Академический Документы
Профессиональный Документы
Культура Документы
Александр в Лондон не поехал. Политика царя между концом Аахенского конгресса 1818 г.
и 20 октября 1820 г., когда собрался новый конгресс в городе Троппау, была колеблющейся,
и даже организация русской дипломатической службы отражала эти колебания царя. Во
главе министерства иностранных дел стояли, как это ни странно, два человека, — оба с
правом доклада царю, о одинаковыми во всех отношениях правами и полномочиями. То
были: Нессельроде и грек граф Каподистрия. Первый являлся носителем консервативных
чувств и настроений; с начала и до конца своей чиновничьей карьеры он был
представителем идей Священного союза. Именно через его посредство Меттерниху, перед
которым всю жизнь преклонялся Нессельроде, удалось сделать Священный союз верным
орудием австрийской политики. Каподистрия, патриот освобождающейся Греции, был
исполнителем тех предначертаний Александра, которые являлись исчезающими
отголосками неопределенного «либерализма» царя; прежде всего Каподистрия настраивал
Александра в пользу греческого восстания. Каподистрия при этом играл на двух струнках
царя: во-первых, освобождение Греции при русской помощи могло продвинуть русское
влияние на Балканском полуострове, что давало возможность снова поставить вопрос о
проливах; во-вторых, защита православного креста против магометанского полумесяца
идеологически покрывала собой смущавшее Александра обстоятельство: покровительство
греческим «революционерам» против законного их монарха — султана.
В политической жизни Священного союза следует различать три периода. Первый период
— фактического всемогущества — длился семь лет — от сентября 1815 г., когда Союз был
создан, до конца 1822 г. Второй период начинается в том самом 1823 г., когда Священный
союз одерживает последнюю свою победу, организовав интервенцию в Испании. Но тогда
же начинают резко проявляться последствия прихода к власти Джорджа Каннинга, еще в
середине 1822 г. ставшего министром. Этот второй период длится с 1823 г. до июльской
революции 1830 г. во Франции. Каннинг наносит ряд ударов Священному союзу. После
революции 1830 г. Священный союз, в сущности, уже лежит в развалинах.
Весной 1822 г. Меттерних постарался лично увидеться с лордом Кэстльри в Германии, куда
тот приехал лечиться. Там они пришли к соглашению: если царь на предстоящем в Вероне
конгрессе вздумает заговорить о вмешательстве в греческий вопрос, категорически этому
воспротивиться. Кроме того, Кэстльри вполне согласился с Меттернихом, что интервенцию
в Испании нужно поддержать. Конституцию же, которую в 1820 г. испуганный революцией
король Фердинанд VII согласился восстановить, следует уничтожить вооруженной рукой.
Кэстльри только предупреждал, что Англия не примет непосредственного вооруженного
участия в этой интервенции. После этого соглашения Меттерних рассчитывал, что
габсбургская держава может вполне опереться на Англию. Но неожиданное событие
изменило все. В середине августа Англия и Европа были потрясены известием, что лорд
Кэстльри перерезал себе перочинным ножом сонную артерию. Британский кабинет решил
назначить Джорджа Каннинга на освободившийся пост. В сентябре 1822 г. Каннинг стал
статс-секретарем по иностранным делам.
Каннинг.
Веронский конгресс собрался в середине октября 1822 г. Каннинг не поехал туда сам, а
послал Веллингтона, дав ему твердые инструкции не впутывать Англию ни в какие решения
и постановления, которые могли бы заставить ее, прямо или косвенно, помогать
готовящейся интервенции великих держав в Испании; препятствовать единоличному
выступлению России против Турции; ни в коем случае не присоединяться ни к какому
заявлению держав, где будет говориться об Испании, как о державе, имеющей права на
обладание южноамериканскими колониями; не соглашаться признавать
южноамериканских революционеров бунтовщиками против короля испанского Фердинанда
VII.
