вас про-
званный Шалым, столь опрометчиво рвался вперед, что я
приказал своим людям поддержать его. Увидев, что они под-
ходят, оба рыцаря сочли себя вправе выйти за мост и тотчас
были окружены. Я видел, как пали три моих лучших рыцаря;
но я не столько жалею о них, сколько о пленении Сагремора
и мессира Ивейна.
После этой истории все сели за стол, а когда скатерти
были убраны, Гектора проводили в прекрасную спальню,
где он улегся в постель. Ночью он мало спал, без конца раз-
мышляя, как бы ему освободить двух славных рыцарей, ему
еще незнакомых, хотя он слышал нередко, как превозноси-
ли их подвиги.

1
В печатном издании, которое отсылает здесь к эпизоду у Соснового
Ключа, рассказ об этом приключении пропущен; так что в нем нельзя до-
гадаться, почему Гектор смущенно краснеет. (Прим. П. Париса).

261
 На рассвете он услышал клич, знаменующий, что враг
на подходе, и потребовал свои доспехи. Но прежде всего
сеньор замка пожелал взять с него клятву: его проводили
в монастырь, чтобы там он прослушал мессу и поклялся на
святых, что будет бойцом сеньора Узкой Межи, пока пребы-
вает в замке. Как только его облачили в доспехи, он вместе
с другими рыцарями направился к воротам, и те перед ним
отворились. Впереди моста был закрытый барбакан1; обык-
новенно рыцари Марганора подступали вплотную к этому
барбакану, а лучники Узкой Межи никогда не дерзали высту-
пить против них. На сей раз Гектор запросил у сеньора Узкой
Межи позволения дойти до самого моста.
— Я вам позволю, но при условии не переходить его.
Барбакан открыли, и Гектор условился с рыцарями зам-
ка, чтобы те держались позади него.
–Дайте мне напасть на них с разгону, — сказал он. —
Если кто-то из них упадет, подходите подобрать их и отво-
дите в барбакан.
— Но только ни за что, — повторил сеньор шателен, — не
заходите дальше моста!
Но вот на мощеной дороге появляются один, два, три
рыцаря Марганора. Гектор мчится на них, первому вонза-
ет острие глефы в челюсть, второго сбивает вместе с конем;
глефа его ломается в щепы, он достает меч и оглушает треть-
его, уложив ничком на шею коня. Стражи барбакана вышли
подобрать пеших; Гектор запросил у них вторую глефу; но
сеньор Узкой Межи счел, что он уже сделал предостаточно, и
не дал ему остаться на мосту. Между тем к Марганору поска-
кали доложить, что некий отважный рыцарь, недавно при-
бывший в замок, сбил и пленил двух его бойцов.

1
Вариант: «башня». Барбаканом, как прекрасно сказал г-н Вио-
ле-ле-Дюк, было «передовое укрепление, защищавшее проход или воро-
та, которое позволяло гарнизону крепости собираться в укрытии и оттуда
совершать вылазки или прикрывать отступление». (Словарь французской
архитектуры). Превосходный рисунок, приводимый в т. II, стр. 113, цели-
ком может быть отнесен к барбакану замка Узкой Межи. (Прим. П. Париса).

262
 — Будь он сколь угодно отважен, — сказал Марганор, —
найдется на него, кто посильнее.
И он выслал всех своих рыцарей на мост, несмотря на
дождь камней, стрел и пик, которыми осыпали их рыцари
замка. Гектор во второй раз заручился дозволением сеньора
Узкой Межи выйти из барбакана, но на тех же условиях. Едва
он вывел коня на дорогу, как высмотрел одного из рыцарей
Марганора и вонзил острие своей глефы ему в руку. Овладев
дорогой, он двинулся на мост; второй рыцарь с той стороны
подал знак, чтобы он ехал к нему.
— Не могу, — сказал Гектор, — я дал слово оставаться
здесь; ступайте сами.
— О! Вас держит вовсе не опасение нарушить клятву.
От этих слов Гектор побагровел.
— Дождитесь, по крайней мере, — ответил он, — пока я
пойду и возьму свое слово обратно.
— Не возражаю; но сомневаюсь, что вы вернетесь.
Все, что сумел себе выговорить Гектор, — право пере-
ехать мост, если только Марганор не откажется дать слово,
что выставит против него единственного рыцаря и позволит
ему беспрепятственно вернуться в барбакан. Марганор дал
слово; однако, пустившись на обман, он указал своим лю-
дям сломать мост, как только рыцарь из замка переедет на
ту сторону.
Гектор преспокойно переехал мост; оба шампиона ра-
зошлись, потом устремились друг другу навстречу во всю
прыть своих коней. Столкновение был жестоким: всадники
и кони покатились по земле. Гектор поднялся первым и ус-
лышал стук топоров по доскам; он вскочил на коня и в яро-
сти стал колоть и рубить ратников мечом; одних он убил,
других ранил или обратил в бегство. Тут подоспел Марганор.
— Преступно с вашей стороны, — сказал он, — избивать
моих людей.
— Это вы преступили уговор, приказав поломать мост,
чтобы мне невозможно было вернуться.

263
 — Мои люди не поднимали на вас руку; и мост вам не
принадлежит.
— Любезный сир, — ответил Гектор, — позвольте мне за-
вершить мой поединок; если вам после будет на что пожало-
ваться, я готов держать ответ перед вами.
— В добрый час.
— Оградите меня от ваших людей и дайте мне увести
вашего рыцаря в плен, если мне удастся одолеть его.
— Так тому и быть! — ответил Марганор.
Пока они препирались, поднялся рыцарь, сбитый Гек-
тором. Второе столкновение принесло ему не более удачи;
он был вновь жестоко повержен на землю, а пока вставал,
Гектор ухватил его шлем за маковку и сорвал, опрокинув са-
мого его ничком. Не сходя с коня, он далеко забросил шлем
и ударил рыцаря мечом; с лицом, залитым кровью, тот все
еще пытался встать.
— Признайте себя побежденным, или я снесу вам голову.
Тот упал без чувств и не мог ответить. Гектор сошел с
коня, опустил забрало и уже готов был нанести ему смер-
тельный удар, но тут подоспел Марганор с непокрытой го-
ловой, дабы никто не усомнился в его намерениях.
— Сир, — сказал он, — не убивайте его; я прошу за него
пощады.
Но побежденный, придя в себя, приподнялся и пытался
защититься.
— Довольно! — сказал Марганор, — вас победили; я про-
сил за вас пощады.
— Не смею ослушаться моего сеньора.
— Но вы, — продолжил Марганор, обратясь к Гектору, —
вы мне ответите за побоище, учиненное над моими людьми,
тогда как бой назначен был только между вами двоими.
— Это вас надлежит призвать к ответу; ведь эти самые
люди едва не лишили меня возможности вернуться.
— Тем не менее, вы нарушили наш уговор, и я объявляю
вас клятвопреступником; я готов доказать это, выйдя про-
тив вас один на один.

264
 — Не найдется такого суда, на котором я бы не защитил
себя.
— И на котором я не обвинил бы вас.
— Ну что же! Кто нам мешает разрешить спор немед-
ленно?
В это время подоспел сеньор Узкой Межи.
— Гектор, — сказал он, — если вы будете биться против
Марганора, пусть ваш поединок будет на дороге; как только
он завершится, мы сломаем мост.
Предложение это передали Марганору.
— Какое же ручательство я буду иметь от сеньора Узкой
Межи, если обратный путь для меня будет закрыт?
— Клянусь, — ответил шателен, — что ни я, ни мои люди
не станем вам препятствовать; если вы выйдете победите-
лем, вы сможете увести вашего пленника.
На том и порешили. Марганор подвязал свой шлем и пе-
реехал мост; Гектор вышел из барбакана; они устремляются
друг другу навстречу. С первого удара обе глефы ломаются
в щепы. Марганор покидает седло; Гектор держится, но до
того оглушен, что едва помнит себя. Когда же он обрел ды-
хание, то столь яростно ринулся на коня Марганора, лежав-
шего подле всадника, что его собственный конь запнулся и
скинул его. Он поднялся, положил руку на меч и вернулся к
Марганору, чей перепуганный конь ускакал галопом к мосту
и увяз передними ногами в болоте; люди Марганора вытя-
нули его с превеликим трудом. Видя, что противник остался
пеший, Гектор сошел с коня, отдал стеречь его и, прижимая
щит к груди, пошел на Марганора, который весьма надеялся
отыграться в рукопашной.
Оба, укрыв себя щитами, долго донимали друг друга
мелкими и скорыми ударами. Однако Марганор норовил не
столько шире махнуть, сколько вернее попасть. Гектор же,
будучи более в себе уверен, без конца осыпал доспехи со-
перника градом ударов; и вот кольчуга его изорвана, плоть
окровавлена и обнажена, рука отяжелела; все ведет к тому,
что впору бы ему обороняться, а не наступать. Наконец, бли-

265
же к полудню он снова усилил свой натиск. Удивленный и
встревоженный таким оборотом, Марганор отошел и стал
отбиваться по мере сил.
— Сир рыцарь, — сказал он, — я признаю вашу доблесть;
но, поскольку мы воюем без веской причины, не досадно ли
будет одному из нас окончить тут свою жизнь? Послушайте
меня, давайте сложим оружие: мне лучше лишиться десятка
моих воинов, чем винить себя в вашей гибели.
— Если вы хотите прекратить, рыцарь, признайте себя
побежденным.
— Никогда, Боже упаси! И уж коли вы отвергли мое пред-
ложение, пусть честь достанется тому, кому ее дарует Бог!
Долго еще длился поединок. Наконец, Гектор последним
усилием поднял меч обеими руками, ударил о шлем, рассек
его и поверг сенешаля на колени. Затем он с легкостью со-
рвал с него шлем и закинул в трясину.
— Просите пощады!
— Нет! — ответил Марганор, высвобождаясь из его объ-
ятий. — Мне жарковато было в этом шлеме.
И наполовину прикрыв голову обломками щита, он но-
ровит опять напасть, но теперь оттеснен до самого входа на
мост.
— Поберегитесь, Марганор, — говорит Гектор; и стано-
вится между ним и краем моста. — Сдавайся!
— Нет! лучше умереть.
— Ну, так и умрешь.
Марганор пятится еще; он оступается, и Гектор в другой
раз замечает ему, где тут можно ненароком угодить в боло-
то. Дивясь такому великодушию, Марганор говорит про себя,
что сам он был бы не настолько учтив. Новый удар по голове
вынуждает его на шаг отступить; он падает, он по пояс по-
гружается в топь.
— Не дай Бог, — сказал тогда Гектор, — чтобы такой до-
брый рыцарь нашел столь бесславный конец!
Он наклонился, ухватил его за руки и с превеликим тру-
дом вытянул на дорогу.

266
 — Каково вам сейчас? — спросил он.
— Слава Богу, вполне сносно для того, чтобы признать,
что вы несравненный герой. Вот мой меч, я прошу у вас по-
щады.
Гектор подал ему руку и поддерживал его до барбака-
на. Им вышли навстречу, их приняли с восторгом. Прибыла
дочь шателена, желая видеть не столько Марганора, сколько
его победителя. Она сама отвязала Гектору шлем.
— Добро пожаловать, рыцарь, достойнейший любви
наилучшей из дам! — сказала она, целуя его.
Когда возвратились в замок, она проводила Гектора в
свои покои и сняла с него доспехи, не позволив коснуться
его никому, кроме своих девиц. Она омыла ему руки, шею,
лицо. Она накинула ему на плечи богатый плащ, и чем более
она на него взирала, тем более была восхищена и опьянена.
«Ах! — думала она, — сколько добродетелей, сколько совер-
шенств! Мог ли Бог явить еще более милости человеку?»
Но для Гектора первейшей заботой было напомнить
Марганору, что пора ему выпустить двух рыцарей Артурова
дома. Сенешаль приказал привести их; Сагремор и мессир
Ивейн прибыли и стали расспрашивать, кто их освободил;
им назвали Гектора, и они были явно удивлены, что до сей
поры не слышали о таком рыцаре. Но когда им пояснили,
что он из Рестока, они обменялись понимающей улыбкой,
которая не ускользнула от внимания Гектора.
— Мы припоминаем, — сказали они, — одного рыцаря,
который однажды обошелся с нами довольно жестоко — со
мною, Грифлетом и Кэем, на глазах у мессира Гавейна; а сам
позволил глумиться над собою некоему карлику.
— Что ж, — ответил Гектор, — не лучше ли ему было сно-
сить побои от карлика, чем биться против мессира Гавейна?
Этот ответ еще более поднял рыцаря в их глазах.
— Сир, — сказал Ивейн, — вы нам сказали, что вы из ры-
царей королевы Гвиневры; давно ли вы расстались с нею?
— Нет; я простился с моею госпожой королевой, чтобы
начать поиск одного доблестного рыцаря, имени которого я

267
доподлинно не знаю. Однако есть у меня основания думать,
что это мессир Гавейн; и я бы дал себе палец отсечь за то,
чтобы это был не он; ведь я оказал ему так мало почтения и
внимания, когда мне довелось увидеться с ним.
В тот же вечер Гектор заключил мир между сеньором Уз-
кой Межи и Марганором, принесшим клятву от имени сво-
его сеньора, Короля с Сотней Рыцарей. Когда они сидели за
трапезой, в залу вошел оруженосец и попросил дозволения
увидеться с Гектором.
— Сир, — сказал он, — вас приветствует Синадос Винд-
зорский. Он узнал, что вас задержали в замке Узкой Межи,
и созвал своих рыцарей, чтобы идти вас выручать. Но вам, я
вижу, не надобна никакая помощь.
Затем оруженосец поведал, как Синадос и его дама были
избавлены от своих врагов. Весть об этом втором подвиге
Гектора достигла ушей девицы, уже и без того воспылавшей
любовью.
— Дитя мое, — сказал ей отец, — хотела бы ты выйти за-
муж за победителя Марганора?
— Настолько, что ни о ком ином и слышать не желаю.
Тогда отец отвел Гектора в сторону и спросил, не угодно
ли тому взять его дочь в супруги, получив и замок в придачу.
— Сир, я себе не хозяин: слишком многое мне предстоит
совершить, чтобы обзаводиться супругой или владеть зем-
лей. Не подумайте, что я отказываю вашей дочери или пред-
почел бы ей другую девицу мне по нраву.
Дочь, которой передали ответ Гектора, поклялась не
иметь супругом никого, кроме него; а отец, одобрив ее ре-
шимость, вернулся побеседовать с Гектором до того часа, ко-
торый располагает ко сну.
Девица приготовила ложе своему возлюбленному в уеди-
ненном покое, и когда все уснули, пробралась в этот покой с
одной из своих служанок, державшей перед собою целый пу-
чок свечей. Она остановилась чуть позади ложа, преклонила
колени и долго пребывала так неподвижно. Гектор не спал,

268
но мыслями витал далеко. Наконец, заметив ее, он протянул
к ней руки:
— Любезная сударыня, — сказал он, — милости прошу!
Что за нужда привела вас сюда?
— Сир, — ответила девица, плача и отводя за плечи свои
длинные косы, — не подумайте дурно обо мне, если я явилась
в столь поздний час; я пришла лишь затем, чтобы принести
вам жалобу на вас же: вы один можете передо мною ответить.
— Сударыня, поверьте, я готов искупить вину, ежели она
лежит на мне. В чем же она?
— Сир, вы отказали моему отцу, когда он предлагал меня
выдать за вас. Скажите мне, в чем причина такого отказа?
— Милая моя, Бог мне свидетель, она не в том, что вы
недостаточно красивы, умны, богаты для самого отважно-
го из рыцарей; но пока я не завершу предпринятый мною
поиск, мне не подобает брать себе жену. Если бы я нынче
женился на вас, мне так или иначе было бы надо к вечеру
уехать, соблюдая мой обет1. И если бы смерть не позволила
мне вернуться, вам пришлось бы горько пожалеть об утра-
ченной вами свободе.
— О! Боже упаси вас от смерти! Но, рыцарь, обещаете ли
вы мне, по крайней мере, не брать никого себе в жены, не
известив меня прежде?
— Нет, сударыня; ибо может так сложиться, что мне при-
дется нарушить свое обещание.
— Тогда окажите мне другую милость: вступите в брак
не ради знатности или богатства, но ради истинной любви.
— О! это я вам охотно обещаю; и можете быть уверены,
что я не обману вас.
Она вернулась в свой покой, а наутро пришла вполне
утешенная поведать отцу о том, что обещал ей Гектор.
— До конца года, — сказала она, — я сумею устроить,
чтобы он никого так не любил, как меня.
1
Находясь в поиске, рыцари никогда не должны были ночевать
двое суток подряд в одном и том же доме (см. «Артур», стр. 461). (Прим.
П. Париса).

269
 — Меня это порадует, — сказал отец, — как ничто другое
на свете.
Она пошла и застала Гектора в то время, когда он вставал.
— Дай вам Бог доброго дня! — сказала она ему.
— И вам тоже, милая моя!
— Сир, не хотите ли увезти мои вещицы на память?
Возьмите это колечко, а с ним и мое сердце. Отдаю их вам
при условии, что вы мне их сбережете.
Гектор улыбнулся, взял кольцо и надел на палец. На луч-
шее и не могла надеяться девица: ибо таково было свойство
его камня, что носящий его не мог устоять перед любовью к
той, что его дала.1
Затем Гектор потребовал свои доспехи, и то же сделали
мессир Ивейн и Сагремор. Все трое простились с девицей,
с сеньором шателеном, Марганором и другими рыцарями,
проводившими их до дороги, ведущей в Норгаллию.

XLVI
ектор, Сагремор и мессир Ивейн препоручили Богу

Г рыцарей из замка Узкой Межи и расстались с ними на

краю первозданного леса, который надо было пере-
сечь, прежде чем выехать на обширную пустошь. Тут они за-
метили справа от себя девицу, насильно уводимую неким ры-
царем; а слева — другого рыцаря, который пытался укрыться
в лесу, преследуемый во весь опор двумя латниками.
— Вот вам два приключения, — сказал Сагремор, — еще
третьего недостает, чтобы у каждого было свое.
В этот миг из леса донеслись громкие жалобы и про-
клятия.

1
Этот эпизод еще раз доказывает, что «Ланселот» составлен из лесс
(или, скорее, из лэ), собранных из разных частей и не связанных между
собой. Мы видели Гектора, безумно влюбленного в племянницу карлика
Гроадена; но стоит ему заняться поисками Гавейна, как уже и речи нет об
этой племяннице, и он, не особо упираясь, дает себя связать узами иной
любви. (Прим. П. Париса).

270
 — Воистину, — сказал Гектор, — мне кажется, Бог услышал
Сагремора: вот вам и третье. Возьмем каждый по одному.
Сагремор сказал:
— Я поскачу за рыцарем, за которым идет погоня.
Мессир Ивейн:
— Я поеду за девицей.
— А я, — сказал Гектор, — пойду взгляну, откуда столько
шума.
Что стало с Сагремором и мессиром Ивейном, об этом
мы узнаем позже. Гектор же направился на голоса и вскоре
нагнал немалое скопление людей, которые сопровождали
гроб, всячески выказывая свою скорбь. Замыкал процессию
карлик на тощей лошаденке.
— О ком вы так горюете? — спросил у него Гектор.
Карлик не ответил.
— Я тебя спрашиваю, о ком вы горюете.
То же молчание.
— Ты мерзкий негодяй, раз не отвечаешь, и тебе бы сто-
ило дать оплеуху.
— Бей, и я тебе отвечу.
— Чтоб тебя черти били! А я не буду руки марать. Отве-
чай по-хорошему.
— Я ничего не скажу.
— Проси чего угодно и говори.
— Я прошу, чтобы ты меня ударил, если хочешь заста-
вить меня говорить.
И тут он схватил коня Гектора за повод и резко потянул
его. Гектор потерял терпение и пнул карлика ногой, да так,
что тот упал со своей клячи.
— Будь проклят час, — сказал Гектор, — когда я тебя
встретил, жалкое отродье! Не иначе, карлики урождаются
мне на беду.
— Ты еще не покончил с ними, — ответил карлик, под-
нимаясь, — и ты бы хорошо сделал, если бы убил меня, ибо
моя жизнь будет концом твоей.
— Твои угрозы меня мало волнуют; я всего лишь хочу
узнать, о чем плачут эти люди?

271
 — Об одном рыцаре, за смерть которого сумеют достой-
но отомстить.
И он поведал историю, которая не оставила у Гектора
сомнения, что рыцарем в гробу был тот, кого убил он сам,
чтобы освободить госпожу Виндзорскую.
Страх перед сородичами жертвы не остановил его; он
направил коня во главу процессии и приветствовал собрав-
шихся, которые, казалось, его не замечали. Но когда он про-
езжал мимо гроба, раны мертвеца отворились, и оттуда хлы-
нула кровь. А карлик принялся вопить:
— Держите убийцу!
Один из двадцати рыцарей, ехавших у гроба, пригля-
делся к доспехам Гектора и по ним узнал рыцаря, пришед-
шего Синадосу на помощь. Он указал на него остальным; все
ринулись на Гектора, а тот опрокинул наземь первого, потом
второго, третьего; когда же у него сломалась глефа, он дер-
жал прочих в отдалении своим мечом.
— Пуще всего следите, — верещал карлик, — чтобы он от
вас не убежал!
Гектор был бы сокрушен их множеством, когда бы вдруг
не появились рыцарь и девица. Это и был Синадос, тот са-
мый, за кого он отомстил Гинасу Блакестенскому.
— Ах! дорогой сир, — говорила Синадосу девица, — по-
спешите: это рыцарь, который спас нашу честь. Если вы про-
медлите, ему конец.
Синадос подошел и властным голосом велел нападав-
шим опустить оружие; но ему сказали, что рыцарь, взятый им
под защиту, — убийца его брата; он смешался и побледнел.
— Сир, — обратился он к Гектору, — вы убили моего
брата; но вы столь многое совершили для меня, что я не
могу принять сторону тех, кто желает отомстить за нас.
Здесь вам опасаться нечего; но в иных местах я не стану
вашим гарантом.
Гектор поблагодарил его и повернул обратно. Едва уви-
дев, что он удаляется, карлик подозвал оруженосца и шепнул
ему на ухо несколько слов. Оруженосец свернул на попереч-

272
ную тропу, опередил Гектора и первым выехал на главную
дорогу. Когда он поравнялся с ним, то спросил:
— Могу ли я узнать, сир, куда вы собираетесь ехать?
— В Норгаллию.
— Вы избрали не лучший путь. Я сам еду в те края и, если
вам угодно, укажу вам дорогу.
Гектор поблагодарил и последовал за ним. Они очути-
лись на малоезженой тропе.
— Не волнуйтесь, мы повернули сюда, чтобы выгадать
время.
На пути у них был источник, Родник Отшельника.
— Не желаете ли поесть? — спросил оруженосец. — Сам я
сильно проголодался; у меня есть хлеб, могу им с вами поде-
литься; но я бы не был голоден, если бы набрал еще воды из
этого родника, самого чудесного во всей Бретани. Не бывает
столь мудреной и тяжелой раны, которую бы она не затяну-
ла и не зарубцевала. Прошу вас, сойдите с коня, мы смочим
два-три ломтя.
Гектор поддался уговорам, спешился, снял шлем, пове-
сил щит на ближайший сук, а оруженосец, привязав боево-
го коня, нарезал несколько ломтей и предложил их Гектору.
Когда он увидел того склоненного над родником, он наве-
сил щит себе на шею, схватил шлем, сел на коня и умчался
во весь опор. Гектор обернулся, увидел, что его обманули,
взобрался на рысака и погнался, как мог, за оруженосцем до
самых ворот замка, именуемого Болотным. Там оруженосец
исчез, войдя в один дом, где Гектор искал его понапрасну:
больше он его не видел. Он собрался взойти по лестнице, ве-
дущей в башню; у входа сидел человек в преклонных летах;
он его приветствовал.
— Сир, — сказал он, — велите мне вернуть моего коня,
мой шлем и мой щит, которые украл у меня один местный
прислужник.
— А кто вы, сир?
— Я из дома королевы Логрской.

273
 В этот миг явился некий рыцарь со свитой из пятнадца-
ти ратников, среди которых Гектор узнал похитителя своих
доспехов.
— Вот, — сказал он, — это тот, кто увел моего коня.
— Не верьте ему, — ответил оруженосец, — он убийца,
тот самый, кто, не бросив вызова, убил вашего сына Мога-
лиса.
Гектор побагровел от гнева и, взявшись за рукоять меча,
разрубил юнца с головы до плеч. Потом, прислонясь спиной
к стене, он укрылся щитом, подвешенным над ним, и так
принял бой со всеми воинами, которые ринулись на него.
Сеньор замка остановил своих людей, подошел к Гектору и
предложил ему сдаваться.
— Но каков будет мой выкуп? — спросил Гектор, — мне
непременно надо это знать, и я сдамся, если только мне бу-
дет дозволено бросить вызов любому, кто станет утверждать,
что я не по чести убил вашего сына.
В это самое время ворота отворились, пропуская тех,
кто шел за гробом. Синадос узнал Гектора, которому он столь
многим был обязан, и попытался прийти ему на помощь.
— Сир отец, — сказал он, — не помилуете ли вы этого
рыцаря, спасителя моей чести и жизни?
— Пусть он прежде сдастся на нашу милость.
Синадос присовокупил свои уговоры к настояниям
отца, и тогда Гектор отдал свой меч и позволил отвести себя
в отдаленный покой. Тем временем гроб перенесли в сере-
дину залы; позвали дьяков и священников, чтобы совер-
шить заупокойную службу, и на другой день захоронили его
внутри замка с великой пышностью и скорбью. Гектор, видя
проносимое тело, стонал оттого, что стал причиной столь-
ких горестей. Мы покинем его в той каморке, где его дер-
жат взаперти, но куда госпожа Виндзорская нередко прихо-
дит навестить его. Нас призывает Ланселот, и нам, пожалуй,
можно было бы поставить в укор, что мы чересчур надолго
о нем забыли.

274
ТОМ II
 XLVII
анселот не в силах был долго жить вдали от короле-

Л вы и впал в глубокую печаль. Его уныние не могло

укрыться от глаз Галеота.
— Дорогой собрат, — сказал он тому однажды, — я чув-
ствую, что умираю.
— Ах! Ланселот, я угадал причину вашего недуга, она в
Логре: чтобы вам утешиться, надобно повидаться с вашей
дамой; приложим же усердие, чтобы оказаться ближе к ней.
Мы можем переправить ко двору послание, доверив его Ли-
онелю: Лионель знает наши помыслы, он передаст их лучше,
чем кто-либо.
Призвали Лионеля.
— Послушай, друг мой, — сказал ему Галеот, — мы за-
думали отослать тебя ко двору короля Артура. Вначале ты
спросишь благородную госпожу Малеотскую от имени ее
друга, сеньора Дальних Островов. Когда ты будешь с нею на-
едине, то проси проводить тебя к королеве; а когда узришь
сию розу, краше всех красот, жемчужину, сиятельней всех
дам, скажи ей, что ты сын короля Богора и кузен Ланселота.
Она спросит известий о своем друге; отвечай, что вдали от
нее он не может быть в добром здравии и что оба мы боимся,
как бы о нас не забыли, она — о нем, а моя госпожа Мале-
отская — обо мне. Если они хотят осчастливить нас, как во
времена, когда мы были с ними рядом, они без труда найдут
способ призвать нас обратно.
Лионель принялся готовиться к отъезду. Когда он садил-
ся на коня, Галеот дал ему наказ никому на свете не поверять

277
тайну своего путешествия: малейшая огласка была чревата
большими бедами. Лионель ответил:
— Скорее мне вырвут язык, чем я позволю выведать об
этом хоть слово.
Он направился по самой короткой дороге, которая вела
ко двору короля Артура. Но его странствие столь тесно со-
пряжено с поиском, предпринятым мессиром Гавейном, что,
прежде чем последовать за Лионелем, мы должны пояснить,
что же приключилось с Артуровым племянником, когда он
миновал перекресток Семипутье.

XLVIII
ы уже упоминали мимоходом1, что было с мес-

М сиром Гавейном на Семипутье. Приняв вызов

рыцаря, одолеть которого не стоило труда, он
велел ему явиться ко двору Артура, чтобы отдать Гектору
Болотному меч, подаренный ему госпожой Норгалльской2.
Когда перекресток остался позади, мессир Гавейн доехал до
реки, разделявшей надвое лес, и скоро увидел дьякона в об-
лачении3, идущего широким шагом.
— Преподобный отец, — спросил он, — вы пастор или
отшельник?
— Сир, я простой дьякон, и я изо всех сил спешу в оби-
тель близ замка Ловерзеп. Там ждет меня пастор, чтобы на-
чать вечернюю службу.
— А нет ли в лесу еще монастыря?
— Их два: вы миновали тот, что перед самым Семипуть-
ем. Другой, вдали от всякого жилья, зовется Отдохновением.
А место, где меня ждут, — это уединенная обитель, называе-
мая Крестовой, потому как в стародавние времена там уста-
новили самый первый крест, воздвигнутый в Великой Бре-
1
«Ланселот», т. I, стр. 239. (Прим. П. Париса).
2
«Ланселот», т. I, стр. 237. (Прим. П. Париса).
Т. е. одетого как священник, идущий на службу; в стихаре, как ска-
3

зали бы мы сегодня. (Прим. П. Париса).

278
тани1. Оттуда до Ловерзепа два лье, а ближе нет ни единого
приюта, до того опустошен этот край войной, затеянной гер-
цогом Эскансом Камбеникским и королем Норгаллии. Зав-
тра рано поутру под Ловерзепом должна начаться большая
ассамблея двух сторон; поверьте, сир, вам лучше пойти за-
ночевать в Крестовой обители.
День клонился к вечеру, и мессир Гавейн рассудил, что
ничего лучшего ему не остается.
— Садитесь позади меня, — сказал он дьякону.
— О, нет! сир, я пойду следом за вашим конем.
Но мессир Гавейн пристроился за дьяконом, вместо того
чтобы идти первым. Когда они прибыли в обитель, живший
там отшельник открыл ворота и радушно пригласил рыцаря,
а дьякон взялся отвести в стойло коня. Сняв доспехи с месси-
ра Гавейна, пастор ушел служить вечерню, а когда закончил,
то собрал на стол — весьма скудный, надо полагать, ибо от-
шельник довольствовался малым, и к тому же была пятница.
После ужина отшельник спросил рыцаря, не королю ли
Артуру он служит.
— Да, святой отец.
— Ваше имя мне должно быть знакомо, ведь рыцари из
дома короля Артура славятся по всему свету как никто дру-
гой.
— Откуда вы знаете?
— От одного рыцаря, который, отслужив свое в миру,
долго разделял со мною здешнее уединение. Звали его мес-
сир Алье2. Покидая мирскую жизнь, он оставил своему сыну
1
«Святой Грааль», стр. 236. (Прим. П. Париса).
2
История Алье, отца Мареста, вероятно, ссылается под вымышлен-
ными именами на историю Гишара III, владельца Божё, ставшего мона-
хом в Клюни в 1137 г. Хотя сейчас я уже не настолько уверен, как три года
назад, относительно вклада Вальтера Мапа в сочинение романов Круглого
Стола, все же следует учитывать, имея в виду эту атрибуцию, некоторые
эпизоды из его De nugis curialium [Забавы придворных (лат.)]. В гл. XIII пер-
вого раздела В. Мап рассказал о Гишаре III, владельце Божё, умершем око-
ло 1140 г., то же самое, что мы находим и в этой главе по поводу мессира
Алье, отца Мареста. Вот место, которое можно привести для сравнения:

279
Маресту землю во владениях госпожи Рестокской. Но Ма-
рест не мог отстоять ее от барона по имени Сегурад, ведшего
против госпожи Рестокской упорную войну. Утратив все, он
пришел сюда поведать, что с ним приключилось. А мессир
Алье, посвятив себя Богу, все же оставался человеком из пло-
ти и крови; он спросил у меня совета. «Святой отец, — сказал
он, — кто разоряет и грабит своего соседа, не имея причи-
ны для мести, не хуже ли он Сарацинов1?» — «Не меньший
сквернавец, пожалуй, — ответил я, — но не хуже». — «Но Ии-
сус Христос поставил бы мне в заслугу, если бы я пошел за
море отомстить за него?» — «Безусловно». — «Вот и ладно!
Я пойду сражаться с теми, кто не лучше Сарацинов». Он про-
стился со мною и обосновался в единственной башне, уце-

«Гишар де Боже, отец Гумберта, ныне враждующего со своим сыном,

в глубокой старости принял клюнийское облачение, сосредоточил дух
свой, в пору мирской службы рассеянный, и уже обрел покой; собрав во-
едино силы, внезапно почувствовал себя поэтом и, на свой лад — то есть
на галльском языке — пышно блеснув, сделался Гомером мирян. Вот бы
и мне такое перемирие, чтобы мой ум, во все стороны разливший свои
лучи, не сбивался в солецизмы! Когда названный Гумберт, его сын, все
свои земли утратил из-за вражеского могущества и своей немощи, этот
клюнийский инок вернул ему их вооруженною рукою, насилу уговорив
аббата и братию, и, воротившись в обитель, оставался верен обету, заклю-
чив свою жизнь счастливым концом». [Цит. по: Мап В. Забавы придвор-
ных. — М.: Наука, 2020.]
Г-н Виктор Леклер, История литературы, т. XXIII, стр. 250, уже вы-
сказал догадку, что стихи, изданные под заголовком Проповедь Гишара
Болье, принадлежали Гишару, сеньору Божё, умершему, добавляет он, в
1137 г. Но я полагаю, что он ошибся, отнеся создание этих стихов ко вре-
мени, когда этот Гишар был еще в миру. Должно быть, он создал их в аббат-
стве Клюни не как проповедь, произносимую с кафедры, но как послание
или нравоучительный трактат. Гишар был «Гомером мирян», потому что в
этом послании он прямо адресуется к мирянам; но не потому, что сам он
еще был мирянин. Что же до имени Гомера, оно не должно было наводить
на мысль, что Гишар создал некие жесты, а его попросту сравнивали, как
старинного французского поэта, с самым великим и самым древним из
поэтов греческих. (Прим. П. Париса).
1
В рукописи 750, л. 124, здесь стоит: «Хуже Саладина». Это имя, ви-
димо, относит сочинение к концу двенадцатого века; примерно к 1190 г.
(Прим. П. Париса).

280
левшей от его владений, не отрекаясь, однако, от монаше-
ских одежд. Мне думается даже, что скоро он вернется, ведь
мне говорили, что некий отважный странствующий рыцарь
вынудил тирана Сегурада просить пощады1. Мессир Алье ча-
сто говаривал мне о рыцарях из дома короля Артура, о мес-
сире Гавейне, о Сагреморе Шалом; и особо советовал, увидев
рыцаря Круглого Стола, не упускать случая узнать его имя.
— Я своего никогда не скрывал, — сказал тогда рыцарь, —
и с вас начинать не намерен. Меня зовут Гавейн, я племян-
ник короля Артура.
— Ах! Мессир Гавейн, вам я рад, как никому другому
среди рыцарей! Весь мир полнится слухами о вашей добле-
сти, и мне совестно, что я вам воздал так мало почестей. Не
изволите ли сказать, куда вы едете?
— Да; я намерен достигнуть страны принца Галеота,
сына Великанши2, и надеюсь отыскать там одного молодо-
го рыцаря, превосходящего всех иных в доблести. Вы мне
говорили о войне, возникшей между королем Норгаллии и
герцогом Камбеникским; как вы полагаете, кто из них прав?
— Герцог Эсканс; ибо король Траделинан воспользовал-
ся тем, что герцог был при дворе короля Артура, и выстроил
замок на въезде в пределы Камбеника; но впоследствии гер-
цог Эсканс отвоевал его и отдал доблестному рыцарю, другу
одной из двух дочерей Траделинана.

1
См. т. I, стр. 224. (Прим. П. Париса).
2
В Тристане эта «Великанша» — жена Брунора с Великаньего Остро-
ва; как и Брунор, она гибнет от руки Тристана, а их сын Галеот, прибыв-
ший, чтобы за них отомстить, прощает убийцу. — Что касается Алье, его
история рассказана несколько иначе в неизданной части книги об Арту-
ре (рукопись 337). Он был сеньором Таненга и увидел гибель всех своих
сыновей, кроме младшего, в той же битве с Сенами, в которой овдовела
госпожа Рестокская. Тогда Алье надел монашеские одежды, и больше о
нем не было слышно. Ему приписывают в сыновья Элена Таненгского, по-
священного в рыцари, как мы видели (т. I, стр. 227), мессиром Гавейном.
Это все то же собрание легенд, которому приблизительно следует автор
романа о Тристане. (Прим. П. Париса).

281
 В доблестном рыцаре, упомянутом отшельником, Га-
вейн узнал своего брата Агравейна, которого прежде видел в
этом замке на рубеже Норгаллии.
— До нынешнего дня, — продолжал отшельник, — удача
была на стороне герцога; но, потеряв сына, он и слышать те-
перь не захочет о мире, пока не отомстит за его гибель.
— Я бы не прочь, — сказал мессир Гавейн, — пойти на
упомянутую вами ассамблею, если вы укажете мне дорогу.
Отшельник подал дьякону знак, тот поднялся и немедля
проводил мессира Гавейна до предместий Ловерзепа. Выйдя
из Брекеганского леса, они увидели, что обе стороны уже со-
шлись в бою. Казалось, одолевали рыцари короля Норгаллии.
Отпустив провожатого, мессир Гавейн одно время колебался
в раздумьях, чью сторону принять. На стороне Норгаллов он
увидел рыцаря, творившего чудеса храбрости; никто не мог
перед ним устоять; и похоже было, что все лавры сего дня
достанутся ему. Это был Грифлет, сын До — тот, кого недавно
победил Гектор близ Соснового ключа1. Он бился заодно с
норгалльскими рыцарями, не вникая особо, на чьей стороне
правда. Между тем мессир Гавейн подвязывал шлем, а после,
наконец, примкнул к первому ряду рыцарей Камбеника. Он
с разбегу вторгся в ряды Норгаллов, рубя перед собою напра-
во и налево, повергая наземь всех, кто пытался его удержать,
и вынудил их прервать погоню за соперником. «Кто бы мог
быть этот рыцарь? — раздумывал Грифлет. — Он один стоит
целого полка». И, пришпорив коня, он в свой черед решился
преградить ему дорогу, но вылетел долой от первого удара; а
когда его оруженосец подсадил его обратно и он хотел было
догнать того, кто преподал ему столь жестокий урок, — не
ради того, чтобы свести счеты, но чтобы узнать, кто он та-
кой, — то, лишенные помощи Грифлета и теснимые рыцарем
более грозным, Норгаллы дрогнули, отступили и, наконец,
оставили поле боя. Однако мессир Гавейн не узнал Грифлета,
облаченного не в свои обычные доспехи; и можете себе во-

1
См. т. I, стр. 211. (Прим. П. Париса).

282
образить их обоюдную радость, когда они приподняли свои
забрала1 и принялись рассказывать друг другу, что с ними
приключилось со дня злополучной битвы у Соснового клю-
ча. А между тем, пока норгалльские воины отступали, герцог
Эсканс заметил племянника короля Траделинана, того са-
мого, кого он обвинял в убийстве своего сына; он догнал его,
выбил из седла и отсек ему голову. Что же до мессира Гавей-
на и Грифлета, их заботило лишь одно: как бы уклониться от
изъявлений благодарности со стороны тех, кто был обязан
им победой; и когда стало смеркаться, они незаметно уда-
лились и вышли на мощеную дорогу, которая вела к опушке
леса.
Лунный свет уже выбелил равнину, когда они прибыли
туда. Там под дубом приютились две юные девицы.
— О! — сказал Грифлет, — приятная встреча! Храни вас
Бог, сударыни!
— А вам, сеньоры, добро пожаловать! Мы вас ожидали с
нетерпением.
— Откуда вы знали, что мы здесь будем проезжать?
— Мы на это надеялись, по крайней мере.
Не спрашивая более ни о чем, оба друга спешились,
сняли шлемы, мечи, кольчуги. Мессир Гавейн взял за руку
ту, которую счел покрасивее; Грифлет обратился к другой,
и когда они все четверо сели на скошенную траву, обе деви-
цы разом воспылали любовью. Но если настояния Грифлета
были приняты благосклонно, то у мессира Гавейна дело об-
стояло иначе.
— Нет, сир, — сказала первая девица, — это означало
бы злоупотребить вашей любовью. Я девушка бедная, нека-
зистая, и я ждала вас, чтобы отвести к самой прекрасной и
благородной деве, какую вы только можете пожелать.

1
Я бы вернее сказал — «приспустили». (Прим. П. Париса).
О конструкции забрала см. примечание Париса на стр. 97. (Прим.
перев.).

283
 — Я этому нисколько не верю, — ответил мессир Га-
вейн, — как же я найду завтра лучше того, что уже встретил
сегодня?
— Не говорите так, сир: когда вы увидите мою госпожу,
вы переменитесь во мнении и будете мне признательны за
то, что не утолили свое желание сейчас.
— Кто же она, эта несравненная дива?
— Просто извольте следовать за мной.
— Ладно! Я согласен. А вы, Грифлет, не пойдете с нами?
— Спросите у моей новой подруги, согласна ли она.
— Нет, — ответила девица, — я намерена по-своему ис-
пытать доблесть моего нового рыцаря.
Гавейн не настаивал; он вооружился снова, помог деви-
це сесть на ее скакуна, препоручил Богу новых возлюблен-
ных и сам уселся верхом. Углубившись в лес, они проехали
недолго и очутились возле большого костра. К ним подошли
два оруженосца и спросили девицу, что за рыцарь едет с нею.
— Это лучший из моих друзей.
Слуги поклонились, затем помогли рыцарю сойти с
коня. Один принял его шлем, другой щит; вторая девица
обернула ему плечи роскошным плащом и велела отнести в
шатер его доспехи. Под пологом его было устроено прекрас-
ное ложе, а рядом с ложем стол, уставленный кушаньями.
Мессир Гавейн уселся; когда скатерти были убраны, первая
девица предложила погулять по лесу. По дороге мессир Га-
вейн спросил ее, ради чего тут поставили этот шатер.
— Ради вас, сир; однако имени вашего тут не знают. Но
как же обманулась дама, вас ожидающая, полагая, что ни
одна женщина не достойна вашей любви! Я-то уже знаю, что
об этом думать, — добавила она с улыбкой, — но будьте уве-
рены, я не скажу, что заставило меня усомниться.
— Благодарю вас, сударыня! А вы знаете, куда уехал
Грифлет?
— Он поедет отстаивать дело девицы, которая его очаро-
вала. Эта особа долгое время любила одного рыцаря; после
она узнала, что он ее разлюбил; она пришла забрать обрат-

284
но памятные вещицы1, данные ему. Вместо ответа рыцарь
показал ей свою новую подругу, которую вырядил в них.
«Я сумею вас заставить отдать их», — сказала возмущенная
девица. — «Вы? Каким же образом?» — «Силами рыцаря, вас
превосходящего». — «Ей-богу, хотелось бы мне это видеть; и
чтобы вам угодить, я обязуюсь уехать отсюда не ранее чем
через месяц. Ваш доблестный рыцарь может найти меня
здесь». И вот одна служанка предупредила нас вчера, что
мессир Гавейн сегодня поедет через этот лес с еще одним
рыцарем из дома короля Артура. Мессира Гавейна легко бу-
дет узнать по его червленому щиту2.
За такой беседой мессир Гавейн и девица вернулись в
шатер. Там была приготовлена постель; девица не позволи-
ла никому другому снять с него шоссы; и когда он лег, она
оставалась при нем, пока он не сомкнул глаз; тогда она легла
в ногах его ложа и уснула сама. Когда настало утро, мессир
Гавейн затребовал свои доспехи; два оруженосца помогли
ему облачиться, и он выехал вместе с девицей. Они пробыли
в пути большую часть дня и прибыли к укрепленному дому
одной из тетушек девицы, где его почтительно приняли, не
сочтя нужным выспрашивать его имя. Но пока они сидели
за столом, вошли два юноши, один из них — сын, а другой —
племянник хозяйки.
— Какие новости? — спросила дама.
— Прескверные: отцу лишь остается просить, чтобы вы
молились за его душу; герцог Эсканс назначил на завтра его
казнь.
Дама побледнела и сидела ни жива ни мертва.
— В чем дело? — спросил мессир Гавейн.

1
Знаки приязни. См. т. I, стр. 220. (Прим. П. Париса).
2
Гербы в наших романах — пока еще сплошная фантазия. Хотя ры-
цари присваивают себе известные цвета, известные фигуры, они запросто
меняют и уступают их. Нет ничего более далекого от истины, чем опреде-
ления, приведенные в конце пятнадцатого века в часто переиздаваемой
книге под названием «Доспехи рыцарей Круглого Стола». В ней вымыш-
лено все. (Прим. П. Париса).

285
 – Сир рыцарь, — ответил юноша, — мой господин отец —
один из вассалов герцога Эсканса; во время войны, которую
мы ведем по-прежнему, люди короля Норгалльского убили
сына герцога. Моего отца даже не было с теми, кто нанес удар,
но его обвинили в соучастии в убийстве, потому что за не-
сколько дней до того он имел беседу с молодым королевичем.
Сенешаль Камбеникский взялся быть его обвинителем, и Ма-
нассес — таково имя моего отца — не смог убедить придвор-
ных баронов в своей невиновности. По причине преклонного
возраста сам он не может отстаивать свое дело против сене-
шаля, одного из сильнейших рыцарей страны; а страх, вну-
шаемый обвинителем, отвратил всех шампионов от мысли
выступить против него; стало быть, отец мой погиб.
Во время этого рассказа девица утопала в слезах.
— Друг мой, — сказал мессир Гавейн, — возвращайся к
своему отцу, скажи ему, что один рыцарь завтра выйдет за
него на поединок.
Оба юноши возблагодарили великодушного рыцаря и
тотчас сели на коней, окрыленные нежданной надеждой.
В тот же вечер они приложили все свое усердие, чтобы
герцогу Эскансу было доложено, что назавтра против сене-
шаля выступит боец. На широкой равнине, прилегающей к
замку, где был назначен поединок, расставили барьеры.
Что же до мессира Гавейна, то, выспавшись за ночь, он
встал и, дабы остаться неузнанным, спросил, нет ли друго-
го щита, кроме того, что был у него при Ловерзепе. В доме
нашелся всего один, старый, почерневший и полуразбитый.
Мессир Гавейн остался им доволен, как если бы он был его
достоин. Выйдя после мессы, он потребовал коня и направил-
ся туда, где перед барьерами стоял герцог. Принесли святые
мощи; герцог первым поклялся учинить правый суд над тем,
кого изгонят с поля; затем сенешаль и его гаранты клятвен-
но заверили, что Манассес причастен к гибели сына герцога;
мессир Гавейн, напротив, обвинил сенешаля во лжи.
Затем они перешли широкий ров по подъемному мосту,
который подняли обратно вслед за ними. Толпа, растянутая

286
чередою вдоль рва, заняла весь склон горы, у подножия ко-
торой были расставлены барьеры. Жена Манассеса и девица,
ее племянница, уединились в соседней часовне, дабы умо-
лить Бога даровать победу защитнику правого дела.
И вот оба рыцаря берут разгон и налетают друг на друга.
Щиты принимают первый удар, копья переломаны; по пер-
вой суровой встрече мессир Гавейн понял, что перед ним
могучий боец.
— Сенешаль, — сказал он, — остановимся на этом, я вам
советую. Было бы весьма печально для вас умереть во грехе
лжесвидетельства; спасите свою душу, если вы о ней пече-
тесь более, чем о теле; оставьте возводимую вами напрасли-
ну. Манассес невиновен, я это знаю; я берусь примирить вас
с ним.
— Это тебе, рыцарь, пристало просить пощады, — отве-
тил сенешаль, — не родился еще тот, кто меня одолеет.
И вот они переходят на мечи: мессир Гавейн наносит
удар сенешалю, и тот оглушен; наносит другой, и земля крас-
неет от крови, хлынувшей из-под петель кольчуги. Но он не
торопится закончить дело, ему по нраву отчаянный отпор
врага. Те, кто столпился у рва, не столь терпеливы; один из
стражей направился к храму уведомить дам, что битва про-
должается и что исход ее еще не ясен. Племянница не могла
совладать с нетерпением: она вышла из часовни и стала на
пригорке над барьером, вся дрожа. При виде крови, ручьями
льющейся из-под кольчуг, взор ее помутился, глаза закры-
лись, и она без памяти упала на траву.
Следя за перипетиями боя не менее пытливо и внима-
тельно, поблизости стоял юный Лионель. Ему предстояло
проехать через Ловерзеп, чтобы попасть из Сорелуа ко двору
короля Артура, и он остановил коня в том самом месте, где
упала девица. Но он до того пристально следил за обоими
соперниками, что не заметил ее.
— Ну-ка, подайте назад! — резко окликнул его рыцарь,
который подбежал ее поднять; и, схватив коня за повод,
он едва не скинул юношу наземь. Разъяренный Лионель

287
выхватил меч и только собрался нанести удар, как девица,
приподнимаясь, заметила ему, что не пристало оруженосцу
нападать на рыцаря. Он тотчас опустил оружие и сказал, об-
ращаясь к рыцарю:
— Я не видел эту особу, сир, я просто глаз не мог отвести
от этих двух шампионов. По-моему, они хороши; но им, по-
жалуй, далеко до тех, с кем я расстался накануне.
— И кто же они, любезный сир, — спросил с улыбкой ры-
царь, — те герои, с которыми вы расстались?
— Что вам за дело; но попадись вы одному из них, вы
или те, кого я там вижу в бою, я уверен, что ради своего спа-
сения вы отдали бы все угодья Галеота.
Произнеся имя Галеота, Лионель прикусил язык; но
мессир Гавейн, все еще давая передышку сенешалю, уловил
эти слова и тут же подумал, что этот юнец мог бы передать
ему вестей от доброго друга Галеота. Потом он услышал, как
девица воскликнула:
— Гавейн, мессир Гавейн! Вас почитают за лучшего рыца-
ря в мире; неужели вы позволите так надо собою глумиться!
— Э, сударыня! — сказал Лионель, — что вы тут помина-
ете мессира Гавейна? Он-то не позволил бы так себя охажи-
вать одному-единственному бойцу.
Все эти слова донеслись до мессира Гавейна, и они уско-
рили гибель сенешаля. Последним ударом племянник Арту-
ра оглушил его и выбил из седла кулаком. Затем он спешил-
ся, отвязал шлем, откинул побежденному забрало и ожидал
услышать мольбу о пощаде. Но сенешаль был уже не в силах
вымолвить ни слова; и мессир Гавейн, к великому своему со-
жалению, отсек ему голову, отнес ее и выложил к ногам гер-
цога Эсканса. Тело тут же вынесли на вилах1, а Гавейн, оста-
ваясь глух к увещеваниям герцога, который стремился его
удержать, и к изъявлениям благодарности от родни Манас-
сеса, пришпорил коня; ибо ему не терпелось догнать юнца,
произнесшего имя Галеота. Впрочем, он дал себе зарок, что
Именно так, без малейшего почтения, полагалось выносить с ри-
1

сталища тела побежденных. (Прим. перев.).

288
как только потолкует с этим юнцом, то вернется за племян-
ницей Манассеса и поедет с нею туда, где живет прекрасная
незнакомка, о которой та ему говорила.

XLIX
так, мессир Гавейн поторопил своего коня и пустил

И по той дороге, по которой прежде него уехал юно-

ша; и вскоре нагнал его, грустно бредущего пешком,
с обнаженным мечом в руке.
— Боже мой! — восклицал он, — зачем ты не убил меня?
— Что с вами, мой друг? — спросил его мессир Гавейн, —
вас кто-нибудь обидел? Я готов вам помочь; или я сильно
ошибаюсь, или вы служите тому, кто мне милее всех на свете.
— Как, — сказал Лионель, — вы знаете, кому я служу?
— Вы из людей принца Галеота, а защищаться вынужде-
ны сами по себе. Скажите мне, кто вас так огорчил?
— Сир, прежде чем ответить, я хотел бы знать, кто вы.
— Скажу охотно: я Гавейн, племянник короля Артура.
— Ах! Сир, простите меня; недавно я не мог этому пове-
рить, видя, как вы медлили добить сенешаля герцога Эскан-
са. Так вот, на опушке этого леса мне встретился незнако-
мый рыцарь и силой отобрал у меня коня. Я не защищался,
будучи всего лишь простым оруженосцем; но как же я жалел,
что я не рыцарь!
— А по какой дороге поехал этот подлый рыцарь?
— Вот по этой; земля тут сырая, и ясно видны следы мо-
его коня.
— Я поскачу за ним, и если он не отдаст твою скотинку,
я тебе обещаю свою.
С этими словами он стиснул конские бока. На краю лан-
да1 он увидел двух рыцарей, которые рубились что было сил,
а неподалеку ездовых лошадей, привязанных к одному и
тому же дереву.
1
Невозделанная равнина, пустынная или поросшая травой. (Прим.
П. Париса).

289
 — Кто из вас похитил коня? — спросил мессир Гавейн,
подъезжая.
Противники остановились.
— Я, — сказал один, — а вам что за дело?
— Вы подло поступили с оруженосцем, который безза-
щитен перед вами, как вы знаете; вы ответите за это злоде-
яние.
— О! Я сейчас занят немного другим!
— Нет, вы ответите, и притом немедленно; повернитесь
сюда и защищайтесь.
Мессир Гавейн сошел с коня и уже поднял меч. Но дру-
гой рыцарь перебил:
— Сир, не отнимайте у меня мой поединок; если вы
возьмете верх, то побежденный будет вашим пленником и
уже не сможет держать ответ передо мною. Позвольте нам
уладить наш спор, прежде чем требовать с него что бы то ни
было.
— Мы можем сделать еще лучше, — ответил мессир Га-
вейн, — становитесь оба против меня; если вы одолеете, я
стану вашим пленником.
— Кто же вы такой, чтобы предлагать нам столь нерав-
ный бой?
— А! — воскликнул другой рыцарь, — теперь я вас узнаю:
вы лучший в мире вассал1; вчера я видел, как вы победили
сенешаля Камбеникского. Требуйте от меня какого угодно

1
Первоначальный и истинный смысл этого слова соответствует всад-
нику (рыцарю), а не держателю надела от сеньора. Мессир Гавейн был не из
числа таких держателей. Латинский корень, который можно найти в Сали-
ческом законе, это vassus: вначале его приводили в форме vax, затем vassal,
благородный рыцарь. В наших жестах и романах часто превозносят Карла
Великого и Артура как славных вассалов. Если старинное восприятие пере-
путалось с новейшим, так это потому, что, получая посвящение или боевые
доспехи, рыцарь становился обязан тому, кто его облачал. Но, тем не менее,
вассал воспринимается как лицо независимое; и нигде в наших первона-
чальных текстах на родном языке не встречается выражение «чей-то вас-
сал»; однако этот вассал может быть конным воином некоего государя, коль
скоро он дал клятву или нанялся на службу. (Прим. П. Париса).

290
откупа, сир; лучше я вам его отдам, чем мериться с вами си-
лами. Но знайте, по крайней мере, что у меня и в мыслях не
было присвоить коня; я его позаимствовал для неотложной
надобности.
— Рыцари, — сказал мессир Гавейн, — если я прервал
ваш поединок, вы можете его продолжить, как только вос-
полните ущерб.
И видя, что они желают знать, кто он такой, добавил:
— Я никогда не скрывал свое имя; меня зовут Гавейн.
При этом имени оба рыцаря склонились и не помышля-
ли более продолжать свою битву.
Подошел Лионель.
— Друг мой, — сказал мессир Гавейн, — вот рыцарь, ко-
торый позаимствовал твою лошадку; какой расплаты ты с
него потребуешь?
— Сир, — ответил юноша, — я сочту, что он уплатил спол-
на, если он обязуется никогда не поднимать руку на слугу
или оруженосца, когда сам вооружен.
Рыцарь обещал, а затем изъяснил суть раздора, который
они перед тем улаживали.
— Мы дружны с давних пор. Нынче утром, когда мы хва-
лились наперебой, он сказал, что превосходит меня в силе и
доблести; я этого не признал и предложил отправиться сюда
и посмотреть, кто кого одолеет. Он согласился. При первом
ударе я выпал из седла; мой конь убежал. Пытаясь его до-
гнать, я увидел этого юнца и заставил сойти, чтобы занять
его место и вернуться к моему другу.
— По правде говоря, — сказал мессир Гавейн, — если
у вас нет иной причины для раздора, вас будет нетрудно
помирить. Подайте друг другу руки от чистого сердца; а вы,
кто позаимствовал этого коня, садитесь на круп позади ва-
шего друга.
Оба рыцаря тут же обнялись от всего сердца; мессир Га-
вейн препоручил их Богу и удалился.
Оставшись наедине с юношей, он стал расспрашивать о
Галеоте.

291
 — Сир, — сказал Лионель, — я не из людей принца Га-
леота.
— По крайней мере, ты что-то знаешь о нем.
— Я не должен и не могу ничего говорить, и прошу вас,
сир, не настаивайте.
— Если ты обещал молчать, я не заставлю тебя нарушить
клятву; но скажи хотя бы, Галеот в Сорелуа?
— В Сорелуа, — отозвался Лионель, как бы не расслы-
шав, — попасть нелегко: надобно пройти по двум дорогам,
очень длинным, очень узким, очень зорко охраняемым.
И не добавив ничего более, он пришпорил коня и ускакал.
Мессир Гавейн вернулся в Ловерзеп, чтобы забрать от-
туда племянницу Манассеса. Он узнал хотя бы то, что Галеот,
а стало быть, и друг Галеота пребывают в Сорелуа.

L
му не терпелось попасть туда, куда предлагала про-

Е водить его девица, а потому он не остался бы надолго

у Манассеса, не будь он даже занят поисками Лансе-
лота. Он к нему вернулся лишь затем, чтобы забрать свою
юную провожатую, и вскоре они вместе добрались до дикого
Блевского леса. Проехав недолгое время, они заметили ры-
царя, который отбивался от трех вооруженных людей, а пя-
терых уже вывел из боя.
— Вот удалец, — сказал мессир Гавейн, — не думаете ли
вы, сударыня, что ему стоит помочь?
— Безусловно; я даже до того восхищена его отвагой,
что не прочь бы иметь такого друга, если невзначай ему по-
нравлюсь.
— Прекрасные слова, сударыня; я их не забуду.
Подойдя поближе к рыцарю, который так стойко держал
оборону, он узнал Сагремора Шалого1. Три разбойника при
его приближении пустились наутек.
1
По поводу этого прозвища см. еще т. I, стр. 210. (Прим. П. Париса).

292
 — Кто вы, благородный рыцарь? — спросил его Сагремор.
— Вы что же, не знаете меня? Я Гавейн.
— Я должен был об этом догадаться по ужасу, который
пробрал этих негодяев, когда вы подошли. Нынче утром они
меня остановили и потребовали моего коня и доспехи; я от-
бивался, как мог. Но скажите, сир, не встречали ли вы ко-
го-нибудь из тех, кто занят поисками Ланселота, как и мы?
— Да; я нашел Грифлета у замка Ловерзеп.
— Он вам говорил, как побывал в плену, когда отошел от
Соснового ключа, чтобы найти своего коня?
— Нет; но, правда, ни один рыцарь не бывал в плену так
часто, как Грифлет, и отнюдь не потому, что ему недостает
отваги.
— Увы! Нам с мессиром Ивейном посчастливилось не
более: мы бы и поныне гнили в темнице Марганора, сене-
шаля короля Норгаллии, когда бы не молодой рыцарь, кото-
рый перед тем, как вызволить нас, творил поистине чудеса
храбрости у замка Узкой Межи. Он из дома королевы, а зовут
его Гектор. Сам же он отправился на поиски другого рыцаря,
шампиона госпожи Рестокской, и вполне возможно, что это
не кто иной, как вы.
— Вы угадали. Да будет вам известно, что Гектор, кое-
му вы обязаны своим избавлением, — это тот, кого избивал
карлик на наших глазах, и тот самый, кто выбил из седла вас,
Кэя и мессира Ивейна.
— Так вот почему, — воскликнул Сагремор, — когда он
слушал, как мы припоминаем наше злоключение, он толь-
ко и вымолвил в ответ, что пусть лучше того рыцаря побьет
карлик, чем придется ему выйти против мессира Гавейна.
Ведя эти речи, Сагремор заприметил под деревом пле-
мянницу Манассеса.
— Это ваша подруга, сир? — спросил он мессира Гавейна.
— Нет, но если угодно, она будет вашей: она чудо как
хороша. Имейте в виду: увидев вас в бою против восьмерых,
она не могла устоять, чтобы не пожелать себе столь доблест-
ного рыцаря.

293
 — Так милости прошу!
И мессир Гавейн возвратился к девице:
— Не правда ли, вы пожелали себе в возлюбленные этого
славного рыцаря?
— Не спорю.
— В таком случае, сударыня, извольте опустить вашу пе-
лену1, — сказал Сагремор.
— Как! Прежде чем дать ответ, вы хотите меня увидеть?
— Сударыня, негоже давать зарок вслепую.
— А я выказала больше доверия, когда вам предалась,
вас еще не видя. Однако я не прочь открыть пелену; но вы за
это снимете шлем. Если я вам по нраву, скажите; и я скажу,
если вы мне по нраву; иначе мы оба вольные птицы.
— Так и быть! — ответил со смехом Сагремор.
Девица убрала пелену.
— О! Я готов стать вашим другом, — сказал Сагремор.
— Осталось узнать, соизволю ли я стать вашей подру-
гой. Знайте, — добавила она, глянув искоса на мессира Га-
вейна, — что недели еще не прошло, как некий доблестный
рыцарь, ничуть вас не хуже, просил у меня любви и получил
отказ.
— Вы, верно, сочтете меня сущим уродом, — сказал Са-
гремор, распуская завязки шлема.
— Снимайте, снимайте! Я рассмотрю хорошенько.
Он был прекрасен лицом и отменно сложен.
— На что это похоже, сударыня? — спросил мессир Га-
вейн.
— На то, что я сдержу данное слово.
И тотчас Сагремор обвил ее руками и принялся пылко
целовать, а девица отвечала лаской на ласку.
— Головой клянусь, — сказал мессир Гавейн, — вы не-
плохо распорядились своим сердцем, сударыня: знайте, что
ваш возлюбленный — Сагремор Шалый, один из самых слав-
ных рыцарей Круглого Стола.
1
Для дам пелена была тем же, чем забрало для мужчин. См. т. I,
стр. 90, примечание. (Прим. П. Париса).

294
 Девица не помнила себя от радости; они стояли, не сво-
дя друг с друга глаз, и чем долее они глядели, тем более оба
проникались любовью. Наконец, они сели верхом и ехали до
первого часа ночи.

LI
агремор имел престранные свойства души и тела.

С Когда он бывал разгорячен, он мог противостоять

хоть целому войску; но стоило часу битвы миновать,
он становился тревожен и боязлив; его одолевала головная
боль, он мучился голодом и, если не находил ничего съест-
ного, он просто умирал на глазах. Этот разлад, это смятение
телесных соков1 утвердили за ним прозвание Шалый (Неу-
меренный), данное ему королевой Гвиневрой в тот день,
когда, ринувшись в самую гущу Сенов и Ирландцев, он убил
одного за другим Кинкенара, короля из Ирландии, и Бранде-
ня, короля Сенов. А Кэй, желая попрекнуть его приступами
болезненной истомы, прозывал его «Уморенный»2.
1
Диагноз Сагремору поставлен в рамках гуморальной теории, вос-
ходящей к Гиппократу. Во времена создания романа она царила в евро-
пейской медицине в виде учения о равновесии четырех жидкостей тела.
(Прим. перев.).
2
Об этом рассказано в неизданной части Артура. Но вот одно место
из Ланселота, которое я передал, как смог: «Так дала ему это имя Шалый
королева, прямо у Теснины; в день, когда тридцать рыцарей разбили вой-
ско Сенов и Ирландцев и гнали их до излучины Варгериса; туда, где Сагре-
мор снес головы Бранденю, королю Сенов, и Маргану, королю Ирландии.
А по причине того недуга, что так часто его посещал, сенешаль Кэй дал
ему прозвание Уморенный».
В Артуре (рук. 337, л. 145), как только Сагремор убил королей Кинке-
нара и Бранденя, его пронзила острая боль; он бы погиб из-за нее, если бы
Гавейн не поспешил принести ему поесть. Много говорилось и о его подви-
гах, и о его недуге; а королева заметила, что его не в чем упрекнуть, разве
только в том, что он уж больно шалый, — прозвище, на которое он не оби-
жался. Кэй добавил в насмешку, что с не меньшим основанием его надо
бы звать Уморенный, и эта кличка стала причиной крупной ссоры. Когда
Гавейну не удалось заставить Кэя замолчать, Гарет дал злому насмешнику
пощечину, а король Артур потребовал возмездия за своего сенешаля. Тогда

295
 — Ах! — сказал внезапно Сагремор, — я чувствую, что
умираю. Дайте мне поесть или приведите священника.
— Его найти нелегко, — ответил мессир Гавейн, — и го-
лод ваш утолить не легче.
— Не волнуйтесь, — промолвила девица, — скоро мы уже
приедем.
Но Сагремор едва держался в седле; он качался и того
и гляди мог упасть. Тогда мессир Гавейн соскочил с коня,
вручил его поводья девице и, сев на конский круп позади
Сагремора, обхватил его руками. Был уже час полуночных
снов, когда им пришлось преодолеть водный поток по до-
ске шириною в три пье. На их счастье, светила луна. Первой
перешла его девица, сидя на своем рысаке и держа поводья
второго коня. Сагремор и Гавейн ехали за ней. На том бере-
гу невдалеке гордо высилась громада дома, а пройти к нему
надо было через прекрасный фруктовый сад. Девица завела
их через потайную калитку, пропустив вперед обоих коней;
мессир Гавейн с Сагремором въехали следом.
— Теперь сойдите, — сказала она, — вот стойло, оставьте
там лошадей.
Затем она молча провела их в высокую залу.
— Не забудьте, — сказал ей мессир Гавейн, — что Сагре-
мор уже изнемог.
— Немного терпения, — ответила девица, — пройдемте
со мною в эту вторую залу; она моя.
Луна, сияя полным блеском, проникала туда сквозь два
десятка окон. Девица усадила рыцарей, оставила их нена-
долго, а потом вернулась со множеством накрытых блюд и
бутылью превосходного вина.
Мало-помалу силы вернулись к Сагремору; и когда они
все трое вволю наелись и напились, девица сказала:

мессир Гавейн решил покинуть двор и отказаться служить королю, кото-

рый позволяет злобному шуту оскорблять героев. Чтобы его умиротворить,
пришлось королю Артуру и королеве Гвиневре стать перед ним на колени, а
сенешалю — дать достойное возмещение. (Прим. П. Париса).

296
 — Мессир Гавейн, предоставьте мне заботы о Сагремо-
ре, для вас тут есть более приятное дело. Дом этот принадле-
жит королю Норгаллии, а пассия ваша — его дочь. Она только
и мечтает о вашем приходе; но ее покой довольно далеко от-
сюда, и, чтобы дойти до нее, вам придется преодолеть нема-
ло опасностей; но для отважного сердца нет ничего невоз-
можного.
С этими словами она набрала целый пучок свечей1 и
провела мессира Гавейна вначале через конюшню, где было
не менее двадцати вороных скакунов.
Посреди следующей залы сидели сверху двадцать охот-
ничьих птиц. В другой стояли двадцать прекрасных боевых
коней.
— Это кони тех двадцати рыцарей, — сказала она, — ко-
торые каждую ночь приходят к этой зале спать, не снимая
доспехов. Они стерегут мою госпожу; ибо король осведом-
лен, что его дочь дала вам обет, и предвидит, что судьба вас
может занести сюда. Она послала меня искать вас, когда уз-
нала о том, что вы говорили у вашего брата Агравейна: мол,
если вам представится случай с нею увидеться, вы его не
упустите. Идите прямо ко входу в залу с двадцатью рыцаря-
ми; они там, видите? Дальше поступайте, как знаете; я пой-
ду обратно к Сагремору.
Мессир Гавейн двинулся вперед, подвязав шлем и обна-
жив меч. Он прислушался, но ничего не услышал. Он прошел
еще немного и по углам квадратной сводчатой спальни за-
метил десять постелей, а на них столько же рыцарей в до-
спехах, со щитами на груди, со шлемами в изголовьях. Он
прокрался тайком; ни один не проснулся. Он погасил боль-
шую свечу, добрался до другой двери и закрыл ее за собою.
Посреди той второй опочивальни стояло роскошное ложе, и
под одеялом из горностаевых мехов покоилась юная дева,
чью красоту распознать было нетрудно, благо в зале горели
четыре свечи. Он их потушил, снял шлем, откинул забрало,
1
Это часто повторяемое выражение наводит на мысль, что свечи эти
были в связках по два-три фитиля. (Прим. П. Париса).

297
отвязал меч и подошел к ложу. Его поцелуи разбудили деви-
цу, и та вначале забормотала, как женщина, которую побес-
покоили во сне; затем открыла глаза и воскликнула:
— Святая Мария! Это что же такое? Кто вы?
— Тот, кто любит вас и кого любите вы, моя милая. Не
будите никого.
— Вы один из рыцарей моего отца?
— Нет, милая, я Гавейн, племянник короля Артура, тот,
кому вы сулили свою любовь.
— Зажгите свет, я посмотрю получше.
Когда свечи загорелись, девица разглядела лицо неж-
данного гостя и заметила кольцо на его пальце.
— Сомнений нет, это сам мессир Гавейн.
Тогда, просияв от радости, она приподнялась и раскры-
ла ему объятия, хотя он был еще в доспехах.
— Снимите кольчугу, милый друг, и дайте налюбоваться
на того, о ком я так мечтала.
Мессир Гавейн освободился от доспехов, вернулся к
ложу и возлег рядом с нею. Утолив свою страсть, он расска-
зал ей, как сюда добрался, и в полночь они уснули в объятиях
друг друга.
Между тем крыло дома, отведенное девице и рыцарям
ее стражи, выходило окнами во двор напротив покоев ко-
роля Норгалльского. Злой судьбе было угодно, чтобы Траде-
линану пристала нужда подняться; возвращаясь, он открыл
окно, и притом, что свечи были зажжены, он явственно уви-
дел, что руки юной девы обвили шею некоего рыцаря.
— Вот как! — промолвил он, — много же толку от моей
стражи!
Он осторожно закрыл окно и пошел поведать королеве
о том, что увидел.
— Не плачьте, — сказал он, — не поднимайте шума, я
знаю способ отомстить за нас так, чтобы в свете ничего не
узнали об этой оказии.
Он разбудил двух придворных.
— Хотите заслужить большие поместья?

298
299
 — Сир, мы готовы для вас на все, что угодно.
— Знайте же, что некий изменник-рыцарь пробрался в
спальню моей дочери; возьмите вы меч, а вы молот потяже-
лее. Тайком подберитесь к ложу; вы, с мечом, просуньте его
острие под одеяло, к самому сердцу рыцаря, а вы, с молотом,
ударьте что есть силы в рукоять меча; предатель умрет, не
успев сказать ни слова. Кроме нас с вами, никто и никогда
не узнает о позоре моей дочери и о возмездии того, кто за
нее отомстил.
Вооружась мечом и молотом, придворные вошли в опо-
чивальню девицы через дверь, супротивную той, что вела
к рыцарям. На краткий миг они застыли, любуясь красотой
влюбленной пары; затем один подвел клинок меча, а второй
отступил на шаг назад, чтобы ловчее было ударить вдоль. Но
мессир Гавейн, чьи руки лежали поверх одеяла, почуял холод
стали; он проснулся, поднял руку и тем отвернул клинок; а
молот ударил рукоять меча с такою силой, что острие, уже
приподнятое и наведенное мимо, вонзилось в стену и вошло
в нее на половину пье. Открыв глаза, мессир Гавейн увидел
перед собою вооруженного воина; он соскочил с постели,
вырвал меч из доски стены и насквозь пронзил того, кто его
принес. Второй придворный метнулся к двери; но мессир
Гавейн его упредил, ударом меча явив на свет Божий его
мозги. Покончив с этим, он встал и подошел к обоим телам,
затем вытолкал их из спальни долой. На шум их падения по-
доспели король с королевой и подняли тревогу: рыцари из
другой спальни пробудились.
— Откройте, сударыня, откройте!
Ответа нет. Они стучат еще сильнее, они грозятся выло-
мать дверь.
— Да сколько вам угодно, — отвечает девица, — она
прочная и вас не боится.
Тем временем она помогала мессиру Гавейну надеть до-
спехи. Он рвался выйти против рыцарей, которые все еще
ломились; он умолял свою подругу, чтобы она позволила
ему открыть.

300
 — От этого я воздержусь, — сказала она.
— Ах! Милая моя, не давайте повода говорить, что я по-
боялся выйти тем же путем, каким вошел.
— Погодите хоть немного. Выходите через эту вторую
дверь и держитесь под аркой свода1, где вас не увидят. Я от-
крою рыцарям, и они, не найдя вас тут, погонятся за вами
до спальни моего отца, куда эта дверь и ведет; когда они без
толку все обыщут, то вернутся через первую дверь. А кори-
дор там узкий, так что вы с легкостью перебьете их одного за
другим. Тогда вы сможете выйти так, как пожелаете.
Избавим читателя от довольно запутанного рассказа о бит-
вах, которые пришлось выдержать мессиру Гавейну. Достаточно
сказать, что ему стоило немалых трудов одолеть не только двад-
цать рыцарей-стражников, но и всех, кто был в покоях короля и
в саду, который надо было заново пройти. К счастью, ему в этом
превосходно помогли Сагремор своей отвагой и девица своими
уловками.
Один из рыцарей короля, будучи смелее прочих, преградил
путь Сагремору у входа в сад. После долгого поединка он запро-
сил и получил пощаду при условии, что поможет им добраться до
доски, по которой они переходили к саду. Он проводил их туда, и
на прощание Сагремор ему позволил стать навеки его рыцарем.
Племянница Манассеса, приведшая их, как видно, боя-
лась без них остаться.
— Что станет с моей милой, — спросил ее мессир Га-
вейн, — если мы покинем ее на злую волю короля, ее отца?
— За нее не волнуйтесь: король с королевой так любят
ее, что простят непременно. С тех пор как уехала ее сестра,
возлюбленная вашего брата Агравейна, она их единственное
дитя. Меня же ничто не спасет от их злобы, если им удастся
меня захватить.
Сагремор, ее новоявленный друг, предложил сопрово-
дить ее к замку Аргавейна. Она согласилась и велела бывше-
му при ней слуге довести мессира Гавейна до входа в Соре-
1
«И вы отсюда попадете под эту сводчатую арку». (Рук. 751, стр. 131).
(Прим. П. Париса).

301
луа. Мы узнаем, как он туда прибыл, но вначале проведаем,
что стало с еще одним нашим другом, славным рыцарем
Гектором Болотным.

LII
ы видели, что владелец Болотного замка держал

М в заточении рыцаря, который даровал одному

его сыну жизнь, а другому смерть. Однако Гек-
тору недолго довелось оставаться в этом почетном плену.
Одна из кузин Лидонаса, будучи наслышана о его подвигах,
пришла однажды к своему дяде с просьбой уступить ей этого
рыцаря.
— Вы не желаете ему смерти, — сказала она, — позвольте
мне испытать его достоинства с пользой для моей сестры,
чьи беды вам известны.
Старик не отказал ей. И вот она пришла к Гектору и
спросила, согласен ли он переменить хозяина.
— Мой дядя охотно уступит мне свои права; и если вы со-
гласны взяться за дело моей сестры против одного из лучших
рыцарей этого края, я верну вам свободу без прочих условий.
— Сударыня, — сказал Гектор, — тот рыцарь, с кем я буду
биться, он от короля Артура?
— Нет, он от короля Траделинана Норгалльского.
— Этого довольно: я согласен вам принадлежать.
Он простился с сеньором Болотного замка и Лидона-
сом и поехал за девицей, которая попутно пояснила, чего
от него ждет.
— Моя сестра недаром слывет первой красавицей на
этом свете. Ее знают под именем Елены Несравненной. Пер-
сид, доблестный рыцарь из более знатного рода, взял ее в
жены, к великому неудовольствию своих родных и друзей;
он так полюбил ее, что отошел от воинских дел, лишь бы не
разлучаться с нею. Однажды он сидел на траве у родника,
положив голову моей сестре на колени, а мимо проходил его
дядя, человек уже в летах, и не мог не поглумиться, застав их

302
в таком виде. «Какой позор, — сказал он, — до того заделать-
ся рабом женщины, чтобы совершенно забыть рыцарский
долг!» Елена услыхала эти слова и ответила, пожалуй, более
надменно, чем ей подобало: «Если взявший меня в жены от
этого потерял в цене, он отдал не более, чем приобрел. Кра-
сота моя превосходит его отвагу, и я за свою красоту снискала
более похвал, чем он за свою доблесть». — «Елена, — холодно
возразил Персид, — вы это говорите от чистого сердца?» —
«Да, я так и полагаю в глубине души». — «Мне жаль. Клянусь
на святых1, что я заточу вас в главной моей башне и буду там
держать, покуда не узнаю, правы вы или заблуждаетесь, го-
воря такие речи. Если в мой дом явится дама, красотой пре-
восходящая вас, то я вас покину и верну вам свободу. Если же
некий рыцарь вынудит меня просить пощады, вы возьмете с
меня пеню, какая вам будет угодна».
Вот уже пять лет сестра моя томится в заточении; роди-
чи Персида привозили к нему самых красивых дам, каких
только могли отыскать, и ни одна не могла сравниться с нею.
Также и рыцарей перебывало множество, но они не могли
превзойти в доблести Персида. Я уповала на мессира Гавей-
на и два десятка раз выезжала ко двору короля Артура, дабы
вызвать у него сочувствие к моей сестре; но он всегда бывал
занят в другом месте.
Эти рассказы раззадорили Гектора, которому не терпе-
лось самому рассудить столь великую красоту и столь вели-
кую доблесть. Они прибыли в замок Гаронхильд2, обиталище
Персида. Дама была в донжоне; они поднялись по его ступе-
ням и стали у двери в камеру Елены.
— Что вам угодно? — спросили стражники.
— Мне угодно видеть даму, которую вы держите вза-
перти.
Елена, занятая в то время своими нарядами, услыхала
голос и поспешила показаться в окне; ибо тюрьма ее, зам-
1
Т. е. на святых мощах. (Прим. П. Париса).
2
Варианты: Ганильт, Гулервильт, Габорвильт. В рукописи 751 он не
назван. (Прим. П. Париса).

303
кнутая высокой железной оградой1, имела единственное
окно, через которое возможно было ее увидеть. Была еще
дверца, ключ от которой Персид хранил у себя и которую он
отпирал, когда ему приходило на ум проведать свою драго-
ценную жертву. Гектор немного подался головой вперед и
тотчас, ослепленный красотою дамы, откинул шлем, чтобы
лучше ее разглядеть.
— Добро пожаловать, рыцарь! — сказала Елена.
— А вам, дама, доброй удачи за вашу красоту, какой свет
не видывал! Я взялся защищать ваше дело, еще не думая, что
оно настолько справедливо. Какая доблесть может сравнять-
ся с вашей красотой! Я уверен, что и Господь Бог будет того
же мнения.
Подошел рыцарь и спросил у Гектора, намерен ли он с
оружием в руках утвердить превосходство Елениной красоты.
— Более чем когда-либо, ибо я сам смог убедиться, что
это дело правое.
— Сир, монсеньор ожидает вас у подножия башни.
— Будь он проклят за то, что так рано отвлек меня от со-
зерцания прелестнейшей из прелестниц! или он не мог по-
дождать? Госпожа, чтобы я был более достоин защищать вас,
не соблаговолите ли вы подойти поближе и коснуться меня
вашей оголенной ручкой? Случись мне даже потерять этот
шлем, что у меня в руках, я и то сумею уберечь беззащитную
плоть, к которой прикоснетесь вы.
Дама улыбнулась и, взяв обеими руками голову рыцаря,
нежно поцеловала его в лоб.
— Даруй вам силы Господь, непорочно рожденный, —
сказала она, — чтобы вы меня освободили!
Гектор в тот же миг подвязал шлем и спустился к под-
ножию башни, где стоял наготове его конь. Персид при виде
его осведомился, по-прежнему ли он будет утверждать, что
красота Елены превосходит доблесть ее супруга.
1
«Она была заперта железной решеткой, так что там было лишь
одно окно, куда ей можно было просунуть голову» (рук. 751, л. 133). (Прим.
П. Париса).

304
 — Если бы вам хватило ума, — сказал Гектор, — между
нами бы не было поединка. Да будь вы доблестны, как сам
монсеньор Гавейн, совершенства моей дамы Елены все же
превосходят ваши. В ней одной сочетаны все красоты, а я по-
видал немало доблестных рыцарей, наделенных свойством,
которого вам недостает: учтивостью. Когда бы вы им обла-
дали, вы бы давно уже признали, что у Елены красоты побо-
лее, чем у вас отваги!
— Рыцарь, — ответил Персид, — слишком поздно: я свя-
зан клятвой.
— Ну что же! Защищайтесь, ибо я готов умереть, если не
заставлю вас признать, что вы не правы.
И вот они расходятся, а затем мчатся друг на друга во
всю прыть своих коней. Персид ломает копье; Гектор повер-
гает его наземь своим.
— Не знаю, — говорит он, — как вы устоите в рукопаш-
ной, но уже теперь дела ваши хуже некуда; остановимся на
этом, я вам советую, и освободите вашу жену из той мерзкой
тюрьмы, где вы ее содержите.
— Нет, рыцарь, это невозможно.
Он тут же бросается снова, Гектор встречает его с подня-
той глефой; но Персид лезвием меча рассекает надвое глефу
и ударяет коня; тот упал неподвижно, раненный насмерть.
— Так не принято у добрых рыцарей, — говорит Гек-
тор, — воевать с лошадьми; но вы оттого понесете больший
ущерб, чем я, потому как теперь я намерен уехать на вашей.
И вот он пеший нападает на Персида, и скоро тот иссе-
чен и исколот, и тщетно выставляет свой пронзенный и раз-
битый щит против меча соперника. Он вьется, ускользает;
но Гектор не дает ему слабины. Наконец, меч выпал у него
из рук, он опустился на колени и, видя, что Гектор снимает
с него шлем и опускает забрало, покорно произнес мольбу о
пощаде.
— Я не прочь вас помиловать, — сказал победитель, — но
на трех условиях.
— Да, да, на любых, какие скажете.

305
 — Вы признаете, что красота Елены превосходит вашу
доблесть. Вы отправитесь ко двору короля Артура и сдади-
тесь в плен королеве; Елена Несравненная поедет с вами, и
перед нею самой вы признаете то, что вам приказано. На-
конец, вы там спросите девицу, которую вам назовут моей
подругой; поклонитесь ей от меня и скажите, что я еще не
преуспел в моем поиске.
— Сир, как мне назвать своего победителя?
— Назовите его Гектором. А теперь проводите меня к го-
споже Елене.
Персид приподнял полу своей кольчуги, достал ключ и
протянул его счастливому освободителю Елены. Прежде чем
пойти отворить дверь темницы, Гектор снял шлем.
— Выходите, госпожа; нельзя, чтобы такая красота оста-
лась утаенной.
Елена обняла его.
— Ах, рыцарь! — воскликнула она, целуя его, — да возна-
градит вас Бог лучше, чем в моих силах!
— Госпожа, мне не о чем его просить после поцелуя пре-
лестнейшей из прелестниц.
— Но признайте, что никогда еще поцелуи не достава-
лись столь дорогой ценой.
Гектор остался на ночь в замке Гаронхильд, и нетрудно
догадаться, как были рады и сестра Елены Несравненной, и
все их домочадцы. Сам Персид отнюдь не жалел, что его из-
бавили от клятвы, данной сгоряча и не позволявшей ему вы-
казывать красавице Елене любовь, которую он питал к ней
неизменно. На рассвете следующего дня Гектор прослушал
мессу, надел доспехи и простился. Персид подарил ему сво-
его лучшего ездового коня; его проводили до ближайшего
перепутья. Там сестра Персида спросила Гектора, по какой
дороге он намеревается ехать.
— Право же, не знаю; я ищу одного рыцаря, чье имя мне
неведомо, и сам он неведомо где; но побродив по свету, я,
может быть, узнаю кое-что о нем.

306
 Персид посоветовал ему выбрать ту дорогу, по которой
чаще ездили странствующие рыцари.
— Эта дорога идет через всю Норгаллию, — сказал он, —
и среди рыцарей, прибывших помочь королю Траделинану,
вы вполне можете встретить того, кого ищете.
Гектор последовал совету и удалился, препоручив их
Богу.
Здесь повесть оставляет его продолжать свои поиски и
возвращается к юному Лионелю, который едет ко двору ко-
роля Артура с посланием от Ланселота и Галеота.

LIII
ороль Артур пребывал в великом городе Лондоне,

К когда туда приехал Лионель. Юноша вначале пови-

дал госпожу Малеотскую, а та провела его в покои
королевы. Велика же была радость обеих дам, когда они уз-
нали, что он прибыл из Сорелуа.
— Как поживают Галеот и его друг? — спросила Гвиневра.
— Не так уж плохо, госпожа, если бы только они не боя-
лись, что о них позабыли; мне велено узнать, как они смогут
увидеться с вами.
Обе дамы, посудив, уже как будто изыскали способ удо-
вольствовать своих друзей, когда пришла весть о вторжении
Сенов и Ирландцев в Шотландию. Они успели осадить замок
Арестуэль. Король Артур тотчас призвал баронов собраться в
Кардуэле. Он хотел просить помощи у Галеота; но королева
убедила его дождаться, пока нужда в этом не станет острее.
Тем временем она отпустила Лионеля, наказав ему передать
Ланселоту, что намерена ехать с королем в Шотландию; и
пускай бы он позаботился прибыть туда со своим другом,
но переодетый в иные доспехи. Еще она дала Лионелю от-
везти ему алую шелковую ленту, чтобы он мог повязать ее
на шлем, и белую ленту, чтобы ею пересечь наискось чер-
ное поле щита, бывшего при нем в последней ассамблее.
К этим дарам она присовокупила брошь со своей шеи, ко-

307
лечко с пальца, драгоценный гребень с зубцами, увитыми ее
волосами1, и, наконец, свой кошелек и пояс.
Мы вкратце изложим, как мессир Гавейн и славный Гектор
попали в страну Сорелуа. Мессир Гавейн преодолевает мно-
жество препятствий на своем пути; после победы над рыцарем,
поставленным преградить ему проход по мосту, он видит свое
имя, вписанное рядом с именами тех, кто прежде него прошел
до конца те же испытания. Это были король Идер Корнуайский,
король Артур Логрский, Додинель Дикий и Мелиан Лисский.
Когда явился Гектор, чтобы сразиться с последним, кто занял
мост (а это был мессир Гавейн), он бы, возможно, и одержал верх
над племянником Артура, если бы тот не додумался спросить его
имя и предмет его поисков. Тогда началась борьба уже за то, кто
из них двоих признает себя побежденным и откажется от чести,
которую хотел оказать ему другой. Но им полагалось уважить
обычай и подождать, пока придут новые рыцари и будут пытать-
ся перейти через мост, вверенный им под охрану. К счастью,
Галеот послал одного из своих бойцов, чтобы занять это место.
Одна девица сообщила им, что принц Дальних Островов со сво-
им другом живет в уединенной усадьбе на Затерянном острове.
Чтобы добраться туда, им пришлось вести новые битвы: вначале
против двух рыцарей Галеота, затем против Короля с Сотней Ры-
царей и самого Ланселота. Лионель прибыл от Логрского двора
как раз вовремя, чтобы прервать эти битвы вслепую и позволить
мессиру Гавейну обняться с Ланселотом. Затем возлюбленная
Агравейна, зная, что мессир Гавейн должен быть в Сорелуа,
приехала напомнить ему, что его брату нужна кровь первейшего
из рыцарей. Мессир Гавейн не забыл об этом. Вначале он от-
вел Галеота и Ланселота в сторону, чтобы спросить, нет ли у них
охоты податься в войско короля. У них такое намерение было;
1
Если учесть, что в те времена прекрасные белокурые волосы дам
никогда не умащивали маслами или душистыми помадами, станет понят-
нее, сколь драгоценным даром считали влюбленные гребень с такой до-
бавкой, как посланный Гвиневрой Ланселоту. Нынче слово «гребень» нам
претит: тогда же он нередко был произведением искусства. Можно видеть
гребни чудесной работы во многих музейных собраниях, в том числе в
зале Древностей Национальной библиотеки. Там стоит отметить, прежде
всего, Суд Париса, Наказание Актеона и несколько прекрасных галантных
эмблем. (Прим. П. Париса).

308
но, как и пожелала королева, они настояли на том, чтобы явиться
туда не иначе как переодетыми в безымянные доспехи.
— Я последую вашему примеру, — сказал мессир Га-
вейн, — мы выедем в конце этой недели, а до того у нас еще
будет время, чтобы нам пустили кровь.
У Ланселота сроду не было нужды в кровопусканиях; од-
нако он ни в чем не хотел отказать мессиру Гавейну. И пото-
му он позволил отворить себе вены, а девица собрала кровь
и поспешила отвезти своему другу. Чуть только Агравейна
слегка окропили ею, как он почувствовал, что жар в его язвах
утих; рука его обрела былую силу, подобно тому, как прежде
кровь мессира Гавейна вернула силу больной ноге.
К исходу недели они покинули Сорелуа и уже подходи-
ли к рубежам Шотландии, когда появилась некая девица и
спросила, не желают ли они знать, где стоит войско короля
Артура.
— Безусловно, сударыня.
— Я вам скажу, если вы взамен дадите слово следовать
за мною в течение часа туда, куда я вас поведу, и с той мину-
ты, как мне будет угодно это потребовать.
Все четверо согласились.
— Войско короля, — сказала она, — стоит в двенадцати
лье от Арестуэля Шотландского, возле Скалы-у-Сенов.
То была крепость, возведенная еще во времена же-
нитьбы Вортигерна на сестре Хенгиста1. Обитала в ней пре-
красная Камилла, сестра короля Харгодабрана Саксонского.
В искусстве ворожбы Камилла не уступала ученостью Виви-
ане и Моргане. Король Артур, будучи ею околдован, безумно
полюбил ее, и она не теряла надежды побудить его пересту-
пить порог Арестуэля.
Следует помнить, что мессир Гавейн и все двадцать его
соратников давали слово вернуться, если королю придет ну-
жда призвать их ранее, чем поиск их будет успешно завер-
шен; но тогда им надлежало явиться в безымянных доспе-

1
См. «Мерлин», стр. 307. (Прим. перев.).

309
хах. А поскольку и Ланселот со своей стороны желал остаться
неузнанным, мессир Гавейн до некоторых пор еще не мог
огласить прилюдно свой успех, а стало быть, и показаться
на глаза королю Артуру. Условились на том, что он хотя и
уведомит собратьев об обретении Ланселота, однако даст им
понять, что время возвестить об этом еще не настало. Он на-
шел их в шатрах, разбитых поодаль от общего стана. Не вид-
но было только Сагремора, плененного новой возлюбленной
так надолго, как он едва ли ожидал. Мессир Гавейн велел по-
ставить шатры себе и своему юному другу Гектору недалеко
от своих сподвижников-искателей.
— Что это за рыцарь вместе с вами, — спросил Кэй-сене-
шаль, — он один из наших?
— Нет, сенешаль; но, думаю, вряд ли вы забудете того,
кто сбил вас у Соснового Ключа.
— Этого довольно: за его доблесть мы ручаемся.
Галеот и Ланселот расположились в шатре у мессира Га-
вейна. Шатер этот был поставлен между городом Арестуэлем
и станом короля. При наших рыцарях были десять храбрых
оруженосцев, не считая славного Лионеля.
Они провели там одну ночь, когда король, горя нетер-
пением ринуться в бой на глазах у прекрасной Камиллы,
дал знак садиться верхом, переехал брод и погнался за
Сенами до самого их логова. Гектор, мессир Гавейн и де-
вятнадцать их соратников со множеством своих людей
собрали сильный полк и подошли к Бретонцам, когда бой
уже был в разгаре и Сены, отойдя от первого испуга, стали
сминать скудные ряды нападавших. Галеота с Ланселотом
запоздало известили, что Бретонцы бьются с Сенами; они
облачились, Галеот — в доспехи Короля с Сотней Рыцарей,
а Ланселот — в обыкновенные свои доспехи, но с белой пе-
ревязью поперек черного поля щита и с лентой, реющей на
шлеме. Впервые был явлен приметный знак такого рода1.
Они прибыли к подножию башни, где стояла королева Гви-
«Это была первая мета, каковую при короле Артура носили на шле-
1

ме» (рук. 339, л. 61, об.). Это замечание романиста двенадцатого века до-

310
невра с госпожой Малеотской; и когда они подняли взоры к
зубцам и узнали своих дам, Ланселот едва смог удержаться
в седле. Лионель сопровождал их в шапке и кольчуге про-
стого ратника; королева велела одной из своих девиц по-
звать его; он спешился, прислонил к башенной стене копья,
которыми заняты были его руки, и взошел на первые сту-
пени. Гвиневра спустилась ему навстречу.
— Лионель, — сказала она торопливо, — пусть самый
разгар турнира1 окажется в виду у башни.
Лионель вскочил на коня, подхватил свои копья и пом-
чался к Ланселоту передать слова королевы. Но Ланселот был
до того погружен в свои грезы, что не видел, как Лионель за-
ходил в башню. Даже не дослушав, он ответил:
— Я сделаю все, что угодно королеве.
Дабы вернее вникнуть в события того дня, следует пом-
нить, что Бретонцев отделял от неприятеля водный поток.
На берегу, занятом Бретонцами, стояла башня королевы; на
другом берегу — Скала-у-Сенов, а поодаль — стан язычни-
ков. Будучи захвачены врасплох, они вначале понесли нема-
лый урон; но затем, вооружась и вдвое превосходя числом,
едва не вынудили Бретонцев отойти обратно за реку, когда
вовремя подоспели мессир Гавейн и девятнадцать его сорат-
ников, а за ними Ланселот с Галеотом, и оттеснили Сенов до
первых заграждений их стана. Между тем Лионель, дивясь,
что Ланселот не соблюдает слова, данного своей даме, бро-
сился к поводьям его коня и повторил, что королеве крайне
желательно, чтобы битва была перед башней. И вот Ланселот
в полном смятении.
— Лионель, — говорит он, — вернись к моей госпоже и
спроси ее, желает ли она по-прежнему, чтобы мы перешли
на ее берег.
Лионель повиновался, и королева при виде его спусти-
лась с башни и повторила, что такова ее воля. Как только
казывает, по меньшей мере, что в его время это уже был старинный обы-
чай. (Прим. П. Париса).
1
См. примечание Париса к стр. 139 (Прим. перев.).

311
Ланселоту был передан ответ, он подъехал к мессиру Гавей-
ну и его собратьям.
— Я знаю, — сказал он, — как отдать королю в руки столь-
ко богатых пленников, сколько ему угодно. Для Бретонцев
вы не более чем странствующие рыцари; обратитесь на вре-
мя против них и гоните их за реку; тут Сены, ободренные
новой подмогой, не преминут пуститься за ними, а когда
они переедут брод, преследуя наших, вы развернете коней
и ударите по ним так, как вы это умеете; тогда наши воины
снова возьмут верх, а язычники в ужасе побегут со всех ног;
я же встречу их у входа на переправу.
Галеот рукоплескал замыслу своего друга, но мессир Га-
вейн колебался.
— Я не могу, — сказал он, — даже на миг пойти против
людей моего сеньора короля.
— Почему же, — возразил Галеот, — если это будет ради
лучшего служения?
И мессир Гавейн согласился.
Маневр был тотчас исполнен; Ланселот, Галеот, мессир
Гавейн и его соратники обернулись кругом и стали теснить
перед собою ошеломленных Бретонцев, и те подались назад,
увлекая за собою в бегство самого короля. В суматохе они
перебрались через брод; но когда Сены, преследуя их, сами
очутились на той стороне, мессир Гавейн и его люди вновь
обратились против них, и после недолгого отпора язычни-
ки дрогнули, отступили и в ужасе и смятении устремились
к броду, наперебой пытаясь его пересечь. Там, у подножия
башни, поджидал их Ланселот и его оруженосцы. Сенов каз-
нили одного за другим, по мере их появления, и столь ве-
лико было это побоище, что с тех самых пор эту переправу
называли не иначе как Кровавым Бродом.
Никогда еще Ланселот не бывал так иссечен и избит:
щит в пробоинах, шлем помят и разрублен, обод его ото-
рвался. Королева, которая не упускала его из виду, призвала
одну из своих девиц и дала ей в руки дорогой шлем, принад-
лежавший королю Артуру.

312
 — Иди, — сказала она, — отдай его этому доблестному
рыцарю в черных доспехах; я не могу видеть столько крови;
скажи ему, пусть он позволит, наконец, их прогнать.
Девица повиновалась; Ланселот поблагодарил, снял
свой шлем и подвязал тот, что прислала королева; затем он
отдалился немного и оставил переправу свободной. Сены
тотчас хлынули к ней и убрались восвояси в полнейшем
смятении. Ланселот и Бретонцы преследовали их с яростью,
а пуще всех король, обозленный тем, что его однажды уже
принудили к бегству. Было захвачено великое множество
пленников, среди них брат короля Сенов. За время погони
Артура трижды выбивали из седла, и трижды его поднимал
и возвращал на коня Ланселот.
Но приближение ночи, наконец, заставило Бретон-
цев-победителей прекратить погоню. Было решено, что
мессир Гавейн останется прикрыть отход, тогда как Лансе-
лот и Галеот вернутся к башне королевы. Гвиневра спусти-
лась, и все наперебой приветствовали ее. Руки Ланселота
были окровавлены по самые плечи.
— Все ли хорошо с вами? — спросила его королева.
— Хорошо, госпожа.
— А эти руки — они не ранены, не сломаны? Я хочу в
этом убедиться; сойдите с коня.
И тут она не могла удержаться, чтобы не обнять своего
друга; Галеоту досталось такое же объятие от его подруги; а
королева шепнула на ухо Ланселоту:
— Завтра я хочу вволю позаботиться об этих ранах и
прибегну к наилучшему способу, чтобы их исцелить.
— Госпожа, — ответил Ланселот, — от вас одной происте-
кают смертельные раны.
— Садитесь обратно в седло, милый друг, чтобы никто
не заподозрил того, что я вам сказала.
В это время толпа рыцарей вернулась и переходила
брод. Королева не стала их дожидаться и вошла в башню, но
прежде велела Лионелю прийти к ней переговорить, пока
Ланселот и Галеот возвращались к своему шатру.

313
 LIV
ороль не вернулся из погони за Сенами заодно с

К мессиром Гавейном. Он остановился на той сторо-

не реки, надеясь хоть мельком увидеть коварную
Камиллу. Она и в самом деле показалась в окне и подала ему
знак, что желает спуститься и побеседовать с ним. Подойдя
к воротам замка, она сказала:
— Сир, вас почитают за первейшего среди всех героев;
и если вам верить, ни одну женщину вы так не любите, как
меня. Хотелось бы мне убедиться, правду ли вы говорите.
— Камилла, вы же знаете, я не в силах отказать вам даже
в самой малости.
— То, о чем я хочу вас попросить, вас не особо затруд-
нит. Я приняла все предосторожности: нынче ночью вы мо-
жете прийти ко мне без опаски. Хотите ли вы этого, жаждете
ли, как жажду я сама? Вы вернетесь до рассвета; никто вас не
остановит, не догадается, что мы провели ночь вместе.
— Но, Камилла, обещаете ли вы ни в чем не отказывать
моей любви?
— Да, клянусь всеми моими и вашими богами.
— Так я приеду.
— А теперь уходите; не годится, чтобы вас заметили.
Когда вы вернетесь, то найдете здесь верного слугу, который
вам откроет.
Король догнал своих рыцарей; они ничуть не удиви-
лись, видя, как он сияет от радости. Он тотчас послал к ко-
ролеве, чтобы известить ее, что он вернулся жив и невредим
и намерен провести ночь в лагере. От нее же он потребовал
приготовить обильный стол.
Королева, как мы видели, призвала к себе Лионеля для
беседы; он пришел, и она велела ему передать двум нераз-
лучным друзьям, чтобы они вечером были у башни и вошли
в сад через потайную дверь.

314
 — Госпожа, — сказал Лионель, — не знаю, как они суме-
ют покинуть постели, не разбудив мессира Гавейна и Гекто-
ра, которые ночуют в том же шатре.
— Так значит, Гавейн вернулся? — переспросила короле-
ва. — Я очень этому рада. Но сердца наших рыцарей не зна-
ют неодолимых преград. Предлагаю им притвориться, будто
им крайне нужен отдых, и первыми пойти спать. Гектор и
Гавейн последуют их примеру, и когда наши друзья увидят,
что те уснули, они потихоньку встанут, ты их проводишь, а
мы будем ждать их у первой ограды.
Лионель передал послание в точности; вообразите себе
радость и сладкие надежды Ланселота. В те же самые часы
и Артур предвкушал не меньшую удачу. Когда его придвор-
ные уснули, он разбудил своего племянника Гарета, которо-
му он поверил тайну своего любовного ослепления. Слуга
Камиллы ожидал их у наружного входа и провел из сада в
первую залу, где прекрасная Камилла приняла их с радост-
ным видом. Она даже помогла королю совлечь доспехи; Га-
рета проводили к ложу юной и прекрасной девы, а Камилла
с королем прошли в другую спальню, где она ни в чем ему не
отказала. Он уснул в объятиях коварной возлюбленной; но
скоро его разбудил сильный шум; сорок рыцарей постучали
в двери и вошли. Король вскочил и бросился к своему мечу,
даже не надев еще портов. Рыцари (один из них держал в
руке целый пучок свечей) окружили его и разъяснили, что
сопротивляться бесполезно и что он их пленник. Они вы-
рвали его добрый меч у него из рук и схватили его, а другие
пошли за Гаретом. Затем их заперли в темнице за дверью,
окованной железом.
Пока такое творилось в Скале-у-Сенов, Ланселот и Галеот
осторожно покинули свое ложе, надели доспехи и, ведомые
Лионелем, добрались до входа в сад. Королева сумела найти
предлог, чтобы удалить всех дам из своих покоев; она сама
вместе с госпожой Малеотской вышла открыть потайную
дверь, и оба рыцаря, сложив доспехи и привязав в укромном
месте коней, проследовали за ними кто в одну опочиваль-

315
ню, кто в другую. Сладостна была им эта ночь, первая ночь,
когда им были дарованы все радости, приберегаемые для
нежнейших влюбленных. Перед рассветом королеву обуя-
ло желание пойти, не зажигая огня, и ощупать расколотый
щит, некогда присланный ей Владычицей Озера. Обе части
его соединились, словно бы никогда и не были разделены.
Так она узнала, что из всех женщин она любимейшая. Тотчас
она бросилась будить госпожу Малеотскую, чтобы показать
ей это чудо. Дама с улыбкой взяла Ланселота за подбородок,
не без того, чтобы он зарделся поневоле, признав в ней ту,
что так долго держала его в заточении.
— Ах, Ланселот, Ланселот! — сказала она, — я вижу, у ко-
роля уже нет иного превосходства над вами, кроме Логрской
короны!
И поскольку он не нашелся с уместным ответом, коро-
лева сказала:
— Любезная моя Малеот, если я дочь короля, то он сын
короля; если я хороша собою, то и он хорош; и к тому же он
храбрее всех храбрецов. И потому мне не приходится крас-
неть, что я выбрала его своим рыцарем.
Утро возвестило им, что пора расставаться, уповая на
скорое продолжение сих нежных бесед.
А между тем колдунья Камилла велела вывесить на зуб-
цах Скалы щиты короля Артура и Гарета. Велико было изум-
ление и горе Бретонцев, когда они заметили их. Им было
непостижимо, как могли Сены захватить такую добычу; они
лишь гадали, что, мол, тех окружили, когда они вышли разве-
дать вражеский стан. Как только королева узрела эти скорб-
ные трофеи, она призвала мессира Гавейна и Ланселота.

LV
анселот и мессир Гавейн уже собрались к опечален-

Л ной королеве, когда в их шатер вошла та девица,

которая на днях указала им место, где Бретонцы
разбили свой стан. Рыцари наши не подозревали, что она

316
подослана злокозненной Камиллой: она пришла требовать,
чтобы они сдержали данное ей слово.
— Сударыня, — сказал мессир Гавейн, — вы выбрали не-
удачное время: у нас и без того дел полно.
— Вот я и пришла вам помочь. Знайте, что Ирландцы
хотят увезти на свой остров короля Артура, дабы вернее
стеречь его. Я предлагаю вам способ их упредить; вам всего
лишь надо последовать за мной.
— Премного благодарны, сударыня, — ответил мессир
Гавейн. И без промедления наши четыре рыцаря — мессир
Гавейн, Ланселот, Гектор и Галеот — вооружились, сели вер-
хом и поехали за девицей вплоть до первых заграждений
Скалы-у-Сенов.
— Короля поведут одним из этих проходов, — сказала
она, — вам надо караулить их раздельно, а я пока войду и
вернусь к вам, когда настанет время.
Она ушла и оставила открытой потайную дверцу, ко-
торую умела отпирать. Наши четыре рыцаря остались на
страже, и вскоре Ланселот услышал зов девицы: «Помогите!
Помогите!». Он ринулся во двор и вблизи увидел двадцать
латников, которые напали на двух рыцарей в доспехах ко-
роля Артура и Гарета. Он налетел на них; но те, кого он ду-
мал защитить, схватили его и сбили с коня долой. Остальные
на него набросились, отобрали меч и велели сдаваться, если
жизнь ему дорога.
— Скорее я умру, чем запрошу пощады у предателей!
С него сорвали доспехи, связали ему руки; его отвели в
надежную темницу.
Другие три соратника начали терять терпение. Нако-
нец, Галеот заметил рыцаря, одетого в доспехи, только что
бывшие на Ланселоте, и ему почудилось, что тот взывает о
помощи. Галеот устремился вперед; но его, подобно Лансе-
лоту, окружили два десятка негодяев, сбили с коня, связали и
бросили в темницу. Та же засада ожидала Гектора и мессира
Гавейна. Разоружив одного за другим, их связали и отвели в

317
обширное подземелье, где у них было вдоволь времени, что-
бы проклинать посланницу коварной колдуньи.
А тем временем королева ждала Ланселота и мессира Га-
вейна. Каково же было ее горе и отчаяние, когда она узнала
от Лионеля, что некая девица увела их и, несомненно, пре-
дала, коль скоро они не вернулись обратно. Назавтра и она,
и все Бретонцы из войска увидели щиты четырех рыцарей,
вывешенные на стенах Скалы-у-Сенов рядом со щитами ко-
роля Артура и Гарета. В довершение невзгод Сены собрались
в тот же день напасть на войсковой стан; для того Камилла и
заманила в Скалу самых грозных бойцов из вражьего воин-
ства, чтобы вернее обеспечить удачу своим. Королева тут же
призвала мессира Ивейна Уэльского, который, прежде чем
идти к ней, счел нужным посоветоваться с рыцарями, быв-
шими с ним в поиске Ланселота. Она встретила его в слезах
у подножия башни.
— Госпожа, — сказал Ивейн1, — я не вправе войти в ваши
покои, пока не доведу до конца предпринятый поиск; но я
предлагаю вам все, что мне позволено вам дать. Понадеем-
ся, что Бог нам поможет справиться с этой напастью.
— Ах! Ради Бога, мессир Ивейн, спасите честь короля!
Мессир Ивейн поддержал ее, и слезы его смешались с ее
слезами. Решено было, что завтра он заступит место короля
и что ему будут повиноваться, как самому королю. Королев-
ский стяг был отдан в руки Кэя, как того требовала его сене-
шальская служба.
Сены выступили из стана ровным строем, будучи вполне
уверены в успехе нынешнего дня. Мессир Ивейн разместил
и обустроил оборону, в чем ему необычайно помог король
Идер Корнуайский. Король этот впервые появился верхом на
коне, облаченном в железные латы, а не в красную кожу или
сукно, как обычно бывало до тех пор. Вначале пытались его
за это бранить, а кончили тем, что переняли и тем самым
1
В оригинале здесь «Лионель». Вероятно, это ошибка, которую мы
позволили себе исправить. Лионель не участвовал в поиске и не давал свя-
занной с этим клятвы, поскольку он еще не рыцарь. (Прим. перев.).

318
его одобрили. Он ввел и второе новшество: поднял знамя со
своим гербом, поклявшись всегда нести его впереди прочих
знамен и не отступать ни на шаг. Было оно белым, с больши-
ми червлеными полосами (или лентами); поле из сафьяна, а
полосы из английского алого сукна; ибо в те времена знаме-
на были не шелковые, а кожаные или суконные1.
Никогда еще содружество Круглого Стола не воевало
лучше без короля Артура: ни один вражий полк не мог оста-
новить отважного Идера: за весь день он ни разу не отвязы-
вал шлем и до конца держал свою клятву идти вперед, пока
останется кого рубить среди язычников.
— Даруй мне Боже милость исполнить мой обет, — вос-
клицал он, — даже ценою моей жизни! Лучшей смерти и по-
желать нельзя.
Наконец, Сены отступили, и началась погоня; во главе
преследователей неизменно был могучий конь Идера. На
свою беду, он проскакал по телу одного Саксонца, который
все еще держал воздетый меч; его острие распороло брюхо
доброму скакуну, тот закусил удила, рухнул и скоро испустил
дух. Король упал, угодив ему под бок, и вся кавалькада пром-
чалась по его телу. Прогнав Сенов, полки вернулись в окрест-
ности башни, и тогда королеве доложили, что Идер не по-
явился. Она немедленно вышла со своими дамами, обошла
все поле боя и, наконец, отыскала славного короля, наказав
своим дамам бережно поднять его и перенести в ее покои.
Там лекари осмотрели его раны и сумели их залечить; но
с того дня Идер уже не мог садиться на коня и выказывать
свою великую доблесть2.

1
«Поле из сафьяна и полосы червленые из алого английского сукна.
Не так, как носили в те времена, не бывало их ни из кожи алой, ни из сук-
на» (рук. 339, л. 63). (Прим. П. Париса).
2
Заметим, что этот отважный Идер — король Корнуая, страны, ко-
торая, согласно роману о Тристане, никогда не рождала бравых рыцарей.
Это доказательство (впрочем, даже излишнее) изначального отсутствия
всякой связи между преданиями об Артуровом дворе и о Тристане. (Прим.
П. Париса).

319
 В этот день Сены и Ирландцы потеряли стольких луч-
ших рыцарей, что долго не смели возобновить свои набеги.
Бретонцы же перенесли свои шатры с другого берега реки и
осадили замок Скалы вплотную, насколько позволял дождь
из стрел и камней, которые непрестанно метали осажден-
ные с высоты своих зубцов и стен.

LVI
есколько недель протекли; но испытание было чрез-

Н мерно для благородного сердца Ланселота. Впервые

он оказался жертвой гнусного обмана; безоружным,
взаперти; он думал о том, что передал Лионель, и как терза-
лась королева, видя, что он не приходит. Могла ли она знать,
что он последует за неведомой девицей, дабы разделить
участь мессира Гавейна, Гектора и Галеота в плену у плутов-
ки Камиллы?
Эти печальные думы не замедлили сказаться на его здо-
ровье. Он перестал есть, он стал глух к речам мессира Гавей-
на и даже Галеота. Мало-помалу в голове его воцарилась пу-
стота; его обуяла странная тревога; глаза его расширились и
запылали. Он стал внушать ужас своим соседям. Видя, что он
не в своем уме, тюремщик открыл другую камеру и запер его
там. Галеоту хотелось быть при нем неотлучно, даже если бы
пришлось противиться его буйному гневу.
— Не лучше ли умереть от его руки, — говорил он, — чем
жить без него?
Но мольбы его были напрасны, тюремщик остался не-
поколебим.
Весть о безумии Ланселота вскоре достигла ушей об-
манщицы-колдуньи. Она спросила, возможно ли получить
выкуп за этого незадачливого рыцаря.
— Госпожа, — ответил тюремщик, — его друзья уверяют,
что ему негде приклонить голову на этой земле.
— Тогда нет никакого проку его держать. Откройте во-
рота, и пусть убирается!

320
 Выход из замка Скалы был расположен ровно напротив
башни короля Артура. На ворота Камилла наложила закля-
тие: их могли отворять и затворять одни обитатели замка;
но тщетны были бы усилия тех, кто отважился бы взять их
приступом извне; и когда Сены входили туда, они могли уже
вовсе не опасаться своих преследователей.
Выйдя из замка Скалы, Ланселот оказался посреди ша-
тров и начал их крушить один за другим. Потом он набросил-
ся на Бретонцев; они его не узнавали, видев лишь в доспехах
у выхода на Брод. Все разбегались в ужасе; он приблизился к
покоям короля; королева стояла у окна. Она взглянула, услы-
шала крики: «Безумец!» и в этом безумце узнала Ланселота.
Колени ее подогнулись, и она упала без чувств. Когда она оч-
нулась, то промолвила:
— Я от этого умру.
— Ах! — сказала госпожа Малеотская, — соберитесь,
ради Бога; возможно, Ланселот притворился одержимым,
чтобы увидеться с нами. Если же он потерял рассудок, надо
попытаться его задержать, мы его исцелим. Я пойду к нему.
Королева, во власти нестерпимой боли, позволила ей
сойти; но тотчас, не в силах удержаться, она раскрыла окно,
отошла, подошла, заглянула в окно. Госпожа Малеотская в
этот миг подходила к безумцу, и тот ухватился за камень;
она отпрянула с криком, на который отозвался крик короле-
вы. Ланселот, как будто узнав этот голос, мигом встрепенул-
ся, сел и успокоился. Королева спустилась вниз и, подойдя к
нему, сказала:
— Встаньте, — и он встал.
Она взяла его за руку и отвела в верхние покои.
— Кто этот бедняга? — любопытствовали дамы.
— Лучший на свете рыцарь, чей разум помутился; позо-
вите Лионеля, может быть, он послушает его.
Прибежал Лионель и простер к нему руки. Ланселот
словно бы очнулся и заметался в исступлении. Однако ко-
ролева не оставила его. Когда настала ночь, она запретила
зажигать свечи.

321
 — От света, — сказала она, — ему будет дурно.
Она сняла с Ланселота блио, уложила его в постель и
осталась при нем. Свидетели же ее слез полагали, что ее глу-
бокая печаль порождена пленом короля.
Дни и месяцы текли, не принося ни малейшей переме-
ны в умопомрачении Ланселота и в скорби королевы. Од-
нажды Сенам случилось затеять вылазку против Бретонцев.
Ланселот же уснул впервые за десять дней. Привлеченная
криками тревоги, королева подошла к окну и увидела, что
неприятели готовы ринуться друг на друга. Госпожа Малеот-
ская из своих покоев услышала ее рыдания; она вошла к ней.
— Что такое с вами? — спросила она, приобняв ее.
— Увы! Когда всем позволено умереть, почему нельзя
и мне тоже? О, краса и цвет рыцарства! Зачем вы не такой,
каким были прежде? Эта битва завершилась бы лучшим ис-
ходом!
Ланселот услышал ее голос. Он вскочил, метнулся к ста-
рому копью, висевшему на стене, и стал воевать с одной из
колонн опочивальни, пока оно не разлетелось в щепы. Тогда
он упал в изнеможении на каменную глыбу; глаза его закры-
лись, и королева подоспела, чтобы поддержать его. «Может
быть, — подумала она, — щит, принесенный некогда деви-
цей, способен его унять?». Она надела щит ему на шею; и он
тут же пришел в себя.
— Где я?
— В доме королевы Гвиневры.
От этих слов он снова обомлел; когда же опомнился, ко-
ролева спросила его, как он себя чувствует.
— Прекрасно! Слава Богу! Где монсеньор король и мес-
сир Гавейн?
— Они в Скале-у-Сенов, вместе с Гаретом и другими со-
братьями.
— Почему я уже не с ними? Почему я не могу с ними
умереть, когда моя дама далеко!
Королева обняла его:
— Милый друг, вот я, рядом с вами.

322
 Он широко раскрыл глаза и узнал ее.
— Ах! госпожа, — вымолвил он, — пускай она приходит,
когда хочет, если вы тут!
И ни одна дама не догадалась, что так он говорил о
смерти.
— Милый мой друг, — продолжала королева, — вы узна-
ете меня?
— Как мне вас не узнать, госпожа, ведь вы мне сделали
столько добра.
Тогда все уверились, что он исцелен. Кто только его не
расспрашивал, каково ему теперь и что с ним было. Но он
ничего не мог сказать и прилагал тщетные усилия, чтобы
удержаться на ногах. Он оглядел себя и, увидев щит, наве-
шенный ему на шею, воскликнул:
— Госпожа! Снимите это с меня.
Как только сняли щит, он вскочил, заметался и стал так
же одержим, как и прежде.
В это самое время в залу вошла прекрасная и благород-
ная дама, одетая в белые шелка, со свитой из девиц, рыцарей
и слуг. Преодолев свое отчаяние, королева подняла голову,
приветствовала ее и пригласила пройти в соседний покой,
где обе сели на ложе1. Стоило даме произнести имя Лансело-
та, как королева пошла и закрыла дверь.
— В чем дело? — осведомилась дама.
— В этом наше великое горе; самого лучшего на свете
рыцаря обуяло самое жестокое безумие.
— Откройте дверь, — сказала дама, — и пусть он войдет.
Но прежде королева поведала, как надеялись его исце-
лить, вплоть до той минуты, когда с него сняли щит, пове-
шенный на шею. Дверь отворили снова, Ланселот ворвался
одним прыжком, и дама взяла его за руку, называя Прекрас-
ным найденышем — именем, данным ему некогда в Озере2.
1
Ложе использовалось скорее как наши диваны. Не следует путать
его с нашей кроватью; иначе дамы из «Ланселота» слишком часто разде-
ляли бы его со своими посетителями. (Прим. П. Париса).
2
Том I, стр.23 (Прим. П. Париса).

323
Услышав это имя, он совсем оробел и замер. Дама велела
принести щит.
— Ах! Милый друг, — сказала она, — я приехала сюда из
такой дали ради вашего исцеления.
Как только она навесила щит ему на шею, к нему вер-
нулся разум. Дама взяла его за руку и усадила на ложе; он
узнал ее и разразился потоком слез, к великому удивлению
королевы, которой было еще невдомек, кто эта дама.
— Госпожа, — промолвил Ланселот, — умоляю вас, сни-
мите этот щит, я от него терплю смертные муки.
— Нет, пока еще нет. Пускай мне принесут мазь, — ска-
зала она своим рыцарям.
Когда ей принесли мазь, она умастила ему ноги, руки, ви-
ски и лоб. Больной уснул, а дама сказала, подойдя к королеве:
— Оставайтесь с Богом, королева! Я ухожу; дайте ры-
царю вволю поспать. Как только он проснется, приготовьте
купальный чан1, и пусть он туда войдет; выйдет он оттуда
исцеленным. И еще позаботьтесь о том, чтобы не давали ему
снимать этот щит.
— Ах! госпожа, — отвечала королева, — вижу я, что вы
сильно любите этого рыцаря, ежели прибыли так издалека
врачевать его; не скажете ли мне, кто вы?
— Разумеется, я его люблю; я потрудилась выкормить
его, когда он потерял отца и мать; я привела его ко двору, и я
сама просила короля посвятить его в рыцари.
— Тысячу раз будь благословен ваш приход! — восклик-
нула королева, бросаясь ей на шею и покрывая ее поцелу-
ями. — Теперь я знаю: вы Владычица Озера. Ради Бога, со-
гласитесь побыть у нас, хотя бы для того, чтобы завершить
исцеление нашего рыцаря! Вы та дама, которую я должна
любить и почитать превыше всех на свете; вы мне оказали
блага более, чем было оказано любой иной женщине. Вашей
1
В средневековой Европе мылись в больших бадьях или чанах, как
правило, деревянных (дерево лучше сохраняет тепло). В замках аристо-
кратии имелись собственные купальные чаны, а иногда и бассейны; в го-
родах бани были общественными. (Прим. перев.).

324
милостью я обрела этот щит, и вы видите — что им обещано,
то и сбылось.
— Ах! — отвечала Владычица Озера, — вот увидите, он
породит еще новые чудеса; знайте же, что я посылала его
вам как лучшей и любимейшей даме. Я предвидела, сколь
велика будет доблесть этого несравненного рыцаря; как
я говорила, это я привела его ко двору и просила короля
Артура посвятить его в рыцари. Нынче же я вернулась для
того, чтобы ускорить его выздоровление, а вас уведомить,
что десять дней спустя король выйдет из темницы, благо-
даря деяниям вашего рыцаря. Посылая вам этот щит в Ка-
радиган, я дала вам знать, что никто в целом мире не знает
ваши подспудные мысли так же, как и я, и что я люблю того
же, кого и вы, хотя нежность моя другого свойства. А ныне
я вам посоветую одно: превыше всего любите того, кто пре-
выше всего любит вас и любить не перестанет. Увы! в мире
нельзя прожить безгрешно; ваша любовь — безумие, я это
знаю; но, отдав ее тому, кто более других достоин быть лю-
бимым, красе и цвету всего рыцарства, вы тем выказываете
величие ваших чувств, превосходство вашего ума1. Вы из-
брали самый цвет земного рыцарства. Коль скоро вы пле-
нили первейшего героя, вы и меня пленили тоже. Но мне
нельзя здесь оставаться долее; меня влечет неодолимая
сила: сила любви. Мой любимый не ведает, где я, хоть я и
взяла его брата провожатым; если я промедлю с возвраще-
нием, он будет гневаться, а ведь надо остерегаться прогне-
вать того, кого любишь, от кого ждешь любой отрады и за
кого отдашь целый мир.
Расставаясь, Владычица Озера оставила королеву Гви-
невру в таком веселье, в каком та давно уже не бывала; и все
благодаря надежде на исцеление Ланселота. Она подошла к

1
«Грешники на сем свете не могут прожить, не безумствуя; но весьма
доволен своим безумством тот, кто находит в нем благоразумие и честь;
и если вы можете найти безумство в вашей любви, это безумство почита-
ется превыше всех иных, ибо вы любите цвет и гордость всего рыцарства
земного». (Прим. П. Париса).

325
нему, остерегаясь спугнуть его сон. Наконец, Ланселот от-
крыл глаза и тихо застонал.
— Милый друг, — сказала королева, — как вы себя чув-
ствуете?
— Хорошо; но откуда у меня такая слабость?
— Будьте уверены, мой друг, скоро вы будете в полном
здравии.
Она велела приготовить ему чан; никогда еще больной
не бывал окружен заботами более нежными. В считанные
дни к нему вернулись силы; он вновь обрел и былую мощь,
и былую красоту. Но он несказанно удивился, когда услы-
шал о своем помрачении, в котором не признавал никого
из ближних, кроме королевы и той, что пеклась о его пер-
вых годах.
— Если бы не Владычица Озера, — говорила ему короле-
ва, — вам бы не исцелиться.
— Я прекрасно помню, что видел ее, — отвечал он, —
только я думал, что это было во сне. Но вы, возлюбенная го-
спожа, сможете ли вы по-прежнему любить того, кого виде-
ли в столь постыдном образе?
— Этого, милый друг, нисколько не бойтесь. Вы надо
мною господин более, чем я госпожа над вами; и перестать
вас любить для меня означало бы перестать жить.
И вот Ланселот обрел совершенное здравие: он вновь
упивается всеми радостями, какие может дать любовь; он
разделяет их с королевой, которая не сводит с него глаз и
расточает ему пылкие ласки. Что была бы для нее жизнь,
когда бы она не разделяла с ним все ее блаженства? Одно
лишь ее печалит, одно не дает покоя: она знает, что он без
меры отважен и смел; она не может воспретить ему мчать-
ся навстречу любой опасности и вечно подвергать ударам
ту жизнь, которой она вверила свою. Но что с того! Без этой
беспримерной отваги разве могла бы она простить себе лю-
бовь, отданную ему как самому верному, самому совершен-
ному из рыцарей?

326
 LVII
ем временем Сены, укрытые в замке Скалы, возоб-

Т новили свои набеги. Безумие Ланселота, пленение

короля Артура, мессира Гавейна, Гектора и Галеота
вернули им надежду, утраченную в последних боях. В один
из дней, задумав отвлечь Бретонцев, пока они бы вывели на
берег короля Артура и повезли его в Ирландию, они напали
на стан христиан. Равнину тотчас усеяли вооруженные бой-
цы, и зов тревоги донесся до покоев королевы. Ланселот воз-
намерился надеть доспехи.
— Милый друг, — сказала королева, — вы еще не вполне
здоровы. Подождите хотя бы, пока наши воины не запросят
о новом пополнении.
В этот миг явился один рыцарь: щит расколот, шлем
пробит. Он сказал, преклонив колени перед королевой:
— Госпожа, мессир Ивейн призывает на помощь всех
рыцарей, кто еще не при оружии: он боится, что не выдер-
жит напора язычников; ведь лучших своих рыцарей он не-
давно отослал к Арестуэлю, угрожаемому Сенами.
— Не согласитесь ли вы теперь, госпожа, — сказал Лансе-
лот, — чтобы мне принесли мои доспехи?
Королева промолчала, кивнув едва заметно в знак со-
гласия. Ланселоту вручили щит короля Артура и славный
меч Секанс1, к коему прибегал король лишь в случае крайней
нужды. Оставалось лишь надеть перчатки и подвязать шлем,
когда Ланселот обратился к рыцарю:
— Сколько человек послано к Арестуэлю?
— Две сотни.

1
Здесь видно, как много в легендах переделок, зачастую неудачных.
Имя, на самом деле принадлежащее мечу Артура, — Эскалибур. Сначала ро-
манисты заменили его на Мармиадуазу, отдав Эскалибур Гавейну. Здесь нам
говорят про Секанс, наименее известный из трех мечей. Вообще-то в наших
романах редко бывает, чтобы оружию или лошадям давали особые имена.
Я припоминаю только эти три меча и коня мессира Гавейна, Грингалета,
который в «Ланселоте» даже не назван по имени. (Прим. П. Париса).

