Выполнила: Калупина Мария, 3 курс,

отделение духовых и ударных инструментов

(флейта).

Тема работы: Мои любимые эссе М.Хайдеггера.

Мартина Хайдеггера можно смело назвать одним из самых

выдающихся мыслителей за всю историю человечества. Интерес к его
трудам возникает не только потому, что он выдвигает очень оригинальные
взгляды на природу бытия и сущего. Как бы странно ни звучало,
Хайдеггер – несмотря на то, что основные его работы (например, “Бытие
и время”) тяжело поддаются и переводу, и грамотному пониманию (в
силу метафоричности и тавтологичности его языка), – говорит о явлениях,
которые нас постоянно окружают. А отдельные его эссе и выступления
доступны для понимания даже неподготовленному читателю, что “не
подкован” в вопросах хайдеггеровской философии.

Наследие Хайдеггера крайне обширно – 101 том полного собрания

сочинений и выступлений, – кажется, он затронул совершенно все
мыслимые темы, что должны волновать думающего человека. Тем не
менее, есть ряд работ, которые хотелось бы особенно отметить и, более
того, – их должен прочесть и осмыслить каждый, кто связан с музыкой в
частности и культурой и искусством вообще. А именно, следует задаться
такими важными для нас вопросами, как:
1) Что есть “художественное творение”?
2) Насколько вообще является искусством то, чем занимаются
нынешние музыканты-исполнители (и, в целом, деятели
культуры)?
3) Как понимать произведения искусства?
4) Какова роль искусства и творчества в жизни человека?

Для этого я обращусь к некоторым его трудам, которые являются, в

том числе, и моими любимыми, так как помогают ответить на
поставленные выше вопросы. И рассматривать эти труды буду именно с
точки зрения поиска ответы на эти вопросы.

Вообще, Хайдеггер очень часто обращался к теме искусства и

культуры, и их месте в современном мире; он пытался определить, что
есть “творение”. Именно этому посвящена его статья “Исток
художественного творения”, написанная в 1935 году.

Какова же основная идея, которую он заложил в данной статье?

Основной концептуальный посыл заключается в том, чтобы разделить
понятия “вещь”, “изделие” и “художественное творение”. Что же такое
“вещь” в понимании Хайдеггера? Вещами является всё в этом мире:
здание, птица, парящая в небе, цветок на клумбе. Для познания вещи
требуется свободное поле, где бы та смогла себя проявить. Вещи доступны
восприятию через органы чувств. Вещь – синтез вещества и формы, что
даёт нам категории природных вещей и вещей, которые использует
человек. Последнее – это не что иное, как “изделие” – “сущее,
подчинённое такому сочетанию, […], изготовленное так-то и так-то”, что
определяет бытие изделия. Помимо сделанности, изделие обладает
свойством “дельности”, которое выводится через его служебность.

Возникает разумный вопрос: причём здесь произведения искусства?

И Хайдеггер не просто так приводит в пример башмаки – башмаки,
запечатлённые на полотне Ван Гога. Что можно сказать об этих
крестьянских башмаках? Сделаны из кожи, имеют подошву, потёртые,
помятые, с разодранными шнурками. Всем понятно, как они сделаны, всем
понятно, что это ботинки, а не что-то другое. Сама же картина, на первый
взгляд, кажется лишь запечатлённым образом этой обуви, мы не видим в
этих башмаках “служебности” – они одиноко стоят на пустом фоне,
вырванные из контекста. Но, тем не менее, Ван Гог сумел запечатлеть в
них бытие этой поношенной пары – из её глубин нам становится виден
тяжёлый крестьянский труд, тысячи истоптанных километров, видится их
полезность и важность для крестьянки (довольно занятно, что философ
выбрал образ именно крестьянки), даже если сама крестьянка этого не
осознаёт – она каждый день снимает и надевает их, даже не отдавая себе
отчёт в этом, и не чувствует их на ногах во время ходьбы и работы. В эти
ботинки глубоко впиталось плодородие возделываемой земли, что
буквально дарует жизнь, хлеб насущный, этой женщине. Мы можем
представить себе ежедневные тяготы и радости, заботу о детях, доме,
ожидание родов, осознание конечности собственной жизни. Башмаки – это
жизнь всей её семьи, тот фундамент, что держит её дом; эти башмаки
“выросли” из земли и ей принадлежат. Так они раскрывают свою
дельность, служебность и надёжность (категорию, которая раскрывает
служебность).