14 декабря 1822 г. Веронский конгресс закончил свои занятия, а 22 декабря Шатобриан был
назначен французским министром иностранных дел вместо Монморанси. Это было
прямым шагом к войне с Испанией. В феврале 1823 г. началась вооруженная французская
интервенция, а уже 24 мая 1823 г. герцог Ангулемский, французский главнокомандующий,
вошел в Мадрид. В сентябре все было кончено. Жестокий, наглый и тупой тиран Фердинанд
VII был восстановлен во всей полноте самодержавной власти.
Но это было последним триумфом Священного союза. В том же 1823 г. последовало первое
решительное выступление Каннинга, первая его лобовая атака против дипломатии
остальных четырех держав.
Каннинг знал, что Священный союз, под которым в 1823 г. понимались Россия, Австрия,
Пруссия и Франция, не удовольствуется подавлением испанской революции, что речь шла
уже о посылке французских войск за океан для подавления восстания южноамериканских
испанских колоний. За это Франция предполагала получить соответственное
вознаграждение из обширных территориальных владений, которые она вернет под власть
Фердинанда VII.
Экспедиция французских войск в Южную Америку без согласия Англии была абсолютно
немыслимой. Тогда Меттерних завел за спиной Каннинга сложную интригу в самой Англии.
Через австрийского посла в Лондоне графа Эстергази он сговорился с королем Георгом IV,
который тоже терпеть не мог Каннинга. Король Георг IV повел уже от себя интригу против
своего министра. Сам Каннинг впоследствии писал, что если бы «не плохой расчет или
нетерпеливость» со стороны короля, интрига могла бы привести к его [Каннинга] отставке; в
таком случае он уже наперед решил заявить публично, в заседании парламента, что
выгнан со своего поста Священным союзом. Но бестактность короля преждевременно
раскрыла карты: Георг IV послал Эстергази в Париж, где находился в тот момент
австрийский канцлер, с приглашением Меттерниху пожаловать в Лондон. Меттерних уже
хвалился перед своим императором Францем I, что ему удалось обойти Каннинга. Но
Меттерних рассчитал без хозяина. Каннинг решил не отступать перед скандалом и, если
понадобится, апеллировать к английскому народу. Он намерен был не только заявить, что
уходит в отставку по требованию Священного союза, но и публично разоблачить короля
Георга IV, который пытался завести непосредственные сношения с иностранными
министрами через голову своего министра. По мнению Каннинга, ни один английский
министр не согласится с такими порядками.
Каннинг написал британскому послу в Париже графу Гренвилю, чтобы тот всеми мерами
воспрепятствовал намерению Меттерниха приехать в Лондон. Меттерниху очень не
хотелось отказаться от этого визита. Но Грензиль так убедительно просил его не ездить в
Англию, что Меттерниху пришлось уступить.
После победы над королем и над Меттернихом Каннинг пригласил посла Соединенных
штатов Раша, которому заявил о важности единомыслилия и совместных действий
Соединенных штатов и Англии в вопросе о независимости бывших испанских колоний в
Америке.
Сущность предложений Каннинга заключалась в том, что Англия, которая так долго была
врагом Соединенных штатов, предлагала им теперь союз.
Адамс учел, что Англия все равно не выступит против Соединенных штатов. Европейские
интересы Англии заставляли ее занять и в этом вопросе дружественную по отношению к
Соединенным штатам позицию.
В 1825 г., когда Джон-Куинси Адаме вступил в должность президента, возникла идея созыва
конгресса всех американских самостоятельных государств. В связи с этим Каннинг заявил,
что попытка образования лиги государств Центральной и Южной Америки не встретит
возражений Англии. Однако если Соединенные штаты захотят встать во главе ее, то это
будет в высокой мере неприятно для британского правительства. Каннинг определенно
рассчитывал, что со временем испанская Америка сможет стать английской; поэтому он
отрицательно относился к притязаниям Соединенных штатов на панамериканский
мессианизм.
Каннинг сорвал эту затею; он категорически заявил, что ни малейшего участия в этом
конгрессе не примет и считает его совершенно бесполезным. Тут же Каннинг дал знать, что
намерен заключить торговый договор с республикой Буэнос-Айрес (так называлась в 1824 г.