327
 — Если бы эти две сотни вернулись, смог бы мессир
Ивейн одолеть?
— По меньшей мере, битва была бы не столь неравной.
— Передайте мессиру Ивейну, что он получит требуе-
мую помощь под стягом моей госпожи королевы.
Рыцарь простился, спросил другой шлем взамен негод-
ного и вернулся к мессиру Ивейну, когда Бретонцы уже враз-
нобой отступали. Мессир Ивейн их удерживал, как мог; до-
брый рыцарь познается в великой нужде. Между тем Лионель
велел привести двух коней: Ланселоту покрупнее, а второго
себе. Прежде чем подвязать Ланселоту шлем, королева обня-
ла его, нежно поцеловала и препоручила Богу. Затем она пе-
редала Лионелю глефу, а на нее навязала лазурный вымпел
с тремя золотыми коронами; не так, как на стяге короля, где
было корон без числа.
Когда мессир Ивейн заметил вымпел королевы, он ска-
зал своим рыцарям:
— Видите этот стяг; вот она, обещанная помощь. Ну, так
вперед, кто верно бьет!
Ланселот был уже в гуще битвы, возглашая: «Кларенс!1
Знамя короля Артура». Он разит своей глефой первого
встречного Сена и бросает замертво под брюхо его коня.
Поломав глефу, он берет из ножен славный Артуров меч, он
поднимает на дыбы коней Саксонских и Ирландских; рубит
направо и налево шлемы, щиты и руки; ничто не может пе-
ред ним устоять, и никто уже не смеет к нему подступиться.
Он подобен горячему псу среди ланей, коих терзает зубами
не затем, чтобы насытиться, но чтобы упиваться ужасом, им
внушаемым. Сены роптали: «Это не смертный, это небожи-
тель, ниспосланный нас погубить».

1
Кларенс — город в Норгаллии, большой и богатый, где некогда
правил король Толас, предок Утер-Пендрагона. Отсюда и этот клич, со-
храненный его потомками. Старинный Кларенс был феодальным замком,
развалины которого еще видны в городке Клэр (провинция Саффолк, на
границе с графством Эссекс). От этого замка производят свой титул герцо-
ги Кларенсы. (Прим. П. Париса).

328
 Отойдя от первого испуга, Бретонцы сомкнулись вокруг
вымпела королевы; а Сены решили, будто к их врагам по-
доспело новое войско, для них неодолимое. Они бросились
врассыпную. Мессир Ивейн догадался, что прибыл Ланселот,
и говорил:
— Вот единственный рыцарь, воистину достойный но-
сить это звание! Мы при нем не более чем оруженосцы и
ратники.
Тут и самые робкие стали творить подвигов поболе,
чем лучшие творили доселе. Занялась буйная погоня; Лан-
селот догнал верховного вражьего короля, великана Харго-
дабрана, брата прекрасной Камиллы. Тот впервые в жизни
содрогнулся, услышав вызов, и до крови вонзил шпоры в
конские бока. Ланселот настиг его снова и преградил ему
путь. Подняв меч и откинув щит за спину, он одною рукой
ухватил его коня за гриву, а другой отсек безбожнику левое
бедро. Харгодабран упал, оставив ногу в стремени, а Лансе-
лот, не став его добивать, промчался мимо. К умирающему
приблизился мессир Ивейн; увидев огромную ногу, отдель-
ную от тела, он изрек:
— Немного же ума у того, кто тягается с таким рыцарем.
Он воистину бич Божий.
Харгодабрана унесли в бретонские шатры. Едва его там
уложили, как он схватил нож и вонзил себе в сердце. Что же
до Ланселота, то он преследовал Сенов до узкой мощеной
дороги, берущей начало у реки; ее называли Гаделорским
ущельем. Тут Сены увидели, что их обратил в бегство един-
ственный рыцарь; они перестроились и собрались у начала
дороги, с решимостью ожидая Ланселота; а он, с руками,
обагренными их кровью, все еще рвался с ними в бой, когда
Лионель остановил его коня.
— Крестом Господним молю, — сказал он, — не ходите
дальше; вы хотите найти себе верную смерть? Разве не до-
вольно вы еще сделали?
— Пусти меня, Лионель.

329
 — Нет, нет! во имя долга перед вашей госпожой, вы не
ступите ни шагу вперед!
При этих последних словах Ланселот натянул поводья,
вздохнул и повернул назад.
— О! Лионель, зачем было так меня заклинать!
В сердцах он нагнал остальных рыцарей.
— С возвращением! — сказал мессир Ивейн, завидя его.
— Не говорите так; я возвращаюсь, покрытый позором.
— Что вы имеете в виду, любезный сир?
— Да, впору меня устыдить: не следовало ли мне ото-
гнать нехристей подальше от ущелья?
— Тогда вы совершили бы не подвиг, а безумство.
Ланселот ничего не ответил, но на всем обратном пути
среди рыцарей он бросал на Лионеля свирепые и гневные
взоры; а тот опустил голову и не пытался его умиротворить.

LVIII
еперь предстояло вырвать короля Артура из рук ко-

Т варной колдуньи Камиллы. Как мы говорили, ворота

Скалы-у-Сенов были непроходимы для тех, кто дер-
жал осаду; но чары эти были уязвимы для кольца, данного
Ланселоту Владычицей Озера. Вначале наш герой пробился
сквозь толпу бретонских воинов, собранных затем, чтобы
не дать Ирландцам вывести короля и переправить его в Ир-
ландию. Он дал им себя узнать и беспрепятственно вошел
за крепостные стены. Повергнуть первого, кто посмел стать
у него на пути; перебить, изранить, сокрушить, пустить на-
утек тех, кого он застал в первых залах, — на это Ланселоту
довольно было одного часа. Наконец, он добрался до залы,
где сидела Камилла со своим возлюбленным, красавцем
Гадрескленом; начал он с того, что разрубил юнца до плеч,
презрев исступленные вопли дамы; затем он вышел, закрыл
двери и стал разыскивать тюремщика.
— Ты умрешь, — сказал он, — если не проводишь меня к
тем, кого тебе велено охранять.

330
 Трясясь от страха, тюремщик провел его в малую баш-
ню, где сидели Артур и Гарет.
— Вы свободны, — сказал он им.
Артур поблагодарил своего избавителя, но не узнал его.
Оттуда Ланселот велел отвести себя в темницу с Галеотом и
его спутниками. И вот каковы были первые слова Галеота:
— На что мне моя свобода, когда нет со мною красы и
цвета рыцарства? Где найти мне силы жить вдали от того,
кого я люблю больше жизни?
— Не убивайтесь так, — сказал Ланселот, снимая шлем, —
вот же я, дорогой сир.
И они заключили друг друга в объятия, обменялись ты-
сячей поцелуев. Мессир Гавейн между тем говорил, подойдя
к королю:
— Сир, вот тот, кого мы искали: перед вами Ланселот
Озерный, сын короля Бана Беноикского, тот самый, кто ула-
дил ваш мир с Галеотом.
Велики же были удивление, восторг и радость короля
Артура.
— Любезный сир, — сказал он Ланселоту, — я вверяю вам
свою землю, свою честь и самого себя.
Ланселот поднял его, зардевшись от смущения. Ког-
да тюремщик вернул пленникам их мечи, они поднялись
к большой башне, куда преграждали вход крепкие засовы.
Рассудив, что пытаться их поднять бесполезно, Ланселот
вернулся в ту залу, где он запер Камиллу; он схватил ее за
косы и пригрозил отрубить ей голову.
— Разве не довольно с вас того, что вы убили моего друга?
— Нет; я требую, чтобы вы открыли мне большую башню.
— Скорее я умру и претерплю от вас то, на что честному
рыцарю никогда не хватит жестокости.
Ланселот поднял меч второй раз; она взмолилась о по-
щаде, поклялась все исполнить и повела его к дверям башни.
— Открывайте, — сказала она рыцарям, стоявшим на
страже.
— И не подумаем, — ответили они.

331
 Но Ланселот вновь занес меч над головой Камиллы, и
рыцари обещали открыть, если он отпустит их целыми и не-
вредимыми; на что он согласился. Двери поддались; король
Артур указал мессиру Гавейну войти первым и тем изъя-
вить, что он вступил во владение замком. Бретонские рыца-
ри проникли в замок; на башенных зубцах знамя Харгода-
брана сменилось на знамя короля. Они осмотрели все залы,
все подземелья. В одной потайной камере Кэй-сенешаль
нашел девицу, прикованную к столбу. Та долгое время была
возлюбленной рыцаря, убитого Ланселотом у ног Камиллы.
Камилла, движимая неукротимой ревностью, держала ее в
плену, вдали от людских взоров. Когда же ее отвязали, Кэй
принялся расспрашивать, где томятся последние пленники.
— Кто меня освободил? — спросила она.
— Это король Артур, истинный сеньор Скалы-у-Сенов.
— Слава Богу! Но устоите ли вы против неверной Ка-
миллы?
— Она у нас в руках.
— Этого мало, и вы ничего не добьетесь, если дадите ей
забрать свои ларцы и колдовскую книгу. Открыв этот фоли-
ант, она сумеет навлечь потоп на замок, и сколько бы вас ни
было, все вы утонете.
— Но где же эта колдовская книга?
— Там, в этом большом сундуке.
Кэй примерился было открыть сундук, но понял, что
усилия его напрасны; тогда он поднес к нему огня и обратил
его в пепел вкупе со всем, что там было.
Камилла вмиг почуяла, что ее всевластие уходит от нее;
и, не смея надеяться на милость тех, кого без зазрения сове-
сти завлекала в свои тенета, она внимала одному лишь го-
лосу своего отчаяния; она бросилась вниз с вершины скалы.
Ее кровавые останки подобрали; король велел сложить их и
захоронить в гробнице, где начертали имя и печальный итог
жизни прекрасной и преступной чародейки, о которой он
невольно сожалел и даже грустил немного.

332
 LIX
алеот предвидел с горечью, что Ланселот, будучи

Г однажды причислен к рыцарям королевского дома

и принят в содружество Круглого Стола, отдалится
от него и станет воином Артура. И он готов был все отдать,
чтобы тот устоял перед пылкими уговорами, с которыми
король и королева не преминут к нему обратиться. Прежде
чем покинуть замок Скалы-у-Сенов, Артур по мудрому сове-
ту мессира Гавейна попросил королеву прибыть и выразить
благодарность Ланселоту, завоевателю замка. Гвиневра, вой-
дя, взглянула на своего друга, обвила руками его шею и не
скупилась на похвалы за спасение короля.
— Сир рыцарь, — сказала она, — я не знаю, кто вы, и
весьма о том сожалею. Но вы столь много совершили для мо-
его сеньора, что я вам предлагаю всю любовь и преданность,
какую только мне дозволено дать верному рыцарю.
— Госпожа моя, премного благодарен! — с трепетом в
голосе ответил Ланселот.
Король, свидетель этой встречи, от души благодарил ко-
ролеву за ее поступок и еще более стал ее ценить.
Затем королева с необыкновенной любезностью осве-
домилась обо всех рыцарях, причастных к поиску Ланселота.
Недоставало одного Сагремора.
— Его удержала одна девица, — сказал мессир Гавейн, —
которой он отдал свою любовь.
Королева в свой черед поведала, как рыцарь, спаситель
короля, повредился умом, а исцелением своим обязан неко-
ей деве по прозванию Владычица Озера.
— Вы его знаете? — спросил король.
— Теперь я знаю, каков он; но имя его мне еще не зна-
комо.
— Так вот, это Ланселоту Озерному выказывали вы нын-
че благодарность; это он выходил победителем в обеих ас-
самблеях и уладил мой мир с Галеотом.

333
 — Возможно ли! — вскричала королева, осенив себя кре-
стом и изобразив величайшую радость от вести о том, что
она давно уже знала лучше кого бы то ни было.
Далее настал черед Гектора: он указал на мессира Га-
вейна и спросил, зачтется ли ему исполнение обета касаемо
поиска. Мессир Ивейн узнал его и бросился в объятия, рас-
сказав, как благодаря Гектору они с Сагремором выбрались
из плена у сенешаля Короля с Сотней Рыцарей.
— И это не все, — добавил мессир Гавейн, — еще прежде
я видел, как у Соснового ключа он повыбивал из седел Са-
гремора, Кэя и мессира Ивейна.
Тогда каждый принялся воздавать почести Гектору на
глазах у племянницы Гроадена, его надменной возлюблен-
ной1.
Было оглашено, что столы накрыты. Когда же все подня-
лись, то король, отведя в сторонку королеву, стал просить по-
мочь ему удержать Ланселота в содружестве Круглого Стола.
— Сир, — ответила она, — вы знаете, что он уже прибли-
жен к Галеоту; вот у Галеота и надобно вначале заручиться
согласием.
Король тут же подошел к Галеоту и спросил его одобре-
ния на то, чтобы Ланселот был при его доме.
— Сир, — ответил Галеот, — я сделал все, о чем Ланселот
меня просил, чтобы добиться вашей благосклонности; но
если меня лишат его общества, мне остается умереть; жела-
ете ли вы отнять у меня жизнь?
Король взглянул на королеву и подал ей знак упасть в
ноги Галеоту. Она склонилась перед обоими друзьями; когда
Ланселот ее увидел коленопреклоненной, он не сдержался и
вымолвил, не дожидаясь ответа Галеота:
— Госпожа, мы сделаем все, что вам угодно.
— Премного благодарна! — сказала королева.
А Галеот добавил:

1
Т. I, стр. 244. (Прим. П. Париса).

334
 — Коли так, я хочу, чтобы вы приобрели не его одного.
Лучше мне отринуть все, сохранив его, чем разлучиться с
ним взамен владычества над целым миром. Соблаговолите,
сир, принять и меня.
— Требовать такой чести для моего дома, — отвечал ко-
роль, — было бы с моей стороны великой дерзостью; и пото-
му я принимаю вас не как моих рыцарей, но как моих спод-
вижников. А вы, Гектор, не пойдете ли и вы к нам?
— Если бы я отказался, сир, я бы забыл всякое понятие
о чести.
И на другой же день король огласил при дворе полный
сбор, который длился неделю и окончился в день Всех Свя-
тых. Там он восседал увенчанный короной и принял трех но-
вых рыцарей в содружество Круглого Стола.
Пока длились торжества, он позаботился призвать че-
тырех писцов, на коих было возложено записывать события
тех превратных времен. Их звали: Арродиан Кельнский, Та-
мид Венский, Томас Толедский и Сапиенс Бодасский. Они
продолжили свою книгу, начав с деяний мессира Гавейна и
девятнадцати его сподвижников-искателей. Затем они до-
шли до подвигов Гектора, чьи поиски касались того же мес-
сира Гавейна; всему вышеизложенному было уготовано вой-
ти в историю Ланселота, а самой ей — стать ветвью великой
книги о Святом Граале1.

1
Рукопись 751, л. 144, добавляет несколько строк, которые наглядно
демонстрируют, как перекраивались исходные версии: «И великой пове-
сти о Ланселоте вновь должно явиться в конце Персеваля, который есть
верх и предел всех повестей о прочих рыцарях. И все они суть ветви о
нем (т. е. о Персевале), завершителе великого поиска. Сама же повесть о
Персевале есть ветвь возвышенной повести о Граале, вершине всех пове-
ствований» (рук. 751, л. 144, об.).
Но в Поисках Святого Грааля Персеваль (в более ранней версии назы-
ваемый Pelesvaus) уже не тот герой, который находит Грааль и завершает
последние приключения. Персеваля из последних глав Ланселота, заме-
щает собою Галахад, целомудренный рыцарь, внебрачный сын Лансело-
та. Вот до какого искажения первоначальных замыслов доводит страсть
к продолжениям. И нелегко бывает распознать эти последующие правки,

335
 Из Скалы-у-Сенов король отправился в Карахэй Бретон-
ский и не без сожаления позволил Галеоту увезти Лансело-
та в Сорелуа1, при условии, что на ближайшее Рождество он
привезет его в тот город, где Артур имел счастье посвятить
его в рыцари.

LX
т мудреца Тамида Венского — того из писцов ко-

О роля Артура, кто более других поведал о достоин-

ствах Галеота, — мы знаем, что ни один рыцарь
его времен не превосходил его в щедрости, мужестве и силе,
кроме самого короля Артура, с коим равнять никого не до-
зволено. Он дерзнул бы покорить и весь мир, когда бы Лан-
селот, став господином его помыслов, не склонил его слу-
жить королю Артуру. «Сердце благородного мужа, — говорил

из-за которых критики столько раз попадали в переплет, да простят мне

это выражение.
Здесь очевидно, что «возвышенная повесть о Граале» создавалась
не иначе как путем последовательного добавления ветвей, из которых
возникали Мерлин, Артур, Гавейн и Ланселот. Ветвь о Гавейне ныне уже
неотделима от ветвей об Артуре и о Ланселоте, по крайней мере, в про-
заических романах. Все как будто сходится к тому, что две книги, Артур
и Ланселот, изначально были совершенно независимы от Святого Грааля
и Мерлина. Желание сопрячь две первые с двумя вторыми как раз и за-
ставляло позднейших обработчиков прибегать ко всякого рода вставкам.
(Прим. П. Париса).
1
Сорелуа в нашем романе служит кулисами, как в театре. Действу-
ющие лица скрываются там, пока сцену заполняют другие персонажи.
Романист отсылает туда Ланселота, чтобы дать нам понять, что он соби-
рается пойти по другому руслу сказания и присоединить новую ветвь к
основному стволу. Этих ветвей насчитывается уже пять:
1. Королева в великой печали,
2. Детство,
3. Взятие Скорбного Оплота,
4. Галеот,
5. Шотландская война.
Шестую же, которую нам предстоит прочитать, можно было бы на-
звать «Две Гвиневры и смерть Галеота». (Прим. П. Париса).

336
он ему, — богатство более желанное, чем власть над землями
и королевствами». С той поры Галеот жил единственно ради
Ланселота; ибо любовь к госпоже Малеотской проистекала в
нем из желания способствовать любви своего собрата к ко-
ролеве Гвиневре. Он с горечью взирал на то, как Ланселота
принимали в дом короля; но отлучив его от двора, он знал,
что учинил над ним насилие. Ланселот же скрывал свою до-
саду, не желая умножать досаду Галеота; и так они долго еха-
ли, избегая бесед.
Не доезжая Сорелуа, они заночевали в замке герцога
Эстранского под названием Королевская Стража, на реке
Хамбер. Сон Галеота был неспокоен: он воздымал руки и
восклицал, что не могло укрыться от его друга. Назавтра они
снова сели верхом; надвинув капюшон на глаза, Галеот, ка-
залось, стремился обогнать Ланселота и пришпоривал коня
до самого въезда в Глоридский лес, на рубеже герцогства
Эстранс. Тут Ланселот приблизился к нему.
— Дорогой сир, — сказал он, — у вас есть думы, которые
вы от меня скрываете; однако вы знаете, насколько вы впра-
ве положиться на мой совет.
— Несомненно, мой милый друг, — ответил Галеот, — и
вы также знаете, сколь вы мне любезны; позвольте же мне
открыть вам то, что я не стал бы говорить никому. Бог дал
мне все, чего может пожелать душа человеческая. И ныне
страх утратить самое любимое, что есть у меня на свете, ка-
ждую ночь насылает на меня дурные сны. Прошлой ночью
мне привиделось, что я во дворце короля Артура; огромная
змея прянула из покоев королевы, подползла ко мне и очер-
тила меня пламенным кругом. Я почуял, как иссохла поло-
вина моих членов. Затем я услышал в груди моей биение
двух сердец, величиною совершенно равных. Одно из них
оторвалось, и вместо него возник леопард, который боролся
со сворой диких зверей; другое же вышло из моей груди не
иначе, как унеся мою жизнь.

337
 — Дорогой сир, — сказал Ланселот, — может ли разумный
правитель, подобный вам, терзаться сновидением? Оставим
эти тревоги женщинам и малодушным мужчинам.
— Иногда, — сказал Галеот, — сны предрекают грядущее.
— Нет, грядущее непостижимо для людского ума.
— И все же я хочу спросить ученых мудрецов, чего мне
ждать от этих сновидений. В свое время и королю Артуру
являлись чудесные сны, и их тайный смысл был ему открыт
высокомудрыми богословами. Я решился запросить у коро-
ля этих богословов, и я приглашу их в Сорелуа, чтобы вы-
ведать у них, к чему мне быть готовым: предрекут они мне
смерть или приумножение чести.
Покидая Королевскую Стражу, Галеот переоделся в лег-
кий серый1 плащ, подбитый зеленым сукном; а чтобы вво-
лю предаться грезам, он опустил на глаза капюшон. Так они
выехали верхом, имея при себе лишь четырех оруженосцев.
Перейдя реку Азурн, текшую у рубежей Галора, они прошли
вдоль русла Таранса до края леса, которым поросла скала,
увенчанная могучим и великолепным замком Гордый Оплот.
— Вот ведь дивное строение, — сказал Ланселот, заме-
тив его.
— Оно было воздвигнуто, — ответил Галеот, — дабы
сохранить память о великой гордыне и о прихоти самого
странного свойства. Это было во времена, когда я замышлял
войну против короля Артура. После победы над ним, думал я,
мне не составит труда покорить всех прочих королей на све-
те; и, уверовав в это, я велел разместить на стенах сто пять-
десят зубцов, по числу королей, которых мнил завоевать. Я
бы принял их в замке в тот самый день, когда возложил бы
на себя титул короля королей. Празднества в честь корона-
ции длились бы две недели; а после мессы великого дня я
бы воссел за столом на самом высоком кресле, в королев-
ской мантии, с короной, уложенной на большой серебряный
1
Isenbrun, или isangrin, смурый, цвета железа. Isangrin — имя волка в
романах о Лисе, так же как Brun [Бурый] — имя медведя, Roussel [Рыжая] —
имя белки, и т. д. (Прим. П. Париса).

338
канделябр; сто пятьдесят королей сидели бы вокруг меня, а
их короны тоже возлежали перед ними на меньших канде-
лябрах. После трапезы все эти канделябры перенесли бы на
стенные зубцы, до самых сумерек; затем короны следовало
убрать и заменить их равным числом свечей, достаточно ве-
сомых, чтобы они не боялись ветра и оставались зажжены
до завтрашнего дня. На высочайшей башне днем сияла бы
моя корона, а ночью самая большая свеча, какую возможно
отлить. В каждый из последующих дней я раздавал бы бога-
тейшие дары. Наконец, по окончании торжеств я бы со все-
ми теми королями совершил странствие во все части света1.
Но когда по вашему совету я помирился с королем Арту-
ром, то пришлось мне перестать лелеять эти планы. Знайте
только, мой милый друг, что ни разу я не входил в этот за-
мок, не оставив у порога всякий повод для досады и грусти.
И нынче я еду туда, потому что более чем когда-либо нужда-
юсь в утешении.
Но вот они прибыли к подножию скалы, и когда они ста-
ли на нее подниматься, внезапно их взорам явилось великое
чудо. Наружные стены и сами башни накренились, а затем
распались надвое. Увидев, как осыпаются зубцы, Галеот по-
дался вперед на несколько шагов, и остатки башен и стен об-
рушились со страшным шумом.
— Несомненно, — сказал Галеот, — я вижу предвестие
беды.
— Сир, — возразил Ланселот, — не вам печалиться о зем-
ных утратах. Предоставьте дурным людям сетовать о гибели
своих уделов, ибо помимо этих уделов, у них нет иных до-
стоинств. Мы же вознесем хвалу Господу Богу за то, что он
соизволил обрушить этот замок прежде, чем мы вошли туда.
Галеот усмехнулся:
— Милый друг, вы, стало быть, видите причину моей гру-
сти в гибели этого замка; да будь он дороже всех замков на
1
Я постарался добросовестно изложить основу этого оригинального
проекта Галеота, в котором вряд ли можно усмотреть практическую и ра-
циональную сторону. (Прим. П. Париса).

339
свете, его утрата нисколько бы меня не огорчила. Вникните
в глубины моего сердца и знайте, что ни одна утрата земель
не смутила моего покоя, ни одна победа не дала той радости,
какой я ожидаю в совместных с вами досугах. Но я грущу о
тех душевных муках, которые предрекают мне эти руины.
Ибо муки эти могут исходить единственно от вас ко мне.
Я живу вами настолько, что после вашей смерти ничто не
даст мне сил остаться в живых; и не только смерти вашей я
страшусь, но и разлуки с вами. Ах! если бы королева, ваша
дама, и вправду любила меня, она бы чуяла, что нельзя вас
отдавать другому, хоть бы и самому королю Артуру. Я ее не
порицаю; мне бы следовало помнить, что она сказала мне
однажды: «Это безумие — щедро расточать то, без чего не
можешь обойтись». Она отдала вас королю, чтобы иметь
вас всецело при себе, и она поступила верно. Но не забудь-
те, милый мой друг, в тот день, когда я потеряю вас, мир
потеряет меня.
— Дорогой сир, Бог даст, наша дружба никогда не иссяк-
нет! Я отдал себя королю Артуру с вашего согласия; но, буду-
чи его вассалом, я остаюсь всецело ваш телом и душой.
Так они долго беседовали, продолжая ехать верхом.
Вот места, которые они проезжали (предоставим другим за-
боту выяснять их расположение): вначале дом для послушников
в Чеслине1, основанный королем Глохиром возле замка с тем же
названием; затем город, именуемый Алантен2 и, наконец, Сорхо,
столица Сорелуа.
И когда они были уже невдалеке, сотня рыцарей этой
страны выехала к Галеоту во главе с его дядей, стариком,
опекавшим его в детстве. Он простер руки к своему питом-
цу, и слезы выступили у него на глазах.
— Сир, — сказал он, — мы из-за вас натерпелись велико-
го страха! Мы думали, что вы умерли или тяжко больны, по
причине диковинного чуда, виденного нами.
1
Вариант: под Теслином. (Прим. П. Париса).
2
Вариант: Каэллус. (Прим. П. Париса).

340
 — Что же у вас случилось? — спросил Галеот. — Я потерял
кого-то из моих друзей?
— Нет, сир, никого из друзей вы не потеряли, слава Богу.
Галеот не пожелал его дальше слушать; он пришпорил
коня и весело приветствовал своих рыцарей, проскакав
мимо них. Дядя поспевал за ним, как мог.
— Милый дядюшка, — сказал ему Галеот, — до сих пор я
видел вашу примерную стойкость; вы, должно быть, изряд-
но переменились, если подумали, что разорение земли или
потеря добра может причинить мне истинное горе. Говорите
смело, чего я лишился, и знайте, что никакой убыток и ника-
кая прибыль меня не волнуют.
— Сир, до нынешней поры больших убытков нет, но есть
странные знамения. Во всем королевстве Сорелуа нет ни од-
ной крепости, у которой бы половина не обрушилась в одну
и ту же ночь.
— В этом я легко утешусь, — возразил Галеот. — Я ви-
дел, как рушился мой самый любимый замок, и мне отто-
го не стало хуже. Слава Богу, мне даровано сердце, которое
едва ли могло бы ужиться в груди человека заурядного; оно
никогда мне не изменяло. Людям, менее в этом одаренным,
никогда не понять моей беспечности о том, что их удручает.
К чему волноваться по поводу тех чудес, что случаются из-за
меня? разве сам я не большее чудо?
Вот как принял Галеот весть о том, что приключилось
в его землях. Он устроил в Алантене добрый пир для рыца-
рей и горожан. На другой день он указал своим писцам из-
вестить баронов Сорелуа, чтобы они прибыли в Сорхо че-
рез две недели после Рождества. Еще он велел им написать
письмо королю Артуру с просьбой прислать ему самых уче-
ных мудрецов его страны, дабы от них узнать, что означают
его недавние сновидения. Но здесь повествование на время
оставляет Галеота с Ланселотом, чтобы вернуть нас ко двору
короля Артура.

341
 LXI
осланник Галеота нашел короля Артура в Камалоте1

П и вручил доверенное ему письмо. Король, королева

и госпожа Малеотская были безмерно рады узнать
новости о своих друзьях; но радость их была недолгой. В тот
же день все увидели, как перед ступенями спешилась некая
девица и твердым шагом вошла в залу, где король восседал
в окружении своих рыцарей. Она была богато одета: шелко-
вая котта, плащ на меху, лицо закрыто, волосы заплетены в
одну косу2. С нею были три десятка рыцарей. Бароны рас-
ступились, давая ей дорогу, будучи убеждены, что она весь-
ма знатная дама. Подойдя к королю, она расстегнула плащ,
которым была укутана, и он упал к ее ногам; люди из свиты
поспешно подняли его. Затем она приспустила пелену, пря-
тавшую лицо, и все, кто смотрел на нее, были поражены ее
красотой. Громким и твердым голосом она произнесла:
— Храни Господь короля Артура и его баронов! не будь
помянуты честь и права моей госпожи. Сир, ваши доброде-
тели бесспорны; но в них мне видится один изъян.
— Сударыня, — ответил король, — каков бы я ни был,
да ниспошлет Бог удачу вашей госпоже и да сохранит Он ее
честь, ежели, как я полагаю, она того достойна. Но я вам был
бы признателен, если бы вы мне указали, что мешает мне
быть истинно добродетельным мужем. А затем скажите мне,
кто ваша госпожа и в чем я мог перед нею провиниться. До
сей поры я не думал, что дал право даме или девице упрек-
нуть меня.
— Путешествие мое было бы напрасным, если бы я не
подтвердила высказанный вам упрек; но я знаю, что, сделав
это, я повергну ваш двор в величайшее изумление. Знайте
1
В Кардуэле Уэльском (рук. 339). (Прим. П. Париса).
2
Коса эта, очевидно, спускалась вдоль спины, как это видно на шка-
тулках и стенных росписях одиннадцатого и двенадцатого веков. Далее,
на стр. 424, мы увидим, что девица бывала обесчещена, если ей отрезали
косы. (Прим. П. Париса).

342
же, сир, что госпожа моя — королева Гвиневра, дочь коро-
ля Леодагана Кармелидского. Прежде чем я буду говорить с
вами от ее имени, благоволите взять это письмо, скреплен-
ное ее печатью, и пусть вам его прочтут.
Тут выступил вперед рыцарь в преклонных летах и по-
дал девице золотой ларец, богато изукрашенный и отделан-
ный самоцветами. Она его открыла, достала оттуда письмо
и вручила его королю:
— Сир, его следует прочесть при всех ваших рыцарях,
при всех дамах и девицах.
Онемев от изумления, король воззрился на девицу, затем
послал за королевой и всеми дамами, рассеянно гулявшими
по залам. Они собрались со всех сторон, и девица потребова-
ла вторично, чтобы начали читать без промедления. Король
протянул письмо тому из писцов, кого он знал за самого тол-
кового. Писец развернул пергамент, прочел немного про себя,
потом его обуяла тревога, и слезы потекли у него из глаз.
— Что с вами? — спросил король. — Читайте вслух. Мне
не терпится узнать, что в этом письме.
Забыв повиноваться, писец устремил взор на королеву,
которая тогда опиралась на плечо мессира Гавейна. Он за-
дрожал всем телом, пошатнулся и упал бы, если бы мессир
Ивейн не поспешил поддержать его. Король, все более и бо-
лее дивясь и беспокоясь, послал за другим писцом и отдал
ему письмо. Тот просмотрел его, потом вздохнул, залился
слезами, уронил пергамент на колени королю и ушел. Про-
ходя мимо королевы, он воскликнул:
— Ах! Какие горестные вести!
Вот уже и королева встревожена не меньше, чем король.
Артур на этом не унимается: он посылает за своим капелла-
ном, и когда тот прибыл, говорит ему:
— Преподобный отец, прочтите это письмо, и во имя ва-
шего передо мною долга, во имя утренних молитв, сегодня
вами вознесенных, скажите обо всем, что вы в нем найдете,
ничего не утаивая.
— Сир, должен ли я прочесть его вслух?

343
 — Разумеется.
— Мне будет тягостно повергнуть в траур весь ваш двор.
И сделайте милость, избавьте меня от надобности разгла-
шать то, что в нем содержится.
— Нет, нет, именно вам и надлежит это сделать.
Капеллан понемногу собрался с духом и ясным голосом
прочел следующее:
«Королева Гвиневра, дочь короля Леодагана Кармелид-
ского, приветствует короля Артура и всех его рыцарей и баро-
нов. Король Артур, я приношу жалобу прежде всего на тебя, а
затем и на всех твоих баронов. Ты был столь же неверен мне,
сколь я была верна тебе. Ты более не истинный король, ибо не
должно королю жить с незамужней женщиной. Я была отдана
тебе в законном браке; я была повенчана как супруга и коро-
лева рукою досточтимого епископа Эжена в городе Лондоне,
в храме Святого Стефана1. Звание, мне положенное, я носи-
ла единственный день. По твоему ли указу, по указу ли твоих
приближенных, все права мои были попраны, а место мое за-
нято той, которая прежде была моей презренной рабыней. Та
Гвиневра, что прослыла твоей супругой, отнюдь не сберегала
мою честь, как надлежало ей хотя бы и в ущерб ее собствен-
ной, но стала домогаться моей погибели и позора. Но Бог, не
забывающий тех, кто взывает к нему от чистого сердца, вы-
зволил меня из ее тенет при помощи тех, кого я никогда не в
силах буду вполне вознаградить за верность. Я сумела тайно
бежать из башни Хенгиста Саксонца, посреди Чертова озера,
куда велела заточить меня мнимая королева. Меня лишили
всех благ, но со мною остаются честь и способы истребовать
то, что мне причитается. Я требую мести для той несчастной,
что так долго держала тебя в смертном грехе. Она должна по-
нести законную кару, ту, которую замышляла против меня.
Я изволила написать тебе это письмо; но поскольку перга-
1
В книге об Артуре (стр. 439) брак был заключен не в Лондоне, а в
Кароэзе, и рукой архиепископа Дубриция. (Прим. П. Париса).
Здесь Парис допускает неточность: бракосочетание вел Амюстан,
главный капеллан короля Леодагана. (Прим. перев.).

344
мент не способен выразить всего, то передать его тебе я по-
ручила той, которая будет моим сердцем и языком; это Элис,
моя двоюродная сестра. Верь всему, что она тебе скажет; ибо
она знает обо всем, что касается дела, мною изложенного. Я
дала ей в провожатые рыцаря, столь же достойного доверия;
это Бертоле, самый верный, самый честный из людей, какие
бывают на Морских островах1. Я избрала его защитником мо-
его дела по причине именно его преклонных лет, дабы тем
яснее показать, что все силы человеческие бессильны против
справедливости и истины».
Дочитав письмо, капеллан отдал его королю и поспешил
уйти с поникшей головой и стесненным сердцем.
Долгое молчание воцарилось в зале. Король первым
решился заговорить с девицей, по-прежнему стоявшей пе-
ред ним.
— Я услышал все, о чем известила меня ваша госпожа, —
сказал он. — Если вы имеете что-либо добавить к существу
дела, мы готовы вас выслушать; ибо вы, как нам было про-
читано, сердце и язык той, что вас прислала. А после пред-
ставьте мне рыцаря, вашего провожатого.
Тогда девица взяла за руку рыцаря, который вручал ей
письмо.
— Вот он, — сказала она.
Король присмотрелся и увидел, что тот уже в летах, судя
по его седым волосам, бледному лицу, изборожденному
морщинами и рубцами, по его длинной бороде, ниспадаю-
щей на грудь. Впрочем, руки у него были длинные и мяси-
стые, плечи широкие, да и в остальном тело сохранилось не
хуже, чем у любого мужчины в расцвете лет.
— Этот рыцарь слишком долго прожил, — сказал ко-
роль, — чтобы не погнушаться ложной клятвой.

1
Прежде островами сплошь и рядом называли земли, наполовину
окруженные реками; именно так, возможно, получил свое название Иль-
де-Франс. Фруассар часто упоминает острова такого рода. Вот почему
наш автор особо выделяет Морские острова. (Прим. П. Париса).

345
 — Вы бы уверились в этом еще более, сир, — сказала де-
вица, — если бы знали его так же хорошо, как я; но ему до-
вольно и того, что Бог свидетель его доблести. А вдобавок к
тому, о чем уведомило вас письмо, госпожа моя сетует, что
слишком долго была непризнанной; едва вы стали королем
Бретани, как проведали о короле Леодагане, якобы лучшем
из государей на Западных островах, и о его дочери, превоз-
носимой как прекраснейшая из принцесс. Вы говорили тог-
да, что не будет вам покоя, пока вы сами не убедитесь и в
достоинствах короля, и в красоте его дочери. Вы прибыли в
Кармелид под видом простого оруженосца; вы и ваши со-
ратники служили королю от Рождества до Пятидесятницы.
На том последнем пиру вы делили хлеб за Круглым Столом,
и каждому из ста пятидесяти собратьев досталось вволю. В
благодарность за вашу отвагу король пожаловал вам два дара
более щедрых, чем вы могли пожелать: прекраснейшую в
мире деву (это была госпожа моя Королева) и Круглый Стол,
чья слава была уже повсеместно велика. Вы увезли мою го-
спожу в город Логр, где сочетались с нею браком, и ночью
вас приняло одно ложе. Но только вы поднялись, как та, кому
надлежало более всех охранять брачный покой, провела в
него предателей; госпожу мою схватили и похитили; а ту, ко-
торую я тут примечаю, препроводили на ваше ложе. Госпожу
королеву заточили, приказав предать ее смерти; но Бог не
допустил этого. Ее извлекли из тюрьмы, благодаря сему ры-
царю, принявшему на себя смертельно опасное дело и вы-
несшему ее на своих плечах из башни Хенгиста Саксонца,
на Чертовом озере. Долог был плен моей госпожи; но ныне,
когда она вернула себе законное наследство, немало знат-
ных государей были бы рады взять ее в жены. Она отвергла
их притязания и сохранила свое сердце для вас, решив окон-
чить свои дни в монастыре, если ей не будет воздана спра-
ведливость. Но, сир, поверьте на слово всем, кто ее знает:
если вы возместите причиненный ей ущерб, вы будете с нею
несравненной парой на всем белом свете; вы — достойней-
ший из королей, она — достойнейшая из королев. Оставьте

346
свою сожительницу и верните вашей законной супруге все,
чего она неизменно вправе ожидать от вас. Если вы этого
не сделаете, моя госпожа перед Богом и перед лицом своих
друзей откажет вам во владении полученным вами прида-
ным, достославным Круглым Столом. Вы его вернете с тем
же числом рыцарей, что и в день, когда вы приняли его от
короля Леодагана. И не помышляйте учредить второго; ибо
он должен быть в целом мире один.
Отныне, рыцари, остерегайтесь называть себя по-преж-
нему содружеством Круглого Стола, пока не будет вынесен
приговор. А вы, король Артур, если вы не признаете, что го-
спожа моя была предана лживой девицей, доныне сидящей
на ее месте, я готова доказать обратное при вашем суде или
при любом другом. Шампионом за правое дело будет этот
достойный муж; он победит, ибо он все видел, все слышал.
Девица умолкла, и весь двор долго оставался недвижен
и нем. Королева, возмущенная до глубины души, ничем не
выдавала волнения и гнева: она как будто не снисходила до
оправданий и даже не взглянула на свою обвинительницу.
Не то было с королем: он крестился, воздевая руки, он не
знал, на что решиться. Наконец, он обернулся к королеве:
— Подойдите, госпожа; это вам надлежит опровергнуть
то, что вы слышали. Если это обвинение верно, то выходит,
что вы меня недостойно обманули и заслужили смерть. Вме-
сто того чтобы быть самой верной из дам, вы окажетесь са-
мой коварной и лживой.
Королева встала и, не выказав ни малейшего волнения,
заняла место рядом с королем. Разом устремились вперед
четыре герцога и двадцать баронов, будто желая защитить
ее. Мессир Гавейн, багровея от гнева и возмущения, яростно
сжимал новое древко, бывшее у него в руках.
— Сударыня, — сказал он, — нам требуется знать, наме-
рены ли вы бросить обвинение госпоже королеве.
— Я не вижу здесь королевы, — возразила девица, — об-
винение мое падет на ту, кого я вижу перед собою и кто пре-
дал свою и мою госпожу.

347
 — Знайте же, — ответил Гавейн, — что на мою госпожу,
здесь присутствующую, никогда не падет подозрение в из-
мене и что она прекрасно сумеет от этого защититься. Вы,
сударыня, чуть было не заставили меня утратить учтивость,
с коей я всегда обходился с дамами и девицами; ибо вы зате-
яли величайшее безумство, какое только можно измыслить.
Затем он обратился к королю:
— Я готов отстаивать дело моей госпожи против того
рыцаря или рыцарей, которые посмеют сказать, что она не
есть самая законная королева в мире и что она не была по-
венчана как ваша супруга и ваша королева.
— Рыцарь, — сказала девица, — похоже, вы вполне до-
стойны того, чтобы принять вас в поединок, но мы желали
бы знать ваше имя.
— Имя мое никогда и ни для кого не было тайной: меня
зовут Гавейн.
— Слава Богу, мессир Гавейн! Тем более я уверена в сво-
ей правоте. Вы столь известны как человек чести, что побо-
итесь дать ложную клятву, предлагая себя в шампионы этой
женщины. Но все же, поскольку бывает и обманчивая слава,
знайте: кто бы ни отважился мне прекословить, он будет по-
бежден и вынужден признать себя клятвопреступником1.
Затем она подошла и взяла за руку Бертоле:
— Произнесите здесь вашу клятву, — сказала она ему, —
как тот, кто все видел и все слышал.
Бертоле преклонил колени перед королем и произнес
вызов всякому, кто посмеет оспорить слова девицы. Мессир
Гавейн взглянул и отвернулся, видя, что против него выстав-
Выставить себя лжесвидетелем, сознаться в ложной клятве, в нару-
1

шении данного слова. Во всех наших романах видно, насколько верно вы-
брано название «феодализм», «феодальное правление». Все обязательства
были основаны на клятве верности [фр. foi], на добровольно принесенном
оммаже. Не было ничего более святого, чем это данное слово, ничто не
могло оправдать человека, который его не уважал. Если слово дано, его
следовало сдержать; даже ценой гибели вашей семьи или вашей страны.
Нынче у нас уже не бывает таких суровых требований, разве только в от-
ношении закладов или карточных долгов. Прим. П. Париса).

348
ляют старика. Додинель Дикий, сидевший ближе всех к коро-
лю, сказал Бертоле:
— Сир вассал, это правда, что в ваши годы вы собрались
затеять поединок? Позор тому рыцарю, который выйдет
против вас! Сделайте лучше вот что: призовите трех силь-
нейших бойцов из вашей страны, и монсеньор Гавейн охот-
но с ними сразится, а если не он, так я, последний из трехсот
шестидесяти шести рыцарей короля.
— Я привела самого доблестного рыцаря моей стра-
ны, — возразила девица, — вы вольны сразиться с ним, если
так желаете уберечь мессира Гавейна.
— Ах! — воскликнул Додинель, — да покинет меня Бог,
если я удостою поединка подобного бойца!
И с этими словами он повернулся спиной, плюнув с до-
сады. Затем сказал, обратясь к королю:
— Сир, я нашел рыцаря, который мог бы помериться си-
лами с защитником этой девицы: это Шарас Кемперский1,
весьма известный своими подвигами еще до того, как ваш
отец, король Утер-Пендрагон, был посвящен в рыцари.
Эти слова вызвали бурное веселье у всех, кто их слышал.
Но поскольку старый Бертоле настаивал, чтобы ему дозво-
лили поединок, король Артур ответил:
— Сударыня, я прекрасно понял, что изложено в вашем
письме и что сказали вы; но дело настолько серьезное, что
требует совета, прежде чем на это отвечать. Я не хочу навлечь
на себя вину, оговорив напрасно королеву или ту, что послала
вас. В скором времени я соберу своих баронов; скажите своей
госпоже, чтобы на Сретенье она была в Карадигане, у границ
Ирландии; у меня будет там придворный сбор с моими ба-
ронами, а она приедет со своими. Но пусть она воздержится
утверждать что-либо, не имея тому доказательства; свиде-
тель мне Творец, от которого я держу мой скипетр2, ужасная
1
Варианты: Риольс Косский, Канут Карский. (Прим. П. Париса).
2
«Ибо перед Верховным владыкой, от которого держу я скипетр [фр.
le cestre], за что и боятся меня». Это, конечно, латинское sceptrum, здесь
романизированное в более благозвучной форме. (Прим. П. Париса).

349
расправа будет учинена над тою, которая совершила веро-
ломство. Вы же, госпожа королева, готовьте свою защиту к
названному мною дню.
— Сир, — холодно ответила она, — мне нет нужды вы-
ставлять свою защиту: это королю пристало блюсти мою и
свою честь.
Девица вышла, провожаемся проклятьями всех встреч-
ных; ибо, хотя истина еще была сокрыта, каждый склонен
был говорить о подлинной королеве Гвиневре со всемерным
одобрением. Король оставался задумчив, словно опасался,
как бы в прочитанном письме не скрывалось толики прав-
ды. Но послание Галеота требовало ответа; и ему хотелось
дать его без промедления.

LXII
строномия — искусство, обладание которым дает

А немало узнать о делах грядущих. Артур выбрал де-

сять ученых мужей, слывших во мнении архиепи-
скопов и епископов наилучшими знатоками всех таинств
оной высокой науки; и прежде всех мэтра Эли Тулузского,
который и на склоне лет не переставал углубляться в тайны
некромантии.
В это же время Артур велел гонцу известить Галеота о
прибытии девицы и о сути жалобы, поданной ею на короле-
ву Гвиневру. Он приглашал и его, и Ланселота быть на суде,
который он соберет на Сретенье. Галеот от этой вести испы-
тал живейшую боль: он предвидел, сколь жестоким ударом
это станет для его друга, и был бы рад сохранить дело в тай-
не; но Ланселот уже знал обо всем от гонца. Придя к нему,
Галеот нашел его сильно встревоженным.
— Что с вами, милый друг? — спросил он. — Кто вас так
огорчил?
— Увы, сир! Одна новость, которая меня убьет навер-
няка.

350
 — Я бы предпочел не говорить об этом; но ведь если ко-
роль Артур отвергнет ту, кого взял в супруги, разве не будет
она под вашей защитой и опекой?
— Сир, сир, — ответил Ланселот, — поймите, что если
сердце моей госпожи этим опечалено, то и мое не найдет
покоя.
— Это я понимаю вполне; но королева, пускай столь же
истинная по сути, как и по облику, думаю, предпочла бы
жить с вами в скромном уединении, чем без вас быть коро-
левой целого мира. Послушайте меня, милый друг: если ко-
ролеву разлучат с ее законным супругом, я оставлю за нею
самое превосходное королевство Британских островов, Со-
релуа. Тогда вы сможете жить друг для друга, и вам уже нече-
го будет бояться в вашей любви. Желаете еще более? Кто вам
не велит сочетаться законным браком с самой прекрасной и
самой просвещенной дамой на свете?
— Это было бы сокровеннейшее мое желание, но я
предвижу ту печаль, которую это принесет моей госпоже.
Если король Артур, поверив, что его обманули, решится при-
влечь королеву к суду, понятное дело, ей нечего опасаться,
пока там будем мы; но, дорогой сир, разве не довольно я вам
уже причинил хлопот! Как вы были бы правы, возненавидев
меня за то, что я вас заставил склониться перед тем, кто го-
тов был склониться перед вами; и тем отвратил от завоева-
ния целого мира!
Он залился слезами1 и простер руки к Галеоту, а тот ска-
зал, утирая ему лицо:
— Милый мой друг, успокойтесь: слава Богу, у меня есть
лучшее утешение. Я завоевал вас, одна такая победа стоит трех
тысяч королевств. Что такое власть над целым миром перед
1
Читатель, должно быть, уже заметил, как легко герои наших жест и
романов заливаются слезами и теряют сознание от горя. Ныне мы более
жестокосердны и с бóльшим трудом поддаемся волнению, чем когда-то
Карл Великий, Артур и Ланселот. Конечно, поэты и романисты сильно
преувеличивали эти невольные проявления чувств; но в то время, скорее
всего, их не считали столь избыточными, какими они кажутся сегодня.
(Прим. П. Париса).

351
властью над вашим сердцем? Если вы остаетесь со мною, если
вы не стремитесь избавиться от моего присутствия, мне боль-
ше нечего желать. Но я чувствую: чтобы удержать вас здесь,
надобно, чтобы госпожа королева была с нами; и я понимаю
так верно, что пестовал ранее замысел, коего ныне стыжусь,
ибо он впервые в жизни привел бы меня к подлому поступку.
Если я признаюсь вам в этом, простите ли вы меня? Когда я
узнал хулу, возведенную на королеву, мне вздумалось улучить
момент, когда бы король был вблизи от земли Сорелуа, что-
бы похитить королеву и увезти ее с собой; я бы сумел сделать
так, чтобы никто не догадался, куда я ее увез. Так я сочетал бы
вас с той, что мила вашему сердцу. Но тут же я понял, что это
было бы гадкое дело, и оно бы повергло вас в отчаяние, ока-
жись оно не по нраву королеве.
Ланселот ответил сурово:
— Сир, вы бы убили меня. Воздержитесь от любых по-
добных искушений. Да, госпожа моя жалела бы об этом, и я
оттого был бы безутешен.
— Видите, — ответил Галеот, — до каких крайностей
могла довести меня моя приверженность вам. Я надеялся
смягчить ваши страдания и чуть было не приумножил их;
все, что я доныне совершил, не уберегло бы меня от славы
бесчестного рыцаря. И все же не сердитесь на меня чрез-
мерно за то, что я готов был потерять честь, желая сделать
вам добро.
Так они долго беседовали; затем Галеот пригласил к себе
ученых богословов, присланных королем Артуром.

LXIII
алеот проводил богословов в свою часовню и заперся

Г там с ними и с Ланселотом.

— Мэтры, — сказал он, — мы должны быть в рав-
ной мере благодарны королю Артуру: ибо мне он позволил
посоветоваться с вами, а вас признал мудрейшими в своем
королевстве. Выслушайте меня.

352
 У меня есть в изобилии земли и леса; у меня есть душа
и тело, каких я только мог бы пожелать; у меня есть друзья,
самые верные на свете. И все же меня снедает глубочайшее
уныние; от великой сердечной боли я потерял способность
пить, и есть, и спать. Отчего это проистекает, мне неведомо;
смутный ужас овладевает мною, и я не могу сказать, поро-
жден ли он болезнью или сам служит ей причиной. Потому
я и призвал вас; благоволите дать мне совет, ради Господа
Бога, ниспославшего вам премудрость, ради короля Артура,
выбравшего вас, и ради меня, готового отплатить вам за ве-
ликую услугу, о которой я прошу.
Галеот умолк; слово взял один из ученых мужей, мудрец
Эли Тулузский:
— Сир, нелегко вам будет найти того, кто откроет истоки
столь странной болезни. Есть недуги сердечные, происходя-
щие от утраты или отсутствия тех, кого любят страстной лю-
бовью. Никакой иной лекарь не сможет их исцелить, кроме
Господа нашего Иисуса Христа. Тут следует прибегнуть к мо-
литвам, постам, проповедям, к беседам с божьими людьми.
Есть другие недуги, коим потребны земные лекарства.
Так, например, когда они проистекают от досады, что не
удалось отомстить за обиду или бесчестье, можно их уто-
лить, призвав обидчика к ответу, воздав позором за позор.
Сердце берет на себя все горести, какие испытывает тело;
ибо тело есть не что иное, как дом сердца, дом, озаренный
благородством или замаранный желчью того, кто в нем
обитает. Следовательно, сердце, угнетенное позором или
оскорблением, может вновь обрести здоровье, смыв этот
позор или эту обиду.
Есть и третий сердечный недуг, коему подвержены мо-
лодые люди; и когда он уже проник до костей1, мало кто из
лекарей может исцелить его. Это недуг любви, который пере-
1
Выражение устаревшее, но не лишенное своеобразной энергии. Ко-
роль Наваррский удачно использует его в одной из своих песен:
«Внутри моего сердца
Скорбь, пронизывающая до костей». (Прим. П. Париса).

353
дается, поражая глаза и уши. Будучи им настигнут, больной
пребывает в плену, откуда может выбраться с превеликим
трудом, потому как известного рода услады питают его сла-
бость, к примеру, звуки нежных слов той, что его закабалила.
Но страдание здесь намного превосходит услады: больной
трепещет, ревнует, ярится; он уверен, что желания его ни-
когда не исполнятся и что ему вечно будет грозить утрата
той, которая их пробуждает.
Таковы три сердечных недуга. Первый врачуют пропове-
дями и молитвами; второй — воздавая позором за позор; но
третий — самый коварный, ибо больной тешит им себя и не
просит исцеления, предпочитая свои беды утраченному здо-
ровью. Скажите нам, сир, какой из этих трех недугов вас гне-
тет. Если науке под силу вас от него избавить, мы ее употре-
бим со всем прилежанием, какого достоин великий государь.
Галеот ответил:
— Вы рассудили мудро; я полагаюсь на ваши советы.
Я вам сознаюсь во всем, что пережил, когда вы мне покляне-
тесь на святых, что облегчите мою душу, насколько это в ва-
ших силах, и не утаите от меня ничего из ваших откровений,
будь то к моей радости или печали.
Мудрецы поклялись, и Галеот изложил им сны, которые
снились ему много ночей подряд: лев, увенчанный короной;
могучий лев, пришелец из иных мест; леопард, несущий по-
гибель могучему льву, который любит его.
— Что за странное видение! — сказали они все.
– Чтобы вернее постичь его в целости, — сказал мэтр
Эли, — надобны долгие раздумья. Благоволите, сир, дать нам
отсрочку на девять дней, после чего мы сможем изъяснить
вам их истинный смысл.
— Даю вам этот срок.
Мудрецы употребили всю свою ученость, дабы проник-
нуть в тайны грядущего. На девятый день Галеот призвал их
вновь; один из них, Бонифаций1 Римлянин, начал с призна-

1
Вариант: Бонаций. (Прим. П. Париса).

354
ния, что не усмотрел ничего такого, что могло бы пролить
свет на смысл сновидений.
— Но разве не обещали вы мне, — сказал Галеот, — пове-
дать хотя бы о том, что найдете?
— Раз уж вам угодно знать, мне привиделось великое
чудо. К Западным островам явился великий дракон со сви-
той из множества зверей. К Востоку же был другой, увенчан-
ный короной, со свитой из зверей числом поменее. Завяза-
лась битва между всеми этими зверьми, и те, что явились
с Запада, уже одолевали, когда с высокой горы спустился
леопард; он обращал их перед собою в бегство, разил и за-
бирал в плен. Тот дракон, что, как видно, был повелителем
прочих, сблизился с леопардом и устроил в его честь вели-
кое торжество. Пойдя к Востоку, они нашли венценосного
дракона, склонились перед ним и увидели, как он внезапно
возвысился над тем, кто не имел короны. Наконец, мне при-
виделось, как великий дракон смирился перед леопардом и
остался при нем. Когда же леопард был вдали, дракон уми-
рал от тоски. Вот и все, что мне дозволено было узреть.
Затем заговорил второй мудрец, мэтр Элимас из Радоля
Венгерского; ему было то же видение, что и первому.
— Но я доподлинно знаю, — добавил он, — что дракон,
увенчанный короной, — это монсеньор Артур; а тот, что
явился из Западных краев, это были вы. Что до леопарда, я
не смог ничего уразуметь о том, кого он означает; я только
видел, что он держался с вами заодно. Позвольте мне не про-
должать далее.
— Говорите, под страхом нарушить клятву.
— Ну что же! Я видел, что вы из-за него умрете.
Третий лишь подтвердил то, что открылось первым
двум, и то же было с четырьмя последующими. Настал че-
ред восьмого; это был Петрон, уроженец Линденора, замка в
королевстве Логр в шести лье от того, который некогда Мер-
лин, учитель Петрона, назвал Бычьим Бродом1 и возвестил,

1
Возможно, Букингем. (Прим. П. Париса).

355
что оттуда до конца времен будет исходить вся наука мира.
Это Петрон сохранил и записал пророчества Мерлина. Он
первый завел школу в Озинфорде (Оксфорде); ибо ему ве-
домы были Семь искусств; но особую склонность питал он к
изучению Астрономии. К тому, что говорили первые мудре-
цы, Петрон добавил:
— Рыцарь, который уладил мир между Галеотом и коро-
лем Артуром, — это сын короля, умершего от горя, и короле-
вы, великой печальницы.
Девятый, мэтр Акарент из Кельна, подтвердил слова Пе-
трона и прибавил еще:
— Мне открылось, что вам предстоит перейти мост из
сорока пяти досок; и что вы упадете в воду, черную и глубо-
кую, откуда никто не возвращался. Вы будете на последней
из этих досок, когда подойдет срок вашей жизни. Доски сии
должны означать годы, месяцы, недели или дни; но этого я
распознать не мог. Я не говорю, однако, что вам невозможно
было пройти, ибо мост продолжался и после воды; но у схода
с досок стоял леопард: он разрешал или запрещал проход.
Эти слова повергли Галеота и Ланселота в великое
изумление.
А когда настал черед Эли Тулузского, он сказал:
— Вы узнали, сир, каковы будут обстоятельства вашей
смерти; вам осталось лишь узнать ее срок. Нелегко вам будет
найти того, кто сумеет вам это сказать, ибо божественное
Писание учит нас, что пути Господни неисповедимы, и ни
один смертный не может постигнуть их сам по себе. Правда,
через нашу великую ученость Бог допускает, чтобы отдель-
ные их части были нам приоткрыты, но не все; лишь Ему од-
ному ведомы судьбы Его созданий.
— Мэтр, — ответил Галеот, — первые девять ученых му-
жей исполнили свою клятву, надобно и вам последовать их
примеру.
— Но если я вам поведаю то, что нанесет вам урон, не
станете ли вы сетовать горше, чем если бы я решился умол-
чать об этом?

356
 — Нет, ибо вы не можете мне предречь ничего худшего,
чем смерть. О ней я уже подозреваю кое-что; договорите же
остальное.
— Я скажу, но при условии, что никто иной, кроме вас,
не будет свидетелем моих слов.
Галеот подал знак первым восьми мудрецам удалиться.
— Но этот, мой друг, мой собрат, неужели ему тоже при-
дется уйти, мэтр Эли?
— Сир, когда лекарь желает залечить опасную рану, он
не просит совета у своего сердца. Я знаю, что у вас нет ника-
ких тайн от вашего друга; но завершение нашей беседы не
допускает присутствия третьего лица.
Ланселот при этих словах поднялся и вышел в несказан-
ной тревоге от того, что мэтр Тулузский откроет Галеоту.
Как только он ушел, мэтр Эли продолжил:
— Сир, вы, несомненно, один из мудрейших правителей
в мире; если вам и случалось совершить безрассудство, то
по доброте душевной, а не по недостатку разума. Позволь-
те мне дать вам один здравый совет: никогда не говорите
мужчине или женщине, вами любимым, того, что причинит
им душевную боль. Я говорю это применительно к рыцарю,
который только что вышел и которым вы так дорожите. Если
бы он остался, он услышал бы то, что его бы устыдило и опе-
чалило в душе.
— Так вы его знаете, мэтр, если так говорите?
— Разумеется, хотя никто не известил меня, кто он та-
ков. Это лучший из ныне живущих рыцарей; это леопард из
ваших снов.
— Но, дорогой мэтр, разве лев не сильнее леопарда?
— Сильнее.
— И лучшего рыцаря знаменует лев?
— Вы верно говорите. Теперь послушайте меня: ваш
друг — первейший рыцарь среди ныне живущих; но после
него явится другой, лучше него.
— Вы знаете, каково будет его имя?
— Я пока не доискивался этого.

357
 — Откуда же вам известно, что он будет лучшим?
— Потому что он положит конец превратным време-
нам Великой Бретани и займет последнее место за Круг-
лым Столом.
— Но почему бы все это не совершить моему собрату?
— Потому что он не таков, чтобы пойти на это, не найдя
себе погибели или, по меньшей мере, не утратив способно-
сти владеть своими членами. А первопричина в том, что ваш
друг не обладает всеми совершенствами того, кто обретет
Святой Грааль. Рыцарь, которому дарована эта честь, будет
целомудрен душой и непорочен телом; ни одна дама или де-
вица не завладеет и малой толикой его помыслов. Вы сами
видите, что собрат ваш отнюдь не таков.
Мерлин изрек: «С Восточных островов нагрянет дивный
дракон, и полетит из края в край, и содрогнутся от ужаса все,
кто узрит его. Он низвергнется на королевство Логр со все-
ми тридцатью золотыми головами, более прекрасными, чем
имел он изначально. И перед ним простерлись бы все земли,
и он бы покорил смятенное королевство, когда бы леопард
не отвратил его от этого и не вынудил склониться перед тем,
кого он поборол. Тогда дивный дракон и леопард возлюбят
друг друга так, будто у них отныне единое сердце. Когда же
златоглавая змея приманит леопарда к себе, дракон не вы-
несет этой разлуки и умрет».
Вот что сказал Мерлин. Я знаю доподлинно, что дивный
дракон — это вы, и что златоглавая змея, которая похитит
у вас леопарда, — моя госпожа королева, любимая рыцарем
так, как только может быть любима дама.
Вы знаете, что королеву обвиняют в самой черной из-
мене; она невиновна, разумеется; но сию невзгоду она тер-
пит в наказание за бесчестие, навлеченное ею на лучшего
и величайшего из государей. Я непременно хотел сказать
вам это; вот почему я просил вашего друга удалиться, чтобы
не дать ему услышать то, что преисполнило бы его стыда и
печали. Зная притом вашу стойкость и благоразумие, я не

358
боюсь, что вы откроете вашему другу или королеве то, что я
вам сейчас говорю.
Галеот сказал:
— Я вам признателен за все, о чем вы мне поведали,
и меня сильно огорчает, что я не могу воспрепятствовать
грядущим бедам. Однако, мэтр, извольте просветить меня
в том, что касается лично меня. Что это за мост о сорока
пяти досках, который мне придется перейти? Ученые мужи
утверждают, что доски эти соответствуют годам, месяцам,
неделям или дням, не говоря при этом, какой из четырех
сроков стоит брать в расчет.
— Остерегайтесь спрашивать об этом, — сказал мэтр
Эли, — один из четырех равен сроку вашей жизни; а мне не
верится, что есть на свете хоть один человек, который, узнав
достоверно день своей смерти, мог бы с той поры вкушать ма-
лейшую радость, малейший покой. Ничто так не ужасает, как
смерть; но если мы настолько страшимся погибели телесной,
не должна ли нас устрашить еще более погибель души?
— Именно поэтому, — ответил Галеот, — чтобы быть во
всеоружии против погибели души, я и хочу знать срок жизни
телесной. Я хочу приготовиться к благой кончине и загла-
дить все грехи, содеянные мною до сих пор.
— Да, я это знаю, вы были бы рады искупить вашу жизнь
и возместить то зло, которое причинили бы непременно,
когда задумали завоевать мир; но то, что вы желаете узнать,
не станет оттого менее опасным. По сему случаю расскажу
вам, что некогда в стране Шотландии жила одна знатная
дама; долгое время она предавалась шалостям света, но за-
тем свела знакомство с одним святым отшельником. Она
часто ходила к нему в лесную глушь и оттого переменила
свою жизнь и ни в чем уже не находила удовольствия, кроме
как в добрых делах. Однажды ночью отшельнику явилось в
видении, что дни ее сочтены; он поделился с нею своим от-
кровением, и оттого бренная плоть ее так затрепетала, что
она забыла о спасении души и впала в отчаяние. Добрый
отшельник, видя ее вновь добычей дьявола, стал искать ми-

359
лости у Господа; подняв ее на руки, он перенес ее на алтарь
с усердными молитвами и мольбами. Бог, не отвергающий
тех, кто взывает к нему от чистого сердца, услышал правед-
ника: в часовне раздался голос свыше, возвестив ему, что Го-
сподь дарует ему силы исцелить даму. Он возложил на нее
руки, она испустила пронзительный вопль, или, скорее, то
вопил дьявол, злобствуя, что покидает ее. Как только досто-
почтенный муж сотворил над нею крестное знамение, враг
изошел, испуская мерзейшие завывания. Возвращенная та-
ким путем к жизни, дама покинула мирскую жизнь, отреза-
ла свои прекрасные косы, облачилась в монашеские одеж-
ды и вместе с другой благочестивой женщиной удалилась в
обитель, выстроенную на высоте между двумя бесплодными
скалами. Там она и дождалась спокойно смерти, нашедшей
ее по жребию Господнему1.
Вспомните, любезный сир, о падении святого Петра.
Оно случилось с ним от той же боязни близкой смерти. Плот-
ская немощь порождает страх, а страх порождает отчаяние.
Творите добро, как если бы вам осталось жить не более три-
дцати дней, но не будучи убеждены в этом сроке.
— Нет, — сказал Галеот, — я предпочитаю знать, когда
мне ожидать его. Слава Богу, я чувствую в себе достаточно
сил и смелости, чтобы бесстрашно вынести такое открове-
ние. Чем ближе окажется моя кончина, тем более я буду ста-
раться заслужить благую смерть.
Тогда мудрец поднялся и, оборотясь к двери часовни,
белой и лощеной, начертал на ней углем сорок пять кругов
размером с денье, а над ними написал: Это знак годов. Выше
он начертал сорок пять других, поменьше, и надписал: Это
знак месяцев; затем, в третий ряд, сорок пять еще меньших:
Это знак недель; и наконец, сорок пять самых мелких: Это
знак дней.

1
Та же история в рук. 751 рассказана иначе. Священник довольству-
ется тем, что посылает отчаявшейся даме свой пояс и тем самым избав-
ляет ее от бесов, которыми она была одержима (л. 154). (Прим. П. Париса).

360
 — Вот, — сказал он Галеоту, — указание срока вашей
жизни. Если вы сейчас увидите, что все они целы, значит,
вам осталось до смерти сорок пять лет. Сколько их исчезнет,
столько у вас будет отнято лет, месяцев, недель или дней.
Потом он вынул из-за пазухи небольшую книжицу, от-
крыл ее и обратился к Галеоту:
— Сир, вот книга заклинаний. Силою начертанных слов
я могу открыть тайну всего, что пожелаю узнать. Я мог бы
вырывать с корнем деревья и обращать вспять течение рек;
но в искушении этом кроется великая опасность. Ученые
мужи, некогда призванные королем Артуром для совета,
надумали искать здесь смысл посетивших его сновидений;
чтобы дознаться его, они взломали сундук, в котором я за-
пер книгу перед тем, как отправиться в Рим. Но взявший ее
не знал, как с нею обходиться, и он лишился разума, зрения
и подвижности своих членов, так и не сумев раскрыть, что
есть дикий лев, лекарь без лекарства и наставление цветка.
А посему готовьтесь видеть устрашающие вещи и будьте
уверены, что не выйдете отсюда, не испытав великого ужаса.
Затем Эли подошел к алтарю, взял с него золотой крест,
усыпанный драгоценными камнями, потом ковчежец, хра-
нивший в себе Тело Господне. Он подал ковчежец Галеоту, а
себе оставил крест.
— Держите крепко этот ковчег, — говорит он, — в нем
покоится драгоценная святыня; а я буду держать крест, он
по силе уступает только ей. Пока они в наших руках, нам не
страшна никакая беда.
С этими словами он вернулся, оперся на каменный пре-
стол, раскрыл книгу и принялся читать, пока не ощутил, как
сердце его возбухает и глаза его краснеют. Обильный пот за-
струился на лицо ему со лба, он горько зарыдал. Галеот взи-
рал на него и сам чувствовал себя во власти великого страха.
Чтение длилось долго; мэтр Эли перевел дух, потом на-
чал снова читать, трепеща всеми своими членами. Вскоре
их окутал глубокий мрак, они услышали мерзостный голос,
и своды разомкнулись, пропуская ослепительную вспышку.

361
Галеот тотчас заслонил глаза ковчегом, а мэтр Эли упал в
бесчувствии, с крестом на груди. Наконец, тьма рассеялась,
снова воцарился дневной свет. Придя в себя, мэтр издал му-
чительный стон, огляделся вокруг и затем спросил Галеота,
каково ему сейчас.
— Теперь хорошо, слава Богу!
Спустя мгновение земля начала содрогаться.
— Обопритесь на это кресло, — сказал Эли, — тело может
не вынести того, что вы увидите.
И вот им чудится, будто часовня вращается; а когда
движение остановилось, Галеот увидел, как из двери, хотя и
прочно запертой, появляется рука, длинная рука в рукаве из
желтой парчи, свисающем до земли, лишь запястье оберну-
то белой шелковой тканью. Рука эта, багровая, как воспла-
мененный уголь, держит алый меч, роняющий капли крови;
его острие уже почти коснулось груди мэтра Эли, но, попав
на крест, меч повернул и двинулся на Галеота; тот загоро-
дился от него драгоценным ковчегом. Тогда меч обратился
к той стене, где были начертаны круги; он перечеркнул пер-
вый, третий и четвертый ряды, а затем исчез, равно как и
рука, его державшая.
Когда к Галеоту вернулся дар речи, он сказал:
— Мэтр, вы не обманули меня: я видел величайшие в
мире чудеса. Я знаю доподлинно, что жить мне осталось не
более трех лет1, и я доволен тем, что это знаю. Лучшего я и не
желал. Можете быть уверены, никто не заметит, что я утра-
тил хоть каплю моей природной веселости.
— Однако должен вам сказать, — продолжил Эли, — что
вы можете превысить этот срок; но для этого нужно содей-
ствие королевы и ее дозволение удержать вашего друга при
вас. Больше мне нечего вам сообщить; но, говорю еще раз,
остерегитесь рассказывать вашему другу хоть малую долю
того, что я вам изъяснил.
1
Здесь явная ошибка: 45 месяцев — это почти 4 года. (Прим. перев.).

362
 Он вышел из часовни, а Галеот вернулся к Ланселоту и
нашел его с глазами, покрасневшими от слез.
— Что с вами? — спросил он.
— Ничего, сир.
— О! Я знаю, вас тревожит то, что мог сказать мне мэтр.
Утешьтесь, он не открыл мне ничего такого, чем я был бы
недоволен.
— Ради Бога, — заговорил Ланселот, — разъясните мне,
каков смысл этих сорока пяти досок, о которых толковали вам
ученые мужи, и зачем мне было выходить за дверь; без со-
мнения, мэтр Эли говорил вам то ли о королеве, то ли обо мне.
— Нет, — ответил Галеот, — в нашей беседе не было речи
ни о вас, ни о королеве. Прежде чем открыть мне то, что я
желал знать, мэтр должен был выслушать мою тайную ис-
поведь, и было бы негоже, чтобы между Богом и мною был
иной свидетель, кроме исповедника. Затем он объяснил мне,
что сорок пять досок означают время, мне еще отпущенное,
а змея, которая в моем сне отторгла у меня половину членов,
предвещала близкую кончину нежно любимого друга. И вот,
подтверждение правдивости оного последнего суждения
не заставило себя долго ждать: едва я вышел из церкви, как
прибыл гонец с известием о смерти госпожи моей матушки,
которую я любил больше всех на свете до того, как узнал вас1.
Я вечно горевал бы о ней, когда бы у меня не оставались вы,
чья жизнь, чье присутствие мне еще дороже; они принесли
мне забвение всех прочих горестей. Предадимся же нашему
прежнему веселью, ибо мэтр Эли не поведал мне ничего та-
кого, что могло бы его нарушить.

1
О «великанше» Галатее, матери Галеота, см. выше, в примечании к
стр. 281. (Прим. П. Париса).

363
 LXIV
алеот, как мы только что видели, не посвятил своего

Г друга в то, что открыл ему мэтр Эли; но он сожалел,

что впервые оказался хранителем тайны, которую
нельзя было разделить с Ланселотом.
Когда подошел день, назначенный баронам для сбора в
городе Сорхо, он отвел Ланселота в сторону.
— Дорогой мой собрат, — сказал он, — в свое время один
ученый мэтр посоветовал мне никогда не говорить моему
другу о том, что его опечалит, если беда не из тех, что можно
поправить советом. Будь откровения мудрого Эли пагубны
для вашего будущего или моего, я был бы прав, скрывая их
от вас; но в ином случае я не должен ни делать, ни замыш-
лять ничего, не уведомив вас. Знайте же, зачем я созвал сво-
их баронов.
Вы, любезный сир, из нас двоих более знатны, более
родовиты; вы прямой наследник короля, а я всего лишь сын
принца, носящего корону1. Поскольку вы признали меня за
собрата, никто из нас не должен быть другому господином;
все между нами будет общим: и то, что нынче мое, и то,
что после станет вашим. И потому я решил устроить нам
коронацию в один и тот же день, на ближайшее Рождество,
которое король Артур избрал для полного сбора при дворе.
Так мы разделим всю мою власть; мы сообща получим ом-
маж от наших баронов и клятву защищать нас против всех
и вся. На другой день после торжества мы уедем, вы с ваши-
ми новыми рыцарями, а я с моими, дабы отвоевать коро-
левство Беноик у короля Клодаса, который вас обездолил.
Пора отомстить за гибель вашего отца и за великие печали
вашей матери-королевы. Но если вы предпочтете, милый
друг, вы останетесь здесь владетелем моих изобильных зе-
1
В средневековой Европе короны носили не только короли. Суще-
ствовали короны различного статуса: княжеские, герцогские, графские и
т. д. Не для всех из них (как, впрочем, и в наше время) требовалась фор-
мальная процедура коронации. (Прим. перев.).

364
мель и тех королевств, от которых я принял присягу, тогда
как я приложу усердие, чтобы утвердить вас в наследствен-
ных правах.
— Сир, премного благодарен, — ответил Ланселот, — я
знаю, что вы предлагаете мне все это от чистого сердца; но я
совершил еще не так много подвигов, чтобы заслужить столь
обильные земли. Кроме того, вы знаете, что я не могу ни от-
давать, ни принимать никаких наделов без согласия моей
дамы королевы. Что же до моего наследства, я ни на кого не
намерен возлагать заботу о его возвращении; а сам я даже
щита не навешу себе на шею, чтобы его отвоевать.
— Как же вы тогда намерены поступить, мой друг?
— Я надеюсь с Божьей помощью прослыть доблестным
настолько, чтобы мне не пришлось встретить ни единого че-
ловека, кто посмел бы удержать хоть одну пядь моей земли
и у кого хватило бы мужества дожидаться меня, зная, что я
уже близко.
— Что ж, — ответил Галеот, — пусть будет так, как вам
угодно; и все же я думаю поговорить об этом с королевой.
Я знаю, что она не пожелает видеть вас владыкой владык,
если придется утратить хоть малую толику вашего сердца; и
что сами вы всегда предпочтете ее любовь владычеству над
целым миром.
— Да, любезный сир, вы один знаете все мои скрытые
помыслы. Но мне слишком дороги вы сами, чтобы я отвергал
то, что вам угодно мне предложить, если речь идет не о че-
сти моей дамы. Пусть будет так, как решит она: я знаю, сколь
вы ей приятны, и знаю, что она ничего не утаит из того, что
могла бы вам уделить.
В тот же вечер прибыли все бароны, созванные Галео-
том. Галеот потчевал их за своим столом, а назавтра, собрав
их в большой зале совета, произнес такую речь:
— Сеньоры, вы мои люди1 и как таковые обязаны пода-
вать мне помощь и совет. Я созвал вас по двум важнейшим
1
Т. е. я получил от вас присягу. (Прим. П. Париса).

365
причинам: с одной стороны, я чувствовал, что тело мое в
опасности; с другой, я обдумывал один замысел, который
желал бы с вами обсудить. Касательно стороны телесной,
опасность исходила от двух странных сновидений. Слава
Богу, с того времени, как я вас призвал, меня посетил один
ученый мудрец, который дал этим снам истолкование, до-
статочное, чтобы я вновь обрел спокойствие. И потому я
нынче буду говорить с вами лишь о второй причине.
Когда-то я замышлял, вы это знаете, отобрать владения
у короля Артура; но по воле Божьей между нами был заклю-
чен мир. Возвратясь сюда, я хотел быть коронован на Рожде-
ственские праздники, пока мой сеньор король Артур соби-
рает двор. Но и это намерение я изменил.
Я еду ко двору короля Артура; вам ли не знать, что это
самый доблестный государь; Артур соединил в себе одном
все достоинства, все добродетели; никто не может хвалиться
отвагой, не послужив у него при дворе. Я намерен быть в его
кругу и среди всех тех героев, которыми полнится его дом.
Но на время пребывания моего в чужой стране эти земли
нуждаются в опеке благородного мужа, разумного, верного
и справедливого, коему будет передана моя власть. И по-
скольку я не доверяю собственной мудрости, я прошу у вас
совета и приглашаю вас выбрать почтенного мужа, которого
вы сочтете наиболее достойным управлять моей землей и
вершить над всеми суд, добротный и строгий, без малейше-
го подозрения в корысти; ибо наместник корыстолюбивый
вводит страну в разорение. Ищите его среди самых богатых,
дабы я мог взыскать с него ущерб, нечаянно им причинен-
ный. Поразмыслите о выборе, который надлежит сделать,
пока я побуду за пределами залы.
Он вышел вместе с Ланселотом, а бароны разразились
потоками речей. Одни предлагали Короля с Сотней Рыца-
рей, другие короля Видегана; иные не соглашались ни с
первыми, ни со вторыми и называли сеньора Виндзорско-
го. Наконец, попросил слово один старец. Это был герцог

366
Гален Дувский, привезенный на носилках и прослывший
самым мудрым из людей.
— Ха! — воскликнул он громко, чтобы его услышали. —
Как это вы не видите среди всех вас наместника, потреб-
ного моему сеньору! Будь я помоложе и так же силен, как
большинство из тех, кто меня слушает, ваш выбор был бы
недолог; но нынче я не более чем полчеловека и могу только
давать советы. А есть среди нас и целый человек: это король
Бодемагус.
Он умолк, и все бароны согласились, что никто не сго-
дился бы лучше. Итак, герцогу Галену поручено было дер-
жать речь; Галеота пригласили войти, и старый герцог заго-
ворил так:
— Сир, эти благородные мужи доверили мне сказать за
них слово, ибо я пережил больше любого из них. Я знаю од-
ного барона, мудрого и совестливого, лишенного корысти,
великого поборника справедливости, не способного угне-
тать из ненависти или помогать из пристрастия; сурового и
сильного, мало занятого своими заботами, когда дело идет о
его чести.
— В самом деле, — воскликнул Галеот, — вот прекрасные
достоинства; назовите его, я готов его избрать.
— Сир, это король Бодемагус Горрский.
— Ваша правда, — ответил Галеот, — я всегда почитал его
за одного из благороднейших мужей; я буду рад доверить
ему надзор за моими землями. Король Бодемагус, я утвер-
ждаю за вами власть и прошу вас оправдать все сказанное о
вас герцогом Галеном.
— Сир, — сказал король Бодемагус, — я король невели-
кой страны, и даже с нею мне не сладить как подобает; как
я могу сгодиться на то, чтобы править всеми вашими владе-
ниями?
— Препирательство ваше неуместно; моя воля — из-
брать вас наместником; как мой законный подданный, вы
не должны отказываться.

367
 — Но, сир, в ваших землях есть гордецы, которые ни за
что не согласятся мне подчиниться.
— Если хоть один посмеет идти наперекор вашим при-
казам, будьте уверены, как только я это узнаю, я отомщу ему
так, чтобы отбить у прочих охоту подражать ему. А вам всем,
мои законные вассалы, приказываю ради вашего долга пе-
редо мною содействовать королю Бодемагусу против всех
и вся, исключая единственно меня самого. Может статься, я
никогда не вернусь в свои уделы; а потому король Бодемагус
поклянется жизнью, что будет блюсти верность моему наро-
ду. И если я умру на чужбине, он признает моего крестного
сына и племянника Галеодена королем Сорелуа и Дальних
островов; Галеоден им законный наследник через свою су-
пругу, дочь короля Гохоса1.
Принесли святых2; Галеот принял клятвы вначале от ко-
роля Бодемагуса, затем от всех баронов, включая Короля с
Сотней Рыцарей, своего двоюродного брата. Все поклялись
не притязать после смерти Галеота ни на какую долю его на-
следства и навсегда остаться верными рыцарями Галеодена3.
Бодемагус был властителем страны Горр, отменно за-
щищенной с одной стороны — топкими болотами, откуда,
угодив однажды, удавалось выбраться с трудом; с другой —
широкой и глубокой рекой. Покуда длились превратности
и приключения, в оной стране Горр царил пагубный обы-
чай: ни один воин от двора короля Артура, однажды войдя,
не мог из нее вернуться. Ланселоту суждено было открыть
вольный проход, когда он преодолел Мост-Меч, чтобы осво-

1
Выше (стр. 202) этого короля звали Глохиром. (Прим. перев.).
2
Мощи святых, на которых приносили клятвы. (Прим. П. Париса).
3
Этот эпизод с совещанием у Галеота и избранием Бодемагуса Горр-
ского правителем Сорелуа не вяжется с остальным сюжетом, и в большин-
стве рукописей его нет. Там пропущено также толкование снов Галеота:
таким образом, этот двойной эпизод явно вставной. Но мы его сохранили
по причине того интереса, который он представляет для изучения фео-
дальных нравов. (Прим. П. Париса).

368
бодить из плена королеву, как будет видно в книге о Телеге1.
Обычай этот был установлен при начале смутных времен,
когда Утер-Пендрагон, отец Артура, воевал с королем Урие-
ном, дядей Бодемагуса, добиваясь от него вассальной прися-
ги. Уриен о том и слышать не хотел, и король Логра, наскучив
первым, прекратил свои притязания до той поры, когда ко-
роль Уриен отправился в Рим, дабы исповедовать свои грехи
перед Папой. Он пустился в путь как паломник, с немногими
провожатыми. Его схватили, привели к Утер-Пендрагону, и
тот держал его узником в одном из своих замков, не желая
брать с него выкупа. Более того, он велел соорудить висели-
цу и угрожал вздернуть на ней короля Горрского, если тот не
согласится принести ему присягу.
Уриен же сказал, что лучше ему умереть, чем признать
над собою сюзерена и зависеть от кого бы то ни было. Но Бо-
демагус, коему на долю досталось королевство Горр, сделал
то, чего не пожелал сделать король Уриен: он принес прися-
гу и заслужил множество похвал за то, что спас своему дяде
жизнь ценою подневольности. Приняв во владение страну
Горр, Утер-Пендрагон нашел ее вследствие войн скудно на-
селенной. Когда король Уриен, призванный позднее своими
прежними подданными, отвоевал свое королевство при со-
действии короля Галлии, он даровал жизнь воинам короля
Утер-Пендрагона не иначе как обязав их оставаться в стране
Горр рабами его баронов или наподобие Евреев среди хри-
стиан2. Более того, он велел выстроить на рубеже своего ко-
ролевства и Бретонского два узких моста, увенчанных с обе-
их сторон высокими и крепкими башнями, где несли дозор
рыцари и ратные люди. Стоило Бретонцу, будь то рыцарь,
горожанин, дама или девица, пройти через мост, он должен

1
Сюжет, развиваемый далее в третьем томе «Ланселота», частично
использовал Кретьен де Труа в своем стихотворном романе «Ланселот,
или Рыцарь Телеги». (Прим. перев.).
2
«И поклялись быть в послушании, и слугами, и работниками у
жителей страны, а также и низким людом, как Евреи среди Христиан».
(Рук. 751). (Прим. П. Париса).

369
был поклясться на святых мощах, что не вернется обратно
прежде, чем некий рыцарь из Артурова дома не проникнет
силой в эти четыре башни.
Король Артур, едва воссев на трон, решил было заняться
вызволением своих подданных; но войны и множество неу-
рядиц не позволили ему это сделать; и при начале смутных
времен Бретонцы, плененные в стране Горр, все еще ждали
своего избавителя.
Как уже говорилось, Бодемагус, наследуя королю Уриену,
велел снести мосты и заменил их двумя другими, диковин-
нее прежних, а охрану их вверил двум рыцарям испытанной
доблести. Один из этих новых мостов был деревянный и в
ширину имел всего полтора пье. Он был устроен меж двух
веревочных сетей и погружен в реку до половины глубины.
Судите сами, легко ли было пройти верхом по зыбкому мо-
сту. Другой, еще опаснее, был из длинной стальной полосы,
отточенной, как меч. Край, супротивный лезвию, был шири-
ною всего в одно пье; мост был укреплен на каждом берегу и
укрыт так, чтобы дождь и снег не могли его попортить.
У Бодемагуса был сын по имени Мелеаган. Это был до-
родный рыцарь, ладно сложенный и крепко сбитый. Прав-
да, борода его и волосы были рыжими1, и был он не в меру
горделив: что бы ему ни ставили на вид, он не отказывался
от своих начинаний, хотя бы и самого дурного свойства. Его
презрение к кротости заслужило ему славу самого жестокого
и вероломного из людей.
Он явился в собрание в тот день, когда Галеот отдавал
свои земли в руки королю Бодемагусу. Он ехал не затем,
чтобы участвовать в совете, но чтобы увидеть Ланселота, о
доблести которого был наслышан. Уже заранее он его воз-
1
Это предубеждение против рыжеволосых людей довольно явно вы-
дает галло-бретонца. Обычно люди этой породы были темноволосыми,
как наши континентальные бретонцы. Они считали своими смертельны-
ми врагами захватчиков-англосаксов, как правило, рыжих. Правда, среди
соратников Вильгельма Завоевателя рыжих шевелюр было, вероятно, не
меньше, чем черных; но Генрих II, покровитель нашего автора, был ан-
жуйцем — по крайней мере, по отцу. (Прим. П. Париса).

370
ненавидел, возмущаясь тем, как чьи-то достоинства могли
сравнить с его собственными. Повидав Ланселота, он не пе-
ременился в своих чувствах; и назавтра вечером сказал отцу:
— Ваш Ланселот ни сложением, ни ростом не похож на
рыцаря, доблестью и отвагой превосходящего прочих.
— Сынок, — ответил Бодемагус, покачав головой, — не
великим ростом и не мощью телесной силен добрый ры-
царь, но великим сердцем. Ты не обретешь славу Лансело-
та за то, что сложен не хуже; ибо Ланселота чтут как самого
доблестного из ныне живущих рыцарей; и такова его слава
повсеместно.
— В моем краю, — отвечал Мелеаган, — я признан не ме-
нее, чем он в своем; и дай мне Бог дожить до того, чтобы
иметь случай показать, кто из нас большего стоит.
— Сын, ты легко найдешь такой случай, если ищешь; но
не забудь: тебя хвалят лишь в твоей стране, Ланселота же —
во всем мире.
— Если он такой хваленый, что же он не идет освобо-
ждать изгнанников-Бретонцев из ваших земель?
— Его отвлекали другие дела; вполне возможно, что од-
нажды он отважится на это.
— Не дай Бог, пока я жив, чтобы ему или кому-то еще
удалось их освободить!
— Оставим это, сынок; когда ты совершишь и повида-
ешь столько же, сколько он, возможно, ты умеришь свой пыл.
На этом их речи иссякли. Когда настал день, Галеот ве-
лел приготовить все для своего отъезда; и наутро, прослу-
шав мессу, Ланселот и многие бароны из Сорхо выехали в
путь, чтобы вместе податься ко двору короля Артура.

LXV
ак долго ехали верхом Галеот, Ланселот и бароны, что

Т прибыли в Камалот. Король принял их с превеликой

радостью; но двор оказал бы им еще любезнейший
прием, не будь все друзья королевы обеспокоены наветом,

371
принесенным ей девицей из Кармелида. На другой день по-
сле великого праздника Рождества в лугах Камалота были
устроены конные игрища1 в турнирных доспехах; условлено
было, что в ход пойдут только щиты и копья, притупленные
на концах. Рыцари Галеота держали одну сторону, рыцари
Артура — другую. Будучи одним из сподвижников Кругло-
го Стола, Ланселот стал на сторону короля. Среди двухсот
рыцарей Галеота можно было распознать Короля с Сотней
Рыцарей, Первопокоренного короля, короля Кало, короля
Кламедаса с Высоких островов и, наконец, Мелеагана Горр-
ского. Галеот и Артур довольствовались тем, что наблюдали,
не приняв участия в состязаниях, а королева вместе с госпо-
жой Малеотской села у зубцов передовой башни, где ее вид
вдохновлял бы соперников на подвиги.
Ланселот на могучем и великорослом коне, никого ино-
го к себе не подпускавшем, первым делом двинулся на ко-
роля Кало; когда оба копья преломились, он ринулся напе-
ререз рядам соперника, срывая щиты, нанося удары, сбивая
прочь любого, кто пытался заслонить ему путь. Скоро все
расступились перед ним, кроме Короля с Сотней Рыцарей,
который счел за дело чести остановить его и ждал, не трога-
ясь с места. Щиты их уцелели, и они остались в седлах; но ко-
пья разлетелись в щепы, а конь Ланселота, напирая на коня
Короля, опрокинул друг на друга всадника и лошадь. Король
вернулся в седло, потребовал новое копье, появился снова и
снова очутился на земле. Он бы не смог подняться, если бы
не оруженосцы.
— Сир, — сказал тут Лионель Ланселоту, — смените коня;
тот, что под вами, опасен и для вас, и для других.
Но Ланселот не захотел терять времени на то, чтобы
сойти и пересесть; не послушав Лионеля, он подхлестнул

Игрища были военными упражнениями, наподобие турниров, а

1

позднее — Круглых столов. Участвовать в них не возбранялось оруженос-

цам и простым ратникам. Чаще всего требовалось, не переставая сра-
жаться, преодолевать на коне более или менее опасные препятствия.
(Прим. П. Париса).

372
опять и встретил Мелеагана, который, сидя на столь же мо-
гучем жеребце, вооруженный коротким и толстым копьем,
явно вознамерился его одолеть. Они обменялись ударами в
щиты, и оба копья преломились. Они расходятся, оба разо-
зленные, что не могли спешить соперника; но они не теряют
друг друга из виду, требуют новые копья и нападают вновь.
Мелеаган ломает глефу1, а Ланселот свою вонзает в кожу
щита и вжимает держащую его руку в грудь с такою силой,
что у Мелеагана захватывает дух; он падает почти без па-
мяти под ноги своего боевого коня. Вслед за рыцарями схо-
дятся их кони; конь Ланселота наседает на другого, валит и
топчет за несколько шагов от седока. И пока Мелеаган че-
рез силу встает, Ланселот проносится туда и сюда, настигает
встречных и сбивает кого полуживыми, кого полумертвыми.
И каждая победа словно придает ему новых сил: Лионель
едва поспевает за ним, подавая копья, которых он требует
непрестанно. Пока со всех сторон доносились все новые вос-
торженные крики, Мелеаган поднялся на ноги и потребовал
другого коня, не менее могучего. «Чтоб мне умереть, — ска-
зал он про себя, — если я за себя не отомщу!». Не доволь-
ствуясь тем, что взял крепчайшее копье, он велел заточить
его острие и стал поджидать, когда Ланселот на всем скаку
промчится мимо; прежде чем тот его заметил, он вонзил за-
остренную глефу в левое бедро непобедимого рыцаря. Древ-
ко проникло глубоко, острие отломилось от основы и засело
в прободенной им ране. Ланселот успел ответить яростным
ударом копья и выбить Мелеагана из седла. Потом он обер-
нулся, чтобы выдернуть обломок, оставшийся в бедре; кровь
из него текла ручьями. К нему подоспели, его окружили, ему
помогли сойти с коня, а рыцари со стороны Галеота, спра-
ведливо негодуя на вероломного соперника, побросали свои
копья и отказались продолжать турнир. Что же до Галеота,
его уже не было на лугу; он держал совет со своими баро-
нами, и его не уведомили о том, что всех разволновало. Но
1
Под глефой везде следует понимать копье или пику, но не меч.
(Прим. П. Париса).

373
королева с высоты башни увидела, как Мелеаган нанес Лан-
селоту рану, и силы покинули ее; она упала и лбом удари-
лась о подоконник, прежде чем госпожа Малеотская успела
ее поддержать.
Король, обеспокоенный раной Ланселота, одним из пер-
вых пришел его проведать; затем он заглянул к королеве и
нашел ее с перевязанной головой.
— Что это у вас, госпожа, — спросил он, — и что с вами
приключилось?
— Сир, когда мне сказали, что Ланселота ранили, я вы-
сунулась головой из окна, а потом ушиблась, когда отходила
назад.
— Ланселот пожелал, — сказал Артур, — чтобы Галеоту
не говорили, что случилось; лекари советуют ему полный
покой. Было бы самое лучшее держать его в вашей опочи-
вальне, где вы распорядитесь перевязать его как следует; вы
не возражаете?
— Разумеется, сир, раз вам так угодно.
Ланселота перенесли к королеве, и, как можно догадать-
ся, обхождение с ним было таково, что он не особо жалел о
своей ране. Лекари нашли, что рана глубока; она закрылась
лишь на исходе третьей недели. Галеот был уверен, что его
друг распустил ложные слухи о ране, чтобы иметь случай
остаться при своей даме. О празднествах, впрочем, уже не
было и речи; жалоба девицы из Кармелида тяготила баро-
нов, а более всех Артура; королеву же заботила только рана
Ланселота. Отпустив своих баронов, Артур наказал им быть
на грядущее Сретение в Карадигане Ирландском1. Также и
Галеот позволил своим людям покинуть двор, предупредив,
чтобы они не преминули явиться на встречу.
А между тем девица, подавшая жалобу на королеву,
была и вправду дочь короля Леодагана; только родилась она
не в законном супружестве. Мать ее была женой Клеодалиса,
1
Вариант: «В его замке, называемом Висеброг; он был на краю его
королевства у Дальних Островов супротив Ирландии» (Édition de Rouen,
1488). (Прим. П. Париса).

374
сенешаля Кармелидского, как явствует из книги об Артуре1.
Рожденная в тот же день, она получила то же имя и была на-
делена почти тою же красотой, что и подлинная королева.
Когда начались разговоры о том, чтобы выдать первую
Гвиневру за короля Артура, вторая возымела надежду подме-
нить ее. Король Леодаган, возмутясь ее гнусными замыслами,
сослал ее в монастырь. Там она спозналась со старым рыца-
рем по имени Бертоле2, изгнанным из королевства за челове-
коубийство. Бертоле предложил ей помочь в ее преступных
притязаниях. После смерти короля Леодагана он привез ее
обратно в Кармелид и дерзнул представить местным баро-
нам как истинную супругу короля Артура, законную и един-
ственную наследницу своего отца-короля. Бароны признали
ее своей госпожой и обещали помочь ей развеять заблужде-
ние короля Артура и вытребовать для нее то положение и те
привилегии, которые якобы ей причитались.

LXVI
день Сретения, как только Артур прослушал мессу

В в Карадиганском монастыре, девица Кармелидская

явилась заодно со старым рыцарем и баронами из
своего совета. Она была в роскошном одеянии, как и трид-
цать девиц ее свиты.
— Боже, храни короля Артура, — сказала она королю, —
и прокляни всех, кто желает ему зла! Сир, вы отложили мой
визит, дабы пролить свет на случай неслыханной измены.
Особа, посланная к вам от меня три месяца назад, и пись-
мо, ею переданное, должны были вас уведомить о предме-
те моей жалобы. Я готова доказать силами верного рыцаря,
моего провожатого, и всех баронов моей страны, что я была
несправедливо обездолена и что я ваша законная супруга,
дочь благородного короля Леодагана Кармелидского.

1
Стр. 385. (Прим. П. Париса).
2
Артур, стр. 444. (Прим. П. Париса).

375
 Тут слово взял Галеот:
— Сир, мы выслушали то, что сказала эта девица. Теперь
пора бы нам услышать из ее уст доказательства измены,
жертвой которой она себя выставляет.
— Измены! — воскликнула девица, — разве она уже не
доказана? Ее учинила надо мною та, которая по-прежнему
сидит подле короля и даже, я смотрю, упорствует во мнении,
что она и есть истинная супруга.
Тут королева встала и заговорила голосом спокойным и
уверенным:
— Измены у меня никогда не было в помыслах, Бог тому
свидетель; я к ней не причастна, и я всегда готова отстоять
себя, хоть перед судом моего сеньора короля, хоть силами
одного из этих рыцарей; они все меня знают.
Тогда король Бодемагус, которому бароны доверили
держать от них речь, указал, что обвинение это из тех, что
можно рассудить по доказательствам и свидетельствам; а
значит, следует вынести его на суд, а не отдавать на милость
поединка1.
— Но прежде эта девица должна заявить, согласна ли
она положиться на решение ваших баронов.
Бертоле, уже готовый выставить заклад, чтобы засту-
питься за девицу, ответил:
— Сир, надобно дать моей госпоже время посовещаться.
— Мы ей даем один день на размышление, — сказал ко-
роль.
Девица удалилась со всеми своими приближенными.
Они нашли пристанище в доме вдали от города; и когда они
убедились, что никто из королевского дома не следует за
ними, Бертоле указал девице, что приговор суда может быть
и пагубным для нее:

1
Многое было написано против старинного обычая судебных пое-
динков; но мало кто заметил, что судьи должны были назначать их лишь
в тех случаях, когда ни обвинитель, ни обвиняемый не могли представить
доказательств или свидетелей за или против обвинения. (Прим. П. Париса).

376
 — Если он таковым окажется, не миновать вам смертной
казни. С другой стороны, если решение будет отдано пре-
вратностям поединка, вы знаете прекрасно, что при дворе
короля Артура собран цвет всего земного рыцарства; и нет
среди них ни одного, кто, заступаясь за честь королевы, не
верил бы, что бьется за правду. И потому все выгоды будут
у них, тогда как ваши шампионы выйдут на защиту дурно-
го дела, хотя и веря в него от души, и начать им придется с
клятвы на святых, что якобы ваше дело правое. Устоит ли их
ложная клятва против праведной клятвы другой стороны?
— Увы! — сказала девица, заплакав. — Что же вы мне по-
советуете?
— Вот что я вам скажу: как известно, никогда не следу-
ет пятнать честь своего имени перед людьми; ибо не бывает
людей, подобных Господу нашему, который прощает чисто-
сердечно раскаявшихся грешников. Чтобы не загубить вашу
жизнь и ваше доброе имя, советую вам прибегнуть к одной
хитрости. Мы испросим у короля второй день отлагатель-
ства; он нам его даст, и как только он согласится, один из
ваших рыцарей придет и объявит ему, что в Карадиганском
лесу обитает невиданный кабан, давний бич этих мест. Ко-
роль, весьма пристрастный к охоте, потребует, чтобы его
немедленно проводили туда, где чудище пребывает обык-
новенно. А ваши люди пусть будут начеку: когда они увидят,
что король остался один, они его окружат, и им не составит
труда завладеть его особой и отвезти его в Кармелид. Там
вы его очаруете в свое удовольствие и уж наверно сумеете
заставить признать ваши права супруги-королевы.
Девица одобрила совет Бертоле. Три рыцаря вернулись
ко двору и от имени своей госпожи запросили заново отло-
жить дело.
— Соглашусь, — сказал король, — но в последний раз;
больше уже не надейтесь!
А когда они выходили, явился вдруг еще один рыцарь,
будто бы не знакомый с девицей, и попросил дозволения го-
ворить с королем.

377
 — Сир, — сказал он, — храни вас Бог! Знайте, что я ви-
дел своими глазами. В Карадиганском лесу завелся самый
огромный кабан, о каком я когда-либо слыхивал. Он прино-
сит разорение всей округе; к нему не смеют подступиться,
и если вы не возьметесь избавить от него этот край, вы не
достойны носить корону.
Ланселот в это время сидел рядом с королем.
— Слышите, о чем мне толкуют, Ланселот?
— Да, сир; удача будет тому, кто найдет логово кабана
и принесет его голову! Среди ваших башелье нет ни одного,
кто не был бы счастлив его выследить.
— Пусть выслеживают, кому вздумается, — сказал ко-
роль. — Я же не стану ждать никого. Эй! Подать мне мои
охотничьи одежды!
Ему повиновались; он сел верхом, а за ним Ланселот,
Галеот, Гавейн, Грифлет, Ивейн и многие другие. Рыцарю,
посланному девицей, велено было проводить их. Скоро он
сказал вполголоса королю:
— Сир, кабан уже недалеко отсюда; но топот всей этой
кавалькады спугнет его, и если вы не хотите упустить честь
догнать его первым, лучше бы вам отойти от ваших рыцарей.
— Неплохо придумано, — ответил король.
Он подал знак своим спутникам повернуть в другую
сторону и оставил при себе только двух ловчих, с которыми
углубился в густую чащобу.
Но, озираясь вокруг, Артур начал дивиться тому, что не
слышно шума в листве и не видно зверя. Внезапно его окру-
жили рыцари: шлемы подвязаны, кольчуги надеты, глефы в
руках; они предупредили, чтобы он не пытался противить-
ся понапрасну. Видя, что его предали, король поднял меч и
оборонялся, как мог; но вот его конь смертельно ранен и па-
дает под ним, оба его ловчих связаны, а сам он разоружен.
Ему завязали руки, его водрузили на коня, и тот увез его ско-
рым рысистым шагом. А рыцарь, его провожатый, поспешил
повернуть обратно, и когда он уже был далеко, то затрубил в
рог, чтобы увлечь рыцарей короля в свою сторону.

378
 — Слышите этот рог? — сказал им мессир Гавейн. — Это
король трубит; поедем туда, откуда доносит ветер.
Нетрудно догадаться, что они все более и более удаля-
лись от короля, так что к ночи они вернулись в Карадиган,
удрученные усталостью и тревогой. Королева, которая их
дожидалась, спросила, почему с ними нет короля. Мессир
Гавейн признался ей, что они понапрасну искали его. Она
сразу заподозрила измену и залилась слезами. Тщетно пы-
тались ее убедить, что за короля нечего бояться.
— Он захотел, — говорили ей, — оставить себе одному
честь убить кабана, чтобы по праву потешаться над теми,
кто ехал за ним. Завтра будет прескверно, если нам не удаст-
ся его найти.

LVII
азавтра бретонские рыцари прочесали обширный

Н лес вдоль и поперек, но не нашли короля; однако

его конь, лежащий замертво и пронзенный ударом
копья, утвердил их в мысли, что их сеньор претерпел ту же
участь или, в лучшем случае, был увезен в плен. Город впал
в уныние, узнав о неудаче их поисков; но кто мог бы выра-
зить горе королевы, и без того снедаемой тревогой со дня
оглашения жалобы девицей из Кармелида? Галеот пытался
ее утешить.
— Мы скоро узнаем, — говорил он, — по какому случаю
задержан король; но вам, госпожа, не стоит бояться клеветы!
Она добром не кончит, эта недостойная женщина, которая
посмела возвести на вас дурацкий поклеп!
— Мне мало дела до этой женщины, Галеот, — отвечала
королева, — но я боюсь людской злобы. Извольте же преду-
предить вашего друга, чтобы избегал видеться со мною нае-
дине, пока король будет вдали отсюда.
Галеот одобрил осмотрительность и мудрость короле-
вы. В тот же день она выехала из Карадигана и вернулась

379
в Кардуэль под охраной мессира Гавейна, мессира Ивейна,
Кэя-сенешаля и прочих рыцарей ее дома.
Что же до девицы Кармелидской, то, узнав о пленении
короля, она вновь явилась ко двору и потребовала у баронов
Логра, чтобы ее приняли в присутствии Артура.
— Сударыня, — ответил Бодемагус, — короля здесь нет,
он усмотрел надобность покинуть Карадиган и передал нам
право вершить суд.
— Этого быть не может: приговор по моему делу должен
исходить из уст короля. Он отложил мое дело; на него я при-
ношу жалобу; и это он должен вернуть мне достоинство, мне
принадлежащее.
— Госпожа, рыцари королевского двора в ответе за коро-
ля; они имеют полное право выступать и судить от его име-
ни. Своей честью и своей головой они ручаются за правоту
своих суждений.
— Нет, нет; только король должен меня выслушать и
воздать мне должное.
Она ждала, не уходя, пока не истекло время судебного
разбирательства, будто бы до конца сохраняла надежду на
приезд Артура. Затем с видом скорбным и сердитым она
вернулась в Кармелид, прекрасно зная, что найдет его там.
Прибыв туда, она направилась в темницу, где он был за-
ключен.
— Король Артур, — сказала она, — благодаря моим вер-
ным рыцарям, вы в моей власти. Если вы и откажетесь при-
знать меня своей законной женой, то, по меньшей мере, вас
вынудят отослать ко мне обратно рыцарей Круглого Стола,
которых мой отец пожаловал мне в приданое.
Артур ничего не отвечал; он еще не допускал мысли, что
девица, узником которой он оказался, была в своем праве.
Но, что ни день, мнимая Гвиневра подливала в его кубок
любовного зелья; что ни день, она приходила повидаться с
ним, говорила ему голосом ласковым и нежным, смотрела
на него взором томным и страстным; так что мало-пома-
лу король, влекомый силой яда, стал беззащитен против ее

380
уловок. Что нам еще добавить? Он дошел до того, что забыл
о правах истинной королевы и не проводил уже ни одной
ночи, не возлегши рядом с самозваной Гвиневрой.
Однако после Пасхальных праздников, немного придя
в себя, он пожаловался, что его держат отлученным от его
баронов.
— Ах, сир! — воскликнула девица, — не думайте, что
я откажусь от вашего общества по доброй воле: стоит вам
вернуться к себе во владения, и вы, того и гляди, отринете
вашу законную супругу. Если я вас и завоевала вроде как
насильно, то лишь надеясь вернуть вас к узам, скреплен-
ным святой Церковью. Мне не жаль было вашей короны;
без нее я буду любить вас больше, чем первым среди коро-
нованных государей.
— А я, — отвечал король Артур, — никого так не люблю,
как вас, и с тех пор, что я здесь, я вовсе позабыл о той, кото-
рая столь долго занимала ваше место. Однако должен при-
знать, что ни одна дама не выказывала более здравомыс-
лия, не была более добра и любезна, чем та вторая Гвиневра,
чрезмерно долго слывшая моей истинной супругой. Своею
щедростью и добронравием она покорила сердца всех, и бо-
гатых, и бедных. Каждый говорил, что это просто изумруд
среди дамского рода.
— Так поступают все, — сказала мнимая Гвиневра, — кто
прибегает к тем же уловкам; ибо им непременно нужно вну-
шить к себе почтение.
— Это может быть; и все же я не устаю восхищаться все-
ми добродетелями, видимость которых ей была присуща и
которые так долго удерживали меня во грехе.
Эти беседы сильно беспокоили мнимую Гвиневру; как
бы ни был ослеплен страстью король, она трепетала при
мысли, что однажды ее снадобье утратит силу.
— Чего еще вы хотите от меня? — спросил ее как-то
Артур.
— Я хочу, чтобы вы заставили ваших баронов признать
меня дочерью короля Леодагана и вашей законной супругой.

381
 — Я не против; а чтобы меня не осудили ни церковники,
ни миряне, я намерен собрать знатных людей Кармелида и
побудить их заново назвать вас наследницей короля Леода-
гана и той самой, с кем венчался король Логрский перед ли-
ком святой Церкви. А затем я потребую от баронов Бретани
подтвердить это свидетельство.
Гвиневра рукоплескала этому решению, и король назна-
чил сбор в Кармелиде на праздник Вознесения, обещав при-
знать перед баронами этой страны вторую Гвиневру истин-
ной королевой Логрской. В то же время он отправил гонца
к мессиру Гавейну, дабы известить, что он здоров душой и
телом и что тому следует созвать баронов Логра ко дню Воз-
несения в город Кармелид.

LXVIII
оролевству Логр было от чего страдать без короля

К Артура. Бароны, ничего более не опасаясь от сюзе-

рена, вели междоусобные войны, к великому ущер-
бу простого люда. Те, кого дотоле удавалось легко удержать
на верном пути, становились жесточайшими врагами мира
и спокойствия: грабителями на дорогах, похитителями иму-
щества вдов и чести девиц, бичами сирот и церквей. Над-
лежало найти лекарство от столь великих зол. Со всех кон-
цов королевства стекались жалобы к королеве, и даже те, кто
злоупотреблял силой более других, признавали надобность
восстановления верховной власти. Притом самые знатные
ленники лелеяли надежду на то, что выбор большинства па-
дет на них. Особенно король Агизель Шотландский, кузен
Артура, тешил себя мечтами наследовать королю. Правда,
мессир Гавейн был родней еще более близкой, но его вели-
кая преданность давала повод думать, что он откажется за-
нять место своего дяди.
Итак, было созвано всеобщее собрание баронов. Аги-
зель первым заговорил о том, что пора бы заместить короля
Артура, коего, по всей видимости, уже нет в живых. По его

382
мнению, корону полагалось предложить ближайшему роди-
чу оплакиваемого короля.
Галеот же знал, что мессир Гавейн откажется ее прини-
мать, пока не придет известие о смерти его дяди. Раскрыв
ему честолюбивые планы Агизеля, он сумел убедить его
решиться на это; и когда король Шотландии от имени вы-
сокородных баронов спросил Гавейна, согласен ли он стать
королем, он ответил, что не возражает, если такова общая
воля, «все же уповая на то, — добавил он, — что король Артур,
мой дядя, не умер и скоро вернется. Тогда бароны, которые
изберут меня, будут свободны от своей клятвы верности, а
король не сможет держать на меня обиду за то, что я правил
в его отсутствие».
Нетрудно угадать досаду и удивление короля Агизеля,
когда он увидел, что мессир Гавейн согласен быть избран-
ным лишь для того, чтобы лучше хранить трон для короля
Артура, ежели тот когда-либо появится вновь. Пришлось ему
смириться и, как и всем прочим, признать мессира Гавейна
законным преемником спорной короны. И едва совершился
выбор, как иссякли смуты и неурядицы. Мессир Гавейн об-
ладал титулом короля; королева — его властью.
Однажды из Кармелида прибыли посланники с прось-
бой обратиться к мессиру Гавейну.
— Монсеньор, — сказали они, — король Артур привет-
ствует вас как своего вассала, племянника и друга. Он в до-
бром здравии, он располагает полной свободой в королев-
стве Кармелид; и он призывает вас прибыть к нему со всеми
баронами королевства Логр ко дню грядущего Вознесения.
Прежде чем дать ответ посланникам, мессир Гавейн по-
шел повидаться с королевой.
— Вот вам добрые вести от короля, — сказал он. — Он в
Кармелиде, куда и приказывает нам явиться, чтобы держать
с ним совет.
Королева была слишком умна, чтобы не догадаться о
том, о чем не договаривал мессир Гавейн. Король Артур в
Кармелиде, а стало быть, он узник или покровитель той, что

383
возвела гнусный поклеп. Молчание, хранимое мессиром Га-
вейном относительно того, о чем мог бы еще сказать король
Артур, не оставляло ей ни капли сомнения. Однако она была
даже более радушна, чем в былые дни, и позволила себе про-
явить одну только радость от вести, что король по-прежнему
жив и здоров.
Мессир Гавейн со своей стороны заверил посланников,
что все сделает так, как угодно его дяде, и сей же час уве-
домил баронов Логра, что король, находясь на свободе и в
добром здравии, приглашает их на день Вознесения в город
Кармелид.
Но мудрая королева призвала на совет Галеота.
— Я как никогда нуждаюсь в вашем мнении, — сказала
она. — Сдается мне, эта девица из Кармелида вошла в до-
верие к монсеньору королю: вот справедливая кара за грех,
побудивший меня нарушить верность моему супругу. Ах, Га-
леот! вы-то знаете, достоин ли Ланселот любви самых что
ни на есть умных и прекрасных людей на свете. Однако я
не стану пенять, если меня покарают за другое, мнимое зло-
деяние. Пусть я окончу мои дни в беспросветной темнице,
я этого заслужила. Но я боюсь умереть до того, как обрету
твердую волю к покаянию; а тогда мне грозит погубить вку-
пе с телом и душу.
— Госпожа, — ответил Галеот, — не бойтесь приговора
суда. Тысяча рыцарей и сам король Артур готовы жизнь свою
положить, лишь бы ничто не угрожало вашей. Я еду в Карме-
лид, у меня там будет воинов в достатке, и если случится так,
что вас посмеют осудить, мы с Ланселотом сумеем обратить
любые приговоры в прах.

LXIX
назначенный срок королева выехала из Кардуэля

В Уэльского под охраной мессира Гавейна и рыцарей ее

дома. Галеот не замедлил последовать за нею с Лан-
селотом и немалым числом вооруженных рыцарей.

384
 Девица Кармелидская уже склонила местных баронов
утвердить ее в правах. Король, увидев вновь Галеота и Лан-
селота, оказал им радушный прием; но он запретил коро-
леве разделить с ним его кров, и эта честь осталась за мни-
мой Гвиневрой. Королева выбрала дом по соседству; там она
была в кругу рыцарей и баронов Бретани, которые все как
один бранили короля за потворство обвинению.
В день Вознесения Артур сказал баронам Бретани:
— Сеньоры, я вас созвал, ибо королю не пристало решать
что бы то ни было без совета своих вассалов. Вам известна
жалоба, поданная нам девицей, наследницей королевства
Кармелидского. Вначале я полагал, что обвинение это лож-
но; ныне я знаю, что оно зиждется на истине, обман же исхо-
дит от той, которую я ранее почитал за королеву. Обитатели
этой страны подтвердят вам, что она дочь короля Леодага-
на Кармелидского; а та, в ком я усматривал свою законную
супругу, всего лишь дочь сенешаля Клеодалиса. Мне нужен
ваш совет, как мне теперь быть, дабы исправить свое непо-
мерно долгое заблуждение.
Эти слова повергли баронов в великое смятение; ни
один не нашел, что возразить; мессир Гавейн плакал, слов-
но бы уже предвидя осуждение королевы. Однако Галеот по-
просил слова в ответ королю.
— Сир, — промолвил он, — вас все почитают человеком
чести; не спешите же делать то, что впоследствии можете
признать величайшим безрассудством. Я не верю, что у ко-
ролевы есть малейший повод опасаться жалобы этой девицы.
— Галеот, — ответил король, — вы не можете знать об
этом правду так же точно, как жители страны. Они были
здесь при короле Леодагане; как же усомниться в их свиде-
тельстве?
— Однако, сир, не кажется ли странным, что они подали
жалобу так поздно и что дело это так долго оставалось в без-
вестности? Разве не признавали они мою госпожу до сих пор
за истинную королеву?

385
 — Я знаю, — возразил король, — что она таковой не яв-
ляется, и весьма об этом сожалею; я был бы рад сохранить
свою любовь к той, кого принял за законную супругу; но
не могу это более делать, не впадая во грех. Повода для по-
единка тут нет; довольно и свидетельства баронов Кармели-
да, чтобы мы узнали истину.
Затем бароны Кармелида собрались на совет. Королева
села в одном конце залы, девица же, ее обвинительница, в
другом. Король сказал:
— Вы все, здесь присутствующие как мои вассалы, от
коих я давно принял клятву верности, вам предстоит озна-
комиться с жалобой, поданной мне, каковая касается этих
двух дам. Одна из них притязает на то, что была доподлинно
выдана замуж и обвенчана как единственная дочь вашего
сеньора и супруги его королевы; другая, которую я доныне
почитал моею женой, утверждает, что на деле она и есть та,
за кого первая желает сойти. Вам надлежит дознаться до ис-
тины. Поклянитесь же на святых, что не изречете ни слова
из любви или из ненависти и что признаете королевой ту,
которая истинно является ею.
Тогда старый Бертоле вышел вперед, простер руку к
святым мощам, бывшим у короля наготове, и поклялся, что,
мол, да поможет ему Бог со святыми угодниками, девица,
которую он держит за руку, есть Гвиневра, жена короля Ар-
тура, в королевы помазанная и венчанная, дочь короля и
королевы Кармелида. После него поклялись первыми знат-
нейшие бароны страны, потом прочие бароны и рыцари,
придворные короля Леодагана. Однако немало было и тех,
кто держал сторону подлинной королевы; но король не внял
их усмотрению, до того помутило ему рассудок снадобье,
которым его опоили. Королеву признали виновной; то было
величайшее пятно на всем житии короля Артура. По случаю
сего неправедного судилища была великая радость на земле
Кармелида, в королевстве же Логр великое горе.
После приговора судей король спросил, как надлежит
поступить с той, что так долго вводила его в заблуждение.

386
Галеот, предугадав мысли короля, склонен был отложить
столь важное решение до Пятидесятницы; исходя из того,
что подобный подлог не следует наказывать поспешно. Он
говорил так, чтобы остаться среди советников короля; и в
самом деле, король был ему явно признателен и согласился
на предложенный срок. А до того он доверил стеречь коро-
леву мессиру Гавейну, при условии явиться вместе с нею в
Пятидесятницу.
— Не оплошайте с этим, милый племянник, — прибавил
он, — если хотите сохранить мою благосклонность.
— Сир, — ответил Гавейн, — не впервые королеве грозит
опасность вас потерять.
Он это сказал, чтобы напомнить, как в самый день свадь-
бы ее чуть было не похитили родичи мнимой Гвиневры1.
В Пятидесятницу мессир Гавейн не преминул явиться
с королевой, король же со своей стороны призвал высоко-
родных баронов во имя верности, в которой они ему кля-
лись, рассудить, что следует делать с той, которая так долго
ввергала его в смертный грех. Бароны Логрские не могли
поверить, что король желает обречь ее на смерть; но они
заблуждались, Артур уже не был достоин имени поборника
справедливости. Вторая Гвиневра пала ему в ноги, взывая с
обильными слезами, что она убьет себя, ежели ту не казнят.
Артур ей уступил и ничего уже так не жаждал, как осудить
благородную королеву.
Мессир Гавейн переговорил с баронами Бретани, дабы
уяснить себе, как поступит каждый из них. Что же до него
самого, он твердо решил, что ноги его не будет при таком
дворе, где королеву возможно осудить на казнь.
— Но с королем, — сказал Галеот, — надо вести себя
осмотрительно: как видно, он решил поступить с госпожой
со всею суровостью, а потому попросим отложить дело на
сорок дней. Быть может, возвратясь в свои владения, он уже

1
Романы Круглого Стола, Артур, стр. 442 (Прим. П. Париса).

387
не будет без ума от той, которую намерен возвести на место
королевы.
Бароны Логра одобрили совет и устами Галеота испро-
сили этот срок. Король ответил, что не видит никакой при-
чины медлить с приговором.
— Если вы уклоняетесь, я знаю, кем вас заменить.
— Сир, — отвечали они, — поскольку оглашен вердикт,
что наша госпожа Гвиневра лишена звания супруги и коро-
левы, то спору нет, ее придется осудить на смертную казнь.
Однако это такой приговор, который мы выносить отказы-
ваемся, ибо не желаем, все мы до единого, чтобы с нашей
госпожой королевой обошлись жестоко.
— Ну и пусть! — ответил король, — не вы, так другие со-
вершат суд, и не далее чем сегодня вечером.
Тогда он приказал баронам Кармелида вынести приго-
вор, и старый Бертоле сказал:
— Мы не возражаем, сир, при условии, что главенство-
вать будете вы. Если уклонились бароны Бретани, то пусть,
по крайней мере, король Бретани займет их место.
Король почувствовал, что не может отказать; он прошел
за ними в залу, где им надлежало судить. А Галеот, зная, что
от жизни королевы зависит жизнь его друга, спросил Бре-
тонцев, что они намерены делать, если ее приговорят.
— Повторяю, — сказал Гавейн, — я покину землю моего
дяди и никогда туда не вернусь.
Мессир Ивейн, сын Уриена, и Кэй-сенешаль дали тот же
зарок, и их примеру последовали все остальные.
— Слава Богу! — отозвался Галеот, — нетрудно видеть,
любят ли госпожу королеву честные люди и одобряют ли они
смертный приговор.
Он пошел к своему другу.
— Дорогой мой собрат, — сказал он, — не волнуйтесь: до
исхода дня вы увидите самый дерзкий поединок, о каком вы
только слышали. Если суд короля осудит королеву, я намерен
оспорить приговор; я брошу вызов королю и предложу ему

388
биться либо против него самого, либо против шампиона, ко-
торого он пожелает назначить.
— Нет, Галеот, вы не сделаете ничего подобного: я сам
разрешу этот спор; если король за это будет мною недово-
лен, никому большой беды не будет; позвольте же мне сде-
лать то, что подобает.
— Согласен, раз вам так угодно; однако вы, как и я, при-
надлежите дому короля и Круглому Столу, не забывайте
об этом. А потому, когда услышите приговор, взгляните на
меня: по знаку, поданному мною, вы подойдете к королю и
объявите, что отказываетесь от привилегий его дома и Круг-
лого Стола. Вот тогда вы сможете невозбранно оспаривать
приговор.
Так они беседовали, когда Артур вместе с баронами Кар-
мелида вышел из залы, где был только что вынесен приговор.
Он сел, бароны выстроились по обе стороны от него. Королева
держалась особо, ничуть не выказывая волнения. И Бертоле,
которому дали слово, заговорил во всеуслышание:
— Внемлите, сеньоры бароны Бретани, приговору, выне-
сенному по указу короля Артура против женщины, чрезмер-
но долго состоявшей с ним, королем, в сожительстве. Дабы
воздать по справедливости за оное злодеяние, надлежало бы
лишить виновную жизни; но нам следует принять во внима-
ние, что она долгое время, хотя и не по праву, имела честь
разделять ложе с королем. Правосудию будет довольно, если
с нее совлекут все то, во что она была облачена в день своей
свадьбы. Поскольку она носила корону, не имея на то осно-
вания, то волосы, ее принявшие, будут обрезаны, равно как и
кожа рук, возложивших ее на голову. Скулы обеих щек, куда
было наложено святое миро, будут усечены; в этом виде она
удалится из страны Логр и никогда более не посмеет пред-
стать перед господином нашим королем.
Велико же было возмущение мессира Гавейна и баронов
Логра, когда они выслушали приговор. Все наперебой заяв-
ляли, что нипочем не останутся при дворе, где выносят по-
добные суждения. Мессир Гавейн высказался первым:

389
 — Если бы к этому не был причастен монсеньор король,
то те, кто на это согласился, были бы навеки опозорены.
То же самое сказал и мессир Ивейн. Кэй-сенешаль за-
шел еще далее, провозгласив, что готов сразиться с лучшим
из рыцарей, вовлеченных в столь мерзкое судилище, кроме
короля. Посреди нарастающей смуты Галеот метнул взор на
своего друга и подал ему условленный знак. Тотчас Ланселот
растолкал толпу баронов силой, не прося дать ему дорогу;
на пути ему попался Кэй-сенешаль, желающий выдвинуть
себя в защитники королевы; он грубо развернул его к себе,
схватив за руку. Обозленный Кэй заново протиснулся впе-
ред него.
— Назад! — крикнул Ланселот. — Предоставьте заботу о
защите королевы тому, кто лучше вас!
— Лучше? — сказал Кэй.
— Лучше.
— И кто же это?
— Скоро увидите.
Затем, отстегнув пряжку своего роскошного плаща и
не глядя, кто его подберет, он в тунике подошел к самому
креслу короля.
— Сир, — произнес он, — я был вашим рыцарем, сотра-
пезником Круглого Стола; все это по вашей милости, за ко-
торую вас благодарю. Я вас прошу меня от этого уволить.
— Как! Дорогой мой друг, вы говорите всерьез?
— Да, сир.
— Даст Бог, вы не сделаете этого. Как же так! Вы откаже-
тесь от чести, о которой мечтают столь многие!
— Я так решил, сир, я не желаю больше принадлежать
вашему дому.
— Если вы не слушаете ни моих увещеваний, ни всех
этих баронов, вот моя рука, я избавляю вас от всех уз верной
службы, которыми вы были связаны со мной.
— Теперь же, сир, от своего имени и от имени многих
рыцарей, присутствующих здесь, я спрашиваю, кто соста-

390
вил приговор, вынесенный против чести госпожи моей Ко-
ролевы?
— Это я, — живо ответил король, — и я не думаю, что
найдется хоть один человек, склонный назвать его суровым;
скорее уж его сочтут чересчур мягким. Но к чему об этом
спрашивать?
— К тому, что я объявляю лжесвидетелем и изменником
любого, кто был причастен к этому приговору. И я готов это
отстаивать против него или против всего суда в целом.
— Послушайте меня, Ланселот; я не забыл ваших вели-
ких заслуг; что бы вы ни говорили, я не могу вас ненавидеть.
Однако с вашей стороны немалая дерзость — оспаривать
мой приговор, и я не сомневаюсь, что найдется боец, кото-
рый заставит вас об этом пожалеть.
— Это еще будет видно, а я готов доказать ложность это-
го приговора не только против одного, но против двух луч-
ших рыцарей, желающих отстаивать его правоту; и если я не
заставлю их сознаться в клятвопреступлении, пускай меня
повесят за шею!
— О! чудесно, — вмешался тут Кэй, — я прощаю Ланселоту
оскорбление, которое он мне нанес. Он, видно, пьян или не в
своем уме, если хочет один сражаться против двух рыцарей.
— Сир Кэй, сир Кэй, — ответил Ланселот, пылая гневом, —
говорите, что вам угодно; но знайте, что я готов выступить в
защиту королевы не то что против двух, но против трех луч-
ших рыцарей, пособников приговора. Более того, да будет
вам известно, что за все королевство Бретань вам не стоило
бы соглашаться быть четвертым. Надеюсь, сенешаль, король
не будет возражать, если увидит вас на стороне защитников
приговора, который я объявил лживым и бесчестным.
— Да Боже упаси, — сказал король, — чтобы трое сплоти-
лись против одного, когда моим рыцарям частенько случа-
лось сражаться по одному против троих чужеземцев!
Но бароны Кармелида, возмущенные тем, что их при-
говор оспорен, приняли вызов и выставили свои заклады.
Однако король еще упирался.

391
 — Вы не знаете, — говорил он им, — что Ланселот — один
из лучших рыцарей в мире; и я не хотел бы видеть, даже це-
ною моего королевства, как он умрет позорной смертью.
— Сир, — сказал Ланселот, — бой должен быть проведен;
ибо я настаиваю, что приговор несправедлив и что все, кто
не побоялся в нем соучаствовать, поступили вероломно.
Затем он преклонил колени и отдал свой заклад королю,
которому скрепя сердце пришлось согласиться на это испы-
тание. Бароны Кармелида выбрали трех своих лучших ры-
царей, рослых, широкоплечих; старшему из них едва мину-
ло сорок лет. Бой был назначен на ближайшее воскресенье,
первое после Пятидесятницы.
Королеву в ожидании дня, когда решится ее честь и
жизнь, препроводили в избранный ею дом ее рыцари, ко-
торые не могли совладать со страхом за исход столь нерав-
ного боя1.