Но каким образом к таким выводам пришёл Хайдеггер (и мы вместе

с ним)? В своих размышлениях Хайдеггер приходит к идее, что в творении
речь идёт не о воспроизведении сущего, не в заимствовании образа у
действительного. Творение воспроизводит всеобщую сущность вещей. Мы
познали истину этого изделия – сущее раскрыло своё бытие.

Тем не менее, нужно отличать работу ремесленника и работу

художника. Произведённый ремесленником топор “растворяет” в себе
материал, он полностью теряется в служебности этого изделия. Но труд
художника проистекает из созидания. И, казалось бы, они оба производят
на свет свою работу, выдвигая сущее “в наличное пребывание”. Но если
ремесленник делает это для того, чтобы реализовать служебность своего
изделия, то художник – для того, чтобы дать раскрыться истине, ведь
только размещённая среди сущего она находит себе выход в реальность, и
вместе с тем – направляется вовнутрь произведения.

Нужно отметить также то, что трактовка картины Ван Гога

Хайдеггером не опирается ни на какие биографические свидетельства
(ведь известно, что данные башмаки были куплены Ван Гогом на рынке и
не принадлежали никакой крестьянке). Хайдеггер опирался лишь на своё
эстетическое умозрение и рефлексию. И это лишь подтверждает отличие
произведения искусства от просто изделия – “фасад” творения лишь
является выходом для истины – той, которой художник дал воплотиться,
может даже сам не осознавая этого. И, хоть Хайдеггер не говорит об этом
прямо, он фактически выдвигает концепцию “смерти автора” – художник
оттесняется на задний план тем творением, которое он же и создал, и тот
смысл, что он в него закладывал, не имеет большого значения, ведь истина
может явить себя совершенно неожиданным образом. Художник в данном
случае – лишь посредник.

В этой же статье Хайдеггер критично относится к концепции музеев,

экспозиций, торговле произведениями искусства, наличию знатоков и
критиков искусства, что заставляет “вырвать” произведение искусства из
той среды, где оно было создано. Современная
институционализированность искусства нарушает культурный контекст
произведений, не даёт раскрыть истину. Современный культурный
подтекст – не подлинный, он нарушает аутентичность любого
художественного творения. Репрезентация произведений уничтожает
“фюсис”, ту самую одухотворяющую основу каждого “живого”
произведения, уничтожает сакральное, целостное восприятие искусства,
каким оно было в момент своего создания. И многие творцы прошлого это
понимали. Так, например, Рихард Вагнер запретил в течение 30 лет после
своей смерти ставить “Парсифаля”, свою последнюю оперу, где-то, кроме
своего театра в Байройте, который был и остаётся единственным местом,
где данное творение существует в своей первозданной среде, и лишь там
способно открыть истину зрителю.

Такие выводы нельзя назвать позитивными, ведь чем же мы тогда

занимаемся, как деятели культуры? Уничтожаем то, что должны
преподносить миру? Не совсем. Хайдеггер выдвигает идею о том, что
кризисные моменты в культуре, грозящие ей уничтожением, могут
возродить смысл отдельных произведений, обессмертить их. Такой ход
мыслей особенно хорошо заметен в его эссе “О сикстинской Мадонне”
(1955 года), где с одной стороны, он обескуражен тем, что данное
произведение искусства стало “заложницей войны”, переходящей из рук в
руки, из одной страны в другую, будучи навсегда вырванной из своего
“контекста” – ей больше нигде нет места. Но вместе с тем, именно тяжёлая
судьба этой картины, а также её шедевральность и совершенная
особенность, которыми восхищается Хайдеггер, позволяет этому
произведению самому создавать себе “место”, которое распахивается во
внутреннем, интеллектуально-духовном пространстве, не замкнутое ни в
каких стенах – она будто воссоздаёт своё первоначальное окружение, где
она и была явлена свету. В его понимании, “Сикстина” – произведение,
обладающее абсолютной подлинностью, художественное претворение
истины.