Аргентина). На раздраженную оппозицию короля Георга IV Каннинг не обращал никакого
внимания; с лордом Ливерпулем и Веллингтоном он справился, указав им на то, что нужно
скорее войти в сношения с южноамериканскими рынками, потому что иначе они попадут в
руки Соединенных штатов. Лондонское Сити и все промышленные центры были в восторге
от действий Каннинга.
Король Георг IV остался единственной опорой для Меттерниха в Англии. Георг изготовил
меморандум, разослал его всем членам кабинета и раздраженно требовал от них ответа на
вопрос: окончательно ли они забыли «великие принципы 1814, 1815 и 1818 гг.» (т. е.
принципы Венского конгресса, Священного союза и Аахенского конгресса), почему они
приняли «существенную часть революционного кредо», и как могут его министры
предполагать, что он позволит каким бы то ни было индивидуумам навязывать ему, королю,
принципы, противоположные тем, которые он всегда исповедовал. Под индивидуумом
понимался Каннинг, который, однако, и ухом не повел на этот гневный королевский выпад.
Промышленные, торговые, банкирские круги с полным сочувствием поддерживали
политику Каннинга. В самом парламенте и в прессе его дипломатия встречала горячую
поддержку именно со стороны оппозиции, и правительство Ливерпуля отдохнуло от забот
об избирательной реформе.
Каннинг почувствовал свою силу и внутри страны и в Европе. Священный союз получил от
него тяжкий удар.
Греческая проблема.
Еще более сокрушающий удар нанес Каннинг «принципам 1814, 1815 и 1818 гг.» в другом,
несравненно более важном для тогдашней Европы деле — в вопросе о греческом
восстании.
В 1821 — 1822 гг. греческое восстание против турок переживало время тяжких поражений.
После конгресса в Троппау рушились, казалось, окончательно надежды на Александра и на
русскую помощь. Страшная резня, учиненная турками среди хиосских греков, зверские
избиения в Константинополе и провинции, публичное повешение патриарха
константинопольского — все это прошло султану Махмуду II даром. Правда, Александра
давно раздражало вызывающее поведение турецкой дипломатии относительно России.
Знаменитый ответ министра иностранных дел (рейс эффенди) Турции по поводу хиосской
кровавой бани: «Мы знаем лучше, как нам обращаться с нашими подданными», — возмутил
Александра, но зато привел в полный восторг Меттерниха. Махмуд II не пожелал даже
прислать своего представителя на Веронский конгресс, хотя ему и был там обещан
любезный прием. Каннинг круто повернул руль британской политики в греческом вопросе.
Он начал с того, что, даже не уведомив никого из дипломатического корпуса в Лондоне, 25
марта 1823 г. торжественно заявил, что Англия отныне будет признавать греков и турок
двумя воюющими сторонами. Это как громом поразило Меттерниха. Каннинг правильно
рассчитал удар, нанеся его Священному союзу в самом слабом его месте: там, где тайная,
но острая вражда разъединяла Меттерниха и Александра, — в вопросе об отношениях к
Турции. Из факта признания воюющей стороной «бунтовщиков», революционеров,
«бандитов» греков, вытекало, что само восстание греков Англия считала законным, и что
первая территория, где повстанцам удастся укрепиться, будет признана той же Англией
самостоятельным государством.
Александр сам не верил в свой фантастический план. Должно было получиться так, что и
православных греков больше никто резать не будет, и греческие революционеры
принуждены будут покориться своему законному государю Махмуду. Ознакомившись с
этим планом и с комментариями к нему, Меттерних понял только одно, что Александр
собирается начать завоевание Турции с отторжения от нее всей южной части Балканского
полуострова и с создания там трех русских генерал-губернаторств под видом
«автономных» греческих областей. Но Каннинг решил дать движение увязшей в болоте
греческой проблеме. Он-то очень хорошо знал, что для его экономических и политических
целей ему нужна свободная от турок Греция, как нужны свободные от испанцев
южноамериканские колонии.