LXX
ак нетрудно было догадаться, никто не посмел

К оспаривать у Ланселота честь защищать королеву:

после того, что он высказал Кэю-сенешалю, кто бы
мог надеяться, что предпочтут его? С противной стороны
три рыцаря из Кармелида заявили, что готовы отстаивать
приговор, вынесенный той, что назвалась королевой. Лансе-
лот непременно желал биться со всеми троими разом; но Га-
леот этого не допустил и задал условия битвы: если первый
рыцарь будет побежден, на смену ему должен выйти второй,
а за ним и третий.
Когда заклады были отданы в руки короля Артура, каж-
дый пошел облачаться. Ланселоту пристегнули шоссы и на-
дели кольчугу; мессир Гавейн предложил ему свой славный
1
Существуют два совершенно разных текста с этим большим эпи-
зодом суда над королевой. Я следовал рукописям 751 и 752, которые мне
показались древнее и к тому же вернее во многих местах, чем рукопись
339. (Прим. П. Париса).

392
меч Эскалибур1. Когда осталось покрыть лишь голову и руки,
он сел на ездового коня и подъехал к оградам вместе с Га-
леотом, Королем с Сотней Рыцарей, мессиром Гавейном и
многими прочими. Перед ним шествовал Лионель, неся его
шлем и щит; второй оруженосец правой рукой вел в поводу
его боевого коня, а в другой держал его глефу. Ограждения
были устроены между домом короля, лесом, широкой рекой
и лугом. Обе королевы сидели у окон: самозваная Гвиневра
наверху, подлинная ниже, зато в окружении мессира Ивей-
на, сенешаля Кэя, Грифлета — сына До2, Бедивера и других
рыцарей ее дома.
Прибыли три рыцаря из Кармелида, одетые в доспехи,
кроме головы и рук. Они были великорослы и хороши собою.
Ланселот вначале приблизился к королеве: она поцеловала
его на виду у всех и препоручила Сыну Божьему. Ободрен-
ный этим, он надел рукавицы, завязал ремни шлема и пе-
ревесил щит на шею. Его боевой конь в богатом облачении
ожидал его; он сел верхом и взял из рук второго оруженосца
глефу, как уже проделали три других рыцаря. Окна ломились
от зрителей, а те, кому не досталось места, поднялись к стен-
ным зубцам.
Ланселоту не терпелось услышать, когда затрубит рог.
— Мессир Гавейн, — окликнул он, — что же вы медлите,
пускай трубят!
Рог прозвучал; Ланселот, с глефой на упоре и щитом на
груди, пришпорил коня. Его поджидал первый из трех ры-
царей; глефы скрестились и ударили в щиты; у рыцаря из
1
Артур подарил этот знаменитый меч своему племяннику Гавейну
после того, как отвоевал Мармиадуазу у короля Риона (Артур, стр. 412).
Другие романисты неизменно оставляют Эскалибур в руках Артура, и я
думаю, что в этом они лучше следуют исходному преданию. Это был тот
самый меч, который Артур сумел извлечь из наковальни на каменной
плите (Мерлин, стр. 368). (Прим. П. Париса).
2
Грифлета, или Жифле, сына До Кардуэльского. Произносилось это
Fils-Do (Фис-До), точно так же, как Фиц-Джеральд, Фиц-Джеймс, Фиц-Уо-
ррен; в любом случае, без уведомления о незаконном происхождении.
(Прим. П. Париса).

393
Кармелида древко поломалось, а лезвие Ланселота, разорвав
петли кольчуги и кожу, проникло в сердце и пронзило спину
насквозь; рыцарь бездыханным телом упал на лугу. Ланселот
объехал его, прислонил свою глефу к дереву, сошел с коня и
привязал его к суку; затем, прикрыв голову щитом и держа
в руке свой добрый меч, он вернулся к сбитому рыцарю и
велел ему встать; тот не ответил: он был мертв. Ланселот от-
вязал его шлем, откинул забрало, отсек ему голову и вытер
меч о зеленую траву, прежде чем вложить его в ножны.
Вот мессир Гавейн во второй раз трубит в рог; второй
боец скачет во весь опор на своем жеребце. Они ударяют по
верхам щитов; у рыцаря сломана глефа; Ланселот расколол
ему щит, но не задел кольчугу; тогда он хватает противника
поперек, приподнимает в седле, бросает через конский круп
и, вонзив в землю свою глефу, возвращается к рыцарю из
Кармелида, который уже встал и прикрыл себе голову раз-
битым щитом.
— Успокойтесь, — окликнул его Ланселот, — я бы посты-
дился биться конным, когда вы пеший.
Он спешился, привязал к дереву своего жеребца и вер-
нулся к противнику, держа меч в руке. Он прежде всего рас-
секает ремень, на котором у рыцаря держится щит, а затем
начинает рубить и дробить; на глазах у всех рыцарь залил-
ся кровью, пошатнулся, попятился в ужасе, но, хотя и побе-
жден, еще не решается вымолвить отступное слово1. Озира-
ясь, он с превеликим трудом поволокся к реке, словно для
того, чтобы найти в ней убежище; но затем, видно, устыдил-
ся умереть подобной смертью и уже повернулся назад, когда
увидел, что Ланселот снова заносит Эскалибур.
— Ах! Ланселот, — воскликнул он, — благородный рыцарь,
от кого же и ждать пощады, как не от лучшего из лучших?
— Ты ее не получишь, — возразил Ланселот, — пока вслух
не признаешь, что приговор, оглашенный против госпожи ко-
ролевы, порочен, а те, кто его вынес, предатели и изменники.
1
Признать, что защищал неправое дело и потерпел поражение.
(Прим. П. Париса).

394
 — Я не хотел бы, конечно, — ответил рыцарь, — спасать
свою жизнь, обвиняя судей: они сделали то, что должны.
— Лучше скажи, что они будут навеки опозорены перед
всеми на свете честными людьми; а ты, пособник их изме-
ны, будешь убит.
Он замахнулся мечом, но тот дожидаться не стал и по-
бежал через луг; когда дыхание его иссякло, он снова взмо-
лился о пощаде.
— Дурной ты рыцарь, — сказал Ланселот, — дай-ка лучше
поработать этому доброму мечу: не лучше ли умереть, чем
произнести позорное отступное слово?
— Прибери меня Бог, вы правы: я дождусь смерти от ва-
шей руки, я не мог бы ее принять от лучшего рыцаря.
И он стал на месте, едва прикрывая голову капюшоном
кольчуги и последними клочьями щита. Ланселот выбил меч
у него из рук; все, кто смотрел на него, прониклись состра-
данием. Но пылая мщением и воспламенясь еще более при
виде королевы, победитель одним яростным ударом рассек
шлем и забрало, вонзил Эскалибур в череп, и тело простер-
лось на земле, став бездыханной кучей плоти.
— Ах! прекрасный, славный меч, — сказал Ланселот, воз-
вращая его в ножны, — кто владеет тобою, у того не иссякнет
доблесть.
Он вернулся к своему коню и уже горел нетерпением в
третий раз услышать звуки рога.
Но бароны Кармелида поспешили пасть в ноги королю:
— Виноваты, сир, мы позволили начать бой до того, как
привели шампионов к клятве, что они стоят за правое дело.
Уместно спросить их хотя бы теперь, не желают ли они дать
клятву: одни в том, что приговор верен, другой — что запят-
нан изменой1.
1
Гавейн и Галеот, судьи на этом ристалище, не заставляли клясть-
ся Ланселота, вопреки всем правилам судебного поединка, поскольку не
были уверены в невиновности Гвиневры. Ланселот стал бы защищать ко-
ролеву, даже если бы обвинение в подлоге было обосновано; но они не
хотели толкать его на клятвопреступление. (Прим. П. Париса).

395
 Король уступил было просьбе баронов, но тут Галеот, еще
не уверенный толком, чье дело правое, торопливо затрубил в
рог. Начался третий поединок. Рыцарь по имени Гиврет Лам-
бальский1 был славен своею отвагой. И хотя оба коня казались
по силе равны, он решил, что скорее одержит победу, выну-
див Ланселота сражаться пешим. При первом столкновении
он рассек грудь Ланселотову коню. Но Ланселот, падая, обхва-
тил его, приподнял и увлек за собою прочь из седла. Тут они
оба разом обнажили мечи и начали бить по шлемам, будто по
наковальням. Во все стороны сыплются звенья кольчуг; брыз-
жет алая кровь и обагряет кольчужную сталь; однако лучшие
удары наносит Ланселот, и даже для тех, кому издавна знако-
ма доблесть Гиврета, его поражение несомненно.
Яростная битва длилась до Девятого часа2. Обескровлен-
ный Гиврет почувствовал, что задыхается; Ланселот его тес-
нил, гнал вдоль ограды, но не торопился нанести решающий
удар. А тот еще подымал руку, но бить уже не мог. Наконец,
Ланселот поверг его наземь, сорвал с него шлем и восклик-
нул, возведя глаза к башне, где Кэй сидел подле королевы:
— Сир Кэй, вот и третий; не желаете быть четвертым?
Кэй опустил голову и ничего не ответил. Видя себя без-
защитным, Гиврет распростерся у ног Ланселота.
— Доблестный рыцарь, — сказал он, — я прошу у вас по-
щады!
— Нет пощады за столь тяжкое оскорбление!
Побежденный собрал последние силы и сдержал пра-
вую руку Ланселота; но тот ухватил его левой рукой поперек,
опрокинул обратно, поставил ему колено на грудь и руко-
ятью меча ударил в забрало и наголовник кольчуги. Тогда
бароны и дамы, восхитясь умелой защитой Кармелидского
рыцаря, стали просить короля подать знак к окончанию боя.
— Я бы рад, — сказал Артур, — но Ланселот в таком пылу,
что мои приказы его не остановят.

1
Вариант: Карадок Ланвальский. (Прим. П. Париса).
2
От трех до шести часов пополудни. (Прим. П. Париса).

396
 — Сир, — сказал Галеот, — есть, пожалуй, один способ
смягчить его. Пойдите и упросите даму, за которую он бьет-
ся, чтобы она замолвила слово за жизнь Гиврета; она, несо-
мненно, сделает так, как вам угодно.
— Не откажусь, я ничего не пожалею, чтобы спасти тако-
го славного рыцаря.
И Артур пошел к королеве; увидев его, она поднялась
ему навстречу.
— Госпожа, — сказал он, — приговор суда не имеет силы;
вы оправданы; но этот рыцарь, поверженный Ланселотом,
умрет, если вы не заступитесь за его жизнь; а это было бы
прискорбно, ведь он большой храбрец.
— Сир, если вам так угодно, я сделаю для него все, что
смогу.
Она спустилась с башни, вышла на луг и пала на колени
перед Ланселотом, говоря:
— Милый мой друг, я умоляю вас пощадить этого рыцаря.
Видя ее в этой униженной позе, Ланселот с превеликим
трудом овладел собою.
— Госпожа, вам нечего бояться за него: если пожелаете,
я отдам ему свой меч, а не только сохраню ему жизнь. Раз-
ве вы не та дама, которой я должен повиноваться превыше
всего, которая подобрала и исцелила меня, когда я был не в
себе? А с вами, Гиврет, я в расчете, мне нечего более требо-
вать от вас.
Тут все столпились вокруг Гиврета; его подняли, под-
держали, отвели к своим. И уж поверьте, что если была при-
чина радоваться у одной из двух королев, то совсем иначе
обстояло дело у второй, как и у баронов Кармелида, при-
знанных навеки недостойными вершить суд по причине
ложного приговора.

397
 LXXI
обеда Ланселота хотя и сохранила жизнь госпоже

П Гвиневре, но не вернула ей титул королевы Логра и

законной супруги Артура. Все же она подалась об-
ратно в Бретань, но не с королем, а с мессиром Гавейном,
который в дни ее опалы оставался для нее тем же, кем был
всегда.
Когда они были близко от Бретани, ее догнал Галеот и
тут же при мессире Гавейне заговорил с нею:
— Госпожа моя, пускай вам придется жить в разлуке с
королем так долго, как угодно будет Богу, но вы всегда были
столь любезны и милостивы с баронами, что нет среди них
ни одного, кто надумал бы оставить вашу службу. Что касает-
ся меня, я предлагаю вам в присутствии монсеньора Гавейна
самую прекрасную из моих земель, приятную для глаз, бо-
гатую угодьями и обильную крепостями; там вам будут не
страшны злые козни новой королевы.
— Премного благодарна, Галеот, — ответила королева, —
но я не могу принять никакого надела без позволения моего
сеньора короля. Хотя он и изволил отвергнуть меня, я все же
должна поступать так, как он прикажет.
На другой день Гвиневра, опершись на руку Галеота,
ожидала Артура при выходе из часовни и пала перед ним на
колени:
— Сир, вам угодно, чтобы я удалилась; но я не знаю, где
вы мне пожелаете обрести пристанище. Пусть это будет, по
крайней мере, такое место, где я могла бы спасти свою душу
и не бояться ничего от моих врагов! Если меня опозорят,
когда я под вашей защитой, позор этот падет на вас. Лишь от
меня зависит, принять ли в дар другую землю; ее мне пред-
лагают из почтения не столько ко мне, сколько к вам; но я не
приму ее без вашего согласия.
— Что это за земля и кто вам ее предлагает?

398
 — Я, сир, — живо отозвался Галеот. — Я приношу ей в дар
самое прекрасное и приятное из моих владений: это Соре-
луа, где госпоже некого будет бояться.
— Я об этом посоветуюсь, — ответил король.
Он собрал своих Логрских баронов и поделился с ними
замыслом Галеота. Мессир Гавейн отвел его в сторону.
— Сир, — сказал он, — вы знаете не хуже нас: госпожа
низложена лишь потому, что вы так пожелали; она этого
не заслужила, и, пожалуй, нам не подобало это терпеть. Но
мы, по меньшей мере, советовали вам совсем иное; а когда
сеньор не хочет доверять своим баронам, укор за прегреше-
ние, которое они старались пресечь, не падает на них. Те-
перь я полагаю, что уместно вам подумать на худой конец о
безопасности госпожи: в ваших краях она ее не найдет; та,
что займет ее место, непременно станет ей докучать. Но вы
могли бы дать ей для убежища королевство Уриена, или Лео-
нуа, подвластное моему отцу, королю Лоту, или землю Соре-
луа, предлагаемое ей во владение великодушным принцем
Галеотом.
Не успел король ответить, как один рыцарь, большой
приятель новой королевы, попросил дозволения обратиться
к нему. Мессир Гавейн вернулся в залу совета, а король, уви-
дя слезы на глазах рыцаря, спросил:
— Что с вами? И как дела у королевы?
— Сир, она в отчаянии: она узнала, будто вы хотите
оставить вашу наложницу в бретонских землях; если это так,
знайте, что госпожа королева умрет от горя.
— Успокойте ее поскорее, — ответил король, — я не сде-
лаю ничего такого, что будет ей не по нраву.
И сказал, возвращаясь к мессиру Гавейну:
— Милый племянник, я признаю, что Гвиневре невоз-
можно остаться ни здесь, ни в землях, от меня зависимых.
Там она будет в опасности, а я не желаю ей гибели. Так пусть
она едет с Галеотом в Сорелуа; я дам ей вдоволь своих рыца-
рей в охрану.

399
 Он вернулся обсудить это в совете и добился, чтобы
угодное ему предложение было одобрено.
Затем, снова придя к Галеоту, он сказал:
— Дорогой мой, вы мне не подданный, но соратник и
друг. Я не просил у вас в дар землю для Гвиневры; но посколь-
ку ей будет небезопасно в моих пределах, я вверяю ее вашему
разумению, вашей верности. Берегите ее, как свою кузину, и
обещайте мне ради вашей великой дружбы со мною не совер-
шать ничего ей во вред или в поругание ее чести.
С этими словами король взял королеву за руку и передал
ее в руки Галеота, а Галеот обязался беречь ее, как сестру. Ар-
тур назначил рыцарей, которые бы сопровождали королеву
и были бы при ней в избранном ею доме.
— Сир, вот вы и вступили в новый брак, — сказал мессир
Гавейн королю. — Думая избавиться от греха, вы себя им за-
пятнали, и более того, вы потеряли союзников, которых вам
всего важнее было сохранить. Ланселот и Галеот отреклись
от Круглого Стола, чего никогда еще не бывало ни с одним
рыцарем. Надо попытаться вернуть, по крайней мере, Лан-
селота.
— Я тоже так думаю, милый племянник, и чтобы удер-
жать его, я готов на что угодно, кроме как отвергнуть мою
новую королеву. Пойдемте вместе уговорим его.
В доме Галеота Артур и его племянник нашли обоих дру-
зей, сидящих рядом на ложе; те поднялись при виде короля.
Артур простер к Ланселоту руки и стал просить его вернуть
былую дружбу. Мессир Гавейн своими настояниями поддер-
жал просьбы короля.
— Друг мой Ланселот, — сказал Артур, — вы для меня
сделали больше, чем я был в силах сделать для вас. Вы были
сотрапезником Круглого Стола; ни единого мига радости не
будет у меня, если вы не согласитесь стать им снова. Забудь-
те ваши обиды, любезный сир, и требуйте у меня полкоро-
левства; я предлагаю вам все, что вам будет угодно, кроме
моей чести.

400
 — Сир, — ответил Ланселот, — у меня нет на вас обиды,
и я не зарюсь на земли, коими владеть не вправе; но ничто
не сможет удержать меня здесь: на мессе, где я был нынче
утром, я поклялся уехать.
Эти слова дали понять королю, что дело безнадежно;
он вышел с поникшей головой и угнетенным сердцем и всю
ночь не сомкнул глаз. Наконец, он припомнил, как Ланселот
говорил королеве, что никогда и ни в чем не откажет той, что
оберегала его в пору его недуга.
И наутро, когда Галеот приехал проститься, король и ко-
ролева сели верхом, чтобы проводить его. Король сказал, по-
равнявшись с лошадью королевы:
— Госпожа, я знаю, что Ланселот так любит вас, что ни в
чем вам не откажет, чего бы вы у него ни просили. Если вы
желаете когда-либо вернуться ко мне, извольте склонить его
остаться в содружестве Круглого Стола; вы с легкостью до-
бьетесь от него того, в чем он отказал нам вначале.
Королева слушала, не выдавая ни волнения, ни удив-
ления оттого, что король заговорил о великой любви к ней
Ланселота. Она ему ответила:
— Сир, Ланселоту и впрямь бы надобно питать ко мне
великую страсть, чтобы он уступил моим мольбам в том,
в чем откажет вашим. Но надо избегать причинить хоть
малейшую досаду тем, кто любит нас. Если я уговорю его
остаться с вами, разве не буду я сама лишена его общества?
А ведь он сослужил мне службу лучшую, чем те, от кого мне
более всего пристало ждать любви и покровительства. Вам
я всегда была покорной и преданной супругой; вы же при-
говорили меня к казни, от которой меня только и уберегла
великая доблесть Ланселота. Он упомянул то единственное
добро, какое я сделала ему при Скале-у-Сенов, и так я бы
поступила с любым другим рыцарем. А когда он увидел, как
скоро вы предали забвению его великие услуги, оказанные
вам; когда вы допустили его одного биться против трех мо-
гучих рыцарей, чтобы избавить меня от последнего позора,
то не стоит и надеяться, что он пожелает остаться при вашем

401
дворе, в числе ваших соратников, а не последует за Галеотом
и за той, что обязана ему честью и жизнью.
Она умолкла; король, смущенный тем, что получил та-
кую отповедь, подъехал к Галеоту. Ланселот, чтобы его из-
бегнуть, вырвался вперед и ехал в отдалении. Наконец,
препоручив их Богу, Артур дал наказ мессиру Гавейну сопро-
вождать королеву до конца ее пути. Они прибыли в Сорелуа,
где попечением Галеота Гвиневра приняла присягу от баро-
нов. Мессир Гавейн простился с королевой, убедившись, что
она облечена королевской властью.
Сразу после пира по случаю принятия новых полномо-
чий королева отвела в сторону Ланселота, Галеота и госпожу
Малеотскую, которая не пожелала жить от нее вдали.
— Ланселот, — сказала она, — вот я и разлучена с моим
сеньором королем. Хоть я и подлинная королева Логра, дочь
короля и королевы Кармелидских, я должна искупить грех,
который совершала, деля ложе не с моим сеньором. Но с хра-
брецом, подобным вам, мой милый друг, какая дама стала
бы краснеть за такое прегрешение и не нашла бы оправда-
ния, по меньшей мере, на этом свете! Однако Господь Бог не
внемлет куртуазным правилам, и угодить ему — не то же, что
угодить свету. Я испрошу у вас один дар, Ланселот: позвольте
мне блюсти себя вернее, чем когда мне грозило быть застиг-
нутой врасплох. Во имя вашей ко мне любви я хочу, чтобы
здесь вы не притязали от меня ни на что, кроме поцелуев и
объятий. Это я за вами оставлю; а позднее, когда тому будет
время и место, не откажу вам и в большем. Не тревожьтесь
о моем сердце: оно не может принадлежать никому иному,
даже если бы я пожелала. Милый, любезный друг, знайте,
что я сказала монсеньору королю, когда он пришел просить,
чтобы я уговорила вас остаться при дворе: что мне куда при-
ятнее быть с Ланселотом, а не с ним.
— Госпожа, — ответил Ланселот, — то, что угодно вам, не
может быть неугодно мне. Ваша воля для меня закон; в ва-
ших руках навеки и мое сердце, и моя отрада.

402
 Таковы были условия, предложенные мудрой короле-
вой, и Ланселот не пытался их преступить.

LXXII
о что же делалось в Бретани, где по-прежнему пре-

Н бывал король Артур? Воздействие зелья, все так же

подносимого ему самозваной Гвиневрой, держало
его в прискорбном ослеплении. Его мало заботило недо-
вольство баронов: он являлся с нею всюду, он делил с нею
ложе, когда не собирал большой двор. Тем временем весть о
незаслуженной опале подлинной королевы Гвиневры разле-
телась и за моря. О ней известили папу Стефана1, и он, ни в
коей мере не одобряя, чтобы столь великий король разошел-
ся с той, с которой был повенчан перед ликом Святой Церк-
ви, прежде чем брак объявят недействительным 2, послал в
Бретань кардинала, дабы пресечь такое непотребство. Ко-
роль Артур остался глух к увещеваниям римского легата, как
и до того к мнению своих баронов; так что на все королев-
ство Бретань был наложен интердикт, и оно целых двадцать
девять месяцев оставалось без Святого Причастия.
Но однажды случилось так, что мнимая королева, пре-
бывая в Бредигане, ощутила приступы сильнейшей боли во
всех своих членах. Она лишилась сил; ноги ее распухли и на-
лились гноем; отныне одни лишь глаза да язык повинова-
лись ей. Король созвал лучших лекарей своего королевства;
никто из них не сумел найти ни причину этого недуга, ни
1
На римском престоле было 9 пап с таким именем, последний из
них жил в XI веке. Неясно, на кого из них ссылается автор романа. (Прим.
перев.).
2
Точно такой же случай был с королем Франции Филиппом-Авгу-
стом, когда после развода с Ингеборгой Датской папа вынудил его взять
ее обратно. Но возвращение Ингеборги относится к 1201 году, а я полагаю,
что «Ланселот» вышел в свет лет за десять, двадцать или тридцать до это-
го. Так что если здесь и есть некая историческая аллюзия, она относится
к разводу Алиеноры Аквитанской и ко второму браку этой принцессы с
Генрихом II Английским. (Прим. П. Париса).

403
снадобья, чтобы его одолеть. Артура это весьма огорчило;
но он постарался это скрыть, зная, сколь мало расположены
разделять его тревогу добропорядочные люди его дома.
Мессир Гавейн сказал ему однажды:
— Сир, вас много упрекают за то, что вы живете вовсе не
по-королевски: вы словно избегаете общества ваших баро-
нов, тогда как прежде вы всегда были готовы затевать весе-
лье. Нет уже выездов в лес и на реку, пиры не идут за пира-
ми; все наши дни мы проводим в мрачных раздумьях.
— Вы верно говорите, — ответил Артур, — и я хочу из-
менить свой обычай. Мы завтра же поедем в Камалот; мы
будем рыскать по лесу с собаками целых две недели; а вер-
нувшись, устроим птичью охоту на реке.
И в самом деле, на другой день король отправился в Ка-
малотский лес, столь изобилующий дикими зверьми. Погоня
за громадным кабаном занимала их до Девятого часа. Зверь
спустился в долину, оттуда поднялся на холм, поросший
ежевикой и кустарником, затем, изнуренный усталостью,
стал поджидать собак, которые его окружили, беснуясь, но
не смея подойти. Король сошел с коня и коротким мечом на-
нес ему смертельный удар. Когда они оделяли мясом собак,
то услыхали петушиный крик; это был верный знак, что жи-
лье недалеко. Король проголодался; он снова сел на коня, а
за ним мессир Гавейн и прочие, кто был на охоте. Они про-
ехали недолго, когда вдруг раздался колокольный звон; они
направились в ту сторону и вскоре очутились у скита. Король
спешился, слуги постучали в дверь; им открыл человек, оде-
тый в белое.
— Брат, — обратился к нему король, — есть ли у вас кров,
который бы вместил нас всех, и можете ли вы нас накормить?
— Нет, — ответил послушник, — но в нескольких шагах
отсюда есть обустроенное жилище, чтобы давать путникам
приют.
Он тут же проводил их к большому деревянному дому,
где накрыли столы, пока разжигали огонь. Послушник вер-

404
нулся доложить отшельнику, что король Артур со своими
людьми остановился в странноприимном доме.
— Это как раз то, — сказал отшельник, — на что я наде-
ялся.
Не тратя времени, он облачился в ризу1 и принялся слу-
жить мессу. Король в это время сидел за трапезой; после
второго куска он внезапно ощутил острую боль, как будто
сердце готово было выскочить у него из груди. Он упал, глаза
его закатились, он впал в беспамятство. Испуганные рыцари
подняли его, мессир Гавейн принял его в объятия; наконец,
он пришел в себя и стал громогласно звать исповедника.
Мессир Ивейн с Сагремором подошли к скиту, когда святой
отец завершал службу; они ему сказали о внезапной хвори
короля и умоляли не терять ни минуты. Отшельник еще дер-
жал в руках Тело Господне2.
— Слава тебе, Господи, — промолвил он, идя за рыца-
рем, — за тот недуг, что ты наслал на короля! Вижу я, что мо-
литва моя услышана.
При виде его Артур силился подняться.
— Кто вы? — спросил благочестивый муж.
— Увы! Я несчастливец. Меня зовут Артур, недостойный
король Бретани, отягощенный великим злом, которое я при-
чинил стране и моим людям. Я послал за вами, дабы испове-
доваться и причаститься тела моего Создателя.

1
Т. е. в богослужебное одеяние. Существовало три разновидности
рыцарей: собственно рыцари, рыцари-законники и рыцари-церковники.
Этим трем статусам соответствовал почетный титул монсеньора. Предсе-
датель Верховного суда и епископы имели рыцарское звание; и именно
в силу этой старинной иерархии епископа еще и поныне величают Мон-
сеньор. Но, чтобы уж быть последовательными, надо было бы сохранить
звание монсеньора для наших председателей судов и для тех, кого сей-
час именуют старшим офицерским составом, для этих рыцарей родом из
Средних веков. (Прим. П. Париса).
2
Надо полагать, что если бы такие меры, как отлучение короля от
церкви, влекли за собой закрытие церквей и запрещение святого прича-
стия, наш автор не заставил бы здесь героя служить мессу и нести святую
дароносицу королю Артуру. (Прим. П. Париса).

405
 — Король, я готов выслушать твою исповедь; но не на-
дейся получить причастия. Я отказываю в нем величайше-
му из грешников, справедливо отлученному от церкви. Ты
оставил свою законную жену; ты принял в жены другую су-
против Бога, разума и Святой Церкви; пока ты пребываешь
в сем грехе, никакое благо не снизойдет на тебя.
Король безмолвно заплакал. Как только он смог гово-
рить, он ответил:
— Любезный сир, вы наместник Божий; научите меня,
что мне делать для спасения моей души. Признаюсь, ничего
благого не было со мною с тех пор, как я отрекся от первой
жены. Однако я не думал, что поступаю дурно, когда изго-
нял ее: ведь соплеменники ее клялись мне, что она не моя
законная супруга; но правда и то, что Святая Церковь не рас-
торгла узы, которые ранее скрепила.
— Мой тебе совет, — ответил монах, — оправдаться пе-
ред Церковью. Если ты имел причину поступить по-своему,
она отпустит тебе грехи; если она удостоверит твой первый
брак, тебе следует отвергнуть второй.
— Я сделаю так, как вы велите.
Он начал исповедоваться во всех грехах, какие были у
него на сердце. Когда он закончил, призвали баронов, и мо-
нах сказал, возвысив голос:
— Артур, я знаю тебя лучше, чем ты полагаешь. Я Амю-
стан, твой бывший капеллан. Я прибыл из королевства Кар-
мелидского вместе с Гвиневрой, дочерью короля Леодага-
на, и никогда доселе не покидал ее1. Никто не знает вернее
меня, которая из двух истинная наследница.
Выслушав отшельника, Артур попросил дать ему отдых;
он уснул, а проснувшись, увидел, что телом здоров, как ни-
когда прежде.
Он вернулся в Камалот вместе со старым добрым мо-
нахом; а на другой день явился гонец из Бредигана с изве-
стием, что королева желает его видеть, чуя скорую кончину.

1
См. Король Артур, стр. 439. (Прим. П. Париса).

406
Мудрый Амюстан посоветовал ему ехать туда и настоял на
том, чтобы его сопровождать.
— Созовите всех своих людей, — сказал он, — они там не
будут лишними.
Наутро все прибыли в Бредиган; король не вошел в дом
самозваной королевы; он избегал даже заговаривать с нею
и вечером, и на следующий день. На рассвете отшельник от-
служил ему мессу, а помимо того он прослушал мессу Свя-
того Духа и, выйдя из церкви, направился к королеве, от ко-
торой исходил столь нестерпимый смрад, что никто не мог
приблизиться к ней, обойдясь без благовоний.
Он подошел к ее ложу и спросил, каково ей сейчас.
— Мне худо, — внятным голосом ответила она, — лекари
не смыслят ничего в моем недуге; я бы хотела, чтобы меня
отвезли в Монпелье1: я бы окунулась в море и не выходила
из него, разве только для того, чтобы пойти в город.
— Госпожа, странствие усилит ваш недуг, и вы можете в
пути умереть. Вам непременно надо исповедоваться, а я как
раз привез одного досточтимого старца, который сумеет вас
напутствовать.
Она жестом дала знать, что желает его видеть, и отшель-
ник явился, готовый выслушать ее исповедь. Пока он вни-
мал ей в уединении, один рыцарь прибыл передать королю,
что старый Бертоле при смерти и просит говорить с ним в
присутствии баронов.
Король Артур ушел следом за посланником, пока Амю-
стан увещевал мнимую королеву.
— Госпожа, вы на пороге смерти; недоставало еще вам
потерять душу заодно с телом, а вы знаете, что никто не мо-
жет быть спасен без чистосердечной исповеди.
— Сир, — ответила она, — вы хотите спасти мою душу, но
я не вижу к этому способа. Я самая вероломная и коварная из
женщин. Я наворотила столько зол, что доблестный и слав-
ный король Артур ради меня отверг свою законную супругу,

1
Вариант: В мою страну (рук. 1430). (Прим. П. Париса).

407
красу и цвет всех дам на этом свете. Вот Господь и отомстил
за нее, отняв у меня руки и ноги; но он покарал меня еще не
в той мере, в какой я заслужила.
И после она поведала ему все обстоятельства своей из-
мены.
— Госпожа, — промолвил Амюстан, — я вас прилежно
выслушал; но боюсь, как бы вы не отказались сделать то, что
подобает.
— Я согласна на все, что вы прикажете.
— Ну что же! Если вы хотите умилостивить Бога, вам
надобно признаться королю в присутствии его баронов во
всем, что вы натворили, ничего не утаив и не умалив.
— И это путь к спасению моей души?
— Я уверен.
— Тогда я так и поступлю.
В другом же месте рыцари вслед за королем собрались
вокруг ложа Бертоле; из его уст они узнали, как он подстроил
измену. Он надоумил напасть на короля, держать его в пле-
ну и внушить ему, что девица Кармелидская есть истинная
королева.
— Сир, — добавил он, — все преступления этой несчаст-
ной, лежащей при смерти, совершены ею по моему науще-
нию. Чините надо мною самую суровую и справедливую
расправу, тем сильнее вы облегчите мою душу; ибо все, что
претерпит мое тело в этом мире, зачтется ей в мире ином.
Король осенил себя крестом, слушая эти признания, ко-
торым его бароны были весьма рады.
— Ах, сир! — сказал мессир Гавейн, — говорил я вам, что,
последуй мы вашим намерениям, госпожа моя претерпела
бы смертные муки. Но наконец-то, с Божьей и Ланселотовой
помощью, время открыло нам истину.
Пока они беседовали, Артуру доложили, что мнимая ко-
ролева тоже желает с ним говорить. Увидев, как он подхо-
дит в окружении свиты, она залилась слезами и взмолилась
о пощаде; затем она живописала измену, в которую вовлек
ее Бертоле. Все подивились, как может женское сердце вме-

408
стить столько злобы и коварства1. Король спросил у монаха,
как следует поступить с обоими виновными.
— Сир, надобно дождаться, чтобы собрались вместе все
ваши бароны из Логра и Кармелида; им надлежит узнать о
столь великом преступлении и вынести о нем приговор.
Король одобрил совет, а мессир Гавейн поспешил по-
слать к истинной королеве гонца, который известил бы ее о
том, что случилось, и по мере сил уговорил вернуться.
— Никогда, — передал он ей, — ни одной королеве не бу-
дет оказан прием более почетный, чем окажет вам король и
все его бароны и рыцари.
Бароны Логра, собравшись в Бредигане, дабы решить
участь Бертоле, постановили, что он достоин самой жестокой
казни; но по просьбе мудрого Амюстана король согласился в
ожидании приговора отвезти его в один старый приют. Что
же до баронов Кармелида, осудивших истинную королеву,
ничто не может сравниться с их ужасом, когда они узнали,
каким именно образом открылась измена их девицы. Они
кинулись в Сорелуа и, прибыв в Сорхо, где жила королева
Гвиневра, побросали своих коней, посрезали носы своих
шосс и повырывали длинные пряди своих волос; затем, упав
перед королевой на колени, они возопили о пощаде:
— Госпожа, чините над нами любую расправу, какая вам
угодна; изгоните нас из наших уделов; но простите нас за то,
что мы так слепо шли на поводу у злодея Бертоле.
Королева, по природе своей мягкая и добросердечная,
сжалилась над ними. Она прослезилась, подняла их одного
за другим и простила им содеянное зло.
После этого король устроил в Кардуэле большой сбор:
ему желательно было, чтобы все забыли, как неправедно он
предал поруганию добрую и мудрую королеву Гвиневру; но
он все не решался отдать девицу Кармелидскую на суд баро-
1
Вот каковы мужчины! Бедная женщина слепо следует злому и ко-
варному совету Бертоле, и все дивятся, как это женское сердце может вме-
стить столько злобы и коварства. Sic vos non vobis [Так вы не для себя (лат.)].
(Прим. П. Париса).

409
нов; и так прошли три недели, и она скончалась сама собою,
в великой скорби и раскаянии. Артур утаил свою печаль;
папа Римский отменил интердикт, наложенный на страну
Бретань, и ничто более не препятствовало возвращению ко-
ролевы. Чтобы призвать ее, Артур послал брата Амюстана,
архиепископа Кентерберийского, епископа Винчестерского
и десять знатных особ саном не ниже короля или герцога.
Амюстан поведал королеве об откровениях и смерти деви-
цы Кармелидской, добавив, что король Артур жаждет видеть
ее снова. Она выслушала все, не подавая виду, как она это-
му рада; затем она послала за своими баронами из Сорелуа.
Огласив новости перед собранием, она отвела в сторону Га-
леота и его друга:
— Скажите мне, милые друзья, что мне делать: вы види-
те, бароны Логра пришли призвать меня обратно. Мнимая
королева умерла, и король теперь знает, что он венчался со
мною перед Святой Церковью. Как бы то ни было, я не отве-
чу, не спросив совета у вас.
— Госпожа, — ответил Ланселот, — наш совет всегда в
том, на что будет ваша воля; но плохо любил бы вас тот, кто
стал бы отговаривать вас принять почести и владения Бре-
тани, вам принадлежащие. Король Артур — первейший из
героев, как бы ни был он грешен; а значит, вас бы порица-
ли, что вы медлите воссоединиться с ним в угоду тому, чего,
как видно, желают ваши друзья. Друзьям же этим надлежит
забыть свои корысти, имея в виду лишь честь и долг дамы,
ради которой они живут более, чем ради самих себя.
— А вы, Галеот, даритель столь обильных моих угодий,
что вы мне посоветуете?
— Госпожа, вы знаете, как я был бы рад, если бы вы оста-
лись с нами; но давать вам такой совет неуместно. Я согласен
с Ланселотом. Лишь одного нам остается пожелать: не ка-
нуть в забвение и сохранить вашу благосклонность.
Королева рада была видеть, что ее друзья советуют ей
то, к чему она склонялась и сама. Два чувства разрывали ей
душу: любовь к Ланселоту и преданность королю. Она не

410
заблуждалась, зная, как трудно ей будет примирить голос
сердца с зовом совести. Самая мудрая, прекрасная, совер-
шенная из женщин была беззащитна перед самым мудрым,
прекрасным и отважным из мужчин. Когда бы не это, она бы
телом и душою была со своим супругом королем, которому
она, увы, не была предана всецело. И вот она заключила в
объятия друг за другом Галеота, Ланселота и госпожу Мале-
отскую; слезы их смешались. Назавтра она пригласила баро-
нов Сорелуа, освободив их от принесенной ей клятвы, и они
вновь присягнули Галеоту. Велика была печаль от расстава-
ния с нею среди дам, девиц и всех жителей страны Сорелуа.
Она пробыла их королевой два года и одну треть, на-
чиная с Пятидесятницы и до конца февраля третьего года1.
Когда они приближались к Кардуэлю, Галеот и Ланселот уви-
дели короля Артура, едущего навстречу королеве. Король
встретил их с любезнейшим видом, хотя еще не утешился
после смерти девицы Кармелидской. Но из всех, кто выказы-
вал радость от возвращения королевы, никто не был более
счастлив, чем мессир Гавейн; он бросился к ней с распро-
стертыми объятиями и без конца обнимал и целовал Лансе-
лота с Галеотом.
А Галеот сказал королю:
— Сир, я возвращаю вам даму, которую вы вверили под
мою защиту. Если я не сдержал обещания, да не помогут мне
вовеки Бог и семеро святых этого храма!
И он простер руки к часовне.
— Я верю, дорогой друг, — ответил король, — никогда я
не в силах буду отблагодарить вас за то, что вы для меня со-
вершили. И все же придется мне просить вас еще об одном
благодеянии.
Пока он это говорил, Ланселот намеренно держался в
стороне, предаваясь своим печальным думам; ибо он пред-
видел, что останется лишен общества королевы. Галеот же,
1
Расчет неверен: на какое бы число ни пришлась тогда Пятидесят-
ница (50 дней после Пасхи), это все равно получается июнь. Через два года
с одной третью наступила осень, а никак не конец февраля. (Прим. перев.).

411
как ни боялся потерять друга, просил королеву употребить
все свое влияние на Ланселота, чтобы склонить его вновь за-
нять свое прежнее место в доме короля, среди сотрапезни-
ков Круглого Стола.
В тот же вечер архиепископы и епископы Великой Бре-
тани вновь сочетали браком короля и королеву перед ликом
Святой Церкви. Но Ланселот не мог разделить всеобщую ра-
дость; он простился с королевой и вернулся в Сорелуа, не
уведомив о том короля.
Спустя два дня король отвел в сторону Галеота и коро-
леву.
— Прошу вас, — сказал он, — ради вашей верности и
любви ко мне, сделать так, чтобы Ланселот меня простил и
снова одарил меня своею дружбой.
— Я бы с ним поговорил, — сказал Галеот, — но его здесь
нет; вот уже три дня, как он уехал в мою страну.
— Печально для меня, — ответил король, — я думал
предложить это ему самому после вашей с ним беседы. Он
столько сделал для королевы, что не мог бы ей отказать.
— Ах, сир! — промолвила тут королева, — я не нахожу,
что он так уж много для меня сделал; разве он не уехал нын-
че, не простившись с нами? Впрочем, по мне, так лучше ему
вот так уйти, чем мне выслушивать отказ на мою просьбу.
— Госпожа, — сказал Галеот, — многое приходится тер-
петь от человека столь благородной души, как Ланселот: Бог
дал ему сердце, не способное забыть ни благодеяний, ни
обид. Я с этим подступался к нему не раз, но ничего добить-
ся не мог. Он по-прежнему сильно досадует на короля, ко-
торому не подобало содействовать обвинению и вынуждать
его оспорить приговор баронов Кармелида.
Король слушал и охотно признавал свою вину; ибо, как
мы уже видели не раз, он испытывал живейшую склонность
к Ланселоту. Долгое время даже тщетны были попытки посе-
ять в нем подозрения касательно природы чувств королевы.
— Что бы ни делал Ланселот, — говорил он, — ненавидеть
его будет выше моих сил. Потому надобно вам смягчить его,

412
друг Галеот, если вы хотите успокоить мою душу. Клянусь на
святых мощах и перед вами, что пожалую ему все, что ему
заблагорассудится.
Галеот обещал вернуться с Ланселотом к пасхальным
праздникам; королева же, стоило уйти королю, стала закли-
нать его привезти обратно друга, от которого ждала всевоз-
можных услад.
— И не бойтесь утратить ваше с ним содружество: уж я
сумею сохранить его таким, каким вы наслаждались на ва-
ших дальних островах.
Галеот отбыл на другой день. Приехав в Сорелуа, он по-
ведал Ланселоту, что было между ним, королем и королевой.
В Страстной четверг они вернулись ко двору и в разгар пас-
хальной недели нашли Артура в одном из его замков, назы-
ваемом Динасдарон1. У Артура было в обычае в Страстную
неделю не садиться верхом 2. Он был рад вновь увидеть Лан-
селота, и уж никак не меньше была рада королева. Неделя
протекла в молитвах; в день Пасхи король вернулся к беседе
с Галеотом. Королева же Гвиневра послала за Ланселотом;
она обняла его на виду у всех, кто был в ее покоях; затем она
взяла его за руку, велела присутствующим удалиться и оста-
вила только его, Галеота и госпожу Малеотскую.
— Милый, желанный мой друг, — сказала она ему, — дела
у нас таковы, что пора помирить вас с королем. Я этого хочу,
и Галеот ничуть не менее. Будьте благодарны моему сеньо-
ру за то, что он желает быть вашим другом. Он мне наказал
одарить вас всем, чего вы пожелаете; но я-то знаю: из благ
земных то, чем обладаете вы, в ваших глазах драгоценнее
всего прочего; и все же я не хочу, чтобы вы уступили без-
ропотно. А потому примите с недовольным видом мольбу,
обращенную мною к вам; мы с Галеотом, с моими дамами и
девицами падем перед вами на колени. Тогда вы смиритесь
и отдадитесь на волю короля.
1
Варианты: Дамазорон, Димаскон. (Прим. П. Париса).
2
Выше мы видели, что верховая езда в субботу, в день, посвященный
Богородице, обычно пробуждала угрызения совести. (Прим. П. Париса).

413
 — Ах, госпожа моя! — сказал Ланселот со слезами. — Как
я могу видеть вас на коленях передо мною? Избавьте меня
от этой муки.
— Нет, Ланселот, мне угодно, чтобы это было так.
Ланселот не смел настаивать далее.
Оставив его, королева вместе с Галеотом направилась в
залу, где был король.
— Мы не могли ничего добиться от Ланселота, — сказала
она. — Но все же мы предпримем последнее усилие: пригла-
сите его сюда, и пусть каждый повторит за нами то, что бу-
дем делать мы.
Как только Ланселот вошел в залу, полную баронов, ры-
царей, дам и девиц, Галеот стал его просить, он отказался;
королева стала его умолять, он отвернулся.
— Я не ищу себе новых соратников, — сказал он, — я до-
волен теми, какие у меня есть.
— Король вам предлагает, — пылко возразила Гвинев-
ра, — все, что он имеет.
— Госпожа, ради Бога, не настаивайте! Не вынуждайте
меня говорить вопреки моей воле: не то чтобы я держал хоть
малейшее зло на короля; чтобы послужить ему, я готов идти
на край света; но я не согласен более отдавать в заклад свою
свободу.
Королева сочла, что миг настал: она упала ему в ноги;
Галеот, дамы и девицы последовали ее примеру. Ланселот
силился придать себе разгневанный вид; наконец, он свои-
ми руками поднял королеву и Галеота; и, обратясь к королю,
он преклонил колени и смиренно произнес:
— Повелевайте мною, сир, как вам будет угодно.
Король в свой черед поднял его и поцеловал в уста1.
— Благодарю, мой милый друг! — промолвил он. — Я вам
обещаю лишь одно: отныне я не дам вам ни малейшего по-
1
Поцелуй в уста был наилучшим свидетельством союза, мира и со-
гласия. Поэтому христианину всегда следовало остерегаться принять по-
целуй от сарацина: это было равнозначно отречению от своей веры. См.
далее, стр. 481. (Прим. П. Париса).

414
вода для гнева. Клянусь светлым праздником, который мы
чествуем сегодня.
Так было восстановлено согласие между королем Ар-
туром и Ланселотом, который возвратился в содружество
Круглого Стола. И с того дня король, заново обретший ми-
лость Церкви и королевы, был уверен, что ему нечего боль-
ше желать.

LXXIII1
ороль Артур пробыл в Динасдароне целую неделю.

К Дабы наилучшим образом отметить возвращение

королевы и примирение с Ланселотом, он созвал
своих баронов на Пятидесятницу в своем городе Лондоне.
Там он желал при всем дворе дать посвящение в рыцари
юному Лионелю Ганнскому.
Никогда еще не было столь великолепного собрания ба-
ронов, дам и девиц; они прибыли в Лондон из всех городов
не только Великой Бретани, но также Франции, Алемании2 и
Ломбардии.
Лионель был облачен в самые красивые и богатые до-
спехи. На богослужение в канун Пятидесятницы он явился
в чудесных узорчатых шелках; а после службы пиршествен-
ные столы были накрыты не в залах и покоях, мало поме-
стительных для столь многолюдного собрания, а в чере-
де шатров, раскинутых по указу короля вдоль реки Темзы.
Столы протянулись на половину лье в длину. После пирше-
ства, где было в изобилии отборное мясо, вино и ячменное
1
Нижеследующий большой эпизод с похищением, поиском и осво-
бождением мессира Гавейна, видимо, исходно представлял собой сюжет,
не связанный с романом в прозе. Это был один из тех лэ, или сказов, ко-
торые барды и жонглеры декламировали под открытым небом. (Прим.
П. Париса).
2
Герцогство Алеманское — одно из государств на территории со-
временной Германии, которое существовало до XI в. на западном берегу
Рейна. Память об этом осталась в современном французском языке: Alle-
magne — Германия, les Allemands — немцы. (Прим. перев.).

415
пиво, гости вышли сразиться, кто на одной стороне, кто на
другой. Четыре прославленных рыцаря Круглого Стола по-
дались в Вареннский лес. Это были мессир Гавейн, мессир
Ивейн Уэльский, Ланселот и мессир Галескен — герцог Кла-
ренс1, сын короля Траделинана Норгалльского, брат Доди-
неля Дикого, племянник короля Артура по матери и, стало
быть, двоюродный брат мессира Гавейна. Он был невысок,
тучноват, но пылок, дерзок и полон завидной отваги. Галеот
же, будучи занят беседой с королем, когда уходили четверо
наших рыцарей, не мог к ним присоединиться.
Вареннский лес, хотя и был недалек от Темзы, с давних
пор слыл щедрым на лихие встречи; и четыре рыцаря, не
взяв свои доспехи, не намерены были в него углубляться. Но
приметив одно место, поросшее травой и дикими цветами,
они уселись под большим дубом с густой и приятной для
глаза листвой, каковы все они в конце месяца мая. Тут они
принялись говорить обо всем, что толкуют про этот лес.
— Есть у меня задумка, — сказал мессир Гавейн, — про-
никнуть в самые его глубины и пробыть там несколько суток
кряду, дабы увериться в истинности всего, что нам о нем на-
говорили. Но не хотелось бы мне разъезжать верхом накану-
не праздника, вроде нынешнего; и потому я думаю вернуть-
ся сюда завтра, в понедельник.
Мессир Ивейн, Кларенс и Ланселот условились поехать с
ним и никого не посвящать в тайну их замысла.
Пока они беседовали, мимо проскакал рослый оружено-
сец, взмокший от пота, и на мгновение остановился, разгля-
дывая их.
— Кто ты такой, братец? — спросил его мессир Гавейн.
Вместо ответа юноша живо развернул коня, пришпорил
его и исчез.
— Этот юнец не иначе как спятил, — сказал мессир Га-
вейн. — Он несся сломя голову, будто боялся опоздать, а по-
том помчался обратно так же быстро, как и сюда.

1
См. Книгу об Артуре, стр. 370. (Прим. П. Париса).

416
 Но вскоре они услышали громкий конский топот. Вме-
сте с юнцом, виденным ими минуту назад, появился рыцарь
богатырского роста, с алым львом на белом щите, в полных
доспехах, на преогромном коне.
— Кто из вас Гавейн? — спросил великан.
— Это я; что вы от меня хотите?
— Скоро узнаете.
С этими словами он подъезжает к мессиру Гавейну и
бьет его глефой что есть силы. И пока мессир Гавейн хватает
за узду коня и на ощупь ищет рукоять меча, чтобы вынуть его
из ножен, самого его приподнимают, берут поперек и кла-
дут через седло с такой легкостью, будто незнакомец имеет
дело с малым ребенком. Три спутника поднялись, чтобы его
удержать; но конь вздыбился, сбил мессира Ивейна, прошел
по нему всеми четырьмя копытами, и незнакомец ускакал,
унося с собою мессира Гавейна. Трое друзей бросились по
его следам со всем проворством, на какое были способны,
но скоро им навстречу выехали двадцать рыцарей в полных
доспехах. Ланселот хотел было на них напасть, даром что в
одном сюрко и без меча, но мессир Ивейн его остановил:
— Куда вы? Разве в этом доблесть, чтобы выйти одному,
пешему и без доспехов, против двадцати всадников во все-
оружии? Лучше сделаем так: давайте вернемся в наши ша-
тры, вооружимся тайком и вернемся, ничего не говоря ни
королю, ни королеве о похищении мессира Гавейна; мы или
вызволим его, или разделим его злую участь.
Совет был здравым, и ему последовали. Трое друзей вер-
нулись к своим шатрам, сели на коней, выслали свои доспе-
хи впереди себя и вновь добрались до леса. Они пустились
по мощеной дороге, которая привела их к тройной развилке,
где были различимы свежие следы лошадиных копыт.
— Любезные сеньоры, — сказал мессир Ивейн, — что-
бы вернее найти похитителя, нам будет лучше разделиться.
Я, пожалуй, поеду по левой дороге.
— Хорошо! — согласились остальные.

417
 — А я по правой, — сказал герцог Кларенс1.
Средняя же досталась Ланселоту. Мы далее последуем за
каждым из них, начиная с герцога Кларенса.

LXXIV
н до ночи ехал верхом. Луна уже начинала сере-

О брить деревья, когда он услышал справа звучание

рога. Узкая тропинка вела как будто бы в ту сторо-
ну; он свернул на нее и очутился на одной из лесных окраин.
Перед ним простиралась прекрасная обширная равнина. Он
доехал до незапертого барбакана2. Потом еще продвинулся
вперед; слева и справа были широкие рвы, полные текучей
воды. Перед большими воротами он трижды позвал; нако-
нец, появился слуга и спросил, что ему угодно.
— Я странствующий рыцарь, — ответил он; — я хотел бы
здесь заночевать.
— Милости просим, сир! Вы найдете здесь добрый кров
и доброе пристанище.
Слуга открыл ворота, отвел коня в стойло и проводил
герцога в башню, стоявшую посреди двора. Он пригласил его
подняться в эту башню, освещенную свечами и факелами
ярко, будто днем. Там с него сняли щит, у него взяли глефу,
его усадили на ложе, а вскоре из покоев вышла прекрасная
дева, держа в руках алый плащ, подбитый беличьим мехом.
Герцог встал, приняв ее за владелицу замка.
— Приветствую вас, госпожа! — сказал он ей.
— Сир, я бедная прислужница у здешней госпожи.

1
Приключения четырех рыцарей в оригинале часто прерывают-
ся, чтобы продолжиться, когда начало уже потеряно из виду. Мы сочли
за благо меньше дробить каждый из этих эпизодов, чтобы было легче за
ними следить. (Прим. П. Париса).
2
Барбакан — передовое укрепление перед воротами и рвами. Он по-
зволял защитникам замка выдвинуться вперед и оттуда координировать
свои передвижения при атаке и отступлении. (Прим. П. Париса).

418
 — Воистину, вы были бы дамой, и богатой дамой, когда
бы красота приносила угодья.
Девица поблагодарила, обернула ему плечи плащом и
вернулась туда, откуда она, несомненно, и вышла.
Мгновение спустя показалась еще более прекрасная
особа со свитой из дам, девиц, рыцарей и слуг. Она была
пышноволоса и одета в шелковое сюрко на беличьем меху1,
подобно плащу, надетому герцогом, а под сюрко ничего,
кроме тонкой сорочки из белого льна.
— Госпожа, — сказал ей Кларенс, — желаю вам всех на
свете благ как наилучшей красавице, какую я видывал в
жизни!
— А вам, — отвечала она, — доброй удачи как самому
прекрасному рыцарю.
Затем она взяла его за руку, усадила снова на ложе, где
он сидел, и присела рядом сама. Потом она его разговорила
и выспросила, кто он по имени и из каких он краев.
— Я родом из Эскаваллона, — сказал он, — зовут меня Га-
лескен, герцог Кларенс, я брат Додинеля и сын Траделинана
Норгалльского.
При этих словах дама в порыве радости бросилась ему
на шею, обняла его и расцеловала в уста.
— Слава тебе, Господи! — воскликнула она. — А вы, ры-
царь, не удивляйтесь, что я благодарю Его за то, что Он при-
вел сюда человека, увидеться с которым я желала более всего
на свете. Ах, милый мой друг! Вы мой двоюродный брат, сын
моего дяди; матушка моя была госпожа Сормадана2, столь
1
Мы видим, что сюрко, как указывает его название [фр. sur — «на,
сверху»], было одеждой, которую надевали поверх платья, выходя из дома
(как сегодня у мужчин пальто, а у женщин палантин, накидка или ман-
тилья). Открытое сюрко за едой заменяло наши салфетки: его надевали
на тунику, прежде чем сесть за стол и умыться. Его обычно обеспечивал
хозяин дома, в котором происходила трапеза. (Прим. П. Париса).
2
Варианты: госпожа Корбеника, — госпожа Корбалена, — госпожа
Корбатана, — Кормадана, — Затерянного острова; — прекрасная Эглен-
та. Как мы видим, насчет этого имени рукописи весьма разнятся. (Прим.
П. Париса).

419
обожаемая вашим отцом; нас вместе вырастили в башне
Эскаваллона.
Велико же было изумление герцога; все это он припом-
нил без труда, но он забыл свою кузину со дня ее замуже-
ства; он даже не думал, что она еще есть на этом свете.
— Милая кузина, — сказал он, — я не менее счастлив
вновь обрести вас. Если бы я не был уверен, что Господь при-
звал вас к себе, я бы давно уже вас искал.
— А как же это случилось, дорогой кузен, что вы разъ-
езжаете верхом во всеоружии в канун великого праздника
Пятидесятницы?
— Мы едем по следу мессира Гавейна, похищенного не-
ким великорослым рыцарем. Мы с двумя другими рыцаря-
ми покинули город, но без ведома короля Артура, королевы
и двора.
Затем герцог описал дородную стать, доспехи и коня
похитителя, и даме не составило труда опознать его.
— Это Карадок из Печальной башни, — сказала она, —
самый вероломный и самый сильный из людей. Ни разу он
не даровал пощады рыцарю, и я вам советую — не ходите
дальше. Еще не родился тот, кому суждено его одолеть.
— Я видел и сам, — ответил герцог, — что Карадок из-
рядный силач; но сила не есть добродетель; дай Бог, чтобы я
первый его встретил!
— А я этого-то и боюсь пуще всего на свете. Прошу вас,
милый кузен, не пытайтесь сделать то, что никому еще не
удалось завершить добром.
— Прекрасная моя кузина, напрасно вы меня увещева-
ете; я не могу по своей воле уступить мессиру Ивейну или
Ланселоту честь наказать похитителя мессира Гавейна.
Дама умолкла и залилась слезами. Но постели были при-
готовлены, им поднесли вина перед сном, и они расстались.
Герцог долго не мог уснуть. Утром, пока он вставал, ку-
зина пришла к нему.
— По меньшей мере, — сказала дама, — не уезжайте, не
выслушав моих советов. Я велю одному из моих слуг выве-

420
сти вас на прямую дорогу и ехать с вами, пока не покажется
замок Карадока; здесь такие кружные пути, что вам самому
их не распутать. Когда вы взойдете на холм, где стоит замок,
то поймете, что мало на свете замков столь же прочных и
неприступных. У первых ворот вы увидите десять воинов во
всеоружии; если вы сумеете их одолеть, то знайте, что, за-
ходя далее вглубь, вы отдаете в залог нечестивцу Карадоку
не что-нибудь, а вашу голову; еще не возвращался ни один
рыцарь, вошедший этим путем. А лучше вам выбрать другую
дорогу, ту, что тянется вдоль рва до первой потайной двери;
к ней вы попадете по узкой доске, которая, как бы ни была
опасна, переправит вас на ту сторону рва.
Потайная дверь пробита в первой из трех стен, которые
вам надобно преодолеть. Если отваги вашей довольно, что-
бы осилить все препоны, какие встретите на пути, если вы
убьете последнего рыцаря Карадока, то окажетесь у входа
в чудный сад, где посередине высится башня, а у подножия
той башни есть прелестный родник. Вы можете подняться в
покои башни и там найдете милейшую девицу из всех, ка-
кие только водятся среди бедного люда1. Приветствуйте ее
от имени госпожи Бланкастельской, и если она сохранила
мне верность, в которой клялась, просите ее посодейство-
вать вашему делу. Дабы упредить все ее сомнения, отдайте
ей это кольцо; она дала мне его, когда в последний раз меня
посетила; ведь она была у меня в прислугах долгое время, и
при жизни моего сеньора супруга, и после его кончины. Да
вдобавок скажите ей, что вы мой двоюродный брат, тот, кого
я люблю превыше всего на свете.
Она передала ему кольцо и пожелала проводить его до
опушки леса; затем оставила с ним оруженосца, приданного
ему в провожатые. Препоручив ее Богу, герцог обещал вер-
нуться в Бланкастель, ежели дело завершится добром. Вско-
ре он выехал на пустошь, где между обломками копий и об-
1
Мы бы сегодня сказали: «лучшую деревенскую или сельскую кра-
сотку»; это приводит на ум стих Грессе: «Глазки у ней хороши для такой
глуши». (Прим. П. Париса).

421
рубками щитов1 лежали мертвые кони и всадники. Текший
посреди пустоши ручей покраснел от крови; все здесь гово-
рило о недавней и жестокой битве. Кто бы могли быть эти
убитые рыцари? Пока герцог раздумывал, он увидел оруже-
носца, вышедшего из рощи невдалеке, голова которого была
обмотана тряпицей, оторванной от полы рубахи; он напра-
вился к нему, но тот в испуге метнулся за деревья. Герцог до-
гнал его с мечом наголо и пригрозился зарубить, если он не
остановится. Раненый рухнул на колени.
— Кто эти люди, — спросил Галескен, — тела которых там
лежат?
— Я скажу, если вы меня не тронете.
— Ладно уж!
— Так вот, извольте знать, что госпожа Кабрионская2
направлялась в Лондон проведать своего кузена короля Ар-
тура. Проезжая по этой пустоши, мы встретили двадцать
вооруженных людей; мы миновали бы их, не говоря ни сло-
ва, когда бы не увидели между ними полуодетого рыцаря,
которого до крови избивали двое ратников. Один из нас
признал в нем мессира Гавейна, и когда об этом доложили
моей госпоже, она от горя упала без чувств. Придя в себя,
она сказала, что лучше ей лишиться всего на свете, чем не
выручить мессира Гавейна. И вот мы напали на этих пала-
чей, но нас было пятнадцать, и нам не удалось их одолеть.
К тому же главарь этих двадцати рыцарей был до того велик,
до того силен, что перед ним никак невозможно было усто-
ять. Спутников моих поубивали; я один сумел этого избег-
нуть, но, как видите, ранен. А госпожа Кабрионская, увидев,
что люди ее мертвы, пустилась бежать через лес, и я не знаю,
что с нею стало.
Он завершал свой рассказ, когда из леса показалась пе-
репуганная девица. В руках она держала длинные косы, от-

1
«Ломтями щитов». (Прим. П. Париса).
2
Вариант — Бристольская. (Прим. П. Париса).

422
резанные от ее белокурых волос; за нею по пятам бежал ры-
царь в доспехах, но пеший.
— Сир рыцарь, — воззвала она к герцогу, — умоляю, по-
могите мне!
Герцог бросился наперерез между нею и рыцарем, но
тот дожидаться не стал и скрылся в чаще леса.
— Отомстите за меня этому негодяю, — не унималась
девица, — с косами он меня опозорил, а если бы не вы, то
надругался бы и над телом.
Герцог поддал шпоры, устремился в лес и нагнал рыца-
ря, когда он только что дошел до своего коня. Надевая шлем,
незнакомец холодно осведомился у Галескена, что ему от
него угодно.
— Угодно обойтись с вами, как того заслуживает любой,
кто оскорбит даму или девицу.
— Любезный сир, вы на коне, а я пеший; немного вам
будет чести победить меня, если вы не дадите мне времени
сесть на коня.
— Тогда выбирайте: садитесь верхом, или я сойду.
— Я сяду верхом. Но чего вы от меня хотите, в конце
концов?
— Я хочу наказать тебя за то, что в такой день, в канун
Пятидесятницы, ты оскорбил эту девицу.
— Я ее даже на травку не уложил. Впрочем, я вас жду, я
ведь не побоюсь и двоих таких, как вы.
Тогда герцог пришпорил коня; столкновение было же-
стоким, из них двоих незнакомец был тяжелее. И вот щиты
пробиты, железо уперлось в кольчуги; но герцог, более ис-
кусный и ловкий, столкнул соперника в топкое болото, под
брюхо его коня. Конь герцога пронесся мимо, но на свою
беду запнулся об него и упал. Герцог выпростал ноги из стре-
мян, перебрался через топь, подошел к сопернику с подня-
тым мечом, но вначале помог ему выбраться. Затем, покон-
чив с этим, он сорвал с него шлем и вознамерился отсечь ему
голову. Незнакомец взвыл:
— Пощадите меня!

423
 — Я сделаю так, как будет угодно девице.
— Увы! я слишком дурно обошелся с нею; я предлагаю
ей выкуп, какого она пожелает.
Герцог вернулся к девице:
— Воля ваша, что мне делать с этим человеком?
— Вы видите мои отрезанные косы; судите сами, чего
стоит подобная обида.
— Не причинил ли он вам иное бесчестье?
— Нет, благодаря Богу и вам; но сие от него не зависело.
Герцог снова обратился к рыцарю.
— Я желаю знать, кто вы такой; вы и те, кто перебил лю-
дей госпожи Кабрионской и похитил мессира Гавейна.
— Этого я не скажу.
— Стало быть, вы умрете.
— Нет! скажу: это Карадок.
— Вы полагаете, он убьет мессира Гавейна?
— Нет, но всячески унизит его. Он его ненавидит как
убийцу одного из его дядей, славного рыцаря. Я вам ответил,
сир, пощадите меня!
— Пощада ваша в руках этой девицы. Сударыня, вот меч
этого негодного рыцаря; решайте, как его употребить.
Тогда оруженосец с перевязанной головой подошел и
взял меч:
— Я сам отомщу за вас, сестрица.
Девица взглянула на свои прекрасные косы, зарыдала и
сказала, что желала бы увидеть его смерть. И тотчас оруже-
носец взмахнул мечом и снес голову рыцаря долой.
Они вернулись вместе на торную дорогу, как вдруг ору-
женосец заметил вдалеке одного из своих спутников; он
знаком подозвал его; тот подъехал, приветствовал герцога
и доложил ему, что госпожа Кабрионская недалеко отсюда.
Герцог Кларенс позволил проводить себя к ней и поспешил
выразить почтение кузине короля Артура и мессира Гавей-
на. Раненый оруженосец сел на лошадь обезглавленного им
рыцаря, а герцог, отпустив его с Богом, взял слово с госпожи

424
Кабрионской, что она не обмолвится при короле о злоклю-
чении мессира Гавейна.
Герцог и оруженосец госпожи Бланкастельской вскоре
увидели, подъехав к одному перепутью, что навстречу им
едет девица на рысистом коне; она спросила герцога, не он
ли тот рыцарь, что освободит мессира Гавейна.
— По крайней мере, — ответил он, — я один из тех, кто
попробует это сделать, и что бы ни случилось, я приложу к
этому все мои силы.
— Сир! Ваши силы тут ничуть не помогут: понадобится
такая мера отваги, какая вам вряд ли дана.
— А вам откуда это знать, сударыня?
— Отважитесь ли вы следовать за мною два дня кряду и
сможете ли тем доказать, что вы достойны этого испытания?
— Сударыня, — сказал тут оруженосец из Бланкастеля, —
не годится монсеньору сходить с верной дороги, чтобы ехать
за вами.
— Ну, не говорила ли я, что у него на это никогда не
хватит духу? А ведь там, куда я думала его привести, нет и
половины тех напастей, какие ждут его, если он собирается
вызволить мессира Гавейна.
— Признаюсь, сударыня, мне важно убедиться в том, смо-
гу ли я довести такое дело до конца; и если я не выйду с тол-
ком из простого приключения, мне нельзя и надеяться завер-
шить труднейшее. Итак, я готов ехать с вами: будь что будет!
Напрасно отговаривал их оруженосец, пришлось ему
ехать вместе с герцогом и девицей. Ближе к ночи они доеха-
ли до сада, огороженного высокими стенами; девица велела
открыть ворота; там их услужливо приняли, а герцога про-
водили в прекрасную опочивальню, где ему было приготов-
лено ложе.
Утром, когда он поднялся и надел доспехи, девица при-
шла и пригласила его следовать за ней: они спустились по
лестнице и попали в подземелье, двери которого были око-
ваны железом. Девица отворила, и герцог вошел вслед за
нею. Он заметил четырех дюжих бойцов, одетых в железные

425
каски и камзолы из вареной кожи, на гнутые жердины наса-
жены были стальные острия, как у шампионов. Они упраж-
нялись в рукопашном бою; это были отец и трое его сыно-
вей. При виде герцога они отступили и молча выстроились
вдоль стен, держа щиты перед собою.
— Идите за мной, — сказала девица герцогу; и она про-
шла между четырьмя воинствующими до двери, приоткрыв
ее. Герцог же видел, что ему не миновать так запросто этих
буянов; но он не колеблясь последовал за девицей. И вот с
мечом в руке, закрыв голову щитом, он идет на них и сно-
ровисто, как только может, отбивает удары палок, которые
сыплются дождем на его бока и спину. Он сделал шаг назад,
переступил и оперся о стену. Теперь они ему не страшны:
окованные железом жерди не пробивают его шлем; его до-
брый меч рассекает их щиты и не единожды пронзает их
тела. Долго длилась эта схватка на глазах у девицы, прилеж-
но наблюдавшей за ними из-за двери, которую она оставила
приоткрытой.
— Рыцарь, — сказала она герцогу, — вы здесь навеки ре-
шили остаться? Нет, не дано вам того, без чего нельзя завер-
шить дело поважнее.
При этих словах он побагровел от досады; и поскольку
бойцы нападали все более остервенело, он ударил отца лез-
вием меча и отрубил ему правый кулак, зажавший палку. От
боли раненый завопил истошным голосом; видя, как жесто-
ко вывели из боя их отца, три брата удвоили пыл и ярость.
Герцог приметил того, кто нападал усерднее всех, и сделал
вид, будто ударяет его по голове; когда же тот поднял щит,
отводя удар, он клинком скользнул отвесно вдоль хребта, от-
сек ему бедро от тела и опрокинул его наземь во весь рост.
Пока боль исторгала у раненого вопли, герцог уязвил друго-
го брата в шею в то мгновение, когда он приоткрылся, и снес
ему голову. Посмотрев на отца и братьев, последний решил
убраться восвояси за дверь, ведущую во двор. Но, прижатый
к стене, он бросил палку и щит, упал на колени и взмолился о
пощаде, которую герцог даровал ему с согласия девицы.

426
 Тогда у входа в подземелье раздались громкие ликую-
щие крики, издаваемые толпою дам и рыцарей. Галескен
поднялся в усадьбу, и девица повела его из сада на широкую
равнину, где высился один из прекраснейших в мире зам-
ков. Из города послышалось звучание рогов и дудок; ворота
отворились и пропустили многолюдную толпу, пришедшую
чествовать герцога и сопроводить его до самого замка. Ули-
цы уже были расцвечены флагами, и все наперебой поздрав-
ляли победителя; два юных оруженосца, торжествуя, несли
щиты четырех бойцов; старики, мужчины и женщины, все
восклицали: «Приветствуем тебя, славный рыцарь, ты поло-
жил конец нашим бедам и избавил от рабства наших детей!».
И все пали на колени, будто перед святыней. Сеньор замка,
муж преклонных лет и почти уже слепой, подошел, тем не
менее, к нему и просил его остаться погостить. Галескен от-
говорился важными делами.
— Не отказывайте нам, ради Бога, — настаивал старик, —
окажите эту милость людям, обязанным вам своим освобо-
ждением. Первым делом я должен изъяснить вам, что замок
этот зовется Пинтадоль1 и что мы давно уже поклялись пере-
дать его тому, кто сумеет сокрушить его пагубный уклад. Вы
его завоевали, значит, вам и быть его сеньором.
Герцог хотел было отказаться, но его так умоляли и де-
вица, и вновь освобожденные рыцари, что он принял его во
владение. Затем он на прощание назвался по имени, прежде
чем отбыть с девицей и оруженосцем госпожи Бланкастель-
ской. Он не преминул спросить, с какой стати четверо буя-
нов так рубились между собою.
— Вы это узнаете, — ответила девица, — когда испытаете
силы в другом приключении, не менее гибельном, которое
надобно завершить, если вы еще помышляете о том, в Пе-
чальной башне. Хотите ли вы этого?
— Разумеется. Ведите меня дальше, сударыня.

1
Вариант — Патадос. (Прим. П. Париса).

427
 К Девятому часу1 они прибыли к замку величественной
и прекрасной наружности посреди добротно возделанных
земель. Ворота были отворены, но мрак, царивший во всех
переулках, не позволял им ничего увидеть. В середине го-
рода обширное кладбище прилегало к заброшенной церкви;
на нем единственном было светло, как за стенами.
— Что значит эта тьма и этот свет вдали? — спросил
герцог.
— Вы узнаете, когда вернетесь. Ступайте за мной.
Затем она спешилась и то же указала сделать ему; их
коней привязали к концу длинной цепи, за которую герцо-
гу велено было держаться, чтобы не заплутать, бредя в кро-
мешной тьме до кладбища, куда мрак не проникал. Пока
они пробирались ощупью вперед, им чудились вопли, плач
и стенания, словно бы доносимые издалека. Кладбище по-
росло травою, верный знак того, что землю эту давно уже не
тревожили. Когда они оказались у церковных дверей, девица
сказала:
— Это и есть начало испытания; видите слабый свет в
глубине церкви? Кто сумеет туда дойти и открыть дверь, из-
под которой брезжит луч, тот и положит конец приключе-
нию. Мы будем ожидать вас тут, и если вы дойдете до той
двери в глубине, вы увидите, как в храме просияет дневной
свет и все, кто на свою беду обитает в этом замке, возраду-
ются своему освобождению.
Тогда герцог снял с себя щит, накрыл им голову и спу-
стился в церковь. Он тотчас ощутил ледяной холод; глубо-
кая тьма словно сочилась жутким зловонием. Он отступил
назад, чтобы спросить у девицы, стоящей на пороге, откуда
исходит этот смрад.
— Вот уже семнадцать лет, — ответила она, — всех, кто
умирает в стенах города, приносят и хоронят в подземелье
этого храма; но не жители замка, а неведомо какие демоны

1
С трех до шести часов пополудни. (Прим. П. Париса).

428
или злые духи. Живым же заповедано ступать на кладбище
или выходить из замка.
— Но скажите, ради Бога, — спросил изумленный гер-
цог, — чем же они кормятся?
— Трудами пахарей, которые возделывают земли за сте-
нами, будучи рабами жителей замка; ради них одних они
сеют и жнут.
— Каково бы ни было это приключение, — сказал гер-
цог, — я приложу усердие, чтобы завершить его добром.
Но я не уверен, что в этом преуспею, ибо никогда не слышал
о подобном чуде. Не скажете ли мне, откуда оно взялось?
— Извольте. Та обитель, что перед вами, некогда была
не более чем приютом отшельника. Свет, озаряющий клад-
бище, исходит из смертных оболочек многих достойных и
великих святых отцов, погребенных на нем. По причине
плодородия почвы это место избрали, чтобы выстроить за-
мок, названный Аскалоном Веселым. Было это семнадцать
лет тому назад на Страстной неделе: в час утрени, когда все
собрались ее слушать, сеньор замка, который страстно лю-
бил одну девицу, но не мог от нее добиться желаемого, не
убоялся воспользоваться мраком. И когда погасили свечи1,
он подобрался к юной деве и во время божественной служ-
бы возымел от нее все, чего так долго домогался. Всевидя-
щий Святой Дух открыл оное святотатство благочестивому
отшельнику из ордена Святого Августина на следующий
день, когда тот служил утреннюю мессу. Пройдя на то ме-
сто, где они были вчера, отшельник нашел шателена и де-
вицу намертво сраженными во взаимных объятиях. С того
дня мрак непрестанно тяготеет над обителью и замком.
Свет остался лишь на кладбище, вокруг могил достопочтен-

1
Свечи, даже сальные, расходовали очень экономно, как мы видели
в романе «Святой Грааль» (стр. 220), где сияние тридцати свечей — это об-
разец неземного великолепия. В темное время суток богослужения часто
проводили в темноте, а молитвы читали наизусть. (Прим. перев.).

429
ных мужей, на нем погребенных1. И дошел до нас слух, что в
прочие пределы замка свет вернется не иначе как благодаря
лучшему в мире рыцарю, коему также уготована честь по-
ложить конец превратностям Печальной башни. Теперь вы
откажетесь пройти испытание?
— Разумеется, нет, сударыня.
Тогда он возвратился в храм, но едва ступил несколько
шагов, как снова задохнулся от разлитого кругом зловония;
и в то же время ощутил на себе целый дождь палочных уда-
ров и острых уколов. Тело его обмякло, колени подогнулись,
а когда он попытался встать, новый град ударов поверг его
ничком и распластал безвольно. Придя в себя, он сделал но-
вое усилие, нашел рукою цепь и дополз до выхода из храма.
— А, доблестный рыцарь! — сказала девица, — так-то вы
к нам возвращаетесь!
Он ничего не ответил, но покраснел, побледнел, и все
же чувствовал себя таким разбитым, что не пытался заново
войти в церковь. Не успев еще снять шлем, он извергнул все,
что было в его нутре. Слуга поддержал его, помог подняться
по ступеням у дверей и с превеликим трудом умудрился по-
садить его в седло. Тогда из этого проклятого места девица
провела его к одному вавассеру, который почтительно при-
нял его. Они там ночевали; назавтра Галескен, вновь обре-
тя свои силы, захотел на прощание узнать историю четырех
буянов, которых он убил до того, как прибыл в этот Замок
мрака. И вот как девица утолила его любопытство.
— Прежний владелец Пинтадоля был некогда в плену у
своего смертельного врага, а отец трех братьев, побежден-
ный вами, сумел вернуть ему свободу. Но в расплату за столь
великую услугу он вынудил своего сеньора сюзерена по-
1
Эта история о замке Аскалоне Темном рассказана в неизданной
части книги об Артуре (рук. 337, л. 188). Но, как мне казалось, она была
списана с нашего романа. Сейчас я не настолько уверен в первенстве Лан-
селота. Неизданный Артур, весьма отличный от текста, который я опу-
бликовал вслед за Мерлином, вполне мог быть первым эскизом, вскоре
заброшенным, который пробудил у автора Ланселота желание создать
нечто лучшее. (Прим. П. Париса).

430
клясться на святых и привести к клятве своих подданных,
что ему будет пожалован один дар. Сеньор никоим образом
не мог предвидеть, на что он себя обрекает. А тот ради отку-
па выговорил себе третью часть земель; и у жителей земель
за спасение их сеньора1 он истребовал право каждый год
брать одного из сыновей и одну из дочерей, веля их уводить
и запирать в этот замок. Вот отчего немало юных отроков,
немало прекрасных и благонравных дев потеряли вкупе и
честь, и свободу. А поскольку сей подлый злодей предвидел,
что многие достойные люди будут пытаться извести столь
пагубный уклад, он ежедневно упражнял в рукопашном бою
трех своих сыновей, чтобы они готовы были встретить лю-
бого, кто дерзнет отвоевать их жертвам свободу.
— Но вам-то какая забота, сударыня, — сказал герцог, —
будет ли сокрушен этот уклад на вашей памяти?
— Одну из моих племянниц, едва ей минуло двенад-
цать, этот мерзопакостный злодей выбрал за ее несравнен-
ную красоту, и я боялась, как бы она не стала добычей трех
его распутных сыновей. И потому я выехала вам навстречу
в надежде, что, быть может, вам уготована честь освободить
мою милую племянницу и других пленников.
Тот замок, куда вы так и не вернули дневной свет, зовет-
ся Аскалон Темный. Я не обманула вас, упомянув пророче-
ство мудрецов: пагубный уклад Печальной башни сокрушит
лишь тот, кто рассеет мрак в этом храме.
— Вот что, — подал голос оруженосец, когда девица уда-
лилась, — раз у вас не осталось надежды вызволить мессира
Гавейна, лучше всего вам будет повернуть назад. Вы изму-
чены, избиты и, наверно, ранены тяжелее, чем вы думаете;
госпожа ваша кузина сумеет исцелить вас лучше, чем кто бы
то ни было.

1
Феодальный закон накладывал на жителей земли, сеньор которой
попал в плен, обязанность выкупить его ценой всего своего имущества.
Следовательно, они были в долгу у того, кто освобождал их от этого обяза-
тельства. (Прим. П. Париса).

431
 — Верно ты говоришь; но все же, поскольку я взялся за
это дело, мне пришлось бы краснеть, что я не довел его до
конца.
— Но, сир, вы теперь далековато от Печальной башни;
эта девица вас изрядно завела в сторону. Я, так и быть, поеду
за вами, если вы надумаете ехать дальше, несмотря на мой
совет.
Так они ехали долго и молчаливо; герцог печально раз-
мышлял о Темном Замке. Дойдя до поросшей травою тропы,
извилистой, узкой, давно заброшенной, герцог велел слуге
двигаться вперед.
— Ах, сир! — ответил оруженосец, — мы теперь в самом
гиблом месте этого леса, его зовут Чертовой Дорогой; я вам
советую все же вернуться в Бланкастель.
— Ты упускаешь прекрасную возможность помолчать, —
ответил герцог, — это дело купца, а не рыцаря — сворачивать
с гиблых путей и выбирать пути понадежнее. Так ни одно
приключение не доведешь до конца. Трогай вперед!
И они проехали как нельзя благополучнее, пока не стало
смеркаться.
Оруженосец заметил в отдалении бредущих мимо коров
и овец.
— Сир, — сказал он герцогу, — пора отдохнуть; мы неда-
леко от жилья, судя по этим стадам. Я вижу пастухов верхом
на здоровых кобылах; погодите-ка, я с ними поговорю.
Герцог согласился, он отъехал приветствовать их и спро-
сил, нет ли близко пристанища, где мог бы заночевать стран-
ствующий рыцарь, весь израненный. Пастухи, слуги старого
лесного вавассера, ответили, что их хозяин охотно дает кров
странствующим рыцарям, и один предложил проводить их к
нему домой.
— Пригони нашу скотину, — сказал он своему напарни-
ку, — а я возьмусь отвести этого рыцаря.
И вот он привел их к дому, красивому на вид; двое сы-
новей вавассера приняли их, сняли с герцога доспехи и на-
перебой старались ему услужить.

432
 У вавассера была жена; она осмотрела раны герцога,
еще сочившиеся кровью. Она наложила на них свежую мазь
и перевязала их как подобает. На другой день оруженосец
подал ему доспехи и привел коня. Вавассер с сыновьями по-
желал проводить его; по пути он стал расспрашивать, откуда
он едет и куда. Герцог умолчал о своем последнем злоклю-
чении; он сказал лишь, что едет из Лондона и хотел бы до-
браться до Печальной башни.
— По правде говоря, — ответил добрый человек, — вы
уклонились на полдня езды и выбрали самую опасную и
скверную дорогу. По пути отсюда до Печальной башни вам
предстоит биться со столькими врагами, что одному рыца-
рю не под силу бросить вызов им всем без угрозы для своей
жизни и чести. Позвольте мне, по крайней мере, осведомить
вас обо всем, что может умерить ваш ущерб.
В пятнадцати английских лье1 отсюда вы найдете широ-
кую и глубокую долину, где кончается ваша дорога. Вот уже
четырнадцать лет как ни один рыцарь не вернулся, ступив
на нее. Причину я вам не буду теперь излагать, поскольку
спешу обратно; лучше я научу вас, как впредь обойтись без
моего попечения. У входа в долину есть часовня под назва-
нием Капелла Морганы. Там перед вами пролягут две доро-
ги: если вы изберете правую, она вас приведет к Печальной
башне без преград, необоримых для доброго рыцаря. Левая
же дорога заведет вас в долину, которую прозывают Невоз-
вратной; никто и никогда не видел, чтобы оттуда вернулся
хоть один рыцарь. Впрочем, почти то же бывает и в Печаль-
ной башне со всеми рыцарями, которые до сего дня пыта-
лись сокрушить ее пагубный уклад. Подумайте, не будет ли
великим безрассудством вовлечь себя в одно или в другое из
этих безнадежных испытаний.
— Любезный хозяин, — ответил герцог, — я предвижу,
что моему бренному телу грозят немалые опасности, но я
не могу вернуться, не будучи опозорен; так пусть я лучше
1
Очевидно, в пятнадцати милях или семи с половиной французских
лье. (Прим. П. Париса).

433
сойдусь лицом к лицу со смертью, чем уступлю слабости
духа.
— Ну что ж, ступайте, — сказал со вздохом вавассер, — и
да хранит вас Бог!
Добрый человек повернул назад; а герцог, сопровожда-
емый одним оруженосцем, без приключений ехал до Треть-
его часа. Оказавшись у Капеллы Морганы, они узнали обе
дороги: правую, проложенную недавно, чтобы миновать Не-
возвратную долину, и левую, которая вела в Долину и далее
смыкалась с первой.
— Вот она, — сказал оруженосец, — погибельная Долина,
о которой толковал вавассер. Пожалейте себя: если вы туда
войдете, вы пропали; а я не собираюсь дальше ехать за вами
и, того и гляди, остаться там в плену, как и вы сами. Ступай-
те, сир, по другой дороге; она ведет прямиком к Печальной
башне.
— Боже мой, — ответил герцог, — ты, верно, думаешь,
что я так же цепляюсь за жизнь, как и ты; но вот чего я не
могу стерпеть, так это славы отступника1.
— Ах, сир! я вам поклянусь всеми святыми этой часовни,
что никогда и никому не проболтаюсь об этом.
— Охотно верю; но сам-то я не смогу об этом умолчать,
ведь мы клялись рассказывать при дворе короля обо всем,
что с нами приключилось, когда мы возвращаемся туда; а
значит, я был бы клятвопреступником, если бы утаил хоть
самую малость. Я проеду так далеко, как сумею.
— Так далеко, как вам угодно, — ответил оруженосец, —
но не думайте, что я поеду за вами. Я только побуду здесь,
пока могу надеяться, что вы еще не в плену.
— Вот и прекрасно; жди меня ровно столько, сколько ты
сказал, и оставайся с Богом!
Он подстегнул коня и вступил один в страшную Долину.
Ее называли то Невозвратной долиной, то Долиной Не-
верных Возлюбленных, и вот отчего это повелось. Известно,
Отступник — шампион, признавший себя побежденным и отрек-
1

шийся от того, что он утверждал перед поединком. (Прим. П. Париса).

434
что Моргана, сестра короля Артура, как никто другой владе-
ла тайнами ворожбы и колдовства: она переняла их у Мер-
лина. Дабы предаться вволю своей излюбленной науке, она
покинула людское общество и углубилась в дремучие леса;
так что многие разуверились в том, что она женщина, и на-
зывали ее феей Морганой и даже богиней Морганой. Долгое
время она отдавала свою любовь и свое сердце одному рыца-
рю и полагала себя единственной его подругой; но он ее об-
манывал, предпочитая ей одну девицу превеликой красоты,
с коей виделся лишь изредка, столь велики были ревность
и прозорливость Морганы. И вот однажды они условились
о свидании в глубине этой долины, самой цветущей и пре-
красной, какую можно себе вообразить. Моргане донесли об
этом, она примчалась и застала их, когда они расточали друг
другу нежнейшие знаки любви. Она едва не умерла от горя;
но, скоро придя в себя, она наложила на долину заклятие,
силою которого в ней навеки останется любой рыцарь, по-
винный в малейшей неверности своей возлюбленной, будь
то на деле или в помыслах. Друг ее был первой жертвой этих
чар: когда он вознамерился уйти, то ощутил, что его держит
неодолимая сила. С девицей она обошлась более жестоко.
Той казалось, что до пояса она ввергнута в лед, а от пояса
до кончиков волос в пылающее пламя. С того дня ни один
влюбленный рыцарь, войдя в эту долину, не мог найти пути
назад. А еще предрешила Моргана, что путь останется от-
крыт для рыцаря, никогда не ведавшего искушений похоти,
и для того, кто не мог бы себя упрекнуть ни на малую толи-
ку в любовной измене. Ему и уготовано было рассеять эти
чары. Моргана возомнила, что она продлила их на веки веч-
ные. Рыцари же, знавшие о силе заклятия, избегали войти
в Долину, будучи уверены, что нет среди них ни одного, кто
мог бы его преодолеть; но иные не ведали о чарах и попада-
ли в их тенета1.
1
В первой версии Книги об Артуре о создании Невозвратной долины
рассказано немного иначе. Мысль о ней возникла у Морганы, когда она,
озлобленная тем, что королева Гвиневра разлучила ее с другом Гиомаром,

435
 Долина была просторна, окружена высокими горами и
покрыта ковром зелени, радующим глаз. Посреди нее бил
красивый и светлый родник. Ограда ее была чудесного свой-
ства: по видимости это была высокая и плотная стена, на
деле же сплошной воздух. Туда входили, не встретив и не
заподозрив ни малейшего препятствия; но, войдя единож-
ды, даже и помыслить не могли, что возможно оттуда вый-
ти. Заклятию оному было уже семнадцать лет; двести пять-
десят три рыцаря испытали его силу. Они прибывали туда
из многих земель; они находили там прекрасные дома себе
по нраву. У входа в ограду стояла часовня, где узники мог-
ли что ни день слушать святую мессу, читаемую пастором
извне. Притом и местообитание виделось довольно прият-
ным большинству из тех, кто был там пленен. Там бывали
прекрасные пиршества, музыка, пение, танцы, хороводы,
шахматы и настольные игры1. Если случалось, что рыцарь
попадал в долину вместе с дамой, которая ни разу не обма-
нула и не мыслила обмануть своего друга, она оставалась
вместе с ним, сколько ей было угодно, по своей доброй воле.
стала жить в Сарпенском, или Сарпейнском лесу. «Увидев места столь
красивые и приветливые, она велела построить часовню на перепутье,
у входа в долину. Каждый день в ней бывала божественная служба. Две
двери открывались из нее: одна вела вниз в долину, другая на холм, так
что те, кто восходил из долины, чтобы слушать мессу, не встречались с
шедшими извне, которые приходили к холму для того же. Священник не
имел никаких сношений со своими причетниками, отделенными от него
перемычкой. С хоров той часовни Моргана и возгласила свои заклятия,
дабы удержать в долине всех неверных возлюбленных. А на холме был
крест с письменами, гласившими: «Рыцарь-странник, едущий мимо в по-
исках благородных приключений, выбирай из трех дорог ту, какая тебе по
нраву. Если желаешь избегнуть опасных приключений, ступай направо,
и приедешь в Сорелуа. Средняя дорога ведет к Печальной башне; левая в
Невозвратную долину, откуда нет надежды на исход никому из неверных
возлюбленных. Кто будет достоин выйти оттуда, тот единственный может
завершить приключение в Печальной башне и привести на землю двух
непорочно влюбленных». (Рук. 337, л. 187). (Прим. П. Париса).
1
Настольными в общем случае были те игры, в которые играли на
игральной доске или на разновидности шахматной. Чаще всего это озна-
чало, я думаю, нашу игру в триктрак. (Прим. П. Париса).

436
Что же касается оруженосцев, им дозволялось остаться при
своих сеньорах; но они могли удалиться, если, вовлекшись
в любовную утеху, оставались неизменно бесчувственны к
прелестям прочих дам и девиц; иначе они разделяли участь
своих господ. Такова была Невозвратная долина, или Долина
Неверных Возлюбленных1.
Галескен углубился в нее с непоколебимым спокойстви-
ем; но склон был до того отлогим, что он предпочел покинуть
седло и вести коня в поводу. Сойдя к подножию холма, он уви-
дел густой туман; это были испарения, заграждавшие доли-
ну. Он снова сел на коня, пересек обманную ограду и вскоре
увидел прекрасные дома справа и слева. Он оглянулся; дымка
рассеялась, но ему чудилось, что мнимая стена преследует его
от входа, едва не касаясь крупа его коня. Пройдя еще вперед,
он очутился у ворот, чересчур низких и узких для всадника;
тогда он во второй раз спешился, оставил коня, отбросил гле-
фу, отстегнул ремень щита и продел в него левую руку; поднял
меч и, пригнув голову, углубился в проход, длинный, узкий и
сумрачный. Он продвигался все далее вперед; в конце прохо-
да он увидел по бокам очертания двух огромных драконов,
изрыгающих длинные языки пламени. Две цепи, вмурован-
ные в стену, удерживали их за шеи.
— Вот свирепые твари, — пробормотал Галескен.
Невольно он отпрянул назад, остерегаясь их наскока;
но его остановил стыд, как если бы он был у всех на виду, и
он решился идти вперед. И тут драконы налетают, прегра-
ждая ему путь; они вонзают когти в его щит, острыми зуба-
ми грызут петли его кольчуги и впиваются в тело, раздирая
его в кровь. Герцог не уступает: мечом он разит их и в голо-
ву, и в грудь, и вот он вырывается прочь, предоставив дра-
конам вылизывать кровь, пролитую ими и замаравшую им
когти. Герцогу же первым делом пришлось унимать огонь,
извергнутый на него; но вскоре затем он оказался перед
1
Отсюда легко распознать, что Арка верных возлюбленных в Амадисе
есть не что иное, как подражание нашей Долине Неверных Возлюбленных.
(Прим. П. Париса).

437
шумливой и быстрой рекой. Дивясь тому, что видит в До-
лине столь обильный поток, он уже отчаялся было пересечь
его, когда заметил длинную и узкую доску, которую ему
предстояло преодолеть. Едва он ступил на нее, как увидел
на другом конце двух рыцарей в доспехах, с мечами наголо,
явно готовых защищать от него переправу. Страх овладел
им на миг; их же двое, они стоят на твердом берегу; а он не-
пременно утонет, если пошатнется и упадет, ибо вода глу-
бока и черна, как бездна. «Я не отступлю», — сказал он себе.
Но когда он был на середине доски, сердце его дрогнуло, и
он удержался с превеликим трудом. Он еще продвинулся
вперед; вот уже три рыцаря, а не два, обороняют от него
берег; первый поднимает глефу, второй бьет его мечом по
шлему, заставляя пригнуться и, наконец, сверзиться-таки в
воду. Он уже уверен, что погиб, он чует смертный ужас; но,
когда он вовсе обомлел, его достали из воды длинными же-
лезными крючьями; и, открыв глаза, он увидел, что лежит
на лугу; перед ним дюжий рыцарь, и велит ему сдаваться,
если жизнь ему дорога. Он ничего не ответил и поднялся
на колени. Обрушив на шлем могучий удар, рыцарь сно-
ва уложил его навзничь, наступил ногой на грудь, сорвал с
него шлем и повторил, что он будет убит, если не признает
себя пленником. Герцог молчал; тогда четверо слуг взяли
его, выпростали из доспехов и унесли в сад, где собралось
множество рыцарей.
— Этот рыцарь умер? — спросили у них.
— Нет, но был к тому близок; и будь проклят час, когда
устроили эту тюрьму!
Наконец, герцог очнулся; все его утешали и успокаива-
ли, как могли.
Тогда он поведал собравшимся вокруг, что он Галескен,
герцог Кларенс, сын короля Траделинана Норгалльского и
сотрапезник1 Круглого Стола. Те, кто знал его, были весьма
1
Нужно всегда говорить сотрапезники или собратья, а не рыцари
Круглого Стола. Титул рыцаря имел безотносительный смысл. Рыцарями
становились, как рождались благородными или знатными. Тамплиеры, уч-

438
рады и в то же время весьма опечалены, видя его живым, но
в плену, как и они сами. Там были Эглис Долинный, Гахерис
из Карахея, Каэден Красавчик.
— Какая жалость, сир! — сказал этот последний, — не
только для вас, но и для всего содружества Круглого Стола!
Как огорчится мессир Гавейн, когда об этом узнает!
Тогда герцог изложил им причину своего странствия:
пленение мессира Гавейна, обет освободить его, данный
Ланселотом, мессиром Ивейном и им самим. В ответ три
рыцаря поведали ему, как оказались заперты в этой Долине
и как даже самому отважному герою не будет из нее исхода,
если он на малую толику изменил своей возлюбленной.
— Богом клянусь, — воскликнул герцог, — если бы я знал,
что здесь отвага ни на что не годна, ноги бы моей не было в
этом месте; для меня угроза остаться здесь навеки чертов-
ски велика. Где найти рыцаря, который бы в своей любви и
на деле, и в помыслах постоянно избегал непостоянства?
Пока доблестный герцог Кларенс коротает там в до-
брой компании свой плен, мы покинем его, чтобы узнать,
что случилось с мессиром Ивейном на той дороге, которую
выбрал он.

LXXV
ак мы помним, простившись с обоими спутника-

К ми в Вареннском лесу, мессир Ивейн избрал себе

левую дорогу. Он ехал без приключений до конца
часа Вечерни; но когда настала ночь, ему повстречались но-
силки, несомые двумя лошадьми. В них восседала девица,
одетая в черное, открыв лицо и подперев щеку рукою. Мы
воздали бы должное ее красоте, когда бы слезы, струивши-
еся по ее лицу, не помешали нам судить о ней. Семь оруже-

режденные в Сирии в начале XII века, были, я думаю, первыми, кто обра-
зовал особый рыцарский орден. Их примеру последовали госпитальеры
Св. Иоанна Иерусалимского; затем в XIV веке появились рыцари ордена
Подвязки и далее все остальные. (Прим. П. Париса).

439
носцев сопровождали ее носилки, а перед дамой был уложен
большой сундук, где покоился рыцарь, изнуренный множе-
ством ран.
Мессир Ивейн приветствовал девицу.
— Благослови вас Бог, — ответила она, не глядя на него.
— Сударыня, не изволите ли вы сказать мне, что внутри
этого сундука?
— Не спрашивайте; или знайте, по крайней мере, что
его нельзя открыть, не обретя чести или позора. В нем лежит
раненый рыцарь; до сего дня все, кто пытался извлечь его
оттуда, старались понапрасну. Если однажды кто-то в этом
преуспеет, то лишь после того, как поклянется на святых ото-
мстить за этого несчастного рыцаря. Впрочем, знайте, что
честь освободить его уготована самому доблестному из ныне
живущих. Если вы вдруг уверены, что это вы и есть, дерзайте.
— Сударыня, так много славных рыцарей потерпели не-
удачу в этом деле, что и я могу дерзнуть вслед за ними, уро-
нив себя не более других, если дело не выйдет.
— Ну-ка вы, поставьте носилки на землю, — сказала де-
вица оруженосцам.
Когда это было исполнено, мессир Ивейн приподнял
крышку. У рыцаря были две копейные раны поперек туло-
вища, след от меча посередине лба и вспорото правое плечо.
Боль исторгала у него крики. Мессир Ивейн как верный
рыцарь обещал девице отомстить за ее друга, а затем стал
тянуть раненого на себя, но все усилия приподнять его были
тщетны, и он вынужден был отказаться сдвинуть его.
— Вы были правы, сударыня, — сказал он, — полагая, что
я не лучший из рыцарей, да я и сам это знал. Я поглядел на
одну из ран вашего друга, и мне захотелось, чтобы вместо
меня этому испытанию был подвергнут один мой знакомый
рыцарь. Он недалеко отсюда; если хотите его найти, сверни-
те на эту дорогу, выбранную им. Сдается мне, что только он
один и сможет исполнить ваше желание.
Девица одобрила этот совет и свернула влево на дорогу,
указанную мессиром Ивейном. Сам же он продолжил свой

440
путь. Проехав час, он услышал звучание рога. В надежде
найти кров он припустил коня в ту сторону. Рог звучал сно-
ва и снова, будто звал на помощь. Мессир Ивейн, благо луна
светила ярко, подъехал к башне, стоявшей у края разводного
моста, перекинутого через полноводный ров. Ров окаймлял
собою деревянный дом и был укреплен большим ежом1.
Из башни, увидев мессира Ивейна, воззвал к нему юно-
ша, трубивший в рог:
— Сир рыцарь, будьте нашим спасителем: грабители
ворвались в мой дом; они убили моих слуг, и я теперь бо-
юсь за свою престарелую матушку, а еще более за честь моей
юной сестры.
Мост был опущен, дом открыт; мессир Ивейн тотчас
пришпорил коня, въехал во двор и застал четверых грабите-
лей, когда они взбирались по лестнице к окнам. Двое других
стояли и спорили между собою, кому достанется сестра юно-
ши. Прочие выносили из дома все добро, какое в нем было.
Они были снаряжены довольно легко, как простолюдины, в
камзолах и шапках из вареной кожи2; но у них были секиры,
мечи, луки, стрелы и большие ножи, которыми они орудова-
ли с ловкостью.

1
Еж, разновидность заградительной балки, — это была крепкая ко-
лода, обычно подвижная и утыканная крючьями и большими железными
шипами. У Васа есть описание, совершенно подобное нашему, которое не
преминул процитировать г-н Виоле-ле Люк при объяснении слова Bretèche
[фр. выносная башня, бойница]:
Имел в то время ров,
Высокий, и глубокий, и исправный,
На рву снаружи еж,
А внутри заключен был дом
(Роман о Роллоне, стих 9444).
Этот еж, несомненно, предотвращал попытки переправиться через
ров, когда разводной мост был сложен или поднят. (Прим. П. Париса).
2
«Как виланы, в вываренных кожухах и шапках». От кожуха [cuirie]
произошло слово кираса, которое мы еще применяем, очень невпопад,
к железному доспеху, закрывающему грудь; старинное слово латники
[fer-vêtus, букв. «одетые железом»] гораздо лучше подошло бы нашим ки-
расирам. (Прим. П. Париса).

441
 Мессир Ивейн занялся вначале теми, кто держал пре-
красную юную деву; первому он вонзил в тело свою глефу,
второго раскроил мечом до самых зубов. Остальные, буду-
чи застигнуты врасплох, сбиты наповал, поражены, даже не
пытались дать отпор; он их гнал и рубил во что попало —
по плечам, рукам и головам. Кто-то на бегу все же метнул в
него секиры, ранив коня и его самого. Только двое решились
одолеть ежа и насилу выбрались изо рва. Мессир Ивейн и не
подумал их преследовать.
Тогда хозяин дома спустился из башни и выразил при-
знательность своему избавителю.
— Не жалейте о своем коне, — сказал он, — вы найдете
здесь еще лучшего.
Войдя в дом, они нашли старую даму лежащей без
чувств; юная девица при звуке их шагов забилась под кро-
вать, приняв их за воров. Услышав голос брата, она выбра-
лась наружу и сказала им, что ее, слава Богу, не обесчестили.
— Благодарите достойного мужа, которому мы обязаны
нашим спасением, — сказал юноша, — и если уж вы уцелели,
то гибель моих слуг я переживу.
Легко предугадать, что мессира Ивейна любезно прию-
тили на ночлег. Когда он улегся, юноша спросил у него, на-
мерен ли он подняться с самого утра.
— Да, прямо на рассвете; у меня столько дел, что вы себе
представить не можете.
— Но, сир, — возразил юноша, — вы не забыли, что зав-
тра праздник Пятидесятницы: если я и не могу вас удержать,
то, по крайней мере, до мессы не садитесь на коня. Если вам
угодно, я велю прочесть ее здесь неподалеку и останусь с
вами до самого ее конца.
— Вы говорите как человек благоразумный, и я вам при-
знателен; но пусть месса будет рано утром.
Юноша поклонился и лег на ложе, постеленное в ногах у
мессира Ивейна.
Наутро юноша поднялся незадолго до рассвета и осед-
лал лучшего из своих коней, ожидая пробуждения мессира
Ивейна. Увидев его на ногах, он сказал:

442
 — Это конь, носивший моего отца, и коня этого он не
променял бы ни на какого другого; но будь у меня еще луч-
ший, я бы отдал его вам от всего сердца.
Мессир Ивейн поблагодарил его, сел на коня и отпра-
вился слушать мессу за одно английское лье от дома, вместе
с юношей, его матерью и сестрой. Затем его провожали еще
два лье, и он простился с ними, назвав свое имя.
Близился Третий час1, когда взорам мессира Ивейна
предстала глубокая долина. Спуск оказался крутым и труд-
ным; он предпочел идти пешком, держа коня за узду. В даль-
ней оконечности долины расстилался прекрасный луг, пере-
секаемый рекой; на берегу возвышался роскошный шатер;
к полам его были приторочены десять щитов и столько же
глеф. Невдалеке мессир Ивейн заметил девицу, привязан-
ную за косы к одной из ветвей, руки ее тоже были связаны.
Кровь обагрила ее прекрасные волосы и залила ей лицо; не-
много поодаль к стволу дерева был накрепко привязан ры-
царь в одних портах; грудь его и полотно были окровавлены.
При этом зрелище мессир Ивейн не мог удержаться от слез.
Вначале он приблизился к девице, истерзанной болью
и своими криками; ей едва хватало сил говорить. Она ды-
шала с трудом, глаза ее покраснели и опухли, кожа кое-где
полопалась, туго натянутая косами. И все же она повторяла
полушепотом:
— Мессир Гавейн, отчего же вы не здесь!
При этом имени мессир Ивейн подъехал к ней вплотную:
— Сударыня, кто так жестоко обошелся с вами и почему
вы поминаете мессира Гавейна, одного из тех, кого я люблю
сильнее всех на свете?
— Как вас зовут? — спросила она слабым голосом.
— Меня зовут Ивейн, я сын короля Уриена, двоюродный
брат того, о ком вы сожалеете.
— Увы! Если бы мессир Гавейн был здесь, он бы не побе-
рег ни душу, ни тело, чтобы отомстить за меня; ведь я терплю

1
С девяти часов утра до полудня. (Прим. П. Париса).

443
муки единственно за то, что оказала ему услугу. Он бы защи-
тил меня не только ради меня самой, но и ради того, кто вам
виден совсем неподалеку и кого они, наверное, убили.
— Кто же этот рыцарь?
— Он вам хорошо знаком: это Сагремор Шалый!
Велико же было волнение мессира Ивейна; но кого ему
первого спасать, друга или девицу? Он выбрал ее и переру-
бил сук, на котором она была подвешена. Девица упала; он
собрался ее развязать, когда вдруг явился во всеоружии ры-
царь из шатра.
— Сир, — сказал мессир Ивейн, — я не знаю, кто вы та-
кой; но вы совершили тяжкое преступление, обойдясь недо-
стойно с одним из лучших рыцарей из дома короля Артура и
с этой девицей, ехавшей под охраной мессира Гавейна.
— Как! — воскликнул рыцарь, — вы из дома Артура?
— Разумеется; и не вы принудите меня от этого отречься.
— Тогда берегитесь, я вас вызываю.
Они берут разгон и устремляются друг на друга; рыцарь
ломает глефу о щит мессира Ивейна; а тот, более сопутству-
емый удачей, одним ударом валит всадника и коня и, не
давая рыцарю подняться, пять или шесть раз проезжает по
его телу; затем возвращается к девице и принимается развя-
зывать ее. Но из шатра выходит второй рыцарь и вызывает
его, подобно первому. Мессир Ивейн едва успел развязать
девице руки; он спешно садится в седло и с глефой напере-
вес поджидает нового противника. Они со всей силы бьют
в щиты; наконец, глефа рыцаря разбита, мессир Ивейн его
приподнимает, бросает через конский круп и снова возвра-
щается к девице. Опершись на свою глефу, он соскочил с
коня и стал развязывать ей волосы; но они были так длинны,
тонки и перепутаны, что дело продвигалось медленно.
— Отрежьте их, ради Бога, — просила его страдалица.
— Нет, сударыня, они слишком хороши; не хотел бы я
похитить у вас такое сокровище.
Между тем из шатра вышли другие рыцари и стали
выкликать ему угрозы; так что, прежде чем распутать все

444
пряди, пришлось ему заново взяться за глефу и сесть на
коня. Все устремились на него, накинулись разом и сброси-
ли наземь сбоку от его коня. Он встал и продолжал усердно
отбиваться, но тут один из нападавших сказал другим, что
стыдно, мол, шести конным воевать с одним пешим.
— Дадим ему время хотя бы сесть на коня; у нас еще бу-
дет довольно перевеса.
Поколебавшись немного, они отступили, а тот, кто удер-
жал их, обратился к мессиру Ивейну:
— Ей-богу, рыцарь, если вы от нас уйдете, вы будете ве-
ликий герой. Давайте поменяемся конями: мой стоит двух
таких, как ваш, он отдалит тот миг, когда вы разделите участь
другого всадника, привязанного вон к тому стволу.
Он говорил так, чтобы ввести своих сообщников в за-
блуждение; на деле же он желал освободить Сагремора; ибо
это был рыцарь, которого Сагремор, как не следует забы-
вать, победил и вынудил сдаться в ту ночь, когда сопрово-
ждал мессира Гавейна к дочери короля Норгалльского. Сей
рыцарь в возмещение поклялся приходить ему на помощь
против всех и вся. Мессир Ивейн охотно согласился на пред-
ложенную мену, и бой возобновился. Все так же делая вид,
что помогает своим соратникам, рыцарь Сагремора излов-
чился и стал между ними и мессиром Ивейном, весьма удив-
ленным столь нежданной помощью. Тут рассказ его поки-
нет, чтобы поведать нам, как обстоят дела у Ланселота.

LXXVI1
асставшись с мессиром Ивейном и герцогом Кла-

Р ренсом, Ланселот пустился по дороге, которая далее

сливалась с той, что избрал мессир Ивейн. До конца
дня ему никто не встретился. Перейдя длинную долину, он
преодолел холм, ее замыкающий, и вскоре после этого за-
1
Несколько листов, утраченных в старой доброй рукописи 1430, вы-
нуждают нас некоторое время следовать № 339, л. 78, сопоставляя ее со
старинными печатными изданиями. (Прим. П. Париса).

445
метил носилки с рыцарем в сундуке. От девицы он узнал о
тщетной попытке, предпринятой рыцарем, обладателем бе-
лого щита с алым львом. По этой примете Ланселот узнал
мессира Ивейна.
— Извольте раскрыть этого рыцаря, — сказал он девице.
— Со всей охотой, если вы попытаетесь поднять его,
обещая за него отомстить.
Ланселот обещал, и оруженосцы поставили сундук на
землю. Тогда он продел руку раненому под мышку, поднял
его без усилий и бережно уложил на траву. Рыцарь испустил
глубокий вздох и сказал, глядя на Ланселота:
— Сир, да будет благословен час вашего рождения! Вы
совершили то, что напрасно пытались сделать многие дру-
гие. Вы лучший рыцарь в мире, я это вижу, и вам я обязан
окончанием моих нестерпимых мук. Теперь они ничто по
сравнению с тем, как я страдал в сундуке.
Он подал знак одному из оруженосцев.
— Поспешите известить моего отца и брата о том, что
вы видели, — сказал он, — этот доблестный рыцарь приедет
на ночь к нам домой; мы примем его со всеми почестями,
каких он достоин.
День клонился к закату; пора было выбирать, ночевать в
лесу или пойти следом за носилками; Ланселот принял при-
глашение рыцаря.
Оруженосец умчался, неся в замок счастливую весть,
пока Ланселот помогал устроить ложе из зеленой травы и
душистых цветов; рыцаря обернули покрывалом, снова уло-
жили на конные носилки1 и двинулись в путь. Сундук остал-
ся на дороге: рыцарь, только выйдя оттуда, боялся созерца-
нием его оживить свои мучения.
Замок высился на берегу Темзы; за красоту и приятное
расположение его прозвали Веселым замком. Старик, его
сеньор, носил имя Траян Веселый; в юности он слыл одним
из первых удальцов, красавцев и женолюбов. Сыновьями
Носилки, помещаемые поперек на спины двух лошадей; в отличие
1

от носилок, которые несли на руках. (Прим. П. Париса).

446
его были Адриан Веселый, изъятый из сундука Ланселотом,
и Мелиан Веселый, который тотчас, как пришло известие,
поспешил им навстречу. Едва заметив носилки, он простер
руки к Ланселоту, затем расцеловал своего брата и стал рас-
спрашивать, как тот себя чувствует.
— Хорошо, — ответил Адриан, — благодарение Богу и
этому доблестному рыцарю, который единственный сумел
если и не исцелить мои раны, то, по крайней мере, унять мои
муки. И это он, я уверен, сумеет отомстить за нас всех нашим
злобным врагам.
У входа в замок им было слышно, как народ на улицах
поет и водит хороводы, держа в руках сальные и восковые
свечи.
— Добро пожаловать, — говорили все они, — доблестный
рыцарь, освободитель нашего сеньора!
У входа в залу показался старый Траян; он шел им на-
встречу и плакал от радости, что вновь увидел сына. Все
столпились вокруг Ланселота; наперебой помогали ему сой-
ти с коня и снять доспехи; ему постелили, его уложили, а Ме-
лиан сказал, рассмотрев его немного:
— Сир, если вас не затруднит, я спрошу, не из дома ли вы
короля Артура?
— Да, но почему вы об этом спрашиваете?
— Как я могу это забыть? Вы, конечно же, тот самый, кто
в Камалоте избавил от железа увечного рыцаря1.
— Да, и я прекрасно помню все огорчения, какие мне
доставило это дело.
— А вы знаете, кто именно был обязан вам своим избав-
лением?
— Нет; но я знаю, что из-за него я пробыл в темнице без
малого два года.
— Ах, сир, благослови вас Бог превыше нас всех! Это у
меня вы извлекли железо; и мы с братом оба должны благо-
дарить вас за завершение наших бед. Но это не все. В при-

1
См. «Ланселот», т. I, стр. 96. (Прим. П. Париса).

447
дачу вы исцелили нам отца, а он был далеко не в лучшем
здравии. Вот послушайте: на краю этого леса живет один не-
честивый рыцарь; он чрезвычайно силен; он ростом выше
самого Галеота; это Карадок из Печальной башни. Его брат,
не менее коварный и не менее жестокий, чем он, пронзил
меня глефами, от коих вы меня избавили. Хоть и изранен-
ный, я нашел в себе силы поразить его насмерть; отсюда и
беспощадная вражда между нашими родами. Однажды он
напал на моего брата Адриана, который отбивался долго, но
был сильно изувечен, как вы сами видели. По причине своей
неслыханной жестокости Карадок не даровал ему смертель-
ного удара, предпочтя продлить его мучения. Он велел пе-
ревезти его в свой замок, и после того, как его долго томили
в сыром подземелье, мать Карадока, злонравием превосхо-
дящая всех прочих женщин, достала его из этого узилища,
дабы приумножить его страдания. Владея тайной ворожбы
и чародейства, она при помощи волшебных слов внедрила
его в сундук, откуда вы его изъяли; силою этих слов ему за-
казано было выйти оттуда, пока наилучший из рыцарей не
сумеет его извлечь, не причинив ему боли и даже не стро-
нув с места сундук. В ожидании этого мой брат не мог ни
умереть, ни предвидеть конца своим мукам. Предначертав
ему сей жребий, она велела принести его к замку, чтобы в
этом виде показать всей его родне. Ни с чем не сравнится
горе, обуявшее нашего сеньора отца. Он оглох, у него отня-
лись руки и ноги, и любой из нас предпочел бы смерть таким
великим напастям. Но мера их не была исчерпана. Немного
погодя я ехал по лесу верхом с двумя моими дядями и дру-
гими родичами; мы стали говорить о моем отце и о брате, и
я в слезах воскликнул: «Ах! Господи Боже мой, возможно ли
моему отцу надеяться когда-либо обрести исцеление?» Тут
некая девица верхом на иноходце пересекла нашу дорогу
и проронила мимоходом: «Да! Но один не исцелится прежде
другого». Мы замерли в изумлении. Напрасно пытался я ее
догнать; я попусту потратил силы, но так и не узнал, кто она.
Я только знал, что мой брат не будет здоров, пока его не вы-

448
нут из сундука. Но с тех пор, как он вышел оттуда, благодаря
вам, сир рыцарь, мой отец стал ходить и слышать, чего за
ним не водилось уже два года. Если раны моего брата осмо-
трит умелый лекарь, они, я думаю, заживут, как зажили мои,
когда вы извлекли мое железо.
Так Ланселот узнал, что злейшим врагом отца и двух
братьев был все тот же ненавистный Карадок, похититель
мессира Гавейна. Он открыл Мелиану цель поиска, предпри-
нятого им вместе с герцогом Кларенсом и мессиром Ивей-
ном.
— Но не изволите ли вы сказать нам, — продолжил Ме-
лиан, — кому мы столь многим обязаны?
— Я скажу вам то, что не говорил еще ни одному рыца-
рю: имя мое — Ланселот Озерный.
— Ах! — воскликнул Мелиан, — я множество раз слышал
о ваших подвигах.
Адриан же при имени мессира Ивейна вспомнил о ры-
царе, который пытался его приподнять.
— Если он все еще на том пути, — сказал он, — ему при-
дется провести ночь прямо в лесу. Но вы, сир, как вы думаете
одолеть мерзавца Карадока? До нынешнего дня рыцари ни
в одиночку, ни даже втроем или вчетвером не могли про-
тив него устоять. Мы наслышаны о вашей великой отваге;
но вы поймете наши страхи, когда увидите его. Не он ли по-
говаривал уже о том, чтобы завладеть королевствами Артура
и Галеота? Вот для того он и завел у себя в замке пагубный
уклад, и для того держит там монсеньора Гавейна, чтобы за-
влечь туда всех лучших королевских рыцарей, какие только
надумают его освободить. Если, несмотря ни на что, вы не
боитесь вызвать его на бой, я поеду с вами: сложить за вас
голову в ратном подвиге — это самое меньшее, чем мы мо-
жем вам отплатить.
— Да, — ответил Ланселот, — я попытаюсь сделать то, что
не устрашило рыцарей, достойнейших, чем я.
— Если кто и победит Карадока, — сказал Мелиан, — так
тот самый герой, которому дано было исцелить нас.

449
 Оставим ненадолго Ланселота, чтобы увидеть, что стало
с мессиром Гавейном.

LXXVII
родержав его в объятиях целое лье, Карадок велел

П сорвать с него одежды, чтобы потуже привязать

его на лошадиную спину; двое дюжих слуг били его
плетьми, проливая благородную кровь изо всех частиц его
тела. Он терпел, не проронив ни единой жалобы; он думал
лишь о том, как будут огорчены и дядя его, и собратья, уз-
нав о его злоключении. Когда они прибыли в Печальную
башню, Карадок велел его развязать, чтобы сдать на руки
своей матери.
— А! Гавейн! — вскричала старуха при виде его, — вот ты
мне и попался! Уж я тебе припомню гибель моего драгоцен-
ного брата, которого ты предательски убил!
— Я никогда никого не предавал.
— Ты лжешь: как мог бы ты без предательства погубить
рыцаря, который стоил сотни таких же, как ты?
Когда Гавейн услышал, что его дважды обвинили в веро-
ломстве, он от ярости забыл все свои прочие беды.
— Сама ты лжешь, злобная ведьма, — воскликнул он, — и
если подлый великан, который захватил меня безоружного,
посмеет отстаивать твою ложь, я буду защищаться в самом
его доме, один на один против него или любого другого.
Старуха, все более и более свирепея, позвала своих ры-
царей.
— Не будет мне радости в жизни, — сказала она, — пока
этого предателя не разорвут на куски; если вы не смеете
убить его, так я сама это сделаю.
С этими словами она выхватила пику из станины и взя-
ла разбег, чтобы нанести удар, как вдруг ее сын встал между
нею и мессиром Гавейном, вырвав пику у нее из рук.
— Что вы затеяли? Вы хотите отнять у меня охотничью
добычу?

450
 — Как, сын! Он назвал меня злобной ведьмой, а ты не
даешь мне его наказать?
— Матушка, разве вы не видите, что он желает смерти,
чтобы избежать тюрьмы, где я его сгною?
Так удалось ему унять бешенство старухи. Но она распо-
рядилась уложить мессира Гавейна вдоль стола, после чего
намазала все его раны некоей мазью, с тем чтобы растравить
их, но так, чтобы яд не проник до сердца. Затем она велела
трем слугам перенести его в темное подземелье, где кишели
всевозможные гады.
Посреди темницы был огромный мраморный столп,
полый внутри, куда угнездили одр, покрытый грубой и уз-
ловатой соломой. Гавейн мог там распрямиться, но не мог
привстать, ибо ниша эта не имела и трех пье в высоту. Еже-
дневно ему приносили его скудную долю хлеба и воды; лишь
тонкое одеяло укрывало его от ледяного холода в этом узи-
лище с низкими сводами, населенном смрадными змеями.
Неумолчно и пронзительно звучало шипение гадюк и ужей,
которые, чуя человеческую плоть, алчно вились и вздыма-
лись вокруг столпа. Не единожды чуял он искушение спу-
ститься с одра и отдаться на съедение этим жутким тварям;
но позор подобной смерти останавливал его, равно как и
страх погубить свою душу. Ведь это значило бы доброволь-
но пожертвовать своим телом, употребив его на угощение
подобным сожителям; и потому он рассудил, что лучше тер-
петь, чем отчаиваться. Так провел он ночь. Яд проник в его
ноги, и руки, и лицо; двадцать раз он терялся в забытьи, не-
престанно одолеваемый и терзаемый ужами, коих отталки-
вал ногами и руками.
Между тем в другой части замка жила одна девица, воз-
любленная Карадока. Она возненавидела его за то, что он ее
похитил у первого друга, храброго и учтивого рыцаря, ко-
торый погиб, желая защитить ее. Она долго жила у госпожи
Бланкастельской, о ней и говорила эта дама своему кузену
Галескену, герцогу Кларенсу, как мы видели выше. Не будь
она под пристальным надзором Карадока, она бы не оста-

451
лась ни на день в этой проклятой башне. Окно же ее выходи-
ло в сад, примыкавший к темному узилищу мессира Гавей-
на. Она услышала жалобы и не усомнилась, что они исходят
от доблестного рыцаря, чьи подвиги и чье благородство при
ней так часто восхваляли.
— Ах, Боже мой! — говорил узник, — заслужил ли я столь
жестокую кончину! Дядюшка Артур, вы будете горько сте-
нать, проведав о моем несчастье! А вы, мои сподвижники
по Круглому Столу, как вы пожалеете, что не знали, что со
мною случилось! а еще более вы, госпожа королева; а пуще
всех вы, Ланселот! Дай вам Бог, по меньшей мере, укрепить-
ся в вашей несравненной отваге! Вы один могли бы избавить
меня от этой муки, когда бы одной доблести здесь было до-
вольно; но замок этот не боится никого из смертных, а его
владелец-тиран так неустанно бдит, что уж несомненно из-
бежит вашей мести.
Так сетовал мессир Гавейн. Слушая его, девица спусти-
лась вниз и прильнула головой к окошку темницы.
— Монсеньор Гавейн! — позвала она вполголоса.
— Кто меня зовет?
— Другая жертва, подруга, которая никогда вас не виде-
ла, но готова жизнь отдать, только бы помочь благородному
защитнику дам и девиц.
— Увы! Сударыня, разве вы можете облегчить мою
участь? Я изранен, истерзан, опух, брошен безоружный зме-
ям; вот будь у меня палка, чтобы от них обороняться, я бла-
гословил бы того, кто мне ее дал.
— Только-то и всего? Она у вас будет; и сверх того мазь
для ваших ран.
Она вернулась в каморку, где жила, и, не теряя времени,
открыла ларец и взяла из него коробок. Затем она нагнула
длинный шест, на котором висело ее дневное платье, огля-
нулась, не видит ли кто, закинула его в сад, пошла туда по-
добрать его, подняла себе до плеча, прикрепила к нему ко-
робок, подошла к окну темницы и бросила шест у столпа, где
лежал Гавейн.

452
 — Отвяжите этот коробок, — сказала она, — там вы най-
дете целебную мазь.
Мессир Гавейн сделал, как ему было сказано: он поднял-
ся, взял коробок и натер мазью свои члены, воспаленные и
опухшие не так от змеиных укусов, как от яда старой ведь-
мы. А из шеста он выломал три палки и начал избивать ими
ужей и прочую нечисть, которая теперь сочла за лучшее дер-
жаться поодаль.
Девица же, возвратясь в свою каморку, припомнила
один рецепт, перенятый ею у матери Карадока. Она велела
юной служанке, приставленной ухаживать за нею, принести
одну меру ржаной муки; смешала ее с соком руты, змеевика
и еще пяти кореньев, обладающих действенной силой; она
замесила тесто, слепила из него хлебец, испекла его и раз-
резала на мелкие куски, и все это побросала в окошко тем-
ницы. Змеи, привлеченные запахом хлеба, выползли из глу-
бин подземелья, куда они попрятались; они стали одна за
другой глотать это лакомство, издавая шипение, слышимое
из глубины сада. Когда они наелись до отвала, то улеглись,
а поскольку тепло хлеба стало побеждать ледяной холод их
крови, они издохли, сплетясь друг с другом в клубок.
Но тогда зловоние стало непереносимо. Гавейн никак не
угадывал его причину, дивясь, однако, что уже не попадает-
ся под руку ни одной змеи. Когда настала ночь, девица при-
вязала к оконечности другого шеста мясные припасы, кото-
рые спустила туда же в темницу, добавив к ним хрустальный
фонарь с горящей свечой. Мессир Гавейн огляделся вокруг:
в одном углу лежала груда сплетенных бездыханных змей.
Девица умудрилась и еще кое в чем: на следующую ночь она
завернула еду мессира Гавейна в свои одежды; эти одежды
уберегли его от холода. В другой раз она протянула ему на
конце длинной палки белые простыни, подушку и стеганое
одеяло. Спасенный тем самым от голода, нечистых тварей и
холода, он двадцать раз благословил свою благодетельницу;
но еще признался ей, что не может выносить зловония от
змеиных трупов.

453
454
 — Стало быть, надо и это устроить, — сказала она.
И она развела перед окном огонь из серы, смешанной со
щепоткой ладана. Когда он разгорелся, она бросила несколь-
ко горящих головней в темницу. Зловоние тотчас исчезло;
мессир Гавейн вздохнул полной грудью и уже не знал иных
бед, как только его несвобода.
Здесь повествование прерывается, чтобы известить нас
о том, что происходило на берегах Темзы, при дворе короля
Артура.

LXXVIII
канун Пятидесятницы, в тот самый день, когда мес-

В сир Ивейн, Галескен и Ланселот тайно отправились

на поиски мессира Гавейна, король Артур не преми-
нул спросить, выходя после вечерни, почему не видно его
племянника и трех других рыцарей. Галеот немедля сел на
коня и, не найдя дома ни мессира Ивейна, ни Галескена, ни
Ланселота, стал спрашивать оруженосцев, но и те не могли
сказать, куда они делись. Он уже встревожился, как вдруг на
обратном пути во дворец заметил Лионеля, который мчал-
ся верхом по узкой тропе. Лионель накануне бдел всю ночь,
как и положено новому рыцарю, и лишь на другой день ему
предстояло быть посвященным рукою короля. Однако он
уже надел кольчугу и укрыл ее серым плащом, осмотритель-
но спустив капюшон на самый нос; так что Галеот узнал его
только по коню, который был под ним. Он нагнал и застиг
его перед мостом, когда тот собирался проехать мимо; Гале-
от схватил коня за узду.
— Куда вы, Лионель? — спросил он.
— Сир, ради Бога, пустите меня.
— А вы знаете, что не подобает надевать рыцарские до-
спехи, когда вы еще не рыцарь? Король Артур не препоясал
вас мечом, который у вас на боку.
— Сир, умоляю, пустите меня и ни о чем не спрашивай-
те, ради того, что вам дороже всего на свете.