И, наконец, рассмотрим выступление Хайдеггера “Отрешённость”

(1955), которое он готовил по случаю 175-ой годовщины композитора
Кондратина Крейцера. В нём он высказал мысли, связанные не только, и
не столько с искусством, но с нашим человеческим восприятием и
мышлением вообще.
“[...] По-настоящему мастер присутствует лишь в своей работе. И
если это действительно большой мастер, то его личность полностью
исчезнет за его работой” – таково начало его речи, которое лишь
подкрепляет те мысли, что мы уже рассмотрели ранее. Но затем, он
выдвигает то, о чём мы ещё не говорили – как современная публика
воспринимает произведения искусства. Бездумное потребление, знания,
которые стали даваться столь же дёшево, сколько быстро стали
“выветриваться” из умов – таковы его обвинения в адрес общества. Он
подметил, что люди всё больше и больше полагаются на “калькулирующее
мышление”, которое годится для решения сиюминутных задач, для
быстрого извлечения выгоды и удовлетворения нужд и желаний. Такому
мышлению он противопоставляет “осмысляющее мышление”, которое
практически бесполезно в прикладном плане, но зато именно оно
позволяет задаваться высокими, экзистенциальными вопросами.
Хайдеггер не принижает первое и не превозносит второе, но говорит о
том, что должна быть золотая середина – которой в современном обществе
не наблюдается.
Одна из причин такого положения дел – научно-технический
прогресс и доступность технических благ. Люди практически стали
рабами технологий, и подменяют смысл вещи её престижем. Окружающий
нас высокотехнологичный мир перестаёт подчиняться нашей
человеческой воле. При этом люди сами превращаются в подобие этих
механизмов – бездумных, автоматизированных, техничных. Что хуже
всего – в погоне за технологиями, “калькурирующее” мышление, которое
всё больше и больше преобладает над “осмысляющим”, готово разрушить
разрушить весь мир, ради престижности и сомнительных благ вмешаться в
естественных ход течения вещей.
Хайдеггер не призывает отказаться от технологий. Он говорит об
“отрешённости” – о том, чтобы не забывать о предназначении вещей и не
давать им контроль над своей жизнью, пользоваться ими лишь по
надобности. И призывает обратиться к “осмысляющему” мышлению –
тому, что даёт истоки творчества и помогает найти нас самих. И не нужно
бояться заниматься “рассуждательством” – ведь то, что не задействовано,
со временем безвозвратно атрофируется. Осмысляющее мышление
необходимо для самосовершенствования, для занятий действительно
значимыми вещами и для прекращения бездумного потребления.
 Возвращаясь к заданным в самом начале вопросам, к каким выводам
для себя мы можем прийти:
1) Художественное творение – суть истина, которую творец явил
в наличное пребывание; то, что воспроизводит всеобщую
сущность вещей.
2) Институционализированное искусство в современном его виде
– скорее “экскурсия по кладбищу” оторванных от своего места
создания творений, нежели преподнесение той истины,
которая вышла из-под пера творца. Но с другой стороны – в
мире существуют произведения, которые сами создают себе
“место”; и такие творения способны заставить людей
обратиться к “осмысляющему” мышлению.
Ко всему прочему, труд музыкантов и актёров, так как каждое
их выступление отличается от предыдущего, приводит к тому,
что каждый раз творение усилиями артистов будто создаётся
вновь – что позволяет сохраниться тому “окну”, через которое
истина может дойти до зрителя. Но для этого сами артисты
должны быть открыты для этой истины, что в современный
“калькурирующий” век встречается всё реже и реже.
3) Произведение искусства должно восприниматься через призму
умозрительного созерцания и осмысления, а не через базовые
чувства или культурологические исследования – ведь лишь так
нам способна открыться истина, и для каждого она будет
уникальна.
4) Роль искусства и творчества в человеческой жизни такова, что
это не что иное, как плод труда осмысляющего мышления,
которое позволяет нам познавать истину и являть её в мир.
Живое искусство даёт нам пищу для размышлений и не даёт
превратиться в потребителей, в рабов вещей, что нас
окружают.

Впрочем, нужно отметить, что, несмотря на огромный авторитет

Мартина Хайдеггера, его высказывания – это лишь одно из мнений. Мы
не обязаны соглашаться с ним во всём, многие его рассуждения не раз
подвергались критике другими крупными философами. Но при этом он
даёт нам повод по-настоящему задуматься – а это именно то, чему он и
хотел научить всех нас.