Редко кто из дипломатов той эпохи так умел ковать железо, пока горячо, как Каннинг. Между
царем и Каннингом установился дружественный контакт. Когда жена русского посла в
Лондоне княгиня Ливен, в салоне которой стал бывать Каннинг, в частных беседах с ним
летом и осенью 1825 г. говорила, что, по мнению Александра, Россия и Англия должны
между собой сговориться касательно греко-турецких дел, то она уже встречала полное
понимание и принципиальное сочувствие со стороны своего собеседника. Так обстояло
дело, когда в начале декабря 1825 г. Европу облетела нежданная весть о смерти
сорокавосьмилетнего царя в глухом далеком южнорусском городишке.
Одной из слабых сторон Николая было его глубокое невежество. Он, например,
пресерьезно думал, будто королева Виктория может действительно влиять на английскую
политику. Он ненавидел конституционные принципы, но никогда не мог понять, в чем они
заключаются, и гордился тем, что ничего в конституциях не понимает. Одной из
центральных идей его дипломатии было убеждение, что Турция разлагается, и что Россия
должна наследовать ей в обладании значительной части турецких владений. Он так мало
знал о Турции и так слабо представлял себе ее строй, что допускал нелепые выходки,
ставившие его иногда в смешное положение. Так, в 1830 г., на торжественном приеме
принца Халила, присланного Махмудом II для обмена ратификационными грамотами о
мире, к изумлению Халила, его свиты и всех присутствующих, царь просил передать от
своего имени дружеский совет султану покинуть мусульманские заблуждения и воспринять
свет истинной православной веры.
Не менее, а может быть, и более вредной чертой Николая как дипломата была его
самоуверенность, тоже проистекавшая от его глубокого невежества. Николай не знал
России, истинных пределов ее силы и подлинных причин ее слабости. С годами туман
непрерывной лести совсем почти скрыл от него реальные факты, гораздо менее
утешительные, чем ему казалось. Самоуверенность стала покидать Николая слишком
поздно, лишь после Альмы и Инкермана, т. е. у порога могилы.
Все эти слабые стороны Николая как дипломата давали себя чувствовать и в самые
первые годы царствования, но все же меньше, чем впоследствии.
У Николая уже созрела мысль не только не брать на себя единолично войны с турками, но,
напротив, втянув Англию в общее выступление и сделать из этой войны начало решения
вопроса о Турции. Каннинг, инструктируя Веллингтона, предлагал ему выяснить, будет ли
царь так же усердно, как его покойный брат, поддерживать принципы Священного союза.
Герцог узнал, что Николай считает греков бунтовщиками, и что император всероссийский
не может объявить себя покровителем бунтовщиков; но, оставляя греческий вопрос в
стороне, он, царь, имеет будто бы с турками свои счеты. Фраза эта возбуждала
беспокойство. Когда Веллингтон передал царю предложение о совместном выступлении
Англии и России, Николай отделался ничего не значащими словами, ответил герцогу, что
это для него ново, что он подумает и пр.
Николай решился на очень смелый шаг. Не говоря ни слова Веллингтону и обдумав свою
беседу с ним, царь внезапно послал Турции нечто очень похожее на ультиматум, правда, с
довольно большим (шестинедельным) сроком. Царь требовал восстановления автономных
учреждений, которые существовали в Дунайских княжествах до 1821 г. и были уничтожены
Махмудом II, и возвращения Сербии тех привилегий, которые она должна была иметь по
Бухарестскому миру 1812 г., заключенному между Россией и Турцией. Отослав этот
ультиматум, Николай заявил Веллингтону, что теперь готов подписать соглашение с
Англией. После некоторых колебаний Веллингтон подписал 4 апреля 1826 г. Петербургский
протокол, который представлял собой соглашение Англии и России по греческому вопросу.
Греция, согласно этому «дипломатическому инструменту», образует особое государство;
султан считается его верховным сюзереном; однако Греция должна иметь свое
собственное правительство, свои законы и т. д. Чисто внешний вассалитет должен был
свестись к ежегодным платежам известной суммы. Россия и Англия обязуются
«поддерживать» друг друга при проведении этого плана, в случае если со стороны Турции
встретятся препятствия. Каннинг, получив этот Петербургский протокол, увидел, что
Николай обошел Веллингтона: не Англия втравила Россию в войну, а Россия втянула в нее
Англию; если война будет, — а она будет непременно, потому что Махмуд ни за что не
согласится без войны потерять такую территорию, — то в этой войне Англия, согласно
протоколу, должна будет принять активное участие.