455
 — Вы меня так заклинаете, что я не могу настаивать, но
уж дальше-то я вас не пущу.
В этот миг Галеот оглянулся и увидел, что сюда едет ору-
женосец со щитом на шее.
— Стой, — сказал он оруженосцу, а Лионель тем време-
нем указывал тому ждать его, где было условлено. Оруже-
носец счел своим долгом повиноваться хозяину, а Лионель,
чтобы проехать, сунул руку под плащ, обрезал повод, за ко-
торый держал Галеот, и с быстротою молнии пустился прочь.
— Ах, необузданное сердце1, — крикнул ему со смехом
Галеот, — недаром вы кузен Ланселота!
И, пришпорив своего скакуна, силой и резвостью пре-
восходившего коня Лионеля, он его догнал, обхватил рука-
ми, приподнял и усадил перед собою на конскую шею. Лио-
нель так отбивался, извивался и пыжился, что под конец они
оба упали на землю один поверх другого.
— Я не отпущу тебя, — сказал Галеот, — пока не узнаю,
куда ты собрался.
— Увы! Вижу я, от вас это не утаишь. Я поехал следом за
моим сеньором кузеном; он отбыл в этот лес во всеоружии
вместе с мессиром Ивейном и еще одним рыцарем, мне не-
знакомым; куда они отправились, мне неведомо; но, видно,
в том была сильная нужда. Ради Бога! прошу вас, не задер-
живайте меня больше.
С досадой выслушал Галеот известие Лионеля. Как же
мог Ланселот уехать, не предупредив его? Но, не желая обна-
ружить свою горечь, он сказал:
— Успокойтесь, Лионель, они все трое так отважны, что
не дадут нам ни малейшего повода бояться за них. Но не вам
подобает ехать к ним на помощь: вы не рыцарь и еще не
вправе носить доспехи. Впрочем, возможно, что уже нынче
ночью наши друзья вернутся и не покинут монсеньора коро-
ля в такой великий день, в Пятидесятницу.

1
См. «Ланселот», т. I, стр. 45 (Прим. П. Париса).

456
 И так он его увещевал и уламывал, что Лионель согла-
сился вернуться; они приехали домой вдвоем. Галеот не
отходил от него ни на миг, чтобы тот не вернулся без него
обратно в лес. Он хранил тайну отъезда трех рыцарей, боясь
огорчить королеву известием, что Ланселот уехал, не про-
стившись с нею. Но вернемся теперь к Мелиану Веселому.
Траян напутствовал Ланселота, а провожал его Мелиан,
брат того, кого он вынул из сундука. Они вместе миновали
дом, который трудами мессира Ивейна был нынче свободен
от воров, забравшихся туда. Владелица дома сама же и на-
правила Ланселота на дорогу, избранную мессиром Ивей-
ном. Мелиан вернулся в Веселый замок, а оттуда на другой
же день выехал в Лондон. Он прибыл туда в самый вечер
Пятидесятницы. Утром король посвятил Лионеля в рыцари;
чтобы сесть за стол, он ожидал, кто ему расскажет или воз-
вестит о некоем новом приключении1; как вдруг из окна, где
он стоял облокотясь, он вроде бы заметил девицу, ведущую
на золотой цепи льва, увенчанного короной. То был первый
ливийский лев, виденный в Великой Бретани. Остановясь
у самых ног короля, девица посулила любовь своей госпо-
жи, прекраснейшей и богатейшей в мире дамы, тому рыца-
рю, который сумеет укротить ее льва; и Лионель, запросив
оное испытание в дар новопосвященному, после жестокой
битвы убил льва. Но это досконально изложено в ветви, по-
священной Лионелю2; там мы увидим, как впоследствии он
отдал шкуру венценосного льва мессиру Ивейну в обмен на
червленый щит с белой полосою, каковой всегда предпочи-
тал за сходство со щитом его кузена Ланселота; а тот был бе-
лый с червленой полосою.
1
Об этом обычае при дворе Артура см. «Король Артур», стр. 450.
(Прим. перев.).
2
Я не думаю, что эта ветвь о Лионеле сохранилась. Что касается вет-
ви об Ивейне, то Кретьен де Труа, по-видимому, не знал текста «Лансело-
та» или, по крайней мере, не следовал ему. Он довольствовался тем, что
приписал своему Рыцарю со львом, Ивейну Уэльскому, те приключения,
которые в неизданном романе об Артуре отнесены на счет других рыца-
рей. (Прим. П. Париса).

457
 Однако приключение сие, как бы чудесно оно ни было,
не могло заставить забыть, что ни мессира Гавейна, ни Лан-
селота, ни мессира Ивейна не было на службах и пирах Пя-
тидесятницы. Король, королева и Галеот были одинаково
снедаемы тревогой, когда явился Мелиан Веселый. Он воз-
вестил, что прибыл от имени Ланселота, и в тот же миг все
лица озарила надежда. Он рассказал о злополучном похи-
щении мессира Гавейна и о том, как Ланселот, мессир Ивейн
и Галескен решили пуститься на поиски похитителя. Коро-
лева, слушая рассказ Мелиана, не могла скрыть свою досаду.
— Я беспокоюсь за Гавейна, — сказала она, — но я не про-
щу остальным, что они уехали, не спросив позволения у нас.
И сославшись на внезапное недомогание, она заперлась
в своих покоях, чтобы наплакаться там вволю. Король, пове-
рив, что ее волнуют лишь опасности, грозящие мессиру Га-
вейну, последовал за нею с упреками.
— На самом деле, — сказал он, — вам надо бы живее при-
нимать к сердцу Ланселота, который вас так славно защитил.
Что до меня, я не знаю, какая утрата огорчила бы меня силь-
нее: его или моего племянника.
— Сир, — ответила королева, — молите Бога, чтобы он
вернул нам вашего племянника, и не просите у него ничего
более.
После короля к королеве пришел Галеот и увидел ее всю
в слезах.
— Ради Бога, что с вами, госпожа? Не рано ли терять на-
дежду на возвращение вашего друга?
— Дайте мне выплакаться, Галеот; я так страдаю, и я не
хочу говорить о причине моей скорби.
Галеот вернулся к королю, не лучше него уразумев, от-
куда взялось такое отчаяние.
Решено было начать поиски мессира Гавейна с завтраш-
него дня; за пять дней они надеялись добраться до Печаль-
ной башни. Король просил не разъезжаться баронов, собрав-
шихся в честь праздника, и выехал вместе с ними вслед за
Мелианом, обогнув вначале лес, чтобы избегнуть опасности

458
затеряться во множестве его закоулков. Королева отказалась
ехать с ними, отговорившись тем, что не вполне здорова для
верховой езды. Но прежде чем рассказывать, что с ними ста-
ло, следует вернуться к Ланселоту.

LXXIX
роехав недолгое время, Ланселот оказался в долине,

П где мессир Ивейн отбивался всеми силами от десят-

ка злодеев, от тех, что привязали Сагремора к дре-
весному стволу, а к ветвям другого дерева подвесили за во-
лосы девицу, его возлюбленную. Распознав мессира Ивейна
по цветам его щита, Ланселот живо пришпорил коня, чтобы
прийти ему на помощь.
— Смерть вам! — объявил он нападавшим.
Первый же, кого он настиг, покатился по траве, обливаясь
своею кровью; острие глефы засело в теле разбойника. Тогда
он обнажил свой меч; и вот он рубит руки, рвет кольчуги, сечет
головы. Четверо убиты, пятый ранен, прочие бегут. Но тот, ко-
торый более защищал, чем донимал мессира Ивейна, не стал
догонять сообщников, а вместо этого вернулся к Сагремору,
разрезал на нем путы, отвел его в шатер и предложил ему соб-
ственное платье. Затем он поспешил избавить от последних
пут девицу, чьи руки были ободраны, а голова изранена. Он
уже отвел ее в шатер, когда туда явились Ланселот и мессир
Ивейн, радуясь тому, что нашли Сагремора. Стол был накрыт
на десять рыцарей; не надо и спрашивать, воздали ли они
должное яствам, коими он был уставлен. После трапезы у них
было времени вдоволь, чтобы поведать о своих приключени-
ях. Сагремор возвращался в замок Агравейна со своею новой
возлюбленной, когда их остановили десять рыцарей короля
Норгаллии, признав в девице наперсницу дочери своего ко-
роля в ее любовных утехах с Гавейном.
— Я был безоружен, — добавил Сагремор, — и не мог
защитить ни мою подругу, ни себя самого; мы бы погиб-
ли, если бы не явились вы. Тот, кто нас развязывал, неког-

459
да обещал мне стать моим рыцарем, когда нам пришлось
покинуть дом короля Норгаллии; он отплатил мне верой и
правдой, как видите.
— Увы! — воскликнул мессир Ивейн, — с монсеньором
Гавейном в этот час обходятся не лучше, чем обошлись не-
давно с вами. Он в плену у Карадока в Печальной башне, и
одному Богу известно, сумеем ли мы его освободить.
Сагремор был жестоко ранен и не мог поехать с ними.
Вместе со своей возлюбленной и добрым рыцарем из Нор-
галлии они сели на коней и вернулись в Лондон. Наш рассказ
отпускает их, чтобы последовать за Ланселотом и мессиром
Ивейном по дороге в Печальную башню.

LXXX
ерез час после того, как они расстались с Сагремо-

Ч ром, Ланселот и мессир Ивейн повстречали сестру

девицы, проводившей Галескена в Темный замок.
Ланселот приветствовал ее, а мессир Ивейн спросил, не зна-
ет ли она прямой дороги к Печальной башне.
— А что мне будет, — спросила она, — если я покажу вам
эту дорогу?
— Будут вам друзьями, — ответил Ланселот, — два бра-
вых рыцаря.
— В самом деле бравых, если вы доберетесь туда, куда
метите.
— А в чем дело? — воскликнул Ланселот.
— Да в том, что отсюда и дотуда вас найдется чем оста-
новить, даже если у вас отважное сердце и хватит стойкости
в придачу.
От этих слов Ланселот побагровел.
— Мы решились, — сказал он, — достичь Печальной баш-
ни; и позор тому, кто затевает дело, не смея довести его до
конца!
— Кто из вас, — спросила девица, — занят поиском мон-
сеньора Гавейна?

460
 — Оба, — ответил Ивейн.
— Не худо бы вам знать, что, согласно пророчествам му-
дрецов, сокрушить пагубный уклад Печальной башни назна-
чено самому доблестному рыцарю в мире.
— Мы пойдем на это дело и явимся ко двору короля Ар-
тура не иначе, как приведя туда мессира Гавейна.
— Я буду рада проводить вас, когда вы скажете мне ваши
имена.
Ланселот молчал.
— Как вам угодно, так и будет, — сказала она. — Назови-
тесь, или я не поведу вас.
Весь зардевшись от стыда, Ланселот назвал себя.
— Вот теперь пойдем, — сказала она, проезжая вперед
обоих рыцарей. Когда день стал клониться к вечеру, она за-
вернула к одному отшельнику, где они заночевали. Это был
родственник девицы, в прошлом рыцарь. Наутро, прежде
чем сесть на коней, они прослушали мессу; затем они добра-
лись до замка Пинтадоль, где им поведали о подвигах Гале-
скена.
— Но, по меньшей мере, сударыня, — сказал Ланселот, —
не удлиняйте наш путь ради того, чтобы избежать какой-ни-
будь досадной встречи: мы вам за это не будем благодарны.
— О! — отвечала она с усмешкой, — не бойтесь: у вас бу-
дут все неприятности, каких вы только пожелаете.
Затем они очутились среди прекрасных нив Аскалона
Темного. Девица спросила у крестьян, не проезжал ли здесь
накануне рыцарь с девицей.
— Да; рыцарь даже зазря пытался извести дурной уклад
этих мест.
Когда они подъехали к воротам замка, их начала оку-
тывать тьма. Девица первая сошла с коня, мессир Ивейн за
нею. Они добрались до кладбища, где вновь забрезжил свет;
мессир Ивейн услышал причитания, но не мог угадать, отку-
да они исходят.
— Сир, — сказала девица, указывая ему на церковные
двери, — ваш друг просил, чтобы ему не давали избегнуть

461
опасных путей; желаете ли вы первым оценить опасность
этой затеи? Но предупреждаю: будь вы хоть самым отваж-
ным из смертных, вас проберет дрожь до самых костей.
— Нет на свете страданий, — возразил Ивейн, — превы-
ше духа человеческого. Скажите мне только, сударыня, како-
ва эта затея; если для нее потребна одна решимость, я сумею
завершить ее благополучно.
— Да ведь смелыми словами здесь не обойтись: истинно
благородный муж должен знать, за что он берется, и прези-
рать лишь те опасности, о коих составил суждение.
Тут она изложила ему то, что сестра ее прежде говори-
ла герцогу Кларенсу; и когда он вознамерился сойти в храм,
она велела ему снова взяться за цепь, которая уже довела их
до входа на кладбище.
Мессир Ивейн сотворил крестное знамение, ухватился
за цепь левой рукой, а правой поднял обнаженный меч. Едва
он ступил два шага, как ощутил ужасное зловоние; однако
он все же продвигался вперед. Он проделал треть пути, и на
шлем его обрушилось столько ударов, и такой силы, что на-
прасно он поворачивал щит, ему было не уберечь ни бока,
ни спину, ни голову. Он пошатнулся, не чуя ног, и, наконец,
упал без памяти. Когда он снова открыл глаза, то едва мог
припомнить, что с ним приключилось; в довершение бед, он
упустил цепь. Обернувшись, он увидел проблески света на
кладбище и попытался было вернуться туда; но град ударов
не иссякал; более шести раз он падал, пока не добрался до
двери. Наконец, когда он достиг ее, у него уже не было сил
занести ногу, и он остался лежать на пороге. Ланселот ожи-
дал его поодаль; он подошел, ухватил его за плечи и увел на
кладбище.
— По правде говоря, — сказала девица, — не явился еще
рыцарь, который вышел бы с той стороны.
— Посмотрим, — возразил Ланселот, — если я этого не
испытаю, я умру от стыда.
С этими словами он взял в руку меч, отвязал щит и на-
крыл им голову.

462
 — Да вы что, — заспорила девица, — вам жить надоело,
или вы хотите вернуться к нам таким, как этот рыцарь, то есть
скорее замертво, чем заживо? Поверьте мне, любезный сир:
лучше жить долго и смиренно, чем до срока умереть героем.
— Не говорите так, сударыня; довольно будет того, что
вы мне укажете, с чего я должен начать.
Девица указала ему пальцем на цепь, и Ланселот произ-
нес вполголоса:
— Моя владычица и госпожа, препоручаю себя вам1.
Затем он перекрестился, сошел по ступеням, схватился
за цепь и решительно двинулся вперед. Зловонные миазмы,
окутавшие его, не вызвали у него дурноты; ибо дама, да-
рующая ему забвение любых невзгод, словно бы воздвигла
им заслон из нежнейших благоуханий. Вскоре на руки, на
голову и на спину ему посыпались удары; вот он чувствует
острия копий, секир и мечей, они ранят и пронзают его до
самых костей. Он падает на колени, он встает, он разит на-
право и налево среди неимоверного грохота, будто на глазах
у него разразился конец света; ничто не может его остано-
вить. Преодолев две трети пути, он снова падает на колени;
но Любовь и Доблесть поднимают его и берегут ему силы.
Он кружит мечом вокруг себя; ему мнится, что он крушит
все новые шлемы и щиты; как ни тяжело ему приходится, он
не отпускает цепи, так что, наконец, доходит до последнего
шага испытания. И тут двадцать острых лезвий впиваются
ему в голову, которую он, на удивление, еще чует на своих
плечах. Он падает навзничь, но руки его, распластанные по
земле, касаются порога; и тут дверь отворилась сама собою.
В тот же миг неиссякаемый свет залил церковь и все пределы
замка. Увидев, как разбегается тьма, девица едва не обомле-
ла от радости. Она спустилась в церковь вместе с мессиром
Ивейном, как видно, излеченным от всех своих ран счастли-
вым исходом приключения. Они подошли и подняли Лансе-
1
«Дама, вам препоручаю себя, где бы я ни был». Призыв, прозвучав-
ший впервые и повторяемый сотню раз героями последующих романов,
вплоть до Дон Кихота. (Прим. П. Париса).

463
лота; девица отвязала ему шлем, и мало-помалу он пришел
в себя. Они взяли его и перенесли к алтарю; там они сотво-
рили краткую молитву и вместе вышли из храма.
Их окружила многолюдная толпа, исполненная ликова-
ния и благодарности. Победителю воздавали почести, как
будто он сам Господь Бог. Те, что пришли ему поклониться,
были худы и бледны, подобно всякому, надолго запертому в
глубоком мраке. Один старик сказал Ланселоту:
— Сир, соблаговолите сделать еще одно усилие и пойти
за мной, вы узнаете новое приключение.
Ланселот поднялся еле-еле и вошел на кладбище со ста-
риком, который подвел его к красивой мраморной гробни-
це. Едва он увидел ее, как ощутил себя исцеленным и бод-
рым, как накануне испытания в храме.
Жители замка, обязанные ему своим избавлением, умо-
ляли его остаться на ночь у них; он не мог устоять.
Прежде чем он уснул, девица не преминула рассказать
ему, отчего завелся этот пагубный уклад. Мессиру Ивейну
понадобились действенные примочки, чтобы раны его за-
крылись и чтобы он имел силы сесть на коня в одно время
с Ланселотом. Девица по-прежнему ехала впереди, задумав
проводить их пока еще не в Печальную башню, а в Долину
Неверных Возлюбленных.

LXXXI
оехав до Капеллы Морганы, они нашли там ору-

Д женосца прекрасной госпожи Бланкастельской;

следует помнить, что он отказался пойти за гер-
цогом Кларенсом. Он спросил, намерены ли они догонять
своих отважных спутников.
— Разумеется, — ответил Ланселот, — к тому же мы хо-
тим по себе узнать, не утратит ли однажды свое имя Невоз-
вратная долина.
Ланселот, мессир Ивейн и девица спешились и подошли
ко входу в ограду, сотканную из ложного тумана. Желая сбе-

464
речь Ланселота для подвига в Печальной башне, девица об-
ращалась по большей части к мессиру Ивейну.
— Неудача герцога Кларенса вас не остановит, — сказа-
ла она, — ведь ваша доблесть у всех на устах. Тут-то и есть
опаснейший шаг во всей Великой Бретани, мне ли не знать;
рыцари, которым хватило духу войти сюда, до сего дня не
могут найти пути обратно. Если вам посчастливится больше,
вам останется только догнать Ланселота у замка Карадока.
В надежде предать забвению недавнюю свою неудачу,
мессир Ивейн был рад испытать на себе Невозвратную до-
лину. Он смело ступил за туманную ограду, а девица пошла
за ним следом, указав Ланселоту дождаться ее. Увы! мессир
Ивейн был не счастливее герцога Кларенса. Ему удалось пре-
одолеть стену с двумя драконами-стражами, но на мосту он
был повержен, разоружен и водворен туда же, куда и прочие
пленники. Девица, видя, что он вполне устроился в замке,
вернулась к Ланселоту.
— Мессир Ивейн, — сказала она, — как и все прочие, за-
платил свою дань Долине Неверных Возлюбленных. Чтобы
выйти отсюда с победой, надобны иные добродетели, кроме
доблести.
— Спору нет, сударыня, я не обладаю всеми добродете-
лями, присущими примерному рыцарю; но о которых вы из-
волите говорить?
— О тех, что не дают влюбленному рыцарю нарушить
верность своей избраннице.
— А что будет с тем, кто уверен, что наделен этими до-
бродетелями?
— Он снимет заклятие с Долины и вызволит две сотни
рыцарей, заточенных в ней. Поверьте мне, сир, не беритесь
за столь тяжкое испытание; его неуспех не позволит вам
приложить силы к освобождению мессира Гавейна. Есть ли
на свете хоть один человек, рожденный женщиной, кто был
бы чист от всякой неверности своей сердечной подруге?

465
 — Ей-богу, — сказал Ланселот, — время покажет, рожден
ли такой или вовсе не родится. Идите за мной и ничего не
бойтесь.
Она пошла за ним, отнюдь не ожидая добра от столь не-
легкого испытания.
Ланселот добрался до драконьей стены. Он спешился и
положил свою глефу на землю. Когда он собрался пройти,
драконы метнулись и когтями загородили ему дорогу, из-
рыгая потоки пламени. И вот он метит первому между глаз
и бьет своим славным мечом; но меч отпрянул, не взломав
чешуи. В досаде он хотел отбросить меч, но рассудил, что
тот еще может сослужить ему службу; тогда он прячет его
в ножны и, держа щит перед глазами, заслоняя их от пла-
менного дыхания дракона, он идет на него, хватает за шею,
прижимает к стене, а другою рукой вырывает язык. Чудище
упало и замерло. Ланселот принялся за второго, которому
цепь не давала прийти на помощь первому. Дракон вонзает
когти ему в плечи, но щит и кольчуга берегут его и позволя-
ют взять дракона за горло; и он сжимал его перчаткой, пока
вовсе не удавил.
Подобрав глефу, Ланселот подъехал к реке, куда упал
мессир Ивейн. Доска, по которой предстояло перейти, была
длинна и довольно узка; пока он к ней примерялся, он уви-
дел на том берегу пятерых рыцарей в доспехах.
— Вы решили преградить мне дорогу? — воскликнул
он. Не получив ответа, он снимает с шеи щит и, держа его
в вытянутой руке, идет шагом осторожным, но твердым. На
середине переправы один из рыцарей подступается к нему
с глефой в руках. Ланселот выставляет щит ему навстречу,
и лишь только острие туда вонзилось, он тянет древко на
себя и скидывает в воду копье вместе со щитом; потом он
нацелился на рыцаря, угодил ему в горло и вытолкнул его на
берег. Двое других караулили у схода с моста; он подходит,
бьет их верной рукой и повергает наземь; но, уложив их на
лужайку, падает и сам; он уже поднялся, когда первый ры-
царь, не в меру понадеявшись на остаток своих сил, снова

466
идет на него шаткими шагами. Ланселот пронзил кольчугу
рыцаря железом своей глефы, во второй раз сбил его долой,
обхватил и поволок обратно, бросив в реку. Он изготовился
к новым поединкам против последних двоих; но напрасно
он их высматривал: их не было видно.
— Вы не знаете, — спросил он девицу, по-прежнему
шедшую за ним следом, — куда делись эти два негодяя?
— Не знаю; но пусть лучше приключения бегают от вас,
чем вы от приключений. Вперед; и пускай так же сгинут
остальные шампионы Невозвратной Долины!
Только тогда Ланселоту пришло на ум снять перчатку с
левой руки и обнажить камень кольца, некогда данного ему
Владычицей Озера1. И сразу пропали и вода, и доска, ибо
они были порождением колдовства. Но испытания только
начинались.
Наша история долго живописует остальные: как он оказался
перед огненной стеной; как на узкой лестнице, ведущей в чере-
ду комнат, ему пришлось напасть на трех рыцарей, вооруженных
грозными секирами; один стоял на первой ступеньке, третий на
последней, а второй между ними; и как третий, который отбивался
дольше всех, бросился бежать из комнаты в комнату, из дворика в
сад, чтобы избегнуть его удара.
Рыцарю удалось добраться, наконец, до богатого шатра,
где на роскошном ложе спала фея Моргана, и он не оставлял
надежды обрести укрытие под ложем. Ланселот преследовал
его по пятам; он сгреб обеими руками перину и одеяла, не
поглядев, лежит ли там кто-нибудь, и перевернул их квер-
ху дном. От дерзкого сотрясения Моргана испустила вопль,
и Ланселот признал его за женский. Он сильно пожалел об
этом, ибо ни один мужчина так не избегал причинить жен-
щине малейшую досаду, будь то дама или не дама. Но первым
делом он продолжил погоню за рыцарем, через несколько
покоев настиг его, схватил за руку и лезвием меча снес ему

1
См. «Ланселот», т. I, стр. 91. (Прим. П. Париса).

467
голову с плеч. Покончив с этим, он вернулся в шатер и пре-
клонил колени перед Морганой, все еще заплаканной.
— Госпожа, — сказал он, — я приношу вам голову сего
негодного рыцаря во искупление ущерба, который я нанес
вам, сам того не зная.
— Ах! — воскликнула Моргана, — никаким искуплением
не смыть подобную обиду!
В этот миг вошла девица с глазами, красными от гнева
и отчаяния, в руке сжимая глефу, которой собралась ударить
Ланселота сзади. Ланселот обернулся.
— Бог ты мой, — сказал он, — не будь вы женщиной, я бы
разрубил вас пополам.
— Ну что ж, — ответила она, — или я вас убью, или вы
меня. Я не смогу жить, если не отомщу за милого друга, ко-
торого вы у меня отняли.
— Но, право же, этот негодяй не был достоин милости
дамы или девицы; ибо я в жизни своей не видел, чтобы ры-
царь такой силы и такого роста был таким дрянным шам-
пионом.
В ярости она набросилась на Ланселота, но он ее остано-
вил и вырвал глефу у нее из рук. В спешке прибежал оруже-
носец и сказал Моргане:
— Госпожа, послушайте диковинные вести. Чары, на-
веденные вами, развеяны; все выходы свободны, уже более
сотни рыцарей их обнаружили.
В то же время появился рыцарь, первый друг Морганы,
для кого и предназначалась Невозвратная Долина.
— Будь благословен ваш приход, — воскликнул он, —
краса и цвет доблестного рыцарства!
— Скажите лучше, будь проклят его приход! — отозва-
лась Моргана.
— Ах, госпожа! — сказала девица, шедшая за Лансело-
том, — не говорите так о самом лучшем, самом смелом и чи-
стосердечном рыцаре на свете.
— Как вы его зовете? — спросила Моргана.
— Ланселот Озерный.

468
 — Ну что ж! да будет проклят час, когда ему было от-
мерено столько отваги. Да будет проклят он сам за то, что
явился в эту долину, и да падет позор на даму, верно люби-
мую им!
Тем временем подошли мессир Ивейн, Галескен и все
прочие узники, собратья по Круглому Столу. Все они пали к
ногам Ланселота, благодаря его за то, что он возвратил их
миру. Моргана овладела собою, скрыв свою досаду, и обра-
тилась к Ланселоту с невозмутимым видом.
— Рыцарь, — сказала она, — вы содеяли добро, и вы соде-
яли зло. Зло — вернув свободу стольким вероломным серд-
цам, кои пренебрегли и еще пренебрегут своим долгом перед
дамами; добро — позволив им вновь облачиться в доспехи и
следовать путем своих подвигов. Ваша возлюбленная может
гордиться: она между всеми самая любимая.
— Госпожа, — ответил Ланселот, — отпустите всех этих
рыцарей или скажите, что еще осталось сделать, чтобы их
освободить.
— Вы сделали предостаточно, они уже свободны. Но вы
мне обещали искупить нанесенную мне обиду, и я требую,
чтобы вы провели здесь ночь; а завтра я могу вас отпустить.
Освобожденные пленники, прежде чем покинуть Не-
возвратную Долину, изъявили желание дождаться того,
кому были обязаны своим избавлением. Моргана прове-
ла их в самую роскошную свою залу; но когда все уснули,
она подошла к его ложу и произнесла над ним заклинание,
длящее его сон, который она одна умела прервать. На двух
ездовых лошадей, ступавших ровной иноходью, водрузили
носилки; его тайком увезли. Однако девица, его провожа-
тая, услышала некий шум и заподозрила измену. Она вско-
чила с кровати, едва одетая; но носилки, увозившие Лансе-
лота, были уже далеко.
— Ах, госпожа! — вскричала она, — что вы собрались де-
лать с этим доблестным рыцарем?
— Вам это ни к чему, — промолвила Моргана.

469
 — Нет, но мы же надеемся, что он освободит мессира Га-
вейна.
— Ну, так не горюйте: в пятницу он будет у Печальной
башни.
— Увы! как мне вам поверить, когда вы с ним так веро-
ломны!
— Клянусь вам в этом моей христианской верой.
Девице этой клятвы показалось довольно, и она позво-
лила Моргане удалиться с носилками. Они остановились в
самой гуще леса, в тайном приюте, где та любила бывать.
Тут она разбудила Ланселота. Не успел он оправиться от
изумления, как она заговорила:
— Ланселот, вы мой пленник; я намерена удержать вас
не затем, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление, но
чтобы унять более давнюю обиду. Однако вы сможете уйти,
если отдадите мне то, о чем я попрошу.
— Говорите, госпожа; если я смогу это сделать, я согла-
шусь.
И он протянул ей правую руку. На одном из пальцев
Моргана заметила кольцо, некогда данное ему королевой
Гвиневрой; а на левой руке у него было кольцо Владычицы
Озера.
— Я попрошу у вас самую малость, — сказала она. — Дай-
те мне кольцо, которое у вас на этой руке.
— Госпожа, я не куплю себе свободу такой ценой; это
кольцо вы получите не иначе как с пальцем, на который оно
нанизано.
— О! Я прекрасно сумею получить его и само по себе.
— Нет, госпожа, даже если вы употребите все заклятия
Мерлина.
Упорство это укрепило Моргану в мысли, что кольцо
было даром королевы. А у нее было второе, почти во всем
подобное: на том и на другом сближались два силуэта; толь-
ко на кольце Ланселота эти силуэты держали сердце, а на
кольце феи они сплетали руки.

470
 Моргана питала к королеве Гвиневре лютую ненависть,
и вот по какой причине: еще при жизни ее матери, королевы
Игрейны, ее обуяла необузданная страсть к кузену молодой
королевы; о Ланселоте же в ту пору не было и речи. Гвиневра,
застав их однажды в объятиях друг друга, пригрозила своему
кузену, что донесет о том королю, если он не обещает пре-
сечь с Морганой всякое сношение; и он поклялся в этом на
святых. С той поры Моргана в озлоблении смешала воеди-
но своего брата Артура и королеву. Для того, чтобы утолить
свою месть, она и покинула двор, не прощаясь, и отыскала
Мерлина в лесах, где он обитал. Мерлин слепо предался ей
и преподал немалую долю того, что знал из заклятий и чар.
Между тем, обладая кольцом Ланселота, она обрела бы спо-
соб погубить королеву. Но здесь мы должны оставить Мор-
гану, чтобы вернуться к тем, кто еще не покинул Невозврат-
ную долину, или Долину Неверных Возлюбленных1.

LXXXII
а другой день на рассвете рыцари из дома Артура,

Н освобожденные Ланселотом, нашли своих коней и

оруженосцев готовыми в дорогу; но замок, воды,
сады, стены — все это сгинуло. Они очутились посреди от-
крытой равнины. Мессир Ивейн и Галескен, дивясь отсут-
ствию Ланселота, догадались, что Моргана завладела им си-
лою своих колдовских заклятий. Как же быть теперь, и есть
1
Эта история о первой любви Морганы, обнаруженной и растоп-
танной королевой Гвиневрой, рассказана также в Книге об Артуре. Из-
гнанного любовника зовут Бертоле, и та же самая жажда мести побудит
этого Бертоле примкнуть ко второй Гвиневре, когда она явится претен-
довать на место первой. Книга о Ланселоте не ссылается в этом месте на
книгу об Артуре, и отсюда можно сделать достаточно правдоподобный
вывод, что она появилась раньше. (Прим. П. Париса).
В изданной нами версии «Короля Артура» дело обстоит по-другому.
В роли возлюбленного Морганы оказывается Гиомар (стр. 463), а Берто-
ле попадает в немилость к Артуру и питает злобу ко всему королевскому
дому совсем по другой причине (стр. 444). (Прим. перев.).

471
ли надежда добраться до мессира Гавейна без того, кто един-
ственный может его освободить? Герцог не склонен был от-
казываться от этого начинания.
— Несомненно, — сказал он, — с Ланселотом мы теряем
самый верный залог успеха; но нас осудят, если мы возвра-
тимся ко двору, не приложив все наши усилия, чтобы найти
и спасти мессира Гавейна. Призовем на помощь всех вновь
освобожденных рыцарей; а король Артур, едва только узнает
о несчастье своего племянника, непременно к нам придет,
чтобы напасть на Печальную башню.
Этот совет был признан наилучшим, и рыцари из До-
лины Неверных Возлюбленных согласились последовать за
герцогом Кларенсом и мессиром Ивейном. Их было двести
пятьдесят три; Эглис Долинный1 предложил им просить пер-
вого пристанища у одного из своих дядей, чей прекрасный
замок не особо уклонял их от Печальной башни.
— Поезжай в Реван2, — велел он своему оруженосцу, —
скажи моему сеньору дяде, что я его приветствую и представ-
лю ему монсеньора Ивейна, сына короля Уриена, и герцога
Кларенса, и всех рыцарей королевского дома, спасенных из
Невозвратной долины. Проси его оказать им добрый прием,
потому что никогда у него не будет лучшего и благородней-
шего собрания.
Оруженосец умчался во весь опор и нашел владельца
замка сидящим на ложе и играющим в шахматы с дамой
превеликой красоты. Он их приветствовал и изложил свое
послание: о том, как Невозвратная долина утратила право
носить свое имя и как некий верный рыцарь развеял ее злые
чары. Слушая его, дядя Эглиса не мог сдержать радости: он
стал плясать, и петь, и казалось, будто он приобрел никак не
менее, чем те, кого он собирался принять. Но совсем не то
было с дамой: она побледнела, пришлось ее поддержать, а
когда она очнулась, то спросила, кто освободил Долину.
1
В рукописи 752, л. 89, этот племянник Кэя Эстрауского назван Каэ-
деном Красавчиком. (Прим. П. Париса).
2
Вариант — Ровелан. (Прим. П. Париса).

472
 — Госпожа, — сказал оруженосец, — это Ланселот Озер-
ный, которого Моргана увезла от нас неведомо куда.
— Ах, Ланселот! Чтоб тебе никогда не выйти из плена!
А если и выйдешь, чтоб тебя убил отравленный клинок! Ты
отнял у меня все мои радости, весь покой моей жизни.
— Наоборот, сохрани Боже Ланселота от всяческих
бед! — воскликнул оруженосец. — Он самый верный из ныне
живущих рыцарей.
— Если он таков, как вы говорите, — ответила дама, —
ему от этого честь, его любимой польза; но прочие не обе-
рутся вреда.
Пока дама так причитала, шателен велел обустроить
спальни и приготовить все, чтобы с честью принять благо-
родное и многолюдное собрание; но он не переступил воро-
та своего сада, чтобы выйти им навстречу1. Улицы города в
честь приема были устланы свежими травами и листвой. Как
только они прибыли, коней поставили в стойла, с рыцарей
сняли доспехи; когда были накрыты столы, Эглис удивился,
не видя даму.
— Она заперлась в своих покоях, — ответил шателен, —
чтобы предаться там самой безутешной скорби.
Как любезный домохозяин, дядя Эглиса расточал все-
возможные почести мессиру Ивейну, Галескену и всем их
спутникам. Эглис же первым делом прошел в покои своей
тетушки и увидел ее с красными и опухшими глазами, с ох-
риплым голосом, прерываемым рыданиями. Он спросил:
— Это что же, вас так печалит наше освобождение?
— Я думаю о том, что ожидает меня, а не о том, что слу-
чилось с вами. О! как много мудрых и верных женщин утра-

1
Такое поведение должно настораживать. Один из распространен-
ных в то время знаков почтения к гостям состоял в том, чтобы ожидать
их на дороге при встрече или провожать их за пределы своих владений (и
чем дальше, тем большего почета был удостоен гость). Такие примеры го-
степриимства не раз встречаются в романе, но здесь оно явно нарушено.
(Прим. перев.).

473
тят свои выгоды! Сколько добра вам сделал ваш Ланселот,
столько он нам наделал зла.
— Как бы то ни было, — ответил Эглис, — урон, нанесен-
ный одной женщине, не сравним с освобождением двухсот
пятидесяти трех рыцарей.
— Молчите, дорогой племянник: если бы они пропали,
то разве не за собственную глупость им пришлось бы себя
винить? Разве не поплатились бы они за свою неверность?
Все так же препираясь, она уступила просьбам Эглиса
Долинного и согласилась занять свое место на пиру. Но она
кушала мало и вскоре удалилась, наказав, чтобы за нею не
ходили.
Когда скатерти были убраны, герцог Кларенс спросил
у хозяина замка, отчего их освобождение столь опечалило
эту даму.
— Извольте, я вам расскажу; но прежде надобно вам
знать, что более десяти лет я был при доме короля Арту-
ра и что я из содружества Круглого Стола. Мессира Ивейна
я прекрасно знаю и никогда не забуду того, что он сделал
когда-то для меня, хоть это даже стоило ему жестокого уда-
ра пикой в бедро.
— Да, — сказал, улыбаясь, мессир Ивейн, — я вас узнаю:
вы Кэй Эстрауский. Это верно, что мы тогда натерпелись
страху и что я был ранен упомянутым образом. Мы были у од-
ной надменной дамы, которая не прочь была поубивать всех,
кто откажется разделить с нею ложе, и велела убивать всех,
кто его разделял. Я сделал то, что она просила, и, по счастью,
отделался лишь глубокой раной да сильным испугом.
— Это ради нашего спасения вы пошли на столь жесто-
кое испытание.
— Не будем больше об этом, — ответил мессир Ивейн, —
и скажите же нам, ради Бога, почему эта прекрасная дама
так скорбит о нашем освобождении.
— Так знайте, — сказал Кэй Эстрауский, — что я люблю
ее с детства; и хотя она знатнее меня, я дерзнул просить ее
любви. Она отвечала, что питает ко мне столь же нежные

474
чувства и будет рада избрать меня своим сеньором и мужем,
если я пожалую ей один дар. Я принес ей клятву на святых.
Когда ее земли отошли ко мне и мы обвенчались, я спросил
ее, что это за дар. «Чтобы вы никогда, — сказала она, — не
переступали ворота этого замка, пока не выйдут на волю
рыцари из Невозвратной долины». Так она думала навеки
удержать меня при себе; теперь же, когда Ланселот развеял
наваждение Долины, она почуяла, что ей предстоит частень-
ко без меня оставаться. Что до меня, то единственная моя
печаль — утрата Ланселота, перед коим я в таком же долгу,
как и вы. И поскольку вы намерены заняться вызволением
мессира Гавейна, я хотел бы быть с вами.
Рыцари поблагодарили его; а он послал созвать своих
вассалов, возвестив им, что обрел право выезжать и возвра-
щаться. Когда они садились на коней, приехала девица, ко-
торая видела, как уводили Ланселота; она им донесла, что
Моргана согласна отпустить своего пленника к Печальной
башне. Но клятвы злопамятной феи не внушили им особого
доверия.
Пока они в дороге, посмотрим, что творится в плену у
Ланселота.

LXXXIII1
органа даже не стала дожидаться конца дня,

М чтобы возобновить свои настояния. Она опять

явилась к пленнику в его темницу.
— Так вы и слышать не желаете, — спросила она, — о том,
чтобы выкупить себя?
— Совсем напротив, госпожа: я не пожалею совершить
или отдать все, что мне будет по силам, только бы выйти от-
сюда.

1
Подробности этой главы почти целиком разнятся в рук. 1430 и
в публикуемых версиях. Я предпочел текст из рук. 339, л. 91–93. (Прим.
П. Париса).

475
 — Но не могу же я просить меньше, чем обыкновенное
колечко.
— Это колечко — единственное, чего я отдать не могу;
вы его получите, только отняв палец, хранящий его.
— Стало быть, вы оставите другим честь завоевания Пе-
чальной башни.
— Если мессир Гавейн не обретет свободу моими сила-
ми, вас проклянут навеки как виновницу моей смерти.
— Но впрочем, если я вас отпущу к Печальной башне,
обещаете ли вы вернуться ко мне, как только дело будет сде-
лано; а в залог оставите ли мне это кольцо?
— Я дам обет вернуться, и вам не будет нужды в ином
залоге.
Моргана более не сомневалась, что кольцо это было
даром королевы. Она могла бы даже узнать ее, дай только
Ланселот разглядеть его вблизи. Оно было крохотным! и оба
лика высечены в черном камне1.
Когда она отчаялась получить его добром, то сказала:
— Я вас, так и быть, отпущу, не требуя иного залога, кро-
ме вашего обета; но как только вы освободите мессира Га-
вейна, вы ко мне вернетесь, причем по первому зову.
Она велела тотчас открыть темницу и провела его к
обильному столу. Когда убрали скатерти, он нашел своего
коня уже оседланным. А когда он пришел проститься, она
сказала:
— Любезный сир, я отдам вам под попечение одну из
моих девиц; она знает самые лучшие и кратчайшие пути.
Вам не придется терять ни минуты, чтобы добраться до Пе-
чальной башни.

1
Рукопись 752 добавляет новую подробность: «Это было малое коль-
цо с темным плоским камнем, коего сила была столь велика, что снимала
чары с того, на ком оно было надето, стоило лишь взглянуть на него». Но
при этом романист путает кольцо, данное Владычицей Озера, с кольцом
королевы. Достаточно и того, что Ланселот не смотрел на первый талис-
ман с тех самых пор, как оказался во власти Морганы. (Прим. П. Париса).

476
 — Благодарю вас, госпожа! Я сопровожу девицу так да-
леко, как ей будет угодно.
Тогда Моргана вполголоса переговорила с самой кра-
сивой из своих прислужниц и дала ей ездового коня; с
ними выехали четверо слуг, нагруженных небольшим ша-
тром, который велено было растянуть, когда им придет
охота остановиться.
И вот они едут шаг в шаг, Ланселот и девица; она его за-
бавляет и игривостью своей пытается заставить позабыть
о времени. Она смеется, и ведет беседы, и часто обращает
помыслы к усладам и любви1. Она то и дело спускает пеле-
1
«И вот она обращает к нему премилые речи, и смеется, и шутит, и
играет с ним в пути. Разными разностями завлекает она его, кои-
ми чает его воспламенить. И то и дело она приоткрывается при нем,
позволяя узреть ее головку дивной красоты, и поет бретонские лэ и
прочие забавные и вольные песни. Голос ее был высок и чист, и она
умела складно говорить на бретонском, французском и на многих
прочих языках» (рук. 752, л. 92).
Я воспроизвел эту сцену настолько точно, насколько мог, следуя са-
мым распространенным версиям, ничего не прибавив и не убавив.
Эта рукопись 752, кстати, раскрывает еще кое-какие детали, кото-
рые, пожалуй, интересно будет привести:

«И когда она увидела прелестное и приятное место, она указала на

него и сказала: «Видите это чудное место, сир рыцарь; разве не по-
срамлен будет тот, кто минует это место с красивой дамой или кра-
сивой девицей, ничего более не предприняв?» Но речь ее пропала
втуне, ибо Ланселот не имел ни дара, ни охоты к тому, о чем она го-
ворила. И она его так доняла, что он не мог на нее смотреть. И до
того уже доняла, что он не мог более молчать, и он спросил ее: «Су-
дарыня, вы говорите воистину то, что говорите?» Она отвечала, что
истинно это и говорит. — «Бог мне свидетель, — воскликнул он, — я
не слыхал до сих пор, чтобы девица вела такие речи, кроме разве
той, что потеряла всякий стыд. — Помилуйте, сир рыцарь! — вос-
кликнула она, — случается же рыцарю, если он хорош собою, и верен,
и умен, слюбиться с красивой девицей или дамой, будучи с ней нае-
дине; а ежели рыцарь ее отвергнет, потому ли, что боится ее, или по-
тому, что пребывает в иных раздумьях, дама или девица должна его
просить и призывать, пока она того желает. Если же он ей откажет, я
знаю, что он будет опозорен в целом свете и осужден по всем зако-

477
ну или ослабляет узел платья, позволив созерцать то ее ми-
лое личико, то белизну ее шеи. Она напевает бретонские лэ
и строфы с вольными припевами; голос у нее был высокий
и чистый, она говорила по-бретонски так же складно, как
и по-французски. Когда они миновали манящую тень, она
сказала:
— Взгляните, какая приятная зелень; сир рыцарь, не на-
ходите ли вы, что позор будет тому, кто проедет здесь наеди-
не с прекрасной дамой, не предавшись кое-какому досугу?
Ланселот отвечал скупо и не глядя на нее, досадуя на по-
добные речи. Но она все не унималась, и тогда он спросил:
— Сударыня, вы говорите всерьез?
— Да.
– Вот уж не думал я, чтобы девица посмела вымолвить
незнакомому рыцарю такое, что самого его вогнало бы в
краску, скажи он это ей.
— Но ведь может случиться, что рыцарь, прекрасный
собою, благонравный и стыдливый, странствуя наедине с
прекрасной дамой, не посмеет просить ее любви: тогда сама
дама, угадав его помыслы, вполне может его упредить и
сказать ему о том, в чем он боялся признаться. Если же он
не пожелает ей внять, я полагаю, что за оную неучтивость
он достоин осуждения во всех земных судах. И поскольку я
знаю, что вы так же доблестны и честны, как я молода и кра-
сива, я нахожу вполне уместным остановиться в этом пре-
лестном месте и не упустить случай, предоставленный нам
уединением. Если вы откажетесь, это значит, что вы отверга-
ете меня и тем даете мне право говорить, что вы отступник.

нам и во всех судах. И коль скоро вы красивый рыцарь, а я красивая

девица, потому я и прошу и требую от вас возлечь со мною. И видите,
вот чудное место, приятное и удобное. А если вы этого не сделаете,
я не буду далее вас сопровождать, а при дворе увижусь с вами лишь
для того, чтобы ославить вас отступником». (Прим. П. Париса).
Здесь и далее вертикальной чертой выделены фрагменты, которые в
оригинале даны на старофранцузском языке. (Прим. перев.).

478
 — Сударыня, разъезжайте со мною, сколько вам угод-
но; но вы не добьетесь от меня ни на грош того, к чему при-
зываете. Вы, верно, говорите так, чтобы меня испытать; а я
только и прошу сопровождать вас далее, если вы согласны
переменить разговор.
— Ладно же! Я останусь с вами и ничего не буду гово-
рить.
И под своею пеленой она залилась глумливым смехом,
потешаясь над воздержанностью рыцаря. После довольно
долгого молчания она вновь принялась за свое:
— Скажите мне, рыцарь, правда ли, что в королевстве
Логр есть обычай оказывать любой девице услугу, о которой
она попросит?
— Безусловно, госпожа; но если он не в силах ее оказать,
ему не надобно бояться упреков.
— Так можете ли вы согласиться на то, чего я требую от
вас?
— Не имею на это ни желания, ни сил.
— Ни сил! Тем самым вы признаете, что побеждены де-
вицей.
Эти последние слова подвергли жестокому испытанию
терпение Ланселота.
— Сударыня, — сказал он, — я с вами учтивее, чем вы со
мною: все ваши речи мне претят. Чтобы с этим покончить,
даю вам на выбор одно из двух: или вы поедете со мной и
впредь ничего подобного не скажете, или вы поедете одна и
предоставите мне ехать своей дорогой.
— Прекрасно! Но мы еще не сочлись: ведь вы обещали
сопровождать меня. Если не желаете, так и скажите; я вер-
нусь к своей госпоже и доложу ей, что вы нарушили слово и
отказались проводить меня до конца.
Ланселот на миг заколебался; речи девицы ему смер-
тельно надоели, но он же взялся ее охранять. Он ответил ей:
— Если вы дурно себя ведете со мною, я вам подражать
не стану. Говорите все, что вам угодно, я буду сопровождать
вас и далее.

479
 Так они ехали до часа Вечерни, не раскрывая рта, разве
только для того, чтобы спросить дорогу. Девица снова пер-
вой нарушила молчание.
— Рыцарь, кажется, вы забыли, что пора бы поискать
ночлег.
— Это уж ваше дело, сударыня, в этом я полагаюсь на
вас: ведь для того ваша госпожа и вверила мне вас, чтобы
вы указали мне наилучшую дорогу и позаботились обо всех
превратностях пути; а я за это должен охранять вас от всех
и вся.
— Ну что же, я устрою вам такой ночлег, каким остался
бы доволен и величайший в мире король.
Спускалась ночь, луна сияла полным блеском. Они пе-
ресекли красивую широкую пустошь и достигли затененно-
го места. Девица велела слугам развернуть и поставить ша-
тер, взятый ими с собой. Спустив с коня девицу, они сняли
доспехи с Ланселота; затем вынули из своих баулов обиль-
ные яства и расставили их на лужайке. Ланселот отдал долж-
ное ужину, затем вошел в шатер вместе с девицей; взор его
упал на ложе, постеленное слугами; его восхитила роскошь
покрывала и стеганого одеяла; в изголовье покоились две
подушки в наволочках из парчи богатой выделки, с бахро-
мой, унизанной драгоценными самоцветами. На каждой из
завязок наволочки блистала золотая маковка, полная пре-
восходного бальзама; а под двумя наружными подушками
были две другие в белых наволочках; наконец, чуть поодаль
было второе ложе, низкое и скудно украшенное.
Девица подошла к Ланселоту, намереваясь раздеть его
и уложить.
— А вы, сударыня, — спросил он, — где вы ляжете?
— Не волнуйтесь ни за мое ложе, ни за мой сон; это меня
не затруднит.
Что ж, он улегся; но его беспокоило, что еще может на-
думать девица, и потому он не стал снимать порты и сороч-
ку. Когда девица выпроводила слуг на место, отведенное им
для ночлега, она вернулась в шатер к Ланселоту и поставила

480
на землю две свечи так, чтобы они не освещали ложе Лансе-
лота. Он не спал; он видел, как она снимает платье и, оставив
одну сорочку, идет к его постели, приподнимает простыни и
ложится у него под боком.
— Это что же! — вскричал он, — видано ли, чтобы девица
или дама вот так насильно брала рыцаря?
И он соскочил с ложа.
— О, худший отступник среди рыцарей! — воскликнула
она, — жизнью клянусь, вы и всегда были ненадежны донель-
зя: позор тому часу, когда вы похвастались, что освободите
мессира Гавейна, тогда как простой девицы довольно, чтобы
выгнать вас с места долой.
— Говорите все, что вам угодно; но еще не родился ры-
царь, который имел бы право обвинить меня в отступни-
честве.
— Ну-ка, посмотрим.
Она норовит ухватить его за нос и попадает мимо, рука
ее ложится ему на ворот. Ланселот ловит руку, кладет девицу
на пол и грозится, что он встанет, ежели она не пойдет спо-
койно спать на второе ложе.
— Я хочу пообещать вам кое-что.
— Что же?
— Я скажу вам это на ухо, возможно, нас подслушивают;
а если вы мне откажете, то сраму не оберетесь.
Тогда Ланселот приник ухом к ее губам.
— Боже мой! — проговорила она с глубоким вздохом, —
мне дурно.
И она запрокинулась, будто в обмороке. Он повернул
голову взглянуть на нее; а она, улучив момент, поцеловала
его в губы. Он тотчас отпрянул; он чуть не взбесился; он вы-
бегает прочь из шатра, и трет, и моет, и промокает губы, и
плюется раз за разом.
И когда он видит, что она снова идет к нему, он берется
за меч, подвешенный на столбе шатра, и клянется зарубить
ее, если она не оставит его в покое. Но она-то знает, что ей

481
нечего бояться, она наступает, распахнув объятия1. Он пя-
тится большими шагами.
1
«Когда они проехали изрядно при свете луны, они поискали и
увидели перед собою шатер, весьма богатый и красивый. И Лансе-
лот подметил, что это тот шатер, где покоилась Моргана в Долине
Неверных Возлюбленных в то самое время, когда он гнался за ры-
царем, укрывшимся под ложем... Тогда Ланселот заглянул и увидел
ложе, одно из самых богатых и красивых, какие он когда-либо видел.
Ибо не бывает на свете такого великого изобилия лоскутных одеял, и
простыней, и покрывал, какое там было, а сверху в изголовье лежали
две роскошные подушки для украшения ложа, а по бокам у них пар-
ча, богато вышитая; и вышивка сия была усеяна множеством дра-
гоценных камней редкого достоинства; и на каждом углу подушки
была большая золотая маковка, полная бальзама, который источал
такое благовоние, что прекраснее и быть не может. А под этими дву-
мя были две другие, и те предназначались, чтобы на них спать…
И вот Ланселот лег по указанию девицы, и явно держится настороже,
судя по тому, что делает; а он не снимает ни портов, ни сорочки, и
лежит отнюдь не как мужчина, обуреваемый желанием. Когда деви-
ца проводила всех слуг спать по шалашам, коих вокруг шатра было
предостаточно, она вернулась туда, где лег Ланселот. И она его там
ясно видит, поскольку перед ложем стоят две большие зажженные
свечи. Девица берет свечи, снимает их с сундука, где они стояли, и
относит их подалее и ставит внизу, чтобы их свет не падал на ложе,
где покоится Ланселот. Он же, пока она этим занята, как видно, скло-
нен более задуматься, чем заснуть. Он видит, что она сняла все свои
одежды, кроме сорочки, потом подходит к Ланселоту, поднимает по-
кровы его постели, и бросается к нему, и обвивает руки ему вокруг
шеи, и хочет его поцеловать; но у него к ней сердце не лежит, и он
обороняется весьма стойко, так что вырвался у нее из рук и бросился
с ложа прочь, а она выскочила вслед за ним. И когда он увидел ее вне
ложа, он так застыдился, что сказал ей: «Ох, сударыня, убей меня Бог!
Вы совсем стыд потеряли. Ведь никогда я не слыхал о даме или деви-
це, которая решилась бы насильно взять рыцаря. — А! — вскричала
она, — негодный отступник! Пропадите вы пропадом! Никогда вы не
были рыцарем, и позор тому часу, когда вы похвалились, что спасете
монсеньора Гавейна, если бежите из своей постели из-за единствен-
ной девицы! Я так же хороша на вид, как и вы, и не менее достойна;
ибо я, по крайней мере, не изменница, подобная вам. — Сударыня, —
промолвил он, — говорите, что вам угодно, но не уродились нынче
такие добрые рыцари, чтобы они обвинили меня в измене и чтобы
я не устоял против них. — Ясное дело, — сказала она, — вот и посмо-
трим, как вы устоите, я выхожу против вас».

482
 — Вернитесь, трусливый рыцарь, — говорит она, — я пе-
рестану преследовать вас. Ах! самый ненадежный из шам-
пионов! Какой позор — сбежать от меня из постели и лишить
меня дара, испрошенного мною!
— Упаси меня Боже от надежности, которая сделает меня
клятвопреступником!
— Выходит, не так уж я красива?
— Вовсе никак для того, кто связан словом.
Тут она рассмеялась.
— Довольно, рыцарь, — сказала она, — теперь вам можно
меня не опасаться. Вернитесь на свое ложе, я за вами туда не
пойду. Знайте, что все ваши невзгоды, причиненные мною,
были единственно ради того, чтобы испытать ваше сердце.
Мне пришлось повиноваться моей госпоже, и я об этом весь-
ма сожалею, ибо боюсь, что вы не простите меня.

Тогда она бросается к нему и хочет взять его за горло, но попадает

мимо, и рука ее проникает в вырез его сорочки и раздирает ее дони-
зу. Когда он это увидел, он устыдился до крайности. Тогда он ухватил
ее обеими руками, толкнул назад так легко, как только мог, и сказал,
что она не встанет, пока не обещает ему, что не станет ложиться на
ложе, где он спит, и требовать от него того, что ему претит. «Я обе-
щаю, — воскликнула она, — если вы согласитесь сделать одну вещь,
о которой я вас попрошу. — Говорите, — ответил он, — я это сделаю,
что бы это ни было. — Я вам это скажу только на ухо, ведь я не знаю,
кто нас слушает, а если вы откажетесь и это будет услышано, то по-
зор ваш только умножится». Тогда Ланселот склонился и приложил
правое ухо к ее губам. А она принялась вздыхать и вымолвила еле
слышно: «Ах, Боже мой! Как же я это скажу?» Затем она откинулась
так внезапно, что Ланселот подумал, будто она в обмороке. Тогда
он посмотрел на нее, а она, взглянув, что он делает, прильнула к его
устам и поцеловала. Он был до того перепуган, что чуть не взбесил-
ся. Отпустив ее, он стал плеваться от отвращения, оттого, что она его
целовала. А она снова его настигает; и когда он видит, что не сможет
против нее устоять, он бежит за мечом, висящим на столбе шатра,
вынимает его из ножен и клянется, что его употребит, если она еще
дотронется до него. Она прекрасно знает, что он ей ничего не сдела-
ет…», и т. д. (л. 92). (Прим. П. Париса).

483
 И она пала в ноги Ланселоту, а он поднял ее и утешил,
как мог1.
Он вернулся на свое ложе, девица на свое, и они пре-
спокойно спали остаток ночи. Наутро, когда он уже встал,
девица предложила проводить его к отшельнику, жившему
неподалеку, чтобы прослушать там мессу Святого Духа. Они
отправились туда; отшельник пригласил их разделить с ним
его скудную трапезу. Затем они сели верхом и доехали до об-
ширной пустоши, где не нашлось бы пропитания и ягненку.
Путь им преградила прозрачная, быстрая и глубокая река.
— Извольте взглянуть под воду, — сказала девица, — ви-
дите там тело рыцаря в полных доспехах, стоящего перед
дамой?
— Да; и что там такое?
— Я вам расскажу. Рыцарь этот нежно любил даму, ко-
торая и поныне рядом с ним и которую выдали замуж за ко-
варного и ревнивого барона. Хотя любовь ее к рыцарю не-
изменно была безупречна, ибо ничто не могло подвигнуть
ее забыть свой долг замужней женщины, супруг начал ее
подозревать. Он подкараулил рыцаря, вероломно убил его
и бросил в воду во всем облачении. После он пришел уве-
домить об этом даму; она тотчас же кинулась к месту, где
рыцарь был утоплен, пала на колени и стала вымаливать у
Господа прощения, а в награду за то, что всегда соблюдала
супружескую верность, просила Его соединить ее с тем, кого
она не переставала любить. Потом она бросилась в воду, ка-
нула на дно к самому телу рыцаря и осталась в глубине этих
прозрачных вод, сплетя его руки со своими. С того дня зем-
ля, принадлежавшая преступному мужу, перестала плодоно-
сить и вконец иссохла. Подойдите к тому каменному кресту,
что слева от вас.

1
Можно не единожды найти подражание этой красноречивой сцене
в романах об Амадисе, но с новыми подробностями, довольно ясно наме-
ченными здесь. (Прим. П. Париса).

484
 Ланселот подошел и прочел: «Рыцаря и его возлюбленную
извлечет отсюда тот, кому надлежит завершить приключе-
ния Печальной башни».
— Немало странствующих рыцарей, — сказала девица, —
пытались поднять обоих влюбленных на берег; не преуспев
в этом, они остались там, поглощенные волнами. Остерегай-
тесь последовать их примеру.
Ланселот не отвечал, но сошел с коня, нырнул в поток,
обнял рыцаря и вышел, уложив его на берег; затем он вер-
нулся в воду, взял даму и перенес ее к телу ее возлюбленного.
— Воистину, — вскричала изумленная девица, — вы не
человек!
— Кто же я, по-вашему, сударыня?
— Вы наваждение!
Ланселот рассмеялся и спросил, что они еще могут сде-
лать для этих двух усопших.
— Мы поедем мимо их бывшего замка; там мы дадим
знать; за ними приедут и похоронят их по-христиански.
Как предрекала девица, так оно скоро и случилось. Лан-
селот не стал медлить, чтобы выслушать благодарности лю-
дей из замка, а поехал своей дорогой; и когда они были не-
далеко от Печальной башни, они вновь повстречали герцога
Кларенса, мессира Ивейна и всех рыцарей, вышедших из
Невозвратной долины. Оруженосец из Бланкастеля догнал
герцога и доложил ему, что Карадок вышел из своего замка с
двумя сотнями рыцарей и десятью тысячами ратников, что-
бы подкараулить короля Артура в лесном ущелье под назва-
нием Коварный проход.
— В башне, — добавил оруженосец, — осталась защитни-
ков самая малость, и взять ее будет нетрудно.
И вот они в раздумье, как им поступить. Пуститься ли
по следам Карадока или, пользуясь его отлучкой, брать при-
ступом Печальную башню? Мессир Ивейн и Галескен сочли
за должное идти на покорение замка, тем более что клятву
свою они считали бы нарушенной, когда бы по доброй воле
уклонились от поиска, взятого на себя. Но Ланселот полагал,

485
что в отсутствие Карадока захватить его дом — невеликая
честь.
— Мессиру Гавейну, при его доблести, — добавил он, —
претило бы обрести свободу теми средствами, какие в обы-
чае у Карадока против его жертв. Попробуем лучше на-
стигнуть похитителя, ведь этим мы поможем и монсеньору
королю.
Герцог Эстрауский, Эглис Долинный и соратники при-
мкнули к Ланселоту, а Галескену и мессиру Ивейну предо-
ставили случай взять Печальную башню. Поведаем вначале,
каков был успех их затеи.
Когда они дошли до первого частокола перед главными
воротами, они увидели там карлика с окровавленным мечом
в руке.
— Сеньоры, — сказал он, — вы желаете сюда войти?
— Да.
— Не спешите: вы не сможете пройти оба разом, но пока
один из вас идет вперед, второй будет ожидать известий от
своего спутника, прежде чем догнать его. Обычай велит пер-
вому выйти одному против десяти рыцарей; кто из вас вы-
зовется на это испытание?
Оба друга уже жалели, что не последовали за Лансело-
том; и все же герцог сказал:
— Будь что будет! Я не отступлю.
— У нас есть и другой вход, — сказал карлик, — пожалуй,
менее опасный.
Боясь оказаться малодушным в глазах своего соратника,
мессир Ивейн остался у этого входа; Галескен решил испро-
бовать другой. Пока герцог ехал прочь, мессир Ивейн велел
карлику пойти открыть главные ворота. Засов подняли, он
миновал частокол и услышал наверху у ворот звучание рога.
Десять рыцарей в доспехах охраняли вход, пять с одной сто-
роны и пять с другой, все верхом на дюжих конях, с глефами
в руках, препоясанные мечами.
— Сеньоры рыцари, — обратился к ним мессир Ивейн, —
что потеряет тот, кто попадется вам в руки?

486
 — Ничего, кроме головы.
— А если он проложит себе путь?
— Сир, — ответил один из десяти, — земли, коими мы
наделены, обязывают нас стеречь эти ворота; но дай Бог,
чтобы никто более не пытался их преодолеть, как уже мно-
гие, полегшие здесь. Если мы вас захватим, вам отрубят
голову; если вы нас одолеете, а следом за нами дозорного
главной башни, то замок достанется вам со всеми угодьями,
ему принадлежащими. Испытание, как видите, таково, что
трудно на него решиться и еще труднее его завершить.
— Рыцарь, — ответил мессир Ивейн, — я заехал в такую
даль не затем, чтобы отказываться от приключения.
Пока рыцари становились по местам, дабы принять его
как подобает, он отступил на несколько шагов и, воздев очи
к небу, стал молить Господа помиловать его душу; ибо, что
касается тела, его он уже отдал на заклание. Он препоручил
Богу короля, королеву и мессира Гавейна, не чая увидеть их
более. Затем, с глефой на упоре, он пришпорил коня и по-
несся навстречу десяти рыцарям. Все разом обрушили на
него глефы, и хребет его поневоле выгнулся назад; тогда они
сорвали с его шеи щит; но добрый конь, раздобытый им,
когда он спасал Сагремора, промчался мимо и вынес его на
середину двора, а сам он остался в седле.
Изумленный тем, что не убит, мессир Ивейн воспрял
духом, возложил руку на рукоять меча, вернулся к рыцарям
и принялся творить чудеса храбрости. Но битва явно была
неравна: изрешетив его ударами, десять рыцарей сбили его
наземь, связали и отвели на середину площади, где казнили
побежденных. Тогда явилась девица, столь искусно унявшая
муки мессира Гавейна; она уговорила рыцарей, что лучше
удержать в плену того, кого она признала за рыцаря из дома
Артура. Они вняли ее речам и отвели мессира Ивейна в под-
земелье ожидать, на что осудит его Карадок.
Тем временем герцог Кларенс был у потайной двери
замка и переходил по узкой доске, переброшенной через
ров. По ту сторону двери на него напали два рыцаря; он обо-

487
ронялся стойко, одного ранил, другого держал поодаль; и
так он добрался до второй стены и прошел во вторую дверь,
не без тревоги услышав, что она закрылась за ним. Сразу
четыре рыцаря напали на него, и вот уже щит его пронзен
повсюду. Глефы разят его и спереди, и сзади, однако он еще
дает отпор. Наконец, он пошатнулся и упал без сил. Его схва-
тили, его связали; его поволокли в то же подземелье, что и
мессира Ивейна. Нетрудно представить себе уныние обоих
друзей, которым осталось лишь смиренно ждать того часа,
когда великан придет и отрубит им головы.
Но нас призывает Ланселот: пора нам оставить Галеске-
на и мессира Ивейна в Печальной башне и вернуться к нему.

LXXXIV
асставшись с Галескеном и мессиром Ивейном, Лансе-

Р лот и рыцари из Невозвратной долины под водитель-

ством двух девиц дошли до узкой теснины, называе-
мой Коварным проходом. Войско короля Артура уже сошлось
там в бою с людьми Карадока, и, несомненно, Бретонцы не
могли бы продвинуться далее, когда бы Ланселот и его спод-
вижники не пришли им на помощь и не напали с тыла на об-
щего врага. Повоевав еще изрядно, Карадок понял, что одо-
леть не может, и подал знак отступать. Сам же он скрылся на
потаенной окольной тропе, ведшей к Печальной башне, кото-
рую Бретонцы собирались всенепременно взять в осаду.
Ланселот увидел, что он уходит, и припустил коня сле-
дом за ним. Он догнал его и, не доезжая, окликнул:
— Трусливый великан! У тебя не хватает духу обождать
одного-единственного рыцаря?
Карадок в это время был у начала глубокой лощины; он
обернулся и, заметив, что противник один, остановился и
стал поджидать его с поднятым мечом. И вот они могучими
ударами разят друг другу головы, руки и плечи. Алая кровь
уже обагряет петли их белых кольчуг; но Карадок боится не
поспеть вовремя к Печальной башне; он развернул коня и

488
дал Ланселоту пуститься за ним в погоню. Возле своего замка
он слышит громкое бряцание оружия: это войско Бретонцев
преследует тех, кто прекратил оборону в устье Коварного про-
хода и нынче бежит без оглядки. Он вынужден спешить, что-
бы укрыться, и стражник, увидев его со стены, отдает приказ
опустить мост, позволив ему войти беспрепятственно.
Но Ланселот его резво нагнал и без устали бил своим до-
брым мечом. Чтобы себя оградить, великан передвинул щит
на спину. Увидев в отчаянии, что он уже на мосту, Ланселот
подобрался к нему так близко, что уцепился двумя руками
за щит. Он думал его отнять; Карадок, держа его, откинулся
навзничь на заднюю луку и поневоле отпустил ремни, и те
заодно со щитом остались у Ланселота в руках. Ланселот от-
бросил щит и заехал на мост с Карадоком вдвоем, не дав тому
распрямиться. Далее он приподнялся в седле, перебрался на
шею коня и обеими руками стиснул горло Карадоку. Великан
вырывался из жестоких объятий и сумел-таки скинуть до-
лой Ланселота меж двух лошадей. Но рыцарь наш удержался
левой рукой и посредством этой опоры опять очутился на
коне, но не на своем, а на крупе другого, где он сел, обняв за
бока Карадока. И так конь пронес их обоих в ворота всех трех
ограждений; и Ланселоту не стоило опасаться дозорных ры-
царей; ибо все они устремились на первые стены, обороняя
их от войска Артура.
Оказавшись у входа в Печальную башню, великан, не в
силах избавиться от объятий Ланселота, качнулся и рухнул
вместе с ним на песок. Они ушиблись оба, но Карадок по-
сильнее Ланселота, поскольку был тяжелее. Поначалу паде-
ние их ошеломило; Ланселот поднялся первым; когда же он
обнажил меч, то великан уже готов был его встретить. Щита
у Карадока не было, однако он выдержал натиск без особо-
го урона. И вот обе кольчуги изодраны, оба шлема расколо-
ты, вспороты, залиты кровью; и все же не видно, чтобы они
пали духом или были склонны просить пощады.
Мы уже упоминали ту девицу, что была отнята Кара-
доком у рыцаря, ее возлюбленного, убитого им. Она пита-

489
ла к нему лютую ненависть, но великан был так ослеплен
страстью к девице, что уже ничего не таил от нее из того,
что было бы лучше оставить сокрытым. А его мать, старая
ведьма, заговорила ради него один меч, коим единственным
было возможно нанести ему смертельный удар; и Карадок,
на свою беду, вверил хранение тайны молчанию злейшей
своей ненавистницы. Из окна башни девица пристально сле-
дила за жестокой битвой Карадока с тем, кого она приняла
за герцога Кларенса. Хотя великан изрядно ослаб, он норо-
вил поймать соперника, с тем чтобы задушить его в объяти-
ях; но Ланселот разгадал его умысел и не давался ему. Нако-
нец, столь же изнемогая от усталости, он позволил великану
приблизиться к башенной лестнице и поползти на спине,
направляясь к нижним ступеням. Видя, что он скоро скро-
ется в башне, Ланселот хотел нанести ему последний удар
мечом; но клинок подвернулся, ударил о каменную ступень
и разбился в куски. По счастью, у Карадока уже не было сил
воспользоваться этой оказией. Девица же, страшась опасно-
сти, нависшей над тем, за кого она возносила молитвы, по-
шла на поиски заклятого меча и сверкнула им перед глазами
Ланселота; и когда она вполне уверилась, что он ее понял, то
уложила меч на верхнюю ступень лестницы. Ланселот взял
его и, остановив великана на пороге у входа, отсек ему руку,
держащую меч. Карадок испустил ужасающий вопль, слы-
шимый издалека; воины, отражавшие натиск Бретонцев на
стенах замка, хотели было откликнуться на этот призыв; но
девица успела запереть позади них ворота, так что никто не
мог вовремя прийти ему на помощь.
Узнав в руках Ланселота заколдованный меч, Карадок
понял, что настал его последний час.
— Ах, Боже! — воскликнул он, — неужели меня предала
та, которую я любил превыше себя самого!
И все же, стремясь отдалить погибельный миг, он со-
брал все свои силы и пустился бегом к известной ему потай-
ной двери, ведшей ко рву глубиной в два туаза. Во рву этом
был проход в темницу, где томился мессир Гавейн. Едва не

490
сломав себе шею и надеясь прожить еще довольно, чтобы
казнить своего пленника, он падает в ров, и вопреки боли
от ушибов и множества ран, ярость придает ему последние
силы. Он находит на ощупь дверь темницы, единственной
оставшейся рукой берет с пояса ключи, с которыми не рас-
ставался никогда, и отмыкает застенок. Но в этот миг он
ощущает, что на плечи ему упал Ланселот, который, препо-
ручив себя Богу, решил его не упускать. Он глухо застонал;
Ланселот сорвал с него шлем, откинул забрало и отсек ему
голову. Пока он подталкивал труп ко входу в приоткрытую
темницу, ему послышался жалобный голос.
— Кто там? — спросил Ланселот.
— Несчастный, достойный сострадания.
По этому голосу он узнал королевского племянника.
— Дорогой сеньор и собрат, — воскликнул он, — как вы
там?
— Я еще жив; но почему вы называете меня сеньором и
собратом?
— Потому что я Ланселот.
— Ах! я должен был это угадать: кто еще мог пробрать-
ся ко мне! Круглый Стол может гордиться, что в вашем лице
приобрел сочетание всех доблестей разом.
Пока длилось это счастливое узнавание, девица из Баш-
ни велела принести и спустить в ров лестницу и предложила
Ланселоту ею воспользоваться. И вот он поднялся и сбросил
лестницу в окно мессиру Гавейну, а тот выбрался в свой че-
ред. По голосу мессир Гавейн узнал ту девицу, что его выру-
чала; и первым делом он припал к ее коленям. Она прика-
зала принести доспехи, чтобы самой облачить его. Ланселот
тем временем пошел показать голову Карадока рыцарям и
прочим защитникам замка. Когда у них уже не осталось со-
мнений в гибели их сеньора, они покорились и сдались на
милость победителя. Ланселот принял их благосклонно и
велел тут же проводить себя в темницу к мессиру Ивейну и
герцогу Кларенсу. Оба рыцаря, увидев его, не избегли доли

491
стыда; но их избавление вкупе с избавлением мессира Га-
вейна легко подвигло их разделить всеобщее ликование.
Отворив ворота замка, Ланселот выехал к королю Арту-
ру, который расположился в предместье. Вначале он пред-
ставил ему мессира Гавейна, затем извлек голову ненавист-
ного Карадока. Следом явились мессир Ивейн, Галескен, Кэй
Эстрауский и все рыцари, вышедшие из Долины Неверных
Возлюбленных. Бог ведает, как дивились все новым подви-
гам Ланселота и как ликовали и пели хвалу лучшему из луч-
ших Галеот, Лионель, Богор, девица из Печальной башни и
девица Морганы. Поведав обо всех перипетиях их совмест-
ного поиска, Ланселот попросил короля пожаловать дар де-
вице, имеющей столько заслуг перед мессиром Гавейном и
перед ним самим.
— Без нее, — промолвил он, — мы не завершили бы сие
приключение; благоволите отдать ей во владение замок, где
она так долго пребывала в плену.
Король пожаловал ей замок от всего сердца; и тем же
вечером Мелиан Веселый, который давно уже зарился на за-
мок своего заклятого врага, попросил и получил руку деви-
цы. С того часа Печальную башню стали называть не иначе
как Замок Прекрасной Пленницы.
Когда король Артур, отужинав, собрался отойти ко сну,
девица Морганы отвела Ланселота в сторону и сказала ему:
— Сир рыцарь, напоминаю вам обещание, данное вами
моей госпоже.
Он с грустью выслушал ее, но ответил без колебаний,
что не преступит клятву.
— Я вернусь на рассвете, если только вы не пожелаете,
чтобы я уехал нынче же ночью.
— Вы знаете уговор: вы должны уехать, как только вас
призовут.
Он не ответил, вошел в залу, где девица из Башни сло-
жила его доспехи, и попросил ее вывести из конюшен луч-
шего коня; он хочет, мол, прогуляться в лес. Выехав, он тут

492
же послал девицу Морганы к мессиру Гавейну с просьбой
тайно приехать к нему.
Мессир Гавейн явился.
— Сир, — сказал ему Ланселот, — я вынужден расстать-
ся с вами во исполнение одного долга, и мне нельзя нико-
му говорить, куда я еду и кто меня неволит; даже вам, кого
я люблю, как только можно любить рыцаря. Я надеюсь, что
пробуду там недолго; но прошу вас не говорить о моем отъ-
езде ни королю, ни Галеоту, пока я не окажусь вдали отсюда.
— Ах! Ланселот, — сказал мессир Гавейн, — если вам гро-
зит опасность, позвольте мне ее разделить.
— Нет, мне нечего бояться, и я еду в сохранное место.
Оставайтесь с Богом!
С этими словами он ускакал вдогонку девице и воинам
Морганы, увозившим богатый шатер. Позволим же ему пе-
чально возвращаться в свой плен и вернемся к королю Арту-
ру и Галеоту, которым мессир Гавейн наутро доложил о вне-
запном отъезде Ланселота. Это их глубоко огорчило; к тому
же Галеот не мог уразуметь, как это его друг доверил свои
помыслы другому, не ему. Отсюда и глубокое уныние, не по-
кидавшее его отныне до самой смерти. Ничто не могло бы
отвлечь королевский двор от новых треволнений, вызван-
ных отъездом победителя Печальной башни, когда бы не
досадный случай, о коем нам теперь и следует поговорить.

LXXXV
органа, вновь завладев своим пленником, дол-

М го еще настаивала на том, чтобы добыть кольцо

Ланселота; но увидев, наконец, что просьбами
ничего не добьешься, она прибегла к обычным своим улов-
кам. Мы упоминали, что у нее было кольцо, почти во всем
подобное кольцу королевы, не считая того, что у Морганы
две фигуры держались за руки. И вот, когда она отчаялась
получить кольцо по доброй воле, она притворилась, что про-
сила его лишь затем, чтобы испытать Ланселота. На самом

493
деле, сказала она, оно ей вовсе ни к чему. Она взяла одну
травку под названием покров-трава и вымочила ее в креп-
ком вине. Когда ее так приготовить, то кто бы ни поднес ее
к губам, тут же впадает в глубокий сон. Однажды вечером
она поднесла ее Ланселоту вместо вина перед сном, не за-
быв прежде положить ему в изголовье подушку, на которой
он спал, когда его отвозили в темницу. Ланселот опорожнил
кубок и смежил веки; в сей же миг Моргана без труда сня-
ла кольцо королевы и заменила его тем, что носила сама.
Поутру она убрала подушку, и Ланселот проснулся, не за-
подозрив, как его усыпили. Дабы вернее убедиться, что он
не заметил подмены, она часто поводила перед его глазами
кольцом королевы; казалось, оно не привлекало его взор.
Совершив это, она замыслила самое черное злодейство, ка-
кое только может прийти на ум женщине.
Самой верной, самой изворотливой из ее девиц велено
было отправиться в Лондон, когда Артур справлял там ве-
ликий праздник Пятидесятницы. Когда девица эта предста-
ла перед королем, он восседал на ложе вместе с королевой,
мессиром Гавейном и Галеотом. Все говорили о Ланселоте и
о том, как им не терпится узнать, что с ним стало.
Как только девицу туда провели, она возвестила, что
прибыла от Ланселота и что ей доверено послание, которое
она огласит в присутствии всех рыцарей и дам из дома ко-
роля и королевы. Король, прельщенный первыми ее речами,
поспешил известить баронов, дам и девиц. Когда все собра-
лись, девица заговорила так:
— Сир, прежде всего мне надобно заверение, что я могу
никого и ничего не опасаться; ибо то, о чем я послана ска-
зать, возможно, не всем придется по нраву.
— Заверяю вас всею моею властью, — ответил Артур, —
те, кто приходит к моему двору, всегда под моей защитой.
Говорите.
— Сир, Ланселот приветствует вас как своего законного
сеньора и всех своих собратьев по Круглому Столу. Он просит
вас простить его за то, что вы никогда его отныне не увидите.

494
 При этих словах Галеот ощутил, как ледяной холод
пронзил его сердце; ему стоило труда овладеть собой. Коро-
лева была до того взволнована, что встала, дрожа и бледнея:
она не желала далее слушать, но видя, что она уходит, деви-
ца сказала:
— Сир, если вы позволите королеве удалиться, вы не уз-
наете ничего: я не скажу более ни слова.
Тогда король попросил мессира Гавейна призвать коро-
леву вернуться, и мессир Гавейн скоро пришел вместе с нею.
— Сир, — продолжила девица, — когда Ланселот отбыл
из Печальной башни, ему довелось сразиться против одного
из лучших рыцарей на свете, и глефа пронзила его насквозь.
Он истекал кровью, он верил, что близится его смерть. Тогда
он призвал священника и со слезами исповедовался в тяж-
ком грехе, совершенном им якобы против своего законного
сеньора. Грех сей заключался в том, что он украл у него серд-
це его супруги. Признав это принародно, он дал обет перед
Телом Господним ни в одном городе не оставаться более од-
ной ночи, ходить всегда босым и в рубище; наконец, никогда
не навешивать на шею щит. Дабы никто не усомнился в его
намерении, он велел мне напомнить мессиру Гавейну слова,
сказанные ему при расставании у Печальной башни: что за
него бояться нечего и что он едет в сохранное место.
Мессир Гавейн припомнил эти слова Ланселота и го-
рестно поник головой. Что до Лионеля, он не ожидал послед-
них слов девицы и в гневе бросился на нее: он бы, несомнен-
но, до смерти забил ее ногами и руками, если бы Галеот не
остановил его, не позволив коснуться персоны, взятой под
защиту королем.
— Пускай, по крайней мере, знает, — воскликнул Лио-
нель, — что если я ее застану где-нибудь, то не найдется та-
кого короля или королевы, чтобы не дали мне наказать ее за
недостойные сплетни!
— Тогда, — возразила девица, — король будет мне пло-
хим гарантом!

495
 — Не бойтесь ничего, — ответил Галеот, — я наравне с
королем беру вас под свою защиту, вы можете продолжать:
кому угодно вам верить, пусть верит!
— Вот что велел мне передать вам Ланселот, — продол-
жила девица. — А вам, содружеству Круглого Стола, он на-
казал не брать с него примера и пуще него остерегаться
позорить вашего законного сеньора. Я, впрочем, принесла
и второе свидетельство подлинности моего послания. Ко-
ролева, он возвращает вам кольцо, данное ему вами в залог
любви и полнейшей преданности.
И она бросила кольцо на колени королеве.
Королева холодно взглянула, встала и заговорила:
— В самом деле, кольцо это мое; я давала его Ланселоту
среди прочих знаков приязни1. И я желаю, чтобы все узнали,
что я ему их подарила как честная дама честному рыцарю.
Но, сир, уж поверьте, что если бы нас обуяла плотская лю-
бовь, о чем толкует эта девица, то я довольно знаю благород-
ство души Ланселота и крепость его сердца, чтобы не усом-
ниться, что скорее ему вырвут язык, чем вынудят его сказать
то, что вы услышали. Это правда, что, будучи признательна
за все, что он сделал для меня, я отдала ему свою любовь,
свое сердце и все, что могла отдать по чести. Скажу даже бо-
лее: если бы, движимый любовью, он забылся до того, что
простер свои мольбы за дозволенные мне пределы, я бы ему
не отказала. Кто пожелает осудить меня за это, пусть осудит.
Но какая же на свете дама, коль скоро Ланселот так много
совершил ради нее, откажет ему в том, что вольна дарить?
Сир, не сберег ли вам Ланселот своею доблестью вашу землю
и вашу честь? Не он ли поверг к вашим ногам Галеота, кое-
го я вижу здесь, уже торжествовавшего над вами? Когда по
приговору вашего суда меня неправедно обрекли на казнь,
не он ли предложил немедля, во спасение мое, сразиться
один против трех рыцарей? Он завоевал Печальную башню:
1
Вещицы «на память», памятные подарки. Драгоценности, которые
свидетельствовали о неких сердечных обязательствах. (См. историю го-
спожи Рестокской, т. I, стр. 220). (Прим. П. Париса).

496
он предал смерти жесточайшего и сильнейшего в мире ры-
царя, дабы вернуть нам мессира Гавейна, мессира Ивейна и
герцога Кларенса. Под Камалотом он избавил край от двух
великанов, сущего ужаса тех мест; ему нет равных среди ры-
царей; все достоинства, какие могут быть у смертного, есть
у Ланселота, милого и любезного для всех, прекраснейшего
творения Природы. Как дерзал он на словах быть выше и
горделивее прочих, так дерзал и в начинаниях своих, и умел
довершить самый немыслимый подвиг. Что мне еще ска-
зать? Сколько бы я ни восхваляла Ланселота, я все же не ис-
числю всех добродетелей, ему присущих. Клянусь головой!
Я не боюсь, что об этом будут знать: когда бы он питал ко мне
земную любовь, я не стыдилась бы этого; и будь он мертв, я
согласилась бы дать ему то, о чем сказала эта женщина, при
условии, что это вернет его к жизни.
Так говорила королева; а король ответствовал, как вид-
но, вовсе не сердясь на нее за это:
— Госпожа, оставим сей предмет: я убежден, что Лан-
селот никогда не помышлял о том, о чем тут говорилось.
Впрочем, он не может ни замыслить, ни сказать, ни сделать
ничего, что бы нарушило нашу дружбу. Правда, эта гадкая
провинность, нынче ему вменяемая, была бы для меня вели-
ким огорчением; но да будет известно всем моим людям: я
желал бы, королева, чтобы он взял вас в супруги, если такова
будет ваша обоюдная воля, при одном лишь условии — со-
хранить его дружбу.
Не закончив говорить, он протянул руку королеве, ко-
торая уже задыхалась от слез и рыданий. Она попросила по-
зволения выйти, и король послал мессира Ивейна проводить
ее. Девица же Морганы ушла, трепеща от страха. Галеот не-
медля простился с королем, сказав, что не желает оставаться
в городе более одной ночи, пока не добудет вестей о Лансе-
лоте. Но он не мог покинуть двор, не повидав королеву. Он
нашел ее в полном отчаянии, но не оттого, что случилось те-
перь, а от боязни, как бы не погиб Ланселот.

497
 — Ах, Галеот! — воскликнула она при виде его, — ваш со-
брат, видно, умер или сошел с ума: иначе разве он расстался
бы с этим кольцом! Но если он дал этой женщине наказ огла-
сить при дворе все, что мы от нее услышали, никогда Лансе-
лоту не видать моей любви; а ежели он умер, для меня это
несчастье большее, чем для него; ибо от скорби не умирают.
— Сделайте милость, госпожа, не говорите так. Вы зна-
ете сердце Ланселота, и вам нет нужды искать иных свиде-
тельств его верности, помимо испытания в Долине Неверных
Возлюбленных, чтобы не дозволено было его подозревать.
Я еду искать его; я вернусь, как только узнаю доподлинно,
что он умер или жив.
— Кто поедет с вами?
— Лионель; вот он.
Королева поцеловала их обоих и отпустила. Галеот ото-
слал всех своих людей в Сорелуа и оставил при себе и Ли-
онеле всего четырех оруженосцев, нагруженных шатром.
Выезжая из Лондона, они встретили мессира Гавейна и при-
знались ему, что предприняли поиски Ланселота и не вер-
нутся, пока не узнают, жив он или мертв. Мессир Гавейн тут
же решил, что едет с ними и не появится при дворе своего
дяди короля, пока не раздобудет вестей о Ланселоте. И вот
они скачут все вместе верхом. Вскоре они нагнали мессира
Ивейна, посланного королем сопровождать девицу Морга-
ны. Галеот стал расспрашивать ее, что она знает о Ланселоте.
— Ничего, — ответила она.
— Но вы нам скажете, — спросил Лионель, — где вы его
покинули?
— Извольте.
И она назвала вымышленное место, где Ланселот никог-
да не бывал.
— Во всяком случае, — продолжил Лионель, — я вас не
оставлю и узнаю хотя бы, откуда вы приехали.
— Я буду очень рада: под охраной столь доблестных ры-
царей я могу не бояться недобрых встреч.

498
 День угасал; они оказались у сторожевой башни, ого-
роженной рвами и частоколами. Девице открыли ворота,
рыцари последовали за ней. Хозяина не было дома; в его
отсутствие их радушно приняла хозяйка: им приготовили
обильную трапезу. Пока они отдавали должное яствам, де-
вица тайком приказала одному из челядинцев вывести ее
коня за рвы и потихоньку удалилась, не уведомив рыцарей.
Наутро она прибыла в приют Морганы и поведала ей о не-
успехе своей миссии.
— Король, — сказала она, — и слышать не хотел ничего,
противного чести королевы; королева же призналась откро-
венно и изъявила, не вызвав ни в ком неудовольствия, что
любит Ланселота, как только способна любить.

LXXXVI
ежду тем четверо спутников, проснувшись поу-

М тру, узнали о бегстве коварной девицы. Лионель

хотел было в отместку наказать даму, которая их
приютила; но Галеот сумел его убедить, что их хозяйка мог-
ла и не знать намерений девицы. Они выехали рано, надеясь
найти ее без труда; но они недолго пребывали в этом заблу-
ждении, и по совету мессира Ивейна у одного перепутья они
разделились, чтобы по меньшей мере один из них мог до-
стигнуть искомой цели. Мы проследим их путь поочередно.
Начнем с Галеота. Ближайшую ночь он провел в жилище
лесничего. На другой день он прибыл к укрепленному дому1
и увидел дам и рыцарей, водящих веселые танцы вокруг
щита, подвешенного на ветви сосны. Проходя мимо щита,
танцоры кланялись, как перед святыней. Галеот признал в
нем щит, носимый Ланселотом, когда тот ездил выручать ко-

1
Укрепленный дом, как его тогда называли, не имел донжона, а толь-
ко башенки-турели, опоясывающие стены и рвы. Дом, изображенный на
гравюре в Словаре архитектуры г-на Виоле-ле-Дюка (т. VI, стр. 308) при
слове Поместье, по-видимому, дает о нем точное представление. (Прим.
П. Париса).

499
роля у Коварного прохода. Один рыцарь преклонных годов,
как видно, был главнее прочих; Галеот его приветствовал и
спросил, за что оному щиту воздают такие почести.
— Сир, — ответил он, — за то, что он принадлежал луч-
шему в мире рыцарю. Его силами был освобожден этот за-
мок, ныне называемый Аскалон Ликующий, а прежде угне-
тенный мраком; так мы изъявляем благодарность тому, кто
нас вернул на свет Божий.
Поблагодарив вавассера, Галеот протянул руку к ветви,
на которой висел щит, взял его и передал одному из своих
оруженосцев.
— Как! сир рыцарь, — сказал вавасер, — вы собрались
унести этот щит?
— Я лучше умру, чем его оставлю.
— Ну, так и умрете, ведь нас здесь сорок рыцарей, чтобы
защитить его.
Галеот не ответил и продолжил свой путь к опушке
леса. Там десять рыцарей остановили его коня и бросили
ему вызов.
— Сир, — сказал ему тут оруженосец, которому он пере-
дал щит, — соблаговолите сделать меня рыцарем, я вам по-
могу в этой крайности.
— Нет, — возразил Галеот. — Стыдно мне было бы хлоп-
нуть тебя мечом по такому случаю. Я посвящу тебя позже, и
чести тебе будет поболее; а теперь увидишь, нужна ли мне
помощь.
И в самом деле, с первого удара он сбивает того, кто под-
ступился ближе всех; другому вонзает в горло меч; он бьет
разом четверых, потом шестерых, потом десятерых, и они
все как один падают с коней. Наконец, один из последних не
упустил миг, когда он поднял руку, ударил ему в кольчугу и
вонзил разящее железо меж обоих сосцов. Галеот удержался
в седле и, раззадорясь еще более при виде крови, хлещущей
из раны, вырвал наконечник копья, засевший в петлях коль-
чуги, размахнулся своим добрым мечом и снес голову тому,
кто его ранил. Всех прочих он держал в отдалении, когда ста-

500
рый вавассер, восхищенный его доблестью, подъехал к напа-
дающим и велел им сложить оружие.
— Пропади пропадом этот хваленый щит, — сказал он, —
ежели из-за него погибнет такой отважный вассал!
Они остановились; Галеот позволил снять с себя доспе-
хи и перевязать свою рану. Вавассер упросил его назвать
свое имя.
— Меня зовут Галеот.
— Галеот, великий Боже! Зачем я не умер прежде, чем
увидел, как ранили лучшего из лучших, храбрейшего из хра-
брых! Ради Бога, сир, извольте побыть в замке, пока не за-
кроется ваша рана. Вы вернее нас имеете право хранить щит
славного рыцаря, вашего соратника. Располагайте нашим
домом, как вам будет угодно.
— Премного благодарен! но я не могу остаться. Скажи-
те мне, известно ли вам что-либо о жизни или смерти Лан-
селота.
— Слух о его смерти дошел до нас; мы надеемся, что это
пустые сплетни; но место, где он скрывается, нам неведомо.
Галеот препоручил вавассера Богу и уехал, вполне до-
вольный тем, что услышал. Дойдя до открытой низины, он
услышал бубенцы коровьего стада и подъехал к погонщикам,
облаченным в монашеские одежды1. Он их приветствовал и
спросил, далеко ли до их дома. Один из них сел на кобылу и
проводил его до ворот. Он окликнул, ему отворили; монахи
почтительно приняли Галеота. Среди них нашелся бывший
рыцарь, ныне принявший постриг, искусный во врачевании
ран. Он попросил дозволения обследовать рану рыцаря; ког-
да он ее осмотрел, то уверил, что она затянется, если дать ей
1
«И приветствовал пастухов, которые были одеты в монашеские
платья». Эти погонщики, видимо, были и в самом деле монахи, испол-
нявшие эту скромную должность. Но верных доказательств тому нет. Ци-
стерцианцы, например, поручали все работы на своих землях новообра-
щенным братьям или послушникам. Стало быть, погонщики, встреченные
Галеотом, могли быть из числа этих послушников. Далее мы увидим, как
Лионель у входа в некую монашескую обитель вступает в беседу «с одним
из братьев, который пахал». (Прим. П. Париса).

501
время и полный покой. Дав согласие остаться у них на не-
сколько дней, Галеот позволит нам перейти к поиску, ведо-
мому мессиром Гавейном.
Поиск этот был еще менее удачен, чем у Галеота. Прое-
хав долгое время без приключений и проведя ночь в лесу, в
шатре, расставленном его оруженосцами, он на другой день
проснулся чуть свет. К середине дня, а день был субботний,
он заметил у начала гати, проложенной через топкое болото,
некоего рыцаря в полных доспехах, который преградил ему
путь, возвестив, что охраняет это место именем Морганы.
Гавейн подпустил его поближе и с легкостью выбил из седла.
Поверженный взвыл во весь голос:
— Ха! Я погиб. Ради Бога, пощадите, рыцарь! Прошу вас,
отдайте мне моего коня; иначе мне не добраться домой.
Гавейн спешился, привязал к соседнему дереву своего
коня, с готовностью подвел другого раненому рыцарю и по-
мог тому забраться в седло. Когда сам он уже садился вер-
хом, негодяй наехал на него и так жестоко двинул конской
грудью, что уронил его на землю плашмя. Разъяренный мес-
сир Гавейн поднялся и ринулся на него с мечом; но, отча-
явшись достать его, он снова сел на коня и хотел было про-
ехать поперек болота, чтобы продолжить погоню. Однако
топь была глубока и высохла едва наполовину; конь ступил
ногой в промоину и повалился в грязь на мессира Гавейна,
изрядно его придавив. В довершение бед коварный рыцарь,
увидев издали, что он упал, вернулся и направил на него
своего коня; он проехал по нему четыре или пять раз и вовсе
затоптал бы его, когда бы не явился другой рыцарь, который
за ними следил и подоспел на помощь тому, кто не мог себя
защитить. При виде его противник обратился в бегство, уво-
дя с собою коня мессира Гавейна; но затем оставил скакуна,
стремясь избежать погони.
Добрый рыцарь вернулся к мессиру Гавейну, которому
помощь была до крайности нужна. Он поднял его, обнял и
узнал.

502
 — Ах! мессир Гавейн, — сказал он, — сильно ли вы ра-
нены?
Гавейн рассмотрел его и узнал в свой черед.
— Нет, милый мой кузен; думаю, что я излечусь, но мне
очень скверно.
Ивейн подсадил его в седло; неторопливым шагом они
ехали мимо кладбища. Заметив их издалека, коленопрекло-
ненный отшельник прервал свои молитвы, и мессир Ивейн
спросил у него, где они могут найти кров.
— Поскольку один из вас нездоров, я пущу вас к себе.
Извольте пройти за мною в нашу обитель; она недалеко.
Прибыв туда, добрый человек представил их двум сво-
им сподвижникам по благочестивому уединению; затем он
пошел уведомить священника, основателя этого прибежи-
ща. Узнав имена двух пришельцев, святой отец сказал:
— Сир, я не нахожу это похвальным, когда доблестные
рыцари, подобные вам, выходят во всеоружии в высокочти-
мый день субботы. Никаким добром это и не могло для вас
кончиться, и всегда подобает от этого воздерживаться, во
имя Матери Божьей.
Гавейн признал правоту этих слов и обещал никогда не
выезжать в такие дни в доспехах, кроме как по крайней на-
добности или чтобы соблюсти свою честь. Они пребывали
несколько дней в этой обители, поскольку мессир Ивейн не
желал покинуть мессира Гавейна до его полного исцеления.
В тот самый день, когда, как мы видели, раненого Га-
леота приютил другой монастырь, Лионель остановился у
одного вавассера недалеко оттуда. Прежде чем проститься
с хозяином, он спросил, где бы ему можно было прослушать
мессу. Вавассер привел его в монастырь Галеота; когда один
из братьев, выйдя от службы, узнал, что он из двора короля
Артура, то сказал:
— Сир, у нас тут есть один благородный рыцарь, самый
великорослый, какого мы в жизни видели, и тоже из дома
короля.

503
 «Должно быть, это мессир1 Галеот», — подумал Лионель.
Он осведомился о нем и узнал, что раны рыцаря не смер-
тельны. Ободренный этим, он не пожелал с ним увидеться,
стыдясь, что ему нечего поведать о своих подвигах; он удо-
вольствовался тем, что оставил раненого рослого рыцаря
монахам на попечение и вновь пустился в путь. Перейдя из
высокого бора в мелколесье («низкую чащу»), он встретил
девицу, мятущуюся в великой тоске.
— Сударыня, — спросил он, — отчего вы плачете?
— А у вас отчего удрученный вид?
— У меня на то есть веская причина.
— У меня тем более; но какова же ваша причина?
— Я странствую в поисках рыцаря, лучшего и прекрас-
нейшего среди нас; никто мне не может дать о нем вестей.
Боюсь, не пал ли он жертвой измены.
— Назовите мне его; может быть, я могу вам что-либо
сказать о нем.
— Это Ланселот Озерный.
— Ланселот? Он умер.
При этих словах силы оставили Лионеля: он сполз со
своего коня, почти не помня себя.
— Но вы знаете, по крайней мере, — спросил он, — куда
перенесли его тело?
— Да, это в двух лье отсюда; давайте я вас туда провожу.
Лионель не мешкая вскочил на коня и поехал следом
за девицей ко входу на кладбище. На каждой могиле стоял
красивый деревянный крест. Она указала ему на ту, что была
свежее всех.
— Вот тут, — сказала девица, — покоится Ланселот Озер-
ный, погубленный самым вероломным из рыцарей.

1
Как упоминал ранее Парис в т. I (стр. 90), титул «мессир» носили
«старшие сыновья еще здравствующих королей». Тогда неправомерно на-
делять здесь этим титулом Галеота, так же как впоследствии Кэя-сенеша-
ля и Ланселота (см. т. III). (Прим. перев.)

504
 Лионель смотрел, оцепенев от горя; девица, казалось,
разделяла его боль; у обоих лились обильные слезы. Как
только он смог говорить, он спросил:
— Сударыня, где мне найти убийцу Ланселота?
— В башне неподалеку отсюда, вы даже можете ее раз-
глядеть. Я знаю способ, как выманить его.
Она взяла рог, подвешенный на цепи к одному из кре-
стов, и протянула его Лионелю, а тот трижды извлек из него
раскатистый звук.
Вскоре появился рыцарь в полных доспехах, на высоком
и дюжем коне.
— Вот, — сказала девица, — убийца вашего собрата.
Лионель ринулся на него; они с силой ударяют по щи-
там, их глефы ломаются в щепы; они теснят и сминают друг
друга; щиты разбиты, мечи выпадают из рук; колени не при-
крыты и краснеют от крови; наконец, они падают из седел и
какое-то время лежат, не в силах подняться. Лионель под-
нимается первым, берется за меч и, прикрыв голову щитом,
идет на рыцаря, который уже занял оборону; тот отбивает-
ся, как только может. Могучим ударом по шлему Лионель
снова сбивает его с ног; тот опять встает, кружит, наступает,
ускользает и бьет с быстротой и уверенностью, которые на-
чинают смущать Лионеля.
Наконец, незнакомец вроде бы изнемог; потеря крови
не дает ему продолжить защиту. Лионель теснит и теснит
его, и толкает навзничь на плоскую гробницу; вот он уже по-
ставил колено ему на грудь, сорвал с него шлем и отвязал за-
брало, чтобы отсечь ему голову, когда увидел, что подходит
другая девица и взывает к нему:
— Пощады! Благородный рыцарь, помилуйте его: преж-
де всего, ради Бога, а затем и ради меня, ежели только за ним
нет особого злодеяния.
— Он совершил худшее из злодеяний: он погубил Лансе-
лота, лучшего из рыцарей.
— Ланселота? По правде говоря, я видела его живым и
здоровым не далее как сегодня, неподалеку отсюда.

505
 — Сударыня, я поверю вам, когда вы мне его покажете; и
если вы сказали правду, ваш друг останется жив.
— Стало быть, он будет жив, — ответила она, — потому
как я позволю вам увидеть Ланселота, но при одном усло-
вии: самому вам показаться нельзя; а иначе мне будет по-
зор, а вам погибель.
Лионель дал побежденному подняться. Прежде чем
уйти с кладбища, он спросил у первой девицы, зачем она об-
винила этого рыцаря в том, что он убил Ланселота.
— Я знать не знаю, кто такой Ланселот, — ответила она, —
я лишь хотела отомстить за убийство человека, которого лю-
била сильнее всех на свете.
Окончательно воспрянув духом, Лионель поехал следом
за второй девицей, а побежденному рыцарю по имени Окер1
Кладбищенский велел сопровождать их. На краю простор-
ной пустоши рос высокий дуб; девица остановила их и ве-
лела Лионелю забраться на верхние ветви. Он приподнялся
в седле и залез на вершину дерева. И вот он заметил деся-
ток воинов, вооруженных секирами и мечами, выходящих
из подворья на цветущую зеленую лужайку. Среди них был
Ланселот.
— Только не показывайтесь, — сказала девица, — дело
идет о жизни вашего кузена. Вы увидели то, что пожелали; я
сдержала свое слово; сдержите и вы свое, помиритесь с этим
доблестным рыцарем.
Сойдя вниз, Лионель подал руку Океру и простился с
ним. На ночлег он поехал в близлежащую обитель, а наутро
после мессы девица проводила его в монастырь, где еще
пребывали Галеот и мессир Ивейн.
Не спрашивайте, велика ли была радость обоих рыца-
рей, когда они узнали от Лионеля, что он видел Ланселота.
Галеот еще не вполне оправился от ран, но не захотел оста-
ваться там долее. Вместе с Лионелем они сели на коней в на-
дежде вновь найти тот дуб и то место, где держали Лансело-

1
Вариант — Огейер. (Прим. П. Париса).

506
та. Но все их поиски были тщетны. Изъездив округу вдоль и
поперек, Галеот предпочел вернуться в Сорелуа. Он видел,
что близится срок, предреченный ему мэтром Эли, и хотел
подготовить себя к великому переходу. Мы вернемся к нему
в последний раз после того, как поведаем вам, что стало с
Ланселотом и с мессиром Гавейном.
К превеликой досаде Морганы, она не могла подвиг-
нуть Ланселота на измену королеве. Она предлагала ему
свободу при условии никогда не появляться при дворе ко-
роля; а Ланселот, предвидя, что не сможет выполнить та-
кое обещание, предпочитал умереть в плену. Однажды она
поднесла ему на ночь подогретое вино, сильно сдобренное
травами, чьи испарения проникли ему в мозг. Когда он ус-
нул, ему приснилась королева, возлежащая в богатом ша-
тре посреди зеленого луга. Рядом с нею покоился молодой
рыцарь. В порыве ярости, внушенной этим видением, он
ринулся к своему мечу, чтобы пронзить им рыцаря. А коро-
лева ему сказала:
— Что вы делаете, Ланселот? Оставьте этого рыцаря, я
его люблю; он принадлежит мне, а я ему. Не смейте никогда
появляться там, где буду я, до того вы мне опротивели.
И такова была сила чар, что Ланселот, вставая, все еще
будто бы видел шатер и ложе. Моргана позаботилась уло-
жить у него под рукою меч, вынутый ею из ножен; так что он
не усомнился в истинности того, что ему приснилось. Наут-
ро она пришла чуть свет и сказала, взглянув на меч:
— Что такое, Ланселот! Вы, стало быть, задумали нару-
шить клятву и бежать отсюда?
— Нет. Но вы не раз предлагали мне два пути на выбор;
я свой выбор сделал. Я не войду в дом короля в течение года;
ни единого часа в день я не пробуду с рыцарем, дамой или
девицей из его двора.
Прельщенная такими речами, Моргана приняла его
клятву, велела принести ему одежды, доспехи и простилась

507
с ним. Так он был отпущен из плена, где она держала его из
ненависти к королеве Гвиневре1.
Уже несколько дней он был на свободе, когда мессир Га-
вейн и мессир Ивейн покинули монастырь. Они выехали из
леса на обширную луговину, и там их взорам предстал боль-
шой турнир. Пять сотен рыцарей соперничали в нем. Они
подъехали поближе и заметили одного бойца, наводившего
трепет на всех остальных. Двадцать раз подряд они видели,
Текст рукописи 752 рассказывает сон и отъезд Ланселота еще и с
1

другими подробностями:
Тогда она добавила ему в питье зелья, кое сварено было для колдов-
ства и чародейства; оно помрачило ему мозг до того, что ночью ему
привиделось во сне, будто он бодрствовал и застал свою госпожу ко-
ролеву возлежащей с неким рыцарем так тесно, как, бывало, возле-
жал и он; и он ринулся за мечом и хотел его убить, когда королева
поднялась и сказала: «Ланселот, что вам надобно от этого рыцаря?
Не смейте поднимать на него руку, ибо я теперь при нем; и если
жизнь вам дорога, никогда не входите туда, где буду я, ибо я вам это
настрого запрещаю». Таковое видение наслала на него Моргана, а
для того, чтобы поутру оное видение показалось ему правдивее, она
велела перенести его в полночь из его покоя и уложить сонного на
носилках, как она это делала в Невозвратной долине, на одну из пре-
краснейших в мире пустошей, в добрых трех лье отсюда; и сама она
поехала туда, а людям своим наказала сторожить невдалеке. Наутро
мнилось Ланселоту, будто он в шатре, коего роскошнее не бывает, а
перед ним ложе, во всем подобное тому, где возлежала королева с
рыцарем в его видении, и будто он еще сжимает меч, которым хотел
того убить. Никто на свете не уверил бы его, что он не видит воо-
чию того, что ему приснилось. — Когда он увидел людей Морганы,
он сильно устыдился, а сама она пришла в обличье госпожи, весьма
разгневанной, и сказала ему: «Как, Ланселот, вы неверны настолько,
что уехали без моего позволения?» И когда он услышал, то подумал,
что ведь и вправду она могла упрекнуть его в измене, и ему стало
больно до того, что он едва не обезумел. И он взял меч, который
якобы держал прежде, и хотел пронзить им себя, но Моргана броси-
лась на него и удержала за руки, а затем пожурила его и сказала, что,
мол, многие люди оступаются супротив верности, но после живут
верными всю жизнь. «Госпожа, — сказал он, — я так не смогу долго
прожить, и лучше мне будет скрываться и бежать от всего света, чем
умереть. А вы мне наказали вчера ночью, чтобы я ушел и поклялся
не приходить более», и т. д. (Прим. П. Париса).

508
как он сминал самых рослых и сильных, а после отстранял-
ся, наблюдая, что будут делать без него рыцари его стороны.
Тогда другие вновь набирались духу и бросались в бой; но
стоило появиться бравому рыцарю, как их охватывал ужас, и
их соперники вновь брали верх.
Поглядев, как он вот так раз за разом уходит с поля боя
и возвращается, мессир Гавейн подумал: «По правде гово-
ря, доблесть этого рыцаря необыкновенна; ни у кого, кроме
Ланселота, я не видывал такой повадки».
Тут к ним приблизился оруженосец.
— Сеньоры, — сказал он им, — почему бы и вам не пре-
ломить копья?
— Потому что мы полагали, что число участников ого-
ворено.
— Нисколько, здесь может сразиться любой, кто поже-
лает; если ему что и грозит, так это потерять своего коня и
свободу.
— Скажите, — вновь заговорил мессир Гавейн, — кто
этот рыцарь, который бьется так лихо?
— Я его не знаю; вы видите только, что у него на шее
черный щит.
Тогда оба кузена вошли на ристалище; они собрались
поддержать сторону противников доблестного рыцаря, и им
нашлось дела вдоволь. Но начиная с этого часа, они остались
хозяевами поля, хотя, по всеобщему суждению, рыцарь с
черным щитом заслуживал награды лучшего бойца. С доса-
ды или нет, видя, что победа ускользает от его сторонников,
он удалился, не ожидая, пока его объявят победителем. Вой-
дя в лес и полагая себя в уединении, он бросил щит на доро-
гу; но мессир Гавейн и мессир Ивейн не теряли его из виду;
они ехали по его следам.
— Вот Бог истинный, — сказал мессир Гавейн, — это не
кто иной, как Ланселот.
— И я так думаю, — ответил мессир Ивейн, — видите
щит, брошенный им? Подберем его; негоже оставлять до-
спехи такого рыцаря первому встречному.

509
 Они нагнали его на опушке леса, когда он уже снял шлем
и привязал коня к дереву. Это был и вправду Ланселот. Серд-
це его стеснилось, в глазах стояли слезы. Оба королевича со-
шли с коней, кинулись к нему с распростертыми объятиями
и расцеловали его тысячекратно.
— Милый, дорогой собрат, — сказал мессир Гавейн, — что
с вами случилось? Поделитесь; не можем ли мы вас утешить?
— Друзья мои, скажите всем, кто не забыл меня, что те-
лом я здоров, но сердце мое страждет всеми недугами, какие
только может иметь сердце мужчины. Мне нельзя ни едино-
го часа наслаждаться вашим обществом, не нарушив клятву,
и нельзя появляться при дворе короля Артура. Так уйдите же
или позвольте мне самому оставить вас.
— Если дело обстоит так, — ответил мессир Гавейн, — мы
вас оставим; но объясните нам, по крайней мере, отчего вы
так поспешно покинули турнир.
— Это я могу вам сказать. Видел я времена, когда ни
одна битва, сколь бы велика она ни была, не выстояла бы
против меня; но в этом жалком нынешнем турнире я не мог
одолеть последних, кто явился; я чувствую, что утратил те
достоинства, какие были мне присущи; доблесть моя как
пришла, так и ушла. Она была заемной; я обязан ею чужим
добродетелям: негоже гордиться взятым взаймы. Расскажи-
те при дворе короля о том, что вы видели, но ничего более не
спрашивайте; труды ваши будут напрасны.
Они препоручили его Богу, не сказав ему о посольстве
девицы Морганы ко двору короля, дабы не умножать его
горестей. Прибыв ко двору, они поведали о Ланселоте все,
что видели сами и что он им передал. Все были опечалены,
хотя их горе не шло ни в какое сравнение с горем королевы.
«Должно быть, — думала она, — Ланселот узнал о том, что
говорила при дворе от его имени та пришлая девица; оттого
он, видно, и не хочет показаться передо мною».
А несчастный Ланселот, пробыв долгое время в сомнениях,
что же ему делать, решил вернуться к Галеоту, единственному,
кто мог знать причину его отчаяния и дать ему силы прими-

510
риться с жизнью. Он верил, что отвержен королевой, как пред-
ставилось ему во сне, насланном Морганой. Из всех его тревог
эта была, без сомнения, самая щемящая. Он прибыл в Сорелуа
в то время, когда Галеот еще разыскивал его в лесу, где держа-
ла его Моргана. Одолеваемый видениями, он чувствовал, что
рассудок его покидает. Голова его помутилась, кровь лилась
из него ручьями. Наконец, придя в исступление, он оставил
свое окровавленное ложе и ринулся в окно, унося с собою меч.
В буйстве своем он кидался на деревья, вырывая их с корнем,
на камни, потрясая и отрывая их от скал. Люди видели, как он
плачет, обнимает детей, тихо говорит им о Боге, о том, чему
они должны учиться и что делать. Ярость его обращалась лишь
на вещи неодушевленные, а когда случалось проходить мимо
даме или девице, он кланялся, приветствовал их и отворачи-
вался, заливаясь слезами. Все его жалели, никто не испытывал
страха при его приближении. Таким его и оставит эта первая
часть его истории, с тем чтобы поведать нам о последних днях
его ближайшего друга Галеота.

LXXXVII
алеот узнал от мессира Гавейна и мессира Ивейна

Г все, что говорил Ланселот о своих горестях и о своем

желании жить в полнейшем одиночестве и забвении.
Эти вести доставили ему великую скорбь и великую радость.
Он узнал, что тот жив и не пленен; он был обеспокоен его
печалью, причину которой угадывал. Что ему было делать?
Искать его в дальних краях? Но откуда начать? Вернуться
в Сорелуа? Какое горе, если он там его уже не встретит! И
все же он избрал сие последнее, когда утратил всякую на-
дежду отыскать его в Великой Бретани. Вернувшись в свое
государство, он узнал, что Ланселота здесь видели в полном
отчаянии от его отсутствия; что разум его снова повредился
от этого удара, и неведомо, что с ним стало. Кровь, окрасив-
шая ложе, на котором спал его друг, навела его на мысль, что
тот предал себя смерти; он обвинил себя в том, что сам стал

511
его убийцей, промедлив с возвращением. Во все свои земли
он разослал гонцов, наказав им собирать вести о Ланселоте;
когда они вернулись, не найдя его, он более не сомневался в
его погибели. Вот так, больной душой и телом, он слег в по-
стель в день Магдалины1 и более уже не вставал. Перед сво-
им ложем он велел повесить щит Ланселота; но зрелище это,
вместо того, чтобы смягчить его страдания, еще усугубляло
их. Девять дней и девять ночей он отказывался от пищи лю-
бого рода. Его уговорили пересилить себя и поесть; но было
поздно. Язык его распух, губы размыкались сами собою,
все члены иссохли. Так он прожил от дня Магдалины до по-
следней недели сентября; тогда он покинул этот мир. О его
смерти каждый думал не без основания, что, потеряв его и
не надеясь более ни в чем на Ланселота, мир утратил чистей-
шие лучи земной славы. Из всех дам, оплакавших его, самой
безутешной была госпожа Малеотская: все полагали, что Га-
леот взял бы ее в жены перед Святой Церковью, проживи он
подольше. Но прежде чем уйти из мира сего, он позаботился
облечь правами на свои земли и все свои сеньории Галеоде-
на, своего племянника.
Так окончил свои дни сын Великанши, сеньор Дальних
Островов, лучший друг Ланселота2.
1
22 июля. (Прим. П. Париса).
Во многих старинных рукописях эта часть романа о Ланселоте на-
2

зывается Книга Галеота, или Принц Галеот. На этот заголовок намекал

Данте Алигьери в столь часто цитируемых стихах:
«Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа» (Пер. М. Лозинского).
Известно, что Боккаччо выбрал в качестве подзаголовка для своего
«Декамерона» название Принц Галеот, настолько широкой известностью
пользовался этот персонаж.
Однако Галеот кажется инородным элементом в общей ткани наше-
го романа. Авторы, вначале наобещав от него три короба чудес, отводят
ему лишь второстепенную роль. Правда, он становится полезным посред-
ником в завязке отношений Гвиневры и Ланселота, и он же дает приют
разведенной королеве. Но его неумеренная любовь к Ланселоту; его бе-
зумные завоевательные проекты, отвергнутые в тот самый миг, когда по-

512
ражение великого короля Артура вот-вот позволит их осуществить; его
сновидения, которые приезжает толковать дюжина астрологов, — все это
привносит некую фальшивую ноту, ослабляющую интерес к основному
действию. Лучше бы романист доверил заботу о королеве-изгнаннице до-
брому королю Бодемагусу, отнеся ко времени пребывания Гвиневры при
дворе этого государя страсть надменного Мелеагана к королеве, страсть,
о которой нам поведает следующая книга. Впрочем, в одном из первых,
если не в первом французском романе никак нельзя было надеяться, что
будут соблюдены все правила жанра: мы и так уже с немалым удивлением
находим в нем столько драгоценных свойств, обращенных себе на пользу
позднейшими романистами.
Так, испанский «Амадис», сочиненный в четырнадцатом веке, обязан
этой незаслуженно забытой первой части «Ланселота» всем, что в нем так
усердно хвалили, всем, что от него осталось лучшего. Если король Перион
требует от своих астрологов толкования своих сновидений, то это потому,
что Галеот видел те же сны и испрашивал тех же толкований от астрологов
Артура. Отрок Моря получает у Гандалеса то же воспитание, что Юный Кра-
савец у Владычицы Озера. То и дело возникающие в «Амадисе» девы-стран-
ницы, ланды, леса, замки, родники все заимствованы из «Ланселота». Ур-
ганда Неузнаваемая, покровительница Амадиса, — это Владычица Озера,
покровительница Ланселота. Обе эти феи влюблены и не говорят, кого они
любят. Лангинес, король Шотландии, посвящает в рыцари Отрока Моря, не
спросив, ни кто он, ни как его зовут, потому что король Артур так же посту-
пил с Юным Красавцем. Первая беседа Отрока с Орианой — это вольный пе-
ревод беседы Ланселота с Гвиневрой. Приключение Галаора с прекрасной
Альденой — это приключение Гавейна с дочерью короля Норгаллии. Ама-
дис воспаряет в облака, когда видит Ориану, подобно Ланселоту при виде
Гвиневры; и в этих грезах они оба забывают отражать удары противников.
Как не узнать Мабилию и девицу из Дании из испанского романа в Сарейде
и госпоже Малеотской из романа французского? Арка верных возлюбленных
в «Амадисе» не есть ли наша Долина Неверных Возлюбленных? Но к чему
все эти сопоставления? Чтобы продолжать в том же духе, следовало бы для
каждой страницы первых четырех томов «Амадиса» припомнить соот-
ветствующую страницу романов Круглого Стола, и в особенности нашего
«Ланселота». Довольно нам будет сказать, что «Амадис» по праву признан
шедевром старинной испанской литературы за то, что так верно подражал
нашим романам. (Прим. П. Париса).

513
ТОМ III
 LXXXVIII
корбь от разлуки с королевой и от мысли, что она

С предала его забвению, вновь помутила разум Лан-

селота. Оставив тщетные поиски Галеота в Сорелуа,
он заперся ото всех; затем однажды утром он покинул свое
ложе и принялся рыскать по полям, одетый в рубище, воз-
буждая ужас и сострадание всех встречных. И в этом-то пла-
чевном виде пробыл он целое лето и начало зимы. Но скоро
Владычица Озера проведала, что нужна ему до крайности,
однако не могла еще угадать, что с ним стало. Тогда, метнув
свои жребии, она распознала, что, выйдя из узилища Мор-
ганы, он повредился умом и, невзирая на зимние невзгоды,
блуждает по лесу близ Тинтагеля в Корнуолле. Она поспе-
шила туда и легко узнала его по кольцу, которое ему дала и
которое он никак не употребил. Завидев ее, Ланселот горько
улыбнулся; он позволил положить себя на носилки и унести
в приют своей милой наставницы, где прожил остаток зимы.
Мало-помалу он пришел в себя и вместе с разумом вернул
себе цветущий вид и былую красоту.
Тогда он припомнил главную причину своих печалей;
не Галеота, чья кончина была ему неведома, а королеву, чью
немилость заслужил, как он был уверен. Он никогда не пове-
рял тайну своей любви Владычице Озера, но мы знаем, что
она от нее не укрылась. Однажды она сказала ему:
— У вас горе, Ланселот; что, если бы я дала вам средство
обрести утраченную радость?
— Госпожа, вы исцелили бы меня лучше, чем когда-либо
прежде.

517
 — Тогда послушайте меня: вам следует быть поблизости
от Камалота в канун Вознесения; в день праздника в Девя-
том часу королеву похитят и увезут из ближайшего к городу
леса, как бы ни пытался отстоять ее Кэй-сенешаль. Вы суме-
ете ее освободить, если вовремя окажетесь у нее на пути.
— Я буду там непременно.
За пять дней до праздника Владычица Озера велела
приготовить Ланселоту коня и доспехи. Она его поцеловала,
и он сел верхом. В означенный день он был в лесу близ Ка-
малота, нетерпеливо ожидая того, о чем уведомила его Вла-
дычица Озера.

LXXXIX
ороль Артур созвал придворный сбор в этом городе,

К одном из самых прелестных и щедрых на приклю-

чения. Однако собрание не было столь многолюдно
и пышно, как в былые времена, когда соучастие Ланселота
и Галеота, рассказы об их подвигах придавали пиршествам
очарование и несравненный блеск. Возвратясь после мессы,
Артур увидел, что прибыл Лионель, который скитался пона-
прасну по всей Великой Бретани в надежде узнать, что стало
с его кузеном. Все рыцари были опечалены вместе с ним, но
горе их не могло сравниться с горем королевы. В доверше-
ние бед скоро ко двору донесли весть о кончине благородной
госпожи Малеотской, не сумевшей пережить своего сердеч-
ного друга Галеота. Опасались, как бы и Ланселот не после-
довал за ними в мир иной.
— И я не мог бы его за это упрекнуть, — промолвил тогда
мессир Гавейн, — не стоит держаться за свою жизнь, когда
столь благородный принц, как Галеот, утратил свою.
Эти слова заставили королеву содрогнуться.
— Как, Гавейн, — возразила она, — разве на земле уже не
осталось ни единого мужа, достойного Галеота?
— Право же, госпожа, я такого не знаю.
— А ваш дядя?

518
 — О! Разумеется.
И он удалился, желая скрыть свои слезы.
Тут появился сенешаль Кэй с золотым жезлом в руке и
непокрытой головой и провозгласил, что столы расставле-
ны. Король сел, не столь влекомый аппетитом, сколь желая
оказать честь рыцарям своего дома. Но королева увела Ли-
онеля в свой покой, чтобы наговориться вволю об их общей
печали. Выйдя из застолья, король прилег на ложе и предал-
ся раздумьям, вместо того, чтобы по обыкновению подать
знак к играм и беседам. Внезапно у всех на виду вошел высо-
кий рыцарь, облаченный в кольчугу и железные шоссы, пре-
поясанный мечом и со шлемом на голове. Широким шагом
он прошел через всю залу, возложив правую руку на руко-
ять меча; и когда он предстал перед королем, то заговорил
громко и надменно:
— Король Артур, я Мелеаган, сын короля Бодемагуса
Горрского. Я прибыл, дабы себя оправдать и защитить перед
Ланселотом Озерным, притязающим, как мне было доложе-
но, на то, что я предательски ранил его на прошлогоднем
турнире. Я намерен отстаивать против него один на один,
что поразил его честно, как подобает любому достойному
рыцарю.
Король ответил:
— Мелеаган, мы уже наслышаны о вашей доблести; к
тому же вы сын одного из достойнейших в мире людей. Что
же до притязания, упомянутого вами, мы думаем, что Лан-
селот не колеблясь принял бы ваш вызов; но он уже давно не
появлялся при нашем дворе. Если бы он находился здесь и
счел бы себя в обиде на вас, будьте уверены, он не дал бы вам
времени заявить об этом.
— Сир, — возразил Мелеаган, — я все же готов утвер-
дить свою правоту. Если Ланселот тут, пускай покажется; я
не прочь ему доказать, что могу потягаться с ним в доблести.
Весть о том, что происходит в главной зале, дошла до
покоев королевы. Лионель тут же поднялся и подбежал к
королю:

519
 — Сир, вот мой залог: я готов свидетельствовать, что
Мелеаган бесчестно ранил Ланселота в последней ассамблее.
Но королева, подоспев за Лионелем, живо схватила его
за руку.
— Лионель, — сказала она вполголоса, — если Бог нам
явит вашего кузена, так он сам сумеет вразумить этого ры-
царя и уж наверно не одобрит, чтобы кто-то иной взялся его
защитить.
Лионель не противился воле королевы; что же до Меле-
агана, он как будто собрался уходить, весьма недовольный
оказанным ему приемом; но затем сказал, возвращаясь:
— Сир король, я-то думал найти здесь достойное рыцар-
ство; я обманулся. Но прежде чем уйти, я предлагаю другое.
Как вам известно, немало подданных ваших земель томит-
ся в плену в королевстве Горр1: вы до сих пор не сумели их
вызволить; я дам вам для этого способ. Пускай один из ва-
ших рыцарей возьмет под охрану королеву и с ней поедет за
мною в лес. Мы сразимся: если одолею я, то увезу королеву;
если меня победят, то все Бретонцы, пленники Горра, вый-
дут на волю.
— Любезный сир, — ответил король, — я весьма сожалею
о ваших пленниках; как только смогу, я ими займусь; но не
королева же их пленила; и не ей пристало печься об их вы-
зволении в ущерб своей чести и свободе.
Мелеаган не настаивал и вышел из залы, и все как один
сочли за оскорбление умысел увезти королеву в лес. Он вы-
ехал на лесную дорогу; но он часто оборачивался, глядя, не
едет ли следом за ним кто-то из рыцарей королевского дома.

См. Ланселот, т. II, гл. LXIV. — Начиная отсюда, Кретьен де Труа

1

почерпнул из нашего романа основу своей поэмы о Телеге. Но чтобы со-

хранить ее целостность, он убрал из своего сюжета первые поводы для
столкновения Мелеагана с Ланселотом; а чтобы не пришлось упоминать
события, происходившие ранее, он оставил в речи Мелеагана лишь то, что
касалось изгнанников в стране Горр. (Прим. П. Париса).

520
 XC
ежду тем Кэй-сенешаль, подав первое блюдо на

М стол королю, обедал поодаль с оруженосцами,

когда прибыл Мелеаган. Он услышал вызов, и
ответ короля привел его мысли в смятение. Он порывисто
встал, вернулся домой и вскоре явился обратно в полном об-
лачении, с опущенным забралом.
— Сир, — сказал он королю, — я долго вам служил, не в
надежде обрести земли или сокровища, но ради приумно-
жения славы: я вижу, что трудился напрасно; и ежели так, я
отрекаюсь от вашей службы. Я намерен податься к тому, кто
оценит меня по достоинству.
Король питал к мессиру Кэю нежную дружбу.
— Что такое, сенешаль? Что с вами, и с чего вы взяли,
что я не ценю вашу службу?
— Я это видел, сир; этого мне довольно, чтобы просить
позволения уйти.
— Но, Кэй, если с вами дурно обошлись, то скажите, я
обещаю вам истребовать за это возмещение.
— Я не жалуюсь, сир; я решился уйти. Оставайтесь с Бо-
гом!
— Сенешаль, подождите хотя бы час: я отойду и мигом
вернусь.
Король пошел к королеве:
— Сенешалю вздумалось нас покинуть! Вы знаете, как
мне по душе его служба; пойдите же, уговорите его вместе
со мною; падите ему в ноги, если на то пошло.
— Извольте, сир, раз вам так угодно.
Они вместе вернулись к Кэю.
— Как же так, сенешаль, — сказала ему королева, — что
вы надумали? Если у вас есть причина для жалобы, говорите,
мы сделаем все на свете, чтобы удовольствовать вас.
— О! госпожа, если бы я был в этом уверен, я мог бы из-
менить намерение.

521
 Король в свой черед поклялся исполнить то, что он по-
требует.
— Премного благодарен! Но знаете ли, что вы мне даро-
вали? Вы позволите мне повезти королеву вслед Мелеагану;
я не сомневаюсь, что добьюсь освобождения узников Горра.
Услышав такое, король пожалел о содеянном; лучше бы
он не удерживал Кэя. Что же до королевы, от нее не укрылся
ни единый повод для уныния и страха: слухи о гибели Лан-
селота, опасность оказаться во власти Мелеагана, попечение
об ее защите, доверенное сенешалю. Она убежала и запер-
лась в своей опочивальне, дав волю слезам.
И пока ей готовили ездового коня, она, все так же в сле-
зах, подняла взор на мессира Гавейна.
— Ах, милый племянник! — воскликнула она, — правду
вы говорили: после Галеота не осталось на свете доблести.
— Садитесь, садитесь на коня, госпожа, — сказал Кэй, —
и ничего не бойтесь: я привезу вас обратно.
Она ничего не ответила, села в седло, и вскоре они были
за пределами города.
Как только мессир Гавейн потерял их из виду, он по-
просил короля хотя бы дозволить ему надеть доспехи, чтобы
знать, каков будет исход поединка сенешаля с Мелеаганом:
— Если сенешаль будет побежден, я думаю упредить Ме-
леагана на рубеже королевства Горр и не дать ему похитить
королеву.
Король промолчал, но позволил отбыть своему племян-
нику с двумя оруженосцами, ведшими по правую руку двух
добрых коней1.

У Кретьена (стих 247) король садится на коня одновременно с Га-

1

вейном. Это не согласуется ни с последующими, ни с предыдущими собы-

тиями, даже в самой поэме. (Прим. П. Париса).
В русскоязычном переводе этому стиху соответствует стих 249. Здесь
и далее номера стихов приводятся по изданию: Кретьен де Труа. Ланселот,
или Рыцарь Телеги. — Москва: Common Place, 2013, 328 с. (Прим. перев.).

522
 XCI
эй добрался до леса в то время, когда Мелеаган до-

К гнал своих рыцарей и расписывал им удачный ис-

ход своего пребывания при дворе короля. Немного
проехав обратно, он встретил сенешаля.
— Рыцарь, — спросил он, — кто вы?
— Я Кэй, сенешаль короля Артура.
— А эта дама под вашей охраной?
— Это королева.
— Прекрасно! Но место это, мессир Кэй, неудобно для
поединка; здесь все чересчур заросло; не лучше ли пере-
браться на соседнюю пустошь?
— Согласен с вами; ступайте вперед, а я следом.
Мелеаган проехал вперед. Ланселот увидел его с того
места, где остановился. Он осторожно раздвинул листву и
жестом приветствовал королеву, а та встрепенулась, узнав
червленый щит с белой полосой наискосок, носимый им в
Галорской ассамблее. «Ах! — подумала она, — не такое мне
выпало счастье, чтобы это был Ланселот». Однако она учти-
во ответила на его приветствие. А Ланселот обратился к Кэю:
— Сир рыцарь, не угодно ли вам сказать, кто эта дама
под вашей охраной?
— Это госпожа королева, супруга короля Артура.
При этих словах Ланселот метнулся к поводьям:
— А вы, кто вы такой?
— Я сенешаль Кэй.
— Постойте: я сам буду сопровождать королеву.
— Нет, дорогой сир; и доложу я вам, что я охраняю ее по
приказу короля от рыцаря, который ждет меня здесь непо-
далеку.
— Госпожа, — сказал Ланселот, — мне не верится, что это
вы; это правда?
— Чистая правда.
Он не настаивал, помня, что королева давно отвергла
его услуги. Он безропотно стал наблюдать, что произойдет:

523
если сенешаль окажется побежден, королева будет тем более
благодарна тому, кто сможет вырвать ее из рук похитителя.
И потому он последовал за ними в отдалении. Выехав на пу-
стошь, Мелеаган взялся за поводья королевы.
— Госпожа, — сказал он, — вы моя пленница.
— Не так-то все просто, — возразил сенешаль, — вы меня
еще не победили.
— Верно; но за мною дело не станет.
Тогда они берут разгон, и с копьем на упоре Мелеаган
несется на полном скаку на мессира Кэя. Тот ломает свою
глефу; соперник метит в него так точно и жестоко, что на-
прочь пробивает кожу щита, пронзает петли кольчуги и до-
стает до самого плеча. Кэй упал без чувств; конь его взды-
бился и ускакал в лес. Мелеаган взял за узду рысака королевы
и повел к своим рыцарям. Он уже возвращался к Кэю, что-
бы принудить того признать поражение, когда его привлек
шум, доносимый со стороны его рыцарей.

XCII
ак только Ланселот увидел, что королеву уводят, он

К пришпорил коня и помчался в ту же сторону; а ког-

да рыцари Мелеагана хотели преградить ему путь,
он предпочел встретить смерть лицом к лицу, чем отказать-
ся вызволить свою даму. Он бросился на людей Мелеагана и
поверг наземь первого, кто подвернулся; но железо его гле-
фы, отделясь от древка, засело в теле умирающего. Он воз-
лагает руку на меч, поспевает туда и сюда, пронзает щиты,
кольчуги и шлемы, но вот уже все сторонятся его и отходят,
стоит ему подступиться. Теперь королева узнает его; это не
кто иной как Ланселот: от этого ей и радостно, и грустно.
Один он не сможет ее защитить, но ей утешительно видеть
его в последний раз. Подоспел Мелеаган и при виде чудес,
творимых одним-единственным рыцарем, догадался, что
это и вправду Ланселот. Они скрестили мечи; искры посыпа-
лись от их сверкающих камнями шлемов и ажурных кольчуг.

524
 Но Ланселот настиг его верным ударом; не ухватись
Мелеаган за гриву коня, он упал бы скорее, чем очнулся.
Он еще не успел прийти в себя, когда его рыцари окружи-
ли Ланселота, но тот встретил их, сверкая мечом с провор-
ством и ловкостью, каких нельзя было ожидать и от трех
или четырех рыцарей. Его конь оступился под ним; под-
нявшись на ноги, он идет к Мелеагану, напирает на него,
сбивает наземь, садится на его коня и, налетев на осталь-
ных, рубит до смерти кого попало. Одни из них бросились в
лес, другие обступили своего сеньора, посадили его в седло
и дали ему новую глефу.
— Смерть вам! — прокричал Мелеаган Ланселоту.
Ланселот его ожидал; но Мелеаган метил не в него, а
ударил и убил коня, которого ранее утратил.
— Уходите, — сказал он своим рыцарям, — довольно с нас.
И вот они оставили Ланселота пешим и вместе с короле-
вой увезли беднягу сенешаля, коего с немалым трудом удер-
живали в седле, подпирая с двух сторон. Оставленный один,
Ланселот кинулся бежать за их толпою; но он уже отчаялся
догнать их, когда его встретил мессир Гавейн1, который ви-
дел незадолго перед тем, как посреди леса бегает конь сене-
шаля. Гавейн приветствовал Ланселота, не узнав его.
— Рыцарь, — сказал он, — одно удовольствие было ви-
деть, как вы сражались.
— Да, — ответил Ланселот, — и проиграл.
— Сир, — продолжил мессир Гавейн, — возьмите одного
из этих коней: он вам может сильно пригодиться.
Ланселот, не говоря ни слова, тут же вскочил на ближай-
шего из двух.
— Как вас зовут? — спросил мессир Гавейн.

1
Кретьен ставит первую встречу Ланселота с Гавейном перед бит-
вой с Мелеаганом. Ланселот при этом просит у племянника Артура одного
из коней вместо своего, который, мол, изнурен. Это неудачная выдумка.
С чего бы коню Ланселота, дару Владычицы Озера, так утомиться до того,
как он выдержит хоть малейший поединок? (Прим. П. Париса).

525
 — Неважно; если я забираю вашего коня, я вам его вер-
ну: в тот раз я вам не оказал ни малейшей услуги1.
И он пришпорил коня и помчался в ту сторону, куда на-
правились люди Мелеагана. Он настиг их и окликнул, чтобы
они остановились.
— Друзья мои, — сказал тогда Мелеаган, — вот лучший
из рыцарей; цельте только в его коня; вам нечего и надеять-
ся победить его, пока он в седле.
Он первым двинулся на Ланселота с мечом в руке. Но
вскоре он был выбит долой из седла, а конь его, уже не чуя
поводьев, сбежал, куда глаза глядят. Ланселот вперился в
самую гущу рыцарей; столь внезапная атака вселила в них
ужас: они бросились врассыпную, а после обратились про-
тив него все сообща лишь для того, чтобы убить его коня.
И вот он снова пеший, тогда как люди Мелеагана торопливо
сажают своего сеньора верхом и подгоняют коня королевы.

XCIII
анселот шел за ними вдали пешком, когда заметил

Л справа от себя телегу; на оглоблях карлик, угрюмый

донельзя, нахлестывал старую клячу. Ланселот при-
ветствовал его, но тот едва ответил.
— Карлик, — сказал Ланселот, — не встречал ли ты даму,
которую повезли в эту сторону?
— Королеву, ты хочешь сказать?
— Да, — подтвердил Ланселот.
— Прежде чем я отвечу, сделай то, что я скажу.
— А что ты скажешь?
— Полезай в мою телегу; завтра утром ты ее увидишь
своими глазами.
В телегу же в те времена садились не иначе, как утратив
и всякое добро, и всякую честь. Когда желали кого-то осра-

Когда он освободил Гавейна из Печальной башни, где его держал

1

Карадок. (Прим. П. Париса).

526
мить, его в нее и сажали: его возили по улицам города1, и
любой поносил его, как только мог.
— Карлик, — сказал Ланселот, — уж лучше я пойду за то-
бой пешком.
— Тогда я поеду в другую сторону.
— Но, по крайней мере, если я сяду, я точно догоню ко-
ролеву?
— Да, завтра до Первого часа.
— Тогда я сяду.
Карлик огрел клячу своим кнутом; и вскоре они по-
встречали мессира Гавейна и двух его оруженосцев, из коих
один вез его шлем, а другой его глефу и щит. Мессир Гавейн
осведомился у карлика о королеве, как и Ланселот до него.
— Садись в телегу, и я тебе покажу ее завтра утром.
— Боже упаси, чтобы я обменял свое доброе имя на по-
зор, а своего коня на твою телегу!
— Вижу я, — ответил карлик с ухмылкой, — что ты боль-
ше боишься позора, чем этот несчастный рыцарь.
— Мне жаль его. Вассал, — прибавил он, — сойдите и не
выставляйте себя на позорище: я дам вам нового коня, он
вам куда более под стать, чем эта телега.
— Э, нет, — вмешался карлик, — он обещал остаться со
мною до конца дня.
— Не бойся ничего, карлик, — ответил Ланселот, — я
сдержу свое обещание.
1
Три тысячи иль больше их
Сейчас в пределах городских,
Тогда ж была всего одна
(Рыцарь Телеги, стих 325).
Кретьен по этому поводу напоминает примету, дошедшую с его вре-
мен:
Телегу эту млад и стар
Считали горшею из кар.
И так в народе толковали:
Коль вы телегу повстречали,
Перекреститесь сей же час,
Чтоб от беды вас Бог упас.
(Рыцарь Телеги, стих 341). (Прим. П. Париса).

527
 — Сожалею, — сказал мессир Гавейн, — ибо доблести вам
вроде бы не занимать, а вы навлекаете на себя хулу. Оставьте
позор тому, кто его заслужил.
— Сир, — возразил Ланселот, — я его на себя не беру.
— Кто же вы такой, если говорили нынче утром, что да-
вали мне коня?
— О! я вас понимаю: вы думаете о том, которого я у вас
позаимствовал; не беспокойтесь, я его верну.
Мессир Гавейн, не докучая ему более, последовал за те-
легой и, выйдя из леса, остановился вместе с нею у ворот
красивого замка. Они вошли; заметив рыцаря в телеге, люди
стали спрашивать, за какую провинность он туда водворен.
Карлик не отвечал; но каждый принялся освистывать ху-
лимого, бранить и закидывать грязью, как отступника на
ристалище. А мессир Гавейн, проникнутый сочувствием к
нему, проклинал тот час, когда была придумана телега.
Они лишь прошли напрямик этот замок, называемый
Вратами Горра. Там начиналась земля короля Бодемагуса,
где томились бретонские пленники, не в крепостях или твер-
дынях, но в открытом городе, и без того вполне огражденном
быстрой глубокой рекой и обширными топкими болотами.

XCIV
ень клонился к вечеру, когда они достигли дру-

Д гого замка небольшой величины. Две девицы с

середины двора подошли к ним и приняли с по-
честями мессира Гавейна. Но, увидев в телеге второго рыца-
ря, они спросили у карлика, в чем он провинился; и он им
изложил, как они повстречались.
— Ах, господин рыцарь! — сказали они тогда Лансе-
лоту, — вместо того, чтобы гордо нести голову, вы должны
были прятаться ото всех глаз.
С видом ничуть не униженным Ланселот спросил кар-
лика:
— Когда ты мне покажешь то, что обещал?

528
 — Будьте покойны: завтра утром.
— Ты не можешь подвезти меня еще?
— Нет, мы должны заночевать тут; вы приедете завтра.
Ланселот сошел с телеги, поднялся по башенной лесен-
ке, заметил слева от себя прекрасную опочивальню, вошел
туда и разлегся на богатом ложе, после того как закрыл окна
и снял доспехи. На жерди1 висел плащ; он его снял, завер-
нулся в него и обернул голову, чтобы его не узнали.
Едва он лег, как пришла девица и выразила крайнюю
досаду, увидев, что он занял этот покой и это ложе.
— Его только украсило бы то, что я им не пренебрег, —
ответил Ланселот.
— В самом деле! Скоро увидим, не лучше ли вам будет
на ложе покрасивее этого.
Когда она выходила, вошел мессир Гавейн со второй де-
вицей.
— Вы пойдете, сир? — сказал ему мессир Гавейн, — там
протрубили обед.
Ланселот ответил вполголоса, что он не будет обедать и
что ему нездоровится.
— Ясное дело, — проронила девица, — у него есть при-
чина для хвори, а если он чувствителен к стыду, ему впору
мечтать о смерти. Я ни за что на свете не хотела бы оказаться
с ним за одним столом. Воздержитесь от этого, сир рыцарь.
Она проводила в залу мессира Гавейна и послала рыца-
рю из опочивальни яства, к коим он не притронулся. Когда
убрали столы, мессир Гавейн осведомился, как дела у рыца-
ря, и пошел навестить его.
— Любезный сир, — сказал он, — почему вы остались го-
лодным? Это не кажется разумным; быть может, у вас впере-
ди еще немало подвигов; надо к ним получше приготовить-
ся. Подкрепитесь, ради того, что вам дороже всего на свете.

1
Жердь служила примитивной вешалкой, а платья и плащи состав-
ляли необходимую часть убранства комнат, чтобы обиходить гостей, ко-
торых там принимали. (Прим. П. Париса).

529
 Такими уговорами мессир Гавейн склонил Ланселота
отведать кушаний.
Вернулась та девица, что так донимала его своими ре-
чами.
— Господин рыцарь, — сказала она, — а не посмеете ли
вы взглянуть на богатую и красивую постель?
— Посмею ли? На это много смелости не надо.
Она пошла вперед него; они покинули башню и пришли
в большую залу, устланную скошенной травой, от которой
веяло сладчайшими благоуханиями. В одном конце залы
виднелось превосходное обширное ложе, а в другой стороне
еще одно поменьше, пониже, но еще роскошнее.
— Сир рыцарь, — сказала она, — вы видели когда-нибудь
ложе прекраснее этого?
— Да, сотню раз я видел и богаче, и прекраснее.
— Возможно; но как бы то ни было, в доме Артура нет
рыцаря настолько отважного, чтобы он здесь провел ночь.
— Какова бы ни была опасность, я лягу здесь.
— Я вам не советую. Если вы ступите сюда ногой, весьма
вероятно, что вы оставите здесь голову.
— Вот увидите, осмелюсь ли я здесь заночевать и остав-
лю ли то, что вы помянули.
Он не без труда снял шоссы, не имея при себе оруженос-
ца; а когда он разделся, то улегся на ту из двух постелей, что
была ниже и роскошнее. Девица заметила, что он положил
свой меч у изголовья, и пошла разглашать повсюду, что опо-
зоренный рыцарь лег на Ложе приключений.
— Какой рыцарь? — спросил мессир Гавейн.
— Да этот, из телеги; он не знает, что оттуда никто еще
не вышел, не накликав себе смерть или тяжкие увечья.
— И правильно сделал, — сказала другая девица, — кто
осрамился на земле, тому ничего лучшего не осталось, как
пойти навстречу смерти.
Мессир Гавейн выслушал ее и не проронил ни слова.
Когда настала ночь, девица уложила Артурова племянни-
ка на большее ложе, а его оруженосцев вокруг. Прежде чем
уйти, она сказала Ланселоту:

530
 — Устройтесь поудобнее, побежденный рыцарь, ведь вы
отдыхаете в последний раз.
Он не отвечал; вскоре сон одолел всех обитателей замка.
Один Ланселот еще долго раздумывал о том, что сулила
Владычица Озера, и об опасностях, грозящих королеве. Но
он так изнемог, так утомился за день, что, наконец, уснул.
Когда настал полуночный час, весь дом содрогнулся. Лан-
селот услышал смутный шум; он близился и нарастал; под-
нялся вихрь, проник в опочивальню, взметнул и рассеял тра-
вяной ковер и увлек одежды под самые балки кровли. После
урагана нахлынул яркий свет, отчего как будто воспламенил-
ся весь дом. С крыши сквозь окно влетело копье и вонзилось
в ложе, на котором он спал. Наконечник его был невиданным,
красным, будто пылающий уголь; из острия исходило голу-
бое и рдяное пламя, подобное хоругви. С быстротою молнии
оно пронзило одеяла, матрас1, опору ложа и вошло в землю на
глубину в одно пье. Ланселот соскочил с ложа и схватился за
меч; ничего не видя, он рассек пополам древко копья, выдер-
нул из земли обломок вкупе с острием и метнул его в сердцах
на середину залы. Потом он огляделся по сторонам и, не слы-
ша ничего, вернулся на ложе, проклиная труса, который бьет
вот так исподтишка, не смея показаться.
— Что с вами, сир? — спросил мессир Гавейн, услышав
его разговоры.
— Ничего, сир; давайте спать!
И он в самом деле уснул до рассвета.

XCV
огда карлик, сажавший его в телегу, пришел стучать-

Т ся в дверь:
— Эй! Рыцарь телеги, я готов сделать то, что обещал.

1
«Перину и чехол». (Прим. П. Париса).

531
 Ланселот вскочил, едва успев натянуть порты1 и наки-
нуть плащ на плечи. Он ринулся за дверь; карлик повел его к
окну, выходящему на луг.
— Иди сюда, — сказал он, — вот она2.
Ланселот выглянул, увидел королеву впереди Мелеага-
на, а позади везли Кэя-сенешаля на носилках. Он жадно сле-
дил глазами за королевой, а когда конь ее повернул и почти
скрылся из виду, он вылез головой, плечами и туловищем
до половины; он едва не упал, но тут вошли две девицы с
мессиром Гавейном, и тот, распознав его с открытым лицом,
схватил его за руку.
— Э, дорогой сир, — сказал он, — поосторожнее!
Ланселот был в замешательстве.
— Но, — сказали девицы, — разве у него не было причи-
ны желать себе смерти?
— Не говорите так, — возразил мессир Гавейн, — он по-
лучит на свою долю столько почестей, сколько мир ему воз-
даст. Но вы, милый мой друг, почему вы прячетесь от меня?
— Я больше не достоин быть среди героев; мне предста-
вился случай завоевать великую славу, и я его упустил.
— Если вы его упустили, не ваша вина: нам ли не знать,
что не родился еще тот, кто завершит все, вами не содеянное.
Девицы, слыша от мессира Гавейна такие речи, диви-
лись, кем бы мог быть тот, кого они так презирали.
— Сир, кто же этот рыцарь?
— От меня вы не узнаете его имени, — отвечал мессир
Гавейн, — довольно вам знать, что из всех достойных он наи-
лучший.
Они обратились к Ланселоту:

1
Как известно, в двенадцатом веке еще принято было, ложась в по-
стель, снимать белье. Порты соответствовали нашим кальсонам. (Прим.
П. Париса).
2
Кретьен здесь пропускает вмешательство карлика; Ланселот сам
случайно идет и выглядывает в окно в тот миг, когда проходит королева.
Тогда уже становится непонятно, почему карлик обещал то, что он и не
думает выполнять. (Прим. П. Париса).

532
 — Сир, не изволите ли сказать нам, кто вы?
— Сударыни, я рыцарь из телеги.
— О Боже! какая жалость!
И когда они с мессиром Гавейном потребовали свои до-
спехи, старшая сказала, желая загладить свою вину:
— Любезный сир, у нас тут есть добрые кони, выберите
того, который вам больше по нраву, и лучшую из глеф.
— Нет, сударыня, — сказал Гавейн, — пока у меня най-
дется конь для него, ему не будет надобности в другом. Что
же до глефы, я дам ему свою, а сам возьму вашу.
Коней привели, Ланселот и мессир Гавейн сели верхом,
и та же девица препоручила их Богу. Но едва они отъехали,
как она пожалела, что не узнала имени этого храбрейшего
из храбрых. Это не Ланселот, все говорят, что он умер. Она
позвала вторую девицу:
— Пойдите на перекресток у моста: там вы найдете двух
рыцарей, и постарайтесь выведать имя, которое нам так же-
лательно знать.
Девица села верхом и свернула на правую дорогу, уку-
тавшись так, чтобы остаться неузнанной. Когда она ехала
мимо них, они ее приветствовали и спросили, не знает ли
она что-нибудь о королеве.
— Да, верно, знаю; сын Горрского короля увез ее в Чу-
жедальнюю землю1, откуда, единожды войдя, не выходит ни
один Бретонец.
— Как нам туда попасть? — спросил мессир Гавейн.
— Я вам скажу, если вы меня отблагодарите.
— Сударыня, — сказал Ланселот, — всем, что вам будет
угодно.

1
Это название впервые и без всяких объяснений применено здесь
к стране Горр. Ранее в цикле романов под именем Чужедальних земель
упоминались владения короля Алена Толстого и короля Ламбура, никак со
страной Горр не связанные (см. роман «Святой Грааль»). Остается пред-
положить, что это не конкретное географическое обозначение, а скорее
эпитет, приложимый ко многим землям. (Прим. перев.).

533
 — Тогда обещайте мне оба первый же дар, какой я у вас
попрошу.
Они обещали.
— Две дороги, — сказала она, — ведут в Чужедальнюю
землю. Одна проходит по Мосту-Мечу, другая по Затерян-
ному мосту, еще именуемому Подводным за то, что он лежит
промеж двух вод и ровно посреди потока. Ширина и глубина
его — полтора пье. Тот первый мост еще более опасен; он из-
готовлен из длинного полотнища, острого, как лезвие меча.
Подводный мост будет направо, Мост-Меч налево.
Девица с тем и покинула их и свернула на малоезженую
тропу между двумя дорогами, указанными ею. Она не со-
мневалась, что сможет так догнать рыцаря телеги, поедет ли
он направо или налево.
Ланселот предоставил мессиру Гавейну выбор дороги,
которая ему больше по душе.
— Что одна, что другая довольно каверзны, — сказал
мессир Гавейн, — но поскольку вы мне уступили выбор, я
возьму себе Подводный мост.
— Тогда я поеду к Мосту-Мечу.
И, не рассуждая более, они разделились и препоручили
друг друга Богу.

XCVI1
анселот ехал верхом до заката: тогда девица, кото-

Л рая указала им дорогу, подъехала к нему и спроси-

ла, не желает ли он остаться у нее на ночлег.

1
Эта глава, по-видимому, дублирует одну из предыдущих, в кото-
рой девица Морганы делала Ланселоту подобное предложение и встрети-
ла не менее суровый отпор. Ничто лучше не доказывает тех изменений,
которые претерпел свод историй о Ланселоте, прежде чем был зафикси-
рован. — Немного далее мы увидим, как наш романист повторяет поч-
ти дословно эпизод с Бродом Королевы, который Алибон, сын вавассера,
защищает от Ланселота. Это наша XIX-я глава (Ланселот, т. I, стр. 110).
(Прим. П. Париса).

534
 — Буду только рад, — ответил он, — но для отдыха еще
не время.
— Сир, до Моста-Меча вам путь неблизкий; а дальше вы
не найдете ни усадьбы, ни постоялого двора.
Он уступил ее доводам, и они прибыли в дом, обнесен-
ный прочным частоколом. Девица соскочила наземь первая.
— Оставьте вашего коня, — сказала она, — и идите за
мной.
Они вошли в старинную залу; оттуда в белый покой, ос-
вещенный факелами и свечами; затем в другую прекрасную
залу с накрытым столом. Девица сняла с него щит и отвязала
шлем, пока он снимал остальные доспехи. Она накинула ему
на плечи широкий алый плащ на беличьем меху1, ниспадав-
ший до земли, и когда они умылись, то уселись за первые
блюда, уже поданные2.
Встав из-за стола, девица перешла с ним в малую опо-
чивальню, расписанную в разные цвета. Там стояло ложе,
обильно уснащенное всем, что только могло его украсить.
Она взяла Ланселота за руку и усадила на ложе рядом с со-
бою, говоря:
— Дорогой гость, припомните дар, который вы мне обе-
щали, когда я вам указывала путь3.
— Да, и я сдержу свое обещание, если это в моих силах.
— Так вот, я прошу, чтобы вы провели со мною ночь на
этом ложе.
— Ах! сударыня, умоляю вас, просите что угодно, только
не это.
— Нет, я не желаю ничего иного, я этого требую в силу
данного вами слова.
1
Несомненно, как мех на гербе Бофремонов. (Прим. П. Париса).
2
Под блюдами следует понимать примерно то, что мы называем пе-
ременами. (Прим. П. Париса).
3
Кретьен и тут невпопад отступает от своего прототипа. Ланселот
уже не жалует дар девице с самого начала; он остается на ночлег, приняв
условие, что переспит с ней. Но ведь, не будучи связан этой клятвой, Лан-
селот бы непременно отказался. (Прим. П. Париса).

535
 Как ни пытался он склонить ее переменить решение,
ему это не удалось, и он покорился своей участи. Девица
легла на соседнее ложе, пока сам он начал раздеваться. Но
подоспевшие слуги опередили его; они стали перед ним на
колени и сняли с него шоссы. Когда все улеглись и свечи по-
гасли, девица подошла к постели Ланселота и напомнила,
что это его дело — к ней прийти.
— Иду, раз уж так надо.
Она легла первая; он не снял сорочку и порты. Неучтиво
отвернуться он не смел, но не хотел и оказаться к ней лицом;
он лежал на спине, не шелохнувшись. Она ждала, прислуши-
ваясь к тому, что он станет говорить или делать. Наконец,
она сказала в нетерпении:
— Что же, сир рыцарь, и это все?
— Э, сударыня! чего вы еще хотите? Если бы я был уве-
рен, что досаждаю вам так же, как вы мне, я бы ушел.
— Что? Я вам досаждаю?
— Да, сударыня, просто невыразимо.
— Почему? Я такая гадкая уродина?
— Вы как опротивели мне прежде, так и остаетесь про-
тивны.
— Ну что ж! Вина не ваша, и если бы я могла надеяться,
что вы меня простите за огорчение, я бы оставила вас.
— Ну, так оставьте меня, сударыня, ибо я прощаю вас от
всей души.
— Я ухожу. Спите спокойно здесь, а я буду спать на ва-
шем ложе.
— Нет уж; оставайтесь на вашем и дайте мне вернуться
на мое. Я буду вечно себя упрекать, что оставался в постели
девицы хоть на миг дольше, чем был к тому принужден.
— Но ведь ваша возлюбленная об этом не узнает.
— Будет знать мое сердце, а сердца наши едины.
— Довольно, и кто бы ни была ваша дама сердца, она
преданно любима, как уже оказалось в Долине Неверных
Возлюбленных. Вставайте, сир, вернитесь на ваше ложе, и
дай вам Бог того, чего вы превыше всего желаете!

536
 Он ушел; девица уже не сомневалась, что это Ланселот.
Однако она хотела подвергнуть его последнему испытанию
и, поднявшись до рассвета, подошла к нему, когда он вставал
с постели.
— Дай Бог вам доброго дня, сир!
— А вам доброй удачи, сударыня!
— Сир, вы так ревностно соблюдали наши уговоры, что
мне нечего требовать от вас: но единственно по вашей ми-
лости я бы ожидала от вас еще одной услуги. Вы знаете, что
девице нечего бояться, когда она в пути одна; но ежели со-
провождать ее возьмется рыцарь, она может стать предме-
том спора и добычей победителя. Так вот, в этом краю есть
рыцарь, который множество раз просил у меня любви, и все
напрасно; я не побоюсь его встретить, если вы согласитесь
проводить меня.
— Что ж, я вас провожу и буду рад вас защитить от него
и от кого угодно.
— Премного благодарна! впрочем, та дорога, по которой
мне придется ехать, не уведет вас далеко от вашей.
Занялся день. Но, прежде чем проследить за Лансело-
том во всех неурядицах, которые поневоле его задержат,
уместно будет упомянуть, что в стране Горр, лишь только
появлялся чужеземный рыцарь, гонцы обегали всю землю,
возвещая, что якобы он вознамерился вызволить пленни-
ков. Называли цвета его щита, повторяли все, что о нем уже
знали. Ланселота же ославили повсюду как рыцаря, севше-
го в телегу, и суждение это, как видно будет, навлекло на
него немало бед.
К середине дня они с девицей очутились у топкого и глу-
бокого болота, которое предстояло пересечь по узкой гати;
на другом ее конце стоял, опершись на глефу, высокий ры-
царь на коне и во всеоружии.

537
 XCVII
его вам надобно? — окликнул он Ланселота, увидев

Ч его.
— Я хочу проехать по этой гати.
— Ее уж верно насыпали не для жалкого отступника, во-
зимого в телеге.
— Отступник я или нет, а пройти вы мне дадите.
— Что ж, проходите, но прежде уплатите пошлину за
проезд.
— Пошлины придуманы не для рыцарей.
— Не найдется ни одного, даже из самой Бретани, кто бы
ее не платил, будь он хоть сам великий король Артур: судя по
тому, что его королева прямо сегодня уплатила ее по доброй
воле, оставив мне чудный золотой гребень, обильно испи-
санный1, где и большие, и малые зубцы полны ее волос.
— Покажите мне гребень, и я уплачу пошлину.
— Нет: я не намерен его показывать ни вам, ни другим.
Смотрите, вон плита на середине тропы; там я его и оставил.
Ланселот тут же пришпорил коня в ту сторону; против-
ник хотел преградить ему путь и глефой угодил в голову
коню.
— Сир рыцарь, — с досадой сказал Ланселот, — вы посту-
пили подло, ранив моего коня, вы за это поплатитесь.
Он подался на несколько шагов назад, возвратился с ко-
пьем на упоре и одним могучим ударом опрокинул и всад-
ника, и лошадь. Тотчас он спешился и с мечом в руке выну-
дил рыцаря с гати молить о пощаде.
Подойдя к плите, Ланселот увидел гребень и застыл в
таком благоговении, что и не помышлял его забрать. Гла-
за его замутились, он не понимал, где находится, и если бы
шедшая за ним девица не удержала его, он бы не устоял на
ногах. Придя в себя, он спросил девицу, что ей угодно.
— Я хотела подать вам этот гребень, который вы вроде
бы желали унести.
1
Т. е. с письменами, начертанными в виде девиза. (Прим. П. Париса).

538
 — Благодарю вас, сударыня; дайте.
Он взял его, прилежно извлек оттуда все волосы, взял
слово с девицы ревностно хранить этот гребень и уложил
себе волосы на голое тело. Но при девице ему пришлось ута-
ить свою радость.
— Рыцарь, — сказал он побежденному, — мы сочлись,
мне от вас ничего больше не надобно1.
Преодолев гать вместе с девицей, они к Девятому часу
ступили на узкую тропу, проторенную в зарослях леса.
Сквозь деревья они различили явственный шум состязаний,
песен и танцев. Навстречу выехал рыцарь, и девица сказала
Ланселоту:
— Сир, вот рыцарь, который так домогался моей любви.
Думаю, увидев меня под охраной, он попробует мною завла-
деть: вы все еще намерены меня защищать?
— Разумеется, сударыня, вам нечего бояться.
Когда рыцарь узнал ее, он не мог сдержать свою радость,
он просиял улыбкой и воскликнул, потирая руки:
— Милости прошу, возлюбленная и желанная моего
сердца! Слава тебе, Господи, что внял моим чаяниям и при-
вел ее ко мне!
— Так не получится, любезный сир, — ответила деви-
ца, — я под защитой этого рыцаря.
— Что! не тот ли это рыцарь телеги? Худшего выбрать вы
не могли.
— Вы слышите, сир?
— Пусть говорит, сударыня, — ответил Ланселот, — дале-
ко он вас не увезет. Рыцарь, я защищаю эту девицу.
— Так тому и быть! давайте выберем место, где нам бу-
дет просторнее; я буду счастлив сразиться за свою любимую.
1
Составители более ранних повествований здесь, видимо, забыли,
что Гвиневра уже посылала Ланселоту в числе своих памятных вещиц гре-
бень, полный ее волос. Вообще-то королева, увозимая Мелеаганом, не
должна была платить пошлину. В Телеге Гвиневра уже не оставляет свой
гребень в залог при въезде в страну Горр; Ланселот находит его на плите
у родника, где королева его забыла. Здесь Кретьен явно превзошел свой
образец. (Прим. П. Париса).

539
 Они отошли недалеко от того места, где одни играли и
веселились1, а другие сидели и грустили, не участвуя в играх,
ибо они были из числа пленных Бретонцев.
Ланселот между тем позволил рыцарю проводить де-
вицу в шатер, растянутый среди зарослей. Но тут высокий и
видный собою старик, одетый в бурое платье на меху, оста-
новил того и спросил, куда он собрался вести эту девицу.
— Сир отец, я увожу ее, потому как это моя добыча.
— Так что же, этот рыцарь ее уступил?
— Не суть важно: по его воле или против, но она будет
моей.
— Нет, — сказал Ланселот, — оставьте ее: вы совершили
ложный шаг, и вам придется быть отважным вдвойне, чтобы
завоевать ее.
Эти слова, произнесенные надменным тоном, внушили
старику почтение к незнакомцу.
— Отпусти эту девицу, сын мой, — сказал он, — я тебе за-
прещаю оспаривать ее у того, кто выбран ею в провожатые.
Отец повторил свои настояния дважды; наконец, не су-
мев ничего добиться, он призвал нескольких своих людей,
велел им задержать сына, и пришлось тому позволить Лан-
селоту забрать девицу.
— Ты знаешь, что я задумал? — добавил мудрый ста-
рец. — Чтобы судить о достоинствах этого рыцаря, поедем
следом за ним сегодня и завтра. Если доблесть его велика, не
бросай ему вызов; если же нет, отними у него девицу.
Сын был вне себя от злобы; но делать нечего, он пови-
новался отцовской воле.

1
Кто в шахматы или в триктрак
Средь луга был играть мастак,
Кто — в кости, в дюжину занятных
Забав не менее приятных.
(Рыцарь Телеги, стих 1651). (Прим. П. Париса).

540
 XCVIII
анселот между тем увозил девицу, а вернее, следо-

Л вал за нею вплоть до ворот старинной монастыр-

ской обители. Три послушника вышли им навстречу,
как только заметили их: девица была племянницей одному
из них, бывшему рыцарю. Ланселота повели в прекрасный
покой, сняли доспехи. Немного погодя прибыл седовласый
старик со своим сыном: обитель эта некогда разбогатела
благодаря его предкам, и его приняли с великим почтением.
На другой день Ланселот прослушал мессу Святого Духа и го-
тов был отъехать, когда один из послушников спросил его,
не для того ли он прибыл в страну, чтобы освободить бре-
тонских изгнанников.
— Да; надеюсь, Бог укажет мне к этому путь.
— Так знайте, сир, что в доме у нас есть одно испыта-
ние, коему подлежит тот, кто отпустит на волю изгнанников.
Угодно ли вам его испробовать?
— Разумеется, любезный брат.
Ланселот был по-прежнему в доспехах, кроме перчаток
и шлема; его проводили на кладбище, где покоилось множе-
ство рыцарей, прославленных некогда перед Богом и в миру.
Он увидел тридцать четыре мраморных гробницы, больших
и добротных; самая богатая была накрыта плитой, запеча-
танной свинцом и цементом, толщиною не менее пье, дли-
ною и шириною по три пье.
— Вот испытание, — сказал послушник. — Кто сумеет
поднять эту плиту, тот и освободит пленников.
Ланселот без промедления уцепился руками за одну из
сторон: он потянул на себя, поломал цементные и свинцо-
вые швы и приподнял плиту выше своей головы. Он загля-
нул и увидел тело рыцаря в полных доспехах, держащего
золотой щит с алым крестом, а на боку у него обнаженный
меч, светлый и блистающий, словно его сию минуту начи-
стили; кольчуга и шоссы белизной были подобны свежевы-
павшему снегу. На шлеме была надета корона; ибо в те вре-

541
мена ни один рыцарь не бывал погребен, не облаченный в
свои доспехи1.
Ланселот разглядел письмена на гробнице; они гласи-
ли: «Здесь покоится Галахад, высокородный король Уэльский,
сын Иосифа Аримафейского». Сей Галахад был избран коро-
лем Уэльса во времена, когда Святой Грааль переправили в
Бретань; он и сменил изначальное имя Офелизы2 на Уэльс.
Ланселот долго держал поднятым этот камень; но когда хо-
тел опустить его, то не смог. Он так и остался стоять стой-
мя, к превеликому удивлению всех, кто видел, как легко его
было поднять.

XCIX
ир рыцарь, — сказал послушник, — вы прошли ис-

С пытание, и я в жизни не стану верить пророчествам,

если пленники будут обязаны свободой не вам.
Ланселота препроводили обратно в храм, дабы воздать
хвалу Господу. Выглянув в окно, он увидел, что из одного
подземелья рвется наружу сильное пламя.
— Что это за огонь? — спросил он.
— Сир, — ответил брат, — это второе испытание, не ме-
нее чудесное, чем первое. Кто сможет поднять плиту, ле-
жащую в том подземелье, тот займет погибельное место
за Круглым Столом и тем самым положит конец временам
приключений.
— Извольте показать мне эту гробницу.
— С удовольствием, сир; но это испытание не для вас:
кому назначено исполнить первое, тому не дано завершить
второе.

1
Любопытный пассаж. Именно в тринадцатом веке, видимо, был
введен обычай ставить на могилы рыцарей их статуи в доспехах. Возмож-
но, наш роман о Ланселоте напоминает о том, что частенько находили в
могилах эпохи Меровингов. (Прим. П. Париса).
2
Вариант — Остелисса. Сравните Святой Грааль (стр. 262) и Иосифа
(стр. 122). (Прим. П. Париса).

542
 — Я все же попробую, что бы там ни было.
Брат проводил его к лестнице; он спустился и увидел в
подземелье большую гробницу, охваченную языками пла-
мени высотою с копье. Пристально осмотрев ее, он не смог
себе уяснить, как достать до нее рукой, не обжегшись.
— Какая печаль и какая жалость! — воскликнул он и со-
брался вернуться наверх. Но, сделав три шага, он устыдился
возвращаться ни с чем, спустился обратно, подошел к пыла-
ющему камню и уже простер к нему руки, когда из гробницы
раздался голос:
— Горе тебе, если ты возложишь сюда руку! испытание
это не для тебя.
Он посмотрел, ничего не увидел и спросил, что это та-
кое может быть. Голос продолжил:
— Прежде ответь, для чего ты воскликнул: «Какая печаль
и какая жалость!».
— Мне подумалось, что до сих пор меня почитали пер-
вейшим рыцарем на свете, а я обманывал весь свет: негод-
ный я рыцарь, если поддался страху.
Голос ответил:
— Ты изрек и доброе слово, и дурное. Да, печаль для
тебя узнать, что ты не совершеннейший из рыцарей; но во-
все не жалость, ежели лучшему из рыцарей будут присущи
добродетели, тебе не свойственные. Едва он ступит в этот
склеп, как угасит пламя, ибо никогда не ощутит ни малей-
шего жара сладострастия. Не то чтобы я желал оспорить твое
достоинство; по части доблести и рыцарства никто не смо-
жет превзойти тебя. Знай же, что грядущий мой освободи-
тель будет со мною одной крови и сопряжен теснейшими
мыслимыми узами с твоею собственною плотью. Это будет
цвет всего истинного рыцарства. Ты завершил бы подвиги,
ему предназначенные, когда бы не утратил это право через
пыл сладострастия, присущий тебе, а также и во искупление
греха, совершенного твоим отцом, королем Баном. Ибо он,

543
будучи женат, разделил ложе с некоей юной девой1. Такова
двойственная причина твоего неуспеха. Ты был окрещен под
именем, какое будет носить упомянутый мною; но отец твой
переменил его на Ланселота в память о короле Ланселоте,
своем отце. Теперь ступай, дорогой кузен; тебе нет нужды
оставаться здесь долее.
— Но мне хотелось бы знать твое имя, — спросил еще
Ланселот, прежде чем выйти, — и за что ты сюда заключен.
Ты умер или жив?
— Я тебе отвечу. Я племянник Иосифа Аримафейского,
как сказано мною. Мы с моим сыном заслужили свои муки
за двойной грех, нами совершенный. Имя мое Симеон; мой
сын Моисей2 заточен в Погибельной Палате, столь опасной
для многих рыцарей. Когда бы не молитвы моего дяди Иоси-
фа, мы были бы навеки прокляты телом и душою: благодаря
ему Господь даровал нам спасение души взамен мук телес-
ных. И я, и Моисей погребены в подобных могилах, где нам
надлежит пребывать до тех пор, пока не явится сей избран-
ный рыцарь и не вызволит нас. Нам осталось ждать уже не
более тридцати лет.
Слушая его прилежно, Ланселот не решался отступить и
не попытать счастья в том деле, где неудача была ему пред-
сказана. Голос продолжал:
— Я тебе скажу, по меньшей мере, как к этому следует
подступиться. Видишь камень рядом с тобою? Приподни-
ми его, ты найдешь там воду, и ею со всем тщанием намочи
лицо; она уймет жар пламени. Это та вода, коей омыл руки
святой отец, когда принял тело Господа Нашего.
Последовав совету Симеона, Ланселот вернулся к пер-
вой гробнице и ринулся в огонь, чей жар скоро стал для него
нестерпим. Не в силах двинуться далее, он отступил до того
места, где стояли монахи, приведшие его к спуску в подзе-
мелье.
 См. книгу об Артуре, конец первой главы. (Прим. П. Париса).
Сравните Иосифа и Святой Грааль, соответственно стр. 122 и 245.
2

(Прим. П. Париса).

544
 — Ничего я не сделал, — сказал он.
— Сир, довольно вам было доказать, открыв гробницу
короля Галахада, что вы первый рыцарь из ныне живущих
на свете!
Тогда на кладбище вошли чужеземные монахи, неся с
собою белые носилки и вопрошая о Галахаде; ибо им было
видение о том, что найдена его смертная оболочка. Ланселот
извлек тело из гробницы и возложил на носилки, и оттуда
его перевезли в Уэльс, где похоронили с великими почестя-
ми. Тогда Ланселот снова сел на коня и, ведомый все той же
девицей, скоро потерял из виду святую обитель. Мудрый
старик, который до тех пор умерял пыл своего сына, не давая
ему оспорить любимую девицу, сказал:
— Что, сынок, вы все еще сердиты на меня? Не кажется
ли вам, что этому рыцарю, названному лучшим на свете, не
стоит вас бояться?
Сын не ответил и уехал вместе с отцом восвояси. Что же
до девицы, она сказала Ланселоту:
— Сир, я долго вас сопровождала, чтобы иметь случай
судить о вашей доблести: я видела тому свидетельства, и я
знаю ваше имя. И потому мне ничего не остается, как про-
ститься с вами.
И она повернула обратно к дому, где накануне нашли
приют Ланселот и мессир Гавейн1.

C
овые испытания уготованы были Ланселоту перед

Н Мостом-Мечом. Вначале два латника на краю вы-

сокого бора тщетно пытались преградить ему путь,
будучи предупреждены о скором прибытии рыцаря, наме-
ренного освободить бретонских пленников. Затем он нашел
1
Кретьен, чтобы лучше соблюсти единство своего произведе-
ния, подставил вместо вскрытия гробниц Моисея и Галахада эпизод со
вскрытием гробниц Скорбного Оплота. См. Ланселот, т. I, стр. 120. (Прим.
П. Париса).

545
приют у богатого вавассера, преисполненного восхищения
его подвигами, и тот предложил ему в провожатые двух своих
сыновей, одного — рыцаря, а другого — простого оруженосца.
С их помощью он преодолел Каменный Проход, прорубленный
между двумя скалами, перекрытый тремя заслонами и охра-
няемый двумя рыцарями и десятью ратниками.
Выйдя из этого опасного ущелья, они встретили юнца
верхом на могучем боевом коне, одетого в ливрею, с воло-
сами, остриженными выше ушей, как у всех бретонских из-
гнанников, ибо местный люд требовал от них срезать косы.
Они спросили, что ему за надобность так спешить.
— Мы узнали, что едет рыцарь, чтобы нас освободить,
и наши собратья вышли ему навстречу, но местные прегра-
дили им путь; они сражаются здесь неподалеку, а я скачу
умолять о помощи наших друзей. Если их участь вам небез-
различна, будьте добры поспешить, чтобы к ним примкнуть.
— Скачи, скачи, — ответил рыцарь, сын вавассера, — нас
долго ждать не придется.
Они тут же поднялись на холм и увидели, что две пре-
изрядные толпы ополчились одна на другую. Бретонцы за-
няли подножие холма, и по надетым на них черным доспе-
хам их было легко отличить от врагов. Оба наших рыцаря
спешились, облачились в доспехи, подтянули подпруги сво-
их добрых коней и ремни своих щитов. Едва подвязав шле-
мы, они устремились в первые ряды изгнанников. Ланселот
приметил среди неприятелей рыцаря, который сражался
лучше других; он пришпорил коня в его сторону, ударил его
с такой силой, что разорвал кольчугу и вонзил в его плоть
острие своей глефы. Рыцарь упал посреди своих сторонни-
ков замертво. Второго сбил сын вавассера. Затем оба взялись
за мечи и ринулись в самую гущу битвы, тогда как оружено-
сец, склонясь над рыцарем, убитым Ланселотом, забрал его
оружие и вернулся к своему брату и Ланселоту. Мгновение
спустя под Ланселотом пала лошадь; оруженосец поторо-
пился к нему:
— Сир, вот конь, добытый вами.

546
 — Я его возьму, но скоро дам тебе другого.
И в самом деле, он ударил одного рыцаря в переносицу
шлема, разрубил ему нос до самых ушей, поверг его замерт-
во наземь и, забрав коня, отдал его оруженосцу.
— Сир, — сказал ему тот, — я вам служил верой и прав-
дой; прошу вас посвятить меня в рыцари: я не хочу умереть
оруженосцем.
— Так и быть! — ответил Ланселот, — раз ты этого жела-
ешь; но хотелось бы мне посвятить тебя с бóльшим блеском.
Дай Бог тебе стать человеком чести!
Он препоясал его мечом и нанес удар плашмя.
Новый рыцарь творил чудеса. Они с братом оказали
Ланселоту такую подмогу, что Бретонцы снова взяли верх и
остались хозяевами на поле боя. После долгой погони за бе-
глецами изгнанники стали благодарить незнакомцев, подо-
спевших к ним на помощь, а сыновья вавассера изъяснили
им, что это и есть тот самый рыцарь, что пришел их освобо-
дить.
— Тысячу раз будьте благословенны, наш долгождан-
ный! — сказали они.

CI
го привели в большой странноприимный дом, где он

Е удивился, увидев толпу дам и кавалеров, все из Бре-

тонцев-изгнанников. В городе не было крепости, но
в половине лье оттуда высился прочный замок, который
предупреждал с их стороны любую попытку бунта. Накрыли
столы: Ланселота усадили на самое высокое кресло, а когда
они приступили к последнему блюду, некий рыцарь, одетый
в доспехи, кроме рук и головы, направил к самым столам
своего коня и с угрозой в голосе спросил:
— Где тут рыцарь из телеги, притязающий на то, чтобы
освободить изгнанников?
— Дорогой сир, — воскликнул Ланселот с улыбкой, — я
тот, кого вы спрашиваете.

547
 — По правде говоря, это изрядная глупость — пытаться
загладить свой позор, намереваясь пройти по Мосту-Мечу.
Полезай в свою телегу вместе с ворами или, если тебе так
уж надо перебраться по воде, давай я переправлю тебя на ту
сторону судном. Но в уплату за переезд ты мне оставишь то,
что тебе всего дороже.
— Любезный сир, я вас прекрасно понимаю; но не быва-
ло еще, чтобы рыцарь платил за проезд по мосту или дороге;
я ни за что платить не буду и, Бог даст, перейду по Мосту-Ме-
чу без вашего позволения.
— Ты слишком полагаешься на свою доблесть; но, раз уж
так, не откажись от первого поединка. Отойдем на соседний
луг; и если я тебя выбью из седла, в чем я не сомневаюсь,
тебе уже не взбредет в голову пойти вызвать Мелеагана, ко-
торого я же и снабжаю оружием.
Хозяин дома, который прислуживал за столом, сказал
спесивому рыцарю:
— Сир, наш рыцарь недавно проделал долгий путь; в эти
последние дни он совершил великие подвиги; он выдержал
испытания, бывшие препоной всем прочим у входа в страну
Горр; как-никак он сильно нуждается в отдыхе.
— Ну, так пусть остается здесь и пойдет искупается! Это
отмоет его от телеги. Я так и знал, что он откажется.
От этих слов кровь бросилась в лицо Ланселоту:
— Будет вам ваш желанный поединок. Ратные дела, со-
вершенные мною, не помешают мне научить вас, может ли
телега испортить доброго рыцаря.
Он не мешкая надел опять свои доспехи, сел верхом и
направился к указанной пустоши. Вот оба бойца расходятся
и стремглав бросаются друг на друга. Первые удары попада-
ют в щиты; глефа рыцаря ломается первой, глефа Лансело-
та прободает щит, вонзается в руку и прибивает ее к груди
надменного бойца; тот тяжко падает с коня. Ланселот без
промедления покинул седло: пока тот силился подняться, он
устремился к нему, подняв меч и прикрыв голову щитом. От
первого же удара по шлему противник покачнулся на ногах.

548
То был бравый рукопашный боец, и он рубился изо всех сил,
хотя и отступая шаг за шагом. Наконец, ослабев от устало-
сти, он упал на руки; удар ногою распластал его по земле, и
Ланселот стал коленом ему на грудь, сорвал с него шлем и
откинул забрало.
— Пощады! — взмолился побежденный.
— Я тебе ее дам при одном условии, при том, что ты ся-
дешь в телегу.
— Ни за что! Лучше умереть.
В этот миг подъехала девица на резвом скакуне. Она
опустила пелену, скрывавшую ее лицо, и, соскочив с седла,
пала в ноги Ланселоту.
— Благородный рыцарь, сжальтесь над несчастной
дамой!
— Сударыня, встаньте и говорите.
— Я у вас прошу, во имя Бога, голову этого рыцаря.
— Сударыня, — сказал Ланселот, поднимаясь, — я никог-
да и ни в чем не отказывал девице, если это в моих силах.
Он предполагал, что дама хотела сохранить побежден-
ному жизнь, и удивился, когда она стала заклинать его всем,
что ему дорого на свете, срубить тому голову.
— Так вы совершите правый суд над самым властным и
самым вероломным из людей.
— Сир, — сказал рыцарь, — не верьте ей; это ненависть в
ней говорит взамен любви, которую я питал к ней неизменно.
И вот Ланселот не знает, на что решиться. Будет вели-
чайшей жестокостью отказать в пощаде тому, кто ее просит;
но не уступить мольбам девицы, заклинающей его именем
его дамы, значит поступить против любви, носимой им в са-
мом сердце. Он сказал побежденному:
— Сир рыцарь, я не обойдусь с вами так, как вы по глу-
пости своей заслужили; но я не могу отказать этой девице.
А посему выбирайте одно из двух: или сдайтесь на милость
девицы, оскорбленной вами, или садитесь на коня и сражай-
тесь заново, со щитом, шлемом и глефой. Но если я вас одо-
лею, я снесу вам голову.

549
 — Ничего лучшего я и не желаю.
Этот второй поединок был короче первого. Повергнуть
рыцаря было легко; и Ланселот спешился, отвязал шлем и,
отрубив ему голову, выложил ее перед девицей.
— Благодарю! — сказала она с улыбкой, — лучшей услуги
дамам вы никогда в жизни не оказывали. Да пошлет мне Бог
случай отплатить вам за это благодеяние!
Она удалилась, держа голову за косы. На краю равнины
был большой колодец, давно оставленный на милость жабам
и ужам. Она бросила голову в него и, вне себя от радости,
скрылась в лесу1.
Это была сестра Мелеагана. Рыцарь, нынешняя жертва
ее мести, ополчил на нее короля Бодемагуса и ее брата, по-
ставив ей в вину оплакивание некоего рыцаря, которого он
застал и убил безоружным. Не довольствуясь оным злодея-
нием, он позже норовил внушить ее отцу, что она пыталась
отравить Мелеагана; и дабы оградить сына от ее жестокости,
Бодемагус отослал ее в укромный замок, унаследованный ею
от матери. И потому ее мучила жажда мести этому рыцарю,
а тот донимал ее своей любовью, наводившей на нее ужас.
Силясь его обмануть, она не отвергала его чаяний и обещала
принять его притязания, если он согласится бросить вызов
рыцарю, пришедшему освободить бретонских пленников.
Она предвидела его поражение, и действительность оправ-
дала ее надежды.
Скажем коротко, что, прежде чем добраться до Моста-Меча,
Ланселоту пришлось еще отбиваться от засады Мелеагана. Он
убил, ранил или обратил в бегство десяток рыцарей и целую шай-
ку простолюдинов, вооруженных копьями и одетых в железные
каски: их спрятали в лесу, через который должен был проезжать
Ланселот, чтобы внезапно напасть на него и захватить.

Сравните этот эпизод с эпизодом битвы Гектора с Гинасом Блаке-

1

станским (Ланселот, т. I, гл. XLIII). (Прим. П. Париса).

550
 CII
ека, через которую был переброшен Мост-Меч, про-

Р текала перед замком города Горан, куда препрово-

дили королеву. Когда Ланселот появился поблизости,
Гвиневра сидела опершись у одного из окон подле короля
Бодемагуса: она уже знала, что некий рыцарь завершил че-
реду испытаний, которые следовало преодолеть, чтобы вер-
нуть изгнанникам свободу.
Ланселот смотрел на глубокие черные воды; потом, под-
няв взор, он заметил в башенном окне королеву.
— Что это за город? — спросил он.
— Горан, куда привезли госпожу королеву.
«Вот чудесная башня, — подумал он, — дай Бог, чтобы до
исхода дня я нашел там приют!»
Он спешился и велел оруженосцам стянуть и укрепить
проволокой полы и рукава его кольчуги. Его перчатки, ноги
и шоссы намазали дегтем, чтобы сгладить стальное лезвие.
Вслед за этим он препоручил своих спутников Богу; они с со-
жалением оставили его, уводя его коня и уходя дальше вдоль
реки. Что до Ланселота, то, прежде чем начать опасный пе-
реход, он взглянул еще на башню, поклонился и осенил себя
крестом. И вот, как был в шлеме, кольчуге и шоссах, с мечом
на поясе и щитом на спине, он садится верхом на стальной
клинок и ползет, как умеет. Но движется он медленно, ору-
дуя руками, локтями и коленями. Кровь уже обагрила петли
его кольчуги; но ни грозное лезвие меча, ни страх перед чер-
ными водами, бурными и глубокими, не в силах принудить
его отвести глаз от башни; теперешняя боль для него ничто,
когда он знает, что обретет награду на берегу. Наконец, про-
двигаясь мало-помалу, он коснулся земли. Тотчас появился
простолюдин и спустил с цепи пару львов, издавших раска-
тистый рык. Ланселот утвердился на ногах, потом отошел
к оконечности острого лезвия; там он позволил львам по-
дойти и принялся раз за разом язвить их мечом: он думал
пронзить их насквозь, но бока их смыкались, стоило клинку

551
выйти наружу. Тогда, угадав, что в этом кроются некие чары,
он вернулся на мост, невзирая на боль; и когда он оказался
вне досягаемости чудищ, то совлек перчатку с левой руки и
обнажил кольцо, данное ему Владычицей Озера. Львы ис-
чезли, а королева, следившая за ним глазами, по этой предо-
сторожности, принятой им, узнала своего милого Ланселота.
Бледность покинула ее лицо, глаза просияли от счастья, а ко-
роль Бодемагус сказал, подивившись такой перемене:
— Любезная дама, если бы я не побоялся, что вам это
не по нраву, я бы спросил, знаком ли вам этот рыцарь? Не
Ланселот ли это?
— Ланселот? Вот уже почти год, как я его не видела. Мно-
гие говорят, что он умер; но не буду делать из этого тайны, до-
рогой сир, я бы желала, чтобы это был он, а не кто-то другой;
я бы больше ему доверяла, по причине его великой доблести.
— Госпожа, я пойду поговорю с моим сыном Мелеага-
ном, чтобы уладить дело миром; это Ланселот, я уверен, а на
свете нет больше рыцаря, чьей дружбы я бы так желал.
Король застал Мелеагана, когда тот облачался в доспехи.
— Что ты собрался делать, сынок? — спросил он.
— Я хочу пойти вызвать того рыцаря, который только
что перебрался сюда.
— Ты хочешь с ним сразиться, чтобы приумножить себе
цену?
— Разумеется.
— Так дождись завтрашнего дня и дай ему отдохнуть и
перевязать свои раны; тем более будет ценить тебя королева.
И так уговаривал его Бодемагус, что он снял доспехи.
Затем добрый король потребовал себе ездового коня, с со-
бою взял второго боевого и подъехал к Ланселоту, пока тому
унимали кровь из ран. Он спешился, обнял его и велел под-
вести жеребца.
— Садитесь, сир, — сказал он, — пора вам найти приста-
нище.
— Сир, я явился сюда не за пристанищем, а чтобы совер-
шить то, чего требует дело. Мне говорили, что некий рыцарь

552
намерен преградить мне путь; я его жду и спешу от него из-
бавиться.
— Дорогой сир, завтра будет вдоволь времени, чтобы сра-
зиться с ним; отдохните сегодня. А ежели вы без поединка по-
лучите то, за чем пришли, вы не удовольствуетесь этим?
— Но с чего вы так предупредительны со мною? — воз-
разил Ланселот, — я же не в друзьях у вас. Как бы то ни было,
я требую поединка немедленно; я заехал в этакую даль не
столько в надежде на добрый прием, сколько в намерении
вызволить пленников или разделить их участь.
Бодемагус видел, что он желает остаться неузнанным.
— Сир рыцарь, — сказал он, — я не знаю, кто вы такой:
никто в моем доме даже пытаться не будет выведать это.
Я предлагаю вам приют и охрану от того, кому предстоит
сразиться с вами. В моем доме вам некого опасаться; но вы
не можете требовать боя раньше завтрашнего дня. Я отдаю
вам этого коня; и если я выказываю то участие, которым к
вам проникся, этим вы обязаны вашей великой доблести.
И так уговаривал добрый король, что Ланселот согла-
сился сесть на жеребца. Они вместе направились ко дворцу;
затем его провели в отдаленный покой, придав оруженосца
для услуг. Бодемагус не последовал за ним, боясь досадить
ему даже самую малость.
Ближе к вечеру два рыцаря, провожавшие Ланселота до
моста, переправились через реку на лодке: ибо проход от-
ныне стал свободен, стоило однажды перейти по Мосту-Ме-
чу. Их приняли в башне и привели к Ланселоту, с которым
они уже не захотели расстаться. А на следующий день по-
утру Ланселот поднялся, облачился в доспехи, кроме рук и
головы, и прослушал мессу в присутствии всего только двух
рыцарей. Выйдя из часовни, он подвязал свой шлем и по-
требовал поединка. Король понапрасну расточал свои речи,
желая отговорить сына от битвы, которая, как он предуга-
дывал, могла стать для него роковой; а вернувшись, сказал
Ланселоту с сердцем, исполненным горечи:

553
 — Будет вам поединок, любезный сир, и никто здесь не
станет выпытывать, кто вы такой. Но я прошу вас припод-
нять шлем и заклинаю вас тем, что вам всего дороже.
Ланселот более не противился, он открылся, и король
обнял его.
— Милый мой друг, — сказал он, — добро пожаловать!
Как мы оплакивали вашу гибель!
Он не сказал ему про Галеота, боясь разбередить его горе;
но Ланселот был еще в неведении по поводу его смерти.

CIII
огда доспехи были разложены, у Ланселота не было

К недостатка в подручных, чтобы облачиться: из-

гнанники стекались со всех сторон, ожидая битвы
за свое избавление. Мелеаган въехал за ограду за несколько
мгновений до Ланселота.
— Коль скоро вы отказываетесь решить дело миром, —
сказал Бодемагус, — я могу хотя бы заручиться вашим сло-
вом дождаться моего знака, чтобы стронуться с места.
Он поднялся на башню, а королева, сидя с ним рядом
у окна, попросила его позволить Кэю наблюдать за поедин-
ком. Сенешалю подвинули ложе к другому окну, а дамы и де-
вицы устроились позади королевы.
Король подал знак: вооруженные крепкими копьями,
верхом на конях равновеликой мощи, бойцы бросаются друг
на друга. Щиты принимают первый удар; Мелеаган пронзает
щит Ланселота и увязает в петлях кольчуги. Ланселот метит
под умбон щита; приподнятый щит ударяет Мелеагана в ви-
сок; копье ниспадает на кольчугу, разрывает ее и проходит
от сосца до грудины. Мелеаган выпал из седла, унося в своем
теле железо глефы, отделенное от древка. Ланселот тут же со-
шел с коня и бросился к нему, воздев меч, но не теряя из виду
окно королевы. Мелеаган уже был на ногах; он вырвал острие
и дожидался с мечом в руке и щитом на груди.

554
 — Мелеаган! Мелеаган! — воззвал к нему Ланселот, —
вот мы и в расчете: я вернул тебе рану, нанесенную тобою на
Лондонском турнире; и я вернул ее без обмана.
Они принялись биться с новым задором. Они разрубают
щиты, роняют петли кольчуг, падают и встают поочередно.
Кровь обагрила песок вокруг них, дыхание их стало короче,
руки устали рубить. Потеряв больше крови, Мелеаган силь-
нее страдал от жары; он стал отступать. Ланселот его гнал
то туда, то сюда, словно забавляясь. В этот миг королева,
утомленная дневным зноем, спустила пелену, укрывавшую
ей лицо; увидев ее раскрытой, Ланселот заволновался и чуть
было не выронил меч из рук; и оттого упустил превосход-
ство, уже обретенное им: Мелеаган собрался с духом и стал
его язвить безнаказанно в два десятка мест. Те, кто их на-
блюдал, ничего не могли уразуметь в этой перемене. Коро-
лева склонилась к Бодемагусу:
— Сир, я забыла вас спросить, это правда Ланселот?
— Разумеется, госпожа.
— Какая жалость! Было бы лучше для его чести, если бы
слухи о его смерти оказались верны.
Так Ланселот, верховодивший долгое время, очутился
теперь ниже некуда. Те, кого он пришел вызволять, приуны-
ли, а Кэй высунул голову в окно и не мог удержаться, чтобы
не крикнуть:
— Ланселот! Ланселот! Куда подевалась твоя великая
доблесть? Или ты не помнишь трех рыцарей из Кармелида,
когда ты говорил мне, что я за все королевство Бретань не
пожелал бы стать четвертым? А теперь тебя бьет один-един-
ственный рыцарь!
Ланселот услышал и узнал голос Кэя. Он как будто оч-
нулся, снова начал теснить Мелеагана и скоро подступил к
нему так, что вынудил отойти дальше прежнего.
— В добрый час! — сказал Кэй, — а то у меня уже раны
открылись, а теперь закрылись обратно.
Что же до Мелеагана, он уже едва отбивался, все предре-
кали ему скорый конец, и король поспешил сказать королеве:

555
 — Госпожа, вы знаете, как я вас всегда почитал и защи-
щал от посягательств моего сына. Настало нам время свести
счеты.
— Зачем вы так говорите?
— Ради моего сына, который терпит поражение. Это я
смогу пережить, если только он останется жив. Прошу вас,
прекратите поединок!
— Увы! Я не могу вам ни в чем отказать. Так пойдите, и
пусть их разнимут.
Ланселот в этот миг оттеснил Мелеагана под самое окно
королевы; оба услышали эту беседу, и Ланселот немедля вло-
жил меч в ножны. Мелеаган же воспользовался этой замин-
кой, чтобы несколько раз замахнуться и обрушить свой меч
на Ланселота, а тот не отбивал его удары. Король подошел и,
наконец, разнял обоих бойцов.
— Отец, — вскричал Мелеаган, — дайте мне завершить
поединок, вам тут нечего делать.
— Несчастный! Ему ничего не стоит тебя убить.
— А я все-таки лучше него, это же видно.
— Видно-то совсем другое: Ланселот мог бы тебя выки-
нуть с поля; если он опустил меч, то лишь по приказу коро-
левы.
— Ну что ж! Если сегодня вы отбираете у меня мой
поединок, я потребую возобновить его в другой раз.
— Хорошо! Королева уедет в Бретань и обещает к тебе
вернуться, если на следующий раз тебе удастся победить
Ланселота.
Ланселот только этого и желал.

CIV
огда согласие было достигнуто и скреплено клятва-

К ми обеих сторон, с Ланселота сняли доспехи в поко-

ях короля. Сенешаль подошел к нему, сокрушаясь,
что не увидел Мелеагана молящим о пощаде. Королева была
огорчена ничуть не менее; но могла ли она отказать королю

556
Горра? Из залы, где она пребывала, она перешла в покои1:
Бодемагус представил ей победителя, совлекшего доспехи.
Едва заметив издали королеву, Ланселот пал на колени.
— Госпожа, — сказал король, — ведь это Ланселот вас от-
воевал после великих, долгих и жестоких испытаний.
Она отвернула голову и ответила королю:
— Если он ради меня так много совершил, он старался
напрасно, и я ему за это ничуть не благодарна.
— Однако, госпожа, он оказал вам огромную услугу.
— В другой раз он причинил мне столько зла, что я ни-
когда уже не смогу полюбить его.
— Ах, госпожа! — воскликнул тут Ланселот, — когда я мог
вас обидеть?
Она не ответила и, для полноты своей неблагосклонно-
сти, перешла в другой покой, куда его взор проследовал за
нею даже после того, как она скрылась из виду. Король Боде-
магус не удержался, чтобы не сказать:
— Право же, последняя услуга стоила того, чтобы забыть
прошлые грехи.
Подойдя к Ланселоту и взяв его за руку, он подвел его к
ложу сенешаля.
— Добро пожаловать, первый среди рыцарей! — сказал
Кэй, приподнимаясь. — Пытаться превзойти его в добле-
сти — величайшая глупость!
— Почему же? — спросил Ланселот.
— Потому что вы завершили то, что я попусту начал2.
1
Здесь наглядно видна разница между залами и покоями. Первые
предназначены для публичных приемов, вторые для частной жизни.
(Прим. П. Париса).
2
В самых ранних легендах Кэй-сенешаль уже немного хвастун, но
прежде всего он верен и надежен. Мало-помалу романисты, а особенно
поэты, сделали из него тип самонадеянного болтуна. В прозаическом
романе он еще не таков: это смесь отваги, легкомыслия и искренности.
Кретьен де Труа счел нужным здесь изменить исходный текст, чтобы под-
ладиться под новый характер Кэя:
Он первый речь к нему повел,
И рыцарь слышит сей глагол:

557
 — Оставим это, — сказал Ланселот, — и расскажите мне,
как вы здесь проводили время.
Кэй поведал ему о теплом участии, которое выказал ко-
роль Бодемагус к королеве, и как он защищал ее от посяга-
тельств Мелеагана.
— Он поместил мое ложе рядом с ложем госпожи, а баш-
ня, где мы пребываем, отпирается лишь с восходом солнца.
Госпожа моя терпела грубейшие домогательства. Еще до
прибытия Мелеаган заводил речь о том, чтобы она раздели-
ла с ним ложе; она это пресекла, ответив, что прежде он дол-
жен на ней жениться1. Большего он и не требовал. «Вы будете
делать со мною, что вам угодно, — сказала она, — но только
после венчания, скрепленного клятвой в присутствии ваше-
го отца». Мелеаган набрался терпения. Когда король к нам
подошел, она пала ему в ноги, заливаясь слезами. Бодемагус
поспешил ее поднять. «Успокойтесь, — сказал он, — у вас, го-
спожа, будет самый обходительный плен, какого вам только
можно ожидать». — «Ах, дорогой сир, умоляю вас как само-
го верного рыцаря на свете, не отдавайте меня на поруга-
ние». — «Это я вам обещаю, здесь вы можете никого и ни-
чего не бояться». Однако Мелеаган настаивал, что он имеет
на нее все права, и это мучило меня. «Бог ты мой! — сказал
я ему однажды, — странно было бы видеть, как моя госпожа
переходит из постели достойнейшего из королей в постель
дрянного мальчишки». Он мне этого не простил, и вместо
мазей, потребных для моих ран, он приказал давать мне те,
что их растравляют.
«Ты посрамил меня!» — «Ужели
Я посрамил вас, в самом деле?
Скажите», — молвил Ланселот.
«Да, посрамил, — ответил тот, –
Ты совершил с отваги пылом
То, что мне было не по силам».
(Стих 4023) (Прим. П. Париса).
1
Мелеаган завоевал королеву, и с этих пор она не была связана ни-
какими прежними обязательствами. Она была уже не персоной, а вещью.
(Прим. П. Париса).

558
 Ланселот выразил сожаление и поблагодарил сенешаля.
Но решив, что ему ни к чему теперь жить, утратив сердце
королевы, он с нетерпением ждал той минуты, когда он смо-
жет укрыться в своем покое. Как же ему покончить с собой?
Перед его ложем собрались двадцать рыцарей, которые из
почтения не покидали его всю ночь. Когда он убедился, что
они уснули, он тихо встал и погасил свечу; он подошел к од-
ному из рыцарей и осторожно извлек его меч. Страж про-
будился; но Ланселот не дал ему времени удержать меч; он
пронзил им себя и едва не умер на месте. Поднялся крик, его
схватили, уняли кровь и заставили его лежать неподвижно
всю оставшуюся ночь.

CV
ана была не смертельна, и опасность ее сильно по-

Р убавилась, когда ему пришли доложить, что коро-

лева выказала глубочайшую скорбь, узнав, какой
угрозе подверглась его жизнь. После того, как рана вполне
затянулась, король Бодемагус повел его за руку в большую
залу, где сидела королева; увидев их, она встала, заключила
Ланселота в объятия и спросила, каково ему теперь.
— Прекрасно, госпожа.
Они все трое сели на ложе; скоро добрый король, боясь
помешать их беседе, ушел осведомиться о сенешале. Когда
они остались наедине, королева сказала:
— Ланселот, мне говорили, что вы были ранены, это
правда?
— Это пустое, госпожа: когда я вас вижу, я не чувствую
боли. Но ради Бога, госпожа, зачем вы отказались говорить
со мною в тот день?
— Ланселот, разве вы не ушли из Лондонской башни без
моего позволения?
— Я дурно поступил и признаю это.
— У меня была и другая причина для жалоб, куда более
весомая. Покажите мне кольцо, данное мною.

559
 — Вот оно, госпожа.
И он показал то, которое носил на пальце.
— Вы лжете, Ланселот: это не мое кольцо.
Остолбенев от изумления, Ланселот поклялся самыми
страшными клятвами, что никогда не снимал сей драгоцен-
ный залог любви. Тогда королева показала то, что давала ему
на самом деле. Как же горько было нашему рыцарю узнать
его! Он мигом стянул с пальца то, которое было надето на
нем, и выбросил в реку через окно, не говоря ни слова.
Королева заподозрила, что он мог оказаться жертвой
измены; она ему поведала, как одна девица принесла под-
линное кольцо и что именно она сказала, бросив его на
стол. Ланселот узнал проделки коварной Морганы. В ответ
он рассказал о том, что ему снилось, и какую цену Моргана
назначила за его выкуп. Гвиневра радостно распахнула ему
объятия.
— Милый друг, — сказала она, — поверьте, я бы умерла
прежде, чем кто-либо другой завладел тем, чем владеете вы.
Никогда и никто не займет место Ланселота в моем сердце.
— Значит, госпожа, я могу надеяться, что буду прощен за
мою первую оплошность?
— Не сомневайтесь, мой драгоценный друг.
— Ради Бога, госпожа, устройте так, чтобы я смог с вами
свидеться нынче ночью. Давно уже я был лишен этого счастья.
— Друг мой, я жажду этого сильнее вас: пойдемте наве-
стим сенешаля, и я покажу вам, как вы можете этой ночью
прийти ко мне. Видите вон ту полуразрушенную стену? Она
окружает обширный сад, откуда можно пробраться в мою
опочивальню.
За этой беседой они дошли до ложа, где располагался
Кэй. Когда ему бывало плохо, королеве из ее спальни были
слышны его стоны. Теперь же он беседовал с Бодемагусом.
Гвиневра сделала знак Ланселоту и указала ему окно, к ко-
торому надо подойти. Побыв немного подле Кэя, король
вышел вместе с Ланселотом, которому не терпелось, чтобы
ночь укрыла землю.

560
 Наконец, она наступила: он лег пораньше, жалуясь на
нездоровье. Улучив время, он встал, тихо вышел из покоя,
отведенного ему королем, перелез через старую садовую
стену и добрался до окна, где ждала его королева. Он протя-
нул руки сквозь решетку, он прикоснулся к рукам королевы,
и чувства их слились воедино.
— Госпожа, — сказал Ланселот, — если бы я сумел про-
никнуть к вам, вы бы не возражали?
— Э, милый мой, а как?
— Все просто, если вы не против.
— А вы могли в этом усомниться?
— Тогда я войду; нет такого железа, которое бы меня
остановило.
— Подождите хотя бы, пока я отойду; надо же иметь в
виду, что может войти сенешаль, если шум его разбудит.
Ланселот потянул на себя прутья, согнул их и вынул
из гнезд; затем он забрался в опочивальню. Ночь была не-
проглядна, ведь первым делом королева погасила горящую
свечу. Но они слышали вздохи и стоны, которые на миг нас-
торожили Ланселота. Это был сенешаль, чьи раны снова от-
крылись, как часто бывало по ночам. Когда Ланселот взошел
на ложе, он ощутил на своих ладонях влагу: он поранился о
заусеницы прутьев; но, как и королева, он подумал, что это
всего лишь капли пота. Велика была их радость этой ночью,
сладостны объятия, нежны ласки. Незадолго до рассвета
счастливый возлюбленный вышел через то же окно и при-
ладил прутья так же, как они были. Затем, препоручив себя
Богу, королева вернулась на свое ложе так неслышно, что ни-
кто бы не догадался, как она провела последние часы.

CVI
аутро Мелеаган по своему обыкновению пришел

Н навестить королеву. Она спала. Он увидел просты-

ни, замаранные кровью, удивился и, перейдя к по-

561
стели сенешаля, обнаружил, что и те окровавлены тоже. Он
тут же вернулся, чтобы разбудить королеву.
— Э, госпожа! — сказал он, — вот так новости!
— Что такое? — воскликнула она.
— Видите кровь, запятнавшую ваше ложе? Теперь пой-
дите посмотрите на ту, что запятнала ложе Кэя. Мой отец
ревностно берег вас от меня, но от сенешаля он вас так не
уберег. Может ли такая дама, какой прослыли вы, быть на-
столько неверна, чтобы опозорить благороднейшего из му-
жей с худшим из рыцарей, и это ли не великая досада — ви-
деть, что мне предпочли Кэя? Ей-богу, я достоин большего,
чем он, ведь это я вас у него отвоевал. Уж лучше бы это был
Ланселот, он столько выстрадал ради вас; но Ланселот, как
и я, получил от своих услуг немного проку; ибо на женщину
полагаться можно не более, чем на дьявола.
Королева выслушала его без видимого волнения.
— Любезный сир, — сказала она, наконец, — вы може-
те говорить, что вам угодно; но кровь, замаравшая мою по-
стель, не принадлежит Кэю. Очевидно, она текла у меня из
носа: это со мною случалось не раз.
— Отговорки ваши бесполезны; посмотрите, как за-
пятнаны все ваши простыни. Но не думайте от меня увиль-
нуть. Клянусь моей душой! Вы поплатитесь за столь позор-
ный поступок.
Кэй слышал все и метался в своей постели, как одер-
жимый.
— Мелеаган, — воскликнул он, — вы лжете: я никогда
не покушался на честь моей госпожи королевы или моего
сеньора короля Артура. Я готов отстаивать это в придворном
суде или на поединке.
Между тем Мелеаган послал уведомить своего отца, а он
поднялся и разбудил Ланселота. Тот заметил, наконец, что
поранил руки об окно; он позаботился вымыть их как следу-
ет, а после оба вошли в опочивальню.
— Смотрите, сир король, — сказал Мелеаган, показывая
кровь, пролитую на оба ложа. — Прошу нас рассудить, — до-

562
бавил он. — Я завоевал эту даму в смертельном бою и застал
ее с негодным рыцарем, который не смог ее защитить.
— Ах, госпожа! — сказал король, — возможно ли, чтобы
вы до того забыли вашу честь?
— Сир король, не верьте этому. Да покинет меня Бог,
если сенешалю когда-либо перепала от меня даже самая ма-
лость! Ланселот, я к вам взываю; разве могли меня хоть еди-
ножды заподозрить в такой провинности?
— Госпожа, Бог вам заступник. Нет, мессир Кэй никогда
не питал столь преступного замысла, и я не знаю на свете
ни одного рыцаря, кто бы осмелился это утверждать про-
тив меня.
— Если кто-то не убоится лжесвидетельства, став на ее
защиту, — возразил Мелеаган, — я вполне осмелюсь высту-
пить против него.
— Как! — воскликнул Ланселот, — вы уже оправились от
своих ран? Я-то думал, что одной пробы было довольно. Так
идите, вооружайтесь; раз уж больше некому, я сумею заста-
вить вас пожалеть, что вы тем самым посягнули на честь са-
мой благоразумной дамы на свете.

CVII
ни тут же разошлись облачаться в доспехи. Напрас-

О но король уговаривал сына не упорствовать. Меле-

аган был уверен в своей правоте и глух к любым
увещеваниям. Прибыв на место, Ланселот сказал королю:
— Сир, такого рода поединок не может быть решающим,
если его не предваряет клятва.
А потому принесли святые мощи; оба шампиона пре-
клонили колени. Мелеаган поклялся первым, что, коли бла-
говолят ему Бог и святые угодники, он видел кровь Кэя-се-
нешаля на ложе королевы. А Ланселот: что, коли благоволят
ему Бог и святые угодники, Мелеаган солгал и будет изобли-
чен как лжесвидетель.

563
 Они сели на коней, а король устроился у окон вместе с
королевой и сенешалем. Оба соперника разошлись, устреми-
лись навстречу друг другу; вот они ломают свои глефы, теснят
один другого конями, щитами, забралами; лопаются ремни
их щитов, сыплются искры из шлемов, они колеблются в сед-
ле, они падают плашмя на землю. Мелеаган остался лежать
без памяти, залитый кровью; Ланселот поднялся, замешкав-
шись на миг, положил руку на рукоять меча и, подняв щит над
головою, ринулся на Мелеагана, а тот отбивался, как мог; ибо
нельзя было отказать ему в доблести, какая только бывает у
злодея. Но напрасно он бился, ему досталось еще поболее, чем
в первый раз. Меч он выпустил из рук; он был бы уже повер-
жен, но король Бодемагус поспешно сказал королеве:
— Госпожа, ради Бога, остановите поединок!
— Сир, я не в силах вам ни в чем отказать, пойдите раз-
нимите их сами.
Он спустился и окликнул Ланселота:
— Стойте! Так велит ваша дама королева.
— Это правда, госпожа? — спросил Ланселот, подняв на
нее взор.
— Да, хотя и против моей воли.
Он тут же вернул меч в ножны, оставив Мелеагана кор-
читься от ран и стыда. На все усилия отца его утешить тот
отвечал сквозь зубы:
— Ланселот погибнет от моей руки, прежде чем выедет
из страны.
— Не забудь, по крайней мере, что, запятнав себя изме-
ной, ты отречешься от моего наследия. Моя корона не увен-
чает голову предателя и убийцы.

CVIII
лижайшей ночью Мелеаган покинул город, не же-

Б лая видеть ни Ланселота с королевой и сенешалем,

ни своего отца, принявшего их сторону против него.
Все Бретонцы-изгнанники были вольны оставить коро-

564
левство Горр и вернуться в свою страну. На другой день на
рассвете Ланселот облачился в доспехи и выехал с сорока
рыцарями — одни из королевства Логр, другие из королев-
ства Горр — искать мессира Гавейна, которому велено было
доставить королеву ко двору короля Артура. Они почти до-
стигли Подводного моста, когда встретили карлика верхом
на коне-иноходце.
— Который из вас Ланселот? — спросил карлик.
Ему показали.
— Сир, — сказал он, — мессир Гавейн шлет вам привет.
— А! Ты меня порадовал; как его дела?
— Прекрасно, сир; он доверил мне побеседовать с вами
с глазу на глаз.
И, отведя его в сторону на несколько шагов, он доложил,
что мессир Гавейн находится в приятнейшем месте, где у
него есть все, что он пожелает.
— Он знает, что вы, наверно, захотите узнать о нем но-
вости, и просит вас приехать повидаться с ним наедине; от-
туда вы вместе направитесь в Горан.
— Но что мне делать со всеми этими рыцарями?
— Они могут дождаться вас тут, ведь вы нисколько не
припозднитесь: путь нам предстоит недолгий, всего лишь
одно лье отсюда.
— Тогда я поеду. Господа рыцари, извольте остаться
здесь, я скоро вернусь с мессиром Гавейном.
Рыцари остановились, а Ланселота карлик увлек за со-
бою. В четырех полетах стрелы оттуда был лес: они углуби-
лись в него и прибыли к небольшому укрепленному зам-
ку, скрытому густыми зарослями и окруженному двойным
рвом. Ворота были открыты; они въехали и спешились пе-
ред большой залой вровень с землей, устланной свежей
травой. Ланселот шел большими шагами, ему не терпелось
увидеть мессира Гавейна. Когда он был на середине залы, он
ощутил, что трава уходит из-под ног, и упал в яму глубиной
более двух туазов. Слава Богу, он не причинил себе вреда,
примятая трава его уберегла; но слишком поздно он понял,

565
что стал жертвой гнусного обмана. Напрасно он шарил и ме-
тался по сторонам; он не нашел ни лестницы, ни выемки,
чтобы с их помощью выбраться оттуда. Вскоре он услышал,
как над головой у него прошли два десятка ратников, ведо-
мые владельцем замка, сенешалем Горра.
— Сир рыцарь, — сказал ему сенешаль, — вы в нашей
власти; ваша доблесть вам ничуть не поможет: отдайте ваш
меч и сдавайтесь нам в плен; мы обойдемся с вами учтиво.
— Но кто и за что меня так трусливо захватил?
— Этого мне говорить не велено.
— По крайней мере, разве не могли вы все вместе на-
пасть на меня лицом к лицу?
— Сир, я не хотел подвергать опасности ни вашу жизнь,
ни жизни моих людей. Сеньор, которому мы служим, распо-
рядился так.
Ланселот не сомневался, что в этой новой измене он
должен винить Мелеагана. Он отдал свой меч. Тогда ратники
стали на колени и, протянув к нему руки, отвязали ему шлем
и помогли подняться. Его отвели в старую башню, где мы его
покинем, чтобы вернуться к рыцарям, ожидающим его.

CIX
идя, что он не возвращается, спутники Ланселота за-

В подозрили измену. Когда они увидели, что близится

ночь, они пошли просить приюта в соседний замок,
где мессир Гавейн, только что прибывший туда, уведомил
их, что несколько дней тому назад он перешел Подводный
мост, но что без помощи рыцарей-изгнанников он бы вряд
ли оттуда выбрался. Прежде чем дойти до берега, сказал он,
ему пришлось наглотаться воды вдоволь; а едва ступив на
берег, он вынужден был сражаться с рыцарем, стоявшим
в дозоре у моста. Он вышел из воды весь окоченелый, ему
было тошно; но победа осталась за ним. Он тут же спросил,
не слышно ли что о Ланселоте.

566
 — Сир, — ответил один из рыцарей, — после того, как он
победил Мелеагана и вернул на волю бретонских изгнанни-
ков, мы с ним вышли из Горана, чтобы идти вам навстречу.
Но нам попался один карлик, явно подосланный изменни-
ком Мелеаганом, который пришел якобы от вашего имени
проводить Ланселота туда, где находитесь вы. Больше мы его
не видели, и мы не сомневаемся, что он угодил в засаду.
Эта новость огорчила мессира Гавейна. Поразмыслив,
что ему делать, начать ли с поисков Ланселота или вернуться
к королеве, он выбрал последнее. Велика была радость ко-
ролевы при свидании с ним; но когда она узнала, как про-
пал ее возлюбленный, она не могла скрыть свою безмерную
тревогу. Король Бодемагус разослал повсюду людей разузна-
вать о Ланселоте, грозя смертью тем, кто не откроет всего,
что мог бы сообщить. Затем он передал королеве письмо,
скрепленное печатью короля Артура, но подделанное Ме-
леаганом. Король предписывал ей «не дожидаясь Лансело-
та, возвращаться в Камалот, куда он уже прибыл в полном
здравии». Сразу по прочтении сего подложного письма ко-
ролева, вполне обнадеженная, вместе с мессиром Гавейном
простилась с королем Бодемагусом. С ними поехал Кэй, на-
конец излеченный от своих ран; и поскольку теперь опасные
проходы были открыты для всех, они вскоре увидели перед
собою высокие башни Камалота; король Артур издалека вы-
ехал навстречу королеве и приветствовал ее долгим поцелу-
ем. Мессир Гавейн был явно удивлен, не видя Ланселота.
— Ланселот? — спросил Артур, — разве он не с вами?
— Нет, — возразила королева, — вы сами передали нам,
что он вернулся в Камалот.
— Клянусь всем, чем я вам обязан, госпожа, я не писал
ничего подобного. Со времени большого сбора, в бытность
нашу в Лондоне, я не видел Ланселота.
Слушая короля, королева чувствовала, что сердце ее
готово выскочить из груди; холодный пот залил ее бледное
лицо; она бы упала, если бы ее не поддержал мессир Гавейн.
Когда она немного оправилась от слабости, она сказала, что

567
не будет ей ни единого счастливого дня, пока ее тревожит
участь Ланселота. Король, по всей видимости, разделял ее
тревогу и решил продлить свое пребывание в Камалоте, го-
роде, не сильно удаленном от земли Горр. Королева любила
этот город, где Ланселота посвятили в рыцари.

CX
о весь королевский дом был опечален: королева си-

Н дела взаперти и плакала днем и ночью. В унынии

своем она молилась не столько Богу и Его пречи-
стой Матери, сколько Владычице Озера, единственной, кто
мог бы невзначай подать ей повод для надежды. Три месяца
спустя, когда настала середина августа, королю пришла пора
собрать двор и надеть корону. В день великого праздника,
вернувшись после мессы, он размышлял, облокотясь на окно
и блуждая взором в окрестных лугах; он медлил садиться за
стол, ожидая, чтобы ему возвестили о некоем приключении.
Наконец он увидел, что подъезжает телега, запряженная
рослым конем, чей хвост обрезан под самый корень, а уши
обриты. Правил ею карлик, толстый и приземистый, черно-
волосый с проседью. У рыцаря, которого он вез, руки были
связаны за спиной, рубаха порвана, ноги плотно притяну-
ты к двум оглоблям. Телега подкатила под окно, где сидел
король. По белому щиту тележника, по шлему и кольчуге,
уложенным рядом с ним, по могучему белому коню, привя-
занному недоуздком позади телеги, в нем признали рыцаря,
а вскоре послышался его возглас:
— Кто из вас решится меня освободить?
Сотрапезники Круглого Стола вышли посмотреть, что
будет дальше.
— Карлик, — промолвил король, — какое преступление
совершил этот рыцарь?
— То же, что и прочие.
— Не понимаю.

568
 И, не получив ответа у карлика, король предпочел обра-
титься к тому, кто был в телеге:
— Скажите, рыцарь, как вас освободить?
— Любезный сеньор, только если какой-нибудь рыцарь
по доброй воле заменит меня.
— Вам нелегко будет его найти, — проронил карлик; и,
настегивая коня, он повез по всем городским улицам телегу
и рыцаря, которого по пути забрасывали грязью и старыми
башмаками.
— Вот теперь, — сказал король, — мы можем пойти за
стол.
Мессир Гавейн возвращался из покоев королевы. Ему
поведали это приключение; и он припомнил, как посадили в
телегу Ланселота; отчего он и проклял придумавшего телегу.
Когда же все они были за столом, рыцарь из телеги явил-
ся и, не говоря ни слова, попытался занять место среди про-
чих. Но тут каждый принялся отталкивать его как недостой-
ного сидеть между честными людьми. Он прошел все ряды:
всюду тот же отказ. Тогда он взял салфетку и пошел садиться
с оруженосцами; но и там его приняли не лучше, и пришлось
ему пойти вкушать пищу снаружи, у дверей.
Когда мессир Гавейн увидел его в таком небрежении, он
встал, подошел прямо к нему и сел с ним заодно; ибо, в конце
концов, это рыцарь, сказал он. О поступке мессира Гавейна
одни отозвались лестно, другие дурно; король послал спро-
сить у него, не боится ли он уронить честь Круглого Стола.
— Доложите монсеньору королю, что если для меня по-
зор трапезничать с рыцарем из телеги, так то же будет со
мною и потом, когда я сяду с Ланселотом.
Королева слушала, не подавая виду; но король ничего
не уразумел из ответа своего племянника. Когда отобедали,
рыцарь из телеги встал и сказал мессиру Гавейну:
— Сир, премного вам благодарен! я вижу теперь, что
меня не обманывали, превознося вашу учтивость.
Он вернулся к себе домой, облачился в полные доспехи,
сел на коня и направился со своим оруженосцем в королев-

569
скую конюшню: там он взял одного из лучших коней, уже
оседланного, передал своего оруженосцу и вновь предстал
перед Артуром.
— Сир король, — сказал он, — да хранит вас Бог! Если
ваши рыцари бранят мессира Гавейна за то, что он со мною
поел, я буду защищать его против лучшего из них. Я взял у
вас одного из коней; когда представится случай, я взамен
добуду вам других.
Затем, заметив мессира Гавейна, сказал мимоходом:
— Поминайте, монсеньор, как мы обедали вместе.
— Я этого не забуду, и вам нечего меня опасаться 1.
И вот все рыцари в великом удивлении и смятении, а
пуще всех король. Сагремор пошел облачаться в доспехи,
сел верхом и поскакал по следам рыцаря; и то же сделали
Лукан-бутельер, Бедивер-коннетабль, Грифлет сын До и
Кэй-сенешаль. Сагремор догнал телегу, когда она прибли-
жалась к Лесному броду, названному так за то, что он вел от
побережья Камалота ко входу в лес.
Рыцарь остановился перед бродом; на другом бере-
гу виднелись в ожидании его сорок рыцарей и несколько
оруженосцев из его свиты. Увидев, что скачет Сагремор, он
пришпорил коня в его сторону; удар был жесточайший. Са-
гремор поломал свою глефу и выпал из седла. Рыцарь из те-
леги поймал коня за поводья и увел к своим людям. Затем он
сказал, вернувшись к Сагремору:
— Сир рыцарь, передайте королю, что у меня есть для
него первая добыча, но не последняя.
— Как! Вы уже не хотите сражаться?
— Нет; ведь вы пеший, а я конный: силы не будут равны.
Сагремор вернулся, пунцовый от стыда и гнева. За ним
явился Лукан-бутельер; за Луканом — Бедивер-коннетабль,
потом Грифлет; всем им был оказан тот же прием, что и Са-
гремору, и они вернулись пешими, как он. Рыцарь телеги был
уже недалеко от леса, когда Кэй доскакал до половины пути,
1
Нельзя было честно вызвать на поединок того, с кем разделил тра-
пезу. (Прим. П. Париса).

570
призывая его вернуться. Тот не заставил повторять дважды:
он развернулся к сенешалю, глефой ударил ему по низу щита
и столкнул его в воду, откуда тот вылез изрядно промокший,
вволю хлебнув воды. С переломанными членами он вернул-
ся к королю, уже и без того донельзя огорченному.
— Видите, — сказал Гавейн, — в вашем доме водятся
срамники и похуже, чем этот рыцарь.
Король еще не остыл от своей досады, когда увидел, что
телега возвращается, ведомая все тем же карликом; но вме-
сто рыцаря ее скамью занимала девица, которая подошла
под самое окно.
— Король Артур, — сказала она, — меня уверяли, что все
отверженные могут найти у вас помощь и покровительство;
но вышло обратное: вы отвергли одного из лучших на свете
рыцарей за то, что его возили в телеге. А чести и выгоды вам
будет с этого — убыль шести ваших лучших коней, поскольку
я не вижу, кто бы высадил меня отсюда.
— Сударыня, — спросил мессир Гавейн, — как вас выса-
дить?
— С помощью рыцаря, который пожелает занять мое
место.
Не отвечая, Гавейн запрыгнул в телегу, девица сошла, и
несколько вооруженных рыцарей подоспели помочь своей
даме сесть на отменного ездового коня. Прежде чем уда-
литься, она еще добавила при королеве:
— Король Артур, тебе не следовало так дурно принимать
рыцаря телеги; более того, ты бы верно поступил, сам за-
няв его место, ибо он туда взошел единственно из любви к
Ланселоту, а тот сел в нее лишь для того, чтобы вернуть тебе
твою супругу, которую я вижу здесь. Знаешь ли ты, кто этот
победитель рыцарей Круглого Стола? Это юнец то ли пят-
надцати, то ли восемнадцати лет, посвященный в послед-
нюю Пятидесятницу, кузен Ланселота: это брат Лионеля, ко-
торый пустился на поиски Ланселота и понапрасну тратит
силы, надеясь найти его.

571
 CXI
на завершала речь, когда рыцарь телеги появил-

О ся вновь: оруженосцы ехали следом, ведя в пово-

ду коней Сагремора и прочих. Он спешился, снял
шлем и подошел преклонить колени перед королем.
— Сир, — сказал он, — я вам возвращаю ваших коней; но
было бы позволительно ожидать от вас большей любезности.
Король оказал кузену Ланселота наилучший прием; он
принял его в содружество Круглого Стола и спросил его имя.
— Меня зовут Богор Изгнанник, — сказал он.
— А что за девица представила вас королю? — спросила
королева.
— Та, что нас воспитала, Ланселота, Лионеля и меня.
Тут королева горько пожалела, что не задала роскош-
ный пир в честь Владычицы Озера, которая одна была спо-
собна ее утешить. Она потребовала своего коня, обещая себе
сделать все возможное, чтобы ее догнать. Король вызвался
ее сопровождать; посреди города они повстречали мессира
Гавейна, которого злобный карлик вез в телеге. Они велели
остановиться; королева взошла туда первой, за нею король,
затем многие рыцари его дома. С этого дня не стало позор-
ным садиться в телегу; в каждом городе сохранили по ста-
рой загнанной кляче, без ушей и хвоста, и на ней возили тех,
кто поступил против чести.
Королева, король и прочие рыцари не остались в телеге
после того, как оттуда вышел мессир Гавейн. Что же до коро-
левы, она имела счастье догнать Владычицу Озера, которая
легко простила ей, что та ее не узнала. Королева не премину-
ла спросить, не знает ли она что-нибудь о Ланселоте.
— Да, он в добром здравии, но в плену. Если вы будете
на первой ассамблее, которая состоится в королевстве Логр,
вы там его увидите.
Эта весть утешила королеву. Не в силах удержать Вла-
дычицу Озера, она вернулась сказать королю о том, что уз-
нала про Ланселота, не добавляя, что он будет на ближайшей

572
ассамблее. Однако она уговорила короля огласить турнир у
границы Горра.
— Близится срок поединка Мелеагана, — сказала она, —
все недавно обретшие волю желают, чтобы им позволили
выказать свою доблесть; возможно, они и скажут нам, что
стало с Ланселотом.
Король уступил ее настояниям: он велел созвать ас-
самблею через двадцать дней в Помеглее. Грамоты и посла-
ния были разосланы во все концы, дабы ни один рыцарь не
остался в неведении. Теперь нам надобно вернуться к Лан-
селоту.

CXII
н возбудил живое участие в сенешале Горра, кото-

О рый его стерег; и еще более нежное чувство в сене-

шалевой жене. Пока он пребывал в плену, ему не
было отказа ни в чем, на что вправе надеяться узник. Он мог
даже пойти потолковать с окрестными жителями, и так он
услышал не без горечи, что оглашена грядущая Помеглей-
ская ассамблея. Сенешалю часто доводилось покидать замок
и оставлять его на попечение своей супруги. Довольная, что
может облегчить тяготы узника, она обыкновенно разделя-
ла трапезу с Ланселотом и охотно говорила с ним о ратных
делах и подвигах. Чем более близился день ассамблеи, тем
печальнее на ее глазах становился рыцарь. Она решила уз-
нать причину его печали и стала уговаривать его поделиться
с нею ради того, что ему всего дороже.
— Госпожа, — ответил он, — когда вы меня так заклина-
ете, вы вынуждаете меня говорить. Знайте же, что я не стану
ни есть, ни пить, если не поеду на ассамблею, о которой было
объявлено. Я бы вам ничего этого не сказал, если бы вы меня
не приневолили.
— Сир, а в случае, если вас кто-нибудь туда снарядит, вы
сумеете его отблагодарить?
— Да, всем, что могу отдать.

573
 — Ну что же, обещайте мне дар, который я намерена у
вас просить, и я вас туда отправлю, с добрыми доспехами и
добрым конем.
— О! дарю вам его от всего сердца.
— Знайте же, Ланселот, что вы одарили меня своей лю-
бовью.
И вот он в превеликом смущении; он молчит, размыш-
ляя, что если он откажет, то не бывать ему в ассамблее; если
же согласится, то подарит то, что дарить уже не властен.
— Ну, так что же, — спросила дама, — вы согласны?
— Госпожа, я вам от души отдам все, что мне принад-
лежит.
Она увидела, что он зарделся, и подумала, что стыд ме-
шает ему сказать дальнейшее. Она немедленно распоряди-
лась насчет коня и доспехов. Миг отъезда настал: она свои-
ми руками облачила его и взяла слово, что он вернется, как
только сможет вырваться из битвы.
Он прибыл на равнину, где проходила ассамблея, и на-
шел приют недалеко от того места. Королева в окружении
дам и рыцарей поднялась на вышку, откуда ей открывался
прекрасный вид на все предстоящие бои. Начались игры,
скачки, схватки; лучшими были Додинель Дикий, Гахерис и
Агравейн — братья мессира Гавейна, Ивейн Побочный и Бо-
гор Изгнанник.
Ланселот остановился под вышкой, глядя не на бойцов, а
на королеву. Он взял с собою одного оруженосца, нагруженно-
го копьями. Что до королевы, глаза ее выражали досаду, ища
среди противоборствующих своего друга и не узнавая его.
Наконец один рыцарь, несший алый щит с тремя серебряны-
ми чашами1, вырвался вперед остальных и сошелся вначале с
Элином-Королем, доблестным рыцарем, братом короля Нор-
тумбрии. Они обменялись яростными ударами, Элин сломал
свое копье; Ланселот, а это был он, жестоко сбил его наземь,
к великой радости рыцарей Горра. Затем он спешил еще не-
Эти доспехи были и не те, что обычно носил Ланселот, и не сенеша-
1

ля Горра: иначе его бы слишком легко узнали. (Прим. П. Париса).

574
скольких рыцарей, и среди них одного из славнейших бой-
цов-состязателей, Кадора Иноземца. Все подняли крик, все
бурно приветствовали неведомого рыцаря. У него осталось
еще одно копье; он потребовал его у слуги и взялся за другого
бойца, сенешаля короля Клодаса Пустынного. Копье сенеша-
ля поломалось в щепы; Ланселот угодил ему в самое горло;
острие проникло ему в зев, и он рухнул на поле, простершись
во всю длину копья. Земля обагрилась кровью.
— Он умер, — поднялись крики вокруг.
Довольный исходом своего копейного боя, Ланселот
спросил оруженосца:
— Кто это, которого я ранил?
— Это сенешаль короля Клодаса Пустынного; живым его
уже не подняли.
— Воистину, все к лучшему.
И тут же он выхватывает меч, бьет направо и налево, то
острием, то гардой, срывает шлемы, рубит щиты, пронзает
кольчуги, налегает и конем, и телом, так что никто не знает,
чему более дивиться: его силе, его ловкости, его нежданным
и скорым изворотам.
— Поистине, — сказал мессир Гавейн, — никому не под
силу творить такие подвиги, кроме Ланселота. Вы не нахо-
дите, госпожа?
— В самом деле; но, чтобы не было сомнения, надо по-
дождать до конца.
Она подозвала одну из своих девиц (ибо после кончины
госпожи Малеотской ей пришлось избрать себе другую на-
персницу).
— Пойдите к этому рыцарю, — велела она, — скажите,
пускай теперь он бьется так же скверно, как славно бился до
сих пор; этого требует дама, так огорчившая его, прежде чем
так вознаградить.
Ланселот, едва приняв послание, потребовал новое ко-
пье и выступил против одного рыцаря, который тотчас уло-
жил его ударом на круп его коня. Он еле поднялся и двинулся
в гущу боя; но вместо того, чтобы биться, ухватился за кон-

575
скую гриву, будто боялся упасть. Потом он поник головой и
обратился вспять, видя, что другие на него наступают, и тем
навлек на себя смех и проклятия всех рыцарей и герольдов.
Он приехал домой, освистанный теми, кто поначалу
восхищался его доблестью. На ассамблею следующего дня
он явился с еще не подвязанным шлемом, так что один ге-
рольд, видевший его не раз при дворе короля Артура, узнал
его. Только он надел шлем, как тот возгласил: «Вот кто поле
локтем измерит!»1. Бесстыдники и грубияны начали было
потешаться над ним, но вдруг посреди боя увидели, что он
выбивает из седла любого рыцаря, какой попадется ему под
руку. Никто уже не смел посягать на него. Тогда королева
вновь дала ему наказ ничего не делать по-доброму. Он тут
же стал себя вести хуже некуда, и так до полудня; с этого часа
королева велела ему сражаться лучше: роли переменились,
и уже ничьи подвиги не могли его затмить. С наступлени-
ем ночи он отбросил свою глефу и вернулся домой. Во всей
ассамблее уже не было сомнения, что это Ланселот и что он
хотел поглумиться над бойцами, когда столь злонамеренно
себя держал. Он поспешил вернуться в замок, где был плен-
ником, и как только снял доспехи, пошел к сенешалю. Тот
заметил его отсутствие и умирал от страха, что упустил его.
Если бы он только мог поверить, что жена его снарядила
Ланселота, чтобы тот показался на турнире, он бы никогда
ей этого не простил.

Особое выражение, не раз используемое на турнирах в смысле: вот

1

кто проскачет вдоль ограды, как будто измерив ее своим копьем. Годфруа
де Ланьи добавляет:
И знайте, в первый раз звучало
«Вот кто измерит локтем поле»!
Так говорить теперь пристало.
Такой урок нам преподал
Наш мэтр, он первый так сказал.
Этот мэтр — Кретьен, чье творение завершил Годфруа. Но автор про-
зы сделал это раньше Кретьена. (Прим. П. Париса).

576
 CXIII
елеаган вскоре узнал, что он показывался там,

М и оттого почувствовал жгучую досаду. Он велел

соорудить прочную башню на границе с Уэль-
сом, уверив своего отца, что она поможет лучше держать
оборону на подступе к Горру. Ее воздвигли посреди болота,
и ей не страшны были ни орудия, ни камнеметы, ибо болото
было столь глубоко и обширно, что нечего было и думать его
преодолеть. Туда и отвезли Ланселота. Еду ему передавали
в небольшой бадейке, а поскольку в башне было лишь одно
узкое окно наверху, стражник, которому доверили ее охра-
ну, каждый день бросал в бадейку веревку, чтобы привязать
корзину с пропитанием для узника и для него.
Покончив с этим и заперев туда Ланселота, Мелеаган
подался в Лондон, где пребывал король Артур.
— Сир король, — сказал он, — вы знаете, что я отвоевал
королеву у вашего сенешаля. Ланселот явился требовать ее
обратно; между нами был поединок: я позволил ему увез-
ти королеву при условии, что мы возобновим бой в вашем
присутствии, когда я вызову его; королева же поклялась, что
уедет со мною, коль скоро он не сможет ее защитить. Я при-
шел требовать от Ланселота, чтобы он исполнил свое обеща-
ние; он непременно появится, если он такой славный ры-
царь, как о нем говорят.
Король оказал Мелеагану добрый прием, из почтения к
его отцу, и сказал ему:
— Мелеаган, Ланселота здесь нет; когда увозили короле-
ву, исполнился уже почти год, как я его не видел. Вы, очевид-
но, знаете, что вам надо делать.
— Что мне делать, сир?
— Ждать сорок дней; и если Ланселота не будет, возвра-
щаться в свою страну и приехать снова в конце года. Если
Ланселот так и не явится, вы имеете право забрать королеву.
Мелеаган обещал это сделать; и он выждал сорок дней.
Но на этом мы покинем его, дабы обратиться к другой осо-

577
бе, близко с ним связанной, по крайней мере, что касается
кровных уз.
Вы не забыли ту девицу, что требовала и получила голо-
ву рыцаря, которого Ланселот иначе бы помиловал. Она на-
деялась найти случай, чтобы отблагодарить его за эту неслы-
ханную любезность, а с другой стороны, она желала учинить
месть Мелеагану, своему единокровному брату, который
убедил короля Бодемагуса оставить ей лишь малую долю ее
материнского наследства. Когда она узнала, что Ланселот в
заточении, она не усомнилась, что он стал жертвой некоей
измены. А когда она увидела башню, недавно построенную
Мелеаганом, то догадалась, что она воздвигнута для ее ге-
роя. Надежда утолить сразу и свою признательность, и свою
ненависть1 придала ей хитроумия и прозорливости. В юно-
сти она давала пропитание жене стражника, охранявшего
башню, и была уверена, что может на нее положиться. И вот
она пошла к ней, выказала ей более обыкновенного свою
приязнь, а под конец напросилась погостить у нее, в их до-
мике на краю болота, коим была окружена башня.
Она увидела, каким путем доставляют пищу Ланселоту,
и уже помышляла лишь о том, как вызволить узника. Од-
нажды ночью, когда все уснули, она со своими служанками
пришла к тому месту, где была привязана бадейка: корзина,
которую должны были завтра отослать, находилась там же.
Она отвязала бадейку, переправила ее к основанию башни и,
навострив слух, услышала, как горько сетует узник.
— Ах, мессир Гавейн! — говорил он, — если б вы, подобно
мне, были пленником, то не было бы такой башни или кре-
1
Годфруа де Ланьи, не упоминая причин, по которым здесь оказа-
лась замешана сестра Мелеагана, делает необъяснимой эту враждебность
сестры к брату на благо рыцарю, которого она вроде бы никогда и не ви-
дела. Он говорит всего лишь:
Среди рассказа моего
О ней сказал пока немного.
(Стих 6384).
Еще одно веское доказательство первичности романа в прозе. (Прим.
П. Париса).

578
пости, куда я не зашел бы, разыскивая вас. А вы, моя госпо-
жа, как же вы будете опечалены, узнав о моей смерти!
Девица дергала корзину, пока Ланселот, услышав это, не
высунул голову в проем окна.
— Ланселот, Ланселот! — позвала она.
— Кто вы?
— Подруга, сострадающая вам и затеявшая вас освобо-
дить 1.
Тут она навязала на тонкую веревку, которой поднима-
ли корзину, веревку потолще; Ланселот забрал ее себе. Он
прочно закрепил ее внутри и соскользнул в бадейку, а оттуда
перебрался в дом стражника. Девица уложила его в соседнем
с ней покое, а наутро он облачился в лучшее девичье платье,
сел на ее коня и уехал на виду у всех домочадцев, которые
не догадались, кем же была спутница их дамы. Так они до-
стигли замка, где она жила обыкновенно. Ланселот оставал-
ся там несколько дней, дабы оправиться от той злополучной
жизни, какую он влачил в башне. Девица знала, что Мелеа-
ган при дворе короля Артура ждет, когда истекут назначен-
ные ему сорок дней. Когда вернулся гонец, посланный ею,
Ланселот уже был полон сил и доброго здоровья. Она велела
приготовить ему доспехи и боевого коня.
— Сир, — сказала она, — у вас на исходе последние из
сорока дней; способны ли вы отомстить за нас тому, кто так
вероломно вас пленил, как вам удалось это с тем, чью голову
вы мне подарили? Ныне Мелеаган для меня — самый нена-
вистный человек на свете: с тех пор, как он причинил мне
столько бед, он мне не брат. Он разлучил меня с любимым,
он лишил меня наследства. Не удивляйтесь, что я жажду ото-
мстить ему за все его коварство.
Король созывал свой двор в Карлионе, когда Мелеаган
прибыл во всеоружии и надменно заявил, что если никто не
явится на поединок с ним, ему ничего не остается, как вер-
1
Сестра Мелеагана весьма напоминает ту девицу, что пришла на по-
мощь мессиру Гавейну в Печальной башне. (См. Ланселот, т. II, стр. 451 и
далее). (Прим. П. Париса).

579
нуться в Горр. Тогда Богор Изгнанник предложил себя вме-
сто своего кузена.
— Я бы предпочел Ланселота, — сказал Мелеаган.
— Вполне возможно, — ответил мессир Гавейн, — но
что-то сдается мне, что если бы Ланселот тут был, вы бы не
так рвались в бой.
— Ошибаетесь, — ответил Мелеаган, — ни с кем из рыца-
рей я так не желал бы помериться силами.
Богор Изгнанник пошел облачаться в доспехи; местом
для поединка король избрал окрестные луга. В то время как
они туда направлялись, в замок въезжал Ланселот во всем
облачении. Они с мессиром Гавейном обрадовались, узнав
друг друга. Разнесся слух о его приезде; король и королева
подошли его расцеловать, и все рыцари чествовали его на-
перебой.

CXIV
елеаган наблюдал за его приближением не без

М доли тревоги.
— Мелеаган, Мелеаган, — сказал ему Лан-
селот, — вы давно требовали поединка: вы его дождались,
когда уже перестали печься об этом из-за Болотной Башни,
куда вы меня заперли обманным путем. Я оттуда выбрался,
благодарение Богу и той, что открыла мне дверь. Но я не дам
вам времени покарать ее за любезность, оказанную мне.
Они въехали на ристалище; там протянули барьеры. Не
тратя времени даром, они пускают галопом коней и осыпают
друг друга градом мощных ударов. Глефа Мелеагана ломает-
ся первой; Ланселот вонзает свою в его щит; она проникает
до самой руки и прибивает руку к кольчуге. Вот Мелеаган
опрокинут на луку седла, а затем и сброшен под брюхо коня.
Покончив с этим, Ланселот покинул седло, обнажил меч и,
держа перед собою щит, набросился на Мелеагана, который
успел подняться. Удар следует за ударом, шлемы искрятся,
щиты расколоты, кольца осыпаются с кольчуг, кровь оба-

580
гряет их руки и плечи. Так они бьются почти три часа. Но к
полудню Мелеаган начинает слабеть, его одолела усталость.
Ланселот же, словно удвоив силы, извергает потоки крови
у него изо рта и из носа, он толкает его и теснит. Короле-
ва заранее рада увидеть тот миг, когда Ланселот отомстит
за бесчестие, коим едва не запятнал ее Мелеаган. Наконец
Ланселот заносит обеими руками меч, вот-вот он обрушит
последний удар: тот хочет избегнуть его, заново бросаясь на
грозного соперника; но умбон щита сбивает его на землю
плашмя. Ланселот вскочил ему на грудь, сорвал шлем с голо-
вы и откинул прочь забрало.
— Пощады! Пощады! — возопил Мелеаган; Ланселот не
желал ничего слушать. Подоспел король Бодемагус и стал
заклинать победителя помиловать его сына: мольбы эти
были тщетны. Мановением руки королева велела не щадить
его более.
Мелеаган в ужасе отшатнулся; Ланселот настиг его и
последним ударом меча отбросил его голову на ристалище.
Пока он вкладывал в ножны клинок, к нему подъехал Кэй и
сказал, снимая с него щит:
— Сир! Целый мир приветствует вас, красу и цвет всего
рыцарства!
После Кэя подошел король Артур и обнял Ланселота, не
дожидаясь, когда с него снимут доспехи. Он пожелал сам
отвязать его шлем, а когда передал его мессиру Ивейну,
тот расцеловал победителя в уста. Подбежал Гавейн с рас-
простертыми объятиями, потом королева, пытаясь скрыть
безмерную радость. Среди ликующих возгласов его повели
во дворец. Король велел расставить столы и, дабы воздать
Ланселоту почести как самому доблестному рыцарю, по-
садил его на возвышение рядом с собою и в равновеликое
кресло. Ланселот пытался этого избегнуть, но был вынуж-
ден уступить воле короля и той, которой он не в силах был
отказать ни в чем.

581
 CXV
астолье их еще длилось, когда они увидели, что к ко-

З ролевскому креслу дерзко подъезжает высокий всад-

ник на коне, облаченный в алые доспехи. Он никого не
приветствовал; но, обведя взором всех баронов, сидевших за
трапезой, он воскликнул:
— Где Ланселот, изменник Ланселот, худший из худ-
ших; тот, кто убил монсеньора Мелеагана, сына короля Бо-
демагуса? Где он, похититель чести страны Горр, кто, не-
взирая на мольбы славного короля, подло убил лучшего из
рыцарей? А ведь он обещал его помиловать, и ему более,
чем кому-либо, пристало держать слово, если он не забыл
все почести, каких он удостоился наряду с королевой Гви-
неврой от короля нашего Бодемагуса. Лучше бы он при-
помнил Клодаса и требовал с него ответа за гибель короля
Бана, своего отца, за утрату наследства короля Богора, сво-
его дяди, за беды, постигшие его мать и его тетю, до того
доведенных, что они укрылись в лесах! Это Клодаса должен
он умертвить, а не монсеньора Мелеагана, никогда не на-
несшего ему ни капли вреда.
Ланселот, до крайности смущенный подобными речами
неведомого рыцаря, опустил голову и не нашелся что отве-
тить. Про себя же он подумал, что упреки эти небезоснова-
тельны, если он так долго медлил с местью тому, кого должен
винить в смерти своего отца и в падении своего рода. «По
крайней мере, — говорил он себе, — хоть и запоздалая месть,
но она придет». А молодой Богор вздрогнул, когда услышал
отцовское имя, произнесенное вслух. Рыцарь же добавил,
видя Ланселота столь безответным:
— Сир король, вы прослыли самым честным из людей;
как же вы принимаете за своим столом самого бесчестного
из рыцарей?
Тут Ланселот резко поднялся с кресла.
— Сир рыцарь, — сказал он, — вы не слишком учтивы,
так оскорбляя меня прилюдно.

582
 — Да покинет меня Бог, — отвечал тот, — если я не впра-
ве наговорить вам вещей и похуже, когда вы подло убили
моего кузена Мелеагана.
— Разве я убил его исподтишка; разве не бросал он мне
вызов дважды перед всеми рыцарями, чуть ли не вынудив
меня его победить? Правда, он не предполагал меня здесь
найти, после того как завлек меня в западню и бросил в не-
приступную башню, спасибо доброй девице, которая выру-
чила меня оттуда!
— О! Клянусь святым крестом! мы знаем, о ком вы
толкуете! Это та, что с вас уже истребовала голову славно-
го Аглута, рыцаря, стоявшего в дозоре у Моста-Меча. Она
умрет за это, изменница.
— Клянусь святым крестом! — ответил Ланселот, — ей
нечего бояться вас, пока я жив. А если кто-либо посмеет
меня обвинить, что я подло поступил с Мелеаганом, я сумею
заставить его взять свои слова обратно, когда мы выйдем
один на один.
— А я повторяю, что, убив его после того, как он запро-
сил пощады, вы поступили вероломно, и я готов это утвер-
ждать и при любом другом дворе, кроме этого, если вдруг вы
посмеете туда явиться.
— Нет на свете такого двора, где я не был бы готов по-
клясться, что с моей стороны, по крайней мере, там не было
ни тени вероломства.
— Решитесь ли вы утверждать это перед баронами коро-
ля Бодемагуса?
— Безусловно, и от чистого сердца.
— Так встретимся в стране Горр через месяц, на день
Магдалины1? Сам-то я там буду, если не умру или не попаду
в плен.
— Равно как и я там буду, если смерть или плен меня не
остановят.

1
В католической традиции — 22 июля. (Прим. перев.).

583
 Алый рыцарь удалился, а Ланселот с соизволения ко-
роля Артура снова занял свое кресло. Тогда все стали воз-
мущаться дерзостью чужеземца, который без повода и при-
чины явился припомнить Ланселоту неотомщенную смерть
его отца.
— Да покинет меня Бог, — промолвил тогда Ланселот, —
если я, как только исполню свой поединок с этим рыцарем,
замыслю что-либо еще, кроме как низвергнуть и убить
Клодаса.
Тут он огляделся и заметил одного рыцаря, о коем речь
уже велась как о давнем сподвижнике его отца1.
— Банен, Банен! — сказал он ему, — подойдите сюда.
В благодарность за добрую службу, которую вы некогда со-
служили королю Бану, моему отцу, я жалую вам Пустынную
землю, ныне владение короля Клодаса; и знайте: не пройдет
и двух лет, как я убью его, если он не убьет меня.
— Ни о чем я так не мечтаю, — ответил Банен, — как о
славном побоище с Клодасом.
И он пал в ноги Ланселоту, а тот, будучи прямым наслед-
ником короля Бана, облек его властью над дарованными ему
землями. Король Артур со своей стороны обещал Ланселоту
всемерную помощь против короля Клодаса. Вошел Дагонет
и прервал их беседу, сказав, что он видел, как Алый рыцарь
уносит тело Мелеагана на роскошных носилках, провожае-
мых двумя десятками отборных рыцарей2.
— Если вам угодно, — добавил он, — я пойду у них отберу.
— Да! — засмеялся Кэй, — пойдите, я совершенно со-
гласен.
Слова Кэя весьма не понравились королю:

1
См. две первые главы Ланселота, т. I. После смерти изменника Але-
ома Клодас предлагал Банену в дар королевство Ганн, но Банен не захотел
ничем владеть от него. (Прим. П. Париса).
2
Согласно правилам судебного поединка, тело Мелеагана как по-
бежденного на ристалище полагалось поднять на вилы. Значит, уносить
это тело с почестями было противозаконно. (Прим. П. Париса).

584
 — Будь проклят ваш язык, сенешаль! Вы желаете смерти
этому бедному недоумку? Не стоит вам туда ходить, Дагонет,
сядьте! Но насколько мне было бы приятнее, если бы в этом
поединке не было нужды! не ради Мелеагана, а ради Боде-
магуса, лучшего из королей.
Как только столы были убраны, король, королева, мес-
сир Гавейн, Ланселот и Богор Ганнский сели на одно ложе,
и по желанию короля Ланселот пересказал все, что с ним
приключилось с той поры, как он отбыл на поиски мессира
Гавейна. Ему, как известно, не дозволено было ничего скры-
вать. Ученые писцы, на коих возложено было собрать это
в правдивую книгу, присовокупили сии истории к тем, что
бывали им рассказаны прежде. Затем Ланселот расспросил о
Лионеле, который давно уже уехал в надежде его разыскать.
Артур в свой черед припомнил, как Богор прибыл ко двору,
и его противоборство со всеми рыцарями его дома, и как он
принудил их сесть в телегу. Рассказ этот весьма порадовал
Ланселота.
— Милый кузен, — сказал он, обнимая Богора, — пускай
же и дальше весь мир говорит о ваших подвигах, и не оста-
навливайтесь на этом славном пути. Никогда не отказывай-
те в помощи утесняемой девице или в совете любой из них,
которой он понадобится.
— Ах, Ланселот! Я не был бы вашим кузеном, когда бы
прожил без этого хоть один день.
Неделя выдалась на редкость удачной для Ланселота.
Король оказывал ему такие почести, о каких он и не мечтал;
он вволю нагляделся на королеву, а та охотно уступала лю-
бым его пожеланиям. Однако пора ему было уезжать, что-
бы оправдаться перед Алым рыцарем. Королева простилась
с ним, скрывая слезы и горькие предчувствия. Он ехал три
дня, не находя приключений. На четвертый день, свернув
на малоезженую тропу, он заметил чуть впереди одинокого
рыцаря в дорогих и прочных доспехах, в шлеме, кольчуге, со
щитом, копьем и мечом. Он догнал его, приветствовал и на
вопрос его ответил, что он родом из Галлии.

585
 — Но вы, — спросил рыцарь, — никогда не бывали при
дворе короля Артура?
— Бывал, и даже часто.
— И вы, без сомнения, видели там королеву?
— Разумеется.
— Тогда вы можете смело сказать, что видели самую
бесчестную из дам.
— Почему же? — запальчиво воскликнул Ланселот.
— Сейчас узнаете. В бытность мою при дворе славного и
благородного короля Артура приехала верхом некая девица
с известием для короля, что Ланселот умер, моля его о про-
щении за то, что делил ложе с королевой. Девица добавила,
что она привезла свидетельство сказанному.
— И что это было за свидетельство?
— То самое кольцо, которое королева дала Ланселоту в
знак своей любви и которое он хотел вернуть ей обратно. Ко-
ролева взяла кольцо, опознала в нем свой дар и, более того,
призналась, что любит Ланселота и ни в единой просьбе ему
не отказывала. Как вам это нравится, рыцарь? Разве не тако-
ва она, как я сейчас сказал?
— Сир рыцарь, — сказал Ланселот, помолчав немного, —
вы наговорили безрассудных слов, если вы не в силах их за-
щитить.
— На свете есть лишь один рыцарь, перед которым я бы
не осмелился это повторить.
— И кто этот рыцарь?
— Это Ланселот Озерный, сын короля Бана Беноикского.
Но вот уже год, как его почитают умершим; а кроме него, я
готов утверждать перед кем угодно, что королева — самая
неверная из женщин, если взамен достойнейшего короля,
повенчанного с нею перед святой церковью, она отдалась
другому телом и душой.
— Именем Божьим клянусь! — воскликнул Ланселот, — в
этой стране немало рыцарей, которые, услышав от вас такие
речи, встали бы на защиту чести королевы против вас.
— Вы-то не из тех, я полагаю?

586
 — Откуда вы знаете?
— Если вы из тех, покажите это, ибо я стою на том, что
высказал против нее.
— Вы солгали!
— Тогда берегитесь меня!
— Вы меня тоже, — бросил в ответ Ланселот.
Тотчас они пустили коней в галоп и налетели друг на
друга. Они с ходу ударили в расписные щиты, осыпая с них
золото, лак и лазурь. У рыцаря глефа сломалась, а Ланселот
нанес ему столь суровый удар, что поверг его под ноги его
коню. Потом он забрал у него свою глефу и поставил стой-
мя у дерева, предвидя, что она еще может ему пригодиться.
Он сошел, привязал к тому же дереву коня и вернулся к ры-
царю, который успел подняться и изготовился его достойно
встретить. Каждый удар словно высекал из шлемов огонь,
ибо рыцарю мужества было не занимать; но долго выстоять
против Ланселота он не мог. Имея тридцать и более ран, он
вынужден был просить пощады и отдал свой меч.
— Мне не нужен твой меч, — возразил Ланселот, — мне
нужна твоя жизнь.
— Ах! Вольный рыцарь, помилуйте меня! Вы не можете
мне законно отказать.
— Так и быть, я тебя помилую, если ты согласишься сде-
лать все, что я скажу.
— Я согласен заранее.
— Сначала вы объявите, что моя госпожа королева —
честнейшая дама на свете.
— Да, сир, я это признаю.
— Это не все: вы безотлагательно поедете ко двору и вы-
молите прощение у королевы за все, что вы посмели произ-
нести. Если она спросит, кто вас послал, скажите, что это ее
рыцарь. И на будущее остерегайтесь говорить что-либо не к
чести и хвале королевы, если не хотите быть жестоко нака-
занным. А теперь я желаю знать ваше имя.
— Меня зовут Маргонд из Черного Замка.
— И куда вы собрались?

587
 — На турнир, который состоится завтра. Его устроят у
края этого леса рыцари Дамского замка против рыцарей Де-
вичьего замка. Оба стана будут многолюдны, с обилием сме-
лых и могучих бойцов. Я не поеду, раз уж мне надо ко двору
короля; но, сир, прежде чем расстаться со мною, не изволите
ли вы назвать имя моего победителя?
— Спросите королеву, она-то сумеет вам его назвать.
Рыцарь уехал в сторону Карадигана, где пребывала ко-
ролева, как сказали ему. Мы оставим его в пути и вернемся
к Ланселоту.

CXVI
окинув Маргонда, Ланселот проехал не так далеко,

П когда встретил оруженосца верхом на могучем коне,

в обнимку с тяжело раненным рыцарем.
— Друг мой, — спросил он его, — скажи мне, пожалуйста,
кто так изранил этого рыцаря?
— Это тот, кто стоит у Плесси, — ответил оруженосец.
— За что же?
— За то, что мой господин — рыцарь королевы Гвинев-
ры. Это Додинель Дикий, брат герцога Кларенса.
Ланселот прекрасно знал Додинеля; он спросил, далеко
ли до Плесси.
— Отсюда половина лье; если вы хотите туда поехать,
вот прямая дорога.
Ланселот пришпорил коня и вскоре оказался у высокой
башни, построенной на болоте; на соседнем лугу были рас-
ставлены четыре роскошных шатра. Дородный рыцарь в пол-
ных доспехах появился и подъехал спросить, кто он такой.
— Я из дома короля Артура.
— Если вы из рыцарей королевы, берегитесь, я вас вы-
зываю; и знайте, что вам придется сразиться не только со
мною, но со всеми моими людьми.
— Я из рыцарей королевы; но хотел бы я знать, как вы
можете ненавидеть честнейшую даму на свете.