Даннинг довел свое историческое дело почти до его завершения. Священный союз — это
разбросанные члены туловища, membra disjecta, — с торжеством говорил английский
премьер. Россия вместе с Англией стояла за освобождение Греции.
И вдруг 8 августа 1827 г. Каннинг скончался, к полной неожиданности для Англии и Европы.
Смерть Каннинга вызвала ликование Меттерниха и Махмуда II. Клевреты Махмуда II громко
говорили, что, значит, не забыл аллах своих правоверных, если уничтожил самого
страшного их врага.
4. РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА
Из двух основных целей, которые ставила перед собой дипломатия Николая I, одна, а
именно борьба с революционными движениями в Европе, казалась в конце 20-х годов
более или менее достигнутой. Поэтому стало возможным выдвинуть и другую капитальную
задачу русской дипломатии: борьбу за овладение проливами — «ключами от своего
собственного дома». Согласованность дипломатических действий Англии и России давала
уверенность, что если Англия и не выступит на стороне России, то она не будет и
противиться русскому продвижению, во-первых, потому, что довершить дело
освобождения Греции можно было, только продолжая военную борьбу против Махмуда II, и
преемники Каннинга могли быть только довольны, что Россия берет на себя продолжение
этой борьбы; во-вторых, потому, что вскоре после смерти Каннинга первым министром
Англии стал (8 января 1828 г.) герцог Веллингтон. Николай знал, что хотя старик Веллингтон
и не очень доволен был поворотом дипломатических дел в греко-турецком вопросе, но что,
несмотря на это, от Веллингтона нельзя ожидать никаких угрожающих жестов. Во-первых,
для реакционера Веллингтона, непримиримого тори, упорного врага избирательной
реформы, борьба против России, главного, могущественнейшего оплота консерватизма и
реакции, была просто немыслима; во-вторых, никто в Англии не желал воевать за Турцию и,
значит, против Греции, и такого поворота во внешней политике Веллингтону не простили
бы.
Таким образом, для Николая путь был свободен.
7 мая 1828 г. началась долгая и тяжелая для России война. Технически убого оснащенная,
плохо обученная настоящему, а не плацпарадному военному делу, бездарно управляемая,
особенно при личном вмешательстве царя, русская армия, несмотря на всю храбрость
солдат, долго не могла одолеть сопротивления турок. Дела шли хорошо лишь в Малой
Азии, но в Европе положение было такое, что иногда казалось, будто русские уйдут ни с
чем, и все предприятие Николая кончится провалом. Ликование Меттерниха не знало
границ, и он не переставал писать в столицы всех великих держав о безнадежном будто бы
положении русских на Балканском полуострове. Однако в противоречии с этим своим
утверждением он не переставал доказывать и в Лондоне, и в Париже, и в Берлине, что
Пруссии, Англии и Франции необходимо вступить в соглашение с Австрией и потребовать
немедленного прекращения войны. Но ни Пруссия, ни Франция, ни Англия не считали
нужным вмешиваться в русско-турецкие отношения. Между прочим во всех трех странах
либеральная часть буржуазного общества определенно желала в 1828 —1829 гг. разгрома
Турции. Николая I еще не раскусили, а Махмуда II хорошо знали как представителя
кровавого деспотизма, виновника неслыханных зверств над греками.
Таков был Адрианопольский трактат, который дал России большие выгоды и победоносно
закончил опасную войну. Николай знал, что при его дворе не все довольны умеренностью
победителя и прежде всего тем, что не был занят Константинополь. Но он лучше Ливена и
других критиков Адрианопольского трактата был осведомлен о том, в какой обстановке
Дибичу приходилось склонять турок к подписанию этих условий. Царь считал, что и без
Константинополя сделан большой шаг по намеченному на Востоке пути.