588
 — Я ненавижу не только королеву, но и всех, кому она
по нраву.
— Клянусь Девой Марией! вы умрете, и вы, и все, в ком
я узрю ее врагов.
— Что ж, отомстите за нее, если только можете.
На том они разошлись, взялись покрепче за щиты, на-
ставили копья и налетели друг на друга. И вот щиты про-
биты, перекошены, расколоты; рыцарь даже отрубает один
угол Ланселотова щита, но глефа его ломается о петли коль-
чуги. Ланселот оказался ловчее: он разрубил щит, распорол
кольчугу, пронзил рыцарю нутро и сбросил его замертво к
шатру. Он только изымал из него кровавую глефу, когда из
других шатров выступили десять рыцарей: глефы подняты,
щиты подвешены на шеи. Ланселот развернул коня; на его
великое счастье, в те времена несколько рыцарей никог-
да бы не напали разом на одного. А потому он с легкостью
управился с первыми двумя; но в теле третьего глефа сло-
малась. Тогда, зажав рукою меч, он ринулся на остальных
поочередно. Первому он раскроил шлем, рассек наголовник
и пробил череп. Оставив мертвеца, он принялся за пятого
и сбил, оглушив его; прочие без толку налетали и справа,
и слева; ему достало резвости, легкости и мощи, а мечу его
доброй закалки, чтобы испещрить их ранами и так рассеять
по сторонам, что они отчаялись победить его и предпочли
держаться в отдалении. Пока они возвращались в свой ша-
тер, из башни выехал рослый рыцарь в черных доспехах и
выбранил их за бегство от единственного воина. Сам же он
подъехал к Ланселоту.
— Говорите мне, кто вы, — сказал он.
— Я рыцарь госпожи королевы Гвиневры.
— Сожалею; ибо вы весьма отважны.
— О чем же тут сожалеть?
— О том, что от меня вы живым не уйдете.
Он отошел к шатрам, взял там две глефы с толстыми
и короткими древками, с хорошо наточенными лезвиями;
одну он дал Ланселоту, другую оставил себе. Первый их удар

589
был донельзя жесток; черный рыцарь проломил щит, про-
рвал кольчугу, но не смог поранить тело. Ланселоту выпала
удача: пробив щит и кольчугу, он вонзил в плечо острие ко-
пья; рыцарь покатился по земле. Ланселот собирался сойти
и продолжить бой, если будет нужда; но те, кого он обратил
в бегство, вновь выходят из шатра, желая поквитаться с ним.
Ланселот идет на них с мечом в руке, первого сбивает до-
лой из седла, рубит шлемы, щиты, кольчуги и снова гонит их
вспять. Они укрылись в соседнем лесу, где он не стал их пре-
следовать. Вместо того он вернулся к черному рыцарю, ко-
торый уже наполовину привстал, и приказал, сорвав с него
шлем:
— Сдавайся, если не хочешь умереть!
Он уже замахнулся мечом и едва не ударил.
— Ради Бога, стойте, благородный рыцарь! Вот мой меч,
заберите его.
— Расскажи мне сначала, — сказал Ланселот, — откуда
идет твоя вражда к рыцарям, называющим себя рыцарями
королевы.
— Я вам скажу. В прошлом году мы с моими двумя брать-
ями ехали по лесу Эпес; это был понедельник, король Артур
был там на охоте, а королева при нем. Вскоре мы встретили
рыцаря, с которым у нас были счеты за убийство одного из
наших кузенов; нам удалось его захватить, и мы привяза-
ли его к конскому хвосту. Так мы и волокли его, когда мимо
случилось проезжать королеве. Растроганная жалостью, она
стала просить нас отвязать его, мол, мы его довольно наказа-
ли; но видя, что мы не хотим ей уступить, она сказала: «Тог-
да вы это сделаете поневоле, как-никак мои рыцари сумеют
вас заставить». Начался бой; оба моих брата в нем погиб-
ли, нашего врага освободили, и я разделил бы участь своих
братьев, если бы не предпочел бежать. Снедаемый горечью и
злобой, я доехал до этой башни, моего владения, и в присут-
ствии своих людей поклялся не давать проходу никому, кто
назовется рыцарем королевы, но предавать их смерти или
забирать в плен. Мне уже представилось немало случаев ис-

590
полнить свою месть; от нее погиб не один рыцарь, а другие
томятся в плену. Сегодня мой черед быть побежденным: в
вашей власти помиловать меня или убить; но если вы луч-
ший рыцарь на свете, как мне очевидно, то к лицу вам быть
и самым снисходительным, и самым милосердным.
— Бог мне свидетель, — сказал Ланселот, — ты будешь
помилован, только если сделаешь то, что я прикажу.
— Согласен заранее.
— Ты дашь слово честного рыцаря никогда не бросать
вызов тому, кто назовется рыцарем королевы. Более того, ты
поедешь ко двору короля Артура, предстанешь перед коро-
левой от имени ее рыцаря и сдашься ей в плен.
— Я так и сделаю, раз обещал. Но, сир, день на исходе, не
угодно ли вам сегодня остаться у меня на ночлег?
— Нет, — ответил Ланселот, — я должен поспешить, что-
бы вовремя добраться до Девичьего замка, где состоится тур-
нир. Прежде чем мы расстанемся, назовите мне ваше имя.
— Меня зовут Мелиадус Черный.
Они распрощались, и Ланселот быстро помчался по
мощеной дороге, проложенной через прекрасную равнину.
Когда спустилась ночь, он постучал в ворота одной обители.
Отшельник отворил ему, отвел коня под навес, и пока наш
рыцарь снимал доспехи, благочестивый муж пошел нарвать
в своем огороде охапку травы на постель и коню на про-
корм: ибо ни овса, ни сена у него не водилось. Никогда Лан-
селот не спал лучше, чем в эту ночь, вкусив с наслаждением
хлеба и вина, поданных ему в оной смиренной обители. На
другой день на рассвете отшельник отслужил для него мес-
су Святого Духа, а затем он облачился в доспехи, сел верхом
и простился с добрым старцем, держа путь в лес Гедеберк.
Когда он был у опушки, то заметил два раздельно стоящих
стана, где собралось более двух тысяч рыцарей. Это и была
ассамблея, о которой говорил ему Маргонд. Подъехав побли-
же, он увидел два замка, прозванных Дамским и Девичьим,
оба прекрасной наружности, разделенные широким водным
потоком под названием Оскур.

591
 Постояв немного и поглядев на них, он приблизился
к поляне, где начинался турнир. Он видел, как затеваются
многие схватки; видел и бойцов, поверженных кто более,
кто менее жестоко. Сторона Девичьего замка, будучи не
столь многолюдна, все же одолевала, благодаря двум рыца-
рям, чьи маневры и ратные подвиги наблюдал Ланселот. На
них были белые доспехи, и ни один боец другого стана не
мог противостоять их ударам. Они повернули назад, лишь
когда увидели, что соперники из Дамского замка вновь по-
кидают поле, пытаясь защитить свои укрепления. Но рыца-
ри Девичьего замка, пользуясь своим превосходством, так
близко к ним подступили, что вынудили еще отойти и по-
спешно укрыться в своем замке.
Ланселот неотрывно следил глазами за двумя рыцаря-
ми, и подвиги их пробудили в нем сильное желание позна-
комиться с ними поближе. «Не иначе как они из дома короля
Артура», — подумал он. Тут к нему подъехал оруженосец и
сказал:
— Сир, вас приветствуют дамы, которые сидят за стен-
ными зубцами, и ради того, что вам всего дороже, они же-
лают узнать, на какой стороне вы намерены биться: за Дам-
ский замок или за Девичий. Они были бы рады видеть вас
своим бойцом, и они немного удивлены, что вы все никак не
займетесь турниром.
— Друг мой, — ответил Ланселот, — передай им, что ско-
ро они увидят, на чью сторону я стану.
Оруженосец уезжал, когда появилась девица.
— Сир рыцарь, — сказала она Ланселоту, — дайте-ка мне
ваш щит.
— Э, сударыня! Что вы хотите с ним делать?
— Употребить его лучше, чем вы до сих пор.
— Каким же это образом?
— Я привяжу его к хвосту моей лошади и пущу ее бро-
дить меж двух лагерей, в честь бравых рыцарей, которые
приходят на турнир поглядеть, чем заняты другие, и не ре-
шаются в нем поучаствовать.

592
 Смущенный этими словами, Ланселот опустил голову
вместо ответа; он пришпорил коня в сторону Дамского зам-
ка и остановил его между беглецами и преследователями.
Потом, прижав щит к груди и наставив глефу, он ринулся в
гущу рыцарей Девичьего замка. Повергнув первого встреч-
ного, он сжал рукою меч и стал вершить даже более подви-
гов, чем было за обоими рыцарями противной стороны. Бе-
глецы приободрились; они потянулись за ним; они видели,
как он разит коней вкупе с седоками, рубит руки, головы,
плечи, ноги и бедра, пробивая путь свой туда, куда влечет
его конь. Ничто не могло уберечь того, кто оказался досяга-
ем для его свирепого меча: все были в изумлении; одни пали
духом, другие воспряли.
Тогда те два рыцаря, что выказывали столько отваги и
были уверены в победе Девичьего замка, появились опять и
помчались один за другим, пытаясь остановить заступника
Дамского замка. Увидев их, Ланселот развернулся; он чув-
ствовал, что в гневе, который обуял его от насмешек деви-
цы, он мог бы, пожалуй, чересчур тяжело ранить их или даже
убить; а для рыцарства это было бы весьма прискорбно. Но
вот один из них преградил ему путь и своей длинной гле-
фой ударил его довольно жестоко, так что он откинулся на
луку седла: еще немного, и он бы упал. Ланселот распрямил-
ся, взмахнул мечом и обрушил удар на шлем, раскроив его;
меч вонзился в череп. Рыцарь упал, и два десятка коней про-
неслись по его телу взад и вперед. Его напарнику почуди-
лось, что тот смертельно ранен: он решил за него отомстить
и ударил Ланселота глефой в самую грудь; петли кольчуги
не выдержали, и если бы железо не отломилось от древка,
нашему герою пришел бы конец. Ланселот же прорвал пле-
тение кольчуги и мечом проник до грудины; рыцарь выпал
из седла, и казалось, удар этот смертелен. Бойцы Девичье-
го замка, отчаявшись одолеть бойцов Дамского, вернулись
в свои укрепления. Мало-помалу тишина воцарилась над
жертвами битвы. Но Ланселота волновали два рыцаря, чьи
подвиги он сам же и прервал. Первый уже приподнялся и

593
перестал стонать, как только узнал Ланселота, когда тот по-
дошел с непокрытой головой.
— Сир, — сказал он, — приветствую вас как лучшего ры-
царя на свете! Я видел, вы не хотели напасть на меня; это я
вас принудил, и я примерно наказан за свою дерзость.
— Мне очень жаль, что я ранил вас; извольте сказать
мне, сир, кто вы такой, я прошу вас.
— Я из дома короля Артура, а зовут меня Гектор Болот-
ный; мой соратник, которого вы ранили сильнее, — это Лио-
нель, ваш двоюродный брат.
— Пресвятая Мария! — вскричал Ланселот. И, не говоря
более ни слова, он дал себя подвести к Лионелю, чья крайняя
бледность выдавала изрядную потерю крови.
— Милый друг, — сказал он ему, — я ваш несчастный ку-
зен Ланселот; я не хочу вас пережить, если окажусь причи-
ной вашей смерти.
Казалось, эти слова заставили Лионеля забыть все свои
беды.
— При виде вас я чувствую себя исцеленным, — вос-
кликнул он.
Ланселот приподнял его и стиснул в объятиях.
— Вот уже больше года, как я разыскиваю вас, — сказал
Лионель. — Слава Богу! я вас нашел. Но мне бы следовало
узнать вас раньше по вашим могучим ударам. Кто еще мог
выказать столько доблести!
Что бы ни говорил Лионель, это не успокоило Ланселота
по поводу опасности его ранений. Лионель же в свой черед
с тревогой выспрашивал его о Гекторе. Когда Ланселот его
уверил, что у того раны не смертельны, он собрал все свои
силы и добрел вместе с кузеном до постели своего друга. Но
кто бы мог описать, как ликовали Дамы по случаю победы,
одержанной их шампионами! Они вышли навстречу Лансе-
лоту, разодетые в самые пышные свои уборы.
— Приветствуем вас, — говорили они, — лучший из луч-
ших, цвет всех благородных мужей нынешних и будущих!

594
 Он согласился переночевать в их замке с обоими друзь-
ями. После роскошной трапезы они уселись с одного края
скамьи, где Ланселот охотно утолил их любопытство, пове-
дав им, как он расправился с Мелеаганом и как поехал ко
двору Бодемагуса, дабы оправдаться в обвинении, что убил
его вероломно.
— Близится срок, — сказал он, — когда я должен быть в
Видесане; и потому я уеду завтра утром. А вы, Лионель, воз-
вращайтесь ко двору короля Артура; там вы найдете своего
брата Богора, и скажите ему от меня, что никогда рыцарь не
сможет приумножить себе цену, если надолго засидится при
дворе. Коль скоро он желает, чтобы о нем заговорили, ему не
следует оставаться более суток в одном месте.
Проведя часть ночи в танцах и хороводах с дамами, Лан-
селот был препровожден на свое ложе и проспал несколько
часов кряду. На рассвете он облачился в доспехи, сел на коня
и препоручил Богу дам из замка, Гектора и своего кузена
Лионеля. Вскоре он очутился в обширном Сарпенском лесу.
Но здесь наше повествование покидает его и возвращается
к Маргонду из Черного замка и к Мелиадусу Черному, кото-
рых он отправил к королеве Гвиневре.
Маргонд прибыл в Камалот к Первому часу. По его шлему
без обода, по его истерзанному щиту, по его порванной коль-
чуге нетрудно было увидеть, что он выдержал лютую битву.
Сойдя с коня, он попросил, чтобы его проводили к королеве.
— Вы знаете, — спросила Гвиневра, — кто этот рыцарь?
— Нет; но не иначе как его отпустили за выкуп, до того
плачевный вид имеют его доспехи.
Она встала, чтобы перейти в залу. Маргонд упал ей в
ноги и взмолился о пощаде:
— Госпожа, меня послал к вам мой победитель.
Тут он рассказал без утайки, по какой причине он сра-
жался с доблестным рыцарем, который не пожелал сказать
ему свое имя, но советовал спросить его у королевы.
— Какие доспехи были у этого рыцаря?

595
 Маргонд описал их1, и, узнав доспехи Ланселота, она не-
вольно рассмеялась.
— С кем же, по-вашему, вы имели дело? — спросила она.
— Не знаю, госпожа, но, безусловно, с лучшим рыцарем,
какого я когда-либо видел.
— Вы правы, ему нет равных в мире; и потому не очень-
то благоразумно вам было при нем злословить обо мне.
Я даже удивляюсь, что он, послушав вас, оставил вас в жи-
вых. Знайте же, что это Ланселот, наш добрый рыцарь, про-
славленный стократно.
— Клянусь Святым крестом, — ответил Маргонд, — те-
перь меня не удручает, что я был побежден; напротив, для
меня великая честь на несколько мгновений скрестить ору-
жие со столь превосходным рыцарем. Я бы воздержался от
этого, если бы мог догадаться, кто он.
— Маргонд, — промолвила королева, — ради любви к
Ланселоту, вам не придется жалеть о вашем плене. Дайте
время затянуться вашим ранам, а потом возвращайтесь в
свои края таким же вольным, каким всегда и были.
Он поблагодарил королеву, и она удалилась, препору-
чив его Богу.
В то время как Маргонда еще держали при дворе для по-
правки его здоровья, туда прибыл Мелиадус Черный, пред-
стал перед королевой и признал себя пленником ее рыцаря.
Он поведал о своем злоключении и о пагубном обычае, ко-
торый он завел у своего дома в Плесси. Вместо того чтобы
этим оскорбиться, более чем заслуженно, королева оставила
его при своем доме, зная его как доброго рыцаря. С той поры
Мелиадус совершил множество подвигов, принесших ему
великую славу. О них еще будет речь в книге о Граале2, когда

1
Тогда он носил позолоченный щит с лазурным полем, украшенным
тремя прорезными ромбами. (Прим. П. Париса).
2
Я полагаю, что автор Ланселота и Поисков Грааля мимоходом поза-
имствовал из стихотворной легенды о Тристане (которая гораздо старше,
чем прозаический роман Тристан) имя отца Тристана, Мелиадуса Черно-
го (изначально Мериадека). Пересказу подвигов Мелиадуса посвящены

596
начнется повесть о войне, которую Ланселот повел с Клода-
сом Пустынным, дабы отомстить за смерть своего отца, ко-
роля Бана Беноикского.
Не прошло и недели, как ко двору явились Лионель и
Гектор. Слушая рассказы о новых подвигах Ланселота у Дам-
ского замка, король Артур не уставал повторять, что по му-
жеству и достоинству его не сравнить ни с одним из ныне
живущих рыцарей.
— Но у меня душа болит о том, — добавил он, — что он
вечно странствует; ибо немало есть людей, которым хоте-
лось бы сжить его со свету, по причине его великих рыцар-
ских заслуг.
Лионель прилежно передал своему брату Богору настав-
ления Ланселота; и Богор выслушал их не без стыда.
— Монсеньор Ланселот прав, — сказал он, — в праздно-
сти никак нельзя надеяться приумножить себе цену.
И тотчас, придя домой, он велел облачить себя в доспехи,
кроме головы и рук, а после вернулся проститься с короле-
вой и королем. Что же до Лионеля, он вынужден был остать-
ся, чтобы дать время зажить своим ранам. Вот о Богоре и о
том, что с ним случилось, нам и следует теперь поговорить.

CXVII
огор пустился по дороге, ведущей в королевство Горр,

Б в надежде встретить Ланселота. Проехав два дня безо

всяких приключений, он углубился в лес Ландон,
чтобы меньше пришлось терпеть полуденный зной; ведь
это было накануне дня Св. Иоанна Кипящего1. Едва только

многие главы Поисков Грааля и первая часть романа Гирон Учтивый, сочи-
ненного в конце тринадцатого века, существенно позже романа о Триста-
не. (Прим. П. Париса).
1
Легенда о том, что евангелист Иоанн был погружен в кипящее мас-
ло и вышел оттуда невредимым, возникла во II веке. Истоки ее припи-
сывают Тертуллиану. Возможно, именно этот святой Иоанн упоминается
здесь, хотя по хронологии романа дело происходит в июле, а в современ-

597
он снял шлем, как ему повстречалась прекрасная девица,
которую он не замедлил приветствовать. Она взглянула на
него и, сраженная его красотой, молодостью и приветливым
видом, сказала:
— Сир, я не знаю, кто вы; но если доброта ваша сравни-
ма с красотой, данной вам от Бога, вас, должно быть, ценят
немало.
— Сударыня, — отвечал Богор, — вы, верно, смеетесь
надо мною; но если вы и вправду уверены в том, что гово-
рите, то красота, которая вам привиделась во мне, была бы
неуместна, когда бы ей не вторила доброта.
— Не изволите ли вы проводить меня? Вам непременно
выпадет случай показать, на что вы годны.
— Но, сударыня, если Бог дал мне доброту, упомянутую
вами, мне впору ею пренебречь, дабы не впасть в грех гор-
дыни. Однако я вас все же провожу, куда вам заблагорассу-
дится.
Под вечер они добрались до края леса и вскоре оказа-
лись возле роскошного на вид замка.
— Вы не находите, — сказала девица, — что этот замок
прочен и приятен на вид?
— Разумеется.
— А не жаль вам ту, что должна была стать его госпожой,
но оказалась лишена его?
— Я бы скорее пожалел ее, — ответил Богор, — если бы
ей пришлось оплакивать друга. Что же до утраты наследства,
ей бы надо знать, что Бог может вернуть его, и об этом ей
сильно убиваться не стоит. Но о какой госпоже вы говорите?
— О моей сестре, сир, она прекраснее и отважнее меня.
Ей принадлежал этот замок и вся округа, называемая земля
Брюйер1. Граф Алу, прежний его владелец, перед смертью

ной католической традиции день Св. Иоанна Богослова отмечается в де-

кабре. (Прим. перев.).
Коммуна в департаменте Вогез на востоке Франции, существующая
1

и поныне. (Прим. перев.).

598
передал свои угодья нам, двум его дочерям1. В самый год
его смерти наш дядя Галид, сеньор Белого замка у въезда в
Горр, приехал нас навестить и встретил у нас добрый при-
ем, по праву положенный ему. На другой день он отозвал
нас в сторонку.
— Милая племянница, — сказал он моей сестре, — я вас
сосватал.
— Кому, дядюшка? — спросила она.
— Моему сенешалю, доброму и отважному рыцарю; вы
будете пристроены как нельзя лучше.
— Дядюшка, — возразила моя сестра, — это, напротив,
самый бесчестный из рыцарей; знайте, что я скорее дам
сжечь себя заживо, чем когда-либо стану его супругой.
— И все же вы пойдете за него, — промолвил наш дядя, —
волей или неволей.
— По счастью, дядюшка, вы мне не сюзерен и не имеете
права меня неволить.
— Зато я могу поклясться, что изгоню вас из вашей земли.
Он уехал от нас, не прощаясь, и скоро явился обратно
во главе огромного войска. Из всего нашего наследия они
оставили нам единственный замок, где мы живем взаперти.
Напрасно моя сестра старалась его смягчить, Галид упивает-
ся тем, что отнял у нас. Но все же однажды нашим рыцарям
удалось похитить его сына: мы будем держать его здесь, пока
земля наша не будет нам возвращена. Нынче мой дядя оса-
дил последний наш замок и поклялся не отступать, прежде
чем ему не вернут его сына. Мы потеряли уже более сотни
рыцарей; но, к счастью, замок прочен и способен выдержать
не одну осаду.
— Спору нет, сударыня, — сказал Богор, — у вас весьма
жестокосердый дядюшка; могу ли я проникнуть в ваш замок?
— Если вам так угодно, я могу вас провести.

1
Дочери могли унаследовать отцовский надел, но при условии, что
выйдут замуж за того, кого укажет или, по крайней мере, одобрит сюзерен
или глава семейства. (Прим. П. Париса).

599
 — Ах, сударыня, я глаз не сомкну, пока не испытаю, как
люди вашего дядюшки умеют носить оружие.
Спускалась ночь, и они остановились у вавассера, одно-
го из подданных девицы. Едва занялась заря, как Богор на-
дел доспехи и осведомился, далеко ли до замка.
— Десять английских лье1, — ответила девица, — мы бу-
дем там через несколько часов; но чтобы проникнуть туда,
обманув бдительность осаждающих, нам придется подо-
ждать до вечера. Мы войдем в потайную дверь, я отопру ее с
приходом ночи.
Она еще не договорила, когда они увидели скачущих к
ним четырех рыцарей в добрых доспехах и на добрых конях.
— Я пропала! — воскликнула девица. — Видите перво-
го из этих людей? Это сенешаль, отвергнутый моею сестрой.
Он меня убьет, ежели вы не спасете меня от его гнева.
— Не беспокойтесь, сударыня; лучше возблагодарите
Бога за то, что он его доставил прямо к нам.
Богор водрузил свой шлем на место, взял из рук оруже-
носцев глефу и щит, а сенешаль в это время окликнул, узнав
девицу:
— Амида, Амида! Прекратите эту войну, или вы угодите
в плен к монсеньору, вашему дяде.
— Клянусь именем Божьим, — сказал в ответ Богор, — вы
нашли того, кто сумеет уберечь ее от этого.
— Это не вы ли, случайно?
— По крайней мере, я сделаю, что смогу.
Тотчас они пускают своих коней навстречу друг другу;
но глефа сенешаля ломается о щит Богора; Богору выпала
удача, он пробил щит и кольчугу и вонзил железо в левое
плечо: сенешаль покинул седло. Богор забрал свою глефу и
принялся за второго из трех; его он скинул замертво в не-
скольких шагах подалее. Но наконечник на сей раз остался в
ране; он обнажил свой меч, позволил двум другим рыцарям
обломать об себя их копья и одного ударил по шлему так,

1
Десять миль. (Прим. П. Париса).

600
что тот скатился с коня, а он проехал ему по телу вдоль и по-
перек, ожидая четвертого. Тот посчитал, что уместнее будет
избегнуть участи его соратников, и поспешно бежал. Вместо
того чтобы гнаться за ним, Богор вернулся к сенешалю, пока
он еле-еле вставал. Он взялся за его шлем и сорвал его с го-
ловы, призывая сдаваться, если тот не хочет умереть. Но он
был уже не в силах отвечать; Богор опустил ему забрало и
откинул наголовник кольчуги: тогда сенешаль открыл глаза;
при виде меча, занесенного над головой, он воскликнул:
— Помилуйте! Я не сделал вам ничего дурного.
— Обещай, что ты пойдешь в плен туда, куда я пошлю
тебя.
— Я пойду, куда вам угодно, лишь бы не в замок Хон-
гефорт.
— Не тот ли, что у вас в осаде?
— Да, сир; уж лучше на край света.
— В него-то ты и пойдешь по моему приказу. Ты сдашь-
ся владелице замка в плен, да скажи ей, что тот, кто тебя
прислал, к ее услугам.
— Любезный сир, пусть лучше я умру от вашей руки, чем
от ее.
— Можно и так! — отозвался Богор, вновь занося над
ним меч.
— Ах, сир, погодите! Я пойду. Но если там со мною
скверно или подло обойдутся, урон от этого будет мне, а по-
зор вам.
— Тебе нечего бояться. Поклянись своей честью, что
пойдешь.
Сенешаль поклялся, и Богор возвратился ко второму
рыцарю, который, дрожа от страха, тоже сдался ему в плен.
Оруженосцы перевязали им раны, их посадили на коней, и
они и направились к Хонгефорту.
— Вот уж правда, — сказала изумленная девица, — я не
видела ничего подобного тому, что совершили вы; теперь я
нисколько не боюсь за свою сестру; она будет свободна.

601
 Они ехали неторопливо, поскольку приходилось ждать
до поздней ночи, чтобы войти в замок. В Третьем часу они
постучали в аббатство, основанное предками девицы; там
они остановились, а сенешаля и его спутника отпустили
продолжать свой путь в окрестности замка Хонгефорт. Те
доложили Галиду, что их победил единственный рыцарь и
велел им идти сдаваться в плен владелице замка.
— Сенешаль, — сказал Галид, — не входите в замок.
— Но тогда мы станем клятвопреступниками, мы дали
слово; вы и сами бы не сделали того, что советуете нам.
— Ах, сенешаль! тебе не худо бы знать, что моя племян-
ница тебя не пощадит, что она ненавидит тебя пуще всего
на свете.
— Тут уж ничего не поделать; разве я не должен выпол-
нить обет?
Так рассудив, они окликнули стражу у ворот и вошли в
Хонгефорт. Девица узнала, что к ней прибыли два пленника;
она вышла им навстречу. Сенешаль снял шлем, отвязал меч
и бросил к ее ногам.
— Сударыня, — сказал он, — меня прислал к вам рыцарь,
которого я вчера утром встретил вместе с вашей сестрой. Он
нас победил и отсек бы нам головы, если бы мы не дали сло-
во сдаться вам в плен. Вот мы здесь, делайте с нами все, что
вам угодно.
Выслушав их и узнав сенешаля, девица почуяла, как
сердце ее затрепетало. Она порозовела и заговорила голо-
сом, дрожащим от утоленной ярости:
— Право же, сенешаль, ничто не могло меня так порадо-
вать, как ваш приход. Наконец-то вы у меня в руках, вы, из-за
кого я утратила мое наследство и мою свободу! Свяжите его
по рукам и ногам, — призвала она своих людей, — поставь-
те на стену камнемет напротив шатра моего дяди; пусть он
своими глазами увидит, как я учу его рыцарей летать.
Как она приказала, так и было сделано. Обоих пленни-
ков вложили в камнемет и метнули в осадный стан поверх

602
замковых стен. Сенешаль был еще жив, когда упал перед ша-
тром Галида, ставшего свидетелем его последнего вздоха.
Галид отдал бы половину своих земель, чтобы только не
видеть, как жестоко обошлись с его сенешалем. Он поклял-
ся учинить то же с любым из осажденных, кто попадет ему
в руки. Пока владелица замка упивалась сей омерзительной
местью, Богор с Амидой входили в потайную дверь. Она вы-
шла им навстречу и приняла Богора с живейшими изъявлени-
ями благодарности. Она проводила его в высокую залу, сняла
с него доспехи, велела принести ему алые одежды на горно-
стаевом меху, в которые помогли ему облачиться обе сестры.
— Милая сестрица, — сказала Амида, — этот доблестный
рыцарь прибыл положить конец войне, в которую нас во-
влекли. Я была бы уже мертва, если бы он своею отвагой не
вырвал меня из рук сенешаля и трех его приспешников.
Тогда девица припала к коленям Богора.
— Этот замок принадлежит вам, — сказала она, — и все,
что в нем имеется, тоже. Мы всецело ваши, душой и телом.
— Премного благодарю, сударыня, я ничего не требую и
не прошу, кроме как возможности помочь вам.
Тогда они пошли с факелами осматривать покои, пере-
ходы, террасы и редуты замка. С главной башни они увиде-
ли расположение Галидова войска. Между войском и замком
поднимался холм, на плоской вершине которого росла сосна
необычайной высоты.
— Что это за место? — спросил Богор.
— Это верхняя застава1, — отвечала Амида. — Каждый
день Галид высылает туда одного из своих рыцарей, чтобы
принять вызов от наших. Там мы побеждаем или проигры-
ваем попеременно.
— Если так, сударыня, я был бы не против, чтобы мне до-
зволили завтра выйти туда во всеоружии, и я бы мог вызвать
того, с кем пожелаю сразиться.
— Не сомневаюсь, что ваш вызов не останется без ответа.
1
Пункт обороны, выдвинутый вперед на возвышении; в отличие от
передовой заставы, которую возводили в чистом поле. (Прим. П. Париса).

603
 Возвратясь во дворец, они нашли столы накрытыми и
кушанья готовыми. Богор умылся первым, после него еще
десять рыцарей1; им прислуживали с усердием. Когда убра-
ли столы, обе сестры повели его на цветущий луг, и старшая
не могла на него наглядеться. Она дивилась красоте, данной
ему от Бога; она размышляла, сколь счастлива будет девица,
которую он полюбит.
Постели были приготовлены, Богора проводили в са-
мый красивый покой и уложили на самое роскошное ложе.
Девицы дождались, когда он уснет, чтобы оставить его од-
ного; а рано утром первой их заботой было всем сообща
прослушать мессу в капелле. После того Богор потребовал
свои доспехи; когда он подвязывал шлем, к нему подошла
старшая сестра.
— Сир, — сказала она, — дай вам Бог доброго дня, как
бывает на то Его воля!
— Благослови Бог и вас, сударыня!
— Сир, зачем вы облачаетесь в доспехи в столь ранний
час?
— Затем, что есть у меня охота наведаться на вашу верх-
нюю заставу. Выведите мне оседланного коня, — сказал он
своим оруженосцам.
Коня привели; он уже садился верхом, когда девица сно-
ва окликнула его.
— Подождите меня, — сказала она, — я мигом вернусь.
Она ушла и тотчас появилась снова, неся глефу с тол-
стым и коротким древком, с острым разящим железом; рос-
кошный вымпел из белой парчи был прибит к ней пятью зо-
лотыми гвоздями.
— Сир, — сказала она, — носите этот вымпел от моего
имени, и да пошлет вам Бог чести и радости! Если вы до-
стойны того, для кого он был создан, вам незачем опасаться
и десяти лучших рыцарей этого войска.
— Для кого же он был создан? — спросил Богор.
Очевидно, в одной и той же воде, как было принято даже в банном
1

обиходе. Еще один знак уважения почетному гостю. (Прим. перев.).

604
 — Для Ланселота Озерного; но он предпочел тот, кото-
рый носил прежде.
— Сударыня, я сохраню его ради любви к Ланселоту; вы
не могли бы сделать мне дара драгоценнее, чем этот.
Он пришпорил коня, взобрался на холм и увидел более
двух десятков глеф, прислоненных к сосне. «Вот, — подумал
он, — хорошее подспорье для поединков». Когда его заме-
тили из осадного стана, то пошли известить Галида, а тот не
мешкая позвал своего племянника.
— Бери доспехи, племянничек, — сказал он, — и ступай
ответь этому новому рыцарю на холме. Но не вздумай нано-
сить ему смертельный удар: когда ты его одолеешь, веди его
сюда; я намерен устроить над ним такую же расправу, какую
они учинили моему сенешалю.
Когда племянник был уже близок к Богору, он сказал:
— Сдавайся, рыцарь, или умрешь.
— Боже ты мой, — ответил Богор, — не для того я сюда
пришел, чтобы умирать или сдаваться. Берегитесь меня!
Они пустили в разбег своих могучих коней, затем об-
менялись крепкими ударами в щиты, расколов и разбив их
на части. Щиту Богора досталось сильнее; но кольчуга уце-
лела, а глефа племянника сломалась. Рукою более мощной
Богор пробил кольчугу и вонзил железное острие в сердце
рыцаря; того пронизала тревога, предвестие скорой смер-
ти. Завершив круг, Богор увидел, что стяг его стал багро-
вым, а не белым, как прежде. Он спешился, привязал коня
к сосновым ветвям, отложил вымпел и вернулся к рыцарю
с мечом в руке. Видя, что тот недвижим, он сорвал с него
шлем и велел сдаваться.
— Сир, — ответил тот слабым голосом, — для чего мне
сдаваться?
— Чтобы спасти свою жизнь.
— Вы можете поторопить мою смерть, но не помешаете
ей меня забрать.

605
 — Боже меня упаси ее торопить! Я собирался помочь
тебе сесть на коня, если ты согласен сдаться в плен девице
из замка.
С этими словами он оторвал полу от тонкого полотна,
надетого поверх кольчуги, перевязал тому рану, посадил его
на коня и проводил глазами, пока он спускался с холма.
Когда побежденный предстал перед девицей, она воз-
благодарила Бога за отважного заступника, ниспосланного
ей. С нового пленника сняли доспехи; но он умер на руках
оруженосцев, пока они выпрастывали его из кольчуги. Ей
было оттого и радостно, и немного грустно, ибо он прихо-
дился ей родней.
Но Галид извелся до крайности, видя, что его племян-
ник не возвращается. Он потребовал свои доспехи и хотел
уже выйти сам отомстить за него. Его людям стоило труда
его удержать: но все же он согласился выслать наверх десять
своих лучших рыцарей.
— Стойте у подножия холма, — сказал он, — и выходите
один за другим. Если первый будет побежден, второй займет
его место, пока, наконец, рыцарю из замка не придется про-
сить пощады. Но воздержитесь нападать все разом, чтобы
вас не стыдили потом.
Рыцари последовали приказу; каждый своим чередом
был выбит из седла и вынужден просить пощады. Когда пер-
вый услышал, что надобно идти в плен к девице, он сказал,
что скорее примет смерть от руки рыцаря, своего победите-
ля; по меньшей мере, смерть эта не будет позорной.
— Что вы знаете об этом? — спросил Богор.
— Знаю, что со мною поступят не более милосердно, чем
с сенешалем и его спутником, которых они вложили в кам-
немет и метнули с высоты стен к нашим шатрам.
— Возможно ли, чтобы с сенешалем так обошлись?
— Чистая правда, Богом клянусь!
— Это для меня весьма прискорбно; но, так или иначе,
вы должны сдаться девице или принять смерть от моей руки.
— Я пойду, сир; но если я умру, позор этот падет на вас.

606
 — Я знаю, и хочу тебе сказать, что в недалеком времени
твоя смерть будет отомщена. Назови мне свое имя, прежде
чем уйти.
— Сир, меня зовут Петрон.
Едва Богор расправился с шестым из этих рыцарей, как
появилась девица на роскошном ездовом коне, одетая в кра-
сивое парчовое платье и так плотно укутанная пеленой, что
на лице ее виднелись одни глаза.
— Стойте, сир, — сказала она, — и не трогайте больше
этого рыцаря.
— Почему же, сударыня?
— Я беру его под свою защиту.
— Честью клянусь, при такой заступнице ему уже нечего
бояться, ежели только он обещает впредь никогда не воевать
с владелицей этого замка.
— Я это обещаю и благодарен вам, сударыня; ваша по-
мощь пришлась мне очень кстати.
Побежденный спустился с холма; девица села подле Бо-
гора в тени сосны, но лица не открыла. Сбивая одного за дру-
гим Галидовых бойцов, Богор отсылал их в замок, к их преве-
ликой досаде. Когда дело дошло до десятого, он сказал ему:
— Сир рыцарь, я с вами сочтусь в обмен на скромную
услугу, она вам нисколько не будет стоить. Возвращайтесь
к вашему сеньору и скажите ему, что я прибыл сюда един-
ственно в надежде сразиться с ним. Я ниже ставлю отвагу,
которой он кичится, когда вижу, как он возлагает собствен-
ный бой на десять своих человек. Не лучше ли ему будет
выйти помериться со мною силой и попробовать меня одо-
леть? Вот что я вам наказываю передать ему.
— Передам непременно, — ответил рыцарь.
И он вернулся в стан: голова, руки и плечи окровавлены,
шлем помят, щит усеян дырами, куда могла протиснуться
рука. Он подошел к Галиду и сказал:
— Рыцарь с холма говорит вам, что он явился на верх-
нюю заставу единственно в надежде сразиться с вами, и он
удивлен, что вы даже не пытались отомстить за дюжину ры-

607
царей, убитых или побежденных им. А потому он вас нахо-
дит куда менее отважным, чем его уверяли.
— Господи, прости! он прав, — ответил Галид, — я слиш-
ком долго ждал.
Он требует доспехи; его оруженосцы надевают ему че-
рез верх легкую кольчугу двойного плетения; голова его
укрыта зеленым шлемом из прочной стали; на боку его до-
брый меч, светлый и разящий. Ему подводят его коня, луч-
шего из всех; безо всякой помощи он взлетает на стреме-
нах. И вот с поднятой глефой, со щитом у груди, он дал коню
шпоры и поскакал на холм, никого с собою не взяв. По его
прекрасным сияющим доспехам, по его рослому жеребцу
Богор распознал, что не иначе как это Галид. Он ринулся на
него стремглав, щит на шее, глефа на упоре. Первый свой
удар Галид направил верно, и острие насквозь пронзило
щит и вошло в кольчугу; не погнись его глефа, она бы рани-
ла Богора глубоко, а возможно, и насмерть. Но Богор угодил
ему в щит ниже умбона, прорвал кольчугу и достал до левого
бока; острие глефы прочертило в спине ряд борозд. Поломав
копья в одно время, они не затеяли новый разбег, но ярост-
но бросились друг на друга, неистово лупя кулаками; глаза
их, казалось, вылезут из орбит; затем, изнемогая, не в силах
удержаться в седлах, они упали ничком в двух шагах друг от
друга. Но Богор поднялся раньше и с мечом наголо пошел
на Галида, уже готового встретить его. Первым ударом Галид
вогнал в шлем нашего рыцаря меч на два пальца в глубину,
а он отплатил ему той же монетой. Кровь струилась сквозь
кольчужные петли, а день угасал, и нельзя было предугадать,
кому достанется победа.
Наконец, Богор начал одолевать, но тут его прервала де-
вица, которая присела посмотреть на них.
— Богор, — сказала она, — ради всего, чем вы обязаны
вашей Озерной госпоже и вашему кузену Ланселоту, обе-
щайте мне дар.
— Сударыня, вы меня так заклинаете, что можете требо-
вать что угодно.

608
 — Отдайте мне ваш меч.
— Он нужен мне более чем когда-либо; но что же, вот он.
— Хорошо! — ответила девица, — я вижу, у вас недурная
порода.
Тут Галид воспрянул духом и возомнил, что он легко
одолеет безоружного соперника. Он собрал все свои силы и
ринулся на Богора, а тот усердно прикрывался щитом и дал
ему время извести свой пыл на удары. Затем, улучив подо-
бающий момент, он метнулся вперед и умбоном щита рас-
плющил ему переносицу шлема, извергнув потоки крови из
носа. Оглушенный таким ударом, Галид упал в полузабытьи
и выронил меч. Богор им завладел, и когда, придя в себя, Га-
лид поднялся и хотел взять его обратно, он его не нашел и в
ужасе отступил на несколько шагов, загородясь хотя бы од-
ним щитом от неотвратимых ударов. Богор не терял време-
ни даром; он вконец изрубил щит несчастного Галида, усе-
ял обломками все вокруг, рассек и побил его шлем, вогнал
петли кольчуги в плоть его рук и плеч. Трижды он ставил
его на колени и будто бы ждал, пока тот поднимется, чтобы
повергнуть его снова. Наконец, верным ударом он разрубил
железные нити его шлема, уперся коленом в грудь, опустил
ему забрало и провозгласил, что снесет ему голову, если тот
не запросит пощады.
— Пощады, пощады! Я сделаю все, что вам будет угодно.
— Стало быть, ты обещаешь отдать своей племяннице
землю, отнятую у нее; всю свою жизнь ты будешь блюсти с
нею мир; ты будешь оказывать ей содействие и помощь про-
тив тех, кто вздумает лишить ее владений.
— Обещаю все это.
— Сверх того, ты к ней пойдешь и от моего имени сдашь-
ся ей в плен. Скажи ей, что у меня есть причина упрекать ее;
ибо я присылал ей сенешаля в плен, а не для казни, которой
она предала его по жестокости своей. И тем она позволила
целому свету винить меня в бесчестии. По мне, так лучше бы
клинок меча пронзил мне оба бедра.

609
 Галида с трудом усадили в седло, и он отправился в за-
мок. Тем временем Богор вернулся к девице, которая изъяла
у него меч.
— Благослови вас Бог! — сказал он. — Откуда вам знако-
мы Владычица Озера, Ланселот и я сам?
Тогда девица открыла покрывало; он узнал ту, которая
некогда в городе Ганне привела его с братом Лионелем ко
двору Клодаса1.
— Ах, Сарейда! тем паче благослови вас Бог! — восклик-
нул он и кинулся к ней с распростертыми объятиями. — Но
что привело вас сюда?
— Меня послала моя госпожа уведомить вас, чтобы вы
были в воскресный полдень, через неделю, на краю Ревант-
ского леса. Там вас ждет превосходное приключение.
Богор ответил, что одна лишь смерть может остановить
его на пути туда.
— Я просила у вас меч, — добавила Сарейда, — и знае-
те, для чего? Чтобы испытать, до какой степени самозабве-
ния вы можете дойти, угождая девичьему капризу. Теперь я
вижу: воспитание, данное вам моей госпожой, не пропало
даром; ибо вы разоружились без промедления, даже не уз-
нав, кто я такая.
Богор выслушал ее с улыбкой, и Сарейда подвела ему
коня, на которого он сел не без труда, до того он устал и из-
немог. Сойдя с холма, они отдалились от замка, поскольку
Богор не имел желания видеться снова с девицей из Хонге-
форта. Они въехали в лес Лонег. В одном малоезженом месте
они заметили шатер, растянутый у родника. У входа сидел
рыцарь, и с него снимали облачение карлик и девица. Богор
приветствовал его, тот учтиво ответил; затем Сарейда спро-
сила, не угодно ли ему будет приютить усталого, изнуренно-
го рыцаря.
— От всей души, сударыня.

1
Ланселот, т. I, главы X и XI. (Прим. П. Париса).

610
 Они спешились; подошли три оруженосца, сняли доспе-
хи с Богора и, увидев, что под кольчугой он весь окровавлен,
донесли об этом своему господину; тот его осмотрел и на-
шел, что кровь истекает из одной раны на правом боку и из
мелких порезов. Он смазал их маслом и перевязал, заверив,
что бояться нечего и что Богор не потеряет ни дня. Вечером,
выходя из-за стола, хозяин шатра спросил его, куда он едет.
— В страну Горр, на поиски славного рыцаря, мессира
Ланселота Озерного.
— Вы его ищете ему во зло или во благо? Если во зло, то
хотелось бы мне, чтобы вы его уже отыскали, тем скорее он
расправится с вами. Если во благо, я тем более желаю вам
удачи, ибо нет такой услуги, которую я не готов вам оказать
ради него.
— Знайте же, что Ланселот — мой законный господин
и мой двоюродный брат. Меня зовут Богор Изгнанник. Не
изволите ли и вы сказать, кому я обязан столь любезным
приемом?
— Меня зовут Марадот Смуглый.
Богору поставили красивое и роскошное ложе посреди
шатра; другое ложе было застелено для Сарейды. Мы оста-
вим их там ждать наступления дня и вернемся к Галиду, по-
кинутому нами, когда он въезжал в замок Хонгефорт.
Обе сестры с высоты донжона следили за всеми славны-
ми битвами своего рыцаря. Они видели, как упал Галид, и не
сомневались, что он поплатился то ли свободой, то ли жиз-
нью. Когда им доложили, что он просится в замок, они велели
звонить в церковные колокола, затеялись танцы, шествия и
хороводы. Стены замка покрыли пологами и коврами, дабы
достойнее встретить того, кто положил войне столь неждан-
ный конец. Всех обитателей, рыцарей, сеньоров и горожан
просили надеть парадные одежды, и каждый молвил в ответ:
У кого великая отрада,
Тот облачайся в наряды!

611
 Галид прибыл весь залитый кровью и спешился возле
главной залы. Он поднялся во дворец с превеликим трудом.
Затем он преклонил колени перед племянницей, отдал ей
свой меч и сдался в плен от имени своего победителя.
— Дорогая племянница, — сказал он, — я вам доставил
немало огорчений; отныне я возвращаю вам всю землю,
изъятую у вас; никогда в жизни моей я не стану с вами вое-
вать и защищу вас от всех и каждого, кто вас обидит.
Просияв от радости, девица подняла дядю с колен и
простила ему все причиненные ей злодеяния. Она велела
вывести его сына из темницы и препоручила ему.
Завершив все это, она перешла в покой, чтобы перео-
деться в самое роскошное свое платье; но Галид сказал, уга-
дав ее чаяния:
— Вы полагаете, должно быть, что сейчас придет ваш
рыцарь?
— Разумеется, сир.
— Он не придет, и он передал вам через меня, что име-
ет весомую причину для упреков. Посылая к вам сенешаля,
он заверял его, что никакого насилия быть не может; вы же
подвергли того жестокой казни, и так вышло, что по вашей
милости он нарушил слово. Он бы предпочел, говорит он,
чтобы ему пронзило оба бедра одним мечом.
Выслушав Галида, девица разрыдалась.
— Увы! Возможно ли, чтобы я по дурости своей упусти-
ла самого благородного из рыцарей! Так ли подобало мне
отплатить за его благодеяния? Но если я допустила столь
мерзостный поступок, я учиню сама над собою месть, до-
стойную этого злодеяния. Даю обет, что я уеду завтра утром
и ни в одном городе не останусь более одной ночи. Вместо
белья я буду носить на теле власяницу. Я не буду вкушать ни
мяса, ни рыбы, но только хлеб и вино. Я сяду лишь на лошадь
с обрезанным хвостом и безо всякой сбруи, кроме жалкого
веревочного недоуздка. И так я буду странствовать, пока не
найду моего рыцаря. Милая моя сестрица, вы привели его
ко мне; я доверяю вам хранить мою землю, и если доведет-

612
ся мне умереть в этом поиске, вы останетесь над нею един-
ственной госпожой.
Все, кто ее слушал, прониклись великой жалостью. Она
выбрала себе в сопровождение четырех рыцарей, семь ору-
женосцев и трех девиц. Назавтра ее сестра и дядя проводили
ее до края того леса, где провел ночь Богор. Из четырнадца-
ти персон, взятых ею с собой, не она одна сменила одежды,
и не у одной ее лошади кровоточил обрубок хвоста. На этом
рассказ покидает ее, дабы вернуться к Богору, нашедшему
приют у Марадота Смуглого.

CXVIII

ы перескажем его приключения вкратце, хоть

М
нам и жаль отнять у них тем самым частицу их
прелести.

Оруженосец, оставленный им в Хонгефорте, догнал его,

когда ночь застигла их в глухом лесу; там они переждали до
рассвета. Их стал донимать голод, оруженосец пошел на по-
иски жилья и скоро вернулся с известием, что невдалеке сто-
ят два ярко освещенных шатра. Они направились туда. Богор
вошел один в первый шатер, где собрались два рыцаря, две
девицы и два оруженосца.
— Господа, — сказал он, — не могли бы вы приютить
странствующего рыцаря, который заплутал в этом неогляд-
ном лесу и умирает с голоду?
— Милости просим, рыцарь!
Тут же двое слуг подошли снять с него доспехи, а де-
вицы приготовили им поесть. Когда они сидели за столом,
Богор услышал, что из второго шатра доносятся жалобные
причитания.
— Это девица, — сказали ему, — несчастнейшее в мире
создание, даром что дочь короля и королевы и что ее отец
еще жив.

613
 — Позвольте мне повидать ее, — сказал он.
Они зажгли два факела и проводили его во второй ша-
тер; он увидел девицу, распростертую на роскошном ложе.
Она пожелтела и исхудала, она испускала протяжные стоны.
— Отчего вам нездоровится, сударыня? — спросил ее
Богор.
— Сейчас узнаете, рыцарь.
Она откинула парчу, которой была укрыта, и обнажи-
лась до пупка. Железный пояс до того стянул ей грудь, что
выступила кровь. Другой пояс был прикован чуть пониже.
— Сир рыцарь, разве я не достойна сострадания?
Затем она поведала свою историю.
Она была дочь короля Агриппы, которого король На-
далон, брат Норгалльского короля, обвинял в гибели свое-
го второго брата. Надалон явился и взял его в осаду в замке
Рош-Набен; и, наконец, довел его защитников до крайней
степени голода. Одновременно сильный летний зной иссу-
шил в том краю все источники влаги; один-единственный
живой родник еще позволял людям Надалона продолжать
свои набеги.
— Тогда я рассудила,— продолжила дочь Агриппы,— что,
лишив их этого родника, я сумею заставить их убраться. Од-
нажды ночью я тайком вышла из замка, имея при себе пол-
ную склянку текучего яда, и вылила эту склянку в родник. С
той минуты все, кто пил из него, ощущали на себе силу яда;
более полутора тысяч человек умерло от него, и Надалон во-
лей-неволей снял осаду.
Но после того как он вскоре узнал, что это я повинна в
гибели его людей и в неуспехе его похода, он горел лишь од-
ним желанием — отомстить за себя. Я не знала, что ему до-
несли о моем поступке, и когда однажды я беспечно скакала
верхом по его землям, меня выследили, схватили и достави-
ли к нему. «Не бойся за свою жизнь, — сказал он мне, — я тебе
уготовил более долгие муки». Он велел принести эти две
полосы железа и, как видите, заковал в них мое многостра-
дальное тело. «Ах, Надалон! — сказала я ему, — ваша месть

614
непомерно жестока». — «Она не сравнится с твоим престу-
плением». — «По крайней мере, я надеюсь однажды найти
рыцаря, который бы отважился меня расковать и отомстил
вам за меня». — «Пусть так! — ответил Надалон, — но я бы
хотел распознать того, кто встанет на твою защиту». — «Це-
лый год и один день у него будет щит, который носил ваш
брат». — «А я, — сказал Надалон, — даю клятву сразиться с
этим мстителем, посмей он только явиться».
И вот, сир, я еду ко двору короля Артура в надежде найти
там того, кто решился бы высвободить меня. Но муки, пре-
терпеваемые мною, вынуждают меня ехать малыми прого-
нами; вот уже два месяца, как я в пути.
Богор спросил, согласна ли она, чтобы он ее расковал.
— Разумеется; но, прежде чем пытаться это сделать, вы
должны поклясться на святых, что отомстите за меня коро-
лю Надалону и всем, кто давал согласие меня заковать.
— Клянусь.
— Это не все: целый год и один день вы будете носить
щит, который видите здесь; если он сломается, вы замените
его другим таким же.
— Согласен и на это.
— Теперь вам можно меня расковать.
Богору пришлось употребить всю силу своих рук, чтобы
разорвать оба железных кольца. Освобожденная девица ве-
лела смазать себя мазью, которая имела свойство заживлять
плоть и рубцевать язвы. В шатре Богору поставили доброт-
ное ложе; он уснул глубоким сном, а при нем и его оруже-
носец. Наутро, прежде чем он сел в седло, девица пожелала
узнать имя своего великодушного рыцаря, чтобы передать
его своему отцу.
— Меня зовут Богор Изгнанник, — ответил он, — я кузен
Ланселота Озерного.
Затем, взяв взамен своего щита двуцветный щит Нада-
лонова брата, он простился с девицей и уехал1.
1
Эта закованная девица и следующий далее рыцарь с рукой, прон-
зенной лезвием меча, очень напоминают Мелиана Веселого, которого

615
 Оруженосец, который вскоре попался ему навстре-
чу, уведомил его, что на лугах Рубежного замка, в четырех
английских лье отсюда, король Брангор устроит неделю
турнирных боев. Всех, кто желает приумножить себе цену,
приглашают туда. Лучших укажут девицы; первейший боец
займет золотое кресло на самом высоком месте за столом,
где сядут двенадцать рыцарей, признанных лучшими после
него. Сверх того ему поднесут первое блюдо, ему дадут пра-
во избрать себе прекраснейшую из девиц и назначить тех,
что будут отданы прочим двенадцати рыцарям1.
Богор дал себе зарок, что не упустит такой случай ис-
пытать, до каких высот доблести он сумеет дойти. После
оруженосца он встретил девицу верхом на рысистом коне в
яблоках.
— Вы не из тех ли рыцарей из дома короля Артура, —
спросила она, — что бродят повсюду в поисках приключений?
— Да, сударыня.
— Тогда езжайте за мною, и я покажу вам одно из самых
диковинных. Если вы сможете завершить его, то по праву
можете звать себя лучшим рыцарем на свете.
— Сударыня, было бы глупо с моей стороны так мнить о
себе; однако я не откажусь за вами последовать.
Они прибыли к укрепленному дому, окруженному сте-
нами2 и рвами. Девица позвала у ворот, ей отворили. Они

избавил от железа Ланселот, прибыв ко двору. Все эти истории, должно

быть, основанные на каком-то реальном воспоминании, вводят нас в тай-
ны нравов и обычаев двенадцатого века лучше, чем чисто исторические
книги. (Прим. П. Париса).
Эта ситуация вовсе не так пикантна, как может показаться. Как бу-
1

дет ясно из дальнейшего (стр. 622), речь идет о женитьбе. Здесь примеча-
тельно то, что право на создание семьи находится под контролем сюзере-
на (причем речь идет не о каких-то вилланах, а о рыцарском сословии!),
и жесткую процедуру отбора проходят представители обоих полов. См.
также комментарий Париса на той же странице. (Прим. перев.).
«Замкнутому стенами с башенками и рвами», т. е. оснащенному ту-
2

релями, как стены Авиньона. (Прим. П. Париса).

616
перешли подъемный мост и спустились во двор, где была
другая девица, ведшая рыцаря в полных доспехах.
— Ступайте за мною, — сказала первая.
Они вошли в красивую залу, а оттуда в богато украшен-
ную спальню, где на роскошном ложе покоился рыцарь, ис-
худалый и бледный. Девица обратилась к нему:
— Сир, извольте показать этому рыцарю то, что он ду-
мал узнать, идя сюда.
— Вам стоит лишь убрать парчу, которой укрыта моя
рука, — ответил он.
Она откинула парчу, и Богор увидел меч, зажатый в руке
недужного и острием пронзающий насквозь другую ладонь.
— Испытайте, — сказал он, — не вы ли лучший рыцарь на
свете; он один в силах меня освободить.
Но тут вторгнулся рыцарь, встреченный ими во дворе,
и потребовал пройти испытание первым. Богор уступил, но
тот понапрасну пытался вытянуть меч.
— Уходите, — сказал раненый, — вы с этим делом не сла-
дили; позвольте подойти этому второму рыцарю, не такому
прыткому, как вы.
— Любезный сир, — сказал Богор, — верно ли, что вся
ваша надежда на избавление — лучший рыцарь на свете?
— Нет ничего вернее.
— Тогда я и пытаться не буду превзойти этот подвиг;
ибо я не лучший из всех. Только один был бы вправе к нему
подступиться.
— Ваша правда, — отозвался тот рыцарь, что напрасно
старался. — Вы хотите сказать о монсеньоре Гавейне.
— Нет, я и не помышлял о мессире Гавейне, хотя при-
знаю, что мало кто из рыцарей достоин его. Но если бы тот, о
ком я подумал, сошелся с монсеньором Гавейном на риста-
лище, и если бы на кону была ваша жизнь, то за все угодья
короля Артура я не хотел бы быть на вашем месте.
— Неправду вы говорите: не родился еще тот, кто побе-
дит монсеньора Гавейна.
— Больше никогда и не родится.

617
 — Но кого же тогда, — спросил рыцарь, — вы считаете
лучшим?
— Я не побоюсь его назвать, это мессир Ланселот Озер-
ный.
— Ланселот! Вот уж никогда не скажешь, чтобы он одер-
жал верх над монсеньором Гавейном; и думаю, не вам это
утверждать.
— Я мог бы это утвердить и против того, кто сильнее вас:
да, Ланселот — рыцарь получше монсеньора Гавейна.
— Я вас заставлю вернуть свои слова обратно. Сядем по
коням1.
Вопреки мольбам увечного рыцаря, они потребовали
своих коней и сели верхом. Но до того как обменяться удара-
ми, Богор еще увещевал соперника признать превосходство
Ланселота.
— И не подумаю! — ответил тот, — я вас почитаю лжецом
и утверждаю, что ваш Ланселот никогда в жизни не содеял
ничего подобного подвигам монсеньора Гавейна.
— Это мы посмотрим.
Они устремляют вскачь своих коней и глефами бьют так
жестоко, что вмиг прободают щиты. Кольчуги остаются целы,
но глефа заступника мессира Гавейна поломана, а сам он пе-
рекинут через конский круп. Тогда Богор сходит на землю
и с мечом в руке наступает на рыцаря, вставшего на ноги.
И вот они рубятся более часа, на краткий миг прерыва-
ясь лишь по причине усталости, равной для обоих. Рыцарь
пролил так много крови, что ощутил потерю сил, качнулся
и рухнул, не шевелясь; меч выпал у него из рук. Богор по-

Здесь можно усмотреть антагонизм между армориканской романи-

1

ческой традицией и традицией чисто валлийской. До Ланселота и Триста-

на Гавейн и его братья были образцами рыцарского совершенства. Автор
нашего романа впервые довольно робко попытался вытеснить их героями
Арморики: Ланселотом, его братом Гектором и его кузенами Лионелем и
Богором. Автор романа о Тристане преследовал ту же цель и пошел еще
дальше, чем автор Ланселота, исказив освященный временем характер
Гавейна в пользу героев нашего Корнуая. (Прим. П. Париса).

618
ставил колено ему на грудь, сорвал с него шлем и поклялся
убить его, если тот не признает себя побежденным.
— Никогда в жизни я не произнесу этого слова!
Богор ударил его рукоятью меча. Затем он спустил ему
забрало и уже занес меч для смертельного удара.
— Не убивайте меня, я побежден, я признаю.
— Вы согласны исполнить мою волю?
— Разумеется.
— Тогда признайте, что Ланселот — лучший рыцарь, чем
монсеньор Гавейн.
— Увы! Я подтверждаю это.
— Как только вы залечите свои раны, ступайте искать
Ланселота и просите у него прощения за дерзости, которых
мы наслушались.
— Я так и сделаю.
— Кстати, как ваше имя?
— Меня зовут Агравейн Гордый.
Он не сказал, что он брат мессира Гавейна, дабы не усу-
гублять свой конфуз.
Девицы и оруженосцы подошли снять с Богора доспехи.
Его снова привели к больному в покой, и он повторил ему,
что лишь Ланселот Озерный способен его исцелить.
— Это самый превосходный рыцарь на свете, — доба-
вил он.
Между тем Агравейна раздели и осмотрели его раны;
они оказались глубоки. Их смочили вином, их смазали жи-
вительной мазью. Однако он два месяца оставался в посте-
ли, прежде чем пуститься на поиски Ланселота.
Что же до Богора, то, проведя ночь на прекрасном ложе,
постеленном ему обеими девицами, он простился с увечным
рыцарем и подался на равнину, где собирался турнир короля
Брангора.
Вначале взору его предстало строение в виде ложи, воз-
веденное девицам, судьям турнира. На галерее стояла дочь
короля, одна из прекраснейших в мире принцесс; но Богор,
став под ложей, не видел ее и не думал, что сам он на виду;

619
он снял с себя шлем, чтобы вернее его уравновесить. Пора-
женная его красотой, девица провожала его взором и виде-
ла, как он садится верхом и держится в седле, будто слитый с
конем воедино. Тогда она подозвала одну из своих приспеш-
ниц.
— Взгляните на этого рыцаря, — сказала она, — как он
вам кажется?
— Ей-богу, — воскликнула та, — если он так же добр, как
и прекрасен собою, то это самый совершенный из людей.
Турнир начался; и с одной, и с другой стороны набра-
лось по доброй тысяче человек.
— К какой стороне мы примкнем? — спросил Богор сво-
его оруженосца. — Поддержим дам или девиц?
— Сир, прежде чем я вам отвечу, взгляните на эту пре-
краснейшую из дев; судя по богатым одеждам, должно быть,
это дочь короля.
Богор поднял голову, и принцесса поспешила окликнуть
его:
— Сир рыцарь, вы прибыли уж точно не из первых: не
иначе как у вас нет возлюбленной, или вы ничуть не старае-
тесь ей угодить.
Вместо ответа он ринулся в гущу сражения.
Читатель уже готов увидеть, как он повергает наземь рыцарей
и коней, ломает копья, рубит и колет; одним словом, привлекает к
себе взоры всех дам.
Когда битвы и поединки завершились, дочь короля об-
ратилась к своим спутницам:
— Теперь, сударыни, веское слово за нами. Нам предсто-
ит указать первейшего из всех, а после него — двенадцать
лучших рыцарей турнира.
Они удалились в сторонку и не колеблясь согласились
отдать первенство рыцарю с двуцветным щитом. Королев-
на выслушала приговор и одобрила его всею душой. Девицы
вернулись в ложи, и королевские рыцари ввели туда Бого-
ра. Там, в присутствии Брангора, ему пожаловали награду

620
лучшего бойца. Потом девицы указали двенадцать рыцарей,
более других подобных доблестью Богору, и был подан знак
к началу пиршества. Они раздели Богора, омыли ему лицо
и грудь, измаранные доспехами. Королевна велела прине-
сти богатое платье из алой парчи на горностаевом меху; она
сама одела его, невзирая на смущение, в которое повергла
его столь щедрая опека.
Вдоль луга расставили столы; по обе стороны большой
сосны растянули два шатра: в один занесли золотое кресло
и стол для двенадцати лучших после Богора; в другой стол
короля и бывалых рыцарей. Богору волей-неволей пришлось
занять золотое кресло; его румянец лишь пуще красил его.
Двенадцать избранных рыцарей, преклонив колени, пода-
ли ему первое блюдо; затем они вновь сели за стол. Дамы
разносили второе блюдо; король и бывалые рыцари — тре-
тье; прочие подавали девицы, помимо пряностей, которые
королевна пожелала подать сама. Во время трапезы на лугу
водили хороводы; все любовались без устали красотой, изя-
ществом, богатыми нарядами такого изобилия дам и девиц;
но королевская дочь затмевала их всех, и каждый готов был
вторить, что от века не было на свете дамы, сравнимой с нею
по красоте, разве только Мария, пресвятая Богородица.
— Сир рыцарь, — сказал Богору король, — вы стяжали
великую честь, приняв награду сильнейшего бойца. Изволь-
те по этой причине взять для себя и на свое усмотрение ту
из многих благородных дев, какую сочтете прекраснее всех.
После чего вы отдадите каждому из этих двенадцати рыца-
рей по одной из лучших красавиц, коих признаете таковыми
вслед за вашей избранницей.
— Обязан ли я это сделать, сир, то, что вы сказали?
— Да; так повелел мой отец при жизни своей, и я не на-
мерен поступать иначе.
— Но если рыцарь, облеченный правом выбора, — воз-
разил Богор, — намерен не воспользоваться своим правом?
— Это он может, — ответил Брангор, — довольно ему бу-
дет указать тех, кого следует взять двенадцати рыцарям.

621
 — А если он изберет каждому пару не по душе, что тог-
да? Не на него ли падет позор?
— Если он советовался, прежде чем выбирать, ему не
страшны будут упреки.
— Ну что ж! Сир, тогда моим советником будете вы: из-
вольте выбрать вместо меня.
— Я не против, как только вы сделаете выбор для себя.
— К несчастью, сир, я затеял один поиск, и мне возбра-
няется брать себе жену, пока я его не завершил.
— О! девица согласилась бы вас подождать.
— Сир, я сознаю, сколь ценный подарок мне преподне-
сен; но я не волен им распорядиться. Будьте любезны, раз-
дайте этих девиц вашим рыцарям; но только изымите из
вашего выбора ту, что дала мне это платье вчера вечером:
здесь нет рыцаря, достойного ее руки.
Король сделал так, как пожелал Богор: он взял одну за
другой каждую из двенадцати девиц и представил тому,
кому надлежало жениться на ней1. Когда королевна увиде-
ла, что никому не выбрана, она не знала, что и подумать;
однако она скрыла свою досаду куда лучше, чем девицы —
свое изумление.
— Этот рыцарь, — сказали они, — столь храбрый в пое-
динках, вовсе не таков в обхождении с дамами; он заслужил
себе прозвище Прекрасный Выродок2.

1
Эти двенадцать девиц, очевидно, были еще и наследницами уделов,
которыми они могли владеть не иначе, как выйдя замуж за рыцаря, ука-
занного сюзереном. Надо ли говорить, что в двенадцатом веке замуже-
ство благородных особ было делом политическим, совершаемым под по-
кровительством сюзерена. Муж получал доступ к телу вместе с правами и
обязанностями ленного владения. Он мог завоевать также и сердце, но не
вправе был этого требовать. Королевские дочери еще и поныне находятся
в том же положении; и, что досаднее всего, их неукоснительным долгом
считается отдать сердце тому, кому даже не понадобилось их согласия на
владение их телом. (Прим. П. Париса).
2
Поскольку в старинных рукописях буквы n и u трудноразличи-
мы, возможно, надо читать не «выродок» [malnés, т. е. mal né], а «дурной»
[malvés, т. е. mauvais]. (Прим. П. Париса).

622
 Королевна не слушала их; она подошла к столу Двенад-
цати и спросила первого из них:
— Сир, я причислила вас к двенадцати отважным; чем
вы мне за это отплатите?
— Сударыня, на протяжении года я буду биться не ина-
че, как закинув ногу на шею моего коня, и я пришлю вам
кольчуги и оружие всех, кого одолею.
Рыцаря этого звали Калеас Малый.
— А вы? — спросила она второго, по имени Кабилор
Твердая Рука.
— Я велю поставить свой шатер на краю первого же леса
на моем пути. Я буду сидеть там каждый день во всеоружии и
останусь там, пока не одолею десять рыцарей или сам не буду
побежден. Все лошади мною сраженных будут посланы вам.
Третий сказал:
— Я не войду ни в один замок, пока не одержу победу
над шестью рыцарями, чьи шлемы получите вы.
Это был Альфазар Толстый.
Четвертый, Сарду Белый:
— Я не разделю ложе ни с одной девицей, плоть к плоти,
пока не одолею четырех рыцарей, а мечи их отошлю вам.
Пятый, Майо Терновый:
— На протяжении года я не дам проходу ни одному ры-
царю, ведущему девицу под охраной, без того чтобы вызвать
его на бой. Если я выйду победителем, эти девицы, завое-
ванные мною, пойдут к вам в услужение.
Шестой:
— На протяжении года я буду драться только насмерть,
и головы, отрубленные мною, будут посланы вам, сударыня.
Это был Ангер Коварный.
Седьмой, Парид Золотое Кольцо1:
— Я не пропущу ни одной девицы, ведомой рыцарем,
без того чтобы получить от нее поцелуй, волей или неволей.
Восьмой, Мельдон Неунывающий:
1
Не тот ли это Рыцарь Золотого Кольца, который упомянут в «Обре-
тении Книги Грааль» (стр. 139)? (Прим. перев.).

623
 — На протяжении месяца я буду ездить, прикрывая
грудь одной сорочкой, со шлемом на голове, щитом на шее,
копьем в руке, мечом на поясе. Так я буду биться со всеми
встречными рыцарями; и я пошлю вам коней ото всех мною
сраженных.
Девятый, Горускален Сильный:
— Ради вас, сударыня, я попытаюсь захватить королеву
Гвиневру, будь при ней хоть четыре рыцаря ее дома, и пусть
меня убьют, если мне не удастся привезти ее к вам.
Десятый:
— Я буду ездить, нигде не приклонив головы, пока не
найду прекраснейшую из девиц; я отобью ее у провожатого
и подарю вам в прислуги, если меня не убьют и не казнят.
Это был Малакен Валлиец.
Одиннадцатый:
— Из всех одежд я возьму лишь две сорочки: мою и моей
любимой. Ее пелена прикроет мне лицо, а единственным
моим оружием будет копье со щитом. В таком облачении я
буду биться против десяти рыцарей и пришлю вам пленни-
ками всех, кого одолею.
Это был Агриколь Красноречивый.
Наконец, двенадцатый, Отважный Уродец:
— На протяжении года я буду сидеть на коне без узды и
поводьев. Он пойдет, куда и как пожелает, и я буду сражаться
со всеми рыцарями, каких повстречаю на своем пути, если
разве что их не окажется четверо. Вам достанутся пояса,
пряжки, кошельки всех возлюбленных тех, кто сдастся мне
на милость.
Один Богор еще не дал обета.
— Сир, — сказала ему королевна, — от вас мне не при-
дется ждать никакой расплаты?
— Сударыня, даже не будучи в это невольно вовлечен, я
был бы вашим рыцарем и отстаивал ваше право против всех
и вся. Как только завершится мой поиск, я вызовусь сопро-
вождать королеву Гвиневру, оттеснив тех четырех рыцарей,

624
на которых это будет возложено, если только одним из них
не будет мессир Ланселот Озерный.
— Сир, премного благодарна! — отвечала королевская
дочь.
Танцы и хороводы продолжались до ночи. Затем король
возвратился в замок, а вместе с ним его рыцари. Богору от-
вели самый красивый покой. Но у королевны душа была не
на месте: она знала, что Богор не принял предложение отца,
и оттого она была весьма опечалена и не могла этого скрыть
от своей наставницы, старой дамы, сведущей в искусстве чар
и обольщения.
— Что с вами, милое дитя? — спросила старуха, видя, как
ее лихорадит.
— То, что будет для меня упущено и доведет меня до
смерти.
— До смерти? Не могу ли я вам помочь? Расскажите;
если мне не изменяют мой рассудок и опыт, вы обретете то,
чего желаете.
— Нет; никогда я этого не скажу.
— Вы мне скажете, милое дитя; и тайна ваша сохранит-
ся. Разве я не была вам неизменно предана и на все для вас
готова? Говорите же: вы страдаете от любви? Если так, то ни-
кто вам не сможет помочь лучше меня.
— Да, госпожа, я люблю, как никто на свете не любил; и
если мною погнушались, я наложу на себя руки.
— И кто же он, ваш возлюбленный?
— Лучший, прекраснейший в мире рыцарь. Это побе-
дитель турнира: это моя душа и тело, моя утрата и награда,
моя боль и радость, мое богатство и убожество, мой Бог, моя
вера, мой дух, моя жизнь и, если придется отречься от него,
моя смерть.
— Однако было бы лучше перестать думать о нем, раз уж
вас не любят.
— Как же я могу? Будь я у самых зубцов башни высотою
в сотню туазов и узри я его внизу, я бы бросилась к нему,
веря, что любовь, владычица всего земного, поддержит меня

625
в моем полете. Ах, госпожа, сжальтесь надо мною, если вы не
желаете моей смерти.
— Успокойтесь, дитятко, и идите в постель. Погляди-
те-ка на это колечко: я пойду подарю ему его от вас. Он тут
же воспылает любовью и непременно за мною пойдет.
— Тогда ступайте, госпожа, только не обманите меня!
Королевна легла в постель; ее наставница, накинув на
плечи плащ, проникла в покой, где Богор лежал, еще не
отойдя ко сну. Горели четыре свечи.
— Сир, — сказала она, — дай вам Бог доброй ночи!
— Милости прошу, госпожа! Что привело вас в такой час?
— Сир, я пришла от имени своей подопечной, дочери
короля Брангора. Она крепко обижена, что вы ей так плохо
отплатили за то, что она сделала для вас.
— Чем же я ей не угодил?
— Я вам скажу. Турнир был затеян, чтобы дать ее отцу,
королю, распознать того, кто более всех достоин стать су-
пругом его дочери. Вы как победитель имели право на ее
руку; однако вы не снизошли до того, чтобы выбрать ее. По
годам она уже совершенная невеста; как же вы забыли про
нее одну, хотя она прекраснее и достойнее всех, кого вы раз-
дали прочим рыцарям? Но ее досада не помешала ей пере-
дать вам свое кольцо и просьбу носить его отныне.
Богор взял кольцо и надел его на палец. Едва он ощутил
легкий нажим, как его охватило невольное волнение. До той
поры он оставался невинен телом и душою; и вот он уже не
жаждет ничего, кроме сей юной девы, на которую за час до
того взирал столь безучастно.
— Ах, госпожа, — сказал он, — уверены ли вы, что она
сможет меня простить? Умоляю вас: уладьте мое обручение
с нею, за любую пеню, какую ей угодно будет взыскать.
— По мне, так самое лучшее, — ответила наставница, —
пойти за прощением к ней самой, изъявив готовность быть ее
покорным слугой. Если вы этого хотите, я могу вас проводить.
Богор не ответил, но надел свою сорочку, порты, завер-
нулся в плащ и направился следом за старухой. Когда он во-

626
шел в опочивальню, королевна притворилась, что только про-
снулась. Она привстала, и Богор промолвил, упав на колени:
— Сударыня! Я пришел просить вас о пощаде: учините
надо мною такую месть, какая вам угодна.
И он распахнул полу своего плаща в знак полной покор-
ности.
— Встаньте, сир, — изрекла девица, — и коль скоро вы
сдаетесь на мою милость, выпроводить вас было бы неучти-
во. Я вас прощаю.
Старуха подала голос:
— Пеню назначу я. Приказываю вам, рыцарь, остаться; а
вам, сударыня, принять его как подобает. Отныне пусть она
принадлежит вам, а вы ей.
С этими словами она вышла и закрыла за собою дверь.
Так двое непорочных, королевский сын и королевская
дочь, постигли то, о чем до той поры не ведали; цветы не-
винности осыпались меж ними1; и по воле Божией девица
зачала в ту ночь Элена Белого, того, кто впоследствии стал
императором Константинопольским и миновал Алексан-
дровы пределы2, как читаем мы в его жизнеописании и как о
том будет сказано в Поисках Грааля. Бог простил им соитие,
ибо проистекало оно не от греха, а от невольного влечения:
Ему не угодно было, чтобы невинность их пропала втуне;
Он через это явил лучший и прекраснейший плод, какой
выходил когда-либо из чресел. Виноградарь придает облик
лозе; Всевышний привносит остальное, сиречь сам плод.
1
«Так сошлись вместе двое непорочных: королевский сын и коро-
левская дочь. И вышло, что они не знали ничего, но учились у природы.
И так сблизились телесно, что цветы невинности осыпались меж ними».
(Рук. 339, л. 122). (Прим. П. Париса).
2
«И миновал Александровы пределы», т. е. Геркулесовы столпы, ко-
торые Александр тоже преодолел, если верить жесте о нем:
«Сир, таких воителей славных не видано было,
Что до самых столпов Геркулесовых мир покорили».
А вовсе не Артур, как можно прочесть в удивительно богатом на из-
мышления издании г-на графа де ла Вильтасета (Dinan, 1861, стр. 465). — Я
не припомню, чтобы видел этот роман об Элене Белом. (Прим. П. Париса).

627
Напрасно обольщался дьявол, будто осилил Богора; он
обманулся, а с ним и Владычица Озера, нашедшая в своих
жребиях, что Богор убережет свою невинность1.
На рассвете наставница пришла предупредить Богора,
чтобы он возвращался в свою постель. Но пока он снимал
порты, надетое ему старухой на палец кольцо упало, а с ним
пали и чары, его соблазнившие. Оттого он был немного
раздосадован, но не преминул подняться и пойти к мессе.
Вернувшись, он надел доспехи, прежде чем проститься с
королем. Его возлюбленная, видя его в доспехах, увлекла его
в свою опочивальню.
— Сир, — сказала она, — вы знаете, что вы принадлежите
мне, а я вам; и все же вы уходите, не говоря мне, когда
вернетесь. Примите хотя бы эту пряжку из моих рук и
обещайте мне вернуться через полгода. Если по воле Божией
вы меня оставили в тяжести, пристойно будет, если мой отец
узнает из ваших уст, что дитя это ваше.
Богор взял пряжку, приколол ее у шеи и обещал
вернуться, как только сможет. Затем, препоручив девицу
Богу, он сел на коня и уехал. Его оруженосец, раненный во
время турнира, с ним не поехал, а вынужден был остаться в
Рубежном замке, чтобы подлечиться и вскоре его догнать.
Войдя в Глованский лес, наш рыцарь встретил
кавалькаду, где все люди были одеты наизнанку, а у лошадей
обрезаны хвосты. Это была свита дамы из Хонгефорта, в то
время занятая поисками славного рыцаря, помирившего ее
с дядей. Не снимая шлема, Богор приветствовал даму, черты
которой он не видел под покровами, окутавшими ее.
— Сир, — обратилась она к нему, — не могли бы вы мне
что-нибудь сказать о рыцаре, носящем белые доспехи?
— Зачем вам это, сударыня?

Критики могут заметить здесь свидетельство постепенных переде-

1

лок легенды о Граале, чьи чудесные приключения предназначено завер-

шить некоему непорочному рыцарю. Им по очереди становились Богор
Ганнский, Ланселот Озерный, первое имя которого было Галахад; Перлево,
или Персеваль; и, наконец, Галахад, сын Ланселота. (Прим. П. Париса).

628
 — Извольте, я вам расскажу.
И она поведала ему о том, что ему уже было известно
и что позволило ему узнать эту даму. Но праведная обида
за гибель сенешаля, еще не угасшая в нем, не дала ему себя
открыть.
— Я ничего не знаю, — сказал он, — об этом рыцаре в
белых доспехах.
И он удалился, не утруждая себя дальнейшей беседой с
нею.
Выйдя из леса, он очутился в долине, питаемой
широкой рекой; но тщетно он искал брод или мост, который
позволил бы ему перебраться на другой берег, где виднелся
прекрасный замок, окруженный стенами с турелями. Как
преодолеть эту реку? Немного погодя он увидел, как из замка
выходят четверо проходимцев1 и влекут за косы девицу в
одной сорочке. Он услышал ее истошные крики.
— Благородный рыцарь, — взывала она, простирая к
нему руки, — спасите меня от этих разбойников, они сейчас
убьют меня.
Слыша, как она молит о помощи, Богор недолгое
время колебался, как ему быть. Вода была черна и глубока;
конь его, прогибаясь под тяжестью доспехов, казалось, не
в силах был достичь того берега; но он проникся таким
состраданием, что, наконец, осенил себя крестом, ухватился
за щит и ударом шпор направил коня в реку. Утратив опору,
животное пустилось вплавь и добралось до другого берега.
Богор тотчас напал на проходимцев; первого он настиг
ударом глефы, тот упал и уже не поднялся; прочие, будучи
безоружны, поспешно бежали и оставили девицу со своим
избавителем.

1
В оригинале — ribauds. В XII веке так звали не только праздных гу-
ляк и бродяг, увязавшихся за войском. Король Филипп Август (1165–1223)
сформировал себе личную охрану из таких простолюдинов, вооруженных
дубинами и стерегших его день и ночь. Видимо, подобные команды были
и у других сеньоров, а романист перенес их в Уэльс времен короля Артура.
(Прим. перев.).

629
 Она ему изъявила заслуженные знаки признательности
и собиралась поведать свою историю, когда явился владелец
замка.
— Вы пожалеете, — воскликнул он, — что посмели
заступиться за эту женщину. Защищайтесь!
Богору хватило времени извлечь глефу, засевшую в теле
разбойника; он занял оборону, стойко выдержал первый
удар и сразил шателена с такою силой, что, сбив его наземь,
сломал ему хребет.
— Теперь, — сказал Богор, — извольте рассказать мне,
госпожа, какие причины были у этого рыцаря, чтобы вас
истязать.
— Сир, нынче утром я ехала верхом под охраной моего
друга рыцаря, когда меня заметил брат убитого вами. Он дав-
но любил меня, он схватил мою лошадь под уздцы и уже уво-
дил меня силой, когда мой друг остановил его, вызвал на бой
и замертво выбил из седла. Его брат подоспел с толпою про-
столюдинов; они окружили моего друга, схватили и убили на
моих глазах. Шателен, уготовив мне более изысканную месть,
увез меня в свой замок; после тысячи мучений он обрек меня
на гибель в этих водах. Вы меня вырвали из рук его прохо-
димцев, и если вам угодно довершить все то, чем я вам обяза-
на, проводите меня до моего замка, он здесь неподалеку.
Богор усердно помог ей взобраться на шею своего коня,
и после полудня они прибыли к прекрасному замку девицы.
В это время входили два оруженосца, нагруженные обиль-
ной добычей из близлежащей рощи. Они узнали об опасно-
сти, которой избегла их госпожа, и о том, что избавлением
своим она обязана доблести рыцаря, ее спутника. Один из
двух оруженосцев ускорил шаг, чтобы упредить их прибы-
тие в замок. Тем временем девица разъясняла Богору, что
имение, владельца которого он убил, зовется Калидон, на
берегу реки Калед. Когда она въехала в свой замок, ее при-
ветствовали целые толпы дам, девиц и рыцарей; они танце-
вали и кружили в хороводах, восклицая:

630
 — Добро пожаловать, доблестный рыцарь, вернувший
нам нашу госпожу!
Им помогли спешиться, Богора провели в главный дво-
рец, где сняли с него доспехи вопреки его воле; ибо он от-
нюдь не склонен был думать, что пора отдохнуть. Когда на-
крыли столы, его усадили на самое почетное место. Девица,
выходя из-за стола, не забыла спросить его имя.
— Меня зовут Богор Изгнанник! А вас, сударыня?
— Я Блесина, госпожа Глоседона, того замка, где прини-
маю вас.
В это время вошел оруженосец и возвестил, преклонив
колени перед девицей:
— Госпожа Хонгефорта, ваша кузина, приветствует вас и
едет сюда в намерении провести у вас эту ночь.
— Я очень рада, — отвечала девица Глоседонская, — где
она?
— В половине лье отсюда.
— Пусть мне готовят коня; я хочу выехать ей навстречу.
Она тотчас села верхом во главе свиты из шести рыца-
рей, а прочих оставила с Богором. Но он не знал, куда де-
ваться, заслышав разговоры о госпоже Хонгефорта: если он
останется, он неизбежно увидится с нею, а это будет весьма
досадно. Он предпочел затребовать свои доспехи.
— Э, сир, — сказали ему, — что вы с ними собираетесь
делать?
— Я хочу поехать поразмяться до этой рощицы; я долго
не задержусь.
Ему не посмели перечить; его снарядили, и он выехал
через потайную дверь, выходящую в сторону рощи. Когда из
замка его уже было не видно, он повернул к высокому бору,
где ехал наугад, пока не услышал колокольный звон. Это
был верный знак святой обители, и скоро он прибыл туда.
Отшельник отворил ему, снял с него доспехи, потом пошел
нарвать травы коню на подстилку и рыцарю на ложе.

631
 В это время девица Глоседонская встретила госпожу
Хонгефорта и, обняв ее, удивилась, как странно одета она и
ее свита; она спросила, в чем дело.
— Я ищу, — ответила дама, — одного молодого рыцаря,
лучшего из всех, кого я видела. Ему я обязана всем, и я так
дурно отплатила за то, что он сделал для меня, что мне со-
вестно до смерти.
— Ей-богу, милая кузина, мое приключение столь же чу-
десно, как и ваше.
И она поведала о том, что с нею случилось: о встрече с
рыцарем, о его красоте, его отваге, его молодости; так что
у дамы из Хонгефорта закралось подозрение, что спаситель
ее кузины вполне мог быть и ее спасителем. Ей не терпелось
оказаться в замке, чтобы подтвердить свои надежды. Сойдя
с коня, девица Глоседонская осведомилась о госте.
— Он спросил свои доспехи и уехал, сказав, что вернется.
— Вам надо ехать по его следам, — сказала она, — и при-
вести его.
Десять рыцарей сели верхом, обыскали рощу и верну-
лись, не найдя его. Госпожа Хонгефорта спросила, какие до-
спехи носил этот рыцарь; ей их описали.
— Это не те, что у моего благодетеля, — сказала она.
— Но, кузина, он мог их сменить, — возразила девица. —
Поверьте мне: ваш рыцарь и мой суть одно и то же, и я столь
живо сочувствую вашим угрызениям от его утраты, что гото-
ва последовать за вами в этом поиске.
— Я буду очень рада, — ответила дама.
И на другое утро они велели подать им лошадей и дви-
нулись в путь. Оставим их странствовать, а мы между тем
вернемся к нашему Ланселоту.

CXIX
арпенский лес, куда углубился Ланселот, лежал, как

С уже было сказано, на въезде в страну Горр. Он пере-

сек его без приключений; но, выйдя оттуда, встретил

632
прекрасную деву в смятении и великом горе. Она была на
роскошном лотарингском коне с седлом английской работы.
Он ее приветствовал, прося поведать ему причину ее слез.
— Извольте, сир. Да будет вам известно, что во время,
когда Мелеаган, сын короля Бодемагуса, явился ко двору
короля Артура востребовать королеву Гвиневру, сестра его
освободила Ланселота из гнусного узилища, куда он был за-
точен. И потому он смог явиться ко двору, вызвать, победить
и убить своего вероломного врага. Когда родичи Мелеагана
узнали, что Ланселот своею вольностью обязан этой девице,
они сказали, что она поступила так, дабы утолить злобу, пи-
таемую ею к своему брату. Они ее обвинили в том, что яко-
бы она была причиной его смерти; она подлежит сожжению,
если не найдет шампиона в свою защиту. Однако никто не
заступился за нее, и завтра утром ее должны предать огню.
Это ли не причина мне оплакивать ее, одну из самых благо-
родных и отважных девиц на свете?
— Сударыня, а если кто-то вызовется защитить ее зав-
тра, будет уже поздно?
— Не знаю; но если вы хотите попытаться, ее, должно
быть, держат в шести английских лье отсюда; вы можете,
поднявшись рано поутру, прибыть до Первого часа. Быть мо-
жет, вы уже найдете разожженный костер у опушки Флеж-
ского леса.
— Прекрасно; оставайтесь с Богом, сударыня!
И он расстался с нею, повернув к монастырской обители,
лежащей невдалеке, где он надеялся переждать до рассвета.
У ворот обители прохлаждались четыре монаха, отслу-
жив Повечерие. Они его приветствовали, помогли спешить-
ся и спросили, не желает ли он поесть.
— Непременно, братья.
Тотчас поставили стол, постелили скатерть, принесли
хлеб. Но прежде чем сесть, Ланселот решил пойти помо-
литься. Он снял свой меч и вошел в церковь. Становясь на
колени, он заметил справа барьер, а именно сквозную огра-
ду из серебра, изукрашенную золотыми цветами, зверьми

633
и птицами всевозможных обличий. Внутри ограды стояли
пять рыцарей в полных доспехах, со шлемами на головах
и с мечами в руках, готовые отразить любого, кто дерзнул
бы на них напасть. Ланселот поднялся в крайнем удивлении
и подошел приветствовать рыцарей. Через малый зазор он
проник в ограду и восхитился ее прекрасной выделкой и по-
истине королевской роскошью. Рыцари впятером окружа-
ли гробницу из чистого золота, отделанную драгоценными
камнями; ничего великолепнее Ланселот в жизни не видел.
Кто же мог быть сей государь, упокоенный внутри, и для чего
стоят на страже эти рыцари?
— Сир, — сказали они ему, — мы здесь для того, чтобы
не позволить никому похитить эту гробницу. Один из мона-
стырских братьев предупредил нас, что некий рыцарь забе-
рет ее силой, чтобы увезти за пределы страны.
— Так значит, здесь покоится достойный правитель?
— Несомненно, самый высокородный, самый могуще-
ственный, самый доблестный из людей.
— Как его звали?
— Если вы обучены грамоте, вы можете прочесть его
имя поверх этой плиты.
Ланселот подступил на несколько шагов, и как же он
был ошеломлен, когда прочел:
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ГАЛЕОТ, СЫН ВЕЛИКАНШИ, УМЕР-
ШИЙ ОТ ЛЮБВИ К ЛАНСЕЛОТУ
Он ощутил, как колени его подогнулись, и упал в беспа-
мятстве. Когда рыцари подняли его, он воскликнул:
— Ах! какая печаль и какая жалость!
И вот он бьет себя в грудь кулаками, он рвет на себе во-
лосы, он раздирает себе лицо.
— Какая утрата! — повторял он. — Возможно ли, чтобы
величайший из принцев умер ради последнего из рыцарей!
Пятеро стражей взирали на него и просили унять скорбь,
причину которой уяснить не могли. Вместо того чтобы им

634
отвечать, он оставался прикован взором к начертанным сло-
вам: умерший от любви к Ланселоту.
— Я был бы последним негодяем, если бы прожил еще
хоть один день.
И он вышел из ограды, чтобы пойти за своим мечом. Но
при выходе из церкви его остановила Озерная девица, та са-
мая, что накануне говорила с Богором у Хонгефорта.
— Ланселот! Ланселот! — сказала она, удержав его за
полу парчового платья, — куда вы собрались?
— Оставьте меня; я уже ничего не жду от мира; я спешу
избавиться от него.
— Выслушайте все-таки.
Но вместо ответа он вырвался у нее из рук.
— Ради того, что вам дороже всего на свете, — воззвала
она к нему, — я вам запрещаю идти дальше, не поговорив со
мной.
Он остановился, взглянул на нее и узнал.
— Ах! — сказала она, — Ланселот, вам бы следовало ока-
зать лучший прием посланнице нашей Владычицы Озера.
— Увы! Какой радости я могу еще ждать от мира, когда в
нем уже нет Галеота?
— Послушайте: моя госпожа дает вам наказ, чтобы
вы забрали тело своего драгоценного друга и отправили в
Скорбный Оплот1. Похороните его в могиле рядом с той, где
с давних пор начертано ваше имя2 и где вы сами однажды
упокоитесь.
Воодушевленный этими словами, Ланселот обещал не
посягать на свою жизнь и исполнить то, что ему было пред-
писано.
— Как живется госпоже? — спросил он.

1
Здесь романист нам сообщает, что в городе и в замке название
«Скорбный Оплот» заменили на «Оплот Радости». Но, добавляет он,
окрестный люд не принял этой замены и придерживался старого назва-
ния. (Прим. П. Париса).
2
См. Ланселот, т. I, стр. 120. (Прим. П. Париса).

635
 — Эти последние дни ей было не по себе; ее жребии под-
сказали ей, что вам грозит опасность умереть от тоски при
виде гробницы Галеота. Она послала меня отвести эту беду
и велит вам не отчаиваться в горе, которому не поможешь.
Если вы ее ослушаетесь, она больше не придет вам на по-
мощь, когда вы будете нуждаться в ней. Ступайте, возьми-
те свои доспехи; ведь пять рыцарей сделают все возможное,
чтобы не дать вам забрать тело вашего верного друга.
Он пошел вооружаться, пока девица тщетно уговарива-
ла стражей не пытаться удержать то, что должно у них быть
изъято.
— Будь даже рыцарь, о котором вы толкуете, отважнее
Ланселота, — сказали они, — мы не оставим защиту этого со-
кровища.
В этот самый миг вернулся Ланселот.
— Что вам угодно? — спросили рыцари.
— Забрать отсюда тело, охраняемое вами.
— Мы будем его защищать, пока живы.
Он входит в ограду; рыцари бросаются на него, чтобы
вытеснить оттуда, и рубят кто во что горазд. Но в руке его
обнаженный меч; он его вздымает, сбивает первого с ног и
разрубает ему череп, не сочтя помехой ни стальной шлем,
ни наголовник кольчуги. Прочие рыцари крушат его щит,
рвут его кольчугу; но его меч успевает везде: вот уже двое
оказались не у дел. Самый могучий, одетый в крепчайшую
броню, и тот упал с рассеченным плечом, обливаясь кровью;
последние двое предпочли один за другим убраться за огра-
ду. Ланселот их настиг, и единственный, кто не был жестоко
ранен, взмолился о пощаде.
— Согласен, если вы обещаете отправить тело моего го-
сподина Галеота в Скорбный Оплот и там будете стеречь его
до моего прибытия. Тем, кто будет спрашивать, от кого вы
посланы, отвечайте, что это он был облачен в белые доспехи
при взятии замка.
Рыцарь обещал все, что ему было сказано.

636
 Тогда Ланселот ухватился за верх плиты: с превеликим
трудом ему удалось приподнять ее. Вид мощей верного дру-
га вновь пробудил в нем отчаяние. На боку у Галеота поко-
ился прекрасный и богато отделанный меч; Ланселот извлек
его и уже примерился в себя вонзить, когда девица вырвала
меч у него из рук. Уступив второй раз ее мольбам, он распо-
рядился приготовить большой гроб; затем он устлал его луч-
шими циновками, какие нашлись в доме. Носилки, возло-
женные на двух иноходцев, отправились в путь, и ночь еще
не минула, как они уже были за двадцать с лишним англий-
ских лье от этого дома. Монахи с болью взирали им вслед, не
удержавшись, чтобы не примешать свои слезы к тем, что без
устали лил Ланселот.
Наступил новый день; он встал, прослушал мессу, надел
доспехи и уехал заодно с Озерной девицей. Тогда он узнал от
нее, как Богор простился со двором, как защитил владелиц
Хонгефорта и решил не давать себе покоя, пока не найдет
его самого.
— Если вы встретите его прежде меня, — сказал Лансе-
лот, — прошу вас, сударыня, передайте ему меч монсеньора
Галеота; это один из лучших; я хочу, чтобы он носил его ради
любви ко мне.
— Непременно передам, — ответила Сарейда, прощаясь,
а он поскакал по дороге, ведущей к замку Флеж.
Вместо того чтобы ехать в город, он свернул к большому
костру, разожженному посреди луга. Боясь опоздать, он сжи-
мал бока своего коня, когда вдруг заметил девицу в одной
сорочке под охраной шести душегубов, которые, казалось,
ожидали знака судей, чтобы бросить ее в огонь. Она рыдала
и взывала к Ланселоту:
— Благородный рыцарь, что же вы не проведали про
мою беду! мои враги бы вас не устрашили, сколько бы их ни
было. Увы! не о себе я плачу, но о том, как вы будете жалеть
о моей смерти. Но уже тому я верю, что отныне ни одна де-
вица не помянет меня, не обретя в вас защитника. Я умираю
и благодарю себя за то, что вызволила вас из тюрьмы, где

637
злобный Мелеаган держал бы вас до скончания веков; ибо
мир нуждается в вас более, чем во мне.
Услышав это, Ланселот подъехал к шестерым злодеям.
— Отпустите эту девицу, — сказал он.
— Чего ради им отпускать ее? — ответил рыцарь, быв-
ший при них. — Эта дурная женщина осуждена на казнь, и
ни один рыцарь не вызвался ее защитить.
— В чем она провинилась?
— Она освободила Ланселота, чтобы дать ему убить Ме-
леагана.
— Если вы утверждаете, что, освободив Ланселота, она
совершила убийство или измену, я готов это оспорить.
— По чести говоря, я мог бы отказать вам в поединке,
поскольку вчера ее судили и приговорили. Но правота моя
так непоколебима, что я готов отстаивать ее против любого
рыцаря, который посмеет сказать, что она невиновна.
— Она невиновна! и я вас вызываю.
— Тогда готовьтесь умереть смертью лжесвидетеля.
Девицу отвели от костра; оба рыцаря взяли разбег и по-
мчались друг на друга со всею прытью своих коней. Их гле-
фы ломаются в щепы; они сцепляются руками, и толкают, и
бодают друг друга. Рыцарь был не столь силен, как Ланселот,
и не удержался на коне; он упал на маковку своего шлема и
едва не сломал себе шею. Ланселот не стал превосходство-
вать конный над пешим. Он сошел с коня; соперник, подни-
маясь, принял на голову такой удар, что рухнул на колени.
Ланселот ударил его еще раз и распластал по земле; потом
он схватил его за шлем, приподнял и отнес его, бросив в са-
мый огонь, где он сгорел дотла. Тогда подошли те, что сто-
рожили поле, и сказали Ланселоту, что с него довольно. Они
забрали девицу из рук душегубов и позволили ей одеться;
Ланселот спросил ее, не желает ли она еще чего-нибудь.
— Чтобы вы меня проводили, сир, ко мне в замок; он
здесь неподалеку.
Это был тот замок, куда он уже провожал ее, выйдя из
тюрьмы. Он был построен на неширокой реке и назывался

638
Гальфорт1. Ланселот довел ее дотуда, и там его приняли, как
бога-спасителя: ибо еще раньше его прибытия жители узна-
ли, что он совершил ради их госпожи.
Когда он собрался проститься, госпожа Гальфорта сказа-
ла, удержав его коня за узду:
— Святым Распятием клянусь, рыцарь, вы от меня так
не уйдете!
И потому он позволил снять с себя доспехи, а когда он
был уже без шлема, дама с радостью узнала его. Она кину-
лась к нему с распростертыми объятиями и хотела расце-
ловать его в уста; но он отвернулся, и пришлось ей осыпать
поцелуями лишь его шею, подбородок, глаза и лицо.
— Ах! благородный рыцарь, я только и молила Бога о
счастье увидеть вас перед смертью.
Ланселот поведал ей, как он узнал о грозившей ей опас-
ности; и далее как ему настала нужда явиться ко двору коро-
ля Бодемагуса, дабы оправдаться в смерти Мелеагана.
— Я знакома с вашим обвинителем, — сказала девица, —
это Аргодрас Рыжий, отец того, кого вы бросили в костер. Но
мой отец, король Бодемагус, еще не знает о потере сына; от
него это скрыли: когда он узнает, боюсь, как бы он не взялся
отомстить за его смерть.
Назавтра на рассвете он покинул Гальфорт; а вечером
он оказался у реки под названием Аглонда, чья вода была
черна и глубока. На берегу были раскинуты три шатра, один
из них богаче двух других. Оттуда вышел рыцарь в полных
доспехах и приветствовал его.
— Похоже, — сказал он, — что вы странствующий ры-
царь, такой же, как и я сам: не откажитесь стать здесь на
отдых; иначе вы далеко проедете, не встретив пристанища
среди этого дикого леса.

1
Существует версия, что это тот самый Гальфорд, владение герцога
Ганора, который упоминается в романе «Святой Грааль» (стр. 218). Этот
замок якобы стал одним из первых оплотов христианства в Британии, по-
сле того как Насьен, сподвижник Иосифа Аримафейского, обратил Ганора
в христианскую веру. (Прим. перев.).

639
 — Любезный сир, — ответил Ланселот, — я уступлю ва-
шей просьбе и охотно переночую рядом с вами.
Подошли слуги, сняли с него доспехи и накинули ему на
плечи легкий парчовый плащ, ибо зной был силен. Он уто-
лил любопытство хозяина, поведав ему часть своих приклю-
чений, и как он едет ответить на обвинение в измене перед
королем Бодемагусом. Стол был накрыт; они умылись и сели
за трапезу. У рыцаря была подруга, девица красивая и прият-
ная в обхождении, которая неотрывно глядела на Ланселота,
пораженная его осанистым видом и необычайной красотой.
Оруженосцы унесли первое блюдо прежде, чем она притро-
нулась хоть к малому кусочку; и с этой минуты страстная
любовь овладела ею и проникла в ее сердце: никогда еще не
бывала женщина покорена так скоро. Мы увидим впослед-
ствии, что из этого вышло; как она не могла себя сдержать
перед рыцарем, который ее любил, и как она умерла оттого,
что Ланселот ей отказал. Но прежде всего поведаем, что еще
он делал в этом шатре.

CXX
ще подавали второе блюдо, когда перед столом поя-

Е вился рыцарь в алых доспехах со свитой из множества

рыцарей. Он подъехал к оруженосцу, брату хозяина
шатра, пока тот прислуживал за столом1, нагнулся, подхва-
тил его за плечи, перебросил через луку седла и ускакал.
— Ах, сир! — сказал Ланселоту рыцарь из шатра, — мой
брат погибнет, если его не спасти.

Здесь мы видим новый пример того, что еще в двенадцатом веке

1

представляла собою домашняя прислуга в благородных семействах: это

своего рода рыцарские подмастерья, в роли которых подвизались юные
друзья или родственники рыцаря, бывшие у него на попечении. Еще и в
семнадцатом веке роль горничной и компаньонки в основном отводилась
менее удачливым родственницам; тогда как нынче мы бы постыдились
доверить такого рода работу бедным кузинам, чтобы не возбудить подо-
зрение, что мы разбогатевшие выскочки. Такова одна из многочисленных
причуд нашей демократической эпохи. (Прим. П. Париса).

640
 Ланселот потребовал свои доспехи.
— Верой и правдой клянусь, сир, — ответил один из ору-
женосцев, — доспехи, кони — все украдено.
— Что ж, я буду нагонять их пешком. Пойдете со мною,
рыцарь?
— Разумеется.
Они поспешили и издали заметили похитителей, пере-
ходящих на другой берег реки по деревянному мосту.
Дойдя до этого моста, они перешли его следом и ста-
ли взбираться на холм, через который те переехали. Тут им
встретился рыцарь в черных доспехах; узнав Ланселота, он
спросил его, куда они идут такие раздетые и безлошадные.
Они ответили, что преследуют незнакомца, который завла-
дел их конями и доспехами.
— А что вы мне дадите, сир, — спросил рыцарь Лансело-
та, — если я вам уступлю своего коня и свои доспехи?
— Все, что вам угодно будет потребовать.
— Ну что ж! Обещайте взамен уступить мне ваши доспе-
хи, когда я у вас их запрошу.
— Ладно! — сказал Ланселот, — если только вы не запро-
сите их, когда я буду занят боем.
Рыцарь спешился и снял свои доспехи; Ланселот обла-
чился в них, сел на коня, а хозяина своего оставил возвра-
щаться восвояси. Когда он достиг вершины холма, взору его
предстал лес Трех Столпов1, куда уже углубились преследу-
емые. Он поехал по конским следам и первой встретил на
краю леса даму в преклонных годах, которая ехала верхом,
распустив косы по плечам, с венком из роз на голове: то был
день Святого Иоанна2. После взаимных приветствий Лансе-
лот спросил у нее:

1
Далее (на стр. 669) Парис заменяет Столпы (фр. Pillars) на Поста-
менты, или Плиты (Perrons), а в сноске приводит варианты: лес Трех Кам-
ней (Pierres), лес Трех Погибелей (Perils). (Прим. перев.).
2
В этот день (6 мая) существовал обычай носить венок, букетик или
гирлянду из роз; бароны должны были раздавать их всем своим домочад-
цам. Дом Шарпантье упоминает еще за 1554 год, в учете доходов Понтье,

641
 — Сударыня, вы могли бы указать мне дорогу, на кото-
рую свернул рыцарь в алых доспехах?
— Да, но только если вы обещаете последовать за мною
по первому моему зову.
— Обещаю, — сказал Ланселот.
Позднее ему случилось пожалеть об этом.
— Ступайте, — сказала девица, — по этой узкой тропе
прямо перед вами; в половине лье отсюда вы увидите три
шатра, разбитых у пруда; в одном из них будет ваш искомый
рыцарь. Его зовут Арамон Толстый. Прощайте! но мне на-
добно знать ваше имя.
Ланселот уступил ей весьма неохотно.
И вот он возле шатров: рыцарь в полном облачении
принял его вызов. С первого разбега Ланселот поверг его
наземь полумертвым. Он извлек железо, вонзенное в грудь,
и ударом не менее жестоким встретил того, кто вышел ото-
мстить за соучастника. Двое других напали на него; когда у
него сломалась глефа, ему хватило и меча, чтобы распороть
щиты, разрубить шлемы, разорвать кольчуги и оставить на
коне лишь алого рыцаря. Вслед за этим он сбил и его и вы-
нудил просить пощады. Первой его заботой было развязать
украденного юнца; после он вернулся к алому рыцарю, дал
ему перевести дух и затем спросил, для чего он приходил
напасть на них, захватить оруженосца, похитить их доспехи.
— Сир, — ответил тот, — еще позавчера у меня был брат,
юный и отважный. Он встретил этого оруженосца и не сни-
зошел до приветствия, то ли презрев его, то ли оттого что
грезил. Оруженосец потребовал объяснений и, затеяв руко-
пашную, ударил его так, что три дня спустя он умер. Я наме-
ревался отомстить за него: сегодня один из моих слуг донес
мне, что вы остановились у брата того оруженосца, что убил
моего брата. Я похитил этого юнца, на глазах у вас я его увез,
а зная вашу необыкновенную доблесть, я в то же время при-
«венки из алых роз каждый год, на день святого Иоанна Крестителя». По
словам Капела, 22 июня, на праздник Св. Павлина, носили венки из крас-
ных бутонов. (Прим. П. Париса).

642
казал своим людям угнать вашего коня и доспехи, чтобы вам
невозможно было преследовать нас. Если бы я вас не узнал, я
напал бы на рыцаря, а не на его брата; но вот этого, не рыцаря,
я бы не стал убивать, а держал бы в плену до конца его дней1.
— Сир, — добавил он, — я знаю, что вы Ланселот Озер-
ный; но вы не знаете, что я двоюродный брат одного из тех,
кому вы всего дороже: Мелиана Веселого, того самого, кого
вы некогда избавили от железа в Камалоте2.
Обрадованный встречей, Ланселот поднял шлем и бро-
сился его обнимать, сожалея, что так дурно обошелся с ним
самим и с его людьми.
— Сеньор рыцарь, — сказал он, — близится ночь, а у меня
слишком много дел, чтобы задерживаться долее. Оставай-
тесь с Богом, и я прошу вас помириться с тем рыцарем, ко-
торый меня приютил.
Так они расстались добрыми друзьями. Взошла луна;
Ланселот пробирался по лесу и вскоре отыскал дом лесни-
чего, обнесенный стенами с турелями. На другой день, пока
он собирался в путь, лесничий спросил его, куда он думает
податься.
— Мне надо быть в Видесане Приморском ко дню Маг-
далины, — ответил он, — для того чтобы оспорить обвинение
в измене при дворе короля Бодемагуса.
— Сир, я буду рад вас проводить.
— Не утруждайте себя; только наставьте меня на самый
прямой путь.
Они некоторое время ехали по лесу; и когда Ланселот
упомянул лесничему, что он из дома короля Артура, тот
сказал:
1
Мы видим в нашем романе, что рыцарь не мог без урона для чести
поднять руку на оруженосца, слугу, карлика, горожанина или крестьяни-
на; разве что в случае правомерной обороны. Отсюда и безопасность этих
людей, а зачастую и безнаказанность их наглых выходок. Отсюда же про-
истекает то положение кодекса чести, которое запрещало правителю при-
нимать вызов от обычного человека благородных кровей, а тому — вызов
от человека низшего сословия. (Прим. П. Париса).
2
См. Ланселот, т. I, стр. 96. (Прим. П. Париса).

643
 — Благослови вас Бог, сир! Вы ведь, наверное, знаете, весь
двор скорбит оттого, что Ланселот Озерный в неволе у Мелеа-
гана, сына Бодемагуса. Боятся, что Мелеаган его сгубил, и все
оплакивают утрату лучшего в мире рыцаря. Король говорит,
что, потеряв его, он потерял все на свете, и у нас есть причина
так же говорить; ибо в этом лесу есть башня по прозванию
Башня Мерлина, где творятся дела еще более дивные, чем
толкуют о Святом Граале. Немало рыцарей из местных и чуж-
дых земель, придя в надежде завершить эти приключения,
так и не вернулись оттуда; и никто не ведает, что с ними ста-
ло. И только на одной гробнице, у самых ворот, видели над-
пись, гласящую: Чудеса Башни Мерлина не иссякнут до тех пор,
пока не явится Ланселот Озерный. Так что мы после кончины
Ланселота уже не чаем увидеть им конец.
— А эта башня, — спросил Ланселот, — она далеко отсюда?
— Она к закату и почти у края леса, между Белым зам-
ком и городом Газаном.
— Как вы полагаете, я смогу туда попасть, не опоздав на
мою встречу в Видесане ко дню Магдалины?
— Нет, сир, хоть бы вы скакали день и ночь.
— Тогда с Богом, а мне только и остается ехать по дороге
в Видесан.
Ему уже никак нельзя было терять времени. Проведя две
следующие ночи без пристанища, он на третий день прибыл
к замку Флеж, под прикрытием которого в одну сторону про-
стиралось море, а в другую лес и плодородные земли. Одна-
ко виноградников было не видно, хотя в Великой Бретани
бывали и они, пока не иссякли чудеса Святого Грааля. В этом
замке его приняла дама преклонных лет, а на другое утро, в
день Магдалины, он прибыл в Видесан.
Король Бодемагус собирал свой двор на прекрасном
лугу напротив замка. Это был день годовщины его коро-
нации; ему поставили шатер в самом конце луга, немно-
го поодаль от прочих. Король восседал в большом кресле
слоновой кости, а некий арфист перед ним пел ему лэ об

644
Орфее1; он охотно ему внимал, и все хранили глубочайшее
молчание.
Ланселот узнал шатер короля по золотому орлу, венчав-
шему его. Как только он подъехал ближе, оруженосцы бро-
сились к его стременам, чтобы помочь ему сойти; но, не же-
лая быть узнанным, он предстал перед королем в закрытом
шлеме. После приветствия он произнес во всеуслышание:
— Сир, да будет вам известно, что при дворе короля
Артура мне случилось биться с рыцарем, которого я сразил
смертельным ударом. В тот же день, во время нашего засто-
лья, некий рыцарь явился к королю Артуру с притязанием,
что мой противник был якобы убит вероломно, и сулился
даже доказать это вашему суду, если я не побоюсь предстать
перед ним в день Святой Магдалины. Я пришел заверить вас,
что он солгал.
— А я, — сказал в ответ один рыцарь, — я готов настаи-
вать, что вы вероломно убили рыцаря, упомянутого мною, и
я это докажу, если вы посмеете мне прекословить.
— Ясное дело, только ради этого я и приехал в такую
даль. Вот мой залог, сир король: я готов утверждать, что со-
вершил это по праву.
Рыцарь незамедлительно представил свой залог, и ко-
роль принял оба. Бодемагус был не прочь узнать имена
обоих шампионов, но Ланселот уговорил его позволить им
остаться безымянными.
Рыцарь-обвинитель облачился в прочную и легкую
кольчугу и шлем из стали крепчайшей закалки; он выбрал
большой разящий меч и щит, который слыл непробиваемым.
Копье его имело крепкое древко и острое железо; на нем был
навязан вымпел, такой же алый, как попона его коня, отчего
его и прозвали Алым рыцарем. Он сел в седло одновременно
с Ланселотом. Вокруг них собралось множество рыцарей, и
1
Бретонцы усвоили некоторые сказания из античной мифологии.
Лэ о Нарциссе и о Пираме уже были известны. Здесь мы еще обнаружива-
ем лэ об Орфее. Сюжеты всех трех взяты из Метаморфоз Овидия. (Прим.
П. Париса).

645
все как один готовы были счесть безумцем того, кто дерзнет
сразиться с Аргодрасом, самым сильным и умелым бойцом
в округе. С первого удара обе глефы разлетелись в щепы; же-
лезо их завязло у одного в шлеме, у другого в щите. Однако
они усидели в седлах, пока Ланселот, поднаперев щитом и
телом, не опрокинул Аргодраса наземь. Тот упал вниз голо-
вой. Но он тотчас же поднялся снова и, надвинув на голову
щит, с мечом в руке ожидал, когда Ланселот проскачет круг
и вернется к нему. Начал он с коня: он его ударил и свалил с
ног. И пока Ланселот высвобождался, Аргодрас сказал:
— Вот и прекрасно, сир рыцарь, вы сходите с коня, дабы
не злоупотребить вашим превосходством.
Вместо ответа Ланселот ринулся на него со щитом в од-
ной руке и мечом в другой. Целый час они осыпали друг дру-
га ударами: они рвали кольчуги, пронзали щиты, высекали
из шлемов тысячи искр. Они остановились перевести дух, но
еще не сказать было, кто из двоих одолеет. Наконец, Алый
рыцарь дрогнул, ошеломленный последним ударом, более
свирепым, чем все прочие; от щита его остался один лоскут,
шлем был рассечен, кольчуга разодрана; отступая, он влачил
за собою кровавый след. Он еще надеялся на свою телесную
крепость: и потому, откинув обломки щита и даже меч, он
метнулся назад, обхватил Ланселота руками, но тот ему от-
ветил объятием еще более крепким, приподнял его на пол-
пье, поверг его навзничь и поверху упал сам. Видя, что тот
недвижим, он сорвал с него шлем и рукоятью меча ударил в
лицо; наконец, он отсек ему голову, как некогда Мелеагану, и
принес ее к ногам короля Бодемагуса со словами:
— Сир, с вас довольно?
— Да, рыцарь; но ради того, что вам всего дороже, мы
просим вас снять шлем и позволить нам узнать победителя.
Не в силах более отказывать, Ланселот открыл лицо, и
король простер к нему руки, как бы желая обнять.
— Ах, сир! — поспешно сказал Ланселот, удержав его, —
не будьте ко мне так благосклонны; когда вы узнаете, что я
натворил, вы меня возненавидите до смерти.

646
 — Полно, Ланселот! Боюсь, я угадал ваши мысли, и я не
желаю ничего знать, чтобы не иметь причин для меньшей к
вам приязни и худшего гостеприимства.
В самом деле, Бодемагус знал, что Ланселоту довелось
принять вызов его сына Мелеагана, и боялся обнаружить,
что его подозрения сбылись; он не хотел так скоро возне-
навидеть поневоле того, кого был бы рад удержать при себе.
В окружении знатных баронов Горра Ланселоту помогли
снять доспехи. Он предпочел бы удалиться; но ему при-
шлось уступить просьбам Бодемагуса, который в этот день
отказался отпустить его.
Наконец, назавтра он смог распрощаться. Бодемагус по-
дарил ему лучшего своего коня и промолвил:
— Любезный друг, нет на свете человека, чье общество
было бы для меня столь же драгоценно; если вы одарите
меня своею дружбой, я сочту себя богаче, чем если бы владел
лучшим городом мира.
— Сир, — ответил Ланселот, — для меня ваша дружба еще
дороже, чем моя для вас. Но я себе не принадлежу, я более во
власти другой особы, чем в своей. Всюду, где вы меня встре-
тите, вы можете полагаться на меня как на вашего друга, ва-
шего рыцаря.
— Благодарю вас, любезный друг! Не упоминали ли вы,
что причинили мне зло? Если это так, я не хочу узнать об
этом из ваших уст: передайте мне это через три дня, так что-
бы мне не пришлось выказывать вам свою вражду, пока вы
мой гость. Препоручаю вас Богу; да ниспошлет он мне ми-
лость, чтобы и в смертный час я был так же дружен с вами,
как всегда того желал.
Они расстались, и слезы переполняли их сердца; Лансе-
лот выехал на дорогу, ведущую к Скорбному Оплоту. Первую
ночь он провел в обители у монахинь. Наутро, прослушав
мессу, он уже собрался сесть на коня, когда одна девица, но-
чевавшая в той же обители, подошла спросить, куда он едет.
— В Скорбный Оплот.

647
 — Не позволите ли мне ехать тем же путем под вашей
охраной?
— Буду только рад.
Тогда девица велела привести своего рысака; они отпра-
вились вместе. К полудню у опушки леса они заметили ры-
царя во всеоружии; поприветствовав девицу, он подъехал,
ухватил ее за руку и изо всех сил пытался обнять. Она как
могла противилась и звала Ланселота, а тот сказал рыцарю:
— Постойте, сир, не очень-то вежливо с вашей стороны
брать от девицы то, чего она отдавать не желает.
— Вы что, вздумали ее защищать? Знайте, что я ее по-
целую, или вам придется сразиться, чтобы меня остановить.
— Если сами просите, я не откажусь от боя; берегитесь.
Они пустили вскачь коней, затем ударили в щиты. Ры-
царь поломал свою глефу, Ланселот же свою вонзил поперек
щита в кольчугу; незнакомец, будучи тяжело ранен, выпал
из седла, а Ланселот спешился, извлек железо, завязшее в
петлях кольчуги, и уселся на сраженного рыцаря, который
едва мог просить пощады.
— Кто вы? — спросил его Ланселот. — И почему вы хоте-
ли насильно поцеловать эту девицу?
— Во исполнение обета. Знайте же, что две недели тому
назад я побывал на турнире, где награду стяжал некий моло-
дой рыцарь. Вслед за ним девицы избрали дюжину других,
кто отличился в бою, кроме того молодца. Я был в их числе;
и поскольку каждый из нас был обязан дать обет, мой состоял
в том, чтобы на протяжении года не давать проходу ни одной
девице, едущей с рыцарем, не сорвав у нее поцелуй, вольный
или невольный. Ныне я признаю все безрассудство этого обе-
та; но еще более дерзкий взял другой из нас. Он обещал за-
хватить и похитить королеву Гвиневру вопреки четырем ры-
царям, ее сопровождающим, кто бы они ни были.
— Вы правы, сочтя неразумным последний обет. И ваш-
то был не особо умен; но вы, наконец, от него избавились,
признав себя побежденным. Я вам ставлю лишь одно усло-
вие: поезжайте к королю Бодемагусу и просите у него про-

648
щения от имени Ланселота, который отнял у него сына. Как
ваше имя?
— Меня зовут Парид Золотое Кольцо.
Видя, что рыцарь истекает кровью, Ланселот отрезал
полу от своей парчи и прилежно перевязал нанесенную им
рану. Он рад был узнать, что тем лучшим бойцом на турни-
ре у Рубежного замка был Богор Изгнанник; и вскоре, оста-
вив Парида, он вместе с девицей прибыл в Скорбный Оплот.
Вначале он пошел взглянуть, куда уложили тело Галеота; и
уже распорядился изготовить ему самую роскошную гроб-
ницу, когда одна старая дама заверила его, что в этом надоб-
ности нет.
— В замке, — сказала она, — есть гробница прекраснее
и богаче, чем мыслимо создать. Если хотите узнать, где она,
призовите местных старцев, они вам ее укажут.
Ланселот последовал ее совету; он собрал самых преста-
релых жителей, и они, посудив между собою, изрекли, что
гробница должна быть возле алтаря главной церкви.
— Ее соорудил король Нарбадюк, — добавили они, — тот
самый, кто завел закон, коему привержены Сарацины. Ибо
замок этот принадлежал ему до времен Иосифа Аримафей-
ского1. Нарбадюк был погребен в ней как в святилище. Когда
пришли христиане, они достали его кости и выкинули прочь
из города. А гробница осталась там, где и была.
Ланселот не преминул указать копать в означенном ме-
сте. Гробницу нашли, и ее отделка показалась ему восхити-
тельной. Она была не из металла, а всецело из самоцветов,
сочетанных воедино без малейшего зазора. Ее перенесли к
той гробнице, на которой Ланселот некогда прочел свое имя;
туда и уложили тело Галеота, прежде облачив в его доспехи,
согласно обычаю тех времен2. Ланселот пожелал сам упоко-
1
Чтобы сгладить анахронизмы этого эпизода, следует помнить, что
под Сарацинами наш романист понимает не только Магометан, но и вооб-
ще Язычников. (Прим. П. Париса).
2
Это был, очевидно, обычай времен Меровингов. В погребениях той
эпохи, обнаруженных в наши дни и во вскрытии которых мне довелось

649
ить Галеота в гробнице: он троекратно поцеловал его в уста,
но с таким стеснением в сердце, что боялся, как бы оно не
замерло совсем. Затем он укрыл доспехи богатой парчой,
расшитой золотом и самоцветами, а поверх водрузил плиту.
После он потребовал своего коня и простился с обитателями
замка, препоручив их Богу. Из Скорбного Оплота он вернул-
ся в Камалот, где пребывал Артур. Король и бароны, короле-
ва и девицы вышли ему навстречу. Он нашел там Лионеля,
Гектора и Мелиадуса Черного, и они его приняли так, будто
он был сам Господь Бог. Он поведал о своих последних при-
ключениях, и ученые богословы тут же их записали. Вняв
его рассказу о рыцаре, давшем обет увезти королеву, король
избрал четырех рыцарей, на коих было возложено охранять
ее всякий раз, как она выедет с ним на охоту. Первым был
Ланселот; остальные — Сагремор, Кэй-сенешаль и Додинель
Дикий. Предосторожность эта была не лишней, как мы уви-
дим впоследствии. Но здесь повествование возвращается к
Богору, который странствует по-прежнему в поисках своего
кузена Ланселота.

CXXI
ы оставили его в тот миг, когда он покидал за-

М мок Глоседон, дабы уклониться от девицы из

Хонгефорта. Он въехал в Ревантский лес в тот
час, который указала ему девица; и начал он с того, что оста-
новился у часовни, повесил свой щит и привязал коня к во-
ротам. Не успел он приступить к молитве, как услышал не-
кий шум, обернулся и увидел, что приближаются носилки.
Девять рыцарей, провожавшие их, спустили оттуда гроб и
внесли в часовню. Рыцари эти были весьма опечалены; ста-
рейший из них рвал на себе волосы и раздирал себе лицо.

участвовать, находят в большем или меньшем числе и в большей или

меньшей сохранности фрагменты наконечников копий, больших мечей,
шлемов и поясов. (Прим. П. Париса).

650
 — Милый мой сын, — восклицал он, — такой удалой и
смелый, как же дерзнула смерть тебя забрать! Где тот измен-
ник, тот предатель, что убил мое дитя?
Тут рыцари подвели человека в портах и одной рубахе,
которого Богор легко узнал: это был Ламбег, бывший его на-
ставник1. Он тут же вернулся за своим щитом и, подняв меч,
набросился на рыцарей.
— Отпустите этого почтенного мужа, — воскликнул
он, — ни с места, или все вы умрете.
Видя, что угрозами их не пронять, он напал на первого
и разрубил ему голову до подбородка; тот был без доспехов.
Из двух других, державших Ламбега, одного он убил, другому
отсек руку, остальные восемь рассеялись по обители, чтобы
избегнуть подобной же участи. Вместо того чтобы их пре-
следовать, Богор подошел к Ламбегу и пригласил его сесть
на своего боевого коня; сам он устроился на вороном коне2,
привезшем носилки. Так они и уехали вместе; но у Ламбега
не шло из головы слово мэтр, которым величал его рыцарь.
— Воистину, сир, — сказал он, — я должен питать к вам
лучшие чувства за то, что вы меня вызволили так, рискуя
жизнью. Прошу вас, снимите ваш шлем и позвольте мне уз-
нать моего благодетеля.
Богор приподнял шлем; Ламбег узнал его и радостно
простер к нему руки:
— Ах! Сир, благослови вас Бог! Как вы жили с тех пор,
как расстались с Владычицей Озера?
— Прекрасно; я прибыл сюда по указке одной из ее девиц
ради некоего приключения, которое якобы найду здесь сегод-
ня. Но что вы такое сделали этим людям, истязавшим вас?
— Сир, еще не прошло и трех дней, как я ехал вместе с
одним рыцарем из королевства Логр; мы целых два дня ски-
тались, не находя пристанища, и спешились на опушке этого
1
Ланселот, т. I, стр. 24. (Прим. П. Париса).
2
«Который был чернее мавра». От этой масти, черной, как мавр, про-
исходят клички Morel, Moreau, которые охотно давали всем черным лоша-
дям. (Прим. П. Париса).

651
леса, чтобы кое-как заночевать. Мы сняли шлемы и откинули
забрала, когда вдруг услышали кабана, за которым гнались че-
тыре гончих; затем появился лучник и пустил стрелу; но вме-
сто кабана стрела попала в моего спутника; а тот, чувствуя,
что смертельно ранен, собрался с силами, догнал лучника и
вонзил в него острие копья. Появился рыцарь и спросил, кто
убил его лучника. «Я», — сказал мой спутник. Тот немедля за-
махнулся мечом и на моих глазах отрубил ему голову. Я ре-
шил отомстить за него; но пока я садился верхом, он ускакал
во всю конскую прыть. Я начал с того, что поднял тело моего
спутника; я уложил его на шею своему коню и отвез в святую
обитель, чтобы его похоронили; затем я поклялся не давать
себе покоя, пока не догоню рыцаря, которому должен ото-
мстить. Сегодня утром я нашел его, облаченного во все доспе-
хи, кроме шлема; я его вызвал и, сбив с коня долой, отрубил
ему голову так, как и он моему спутнику. Его-то и привезли
в этот храм. Когда старый рыцарь узнал, что я убил его сына,
он напустил на меня десяток своих людей во всеоружии; они
меня схватили и связали, как вы видели. С Божьей и вашей
помощью я остался в живых. А вы, сир, куда вы направлялись,
когда вас встретила Озерная девица?
— Я ехал на поиски монсеньора Ланселота, и я не дол-
жен возвращаться к королевскому двору, пока не найду его.
Вот так толкуя о своих делах, наши двое друзей подъе-
хали к крепости, построенной на каменистой горе. Старик
рыцарь принял их с почтением и велел принести красивое
платье Ламбегу, в котором признал племянника Фарьена,
своего прежнего соратника. Когда они пошли садиться за
стол, прибыла девица от Владычицы Озера и сказала, учтиво
приветствуя Богора:
— Сир, примите этот меч: его посылает вам мессир Лан-
селот. Он желает, чтобы вы его носили отныне, ради любви к
нему и к Галеоту, которому этот меч принадлежал.
Богор взял меч и вынул его из ножен; он восхитился его
блеском и красотой. Никогда, сказал он, не доводилось ему

652
получать дара более приятного. Пока разносили первое блю-
до, вошел слуга и преклонил колени перед хозяином дома.
— Сир, — сказал он, — две ваши кузины едут сюда и оста-
новятся на ночь у вас.
— Кто же это?
— Это девица из Хонгефорта и девица из Глоседона.
Сеньор тотчас же встал и спросил у Богора позволения
выйти им навстречу; они были уже на пороге дворца. На-
прасно Богор пытался их избегнуть; девица из Хонгефорта
заметила его и пала ему в ноги.
— Ах, сир! — воскликнула она, — прошу вас пощадить
меня! Простите меня за оскорбление, нанесенное мною, и
укажите, чем я должна его возместить.
Богор не в силах был видеть ее коленопреклоненной, он
поднял ее и простил. Отныне все в доме дышало радостью
и довольством. Девица из Хонгефорта нарядилась в свежее
и легкое платье; узнав обо всех тяготах, какие она вынесла,
чтобы заслужить его прощение, Богор мог только пожалеть,
что был их причиной.
— Единственная пеня, которую я налагаю на вас, — ска-
зал он, — впредь не убивать тех рыцарей, которые окажутся
у вас в плену.
Она это клятвенно обещала.
На другое утро, выйдя после мессы, хозяин дома пода-
рил Ламбегу добротные и красивые доспехи, и тот облачился
в них, прежде чем расстаться с дамами и пуститься в путь
вместе с Богором и Озерной девицей. Ближе к полудню они
повстречали одного рыцаря и справились у него о Лансе-
лоте. Они узнали, что он в присутствии короля Бодемагуса
убил рыцаря, обвинившего его в измене.
— Он провел нынешнюю ночь в моем доме, — добавил
рыцарь, — а оттуда ему было надо в Скорбный Оплот, где вы
можете его застать.
Они свернули на дорогу, которая привела бы их туда; но
они заплутали и прибыли в Скорбный Оплот лишь на третий
день, когда Ланселот уже уехал. Это их весьма раздосадова-

653
ло, и наутро они вновь оказались в седле. Дойдя до развил-
ки, Озерная девица простилась с ними, чтобы вернуться к
своей госпоже; Ламбег взялся проводить ее до моря, и Богор
позволил им удалиться. Он твердо решил целый год не появ-
ляться при дворе и не упускать ни единого случая для новых
приключений.
Между тем Парид Золотое Кольцо, залечив свои раны
благодаря премудрости ученого старца, найденного им в
монастыре, подался в Видесан. Его представили Бодемагусу.
— Сир король, — сказал он, — Ланселот Озерный велел
мне просить у вас прощения за то, что он насмерть зарубил
вашего сына Мелеагана.
Слушая его, король побледнел, и закрыл себе лицо, и
разразился слезами. Когда он смог говорить, то спросил,
что стало с телом его сына; ему сказали, что оно покоится
в замке Трех Столпов, и он направился туда, не теряя ни
минуты. В большой зале было уложено тело Мелеагана с от-
сеченной головой между рук. Королю стало дурно от сотря-
савших его рыданий. На другой день Мелеагана положили в
мраморный гроб и похоронили со всеми почестями, какие
приличествуют королевскому сыну. Что же до скорбящего
отца, он ни единого раза не произнес имени Ланселота, но
проклял тех баронов, что сопровождали его сына и не вы-
рвали его из рук победителя.

CXXII
рошел год с той поры, как Мелеагана постигло пра-

П ведное возмездие за его коварство, когда на неделе

перед Пятидесятницей король Артур решил выехать
на охоту в Камалотский лес. Высокородные бароны, прибыв-
шие ко двору по случаю великого праздника, не преминули
последовать за ним; в их числе короли Йон, Карадок Корот-
корукий, Малакен Шотландский и короли Ирландии, Нор-
галлии, Корнуая, все бывшие вассалами королевства Логр.
Королева Гвиневра пожелала сопровождать охотников со

654
своими придворными дамами и девицами. Четыре рыцаря,
назначенные Артуром для ее охраны, были, как мы видели
ранее, Кэй-сенешаль, Сагремор Шалый, Додинель Дикий и
Ланселот Озерный.
Пока дамы ехали поодаль, беседуя и веселясь, они уви-
дели, как приближается рыцарь во всеоружии, со щитом на
шее, с копьем в руке, с подвязанным шлемом. Он вгляделся,
узнал королеву, поклонился и смиренно приветствовал ее,
прежде чем заговорить.
— Госпожа, — сказал он, — я заранее прошу меня про-
стить за оскорбление, избегнуть которого я не в силах: я вы-
нужден вас похитить.
И, взяв ее коня за повод, он повлек ее в сторону.
— Пустите меня, сир рыцарь! — сказала королева.
— Госпожа, я не могу.
— А придется! — воскликнул сенешаль. — Отпустите
коня, или я отрублю вам руку.
— Я отпущу коня, но только чтобы вызвать вас.
— В добрый час!
Они разъехались, потом развернулись и бросились друг
на друга. Но копье Кэя сломалось, и незнакомец выбил его
из седла.
Сагремор тотчас же выступил, чтобы за него отомстить.
Он жестоко ударил незнакомца, вспорол ему щит, порвал
кольчугу; но тому выпала удача: он поверг его наземь и
трижды проехал конем по его телу. Не лучше он обошелся
с Додинелем Диким, и королева содрогнулась при мысли,
что и Ланселота, быть может, постигнет та же незавидная
судьба.
— Ради Бога! рыцарь, — сказала она незнакомцу, — от-
пустите меня.
— Мне необычайно жаль, что я не могу этого сделать.
Увидев, что приближается Ланселот, он приготовился
встретить его, как подобает. Но когда, разойдясь, они понес-
лись друг на друга, появилась некая старая дама, остановила

655
своего коня между обоими рыцарями и сказала, обратясь к
Ланселоту:
— Сир, я пришла напомнить вам о вашем обещании.
— О каком обещании?
— Вы дали слово, будучи в погоне за Алым рыцарем,
что пойдете за мною, как только я потребую. Ну, так идите
за мною, если только не предпочтете прослыть клятвопре-
ступником.
— Госпожа, прошу вас, смилуйтесь! Я буду навеки опозо-
рен, если не сражусь с этим рыцарем.
— Но если он вас победит, вы не будете вольны пойти за
мной.
— Поверьте мне: он меня не победит; я прошу вас о ма-
лом промедлении, о времени для мести за моих собратьев.
— Нет, нет; я хочу, чтобы вы шли за мной без промед-
ления.
— Я пойду за вами; но когда мы отойдем на два полета
стрелы, с вами будет лишь мертвец.
— Мертвец? Но кто же вас убьет?
— Я сам. После того позора, которым вы меня покроете,
ничто не удержит меня в этой жизни.
— Если дело обстоит так, я согласна дать вам отлагатель-
ство. Идите, бейтесь; но как только завершите поединок,
обещайте следовать за мной.
— Да, если я все еще буду волен это сделать.
Ланселоту первому достался удар в левый бок, и нако-
нечник, угодив в него, отломился от древка и завяз в кольчу-
ге. Но незнакомец, пронзенный насквозь, не мог удержаться
в седле и упал под ноги своему коню, истекая кровью. Стару-
ха тут же стала призывать:
— Рыцарь, рыцарь! Держите свое слово.
Ланселот услышал ее и пришпорил коня ей вдогонку, не
думая о своей ране и не прощаясь с королевой.
— Ах! Сенешаль, — воскликнула та, — смотрите, какой
обломок копья он уносит в боку. Скачите за ним; так ему не-
долго и умереть.

656
 — Я был бы рад, госпожа; но не думаю, чтобы он согла-
сился задержаться.
— По крайней мере, окажите ему помощь.
Кэй вонзил обе шпоры и, проскакав полчаса, нагнал
Ланселота, когда тот успел отбиться от трех рыцарей; один
из них был мертв, а два другие бежали. Но они убили его
коня.
— Сир, — сказал сенешаль, подходя поближе, — моя го-
спожа послала меня, чтобы узнать, что с вами; она боится,
что вы тяжело ранены.
— Нет; рана, полученная мною, не помешает мне до-
браться туда, где я должен быть. Позаботьтесь о побежден-
ном мною рыцаре; он отменный храбрец, и мне будет жаль,
если он умрет.
— Что это были за разбойники, — спросил Кэй, — кото-
рым вы дали отпор?
— Понятия не имею: они напали на меня в этом лесу и
обошлись со мною хуже некуда. Слава Богу, я неплохо отде-
лался.
— Сир, дайте мне хотя бы извлечь железо, сидящее у вас
в боку.
— Нет, нет, — сказала старуха, — нынче вечером у него
найдется кое-кто, умеющий это делать лучше вас.
— Но, сир, — продолжил сенешаль, — не хотите ли взять
моего коня?
— Вам он нужен самому.
— Я без него скорее обойдусь, чем вы.
— Ну что ж, я его возьму. Извольте, сенешаль, передать
от меня поклон королеве и всем, кто с вами обо мне загово-
рит. А особо попросите королеву взять на попечение ране-
ного рыцаря.
Ланселот уехал следом за старухой, а Кэй, возвратясь к
королеве, передал ей пожелание Ланселота.
— Я велела снять доспехи с раненого рыцаря, — ответи-
ла она, — его рану осмотрели и перевязали; мы уложили его

657
на носилки, приготовленные Сагремором и Додинелем. Не
надо говорить об этом случае за столом у короля.
Носилки выстлали двумя парчовыми покрывалами и
свежей травой, и королева со своими дамами, двинувшись
вслед за охотой, прибыли к прелестному роднику в тени си-
коморы.
Его называли Родником Фей по той причине, что там не
раз замечали прекрасных незнакомых дам. Королева поже-
лала там остановиться.
— Сагремор, — сказала она, — было бы очень кстати от-
кушать чего-нибудь.
— Конечно, госпожа, если найдется.
— Надо поискать.
— Я вижу только башню Матамаса, где можно раздобыть
немного пропитания.
— Вас там добром не примут: этот человек пуще всего
на свете ненавидит монсеньора короля.
— Все же надо туда пойти, — сказал Додинель, — хотя бы
затем, чтобы досадить ему.
Оба наших рыцаря немедля сели на коней, не забыв
щиты и копья. Хотя их изрядно утомил недавний бой, но их
великодушие не позволило им снизойти до жалоб. Вскоре
они заметили возле одного шатра рыцаря, который стоял,
опершись на копье, и во весь голос распевал один новейший
куплет.
— Видит Бог, — сказал Сагремор, — вот рыцарь, не зна-
ющий забот.
— Может быть, — ответил Додинель, — он желает скрыть
то, что у него на душе.
И увидев, что он готовится к бою, Додинель вызвался:
— Дайте-ка мне его встретить.
— Нет, — возразил Сагремор, — я первый его увидел, мне
первому и положено тягаться с ним.
Столкновение было жестоким; оба копья разлетелись в
щепы, ударив в умбоны щитов. Удержавшись в седлах, они
взялись за мечи; после целого часа обоюдных ударов не ска-

658
зать было, кто из них одолеет; как вдруг появилась девица
верхом на муле и, понаблюдав немного, повернула к Доди-
нелю, который не преминул приветствовать ее.
— Благослови Бог и вас, — ответила она, — если вы не из
тех негодных трусов, что не смеют вызваться сопровождать
девиц.
— Нет такой девицы, которую я не пожелал бы сопрово-
ждать или охранять в пути.
— А все же и ценой обоих ваших глаз вы не решитесь
ехать за мною туда, куда я хочу вас повести.
— Решусь, хоть бы мне за это помереть.
— Вот и поглядим.
И она пустила рысью своего мула; Додинель поскакал за
нею, и они скрылись в лесу, не перемолвившись ни единым
словом. Но пора нам вернуться к его соратнику.

CXXIII
агремор в пылу поединка с певчим рыцарем прогля-

С дел девицу, уведшую Додинеля. После долгой сечи

на мечах он уже собрался принудить противника
сдаваться, когда увидел, что тот резво пришпорил коня и,
покинув поле боя, скрылся в лесу. Он и не подумал гнаться
за ним; но, не заметив нигде Додинеля, направился снова
к башне Матамаса. Немного погодя он увидел, что к нему
скачет ловчий короля Артура, весь перепуганный, в крови, и
зовет его на помощь.
— Два рыцаря, — восклицал он, — гонятся за мною, что-
бы убить. Они отняли у меня легавую и хотят мне помешать
принести королю жалобу на их злодейство.
— Успокойся, братец, — сказал Сагремор, — укажи мне
только, где я могу их найти.
— Они скачут за мною по пятам, сеньор, и скоро вы их
увидите.
В самом деле, они появились, и Сагремор тут же про-
изнес:

659
 — Отдайте легавую, или вы умрете.
Тот из них, кто вез легавую, передал ее одному из ору-
женосцев и велел ему убраться; затем он изготовился к бою.
Мощным ударом меча Сагремор отбил долой на несколько
шагов его шлем, а самого его скинул наземь плашмя, жесто-
ко ранив. Он взялся за второго рыцаря, который защищался
лучше и которому он разрубил голову до зубов. Покончив с
этим, Сагремор вернулся к первому, и тот запросил пощады.
— Я тебе ее дарую, если ты поклянешься сдаться этому
ловчему в плен и вернуть ему легавую, подло похищенную
вами.
Он принял клятву, покинул их и ступил на узкую тро-
пу, которая мало-помалу расширялась. Взглянув направо, он
увидел шатер, раскинутый под дубом. У входа стоял карлик,
уродливее не бывает, и держал в руке палицу с железным
верхом. Урод этот, как только он приблизился, поднял пали-
цу и со всею силой обрушил ее на голову коня.
— Прочь отсюда, ничтожество! — вскрикнул Сагремор.
Вместо ответа карлик повторил удар, и конь пошатнулся.
Разъяренный Сагремор схватил карлика, поднял и швырнул
на землю; у того чуть не лопнуло брюхо.
— На помощь! На помощь! — завопил карлик.
Из шатра вышла девица.
— Рыцарь, — сказала она Сагремору, — вы не слишком
учтивы, упражняя свою доблесть на таком уродце; если бы
его хозяин был здесь, вам бы это даром не прошло.
— Сударыня, — ответил Сагремор, — говорите, что вам
угодно, но если бы сам Ланселот или мессир Гавейн учини-
ли мне такую каверзу, я бы и их призвал к ответу, в меру
моих сил.
— Однако ваш поступок недостоин добропорядочного
мужа.
— Не гневайтесь, сударыня, я дам такое возмещение, ка-
кое вы потребуете.
И Сагремор последовал за нею прямо в шатер. К своему
великому удивлению, он заметил там Калогренана, одного

660
из лучших рыцарей Круглого Стола, лежащего навзничь с
цепями на руках и на ногах.
— Э, сир! — сказал он, — как вы здесь оказались?
— Вы же видите: как пленник. Сегодня утром я решил
поехать следом за королевской охотой; прежде чем я их
нагнал, я встретил эту девицу, и она стала подстрекать меня
дунуть в этот красивый рог слоновой кости. Едва я издал
звук, как два рыцаря напали на меня; а поскольку я был бе-
зоружен, им не стоило труда захватить меня и сковать цепя-
ми ноги и руки.
— Вот ведь поразительное коварство, — сказал Сагре-
мор. — Могу ли и я потрубить в этот рог вслед за вами?
— Безусловно, если вы непременно хотите их накликать.
Сагремор взялся за рог; он извлек из него раскатистый
звук и забрал стоящую рядом глефу. Немного погодя он
увидел, как приближается рыцарь на дюжем коне, одетый в
алые доспехи.
— Богом клянусь, — сказал этот рыцарь, — вы меня вы-
звали в свой недобрый час.
Прижав щит к груди, Сагремор устремился на него; они
обменялись могучими ударами и разом упали наземь. Пер-
вым поднялся Алый рыцарь, но Сагремор уже готов был его
принять. Они рубились изо всех сил; бой все продолжался,
и не сказать еще было, кому достанется победа, как вдруг
появился второй рыцарь; он долго наблюдал за ними, затем
подступил к девице, схватил ее, посадил на своего коня и
ускакал.
— Маргалан! — взывала она, — помогите! Неужели вы
позволите похитить свою любимую?
Маргалан озирался и не знал, что ему делать: с одной
стороны, Сагремор наступает в рукопашной; но если он ли-
шится возлюбленной, прощай все радости земные. В смяте-
нии своем он стал слабее отражать удары Сагремора и до-
вольствовался тем, что отбивался щитом; затем, отступив на
несколько шагов, он сказал:

661
 — Клянусь Богом, рыцарь, вы вполне отомщены: я уже с
избытком наказан за то, что напал на вас без повода; я пред-
почту сдаться на вашу милость, чем продолжать этот бой,
если вы позволите мне погнаться за тем, кто увез мою воз-
любленную.
— Так и быть! Я даже поеду с вами; или, если вам так
угодно, я поеду один, при условии, что вы вернете свободу
этому бравому рыцарю, вашему пленнику.
— Согласен; но обещайте мне доставить мою подругу
сюда.
Сагремор обещал, сел верхом и пришпорил коня. Он
вскоре повстречал оруженосца и спросил его, не видел ли
тот рыцаря, увозящего девицу.
— Да, — ответил оруженосец, — но они шли так ходко,
что вам будет нелегко их догнать.
Он снова поддал шпоры и достиг долины в тот самый
миг, когда похититель взбирался на вершину холма, сосед-
него с нею. Он по-прежнему не терял надежды нагнать их.
У подножия холма были раскинуты десять шатров вблизи
прекрасного родника, а у шатров развешаны четыре щита
и десять глеф. Показался рыцарь в доспехах и громогласно
потребовал или принять бой, или отдать оружие.
— Я охотно приму бой; но у меня нет глефы.
— Об этом не волнуйтесь. Вот моя; а я возьму одну из
тех, что вы видите здесь.
Они сошлись, и с первого удара Сагремор выбил про-
тивника из седла.
— Ладно вам! — сказал он, — садитесь снова верхом; до-
вольно и того, что я вас сбил; я тороплюсь найти одну похи-
щенную девицу.
— Я мог бы вам сказать о ней кое-что, если вы одарите
меня первым же даром, какой я запрошу.
— Если это в моих силах, я согласен.
— Ступайте по этой дороге, она приведет вас к шатру,
увенчанному золотым орлом; там вы найдете искомую де-
вицу; а ежели ее там нет, я освобождаю вас от вашего дара.

662
 Сагремор, мигом пришпорив коня, достиг того шатра,
вошел в него и увидел за столом четырех рыцарей с девицей
среди них. Он подошел поближе и сказал, не приветствуя
рыцарей:
— Сударыня, вас увезли насильно, а я вас заберу по ва-
шей воле.
Один из сотрапезников схватился за нож.
— Ни с места, — сказал Сагремор, — или я отрублю вам
голову.
Тот, однако же, метнул нож; он пробил кольчугу и до
половины вонзился в плечо. Сагремор почувствовал, что ра-
нен, выдернул клинок и разрубил обидчика до зубов. Другие
ринулись к своим доспехам; но он не дал им времени взять
их; первому он вспорол живот, еще двое бежали. Тогда он
усадил девицу на своего коня и увез.
— Сир, — спросила она, — куда вы меня везете?
— К вашему другу.
— Прекрасно!
По дороге он разглядывал ее, слегка сожалея о том, что
позволил другому рыцарю положиться на его честное сло-
во. На обратном пути, минуя десять шатров, он увидел, как
оттуда выходят десять воинов в полных доспехах и едут к
нему; они заявили, что не позволят увезти девицу.
— Но почему?
— Наш сеньор, герцог Каренгский, желает прежде уз-
нать, кто она такая.
— Он меня разозлил, он этого не узнает.
— Мы ее отнимем у вас силой.
— Да, только если я не смогу ее защитить.
Он тут же помог девице спешиться.
— Теперь нападайте, — сказал он рыцарям, — будь вас
хоть шестьдесят, вы не отнимете эту девицу до моего по-
следнего вздоха.
Тут показался одиннадцатый рыцарь в доспехах, соче-
танных в шахматном порядке.

663
 — Ваши речи, — сказал он Сагремору, — исполнены ве-
ликой доблести.
И он оглядел его пробитый щит, его помятый шлем, его
окровавленные руки.
— Сир рыцарь, — сказал он, — придется вам сдаться вме-
сте с девицей.
— Разве что не по доброй воле; но я бы с большей верно-
стью доставил ее обратно к ее другу, если бы не я вам сдался,
а вы мне.
— Вот и поглядим. Друзья мои, отойдите немного: я
хочу испытать, чего стоит этот рыцарь. Но для начала, как
вас зовут, сир?
— Я Сагремор Шалый, — ответил он.
— Ах! Сагремор, милости прошу: вас-то я и желал
увидеть более всего. А я Брандегарт, тот самый герцог Ка-
ренгский, за которого вы бились против Модуита Черного на
Сухом острове. Я так жалел, узнав, что вы уехали не проща-
ясь, что дал себе слово не приклонять головы в пути, пока не
найду вас снова.
— Сир, — ответил Сагремор, — вы оказали мне совер-
шенное почтение и наилучший прием. Хотел бы я в знак
признательности побыть в вашем обществе; но я вынужден
им пренебречь: во-первых, чтобы вернуть эту девицу ее дру-
гу, во-вторых, чтобы вовремя успеть на свидание, назначен-
ное мне королевой у Родника Фей.
Видя, что попытки удержать его напрасны, герцог велел
дать девице ездового коня, и Сагремор простился, поблаго-
дарив его за великую любезность. Он привез девицу в шатер,
откуда ее похитили, но они уже не застали там ни Калогре-
нана, ни ее возлюбленного.
— Я не знаю, как мне быть, — сказал он ей тогда. — Ведь
я обещал проводить вас к вашему другу; но где его найти?
— Вы исполнили обещание, вернув меня в этот шатер, —
ответила она, — не волнуйтесь теперь за меня, я прекрасно
позабочусь о себе и без вас.
— Но если явятся другие рыцари и нападут на вас, как
вы уцелеете?

664
 — Что вам за печаль? Ступайте с Богом!
— Раз вам так угодно, сударыня, я продолжу свой путь.
К полудню он прибыл к дому Матамаса. Это был высо-
кий и прочный дом, окаймленный широкими, глубокими
рвами с толстыми заостренными сваями по краям. Войти
туда можно было через единственные медные ворота, бога-
то изукрашенные. Он миновал эти ворота и въехал верхом в
главную залу. В это время Матамас садился за стол со своими
людьми; но при виде вооруженного рыцаря все замолкли,
чтобы выслушать, что он скажет. Сагремор подался вперед и
заговорил, не приветствуя:
— Матамас, королева Гвиневра изволит передать тебе,
чтобы ты отослал ей своих кушаний к Роднику Фей, где она в
этот час пребывает со своими девицами.
— Если ты из ее дома, — ответил Матамас, — меня удив-
ляет, что ты вошел в мой.
— Я вошел сюда по ее приказу.
— Посмотрим, как она тебя защитит. К оружию! — крик-
нул он своим людям, которые тут же пошли надевать доспехи.
— Теперь твое дело защищаться, Матамас, — сказал Са-
гремор, — я тебя вызываю.
И с мечом наготове он ожидал, пока Матамас вооружит-
ся; но вместо этого изменник выбежал и затворил за ним
дверь. Пока Сагремор негодовал, вошли двадцать вооружен-
ных рыцарей и заградили другие выходы из залы. Он понял,
какую допустил оплошность; но он, по крайней мере, дорого
продаст свою жизнь. Напав на него всей толпою, рыцари по-
началу убили его коня; он подошел и оперся о столб, бывший
посреди залы: там он встретил их отважно и многих вывел
из боя; но когда сломался его меч, он утратил последнюю на-
дежду уйти от них живым. Иссекшие его раны едва оставили
ему сил отбиваться щитом, и смертельный удар был уже не-
далек, когда явился Матамас и велел ему сдаваться.
— Нет.
— Они тебя убьют.
— Пускай сделают, что сумеют.

665
 — Нет; сдайся, прошу тебя.
— Я не могу сдаться врагу моего сеньора короля.
— Тогда убейте его, — приказал Матамас своим людям.
Но пока Сагремор с ним пререкался, он заметил секи-
ру, висевшую перед ним у одной из дверей; он ею завладел,
поднял ее обеими руками и, обрушив на самого ближнего,
поверг его замертво к своим ногам. Другой обхватил его ру-
ками; Сагремор стиснул его в ответ, и они вместе покати-
лись по мраморным плитам. Прочие насели на него, связали
ему руки и ноги; они бы казнили его, не прикажи Матамас
повторно, чтобы его не убивали.
— Волоките его в темницу; я знаю лучший способ ему
отомстить.
И потому они сняли с него доспехи и понесли его в тюрь-
му, запираемую крепкими железными засовами. Окно этой
тюрьмы выходило в сад, и снаружи можно было увидеть его
и показаться перед ним. Обыкновенно пленникам давали в
день не более кружки воды и ломтя хлеба; но Сагремора, как
известно, всякий раз от неумеренной жары донимал голод,
от коего он становился смертельно болен, ежели не мог его
утолить. Он пребывал взаперти уже полдня, когда ощутил
угрызения этого голода; он корчился от нестерпимых мук.
Единственная дочь Матамаса, прекрасная и милая дева, гу-
ляла в то время в саду; она услышала стоны, подошла и спро-
сила, кто там причитает.
— Увы! рыцарь из дома короля Артура.
— Как ваше имя?
— Сагремор Шалый.
— Я часто слышала о вас; я весьма сожалею о постигшем
вас несчастье.
— Почему, сударыня?
— Потому что всего пропитания у вас будет — вода и
хлеб, единожды в день.
За разговором она разглядела его и нашла, что он кра-
сив и ладно сложен. Он и вправду был один из лучших рыца-
рей королевского дома.

666
 — Сударыня, — сказал он ей, — я умираю от голода; про-
бил мой последний час.
— Подождите немного, и я вернусь.
— Поспешите, если хотите застать меня в живых.
Она в самом деле вернулась скоро.
— Обернитесь, — сказала она. — Вот ваш ужин. Видите
это окно? Оно от моего покоя; когда вам будет угодно, мы
сможем беседовать вдвоем, и никто нас не увидит. Я делаю
все это потому, что слышала о вас, Сагремор, немало лест-
ных слов.
Как можно догадаться, он тут же воздал должное куша-
ньям, и благодаря этой девице тоска тюремной жизни пока-
залась ему довольно сносной.
Вернемся теперь к Додинелю Дикому, оставленному
нами, когда он следовал за другой девицей.

CXXIV
одинель молча ехал рядом с нею. Первыми им

Д повстречались некий рыцарь и его подруга, впе-

реди которых шествовал карлик, невыразимо
уродливая тварь. Несмотря на это, Додинель приветствовал
их; но вместо ответа карлик направил свою гончую лошадь
прямо на рысака девицы; он нагнулся и намерился поцело-
вать ее против воли. В праведном негодовании она ударила
с размаху с такой силой, что сбила его наземь оглушенным.
— Грубиян, — сказала она, — горе тому, кто надоумил
тебя прикасаться к девицам!
Тогда вступился рыцарь:
— В чем дело? И почему, сударыня, вы ударили моего
карлика?
— Потому что мне было так угодно. Если вам это не нра-
вится, тем хуже.
— Право же, вы об этом пожалеете.
И подняв свою глефу, он едва не нанес ей тяжкую рану,
но она ловко увернулась от удара.

667
 Пришлось Додинелю заступиться за девицу.
— Подлый рыцарь! — сказал он, — вот погодите, я вас
накажу; как вам не совестно поднимать руку на девицу?
— Головой клянусь! — ответил тот, — вы говорите со
мною, как никто и никогда не смел доныне. Если бы вы зна-
ли, кто я, вы бы побереглись! Будет видно, кто из нас двоих
кого накажет.
Тут они разогнались, сошлись и обменялись множе-
ством яростных ударов. Незнакомец первым выпал из сед-
ла; Додинель сошел, не желая биться в явном превосходстве.
Они попеременно отступали и вновь брались за мечи; нако-
нец, незнакомец, запросив пощады, обещал податься к Род-
нику Фей, чтобы там от имени Додинеля Дикого объявить
себя пленником королевы.
— А еще доложите моей госпоже, что одна девица по-
двигла меня пойти за нею и увела от дома Матамаса. Как
ваше имя, рыцарь?
— Меня зовут Марук Рыжий.
Пока Марук подвязывал обратно шлем, Додинель спро-
сил у карлика, зачем ему вздумалось целовать девицу.
— Затем, что мой господин мне приказал, ценой обоих
глаз с моей головы, поступать так же с любой, какая попа-
дется мне под охраной рыцаря. Когда рыцарь воспротивит-
ся, мой господин его вызовет; он победил их уже более сотни
и никак не ожидал найти того, кто бы вынудил его сложить
оружие.
— Ладно, ступай, — сказал ему Додинель, — и кланяйся
от меня королеве, когда предстанешь перед нею со своим го-
сподином, Маруком Рыжим.
Вернемся к Ланселоту. Он ехал за старухой, которая с
него востребовала столь неосмотрительно данное слово. Он
все еще не мог извлечь обломок копья, сидевший у него в
боку, и кровь струилась по его парчовой котте. Старуху это
как будто не тревожило, и он не перемолвился с нею ни еди-
ным словом. Вскоре им встретился рыцарь на рослом воро-

668
ном коне, вооруженный одним мечом; но к луке его седла
была приторочена свежеотрубленная голова. Он привет-
ствовал Ланселота, а затем спросил, развернув коня обратно:
— Ради того, что вам всего дороже, извольте сказать
мне, кто вы такой.
— Меня зовут Ланселот Озерный.
— Именно вас-то я и искал.
— Вы меня нашли; что вам угодно от меня?
— Ваши доспехи.
— Вот уж право! Вам еще не удалось меня раздеть.
— А все же вы мне их отдадите, если держите слово.
Не узнаете меня? Я Жоффруа Мопа, который уступил вам
свои на опушке леса Трех Столпов, когда вы шли по пятам
за Алым рыцарем. Вы обещали отдать мне ваши, как только
я их потребую, ежели не будете заняты боем. И вот вы не в
бою, а стало быть, я вправе их потребовать.
— Это верно, — сказал Ланселот, — но вы видите, я со-
провождаю даму, которая весьма нуждается в помощи; из-
вольте подождать другого раза.
— Нет; я не могу.
— Если так, я вам их оставлю; возможно, я от этого умру,
но не нарушу слова ради спасения своей жизни.
Он тут же снял свои доспехи и оставил при себе один
меч. Когда он был уже в исподнем, рыцарь заметил, что оно
в крови.
— Сир, — сказал он, надевая доспехи, — куда вы едете?
— Не знаю; куда поведет меня эта дама.
— Если вы не возражаете, я поеду вместо вас, а вы сту-
пайте перевяжите ваши раны.
— Нет, нет, — проговорила тут старуха, — не от вас, а от
него я ожидаю помощи.
Жоффруа не настаивал и удалился. Ланселот, хотя и ли-
шенный доспехов, продолжил свой путь за старухой. Между
тем Жоффруа побрел вдоль Родника Фей, где по-прежнему
сидела королева со своими девицами. Увидев его издалека,
они решили, что это Ланселот; но вскоре поняли свою ошиб-

669
ку; а королева, заметив голову, притороченную у рыцаря к
луке седла, вздрогнула при мысли, что это не иначе как го-
лова ее возлюбленного. Она упала без памяти, без движения.
Когда же она открыла глаза, то воскликнула:
— Увы, увы! Погиб цвет всего рыцарства.
Распознав на Жоффруа доспехи Ланселота, дамы уже не
сомневались в гибели героя; они раздирали себе лица, рвали
на себе волосы.
— Ах! горе-рыцарь, — восклицали они, — ниспошли, Го-
споди, сраму на твою голову!
И они всей толпою ринулись на Жоффруа, словно же-
лая растерзать его в клочья. Удивленный, встревоженный,
он не стал их дожидаться и пришпорил коня. Королева, вся
в слезах, послала в погоню за ним Кэя-сенешаля. Кэю уда-
лось его догнать.
— Берегитесь, рыцарь, — крикнул он.
Жоффруа остановился, вполне готовый встретить его
как подобает. С первого же удара он выбил сенешаля из
седла. Кэй снова сел верхом; но и во второй раз он был по-
вергнут наземь, и Жоффруа неоднократно прошел своим
грузным конем по его телу. Он поднял его вконец разбитым,
усадил в седло, сел на круп позади него и так довез до своего
надежного пристанища в глубине леса. Когда у того забрали
доспехи, он велел бросить его в темницу, не сказав ему ни
единого слова.
Видя, что бедный сенешаль не вернулся, королева более
не сомневалась в постигшей ее беде, и ее отчаянию не было
предела. Богор, тот самый рыцарь, раненный Ланселотом, не
узнавшим его, и уложенный на носилки, понемногу начи-
нал набираться сил. Он услышал вопли, рыдания королевы и
спросил ее, отчего такое горе.
— Увы! — отвечала она, — погиб цвет всего рыцарства.
Мы видели сейчас, как проехал рыцарь, везя голову Лансе-
лота у луки седла.
— Ланселота Озерного! — воскликнул рыцарь и упал без
чувств. Лопнули повязки, прикрывавшие его раны, носилки

670
вскоре обагрились кровью. Вокруг него захлопотали; уче-
нейшая из дам королевы заново перевязала его, и когда он
пришел в себя, то произнес:
— О смерть! Зачем ты забрала не меня? И как мне пере-
жить того, кто собрал в себе все доблести воедино?
Он раздирал себе лицо, рвал на себе волосы и твердил,
что не может пережить Ланселота.
— Так вы были с ним знакомы? — спросили его.
— Так близко, что без него отныне жизнь для меня не
значит ничего.
Королева тотчас отдала приказ возвращаться в Камалот;
но она запретила что-либо говорить там о Ланселоте, пре-
жде чем сама она не скажет о нем сотрапезникам Круглого
Стола, когда они вернутся с охоты.
— Они будут еще безутешнее, чем мы, — добавила она.
Между тем Ланселот по-прежнему следовал за старухой,
страдая все сильнее и сильнее от раны, которую бередил
обломок копья. Вскоре он заметил девицу верхом на белом
муле, которая остановила его и сказала:
— Сир, благослови вас Бог как самого доблестного ры-
царя на свете!
— Сударыня, а вам известно, кто я?
— Вы Ланселот Озерный, самый грозный, самый желан-
ный из рыцарей.
— Не буду спорить, раз уж вы так говорите; но в каких
это краях я стал таким желанным?
— В краю Эстрангор; если вы поедете в эту сторону, то
узнаете, отчего вас там так ждут.
Девица удалилась, ничего более не сказав. Затем стару-
ха велела ему остановиться у лесничего, который принял их
с усердием и был весьма обрадован, узнав, что ему выпала
честь приютить Ланселота; но побледнел, узрев глубину его
раны. Старуха провела его в дальний покой; она уложила его,
осмотрела его рану и смазала целебной мазью; ибо она была
мудрой врачевательницей. Ей удалось даже, не подвергая

671
опасности его жизнь, извлечь обломок копья; но пришлось
ему пролежать три недели, прежде чем он смог снова сесть
на коня. Мы оставим его у лесничего, дабы вернуться к До-
динелю Дикому.

CXXV
ледуя все за той же девицей, он вышел к реке, чья

С вода была черна и глубока. Узкая доска была пере-

кинута через поток. Девица спешилась и, привязав
свою лошадь к ближайшей ветле, сказала Додинелю:
— Слезайте тоже, вы перейдете после меня.
— Но как мне быть с моим конем?
— Оставьте его.
Весьма неохотно он исполнил ее указание и подождал,
пока она достигнет того берега, чтобы самому отважиться сту-
пить на эту доску шириною менее одного пье. Он ожидал не
без опаски, ибо ни разу прежде не совершал подобной пере-
правы1. Стоило ему ступить, и темная вода затмила ему взор:
он еле дошел до середины доски; но когда он ощутил, как она
гнется и трещит под его ногами, он покачнулся и сверзился
в воду. Он наглотался воды вдоволь; к счастью, вытянув руку
вверх, он ухватился за доску, но не в силах был подняться на
нее, увлекаемый тяжестью своих доспехов. Он понапрасну
выбивался из сил; наконец, он заметил одного простолюди-
на, который вроде бы собрался перейти по той же доске.
— Эй, мужлан! — окликнул он его, — поторопись; помо-
ги мне выбраться на берег.
ПРОСТОЛЮДИН
Э, рыцарь! Кой черт вас сюда занес? Вы в реке ищете
приключения?
ДОДИНЕЛЬ
Поверь мне, без этого приключения я бы как-нибудь обо-
шелся; но поспеши, друг мой, довольно слов; иди помоги мне.
1
«Он вовсе не был обучен переправляться по доске». (Прим. П. Париса).

672
 ПРОСТОЛЮДИН
О! сир, простолюдину не пристало подавать руку ры-
царю. Это было бы слишком позорно для вас; я лучше воз-
держусь. Вы недурно знаете, как входят в воду; вы должны
знать, как из нее выходят.
ДОДИНЕЛЬ
Убирайся! ты и вправду мужлан; я был неправ, ожидая
от простолюдина хоть малейшей доброты. Надо было для
начала вложить в него сердце1.
Простолюдин ушел, не ответив. Додинель, благо он был
необычайно силен, наконец, взгромоздился на доску, а за-
тем ползком2 добрался до берега. Той девицы, за которой он
ехал до сих пор, там уже не было. Вконец обессиленный, в на-
сквозь промокших доспехах, он добрел до кромки леса, близ
которого стоял небольшой замок Ланг. Рыцарь в добротных
доспехах, выехав оттуда, заметил его, тяжко дышащего под
своею броней и жестоко мучимого водою изнутри.
— Сдавайтесь! — приказал он ему.
Додинель, казалось, не слышал; тогда тот подъехал
вплотную, сорвал с него шлем и пригрозил отрубить ему го-
лову. Но, не дождавшись ответа, он велел взять его в плен и
увести в замок. Мы вскоре увидим, как он выбрался оттуда.
Чем дальше мы продвигаемся, тем больше романист делает
намеков и ссылок на две книги о Святом Граале и на первую часть
Ланселота. В следующей главе, после пространных рассуждений
об отчаянии королевы, о сожалении, которое вызвала у короля
и всех сподвижников Круглого Стола мнимая смерть Ланселота,
мы увидим, как он затевает новый поиск силами десяти рыца-
рей под предводительством Гавейна, подобно тому, как это было
в двадцать первой главе (т. I, стр. 121). Искателями здесь стано-
1
Очень редко можно видеть, как простолюдины вторгаются в наши
романы. Но мнение, которого придерживались о них тогда, почти та-
кое же, какое многие простые горожане наших дней составляют себе о
крестьянах, вилланах или деревенских жителях Средних веков. (Прим.
П. Париса).
2
«Брюхом вниз». (Прим. П. Париса).

673
вятся мессир Гавейн и три его брата: Гарет, Гахерис и Мордред
(«тот, кто позднее убил короля Артура своими руками, на равни-
не Солсбери, где оный Мордред ранил его смертельно»); Ивейн,
Гектор Болотный, Агловаль, «старший брат Персеваля, который
позднее привел Персеваля ко двору»; Отважный Уродец, Госсуэн
и Бранделис. Как было в обычае у искателей, они поклялись не
возвращаться, пока не добудут вестей о жизни или смерти Лан-
селота; вернувшись, они должны будут рассказать все, что с ними
приключилось, ничего не упуская, будь то к их поношению или к
чести. Покинув Камалот, они вступают в лес с примечательным на-
званием: Лес Приключений; прежде чем углубиться туда, они ви-
дят крест, который называли Черным Крестом со времен события,
изложенного в Святом Граале (гл. VII, стр. 236); здесь оно воспро-
изводится с теми же подробностями. Так что мы можем адресовать
читателя к нашему первому тому Круглого Стола.
Гавейн предлагает десяти своим спутникам прочесать лес во
всех направлениях, посетить все замки, скиты, монастыри и при-
юты, которые там находятся, а затем через неделю, к полудню,
собраться у Белого аббатства и Белого Креста, рядом с замком
Сенов, на другом краю того же леса.
Пока они так сговариваются о том, что им делать, они слышат
крики и звон глеф и мечей. Они едут в ту сторону, откуда исходит
шум, и вскоре видят одного-единственного рыцаря, на которого
напали десять латников. Они спешат на помощь слабейшему и
легко обращают разбойников в бегство. Тогда рыцарь, обязанный
им жизнью, рассказывает свои приключения. Его зовут Эли, он
вез два меча, один из которых, заботливо укрытый в драгоценных
ножнах, состоял из двух разъятых клинков. Этот самый меч неког-
да пронзил бедро Иосифа Аримафейского и обломился, войдя в
него; когда святой человек извлек его оттуда, он предрек, что вос-
соединит его лишь доблестный рыцарь, который положит конец
смутным временам и чудесам Святого Грааля. Эта история тоже
рассказана в Святом Граале (стр. 241—242). Здесь она повторена
во всех подробностях, если не считать того, что король Агрон, ис-
целенный Иосифом Аримафейским, не говорит о чистилище, куда
попала его душа после того, как его загрыз лев. Это упущение, да
еще имя Иосифа Аримафейского, которое в Святом Граале будет
заменено именем Иосифа-младшего, его сына, могли бы позво-

674
лить нам заключить, что эта часть Ланселота ссылается на более
древний текст Грааля.
Последуем теперь за Агловалем в превратностях его по-
иска. Вначале он повстречал рыцаря во всех доспехах, кото-
рый пришпоривал своего боевого коня. При нем был щит,
пронзенный сверху донизу, кольчуга была изорвана, шлем
помят; с головы и рук его струилась кровь, обагряя доспехи.
— Ах, благородный рыцарь! — воскликнул он, завидев
Агловаля, — не дайте убить меня на ваших глазах. За мною
гонится враг, вы видите, как он меня изранил, и клялся от-
нять у меня остаток жизни.
— Пусть только покажется, будьте покойны, я засту-
плюсь за вас.
Мгновение спустя появился другой рыцарь.
— Это он, это он! — вскричал раненый.
Агловаль ринулся навстречу, принял бой и с первого
удара поднял того коня на дыбы; всадник упал на землю.
Агловаль сошел не мешкая, привязал к дереву своего коня,
обнажил меч и вернулся к противнику, который расшибся до
того, что не мог подняться, запросил пощады и отдал ему
свой меч.
— Чего ради, — спросил Агловаль, — вы надумали убить
этого рыцаря?
— Из мести за моего оруженосца, погибшего на днях от
его руки.
— Убийство оруженосца, — ответил Агловаль, — не тре-
бует убийства рыцаря. Как бы то ни было, с меня, пожалуй,
будет довольно приказать вам сдаться на милость тому, кого
вы ранили.
И поверженный, прежде чем сумел подняться, обратил-
ся к гонимому со своею мольбой и был им прощен. Он сел на
коня, приглашая Агловаля переночевать в его приюте здесь
неподалеку1. Дав согласие, Агловаль спросил у раненого, от-
куда он едет.
1
«У меня здесь недалеко свое прибежище». (Прим. П. Париса).

675
 — Я еду из замка Рогедон, — ответил тот, — это меньше
одного английского лье отсюда. Если вам угодно там оста-
новиться, я приму вас со всеми почестями, какими обязан
моему спасителю.
— Лучше сделаем так, — возразил побежденный ры-
царь, — поезжайте оба в мою усадьбу; тем веселее мы по-
пируем.
На этом они уговорились и, повернув обратно, скоро
оказались на лугу в пределах того же леса; посередине вид-
нелась высокая и прочная башня, окруженная стенами и
рвами. Как только они въехали туда, слуги бросились к их
стременам, помогли им сойти и сняли доспехи. Хозяин про-
вел их в главную залу, пояснив Агловалю, что его зовут Жоф-
фруа де Мопа.
— А вы, любезный сир, — прибавил он, — как ваше имя и
из каких вы краев?
— Я из дома короля Артура, а зовут меня Агловаль.
— И что вы едете искать?
— Мы вдесятером идем по следу некоего рыцаря, кото-
рый проезжал мимо королевы, везя у луки седла отрублен-
ную голову, вполне возможно, голову Ланселота Озерного, и
нам нельзя остановиться, пока мы не найдем его.
Жоффруа утаил волнение, поднятое в нем этими сло-
вами; если его узнают, Агловаль заподозрит в нем убийцу
Ланселота.
— Спору нет, — сказал он, — гибель такого рыцаря была
бы весьма прискорбна; однако вы понесли и более тяжелые
потери: до меня доходят слухи про Кэя-сенешаля, Сагремо-
ра Шалого и Додинеля Дикого.
— Вы заблуждаетесь; куда плачевнее была бы утрата од-
ного Ланселота.
— Но право же, любезный сир, разве вы не изъявили бы
благодарности тому, кто вернет вам сенешаля?
— Мы были бы счастливы увидеть его снова.
— Тогда приходите завтра к Шпалерной обители, там вы
его найдете.

676
 — Непременно буду.
И назавтра на рассвете Агловаль направился к обители,
а Жоффруа де Мопа пошел отпереть темницу Кэя-сенешаля,
уведомив его, что он свободен при единственном условии:
явиться на встречу с Агловалем у обители и скрыть ото всех
имя того, кто держал его в плену. Радуясь обретенной свобо-
де, Кэй готов был обещать все, что от него потребуют. Жоф-
фруа велел его накормить, ему вернули доспехи, и в Третьем
часу он был у Шпалерной обители. Агловаль ему обрадовал-
ся, но тщетно пытался выведать у него имя того, кто его пле-
нил. Узнав о поиске, затеянном десятью сподвижниками,
сенешаль без колебаний дал клятву на деревянном кресте,
воздвигнутом неподалеку, что ради любви к Ланселоту он
поедет с ними заодно. Но прежде чем последовать за Агло-
валем, вернемся к мессиру Гавейну.

CXXVI
ерез пять дней после расставания с соратниками

Ч он заскучал, не находя ни одного приключения; и

по дороге погрузился в полудрему. Наконец, когда
он проезжал мимо дома Матамаса, владелец замка заметил
его и приветствовал; но он его не увидел и ответить не мог.
Разозлясь на то, в чем усмотрел обидное презрение, Мата-
мас пошел к себе и велел принести доспехи. Его оруженосцы
спросили, куда он собрался.
— Пойду, — сказал он, — проучу одного чванливого ры-
царя, который не соизволил мне ответить на приветствие.
Я не успокоюсь, пока не собью с него спесь.
Он вскоре догнал мессира Гавейна. Едва завидев его из-
далека, он окликнул:
— Повернитесь, сир спесивец, или я поддам вам сзади.
Эти громкие слова разбудили мессира Гавейна. Он
услышал, как на него несется конь; он развернулся, взялся за
щит, наставил глефу и ударил соперника так жестоко, что тот
плашмя растянулся по земле. Он тут же сошел, привязал к

677
дереву своего коня, напал на Матамаса, пока тот поднимал-
ся, сбил его во второй раз и сорвал с него шлем1 так резко,
что ободрал ему нос.
— Сдавайся, — сказал он, — или ты умрешь.
— Благородный рыцарь, — отвечал Матамас слабым го-
лосом, — вы не выгадаете ничего от моей смерти, а я не сде-
лал ничего такого, чтобы не удостоиться пощады.
— Как вас зовут?
— Имя мое Матамас.
— А! вы тот Матамас, которого поехали проведать Са-
гремор и Додинель; Богом клянусь, вы мне расскажете все,
что знаете о них.
— Оставьте меня в живых, и я отпущу Сагремора.
— Вы останетесь в живых, когда поклянетесь выдать его
мне и пойти в плен туда, куда я укажу.
Матамас поклялся; оба сели на коней и прибыли в дом.
Там было тридцать рыцарей; видя, что их господин вернул-
ся побежденным, они хотели напасть на мессира Гавейна.
Матамас их остановил и велел отпереть дверь темницы Са-
гремора; и когда мессир Гавейн увидел его по обыкновению
свежим и в добром здравии, он заключил, что с ним обхо-
дились не так уж дурно. Мы-то видели, кому Сагремор был
этим обязан.
У того первой заботой было потребовать свои доспехи, а
перед тем как сесть на коня, он не забыл о любезной девице.
— Оставайтесь с Богом, — сказал он ей, — и всюду, где я
окажусь, у вас будет рыцарь, на все готовый ради вас.
Мессир Гавейн подозвал Матамаса:
— Ступайте ко двору моего сеньора короля, сдайтесь ему
в плен от имени его племянника и скажите моей госпоже ко-
ролеве, что мы отыскали Сагремора. Если она вас спросит,

1
Шлем тогда имел форму, весьма напоминающую цветочный гор-
шок. Его надевали на голову и снимали без особых усилий, даже не отвя-
зывая, но все же с осторожностью, беря его за верх. Миниатюра в рукопи-
си 339, л. 38, дает точное представление об этой процедуре. Там Гавейн
надевает шлем на голову Элену Таненгскому. (Прим. П. Париса).

678
что с ним стало, говорите, что он с другими заодно пустился
на поиски монсеньора Ланселота.
Сагремор и вправду легко согласился упрочить собою их
ряды. Матамас сел верхом и отбыл в Камалот, а мессир Га-
вейн с Сагремором продолжили начатые поиски.
Вернемся теперь к славному Гектору Болотному. После
расставания с девятью своими спутниками он бродил по
лесу восемь дней, ничего не разузнав о Ланселоте. На де-
вятый день он очутился у той доски, которую со столькими
муками преодолел Додинель; и, не видя иной переправы,
он спешился, привязал коня к дереву, рискуя его больше не
увидеть, и во всеоружии отважился начать опасный переход.
Был ли он счастливее или ловчее Додинеля, но он достиг дру-
гого берега реки, не пойдя ко дну. Однако по дороге к зам-
ку, который возвышался перед ним, он увидел, как оттуда
выехал рыцарь верхом на рослом боевом коне и с поднятой
глефой. Тот велел ему сдаваться, если он не хочет умереть.
Не особо смутясь, отважный Гектор выставил щит, направил
глефу, пошел на рыцаря пешим и поверг его наземь с перво-
го удара. Вслед за тем он опустился, оперся об него коленом,
ударил его рукоятью меча и обагрил ему кровью лицо.
— Сдавайся! — воскликнул он.
Тот лишь немного погодя нашел в себе силы ответить.
— Сир, не убивайте меня, я признаю себя побежденным.
Но, говоря эти слова, он исподтишка приподнимал полу
Гекторовой кольчуги, чтобы вонзить меч ему в живот. Гектор
его опередил, схватив за руку.
— Подлец! — сказал он, — вы поплатитесь сполна за
свою измену!
И он отрубил ему голову.
Тогда из замка вышли двенадцать оруженосцев и пали
ему в ноги.
— Сир, благослови вас Бог! — сказали они, — вы избави-
ли нас от самого порочного из людей. Пожалуйте в замок,
покоренный вами; жители его возрадуются так, как если бы
вы раздали каждому по сотне золотых марок.

679
 Один из оруженосцев поспешил вернуться и разнести
счастливую весть. Гектору подвели доброго коня, и он всту-
пил туда под возгласы приветствия; затем он спешился, и
когда его освободили от доспехов, то препроводили во дво-
рец. Но принять замок в дар он отказался. Вскоре появилась
та девица, которую Додинель провожал до дощатой пере-
правы. Она была возлюбленной убитого недавно; но она его
не любила. Когда она узнала, что Гектор из дома короля Ар-
тура, то была несказанно рада.
— Тут есть пленник, — известила она, — который мог бы
оказаться из ваших друзей.
— Извольте привести его, — сказал Гектор.
Увидев, он его сразу узнал.
— Додинель, — сказал он, обнимая его, — какая нелегкая
вас сюда занесла?
Додинель поведал, как девица привела его к доске и как,
избегнув великой опасности утонуть, он был захвачен и бро-
шен в темницу владельцем замка.
— Зачем, сударыня, — прибавил он, — вы вели меня к
моей погибели, и что я вам сделал?
— Знайте же, — ответила она, — что друг мой, ныне по-
койный, питал к вам лютую злобу с той поры, как вы ранили
его в одной ассамблее. Он поклялся убить меня, если я не
найду способа завлечь вас сюда. И вот я направилась ко дво-
ру короля в напрасной надежде встретить вас там; наконец,
мне удалось вас найти, а прочее вам известно.
Гектор со своей стороны рассказал Додинелю, как и с
каким намерением они покинули двор, дав слово вернуться
не ранее, чем узнают доподлинно, жив Ланселот или умер.
Додинель не колеблясь взялся за поиск; и, простив деви-
це коварство, орудием коего она стала, и препоручив Богу
всех обитателей замка, они собрались идти к Белому Кресту,
условленному месту сбора собратьев по поиску, где нашли
мессира Гавейна, Ивейна, Сагремора и прочих, всех равно
опечаленных тем, что не узнали ничего об искомом. Они
снова разделились и продолжили каждый на своем пути рас-

680
спрашивать везде, где им случалось проезжать, не слышно
ли что о Ланселоте. Мы же теперь продолжим описание че-
реды их приключений, начав с мессира Гавейна.

CXXVII
роведя в дороге несколько дней и осведомляясь

П повсюду, где он бывал, не знает ли кто о Лансело-

те, мессир Гавейн остановился в одном аббатстве у
белых монахов1. Поскольку то была суббота, он остался на
следующий день, день Господень, и отбыл в понедельник,
прослушав мессу. Дорога, избранная им, вела в королевство
Эстрангор. Спасаясь от полуденной жары, он спешился у
чистого родника в тени высоких деревьев, как вдруг к нему
подступила девица и стала умолять ради того, что ему всего
дороже, поехать ночевать в небольшой замок, возведенный
на краю болотистой равнины. Он позволил проводить себя
туда. Едва с него сняли доспехи и отвели ему покой, усы-
панный чудной свежей травой, как возвестили о прибытии
сеньора шателена и с ним тридцати рыцарей. Гавейн спро-
сил, к чему такая большая свита.
— К тому, — ответила девица, — что завтра у Мельнич-
ного замка соберут большой турнир. Король Марбоар, родич
Галеота и сын великанши, будет выступать с одной сторо-
ны, а граф, мой возлюбленный, с другой. Тому из двоих, кто
выйдет победителем, достанутся ястреб и сокол; а его под-
руга, если таковая имеется, получит прекраснейший в мире
венок. А потому моему возлюбленному не терпится стяжать
эту награду; вот для чего он созвал всех рыцарей страны
выйти на поле с ним заодно. Прошу вас, сир, ради верности
вашему дяде, королю Артуру, поддержите нас. Если вы со-
гласны, победа от нас не уйдет, и венок отдадут мне2.
1
Т. е. цистерцианцев. Так их называли из-за белых шерстяных ряс,
их обычного одеяния. (Прим. перев.).
2
Чтобы объяснить этот способ завоевания награды на турнире, сле-
дует предположить, что соперники, разделенные на два лагеря, старались

681
 В этот миг вошел шателен по имени Таненг, прозван-
ный Белокурым по причине цвета его волос. Он был высок и
ладно сложен.
— Сир, — сказала его возлюбленная, — вот монсеньор
Гавейн, он не против выйти на вашей стороне.
— Тогда уж наверное все награды турнира будут мои, —
сказал Таненг, протягивая руки к мессиру Гавейну, — по-
мощь, оказанная вами, дороже самого прекрасного замка в
дар от вашего дяди короля.
Турнир уже начался, когда на следующий день они
прибыли на луг, где он проходил. Посередине возвышалась
ложа, возведенная для короля Марбоара, королевы и самых
прекрасных дам страны, и среди них была племянница ко-
ролевы; она бесстрашно говорила во всеуслышание, что ее
друг принесет ей награду. Подруга Таненга, принятая в кругу
этих дам, утверждала с уверенностью, что все будет иначе.
— Один рыцарь, посильнее вашего друга, — говорила
она, — покажет, на что он способен. Я не хочу его называть,
но узнать его не составит труда.
В этот памятный день мессир Гавейн, одетый скрытно-
сти ради в белые доспехи взамен носимых им обыкновенно,
поначалу не мог найти ни единого бойца, достойного поме-
риться с ним. Видя, как он повергает наземь всех, кто один
за другим осмеливался стать у него на пути, подруга Таненга
с улыбкой сказала королевской племяннице:
— Не говорила ли я вам, что вы ошибаетесь? Взгляните
на рыцаря в белых доспехах: кто посмеет ему противиться?
— Погодите, погодите, — ответила племянница, — мо-
жет быть, явится кто-нибудь и сразит его в свой черед.
— О! Долго же вы его прождете, и вы бы перестали на
это надеяться, если бы знали того, кто бьется за нас.
В это время из замка вышел отряд из двухсот рыцарей,
чтобы поддержать сторону короля, столь жестоко теснимую
с тех пор, как перед нею оказался мессир Гавейн. Тогда зре-

во имя и ради того, кто их созвал и чей стяг они носили. (Прим. П. Париса).

682
лище турнира преобразилось: новоприбывшие остановили
графских рыцарей, а затем и вовсе принудили их обратить-
ся вспять. Пришлось мессиру Гавейну повести их обратно
и помочь вернуть превосходство. Тут начались кипучие,
яростные схватки; и, несмотря на новое подкрепление, ко-
ролевские бойцы были вынуждены покинуть поле боя, дер-
жа последнюю оборону у входа в свой стан.
Казалось, победа уже на стороне графа, когда внезапно
появился рыцарь в алых доспехах. Он прибыл на луг, сопро-
вождаемый одним оруженосцем. Пока люди короля суетливо
бежали, он утвердился на их стороне и, обратясь к соперни-
кам лицом, сбил первого, кто на него напал, а затем и вто-
рого, и третьего; глефа обломилась в теле четвертого; тотчас
же с мечом в руке он ринулся в самую гущу боя и бился так,
что никто уже не смел приблизиться к нему на арбалетный
выстрел.
Из окон было слышно, как дамы рукоплещут алому ры-
царю; шум этот достиг ушей мессира Гавейна, отошедшего
в сторону проветриться. От одного юнца он узнал, что при-
был рыцарь, которому уже не в силах противостоять граф-
ские бойцы. Мессир Гавейн поспешно подвязал шлем, взял
крепкое копье и пустил коня навстречу алому рыцарю, ко-
торый только обзавелся новой глефой. Столкновение было
донельзя жестоким: оба копья разбились в щепы, не поколе-
бав всадников. Они потребовали другие глефы и поломали
их снова; но сила удара едва не повергла их наземь. Одна-
ко Гавейну досталось похуже. В третий раз они потребова-
ли копья, разошлись и устремились друг на друга. Но мес-
сир Гавейн на сей раз волей-неволей растянулся на земле,
тогда как алый рыцарь, пришпорив коня, врезался в ряды
графских рыцарей и вынудил их бежать во весь опор. Тут же
началась погоня, где победители смогли добыть немало ло-
шадей и превосходных доспехов.
Алый рыцарь, вместо того чтобы оставаться с королев-
скими рыцарями, скрылся в лесу. Если бы Ланселота не сочли
умершим, мессир Гавейн решил бы, что узнал его, и утешил-

683
ся бы легче оттого, что выбит из седла. Но кто другой мог
так жестоко с ним обойтись? Он поклялся не давать себе по-
коя до тех пор, пока снова не отыщет его, и углубился в лес,
идя по свежему следу алого рыцаря. С наступлением ночи он
спешился у одного лесничего, чьи слуги с усердием помог-
ли ему снять доспехи. Войдя, он заметил Гектора Болотного,
который тут же поднялся с ложа, где разлегся во весь рост,
и бросился ему на шею. Мессир Гавейн встретил его с при-
творной безмятежностью, скрывая сильную немощь.
— Откуда вы, сир? — спросил его Гектор.
— С турнира, что у Мельничного замка. Я ищу рыцаря
в алых доспехах, который всех восхитил своей доблестью,
а мне принес величайший позор, какой мне приходилось
терпеть. Сойдясь со мною дважды безо всякого ущерба для
себя, на третий раз он меня скинул плашмя. У меня с досады
сердце готово разорваться; и потому я решился на то, чтобы
победить его или оказаться побежденным.
Слыша от него такие речи, Гектор краснел от смущения;
он сожалел, что, выступая против мессира Гавейна, быть мо-
жет, заслужил утрату его благосклонности.
— Сир, ради Бога, простите меня, — сказал он, упав на
колени, — если бы я вас узнал, я бы ни за что на свете не
преломил против вас ни единого копья. Назовите мне воз-
мездие, и я его приму.
Мессир Гавейн поспешил его поднять и заверить, что
неизменно был к нему расположен. Назавтра они вместе
вышли в путь и скоро оказались на безводной равнине, где
вдали была различима старая часовня; они направились
туда в надежде выслушать мессу; но они не застали там ни
священника, ни единой молящейся души. Стены ее были по-
луразрушены, алтарь развалился; дверь позади алтаря вела
на обширное кладбище, а возле этой двери большая гробни-
ца из красного мрамора была испещрена письменами, кото-
рые Гектор сумел прочесть так:
О ты, взыскующий приключений, остерегайся войти на
это кладбище. Тщетны будут твои усилия, ежели ты не тот

684
плачевный рыцарь, коего сладострастие лишило чести завер-
шить странствия Грааля.
На том самом кладбище были вырыты некогда могилы
Симеона, Ханаана и двенадцати братьев, ими убиенных, как
о том повествуется в Святом Граале1. Невзирая на запрет, из-
ложенный в надписи, мессиру Гавейну вздумалось испытать
судьбу: ему пришлось немногим лучше, чем герцогу Кларен-
су в замке Аскалоне Темном2. Гектор, чье любопытство лишь
удвоилось от неудачи мессира Гавейна, решил наведаться к
загадочным могилам вслед за ним; он вернулся оттуда еще
более истерзанным, чем его спутник. Войдя обратно в цер-
ковь, они прочли другую надпись, которая гласила:
Никто не ступит на это кладбище, не выйдя оттуда с
превеликим позором, пока не явится сын Королевы, великой
печальницы.
И с тем, разочарованные тщетными своими попытка-
ми, они снова сели верхом и добрались до леса. У развилки
дорог они заметили деревянный крест, где были еще такие
письмена:
О ты, странствующий рыцарь, перед тобою две дороги.
Если тебе дорого твое тело, остерегись ехать влево, откуда
ты выйдешь лишь с превеликим позором. Я умолчу о правой до-
роге, таящей иные опасности.
Прочитав эту надпись, наши рыцари склонялись оба к
левой дороге как сулящей более приключений. Но Гектор
поспешил ее избрать, и пришлось мессиру Гавейну доволь-
ствоваться правой. Посмотрим, что он нашел там достойно-
го упоминания.

1
См. стр. 244—247. (Прим. П. Париса).
2
Ланселот, т. II, гл. LXXIV, стр. 430. (Прим. П. Париса).

685
 CXXVIII
ессир Гавейн долгое время ехал по этой пра-

М вой дороге без приключений. К Девятому часу

он уже ощущал первые приступы голода, ког-
да очутился возле шатра, вход в который не был закрыт.
Он привязал к дереву коня, повесил на ветви щит и, войдя,
увидел там шестерых рыцарей, сидящих вокруг обильно на-
крытого стола. Он их приветствовал; они не соизволили от-
ветить. Убрав шлем и не сняв меча, он сел с ними рядом и
принялся есть, увещевая своего соседа попотчевать его.
— Попотчевать? — ответил тот. — Но как, если вы стали
есть прежде меня, хотя я голоден не меньше! Но не вздумай-
те брать второй кусок; вам это дорого обойдется.
— Без сомнения, — сказали остальные, — и убирайтесь от-
сюда немедленно, если не хотите, чтобы вас прогнали силой.
— Я останусь; жаль только, что моему коню тоже нечего
поесть.
Шестеро рыцарей немедленно бросились к секирам и к
мечам; но они дали время мессиру Гавейну взять свой щит и
водрузить обратно шлем. Для него было сущей забавой рас-
колоть голову первому, отсечь руку второму, а прочих обра-
тить в бегство. Вместо того чтобы гнаться за ними, он завер-
шил свою трапезу и сел на коня. День клонился к вечеру, когда
в глубине обширной долины он заметил перед собою замок,
окруженный водой и стенами с турелями. Мост был опущен,
он перешел его и оказался на главной улице, приведшей его
к крепости. Пока он любовался, как она прекрасно сложена,
справа от себя он услышал пронзительные женские вопли. Он
ринулся туда и попал в большую залу, где в мраморном чану
стояла девица, погруженная до пупка.
— Святая Мария! — причитала она, рыдая, — кто же меня
освободит?
— Я, сударыня, — сказал мессир Гавейн и взял ее за бока;
но напрасно он пытался приподнять ее.

686
 — Ах! — сказала она, — вы не смогли; вам не выйти без
позора из этого замка.
— Зачем же, сударыня, надо позорить меня за то, что я
пробовал достать вас из этого чана? Скажите, по крайней
мере, за что вы в нем оказались и как вам отсюда выйти.
— Я претерпеваю в нем жестокие муки, а избавит меня
от них лучший в мире рыцарь; ему одному могу я расска-
зать, отчего я страдаю. Он не замедлит явиться; я жду его
уже в этом году.
— Но что же, ваши страдания так велики?
— Боже мой, окуните сами руку в эту воду, и узнаете.
Мессир Гавейн погрузил туда одну руку и поспешно
убрал, боясь, не обуглилась ли она, так горяча была вода.
— Теперь, сир рыцарь, — сказала девица, — вам понятно,
что мне приходится терпеть: я бы давно умерла, если бы дал
Господь; но Он еще не воздал сполна за старый грех, в коем
я провинилась.
Не надеясь ничего более узнать, Гавейн покинул ее и
подъехал к главному дворцу. Более трех десятков слуг окру-
жили его, помогли сойти, сняли доспехи и отвели коня в
конюшню. Рыцари во множестве приветствовали его, пре-
поднесли ему богатое и красивое платье и пригласили сесть
рядом с ними. Когда они узнали, что он прибыл из королев-
ства Логр и что он из дома короля Артура, они воздали ему
еще большие почести. Проведя с ними некоторое время,
мессир Гавейн увидел, как отворилась дверь: посреди бле-
стящей свиты вошел могучий рыцарь, один из самых пре-
красных, каких ему случалось видеть.
— Король! — провозгласил один оруженосец.
Мессир Гавейн поклонился, а король ответил на привет-
ствие и предложил ему сесть рядом с собою.
В это время взгляд мессира Гавейна привлекло оконце,
откуда вылетел белый голубок, неся в клюве золотое кадило.
Дворец тотчас наполнился сладчайшими благоуханиями; все
в глубоком молчании преклонили колени. Голубок упорхнул
в другой покой, и стоило ему улететь, как расставили сто-

687
лы и постелили скатерти. Все расселись кругом, и никто и не
думал нарушить молчание. Мессир Гавейн в крайнем изум-
лении последовал за прочими и по их примеру принялся мо-
литься. Несколько мгновений спустя он увидел, что из покоя,
куда улетел голубок, выходит дева неописуемой красоты.
Волосы ее были распущены, а в руках она несла высоко над
головой прекраснейший в мире сосуд в виде чаши. Он был
не из дерева, не из металла, не из камня; мессир Гавейн даже
распознать не мог, из какой материи он сотворен. Все еще
пребывали коленопреклоненными, когда внезапно девица
повела им по сторонам; столы оказались уставлены самыми
изысканными яствами. Совершив круг по зале, девица воз-
вратилась туда, откуда пришла, а мессир Гавейн некоторое
время следовал за нею. Вернувшись за стол, он уже не нашел
перед собою ничего, тогда как другим досталось в изобилии
все, чего они могли пожелать.
Дивясь все более и более, он решил спросить у окружаю-
щих, не допустил ли он какой оплошности; но они исчезли, и
он не мог догадаться, что с ними стало. Он захотел спустить-
ся во двор, но двери дворца были заперты. Тогда он облоко-
тился у окна, размышляя обо всем, что увидел; но вскоре из
соседней залы подошел к нему карлик, несущий палку.
— Ну что, негодный рыцарь? — сказал он. — Горе вам,
что вы посмели так прислоняться к нашим окнам! Бегите;
укройтесь в таком месте, где никто вас не увидит!
Одновременно он занес палку для удара; мессир Гавейн
его остановил и отнял его оружие.
— Это тебе нисколько не поможет, — сказал карлик, —
без позора ты отсюда не выйдешь.
Гавейн между тем перешел в соседний покой, и там он
нашел прекрасное ложе, чудно освещенное, роскошнее не
бывает. Ночь уже настала, и он решил улечься здесь. Но толь-
ко он вошел, как услышал девичий голос:
— Рыцарь, если ты останешься безоружен, ты погиб. Ты
стоишь у Ложа Приключений. Возьми свои доспехи, ты уви-
дишь их висящими на этой стене.

688
 Мессир Гавейн обернулся, заметил доспехи, облачился в
них как мог и вернулся к ложу. Едва он сел на него, как раз-
дался премерзкий вопль, не иначе как бесовский; из сосед-
него покоя прянуло копье с пылающим концом, поразило
его в плечо и оставило в нем глубокую рану. Боль пронзила
его и лишила чувств. Когда он пришел в себя, то попробовал
извлечь железо, но тщетно; и как бы ему ни было больно,
он предпочел подвергнуть опасности свою жизнь, чем поки-
нуть ложе и уступить другим честь продвинуться далее.
После этого испытания Ложем Приключений (которое может
показаться подделкой того ложа, где мы видели Ланселота Озер-
ного в истории о Телеге)1, наш романист проводит перед глазами
мессира Гавейна громадную змею, которая изрыгает сотню змее-
нышей, затем бросается на леопарда, но не может его задушить;
тварь приползает обратно, нападает на змеенышей, душит их од-
ного за другим вплоть до последнего, который, прежде чем уме-
реть, удушает ее саму. За этим видением, как и в повести о Телеге,
следует жуткий вихрь, который разбивает окна, вздымает и рассе-
ивает пахучие травы, устилающие залу.
Когда ураган затих, мессир Гавейн увидел, как из одного
покоя в другой проходят двенадцать девиц, наперебой пла-
ча и рыдая.
— Господи Боже мой, — приговаривали они, — когда же
иссякнут наши мучения?
И пока они сновали перед ним туда и сюда, явился дю-
жий рыцарь и приказал ему подняться и идти ночевать в дру-
гом месте. Гавейн отказался; между ними завязалась долгая
битва, и ни один, ни другой не мог возобладать. Они остано-
вились, изнемогая от усталости. Тогда возобновились удары
грома и содрогания земли, а после подул ласковый и нежный
ветерок; и более двух сотен сладкозвучных голосов запели:
— Слава, честь и хвала царю небесному!
Мессиру Гавейну почудилось, что он воистину возне-
сен из глубин преисподней в горние пределы рая. Внезапно
выйдя из уныния, в которое поверг его недавний поединок,
1
См. выше, стр. 530. (Прим. П. Париса).

689
он открыл глаза и не увидел ничего вокруг. Он тщетно пы-
тался встать, но не нашел в себе сил, отнятых последним по-
единком. Тогда вновь явилась прекрасная дева, несшая та-
инственный сосуд. Впереди нее несли две большие свечи и
два кадила. Пройдя на середину залы, она поставила чашу
на серебряный стол, и Гавейн услышал песнопения, чью бес-
подобную мелодию не мог бы описать ни один земной язык.
Пение прекратилось, когда дева вновь взяла святую чашу,
дабы унести ее в соседний покой. С нею исчезли и благоуха-
ния; сорок окон, настежь распахнутые ураганом, закрылись
сами собой, и сияющий свет сменила непроглядная тьма.
Что же до Гавейна, он ощутил, наконец, что силы к нему
вернулись; недавние ушибы и рана, нанесенная горящим ко-
пьем, не оставили на нем ни малейшего следа, ни малейше-
го рубца. Он встал, он услыхал, как надвигается толпа людей,
которые без всякого его отпора взяли его, связали и унесли в
телегу. Тотчас глубокий сон напал на него, и назавтра он был
весьма удивлен, пробудившись в сем позорном экипаже. Щит
его был подвешен к оглоблям, конь привязан за хвост позади
телеги; и пока он силился понять, как это он так низко пал,
он увидел старуху, которая настегивала клячу и гнала ее по
главной улице. Ремесленный люд бежал за нею, голося вслед
обитателю телеги и кидаясь в него грязью. Наконец, когда он
переехал мост, старуха остановилась и пригласила его сойти с
телеги. Он не заставил просить себя дважды; но, прежде чем
удалиться, старуха соблаговолила сообщить ему, что владе-
ние, в коем он недостоин пребывать, называется Корбеник.
Отшельник по имени Сегре, который дал ему приют
на исходе дня, истолковал ему все то, что он претерпел. Ча-
шевидный сосуд, виденный им, — это Святой Грааль, куда
собрали божественную кровь Иисуса Христа. Ему не доста-
лось изысканных яств, коими насытились остальные, отто-
го, что он был не вполне готов сподобиться благодати. Что
же до змей, до их битвы, их истребления, это предвидение
того, что случится с королем Артуром. Подобно великому
змею, Артур выйдет за пределы своей страны в тщетной

690
надежде обуздать леопарда, сиречь Ланселота; он вернется,
дабы усмирить бунт своих подданных и собственной родни;
он убьет родного сына, но рана, принятая от него, окажется
смертельной. Гавейн обещал отшельнику никому не гово-
рить о том, что он увидел и что ему открылось. Он продол-
жил поиски Ланселота, тем самым позволив нам вернуться к
нашему другу, Гектору Болотному.
(Мы кратко изложили основу этого повествования, которое,
примыкая к последним главам Святого Грааля, позволяет заклю-
чить, что эта часть Ланселота принадлежит той же руке, которая
написала или напишет позднее две книги о Граале1. Гавейн, ра-
ненный пылающим копьем во Дворце Приключений, — эту сцену
старинные художники часто воспроизводили на слоновой кости,
дереве, гобеленах и в миниатюрах. Было ли это приключение, как
я уже сказал, подражанием тому Ложу, которое Ланселот в повести
о Телеге покинул более достойно; или всего лишь вариантом Ложа
с колокольчиками из Персеваля? Я не решусь судить об этом).

CXXIX
ак мы видели, Гектор Болотный, покинув мессира

К Гавейна, избрал ту из двух дорог, что была заклей-

мена как опаснейшая2.
В лесу, который Гектору предстояло пересечь, первым
встретился ему карлик и предостерег его, чтобы он ехал ос-
мотрительно; не сказав, каких опасностей он должен избег-
нуть. Затем дорога привела его к двум плитам, где были на-
чертаны такие слова:
Кто убоится позора, пусть остережется идти далее.
Но Гектор, не имея обыкновения бояться того, чего не
видел, продолжил путь до последних дерев этого леса. Силь-
ный зной побудил его снять шлем, и тут он увидел двух де-

1
См. Приложение, часть IV. (Прим. перев.).
2
Точно так же ранее Ланселот оставил мессиру Гавейну Подводный
мост, менее пагубный по сравнению с Мостом-Мечом. (Прим. П. Париса).

691
виц, едущих мимо, и не преминул приветствовать их. Они
ответили.
— Ах, как жаль, сир рыцарь, — сказали они, — свидеться
с вами в таком месте, откуда вам не выйти живым!
Гектор, чью решимость ничто не могло поколебать, ехал
по-прежнему вперед и вскоре заметил замок, окруженный
глубокой водой, через которую был переброшен мост. В тени
вяза, росшего поблизости, сидела девица.
— Сир рыцарь, — сказала она, — берегитесь перейти этот
мост, вы идете на свою погибель. Видите рыцаря на той сто-
роне? Это лучший рыцарь на свете; он вызовет вас на поеди-
нок, он вас победит и обойдется с вами так же, как со всеми
прочими.
— Что же он с ними делает?
— Он топит их в воде, и всадников, и коней.
— Мне и впрямь любопытно на это взглянуть. Оставай-
тесь с Богом, сударыня!
К дереву была прислонена глефа; он ее взял и ступил на
мост. Там ему преградил путь могучий рыцарь, стоявший на
страже. Столкновение было жестоким донельзя; но копье
рыцаря сломалось, а Гектор своим угодил ему в самую грудь
и выбил его из седла. Если бы не свая, в которую он уперся,
он бы упал в воду и там утонул. Не особо печалясь о том, что
с ним стало, Гектор постучал в ворота замка: ему отворили,
а затем заперли перед носом. Он спросил о причине такого
отказа.
— Она в том, — ответили ему, — что ни один рыцарь не
войдет в этот замок, не дав прежде клятву на святых, что ис-
коренит его пагубный уклад.
— По чести говоря, — сказал Гектор, — я готов дать такую
клятву.
— Так вы клянетесь?
— Да.
Ворота отворились снова; он вошел, и первой его забо-
той было расспросить обитателей, что это за уклад.

692
 — Владелец замка, — сказали они, — самый жестокий из
смертных и самый сильный из воинов, какие бывают на све-
те. Он бросает вызов любому без изъятия, кто явится сюда;
когда он победит его, то раздевает донага и водит так по ули-
цам города. Таков первый обычай; а вот и второй, коему в
жертву принесены мы, его подданные. Каждый день он берет
одну из наших дочерей, когда она войдет в пору девичества;
он принуждает ее разделить с ним ложе, а после бросает по-
донкам из своей челяди. Более сорока прекрасных дев уже
постигла эта мерзкая участь1. Судите сами, рыцарь, желаем
ли мы видеть вас нашим мстителем!
— Но где я могу его встретить? — спросил Гектор.
— Мы вас к нему проводим.
И в самом деле, они проводили его в сад, огороженный
высоким частоколом; ему указали рог из слоновой кости и
сказали в него трубить.
При первом же звуке, извлеченном из рога, появился
рыцарь без доспехов верхом на могучем коне.
— Храни вас Бог, рыцарь! — учтиво сказал он Гектору, но
тот не ответил на приветствие. — Откуда вы, сир?
— Вам что за дело? Сначала извольте сделать то, что
меня сюда привело.
— Буду рад, если найду в этом честь и пользу для себя.
Что вам угодно?
— А вот что: поклянитесь на святых, что впредь никогда
не учините позора побежденному рыцарю и не будете бес-
честить дочерей ваших законных вассалов. На этих условиях
вы узнаете, откуда я явился и кто я такой.
— В самом деле? Вы настаиваете на этих условиях?
1
В этой арифметике явно что-то не сходится. Если ей верить, то по-
лучается, что второй обычай и обычаем-то назвать нельзя: он существу-
ет всего полтора месяца. Из дальнейшего мы узнаем, что рыцарь владеет
замком уже двенадцать лет. Если учесть скромные размеры населения ти-
пичного средневекового замка и неторопливый темп развития событий
во всем романе, можно предположить, что в исходной версии прекрасных
дев приносили в жертву раз в год, как бывает во многих подобных сюже-
тах. (Прим. перев.).

693
 — Да.
— Тогда примите к сведению, что я никому не учиню
позора, пока не опозорю лично вас.
С этими словами он ушел облачаться в доспехи.
— Знаете ли вы, — сказали прочие Гектору, — почему он
вышел к вам без доспехов? Потому что он надеялся ввести
вас в заблуждение учтивыми речами; но если бы вы согласи-
лись пойти за ним и сложить оружие, он велел бы вас схва-
тить и подверг бы всем мыслимым унижениям. Так он по-
ступил со множеством добрых рыцарей.
Владелец замка скоро вернулся, облаченный в прочные
доспехи, с копьем в руке, со щитом алого цвета.
— Берегитесь! — крикнул он Гектору, — я вас вызываю!
Они тотчас расходятся по сторонам, потом налетают
стремглав и наносят друг другу жестокий удар. Обе глефы ло-
маются в щепы, они напирают, сцепляясь руками в обнимку,
и оба падают под ноги коням. Гектор, не столь оглушенный
падением, поднимается первый, уже изготовясь для удара;
тот изо всех сил дает отпор; искры сыплются из шлемов, гла-
за едва не вылезают из орбит, они пронзают щиты, разрыва-
ют кольчуги. Рыцарь истекает потом и, по всему видно, го-
тов умереть первым от страха. Он отступает, уже не имея сил
для удара, и лишь обломки щита заграждают его от грозно-
го меча Гектора. Наконец, разворотом клинка ему от плеча
отсекает руку, держащую меч. Все кончено; он издал вопль
ужаса, и Гектор, вкладывая меч обратно в ножны, сорвал с
него шлем, чтобы отрубить ему голову, если он не признает
себя побежденным.
— Ни за что, — ответил тот.
Гектор вновь обнажил свой меч и последним ударом от-
кинул его голову прочь на длину копья.
— Довольно с него? — спросил он у тех, кто наблюдал за
ними.
— Да, да, доблестный рыцарь. Вам остается лишь осво-
бодить истинную госпожу этого замка. Она заперта в подзе-
мелье, где у входа сидят на страже два льва.

694
 — Так давайте проведаем их, — сказал Гектор.
— Пойдемте с нами, сир.
Они подошли к зеву темной и глубокой пещеры. Гек-
тор препоручил их Богу, осенил себя крестным знамением и
стал спускаться по длинному ряду ступеней. Из прорехи со-
чилось достаточно света, чтобы он мог заметить львов, при-
кованных громадными цепями напротив друг друга. Подняв
щит над головой и сжав рукою меч, Гектор двинулся на них,
а они между тем скребли когтями землю и били по бокам
хвостами, что означало крайнюю ярость. Первый, который
был ближе, бросился ему на щит, но Гектор изловчился от-
сечь ему обе передние лапы; он стал разить его с удвоенной
силой и, наконец, разрубил ему голову. Лев упал, испустив
последнее дыхание. С другим он расправился не так скоро:
тот вонзил когти Гектору в щит, и он поневоле отпустил его,
упав на руки; но львиные когти застряли в щите, и когда Гек-
тор поднялся, он мог бить его вволю, а последним ударом
снес ему голову. Покончив с этим, он вошел в подземелье и
принял слова благодарности от дамы, которую он освобо-
дил от цепей. Она вышла снова в окружении своих прибли-
женных, и те стократно благословили Гектора и проводили
в храм, чтобы вместе с нею воздать благодарение Господу.
И вот кому в городе посвятили самое веселье: там танцева-
ли, водили хороводы и предавались играм на тысячу ладов.
Из храма Гектор перешел в главную залу, обтянутую
шелковыми тканями и усыпанную цветущими травами.
С него сняли доспехи, его переодели в легкие одежды из
шелков и тонких полотен; ибо день выдался знойный. Затем
дама поведала свою историю. Она звалась Оргаль, а замок
ее — Гридель.
— Но скажите мне, — спросила она, прерывая себя, —
что стало с Маригаром Рыжим?
— Кто такой этот Маригар?
— Это хозяин замка.
— Я его казнил собственной рукой.

695
 — Будь же благословенна эта рука, покаравшая его!
Я благодарю ее за мщение тому, кто мне был ненавистнее
всех. Он воспылал ко мне любовью, когда я была в раннем
девичестве; но его коварство, с той поры всем известное,
повергало меня в ужас. Он домогался меня несчетное мно-
жество раз, пока я однажды не сказала ему, что нашлю на
него беду, если он не оставит меня в покое. В ответ он осыпал
меня оскорблениями; затем он прислал рыцарей и наемни-
ков, и они помогли ему завладеть этим замком; непокор-
ных он истребил, а прочих вынудил стать его вассалами. Не
довольствуясь этим, он отпер каморку, где я скрывалась, и
утолил со мною свою похоть. Вместо того чтобы взять меня
в законные жены, этот рыжий мерзавец уволок меня в под-
земелье, откуда вы меня вывели, и доверил охрану дверей
двум преогромным львам, уничтоженным вами. «Чтобы
выйти отсюда, — сказал он мне, — дождись, пока тебя вы-
зволит лучший рыцарь, чем я». И он принудил своих новых
вассалов поклясться, что они продолжат меня томить, если
ему случится умереть раньше меня. Вот уже двенадцать лет
как я здесь, не имея иного пропитания, кроме хлеба и воды.
А теперь, рыцарь, скажите, кому я обязана своим освобо-
ждением?
— Рыцарю из содружества Круглого Стола по имени Гек-
тор Болотный.
— В самом деле! Так расскажите же про Ланселота
Озерного.
— Увы! Я рыскаю по свету, чтобы собрать о нем вестей,
и к несчастью, у нас немало причин полагать, что он умер.
— Какая жалость и какая печаль для мира!
— Но, госпожа, — спросил Гектор, — стало быть, вы его
знаете?
— По меньшей мере, я его видела, когда ему было от
силы два месяца. Я его кузина по матери, сестре короля Бана
Беноикского, выданной замуж в эти края. Эта блаженной па-
мяти дама умерла через два года после своего замужества,
когда мне едва исполнилось полгода. Мой отец, владелец

696
этого края, пережил ее только на семь лет, и из всего его на-
следия мне остался один этот замок Гридель.
— Госпожа, — ответствовал Гектор, — кузина монсеньора
Ланселота может отныне считать меня своим рыцарем.
Ночь подвела черту их беседе и игрищам жителей зам-
ка Гридель, вновь отошедших под власть Оргали со смертью
ненавистного Маригара. Когда же рассвело, Гектор встал,
прослушал мессу, облачился в доспехи и простился с госпо-
жой Гриделя, продолжив свои поиски. Мы его покинем, что-
бы немного рассказать о мессире Ивейне Уэльском.

CXXX
ервой случилась на пути у мессира Ивейна встреча с

П девицей, которая ехала одна1 в Сарпенском лесу. Он

только что снял шлем, чтобы охладиться. Он заме-
тил, что девица невольно улыбнулась, ответив ему на при-
ветствие.
— Сударыня, — сказал он, — ради того, что вам всего до-
роже, скажите мне, отчего вы смеялись.
— С удовольствием, сир, если вы мне пожалуете один
дар, который вам ничего не будет стоить.
— Я вам его дарую, говорите.
— Так вот, я подумала о шатре, недавно виденном мною
по пути. В нем был один рыцарь со своею подругой; она его
спросила, чем он готов доказать свою любовь. Он и изрек, что
не позволит проехать мимо шатра ни рыцарю, ни девице, не
отобрав у них лошадь и не отдав ей. Девица эта, видно, была
рада такому посулу. Когда я проезжала, рыцарь подошел ко
мне и положил руку на повод моего рысака; он бы забрал его,
если бы девица не приказала его отпустить. «Любезный сир

1
То есть, без рыцаря, который бы ее сопровождал и охранял. Как мы
видели, это сопровождение было само по себе небезопасно. Законы Кругло-
го Стола, запрещавшие встречным что-либо требовать от дамы, если она
была одна, позволяли оспаривать обладание ею у любого, кто брался ее
«конвоировать». (Прим. П. Париса).

697
рыцарь, — сказала я тогда, — неровен час, найдется и на вас
управа». — «Потрудитесь найти ее», — ответил он. И я обе-
щала, что уж непременно найду. Если я улыбнулась, увидев
вас, так это от мысли, что вы могли бы не дать ему сдержать
слово. А коль скоро вы мне пожаловали дар, я прошу у вас его
коня взамен моего, на которого он покусился.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, сударыня.
— Ступайте следом за мной, мы найдем его шатер не-
подалеку.
По дороге мессир Ивейн спросил, знает ли она его.
— Разумеется: вы из дома короля Артура, а зовут вас
монсеньор Ивейн.
Он не отвечал, пока они не прибыли к шатру. Тогда он
надел свой шлем, ухватился за щит и поднял глефу. Тот ры-
царь, заслышав конский топот, надел доспехи и уже поста-
вил ногу в стремя.
— Сир рыцарь, — окликнул он, — слезайте быстрее: мне
нужна ваша лошадь; моя возлюбленная желает ее взять себе.
— Если она так желает, то я желаю иметь вашу; ибо я не
намерен возвращаться пешком.
— Отдайте вашу лошадь, рыцарь, или я ее заберу силой,
а за это моя подруга вовсе не будет вам признательна.
— Увы! — ответил мессир Ивейн, — придется мне обой-
тись без ее признательности, и без вашей тоже.
Поединок был недолог: мессир Ивейн со второго разго-
на сбил наземь рыцаря из шатра и тут же, завладев конем,
передал его своей девице.
— Как вы полагаете, я сдержал слово?
— Разумеется.
И без дальнейших бесед он препоручил девицу Богу и
удалился, оставив подругу побежденного рыцаря оплаки-
вать сие злоключение.
Он недалеко отъехал, когда заметил еще одну девицу в
смятении и великом горе. Приветствуя ее, он спросил, что ее
так огорчило.
— Сир, мой друг дал мне стеречь прекраснейшего в мире
ястреба, но на пути, ведущем к нашему приюту, я не смогла

698
помешать одному подлому рыцарю отнять его. Когда мой
друг увидит, что нет больше птицы, которую он так холил,
он не поверит, что у меня ее забрали насильно; он обвинит
меня в том, что я отдала ее, и отрубит мне голову.
— Вытрите ваши слезы, сударыня; и если можете, помо-
гите мне найти того рыцаря, который отнял у вас ястреба;
или он вам его вернет, или я уже не смогу помочь кому бы
то ни было.
— Благослови вас Бог! — отвечала она, — мне нетрудно
будет довести вас до его логова.
Логово это было построено в соседней долине; вскоре
они там оказались.
— Отсюда он и выехал, — сказала она.
— Давайте войдем, — ответил мессир Ивейн, — и если вы
заметите своего ястреба, смело берите его; если его там нет,
покажите мне похитителя, а я уж сумею взять с него пеню.
Внутри сидели несколько рыцарей. Мессир Ивейн нико-
го не приветствовал; но девице он сказал:
— Смотрите, здесь ли ваш ястреб; его отняли неправед-
но, а вы заберете по праву.
Девица заметила птицу на жердине, она отвязала ей лап-
ку и уже собралась ее взять, когда поднялся один из рыцарей:
— Что вы делаете, сударыня? Оставьте моего ястреба;
клянусь головой, лучше бы вы сюда не возвращались.
— Это вам, рыцарь, — сказал мессир Ивейн, — надо оста-
вить сударыню, если вы не боитесь пожалеть об этом.
— Как, сир рыцарь, вы намерены ее защищать?
— Разумеется; и не тяните руку, иначе я вам ее отрублю.
Рыцарь попятился, вышел из дома, пошел за своим шле-
мом, глефой и щитом, сел на коня и вернулся бросить вызов
Ивейну.
Бой был тяжелее предыдущего. Расколов щиты и порвав
кольчуги, оба рыцаря увидели, как струится их кровь: у мес-
сира Ивейна из правого бока, у рыцаря из отверстия в груди.
Тот упал и был не в силах подняться; мессир Ивейн, невзи-
рая на свежую рану, подошел к нему с мечом в руке; и когда

699
увидел, что он недвижим, то сорвал с него шлем и велел сда-
ваться, если жизнь ему еще дорога.
— Ах, сир! — сказал тот слабым голосом, — позвольте
мне дожить до того, чтобы узреть моего Спасителя. На со-
седнем холме живет святой отец, отшельник; скажите, пусть
он придет с Телом Господним.
Невыразима была скорбь девицы, когда она увидела,
что ради ястреба заступник ее ранен, а другой и вовсе при
смерти. Мессир Ивейн поспешил известить отшельника и
привез его к рыцарю. Отшельник исповедовал его, прежде
чем причастить Телом Господним. Умирающего отнесли в
жилище, уложили в постель, а мессир Ивейн проводил свя-
щенника обратно в его обитель, ведя своего коня в поводу;
ибо в присутствии святыни, тем паче Спасителя нашего, он
не решился ехать верхом. В обители с него сняли доспехи
три дьяка, прибывшие накануне. Один из них умел враче-
вать: он осмотрел рану мессира Ивейна и смог ее исцелить.
Но пришлось ему остаться там на две недели, прежде чем
продолжить поиск. Мы его там покинем, чтобы поведать
вам о Мордреде, самом младшем брате мессира Гавейна.

CXXXI
ордред, по примеру своего старшего брата и

М многих других, пустился на поиски Ланселота.

Он был тогда новопосвященным рыцарем, и
ему было не более двадцати лет отроду. Начав от Черного
Креста, он провел в пути весь день и не нашел пристанища,
где мог бы утолить голод, который донимал его все более.
Зной был силен, а он еще не выучился терпеть. Он был вы-
сок и тонок, с волосами длинными и кудрявыми; лицом кра-
сив, хотя взор его не предвещал ничего доброго, не в пример
взору мессира Гавейна, чьи глаза лучились чистосердечием
и располагали к доверию. Тот был ни особо велик, ни особо
мал, но ладно скроен телом. Из сыновей Лота его пуще всех
превозносили за рыцарскую отвагу, хотя Гарет, его брат, по-

700
жалуй, совершил подвигов не менее. Но сверх того одна чер-
та немало послужила доброму имени мессира Гавейна: он
равно любил беседовать и с бедными людьми, и с богатыми.
Можно бы было назвать в королевском доме рыцарей столь
же славных, но не наделенных его свойством удваивать
силы час от часу на протяжении дня; тем самым он всегда
рано или поздно одолевал соперников. Никогда он не забы-
вал своего долга перед законным сеньором. Враг сплетен и
сплетников, он легко обретал любовь дам и девиц; тем более
что речи его всегда были учтивы и он никогда не хвалился
своими деяниями.
Вторым из братьев был Агравейн, телом более могучий,
и рыцарь славный, но недаром попрекаемый за гордыню и
спесь. Он слыл зачинателем многих изрядных раздоров, и
они оказались пагубны для него. Ланселот, которому вскоре
довелось роптать на него, лишил его жизни, как мы увидим
в продолжении этой истории.
Гарет, еще один брат мессира Гавейна, был из них са-
мым миловидным и самым любезным; доблестным, сме-
лым, незлобивого нрава. Хотя он был добротно сложен, пра-
вая его рука была длиннее левой. Он совершил множество
великих подвигов, о коих говорил словно бы нехотя. Он не
был смутьяном; но когда гнев овладевал им, то мог довести
его до последней крайности. Из троих своих братьев мессир
Гавейн любил его более всех.
Четвертый брат, Гахерис, во всю свою жизнь каждоднев-
но и непрестанно искал приключений; у него была красивая
голова и могучие члены, широкая грудь и весьма протяжен-
ное дыхание. Он говорил мало и в доблести не мог сравнить-
ся с мессиром Гавейном, но он одаривал щедрой рукою, лю-
бил дам и был ими любим.
Самым же молодым и самым великорослым был
Мордред; ему недоставало ни верности, ни дерзости, ни силы
духа. Он был завистлив, жесток и от природы враждебен до-
блестным рыцарям. И в жизни своей он сотворил больше зла,
чем вся его родня сотворила добра. В один-единственный

701
день он приведет к погибели более сорока тысяч человек, на-
влечет ее на себя самого и на великого короля Артура, своего
подлинного отца. Похвальны в его жизни лишь первые два
года рыцарства, и вскоре он приложит все усилия, чтобы о
них забыли. Лучше бы ему было не родиться на свет.
Мы видели, что он со своими братьями и прочими рыца-
рями занялся поисками Ланселота. Оставив позади Черный
Крест, он в первую ночь остановился у одной вдовицы, чей
дом был посреди рощи. На другой день он снова пустился в
путь и у одной из оконечностей леса приметил два красивых
шатра. У входа стоял оседланный конь, а рядом с ним были
копье и белый щит. Он повернул в ту сторону, и пока он к
ним приближался, увидел карлика с луком в руках, который
вознамерился пустить в него стрелу.
— Постой, карлик, — крикнул он ему, — ты же поранишь
моего коня!
Не ответив, карлик выпустил стрелу и попал в коня; тот
упал и мигом издох. Разъяренный Мордред выпростался из-
под него, подскочил к боевому коню, привязанному у входа в
шатер, сел в седло и, наехав на карлика, схватил его за волосы.
— Себе на горе ты убил моего коня! — сказал он. — Мне
недолго и вздернуть тебя на этом дереве.
Карлик завопил; из шатра вышел рыцарь без доспехов
и, увидя, как Мордред сыплет угрозами и лупит карлика,
спросил:
— В чем дело, рыцарь, чего вы хотите от моего карлика?
— Я говорю ему, что еще немного, и я его повешу за то,
что он убил моего коня.
— Головой клянусь, если вы его не отпустите, вы об этом
пожалеете.
— А вы только скажите еще хотя бы слово, и я потребую
с вас ответа за его наглость. Если бы вы не были безоружны,
я уже зарубил бы вас.
— Пойду вооружусь; вот и увидим, на что вы способны.

702
 Рыцарь вошел в шатер, надел доспехи и сел на другого
коня, подведенного ему карликом. Со щитом на груди и с ко-
пьем в руке он вернулся к Мордреду.
— Посмотрим, сир, — сказал он, — как вы возьметесь
требовать с меня ответа; и придет ли вам охота бить моего
карлика, когда вы не позволите мне его защитить.
Они устремляются друг на друга и яростно ударяют в
щиты. Если бы копья их не поломались, они бы упали на-
земь. Они теснят один другого телами, щитами и забрала-
ми; изрядно оглушенные, они рубятся вслепую и бьют перед
собою куда придется. Но, наконец, рыцарь из шатра первым
ослабел; он ранен тяжелее. Он упал навзничь; при падении
шлем приоткрылся и откинулся; Мордред угодил мечом по
черепу и проломил его. Рыцарь вскрикнул и испустил дух;
карлик пустился бежать по лесу, где Мордред не стал его
преследовать.
Подъехав на исходе дня к другому шатру, поставленно-
му над весело журчащим родником, он спешился, вошел и
увидел в этом шатре одну лишь красавицу, лежащую на рос-
кошно застеленном ложе.
Он ее приветствовал; она ответила и пожелала ему до-
брой удачи.
— Сударыня, — спросил он, — не угодно ли вам прию-
тить меня на ночь?
— Нет, сир, я боюсь, меня за это слишком заругают.
— Кто вас заругает?
— Мой друг, сир. Он поехал прогуляться по лесу и скоро
вернется.
— Вы можете в ожидании его впустить меня, а если ва-
шему другу это придется не по нраву, я обещаю уйти.
— Ладно! На этом условии.
Мордред снял шлем, откинул забрало и сел рядом с де-
вицей, а та, увидев, что он красивый рыцарь, принялась его
разглядывать с удовольствием. Он же, со своей стороны, за-
метил ее прелесть, ее молодость, ее богатые одежды; и он
стал просить ее любви.

703
 — Сир, — возразила она, — я была бы пропащей девкой,
если бы отдавалась двоим.
Но он так настаивал, что, наконец, она сдалась. Они
были одни, ничто их не тревожило; желания их были сход-
ны, и они предались любовной игре, коей один Бог был сви-
детель, ибо от Него ничто не бывает укрыто.
Тем временем вернулся друг девицы. Увидев чужезем-
ца, он учтиво приветствовал его.
— Сир, — сказала девица, — я подумала, что могу при-
ютить этого рыцаря при условии, что он уйдет, если это вам
не по нраву.
— Мне это вполне по нраву; добро пожаловать! Сади-
тесь, сир рыцарь. Откуда вы?
— Я из дома короля Артура, а зовут меня Мордред; мес-
сир Гавейн приходится мне братом.
Тогда рыцарь оказал ему любезнейший прием.
— У вас есть брат, — сказал он, — ради которого я готов
оказать вам любые услуги, какие в моих силах.
— О ком из них вы говорите, сир?
— О Гарете, о лучшем рыцаре, какого я знавал когда-либо.
В это время в шатер вошли конный оруженосец и пеший
слуга, несший на плечах косулю. Они приготовили кушанье,
накрыли стол для рыцаря, его подруги и Мордреда; после
трапезы настало время прогуляться в лес. Когда рыцарь от-
лучился на миг, девица осталась под оливой с Мордредом, и
он предложил провести с нею ночь.
— Это не удастся, — ответила она, — мы с моим другом
делим одно ложе на двоих.
— Однако вот что вы можете сделать. Подождите, пока
он уснет покрепче, встаньте потихоньку; вы придете ко мне
на ложе и вернетесь к нему раньше, чем он проснется.
— Но если он проснется, что мне делать, по-вашему? Он
убьет нас обоих.
— Не думаю, чтобы он проснулся; но если так, я сумею
вас защитить и против двух таких рыцарей, как он.

704
 И так он ее заговорил, что девица согласилась, прежде
чем рыцарь пришел и вернулся вместе с ними в шатер. Пока
их не было, оруженосцы соорудили из хвороста шалаш, где
устроились на ночь, поскольку шатер мог вместить только
два ложа: для рыцаря и для Мордреда.
Ближе к середине ночи недремлющая девица дожда-
лась, пока ее друг уснет глубоким сном. Она поднялась и кра-
дучись пошла направо, к ложу Мордреда, который ждал ее с
нетерпением. Нет нужды добавлять, что они доставили друг
другу все радости, привычные для тех, кто ведет подобную
жизнь. Две горящие свечи освещали шатер; ни Мордред, ни
девица не позаботились их погасить, ибо сладость совмест-
ного бытия не оставила им времени подумать ни о чем ином.
Они уже довольно долго пробыли вместе, когда рыцарь
пробудился. Он протянул руку и, не найдя своей подруги,
догадался, затрепетав от гнева, что девица ушла к Мордре-
ду. Он встал и пошел за своими доспехами. Когда он надевал
кольчугу, кольца зазвенели, звон этот достиг ушей Мордре-
да, и он поспешно ринулся к тому месту, где были сложены
его доспехи; он надел шлем и натянул кольчугу в одно время
с рыцарем.
— Ах, предатель! — вскричал тот, — ничто вас не спа-
сет от моей мести. Вы солгали; нет, вы не брат мессиру Га-
вейну, коль учинили столь великое вероломство. Вы просто
потаскун, который бродит по стране, переодетый рыцарем.
Я принял вас учтиво, я оказал вам всевозможные почести, а
вы мне отплатили подлейшим стяжательством. Я вам услужу
только смертью; или вы ее примете, или я приму ее от вас.
Произнеся эти слова, он нанес ему по шлему удар такой
силы, что меч его переломился надвое. Мордред ему ответил
не менее жестоко, и после долгой битвы он возобладал в по-
единке. Несчастный рыцарь, гонимый туда и сюда, наконец,
был повергнут. Мордред сказал, подмяв его под себя:
— Я убью вас, если вы не исполните мою волю.
Рыцарь рукою подал знак согласия.

705
 — Я хочу, чтобы вы не сохранили в памяти то, что случи-
лось, и вернули этой девице свою любовь.
— Соглашусь, раз уж так надо.
Но обещанное было превыше того, что он мог испол-
нить: ибо никогда уже он не взирал благодушно на ту, что
так легко забыла, чем ему обязана. Наутро Мордред вышел
из шатра и подошел к своим оруженосцам, которым из их
ночлежного шалаша ничего не было слышно из того, что
приключилось между Мордредом, девицей и злополучным
рыцарем.

КО НЕ Ц

706
 ПРИЛОЖЕНИЕ
I
В последнем примечании к предыдущему тому я указывал
на все, что можно было позаимствовать из той роли, ко-
торую романист отвел Галеоту. Завоевательные прожекты
этого «сына великанши»; его сновидения; их толкование,
запрошенное им у астрологов Артура, — все это вносит в
общую композицию фальшивую ноту. Мне следовало бы
добавить, что один из вариантов, сохранившийся в ру-
кописи Национальной библиотеки (бывший № 7185), не
предполагает первого изгнания королевы Гвиневры в Со-
релуа, что, по-видимому, лучше соответствует исходному
замыслу.
Согласно этому варианту, королева не была судима
дважды в отдельности. Тогда же, когда она уступает трон са-
мозваной Гвиневре1, она выслушивает приговор, назначаю-
щий ей казнь.
«Должно ей срезать косы по самую кожу; ибо она носила
сверху головы своей корону. Далее, должно ей совлечь
кожу с ладоней, ибо они были освящены и помазаны,
что отнюдь не подобает ладоням женщины, коль скоро
король не венчается с нею благочинно и законно в Свя-
той церкви. И после будет возима через город, сиречь
столицу королевства, ибо посредством убийства и изме-
ны была она в столь великой чести. Засим будет сожже-

1
Ланселот, гл. LXIX. (Прим. П. Париса).

707
 на, и пепел развеян по ветру… И поскольку мы знаем
доподлинно, что она виновна и что никому не вменяет-
ся быть ей заступником, то мы усмотрели и рассудили,
что будет уместно, ежели тот, кто пожелает ее защитить
от оной измены, будет биться один против трех рыца-
рей, наилучших, каких госпожа, здесь присутствующая,
может найти во всей ее земле»1.
Тут-то и появляется Ланселот, оспаривает приговор,
сражается и убивает трех шампионов мнимой королевы.
Бароны, выносившие первый приговор истинной королеве,
приходят просить, чтобы суд был совершен вопреки их ре-
шению и казнь назначили той, которую исход поединка ули-
чил в ложной клятве. Король вынужден отдать приказ аре-
стовать вторую Гвиневру вместе с Бертоле, ее сообщником.

«Тогда привели их обоих к королю; и девица плакала

весьма жалостно, ибо видела ясно, что ее злодеяние бо-
лее не может быть сокрыто. Сомкнув руки, она предста-
ла перед королевой, а та, все слышав, знала ее веролом-
ство. И когда король их увидел, он был весьма изумлен,
и посмотрел на Бертоле, и спросил его, как он посмел
затеять такую измену? И Бертоле ответил, что откроет
ему истину с глазу на глаз. Это правда, сказал он, что я
нашел сию девицу в монастыре, и по причине великой
красоты, в коей я лицезрел ее, стал вникать и расспра-
шивать, кто она, ибо по виду была весьма благородных
кровей… И я ей сказал не обинуясь, что ежели она за-
хочет избрать стезю по моему совету, я сделаю так, что
она станет самой знатной женщиной в мире. И она меня
спросила, как это? И я сказал, что я устрою так, что вы
возьмете ее в жены и разведетесь с королевой, здесь
присутствующей. И когда она это услышала, то покля-

Здесь и далее вертикальной чертой выделены фрагменты, которые

1

в оригинале даны на старофранцузском языке. (Прим. перев.).

708
лась мне на святых, что я навеки стану ее доверенным
господином.
Так Бертоле поведал всю измену, и как он принес посла-
ние и изготовил поддельное кольцо, доставленное ко
двору девицей; и как надоумил пленить короля и опо-
ил его зельем, от коего тот воспылал любовью к девице.
И король был весьма пристыжен и сердит, и сказал Берто-
ле, что он получит по заслугам как изменник и предатель.
И вот Бертоле взяли и возили по всему городу. А девица
еще была у королевы, она взмолилась, чтобы та ей про-
стила грех ее злодеяния, не ради спасения жизни, ибо,
ежели приберет ее Господь, она и не желает, чтобы отны-
не и впредь ей позволили жить, но хочет, чтобы ее по-
зорно казнили, как она того заслужила. И столь великой
жалостью проникся к ней король, что не мог на нее взи-
рать, и оттого заперся в опочивальне. И бароны пришли
за ним и спросили, что им делать с девицей. И он сказал,
чтобы они поступали по своей воле, согласно тому, как
они усмотрят, что с нею надобно делать. И они сказали,
что тогда казнят ее по тому же приговору, что был выне-
сен королеве; ибо они полагают, что она должна умереть
подобной смертью, поскольку причастна к оному злоде-
янию, и так она и Бертоле узнали об этом из их уст.
Так была девица осуждена по усмотрению королевских
баронов. И тотчас ее вывезли из города и сложили костер,
чтобы ее сжечь. А красота ее была столь велика, что много
слез пролилось, и довольно было людей, которые весьма
охотно умерли бы ее смертью, если были бы в силах тем
оспорить приговор; но так быть не может. И ее возвели
на костер, как только она исповедовалась, и с нею Бер-
толе, который затеял эту измену. И все говорили, что это
превеликая жалость, когда по наущению такого старика
опозорена такая красивая женщина; и много было тех,
кто ушел с места прежде, чем разожгли огонь; ибо им не
хватило духа смотреть, как она умирает».

709
 Близилось Рождество; Артур хотел в этот день собрать
«расширенный двор», где королева, отныне возвращенная,
помогала ему чествовать гостей. Король выказывал особую
признательность за то, что совершил Ланселот.
«Это рыцарь, говорил он, которого мне пристало более
всех на свете любить и который мне более всех услужил.
Ибо он примирил меня с Галеотом, здесь сидящим, и вы-
зволил меня из темницы в Скале; и теперь избавил меня
от величайшего позора, какой случался со мною. Отны-
не я приложу усердие, чтобы он меня не покинул. — Так
был улажен мир между королем и королевой».
Далее идет описание торжеств, данных по этому случаю.
Король посвящает множество рыцарей-новобранцев; коро-
лева раздает дамам платья и драгоценности. Когда Артур
покидает Кармелид, Галеот и Ланселот сопровождают его в
поездке по Малой Бретани. Они прибывают в Кемпер-Ко-
рантен и остаются там до пасхальных праздников.
«И Ланселот с Галеотом обрели все радости, какие могут
проистекать от любви; ибо много раз общались со свои-
ми дамами без прочих людей».
Как раз по возвращении из этой поездки Лионель был
посвящен Артуром в рыцари по просьбе Ланселота. История
его битвы с нубийским львом здесь излагается в разверну-
том виде.
«И вот король пошел прослушать вечерню, а когда ее
отслужили… Ланселот взял Лионеля за руку, привел его
к королю и спросил того, посвятит ли он его в рыцари.
Король, видя, что он нраву весьма открытого и живого,
ответил, что охотно это сделает… И Лионель так силь-
но этому радовался, что сильнее и быть не может. После
накрыли столы: и они сели за трапезу, и целый стол был
отдан тем, кому предстояло стать новыми рыцарями; и
это все было в честь Лионеля.

710
И когда им роздали третье блюдо, то вошла туда девица
превеликой красоты; и правой рукою вела льва, весь-
ма горделивого с виду, привязанного цепью за шею; но
он так робел перед своею госпожой, что был отнюдь не
столь отважен, как мог бы быть, пока она при нем пре-
бывала. На льва взирали как на великое чудо; ибо на
голове у него была корона, на коей начертана такая же
голова. Этому изрядно дивились все рыцари, бывшие
в зале, никогда прежде не видев коронованного льва.
А девица, его провожатая, подошла к королю, привет-
ствовала его и сказала: Король Артур, меня послала к
тебе дева, достойнее которой быть не может, по моему
разумению, а красотою ей нет равных в целом свете.
И за великие добродетели, присущие ей, немало до-
блестных рыцарей ее страны и многих прочих земель
домогались ее любви. Но она сказала, что никогда в
жизни не отдаст свою любовь рыцарю, коль скоро он не
из твоего дома. И постановила так, что ежели кто жела-
ет любви моей госпожи, то пусть борется с этим львом,
пока не убьет его доблестью своего тела и духа; ибо
госпожа моя поклялась, что дарует свою любовь лишь
тому, кто пленит ее гибелью льва.
И король сказал, что без ответа на сей вызов она не
уедет; ибо здесь довольно рыцарей, которые охотно
подвигнутся убить льва ради любви прекраснейшей из
смертных. С тем и оставили этот разговор до завтраш-
него дня. И когда стало смеркаться, то Галеот и Ланселот
повели меж собою Лионеля в монастырь, где он бодр-
ствовал всю ночь до рассвета; они же ни разу за ночь
не покидали его. И утром его отвели к нему домой, уло-
жили спать до большой мессы, а тогда проводили его в
монастырь вместе с королем. А королева поутру присла-
ла ему котту, и плащ, и пурпурную парчу. И плащ этот
был на меху, что было ему весьма к лицу. Но прежде чем
они вошли в монастырь, были доставлены доспехи для
всех, кому предстояло стать рыцарями. И тогда король

711
 надел им правые шпоры, как велел обычай; но мечами
их не препоясал, пока они не вышли из монастыря. Ког-
да они приняли удары мечом, то пошли выслушать мес-
су, и при полных доспехах, ибо так им было положено.
И как только окончили мессу, король препоясал их ме-
чами. Потом они вошли в залу; и когда они прибыли,
Лионель подошел в полных доспехах к королю; и испро-
сил, чтобы после возведения его в рыцари первое при-
ключение, какое выпадет двору, досталось завершить
ему; и это поединок со львом. И король сказал, что весь-
ма охотно ему это позволит; но уже столь поздний час,
добавил он, что я вас отнюдь не побуждаю биться сегод-
ня; пока отложу бой до завтра; а Лионель сказал, что не
снимет доспехов, пока не сразится со львом, коего Бог
ему послал столь своевременно. Тогда король подозвал
девицу, приведшую льва, и приказал, чтобы она отвела
его в нижний двор, и она так и сделала; и затем сняла с
его шеи цепь и вошла обратно в залу; а король взошел
наверх к окнам, и рыцари, и дамы, и девицы, дабы уви-
деть битву льва с Лионелем.
И Лионель сходит вниз, со шлемом на голове, с мечом
в руке. И идет прямо на льва, как тот, у кого довольно
мужества, и нападает на него весьма дерзко, а лев обо-
роняется весьма упорно. И немало ему попортил доспе-
хи, и рассек ему плоть между кольчугой во многих ме-
стах; но, наконец, Лионель сомкнул на его горле пальцы,
которые были у него крепки и сильны, и удавил его на
виду у всех, кто на него взирал. И мессир Ивейн, сын ко-
роля Уриена, носил шкуру оного льва на своем щите и за
это был прозван Рыцарь со львом1.

Поэма Рыцарь со львом, героем которой является Ивейн Уэльский,

1

сын Уриена, совсем иначе излагает происхождение этого прозвища.

Ивейн, новоявленный Андрокл, спас жизнь одному льву, на которого вне-
запно напала огромная змея, и с тех пор этот лев следовал за своим спаси-
телем и участвовал в его подвигах. (Прим. П. Париса).

712
 Когда Лионель убил льва так, как вы слышали, он под-
нялся в залу наверх и позволил совлечь с себя доспехи.
Тогда призвали писцов, кои запечатлевали на письме
подвиги рыцарей из дома короля Артура. И был Лио-
нель принят в содружество Круглого Стола ради добле-
сти, ему присущей, и ради любви к Ланселоту, его ку-
зену… После пришла девица, приведшая льва ко двору,
и простилась с королем, и с королевой, и со всеми про-
чими; и отбыла в тот самый день заодно с Лионелем.
И столько ехали они в своих странствиях, что прибыли
туда, где была дама, и та одарила его своею любовью…
Более не говорит эта повесть ни о нем, ни о том, что
с ним приключилось, ибо его история есть (в другом
месте) вся совокупно. И потому возобновим рассказ о
короле и его приближенных».
Таким образом, в этой версии, очевидно, более древней,
подлинная королева осуждена по тому же приговору, кото-
рый объявляет вторую Гвиневру законной женой Артура.
Ланселоту нет нужды отрекаться от Круглого Стола, чтобы
защитить королеву; это не сам он предлагает выступить на
ее стороне против трех рыцарей; это королевский суд пред-
писывает такой неравный бой. Он не возвращается с ко-
ролевой в Сорелуа, а Галеот не вызывает туда королевских
мудрецов-астрологов, чтобы получить истолкование своих
сновидений. Наконец, Папа Римский не вмешивается, не
налагает на королевство интердикт и не обязывает короля
взять обратно подлинную королеву. Оба друга остаются при
дворе, неизменно привечаемые королем Артуром, до мо-
мента похищения мессира Гавейна. Далее мы возвращаемся
к общей версии, если не считать того, что в старейшем ва-
рианте не видно Лионеля, который бросается вслед за Лан-
селотом и встречает Галеота, вынуждающего его вернуться.
Новообращенный рыцарь уехал за девицей со львом и вновь
появится лишь под пером последнего продолжателя романа.

713
 II
Третий том нашего Ланселота Озерного остановился на том,
на чем начинается Книга об Агравейне, составляющая его
последнюю часть. Эта книга озаглавлена именем Агравей-
на единственно потому, что в ее начале речь идет об этом
заносчивом брате мессира Гавейна. Из опасения, что у меня
уже не будет времени переложить точно так же «на новый
язык» текст этой последней части Ланселота и двух других
книг, Поиски Святого Грааля и Смерть Артура, которые про-
слеживают далее и завершают историю нашего героя, я пока
что представлю краткий анализ того, что относится к нему в
этих трех книгах.
Как я уже указывал, всецело вымышленная история
Ланселота Озерного — это творение череды романистов,
различные части которого впоследствии свел, объединил,
дополнил вставками и продолжил некий собиратель или ре-
дактор. Вот каков, вероятно, был исходный план романа и
как можно было бы разложить его по составу.
1. История Королевы в великой печали. В ней повествует-
ся о бегстве короля и королевы Беноикских, о смерти короля
Бана, об уходе королевы в Королевский монастырь и о по-
хищении ее сына, юного Ланселота, Владычицей Озера. Это,
очевидно, переложение некоего бретонского лэ.
2. Книга о принце Галеоте. Здесь Ланселот, воспитанный
и обученный мудрой феей, прибывает ко двору короля Арту-
ра, а тот производит его в рыцари. Он поражен красотой ко-
ролевы Гвиневры, которой посвящает свои первые подвиги.
Галеот, сын Великанши и правитель Дальних Островов, чув-
ствует к Ланселоту приязнь, сравнимую с любовью того к ко-
ролеве. В час победы над королевством Логр он ради дружбы
с Ланселотом соглашается покориться королю Артуру и быть
причисленным к Круглому Столу.
Обширный эпизод Шотландской войны содержится
только в тех рукописях, которые включили в себя первое
пребывание отвергнутой королевы Гвиневры в Сорелуа. Га-

714
леот, Ланселот, Лионель и мессир Гавейн догоняют короля
Артура возле Скалы-у-Сенов. Подвиги Ланселота у Кроваво-
го Брода. Артур влюбляется в прекрасную Камиллу; он по-
падает в плен, так же как Гарет, Ланселот, Гавейн и Галеот.
Первое безумие Ланселота и первое его исцеление Влады-
чицей Озера. Он освобождает короля Артура. Этот эпизод,
занимающий главы с LIII по LIX, повторяю, отсутствует в
самых лучших текстах. — Вторая Гвиневра является к под-
линной королеве с обвинением, что та подменила ее собою
как супруга Артура и дочь Леодагана. Осужденная короле-
ва избегает казни благодаря доблести Ланселота. — История
похищения, поисков и освобождения Гавейна. Ланселот, по-
бедитель Карадока, становится жертвой злобы и колдовских
чар Морганы. Он впадает в безумие, и Галеот, безутешный в
разлуке с другом, умирает от тоски. Эта книга о Галеоте, ве-
роятно, имеет в основе еще два или три бретонских лэ.
3. Книга о Телеге. Автор этой части возвращает рассудок
Ланселоту и заставляет его сесть в телегу. Тот преодолевает
Мост-Меч и идет освобождать королеву, похищенную Мелеа-
ганом, сыном славного короля Бодемагуса. Богор Изгнанник
сам садится в телегу и сажает туда Гавейна и всех соратников
по Круглому Столу. Так смывается позор, которым прежде
бывали запятнаны те, кого видели в подобном экипаже.
Автор Телеги, по-видимому, на этом и остановился.
Дальше повествуется о том, как королева, увидев едущего
мимо рыцаря в доспехах Ланселота, везущего свежеотруб-
ленную голову, испугалась, как бы это не оказалась голова
Ланселота. Тотчас сподвижники по Круглому Столу пускают-
ся на поиски нашего рыцаря. Тут начинается рассказ о при-
ключениях этих искателей, который продолжен в книге об
Агравейне.
До этого места мы и довели наше переложение. Но не-
трудно видеть, что автор книги о Телеге не сочинял Агра-
вейна, которого мы чаще всего находим переписанным от-
дельно или даже совершенно изолированным от остальных
частей, хотя он продолжает повествование, прерванное в

715
предыдущей главе. Точно так же продолжатели Кретьена на-
чинали с середины сюжета поэмы о Телеге и о Персевале.
Чтобы как-то завершить историю Ланселота, продол-
женную в книгах Агравейн, Поиски Грааля и Смерть Артура,
я ограничусь тем, что извлеку из них все, что относится к на-
шему герою в этих трех последних опусах, оставив в стороне
рассказы, сами по себе весьма занимательные, касающиеся
Гавейна с его братьями, Кэя, Сагремора, Ивейна Уэльского,
Гектора и двух братьев, Лионеля и Богора.

III
С того дня, как королева, остановясь у Родника Фей, увери-
лась, что видела голову своего драгоценного Ланселота под-
вешенной к луке седла незнакомого рыцаря, ей не удалось
ничего узнать о том, что с ним стало. От рыцарей Круглого
Стола, пустившихся на поиски по зову Гавейна, не было ве-
стей, и потому королева решила послать к Владычице Озера
одну из своих кузин, ставшую ее наперсницей после смерти
госпожи Малеотской. Вот как она ей описывает дорогу, по
которой нужно ехать:
«Надобно вам завтра ехать в Галлию, и когда вы там бу-
дете, то отыщите замок, называемый Треб; близ того
замка есть аббатство, называемое Королевский Мона-
стырь… тот монастырь стоит на холме, а внизу в долине
озеро. Когда вы там будете, то входите заведомо в него и
не бойтесь, ибо это один колдовской морок».
Девица, как повествуется далее, будучи схвачена и бро-
шена в темницу по приказу короля Клодаса Буржского, не
может выполнить это поручение и обретает свободу лишь
много позже силами бретонского войска, когда Клодас вы-
нужден вернуть детям королей Бана и Богора их давнее на-
следство.
Что же до Ланселота, он по-прежнему, как мы видели
(стр. 656), следовал за старухой, даже не давшей ему времени

716
проститься с королевой. Наконечник копья, которое Богор
накануне в поединке вонзил ему в бедро, заставил его про-
болеть более шести недель. Когда он снова садится на коня,
то тут же приумножает череду своих подвигов. Сначала он
мстит и освобождает девицу, насильно увезенную веролом-
ным рыцарем. В благодарность за это девица едет в Камалот
и извещает королеву, что ее возлюбленный еще жив. Король,
обрадованный этой новостью, дарит посланнице замок Ло-
верзеп1, в котором она родилась.
Далее Ланселот останавливается у чистого родника под
сенью двух сикомор2, под которыми рыцарь по имени Кар-
надан, его сестра и еще одна девица расстелили скатерть и
безмятежно завтракали. Получив приглашение разделить
с ними трапезу, Ланселот снимает шлем на беду одной из
этих девиц.
«Ему было жарко, и он разрумянился сверх меры, и
был наделен всеми красотами так, что никого не было
краше. Тогда загляделась на него сестра рыцаря, столь
прелестная и телом, и статью, что во всем краю не было
знатного рыцаря, кто не взял бы ее с охотой за ее кра-
соту; но ни один не любил ее истинной любовью. Она
взирала на Ланселота во все время трапезы, и видела его
алые уста, и его глаза, что казались ей чистыми изумру-
дами; и видела его красивый лоб и его кудрявую обиль-
ную шапку волос, будто отлитых из золота; и столько
красоты в нем узрела, что не знала, найдется ли в раю
еще столь же прекрасный ангел. И тотчас Амур сразил
ее с такою силой, что она вся затрепетала».
Что же до Ланселота, то он взглянул на чистый родник,
взял серебряную чашу, наполнил ее водой и опорожнил од-
ним глотком. Но когда он захотел подняться, то не нашел
в себе сил и ощутил внезапную немощь; два больших ужа
1
Варианты: Луверлепт, Ловезеп. (Прим. П. Париса).
Под названием этого дерева, столь часто появляющимся в наших
2

романах, следует понимать шелковицу или смоковницу. (Прим. П. Париса).

717
отравили источник1. Прекрасная дева знала свойства целеб-
ных трав:
«Тогда пошла по лугу и стала искать такие травы, за ко-
ими знала, что они исправно выгоняют яд; после верну-
лась и потолкла их острием Ланселотова меча в той са-
мой чаше, откуда он пил, и смешала с бальзамом; после
открыла ему рот и влила туда немного; но он так распух,
что ноги его стали толщиною не менее мужской груди.
И девица сказала своему брату: Сир, пойдите к нам не-
медля и принесите с собою столько платьев, сколько
найдете в моем покое; мы уложим этого рыцаря здесь;
ибо кто его таким повезет, тот довезет его до смерти».
Когда платья прибыли, с него снимают доспехи, кладут
его в спешно растянутый шатер; он остается там всю ночь,
накрытый кучей одежд и мехов.
«Назавтра, в Первом часу, он промолвил: Сударыня, вы
меня уморите, принудив терпеть такую жару. — Сир, от-
вечала она, если вы жалуетесь, благодарение Богу, что
Он дал вам на это силы. — Тогда он снял две крашеные
котты и два серых одеяла, бывшие на нем, и увидел, что
опухлость на лице и на членах ушла. Но так случилось,
что не стало у него ни кожи, ни ногтей на руках и но-
гах, которые бы не отпали, ни волос на голове. Он тогда
почувствовал себя исцеленным от своего недуга; и по-
просил уложить волосы в шкатулку и хранить прилеж-
но, ибо он хотел послать их королеве, дабы она полнее
уверилась в сем приключении».
Он был еще не вполне здоров, когда Богор и Лионель,
ехавшие в ту сторону, остановились перед шатром и вско-
ре узнали в лежащем там рыцаре своего кузена Ланселота.
Богор ему рассказывает, как, взяв безрассудное обязатель-
ство похитить королеву, он выдержал с ним долгую битву.

Это клевета на бедных ужей, которые, как известно, не ядовиты.

1

(Прим. перев.).

718
Лионель соглашается вернуться в Камалот, чтобы передать
Гвиневре прекрасные волосы Ланселота, выпавшие под дей-
ствием яда. Королева, обрадованная вестью, что ее возлюб-
ленный еще жив,
«отперла шкатулку, и когда она увидела его волосы, то
стала их целовать и прикладывать к своим, и предава-
лась столь великой радости, будто эти волосы были от
святых мощей».
Вернувшись к Ланселоту, Лионель сообщает ему, что
скоро будет оглашен большой турнир по указу короля и по
совету королевы. Он состоится на лугах Камалота. Но Лан-
селот еще не набрался сил, и девица, которая надеялась его
исцелить, сама заболела от любви, питаемой к нему. Она не
желала ни лечить его, ни лечиться сама, если он не обещает
отплатить ей той же лаской. Положение становилось затруд-
нительным, поскольку Ланселот ни за что на свете не хотел
бы допустить хоть малейшую неверность королеве. Лионель,
однако, поколебал его решимость:
«Так скажите мне, — спросил Лионель, — сильно ли вы
любите госпожу королеву? — Да, превыше себя само-
го. — Стало быть, вы не совершите по своей воле и в сво-
ем уме того, что ей не по нраву? — Нет, правда: пусть
лучше меня убьют. — А есть ли что-нибудь, чего бы вы не
сделали, чтобы уберечь ее от смерти? — Нету, правда. —
А если вы умрете, как вы думаете, что сделает она? —
Я знаю, что она от этого умрет, ибо она меня любит не
меньше, чем я ее. — Так я вам докажу толком, что если
вы откажете оной девице в любви, то смерть моей госпо-
жи вам дороже, чем ее жизнь. И скажу вам, как это так
получается. Вы отказываете, будучи при смерти, ежели
оная девица вас не исцелит; но она вас исцелить не мо-
жет, если прежде вы ее не исцелите от ее недуга; ибо она
не больна ничем иным, как вами. Итак, вы в силах ее
исцелить, а через ее посредство исцелиться сами; а еже-

719
 ли этого сделать не захотите, то она умрет, и вы умрете.
А когда вы оттого будете мертвы, по злокозненности ва-
шей, госпожа королева услышит об этом, и коль скоро
она вас так любит, я знаю несомненно, что она от этого
умрет; итак, вы убьете троих, и себя, и госпожу королеву,
и оную девицу. И могут об этом сказать, что вы совер-
шили предательство, когда из-за вас умрет прекрасней-
шая и знатнейшая дама на свете, а она этого отнюдь не
заслужила; и прекраснейшая дева, уже однажды спас-
шая вам жизнь; а вы ее отдариваете тем, что за жизнь
даруете смерть».
Чтобы убедить Ланселота, Лионелю пришлось съездить в
Камалот и срочно вернуться назад, привезя ответ королевы:
«Она вам шлет сотню тысяч с лихвою приветов и дает
вам наказ, что если вы ее любили когда-нибудь, то, дабы
избавить от смерти себя и ее совокупно, исполните же-
лание девицы; а ежели вы этого не сделаете, вы утрати-
те ее любовь».
Он тотчас послал сказать девице, что желает быть отны-
не ее рыцарем и что на свете нет девицы, которую он любил
бы больше, чем ее. К счастью для любовника королевы, она
ничего более и не просила: ее любовь была лишена всякого
плотского вожделения.
«Это правда, сказала она, что я вас люблю по-иному, не-
жели женщина во все века любила мужчину; ибо любовь
мужчины и женщины происходит через телесное сое-
динение. Тем самым допускается растление девствен-
ности. Но от вашей любви девственность не потерпит
урона; и я сохраню ее таким способом, какой вам рас-
скажу, до последнего дня моей жизни. Поклянитесь мне,
что в любом месте, где вы со мною встретитесь, помимо
владений вашей дамы, вы будете почитать меня за свою
возлюбленную; а я вам поклянусь, что в жизни не по-
люблю никого иного, кроме вас, и не спознаюсь телесно

720
 с мужчиной; так вы можете любить меня девицей, а ее
дамой; и так вы можете сохранить честь обеим. — Но,
сказал Ланселот, как это возможно, чтобы вы воздержа-
лись от телесного сопряжения, когда вы так красивы и
обходительны, и найдете еще столько достойных людей,
которые будут просить вашей руки? — Сир, я буду выше
ценить себя, и мне больше придется по нраву, если из
любви к вам я сохраню свое девичество на всю жизнь».
Теперь понятно, как Ланселот был исцелен, ничего не
отняв у королевы из того, что ей принадлежало.
Покидая свою новую подругу, совершенно излеченную,
он дает ей пояс с золотыми звеньями, подарок королевы, в
обмен на золотую пряжку-фибулу, которую обещает хранить
у себя на шее. Он оказывает своей старухе-провожатой ус-
лугу, которой она ожидала: а именно, приходит на помощь
пятерым сыновьям некоего герцога Калло, сговорившихся
против отца. Однако у того была своя правда: его сыновья
не потерпели, что он отдал половину своих земель зятю; они
убили этого зятя и завладели большей частью отцовского
наследства. Сторону отца защищали три брата Гавейна: Га-
рет, Гахерис и Агравейн. Ланселот этого не знал, будучи об-
манут старухой и «величайшей на свете ложью», которую она
ему наговорила. В последнем бою он сходится с герцогом и
смертельно ранит его; он выбивает из седла Гарета и берет
трех братьев в плен. Узнав их имена, он сожалеет о своей по-
беде и возвращает им свободу; но не дает им догадаться, кто
их победитель.
Отделавшись от старухи, Ланселот и Лионель углубля-
ются в Тенкский лес, длиною в два лье и шириною в одно.
«Солнце припекало, и доспехи их нагрелись на солнце;
так что они уговорились отдохнуть, пока не спадет зной.
Тогда оба ступили на землю и расседлали своих коней, и
пустили их пастись на траве меж деревьев. После сняли
шлемы и откинули забрала, чтобы проветриться; и лег-

721
 ли в тени яблони. И Ланселот уснул, ощутив прохладу
воды и свежесть ветра. А Лионель бодрствовал».
Лучше бы он уснул, как Ланселот; потому что, надумав
отомстить за одного рыцаря, недавно убитого Торриканом,
братом Карадока из Печальной башни, он сам был ранен и
похищен этим негодяем Торриканом, прежде чем проснулся
Ланселот.
Вскоре мимо случилось проезжать трем прекрасным
дамам, которые расстелили на траве красивый ковер в не-
скольких шагах от того места, где он спал. Одна была короле-
ва Сорестана, «которая следовала в Норгаллию, по пути в Со-
релуа». Другая — фея Моргана, третья — колдунья Сибилла.
«То были три женщины, сведущие в колдовстве и чарах
более всех на свете, не считая Владычицы Озера; и по-
скольку они были в этом столь искушены, они услови-
лись меж собою, что будут странствовать всегда заодно».
Они заметили Ланселота и, восхищенные его красотой,
заспорили, не приходя к согласию, кому выпадет счастье им
обладать. Наконец, они навели на него непробудные чары
и повезли его на носилках в Тележный замок, принадлежа-
щий королеве Сорестана. Его заперли в красивом покое, где
была всего одна дверь «и два железных окна». Пробудившись
в плену, он не узнает ничего вокруг; он думает, что «оморо-
чен», как вдруг перед ним появляются три дамы и предлага-
ют выбрать из них троих ту, которая ему больше по нраву:
такой ценой он сможет выкупить свою свободу. Ланселот
отвечает, что лучше он останется пожизненно в плену, чем
делать между ними выбор, к которому его душа никак не ле-
жит. Они выходят, одинаково разгневанные. Моргана его не
узнала, «ибо он был недавно острижен».
К счастью, одна из приспешниц королевы сыграла для
него ту же роль, в какой уже подвизалась сестра Мелеагана.
Она ненавидела свою госпожу, и ночью она его выпустила,
успев рассказать ему, что на недавнем турнире рыцари Нор-

722
галлии победили рыцарей короля Бодемагуса. Покинув Те-
лежный замок,
«он вошел в сад; из сада на лужайку. После нашел узкую
тропу, которая привела его прямо в лес, где был раски-
нут шатер под большим вязом».
В этом шатре горели две свечи рядом с ложем, покры-
тым «пурпурной парчой». Ни на ложе, ни в шатре никого не
было. Он снимает доспехи, пускает пастись своего коня и,
положив меч у изголовья, раздевается, гасит свечи и ложит-
ся. Он уже крепко спит, когда входит на цыпочках хозяин
шатра и ложится рядом, принимая его за свою подругу. Не-
много погодя он будит его и расточает ему весьма неожи-
данные ласки. Ланселот со своей стороны думает, что к нему
пристает бесстыжая женщина, и принимает эти заигрыва-
ния весьма нелюбезно. Рыцарь понимает свое заблуждение,
но тут же впадает в другое: ему кажется, что он имеет дело
с обольстителем своей подруги, и потому происходит же-
стокая битва, которая кончается гибелью несчастного вла-
дельца шатра. После чего Ланселот возвращается на ложе и
засыпает до утра.
Мы бегло коснемся большого турнира, названного тур-
ниром Арфы, на котором Галеоден, сын Галеота, вместе с
Мордредом сражается за короля Норгаллии против короля
Бодемагуса. Приняв сторону последнего, Ланселот позволя-
ет ему отыграться за предыдущую ассамблею. Чтобы его не
узнали, он, по обыкновению, скрывается сразу после турнира.
Он еще не очень далеко отъехал, когда к нему приблизи-
лась дама, приветствовала его, узнала и пригласила следовать
за ней, пообещав показать ему дивные чудеса. Он согласился,
и они въехали вглубь долины до прекрасного замка со стена-
ми, увенчанными турелями. Была ночь, привратник открыл
по зову дамы; она проследовала до «главного дворца». Не-
сколько слуг вышли ей навстречу с зажженными свечами; она
велела им оказать почтение лучшему в мире рыцарю. Лансе-
лот спешился, с него сняли доспехи, подали ему горячей воды,

723
чтобы «омыть тело, все почернелое от петель кольчуги». На
другой день он напоминает даме ее обещание показать ему
дивные чудеса, и она ведет его в замок Корбеник. Перед их
прибытием некая девица появляется и говорит даме, что та,
верно, ненавидит этого рыцаря, если завела его в такое место,
где он не обретет ничего, кроме ран и позора; тем не менее,
они входят в город. Ланселот слышит вокруг себя крики:
— Сир рыцарь, вас ожидает телега.
— По правде говоря, — отвечает он, — мне это не впервой.
Затем он различает жалобный голос: это та девица, ко-
торую мессир Гавейн не смог извлечь из чана с кипящей
водой, куда она была посажена. Честь освободить ее была
оставлена за Ланселотом. Оттуда он проникает на кладбище
и с легкостью поднимает надгробие, на котором начертаны
такие слова:
Гробница сия будет отворена не ранее, чем приложит к
ней руку леопард, от коего произойдет великий лев; и сей от-
верзнет ее. И после будет зачат великий лев от прекрасной
дочери короля Чужедальних Земель.
Ланселот прочел, не вникнув, и поднял надгробие, от-
куда выползла громадная змея с пылающим зевом, которая
словно бы желала испепелить все, к чему приблизится1. По-
сле долгой битвы Ланселоту удается отсечь ей голову. С три-
умфом приведенный обратно во дворец, он находит прием
у одного из лучших рыцарей на свете, который признает в
нем того, кому предстоит либо самому, либо в лице своего
сына избавить страну от диковинных приключений, денно
и нощно сменяющих друг друга. Это был король Пель из Чу-
жедальних Земель, последний потомок Иошуа, брата Алена,
1
Интересно проследить развитие этого образа в литературе. У Мэ-
лори (XV век) эта «гробовая змея» превращается в дракона, но все еще
ползающего. В XX веке, у Е. Шварца, Ланселот уже сражается с типичным
сказочным драконом, летающим губителем юных дев. И это амплуа за-
крепляется за ним как чуть ли не единственное. В исходном же романе,
как мы видим, Ланселоту достались разве что призрачные цепные драко-
ны из наваждения Морганы (см. стр. 466). (Прим. перев).

724
того самого, которому Иосиф-младший передал на хране-
ние Святой Грааль1.
Но как у Ланселота может появиться сын от кого-либо,
кроме королевы Гвиневры? Как этому младенцу выпадет
жребий стать последним хранителем таинственного сосуда?
Надо, заметил король Пель, «чтобы он взял мою дочь, во испол-
нение ее воли». — «Он никогда на это не согласится, — ответила
старуха по имени Бризана, наставница или гувернантка юной
принцессы. — Он слишком любит королеву и слышать не за-
хочет об этом; но надо найти способ обмануть его».
Пока они совещались, Ланселот увидел, как в окно за-
летел тот самый голубок, которого уже видел до него мессир
Гавейн. Он нес в клюве золотое кадило, и дворец тотчас на-
полнился сладчайшими благоуханиями. Все, кто были в зале,
разом пали на колени; голубь пролетел в соседний покой, в
то время как слуги вошли, расставили столы и расстелили
скатерти. Все молча уселись по местам; Ланселот последовал
их примеру, сел перед королем и, как и они, предался молит-
ве. Мгновение спустя вошла прекрасная дева, которая точно
так же являлась и мессиру Гавейну. Даже Ланселот был осле-
плен ее прелестью, единственно сравнимой с прелестью ко-
ролевы. Она держала в руках роскошный сосуд, «созданный
наподобие чаши», перед которым он склонился и пал на коле-
ни, как и все прочие. Затем, когда столы оказались уставле-
ны «всеми дивными яствами, какие мыслимо было пожелать»,
девица вернулась в покой, откуда пришла.
— Что вы думаете, — спросил тогда король Пель Лансе-
лота, — о той деве, что принесла святую чашу?
— Сдается мне, — ответил он, — что никогда я не видел
столь прекрасной девы; но я отнюдь не говорю о даме.
Этот ответ утвердил короля в мысли, что Ланселот лю-
бит королеву Гвиневру. Затем с Ланселотом заговорила ста-
рая Бризана:
1
Пель, как и его прямые предки, носил прозвание Король-Рыболов.
В поэме Иосиф Аримафейский один только Брон был назван Богатым Ры-
боловом. (Прим. П. Париса).

725
 — Как поживает король Артур? — спросила она. — Про
королеву-то я знаю самые свежие новости. На днях я ее ви-
дела в добром здравии.
— Где вы ее видели?
— В двух лье отсюда; она там проведет ближайшую ночь.
— Вы шутите.
— Если вы сомневаетесь, поезжайте со мной, и я вам ее
покажу.
— С удовольствием.
Бризана вернулась к королю.
— Велите вашей дочери садиться верхом, — сказала
она, — пусть она едет в ваш замок Кас и возляжет на самое
красивое ложе. Когда настанет ночь, я приведу к ней Лансе-
лота, которого уверю, что он найдет там королеву;
«и я изготовила такое питье, которое ему дам; и после,
когда он выпьет и оная сила возгонится к его мозгу, я не
усомнюсь, что он все совершит по моей воле».
Они прибыли в Кас поздно ночью. Все случилось так,
как того желали король и Бризана: Ланселот был обманут зе-
льем, которым его опоили.
«Тогда его стали привечать и заговаривать более, чем
ему бы хотелось,… он не знал, где он, и мнилось ему, что
он говорит с некоей дамой из свиты королевы. И Бри-
зана сказала ему: Сир, моя госпожа ждет вас и просит,
чтобы вы пришли побеседовать с нею. И он тут же велел
себя разуть и вошел в покой в портах и сорочке, и подо-
шел к ложу; и возлег рядом с девицей, будучи уверен,
что он с королевой. И та, ничего так не желая, как обре-
сти того, кто осиял собою все земное рыцарство, приня-
ла его, ликуя и радуясь; и он дал ей ту же усладу, какую
умел дать своей госпоже, королеве Гвиневре.
Так сочетались лучший рыцарь и прекраснейшая дева
самого знатного рода, какие жили тогда; а желали они
друг друга из несходных побуждений: ибо она это де-

726
 лала отнюдь не ради разжигания плоти, но ради обре-
тения плода, от коего вся страна бы вернулась в изна-
чальное свое благоденствие. Всю ночь пробыл Ланселот
с девицей; а звание это воистину таково, что возврата к
нему ей уже не было: ибо если вечером ее могли назы-
вать девой, то наутро это имя сменилось на сударыню…
И от оного сорванного цветка произрос Галахад, непо-
рочный рыцарь, ясный умом, который завершил похож-
дения Святого Грааля и воссел на погибельное место за
Круглым Столом. И как упустил Ланселот Галахадову
славу по причине распаленного сладострастия, так воз-
родилась она в нем самом от воздержания плоти. Ибо
он был целомудрен по своей воле и таковым остался до
самой смерти, как о том повествует история».
Как только зелье утратило силу, Ланселот открыл глаза
и уже не узнал королеву Гвиневру. Девица, которую он видел
рядом, призналась ему, что она Елена, дочь короля Пеля. В
негодовании он бросился к мечу и хотел убить обманщицу;
но дивная красота Елены обезоружила его; он простил ее и
теперь мечтал лишь бежать из мест, напоминающих ему о
его невольном преступлении. Предусмотрительная Бризана
велела приготовить его коня; он сел в седло и уехал, не про-
щаясь ни с кем.
Пролистаем небольшую череду приключений нашего ге-
роя. Некий нелюбезный рыцарь пользуется моментом, когда
он витает в грезах, сталкивает его в ров своего замка, и ему
грозит нешуточная опасность утонуть. Затем он вырывает из
рук трех рыцарей девицу, которая его исцелила и которую он
обещал любить сильнее всех других девиц. Поехав за нею в Бо-
лотный замок, он находит там мать Гектора, которую мы ви-
дели как объект мимолетной любви короля Бана, о чем было
рассказано в книге об Артуре. Он с радостью узнает от нее, что
доблестный Гектор — его побочный брат.
Покинув Болотный замок, он, вопреки всем советам
своего оруженосца и одного благочестивого отшельника,

727
углубляется в Затерянный лес, откуда не вернулся ни один
рыцарь из тех, кто отваживался туда войти.
Он подъезжает к башне, рядом с которой раскинуты
тридцать роскошных шатров. Среди этих шатров четыре сос-
ны осеняют своей тенью трон, убранный алой парчой, а на
этом троне возлежит золотая корона. Вокруг сосен прекрас-
ное собрание дам и рыцарей, держась за руки, образует ве-
селый и резвый хоровод. «Вот приятное общество, — говорит
Ланселот. — Подойдем и поглядим, отчего такое веселье».
И вот он подъезжает; но едва он поравнялся с первым
шатром, как почувствовал себя совсем не тем, кем он был.
Это уже не рыцарь, жаждущий возвысить свое доброе имя и
удостоиться большего в глазах своей дамы; он уже мечтает
лишь о том, чтобы танцевать, водить хороводы и петь. Он
сходит с коня, оставляет его оруженосцу, скидывает шлем,
бросает на землю щит и копье, а после, не снимая кольчуги,
берет за руку ближайшую девицу, топает и крутит ногой, как
другие, и распевает вместе с ними по-шотландски песенку о
королеве Гвиневре. Оруженосец, оставшись позади, разби-
рает из нее лишь такие слова:
Нету, право слово,
Краше королевы.
Славно, право слово,
Жить, ее любя.
И после напрасных просьб к своему хозяину выйти из
хоровода он счел за лучшее удалиться. Что же до Лансело-
та, он никогда не перестал бы танцевать, если бы к нему не
подошла одна девица и не пригласила сесть на прекрасный
трон и, взяв золотую корону, возложить ее себе на голову.
— Мне дела нет, — ответил он, — ни до трона, ни до коро-
ны. Я хочу только танцевать, веселиться и петь.
— А все же придется, — возразила девица, — чтобы мы
узнали, не вам ли назначено освободить нас.
Он сел, и девица сказала, венчая его:

728
 — Любезный сир, знайте, что вас осенила корона вашего
отца.
В то же время он увидел, как с башни упала статуя ко-
роля и разбилась, грянув о землю. И тотчас наваждение кон-
чилось, Ланселот пришел в себя, а вместе с ним все дамы
и рыцари, водившие хоровод. Его повели в башню, сняли с
него доспехи, и он узнал, что честь разрушить чары хоро-
водов была уготована самому прекрасному и доблестному
из рыцарей. Один старик рассказал ему, как были заведены
эти хороводы и шахматная игра, о чем мы знаем из Артура
(гл. V, стр. 415–416).
— Полюбуемся теперь, — сказал Ланселот, — на фигуры
этих шахмат, которые движутся сами по себе и по сию пору
ставят мат любому, кто начнет игру против них.
«И Ланселот, видя, что они так красивы и так тонко вы-
деланы, взял их и расставил. И начал играть, и поднял
и двинул пешку со стороны ферзя1. То же сделалось с
другой стороны. Когда он изрядно отыграл пешками,
то силою хитроумия стал продвигать игру; и пошел ры-
царями2, а после ладьями; и ходы его были таковы, что
все его поле имело добрую защиту. Потом сдвоил свои
ладьи справа от своих рыцарей. И раскладом этим так
повел игру, видя все фигуры той стороны, что наведался
в угол к королю и объявил ему пешкой мат».
— Игра за вами! — воскликнули все, кто за ним наблю-
дал. — И по причине того, что вы одолели в этой партии, вас
никогда не смирят и не победят силой оружия.
Ланселот забрал шахматы, и первой его заботой было
послать их королеве Гвиневре, которая, будучи в этой игре
одной из первых, пожелала немедленно ее испробовать; ей
достался «мат в углу», как и всем, кто пытался играть после
нее. Король Артур, восхищенный столь драгоценным подар-
ком, щедро отдарил принесшего его: он дал ему
1
От персидского Ferzen — «визирь». (Прим. П. Париса).
2
Т. е. конями. (Прим. перев.).

729
 «добрые доспехи, двух добрых коней, две пары платья,
а посуды столько, сколько он пожелает; и королева от
себя дала ему столько, что он был этим богат до конца
своих дней».
Выйдя из Затерянного леса, Ланселот оказался окру-
жен толпой рыцарей, которые, дабы отомстить за смерть
герцога Калло, увезли его в свой замок и бросили в коло-
дец, кишащий гадюками и прочими змеями. Сострадатель-
ная девица спускает ему веревку и помогает подняться, на
горе тем, кто его пленил. Уезжая из этого замка с язвами
на ногах от укусов гадов, он, тем не менее, расправляется
с одним негодяем-рыцарем, который на его глазах истязал
девицу, а вместо ответа на его упреки отсек бедняжке голо-
ву. Ланселот вынуждает его просить пощады; но если он и
согласен оставить его в живых, то на условиях, явно более
суровых, чем смерть.
«Вместо пени, сказал он ему, тебе придется обещать
сделать то, что я тебе прикажу. И тот сказал, что все ис-
полнит, что он прикажет. Ланселот взял с него клятву и
тогда сказал: Ты убил эту даму напрасно, и за это вот
какое будет тебе возмездие: ты возьмешь голову и тело
убитой девицы и уложишь перед собою на коня, и по-
везешь перед собою ко двору короля Артура. Ты пред-
станешь там перед госпожой королевой и ее дамами и
девицами, и признаешь свою вину, и покажешь им уби-
тую; затем вручишь им меч, и если они пожелают тебя
казнить, тебе следует смириться. И скажи госпоже ко-
ролеве, что рыцарь, приславший ей шахматы, прика-
зал тебе понести эту кару. А ежели они тебя отпустят,
ты поедешь ко двору короля Бодемагуса и предстанешь
там перед дамами так, как я тебе говорил. И если тоже
будешь отпущен по общему усмотрению, то поедешь ко
двору короля Норгаллии и предстанешь так же, как пе-
ред прочими. И если тогда тебе отпустят вину, то впредь

730
 я сам не потребую от тебя ничего; ибо этим ты испол-
нишь всю мою волю».
— Кара эта весьма сурова, — сказал рыцарь, — но все же
я ее приму.
«И Ланселот подошел туда, где покоилась убитая дама; и
он взял голову и завязал ее косы вокруг шеи рыцаря, так
что она легла у него на груди, и указал, чтобы он носил
ее так».
Королева Гвиневра приняла несчастного рыцаря, ко-
торому пришлось рассказать ей свое злоключение. Она не
приказала отрубить ему голову, а поскольку от трупа девицы
разносился тлетворный дух, она велела забальзамировать
его, прежде чем позволить рыцарю завершить свое нелегкое
наказание.
«Тогда велела подготовить девицу и умастить добротны-
ми и драгоценными мазями, так чтобы от нее не исходи-
ло зловоние. Затем уложила ее в сундук, и с нею вместе
велела уложить такое изобилие пряностей и благовонных
трав, что от нее исходил весьма приятный дух».
Когда рыцарь посетил Бодемагуса и короля Норгаллии,
он спросил у королевы этой последней страны, исполнил ли
он обещанное как подобает. «Разумеется», — ответила она.
«Тогда он велел захоронить тело девицы в часовне, где
обитал отшельник. И с тем уехал, чтобы вернуться в
свой край».
Пройдемся бегло по длинному рассказу о турнире в Ка-
малоте, где Ланселот, предупрежденный Богором о зависти,
от которой не могли удержаться собратья по Круглому Сто-
лу, становится на противную сторону и побеждает их одного
за другим. Королева, вначале немного тревожась о данном
ему позволении ответить на любовь девы-целительницы,
успокаивается, когда узнает ограничение, наложенное ими
обоими на этот новый союз, и проводит с Ланселотом нема-

731
ло приятных минут. Затем все рыцари, собравшись вокруг
короля, рассказывают свои приключения:
«И поведал им Ланселот поначалу про Гриффона1 де
Мопа, как он забрал его доспехи. После про девицу, ис-
целившую его от яда, и как она полюбила его и оттого
едва не умерла; и про обет, данный ею ради него. — По-
сле поведал, как он помог в междоусобице детям герцо-
га Калло, и как он убил герцога и одолел трех братьев,
Гарета, Агравейна и Гахериса, потому как вовсе не узнал
их. — После, как Лионель покинул его, пока он спал в
лесу, и как его околдовали три девицы, которые велели
принести его в Тележный замок. — Потом поведал, как
девица вызволила его из тюрьмы. — После этого пове-
дал, как он приехал на турнир, затеянный королем Бо-
демагусом и королем Норгаллии, и там помог королю
Бодемагусу. — Потом стал говорить, как он был у Бога-
того Рыболова и как убил на кладбище змея, найденно-
го под гробницей, и как Святой Грааль уставил столы во
дворце дивными мясными яствами. Но он не поведал
им, как его обманула прекрасная дева. Он умолчал об
этом не из стыда, который к этому его вынуждал, но из
сомнения в королеве, чью любовь он боялся утратить. —
После он сказал им, как узнал о Гекторе Болотном, что
тот был ему братом. И затем изъяснил про виденные им
хороводы; «и там нашел я шахматы, посланные сюда».
После поведал, какие муки ему учинил племянник гер-
цога Калло, бросив его в колодец, полный язвящих гадов
и червей. И он указал на девицу, которая его избавила от
этой погибели… Ровно как поведал Ланселот сии при-
ключения, так они и были записаны. И потому великую
книгу о его деяниях и подвигах нашли в сундуке у коро-
ля Артура после того, как оный король был смертельно
ранен в битве с Мордредом».

1
Т. е. Жоффруа. (Прим. перев.).

732
 Теперь позволим ему уехать от двора, чтобы он в свой
черед пустился разыскивать своего кузена Лионеля и других
рыцарей, которые не вернулись из поисков, предпринятых,
как мы видели, чтобы узнать, что стало с ним самим. Он ос-
вобождает Мордреда из плена у Матана Черного, владельца
замка Белого Терновника; затем Ивейна Уэльского, с кото-
рым жестокий великан Модуит обходился ничуть не лучше
в замке Упокоения. Затем он прибывает в Бездорожный лес,
где очищает местность от столь же жестокого Торрикана,
державшего в зловонном подземелье Лионеля, Агравейна,
Кэя, Сагремора, Гектора и Агловаля. Затем наступает оче-
редь рыцаря-разбойника, далее — расправы над еще двумя
великанами. Посреди этих славных подвигов его останавли-
вает одна из двенадцати девиц, которым Моргана дала зада-
ние искать его, найти и доставить. Эта девица говорит ему
о приключении, которое он один может довести до конца,
и ведет его в большой дом, куда фея решила его заточить.
Его усыпляет некое зелье, и Моргана вдувает ему в нос по-
рошок, который не дал бы ему вернуться «в здравый ум». Два
года он проводит в обширной камере, запертой железными
засовами, не в силах догадаться, кто и куда его завез. Чтобы
унять его тоску, один художник, который расписывал стены
соседнего здания, внушает ему злополучную мысль изобра-
зить свою собственную историю на стенах его камеры. Здесь
нужно дать слово романисту:
«Однажды он подошел к железному окну, откуда был ви-
ден большой дворец. Он отворил окно и увидел челове-
ка, который расписывал стену старинным преданием; и
над каждым образом были слова, толкующие смысл ро-
списи. Он вгляделся в письмена и узнал, что это история
Энея, как он бежал из Трои и удалился в изгнание. Тогда
подумалось ему, что если бы камера, где он пребывал,
была изукрашена и расписана его деяниями, ему весь-
ма приятно было бы созерцать прекрасные черты своей
госпожи, и это весьма облегчило бы его горести. Тогда

733
 он попросил достопочтенного мужа, который рисовал,
дать ему своих красок, чтобы в камере, где он пребы-
вал, изобразить картину. И тот ему сразу их передал, и
все инструменты, потребные для этого ремесла. И он
затворил за собою окно, чтобы никто не видел, что он
будет делать. И он начал рисовать вначале свою Озер-
ную госпожу, которая привела его ко двору, чтобы он
стал новым рыцарем. И как он прибыл в Камалот; как
его поразила великая красота его дамы, и как он выехал
помочь госпоже Ноанской. И так провел день Ланселот.
И были эти образы столь превосходно исполнены и та-
кою верной рукой, словно он всю жизнь провел за сим
ремеслом1.
В полночь пришла туда Моргана, как она приходила
каждую ночь, едва он засыпал; ибо она так его люби-
ла, как только женщина может любить мужчину, за его
великую красоту. И она держала его в плену отнюдь
не из ненависти, но думала одолеть его скукой. И она
много раз его умоляла, но он не желал слышать об этом.
И когда она увидела эти образы, то прекрасно поняла,
что они значат. Тогда она сказала той, которую привела
с собой: «Право же, можно подивиться на этого рыца-
ря, столь неутомимого в трудах и в рыцарских подвигах.
И я так скажу об этом рыцаре, что никогда в жизни он
не создал бы так верно эти образы, если бы не страдал
от любви». И тогда показала той образы, им нарисован-
ные. «Видите, вот Ланселот, а вот король, а вот королева.
Однако я ни в коей мере не допущу, чтобы живописание
сие не продлилось, пока вся моя камера не будет рас-
писана. Ибо я знаю, что он изобразит все свои деяния и
речения, и все поступки свои и королевы. И если он все

1
Чтобы оправдать эту неосмотрительность Ланселота, надо вспом-
нить, что, не видя никого в этом убежище, куда его заточили якобы си-
лой чародейства, он не предполагал, что кто-то еще, кроме него, сможет
увидеть картины, нарисованные им в интерьере зала, из которого он не
надеялся когда-либо выйти. (Прим. П. Париса).

734
 изобразит, я сделаю так, чтобы мой брат, король Артур,
пришел сюда, и открою ему все дела и всю правду про
королеву и Ланселота».
Утром, когда Ланселот поднялся, и отворил окно в сад,
и увидел в покое рукотворный образ своей госпожи,
то поклонился и приветствовал ее, и подошел к ней, и
поцеловал ее в уста. И после принялся рисовать, как он
прибыл в Скорбный Оплот, и как завоевал замок своею
доблестью; и запечатлел тот самый день и последую-
щий, и все, что он совершил вплоть до турнира, где он
носил алые доспехи, и тот самый день, когда его ранил
Король с Сотней Рыцарей. Потом запечатлел всю исто-
рию о самом себе, но отнюдь не о других. И так он про-
вел все время, пока не миновала Пасха».
Наступила весна, и садик, который он видел из окна, по-
крылся цветами. Когда одна полураскрытая роза напомнила
ему прелестные оттенки лица королевы, он не мог удержать-
ся от желания сорвать ее. Он попробовал приложить силы к
железным засовам, которые запирали переплет окна, пропу-
скавшего к нему дневной свет, и на прочность которых, оче-
видно, рассчитывала Моргана. Непомерным усилием ему
удалось сломать их, как он некогда сломал те, что отделяли
его от спальни королевы у короля Бодемагуса. Оказавшись в
саду, он бросился к башне: вход был свободен; он нашел там
меч и доспехи, которые надел на себя. Выйдя из башни, он
стал переходить из залы в залу и добрался до конюшни, вы-
брал в ней самого крепкого коня, оседлал его, взнуздал и сел
верхом. Когда он доехал до крепостной стены, привратник
удивился, заметив во дворе рыцаря, которого он никогда не
видел. Он пропустил его, но прежде уведомил, что тот пре-
бывал в плену у Морганы. В первом порыве гнева Ланселот
хотел вернуться, чтобы ей отомстить,
«но оставил ее ради любви к королю Артуру и ради того,
что она женщина. И он сказал прислужнику: «Друг мой,
скажи своей госпоже, что Ланселот Озерный привет-

735
 ствует ее, как должно приветствовать самую коварную
женщину в мире».
Выйдя из леса, он узнает, что Лионель, на которого на-
пали рыцари Дальних островов, тяжело ранен и находится в
их руках, будучи обвинен Матаброном, сыном короля Ван-
гора, в вероломном убийстве рыцаря, давшего ему приют.
Ланселот прилагает немалое усердие, чтобы приехать во-
время и защитить его. По пути он встречает рыцаря на но-
силках, которому в бедро вонзилась стрела; только самый
доблестный из рыцарей может ее извлечь. Это повторение
эпизода с Мелианом Веселым. Правда, этот второй увечный,
не зная Ланселота, даже не позволяет ему испытать, не тот
ли он долгожданный избавитель. Вскоре ему приходится по-
жалеть о своей недоверчивости, когда он узнает имя того, от
чьих услуг отказался; и он долго будет ехать вдогонку Лансе-
лоту, чтобы получить от него помощь.
Матаброн хотел отомстить за своего брата; вот как Лио-
нель рассказывает Ланселоту, что он натворил на самом деле:
«Год назад под Рождество довелось мне ехать по этим
краям, и я не чаял услышать вестей о вас; и вот случай
привел меня к брату Матаброна, и он приютил меня на
одну ночь. А у него была жена, весьма юная и весьма
пригожая, которой я так приглянулся, что она запросила
моей любви, хотя и не пристало женщине делать так. А я
думал о другом, когда ничего о вас не знал, и к тому же
был неспокоен за моего брата Богора; а о том не думал,
чего она от меня просила. И по этой причине я так опло-
шал, что отвадил ее и сказал, что ничего с нею делать
не буду. Когда она это услышала, то любой бы признал,
что она повредилась умом. Она мне сказала, что я сво-
им отказом причинил ей зло и что живым я оттуда не
выйду. Потом пошла к хозяину, своему господину, и ска-
зала ему, что я домогался ее любви и хотел взять ее си-
лой. Когда он это услышал, то поверил, что она говорит
правду. И он совсем обезумел и вызвал меня, и сказал,

736
 чтобы я поберегся, потому как он мне попортит тушу,
если меня одолеет. Он напал на меня с мечом наголо; и
я защищался и бился так, что зарубил его. Когда его брат
Матаброн, сын короля Вангора, услышал, что я убил его
брата, он обвинил меня в измене».
Вряд ли нужно добавлять, что Ланселот, предложив себя
в шампионы Лионелю, слишком немощному, чтобы защи-
щаться самому, легко вынудил Матаброна признать неспра-
ведливость своего обвинения. Затем он проводил Лионеля к
рубежам Шотландии, в аббатство Малой Милостыни, неког-
да основанное королем, сподвижником Иосифа Аримафей-
ского. Вот легенда об этом аббатстве: бесполезно искать ее в
первой книге о Граале.
Во времена Иосифа Аримафейского у рубежей Шотлан-
дии был король по имени Элиэзер, одним из первых при-
нявший крещение. Дабы вернее обеспечить спасение души,
он покинул свою жену и отказался от короны, намереваясь
жить как паломник, подаянием от добрых людей. Однажды
ему не подали ничего, и он постучался в ворота одного аб-
батства, когда час раздачи милостыни уже миновал и ему
никак не могли помочь. Он настаивал; наконец, приврат-
ник, проникнутый состраданием, нашел крошечный ку-
сочек хлеба и принес ему. Это было все, что оставалось от
припасов на тот день. Не уняв свой голод, Элиэзер уснул на
навозной куче, которую нашел у ворот; и тогда ему было ви-
дение. «Элиэзер, — сказал ему Господь, — я проникся твоим
смирением. Я желаю, чтобы ты возвратился в свои пределы
и там утвердился, как во времена, когда ты был над ними
королем. Пробудившись, ты пойдешь и увидишься с сыном,
коего зачал в тот самый день, когда ушел по доброй воле в
свое изгнание. Я привел его в место в сорока лье отсюда».
Велико же было удивление отца и сына при этой встрече:
отец дивился сыну, которого не знал, сын — отцу, которого
считал давно перешедшим в мир иной. Элиэзер узнал, что
сына его нарекли Ланвалем и вначале подозревали, будто он

737
рожден от незаконной любви, ровно через девять месяцев
после того, как исчез супруг королевы. Чтобы узнать истину,
герцог де ла Бранш посоветовал бросить дитя в пещеру, где
держали двух львов.
«Ибо, сказал он, лев воистину царь всех земных тварей,
и по натуре столь вельможен, что ежели увидит коро-
левского сына, когда вы его уложите меж львов, так и
знайте, что он не причинит ему зла, коль скоро это ко-
ролевич; если же нет, так и знайте, никакие воители не
уберегут его от того, что он его не растерзает сей же час».
Испытание провели, и поскольку львы пощадили дитя,
Ланваль был признан прямым наследником короны.
Вновь обретя своего отца, Ланваль без колебаний усту-
пил ему трон. Элиэзер занимал его недолго, пока Господь
не призвал его к себе. Но перед смертью он пожелал, чтобы
монастырь, где он получил столь мизерную помощь, утра-
тил свое название Вспоможение Бедным и взял другое: Малая
Милостыня.
Ланселот, углубившись снова в Погибельный лес, нахо-
дит там кипящий источник, к которому не дают подойти
два других льва. Он их убивает и замечает большую могилу,
откуда сочатся длинные струйки крови; на плите у родни-
ка он читает такие слова: Вода сия прекратит кипение, когда
лучший в мире рыцарь сумеет окунуть в нее руку и извлечь не
обжегшись.
Он поднял надгробие, под которым скрывалось тело
его предка, короля Ланселота. Рядом в другой могиле поко-
илось тело его жены, королевы Марии. Ланселот перенес их
к алтарю ближайшей обители. Этот первый Ланселот здесь
фигурирует как «король Белой земли, что граничит с Чуже-
дальней землей», тогда как в Святом Граале, где рассказана
его история (стр. 268 и далее), он король Норгаллии, страны,
которая, очевидно, соответствует Белой земле. Внук его не
сумел охладить родник,

738
 «потому, сказал отшельник, что вы горячи и распутны,
а от вас явится рыцарь, не в пример лучшего склада, ко-
торый исполнит то, что порок ваш не позволил вам со-
вершить».
Мимоходом Ланселот спасает жизнь одному оруженос-
цу, за которым гонится медведь; затем он замечает перед
собою
«оленя, белее свежего снега, с шеей, объятой золотой
цепью. По сторонам его были шесть львов: двое впере-
ди, двое позади, двое по бокам, кои стерегли его столь
же трепетно, как мать свое дитя».
Волнение, вызванное этим видением, немного позднее
повторившимся, было мимолетным; затем он оказался у
двух шатров, и там его вызвал на поединок король Марлен
Недобрый, который поплатился жизнью за свою дерзость.
Ланселот уже принялся воздавать должное кушаньям, при-
готовленным в шатре Марлена, когда увидел, что входит ры-
царь в сопровождении двух оруженосцев; это был Саран из
Логра. Он принес важную весть: тот, кому дано будет завер-
шить приключения Святого Грааля, родился у первой краса-
вицы и лучшего рыцаря на свете и наречен при крещении
именем Галахад. Ланселот утаил радость, доставленную ему
этим известием; а еще Саран уведомил его, что он выехал из
Камалота, решив помериться силами с грозным врагом Ар-
тура, Элиасом Черным, который держит у себя в плену мес-
сира Гавейна, мессира Ивейна, Оссенена Отважное Сердце
и герцога Кларенса. Ланселот захотел ехать с ним и принял
участие в битве при Роднике двух сикомор. Поверженный
Саран едва не разделил участь остальных пленных, но Элиас
в свой черед был побежден Ланселотом и вынужден отпу-
стить своих узников.
За этим следуют еще несколько встреч, которые ничем
особо интересным не отличаются от предыдущих. Большой
турнир в Паннеги, устроенный королем Артуром, позволяет

739
Ланселоту раз от разу упрочивать свою репутацию непобеди-
мого рыцаря. Чтобы его не узнали, он вновь исчезает в Лесу
Приключений и там выручает из переделки Кэя-сенешаля, на
которого наседают два рыцаря. Он ночует с ним в одном при-
юте и, не дожидаясь восхода солнца, чтобы выехать, нечаянно
меняется с сенешалем доспехами. Отсюда множество забав-
ных неожиданностей, жертвами которых становятся все, кто
уверен, что имеет дело с Кэем, вызывает его на бой и немед-
ленно в этом раскаивается. Среди поверженных — Сагремор,
Ивейн Уэльский, Гектор и даже мессир Гавейн.
Романист помещает сюда большой поход в Галлию. Уди-
вительно, что Ланселот не играет в нем решающей роли.
Успех этой кампании обеспечивают Гавейн и король Ар-
тур. Артур принимает вызов грозного германца Фролло и в
конце концов лишает его жизни. Вновь обретя свои наслед-
ственные уделы, Ланселот наделяет Гектора королевством
Беноик, а Лионеля Галлией. Один только Богор отказывает-
ся от короны Ганна, чтобы не отрешаться от своей славной
приключенческой жизни.
«Ибо как только я обрету королевство, мне следует оста-
вить всю рыцарскую жизнь, желаю я того или нет; и от-
того нимало не прибудет чести ни мне, ни вам. И право
же, мне достанется более чести, если я буду бедный муж,
но добрый рыцарь, чем ежели буду богатый король и от-
ступник».
Вернувшись после завоевания Галлии, Артур велел объ-
явить по всем своим землям расширенный придворный сбор
на Пятидесятницу, великолепнее которого никто не виды-
вал. Дочь короля Пеля, которая все так же любила Лансело-
та и желала показать ему сына, юного Галахада, получила у
отца позволение ехать в Камалот с Бризаной, «своею настав-
ницей», и со своим младенцем. Она прибыла накануне боль-
шого пира, и тотчас же двор словно озарился ее красотой.
Королева, ничего не зная о ее прежних похождениях,

740
 «выказала ей все радушие, какое могла, ибо видела, что
она столь хороша собою и высокородна: и она отвела ей
часть своей опочивальни, чтобы поместить ее и ее по-
житки».
Ланселот, хоть и любовался прелестью красавицы-коро-
левны, избегал ее взора, постоянно направленного на него.
А Бризана, видя, как опечалена девица таким пренебреже-
нием,
«Не волнуйтесь, сударыня, — сказала она ей, — как толь-
ко уедем отсюда, я залучу его к вам».
На третий день после Пятидесятницы королева послала
свою девицу, которой вполне доверяла, сказать Ланселоту,
чтобы он к ней пришел, когда настанет ночь. Злой судьбе
было угодно, чтобы Бризана, следившая за каждым шагом
королевы, услышала эти слова.
«И вечером, когда все они легли у себя, Бризана, силь-
но опасаясь, как бы королева не завладела Ланселотом
прежде нее, подошла к ложу Ланселота и сказала ему:
«Сир, моя госпожа ожидает вас, поспешите к ней». И тот,
ничего не заметив, соскочил в портах и сорочке; и она
взяла его за руку и повела прямо к ложу своей девицы, и
уложила подле нее; и он забавлялся с нею так, как делал
это со своею госпожой королевой, когда возлежал подле
нее; ибо он полагал, что это его дама.
А королева была на своем ложе и ожидала прихода Лан-
селота. Когда она прождала уже немало и увидела, что
он так медлит, то позвала свою кузину и сказала, чтобы
та шла к ложу Ланселота и привела его. Тогда та ушла
туда, где лежал Ланселот, и ощупала всю постель свер-
ху донизу; но не нашла его нигде, ибо его там не было.
И когда королева услышала об этом, то не знала, что и
подумать, разве что он вышел в отхожее место. И она
прождала еще немного, потом снова послала ее, но та
не нашла его; и вернулась поведать своей госпоже; и

741
 тем огорчила ее несказанно. А покой, где она пребыва-
ла, был велик и обширен; так что дочь короля Пеля со
своими девицами занимала одну его часть, а королева
и ее кузина были в другой. И в эту ночь удалила от себя
своих девиц, дабы они не заметили прихода Лансело-
та. Когда минула полночь, Ланселот принялся стонать
во сне, как делал не раз, и королева узнала Ланселота,
лишь только услышала стон; и поняла, что он возлег с
дочерью короля Пеля. И оттого ей стало так горестно,
что она содеяла то, в чем после раскаивалась весьма же-
стоко. И не могла вытерпеть долее и оттого поднялась
на своем месте и закашлялась. Тут Ланселот пробудил-
ся и услышал королеву вдали от себя, и явственно узнал
ее; и он ощутил ту, что подле него, и тотчас понял, что
его обманули. Тогда он надел сорочку и хотел уйти; но
королева, пройдя вперед, чтобы застать их обоих, схва-
тила его и узнала руку, которую много раз держала. И ей
уже мнилось, будто она не в своем уме, и она сказала:
«Ах, обманщик! Изменник и предатель, в моей опочи-
вальне и передо мною учинить разврат! Прочь отсюда, и
остерегайтесь отныне появляться там, где буду я». Когда
он услышал сей приказ, то ничего ответить не посмел и
ушел как был, вовсе без верхних одежд, и спустился во
двор, и направился к саду и вошел в него, и прошел всю
дорогу, пока не очутился у городских стен, и вышел че-
рез потайную дверь». (Рук. 339, л. 225 об.).
Это несчастье было чрезмерно для сердца и ума Лансе-
лота. Некоторое время он бродил полуодетый по горам и до-
лам; гроза всех встречных, которые становились жертвами
его безумия.
Дочь короля Пеля, застигнутая в столь критический мо-
мент, все же проявила похвальное присутствие духа, чтобы
извинить Ланселота.
«Э, госпожа, — сказала она королеве, — вы поступили
дурно, прогнав со двора достойнейшего в мире челове-

742
 ка. Право же, вы об этом еще пожалеете. — Сударыня, —
ответила королева, — это вы мне содеяли и устроили;
знайте доподлинно, что если я доберусь до ваших мест,
я вам воздам по заслугам».
Надо полагать, что уже тогда невиновность Ланселота
казалась ей вероятной; потому что назавтра она выказывала
глубокое раскаяние оттого, что прогнала его со двора. Богор,
посвященный во все ее тайные чувства, осыпал ее жесто-
кими упреками, и она даже не пыталась оправдаться. Дочь
короля Пеля, виновница стольких горьких заблуждений, на
другой день простилась с королем и вернулась в Чужедаль-
ние земли, откуда бы лучше не выезжала. А король, удручен-
ный уходом Ланселота, с одобрением наблюдал, как сорат-
ники по Круглому Столу собираются в новый поиск, чтобы
вернуть его. К Богору, Лионелю, Гектору Болотному вскоре
присоединился юный Персеваль, которого его брату Аглова-
лю удалось вырвать из нежных объятий их матери1.
Во время этого третьего приступа безумия Ланселота
подбирает добрый рыцарь по имени Блиан, которому уда-
ется одеть его пристойно, но не удается вернуть ему рассу-
док. Он два года живет у Блиана, а когда вновь начинает свои
скитания, то, сам того не зная, приходит к Корбенику. Роко-
вая дочь короля Пеля узнает его, спящего в саду при замке;
она говорит об этом своему отцу, и тот перевозит его во Дво-
рец Приключений.
«И они взяли его, крепко спящего, и привезли в камеру
под башней. И вечером король велел перенести его во
дворец приключений, и его оставили совсем одного, без
призора других людей. И чаял, что снисхождением Свя-
того Грааля, когда он явится во Дворце, Ланселот будет
исцелен и вернется в здравый ум. И так и случилось, по
его чаянию, что когда Святой Грааль снизошел во Дво-
1
Здесь впервые звучит имя Персеваля, или Пеллесваля, того самого,
который, согласно более древнему преданию, должен был завершить при-
ключения Грааля. (Прим. П. Париса).

743
 рец, то, как стало ему известно, Ланселот обрел свой
здравый ум. Поутру, когда ясный день проник в стек-
лянные окна, кои там были во множестве, тот увидел
себя во дворце, где он некогда бывал; и весьма дивил-
ся, как он туда зашел. И подошел к окну, обращенному в
сад, и увидел короля, который стоял со своими ближни-
ми и намеревался войти во Дворец, чтобы узнать, како-
во было Ланселоту».
После этого Пель напоминает ему все, что с ним было со
времени его приезда в замок. Он потерял рассудок, королев-
ская дочь его узнала, и чтобы его исцелить, его заперли во
Дворце Приключений, где Святой Грааль помог ему прийти
в себя. Смущенный от всего, что он узнал, и от злоключения,
приведшего его в плачевный вид, из которого его только
что вывели, он решает больше не появляться в миру и про-
сит короля Пеля указать ему укромное место, где никому не
придет в голову его искать. Дочь короля выбрала замок на
острове Блио, по соседству с Корбеником,
«столь прекрасный, столь усладительный, что никогда
вам не сыскать столь дивного места; если бы мессир
Ланселот обрел там приют, он мог бы таиться всю свою
жизнь».
Именно туда он и удалился. Прежде чем сесть в челнок,
который увозил его туда, он отвел в сторону дочь короля Пеля.
«Сударыня, сказал он ей, это истинно, и вам ли этого не
знать, что вы у меня отняли все блага и все радости, ка-
кие у меня только были; так окажите мне милость, за
которую вас не упрекнут. — Сир, из-за меня вы поки-
нули королевство Логр, и из-за меня утратили великие
радости и чаяния Круглого Стола; я для вас сделаю все,
что бы вы с меня ни спросили, если не будет затронута
моя честь. — Я не спрошу с вас того, возразил он, что вас
опорочит. Я требую, чтобы вы на сем острове были вме-
сте со мною и оставались при мне до тех пор, пока я на

744
 нем обретаюсь. — Разумеется, сказала она, это я сделаю
с охотой.
Тогда она подошла к королю, своему отцу, и сказала ему,
что от нее требует Ланселот. И король сказал: девица,
даруйте ему это, ибо вы обретете более чести, будучи с
ним, чем ежели ему откажете. — И прежде чем минули
две недели, Ланселот уже имел при себе до десяти рыца-
рей, которые стали его свитой. У дочери короля при себе
было до двадцати девиц, знатных и высокородных особ,
кои служили ей так же, как и рыцари служили Ланселоту
всеми своими силами».
Всю зиму он оставался в полном неведении о том, что
происходило за пределами его острова; а между тем юные и
прелестные подруги дочери короля Пеля непрестанно игра-
ли, танцевали и пели, отчего это место заслужило прозва-
ние Остров Радости. Что же до Ланселота, вечно унылого, он
каждый день с восходом солнца выходил предаться мечтам
на берег, обращенный к Логрской земле.
Наконец, устав от праздности, столь для него новой, он
передал королю Пелю просьбу дать ему шлем, кольчугу, щит,
меч и глефы.
Он пожелал, чтобы
«щит его был чернее мавра, а посередине, где должен
быть умбон, изображена серебряная королева, и перед
нею коленопреклоненный рыцарь, как если бы он мо-
лил о пощаде за некое прегрешение».
Когда все его вооружение было готово, он поручил кар-
лику, своему прислужнику, отправиться на турнир, устроен-
ный недалеко от острова, чтобы объявить там, что Заблуд-
ший рыцарь приглашает всех, взыскующих рыцарской славы
и награды, переправляться поочередно на Остров Радости,
где они найдут с кем сразиться, пока Заблудший рыцарь там
обретается.

745
 Призыв не пропал даром: каждый день на остров при-
плывал один рыцарь и, вынужденный вскоре просить по-
щады, бывал отослан без всяких оговорок. Наконец, появ-
ляются Гектор и Персеваль. Персеваль прибывает первым; и
после долгой битвы оба бойца останавливаются, изнемогая
от усталости; Персеваль называет себя, Ланселот обнимает
его и бросается навстречу Гектору, который разделяет с ним
радость этого всеобщего узнавания. Гектор сообщает ему,
что королева признала ошибку, жертвой которой она стала,
и ничего так не желает, как его возвращения. И вот он по-
кидает Остров Радости и Корбеник, возвращается в Камалот
и встречает у королевы наилучший прием; тогда вновь воз-
рождается их первая любовь.
Между тем Галахаду, воспитанному в аббатстве, пошел
пятнадцатый год; отшельник, занятый его обучением, изве-
стил короля Артура, что скоро ему предстоит принять моло-
дого рыцаря, которому уготованы величайшие и незабвен-
ные подвиги.
На этом заканчивается книга, названная «Агравейном»:
«И здесь завершает мэтр Готье Мап1 свою книгу и начи-
нает Грааль».
Книга Грааль или, скорее, Поиски Грааля продолжает в
мистической и довольно мрачной манере историю Лансе-
лота, которая продлится до книги Смерть Артура, чтобы в
последний раз привлечь наше внимание.

ПОИСКИ ГРААЛЯ. — Вначале некая девица провожает

Ланселота в аббатство, где воспитывался Галахад. Он посвя-
щает своего сына в рыцари. Вернувшись в Камалот, он отка-
зывается пройти испытание мечом, вонзенным в каменную
плиту, будучи убежден, что честь вынуть этот меч уготова-
на совершеннейшему из рыцарей. Этот случай напоминает
Меч в наковальне из юности Артура. Галахад, прибыв ко дво-
Готье (Вальтер) Мап (ок. 1140 — ок. 1210) — клирик и писатель ро-
1

дом из Уэльса, служивший при дворе Генриха II. (Прим. перев.).

746
ру, легко извлекает клинок и занимает погибельное место
у Круглого Стола. Отныне обретение Святого Грааля — это
цель, которую ставят себе все доблестные рыцари. Ланселот
одним из первых пускается на поиски, к великому огорче-
нию королевы; другими искателями становятся Галахад, Бо-
гор, Лионель, Гектор, Гавейн и Персеваль.
Этот последний вначале странствует вместе с Лансело-
том. Некий рыцарь в белых доспехах принимает бой, пред-
ложенный ими, и сбивает их с коней одного за другим. Этим
рыцарем оказывается Галахад. Оказавшись в разрушенном
монастыре, Ланселот засыпает там у подножия креста. Пока
он спит, мимо шествует Святой Грааль и на своем пути ис-
целяет от ран смертельно раненого рыцаря. Рыцарь забира-
ет доспехи Ланселота, а тот, пробудившись, идет исповедо-
ваться в своих грехах одному святому человеку, которому
обещает прервать все сношения с королевой и жить отныне
в совершеннейшем целомудрии. Его посещают несколько
видений; в последнем некая фигура в звездном ореоле про-
водит перед ним всех его предков, а именно Насьена, Сели-
дония, Насьена II, Алена Толстого и Ионаса. Ионас переехал
в Галлию, где зачал короля Ланселота, отца короля Бана Бе-
ноикского1.
Святой отец, на время обративший нашего Ланселота в
небесного рыцаря, снабжает его новыми доспехами и новым
боевым конем. Покинув его, Ланселот сражается с черным
рыцарем, который внезапно выходит из реки Мартуазы и
исчезает, убив его коня. Он остается у реки, преодолеть ко-
торую не может; подплывает корабль без парусов и весел; он
туда садится и находит там бездыханное тело сестры Пер-
севаля, распростертое на прекрасном ложе. Надпись пред-
вещает ему скорый приезд Галахада; и поскольку Бог еже-
дневно посылает ему для пропитания лакомую манну, он
остается там несколько месяцев, до того дня, когда Галахад
присоединяется к нему.
1
Или Бероикского (от Berovicum, Бурж). Точно так же Ганн мог быть
навеян Agaunum, Орлеаном. (Прим. П. Париса).

747
 «В оном корабле пребывал Ланселот со своим сыном
добрые полгода; много раз заходили они на чуждые
острова, вдали от людей, туда, где не наблюдали нико-
го, кроме диких зверей. И нашли там великие и дивные
приключения, кои исполнили до конца. И ежели о них
не рассказано в повести о святом Граале, то оттого, что
слишком долго им довелось там пробыть; и слишком
долго повествовать обо всем, что с ними случилось».
Однажды, когда они причалили возле обширного леса,
внезапно показался вооруженный рыцарь и пригласил Гала-
хада последовать за ним и покинуть корабль. Для него был
наготове могучий конь. Галахад сел верхом и уехал, оставив
Ланселота, которого корабль довез до Корбеника; там он
узрел Святой Грааль, но не ощутил божественной благодати.
Пораженный своего рода бесчувствием, он приходит в себя
лишь для того, чтобы уехать из Корбеника и вернуться к ко-
ролю Артуру в Логр.
Такова печальная роль, которую таинственный автор
«Поисков Грааля» отводит нашему герою. Последняя книга
покажет его нам в более интересном свете.
СМЕРТЬ АРТУРА. — Предыдущую книгу, Поиски Свято-
го Грааля, с самого начала не стоит брать в расчет. Следует
помнить, что королева простила Ланселоту его последнее
свидание с дочерью короля Пеля. Но откровенными врагами
обоих наших любовников были сыновья короля Лота. Агра-
вейн Гордый ненавидел Ланселота, который не раз побеждал
его или выручал из скверных переделок. Он первым заме-
тил, что Ланселот любит королеву и любим ею.
«Даже в ту пору, когда она была пятидесяти лет отроду1,
она была столь прекрасной дамой, что не найти было
в мире другой столь же прекрасной; отчего иные гово-

1
Я нашел это наблюдение в одной-единственной рукописи (№ 751,
л. 416). (Прим. П. Париса).

748
 рили, что, судя по красотам, ей отнюдь не положенным,
она была источник всех красот».
Святой Грааль, перевезенный в Сирию Галахадом, Пер-
севалем и Богором, воспарил на небеса; Персеваль и Галахад
в это же время отошли в лучший мир, и Богор один вернулся
в Логр, чтобы рассказать о том, что он повидал. Тогда король
Артур велел созвать турнир на Винчестерской равнине. Лан-
селот, желая появиться там неузнанным, сказался приболев-
шим, чтобы не ехать с королем. Агравейн заподозрил, что у
него была другая причина остаться. И потому он идет к Ар-
туру и, не боясь возбудить его ревность, дает ему понять, что
Ланселот остается на время турнира лишь для того, чтобы
дать волю своей преступной страсти.
«Милый племянник, возразил король, никогда не гово-
рите таких слов, ибо я вам не верю. Мне ли не знать, что
Ланселот никогда бы не помыслил ни о чем подобном;
а если однажды и помыслил, то мне ли не знать, что на
это его подвигла сила любви, супротив которой не усто-
ит ни чувство, ни здравомыслие. — Как, сир! воскликнул
Агравейн, вы ничего ему не сделаете? — Что вы хотите,
ответил король, чтобы я ему сделал? — Сир, сказал он, я
хотел бы, чтобы вы приказали за ним следить, пока их
не застигнут вдвоем. — Делайте, что вам угодно, сказал
король, а я вас отговаривать не стану. И тот сказал, что
большего он и не просит».
На сей раз он ошибся. Ланселот выехал из Камалота че-
рез несколько часов после отъезда всех сотрапезников Кру-
глого Стола; и король собирался выехать из замка Эскалот
после проведенной там ночи, когда появился Ланселот. Ар-
тур узнал его по коню, бывшему под ним.
У владельца Эскалота было двое сыновей, недавно по-
священных в рыцари; согласно обычаю, они носили одно-
тонные доспехи. Ланселот попросил у отца дозволения об-
меняться щитом с одним из его сыновей, которого удержало

749
дома нездоровье. Второй сын предложил проводить его до
Винчестера, а в это время дочь шателена, прекрасная юная
дева, уговаривала оруженосца Ланселота назвать ей имя
этого рыцаря, такого пригожего и осанистого.
— Я вам его не скажу, сударыня, мой хозяин мне это за-
претил; довольно вам знать, что отважнее рыцаря на свете
не бывает.
— Мне этого достаточно, — сказала девица. И тотчас, по-
дойдя к Ланселоту, заговорила с ним:
— Сир, ради того, что вам дороже всего на свете, я прошу
у вас один дар.
— Вы меня так заклинаете, что получите все, что угодно.
— Так вот, вы мне обещали, что на этой ассамблее повя-
жете мой правый рукав1 как вымпел сверху шлема и будете
преломлять копья из любви ко мне.
Ланселот не мог отговориться, хоть и весьма отягощен-
ный обязательством, которое, как ему думалось, королева
найдет оскорбительным, когда узнает об этом. Он уныло по-
вязал рукав на свой шлем наподобие султана и согласился
посвятить девице из Эскалота ратные подвиги, которые со-
бирался совершить на Винчестерском турнире.
На другой день он оставил в Эскалоте свои доспехи,
сменив их, и уехал вместе со вторым братом. Вначале они
нашли кров у тетушки его спутника, на полдороге к Винче-
стеру. Прибыв на равнину, где должен был состояться тур-
нир, он примкнул к той из сторон, где, как ему подсказали,
недоставало доблестных рыцарей; в то время как на другой
были Богор, Гектор, Лионель и еще многие бойцы от Кругло-
го Стола. Он сразился с ними, не узнав их под доспехами,
которые они тоже заменили. В первом столкновении Богор
нанес ему жестокий удар, прежде чем сам вылетел из седла.
Ланселот предрешил поражение рыцарей Круглого Стола и,

1
Рукав представлял собой такую длинную полосу шелка, которая
свисала наподобие шарфа с руки знатной дамы. Обычно он бывал алого
цвета. (Прим. П. Париса).

750
не дожидаясь конца турнира, покинул поле боя; узнал его
только король, видевший, как он приехал в Эскалот.
Он возвращался с Винчестерского турнира тяжело ране-
ным; и поскольку он предвидел, что еще долго не сможет на-
деть доспехи, оставленные в замке Эскалот, то остановился
у тетушки юного рыцаря, которая дала ему приют прошлой
ночью. На этот раз исцелить его раны взялась не девица, а
старый рыцарь, «который жил неподалеку от них и занимался
врачеванием ран; и смыслил в этом, как никто другой в тех
краях». Он оставался в этом убежище более шести недель, «и
таким, что не мог ни носить доспехи, ни выйти из дома». Эта
задержка оказалась для него роковой.
Гавейн и Гарет, которые в ложе короля оставались про-
стыми зрителями турнира, очень хотели бы знать, кто этот
рыцарь с алым рукавом, чьими подвигами они так восхища-
лись. Король не старался утолить их любопытство, доволь-
ный тем, что узнал Ланселота, присутствие которого в Вин-
честере опровергало подозрения Агравейна. На обратном
пути в Камалот трое братьев, Гавейн, Гарет и Мордред, по-
бывали еще в замке Эскалот, где Ланселот оставил свои до-
спехи. Пока они сидели за ужином, девица с алым рукавом
не преминула расспросить их о новостях с турнира.
«Сударыня, сказал мессир Гавейн, о турнире я могу вам
сказать, что он был лучшим из всех, какие я видел; и что
победил в нем один рыцарь, коему я желал бы уподо-
биться в добродетелях; но имени его я не знаю. — Сир,
спросила она, какие доспехи были на нем? — На нем
были, ответил он, доспехи сплошь алые, а наверху на
шлеме рукав дамы или девицы, не ведаю какой. Но я так
вам посмею сказать, что если бы я был девицей, хотел
бы я быть той самой, затем чтобы меня любил всею ду-
шой тот, кто его носил».
Судите сами, была ли счастлива девица из Эскалота, слу-
шая мессира Гавейна. Он же разглядывал ее с превеликим
удовольствием, словно сраженный наповал ее красотой. Ве-

751
чером все гости вышли прогуляться в поле рядом с домом;
владелец Эскалота и его дочь присоединились к ним.
«Мессир Гавейн усадил отца по правую руку от себя, а по
левую усадил девицу, так что она сидела между ним и
Мордредом, а хозяин между ним и Гаретом, его братом.
И Гарет отвлек хозяина в сторону, дабы мессир Гавейн
поговорил с девицей наедине. И когда тот увидел, что
самое время с нею говорить, то стал просить ее любви.
А она спросила, кто он. — Я рыцарь, ответил он, а по
имени Гавейн, племянник короля Артура, и полюблю
вас всею душой, если вам угодно. — Э, мессир Гавейн!
возразила она, не смейтесь надо мною. Я знаю, что уж
больно вы имениты, чтобы любить такую бедную деви-
цу; а впрочем, если вы меня и полюбите всею душой,
мне оттого будет тяжелее, чем от чего иного. Потому
как если вы меня и полюбите до немочи сердечной, вы
не сможете ко мне подступить: ибо я люблю всею ду-
шой одного рыцаря, коему никаким путем не изменю.
И я вам истинно говорю, что я еще невинна, никогда
я никого не любила прежде, чем увидела его впервые.
И убей меня Бог, он рыцарь не хуже вас, и красив не
менее. Потому говорю вам, что просить моей любви —
напрасный труд. — Как! Стало быть, он один из достой-
нейших в мире? А как его имя? — Сир, про его имя я
вам ничего не скажу; но покажу вам его щит, который
он мне оставил, когда ехал на Винчестерский турнир,
и щит этот вы увидите ночью, когда пойдете ложиться,
ибо он висит на гвозде в опочивальне у вашего ложа».
Гавейн легко распознал по двум лазурным коронован-
ным львам на белом поле, что победителем Винчестерского
турнира и в самом деле был Ланселот. Он попросил проще-
ния у девицы за свои любовные притязания, признав, что
она отдала свое сердце достойнейшему и прекраснейшему
из рыцарей. Он вернулся к королю, чтобы поделиться своим
открытием.

752
 — Вы мне не сказали ничего нового, — ответил Артур, —
я заметил Ланселота при въезде в Эскалот в то время, когда
мы оттуда выезжали. Ах! как бы я жалел, если бы послушал
вашего брата Агравейна!
— Мой брат, — возразил Гавейн, — обманулся сам.
«Ни разу Ланселот не помышлял о подобной любви к
королеве; к тому же говорю вам истинно, что он любит
всею душой одну из прекраснейших дев на свете. И при-
том мы знаем, что он любил дочь короля Пеля, от коей
рожден Галахад. — Несомненно, ответил король, если бы
Ланселот и любил королеву всею душой, то я не верю,
чтобы он дерзнул пойти на такую измену, как познать
ее телесно; ибо в сердце его, средоточии столь великой
доблести, не могла угнездиться измена, ежели это не ве-
личайшие дьявольские козни».
Увы! великий и справедливый Артур судил о Ланселоте
слишком благосклонно или, скорее, не сознавал силу любви.
Когда король, Гавейн, Гарет и прочие вернулись в Ка-
малот, королева узнала, что победитель Винчестерского
турнира носил поверху своего шлема алый рукав и что по-
бедителем этим был Ланселот. У короля и мессира Гавейна
не было ни малейшей причины скрывать то, что они якобы
знали о его интрижке с девицей из Эскалота, а для сердца
королевы их игривые байки были подобны разящим уда-
рам меча.
«И она сказала себе: «О Боже! Так подло обманул меня
тот, в ком я полагала преданность и ради чьей любви я
опозорила достойнейшего в мире человека!»
Ее последние сомнения рассеялись, когда она услыша-
ла, как мессир Гавейн объясняет при ней долгое отсутствие
Ланселота.
«Ланселот, говорил он, остался в Эскалоте ради одной
девицы, которую любит всею душой; и знайте, что она
прекраснее всех в королевстве Логр; и она была еще де-

753
 вой, когда мы оттуда ушли. И ради ее великой красоты я
просил ее любви, но она мне отказала напрочь и ответи-
ла, что ее любит рыцарь, краше и лучше меня; и она мне
сказала, что это Ланселот и что алый рукав, носимый им
на шлеме, был от нее. — Мессир Гавейн, спросила коро-
лева, какой у него щит? — Госпожа, белый с двумя лазур-
ными львами в коронах. — Клянусь головой, это тот, что
он увез, когда выехал отсюда; и потому вашим словам
об этом надобно верить».
В первом порыве гнева она призвала Богора и объявила
ему, что больше никогда не желает видеть его кузена. Одна-
ко Ланселот был не у девицы из Эскалота, как его в том об-
виняли; он оставался в постели в доме ее тетушки, и никому
из тех, кто тревожился о нем, не приходило в голову ехать
туда его искать.
И если королева была в отчаянии, то ничуть не лучше
было расположение духа у ее юной соперницы. Она недол-
го могла противиться желанию повидать Ланселота и, при-
казав отвезти ее туда, где он был, без обиняков заговорила
с ним так:
«Сир, разве не низок будет рыцарь, который мне отка-
жет, если я запрошу его любви? — Сударыня, ответил
Ланселот, когда бы он был властен над своим сердцем
и мог вершить над ним свою волю, он сотворил бы ве-
личайшую низость; но ежели дело обернется так, что
он не сможет вершить над своим сердцем свою волю,
вы не должны бранить его за это. — Как, сир, спроси-
ла она, вы не можете вершить над вашим сердцем вашу
волю? — Свою волю, сказал он, я вершу, ибо оно всегда
там, где я хочу, и ни в каком другом месте я не желал
бы его иметь. — Право же, ответила она, вы мне сказа-
ли столько, что я многое знаю о вашем сердце; и мне
тягостно, что это так, ибо тем вы приближаете меня к
скоропостижной смерти».

754
 И в самом деле, не питая более ни малейшей надежды
на его возвращение, она покорилась смерти, как мы скоро
увидим.
Между тем состоялся новый турнир у Тассебурга, на гра-
нице с Шотландией; мессир Гавейн, Богор, Гектор и Лионель
творили там чудеса; король Артур и королева судили ратные
подвиги. Когда речь зашла о возвращении в Камалот, Артур
позволил королеве ехать более прямой дорогой, а сам отпра-
вился в соседний замок под названием Торос, откуда въехал
в тот самый лес, где Моргана обустроила себе постоянное
жилье, вдали от всякой придворной суеты. Там-то она и дер-
жала долгое время Ланселота. Артур был принят с величай-
шим усердием, со всеми мыслимыми почестями. Хозяйка
не преминула проводить своего брата в камеру Ланселота,
расписанную, как мы видели выше, роковыми картинами,
плодами безнадежных досугов влюбленного узника.
«И взошло солнце, прекрасное и светлое; король стал
озираться вокруг и увидел образы и росписи, запечат-
ленные Ланселотом. Король владел грамотой так, что
мог вполне понять письмена. Он принялся читать и
вспоминать деяния Ланселота по картинам. Но когда
он увидел образы, где представлено было начало Галео-
та, он был вконец ошеломлен и поражен, и сказал себе:
«Честью клянусь, ежели значение сих образов правдиво,
где Ланселот меня бесчестит с моею женой; и ежели все
так, как гласят мне письмена, то дело это ввергнет меня
в величайшую вражду, какую доводилось мне иметь».
Моргана подтвердила истинность всего, что открыли
ему картины. Он уехал, убитый горем. Теперь все словно
ополчилось против обоих наших возлюбленных. Едва изле-
чившись, Ланселот по возвращении в Камалот узнает, что
королева запретила ему показываться ей на глаза. Богор,
которому она поручила передать Ланселоту этот приказ,
напрасно заступался за него, напоминая, как часто истории

755
бывали полны рассказов о муках, претерпеваемых лучшими
рыцарями за то, что их дамы подозревали их попусту.
«И если вам угодно припомнить древних пророков (по-
этов) и сарацинов, вам довольно покажут тех, кого опо-
рочила женщина. Посмотрите на историю Давида, у
коего был некий сын, прекраснейшее творение Божие,
и он пошел войною на своего отца по женскому науще-
нию и совету, и оттого погиб весьма бесславно1. А после
вы узрите в той самой истории, как Соломон, от Бога на-
деленный умом и добродетелью, был обманут женщи-
ной2. Самсон Силач, сильнейший из мужей, рожденный
когда-либо от грешной женщины, обрел себе погибель3.
Гектор и Ахилл, кои деяниями и рыцарскими доброде-
телями превосходили всех рыцарей древних времен,
оба были убиты, а с ними более ста тысяч, по манове-
нию руки женщины, которую Парис насильно забрал в
Грецию4. И в самое наше время не минуло еще пяти лет,
как умер Тристан, племянник короля Марка, столь пре-
1
Здесь явно смешаны два эпизода из Книги Царств. Войной на Да-
вида пошел его сын Авессалом. Он погиб, но о роли женщин в этой войне
ничего не говорится (II Цар. 15). Много позже прекрасный Адония, чет-
вертый сын Давида, стал претендовать на трон престарелого отца. Давида
успела предупредить о заговоре Вирсавия, мать Соломона, и именно его
Давид спешно велел помазать на царство. Но после смерти Давида Адония
с помощью той же Вирсавии пытался склонить Соломона дать ему в жены
прислужницу Давида, Ависагу Сунамитянку, явно замышляя дворцовый
переворот. Царь Соломон велел казнить его (III Цар. 2). (Прим. перев.).
2
Об этом см. эпизод «Корабль Соломона» в книге «Святой Грааль»
(гл. III). (Прим. перев.).
3
Ссылка на знаменитую библейскую легенду (Суд. 16:28). Самсон
открыл филистимлянке Далиле тайну своей силы, скрытой в волосах; Да-
лила усыпила Самсона и обрезала ему волосы; лишенный силы Самсон
попал в плен, но по прошествии времени сила вернулась к нему; во время
храмового праздника он обрушил храм и погиб вместе со своими врага-
ми. (Прим. перев.).
4
Судя по дошедшим до нас древнегреческим мифам, ничего насиль-
ственного в этом не было, похищение происходило по доброму согласию.
(Прим. перев.).

756
 данный Изольде Белокурой, что в жизни своей ни разу и
ничем не погрешил против нее1».
Королева только отпустила кузена Ланселота, когда
вдруг некий рыцарь по имени Авалон, желая отомстить за
старую обиду, вздумал в один из дней, когда она сидела за
трапезой рядом с мессиром Гавейном, угостить ее отрав-
ленным яблоком в надежде, что она непременно предложит
его мессиру Гавейну. Гвиневра взяла плод и передала его
другому своему соседу, Гахерису из Карахея, брату Мадора
Привратника. Едва Гахерис поднес его к губам, как упал на
травяную подстилку, сраженный внезапной смертью. Все за-
волновались, возмутились, в один голос закричали, что ко-
ролева хотела отравить Гахериса; пошли известить короля,
уже и без того настроенного против нее со дня возвращения
из дома Морганы. Напрасно Гвиневра отговаривалась неве-
дением; король ответил, что правосудие будет совершено.
Гахерису оказали величайшие почести, а на его могиле на-
чертали: Здесь покоится Гахерис Белый из Карахея, брат Ма-
дора Привратника. Королева Гвиневра извела его ядом.
Ланселот узнал о грозящей королеве опасности прежде,
чем обрел силы явиться на ее защиту. Подобно Тристану из
старинных поэм, он накануне был ранен шальной стрелой,
пущенной наудачу неведомым лучником. Но по феодальным
законам королеве была дана сорокадневная отсрочка, преж-
де чем начался суд, и он успел окрепнуть настолько, чтобы
приехать и выйти против обвинителя, Мадора Привратника.
Он победил его и вынудил признать ложность его обвине-
ния. За несколько дней до того было замечено, что к Кама-
лоту приближается роскошная ладья, в которой лежало без-
дыханное тело прекрасной девы из Эскалота. Король, мессир
Гавейн и другие рыцари вышли к этой ладье.

1
Это единственный раз, когда Тристан, Изольда и король Марк упо-
мянуты в Ланселоте. Еще это встречается в одном позднейшем продолже-
нии. По ходу романа мы часто видим упоминания имен корнуайских ко-
ролей, современников Артура, но имя Марка — никогда. (Прим. П. Париса).

757
 «Мессир Гавейн посмотрел сбоку на девицу и увидел
кошель, висящий у нее на поясе, весьма красивый и
весьма богатый; и он его открыл и вынул оттуда пись-
мо; и развернул его, и передал королю. И он узнал, что
сказано в нем: «Всем рыцарям шлет поклон девица
Эскалотская. Я приношу жалобу всем вам и извещаю
вас, что от горестной верности обрела я себе кончину,
ради самого благородного мужа на земле и самого от-
важного, какие только ведомы; но он же и презренней-
ший из всех, кого я повидала. Ибо так слезно я моли-
ла его и рыдала, чтобы он имел ко мне снисхождение.
И таково мне было на душе, что я обрела свою кончину».
Королева не могла получить лучшего доказательства
верности Ланселота; и потому она приняла своего избави-
теля с живейшими проявлениями нежности. Один лишь ко-
роль чуял, как в нем нарастает тревога, тем более что сила их
страсти никак не позволяла обоим любовникам скрыть ее от
глаз сыновей короля Лота. Однажды пятеро братьев собра-
лись на совет: Аргавейн хотел, чтобы короля известили не-
медленно; Гавейн, напротив, спорил и возмущался против
него. Вдруг они увидели, что король вышел из спальни коро-
левы и подошел спросить, о чем они пререкаются. Они от-
казались отвечать; чем более они упорствовали в молчании,
тем более настаивал король, желая знать, о чем была беседа.
Гавейн и Гарет ушли, чтобы их не вынудили говорить; оста-
лись только три брата (подобно трем предателям, которые
выдали королю Марку тайну любви Изольды и Тристана).
Артур стал заклинать их верностью к нему и их вассальными
клятвами, чтобы они ему сказали то, что он, должно быть,
уже боялся услышать.
«Коль скоро вы не хотите говорить, возразил король,
дело до того дошло, что или вы меня убьете, или я вас.
И ринулся к мечу, лежавшему на ложе, и обнажил его, и
подступил к Агравейну, и сказал, что тот умрет непре-
менно, если не скажет о том, о чем его просят. И когда

758
 тот увидел, что король так вспылил, то воскликнул: «Э,
сир! Не убивайте меня, я вам скажу. Я говорил монсеньо-
ру Гавейну и другим, что они предатели и изменники,
если терпят так долго позор и бесчестие, учиненное вам
Ланселотом. — Как же, спросил он, Ланселот учинил мне
бесчестие? Скажите мне. — Сир, он вас обесчестил через
вашу жену, с которой спознался телесно, мы это знаем».
Король побледнел и долго хранил молчание; потом он
согласился на то, чтобы попытаться застигнуть виновных,
лишив их всякой возможности защищаться. Назавтра он
объявил, что надолго уезжает на охоту, и не пригласил Лан-
селота ехать с ним. Тот уже заметил перемену в обхождении
с ним короля; и его кузен Богор советовал ему быть насторо-
же более чем когда-либо.
«Эх, Боже мой! сказал Ланселот, кто принес такие ново-
сти моему сеньору? — Сир, ответил Богор, если это был
рыцарь, то Агравейн, а если женщина, то Моргана; ведь
никто иной, кроме этих двоих, не посмел бы так сказать».
Едва Артур уехал, как королева послала за Ланселотом,
чтобы он пришел побеседовать с нею. Вопреки советам Бо-
гора, он поспешил на свидание. Он прошел через потайную
дверцу сада, куда выходила спальня королевы, но поза-
ботился, по крайней мере, взять с собою меч. Агравейн же
устроил слежку с нескольких сторон. Из окна, обращенного
к изгороди, он видел, как Ланселот проник в сад и вошел в
башню.
— Вы видели это не хуже меня, — сказал он рыцарям, ко-
торых созвал, — теперь наше дело — помешать ему скрыться
от нас.
Они добрались до спальни королевы; дверь была запер-
та; они попытались ее взломать; Ланселот встал, взял свои
одежды и меч и крикнул им:
«А! рыцари негодные, неудачники и трусы! Погодите: я
вам открою и погляжу, кто сунется сюда».

759
 Он и в самом деле открыл и снес голову первому, кто
посмел переступить порог. Он поспешил снять с него шлем
и кольчугу, облачился в них, и с этой минуты ему не стоило
труда преодолеть заслон из рыцарей Агравейна; никто даже
думать не смел заградить ему дорогу. Он догнал Богора; но
поскольку предвидел, что скоро им придется выдержать во-
йну против короля Артура, то решил податься обратно в Гал-
лию, когда избавит королеву от казни, угрожающей ей.
Артур по возвращении с охоты узнал о том, что случи-
лось; он велел схватить и судить королеву; ее приговорили к
сожжению,
«ибо не должно иначе умирать королеве, коя совершила
измену, поскольку она венчана и помазана».
Агравейну, Гахерису, Гарету и четырем сотням латни-
ков было поручено препроводить ее на казнь; но Ланселот с
тридцатью двумя рыцарями из своей родни напал на конвой.
Первой жертвой становится Агравейн; затем его брат Гахе-
рис; отважный Гарет гибнет лишь под двойным натиском
Гектора и Ланселота. Остальной конвой было нетрудно об-
ратить в бегство, а королеву снова вручить ее возлюбленно-
му и отвезти в полной сохранности в Оплот Радости.
Здесь для знаменитого Скорбного Оплота, а позже Опло-
та Радости, указано «близ города Лампрестена». Но далее,
когда король Артур спрашивает своих рыцарей, следует ли
требовать мести Ланселоту за гибель трех сыновей Лота и
похищение королевы, Мадор Привратник говорит, что за-
мок Оплот Радости находится за морем; еще немного да-
лее — «его огибает река Хамбер». Эти указания, еще довольно
смутные, ускользнули от автора первой части Ланселота.
Вскоре король появился у Оплота Радости с огромным
войском. Напрасно Ланселот посылал к нему девицу-по-
средницу сказать, что он готов склониться перед мнением
или судом его баронов, что у него никогда не было мысли
задеть честь короля, и что если он и убил братьев мессира
Гавейна, то лишь защищая собственную жизнь; король не

760
желал ничего слушать и начал планомерную осаду. Последо-
вали два дня жестоких сражений, где состязались в доблести
Ланселот, Артур и мессир Гавейн. Король даже нанес Лансе-
лоту удар, достаточно сильный, чтобы заставить его пошат-
нуться, но Гектор пришел ему на помощь:
«ибо он опасался, как бы Ланселоту не нанесли увечья.
И он пустился вскачь и нанес королю столь могучий удар
мечом, что король был им вконец оглушен, так что не
ведал, ночь сейчас или день. А Гектор, зная доподлинно,
что это король, ударил его в другой раз так жестоко, что
король упал наземь перед Ланселотом. И когда Гектор
увидел, что он на земле, то сказал Ланселоту: Сир, отру-
бите ему голову, и ваша война завершится. — Э, Гектор,
ответил Ланселот, что вы такое говорите? Не дай мне Бог
причинить ему зло, ведь он мне делал добро и оказы-
вал честь множество раз; ради этого ему не будет зла от
меня; и не вздумайте чинить ему зло, пока я здесь: ибо
я защищу его и от вас, и от любого другого. И когда Лан-
селот сам усадил короля в седло, и они вышли из боя, ко-
торый был весьма велик и весьма долго длился, король
вернулся к своему войску и сказал во всеуслышание: «Вы
видели, что Ланселот нынче сделал для меня? Клянусь
честью, он превзошел добронравием и любезностью
всех рыцарей, о каких я когда-либо слышал. И я бы же-
лал, чтобы война эта вовсе никогда не начиналась».
Но Гавейн настаивал на том, чтобы отомстить за смерть
своего брата Гарета.
На фоне этих событий Папа Римский, узнав, что король
Артур намерен дать развод своей супруге, «когда ее не за-
стали заведомо за преступлением», указал прелатам Острова
Бретань наложить на эту страну интердикт и отлучить ко-
роля от церкви, если он не призовет королеву обратно. Ко-
роль, который не переставал любить Гвиневру, несмотря на
справедливые поводы для упреков, предложил принять ее
обратно, как будто никогда и не сомневался в ее верности;

761
но примирение не должно распространяться на Ланселота.
И вот королеву доставил к королю епископ Рочестерский, а
Ланселоту передали, чтобы он искал на морском побережье
судно, которое позволит ему переправиться в Галлию со все-
ми, кто пожелает с ним уехать. Прежде чем проститься с ко-
ролевой навсегда, он сказал:
«Госпожа, нынче тот день, когда вы покинете меня, а
мне надлежит покинуть этот край; не ведаю, увижу ли
вас когда-нибудь. Взгляните на кольцо, некогда вами
мне подаренное; я сохранил его по сию пору из любви
к вам. И вот я вас прошу носить его отныне и впредь из
любви ко мне, пока вы живы, а я буду носить то, что на
пальце у вас. И она отдала его с охотой».
Артур, будучи во всем этом образцом или, скорее, под-
ражателем короля Марка Корнуайского, был бы рад вернуть
Ланселоту свое благоволение; но Гавейну надо было ото-
мстить за своих братьев, и ничто не могло его отвратить от
того, что он почитал своим первейшим долгом.
«Будьте уверены (сказал он Ланселоту), что войны вам
не миновать, и продлится эта война, пока мой брат Га-
рет, коего вы злодейски убили, не будет отомщен вашим
собственным телом; и я не променяю целый мир на то,
чтобы лишить вас жизни и головы».
Услышав эти речи, Богор встал на защиту чести Лансе-
лота; он предложил сразиться с мессиром Гавейном. Залоги
были внесены с обеих сторон, но Артур не дал согласия на
поединок.
«Несомненно, мессир Гавейн (сказал в свой черед Лансе-
лот), хотя вы нынче и жаждете нас погубить, не пристало
вам этого делать, если помните о том, как я вас некогда
вызволил из Скорбной темницы Брандуса, и тот день,
когда я вас вывел из темницы великана Карадока, коего
я убил. — Ланселот, Ланселот! воскликнул мессир Гавейн,
ни разу вы мне не делали добро без того, чтобы весьма

762
 дорого его продать, когда вы так злостно лишили меня
тех, кого я любил более всего; и этим я опозорен и уни-
жен; и потому не может быть мира между мною и вами».
Прежде чем отплыть за море, Ланселот повесил свой
щит в церкви Св. Стефана в Камалоте, «дабы те, кто отныне
его увидит, вспоминали чудеса, совершенные мною в этой зем-
ле». И он отдал замок Оплот Радости во владение одному из
лучших своих рыцарей.
Мы подходим к развязке. Едва Ланселот возвратился в
Галлию, как король Артур, побуждаемый советами Гавейна,
оставляет королеву на попечение своему вероломному пле-
мяннику Мордреду, пристает к берегам Галлии и начинает
жестокую войну против Ланселота. В то время как он стоит
лагерем у Ганна, Мордред сочиняет подложные письма, гла-
сящие, что король Артур, смертельно раненный Ланселотом,
назначил его перед смертью своим преемником, указав Гви-
невре сочетаться с ним вторым браком. Королева сопротив-
ляется; она посылает к Ланселоту гонца, который бы при-
звал его к ней на помощь. В ожидании его она запирается в
Лондонской башне, где ее рыцари выдерживают долгую оса-
ду Мордреда. Тем временем Гавейн послал вызов Ланселоту,
который тщетно пытался унять его вражду. Король же боялся
за своего дорогого племянника, видя, как тот провоцирует
Ланселота, чью беспримерную доблесть он хорошо знал. В
последней беседе, когда Гавейн предложил закончить войну
этим междоусобным поединком, Ланселот изъявил готов-
ность принести вассальную клятву королю на все, что ему и
Гектору принадлежало в Галлии;
«и я сделаю более того, ибо поклянусь на святых, что
уйду из Ганнской земли завтра в Первом часу, босой и в
рубище, сроком на десять лет. И если я за это время умру,
я прощу вам мою смерть и улажу так, что вы будете чи-
сты перед всей моей родней. А если по истечении деся-
ти лет я вернусь, я хочу быть заодно с королем и с вами,
так же, как был когда-то; и я вам поклянусь на святых,

763
 что никак не по своей воле я убил вашего брата Гарета, и
что мне это было более в тягость, чем в радость».
Но Гавейн не желал ничего слышать, и поединок состо-
ялся. После долгой рукопашной Ланселоту удалось нанести
смертельный удар противнику, и тот, тяжело раненый, был
уже не в силах защищаться. Он не хотел этого и удалился, не
довершив свою победу.
С превеликим трудом мессира Гавейна увезли, и зна-
хари, похлопотав над ним шесть недель, еще не вполне из-
лечили его, когда королю донесли, что из Рима надвигается
неисчислимое войско, собранное императором, чтобы взы-
скать с Бретонцев дань, которую они всегда отказывались
платить. В великой и решающей битве, в которой Ланселот
никак не участвовал, Гавейн, несмотря на свою глубокую
рану, убил двух племянников императора; а тот, со своей
стороны, сразил доброго сенешаля Кэя, и король Артур в от-
местку за своего молочного брата снес императору голову.
Этот славный удар привел к полному разгрому Римлян. Ар-
тур уже намерен был воцариться в Ганне, когда весть об из-
мене Мордреда вынудила его поторопиться с возвращением
в Великую Бретань.
Королева ожидала его прибытия с величайшей трево-
гой. Если он покарает Мордреда, он едва ли поверит в ее не-
виновность, он заподозрит, что она могла уступить притяза-
ниям узурпатора; если же король будет разбит, ей придется
выйти замуж за ненавистного Мордреда. Чтобы избегнуть
этой двойной опасности, она укрылась в одном аббатстве;
но аббатиса не решалась принять ее в число своих монахинь,
боясь гнева короля Артура или короля Мордреда1.
Гавейн умер от последствий раны, нанесенной ему Лан-
селотом. Он пожелал, чтобы его похоронили в одной гроб-
нице с Гаретом, с такой надписью: «Здесь покоится Гавейн,

Уход Гвиневры в аббатство дал великому поэту Теннисону сюжет

1

лучшей из его прекрасных Идиллий. (Прим. П. Париса).

764
коего убил Ланселот, нанеся Гавейну обиду». Перед смертью
он указал, чтобы Ланселота просили посетить его могилу.
В великой и решающей битве у Салебьера (Солсбери)
погибают Галегантен, Ивейн Уэльский, Сагремор и послед-
ние соратники по Круглому Столу. Мордред, повергнув на-
земь смертельно раненного короля, первым испускает дух.
В живых остались только Лукан-бутельер и Грифлет, сын
До. Артур, найдя в себе силы подняться, хочет уйти прочь
с роковой равнины. Ему удалось добраться до Черного аб-
батства; там в порыве отчаяния он прижал Лукана к груди
с такой силой, что раздавил ему грудь, и тот рухнул безды-
ханный1. Грифлет еще провожает своего короля до берега
моря. Но Артур, не сочтя его достойным носить после себя
славный меч Эскалибур, приказывает пойти и бросить его в
ближайшее озеро. По дороге Грифлет раздумывает, как жаль
потерять такой чудесный клинок, и решает подменить его
своим, а Эскалибур положить под дерево. Он возвращается
и говорит королю, что сделал все, как он пожелал.
— Но не видел ли ты, — спрашивает Артур, — некоего
движения в волнах, чего-то нового?
— Нет, — ответил Грифлет.
— Так ты не сделал того, что я тебе приказал? Вернись и
на сей раз брось в озеро мой славный меч: после меня никто
не должен им владеть.
Грифлет и во второй раз не может решиться выполнить
полученный приказ; и когда он возвращается доложить ко-
ролю, что меч теперь на дне озера, король спрашивает:
— Не видел ли ты чего-то нового на глади озера?
— Нет, сир король, я ничего не видел.
1
Эта смерть Лукана почти очевидно является воспоминанием о
смерти Лихаса, задушенного Геркулесом: Quem corripit Alcides, et terque
quaterque rotatum — mittit in Euboicas tormento fortius undas
[…но схватил его тут же
Гневный Алкид и сильней, чем баллистой, и три и четыре
Раза крутил над собой и забросил в Эвбейские воды (лат.)
(Пер. С. В. Шервинского)].
(Овидий, Метаморфозы, 1, IX, стих 217). (Прим. П. Париса).

765
 — Тогда ты не исполнил мою волю. Неверный и лживый
вассал! Ты меня обманул. Возвращайся и думай о том, чтобы
заслужить себе прощение.
Когда Грифлет вернулся, он сказал:
— Сир, как только я забросил в озеро этот славный меч,
я увидел, как из толщи воды поднялась ладонь, потом вся
рука, и она трижды взмахнула Эскалибуром, прежде чем по-
грузиться обратно вместе с ним и уже не показываться.
— Хорошо. Теперь проводи меня на берег.
И когда он туда подошел, он велел Грифлету оставить
его одного. Грифлет медлил уходить и непрестанно огляды-
вался: вскоре он увидел, как причалило судно, откуда сошли
несколько прекрасных дам, одетых в белое, во главе с Мор-
ганой, сестрой Артура. Они окружили короля, ослабшего до
крайности, и перенесли его в свой челн; затем по знаку феи
судно быстро удалилось, и Грифлет потерял его из виду.
Он с грустью вернулся в Черное аббатство, где и закон-
чил свои дни, успев увидеть, как феи пришли обустроить
там гробницы Лукана и короля Артура1. Как только Ланселот
узнал о роковой гибели Артура и о коронации сына Мордреда,
он переплыл из Галлии обратно в Великую Бретань. Первым
делом он осведомился о королеве: она почила, перед этим
заслужив раскаянием отпущение своих прежних грехов.
Вслед за этим Ланселот дает бой двум сыновьям Мордреда.
Старший, Мелиан, убивает Лионеля, за которого мстит Бо-
гор. После смерти сыновей узурпатора Ланселот удаляется в
старинную обитель, где находит Блиобериса и архиеписко-
па Кентерберийского и где к нему присоединяются Гектор
Болотный и Богор. Все они принимают монашеский сан и в
святости оканчивают жизнь, дотоле посвященную мирской
суете. Ланселот перед смертью пожелал, чтобы его тело пе-
ренесли в Оплот Радости и похоронили рядом с Галеотом.

1
Причина этой последней подробности довольно очевидна: надо
было обосновать мнимое открытие гробниц Артура и Гавейна, сделанное
в 1189 году в аббатстве Гластонбери. (Прим. П. Париса).

766
 «Здесь завершает мэтр Мап историю Ланселота; и изла-
гает свою книгу с такою полнотой, что после него никто
не смог бы о том рассказать, не солгав». (Рук. 123).

IV
Теперь, прежде чем расстаться с моими столь редкими чита-
телями, я попросил бы у них позволения представить новые
соображения (возможно, последние) об исходном порядке
следования наших Романов Круглого Стола. Сколько раз эти
романы приводили мне на ум второй терцет Божественной
комедии:
Ahi! Quanto a dir qual era cosa dura,
Questa selva selvaggia ed aspra e forte
Chen el pensier rinnuova la paura…
[Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
(пер. М. Лозинского)]
В самом деле, вот уже немало времени я прилагаю ве-
личайшие усилия, чтобы не заблудиться в этом лесу, не то
чтобы непроходимом, но, по крайней мере, доныне не прой-
денном.
Я углубился туда впервые в 1836 году1 и с самого начала
признал приоритет больших романов в прозе перед поэма-
ми Кретьена де Труа. Я даже продвинулся немного далее и
пока еще неуверенным шагом подступил к хронологическо-
му порядку их сочинения. Я набросал его так:
Святой Грааль,
Мерлин,
Артур,
Ланселот,
Поиски Грааля,
1
Les Manuscrits françois, leur histoire, etc., тт. I и II. (Прим. П. Париса).

767
 Тристан.
Тридцать лет спустя, в 1868 году, я имел смелость зая-
вить1, что Робер де Борон, или Боррон2, который, как счи-
талось, совместно с Готье Мапом сочинил Святой Грааль,
Ланселота, Поиски Грааля и Смерть Артура, скорее всего,
никогда не был знаком с Готье Мапом и написал только поэ-
му Иосиф Аримафейский.
Затем, в 1872 году, на основании одного отрывка из хро-
ники Сенона, составленной в последние годы двенадцатого
века Ришером, монахом этого аббатства, я пояснил3, как Ро-
бер де Борон мог сочинить свою поэму недалеко от Муайен-
мутье, где покоилось тело богоугодного евангельского деку-
риона, прежде чем его перевезли в английский монастырь
Гластонбери.
Но этого было мало: оставались еще большие пробе-
лы в истории написания этого знаменитого цикла об Арту-
ре или о Круглом Столе, и ныне я намерен довершить то, что
без особой скромности назову своими открытиями. Это, по
существу, последняя возможность исправить неточности и
ошибки, которых я не избежал в ходе этих изысканий. Может
быть, по причине моей доброй воли, я заслужу снисхождение
у критики: ведь, в конце концов, каждый из этих первых ро-
манов был начат писателями, которые предоставили другим
усовершенствовать их по своему желанию; все они подверг-
лись многочисленным переделкам и вставкам, призванным
скрыть их истинную природу; и потому задача не заблудить-
ся среди стольких заросших тропинок была не из легких.

Романы Круглого Стола, Введение. (Прим. П. Париса).

1

В этом Введении (стр. 15—102) подробно изложены многие тезисы,

которые развиваются здесь. Мы адресуем к нему внимательного читателя,
желающего понять и проследить эволюцию мысли Париса. (Прим. перев.).
В рукописях даются эти два способа написания фамилии Робера;
2

как это прекрасно продемонстрировал M. Hucher (Saint-Graal, ou Joseph

d’Arimathie, le Mans, 1875, p. 44). (Прим. П. Париса).
3
De l’origine et des developpements des romans de la Table ronde, в сб. Ro-
mania, т. I. (Прим. П. Париса).

768
 Для начала разделим наши романы на две категории.
Одни из них — чистое воплощение феодального и рыцар-
ского духа. Другие — выражение мистических и фанатич-
но-религиозных чувств, в противоположность светскому
характеру первых. Я усматриваю этот мистицизм в книгах
Святой Грааль и Поиски Грааля; и далее в последней части
Ланселота1.
Я назову романы первой категории светскими. Всего их
семь: Мерлин; продолжение Мерлина, т. е. Король Артур; Га-
вейн и Персеваль; Ланселот Озерный; Смерть Артура; Три-
стан.
Двое из авторов сообщили нам свои подлинные имена:
Робер де Борон изложил в стихах Иосифа Аримафейского и
Мерлина. Вальтеру, или Готье, Мапу мы обязаны Граалем, По-
исками Грааля и последними частями Ланселота.
Робер де Борон служил у графа де Монбельяра, в Вогезах:
Борон — это деревня неподалеку от аббатства Муайенмутье.
Возможно, до Робера доходили смутные слухи о латинской
книге Грааль, хранимой в Великой Бретани, и это подвигло
его записать французскими стихами вогезскую легенду о
набожном евангельском декурионе.
Что же касается Мерлина, он нашел материалы для него
в двух книгах Гальфрида Монмутского, в то время широко
известных: История Бриттов и Жизнь Мерлина. К повество-
ваниям Гальфрида он не добавил ничего, кроме превосход-
ного начала с советом демонов, к которому он нас уже под-
готовил первыми стихами Иосифа Аримафейского.
Я говорил и, как мне кажется, доказал, вопреки ощуще-
нию моего ученого друга г-на Юшера, что Робер де Борон
написал в стихах Иосифа и Мерлина. Наши старинные труве-

1
Здесь я оставляю в стороне первую поэму Робера де Борона, Иоси-
фа Аримафейского: это простой пересказ благочестивой местной легенды.
Там не найти того систематического замысла, который породил Святой
Грааль. Тем более я не учитываю Бретонца и Гирона. Далее будет видно,
почему. (Прим. П. Париса).

769
ры, как известно, долго колебались, прежде чем начать сочи-
нять в прозе, если дело не шло о религиозных сюжетах. Но,
однажды положив начало светской прозе книгами о Семи
Мудрецах и о Круглом Столе, они нашли в ней достаточно
преимуществ, чтобы оказаться к ней столь же расположены,
как и к поэтической форме. Как раз к середине двенадцатого
века, видимо, и относится этот первый взлет французской
прозы: тогда стали меньше слушать и больше читать. Что же
до первой поэмы Робера де Борона, я полагаю, что он по-
святил ее Готье де Монбельяру задолго до того, как создал
ее вторую версию, которая одна только и дошла до нас, и то
в единственной неполной рукописи. Робер де Борон присо-
вокупил к ней поэму о Мерлине; и он позаботился нас из-
вестить, что лишь потому взялся за этот сюжет, что не смог
прочитать книгу о Граале, написанную со времени заверше-
ния его первой поэмы. «Когда, — говорит он, — я впервые
представил историю Иосифа Аримафейского Готье де Монбе-
лиару, моему сеньору, она не была еще написана ни одним
смертным. С тех пор ученые мужи явили свету книгу о Гра-
але, кою мне надобно было прочесть, чтобы изъяснить, что
стало с Аленом, Петром, Броном и Моисеем1. В ожидании,
когда мне дано будет узреть эту книгу, я поведаю вам исто-
рию Мерлина».
Эти две поэмы, Иосифа и Мерлина, не замедлили пере-
ложить в прозу: в этой второй форме множились копии, не
избежав кое-каких подтасовок от пересказчика; например,
истолкование Долины Аварона, где должен обосноваться
Петр, как Великой Бретани; обещание в дальнейшем рас-
сказа о британских династиях, «книги об Иосифе, облеченном
властью с соизволения святой Церкви».
До сих пор найдены лишь пятьсот первых стихов Мер-
лина; но надо полагать, что повествование не шло дальше
коронации Артура. Большинство рукописей или останав-
ливаются на этом, или оставляют более-менее широкий
В самом деле, продолжение истории этих четырех персонажей
1

можно найти в Святом Граале Готье Мапа. (Прим. П. Париса).

770
промежуток после этих слов: «Так был Артур избран и долго
держал королевство в мире»1. Впрочем, новые черты пове-
ствований, уже ничем не обязанных Гальфриду Монмутско-
му, и множество явных противоречий с предшествующими
легко позволяют признать творение нового автора. Вот по-
чему продолжению, выбранному мною, я присвоил отдель-
ный заголовок, Книга о короле Артуре, подсказанный мне
одним старинным текстом.
Итак, с этого начинается работа продолжателей поэмы
Борона. Начиная от первой военной кампании Артура и до
его решения послать Лота и четверых его сыновей к союз-
ным королям, существует всего одна версия. Но с этого места
роман развивается тремя разными путями: это подразуме-
вает столько же различных версий. Одна из них смыкается
своей последней главой с первой главой Ланселота: вот по-
чему я счел нужным выбрать ее.
Из двух других продолжений первое сосредоточено
на крупных столкновениях Сенов и Бретонцев, на боевых
и амурных подвигах Гавейна. В нем подробно излагает-
ся любопытный эпизод про Страхолюдное обличье, новое
воплощение античной Медузы, которое рыцарь-победи-
тель, отвернувшись, бросает в залив Саталию2. Оно смакует
скандальную хронику и довольно долго распространяется о
любовных отношениях юного армориканца Госангоса Лам-
бальского с королевой Гвиневрой. Возможно, именно такого
рода нескромность и заставила исключить его из корпуса че-
тырех романов, самым известным из которых был Ланселот.
Второе продолжение впервые вводит во французский
текст фигуру Персеваля, внука Брона и Энигеи, сестры Иоси-
фа Аримафейского. Как и два предыдущих хранителя Свято-
го Грааля, Иосиф Аримафейский и Брон, Персеваль происхо-

1
Заключительные слова прозаической версии «Мерлина» (стр. 348).
(Прим. перев.).
2
В книге «Король Артур» (стр. 412) есть завязка этого эпизода, но за-
лив называется Септания. (Прим. перев.).

771
дит прямиком из поэмы Робера, приведенной в согласие с
легендой о Гластонбери1.
Здесь мы видим, что Грааль должен перейти из рук Ио-
сифа к Брону, Богатому Рыболову2, а из рук Брона к его вну-
ку. Так что, вопреки хронологии, Персеваль и есть этот внук.
Этому продолжению Мерлина несколько раз присва-
ивали имя Персеваля; и Кретьен де Труа взял его за основу
знаменитой поэмы такого же названия, которую смерть не
позволила ему завершить.
Итак, Иосиф Аримафейский и Мерлин, пересказанные
прозой, и Гавейн, Артур и Персеваль, изначально прозой на-
писанные, составляют то, что я называю исходным циклом
Круглого Стола. Это совместный труд, над которым порабо-
тали многие. Он достаточно выверен, начиная с передачи
Грааля в руки Иосифа и до возвращения Грааля на небеса.
Артур и Мерлин показаны с рождения и прослежены до сво-
его окончательного исчезновения: Мерлин пропадает в ле-
сах, Артур причаливает к острову Авалону, обители фей.

В то самое время, когда продолжатели Мерлина прото-

ряли таким образом свою стезю, два других великих рома-
на, Ланселот и Тристан, произвели то, что мы назвали бы
громкой сенсацией. Они не обнаруживали никаких связей с
поэмами Робера и прозой его продолжателей; это была пе-
реработка старинных бретонских лэ, удачно пригнанных по
некоему тематическому единству. И именно для нужд этого
условного единства поэтическое сказание о Тристане в виде
романа в прозе было присоединено ко второму циклу Арту-
ра. Мы упоминаем здесь об этом только для сведения.

1
Является ли Персеваль Передуром из триад и так ли эти триады ста-
ры, как им приписывают, я не утверждаю и не оспариваю. Достаточно
установить, что валлийская легенда о Персевале древнее легенды о Гала-
хаде, вышедшей во всеоружии из головы Г. Мапа. (Прим. П. Париса).
А не первому из Королей-Рыболовов, как в опусе Готье Мапа. (Прим.
2

П. Париса).

772
 Но весьма досадно, что Ланселота и Тристана, давших
такой громадный толчок литературному воображению ны-
нешних времен, продолжили и дополнили вставками два
автора, которые ничуть не старались соблюсти их истин-
ный дух. Весь ли Ланселот был творением Готье Мапа, как
полагали переписчики тринадцатого века? Если бы мож-
но было верить тем свидетельствам, которые нас так часто
обманывали, пришлось бы признать, по крайней мере, что
Мап начал Ланселота задолго до того, как предугадал, чем
его закончит. Это действительно самый светский из наших
романов, до того момента, когда он становится самым ми-
стическим из них. Впрочем, такая перемена стиля была бы
не особо удивительна в мэтре или мессире Готье Мапе; в че-
ловеке большой учености и самого прихотливого воображе-
ния; в хитроумном, жизнерадостном, легком законодателе
мод своего времени. В его любопытной старческой книге, de
Nugis curialium1, бесспорно, найдется немало рассказов, ко-
торыми он мог бы поначалу обогатить Ланселота.
Но ведь точно так же, как ему ошибочно приписывали
все сатирические и шуточные вирши, ходившие в его время,
ему как самому плодовитому могли присвоить целиком и
роман Ланселот, от которого он на самом деле создал лишь
последнюю часть.
Эта великая книга была опубликована раньше Триста-
на; и никто, по крайней мере, не додумался приписать честь
создания Тристана Готье Мапу. Сам автор подписался в нем
именем Люса, владельца замка Гаст, близ Солсбери. Но все
склоняет нас к тому, что он воспользовался псевдонимом.
Ни на одной карте, ни в одной поземельной книге, ни в од-
ном старинном тексте вы не найдете ни малейших следов
этого замка Гаст или Гант и этого шателена Люса. Как бы то
ни было, автор Тристана мог знать понаслышке, а мог даже
и видеть знаменитую Liber Gradalis, хранимую в церкви

1
Мап В. Забавы придворных. — М.: Наука, 2020, 423 с. (Прим. перев.).

773
Солсбери1. Именно ему принадлежит первое упоминание о
ней, и мы можем ему верить, когда он говорит, что никто до
него не помышлял извлечь ее на свет Божий. Но на самом
деле, если он когда-либо открывал этот объемистый том, он
закрыл его очень скоро, ограничившись тем, что взял отту-
да первый пункт из мифического списка предков Тристана.
Уже с оборота первого листа он начинает череду сказаний,
которые явно не имели ничего общего с Liber Gradalis. Так
что у него хватало причин не обнаруживать истинного авто-
ра стольких еле прикрытых измышлений. Но сказав, что до
него никто не имел доступа к латинскому Граалю, он доста-
точно обосновал приоритет Тристана перед Святым Граа-
лем Готье Мапа.
С другой стороны, поскольку в Ланселоте мы не нахо-
дим никаких намеков на эпизоды и на персонажей Триста-
на; и поскольку в Тристане постоянно говорится о Лансело-
те, Галеоте, Гвиневре и Оплоте Радости, нельзя усомниться в
том, что Ланселот предшествовал Тристану. Этот последний
многое взял из старинных поэтических сказаний, от кото-
рых до нас дошло слишком мало фрагментов; в нем можно
встретить также сильное влияние мифологических сюжетов.
Так, женитьба Аполлона Дерзновенного2, загадки лесного
великана, выплата дани юными девами, которую требует
король Ирландии3, лошадиные уши короля Марка4 и смерть

Об этой «Книге Грааль» Парис подробно говорит во Введении (стр.

1

99–102). (Прим. перев.).

2
Этот эпизод «Романа о Тристане» не опубликован на русском языке.
Аполлон — сын Садора, племянника Иосифа Аримафейского. Он вырос,
не зная своих родителей, и по стечению обстоятельств убил своего отца и
женился на матери. (Прим. перев.).
Эти детали также отсутствуют в русском переводе. В старонорвеж-
3

ской версии легенды под названием «Сага Тристрама и Исонды», опубли-

кованной в сборнике «Легенда о Тристане и Изольде» (серия «Литератур-
ные памятники), вместо юных дев упомянуты 60 юношей. (Прим. перев.).
4
Эту деталь русскоязычный читатель может найти в стихотворном
«Романе о Тристане» Беруля. А. Д. Михайлов указывает, что здесь этот
древний атрибут — «качество обманутого мужа», аналог более привычных

774
Тристана многим обязаны Фиванскому сфинксу, браку Эди-
па, битве с Минотавром, смерти афинского царя Эгея и осли-
ным ушам царя Мидаса.
Полвека спустя другой романист, тоже под псевдони-
мом, подправил этот прекрасный роман о Тристане под тем
предлогом, что мессир Люс из Гаста собрал не всю жатву из
латинской книги о Граале. Он примешал угодные ему коло-
сья к тексту первого автора, как если бы это произведение
было чем-то вроде гибкой сети, которую он мог растягивать
по своему желанию. Правда, в высокопарном эксплиците он
соизволил нам поведать, что зовут его Эли де Борон, он ры-
царь, друг и кровный родственник Робера де Борона; пото-
мок знатного рода славных паладинов де Барров, бывших во
все времена командорами и владетелями Утра в Романии,
ныне называемой Францией. Еще он добавил (несомненно,
после смерти короля, выразителем мнения которого он себя
считал), что, идя навстречу пожеланиям этого государя, он
назовет роман о Тристане, переделанный таким образом,
книгой о Бретонце.
Не есть ли все это очевидная химера; и как такой по
праву уважаемый археолог, как г-н Юшер, мог в этом об-
мануться? Где нам искать, спрашиваем мы его, город Утр в
Романии или Ромее1? Возможно, отвечает он, это древняя
Ортозия близ Триполи. Но графство Триполи находится в
Палестине, а не в Романии; но Романия никогда не называ-
лась Францией. Допустим все же, что Греческая империя2 на
какое-то время обрела это имя; очевидно, это должно было
случиться во время правления крестоносцев, т. е. начиная с

для нас рогов. Карлик Фросин разгласил эту тайну короля Марка лесному
боярышнику (а не речному тростнику), но к тому же еще троим придвор-
ным, за что и был казнен. (Прим. перев.).
1
Романия — совокупность всех стран, говорящих на романских язы-
ках. Ромея — Византия. (Прим. перев.).
2
Вероятно, Парис имеет в виду ту же Византию, которая после взя-
тия крестоносцами Константинополя (1204 г.) распалась на несколько ча-
стей. (Прим. перев.).

775
1201 года. Но ведь прошло уже одиннадцать лет, как умер
король Генрих II, которому, по мнению г-на Юшера, был по-
священ Бретонец. Далее, что означают эти слова: во все вре-
мена командоры и владетели Утра? — Они означают, отвеча-
ет он, что паладины де Барры были в Утре потомственными
командорами со времен тамплиеров!.. Между прочим, слова
паладин даже нет в нашем старофранцузском языке; и я не
вижу в эту эпоху никого, кроме графа Шампанского, кто по-
лучил бы право именоваться граф-палатин. Так что согла-
симся на том, что анонимный продолжатель Тристана хотел
здесь всего-навсего подшутить над доверчивостью самых
наивных из своих старинных читателей.
Он повторил скверные шутки того же рода в конце вто-
рого сочинения, вышедшего под названием Гирон Учтивый,
которое он предпочел именовать Паламедом, опять же по
просьбе своего короля Генриха. Он мог бы точно так же на-
звать его Мелиадусом, Фарамондом, Аморалом Уэльским,
Рыцарем Худой Одежкой или Фебом; потому что это нагро-
мождение, хотя и довольно забавное, рассказов, поданных
без порядка, без связи, где в равной степени уделено внима-
ние каждому из персонажей.
Слава этих двух книг, Ланселота и Тристана, была по-
всеместной, и авторы амурных стихов не переставали срав-
нивать свой любовный пыл с пылом возлюбленных бело-
курой Изольды и прекрасной королевы Гвиневры; первый
цикл романов Круглого Стола, приросший этими двумя
великими творениями, казалось, был завершен, когда мэтр
Готье Мап взялся переделать Иосифа Робера де Борона и в
тени общепризнанного имени Робера дописать все, что мог-
ло послужить новому тезису, который он намерен был защи-
щать. Вот каков был этот тезис:
Отнюдь не папа Элевтерий во втором веке обратил Бре-
тонцев через своих миссионеров; всеми благами христиан-
ства Бретонцы обязаны родичу Иосифа Аримафейского по
имени Петр.

776
 Первым епископом, рукоположенным самим Иисусом
Христом, был Иосиф, сын благочестивого декуриона Иосифа
Аримафейского; и от него происходят все бретонские иерар-
хи. Если истина до сих пор была неизвестна, то лишь потому,
что не могли прочесть книгу Грааль, написанную собствен-
норучно Иисусом Христом.
Что же касается сосуда для причастия, называемого
Грааль, Господь наш соизволил передать его Иосифу Арима-
фейскому, как говорил Р. де Борон; но он тут же перешел на
хранение от Иосифа к Иосифу-сыну; а от того Иосифа к быв-
шему королю Сарраса Мордрену, Увечному. Мордрен должен
был перед смертью передать его Галахаду, сыну Ланселота и
дочери последнего Короля-Рыболова.
И вот мы уже изрядно удалились от легенды из Муай-
енмутье. На этих Королей-Рыболовов, наследующих Брону,
единственному Богатому Рыболову у Робера де Борона, уже
не возложена миссия хранения Святого Грааля; они только
продолжают род Иосифа Аримафейского в миру. А что каса-
ется последнего хранителя Грааля, он все-таки должен быть
из того же рода и притом самым отважным, самым разум-
ным и самым целомудренным из людей. Ланселот Озерный
в том виде, в каком он выведен в нашем романе, закончен-
ный образец всех земных совершенств, был призван обре-
сти и хранить Грааль; он даже получил при крещении судь-
боносное имя Галахад; но за то, что он не уберег добродетель
целомудрия, он обречен был потерпеть неудачу в своем при-
звании и уже не вполне годился для той стези, которую Небо
вначале избрало для него.
Но как при живом Ланселоте найти рыцаря, более от-
важного и непобедимого, ведущего род, как и он, от Иосифа
Аримафейского, и более невинного, чем он? Затруднение
было немалое. Чтобы преодолеть его, нужно было прибег-
нуть к уловке сомнительного свойства. Под воздействием
зелья Ланселот, которого ни за что не подвигли бы нарушить
верность Гвиневре, оказывается в постели дочери Пеля, Ко-
роля-Рыболова. От этой мимолетной связи рождается дитя,

777
которое перенимает имя Галахад, данное вначале его отцу.
Став образцом для всех рыцарей, земных и небесных, Гала-
хад обретает право найти Святой Грааль и стать его послед-
ним хранителем.
Такова концепция, которую Готье Мап создал, утвердил
и развил с необычайным мастерством. Потому что именно
Мап, в этом я не сомневаюсь, значительно позже выхода в
свет Мерлина и Ланселота внедрил, так сказать, свой Грааль
между ними, чтобы создать из этого свод богословско-мир-
ской доктрины. Причем Святой Грааль становился к нему
введением, а Поиски Грааля развязкой: все вместе довольно
ловко приспособлено к последним частям Ланселота и даже,
благодаря кое-где расставленным фразам, к Мерлину. Святой
Грааль, открывающий большой цикл романов, как если бы
он был написан первым, до сей поры вводил в заблуждение
критику; непонятно было, как объяснить такое богословское
начало и завершение откровенно светских книг о Мерлине,
Артуре и Ланселоте; отсюда неизменно бесплодные попытки
оправдать столь странное смешение. Но как мне не простить
ошибки моих предшественников, когда ни один из них не
плутал больше, чем я сам, вплоть до Введения и комментариев
к труду, который я завершаю! Увы! скажу еще раз: тот, кто на-
чинает книгу, — ученик того, кто ее заканчивает.
Я не хочу слишком углубляться во все доводы, под-
тверждающие только что изложенное мною: важно то, что
я, похоже, наконец-то добрался до истины. В этом случае те,
кого заинтересует сам ход изысканий, вполне сумеют найти
доказательства всего вышесказанного, чтобы отделить пи-
сания только Робера от писаний только Готье. Может быть,
достаточно будет признать, что оба Грааля были созданы
последними из всех этих исходных романов. Если бы их по-
местили вслед за продолжениями Мерлина и за первым Лан-
селотом, никто бы не заподозрил, что они сочинены, чтобы
составить с ними единый свод.
Я подвожу итог: первенство книги о Ланселоте по от-
ношению к книге о Тристане неоспоримо; четыре рома-

778
на — Святой Грааль, Мерлин, Ланселот и Поиски Грааля — не
созданы последовательно один за другим: они не являют-
ся выражением идей одного порядка. Когда Иосиф Арима-
фейский, единоличное творение Робера де Борона, оказался
оттеснен в сторону, это было сделано для того, чтобы заме-
стить его Святым Граалем, единоличным творением Готье
Мапа. И это детище Мапа, сочиненное последним, надо рас-
сматривать как полностью независимое от романов Мерлин,
Артур, Персеваль и от первого Ланселота.
Следует еще заметить, что, дабы не быть обвиненным в
отрицании более ранней традиции, которая видела послед-
ним хранителем Грааля галла Персеваля, Готье Мап включил
этого персонажа и даже позволил ему больше приблизить-
ся к Святому Граалю, чем Ланселоту. Персеваль Галльский
участвует в служении священному сосуду: он сопровождает
Галахада в Сирию, он видит ангелов небесных, забирающих
Грааль из рук сына Ланселота. Таким образом, первоначаль-
ная легенда хотя и отвергнута, но почтительно переработа-
на: и если ею жертвуют, то опять-таки стараясь убедить, что
это сделано с одобрения Робера де Борона.
Вот порядок, в котором, по-видимому, создавались по
отдельности исходные книги Круглого Стола:
Иосиф Аримафейский и Мерлин, произведения Робера де
Борона.
Продолжения Мерлина: Книга об Артуре — Гавейн — Пер-
севаль.
Ланселот Озерный.
Смерть Артура.
Тристан.
Наконец, Святой Грааль, Поиски Грааля и последние ча-
сти Ланселота, произведения Готье Мапа.
И напоследок.
Из всех наших современников я, быть может, единствен-
ный, кто полностью прочел эти романы Артуровского цикла,
первых предков всех творений, которые потом стали обозна-
чать словом Романы. Чем больше я их изучал, тем больше по-

779
нимал ту необычайную популярность, которой они так долго
пользовались, и сильнейшее влияние, которое они оказали
на нравы светских людей и на воображение людей пишущих.
Но я сожалел о том глубоком забвении, в которое они кану-
ли в нашей Франции, на их изначальной родине. Возможно
ли, чтобы после того, как они были переведены на все языки,
открытые для письменной культуры; после того, как ими на-
слаждалась вся Европа, они были действительно недостойны
серьезного внимания? Однако во Франции таково мнение
множества образованных людей, которые, проучившись не-
мало в своей юности, невольно вздрагивают, когда им еще
смеют предлагать расширить круг их познаний. Наш высо-
кочтимый Университет в этом смысле не слишком сговорчив
и вполне мог бы сказать, как та любящая мать в одной ста-
ринной комедии: Посмотрела бы я, как мою дочь чему-то нау-
чат после той выучки, которую я ей дала!
Более благожелательно судят о первых опусах француз-
ского гения в Германии, в Англии, в Италии и во всех Нидер-
ландах. В большинстве крупных образовательных центров
есть кафедра, предназначенная для обучения истокам на-
шего языка и нашей литературы, а у нас в университетах эта
кафедра еще не допущена к подобным исследованиям. Но
если бы наши дети, покидая школьную скамью, были уже ис-
кушены в формах нашего старинного языка, то все, кто хо-
чет прослыть образованным, немедленно взяли бы на себя
труд стать романистами. Не переставая любить и изучать ве-
ликие произведения искусства и поэзии, которые оставила
нам Античность, они обращали бы все более и более благо-
склонный взор на первые образцы французского романа, и
мы смело могли бы повторить за Горацием:
Multa renascentur quae jam cecidere1.

Авеней, 15 августа 1876 г.

«Многое может возродиться из того, что уже умерло» (лат.). — Гора-
1

ций, Наука поэзии, 70–72. (Прим. перев.).

780
 СОДЕРЖАНИЕ

ТОМ I.......................................................................................5

ТОМ II ................................................................................. 275

ТОМ III ................................................................................ 515

ПРИЛОЖЕНИЕ ................................................................... 707

781
 КНИГИ ИЗДАТЕЛЬСТВА «АЛЕТЕЙЯ» МОЖНО ПРИОБРЕСТИ

в Санкт-Петербурге:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ПОДПИСНЫЕ ИЗДАНИЯ»

Санкт-Петербург, Литейный пр., 57 (c 10:00 до 22:00)
8 (812) 273 50 53 www.podpisnie.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ВСЕ СВОБОДНЫ»

Санкт-Петербург, ул. Некрасова, 23 (с 12:00 до 22:00)
8 (911) 977 40 47 www.vse-svobodny.com

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «КНИЖНАЯ ЛАВКА ПИСАТЕЛЕЙ»

Санкт-Петербург, Невский пр., 66 (с 10:00 до 22:00)
8 (812) 640 44 06 www.lavkapisateley.spb.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «СЛОВО»

Санкт-Петербург, ул. Малая Конюшенная, 9 (с 11:00 до 20:00)
8 (812) 571 20 75, 8 (812) 312 52 00 www.slovo.net.ru

ДУХОВНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОЙ ЕПАРХИИ «НЕВСКИЙ, 177»
Санкт-Петербург, Невский пр., 177 (с 10:00 до 20:00)
8 (812) 643 77 43 www.vk.com/dpcspbe

в Москве:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «МОСКВА»

Москва, ул. Тверская, д. 8, стр. 1 (с 09:00 до 24:00)
8 (495) 629 64 83, 8 (495) 797 87 17 www.moscowbooks.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ФАЛАНСТЕР»

Москва, ул. Тверская, д. 17 (с 11:00 до 20:00)
8 (495) 749 57 21, 8 (495) 629 88 21 www.falanster.su

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ЦИОЛКОВСКИЙ»

Москва, Пятницкий пер., 8 (с 11:00 до 22:00)
8 (495) 951 19 02 www.primuzee.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «БУКВЫШКА»

Москва, ул. Мясницкая, 20 (пн.–пт. с 10:00 до 20:00, сб. с 10:00 до 19:00)
8 (495) 621 49 66, 8 (495) 628 29 60 www.bookshop.hse.ru
 КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «БИБЛИО-ГЛОБУС»
Москва, Мясницкая ул., д. 6/3, стр. 1 (пн.–пт. c 9:00 до 22:00, сб.–вс. с 10:00 до 21:00)
www.biblio-globus.ru

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «У КЕНТАВРА»

Москва, ул. Чаянова, 15 (пн.–пт. с 10:00 до 19:30, сб. с 10:00 до 17:00)
8 (495) 250-65-46 www.rsuh.ru/kentavr

в Минске, Киеве, Варшаве, Риге:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «ЭПОСЕРВИС»

Минск, ул. Казинца, 123, оф. 4
+375 17 338 95 23 www.tregross.com

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «КНИЖНЫЙ БУМ»

Киев, Вербовая ул., 8 (вт.–вс. с 11:00 до 17:30)
+38 067 273-50-10 www.academbook.com.ua

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН при «Centrum Nauczania Języka

Rosyjskiego w Warszawie»
Ptasia 4, 00-138 Warszawa
+48 22 826 17 36 www.jezykrosyjski.com.pl

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «Intelektuāla grāmata»

Kr. Barona iela 45/47, Rīga (пн.–пт. с 10:30 до 19:00, сб. с 11:00 до 18:00)
+371 67315727 www.merion.lv

Электронные книги:

ДИРЕКТ-МЕДИА www.directmedia.ru
ЛИТРЕС www.litres.ru

Интернет-магазины:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН «МОСКВА» www.moscowbooks.ru

OZON www.ozon.ru
NATASHA KOZMENKO BOOKSELLERS www.nkbooksellers.com
ESTERUM www.esterum.com
БУКВОЕД www.bookvoed.ru
ЧИТАЙ ГОРОД www.chitai-gorod.ru
MY-SHOP.RU www.my-shop.ru
КНИЖНЫЙ БУМ www.academbook.com.ua
 Парис Полен
РОМАНЫ КРУГЛОГО СТОЛА
Бретонский цикл. Ланселот Озерный

Главный редактор издательства

Игорь Александрович Савкин

Дизайн обложки И. Н. Граве

Оригинал-макет М. В. Кузнецова
Корректор Д. А. Потапова

ИД № 04372 от 26.03.2001 г.
Издательство «Алетейя»
Заказ книг: тел. +7 (921) 951-98-99,
e-mail: fempro@yandex.ru, Савкина Татьяна Михайловна
192029, г. Санкт-Петербург, пр. Обуховской Обороны, д. 86 А, оф. 536, 532
Редакция:
e-mail: aletheia92@mail.ru
www.aletheia.spb.ru

Книги издательства «Алетейя» можно приобрести

в Москве:
Дом книги «Москва», ул. Тверская, 8. Тел. (495) 629-64-83
«Фаланстер», ул. Тверская, д. 17. Тел. (495) 749-57-21, 629-88-21
«Циолковский», ул. Б. Молчановка, 18. Тел. (495) 691-51-16
Книжная лавка «У Кентавра». Миусская площадь, д. 6, корп. 6
Тел. (495) 250-65-46, +7-901-729-43-40, kentavr@kpole.ru
«Русское зарубежье», ул. Нижняя Радищевская, 2. Тел. (495) 915-27-97
в Киеве:
«Книжный бум». Тел. +38 067 273-50-10, gron1111@mail.ru
в Минске:
«Трэгросс-Бук», ул. Казинца, д. 123, оф. 4.
Тел. +37 517 338 95 23, www.tregross.com
в Варшаве:
«Centrum Nauczania Języka Rosyjskiego»,
ul. Ptasia 4. Tel. +48 (22) 826-17-36, szkola@jezykrosyjski.com.pl
в Риге:
«Intelektuāla grāmata»
Riga, Kr. Barona iela 45/47. Tel. +371 67315727, info@merion.lv
Интернет-магазин: www.ozon.ru

Формат 60x90 1⁄16. Усл. печ. л. 49,00.